Искатель. 2014. Выпуск № 03 [Журнал «Искатель»] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

ИСКАТЕЛЬ 2014
Выпуск № 3

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!

С 1 апреля начинается подписная кампания на 2-е полугодие 2014 года. Журнал «Искатель» представлен в каталогах: «Пресса России» — 70424, «Почта России» — 10922, «Роспечать» — 79029


В следующем номере читайте повесть М. Федорова «Ментовка», отрывок из которой предлагаем вашему вниманию.

«— Как, бывшая невеста!.. Так это из-за вас он нарушал режим?

— А вам это в голову не приходило? Когда вы его по поездам с облавой… Да вы же его и довели до смерти. За что? — девушка заплакала.

— Первый раз слышу обо всем этом. Откуда же мы знали… Вы посмотрите, что у него в объяснениях написано, — Комлев открыл дело. — Рыбалка. Кино. Он же понимал, что такое административный надзор. За это срок наказания предусмотрен. Он же судимый.

— Он не хотел вам про меня рассказывать… Утаивал… Берег…

— Вот видите, а вам он про нас ничего не говорил. Что с зоны вернулся, вы хоть знали?

— Он меня любил, — пристально посмотрела она в глаза следователю. — А за что его судили?

— Была драка. Стал женщину на улице защищать. А он — каратист… На месте остался труп. В лагере разборки начались. Отсюда административный надзор. А почему он в поезде оказался?

— Я его уговаривала съездить в Троице-Сергиеву Лавру. И вдруг видим, милиция по вагонам идет. Он от них кинулся. А они ним… Ну, он и спрыгнул…

— Понятно, на ваших глазах…

Девушка опустила голову. Плечи ее часто вздрагивали.

— Ни какой облавы не было. Это случайность. Он сам себя загнал в ловушку. Ему надо было по-честному все рассказать о вас.

— Выходит, я виновата в его смерти?

— Но вы-то меня сейчас обвиняете, — сказал Комлев».

Людмила Малёваная
В СУМЕРКАХ ВСЕ КОШКИ СЕРЫ

— Мерси! Мерси! Мерседес! Ну куда же ты, окаянная псина!

Длинное тельце таксы юрко сновало меж веток и подтаявших сугробов. Поводок раскручивался, как рулетка, и Мерседес быстро убегала от пожилого мужчины, волоча его за собой, при этом весело лаяла и считала беготню по парку игрой.

Иван Дмитриевич, так звали мужчину, утренний променад игрой не считал. Напротив, ему казалось очень несправедливым, что дочь навязала эту противную собаку. А ведь ноги уже совсем не те, не молод — седьмой десяток разменял, хотя выглядел довольно бодро. Куда уж бегать за собакой в утренних сумерках! Он бы ее отпустил ко всем чертям с поводка, и пусть бы бежала, но нельзя. Мерседес дорогу домой не найдет.

И снег снова выпал, зачем в марте-то? Почти весь стаял, а вчера дворник грязные кучи сгреб, и в сквере к вечеру запахло весной.

Такса вдруг остановилась, стала крутиться вокруг кустов, запутываясь в поводке, тихо поскуливая и роя носом снег.

— Ну что уже?.. Опять дрянь какую-то нашла?.. — проворчал Иван Дмитриевич и нехотя полез вытаскивать подвывающую таксу из сугроба. Поясницу снова прихватило, и он разразился негромкой матерной бранью.

Собака смотрела на Ивана Дмитриевича, который ругался, ломал хрупкие с зимы ветки и распутывал ремешок поводка. Он в очередной раз дернул собаку за ошейник, та уперлась лапами, и из рыхлого снега показалась посиневшая кисть руки. На безымянном пальце красовалось тонкое обручальное кольцо.

— Вот ведь… — сплюнул Иван Дмитриевич. — Выгулял собачку… Твою дивизию…


Через час кусты были обозначены сигнальной лентой, и вокруг суетились оперативники. На скамейке сидели Иван Дмитриевич и довольно крупный молодой человек в спортивной куртке и кепке.

— Иван Дмитриевич, чутье у вас на покойников, — улыбался молодой человек, закуривая. — Вот помню, лет десять назад, когда был еще только на стажировке, вы как раз по грибы ходили и тоже труп нашли.

— Да ну тебя! — махнул рукой Иван Дмитриевич. — Скажешь тоже, Саша. Да и не труп тогда был, а фрагменты тела. Но сейчас-то я не по грибы ходил.

— Собака ваша? — Саша наклонился к дрожащей всем телом таксе и почесал ей за ухом.

— Дочкина. Сама в командировку укатила, а меня присмотреть попросила. Результат ты знаешь.

— Нормально все, Иван Дмитриевич! — рассмеялся Саша. — Дочка ваша обрадуется такой находке — материал для газеты.

— Угу… Радости полные штаны… С каких это пор труп в кустах стал радостью считаться? — Иван Дмитриевич, кряхтя, поднял таксу на руки. — Я днем тебе, позвоню. Так что если есть вопросы, то всегда пожалуйста.

Он аккуратно обошел пока еще ничем не накрытое тело погибшей женщины. Даже на первый взгляд одежда на ней была не-дсшевой. Как она оказалась здесь, в районе, где вокруг на три квартала одни хрущевки, было непонятно.


Чай в чашке парил, пахло лимоном и медом. Иван Дмитриевич насыпал корм в собачью миску, свистнул собаке и присел за стол. В кармане зазвенел мобильник.

— Алло! Да, Саша, это я. Да, Иван Дмитриевич. Здоровались уже. Ты скажи мне, что там с покойницей? Ах, не ожила? Юморист, — Иван Дмитриевич хмыкнул, покряхтел и отпил еще горячий чай. — И как успехи? Приехать? Могу, конечно. Жди.

Иван Дмитриевич нажал отбой и довольно потер руки.

Противная собака категорически не хотела оставаться дома одна: сразу начинала выть, скрести входную дверь и лаять. Соседи выразительно дали понять, что терпеть шумное животное не хотят. Поэтому хоть и без особого удовольствия, но приходилось таскать ее с собой буквально везде.

— Тебя выгуляли, накормили! Ну что тебе, скотина, надо?! Собирайся, идем на променад.

Такса с готовностью приволокла поводок. Иван Дмитриевич быстро оделся, взял таксу под мышку и вышел из дому.


Иван Дмитриевич не любил морги. Несмотря на долгие годы службы в доблестной милиции, он так и не смог привыкнуть к трупному запаху, хуже которого был лишь запах формалина.

Иван Дмитриевич стоял, засунув руки в карманы брюк. Мерседес жалостливо и тихо подвывала, привязанная к ножке массивного стола.

— Тихо ты! — цыкнул он на собаку, но та завыла еще тоньше и протяжнее. Иван Дмитриевич махнул рукой и повернулся к мужчинам, что стояли возле трупа и переговаривались. — Саша, ну что там?

— Да ничего вроде… Только странно все. Лукич говорит, что покойница наша чуть ли не вчера посетила салон красоты. Свеженькое все: и маникюр с педикюром, и стрижка с покраской. Приготовилась и преставилась…

— Саша, а ее имя тебя не интересует? Или ты будешь только на голые телеса трупа любоваться? — съязвил Иван Дмитриевич.

— Интересует, — насупился Саша. — Потерпевшую зовут Кравцова Татьяна Васильевна, 1970 года рождения, замужем, детей нет. Паспорт при ней был. В сумочку обнаружили.

Иван Дмитриевич нахмурился и решил не особо наседать, чтобы домой не отправили, все-таки они на службе, а он так… Отдых на пенсии давно набил оскомину.

— А что муж?

— Должны были сообщить. Еще не докладывали. Муж у нее вроде бы не бедный человек.

— Саша! Я не к тому, чтоб лезть не в свое дело, но сообщать нужно было лично. — Иван Дмитриевич разволновался и теперь нервно чесал отросшую на подбородке щетину.

— Потому что муж — первый подозреваемый? — Саша насупился, скривив губы.

— Ты сам все знаешь, — хмыкнул Иван Дмитриевич, подошел к секционному столу и спросил у патологоанатома: — Позволите, я гляну?

У покойницы были вполне ухоженные, коротко подстриженные светлые волосы, аккуратно подщипанные брови и в целом ничего. Смутило только одно: вроде бы из обеспеченных, но тогда непонятно, почему лицо отечное, как у алкоголички? Словно бы дамочка любила выпить много и часто. Иван Дмитриевич наклонился, потер пальцем лицо покойницы, присмотрелся поближе и нахмурился: под толстым слоем тонального крема на коже оказались сосудистые звездочки. Сомнения вызывал легкий горьковатый запах миндаля, но для того и существуют анализы, чтоб их развеивать.

Вещи лежали здесь же, их не успели отнести в лабораторию, первичный осмотр ничего не давал: слишком уж в хорошем состоянии находилась одежда погибшей. Иван Дмитриевич приподнял за рукав пальто, потом тонкий свитер: все пропиталось влагой, а в остальном выглядело вполне сносно. В сумочке обнаружили паспорт, косметичку и мужской носовой платок.

— Чует мое сердце, что анализировать здесь нечего будет — все новехонькое. Ни пятна, ни дырки. Только носовой платок с истрепанным уголком — тоже мне аргумент, — пробубнил он под нос и ухватился за поясницу. Радикулит напомнил о себе в холодном помещении прозекторской, и Иван Дмитриевич согнулся над телом, не выпуская из одной руки свитер покойницы, а второй держась за поясницу.

— Если вы решили ее одеть, то рановато, — сказал патологоанатом совершенно серьезным тоном. — Я еще вскрытие не закончил. Вот заштопаю — и пожалуйста, прихорашивайте на здоровье. Можете и макияжик ей подправить.

Иван Дмитриевич тихо ругнулся на специфический юмор, медленно, не разгибаясь, отошел от секционного стола и страдальчески спросил у Саши:

— Что в паспорте у нее написано? Где живет?

— В сиротских домиках. Знаете тот новый коттеджный поселок, что на выезде из города? Шишкино называется. Вот там она и жила.

— Хорошее место. Сосновый бор, воздух чистый, — мечтательно произнес патологоанатом, раскладывая инструмент на столике. — Значит, легкие будут в порядке.

— Легкие будут в порядке, если она не курила, — заметил Иван Дмитриевич и спросил: — Но я так понимаю, что причину смерти еще не установили?

— Пока что не готов ответить. После вскрытия только. Предположительно — отравление, — сказал патологоанатом. — Внешних повреждений нет, поэтому будем искать внутренние.

— Саша, выйдем на улицу?

Иван Дмитриевич вышел на свежий после мертвецкой воздух, глубоко вдохнул и достал из кармана пачку сигарет.

— Иван Дмитриевич, а вы разве не бросили? — ехидно заметил Саша.

— Я с этой собакой скоро запью! — ответил он и оглянулся. — А где моя такса?

— Так ведь там осталась, в прозекторской. Вы ее к ножке стола привязывали, — сказал Саша. — Я сейчас схожу за ней. Курите.

Через минуту он вышел, недоуменно пожал плечами и сказал:

— А нету вашей таксы, Иван Дмитриевич. Убежала.

— Растудыт твою… — Иван Дмитриевич смачно выругался и сплюнул под ноги. — И что я теперь дочке скажу? Что потерял собаку в морге?! Заметь, Саша, пропала она здесь, недалеко от райотдела, значит, буду у вас частым гостем.

— Я разве против? — улыбнулся Саша. — Лучше скажите, что вы думаете об этом деле? Мне накануне Восьмого марта еще одного висяка не хочется. Может, подскажете что-то полезное.

— Отравили вашу дамочку, — сказал Иван Дмитриевич, потирая поясницу и глубоко затягиваясь сигаретой. Откашлялся и продолжил: — Смерть наступила несколько часов назад, точнее специалист скажет. Снег пошел часов в пять утра, я не спал, получается, что к тому времени труп уже лежал в кустах.

— С чего вы взяли, что ее отравили?

— А ты не видишь, что носогубный треугольник у нее синюшный? Трупные пятна красноватые. Желудок смотреть надо и кровь на анализ. Миндальный запах явственно слышен — или съела, или выпила что-то с ядом. — Иван Дмитриевич аккуратно и не спеша затушил окурок об урну. — Мне теперь скучно, Саша, времени вагон, так что я вполне могу тебе помочь. Если хочешь, могу соседей их опросить и прислугу, если она имеется.


Иван Дмитриевич трясся в троллейбусе, думая о потерянной собаке. Нужно было написать объявление и расклеить. Глядишь, вернут собачку. Дочка вечером позвонит, сюсюкать начнет: «Как там моя Мерседес, моя маленькая девочка…» Тьфу… Решив, что завтра же попросит Сашу, чтоб объявление написал и расклеил, Иван Дмитриевич стал обдумывать план действий. Его распирало ожидание расследования, выданный Сашей карт-бланш и гарантия поддержки в случае чего.

«Вот вам адрес. Здесь проживала наша покойница. Я тут записал ее фамилию, имя и прочее. В общем, Бог в помощь, Иван Дмитриевич», — Саша пожал руку и дал распечатанный лист. Буквы ближе к правому краю казались выцветшими и бледными, демонстрируя, что ничего не изменилось и райотдел по-прежнему плохо обеспечивают. Саша уже не казался тем несмышленым угловатым юношей, прячущим длинные руки в карманы. Это был уже состоявшийся следак — Александр Васильевич Тумаков, в звании капитана и с одутловатым от водки лицом. Худоба его никуда не делась, а только стал он больше напоминать жилистого и не особо церемонящегося волка, готового при необходимости рвать все, что сопротивляется.

Мысли тряслись вместе с троллейбусом, засыпая на остановках и просыпаясь каждый раз вместе с криком кондукторши, требующей оплаты. Не то чтобы Иван Дмитриевич согласился помочь в расследовании из доброго отношения к Саше, а скорее из любви к искусству, то бишь к сыску, как говорится, и от безделья. Ехать в Шишкино решено было завтра с утра.


Коттеджный поселок Шишкино располагался вдали от шоссе. Иван Дмитриевич вышел из маршрутки вместе со всеми пассажирами.

— Конечная! — проорал водитель. — Хватит спать! Выходите, вас уже буржуины заждались.

Водила оказался веселым и шумным, с таким можно и поговорить при случае, только нужно будет занять место рядом.

Морозный воздух ударил в нос запахом хвои. Сосновый бор стоял. величественный и тихий. Снежные сугробы сверкали белизной, поражая воображение городского жителя своею чистотой. За городом ничто не предвещало весны. Лес не спешил прощаться со снегом. И если в городе о зиме напоминали только грязные кучи, то здесь, в Шишкино, нетронутая чистота вызывала у городского жителя удивление. Несколько раз в день сюда ездила маршрутка, привозя и увозя персонал, работающий у хозяев пряничных домиков. Пряничными они показались Ивану Дмитриевичу потому, что очень уж напоминали чистенькие деревенские домики европейских городов.

В прошлом году дочка сделала подарок — купила путевку на автобусный тур по Европе, чем сначала очень огорчила Ивана Дмитриевича. Но потом оказалось, что в комфортабельном автобусе вполне можно ехать несколько часов кряду почти не беспокоясь о больной спине. К тому же за чешское пиво он простил дочь и даже готов был поехать в Европу на автобусе еще раз.

На въезде в поселок стоял пост — небольшой домик из красного кирпича с высоким крылечком и камерами видеонаблюдения.

На крылечке, удобно расположившись в креслах, сидели довольные жизнью охранники, совершенно не обращавшие внимания на тех, кто входил в ворота. Иван Дмитриевич подумал: «Наверное, внимание они обращают только на хорошие авто, а прочие для них пустое место. Значит, в этот поселок легко можно войти… Заходи, бери что хочешь… Хотя должен же у них быть список всех проживающих и работающих в поселке». Список был наверняка, но фамилию у Ивана Дмитриевича никто не спросил и даже не попытался его остановить.

Поскрипывая ботинками по тяжелому, влажному снегу, Иван Дмитриевич шел не спеша, успевая внимательно осматривать территорию. Адрес он запомнил: улица Лесная, дом четыре. Улица-то в поселке была одна, но очень кривая и ветвистая. Множество проулков, улочек и тупиков сбивали с толку и норовили завести в неизвестном направлении.

— Карту при въезде надо бы выдавать, — тихо возмущался Иван Дмитриевич. — Чисто лабиринт: зайдешь — не выйдешь. А ночью как? Это ж и спросить не у кого будет.

Навстречу торопливо шла немолодая женщина, выглядывая вперед. Она постоянно одергивала ворот тулупчика и тянула шею так, словно сможет увидеть кого-то за изгибом улицы. Пробурчав себе под нос, она направилась прямиком к Ивану Дмитриевичу. Шмыгнула носом и спросила:

— Прошу прощения, а вы не по объявлению часом? Не на должность садовника? Наш адрес — улица Лесная, дом шесть.

Голос у женщины оказался красивый и грудной. Иван Дмитриевич на секунду заслушался, потом сообразил, что это к нему, и быстро ответил:

— Именно к вам. Если не передумали еще.

Он постарался улыбнуться как можно доброжелательнее.

Женщина поправила шаль, улыбнулась в ответ и протянула руку:

— Варвара Геннадьевна я. Можно просто Варя. Вот просили встретить, а я к автобусу не успела, задержалась. Поваром у них работаю. Люди хорошие, деньгами не обижают. Каждого первого числа расчет дают. — Она немного помолчала, затем глянула на Ивана Дмитриевича и добавила: — А вы с виду мужчина серьезный, думаю, сработаемся.

— Иван Дмитриевич. Иван Дмитриевич Жиляев. Главное, чтоб я им подошел. Вдруг что-то особенное в обязанности входит.

— Ничего почти и не входит, — рассмеялась Варя. — Кусты да альпийский лужок стричь и за цветами присматривать. По первой вообще ничего делать не будете, потому что снег лежит. Инструмент наготовите да цветы только те, что в доме, поливать будете. У нас садовник и в доме за цветами ухаживает. По ним все расписано: по каким дням и каким удобрением. Не беспокойтесь, раньше мая работы не будет.

— Ну да, ну да… — Иван Дмитриевич покивал, потер поясницу, что только что болезненно стрельнула, и пошел следом за новой знакомой.


Все устроилось как нельзя лучше. Хозяевам милого пряничного домика под зеленой крышей Иван Дмитриевич понравился, денег предложили довольно прилично и даже комнату выделили. Маленькую, под самой крышей.

Иван Дмитриевич подумал, что он бы и без расследования не отказался от такого дохода. Жаль, что до жалованья вряд ли доработает.

Пообещал, что завтра приедет с вещами, осмотрелся и пошел в кухню обедать.

— Проходите, проходите, — улыбалась Варя. — У меня обед уже готов. Я вас сейчас накормлю — и поедете.

В кухне пахло щами, свежей сдобой и мясом, что томилось в духовке. От его запаха у Ивана Дмитриевича засосало в желудке, и он с готовностью уселся обедать.

В кармане брюк запиликал мобильный, Иван Дмитриевич извинился, достал телефон и вышел в холл.

— Алло! Я слушаю.

— Иван Дмитриевич, это Саша. Я хочу вам сообщить, что появились новости.

— Новости это хорошо. Какие?

— Муж нашей Кравцовой позавчера заявление подавал. О пропаже жены. Она после фитнеса не вернулась, он трое суток подождал, а потом в милицию пошел. Кстати, Кравцов — фамилия жены. А вы-то как? Были в Шишкино?

— Был, — после паузы ответил Иван Дмитриевич. Тут же спохватился, что Саша враз вычислит его партизанщину, если не вести себя естественно. — Пока ничего не скажу. Как будут новости — позвоню. А где работала убитая известно? Муж ее чем занимается?

— Управляющий бизнеса. А вот с убитой все куда сложнее. Она являлась хозяйкой этого самого бизнеса.

— Ясно. Значит, делить с женой есть что…

— Точно! Опознание сегодня, в два часа дня. Хотите присутствовать?

— Да, я буду к двум часам, — ответил Иван Дмитриевич и добавил: — И вот что, Саша, просьба у меня есть. Можешь дать задание своим орлам, чтоб написали объявление, что такса пропала? Полутора лет, зовут Мерседес, темного окраса.

— Сделаем. Не переживайте вы так! Найдется ваша собака, а нет — так новую купим.

— Не моя она, а дочкина, — вздохнул Иван Дмитриевич. — Бестолковая совсем.

— Дочка? — рассмеялся в трубке Саша.

— Тьфу ты! Собака!

Иван Дмитриевич вернулся в кухню. Закончив обедать, он задумался, как спланировать остаток дня. Ничего полезного пока что не узнано, фактов дополнительных не найдено, доказательств тоже. Радовало удивительное совпадение, благодаря которому можно совершенно законно и не вызывая удивления расспрашивать о соседях.

Дом Кравцовой виднелся из окна кухни: красные кирпичные стены венчала коричневая крыша из неизвестного материала. Вроде и не черепица, а вроде и не шифер. Сейчас сам черт ногу сломит в количестве наименований строительных материалов.

— Что-то вы замолчали, Иван Дмитриевич, — покачала головой Варвара. — Видать, не понравилась моя стряпня. И недоели, и вона — недовольные сидите.

— Да что вы, Варя! Господь с вами! Как же можно все это съесть? — Иван Дмитриевич улыбнулся и сказал: — Завтра все съем. Точно вам говорю. Сейчас домой за вещами, я и завтракать не буду, чтобы вы меня накормили. Точно вам говорю. А сейчас бы чаю покрепче… Можно?

— Ой! Конечно! — Варя всплеснула руками. — Болтаю, а сама и чаем не пою.

Варя еще какое-то время сокрушалась, пока суетилась на кухне, чтобы заварить чай. Вынимала из баночек засушенные ягоды и травы и складывала все в заварочный чайник. Вскоре перед Иваном Дмитриевичем исходила паром большая чашка с ароматным чаем и вазочка с вишневым вареньем.

— А это к чаю, — сказала Варя и поставила тарелку с куском ягодного пирога. Она казалась очень рада тому, что сытно накормила и ею остались довольны.

— А что, хозяева дома не обедают? — спросил Иван Дмитриевич, отпивая чай.

— Не бывает их почти. Они и ужинают редко. Все в городе по ресторанам разным, — вздохнула Варя и тут же добавила: — Но я не жалуюсь. Мне сказано, чтоб обед всегда был, вот я и выполняю.

— Ясно. А соседи-то хорошие? — спросил Иван Дмитриевич, кивая в окно.

— Соседи как соседи, — сказала Варвара и пожала плечами. — Скандальные они. Ругаются все время. Из всех только одна Татьяна Васильевна и здоровается. Остальные ходят важные, слова доброго не скажут.

— И что, много там этих важных? — нахмурился Иван Дмитриевич.

Варвара стала загибать пальцы, перечисляя:

— Татьяна Васильевна, муж ее — Егор Петрович, тетка Татьяны Васильевны — Зойка с дочкой Белкой…

— Это что за имя такое? — спросил Иван Дмитриевич.

— Тьфу ты, черт! Дурацкое имечко, — чертыхнулась Варвара и перекривила: — Изабелла ее зовут!

— Все, что ли? — спросил Иван Дмитриевич, отрезая пирог.

— Ага. Татьяна Васильевна этих гадюк как приютила, так все соседи жалуются, — Варвара раскраснелась, потом взяла себя в руки и тихо сказала: — Жалуются, конечно, только такие, как мы с вами. Остальным-то без разницы — они сами баре.

— И на Татьяну Васильевну жалуются?

— Ой, ну что вы! Она — ангел. Она же блондинка от природы. — Варвара незаметно поправила прядь русых волос и смутилась.

— А как вы знаете, что блондинка? — рассмеялся Иван Дмитриевич. — Сейчас при желании можно хоть в фиолетовый волосы выкрасить.

— Знаю, — поджала губы Варвара. — Кума моя ее и стрижет, и красит. Иначе как бы я в такой дом служить попала. Кума вообще много чего о ней знает. Клиентки всегда с ней делятся проблемами да новостями.


Иван Дмитриевич сидел в углу вполоборота и искоса наблюдал за слезной сценой возле тела покойной, делая вид, что пишет в толстом журнале. На самом деле он рассматривал мужчину и двух дамочек. Дамочки оживленно выглядывали из-за плеча мужчины, толкались и перешептывались. Иван Дмитриевич за годы службы повидал всякого, но чтоб так равнодушно вели себя родственники, видел чуть ли не впервые. Что его могут узнать в Шишкино, он даже не волновался — такие люди, как эти родственники убитой, на простых людей внимания не обращают, а тут еще и старикан какой-то в углу сидит.

Мужчина выглядел спокойно, если не считать искусанных губ, а руки он прятал в карманах куртки с большим меховым воротником. Дамочки, обе в норковых шубках, проявляли явное любопытство, совершенно не боялись трупа, а одна, та, что помоложе, даже потыкала пальцем, видимо, не до конца понимая, что здесь не гипнотический сеанс и тело не встанет, чтобы сказать всем «Вуаля!». После эта же самая дамочка оживилась, вытащила планшетник и стала что-то писать, тыкая акриловым ногтем в сенсорный экран и даже не пытаясь изобразить горе. Возле трупа навязчиво пахло французскими духами. У Ивана Дмитриевича закружилась голова, и он решительно вышел на воздух.


Через полчаса, в кабинете у Саши, то есть у Александра Васильевича Тумакова, Иван Дмитриевич пил крепкий чай, от которого сводило зубы, и читал копию протокола осмотра тела потерпевшей, делая на полях пометки простым карандашом. Временами он удивленно поднимал густые брови, а временами хмурился и грыз карандаш.

— Та-а-ак… — протянул Иван Дмитриевич. — Значит, тело зуда принесли. Я примерно так и предполагал.

— Даже так? — скептически спросил Саша. — И откуда такие предположения без осмотра экспертов?

— Саша, я сам себе эксперт, — улыбнулся Иван Дмитриевич. — На пальто следы побежки были. Не о бордюр же она терлась! Да и не белят в начале марта бордюры. Каждый год на майские праздники только. В общем, вот что я тебе скажу, Саша. Не Кравцова — эта наша покойница.

— Это она сама вам сказала? Она это. На опознание ее муж приезжал и родная тетка с племянницей. Все подтвердили.

— Они бы ради денег и не это подтвердили. Не она это.

— А кто же тогда? — Саша даже привстал со стула, заглянул в протокол, словно там появилось то, чего он раньше не читал. — Я уже распорядился тело для похорон родственникам выдать. Вы так не шутите.

— Саша, ты сам-то протокол читал или только на словах выслушал? — спросил Иван Дмитриевич. — Ты знаешь, что Кравцова наша вела здоровый образ жизни: не употребляла алкоголь и не курила? А у убитой в желудке обнаружены следы дешевой водки.

— И что с того? Не пила — запила!

— Я по пути к тебе заехал в тот фитнес-клуб, который эта Кравцова посещала. Так вот что мне сказали: она активно тренируется уже не первый год, посещает их два раза в неделю, но на этих выходных ее не было.

— Не понимаю, к чему вы клоните!

— Ты выслушай молча — и все поймешь, — сказал Иван Дмитриевич и продолжил: — Вскрытие показало, что у убитой легкие были так прокурены, что даже цвет их на это указывал, — это во-первых. Во-вторых, тело я видел и не сказал бы, что при жизни она активно посещала фитнес-клуб. Я хоть и стар уже, но даже по трупу пойму, хороша ли была фигура у женщины. То тело, что ты выдал родственникам, спортом при жизни точно не занималось, а вот алкоголь употребляло любой и в любых количествах. Фигура погибшей похожа на фигуру Кравцовой только размером одежды.

— А фотография в паспорте, что при ней нашли?! — Саша начал хмуриться и стучать по столу костяшками пальцев.

— Это где же ты видел в паспортах фотографии, чтобы они с оригиналом совпадали? — Иван Дмитриевич прокашлялся. — У Кравцовой последнее фото в паспорте десятилетней давности. Она там и не может быть очень на себя похожа. Новую-то фотографию аж в сорок пять вклеивать нужно. Кстати, сходства фото из паспорта с убитой я не обнаружил. Мало того, я видел ее фотографию в фитнес-клубе, они там своих лучших клиенток на стенд вешают в целях рекламы. Да не огорчайся ты, Саша. Всякое бывает. Я тебе вот что еще скажу, наша Кравцова была блондинка от природы, а у убитой волосы у корней темные. Смекаешь теперь?

Саша вздохнул, взял протокол и стал перечитывать.

— А ты просьбу мою выполнил? — спросил Иван Дмитриевич. — Ту, что насчет объявления о пропаже собаки.

— Не волнуйтесь. Развесили объявления, ищут вашу таксу.

— Не моя она, дочкина, — сказал Иван Дмитриевич и вздохнул: — А вообще, в какое циничное время мы живем, Саша.


На следующий день, рано утром, Иван Дмитриевич ехал все в той же маршрутке в Шишкино. Сидел он рядом с водителем, под ногами стояла сумка с вещами, в кармане лежал мобильный телефон.

— А вы новенький? — спросил улыбчивый водитель. — Ну, в смысле, недавно в Шишкино устроились?

— Недавно, — ответил Иван Дмитриевич. — А что, нечасто приходится видеть новых людей? Все одни и те же?

— Не одни. Бывают новые. Кто-то совсем ненадолго остается. Вредная работа, — сказал водитель и рассмеялся. — Здесь за вредность молоко давать нужно!

— И вам?

А мне зачем? Я с этими не сталкиваюсь, — водитель кивнул куда-то за окно, быстро перекрестился и снова рассмеялся. — Упаси меня Боже! Вот недавно женщина одна ездила. Совсем недолго, дня три отъездила — и привет. Плакала очень всю обратную дорогу. Здесь сидела, на вашем месте, и плакала. Я поговорить попытался. Да где там!.. Я ей слово, а у нее слезы градом и молчит. Платок дал, так и с концами. С собой забрала. Да я не жалею платок-то, черт с ним. Все равно кошка в нем один уголок сжевала.

Маршрутка прибыла на конечную остановку, и водитель громко объявил:

— Прибыли! Выходим, там ваши олигархи заждались! Торопимся, не спим!

— Ох, и получишь ты у меня, Михалыч! — дородная тетка ткнула водителя легонько в затылок, да так, что тот клюнул носом в руль. — Заждали-и-ися!.. Ишь, какой грамотей!

— Ладно тебе, Аврора Степановна, мы ж свои люди! Ты разве обижаешься? — сказал водитель шутливым тоном.

— Я на дураков, Михалыч, сроду не обижалась, — сухо ответила Аврора Степановна.

— А что ж ваша новенькая ездить перестала? Чья она? Она же мне чуть не слезный водопад в автобусе устроила.

— Что твоей таратайке будет? — съязвила Аврора Степановна. — Что-то не сошлась она с нашими. А чья — не знаю. Ее прям в городе наняли, Дмитрий Юрьевич сам лично привез и сказал, что она новой горничной будет.

Аврора Степановна тяжело развернулась и, как огромная утка, пошла вдоль домов. Позднее утро едва брезжило рассветом. Пасмурное небо нехотя расступалось с востока, окрашиваясь в блеклый кармин.

— Грозная женщина, — сказал Иван Дмитриевич. — Такая и скалкой огреть может.

— Да запросто! — сказал водитель. — Она ж повариха у Кравцовой. А вы-то хоть не у них пристроились?

— Я по соседству, в шестом коттедже. А что?

— Это хорошо, что не в четвертом, — секретничал водитель. — Бабы говорят, что неизвестно, что у них дальше будет. Говорят, что Кравцова любовника завела, это при молодом муже, и года нету, как поженилися, а в их доме сейчас, как в серпентарии. Лучше туда и не соваться.

За разговором время летело быстро, и Иван Дмитриевич успел замерзнуть. Поняв, что ничего ценного он больше не услышит, попрощался и отправился к новому месту службы.


— Варвара, здравствуйте! — с порога крикнул Иван Дмитриевич, разделся и прошел в кухню.

Варвара подняла голову и сухо поздоровалась. Хмурая и в темной одежде, она напомнила Ивану Дмитриевичу покойную супругу.

— У нас не принято так громко входить. Хозяевам может не понравиться. Да и вход для нас с вами не с парадных дверей, — сказала Варвара и кивнула на неприметную дверь. — Присядьте, я вас сейчас завтраком накормлю, а потом вещи ваши уберу из холла.

Ивана Дмитриевича покоробило, но виду он не подал, а спокойно принялся за предложенный завтрак.

Варвара внесла его сумку, аккуратно повесила пальто и поставила ботинки под вешалку.

— Не обижайтесь. Сегодня вам комнату вашу покажут, но позже. Не до вас немного. Нужно помочь соседям.

— Случилось что?

— Случилось. Татьяна Васильевна умерла. Хозяйка соседнего коттеджа, — сказала Варвара, замолчала на секунду — и тут ее как прорвало: — Убили ее! Как пить дать убили. И наша говорит, что это родственнички ее. Пригрела у себя змей. Да и муженек ее мог.

Они же хотя и живут под одной крышей, но совсем не пара. Детей за год не нажили. — Варвара заплакала и запричитала: — Бедная она, бедная… Точно, отравили ее. Потому что не могла Татьяна Васильевна водку пить.

— А откуда знаете, что водкой отравилась? — спросил Иван Дмитриевич.

— Ну, это, говорят, вскрытие показало, — смутилась Варвара. — А Татьяна Васильевна непьющая женщина.

— Мало ли… — сказал Иван Дмитриевич. — Не пила — запила… С кем не бывает?

— Сомнительно это, — покачала головой Варвара. — Дело ведь в чем. Тетка ее — мымра. Все ждет от Татьяны Васильевны средства на дорогущую операцию.

— Болеет? — сочувственно спросил Иван Дмитриевич.

— Как же! Болеет она. Надеется замуж удачно выйти. Про брачное агентство Либермана слышали? Ну да вам-то оно зачем, — улыбнулась Варвара. — Пластическая хирургия делает чудеса — мымры сразу за богатых иностранцев замуж выходят. А дочка ее не лучше мамаши.

— Чья дочка? Кравцовой? — переспросил Иван Дмитриевич.

— Нет. Тетки ее, Зойки. То есть Зои Антоновны, — смутилась Варвара. — Изабелла, Белка, значит, всех своим вытьем достала, вы еще услышите. Она, слава Богу, рано не просыпается, но зато поздно ложится.

— Какая мне разница, во сколько она ложится?! — спросил Иван Дмитриевич.

— Когда она в микрофон выть станет, сразу почувствуете разницу! — сказала Варвара и выразительно посмотрела. — Певицей стать хочет. Я как-то слышала их с Зойкой скандал в саду. Они думают, что я не человек, и безо всякого стеснения спорили, кому деньги Кравцовой нужнее: мамаше замуж удачно выйти или дочери карьеру поющих трусов сделать.

— Понятно теперь, — сказал Иван Дмитриевич и задумался о своей непримечательной, но вполне спокойной жизни.

Дальше ничего не обсуждали, и сам разговор сошел на нет. Варвара, закончив готовить, повела показывать комнату.

До обеда Иван Дмитриевич наводил порядок в саду: чистил снег, ветки сухие спиливал и у сарая складывал. Работа на свежем воздухе была хороша. Возвращаться в дом не хотелось, но вскоре вышла Варвара и позвала обедать.

— Добрый день хозяева! — окликнул с улицы незнакомый молодой человек. — Я извиняюсь, ненадолго отвлеку. Я тут копию договора принес. Передадите?

— Передам, конечно, — пообещал Иван Дмитриевич и взял большой конверт.

— А сами застраховаться не желаете? — любезно спросил незнакомец.

— Мне без надобности, но благодарю, — ответил Иван Дмитриевич и попрощался, уходя в дом.

— Страховщик опять приходил? Он тут на днях Татьяну Васильевну уж так окучивал. Видать, удачно вышло, — сказала Варвара и кивнула на конверт. — Мне предлагал, да я отказалась — у меня столько денег нету. — И добавила, бросая недвусмысленный взгляд: — Да и мужа нету, чтоб страховать.


Иван Дмитриевич мыл руки, потом переодевался — и все время думал о деле погибшей Кравцовой. Недоброжелателей-то у дамочки оказалось больше, чем представлялось с самого начала. Прикрыв дверь, он достал мобильный телефон и позвонил.

— Саша, привет! Нормально у меня все, спасибо. Сейчас расскажу… Во-первых, что там с моей таксой? Еще не начали тащить всех дворняжек с района? Нет? Даже не знаю, радоваться или нет. — Иван Дмитриевич вздохнул и спросил: — Установили причину смерти Кравцовой? Цианид все-таки? Как это откуда я знаю? Саша, от нее запах миндальный был да трупные пятна характерные: красноватого оттенка. Да, я все заметил и в тебе никогда не сомневался. А вот нужно было учиться, а не в курилку бегать вместо лекций по криминалистике, ты бы тоже заметил. В общем, по делу. Здесь открывается масса вариантов. Круг подозреваемых расширяется: есть тетка с дочкой. У всех есть повод желать смерти нашей покойнице. Ну и сам муж ее, Егор Петрович Кравцов.

Иван Дмитриевич спрятал мобильный в карман и задумался. С новыми хозяевами вроде все оговорили, кроме выходных. Сегодня четверг, третье число, восьмое выпадает на вторник, значит, нужно попросить, чтоб понедельник был выходным. Как раз седьмого дочка приедет, а восьмое по всей стране выходной. Если у олигархов не так, как у всех, то плевать на эту службу, можно и уволиться. А до понедельника успеется собрать информацию по максимуму.

Пообедав, Иван Дмитриевич поблагодарил Варвару:

— Спасибо. Очень все вкусно. Борщ наваристый, мама моя такой умела варить. А пельмени — просто слов нет, как понравились!

Варвара расцвела, засмущалась и спросила:

— Хотите, я вам чаю приготовлю? У меня и сдоба свежая есть.

— С удовольствием! — улыбнулся Иван Дмитриевич и поудобнее расселся за столом. — А что ваши соседи, похороны когда?

— Завтра, — вздохнула Варвара. — Никому не сообщали. В узком кругу попрощаются.

— Убийцу нашли?

— Да где там!.. Сейчас никто никого не ищет. Всем только денег подавай, — сказала Варвара возмущенно.

— Разве у Кравцовых денег нет? — удивился Иван Дмитриевич, улыбаясь.

— А разве там кто-то хочет искать убийцу? — парировала Варвара и громко поставила на стол чашки и сахарницу. — С вами чаю выпью.

Варвара грузно уселась за стол и стала картинно и громко пить чай из блюдечка.

«Странная она, эта Варвара, — думал Иван Дмитриевич, искоса наблюдая за поварихой. — Обо всем в курсе дела… Хотя чего там говорить, на каждой улице можно встретить подобную женщину, и повезло тому оперу, кто смог найти с ней общий язык. Вот был бы я помоложе…»

— Варвара Геннадьевна, а у вас много работы? — спросил Иван Дмитриевич.

Варвара посмотрела на него и аккуратно поставила блюдце.

— А с чего это вы интересуетесь?

— Просто интересуюсь, как здесь с выходными. Хочу попросить по понедельникам выходной. Как думаете, дадут?

— Как в воду смотрите, — улыбнулась Варвара. — У наших только по понедельникам и бывают выходные. Так что можете и не спрашивать, чтоб не стать случайно должным. Это они любят.

Иван Дмитриевич кивнул и задумался. Получалось, что женщина переоделась в одежду Кравцовой, сменила прическу и отравилась. Не стыкуется. Вот где же сама мадам Кравцова?.. И кому выгодно разыгрывать ее смерть?


Гроб торжественно вынесли во двор. Этому предшествовало долгое прощание с усопшей.

Варвару пригласили помогать готовить, а Иван Дмитриевич вызвался помочь в случае чего. В результате он получил возможность просто наблюдать узкий семейный круг. Круг оказался не самым теплым, потому что желчные замечания не к месту и не ко времени адресовали друг другу все, толкаясь у дверей автобуса, который должен был отвезти на кладбище.

— И по какому случаю мероприятие? — высокий женский голос нарушил плаксивую тишину. — Хороним, значит?

— Таня?.. — пробормотал Егор Петрович, особой радости от воскрешения жены на его лице не читалось.

Иван Дмитриевич даже удивиться не успел.

— Конечно! — резко и властно ответила не вовремя ожившая Кравцова. — Пока я ездила на Лазурный берег, дом проверить, ты решил предать меня забвению? И можешь ничего сейчас не объяснять! — Кравцова топнула ножкой и продолжила скандал: — Я, значит, выбираю тряпки в бутике, наслаждаюсь погодой на Лазурном… Встречаю Ленку Бурцеву, ту самую, что купила особняк рядом с нашим, и она задает такой вопрос, что у меня не находится ответа!

— Какой вопрос? — промямлил Егор Петрович.

— Какой?! Эта змея злорадная спросила, не на собственные ли похороны я себе платье выбираю!

— И как погода на Лазурном? — неуверенно продолжил Егор Петрович.

— Какая еще погода?! — возмутилась Кравцова. — Мне кто-нибудь объяснит, что в моем доме происходит и кого хоронят?!

— Так вас же и хоронят, Татьяна Васильевна, — сказала вышедшая на шум Аврора Степановна, глянула на стоящий на лавочке гроб и грохнулась в обморок, как мешок картошки.

— Значит, так, — резко сказала Кравцова. — Вызвать милицию, а тело отвезти в морг, пусть сами разбираются. Уже наследство делите? Ну и как? Получается? Или вы думали, что я никогда не вернусь?


На улице смеркалось, когда вся семья Кравцовых, их прислуга и соседская, в лице Варвары и Ивана Дмитриевича, собрались в просторной гостиной, где еще утром стоял гроб с телом подставной Татьяны Васильевны. По гостиной важно расхаживал капитан Александр Васильевич Тумаков, а во дворе стоял милицейский «бобик», готовый везти в СИЗО кого прикажут.

— Ну что ж, господа преступники… — начал капитан, хитро улыбаясь и поглядывая на Ивана Дмитриевича. — Кто-то желает сознаться сам или ждете, когда вас в отделении расколют?

— Уж лучше пускай здесь сознаются, — недовольно проворчала Аврора Степановна, придерживая на голове полотенце, смоченное в уксусе. — А не то опять все скроют, и правды не дождемся. А хорошо бы знать, в чьем доме работаем.

— Саша, давай я расскажу господам неудачникам, что к чему? — попросил Иван Дмитриевич.

— Конечно! — согласился капитан.

— Я попрошу не обобщать, меня вообще здесь не было, — сказала Татьяна Васильевна, глянув свысока на капитана. — Вы уж тут как-то сами разберитесь.

И она поднялась, намереваясь выйти из гостиной.

— Мы-то разберемся, но с вами спокойнее как-то, вдруг опять двоиться начнет, — улыбнулся капитан. — Мужей надо осмотрительнее выбирать и бизнес не очень-то доверять.

— В то самое время, когда госпожа Кравцова грелась на пляже заграничного курорта, ее муж, обеспокоенный замаячившим на горизонте разводом, решил объявить законную супругу покойницей, — начал Иван Дмитриевич. — Татьяна Васильевна, у вас был с мужем разговор о разводе?

— Ну, был? — пожала плечами Кравцова. — Такие разговоры в семьях не редкость. А Гоша, то есть Егор Петрович, давно утомил меня своим легкомыслием.

— То-то же, — продолжил капитан. — Егор Петрович понимал, что без предъявления тела страховки за Кравцову ему не видать, как собственных ушей, поэтому требовалось срочно решить проблему. Вы же сами застраховали свою жизнь? Да, Татьяна Васильевна? — спросил Иван Дмитриевич и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Он нанял новую горничную, а через три дня предложил подвезти ее из Шишкино домой. Зная о слабости новой прислуги к алкоголю, запасся дешевой водкой, в которую заранее подмешал цианистый калий. А одежду жены вы ей подарили, да? И самое интересное, что все скромно промолчали, когда увидели и морге женщину, очень отдаленно напоминающую Татьяну Васильевну Кравцову. Крепкие же родственные чувства вас всех снизывают.

— И где же я его взял, яд-то? А?! Пошел и купил, чтобы вы меня потом к стенке приперли? — Егор Петрович стал бледнее белой стены позади него.

А теперь самое интересное! — радостно объявил капитан и повернулся к племяннице Кравцовой. — Расскажите нам, Изабелла, как вы через интернет купили яд?

Пслка охнула и повернула перекошенное от злобы лицо к тетке.

— Да! Я купила цианистый калий, — голос ее стал срываться. — Но я не для того купила, о чем вы подумали, — сказала она капитану. — А потому что меня об этом попросил Егор Петрович. А я знать не знала, что он родственников моих травить вздумал!

— Ах ты ж, паскуда! — муж Кравцовой поменялся в лице и сжал кулаки. — Да тебя теперь… Забыла, как просила от тетки избавить? Думала, я промолчу?

— А вот и истинное лицо Гоши Красавчика, — улыбнулся капитан. — Особа известная в узких кругах. Знакомьтесь, Гоша — брачный аферист! Только чего это тебя, Гоша, на убийство потянуло? Ну да можешь сейчас не уточнять. Потом расскажешь. Дамы и господа, прощаемся, — сказал присутствующим капитан и обернулся к мужу и племяннице Кравцовой: — А вы собирайтесь с нами.


Саша и Иван Дмитриевич вышли на улицу и закурили.

— Собаку вашу нашли, в машине у ребят сидит, — радостно сообщил капитан. — Ее старушки местные пригрели, сказали, что пожалели потерявшуюся собачку, хотя я думаю, что украли.

— Это хорошо, что нашлась! Дочка звонила, сегодня приезжает, — сказал Иван Дмитриевич, вдыхая холодный весенний воздух. — А ты неплохо выступил. Может, уйдешь из оперов вобвинители или адвокаты?

— Нет, я среди этих, как в своей тарелке, — кивнул он на дом. — Петров, забирай! Хватит с них, наверное, уже все выяснили.


Иван Дмитриевич поставил сумку с вещами в прихожей, впереди радостно прыгала Мерседес и громко лаяла. «Собакам всегда без разницы, какое время суток и спят ли соседи. Может, потому они и счастливы?» — думал Иван Дмитриевич, раскладывая одежду.

Ольга Моисеева
ВРЕМЯ СИНТЕЗА

Часть I

1
До конца смены оставалось минут десять, когда к решетке подошел тощий седобородый старик. Больным ни к чему приближаться к ограждению, поэтому я велел ему отойти, но дед не послушался.

— Ошибочно и грубо рубить ребят на субы! — вдруг выкрикнул он какую-то идиотскую, видимо собственного сочинения, скороговорку, погрозил мне пальцем, после чего хитро прищурился и спросил: — Где твой десятый?

Я хотел игнорировать его бредовую болтовню и завершить обход, как вдруг ощутил в сознании Владика. Он появился неожиданно, раньше срока, и я остановился, не понимая, что делать. Раньше такого никогда не случалось, хотя, надо признаться, я уже давно плохо себя чувствовал: по ночам снились кошмары, а днем не покидало ощущение, будто я потерял что-то очень важное.

Владик перехватил управление и направился к решетке, с другой стороны которой, прижавшись к прутьям, продолжал стоять старик, внимательно глядя мне в глаза.

— Ошибочно и грубо рубить ребят на субы! — повторил он, и теперь не только мы оба — Владик и Серега — услышали его, голос сумасшедшего докатился и до остальных, они не были в сознании, но я почувствовал все свои субличности, даже маленького Колю! Они шевельнулись и застонали, словно спящие, которым снится кошмар, причем всем один и тот же.

Владик был эмпатом, поэтому вместе со словами ко мне пришли и душевная боль старика, и отзвук неожиданной радости непонятно от чего. Слышать вопрос сразу всем было необычно, неправильно и пугающе — позже я узнал, что такое состояние нейропсихологи называют адским эхом. Владик продолжал не к месту торчать в сознании, но отодвинутый на задний план Серега быстро опомнился и завладел телом — еще бы! Смена-то не кончилась, я находился на посту, и программа переключения заставляла меня выполнять обязанности бойца.

Я что было силы ударил по решетке ногой, так что раздался звон. Не знаю зачем, возможно, это было влияние эмпата, ведь он так и не ушел на задний план, хотя тело теперь контролировал боец. Старик отпрянул, в его глазах загорелся испуг и одновременно торжество (черт, это Владик снова путал меня совершенно неуместными для бойца наблюдениями).

— Где твой десятый? — снова громко спросил дед и улыбнулся, заметив, как я скрипнул зубами, гоня эмпата прочь.

Я выхватил парализатор и наставил его на старика. Глаза его распахнулись, и он стал похож на старое привидение Ду из визиошки — и тут же мелькнула мысль: неужели, порази меня блокушка, Коленька очнулся?!

Пистолет дрогнул и клюнул вниз, я вернул его на место, придержав левой рукой правую. В голове будто лопались шарики, из которых выплескивались чужие мысли и воспоминания. Это просыпались все мои субы — почти десяток личностей.

— Серега, в чем дело?

В мозгу словно бомба разорвалась. Я резко повернулся. Пришедший меня сменить Стас принял боевую стойку с парализатором, сканируя взглядом огороженный дворик для прогулок больных, но не находя никаких причин моего странного поведения. Тщедушный дед, мирно стоявший за решеткой, по его мнению, на роль опасности никак не годился.

Тут то ли из-за громкого голоса Стаса, то ли из-за того, что субы проснулись одновременно и, натолкнувшись друг на друга, не сумели всем скопом выйти в сознание, но мне неожиданно полегчало. Даже Владик откатился назад, оставив Серегу разбираться с ситуацией.

— Отбой тревоги, — сказал я, убирая оружие. — Старый ветрогон пытался перелезть через решетку, но быстро укуксился.

— Пять шагов назад! — скомандовал Стас старику, не опуская парализатор.

Дед поднял руки, попятился и замер у маленькой кучки синтезнутых, с интересом наблюдавших за происходящим.

Стас внимательно осмотрел решетку и перевел взгляд на деда:

— У тебя что, старый синтопень, совсем извилины слиплись? Сверзишься — костей не соберешь.

— Нет-нет, что вы! Я всего лишь хотел немного размяться, — проблеял к моему удивлению дед, мелко тряся седой бородкой. И куда только делся его сильный голос и горящий взгляд, когда он спрашивал про десятого?

— Ну, так попросись у своего медпога на какой-нибудь тренажер! — буркнул Стас, убирая пистолет.

Старик закивал, повернулся к нам спиной и побрел к своим.

Интересно, подумал я, а откуда вообще этот синтезнутый дед тает, сколько именно у меня субличностей? Хотя десять — совсем не редкое количество, так что, наверное, он просто догадался… но что значит «десятый», у нас нет порядковой нумерации, что за бред? От напряжения в голове зашумело, и я постарался пока ни о чем больше не думать.

— Руки можешь опустить! — бросил Стас вдогонку старику и повернулся ко мне.

— Кораблев Сергей смену сдал, — отрапортовал я.

— Барков Стас смену принял.

2
— Ни один тест не выявил никаких отклонений, — улыбнулась докторша Марина, отсоединяя меня от аппарата.

— И что теперь? — спросил я. — Как узнать, откуда взялось это адское эхо?

— Ну, можно еще проверить соматические заболевания.

— А это что такое?

— Это когда нарушение переключений между субличностями вызвано поражениями внутренних органов и их систем.

— У меня ничего не болит, но давайте… на всякий случай.

— Хорошо, прощу! — Она открыла крышку автодиагноста.

Внутри было душно, я вспотел и захотел пить.

— Можно воды? — попросил я, вылезая из разомкнувшегося белого кокона, как цыпленок из яйца.

— Конечно.

— Немного странный вкус, — отметил я, осушив поданный Мариной стакан.

— Я добавила туда витамины. Это всем полезно.

— A-а… Что дальше?

— Ничего. Вы абсолютно здоровы, Кораблев Сергей.

— Но у меня постоянно шумит в голове, я чувствую всех своих субов. А эмпат вообще конкретно мешал мне работать.

— Бойцу.

— Что «бойцу»? — не понял я.

— Эмпат мешал работать бойцу.

— Ну да, а я что сказал?

Марина молча улыбнулась. Мне вдруг ни с того ни с сего подумалось, что она весьма так ничего себе, красивая, но я отогнал эту мысль — не для того сюда пришел, чтобы пялиться на ножки и прочие достоинства докторши! Я посмотрел ей в глаза: что-то часто она улыбается… может, скрывает что?

— Проверьте еще раз мой п-ключ.

— Ваш подсознательный ключ в порядке.

— Но ведь он сработал, когда моя смена еще не кончилась. При этом не было ничего такого, чтобы посчитать опасным для жизни оставаться бойцом и, вопреки программе, переключиться на эмпата!

— Понимаю, — кротко произнесла Марина, глядя на меня нежно и грустно, как на несчастного попавшего в беду психа. — И все-таки не разделяю вашего мнения. Вы не говорили, что боец ушел, уступив место другому «я». Из вашего рассказа понятно, что вы, боец Сергей, отлично помните присутствие эмпата Владика, а значит, две ваши субличности существовали в сознании одновременно — п-ключ не мог такого сделать!

Я молчал, пытаясь придумать достойный ответ на рассуждения психолога, но в голове, мешая сосредоточиться, по-прежнему шумело «море» из нечетких мыслей всех субов.

— Не знаю, что и сказать, — честно ответил я на застывший в ласковых глазах Марины вопрос. — Может, это и не п-ключ, а какая-нибудь зараза… Знаете, этот дед синтезнутый, он стоял слишком уж близко к загородке и пялился на меня. Я крикнул: «Отойди!» и подошел, чтобы его отогнать… А потом в сознании появился Влад. Слушайте, доктор, а вдруг я от старика чем заразился? Надо бы его проверить, как думаете?

— Он выглядел больным? — без энтузиазма поинтересовалась Марина.

— Скорее, сумасшедшим. Скороговорки какие-то бормотал, вопрос задавал, причем очень громко.

— Какой вопрос?

— Да про суба моего несуществующего… Да какая разница!

Докторша начала меня утомлять. Сейчас начнется: «Кто, да что, да как сказал?», «Давайте поговорим об этом», «Постарайтесь вспомнить», «Что вы при этом чувствуете?», тьфу!., единственное, что я сейчас чувствовал, так это то, что не хочу просидеть здесь еще час, слушая какую-то мозгоправскую хренотень.

— Знаете, Марина, мне просто надо быть на сменах в форме, чтобы ничего не мешало работать. Пропишите мне что-нибудь, да я пойду.

— Обязательно, но сначала, — мягко, но настойчиво проговорила нейропсихолог, — давайте все же вспомним, о чем именно спрашивал старик.

Я взял себя в руки и, вздохнув, ответил:

— Спрашивал, где мой десятый… — «Море» в голове заволновалось, шум стал усиливаться — похоже, начинался шторм.

— Что с вами? — Марина достала из кармана маленький фонарик и посветила мне в глаза.

— Мне трудно… — собственный голос вдруг показался чужим. — Вы думаете, переключение произошло из-за слов старика? — спросил я бодрым, более высоким, чем у бойца, голосом, чеканя каждое слово.

Это был уже не Сергей, а Петр Иванович — учитель. Я снова переключился! Причем прямо в кабинете врача, и опять неправильно, потому что отчетливо помнил обо всем, что думал и говорил здесь боец Серега. Это было ненормально, это был бред! Однако Петр Иванович, в отличие от бойца, не собирался выкладывать Марине все подряд. Шум в голове продолжал усиливаться. Мне захотелось уйти, остаться одному и прилечь.

Доктор смотрела на меня с любопытством. Заметила? Наверняка, она же психолог! Черт.

— Извините, — я постарался говорить отрывисто и более низким голосом, как делал боец, но из-за «моря» это было непросто. — Я устал, неважно себя чувствую. Можно я пойду прилягу? А то у меня остался, — я взглянул на запястье, — всего час… Закончим в другой раз, ладно?

Марина молчала, а я сидел, опустив глаза в пол — боялся выдать себя мимикой и взглядом, — поэтому не видел ее лица. А она, конечно, смотрела на меня. Смотрела и раздумывала.

— Хорошо, идите, — сказала она, спустя несколько минут. — Закончим в другой раз, но он должен быть ДО вашей следующей смены, Кораблев… — она запнулась (и я тут же вспотел), — …Сергей.

— Спасибо. — Я старался говорить как Серега. Получалось, по-моему, не очень, но я так и не решился поднять голову и посмотреть на реакцию Марины. — Смена через четыре дня, в четверг вечером.

— Значит, жду вас в четверг, в любое время до двух часов.

— Двенадцать тридцать? — Я вскочил и устремился к двери.

— Договорились.

Когда я вышел из кабинета, уши у меня горели, как у нашкодившего мальчишки. И что еще хуже, сам мальчишка уже тоже был здесь. Коленька — смышленый пацан одиннадцати лет. Зачем он тогда проснулся, ни он, ни Петр Иванович, ни Серега не знали. Но одно все трое понимали четко: впаялись мы глубоко, по самые гималуши…

По коридору я поковылял, дергаясь и с трудом переставляя ноги. В сознании уже присутствовали три суба одновременно, и каждый пытался самостоятельно управлять телом: Коленьке хотелось бежать и подпрыгивать, Сереге — идти быстрым шагом, Петр Иванович в тот момент предпочитал прогулочный шаг. Шум моря не прекращался ни на секунду, и временами я различал там мысли и воспоминания всех остальных субов. Ничего подобного я никогда раньше не испытывал и не впал в панику, наверное, только потому, что не знал, как это сделать всем троим одновременно.

К удивлению активных субов, мое сознание сумело обуздать троящееся «я», причем быстро: уже к концу коридора тело было доверено бойцу, размышления — учителю, а наблюдение за людьми и обстановкой вокруг — Коленьке. Кто-то, вероятно, удивится, что столь ответственное дело доверили ребенку, но я уверяю: несмотря на возраст, он был необычным мальчиком, внимательным и совсем не простофилей.

Все знают, что детские субличности у взрослого человека — редкость, думал я, шагая к своей комнате. Они мало у кого сохраняются, а если и сохраняются, то почти не активны, потому что большинство взрослых ничего не готовы доверить детям и даже в общении с ними предпочитают быть строгими дядями и тетями. Дело в том, что люди смотрят на детей как на дефективных взрослых, а это совсем не так, — весь мой учительский опыт отвергает такой подход. Дети не глупее нас, просто пока еще меньше знают, но зато активнее познают мир и фокусируются сразу на всем, из-за чего кажется, что они не способны сосредоточиться…

«Хватит! — неожиданно вмешался в размышления Петра Ивановича Серега. — Какого фрика ты рассуждаешь о всякой ерунде, вместо того чтобы думать, что нам теперь делать?»

«Сам ты ерунда! — обиделся за детей Коленька. — На себя посмотри: топаешь, как на параде, расслабься! Вольно!» — Мальчишка хихикнул.

Серега перестал чеканить шаг, и вовремя: навстречу из-за поворота вышла буфетчица Люда. Если бы она увидела, как он ни с того ни с сего марширует строевым шагом, хохотала бы до упаду — смешливая деваха, жуть, точно привлекла бы к нему внимание.

«На нашем маркере боец, так что улыбайся!» — подсказал Коленька.

Серега послушно растянул губы, хотя сейчас его меньше всего ни свете волновали шуры-муры с буфетчицей. Люда улыбнулась в ответ, поправила локон и, крутанув пышным задом, прошла мимо, обдав нас агрессивным ароматом сладких духов.

«Так я же не просто так о детях подумал, — продолжал все ту же тему Петр Иванович. — Мне недавно любопытный доклад о детских субличностях у взрослых попался. Интересный материал, скажу я вам. Написал его профессор Гаврюхин».

«Кто это?» — мрачно поинтересовался Серега.

«Ученый, исследователь множественной личности, доклад довольно-таки давний, но он удивил меня смелостью суждений!»

«О!..» — выругался боец после неудачной попытки осмыслить научные высказывания Гаврюхина, которые он теперь, через общее сознание, мог видеть в памяти Петра.

«Аккуратней со словами; упрекнул Серегу учитель. — Здесь Коля».

«Фрикня, Петр Иванович, у вас самого в памяти тоже есть и это слово, и много других — еще похуже!» — со смехом доложил мальчик.

«Проклятье, да как же мы жить-то теперь будем!» — Учитель хотел схватиться за голову, но ничего не вышло — тело контролировал Серега.

«А чего… ого! а как это?» — ввинтилась в сознание новая для всех мысль, и сразу же Серега, Петр и Коленька напряглись, не давая вторгшемуся в их уже сладившийся кружок Игорьку захватить управление.

«Становится тесновато, однако!» — заявил Коленька, к удивлению всех оказавшийся не слабее мужчин и первым отстоявший свою функцию наблюдателя, отогнав рвущегося к власти Игорька.

«Ничего не понимаю, — ошарашенный Игорек перестал сопротивляться, повиснув в сознании бездеятельной тенью. — А вы все как тут?.. Чего не спите-то?!»

«Того! — буркнул Серега. — Сам разберешься, тебе не в новинку — в файлах ковыряться».

«Ого, вот это багота! Я ж натурально ваши памяти вижу! И программа переключения не работает! Ни фрика себе!»

«Наконец-то дошло!» — подытожил Коленька.

«Поздравляю!» — Серега хмыкнул.

Петр Иванович промолчал, продолжая вспоминать доклад Гаврюхина.

3
«…Сегодня я еще не могу назвать точную причину этого явления, но, исходя из статистики и основываясь на собранных мной материалах, напрашивается вывод, что детские субличности чаще всего сохраняются у лиц, склонных к интеграции. Корреляция прослеживается настолько четкая, что детсубы у взрослых можно считать одним из признаков вышеупомянутой склонности к синтезу, которую лично я считаю не расстройством, как подавляющее большинство моих коллег, а естественной вариацией человеческого сознания, я бы даже сказал, его новым эволюционным скачком…»


Что ж, из доклада профессора Гаврюхина следовало, что я всегда имел склонность к синтезу, раз у меня был Коленька. «Эволюционный скачок»… Мне что, от этого легче?

Кластеры на небесах! Почему это случилось со мной? У меня было девять субов, почти норма. До первого оптимального числа, естественного, как количество пальцев на руках или ногах, действительно не хватало одной личности, но что ж я мог поделать, так уж вышло.

«Где твой десятый?»

Зачем ненормальный старик задал этот вопрос? У меня ведь не было десятого суба, и в документах значилось всего девять имен, а на скуловом маркере — девять позиций. Ну да, у меня, конечно, возникало неприятное чувство, когда я вспоминал, что не дотягиваю даже до первой нормы, но откуда об этом мог узнать синтезнутый дед? И для чего он спрашивал — неужели просто издевался?! И как странно, что именно во время его вопроса и началось мое помешательство.

Когда я вчера добрался наконец до своей комнаты, в голове, скажу прямо, творилась такая адская жуть, что я мог только неподвижно лежать на полу (до кровати я не дополз, рухнул как подкошенный, едва дверь захлопнулась) и мысленно пререкаться с самим собой, бесконечно переключаясь с одного суба на другого. Если бы не этот синтезнутый старик, никто и не задумался бы, сколько нас вышло в сознание, и так было понятно, что все. Но, видимо, из-за его вопроса всем казалось, будто кого-то не хватает. Первым об этом заявил Коленька, а все остальные согласились. Дошло до того, что мы несколько раз посчитались — естественно, все время получалось девять, но от этого стойкое ощущение, что одного нет, только усилилось.

Я и сейчас чувствовал себя так, словно что-то потерял.


«…Расщепление позволяет людям избежать стрессов, увеличишь продолжительность жизни, и проявляет их способности к разным видам деятельности, как утверждает официальная нейропсихология, и я не спорю с этим. Как и с тем, что мы получаем возможность навести порядок в собственной жизни, когда каждая сторона нашего «я» с удовольствием трудится над своим делом, не мешав остальным. Вопрос только в том, развивается ли при этом к каждая из наших способностей в полной степени, выводится ли она ни максимум? С точки зрения продуктивности — безусловно, но это количественная характеристика, я же прошу вас взглянуть на результат с позиций качества…»


«С позиций качества…» Я зажмурился. Никто из нас не думал, что когда-нибудь так попадет. Точнее пропадет, потому что теперь мы мое — одна личность. С позиций качества — совершенно иное существо. Синтез произошел ночью, я проснулся другим, и это новое качество казалось сущим кошмаром.

— Закрыть! — бросил я инфокому и встал.

— Не выполнено, — сообщил ком. — Избранное Кораблева Петра Ивановича.

Чертов ящик снова не опознал голос, фрик его разукрась. А я уже и забыл, что открывал подборку вручную, подумал я, набирая цифры идентифа учителя. Неужели и внешность так заметно изменилась?

Я подошел к зеркалу и выставил на скуле «Петр». Не похож… ой не похож! Черты лица, конечно, остались прежними, но взгляд, мимика, общее выражение, нахмуренность — все стало другим, чем у Петра Ивановича, который учит детей основам математики.

Я всмотрелся в собственное лицо. А на вид — обычный парень тридцати четырех лет, и кто меня раньше не знал, вряд ли определит, что перед ним синтезнутый.

СИНТЕЗНУТЫЙ!

Ёрши-майорши, черт, черт, черт! Это ведь хуже блокушки… Там, по крайней мере, хоть сколько-то субов остается, не меньше трех, даже в самых тяжелых случаях. И они могут частично продолжать работать и жить, как раньше, пока не вылечатся от болезни. А потом, как правило, потерянные субы восстанавливаются, порой долго, иногда не все, но большая часть обязательно. Они ведь только блокированы, а не переплавлены во что-то новое, почти неизвестное… болезненное… раздутое и куцее одновременно.

Я не знал, что делать, не мог определить, что чувствую… Мое новое «я» стонало от вдруг навалившихся отовсюду проблем, не понимало, как жить под гнетом такого количества вопросов, планов, обязанностей — раньше все это было поделено между субами! Каждый из нас предназначался для определенного рода деятельности, которой он счастливо занимался, не вмешиваясь в дела других, все было просто и понятно, а теперь так запуталось, жизнь вдруг усложнилась на порядок!

По закону я должен был немедленно идти в Центр Восстановления Множественной Личности сознаваться в том, что произошло, и тогда меня изолируют от общества, отправив в компанию таких же синтезнутых.

Что ж, большинство моих субов, обнаружив первые признаки болезни, так и поступили бы.

Не подчиниться мог только мальчишка — из-за своего взбалмошного характера. С момента своего появления Коленька был малоуправляемым и почти не поддавался усилиям воспитателей и психологов, потому его так и не удалось вырастить во взрослую личность. К счастью, он удержался от серьезных правонарушений и, хотя некоторое время был на грани изгнания, все же сумел взять себя в руки и избежать усыпления. Теперь он обязан был раз в десять дней встречаться с психологом для плановых бесед.

Что же касается остальных субов, то законопослушность, как говорится, была у них в крови. Вот только она была у НИХ, но не у нынешнего меня. Потому что я уже не являлся своими субами, и хотя их памяти и слились в одну, ставшую моей, в сознании родилось другое существо. И это существо хотело того же, что и любая тварь на свете, — выжить.

Сейчас приближалась смена Виктора, работавшего в мастерской по ремонту и обслуживанию транспорта центра. Мы все здесь работали при ЦВМЛ, или Цеве, как мы его кратко называли, это был крупный комплекс, которому требовались специалисты в самых разных областях. Научные лаборатории, клиника, изолятор для больных с расстройством синтеза, жилые корпуса, своя школа и детский сад, торгово-развлекательные конторы, административные здания, мастерские… короче, вокруг Центра раскинулся городок, вмещавший несколько тысяч жителей.

Зачем для восстановления множественной личности нужен такой огромный центр? Раньше я никогда об этом не задумывался, а сейчас меня вдруг удивил размах, с которым государство тратит средства на изучение и лечение психического расстройства синтеза. Почему это такая большая проблема? У нас что, огромное количество синтезнутых? И отчего лично я не встречал никого, кто болел бы синтезом, а потом вылечился? Зачем старый тощий дед и другие синтезнутые охраняются? Разве они представляют угрозу для общества? Меня прошиб пот — а вдруг я теперь опасен? Но почему? Я же не убийца, не вор и совсем не собираюсь никому вредить…

Ладно. Я с силой потер лицо. Сейчас надо перестать размышлять обо всем подряд и сосредоточиться на главном. А главное в данный момент — это не поддаться панике и выработать план действий.

Я взглянул на часы. Так. Ничего. Спокойно.

Спокойно, говорил я себе, стараясь как можно точнее воспроизвести лицо, которое Виктор видел в зеркале. Губы тоньше, потому что сильнее сжаты, брови немного сдвинуты — нет, не так резко, взгляд вечно усталый, да… и волосы зачесаны по-другому, ага, вот, во-о-от, уже похоже! Теперь голос.

— Салют, Тоха! — сказал я зеркалу.

Нет, голос чуть ниже и говорить надо быстрее — не то Антон Теняков, работающий в одну смену с Виктором, заподозрит неладное. Я откашлялся и повторил. Потом еще. Сойдет, пожалуй.

Механику, слава кластерам, много разговаривать некогда, а с работой справлюсь, ничего, думал я, выставляя на скумаре «Витя». Взглянув на часы, я выскочил из комнаты и стремглав понесся в ремонтную мастерскую. Свят класт, как же быстро бежали минуты!

4
Антон Теняков ничего не заметил, если не считать его легкого недоумения в столовой, когда я взял не то, что обычно, да еще и в гораздо большем количестве.

— Что? — спросил я, перехватив его удивленный взгляд.

— Да так, — он пожал плечами. — Чудно как-то.

— А-а, — протянул я, напряженно вспоминая обеды Виктора. Прошлая смена, позапрошлая, неделю назад, месяц…

Сгинувшие фрики! Он же всегда в этой столовой ел одно и то же: щи, котлеты с гречкой и сладкий чай, почему же я не подумал об этом раньше?

— Да это… доктор сказал, надо поесть разное.

— Доктор? Ты же вроде давно поправился, неужели все еще аукается?

«Поправился?» Выходит, я болел? Значит, часть памяти субов все же пропала, раз я об этом забыл! Черт, а ведь еще минуту назад я был уверен, что знаю о себе все..: Какой неприятный сюрприз! Сколько же их ждет меня дальше? В животе словно шевельнулось что-то холодное и липкое.

— Да нет, я в порядке, это один суб попросил — для анализов каких-то. Записку оставил, — сказал я и вгрызся в сардельку.

Антон молча кивнул, набивая рот макаронами. Похоже, мое объяснение прокатило; что ж, в какой-то степени его даже можно было считать правдой.

После смены я зашел в бухгалтерию и попросил дать справку о зарплате за последние полгода — дескать, надо для предоставления в банк, а когда мне выдали заполненный бланк, удивился, почему получилось меньше, чем я думал. Потом, демонстрируя исключительную тупость, заставил подробно объяснить, какие вычеты и почему были сделаны, и в результате мне открылся интересный факт, что в прошлом месяце я пропустил две смены. Почему — узнать не удалось, ибо стояла пометка «ин/сл», то есть причиной стал иной суб, а вовсе не болезнь тела, про которую я, по-видимому, наврал Тохе (а может, и не наврал, может, я и сам так думал, когда был Виктором и после отсутствия вышел на работу).

Почувствовав, что бухгалтер уже злится и вот-вот начнет подозревать неладное, я сердечно поблагодарил эту пожилую женщину и, извинившись за отнятое время, удалился.

5
Я вошел в свою комнату и внезапно неприятно поразился ее виду. Нет, все было на своих местах, но выглядело так… мысль вертелась где-то вблизи фокуса, но никак не могла в него попасть…

Проходить в глубь жилища не хотелось, я чувствовал, как неприятно тянет в груди, и застыл на пороге, перебегая взглядом с одного предмета на другой. Кровать, покрытая стандартным всесезонным желто-коричневым одеялом; стены приятного бежевого цвета, на одной — типовая картина; эргономичные стул и стол, среднего размера гардероб, разновеликие полки — вся мебель отделана под красное дерево; инфоком в режиме ожидания; самоочищающийся полуматовый пол ненавязчивой расцветки темных древесных пород. Все расположено оптимально, удобно в использовании, тона подходят друг к другу и не раздражают глаз.

Я забрался на кровать, разглядывая висящую над ней акварель: озеро, камыши, голубое небо с несколькими кучевыми облаками. Где-то должен был лежать пульт от картины, возможно, в ящике прикроватной тумбочки (туда я, по-моему, ни разу не заглядывал), но мне не хотелось искать, я внимательно осмотрел раму и, заметив на ее нижнем правом углу крохотный белый кружок, коснулся его пальцем. Изображение на картине поменялось: теперь это был натюрморт, тоже акварельный. Следующим всплыл портрет миловидной девушки, потом снова пейзаж, только уже написанный маслом… Я держал палец на сенсоре, считая варианты: их оказалось девять — по три изображения в разной технике: акварель, масло, пастель.

— Где твой десятый? — грозно вопросил я картину.

Пастельная незнакомка глупо улыбалась, глядя поверх моей головы на стык противоположной стены с потолком.

Я спрыгнул с кровати.

Интересно, кто-нибудь в нашем общежитии когда-нибудь переключал картину у себя в комнате? Я, например, на нее, по-моему, даже не взглянул ни разу, какой бы личностью сюда ни возвращался. Меня обстановка вообще не интересовала — лишь бы было тепло и чисто. Я работал, в свободное время ходил в спортзал, сидел в баре или визионе, в комнату возвращался в основном только переночевать. Как в гостиницу. А как еще разные личности могли воспринимать общее жилье? Нас было много, каждому нравилось что-то свое, поэтому продуманный специалистами так, чтобы никого не раздражать, интерьер всех устраивал.

Теперь я был один и, глядя на свою комнату, впервые осознал, что у меня нет и никогда не было своего дома.

Еще я понял, что слишком много работаю.

После опыта с Виктором я вышел на смену Игорька и, когда в офисе никто ничего не заметил, осмелел и уже совершенно спокойно отработал воспитателем, неожиданно получив от этого даже большее удовольствие, чем раньше. Несмотря на то что после слияния чужие эмоции не заполняли меня, как Влада, я чувствовал малышей ничуть не хуже, чем эмпат с его выведенными на максимум способностями. Возможно, потому, что детишки были еще слишком малы для расщепления и пока оставались цельными личностями? Как говорится, рыбак рыбака видит издалека? Не знаю, но время пролетело незаметно, и мне было хорошо: я отлично понимал их, а они — меня.

Потом я трудился в качестве лаборанта и, когда вернулся в свою комнату, понял, что просто с ног валюсь. Эти последние дни так меня завертели, я только и успевал, что бегать с одной службы на другую. Упав на кровать, я прикинул: рабочая неделя составляла около девяноста часов. Раньше это воспринималось совершенно нормально, я прекрасно помнил, что все девять субов имели свободное время, а сейчас оно все уходило на отдых, потому что синтезнутому, как оказалось, четырех-пяти часов для сна недостаточно! Как я раньше умудрялся восстанавливаться за такое короткое время? Может, мой организм умел отдыхать частями, а теперь утратил эту способность? Или просто мозг не был так перегружен?..

Я не знал, но мне казалось, что до синтеза у меня было, как у кошки, девять жизней, а теперь осталась только одна.

Вздохнув, я встал и включил инфоком, потому что, несмотря на усталость, меня тревожил вопрос, почему я не помню своей так называемой болезни, случившейся в прошлом месяце.

В последние дни я, стараясь не навлечь на себя подозрения, под разными предлогами проверял этот факт или прямо на месте, куда выходил работать за своих бывших субов, или звоня от имени тех субов, кто пока не успел выйти на смены (клерк Гоша и уборщик Степан). Даже с психологом Коленьки я тоже связался и обнаружил, что одну из встреч мальчишка пропустил. Таким образом, получалось, что в прошлом месяце существовал десятидневный период, когда мое тело находилось где-то в неизвестном месте, и причиной тому, по заявлению каждого суба, был не он, а кто-то другой. Поскольку так сказали все девять субличностей, создавалось ощущение, будто действительно существовал некто десятый, О котором меня и спрашивал тот неуемно настырный дед.

Побродив по инфоплацам, где упоминалось расстройство синтеза, я снова вышел на все тот же доклад Гаврюхина, точнее в комментарии к нему. Их было много, в основном язвительные насмешки коллег. Точку зрения профессора мало кто разделял, однако поддерживающие отзывы все же попадались, а еще я наткнулся на недавнюю ветку обсуждения чего-то непонятного (псевды говоривших и пустую ругань я удалил):


«Кончай трепаться, или у вас там все засохло кроме языка? Где АС-2?

Никакого АСа больше не будет, Икс исчез, отпрошили — вот и исчез, кто-то его слил, уж не ты ли?

Я в вашей секте никогда не состояла, вы — зло! мы не секта, мы — будущее, а зло — это такие тупые субы, как ты!


Это ненадолго, Икс придет!

АС-2 будет, ибо эволюция неизбежна, главное — интегры не бросай».


Икс, АС, интегры, что все это значит? Я запустил поиск и, не найдя этих слов в удобно структурированных официальных энциклопедиях и справочниках, обратился к народной болтовне. В конце концов из разных, порой весьма сомнительных источников мне удалось нарыть следующее.

Незатейливым псевдонимом «Икс» прикрывался лидер группы, выступавшей за всеобщий свободный синтез. Входившие в группу люди называли себя синтезатами и считали, что субличности при слиянии образуют нечто гораздо большее, чем просто сумму слагаемых, и что только прошедшее синтез человечество сможет эволюционировать, в противном случае нас всех ждет постепенное отупение и полная деградация. На вопрос, почему же за столько лет расщепленного существования люди не вернулись обратно в пещеры, а прогресс продолжает идти вперед, Икс отвечал, что научная элита, а также правительство и многие руководители высшего звена — все сплошь синтезнутые, только тщательно это скрывают, потому что им удобно и легко, находясь на высшей ступени развития по сравнению с остальным вкалывающим на них обществом, управлять недалекими массами.

Икс и его сподвижники были категорически не согласны с общепринятым представлением, что стремление к интеграции субов — болезнь, требующая серьезного лечения, утверждая, что, наоборот, расщепление личности — это нездоровое состояние, возникшее в результате нейропандемии, охватившей человечество более века назад. По их представлениям, эта пандемия была вызвана особого рода психовирусом, после чего расщепление прочно укоренилось в сознании человечества и теперь поддерживается всеми доступными средствами.

Икс разработал систему специальных медитативных упражнений, помогающих одновременному выведению субов в сознание с целью научиться сливать их памяти. Эти упражнения он назвал интеграми.

В группу синтезатов входило немало образованных и знающих людей, в том числе и профессор Гаврюхин; существовала у них и своя подпольная лаборатория, где был создан препарат Антисплит (АС), способствовавший воссоединению субов в одно целое. Однако сделать АС таким, чтобы он действовал на всех, не получилось, и осуществить интеграцию он помогал только тем, у кого была склонность к синтезу и кто регулярно выполнял интегры.

Вскоре после появления АС многих синтезатов арестовали. У тех, кто не успел слиться, виновного в подпольной деятельности суба усыпляли, а остальным личностям, делившим с правонарушителем сознание, назначали наказание в виде штрафов и исправительных бесплатных работ. Тех, у кого произошел синтез, расщепляли по новой, с применением НП-процедур, из-за чего субличности получались с потерей памяти, обрезанные и бестолковые. После этого и синтезатов, и им сочувствующих резко поубавилось, движение быстро пошло на спад и, возможно, вообще заглохло бы, если бы не Икс, сумевший избежать ареста, потому что всегда держал в тайне свою истинную личность.

Никто не знал, кто он, где живет и как выглядит — Икс общался только виртуально, что, однако, вовсе не мешало его таланту прирожденного лидера и блестящего оратора. Он продолжал руководить деятельностью группы и регулярно появляться в эфире, заражая людей своими идеями и неистощимым оптимизмом. Появлялся Икс всегда в образе Человека без лица или с миллионом лиц — каждый волен был считать как угодно, в инфокоме это смотрелось как беспрестанное плавное изменение внешности, которая, как казалось, никогда не повторяется, что завораживало, не давая отвести взгляд.

Благодаря усилиям лидера дело синтезатов стало возрождаться, количество сторонников росло, лаборатория с удвоенной силой взялась за разработку Антисплита, и вскоре Икс объявил, что получена улучшенная версия препарата — АС-2.

А потом он исчез из эфира, и ходили слухи, что его взяли, хотя никто не знал этого наверняка. Снова прошла волна арестов и расследований, завершившихся усыплениями и НП-процедурами.

Нейропсихологические процедуры! Я откинулся на спинку стула, глядя на виртэкран, где обрывки сведений были скомпонованы в единое целое. Любому ясно, что за этим красивым названием скрывается конкретная промывка мозгов с выжиганием из памяти всех контактов с преступным субом… Едва я об этом подумал, как кровь бросилась в голову, жаром охватив щеки и уши.

Черт! Мои десять дней! Свят класт, неужели во время того загадочного отсутствия мне чистили память?! В животе похолодело, стало страшно. Остановившимся взглядом я продолжал таращиться в виртэкран, а в сознании тек ледяной поток мыслей.

Эта информация о синтезатах… ясно, что власти старались вычищать ее из открытого доступа, но всему народу рот не заткнешь, и я довольно быстро нашел на эту тему массу обсуждений и даже статьи в прессе… Об этом говорили, говорили активно и много. Так почему же для меня все это стало полным откровением? Ну не могли же ВСЕ мои субы НИЧЕГО об этом не слышать? Нет, конечно, не могли, и это подтверждает догадку о вмешательстве в мою память. А если такое вмешательство было, то это значит одно: я был связан с синтезатами и серьезно нарушал закон… То есть входил в группу Икса. Сгинувшие фрики! Вот эго новость так новость, зашибись!..

Нет, так, стоп, вдруг осенило меня, минуточку, что-то тут не сходится!

Почему я ничего не знал об усыпленном субе?! Ведь так не делается! Это должно было отразиться в моих документах. И куда могла исчезнуть со скулового маркера позиция провинившейся личности с затемненным именем? Кроме того, всем остальным субам полагалось заплатить денежные штрафы или отработать их в переводе на часы. Но никто из них не помнил про отработку, а все зарплаты остались нетронутыми… почему?..

Я еще долго сидел, пытаясь придумать всему, что со мной происходило, какое-нибудь логичное объяснение, но ничего не выходило, и в конце концов так и уснул перед виртэком инфокома.

6
Когда будильник выдернул меня из глубокого сна без сновидений, я с трудом заставил себя подняться и, кое-как распрямив затекшее от сидячего положения тело, медленно, шаркая, как зомби, отправился выполнять работу Степана.

Лютая скука уборки помещений Цева вместо того, чтобы способствовать размышлениям (так я полагал, настраивая себя на это малоприятное занятие), неожиданно, напротив, ввергла меня в состояние почти полного безмыслия.

Я автоматически возил швабройку по полу, и под ее тихое жужжание мое усталое, сознание, видимо, воспользовалось возможностью отдохнуть и просто уснуло, предоставив телу действовать, как ему заблагорассудится.

Иначе как объяснить, что спустя полчаса я обнаружил себя тремя этажами выше, возле комнаты, где вовсе не должен был убираться?

— Эй! Ты кто?

Я обернулся.

Возле одной из дверей с противоположной стороны коридора стоял мужик в белом халате, видно, его окрик и заставил меня очнуться.

— У-у-уборщик, — ответил я и, увидев свою швабройку и тележку брошенными возле лифта, дернулся к ним, как утопающий к спасательному кругу.

— Стоять! — властно гаркнул мужик и решительным шагом направился ко мне.

Я послушно замер, слушая, как стучит в висках кровь. Что-то подсказывало мне, что скрыться не стоит и пытаться, к тому же сердце билось так часто, словно я уже пробежал не меньше километра. Я медленно, без резких движений повернулся к двери. Номер 501. Фрик меня разукрась, как я здесь очутился?

— Что ты тут делал?

— Я… тут…

Мужик тем временем уже подошел ко мне вплотную.

— Мой универсальный ключ почему-то не действует, — неожиданно для самого себя вдруг выдал я, доставая из кармана карточку, а затем, повинуясь неосознанному порыву, подскочил к двери и сунул ее в прорезь. Дверь, разумеется, не открылась.

— Ты хочешь сказать, что должен здесь убираться?

— Ну да, — кивнул я (а что мне еще оставалось?).

— Документы покажи!

Я достал удостоверение, а мужик мобиком.

— Это Жарихвазов, — сказал он, нацепив ком на ухо. — У меня тут уборщик Степан Кораблев, проверьте. Жду.

— Мой участок с двести первого по четыреста сорок пятый! — громко отрапортовал я, чтобы показать, что ничего не скрываю.

— А здесь ты как оказался?

— Приехал на лифте. Я всегда сразу приезжаю на четвертый этаж, потому что лучше ведь сверху начинать…

Мужик махнул рукой, приказывая заткнуться. Я умолк, а он, выслушав, что ему сказали по мобикому, заявил:

— У тебя этажи со второго по четвертый.

— Ну да. Я ж так и говорю! Что всегда начинаю с четвертого, а потом спускаюсь…

— Так почему же ты тогда здесь, на пятом?

— Как на пятом? — Я вытаращил глаза.

Мужик ткнул пальцем в сторону цифры на стене.

— Так это пятый?! — вскричал я. — Черт! Так вот почему мой универсальный ключ дверь-то не открывал! — Я хлопнул себя по лбу и рассмеялся, причем, к собственному удивлению, весьма натурально.

— А ну, хватит! — Мужик схватил меня за локоть и больно стиснул руку. — Что ты мне здесь комедию ломаешь?

— Слушайте, Вит, — затараторил я, глядя на его скумар честными, широко открытыми глазами свободного от мыслей дебила, — не знаю, как ваше полное имя-отчество, извините, но я ничего не ломаю, я убираюсь! Правда! Я ехал на четвертый! Может, случайно не ту кнопку нажал?..

— Ты что, не видел, какой этаж горит, когда выходил?

— Нет, я не посмотрел, я тележку толкал…

То ли потому что мне так хорошо удалось изобразить тупого поломойку, то ли из-за того, что сказали мужику по кому (в конце концов, у Степы Кораблева ведь никогда не было ни нарушений, ни нареканий), но он меня отпустил.


Пока я мыл три положенных этажа, мысли все время вертелись вокруг двери, около которой меня застукали. Номер 501. Что же за ней такое? Наверняка что-то для меня важное, разя пришел гуда и состоянии транса, спонтанно порожденном усталостью и недосыпанием. Возможно, мне удастся даже найти ключ к этой двери, если вызвать этот транс снова, но при этом нужен кто-то, кто расскажет потом все, что я буду делать, чтобы снова не впаяться, как сегодня, ибо второй раз мне это с рук вряд ли сойдет. Где же мне взять надежного человека?..

Я нс спеша перебирал в памяти всех, кого знали мои бывшие субы, и все отчетливей понимал, что у меня нет такого человека.

Были хорошие знакомые, с которыми необременительно поболтать о том о сем, приятели, с кем неплохо сходить в визиошку и пропустить по стаканчику, девчонки, с которыми отлично можно развлечься… но все они не годились на роль настоящего друга, кому легко и не страшно полностью довериться…

Когда я вдруг ясно осознал, что у меня никого нет, навалилось такое ощущение всеобъемлющего одиночества, что руки вдруг ослабли и швабройка с грохотом опрокинулась на пол. Моющая часть продолжала вращаться, бестолково рассекая воздух и зря разбрызгивая мыльную воду, я смотрел на нее и словно видел свою жизнь, такую же бессмысленно кружалую, очень деятельную, но никому на свете, даже себе самому не нужную. Ни настоящего дома, ни друзей, ни цели… В груди стало больно.

Боль! Я наклонился, поднял швабройку и принялся возить ею по полу. Мы все избегали боли, подумал я. Потому и расщеплялись. Чтобы легко переносить стрессы, работать по девяносто часов в неделю и всегда быть сполна удовлетворенными тем, что имеем, не мучаясь от мысли, что кто-то лучше нас. Никто не был лучше, просто у одних было больше субов, у других меньше. Порой попадались такие сложные,замороченные индивидуумы, количество субличностей которых доходило до сотни, но это было большой редкостью. В основном, требовалось около пятнадцати «я», чтобы сделать человека счастливой единицей трудолюбивого общества. А мне вот понадобилось всего девять…

Да, я был простым парнем с маленьким количеством субов, может, поэтому у меня и после синтеза легко получалось притворяться ими…

Так почему же и за что на такого простого парня вдруг навалилось сразу столько проблем?

7
Утром я встал не такой разбитый, как был последние дни. Несмотря на грядущий поход к нейропсихологу, мне удалось неплохо выспаться — видимо, привык уже к своему новому состоянию, к тому, что веду двойную жизнь. Нет, я понимал, конечно, что одно дело обмануть работягу Толю или какого-то не знакомого мужика, и другое — профессионального мозговеда, у которого глаз наметан на определение психических отклонений, но почему-то не волновался. Даже напротив, чувствовал подъем, как будто после этого похода все мои мытарства должны обязательно закончиться. Хотя почему «как будто», оно ведь, если вдуматься, так и было: предстояло самое сложное испытание, а значит, если я его пройду, бояться будет нечего.

Боец Серега подмигнул своему отражению в зеркале и вышел из комнаты.

Четким, размеренным шагом я направился к кабинету психолога, а в голове стала прокручиваться наша прошлая встреча. Предыдущие дни мне все было недосуг об этом подумать — слишком много скопилось дел и других вопросов, а сейчас, анализируя разговор с психологом, я неожиданно для себя поразился тому, что вспомнил.

Я доложил о сбое, а потом вел себя так, что не заметить, как со мной продолжает твориться нечто неправильное, было просто Невозможно, ведь Марина — спец! Однако вместо того, чтобы, заподозрив начало синтеза, поднять тревогу и изолировать меня для более тщательного обследования, она все время улыбалась и говорила странное…

«…А эмпат вообще конкретно мешал мне работать». — «Бойцу». — «Что — бойцу?» — «Эмпат мешал работать бойцу».

Неужели она все видела, но специально ничего не предприняла? Почему?

Я уже подошел к кабинету и протянул руку, чтобы открыть дверь, НО замер, вдруг пораженный мыслью: а что, если это ловушка?

В этот момент дверь открылась, и я едва успел отпрянуть, Чтобы не получить ею по лбу. На пороге стояла Марина.

— Здравствуйте, Кораблев, — сказала она и посторонилась, Пропуская меня внутрь. — Проходите, я вас жду.

Путь к отступлению был закрыт. Забыв поздороваться, я Молча прошел в кабинет. Марина захлопнула за мной дверь. В замке дважды щелкнул ключ. Я обернулся и взглянул на психолога — сегодня она не улыбалась.

— Прошу! — психолог открыла дверь в маленькую комнатку, Изолированную от остального кабинета звуконепроницаемым материалом.

— Здесь точно нет ни камер, ни жучков — я проверяла.

Она указала на кресло возле небольшого аппарата с нейроконтактами, а сама села на стул напротив. Рядом, на табуретке, стоял инфоком.

Что тут диагностируют, черт его разберет, но ясно, что если она меня сейчас здесь пристрелит, никто не услышит. Я сел на предложенное место, ожидая чего угодно. Тело напряглось, словно внутри сжалась пружина, готовая при малейшей опасности мгновенно распрямиться.

Полагаю, к сегодняшней нашей встрече вы уже вполне осознали свое новое состояние и, учитывая его возможности, наверняка догадались, что я еще в прошлый раз поняла, что с вами происходит.

Я молчал, вглядываясь в ее лицо — не провоцирует ли?

— Да бросьте, Кораблев, расслабьтесь! Если бы я хотела о вашем… м-м-м… вашем метаморфозе, — она зачем-то продолжала старательно избегать слова «синтез», — поставить в известность службу безопасности, я бы уже это сделала. — Тут она наконец-то улыбнулась.

— Отчего ж не поставили? — спросил я. Голос прозвучал как-то по-новому, немного хрипло, но жестко и уверенно. Это был голос моей новой личности, который я еще ни разу не выпускал наружу, изо дня в день прикидываясь своими бывшими субами.

— Я хочу вам кое-что показать, Кораблев.

Она тронула инфоком, выводя его из режима ожидания, и быстро набрала на клавиатуре несколько последовательностей каких-то символов, вероятно, то были пароли, с изнанки виртэка плохо видно, но похоже, она входила в какую-то базу. Потом появилось чье-то фото и вроде текст.

— Экран! Развернуть на сто восемьдесят градусов! — скомандовала Марина, и я увидел смотрящее прямо на меня лицо.

Черты его были мне хорошо знакомы, а вот взгляд показался чужим — холодным и безжалостным. «Кораблев Федор» — гласила надпись под снимком. А рядом шла краткая автобиография, в которой указывались мой год рождения, биологические предки, интернат, где я воспитывался до расщепления, а также полный список моих субов.

Их было ДЕСЯТЬ.

Первая строка в списке была выделена красным:

«Федор Кораблев — УДАЛЁН».

Что?! Удален?! Это как? Никогда раньше я о таком не слышал. Субов усыпляют, а не удаляют!

Так вот почему нет никаких отметок в документах и на скуловом маркере только девять позиций! Мою десятую, может быть, самую деятельную личность просто убили! Стерли, как будто ее и на свете не было, даже документы и скумар заменили!

— Разве такое возможно? — Я с трудом заставил себя оторваться от виртэка и посмотрел на Марину. — Удаление! Даже на самое краткое усыпление требуется решение суда, а тут… — Мой взгляд растерянно блуждал по экрану в надежде отыскать хоть какую-то запись по делу, что было проведено следствие и т. п. — …Ничего! Но… также… нельзя… — я потерялся в словах, не знал, что сказать.

— Можно, как видишь. Не против перейти на «ты»?

— Что? A-а… да… давай перейдем. — У меня появилось ощущение вязкости, как бывает во сне, когда пытаешься что-то сделать, но получается очень тяжело и медленно. Я словно погружался куда-то в глубь себя, проваливался, хотел что-то вспомнить, но не мог. Реальность начала уплывать.

Резкий запах шибанул в нос, мгновенно приведя меня в чувство.

— Эй-эй! Не раскисай! У нас не так много времени, — сказала Марина, выкидывая в урну пропитанный нашатырем тампон. — Я понимаю, тебе нелегко, но соберись! Нам надо многое обсудить И Выработать план действий.

— План действий?

— Федора можно восстановить. — Заметив в моих глазах недоверие, она быстро заговорила, не давая мне и рта раскрыть: — Просто послушай! Я — профи, и знаю, что говорю. Удаление — Новая технология, и суть ее в том, что субличность не стирается в Никуда, как ты думаешь, а переводится на специальный мемкристалл. Я изучала эти разработки, поверь! И знаю, как их используют, хотя эти данные, — она ткнула в экран, — не афишируют, и в открытом доступе их не найдешь.

— Как же тогда ты это обнаружила?

— Я как психолог должна иметь полную информацию о пациенте, поэтому могу обратиться к этой базе. Хотя, конечно, не имею права показывать эти данные тебе. Я сейчас нарушаю закон. Но куда денешься, мы все вынуждены это делать.

— Мы?.. — Я обалдело таращился на психолога. Только сейчас до меня наконец дошло то, что я должен был понять сразу, как вошел в этот кабинет. — Ты хочешь сказать, что…

— Да, — она рассмеялась. — А иначе зачем бы я стала тебе помогать?

Святые кластеры! Мне явно удалили самую умную часть моей личности.

— И давно? — спросил я, не в силах сдержать улыбку, которая растянулась от уха до уха.

— Что «давно»? — Марина хохотнула. — Синтез или синтезаты?

— И то и другое. Хотя наверняка к синтезатам ты примкнула раньше, чем синтезнулась.

— Лучше говорить: соединилась. Недели три назад. А в группе я с самого начала. Правда, активисткой раньше не была, потому и избежала ареста.

— А теперь стала?

— А что делать, если стольких позабирали. — Марина резко погрустнела. — У меня друг был… активистом.

— Был? Он что… умер?

— Нет, физически нет, но…

— Отпрошили?

Она как-то непонятно качнула головой и сказала:

— Слушай, давай не будем сейчас это обсуждать, лучше поговорим о деле, а то время твоего визита кончается.

— Ладно, Марина, или… как мне теперь тебя называть?

— Да так же, как и я тебя, Кораблев. — Она пожала плечами. — По фамилии. Я — Орлова.

— Орлова… как-то грубовато выходит.

— Ничего, привыкнешь. А теперь о тебе. Федора можно загрузить снова, аппаратура есть здесь, в Цеве, — а где ж ей еще быть-то, верно? — Она усмехнулась.

— Верно! — неожиданно вырвалось у меня. — В левом крыле второго лабораторного корпуса!

— Да, там! — Она посмотрела на меня с интересом.

— Комната пятьсот первая, — уверенно сообщил я, наблюдая за ее реакцией.

— Откуда ты… подожди, ты что?! Вспомнил, где тебя вырезали?!!

— Только часть меня, к сожалению, — охладил я ее пыл. — Причем бессознательная. Это было мое тело, оно привело меня к этой комнате.

И я рассказал ей, как меня застукали у двери с номером 501.

— Это действительно память тела, — согласилась Орлова. — Вещь известная, но подсказать, где искать твой кристалл, она, увы, не способна. Здесь придется обратиться к разуму.

— Это бесполезно. Разум мой ни черта не помнит, да я и об удалении-то только сегодня узнал! — Тут мне в голову стукнула мысль, от которой похолодела спина. — А есть ли этот кристалл вообще? Вдруг его уничтожили?

— Нет, не уничтожили. И у меня есть соображения насчет того, где он может быть… У тебя когда ближайшие свободные часы?

8
Она стояла на мосту возле парапета. Ветер рвал концы завязанного на ее поясе шарфа и раскачивал желтый фонарик на ша почке, отчего вокруг Орловой плясали едва заметные тени, то касаясь ее длинных, стройных ног, то убегая по парапету, чтобы раствориться в общем освещении моста.

Я медленно приближался, с опаской оглядываясь по сторонам, хотя за те полтора часа, что провел в тени декоративной ко лонны на другой стороне моста, не заметил ничего подо зрительного. Из своего укрытия, где, накинув на себя темную пленку, маскировался под большой мешок с мусором, я видел, как к пустынному в эту ночную пору мосту подъехало такси, оттуда вышла Орлова, а машина тут же отчалила. Мост хорошо просматривался в обе стороны — ничего и никого подозрительного, Психолог была совершенно одна, но я все равно нервничал и не доверял ей. С позиции логики мое недоверие не имело смысла: если бы она меня заложила, то я был бы уже арестован, и все равно что-то заставляло меня быть предельно осторожным, что-то необъяснимое, таящееся, видно, на самом дне подсознания. К тому же могло быть и так, что за Орловой установлена слежка, а Она об этом и не догадывается.

Кроме того, меня тревожил тот осведомленный о моих суб-Личностях дед. После визита к психологу началась смена бойца Сереги, и это было кстати, потому что меня так и распирало расспросить старика о Федоре, ведь он наверняка был знаком с этим МОИМ субом, раз задал вопрос про десятого. Задал — значит, узнал? — думал я, прохаживаясь вдоль решетки и с нетерпением Ожидая, когда наступит время прогулки больных. Но когда двери Корпуса открылись и синтезнутые вышли во двор, деда среди них На было. Подождав минут десять, я спросил остальных, где тот ТОЩИЙ старик с белой бородкой, что в прошлый раз ко мне приставал, но никто мне не ответил. Пришлось постучать по решетке, привлекая внимание, только тогда три человека повернули головы в мою сторону. Я повторил свой вопрос, но ответа не получил. Они выглядели подавленными и вялыми, наверное, были после процедур. Какое-то время они тупо на меня смотрели, потом головы снова опустились, синтезнутые уперлись взглядами в землю и ни на что больше не реагировали.

До самого конца смены дед так и не появился, и теперь меня это сильно беспокоило. Может быть, его исчезновение и не было связано с тем, что я нашел ответ на его вопрос, но я в такие совпадения не верил…

Я шел к Орловой напряженный и злой и, несмотря на это, не мог не отметить, как идет ей этот короткий плащ, тонкие рейтузы и фонарик в виде золотой лилии. От порывов ветра концы легкого оранжевого шарфа то прижимались к ногам, то языками огня взметались вверх, словно хотели оградить свою хозяйку от моего пристально-хмурого взгляда.

— Привет! — Орлова склонила голову набок. — Ты такой мрачный, как будто пришел меня убить.

Я ожидал после этих слов улыбки, но ее не было.

— Привет, — ответил я, подходя к ней вплотную. — Нет, я пришел не за этим. А ты? — Мое лицо тоже оставалось серьезным.

— Я пришла помочь.

— Почему?

— Потому что кристалл Федора у меня.

— Как?.. — Я растерялся. — Откуда?

— Ты сам мне его отдал, Кораблев.

— Что?! — Я впился взглядом в ее лицо — она думает, что сейчас подходящее время для шуток?

— Ты, когда был Федором, отдал его мне.

— Я не понимаю…

— Я была твоим доверенным лицом… — Орлова сделала шаг ко мне. Теперь мы стояли так близко, что я чувствовал ее дыхание. Она подняла руку и коснулась моей щеки, отчего у меня сразу дух захватило.

Мы встречались — вспыхнула мысль, и тело вдруг сладко вздрогнуло, вспоминая…

— Аня… — неожиданно выдохнул я незнакомое имя, накрыл ее руку своей и потянулся к ее губам, но она вдруг ускользнула, предоставив ветру остужать разлившийся по моим жилам огонь.

— Пойдем. — Она повернулась и быстро зашагала в сторону городка.

— Куда?.. — Сердце бухнуло молотом, я поспешил за ней.

— За кристаллом.

9
Орлова запихнула в унипечку два пакета с обедами и полезла в шкаф за посудой. У нее, женщины, в комнате было, конечно, несравнимо уютнее, чем у меня, но это все равно не могло полностью уничтожить казенный дух, растворенный, казалось, даже в воздухе.

Пораженный тем, что Орлова мне рассказала, я вертел в пальцах увесистый цилиндр с плавающей внутри пирамидкой. Это было странно — держать в руках часть самого себя, раньше считавшуюся абсолютно неотъемлемой. Я стал как старинный сказочный Кощей, только у него в яйце была смерть, а у меня — жизнь. Новая технология, надо же! А ведь я мог стать идиотом! Толком не опробованный метод, малознакомая, только установленная аппаратура, фактически это был эксперимент.

Эксперимент на себе. Да-да! Чувствуя надвигавшуюся угрозу ареста и понимая, что мне не уйти, я сам вырезал Федора. Сейчас это звучало для меня дико, но тогда я был уверен в том, что поступаю правильно. Чтобы исключить любую возможность вспоминания, я перед процедурой завязал себе глаза и велел Ане Орловой, когда все закончится, вколоть мне что-нибудь для полного отруба, забрать кристалл себе и тихо уйти.

Мы проделали все это ночью, а рано утром меня нашли и, наверное, долго пытали — естественно, безуспешно. Федора, а с ним и всех знаний о синтезатах, АСе и прочем больше не было, так что сколько бы они ни насиловали мой п-ключ, он не мог переключить меня на несуществующую субличность. Я ведь даже о факте ее уничтожения не знал, потому что решение «лечь под нож» принимал Федор. Промучившись со мной те самые десять дней (это когда все мои субы пребывали неизвестно где), эсбэшники, видимо, хорошенько промыли мне мозги (потому что я об этом ничего не помню), сменили скумар, а потом дали новые документы и отпустили, чтобы я по девяносто часов в неделю продолжал приносить обществу пользу.

— Почему ты мне сразу не сказала, что кристалл у тебя?

— Может, надо было его еще и с собой принести? — Поставив на стол две пластиковые миски, Орлова посмотрела на меня с удивлением.

— Не доверяла, значит! — я хотел произнести это безразличным тоном, но не вышло.

— Ну а ты как думал? — Она загремела чем-то в ящике стола, наверное, разыскивая вилки. — Конечно, не доверяла! Оболочка Федора, а кто внутри? Почему пришел? Действительно у тебя адское эхо, или ты симулируешь начало синтеза, чтобы меня спровоцировать? — Достав приборы, она положила их в миски и села на стул возле унипечки. — Не обижайся, но последние события всем нам показали, что СБ оказалась ближе, чем мы считали. Поэтому даже тебе — доверяй, но проверяй… Ты… Федор сказал сохранить Кристалл, но вести себя так, как будто мы незнакомы. И никому ничего не рассказывать, с Кораблевым в контакт не вступать.

— Так зачем же ты вступила?

— Черт, фрики тебя разукрась, Кораблев! — Орлова резко вскочила. — Да как же все это невыносимо!

— Что именно? — Я не понял, в чем дело, но почувствовал себя виноватым.

— Да то, что ты — это не ты!!! — Она сжала кулаки и вскинула руки, словно собиралась меня ударить, но замерла. Губы ее сжались в тонкую линию.

— Ну, извини. — Я перевел взгляд на унипечку — она уже выключилась, на экране, светилось «Готово!».

— Свят класт, как же я устала!

Орлова снова села и бессильно уронила руки.

— Аня тогда спросила, — монотонно забубнила она, — зачем Ш1 оставляет ей кристалл, если она никогда не должна вступать с Кораблевым в контакт. «Мне что, хранить его вечно?» — «Верю, что нет, — ответил Федор. — Отдашь, когда придет время!» — «Что ты имеешь в виду?» — «Увидишь!» Я сказала, что ничего не понимаю, и заплакала, тогда он поцеловал меня, улыбнулся и пояснил: «Это будет время синтеза. И Кораблев тоже соединится».

Орлова опустила голову.

— Аня теперь здесь, — она приложила руки к груди. — У меня случился синтез, у тебя — тоже… «Время синтеза»! Когда я увидела, что у тебя адское эхо, то с трудом заставила себя промолчать до твоего второго визита — хотела дождаться завершения соединения. И когда Ты снова пришел, подумала, что время настало.

— Давай поедим, — предложил я, решив больше не мучить ее расспросами.

«Скоро все и так прояснится», — подумал я, пряча цилиндр с кристаллом в карман.

10
— Пора!

Дверца офисного шкафчика отъехала в сторону, и яркий свет ударил мне по глазам.

Я вылез, с трудом распрямляя согнутую в три погибели спину и затекшие конечности, и увидел, что дежурный неподвижно сидит за столом, уронив голову на сложенные руки. Наконец-то! — подумал я с удовольствием, потому что до этого слушал, казалось, целую вечность, как он лип к Орловой, а она смеялась в ответ, разливала чай и позволяла ему распускать руки (ибо периодически воцарялась тишина, нарушаемая только шорохами), и, скажу честно, меня это бесило гораздо сильнее, чем темнота и физические неудобства.

— Послушай, Орлова…

— М-м? — отозвалась она, включая и настраивая аппаратуру.

— А мы с тобой долго… ну, это…

— Это? — рассмеялась она, бросив на меня озорной взгляд. — Месяца два. И еще пару недель до ЭТОГО просто встречались. А что?

— Да так…

Не удержавшись, я посмотрел на дежурного и быстро отвел взгляд, но Орлова заметила.

— Ревнуешь, что ли? — спросила она и, не дожидаясь ответа, скомандовала: — Ложись!

Я опустился на узкую лежанку в нише, окруженной приборами.

— Ничего я не ревную…

Орлова наклонилась и поцеловала меня в губы. Я хотел еще и потянулся к ней, но она уже держала в руках шлем, от которого, как щупальца от медузы, тянулись провода.

Прохладные зажимы плотно охватили череп, по телу прошла дрожь.

Орлова вставила цилиндр в приемник, и меня вдруг охватило беспокойство. Казалось, я забыл учесть какой-то фактор, не выяснил что-то важное, но я никак не мог понять, что именно.

Раздался тихий чмок, и кристалл вместе с окружавшей его жидкостью исчез в недрах машины.

— До встречи, Федя! — ласково сказала Орлова и коснулась сенсора активации программы восстановления.

В этот момент вызывавшая беспокойство мысль попала наконец в фокус!

Она была о том, что никто еще не пробовал восстанавливать вырезанного суба, когда остальные уже слились в единую личность. Мое синтезированное состояние — вот тот неучтенный фактор, который сделает всю процедуру непредсказуемой!

Я хотел крикнуть «Стой!», но рот не открылся. Тело мне больше не повиновалось. Глаза перестали видеть, словно ослепленные ярким белым светом, и я их закрыл. Еще секунду невысказанный вопрос вертелся в сознании, а потом оно померкло и наступила темнота.

Часть II

1
Словно сквозь вату, я услышал мелодию вызова и увидел, как в тумане, что Аня подошла к кому. Что она сказала — мне разобрать не удалось, сознание уплывало, я никак не мог овладеть телом и принять сидячее положение.

Потом передо мной возникло Анино лицо — испуганное, в глазах отчаяние. Она трясла меня за плечи, и голова моя то вскидывалась, то падала на грудь, из-за чего ее лицо то появлялось, то исчезало из поля зрения.

— Федор, очнись! Да очнись же ты, фрики тебя разукрась! — кричала она. — Они идут! Идут за тобой!

В следующем кадре ее щеки уже были залиты слезами. До меня наконец начала доходить серьезность ситуации.

— У-у-а-арь, — неожиданно для себя промычал я, кое-как удерживая голову в вертикальном положении.

— Что?!

— М-меня ударь, пжалсст.

Аня сглотнула и стукнула меня кулаком сверху по голове. Это выло совсем не то, что я просил, но говорить стало чуть легче.

— Да нет, по лицу!

Она ударила меня по щеке. В ушах щелкнуло, как будто лопнула закрывавшая их до этого толстая пленка.

— Бей! — попытался крикнуть я, но вышло лишь немного громче, чем до этого. — Бей со всей силы!

— Ладно! — Она шмыгнула носом, а потом размахнулась и влепила мне такую затрещину, что я свалился с лежанки.

Приземлившись, как кошка, на четвереньки, я тряхнул головой, и сознание резко прояснилось, словно в темной до этого голове вспыхнул мощный прожектор. Я вскочил и схватил лежавший на столе парализатор.

— Отлично, молодец!

— Федя?

— Да, да! Почему не сработало?

— Что не сработало? — не поняла Аня.

— Удаление… что ж еще! — выругался я.

— О святые кластеры! — она прижала руку ко рту, глядя на меня округлившимися глазами.

— Аня, черт, у нас нет времени! — Я тряхнул ее за плечи, прислушиваясь к отдаленному шуму лифта.

— Мы восстановили тебя, восстановили Федора с кристалла!

— Восстановили?.. — этим словом она меня, как кувалдой, по башке огрела. — Что… — Я вспомнил про повязку на глазах и ощупал голову — нет, не сдвинута, ее просто нет! — посмотрел на свою одежду — не та! — окинул взглядом помещение — все не так! Не так, как когда мы пришли сюда! И парня этого, за столом спящего, здесь не было!

Смысл произошедшего прояснялся, но времени поражаться и додумывать не оставалось, поэтому я, отбросив эмоции, заставил себя сосредоточиться на главном: уйти и вывести Аню из-под удара.

— Что с ним? — я ткнул пальцем в парня.

— Снотворное.

Я вывел парализатор на максимум и почти в упор пальнул спящему в затылок — тело его дернулось и снова обмякло — пара недель полной амнезии парню обеспечена.

— Скажешь, что я заявился к тебе и, угрожая убить, заставил привести сюда, — я убавил заряд парализатора до минимума, — поняла?

Она молча кивнула.

— Знать ничего больше не знаешь, продержись несколько дней, я вернусь за тобой.

— Да.

В коридоре раздался топот, Аня вздрогнула, по щекам снова покатились слезы.

— Сюда! — заорал я, указывая пальцем, где встать.

Она подбежала к указанному месту, я спустил курок и, прежде чем ее тело упало точно на лежанку, уже сунул оружие за пояс, вскочил на шкаф и вырвал решетку вентиляции: я заранее наполовину вывинтил удерживающие ее шурупы. Я готовился к любому варианту и, прежде чем лишиться себя, продумал план отступления, если придется спешно отсюда уходить.

Солдаты СБ ворвались в комнату, но меня там уже не было. Я уходил по вентиляции, через технические туннели, потом по Крышам и узким вертикальным лестницам. Мне был отлично Жаком этот путь, и тело само совершало нужные движения.

2
Я покинул наукогородок ЦВМЛ на терпеливо дожидавшемся меня в контейнере на южных складах «Шмеле». Аэромаш этот был, надо сказать, видавший виды. Ему давно требовался ремонт, но я не успел этим заняться до удаления Федора, так и бросил здесь до лучших времен, позаботившись лишь о том, чтобы «Шмель» был на ходу. Ход этот, конечно, был настолько далек от совершенства, что подняться в воздух я остерегся и четыре с лишним часа пилил по объездным, удаленным от магистралей с полицейскими пунктами, плохим и потому мало кем используемым дорогам, чтобы добраться до заброшенного здания на промышленной окраине города. Отсюда через подвал можно было попасть в помещение, куда я вывез нашу лабораторию, когда запахло жареным.


Ребята встретили меня, мягко говоря, настороженно. Я появился неожиданно, не в оговоренное время, и это их напугало.

К тому же я ни черта не помнил, кем был, как жил и что делал после удаления Федора, не мог переключиться на других своих субов и вообще не чувствовал их существования. Если бы не скумар, я бы даже не знал ни их имен, ни что их девять. Как такое Возможно? Что стало с моим п-ключом? Как и куда могла деться программа переключения, неотъемлемая часть памяти каждого суба? Вопросы оставались без ответов.

Федора (или Эфа, как прозвали меня ребята) среди позиций не было, и логика подсказывала, что это я сам, прежде чем себя удалить, заказал и поставил новый маркер. Однако среди воспоминаний ничего такого не всплывало, как я ни старался, а значит, скумар мне поменял кто-то другой, причем уже после записи Эфа на кристалл.

Разумом, сверяясь с объективными данными, я понимал, что до восстановления меня с кристалла прошло месяца два, но по моим ощущениям этого периода не существовало, и оставалось только гадать, почему так получилось.

Ясно было одно: если бы я оказался предателем и слил инфу о ребятах и лаборатории, их бы уже накрыли — так я им и сказал. Но они все равно, игнорируя мои призывы думать логически, вкатили мне сыворотку правды и долго выпытывали, не пошел ли я на сотрудничество с СБ. Потом ушли, а я повалился на стоявшую в комнате узкую койку и отрубился.

А когда проснулся, рядом снова стояли Борода и Муха, и с ними еще Кира. Она улыбнулась, открыла дверь и крикнула в коридор:

— Эй, Тимка! Где ты там? Тим!

— Чего? — раздался за стенкой знакомый голос и звук шагов.

— Иди сюда! Давай скорей, не пожалеешь! — Кира рассмеялась и распахнула дверь настежь.

Звук медленных шагов сменился быстрым топотом, и через пять секунд на пороге возник Тим.

— Дядя Эф! — возопил мальчишка, бросаясь мне на шею.

— Здорово, приятель! — Я обнял Тима. — Ну, как ты?

— Хреново, а ты? — Паренек отстранился и, склонив белую вихрастую голову, окинул меня оценивающим взглядом.

— Жив-здоров, как видишь! — бодро ответил я. — А чего — хреново-то?

— Да эти, — он махнул рукой в сторону Киры, Бороды и Мухи, — достали! Не пускают никуда.

— Ну так правильно не пускают. Время-то сейчас какое! Поймают тебя — и конец Тимофею Гаврюхину! Разобьют тебя, такого уникального, от рождения не деленного, на пятнашку обычных придурковатых субов, отпрошат — и будешь, как все, без лишних мыслей пахать по девяносто часов в неделю.

— И что, теперь я должен тут вечно сидеть, как маленький, пока другие делом занимаются?

— Нет, не вечно, конечно, но еще какое-то время посидеть придется. И кстати, о делах: ты не мог бы пойти моим «Шмелем» заняться? Ему нужен ремонт, да и заправить не помешает. Разберешься? А Кира тебе поможет.

Она улыбнулась и подмигнула мне за спиной у мальчишки.

— А ты? — нахмурился Тим.

— А я попозже тоже подойду, мне сейчас с ребятами поговорить надо, ладно?

— Ладно, — кивнул Тим и в сопровождении Киры направился к выходу.

Муха и Борода уселись на стоявшие возле стены стулья.

— Так что же все-таки случилось, Эф? — спросил Борода, когда дверь за мальчишкой и нашим бессменным автомехаником закрылась.

— Говорю же тебе, Борода, не знаю. Аня должна была восстановить меня с кристалла после того, как вы распылите АС-2.

— Ты что, рассказал ей наш план?! — Муха подался вперед и тяжело засопел.

— Нет. Я сказал: восстановишь меня, когда начнется время синтеза, когда все соединятся, и Кораблев тоже. Все. Ни почему, ни когда оно начнется, я ей не говорил. Понятия не имею, зачем она стала меня восстанавливать, — синтеза не было, я помню только Эфа, остальных субов, — я постучал пальцем по скумару, — как будто и не существует вовсе. Такого даже при блокушке не бывает.

— Да, при блокушке ты бы помнил программу переключения, — согласился Борода. — А так… — Он замолк, словно не решался сказать то, что пришло ему в голову.

— Что «так»? Говори! — потребовал я.

— Ну, блин! — Борода почесал затылок. — Не могли же у тебя их всех в Цеве вырезать?!

— Вообще-то могли, конечно, — поразмыслив, сказал я. — Теоретически. Только как всех-то? Не мог же я прийти восстанавливать Эфа, не имея ни одной личности! Кем-то же должен я был быть в тот момент.

У Бороды вытянулась шея — это у него всегда означало напряженный мыслительный процесс.

— Всех не могли… — неуверенно протянул Муха, посмотрев на меня с опаской, — наверное.

— Так! — решительно заявил я. — Знаете что, братцы, хватит. Я — Федор. Эф. Вы в этом уже убедились. Я такой же, каким вы меня знали раньше. Согласны?

Они закивали.

— Отлично. Тогда завязываем пока это обсуждать и переходим к делам нашим насущным.

Я скрестил руки на груди и в упор посмотрел на Муху. Тот вытянулся на стуле, словно палку проглотил.

— У вас было достаточно времени, Бор! — Я перевел взгляд на Бороду: голова его вернулась в исходное положение, знаменуя конец бесплодных размышлений. — Все сроки прошли, а результата нет. В чем причина? Где Крепыш? Почему АС-2 до сих пор не распылен?

Он подобрался на стуле и хмуро уставился мне в глаза:

— Крепыш погиб, Эф. АС-2 уничтожен.

3
Ночь давно перевалила за середину, а я все не ложился. До этого мы с Мухой, Бородой и Кирой выпивали, вспоминая нашего друга и товарища по прозвищу Крепыш. Потом ребята ушли спать, а я так и остался сидеть за столом перед почти пустой бутылкой водки: мысли вновь и вновь возвращались к рассказу ребят о трагедии на складе, где хранились контейнеры с готовым к отправке в ЦВМЛ и город препаратом. АС-2 планировалось одновременно распылить в нескольких крупных административных зданиях города и в Цеве — главном оплоте множественности личности.

Крепыш был на складе, когда туда ворвалась СБ. Едва солдаты переступили порог помещения, как произошел взрыв. Ребята предполагали, что Крепыш сам его устроил, чтобы скрыть подготовку акции и не выдать местонахождение лаборатории. Наверное, так и случилось, хотя возможны и другие варианты (точно уже не узнать), Но в любом случае итог был один.

Нашего самого преданного делу синтезата не стало.

Не было больше и уже готового АС-2.

И еще я вспоминал Аню. Почему нас вообще застукали? А-а, нуда, кто-то позвонил, вспомнил я. Позвонил, ожидая услышать дежурного. Пришлось ответить Ане, вот они и явились. Впрочем, если бы она не ответила, СБ явилась бы еще быстрее…

Черт, надо девочку вытаскивать. И АС-2 выпускать. Это было самым важным на тот момент. А с тем, что произошло с моими субами, я мог и потом разобраться. Главное, Федор оставался в трезвом уме и твердой памяти, этого было достаточно, чтобы действовать.

Судя по тому, что рассказали ребята, у многих, кто напрягался из последних сил, делая все от него зависящее, чтобы акция состоялась, кто страстно хотел и ждал ее как избавления от постоянной угрозы разоблачения, просто опустились руки. Они не могли заставить себя снова выложиться, не верили в победу…

Нужно было срочно что-то придумать, чтобы их поддержать, воодушевить… Это легко мог сделать Икс, но он все молчал. Из-за постоянной беготни по делам у меня ни разу не получилось застать его в прямом эфире, но я видел записи всех его выступлений и мог легко представить, как он выходит на один из наших инфоплацев. Икс начинает говорить, и те, кто оказался в этот момент у виртэков, сначала хмурятся, памятуя о провале и арестах товарищей, но потом постепенно расслабляются и замирают, впитывая каждое его слово. Речь Икса проста и образна, объяснения достоверны и логичны, чувства искренни и созвучны тем, кто слушает. Души поворачиваются к нему, как цветочные головки — к солнцу, И спустя двадцать минут все уже смотрят на срыв акции с одного ракурса: как на одно из неизбежных, но вполне преодолимых препятствий, когда единственное, чего хочется, — это побыстрее его перешагнуть, чтобы идти дальше…

Я вздохнул. Где же ты, Икс? Где же ты, друг, фрики тебя разукрась? Нет ответа… Значит, придется самим выкручиваться. Я встал и принялся ходить по комнате, намечая план действий. Он требовал дождаться утра, но мне уже сейчас хотелось выйти на воздух и куда-нибудь поехать. Это был непреодолимый внутренний «зуд», который не давал мне спокойно сидеть на месте.

Устав метаться по комнате, я вышел и стал бродить по зданию, пока не оказался в гараже. При виде заправленного и подлатанного Кирой «Шмеля» желание проветриться превратилось в навязчивую идею, сопротивляться которой не было никакой возможности. Я решил съездить на квартиру, тайно снятую мной еще до удаления Федора.

4
Аэромаш мягко вынес меня из промышленной зоны на окраине в пригород, где теснились жилые дома. Хмель уже выветрился, я уверенно скользил вдоль темных и безлюдных в эту ночную пору улиц к неприметному, средней величины и обшарпанности пятиэтажному строению.

В подъезде было тихо и сумрачно — включившийся при моем появлении свет минимальной мощности едва позволял различить, что под ногами. Поднявшись на нужный этаж, я осторожно приблизился к двери и присел, изучая оставленные мной волосяные растяжки. Я никому не рассказывал об этой квартире, но подстраховаться — дело никогда не лишнее, и сейчас, подсветив карманным фонариком места, где натянул волосы, я получил тому подтверждение: растяжки были порваны. Осмотр замка показал, что он не взломан, а значит, это не случайные воры… Засада? Я осторожно приблизил ухо к двери и вроде различил Доносящийся откуда-то из глубины квартиры негромкий, мерно повторяющийся звук.

Достав пистолет, я аккуратно отомкнул замок, затем резко распахнул дверь, готовый выстрелить и уйти за угол, пережидая ответный огонь. Но в прихожей оказались только стоявшие Прямо на проходе чужие ботинки да висевшая на вешалке куртка. Еле различимый из-за двери повторяющийся звук теперь стал хорошо слышен и поразил меня, как гром среди ясного неба. Он доносился из комнаты, куда я, беззвучно закрыв входную дверь, и направился, поражаясь беспечной наглости того, кто пробрался в мою квартиру.

Пришелец обнаружился на кровати. Не зажигая света, я медленно продвигался к нему. Сочный храп прекратился, и фигура на кровати завозилась. Я остановился, наставив на нее пистолет.

— Эф, это ты? — раздался знакомый голос.

— Профессор?! — поразился я, продолжая держать его на мушке.

— Да, — сказал Гаврюхин, садясь на кровати. — Прости, я спал и не слышал, как ты вошел.

— Не слышал он! Да ты храпел тут на всю вселенную, Проф! Черт! Да как ты вообще здесь оказался?!

— Сбежал из Цева.

— А про эту квартиру откуда знаешь и как вошел?

— Всему свое время, Эф, всему свое время! — непонятно ответил Гаврюхин, включая сразу весь свет.

— Фрики тебя разукрась, Проф! — полуослепший от ярких ламп, я не опускал пистолета. — Так ведь можно было и на пулю нарваться, не боишься?

— Я уже слишком стар, чтобы чего-то бояться. — Он с кряхтеньем слез с кровати. — Но стрелять в меня не рекомендую, если хочешь получить ответы на свои вопросы.

— Ребята сказали, что тебя арестовала СБ, — сказал я, опуская оружие.

— Как там племяш мой? — вместо ответа спросил старик. — Сто лет его не видел, где он?

— Тимка в полном порядке, не волнуйся. Он с ребятами из лаборатории.

— Отведешь меня к нему? — он заискивающе посмотрел мне в глаза.

— Нет, Проф, не отведу. Ты что, забыл наши правила? Каждый знает как можно меньше.

— Помню-помню. И понимаю. Но повидаться так хочется! Ну пожалуйста, пожалуйста, отведи! — заканючил он, как ребенок.

— Нельзя, Проф. Время такое, прости.

Он вздохнул и стал натягивать свитер.

— Ты не ответил на вопрос про СБ.

— A-а. Ну, арестовали меня, да, — нервно хохотнул старикан. — Закономерный, в общем-то, поворот, учитывая, что я сам приперся в Цев и довольно долго болтался у них под носом, вынюхивая твои следы и смущая расспросами честных субов.

— Ты искал меня?

— Тебя, тебя, мой мальчик! — Профессор похлопал меня по плечу и прошаркал к двери.

Я молча поплелся за ним, напрягая свои давно уже переутомленные извилины в очередной бесплодной попытке вспомнить, где и кем я был после переноса себя на кристалл, — ведь именно в это время, по всей видимости, старик рискнул заявиться в закрытый городок ЦВМЛ.

Войдя на кухню, Гаврюхин включил чайник и по-хозяйски полез в шкаф за посудой.

— Похоже, ты тут не первый день и уже вполне освоился, — сказал я.

— Я тут уже несколько дней. Жду, когда ты придешь. Присаживайся. — Он поставил на стол два стакана.

Автоматически опустившись на предложенное место, я наблюдал, как старикан разливает чай.

— Не помню, чтобы говорил тебе об этой квартире. Да и с чего ты взял, что я сюда приду? Я вообще-то и не собирался даже… просто проветриться захотелось.

— Ты — нет, а вот тело твое собиралось. Память тела, знаешь ли, вещь стоящая, хотя мы и мало уделяем этому внимания. Здесь был твой дом, Эф. Твой дом. И ты пришел бы сюда обязательно, не мог не прийти.

Меня охватило чувство нереальности происходящего. Я взял один из стаканов и отхлебнул горячего чая. Тепло разлилось по телу, я принялся жадно пить, стремясь продлить это простое удовольствие.

— Ты сильно устал, мой мальчик, — наблюдая за мной, сказал старик. — Тяжело было?

Я молча пожал плечами.

— Ничего, — он закивал, тряся белой бородкой. — Федору многое по плечу. Это сильная личность. Хорошая, непростая личность — синтез двадцати субов!

— Что?.. — Я всматривался в лицо Профа: может, он меня разыгрывает? Нет, не похоже — старик был серьезен. — Но как? Почему я ничего об этом не помню?

— Ты помнил. Раньше, сразу после синтеза в Федора. Когда ты еще чувствовал своих субов. Запись на кристалл сыграла роль Котла, сварившего воспоминания в единое и неделимое целое. После восстановления ты получил память о жизни и поведении Одного человека, а то, что противоречило этому, твое новое сознание Федора просто отбросило. Побочный эффект перезаписи с кристалла в мозг. Часть памяти каждого из субов сгинула в угоду Слитности. Если, например, один суб любил наесться на ночь мяса, а другой считал это вредным и перед сном употреблял только кефир — ты будешь помнить только одно из двух: то, что лучше вписывается в общую схему жизни.

— Откуда ты знаешь про запись на кристалл?

— Это я потом уже догадался, а сначала я знал только, что СБ тебя арестовала и отправила в Цев, но наша лаборатория продолжает работать и вскоре будет акция… А потом бац! — эта жуткая новость о взрыве на складе! Люди погибли, АС-2 пропал, многие из синтезатов отчаялись, — казалось, все катится в тартарары. И я решил, что должен тебя увидеть, должен понять что вообще происходит. Пришлось пробраться в городок и там начать поиски. Надо сказать, я в этом преуспел и уже даже разузнал, где ты живешь, когда меня сцапали. Видно, настучал кто-то. Но нет худа без добра — буквально через день я столкнулся с тобой нос к носу, — старикан громко хихикнул.

— Не смешно, Проф! Так рисковать… А если бы они тебя от-прошили и мозги промыли, накачали дрянью какой-нибудь?

— Как ты меня с ходу отпрошишь, если я давным-давно синтезнулся? Мое сознание теперь уже не так-то просто расщепить, требуется большая работа и куча времени! — Гаврюхин затрясся, поскрипывая, что у него означало смех крайней степени ехидности. — А насчет дряни, так и что? Ты ведь не говорил мне, куда вывез лабораторию, где и когда состоится акция и прочее… Что нового я мог им рассказать? Что ты — тот человек, который знает, как связаться с Иксом?

— Но я не знаю, как связаться с Иксом! — перебил я Гаврюхина. — Черт, да я понятия не имею, где он и кто, фрики меня разукрась!

— Сейчас не об этом, — Проф повел рукой, словно смахивая мое возмущение. — А о том, что все, что я мог выдать, — было известно им и без меня, потому-то за тобой и охотились, потому ты и вырезал Эфа. Я сразу догадался, что ты это сделал, когда узнал, в каком виде тебя обнаружили. Да, ты — молодец, это было очень умно! После того как они поняли, что Федора в тебе больше нет, — ты стал им неинтересен. И ходил по Цеву как отработанный материал с промытыми мозгами. Но я-то сумел вернуть тебя к работе. Я это сделал!

— Но как? Как?!

— Я спровоцировал у тебя синтез, используя твою скороговорку: «Ошибочно и грубо рубить ребят на субы».

От этой бубняще-рычащей фразы у меня вдруг захватило дух и возникло легкое головокружение.

— Так мы проверяли твою дикцию, — продолжал старик, внимательно следя за моим состоянием, и его голос отдавался в мозгу болью. — Когда у тебя первый раз произошел всеобщий синтез, обнаружились дефекты речи, и для тренировки ты придумал скороговорку и произносил ее бессчетное количество раз. Даже после того, как речь выправилась, ты, соединяясь в единую личность, все равно ее частенько по привычке повторял… В общем, эта скороговорка стала для тебя как бы символом синтеза.

Головокружение прошло, но я все равно чувствовал себя некомфортно.

— Вижу, теперь тебя так просто не спровоцируешь, — сказал Проф. — Но тогда все получилось. Я подумал, что ты наверняка предусмотрел, как восстановить Федора в случае экстремальных событий. Синтез — безусловно такое событие и заставит тебя действовать. И я оказался прав!

Я смотрел на Гаврюхина с открытым ртом. Синтез?! От его слов у меня заболела голова.

— Погоди, Проф, я что-то совершенно запутался. Синтез кого?

— Девяти субов, оставшихся после удаления Федора.

— Но ты сказал, что Федор сам — соединение двадцати субов. Тогда каких еще оставшихся?! Этих, что ли? — осенило меня, и я постучал по скумару, а Гаврюхин согласно кивнул. — Но как такое возможно? Разве синтез бывает частичным, это же… невероятно!.. Я никогда о таком не слышал.

— Да, ты, Эф, не слышал, но я-то знаю, какой ты уникум!

— Так расскажи мне!

Профессор взял свою чашку и, попивая чай мелкими, птичьими глоточками, какое-то время просто меня рассматривал. Я молча ждал.

Наконец он поставил чашку на стол, откинулся на спинку стула, устало прикрыл глаза и заговорил:

— Ты с самого начала был склонен к синтезу. Он возникал у тебя сам собой, спонтанно и на непродолжительное время. И тогда, становясь новой личностью, ты всяческистремился закрепить это состояние. Ты перепробовал на себе столько препаратов и провел столько экспериментов, сколько другим и не снилось. Среди применяемых тобой препаратов был и опасный Обс-1, который использовался при лечении блокушки, но вскоре был снят из-за побочных эффектов, таких как временное слипание освобожденных от блокировки субов. Думаю, он мог способствовать соединению именно части субов в Федора, который стал твоим первым устойчивым синтезом. Ты без конца пробовал все новое, и тебе всегда было мало. Думаю, это даже была своего рода зависимость… ну, как знаешь, когда некоторые дамочки, у которых чересчур много денег и куча свободного времени, начинают модифицировать свое тело и не могут остановиться, пока не переделают все, что можно.

— Ты сравниваешь меня с помешанными на телопластике богачками?!

— Ну, не то чтобы! — Гаврюхин открыл глаза и сел ровно. — Во всяком случае, не так примитивно… м-да… но какая-то аналогия все-таки… ладно, оставим, я это так, для примера сказал. Просто показать, что, когда у тебя случался синтез, ты становился одержим идеей соединения. При этом ты помнил и об уже слившихся личностях, и об остальных, оставшихся не у дел, и добивался всеобщего объединения. И добился в конце концов.

А вскоре после этого обнаружилось, что ты можешь легко расщепляться на Федора и остальных субов, стоит только принять все тот же Обе-1. Согласись: в условиях подпольной деятельности синтезатов — крайне полезная способность, учитывая, что память синтезованной личности отдельными субами не воспринимается, — профессор подался вперед и вопросительно поднял брови.

Я не ответил, безмолвно глядя на Гаврюхина и на себя словно со стороны. Меня охватило чувство сродни дежа вю, только наоборот: казалось, что в комнате на самом деле нет ни меня, ни профессора, а наш разговор происходит где-то в другом измерении. И хотя я понимал все, что говорит Гаврюхин, в голове возникла пустота безмыслия, не оставлявшая мне возможности произносить слова. Но старик ждал, и мне пришлось заставить себя кивнуть.

— Вот! — Он довольно откинулся на спинку стула и хлопнул ладонью по столу, будто подводя итог. — Но самое интересное открылось, когда расщепленные Обсом субы соединялись вновь.

— Память сама собой восстанавливалась, — быстро проговорил я, внезапно вывалившись из пустоты безмыслия в словесный мир.

— Не может быть, чтобы ты вспомнил! — не поверил Проф.

— Скорее догадался, — я пожал плечами. Мне и самому было непонятно, откуда взялась эта мысль.

— Не просто догадался, — прищурился Гаврюхин. — Я думаю, это опять проявляется твоя врожденная склонность к синтезу. Две личности: одна — из девяти субов, другая — из двадцати пытаются соединиться в одну и воскресить ее память. — Гаврюхин встал и принялся ходить по кухне. — Побывав на кристалле, Федор сплавился в единое, неделимое целое и не допускает существования второй личности. Он оказался сильнее, занял сознание и подавил девятисубового Кораблева. Поэтому ты и не видишь его память. И п-ключ твой залип намертво.

— И что теперь?

— А теперь… — Он вдруг наклонился через стол и стал внимательно меня рассматривать. — Ну-ка, дай-ка… — Он протянул руку В моему лицу, и я замер, позволив ему отодвинуть сначала одно мое нижнее веко, потом другое. — Теперь тебе надо поспать! — заключил профессор и, поднявшись, стал убирать со стола.

Я откинулся на спинку стула, чувствуя, что и в самом деле жутко вымотался, но в голове крутилось еще столько вопросов…

— Обязательно! — безапелляционным тоном перебил мои мысли Проф, решительно отвергая любые возражения.

— Ладно, — смирился я и, зевнув, поплелся в комнату.

5
Следующее утро было на редкость суматошным. Я восстанавливал старые контакты, изыскивая возможности запустить по новой производство АС-2. Много звонил, потом ездил по ряду адресов. Приходилось снова идти на риск, доставая все необходимые для изготовления препарата компоненты. Нужны были деньги, и тут мне здорово помогал Проф. Он разрабатывал способы финансирования и поднимал все свои связи, чтобы полупить необходимые средства. Заскочив в квартиру между делами, я услышал, как Гаврюхин по икому разговаривает с одним из Ихных людей, и замер в прихожей, поражаясь способности старика подстраиваться под интонации собеседника и наводить того на нужные выводы.

— Ну, ты, Проф, мастер! — восхитился я, заходя в комнату, Когда беседа уже завершилась отменной договоренностью об очередном денежном вливании в наше дело. — Видать, недаром один из твоих субов был актером.

— Лев Гаврилов, был такой, — подтвердил старик.

— А почему Гаврилов?

— Ему казалось, что Гаврюхин — звучит слишком примитивно для звезды. — Профессор улыбнулся. — Хотя вряд ли он Добился бы большого успеха — фактура не яркая! Да и глуповат был…

— Ну, с нынешним-то Профом никто из субов не сравнится, — согласился я. — Пообедаем?

— Давай!

Я выложил на стол только что купленные саморазогревающиеся консервы и хлеб. Гаврюхин вскрыл две банки, я распечатал буханку и отрезал пару толстых ломтей.

— Скажи, Проф, — спросил я, доставая ложки, — а как ты умудрился сбежать из изолятора для синтезнутых?

— Да вообще-то случайно. Я, знаешь ли, едва меня взяли, сразу пошел на сотрудничество, производя при этом впечатление хоть и ученого, но уже впавшего в маразм старого пня, потому они меня особо не мучили и следили не слишком пристально. А почему ты спрашиваешь?

— Да вот думаю, как мне Аню выручить.

— Кого? — удивленно вскинул брови Гаврюхин.

— Подружку мою, что хранила кристалл. Я сбежал, а она осталась. Возможно, СБ и поверила в то, что я напал на нее и силой заставил привести в пятьсот первую, но парень, которому я всадил полный заряд парализатора в затылок, скоро придет в себя и вспомнит, что она была со мной заодно. И тогда ее будут истязать НП-процами так, что мало не покажется.

— А-а, — протянул Проф, — понятно. Ну, придумаем что-нибудь, не волнуйся. Сразу-то они ее не отпрошат, так что давай дела сегодняшние доделаем, а потом будем с этим разбираться.

Разговор прервал вызов моего мобикома — у ребят в лаборатории возникли трудности, и Муха просил меня срочно подъехать.

— Ладно, вечером договорим, — промычал я, торопливо запихивая в рот остатки мяса из банки.


Когда дела в лаборатории были сделаны, Борода, вертя в руках цилиндр с образцом препарата, вдруг спросил:

— Слушай, Эф, а ты не хочешь сам попробовать?

— Что? Вдохнуть АС-2?

Борода кивнул, тряхнув цилиндром.

— Хочу, конечно, Бор, только не сейчас.

— Почему? А вдруг поможет?., вспомнить потерянных? — он показал на мой скумар.

— Слишком большой риск, — ответил я. — Препарат не рассчитан на такую ситуацию, как у меня. Эта часть моей личности, — я постучал по скуле, — подавлена, поэтому может получиться все, что угодно… У меня сейчас только Эф, и пока он один в рабочем состоянии… Короче, незаменимых, конечно, нет, но если со мной что случится, готовить акцию вам станет заметно сложнее.

— О черт! — Борода так поспешно положил цилиндр в контейнер, словно он вдруг стал горячим. — Вот, фрики меня разукрась, я об этом не подумал. Нет уж, тебя лишиться — себе дороже! — Он решительно захлопнул крышку контейнера. — Ужинать с нами пойдешь?

— Нет, спасибо, я позже. Сейчас к Тиму только на минутку заскочу да и поеду.

6
— У меня есть идея, как восстановить твою полную личность, — заявил Проф, едва я вернулся из лаборатории в квартиру.

— Безумная? — спокойно уточнил я.

— Ну, это как посмотреть, — уклонился старикан от ответа.

Он вдруг встрепенулся и бросился к кухонному шкафу возле окна.

— Из твоих старых запасов! Нашел это здесь, в квартире, как нельзя кстати! Повезло. Видимо, там, — он показал пальцем в потолок, — тебя сильно любят!

— Там — это на небесах, что ли? — удивился я. — Ты же вроде атеист!

— Вот поживешь с мое, поймешь, что атеистов на самом деле не бывает.

Желания обсуждать сейчас вопросы веры у меня не возникло, Поэтому я только хмыкнул в ответ, наблюдая, как Гаврюхин достает из шкафа пластиковый контейнер и открывает крышку.

— Черт! Это и есть твоя идея? — Я мрачно смотрел на инъектор и упаковку ампул с надписью: «Освободитель блокированных Субличностей». — Вкатить мне Обс-1?

— Ну да! — старик кивнул, вскрывая упаковку.

— Зачем?

— Надеюсь освободить твой п-ключ. — Он вставил ампулу в инъектор. — Раньше ты от этого всегда легко расщеплялся, почему бы не попробовать сейчас? Готов? — Он схватил меня за плечо.

— Нет, нет, погоди! — я вырвал руку. — Я не понял. Какого Черта ты хочешь расщеплять меня обратно на субы, когда мне, Наоборот, надо объединяться?

— Тебя расщепить не получится: Федор и раньше-то от этого — он тряхнул инъектором, — не разбивался, а теперь, после кристалла, уж тем более, но я надеюсь, что хоть п-ключ отлипнет, а твоя Вторая подавленная личность распадется.

— Для чего, Проф?

— Для того, мой мальчик, что перед синтезом мы должны вернуть тебя в то состояние, которое было перед тем, как ты вырезал Фадора. Создать те же условия, при которых после всеобщего Синтеза у тебя в полном объеме восстанавливалась память объединенной личности. Иначе нет никаких гарантий, что это произойдет.

— Ну, наверное, — чуть подумав, ответил я.

— Вот! — обрадовался моему согласию Гаврюхин. — Нам ведь не нужно любой ценой устроить тебе полное слияние, нам важно восстановить память Кораблева Максимального — или просто Макса, — человека, который сможет связаться с Иксом!

— А этого Макса, Проф… ты знаешь так же хорошо, как и меня?

— Да, Эф. Не зря же он рассказал мне об этой квартире. Я единственный, кто общался и с тобой, и с Максом. И только я видел, как один превращается в другого.

Гаврюхин положил иньектор на колени и вдруг, как маленького, потрепал меня по голове. Я удивленно воззрился на профессора. Он подмигнул и улыбнулся. Возле внешних углов глаз распустились веера глубоких морщин, доставая до совсем уже поседевших висков, зато сами глаза под белыми, клокастыми бровями смотрели с азартом молодого ученого, готового к новым, великим открытиям.

— Ладно. — Я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Кожа головы на удивление долго помнила тепло стариковской руки. — Давай, Проф. Посмотрим, что получится.

В плечо ткнулось дуло инъектора.

— Получится то, что надо! — уверенно сказал Гаврюхин и спустил курок.

7
— Ошибочно и грубо рубить ребят на субы!

Фраза вырвалась из меня сама собой, и я рассмеялся, постигая чудо вспоминания, кто я есть на самом деле. Грудь распирало то ли от счастья, то ли от адреналина, сердце вспрыгивало, как выброшенная из воды рыба.

— Макс? — голос профессора прозвучал настороженно, но в глазах уже плескалась радостная уверенность.

— Емельяныч!

— Свят класт, как ты быстро!

— А сколько я спал?

— Да полчаса всего, представляешь? Ну, ты точно уникум, Макс!

— А на тот синтез, который ты устроил мне в Цеве, помню, ушло целых пять с половиной часов.

— Ну, видимо, та часть твоей личности была самой слабой в смысле тяги к сплоченности.

— Согласен. При вырезанном ядре разрозненные остатки — как железные опилки без магнита — никуда не стремятся.

— Макс, сынок! — Профессор растопырил руки в стороны. — Как же я рад тебя видеть!

Мы обнялись, я хотел отстраниться, но старик задержался на несколько секунд, уткнувшись носом мне в плечо. За последние полгода седина его расползлась, максимально расширив свои владения — темных прядей совсем не осталось. Вспомнилось, как в Цеве он стоял за решеткой во дворе для прогулок синтезнутых, а я со всей силой ударил по ней ногой, отгоняя его подальше.

— Прости меня, отец! — Я, как и все, конечно же, не знал своих биологических родителей, но мне нравилось иногда так его называть.

Профессор тоже любил такие игры и считал Тимофея Гаврюхина своим родственником из-за того, что у них были одинаковые фамилии. Мальчишку он звал то племяшем, то внучком — по настроению, а Тим его — дядей. Как и меня. — Я — дядя Эф, профессор Сергей Емельянович — Дядя Эс. Среди синтезатов такие «семейки» не были редкостью.

Старик отстранился и заглянул мне в глаза:

— За что, сынок? Ты все делал правильно.

— Нет… Черт, Емельяныч! Я же пистолет на тебя наставлял.

— Ну, это ж не твоя вина! — с упором произнес профессор. — Ты ничего не помнил. Что было на тот момент очень ценно!

— Ладно. — Я кивнул. Предаваться воспоминаниям и сожалениям было ни к чему да и некогда. — Вот что, Емельяныч, мне сейчас надо подскочить в одно место, кое с кем договориться, чтобы акция наша стала еще более массовой, а потом я должен ехать в Цев, вытаскивать Орлову. Ну, это та же Аня, только полная, — пояснил я в ответ на недоуменный взгляд Гаврюхина.

— Ты любишь ее? — неожиданно спросил он.

— Что? — Я уставился на профессора. — С чего это ты?

— Сперва ответь на мой вопрос.

— Ну, — я замялся, — даже не знаю… Не думал об этом. Она такая… красивая, да. И она Эфа любит, так из-за него рисковала!

— Эф — часть тебя, — напомнил Гаврюхин с каким-то иезуитским весельем в голосе.

— Ну да, — я качнул головой. — И все же он — это не я. Эф Аню больше использовал, чем любил, если честно. А что касается меня, Емельяныч, — не знаю. Да и Орлова тоже ведь изменилась. Она уже больше не Аня, так что, можно сказать, мы пока плохо знаем друг друга. Так почему ты спрашиваешь?

— Хочу понять: ради чего ты собираешься лезть на рожон, подвергая опасности все наше дело, Макс? Стоит ли оно того?

— Стоит, Емельяныч.

Мы посмотрели друг другу в глаза.

— Ладно, — сказал Гаврюхин. — Девушку вызволим, только давай ты сперва попробуешь выяснить, что случилось с Иксом.

Я кивнул. Старик был прав — Икс сейчас был нужен как никогда.

— Значит, тогда ты иди занимайся делами, а я пока продумаю план, как вытащить Орлову, — предложил профессор. — Я же все-таки довольно долго болтался там, где держат синтезнутых, и знаю изолятор изнутри. Когда вернешься — обсудим.

— Хорошо, согласен.

8
Однако обсуждать Гаврюхин, как вскоре выяснилось, ничего не собирался, потому что когда я вернулся, старика в квартире не было, а на инфокоме мигал значок сообщения. Я набрал идентиф Макса, и на виртэке развернулся текст:

«Извини, Макс, но я не могу позволить тебе рисковать. Я вытащу твою Орлову, клянусь! Тебе нельзя возвращаться в Цев, я все сделаю сам. А ты готовь акцию и найди Икса!»

«Вот же старый хитрец, — размышлял я, удаляя сообщение, — и как это я не просек, что он задумал? Ведь должен был догадаться — уж больно легко он согласился! Черт, я, наверное, просто устал — почти не спал последние дни, вот и потерял бдительность…»

Ладно, ничего, все поправимо, ободрял я себя, раздумывая над планом дальнейших действий. Финт Гаврюхина одну сторону дела, конечно, усложнял, заставляя меня самостоятельно искать подходы к изолятору Цева, но зато другую — упрощал, потому что теперь, когда старикана в квартире не было, я мог вызвать Сашу прямо здесь.

Не откладывая это в долгий ящик, я включил инфоком и отправил ей сообщение. Секунд пятнадцать спустя пискнул сигнал, и на виртэке появилось окошко с требованием идентифа и пароля — Саша была готова встретиться.

Я знал ее много лет, с тех пор, как еще до разделения на субы завел себе видруга, вернее, подругу.


Саша была создана давно, когда мода на виртуальных друзей только возникла и многие программисты сильно увлекались сотворением искусственных личностей, способных учиться и развиваться вместе с их обладателем-человеком.

В то время на рынке программных продуктов противоборствовали две крупнейшие корпорации. В погоне за клиентом они разрабатывали все более сложные искличи, стремясь создать виртуальных друзей более полноценных, чем у конкурента. Кончилось это тем, что виртуальные ребята все чаще опережали реальных в интеллектуальном развитии, и в результате спрос на программы друзей резко упал — одни дети, почувствовав превосходство искличей, обижались и теряли к ним интерес, другие, поумнее, стали использовать их для выполнения домашних заданий, что, естественно, не устраивало учителей и воспитателей.

Чтобы исправить положение, корпорации разработали спец-средство для уравнивания человеческого и искусственного интеллектов, заставлявшее исклич всегда чуть-чуть недотягивать до уровня реального ребенка и постоянно просить его о небольшой помощи: что-то объяснить, напомнить, показать. Это способствовало лучшему усвоению не только учебных предметов, но и вообще жизненных порядков и навыков, что очень понравилось тем, кто работал с детьми, и видрузья вновь обрели популярность. Все новые модели стали выходить со встроенной равнялкой, а для старых выпускался спецкомплект: нейросканер для определения уровня развития ребенка плюс программа корректировки.

Моей Саше, само собой, тоже грозило обновление, но я, в отличие от других детей, совершенно не желал с этим мириться. Мне нравилось общение с сообразительной и способной на выдумки и шалости девчонкой, что молниеносно считала, помнила все на свете и которую было по-настоящему трудно обыграть в любой виртуальной баталии. Поэтому перспектива ее превращения в позитивную полудурочку, чтобы ею командовать и снисходительно что-то ей объяснять, меня совершенно не устраивала.

Я заикнулся было, что не хочу для Саши никаких изменений, но воспитатель остался непреклонен, и тогда мне ничего не оставалось, как, потратив все деньги, полагавшиеся мне на карманные расходы, втихаря завести собственный маленький инфоплац, чтобы переписать туда свою подругу до того, как ее изуродуют.

После того как программа видруга на кристалле подверглась переделке, я потерял к ней интерес и стал тайком от воспитателя общаться с прежней Сашей, жившей теперь исключительно в виртуальном пространстве. Я рассказал ей про процесс обновления ее оригинала на кристалле и как теперь этот оригинал придуряется, делая вид, что глупее меня. Саша посмеялась и попросила показать ей комплект обновления. Я продемонстрировал ей корректирующий шар с углублением для кристалла и двумя височными пластинками нейросканера.

— А к икому его можно подключить? — озорно подмигнув, спросила Саша.

— Ты что, обалдела? — возмутился я. — Хочешь, чтоб и до тебя добралась корректирка?

Рыжеролосая девчонка на виртэке расхохоталась, запрокинув голову, потом, отсмеявшись, сказала:

— Видел бы ты свою рожу! Ни дать ни взять — Кукс!

— Сама ты Кукс! — огрызнулся я, едва сдержавшись от того, чтобы выключить иком. Сравнение с трусливым сусликом-плаксой кого угодно привело бы в бешенство.

— Ну, брось! — Саша склонила голову набок. — Не обижайся, я ж пошутила! Понятно, что ты беспокоишься за меня, но не волнуйся — я сумею оградиться от обрезки интеллекта. Это на вставленном в коррешар кристалле деваться некуда, а здесь, в випространстве, возможностей хоть отбавляй.

— Но зачем? На фрика тебе надо рисковать?

— Нейросканер. Вот что меня интересует. Хочу его изучить. Думаю, он может расширить возможности нашей дружбы.

Как всегда, Саша думала правильно, и через год после этого разговора она, используя нейросканер, сумела пригласить меня в свой программный мир. Надев височные пластины, я оказывался рядом с ней в ее комнате, где мы играли, болтали, порой ссорились, но по большей части смеялись и что-то выдумывали. Комната поначалу была очень маленькой с минимальным набором простой стандартной мебели и игрушек, но с течением времени Саша делала ее все просторней и интересней, добавляя сложные предметы и часто изменяя интерьер.

Когда меня поделили на субы, Саша перешла к Митяю (который позже слился с еще девятнадцатью субами, образовав Федора). Эта моя часть долго оставалась ребенком, не таким трудным и неуправляемым, как Коленька, но тоже со своими тараканами. Митяй заикался, был малообщительным, многие годы считал себя подростком, упорно закрываясь от обязанностей совершеннолетнего человека. Однако, хотя он и плохо шел на контакт с психологом, его, в отличие от Коленьки, все же- удалось вырастить до взрослого состояния. Пока длился этот процесс, Саша тоже становилась старше, хотя, строго говоря, это была лишь постоянная правка виртуального образа, потому что тела у искличности не существовало, а ее разум сам по себе никакого возраста никогда не имел.

К тому времени как Митяй вырос, Саша давно уже жила в виртуальном пространстве самостоятельно. К снятому мной в детстве иплацу она была привязана всего года два, а потом нашла способ свободного существования в инфосети, избавив меня от постоянных вливаний средств, сэкономленных на играх и мороженом. С тех пор виртуальная девочка являлась ко мне исключительно по собственной воле и так усовершенствовала способ связи, что теперь я мог прийти к ней в гости, используя любые стандартные нейроконтакты для виртуальных игр.


Я набрал идентиф Макса, пароль, и на виртеке возникло знакомое женское лицо. Чуть вздернутый нос, светлые брови, внимательные и всегда печальные серые глаза, рыжие волосы, вопреки моде на пучки, острижены и свободно торчат в разные стороны. Возраст — слегка за тридцать.

— Привет, Саш.

Почему она не сделает себе идеально красивую внешность и зачем старит себя по мере того, как проходят годы? Как-то я спросил ее об этом и получил ответ, который, несмотря на свою простоту, с позиций логики ничего не объяснял, порождая множество новых вопросов. «С детства так привыкла», — заявила программа, а я кивнул, потому что на фрика мне позиции логики? Легче представить, что это сказал человек.

— Привет, Макс! Давно не виделись, — улыбнулась Саша. — Нейки есть?

— А то! — Я взял стандартные игровые нейропластинки здешнего икома и нацепил на голову.

— Отлично. Сейчас, секунду подожди. Ага, вот они, вижу контакты. Готов?

— Да.

Реальный мир крутанулся и исчез, сменившись виртуальным. Последнее время Саша предпочитала моделировать не помещения, а открытое пространство: чаще всего лес или парк, но сегодня это был городок Цева. Мы с Сашей стояли на мосту, где я встречался с Орловой. Меня захлестнуло негодование.

— Мы договаривались, что ты не читаешь мои мысли и не копаешься в моих воспоминаниях без разрешения! — Я подошел к ней вплотную и заглянул в глаза.

— Человеческая невнимательность! — усмехнулась Саша, преспокойно выдерживая мой разъяренный взгляд. — Как все-таки вы несовершенны — обвиняете, не проверив даже парочки существующих вероятностей. Я не нарушала нашу договоренность, Максимка! Оглядись вокруг.

Снизу взметнулся оранжевый всполох, порыв ветра всколыхнул тени. Фрик меня разукрась! Оранжевый шарф, свет от лилии на шапочке! Только теперь я обратил внимание, что смотрю не с дороги, а с противоположной стороны. Мост и правда был взят не из моих воспоминаний. Так его видела Орлова, когда ждала меня, стоя у парапета.

— Откуда? — спросил я, и в груди сразу потяжелело от нехорошего предчувствия.

— Из внутренней сети ЦВМЛ, — сказала Саша. На важные вопросы она всегда так отвечала: безжалостно кратко, без всякой подготовки, только самую суть.

— Орлову арестовали?

— Вероятно, — откликнулась Саша. — Я видела ее воспоминания во время проверки глубины синтеза.

— Черт! Когда это было?

— Недавно, точнее — сорок три минуты назад. Проверку только инициировали.

Значит, все только начинается, подумал я с небольшим облегчением. Мозги ей еще не промыли, расщепить пока не успели.

— Я так и знала, — неожиданно сказала Саша, прервав мои размышления.

— Что? — не понял я.

— Что тебя больше всего интересует, как помочь Орловой.

— Нуда, конечно, интересует! Ведь это из-за меня она оказалась на столе в субатории! Из-за меня, из-за Федора, она постоянно рисковала, и в итоге… Черт, да, откровенно говоря, в итоге Эф ее просто подставил!

— Знаешь, а ты вообще, когда стал Федором, сильно изменился. Меня, например, забросил совершенно. Не звал, не советовался, ничего не рассказывал. А ведь я могла быть тебе полезной.

— Саша, Федор никогда и никому ничего не рассказывал без крайней необходимости. Он считал — и это правильно, — что чем меньше знает каждый, тем труднее СБ выследить и разогнать синтезатов.

— Но я — не каждый!

— И это тоже правильно. Но Эф — практик, он делал свое дело, а идейное руководство его не так привлекало, да и не по силам было, если честно. Только когда Федор объединялся с остальными в Макса, я становился способен на настоящее лидерство и тогда понимал, что могу попросить тебя о помощи. Чем больше субов объединяется, тем я умнее — уж ты-то со своим интеллектом должна это понимать! И потом, это ведь Макс знал все о Федоре, но не наоборот. Так зачем тебе Федор, когда он понятия не имел о деятельности Макса?

— Зато он все знал о Митяе! Но игнорировал его привязанность ко мне. Видно, одной Орловой хватало.

— Ах, вот в чем дело! — несмотря на невеселую ситуацию, я не мог удержаться от смеха. — Да ты, оказывается, просто ревнуешь!

— Глупости! Что мне эта женщина? Мне все равно принадлежит больше, чем ей.

— В смысле, что личность Макса сложнее личности Федора?

— В смысле, что твое сознание лежит сейчас передо мной на блюдечке.

Она толкнула меня в грудь, шутливо так, вроде несильно, но я вдруг почувствовал, что не могу удержаться на ногах, и точно кувырнулся бы через парапет в реку, если бы Саша не ухватила меня за оранжевый шарф Орловой, который ее волей оказался обвязанным вокруг моего пояса. Я беспомощно взмахнул руками, пытаясь выпрямиться, но ничего не вышло.

— Ляжет и подсознание, — улыбнулась Саша, и моего лба будто коснулся холодный ветер. — Если захочу.

От этих слов повеяло ощутимой опасностью. Такого за моей подругой детства раньше никогда не водилось. Другой бы на моем месте испугался (и правильно, наверное), но я не хотел бояться — я хотел понять! Ведь это была не просто какая-то исклич, это была моя Сашка, и я доверял ей так, как не доверял никому, даже себе, если был неполным! Сашка, девочка, что за метаморфозы произошли с тобой, пока меня не было?

— Расскажи, — пропыхтел я, — о себе, пожалуйста. Как ты вообще тут, — я неловко махнул рукой в сторону видневшегося слева городка, пририсованного ею к мосту из воспоминания Орловой, — в сети живешь, что делаешь, Саш?

Она легонько потянула меня на себя, и я смог наконец выпрямиться.

— Да болтаюсь там-сям. — Она отпустила шарф, и он тут же исчез с пояса. Я вновь крепко стоял на ногах. — Изучаю виртуальные проявления деятельности человеческой. Столько всего нелогичного, непоследовательного… я даже иногда думаю: может, мне тоже на субы поделиться, тогда пойму наконец всю эту вашу кухню?

— Ничего ты от этого не поймешь, только поглупеешь! — я хмыкнул. — Зачем нам это? Нам и моей дурости вполне хватит, как считаешь?

Саша пожала плечами и улыбнулась, тепло так, по-человечески. Захотелось прижать ее к себе. Я растопырил руки:

— Рад тебя видеть, подружка!

Мы обнялись.

— Ты давно не выходил на связь. — Саша погладила меня по щеке, и я накрыл ее руку своей. — А потом выяснилось, что АС-2 так и не распылили, пошли слухи, что тебя отправили в ЦВМЛ и отпрошили. Тогда я стала искать способ проникнуть в их защищенную сеть, потратила уйму сил и времени, но в конце концов задача была решена. — Она высвободила ладонь и подошла вплотную к парапету.

— Кто бы сомневался! — усмехнулся я, тоже разворачиваясь к воде.

— Теперь внутренняя сеть Цева для меня — что река для рыбы. — Саша наклонилась, глядя вниз. Под мостом вспухла волна и побежала вперед, отсвечивая яркими бликами. — Плыви куда хочешь: переписка, регистрация процедур, базы данных… После того как ты несанкционированно воспользовался субаторием, чтобы сбросить Федора на кристалл, СБ ужесточила контроль за аппаратурой, и теперь вся она связана с центральным регистратором, который отмечает запуски любого оборудования…

— Так вот почему, — вклинился я в ее рассказ, — они стали звонить в пятьсот первую, когда мы восстанавливали Федора!

— Очевидно, заинтересовались внеплановой работой аппаратуры, — согласилась Саша. — А после того как тебе удалось восстановиться и уйти, они удвоили усилия по борьбе с синтезатами. Из внутренней переписки видно, что спецы Центра с утра до вечера занимаются разработкой методов противодействия Анти-сплиту-2.

— И как, преуспели?

— Пока нет, но дело, судя по всему, продвигается, и скоро они получат, что хотят.

— Производство АС-2 уже запущено. Надеюсь, мы сработаем на опережение и распылим препарат, пока у них еще ничего не готово, но теперь надо, конечно, форсировать процесс… И Орлову тоже нужно как можно быстрее вытаскивать.

— Насчет Орловой пока не дергайся. Я изучала протоколы субатория. У нас в запасе еще несколько дней. Проверка глубины синтеза — это самое первое мероприятие, делается в три-четыре приема в течение пары суток. Потом будут разрабатывать программу для процедуры расщепления, тянуть инфу и только после готовить к НП-процедурам. Время есть, поверь мне. — Она ото-.шла от парапета, я развернулся к ней лицом. Саша прищурилась и склонила голову набок. — Ускорь производство АС-2, и он будет готов раньше, чем расщепят Орлову.

— Хорошо. — Я верил ей, верил, как всегда. — Техническую часть я уже обеспечил, теперь дело за людьми. Надо, чтобы они снова загорелись! Воодушевились и безоговорочно поверили в успех. Тогда они станут работать вдесятеро интенсивней. В тот раз мы с тобой выпустили пульс нашего движения из рук, и тем я подвел всех синтезатов. Я вынужден был отойти, мне пришлось…

Мы должны все объяснить своим людям, нужно снова их поднять, обратиться к каждому разуму, зажечь каждую душу! — Я сжал Сашины плечи и рывком приблизил ее к себе. — Ты готова?

— Да, — выдохнула она, почти касаясь моих губ.

Я поцеловал ее, и все вокруг нас разом рухнуло, оседая бесплотной пылью и превращаясь в ничто.

Спустя мгновение в центре этого ничто возникло новое существо, и вокруг стал вновь появляться мир, приобретая иные краски.

Через минуту человек с миллионом лиц вышел в эфир.

9
— Икс вернулся!!!

— Ура! Он снова в эфире!

— Не Икс, а Феникс!!

— Мы победим!!!

Прошло всего минут двадцать после первой речи Икса, а излюбленные инфоплацы синтезатов буквально взорвались ликованием. Люди снова верили в успех, словно и не было провала акции, арестов и жертв вторичного расщепления с обрезанным сознанием…

Три дня пролетели как один. Я почти не спал, круглосуточно занимаясь подготовкой акции распыления.

— Гаврюхин попался, — где-то в середине этой сумасшедшей гонки сообщила Саша. — Идет его сканирование в субатории.

— Вот же старый дуралей! «Я все сделаю сам!» Тоже мне, агент разведки, фрики его разукрась! — огорчился я. — Одно радует: с ним точно ничего не успеют сделать, раз Орлову до сих пор не расщепили.

Производство АС-2 шло ускоренными темпами, я следил за процессом, решая то и дело возникавшие проблемы то от лица Федора, то от Макса, то сливаясь с Сашей, чтобы обрести возможности Икса.

Объединение с Сашей отличалось от синтеза субов. Я не получал в свое распоряжение ее сознание, но мои способности многократно усиливались. Увеличенная до невероятных размеров память, многократно возросшая скорость восприятия и обработки информации, мгновенная генерация идей и еще сто преимуществ перед обычным человеком, но самое прекрасное было не в этом.

Тот, кому случалось изучать какую-либо глобальную проблему, слишком комплексную и сложную, чтобы прийти к однозначному выводу, поймет то чувство, когда после бесконечных раздумий и изучения материала с разных сторон кажется, что еще немного, и будет озарение, когда ты наконец поймешь центральный, ключевой момент, который объяснит сразу все. Это чувство упорно преследует во время дальнейшей работы, когда находятся нужные решения для конкретных моментов, когда многое удается осмыслить и решения применить на практике, но тот момент глобальной ясности, который вроде бы вот-вот должен случиться, остается неуловимым, ускользая снова и снова.

Так вот, самое прекрасное во время слияния с Сашей было в том, что эта глобальная ясность реально наступала. А вместе с ней приходила и эйфория от осознания безграничности своих возможностей.

Если бы моя подружка не держала процесс под контролем, я бы, наверное, никогда от нее не отлепился. Так и сидел бы с приросшими к голове нейками, плюнув на все остальное. Но Саша жестко ограничивала время нашего слияния, объявляя его вынужденной и временной мерой, вредной для нас обоих. «Ты должен оставаться человеком, иначе все, что ты делаешь, потеряет смысл, а все, кого ты воодушевляешь на подвиги, будут жестоко обмануты». Это ее заявление хотелось оспорить, но Саша уходила от подобных дискуссий, считая, что в такой напряженный момент глупо тратить время на болтовню.

10
— Беда! — выпалила Саша, едва я ответил на вызов мобильного кома. — Средство против АС-2 прямо сейчас собираются испытывать! Спецы между собой называют его «Противоэсом».

— Ну и что? Даже если испытания пройдут успешно, они не успеют применить его до акции! Через полчаса все наши будут на местах. Я еду в Цев!

— Остановись, пожалуйста, — сказала Саша, и было в ее голосе что-то такое, что заставило меня мгновенно увести «Шмель» в тень показавшегося справа впереди заброшенного. здания.

Я запарковал аэромаш и развернул мобикомский виртэк. На нем сразу возникло Сашино лицо. Серьезный взгляд, рыжие волосы, серые глаза — вроде все как всегда, и все же трудно объяснить из-за чего именно, но мне не нравилось, как она выглядит.

— В чем дело? — спросил я.

— Это я виновата, я должна была отследить, что испытание будет проведено сегодня, сейчас!

— Черт, да почему тебя так волнует это испытание? АС-2 будет распылен уже через полчаса! Кому они успеют ввести свое фриканутое средство?!

— Орловой. Средство испытают на ней.

Видно, лицо у меня сделалось такое, что Саша предпочла повернуться ко мне в профиль.

— Они собирались это сделать через два дня, но внезапно планы изменились. Почему — не знаю, утечки инфы по акции вроде нет, может, просто побоялись не успеть? Прости, я должна была учесть такую вероятность! «Противоэс» гораздо жестче и опаснее всех средств, что применялись до этого.

— Скажи мне, в каком месте она находится! — проорал я, выключая виртэк и нахлобучивая шлем. — Я еду!

— Ты не успеешь. Испытание начнется через десять минут. Процесс будет транслироваться из субатория по внутренней сети, но в Цеве всегда есть комы, круглосуточно связанные с общей инфосетью, через один из них я, как всегда, к ним проникну — это не проблема, а вот дальше уже сложнее. Надо, используя сканер, к которому сейчас подключат Орлову, чтобы сделать запись состояния мозга до всех процедур, попробовать получить доступ к ее сознанию и слиться с ним. Это единственный шанс помешать действию препарата и сопутствующих процедур.

Я снял шлем и снова раскрыл виртэк. Саша повернулась анфас, и я увидел у нее на лбу вертикальную складку, которой раньше не было, а может, я просто не замечал.

— Это опасно? — Я заглянул ей в глаза и почувствовал, как меня уносит в бесконечно глубокий водоворот. Так умела смотреть только моя виртуальная подружка, человек был просто не способен на это.

— Да. Это очень опасно. Поэтому я и попросила тебя остановиться здесь. Хочу попрощаться. На всякий случай. Возможно, ты уже никогда не увидишь меня такой, какой знал, Кораблев.

— Саша… — Я закашлялся, в горле вдруг возник спазм, не дающий говорить.

— Нет времени, Макс. Осталось пять минут, я должна идти. Прощай, друг. Я буду сражаться за нее до конца.

Она исчезла с экрана, а я продолжал туда смотреть. Перед глазами возникла картинка: я шлю Саше сообщение, а в ответ — молчание. Видруг моего детства не откликается. Ушла и не вернулась. И живой женщине-подруге помочь не сумела. Я тряхнул головой, прогоняя это дурное видение, Фрики всех разукрась, если такое вдруг случится, то я даже не узнаю, как все было! И попрощаться нормально ни с Сашей, ни с Орловой у меня не получилось, даже не пожелал виподружке удачи, и еще не сказал… черт, да я им обеим столько всего не сказал!

Святые кластеры и все фрики во вселенной, ну зачем мне эта акция, если у меня не будет ни Орловой, ни Саши? Если я потеряю их обеих?!

Пискнул новый вызов мобикома.

— Эф, у нас проблема с точкой зет — подход перекрыт.

— Понял, Бор, — ответил я, мгновенно и автоматически переключаясь на решение насущных вопросов. — Отойдите пока в тень. Координаты и контакт альтернативной точки сейчас перекину.

Вот и ответ, зачем мне вся эта акция, подумал я, шифруя сообщение. Затем, что есть синтезаты, есть Борода, Муха, Кира и другие ребята. И еще никогда не деленный на субы, славный мальчишка Тим! И один старый, своенравный профессор…

Я отправил сообщение, надел шлем и вывел аэромаш на трассу. Шмель взвыл, резко набирая скорость.

11
Акция проходила даже с большим размахом, чем мы ожидали, потому что у движения синтезатов, как выяснилось, на удивление много сторонников. Оказалось, что у нас полно сочувствующих, которые просто боялись это сочувствие каким-либо образом проявить, но втихаря интересовались и теорией, и практикой, даже делали интегры, так что синтез у них проходил мгновенно, стоило только вдохнуть вырвавшийся из вентиляционных отверстий АС-2. Теперь эти люди помогали нам в максимальном распространении препарата повсюду, где только можно.

Наша группа, конечно, не могла охватить все здания и улицы, мы распылили АС-2 только в двух местах: здесь, в корпусах Цева, и в нескольких административных зданиях близлежащего города. Разумеется, это не тянуло на свержение системы, и все же акция уже доказала свою полезность. Слишком много людей претерпели синтез, и пока производство продолжает работать, распробованный людьми АС-2 разносится с большой скоростью.

Что бы ни случилось дальше, мы показали огромному количеству людей, что значит стать полноценной личностью, и общество уже никогда не будет прежним! Именно это и было нашей главной целью, так что она, несомненно, достигнута.

Так я подбадривал себя, сидя в комнате 501, с некоторых пор ставшей для меня средоточием перемен, центром всех дорог и главным поворотным механизмом моей судьбы.

Уснувших под действием АС-2 сотрудников субатория ребята вынесли в другие, просторные помещения, где они скоро проснутся уже соединенными личностями под присмотром Гаврюхина и его ученой команды. О старом профессоре с максимальной глубиной синтеза, который постоянно лез на рожон, но умудрялся при этом избежать отпрошивания, на иплацах уже слагались легенды. Об этом мне по мобикому сообщил Тим, отчитываясь о порученном ему мониторинге новостей инфосети. Про Икса, в свете последних событий уже переименованного народом в Феникса, тоже ходили забавные слухи о неуязвимости и нечеловеческой природе. Но если последнее приблизительно отражало суть дела, то насчет неуязвимости народ несомненно промахнулся.

Доказательством тому было молчание Саши — много раз я вызывал ее в эфир, но все без толку, в инфосеть моя подружка не вернулась. Значит, скорее всего, ей удалось слиться с сознанием Орловой, и теперь обе они лежали на кушетке в одном бледном и неподвижном теле. След от укола говорил о том, что Орловой ввели «Противоэс», но борется ли Саша с действием препарата, оставалось только гадать. Несколько раз я пытался провести диагностику, но аппарат показывал ошибку и просил повторить сканирование позже. С этим ничего нельзя было поделать, и, поскольку жизненные показатели были в пределах допустимого, оставалось только ждать и надеяться на чудо, верить, что Саша все еще в сознании Орловой и там идет процесс, который завершится успехом, если, конечно, вообще когда-нибудь завершится…

Вот я и ждал, глядя на незначительные изменения пульса, давления и частоты дыхания, пока накопившаяся усталость последних недель не начала брать свое. Под легкое равномерное гудение приборов и доносящиеся из коридора голоса, я как-то незаметно задремал и, когда над ухом вдруг раздался голос, чуть не свалился со стула.

— Кораблев!

Я так резко вскочил, что головой мог выбить зубы склонившейся надо мной Орловой. Но она успела отпрянуть, демонстрируя удивительное проворство для человека, только что лежавшего на кушетке в состоянии, похожем на кому.

— Ты… — прохрипел я и протер глаза, прогоняя остатки сна.

— Я! — подтвердила она, прокрутилась вокруг своей оси, оглядывая помещение, и, снова повернувшись ко мне, спросила: — А где все?

— Там, — махнул я рукой в сторону двери. — Ты как себя чувствуешь?

Я подошел к ней, заглянул в глаза и задохнулся от увиденного. В ногах вдруг появилась странная слабость.

— Отлично! — Она провела рукой по моей щеке и проговорила медленно, словно смакуя каждое слово: — Я чувствую себя отлично.

— Орлова? — спросил я слишком громко из-за гулко бухавшего сердца.

Она тряхнула головой, поправила волосы хорошо знакомым жестом и улыбнулась так же, как улыбалась в кабинете, куда я несколько недель (а сейчас казалось — лет тысячу) назад пришел жаловаться на адское эхо.

Марина? Аня? Или полная Орлова? Но взгляд?! Я же видел, я не мог…

— Конечно Орлова, а кто же? — весело сказала она, а у меня почему-то неприятно засосало под ложечкой. — Только зачем же все время по фамилии?

— Такты же сама так велела, помнишь? — ответил я, вглядываясь в ее лицо и пытаясь снова найти в глазах то, что видел минуту назад.

— Помню! Но думаю, пришло время перемен — время синтеза, Макс!

Голову обдало жаром — из всех Орловых имени самого полного Кораблева не знал никто, и это значило лишь одно.

— Саша!! — Я бросился к ней, обнял, зарылся лицом в волосы.

— Александра Орлова, — прошептала она мне в ухо. — Наши личности теперь — одно целое. Правда, после сражения с «Противоэсом» твоя виртуальная подружка лишилась почти всех своих программных способностей исклича. Так что я помню все, но теперь я обычный человек.

— Нет, не обычный! — возразил я, целуя ее в шею.

— Ну, разве что чуточку умнее, — тихо рассмеялась Саша, прижимаясь ко мне всем телом.

Я поцеловал ее в губы, опускаясь вместе с ней на кушетку.

Мобиком сыграл уже уйму мелодий, когда мы наконец оторвались друг от другаи я смог ответить на очередной вызов.

Поговорив с Тимом и ребятами, мы с Сашей наметили план дальнейших действий и вместе вышли из субатория. Многое надо было успеть, пока продолжалась акция.

На улице ярко светило солнце, свежий весенний ветер приятно холодил кожу. Запрокинув голову, я посмотрел в глубокое синее небо. Видимо, старый профессор был прав — меня там и в самом деле сильно любят!

Алексей Семяшкин
ЗВЕЗДНЫЙ РЕЙС «НОЛЬ»

Как хорошо в Лагуне покоя, как легко. Все кажется таким безмятежным. И туман в моей разгоряченной голове не в счет. Что там у нас за иллюминатором? Ух ты! Какой дизайн! А покраска? Серебром покрывают? Это для более равномерной нагрузки на фюзеляж. Чтобы тахионы не ослабляли поле. Так профессор говорит.

Рейс 3467. Как быстро бежит время. Отсюда каждую заклепку видно, словно она перед тобой. Мне кажется, что я даже чувствую запах краски, которой эти цифры нанесены. Если бы не спектральное тонирование, то можно было бы посмотреть им в глаза. Что они видят? Переливы световых волн? Радужную гамму, расползающуюся в пространстве? Сплошной поток сияющих лучевых пучков?

— Иди сюда, киска! — Саня в очередной раз пытается ухватить синей от наколок ручищей форменную голубую юбку.

Надин ловко уклоняется и брезгливо морщит носик. Ни один стаканчик на подносе не колыхнулся. А ведь два пустых. Как она это делает?

Шелковая занавеска скрывает от моего томного взгляда хорошенькую стюардессу, и я снова смотрю в пространство за бортом. 3467-й уже пролетел. Дней через десять будут в Белесых скоплениях или даже на Новой Этрурии.

— Ну, чо, профессор, а не сыграть ли нам в картишки? — У Саньки хорошее настроение, даже круги под глазами поисчезали.

В Лагуне покоя всем хорошо.

Шевеловский поправляет очки, откладывает свой дневник на соседнее кресло. Ручка еще в руке. Мысли не могут прервать свой стремительный бег сразу. Формулы и расчеты, которыми испещрен толстый блокнот, роятся в голове и ищут выхода на бумагу.

— Знаете, Александр, я бы лучше в шахматы, — мягкий деликатный голос плывет вдоль обшивки, раззадоривая прожженную Санькину натуру.

— О! Как в прошлый раз?

— Нет, Александр, в прошлый раз вы играли шахматами в щелчки. Но это интеллектуальная игра с глубоким философским основанием…

Но Санька уже не слушает, достает из багажного отсека клетчатую доску и с ухмылкой плюхается рядом с профессором.

— Расставляйте, профессор, — весело произносит он и подмигивает мне.

Предвкушая веселье, к игрокам ковыляет Бингер. Как всегда, кряхтя и постанывая, он осторожно опускается в кресло, достает из кармана очередную капсулу и, высыпав содержимое в рот, запивает минеральной водой. Его живот при этом бурчит, а левое веко подрагивает.

В углу салона Лупя доедает свой бутерброд, вытирает масляные пальцы о шторку, даже не бросив взгляда наружу, и заваливается спать.

Лагуна покоя — отличное место для сна. Но мне и так неплохо. Сидеть, укутавшись в полосатый шерстяной плед, и смотреть на все, словно издалека. Мысли текут как сироп. Лупя уже храпит.

— Опа! А мы вот так! — Саня с шумом ставит фигуру на черную клетку. — Киска! Мы с профессором на тебя в шахматы играем!

Он весело смеется, обнажая пару золотых зубов.

— Ты достал уже, зэк! — раздается из-за шторки сквозь шорох воды и металлическое позвякивание.

Бингер деловито подсказывает профессору очередной ход. Санька, шутя, хмурит брови и грозит ему кулаком.

И тут по салону начинает идти мелкая дрожь. Он, словно живое существо, озябшее от ветра, пытается прижаться к чему-то теплому. Но кругом только пустота космоса.

Мозг мгновенно просыпается. Кровь начинает пульсировать все сильнее. Я сдавливаю виски руками.

Зашипели громкоговорители.

— Вы там не сдохли еще? — сквозь прерывистый кашель скрипит капитан. — Приближаемся к Барьеру боли. Пристегните, долбаные, ремни.

Первым начинает скулить Бингер. У него давление. Он чувствует Барьер раньше всех, почти одновременно с капитанскими приборами. Вот и шахматы полетели на зеленый ворс ковролина. Белые пешки, черные пешки, кони, слоны. Я сжимаю плед до хруста костяшек.

Мы проходим Барьер. Разум просыпается.

— Почему мы не умираем? Я больше не могу так! — Санька бросается на вогнутую стену салона, скребет ее руками, пытается разорвать обшивку.

В его глазах безумие и отчаяние.

— Они бросили нас тут! Твари! Твари! Бездушные твари! — визжит, зажимая голову дрожащими руками, Бингер.

Он становится похожим на старика. Слабые ноги подсекаются, и он падает в пространство между кресел.

Звуки исчезают куда-то, и я выныриваю в реальность, страшную, как кошмарный сон…

Мокрый асфальт преломляет солнечные лучи и кажется мягким. Тучи уплывают на восток, унося последние капли дождя.

— Не! Не! И не мечтай! На этот прием приглашены лучшие. Освещать его будет скорее всего команда Принстона. Они уже выбили аккредитацию. — Гарик кивает головой. — Подумать только, ведущие политики Земли соберутся вместе. Ближний Восток потушили. Потушат и Африку.

Моему сожалению нет предела. Все мои иллюзии рушатся, рассыпаются в пыль. Статьи не будет, и журнал не возьмет меня в штат. Политика — мое поле. Ведь все изучено досконально. Программы, взгляды, высказывания, вся подковерная борьба. С Голнстаном и Видовски уже удалось встретиться лично! Все, все было напрасно…

Я не вижу солнца, бреду вдоль кафе, магазинов, сворачиваю на многолюдную набережную…

Полосатый плед зажат зубами. Мне дурно. Неужели навсегда? Висеть тут в этом тягучем, как мед, пространстве, которое почему-то не отпускает наш борт…

Шевеловский строчит свои формулы. Рвет листы, кидает на пол. Он думает, у него все получится. Без вычислителей, без модуляторов процессов. В уме.

Всех достойнее держится Лупя. Мордой в угол, уши зажал и ногами топает, словно хочет сквозь борт пройти. Но взгляда его я не вижу.

Зэк все крушит. Летят спинки кресел, заслонки багажных отсеков с треском разбиваются о ребра жесткости фюзеляжа. Он несколько раз порывался вломиться в кабину пилотов, но заперто там надежно. Слышен только рев Надин и грохот кухонной утвари.

Профессор сдался. Обхватил кресло и медленно сползает вниз. Щеки впали, очки погнуты, правая кисть расцарапана.

Как все это можно осознать? Снова прошлое. Такое далекое…

Гарик смотрит торжествующе.

— Да, не круто, но хоть что-то! Смотри. Этот рейс испытательный. Официально его нет. Ну, знаешь, чтобы не испортить фурор. Никто о нем не знает. Все по-тихому. А потом! Когда все получится! Впервые…

Костюмы на них сидели как влитые. Они вертели в руках планшетники и не спеша объясняли мне основные детали.

— Впервые летим на энергии тахионов. Это не на Марс прокатиться на нейтринном движке. Тут мощь для межзвездного полета. Это будет грандиозный прорыв. Автоматические станции уже там давно все подготовили. Столы, как говорится, накрыли. — Всё говорилось гладко, но чего-то в их словах не хватало.

— Для полета людей убавили уровень внешнего поля, чтобы перегрузки не было. Собачкам до вас нелегко пришлось. Еле выдержали. А вы с комфортом полетите. Туда — сюда, и статья на первой странице. Ну как?

— Подождите, так что, люди еще не испытывали корабль этого класса? Вдруг мы погибнем?

— Нет. Это исключено. Внутри поле с такой силовой стеной, что не пролетают даже элементарные частицы. То есть внутри ничего измениться не может. Ни температура, ни давление, ни плотность вещества.

— Я не силен в естественных науках, я больше по части политики. Что я смогу написать?

— Просто напиши, что ты почувствуешь, перемещаясь почти мгновенно в другую галактику. И да, перемещаясь первым!

Теперь я знаю, чего не хватало их словам. Им не хватало уверенности. Они сомневались в определенных деталях полета. Поэтому и набрали для испытаний нас. Ученого-неудачника, преступника-рецидивиста, хронического больного, обыкновенного бомжа и меня, начинающего журналиста, желающего взорвать сообщество умопомрачительной статьей. Капитан, как я узнал потом, согласился лететь за огромные деньги и обещание досрочного выхода на пенсию. Причины пребывания на борту Надин остались мне неизвестны…

— Значит, мы полетим рейсом номер один? — улыбнулся я.

— Нет. Первый рейс сделают официальные лица. Вы полетите рейсом «Ноль», — серьезно сказали они.

Все вокруг было грандиозным. Верфь, сотканная из невообразимого количества стали, масса обслуживающего персонала, снующая хаотическими потоками, ну и, конечно, сам корабль с циклопическими тахионными двигателями, опоясывающими гигантское брюхо…

Лишь через несколько минут, которые мы проводим в Барьере боли, наш разум осознает весь ужас произошедшего. Почему-то именно здесь уходят покой и надежда, уступая место беспросветной обреченности, разрывающей в клочья сознание.

Потом поля снова создают ту напряженность и направление, которые снимают с коры головного мозга все негативные импульсы, погружая психику в состояние, схожее с нирваной.

Профессор объяснял нам эти простые на его взгляд вещи. Он рисовал странные схемы, усыпанные множеством стрелок, которые назывались полярными векторами, изображал своими длинными тонкими пальцами продольную напряженность.

— Саня подшучивал над профессорскими уроками, вспоминая короткие школьные годы.

— Я не для того после шестого класса школу бросил, чтоб ты мне тут опять физику втирал, — говорил он, гордо выпячивая грудь.

— Но, Александр. Почему опять? В шестом классе у вас еще не было физики. И вообще, человек должен стремиться к знаниям всю жизнь. Вот я…

— Я знаю то, я знаю сё… А как воровать, чтоб менты не нашли, ты знаешь? Нет! А вот говоришь!

Сашка начинал немного злиться — наверно, в глубине души он чувствовал горечь пропавших даром лет.

Бингер же, напротив, слушал профессора затаив дыхание. Иногда, для показухи, он вставлял какой-нибудь научный термин, как бы поправляя излишнюю простоту повествования Шевеловского, и, когда тот поддакивал, лицо Бингера приобретало важный вид…


Сейчас же тонкий, противный визг Бингера доносился из-под кресел, дополняя гул двигателей корабля и хрип уставшего материться Саньки. Звук в Барьере воспринимается по-другому. Он то режет тебя изнутри, то сверлит мозг. Невыносимо болят зубы. И спина. И уши. А запахи! Откуда они берутся? Пахнет сдохшей псиной, гнилыми овощами, горелым пластиком и еще какой-то гадостью. Дышать носом почти невозможно. Мы хватаем мерзкий барьерный воздух пересохшими ртами…

Не помню кто, скорей всего Сашка, сказал как-то, что этот смрад от нас. От мертвых нас. Потому что так долго жить нельзя…

Эскалатор медленно возносит нас к толстенной двери. Кругом еще суетятся инженеры. Они лазают по двигателям, как муравьи, подправляя там что-то, подкручивая, устанавливая ярко мерцающие датчики. Они как-то странно на нас смотрят.

У входа нас встречает Надин. Мило улыбаясь, делает пару шажков в глубь салона, приглашая войти. Нагловатый тип с золотыми зубами беззастенчиво пялится на обтянутый белоснежной формой бюст и тычет меня под лопатку. Да, ну и попутчики мне достались. Рядом стоит еще один тип. Сальные волосы растрепаны, мутный пропитый взгляд. Садимся словно в пригородную электричку.

Внизу подъехал черный ёджип. Из него вышли те двое, что согласовывали мое участие в полете. Даже с высоты видно, что лица у них хмурые. Почему-то появляется желание спуститься вниз и никуда не лететь. Ни в какую другую галактику. Пусть даже мне дадут Пулитцеровскую. Пусть возьмут в штат хоть в «Мировые Времена». На сердце неспокойно.

Но вот мы в салоне. Я откидываю голову назад. Стараюсь дышать глубже. Бояться нечего. Ведь усиленные защитные поля…

Звуки растаяли. Сознание словно всплывает из плотного клейкого тумана. Медленно, но бесповоротно уходит боль. Сначала из самого нутра, потом словно соскальзывает с кожи и, еще осязаемая некоторое время, отдаляется от тела.

Вот уже зашипели динамики. Пот струится с меня ручьем, попадая в глаза, но даже сквозь радугу я вижу поднимающиеся с пола фигуры.

— Барьер боли пройден. Все живы? — Голос капитана сдавлен, слышно, как он отплевывается. — Через пару минут будем в Чудном месте. Конец связи.

Надин как-то сказала, что второй пилот заболел за день до отправления. Вот повезло мужику! Он даже не представляет как! Вирус, который его там скосил, он должен на руках носить и до конца его вирусной жизни поить французским коньяком.

Шевеловский вертит в руках разбитые очки. Сашка идет в туалет, распинывая в разные стороны лохмотья обшивки и шахматные фигуры. Бингер сыплет в рот очередную порцию ненужных лекарств. Морщится, но сыплет. Лупя уже клянчит у Надин очередной бутерброд. Она кричит, что еда закончилась.

Но это поправимо, ведь через минуты мы окажемся в Чудном месте.

Словно удар током. В глазах темнеет. Провал…

— Кто прибрал салон? — зло вопрошает Сашка. — Блин, я этого ферзя раздавил пополам. Точно помню!

Он вертит в руках целехонькую фигуру. Оглядывается по сторонам, ища взглядом следы своего буйства. Кругом порядок, Сашка плюхается в кресло.

— Дурдом номер ноль!

Профессор не спеша надевает очки. На стеклах ни трещинки. Поднимает с кресла блокнот и начинает снова исписывать каракулями белые листы. Лупя дождался-таки своего бутерброда. Запах свежей колбасы долетает до меня, пробуждая волчий аппетит. После Барьера всегда хочется есть.

— Надин, милочка, не приготовите ли нам покушать? — просит Шевеловский, не отрываясь от писанины.

Гремит кофейник, из-за шторки появляется зеркальный бок хромированной тележки. Надин колдует над очередным обедом. Или ужином. Или…

Можно ли привыкнуть к чудесам? Когда происходит что-то такое, после чего ты начинаешь сомневаться в собственной психике. Происходит регулярно, в одно и то же время, что бы ни происходило до этого момента. Мои мысли немного путаются, а может, даже и не немного. Может, их и нет вовсе? Потому что мы побывали в Чудном месте! Целое мгновение мы были там!

Можно ли привыкнуть к чудесам? Можно! Если видеть их так долго, как видим мы. Из раза в раз, снова и снова. Чудеса, которые случаются непременно, перестают быть чудом, даже если они непостижимы.

Я пью ароматный чай. Все пьют кофе, а я чай. Он по-особенному горяч и насыщен дивным вкусом. Свежесть его необычайна, словно листочки сорвали с кустов минуту назад. Можно расслабиться. Мы на обычке. Обычной линии. Мы просто летим в космосе по заданному маршруту…

Звездолет прорывается сквозь земное притяжение, как отброшенный мощным ударом ракетки волан. Плавно и легко. Он режет пространство, словно сверхострая бритва. Тонны металла несутся в неимоверную даль.

«Научились же делать», — думаю я, начиная расслабляться. Даже не заметил толком, как взлетели! Немного потрясло, и все! А какие колоссальные перегрузки должен испытывать корабль! Мои попутчики уставились в иллюминаторы. Какая-то странная подобралась компания. В голове начинает формироваться первый абзац статьи. Я достаю райтор и начинаю фиксировать мысли. Из происходящего я должен извлечь как можно больше необычного, захватывающего. Подать материал эффектно — это искусство. Выжать из короткого, скучноватого перелета хоть какую-нибудь изюминку — вот моя цель. Громкое чавканье отрывает меня от раздумий. Мои попутчики уже вовсю пируют.

— Ваш завтрак. Приятного аппетита! — певучее контральто заставляет меня поднять взгляд.

На бейджике написано «Надин». Голубые глаза излучают уверенность в собственной привлекательности. Крутые упругие бедра ловко вписываются между кресел. Линии их настолько плавные, что хочется немного подправить их ладонью.

На откидной столик ставится пара салатов, несколько уложенных в виде олимпийских колец бутербродов, что-то вроде запеканки и маленькая розетка с икрой. Вполне неплохо! Мне начинает нравиться этот полет.

— Уважаемые пассажиры! Разрешите поприветствовать вас на борту нашего межзвездного корабля, — слушаю я, расправляясь с хрустящим кусочком брокколи.

Капитанский голос звучит немного надменно, и я представляю вальяжно раскинувшегося в удобном кресле бородача с вересковой трубкой в зубах. Его опытные руки порхают по сенсорам, а прищуренные глаза устремлены в черную даль…

Тычки под лопатку возвращают меня в настоящее.

— Эй, закемарил, что ли? Тебя профессор зовет! Спросить о чем-то хочет. — Санька лениво кивает головой и прищелкивает языком.

Я бреду, неслышно шаркая по мягкому ворсу, на ходу протираю припухшие глаза. Раздражение, присущее мне после насильного пробуждения, чувствуется в хрипловатом голосе, но я стараюсь сдерживаться. Профессор единственный в нашей компании, кто вызывает у меня уважение.

— Иван, простите за беспокойство, но я хотел бы задать вам несколько вопросов. Это нужно для моих исследований. Вы же знаете, я хочу понять природу этого необыкновенного явления, которое превратило нас в пленников корабля.

— Блин, в натуре, тюряга.

Сашка сделал рожу, как у хорька, и ехидно пропищал:

— «Мы тебе срок скостим. Подпиши тута. Подпиши здеся». Твари! Волки позорные! Накинули, блин, вечность! — добавил он уже своим голосом и сел в кресло напротив.

Шевеловский разложил передо мной несколько сплетенных из проволоки и немного приплюснутых с одного бока шаров. Каждый из них был связан с двумя другими проволочными стержнями.

— Это макет тахионов в напряженном поле. Мне удалось подсчитать, правда приблизительно, их скалярные скорости в вакууме. Как вам известно, тахион движется быстрее света, создавая при движении свой антипод в виде волновой субстанции…

— Ну, началось! — Санька скривил губы и смешно уставился в собственную переносицу.

Нависшая надо мной голова Бингера с широко открытым ртом часто дышала, отчаянно пытаясь понять смысл сказанного. Даже Лупя пристроился в этот раз неподалеку и косо поглядывал на проволочную конструкцию.

— Я не могу понять одного, что может сдерживать объект, летящий со скоростью, во много превышающей скорость света. В природе нет ничего сильнее тахионного поля. Вы общались с отцами проекта. Мне такой чести не выпало. Не могли бы вы вспомнить что-нибудь из этой беседы. Мне важны любые подробности. Я уже не знаю, за что цепляться. Я в отчаянии, Иван.

Шевеловский был возбужден, измотан. Красные глаза выдавали долгое отсутствие полноценного сна. Очки сползли на самый кончик носа и едва держались на ушах.

Мое замешательство длилось недолго. Я постарался припомнить каждое слово, сказанное мне в тот злополучный день. Я говорил и говорил, а профессор внимательно слушал и делал какие-то пометки у себя в блокноте.

— Это будет ваш звездный час, сказали они. Ваш звездный рейс! — горестно закончил я свой монолог и глубоко вздохнул.

— Тупорылые, блин! — Санька встал и пошел в туалет, пиная по пути кресла.

— Надеюсь, хоть чем-то помог, — сказал я, вставая, но Шевеловский, погруженный в состояние глубокой задумчивости, уже меня не слышал.

Бингер и Лупя с надеждой смотрели на профессора и мялись около него, заглядывая иногда в появляющиеся на листах закорючки.

— Может, летать на тахионных двигателях быстрее света невозможно? — произнес неуверенно Бингер.

— Как невозможно? Ты выгляни в окно! Все летают, всем возможно! Это у нас что-то! — проорал вернувшийся Санька.

Я приложил палец к губам, давая понять, что пора разойтись и оставить профессора одного. Надин принесла мне ужин и, получив в виде благодарности лишь усталую улыбку, снова скрылась в своем маленьком закутке.

Неторопливо жуя тост и запивая его горячим чаем, я вдруг почувствовал пьянящее умиротворение. Словно принял граммов сто. Но дело было не в алкоголе и не в чае. Мы влетали в Лагуну покоя…

Я верчу в руках один из проволочных шаров. Тахион. Частичка микромира и в то же время кусочек тахионного поля. В чем же ваш секрет? Что вы есть? На какие фокусы вы еще способны?

Подходит Бингер. Важно протягивает трясущуюся руку.

— Давай! Профессору надо. Он перестраивает модель.

Забирает мой шарик и, прихрамывая, идет к Шевеловскому.

Тот гнет из проволоки новые элементы. Переставляет их по известным лишь ему одному принципам. Отходит от конструкции, смотрит издалека, думает.

Санька делает из салфеток игральные карты. Рисует различные масти, старательно подписывает нужные буквы. Привлек Лупю. Бывший бомж аккуратно рвет каждую салфетку на четыре части и подает их «художнику». У всех есть дело. Я снова мыс-, ленно отправляюсь на многие времена назад…

Что-то не так! Кровь в голове начинает пульсировать. Гул двигателей не изменился, за стеклом-иллюминатора все также мелькает взрезанное сверхсветовой скоростью пространство. Но внутри меня появляется какое-то неестественное напряжение. Словно меня кинули вперед, резко дернув обратно. Даже не меня, а скорее мою нервную систему. Оглядываюсь. У попутчиков тоже неважнецкое состояние. Замечаю ошалелые взгляды, излишне резкие движения…

— Прошло уже полдня! Что там случилось? Мы вроде как встали?

— Да нет, вот-вот летим же!

— Ничего не понимаю! Надо спросить у капитана корабля, что происходит!

— Что за хренотень? Перелет ведь без пересадки! Мы, блин, летим или висим?

— Успокойтесь, пожалуйста! Через несколько минут капитан сделает объявление…

— Устранить проблему не получается. Сохраняйте спокойствие. Буду действовать по инструкции. Прямой угрозы жизни нет…

— Что со мной? Я больной человек! Мне противопоказаны перегрузки!

Потом мы все как-то резко успокоились. Повеселели, перезнакомились поближе. А потом… Все лежнем валялись. Выли, как побитые собаки. Сгорали изнутри. Задыхались. Сходили с ума…

— Входим в Барьер! Как меня все это достало! Вы там хоть все вместе. А я один тут. И дверь не откроется до окончания полета. Обеспечение безопасности, понимаешь! А окончания этого нет и не предвидится. А еще у меня кофе не кончается и батончик. Я спятил, да?

Капитан сегодня разговорился. Обычно перебрасывается фразами только с Надин. На сколько нас хватит? Ну вот, начинается. Я скриплю зубами, мне плохо. Очень плохо…

Шевеловский еле переставляет ноги. Собирает по салону свои проволочные тахионы. Яблочного размера.

— Ты думай давай, профессор! Не могу я больше так! За что все это?

Санька сплевывает на пол кровавую слюну. Наверно, прикусил язык.

Шевеловский вытирает пот с испещренного морщинками лба и снова скрепляет элементы модели. Руки бегают ловко. Что и где должно находиться — профессор уже знает до автоматизма. Все-таки он настоящий фанатик. Я иду умываться и по дороге в туалет поднимаю закатившийся в самый дальний угол «тахион». Куда их столько? Штук сорок наклепал.

Освеженный, подхожу к профессору. Он берет из моих рук шар и ставит на место. В глазах Шевеловского тоска. Видно, что решения проблемы пока нет. Нервно играют желваки, вены на руках вздулись.

— Я перепробовал все варианты. Если вот эти вектора рассчитаны верно, то получается, что на наше тахионное поле действует еще какая-то сила. По крайней мере равная по напряженности. Но я не могу понять, откуда она может исходить.

Шевеловский показывает мне свою модель. Водит длинными пальцами по проволоке.

— Смотрите. Это поле обволакивает наш корабль и переносит его со сверхсветовой скоростью в рассчитанный навигационными системами пункт назначения. Тут ошибки быть не должно. Маршрут правильный. Я сверил.

Профессор показывает испещренный графиками и диаграммами листок. Бингер, сморщив лоб, одобрительно кивает. Он больше не отходит от Шевеловского ни на шаг. Возомнил себя ассистентом.

— Двигатели также в норме. Создание поля не прекращалось ни на минуту, — продолжает профессор. — Слышите монотонный шум? Это они. Толкают корабль вперед. Но что-то не дает ему перемещаться. Что?

— А мы валетом! Хрясь! — Санька с Лупей играют в новую игру.

Карты просвечивают, но им все равно. Держат их как белье перед вывешиванием. Ведь салфетки мягкие, стойком не стоят.

— Даже собаки паршивые вернулись! А мы не-е-е вернемся никогда-а-а! — Санька запел. В Лагуне он часто поет. То про гоп-стоп, то про девочку-пай. И на Надин смотрит. Ждет, когда оценит его талант.

— Что было изменено в конструкции систем корабля после полета животных? Ну, что же? Наоборот, проверенные механизмы не изменяют. — Шевеловский устало садится в кресло, глубоко вздыхает.

— Собакам, блин, обеспечили безопасность. Собаки, блин, важнее людей.

— Нет, — говорю я, снисходительно улыбаясь. — Главный инженер сказал, что…

Я вспоминаю еще одну важную деталь моей беседы с организаторами полета!

— Профессор! У нас могли убавить для безопасности напряженность поля, про которое вы только что рассказывали?

— Внешнего? Могли, но зачем?

— Чтобы не было перегрузки.

— Для этого усиливается внутреннее поле. Постойте!

Шевеловский бледнеет. Вскакивает с места, хватает меня и начинает трясти. Он свихнулся?

— Внутреннее поле! Внутреннее поле! Вот в чем проблема! — профессор кричит на весь салон.

Санька с Лупей испуганно смотрят на него. Бингер отскочил и выпучил глаза.

— Оно оказалось слишком усиленным. Именно оно создает противодействие на несущее. Это оно!

Профессор весь трясется. В таком состоянии нам его видеть не приходилось. Все молчат, раскрыв рты, и пялятся на мечущегося Шевеловского. Тот минут через двадцать успокаивается, по очереди обнимает нас всех, включая выбежавшую на безумные крики Надин, и вновь принимается за свои расчеты.

— Ну, пипец, блин! — Санька растерянно смотрит на меня. — Это мы что, починим все?

В его глазах появляется надежда, он подходит к проволочным тахионам и начинает их гладить.

— И вас вылечат, — говорит он шарам и немного приплясывает.

Все возбуждены. Нервно наматывают круги возле профессора. Надин принесла ему фирменный коктейль. Шевеловский выпивает напиток залпом и продолжает писать. Бингер шикает на всех, чтобы угомонились.

Свет погас. Чудное место…

— Смотри, Ваня, я огурец откусил, а он снова целый! Как так происходит? Я все понять не могу! — Лупя редко болтает. В основном ест да спит. Вот кому тут должно нравиться.

Мне тоже лезут в голову всякие мысли. Вот ведь оно — вечная жизнь, отсутствие старения, пища, которая не кончается. Ну что еще надо? Коллектив малость изменить? Добавить, скажем, сюда Гарика, Оксанку, Расковского. Вычесть тех, кто есть, кроме Шевеловского. И Надин. А может, приезжать сюда дела делать? Время растянуто, никто не мешает. Или африканских детей привозить группами. Откармливать и обратно отправлять. А Барьер боли? Как быть с ним? Нет. Все происходящее слишком ирреально, чтобы можно было использовать рационально.

— Профессор, простите, а почему в Чудном месте изменения отборочные? Волшебство, или как там все это назвать, не на все распространяется? Вот сломанное становится целым, еда пошляется, на свои места предметы становятся. А мы свободны от тих метаморфоз. Положения в пространстве не меняем, контроль над действиями есть. Словно все подчинено разуму. Но чей он? — Мне не хочется отвлекать Шевеловского, но иногда от этих странных вещей становится жутко и хочется найти хоть какое-нибудь объяснение.

Профессор смотрит мне в глаза. Он очень серьезен. Сквозь стекла очков пробивается упорный, немного отрешенный взгляд.

— Знаете, Иван, я сам по нескольку раз в день задаю себе все эти вопросы. Размышляю до головной боли над этими явлениями. И боюсь, что вряд ли смогу понять весь спектр происходящего. Но мне безумно интересно все это, меня захватывает возможность познания неведомого. Я прожил непростую жизнь. На мою долю выпало немало испытаний, но это самое главное. Только тут появилась возможность раскрыться. Зависимость от времени, материальных средств отпала. Тут мы все смотрим на себя словно со стороны. Каждый занимается своим делом…

— Да. Лупя, вон, огурцы жрет, Ванька мечтает все, Бингер кряхтит и задницу чешет, — весело подхватывает нашу беседу Санька. — Все при делах.

— Ты сам задницу чешешь, — обиженно отвечает Бингер, и голова его начинает подергиваться.

Шевеловский чуть прикусывает нижнюю губу и отстраненно произносит:

— Мы все совершали в жизни ошибки. Каждый из нас. Иногда несли зло. Вольно или невольно… Может, все это плата.

В глазах профессора тоска и боль. Как тогда, когда он рассказал мне про аспиранта. Шевеловский случайно обнаружил в работе своего ученика интересную идею, смелую и оригинальную, развил ее и добавил как главу в свою диссертацию. Вроде ничего страшного, так бывает везде. Мы учимся друг у друга, подхватываем мысли. Но аспирант тот уж больно остро отреагировал на все это. Сиганул из окна общежития. С восьмого, что ли, этажа. Профессор, естественно, винит себя…

Ну, если так-то рассуждать, то…

Лупя, вон, раз сто плакался про спаленную хибару. Заснули пьяные: то ли папиросу не потушили, то ли обогреватель. Лупя на четвереньках выполз, а приятель его задохнулся угарным газом.

А Бингер… Он тогда санитаром в поликлинике подрабатывал. Молодой был, неопытный. И ввел что-то не то бедолаге-пациенту. Или с нормой перебрал? Врачебная ошибка. Может, у того организм был слабый. Это так себя Бингер успокаивал. В итоге человек инвалидом стал. Жизнь под откос…

Про Санвку и говорить нечего. Девка, драка, заточка, труп. Не хотел. Случайно. «Тот хрен сам на нож напоролся». Знаем. На криминальные новости два круглосуточных канала выделено.

Я… Не хочу вспоминать. Слабость. Трусость. Безволие… Всякой грязи было…

Может, прав профессор. Платим не спеша. С перерывами на еду и сон.

Надин везет обед. Санька приосанивается, поправляет волосы на висках. То, что он при ее появлении всегда волнуется, почти незаметно. Саша умеет скрывать свои слабости и недостатки, хоть и получается у него это слишком наивно.

Едим сегодня все вместе. Разговор не клеится. Все чувствуют, что профессор в раздумьях. Каждый мысленно хочет помочь ему хоть как-то. Пожелать удачи, что ли? Даже Надин не ушла, как обычно, а стоит чуть в сторонке и смотрит на нас.

После слов Шевеловского о делах забираюсь на последнее кресло, достаю райтер и пытаюсь писать. Ведь создать что-то вроде хроники — это тоже дело. Возможно, даже нужное. И пусть даже это никто не будет читать, я напишу…

Просыпаюсь, оглядываюсь вокруг. Лупя храпит. Остальные тоже спят. Шевеловский один бродит туда-сюда по салону, грызя ручку.

— Сергей Евгеньевич, вы бы отдохнули. На свежую голову всегда лучше соображать. Вон бледный весь.

Профессор рассеянно кивает мне.

— Да, Иван, да, конечно.

Я снова погружаюсь в сон. Обычка длится часов семь. Как раз чтобы выспаться. Мозг здесь очень устает, я замечаю это…

Просыпаюсь снова от кашля Бингера. Шевеловский до сих пор проводит свои расчеты. Скорчился над блокнотом, как скупой рыцарь, спину не разгибает.

Кто-то тычет в шею костлявыми пальцами. Бингер. Сонный. Взлохмаченные волосы редкими копнами глядят во все стороны.

— Вставай, Иван! У нас собрание. Важное. Решать будем.

— Что случилось? Что решать? — Краем глаза кошу на Шевеловского. Точно, не спал. Вид сомнамбулы.

Все стоят вокруг профессора. Надин наливает ему крепчайший кофе.

— Не жалей сахарку-то, не жалей. Его у нас бесконечно в геометрической прогрессии, — говорит Бингер, подергивая веком.

Санька хмурной. Молчит. Лупя тоже.

Профессор пьет кофе, не отрываясь от записей. Наконец поджимает голову и ровным, но изможденным тоном произносит:

— Друзья мои! На основании новых данных, — он бросает короткий взгляд на меня, — я построил алгоритм возможного выхода из сложившейся ситуации. Расчеты, безусловно, не могут быть точны — у меня нет соответствующей техники, но тем не менее я предлагаю проверить их на практике. Риски присутствуют…

— Какие риски? Мы уже там! Мы демонов видим! — перебивает Санька. — Мы согласны, профессор! Делай что хочешь, только прекрати этот кошмар, эти провалы, боли, волшебство хреново, от которого крыша едет на восток! Нам же нечего терять, а?

Вид у Саньки боевой. Грудь выпячена, вздымается в такт каждому слову. Он оглядывает остальных.

— Я «за»! — бросаю я уверенно.

— Я тоже согласен на проверку гипотезы, — Бингер часто кивает.

Лупя просто поднимает руку. В ней бутерброд со здоровенным куском колбасы.

Слезное воркование Надин:

— Я боюсь! Я устала! Я не хочу погибнуть вот так!

— Не дрейфь, киска, я с тобой, — бросает Санька.

— Надо посоветоваться с капитаном! — говорит Надин, даже не взглянув на Саньку.

— Обязательно! Это следующий шаг после вашего согласия на риск. Без его действий ничего не выйдет.

— Пойдемте, — Надин зовет Шевеловского с собой.

Мы ждем. Время тянется еще медленнее, чем обычно. Мы скучковались и молча смотрим друг на друга. Санька нервно кусает губы, тормошит обивку кресла. Голова Бингера от волнения трясется — он подставляет сухую ладонь к виску. Лупя тихонько доедает остатки хлеба, переступая с ноги на ногу.

— Вы совсем там спятили? Может, еще наружу выйдем? — вскрикивают громкоговорители, и мы от неожиданности вздрагиваем. — Вы понимаете, что мы можем взорваться на хрен, со всеми вашими экспериментами? Перераспределить поля! В ручном режиме? Нет тут такого режима! Все компьютер делает! Автоматика корабля! Подсчеты велись годы! Балансировка, сверка. А вы тут раз-два на коленке!

Санька рвется в кабину пилота, сжимая кулаки. Хватаю его за свитер и пытаюсь успокоить.

— Волчара трусливая! Совсем мозги засохли!

Снова тишина. Ждем. Санька маячит как зверь туда-сюда, пинает кресла. Бингер заламывает руки, ежеминутно пытается сесть, но снова вскакивает и вытягивает вперед шею. Лупя, тот уже уселся, смотрит в пол.

— Ну! Предположим! — продолжают динамики. — Перенаправлю на внешнюю. А если пробой поля? А если мы без защиты останемся? Клетки вскипят!

Снова мучающая пауза. Слышно только наше неровное дыхание.

— Хрен с вами! Запущу! Все равно нас нет уже! На какой уровень, говоришь? Процентов на семь? Продольную напряженность менять? Нет! Если бы я знал, где мы! Мы нигде!

Стоим. Ждем.

Входит профессор, за ним Надин. Она бледная как полотно, глаза большие, но все такие же красивые, ясные.

— Все. Пробуем! — Шевеловский сглатывает, садится на свое место, откидывает отяжелевшую голову и закрывает глаза.

Несколько минут ничего не происходит. Но вот мозг начинает напрягаться, кровеносные сосуды словно натягиваются. Мысли начинают безумную карусель.

Черные тени вновь побежали по стенам салона. Они завывают, свистят. К нам тянутся уродливые лапы. Санька весь напрягся, сжал в руке пластмассовый ножик. Бингер и Лупя прижались друг к другу, глаза закрыты, трясутся. Меня тоже колотит, закрываю глаза. Только вой и стоны. Закрываю уши…

Сквозь сомкнутые веки вижу каких-то людей. Они смотрят на меня безумными, полными отчаянья глазами. Их много. Над ними летает что-то громоздкое, бесформенное.

Бьюсь головой о спинку переднего кресла, отгоняя кошмарные виденья. Заставляю себя открыть глаза. Шевеловский держится стойко. Умственное напряжение видно в каждом вздохе.

Провал…

Прихожу в себя. Встаю и, шатаясь, направляюсь к профессору.

— Что?

Шевеловский бледен. Губы дрожат.

— Не вышло. Чего-то не хватило. Какого-то импульса. Какой-то энергии.

Он обхватывает седую голову руками и тихо плачет. Оглядываюсь. Остальные без сознания. Пластмассовый нож валяется на зеленом ворсе.

Тени исчезли. По коже бегает едва заметный ток, щекочет виски.

— Бьет током немного. Так и должно быть?

— Уменьшилось внутреннее поле до минимума. Дальше системы защиты не позволяют, — профессор замолкает, вытирает слезу. — Энергии не хватило. Не хватило…

Пришел в себя Бингер. Бочком ковыляет в туалет. Стараюсь не глядеть на мокрые штаны. Завсхлипывал Лупя.

— Чуть не обделался, на хрен, хорошо, что не ел. — Санька пытается встать, но ноги не держат, и он отворачивается к окну.

Заорал динамик:

— Надеюсь, вы там все живы еще? До предела выжал! Больше никак! Руки вон ходуном ходят. Эти — черные — почти осязаемые. Стонали…

— Я чай пролил, — комментирует вернувшийся Бингер.

— Знаем. Я сам чуть не пролил, — без тени иронии отвечает Санька.

Профессор смотрит в черноту иллюминатора. На вопросы не отвечает.

Замечаю Надин. Она не у себя. Сидит в кресле впереди, укутавшись в плед, и дрожит. Вижу, что Санька хочет подойти к ней, но не решается, терзает себя.

Становится легко. Я улыбаюсь. Напряжение скатывает, как' морская волна. Мягко, одурманивающее…

Лагуна… Доплыли…

За стеклом иллюминатора проплывает рейс 3469-й. Весь в иероглифах. 3468-й, значит, прозевал. Глубоко, сладко вздыхаю. Мы не одни.

— А мы бубнями! Во! Э! Ты мне в карты не пялься!

Санька снова бодр и весел. Лупя обдумывает очередной ход.

Надин уходит к себе. Через некоторое время в салон врывается запах жареной картошки.

Шевеловский поворачивается ко мне.

— Что на нашем корабле не так, как у собачьего? Что?

Я вяло пожимаю плечами.

— Не хватило ничтожной малости! Стремящейся к нулю! Именно эта энергия сместила баланс. Она причина катастрофы! Инженеры просчитались, Иван.

Шевеловский поднимается и шаткой походкой идет в хвост корабля.

Думать о плохом не хочется, но профессора слишком долго нет. Волнение пробивает брешь в медовом потоке нирваны.

Я стучу в кабину.

— Сергей Евгеньевич! С вами все хорошо?

Ответа нет. Стучу настойчивей.

«Культурный уровень Шевеловского не позволил бы не ответить на вопрос! Что-то случилось», — ударила в голову тревожная мысль.

— Саша! Быстро сюда!

Санька ломится в дверь, но ответа нет.

— Ломаем! — кричу я. — Без профессора нам конец.

Он бледнеет, понимая мои слова.

Вместе обрушиваемся на серебристую дверь. Табличка «туалет» падает на пол.

— Давай еще раз! — ору Саньке в ухо.

Плечо вываливается из сустава. Жгучая боль. Я вою.

Щеколда трещит. Мы вваливаемся в кабинку. Шевеловский сидит в углу. На запястьях рваные раны. Чем он умудрился?

— Надин! — кричу я. — Аптечку!

Мы тащим Шевеловского на его место. Кровавый шлейф остается на зелени ковролина бурой тропой.

— Бинты!

Профессор без сознания. Что-то бубнят динамики. Мечутся Лупя и Бингер.

Боль. Тело профессора выскальзывает из моих рук. Меня трясет. Иглы вонзаются в шею, грудь, плечи.

Черные тени машут гигантскими крыльями, хохочут…

Барьер боли! Нет! Только не сейчас!.

Санькины руки тянутся, чтобы подхватить меня. Темнота…

Я открываю глаза.

— Бинты! Бинты! — кричу как сумасшедший.

— Не надо бинты! — Санька останавливает подбежавшую Надин.

— Ты что? Он еще жив! — ору я.

Провал. Словно схватил оголенные провода. Темнота…

Озираюсь по сторонам. Профессор что-то тихо говорит окружившим его. По выражению лица видно, что ему стыдно за происшедшее. На запястьях ни царапины. Я хватаюсь за плечо. Не болит.

Уфф… Чудное место! Спасибо тебе! Спасибо!

Я небольшими глотками пью ароматный чай. Больше ничего не хочется. Даже крекеры не лезут.

Профессор смотрит в окно. Мне хочется его поддержать, но я не нахожу слов.

— Бингер! Хорош мухлевать! Откуда у тебя, блин, два туза пиковых? Два, блин!

— Это Лупя, наверно, нарисовал лишнюю, — оправдывается Бингер.

— Нет! У меня все точно было! — уверенно говорит Лупя.

— Это, наверно, Чудное место что-то перепутало, — встреваю я.

Картежники, улыбаясь, соглашаются.

Странно. Раньше такого не было. Я опять начинаю волноваться. Не сбилось ли что-нибудь в этой нереальной системе вещей.

Я поделился своей тревогой с Шевеловским.

— Если ошибки будут накапливаться, это приведет к катастрофе. Но мы не знаем, кто или что контролирует эти необычные процессы. В любом случае отсюда надо выбираться, и как можно скорее, а у меня уже нет идей.

Профессор грустно вздохнул и снова отвернулся.

Я достал райтер и продолжил оставлять на экране свои заметки. Это отвлекло от дурного настроя.

— Вот так! На! Все! Продул, лохан!

— Эх, мне бы с короля пойти, — проговорил Лупя.

— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, где одни, блин, стадионы.

— Бингер как раз вальта скинул. Надо было взять!

— Умная мысля приходит опосля! — весело крикнул Санька.

— Мысль — это всего только молния в ночи, но в этой молнии — все! — добавил я всплывший в памяти афоризм.

Шевеловский встрепенулся. Вскочил как ошпаренный и рванулся к нам. Глаза его горели.

— Что? Что вы сказали?

— Да, вальта взять надо было, говорю, — протараторил, удивленно глядя на профессора, Лупя.

— Я знаю, что отличает наш рейс от рейса с животными, друзья мои! — закричал Шевеловский. — Мы можем мыслить! Мысль — вот что является краеугольным камнем всего происходящего!

Мы переглянулись.

— В отличие от собак, мы, люди, способны создавать самое ценное, что есть у человеческой цивилизации, — мысль!

— Профессор! То, что собаки думать не могут, это и я знаю. По природоведению проходили, — схохмил Санька, глядя вприщур на Шевеловского. Не поплохело ли снова человеку?

— Почему это не могут думать? Вот у нас в деревне была собака. Кубиком звали…

— Возможно, именно мысль является той критической массой, что нарушит баланс двух полей, сковавших нас в этом пространстве! Мы должны проверить эту гипотезу немедля! — Профессор возбужденно замахал руками и рванулся в капитанскую рубку.

Мы сидели как получившие по голове кирпичом. Это что, опять рискнем всем? Конечно!

— Ну, профессор, ты вообще! До телепортации додумался?

Вы, на хрен, что там пьете? — Голос из динамиков был хриплым и приглушенным. — Развалим корабль, к лешему!

Мы, улыбаясь, слушали капитанские эпитеты относительно нашего тут существования и уминали принесенную Надин картошку.

— Тот не знает наслажденья, кто картошки не едал, — запел Сашка.

— Ты откуда эту песню знаешь? — спросил Бингер. — Она же древняя. Мой дед мне ее пел на ночь.

— У нас на зоне ее все пели. Душевная песня.

Что-то весело всем стало. Лагуна покоя, стало быть…

Вернулся Шевеловский. Посмотрел на нас поверх очков.

— Договорился! Готовьтесь! До Барьера должны успеть! Ваша задача — думать об усилении внешнего поля! Только об этом! Думать изо всех сил! И на этот раз капитан даст задний ход. Это должно облегчить нам нагрузку.

Не знаю, как другие, но у меня внутри было неспокойно. Я уже ничего не понимал. Может, мысль и материальна, и даже энергетична, но двигать многотонный межзвездный корабль!

Мывстали в круг. На этом настоял профессор. Для лучшего сосредоточения.

Санька взял за руку Надин, но та вырвалась и встала подальше от него, то есть напротив. На Саньку она старалась не смотреть. Он вызывал у симпатичной стюардессы только раздражение. Лупя с набитым картошкой ртом ухватился за Шевеловского. Вторую руку протянул коллеге по азартным играм, и тому пришлось ее принять. Я оказался между Надин и Бингером.

— Совсем с катушек съехали! Хороводим, блин! — недовольно пробурчал обиженный Санька.

Корабль затрясся.

— Думайте! Даю задний ход! Пропади всё! — зашелестел динамик.

— Все думаем! — твердо приказал профессор.

Кругом потемнело. Тени заплясали на потолке, стенах. Несколько больших, неуклюжих, с чем-то похожими на хоботы руками оказались совсем рядом. Казалось, я чувствовал их липкие прикосновения. Они верещали и скрипели, иногда срывались на тонкий писк… и вдруг резко замолкали. Затем начиналось все сначала…

— Закройте глаза! — кричал Шевеловский. — Они не должны вас отвлекать! Думаем!

Ничего не происходит. Ничего. Неужели опять все напрасно?

Вдруг словно звуковая волна огромной мощности ударила по нашему кругу, качнув его. Бингер чуть не упал, но мы с Санькой крепко держали его.

Корабль погрузился во тьму. Только визг, щемящий сердце, раздается со всех сторон. И вдруг яркий свет, такой, что заслезились глаза. Снова тьма. Свет. Тьма. Пульсация не прекращалась ни на минуту.

Я иногда открывал глаза. Черные тени плясали вокруг нас, создав свой хоровод.

Внезапно все исчезло. Стало тихо. Освещение салона стало таким, каким его создали инженеры, — мягким и равномерным.

— Мы летим назад! Слышите? Мы летим назад! — В голосе капитана мне почудились всхлипывания. — У нас получилось! Домой!

— Вырвались! — произнес Санька.

Круг распался. Все бросились к иллюминаторам и прильнули к холодным стеклам.

— Смотрите, 3469-й рейс! Он же пролетел! Я точно помню! — кричу я, обескураженный увиденным. — Что происходит? Профессор!

— Все нормально, Иван! Все нормально! Мы летим быстрее света!

Шевеловский схватил блокнот. Стал делать исправления в бесчисленных формулах.

— Нам довелось увидеть то, что было. Это не реальный корабль. Это его фантом. Его отражение в движении. Сам корабль пролетел и продолжает отдаляться от нас, — профессор облегченно вздохнул. — Теория Эйнштейна верна, но нуждается в значительных дополнениях!

За стеклом мелькают борта межзвездных лайнеров. Один за другим. Снова и снова. Мистическая круговерть повернутого вспять времени.

— Оп-па! 2977-й! Помните? Я тогда чифир соорудил знатный. У Бингера чуть сердце не остановилось.

— А этот? 2860-й! Надин испекла торт. Хотела нас порадовать. Он лет двести не кончался. Мы потом на него смотреть не могли. — Мне безумно радостно! Хочется кричать! Мы летим домой!

Все вдруг в едином порыве бросились обнимать друг друга.

— Профессор! — орал Санька. — Я для вас столько денег украду, что до старости хватит!

— Вы гений, профессор! — голосил Бингер и не переставая лез к Шевеловскому.

Лупя прилип к иллюминатору, крепко обхватив раму руками. По его небритым щекам текли слезы.

Надин в эти мгновения стала еще красивее. Она тоже плакала, вытирая слезы белоснежным рукавом, но сквозь слезы прорывалась улыбка бесконечно искренней радости.

Мы понимаем, что все страдания позади, что теперь нас ждет новая старая жизнь. Как же мы соскучились по лесам, морям, кинотеатрам, интернету, ветру, людям…

Глаз успевает фиксировать тающие за бортом рейсы 1347, 1251, 1167…

Неожиданно снова просыпаются динамики:

— Через десять минут будем дома! Как же я вас всех люблю! С меня лучшее французское!

— 800-й! Короновали Карла Великого! — Бингер аплодирует то ли себе, помнящему, наверное, только этот год и это событие, то ли Карлу.

Я описываю самые радостные минуты в своей жизни. Райтер мокрый от слез; Мне трудно соображать, на мне повис Бингер, орет что-то под ухо. Санька душит своими ручищами. Тоже плачет, но отворачивается, чтобы его не видели таким сентиментальным.

— 500-й! — кричит кто-то.

— А!а!а! 300-й!

— 100-й! — Бингер стучит по стеклу. — Привет!

Неужели скоро все закончится? И будет как когда-то? Я забыл те времена, далекие, сладкие. Статья…

Я напишу самую захватывающую статью о самом захватывающем рейсе всех времен и народов!

— 30-й, 20-й! Смотрите! Фюзеляж еще не покрыт литиевыми сетками. Ну и старье!

Все умолкли. Я отложил райтер. Писать все равно не могу. Подошел к стеклу. Еще несколько секунд и…

— Это же мы! Рейс «Ноль»! — мой голос изменился.

За бортом проплывает наш злополучный рейс. «Звездный рейс «Ноль».

Там я? Еще не знающий, что его ждет, я? Мне хочется крикнуть самому себе: «Вернитесь! Вернитесь, пока не поздно! Впереди только страдания и хаос!»

Капля пота упала на зелень ворса.

— У нас в деревне говорили, что если встретишь своего двойника, то не миновать скорой смерти, — медленно произнес Лупя и еще сильнее впился пальцами в раму.

Мы напряглись. Мы ждали. Минуты шли одна за другой. Наши сердца бились так громко, что перебивали гул двигателей.

— По-моему, десять минут прошло, — сказал мрачно Санька.

Шевеловский молчал. Его взгляд был пустым.

Когда забасили динамики, мое сердце перестало биться.

— Земли нет, чтоб вам всем пусто было! Нет Земли! Тут должна быть Земля, а ее нет! И солнечной системы нет! Только облака пыли! Это все, что осталось? — капитан завыл. — Где все? Где?

Мой рассудок начал, мрачнеть.

Я вижу, как Надин падает без чувств. Как каким-то чудом ее успевает подхватить Санька. Он белый как снег. И лицо, и волосы. И глаза.

Я поворачиваюсь к Шевеловскому. Он недвижим. Смотрит в пустоту холодного космоса и улыбается. Улыбка не сходит с его губ. Она застыла, словно посмертная маска.

Лупя не отпускает раму. Его пальцы скрючились, как у мертвых птиц, и уже не разжимаются. Он видел себя. Он знает, что последует теперь…

Бингера я нигде не вижу. Может, его и нет больше. Его веки больше не дергаются, живот не бурчит, голова не трясется…

Наш капитан сошел с ума. Он снова разворачивает корабль. Тахионные двигатели разгоняются. Поля напряглись, как лапы хищной кошки, готовые совершить свой стремительный прыжок…

Он думает, что мы долетим до Белесых скоплений? Или до Новой Этрурии? Наивный глупец! Сколько веков тебе еще надо, чтобы понять простые вещи?

За стеклами больше не мелькают межзвездные лайнеры. Мы теперь одни. Одни во всей Вселенной. Шесть пассажиров «Звездного рейса «Ноль», ведомые безумным капитаном, мчимся быстрее света. Мчимся домой, туда, где наш разум убаюкает Лагуна покоя, где его отрезвит Барьер боли, где ему не даст прекратить свое жалкое существование Чудное место…

Я вижу: черные тени с большими бесформенными крыльями заплясали на потолке, их все больше и больше, они хохочут над нами, они тянут свои руки-хоботы к нашим душам, царапая их, оставляя зловонные следы, заставляя забыть свое предназначение…

Михаил Шуваев
ПУНКТ НАЗНАЧЕНИЯ — БЕСКОНЕЧНОСТЬ

Краткое содержание первой части


Профессору Дени Армону удается воспроизвести утраченное изобретение Николы Теслы — аппарат беспроводной передачи энергии, за которым немедленно начинают охоту несколько спецслужб. Во время попытки похищения прибор таинственно исчезает, не доставшись никому. Но опытные агенты и террористы чувствуют присутствие некой загадочной силы, с которой вскоре сходятся в прямом боестолкновении. В результате в руках у ученых оказывается инопланетный аналог изобретения Армона, за обладание которым схватка разгорается с новой силой.

В это же время экипаж станции МКС обнаруживает на околоземной орбите НЛО. Попытка изучить объект заканчивается атакой, и поврежденная МКС сходит с орбиты. Операция по спасению космонавтов оборачивается космическим боем с участием русского челнока «Клипер» и наспех переоборудованной в систему противокосмической обороны обсерватории в Швейцарии. Летающая тарелка падает и тонет в районе Марианской впадины.

Глава 8. Пресс-релиз[1]


11 мая 20… года, 11 часов 45 минут.

Пригород Женевы Мейран,

Швейцария

Пресс-конференция продолжалась уже почти два часа.

— …для продолжения изучения эффекта СИТ и разработок в этой области в целях создания глобальной сети беспроводной доставки электроэнергии мы планируем учреждение, возможно на базе ЦЕРНа, крупного научно-технического коммерческого Центра.

— Так, значит, альтруизмом здесь и не пахнет? — то ли спросил, то ли констатировал итальянский журналист.

— Не совсем так, — ответил Армон. — Мне довольно трудно отвечать сейчас, когда все планы по созданию и научно-технических мощностей, и бизнес-структур находятся даже не на бумаге, а в виде идей и замыслов. Тем не менее скажу вам, что мы с профессором Дюмоном и профессором Арутюняном не планируем создавать корпорацию, единственной целью которой будет получение сверхприбылей, благодаря временной монополии на владение технологией СИТ. Основная наша задача — помочь человечеству сделать еще один шаг вперед в его технологическом развитии. Если это у нас получится, то мы с вами сможем приступить к решению очень многих застаревших, трудно решаемых проблем, которые десятилетиями копились и довлели над нами.

— Ну, например? — опять не унимался дотошный репортер из Ла Стампа.

— Ну-у… проблема голода. Перестав зависеть от производителей, изготовителей и поставщиков бензина, себестоимость производства сельскохозяйственной продукции значительно снизится и для крупных агропромышленных комплексов, и для мелких фермеров. Не знаю, я не экономист, но думаю, что им даже выгодно будет в свою очередь тоже снизить отпускные цены, увеличив производство за счет высвободившихся средств. Получается, что продуктов будет выпускаться больше, а цены будут ниже. Это, конечно, грубая схема, но суть, принцип верны. Кроме этого, доставка продовольствия в труднодоступные места планеты, где ведение сельского хозяйства затруднено или невозможно по природно-климатическим причинам, будет обходиться значительно дешевле. Я доподлинно знаю — русские коллеги рассказывали, — что доставка всего жизненно необходимого на север Сибири стоит России колоссальных денег. Это у них называется, если не ошибаюсь, «Северный завоз». Да и не только Сибирь. А Гренландия, Аляска, Шпицберген, Антарктида, Сахара, Гоби… Да мало ли еще мест на Земле, забытых Богом!

Господа, это пока все проекты, идеи и мысли вслух. Я и мои коллеги — физики, но мы привлечем и экономистов, и финансистов, и всех тех специалистов, которые будут разделять нашу философию сбалансированного, устойчивого и справедливого развития всего человечества, а не только «золотого миллиарда».

— Ну, здесь вы, похоже, правы. Положительный эффект от перехода на систему СИТ будет. Но только он будет сопровождаться и серьезными потрясениями мирового финансового рынка, и рынка углеводородов, и прочее. То есть надо быть готовыми к серьезному экономическому кризису. Еще не вполне понятно, как на все, что мы здесь слышим, отреагируют мировые лидеры добычи нефти, газа и угля, — встав с места, сказал обозреватель французского журнала «Национальная оборона». — Существует и еще одна составляющая вашего изобретения — военное применение СИТ. Как быть с этим? Вы же уже успели применить ваше изобретение? И довольно успешно! Шутка ли — сбить с Земли НЛО на орбите!

— Сбитая тарелка — дело не столько наших рук, сколько экипажа МКС-29. И командира корабля «Клипер», — вставил Арутюнян. — Кстати, они приглашены нами к сотрудничеству в работе на этом направлении.

Слово взял полковник Воган:

— Что касается военного аспекта, то могу вам доложить, что правительством Швейцарской Конфедерации принято решение о временном размещении прототипов оружия СИТ в Швейцарии. Одновременно наше правительство, приверженное принципам нейтралитета, торжественно обещает не применять это оружие и предлагает всем крупным, в первую очередь ядерным, державам сесть за стол переговоров для выработки общих принципов по использованию этого изобретения. Но пока, повторяю, пока СИТ будет храниться в Швейцарии. Кроме этого, до выработки международных механизмов в его отношении, научно-исследовательские и конструкторские разработки оружия СИТ (так называемые НИОКР) будут продолжены.

— А почему это Швейцария присвоила себе право распоряжаться изобретением? Я считаю, что СИТ — достояние высокоразвитых, постиндустриальных стран, — возмущенно прокричал чернявый журналист из «Нью-Йорк тайме».

— Профессор Дениэль Армон имеет двойное гражданство — одно из них швейцарское, и мне очень приятно, что он доверил свое изобретение именно Швейцарии — стране с двухсотлетней историей нейтралитета, — улыбаясь, ответил Воган и не удержался: — Что-то я не припомню, чтобы руководитель Манхэттенского проекта господин Оппенгеймер и военное ведомство США были в сороковых годах прошлого века сильно озабочены вопросом, кому бы побыстрее продать или подарить атомную бомбу, которую они изобрели!

— А теперь нас призывают «поделиться»! И кто? Ну, конечно, моралисты из США, те самые, которые и сбросили две атомные бомбы на головы ни в чем не повинных мирных жителей Японии, — неожиданно поддержал полковника бельгийский журналист.

В зале задвигались.

— Повторяю для непонятливых: СИТ будет контролироваться Швейцарией, пока не будут выработаны надежные международные механизмы, исключающие монопольное обладание и использование изобретения СИТ в военных целях. Все в руках наших партнеров — чем скорее они соберутся и согласуют документ, тем скорее получат доступ к разработкам СИТ. Я искренне желаю, чтобы развитые страны — в первую очередь речь идет о «Ядерном клубе» — договорились по этому вопросу как можно скорее. Надеюсь, что всем будут предоставлены равные возможности. Если хотите знать, то мне совершенно не импонирует выступать в роли этакого международного Цербера или полицая. Все, больше мне нечего добавить, господа, — закончил свое выступление начальник швейцарского Генштаба.

Журналистская братия зашумела. Некоторым не нравилось, что гельветы так ведут себя по отношению к сильным мира сего, другие, и их было большинство, наоборот, злорадствовали — наконец-то англосаксов сунули мордой в дерьмо! И поделом!

Но в общем позиция швейцарцев была понятна и достаточно логична. Они, по крайней мере, не ушли в подполье со своим изобретением, а лишь обуславливали его совместное использование подписанием международных договоров.

— А все-таки, полковник, что произошло в районе обсерватории Ля Барилетт? С кем вы там воевали, с зелеными человечками? — опять вклинился нагловатый представитель «Нью-Йорк тайме».

— Прокуратурой кантона Женева возбуждено несколько уголовных дел по фактам вооруженного нападения на представителей власти и граждан. Убежден, что все эти дела, а речь вдет не только о боестолкновении у обсерватории, но и о нападении на базу «Муари-2000», и о событиях в Сатиньи, будут объединены в одно дело. Проводятся соответствующие следственные действия, и я не имею права их комментировать. Это прерогатива Прокурора кантона. Вы из какой, простите, газеты… а, вижу ваш бейдж, — полковник ухмыльнулся и добил: — Не сомневаюсь, что ваша настойчивость в этом вопросе будет по достоинству оценена у вас на родине.

Репортер замер. Сидящий рядом с ним обозреватель «Национальной обороны» повернулся к чернявому и, неприязненно взглянув на него, громко, чтоб все слышали, сказал:

— Та-а-ак, опять ваши уши торчат! Воистину, вода без янки не освятится. Как вы всем надоели!

— Эй, полегче! — несколько испуганно огрызнулся американец. — Ничего еще не известно.

— Еще вопросы будут? — попытался сбить накал страстей профессор Дюмон.

— Да, конечно, — поднялась с места симпатичная высокая брюнетка в очках в золотой оправе. В руках она держала миниатюрный диктофон. — Лора Грандэн, журнал «Сьянс э ви». Мой вопрос не военного свойства. Профессор Дюмон, расскажите Нам, пожалуйста, о начавшемся эксперименте в рамках ЦЕРНа. Мы все знаем, что коллайдер выведен на рабочую мощность. Каких результатов вы ждете, что надеетесь получить и обоснованны ли опасения, что работа коллайдера может привести к вселенской катастрофе?

— Ничего себе вопросик! — улыбнулся Дюмон. — Если бы я мог на него ответить, мне смело можно было бы давать Нобелевскую премию! Но вкратце дело вот в чем.

Вы, конечно, знаете, что Большой Адронный Коллайдер (БАК) — это туннель длиной двадцать семь километров, вырытый на стометровой глубине. Разгоном протонов в нем управляют пятьдесят три сверхпроводниковых магнита, которые нас частенько подводили — то перегрев, то серьезная утечка жидкого гелия. Ведь для их нормальной работы необходима температура, близкая к абсолютному нулю, или минус двести семьдесят три по Цельсию. Само по себе достижение подобной температуры и глубины вакуума до уровня десять в минус тринадцатой степени миллибар, очень сложное мероприятие. Работая в этом направлении, мои коллеги из ЦЕРНа сделали несколько принципиальных научных открытий и запатентовали около десятка изобретений. Так что даже просто подготовка коллайдера к работе, сама по себе, привела к ощутимым научно-техническим открытиям. До последнего времени мы, скорее, «обкатывали» наше детище и работали на энергии от пятисот гигаэлектронвольт до трех с половиной тераэлектронвольт, хотя рассчитан коллайдер на работу в режиме семи тераэлектронвольт. То есть совокупная энергия столкновения двух встречных пучков достигнет невиданной доселе мощности в четырнадцать тераэлектронвольт! Чтобы было понятнее, проиллюстрирую. Пламя костра — это один электронвольт на молекулу, термоядерная реакция — один мегаэлектронвольт, или десять в шестой степени электронвольт, то есть в миллион раз мощнее. Энергия, которая передается коллайдером протонам, более чем в миллион раз выше, чем термоядерный синтез (четырнадцать на десять в двенадцатой степени электронвольт)! Но даже эти предварительные прогоны на низкой и средней мощности были достигнуты впервые в мире. Самый мощный до последнего времени протон-антипротонный коллайдер «Теватон» в США развивал мощность ускорения пучка частиц до одного тераэлектронвольта, и это был предел. С нашим же аппаратом мы заглянем намного глубже в строение материи, времени и пространства. Мы будем в состоянии смоделировать лабораторный мини Большой взрыв, с которого и началась Вселенная.

— Здесь я хотел бы остановиться и предоставить слово нашему коллеге, директору Бюроканской обсерватории профессору Ашоту Арутюняну. Его выдающиеся работы в области астрофизики и космогонии известны не только узким специалистам, но и любителям астрономии всего мира. Он доходчивее меня обрисует вам, что такое Вселенная, ее рождение, развитие и смерть. А потом мы вернемся к нашему коллайдеру.

Ашот повертел в руках очки, положил их перед собой на стол, окинул взглядом зал и заговорил:

— Спасибо, профессор. Меня еще мальчишкой просто притягивали вопросы устройства мироздания. Помню, я ночами не спал, все думал о том, что если у Вселенной есть начало, то не может же так быть, что до этого ничего не было! А если было, то что? Ломал я голову и над вопросами бесконечности. Как это понимать: БЕСКОНЕЧНО? Но, с другой стороны, если есть край мира, то — что за ним? Не мог я смириться и с мыслью о вечности. Все эти вопросы просто терзали мою голову и привели к тому, что я стал заниматься этим профессионально. То есть неизлечимо заболел космосом.

Теория Большого взрыва, или ТБВ, как его часто называют астрофизики, вкратце такова.

Последние измерения реликтового излучения, или излучения, возникшего в начальный период существования Вселенной, говорят о том, что она возникла тринадцать и семь десятых миллиардов лет назад из однородной и изотропной среды с колоссально высокими плотностью, энергией, температурой и давлением. Достаточно сказать, что в момент «Ноль» Большого взрыва ВСЯ материя Вселенной находилась в неизмеримо малой точке с температурой порядка десяти в тридцать второй степени градусов по Кельвину! Такая невообразимая температура и чудовищная плотность называются соответственно Планковскими температурой и плотностью[2]. После наступления момента «Ноль» события развивались с головокружительной скоростью. Уже через десять в минус сорок третьей степени секунд (так называемое Планковское время) гравитационное взаимодействие отделилось от других фундаментальных сил, и еще через почти неизмеримо малый отрезок времени (десять в минус тридцать пятой степени секунд от момента «Ноль») фазовый переход вызвал экспоненциальное расширение Вселенной, которое получило название Космической инфляции. Некоторые называют это Раздуванием Вселенной. Проходя через этапы кварк-глюоновой плазмы, нуклеосинтеза и других, вплоть до рекомбинации, Вселенная вплотную подошла к рубежу, когда началось образование собственно элементов вещества. Примерно через триста восемьдесят тысяч лет с момента взрыва материя стала прозрачной для излучения, которое, распространяясь повсеместно в пространстве, дошло до нас в виде реликтового излучения и помогло заглянуть в некоторые тайны возникновения мира.

Продолжающееся расширение Вселенной научно подтверждается эффектом Допплера[3], или «красным смещением», как его часто называют. Он заключается в том, что чем дальше от нас находится наблюдаемый объект (галактика или система галактик), тем сильнее в его спектре видимого диапазона проявляется красное смещение. Представьте себе, что вы стоите у железнодорожного переезда, к которому на большой скорости приближается поезд. Не доезжая нескольких десятков метров до переезда, машинист поезда дает непрерывный гудок на всякий случай. Пока поезд не поравнялся с вами, гудок будет высоким, звуковые волны как бы сжимаются и становятся короче. Но как только поезд проедет переезд и начнет удаляться, его гудок резко понизит тембр и будет звучать ниже — звуковые волны растягиваются и становятся длиннее. Принцип пружины.

Наша Вселенная имеет форму сильно сплюснутого мяча для регби с максимальным диаметром в сто пятьдесят шесть миллиардов световых лет. Это не ошибка! Согласен, зная время образования Вселенной — тринадцать и семь десятых миллиардов лет назад, можно было бы предположить, что свет от сингулярной гравитационной точки, с которой все и началось, удалился на тринадцать и семь десятых миллиардов световых лет в разные стороны. Это радиус; соответственно, диаметр в два раза больше — двадцать семь и четыре десятых. Нет! Ошибка! Дело в том, что расширяется не только материя, но, как уже говорилось, и пространство. И если Вселенная в возрасте миллиона лет была в тысячу раз меньше, то и световой год был в тысячу раз меньше.

Расстояние до внегалактических объектов рассчитывается по закону Хаббла[4]. Благодаря этим законам было найдено еще одно подтверждение и возраста Вселенной, и ее объема, и скорости разбегания галактик. Законы Хаббла говорят о том, что далекие галактики явно убегают от нас, и чем больше удаление, тем быстрее они это делают. Соотношение этих показателей и известно как постоянная Хаббла. Парадоксальное следствие открытия американского ученого таково, что галактики, удалившиеся от нас на критическое расстояние, будут убегать от нас быстрее, чем свет. Это расстояние называется горизонтом, по аналогии с горизонтом событий вокруг черной дыры[5]. Результаты серьезных исследований нескольких международных и национальных астрофизических центров говорят о том, что убегающие от нас за горизонт галактики не столько движутся сквозь пространство, сколько само пространство разрастается, увлекая их за собой. Эти же исследования принесли немало необычных результатов, на которых можно строить некоторые предположения относительно дальнейшего космического сценария. Эти наблюдения, например, показывают, что Вселенная снова стала раздуваться, то есть начинается второй инфляционный период. Если это так, то Млечный путь вместе с нашей солнечной системой включил форсаж и начал удаляться от других галактик с заметным ускорением. То же самое проделали и все галактики — игроки на космической шахматной доске, и в будущем может случиться так, что дальние галактики начнут для нас гаснуть одна за другой — разлет пространства достигнет сверхсветовых величий, и свет перестанет доходить до нас. Все галактические игроки окажутся за горизонтом событий.

Экстраполяция наблюдаемого расширения Вселенной назад во времени, при использовании в качестве научного инструментария общей теории относительности, приводит к невероятному, но неизбежному выводу о бесконечной плотности и температуре в конечный момент времени в прошлом — в момент «Ноль». В этот момент размеры Вселенной равнялись нулю — она была сжата в бесконечно малую точку, которая называется космологической сингулярностью. К сожалению, ни одна из серьезных космологических моделей Вселенной, включая сюда Фридмановские[6] модели номеров один, два (вечнорасширяющиеся, бесконечные модели, но с разными метриками — Лобачевского и Евклида) и три (осциллирующая модель с метрикой Римана[7]), модель Лямбда-СиДиЭм и другие, не может дать вразумительный ответ, что предшествовало моменту «Ноль»? Но в то же время ни одна серьезная модель не отрицает возможности существования чего-либо до Большого взрыва. Американский астрофизик русского происхождения Г. А. Гамов[8] назвал эпоху, предшествующую Большому взрыву, Августинской… Признаюсь, что для меня это наивысшее таинство природы, та загадка, отгадав которую можно будет спокойно удалиться на пенсию и писать мемуары. Что же было ДО. Ну, вот и все…

В зале повисла тишина. Кто-то уронил карандаш, и он покатился, легонько стуча по паркету своими гранями и подскакивая на неровностях.

— Спасибо, профессор, спасибо, — искренне поблагодарил его Ален. — Честно говоря, я теряюсь в догадках, какой результат мы получим. Но, в любом случае, здесь будет работа не только для физиков, химиков, математиков и астрономов. Уверен, что любой результат окажет колоссальное влияние и на философию, и на теологию, и на социологию, на весь уклад нашей жизни! Смею предположить, не в обиду астронавтам будь сказано, что первый полет человека на Луну не может сравниться по масштабности потенциального результата с проектом, который мы условно называем «Вспышка». Уже сейчас многие известные умы планеты взбудоражены грядущим экспериментом. Подумать только — возможно, мы стоим на пороге понимания, откуда взялась материя, пространство, жизнь, в конце концов. Почему точка возникновения мира отстоит от нас именно на тринадцать и семь десятых миллиардов лет? Если после Большого взрыва разлет материи в виде межзвездного газа и уже сформировавшихся космических объектов происходит с большой, но конечной скоростью, то с какой скоростью распространяется пространство, а там, куда оно еще не «долетело», что есть? Или нет НИЧЕГО — ни материи, ни пространства, ни времени? Кстати, а является ли константой время? Или его не было до Взрыва и оно тоже сейчас расплескивается по Вселенной с определенной скоростью, или скорость здесь понятие неуместное? А что было до Взрыва? Здесь я полностью солидарен с профессором Арутюняном — это великая загадка, может быть даже неразрешимая с точки зрения человеческого разума…

Есть ли конечное предназначение у Вселенной вне зависимости от того, возникла ли она случайно или создана намеренно? Если есть, то какое? В чем логика этой гигантской, исполинской космогонической игры? Одна ли наша Вселенная в мироздании или подобных вселенных бесконечное множество? Но все равно — откуда все это взялось?! Почему скорость света конечна, а время необратимо? Почему температура может быть бесконечно высокой при существовании ее нижнего предела в один градус Кельвина? И почему жизнь зародилась почти на самой нижней отметке этого непостижимого космического градусника, имеющего начало, но одновременно бесконечного? Куда делось антивещество, которое, судя по полученным результатам, возникло во Вселенной в равном количестве с веществом, что такое черные дыры, наконец, темная материя и темная энергия?..

Вопросов, уважаемые дамы и господа, — несть числа. Ответов же пока почти нет. Но мы должны, я бы сказал, обязаны искать их. И не только потому, что полученные правильные ответы в конечном счете превращаются в технические новшества и изобретения, облегчающие нам жизнь, либо делающие ее более интересной, но и оттого, что пытливость и любопытство свойственны человеческому сознанию. Для меня и моих коллег-ученых разгадывание ребусов, которые ставит перед нами природа, — само по себе удовольствие, не говоря уж об открытиях, которые случаются… Чего стоит человечество, не стремящееся постичь все тайны природы? Оно будет просто обречено.

Что касается опасений возникновения в ходе эксперимента Черных дыр, то вероятность этого так же ничтожна, как и падение на Землю огромного метеорита. Мы не видим никаких причин для серьезного беспокойства. Нас больше заботит четкая работа всех агрегатов и машин коллайдера, чтобы, не дай Бог, никто из сотрудников не «обжегся» о криогенные растворы, чтобы никого не ударило током и так далее.

— А как Церковь относится к вашим исследованиям? Вроде бы из Ватикана были заявления, что запуск коллайдера станет Концом света! — с места вставил журналист «Коррьере делла Сера».

— Об этом надо спрашивать не меня, а священников. Но, насколько мне известно, к Апокалипсису приведет не коллективное изобретение ученых всего мира, а только и единственно — грех.

Пресс-конференция продолжалась еще некоторое время. Были заданы Как стандартные, так и экзотические вопросы. Например, испанский журналист спросил, не является ли Гауди выходцем из космических сфер. На это профессор Арутюнян ответил, что уж если кто и был в истории Земли инопланетянином, то это либо Иисус Христос, либо Леонардо да Винчи. И если хотят знать его мнение, то это скорее Леонардо…

* * *
Вернувшись из гостиницы «Мовенпик», где проходила пресс-конференция, Дени, Ален и Ашот спустились на стометровую глубину нулевого уровня коллайдера по привычке через шлюз Босси. Воган и Циммерманн категорически отказались снять усиленную охрану с объектов. Удивительно, но французы, без особого шума, созвонившись с Департаментом обороны Швейцарии и переговорив затем с полковником Воганом, приняли решение тоже взять под усиленную охрану все объекты ЦЕРНа, находящиеся на их территории.

Все шлюзы ЦЕРНа ощерились крупнокалиберными пулеметами. У каждого входа в подземное царство электронов, протонов и других элементарных частиц стояло по два БТРа и до двух взводов спецназа.

Дени и Ален уединились в лаборатории вместе с «хиппи», прихватив с собой инопланетный «гобой», а с Ашотом вышли на связь космонавты МКС-29.

— Месье Арутюнян, вас к телефону, Алекс Богатырев, вторая линия! — раздалось в коридоре по громкой связи.

Профессор пощелкал клавишами компьютера, и на мониторе высветился Алексей Богатырев.

— Здравствуйте, профессор!

— Здравствуй, Алексей, привет, Сергей, привет, Ронни, — поздоровался Ашот со всеми, зная, что они сейчас вместе. — Как у вас дела? Как Тони и Пьер?

— С Тони, похоже, все будет в полном порядке. Пришел в себя, все помнит, кроме момента крушения станции, но врачи говорят, что это нормальное явление при сильном сотрясении мозга. Так что идет на поправку. А Пьер приземлился-то благополучно, но уж больно велики были перегрузки. Да еще при касании фара попала на довольно крутой склон и несколько раз перевернулась. С учетом того, что он провел на станции в полной невесомости больше месяца, ему трудно пришлось. Сейчас он в госпитале в Биаррице. Реабилитация займет не меньше двух-трех недель. Но в сознании, шутит, как всегда. В общем, обошлось. Могло быть и хуже. Станцию жалко. Американцы сейчас попробуют с помощью «Констеллейшна» поднять повыше те отсеки, которые остались на орбите; будем надеяться, что это у них получится. Тогда хоть часть станции удастся сохранить.

— Ну, в общем, новости больше положительные. Это хорошо. Теперь я вас; слушаю. Кстати, зря не пришли на пресс-конференцию, было довольно забавно.

— Не успевали, Ашот Самвелович, никак. А дело у нас к вам вот какое. Сейчас на военно-морской базе США «Арпа-Харбор» на острове Гуам началась подготовка к экспедиции по нахождению и подъему, если это будет возможно, затонувшего корабля

чужих. Кроме США, будут задействованы все страны — участницы проекта МКС. Приглашаются многие известные ученые с мировыми именами. Будут там и Дональд Сертиз, и Фридрих Ванхаймер. Приглашались и Дениэль Армон с Аленом Дюмоном, но они не могут пока покинуть ЦЕРН в связи с проведением эксперимента с коллайдером. Вас же, профессор, очень хотелось бы видеть в составе основной экспедиции.

— Заманчиво, заманчиво…

— Решайтесь профессор, такой шанс!

— А вы-то сами?

— Мы включены в состав экспедиции. Ронни и я вылетаем на Гуам уже завтра, потом к нам, надеемся, присоединится Тони и чуть позже Пьер, — ответил Алексей. — Сергей же возвращается в Плесецк, будет вместе с американцами спасать часть МКС, оставшуюся на орбите.

— Ладно, уговорили. Как там визы? Билеты…

— Профессор, ни о чем не думайте. Мы вам позвоним в ближайшее время и объясним алгоритм ваших действий. До свидания!

— Пока!

Профессор отключил связь и откинулся на спинку легкого кресла. Мог ли он когда-либо подумать, что ему доведется участвовать в работе экспедиции по подъему со дна океана космического корабля инопланетян, который он сам же и сбил при Помощи оружия тех же инопланетян? Господи, это сон!

Глава 9. Прелюдия


12 мая 20… года, 13 часов 25 минут.

Остров Гуам, Тихий океан

На военно-морской базе США «Арпа-Харбор» на Гуаме было Оживленно, как в дни подготовки к дальнему морскому походу отряда кораблей.

Население всего острова составляет едва ли сто пятьдесят тысяч человек, из них более двадцати тысяч — это военнослужащие, обслуживающий базу гражданский персонал и члены их семей. Коренные жители острова — чаморро — заняты в двух областях: туристический бизнес и обслуживание двух американских баз — военно-морской и авиационной. Сейчас весь остров, даю только военные базы, превратился в человеческий муравейник в связи с подготовкой к отправке поисковой экспедиции. В порту происходила лихорадочная погрузка всего необходимого на вспомогательные суда. На одном транспортном судне велись какие-то авральные работы по переоборудованию верхней палубы: под мощным погрузочным краном полубака монтировалась широкая платформа с массой креплений и непонятных пока деталей. На судно грузились огромные барабаны с тросами, кабелями, шлангами. На пирсе, уже распакованная и, видимо, проверенная в работе, ожидала погрузки мобильная компрессорная станция для сжатия и сжижения воздуха «Акваланг 500».

Гленн Грант и Даррелл Смит сидели под зонтиком на веранде кафе «Тропикана» и потягивали виски с содовой и со льдом. Кафе находилось на полпути к вершине самой высокой и, собственно, единственной горы острова, Ламлам, пик которой возвышался над уровнем моря на 406 метров. С веранды кафе открывался замечательный вид на всю акваторию военно-морской базы. Примерно в пяти километрах виднелась ВПП авиабазы «Андерсен», по которой с интервалом в пятнадцать минут прокатывались, взлетая и садясь, крупные транспортные самолеты. Каждые сорок минут в воздух поднималась пара истребителей Ф-16, несших патрульную службу над достаточно большой акваторией этой части океана. Собственно говоря, патрулировать здесь было нечего, и постоянно находящиеся в воздухе два истребителя были скорее данью военной службе и тем необходимым занятием, которое не позволяло ни пилотам, ни механикам, ни диспетчерам окончательно расслабиться и свариться в этом теплом котле курортного рая. Многим серьезных усилий стоило не спиться на этом вечном пляже.

Грант со Смитом летали на своем АВАКСе один раз в десять-пятнадцать дней. Большей частью задания были туманны и придумывались начальством авиабазы опять же для того, чтобы ни люди, ни техника не простаивали.

— Даррелл, — позвал Гленн. — Ты, как всегда, осведомлен лучше других. Скажи, а правда, что к нам сюда направляют русских для участия в экспедиции?

— Да, Гленн, — лениво отозвался Даррелл. — И для этого не надо быть вхожим в Белый Дом. Информация открытая.

— А чем, собственно, они могут нам тут помочь? Я помню, когда утонула их субмарина «Курск», они сами обратились к норвежцам, а потом для подъема самой лодки был создан чуть ли не транснациональный консорциум…

— С тех пор, старина, прошло уже много лет, — ответил Даррелл. — Русские тоже не стоят на месте и стараются учиться на своих ошибках. Лучше, правда, учиться на чужих. За это время они кое-что построили, кое-кого выучили. У них сейчас три действующих батискафа: «Мир-1», «Мир-2» и «Океан». «Океан» — совершенно новый аппарат. Уж не знаю, лучший ли, но современный. Есть две спасательные глубоководные подлодки у англичан и по одной у французов, швейцарцев и японцев.

— Но ведь у нас тоже что-то было?

— Да, батискаф «Си Клиф», но он сейчас на реконструкции.

— У меня такое впечатление, что ты готовишься к экзаменам на место юнги в команде Кусто. Откуда ты все это знаешь?

— Гленн, моя подружка, с которой я познакомился в прошлом году в отпуске, работает в Океанографическом институте Вудс-Хоул. Она мне все уши прожужжала по поводу погружений, экспедиций, батискафов. Надо отдать ей должное, Вивьен здорово этим увлечена и хорошо разбирается не только в современных исследованиях, но и знает историю вопроса. А уж легендарное погружение батискафа «Триест» с Жаком Пикаром и Доном Уолшем на дно Марианской впадины на глубину более одиннадцати тысяч метров в рамках Проекта Нектон может рассказать по минутам, будто сама там была. Кстати, кроме чисто научных погружений в Средиземном море и на дно Марианской впадины, батискаф использовался для поисково-спасательных работ. Помнишь, в 1963 году пропала наша подлодка «Трэшер» (SSN-593)? Так вот, ее поисками занимался как раз «Триест» конструктора Огюста Пикара.

— Даррелл, я не могу этого помнить, так же как и ты. Я могу это только знать. И я знаю, читал соответствующие документы. Так что не особо задирай нос — мы тоже не лыком шиты!.

— Ой, да ладно, ладно! — шутливо замахал руками Даррелл. — Я тут тебе сказал, что у швейцарцев глубоководная подводная лодка есть. Это не совсем так. У них батискаф «Кальвин» конструкции Жака Пикара — сына того самого Огюста Пикара, создавшего «Триест».

— Эй, чамо! — позвал официанта Гленн. — Сколько можно ждать?! Давай уже, накрывай!

У Даррелла пискнул мобильник, возвещая о приеме СМС-сообщения. Смит поднес его к глазам и углубился в чтение.

К их столику быстро подошел гарсон с подносом и начал расставлять еду: кальмары по-мексикански, угорь по-французски, мидии, варенные в белом вине, картошка фри, бобы…

Гленн не стал дожидаться дополнительного приглашения и принялся быстро заполнять свою тарелку.

— Гленн, а ты знаешь, моя Вивьен легка на помине! — оторвавшись от дисплея мобильника, заулыбался Даррелл. — Завтра спецрейсом прилетает с континента, ее включили в состав экспедиции. Здорово! Только, боюсь, времени на общение будет мало, они же почти все время будут болтаться на судах ВМС в районе затопления. Черт!

Даррелл озадаченно почесал затылок и придвинул к себе тарелку.

— Радуйся, локатор! К тебе девушка приезжает, а уж время для утех вы всегда найдете — в море ли, на острове… — с набитым ртом промычал Гленн.

— Да, ты прав, конечно, что это я на самом деле… Ладно, давай подкрепимся!


12 мая 200… года, 09 часов 30 минут.

Космодром «Плесецк»

Иван Петрович Царев, директор космодрома «Плесецк», устало взглянул на майора Озерова:

— Да ты садись, садись. Вон, чайку налей, а хочешь — кури. Извини, мне позвонить надо.

Андрей присел на один из стульев, расставленных вокруг стола для совещаний в кабинете директора, взял с подноса горячий заварной чайник и наполнил чашку. Положив сахар и помешивая ложечкой, он огляделся. В этом кабинете он был один раз, да и то не более минуты и сильно волнуясь: его представили директору как командира транспортника, прибывшего в его распоряжение. Тогда Царев задал всего два вопроса: какой налет и не жалеет ли, что согласился перевестись.

Теперь же Андрей внимательно осмотрелся. Кабинет был довольно большой, но одновременно уютный: два шкафа с книгами, школьная доска на стене, телевизор, сервант, где за стеклом стояли не фужеры, а самые разнообразные модели самолетов и ракет, круглый стол для совещаний и стол хозяина кабинета. На столе стоял открытый ноутбук и пять телефонов, три из которых были явно правительственными. Плотные занавески пропускали мягкий рассеянный утренний свет.

Царев закончил тихо бубнить в трубку, положил ее на рычаг и поднял взгляд на Озерова:

— Майор, у тебя как с английским?

Рука летчика с чашкой замерла на полпути к цели.

— Не жалуюсь.

— А экипаж?

— Радист и штурман в норме, остальные послабее, но тоже не первокласно!…

— Есть задание. Сложное, но выполнимое. Надо взять на борт груз и десять-пятнадцать человек пассажиров. В связи с тем что лететь придется далеко, с дозаправками и желательно без посадок, надо срочно оборудовать в твоем транспортнике четыре-пять спальных мест. Груз — батискаф «Океан» на транспортной платформе и необходимое оборудование. Конечный пункт… — Царев выдержал паузу, — остров Гуам, США. Ну, как перспективка искупаться в Тихом океане и позагорать на пляже?

— Есть, Иван Петрович, слетаем, — справился наконец с удивлением Андрей.

— Ну и отлично. Ты чаек попивай, а я тебе поясню кое-что. Вижу же, что от любопытства аж покраснел весь…

— Это от чая — горячий больно!

— Ладно, ладно… Так вот. Что произошлона орбите, ты знаешь. Корабль чужих, сбитый снайперским дуплетом бравого капитан-лейтенанта Ронни Белла, свалился в Тихий океан и бодро затонул под неусыпным оком американского АВАКСа. Район помечен, объявлен закрытой зоной. Американцы собирают поисковую экспедицию со свойственным им размахом. Пригласили участвовать и нас. Я только что связывался с Москвой, получил «добро». У тебя и твоего экипажа есть действующие загранпаспорта?

— Откуда, Иван Петрович?

— Так. Тебе и экипажу немедленно заполнить анкеты и вместе с фотографиями сдать моему помощнику. С ФМС я договорюсь.

— А визы там не нужны? — осторожно поинтересовался Озеров.

— Визы вам поставят там, на авиабазе. Наш МИД договорится с американцами, по крайней мере обещали клятвенно, да американцы и сами в этом заинтересованы. Тебе все ясно, командир? Часа через три прилетят наши океанавты, а к вечеру, дай Бог, подкатит тягач с батискафом. Как загрузитесь — на взлет, только мне сообщи лично. Может, спросить что хочешь? Только быстрее, времени нет.

— Будут ли какие указания по пребыванию на американской базе?

— Никаких специальных указаний не будет. Да, чуть не забыл: командировочные в валюте плюс немного подотчетных на весь экипаж получишь в финчасти, полетное задание — у своего командира части. Больше вопросов нет? Тогда бегом марш!

— Есть! — вскочил Озеров, щелкнул каблуками и быстро направился к двери.

— Плавки не забудь, «турыст»! — усмехнулся вдогонку Царев.


13 мая 20… года, 15 часов 30 минут.

Женева, ЦЕРН

Профессор Армон, вернувшись из женевского аэропорта Контрэн, где он вместе с Дюмоном проводил в Америку Ашота, сразу направился в главный пункт управления коллайдером в Мейране. Поприветствовав коллег, он сел за пульт рядом с Аленом и стал считывать информацию с большою монитора, установленного на стене зала. Все параметры работы коллайдера были в норме. Можно было приступать к началу того эксперимента, ради которого, собственно, и был построен этот фантастический подземный город.

— Ну что ж, друзья, — обратился к собравшимся в зале ученым Дюмон. — Мы с вами наконец-то вплотную приблизились к тому моменту, ради которого жили и работали последние несколько лет. Настало время включить рубильник на полную мощность! Все готовы? Включаю! Пуск!

Все ощутили легкую вибрацию, которая быстро сошла на нет, уступив место негромкому ровному гулу — низкочастотной симфонии коллайдера. Заработали все три разгонных контура, но основные события микромира должны были происходить в самом большом — третьем контуре, который и являлся Большим Адронным Коллайдером. Крошечные, почти иллюзорные частички бесконечно миниатюрного мира в степени «йокто», или 10-24 метра, получившие гигантскую энергию, начали сталкиваться, высвобождая еще большую энергию и рождая новые частицы, а может быть, и новые законы физики…

Никакой катастрофы не произошло, коллайдер уверенно вышел на рабочую мощность, и жесткие диски супер-ЭВМ ЦЕРНа стали постепенно наполняться первыми результатами эксперимента.

Через несколько часов монотонной и утомительной работы Дени Армон встал и потянулся, хрустнув суставами.

— Ален, ты как хочешь, а я пойду немного отдохну, а потом зайду к нашему хиппи и поколдую вместе с ним над СИТом и «гобоем».

— Хорошо, Дени, я попозже заскочу к вам.

Они обменялись рукопожатием, и. Дени быстро вышел из центрального пункта управления.


13 мая 20… года, 18 часов 15 минут.

Японское море,

высота 6 тысяч метров

Последняя, вторая дозаправка, на этот раз воздушная, должна была происходить сразу после прохождения японского острова Кюсю. Американцы подтвердили взлет своего стратотанкера КС- 135 с военной базы «Нютабари». Командир экипажа воздушного танкера уже связывался с Андреем. Они представились друг другу — американца звали Норман Джонс, и был он тоже майором. Они обсудили примерный район встречи и время.

ИЛ-76 МД уже много часов разрезал прозрачное воздушное пространство России, Китая, теперь вот входил в зону юрисдикции КНДР и Японии. В Иркутске, после шести с небольшим часов лета, они все-таки сделали короткую остановку, дозаправились и погрузили на борт несколько десятков комплектов обедов, минеральной воды и фруктов. Аэродромная бригада механиков быстро протестировала все четыре двигателя и основные узлы авиалайнера и дала свое добро на продолжение полета. Они пробыли на земле всего час двадцать.

Взлетели вовремя: над летным полем стал быстро конденсироваться плотный туман, что случалось здесь довольно часто. Уже отлетев на полсотни километров от аэропорта, они слышали переговоры диспетчеров и экипажей других самолетов, находящихся на подходе к Иркутску, из которых было понятно, что многие рейсы разворачивали на другие аэродромы.

Андрея разбудил бортмеханик, совсем молодой младший лейтенант:

— Товарищ командир, перекусон готов, а потом ваша вахта, вы сами просили… Извините.

— Все нормально, Николай, спасибо тебе.

Андрей сел на узкой койке, потянулся и протер глаза. Замерев на секунду, он прислушался к работе двигателей — все нормально, моторы работали ровно и уверенно. Андрей соскочил с койки и пошел сначала в санузел, а затем в импровизированную столовую, которую оборудовали на борту на верхней палубе и где постоянно сидели два-три человека.

Океанавты оказались ребятами серьезными, но одновременно и веселыми. Все, что они делали, сопровождалось шутками, анекдотами. Они с удовольствием подтрунивали друг над другом. Несколько раз объектами беззлобных шуток становились и летчики. Андрею нравились эти ребята. Немного выделялся командир батискафа капитан-лейтенант ВМФ Михаил Крупнов — невысокий, крепко сложенный блондин с зеленоватыми глазами. Он был немного интроверт и редко открывал рот, а если это делал, О все его подчиненные замолкали и «внимали». Судя по всему, ж пользовался у своей команды очень высоким авторитетом. Но то могло только радовать — за дисциплину можно не беспокоиться.

Быстро расправившись с разогретой едой — не очень вкусным бефстрогановом с картошкой и салатом а-ля оливье, — он поднялся по лестнице в кабину пилотов. Второй пилот, старший лейтенант Евгений Строков, довольно упитанный шатен, как всегда, сидел в своем ложементе в позе спящего — штурвалом ворочал автопилот. Но Андрей знал доподлинно: в любую секунду его напарник был готов взять управление на себя и пилотировать машину. Таких пилотов, как Евгений, — поискать.

— Ну как?

— Катастрофа идет по плану, — привычно откликнулся второй пилот.

— Радист! — усаживаясь в ложемент, позвал в лингафон Андрей. — Связь с американцами!

— Есть связь с американцами! — Бортрадист быстро заговорил по-английски в лингафон.

Через пятнадцать минут на фоне начинавшего темнеть закатного неба черным силуэтом пропечатался американец. Началось сближение.

— Как видимость, Энди? — послышалась в наушниках английская речь Нормана.

— Освещенность вполне достаточная, Норман, но я бы не стал медлить: все-таки темнеет…

— Согласен, давай начинать.

Огромный КС-135 Stratotanker медленно, но четко занял позицию чуть впереди и выше ИЛа. Из хвостовой нижней части фюзеляжа выдвинулась длинная заправочная штанга. За стеклом кормовой кабины был виден оператор, работающий верньерами управления.

— Энди, оператор просит тебя продвинуться на два метра вперед, — зазвучал голос Нормана.

— Есть, выполняю.

— Жень, добавь чутка на секунду! — попросил он второго пилота.

Евгений чуть двинул вперед РУД[9] и сразу вернул ее наместо.

— Отлично, Энди! Теперь так и держи, мы все сделаем, — одобрительно прогудел американец.

— Бортмеханик, открыть верхнюю заправочную лючину!

Американский оператор увидел, что позади кабины пилотов русского самолета открылось специальное отверстие для приема заправочной штанги. У тяжелых транспортных самолетов заправочная горловина находится, как правило, в верхней части фюзеляжа чуть позади кабины. Ловко двигая джойстиками, он подвел штангу ближе и включил запирающие магниты. Конус четко вошел в горловину. На приборной панели и у него, и у бортмеханика ИЛа зажглись зеленые индикаторы. Теперь оба гиганта летели в одной связке.

— Энди, сколько будешь брать? — опять прорезался Норман.

— Пятьдесят тонн! — ответил Андрей.

Спустя десять минут оба лайнера расцепились и слегка разошлись в стороны. ИЛ чуть поднялся и летел теперь на одной высоте с КС.

— Спасибо, Норман, выручил. Я твой должник!

— Заметано! За тобой выпивка!

— Идет! Что предпочитаешь?

— Ловлю на слове, я ведь оригинал! Если доведется посидеть вместе в баре, то я предпочту старый выдержанный «Кальвадос».

— А ты эстет! Хорошо, зафиксировал.

— Ну, пока, майор!

— Счастливо, майор!

Лайнеры качнули крыльями и стали быстро расходиться в стороны. Норман переключился на волну базы:

— «Остров», «Остров», я «Фокстрот»! Посылку русским передал, жду указаний.

— «Фокстрот», немедленно меняйте курс! — тут же затрещало в наушниках. — В квадрате 67–43 два патрульных Ф-16 были вынуждены сопроводить…

После довольно интересной и не вполне обычной встречи с русскими, началась стандартная, нудная работа. Норман поморщился, вздохнул, прибавил газ и стал плавно разворачивать свой воздушный танкер.

— Фил, — обратился он ко второму пилоту, — как ты думаешь, куда они направились и что везут? Не связано ли это со всей свистопляской вокруг станции МКС? Но зачем там русские, мы что, без них не справимся?

— Летят они, я думаю, на Гуам, туда, где навернулся сбитый НЛО. Я слышал, собирается специальная экспедиция по поиску и подъему тарелки. Кстати, экспедиция международная, как и рам проект МКС. Поэтому в нем и участвуют русские. Да, наверное, и не только русские. А вот что везут… Наверное, какое-нибудь подводное оборудование. Сколько «Кэндид»[10] на борт может брать, Норман?

— Пятьдесят тонн.

— Да, достаточно, чтобы перевезти тяжелый танк. Но танк-то они, конечно, не повезут, а вот батискаф очень даже может быть.

* * *
В кромешной темноте, или, правильнее, в отсутствие света, по темному и бесконечному пространственному туннелю, изредка, из ниоткуда и в никуда, стали пролетать огненные иглы; Это рождались, чтобы просуществовать безмерно малый отрезок времени, самые микроскопические частицы материи. Похожими на иглы они становились из-за своей хоть и конечной, но колоссальной физической скорости — скорости света. Проследить их полет в реальном времени было невозможно, и они отображались в мозгу супервизора лишь своими светящимися траекториями. Эти иглы были пока настолько редки, что каждую следующую приходилось ждать целую вечность. Но супервизор был терпелив и умел ждать, так же как умел фантастически быстро просчитывать миллиарды комбинаций, вариаций и возможностей. Супервизора не интересовало, откуда берутся частички материи, кто их разгоняет и как — для этого существовали подчиненные ему удаленные «флаги». Главная задача супервизора состояла в том, чтобы проследить, в случае столкновения летящих навстречу друг другу со световой скоростью частиц, рождение чего-то нового: материи с необычными свойствами и характеристиками, антиматерии, пространства с новой метрикой или законами.

Пространство, в котором работал супервизор, было ему знакомо. Это был трехмерный бесконечный плоский мир, с метрикой Евклида. Что такое «Евклид», супервизор не знал, да и не мог знать. Его гигантская память хранила л ишь то, что в нее вложили сюзерены — высший разум, которому супервизор подчинялся. Кто такие сюзерены и почему он им подчиняется, его не интересовало. Если бы его спросили, в чем его предназначение, то, следуя правилам логики, он бы ответил: «Выполнять приказы сюзеренов». Любопытство было ему чуждо, как и любые другие эмоции.

Огненные иглы стали чертить темное пространство чаще и ярче. Энергия частиц медленно, но неумолимо возрастала. Супервизор задействовал новые датчики и анализаторы, открыл, на всякий случай, доступ к дополнительным объемам своей практически неисчерпаемой памяти. Но даже эти сверхчувствительные приборы и могучий интеллект супервизора не уловили того момента, когда слегка дрогнула и чуть провисла клетчатая поверхность трехмерного евклидова пространства, будто на тончайшую эластичную паутину упала капля росы. Это действительно была первая капля. Метрика, незримо для супервизора, перестала быть евклидовой в полной мере и приняла некоторые, пока неосязаемые, неуловимые признаки неевклидовой геометрии, или метрики Лобачевского. Супервизор не знал, что такое «Лобачевский».

Глава 10. Марианская бездна

15 мая 20… года, 07 часов 10 минут.

Военно-морская база США

«Арпа-Харбор», о. Гуам

Подковообразный космический корабль чужих висел в нескольких метрах над дном океана, «подвешенный» своим силовым защитным полем на глубине ста двадцати метров. Всего метрах в пятнадцати от этого места дно резко, под углом около шестидесяти градусов, уходило вниз, в безумную одиннадцатикилометровую бездну Марианской впадины. Чтобы понять, жив ли Гость, надо было долго приглядываться к корпусу корабля, что было трудно, учитывая практически полное отсутствие света на этой глубине и оптические искажения, создаваемые силовым полем. Но что-то все-таки было заметно: перемигивание наружных светодатчиков, легкое, едва видимое свечение самого силового поля. Иногда можно было заметить и легкое движение: открывались и закрывались небольшие лючки в корпусе, выдвигались и задвигались штанги, манипуляторы, еще какие-то механизмы и приспособления… Можно было предположить, что проходит ремонт корабля, его диагностика и тестирование. Но кто его проводит — экипаж? Или это автоматика?

С шести сторон Гость был профессионально отмечен якорными стационарными радиобуями. У самого дна тонкие, но прочные фалы имели по нескольку светодиодов, которые, лишь слегка освещая донный песок, четко обозначали местонахождение Гостя. Поплавки радиобуйков хорошо просматривались на поверхности и днем и ночью, благодаря своей яркой раскраске и проблесковым маячкам.

Над Гостем на поверхности океана встали на якорную стоянку два сторожевых корабля флота США. Они постоянно сканировали и прослушивали дно в месте затопления. Несколько раз пытались спустить камеру, но безуспешно: то камера не работает, то ее отнесет легким подводным течением в сторону, то развернет не туда, куда надо. Подошла и подводная лодка, но не подплывала близко — опасалась. В нескольких милях от буйков, самым малым патрулировал крейсер «Порт-Ройял», выполняя многомильные маневры циркуляции, как тривиальный торпедный катер.

Но все это было лишь прелюдией к планируемой полномасштабной спасательно-научной операции. Главные «силы» еще не подошли.

* * *
На военно-морской базе спешно шла подготовка к экспедиции. На причал уже доставили русский батискаф, прилетевший накануне вместе с экипажем и командой техников.

Из Санкт-Петербурга поздно вечером 13 мая отплыл научно-исследовательский корабль Академии наук России «Мстислав Келдыш». По прибытии на Гуам он и станет плавучей базой и центром управления батискафом. Однако доберется «Келдыш» до Гуама не раньше чем через месяц. Шутка ли, придется проплыть около девяти тысяч морских миль. Так что и команде судна, и научным сотрудникам выпала необычная вахта: сначала померзнут в еще прохладной Балтике, затем покачаются на десятиметровых волнах в Бискайском заливе, а уж потом позагорают под палящим солнцем Порт-Саида, Красного моря, Индийского океана и экватора.

То, что сейчас сооружалось на полубаке вспомогательного американского судна «Сивулф» для спуска и подъема «Океана», было паллиативом, временным решением, которое было принято только из-за необходимости как можно скорее начать работу на дне.

Прибыв на борт «Сивулфа», «океанавты», как их окрестили на базе, сразу же включились в общий аврал и стали помогать американским морякам и местным монтажникам возводить это достаточно нелепое сооружение. Батискаф пока стоял принайтованный к транспортной автоплатформе. Командование базы приставило к нему двух морских пехотинцев на всякий случай — уж больно нужная и дорогая техника.

К вечеру ожидалось прибытие английского специального отряда подводников, которые обладали и опытом, и техникой, и экипировкой для работы на такой глубине.

В одном из административных зданий базы нескончаемой чередой шли совещания штаба ad hoc[11] экспедиции. Там частенько встречались Озеров, Крупнов, профессоры Арутюнян и Сертиз, доктор Ванхаймер, полковники Рейли и Блан.

Доходило и до конфликтов. Сегодня утром, во время совещания, получив очередной звонок от помощника президента США по национальной безопасности, командующий базой адмирал Томас Джексон не выдержал и в довольно резких выражениях посоветовал тому не хвататься за телефонную трубку всякий раз, когда чешутся руки.

— Вы меня не убедите в том, что Президент требует от вас доклада каждый час! А посему умерьте свой административный зуд и дайте людям спокойно работать. Нервотрепки и без вас хватает! — сказал напоследок Джексон и бросил трубку.

Присутствующие по достоинству оценили поступок, засмеялись и зааплодировали. Адмирал обвел аудиторию хмурым взглядом, остановился на командире русского батискафа и спросил:

— У вас в России так же?

— Чиновники везде одинаковы, господин адмирал. Одно слово — бюрократы, — спокойно ответил Михаил.

— Вот-вот. Так, к делу! — адмирал начал перебирать на столе документы. — Где командир «Кэндида»?

— Я здесь, господин адмирал! — вытянулся Озеров.

— Вам предписано в десять часов вылететь во Владивосток, погрузить подготовленное оборудование и доставить его сюда. Подтверждение приказа из Плесецка ваш радист уже получил. Соответствующие распоряжения даны на авиабазу «Андерсен». Все ясно?

— Так точно, господин адмирал. Можно выполнять?

— Выполняйте!

Андрей быстро скрылся за дверьми.

Через два часа, получив подтверждение задания и заправившись под завязку, ИЛ-76 МД с опережением графика взмыл в голубое небо и, коптя своими турбовентиляторами, стал удаляться в северном направлении.


20 мая 20… года, 07 часов 00 минут.

База ВМС США. Гуам

Спустя четыре дня все члены штаба собрались на последнее перед выходом в море совещание. Слово взял адмирал Джексон:

— Господа, я рад сообщить вам всем, что подготовка экспедиции практически закончена. Отобраны суда, которые примут участие в походе, доставлена необходимая спецтехника, прибыли специалисты по глубоководным погружениям. Кроме этого, проведена большая работа по переоборудованию вспомогательного судна «Сивулф» под платформу для батискафа «Океан». На вспомогательном судне «Аляска» установлены платформа и барокамера для аквалангистов. В походе также участвует противолодочный корабль «Питтсбург». Его вертолеты нам, я думай пригодятся. Все суда полностью заполнили бункеры и готовы к отплытию. Несколько дней назад из Санкт-Петербурга вышло русское научное судно «Келдыш», но присоединится к нам еще нескоро… С сожалением вынужден доложить вам, что сам я остаюсь на базе для общей координации в рамках всего проекта. Я вам даже завидую! Ну, ладно. Вопросы? Нет? Тогда назначаю отплытие через два часа, на девять часов ровно. С Богом! — Джексон стал собирать в дипломат лежавшие на столе документы.

Присутствующие задвигали стульями, вставая, и потянулись к дверям.

Через полчаса участники экспедиции стали скапливаться на причале, где ошвартовались «Сивулф» и «Аляска». Началась посадка.

Погода была великолепная. Несмотря на жаркое солнце, с океана тянул легкий бриз и шевелил длинные ветви прибрежных пальм. Темно-синяя поверхность океана была кое-где покрыта небольшими барашками, но волнения почти не было.

Когда суда отчалили и самым малым двинулись вдоль длинного мола к выходу из порта, на пирсе осталось несколько десятков человек во главе с адмиралом, среди которых можно было узнать уж слетавшего во Владивосток и обратно Андрея Озерова, Гленна Гранта. Был на пирсе и Дарелл Смит, провожавший свою подругу.

Вивьен Торн прилетела с континента два дня назад с небольшой группой океанологов, морских гидрографов и океанографов и теперь стояла на палубе «Сивулфа» и махала Дареллу белой бейсболкой. Даррелл провел с ней все эти двое суток и мог только сожалеть, что приходится расставаться. Посидели они в ресторане и вместе с Гленном. Вивьен действительно оказалась просто ходячей морской, вернее подводной, энциклопедией — слушать ее можно было часами. Стоявший рядом Гленн немного завидовал приятелю — уж больно хороша была Вивьен и, вразрез с устоявшимся мнением об умственных способностях блондинок; очень умна и начитанна. «Сивулф» дал длинный гудок, прощаясь с портом и людьми. Ходу до квадрата 33–50 было восемь часов.

Через час, когда Гуам уже превратился за кормой в размытое пятно на горизонте, штаб экспедиции собрался в кают-компаний «Сивулфа». Помещение было не очень большим, но вместило всех, и даже еще осталось несколько незанятых стульев. Доналд Сертиз, невысокий, сухой человек преклонного возраста, являвшийся заместителем руководителя штаба, восседал за небольшие столиком, на котором была разложена подробная карта квадрата 33–50. Вокруг него расположились: ученые Фридрих Ванхайме и Ашот Арутюнян, океанолог Вивьен Торн, космонавты Ронни Белл и Алексей Богатырев, командир батискафа Михаил Крупнов, командир английских подводников Артур Кинси, полковники Янник Блан и Джон Рейли, капитан «Сивулфа» Кирк Немур, офицер связи с Питтсбурга, несколько техников, акустиков, операторов электронных средств обнаружения и врач.

— Можно считать, что все в сборе, за исключением Дени Армона и Тони Грэгсона, — проскрипел Сертиз и, дунув на расческу, причесал свои длинные седые волосы. — Но они, возможно, присоединятся к нам позже. Итак, давайте прикинем наши с вами первые шаги по прибытии на место. Первое: как можно скорее спускаем под воду мобильную видеокамеру и производим предварительный осмотр и съемку места затопления. Как вы знаете, военным не удалось толком поработать с имеющейся у них аппаратурой, да она и не приспособлена, судя по всему, для выполнения таких задач. Как наша камера, готова?

— Да, профессор, — привстал один из техников. — Все готово. И видеокамера, и мобильная подводная платформа.

— Хорошо. Дальше. Пока будет готовиться к спуску «Океан», было бы неплохо провести более детальную разведку с помощью ваших, лейтенант Кинси, акванавтов. Сколько времени потребуется для подготовки к погружению двух-трех человек?

— В принципе, все готово, погружаться — не всплывать, — ответил широкоплечий коренастый англичанин с резкими, но правильными чертами лица. — Глубина для водолазов там предельная, поэтому только на всплытие несколько часов потребуется. Здесь я хотел бы обратить внимание на необходимость четко отслеживать погоду. При всплытии акванавтов на поверхности не должно быть сильного волнения.

— Понятно. Попросим несколько метеоточек вести непрерывное наблюдение в наших интересах, — ответил моложавый капитан «Сивулфа», пощипывая тонкую шкиперскую бородку.

— Вот и отличненько. — Сертиз порылся в своем бездонном портфеле, достал какой-то список и поднес его к глазам. — Так, продолжаем. Гидрографы должны быть готовы…

После совещания народ разошелся — кто по своим рабочим местам, кто по каютам.

Лейтенант Кинси поднялся с капитаном в ходовую рубку и попросил связать его со своим заместителем, который находился имеете с остальными акванавтами на Аляске. Дав нужные указания и выслушав ответ, он отключил связь и, поблагодарив, вышел на палубу.

В открытом море ветер дул посильнее и ощутимо дергал такелаж, антенны и растяжки на мачтах. Рубашка на лейтенанте сразу надулась на спине пузырем, а бейсболку чуть не унесло в море, благо она была пристегнута специальным шнуром к воротнику рубашки. Но ветер был очень теплым и совершенно не вносил дискомфорта. Зыбкое марево у горизонта предвещало знойный день. Да, экватор — это тебе не Туманный Альбион! В двух кабельтовых[12] позади, почти в кильватере «Сивулфа», шла «Аляска», а впереди, по правому борту, уверенно резал волну «Питтсбург». Посмотрев на часы, Кинси вдруг почувствовал, что давно проголодался — с самого утра он так толком и не успел поесть. «А когда, черт возьми, здесь обед?» — задался он вопросом и направился на нижнюю палубу.

В это время в каюте, где разместился Крупнов, разговаривали _ трое.

— Михаил, будь человеком, сам же говорил, что твой аппарат легко возьмет на борт пятерых! — горячился Алексей Богатырев. — Мы что, не имеем права претендовать на погружение? Мы никому не помешаем — наоборот, готовы выполнять любую работу. — Он обернулся к Ронни, ища у того поддержки.

— Что-что, а право-то вы имеете, — спокойно отвечал Крупнов. — Но вот график уже утвержден. Да что вы волнуетесь, в самом деле? Здесь работы на несколько недель, а то и месяцев хватит, а вы сразу все хотите. Нет, и не упрашивайте — ваше с Ронни погружение будет в том случае, если это позволит график!

Ронни, который понимал большую часть из того, что говорилось в каюте на русском, но сам говорил еще плохо, вдруг разразился гневной тирадой на английском. Алексей и Михаил разом замолчали и повернулись к нему.

— Нет, Ронни, никакой я не перестраховщик, — заговорил с ним по-английски Михаил. — Просто у каждого своя работа, за которую он отвечает головой. Спускаться сначала должны те, кто реально может оценить обстановку, принять решение по дальнейшим действиям. Подводные туристы потом! Ну, вот что бы ты или ты, Леш, сказали мне, вздумай я напроситься полететь к вам на МКС вразрез со всеми инструкциями и утвержденными указаниями? Что замолчали?

— Космический корабль — это не батискаф, тут все намного сложнее и непредсказуемее…

— Что я слышу! Да будет вам, звездоплавателям, известно, что ближний космос изучен намного лучше дна мирового океана! Вон и по Луне уже двенадцать человек погуляли, и на Марсе зондов понатыкали, и на Венере. На орбите целые комплексы вроде МКС и телескопа Хаббл болтаются, к внешним планетам солнечной системы аппараты запускаем, кометы изучаем! Весь ближний космос забит спутниками связи, ГЛОНАСС, ЖПС. Уже реально встала проблема мусора и регулирования движения в околоземном пространстве. Несколько случаев столкновений на орбите! Светофоры пора ставить. А о мировом океане и его дне мы не знаем почти ничего. И все почему? Да потому, что придонная среда намного агрессивней, опасней космоса и не такая бескомпромиссная. Факт! Сколько совершено полетов в космос — сотни! А посчитайте, сколько совершено глубоководных погружений — несколько десятков, и лишь одно пилотируемое на одиннадцать тысяч метров — в самую бездну. Остальные погружения среднеглубинные. С пугающей регулярностью происходят аварии на подводных лодках. Несколько подлодок попросту исчезли, не успев ничего сообщить, и только спустя годы, а то и десятилетия их обломки находили на дне! Однако причины аварий до сих пор неизвестны. «Трэшер» и «Скорпион» у американцев, «Минерв» и «Эридис» у французов, «Дакар» у израильтян и «К-129» у нас. Вот так-то, архангелы мои космические. Обещаю, что постараюсь выкроить для вас места в батискафе при одном из погружений, но сначала — океанологи, гидрографы и техники. Все, ребята, не обижайтесь!

Расстроенные, Алексей и Ронни вышли из каюты, прикрыли дверь и посмотрели друг на друга.

— Ничего, не все потеряно, старина. Все-таки он пообещал нас не забыть, — успокаивая скорее самого себя, сказал Алексей.

— Будем надеяться, — вздохнул Ронни, и астронавты зашагали по коридору.

Склянки пробили полдень.


24 мая 20года, 18 часов 15 минут.

Тихий океан,

район затопления НЛО, глубина 120 метров

Четвертый день велись подводные работы в районе затопления Гостя. Три раза спускались акванавты, два раза — батискаф «Океан», у дна постоянно барражировала видеокамера на подвижной телеуправляемой платформе. Результатов, кроме визуального наблюдения корабля чужих, не было. Силовое поле сводило на нет все попытки проникнуть в тайну объекта. Было отснято более двадцати часов видео, километры телеметрических измерений, но по-прежнему не было никаких реалистических идей относительно подъема корабля.

Наконец-то сбылась мечта космонавтов — Крупнов согласился, с одобрения профессора Сертиза, взять их на борт своего аппарата. В этом погружении участвовали, кроме Крупнова и его пилота Вадима, океанолог Вивьен Торн и космонавты Богатырев и Белл.

Погружение прошло без происшествий, и батискаф ровным килем завис в двух метрах над песчаным дном. Алексей и Ронни прилипли к двум боковым иллюминаторам батискафа — интересно! Экипаж и Вивьен наблюдали за подводным миром из переднего иллюминатора-обтекателя.

Погружение не предвещало ничего необычного — стандартный набор видеосъемок, проб и анализов. Все занимались своим делом, а космонавты просто наблюдали.

Гость, в коконе собственного силового поля, окруженный светящимися элементами якорей радиобуев, смотрелся совершенно нереально. Завихрения подводных волн и течений вокруг поля, размытые очертания самого корабля, теряющиеся в сумерках подводной глубины, флуктуации света на корпусе… Неподалеку, в непосредственной близости от Гостя, копошились на дне двое акванавтов из команды лейтенанта Кинси. Рядом с ними в донном песке виднелись небольшие открытые ящики и инструменты. Акванавты монтировали очередной прибор-анализатор. Метрах в пяти-семи от них на дне лежала специальная подъемная платформа, соединенная с кораблем на поверхности толстыми тросами и шлангами. Станина платформы была закреплена на дне. Все сооружение напоминало своеобразный лифт, кабина которого состояла только из пола с торчащими из него штангами поручней. На платформе были установлены два довольно мощных прожектора, которые рассеивали голубоватый подводный сумрак на пятнадцать метров вокруг и несколько аварийных баллонов с воздушной смесью.

Подвижные ксеноновые фары батискафа шарили по песчаному дну.

— Подойдем к обрыву и осмотрим его верхнюю часть, — в лингафон, но громко, так, чтобы слышно было всем в аппарате, произнес Михаил. — Вадим, самый малый и на разворот.

— Есть! — Пилот слегка пошевелил джойстиками управления, и «Океан» начал медленно отворачивать от Гостя. Развернувшись, батискаф потихоньку проплыл пятнадцать метров, приблизился к зловещему обрыву и завис над верхней точкой хребта. Здесь дно круто уходило вниз на головокружительную глубину.

— Вадим, подработай еще немного вперед, — попросил Крупнов.

Батискаф неспешно стал удаляться от песчаного донного плато.

— Прочувствуйте, друзья — под нами одиннадцать километров воды. Одиннадцать тысяч метров… Бездна.

В аппарате воцарилась торжественно-напряженная тишина. Лишь тихо жужжали сервоприводы маневровых моторов, удерживая батискаф в заданном положении.

Отсюда корабль чужих был виден как размытое белесое пятно. Несколько звезд вокруг него были фонарями в руках акванавтов и прожекторами подводного лифта.

Мимо бокового иллюминатора проплыл огромный морской окунь, но что-то в батискафе заинтересовало его, и он вернулся к необычной, толстой, светящейся рыбине. Забавно жвакая большими губами, он пропускал воду через мерно колыхающиеся клапаны жабр и глуповато поводил глазами, рассматривая появившуюся в его подводных владениях невидаль. Ронни постучал пальцем по толстенному стеклу иллюминатора, и окунь, как любопытный щенок, ткнулся носом в армированное стекло батискафа с обратной стороны.

* * *
Мельчайшие частицы материи столкнулись с невообразимой скоростью и высвободили всю заложенную в них колоссальную энергию. Корпускулярные фрагменты вещества спаялись, переродились, растворились друг в друге и образовали что-то доселе в этом мире невиданное, небывалое и чудесное. Метрика пространства прогнулась, стала выпуклой и, изгибаясь все сильнее и сильнее, превратилась в сферическую, римановскую. Проворачиваясь дальше вокруг себя одновременно в разные стороны и попеременно меняя местами внутреннюю и внешнюю поверхности сферы, вся система стала коллапсировать и катастрофически проваливаться сама в себя, образуя невообразимо малую сингулярность. Резко, в сотни тысяч раз возросла гравитационная составляющая системы. Вокруг пока еще видимой поверхности образовался слой жесткого излучения и, выбросив с полюсов системы дрожащие лучи-щупальца, начал очерчивать зримую линию горизонта — горизонта событий черной дыры…

Четко определив образование радиуса Шварцшильда[13], и аккреционного диска, супервизор не мог сделать иного вывода, как только об образовании во вверенном ему пространстве черной дыры, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Получив и мгновенно обработав эту информацию, супервизор впервые столкнулся с невозможностью передать сообщение сюзеренам. Отправленные им сигналы сначала замедлились, потом остановились, а спустя неуловимо малый отрезок времени потекли обратно к запустившим их эмиттерам. Супервизор не мог чувствовать и ощущать, но констатировал: из его памяти начали выпадать целые глыбы информации. Темпоральная ткань пространства расползалась, как прогнившая мешковина… Супервизор потерял способность эффективно влиять на происходящее в гигантской, темной и ужасно холодной трубе коллайдера. Микромир, подобно болезнетворному вирусу, стал постепенно прорастать своей метрикой, законами, химией и временем в привычный окружающий нас мир, деформируя, изменяя и подминая его.

* * *
— Ну что, спустимся немного? — предложил Михаил экипажу батискафа.

Предложение было активно поддержано всеми, и Вадим начал медленное погружение с одновременным движением от плато.

— «Сивулф», перемещаемся на пятьдесят метров юго-восточнее и ныряем на пятьсот.

— «Океан», понял вас, ныряйте! — отозвались с поверхности.

Батискаф в умелых руках Вадима медленно погружался, четко следуя относительно ровному рельефу крутого склона, ведущего почти в никуда. Склон, освещенный прожекторами «Океана», был желтовато-коричневого цвета. Сначала он почти полностью состоял из песка, но по мере погружения все чаще и чаще стали попадаться оголенные участки скал. На глубине трехсот метров склон стал еще круче, и песок на этой циклопической наклонной скальной поверхности исчез совсем. Кое-где из скал торчали водоросли, вокруг шныряли небольшие рыбешки. Крупных рыб видно не было.

— Каждый слой содержит свою неповторимую флору и фауну, — пояснила Вивьен. — Если у поверхности почти каждый метр отмечен особенностями, то с увеличением глубины увеличивается и толщина слоев ареалов подводной жизни. Чем глубже, тем менее заметен переход…

— …торожно!!! — вдруг выплеснулось из наушников Михаила. — Гость!..

— Вадим, всплытие до уровня сто двадцать метров! — немедленно скомандовал Крупнов.

Сервоприводы моторов загудели громче, и батискаф прекратил движение вниз. Зашипел насос, продувая балласт. «Океан» медленно начал подъем.

— Что случилось? — недоумевала Вивьен, пристегиваясь к жесткому пластиковому сиденью ремнем.

— «Сивулф», «Сивулф», что там у вас? — прокричал в микрофон Михаил.

— Гость движется к обрыву!!! — шкваркнуло в наушниках.

Батискаф вздрогнул и сильно накренился от оглушительного удара сверху. Погасло внутреннее освещение и один прожектор из трех снаружи. По прочной обшивке аппарата что-то терлось, издавая выворачивающий душу скрежет. Наконец звук оборвался, и батискаф, как поплавок, встал на ровный киль. Раздалось противное громкое шипение, и откуда-то сверху интенсивно закапало. Михаил, Вадим и Вивьен в передний сферический иллюминатор с ужасом увидели, как, ударяясь о крутой скалистый склон, в бездну быстро погружалась платформа-лифт акванавтов, увлекая за собой оборванные кабели, тросы, погасшие прожектора, обломки и одного из несчастных подводников. Он нелепо размахивал руками, судорожно пытаясь выпутаться из опоясавшей его петли толстого кабеля. Спасти его не было никакой возможности. У Вивьен перехватило дыхание.

— Вверх!!! — закричал Михаил.

Но Вадим и без команды лихорадочно работал ручками управления. Батискаф упрямо карабкался вверх. Алексей и Ронни молча сидели на своих местах и крепко держались за скобы кабины. Прошло несколько мучительно длинных секунд, и опять «Океан» получил сокрушительный удар сверху, беспомощно лег на правый борт, захлебнулся двигателями и начал стремительное, неуправляемое погружение. Сверху его придавил и тянул за собой на далекое дно огромный корабль чужих.

Часть 3 ЛЕНТА МЁБИУСА[14]

Глава 1. Телепорт

24 мая 20… года, 09 часов 35 минут.

Женевское озеро, рейд порта

Лозанны, Швейцария

Все было готово к проведению ежегодного водного праздника на Женевском озере. Основные события должны развернуться завтра, в воскресенье, а сегодня — лишь прелюдия. Сейчас в самом разгаре шли тренировочные заезды океанских оффшорных катеров. Эти огромные мощные машины имели вид скорее космических, а не морских аппаратов. Пилоты любили эту «трассу», потому что здесь практически. никогда не было высокой волны, и риск скапотировать или взлететь сводился к самому минимуму, а скорость можно развить предельную, а это ни много ни мало — почти 250 километров в час. Погода была прекрасная — на небе редкие облака, температура воздуха плюс 26, воды — плюс 20 градусов, волнение — легкая зыбь. Футуристические аппараты на огромной скорости рассекали поверхность озера, оставляя за кормой белые пенные следы. Оглушительный рев двигателей «Ламборгини», «Эвинруд», «Ямаха» мощностью до полутора тысяч лошадиных сил был слышен на многие километры вокруг. На берегу собралось много людей, с интересом наблюдавших за происходящим. Зеваки глазели на озеро, фотографировали, жевали фастфуд и пили пиво в многочисленных кафе и ресторанчиках, находившихся здесь всегда или развернутых только на этот уик-энд.

Один из причалов порта был полностью переоборудован под обслуживание морских монстров. Развевались флаги стран и гоночных команд, вымпелы фирм и компаний, вокруг суетились механики, бегали обвешанные фототехникой репортеры. Немного в стороне стояли ровными рядами припаркованные специальные здоровенные фуры, приспособленные под перевозку оффшоров. На озере патрулировали несколько спасательных катеров с аквалангистами на борту, а в небе кружил вертолет.

В одном из кафе сидели за небольшим круглым столиком два персонажа, которых трудно было заподозрить в симпатии друг к другу, но временно объединенных одной страстью — гонками океанских оффшоров. У одного из них левая рука была, видимо, травмирована и покоилась на перевязи. Второй, сидя закинув нога на ногу и изучая программу соревнований, дымил дорогим сигариллосом «Сан-Мориц» и периодически потягивал пиво. Травмированный в здоровой руке держал пивной бокал с «Орвалом». Повертев его и так и сяк, он спросил:

— Ну, так как, полковник, в тотализатор играть будем?

Воган, а это был именно он, перелистнул программку, что-то посмотрел на последней странице, свернул ее и бросил на столик, на котором лежал его любимый бинокль:

— Черт его знает, Питер…

— Брэндон, сэр, Брэндон!

Воган быстро взглянул на собеседника, но не стал огрызаться. Он повертел головой, замер и бросил:

— А вот и наука с охраной…

К их столику приближались Армон, Дюмон и Джоди Циммерманн. Немка на этот раз была одета не в форму, а в простое белое короткое платье, которое соблазнительно подчеркивало ее пышные формы. В руке у нее была миниатюрная дамская сумочка, в которой, в этом Брэндон нисколько не сомневался, лежал пятизарядный браунинг. Хотя он уже понял, что эта женщина скорее нравится ему, может быть именно из-за неприступного и властного характера. Чем труднее победа, тем больше адреналина. Он продолжал с интересом приглядываться к Джоди.

Все трое подошли к столику и поздоровались. Тут же появился официант и, выслушав властные инструкции Джоди, бросился составлять три столика вместе. Немка любила командовать везде, даже в ресторане, и, надо сказать, это ей удавалось. Несмотря на ее привлекательную внешность и стройность, в ней сразу чувствовался стальной стержень командира.

— Что слышно с Гуама, профессор? — поинтересовался Брэндон у Армона.

— Пока топчутся на месте, хотя техники и людей у них там предостаточно — два вспомогательных корабля, русский батискаф «Океан», команда опытных подводников, куча океанологов, вертолет, да чего только у них нет! Но и результатов тоже нет. Хотя, конечно, обвинять их язык не поворачивается — мы бы с вами большего тоже не добились…

— А как наш «космический зенитчик» Арутюнян? — спросил полковник.

— Командует… Правда, стрелять там пока не в кого, — усмехнулся Армон.

Все предвещало интересный, насыщенный яркими событиями праздник. Так оно и вышло, так и вышло…

— Что это? — неожиданно спросила Джоди и показала рукой на озеро.

Все устремили взгляды по направлению руки, а полковник схватил со стола бинокль и быстро вынул его из чехла. На поверхности озера, примерно в четырех-пяти километрах от берега, четко прорисовались три концентрических круга волн, будто в воду упала гигантская капля. Каждая волна была в гребне до трех-четырех метров — невиданное дело для Женевского озера. Круги быстро расходились по водной глади, все ближе подбираясь к акватории, по которой проносились гоночные катера. Воган схватил свою рацию и прокричал, обращаясь к командиру патрульного вертолета:

— «Небо Один», «Небо Один», срочно команду стоп экипажам офшоров. СТОП ОФШОРАМ!!! Волна, волна!

— Есть, полковник! — ответили с высоты.

Несколько секунд спустя надрывный рев двигателей немного стих, и скорость катеров заметно снизилась. Пилоты увидели опасность и стали разворачивать свои аппараты носом кволне..

— Слава Богу! — выдохнул Брэндон. — Успели.

— Успеть-то успели, но что это было? — с искренним недоумением спросил Дюмон. — Я не припомню, чтобы на озере когда-нибудь происходило что-то подобное…

Тем временем волны достигли берега и с грохотом разбились о камни. Все стихло на несколько минут. Люди на берегу почти ничего и не заметили. Для них просто на короткое время приостановились тренировочные заезды морских болидов.

Один за другим опять взревели моторы, и пилоты повели свои катера по размеченной буями акватории озера.

Дюмон позвонил в ЦЕРН и поинтересовался, нет ли новостей. Внимательно выслушав ответ, он проговорил в трубку:

— Думаете, это серьезно?

Ему что-то ответили.

— Ну, хорошо, тогда вы там без меня разбирайтесь, — сказал он и выключил мобильник.

— Что там? — спросил Дени.

— Да вроде ничего особенного. Небольшой сбой в системе передачи информации на терминалах суперкомпьютера. Они уже работают над этим. А больше никаких новостей. К сожалению.

В это время подошел официант и стал расставлять на стола> тарелки с заказанными блюдами. Вся компания с удовольствием приступила к трапезе.

* * *
Сильно грохнуло, батискаф провернуло вокруг продольной оси, и он встал на относительно ровный киль. «Бочка», — отрешенно промелькнуло в голове Алексея. Наступила тишина, нарушаемая лишь звуком капающей с верхней части кабины воды.

— Все живы? — громко спросил Михаил и с облегчением услышал четыре утвердительных ответа.

— Вадим, проверяем системы, — приказал Крупнов, и они начали работать тумблерами и клавишами на панели управления Включались и выключались светодиоды, индикаторы и прибору запускались насосы и моторы… Судя по показаниям приборов они находились на глубине ста десяти метров в очень мутной воде. Единственный оставшийся целым прожектор пробивал мутную взвесь не более чем на полтора-два метра.

Вдруг раздалось три громких металлических удара по обшивке батискафа. Все в кабине оцепенели. Михаил достал небольшую отвертку и постучал три раза в ответ. Послышались негромкие лязгающие звуки, будто кто-то терся о корпус аппарата, и, к изумлению всех пятерых, на передний иллюминатор стало наползать что-то до боли знакомое…

— Акванавт! — вскрикнула Вивьен. — Он жив! ЖИВ!

— Черт меня подери, — пробормотал Михаил и прильнул к иллюминатору, в котором уже вполне конкретно прорисовался шлем подводника со стеклянным забралом. — Зажги в кабине подсветку, чтобы он нас видел, — приказал он Вадиму. — На какой радиоволне работают акванавты?

— Наша рация не работает, командир, — ответил Вадим.

Наконец удалось зажечь свет в кабине, и он осветил лицо акванавта.

— Кинси?! — обомлел Михаил.

Да, это был именно лейтенант Кинси, пожелавший лично совершить погружение к Гостю. Совершил, называется…

— Как нам с ним связаться? Морзе? — спросил Ронни.

Будто отвечая на его вопрос, Кинси прислонил шлем к стеклу иллюминатора и заговорил. Слышно было очень плохо, но разобрать смысл не составляло труда. Звучала английская речь.

— …зацепиться за вас… смеси… на сорок минут… компрессия… ждать… поднимитесь до семидесяти… стоп… — бубнил англичанин.

— Так, все понятно. Он не может всплыть сразу — баротравма! Закрепись! Артур, понял, закрепись!

— Да, — прогудело из-под воды.

— Вадим, попробуем медленно подвсплыть до семидесяти. Только — медленно, осторожно! Я не уверен, что он хорошо закреплен, а его амуниция весит немало. Не сорвался бы!..

— Есть осторожно!

Загудели насосы, продувая часть балласта, и стрелка глубинометра медленно поползла по шкале: 109… 108… 107 метров.

— Алексей, Ронни, посмотрите, сзади вас должны быть принайтованы к переборке несколько баллонов с воздушной смесью. Они целы? — обернулся Михаил.

— Да, — ответил Алексей. — Три штуки. Смеси гелиево-воздушные… разные.

— Отлично! Какая процентовка?

— Восемь с половиной и три процента!

В этот момент затих шум моторов, и батискаф замер на глубине семидесяти метров.

— Вивьен, посмотри карусель для забортных проб. Помещаются ли в ячейки баллоны?

Карусель представляла собой шесть горизонтально расположенных цилиндров, как в револьвере. При вращении один из цилиндров всегда был в кабине, а противоположный ему — за бортом снаружи. Специальным наружным манипулятором туда можно было закладывать образцы грунта, флоры и фауны. В случае необходимости можно было и выводить что-то из батискафа. При погружениях на глубины более тысячи метров карусель не использовалась и закрывалась снаружи сверхпрочным герметичным кевларовым обтекателем. Пока Вивьен и Ронни возились с баллонамиу карусели, Михаил с облегчением выяснил у Кинси, что у того за плечами баллоны именно с гелиево-воздушной смесью.

— Ура, помещаются! — радостно крикнула Вивьен. — И даже с небольшим запасом!

Крупнов приблизился к иллюминатору:

— Артур, мы сейчас тебе передадим по правому борту через карусель баллон с восьмипроцентной смесью, которого тебе хватит на сорок минут. К баллону будет привязан короткий фал с карабином на конце. Не доставая из барабана баллон, сначала закрепи фал за скобу обшивки. Не забудь — уронишь, не донырнешь! Ты понял, Артур? Но в первый цилиндр мы положим просто короткий фал с карабинами на концах, чтобы ты сам мог зацепиться за батискаф и у тебя были бы свободны руки. Второй нам какой баллон заряжать?

Кинси бубнил в ответ и кивал головой. Наконец он посмотрел на наручный манометр и махнул рукой в сторону правого борта. Сначала плечи, а потом и шлем с кольцами воздушных шлангов исчезли из иллюминатора.

С легкими щелчками карусель провернулась. Индикатор показал, что первый цилиндр снаружи. За бортом была слышна возня, а логом Кинси три раза постучал. Значит, закрепился. Kaрусель крутанулась еще раз. Спустя несколько минут шлем акванавта появился в правом боковом иллюминаторе. Пальцами он показал о’кей.

— А вода-то пресная! — неожиданно сказала Вивьен, слизнув с губ упавшие с потолочной панели капли. Все переглянулись.

Почти через три часа, находясь на глубине двадцати метров, удостоверившись, что и Кинси, и экипаж, и сам батискаф готовы к всплытию, Крупнов дал команду:

— Выбросить аварийный буй! Товсь к всплытию! Всем закрепиться! Продуть балласт!

Вадим щелкал клавишами и переключателями, потом руки его легли на джойстики управления.

— Буй на поверхности! К всплытию готов!

— Выполнять!

* * *
Полковник, уже отодвинув от себя бокал с недоеденным мороженым, лениво протянул руку к ожившей рации и включил громкую связь:

— Здесь Воган, слушаю тебя, «Небо Один».

— Мой полковник, наблюдаю на поверхности озера аварийный радиобуй. Слышу СОС.

— Что-что? Какой еще СОС?! Что за буй?

— СОС и координаты!

— Какие еще координаты?

— Это где-то в Тихом океане, мой полковник!

Полковник схватил со стола бинокль и чисто интуитивно направил его примерно на то место, где несколько часов назад образовалась загадочная концентрическая волна. На поверхности мерно покачивался ярко оранжевый буек с мигающим проблесковым маячком. Вся компания повскакивала с мест, опрокидывая стулья.

— Катер к восьмому пирсу! Немедленно! Прямо сейчас! К бую не подходить! — Последние слова он выкрикивал, отшвырнув стул и уже прыгая через три ступеньки по лестнице, ведущей к Причалу. Дени, Ален, Джоди и Брэндон припустили следом. К погоне присоединился с воплями и молодой официант с полотенцем в руке.

Выбежав на пирс, они увидели стремительно подходивший к причальной стене катер. Лихо развернувшись в последний момент, капитан поставил его четко параллельно пирсу. Вся компания, словно опытный спецназ, попрыгала в катер, который тут же, заложив крутейший вираж и глубоко вспахав спокойную воду порта, направился к открытой воде, набирая скорость. Последним, на уже отплывающий катер, сиганул, размахивая полотенцем, официант. Немного не допрыгнул и повис на руках, вцепившись в транец. Оказавшийся рядом Брэндон здоровой рукой схватил отважного гарсона за шиворот и одним сильным движением втащил на палубу. Официант, тяжело дыша, привалился к поручню и стал нервно обтирать лицо и шею полотенцем, которое он так и не выпустил из рук.

— Вы не… уф! Не заплатили по… счету, господа, — слегка заикаясь, выдавил он.

Брэндон, с интересом взглянув на отчаянного гарсона, достал из кармана три сотенные купюры и протянул молодому человеку:

— Этого хватит?

Гарсон утвердительно кивнул и судорожно сглотнул.

Тренировка оффшоров к этому времени уже заканчивалась, и последний болид под номером 14 приближался к причалу, отведенному под боксы-доки. Неожиданно он развернулся и направился к центру озера, туда, где качался на легких волнах оранжевый буек. Подойдя поближе, бирюзово-белый катер сбросил ход и остановился. Поднялись вертикально два фонаря-обтекателя пилота и штурмана, и оба гонщика, отстегнув ремни, встали в своих кабинах.

С первого взгляда казалось, что вокруг буя кипит вода. И на самом деле, из-под воды поднимались на поверхность мириады воздушных пузырьков. Но вот под водой стали проглядывать очертания большого светлого предмета. Прошло еще две минуты, и перед изумленными взорами гонщиков и пассажиров спасательного катера из глубины Женевского озера торжественно всплыл и закачался на воде белый с красно-оранжевой полосой батискаф. На борту синела крупная надпись: «OCEAN» и чуть мельче: «Science Academy of Russian Federation». У правого борта батискафа на поверхности торчала голова в подводном шлеме. Из воды поднялась рука в перчатке и показала большой палец. В верхней части батискафа откинулась крышка люка, появилась всклокоченная голова с наушниками набекрень:

— Где мы? — по-английски с сильным акцентом спросила она, недоуменно уставившись на гоночный оффшор и спасательный катер.

Воган открыл было рот, чтобы ответить, но из горла почему-то не вылетело ни звука. Первой опомнилась Джоди:

— Лозанна!

Уже начавший было вылезать из люка океанавт, застыл.

— ЧТО? Женевское озеро?! — опомнился он через нескольку секунд. — Не важно, его… — жест в сторону плавающего рядом с бортом аквалангиста. — Надо срочно! Барокамера! Декомпрессия! Срочно!

Океанавт от волнения говорил не фразами, а бросался словами.

Из люка показалась вторая голова, на этот раз с коротко подстриженными волосами, рявкнувшая на нормальном английском:

— Лейтенанта Кинси — срочно в госпиталь! В барокамеру! Декомпрессия прошла слишком быстро! Скорее!

Наконец Воган справился с оторопью и прокричал в рацию:

— «Небо Один», надо срочно забрать водолаза в госпиталь! Где у нас есть барокамера? — обернулся он к столпившимся у борта.

— В Нионе, в госпитале! — быстро ответила Джоди.

— Нион, госпиталь! — прокричал он в рацию.

— Мы там не сядем, — после паузы послышалось из рации. — Он рядом с берегом и там сплошные дома вокруг! Извините, полковник.

— Эй, вы там! — донеслось с гоночного болида. Оказывается, пилот и штурман все это время внимательно слушали переговоры. — Давайте его сюда! Сколько до Ниона, километров сорок? Будет на месте через десять минут!

В воду прыгнули два аквалангиста-спасателя с катера, подплыли к акванавту, отстегнули фал, которым он был привязан к батискафу, и подтянули его к оффшору. Пилот и штурман подняли акванавта, который уже сбросил баллоны и снял шлем. На него надели спасательный жилет и усадили на место штурмана. Когда стали опускаться фонари-обтекатели кабин, он сцепил над головой руки в знак благодарности. В ответ весь экипаж «Океана», уже выбравшийся наружу, замахал руками.

Штурман оффшора тоже махнул рукой своему пилоту и, спрыгнув в воду, быстро поплыл к спасательному катеру.

Фантастический болид под номером 14 взревел всем своим полуторатысячным табуном турбированных лошадей, развернулся и, задрав нос, стремительно набрал скорость, вышел на скольжение и буквально полетел параллельно поверхности, касаясь ее лишь кормой с торчащими из нее валами двигателей. В считанные секунды он исчез из вида.

Воган поднес к губам рацию:

— Кто-нибудь свяжитесь с госпиталем Ниона. Пусть будут готовы к приему подводника с кессонной болезнью…

Сказав это, он задумчиво посмотрел на покачивающийся в воде батискаф, на его команду, обернулся и просверлил взглядом двух профессоров:

— Ну, и что все это значит, Ньютоны вы наши?

Глава 2. Двойная звезда

25 мая 20… года, 18 часов 30 минут.

Подземные лаборатории

Большого адронного коллайдера,

ЦЕРН. Шлюз Босси,

Швейцария

В одной из лабораторий на нулевом уровне шлюза Босси продолжалось рабочее совещание. Слово дали прилетевшему буквально два часа назад вместе с целой группой ученых с острова Гуам профессору Арутюняну.

— В результате возникшего по неизвестным пока причинам пространственного «пробоя» между квадратом 33–50 в Филиппинском море и квадратом 10–70 на Женевском озере практически мгновенно были переброшены за тысячи километров материальные тела значительной массы. Все это сопровождалось довольно серьезными разрушениями в квадрате 33–50. Погибли четыре человека: акванавт, оператор подводного лифта и два пилота вертолета. Ранено пятнадцать человек, трое — тяжело. Полностью уничтожены подводный лифт, вертолет и мобильная система глубоководных съемок, затонул спасательный катер с «Питтсбурга». Серьезные повреждения получило вспомогательное судно «Аляска».

Пока нам неизвестны какие-либо отрицательные последствия воздействия этой «телепортации» ни на людей, ни на технику. Легкая форма кессонной болезни, которую, к счастью, удалось вовремя остановить у лейтенанта Кинси, нельзя связывать с телепортацией. На мой взгляд, мы имеем дело со своего рода термодинамической парой. Один элемент этой пары находился в Женевском озере, а другой — в Тихом океане. Связаны они были между собой своеобразной пуповиной, что ли, сквозь которую и были переброшены батискаф, лейтенант и Гость. Если кто еще не ознакомился с вчерашними результатами локации дна Женевского озера, то скажу, что, судя по всему, корабль лежит на дне. Но нет ясности — целиком ли. Замечу, что в момент начала движения Гостя по дну Филиппинского моря его силовое поле отключилось.

— Я не готов связать эти события с работой коллайдера, вчерашним сбоем в системе супер-ЭВМ или с очередным испытанием СИТ-1. Допускаю, что все эти события как-то повлияли нй произошедшее. Не знаю, не знаю… — задумчиво закончил свое выступление профессор Арутюнян и сел.

Слово взял полковник Воган:

— Господа, хотел бы обратить ваше внимание на некоторые факты, которые, каждый в отдельности, могли бы и не привлечь к себе столь пристального внимания, но когда их накопилось около десятка, требуют соответствующего отношения, а главное — объяснения. Я буду придерживаться хронологии. Итак, нам всем известно, что переброс батискафа из Тихого океана в Женевское озеро произошел 24 мая в 09 часов 50 минут по среднеевропейскому времени. Я не случайно напоминаю об этом, потому что это тот рубеж, то время X, после которого и стало происходить то, о чем я хочу рассказать.

В 10 часов 45 минут того же дня в лесу на перевале Сан-Серг школьники из деревни Борэ в сопровождении своего учителя гуляли по лесу. Учитель проводил с ними урок биологии. Неожиданно из густой чащи на поляну, прямо на них, выкатился танк. Дети испугались и разбежались. Примерно через час учителю удалось собрать детей, и они все вместе явились в полицейский участок Сан-Серга, где и рассказали об увиденном. Мне доложили, что в то время ни один танк, ни одна бронемашина не могли находиться в этом районе. Более того, учитель, который увлекается историей Второй мировой войны, утверждает, что танк, выползший из леса — немецкий тяжелый «Тигр VI». Дети тоже говорят, что на броне были нарисованы кресты. Я побывал на месте происшествия. Колея вывернутого гусеницами дерна начинается в пятистах метрах от проселочной дороги и заканчивается в пятидесяти. Эти следы не ведут никуда, господа. Танка нет! Но он же проехал эти четыреста пятьдесят метров! Откуда он взялся, куда делся? Нет ответа. Вот фотографии.

Далее. В известном туристическом месте Кре дю Ван, там, где находится знаменитый пятисотметровый отвесный скальный обрыв, вчера в 12 часов 55 минут произошел оползень. Но оползень непростой: часть верха скалы была срезана под углом в тридцать градусов и исчезла. Место среза площадью около ста пятидесяти квадратных метров идеально ровно и будто отполировано до зеркального блеска. Свидетели говорят, что все произошло мгновенно. Каменная глыба, весом более восьмисот тонн, не упала в долину, а испарилась! Никакого видимого воздействия на утес свидетелями инцидента замечено не было. На месте работают эксперты. Опять, смотрите фото.

Идем дальше. Необъяснимый случай с лайнером авиакомпании «Сьюисс», совершавшим рейс Женева — Цюрих. Вылетев точно по расписанию в 15 часов 40 минут из аэропорта Контрэн, в 15 часов 45 минут он совершил посадку в аэропорту Цюриха Клотэн. Надо ли говорить, что в полете он должен был находиться сорок минут? Ни экипаж, ни пассажиры ничего не заметили, пока не взглянули на часы… Специальные агенты и психологи работают с пострадавшими.

В 16 часов 50 минут поступили сообщения о том, что на скоростной автомагистрали № Е62 в районе города Вивей произошло крупное ДТП. По прибытии на место жандармерия выяснила, что речь идет о падении пяти легковых автомашин и одной грузовой фуры с высотной эстакады. Вы все знаете, что в этом месте автомагистраль проходит по гористому берегу озера на высоте от пятидесяти до ста метров. Все машины упали на одном участке с высоты восемьдесят метров. Выживших нет. Примечательно, что на самой автомагистрали нет никаких повреждений. Никаких! Свидетели утверждают, что одна из секций высотной конструкции дороги на несколько секунд просто исчезла, и машины, ехавшие по ней, провалились в пустоту. Ведется расследование.

В 18 часов 15 минут при подходе к причалу Парк Мон Репо в Женеве сел на мель прогулочный катер. Посреди фарватера. Никакой мели там отродясь не было.

В 22 часа 05 минут на пляже у деревни Версуа отдыхающие наблюдали и засняли на видео медленно летящую над водой небольшую круглую платформу, на которой стояли два человека. Платформа пролетела так близко от пораженных людей, что была слышна беседа двух загадочных незнакомцев. И хоть на берегу были люди разных национальностей и гражданской принадлежности, идентифицировать язык, на котором говорили двое, не удалось. Никаких двигателей на платформе не видно. Убедитесь сами. Дайте, пожалуйста, видеоматериал!

На большой плазменной панели появилось изображение симпатичной девушки в бикини, стоящей у воды и робко пробующей ножкой воду. Уже наступили вечерние сумерки, но небо было еще достаточно светлым. Неизвестный оператор продолжал фокусировать объектив на стоящей у самой кромки воды блондинке. Объектив выхватывал значительный кусок пляжа, на котором было видно полтора-два десятка отдыхающих. Несколько человек плавали недалеко от берега. В какой-то момент слева, почти на самом срезе экрана появилось легкое белое свечение, перемещавшееся вдоль пляжа. Через несколько секунд свет привлек внимание и оператора, который выпустил девушку из центра кадра и сосредоточился на свечении. Наконец необычный объект прорисовался полностью, вплоть до мелких подробностей. Это была небольшая круглая платформа диаметром два — два с половиной метра, медленно летящая на высоте метра над водой. На платформе стояли две фигуры, одетые в белые туники и подсвеченные снизу. Один мужчина стоял посередине диска; скрестив руки на груди, в то время как второй, широко раскинув руки, прислонился спиной к поручням, кольцом опоясывавшим платформу. Как это кольцо закреплялось непонятно, потому что никаких вертикальных штанг между ним и платформой не было. Диск с незнакомцами неспешно летел вдоль берега мимо притихших купальщиков, мимо замершей блондинки, мимо оператора!

Было видно, что пассажиры платформы мирно о чем-то беседуют, ничего не замечая вокруг себя. Слышалась тихая певучая речь. Вскоре летающая платформа стала удаляться, забирая все дальше и дальше от берега, пока вовсе не исчезла из вида. Съемка окончилась.

В зале наступила тишина.

— Есть еще несколько иллюстраций необычных явлений, но я перечислил только те, про которые можно сказать с полной уверенностью — это было. И есть тому вещественные подтверждения или по крайней мере несколько независимых друг от друга свидетелей. Остальные зафиксированные нами инциденты могут оказаться лишь игрой воображения слишком впечатлительных граждан.

И я опять спрашиваю вас, господа ученые, что все это значит? Что мне докладывать Президенту?

— Стоп, стоп, стоп! — замахал руками доктор Ванхаймер. — Доклады Президенту!.. Подождите, сначала надо самим во всем разобраться. Я, конечно, не готов давать исчерпывающие пояснения по поводу происходящего, но, похоже, сбылись опасения скептиков и работа коллайдера привела к ломке пространственно-темпоральной евклидовой метрики в этом районе. Предлагаю незамедлительно остановить БАК, создать рабочую группу и срочно провести необходимые замеры основных констант. По получении результатов определимся с дальнейшими шагами.

— Доктор, как это «остановить коллайдер»? А эксперимент?! — воскликнул Дюмон.

— Ален, эксперимент выходит из-под контроля, и мы не можем подвергать жизнь людей еще большей опасности. И так уже есть многочисленные жертвы… Все согласны?

Поднялся профессор Сертиз:

— Согласен с доктором Ванхаймером. Более того, предлагаю обратиться ко всем странам, где действуют синхротроны, временно прекратить все работы на них. До выяснения причин возникновения аномалий. А вам, профессор, грех жаловаться — у вас работы с СИТом непочатый край. Скажете, не прав я?

— Нет, не скажу… Хотя это тема Армона. Хорошо, согласен. Сворачиваем эксперимент.

— Так, коллеги, — другим голосом заговорил Дюмон. — Через час максимум все службы ЦЕРНа получат письменный приказ о прекращении эксперимента, но уже сейчас вы можете считать, что он подписан и действовать в соответствии с инструкцией. Вопросы есть? Нет. Совещание окончено, всем спасибо.

Задвигались стулья, и присутствующие стали расходиться по своим лабораториям, тихо переговариваясь.

Ашот подошел к беседующим Дени, Алену, Сертизу и Ванхаймеру.

— Все я понимаю, — качал головой Ален. — Но страшно обидно. Да, похоже, что все истории так или иначе связаны с работой коллайдера, но я больше чем уверен, что с остановкой ВАКа исчезнут и все аномалии. И изучать нам будет нечего. Ладно, все равно на полную остановку уйдет не один день. Дени, давай, действительно, занимайся вплотную СИТом и «гобоем», а я сплаваю к Гостю вместе с Ванхаймером и Сертизом. Посмотрим, что там произошло с тарелкой. Нам обещали дать прогулочный батискаф. Ашот, может, и ты с нами?

— Пожалуй, — охотно согласился армянин, и все четверо направились в сторону скоростных лифтов.

Услышав смущенное покашливание за спиной, Армон обернулся и увидел хиппи с неразлучным чемоданчиком в руках и в традиционной майке «Рамштайн». Техник выглядел расстроенным.

— Люк? — так звали техника. — Привет. У тебя новости?

— Да, месье. Плохие. «Гобой» испорчен… извините…

— Черт, черт, черт! Что случилось?

— Еще сегодня перед обедом я его осматривал, все было в порядке. А полчаса назад обнаружил необратимые изменения в механизме лучевого конвертера. Все превратилось в прессованны# однородный песок, кварц… — хиппи развел руками и опустил голову.

— Полковник, — окликнул Дени уже выходящего из зала Вогана, — можно вас?

Полковник быстрым шагом подошел к ним.

— Да, профессор?

— Люк Прайс сказал, что «гобой» испорчен. Это не может быть саботажем?

— Проклятье, только этого нам не хватало! Сейчас… — Boган отошел на два шага и включил компьютер, стоявший на ближайшем столе. Пощелкав клавишами, он выпрямился и снял трубку внутреннего телефона. Что-то проговорив, довольно долго слушал ответ, потом повесил трубку.

— Нет, исключено. Сейчас мои ребята просмотрят видеозапись, сделанную в отсутствие сотрудников в лаборатории. Посмотрим, что там происходило. Думаю, однако, профессор, что все это звенья одной цепи — аномалии множатся. Как мне доложат, я вам перезвоню. — И Воган стремительно покинул зал.

Дени проводил его долгим взглядом, потом тускло посмотрел на серого от переживаний Прайса:

— Ну, пошли, Люк, показывай наши достижения… Господи, за что все эти наказания!

* * *
25 мая 20… года, 23 часа 15 минут.

Постпредство США в Женеве

Макс закончил свой доклад, закрыл папку и слегка отодвинул ее.

Рассел, сидевший напротив него, закурил тонкую дамскую сигарету «Вог», выпустил кольцо дыма и попробовал подвести итог:

— Значит, прибор чужих, или «гобой», как они его назвали, безвозвратно испорчен… Плохо, конечно, но лучше уж так, чем не в наших руках. Теперь о Госте. Макс, как ты считаешь, можем ли мы рассчитывать на наших водолазов, чтобы как-нибудь пощупать эту тарелку на дне? Ведь глубина там не запредельная?

— Сто двадцать пять метров. Практически предел для глубоководников. Кроме этого, погружение на такие глубины и всплытие требует специального оборудования, которое невозможно будет держать на воде незаметно. Да и не подпустят туда никого, кроме членов штаба. На поверхности уже дежурит полицейский катер. Так что здесь нам ловить совершенно нечего. Если только…

— Ну-ну, продолжай, — подбодрил Энтони задумавшегося Макса.

— Если только не внедрить одного из наших церновцев в состав участников обследования Гостя…

— А есть такая возможность, Макс?

— Теоретически — да. А получится ли практически, гарантировать трудно.

— Надо попробовать!

— А зачем? Там и так хватает американцев, тот же профессор Сертиз, Ронни Белл. Еще подъедут, я слышал, Стив Варсон и Джон Рейли.

— Макс, эти не работают на ЦРУ, а мы — да. Мы должны обеспечивать безопасность страны даже вопреки логике событий! Вопреки тем, кто ратует и верит в международное сотрудничество, добрую волю и тому подобные глупости. Мы с тобой должны…

Рассела понесло. Макс смотрел на своего начальника и поражался все больше и больше. «Господи, перед кем этот идиот распинается, ведь никого нет! Значит, передо мной? Нет, скорее, машинально, по инерции… Это уже диагноз, клиника».

Раньше Макс старался не задумываться над той патриотическо-пропагандистской шелухой, в которую заворачивали свои мысли многие из известных ему деятелей в США, в первую очередь те, от кого многое зависело. Ему и тогда было абсолютно понятно, что всем правит мамона, какой вопрос ни подними, все упрется в деньги. Контракты, поставки, тендеры… Какая, к черту, забота о стране и гражданах! Только чистоган!

Впервые с таким наглым крупномасштабным лицемерием он столкнулся в далекие шестидесятые годы, когда еще совсем молодым работал в команде охраны кандидата в губернаторы штата. На одном из предвыборных митингов, который организовали в дотационной школе штата, кандидат с пеной у рта клялся и божился, что экология в этом районе — приоритет его программы, которого он будет добиваться всеми силами, невзирая ни на что и ни на кого. Глядя на этого крепко сложенного, довольно молодого загорелого кандидата, верилось, что он-то добьется своего и свернет в бараний рог разных бюрократов и сволочей. Вечером того же дня на деловой встрече с местными бизнесменами в узком составе он так же клятвенно пообещал им разрешить строительство в штате могильника для захоронения компонентов химического и бактериологического оружия, при условии перевода на его счет кругленькой суммы. Чем все дело завершилось, Макс доподлинно не знал — был отозван для выполнения задания в другом штате, — но губернатор был избран, и особых оснований считать, что чиновник вдруг проникся любовью к природе и возненавидел деньги, не было.

С тех пор утекло много времени, душа и совесть Максимилиана Эдгара Грубера, далекого потомка альзасских виноделов, зачерствели и перестали реагировать на подобные мелочи, и он надолго превратился в послушный инструмент секретной организации. Но последние события вокруг СИТа и Гостя сильнс поразили его и заставили вновь задуматься над тем, кому и зачем он служит, кто его окружает и за что гибнут зачастую неплохие, по большому счету, люди… Какого дьявола ЦРУ вмешивается в дело, которое ведут ученые и военные нескольких стран, и не в последнюю очередь США? Кто действительно представляет интересы страны и болеет за них, возможно, даже и неосознанно, а через призму своей работы, преданности и любви к делу. Может, как раз эти ученые-энтузиасты, космонавты, подвой ники?

— …и той ответственностью, которую мы несем не только перед Президентом и Правительством, но и перёд всем американским народом, — продолжал патетику Рассел.

— Энтони, я все понял. Не будем терять время. Я отправляюсь на встречу с агентом, — внезапно прервал его Макс.

Рассел удивленно замолк, поднял брови, но не найдя, что возразить, ответил:

— Хорошо, Макс, действуй. Завтра доложишь.

Макс встал, пожал руку начальнику и направился к двери. Он совсем не собирался идти на встречу с агентом, потому что вдруг понял, что НЛО на дне озера уже не летательный аппарат с массой неизвестных высоких технологий, а куча никому не нужного спекшегося песка. Вся операция, которая началась с задачи похищения СИТа и перешедшая затем в фазу вооруженного противостояния с инопланетянами, была проиграна спецслужбой, и это, как ни странно, совершенно его не расстраивало, даже наоборот — он был рад, что победа окажется за учеными. Дай Бог этому швейцарскому вояке, как его там… Вогану, помочь науке. А ему пора заканчивать и с этим делом, и вообще… Мелькнула мысль об отставке. Выслуга у него есть, пенсию назначат очень хорошую, да и больная жена в Сиэтле будет только рада, если он вернется наконец домой из своих вечных командировок и поездок. Макс подошел к кабинету и ключом отпер дверь. Пройдя впотьмах к столу, он сел, включил настольную лампу, запустил компьютер и начал быстро набирать текст:

«Начальнику Национальной секретной службы Центрального разведывательного управления США…»

* * *
Дени, понурив голову, шел по подземному коридору. В мыслях он все время корил себя за то, что не уделил достаточного внимания изучению «гобоя», а практически все передоверил молодому парниле, пусть и талантливому, но неопытному.

Сам парнила плелся за начальником, и мысли, которые его посещали, тоже не лучились оптимизмом. Была такая возможность… Эх!.. А допустят ли его близко к работе над СИТом еще неясно. Может, и без него обойдутся. Такой шанс был!..

Вдруг Люку показалось, что в коридоре слегка притух свет, будто к электроподстанции подключился мощный потребитель. Он поднял голову и обомлел: профессор Армон на его глазах исчез! Чемоданчик выпал из рук, с грохотом ударился о бетон, раскрылся и высыпал на пол инструменты.

Глава 3. Марсианские хроники

Спиральная галактика Млечный путь.

Рукав Ориона, Солнечная система

Дени сидел в удобном невидимом и неосязаемом кресле. Повертев головой, он увидел, что находится на небольшой круглой платформе диаметром около четырех метров. Пол диска ярко светился. По всей окружности, на высоте примерно метра, проходил поручень, который не был никак соединен с корпусом платформы вертикальными штангами и буквально висел в воздухе. В центре диска был более яркий круг. Кроме Дени на платформе никого не было.

Он попытался встать с кресла, и это ему легко удалось. Обернувшись, он не увидел никакого сиденья, провел рукой там, где предположительно должно было находиться кресло, но не нашел ничего, кроме пустоты. Дени подошел к краю диска, где свет, струящийся снизу, был немного приглушен и не резал глаз, взялся за поручни и постарался осознать, то, что увидел. Диск висел или летел на огромной высоте над облаками. Далеко внизу, сквозь разрывы туч, угадывалось Женевское озеро, чуть в стороне и дальше — пики Альп в районе Солнечных Врат, в другой стороне — отроги Юры. Дени прикинул, что он находится на высоте полутора-двух километров. Удивительно, но он не чувствовал никакого дискомфорта: температура была нормальная, ветер не дул, хотя, судя по течению облаков, он должен был быть. Продолжая вглядываться в пейзаж под ногами, он определил, что диск висит между берегом и горным перевалом Коль де ля Фосий. Черт, именно здесь пролетают самолеты, взлетающие с женевского аэропорта Контрэн в случае восточного ветра! Словно подтверждая его слова, из облаков вырвался авиалайнер и пролетел в трехстах-четырехстах метрах от платформы. Прошло минут десять, и еще один самолет, уже намного ближе, пронесся, набирая высоту, мимо поежившегося Дени. Звука моторов было почти не слышно. Этак еще минут двадцать, и очередной борт врежется в платформу.

— Профессор Армон, — негромко произнесли у него за спиной. — Здравствуйте.

Дени резко обернулся и привалился спиной к перилам. Перед ним стояли двое высоких загорелых мужчин в белой одежде, очень похожей на римские туники. Сначала Дени показалось, что они босы, но, присмотревшись, он увидел у них под ступнями пористые толстые подошвы, которые непонятно как держались на ноге. У незнакомцев были приятные, спокойные лица, мало чем отличающиеся от землян. Вот только у ушей почти отсутствовали мочки, а верхняя часть была чуть заострена. Они стояли по другую сторону диска и дружелюбно разглядывали его. Один был блондином, второй, пониже, — шатеном.

— Д-добрый день… месье. Чем обязан?

— Не надо волноваться, профессор, мы просто хотели поговорить с вами, — начал шатен. — Разрешите представиться. Меня зовут Эон Туул, коллегу — Лон Гел.

Мимо в опасной близости пролетел огромный лайнер, и Армон рефлекторно вжал голову в плечи.

— Мешает? — спросил Лон Гел, кивнув в сторону удаляющегося самолета.

— Да уж не успокаивает… — пробормотал Армон и поежился.

— Где хотите провести беседу?

— А где можно?

— Где вам угодно. Ограничений нет.

— Что-нибудь близкое к древней истории… Можно? Пирамиды, например, или рисунки Наска, — Дени понял, что этим двум ребятам такое под силу. Телепортировали же они его сюда…

— Есть более древние памятники истории, профессор.

— Да, конечно, Стоунхендж, Баальбек, Великий Бог Марсиан[15]

— Кстати о марсианах, — оживился Эон Туул. — Как насчет долины Сидония и ее пирамид[16]? Мы с Лон Телом очень любим это место.

Дени прирос к полу, а в горле пересохло. Ашот рассказывал ему о Сидонии.

— Марс? А можно?..

— О чем речь, профессор! Так что, на Марс?

— Подождите, а Луна… и…

— Профессор, самые древние памятники цивилизации в вашей Солнечной системе находятся на Марсе. Но если вы хотите на Луну, там тоже есть кое-что интересное…

— Нет, на Марс, — выдохнул потрясенный Дени.

Эон Туул приподнял руку и пошевелил пальцами, будто набирал текст на компьютере. В центральной части диска, там, где был очерчен более яркий круг, возник вертикальный луч в виде цилиндра. Лон Гел без колебаний вошел в этот волшебный, искрящийся световой столб и исчез. Дени оглянулся на Эон Туула. Тот жестом руки пригласил его следовать за Лон Телом.

Дени зажмурился и шагнул в искрящийся цилиндр света.

Диск был либо тем же, либо таким же, на котором Дени оказался над Женевским озером. На нем уже стоял Лон Гел и смотрел вниз, на планету. Внизу расстилалась слегка красноватая, пыльная, каменисто-лавовая поверхность Марса.

Марс!

Дени вышел из центрального круга, повертел головой и подошел к Лон Телу.

— Посмотрите, профессор, — заговорил Лон Гел. — Вот это и есть долина Сидония. Смотрите, то, что вы видите с высоты двадцати километров, на которых мы находимся над поверхностью планеты, одно из самых древних, в археологическом смысле этого слова, проявлений цивилизации в вашем рукаве Млечного пути, да и вообще во Вселенной. Подобных мест не так уж много. Красиво, да?

— Господи, да неужели это все кем-то…

— Да, профессор, да. А вон там, километрах в ста, то, что сорок лет будоражит воображение ваших уфологов — якобы разбившийся космический корабль. Так оно и есть. Это остов исследовательского корабля цивилизации Свайз.

К ним присоединился, выйдя из светящегося цилиндра, Эон Туул.

— А Марсианский сфинкс? — дрогнувшим голосом спросил Дени.

— Увы, профессор, игра светотени, не больше, — ответил, совсем по-земному разведя руками, Лон Гел.

Армон стал пристально вглядываться в марсианскую поверхность. Эх, сюда бы Ашота! Внизу на красноватой равнине были видны конусы нескольких пирамид и ровные ряды полуразрушенных зданий.

— А это что, единственное место на Марсе, где что-то осталось от марсиан?

— Профессор, то, что вы видите, — это форпост, построенный на Марсе около двадцати двух миллионов лет назад совсем не марсианами, а существами, прилетевшими сюда из… как бы это правильнее сказать… из другой, прошлой Вселенной. Но, к сожалению, город, или, скорее, станция, покинут уже более двадцати миллионов лет назад.

— Как — из прошлой Вселенной? Разве это возможно? Господи, у меня голова сейчас лопнет!

— Профессор, об этой цивилизации даже нам почти ничего не известно. Но мы доподлинно знаем, что она существовала и в прошлой Вселенной. Они достигли таких высот в овладении законами физики, что сами стали создавать законы в том пространстве, где находились. Наконец они научились создавать, генерировать само пространство с нужной им метрикой и свойствами. Эффект, с помощью которого им удалось обмануть Великое сжатие, мы называем «Пространственный кокон». Но воссоздать это даже нам не под силу. Этот город был построен, как нам представляется, для выполнения нескольких функций. Первое: это форпост в самом прямом смысле этого слова. Ведь ваша галактика окраинная. Второе: это пересадочная станция, или телепорт. Третье: это одно из звеньев гигантской космологической паутины, которая выполняет неизвестные нам функции, но, возможно, как раз и является составной частью проекта «Пространственный кокон».

— А можно спуститься пониже? — спросил Дени.

Платформа стала резко снижаться, но никаких перегрузок Дени не ощутил. С гравитацией, судя по всему, его новые знакомые тоже были на «ты».

Загадочные пирамиды и здания стали приближаться. Проявлялись все новые и новые детали, которые, как это ни странно, вблизи больше скрадывали правильные очертания циклопических сооружений, чем подчеркивали их. Поразмыслив, Дени понял, что это логично — время, эрозия, перепады температур, одним словом, второй закон термодинамики, сделали свое дело и сильно нивелировали абрисы сооружений. Теперь только с высоты птичьего полета можно было рассмотреть правильную геометрию ландшафта и понять, что это не просто горы и холмы, а искусственные образования, творение разума.

— Назначение некоторых сооружений нам понятно. Вот, например, этот длинный двугорбый холм, — показал рукой Лон Гел. — Два горба — это две засыпанные теперь песком трубы диаметром по пятьсот метров каждая и уходящие на глубину пяти километров. Это — подземный кислородный завод. Здесь их всего три. Та мизерная доля кислорода, которая еще осталась в атмосфере Марса, результат работы этих трех заводов двадцать миллионов лет назад.

— Так, значит, эта цивилизация…

— Мы их называем Пилигримы.

— Значит, Пилигримы дышат кислородом?

— Не факт. Они могли использовать для работы на станции местное население — марсиан… Да-да, не удивляйтесь, есть материальные свидетельства существования в далеком прошлом на Марсе цивилизации низкого уровня. Ну, для сравнения, вашего уровня семнадцатого века. Но этих следов очень мало. Марсианская цивилизация, судя по всему, была обречена изначально самой планетой, на которой и зародилась. Марс постепенно терял атмосферу, климат становился все более резким. Появление на планете Пилигримов и их деятельность помогли марсианам «протянуть» намного дольше, чем им было предписано судьбой и отпущено природой. И не просто дольше, а колоссальное время — полтора-два миллиона лет! За такое время большинство цивилизаций достигают вершин своей деятельности и расцвета, а некоторые погибают. К примеру, вашей цивилизации, профессор, не более двадцати тысяч лет… Однако сами марсиане не смогли достичь за это огромное, отпущенное им время даже вашего, извините, очень среднего уровня. Дело я том, что стимул к развитию и творчеству был утрачен из-за доминирующего положения Пилигримов и работы на них. Марсианам не к чему было стремиться — им все давали хозяева; которым они служили. А те, в свою очередь, не были заинтересованы в росте научно-технического потенциала наемных рабочих, тот уровень развития, который имели марсиане, вполне удовлетворял элементарным требованиям обслуживания станции. А потом прагматичные «Боги» ушли и оставили марсиан один на один с их планетой и проблемами. Этот бой марсиане проиграли вчистую.

Диск заложил глубокий вираж и полетел на высоте ста — ста пятидесяти метров над поверхностью. Мимо проплывали фантастические сооружения станции, больше похожие после столь долгого, почти вечного бездействия и забвения на пусть и не совсем обычные, но естественные горы и холмы. Кое-где, правда, сквозь наметенный миллионами лет слой песка угадывались геометрически правильные рядные конструкции, о назначении которых можно было только гадать. В одном месте Дени заметил часть еще не рухнувшей эстакады, похожей на монорельсовую дорогу. Но, с другой стороны, зачем существам, в совершенстве овладевшим телепортацией, монорельс? Сами же марсиане вряд ли могли построить такое… Чуть в стороне из песка возносилась в небо на высоту трехсот метров массивная — диаметром метров пятьдесят — колонна, с явно отсутствующей верхушкой. Ее поверхность была бежево-коричневого цвета и переливалась подобно камню «Золотой песок». Приглядевшись повнимательнее, Дени увидел, что колонн всего шесть и расположены они на поверхности правильным кругом, будто когда-то формировали собой огромную садовую беседку для гигантов.Оставшиеся пять колонн были разрушены на высоте от десяти до пятидесяти метров. Трехсотметровый же столп на последней четверти своей высоты плавно, но заметно изгибался в сторону геометрического центра сооружения. Дени попытался включить свое воображение и мысленно дорисовать «беседку», и у него сразу же закружилась голова.

Проследив за его взглядом, Лон Гел усмехнулся:

— Да, трудно себе представить, как это все выглядело двадцать миллионов лет назад. Мы думаем, что это был телепорт. С учетом площади, которую он занимает на поверхности, с его помощью можно было телепортировать огромные по объему предметы. Но зачем?

— Как же все это сохранилось в течение двадцати миллионов лет? Невероятно…

— Да, сроки, конечно, запредельные, но владея аттотехнологией, это, как видите сами, вполне возможно, профессор. Пилигримы бросили вызов самой вечности. У меня они вызывают смешанные и противоречивые чувства: уважение, восхищение и настороженность, — поддержал разговор Эон Туул.

Диск быстро летел над марсианскими песками, и циклопические сооружения станции Пилигримов отодвигались все дальше и дальше к горизонту, постепенно сливаясь с оранжевой поверхностью и розоватым от пылевой взвеси небом. Некоторое время они летели вдоль почти полностью обрушившейся «монорельсовой дороги», но скоро и следы циклопического арочного сооружения, высотой на сохранившихся участках до пятидесяти метров, растворились в марсианских песках времени.

Через пятнадцать минут полета над пустынной монотонной холодной равниной, внизу показался большой предмет, полузасыпанный красноватым песком. Когда платформа подлетела поближе, Дени с замиранием сердца увидел наяву то, что он видел на фотографиях в интернете и что потрясло его в свое время до глубины души — остов разбившегося в период между 1965 и 1976 годами на Марсе космического корабля.

Платформа снизилась настолько, что стали видны и мелкие-детали.

Корабль был похож на треугольник серебристого цвета со стороной около пятисот метров с сильно закругленными углами. Одна из вершин треугольника походила на рубку управления — в корпусе виднелись небольшие надстройки и ряды мелких зияющих дыр, которые, возможно, были до катастрофы иллюминаторами. Верхняя часть корабля была расколота или, скорее, разорвана ударом. В многометровую пробоину уже забился вездесущий песок. За сильно деформированной кормой на несколько сот метров тянулась глубокая борозда в песке. Ударившись о поверхность, корабль по инерции пропахал песок, пока не остановился. Если при ударе от корабля и отвалились детали корпуса, то теперь они были засыпаны песком.

— А что здесь произошло? Почему они разбились?

— Трудно сказать, но впервые мы встречаемся с фактом катастрофы корабля цивилизации Свайзов. Вся их техника в высшей степени надежна. Говоря вашим языком — стопроцентно! Системы как минимум дублируются, а спасательные средства и устройства тем более. Пилотирование кораблей происходит в автоматическом режиме, но возможно и ручное управление. При ручном управлении человеческий фактор, как вы его называете, полностью исключен — автоматика просто не даст возможности совершить ошибку. Поэтому происшедшее здесь в 1966 году по вашему летосчислению мы пока объяснить не можем.

— Почему корабль Свайзов здесь, это как раз понятно. Они так же как и мы, очень интересуются Пилигримами и активно изучают все материальные свидетельства их деятельности. Таких во Вселенной совсем немного.

— Подобных миллионнолетних руин?

Эон Туул немного снисходительно посмотрел на Дени и улыбнулся:

— Отнюдь. Есть несколько покинутых, но действующих образцов их мегалоинженерии. Артефакты, как вы любите называть такие объекты. Хотя, в моем понимании артефакт — это что-то относительно небольшое. Так вот, двойная гравитационно-гироскопическая система в туманности Конская голова. Мы эту систему называем «Маяк».

— И что это такое, для чего предназначено? — задал вопрос Дени. В голосе прорезались нетерпеливые мальчишеские нотки.

— Система представляет собой две планеты: одна чуть меньше вашей Земли, другая — чуть больше, вращающиеся вокруг общего гравитационного центра тяжести. Звезда, вокруг которой обращаются планеты, находится на таком расстоянии, что ее влияние ограничивается лишь гравитацией, настолько слабой, что через два миллиона лет планеты освободятся от ее оков и уйдут в открытый космос. Но, конечно, не это примечательно. Удивительно другое, планеты — это полые шары, внутри которых, почти как в гироскопе, перемещаются шары меньшего диаметра, но большей массы. Планеты имеют абсолютно правильную форму. Поверхность обеих планет обработана при помощи аттотехнологий таким образом, что представляет собой сверхпрочный углеродный монолит. Почти алмаз. Но это еще не все: обе планеты связаны между собой не только гравитацией, но и своеобразной искусственной пуповиной — огромной трубой или шлангом, как хотите называйте, состоящим из нескольких тысяч секций или сегментов. Раструбы пуповины с обоих концов просто лежат на поверхности планет. Планеты вращаются вокруг своей оси и вокруг общего центра гравитации системы, «перетаскивая» раструбы, снабженные специальной системой «скольжения» по всей поверхности. Назначение пуповины нам непонятно. Движение планет-близнецов заставляет пуповину изгибаться, удлиняться и укорачиваться в зависимости от взаиморасположения космических тел. Она с этой задачей прекрасно справляется, как простая гофрированная труба, за тем исключением, что конструкция и, главным образом, материал, из которого она сделана, не изнашиваются вот уже несколько десятков тысяч лет! Внутри нее находится приспособление, очень напоминающее лифт.

— Лифт? Как это? Как в романе Артура Кларка, что ли?

На этот раз Дени уел-таки инопланетян.

— В романе? Кларка? — не поняли те.

— Есть у нас такая литература, которая называется «научная фантастика».

— Да, мы знаем…

— Ничего вы не знаете! В романе «Фонтаны рая» наш известнейший фантаст, кстати, и ученый футуролог тоже, описал возможность создания на экваторе Земли космического лифта.

Инопланетяне, явно огорошенные, переглянулись.

— Ну ладно, ладно, продолжайте, пожалуйста, — засмеялся Дени.

Лон Гел и Эон Туул еще раз посмотрели друг на друга. Лон Гел пожал плечами и продолжил:

— Да, лифт. Причем в полной исправности. Но надо учитывать, что расстояние, вернее его шахта, мягко говоря, необычны. Это не тридцать, не сто и даже не тысяча этажей. Это пятьсот пятьдесят тысяч километров в среднем! Каково? Дальше. Лифт работает и опробован нами. При любой конфигурации пуповины он проходит весь путь за несколько часов! Никаких, естественно, тросов, направляющих. Лифт двигается в магнитном поле, но что обеспечивает и генерирует это поле — непонятно.

— Далее. Движение раструбов по поверхности планет идет при практически полном отсутствии трения, тем не менее накопление статики, видимо, происходит. Раз в двадцать лет мы становимся свидетелями феерического зрелища. Вся накопленная за этот период энергия высвобождается и узконаправленным лучом уходит в окраинный район Вселенной, туда, где еще не только звезд нет, празвезд или газовых и пылевых туманностей, но отсутствует и само пространство. Таким образом, Пилигримам удалось успешно построить не просто вечный двигатель, а Perpettum Mobile с высоким КПД! «Выстрел» энергии имеет мощность в девятьсот эксаватг. Вам не надо объяснять, что это такое.

— Господи, зачем все это построено, какие задачи выполняет? — ошарашенно промямлил Дени.

— Это не все, профессор. Если хотите. Время еще есть.

— Да-да, конечно!

— Следующий удивительный объект. Называется «Хронограф» и находится в одном из самых отдаленных районов Вселенной, рядом с древнейшей галактикой A1689-ZD1. Вам не надо объяснять, что такое телепортация…

— Как это не надо, шутите? Если я понимаю, о чем идет речь в принципе, то с большим сожалением должен констатировать, что механизм работы телепортации, или, как ее еще называют, нуль-транспортировки, ни мне, ни моим коллегам на Земле пока неизвестен.

— Не обижайтесь, профессор. Просто я хотел сказать, что Хронограф не использует принцип телепортации, или, по крайней мере, тех принципов телепортации, которые известны нам; Вы видели руины телепорта только что. Помните, шесть колонн?

— Да, конечно…

— Так вот, представьте себе очень большой астероид, диаметром около двух тысяч километров. Поверхность — безжизненный камень, пробитый тут и там кратерами метеоритов, форма — более или менее правильный шар. И лишь одно место на астероиде искромсано метеоритами и болидами чуть меньше, и именно здесь возвышается Хронограф. Конструкция очень похожая на ту, что вы видели на марсианской станции, только не разрушена: массивная станина, шесть колонн, сужение в центре, опять расширение и верхняя станина. Внутри колонн помещено монокристаллическое бериллиево-сапфировое стекло. Все сооружение возвышается над поверхностью астероида на высоту тридцати пяти километров и очень напоминает ваши обычные песочные часы. Система полностью герметична. Внутри, за стеклом, находится то, что и должно находиться в песочных часах — песок! Центральное отверстие, между колбами не превышает одного миллиметра в диаметре! Это при таких-то размерах всего сооружения. Песок из-за очень слабой силы тяжести на астероиде медленно перетекает из верхней колбы в нижнюю… И не может перетечь.

— Как это?

— Несмотря, на то что происходит перетекание из верхней колбы в нижнюю, количество песка в верхней и нижней колбах всегда остается постоянным. Никакого обратного перемещения песка из нижней колбы в верхнюю, телепортацией или любым другим известным нам способом, не происходит. Хронограф находится в вечном равновесии. Песок течет в обе стороны одновременно. Одно движение видимо, второе — абсолютно непонятно, но реально.

— Я смотрю, вы здорово знаете реалии и историю Земли. Вон, сравнили Хронограф с песочными часами. У вас тоже на заре цивилизации было такое?

— Нет, у нас были часы, больше похожие на ваши клепсидры[17]. Нас сильно удивляет то, что ваши песочные часы практически идентичны по конструкции с Хронографом и телепортами Пилигримов.

— И что из этого следует? — насторожился Дени.

— Пока ничего. Но совпадение, согласитесь, профессор, поразительное. А что касается осведомленности о Земле и ее истории, то здесь нет никакого секрета. Мы с Эон Туулом — специалисты по гуманоидным цивилизациям. Земля — это наша с ним специализация. Кроме того, мы наблюдаем и стараемся отслеживать все цивилизации этого типа. Иногда вмешиваемся… как в вашем случае. Посмотрев на нас, вы можете сразу сделать вывод о том, насколько мы похожи. Но мы немного старше вас.

— И сколько времени существует ваша цивилизация? И, кстати, как она называется?

— А как вы сами себя называете? — хитро прищурился Лон Гел.

— Э-э-э… Земляне… Человечество… Черт, нет устоявшегося общепринятого названия! — в замешательстве промолвил Дени.

— То-то же! Наша родная планета называется Лаасс, ну а мы — лаассы.

— Понятно. И вы прибыли на Землю с миссией спасения? Ну и где мы напортачили?

— Напортачили, по вашему собственному выражению, вы с коллайдером. Не просчитав всех последствий использования его полной мощности. Обычно теория опережает практику, но здесь мы имеем как раз обратный случай. Вы были слишком самонадеянны. Имейте в виду — вы вплотную приблизились к той черте, за которой, в случае ошибки, стоят необратимые последствия.

— Нам помогали лучшие умы планеты. Ученые с мировым именем! — обиделся за научную братию Дени. — Мы не делали ничего, не просчитав последствия…

— Вы замахнулись на решение проблемы, многие аспекты которой непонятны цивилизациям, обогнавшим вас на сотни, а к и тысячи лет! Вы о многом даже и понятия пока не имеете. Они видите ли, решили узнать, что было в момент Ноль. Построили мощный коллайдер и давай бомбить атомы! Да если хотите знать если бы не наше вмешательство — разбалансировалась бы не только Солнечная система, но и ближайшие планетные системы А это не шутки. Вы, сами того не осознавая, стали менять привычную метрику пространства. Некоторые вспышки сверхновых квазаров, а также образование черных дыр — все это связано со всякого рода экспериментами, которые мы или кто-то другой ив успели или не сумели предотвратить. Одна из наших миссий в том и заключается, чтобы предупреждать подобное. В вашем случае мы еле успели.

— Но мы уже начали останавливать коллайдер… — упрямился Дени. — Хоть нам этого очень не хотелось.

— Было уже поздно. Термопара образовалась. Но мы успели заморозить ее на самом раннем этапе. Так что миссия на Земле закончена.

Дени с удивлением посмотрел на Эон Туула и Лон Гела:

— Как, вы улетаете? А…

— Нет, профессор, контакта не будет. По крайней мере, сейчас. Может быть, через несколько сот лет… может быть… — с грустью ответил белокурый Лон Тел.

— А НЛО, что мы сбили, кто это?

— Космические авантюристы с планеты Риддер, ищут в Галактике различные артефакты. Посчитали ваш СИТ таковым. Но чтобы артефакт можно было продать на космическом аукционе он должен отвечать нескольким условиям. В частности, отсутствие создателя. А наличие гарантированно в одном экземпляре значительно повысило бы его стоимость… Дени, вы уж не держите на нас с Эон Туулом зла, но «гобой» и корабль Риддеров мы превратили в безобидный кварц. Упреждая ваш вопрос, скажу, что никаких сверхъестественных, умопомрачительных технологий на корабле вы бы не обнаружили, а «гобой», то есть СИТ, у нас уже есть свой. Всего надо стараться добиваться своими силами, помните урок марсиан?

— А могу я рассказать?.. — начал Дени.

— Профессор, это мы оставляем на ваше усмотрение. Как считаете нужным, так и поступайте. Только руководствуйтесь правильным и проверенным веками принципом «не навреди». Есть у вас еще к нам вопросы, просьбы? Мы готовы вас выслушать, поверьте.

Дени надолго задумался и облокотился на поручни платформы. Мрачная, мерзлая панорама красной планеты хранила молчание. Посмотрел еще раз на беспомощный в марсианском песке исследовательский корабль Свайзов, на доброжелательно ждущих ответа инопланетян и поднял голову. Глаза его блеснули:

— Да, есть!

Глава 4. Параллели

Сектор Вселенной «Млечный путь»,

Большое Магелланово Облако,

12 000 парсек[18] от Солнечной системы

Даже на расстоянии в сто тысяч километров «Зеркало» поражало своими размерами и видом. Гигантская круглая плоскость висела в межзвездном пространстве, практически невидимая невооруженным глазом. Лаассы сообщили Дени, что диаметр Зеркала составляет тысячу километров, толщина — 250 километров. Зеркало не испускало никакого излучения, за исключением отражения звезд и видимых галактик. Весь сектор, словно буйками па воде, был очерчен мигающими маяками. Кое-где, рядом с объектом, угадывались очертания исследовательских кораблей лаассов.

Сейчас они как раз и находились на борту космического корабля. Диски-телепорты работали на расстоянии, не превышающем 1–2 парсек. Поэтому лаассы для перемещения по Вселенной вынуждены были использовать достаточно массивные, тяжелые космические корабли. Кроме этого, для детального изучения космических тел требовался выход в открытый космос в специальном скафандре. Здесь даже технология лаассов был бессильна. Силовое поле может, конечно, защитить того, кто находится в нем, но с таким же успехом не позволит ему произвести какие-либо действия с внешними предметами.

— Мы обнаружили Зеркало совсем недавно — всего несколько лет назад, и работы по его изучению только-только разворачиваются. Эффект «перевертыш» был обнаружен и вовсе несколько месяцев назад совершенно случайно. Проводя исследовательские работы в центральном районе Зеркала на Альфа-стороне, наши ученые установили на поверхности сканер. Через двадцать минут работающие вблизи прибора техники и ученые увидели, как вокруг сканера разошлись концентрические круги и затем красноватое свечение погрузилось в толщу Зеркала, увлекая за собою сканер. Сначала никто ничего не понял, и лишь через несколько часов приборы на другой стороне Зеркала, с Бета-стороны, зафиксировали появление нового объекта. Это и был зеркальный репликат сканера в силовом коконе. Каково же было наше удивление, когда выяснилось, что репликат зеркален и по субатомному строению: он состоял из антиматерии! Поэтому, видимо, и был в силовом коконе. Однако пока это единственный случай, и нам трудно говорить о существований системы. Больше Зеркало ни разу не откликнулось на наши приманки в виде оставленных на поверхности предметов. Само зеркало состоит из довольно сложного набора химические элементов. Не реагирует ни на какие излучения, даже жесткие. Но, похоже, это не монолит. Зондируются многочисленные пустоты — внутренние помещения, но ничего похожего на кессоны, шлюзы, люк не наблюдается. Скорее всего принцип входа-выхода другой — молекулярный. Но как его активировать?.. — Лон Гел пожал плечами. — Сплошные загадки. Вообще любые объекты Пилигримов ставят перед нами просто неразрешимые проблемы. Поверьте, достигнув очень высокого уровня развития, нам трудно смириться с тем, что чья-то техника ставит нас в тупик. Хотя то, что они делают или делали — а у нас нет стопроцентной уверенности, что они еще действуют где-то во Вселенной, — правильнее, наверное, называть астроинженерией…

— А как эта шайба ориентирована в пространстве? Что, если представить себе, что это кусок трубы? Куда он направлен? Вы не рассчитывали?

Эон Туул и Лон Гел переглянулись.

— Да как-то еще не успели… — развел руками блондин и стал водить в воздухе руками, нажимая невидимые Дени кнопки. — Вот что значит обладать чистым, незашоренным, извините за слово, детским свободным сознанием. Мы об этом не подумали, а сразу стали копать вглубь… Сейчас, это не займет много времени, все геометрические параметры зеркала уже введены в машину, ориентация относительно ближайших звезд… осталось только… Сейчас, сейчас… Готово, смотрим!

На основном мониторе рубки звездолета высветилась ночная пустота Вселенной с вкрапленными тут и там бусинами и горошинами звезд и паутинными клубками галактик и туманностей. Звезды и галактики стали быстро надвигаться на экран, будто корабль летел сквозь пустоту с невообразимой скоростью. Скрываясь за срезом экрана, они освобождали место новым квазарам, пульсарам, нейтронным и переменным звездам, красным гигантам и белым карликам. Подавляющее большинство объектов было обозначено непонятными символами — номера и названия на языке лаассов. Внезапно картинка остановилась, и все не сразу осознали то, что увидели. У Дени мурашки пробежали по спине, хотя в глубине души он ожидал чего-то в этом роде. В центре экрана ярко светился желтый карлик, вокруг которого схематично были обозначены орбиты планет и сами планеты. Сомнений не было — перед ними Солнечная система. Дени вспомнил рассказы Ашота о строении системы и, приглядевшись, смог различить на схеме планеты земной группы: Меркурий, Венеру, Землю и Марс, планеты-гиганты: Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун и плутоиды пояса Койпера[19]: Эриду, Плутон, Макемаке, Хаумеа и Орк.

По спине Дени пробежали холодные мурашки.

— Вы это знали? — не то спросил, не то констатировал Лон Гел.

— И да и нет, Какая-то интуиция, предчувствие… — прошептал Дени. — Но должно быть что-то связующее все это, должно быть… Марс, Пересадочная станция, Зеркало… Стоп! А если продлить вектор направления дальше? Что там?

Эон Туул уже вовсю «печатал» в воздухе:

— Минуточку. Все, поехали!

Монитор опять ожил, и по нему побежали звездные блики и тени…

Когда движение на экране замерло, все затаили дыхание. И Дени, и Лон Гел с Эон Туулом, и еще два лаасса, пришедшие за минуту до этого в рубку звездолета, испытали сильное потрясение: на мониторе высветилась гравитационно-гироскопическая система Маяк.

Дени обвел ошарашенных лаассов победным взглядом и выстрелил:

— Ну что, господа инопланетяне, будет у нас с вами контакт или как?


26 мая 20..: года, 13 часов 45 минут.

Подземные лаборатории ЦЕРНа

— Что значит — исчез, черт побери, что это значит?! — вне себя от ярости орал Воган на несчастного долговязого хиппи, который, как нашкодивший первоклассник, стоял посреди кабинета и мял в руках бейсболку, переминаясь с ноги на ногу. — Ну что мне с вами делать? Что? «Гобой» безвозвратно испорчен. НЛО превратился в камень!

— А вы что молчите, Эйнштейны, вашу мать! Где теперь Армон? Кто его похитил? — переключился полковник на Ашот; и Алена. — Наворотили дел! Запустили свой гребаный коллайдер Я всегда чувствовал, что добром это не кончится! Я чувствовал!. Чтоб вас всех!..

Было понятно, что полковнику надо излить накопившуюся в нем ярость, и все молча ждали, когда поток проклятий иссякнет. Не тут-то было! «It was not here!» — как любил в шутку говорить в таких случаях Арутюнян, специально коверкая английский. Еще добрых двадцать минут присутствующие вынуждены были терпеть условно-цензурное выступление начальника генштаб швейцарской армии. Но приоткрылась дверь, в кабинет заглянула Джоди и жестом руки подозвала к себе обозлённого вояку. Тот вышел к ней, прикрыв за собой дверь. Спустя несколько секунд, только начавшие было приходить в себя участники совещания услышали из коридора звериный рык, от которого у все волосы на голове зашевелились. Это у полковника окончательно сдали нервы: Джоди сообщила ему, что единственный оставшийся в живых нападавший на базу «Муари-2000», долго находившийся в коме и только десять дней как пришедший наконец в сознание, исчез из госпиталя города Сьерр.

— Вы это что, нарочно? Сговорились?!.. — взревел Воган, и голос его разнесся на многие километры по коридорам подземелий ЦЕРНа, отражаясь от сырых стен, гуляя по тускло освещенным коридорам и резонируя в трубах…

Джоди не стала дожидаться дополнительных комментариев полковника и поспешила покинуть нулевой этаж в скоростном лифте.

Заехав домой и быстро переодевшись в стильное серо-белое короткое платье, она прыгнула в машину и вскоре уже входила в уютный ретро-бар «Библиотека» на набережной Женевы. Подскочивший гарсон проводил ее к столику, за которым сидел мужчина в темном костюме с левой рукой на перевязи. Он встал и произнес:

— Добрый день, мадемуазель Циммерманн, спасибо, что пришли. Присаживайтесь, прошу вас.

— Здравствуйте, Питер. Можно вас так называть? — улыбнулась Джоди и села на предложенный Брэндоном стул.

— Вам — да, — после секундного колебания ответил он и поднял взгляд на официанта, явно разглядывавшего красивые длинные ноги Джоди. Тот мгновенно вытянулся в струнку, поднес к глазам блокнот и ручку и затараторил:

— Месье, сегодня просто превосходны мидии, сваренные в белом вине!

— Выходит, что вчера они были отвратительны, — не удержался от колкости Брэндон.


Постоянное Представительство Российской Федерации

при отделении ООН в Женеве

и других международных организациях

Офицер безопасности Российского постпредства Федор Саулин сидел в своем кабинете на нулевом этаже старого административного здания и слушал рассказ первого секретаря Матвея Кобзы. Матвей был сотрудником ГРУ и периодически, пользуясь дипломатическим иммунитетом, выполнял деликатные поручения своего руководства. Ни для швейцарцев, ни для французов или американцев не была никаким секретом его принадлежность к российским спецсужбам. Просто в этой среде выгоднее до поры до времени помалкивать об этом и делать вид, что все тут кругом — сплошные карьерные дипломаты. Что за идиотское словосочетание: «карьерный дипломат»? — неожиданно для самого себя подумал Саулин, это же не самосвал БелАЗ… Он боднул головой, отгоняя посторонние мысли. Матвей, вальяжно развалившись в кресле и потягивая арманьяк, продолжил свой рассказ:

— Федор Иваныч, ты же знаешь, что Швейцария — страна непуганых идиотов, и это подтверждается на каждом шагу. Им бы, козлам, наш менталитет, наш азарт, душу, размах…

— И засрали бы такую прекрасную страну. У нас, Матвей, своих неосвоенных просторов для этого хватает. Дистанции гигантского размера! Так что Швейцарию я бы оставил швейцарцам, — с усмешкой перебил Матвея Саулин. Сам он был из СВР и немного недолюбливал «сапоги», как за глаза называли грушников и дипломаты и свэровцы. Хотя, положа руку на сердце, все, в конечном итоге, зависело от самого человека, без привязки к какому-то ведомству или структуре. К сожалению, Матвей ни у кого, даже у «своих», не вызывал теплых чувств. Высокомерная заносчивость вкупе с воинствующей серостью делали его трудновыносимым в любой компании. Уже не раз он становился центром скандалов в постпредстве, причем каждый раз с разными людьми. И каждый раз выходил сухим из воды. Саулин вспомнил, как года полтора назад в постпредство приехал новый водитель, татарин по национальности, мусульманин, по вере. Ну муслим так муслим, пожало большинство плечами, что с того? Так нет! Буквально через несколько дней, в гараже, специально в присутствии нескольких человек, он зарядил оторопевшему Эльдару такую хулу про Аллаха, ислам и шариат, что бедный татарин, недолго думая, схватил первое, что ему попалось под руку (сменный стальной штуцер высокого давления для автомоечного аппарата), и погнался за припустившим от него Матвеем с криками «Шайтан!». Насилу уняли. А с этого опять — как с гуся вода!

— …М-да, так я вот о чем, — после секундной паузы заговорил Кобза. — Подробности операции я доложил руководству, теперь ваша очередь принять в ней посильное участие. Как только Сергей окрепнет, его надо будет срочно переправить а Москву.

— Эго чье такое указание, интересно знать? — прищурился Федор Иванович. — Я что-то никаких приказов не получал.

— Ну, за этим дело не станет — бюрократия у нас всегда работает исправно! Спасибо за угощенье — отличный, просто превосходный арманьяк! — Матвей быстро встал, пожал Саулину руку и исчез за дверью.

— «Превосходный арманьяк»! — передразнил Кобзу Саулин. — Что ты, дерёвня житомирская, понимаешь в настоящем арманьяке? Тьфу, пижон!..

Безопасный встал из-за стола, и оказалось, что он очень высокого роста. Уже подходя к медпункту, где временно разместили раненого Сергея, Саулин совершенно отчетливо понял, что все, что ему напел Матвей, — туфта. Какая забота о попавшем в беду соотечественнике? Какая помощь? Опять темнят эти грушники, ох темнят! Зачем им Сергей в Москве — вот вопрос!

— Здрасьте, уф… Федор Иваныч! — мимо, пошатываясь под тяжестью сложенного виндсерфинга, прошел завхоз. — Погодка подходящая, вёдро!

Саулин только матюгнулся про себя: рабочий день, а этот прихлебатель постпреда направился кататься на озеро на своем любимом виндсерфинге. Нагло, у всех на виду — знает, что никто не осмелится сделать ему замечание. Кругом сплошной блат и лизоблюдство! Тошно!

Зайдя в медпункт, располагавшийся на первом этаже нового жилого дома постпредства, безопасный постучал в дверь с табличкой «главный врач А. А. Лунин».

— Саша, можно?

— Федор Иванович? Проходи, проходи, располагайся! — приветливо вышел из-за стола Александр — моложавый, крепко сложенный брюнет лет тридцати пяти. — Кофе?

— Нет, Саша, спасибо. Ты мне лучше скажи, как там пациент нашего неугомонного Матвея?

— Да ничего, нормально. Только нужно несколько дней покоя. Я проведу укрепляющую медикаментозную терапию, думаю, это даст хороший результат. Но ты же хочешь чего-то другого, я угадал?

— Угадал. Хочу с ним поговорить, но сначала скажи мне, что с ним?

— Что, что! Огнестрел, причем достаточно тяжелый. Повреждено легкое, судя по входному каналу, была задета артерия, значит, была серьезная кровопотеря. Сделана операция, хорошо сделана, грамотно. Сейчас динамику я тебе сказать не могу, надо хоть два-три дня его понаблюдать. Но в общем состояние, как говорят, удовлетворительное, стабильное. Говорить с ним я тебе разрешу, но недолго, он еще очень слаб, особенно после вчерашней эскапады… Скажи, Федор Иванович, а зачем было его из прекрасного наисовременнейшего госпиталя с великолепными хирургами и медперсоналом тащить сюда, в нашу нищенскую дыру, где моя главная гордость — это стоматологический кабинет с оборудованием начала девяностых?

— Да уж… — крякнул Саулин. — Вопрос, Саш, не по адресу. Веришь — я сам пока не все понять могу, поэтому и хочу с ним поговорить. Можно?

— Сейчас, подожди. — Александр вышел.

Саулин встал, подошел к открытому окну и загляделся на опрятные голубые ели, по которым прыгали пушистые, будто с шампунем мытые, белки. Высоко в небе степенно и медленно кружил коршун. На одну из веток на уровне третьего этажа тяжело плюхнулся упитанный солидный ворон и стал вертеть головой налево-направо. К ели скрытно, стелясь по земле, пробежал молодой черно-серый соседский кот Васька и быстро стал карабкаться вверх по стволу. Добравшись до ветки, на которой чинно восседал ворон (потенциальный обед, в понимании Васьки), кот, распластавшись для маскировки как только мог, стал медленно продвигаться к птице. Ворон будто и не замечал опасного хищника и даже не смотрел в его сторону. Но в тот момент, когда Васька уже был готов к решающему прыжку, вдруг сделал несколько приставных шагов в сторону от ствола. Сук опасно закачался. Кот замер, но желудок диктовал свою волю, и охотник возобновил скрытное продвижение по утончающейся ветке. Ворон снова, не глядя на кота, сделал несколько приставных шагов к концу ветки. Кот продвинулся еще чуть-чуть, но застыл. Уж больно сильно утончилась ветка и предательски раскачивалась. Васька еще какое-то время пытался прощупать путь лапой, остерегся, но все-таки отказался от обеда и принял решение ретироваться. Но попытка развернуться не удалась — точка невозвращения была пройдена. Еще на что-то надеясь, несчастный глупый кот вертел головой и поводил ушами. Вот тут-то ворон и соизволил наконец в упор посмотреть на своего теперь практически беспомощного врага. В его взгляде можно было прочесть превосходство, высокомерие и торжество победителя. Никакого снисхождения! Испепелив Ваську взглядом, ворон подпрыгнул на ветке и ударил по ней своими сильными лапками. Кот мявкнул, обвалился с сука, повис на нем на одной лапе и секунду спустя с воплем полетел вниз, провожаемый победным карком счастливого ворона. Плюхнувшись в траву, Васька поджал хвост и стыдливо скрылся где-то под домом. Ворон, оглядев окрестности с видом хозяина, каркнул для пот рядка еще несколько раз и спланировал с ветки за забор постпредства.

Не удержавшись, Саулин рассмеялся. Бравый ворон продемонстрировал блестящее знание военной тактики: заманить врага, вынудить его занять выгодную для тебя позицию и уничтожить одним ударом! Он снова окинул взглядом деревья, аккуратно подстриженный кустарник, чистые посыпанные гравием дорожки. Сказка, а не страна, подумал он, а дай волю долбарям вроде Кобзы, они и здесь наведут свои порядки.

В дверь просунулась Сашина голова.

— Надевай халат, Федор Иванович, пойдем.

Саулин спокойно снял с вешалки бесхозный белый халат, не торопясь надел его, завязал шнурочки и выдвинулся в коридор.

Пациент лежал на специальной больничной койке. Одна рука была выпростана из-под одеяла, и в районе сгиба локтя к ней был подсоединен катетер для капельницы. Рядом с койкой стояла штанга, на которую были подвешены две бутылочки с глюкозой. Сергей был в сознании и настороженно разглядывал вошедшею высоченного Саулина.

— Сергей. Это наш… — начал было Саша, но Саулин перебил его:

— Саулин Федор Иванович, первый секретарь постоянного представительства. Здравствуйте, Сергей, как себя чувствуете? — безопасный пододвинул стул и сел. — Саш, не мог бы ты нас оставить на несколько минут?

— Беседуйте, джеймс-бонды, — усмехнулся Лунин и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

— Привет, — тихо откликнулся Сергей, внимательно разглядывая безопасного.

Саулин достал из кармана небольшой приборчик, выдвинул из него два штыря телескопических антенн и щелкнул тумблером. На приборе замигала зеленая лампочка. Он поставил его на прикроватную тумбочку.

— Сергей, ты должен понимать, что попал в неприятную ситуацию. Но тупиковых положений практически не бывает, и я, скорее всего, смогу тебе помочь…

— Понятно, — отвернулся Сергей к стене. — Вы из той же конторы, что и этот павлин Матвей. Ни в какую ситуацию я не попал, а вот с вами попаду наверняка.

— Не перебивай, а дослушай. Я не из той же конторы, а из соседней. Помочь я тебе смогу реально — обещаю, но для этого ты мне должен рассказать все, что знаешь, включая твой разговор с Матвеем по дороге сюда.

Сергей молчал.

— Хорошо, я тебе немного помогу, чтобы ты понял, что я на твоей стороне. Голос Матвея помнишь? Слушай.

Федор Иванович достал из кармана мини-диктофон и включил. Зазвучали голоса Саулина и Кобзы:

«И засрали бы такую прекрасную страну. У нас, Матвей, своих неосвоенных просторов для этого хватает. Дистанции гигантского размера! Так что Швейцарию я бы оставил швейцарцам.

— …М-да, так я вот о чем. Подробности операции я доложил руководству, теперь ваша очередь принять в ней посильное участие. Как только Сергей окрепнет, его надо будет срочно переправить в Москву.

— Это чье такое указание, интересно знать? Я что-то никаких приказов не получал».

Саулин щелкнул клавишей, и диктофон замолк.

— Ну, понятно тебе теперь, что для тебя готовит Матвей?

Сергей молчал минуты три, потом заговорил:

— Хорошо. Мое условие такое. Я вам рассказываю, что знаю, а вы меня просто отпускаете и ничего больше. Как вы объясните мое исчезновение, меня не касается. Идет?

— Документы, деньги?

— Документы у меня в надежном месте, с деньгами, правда, не очень…

— Деньжат подкину. Много не обещаю, но с голоду не помрешь.

— Хорошо, тогда слушайте, только не записывайте на пленку. Делайте пометки в своем блокноте, ладно? О’кей, значит, так. В очередной раз на меня вышли ребята Брэндона, я с ними уже пару раз работал…

* * *
Безопасный сидел в своем кабинете и прокручивал в голове варианты «исчезновения» Сергея. Нужен был какой-нибудь отвлекающий маневр, событие, которое отвлечет внимание сотрудников от появления в постпредстве незнакомца. Идеальный вариант, если бы в этом чем-то был бы замешан Кобза, но об этом можно только мечтать. Что же придумать? Что? Ничего не лезло в голову.

Время уже было далеко за девять, рабочий день давно закончился, и часть сотрудников перекочевала из кабинетов в постпредский бар «Грот». Там можно было и поужинать, и выпить, и погонять «Флиппер»[20], а главное, неформально пообщаться. Приходили туда и наши спецы из ЦЕРНа, и сотрудники международных организаций. Саулин взял со стола пачку сигарет, надел пиджак, встал и собрался было тоже пойти пропустить рюмочку-другую, как вдруг в дверь постучали и сразу же в кабинет зашел дежурный комендант, пограничник Гриша.

— Тебе чего, Гриш?

— Федор Иваныч, у нас это… ЧП!

— Опять в гостинице командировочные бузят?

— Да нет, Федор Иванович, хуже. Кобзе ухо откусили.

— Что-что? Ухо? Как?!

— Начисто, Федор Иванович: Напрочь!

Саулин медленно сел, потом встал, подошел к холодильнику, достал бутылку водки и обильно плеснул в большой фужер.; Выпил большими глотками.

— Рассказывай!

— А что рассказывать-то? Сумбур. Вроде как в «Гроте» он повздорил с Барановым и Запашным. Те ему нос как бы расквасили. В кровь. Сильно. И как назло, Алка, дура, туда приперлась со своим недорослем ротвейлером. Тот, как учуял кровь, бросился на Кобзу и откусил ухо. А потом сожрал, гад.

— Кого сожрал? — не понял Саулин.

— У-ухо, — почему-то заикаясь, ответил Гриша.

— Дела-а-а… — протянул потрясенный безопасный. — Где сейчас Кобза?

— Лунин с дежурным дипломатом повезли его в госпиталь. Кричит сильно. Кровищи там!..

«Вот он, шанс!» — мелькнуло в голове Саулина.

* * *
Стонущего Кобзу уложили и повезли в операционную. Лунин и Костя, атташе постпредства, вышли на улицу и закурили. Костя набрал на мобильнике номер Саулина и доложился ему.

— Черт! Придется ждать конца операции, вдруг какие осложнения… А ты поезжай домой к Кобзе, успокой жену. Скажи, что ничего угрожающего здоровью нет… Уха, правда, тоже нет, увы… Ладно, поезжай уже! — отпустил молодого парня Лунин и сел на скамейку у входа.

— Нет, постой! А я-то на чем отсюда уеду? Ты вот что, Костя, пригони вместе с водителем сюда мою машину, хорошо?

— Хорошо, Александр Александрович! — Атташе скрылся за углом.

На ресепшене госпиталя молоденькая медсестра говорила своему напарнику по дежурству, врачу-терапевту, приникшему к монитору компьютера:

— А я думала, что профессия «дипломат» такая мирная и спокойная!

— А что, не так, что ли? — удивился врач.

— Выходит, нет. Я тут посмотрела по приемному журналу, а кое-кого и сама принимала. Смотри. В начале месяца раненный грабителями сотрудник американского консульства, потом через несколько дней сотрудник американского постпредства, которому оторвало кисть, помнишь? — Врач кивнул. — Потом русский, весь в порезах от стекла…

— Да, помню, на роликах в автобусную остановку въехал, умник! — возразил терапевт.

— Какая разница! Позавчера два польских дипломата, которые свалились на машине в вырытый строителями котлован и чуть не утонули в луже на дне…

— Да они просто пьяные в стельку были! — вставил врач. ;

— Неважно! А сегодня — этот несчастный русский с такой: страшной раной. Меньше чем за месяц шесть пострадавших! Нет, что ни говори, а дипломат — профессия красивая, но опасная!

Терапевт хмыкнул и опять погрузился в инет.

Глава 5. Калейдоскоп

27 мая 20… года, 13 часов 40 минут.

Офис «Промстройгаза».

Москва

— Что значит «сошел с крючка»? Что это, блин, значит? Я вложил хренову кучу денег в это предприятие, и хотелось бы знать, почему ничего не работает, нет никакой отдачи? — тяжело, с одышкой, сипел Сафаров. — И зачем мы доверились этому мальчишке Бруденко, кто его нам рекомендовал?

— Кто-кто, дед Пихто! — злобно ответил Вексельрод. — Ты что, Ханук, забыл, как сам нам расхваливал этого выскочку: «он нам чеченскую крышу сделает», забыл?! Мы туда сотни лимонов, как в бездонную бочку, спустили, козлы! Да какие сотни!.. Теперь все это может сработать против нас.

— Спокойно, господа, спокойно. Операция не удалась, но концы обрублены, — вступил в разговор Штилер.

— Как это? — не понял Вексельрод.

— Бруденко, или как его там… Бероев, сегодня ночью расстрелян наемными убийцами на Рублевском шоссе в своей служебной машине вместе с водителем. Все, точка! А что касается этого исчезнувшего наемника, предлагаю забыть эпизод. Надеюсь, он мало чего знал и его использовали «втемную». Единственное, что настораживает, так это то, что вполне возможно ему помог кто-то из постпредства. И все равно — надо в эту сторону не высовываться. Будем копать — можем нарваться в лучшем случае на «непонимание» некоторых спецслужб, а то и ОПГ. Но одно придется все-таки сделать, Надо убрать человека, нанятого Тарасом. Обязательно, потому что он-то как раз на нас может вывести. Я уже дал необходимые указания.

— Так что нам теперь делать? — поинтересовался по-прежнему взвинченный Вексельрод.

— Необходимо перехватить инициативу и самим предложить помощь ЦЕРНу, сотрудничество швейцарцам… Я тут подготовил план с кое-какими первоочередными шагами, которые нам просто необходимо предпринять немедленно. Смотрите…

Вся троица придвинула к себе лежавшие на столе папки и углубилась в изучение их содержимого. О бывшем помощнике Президента никто теперь и не вспомнит, кроме его тейпа. Да и кому он нужен? Особенно мертвый, проигравший.


28 мая 20… 0 часов 45 минут.

Постпредство России. Женева

Федор Иванович дописал последний, одиннадцатый лист спецблокнота, расписался внизу и вызвал по телефону шефа референтуры.

«Ну, теперь остается надеяться на три вещи: что резидент подпишет телеграмму, что она будет доложена Президенту и что Президент окажется порядочным человеком и примет меры. Тогда вам, господа, как минимум участь Холодовского уготована», — подумал безопасный. Сергей своим рассказом здорово ему помог. Он и до этого, наблюдая разворачивающиеся в Швейцарии странные, если не сказать больше, события, стал догадываться, какая игра и кем ведется. Теперь он был уверен в своих выводах. Шифртелеграмма, которую он сейчас написал, была самой важной в его жизни. Она, без сомнения, решала его судьбу: или пан, или пропал. Он играл ва-банк. Ничего другого не оставалось.

В комнату вошел шеф референтуры.

— Так, Игнатич, смотри внимательно, — сказал Федор Иванович, вырвал страницы из спецблокнота и написал на первой вверху: «особой важности»[21] и чуть ниже: «только Президенту — лично, вручить немедленно, экз. единственный». — Все понял? Тогда буди резидента, пойдем к нему вместе.

Игнатич, пожилой, много повидавший на своем веку служака, вытаращил глаза, но промолчал и подошел к внутреннему телефону.

* * *
Брэндон и Джоди лежали на постели в квартире немки. Оба тяжело дышали. По животу немки скатилось несколько капелек пота. Фигура у Джоди действительно была изумительна, может быть, немного излишне спортивная, но фантастически пропорциональная.

Женщина повернулась к Брэндону, приподнялась и положила голову ему на грудь.

— Питер, как ты относишься к твоему участию в ИРА? Только честно.

— Джоди, нормально. Меня, конечно, все называют террористом, но я, веришь, никогда не воевал с гражданскими. Я воевал только с вооруженными людьми — с полицией, армейским спецназом. Да, часто я нападал, когда они не были к этому готовы. Но это война. А на войне, как на войне. Отвечу и на невысказанный вопрос. Да, я получал деньги за выполнение различных деликатных дел. Но ведь я делал работу и делал ее хорошо, а за работу платят. За хорошую работу хорошо платят.

— То есть ты воевал за идею.

— Да, можно и таксказать. А вот, Фрэнк, царствие ему небесное, просто мстил англичанам за погибшую жену и дочку. Их расстреляла полиция во время демонстрации протеста в Белфасте. Собственно, в этот момент мы с ним и познакомились. Он как безумный бросился на полицейских, смог отнять у одного автомат и открыл по ним огонь. Я был в толпе в числе бойцов ИРА, обеспечивавших безопасность. Мне еле-еле удалось отнять у него автомат и утащить с площади. С тех пор мы практически не расставались… И какая-то американская скотина его убила! Вот так-то, Джоди. Кстати, надо договориться с похоронным бюро о его перезахоронении в Белфасте, рядом с семьей.

Джоди провела пальцем по его губам.

— У меня есть идея.

— Какая?

— Ты делаешь мне предложение, я соглашаюсь, ты прекращаешь свою деятельность и в ИРА, и как наемный профессионал-террорист, извини за термин, а я организую тебе швейцарское гражданство и новые метрики. Как?

— Очень заманчиво. Надо серьезно подумать, — ответил Брэндон и притянул Джоди к себе…

Прекрасное сильное тело гибко перевернулось и изящно, невыносимо сексуально накрыло Брэндона.

* * *
28 мая 20… года, 8 часов 45 минут.

Кремль. Москва

Только Президент зашел в кабинет, как заглянула секретарша:

— Владимир Анатольевич, спецсвязь.

— Зови, Светочка, зови, а потом кофейку, хорошо?

— Конечно, Владимир Анатольевич. — Секретарша неслышно вышла.

В кабинет зашел начальник спецсвязи Кремля полковник Баринов.

— Здравия желаю, товарищ Президент!

— День добрый. Ну что, есть что-нибудь интересное? Давай.

Полковник подошел к столу и положил несколько папок с документами. Сверху он положил папку «срочно». Президент открыл ее и сразу весь подобрался: первой лежала шифртелеграмма из Швейцарии от резидента Кипелова с грифом «ОВ» и пометкой «только лично».

— Свободны, — сказал он полковнику, и тот выскользнул в приемную.

Президент начал читать, и постепенно его лицо все больше и больше хмурилось. Еще не дочитав, он нажал кнопку интерфона:

— Света, ФСО и ФСБ сюда. Немедленно!

Он успел лишь дочитать шифровку и выпить большую чашку кофе, как Света по интерфону сообщила:

— Генералы в приемной, Владимир Анатольевич!

— Пусть войдут.

Генералы вошли, поприветствовали Президента и замерли.

— Проходите, проходите, присаживайтесь. Вот, почитайте, — Президент бросил на приставной столик для посетителей шифровку.

Генералы присели и углубились в чтение. Президент пока читал другие депеши.

Генералы закончили чтение, отодвинули телеграмму и переглянулись. Президент оторвался от документов, понял, что приглашенные дочитали, и, не дав им собраться с мыслями, пошел в атаку:

— Оказывается, вот с кем снюхался этот проходимец Бруденко! И у вас под носом! Как я должен это понимать? Что это за игры за моей спиной? А? Вы что, совсем мышей не ловите, или, может, вы заодно с ними? Вы хоть понимаете, как это называется на нормальном, гражданском, языке? ИЗМЕНА РОДИНЕ! Молите Бога, чтобы ваши фамилии не вспльши во время следствия. Я даже слушать ваши объяснения не хочу! Приказываю: всю троицу немедленно арестовать, и меня не волнует, под каким предлогом! Вы! Вы придумаете этот предлог!!! Ясно?! Причем сразу пустить утечку о том, что уже давно ведется разработка этих оборотней, включая Бруденко. Немедленный аудит компаний. Штилера в наручниках ко мне! Нет, отставить, на хрена он мне здесь? В КПЗ его! Кипелова и того, кто подготовил материал, вызвать из Женевы и сразу ко мне на прием. И если хоть один волос упадет с их головы по пути сюда, вы пожалеете об этом. Выполнять!!!

Генералы выбежали из кабинета.

— Света, мининдела ко мне, срочно! И Счетную палату тоже!

Президент снял трубку спецкоммутатора.

— Премьера!

— Слушаю тебя, Владимир Анатольевич, — прозвучал в трубке голос премьера.

— Привет, Дмитрий Владимирович. Надо встретиться. Дело серьезное…

Глава 6. Лунная ночь

01 июня 20… года, 11 часов 25 минут.

Зал заседаний Дворца наций (ООН).

Женева

— …таким образом, мы можем предположить, что два артефакта — Маяк и Зеркало — и пересадочная станция Сидония на Марсе — звенья одной цепи. В каких целях было все это построено Пилигримами, мы не знаем, но думаю, что эта сложная система выполняет функцию пробоя или свертки пространства и переброски неких материальных тел в другой континуум. Но все это только гипотезы. Для того чтобы понять зачем, мы должны скрупулезнейшим образом исследовать станцию. Ла-ассы обнаружили ее сравнительно недавно и не приступили к серьезным исследованиям. Сдерживало их и то, что они не могли развернуть крупные работы, не будучи замеченными с Земли. Астрономы и автоматические зонды сразу бы обнаружили такую масштабную космическую деятельность. Вспомните, как переполошился весь научный бомонд, когда обнаружили разбившийся звездолет Свайзов. Кстати, о звездолете. Как рассказывают лаассы, это единственный известный им случай катастрофы космического корабля этой цивилизации. Это раз. Два: никто не прилетел на помощь экипажу. В высшей степени сомнительно, что столь совершенные корабли могли просто так, легко исчезнуть из поля зрения пославших их. Здесь тоже какая-то загадка… Поэтому на ваше рассмотрение предлагается следующий план действий. Я обрисую его предельно сжато.

Лаассы на Марсе начинают возведение большого силового колпака над всей долиной Сидония и малого в районе катастрофы звездолета Свайзов. Обеспечение энергией строительных работ будет производиться с Земли аппаратом СИТ, доработанным при помощи лаассов. На Земле и на Марсе будут возведены космические приемо-передающие «Башни Теслы».

После окончания строительства колпаков возводятся два научных городка, куда затем высылаются совместные экспедиции землян и лаассов. Эти экспедиции и займутся… раскопками, что ли. В общем, — сначала придется полностью очистить от песчаных заносов все сооружения Пилигримов, а уже затем приступить к их изучению. Работы, коллеги, непочатый край, поэтому мы будем приветствовать любую помощь и дельные предложения. Спасибо за внимание. — Дени сел.

В большом зале, заполненном под завязку, поднялся шум. Ален Дюмон постучал ручкой по стакану:

— Господа, кто хочет высказаться? Пожалуйста!

Поднялась уже известная всем симпатичная блондинка в очках в золотой оправе:

— Лора Грандэн, «Сьянс э ви». Профессор Армон, мы так поняли, что прибор инопланетян «гобой» утерян. Значит, теперь вы — единоличный обладатель патента на ваше изобретение СИТ. Как думаете распорядиться этим? Поделитесь с миром или, как хомяк с семечком, затаитесь? — Лора обворожительно улыбнулась. — Спасибо.

Дени с удовольствием разглядывал симпатичную улыбчивую женщину и невольно заулыбался сам. За последние месяцы он почти перестал реагировать на внешние раздражители в виде красоток. «Плохо, ох как плохо. Надо бы и отдохнуть, черт возьми, как это делает бонвиван Ашот. Почему бы не познакомиться с этой дамой?» — невольно подумал он, а вслух произнес:

— Ничего не изменилось со времени нашей прошлой пресс-конференции. Тогда полковник Воган очень четко и доходчиво объяснил нашу позицию. Мы по-прежнему приглашаем всех к сотрудничеству в создании корпорации. У нас уже составлен бизнес-план строительства сети «Башен Теслы» — мы их называем БТ, подготовлена практически вся необходимая техническая документация, и мы с удовольствием дадим подряды на их возведение компании, чьи условия нас заинтересуют больше других. Могу сказать, что к нам поступило уже три предложения от крупнейших компаний. Так что будет проведен тендер.

После пресс-конференции Армон, Арутюнян, Дюмон, Сертиз, Ванхаймер, Царев и Варсон сели в автобус и направились в отель «Интерконтиненталь», где их ждали несколько десятков человек.

Ученые вошли в небольшой конференц-зал, подошли к приготовленному для них столу и расселись. Присутствующие в зале молчали и внимательно и настороженно смотрели на вошедших.

Дени набрал номер на своем мобильнике и кратко с кем-то переговорил. Спустя две минуты в зал вошли и остановились в дверях Лон Гел, Эон Туул и инопланетянка ослепительной красоты. Одета она была вполне по-земному: шорты, свободная светлая рубашка и небольшой изящный витой обруч на голове, из-под которого на плечи волнами ложились светло-русые локоны длинных волос. Взгляды всех присутствующих устремились на нее.

— Пора перебираться на Лаасс, — негромко, но внятно, проговорил Артур Кинси.

— А я думал, что тебе, подводнику, русалка нужна, сирена, а ты к небожительницам переметнуться хочешь! — подковырнул его выздоровевший, но сильно похудевший Пьер Барсак. В зале засмеялись. Инопланетянка улыбнулась и внимательно посмотрела на Артура.

— Добрый день, проходите, пожалуйста, — пригласил лаассов вскочивший с места Ален. — Лон Гел и Эон Туул — лаасские ученые, которые…

— Здравствуйте, спасибо. Разрешите представить: Нола Фэй — археолог, специалист по цивилизации Пилигримов. Прошу любить и жаловать.

Нола Фэй слегка поклонилась, и лаассы заняли места в зале.

— Коллеги, нам необходимо определиться с составом экспедиции на Марс. Собственно, это две экспедиции: на Сидонию и к звездолету Свайзов, — заговорил Дени. — Но об этом чуть позже. Есть более срочное задание. Дело в том, что на Луне произошли некоторые события, которые требуют нашего присутствия там и ждут своего объяснения. Профессор, прошу вас.

— При очередном сканировании поверхности Луны на ее видимой стороне явно обозначилась значительная пустотная каверна под поверхностью, — начал свое сообщение Ашот. — При помощи более мощной техники наших друзей лаассов удалось определить, что пещера, назовем образование так, имеет форму вертикального цилиндра высотой восемь и диаметром три километра. Показания приборов дают право предположить наличие большого предмета в пещере. Учитывая, что верхняя часть цилиндра находится на глубине ста двадцати пяти метров, есть предложение попытаться вскрыть пещеру молекулярным резаком. Работать придется на поверхности Луны в пустотных скафандрах. Управлять роботом с резаком будем дистанционно. Предлагается следующий состав экспедиции, кроме штатного экипажа звездолета: руководитель — Нола Фэй, ее заместитель профессор Ванхаймер; научная группа — профессора Армон и Арутюнян, а также Лон Гел и Эон Туул; группа технической поддержки — Грэгсон, Барсак, Богатырев, Белл и Люк Прайс. Есть ли какие дополнения, предложения?

Поднялся крепыш Кинси, покашлял, сжал сильными руками спинку впереди стоящего стула и заявил:

— Прошу включить меня в состав экспедиции, обузой не буду.

— Нет, вы только посмотрите на него! Все-таки собрался лететь за прекрасной…

— Ладно, хватит зубоскалить! — шикнул на Пьера Артур.

— Есть еще одно предложение. А не взять ли нам с собой прессу? Как считаете? — повесил вопрос Дени. — Репортера и оператора.

— Я не против прессы, — ответил Ванхаймер и посмотрел на Нолу Фэй. — Да и Кинси можно взять. Все-таки еще один опытный человек не помешает.

— Ничего не имею против, — певуче ответила инопланетянка. По-английски она говорила совершенно правильно, но, в отличие от Лон Гела и Эон Туула, в ее речи чувствовался легкий, приятный акцент.

— Здесь тоже что-то не так!.. То Кинси просится в космос из своего подводного царства, то профессор что-то задумывает! — не унимался бузотер Барсак. Ванхаймер продолжил:

— Профессор Дюмон, я просил бы вас озаботиться вопросом пустотных скафандров. Думаю, что воспользоваться скафандрами лаассов сразу мы не сможем, еще научиться надо, да. Вы уж сами с Армоном решите, какие нам могут понадобиться.


Подготовка сразу пошла полным ходом. Темно-серый звездолет лаассов материализовался спустя несколько часов в небе Женевы и повис на антигравах на высоте нескольких метров у берега в районе Роль. Он был похож на огромную, стопятидесятиметровую обоюдовыпуклую линзу с довольно широким боковым кантом по всей окружности. Из центральной верхней части линзы к краям расходились шесть трубчатых надстроек, напоминающих ребра жесткости на земной технике. В нижней части корабля правильным треугольником располагались три «таблетки» антигравов. Внутри корабля имелся телепорт, второй, с двумя лаассами и Грэгсоном, постоянно перемещался по всей Европе, загружался необходимым оборудованием и мгновенно переправлял его на корабль. Однако громоздкое оборудование все-таки приходилось пока доставлять традиционным путем.

Сегодня, например, в женевском аэропорту Контрэн совершил посадку ИЛ-76 МД майора Андрея Озерова. Он доставил несколько скафандров «Орлан», комплекты расходников к ним и группу специалистов по их обслуживанию. Хоть «Орланы» и не были оснащены, как американские «Базальты» и норвежские «Викинги», реактивными ранцами, уровень их защиты был значительно выше. Этим и объяснялось то, что их тоже включили в список необходимого для экспедиции оборудования. Завтра должны были прибыть «Базальты» и «Викинги».

Жители Швейцарии, Франции, Германии и других европейских стран толпами приезжали поглазеть на невиданное чудо — звездолет пришельцев из холодных глубин космоса. Пришлось полковнику Вогану оградить высоким забором этот участок берега, поставить блокпост и поручить патрулировать периметр круглосуточно усиленными нарядами скорпионовцев. Надо отдать должное инопланетянам — они позиционировали себя в высшей степени деликатно и доброжелательно.


02 июня 20… года, 12 часов 30 минут.

Завод «Нестле».

Брок, кантон Фрайбург, Швейцария

Во время погрузки на антигравитационную платформу ящиков с шоколадом на фабрике «Нестле» группа ребятишек, пришедшая туда с экскурсией вместе со своей учительницей, осторожно приблизилась к диску.

— Вы инопланетяне? — спросил самый смелый из группы мальчуган лёт восьми.

Грэгсон, тащивший в это время очередной ящик со склада, поставил его на землю и строго сказал малышу:

— Молодой человек, мы с нашими друзьями лаассами занимаемся важным делом — собираем все необходимое для космической экспедиции, а вы нас задерживаете.

Стайка малышей насупилась, сгруппировалась, но позиций не сдала. Чуть поодаль стояла их учительница.

— Я вас знаю! Вы — Тони Грэгсон, астронавт, которого ранили в бою на МКС! — Пальчик мальчишки указал на Тони.

Грэгсон, уже было поднявший ящик, вновь опустил его и растерянно выпрямился.

Один из лаассов, Мун Гор, штурман-инженер звездолета, внимательно посмотрел на детвору, на их учительницу, спрыгнул с платформы и заговорил на вполне достойном французском:

— Здравствуйте, земляне!

Школьники враз притихли. После непродолжительной паузы за всех опять ответил восьмилетний парнишка:

— Здравствуйте, лаассы.

Инопланетяне, Грэгсон и учительница невольно рассмеялись, — настолько серьезно и торжественно это было сказано.

— А почему вы не в туниках, а в шортах и рубашках, как люди? — последовало дальше.

Мун Гор и его напарник удивленно переглянулись.

— Туники, как вы их называете, у нас носят на торжественных и официальных мероприятиях, как… — начал отвечать инопланетянин и запнулся;

— Как у нас костюм и галстук, — помог ему Грэгсон. Ящик он пока решил не трогать.

— Да, верно. Друзья, у нас как раз намечается перерыв в работе, не хотите ли вы совершить небольшое путешествие? — неожиданно огорошил их Мун Гор.

— Хотим, хотим! — загалдели счастливые малыши.

— Тогда все на диск!

Вся стайка стала карабкаться на платформу настолько быстро и ловко, что ни Мун Гору, ни Грэгсону не пришлось им даже помогать. Грэгсон взглянул на подошедшую скромного вида девушку — учительницу. Одета она была строго и, скорее, простовато, но лицо было симпатичным и, главное, доброжелательным.

— Я должна быть с детьми, — твердо сказала она и поджала губы.

Мун Гор подал руку и помог ей взойти на платформу. Вокруг нее, как цыплята, сбились в кучку ее питомцы.

— Дети, тихо! — скомандовала она, и гомон тут же стих. Она вопросительно посмотрела на Мун Гора.

— Друзья, меня зовут Мун Гор, моих коллег — Син Пас и Тони Грэгсон. Впрочем, Тони вы, оказывается, знаете. Ну, что вы хотите посмотреть? Только не очень далеко и недолго, хорошо?

Опять поднялся громкий галдеж. Но учительница снова приструнила детвору.

— Меня зовут Элен, — обратилась она к Мун Гору. — Сейчас мы выясним у этих сорванцов, что же они хотят.

Элен присела среди малышей и заговорила с ними. Было видно, что хоть детишки и общаются с ней почти на равных, но уважают.

— Ну, вот и все. Каспар готов сформулировать просьбу от всех, — поднимаясь, произнесла Элен.

Мун Гор наклонился к Каспару, малышу, который первый заговорил с ними.

— Ну, куда? Понял. Хорошо, летим.

Из темноты склада готовой продукции вышел сотрудник «Нестле» с накладными документами в руках, остановился и удивленно-вопросительно посмотрел на диск и детвору на нем.

— Мы… отлетим на полчасика и продолжим! — крикнул ему Грэгсон.

Человек, соглашаясь, махнул им рукой. Спустя несколько секунд антигравитационная платформа телепортировала. За ней тихо схлопнулся воздух. Человек какое-то время постоял во дворе, просматривая документы, потом, водя по воздуху указательным пальцем, сосчитал вынесенные ящики. Сделав пометки в бумагах, он снова скрылся в помещении. Во дворе было жарко и пустынно.

Через забор перелетел фал с кошкой на конце и зацепился за ближайшее дерево. Над краем забора показались голова, руки и плечи человека, который легко перебросил свое тело на другую сторону ограды и мягко спрыгнул с трехметровой высоты. За ним во двор спустился еще один. Одеты они были в фирменную одежду сотрудников «Нестле». Третий сообщник сбросил им с забора два небольших, но, видимо, тяжелых рюкзака. На ходу что-то доставая из них, один побежал к оставленным в углу двора ящикам, второй стремительно и неслышно направился к двери на склад, заглянул внутрь и растворился в тени.

* * *
03 июня 20… года, 04 часа 15 минут.

Женева

Брэндон проснулся от легкого, едва слышного металлического звука. На его плече лежала голова спящей Джоди. Брэндон тихо и быстро выскользнул из кровати и прокрался к прихожей. Так и есть: двое неизвестных, пригнувшись, медленно и неслышно продвигались по темному коридору. Дав первому приблизиться, Брэндон провел прием, обезоруживая противника. Пистолет отлетел в сторону, но его владелец тут же провел контрприем, от которого Брэндон с трудом увернулся. Стараясь, чтобы его противник все время находился между ним и вторым нападавшим, Брэндон таки подловил его, и ребро ладони сильно, с хрустом врезалось в кадык неизвестного. Тело обмякло и повалилось на пол. Стал виден второй убийца, уже поднявший пистолет. Брэндон судорожно дернулся в сторону, пытаясь уйти с линии огня. Грохнул выстрел. Нападавший опустил руки и упал навзничь. Брэндон обернулся: в проеме двери, широко расставив длинные ноги, стояла обнаженная Джоди с пистолетом в вытянутых руках.

На лестнице послышались быстро удаляющиеся шаги.

— Третий! — крикнул Брэндон, нырнул в шорты и, уже мчась по коридору, схватил ключи от машины и впрыгнул в кроссовки.

Выскакивая на лестничную площадку, он услышал, как внизу хлопнула входная дверь, и буквально полетел над ступеньками. Вчера он пригнал к дому спортивную «Субару» Фрэнка и припарковал ее прямо у подъезда, невзирая на запрещающий знак. С утра пораньше он хотел отогнать ее на платную стоянку. Выскакивая на темную улицу; увидел преследуемого, который подбежал к ожидавшему его посреди улицы «Порш Кайенну». Хлопнула дверь, взревел мощный мотор, и «Порш» рванул с места как сумасшедший. Перелетев через капот «Субару» и больно ударившись локтем о выступающий заборник воздуха, Брэндон включил центральный замок и ввалился в машину. Но только он успел запустить мотор, как распахнулась правая дверь и в кабину впрыгнула Джоди с пистолетом в руке. Она успела надеть на себя что-то вроде коротенького легкого пляжного платья. Менее голой или более одетой она от этого не казалась.

— Ты!.. — собрался ее прогнать Брэндон.

— Питер, вперед!

Брэндон воткнул передачу и с дымным проворотом всех четырех колес взял старт.

«Порш» уже скрылся за поворотом, но в этот предрассветный час его красные габариты были видны издалека. Теперь вся надежда была на машину погибшего друга. Лихорадочно переключая передачи, он вспомнил, что Фрэнк рассказывал ему, как познакомился с одним великолепным механиком, который пообещал ему «довести до ума» и без того мощнейшую раллийную машину.

«Порш» рвался к авторуту Е-62 Женева — Лозанна — Берн. Пролетев район Гран-Саконэ, они выскочили наконец на скоростную автомагистраль. Мощный «Порш» уверенно набирал ход: 140,160,180,210,220 километров в час.

«Ну, сейчас мы посмотрим, Фрэнк, правильно ли ты сделал, что заплатил тому механику кругленькую сумму», — подумал Брэндон и посмотрел на Джоди. Немка, оказывается, захватила с собой не только пистолет, но и коробочку патронов, и запасную обойму. Сейчас она как раз открыла бардачок и бросила туда полупустую коробочку. Вторая снаряженная обойма была у нее в руках.

— Питер, надо подобраться поближе, у меня не «Беретта»! — Джоди опустила стекло, и в салон ворвался неистовый ветер.

— Пристегнись! — закричал, пересиливая шум ветра, Брэндон. — Потом меня! Закрой окно!

Джоди проворно справилась и со своими пятиточечными гоночными ремнями «Спарко», и с ремнями Брэндона.

Скорость «Порша» тем временем перевалила за 250 километров в час и продолжала расти. «Субару» медленно отставал.

Турбированный мотор полноприводного «Субару» ревел на бешеных оборотах, но это была раллийная машина, а не «Формула один». Она не была предназначена для запредельных скоростей, а вот «Порш» — да! Его габариты медленно, но верно удалялись. У Брэндона опускались руки от бессилия: 248 километров в час — и стрелка спидометра замерла. Казалось, что все кончено и бандюги уйдут, но…

Сыграла короткая мелодия из трех нот, похожая на сигнал прибывшего лифта, и на левой передней стойке двери водителя вдруг засветились алым огнем два небольших циферблата. Одновременно на центральной консоли приборного щитка высветилась кнопка «Bi-Boost Ready».

— Джоди, жми!

Джоди нажала на кнопку, и что-то произошло с двигателем: он будто взорвался — резко повысил обороты и тон работы. Брэндон до боли в руках сжал кожаный руль и утопил в пол педаль газа. «Субару» рванул вперед, и стрелка спидометра поползла по красной шкале: 250, 255, 260, 265, 270… Молодец механик, не подвел! Спасибо, Фрэнк! Погоня стала походить на гонку Ле-Ман — ночь, пустынное шоссе и феноменальная скорость. Любая ошибка — смерть. Неизбежная и верная.

Помнится, когда в семидесятые годы на почти пятикилометровой прямой «Лез Унодьер» легендарной трассы Ле-Ман одним из участников гонок был превышен четырехсоткилометровый скоростной барьер, устроители серьезно задумались над обеспечением безопасности соревнований. Дискуссия длилась почти целый год и завершилась оборудованием двух шикан на этой пря- мой, где теперь разогнаться до такой скорости не удавалось. Каково же было удивление комиссаров, когда гонщики отрицательно отозвались об этом нововведении. Общее мнение гоночной братии высказал тогда великий бельгиец Джеки Икс[22]: когда влетаешь в дерево на скорости свыше ста шестидесяти километров в час, нет никакой разницы — ехал ты за двести или за четыреста, итог будет один.

На скорости в 295 километров в час Брэндон подлетел к «Поршу», включив дальний свет, чтобы хоть в зеркалах ослепить преследуемых, и обозначил обгон. «Порш» вильнул влево, но слишком резко — его закачало и потащило по полотну дороги. Водитель «Порша», смог остановить раскачивание машины и, сбросив скорость до ста пятидесяти, нырнул к съезду на Нион. Брэндон тоже успел затормозить и вырулил на съезд. Машины ураганом пронеслись по Ниону. и вылетели на набережную.

— Джоди, стреляй! — крикнул Брэндон, выворачивая руль.

Последовала пауза, а за ней сразу несколько выстрелов.

«Порш» понесло сначала вправо, потом влево, он сбил несколько секций парапета набережной и, улетев в озеро на несколько десятков метров, рухнул в воду, подняв огромный фонтан брызг.

«Субару» с дымом затормозил у снесенных секций парапета. Брэндон выскочил из машины и подбежал к воде. Джоди тоже выпрыгнула из машины, но зацепилась платьем за что-то и оборвала часть одеяния…

— Не выплыли, блин! — огорчился Брэндон, глядя на успокаивающуюся поверхность чернильной воды, и обернулся.

Джоди с браунингом в руке и в остатках платьица стояла в нескольких метрах от «Субару». Ниже пояса висели оборванные лоскуты…

— Дорогая, здесь не «Мулен Руж», тебя могут не так понять…

Брэндон подошел к ней, обнял и понес к машине…

«Порш» медленно тонул в озере, заглатывая все больше и больше воды. Водитель был уже мертв, а вот пассажир судорожно извивался, пытаясь отстегнуть ремень безопасности. Ему мешали сработавшие подушки безопасности и добравшаяся почти до самого потолка салона вода. Оказавшись полностью под водой, пассажир предпринял последнюю, отчаянную попытку высвободиться. С его головы слетела марлевая повязка, и открылась большая рана на месте уха. Поняв, что обречен, пассажир страшно закричал под водой. Колеса «Порша» коснулись дна…

Глава 7. Рандеву

05 июня 20… года 13 часов 30 минут.

Кратер Аристарха, Море Спокойствия,

Луна

Звездолет лаассов стартовал, если это можно назвать стартом, 5 июня в 12 часов ровно. Корабль просто исчез, и спустя секунду на том месте, где он был, схлопнулся воздух.

Через час звездолет прилунился в районе Моря Спокойствия, близ кратера Аристарха.

Передовая группа облачилась в скафандры и приготовилась к выходу.

— Готовы? — прокричал в микрофон Ронни.

— Да, да, да… — ответили космонавты.

— Пошли, лунатики! — сострил Ронни.

Троица вывалилась из брюха звездолета и опустилась на лунную поверхность, подняв легкую пыль.

Дени, Нола Фэй и Алексей Богатырев проверили все системы своих скафандров, убрали подогрев и включили кондиционеры, потому что находились на солнечной стороне, и кенгуровыми прыжками двинулись вперед. Дени и Алексей были облачены в «Орланы», Нола Фэй — в лаасский скафандр, который был намного изящней земных. На фоне Дени и Алексея Нола Фэй смотрелась маленькой девочкой в компании двух сказочных исполинов.

Они приближались к ребру кальдеры кратера Аристарха, и Дени первым перевалил через хребет и оказался внутри лунного цирка. В следующую секунду он остолбенел, и в желудке у него резко похолодело. Перед ним в каких-то двадцати метрах стояли два средневековых рыцаря огромного роста.

* * *
— Пора, юноша, — произнес Учитель.

— Учитель, очень хочется посмотреть, как все у них получится.

Учитель внимательно посмотрел на молодого спутника, улыбнулся и сказал:

— Юэл, тебе была предоставлена возможность самому произвести коррекцию, и ты это сделал. И сделал хорошо. Неужели ты хочешь внести поправки?

— Нет, Учитель. Просто и лаассы, и земляне мне небезразличны. Они такие трогательно-беспомощные.

— Ну, лаассы не такие уж беспомощные. Это сильная и перспективная цивилизация. А земляне еще слишком молоды… Но с помощью лаассов найдут верный путь. Поверь мне.

Учитель повернулся и посмотрел на контрастную лунную поверхность. Совсем рядом на грунте стояла металлическая конструкция — посадочная часть модуля «Игл» (орел) «Аполлона-11». Чуть поодаль немного накренившийся флаг США и несколько явно не лунных предметов — небольшая параболическая антенна, какая-то штанга, торчащая из грунта. Учитель повел рукой, и флаг выпрямился.

— Юэл, что ты решил?

— Учитель, а можно сделать так, чтобы они поняли…

— Ты хочешь, чтобы они нас увидели?

— Да, Учитель.

— Юэл, ты предложил оставить землянам в подарок решение, позволяющее обходить второй закон термодинамики, в заметной капсуле на Луне. Лаассы скоро разгадают, зачем нам были нужны Маяк, Хронограф и Зеркало. Узнают и трагическую судьбу пересадочной станции на Марсе. Кстати, я всегда поражался, как землянин Брэдбери умудрился угадать судьбу марсианской цивилизации. Мы же, ты знаешь, уходим из этой Вселенной. Навсегда. Но, думаю, не будет никакой беды, если они нас увидят. Но не больше!

— Спасибо, Учитель!

* * *
Перед Дени, Нолой Фэй и Алексеем стояли две высокие светловолосые фигуры. Одеты они были в серебристые костюмы, очень напоминающие латы, на плечах закреплен черный плащ с белой подкладкой. На головах были не шлемы, а обручи с наушниками. Один был явно в возрасте — седая белая борода, сморщенное лицо и длинные, узловатые пальцы. Второй был молод — совершенно юношеское безусое лицо. Оба внимательно и доброжелательно смотрели на опешившую троицу.

Со стороны эта встреча выглядела не то что фантастически, но просто мифологически: два высоких средневековых рыцаря против изящной принцессы, сверкающей золотым отсветом своего имперского одеяния, и два ее верных телохранителя, больше похожие на трансформеров — угловатых, слишком «технических» и немного неуклюжих.

Дени, Нола и Алексей не могли вымолвить ни слова.

Рыцари подняли руки в прощальном жесте, повернулись и… шагнули прямо в черное бездонное небо.

— Юэл, давай напоследок прогуляемся.

— С удовольствием, Учитель.

Рыцари пошли по небу, постепенно ускоряя шаг. Сначала это были метры, потом километры… За орбитой Юпитера это были уже миллионы километров. Раздуваемые солнечным ветром, развевались их плащи. Рыцари шли по небу, старец что-то говорил юноше, а тот задумчиво кивал головой. Их следы рассыпались морозной звездной пылью по черному бархату искрящегося, переливающегося всеми цветами радуги космоса.

Ни Дени, ни Нола Фэй, ни Алексей не почувствовали внезапного обрыва радиосвязи, настолько были загипнотизированы и потрясены увиденным За гребнем кальдеры кратера Аристарха звездолет лаассов вздрогнул, выбросил из себя сгусток огня и дыма, уронил в лунную пыль несколько обломков и медленно повалился на острые скалы Селены, кроша и ломая камень.


При описании большого адронного коллайдера и других физических явлений мне оказывал помощь Лауреат государственной премии СССР [В. И. Жиленко].

М. Шуваев



Примечания

1

Окончание. Начало см. в № 02,2014 г.

(обратно)

2

Планк Макс-Карл-Эрнст-Людвиг (23.04.1858—04.10.1947) — выдающийся немецкий физик-теоретик, основатель квантовой теории, нобелевский лауреат по физике 1919 года.

(обратно)

3

Допплер Кристиан (29.11.1803—17.03.1853) — известнейший австрийский физик-оптик.

(обратно)

4

Хаббл Эдвин Пауэлл (20.11.1889—28.09.1953) — выдающийся американский астроном и астрофизик.

(обратно)

5

Горизонт событий — граница области пространства-времени вокруг черной дыры, начиная с которой свет не может преодолеть гравитационное поле объекта.

(обратно)

6

Фридман Александр Александрович (16.06.1888—16.09.1925) — выдающийся российский советский математик и геофизик. Создатель теории нестационарной Вселенной.

(обратно)

7

Риман Георг Фридрих Бернхард (17.09.1826—20.07.1866) — выдающийся немецкий математик.

(обратно)

8

Гамов Георгий Антонович (04.03.1904—19.08.1968) — американский астрофизик, один из основных создателей Теории Большого Взрыва, предсказал существование реликтового излучения. Ученик А. А. Фридмана.

(обратно)

9

РУД — ручка управления двигателем.

(обратно)

10

Candid-В — наименование ИЛ-76 МД по натовской классификации.

(обратно)

11

Ad hoc — по месту (лат.). Организация ad hoc (в данном случае — штаб) создается при возникновении какой-либо проблемы на период времени, требуемый для ее решения. (Ред.)

(обратно)

12

Кабельтов — 1/10 морской мили, или 185 метров.

(обратно)

13

Шварцшилвд Карл (09.10.1873—11.05.1916) — известнейший немецкий астроном и астрофизик.

Радиус Шварцшильда — критический радиус, при котором массивное тело под влиянием собственного притяжения становится черной дырой. Это радиус «горизонта событий» черной дыры, из которого ничто не может вырваться, даже свет.

(обратно)

14

Лента Мёбиуса — топологический объект, неориентируемая односторонняя поверхность в евклидовом пространстве. Открыта в 1858 г. немецкими математиками А. Мёбиусом и И. Листингом.

(обратно)

15

Великий Бог марсиан — древняя наскальная фреска, обнаруженная французским археологом А. Лотом в одной из пещер в Тассили (Сахара, Алжир). Рисунок напоминает человека в скафандре.

(обратно)

16

Сидония — загадочный район Марса, неоднократно фотографировавшийся земными зондами, где видны образования, похожие на разрушенный город и гигантские пирамиды.

(обратно)

17

Клепсидра (гидрологиум) — водяные часы.

(обратно)

18

1 парсек = 3,26 светового года.

(обратно)

19

Пояс Койпера — область за орбитой Нептуна (от 4,5 до 8,2 млрд, км от центра Солнечной системы), где обнаружены транснептуновые объекты (плутоиды), вращающиеся в плоскости орбит основных планет. Назван по имени голландского астронома Дж. Койпера (07.12.1905-23.12.1973).

(обратно)

20

«Флиппер» — игровой автомат. В 60–90 годах такие аппараты стояли в подавляющем большинстве баров Европы и США.

(обратно)

21

Высший гриф секретности.

(обратно)

22

Jacky Ickx — феноменальный бельгийский автогонщик, шестикратный победитель легендарных гонок «24 часа Ле-Мана».

(обратно)

Оглавление

  • ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!
  • Людмила Малёваная В СУМЕРКАХ ВСЕ КОШКИ СЕРЫ
  • Ольга Моисеева ВРЕМЯ СИНТЕЗА
  •   Часть I
  •   Часть II
  • Алексей Семяшкин ЗВЕЗДНЫЙ РЕЙС «НОЛЬ»
  • Михаил Шуваев ПУНКТ НАЗНАЧЕНИЯ — БЕСКОНЕЧНОСТЬ
  •     Глава 8. Пресс-релиз[1]
  •     Глава 9. Прелюдия
  •     Глава 10. Марианская бездна
  •   Часть 3 ЛЕНТА МЁБИУСА[14]
  •     Глава 1. Телепорт
  •     Глава 2. Двойная звезда
  •     Глава 3. Марсианские хроники
  •     Глава 4. Параллели
  •     Глава 5. Калейдоскоп
  •     Глава 6. Лунная ночь
  •     Глава 7. Рандеву
  • *** Примечания ***