Рождество в Париже [Людмила Леонидова] (fb2) читать онлайн

Людмила Леонидова Рождество в Париже

ПРОЛОГ

Гигантские сфинксы охраняли Пирамиду. Их неоновые глаза мерцали в вечернем сумраке Лас-Вегаса мистическим светом.

Вдруг стало ярко, как днем. Праздная, гуляющая толпа замерла и взорвалась радостными возгласами. Ослепляя вспышками, защелкали фотоаппараты. Сотни маленьких ручных камер устремили свои круглые черные глаза на извергающийся вулкан.

Красно-оранжевые языки взмывали вверх, выплескивая из его нутра огненную, горящую лаву, которая, разливаясь широкими потоками, при приближении к зрителям медленно угасала.

«Наверное, мне все это снится», — подумала Маша. Но рядом он, Мишель, ласковый и нежный. Подносит ее ладонь к своим губам. Вспыхивает бриллиантовое кольцо, подаренное в день, когда он предложил Маше стать его женой.

— Нет, дорогая, тебе не снится. Мы с тобой в Лас-Вегасе.

Значит, она сказала это вслух.

А он, возвращая ее к реальности, продолжал:

— До 1848 года эти места принадлежали Мексике. Сразу после войны знаменитый гангстер Багси Сигэл построил здесь первое казино.

Многоступенчатый каскад голубого водопада, обрамленный живыми пальмами. Прыгающие на его волнах каменные дельфины. Бурлящий поток вливается в прекрасное лесное озеро с кувшинками. В прозрачной воде, как в зеркале, отражается золото элегантного отеля «Мираж».

— Мираж… Все-таки это не наяву!

— Наяву, наяву! — Мишель смеется довольный, наблюдая за впечатлением, которое производит размах и богатство этого американского острова счастья.

Чтобы убедиться. Маша еще раз бросает взгляд на кольцо с бриллиантами.

— А сейчас, — Мишель продолжил экскурсию, подтолкнув Машу в пространство между лапами сфинкса, — весь город состоит из гостиниц и казино.

Они вошли в Пирамиду. Вечерняя духота Лас-Вегаса сразу отступила. Работали мощные кондиционеры. Играла тихая музыка. По мягким коврам, с подносами на широких лентах через плечо, грациозно двигались девушки-хостесс. Они разносили напитки. На головах — круглые плоские шапочки, с ремешками под подбородком. Хостесс напоминали барабанщиц, только вместо белых панталонов — плотные переливающиеся колготки. Красивые длинные ноги, сзади — развевающиеся полы от маленьких фраков, как хвостики у русалочек.

Бесконечные ряды игральных автоматов и снующие со специальными кубками люди. В них — фишки. Никто не обращает внимания друг на друга. Все поглощены игрой. Автоматы яркие, разноцветные, как клоуны с красными носами на зеленом поле арены цирка. В потолке над столами для игры в карты, кости, рулетку — камеры.

— За ними спрятались те, кто зорко наблюдает за игроками, — поймав взгляд Маши, объясняет Мишель.

— За нами тоже? — спросила она, вызвав смех Мишеля.

Лента плоского длинного эскалатора через мраморные светящиеся арки перевозит их в недра «Цезарь Палас отеля».

Фонтан из разноцветного мрамора. В центре на возвышении — императорский трон. На нем могущественный цезарь. Почти в ногах у императора, лицом к нему — каменная длинноволосая красавица в белой тунике. Золотые лавровые венки. Светящиеся брызги фонтана. В небе дворца — ночные звезды.

— Днем здесь светит солнце и плывут голубые облака, — как сквозь сон, слышится голос Мишеля. — Небом управляет компьютер.

— Здесь нет ни окон, ни настенных часов, — шепчет Маша. Время для нее как будто остановилось.

— Пора ужинать. Тебя что, заколдовали сирены?

— Да, — произносит девушка, возвращаясь из сказочной Эллады.

— Машенька, очнись, пора ужинать, давай выбирать ресторан!

Их во дворце великое множество.

Перед рестораном, на котором они остановили свой выбор, — светящаяся витрина с изображением экзотических блюд. Под ногами бархатные ступени подсвечиваются, как посадочная полоса для самолета. Они поднимаются в амфитеатр над игорным залом. Блестящие вечерние платья женщин, темные мужские костюмы с бабочками. Шампанское в серебряных ведерках со льдом.

— Попробуй коктейль из креветок, я к нему специально заказал «Champaqne Millecime». Многие шампанские вина производят, смешивая разные сорта винограда, а это только из одного, безо всяких добавок. И выдерживают его не менее трех лет.

Розовые креветки обволакивал густой белый соус с зеленоватыми приправами. Их подали в широкой прозрачной вазочке на тонкой ножке.

«Какие гигантские», — подумала Маша.

— Это королевские креветки, — сказал Мишель.

Маша рассмеялась:

— Ты читаешь мои мысли.

Он смотрит на нее влюбленными глазами.

«Я так счастлива, что, если бы стала играть, непременно бы проиграла, ведь кому везет в любви…»

— Пойдем сыграем.

— Опять подслушал мои мысли?

— Просто они написаны у тебя на лице…

— Я не умею играть.

— Очень хорошо. Первый раз везет всем.

Мишель покупает фишки, на ходу объясняя Маше правила игры. Они подходят к зеленому полю рулетки.

— На что будешь ставить?

— На красные, — проговорила Маша, дотронувшись до амулета у себя на шее, и, мысленно призвав удачу, впилась глазами в скачущий шарик.

Круг остановился.

— Ты волшебница, мы выиграли.

— Делаем ставки, — слышится голос крупье.

— Снова на красные?

— Да, — теперь уже крепко сжимая амулет и окончательно поверив в него, выдохнула Маша.

— Опять выиграли! Маша, ты выиграла много денег! Может, хватит?

Маша смотрит на пожилого крупье в поисках поддержки, и ей кажется, что находит ее в самой глубине его бесстрастных для посторонних глаз. «Счастья вам, красивая любящая пара», — словно говорят они!

— Играем дальше, — почти выкрикивает Маша.

— Тогда ставь на цифры, — подсказывает Мишель.

«На цифры… на цифры, на какую же поставить?» Маша вспоминает «Пиковую даму»: тройка, семерка, туз.

— Тройка.

— Ставки сделаны, — произносит крупье.

— Ты опять выиграла!

Толпа любопытных обступила их плотным кольцом.

— Сейчас заменят крупье, — шепнул на ухо Мишель.

— Зачем? — так же шепотом спросила Маша.

— Таковы правила, когда они видят, что идет крупный выигрыш. — Мишель показал глазами на телекамеру, — это делают обязательно.

— Ну, тогда последний раз, — выдохнула Маша и подумала: «Жалко, что нет туза, как в картах».

— Семерка.

Толпа замерла. Шарик, подскакивая, медленно замирает на семерке.

Смена крупье. Появляется молодая женщина.

— Теперь хватит.

Длинная очередь в кассу.

— Может, вам доставить деньги в номер? — Их сопровождает служащий казино. — Желаем вам доброй ночи и ждем вас завтра.

Напряжение постепенно спадает. Маша чувствует усталость, хочется расслабиться.

— Я приму ванну.

— Хорошо, дорогая.

Ванная комната — огромная, с окном и живой зеленью. Посреди — круглая джакузи. Маша пускает воду, раздевается и, распустив волосы, погружается в приятное тепло. Нажатие кнопки — и искусственные волны мягко обволакивают тело и ласкают кожу. Вокруг, на широких мраморных бортах ванны, множество всевозможных флаконов, их горлышки подвязаны бантами, в тон жидкости.

Открыв один из них. Маша чувствует запах цветущего миндаля. Он дурманит. Не хочется ни о чем думать. Мысли растекаются вместе с бархатными волнами джакузи.

Голос Мишеля возвращает ее из забытья. Она видит у него в руках махровый белых халат с шелковой эмблемой отеля. Маша вылезает из ванны, ставит ногу на теплый, с автоматическим подогревом пол и видит себя в зеркалах дорогого апартамента «Цезарь Палас отеля» — невысокую, худенькую, с мокрыми волосами и большими, как блюдца, зелеными глазами. Девушка притрагивается к своему зеркальному изображению: ей до конца не верится, что это она, Маша, — обыкновенная москвичка, любящая и любимая, счастливая и неожиданно богатая.

— Подставь ладошки, — говорила ей в детстве мама, — и ты поймаешь свою счастливую звезду.

— Волшебную?

— Конечно, волшебную.

— Но она не ловится, не ловится, у меня ручки устали, — капризничает Маша.

— Не обязательно держать все время. Она может упасть случайно. Волшебную звезду счастья главное — не упустить.

Маша поднимает вверх руки и держит их над головой, как в детстве, изящно согнув в кистях, напрягая длинные тонкие пальцы.

«Как же долго мне пришлось ждать свою звезду!»

1

Начало декабря в Москве на удивление выдалось очень морозным. Маша, кутаясь в новую шубку, неслась на работу.

Борис Михайлович — шеф Маши — просил сегодня прийти вовремя и не отлучаться, так как его не будет. Мама каждый день повторяла, какое это счастье, что она нашла Маше такую спокойную и приличную работу.

На остановке тридцать третьего троллейбуса народу, как всегда, хватало, нужно было доехать до Садового кольца, а там пересесть или на метро, или еще на один троллейбус. Но это недалеко, вся дорога занимала минут сорок — пятьдесят, а некоторые девочки из министерства, в здании которого ее шеф снимал офис, тратили на дорогу полтора, а то и два часа. Наконец подошел троллейбус. Маше удалось впихнуться и даже занять место.

«Наверное, мама права — работа у меня неплохая», — подумала Маша, устраиваясь поудобнее, чтобы не испачкать полы шубки о грязные огромные сумки какого-то парня.

Борис Михайлович — отец одного обалдуя, который учится в маминой школе, сам предложил взять Машу к себе. Мама считала его чадо способным и всегда защищала на педсоветах. Если бы не авторитет мамы, то его давно бы исключили за поведение. Но учился он хорошо, и это помогало маме отстаивать его перед коллегами.

Уже больше десяти лет она работала во французской спецшколе преподавателем музыки. Мама в молодости подавала надежды, как хороший музыкант. Но после смерти папы она не смогла работать в оркестре — на время гастрольных поездок не с кем было оставлять маленькую Машу. Сначала она брала учеников, а потом, как она говорила, вместе с Машей они пошли в школу. Маше тогда едва исполнилось шесть лет. Школа была элитарная, с основным языком — французским и вторым — английским. Находилась она близко к дому. Маме большое удобство — ребенок всегда под присмотром. Правда, папа мечтал, чтобы Маша тоже была музыкантом. Но мама, помотавшись с папой по стране (на Севере он простудился и получил воспаление легких, да такое, что в Москве не смогли вылечить), решила, что хватит, пусть лучше девочка будет спокойно работать где-нибудь с французским языком, а музыкой может заниматься так, для себя.

Маша неплохо играла на рояле. Инструмент едва помещался в их маленькой двухкомнатной квартире на Ленинском проспекте. Рояль был куплен еще папой, поэтому они не хотели его продавать, оставили как память.

Набитый троллейбус, кряхтя и покачиваясь, медленно полз к Октябрьской площади. Маша раскрыла небольшую книжонку на французском. Она постоянно читала на языке, чтобы не забыть его.

В Иняз после школы Маше не удалось поступить — был очень большой конкурс. Их предупреждали, что так просто туда не стоит даже и пробовать, но Маша очень хорошо училась, и наивная мама все же надеялась. Увы!

Посмотрев в дырочку в морозном стекле, Маша поняла, что пора пробираться к выходу.

После набитого троллейбуса на улице ей даже показалось не так холодно. Из-за серых московских облаков вылезло солнце. Маша с удовольствием вдохнула морозный воздух.

Десятый троллейбус пришел быстро, а отсюда до работы было уже совсем недалеко. Министерство, где фирма снимала офис, находилось на Новом Арбате.

Фирма занималась закупкой медицинского оборудования, в том числе и из Франции. Английский язык шеф знал хорошо, но считал, что Маша с французским тоже пригодится. Других сотрудников у него не было, только бухгалтер на договоре. Сам он в офисе сидел редко, все время куда-то ездил, поэтому Маша целый день отвечала на телефонные звонки, принимала факсы. Иногда он брал Машу на переговоры, чтобы она не забывала язык. Относился к ней по-отечески, порой сердился, когда девочки из министерства приходили к ней поболтать, а иногда заботливо спрашивал, обедала ли она, или не холодно ли ей в куртке, которую она носила всю прошлую зиму, пока они с мамой не купили ей на рынке в Лужниках недорогую шубку.

Дежурная, узнав Машу, улыбнулась и дала ей ключи от комнаты.

Зойка, сотрудница министерства, уже курила у нее под дверями.

— Маш, ты не забыла, сегодня у Лены день рождения. Мы тебя ждем. Я уже утром торт и шампанское купила. После обеда собираемся закрыться в комнате и никого не пускать.

— Зоя, я сегодня так рано не могу. Шеф просил не отлучаться.

Зойка сделала гримасу.

— Ну, ладно, я попробую, бухгалтер должна приехать, я ее попрошу посидеть вместо меня, она все равно до вечера собиралась остаться.

— Отлично, — обрадовалась Зойка. — Сейчас я тебе принесу показать, какой мы Ленке турецкий свитер купили в подарок, на улице перед магазином продавали.

Раздеваясь, Маша подумала:

«Хорошо, что нет шефа. Зойка с ее нетерпеливым характером все равно сегодня работать не даст, будет и до обеда прибегать каждые пять минут — свитер покажет, потом еще что-нибудь надумает, пока не соберемся».

Полдня пролетели быстро. Телефонные звонки, потом она отправила несколько факсов, разобрала почту.

Бухгалтер, женщина средних лет, вечно замотанная из-за двух детей, с громадными сумками ввалилась в комнату уже после двух часов. Девчонки по очереди несколько раз прибегали предупредить, что они уже начали праздновать.

— Маша, тут недалеко яйца дешевые с машины продают. Тебе не надо?

— Нет, Катерина Петровна, у нас мама хозяйством занимается.

Увидев, как бухгалтер выбирает битые и раскладывает их на столе на дорогую для компьютера бумагу. Маша воскликнула:

— Как же вы довезете яйца домой, из них уже яичница?

— Сейчас все по одному переберу и вытру. Слушай, у тебя нет помягче бумаги?

— Катерина Петровна, миленькая, не надо эту портить, сейчас я у девочек из министерства другую попрошу, им бесплатно выдают. А вы сегодня надолго?

— Да, посижу, а тебе что, уйти надо?

— Ага, у Лены день рождения, так они отмечают и меня позвали. Мы скинулись и свитер купили, недорогой.

— Ну, беги, только бумагу занеси, не забудь. — И уже вдогонку крикнула: — Может, свитер покажешь, я бы своей старшей тоже взяла!

Девчонки действительно закрылись. Маша условно постучала: тук-тук… тук-тук… тук-тук…

— Это Машка! — раздался Зойкин голос, а за ним щелчок.

— Заходи, гостем будешь.

Девчонки уже выпили понемногу шампанского, торт почти что доели, на столе валялись апельсиновые корки и нетронутые яблоки.

— Ну, наконец-то, — сказала Леночка, — я твой кусок торта стерегла от Зойки-хищницы.

— Неправда, мне и нельзя столько, он у меня вон куда прилипает сразу, — возмутилась та, показывая на свои обтянутые узкой юбкой бедра.

— Мне еще надо Катерине Петровне бумагу передать, она яйца побила. Дадите, девочки? — спросила Маша. И, переключившись на происходящее, всплеснула руками: — Лена, как тебе свитер подходит, особенно к этим брюкам.

— Да, я уже всех поблагодарила, и тебе, Машуня, спасибо, — чмокнув ее в щеку, сказала Лена.

Зойка, наливая всем шампанское, заторопилась:

— Сначала тост про Лену скажи, а потом я сама отнесу бумагу, обязательная ты наша!

Маша подняла керамическую кружку, в которую Зоя несколько раз подливала, дожидаясь, пока не осядет пена, и торжественно произнесла:

— Леночка, в день твоего двадцатилетия мы желаем, чтобы ты была такой же красивой, как сегодня.

— Еще бы, в таком свитере, — поддакнула Зойка.

— Чтобы у тебя все хорошо сложилось… в личной жизни, — продолжила Маша.

— Про замуж скажи, — подсказала Галя, которая считалась более взрослой — она была старше всех присутствующих лет на пять, давно окончила институт, но никак не могла устроить свою жизнь.

— Да, — серьезно произнесла Маша, — мы хотим, чтобы в этом году осуществилась твоя мечта и ты вышла замуж за Сережу.

Все знали, что Лена давно встречается со своим бывшим одноклассником, они хотят пожениться, но его родители почему-то против.

Девочки уважали Машу, несмотря на то что она была младшей среди них. Маша много знала, говорила по-французски, играла на рояле и вообще работала хоть и в маленькой, но частной фирме.

— Я тоже на днях у нас внизу, в министерстве, в книжном киоске с мальчиком познакомилась, — выпив одним залпом шампанское, похвасталась Зойка. — Знаете, где он работает? Напротив, официантом в ночном ресторане.

— А у нас в киоске книжки о правилах хорошего тона покупал, — съязвила Галя.

— Между прочим, он за границей учился. Его хозяин ресторана посылал. Он меня, — мечтательно закатив глаза, провыла Зойка, — на ночное ш-о-у приглашал.

— У тебя двухнедельной зарплаты не хватит там за одно блюдо заплатить, — со знанием дела сказала Галя.

— Ну и что, давайте как-нибудь соберемся и пойдем туда, так посмотреть хочется, а то в окно на их рекламу каждый день пялимся, а внутрь зайти боимся.

— А в чем же туда ходят, девочки? — спросила раскрасневшаяся после шампанского Лена.

— В платье для коктейля, — уверенно заявила Зойка.

— С чего это ты взяла?

— Он мне так сказал. Только я не знаю, что это такое.

— Маш, у тебя мама артисткой была, ты, наверное, знаешь, как выглядит платье для коктейля?

— У меня мама музыкантом в оркестре работала, тогда про все эти платья вообще никто не знал, а когда она в школе училась, даже в тонких чулках не разрешали ходить, только в простых, в резиночку. Правда, одно концертное платье у нее есть — длинное, бархатное, одним словом, вечернее. А, кстати, девочки, вы знаете, откуда пошло выражение «бархатный сезон»? В старину, когда после жаркого лета в сентябре на море, в Крыму или на водах, становилось вечерами прохладно, все дамы облачались в бархат. Мне вообще-то тоже очень хочется хоть раз в жизни надеть вечернее платье, длинное и с декольте.

Девочки мечтательно слушали. Заводная Зойка забралась на стол. Стянув пуловер и завернувшись в шелковую занавеску, она изобразила из нее вечернее открытое платье.

— Очень здорово, тебе идет, — поддержала Лена.

— Конечно, я и сама знаю, полный отпад, такое любой женщине пойдет. Представляете, если бы вернуть те времена, когда дамы в длинных платьях ходили? — Зойке эта тема не давала покоя.

— Тебе бы от него хвост оторвали, пока ты из своего Теплого стана в метро до центра доехала. — Галя вернула их на землю. — Может, вам лучше «знакомства» почитать? Вот: «Одинокий, тридцать лет, хочет найти счастье с девушкой не старше двадцати пяти».

— Да ну их, сами найдем! — Зойке надоело стоять на столе, и она с грохотом спрыгнула, оторвав, конечно, от карниза край занавески.

— Маша, что я нашла… То, о чем ты мечтаешь, — вдруг воскликнула Галя, перевернув газету на другую страницу.

— Я мечтаю? — не поняла Маша.

— Очень дешевый тур в Париж. Ведь это была твоя мечта?

— Да, у нас в классе девочки ездили. Мне так хотелось!

— Девочки в вашей спецшколе все богатенькие были, с папочками. В Париж ведь очень дорого поехать. — Зойка потерла пальцы, изображая денежки богатых палочек. — А тут, — прочла она, заглядывая через плечо Гали, — всего триста пятьдесят долларов. На Рождество, во! Сейчас позвоним, телефончик есть?

Она сделала серьезную физиономию и набрала номер.

— Девушка, я по объявлению. Тур в Париж, на Рождество, у вас имеется? — Зойка внимательно слушала и только кивала, а потом как подскочит: — Почему сегодня последний день? — И закрыв микрофон рукой: — Галя, где ты такую старую газету выкопала? — Затем уже в трубку: — Хорошо, приеду, только вы меня дождитесь. Так, — сказала она, закончив разговор. В ее голосе звучали твердые деловые нотки. — Вот адрес. Это на Ленинском проспекте, около твоего дома. Паспорт у тебя есть. Деньги сейчас найдем. Привезешь мне из Парижа туалет.

— Какой туалет? Что ты городишь? — растерялась Маша.

— Такая считалочка была, мне мама рассказывала: барышне прислали из Парижа туалет, что хотите, то берите, да и нет не говорите и т. п. Про туалет еще поговорим, я, правда, кое-что заказать тебе хочу. А пока пошли к твоей Петровне, мы ей бумагу — она нам денег.

Маша лихорадочно соображала: «Конечно, такой недорогой тур, вот только мама… она хотела купить себе кое-что, но, наверное, если узнает, что именно в Париж, то не будет возражать…»

— Маша, — прервала ее размышления Зоя, — в турагентстве тебя будут ждать до восемнадцати часов. Времени у тебя немного. Вперед!

— Ничего себе день рождения, — проговорила Лена, а потом добавила таинственным шепотом: — Наверное, все это не просто так, тур на Рождество в Париж. Машуня, ты кто по гороскопу? Не упусти своего счастья…

— Еще с вами полчаса потусуется и упустит, — прокричала на бегу Зойка, схватив Машу за руку.

2

Офис, в котором размещалось турагентство, Маша долго не могла найти. Наконец две старушки во дворе показали ей на подвал.

— Там раньше прачечная была, а теперь все спрашивают это… — Бабулька наморщилась, вспоминая трудное название.

— Турагентство, — подсказала Маша.

— Да, его, — подтвердили бабушки хором.

В подвале было темно, пахло сыростью. Маша толкнула на ощупь дверь и сразу очутилась в комнате, выложенной белым, черным и еще каким-то кафелем. Выше кафеля начинались темно-зеленые ободранные стены. На них были развешаны одинаковые плакаты с черноволосой девушкой в купальнике, зазывающей совершить увлекательное путешествие в Турцию.

— Ну, наконец-то! Мы вас заждались! — зычным голосом встретила ее полная молодая девушка в красной пуховой кофте, расшитой черным бисером. Но, увидев нескрываемый ужас в глазах Маши, неуверенно спросила: — Это вы звонили насчет Парижа?

Напротив девушки, спиной к Маше, сидел кто-то в коричневой дубленке с белым воротником. Между ними на обшарпанном столе стояли бутылка водки и два стакана. Маша попятилась назад, но человек развернулся, и Маша увидела смуглое симпатичное лицо парня, смеющиеся карие глаза, густые черные волосы.

— Проходите, не бойтесь. Ты чего людей пугаешь? — обращаясь уже к толстухе, произнес он.

Напряжение спало. Маша действительно испугалась, потому что в сумочке у нее лежали валюта и заграничный паспорт.

Бутылку парень тут же поставил под стол и усадил Машу на свое место. А девушка, достав зеркальце, стала красить и без того уже достаточно раскрашенное лицо.

— Ну, оставляй все, мы тебе позвоним, — ничего не объясняя и перейдя сразу на «ты», решительно проговорила она.

— Да, но я сначала хотела бы ознакомиться с условиями тура, — возразила Маша.

— С какими условиями? Никаких условий, я ж тебе по телефону сказала: проезд, трансфер, проживание, без питания.

— А экскурсии?

— Экскурсии? — с нескрываемой иронией многозначительно протянула девушка. — Вот вам гид-переводчик Гоша, он вас в грэческий зал сводит, — переходя почему-то на «вы» и подражая голосу Райкина, съехидничала толстуха.

Маша уже собиралась повернуться и уйти, но тут молодой человек приветливо улыбнулся и по-свойски сказал:

— Меня зовут Григорий, Гоша, будем знакомы. А вас?

— Маша. — Неожиданно для себя она протянула Гоше руку.

Дубленка на нем была расстегнута, под ней — светлая вельветовая рубашка, на шее — темный платок. Маша не могла понять, почему она обратила внимание на все это. Гоша был высокий и плечистый. Поскольку стульев в комнате больше не оказалось, он присел на край стола и как бы по-дружески положил руку на Машино плечо. Он находился так близко, что она почувствовала даже запах резкого, мужского дезодоранта. С одной стороны, девушка понимала, что Гоша ведет себя развязно, с другой — ей вдруг первый раз в жизни самой захотелось прикоснуться к мужчине. Чтобы скрыть это, Маша опустила глаза, но мысли снова сосредоточились на нем: «Брюки выглаженные, чистые, скорее, просто новые, такие же ботинки. Терпеть не могу, когда грязные ботинки».

А Гоша, словно почувствовав расположение к себе, примирительно заключил:

— Вот и хорошо, Маша. Давай на «ты». Я тебе скажу, что тур за такие бабки ты нигде не найдешь. Я постоянно езжу и знаю. С экскурсиями и питанием было бы гораздо дороже. Да еще на Рождество. Не бойся! Мы с тобой везде прорвемся. — И, оценивающе взглянув на Машу, добавил: — А ведь я не зря ждал, такую попутчицу себе отхватил!

Маше было немного не по себе от грубоватых манер Гоши, но все же льстило, что такой смазливый и красиво одетый парень делает ей комплименты.

Однако, приученная мамой и Борисом Михайловичем выяснять детали, сбитая с толку словами о гиде, она уточнила, обращаясь к Гоше:

— А вы тоже этим же туром едете в Париж?

— Видите ли, девушка, у нас каждый едет и возвращается, когда хочет, но если вы желаете, чтобы вас встретили и проводили, можете договориться с ним, — показала толстуха на Гошу, — что вы полетите в один день. На двоих мы уже даем встречающего.

— О’кей, — произнес Гоша голосом, привыкшим подчинять женщин, — мы уже договорились. Девушка с такими глазами не может мне отказать.

— Может, — сопротивлялась Маша, — но я согласна, не из-за вас, а из-за Парижа.

— Вот и отлично! — обрадовался Гоша, доставая бутылку из-под стола. — По этому случаю надо выпить!

— Я водку не пью.

— Естес-с-твенно, — сказала раскрашенная толстуха, — а мы пьем.

— Рита, ты настоящий друг, мы с тобой… — И, хитро посмотрев на Машу, закончил: —…деловые партнеры. — С этими словами Гоша поцеловал Риту в щеку.

— Нет, сначала вы примите у меня деньги и паспорт, дайте расписку. Я уйду, а потом делайте что хотите.

— Вот те и глаза, — не обращая на Машу внимания и чокнувшись граненым стаканом с Гошей, пробулькала Рита. — Жду ее после работы, а она… Не волнуйся ты за свои. — Она небрежно показала на четыре купюры, аккуратно сколотые Машей скрепкой. — У нас никогда ничего не пропадало. — И, открыв со скрипом дореволюционный сейф, заключила: — Всё, данные твои есть, я тебе позвоню!

3

Самолет медленно набирал высоту. За суматохой сборов Маша совсем забыла про Гошу и, увидев его уже в накопителе аэропорта, очень обрадовалась. Он показался ей еще красивее, чем тогда в том ужасном турбюро.

В самолете Гоша тут же договорился со стюардессами и поменял место, чтобы сидеть рядом с Машей. Вел себя как завсегдатай. Называл стюардесс по именам. Они угощали его разными напитками, ему и Маше первым принесли еду. Гоша купил шампанское, потом коробку конфет Маше, а когда на борту стали продавать товары из валютного магазина, сразу предложил ей выбрать духи во вкусу. Но тут девушка проявила твердость и категорически отказалась.

Настроение было приподнятое. Маша уже не стеснялась, когда попутчик обнимал ее за плечи, рассказывая смешные истории из своих путешествий, нарочно касался губами ее волос, шеи. Ей было приятно. Она чувствовала себя по-настоящему счастливой, и даже не верилось, что сбывается ее мечта.

Маша уже отметила в путеводителе все места, которые собиралась посетить. Времени у них было немного — всего пять дней, правда, Гоша сказал, что он уезжает позже, но это неважно. Ей хотелось поговорить с ним о знаменитом Лувре, о картинах, которые она знает, о Центре Помпиду, о Сорбонне. Но разговор о музеях и выставках не клеился. Гоша говорил, что все будет хорошо, они непременно туда сходят, и что Маша может на него положиться.

Маша даже не спросила, чем он занимается, почему, по его словам, так часто ездит за границу. Может быть, он менеджер какой-нибудь хорошей фирмы?

От выпитого шампанского кружилась голова, и Маше даже хотелось самой поцеловать Гошу. А когда они проходили паспортный контроль в аэропорту Шарля де Голля, девушка, глупо улыбаясь, сказала пограничнику, что наконец сбылась ее мечта и она прилетела в Париж. Пограничник, молодой парень, тоже доброжелательно улыбнулся и галантно ответил, что он рад возможности первым из французов приветствовать ее на французской земле.

Встречала их замотанного вида русская девушка на стареньком микроавтобусе. Она очень спешила, жалуясь по дороге, что турфирма не переводит ей деньги из Москвы, а в аэропорт ездить приходится ежедневно, и что она подождет еще пару дней, а потом разорвет с ними контракт.

— А кто же нас поедет провожать? — тут же сообразил Гоша.

— Это уж не моя забота!

Маша не обращала внимания на жалобы девушки, все ее мысли сосредоточились на Париже. Она внимательно смотрела в окно, стараясь ничего не пропустить.

Уже темнело, зажглись огни, улицы были забиты автомобилями, и они двигались еле-еле.

«Очень хорошо, что мы так медленно едем, — думала Маша, — можно все как следует разглядеть». Шампанское как рукой сняло. «Я в Париже!»

Мелькали магазины, стеклянные кафешки, украшенные елками, рождественскими гирляндами. В руках у многих людей были красочные пакеты разных фирм, видимо с подарками, — парижане готовились к самому радостному празднику.

В гостинице, оформив все необходимое и о чем-то договорившись с Гошей, девушка из фирмы быстро исчезла.

Гостиница была маленькая, но чистая. Номер оказался тоже небольшим — в нем едва помещались кровать и тумбочка. Маша долго думала, куда поставить чемодан, и по российской привычке, отдернув покрывало, хотела засунуть его под кровать, но не тут-то было: кровать выглядела единым матрасом, без ножек. Наконец Маша поняла, что зеркало в стене раздвигается, а за ним — стенной шкаф с отделением для чемодана и гардероба.

«Как удобно, комната выглядит прибранной и аккуратной, даже просторной», — отметила про себя Маша, укладывая вещи.

— Ты готова? Пошли! — неожиданно, без стука, ворвался в номер Гоша.

Машу не нужно было упрашивать. Ей самой хотелось сразу же погулять по Парижу. Гостиница располагалась в переулке, но, свернув с него, они очутились на большой магистрали, залитой огнями. Здесь праздник ощущался во всем — в разноцветных лампочках, опутывающих деревья, гирляндах, развешанных поперек улиц, в громадных елках, покрытых искусственным белым инеем.

«Словно на рождественских открытках, — едва поспевая за широким Гошиным шагом, подумала Маша. — Конечно, ведь здесь снег не лежит на ветках, как в подмосковном лесу, даже сейчас кое-где зеленеют лужайки».

В витринах магазинов Машу поразило настоящее кукольное представление: зайцы и медведи, обезьяны и жирафы, а также множество других зверюшек двигались к доброму волшебнику Санта-Клаусу («Пэр-Ноэль, так его называют во Франции», — вспомнила Маша уроки французского), который в традиционном рождественском красном колпаке доставал из огромного мешка бесконечные подарки. Под радостные возгласы ребятишек, прилипших носами к витринному стеклу, он вручал их каждому зверьку, не ошибаясь во вкусах: зайцу — морковку, обезьяне — банан. Эти механические куклы до того поразили Машу, что она, как ребенок, не могла оторваться от непрекращающегося действа — в каждой витрине свой спектакль.

— Ты что, в куклы не наигралась? — засмеялся Гоша, с силой увлекая Машу дальше. — Ну вот, поглазеть можешь отсюда. — Он уверенно толкнул дверь небольшого ресторанчика.

Официант посадил их за маленький столик, расположенный на возвышении, и перед ними в больших прозрачных окнах возникла картина предпраздничного Парижа.

«Как в театре», — отметила про себя Маша, глядя на рождественскую суету.

Парижанки были одеты элегантно: дамы в красивых шубах, дубленках, мягких пальто и, несмотря на декабрь, в туфельках — чистота тротуаров поражала. Девушки — в длинных разноцветных куртках, вязаных свитерах, шнурованных ботинках.

Парижане заходили в ресторан отнюдь не робко, молодежь — гурьбой, заказывали много разной еды, но пили мало. На столиках стояли небольшие бутылочки с вином или пивом.

«Никто не пьет водку!» — удивилась Маша.

Официант подал меню. Оно было на французском языке, но ни одного блюда Маша не знала.

Гоша скривился и сказал:

— Ладно, заказывать буду я. — Легко договорившись с официантом на смеси английского и международного, он, довольный собой, подтрунивал над девушкой: — Эх ты, а еще говорила, что французскую школу кончала. Чему вас там только учили?

Маша под впечатлением всего увиденного не обижалась и, продолжая во все глаза смотреть на улицу и по сторонам, слабо защищалась:

— Салат, кофе, чай, хлеб, масло, мясо, рыба, — перечислив по-французски сей гастрономический набор, она задумалась. Ведь действительно ни одного названия из меню она даже не слышала.

— Салат — он и в Африке салат, — прокомментировал Гоша. — А вот как заказать, к примеру, устрицы или, вон видишь, те ракушки? Что это такое? Не знаешь?.. Плохо!

Официант на подносе принес французское вино в маленькой бутылочке.

— Ну, ладно, я тебя прощаю, будем! — сказал Гоша и залпом выпил фужер вина.

Маша укоризненно посмотрела на него.

Он смутился:

— Ну, ты что?.. Очень пить хотелось! Да я еще закажу, разве это бутылка?

— Не надо, я и так еле из самолета вышла.

— Но ведь мы в Париже… первый день. Когда я в Стамбул первый раз приехал, то даже город не разглядел — так повеселились. А тут… — Гоша презрительно показал на остатки вина на дне. — Давай за Рождество!

«Конечно, это незабываемый день», — подумала Маша и стала пить маленькими глоточками.

— Пей до дна, до дна, а то не сбудется. Ты ведь желание загадала?

После второй бутылки Маша снова опьянела. Еда, которую выбрал Гоша, была необычайно вкусная, даже изысканная.

Маша попросила официанта принести кофе. Гоша от кофе отказался. Когда она полезла в сумочку, чтобы расплатиться пополам, спутник решительно пресек ее жест.

Всю дорогу до гостиницы они целовались. Его руки властно и по-хозяйски обнимали ее. Маше еще никогда не было так хорошо. Ее влекло к Гоше, она сгорала от нетерпения и страсти. Это чувство было для нее незнакомым, девушка просто теряла голову. В Гошин номер они вошли почти раздевшись. Номер был такой же, как у нее, только ванная комната с другой стороны.

Гоша без одежды выглядел как настоящий плейбой: красивая фигура, крепкое мускулистое тело, от которого пахло чем-то терпким — то ли одеколоном, то ли дезодорантом. Этот запах пьянил Машу больше, чем вино. Ей хотелось ласкать Гошу, прижаться к его жестким щекам, целовать его глаза, губы, ощутить его всего целиком.

«Это судьба. В Париже, перед Рождеством! Это счастье! Я его люблю, нет, я просто умираю от любви, как я мечтала об этом!»

Маша еще не знала близости с мужчиной. Однажды было что-то с одноклассником Сережей. Но она не любила его. Он даже не нравился ей. Тогда они просто вместе с ребятами из класса поехали ночью, после выпускного, к Сереже домой. Кавалер напился, и они закрылись в спальне. В тот момент Маша решила, что Сережа хороший мальчик, что она взрослая, — пора, и вообще все девчонки про это рассказывали, а она все еще маменькина дочка!

Сережа стянул с нее одежду и уставился пьяными глазами на большую Машину грудь. Ей стало не по себе, и она попросила выключить свет. Как только они оказались в кровати и, обняв, он прижался к ней, тело его обмякло и «возлюбленный» сразу уснул. Маша потом мучилась вопросом, что и почему так произошло. Поговорить с мамой ей было неловко, а с девочками боязно — засмеют.

Но с Гошей было совсем другое. Сейчас Маша поняла, что влюбилась в него сразу, как только увидела в турбюро. Он чем-то притягивал ее, она физически это чувствовала. Ей льстило и то, что Гоша нравился женщинам, многим женщинам. Маша видела, какие взгляды они бросают на него. Но теперь он принадлежит ей. Она стояла совсем голая, обняв его за торс, дрожа от возбуждения и прижимаясь щекой к его телу. Гоша грубо приподнял ее и уложил на кровать. Когда его губы впились в ее рот, показалось, что она теряет сознание от счастья.

Резкая боль заставила Машу прийти в себя.

«Так вот что такое мужчина», — испуганно подумала она. Боль не отступала. Маша уже не обнимала его, ей хотелось его оттолкнуть и хоть на секунду получить передышку.

Почувствовав что-то неладное, Гоша вскочил и включил свет.

— Блин, так ты еще и девушка, вот невезуха! — не сдерживаясь, выкрикнул он. — Придется тебе выпить водки, а то я с тобой намучаюсь, — заключил Гоша, разливая понемногу в стаканы.

На этот раз Маша не сопротивлялась. Водка подействовала, боль сразу притупилась. Гоша, правда, недовольно ворчал, но Маша ему все прощала. Он был первый мужчина в ее жизни, которого она пожелала сама, здесь, в Париже, в ночь перед Рождеством!

4

Наутро Маша чувствовала себя ужасно — болела голова от вчерашней выпивки, ломило тело, испытывала она и другой дискомфорт, понятный только женщине.

Гоша отжимался на полу. Приподняв голову и увидев осунувшееся лицо Маши с темными кругами под глазами, спросил:

— Ну что, мимоза, по пивку на опохмелку?

— Ни за что. — В Машином голосе было столько твердости, что Гоша обиделся.

— Да кто тебя уговаривает. Я выпью, а ты со мной посидишь.

— Нет, пойдем завтракать.

— Так это и будет завтрак, — удивился ее непониманию Гоша.

Она не стала спорить.

— Спустимся вниз, узнаем, что здесь есть поблизости.

Девушка за стойкой в рецепции, показала им маленькое кафе напротив гостиницы, где можно выпить кофе и что-нибудь съесть. При этом она посоветовала Маше не оставлять ценные вещи и деньги в номере — у них случались кражи, а также сказала, чтобы они были внимательны в магазинах и на улице. — Париж полон мелких воришек.

— Русские часто жалуются. Лучше положить наличные деньги ко мне в сейф. — И служащая показала у себя за спиной сейф с кодовым замком.

— Ну уж нет, — твердо возразил Гоша, когда Маша ему перевела. Я все свое ношу с собой. — И он похлопал себя по нагрудному карману. — Могу и твои поносить.

— Поноси, пожалуйста, — попросила Маша, — а то деньги почти все не мои. — И добавила: — Девочки просили кое-что купить, и шеф поручение дал — найти деталь для компьютера.

Она переложила из сумочки тысячу долларов, которые надо было еще поменять на франки, в Гошино портмоне.

— Так-то оно надежнее, — еще раз похлопав себя по карману, сказал он.

— Может, и паспорт мой положишь? — спросила Маша.

— Да кому он нужен? И места у меня уже нет, бумажник и так распух. Кстати, ты про пиво-то спросила? — Не доверяя Маше, он обратился к девушке: — Мадмуазель, а бир, бир там есть? — Он показал на кафе. Девушка, поняв, радостно закивала.

Выпив кофе с длинной мягкой французской булкой и джемом, Маша немного пришла в себя. Гоша есть не стал, зато с удовольствием потягивал пиво, глазея по сторонам.

— Ну, мимоза, пора за работу приниматься, — вдруг неожиданно заявил он.

— За какую работу? — не поняла Маша.

— Мне надо съездить к одному турку за заказом, куртки у него должен купить, кожаные, а потом в «Тати».

— «Тати» — это что?

— Магазин такой в Париже. Не слышала?

— А как же моя программа, Лувр?

— Надо мани зарабатывать, какой Лувр?

— Но ты же обещал!

— Ну, обещал, обещал, — согласился Гоша, увидев вконец расстроенное лицо Маши. — Смотри, какой дождь идет. А потом, ты же собиралась подружкам что-то покупать. Там тряпки очень дешевые.

Гоша решительным шагом направился к метро. Маша, вновь не поспевая за ним, почти бежала следом.

В «Тати» стояла страшная духота и было много народа, в основном, как заметила Маша, женщины восточного происхождения с детьми. Дети продирались сквозь толпу, кричали, малыши плакали в колясках. Маша сняла шубу и повесила через плечо сумку.

«Здесь, конечно, могут обокрасть, в такой-то толчее», — подумала девушка. И тут же потеряла Гошу из вида.

Неожиданно кто-то дернул ее сзади за рукав.

— Давай с тобой договоримся встретиться у входа, а то мне все время надо присматривать за тобой, — прокричал Гоша, потому что рядом раздавался громкий плач ребенка.

— Хорошо, через сколько?

— Через два часа.

Маша подумала, что она не выдержит столько в этой толкотне, но перечить Гоше не решалась: может, он сразу все купит и остальное время будет свободен?

Вещи в магазине действительно оказались недорогими.

Подобрав Зойке тоненький костюм из ангоры (выстояв длинную очередь в примерочную, ей пришлось прикинуть его на себя), а Лене куртку, Маша собралась было оплатить покупки, как вдруг вспомнила, что все деньги отдала Гоше.

До назначенной встречи оставалось тридцать минут, а найти его в такой толчее было невозможно.

«Пока посмотрю что-нибудь маме», — решила она. Затем аккуратно сложила вещи в корзину и протиснулась к стенду с блузками.

Часы показывали назначенное время. Оставив корзину с покупками у кассы, вышла на улицу.

Дождь не кончался, но после царившей в магазине духоты на воздухе все равно было лучше. Прождав двадцать минут, Маша стала злиться:

«Где он застрял? Может быть, стоит в кассу?»

Маша снова заглянула в магазин, но даже с небольшого возвышения у входа разглядеть Гошу было бы нельзя.

«А вдруг он уже ушел куда-нибудь отсюда и заблудился?»

Она решила стоять у входа, как договаривались, чтобы не разминуться с Гошей. Дождь продолжал идти. Маша промокла, и ей стало холодно. Прошло два часа после условленного времени. Она поняла, что надо ехать в гостиницу.

По дороге Маша перебирала все варианты: «Может, я что-нибудь перепутала или не расслышала, ведь плакал ребенок? Господи, а что, если Гошу ограбили и он сейчас в полиции?»

Все равно было обидно, что она потеряла столько времени.

В гостинице девушка сразу поднялась в Гошин номер и постучала, но никто не отозвался.

«Ну, ладно, пока полежу у себя», — решила Маша. После тяжелой ночи она чувствовала себя неважно, да еще вдобавок промокла. Маша завернулась в одеяло, чтобы согреться, и задремала.

Стук в дверь разбудил ее. На улице уже было темно. Она крикнула, чтобы входили, — на пороге возникла незнакомая женщина. Увидев Машу, та извинилась: перепутала двери.

Маша снова проверила Гошин номер, а затем спустилась вниз. Дежурила та же девушка, что и утром. Маша спросила, нет ли для нее записки. Посмотрев, девушка развела руками.

Маша вернулась в номер и снова легла в постель, ее начинало знобить.

«Не хватало здесь простудиться», — щупая голову, подумала Маша и провалилась в сон.

5

Когда она проснулась, было утро. Маша почувствовала, что у нее повышенная температура — болела голова, тяжелые веки давили на глаза. Но, вспомнив вчерашний день, она тут же вскочила и побежала по коридору к Гоше. В его номере стояла тишина.

В рецепции сидела незнакомая девушка.

Маша спросила, не помнит ли она, когда ушел жилец из двадцать второго номера.

— Двадцать второй свободен, из него выехали еще вчера.

— Этого неможет быть. — Маша не узнавала собственного голоса. У нее закружилась голова, и она чуть не упала.

Девушка выскочила из-за стойки.

— Что с вами? Чем вам помочь? — Она открыла бутылку с водой и усадила Машу в небольшом холле.

— Все в порядке, спасибо, — промолвила Маша.

Она наконец все поняла.

И не в силах сдерживаться от переполнявших ее обиды, горечи, отчаяния, зарыдала.

Как он мог? Гоша, ее Гоша, симпатичный, веселый, первый в ее жизни мужчина, которого она вчера целовала, обнимала и позволила все… бросил одну в чужом городе. Не просто бросил, а украл, украл все деньги, которые дал Борис Михайлович, деньги Зойки и Леночки. Она же ему все рассказала, он же про нее все знал, знал, что ей их неоткуда будет взять — целую тысячу долларов! Что, что ей теперь здесь делать! Нет, этого не может быть!

Порывшись в сумочке. Маша нашла какую-то мелочь и немного рублей.

«Куда он еще собирался ехать? За куртками к какому-то турку. Где находится этот турок? Ведь я даже не спросила. Остается опять только «Тати». Может, Гоша появится там».

Вчера по дороге в магазин они заметили обменный пункт, где принимали рубли. Рублей у Маши было мало. Мама положила их в последний момент на всякий случай.

«Мама! Как ей все рассказать?!»

После обмена наскреблись деньги на проезд. Опять метро. И опять дорога до магазина. Дождь не прекращался. Париж выглядел мрачно и неприветливо. Добравшись до «Тати». Маша заглянула внутрь. Со вчерашнего дня картина здесь не изменилась.

«Буду ждать на улице», — решила девушка.

Время тянулось медленно. Мысли в голове у Маши путались и перескакивали.

«Надо спросить в рецепции гостиницы о девушке, которая нас встречала в аэропорту. Кажется. Гоша с ней о чем-то договаривался. Когда он уезжает? Я даже не знаю его адреса в Москве. Где он работает?»

Маша не могла осознать до конца, как мог Гоша, которого она полюбила с первого взгляда и которому поверила, так с ней поступить.

Париж жил своей жизнью. Сегодня он уже не казался таким праздничным, скорее, наоборот — промозглым, равнодушным, совершенно безразличным к Машиному горю. Она вдруг вспомнила, что давно ничего не ела. Голова разламывалась, хотелось присесть, а лучше — умереть. Намокший от дождя ворс на шубке выглядел по-крысиному.

Вдруг на противоположной стороне улицы, прямо у перехода, мелькнула знакомая дубленка. Маша подбежала к светофору и увидела Гошу. В этот момент свет переключился и машины рванулись вперед. Улица была неширокая, и Маша что было сил закричала. Ей показалось, что Гоша ее заметил, однако резко повернулся и зашагал в сторону. Еще мгновение — и он скроется в толпе. Маша ринулась через улицу.

Последнее, что она помнила, было колесо мотоцикла и крыло машины на уровне ее глаз…

Очнувшись, Маша увидела вокруг себя людей в белых халатах, полицейского, который держал ее паспорт, и седого симпатичного мужчину. Нервничая, он что-то энергично доказывал. Голова и правое плечо у Маши были забинтованы.

Увидев, что девушка пришла в себя, полицейский спросил, говорит ли она по-французски. После этого врач вежливо поинтересовался ее медицинской страховкой. Маша помнила, что страховой листочек и обратный билет лежали в паспорте, но седой мужчина почему-то сказал, чтобы она не беспокоилась — он все заплатит.

Наклонившись над Машей, мужчина объяснил, что это он сшиб ее, поскольку его машину подрезал сумасшедший мотоциклист. Сказал, что готов оказать ей медицинскую помощь у себя в доме — это недалеко, несколько километров от Парижа, у него хороший домашний врач. Поскольку серьезных повреждений у Маши нет — только ушибы, врачи, дескать, не возражают. Они уже сделали ей обезболивающий укол, уточнил незнакомец.

Голова у Маши больше не болела, и ушибов она тоже не чувствовала. Очень хотелось спать и ни о чем не думать, поэтому она сразу согласилась, только спросила, где ее шуба.

— Я знаю, что вас зовут Маша, а меня — Пьер, — представился мужчина и, стараясь расположить Машу к себе, добавил: — Это как у вас по-русски Петр. А с вашей шубой все в порядке, не беспокойтесь, она у меня в машине.

Дорогу из Парижа в дом Пьера Маша не помнила, потому что спала, в сознании мелькнула пожилая женщина, которая отводила ее по лестнице наверх, в спальню.

Когда Маша проснулась, она снова увидела эту женщину. Заметив, что девушка открыла глаза, та улыбнулась и предложила завтрак. Маша не знала, сколько дней она не ела. «Наверное, два, а может, и три», — размышляла она, держа одной рукой чашку с бульоном.

— Хорошо, что вы кушаете, значит — поправляетесь. Доктор сказал, что теперь дела пойдут лучше. У вас, кроме ушибов, была тяжелая простуда. Я уже неделю от вас не отхожу.

— Как неделю? Ведь у меня уже кончилась виза и пропал билет в Москву!

— Не беспокойтесь, месье Пьер все уладил.

— Уладил? Тогда мне надо срочно позвонить маме.

6

Уже несколько недель Маша жила под Парижем, в доме у Пьера. Дом был большой, двухэтажный. Наверху располагались три спальни, библиотека и кабинет. Внизу — гостиная, столовая, кухня и подсобные помещения. Из окон виднелся огороженный участок, прилегающий к дому. Несмотря на январь, зеленел постриженный газон. На улицу, по рекомендации врача, Маша пока не выходила, так как у нее иногда еще кружилась голова и побаливало плечо.

Комната, в которой разместили Машу, была спальней для гостей — светлая, просторная, здесь стояли кровать, кресло, ночной столик с зеркалом и шкаф для одежды.

Вторая спальня принадлежала сыну Пьера — Мишелю. Окончив в Сорбонне факультет искусств, он уехал в Америку и сейчас в Голливуде заканчивал съемки фильма. Мишель, по словам Пьера, всегда был очень способным мальчиком, хорошо учился, и ему прочили блестящую карьеру. Кроме того, большой патриот, Пьер гордился национальным кинематографом Франции, особенно периодом шестидесятых — семидесятых годов, ее актерами — Жаном Габеном, Жераром Филлипом, Брижит Бардо, считая, что и до сих пор славу американским фильмам приносят французы. Он говорил, что «Оскара» за «Храброе сердце» Мел Гибсон заслужил вместе с очаровательной героиней-француженкой Софи Марсо. А нашумевший американский фильм Дьяволица» покорил всех благодаря Изабель Аджани.

Комната Мишеля многое говорила о своем хозяине: на стенах были развешаны собственноручно выполненные им рисунки, картины, на полках стояли книги о кино, театре, альбомы по живописи, на письменном столе — сувениры, безделушки, привезенные из путешествий. Чувствовалось, что это мир человека, принадлежащего искусству.

Спальня Пьера была оформлена под русскую старину: кровать красного дерева, широкий комод с кружевными салфетками, прикроватные тумбы, люстра — все в стиле русского барокко. На комоде стояли резные шкатулки и несколько фотографий, на которых был запечатлен молодой Пьер с элегантной строгой женщиной.

— Это моя покойная жена Татьяна, — объяснил Маше Пьер, — она внучка русских князей-эмигрантов.

В гостиной, самой большой комнате в доме, преобладал уже западный стиль. Необычные горки, низкий стол, камин, лампы, расставленные по углам, и великолепный дорогой рояль.

Маша подняла крышку и пробежала по клавишам.

«Инструмент хорошо настроен, и звучание сочное», — отметила она про себя.

— Татьяна обожала играть, — с грустью произнес Пьер. — Теперь музицирует Мишель, когда приезжает. Он очень талантлив, в мать, — кивнул мужчина в сторону большого, выполненного маслом портрета жены над камином.

Самой интересной для Маши оказалась библиотека. Здесь были собраны уникальные книги на французском и русском языках, старинные и современные. Когда Пьер уезжал на работу, девушка часами просиживала в библиотеке. Она открыла для себя многих русских авторов, о которых прежде даже не слышала.

Несколько раз Маша звонила маме. Та очень волновалась за дочь, просила, как только станет лучше, сразу прилететь. С Борисом Михайловичем мама обо всем договорилась, он передавал Маше привет и желал быстрейшего выздоровления.

Оставаясь одна, Маша не скучала. Через день в дом приходила та самая женщина, которая присматривала за ней во время болезни. Женщина делала покупки, готовила, стирала и убиралась. Она частенько беседовала с Машей, расспрашивала ее про Москву, семью, рассказывала о себе, о том, что у нее такого же возраста дочка, у которой есть дружок, и она хочет выйти за него замуж.

В это время Маша с грустью думала о себе, о своей несчастной жизни, о Гоше и деньгах, которые ей придется отдавать.

«Пьер, наверное, видел, что у меня нет денег, ведь полицейский отдал ему мою сумочку, однако он меня ни о чем не спросил», — с ужасом думала Маша.

Может, он считает, что деньги у меня в чемодане? — Вещи из гостиницы ей привезли. — Как ему объяснить? Когда надо будет покупать билет, придется выдумать, что кошелек потерялся во время аварии». При одной мысли об этом девушке становилось стыдно, хотелось оттянуть неприятный разговор.

Пьер, не подозревая о Машиных переживаниях, радовался ее присутствию в доме. Возвращаясь вечерами, он приносил ей маленькие подарки — цветы, подобранные в необычные широкие букетики, сладости и постоянно говорил приятные вещи: что она хорошо выглядит, что стала лучше говорить по-французски. Часто просил поиграть на рояле, слушал серьезно, потом долго восхищался, благодарил.

Он был среднего роста, худощавый, с темными глазами и густыми седыми волосами. Одевался всегда аккуратно, в неизменные строгие костюмы, и каждый день — Маша обратила внимание — менял сорочки. Очень следил за обувью. Пальто и кашне носил темного цвета, из мягкого, приятного на ощупь материала.

Пьер много рассказывал Маше об истории Франции, о литературе, интересовался политикой в России.

Однажды в конце января Пьер сказал Маше, что в субботу к ним в гости придут друзья. В этот день они всегда собирались вместе, отметить именины его жены. Уже много лет после ее смерти традиция не нарушалась.

— Это был ее день, день Татьяны, — грустно произнес Пьер, и Маша вспомнила, что действительно Двадцать пятого января в Москве отмечали Татьянин день. — Жена была православная, а я католик, — объяснил он. — Мы часто ходили и в русскую церковь, и в костел.

Маша сочла уместным осторожно предложить Пьеру вместе съездить в этот день в русскую церковь.

— Конечно, конечно, — быстро согласился он, — но сначала я поговорю с доктором, позволит ли он тебе.

Накануне, в пятницу, доктор осмотрел Машу и нашел ее состояние вполне приличным. Повязки он сиял неделю назад. Отек на лице совсем прошел, и, помяв плечо, врач удовлетворенно заявил, что девушка уже здорова.

7

На следующий день Маша вновь увидела Париж. Город ее мечты. Он был залит ярким солнцем, которое грело, как в Москве в апреле. Из окон автомобиля девушка с интересом смотрела по сторонам. Медленно проезжая по Елисейским полям, от Триумфальной арки к площади Согласия. Пьер рассказал ей, что еще два столетия назад эта самая широкая улица Парижа была не застроена и являлась местом праздничных прогулок горожан. Маша не смогла себе представить, что по забитой сейчас до отказа автомобилями магистрали совершали променад французские дамы в кринолинах и с зонтиками.

Перед глазами проплывали кафе, рестораны, дорогие магазины. Вдруг Маша заметила знакомое название — «Аэрофлот».

— Да, здесь ваше представительство, — подтвердил Пьер и указал на хорошо видный сквозь окно здания портрет Ленина из цветной мозаики, занимавший целую стену холла. Портрет был настолько большой, что как бы вылезал через окно на Елисейские поля, совершенно не вписываясь в их облик.

— Лучше бы выложили из мозаики другой сюжет, например Кремль, — сказала Маша.

— Конечно, в вашей истории есть многое, что было бы интересно парижанам, — вежливо согласился Пьер.

Обогнув колонну на площади Согласия, они проехали мимо входа в сад Тюильри, оставив справа Елисейский дворец.

— В 1815 году в Серебряном салоне дворца, — продолжил экскурс Пьер, — Наполеон подписал второе отречение от престола, а позже через знаменитую Триумфальную арку проехала погребальная колесница Наполеона, когда его прах привезли с острова Святой Елены.

Сделав круг, они вернулись к Триумфальной арке и вышли из машины, чтобы направиться в знаменитую русскую церковь Александра Невского, расположенную на улице Дарю. По дороге Пьер рассказал Маше, что в 1792 году на площади Согласия (несколько раз менявшей свое название) восставший народ разрушил конную статую Людовика XV, годом позже между центром площади и Елисейскими полями был гильотинирован Людовик XVI, а на эшафоте, установленном у решетки сада, обезглавили Марию-Антуанетту и Дантона. Через год здесь же были казнены жертвы термидорианского переворота во главе с Робеспьером. А еще год спустя площадь, ставшая свидетельницей многочисленных кровавых событий, получила название Согласия.

В русской церкви было торжественно и тихо. Они поставили свечи за упокой жены Пьера — Татьяны, молча постояли в храме и вернулись домой.

Наполненный впечатлениями день, проведенный со знающим и интересным гидом, подействовал на Машу исцеляюще.

К вечеру, когда пришли гости, настроение у нее было приподнятое. После травмы, болезни и переживаний девушка смогла наконец увидеть и оценить город своей мечты.

Причесав длинные русые волосы и завязав их сзади в пучок. Маша надела мамино концертное платье. Оно было из черного бархата, узкое и длинное (доходившее ей почти до щиколотки), с белым кружевным воротником.

В Париж Маша взяла его на всякий случай, а другой выходной вещи у нее просто не было. Платье придавало Маше очень взрослый и строгий вид.

«Немного старомодно, как бы ретро, ну ничего, что-то в нем есть», — подумала девушка и вышла к гостям.

Гостями были две милые пары, примерно в том же возрасте, что и Пьер. Они вели интеллектуальные беседы, расспрашивали Машу про Москву, произносили тосты, а потом, когда перешли к кофе. Пьер разжег камин и попросил Машу поиграть.

Маша чувствовала, что понравилась друзьям Пьера, и от этого ей стало хорошо на душе. Немного расслабившись от выпитого вина, она села за рояль и начала играть. Это была музыка, которую Маша сочиняла, оставаясь одна в доме Пьера. Она постаралась вложить в мелодию все пережитое ею — ожидание радости от встречи с Парижем, ночь любви, предательство, разочарование, тоску и, наконец, освобождение от прошлого.

Она играла с большим чувством, то убыстряя, то замедляя темп. Менялся и характер музыки — сначала легкая, радостная, затем торжественно-серьезная, и вот уже грустная, заунывная, подобно плачу или стону, музыка как бы совсем затухает, но в финале, вновь набирая силу, становилась спокойной, умиротворенной.

Маша закончила играть, перевела дух и встала. Глаза у нее блестели, в них отражалось пламя камина, волнение придавало всему лицу очарование. В мамином платье, со строгой прической, она была похожа на гимназистку, только что выскочившую из-за двери после сложного экзамена.

— Великолепно! — воскликнул Пьер, подбежал к Маше и поцеловал ей руку.

— Что это за соната? — спросила симпатичная гостья, растроганно вытирая платочком глаза.

Поблагодарив всех, Маша секунду помолчала и, удивляясь, что ей даже в голову не пришло подумать о названии, медленно произнесла:

— Да… это действительно соната, а называется она… «Рождество в Париже». — И затем, к всеобщему изумлению, просто добавила: — Я ее сочинила сама.

Все восторженно зааплодировали.

Вечер подходил к концу. Пьер, накинув кашне, пошел провожать гостей до калитки.

«Наверное, надо все убрать, не оставлять же посуду на завтра», — решила Маша. Поставив на поднос несколько фужеров, она случайно споткнулась, и один из них, со звоном ударившись о мрамор камина, вдребезги разбился. Маша попыталась собрать осколки хрусталя, и тут же уколола палец. Брызнула кровь.

— Что случилось? — ринулся к ней вернувшийся с улицы Пьер. Маша виновато опустила глаза. — Ты не должна этим заниматься. Завтра прислуга все приберет. Опять кровь! Машенька, детка, береги себя.

Маша сидела на полу перед камином в своем черном платье. Волосы рассыпались по плечам, и из зеленых, широко раскрытых глаз уже готовы были брызнуть слезы.

Пьер опустился перед ней на колени.

— Держи палец вверх, — посоветовал он и, видя, что кровь не останавливается, взял девушку за руку.

Маша привстала. Ее волосы касались его лица.

Жар камина обдавал их. Он бережно поднес палец к губам и приник к нему. Пьер был совсем близко — такой добрый, заботливый, обожающий и самый сейчас близкий ей человек. Он помог ей в трудную минуту, поддержал своим теплом и участием, а сколько он пекся о ее здоровье! Если бы не Пьер… Маша чувствовала его учащенное дыхание, видела глаза, полные нежности, любви, страстного желания, и она обвила мужчину длинными, тонкими руками.

— Любимая, я даже не мечтал об этом, — целуя ее глаза, шею, руки, шептал Пьер. И добавил: — Ведь у вас в России говорят, если что-то разбивается — это к счастью, да? — Он осторожно, как хрустальную, взял ее на руки и понес в свою спальню.

На следующее утро Пьер принес Маше в постель кофе и предложил:

— Думаю, если ты хорошо себя чувствуешь, мы можем продолжить нашу экскурсию по Парижу.

Маша буквально подпрыгнула от радости, а он, видя ее восторг, продолжил:

— А вечером я приглашаю тебя на представление в «Лидо».

Девушка слышала про это знаменитое кабаре на Елисейских полях, но никогда даже не мечтала в него попасть.

Весь день Пьер возил ее по прекрасному, сказочному городу. Он показал ей прославленную «Гранд-опера» со скульптурным изображением Аполлона, а также двух групп из золоченой бронзы, символизирующих Поэзию и Гармонию. Театр «Комеди Франсэз», чья труппа была основана Мольером. Знаменитый Королевский дворец — Пале-Рояль, завещанный кардиналом Ришелье королю Людовику XIII. Унаследовавший дворец Людовик XIV подарил его затем своему брату, герцогу Филиппу Орлеанскому, который пристроил целый квартал, окружив дворцовый сад тремя улицами, дав им имена своих сыновей — Божоле, Валуа и Монпансье.

Маша и Пьер взбирались по многоярусной лестнице на Монмартрский холм, к базилике Сакре-Кёр. Девушка узнала, что название Монмартр («холм мучеников») связано с легендой. В 272 году здесь были казнены парижский епископ Дионисий (по-французски Сен-Дени), после смерти признанный святым, и два его сподвижника. По преданию, обезглавленный Дионисий, держа в руках отрубленную голову, прошел около шести километров к северу, где был похоронен и где впоследствии построили усыпальницу Сен-Дени.

Рядом на небольшой, но оживленной площади Тертр художники торговали прекрасными картинами с видами Парижа. Маша остановилась у одной из них — это был грустный, дождливый пейзаж, выполненный с щемящим сердце настроением, которое отвечало Машиным чувствам.

— Он тебе что, нравится? — спросил Пьер.

— Да, я бы хотела его купить на память о Париже.

Пьер внимательно посмотрел на картину и как бы в шутку заметил:

— Париж у твоих ног… навсегда, тебе не нужна о нем память. — И тут же предложил Маше заказать ее портрет.

Художники наперебой предлагали свои услуги. Маша села на небольшую скамеечку перед бородатым парнем, и тот, внимательно вглядываясь в ее черты, начал колдовать на плотном картоне. Пьер, улыбаясь, стоял у художника за спиной, держа в руках картину с грустным пейзажем Парижа.

— Портрет я оставляю себе на память, мы повесим его в кабинете, — сказал Пьер, глядя на законченный рисунок, хотя и похожий на оригинал, но все же весьма от него далекий. — А этот пейзаж, если он так понравился, — тебе.

Потом они зашли выпить кофе в маленький ресторанчик под названием «Мамаша Катрин». Хозяйка, узнав, что Маша русская, обрадовалась и рассказала, в очередной, видимо, раз, забавную историю про русских казаков, занявших высоты Монмартра в 1815 году. Они требовали у хозяев заведений, чтобы те порасторопнее подавали им выпивку, и выкрикивали русское слово на французский манер: «бистро, бистро».

— С тех пор маленькие кафешки у нас так и называются — бистро, — сообщила словоохотливая француженка.

— А я этого не знала, — призналась Маша. — У нас в Москве тоже теперь открыли бистро. Там вкусно кормят: пирожки, квас, еда по старым русским рецептам.

— Пирожки я ел, — включился в разговор Пьер, — нас угощала бабушка Татьяны. А вот что такое квас?

— Квас — это сладкий напиток, — ответила Маша и для наглядности показала на пепси-колу. — Похож по цвету, только посветлее. Есть много рецептов его приготовления — из ржи, ячменя, яблок. Очень популярен квас с хреном.

Пьер удивился:

— Сладкий напиток с хреном? Я должен обязательно попробовать.

Попрощавшись с хозяйкой, они спустились с холма по широкой лестнице, где темнокожие парни продавали разные безделушки, разложенные тут же, на ступеньках. Играла музыка, негры пританцовывали и подпевали, привлекая внимание. Маше очень понравились шапочки-зонтики, которые, демонстрируя, парни надевали прохожим на голову.

— Оригинально придумали, защищает и от дождя, и от солнца, — одобрила идею Маша.

Пьер тут же купил ей забавную игрушку.

Затем они долго еще бродили по Парижу.

И опять, как в тот вечер с Гошей, девушка не могла оторваться от витрин магазинов. Остановившись перед одной из них, она задумалась, как важно людям, каждый день пробегающим мимо, лицезреть такие галереи современного дизайна.

— Что тебя тут так привлекло? — наблюдая за ней, спросил Пьер, привыкший, как все парижане, к великолепию витрин.

— Да это же настоящее искусство! — горячо воскликнула Маша, удивляясь его равнодушию.

Огромное стекло витрины снаружи обрамлял красный шелковый занавес-ламбрекен с многослойными золотыми бантами, свисающими по углам. Банты выглядели как махровые распустившиеся пионы, готовые вот-вот сбросить свои лепестки на головы прохожих.

За стеклом стоял плюшевый розовый медведь. Одной лапой он держал несколько фирменных пакетов магазина, другой обнимал двух стройных девушек-манекенов — блондинку и брюнетку — с длинными распущенными волосами.

Добрый, большой, ростом чуть выше своих спутниц, мишка радушно улыбался, наморщив розовый нос.

Девушки были одеты тоже во все розовое, только блондинка — в расклешенный комбинезон и блузку с большими буфами на плечах и длинными рукавами, а брюнетка — в широкое длинное платье с двойными воланами и таким же верхом, как у блондинки, но с короткими рукавами.

Рисунок тонкой льющейся ткани, с тиснением в мелкую клеточку, на одежде манекенов и на пакетах с покупками в руках медведя был одинаковым.

Все трое словно выходили радостно из шикарного магазина, совершив удачные покупки.

— Как здорово придумано! — восхищенно произнесла Маша. — Какое мастерство!

— Конечно, — подтвердил Пьер, — ведь не зря же Париж считается Меккой всех художников. В следующий раз мы посмотрим с тобой музей Родена. Там, кроме скульптур, сохранилось много его рисунков.

А вечером было незабываемое посещение «Лидо».

8

Всю неделю потом Маша вспоминала этот чудесный день. Впечатления после посещения «Лидо» не давали девушке покоя. Ей еще никогда не приходилось видеть такого представления и таких великолепно сложенных красивых танцовщиц, как на подбор, на высоченных каблуках, в ярких костюмах, с крохотными ленточками бикини. Обнаженные груди, как будто выполненные искусным скульптором, узкие талии, длинные ноги. Цвет и пестроту красок создавали головные уборы из перьев, прикрепленные хвосты, как у жар-птиц, разноцветные перчатки до локтя и шелковые буфы на руках.

Пьер рассказал ей: чтобы попасть сюда, претендентки проходят строгий конкурс, работа в «Лидо» считается очень престижной.

Маша на минутку мысленно представила себя в такой роли: «А что, все девчонки еще в школе восхищались моей грудью, талия, тоже говорили, осиная… Но в движениях танцовщиц столько эротики, сексуальности… Нет, перед такой большой аудиторией я бы не смогла выступать, хотя, конечно, быть актрисой очень заманчиво, но я бы предпочла серьезные роли в театре или кино, что-нибудь из нашей классики».

* * *

Понемногу осваивая Париж, Маша стала самостоятельно выбираться в музеи, бродить по улицам и заходить в магазины. Пьер оставлял ей деньги и просил, чтобы она себе ни в чем не отказывала. Но, помня стесненное материальное положение в Москве и вечные мамины ограничения, Маша не решалась покупать дорогие вещи. Она присматривала магазины подешевле или те, на которых были вывески «сольд» — это означало, что цены на товары снижены.

По вечерам, когда Пьер возвращался домой, девушка не могла удержаться, чтобы не похвастаться новой вещью. Иногда она спрашивала, нравится ли ему купленное, идет ли ей. Но, как Маше казалось, Пьер всегда уходил от прямых ответов. Он то отшучивался, мол, Маша ему нравится больше всего без одежды, то уверял, что нет вещи, которая бы ей не шла.

«Видимо, я покупаю что-то не то», — огорчалась девушка. А Пьер только улыбался, радуясь, что походы по магазинам развлекают Машу.

Однажды их пригласили в гости друзья Пьера, те самые, которым Маша играла свою сонату. По дороге девушка вдруг увидела из окна машины и сразу узнала злополучный перекресток, где она, больная, голодная и несчастная, попала под машину Пьера. Очень удивившись, она спросила его:

— Мы что, идем в «Тати»?

— Нет, дорогая, мы идем в самый красивый парижский магазин «Галери Лафайетт».

Запах дорогих духов, косметики, интерьер, униформа ухоженной обслуги, предупреждавшей любое желание клиентов, так поразили Машу, что она растерялась и не знала, как себя вести. Уже освоившись в обычных парижских магазинах, где покупатель предоставлен сам себе, она жалась к Пьеру и шептала, что любая вещь здесь будет стоить целое состояние. Но он лишь невозмутимо покачивал головой, видя, какое впечатление произвел на нее магазин. Поднявшись на второй этаж, Пьер попросил менеджера подобрать для Маши одежду.

— Что желаете? — услужливо, но с достоинством спросила женщина-менеджер.

Пьер, посмотрев на Машину шубку, ответил:

— Для начала пальто-накидку, костюм, обувь и к ним соответствующие аксессуары.

— Месье желает принять участие в выборе или доверит его нам?

— Полагаюсь на ваш вкус, мадам, — галантно ответил Пьер.

Мадам повела Машу за собой. Поручив ее двум длинноногим девицам, она распорядилась после выбора покупок привести Машу к себе.

Девушки тут же принялись за дело. Они принесли несколько мягких, почти невесомых шерстяных пальто разной длины и цветов и пригласили Машу в огромную, всю в зеркалах, примерочную.

Когда выбор был сделан, одна из служащих, достав из кармана трубку, позвонила в отдел галантереи, откуда тут же примчалась девушка и принесла связку шарфиков. Искусно прикладывая их к пальто, она быстро подобрала два. Шарфики были абсолютно разные, но настолько подчеркивали достоинства пальто, а также выгодно оттеняли цвет лица и глаз Маши, что она изумилась вкусу девушки и ее таланту дизайнера.

Затем примерно полчаса подбирался костюм. Маше поправились сразу несколько. Но больше всего — из легкой светлой шерсти, с двумя рядами красивых золотых пуговиц и укороченной юбочкой, а также брючный с удлиненным пиджаком из плотного матового шелка. Ей хотелось купить оба, но она ощущала неловкость перед Пьером, не представляя, может ли она позволить себе такие расходы. Увидев ее колебания, девушка с телефоном предложила ей посоветоваться с Пьером. Когда Маша услышала в трубке его ровный голос, она успокоилась и сказала, что выбрала два костюма.

— Я очень рад.

— А ты не хочешь их посмотреть?

— Нет, я полностью доверяю этому магазину и, — добавил он деликатно, — твоему вкусу.

Отдел обуви привел Машу в полное замешательство. Ей хотелось и коротенькие лайковые ботиночки, и туфли на каблуках, и модные мокасины на шнуровке. В конце концов, по рекомендации своих помощниц она выбрала мягкие туфельки со средним каблучком, которые подходили и к пальто, и к костюмам. Потом были сумки, колготки, белье…

Маша хотела на этом остановиться, но девушки отвели ее к визажисту. Молодая привлекательная особа, усадив Машу перед зеркалом на крутящееся высокое кресло, подобрала ей тонкий дневной макияж: обведенные розовым контуром губы, чуть подкрашенные глаза оживляли лицо, делали его более выразительным. Визажист также порекомендовала Маше несколько тонов пудры, тушь и помаду для вечера.

Пьер ждал ее внизу. Протянув Маше маленькую коробочку из чудесного синего бархата, он улыбнулся:

— А это я тебе выбрал сам.

Открыв ее. Маша при всех бросилась к нему на шею. В коробочке нежно тикали маленькие золотые часики.

Она была так ими увлечена, что не заметила, как Пьер заплатил за остальные покупки и как служащие отнесли их в машину. По дороге Маша, переполненная впечатлениями от магазина, с энтузиазмом рассказывала Пьеру о покупках, о том, как она выбирала вещи, примеряла их, а затем, заглянув ему в глаза, наивно спросила:

— Ты, наверное, истратил на меня сегодня больше тысячи долларов? — Маша никак не могла привыкнуть вести счет во франках.

— Это ничто по сравнению с тем удовольствием, которое я получил, дорогая, — серьезно сказал Пьер и подумал: «Хорошо, что я попросил снять ярлыки. Ей нужно привыкать постепенно и не пугаться, что только одни часы могут стоить ту цену, которую она назвала за все покупки». А вслух произнес: — Машенька, с сегодняшнего дня ты все будешь покупать только в этом магазине. Ведь он тебе понравился? Не так ли?

9

После вечера, проведенного у друзей Пьера, которых Маша еще больше покорила своей непосредственностью, умом и незаурядными способностями, Пьер не отпускал ее ни на шаг. Ему было страшно признаться, но он любил эту девушку так, как, ему казалось, не любил даже маленького Мишеля.

Пьер не мог себе даже представить, что она вдруг исчезнет из его жизни, уедет в Москву. Уже приближался третий месяц пребывания Маши во Франции. У нее кончалась виза, и Пьер каждый день собирался поговорить с девушкой о ее дальнейшей судьбе и их взаимоотношениях. Однако боялся торопить события и суеверно ждал удобного случая.

Но последнюю неделю он стал обращать внимание на то, что Маша начала нервничать, посматривать на календарь, все чаще вспоминать маму. Как-то вечером она расстроилась без всякой видимой причины, заплакала и убежала из гостиной наверх. Пьер решился на разговор. Поднявшись в спальню, он увидел, что Маша, обнаженная, сидит на кровати и внимательно рассматривает себя в зеркало. Длинные волосы были распущены и спадали на мраморной белизны тело. Ее груди, как показалось Пьеру, стали больше, налились, розовые соски напряглись, живот приобрел округлую форму, и даже бедра выглядели полнее, женственнее.

«Господи, — поразился Пьер, — она как мадонна. На моих глазах из худенькой маленькой девочки превратилась в прекрасную и желанную женщину, на которую невозможно наглядеться».

Заметив в дверях спальни Пьера, Маша покраснела и прикрылась шелковым одеялом.

— Тебе нечего стыдиться, ты само совершенство, — шептал Пьер, став перед ней на колени и целуя ее живот, грудь. — Я без тебя не смогу жить.

Маша заплакала. Пьер, не понимая, что происходит, присел на краешек кровати, обнял девушку, стараясь успокоить.

— Что случилось, Машенька? Скажи мне, что с тобой? Я сделаю все, о чем ты попросишь. Я очень тебя люблю.

— Я беременна, — продолжая рыдать, промолвила наконец Маша.

— Ты была у врача?

— Да.

— Почему он мне ничего не сказал?

— Он думал, что это сделаю я.

— Когда ты узнала?

— Уже неделю.

— Машенька, почему же ты все это время молчала? Ведь я же Бог знает что думал. Господи, какое это счастье! Поздравляю тебя! — И, испугавшись, что Маша, не выслушав его, вновь начнет плакать, торопливо продолжил: — Ты поедешь на юг, к морю, там у моего друга есть замок. Он князь и управляет небольшой страной. Ты будешь купаться в теплом море. Я, как только смогу, сразу приеду туда. Даже представить себе не мог, что это предмет твоих переживаний. — И, хлопнув себя по лбу, словно догадавшись, Пьер воскликнул: — А, я понимаю, тебе страшно. Но ты будешь под наблюдением самых лучших врачей. Я буду с тобой при родах. Все будет хорошо. Ты мне веришь?

Не ожидавшая такой реакции, Маша перестала плакать. Она нередко слышала разговоры взрослых о том, что беременность — это страшное несчастье, потому что ребенок мешает жить, с ним одни хлопоты и мучения, лучше от него вообще избавиться. Но как? Потом на минуту представила себе лицо Гоши, если бы она сообщила ему о ребенке, и снова зарыдала.

Пьер расценил это по-своему.

— Может, ты хочешь поехать к маме, в Москву? Побыть с ней? Пожалуйста, поезжай. Я тебе завтра куплю билет. — Но, испугавшись своего опрометчивого решения, тут же исправился: — Только, конечно, ненадолго, пока у тебя небольшой срок. — Он нежно погладил Машу по животу. — А потом вместе поедем на море? Хорошо?

Маша зарыдала еще громче, теперь уже не зная почему. Он прижал ее к себе и, лаская, стал рассказывать ей, как ребенку, про их счастливую будущую жизнь втроем. Постепенно Маша успокоилась и уснула в объятиях Пьера.

10

На аэродроме Машу встречала мама. Оглядев дочь с ног до головы, она восхитилась:

— Какая же ты стала взрослая и красивая! — При этом, ощупав ткань пальто, начала волноваться, что Маше холодно без шубки. В Москве все еще стояла зима.

Когда они приехали домой и распаковали чемодан, мама с удовольствием рассматривала новые дорогие Машины вещи, все, что привезла ей дочь в подарок.

Маша решила пока не посвящать маму ни в какие подробности. Из телефонных разговоров та знала: Маша живет в доме обеспеченного человека, который заботится о ней. Но теперь Маше предстояло сообщить, что она собирается выйти за него замуж. И про ребенка.

Девушка решила пока промолчать, чтобы мама не замучила ее своей опекой.

— Я чувствовала еще по телефону, что твое замужество с месье Пьером дело решенное, иначе бы ты давно вернулась домой — я тебя знаю. Надеюсь, тебе с ним будет хорошо. — Мама незаметно смахнула слезу.

— Я тоже надеюсь, мамочка.

Та внимательно посмотрела на Машу.

— Мне кажется, ты мне не все рассказала?

— Мама, я не собираюсь завтра уезжать. У нас с тобой впереди много вечеров. Мы еще наговоримся. — И, стараясь перевести разговор на другую тему, спросила: — Ну, как там мои девочки? Наверное, не могли дождаться своих заказов? Я им столько всего привезла!

— Зоя часто звонила, все расспрашивала о тебе, говорила, ты же знаешь ее, всякие глупости, мол, «счастливая, повезло». Я тогда расстраивалась страшно, а она меня успокаивала: «Ваша Маша умная и красивая — знала, кому под колеса прыгнуть». Я сначала сердилась, но поняла потом — бесполезно. Да, еще твой приятель звонил.

— Какой приятель? — Mania удивленно подняла брови.

— Представился как Григорий. Сказал, что вы вместе летели в Париж, что ты ему дала телефон, передавал тебе привет, желал выздоровления, интересовался, когда обратно прилетаешь.

— Ты ему сказала?

— Конечно. Он обещал сегодня вечером позвонить.

Маша промолчала.

Гоша позвонил через несколько дней. Бодрым, веселым голосом, как ни в чем не бывало, спросил, не соскучилась ли она по нему, поинтересовался, как ей жилось в Париже, а потом по-хозяйски произнес:

— Ну, так я к тебе подкачу, мимоза, когда одна будешь? Поговорить надо.

Маша даже растерялась от такой наглости. Столько раз она готовилась сказать ему все, что о нем думает, а когда случай представился, слова вылетели из головы.

— Как ты мог? — только и смогла она выговорить и бросила телефонную трубку.

Гоша тут же перезвонил:

— Ладно, не обижайся, я приеду и все тебе объясню.

Маша молчала.

— Ты меня слышишь? Я же хочу деньги вернуть. Сама же обрыдалась, что не твои… Говори, во сколько приезжать?

Маша назначила время и удивилась, что Гоша не спросил даже адрес. «Значит, я и адрес вместе с телефоном дала. А может, у мамы выудил?»

Гоша подкатил на машине — Маша увидела это в окно.

Перед домом на улице мерзла девушка, продавая роскошные розы, накрытые прозрачным колпаком. Внутри колпака горела свеча. Девушка стояла на этом месте каждый день. Маша, выглядывая в окно и всякий раз с сожалением думая о продавщице цветов, не могла понять, зачем розам свеча — для тепла или для красоты?

Гоша направился к девушке и купил у нее все розы. Та, обрадовавшись, стала собирать свои пожитки, а Гоша вошел в Машин подъезд.

— Ну, здравствуй, мимоза. — Встав на одно колено, он положил на полу перед Машей охапку прелестных, на длинных стеблях роз.

«Абсолютно не изменился, такой же красавчик, как и прежде, — уже без всяких эмоций подумала Маша. — Только опять новые куртка, ботинки, и вообще, как будто вышел из магазина, в котором его переодели».

— Ты без меня скучала? — спросил Гоша самодовольным тоном человека, привыкшего нравиться. И тут же притянул Машу к себе. — Ого, да ты поправилась, — одобрительно произнес он, почувствовав Машину упругую грудь и бедра. — Значит, твой французик хорошо кормил, коль ты такая герла стала. — Он оценивающе оглядел Машу. — Упаковалась. С прикидом. Прибамбасики, часики. Почем?

— Гоша, — еле сдерживаясь, выговорила Маша, — ты хотел объясниться со мной. Я слушаю. Тебе не может быть никакого дела до того, кто и как меня кормил. Ты обокрал меня и бросил без копейки денег одну в чужом городе…

— Ну, поехали, остановись же. Не обокрал, ты сама мне их отдала, еще паспорт навязывала. И вообще… — Он сделал паузу, видимо, стараясь более деликатно выразить свою мысль. — Можно сказать, сама… со мной. — Но, увидев Машины глаза, полные слез, примирительно достал из кармана белоснежный платок, прижал к ее носу и произнес: — Да я, когда увидел, что на тебя этот дедок наехал и «скорая» тут, и полиция, сам испугался, думал, что насмерть. Потом не знал, где тебя искать. Не веришь? Как только приехал, то позвонил твоей маман, не хотел грех на душу брать, думал, из-за меня — да на тот свет. — И, опустив глаза, Гоша как бы смиренно добавил: — Я ведь верующий.

Маша удивленно посмотрела на него.

— Правда, я и в церковь хожу, хотел тебе за упокой уже свечку ставить, а теперь вот смотрю и думаю: в Париж, наверное, на свадьбу меня пригласишь?

— Моя жизнь тебя не касается. Гоша, я согласилась с тобой встретиться, потому что ты обещал вернуть деньги и объяснить, почему тогда сбежал. Ведь так? Слушаю.

— Понимаешь, мимоза. — Гоша вновь дотронулся до Маши. — Все-таки ты стала в порядке! Париж явно пошел на пользу.

— Давай по делу.

— Вот я и подумал, может, мы с тобой там бизнес крутить начнем. Возьмешь у своего французика мани, вложишь в дело. — И тут же пояснил: — Будешь куртки у моего турка брать и мне через одного человека переправлять, я тебе все адреса дам. Я их тут живо реализую и… денежки пополам. Просекаешь? Совместное русско-французское предприятие «ГОШМАШ», значит, Гоша с Машей. Мы с тобой такой бизнес раскрутим, миллионерами станем. Тогда ты своего Пьера забудешь… Только для раскрутки… тысяч десять баксов у него надо выудить, как первоначальный капитал.

Маша с неприязнью посмотрела на Гошу:

— Очень интересный замысел. Только в качестве первоначального капитала, может, ты вложишь хотя бы свой долг в тысячу долларов?

— Мимоза, я сейчас немного в затруднительном положении. Ведь этот турок и тогда меня за горло взял. «Хочешь, — говорит, — партию хорошую, качественную — гони». — И Гоша потер большой и указательный пальцы. — Мне как раз твоей тысячи и не хватало. Ну, теперь понимаешь мое положение? — Гоша глубоко вздохнул и продолжил: — А насчет своих баксов не сомневайся: как только наш бизнес пойдет, я их тут же тебе верну. — И он снова попытался притянуть девушку к себе.

Теперь Маша все поняла.

«Какая же я наивная дурочка. Решила, что, возможно, ошибаюсь и такой человек, как Гоша, все-таки отдаст деньги. Зачем я только согласилась с ним встретиться? Хотела дать ему шанс? Шанс первому мужчине в моей жизни остаться порядочным человеком? Но, увы, он им не воспользовался!»

На следующий день Маша решила сходить в женскую консультацию. Ее беспокоили общее состояние, тошнота, боли в пояснице. Врач, пожилая женщина, не поднимая глаз, что-то долго писала в карточке. Потом, по-прежнему не удостаивая Машу взглядом, предложила ей раздеться и лечь в кресло. Маша вспомнила врача в Париже, их долгую беседу. Как он внимательно выслушал ее! Как участливо всем интересовался, расспрашивал о родителях, о причине смерти папы. Ей тут же сделали анализы, чтобы уточнить сроки беременности, затем доктор попросил Машу пригласить Пьера для беседы и осмотра. Но девушка была настолько испугана и застигнута врасплох известием о неожиданной беременности, что, восприняв первую фразу «у вас будет ребенок» как приговор, она впала в шок. И только оказавшись дома, осознала, что не задала врачу ни одного вопроса и не запомнила половины из его настойчивых и ласковых объяснений. Поэтому, приехав в Москву, Маша записалась на прием в консультацию.

По того, чего она ожидала, не произошло. Продолжая хранить молчание даже после осмотра, врач вновь набросилась на Машину карточку, и, наверное, на этом визит был бы завершен, если бы Маша не произнесла робко:

— Доктор, я бы хотела с вами побеседовать.

Врач удивленно вскинула на нее глаза и резко, как будто Маша пришла у нее что-то отнять, ответила:

— Женщина, если вы собираетесь делать аборт, то приходить надо было раньше, потому что у нас очередь, а у вас уже большой срок — десять-одиннадцать недель, а может быть, и больше. — Но, увидев растерянное лицо Маши, смягчилась: — Ну, если у вас какие-то обстоятельства, сходите к главврачу… только не тяните, будет поздно. — И с этими словами, не попрощавшись, вышла из кабинета.

Маша с пачкой каких-то направлений на анализы посидела еще минут пять в надежде, что разговор не закончен и врач вернется.

Как же так? Она столько хотела у нее спросить, выяснить? И почему эта женщина назвала такие большие сроки? Может, французский врач ей тоже об этом говорил? Но в тот момент она просто потеряла голову от ужаса и ничего не слышала. А если у нее действительно срок почти три месяца, значит, беременность от Гоши? От этой мысли у Маши ноги стали ватными и закружилась голова. Нянечка, вошедшая в кабинет с ведром и грязной щеткой, засуетилась.

— Милая, тебе что, плохо? Я сейчас. — Вытерев руки о халат, она достала с полкикакой-то пузырек и, открыв, сунула его Маше под нос.

«Пьер очень верит мне, я не смогу жить с этим обманом всю жизнь», — придя в себя, подумала Маша. Она приняла твердое решение избавиться от ребенка Гоши и направилась в кабинет главврача.

11

Комфорт самолета французских авиалиний отвлекал Машу от тяжелых мыслей. Две недели, проведенные в Москве, аборт в жуткой больнице, ложь Пьеру о выкидыше, его каждодневные тревожные звонки и, наконец, расставание с мамой — все это оставалось там, в заснеженной, холодной России.

Она не должна думать о прошлом, все неприятности позади — впереди ее ждал весенний Париж, любящий и заботливый Пьер, его теплый дом, по которому она успела соскучиться, милые друзья.

Мягкие широкие кресла с красивой новой обивкой, вкусная еда, напитки — все это настраивало на спокойный лад. Приятно было ощущать и постоянное внимание стюардесс в фирменных костюмах, ладно сидевших на каждой из них, потому что девушки были как на подбор — стройные, длинноногие, модно причесанные. Глядя на них, Маше хотелось быть такой же собранной и приветливой.

«Постараюсь взять себя в руки, нельзя, чтобы Пьер видел меня нервной, больной и заплаканной», — толкая перед собой тележку с чемоданом в парижском аэропорту, размышляла Маша. Поэтому встречавший ее с букетом нежных фиалок Пьер увидел уже подтянутую и спокойную Машу.

— Как же я без тебя скучал! — Его глаза светились неподдельной любовью. Он ласково коснулся Машиной щеки. — Милая моя девочка. Ты похудела. Сколько же тебе досталось! Я за тебя очень волновался! — Усаживая ее в просторный, сверкающий чистотой автомобиль, Пьер произнес с досадой в голосе: — Зачем я тебя отпустил? Мне надо было поговорить с нашим врачом. Здесь бы этого наверняка не случилось.

Он думал, что у Маши не очень гладко протекала беременность, возможно, нужна была помощь более квалифицированных специалистов, а русские врачи проглядели, не справились.

Это был и скрытый упрек Маше.

Обычно мягко водивший машину, Пьер нервничал, повышал голос, хотя и старался сдерживаться, и его волнение отражалось на езде. Автомобиль шел неровно, толчками, как бы выражая недовольство вместе с хозяином.

Маша, замкнувшись, молчала. Ее мучила совесть, обман тяжестью давил на сердце, слезы сами собой катились из глаз. Жалко было всех: Пьера, ребенка, да и себя, конечно.

Почувствовав ее состояние, Пьер смягчился:

— Прости меня, я не хотел тебя огорчать. По телефону не говорил ничего, желал только одного — чтобы ты вернулась, а сейчас не мог сдержаться. — Он снял одну руку с руля, крепко сжал Машину ладонь, поднес ее к губам и, ощутив холодные, дрожащие пальцы, неожиданно произнес: — Хочешь, не заезжая домой, погуляем по Парижу? Он без тебя скучал, а ты?

Маша виновато улыбнулась:

— Конечно, ты же знаешь.

— Тогда по старым местам? — ласковым голосом предложил Пьер, стараясь ее приободрить.

— А может, по новым?

— Пожалуйста, как прикажешь! Покажу тебе знаменитый квартал Марэ. Это мое самое любимое место.

Проехав по Большим Бульварам, они оказались на правом берегу Сены.

Лицо Маши просветлело. Встреча с Парижем после короткой разлуки наполнила ее сердце радостью.

Запарковав машину, они пошли по улице Тампль. Пьер, сердясь на себя за несдержанность и стараясь исправить ситуацию, начал, словно старый сказочник, рассказывать Маше про четырнадцатый век, про монашеско-рыцарский орден тамплиеров, именем которого названа улица.

Маша понемногу успокаивалась. Они вышли на параллельную Архивную улицу.

— В этих старинных зданиях отелей де Субиз и де Роган сейчас находится Национальный архив, — начал Пьер и подвел ее к красивым особнякам. — Каждый год в начале лета в этом квартале проходит фестиваль Марэ. Тогда дворы и здания превращаются в живописные декорации. Я специально привел тебя сюда, чтобы ты посмотрела, как все здесь выглядит сейчас, и могла сравнить потом, во время фестиваля.

— Тут потрясающе красиво, — бросая восхищенные взгляды по сторонам, воскликнула Маша.

Пахло свежей весенней листвой, первыми цветами — все вокруг радовало глаз. У Маши улучшилось настроение. Она представила себе этот старинный квартал во время фестиваля.

— Значит, мы будем приезжать сюда часто?

— Конечно, этот фестиваль как раз для тебя: праздник музыки, театра и балета.

— А почему он называется Марэ? Ведь это означает болото, а здесь такая красота, — проходя мимо знаменитой церкви Сен-Жерве, спросила Маша.

— Правильно, болото, — кивнул Пьер, — потому что в древние времена, когда Сена выходила из берегов, эти места заливало водой. В средние века местность осушили. С тех пор квартал Марэ застраивался роскошными особняками для знати — герцогов, принцев, членов королевской семьи. Когда у меня бывает неспокойно на душе, я приезжаю сюда пройтись, полюбоваться на это великолепие, подумать о вечном, — признался Пьер.

— У нас в Лужниках тоже было болото, а теперь Дворец спорта, — сказала Маша, а про себя подумала: «И барахолка, на которой мы с мамой купили мне шубу».

Уловив грусть в ее голосе, Пьер произнес:

— Праздник начнется очень скоро, я сам буду возить тебя сюда каждый день.

Маша благодарно прижалась к Пьеру, посмотрела на седину у него на висках, которой немножко прибавилось за время их расставания. Девушка была признательна ему за все — что прекратил тяжелый разговор, что сдержал внезапно прорвавшуюся обиду, простил ее за отъезд в Москву, который, по его мнению, привел к несчастью.

Маша заглянула Пьеру в глаза. В них она не увидела теперь ни упрека, ни обиды — только тепло, любовь и покой. Чувство нежности и еще желание близости с мужчиной заполнили ее целиком. Она обвила шею Пьера руками и прошептала:

— Поехали домой.

Прижав ее к себе так, чтобы она могла почувствовать его, Пьер серьезно сказал:

— Машенька, ты становишься настоящей женщиной.

— Потому что рядом со мной добрый и великодушный мужчина, — в тон ему ответила Маша.

Следующий месяц в Париже прошел спокойно. Маша читала, занималась музыкой, гуляла. Пьер много работал. Он часто заговаривал с ней о свадьбе, о том, что у них принято заранее рассылать приглашения, рассказывал о своих именитых друзьях. Но, чувствуя какое-то внутреннее сопротивление Маши, в котором она даже сама не могла разобраться, умолкал, ждал подходящего случая.

Иногда Маша начинала вдруг хандрить, скучала, ей хотелось заняться каким-нибудь делом, иметь близких друзей. Она теперь часто звонила в Москву подружкам, которые наперебой рассказывали ей столичные новости, просили что-нибудь купить, звали приехать домой. Но после ее поездки в Москву эта тема в разговоре с Пьером была запретной. Он, уступавший Маше во всем, во всех ее капризах, становился твердым, как кремень, и даже не хотел объяснять причины своего нежелания обсуждать этот вопрос. Обожая Машу, он все чаще стал задумываться, как ее развлечь и чем занять.

Однажды вечером, когда Маша вновь завела разговор о поездке в Москву, раздался телефонный звонок, и Пьер с кем-то долго беседовал. Сначала Маша услышала, как он от чего-то отказывался, говорил, что именно сейчас у него много работы и он неважно себя чувствует, что для него такая поездка тяжела, но потом неожиданно сказал: «Может быть» и обещал подумать.

Положив трубку. Пьер подошел к Маше, притянул ее к себе и хитро улыбнулся.

— У меня есть для тебя заманчивое предложение.

— Какое? — встрепенулась Маша.

— Мой сын отснял картину, которой присудили престижную премию. Он приглашает нас с тобой в Америку, в Лос-Анджелес, отпраздновать вместе его победу. Через неделю по этому случаю состоится банкет, на который прибудут многие кинознаменитости. Мишель обязательно хочет видеть и нас.

Маша от радости повисла у Пьера на шее.

— И мы поедем? Ты согласился?

— А ты согласна?

— Пьер, миленький, как я рада. Мне так хотелось побывать в разных странах и, конечно, в Америке. Это просто великолепно! — И, решив схитрить, добавила: — Как можно отказать любимому сыну?

А Пьер, подстраиваясь под ее тон, рассмеялся:

— И не менее любимой женщине!

Всю неделю Маша провела в сборах. Она раскопала массу книг про Америку. Вечерами, мучая Пьера, читала ему бесконечные выдержки, заставляла показывать на карте, как они будут лететь, советовала, какой выбрать рейс.

Ее вопросы не кончались. Маше хотелось знать все про город, в котором живет Мишель, про обычаи страны, про достопримечательности. Она говорила, что за эти несколько дней пребывания они должны успеть посетить все.

Пьер, как мог, отбивался и, улыбаясь, мягко объяснял:

— Там я уже не смогу быть твоим гидом, думаю, обо всем тебе расскажет Мишель. Он уже пять лет в этой стране.

— А где мы будем с тобой жить?

— Мишель уже заказал нам номер в гостинице. Тебе очень понравится. Он выбрал самый роскошный отель в Лос-Анджелесе.

12

Осторожный стук в дверь разбудил Машу. Она открыла глаза, огляделась. Большой шикарный номер из двух комнат, с позолоченными зеркалами, старинной мебелью, свисающей с высокого потолка громадной хрустальной люстрой, мраморными колоннами, мягкими, пушистыми коврами. Взглянув на ручные часики, Маша не могла сообразить: по парижскому времени был вечер, а здесь, в Лос-Анджелесе, вероятно, утро. Дверь в следующую комнату была приоткрыта, и Маша увидела, что Пьер уже давно встал. Он был выбрит и, сидя за журнальным столиком, читал свежие газеты. Выглядел он неважно.

«Наверное, не выспался — мешки под глазами. Видимо, из-за смены часового пояса», — подумала Маша. На прикроватной тумбочке Пьера лежало какое-то лекарство.

В номер снова постучали.

— К вам из магазина, можно? — На пороге стояла девушка в красивой желто-оранжевой униформе. Она произнесла название очень известного американского бутика. Его неоновые рекламы светились вчера по всему центру, когда Мишель вез их в гостиницу. Пьер кивнул.

Девушка, благоухая модными в этом сезоне духами Кристиана Диора «Дольче Вита», поставила на большой инкрустированный стол такую же оранжевую, как и ее форменная одежда, плоскую блестящую коробку. Изумрудного цвета лента и громадных размеров бант сочетались с зеленым колье на шее девушки.

— Я бы хотела примерить вам платье, которое вы заказывали.

«Однако даже для Пьера это слишком роскошная коробка, что-то очень дорогое», — еще плохо соображая со сна, решила Маша.

Длинными лакированными оранжевыми ноготками американка развязала изумрудный бант и достала из коробки что-то тонкое, струящееся, бело-розовое.

— Мэм, вам нужно это примерить, — медовым голосом повторила она, видя, что Маша сидит в кровати не шелохнувшись. — Возможно, потребуется что-то переделать, а до вечера не так уж много времени!

Маша растерянно взглянула на Пьера. Тот улыбнулся:

— Это Мишель, его штучки. Когда вчера он вручал нам приглашение на прием, где было написано «только в вечерних туалетах», ты шепнула мне, что у тебя его нет. Мишель расслышал — не забывай, он все понимает по-французски!

— Но я еще не умывалась, — вскакивая с постели и уже не отрывая взгляда от содержимого чудесной коробки, заволновалась Маша.

— Не беспокойтесь, примерка займет совсем немного времени, — объяснила девушка, держа за бретельки настоящее вечернее платье, какое Маше приходилось видеть только в кино.

Скинув шелковую ночную рубашку, Маша с помощью ловкой помощницы облачилась в сказочный туалет. Платье было в пол, узкий силуэт удлинял тоненькую, изящную фигурку, защипы по бокам подчеркивали талию и одновременно чуть увеличивали бедра, придавая облику девушки еще большую женственность. Декольте с крошечными бретельками обнажало плечи и выгодно приоткрывало самую красивую часть ее тела — грудь (она была более полная, чем того требовал Машин самый маленький европейский размер, размашистые же грубые свитера и блузоны скрывали это ценное достоинство), а нежно-розовый цвет платья оттенял матовую и почти что прозрачную кожу. По сравнению с загорелой под южным солнцем американкой она выглядела настоящей снегурочкой со светло-зелеными глазами и слегка розовым румянцем, точно в тон «зефирового платья», как его прозвала про себя Маша.

Служащая работала быстро, профессионально.

— Еще верх, — сказала она, вынув, будто из волшебного ларца, воздушно-кружевную пелерину, и накинула ее Маше на плечи. Как искусный художник, нарисовав чудесную картину, она сама залюбовалась своим творением.

Маша была очарована не меньше — и платьем, и накидкой.

«Но накидку можно не надевать», — сразу решила она, так как ей хоть раз в жизни хотелось походить в декольте.

— Накидка расстегивается вот здесь, — как бы прочитав ее мысли, сказала американка и добавила: — Еще, пожалуйста, выберете обувь, какая вам понравится. — Присев на маленький пуфик перед креслом, она, точно в сказке о Золушке, стала примерять на ногу Маши изящные, тоненькие, как лайковые перчатки, туфельки. Маше было неловко и хотелось помочь девушке, но та не разделяла ее стеснения, улыбалась в соответствии со своей высокооплачиваемой ролью. — Белье и чулки мы подберем сами. К вечеру вам все будет доставлено в гостиницу. — Попрощавшись, она удалилась.

«Ну, точно, как волшебница из сказки», — подумала Маша, втянув в себя запах сладких духов, который оставила после себя американка.

Зазвонил телефон. Пьер снял трубку, и Маша поняла, что за ними уже едет Мишель, поэтому срочно нужно бежать в ванную, иначе она не успеет одеться.

Купаясь в душистой пене розового шампуня, девушка мысленно перебирала привезенные с собой вещи.

«Ведь в Париже была только весна, а здесь страшная жара. Мишель собирался пригласить нас на завтрак к себе на виллу. Будут ли там гости? Как одеваются американцы? Вчера на Мишеле был красивый светлый костюм, очень модный. Наверное, мне нужно надеть что-то в этом духе. Но, может, Пьеру не понравится?»

Зато вечером… Представив себя в роскошном платье, она от удовольствия нырнула в воду с головой и тут же подумала о прическе.

Может быть, постричься?

Маша вышла из ванной в приподнятом настроении. Сбросив мягкий, пушистый халат и вывернув содержимое чемодана на пол, она, раскрасневшись, примеряла одно платье за другим. Пьер, улыбаясь, наблюдал за ней.

13

Когда вечером Маша с Пьером за несколько секунд взлетели в скоростном прозрачном лифте на головокружительную высоту небоскреба, у девушки заложило уши, как в самолете, и она чуть не умерла от страха. Было ощущение, словно они находятся внутри прозрачного воздушного шара, вокруг — облака, далеко внизу — огромный город.

Перед входом в зал стояли молодые люди, которые вежливо улыбались, проверяя приглашения. Тут же в сопровождении двух, почему-то очень знакомых Маше девушек появился Мишель. Как только он назвал их имена, она сразу вспомнила. Это были популярные американские актрисы. Последнее время их фотографии не сходили с обложек крупных журналов, а снимок одной из актрис она видела на огромном голливудском плакате, прямо напротив окон отеля. Эта девушка была просто необыкновенна, воплощение красоты, моды, обаяния. Тонкий макияж, короткая стрижка, крупные и выразительные черты лица — о такой внешности может мечтать каждая женщина.

«Особенно хороши губы, — ревниво подумала Маша, — фигура тоже безупречна, а наряд…»

Одетая в шифоновую тунику и шелковые шорты, актриса держалась очень просто, раскованно. Она по-дружески, как будто знала Машу сто лет, протянула ей руку.

— Зови меня просто Мики. Ты что, новая актриса? Сниматься у Мишеля очень приятно и легко Он сказал, ты русская. Идем, я познакомлю тебя с одним русским парнем. Он уже третий год что-то делает в Голливуде, но ролей пока ему не дают. — Увлекая Машу за собой, она на ходу рассказывала голливудские сплетни, показывая ей то одну, то другую знаменитость. — А вон наши великие из великих, — в голосе Мики зазвучала нескрываемая зависть. И она направилась к двум мило беседующим между собой дамам.

Маша замерла и остановилась как вкопанная.

Это же Алексис и Кристал из «Династии»! Сериал, который по вечерам смотрела вся Москва, а наутро бурно обсуждала в транспорте, на работе, в магазинах и даже по телефону, как будто ожил у нее на глазах. Алексис, как всегда, была прекрасна и надменна, вокруг нее крутились назойливые кавалеры. Кристал — скромна и неприступна — с обычным своим упреком смотрела на партнершу.

Увидев, что звездыни произвели такое впечатление на Машу. Мики заговорщицки зашептала:

— Ну да, это Джоан Коллинз и Линда Эванс. Нет, ты только посмотри, они ни минуты не могут врозь. Следят, как бы одна другую не обошла! Даже одеваются у одного кутюрье. У обеих платья от Валентино.

Маша в растерянности оглянулась на Пьера. Ей нужно было время, чтобы освоиться в этом незнакомом и почти что волшебном царстве.

Однако Мики протащила ее довольно далеко, а Пьер остался у входа и разговаривал с какой-то дамой.

— Извини, Мики, — поймав на большом расстоянии Машин взгляд, тут же подлетел Мишель. Он отнял ее у Мики, взял под руку, церемонно и как бы в шутку произнес: — В этом платье ты просто королева, а потому этот бал для тебя. — Мишель подвел ее к самому центральному столику, середина которого выглядела как клумба из потрясающе красивых живых цветов. — Что королева будет пить? — спросил он, усаживая Машу.

С Пьером она иногда пила французское вино. Пьер был знатоком сухих вин, очень этим гордился, а ей не хотелось его обижать, хотя, по правде сказать, французские вина ей были не по вкусу, казались слишком кислыми. Другого опыта по части алкоголя, кроме, пожалуй, шампанского, Маша не имела, поэтому она не знала, что ответить.

— Ну, ладно, я сейчас, — бросил Мишель и растворился в толпе.

Оставшись одна, Маша могла спокойно оглядеться.

Ресторан в небоскребе находился на открытой площадке с живыми деревьями и цветником, внизу на темном фоне вырисовывалась огнями игрушечная панорама города — столики были расположены близ фонтана с разноцветной подсветкой, в самом конце зала — эстрада с оркестром, под ней — площадка для танцев.

Все пространство вокруг столиков занимали огромные прилавки со всевозможными яствами на серебряных подносах: тут были и гигантских размеров креветки, сыры и ветчины, салаты и горячие блюда, экзотические овощи и фрукты, а на центральном месте возвышался многоярусный торт с ананасами и клубникой.

У одного из многочисленных баров с напитками она увидела Мишеля. Тот помахал ей рукой, показывая, что идет к ней.

— Я принес тебе кампари с апельсиновым соком.

Маша взяла бокал с оранжево-бордовым напитком и сделала глоток — она никогда еще не пробовала ничего подобного, это был божественный нектар, сладко-терпкий с легкой горчинкой.

— За что будем пить? — спросил Мишель.

— За тебя и твой успех, — вежливо ответила Маша.

— Тебе здесь нравится?

— Очень. Только…

— Что только?

— Только я еще не привыкла, здесь все настолько роскошно. — Неожиданно для самой себя Маша произнесла: — Эта девушка, с которой ты меня познакомил… Мики, она очень красивая. — И почувствовала в своем голосе нотку ревности.

— Да, я ее долго выбирал, но ее сделали… — Увидев, что Маша не поняла, Мишель разъяснил: — То есть долго над ней работали, чтобы она такой стала. — И вдруг, уловив Машино беспокойство, рассмеялся: — Но ты гораздо красивее… от природы… по-настоящему. Давай выпьем за тебя, вернее, за нас и за наш будущий успех!

С каждым выпитым глотком Машу покидала скованность, было приятно, возбуждало состояние волшебного праздника, уже не хотелось спрятаться за Пьера, наоборот, хотелось нравиться, общаться, демонстрировать всем свой красивый, не хуже, чем у знаменитой Мики, наряд.

Она сбросила накидку и поймала восхищенный взгляд Мишеля.

— Ты необыкновенна, прекрасна! Ты настоящая Наташа! Я тебя приглашаю на танец.

«Почему Наташа?!» — удивленно подумала она, но Мишель уже увлек ее вперед, делая тщетную попытку быстро пройти сквозь толпу гостей. Их останавливали, знакомились с Машей, и она чувствовала, что привлекает внимание…

Негромко играл оркестр. Танцующих было мало.

Мишель вел уверенно и легко, слегка прижимая Машу к себе. Девушка, чутко прислушиваясь к музыке, точно поддавалась движениям партнера.

Она зря переживала за прическу: в отеле ее искусно постригли и уложили. Шея была полностью открыта, и Мишель, наклоняясь, чтобы что-то сказать, касался ее губами. Было очень приятно, Маша вся напрягалась от сладкого возбуждения, по спине ползли мурашки, а в голове, как в тумане, расплывались его слова:

— Ты настоящая северная звезда, Господи, ты же пахнешь снегом, ты настоящая Натали, такую я тебя и представлял!

Он подвел Машу к краю площадки. Они оказались в полумраке, среди экзотических деревьев.

«Вряд ли, что они живые», — подумала Маша, сорвала плотный блестящий лист и бросила вниз. Лист, планируя, медленно полетел. Внизу, как на макете, чередой выстроились маленькие домики, которые с высоты небоскреба казались игрушечными, а по узеньким ленточкам шоссе двигались такие же игрушечные машинки. У Маши закружилась голова.

— Я не могу смотреть вниз, мне страшно, — шепотом призналась она.

Мишель развернул ее к себе. Маша вся дрожала, несмотря на то что стояла теплая, по-настоящему южная ночь.

— Смотри на меня, со мной тебе не может быть страшно.

Вокруг как будто все исчезло — были только они вдвоем.

— Ты из той волшебной русской сказки, которую мне в детстве рассказывала мама. Я знал, что найду тебя. — Он взял ее тоненькую руку и прижал запястье к своим губам.

После этих слов вдруг неожиданно, как молния с неба, сверкнула вспышка, и невесть откуда взявшийся парень-фотограф уже размахивал черной пластинкой фотографии из поляроида. Снимок оживал на глазах: влюбленная пара, почти что новобрачных — бело-розовое Машино платье, темный с бабочкой фрак Мишеля.

«Не хватает только фаты», — подумала Маша.

А Мишель как будто прочел ее мысли, произнес:

— Ты выглядишь как невеста! — И потом добавил почти серьезно: — Это твоя первая проба, Натали.

«Если все это сон, то фотографии завтра не окажется», — решила Маша и положила снимок в маленькую сумочку.

14

Утром Пьер неважно себя чувствовал и отказался от программы Мишеля. Маша пообещала вернуться к полудню, но день пролетел как миг, и, приехав в гостиницу только к ужину, она испытывала неловкость.

На следующий день девушка поехала в магазин, чтобы купить купальник, — Мишель пригласил ее на парти у бассейна. Этот коктейль начинался в полдень, в самое жаркое время в Лос-Анджелесе.

Магазин, в который попала Маша, оказался очень дорогой. Молоденькие продавщицы тут же набросились на нее, предлагая купальники лучших фирм. Маша перемерила с десяток и остановилась на белом с черной отделкой. Она решила, что целиковый купальный костюм будет выглядеть приличней для такого случая, поэтому бикини, как ее ни уговаривали продавцы, даже не мерила. И без того вырез в нижней части выбранного купальника выглядел достаточно провоцирующим, а бедра и пах были настолько открыты, что девушки тут же отвели ее в салон к косметологу, чтобы сделать эпиляцию — убрать даже самый легкий пушок на ногах, а также побрить и «причесать» самую интимную часть тела, оставив узенькую модную дорожку.

«Настоящая укладка», — подумала Маша.

Примерив еще раз купальник, Маша осталась довольна — он подчеркивал достоинства ее фигуры. Правда, излишне сексуальный вырез по-прежнему беспокоил Машу, но продавцы настояли на своем: «С такой фигурой закрытые фасоны будут выглядеть старомодно!»

Маша согласилась. Ее высокая, не маленькая грудь, задрапированная полускладками, казалась еще больше и привлекала к себе внимание. Белокурые завитки в паху больше не топорщились в разные стороны и не вылезали из-под купальника. Заворачивая коробку с покупкой в блестящую бумагу, девушка предложила на выбор несколько дезодорантов-интим. Маша выбрала «Орхидею».

Отель, куда она была приглашена на прием, находился в горах, недалеко от Голливуда. Портье проводил ее в блестящую никелем и холодным мрамором раздевалку перед бассейном. После жары раскаленного города здесь стояла приятная прохлада. Интерьер украшали мягкие непромокающие ковры, огромные зеркала, пальмы в напольных керамических вазах, свисающие со стен вьющиеся растения. Приняв душ и переодевшись в новый купальник, Маша воспользовалась купленным дезодорантом. Бросив на себя критический взгляд в зеркало, она вышла к бассейну.

Площадка, на которой проходил прием, была огромной. Вблизи круглого бассейна с голубой водой располагались столики, резные кресла. Поодаль — лес экзотических деревьев. Гости с фужерами в руках, беседуя, бродили по «лесным тропинкам», сидели за столиками, кто-то загорал, купался.

Официанты разносили на подносах напитки, сандвичи.

Мишель, сидевший с кем-то за столиком, увидев Машу, быстрым шагом направился к ней. Сдержанно поздоровавшись, он поинтересовался самочувствием отца и подвел к своему столику. Там сидел высокий интеллигентного вида длинноволосый юноша в очках. Маша почувствовала, что прервала какой-то важный разговор.

— Я хочу тебя познакомить с моим другом Клодом.

Клод встал и вежливо поклонился.

— Мы работали с ним над предыдущим фильмом, а теперь написали сценарий для нового, в котором… — Мишель, помедлив, посмотрел на огромный щит, видневшийся на горизонте перед Голливудом. На нем крупным планом была Мики со знаменитым актером — сцена из прогремевшего фильма Мишеля, — …в котором, — как-то нерешительно продолжил он свою мысль, — я предлагаю тебе главную роль — русской графини Натали.

«Так вот в чем дело, — наконец догадалась Маша, — он постоянно во мне видит прообраз своей будущей героини, а мне казалось… — Но, устыдившись собственных мыслей, подумала: — Нет, мне ничего не могло казаться! Ведь он сын Пьера, который меня любит и столько для меня сделал! И потом, Пьер рассказывал, что Мишель натура творческая, увлекающаяся и, кроме одной возлюбленной — своей работы, — он не замечает никого и ничего».

Увидев Машино разочарованное лицо, Мишель предложил ей подумать, прежде чем ответить, поговорить с Пьером, а пока почитать сценарий.

А Клод, подарив Маше несколько дежурных комплиментов, продолжил прерванный с Пьером разговор о фильме.

Рядом с ними в бассейне плескались молоденькие актрисы. С распущенными длинными волосами, они, как русалочки, грациозно выпрыгивали из воды в своих бикини-ниточках с узенькими ленточками бюстгальтеров, брали в руки коктейли с ярким апельсином и соломинкой, подходили к гостям, нашептывали им что-то и, смеясь, увлекали за собой в бассейн. Некоторые красавицы лежали поодаль на резных диванчиках, подставляя свои, и без того уже загорелые, тела южному солнцу.

Маша обратила внимание, что она резко отличается от всех прямо-таки белоснежной кожей. Мишель, бросив на нее внимательный взгляд, видимо, тоже это заметил и усадил Машу под большой зеленый зонт. Но солнце, отвоевывая пространство, постепенно наступало, забираясь в каждую щель.

Маше была приятна забота Мишеля, однако мысль о том, что он хлопочет не столько о ней, сколько о своей придуманной Натали, начинала преследовать девушку.

Прислушиваясь к разговору друзей, Маша постепенно втянулась в него. Увидев, что она заинтересовалась беседой, Клод рассказал ей о фабуле фильма, о различных курьезах и спорах с Мишелем, связанных со сценарием их будущей картины. Он пожаловался, что для описания обстановки и костюмов они сначала полагались на знания Мишеля, которому много «досталось по наследству» от его русской родни, но потом этих знаний стало не хватать, и они часами просиживали в библиотеках, изучая историю русского искусства и костюма начала века. Теперь они хотели бы надеяться, что Маша не только примет участие в пробах на роль Натали, но и вообще поможет им по эпизодам в России.

— Мишель говорил, что вы из семьи русских музыкантов и сами играете на рояле. У нас как раз есть сцена, где Натали играет для гостей. Теперь, познакомившись с вами, я могу дописать некоторые сцены специально для вас. — И Клод стал увлеченно рассказывать Маше о своей героине, ее характере, вставляя русские, в его понимании, слова как бы в речь Натали. Мишель периодически исправлял его, но тоже неправильно. Маша смеялась и сама не заметила, как перестала обижаться на Мишеля и заинтересовалась новым фильмом.

Она горячо спорила, объясняя, что русская графиня не могла сделать то-то и то-то, что это абсолютно западный менталитет, она даже настаивала на изменении музыкального произведения, которое должна была играть Натали.

— Ну, значит, договорились, — остановил жестом их бурный спор Мишель. — Прямо завтра приступаем к первым пробам. Начнем с этого эпизода за роялем. Пусть Маша сама выбирает, что играть. А теперь, Маша, тебе надо отдыхать. Первый день будет очень тяжелый. — И, окинув ее сочувствующим взглядом, добавил: — Я не хочу тебя запугивать, но работа для новичка предстоит не простая. — И потом, как бы закрыв тему официальных переговоров, по-домашнему, почти как Пьер, спросил: — Маша, так ты не ответила мне — согласна?

— Да, — почему-то покраснев, прошептала Маша.

— Тогда едем на переговоры к отцу.

Пьер воспринял сообщение Мишеля о том, что тот хочет попробовать Машу в своем новом фильме, достаточно спокойно.

— Машенька, но я не могу задержаться здесь даже на неделю. Меня ждут неотложные дела в Париже. И хотя я думаю, что это очередная выдумка моего экспансивного сына, пожалуйста, попробуй, если тебе нравится. Я оставляю тебя под ответственность Мишеля. Главное, что тебя это развлечет. — И, обращаясь к Мишелю, как бы в шутку добавил: — Смотри, не замучай мою невесту. У нас осенью свадьба.

— Не беспокойся, отец, я позабочусь о ней, — заверил Мишель.

Через несколько минут по его звонку появился официант с тележкой яств и бутылкой холодного шампанского.

Мишель предложил тост за новую звезду Голливуда. А потом, деликатно поглядывая на Машу (так ей, во всяком случае, показалось), — за будущее отца и его невесты.

Пьер, осторожно отпивая из фужера ледяной напиток, радовался настроению сына, уверенный, что это только блажь. И даже не подозревал, что в последний раз видит самых близких ему людей.

На следующий день Маша приступила к пробам в павильоне, а Пьер улетел в Париж.

Работа действительно оказалась тяжелой. Примерка париков и костюмов так вымотала девушку, что Мишель назначил съемки на вечер, после отдыха, чтобы сразу не запороть первый эпизод.

Ночью, сквозь сон, Маша слышала звонок телефона, но снять трубку не было сил. Только утром, глотая на ходу завтрак, она подумала, что это, наверное, был Пьер, и решила сразу после съемок позвонить ему сама. Но она вспомнила об этом только поздним вечером и, поскольку в это время в Париже был полдень и Пьера, вероятно, трудно было бы найти, отложила звонок на завтра.

Утром ее разбудил по телефону Мишель. Взволнованным голосом он сказал, что немедленно к ней выезжает и они срочно улетают в Париж. Звонил лечащий врач отца и сообщил, что у Пьера инфаркт. Состояние очень тяжелое.

Маша от волнения ничего не смогла толком уточнить: когда это случилось, где находится Пьер — дома или в больнице? Возможно, ему стало плохо во время перелета? Или он понервничал из-за нее?

Маша чувствовала себя безусловно виноватой. Если бы она улетела с Пьером, наверное, могла бы предотвратить несчастье.

Мишель, ничего не объясняя, посадил ее в машину, и они умчались в аэропорт.

Всю дорогу до Парижа Маша старалась вспомнить лицо Пьера в их прощальный вечер в Лос-Анджелесе. Он был весел и смеялся вместе с ними, подтрунивая над очередной, как ему казалось, выдумкой Мишеля.

«Но чувствовал он себя в Америке плохо, отказался от приема в бассейне, часто пил сердечные лекарства. А я ни на что не обращала внимания», — казнила себя Маша.

— Может, ему вообще не надо было прилетать сюда? Он из-за меня сделал это, — поделилась она сомнениями с Мишелем.

— Наверное, и из-за меня тоже, — стараясь взять на себя часть вины и облегчить Машины переживания, покачал головой Мишель.

15

Пьер умер, не дождавшись приезда Маши и Мишеля. Похороны должны были состояться через два дня. Отпевание Мишель заказал в небольшом костеле недалеко от дома.

За катафалком, утопавшим в живых цветах, следовала траурная процессия — родственники, друзья, знакомые. На церемонии прощания присутствовали и официальные лица, так как Пьер в течение нескольких лет был членом французского парламента.

Маша в черной шляпе с вуалью и черном платье шла за гробом рядом с Мишелем.

На кладбище после похорон к ней подошел смуглый молодой человек, представился сыном друга Пьера, выразил свои соболезнования и, сказав, что имеет для нее поручение от отца, попросил о встрече. Маша условилась с ним на следующий день. Когда юноша садился в автомобиль, она обратила внимание, что его сопровождала охрана, а сам автомобиль был похож на громадную черную ракету с шестью дверями. Раньше ей не приходилось видеть таких машин.

На следующий день незнакомец, приехав в дом Пьера, представился наследником главы маленького государства, находящегося недалеко от Франции.

Князь, таков был титул молодого человека, рассказал Маше, что его отец и Пьер были очень дружны в молодости. Сейчас его отец тяжело болен и фактически передал ему управление этой страной.

— Вы прекрасно говорите по-французски, Ваше Высочество, — растерявшись от общения с такой важной особой и не зная, как себя вести с юношей, нашлась Маша.

На что тот, вежливо улыбнувшись, ответил, что наряду с родным языком у них признаны испанский и французский.

— Кроме того, я учился в Сорбонне, — не без гордости заметил молодой князь и продолжил: — Мы ждали господина Пьера и вас с визитом весной, но, вероятно, что-то изменилось в ваших планах.

И тут Маша вспомнила, что Пьер говорил ей о высокопоставленном старом друге, который приглашал их приехать в эту маленькую чудесную страну. Маша толком не запомнила даже ее названия. Пьер рассказывал, что это государство с очень интересной, древней культурой. «Только права женщин там стали признавать последние десять лет, несмотря на то что вероисповедание в стране католическое, — смеялся Пьер, — поэтому тебе, наверное, не понравится».

Вспомнив слова Пьера, Маша поднялась, подумав, что нельзя сидеть в присутствии такой персоны. Желая побыстрее расстаться с князем, но не показаться при этом невежливой, она поинтересовалась здоровьем его отца. Князь церемонно ответил, что тот чувствует себя неважно, однако непременно хочет встретиться с Машей, поэтому он от имени отца имеет честь пригласить ее с визитом в их княжество. А лично от себя просит, чтобы Маша не отказала больному.

Князь держался очень корректно, всячески подчеркивая свое уважение к Маше. Он был молод и красив. В нем чувствовалась южная кровь и мощный темперамент. Когда он что-нибудь объяснял, его глаза горели, а руки с длинными пальцами, унизанные перстнями, двигались в такт голосу.

Молодого князя сопровождали двое слуг, а еще два человека, вероятно телохранители, находились внизу возле длинного, как блестящий вагон поезда, черного автомобиля.

Маша пообещала назавтра связаться с ним и дать ответ.

— Надеюсь, — сказал князь на прощание, — что ваш ответ будет положительным.

Маша поговорила с Мишелем по поводу этого приглашения. Мишель только пожал плечами, но ничего не посоветовал. Он знал о дружбе отца с владыкой маленького государства, однако подробности его никогда не интересовали. А о наследнике он вообще отозвался с нескрываемой иронией и порекомендовал Маше не поддаваться чарам «князей и принцев с горячей кровью».

Проснувшись утром, Маша увидела у дверей корзину с белыми экзотическими цветами. Она не знала, как называются эти прекрасные растения. В цветах была визитная карточка: «Очарован вашей красотой. Жду вашего решения относительно визита в мою страну».

* * *

Мишель за завтраком был хмур. После похорон отца на его долю выпало много неприятных формальностей. Он сухо предупредил Машу, что если она примет решение ехать к наследному князю, то пробы придется отложить, а это связано с расходами, на которые он не рассчитывал.

— Кстати, если это тебя еще интересует, посмотри уже отснятый материал. Мне вчера прислали из Лос-Анджелеса кассету. — И, даже не взглянув на Машу, он положил на стол блестящую коробку и ушел.

Увидев себя на экране в голубом длинном платье, с высокой прической, в старинной богатой гостиной, Маша замерла от восторга. Девушка прокручивала кассету несколько раз. Ей не верилось, что это она, такая величественная и красивая, играет на рояле, ходит, говорит, поворачивает голову, улыбается.

От приятного созерцания отвлек телефонный звонок князя. Он вежливо поинтересовался ее планами. Маша, в свою очередь, так же вежливо поблагодарила его за роскошные цветы и, вспомнив хмурое лицо Мишеля утром, совсем неожиданно для себя сказала:

— Я согласна, Ваше Высочество.

На другом конце провода сначала повисла продолжительная пауза, а потом радостным голосом, не похожим на вчерашний сдержанный и величественный тон, князь рассыпался в тысячах совсем земных благодарностей.

Маше даже стало неловко, и она спросила:

— Когда выезжать?

— Сейчас, — был ответ.

— Как сейчас? — растерялась девушка.

— Чтобы вы не передумали.

«Князь явно торопит события. Он молодой и темпераментный, наверное, привык к тому, что ему подчиняются. — Маша ощутила внезапное беспокойство и невольно подумала о Мишеле. — Я же просила у него совета! Но он предпочел, чтобы инициатива была за мной. Вот я и решила! — Она стала укладывать вещи. — Если просит друг Пьера, мне нельзя отказать. Пьер бы одобрил мое решение». С этими мыслями Маша села в подъехавший за ней черный «поезд» князя.

Внутри автомобиль действительно напоминал салон шикарного вагона. Играла приятная музыка, благоухали цветы, такие же, как те, которые утром князь прислал Маше.

«Значит, ему нравится этот запах. А может, это аромат его страны? — предположила Маша. — Как здесь необычно, действительно царственно. Только без позолоты и царской атрибутики, как принято на Востоке», — усмехнулась она про себя.

Стекло отделяло их от кабины водителя, но охрана находилась рядом. Кресла располагались так, что Маша и князь сидели лицом друг к другу. Только Маша была одна, а он в окружении двух плотных высоких мужчин.

— Они не говорят по-французски, — как бы оправдывая присутствие такой большой компании, произнес князь. И спросил: — Не желаете выпить?

Маша отрицательно помотала головой.

— Или просто чего-нибудь попить?

Он нажал кнопку на пульте. Впереди на панели раздвинулись стенки бара и, переливаясь в огнях подсветки, появились разноцветные бутылки.

— Да, если можно, апельсиновый сок, — сказала Маша не своим голосом, чувствуя скованность.

Князь на непонятном наречии быстро произнес пару слов, и охранник («А может, и слуга», — подумала Маша) налил ей в длинный, высокий стакан непрозрачную ярко-желтую жидкость.

Неловкость не проходила, от напряжения у Маши пересохло в горле, она закашлялась. Стакан дрогнул в руке, и сок пролился на юбку.

Маша расстроилась, что испортила элегантный дорожный костюм, купленный перед отъездом в Америку в «Галери Лафайетт».

Костюм был из мягкой шерсти, двубортный, с удобным длинным пиджаком, который она расстегнула, — юбка в машине задиралась и из-под пиджака совсем не виднелась. Маша сочла, что так будет приличнее, поскольку князь, сидевший напротив, и без того постоянно смотрел на ее ноги.

Достав из кожаного несессера, который ей подобрали в тон костюму, пачку бумажных салфеток, Маша попробовала оттереть пятно.

Князь галантным жестом открыл следующий отсек автомобиля, где находился туалет, и предложил Маше привести себя в порядок. Там, как и в среднем отсеке, работал кондиционер, лежали мягкие ковры и стояли настоящие унитаз и раковина.

Не веря своим глазам, Маша включила кран — струйка теплой воды полилась на руки.

«B автомобиле вода?» — удивилась она.

Сняв юбку, Маша замыла пятно и увидела фен, висящий, как телефонная трубка, над раковиной. Она сняла его — фен автоматически включился, обдавая горячим воздухом. Высушив пятно и причесавшись перед овальным красивым зеркалом, Маша вернулась в салон.

16

Вечером они приехали к месту назначения.

Выйдя из автомобиля, Маша увидела расположенный в скалах белый замок, который спускался к морю множеством открытых террас с колоннами. Запахи роскошного, благоухающего вечерними ароматами сада пьянили. Теплый морской воздух кружил голову.

Девушка-служанка проводила Машу в комнату с большими раздвигающимися стеклянными дверями, ведущими на одну из террас. Она показала ванную комнату, предложила помочь раздеться, жестом показала, что готова помыть ее в уже наполненной пеной ванне, по размерам напоминающей маленький бассейн. Маша вежливо отказалась от помощи.

Новая обстановка, сказочный морской пейзаж помогали девушке отвлечься после тяжелых дней в Париже, связанных с утратой Пьера.

Наутро слуга пригласил Машу к хозяину дома. Старый князь лежал на высокой кровати, укрытый шелковым одеялом, в белоснежных кружевных подушках. Болезненное лицо южанина было изрезано мелкими морщинками.

Он приказал всем выйти и, оставшись вдвоем с Машей, торжественно произнес, что должен выполнить долг перед умершим другом.

— Я хочу передать тебе священный амулет. — Князь достал из лежащей перед ним шкатулки медальон на старинной цепочке и надел его Маше на шею. Эта процедура отняла у него, видимо, много сил, он откинулся на дорогие кружева своего ложа и закрыл глаза.

Маше показалось, что князь уснул, и она растерянно посмотрела на дверь, за которой скрылись слуги.

Но тут тишину прервал его скрипучий голос:

— Это произошло много лет назад. Я был молод и еще не обременен государственными делами. Шла война. Немцы оккупировали Францию. Я в то время гостил в этой стране с двумя слугами у богатой тетушки по материнской линии в замке на берегу моря. Там мы и познакомились с Пьером. Он был младше меня, но мы с ним очень подружились. Вместе купались в море, ловили рыбу, обманывали тетушку, убегали от слуг, следивших за нами. Вместе влюбились в одну очень красивую девушку — онабыла дочерью владельца всех местных виноградников.

В деревушке по соседству стояли немцы — небольшой отряд во главе с офицером. Моя тетка часто общалась с ним. Он был вполне пристойным человеком — корректен, аккуратен, любил классическую музыку. Но его солдаты занимались разбоем, отнимали у жителей вино, напивались, приставали к французским девушкам.

Я уже был созревший юноша, и мое воспитание мужчины и воина не позволяло спокойно наблюдать, что творили порой эти ублюдки. Тетушке и слугам стоило много сил удерживать меня от опрометчивых поступков, которые могли кончиться для всех очень печально, учитывая, что я был наследным князем близкого с Францией государства.

— Однажды, в очередной раз усыпив бдительность моих слуг, мы с Пьером пошли поздним вечером прогуляться к морю. Там мы назначили свидание нашей общей возлюбленной. Звали ее Мадлен. Мадлен, красавица Мадлен, — произнес старый князь, и его лицо озарила совсем юношеская улыбка. Болезнь как будто отступила, и, посмотрев на Машу, он продолжил: — Проходя мимо старого грота, мы вдруг услышали доносящиеся из его глубины стоны Мадлен, зовущей на помощь, и пьяные грубые немецкие выкрики. Прокравшись внутрь, увидели, что здоровенный немец, сорвав с Мадлен одежду и распластав ее, почти голую, на камнях, звал своих друзей, видимо, находившихся где-то поблизости. Мадлен сопротивлялась, уже выбиваясь из сил. Мы с Пьером переглянулись и, не сговариваясь, схватили каждый по большому камню. Послышались приближающиеся голоса остальной компании этого животного. До нас дошло, что действовать нужно молниеносно, иначе погубим Мадлен и погибнем сами. Но немец был вдвое крупнее и крепче нас. Мы тихо подкрались сзади и стали бить его камнями по голове.

Немец обмяк и отпустил Мадлен. Она дрожала от страха, разорвавшая в клочья одежда валялась на камнях. Я, как сейчас, помню черные растрепанные волосы, прекрасное нагое тело и… раскрытый амулет, блестевшей у нее на шее.

Мадлен была в шоке от случившего и, как заклинание, все повторяла: «Священный амулет, священный амулет!»

Решив, что от страха она потеряла рассудок, мы старались успокоить ее, приговаривая, что все будет хорошо. Но она, не обращая внимания на наши уговоры, стала рассказывать какую-то странную сказку.

«Давным-давно, — начала Мадлен, — когда я была маленькой девочкой, моя бабушка — все называли ее колдуньей, потому что она обладала магической силой ясновидения и предсказывала будущее, — подарила мне амулет. «Я отдаю тебе этот амулет, — сказала бабушка, — в нем содержится сила, которая в определенный момент твоей жизни сумеет отвратить беду. Тогда он раскроется, и ты увидишь его волшебную красоту. Запомни, этот амулет священный, он приносит спасение и счастье».

Маша недоверчиво дотронулась до медальона. Он был явно из драгоценного металла, с витиеватой резьбой. Девушка попробовали его открыть, но медальон оказался будто литой.

А князь, между тем, продолжал:

— После случившегося нам пришлось покинуть эти места, оставив нашу прекрасную возлюбленную Мадлен. На прощание мы с Пьером признались ей в вечной любви. «Я не хочу вас рассорить и потому не скажу вам о своих чувствах», — был ее ответ.

Жизнь развела нас. Но дружба с Пьером, выдержав испытания временем, сохранилась. Встречаясь, мы часто вспоминали ту страшную ночь и нашу первую юношескую любовь. Пьер даже пробовал отыскать Мадлен. Но тщетно.

— Прошли годы. И вот недавно неизвестный человек передал моим слугам это. — Князь показал на шкатулку, из которой только что извлек медальон. — От Мадлен.

Маша посмотрела теперь на шкатулку совсем другими глазами. Ей даже на мгновение показалось, что от нее исходит какой-то необычайный магический свет.

Князь достал из шкатулки голубой конверт, перевязанный шелковой ленточкой, и проворчал:

— Тут оказалось признание в любви… к Пьеру. И просьба. Скорее, ее последняя воля — передать священный амулет возлюбленной Пьера. В письме Мадлен пишет, что Пьера ей найти не удалось. А мой адрес известен, — разведя руками, грустно произнес князь. — Поэтому просьбу она передает через меня, не сомневаясь в крепости нашей дружбы по сей день. То, что мы приняли в ту ночь за ее бред, она вновь подтвердила. — Князь жестом остановил Машу, заставляя ее выслушать историю до конца. — Но я не успел. — Он смахнул слезу, скатившуюся по щеке и добавил: — Я не успел исполнить ее просьбу. Пьер умер, не узнав о ее чувствах. Но о тебе мы с ним говорили. Он называл тебя своей невестой. Поэтому, исполняя волю Мадлен, я передаю этот амулет и надеюсь, что он принесет счастье той, кого Пьер любил.

— Спасибо, Ваше Высочество.

— Ну, вот и все. Теперь я спокоен. Ведь вскоре я встречусь с ними, — произнес он и показал на небо.

17

Весь день Маша находилась под впечатлением от рассказа старого князя. Она бродила по саду, любуясь, как лозы розово-красных кустарников переплетаются в причудливые гирлянды. В яркости с ними могли соперничать только огромные хвосты павлинов. Эти царские птицы величественно разгуливали по саду.

Буйство красок поражало. На их фоне сам замок из белого камня казался дворцом снежной королевы из детской сказки. Несмотря на жару, в нем действительно было прохладно даже днем. Спустившись по широкой лестнице к морю, Маша решила позагорать на берегу. Купальник, купленный в Лос-Анджелесе, оказался очень кстати.

— Сегодня море необычайно ласковое.

Маша вздрогнула от неожиданности.

— Да, Ваше Высочество, — ответила она и стала искать место, откуда мог появиться молодой князь. «По лестнице он спуститься не мог», — подумала девушка. Все пространство лестницы было у нее перед глазами. Дальше были скалы, поросшие кое-где травой или кустарником. Вдруг в зелени что-то зашевелилось, и Маше показалось, что там мелькнул человек. «Охрана», — догадалась она.

Князь заметил, что Маша внимательно смотрит в сторону кустарника и, извинившись, отошел.

— Шагу не дают ступить, все проверили и наконец уехали, — сказал он, вернувшись.

И только теперь Маша заметила такую же зеленую, как кустарник, кабинку фуникулера, поднимающуюся вверх.

Князь стремительно сбросил с себя одежду, оставшись в маленьких плавках, и совсем по-мальчишечьи схватил Машу за руку, на бегу увлекая в воду.

Маша еще никогда не видела такого чистого и прозрачного моря.

— Знаете, я здесь всегда купаюсь один, — пожаловался князь. — Может быть, вы у нас еще поживете?

Накатившаяся невысокая волна неожиданно сбила их с ног, и они вместе упали, смеясь и барахтаясь.

Князь, выросший на море, прекрасно плавал. У него были широкие сильные плечи, твердые мускулы и гибкое тело. Он, поддразнивая Машу, увлек ее далеко от берега.

Маша умела плавать, однако долго держаться на воде ей никогда не приходилось. Но с князем, даже отплыв на большое расстояние, так, что белый замок представлялся совсем крошечным, она все равно чувствовала себя в безопасности.

Наконец, устав, девушка легла на спину, а он, резвясь, как дельфин, ныряя, кружил возле нее. А потом, неожиданно перейдя на «ты», предложил:

— Держись за мое плечо и закрой глаза, ты не заметишь, как я домчу тебя до берега.

На берегу Маша спохватилась, что они перешли на «ты». Теперь она даже не знала, как к нему обращаться.

Они легли на теплый песок. Князь через щелочки полузакрытых глаз рассматривал лежащую рядом Машу.

— У нас в университете училась девушка тоже из России. Она приехала с севера, где привыкла к холоду, и очень скучала без настоящей зимы — там, в ее краях, много месяцев в году лежит снег. — Князь поежился, видимо, представив русский север. — У нас очень жаркий климат, да?

— Для меня нет, — ответила Маша. — Я не люблю холод.

— Но сейчас для тебя жара опасна, — накинув мягкое полотенце ей на плечи и как бы невзначай коснувшись пальцами до ее груди, возразил князь. Присев напротив, он просто впился глазами в Машину грудь. — Ты очень отличаешься от наших девушек, — оценивающе заявил князь.

— Чем? — смущаясь, спросила Маша.

— У нас почти нет блондинок.

— Я тоже не блондинка, я русая.

— Нет, ты белая, — откровенно поедая ее глазами, упрямо возразил он.

Маша промолчала, чувствуя все большую неловкость.

— В Европе девушки на пляже купаются теперь без верха, — продолжил князь интересующую его тему. — А у вас?

— У нас тоже, я слышала.

— А ты? — беззастенчиво пялясь на ее грудь, поинтересовался князь.

— А я нет, — отрезала Маша и, взяв полотенце, стала подниматься по лестнице. «Кажется, я не давала повода для бесцеремонности», — с легким раздражением подумала она.

Вечером молодой князь пригласил ее на ужин. Они сидели в огромной столовой в разных концах длинного стола. Их обслуживали по меньшей мере десять слуг. Кушанья менялись одно за другим. Сначала подавались холодные закуски, салаты, пряные травы и овощи.

— А сейчас, — загадочно произнес князь, — я угощу тебя блюдом, которое называется «пьяные креветки».

Двое слуг, подкатив к столу чугунный мангал, развели в нем огонь. Языки открытого пламени обнимали чан, над которым склонился повар в белоснежном переднике и таком же колпаке. Налив в чан немного воды, он опустил в нее коренья и травы, затем, медленно помешивая, стал наполнять чан водкой из огромной круглой бутыли. Кончив священнодействовать, повар подошел к пузатому аквариуму с изумрудными водорослями, в котором копошились причудливые морские обитатели. Аквариум находился недалеко от стола, и Маша думала, что он просто является частью интерьера княжеской столовой. Но повар, хладнокровно погрузив в него сачок, стал вылавливать жирнохвостых ленивых креветок и бросать их в кипящую жидкость.

— Креветки, пропитавшись специями и водкой, приобретают необычный вкус, становятся сочными и упругими, — пояснил удивленной Маше князь.

На десерт было подано фиалковое мороженое. Бледно-сиреневого цвета, взбрызнутое соком грейпфрута и лимона, украшенное нежными лепестками фиалок, оно завершало их экзотическую трапезу. Но, увидев на лице Маши недоверие к этому деликатесу, князь заметил с некоторым высокомерием в голосе:

— У нас из цветов не только плетут венки, но и готовят пищу. Это очень вкусно. — И тоном, не допускающим возражения, произнес: — На завтрак ты попробуешь салат из хризантем.

Князь вел себя независимо, движениями руки отдавая приказы прислуге, которая взглядом ловила его жесты и беспрекословно повиновалась. Это уже был не прежний — веселый, любознательный, настроенный на сексуальную волну молодой человек, а настоящий владыка, причем не из сказки.

После моря и горячего южного солнца Маша чувствовала себя не лучшим образом. Ее немного знобило, кое-где кожа обгорела. Поэтому, когда князь пригласил ее на вечернюю прогулку, Маша отказалась, объяснив ему, что перегрелась на солнце.

Не успев войти к себе в спальню, она услышала тихий стук. Две девушки-служанки стояли в дверях.

Они были по-настоящему красивы. Жгучие черные волосы с приколотыми белыми цветами обрамляли хорошенькие личики.

«Совсем молоденькие, моложе меня», — решила Маша.

Согнувшись в поклоне, они неразборчиво что-то лепетали, показывая на какие-то флакончики в руках.

«Что им от меня нужно?» — не поняла Маша.

Они жестом показали, что хотят ее раздеть.

Маша покорно повиновалась. Осторожными движениями девушки сняли с нее всю одежду и, уложив на живот, принялись втирать в ее обгоревшие плечи какие-то приятные ароматические кремы. Потом, перевернув на спину, проделали то же самое с обгоревшими местами на ногах, особенно там, где купальник был вырезан очень глубоко, затем они перешли к шее и груди.

От девушек пахло морем, дурманящими цветами и сладким запахом юга. Их плавные мягкие движения вызывали в Маше сексуальные ощущения. «Это, вероятно, то, что называется эротический массаж, где-то я читала? — вспоминала в неге и полудреме Маша. — Ведь девушек мне прислал князь. Он настраивает меня на сексуальную волну…»

Закончив процедуру, девушки накрыли Машу прохладными шелковыми простынями и удалились.

Маша уснула.

Проснулась она через несколько часов, бодрая и свежая.

Накинув шелковый пеньюар, Маша вышла на террасу. Стояла южная теплая ночь. С моря дул нежный морской ветерок.

— Как ты себя чувствуешь? — услышала она совсем близко голос князя.

Маша обернулась. Он стоял рядом. Терраса ее спальни сообщалась с соседней.

— Все в порядке, спасибо.

— Надеюсь, ты не сожалеешь, что согласилась нас посетить? Понимаю, это причуды и суеверие старого человека. Но я не мог не выполнить просьбу отца. Кроме того, увидев тебя в Париже, мне вспомнилась та русская девушка. Я тебе о ней рассказывал.

Стараясь отвлечь князя и переключить его внимание, Маша спросила:

— Она тебе нравилась?

— Да, мы любили друг друга.

— Но расстались?

Князь вздохнул и, протянув руку, дотронулся до Машиных волос.

— У нее были такие же волосы.

В этот момент на соседней террасе, откуда пришел князь, послышался шорох, и Маше показалось, будто мелькнула чья-то фигура.

Это не была охрана принца — силуэт явно женский, в чем-то длинном и белом.

— У тебя что, служанки — женщины? — удивилась Маша.

Князь, извинившись, неожиданно растворился в темноте.

Маше не хотелось спать. Она вглядывалась в горизонт. Море заметно волновалось.

«Начинается шторм, — подумала Маша, — жаль, если завтра будет плохая погода, я рассчитывала здесь загореть, чтобы не выглядеть в Лос-Анджелесе белой вороной. — Но вдруг, смутившись своих мыслей, рассердилась: — А почему, собственно, я решила, что поеду в Лос-Анджелес?»

Она уехала в этот замок, даже не оставив записку Мишелю. Но ведь был последний разговор с ним… Конечно, если он узнает, что речь шла о каком-то амулете и прихоти старого человека, то не поймет ее поступка, скорее, высмеет. Хотя ему сейчас не до смеха. В фильм, как сказал Мишель, вложены большие деньги, и теперь ему вновь придется искать кого-то на роль героини… Или не придется?

Размышления Маши вдруг прервались. Она вздрогнула от неожиданности. Перед ней стояла высокая черноволосая девушка, окутанная белой прозрачной шалью.

— Вы должны уехать отсюда, — почти выкрикнула незнакомка.

И Маша догадалась, что это ее силуэт мелькнул только что на террасе князя.

— Мы с ним обручены. С детства. Я так его ждала. Он только стал забывать ее. А теперь вновь! Зачем вы приехали? — Она была прекрасна в своем гневе. Глаза сверкали, несмотря на темноту ночи.

Маша все поняла. Незнакомка говорила о той русской девушке, с которой князь учился в Сорбонне. Всю свою неприязнь к ней, ревность и гнев невеста князя перенесла теперь на Машу.

«Она за нами следила. Наверное, и на пляже тоже», — промелькнуло в голове у Маши.

Ей стало стыдно, что она дала повод для ревности, что невольно вторглась в жизнь такого далекого для нее и нереального, сказочного княжества.

Наутро, изменив решение провести здесь неделю. Маша позвонила Мишелю и вылетела в Лос-Анджелес.

18

Обиженный ее внезапным отъездом к князю, Мишель не поехал встречать Машу в аэропорт, а поручил это сделать Клоду.

Клод выразил Маше соболезнования в связи со смертью Пьера, поинтересовался также ее самочувствием. Но, усевшись с ней в автомобиль, сразу перешел к делам, полностью занимавшим его.

— Мишель тебя очень ждал, — медленно начал он, подбирая слова, чтобы не обидеть Машу, — и снимал только те эпизоды, в которых ты не занята. Ему приводили хорошую актрису, но он, поссорившись со мной, отказался даже ее пробовать. — И, покачав головой, добавил: — Девушка была профессионалка. Вся группа его уговаривала.

И Маша стала понимать, что не все так просто, как ей сначала казалось. И, не приехав сразу из Парижа на съемки, она усложнила жизнь Мишелю, так как работа у американцев превыше всего. Ему пришлось защищать или выгораживать ее. А она, даже не пообещав ему вернуться, бросила все и уехала к чудаковатому старику. А может, к молодому князю?

Теперь ей предстояло доказать всем, что она справится. Маше очень хотелось, чтобы они поверили в нее.

Клод, глядя на дорогу, молчал, сосредоточенно о чем-то думал.

Действуя по настоянию Мишеля, он мчит сейчас эту девушку туда, где не все уверены в ней, в ее умении справиться с ролью, пусть и более близкой ей, чем, на его взгляд, многим профессионалкам, ролью русской графини.

Прервав размышления, Клод заметил:

— Американская публика очень требовательна. Ты должна будешь много работать. — И, как бы задавая вопрос самому себе, спросил: — Не знаю, сможешь ли ты?

— Если я взялась, значит, смогу. — В Машином голосе было столько решимости и твердости, что Клод даже притормозил, удивленно посмотрев на нее.

Съемки шли в напряженном темпе. Маша, помня обещание, данное Клоду, не успевала даже выспаться. Теперь она жила в многоэтажном доме, недалеко от Голливуда. Правда, Мишель предложил ей разместиться на его вилле, в комнате для гостей, но, чувствуя некоторое напряжение в их отношениях, она отказалась.

Во время работы на съемочной площадке Мишель вел себя корректно, никогда не кричал, ровным голосом повторяя порой одно и тоже. И даже когда эпизоды не удавались по вине Маши и приходилось их переснимать, он ничем не выдавал своего неудовольствия и не упрекал.

По ночам Маша учила свою роль, спускаясь в нижнюю часть дома, где находились бассейн, тренажеры, прачечный комплекс и множество других подсобных помещений.

Заложив перепачканное за день белье в машину-автомат и поставив на определенное время, она выходила к бассейну, чтобы поплавать, а иногда просто посидеть в тиши, зазубривая роль Натали. Услышав плеск воды и увидев Машу на экране монитора, привыкший к ее ночным бдениям привратник подходил по мягким, бесшумным коврам к Маше и желал ей доброй ночи. Затем она возвращалась в прачечную — вынуть чистые и сухие вещи, положить их под гладильный пресс и через несколько секунд, поднявшись скоростным лифтом, рухнуть в постель, чтобы на рассвете свежей и аккуратной, как все американцы, явиться в студию к началу съемок.

Теперь она, как о чем-то очень далеком и очень прошлом, вспоминала праздные, спокойные дни, проведенные в доме Пьера.

Съемки в Лос-Анджелесе подходили к концу.

Мишель собрал съемочную группу и назвал имена тех, кто должен был выехать в Москву для дальнейшей работы. Эту поездку он хотел приурочить к Дням зарубежного кино, проводимым московскими кинематографистами, пригласившими его принять участие. В программу был включен предыдущий фильм Мишеля, выдвинутый на конкурс, который будет организован в рамках этих Дней.

— Поэтому с нами поедут исполнители главных ролей того фильма. Я уже связался с Москвой и все формальности уладил. Нам предоставят русского переводчика, закажут гостиницу, — сообщил Мишель и, даже не взглянув в Машину сторону, назвал день отъезда.

19

«Как все чудесно начиналось с Мишелем. Прием в небоскребе. Роскошное платье. Приглашение к танцу и его слова», — вспоминала Маша под беззаботную болтовню Мики. Они сидели рядом в самолете, летящем в ее родную Москву. После стольких событий, произошедших с ней, Маша почти все забыла про свою московскую жизнь. Забыла про девочек, про свою первую любовь, обманщика Гошу, про то, как начиналась ее рождественская сказка в Париже. Все это осталось как бы в другой жизни.

А сейчас были ее работа, ее новые друзья, Мишель.

Мишель… Она окончательно поняла, насколько ее тянет к нему. Маша оглянулась на Мишеля, встретилась взглядом, и ей показалось, что он чувствует то же, что и она.

«Нет! Мне все это только мерещится. За все время, проведенное в Лос-Анджелесе, он ни разу не подошел и не поговорил со мной просто как с Машей, а не как с Натали. Ни разу не спросил о моем настроении, состоянии, не поинтересовался, как мне… вообще». И ей стало настолько жаль себя, что она чуть не расплакалась.

Мики, оторвав Машу от грустных мыслей, стала забрасывать ее вопросами про гостиницу, в которой они разместятся, про погоду в Москве, про русскую еду и русских мужчин.

А Маша, засыпая под равномерный шум двигателей самолета, продолжала думать о своем: «Неважно, что Мишель не обращает на меня внимания, главное, он рядом, здесь. Я могу протянуть руку… дотронуться до него».

В Шереметьево они прилетели поздно ночью. Получив от Клода расписание на следующий день, Маша поехала домой.

Мама не могла на нее наглядеться.

— Не может быть, что моя дочь стала голливудской актрисой, — твердила она, поворачивая Машу в разные стороны, как куклу. — Я должна обязательно послушать, что ты играешь там на рояле, мы с тобой не занимались целую вечность, — с ответственностью строгой учительницы охала она.

— Мамочка, это не имеет никакого значения! Они меня могут озвучить хоть Ваном Клиберном, — смеялась в ответ Маша.

— Как же так? Это же будет фальсификация. Ты не соглашайся. Это неприлично! — возмущалась мама.

— Я тебя позову на предварительный просмотр и познакомлю с Мишелем. Он не терпит никакой фальши. И вообще он очень строг и придирчив.

Мама серьезно посмотрела на Машу:

— Он тебе нравится?

— Конечно, — как можно более беззаботно ответила Маша.

— Доченька, я не об этом.

— Я не могу тебе ответить на этот вопрос. Еще сама не знаю, — голос Маши был еле слышен. Мама прижала ее к себе и, как в детстве, погладила по голове.

Девочки очень обрадовались Машиному приезду. Когда она позвонила, они выхватывали друг у друга трубку и кричали наперебой. А после того как Маша пригласила их вечером на прием по случаю открытия Дней зарубежного кино в гостиницу «Славянская», наступила тишина. Маша подумала, что их разъединили.

Первой прорезался голос Зойки:

— Маш, а ты нас встретишь? — И после шепота и слов «спроси, спроси» задала вопрос: — А в чем туда ходят?

Маша вспомнила день рождения Леночки, Зойкины слова по поводу ресторана и засмеялась:

— Помнишь, ты же сама говорила — в платье для коктейля.

— У меня из приличного только тот костюм, что ты привезла в прошлый раз, ангоровый, помнишь?

Машу передернуло при воспоминании о «Тати». Она потом все-таки купила Зойке приглянувшийся костюм.

— Но сегодня же жара, почти под тридцать градусов? — обрадовалась она возможности отговорить Зойку от костюма. — Надень что-нибудь летнее.

— Маш, ну что надевают в таких случаях, посоветуй. Длинное обязательно?.. И девочки не знают.

Маша растерялась. Она уже давно забыла о проблеме одежды. Ей стало казаться, что каждый имеет необходимый гардероб для соответствующего случая. Но, подумав, предложила:

— Хочешь, я пришлю тебе с нашим водителем что-нибудь из своих вещей?

В ответ Зойка завизжала от восторга.

20

Наскоро перекусив, Маша помчалась во французское посольство, где их съемочную группу ждал старый друг Пьера, работавший советником по культуре.

Раньше Маша даже не знала, что посольство находится не так далеко от ее дома, почти на Октябрьской площади. В большом красивом зале отреставрированного особняка их приветствовали посол и советник по культуре. Они по очереди пожимали каждому руку со словами вежливого приветствия, расспрашивали о новом фильме. Когда очередь дошла до Маши, она, растерявшись, стала путано объяснять, что снимается в фильме в роли графини, что сама она русская. В конце совсем засмущалась, но Мишель тут же пришел на помощь, представив ее как восходящую звезду. Они с советником отошли в сторону, и Мишель рассказал ему подробности о Маше-Натали. А затем попросил о содействии и поддержке на период съемок в Москве.

Корреспонденты телевидения, не отходившие от знаменитой и эффектной Мики, услышав о новом фильме и о Натали, тут же набросились на Машу. Дав короткое интервью, Маша с трудом отбивалась от их назойливого внимания.

Затем все были приглашены на обед, который проходил в соседнем зале.

Вечером, перед началом приема, Маша сидела в номере Мики в гостинице «Славянская». Мики уже успела съездить в Кремль и на Красную площадь — там ее снимали для русских журналов — и теперь с восторгом рассказывала, как ей понравилась Москва и как русский журналист угощал ее водкой.

— Я выпила чуть-чуть. — И Мики показала сколько. — А он в такую жару подряд три дринка, — смеялась она, — и ничего, сказал, что еще поедет на работу. Настоящий мужчина!

— Да, если ты по этому судишь, у нас все настоящие мужчины, — с нескрываемой иронией поддержала ее Маша и, взглянув на часики, пошла встречать девочек.

Зойка, разобравшись с охраной, провела девочек в холл, где они начали искать Машу.

Посреди огромного мраморного холла находился круглый бар, немного поодаль от него располагались маленькие столики с зажженными свечами. За столиками сидели праздные, модно одетые люди. Они попивали напитки и слушали классическую музыку в исполнении пианиста, игравшего на большом белом рояле, и двух скрипачек. Чувствуя себя здесь не в своей тарелке, девочки попробовали пройти дальше и заглянуть в стеклянный павильон с надписью «Меркурий». Но там оказался дорогой ювелирный магазин. Продавец, выйдя из-за прилавка, услужливо держал перед пожилой дамой ручное зеркало — она примеряла серьги. Ретировавшись, девочки направились по широкой, ярко освещенной галерее вперед и тут наткнулись на Машу.

Обрадовавшись, они бросились к ней, расцеловались, стали взволнованно, наперебой тараторить каждая о своем. Маша отвела их в небольшую нишу и усадила на мягкий кожаный диван.

Угомонившись после первых минут встречи, девочки рассказали, что видели ее сегодня днем по московской программе телевидения.

— Вместе со знаменитой голливудской актрисой и известным режиссером, — с придыханием в голосе уточнила Зойка. — А потом показывали отрывки из его фильма с этой девицей в главной роли. Он очень даже ничего, — со знанием дела заявила она.

Освоившись в этой шикарной обстановке, Зойка встала с дивана, манерно расправив воланы на шелковом Машином платье. Платье ей было чуть узковато, обтягивало бедра и придавало всей фигуре излишнюю сексуальность. Увидев свое отражение в большом зеркале, Зойка почувствовала себя королевой, только что сошедшей с трона. Задрав подбородок, она свысока посмотрела на подружек.

Девочки дружно рассмеялись.

Не обидевшись и тут же перестав манерничать, Зойка с жаром начала:

— Маш, когда твой шофер приехал…

— Это не мой шофер, — поправила ее Маша, — а водитель, обслуживающий нашу официальную делегацию. Он как раз из «Славянской» в центр ехал, я попросила его передать вам сверток. Решила, что это ему по дороге, близко.

— Ничего себе близко, — возразила Леночка. — Мы когда Зойку в твое платье нарядили, то сразу проблема возникла, как ей в таком виде в троллейбус запихиваться. Не пешком же через мост идти? А на метро еще хуже.

— Да уж, — задрав подбородок и пройдясь, как по подиуму, на высоченных каблучищах, виляя задом, снова развоображалась Зойка. — В общем, пришлось на тачку разориться.

— После того как ты нам позвонила, мы, конечно, целый день не работали. Меня в «Чародейку» послали, чтобы я со второй сменой о прическах договорилась, — вставила Галя.

— Я, например, второй месяц голову из чайника поливаю. Каждый день обещают горячую воду включить, — перебила ее Зойка. — На банкет ведь с грязной головой не пойдешь?

Улыбаясь, Маша слушала давно забытую болтовню девочек.

— Маша, неужели ты по-настоящему у них в Голливуде снимаешься, — с уважением спросила Галя.

— А живешь ты тоже здесь? — поинтересовалась Леночка.

— Какой же здесь кайф! — оглядевшись вокруг, воскликнула Зойка. — Эти актеры, они всегда в таких отелях останавливаются?

— Да, — коротко ответила Маша, — но я живу дома.

— И мы их всех сейчас увидим? — робко задала вопрос Леночка.

— Пойдемте, девочки, я вас с ними познакомлю. Учтите, Мишель понимает по-русски, но почти не говорит. Все остальные говорят по-английски, так что вам придется помучиться.

В ресторане уже было много народу. На прием приехали знаменитые московские артисты и режиссеры.

— Ой, всем завтра расскажу, что живого Абдулова видела, — шептала Зойка, вертя головой в разные стороны. — У него же жена Алферова была, а сейчас он смотрите с кем! — И дальше, не успокаиваясь: — Лазарев с Немоляевой! Девочки, я первый раз всех живьем вижу. Маш, а шампанское с подносов у официантов можно выхватывать?

— Зачем выхватывать? Спокойно бери.

— Ага, бери, они же нарочно проносятся, чтобы я не успела, им ведь тоща больше достанется, — шипела Зойка.

— Идите за мной, — пробираясь сквозь стоящих группками гостей, позвала их Маша. — Я вас познакомлю с Мишелем и Клодом.

Зойка изменилась в лице: жалко было расстаться с шампанским.

— С фужером можно?

— Можно, можно, — рассмеялась Маша.

Мишеля разрывали на части. Клод же с удовольствием общался с тремя молоденькими русскими девушками, задавая им тысячу разных «почему», пробуя свои знания в русском языке.

Вдруг Маша замерла, не поверив своим глазам, — навстречу ей под руку с Мики шел… Гоша. Он был одет в красивый вечерний костюм, с бабочкой.

Мики, радостно улыбаясь, произнесла:

— Я тебе привела твоего друга. — И не очень трезвым голосом добавила: — Еще одного настоящего мужчину. Пока мы тебя разыскивали, он тоже выпил три дринка.

— Что ты тут делаешь? — резко спросила Маша.

— Ищу тебя, — целуя ее при всех в щеку и ничуть не смущаясь, ответил Гоша. — Увидел тебя сегодня в телике с этой. — Он покосился на ничего не понимающую Мики. — Остальное — дело техники.

— А как ты прошел в зал без приглашения?

— Повезло… Она меня провела. — Гоша кивнул на Мики и, удивляясь непониманию Маши, пояснил: — Ну, она мимо проходила, я ее позвал и сказал, что, мол, френд твой, ясно? — И гордо добавил: — Да она сама в меня вцепилась. Пока тебя искали, все рассказывала, что какой-то парень три рюмки водки днем выпил, так она его за настоящего мужчину приняла. Я ей сразу говорю, пусть бутылку тащит, дескать, покажу истинного русского мужика.

Маше ничего не оставалось, как пожать плечами и отойти.

За несколько часов приема Мишель успел перезнакомиться почти со всеми российскими кинознаменитостями.

Многие уже посмотрели его фильм и, восхищаясь, хвалили режиссерскую работу и игру актеров. Мишель рассказывал им о своих новых планах, знакомил с Машей, и она чувствовала, что ей завидуют.

Вечер подходил к концу. Гости начали потихоньку разъезжаться.

К Маше подошла Леночка.

— Мне надо уходить, я с Сережей условилась. Он за мной к метро «Киевская» подъедет.

— Я тоже с ними поеду, — поджав губы и обиженно глядя на Зойку, которая явно была в ударе и оттягивала на себя все внимание Мишеля и Клода, проговорила Галя.

— Спасибо большое, девочки, что вы пришли, — провожая их к выходу, прощалась Маша, привыкшая уже к западной манере общения.

— Что ты такое говоришь? Нас-то за что благодарить, — удивилась Галя. — Тебе спасибо, что не забываешь старых подруг.

— Да, — поддержала ее Лена, — спасибо за то, что подарки нам дорогие даришь, за то, что пригласила нас такое посмотреть.

— Я вам еще позвоню. — Чмокнув каждую в щеку. Маша вернулась в зал.

Зоя ни на шаг не отходила от Мишеля и Клода. Увидев Машу, она шепнула, что они зовут их продолжить вечер в номере.

— Ты пойдешь?

Подумав, что Зойка ее не поймет, если она откажется, и в то же время сознавая двусмысленность ситуации (приглашение предполагает не рабочую обстановку, а они с Мишелем как бы не разговаривают больше месяца), Маша все же согласилась.

21

Вышагивая по гостиничному коридору к номеру Мишеля, Зойка выглядела очень эффектно. Маша это отметила. Сиреневое платье из «Галери Лафайетт» очень шло к ее миловидному скуластому личику с большими синими глазами и пухлыми губками. Рыжие, с медным отливом волосы были модно подстрижены и красиво уложены. Тоненькие прозрачные колготки с лайкрой обтягивали ее чуть полноватые ноги. Повиснув на руке у Мишеля, она что-то шептала ему на ухо. Оба весело смеялись.

Маша шла сзади, рядом с Клодом, рассказывая ему про музей-усадьбу Архангельское, где будут продолжены съемки фильма.

Вдруг Зойка остановилась и громко воскликнула:

— А этот откуда тут взялся? Да еще бант навесил!

— Не бант, а бабочку, — машинально поправила ее Маша и тут увидела Гошу с Мики.

Мики сидела на полу в коридоре перед своим номером. Ее длинные ноги были широко раскинуты, как у Буратино, а между ними высыпано все содержимое Микиной сумочки. Расчески, помада, пудра, тени для век и прочие мелочи.

Позади на коленях стоял Гоша и расстегивал на спине молнию ее узенького платья от Валентино.

— Вот так натюрморт: Гоша-кидала с голливудской звездой! — удивленно вскрикнула Зойка.

— А ты его откуда знаешь? — в свою очередь поразилась Маша.

— Так кто ж его не знает? — возмутилась Зойка. — Он у нас на Калининском с наперсточниками начинал. Помнишь, когда там пару лет назад полно палаток стояло? Так он как бы зазывалой у них подвязался. Играющего из себя изображал, ну, который якобы выигрывал, чтобы лохов завлечь. А потом, когда наперсточников разогнали, палатки бомбить пошел. Только, чтобы в разборки не вляпаться, действовал по-хитрому, через баб. У меня подружка, Ирка, в одной из палаток по ночам работала. Она глупенькая была, в десятом классе еще училась. Так он ее на большие деньги кинул. Сначала просто ночью посидеть приходил, вроде музыку послушать, пепси угощал, чтоб ей не скучно было. Потом байку сочинил, что кафе открывает. Она ему без денег пиво ящиками, алкоголь всякий давала, надеялась, что рассчитается.

— И чем кончилось? — с ужасом спросила Маша.

— Чем, чем… выгнали ее. Два года прошло, до сих пор с хозяином расплатиться не может.

— А мы с Грегори джойнт-венчер открываем, — пьяно бормотала Мики, ползая по полу.

— Ага, венчер-венчер, я так и знала, — обрадовалась Зойка.

— По производству чего? — улыбнулся Мишель.

— Э-ро-ти-ческих фильмов. Гре-гор-ри большой специалист в этой области. Он сказал, что они тут в России пользуются огромным спросом. Правда, Грегори? — заглядывая ему в глаза и пытаясь застегнуть сползшее с плечей платье, лепетала Мики.

— Может, сейчас тут и начнем снимать? — поинтересовался Мишель.

— Нет, сейчас мы не мо-жем, сначала надо найти электро-н-ную карточку и попасть в номер.

— Эту, что ли? — Зойка выудила пластиковую карточку с перфорацией из Гошиного нагрудного кармана.

— Ой, спасибо. — Мики воткнула ее в прорезь двери, и они с Гошей исчезли.

— Выгоните его из ее номера. Или вы что, мне не верите? Я же вам чистую правду говорю. Он и Мики вашу до нитки оберет. Маша, переведи им. Они же наивные, иностранцы, — сердилась на их равнодушие Зойка.

Маша попробовала растолковать ей:

— Нет, они не наивные, просто у них не принято, как у нас, во все лезть, то есть вмешиваться в частную жизнь.

— Завтра я с ней поговорю, — пообещал Мишель.

— Маш, да ты скажи им, что он просто деньги у нее украдет и сбежит. Ведь карточка эта электронная, ключ, да? Она же у него в кармане уже была.

— У нее нет наличных денег, — успокоила ее Маша.

— А как же она сюда приехала?

— У нее все на счете в банке. С собой она только кредитную карточку возит.

— Но ее украсть ведь тоже можно?

— Можно, но Мики об этом сообщит, счет заблокируют и деньги никому не выдадут, — входя в просторный трехкомнатный номер Мишеля, объясняла Маша.

— Ну, ладно, — не унималась Зойка, — а если ей чего-нибудь захочется, попить, например, вон сейчас жара какая стоит, тогда что?

— Ну, долларов сто, наверное, у нее есть, — сказала Маша.

— Ого, сто долларов! — уважительно произнесла Зойка.

Мишель позвонил по телефону и сделал заказ.

Зойка вовсю глазела на официанта, вкатившего тележку. На ней стояло шампанское в ведерке со льдом. Рядом, также во льду, вазочка с икрой.

— Мой парень, помнишь, я тебе рассказывала, тот, что из ресторана напротив, так же, как этот, — показала она на официанта, — по ночам работает. Знаешь, Маш, я с ним уже полгода встречаюсь.

— Да, да, — рассеянно отвечала Маша, наблюдая, как Мишель включает тихую музыку.

Зойка подскочила:

— Дамы приглашают кавалеров! — И тут же обвила шею Мишеля, тесно прижавшись к нему всем телом.

Клод разлил шампанское и продолжил разговор о съемках в Архангельском.

— Может, мы с тобой тоже потанцуем? — ревниво поглядывая на Мишеля с Зойкой, предложила Маша.

— Конечно, конечно, — спохватился Клод, — дамы при-гла-ша-ют? — повторил он Зойкины слова, смешно выговаривая их по-русски.

«Интересно, как Клод представляет себе мои отношения с Мишелем? — подумала Маша, пробуя нарочно близко прильнуть к партнеру и тем самым обратить внимание Мишеля. И сама себе ответила: — А что, собственно, представлять? Кроме нескольких нежных слов Мишеля на приеме в Лос-Анджелесе, ничего и не было».

Мишель, посмотрев на Машу, резко выключил музыку и вышел в другую комнату. Клод снова разлил шампанское по фужерам, продолжая прерванный с Машей разговор. Зойка плюхнулась на диван, выпила залпом шампанское и позвала Мишеля. Ей явно хотелось веселиться дальше. Ответа не последовало.

— Пойду его напугаю, — придумав новое развлечение, сказала Зойка. Тихонько открыв дверь в соседнюю комнату, она на цыпочках вошла туда.

Маша не могла ни о чем думать, кроме того, что там Зойка делает с Мишелем. Чувство, которое охватило ее, было ей незнакомо. Это и злость на Зойку, которую бы она растерзала, и обида на Мишеля, не проявляющего к ней никакого интереса, как к реальной женщине, а не его надуманному образу — Натали.

Маша посмотрела на часы. Несколько минут их отсутствия показались ей вечностью.

— Ты устала. — Клод вскочил с дивана. — Может, тебя проводить домой?

— Спасибо, я сама. — Едва попрощавшись с Клодом. Маша выскочила за дверь. Она еле сдерживала слезы.

22

Около гостиницы стояло несколько такси. Маша села в одно из них и назвала адрес.

— Стольничек, хорэ? — посмотрел на нее молодой парень.

Маша кивнула, даже не поняв, что тот сказал.

— Как поедем, по набережной или по кольцу?

— Все равно, — ответила девушка.

— Ты чего, тут работаешь? — оглядывая ее и кивая в сторону «Славянской», спросил парень.

Маша опять кивнула.

— В фирме?

Маша ничего не ответила. Но парню, видимо, наскучило одному долго сидеть в машине, и он, не обращая внимания на то, что Маша не поддерживает разговор, продолжил:

— У нас недавно один тоже в фирму ушел. Говорит, бешеные бабки зарабатывает. Но работа… — Парень помотал головой. — Мне такой не нужно, круглые сутки. Когда шефу вздумается, тогда и вези, хоть ночью, хоть утром. Вот ты тоже с работы… — Он многозначительно посмотрел на Машу. — Ночью возвращаешься. Кому это надо? А я смену отбарабаню и свободен, гуляй — не хочу. Если повезет, сниму какого-нибудь лоха, лучше иностранца, тоже заработаю. У них выхода другого нет. Москву не знают. Да я и не заламываю. Не дороже, чем у них. Ведь так?

Мимо мелькали Воробьевы горы, университет, потом появился Детский музыкальный театр.

«Как я давно здесь не была, — подумала Маша. — Когда-то мама водила меня сюда на «Белоснежку и семь гномов», а потом мы гуляли с ней по аллеям».

— На Ленинский в какое место?

Маша назвала.

— Вы меня в подъезд не проводите? — протягивая стотысячную купюру и соображая, наконец, что это двадцать долларов, попросила Маша. — А то у нас там лампочка выбита.

— Еще двадцатничек. А то, может, тебя там твой мужик дожидается. Так я вместо кого-нибудь от него и схлопочу. За риск, как омоновцу!

Маша, порывшись в сумочке, нашла десять тысяч.

— А десяти не хватит?

— Ладно, пошли, — великодушно согласился парень.

В подъезде Маша сразу споткнулась о высокий порог и, пролетев его, больно ударилась о стенку. Парень в потемках, не видя ее, но услышав удар, забеспокоился:

— Ты где? — Он зажег зажигалку и стал нажимать кнопку у лифта. Но она не слушалась: то ли лифт не работал, то ли кто-то оставил открытой дверь.

— Ну, вот. Теперь иди с тобой в потемках. Мы так не договаривались. Ты на каком этаже живешь?

— На третьем, — виновато ответила Маша.

— Ну, ладно, может, хоть там светло.

Маша вспомнила, что мама просила утром соседа вкрутить лампочку.

— Вы меня только до второго этажа проводите, а там дальше я сама.

Всю ночь Маше снились кошмарные сны: Мишель с Гошей и князем спасали ее в темном подъезде от бандита, который выглядел как шофер такси. Маша кричала и звала на помощь.

Проснувшись, она вспомнила, что предстоит тяжелый день — Мишель назначил на сегодня много встреч. А дальше планировались съемки в Архангельском.

В Москве продолжали стоять жаркие дни, но в Архангельском, где они работали уже неделю, была всегда приятная прохлада.

Один из таких дней выдался наиболее напряженным. Сначала снимали в помещениях дворца на фоне синих стен, белых с золочеными ручками дверей, картин, роскошной мебели. Потом перешли в парк и на террасы. Работали уже несколько часов подряд, и Мишель объявил перерыв.

Маша, не переодеваясь, как была в костюме графини, прохаживаясь под руку с партнером, дошла до ворот парка.

Пожилому американцу, игравшему старого графа и первый раз приехавшему в Россию, было интересно все. Он предложил Маше выйти за ворота. Там, как на всех людных местах, образовалась бойкая торговая точка. Местные жители, привлеченные скоплением туристов у музея, продавали грибы, ягоды, огурцы и первые фрукты с собственных участков.

Свою небогатую снедь они расставляли на деревянных ящиках.

Американец заинтересовался и направился к бабке, торговавшей грибами. Подойдя к ней поближе, он нагнулся, чтобы получше рассмотреть чернушки, сыроежки, летние опята, уложенные в кучки. На его лице было неописуемое удивление. Он никогда не видел таких «даров леса». Маша знала, что в Америке продаются только культивированные грибы — в основном шампиньоны.

Неожиданно бабка, соскочив со складного стульчика, на котором сидела, упала в ноги одетому в костюм графа американцу и запричитала:

— Батюшки-святы! Явился, явился! — И начала бить поклоны.

Американец растерялся и стал поспешно поднимать бабку, а сидевшие рядом мальчишка и девушка постарше, держась за животы, буквально умирали со смеху.

— Бабка Анисья, мы же тебе говорили — это американцы приехали… в усадьбу, кино снимать. Ты что, забыла?

— Забыла, забыла, — передразнила ихбабка. — Давеча, когда я ягодами торговала, подошел один, одетый, как мой Васька-жених, — в казака. Я форму-то эту крепко помню. Фотография с тех времен над кроватью Васькина висит. Ну вот, я ему и говорю: «Ты че, милый, в кино сниматься приехал?» А он мне: «Бабка, ты не знаешь, что все назад вернулось. Я казак настоящий. Мы сюда прибыли охранять вас». От энтих, значит, как их называют, рекеров или роперов.

— Рокер, бабка, это твой внук Петька, который на мотоцикле гоняет, а казак сказал, наверное, от рэкетиров, — поправил ее, утирая слезы, мальчишка. — Казак-то, конечно, был настоящий. А это артист, из кино, понимаешь?

— Артист, артист, а похож на настоящего барина, и барыня тоже, — уважительно поглядев на Машино роскошное платье, возразила бабка Анисья. — Я барина-батюшку, как сейчас, помню, отсель тоже выезжал. — Показала она рукой на усадебные ворота.

— Бабушка, — поинтересовалась Маша, — а сколько же вам лет?

— Сто, — ответил за нее озорной мальчишка.

— Нет, — возразила девушка. — Ей недавно девяносто исполнилось. Вся деревня отмечала.

— Да, — подтвердил мальчишка, — бабка Анисья водки выпила и еще плясала.

— Даже губернатор области приезжал, подарки ей, как долгожительнице, дарили, — добавила девушка.

— Во, — пробубнила бабка, — губернатор! А вы говорите, что он не хозяин-батюшка, — снова показывая на роскошный костюм актера, запричитала она.

— Ой, какое же у вас платье красивое! — забыв про бабку, воскликнула девушка. — Можно потрогать? — И она осторожно пощупала натуральные дорогие кружева на летнем платье «графини Натали».

Маша перевела курьезную сцену американцу и рассказала, что это имение, где они сейчас снимают фильм, в XVIII веке принадлежало роду известных в России князей Голицыных, а потом, до революции 1917 года, им владел знаменитый князь Юсупов. Бабушка Анисья, которая, как оказалось, уже жила в те времена, била актеру поклоны, приняв его за последнего владельца имения.

Американец только изумленно качал головой…

Месяц пролетел в Москве незаметно. Мишель, как всегда, держался ровно. О вечере, проведенном у него в номере, никогда не вспоминал. Зойка же, позвонив на следующий день, упрекнула Машу за то, что она разбила компанию и ушла, не попрощавшись, и что Мишель с Клодом после ее ухода тут же выпроводили Зойку домой. Маше очень хотелось узнать, что они тогда делали в другой комнате. Но болтливая подруга ничего не рассказывала, а самой ее об этом спрашивать Маше было неудобно.

Она мучилась, чувствуя к Мишелю нечто большее, чем просто уважение или привязанность, но гордость не позволяла ей даже намекнуть ему об этом — ни взглядом, ни жестом, ни поведением. Она знала, что существует тысяча уловок остаться с ним наедине, хитростью или женским кокетством приблизить его к себе. Но, как только кончался съемочный день и Мишель, поблагодарив всех, назначал время на завтра, Маша первая уезжала с площадки. Позже ругала себя за это, страдала, а потом все повторялось.

Съемки фильма приближались к концу, оставалось отснять еще небольшой кусок в Лос-Анджелесе и финал в Париже.

Маша скучала по Парижу. Она вспоминала горькие дни, проведенные здесь с Гошей, и спокойные, добрые — с Пьером.

Париж! С него все и началось.

23

Обсуждая в Лос-Анджелесе дальнейшие съемки. Клод сообщил Маше, что теперь ей придется ездить верхом.

— Если помнишь, по сценарию ты должна гарцевать на красивой лошади в яблоках. Мишель уже заключил договор на прокат очень дорогого скакуна. Сначала будут снимать дальние планы, с дублершей. А потом твой эпизод.

— Но я вообще не умею ездить на лошади, боюсь даже подходить к ней, — призналась огорченная Маша.

Клод озадаченно посмотрел на нее:

— Мы даже не подумали об этом, потому что каждый актер в Голливуде должен уметь все: петь, танцевать, сражаться на шпагах, водить автомобиль и, уж конечно, ездить верхом. Придется тебе срочно учиться.

— Я научусь, — твердо сказала Маша.

На следующий день, когда были продолжены съемки, Клод познакомил Машу с девушкой-дублершей. Она была в Машином парике и костюме.

Глядя на девушку, Маша позавидовала ее легкости обращения с конем — красавцем Пеле. Она внимательно присматривалась, как та вскакивала в седло, ласково трепала и прижималась к морде коня, угощала его своим завтраком.

Разговорившись, Маша узнала, что девушка выросла в сельской местности. У ее отца были конюшни, и она с детства ухаживала за скакунами, а также ездила верхом. Теперь знания пригодились, и она зарабатывает этим на жизнь. Девушка уже успела подружиться с Пеле, узнала его характер, повадки.

Она показала Маше, как забираться на лошадь, держаться в седле и много других премудростей, о которых мог знать только человек, любящий и знающий свое дело.

Маша так расхрабрилась, что даже решилась сесть верхом, и дублерша, держа Пеле под уздцы, прошлась с ним пару кругов.

Конь отнесся к Маше довольно благосклонно, ел с руки и слушался команд.

Маша твердо решила, что она не будет ничего говорить Мишелю, просить его о помощи, а сама овладеет ездой.

Рано утром, еще до начала съемок, приехав в конюшню, Маша попросила вывести Пеле.

— Вы ходите поездить? — ничего не подозревая, спросил конюх. — Только не заблудитесь. — И он обвел рукой каменистую дорогу, серые, невыразительные пески с редкой растительностью и горы.

Маша решила, что просто попробует спокойно поездить по дороге взад и вперед, чтобы они с Пеле привыкли друг к другу.

Когда конюх ушел, Маша достала из дорожного рюкзака угощение, которым накануне кормила коня дублерша, но он сегодня был явно не в духе, беспокойно бил копытом и уж совсем не обрадовался, когда Маша на него взобралась.

Но отступать было некуда, и, приговаривая ласковые слова, она потихонечку поехала вперед. Через некоторое время дорога стала раздваиваться, и Маша решила повернуть обратно, чтобы, как советовал конюх, не заблудиться. Но Пеле не слушался, чувствуя ее неопытность, сердито мотал головой и упрямо шел дальше.

«Через некоторое время попробую просто его остановить, слезу и поведу под уздцы назад, — неуверенно решила она, — а пока…»

Сидеть стало неудобно, от напряжения и с непривычки заныла поясница. Сильно пекло солнце, хотелось пить…

Вдруг откуда-то сбоку, из-за высокого камня, выскочили два парня. Они выглядели очень подозрительно: были одеты в грязную одежду, длинные черные волосы напоминали паклю.

«Это, наверное, местные жители, — успокоила себя Маша, — не негры, но и не белые, похожи на испанцев или мексиканцев».

Оборванцы закричали и бросились наперерез девушке. Конь испугался, рванул и понес, откинув Машу назад. Выпустив от неожиданности повод, она ухватилась за гриву. Конь продолжал мчаться по неровной дороге, и, не удержавшись от очередного резкого толчка, Маша вылетела из седла. Упав, она больно ударилась головой о землю и потеряла сознание.

Очнувшись, Маша увидела вблизи тех двух грязных парней. Один из них, длинный, рылся у нее в рюкзаке, другой держал под уздцы вздрагивающего Пеле и, успокаивая, поглаживал его.

«Ну вот и приехали, — казнила она себя. — Денег у меня нет. Теперь уведут коня. Клод говорил, что конь очень дорогой. Даже за его наем Мишель в день платил бешеные деньги. Если они его продадут…»

Не найдя в рюкзаке ничего, кроме лошадиного угощения, длинный наклонился над Машей, коснувшись ее щеки липкими волосами. От него неприятно пахло.

На девушке были замшевые брюки для верховой езды, майка и легкая куртка. Пошарив в карманах куртки и опять ничего не обнаружив, парень со злостью рванул ее на себя, оторвав пуговицы. На какое-то мгновение Маше показалось, что он собирается ее ударить, но вдруг лицо у него вытянулось от изумления. Он что-то крикнул на непонятном языке своему спутнику. Тот, оставив коня, подошел к Маше, нагнулся над ней и тоже, удивленный, замер. Маша, с трудом приподнявшись на локтях и опустив голову, посмотрела в вырез разорванной куртки.

На ее груди, в глубине створок раскрывшегося от удара медальона сверкала волшебной красоты камея. «Священный амулет, — вспомнила Маша слова старого князя, — он открылся!» И в это мгновение она услышала топот копыт.

Парни пустились наутек.

А на дороге, поднимая облако пыли, показался всадник, мчавшийся галопом. Маша попробовала встать на ноги, но у нее все закружилось перед глазами, и она снова упала лицом в грязный песок.

Всадник резко остановился и соскочил с коня. Маша почувствовала сильные ласковые руки, которые приподнимали ее с земли, губы, целующие ее перепачканные лоб, щеки, нос, и услышала взволнованный голос Мишеля:

— Кто, кто тебе позволил?

Маша открыла глаза и увидела совсем близко встревоженное лицо того, кто столько раз снился ей, о ком мечтала и, теперь она уже это точно знала, кого по-настоящему любила.

Она обхватила Мишеля за шею и крепко прижалась к нему. Он, подложив ей под голову куртку, осторожно опустил на землю. И, целуя грудь, плечи, волосы Маши, расстроенно повторял:

— Я ничего не знал! Почему ты мне не сказала? Я бы выкинул эту чертову сцену! Ты для меня важнее всего на свете! Ты же могла разбиться!

Маше было больно от ушибов, гудело в голове. Однако близость Мишеля, его чувства к ней, которые он так долго скрывал и выплеснул сейчас, признавшись, что именно Маша, а не придуманный им образ Натали, дорога и важна ему, заполнили ее всю, заставив забыть про боль, и она задохнулась от счастья в его объятиях.

24

Оставшееся время работы в Лос-Анджелесе Маша с Мишелем провели вместе. Впереди их ждал Париж и вновь Рождество!

«Что оно принесет мне?» — подумала Маша, когда прозрачные автоматические двери парижского аэропорта раздвинулись перед ней.

— Здравствуй, Париж! — с удовольствием вдохнув морозный воздух после тяжелой духоты Лос-Анджелеса, проговорила она. — Я опять скучала без тебя!

По дороге в окнах автомобиля мелькали знакомые места, любимые улицы. Париж вновь, как год назад, готовился к празднику.

Вечером они пошли с Мишелем в знаменитый ресторан «Максим». Предпраздничная красота и элегантность одного из самых дорогих ресторанов Парижа кружила голову. Заказав спаржу под соусом из шампиньонов, а к ней — вино, Мишель предложил Маше послушать романтическую историю.

— Владелец этого ресторана, Луи Водабль, — начал Мишель, — которого все называли Максим, недавно умер. Теперь ресторан принадлежит знаменитому кутюрье Пьеру Кордену, потому что сын Максима не захотел продолжить дело отца и деда.

Маленькие лампочки на столе подсвечивали лицо Маши. Большие зеленые глаза смотрели не мигая. Она с интересом слушала рассказ Мишеля.

— Он был очень красивый мужчина, — продолжал Мишель, — любая женщина, если бы он захотел, была бы у его ног. Но он дал клятву одной-единственной.

Маша затаила дыхание.

— Ты говоришь так, что я жду печального конца этой истории, — прошептала она.

— Да, ты права, — сказал Мишель. — Когда Луи было двенадцать лет, он учился в школе с одной девочкой, и они поклялись друг другу в вечной верности.

— И что? — нетерпеливо спросила Маша.

— Вдова Луи в Новогоднюю ночь, которую ей предстояло провести одной, выбросилась из окна. Их дом находился на роскошной улице у королевского дворца, окна выходили в сад Пале-Рояль, который на ночь запирался. Наутро садовник нашел ее там мертвой.

Маша дотронулась до темной подвязки, придерживающей светлую штору на окне. Она вдруг ощутила какую-то непонятную духовную близость с людьми, о которых ей рассказал Мишель.

Она смотрела на обрамление дорогих зеркал. Рисунок резьбы сочетался с резьбой на люстрах, настольных лампочках, столовых приборах и даже стульях, на которых они сидели.

Маша подумала о человеке, создавшем весь этот мир роскоши и уюта, отдыха и наслаждения. Ей казалось, что его дух присутствовал всюду, настраивая на единение, любовь и верность.

— Верность до конца жизни, — тихо прошептала Маша и посмотрела в глаза Мишелю.

Дни в Париже текли своим чередом.

Получив то, о чем мечтала. Маша старалась не думать о будущем. Пьер оставил ей небольшое состояние, к тому же она сейчас неплохо зарабатывала. Ей было хорошо с Мишелем, но дальше… Ее мысли останавливались, и она не хотела заглядывать в завтрашний день.

Закончив работу над картиной, Мишель с нетерпением ждал, как публика примет фильм. Они с Машей уехали из Лос-Анджелеса сразу после премьеры, которая прошла очень удачно и предвещала фильму успех. Но Мишель знал, что оценки профессионалов и капризного массового зрителя не всегда совпадают. Он все больше нервничал, просматривая по утрам американские газеты, искал сообщений. Маша, как могла, успокаивала его, но он начал утверждать, что фильм провалился, перестал следить за прессой. Маша расстраивалась, принимая вину на себя.

Как-то ночью, накануне Рождества, раздался телефонный звонок из Лос-Анджелеса. Звонил Клод и сообщал, что он прилетает на следующий день, что встречать его не надо, пусть Мишель ждет его дома.

— Что-нибудь случилось? — спросила наутро Маша.

— Он мне ничего не сказал, — пожал плечами Мишель, — но, наверное, что-то важное. У нас принято Рождество отмечать с близкими, в кругу семьи.

Маша, чтобы создать настроение, наряжала в гостиной елку. Она не занималась этим с детства, поэтому игрушки, которые Мишель купил по ее просьбе, приводили девушку в восторг, и она тихо повизгивала, доставая очередное украшение из нарядной новогодней упаковки. Когда работа подходила к концу и Маша попросила Мишеля повесить последнюю гирлянду, раздался звонок в дверь.

— Это Клод, — обрадовалась она и побежала открывать.

Через минуту Мишель услышал шум голосов и радостные восклицания Маши. Выйдя в прихожую, он увидел всю съемочную группу во главе с Мики, державшей огромную корзину цветов, в центре которой высилась гигантская бутылка шампанского. Они обнимали Машу и поздравляли. Клод держал веером в руках глянцевые журналы с изображением Маши-Натали на обложке.

Это был самый удачный эпизод из фильма: графиня в бордовом бархатном платье, отороченном соболем, в шляпе с вуалью гордо сидела на красавце Пеле.

Мики вытащила из корзины шампанское, и вся компания ввалилась в гостиную. Маша стала расставлять фужеры, а Мики, видимо, уже приняв в самолете, активно ей мешала.

— Давайте выпьем за вашу удачу и триумф вашего фильма в Америке! — трубила Мики.

— Нет, — стараясь перекричать Мики, воскликнул Клод. — Америка уже признала Натали, я желаю теперь фильму успеха тут, у тебя на родине, Мишель. В Европе!

— Ура, — продолжала кричать Мики, — смотрите на часы, через пять минут наступает Рождество, я вам всем приготовила подарки. Я Санта-Клаус! — И, достав, как фокусник, из сумки красную шапочку-колпак и водрузив ее себе на макушку, стала наклеивать всем на грудь эмблемы Золотой Ники — высшего кинематографического приза.

Бой каминных часов известил, что наступило Рождество. Хлопнуло шампанское, зазвенели бокалы. Все бросились обнимать и поздравлять друг друга.

Мишель попросил минуту внимания.

— Я благодарю вас всех, что в такой день, вы, нарушая семейные традиции, прилетели к нам с Машей разделить радость и успех. Приехав сюда на Рождество, вы тем самым подтвердили, что мы с вами близки, как одна семья. Поэтому я вам первым сообщаю о нашей с Машей помолвке. Хочу, чтобы вы все знали: я очень ее люблю. — Нежно притянув Машу к себе и поцеловав в губы, он надел ей на безымянный палец кольцо с бриллиантом. — Завтра мы с Машей улетаем в Лас-Вегас.

От радости и неожиданности у Маши задрожали губы. Она стояла посреди яркой, сияющей от огней на елке гостиной, и отблеск красных, огромных елочных шаров, обвязанных золотыми бантами, отражался в ее зеленых, широко раскрытых от удивления глазах, рассыпаясь мелкими искорками счастья в слезинках, которые катились по лицу девушки. Она, как ребенок, тыльной стороной руки размазывала их по щекам, но не могла остановить подступавшего рыдания. Наконец сбылась ее мечта. Любовь, сильная — на всю жизнь, о которой Маша так много слышала, пришла к ней! Взаимная любовь! Пришла вместе со славой и успехом. Она посмотрела на часы. Стрелки показывали четверть первого.

Начинался новый день — первый день настоящего Рождества в Париже.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

ПРОЛОГ

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24