Полководцы Великой Отечественной. Книга 4. Георгий Жуков [Михаил Юрьевич Мягков] (fb2) читать онлайн

Книга 313267 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

ПОЛКОВОДЦЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ. Книга 4 ЖУКОВ ГЕОРГИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ


Жуков Георгий Константинович

Сражения и победы
Советский военачальник, четырежды Герой Советского Союза, великий полководец.

Г. К. Жуков остался в истории как один из главных творцов Победы в Великой Отечественной войне.

Жуков Георгий Константинович (1896–1974) — четырежды Герой Советского Союза, кавалер двух орденов «Победа», множества других советских и иностранных орденов и медалей. В ходе Великой Отечественной войны последовательно занимал должности начальника Генерального штаба, командующего фронтом, члена Ставки Верховного Главнокомандования, заместителя Верховного Главнокомандующего. В послевоенное время занимал пост Главкома сухопутных войск, командовал Одесским, затем Уральским военными округами. После смерти И. В. Сталина стал первым заместителем министра обороны СССР, а с 1955. по 1957-й — министром обороны СССР. «Маршалом Победы» назовут Г. К. Жукова в народе; беспощадным полководцем, не жалевшим человеческих жизней ради успеха — многие критики у нас в стране и за рубежом. Современники вспоминают его как человека широкоплечего, крепкого, с волевым лицом и строгими складками у бровей. Внешность отражает характер: прямой, открытый, решительный. Таким он был с детства.

1914 год

Ранняя биография и Гражданская война

Георгий Константинович Жуков родился в калужской деревне Стрелковка (ныне Жуково) в простой крестьянской семье, рано пошел «в люди», взяв на себя обязанность помогать семье. Службу в русской армии начал в 1915 г. Участвовал в Первой мировой войне, дослужился до унтер-офицера, награжден двумя Георгиевскими крестами. В Гражданскую войну стал добровольцем, вступил в Красную Армию. Вскоре решительный и храбрый кавалерист из рядового стал командиром взвода, а затем и кавалерийского эскадрона. Боевой путь Жукова в годы Гражданской войны отмечен участием в боях на Восточном, Западном и Южном фронтах. Высшего военного образования не получил. За его спиной были лишь Кавалерийские курсы (1920 г.), курсы усовершенствования командного состава кавалерии (1925 г.) и курсы усовершенствования высшего начальствующего состава (1930 г.). Зато академическое образование Жукову заменили опыт Гражданской войны и последующая служба на различных должностях в Красной Армии, а самое главное — природное дарование и упорное стремление освоить военную науку самостоятельно.

Сокурсник Жукова и его боевой соратник, маршал К. К. Рокоссовский рассказывал: «Жуков как никто отдавался изучению военной науки. Заглянем в его комнату — все ползает по карте, разложенной на полу»

1920-е годы

В 4-й кавалерийской дивизии 1936–1937 гг.


После Гражданской войны, когда армия была сокращена в несколько раз до штатов мирного времени, Жуков остался в ее рядах в той же должности командира кавалерийского эскадрона. Уже в июле 1923 г. стал командиром полка. Через семь лет — командиром кавалерийской бригады. В начале 1931 г. комбриг Г. К. Жуков назначен на должность помощника инспектора кавалерии Красной Армии, потом — командиром 4-й кавалерийской дивизии. С 1937 г. — командиром 3-го, а затем 6-го кавалерийских корпусов РККА.

Комкор Г. К. Жуков и маршал Чойбалсан после событий на Халхин-Голе, 1939 г.


В июне 1939 г. направлен в район советско-японского конфликта, где по предложению Генштаба заменил предыдущего командующего советскими войсками Н. В. Фекленко. Для улучшения действий советско-монгольских войск Жуков предложил применять активную оборону и проводить контрудары по наступающей группировке противника. 20–31 августа 1939 г. провел успешную операцию на окружение и разгромил группировку японских войск генерала Комацубары на реке Халхин-Гол. В боях на Халхин-Голе Жуков впервые широко использовал танковые части для решения задачи окружения и уничтожения противника. В ходе боев на Халхин-Голе советские войска потеряли 23 225 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Так впервые проявился его суровый дар военачальника:

«…Война есть война, — заявил он в ходе обсуждения операции, — и на ней не может не быть потерь… и эти потери могут быть крупными»

Японские потери оцениваются в 61 тыс. человек (из них около трети — убитыми). Разгром японцев в боях на Халхин-Голе рассматривается как один из ключевых факторов, заставивших Японию отказаться от планов нападения на СССР вместе с Германией. За эту операцию комкор Жуков удостоился звания Героя Советского Союза и ордена Красного Знамени МНР.

Парад в честь 22-й годовщины Октябрьской революции. Киев

Великая Отечественная война

С этого времени Жуков стремительно продвигается по службе: в июне 1940 г. назначается командующим войсками Киевского особого военного округа. С января по 29 июля 1941 г. он начальник Генерального штаба — заместитель народного комиссара обороны СССР.

Доля вины за ошибки и просчеты, приведшие к тяжелым поражениям Красной Армии в начале Великой Отечественной войны, безусловно, лежат и на руководстве Генерального штаба РККА, и Жуков признавал это.

Полководческий талант Жукова в полной мере раскрывается в годы Великой Отечественной войны. 23 июня 1941 г. он назначается членом Ставки Верховного Главнокомандования. В августе 1942 г. — первым заместителем народного комиссара обороны СССР и заместителем Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. Уже в первые дни вражеского вторжения Жуков организовал на Юго-Западном фронте контрудар силами нескольких механизированных корпусов в районе города Броды. Это было первое крупное танковое сражение с начала Второй мировой войны. Под Берестечко, Луцком и Дубно советские танки с ходу атаковали наступающие колонны немцев. С обеих сторон на участке шириной всего до 70 километров столкнулось около 2 тысяч бронированных машин. В результате операции план высшего гитлеровского командования с ходу прорваться к столице Украины городу Киеву и выйти на левобережье Днепра был сорван. Советские корпуса были обескровлены, но и неприятель понес немалые потери в боевой технике, что заметно снизило его возможности.

«В результате этой операции, — писал Г. К. Жуков в донесении И. В. Сталину от 8 сентября 1941 г., - во всех войсках поднялось настроение и уверенность в победе. Сейчас части уверенно встречают контратаки противника, бьют его огнем и дружно, в свою очередь, переходят в контратаки».


В разговоре с командующим 50-й армией И. В. Болдиным Г. К. Жуков говорил: «Не пойму я Вас, почему Вам понадобилось вести танки на артиллерийский огонь…. Если так легкомысленно будут бросаться танки, как до сих пор Вы бросаете на нерасстроенную систему огня, ничего у Вас не выйдет…

Азбучная истина обязывает: прежде чем бросить танки, нужно подавить систему огня, а тогда только бросать танки.

А у вас делается наоборот. Вам об этом неоднократно давалось указание, но, видимо, до сих пор эти элементарные истины не поняты и танки продолжают гибнуть без всякой пользы. Бросание танков без подавления системы огня противника я считаю АВАНТЮРОЙ…»

(Г. К. Жуков в битве под Москвой. Сборник документов. М.: Мосгорархив, 1994. с. 156–157.)
Командующий 1-м Белорусским фронтом Г. К. Жуков на командном пункте


В конце июля генерал армии Жуков был отстранен Сталиным от должности начальника Генштаба. По версии самого Жукова это произошло из-за желания вождя во что бы то ни стало удержать Киев, тогда как генерал предлагал немедленно отойти на левый берег Днепра, спасая войска от окружения. Тем не менее вскоре Жуков занимает заметный участок борьбы с захватчиками. В августе — сентябре 1941 г. он командует войсками Резервного фронта и в условиях продолжающегося продвижения на восток немецко-фашистских войск проводит Ельнинскую операцию. В Великой Отечественной войне она стала для Красной Армии первым сравнительно большим наступательным успехом.

В таких решительных боях изматывались силы захватчиков, группировки вермахта теряли ударную силу и время. Советские воины приобретали навыки современного боя и уверенность в себе.

Следует отметить, что Ставка Верховного Главнокомандующего направляла генерала Г. К. Жукова на самые трудные участки, где требовались прежде всего сила воли и твердость характера. В сентябре 1941 г. началась блокада Ленинграда. Гитлеровские войска подошли вплотную к его кварталам. 11 сентября Жуков был назначен командующим Ленинградским фронтом. Прибыв в город на Неве, новый командующий мобилизовал все силы фронта, Балтийского флота и трудящихся Ленинграда на оборону. Неприятель — группа армий «Север» под командованием фельдмаршала В. Лееба — был остановлен. Вскоре фронт здесь стабилизировался и принял характер позиционной войны. Гитлеровское командование решило задушить город блокадным кольцом.

Тем временем немецкая группа армий «Центр» развернула наступление на Москву. В начале октября 1941 г. Жуков был отозван из Ленинграда и назначен командующим Западным фронтом, который защищал столицу государства. В тяжелейших условиях Жукову удалось организовать оборону Москвы. На первых порах не хватало армейских сил и обученных резервов, мало было боевой техники, для борьбы с вражескими танками приходилось привлекать зенитную артиллерию из состава противовоздушной обороны столицы.

В ходе жестоких и бескомпромиссных сражений в Подмосковье армии Западного фронта (вместе с соседними фронтами) сперва обескровили немцев, а затем сами перешли в решительное наступление. Гитлеровские войска оказались отброшенными от Москвы на 100–250 километров. Наступление завершилось на линии Вязьма — Гжатск — Ржев.

22 марта 1942 года в приказе командующим 5, 43, 49 и 50-й армий Жуков пишет о необходимости: «точного выполнения моего приказа о захвате опорных пунктов противника специальными штурмовыми отрядами во избежание излишних потерь»

(ЦАМО, ф. 208, oп. 2511, д. 1048, л. 108.)

В приказе по Западному фронту от 15 марта 1942 года Жуков требует: «Выжечь каленым железом безответственное отношение к сбережению людей, от кого бы оно не исходило»

(ЦАМО, ф. 208, oп. 2513, д. 209, л. 142.)
В битве под Москвой в полной мере проявились оперативно-стратегические черты полководческого искусства Жукова. Необходимо выделить его огромное самообладание и уверенность, которые в, казалось бы, безнадежной обстановке позволяли применить наиболее рациональные способы решения поставленных задач. От Жукова требовалось восстановление не просто прорванного на отдельных направлениях, а полностью нарушенного фронта обороны. Противника нужно было остановить любой ценой. Командующий бросал все немногочисленные резервы на закрытие брешей, перебрасывал войска с одних сравнительно устойчивых на другие угрожающие направления, постоянно предпринимал контрудары. Жуков лично выезжал на передовую, собирал полуразбитые отступающие части и ставил им задачи по обороне рубежей.

27 января 1942 года Жуков общается с командующим 49-й армией Западного фронта И. Г. Захаркиным: «На одном и том же месте продолжаются преступно проводимые атаки, а как следствие тупости и недисциплинированности горе-организаторов, люди расплачиваются тысячами жизней, не принеся Родине пользы. Если Вы хотите, чтобы Вас оставили в занимаемых должностях, я требую:

— прекратить преступные атаки в лоб населенного пункта;

— прекратить атаки в лоб на высоты с хорошим обстрелом;

— наступать только по оврагам, лесам и малообстреливаемой местности… Исполнение донести мне к 24.00 27.1»

(Русский архив. Великая Отечественная. Т. 15(4(1). М.: «Терра», 1997. с. 271–272.)
В этот период часто звучали угрозы генерала по отношению к подчиненным командирам за невыполнение приказа — «расстреляю», «арестую», «отдам под трибунал», которые, однако, в большинстве своем оставались лишь угрозами. Сегодня Жукова обвиняют за такой стиль руководства. Но необходимо помнить, что тогда стояло на кону — столица СССР и, очевидно, судьба всего советского народа. Сантиментов от командующего ждать было трудно, другого выхода тогда не было.

Жуков исходил из принципа, что наибольшую экономию сил и средств дает хорошее знание противника. Он не действовал вслепую, а задействовал все виды разведки с целью выявить главные группировки врага, не растягивал свои войска, а сосредоточил практически все имеющиеся у него силы для обороны важнейших узловых районов. Наконец, командующий смог своевременно определить момент, когда группа армий «Центр» исчерпала свои наступательные возможности, и отдал распоряжение нанести контрудар, пока враг еще не успел закрепиться на достигнутых рубежах под Москвой.

Командующие фронтами Великой Отечественной войны: Конев И. С., Василевский А. М., Жуков Г. К., Рокоссовский К. К., Мерецков К. А., Толбухин Ф. И., Малиновский Р. Я., Говоров А. А., Еременко А. И., Баграмян И. X. 1945 г.


К сожалению, замыслы советского командования по полному разгрому группы армий «Центр» зимой — весной 1942 г. в ходе Ржевско-Вяземской операции не увенчались успехом. В боях под Ржевом и Сычевкой летом 1942 г. советская сторона понесла большие потери, но и немцы на центральном направлении были обескровлены настолько, что не смогли уже предпринять нового удара в направлении столицы.

«…Следует ожидать, что противник в этом году основную ставку при наступательных действиях будет делать на свои танковые дивизии и авиацию… В настоящее время перед Центральным и Воронежским фронтами противник имеет до 12 танковых дивизий и, подтянув с других участков 3–4 танковые дивизии, может бросить против нашей курской группировки до 15–16 танковых дивизий общей численностью до 2500 танков».

После командования Западным фронтом генерал армии Жуков выполнял ряд ответственных поручений Ставки Верховного Главнокомандования. Он был послан под Сталинград, где тогда решалась судьба страны. Ему было поручено немедленно организовать контрудары по врагу, которые тогда не достигли результатов. Однако именно в этот период (как говорится в ряде свидетельств) Жуков вместе с Василевским пришли к выводу о том, что переломить ход битвы на Волге возможно только организацией решительного контрнаступления на флангах 6-й армии Паулюса и окружения всей вражеской группировки. В критический момент Сталинградской битвы Сталин приказал Жукову провести удар в районе ржевского выступа. Сегодня боевые действия Западного и Калининского фронтов, которые координировал Жуков в ноябре — декабре 1942 г. (операция «Марс»), многими историками подвергаются критике.

Да, их итоги неоднозначны, но нельзя рассматривать Ржев отдельно от Сталинграда. Тяжелые бои, которые вели советские солдаты в 200 км от Москвы, не позволили командованию вермахта перебросить свои опытные дивизии на юг. Ржевско-Сычевские операции сыграли свою роль в победе под Сталинградом, а, следовательно, и в ходе коренного перелома во всей войне. Г. К. Жуков — один из организаторов победы под Сталинградом — в январе 1943 г. успешно провел операцию «Искра», в ходе которой была наконец пробита брешь в блокаде Ленинграда. Город на Неве смог, наконец, вздохнуть свободнее. Тогда же, в январе 1943-го Жукову было присвоено звание Маршала Советского Союза.

Однако впереди у Красной Армии предстояли новые испытания. Раненый зверь — гитлеровский вермахт — был еще силен. Уже 8 апреля 1943 г., в записке на имя наркома обороны, Г. К. Жуков осветил возможную стратегию вермахта на летнюю кампанию.

Жизнь показала правоту маршала. Сталин в конечном итоге утвердил предложенный Жуковым и начальником Генштаба А. М. Василевским план разгрома германских войск на Курской дуге. В его основе лежал замысел преднамеренной обороной обескровить ударные вражеские группировки, выбить танки, а затем самим перейти в наступление. В Курской битве в июле 1943 г. Жуков координировал действия советских войск на южном фланге и добился решительной победы. Советские успехи летом — осенью 1943 г. завершили коренной перелом в Великой Отечественной войне.

Жуков руководил проведением крупнейшей наступательной операции Красной Армии в 1944 г. — «Багратион», в результате которой была освобождена Белоруссия. В ходе операции было использовано много оригинальных тактических приемов, нанесены неожиданные удары в болотистой местности, которые позволили в кратчайшее время опрокинуть оборону врага и захватить много пленных. Главным условием успеха стало скрупулезное изучение данных разведки и отработка взаимодействия наступавших войск. Белорусская операция, ставшая шедевром советского военного искусства, еще больше подняла авторитет Жукова как выдающегося полководца. Советские войска теперь вошли на территорию Польши и приступили к осуществлению своей освободительной миссии в Европе.

Характерны показания немецких генералов о боевых действиях советских фронтов, руководимых Жуковым летом 1944 г.: «Наступательная мощь Красной Армии возросла потому, что она научилась лучше скрывать свои подготовительные мероприятия, концентрировать в больших масштабах свои войска на направлениях главного удара, взаимодействуя двумя-тремя наступающими клиньями, наносить удары далеко вглубь… Уничтожающий ураганный огонь артиллерии и минометов достиг высокой плотности… Русская пехота сделала своей большой специальностью наблюдение; практикует операции разведотрядов, засады, выслеживание и поимку «языков» и имеет много достижений в этой области… Высшие русские командиры за последний г. успешно провели ряд больших операций. В этом сказывается рост их опыта в вождении войск…»

(Генерал-лейтенант барон фон Лютцов, командир 35-го армейского корпуса вермахта).
Маршал Жуков Г. К. подписывает акт капитуляции фашистской Германии. Германия, Карлсхорст, 8 мая 1945 г.


В октябре 1944 г. Сталин назначил Жукова, до этого возглавлявшего Первый Украинский фронт, командующим Первым Белорусским фронтом, который должен был наступать непосредственно на Берлин. Среди простых солдат на передовой (не говоря уже про офицеров) было распространено поверье: там, где появляется Жуков, — там скоро будет наступление. И если высшие командиры зачастую побаивались гнева маршала, то простые солдаты верили ему, желали проявить все свои лучшие качества, чтобы под его руководством добиться победы. В январе 1945-го силы Первого Белорусского фронта заняли Польшу и вышли на Одер. Поскольку германские войска под Берлином в тот момент еще не успели организовать сильной обороны, Жуков и некоторые другие военачальники предлагали немедленно начать действия по окружению и взятию немецкой столицы, но эти планы не были приняты Сталиным, который опасался удара противника из Померании.

Жуков Г. К., Телегин К. Ф. и Галаджев С. Ф осматривают знамена фашистских войск под Берлином. Карлхорст, май 1945 г.


К весне 1945 г. германское командование подтянуло к Берлину значительные силы, укрепило Зееловские высоты. Маршал предложил начать атаку 16 апреля до рассвета, используя свет мощных прожекторов, которые бы ослепляли противника. Завершающие бои Великой Отечественной были чрезвычайно кровопролитными. Столицу Германии защищали не только немцы, но и эсэсовцы из разных стран. Не добив врага в его логове, невозможно было окончить войну. Это понимал Жуков, об этом знали все его солдаты, рвавшиеся в последний и решительный бой. Ко 2 мая части Первого Белорусского фронта, совместно с Первым Украинским фронтом овладели Берлином. Красный флаг был водружен над Рейхстагом. 8 мая 1945 г. Жуков от имени Верховного Главнокомандования Красной Армии принял безоговорочную капитуляцию Германии.

В ходе Великой Отечественной войны Жуков выделился на первое место из целой плеяды блестящих советских полководцев. Маршала отличал не только широкий стратегический кругозор, но и внимание к деталям. Так, в ходе освобождения Украины в 1944 г. немцы применили тактические новшества. Во время контрударов они выдвигали вперед легкие и средние танки, провоцируя советское командование раскрыть глубину своей обороны для немецкой артиллерии. Жуков приказал не открывать преждевременно огонь, бить только прицельно, а боевые порядки истребительно-противотанковых полков строить таким образом, чтобы немцы попадали в «огненный мешок».

Парад Победы


Как полководец суворовской школы, маршал Жуков всегда был внимателен к солдатам, их снабжению и настроению, большое внимание уделял разведке на всех уровнях. Летом 1942 г., когда немцы рвались к Сталинграду, Жуков лично прибыл на передовую в донских степях. На бруствере солдатской траншеи взгляд Жукова остановился на иконе Пресвятой Богородицы. На желание комдива быстро устранить «недоразумение» Жуков отрезал — «Не трожьте!», а солдату, установившему икону, с чувством пожал руку.

Однако при этом сохранились и совершенно иные его высказывания: «Я буду наказывать строжайшим образом, если будут люди и техника зря погибать. Ни на какие заслуги не буду смотреть. Нельзя солдат бросать на неподготовленную атаку, без артподготовки…»


То же чувство уважения — в первых строках его мемуаров:

«Советскому Солдату посвящаю. Г. Жуков»

Историки отмечают: во время Великой Отечественной войны маршал Жуков при Сталине был чем-то вроде пожарного. Его направляли на самые трудные, критические участки, он руководил наиболее массовыми операциями и хорошо понимал, что «полководец на войне — не мать Тереза».

Г. К. Жуков, английский фельдмаршал Б. Л. Монтгомери, К. К. Рокоссовский в Берлине 12 июля 1945 г.


Со времени окончания войны до весны 1946 г. Жуков возглавлял советскую военную администрацию в Германии. «Самое главное, — говорил Жуков, — убедить людей, что мы здесь, в Германии, не для того, чтобы мстить, разрушать и подавлять, а для того, чтобы помочь этой нации зачеркнуть позорное прошлое и вместе строить светлое будущее». Жуков торопился как можно скорее наладить мирную жизнь… И ему это удалось, обеспечив снабжение голодавших немцев и установив порядок. Весной 1946 г. он был отозван в Москву, чтобы принять должность главнокомандующего сухопутными силами.

Маршал Победы

После Великой Отечественной войны

Но вскоре все изменилось. На заседании Главного военного совета летом 1946 г. его обвинили в преувеличении собственной роли в ходе войны. Ему приписывали незаконный вывоз из Германии значительного количества трофейного имущества. В результате маршал был смещен с поста главкома, выведен из ЦК партии и отправлен руководить Одесским военным округом.

В 1948 г. получил назначение командующим Уральским округом.

Преемники Сталина вернули Жукова из политического «изгнания». Он стал первым заместителем министра обороны и был вновь введен в ЦК КПСС. В феврале 1955 г. он был назначен на пост министра обороны и в июне 1957 г. помог Хрущеву победить в борьбе с его противниками, заявив, что армия против смещения первого секретаря ЦК и ни один танк не сдвинется с места без его, министра, приказа. Это был пик политической карьеры Георгия Жукова. Однако в октябре 1957-го, сразу после его возвращения из официальной поездки в Албанию, Жуков на заседании Президиума ЦК был смещен со всех партийных и государственных постов. Его вновь обвиняли в «бонапартизме». Так Хрущев «отблагодарил» своего спасителя. Последующие 17 лет жизни маршал Жуков провел на пенсии. Однако в народе он по-прежнему оставался одним из главных символов нашей Победы в Великой Отечественной войне. Ветераны в своей массе боготворили его. Признаком всенародной любви стали огромные очереди, которые выстраивались у книжных магазинов в момент выхода в свет его мемуаров «Воспоминания и размышления». Умер Жуков 18 июня 1974 г. — не сломленный никакими врагами — ни внешними, ни внутренними.

Послужной список маршала Жукова впечатляет, а оценки очевидцев заставляют задуматься:

«…дело, долг для него были превыше всего»

(маршал К. К. Рокоссовский)

«…резкий, порывистый, допускавший грубости с подчиненными»

(бывший сотрудник органов КГБ А. Т. Рыбин)

«Он строгий был, но, чтоб погоны с кого-то срывал, — нет, не надо. Матом не ругался, на передний край ходил. Бывало, придет — все колени в земле»

(личный водитель маршала Жукова в 1941–1948 гг. Александр Бучин).
В одной из анкет Георгий Константинович Жуков так ответил на вопрос о том, что он считает главным в жизни человека: «Осознание выполненного долга». Всей своей жизнью подтвердил он это высказывание, потому что был человеком дела, сыном своей страны, частью ее истории и не мыслил себя без родной армии.

Суржик Д. В.,

научный сотрудник Института всеобщей истории РАН.

Из воспоминаний дочери маршала Эры Георгиевны

Мои самые первые впечатления о папе, скорее, я бы сказала, ощущения относятся к двухлетнему возрасту, когда после окончания Курсов по усовершенствованию высшего начальствующего состава (КУВНАС) он был переведен из Минска в Москву на должность помощника инспектора кавалерии РККА.

В Москве мы поселились в Сокольниках, на 11-й Сокольнической улице, в доме, где проживало много семей военнослужащих. Жили в коммунальной квартирке, занимая две небольшие комнатки, обставленные, как было тогда принято у большинства кочевавших с места на место военнослужащих, самой простой казенной мебелью. Мама любила рассказывать, как, получив очередную зарплату, папа как-то отправился в центр, чтобы купить этажерку для книг, а их, по словам мамы, уже и в те годы было много. Купив эту самую этажерку — я ее тоже прекрасно почему-то помню, — папа всю дорогу нес ее на руках. Думаю, что ему и в голову не приходило взять машину. Ведь в Сокольники в те годы можно было добираться только на трамвае. А как в трамвай с этажеркой? Кстати, в тот раз с папой был будущий маршал — А. М. Василевский, который и отправился домой на этом трамвае.

Тем не менее радости эта покупка доставила папе много — можно было в надлежащем порядке расставить все нужные ему книги.

В доме жили многие семьи военнослужащих, с которыми затем сохранились деловые связи и дружба на многие годы. С семьей А. М. Василевского мы вообще тогда жили рядом, за его старшего сына Юрия я в 1948 году вышла замуж, а мамы наши подружились и поддерживали эту дружбу до конца своих дней.

Мама, 1920 г.


Там же наши родители подружились с семьей П. Н. Рубцова, который в разные годы служил с папой. Петр Николаевич Рубцов, боевой генерал, был и очень веселым человеком. Очень любил петь, и пел хорошо. Никогда не забуду — это было уже после войны — в его исполнении «Вечерний звон». С его сыновьями, Юрием и Аркадием, я была в молодости в большой дружбе. Из рассказов отца знаю, что именно в те годы служба свела его с И. В. Тюленевым, А. Я. Трейманом, Ф. Р. Жемайтисом и др. Своих коллег по работе отец ценил и уважал за знание дела и всегда хорошо о них отзывался. Вот почему все эти фамилии мне памятны с детства. С семьей И. В. Тюленева я познакомилась в поезде по дороге в эвакуацию в Куйбышев. Мы даже одно время жили там в общей квартире. Возвратившись в Москву в 1943 году, мы сохранили на долгие годы добрые, дружеские отношения.

Многие его сослуживцы вспоминают, что отец всегда считался с мнением человека, если оно было серьезно обосновано, и не боялся переменить свое первоначальное решение и сказать собеседнику об этом. О способности отца осознать совершенную ошибку, самокритично признать ее и вовремя исправить вспоминал впоследствии Л. Ф. Минюк — сослуживец отца в разные периоды его военной службы, в том числе в Слуцке, уже на моей памяти. В годы войны он занимал должность старшего генерал-адъютанта, побывал с отцом на всех фронтах и оставил интересные воспоминания о нем. Леонид Федорович, в частности, писал: «…с ним можно было смело, по-деловому обсуждать все вопросы, отстаивать свою точку зрения. Он умел внимательно выслушать предложения и доводы подчиненных, вникнуть в их суть, но, приняв решение, он требовал точного и беспрекословного выполнения его приказа».

Вспоминая слуцкий период их совместной работы, Леонид Федорович рассказал о таком случае. На учебных стрельбищах 4-й кавалерийской дивизии была сорвана боевая стрельба одного из полков. Командир полка свалил вину за это на нераспорядительность штаба и на капитана М. Песо-чина. Отец вспылил и отчитал капитана в присутствии других командиров. Капитан Песочин подал рапорт об отчислении из штаба дивизии. Узнав об этом, папа попросил Леонида Федоровича успокоить Песочина и передать ему, что, не разобравшись, погорячился, что высоко ценит его как грамотного работника штаба и просит взять рапорт обратно. Впоследствии у папы с Песочиным установились хорошие деловые и даже дружеские отношения.

А. П. Дмитренко, офицер охраны, вспоминал, что, передвигаясь по дорогам войны, отец частенько просил остановить машину, чтобы расспросить солдат о расположении частей и других объектов либо что-то уточнить. Разговаривал «с ними попросту, дружелюбно, не стараясь как-то подчеркнуть свое высокое положение. И нередко после короткого разговора, моментально оценив ситуацию, тут же принимал единственно верное решение».

Думаю, что папина способность внимательно выслушать человека, не прерывая его, дать ему совет или помочь разобраться в сложной ситуации и объясняет то, что люди часто обращались к нему. Что уж тут говорить о нас, его дочерях? Навсегда сохранилась у нас потребность советоваться практически по всем вопросам — и серьезным, и даже пустяковым. Я даже теперь нередко думаю: а что бы сказал папа? Я не задумывалась, например, спросить его мнение о ком-либо из друзей, посоветоваться с ним относительно фасона платья или пальто. В особенности прислушивались мы к его мнению при выборе меха для воротника. Так, собираясь шить зимнее пальто, я пишу ему о своих сомнениях (в это время, в 1960 году, он отдыхал в Гаграх). Вот что он ответил мне: «По поводу воротника мой совет такой: если хочешь иметь прочный воротник — делай выдру (но, пожалуй, выдру темно-коричневую), если хочешь делать шикарный воротник, нужно делать темный соболь, но он непрочный…»

Хорошо известно, что еще мальчиком папа был отдан в учение в скорняжную мастерскую, хотя с детства мечтал обучиться типографскому мастерству. Проучившись около семи лет у своего дяди М. А. Пилихина, «выбившегося в люди», родного брата матери, он стал хорошим мастером-скорняком. Мастерская дяди находилась в Москве, в Камергерском переулке. Был «хозяин» строг и требователен, учеников, в том числе и своих родных сыновей, нередко наказывал за малейшие оплошности. Но отца оценил еще в годы учения за добросовестность и честность, брал с собой на ярмарки в Нижний Новгород, доверял упаковку готового товара и частенько посылал в банк получать деньги или вносить их на текущий счет, а затем взял его в свой магазин.

А как же интересно и с упоением папа рассказывал о мехах, о свойствах и достоинствах одного меха перед другим! Даже наши знакомые обращались к нему за советом или просили посмотреть купленный мех. Думаю, что, если бы судьба распорядилась иначе и папа продолжал бы заниматься скорняжным делом, он бы и здесь достиг значительных успехов, так как ничего и никогда не делал наполовину, не вникнув в самую суть. Просто, вероятно, не мог иначе.

Ни в молодости, ни в зрелые годы он не злоупотреблял алкоголем. Зато с удовольствием выпивал немного во время праздников и домашних застолий. Благодаря маме у нас был очень гостеприимный и хлебосольный дом. Помимо чисто домашних праздников, особенно торжественно отмечался День Красной Армии, а после войны — День Победы. Приглашались близкие друзья. Я никогда не видела отца, как говорят, в «сильном подпитии». Зато он неизменно был радушным и веселым. А уж если среди гостей была наша любимая Лидия Андреевна Русланова, не обходилось без песен и интересных рассказов. Пели: «По диким степям Забайкалья», «По Муромской дорожке» и многие, многие другие песни. Мне же никогда не забыть в исполнении Лидии Андреевны «Очаровательные глазки» и «Валенки». У папы не было сильного голоса, но пел он выразительно и с чувством. Даже сама Лидия Андреевна, говорят, как-то сказала, что для маршала он пел совсем неплохо.

Папа никогда, даже в самые тяжелые военные годы, не курил, хотя ранее, как он рассказывал, курил в течение двадцати пяти лет. Избавиться от привычки курить он смог благодаря опять-таки своей силе воли.

В 1936 году в Слуцке — это уже я и сама хорошо помню — он, выпив сырого молока, перенес тяжелое заболевание бруцеллезом. В гарнизоне было два заболевания этим тяжелейшим недугом (не помню, кто был второй, но тоже из командиров), в связи с чем считали, что их обоих, возможно, заразили намеренно. Папа едва не умер. Тяжелое течение болезни и серьезные осложнения заставили его долгое время лежать и лечиться в госпитале и дома. Однако он полностью преодолел свой недуг. И, как считали врачи, только благодаря своему крепкому организму, закалке и силе воли. За время болезни он невероятно похудел. Скрупулезно выполняя все указания врачей, он смог вскоре вернуться к работе. Тогда же он навсегда бросил курить.

В молодые годы отец был худым и подтянутым, занимаясь всерьез и весьма успешно конным спортом. По утрам он делал зарядку с гантелями, обтирался холодной водой. До сих пор вспоминаю, как он постоянно журил меня за то, что холодной воде я предпочитала горячую. Он справедливо считал, что, только обтираясь холодной водой, можно воспитать выносливость и стойкость к болезням. Но, увы, я росла довольно болезненным ребенком, и все мои старания, уже взрослой, сделать папе приятное ни к чему не привели. К своему стыду, я и сейчас мерзну даже в теплую погоду.

Каким отличным кавалеристом был отец, как серьезно занимался различными видами конного спорта, участвуя в многочисленных конно-спортивных соревнованиях, в том числе республиканских и окружных, много написано его сослуживцами. А как любил он и понимал лошадей, как много он о них знал!

Читатели его мемуаров, наверное, помнят, с каким удовольствием и азартом он сам описывает сверхдальний конный пробег из Ленинграда в Минск. Папа очень гордился этим событием в своей жизни и часто его вспоминал на склоне лет.

А события разворачивались так. Летом 1925 года трое выпускников кавалерийских курсов усовершенствования командного состава — Георгий Жуков, Михаил Савельев и Николай Рыбалкин — убедили начальника курсов комкора М. Баторского, также кавалериста, разрешить им провести групповой пробег на лошадях из Ленинграда в Минск. Дело было нелегкое и требовало всесторонней подготовки.

Загоревшись идеей, делали все сами: наметили маршрут, подготовили все расчеты, в соответствии с которыми расстояние в 963 километра, причем по полевым дорогам, можно было пройти за 7 суток. В семь утра холодного сентябрьского дня, провожаемые друзьями и товарищами, Жуков, Савельев и Рыбалкин отправились в путь. Ввиду того что такого спортивного опыта ни в одной из стран не было, кавалеристы рассчитывали установить мировой рекорд.

Дорога оказалась даже более трудной, чем предполагали: устали сами и утомил и лошадей. К тому же папина лошадь, чистокровная кобылица Дира, захромала. В результате график пробега нарушился. В пути неоднократно приходилось спешиваться и вести лошадей в поводу. Давало себя знать сильное переутомление самих всадников, причем подчас просто голодных, так как обслуживание и питание организовать не удалось. Спасибо деревенским жителям — они подкармливали и людей, и лошадей.

На седьмой день, приободрившись, группа подошла к месту назначения. Оказалось, что их торжественно встречают однополчане, местные власти, представители командования Белорусского военного округа и просто жители Минска. Сверхдальний конно-спортивный пробег был успешно завершен. Трое кавалеристов установили мировой рекорд. При этом за время пробега лошади потеряли в весе от 8 до 12 кг, а всадники — 5–6 кг. Командование и Совнарком Белоруссии высоко оценили результаты пробега, объявив всем участникам благодарность и наградив их поощрительными премиями.

Сколько себя помню, папа всегда был занят на службе — вставал и уходил рано, возвращался поздно, когда я, еще маленькая, уже спала. Рассказывают, что во время войны он вообще спал по 3–4 часа в сутки, подбадривая себя кофе и, если позволяла обстановка, короткими лыжными пробежками, которые всегда очень любил.

Позже, уже в послевоенные годы, когда был принят стиль работы Сталина и все были обязаны засиживаться за полночь, папа вообще приходил очень поздно. Мы с мамой, как правило, ожидали его возвращения и сидели с ним, пока он ужинал. На наших глазах папа отходил от служебных дел и начинал интересоваться нашими, иногда пустяковыми, делами, расспрашивал об учебе и других делах. Когда у него появились внуки, первые вопросы были, конечно, о них. Бывали дни, когда нам не удавалось его разговорить и он не мог до конца расслабиться. Так и ложился спать, погруженный в свои, по-видимому, тяжелые думы.

Все это объяснимо. Послевоенные годы были для папы нелегкими. Напряжение военных дней сменилось нервотрепками и дерганьем Сталина, завистью со стороны некоторых «соратников», обеспокоенностью о судьбах репрессированных сослуживцев. Так, он очень тревожился о боевом генерале, танкисте М. И. Потапове, с которым воевал на Халхин-Голе, о судьбе И. Н. Музыченко, которого он знал еще по Гражданской войне и совместной работе в 4-й кавалерийской дивизии в Слуцке.

Много переживаний принес нашей семье арест главного маршала авиации А. А. Новикова, маршала артиллерии Н. Д. Яковлева, генерала В. В. Крюкова и его жены Л. А. Руслановой, назвавшей отца на одном из банкетов Георгием Победоносцем, генерала К. Ф. Телегина, соратника по последнему этапу войны и участника церемонии подписания акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, старшего адъютанта отца генерала Л. Ф. Минюка, водителя А. Н. Бучина и многих других. Все эти «дела» были, конечно, сфабрикованными. Цель была вполне определенная — собрать компромат на отца, чтобы иметь основания для его ареста. Однако, по-видимому, позволить чекистам ликвидировать Жукова, имя которого в то время знал уже весь мир, Сталин не мог или же не хотел.

Тогда же и были проведены обыски у нас на квартире и на даче, о которых впоследствии нагородили много небылиц. До сих пор появляются в газетах публикации, основанные якобы на документах, а на самом деле на сфабрикованных протоколах обыска. В перечень изъятых вещей было вписано бесчисленное количество ковров и гобеленов, непомерные метры тканей, картины, сотни часов и драгоценностей. Мы, жившие с папой все эти годы, никогда не видели такого скопища вещей в нашей семье. Уже не говоря о том, что невозможно было бы разместить все, вписанное в протокол, ни в квартире, ни даже на даче. При этом почему-то забыли включить в этот перечень подаренный мне отцом фотоаппарат «Лейка» и большую куклу Эллы… Во время унизительного для родителей обыска на квартире забрали подаренную маме Л. А. Руслановой красивую бриллиантовую брошь в виде звезды. Брошь была старинной русской работы. Может быть, поэтому она не фигурировала ни в одном из протоколов. Следует еще заметить, что на все приобретенные после войны в Германии вещи у папы были квитанции об оплате. Но почему-то этот факт ни в одной из публикаций не упоминается.

Отсидев разные сроки, в основном не менее шести лет, все арестованные были реабилитированы. Надо сказать, что в этих ужасных обстоятельствах люди вели себя по-разному. Некоторые из них, не выдержав побоев, наговаривали на отца всякие небылицы, в том числе об организации «заговора» против Сталина.

В связи с этим мне вспоминается разговор с папой, когда я как-то спросила его, как же он может простить человека, предавшего его. Задумавшись и помолчав, папа сказал: «Эти люди были поставлены в крайние условия, их били и унижали. Они не ведали, что творили, и я не держу на них зла».

Думаю, что в данном случае оправдываются сказанные кем-то мудрые слова о том, что только сильные могут быть добрыми.

Папина доброта была не просто обычной чертой характера человека. Она была очень действенной, проистекающей из доверия и уважения к своим сослуживцам и подчиненным, так как он всегда стремился окружать себя людьми деловыми, толковыми, добросовестными и честными. Поэтому ценил их, уважал и берег. Никогда он не отмахивался от постигшей человека беды, сколько и где мог, старался помочь по мере своих возможностей. В особенности если дело касалось здоровья.

Еще по довоенному времени помню, что он всегда находил время, чтобы побывать у своих подчиненных на квартире, посмотреть, как они живут, узнать их нужды. Так он, можно сказать, спас жизнь одному из командиров капитану М. Песочину, о котором я уже говорила. Случилось так, что после неудачной операции жизнь этого человека оказалась на волоске. Для спасения капитана отец привлек лучших врачей Белоруссии. А папин шофер тем только и занимался, что привозил и увозил необходимых врачей и лекарства. Вместе с мамой отец не раз ездил к больному в госпиталь, навещал его семью, вселяя уверенность в благополучном исходе лечения. Песочин вскоре поправился, а с его женой,Таисией Михайловной, мама дружила многие годы. Позже мы узнали, что во время войны он командовал дивизией уже в звании генерала. К сожалению, он погиб, так и не дождавшись Победы.

Хорошо известно, что сразу после капитуляции Германии по приказу отца была организована действенная помощь в снабжении продуктами питания немецкого населения.

Моя память хранит множество фактов, подтверждающих, что папа не был таким, каким его рисуют некоторые авторы, и мне хотелось бы спросить тех людей, которые стараются представить маршала Жукова мрачной, суровой личностью, человеком, который только и делал, что кого-нибудь распекал, как такой человек мог быть добрым, отзывчивым, внимательным к людям? Уверена, что не все понимали и понимают, что в такой войне, которую вынесли и выиграли наши солдаты и весь наш народ, нельзя было победить без предельной требовательности и непримиримости к разгильдяям и трусам. Высочайшей требовательности, организованности и дисциплинированности требовала обстановка войны.

Сколько папа за свою жизнь наслушался несправедливых наветов! Теперь вот и нам приходится слышать или читать всяческие небылицы о нем. Всеми возможными средствами мы пытаемся защитить его доброе имя, но клеветники остаются глухи к разъяснениям и продолжают свою линию…


В нашей гарнизонной жизни соревнования по конному спорту занимали особое место. Проводились они довольно регулярно после завершения полевых учений либо по случаю праздников. Проходили они очень торжественно и при большом скоплении народа. Папа в них всегда участвовал и почти всегда брал призы. Особенно интересно было наблюдать, как всадники на всем скаку рубили лозу и горку из мокрой глины, поднятой на высокой подставке. Нас с мамой отец всегда брал на эти соревнования болеть за него. Был случай, когда мне, даже заболевшей, было разрешено поехать при условии, что соглашусь быть закутанной пуховым платком. А была уже весна, и на улице было довольно тепло. Пришлось покориться. Помню, что в вечных наших переездах папины призы особенно бережно упаковывались и перевозились с места на место, хотя некоторые — к примеру, большая бронзовая лошадь с поверженным рыцарем и стоящей рядом женщиной, обнимающей голову лошади, — были достаточно тяжелыми.

Большое внимание физической подготовке и развитию спорта среди военнослужащих отец уделял и в дальнейшем, считая это одним из главных условий боеготовности войск. Введение в армии обязательных занятий спортом, в то время когда папа был министром обороны, вызвало немало недовольства и брюзжания со стороны тех, кто уже нажил «жировые накопления» и не хотел делать над собой усилий, чтобы от них избавиться. А жаль. Настоящий военный человек обязан быть стройным и подтянутым. Интересно, что теперь в армии думают на этот счет?!

Известно, что Парад Победы вначале хотел принимать Сталин как Верховный Главнокомандующий. Но он не сумел на тренировке справиться с горячим арабским конем, который его просто-напросто сбросил. Сталин поручил эту почетную обязанность папе как старому, опытному кавалеристу.

Выехав из Спасской башни Кремля 24 июня 1945 года на Красную площадь на прекрасном белом коне по кличке Кумир, выглядел папа, по-моему, великолепно и очень торжественно. Было ему тогда 48 лет.

Когда с годами, в силу более неподвижного образа жизни, он начал полнеть, то немало огорчался и всеми силами старался бороться с этой, как он считал, бедой.

По-видимому, здесь же следует вспомнить о том, какое папа придавал значение внешнему виду человека, и в первую очередь носящему военную форму. Из своего далекого детства помню, как иногда по выходным дням мы отправлялись на прогулку. Однако этот семейный выход сводился, как правило, к тому, что внимательно присматривавшийся к встречавшимся по пути командирам и бойцам папа никому не спускал погрешностей в одежде или поведении. Остановив проштрафившегося, он строго делал ему замечание, а нередко отправлял на гауптвахту. Само собой понятно, что за это время мы с мамой успевали уйти далеко вперед, а то и вернуться домой.

Помню, что в нашей семье (мы и теперь храним эту традицию) отмечались праздники Пасхи, Троицы, Рождества Христова и другие. Выросший в деревне, папа не мог не радоваться этим православным праздникам, которые хорошо знал и помнил с детства. Понятно, что подготовка к празднику — крашение пасхальных яиц, выпечка куличей, украшение елки — была прерогативой мамы, в чем с годами мы с сестрой принимали деятельное участие.

Папа в отличие от многих нигде и никогда не сказал худого слова о церкви, священнослужителях. Наоборот. Вспоминая о своем первом школьном учителе С. Н. Ремизове, он очень тепло говорил и о его отце, «тихом и добром старичке», священнике, который преподавал у них в классе закон Божий. Со своим приятелем папа пел в хоре сельской церкви. Думаю, что и обвинение, выдвинутое против отца в 1937 году в том, что Эллу крестили в церкви, было не случайным. У меня есть все основания считать, что к церкви папа относился с пониманием и большим уважением.

В связи со сказанным хочу привести рассказ священника Мисюка: «День Победы застал меня в приходе на западной границе Белоруссии. В тот день я с группой прихожан отправил письмо маршалу Жукову, в котором сообщалось о молебне в честь Победы и между прочим упоминалось о том, что все колокола были сняты и увезены оккупантами. И вскоре на мое имя приходит багаж весом в тонну — 3 колокола! Их помогли выгрузить воины местного гарнизона.

Такого благовеста не слышала скромная округа села Омелец (в Брестской области). Эти колокола висят там по сей день. Письмо маршала Жукова прихожане берегут как дорогую реликвию».


Итак, наша кочевая жизнь продолжалась. В назначении отца на должность командующего войсками Киевского Особого военного округа, несомненно, сыграла его роль в достижении победы на Халхин-Голе. Сталин, принявший его, сказал, что полученный в МНР боевой опыт отец сможет использовать в подготовке войск Киевского Особого военного округа. Это была их первая встреча.

Помню, как по приезде на новое место жительства нас поразил дом, в котором предстояло жить. Большой двухэтажный особняк, где ранее жил С. К. Тимошенко, теперь нарком обороны, был предназначен для двух семей. Верхний этаж занимала очень милая семья члена Военного совета В. Н. Борисова. Квартира на первом этаже была огромная, богато обставленная казенной мебелью. Может быть, от этого она не была достаточно уютной и производила какое-то холодное впечатление. Дом стоял в прекрасном большом саду. Для нас, детей, было просто раздолье. В конце сада был даже небольшой прудик, куда мы с дочерью Борисова Риной ходили на рассвете ловить удочкой рыбу. Правда, больших уловов почему-то не припомню, но удовольствие получали огромное.

В Киеве с нами жила бабушка Устинья Артемьевна. Нам с сестрой она казалась суровой и неулыбчивой. Это теперь мы понимаем, что такой ее сделала тяжкая доля бедной крестьянки. А в те годы нам довольно трудно было найти с ней общий язык. Однако вся семья относилась к ней с большим вниманием и уважением. Мама, например, очень старалась приодеть ее, подлечить. На одной из семейных фотографий тех лет можно увидеть ее серьезное лицо и прямую фигуру, а ведь ей было уже немало лет.

Как и прежде, отец с подъемом и энергией взялся за дело. В течение двух месяцев он сумел побывать почти во всех воинских соединениях, провести несколько военно-полевых учений. Дома мы видели его редко. К тому же на летние каникулы меня и гостившую у нас тогда Риту Пилихину отправили в «Артек». Лагерь произвел на нас большое впечатление, несмотря на дикое количество москитов, которые отравляли нам существование.

Папа с семьей и своей мамой, Устиньей Артемьевной


Все окупалось массой интересных, очень для меня непривычных мероприятий: купание в море, выходы на яхтах, костры и многое другое.

Именно в Киеве я услышала от папы имена будущих военачальников, прославивших себя в годы войны. Многих там и увидела впервые. В первую очередь хочу вспомнить И. X. Баграмяна, тогда еще полковника, сменившего Рубцова. Ивана Христофоровича папа очень ценил как способного и оперативно грамотного работника и дорожил его дружбой. Маршал Баграмян оказался одним из немногих, кто не отвернулся от отца в годы, когда его просто-напросто травили и старались вычеркнуть из жизни и из истории.

С Баграмяном папа познакомился в годы учебы на кавалерийских курсах в Ленинграде, они сохранили дружеские отношения до самого конца. В 1980 году Иван Христофорович опубликовал статью о папе, в которой написал: «Для меня Георгий Константинович не только выдающийся военный стратег, славный герой и полководец — он мой товарищ и сверстник, больше того — побратим, сыгравший огромную роль в моей солдатской судьбе». («Знамя». 1980. № 5. С. 151). На присланном мне экземпляре журнала можно прочесть, в частности, такие строки: «Хочу заверить Вас, что пройдут годы, многие десятилетия и еще больше, но слава о нем, прославленном полководце нашей Родины, неизменно будет расти, все достойнее отражая его неисчислимые заслуги перед нашим героическим народом».

Текст заканчивался словами, которые запали мне в душу: «Верный друг вашего отца. И. Баграмян». Я очень благодарна Ивану Христофоровичу за его искреннее, сердечное отношение к папе.

В Киеве же я впервые увидела будущего маршала К. К. Рокоссовского, зашедшего как-то к нам на квартиру. Помню, меня поразила его стройная, подтянутая фигура, высокий рост и особая элегантность, почти изысканность.

О взаимоотношениях Рокоссовского и папы в годы войны говорят, по-моему, много лишнего. Знали они и ценили друг друга долгие годы, хотя характеры имели совершенно разные. А то, что во время войны было определенное соперничество, так это, видимо, нормально. Без здоровой конкуренции и разумного соперничества не было бы, наверное, и такого победного продвижения вперед. Хотя нельзя не сказать (но это стало очевидным лишь потом), что в обострении отношений между многими военачальниками пагубную роль сыграл Сталин, который намеренно в каких-то только ему ведомых целях стремился поссорить командующих. И, надо сказать, в ряде случаев он в этом преуспел.

Было в те годы на слуху в семье и имя будущего маршала артиллерии Н. Д. Яковлева, тогда генерала, командующего артиллерией округа. Я уже упоминала о его сыне Николае Николаевиче Яковлеве, известном историке, опубликовавшем немало интересных книг как по отечественной, так и по зарубежной истории. Наша семья ему многим обязана. В годы, когда имя маршала Жукова замалчивали, Николай Николаевич, преодолев сопротивление Главного политического управления СА и ВМФ, издательских чиновников, опубликовал несколько работ по биографии отца. Прискорбно, что Николай Николаевич, работавший всю жизнь очень много, практически на износ, 7 апреля 1996 года скончался, не дождавшись выхода этого сборника. Именно он его задумал и привлек меня с сестрой к участию в работе над ним.

Думаю, что очень много для отца значила возможность работать с людьми, которых он хорошо знал не один год, доверял им и на поддержку которых мог всегда рассчитывать, одним словом — единомышленниками.

При этом у папы не было слишком много друзей, с которыми обычно встречаются семьями, проводят свободное время. У него на это просто физически не было времени. Хотя в компаниях, как я уже говорила, он бывал общительным, контактным, любил потанцевать и попеть. Ровные деловые доверительные, хотя и требовательные отношения с подчиненными были правилом и, несомненно, помогали ему в работе. Многие сейчас поняли, что высочайшая требовательность маршала Жукова, нетерпимость к лодырям и разгильдяям диктовались необходимостью и были оправданы в суровые годы войны. Справедливая требовательность, как известно, людей не обижает. Тем более что и в отношении себя он всегда проявлял не меньшую требовательность. Понимали это все порядочные люди, которые, как и отец, болели за свое дело. Ну а крутой нрав, твердый, решительный характер, которыми так любят попрекать Г. К. Жукова, сформировало время — суровое, крутое и сложное.

Папа любил попеть и потанцевать


В конце 1940 года в Москве состоялось совещание высшего командного состава армии, в работе которого приняли участие не только командующие, начальники штабов и члены военных советов округов и армий, но и начальники всех военных академий, а также члены Политбюро. На этом совещании папа сделал доклад, привлекший к себе внимание.

После совещания состоялась оперативно-стратегическая военная игра, руководили которой нарком обороны С. К. Тимошенко и начальник Генерального штаба К. А. Мерецков. В своей книге отец подробно рассказывает об этой военной игре. Я же только помню, что результатом того пребывания папы в Москве стало его назначение на должность начальника Генерального штаба, чему он был совсем не рад и даже пытался отказаться. Но спорить со Сталиным, как известно, было бесполезно, и в последних числах января 1941 года мы уже были в Москве.

Безмятежные летние каникулы 1941 года были прерваны сообщением о начале войны. Помню, что последние мирные месяцы и дни мы совсем мало видели папу, возвращавшегося домой чаще всего совсем поздно, когда мы, дети, уже спали. Только мама никогда не ложилась, ожидая его возвращения. Думаю, что новая должность и тревожная предвоенная обстановка не позволяли отцу, всегда доходившему в любой порученной ему работе до самой сути, проводить дома даже воскресные дни.

Накануне 22 июня папа вообще не приехал домой. Только несколько раз звонил маме. А совсем рано утром раздался телефонный звонок, и папа сказал, что началась война и чтобы его не ждали.

Запомнилось, что погода в то июньское воскресенье была прекрасная, солнечная. Природа никак не соответствовала тому страшному событию, которое произошло. Билеты в театр оперетты на спектакль «Роз-Мари», купленные для нас с Ритой Пилихиной, проводившей лето с нами на даче, остались неиспользованными.

Для папы первые дни войны были очень тяжелыми. Дома он практически не бывал, заскакивал к нам, когда был в Москве, иногда на часок-другой. Он очень мало спал, да и питался нерегулярно. Заметно похудел, стал еще более суровым и неулыбчивым. Работать со Сталиным было нелегко, это хорошо известно, а обстановка на фронте складывалась тяжелая. Мы дома это хорошо понимали и очень за него тревожились. Известно, сколько ему пришлось мотаться в те первые дни. Уже 22 июня, в середине дня, он срочно вылетел в Тернополь, в штаб Юго-Западного фронта, чтобы помочь организовать оборонительные действия. При этом, по своему обыкновению, он не сидел в штабе, а лично объезжал войска, на месте знакомясь с обстановкой и позициями предполагаемых действий.

Папа писал из района Тернополя: «Здравствуй, милый Шурик! Шлю тебе, Эрочке и Эллочке привет и всех вас крепко целую… Дела у нас идут в общем удовлетворительно. Очень много предательства со стороны украинских националистов, много диверсантов и прочей гадости. Очевидно, немцы надеются при их помощи нас победить, но это не выйдет. Пока, будь здорова и не паникуй…»

Информация о неблагоприятно складывающейся обстановке для наших войск становилась все более тревожной: немецкая авиация бомбила города Белоруссии, Украины, Прибалтики.

Штаб Западного фронта. Приехали на 3 дня повидаться с папой. 1941 г.


Тогда же мы узнали от папы, что в городе Перемышле, на который обрушились значительные силы противника, но который благодаря мужеству воинских подразделений и жителям города все же задержал продвижение вражеских войск, погиб давний сослуживец папы П. Жеребятьев. Мы очень переживали, так как с его женой Матреной Ивановной мама дружила многие годы. Мы ласково называли ее тетя Мотя и тоже любили. В 1945 году тетя Мотя подарила мне на день рождения альбом «Пушкинский заповедник» с двадцатью акварелями художника Хижинского. Храню его как память об очень хорошем человеке. Не имея своих детей, она очень привязалась к нам, частенько навещала нас, когда кочевая военная жизнь нас разлучала.

А вести приходили все более тревожные. Немцы захватили города, из которых мы, казалось, совсем недавно уехали: Минск, Слуцк, Смоленск. Невыносимо было слушать и читать о фашистских зверствах, расправах над мирными жителями, разрушениях и пожарах. От Слуцка, как я потом узнала, осталось несколько полуразрушенных домов да закопченные печные трубы.

Тревожась за нас, папа настаивал на том, чтобы мы собирались в эвакуацию. Мы тянули, сколько могли, пытаясь убедить отца, что хотим быть поближе к нему. Переделали даже имевшийся на даче во дворе погреб в подобие убежища, которое, как нам казалось, должно было уберечь нас от налетов вражеской авиации. Но папа был неумолим. И в конце июля 1941 года мы, спешно собравшись и взяв самое необходимое, поездом отправились в Куйбышев.

От папы получали редкие весточки, которыми он всячески нас подбадривал. В письме от 7 ноября 1941 года папа писал, не забывая поздравить с праздником: «Я живу по-прежнему. Выполняю приказ правительства, бьем врага и не допустим его до Москвы. Принимаем все меры, чтобы в дальнейшем не допустить его к нашей столице… Посылаю вам снимок на память. Желаю всего лучшего. Крепко всех целую». Мы в свою очередь специально фотографировались и посылали ему свои снимки. На одном из них я сделала надпись: «Папе на фронт от Эры и Эллы из Куйбышева».

А вот папино письмо от 24 февраля 1942 года с Западного фронта: «Дела мои по-прежнему — на своих позициях стоим крепко, но и продвижение сейчас идет медленно. Противник стал сопротивляться более упорно. Кроме того, мешает нашему наступлению глубокий снег и отсутствие дорог. Ну, ничего, надеемся, что скоро толкнем и погоним вновь врага. Здоровье мое удовлетворительное. Рад бы прогуляться, но нет времени. Ложусь в 6–7 часов утра, встаю в 15–16 часов. Сплю достаточно, но не в свое время. По твоему совету ем чеснок и много луку. Так что квартира даже пропиталась чесноком…»

Мама, беспокоясь о здоровье папы, часто в письмах давала ему советы пользоваться разнообразными народными средствами, которые были у нее в большом почете. Заканчивая письмо, папа спрашивал маму: «Видела ли ты фильм «Разгром немцев под Москвой»? Картина вышла неплохая. Советую тебе с ребятами посмотреть… Сейчас пятый час утра. Думаю попить чайку, немного поработать и на боковую. Еще раз всех вас целую и желаю всего наилучшего. Ваш Г. Жуков.»

Конец письма выглядит вполне мирно и даже беззаботно. Я понимаю, что все это для того, чтобы хоть немного успокоить семью, вселить в нас уверенность в победе.

Письма из Ленинграда, несмотря на крайне тяжелую обстановку, были также полны веры в победу. Папа писал: «Шлю вам с фронта привет!.. Бью гитлеровцев под Ленинградом. Враг несет большие потери, но старается взять Ленинград, а я думаю не только удержать его, но и гнать до Берлина. Ну, как вы там живете? Очень хочется с вами увидеться. Пишите чаще. У меня нет времени — все время бои». А в другом письме маме, также из Ленинграда, он как бы подводит итог достигнутому на тот момент: «Что мне удалось?

1. Мне удалось, во-первых, остановить наступление немцев на Ленинград. 2. Взять инициативу в свои руки, вырвав ее из рук гитлеровцев. 3. Начать их бить… Они массу уничтожают совершенно беззащитных людей в Ленинграде. Обстановка у нас пока сложная. Сообщение только самолетом. Думаю, скоро отберу часть территории, и тогда приезжай ко мне в гости…»

Эти слова папа специально подчеркнул, скучая по маме и придавая им особое значение. Правда, в то время его желание не сбылось. Повидаться с ним нам удалось только после разгрома немцев под Москвой в подмосковном местечке Перхушково.

Незадолго до нашей встречи он писал маме 5 декабря 1941 года: «Шлю тебе свой фронтовой привет! Ты, верно, сердишься на меня, как всегда, за долгое молчание, за то, что не сумел позвонить тебе за 20 дней. Ты, конечно, права. Но ты, наверно, знаешь, что мы вот уже 20 сплошных суток отбиваем яростные атаки гитлеровцев, пытающихся любой ценой прорваться в Москву. Ты, наверно, знаешь, что враг нас кое-где потеснил. Для этого он собрал на Москву больше 50 дивизий, из коих 13 — танковых. Но одно должно быть тебе ясно, что Москву мы не сдали и не сдадим, чего бы нам это ни стоило. Я себя чувствую неплохо. Но, по совести говоря, переутомился, а главное — переутомилась нервная система. Как живете там без меня все вы, ты, Эра, Элла? Хотелось бы скорее с вами повидаться, но, как видишь, обстановка не позволяет этого. Видимо, придется подождать».

Как же действительно надо было переутомиться, чтобы папа пожаловался на свое состояние здоровья?! За всю свою военную жизнь он привык очень много работать. Но здесь к ночным часам напряженнейшей работы, сну урывками, прерываемому телефонными звонками, негативной информации прибавлялась колоссальная ответственность за судьбу страны. Поэтому он был как натянутая пружина, нацеленная на решение главной задачи, поэтому писал и звонил редко. Иногда это были даже не письма, а просто маленькие записочки, написанные красным или синим карандашом, которым обычно отмечают на карте ход боевых действий. Вот передо мной одна из таких лаконичных записочек: «Действующая армия. 7.04.44 г. Эрочка, дорогая! Шлю тебе привет и пожелания хороших успехов в учебе. Твой папа Ж.»

В своих письмах в Куйбышев папа не забывал передавать приветы своей матери, родным. Интересовался их житьем-бытьем. «Как там устроился колхоз (колхозом отец в шутку называл многодетную семью своей сестры Марии Константиновны), — спрашивал папа в письме от 5 декабря 1941 года, — на Угодский Завод (ему ныне присвоен статус города Жуков) я посылал отряды для нападения. Гитлеровцев там погромили здорово, и здорово досталось самому Угодскому Заводу…»

У нас дома висела карта, на которой после сообщений Совинформбюро мы отмечали красными флажками позиции и продвижение наших войск. Иногда мы черпали информацию у приехавших к кому-либо с фронта родственников и знакомых.

Оценке положения и настроений на фронте папины письма очень помогали. Он писал маме 5 октября 1943 года: «Здравствуй, Шурик! Шлю тебе привет и крепко, крепко целую. Обними и крепко поцелуй Эрочку и Эллочку… Дела у нас по-прежнему неплохие. Сидим на Днепре. Немцы хотят во что бы то ни стало удержаться на Днепре, но, видимо, это им не удастся. Я по-прежнему езжу по армиям, в вагоне сидеть не могу — характер, видимо, такой. Больше тянет в поле, к войскам, там я как рыба в воде. Здоровье неплохое. Но плохо слышу. Надо бы опять полечить ухо, да вот пока не организовал. Иногда немного побаливает голова и нога…»

В период подготовки к Курской битве, во время одной из поездок на фронт, папа был контужен (впервые его контузило в 1916 г.). Дело обстояло так: папа вместе с начальником своей охраны Н. X. Бедовым слишком близко подполз к передовой и попал под минометный обстрел. В результате папа потерял слух на одно ухо, врачи советовали лечь в госпиталь, но он не мог оставить войска. Так и лечился урывками, когда позволяла обстановка. Долечивался уже после войны.

В 1944 году папа прислал маме такое оптимистическое письмо (10.02): «Дорогая моя! Шлю тебе свой привет. Крепко, крепко целую тебя одну и особо вместе с ребятами.

Спасибо за письмо, за капустку, бруснику и за все остальное… Все намеченные дела армии выполняются хорошо. В общем, дела Гитлера идут к полному провалу. А наша страна идет к безусловной победе, к торжеству русского оружия… Фронт справляется со своими задачами, дела сейчас за тылом. Тыл должен очень много работать, чтобы обеспечить потребности фронта, тыл должен хорошо учиться, морально быть крепким, тогда победа наверняка будет за русскими… Ну, пока. Всего вам хорошего. Крепко, крепко тебя целую. Твой Жорж».

Вместе с успехами на фронтах войны росла популярность отца как военачальника. Повсеместно известным он стал после успешного разгрома немцев под Москвой. Москвичи, не покидавшие город, рассказывают и сейчас, с каким уважением и благодарностью они произносили его имя, считая, что это ему обязаны тем, что Москва не была сдана врагу.

Папа был награжден всеми высшими государственными наградами: орденом «Победа» (в 1944 и 1945 гг.), двумя орденами Суворова 1-й степени, орденами Ленина и другими, а также высшими орденами многих иностранных государств. В 1944 и 1945 годах он получил вторую и третью медали «Золотая Звезда» Героя Советского Союза (в четвертый раз папа стал Героем Советского Союза в 1956 году в связи с 60-летием).

В 1943 году, после прорыва блокады Ленинграда, ему первому из советских генералов в годы Великой Отечественной войны было присвоено высшее воинское звание Маршала Советского Союза.

Все эти награды, а главное — признание и уважение народа не могли не радовать отца. К сожалению, добро всегда идет рядом со злом. Эти заслуженные награды вызвали немало зависти и недоброжелательства у тех людей из высшего командования, кто оказался неспособным руководить боевыми операциями, а также у отдельных политработников и государственных деятелей, не прощавших отцу резких выражений и оценок в их адрес. Порой думается, будь этих наград поменьше, было бы лучше!

Как-то, кажется, после завершения битвы за Москву, Сталин, узнав, что у папы нет дачи, распорядился предоставить ему в пожизненное пользование государственную дачу недалеко от Москвы по Рублевскому шоссе. Дача была большая, с большим участком и фруктовым садом. Вернувшись из Куйбышева, мы поселились на этой даче и долгие годы на ней прожили.

К сожалению, с этой дачей связаны и грустные воспоминания. Я не говорю об обысках, в которых так усердствовали подручные Берии и Абакумова, или о попытках отобрать ее по распоряжению Хрущева в 1958 году, когда папе пришлось воспользоваться первый раз в жизни документом, подписанным Сталиным, о закреплении за ним этой дачи пожизненно.

Именно на этой даче папа поправлялся и восстанавливал свои силы после нескольких своих тяжелых заболеваний. Не могу не сказать, что почти все папины болезни лежат на совести гонителей, пытавшихся, как говорится, не мытьем, так катаньем опорочить его честь и имя, умалить заслуги или просто унизить. С этой дачи он уехал в последний раз и больше не вернулся…

Но я опять забегаю вперед. Вернемся к военному времени. Отец, как представитель Ставки Верховного Главнокомандования, буквально мотался между различными фронтами и Москвой, куда Сталин его то и дело вызывал. Благодаря этому нам удавалось урывками видеться с папой. Мы с открытыми ртами слушали его рассказы о боевых действиях, воинах-героях, зверствах фашистов.

Мы и сами много читали о боевых действиях на фронтах, радовались тому, что на направлениях, которыми руководил отец, происходило что-то особенное, важное, но услышать об этом от него самого было во сто крат интереснее. Так, помню, меня поразил рассказ папы о том, как в ночь перед завершающей Берлинской операцией было использовано 140 прожекторов, осветивших и ослепивших передний край противника. Он рассказывал так ярко и сочно, что можно было почти увидеть замешательство и панику противника. О применении на фронте «катюш» я тоже услышала от него. Всего не перечислишь…

Нельзя было не видеть, что папа безумно устал. Тем не менее он, как всегда, заинтересованно расспрашивал нас о нашей жизни: школьных делах и интересах, маму — о ее заботах и хлопотах.

В последние месяцы войны мы опять видели папу редко: шла напряженная подготовка Берлинской операции. О ней написано так много, что теперь уже трудно различить, что мы узнали от отца, а что прочитали в газетах того времени и книгах более позднего периода. Поэтому ограничусь лишь тем, что хорошо зафиксировала собственная память.

В конце апреля и первых числах мая мы все напряженно ждали победного окончания войны. Наконец стало известно, что Берлин взят.

9 мая 1945 года после сообщения о подписании акта о безоговорочной капитуляции Германии вся Москва высыпала на улицу. Был солнечный, хотя и прохладный день. Народу было столько, что трудно двигаться. Вечером был потрясающий салют в честь Победы — такого никогда больше не было. В небе во всех направлениях перекрещивались лучи прожекторов, на их пересечении высвечивался портрет Сталина. Несмотря на прохладную погоду, никто допоздна не хотел уходить домой: ликование было действительно всеобщим.

Папа приехал в Москву только в 20-х числах мая. Тогда мы узнали подробности последних событий войны и первых дней наступившего мира. Нам интересно было узнать, как готовилась церемония подписания акта о капитуляции в Карлсхорсте, другие детали и подробности. Рассказывал папа и о заказанном по этому случаю обеде на 200 человек, который, правда, состоялся лишь во втором часу ночи из-за непредвиденных задержек. Любопытно, что в меню по строгому указанию отца были включены блюда и напитки только отечественные, ничем из трофейных запасов он не разрешил воспользоваться. В качестве первого блюда, несмотря на поздний час, подавали традиционные русские щи. Потом начались песни и пляски, папа и тут не отстал. Банкет закончился в шесть-семь утра.

В тот же приезд папа сказал нам, что, как только позволит обстановка, он постарается организовать наш приезд к нему. Он свое слово держал, и вскоре после Парада Победы в Москве мы прилетели в Германию. Поселились в живописном пригороде Берлина — Венденшлоссе.

Помню, что домик, в котором мы поселились, был двухэтажный, очень компактный, аккуратненький и чистенький, как и другие дома вокруг, на окнах висели тюлевые занавесочки. Дом окружала невысокая ограда, внутри — небольшой цветник. Все выглядело патриархально, как в сказках братьев Гримм. А ведь на этой земле только-только закончилась война!

Награждение Д. Эйзенхауэра орденом «Победа»


Папа постарался устроить для нас осмотр Берлина. Город произвел на нас гнетущее впечатление: кругом руины, развалины, в которых копошатся какие-то старые люди, а по дорогам идут и идут беженцы, возвращающиеся в Берлин. Побывали мы у Бранденбургских ворот, у Рейхстага, в имперской канцелярии. Везде те же следы разрушения. Ветерок гнал из разбитых окон канцелярии полуобгоревшие бумаги, под ногами валялись разбитые стекла.

Через какое-то время папа отправил нас на машине по стране. Это было очень интересно. Нам довелось побывать в Лейпциге и Дрездене. Узнали, что знаменитая картинная галерея уже готова к отправке в Москву. Но нам все же посчастливилось увидеть знаменитую «Сикстинскую мадонну» Рафаэля.

Интересной оказалась поездка на северный курорт Херингсдорф. Мы впервые увидели Балтийское море, которое имеет свой, необычный цвет и совсем не похоже на наше привычное Черное море. Видели роскошные виллы, кабинки на белом песке, напомнившие известные слова из песенки Вертинского: «Потом опустели террасы и с пляжа кабинки свезли…» И хотя на берегу и на пляже было пустынно, следы былой роскоши бросались в глаза.

Тогда же мы побывали в Праге и Карловых Варах (по тем временам — Карлсбаде). С удовольствием гуляли по улицам Праги, постояли у знаменитых пражских часов в ожидании фигур, выходящих в определенное время.

В Карлсбаде мы около десяти дней жили в отеле «Гофман», пили лечебную воду из знаменитых источников и с интересом рассматривали гимнастические снаряды, на которых еще недавно курортники сбрасывали лишний вес. Все было впервые и так необычно.

В те дни мы много общались с папой. Иногда удавалось даже совершить конную прогулку в близлежащем лесу. Какое это было удовольствие!

Написала о конных прогулках и вспомнила публикацию в одной из газет, из которой с удивлением узнала, что согласно показаниям арестованного генерал-майора Сиднева, бывшего начальника оперативного сектора МВД в Берлине, папа собирался подарить мне на день рождения стек, отделанный золотом из короны, принадлежавшей супруге кайзера. Интересно было бы посмотреть!

Эта небылица явно из серии «слышал звон, да не знает, где он». Дело в том, что нам с сестрой папа действительно подарил по стеку, но отделаны они явно не благородным металлом, они сохранились у нас, облупились и почернели. Желающим могу показать! Хотелось бы при этом спросить автора публикации Н. Хотимского: ну для чего он с такой настойчивостью повторяет и публикует различные нелепицы, зачем засоряет мозги людям?

Бывая дома, папа рассказывал нам о встречах с Эйзенхауэром, Монтгомери, Делатром де Тассиньи, о высоких наградах, полученных от правительства США, Англии и Франции. Эйзенхауэр вручал папе орден «Легион почета» прямо в штабе в Берлине, а Монтгомери организовал церемонию вручения орденов более торжественно. В согласованный заранее день награжденные: папа, К. К. Рокоссовский, В. Д. Соколовский, М. С. Малинин — прибыли в район Бранденбургских ворот к Рейхстагу, их встретил почетный караул английских гвардейцев, а затем они получили награды из рук Монтгомери. Вечером в его резиденции был устроен большой прием. Было много шуток по поводу того, что английский орден Бани 1-й степени и Большой рыцарский крест давали награжденному право на звание пэра и на участок земли в Великобритании. Выяснилось, однако, что для этого надо быть гражданином этой страны.

Папа очень тепло отзывался о генерале Эйзенхауэре, подчеркивая его открытость, дружелюбие, простоту в обращении. Монтгомери, наоборот, произвел на него впечатление довольно сухого, замкнутого человека. Еще до нашего приезда в Германию папа был приглашен во Франкфурт-на-Майне, где его торжественно встретил генерал Эйзенхауэр и фельдмаршал Монтгомери, которым в очень дружеской обстановке он вручил высший орден «Победа». Ордена и медали были, кроме того, вручены двадцати американским и английским генералам. Сохранилось много фотографий, запечатлевших эту встречу.

17 июня 1945 года открылась Потсдамская конференция глав правительств СССР, США и Англии по согласованию послевоенных проблем в интересах мира и безопасности. По рассказам папы мы знали, что сначала хотели проводить ее в Берлине, но из-за разрушений это было невозможно, поэтому встречу решили провести в Потсдаме. Для размещения участников совещания был выбран пригород Потсдама — Бабельсберг, место проживания в недавнем прошлом крупных генералов, правительственных чиновников и вообще богатых людей. Место было живописное. Белоснежные виллы утопали в зелени и цветах, их прежние хозяева имели собственные озера, где водились даже угри, а у берега стояли небольшие яхты. После окончания Потсдамской конференции, когда все разъехались, мы переехали на одну из этих вилл.

Теперь у папы появлялось больше свободного времени, однажды он вместе со всеми нами навестил своего старого друга и сослуживца по Белоруссии Владимира Викторовича Крюкова, и мы познакомились с его женой Лидией Андреевной Руслановой, его дочерью от первого брака Маргаритой, красивой девочкой на два года старше Эллы. Мы пробыли у Крюковых пару дней. Встретили нас очень радушно, вкусно угощали, за столом не было конца-краю воспоминаниям о совместной службе, о друзьях-товарищах, о тех, кого потеряли в только что закончившейся войне. Лидия Андреевна прекрасно и с настроением пела русские песни, влюбив в себя нас окончательно и бесповоротно, на всю жизнь.

В День авиации в воздушной армии С. И. Руденко был устроен авиационный праздник, куда папа взял и меня. Погода была отличная, и праздник удался на славу. Помню, кроме Сергея Игнатьевича, на празднике присутствовал заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии Павел Алексеевич Ротмистров с сыном. С семьей Павла Алексеевича я поддерживала дружеские отношения и после войны.

В августе Сталин пригласил в Москву генерала Эйзенхауэра. Поскольку он считался гостем отца, они уехали вместе. Мы оставались в Потсдаме. Приглашение было приурочено ко Дню физкультурника, назначенному в Москве на 12 августа. Эйзенхауэр пробыл в Москве пять дней, и все эти дни они тесно общались, обменивались впечатлениями о прошедшей войне, взаимно интересовались особенностями проведения тех или иных операций.

Мне папа отдал, когда я поступила в институт, подаренный Эйзенхауэром красивый, из крокодиловой кожи портфель, в углу которого была серебряная монограмма с дарственной надписью. Чтобы не привлекать внимания студентов к этому портфелю, монограмму сняли, и, к сожалению, она потерялась.

Быстро летело время, заканчивались каникулы, и впереди была учеба. Об опоздании к началу занятий не могло быть и речи, предстояло возвращение в Москву, учеба в десятом классе. Папа еще и еще раз напоминал об ответственности, о том, что впереди выбор жизненного пути.

Вернулись мы в Москву без папы, начались школьные будни. Папа время от времени приезжал, и можно было обо всем поговорить и все обсудить. Как всегда, когда он был дома, я и Элла старались от него не отходить, чтобы не пропустить какого-нибудь интересного рассказа.

С некоторой грустью и разочарованием папа рассказывал о состоявшемся 7 сентября 1945 года совместном с союзниками параде, который он принимал. Дело в том, что, как было заранее спланировано и согласовано четырьмя представителями союзных войск, парад должны были принимать главнокомандующие войсками всех четырех держав. В последнюю минуту, однако, поступила информация, что главнокомандующие союзных войск не смогут присутствовать на параде. Причина их отсутствия осталась неизвестной.

В назначенное время у Бранденбургских ворот в торжественной обстановке парад был проведен. С нашей стороны в нем участвовали подразделения частей, штурмовавших Берлин, со стороны союзников — части оккупационных войск и гарнизонов соответствующих секторов Берлина.

В конце 1945 года над папиной головой опять начали сгущаться тучи. На созванное в Москве военное совещание его не пригласили. На этом совещании Сталин заявил, что Жуков, мол, преуменьшает роль Ставки и приписывает все заслуги себе. Уже тогда присутствовавшие военачальники не выступили в защиту своего соратника, что в дальнейшем имело свое мрачное продолжение. Невзирая на эти тревожные симптомы, папа продолжал много работать, в частности над вопросами демократических преобразований в советской зоне Германии. Он часто встречался с немецкими руководителями, они вместе реализовывали планы по улучшению положения местного населения.

В конце марта 1946 года из Германии были отозваны Эйзенхауэр и Монтгомери. В телефонном разговоре с папой Сталин заявил, что ему тоже, пожалуй, пора возвращаться в Москву. На вопрос, какую он хотел бы занять должность, папа ответил, что готов работать на любом посту.


В апреле 1946 года папа был назначен главнокомандующим Сухопутными войсками. Как всегда, он был полон решимости энергично взяться за дело. Но ему не дали. Начался активный сбор компромата. Дирижировали всеми действиями Берия и Абакумов.

В те же дни на состоявшемся заседании Высшего военного совета, в котором участвовали маршалы Советского Союза и маршалы родов войск, Сталин предъявил присутствовавшим показания бывшего командующего ВВС А. А. Новикова. Из них явствовало, что, мол, маршал Жуков, умаляя роль в войне Верховного Главнокомандования и Ставки, приписывает себе все заслуги в войне, возглавляет заговор в целях осуществления военного переворота.

Выступившие после прочтения этих выбитых побоями и пытками показаний члены Политбюро ЦК партии Маленков и Молотов поддержали наветы Новикова. Дали слово маршалам А. М. Василевскому, К. К. Рокоссовскому и другим. Они, отметив недостатки и ошибки в работе отца, а также особенности его крутого характера, не согласились с тем, что он замыслил заговор. Особенно горячо выступал маршал бронетанковых войск Павел Семенович Рыбалко. Обратившись к Сталину, он решительно заявил, что не верит тому, что маршал Жуков — заговорщик.

Тем не менее отец был освобожден от занимаемой должности, прослужив в Москве всего около двух месяцев. Уже в июне 1946 года он прибыл в Одессу на должность командующего войсками Одесского военного округа. Тогда же на даче был произведен негласный обыск в поисках каких-либо компрометирующих материалов.

В конце лета я поступила в Московский государственный институт международных отношений (МГИМО). Экзамены я не сдавала, так как окончила школу с серебряной медалью, прошла только собеседование в присутствии нескольких профессоров и дипломатов. Приемную комиссию возглавлял М. А. Силин, начальник управления кадров МИД, и все абитуриенты здорово побаивались и волновались. На летние каникулы отправились к папе в Одессу.

Город поразил меня своей непохожестью на все другие, где мне приходилось прежде бывать. Много белых зданий, масса зеленых насаждений, великолепный, напоминающий Большой, театр оперы и балеты. Неизгладимое впечатление произвел и знаменитый Привоз — яркий и шумный одесский рынок, на котором, по-моему, можно было купить все что угодно.

Мы провели в Одессе не так уж много времени. Папа полностью вошел в свои дела, часто ездил в войска, увлекся работой и как будто бы отошел от нанесенного ему удара. Сказалась присущая ему выдержка, умение не раскисать в трудных ситуациях, сила воли, соединенная с уверенностью в своей правоте. Папа много рассказывал о своих служебных поездках в Кишинев, Тирасполь и другие города.

Офицер охраны С. П. Марков потом вспоминал такой случай. Как-то зимой отец поездом направился на штабные учения в Тирасполь. Из-за сильной бури и снежных заносов железнодорожное движение было остановлено. «Можно было отменить или перенести на день-два проведение учений. Но это было не в характере Жукова, — отмечал Марков. — Вызвали маленький самолет Ан-2, и учения начались точно в назначенный срок». Как это все характерно для отца: предъявляя строгие требования к подчиненным, он не давал поблажек и себе.

В Одессе и других местах отец много встречался с людьми. Ему, конечно, было приятно, что, несмотря ни на какие указания местных партийных руководителей (а такие были), люди относились к нему по-доброму и даже с восхищением. В августе папа получил отпуск — свой первый послевоенный. Всей семьей мы отправились в Сочи, куда затем приехал из Польши К. К. Рокоссовский с женой и дочерью. После отдыха я и Элла вернулись в Москву, а папа с мамой — в Одессу.

В Москве наша с Эллой жизнь шла своим чередом. Я занималась в институте, следила за учебой сестры. В письмах и по телефону получала указания родителей, велахозяйство.

Летние каникулы 1947 года также прошли в Одессе. Я уже окончила первый курс института, чувствовала себя полноправной студенткой. Папа много расспрашивал об учебе, новых друзьях, моих интересах, и не просто так, а заинтересованно.

В то время у меня окрепла дружба, перешедшая затем, как говорят, в роман, с моим будущим мужем Юрой Василевским. Папа, естественно, об этом знал и не мешал нашим отношениям. Однако он старался внушить мне, что спешить с браком не следует и что на первом плане должна быть учеба.

Помню, как папа выразил неудовольствие, когда как-то в Одессу ко мне неожиданно заявился один из поклонников с огромным букетом цветов. Его не пригласили в дом. Поэтому я ограничилась тем, что, поблагодарив за букет, немного поговорила с ним у калитки. Больше встреч и букетов не было.

Время в то лето мы проводили очень весело и интересно. С нами была Рита Пилихина, уже оканчивавшая ВГИК, где она училась на оператора. Она постоянно нас всех фотографировала, придумывая различные композиции. Мы часто ездили на пляж в чудесное место под названием Лузановка, где много купались и загорали. Папе иногда удавалось сопровождать нас, к нашему всеобщему удовольствию. Он прекрасно плавал, мог подолгу находиться в воде и меня научил этому. Мама всегда волновалась, когда мы уплывали с ним далеко и надолго в море.

В декабре 1947 года папа приехал по срочному вызову в Москву. Зачем его вызывали, он не знал, но настроение было тревожным. Продолжались аресты его сослуживцев и соратников. Уже был в тюрьме член Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал К. Ф. Телегин, генерал Л. Ф. Минюк и другие. Чекисты по указке Берии и Абакумова собирали материалы на отца, теперь уже обвиняя его в присвоении несметных богатств в личных целях. Искали вымышленный «чемодан с бриллиантами», который то ли он сам, то ли мама всегда возят с собой. На самом-то деле в том небольшом чемоданчике-несессере, подаренном маме папой, находились туалетные и другие дорожные мелочи. Был и другой чемоданчик, и тоже небольшой, который был приготовлен на случай ареста. Да, отец не исключал такой возможности, видя повальные аресты работавших с ним людей. В первых числах января 1948 года на квартире произвели унизительный многочасовой обыск, породивший столько лживой информации, которая аукается до сих пор.

Оставаясь внешне спокойным и молчаливым, папа, конечно же, испытал сильнейший стресс и в результате получил свой первый инфаркт. Был ему всего 51 год. Это случилось на даче, откуда его и увезли в больницу. Лечился он около месяца. Выйдя оттуда, он вскоре получил новое назначение — в Свердловск командующим войсками Уральского военного округа.

В первой половине февраля родители выехали поездом в том самом штабном вагоне, в котором папа передвигался во время войны по фронтам, к месту нового назначения. На меня, как я уже упоминала, возлагались воспитательные функции и ведение немудреного хозяйства. Лека, моя сестра, требовала все больше внимания, а у меня к тому времени была своя личная жизнь. На август была назначена свадьба.

Все каникулы, и зимние, и летние, проводились, конечно, с родителями. Нам там очень нравилось. Зимы были настоящие — морозные, с обилием снега. Никогда не забуду, как в ясный зимний день нас покатали по городу на санях, запряженных очень резвой лошадкой. Летом 1949 года я приехала к папе уже с мужем.

Дача, выделенная отцу, находилась в совершенно потрясающем по красоте месте. В густом лесу на берегу озера Балтым стоял забавный довольно большой дом, абсолютно несимметричный, похожий на терем. Он состоял как бы из нескольких ярусов, в каждом были разнообразные башенки и балкончики. Точно не знаю, кому принадлежало авторство проекта этой дачи, но жить там было интересно. Рассказывали, что дом был построен кем-то из командующих войсками округа еще до войны. Недавно мне стало известно, что дом начисто сгорел (предполагали, что это был поджог). Это очень грустно, так как местные власти планировали организовать в этом доме музей памяти маршала Жукова. Но вообще я благодарна жителям Екатеринбурга за добрую память об отце. Помимо разного рода мероприятий, в том числе спортивных, связанных с его именем, в 1995 году возле штаба Уральского военного округа был установлен бронзовый памятник отцу на коне работы скульптора К. В. Грюнберга. Постамент памятника изготовлен из знаменитого уральского гранита.

Время на Балтыме мы проводили очень весело, с различного рода выдумками и затеями. Много купались в озере, катались на моторной или простой лодке. Помню, что как-то я чуть было там не утонула. Юра с приятелем сами сделали водные лыжи, которые цеплялись к моторке. Мы все, естественно, пробовали свои силы. Как-то раз на резком повороте я не удержалась и упала в воду. От неожиданности и испуга начала захлебываться, а лодка умчалась довольно далеко. Пока вернулись, выловили меня и втащили в лодку, я успела достаточно нахлебаться воды. Папа, вернувшись вечером с работы, был очень встревожен и сделал ребятам выговор. С тех пор я больше не искушала судьбу и разлюбила водные виды спорта, включая катание на лодках.

Папе тоже очень нравилось это место. И он старался по возможности чаще бывать с нами. Изредка нам удавалось поездить верхом по окрестностям. Папа с Юрой в сезон иногда ездили на охоту — то на уток, то на зайцев.

1 мая 1949 г. Свердловск, военный парад


Бывая по своему обыкновению очень часто в войсках, а затем на встречах со своими избирателями, отец объехал весь Урал. На встречи с ним собиралось множество народу — многие напоминали маршалу о встречах на войне, о том, что кого-то он посылал в тыл врага, кому-то вручал орден. В газете как-то прочла, что на одной из встреч с отцом, чтобы занять места получше, многие «пришли в клуб с вечера, одетые в праздничные наряды, запасшиеся бутербродами, пирожками, коржиками для завтрака».

На одной из партийных конференций папа познакомился со знаменитым нашим сказочником Павлом Бажовым. В память об этой встрече сохранилась фотография, на которой они оба, улыбаясь, смотрят друг на друга.

Помимо выдвижения в депутаты Верховного Совета СССР, были и другие симптомы некоторого изменения отношения к отцу со стороны властей, можно сказать, «потепления». Летом 1951 года он был включен в состав правительственной делегации для посещения Польской Народной Республики по случаю национального праздника — годовщины возрождения Польши. Министром национальной обороны ПНР в те годы был старый друг и соратник отца К. К. Рокоссовский. Папа рассказывал, как они тепло встретились, какое хорошее впечатление произвели на него участвовавшие в параде войска. На торжественном заседании представителей трудящихся Варшавы и Войска Польского, проходившем в оперном театре, папа выступил с приветственной речью.

Осенью 1952 года папа приехал в Москву, чтобы участвовать в работе XIX съезда КПСС, на который он был избран делегатом от Свердловской парторганизации. Мы все были очень рады приезду родителей, тем более что с ними приехала моя маленькая дочка Сашенька, уже долгое время гостившая в Свердловске. Я занималась в аспирантуре, поэтому папа с мамой взяли ее к себе.

На партийном съезде отца избрали кандидатом в члены ЦК КПСС, что в значительной мере меняло его опальное положение и означало, что отношение Сталина к нему изменилось. Мы с мамой тоже были на съезде по гостевым билетам, но сидели далеко, так что партийное руководство во главе со Сталиным видели издали.

К нашей большой радости, в конце февраля папа был отозван из Свердловска. Таким образом, внезапная смерть Сталина застала его уже в Москве. Он был назначен первым заместителем министра обороны (министром был тогда Н. А. Булганин) и главкомом Сухопутных войск, то есть вернулся на тот пост, который занимал ранее.

Думаю, что отец ожидал изменения в своей военной судьбе и был рад возвращению в Москву. Хотя, надо сказать, ему очень нравилась уральская природа и расставался он с ней с грустью. Немного беспокоила его предстоящая работа с людьми, которые в свое время остались равнодушными к несправедливым наветам на него, а некоторые повели себя просто предательски. Но, повторяю, папа никогда не был мстительным и не позволял себе, чтобы личные симпатии и антипатии вторгались в служебные дела.

В тот период времени я много работала над своей кандидатской диссертацией по одной из проблем международного права. Помимо института, занималась в библиотеках, с папой виделась лишь вечерами да по воскресеньям. Он был занят с утра до позднего времени — работа в такой должности в Москве после долгого отсутствия требовала предельного внимания. В войска поступала новая военная техника, требовавшая организационной перестройки армии, всем этим приходилось ему заниматься.

И тем более радостными были часы общения. По выходным мы ездили на дачу, иногда ходили в театр. Папа с удовольствием гулял или забавлялся с трехлетней внучкой, она была очень забавной.

В 1953 году летом был арестован Берия — человек, многие годы преследовавший и ненавидевший отца. О его аресте и расстреле много написано — и правдивого, и надуманного. Его арест проходил в условиях строжайшей секретности, когда подчас люди, вызванные в Кремль, до последнего момента не знали, что им предстоит делать. Вспоминая в последующие годы об этом событии, участники ареста вполне могли кое-что подзабыть или перепутать. И все же практически все причастные к этому событию люди рассказали обо всем правдиво.

Тем более вызывают недоумение, если не сказать больше, воспоминания сына Берии, опубликованные в 1995 году. Не знаю, чем можно объяснить тот факт, что автор исказил обстоятельства ареста своего отца, роль Жукова в этом деле. Он расписывает свои якобы дружеские отношения с папой, говорит, что он сообщал ему какую-то секретную информацию и тому подобное. Он утверждает, что папа дружил с его отцом, бывал у него дома, ужинал и, случалось, оставался ночевать. Смело должна сказать, что все это неправда. Папа не стал бы вступать в какие-либо, тем более дружеские, отношения с сыном человека, причинившего ему столько зла. Папа всегда говорил, что испытывал к Берии беспредельную злость и даже сказал ему при встрече примерно следующее: «Доигрался, сволочь! Хотел посадить всех — теперь за все ответишь!» Думаю, что эти слова достаточно красноречивы и говорят сами за себя. Да и вообще папа никогда дома не рассказывал о знакомстве с сыном Берии (мы лишь знали, что он — талантливый ученый, а после ареста своего отца выслан из Москвы).

После смерти Сталина, как известно, произошли некоторые кадровые перестановки. Н. А. Булганин стал Председателем Совета министров вместо снятого с этого поста Г. М. Маленкова. Отца в феврале 1955 года назначили министром обороны. «Георгий Константинович Жуков достиг пика военной карьеры», — отмечал Н. Н. Яковлев. Но недоброжелателей у отца, по-видимому, прибавилось, однако он был энергичен, бодр, полон планов и замыслов по реорганизации и модернизации армии.

Летом 1955 года проходила конференция глав правительств СССР, США, Великобритании и Франции в Женеве по обсуждению проблем, связанных, в частности, с решением назревшего к тому времени германского вопроса. Отец был включен в состав советской делегации. Там он вновь встретился с Эйзенхауэром, теперь уже президентом США. Наша домашняя жизнь шла своим чередом. В конце 1955 года я успешно защитила диссертацию. Мы с мужем получили отдельную квартиру, занимались ее обустройством. Папа помогал не только советами, но и делом. Он подарил нам большие напольные часы с красивым мелодичным боем, которыми я очень дорожу. Сейчас они уже весьма старые, и я всегда переживаю, если они останавливаются, — мне все кажется, что останавливается сама жизнь. Очень хочется, чтобы их жизни хватило до конца моей.

Папа работал много, часто выезжал на учения. Тогда же он начал проводить мероприятия по сокращению политаппарата в Вооруженных Силах, считая, что он неоправданно раздут. Резкое сокращение, а в ряде случаев ликвидация отдельных политических должностей вызывали большое неудовольствие со стороны бывших ранее в силе политработников. Впоследствии ему припомнили все эти меры.

В феврале 1956 года состоялся XX съезд партии. На нем отца избрали членом ЦК КПСС. Хрущев выступил со знаменитым «закрытым» докладом о сталинских преступлениях, обвинив Сталина, в частности, в руководстве военными операциями по глобусу и присвоении себе военных побед. Тем самым он, по-видимому, старался расположить к себе военное руководство. Уже тогда он начал плести свои интриги, бахвалиться на международной арене военной мощью страны, что отец всегда считал недальновидным. Папа же продолжал активно проводить организационную работу в армии и на флоте. Именно в эти годы начался расцвет военной науки: усиленно изучался опыт Великой Отечественной войны, готовились военные кадры с учетом новых требований и новых условий.

В сентябре 1956 года у меня родилась вторая дочка — Татьяна. Папа шутил, что я пошла по его стопам и у меня, как и у него, рождаются только девочки. Но скоро появился у него и первый внук. 29 марта 1957 года у Эллы родился сын, которого назвали в честь отца — Георгием. Дома мы все звали его Егорушкой, Егором. К большому нашему огорчению, жизнь Егора впоследствии сложилась неудачно. В 1989 году он умер.

Таня родилась 9 сентября, в день, который считается праздником освобождения Болгарии. Папа, находившийся в те дни в Болгарии, вместе с поздравлениями прислал мне в роддом болгарские фрукты. Я еще раз ощутила его теплое отеческое внимание, желание чем-то меня порадовать. А в декабре 1956 года мы радовались за него — в связи с 60-летием папу наградили орденом Ленина и четвертой медалью «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.

В конце января 1957 года папа был приглашен в Индию на празднование 7-й годовщины провозглашения республики, затем получил приглашение посетить Бирму. Меня, кстати, папа хотел взять с собой в эту поездку, но из-за болезненного состояния маленькой Тани я, к сожалению, не смогла поехать. Тогда папа взял с собой Юру. Ему, как военному человеку, было интересно и полезно посетить воинские части, военные училища, корабли. Вернувшись, оба с удовольствием рассказывали об увиденном. Как интересно было слушать подробности поездки по таким мало тогда известным странам, как Индия и Бирма! Наши газеты широко освещали эти поездки. Так что еще до папиного возвращения мы знали, как горячо приветствовал его индийский народ, знали о его встречах с президентом Прасадом, с премьер-министром Неру и другими государственными деятелями, о поездках по стране, присутствии на военном параде по случаю праздника. Папа с юмором рассказывал, что в параде наряду с боевой техникой участвовали военные подразделения на верблюдах, а также ярко украшенные слоны. Папу приятно удивило, что во всех военных учреждениях люди были стройными, подтянутыми, с хорошей военной выправкой. Вернувшись, он поторопился ввести обязательные физкультурные занятия для всех штабных офицеров и генералов. Кстати, он и сам регулярно ездил на занятия маршалов в плавательный бассейн.

Поездка по соседней Бирме была такой же триумфальной и интересной. Папа и его спутники получили множество подарков с национальным колоритом. Так, из Индии он привез макет знаменитого дворца Тадж-Махал, выполненный очень искусно, и преподнес его мне (наверное, как компенсацию за то, что я не смогла с ним поехать). Недавно я передала этот подарок в музей на его родине. Пусть он хранится там как свидетельство доброго, искреннего отношения далекого народа к русскому полководцу.

А в это время в Москве продолжались политические распри. Думаю, что они еще свежи в памяти многих из нашего поколения.

На охоте в Албании


Написано об этом предостаточно, скажу только, что факт поддержки отцом Хрущева был, на мой взгляд, самой большой его ошибкой, результатом которой вскоре стала его последняя многолетняя опала. Об этом впоследствии я не раз ему говорила. Говорила, что слишком уж он доверчив, а вокруг много завистливых, непорядочных людей. Обычно он отмалчивался. По-видимому, он судил о людях по себе. Неспособный на коварства и интриги, он не допускал и мысли, что за добро ему могут отплатить злом. Конечно, у папы была своя логика, свои причины так поступать, и главная из них — не допустить восстановления старых, сталинских порядков. Благодаря его позиции как министра обороны и докладу на пленуме ЦК, открывшемся 22 июня 1957 года, известной «антипартийной» группе было нанесено поражение. На пленуме был избран новый Президиум ЦК КПСС, куда вошел и отец.

Далее события разворачивались еще более тревожно. Авторитет отца и в войсках и в стране все возрастал, что, видимо, серьезно озадачивало и беспокоило Хрущева и его сторонников. Но папа старался не вникать во все эти перипетии. В июле — августе 1957 года под его руководством были успешно проведены большие общеармейские учения в Белоруссии и Прибалтике, в октябре планировались новые учения в Киевском военном округе.

Еще до начала белорусских учений папа взял нас с собой в Ленинград, куда его пригласили на празднование Дня Военно-морского флота. Встречали его очень тепло и торжественно. Пробыли мы там всего три дня, но время провели очень интересно, многое удалось посмотреть. Ведь я была в городе на Неве впервые.

В конце августа мы всей семьей отправились на юг, на Черное море. Погода была чудесная. Купались, загорали. Папа выезжал на лодке на рыбалку. Там отпраздновали день рождения Танюши, которой 9 сентября исполнился год. Отдыхали, чтобы, вернувшись в Москву, серьезно заниматься делами. Мне предстояло работать после отпуска в Издательстве иностранной литературы, куда меня незадолго до этого взяли на должность научного редактора редакции права.

Совершенно неожиданно папе объявили, что его с официальной миссией направляют в Югославию и Албанию. Выбор времени для такого визита, хотя и важного, не мог не вызвать удивления. Вот-вот должны были начаться серьезные учения. Позднее он, конечно, понял, почему Хрущев сам отправился в Киев: собрав на учение военных, он хотел прощупать их настроения и отношение к министру обороны.

3 октября 1957 года из Севастополя папа на крейсере «Куйбышев» отплыл в Югославию. Это было его первое путешествие по морю. На второй день после отъезда папы мы узнали из сообщения ТАСС о запуске в космос первого искусственного спутника Земли. Так и запомнились мне два события: расправа над ничего не подозревающим отцом и сенсационное сообщение о запуске спутника.

В первые дни после возвращения было, конечно же, не до обмена впечатлениями, но какое-то время спустя папа рассказал, как тепло его встречали в Югославии, о беседах с президентом Иосифом Тито, его красивой женой Йованкой, о посещении войск. Он был приятно удивлен, когда во время прохождения Босфора с турецкого берега была получена приветственная телеграмма, в которой он был назван «высочайшим полководцем Второй мировой войны». Сейчас уже не помню, рассказывал ли он о встрече в пути с соединением 6-го американского флота, корабли которого приветствовали советского министра обороны. Экипажи кораблей, одетые в белое, были выстроены на палубах под звуки барабана и фанфар.

Ну а что же на Родине? На родине творилось что-то непонятное. До нас доходила информация, что в военных учреждениях, партийных организациях проходят закрытые совещания, на которых, как по команде, резко критикуется деятельность министра обороны. Никто ничего не понимал. Телефонная связь с папой была для нас закрыта. Если кто-то из нас выезжал на машине, следом обязательно двигался черный автомобиль. Когда кое-что прояснилось, мой муж попытался через главного маршала авиации К. А. Вершинина получить разрешение вылететь к папе, в чем ему, конечно же, было отказано.

26 октября отец должен был вернуться самолетом домой. Решили предупредить его о происходящих событиях: написали короткую записку, чтобы передать ее при встрече. На аэродроме среди прочих был И. С. Конев, который предложил отцу сразу же ехать в Кремль. Мы попросили папу сесть с нами в машину, где молча передали ему записку, не будучи уверены, что в машине нет подслушивающих устройств.

В тот же день в газетах появилось сообщение, повторенное затем по радио, об освобождении маршала Жукова от обязанностей министра обороны и назначении на этот пост Р. Я. Малиновского. На другой день состоялся пленум ЦК, который вывел отца из состава членов Президиума ЦК и ЦК КПСС.

Обрушившийся на папу удар, вероломно подготовленный за его спиной людьми, которые совсем недавно, провожая его в зарубежную поездку, фальшиво ему улыбались, надо было как-то пережить. Роль Хрущева во всей этой истории была зловещей и вызывала презрение. Видеть папины переживания было невыносимо, хотя внешне он их, как всегда, не показывал. Он был все время дома, много спал. Мы старались как можно меньше напоминать ему о случившемся.

Вспоминать об этом очень горько. Было обидно за отца. За то, что вокруг него оказалось столько непорядочных людей, которых Хрущеву удалось сплотить вокруг себя, так что на пленуме никто не выступил в защиту отца.

На людей, не причастных к правящей верхушке, жестокая расправа с маршалом Жуковым произвела тягостное впечатление. Об этом потом вспоминали многие известные люди, в том числе Константин Симонов, военные историки Н. Г. Павленко, Н. А. Светлишин, Н. Н. Яковлев и другие. Наши близкие надежные друзья — правда, их оказалось не так уж много, — вместе с нами переживали за папу, как-то старались развеять его тяжелые мысли.

Просто не хочется вспоминать о некоторых действиях, предпринятых для того, чтобы очернить отца. Я имею в виду сообщения в прессе об одобрениях решения пленума активами коммунистов, клеветническую статью маршала И. С. Конева с нелепыми измышлениями и обвинениями в недостаточной боевой готовности войск, ограничении деятельности парторганизаций в Вооруженных Силах, в стремлении отца якобы единолично решать все вопросы руководства в армии, создании собственного культа личности и пр.

Все это время папа находился в неведении относительно своего положения и будущего. Только 15 марта 1958 года ему объявили, что он уволен в отставку. Его сняли с партийного учета в Министерстве обороны и предложили встать на учет по месту жительства в Краснопресненском районе. Помню, что он не раз тепло говорил о людях завода «Память революции 1905 года», куда его поставили на партийный учет. Там его встретили дружелюбно, с пониманием сложившейся ситуации. Впоследствии ему предлагали стать опять на партийный учет в Министерство обороны, но он категорически отказался.

С тех самых пор «руководители партии и правительства» делали все, чтобы имя маршала Жукова было предано забвению. О нем перестали писать в официальной печати, в том числе и в связи с различного рода юбилеями, касающимися прошедшей войны. В издаваемой в те годы шеститомной «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941–1945» имя его едва-едва упоминалось.

Немало было уколов для папиного самолюбия и другого рода. Так, ему в категорической форме было отказано в просьбе использовать его на любой работе в Вооруженных Силах. А ведь как ему было тяжко оказаться не у дел, прослужив в армии более 40 лет, посвятив всего себя военному делу и защите Отечества!

Такое отношение к отцу в определенной степени коснулось и моей семьи. Юрия Александровича, служившего в то время в авиационной части в Кубинке, вызвал как-то маршал авиации В. А. Судец, главнокомандующий Войсками ПВО, и начал усиленно, с нажимом убеждать, что в интересах дела ему необходимо послужить в отдаленных от центра войсках. Предложения были одно хуже другого, а главное, под командованием людей, явно не благоволивших к нему. Пришлось обратиться к главному маршалу авиации К. А. Вершинину, который направил Юрия начальником штаба авиационного полка, расположенного в Группе советских войск в Германии, где он и служил с 1959 по 1963 год. В 1962 году в течение полугода я прожила там с детьми в гарнизоне вблизи небольшого города Лерц.

Г. К. Жуков, М. Ф. Лукин, К. К. Рокоссовский и И. С. Конев. 1965 г.


В 1965 году наметилось некоторое потепление со стороны властей в отношении отца. Это было уже при Л. И. Брежневе. Отца стали иногда приглашать на некоторые торжественные мероприятия, читать лекции, которые неизменно собирали огромные аудитории.

15 ноября 1966 года папу пригласили на научно-теоретическую конференцию, посвященную 25-летию разгрома немецко-фашистских войск под Москвой, которая проходила в Краснознаменном зале Центрального дома Советской Армии. Пригласительный билет на конференцию ему прислали от МК и МГК КПСС в общий зал, а не в президиум. Георгий Константинович прибыл точно в назначенное время и прошел в зал, заняв место во втором ряду около прохода. Однако по настоянию оргкомитета конференции отца пригласили в президиум, и, когда он поднялся на сцену, зал взорвался продолжительными аплодисментами.

На второй день работы конференции отец попросил дать ему слово. После многолетней опалы это было его первое выступление перед большой аудиторией.

Через несколько дней отцу позвонил Брежнев и поблагодарил за содержательное выступление на конференции. Папа спросил Леонида Ильича, почему его никуда не приглашают, изолировали и сделали изгнанником. Брежнев ответил: «Теперь вас будут приглашать».

1 декабря 1966 года, в день своего 70-летия, папа выступил с докладом в Институте истории АН СССР. «Как и обещал, Жуков прибыл вместе с генералом Антипенко, — вспоминал А. М. Синицын. — Конференц-зал был переполнен. Слушатели стояли в проходах, вдоль стен, толпились перед открытой дверью в фойе. Изложив более подробно, чем в ЦДСА, историю Московской битвы, Жуков ответил на многочисленные вопросы». Сотрудники института встретили с восторгом выступление отца и преподнесли ему много цветов.

Помню, как по просьбе дирекции я попросила его выступить в Институте государства и права АН СССР, где работала с конца 1961 года. Зал был забит до отказа. Папа рассказывал в течение полутора часов, ни разу не заглянув ни в одну бумажку, называл по памяти даты, номера воинских частей, имена. Ни один человек до самого конца лекции не покинул зал.

Однако все папины «выходы» были строго дозированы и находились под неослабным вниманием. Уже в 1971 году, избранный делегатом XXIV съезда партии от Московской областной организации, он не смог принять в нем участие. Ему очень хотелось присутствовать на этом форуме, хотелось увидеться с людьми, поговорить. Был сшит новый мундир. Но состояние здоровья вызывало необходимость присутствия Галины Александровны. Ей же в гостевом билете отказали. Позвонив Брежневу, она услышала в ответ на свой недоуменный вопрос, что, мол, Георгию Константиновичу не стоит ехать на съезд, надо его отговорить. Прибегли даже к помощи группы врачей.

Его 75-летие в декабре этого же года прошло незамеченным. Он понял, что до восстановления справедливости еще далеко. Вскоре он начал работать над подготовкой второго издания своей книги. Работал с энтузиазмом, иногда в ущерб своему здоровью. Говорил, что надо исправить невольные неточности или ошибки, вкравшиеся в его воспоминания, что книга его нужна и полезна людям, что, несмотря ни на какие препоны, он сумеет донести правду о прошедшей войне.

В те годы я с семьей жила отдельно. И хотя виделись мы часто, каждодневного общения, к сожалению, не было. Лето проводили у родителей на даче, а вот зимой было сложнее. Место моей работы находилось довольно далеко, добиралась я на двух видах транспорта и к вечеру довольно сильно уставала. К мужу в Германию я ездила урывками, так как мне нравилась моя работа и не хотелось это место потерять. Долгие разлуки не могли не сказаться на наших отношениях: появилось взаимное недопонимание, разница в интересах. В конце концов мы разошлись. Но я рада, что мы сохранили добрые отношения. Папа был очень огорчен и не одобрял моего решения, но, как всегда, оставил последнее слово за мной.

В те годы папа уже оформил свой второй брак с Галиной Александровной. Они часто бывали у меня в гостях на Фрунзенской набережной, где я жила, были внимательны к детям. Галина Александровна, большая театралка, частенько приглашала меня в театр, на выставки. Должна сказать, что отношения у нас сложились достаточно теплые, что, как известно, случается далеко не всегда. Она была добрым, отзывчивыми человеком. Я долгие годы страдала от головных болей, причину которых не могли никак установить. Она показала меня всем мыслимым врачам, заставила пройти все исследования и соответствующее лечение. Отдыхая летом 1966 года в Крыму в санатории, она по очереди пригласила нас с Лекой отдохнуть вместе с ними. На следующий год она достала путевку туда же для меня и Тани, а до этого организовала отдых нашим с Эллой детям, отправляя их с Машей в Крым. А главное, она была очень внимательна к папе, особенно в периоды его болезней.

В первых числах января 1968 года на отдыхе в военном санатории «Архангельское» папа перенес второй инфаркт с нарушением кровообращения сосудов головного мозга. Болел он долго и поправлялся очень медленно, только к лету смог вернуться на дачу. Сказались многолетнее напряжение, опала, умышленно создаваемые препятствия изданию его книги. Думаю, что определенную роль сыграла и смерть мамы в самом конце декабря 1967 года. Галина Александровна, сама не отходившая от папы, всегда напоминала нам о том, чтобы мы сохраняли бодрый вид, навещая его в дни болезни. На каком-то этапе она просто ушла с работы, чтобы быть постоянно при папе. Трагично, что она так рано ушла из жизни. Не могу забыть ее печальные глаза, ее потухший голос, когда она поняла, что надежды на выздоровление нет.

Мы с Эллой благодарны Галине Александровне за то, что последние годы жизни папа провел в обстановке любви, внимания, заботы. Мы часто навещали папу, много с ним разговаривали, когда он неплохо себя чувствовал. Обязательно бывали на семейных торжествах. Как хлопотливо, с какой любовью мы, бывало, разыскивали папе подарки к дню рождения, чтобы порадовать его, доставить ему удовольствие.

В 1968 году я вторично вышла замуж — за Юрия Петровича Орловского, коллегу по работе, специалиста по трудовому праву, теперь уже доктора юридических наук, профессора. При всей настороженности к моему второму браку папа с первого же знакомства проникся симпатией к Юрию Петровичу, радушно встречал нас у себя, с удовольствием разговаривал с моим новым мужем на самые разнообразные темы. Когда вышло немецкое издание папиной книги, он подарил ее моему мужу с такой надписью: «Дорогому Юрию Петровичу на добрую память от автора. Г. Жуков. 12/Х.69 г.»

О том времени, когда папа работал над своими воспоминаниями, писать много не стану, так как Лека имела к этому больше отношения. Мы все тревожились, что папа слишком много работает, переутомляется, что множество замечаний и придирок, посредством которых определенные инстанции старались помешать выходу книги, могут сказаться на его и так уже подорванном здоровье.

Известно, что главными противниками выхода папиных мемуаров были идеолог КПСС М. А. Суслов и Главное политическое управление СА и ВМФ. Книга еще не вышла, а запрещение о ее рецензировании в печати, каком-либо публичном обсуждении уже было дано. Тем не менее тираж разошелся мгновенно. Все друзья и знакомые буквально умоляли помочь приобрести книгу, но возможности удовлетворить всех просто не было.

Помню, как однажды мы обсуждали с отцом посвящение, остановились на самом лаконичном: «Советскому Солдату посвящаю. Г. Жуков». На подаренном мне экземпляре папа написал: «Дорогой моей старшей дочери Эре на память от папы. Желаю тебе и твоей семье счастья и здоровья. Г. Жуков. 15/VII.69 г.»

Мне счастья и здоровья пожелал, а свое здоровье не сберег. 18 июня 1974 года его сердце остановилось…

Даже после смерти ГлавПУ СА и ВМФ не смирилось с популярностью отца в народе, о чем красноречиво говорит следующий факт. Когда в 1975 году начальнику ГлавПУ генералу А. А. Епишеву была представлена ответственным редактором А. М. Синицыным верстка книги «Герои огненных лет», которая открывалась очерком известного писателя С. С. Смирнова «Маршал — солдат» о Г. К. Жукове, Епишев отказался подписать верстку и потребовал снять статью о Жукове, заявив, что «ему не место в таких книгах… Если очерк о маршале Жукове не будет снят, я выйду из редколлегии и немедленно доложу об этом в ЦК». Однако, встретив аргументированные доводы в пользу публикации очерка о Жукове, он был вынужден подписать верстку книги.

(Использованы фотографии из семейного архива Жуковых).

О нашей победе. Беседа В. М. Пескова с Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым

С Маршалом Георгием Константиновичем Жуковым мы встретились вечером 27 апреля.

В загородный дом под Москвой, где живет сейчас Георгий Константинович, я поехал с директором издательства АПН Вадимом Комоловым. Ему надо было посоветоваться о делах с изданием книги «Воспоминания и размышления», которое на русском и иностранных языках осуществляет агентство печати «Новости». Я готовился к беседе с Маршалом для читателей «Комсомольской правды».

Лесная дорога привела нас к дачного типа дому, вплотную окруженному елями и березами. Признаюсь, я с большим волнением переступал порог… Вестибюль с вешалкой и велосипедом в углу. Яркий свет люстры через чуть приоткрытую дверь большой комнаты.

Георгий Константинович встретил нас приветливо: «Проходите. Садитесь…» Седой человек глядел выжидательно и вместе с тем ободряюще.

Прежде чем приступить к делу — обычный человеческий разговор. Вадим привез только что полученную из Парижа книгу Жукова на французском. Георгий Константинович в свою очередь показал маленькую газету Угодско-Заводского района Калужской области. В газете напечатан рассказ о войне и о знатном земляке калужан. Чувствовалось: и газета из родных мест, и французское издание книги Маршала одинаково тронули.

Деловая беседа продолжалась часа полтора. Часть вопросов мы передали Георгию Константиновичу в письменном виде. На другую половину вопросов он ответил в ходе живой беседы.

Собеседник он очень внимательный. Слушает, чуть наклонив голову. Движения неторопливые, экономные, голос негромкий. Еле заметный жест правой рукой как бы ставит точку за каждой мыслью.

Во время разговора в комнату вошла жена Георгия Константиновича — Галина Александровна, потом появилась дочь Маша. Галина Александровна принесла почту, поставила в вазу свежие цветы.

Поговорили о новостях, о наступающих праздниках. Я рассказал о недавней поездке в Мещерский край…

Уже поздно вечером мы попрощались.

В. Песков.


Вопрос: Георгий Константинович, прошло двадцать пять лет со дня окончания войны с фашизмом. Что бы Вы сказали о значении нашей Победы молодым людям сегодня?

Жуков: Чтобы понять значение нашей Победы, надо хорошо представлять, что нам угрожало. А под угрозу было поставлено все: земля, на которой мы живем, — фашисты ее хотели отнять; наш общественный строй — для фашистов он был главным препятствием к достижению мирового господства; поставлено под угрозу было существование народов нашей страны. По плану фашистов население занятых территорий подлежало уничтожению или превращению в рабочую силу нацистской империи.

Г. К. Жуков


Мы схватились с фашизмом, когда почти вся Европа была им повержена. Мы оставались для многих людей и наций последней надеждой. Мир затаил дыхание в 1941 году: выстоим или фашисты и тут возьмут верх? Для нас самих эта схватка была величайшим испытанием. Проверялись жизнеспособность нашей социальной системы, нашей коммунистической морали, сила нашей экономики, единство наций, словом, все, что построено было после 1917 года.

Мы победили. Армия наша не только смела захватчиков со своей земли, но и освободила от фашизма Европу. Колоссально вырос в мире авторитет нашего государства. У миллионов людей на земле укрепилась вера в социалистический строй. Вот что значила наша Победа.

Вопрос: Георгий Константинович, всякий раз вспоминая войну, мы неизбежно возвращаемся к ее началу. Вы были начальником Генерального штаба. Что Вы знали о приближении войны? Каким для Вас было утро 22 июня?

Жуков: О подготовке Германии к войне с нами к середине июня скопилось довольно много сведений. Разумеется, обо всем этом докладывалось Сталину, но он относился к этим сведениям с преувеличенной осторожностью.

21 июня мне позвонили из Киевского округа: «К пограничникам явился перебежчик — немецкий фельдфебель. Он утверждает, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления и что война начнется утром 22 июня». Мы с Маршалом С. К. Тимошенко и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным немедленно поехали к Сталину с целью убедить его в необходимости приведения войск в боевую готовность. Он был озабочен.

— А может, перебежчика нам подбросили, чтобы спровоцировать столкновение?..

Приказ о приведении армии в боевую готовность был передан войскам в ночь на 22 июня. Работникам Генштаба и Наркомата обороны в эту ночь было приказано оставаться на своих местах. Все время шли непрерывные переговоры по телефону с командующими округов. В 12 часов ночи из Киевского округа сообщили, что в наших частях появился еще один немецкий солдат. Он переплыл речку и сообщил: «В четыре часа немецкие войска перейдут в наступление…»

27 апреля 1970 года. Георгий Константинович Жуков с дочерью


В 3 часа 17 минут позвонил командующий Черноморским флотом: «Со стороны моря подходит большое количество неизвестных самолетов…»

Война… Я немедленно позвонил Сталину, доложил обстановку и попросил разрешения начать ответные боевые действия. Он долго не отвечал. Наконец сказал: «Приезжайте в Кремль…»

В 4 часа 30 минут мы с Тимошенко вошли в кабинет Сталина. Там были уже все члены Политбюро. Сталин, бледный, сидел за столом с нераскуренной трубкой. Он сказал: «Надо позвонить в германское посольство…» В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленберг просит принять его для срочного сообщения…

Вопрос: Итак, приближение войны чувствовалось. В чем же причина промедления с приведением страны в боевую готовность?

Жуков: Одна из важных причин состоит в том, что Сталин был убежден: войну удастся оттянуть, удастся закончить перестройку и оснащение армии. Он опасался, что наши действия будут предлогом для нападения.

Судить о моменте, сложившемся перед войной, надо с учетом сложной международной обстановки того времени. Многое было неясным. Англия и Франция вели двойную игру. Они всеми силами толкали Гитлера на восток. Опасаться разного рода провокаций были все основания. Но, конечно, осторожность оказалась чрезмерной. И мы, военные, вероятно, не все сделали, чтобы убедить Сталина в неизбежности близкого столкновения. Вообще есть глубокие объективные причины, предопределившие затяжной характер войны с огромными для нас жертвами, с огромным напряжением сил.

Вопрос: Каковы же эти причины?

Жуков: Двумя словами тут не ответишь… Многое объясняет историческая неизбежность ситуации.

Сейчас, оглядываясь назад и тщательно все взвешивая, я могу твердо сказать: дело обороны страны в своих основных, главных чертах велось правильно. На протяжении многих лет в экономическом и социальном отношении делалось все или почти все, что возможно. А в период с 1939 по 1941 год народом и партией были приложены особые усилия для укрепления обороны, потребовавшей всех сил и средств.

Я вспоминаю те годы и поражаюсь, как много мы сделали. Развитая индустрия, колхозный строй, всеобщая грамотность, единство наций, высочайший патриотизм народа, руководство партии, готовой слить воедино фронт и тыл…

Это была великолепная основа обороноспособности гигантской страны. Но история отвела слишком небольшой отрезок мирного времени для того, чтобы все поставить на свое место. Многое мы начали правильно и многое не успели завершить.

И в собственно военном отношении делалось много. После Гражданской войны мы не имели заводов, производящих танки, самолеты, средства связи. Война началась в момент коренной перестройки армии. Мы получали новейшее оружие. Но прославленные «Катюши», танк «Т-34», самолет-штурмовик и многое другое только-только осваивалось. Гитлер знал это и очень спешил…

А теперь давайте посмотрим на нашего противника. Немецкая армия была к этому времени намного лучше оснащена, лучше отмобилизована, имела военный опыт, была опьянена победами. Боеспособность немецких солдат, их воспитание и выучка во всех родах войск были высокими, но особенно хорошо были подготовлены к войне танковые и авиационные части. Все это важно знать, чтобы иметь представление, с какой силой столкнулась наша армия.

Внезапность удара, конечно, тоже имела большое значение. В руки фашистской армии сразу попала стратегическая инициатива, и вырвать ее было очень и очень непросто.

Но при всех видимых победах отлаженная фашистская машина войны забуксовала. В гитлеровских штабах сразу это почувствовали. Вот что писал, например, генерал Курт Типпельскирх.

«Русские держались с неожиданной твердостью и упорством, даже когда их обходили и окружали. Этим они выигрывали время и стягивали для контрударов из глубины страны все новые резервы, которые к тому же были сильнее, чем это предполагалось. Противник показал совершенно невероятную способность к сопротивлению…»

Трезво сказано? Трезво и точно.

Вопрос: Верховное главнокомандование направляло Вас на самые напряженные и ответственные участки войны. Какие сражения в этой связи Вы могли бы назвать?

Жуков: Оборона Ленинграда. Битва за Москву. Сталинградское сражение. Битва на Курской дуге. Белорусская операция в 1944 году. И, конечно, сражение за Берлин. Этими операциями я или руководил, или по поручению Ставки совместно с командующими фронтов занимался их подготовкой.

Вопрос: Какое из этих сражений Вам больше всего запомнилось?

Жуков: Этот вопрос задают мне часто, и я всегда одинаково отвечаю: битва за Москву. Это был ответственнейший момент войны. Я принялкомандование фронтом в дни, когда фронт находился, по существу, в пригородах Москвы. Из Кремля до штаба фронта в Перхушково мы доезжали на машине за час. Теперь даже трудно представить, как это близко. Бои шли в местах, куда теперь молодые москвичи ездят зимой на лыжах, а осенью за грибами…

Это были дни величайшего испытания. Опасность, нависшая над столицей, была велика. Пришлось эвакуировать за Волгу важнейшие заводы, некоторые государственные учреждения, дипломатический корпус. Но в городе осталось руководство партии, остался Государственный Комитет Обороны, Ставка Верховного Главнокомандующего. На защиту Москвы встали все, кто мог держать винтовку, лопату, кто мог стоять у станков, производивших боеприпасы.

Не помню, какого точно числа, в штаб фронта позвонил Сталин:

— Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

Я ответил: Москву удержим…

На каждом из защитников Москвы лежала в те дни историческая ответственность.

Величие подвига под Москвой состоит в том, что силой мы немцев не превосходили. На столицу фашисты нацелили главный удар, сюда были брошены лучшие, отборные части. Нам важно было выстоять до подхода резервов, которые спешно перебрасывались с востока. Мы шли тогда на риск. На востоке у нас был тоже опасный сосед — Япония. Но иного выхода не было. Особенно остро мы чувствовали нехватку танков и боеприпасов. Теперь трудно поверить, но в конце боев под Москвой была установлена норма снарядов: один-два выстрела на орудие в сутки…

Вопрос: Известно, как тяжела война. Скажите, Георгий Константинович, насколько физически трудна была обстановка лично для Вас как командующего фронтом в битве за Москву?

Жуков: Я отвечу так же, как в 45-м году отвечал Эйзенхауэру. Битва за Москву была одинаково тяжела как для солдата, так и для командующего. В период самых ожесточенных боев (с 16 ноября по 8 декабря) мне приходилось спать не более двух часов в сутки. Чтобы как-то поддержать силы и способность работать, надо было делать короткие, но частые физические упражнения, пить крепкий кофе, иногда пробежать пятнадцать — двадцать минут на лыжах. Когда в сражении наступил перелом, я так крепко заснул, что меня не могли разбудить. Два раза звонил Сталин, ему отвечали: «Жуков спит, не можем его добудиться…»

Василий Песков с маршалом Жуковым. Фото на память


Вопрос: Переломный момент войны. Сталинград. Как рождался замысел этой знаменательной операции?

Жуков: Замысел окружения армии Паулюса возник в результате сложившейся обстановки. Осенью 42-го года Сталинград стал местом ожесточеннейшей битвы. По моему мнению, сравнить ее можно лишь с битвой за Москву. Героическая стойкость нашей армии позволила подтянуть к Волге накопленные резервы, и удар по немецкой группировке в этом районе назрел. К этому времени наши командные кадры прошли суровую школу войны, многому научились. Среди них выявились талантливые люди. Очень возможно, что идея «котла» приходила в голову многим. Фактически же дело обстояло так. При обсуждении в Ставке плана контрнаступления мы с Александром Михайловичем Василевским обратили внимание Верховного на возможность окружения немцев под Сталинградом. Это резко изменило бы стратегическую обстановку в нашу пользу. Сталин все внимательно выслушал и спросил: «А хватит ли сил?»

Через несколько дней после произведенных расчетов было доказано, что это лучший способ закончить битву под Сталинградом. Замысел немедленно начал осуществляться: подтягивались резервы, перемещались огромные силы трех фронтов, разведка добывала важнейшие сведения о противнике. Всей этой работой руководили Ставка и Генеральный штаб.

Вопрос: Во время битвы под Сталинградом Вам приходилось бывать в тех местах?

Жуков: С прорывом немцев на Волгу я был назначен заместителем Верховного Главнокомандующего и сразу (29 августа 42-го года) получил приказ вылететь в штаб Сталинградского фронта. Как представитель Ставки участвовал в подготовке контрнаступления. Это требовало присутствия то в штабах наших армий под Сталинградом, то в Ставке в Москве…

Вопрос: После Сталинградской битвы заметны были качественные изменения в армии?

Жуков: Конечно. После Сталинграда армия стала как закаленный клинок, способный сокрушить любую силу. Сражение на Курской дуге это великолепно подтвердило.

Вопрос: Объясните, пожалуйста, смысл двух этих слов «Курская дуга». Не все знают, что это значит.

Жуков: Слова эти вошли в обиход с лета 43-го года, когда фронт стабилизировался и между Курском и Белгородом образовался дугообразный выступ нашего фронта, подобный тому, как у немцев образовался выступ в сторону Волги у Сталинграда…

Вопрос: Чем отличалось сражение под Курском от всех предыдущих?

Жуков: Я бы так сказал: преднамеренностью. Обе стороны заранее и длительное время готовились к сражению. Немцы полагали, что мы не догадываемся об их плане. Они ошиблись. После тщательного анализа стратегической обстановки и многих данных, добытых фронтовой и агентурной разведками, мы пришли к единодушному мнению: на Курской дуге немцы хотят взять реванш за Сталинградское сражение. Но, разгадав планы немецкого командования, мы не уклонились от места, выбранного им для сражения. Некоторые разногласия у нас были только по одному пункту: обороняться или, выбрав время, нанести упреждающий удар? Тщательно все обсудив, решили, что прочная глубокая (до 300 километров) оборона выгоднее. Обескровить врага и потом всеми силами перейти в наступление.

Пятьдесят дней длилось сражение. За всю историю войн это, несомненно, была самая крупная битва. На курских и орловских полях остались горы обожженного исковерканного металла. Немцы потеряли тут около 1500 танков. Наши потери тоже были немалыми. Но мы одержали победу.

Вопрос: Георгий Константинович, расскажите, пожалуйста, о Ставке Верховного командования, об атмосфере работы Ставки.

Жуков: Ставка… Это был мозговой центр войны. Солдат видел маленький участок фронта и на нем вершил свое ратное дело. Ставка видела все в целом. Слово, произнесенное в Ставке, приводило в движение огромные армии. Нетрудно понять, как велика должна была быть мудрость любого решения, принятого в Ставке.

По мере надобности в Ставку вызывались командующие фронтами. Все крупные операции разрабатывались с их участием. В свою очередь Ставка посылала своих представителей, облеченных высшими полномочиями, на решающие участки войны. Таким образом Ставка максимально приближала себя к фронтам.

Последнее слово в Ставке было, конечно, за Верховным Главнокомандующим.

Приказы и распоряжение Верховного Главнокомандующего разрабатывались и принимались обычно в рабочем кабинете Сталина. В комнате по соседству стоял большой глобус и висели карты мира. В другой комнате стояли аппараты для связи с фронтами.

В ставке часто бывали члены Государственного Комитета Обороны, руководители Генерального штаба, Начальник тыла. Часто в Ставку приглашались конструкторы самолетов, танков и артиллерии, командующие фронтами.

Доклад в Ставке для каждого был делом очень ответственным. Сталин не терпел приблизительных и особенно преувеличенных данных, требовал предельной ясности. Со всеми он был одинаково строг. Но умел внимательно слушать, когда ему докладывали со знанием дела.

Почти всегда я видел Сталина спокойным и рассудительным. Но иногда он впадал в раздражение. В такие минуты объективность ему изменяла. Не много я знал людей, которые могли бы выдержать гнев Сталина и возражать ему. Но за долгие годы я убедился: Сталин вовсе не был человеком, с которым нельзя было спорить или даже твердо стоять на своем.

Вопрос: Говорил ли с Вами когда-нибудь Сталин о личности Гитлера?

Жуков: Я помню один разговор. Это было ночью под 1 мая 1945 года. Я позвонил Верховному из-под Берлина и сказал, что Гитлер покончил самоубийством. Сталин ответил:

— Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым…

Вопрос: Георгий Константинович, как Вы ощущали руководящую роль партии в войне?

Жуков: Войну мы не сумели бы выиграть и судьба нашей Родины могла бы сложиться иначе, если бы не было цементирующей силы — партии. Все самое трудное, самое ответственное в войне в первую очередь ложилось на плечи коммунистов. А работа в тылу, организация промышленности! Я не могу без восхищения говорить об этой грандиозной работе, проделанной в самые трудные дни. За короткое время — с июня по ноябрь 41-го года — более полутора тысяч предприятий с территории, которой угрожала оккупация, были передвинуты на восток и вновь возвращены к жизни.

Нынешняя молодежь знает, что такое стройки и большие заводы. Так вот представьте, что авиационный завод в какие-нибудь месяц-два перевозился и начинал давать продукцию на новом месте. День и ночь с востока страны шли эшелоны с оружием и войсками. Весь этот гигантский кругооборот происходит с величайшим напряжением сил, массой неурядиц, неразберихи и столкновений, но совершался он безостановочно, все нарастая, подчиняясь руководящей и организующей силе.

И это только одно звено в ряде бесчисленных военных забот, которые партия взяла на свои плечи. Я горжусь, что вырос в этой партии.

Вопрос: Всякая война неизбежно бывает войной умов. Что вы скажете в этом смысле о своих противниках в немецких штабах? Планируя операцию, учитывали Вы характер военного мышления какой-либо конкретной личности?

Жуков: Знали немцы почерк наших командующих или нет, мне неизвестно. Что касается нас, то в начальный период войны о таких тонкостях речь идти не могла. На втором этапе войны соотношение уровней военного искусства противостоящих сторон начало выравниваться. А когда наши войска приобрели надлежащий опыт и советское командование получило в свое распоряжение нужное количество сил и средств, оно намного превзошло немецкое командование, особенно в решении стратегических задач.

Учитывали мы, планируя очередную операцию, конкретную личность противника? Это трудно принимать в расчет, потому что любую операцию готовит не один человек. Но, конечно, мы знали, что, например, Манштейн — человек смелый, решительный. Модель — расчетливый, а Кейтель — авантюрист. К концу войны общий уровень стратегического искусства в немецкой армии резко упал. Часто стало случаться: ждешь от противника сильного, выгодного для него хода, а он делает самый слабый.

Если же говорить вообще о нашем противнике в минувшей войне, то я не могу присоединиться к тем, кто считает оперативно-стратегическое и тактическое искусство германских вооруженных сил неполноценным. Мы имели дело с сильным противником.

Вопрос: Георгий Константинович, вопрос невоенного характера. Какие из человеческих чувств, по-вашему, сильнее всего пробудила в людях война?

Жуков: Ни одно из человеческих чувств на войне не затухало.

Особо я сказал бы об очень обострившемся во время войны чувстве любви к Отечеству. Это чувство, естественное для каждого человека, глубокими корнями уходит в историю наших народов. И вполне понятно, в суровый час мы вспомнили все, чем Родина наша законно может гордиться. Вспомнили имена великих людей России, великие деяния и ратные подвиги прошлого.

Вопрос: Какие обращенные к сердцу народа государственные акты, вы считаете, имели особое значение?

Жуков: Я назвал бы три момента, ставшие, по-моему, символами трех этапов войны:

Речь Сталина 3 июля 1941 года, когда народу была сказана правда о нависшей над нашей страной опасности;

Парад в Москве 7 ноября 1941 года, который вселил уверенность: несмотря на все трудности и неудачи, мы выстоим;

Первый салют в Москве в честь освобождения Орла и Белгорода 5 августа 1943 года. До Берлина было еще далеко, но в этих огнях была видна уже окончательная победа.

Вопрос: Для многих в мире осталось загадкой, как удалось сдержать гнев и мщение, когда наши солдаты, изгнав врага со своей земли, вступили на его территорию?

Жуков: Честно говоря, когда шла война, все мы, и я в том числе, были полны решимости воздать сполна фашистам за их бесчинства на нашей земле. Имели мы право на святое мщение? Конечно. Но мы сдержали свой гнев. Наши идеологические убеждения, интернациональные чувства не позволили отдаться слепой мести.

Г. К. Жуков с семьей


Огромную роль сыграли тут воспитательная работа в армии, проведенная коммунистами, и великодушие, свойственное нашему народу.

Вопрос: Ваше мнение о помощи союзников?

Жуков: Эту помощь не надо сбрасывать со счетов. Она, безусловно, сыграла свою роль. Из Англии и Америки мы получали порох, высокооктановый бензин, сталь некоторых марок, паровозы, самолеты, автомобили, продовольствие. Но это была лишь очень небольшая часть всего, что требовала война.

Вопрос: Какие качества вы более всего цените в солдате?

Жуков: Смелость. Преданность Родине.

Вопрос: Георгий Константинович, важно услышать от Вас отцовское слово, обращенное к молодежи…

Жуков: Я считаю, что молодежь принесла главную жертву в войне. Сколько прекрасных молодых людей мы потеряли! Сколько матерей не дождались с войны детей! С командного пункта я много раз видел, как молодые солдаты поднимались в атаку. Это страшная минута: подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. И они поднимались. Многие из них только-только узнали вкус жизни. Девятнадцать-двадцать лет — лучший возраст в обычной человеческой жизни. Все впереди… А для них очень часто впереди был только немецкий блиндаж, извергавший пулеметный огонь.

На Висле, я помню, увидел плачущего солдата. Оказалось, солдат рассказывал о своем друге, только что погибшем молодом лейтенанте… Дорогой ценой досталась нам мирная тишина, возможность учиться, работать, ездить куда захочется. Мы, люди старшего поколения, этого не забудем. Важно, чтобы и молодые не забывали.

Какими я хотел бы видеть нынешних молодых защитников Родины? Знающими и выносливыми. Армия сейчас оснащена сложнейшей техникой. Изучить ее, конечно, труднее, чем в годы моей молодости научиться управлять конем и владеть шашкой. Но каждое время ставит перед солдатом свои задачи. К минувшей войне ваши ровесники мастерски овладели танками и самолетами. Нынешняя техника тоже по силам молодым цепким умам. Учитесь! Знайте, что наши враги не сидят сложа руки.

И еще я хотел бы сказать, что при всех знаниях солдату обязательно нужны крепость духа и крепость здоровья. Приучайте себя к выносливости. Учитесь плавать, бегайте, ходите в походы. Имейте в виду, что все сложности нынешней техники в любой схватке побеждать будут сильные, закаленные люди.

Вопрос: В вашем доме есть какие-нибудь предметы, дорогие Вам как память о военных годах?

Жуков: Много было всего. Отдал в музеи. Исторический музей взял недавно три мои шашки и бурку. В Музей Вооруженных Сил только что отдал пистолет…

Вопрос: Война длилась 1417 дней. Какой из этих дней был для Вас самым тревожным, самым тяжелым, самым счастливым?

Жуков: Пожалуй, самым тревожным был день накануне войны. 21 июня 1941 года. Очень тяжелыми были несколько дней в ноябре 41-го года под Москвой. Самым счастливым, конечно, был день, когда я от имени армии и нашего народа в пригороде Берлина Карлсхорсте принимал капитуляцию фашистской Германии.

Вопрос: Георгий Константинович, а теперь два слова о самом ярком, самом памятном моменте войны…

Жуков: Это, пожалуй, начало штурма Берлина…

Заключительная атака войны была тщательно подготовлена. На берегу Одера мы сосредоточили огромную ударную силу, одних снарядов подвезено было с расчетом на миллион выстрелов в первый день штурма. Чтобы сразу ошеломить немецкую оборону, штурм решено было назначить ночью с применением мощных прожекторов.

И вот наступила эта знаменитая ночь на 16 апреля. Никто не спал. Я с нетерпением поглядывал на часы. Казалось, стрелки застыли. За три минуты до начала огня мы вышли из землянки на наблюдательный пункт. До конца дней буду помнить приодерскую землю, подернутую весенним туманом. Ровно в 5 часов все началось… Ударили «Катюши», заработали двадцать с лишним тысяч орудий, послышался гул сотен бомбардировщиков. А через тридцать минут жестокой бомбардировки вспыхнули сто сорок зенитных прожекторов, расположенных цепью через каждые 200 метров. Море света обрушилось на противника, ослепляя его, выхватывая из темноты объекты для атаки нашей пехоты и танков. Картина боя была огромной впечатляющей силы. За всю свою жизнь я не испытал равного ощущения…

И еще был момент, когда в Берлине над Рейхстагом, в дыму я увидел, как трепещет красное полотнище. Я не сентиментальный человек, но у меня к горлу подступил комок от волнения…

Вопрос: Как долго Вы работали над своей книгой «Воспоминания и размышления»?

Жуков: Почти десять лет.

Вопрос: Ваша книга вызвала большой интерес у читателей. Что Вам известно об этом?

Жуков: Я получил тысячи дружеских писем. Очень хорошие письма и от бывших солдат, и от тех, кто знает войну по нашим рассказам. Жалко, что не имею возможности всем ответить. Напишите, если можно, в газете о моей сердечной благодарности всем, кто откликнулся…

Вопрос: Чем Вы любите заниматься на отдыхе?

Жуков: Я страстный охотник и рыболов.

Вопрос: Георгий Константинович, сейчас, пожалуй, самый подходящий момент передать Вам дружеский подарок моих товарищей, журналистов «Комсомольской правды». Это пластинки. В одной коробке — пластинки с голосами птиц Подмосковья. В другой — песни времен войны. Не могли бы Вы к этому случаю назвать несколько своих любимых песен?

Жуков: Мои вкусы, я думаю, не расходятся со вкусом многих людей: «Вставай, страна огромная…», «Дороги…», «Соловьи…». Это бессмертные песни! А почему? Потому что в них отразилась большая душа народа…

Вопрос: Какой народ, по вашему мнению, принес наибольшую жертву в войне?

Жуков: Война для всех народов мира потребовала много жертв… Я счастлив, что родился русским человеком. И разделил со своим народом в минувшей войне горечь многих потерь и счастье Победы.

Вопрос: Георгий Константинович, мы говорим с Вами в канун праздника нашей Победы…

Жуков: Для нашей Родины всегда будет святым день 9 мая, и всегда люди мысленно будут возвращаться к маю 1945 года. В те весенние дни был закончен великий путь, отмеченный многими жертвами. И наш человеческий долг: поздравляя друг друга с праздником, всегда помнить о тех, кого нет с нами, кто пал на войне.

Празднуя Победу, мы всегда будем вспоминать, какие качества нашего народа помогли одолеть врага. Терпенье. Мужество. Величайшая стойкость. Любовь к Отечеству. Пусть эти проверенные огнем войны качества всегда нам сопутствуют. И всегда победа будет за нами.

С праздником, дорогие друзья!

Фото В. Пескова и из архива автора. 6 мая 1970 г.


Оглавление

  • Жуков Георгий Константинович
  •   Ранняя биография и Гражданская война
  •   Великая Отечественная война
  •   После Великой Отечественной войны
  • Из воспоминаний дочери маршала Эры Георгиевны
  • О нашей победе. Беседа В. М. Пескова с Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым