Рыцари раскрытой ладони [Кэрролл Джон Дейли] (fb2) читать онлайн

«Рейс Вильямс, частный детектив» — гласят позолоченные буквы на дверях в мою контору. Эта надпись начисто лишена смысла, но с недавних пор полиция стала проявлять ко мне чрезмерное внимание, и я предпочитаю принимать её представителей здесь, а не у себя дома. Я, конечно, не сноб, но где-то же надо провести черту.

Что касается моего бизнеса, то меня скорее можно считать своего рода посредником между сыщиками и жуликами. Правда, и те, и другие считают меня наёмным убийцей, но я таковым не являюсь — по крайней мере, в прямом смысле слова. Конечно, порою приходится и пострелять немного — исключительно в интересах дела. Но моя совесть чиста: я никого не угробил без крайней необходимости. И каждый раз мне удаётся свалить всё на настоящих жуликов — уж о них-то я знаю больше, чем они сами знают о себе. Итак, Рейс Вильямс, частный детектив, — это я.

Я разбирал почту и наслаждался письмами с угрозами, которые посылают мне ребята без чувства юмора. И тут влетел Эрнест Томпсон. Говоря «влетел», я не приукрашиваю: этот тип действительно влетел, и ему понадобилось почти пять минут, чтобы приземлиться.

— Вы не боитесь Ку-Клукс-Клана? — огорошил он меня вопросом.

— Я ничего не боюсь.

Я сказал чистую правду, но желая быть совсем честным, добавил:

— Не боюсь, если мне хорошо заплатят.

Он испустил глубокий вздох, словно я снял с его груди непосильную тяжесть.

— А вы сами, случайно, не состоите в этом... ордене?

Кажется, он хотел назвать Ку-Клукс-Клан как-то иначе; но по тому, как вздрагивали его губы, я понял, что Томпсон не на шутку напуган этим самым «орденом».

— Нет, — сказал я, — я не состою ни в каком ордене.

Конечно, как и все американцы, я — прирождённый «член обществ». Для нас это так же естественно, как для детей — играть в войну. Мы готовы участвовать во всём, где есть какая-то тайна, загадочные названия и знаки. Но со мной это дело не пройдёт: это слишком опасно при моём образе жизни. Например, мне пришлось бы давать клятву никогда не причинять вреда соратнику. Я охотно выполнял бы её, но тут есть одна зацепка. Положим, что я навожу прицел на какого-нибудь типа и вдруг вижу, что на нём — значок члена общества. Тогда мне пришлось бы бросить пушку. Совсем неплохо, но лишь при условии, что этот тип в курсе того, что я с ним — из одной компании. А если нет, — пиф-паф, и у меня снесено полчерепа. Нет, я люблю играть в одиночку. Вот почему я никогда не впадал в искушение стать «членом».

Короче, у этого парня засело в голове, что пол-округа принадлежит к Клану, а другая половина живёт в страхе перед ним. Узнав, что я не «член», он расцвёл в улыбке и долго тряс мне руку. Затем он обрадовал меня известием, что джентльмен, которому я помог выпутаться из одной неприятности, рассказал ему обо мне. Вслед за этим он перешёл к известиям не таким радостным. Его сына захватил Ку-Клукс-Клан.

Вилли Томпсон, мальчишка семнадцати лет, отправился охотиться в окрестностях города, где они проживают. Городишко называется Клинтон и расположен на Западе — сказать больше я не имею права, кроме того, что это — главный город округа. И что же? Вилли угораздило натолкнуться на компанию клановцев и увидеть, как они мажут дегтем и валяют в перьях какую-то женщину. Хуже того, он узнал среди них кое-кого из своих земляков — у парня наметан глаз на типов с большими ступнями и тихим голосом.

Оказалось, что эта женщина — её муж был хозяином аптеки — продала бутылку спиртного кому-то из членов Клана, рассказавшему ей байку об умирающем отце. В Клане, как известно, царит сухой закон. Когда об этом узнал глава местного Клана, на женщину собрали дополнительный компромат, и ей было приказано покинуть городок в двадцать четыре часа. Когда она не послушалась, ей оказали все те знаки внимания, которых следует опасаться привлекательным дамам. Но весь секрет истории заключался в том, что один из этих милых ребят — член команды «ночных рубашек», как называют клановцев за белые балахоны — был в эту женщину влюблён и хотел получить своё, вопреки тому, что она не выносила его на дух.

Всё это я рассказываю со слов Эрнеста Томпсона; так или иначе, весь Клинтон был взбудоражен случившимся, и в итоге кое-кто из членов Клана оказался за решёткой — на целых десять минут, чтобы его успели выпустить под залог. Но когда дело дошло до суда, Вилли Томпсона похитили. Папаша был, конечно, обеспокоен, но он рассчитывал, что мальчика отпустят, как только суд закончится. Это было две недели тому назад; судебный процесс лопнул, а о парнишке с тех пор ни слуху, ни духу.

Вся эта история показалась мне просто невероятной. Подумайте: этот мужчина если не знал наверняка, то имел все основания подозревать, кто именно прихватил его сына, — и он тратит время на дорогу ко мне. Если бы речь шла о моём сыне — чёрт возьми, я бы перестрелял всех членов шайки одного за другим! Но этот тип был смертельно напуган; скажи он властям хоть слово, ему не придётся долго ждать письма с угрозами. Короче, он оказался у меня.

Что ни говори, его предложение было соблазнительным: чек на круглую сумму, так как Томпсон был зажиточным фермером. Поэтому я согласился, и стоило видеть, как просветлела его физиономия.

— Я не верил, что сумею найти человека, способного бросить вызов Клану, — сказал он, беря меня за руку. — Надеюсь, что вы не отступите, когда... когда увидите, с кем вам предстоит иметь дело.

Я чуть не рассмеялся.

— Обо мне не беспокойтесь. И не беспокойтесь о сыне. Если он жив и действительно в руках у Клана, — я верну его вам в самое короткое время. Это точно.

Я немного прихвастнул? Возможно. Подобное я говорил и раньше — и не обманывал.

Итак, занавес поднят; Томпсон отправился назад в Клинтон, а я решил поехать туда через день или два.

В тот же вечер я пошёл размяться и разузнать кое-что об этом самом Клане. Конечно, я много читал о нём в газетах, но не слишком верил написанному — обычные газетные сплетни. Так мне, по крайней мере, казалось.

Получить информацию я рассчитывал, прежде всего, в забегаловке у Майка Клэнси — Майк принадлежит ко всем орденам на свете.

Но Майк только покачал головой.

— Значит, и тебя купили? — сказал он грустно. — Все ребята едут через реку или на Юг, чтобы вступить в Клан — деньги у него есть, это точно.

— Ты член Клана? — повторил я свой вопрос.

— Только не я, — он снова покачал головой. — Когда это поветрие нашло на наш город, я поговорил с сержантом Келли. Бррр... Это — неподходящий орден для ирландца. Протестантское сборище. Но если хочешь узнать о них побольше, спроси у Немого Роджера, вон там, — и он ткнул пальцем в сторону карманника, одиноко сидевшего за столиком в углу.

Этот Роджер действительно наговорил мне с три короба; его и прозвали «немым» из-за болтливости.

— О Клане? — начал он, — Конечно, знаю. Ребята отправляются туда целыми грузовиками. Едут на Юг или на Запад, и вступают в Клан. Когда подвернётся дельце — совершить налёт или отделать кого-нибудь, — мальчики попутно набивают карманы. Допустим, ювелир должен покинуть город, но упрямится, и Клан принимает меры; а тогда, сам понимаешь, ничего не стоит прихватить пару колец. А он и не пикнет — только пошли ему письмо с угрозами, а ещё лучше, позвони...

Он помолчал секунду и посмотрел на меня.

— О Клане мне ничего нового не расскажут, я и так всё знаю. Я был членом Клана и почти сколотил состояние; но тут они за меня взялись. В общем, исключили: выкинули, словно я не джентльмен, а чёрт знает кто. А за что? За то, что я потряс какого-то типа. Что ты на это скажешь?

— Да, круто с тобой обошлись, Роджер. Скажи, а как ты вступил в Клан?

— Ну, для этого надо быть американцем, белым и протестантом — и иметь десять долларов. Впрочем, если у тебя есть десятка, остальное можно устроить и так... Они получили мою десятку, да ещё шесть с полтиной за старый белый балахон — в сумме 16 50, а в итоге вышвырнули меня вон, как паршивого...

Но я прервал Роджера. Мне были нужны пароли Клана и их тайные приветствия.

После нескольких порций виски он, конечно, раскололся. Когда пошли все эти Великие Циклопы, Калифы, Клокары, Клудды, Кладды, Клекстеры, Клоканы и тьма других, я перестал что-либо соображать и попросил его остановиться. Но я всё-таки выудил у него клановское рукопожатие — левой рукой. Потом он показал салют, который я постарался запомнить. Он скопирован с салюта конфедератов: правую руку надо положить на правый глаз, а затем повернуть её ладонью наружу.

— Главное, запомни одну важную вещь, — Немой Роджер направил на меня костлявый палец, — Когда ты встречаешь другого члена Клана, то всегда говоришь «эй — эк», то есть «ты член Клана?». Если сам слышишь такое, то отвечай «эк — эй», «я член Клана». Всё остальное — муть, и большинство ребят ничего другого не запоминают. То, что я сказал — главное.

Потом он показал мне дешёвую целлулоидную пуговицу, торчавшую с обратной стороны петлицы на лацкане его пальто. На ней я прочёл — КОТОР. Это означало, по его словам, «рыцари раскрытой ладони».

Все эти жесты и пароли показались мне слизанными с официантов, которые вечно спешат и на ходу обмениваются друг с другом подобными знаками и звуками. Орден, наверняка, был основан одним из них. Но я хорошенько осмотрел пуговицу — в дальнейшем мне нельзя прозевать парня с подобным украшением.

Через два дня я был в Клинтоне, городишке с тремя-четырьмя тысячами жителей, но зато «главном городе округа». Впрочем, его нельзя назвать совсем захудалым: даже фермеры передвигались на автомобилях, а кое-кто — в настоящих лимузинах. Трудно было представить, что этот город зажат в тиски каким-то недоделанным «орденом».

С гостиницей, правда, всё было в порядке; думаю, что в ней ничего не менялось лет этак двадцать пять. Называлась она не слишком оригинально — «Клинтон-Хаус».

Так вот, вопреки моим планам держаться в тени, я не успел пробыть там и полчаса, как в номер влетел Эрнест Томпсон. Он был в сильном возбуждении: Клан выступил через местную газету с заявлением, что он не имеет никакого отношения к исчезновению Вилли Томпсона, а всем, кто думает иначе, лучше держать язык за зубами. Мистер Томпсон показал мне газетную вырезку — действительно, Клан угрожал в ней целому городу, ни больше, ни меньше.

Но примчался он не из-за этого. После нашей последней встречи он получил анонимное письмо, где намекалось, что его сыну известно что-то такое об убийстве в городке, расположенном в двадцати милях от Клинтона; в этом убийстве тоже подозревали членов Клана.

— Я и сам так думаю, — сказал Томпсон. — Вилли утаил эту информацию от меня, но собирался выдать её на суде. Он не рассказал мне, потому что боялся за меня.

Новость важная, что и говорить, — и всё-таки не стоило так прямо врываться в мой номер. Если Клан следит за ним хоть краем глаза, эти ребята быстро смекнут, куда дует ветер. Дальнейшие события подтвердили мои опасения.

В тот же вечер старому Томпсону нанесли визит несколько личностей в белых балахонах, и он — спишем это на его тревогу за сына — признался им, что нанял меня для расследования.

Его можно простить: нервы у него окончательно расшатались, да и прежде старина Томпсон не отличался мужеством.

На следующий день он смотался из города, и лишь потом позвонил мне: рассказал всё, что случилось, как его заставили расколоться, — и в итоге просил меня не бросать дело. И даже обещал удвоить сумму. Что же вы думаете? Конечно, я согласился. Мне хотелось обматерить его, но я удержался. Пусть хоть весь мир знает, зачем я здесь; а Клану не помешает понять, с каким человеком им предстоит иметь дело.

Клан не заставил себя ждать. Их было трое; свои балахоны они напялили, вероятно, в холле. Разряженные, как дюжие хористки в бурлеске, они вломились в мой номер. Двое встали но обе стороны двери, загородив выход и силясь всем своим видом показать мне, что они не собираются валять дурака. С третьим дело обстояло сложнее — он выглядел, как подлинник, а не подделка. Одним движением он переместил своё мощно сложенное тело через всю комнату и уставился мне прямо в лицо. Несколько мгновений он молчал, пожирая меня глазами через разрезы в белом капюшоне.

Я продолжал сидеть на стуле, меряя его взглядом и докуривая сигарету; затем я усмехнулся. Я не могу удержаться, когда вижу, что мне грозит нешуточная опасность.

— Вы не являетесь членом Клана — Великой Невидимой Империи?

Последние три слова он произнёс, как будто объявлял команды на состязаниях в поло.

— Нет, не являюсь — ответил я, делая вид, что вытираю слёзы, — я хотел вступить, но... понимаете, я легко простужаюсь. Мне не обойтись без пижамы.

Он не шевельнулся, и я понял, что трачу время, задирая этого типа. Поэтому я сделал шаг навстречу.

— Не пытайтесь меня понять. И не скрывайте печальных известий. Вряд ли вы пришли поболтать. Выкладывайте всё!

Не знаю, дошло ли до него, что я имел в виду, но он сразу и без обиняков перешёл к делу. Надо отдать ему должное — этот парень знал, чего хочет.

— Вы вызвали неудовольствие Клана; нам в Клинтоне не нужны наёмные убийцы. У вас есть двадцать четыре часа, чтобы покинуть город. Двадцать четыре.

— А нельзя двадцать пять? — прощебетал я. — Видите ли, я хотел бы присутствовать на ближайшем собрании Клана, чтобы было проще засунуть вас всех в мешок.

Мне нужно было его завести. И я своего добился.

— Ты меня слышал.

Я видел, как сверкнули его глаза в прорезях капюшона.

— И следи за своим языком. У меня с собой пушка. Мне нужна ровно секунда, чтобы её достать и выстрелить.

И он закончил потоком ругательств, если и не оригинальных, то отборных.

Но теперь он заговорил на моём языке — о пушке и прочем, — и потому я встал и посмотрел ему прямо в лицо:

— Послушай, недоумок.

Светская беседа между нами закончилась.

— Значит, тебе нужна секунда, чтобы достать свою пушку и выстрелить? Тогда дам тебе совет. Если у тебя не получается быстрее, держи пушку в штанах. Иначе ты опоздаешь ровно на полсекунды.

Он сделал движение рукой к боковому карману.

— Если не веришь, попробуй, — сказал я ободряюще. — А твои приятели тебя вынесут.

Блефовал ли я? Я говорил как на духу, и он знал это.

Увидев, что он колеблется, я выхватил пистолет и взял под прицел всю компанию. А левой рукой сорвал капюшон с его головы.

Я хотел разглядеть его физиономию, и одного взгляда было достаточно. Таких навалом на Кони-Айленд. Копия одного из братьев Смит или сразу обоих: сплошные брови и баки.

— Послушай, Пушистая Харя, — я ласково провёл дулом пистолета по его ребрам, — сейчас ты имеешь дело не с женщиной, не с подростком, не с отчаявшимся отцом. Значит, ты даёшь мне двадцать четыре часа? А я даю тебе двадцать четыре секунды, чтобы убраться отсюда. Если же ты появишься снова, я сниму с тебя твою ночную рубашку и запихаю её тебе в пасть — вместе с бакенбардами и всем остальным.

Я был в бешенстве и совсем не шутил. Это пугало в белом балахоне думало произвести на меня такое же впечатление, как на женщин и детей. К тому же он оскорбил меня своей бранью.

— Мою пушку вы видели, — бросил я вслед, когда они боком выбирались из моего номера. — В следующий раз она обязательно выстрелит. А теперь — брысь!

Что они и сделали. Честное слово, так с ними ещё никто не обращался. Я присел на край кровати и от души расхохотался.

На следующее утро под моей дверью оказалась записка; в ней администратор просил меня освободить номер. Значит, Клан начал играть в открытую. Конечно, я не собирался съезжать и знал, что им меня не выпереть. Дело в том, что этот городишко был ни то, ни сё — власти не принимали сторону Клана, но и не шли против него; все сидели по своим углам и ждали, что будет дальше. Но если я собирался немного пострелять, мне нужно было выспаться. То, что администратор был настроен против меня, действовало мне на нервы. Но я лишь пожал плечами и спустился по лестнице, обдумывая следующий ход.

Внизу я поздоровался с Джимми О’Брайеном, гостиничным клерком. Он был настроен дружески, а его рукопожатие подтвердило, что он не член Клана. Больше в фойе никого не было. Я подошёл к входным дверям и выглянул наружу. И тут я увидел процессию, которую непривычно видеть даже в городишке на дальнем Западе. По улице шли — гуськом, в колонну по одному — трое мужчин; шли прямо по центру Главной Улицы. У каждого с плеча свисала винтовка; но не за спиной, а подмышкой, чтобы одним движением приготовиться к выстрелу.

Впереди шёл мужчина лет шестидесяти, небольшого роста, но крепко сложенный. Двум другим было где-то под тридцать; это были настоящие гиганты.

Кто-то подошёл ко мне сзади; это был Джимми О’Брайен. Конечно, он знал о моих ночных визитерах: он дежурил в фойе, когда они смывались.

— Что это за головорезы маршируют по середине улицы? Тоже из Клана? — спросил я у клерка.

— Нет, — сказал Джимми. — Это Бак Джебин и его сыновья. Единственные в городе, кто открыто не повинуются Клану. Сам Бак Джебин когда-то в молодости угрохал троих. Вобщем, не та семейка, с которой стоит связываться.

Я и сам об этом догадывался, видя, как они топают по улице; серьёзные мужики, все трое.

— Видите ли, — продолжал Джимми. — Бак часто проходился по адресу Клана; в конце концов, к нему стали приходить письма с угрозами. Но он и не думал оставить город. Для начала он предупредил, что пристрелит каждого, кого застанет на своём участке после захода солнца. А стреляет он быстро и метко. После такого предупреждения никто к нему не совался — только продолжали угрожать письменно. Но, смотрите, они идут сюда.

Он резко замолчал.

В следующую минуту они вошли в фойе: первый, второй, третий.

Старик огляделся и направился прямо ко мне.

— Незнакомец! — начал он. — Ты, верно, и есть Рейс Вильямс. О том, что вчера произошло, уже говорят в городе. Дай пожать твою руку. Меня зовут Бак Джебин.

После таких слов он сунул мне свою клешню, а следом и его сыновья, только молча.

— Я слышал, что вы не слишком дружны c ребятами из Клана. Как, впрочем, и я сам, — ответил я, стараясь быть любезным.

Но старик даже не улыбнулся; он только глядел на меня в упор. Серьёзный дядя.

— Ладно, — Бак провёл рукой по щеке. — Я только хотел пожать тебе руку и сообщить, что мой участок в двух милях отсюда. Когда захочешь спокойно выспаться, заглядывай; мой дом всегда открыт для тебя. Только имей в виду, я не принимаю ничью сторону. Для Бака Джебина важна лишь его семья — он терпеть не может совать нос в чужие дела. Но двери моего дома для тебя открыты — широко.

Поблагодарив, я рассказал ему о записке администратора; без нажима, только чтобы поддержать разговор. Я уже твёрдо решил остаться в гостинице.

— Если они выставят меня из этой ночлежки, то не раньше, чем у меня кончатся патроны, — продолжал я.

— Гм!

Он снова погладил подбородок; затем резко повернулся и пошёл прямо в контору администратора.

Я попытался разговориться с его мальчиками, но безуспешно. Выудить у них хоть что-то о Клане мне не удалось. Они просто отмалчивались и даже не улыбнулись, когда попробовал острить о ночных рубашках и пижамах. В ответ я получил лишь бычьи взгляды. Весёленький вечерок ждёт меня, если я попаду к ним в гости, подумал я.

«Да», «нет» и «не в курсе» — вот всё, что я из них вытянул. Правда, один из сыновей разговорился до того, что спросил у меня, который час. Видно, старик говорит за всех членов семьи, решил я. В целом это похоже на тайную ложу в масштабах одной семьи.

Тут из конторы появился Бак, а за его спиной администратор. Ну и ну! Рассыпаясь в улыбках, он сообщил, что вышла ошибка, и он умоляет меня остаться. Было видно, что он не шутит — за улыбками проглядывала тревога. Мне даже стало его жаль. Выбирать между Баком Джебином и Кланом не очень-то интересно. Но сейчас он сделал правильный выбор. Кто знает, доберётся ли до него Клан, а вот Бак... достаточно было посмотреть на него, чтобы понять, с кем имеешь дело.

— Ты не беспокоишься за свой дом, отправляясь в город? — спросил я Бака, когда он собрался уходить.

Он оглядел меня с головы до ног, а затем оскалил зубы. Наверное, он так улыбался, хотя у меня нет полной уверенности. Затем он сказал как-то уж слишком ласково:

— Думаю, что опасности нет. Дома Сара и мои невестки. Чего же бояться?

Они вышли из гостиницы и снова застучали каблуками по середине улицы — колонной по одному. Миленькая семейка, никаких сомнений.

Итак, Клан оказался вовсе не такой тайной, как я думал вначале. После ухода Бака Джебина Джимми буквально засыпал меня информацией. Иногда члены Клана даже устраивают парад на главной улице города; порою они прихватывают кого-нибудь из местных жителей, предварительно вымазав его дегтем и вываляв в перьях. Под конец парада его бросают в фонтан, расположенный в центре города — забывая, конечно, вернуть одежду. Ребятам явно не хватало скромности.

Когда в штате находили труп после ночных забав Клана, его руководство выступало с публичным опровержением, заявляя, что он исключит из своих рядов каждого, причастного к убийству. Великодушные люди, что и говорить, к тому же откровенные и справедливые.

В заключение Джимми выдал действительно важную новость: очередная встреча Клана должна была состояться этой ночью. Не было тайной, что они будут принимать новых членов. Я понял, что организация не распадалась, а наоборот, росла. Надо было действовать быстро.

Мне было ясно, что за гостиницей круглые сутки ведётся наблюдение. Я приметил трёх типов напротив парадного входа и одного, наблюдавшего за чёрным. Все, кто появлялся в гостинице, обходили меня, как чумного — знали, что я взят на мушку. Что же, возможно, Клан меня достанет; но в этом случае у местного похоронного бюро будет работы больше, чем за пару последних лет.

У Джимми были задатки бой-скаута; после работы он ухитрялся незаметно пробираться в мой номер, чтобы поболтать. Я ввёл его в курс дела, кое о чём умолчав. Джимми был неженат и не имел детей, так что он ничем особенно не рисковал, связавшись со мной.

От него я узнал, где происходят встречи Клана — жители не любят появляться там после темноты. Я уговорил Джимми спрятать свой велосипед в сарае недалеко от гостиницы:

Весь вечер я был начеку, но заметил лишь одного типа, наблюдавшего за чёрным ходом. В девять часов я был готов проделать трюк, необходимый, чтобы попасть на представление, устраиваемое Кланом.

В заднем помещении гостиницы была кладовая, и Джимми устроил так, что я смог туда незаметно проскочить. Из крохотного окошка я различил в темноте одинокую фигуру примерно в десяти ярдах. Она прогуливалась по аллее, ведущей от чёрного хода. Я начал действовать. Напялив на голову наволочку, прихваченную из номера, я зажёг свечу и подошёл вплотную к окошку. Затем я отдал салют, принятый среди членов Клана, и жестом подозвал того типа к себе.

Как я уже отмечал, в Клане обожают детские игры, и он бросился ко мне со всех ног. Вероятно, парень решил, что его приглашают помочь вымазать меня дегтем и обвалять в перьях. Мне оставалось только огреть его рукояткой пистолета, — после чего он послушно улегся на траву под окошком.

Подождав пять минут и убедившись, что всё спокойно, я вылез из окошка и припустил по аллее. Ещё через несколько минут я уже сидел на велосипеде и мчался за город в направлении того места, которое на жаргоне Клана называлось «клаверной», или местом встречи.

Сейчас мне был нужен настоящий балахон, и у меня созрел план, как его достать. Джимми знал поворот дороги, где члены Клана останавливаются по пути к «клаверне», чтобы напялить свою униформу. Больше того, он сообщил мне, что один из парней, входящих в Клан, задержится в городе и будет добираться на своём «форде» позже других. Вот этого-то цыпленка я поджидал.

Вероятно, я немного поторопился. Лужайка, где происходило переодевание, была прямо за поворотом; поблизости не было никаких строений. Я оттащил велосипед в густой кустарник и стал ждать. Совсем стемнело, но кое-что мне удалось разглядеть. В течение двадцати минут за поворотом остановилось три машины; из них вылезали мужчины, торопливо облачались в белые саваны и, не мешкая, ехали дальше.

Почти час машин не было, но наконец появился мой «форд». Водитель явно спешил и попытался переодеться, не выходя из своей колымаги.

Это только облегчило мою задачу. Когда я его накрыл, одна рука ещё торчала у него из ворота рубахи. Вид у парня был нелепый: он только раскрывал и закрывал рот, как рыба. Полудохлая рыба.

— Ну, ну, потише, без оскорблений, — сказал я, когда он начал перечислять все пытки, которым я буду подвергнут. — Ты меня знаешь, малыш.

Я пощекотал ему шею дулом пистолета.

— Я управился с тремя из вашей своры прошлой ночью. Вылезай! Живо снимай балахон, или тебя в нём похоронят.

Я не шутил — взявшись за пистолет, я становлюсь настоящим зверем, хуже не бывает.

Сказанного было достаточно. У него хватило здравого смысла передать мне всё обмундирование. За пару минут я связал его верёвкой, прихваченной из гостиницы; потом привязал его к дереву, не видному с дороги, и прыгнув в машину, уехал.

Проехав несколько сотен ярдов, я нашёл нужный мне поворот, а ещё дальше — подъездную дорожку, обсаженную деревьями.

Всё шло как надо. Сначала фигура в белом балахоне знаком руки остановила мою машину. На жаргоне Клана этот тип назывался «клестером», членом «внешней охраны». Он принял меня за своего — благодаря моему балахону, конечно.

— Власть белых, — прозвучал из моих уст нужный пароль.

Дальше — больше. Мне пришлось пустить в ход все фокусы, которым научил меня Немой Роджер. После обмена салютом охранник пропустил меня к площадке, где припарковалось около пятидесяти машин. Здесь мне снова пришлось обменяться приветствиями, теперь уже с «кларого», внутренней охраной. Всё обошлось, и я оказался на узкой прогалине, ведущей прямо к «клаверне». Это было довольно большое открытое пространство, окружённое густой порослью молодого леса — подходящее место, чтобы разбежаться при появлении полиции. На поляне собралось около ста человек; когда я там появился, представление уже началось.

— Повелитель! Люди, жаждущие вступить в наши ряды, готовы! — прогремел чей-то голос, и фигуры в белых балахонах образовали круг. Из темноты выпорхнул паренек с горящим крестом, а следом восемь человек — кандидатов, — жаждущих острых ощущений за свои десять долларов. Их ожидания оправдались, по крайней мере, по части звуковых эффектов. За всю свою жизнь я не слышал, чтобы так сотрясали воздух. Сначала Главный Гоблин — птаха, обряженная в пурпурно-белый халат — выпустил пар, обещая отправить в ад всех, кто мешает Клану поддерживать закон и порядок. На мой взгляд, он молол чушь, и на месте кандидатов я потребовал бы свои денежки назад.

Оказалось, что члены Клана называют себя не «братьями» или чем-то в этом роде, а — гражданами. Посвящение называется «натурализацией». При этом произносится клятва, способная любому сдвинуть мозги набекрень своей длиной, скверным английским и прогнилостью идей. Затем новый «гражданин» клянётся никогда не давать показаний против члена Клана, если тот не совершил изнасилования, умышленного убийства или предательства. Ничего себе! Значит, добро пожаловать взломщики, фальшивомонетчики и прочие мошенники; требуются также поджигатели и не знаю, кто ещё. Теперь мне стало ясно, почему был так обижен Немой Роджер и почему все жулики рвутся стать членами Клана.

Вслед за клятвой раздали пуговицы — без доплаты, но с новой порцией говорильни. Стоили они по центу за десяток, — в детстве мне часто попадались похожие...

Но пока я не услышал ничего по-настоящему интересного: никто не вспоминал ни о мальчике, ни даже обо мне, Рейсе Вильямсе. Это задевало моё самолюбие. Правда, до меня долетело, что они собираются провернуть какое-то новое дельце — и так, что никто не сможет их уличить. Был создан комитет, но о самом дельце не сказано ни слова. Было только ясно, что кому-то не поздоровится.

Те, кто вступает в Клан потому, что относится к типу людей, которым обязательно надо куда-то вступить, обычно понятия не имеют, за что надо избивать беспомощных стариков или слабых женщин. Они просто исполняют поручение. Зачем — знает только Бог. Они перестают быть мужчинами и превращаются в недоумков, которые слушают, развесив уши, болтовню о том, что надо «очистить страну» и сделать её пригодной для белой расы. И всё — за десять долларов. Я сам, конечно, тёртый калач, но тут почувствовал себя белым, как мой балахон, по сравнению с большинством этих ублюдков.

Как раз в тот момент, когда я размышлял, какая мне польза (кроме морального удовлетворения) от этого зрелища, меня поджидал неприятный сюрприз. За пределами площадки поднялся шум, прибежал охранник, а за ним — моя жертва, владелец «форда».

Поднялся бедлам, и я решил, что мне крышка, если не успею слинять, — и я слинял. В суматохе оказалось совсем нетрудно выбраться из круга и нырнуть в густые заросли. Я залег там и стал наблюдать. Я не собирался спасаться бегством — это не в моих правилах. Мне надо было закончить дело. Если эта орава свяжется со мной — что же, появится несколько мёртвых «клиглов», не говоря уже о парочке мёртвых «клодардов».

Я надеялся, что, разыскивая меня, они снимут капюшоны, и я смогу разглядеть их рожи. Увы, ничего подобного. Когда они немного поутихли, обиженный мною парень начал обходить весь круг, приглядываясь к балахонам. Вероятно, его собственный был залит супом или чем-нибудь в этом роде. Но его поиски не увенчались успехом и, посовещавшись, они распустили собрание и поспешно разъехались. Страх перед Рейсом Вильямсом засел в их сердцах. А в это время он сам лежал в кустах и проклинал своё невезенье.

Я надеялся, что они хотя бы попробуют прочесать заросли, но ошибся. Тем не менее, я сбросил ночную рубашку, чтобы она не мешала в перестрелке. Ребята, однако, были явно не склонны к самоубийству. Прошло десять минут, и шум моторов уже замер вдали, а я собирался возвращаться в город, когда на пустынной прогалине вдруг появились две фигуры в балахонах. Они явно не намеревались заниматься поисками, а скорее были расположены отдохнуть. Собираясь закурить, один из них снял капюшон — и я узнал Пушистую Харю. Уж его-то я успел оценить: где этот тип, там жди неприятностей.

Я тихонько пополз в их сторону, надеясь подслушать разговор. Было полнолуние, и мне следовало быть крайне осмотрительным. Осторожно передвигаясь между деревьями, я вдруг услышал шум мотора. На обочине остановилась машина — не какая-нибудь колымага, а большой спортивный автомобиль. Выключив двигатель, из него вышел парень и прошёл по просеке в десяти шагах от меня. Хотя балахона на нём не было, его физиономию я не успел разглядеть.

Двигаясь следом, я достиг конца просеки и услышал, как он обратился к двум другим:

— Эд будет здесь через десять минут, и тогда...

— Тcсс... — раздалось предупреждающее шипение Пушистой Хари.

Но я знал теперь всё, что требовалось. У меня было десять минут, и я помчался по дороге к месту, где оставил велосипед. У меня не было времени двигаться перебежками, ныряя за деревья, но я никого не встретил. Впрочем, повезло ему, а не мне.

Велосипед был на месте, и вскоре я уже стоял наготове невдалеке от машины, чтобы начать гонку.

Через пять минут мы тронулись в путь: четверо в машине, а я следом на велосипеде. Никто не включал фары.

Первая часть пути оказалась не очень сложной; они не спешили, и дорога была ровной. Но луна зашла за облако, и мне пришлось держаться совсем близко к автомобилю. Тут мы достигли подъёмами дело пошло хуже. Когда же они свернули на крутую и извилистую дорогу, от велосипеда уже не было толка.

Похоже, я оказался в тупике. Я остановился и, тяжело дыша, слушал рокот мотора — всё дальше и дальше от меня, — и вдруг он прекратился, именно прекратился, а не затих. Я посмотрел вверх по склону и увидел свет. Он промелькнул и исчез. Хватит, покатался. Я прислонил велосипед к дереву и пошёл на своих двоих. Через двадцать минут я оказался на вершине холма; на другой стороне был обрыв, а внизу грохотал горный поток. Я слышал падение воды далеко внизу. Тут снова выглянула луна, и в пятидесяти шагах я увидел бревенчатый домик на самом краю обрыва. Недалеко от него стоял автомобиль.

Поблизости никого не было видно, и я подкрался к домику, пытаясь заглянуть внутрь. Но ничего не вышло. Я только уловил слабый свет в щелях между брёвнами. Единственное окно было заколочено. Я осторожно подергал дверь: заперта. Я решил попробовать взобраться на крышу, чтобы найти там щель пошире.

Я обогнул домик и тут услышал, как с громким скрипом открылась дверь. Зазвучали шаги. Сжав в каждой руке по пистолету, я попятился в нишу за углом дома и стал ждать. Луна светила отменно, и мне были ясно видны двое мужчин, направлявшихся к краю обрыва, ведя между собою кого-то, судя по фигуре, подростка. Руки его были связаны, но ноги свободны, и он о чём-то упрашивал тихим голосом.

— Я ничего не скажу об убийстве, ни слова.

У него подкосились ноги, и мужчины почти волокли его к обрыву.

— Правильно, ты уже ничего не скажешь.

Один из мужчин разразился смехом.

— Давай, Эд, поработай ножом, — обратился он к напарнику.

— Лучше просто столкнём пацана вниз, — пробормотал Эд. Эта работа была ему явно не по нутру, и его голос срывался.

— Ладно, давай нож сюда, — произнёс первый насмешливо. В следующий миг над головой мальчика блеснул клинок.

Бах!

Верно, это заговорил мой пистолет, и один из бандитов свалился, как подкошенный. Другой выхватил пистолет и растерянно оглянулся. Но он ничего не успел разглядеть — по крайней мере, в этом мире. Я попал ему точно в голову — на таком расстоянии я не мог промахнуться. Он свалился в сторону обрыва, и я услышал, как его тело скатывается вниз, увлекая за собой камни.

Я — не убийца, но учтите, что их было четверо, и осталось разобраться ещё с двоими. Я совершил бы ошибку, просто ранив этого типа — он мог бы очухаться в самый неподходящий момент.

Мальчик стоял на месте, слегка покачиваясь на ослабевших ногах. Я опасался, что он свалится с обрыва следом за бандитом.

— Ложись, болван, — закричал я, и он рухнул, как бревно, и затих. Я стал ждать. Джентльмены в домике, конечно, слышали выстрелы и обязаны были появиться. На пороге, действительно, замаячила фигура очередного бандита. Он стал красться к обрыву, и в лунном свете блеснул ствол пистолета. Бандит появился и тут же исчез из кадра, как в кино. Я уложил его одним выстрелом.

— Номер три, — сказал я и снова начал ждать; вечеринка ещё не закончилась.

И тут что-то хрустнуло у меня за спиной, вероятно, сухая ветка. Я молниеносно повернулся и увидел в лунном свете гнусную ухмылку Пушистой Хари. Его пистолет заговорил первым. Я почувствовал, словно раскалённый прут обжёг мой висок.

Конечно, я тоже выстрелил и, вероятно, разрядил оба пистолета. Но я уже ничего не видел, стреляя — перед глазами затанцевали ослепительные искры, а затем наступил мрак — смертельно-чёрный мрак и ощущение, словно я тону в нём. Я чувствовал, как земля уходит у меня из-под ног; я ждал, что пистолет противника пролает снова. Но не дождался.

Вскоре зарокотал мотор, заскрежетали сцепления — моя пальба напугала Пушистую Харю. С этой мыслью я осел на землю. Всё исчезло во мраке.

Когда я пришёл в себя, я был в домике и надо мною склонились несколько человек. В одном из них я узнал шефа полиции Клинтона.

С минуту они совещались. Из их слов я понял, что полицейский патруль наткнулся на Вилли Томпсона, бредущего по дороге; он отвёл их к бревенчатому домику. До меня дошло также, что Пушистой Харе удалось смыться. Затем я снова отключился.

Очнувшись вторично, я уже чувствовал себя довольно сносно. Но было ясно, что я попал в передрягу, — потому что очнулся в тюрьме Клинтона. Надо мною склонился доктор.

Выражение его лица было дружелюбным, а его слова меня несколько успокоили.

— Вы неплохо поработали с этой шайкой, — сказал он. — Надеюсь, что всё обойдётся. Я имею в виду не вашу рану — голова у вас каменная, с ней всё в порядке. Речь идёт о совершённых вами убийствах. У вас отличный адвокат — лучше не бывает, и судья не очень-то расположен к Клану. Мистер Томпсон всё ему рассказал. Миленькая история. Мужайтесь, у вас, повторяю, первоклассный адвокат. Я слышал, что решено выпустить вас под залог — как говорится, согласно хабеас корпус.

— Тогда я выкручусь, — сказал я с облегчением, так как серьёзно опасался, что всем в городе заправляет Клан.

— О, судья на вашей стороне, но вот Клан... В городе прошёл слух, что он угрожает отправить на тот свет любого, кто посмеет внести залог. Люди боятся Клана. Он имеет привычку выполнять свои обещания. Клан запретил соваться к вам с помощью. Но лечить вас он запретить не может.

— Значит, никто не осмелится внести залог?

Что и говорить, неприятный сюрприз.

— Поживём — увидим. — Он покачал головой, но в его голосе не было особой уверенности.

Он ещё не сказал мне тогда, что Клан угрожал взять тюрьму приступом, и власти уже подумывали о том, чтобы вызвать армейскую часть.

Такие вот дела. Впрочем, мне не пришлось ломать голову; мой адвокат не терял времени даром, и уже после полудня меня вытолкали из тюрьмы и потащили в здание суда несколько нервных джентльменов с шефом полиции впридачу.

Суд был ещё тот: просто продолговатая комната с низким потолком, с каждой стороны — по огромному окну. Было тепло, и окна были открыты навстречу солнечному свету. Но в лицах тех, кто собрался в зале, не было ничего тёплого и утешительного: это были враждебные, суровые лица, и по комнате пробегал угрожающий шепот.

Меня поставили перед судейским столом. Судья тоже не выглядел добряком, но у него было честное лицо, и он почти с вызовом окинул взглядом переполненный зал.

Мой адвокат произнёс длинную речь, но я не уловил и половины из того, что он сказал; я лишь догадался, что судья торопится закончить предварительное рассмотрение побыстрее: было похоже, что публика не прочь сама вынести мне приговор и привести его в исполнение. Прокурор непрерывно возражал адвокату; это меня не удивило, так как, по слухам, он был близок к Клану.

Наконец, судья без обиняков назвал сумму залога — не слишком большую — и решительно постучал молотком, когда по залу пронёсся недовольный ропот.

Затем мой адвокат произнёс медленно и спокойно:

— Ваша честь, поручитель находится в зале суда.

Боже мой, стало так тихо, что можно было услышать полёт мухи; половина зрителей встала со своих мест и посмотрела в направлении заднего ряда, куда указал адвокат.

Тут зазвенели оконные стёкла с обеих сторон; я увидел, что в каждом окне появились внушительные фигуры сыновей Бака Джебина. Они застыли в молчании, слегка покачивая ружьями, висящими подмышкой.

— Бак Джебин! — хрипло прошептал десяток голосов одновременно. Я взглянул на двери.

Растворив их, в комнату вошёл Бак Джебин с высоко поднятой головой, не глядя ни направо, ни налево. Он прошёл прямо к судейскому столу, мимо разинутых ртов и злобных взглядов. Ничья рука не осмелилась остановить его; никто не посмел и пикнуть. Все знали Бака Джебина и его парней. Через пару минут все формальности были улажены.

Я покинул здание суда свободным человеком и присоединился к отряду Джебинов. Я шёл третьим в колонне по одному, которая миновала Главную Улицу и вышла за город, в сторону фермы Джебина. Мы не проронили ни слова — только топали вперёд. Интересно, был ли мой вид таким же устрашающим, как у Джебина и его парней.

Томпсон с сыном были уже на ферме и рассыпались в благодарностях. Джебины принимали их без улыбки — дело есть дело, говорили их суровые лица.

Конечно, я узнал от мистера Томпсона все подробности. Вилли проведал об убийстве, совершённом в городке в двадцати милях от Клинтона. Убийство совершили Пушистая Харя и трое его дружков — от имени Клана. На самом деле за убийством стояло ограбление — и Вилли набрел на домик среди холмов как раз тогда, когда они делили там добычу. Они сцапали его и только выжидали, пока уляжется шум, чтобы затем пристукнуть и сбросить с обрыва в горный поток.

Дальше события развивались так. Всё случившееся стало известно в Клинтоне, но я не получил вызова на суд присяжных. Даже зная правду, большинство из них склонялось к тому, чтобы меня осудить — они сами принадлежали к Клану. И тут пошло-поехало.

Десять человек из числа присяжных набрались духа и вышли из Клана. Затем они рассказали судье всё начистоту: как они, ничего не зная, вступили в братство, и как убедились в том, какие делишки оно обделывает. В итоге судья вынес мне оправдательный приговор заочно.

Действительно, мне было лучше не показываться в Клинтоне. Клан терял почву под ногами, многие его члены заявляли о своём уходе. Более того, сложилась организация, направленная против Клана. Правда, Бак Джебин не захотел иметь дела и с нею. В целом обстановка в Клинтоне только ухудшилась: обе организации вооружились до зубов и разгуливали по городу, ища ссоры. Но, так или иначе, хватка Клана ослабла.

О Пушистой Харе не было ни слуху, ни духу; обе организации хотели свести с нимсвои счёты, и он весьма благоразумно лёг на дно.

— Вообще-то, в старом ордене не было ничего плохого, — вдруг заявил Бак Джебин однажды вечером. — Мой отец когда-то состоял в Клане. Но нынешний Ку-Клукс-Клан хочет нажить капитал, раздувая ненависть, религиозную и расовую. Конечно, половина преступлений, которые приписывают Клану, совершена не им. Но он позволяет настоящим преступникам выступать от своего имени. Нельзя нарушать закон и права других людей, и при этом не спутаться с преступным элементом. Грабежи, убийства, акты мести — ничем другим это и не могло кончиться. И понадобился посторонний человек — то есть вы, — чтобы показать всё это в настоящем свете.

До самого моего отъезда Бак Джебин больше не возвращался к этой теме. Лишь когда через несколько дней Томпсон с сыном заехали за мной, чтобы подбросить до станции, Бак сказал:

— Я договорился с машинистом, что поезд сделает остановку в Хэддоне, в пяти милях от города. Видите ли, — он повернулся к старшему Томпсону, — кое-кто в Клинтоне планирует устроить Рейсу Вильямсу торжественные проводы, на свой манер, конечно. Этого нельзя допустить. Дух Клана мертв. Зачем снова раздувать страсти? И без того достаточно поводов для беспорядков и демонстраций. Клан теряет почву, теряет очень быстро — и пусть теряет!

Я охотно согласился, хотя Вилли Томпсон, ставший героем дня, был разочарован и раздосадован. Но меня интересовали только деньги. Я отправил чек, полученный от старшего Томпсона, в Нью-Йоркский банк и, хотя у меня не было сомнений в его честности, я предпочёл бы поскорее вернуться домой и убедиться, что чек будет оплачен.

Итак, я обменялся рукопожатием с Баком, а его сыновья что-то буркнули на прощание себе под нос. Затем я простился с дамами — о них я почти ничего не рассказал читателю, но достаточно отметить, что это были настоящие амазонки, способные постоять за себя в любой потасовке. И мы тронулись в путь: я рядом со старшим Томпсоном на переднем сиденье, а Вилли — на заднем. Приятно было снова на ходу, с двумя близнецами-пистолетами под рукой!

В девять тридцать мы были в четверти мили от станции, и до поезда оставалось ещё десять минут, когда начались неприятности. Обе задние шины лопнули с таким грохотом и так неожиданно, что я схватился за пистолет.

Томпсоны забегали вокруг машины. Я видел вдали огни маленького полустанка и решил дойти до него пешком. Ребята относились к своему автомобилю, как к паровому катку: под рукой оказалась лишь одна запасная шина с камерой. Им понадобилось бы полчаса, самое малое — с почесыванием затылка и подтягиванием штанов.

Я не хотел и слышать о том, чтобы ждать ещё сутки, и не позволил сопровождать меня до станции; им не следовало разлучаться — они слишком медленно соображали поодиночке. Нет уж, я твёрдо решил попасть в Нью-Йорк как можно скорее.

Я подхватил чемодан и, пожав им руки, двинулся по дороге. Я топал быстро, но не забывал при этом и думать, глядя себе под ноги и отбрасывая с пути осколки битых бутылок.

Я слышал, как приближается поезд, и видел луч его головного прожектора, скользивший по рельсам. На разъезде в Хэддоне не было смотрителя; единственный светофор был на северной оконечности станции, к которой и приближался поезд. С чемоданом в руке я уже начал проходить под светофором и подниматься на платформу, как вдруг застыл на месте. Воспоминание о разбитых бутылках замаячило передо мной, как знак судьбы. Я нырнул со ступенек вниз и осторожно обошёл станцию с другой стороны. Я не был чрезмерно подозрителен, просто осторожен. Вот почему я надеюсь умереть в собственной постели.

Ну и ну! Я врезался прямо в типа, который медленно брёл от южного конца станции. Мы столкнулись и отступили на шаг друг от друга; он — в сторону рельс.

Был ли он недостаточно расторопен? Возможно, но шансов у него не было в любом случае. Правда, в руке у него был пистолет, но он не успел им воспользоваться. Не мешкая, я всадил пулю прямо между его налитыми кровью глазами. Поезд затормозил в тот момент, когда он падал на рельсы, и в свете прожектора я разглядел его лицо. Я уже видел его раньше, только в лунном свете. Вы правы, это был Пушистая Харя. Не зря я предупреждал, что он опоздает па полсекунды.

Я успел оттащить его труп с рельс прежде, чем поезд остановился. Кондуктор спустился на ступеньки; я вскарабкался в вагон; он просигналил фонарём, и мы тронулись.

— Кажется, я слышал выстрел, — сказал кондуктор, поднимаясь за мной, пока я возился с дверью тамбура. Я не знал, что именно он успел увидеть, и хотел услышать его комментарий. У меня было чувство, что за последние дни у меня получился перебор со стрельбой, — по крайней мере, с точки зрения жителей Клинтона.

— Угу, — сказал я, оглядев кондуктора с ног до головы. — Угу, на меня бросилась собака — бешеная собака — и я убил её вот этим.

Я резко ткнул пистолет под его подбородок и наблюдал за реакцией.

— Кажется, я видел фигуру — человека...

Он поставил фонарь на пол и протянул руку к стоп-крану. И тут, в тусклом свете фонаря, я разглядел маленькую пуговицу на отвороте его пальто; лацкан загнулся, и я успел прочитать на ней: КОТОР.

Глядя ему прямо в глаза, я поднял правую руку и положил её себе на правый глаз. Затем повернул ладонь наружу и отдал ему салют Клана.

Его рука мгновение помедлила на стоп-кране, но я заметил, что он расслабил пальцы.

— Эй — эк, — сказал он.

— Эк — эй, — ответил я.

Он снял руку со стоп-крана, молча повернулся и перешёл в другой вагон. Я постоял минуту, затем с ухмылкой вошёл в своё купе. Чтобы там ни говорили о Клане, иногда и он бывает весьма кстати.