Киндер-сюрприз для зэка [Павел Николаевич Светличный] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Павел Светличный Киндер-сюрприз для зэка

Глава первая

Жена пришла к Максу окутанная нежной дымкой восходящего утреннего солнца и, склонившись, легко коснулась кончиками пальцев его щеки. Макс смотрел на неё и чувствовал, как сладко и томительно щемит сердце. Хотелось сказать многое из того, что наросло на душе, и он говорил торопливо, сбиваясь, стараясь побыстрее найти слова, что должны были прозвучать ещё долгие годы назад, но в тот раз он этих слов не нашёл, и сейчас его губы тоже шевелились беззвучно, тщетно пытаясь произнести хоть что-нибудь.

Лица жены он не видел — солнечные блики падали на него, превращая в солнечный овал, но он знал, что это Марина. Вот уже несколько месяцев, последних перед выходом, она приходила к нему почти каждую ночь, иногда молчала, иногда рассказывала что-то, почти моментально выветривавшееся из памяти, изредка рассыпая смех серебряными колокольчиками. Он всё ещё продолжал называть Маринку женой, несмотря на то, что уже шесть лет её не было в живых, а ушла она от него ещё за три года до этого. Ушла с крохотной Витушей на руках, узнав, кто он и чем занимается. Любая другая стерва просекла бы Макса в два приёма ещё в первые месяцы после свадьбы, или, хотя бы, заподозрила что-нибудь, но Маринка была слишком чистой и верила каждому его слову. Тем большим потрясением оказалось для неё обнаружить, что никакой он не директор фирмы, и чем на самом деле занимается его постоянно обновляемый «штат» сотрудников. И она ушла, не взяв ничего, хотя было что брать, унеся лишь их крохотную девочку, которой едва исполнилось полгода. А он её не остановил, уязвлённый таким отношением к себе, всё же не «дубилой» промышлял, или «гоп-стопником» каким-нибудь, а был специалистом высокого класса, уважаемым среди причастных. Да и не верил до конца, что Маринка уйдёт. Думал перекипит, остынет, успокоится — и всё будет как прежде. Ну, а если нет — тоже не трагедия. Подумаешь… Но, всё-таки, не верил. И когда не вернулась через месяц, а потом и через два, тоже не верил. И когда в суде официально оформляли развод, всё равно не верил. Ждал — ещё чуть-чуть и она одумается. Ну, а затем случилось то, что случилось. И оказалось, что это навсегда. Окончательно и бесповоротно. Неумолимо, как лица охранников, сидевших по обе стороны от него в зале суда. Пресловутая скамья подсудимых на деле оказалась дешёвым фанерным стулом за деревянной перегородкой с поручнями, отполированными ладонями сотен тех, кто на какой-то момент, или по жизни, оказался по ту сторону закона. И, когда в конце второго года он узнал, что Марины больше нет, а Виту отдали в детдом, тупая боль навеки поселилась внутри Макса, став частью его, неотъемлемым элементом организма. И мысль, поначалу смутная, казавшаяся сперва сумасбродной и невозможной, мало-помалу стала чёткой и единственно правильной. И то, чем он занимался до этого, вдруг …

— Мужчина! Мужчина, вставайте. Подъезжаем.

Макс распахнул глаза, сосредоточенные и ясные, в которых не было ни капли сна, будто он и не спал вовсе, а просто лежал здесь, прикрыв веки и притворяясь спящим.

Проводница, крашенные хной волосы которой контрастировали с синеватой бледностью лица, увидев, что он проснулся, прекратила теребить угол матраса и двинулась дальше по проходу, отслеживая заспавшихся пассажиров.

Макс повернулся на спину. Марина исчезла, и мир вновь окунулся в серое. Он потёр ладонями лицо и спрыгнул с полки, чья жёсткость всё же была на много приятнее, чем нары, на которых ему пришлось лежать последние восемь лет. Все купе плацкартного вагона, в котором ехал Макс, были почти пустыми, большая часть пассажиров сошла на предыдущих станциях. Из всех, сменявших друг друга, попутчиков Макса остался лишь дедушка со снежно-белыми волосами и как бы намертво приросшей к ним кепкой, потому, что с момента своего появления в поезде, старик так ни разу и не попробовал её снять.

Сейчас он расправлялся со скромным завтраком, разложенным на мятой газете.

— Подъезжаем, — заметил старичок, не обращаясь непосредственно к Максу, и посыпал солью сваренное вкрутую яйцо.

— Ага, — так же безлично подтвердил Макс, натягивая непослушный ботинок.

Дедушка степенно прожевал остатки яйца, аккуратно промокнул корочкой хлеба губы, отправил её вдогонку за съеденным и принялся за десерт в виде краснобокого яблока. Маленьким перочинным ножом с оранжевой рукояткой он разрезал яблоко на четыре части, аккуратно удалил сердцевину, а затем стал грызть кусочек за кусочком, слегка клацая вставными челюстями и безучастно глядя перед собой слезливо-прозрачными голубыми глазами. Яблока Максу он не предложил, из чего можно было сделать предположение, что за восемь лет жизнь на воле лучше не стала.

Макс наскоро привёл себя в порядок, сунулся было умыться, но туалет, ввиду скорого прибытия, был уже на замке. Ругнулся, собрал постель, отнёс её проводнице, и лишь успел сдёрнуть сумку с третьей полки, как за окном поползли знакомые вокзальные постройки, а в проходе выстроились люди с вещами, жаждущие раньше других выбраться из вагона, точно также, как за несколько часов до этого стремились поскорее забраться в него.

Макс вышел последним, чтобы не толкаться в длинной очереди, слишком уж живо она напоминала ему строй заключённых. Ступив на перрон, он на секунду замешкался, вдруг начав вспоминать, в какую же сторону ему идти, а затем, подхватив сумку на плечо, размашисто зашагал по бетонным плитам. Он шёл, жадно осматриваясь по сторонам, машинально отмечая изменения, произошедшие с 97-го года. Торговых палаток стало меньше, зато увеличилось количество небольших магазинчиков и павильонов. И внешний вид их стал более красочным и привлекательным. Прибавилось и торгующих всевозможной снедью возле вагонов. И, если раньше на памяти Макса это были по большей части бабульки и тётки предпенсионного возраста, то теперь всё больше попадались молодые женщины и даже мужчины. «Пирожконосов» было много, очень много, едва ли не больше, чем самих пассажиров. Макс невесело подумал, что если так пойдёт и дальше, то вскоре им ничего не останется, кроме как обмениваться своей снедью друг с другом.

Впереди, метрах в ста, показался милицейский патруль, предводительствуемый смурного вида лейтенантом, лицо которого покрывала синеватая щетина. Двигались стражи порядка деловито, но без видимой цели, как бывает дворовой пёс, порядка ради, обходит свои владения, поглядывая, не забрёл ли сюда кто из соседских кур или, ещё лучше, котов. Двигаясь навстречу Максу, лейтенант взглядом выхватил его фигуру из толпы и принял слегка в сторону так, чтобы оказаться у Макса на пути.

— Ваши документы, гражданин, — с ленцой потребовал он, бросив руку к козырьку фуражки.

Макс остановился, опустил сумку и, порывшись в карманах, извлёк справку об освобождении.

Лейтенант, всё так же лениво, скользнул по ней взглядом и поднял на Макса усталые глаза сильно пьющего человека.

— Та-ак… Лазарев Максим Валентинович. Гм… По какой статье? — осведомился он.

— 105-я, два, — ответил Макс.

Во взгляде лейтенанта пробилась настороженность, лицо его затвердело. Даже два молодые салабона за его спиной слегка подобрались.

— А сюда зачем?

— По месту жительства.

— Угу, — сказал лейтенант и придирчиво осмотрел справку. — Что в сумке?

Макс поднял сумку, расстегнул молнию и продемонстрировал её содержимое. Салабоны вытянули шеи из-за плеч лейтенанта, пытаясь рассмотреть, что в ней. Сам он безо всякого интереса скользнул взглядом по сложенным вещам и протянул справку Максу:

— Смотри, в трёхдневный срок стать на учёт. Иначе…

Что «иначе» лейтенант не договорил, удаляясь прочь от Макса и преследуемый по пятам младшим звеном, старательно копирующим неторопливо-расслабленную походку своего начальника.

«Плохо, — подумал Макс, шагая к выходу с вокзала. — Слишком явный отпечаток зоны, если определяют вот так, с первого взгляда. Теряю навык». И тут же рассмеялся, поймав себя на том, что подсознательно продолжает мыслить по-старому, профессионально. Хотя насчёт зоны, действительно. Пусть он и не собирается возвращаться к прежней работе, но не нужно, чтобы окружающие улавливали хоть малейший оттенок её аромата. Придётся обратить на это внимание.

Макс подошёл к стоянке такси, взял первого подвернувшегося под руку частника, назвал адрес и нырнул в салон, с удивлением отметив про себя, что извозом занимается владелец относительно нового и в хорошем состоянии «фолькса».

Таксист ему попался молчаливый, за всю дорогу не проронивший и десятка слов, что, в общем-то, тоже было непривычно и добавляло ещё один штрих к картине изменившейся действительности. Прибыв на место, Макс расплатился с ним, выбрался из машины и осмотрелся по сторонам. Вот здесь всё осталось по-прежнему: вдалеке ломаная линия новостроек, а прямо перед ним — вросшее в землю монументальное пятиэтажное здание, возведённое ещё в сталинские времена, с арочными проходами, которые поддерживали суровые, обнажённые по пояс, атланты. Во дворе чахлый кустарник, доминошные столы, обитые жестью, металлические ряды гаражей с облупившейся краской и повисшей паутиной ржавчины, скамейки у подъездов, небольшие клумбы с намёком на цветник, из года в год упорно вытаптываемые, и из года в год, столь же упорно, возрождаемые, в общем — всё как и раньше, словно он, как янки из Коннектикута, каким-то волшебным образом перенёсся в прошлое, и не было этих восьми лет. И Маришка жива, и маленькая Вита ещё не…

Глупости. Макс мотнул головой. К чёрту эти сопли. Свобода на него так действует, что ли? Он направился в хорошо знакомый подъезд. Здесь его ждала первая неожиданность. Вместо болтающихся на вялых петлях фанерных дверей с вечно выбитыми стёклами, Макса встретили врата из железа с кодовым замком.

— Не спит, видать, криминалитет, — пробормотал Макс, нажимая те кнопки, возле которых темнели затёртости от частых нажатий.

Замок щёлкнул, Макс потянул дверь на себя и вошёл в просторный полутёмный подъезд. Внутри ничего не изменилось, ни в лучшую, ни в худшую сторону. Даже цвет панелей, как ему показалось, остался прежним, восьмилетней давности.

Лифт отозвался на нажатие кнопки послушным урчанием и пополз вниз, прищёлкивая на каждом этаже. В это время дня подъезд был пустынным и тихим, все уже ушли на работу, а те, кто не был загружен служебными обязанностями, ещё спали. Макс поднялся на четвёртый этаж и подошёл к знакомой двери.

Вход в квартиру Гены Абезгауза тоже изменил свой облик. Вместо филёнчатого деревянного сооружения здесь притаился металлический монстр. И общего у него с собратом внизу подъезда было, как у танка «пантера» и консервной банки из-под кильки в томате.

Макс осмотрел это чудо сталелитейной промышленности и неспешно нажал кнопку звонка. Ему почудилось, или за дверью оркестр действительно сыграл несколько тактов вступления к пятой симфонии Бетховена? Впрочем, у Абезгауза всегда были отклонения в сторону излишнего эстетства.

Гена оказался дома, и здесь Макса поджидал новый сюрприз. Неожиданностью являлось не само присутствие Абезгауза, на это Макс и надеялся, Гена всегда был большим любителем поспать, но его внешний вид. Худощавый, если не сказать тощий, Абезгауз, являвшийся, благодаря своей худобе, постоянной мишенью для шуток, прибавил добрых килограмм тридцать и превратился в кругловидого толстячка с солидным брюшком.

— Максим! — ахнул он и бросился на шею остолбеневшему Максу, которому сперва показалось, что он ошибся дверью или вышел из лифта не на том этаже.

— Ну, Крок, ты даёшь, — недоверчиво протянул он, уловив наконец сходство между скачущим перед ним толстяком и прежним Генкой Абезгаузом.

— Вернулся, — не обращая на его слова внимания, возвестил Генка и ещё раз потряс Макса за плечи, чтобы удостовериться в этом. — Заходи, не стой на пороге.

Макс шагнул в прихожую и остановился, ожидая хозяина. Абезгауз возился с замками, призванными удержать дверь во время ядерного удара.

— Проходи, — крикнул он. — Ты что, забыл куда идти?

И хохотнул весело. Хотя в этот момент Макс шутки не понял.

Он просёк её чуть позже, когда зашёл в комнату и остановился поражённый новой неожиданностью. Слишком много их выдалось за это утро, даже учитывая его восьмилетнее отсутствие. Стандартная трёхкомнатная квартира Абезгауза превратилась в роскошный кондоминиум с громадными комнатами и винтовой лестницей, ведущей на второй этаж.

— Впечатляет? — появившийся сзади, Генка подтолкнул Макса и подмигнул ему.

— Это что?

— Так, немного расширил жилплощадь.

— Соседей убил? — деловито осведомился Макс.

— Ну, зачем, — протянул Абезгауз. — Предложил им хорошие варианты, получше, чем у них было. Дал отступного. Все остались довольны. А из того, что получил, сделал вот это.

Гена широким жестом обвёл всё окружавшее его великолепие. На его руке солидно блеснул циферблат часов.

«Ролекс, — мелькнуло в голове у Макса. — Интересно, настоящий или подделка?».

— Кое-где убрал перегородки, укрупнил комнаты, — объяснял между тем Абезгауз. — Потом заново всё отделал. Котя Белобродский, самый популярный дизайнер у нас сейчас, постарался.

— А наверху?

— Там ещё две комнаты. Сделал из трёхкомнатной.

— Заблудиться не боишься?

— Раньше боялся, теперь привык, — Гена опять широко улыбнулся. — Ну что? По сто грамм за встречу?

— С утра? — скривился Макс. — Водку?.. Не откажусь.

— Щас, — пообещал Генка, растворяясь, как джин в необъятных недрах своего жилища.

Он вернулся назад с двумя широкими круглозадыми рюмками и бутылкой, отсвечивающей благородно-матовой зеленью.

— Водку, Максик, действительно, как-то…, а вот коньячку для расширения сосудов и просветления ума, самое то. Или ты на водку подсел?

— Да нет, — отмахнулся Макс. — Скорее уж отвык.

— Ну, тогда, — Гена щедро плеснул в рюмки жидкость цвета заката, а затем вдруг подобрался и посерьёзнел. — За тебя.

Макс кивнул. Отпили, не чокаясь, по глотку. Макс задержал, обжигающую небо, влагу во рту и не проглотил, а впитал в себя, наслаждаясь ароматом, совместившим в себя всё: жар солнечных лучей, соки земли, нежную прохладу подвальных камней и мужественную терпкость дубовых досок. Сотни крошечных огоньков разбежались по телу, словно его осыпали искрами.

— Каково? — причмокнув, спросил Генка.

— Лучше самогона, — сдержано ответил Макс.

— Фи, мон ами, — жеманно скривил лицо Генка. — Каков моветон.

— За моветона ответишь. — пообещал Макс.

Абезгауз испуганно замахал руками:

— Пардон. Забыл с кем имею дело. Фильтрую базар.

Макс вздохнул и покачал головой. То, что служило шуточками для Генки, было ещё слишком живо и скребло по душе, как наждак по стеклу.

— Ключи мне дай, Крок, — попросил он, опускаясь в обтянутое нежной коричневой замшей кресло с широкими подлокотниками.

— Сейчас, — Абезгауз поставил свою рюмку на замысловатую подставку непонятного предназначения и вторично исчез из комнаты.

Макс отпил ещё чуть-чуть и закрыл глаза. Вторые сутки, как он на свободе. И вот уже вживую с ним происходит то, что не выходило из головы весь последний месяц пребывания за колючей проволокой, а последнюю неделю — стояло перед глазами с утра до вечера. Тогда казалось, что всё будет как в сказке. А сейчас наяву… Наяву всё оказалось… нормальным. Именно так, нормальным. Жизнь продолжается вне зависимости от условий. Просто изменилась обстановка, вот и всё.

— Держи, — появился Абезгауз.

Он подбросил вверх ключ с крошечным брелоком в виде подковки, Макс на лету перехватил его.

— Квартира в порядке, — поведал Гена, — всё на месте, ничего не пропало. Разрушений нет. Даже уборку делали.

— Спасибо. Как с деньгами?

Абезгауз вынул из кармана плотный ролл долларовых купюр, перетянутый чёрной резинкой.

— Вот здесь на первое время, — протянул он его Максу. — Всё, что есть в доме. Остальные будешь забирать тоже?

Макс прошёлся большим пальцем по краям купюр. Они были небольшого достоинства, в основном пятёрки и десятки.

— Буду, — сказал он. — Мне сейчас деньги нужны.

— Начинаешь новое дело? — с интересом спросил Абезгауз. — Есть что-то на примете?

Макс покачал головой.

— Дел больше не будет, — жёстко сказал он. — Последнее я провёл восемь лет назад.

Генка сокрушённо посмотрел на него:

— Это тебя там так перевоспитали? Ты что, Макс? Ты же никогда не ломался. Неужели всё? Тебя один раз подставили, и ты скис? Никогда не поверю!

— Придётся. У меня теперь другие планы.

— Да? — Абезгауз опустился на кушетку напротив и наклонился вперёд так, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами Макса. — И ты всё так и оставишь? Ты же знаешь, кто тогда стоял за всем этим.

— Знаю, — подтвердил Макс. — Он ещё жив?

— Живее всех, наш Балу. Ещё и неплохо приподнялся. Он сейчас процветает.

— Ну вот и пусть процветает, а у меня свои дела.

— Да какие же это у тебя дела, чёрт возьми?

— Ты про Маринку знаешь? — тихо спросил Макс.

Гена тут же сник, отвёл глаза в сторону и зашарил руками по коленям:

— Слышал.

— А девочка наша сейчас где?

— Ну-у… В интернате.

— В том-то и дело, Гена.

Макс поднялся, подошёл к Крокодилу, вложил пустую рюмку в его ладонь и хлопнул по плечу:

— Теперь понимаешь? Мне девочку нужно найти. А поскольку Вита будет со мной, с криминалом придётся завязать. Иначе, если меня опять заметут, её снова отправят обратно. Так что, срок один, а тянуть его придётся двоим.

— Да тьфу на тебя, — мотнул головой Абезгауз, — скажешь тоже «заметут». У тебя же голова. Представляешь, у нас здесь до сих пор никто равный тебе так и не появился. Если бы эта сука Балуев тебя тогда не кинул, ты бы до сих пор на свободе ходил.

— Если бы у моей бабки росла борода, — усмехнулся Макс, — она была бы моим дедом.

— Ну так что? — выжидательно спросил Абезгауз. — Всё-таки…

— Я же сказал.

— Зря, — вздохнул Генка. — Работы море. Тобой, между прочим, интересовались одни люди.

— Отсоветуй.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Абезгауз. — Хотя ты, Макс, подумай. Взвесь всё как следует.

— Когда деньги будут? — прервал Макс поток Генкиного красноречия.

Абезгауз задумался.

— Ну…, дня через три, я думаю, — нерешительно сказал он.

— Что, такие сложности? — поинтересовался Макс.

— Так они ведь не в наволочке лежат, — пояснил Абезгауз. — Все деньги в работе. Крутятся, понимаешь? Поэтому потребуется время, чтобы собрать нужную сумму. Но у тебя, ведь, на первое время есть.

— Этого мало. Нужно будет давать и, подозреваю, очень многим. Тут и дирекция детдома, и опекунский совет, и исполком… В общем, ты, Крок, не затягивай, постарайся найти капусту побыстрее.

— Как получится, — развёл руками хитрый Абезгауз, к которому, как и к большинству Геннадиев, прозвище «Крокодил» прилипло с детства. Подобно другим особям коммерческого склада, Генка Абезгауз не спешил расставаться с деньгами, пусть даже и чужими. Правда, все, попадавшие к нему, дензнаки он начинал невольно считать своими, что и обуславливало столь трепетное его к ним отношение. Сумму, оставленную ему Максимом, за эти годы он приумножил уже в несколько раз, поэтому, можно было считать, что его роль хранителя вклада оплачивалась весьма щедро. И всё же…Червячок в груди сосал, и, хотя Генка умело скрывал это, Макс, знавший Крокодила с незапамятных времён, угадывал его состояние.

— Кстати, в каком детдоме Вита. Ты не в курсе?

Абезгауз пожал плечами и виновато отвёл глаза:

— Ты знаешь, Макс, я тогда как-то…

— Понятно, — оборвал он его. — Сам узнаю. Думаю, с этим проблем не будет.

Макс поднялся на ноги.

— Уже уходишь? — поднял брови Генка.

— Надо же осмотреться, что там дома, — ответил Макс.

— Не-ет, — Генка тоже поднялся и положил ладонь на грудь Максу, будто собирался удерживать его изо всех сил. — Так не годится. Только вернулся и сразу бежать? Шутишь?

— Серьёзен, — качнул головой Макс. — Давай вечером пересечёмся.

— О, — убрал руку Генка, — совсем другой разговор.

— Ты на точке будешь?

— Ох, Максик, туда уже никто не ходит. За последние годы знаешь сколько всего пооткрывалось? Народ сейчас идёт в «Шанхай», «Старый город» или в «Миллениум».

— А наша «Охота»?

— Дышит ещё, но я же говорю тебе…

Макс остановил разошедшегося Абезгауза:

— Гена, давай там. Новое я ещё увижу, хотелось бы пройтись по старым местам.

— Ладно, — сдался Абезгауз. — Твой день.

Уже на пороге, не прощаясь, лишь пожелав друг другу «до вечера», Макс шагнул в бронированный проём и снова обернулся к Гене:

— Не забудь передать людям, чтобы не беспокоились на мой счёт.

Абезгауз кивнул. Его взгляд при этом опять вильнул в сторону.

Макс хмыкнул и зашагал к лифту.

Глава вторая

— Как это называется, Воробцова? Нет, вот ты мне ответь, как это всё называется?

Лина Воробцова принялась теребить край юбки, быстро перебирая его пальцами. Она-то знала, как это называется. Кроме того, она была уверена, что и сама Галина Николаевна прекрасно знала, как всё это называется. Но ещё в глубине души Воробцова, или Птица для всех остальных девчонок её группы, чувствовала, что вступать в долгие объяснения, а тем более пререкания, с вошедшей в педагогический раж воспитательницей-методистом не стоит, чтобы не давать ей возможности сейчас, здесь на месте, начать оправдывать присвоенную ей обитателями интерната кличку «Гальюн». Ибо известно: «Не трожь…», ну и дальше по тексту…

«Методичка» взглянула поверх своего стола и очков на доверчиво поднятое к ней личико Птицы.

— Ну, что ты молчишь, а? Что ты молчишь, Воробцова?

Брови Птицы искривились, губы задрожали мелко-мелко и так же часто замигали ресницы, вот только со слезами вышла заминка. И почему это, когда нужно, они всегда запаздывают? Птица шморгнула носом, судорожно вздохнула и почувствовала, наконец, нужную пелену в глазах.

— Вот только не надо, — лицо Гальюн исказилось в гримасе презрения. Наверное с такой миной сам Константин Станиславский бросал своё хрестоматийное «Не верю!».

— Раньше нужно было хныкать и вести себя соответственно.

Слово «соответственно» прозвучало у Галины Николаевны особенно значимо. С ударениями на всех «о».

Птица тихонько всхлипнула и провела ладонью по глазам. Интересно, что по мнению Гальюн означало «вести себя соответственно»? И почему она должна хныкать тогда, когда к ней пристают мальчишки? Хоть убей, этого Птица понять не могла. Впрочем, она уже давно отчаялась понять логику взрослых.

— Это же надо, — продолжала возмущаться «методичка», — устроить драку и разбить нос Колотову. Да не просто разбить, а сломать. Ужас! Ты знаешь, доктор сказал, что ему нужно делать операцию? Равнять носовую перегородку?

«Красотища, — злорадно подумала Птица. — А не нужно было задирать мне юбку и лезть в трусы».

Она подняла на Гальюн страдающий взор:

— Это не я, Галина Николаевна, — трагически прошептала Птица. — Он же в два раза больше меня. Как я могла…

И всхлипнула ещё раз.

Гальюн с сомнением осмотрела тщедушную Птицу:

— Что, получается он сам себе нос сломал? Так, что ли?

— Сам, — подтвердила Птица, следя за бликами от лампы на лоснящемся угреватом носу «методички». На вид её шнобель был намного крепче колотовского и поломать его было бы не в пример труднее, но Птица ничуть не сомневалась, что и с этой задачей она бы справилась в два счёта.

— Он ко мне задирался, Галина Николаевна, а я побежала к воспитательнице… А-ахх… А он погнался за мной, чтобы ударить, а там… а-ахх… перецепился и лицом об камень. Честное слово. Я даже могу показать, где… А Колотов, когда ударился, ревел и сказал, что специально скажет, что это я его стукнула, чтобы меня наказали…

Птица издала очередной вздох, рассматривая массивную металлическую подставку для ручек на столе «методички». Очень подходяще. Особенно если взять вон за ту торчащую штучку, да как следует размахнуться…

— Хорошо, — алчный блеск в глазах Гальюн поблек, но не исчез насовсем. — Хорошо излагаешь, Воробцова. Если бы я услышала это от кого-то другого, честное слово, поверила бы. Но только не от тебя. Ты уже столько раз нам морочила голову… от тебя постоянно одни неприятности. Как только что-нибудь происходит, там обязательно Лина Воробцова. С тех пор, как ты к нам поступила, количество «че-пе» у нас увеличилось…

Гальюн замолчала, подыскивая подходящий критерий. Сказать «в два» или «в три» раза было бы слишком просто, «в десятки раз» — чересчур преувеличено. Поэтому, немного поколебавшись, она выдала расплывчатое «неизмеримо».

«Подумаешь „неизмеримо“, — продолжала свой безмолвный монолог Птица, потупив глаза и специально не вытирая одинокую слезинку, катившуюся по щеке. — Уж на что прошлый интернат был фу-фу, но этот — настоящая дыра по сравнению с ним. Старшие вон, что хотят, то и делают, а у мальчишек, вообще, ужас полный творится. Заливай мне сейчас про порядок и дисциплину, а то я слепая или дебильная».

Взгляд Птицы остановился на списке телефонных номеров интерната, лежавшем под стеклом на столе Гальюн. Читать номера перевёрнутые вверх ногами было сложно, но это помогало отвлечься от нестерпимо долгих и нудных нотаций. Хотя за все предыдущие нагоняи, полученные в этом кабинете, Птица успела выучить весь список наизусть. Сейчас она просто скользила взглядом по номерам, называя их по очереди и проверяя, нет ли ошибки: «директор», «учительская», «завхоз»…

— В общем так, — прервала её занятие, принявшая наконец решение, «методичка», — от телезала ты отстраняешься. На три вечера. Будешь сидеть в комнате и готовиться к урокам. Заодно и наведёшь порядок в вашем блоке. Понятно?

«Разве это правильно?» — чуть не воскликнула Птица, но её богатый опыт заставил сдержать готовый вырваться крик, сменив его на кивок согласия. Действительно, логики в решении Гальюн было мало. Если Птица виновата, то наказание выходило неоправданно мягким. А если нет, то возникает вопрос: зачем наказывать?

Гальюн дала ещё несколько строгих напутствий, подчёркивая их стуком ручки по столу и сверканием глаз, увеличенных мощными диоптриями. Птица покивала головой, клятвенно заверяя, что больше никогда… никаких нарушений… После чего была выпущена на волю, испытавшей ораторский оргазм и в связи с этим изрядно подуставшей, Гальюн.

Птица вышла в коридор и резонно рассудив, что возвращаться в класс, тем более на математику, просто глупо, спустилась вниз, на первый этаж, и направилась в туалет, где можно было отсидеться до звонка. По дороге она остановилась у большого зеркала в вестибюле и внимательно осмотрела себя. Вроде бы всё в порядке: слёзы высохли, лицо не зарёванное. Птица вспушила роскошные белокурые волосы, сморщила маленький слегка вздёрнутый носик и показала язык своему отражению. Несмотря на столь нежный возраст, не достигший ещё первого десятилетия, она, подобно остальным женщинам, уже чувствовала все выгоды своей внешности и без малейшего сомнения пользовалась ими. И, нужно заметить, это у неё получалось, примером чему служила хотя бы последняя «разборка» в кабинете Гальюн. Любая другая, не обладавшая такой ангельской внешностью и чистым взглядом невинных (при любых обстоятельствах) голубых глаз, получила бы от железной Галины Николаевны по всей строгости местных законов. И хотя за те полтора года, что Лина Воробцова провела в школе-интернате номер три, члены педагогического коллектива успели познакомиться с тактикой её поведения, но привыкнуть к ней они так и не смогли. Благодаря этому Птица до сих пор вела себя и действовала так, как считала нужным, а не так, как предписывали неизвестно кем и для кого придуманные правила внутреннего распорядка.

Птица подошла к двери туалета, оглянулась по сторонам, нет ли кого из училок и воспитательниц, которые имели нехорошую привычку выгонять из этого прибежища всех, находившихся там в учебное время. Коридор был пуст и Птица неспешно зашла внутрь, прикрыв за собой дверь.

Женская туалетная комната являла собой длинное вытянутое помещение с невероятно высоким потолком. По правую руку тянулся ряд кабинок со старинными унитазами, на которые нужно было забираться с ногами, для чего там были сделаны специальные площадки. Кто ставил здесь столь устрашающие и неудобные устройства было непонятно, как и многое из того, что делается в наших попечительных заведениях. По крайней мере, Птице до сих пор было неудобно выбираться на такую махину. Что же говорить о пяти- и шестилетних, которым также приходилось пользоваться этими «удобствами».

Несмотря на идущие уроки, «сральня» не была пустой. В дальнем конце, у окна, стояли и курили Ленка Чупа-чупс и Натаха Плоскогубцы. Прозвища обеих происходили от особенностей их фигур и были напрямую связаны с ногами девчонок. У Ленки, при всей её полноте, ножки были тоненькие, отчего она походила на круглую конфету на палочке, а ноги Наташки точно копировали изгиб вышеупомянутого слесарного инструмента. При звуке открываемой двери Чупа-чупс и Плоскогубцы напряглись и разом повернулись, но, увидев входящую Птицу, поджали губы и вернулись к прерванному разговору. Обеим девчонкам было по четырнадцать, обе были из старшей группы, поэтому обращать внимание на девятилетнюю мелюзгу было выше их достоинства. Тем более, что разговор шёл на весьма увлекательную и животрепещущую тему. Ленка Чупа-чупс, строя из себя многоопытную в сексуальном плане женщину, сообщила, что Колька Маркелов из четвёртой группы предложил ей прогуляться следующей ночью в котельную. Прогулки эти предпринимались с единственной целью, суть которой была ясна всем, как мальчишкам, так и девчонкам. Чупа-чупс, не имевшая на самом деле столь богатого опыта в области секса, как она пыталась представить, делилась с подругой планами относительно предстоящего похода. Плоскогубцы, не имевшая вообще никакого сексуального опыта, ввиду полного отсутствия к ней интереса у пацанов, помогала многочисленными и, как ей самой казалось, дельными советами, втайне сгорая от чёрной зависти.

Птица, не обращая внимания на пренебрежение девчонок, зашла в крайнюю кабинку. Писать ей не очень хотелось, но нужно было, чёрт побери, чем-нибудь заниматься в этом помещении. Не стоять же тупо посреди «сральни», дожидаясь звонка. В свой разговор старшие её не пускают. А курить Птица не привыкла. Пробовала, но ей это не понравилось, хотя многие девочки в их группе уже покуривали.

Она забралась на высокий стульчак унитаза, внутри которого в жёлтой луже плавала тряпка пропитанная кровью. С гигиеническими тампонами в интернате было туго.

«Идиоты, — подумала Птица, сидя на корточках и обхватив колени руками. — Свиньи какие-то. Неужели трудно смыть?»

Подавляющее большинство воспитанников и воспитанниц наплевательски относились к тому, что их окружало. Те, кто попали сюда недавно, сначала держались, а потом, проникаясь общим настроением, сами поступали так же. Интернат, со всей его обстановкой, был для них чужим, они не воспринимали его как дом, а вещи в нём не считали своими. Каждый думал, что он здесь временно, поэтому и отношение ко всему было таким. Зачем беречь что-то, что тебе не принадлежит, тем более если скоро тебя здесь не будет вообще? Птица не питала подобных иллюзий. Она знала, что попала сюда надолго. Но в ней ещё до сих пор жило то, что говорила мама: «Если кто-то — грязнуля, это не значит, что и ты должна быть такой».

Маму Птица помнила хорошо, вплоть до мельчайших подробностей. Лицо, улыбку, тепло рук, старенький халатик, в котором она всегда ходила дома, даже мамин запах, лёгкий и необъяснимо родной, всё это сохранилось в её памяти. Уже больше пяти лет прошло, как маму Птицы сбила «Волга» с пьяным в драбадан водителем, когда она шла, чтобы забрать четырёхлетнюю Лину из садика. Этот вечер был самым страшным в жизни девочки. Она сидела в большой игровой комнате с другими детьми из их группы, которых забирали одного за другим. По мере того, как их оставалось всё меньше и меньше, на душе у Лины становилось всё тоскливее и тоскливее. В конце концов она осталась совсем одна. Ушла даже воспитательница, молодая ещё девчонка, которая, конечно, казалась тогда Линке ужасно взрослой. Ушла, торопясь на свидание, назначенное ей очередным кавалером, и попросив нянечку Нину Григорьевну дождаться маму Лины. Была поздняя осень, темнело рано, и в пять часов вечера за окнами уже стояла глубокая ночь. В игровой зажгли свет. Лина попыталась занять себя сама, но отчего-то у неё стало так холодно и пусто внутри, что она бросила игрушки, села рядом с Ниной Григорьевной и стала терпеливо дожидаться маму. Лина представляла себе, как та сейчас идёт к ней по, освещённым многочисленными витринами и фонарями, улицам города, и очень переживала за неё, потому что уже ночь, а ночью всякое может случиться. Уже потом, немного повзрослев и став Птицей, она поняла, что всё плохое чаще всего происходит при свете дня, но тогда Лине было всего четыре года, и ей было очень страшно.

Они сидели так долго, Нина Григорьевна рассказывала ей сказку. Сказка была про царевича, который добирался на волке в тридевятое царство, Птица до сих пор помнила её. Затем они оделись, и Нина Григорьевна повела Лину домой. Они шли по тем самым улицам, которые Лина представляла себе, сидя в игровой, и девочка с надеждой вглядывалась в лица женщин, шедших им навстречу. Но маму они так и не встретили. И дома её тоже не было. Нина Григорьевна позвонила соседке, чтобы та оставила Лину у себя до возвращения мамы, но та отказала ей, сославшись, что у них в семье кто-то простыл и девочка может заразиться. Поэтому Нине Григорьевне ничего не оставалось, как забрать Лину к себе. Весь вечер она провела в чужой семье среди незнакомых взрослых людей. И этот вечер стал первым в бесконечной череде остальных, положившей начало новой жизни. Жизни девочки, потерявшей маму и дом.

В их квартире после этого Лина побывала лишь раз, на похоронах мамы, во время которых тётя из распределителя, приведшая её сюда, помогла собрать вещи, а затем увела обратно, теперь уже навсегда.

Так Лина попала в детский дом номер два. Родственников у неё не оказалось. Папаша, как теперь понимала Птица, сделал ноги едва ли не во время её зачатия. Дедушка с бабушкой умерли ещё до рождения Лины. Была, правда, мамина тётя, баба Ксеня, обитавшая где-то в Новом Осколе под Воронежем. Поначалу Лину хотели отдать ей, но баба Ксеня жила одна, очень болела, почти не ходила, и комиссия, после долгих дебатов, отправила Лину в детдом. Баба Ксеня так ни разу и не смогла к ней приехать, ноги у неё вскоре отказали напрочь, но письма писала часто, а иногда Птица получала от неё посылки с конфетами и фруктами, купленными на скудную бабушкину пенсию. В одной из таких посылок Птица получила розового зайца, который до сих пор оставался у неё, хотя уже изрядно затёрся и потерял цвет. А в другой — Птица нашла единственную настоящую ценность для себя — фотографию мамы. Мама стояла под большой новогодней ёлкой, держа маленькую Линку за руку и легко улыбалась, чуть-чуть приподняв уголки губ. Когда была сделана эта карточка Лина не помнила, на снимке, если верить дате с обратной стороны, ей было всего полтора года. Баба Ксеня писала, что получила фотографию по почте вместе с письмом от мамы. Кстати, фотографии самой бабы Ксени у Лины никогда не было, с мамой они к ней ни разу не ездили, поэтому как выглядит бабушка Птица представляла только в своём воображении.

В детском доме Лина провела три с половиной года. Тогда это время казалось ей очень тяжёлым. Вспоминая его сейчас, Птица уже не была столь категоричной. Тем более, что сравнение детдома с нынешним интернатом было явно не в пользу последнего.

Конечно, четырёхлетнему ребёнку приходится очень нелегко, когда он попадает от любимой мамы в приютские стены. Жизнь становится с ног на голову, и дело даже не в условиях этой самой жизни. Меняются приоритеты, происходит переоценка ценностей. То, что раньше было хорошо, становится вредным, то, что плохо — необходимым, потому что без этого не прожить. Основные постулаты приютской жизни «Не верь! Не бойся! Не проси!» Лина затвердила насмерть, ещё не зная, что они полностью совпадают с главными правилами жизни в тюремных зонах. И так же, как и там, чтобы жить — приходилось драться. Драться с каждым, не доверяя никому, потому что все были против всех и каждый — сам за себя.

И всё же, условия в детдоме можно было считать относительно мягкими и демократичными. Многие из воспитателей, учителей и нянечек хорошо относились к воспитанникам, искренне пытаясь помочь им. И не их вина, что поломать сложившийся уклад жизни им было не под силу. Они хотя бы пытались.

А затем, в связи с нехваткой средств в городском бюджете, исполкомом было принято постановление о слиянии учебно-воспитательных учреждений. Их детский дом расформировали, и Лина попала в школу-интернат в Рыжеватово. Здесь она впервые до конца прочувствовала, что такое судьба воспитанника, о которой девчонки часто по вечерам пели в слезливых и жалостливых песнях. Что это значит, когда все, буквально все, пытаются доказать тебе, что ты — никто, и ни твоя воля, ни твои чувства, ни желания не стоят ни черта. Здесь Птица столкнулась с такой холодностью окружающих и таким неприкрытым цинизмом, что прежний детдом стал походить на нечто сродни благочестивой монашеской общине. Всё творившееся в этом интернате можно было охарактеризовать одним словом: «мрак». И оставалось надеяться только на то, что ещё шесть с половиной лет — и она вырвется отсюда на свободу. Шесть с половиной лет! Но, когда тебе всего девять — этот срок кажется до уныния бесконечным.

Что касается усыновлений-удочерений, то шансов оказаться в хорошей семье не было почти никаких. А в плохой — хоть отбавляй. Только попадать туда не следовало ни в коем случае. Слишком уж для разных целей брали предприимчивые люди воспитанников интерната. На счету некоторых семей имелось более десятка мальчиков и девочек от 10 до 14 лет. Каким образом им удавалось оформлять документы на усыновление — вслух не говорилось, но было понятно всем. Что происходило дальше с этими детьми никто не знал, но слухи, ходившие по интернату, с каждым годом становились всё страшнее и страшнее.

Птица же как раз приближалась к тому опасному возрасту, когда ею могли начать интересоваться «папики», и это очень беспокоило Лину. Тем более, что и Гальюн, замдиректора по воспитательной работе, и завуч, и сама директор интерната уже не раз за последнее время намекали Птице, что она — один из наиболее вероятных кандидатов на «попадание в семью». То есть, иными словами, администрация интерната будет рада избавиться от неё любым способом и как можно скорее.

Что делать в этом случае, Птица ещё не решила, полагая, что не стоит ломать голову над проблемой до её появления.

В это время размышления Птицы оказались прерваны раскатистым хохотом. Это Ленка Чупа-чупс громко заржала над репликой, которую отпустила Плоскогубцы. Та что-то обиженно затараторила, захлёбываясь словами и глотая окончания.

Птица привстала и натянула трусики. Затем спрыгнула вниз, стала как можно дальше от унитаза и, наклонившись вперёд, дёрнула двумя пальцами за толстую проволоку, прикрученную к дужке сливного бачка. Напор воды здесь был чересчур сильным, и Птица не хотела оказаться забрызганной содержимым унитаза. Услышав надвигающийся рокот, она выпустила проволоку и, ударившись плечом в дверь, выскочила из кабинки.

Чупа-чупс и Плоскогубцы опять пренебрежительно взглянули на Птицу и тут же снова переключились на предмет своего разговора.

При таком раскладе ждать в сортире конца урока было бы и скучно, и глупо, поэтому Птица решила вернуться на математику, всё равно уже самый конец урока. Но прежде она подошла к умывальнику, где неторопливо и тщательно вымыла руки. Затем, помахав ими для просушки в воздухе, так же неторопливо пошла к двери. И, как только Лина открыла её, тишину коридора разрезал пронзительный звонок, эхом отдавшийся от стен, выкрашенных голубой масляной краской. Почти одновременно со звонком хлопнула дверь и послышался топот бегущих ног. Время обеда ещё не наступило, но мальки из младшей группы спешили на положенный им второй завтрак, состоящий из стакана чая с булочкой. Хотя, вспомнила Птица, сегодня на кухню привезли бидон молока. Может оказаться что-нибудь более существенное, чем чай из собранных за лето трав и веточек смородины. Птица повернула к столовой, обгоняемая сосредоточенно сопящими на бегу шестилетками. Видения тарелки молочного супа или, на худой конец, чашки с молоком подстёгивали её, и она, не сбавляя темпа, раздумывала, к кому из работающих на раздатке ей подкатиться.

Уже у самых дверей в столовую, забитых толпой орущих и толкающихся малышей, она нос к носу столкнулась с Жанкой Полуян из их группы, первой поспевшей сюда разведать обстановку.

— Ну, как? — крикнула ей Жанка поверх голов мелкотни, имея в виду разговор с Гальюн. Кричать приходилось громко, перекрывая нарастающий визг.

— Нормально, — бросила ей в ответ Птица.

— Слышала уже? — поинтересовалась Жанка, протискиваясь к ней поближе.

Птица насторожилась:

— О чём?

— Новеньких привезли, — сообщила ей Жанка, ожесточённо работая локтями и отпихивая в стороны особенно настойчивых и пронырливых малявок.

— Блин, — только и сказала Птица.

Известие было не из лучших. Новенькие — это конкуренты, а значит и лишние проблемы, потому что здание интерната, рассчитанное на восемьсот воспитанников, уже вмещало в себя полторы тысячи. В комнатах жили по четыре человека, которые спали на двухъярусных кроватях, но, всё равно, поговаривали о скором уплотнении и новой норме в шесть человек. Хотя им рассказывали, что когда-то в каждой комнате было всего по две девочки.

— Точно, блин, — подтвердила Жанка, врываясь в столовую и с тоской оглядывая столы всё с тем же постылым чаем и булочками. Молока не было и даже не пахло. Если повезёт, получат по стакану за ужином, и на том спасибо.

— Булку будешь? — спросила она, не оборачиваясь.

— Буду, — пообещала Птица. Аппетит её, разыгравшийся при мысли о молочном супе, не желал успокаиваться и был готов на всё.

— К кому пойдём?

Птица оценила посудомоек и раздатчиц, суетящихся возле сверкающей металлом стойки.

— К Егоровне, — вынесла она своё решение.

Девочки переглянулись и целеустремлённо направились к длинному проёму, из которого доносился запах еды.

Глава третья

Новеньких было шестеро: четыре девочки и двое пацанов. Из них в группу к Птице попала лишь одна, самая маленькая и зачуханная, готовый кандидат в «отстой». Девчонка была низенького роста, сутулая, со впавшей грудью и выдавшимися вперёд плечами, длинным тонким носом и невообразимой шапкой непослушно-жёстких, вьющихся в разных направлениях, волос, из-под которой настороженно блестели крохотные угольно-чёрные глаза. Они были слишком близко посажены и слегка косили в сторону. В общем, ребёнок с такой внешностью мог быть только изгоем, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Вот, девочки, знакомьтесь: ваша новая подружка, — провозгласила их воспитательница Маргарита Антоновна, держа новенькую за плечи и выставив перед собой как щит. — Её зовут Виктория. Я надеюсь, вы с радостью примете её в свой дружный коллектив.

— Всё. Пиздец косоглазой, — негромко, но отчётливо произнесла Наташка Дядюра, самая здоровая девчонка в их группе, с мерзким характером, грубым голосом и таким же лицом, словно неловкий плотник вырубил его топором из колоды.

— Жить теперь вы будете вместе, — сделав вид, что не слышит слов Дядюры, фальшиво-весёлым тоном продолжала Марго. — Одной большой семьёй. И я надеюсь, девочки, что все вы поможете Виктории привыкнуть к нашей обстановке и порядкам, так чтобы она не чувствовала себя здесь чужой.

Воспитательница наклонилась к уху стоявшего перед ней чучела:

— Думаю, тебе здесь понравится. Ну, иди познакомься с девочками, — и легонько оттолкнула её от себя.

Новенькая, покачнувшись, сделала два робких шага вперёд и остановилась, нахохлившись.

— Ну-ка, поприветствуем нашу Вику, — воскликнула Марго, по-дирижёрски взмахнув руками.

— Доб-ро по-жа-ло-вать. Мы о-чень ра-ды ви-деть те-бя, — по слогам заученно проскандировали девочки. Выражения лиц при этом у всех были абсолютно разные, от равнодушных до откровенно злорадных.

— Иди-иди, чума, — сказала худая как вобла Тонька Нечипоренко, лучшая подруга Наташки Дядюры. Все девчонки прыснули, отворачивая лица.

— Нечипоренко, перестань! — не очень грозно прикрикнула Маргарита Антоновна и обвела взглядом веселящуюся группу. — Кстати, напоминаю, что завтра перед обедом все идут в актовый зал главного корпуса на лекцию.

— А какая лекция, Маргарита Антоновна? — крикнула Жанка Полуян, притворяясь, что она ничего не знает.

— Лекция будет о правилах санитарии и личной гигиены. Приедет врач из районной санэпидстанции…

— Опять будут рассказывать как вшей гонять, — нарочито громко вздохнула Жанка и звонко шлёпнула сидевшую перед ней Катьку Волошину по затылку с едва отросшим ёжиком волос. — Слышь, Катька? Это для тебя. Пойди послушай, а не то — опять полную голову гнид натаскаешь.

Девчонки заржали уже громко, во весь голос.

— Это касается всех. А тебя, Полуян, в первую очередь, — Марго погрозила пальцем веселящейся Жанке. — Ещё неизвестно, какие паразиты по тебе ползают. Поэтому явка на лекцию должна быть стопроцентная.

— Маргарита Антоновна, что такое «стопроцентная»? — пискнула Рита Аробиджан, смуглая до того, что казалась вечно немытой.

— «Стопроцентная» — это значит все. Кто не явится, лишается обеда. Ясно? Смотрите мне…

Закончив на этой угрожающей ноте свою воспитательную работу, Марго вышла из класса и зацокала каблуками в сторону учительской. Девчонки тем временем обступили новоприбывшую, сбившись вокруг неё в тесный кружок. Громче всех оттуда доносился громкий голос Дядюры с преобладавшими в нём издевательскими интонациями.

Птица вздохнула и отвернулась к окну. Там, во дворе, завхоз Семёныч, размахивая руками, что-то кричал рабочим, которые заделывали цементным раствором выбоины на ступеньках вытянутого, как солдатская казарма, здания хозгруппы. На рабочих были одеты защитного цвета брезентовые куртки, заляпанные мазутом и краской, которые резко контрастировали с дорогим и даже несколько щегольским костюмом Семёныча. Один из рабочих поднялся и принялся что-то кричать в ответ, помогая себе недвусмысленными жестами. Перебранка начала набирать обороты. Увлечённая этим зрелищем Лина даже встала со своего места и подошла к окну, чтобы увеличить обзор происходящего внизу действа.

Семёныч, известный живостью и взрывной силой своего характера, сейчас был на высоте. Рабочие, побросавшие мастерки, лопаты и корыто с раствором, вились вокруг завхоза, словно рассерженные мухи возле аппетитно пахнущей кучи. Этот суетливый хоровод минут пять топтался под окнами учебного корпуса и закончился полной и безоговорочной победой руководящего звена, после чего рабочие вернулись к своим прежним обязанностям, а Птица с сожалением отвернулась от окна.

То время, пока она увлечённо наблюдала за творившимся внизу, не прошло даром для новенькой. Её нос слегка распух, а причёска, и без того не слишком аккуратная, сейчас была растрёпана окончательно. В глазах Виктории стояли слёзы, но она пока держалась и не ревела. Разгорячённая девчоночья свора всё также обступала её плотным кольцом.

— А ну, ползи, — доносился из толпы басовитый рык Дядюры. — Я кому сказала! Становись на колени и ползи по проходу.

Звук удара. Всхлип новенькой. Восторженный вздох толпы, наблюдающей за происходящим.

— Ты что, глухая?

— Не буду!

Звук удара. И опять всё по новой.

Птица равнодушно прошла к своему месту, достала рюкзак и принялась рыться в нём. Наблюдать за издевательством у неё не было никакого желания, а помогать новенькой — тем более. Точнее говоря, такая мысль даже не пришла ей в голову. Из учебника по русскому языку Птица вынула фотографию, где они с мамой стояли у ёлки, и принялась осторожно разглаживать её ладошкой.

За её спиной новенькая вдруг отчаянно вскрикнула и попыталась ударить Наташку. Дядюра с остервенением набросилась на неё. Девчонки восторженно завизжали.

— Шухер, девки, — подала сигнал Жанка, появляясь в классе. — Александровна идёт.

Все начали нехотя расходиться. Дядюра напоследок ещё раз толкнула новенькую так, что та ударилась спиной о парту и еле устояла на ногах. На её щеке расплывалось красное пятно, била Наташка, как всегда, крепко и с душой.

— Торба тебе, чума, — предупредила Дядюра с охотничьим азартом в глазах. — Готовься.

Птица, пряча фотографию в учебник, подумала, что уже догадывается, какое прозвище будет у новенькой.

Нина Александровна вошла в класс с грозным видом боярыни, вздумавшей учинить расправу над своими смердами.

— Ваш крик слышно даже на третьем этаже…

Птица вздохнула.

Урок начался.


После обеда, во второй половине дня, когда все разошлись по своим корпусам, был объявлен внеочередной «субботник» по уборке территории, из-за звонка о возможном приезде какой-то комиссии, то ли из отдела народного образования, то ли из райсовета, то ли ещё откуда-то.

Викторию разместили в одном блоке с Птицей, в соседней комнате, на месте Лизы Кулаковой, которая сейчас лежала в изоляторе. Ходили слухи, что Лизку вообще будут переводить в специнтернат из-за того, что у неё нашли какую-то болезнь сердца. С точки зрения девчонок, Лизке крупно повезло, потому что, по словам всеведущей Полуян, кормили в спецуре намного лучше, чем здесь.

Ставившая их группе «трудовые задачи», Маргарита Антоновна отправила часть девочек на уборку мусора перед центральным входом и подметание дорожек, а остальных оставила для наведения порядка внутри помещения. Птице вместе с новенькой выпало мыть панели в их коридоре.

Эта работа считалась не из самых лучших. Птице было не очень-то по душе возиться в тазике с холодной мыльной водой, поэтому она обратилась к Марго с просьбой перевести её на вытирание пыли, мотивируя это признаками надвигающейся ангины. На что воспитательница заявила, что пыль они должны будут вытереть и так, после «субботника», и чтобы Воробцова не выдумывала лишнего, не то — её заставят драить панели вплоть до самого уголка отдыха. Птице пришлось, скрепя сердце, взять в руки тряпку и теперь, сидя на отведённом ей участке рядом с новенькой, она вяло протирала стену, создавая видимость работы.

— Тебя как зовут? — не выдержала, наконец, новоприбывшая, после того как первые десять минут прошли в полном молчании.

— Лина, — нехотя ответила Птица. Разговаривать с этой Чумой не входило в её планы. Сейчас начнёт распускать сопли и жаловаться, как ей одиноко и плохо.

— А меня…

— Я знаю — Вика.

— Вообще-то, мама называла меня Витой.

Птица замолчала. Упоминание о маме всколыхнуло в её душе чувства, которые нельзя было открывать никому. Воспоминания окружили Лину, сжимая ей сердце. Если бы Птица была нормальным ребёнком, она бы заплакала, но годы жизни в детдоме и интернате выжгли её изнутри, и она давно забыла, как это делается взаправду. Плач теперь она могла только имитировать.

— Моя мама умерла, — сообщила Чума и, вздохнув, добавила, — давно уже. А твоя?

— Мою маму убили, — глухо ответила Птица.

— Правда? — широко раскрыла глаза Чума. — Кто?

— Не знаю. Какая-то пьяная сволочь, — Птица с силой сжала тряпку, выжимая из неё последние капли воды. — Когда-нибудь я узнаю, кто.

Чума перестала мыть свой участок панели, с состраданием глядя на Птицу. Она подошла к ней поближе и хотела положить руку на плечо, но Птица резко отстранилась, блеснув глазами.

— А папа есть? — тихо спросила новенькая.

Птица мотнула головой так, что золотистые пряди рассыпались по лицу, и принялась яростно тереть стену.

— А у меня есть, — сообщила Чума и опять вздохнула. — Только он в тюрьме. Когда выйдет оттуда, он меня заберёт. И покажет всем этим…

Чума погрозила кулаком в неопределённом направлении. А Птица только пожала плечами, продолжая молча орудовать тряпкой. Вообще-то у половины здешних отцы находились в таинственном месте, называемом «зоной». В представлении Птицы это было что-то вроде их интерната, только для взрослых. И многие из воспитанников бравировали этим, хвастаясь за какое преступление находится там тот или иной родитель. Большинство немного привирали для значимости, остальные врали с той же целью по-крупному. Скорее всего и эта Вита «грузила», чтобы придать себе весу, и никакого отца у неё не было вообще. Вернее был, но где-то там, в необозримых далях, где обитался и папанен Птицы.

Чего греха таить, Птица сама временами мечтала, как хорошо, если бы её отец оказался не заурядным «женилой», а каким-нибудь моряком, ушедшим в дальнее плавание, который вернётся назад, узнает, что мама умерла, и будет искать Птицу, пока не найдёт. Или, чего уж там, пусть даже и бандит, который всё это время сидел в тюрьме. Только он обязательно будет хорошим, как те разбойники, что помогали бедным в сказках, и будет любить свою дочь Лину больше всего на свете.

Об этих мечтах Птица не заикалась никому, хотя девчонки напропалую рассказывали друг дружке что-либо подобное. И даже себе приходилось лицемерить, так как она понимала, что мечты эти глупые и неисполнимые. А Лина была очень практичной девочкой.

Птица тёрла и тёрла тряпкой ненавистные ей стены, стараясь не вслушиваться в то, что бубнила за её плечом новенькая. А умолкать та, похоже, и не собиралась, рассказывая то о предыдущем детдоме, откуда её перевели сюда, как и Птицу, то о подругах, которых разбросали по другим интернатам, то об отце, то… Птица несколько раз предлагала ей заткнуться, Чума умолкала на несколько минут, а затем всё начиналось сызнова. Лина уже жалела, что вообще вступила с ней в разговор. Это как погладить бездомную собаку на улице — потом не отвяжется.

— Да замолчи ты, — в который раз не выдержала Птица, швыряя тряпку в ведро с мыльной водой так, что мутно-белые брызги веером рассыпались по полу.

Чума засопела и, повернувшись к ней спиной, заработала тряпкой с преувеличенным усердием. Её сутулые плечи дёргались в такт резким движениям рук.

В этот момент в дальнем конце коридора нарисовались две фигуры: грузная и массивная Наташки Дядюры и похудосочнее, выглядывавшей из-за её спины, Таньки Нечипоренко.

— Чума, — зычно гаркнула Дядюра, — а ну иди сюда!

Новенькая замерла с тряпкой, прижатой к стене.

— Шо, не слышишь? — всё так же громко крикнула Натаха. — Бегом, я сказала.

— Подорвалась по-быстрому, — подала свой голос и Танька. — А то, если мы подойдём, хуже будет.

Но Чума всё так и стояла у стенки, не трогаясь с места.

— Ну всё, хана тебе, — злорадно пообещала Наташка, и обе фигуры деловито направились к ним по длинному коридору.

— Ленка, врежь ей там, — крикнула Танька, приближаясь.

— Пошла на хер, — ответила ей Птица, осматривая коридор и думая о том, что хорошо хоть работу успели закончить.

Бить новенькую, впрочем и защищать, она не собиралась. Её дело — пусть сама и разбирается.

Чума обернулась и тоскливо посмотрела на Птицу. Взгляд у неё был затравленный, как у зверька, которого со всех сторон обложили охотники.

Глава четвёртая

Лицо Генки Абезгауза, окутанное сизым облачком дыма от тонкой сигары, слегка расплывалось, теряя свои очертания. А, может быть, в этом была виновата стоявшая на столе бутылка текилы, уже лишившаяся значительной части своего содержимого.

— Ты скажи конкретно, кто тебе нужен, — сказал Крокодил Абезгауз, помахивая рукой, отчего кончик сигары описывал в воздухе замысловатую светящуюся дугу. Металлический браслет «Ролекса» ритмично позвякивал в такт каждому взмаху.

— А кто у тебя есть?

Абезгауз лишь загадочно усмехнулся.

— Подойдёт любой человек из горсовета, — сказал Макс, — рангом чуть пониже мера. Можно одного из его замов…

— Пожалуйста, — щедро пообещал Гена.

— В идеале лучше бы выйти на кого-нибудь из членов самой комиссии. В смысле опекунского совета…

— Найдём и из совета. Там тоже люди сидят, — успокоил его Абезгауз. Он посыпал себе в ямку между большим и указательным пальцами немного красноватой соли, махом опрокинул в себя стаканчик текилы, слегка подержав её во рту, проглотил и зализал солью.

Макс принял свою дозу, сопроводив её, выловленной из стоявшего перед ним блюдца, оливкой. Жидкий огонь пробежал по пищеводу и брызнул искрами по всему телу. Макс потянулся за распечатанной пачкой сигарет, вытянул одну и с наслаждением затянулся. После второй затяжки он заметил, что держит сигарету нормально, двумя пальцами, а не в горсти. И спина расслаблена. Исчез рефлекс, весь день заставлявший мышцы спины напрягаться во время курения в ожидании окрика сзади. К свободе привыкаешь быстро. Гораздо быстрее, чем отвыкаешь от неё.

Макс медленно обвёл глазами зал. На них с Абезгаузом никто не обращал внимания. Никаких знакомых лиц. За стойкой работают какие-то молодые девушки, похоже только со школьной скамьи. Да и сам интерьер «Царской охоты» претерпел значительные изменения: свет стал более приглушённым, поменялась внутренняя отделка помещения, даже расположение столиков стало иным. Вместо непременного магнитофона с колонками, развешенными по стенам, появилась крохотная эстрада, на которой сейчас сидели два длинноволосых парня с гитарами, наполняя пространство кафе звуками фламенко. Воистину, в одну воду не войдёшь дважды. И, оказавшись выброшенным из этой жизни на восемь лет, нельзя ожидать, что по возвращении застанешь всё таким, как оно сохранилось в памяти.

Гена Абезгауз небрежным жестом подозвал официантку и принялся излагать ей зародившиеся у него идеи касательно продолжения банкета. Макс без особого интереса следил за ними, думая о том, что сегодняшний день потрачен впустую. Последние полгода и всю дорогу сюда он втайне надеялся, что сможет увидеться с Витой сразу же по возвращении, обнять её, прижать к себе и прошептать, что скоро, очень скоро она сможет уйти вместе с ним.

Но, всё оказалось не так просто. Нужных людей из опекунского совета на месте не оказалось. Пожилая сухопарая дама, сидевшая в соседнем кабинете, сообщила Максу, что поимённого списка детей, содержащихся в учебно-воспитательных заведениях города, он здесь не найдёт. Ему придётся самостоятельно объездить все интернаты, чтобы узнать, в каком из них содержится его дочь. Как оказалось, в городе сейчас насчитывалось лишь два подобных заведения: детский дом № 1 (бывший номер два, переименованный в связи с расформированием своего предшественника) и областная школа-интернат для подростков страдающих тяжёлыми заболеваниями. Прямиком из горисполкома Макс направился в детский дом, чудом успел застать на месте его директора, крепкого черноволосого мужчину, скорее похожего на кузнеца или тяжелоатлета, чем на педагога, каким его представлял себе Макс. «Учитель физкультуры, — решил он. — Или, вообще, человек слева, пробравшийся на должность по волосатой руке». И не угадал. Артём Александрович, как представился засидевшийся допоздна директор, оказался самым что ни на есть химико-биологом по образованию. «Ботаник», — с удивлением отметил про себя Макс, разглядывая мускулы директора, которые не мог скрыть дешёвый серый костюм из синтетической ткани.

Артём Александрович мигом «въехал» в проблему Макса, согласился задержаться, завёл его в кабинет и дал полную выкладку по своим воспитанникам. Но Виты среди них не было. Макс несколько раз прошёлся по спискам, внимательно вчитываясь в фамилии, прежде чем принять этот неутешительный результат. Кроме того, «ботаник», пошевеливая могучими плечами, поведал Максу о том, что полтора года назад в области началась программа так называемой реорганизации учебно-воспитательных учреждений. Саму программу Артём Александрович охарактеризовал кратко и крайне нелестно по отношению к её создателям, используя выражения, которые редко можно услышать от представителей его профессии. Суть программы, как уловил Макс, была в том, чтобы залатать дыры в прохудившемся бюджете за счёт слияния детских учреждений, находящихся на балансе городского совета. Один из детских домов был расформирован буквально на днях. Детей из него распределили по другим заведениям области, и теперь Вита могла оказаться в любом из этих интернатов. Кроме того, Артём Александрович подтвердил, что из-за творящейся сейчас кутерьмы, ни в опекунском совете, ни в отделе народного образования действительно никто не скажет Максу, где именно находится его дочь, и единственный выход для него — самому навести справки во всех интернатах. А их на данный момент, по прикидкам Артёма Александровича, было около десятка во всей области.

— Вот список всех учебно-воспитательных заведений в исполкоме есть. Вместе с адресами, — сказал «ботаник».

— А если обзвонить все интернаты?

— Это самое простое, — согласился Артём Александрович. — Хотя, повторяю: из-за того бардака, что они наделали своими «слияниями», возможны всякие накладки. Не отчаивайтесь, если не найдёте свою девочку с первого раза. Просто проедьте по всем детдомам лично и ещё раз просмотрите все списки.

Нечего и говорить о том, что оптимизма эта беседа Максу не добавила. И хотя он не сомневался, что рано или поздно разыщет Виту, но задержка, которой он не ожидал, да ещё в самом начале, накалила Макса лёгкой злостью. Он предугадывал долгую бумажную волокиту во время оформления своих прав на ребёнка, тем более при его судимости, но чтобы вот так сразу? И в таком пустячном вопросе..?

И сейчас, сидя перед вдохновенно разглагольствовавшим Генкой Абезгаузом, он раздумывал о том, как начинать завтрашний поиск, к кому сперва обращаться и, действительно, идти ли в милицию или же отложить это ещё на один день.

— …не хочешь? — вывел его из задумчивости вопрос Абезгауза.

— Что? — переспросил он.

— Я говорю, вон ту брюнеточку за столиком справа, не хочешь?

— Нет, — отрезал Макс, опять улавливая странность происходящего.

Ещё сутки назад провести первый вечер на свободе без женщины казалось немыслимым. Нормальный секс был необходимой частью превращения зека в «вольного». И эта тема не сходила с языка у каждого, кто готовился к «откидке», вызывая невольную зависть и глухое раздражение остальных. Макс, не терпевший пустой болтовни, тем не менее тоже представлял себе, как вернувшись назад, закатит сумасшедшую ночь со сговорчивой девчонкой, а то и двумя, благо сил накопилось на целый батальон. И, наверное, так и было бы, если бы он узнал, где Вита. А теперь чувство тревоги и неясности переполняло его, мысли были заняты дочерью, а все желания, ещё недавно так предвкушаемые, куда-то исчезли.

Обескураженный Абезгауз засопел, подозрительно косясь на Макса, и заёрзал на сидении, раздираемый мучительной этической дилеммой — задавать вопрос или нет? Но бдительность сдерживающих центров уже изрядно притупилась и отшлифовалась горькими парами текилы, поэтому он для храбрости откашлялся и, избегая называть вещи своими именами, осторожно спросил:

— А ты там… может того? В смысле…

И замолчал, потому что обтекаемые слова вдруг все куда-то подевались, а в голове осталось только вбитое гвоздём «пидорас», которое грозило вот-вот скатиться на кончик языка. Крокодил поспешно захлопнул рот, опасаясь, что проклятое слово всё-таки вырвется, в результате чего понесёт ущерб не только обстановка ресторана, но и, главным образом, его самого, Геннадия Иосифовича Абезгауза, внешность.

— По настроению, — мрачно ответил не понявший смысл вопроса Макс.

Этот ответ поверг Абезгауза в состояние лёгкой паники. Он внезапно вспомнил, что завтра у него тяжёлый и насыщенный день, и что надо бы, хоть немного, но отоспаться. Что же касается Макса, то он сам с нетерпением ждал следующего дня, чтобы приняться за поиски Виты. Поэтому против предложения Генки сворачивать пьянку возражать не стал, вследствие чего вечер закончился бы скоропостижно и несколько скомкано.

Однако, как оказалось, существовал некто, имевший свои планы по поводу его продолжения.

Когда Абезгауз рассчитывался с подошедшей официанткой, Макс выхватил взглядом крепкоголового парня в «воронинском» костюме и резко диссонирующей с ним чёрной рубашке, украшенной золотистым орнаментом из тех, что так нравятся цыганской братве. Парень шёл весьма целеустремлённо, и Макс готов был поставить сто к одному, что маршрут его закончится именно у их столика.

Так и оказалось. Крепкоголовый подошёл ближе, мазнул взглядом по съёжившемуся вдруг Абезгаузу, подвинул себе стул, сел на него, выпятив грудь и широко расставив ноги, что, по его мнению, должно было показывать «ху из ху» и кто здесь хозяин, после чего повернул откормленную репу к Максу и, лениво цедя слова, произнёс:

— Это ты, что ли, Штурман?

От старого прозвища у Макса больно кольнуло сердце. Он тяжело вздохнул и посмотрел на Крокодила. Гена виновато опустил глаза, шелестя бумажками и отсчитывая купюры замершей рядом с ним официантке.

— Ты чё, оглох что ли? — всё так же лениво поинтересовался парень, перекатывая во рту жвачку. Челюсти его ходили при этом так усердно, что двигались даже уши на круглобоком, как футбольный мяч, черепе.

— Не чавкай за столом, — сделал ему замечание Макс.

Парень выкатил глаза. Челюсти его остановились, но скорее от неожиданности, чем вняв полученному совету.

— Пойдём, что ли? — бросил Макс Крокодилу Гене.

Абезгауз кивнул, суетливо поглядывая то на него, то на замершего истуканом парня.

Макс развернулся и, не дожидаясь пока Генка решится выбраться из-за стола и последовать за ним, медленно направился к выходу. Сзади послышался грохот опрокидываемого стула и топот ног.

— Слышь, ты! — прошипел ему в ухо парень, кипя от злости. — Сейчас выйдешь отсюда и пойдёшь со мной.

Он хотел толкнуть Макса плечом, но тот слегка ускорил шаг, и парень лишь качнулся в воздухе, едва не потеряв равновесие.

— Да пошёл ты…, - искренне пожелал ему Макс.

До сих пор присутствие людей удерживало обоих от активных действий. Но здесь крепкоголовый не выдержал. Он сделал резкое движение, и Макс почувствовал, как ему в бок упёрлось что-то твёрдое. Явно не шариковая ручка.

— Сука! Кончу, падло, прямо здесь, — наклоняясь к уху Макса и держа руку с зажатым в ней предметом под полой пиджака, мстительно произнёс парень.

Они уже вышли из зала и сейчас пересекали фойе, приближаясь к входным дверям.

— А тебе как приказали меня доставить, живым или с дырой в боку? — уточнил Макс, выходя на улицу и с тоской оглядываясь по сторонам.

От стоящего невдалеке джипа к ним вразвалочку направлялись двое ребят той же комплекции и того же вида, что и тип, сопевший сейчас Максу в шею. Это надо же, в первый вечер и так влипнуть! Чёрт бы побрал трусливого Абезгауза, подставившего его этим гориллам. Только он знал, что Макс этим вечером будет в «Охоте». Ах, Гена, Гена! Большая ты, Гена…

Макса беспокоила не троица, которая его сейчас окружала, а всё то, что могло за этим последовать, и не в смысле самой драки, три недоумка, не прошедшие школу выживания, опасности не представляли, но милиция… Очень не хотелось сейчас скандала. Нет, не так. Сейчас скандал или привод за нарушение порядка грозили огромными неприятностями в главном. Всё это могло помешать или вызвать осложнения в том, что связано с Витой. А к этому Макс относился очень ревностно и именно этого не мог простить Абезгаузу. Хотя, народа на улице почти нет, патрульных машин не видно и если всё сделать быстро…

— Не боишься, что с дуру пальнёшь, а тебя твой шеф за это с говном смешает? — добавил Макс, наблюдая за теми двумя, что приближались спереди.

Он демонстративно остановился и стал рыться в карманах, словно в поисках сигарет. Расчёт на то, что его слова возымеют действие, оказался верен, парень, поколебавшись немного, решил, что баловаться оружием действительно не стоит и убрал пистолет. Вместо этого, размахнувшись что было силы, он направил увесистый кулак в затылок Максу. Если бы удар достиг цели, Макс на долгое время превратился бы в тряпичную куклу. Как минимум. Но, уловив боковым зрением начало движения, он пригнулся, поднырнув под руку парня, и коротко ударил его в живот. Крепкоголовый, округлив глаза, сипло выдохнул и стал складываться пополам. Макс резко разогнулся, при этом с силой ударив его головой в лицо. Парень изменил траекторию движения и, запрокинувшись, сделал два шага назад, после чего упал на спину, разбросав руки в стороны.

Двое других были уже рядом. Макс рывком обернулся к тому, кто оказался ближе и, не дожидаясь пока тот ударит первым, врезал ему ребром ботинка под коленную чашечку. Здоровяка аж перекосило на сторону, чего, собственно, Макс и добивался. Кулак его правой руки звучно упечатался в висок нападавшего. Тот закатил глаза и рухнул, словно бык на бойне.

Третий из нападавших сгоряча не успел сообразить, что случилось с его напарниками, и ринулся в драку с воинственным пылом человека, чувствующего, что перевес на его стороне. Макс едва успел уклониться в сторону от его мощных, но несколько беспорядочных, ударов. Парень повернулся к нему, на мгновение раскрывшись, Макс тут же этим воспользовался и нанёс ответный удар между близко посаженными пуговками глаз противника. Кровь из переломанного носа хлынула потоком, заливая нижнюю часть лица парня. Тот заревел и, мотая головой, ещё сильнее заработал кулаками. Макс выждал момент и подцепил его левой в печень. Нападавший осел и съёжился, однако продолжил надвигаться на Макса, двигая руками, хотя уже и не так интенсивно.

— Отдохни, — посоветовал ему Макс, отступая.

Но слова были сейчас бесполезны. Амок, владевший парнем, делал его глухим и безрассудным.

— Остынь, — сделал ещё одну попытку Макс.

Вместо этого здоровяк с удвоенной силой бросился на него, стараясь попасть в голову. Макс отклонился назад, тот, войдя в раж, насел на него, и вдруг нога Макса, взлетев вверх, впечаталась в его промежность. Руки парня непроизвольно дёрнулись вниз, и он тут же пропустил удар в подбородок, вырубивший его всерьёз и надолго.

Макс остановился, потирая руки. Всё произошло достаточно быстро и не привлекло лишнего внимания. Единственным свидетелем произошедшего оказался шофёр джипа, выскочивший из машины и с недоумением рассматривавший малоподвижные тела.

— Я ухожу, — предупредил его Макс. — Передай хозяину, что у меня с ним дел нет.

Шофёр угрюмо посмотрел на Макса, но, видимо, он оказался умнее своих собратьев, потому что попыток остановить его, или хотя бы приблизиться, решил не предпринимать, а вместо этого наклонился и стал приводить в чувство одного из мордоворотов, лежавшего ближе к нему.

Макс развернулся, ещё раз оглядываясь по сторонам. Абезгауза не было видно. Хитрый Гена исчез в самом начале заварухи или же предпочёл отсидеться в «Охоте». Ну и чёрт с ним!

Ещё раз выругавшись по поводу так неудачно прошедшего первого дня на воле, Макс повернулся и направился к скверу Победы, где, как он помнил, была когда-то стоянка такси.

Глава пятая

Бывают дни удачные, бывают не очень. Но бывают ещё, так называемые, «чёрные» дни, когда кажется, что кто-то там, наверху, начал плохо к тебе относиться. И тогда лучше, вообще, не вставать с кровати, потому, что неприятности начинают сыпаться одна за другой.

Этот день оказался поистине катастрофическим. Сказать про него, что он был просто неудачным, или пусть даже одним из «чёрных», значило не сказать совсем ничего.

А ведь с утра ничто не предвещало кардинальных перемен в жизни Птицы.

Утро выдалось солнечным, раскрасившим яркими красками серые интернатовские стены и унылую обстановку комнат. Воробьи приветствовали его нестройным чириканьем, возбуждённо прыгая по веткам деревьев, а воздух был настолько чист, что звуки, рождавшиеся в нём, наполнялись особым магическим объёмом, напоминая о чём-то давно прошедшем, но очень-очень хорошем.

В семь часов утра Тамара Кондратьевна, она же «Тамарака», (сменившая Марго), подняла всех и выгнала в коридор на обязательную ежедневную физзарядку. Девчонки, зевая, вяло выползали со своих комнат и выстраивались в три шеренги, занимая привычные места.

— Па-а-адъ-ём! — Тамарака ударом мощной ладони распахивала двери в дальнем конце коридора. Оттуда сразу же доносился скрип кроватей и дробный топот ног, ибо нерадивых и непослушных Тамарака припечатывала по лбу всё тем же тяжёлым ударом. А это было довольно обидно и очень чувствительно.

— Па-а-адъём! Выходи строиться!

Птица стояла в трусиках и майке, глядя на всклокоченный затылок Полуянши, зевала во весь рот и нещадно растирала себя обеими руками — отопление, как водится, работало еле-еле, и воздух в помещении стоял самый, что ни на есть, церковный. Любившая поспать Птица люто ненавидела эти обязательные утренние подобия физических упражнений, но даже они не могли сейчас изгнать какое-то удивительное щекочущее чувство, поднимавшееся изнутри. Сколь мало, всё же, нужно человеку для того, чтобы ощутить себя счастливым. Всего лишь яркое весеннее солнышко над головой, и тогда жизнь кажется не такой уж дрянной, и рождается уверенность, что всё ещё будет хорошо. Вот такое же чувство возникло сейчас и у Птицы, полусонно переминавшейся с ноги на ногу. В общем, как уже было сказано, катастрофу ничто не предвещало.

Первый гром разразился после завтрака и разнёс в клочья то состояние лёгкой эйфории, которое, ни с того ни с сего, сошло на Птицу.

Была суббота, банный день, или, как его называли официально, «день личной гигиены». Поэтому, весь промежуток времени от завтрака до обеда был отведён на помывку и стирку необходимых вещей. Вообще-то, одежда воспитанниц стиралась в прачечной вместе с постельным бельём. Но, гарантии того, что отданное вернётся в целости и сохранности не было никакой. Поскольку дежурные, разносившие одежду после прачечной, наряду с этой обязанностью, пользовались ещё и негласным правом заныкать что-нибудь с любой из понравившихся вещей. И, хотя одежда воспитанниц не отличалась особым изыском, но большинство девочек украшали её собственноручно, как могли. Поэтому, чтобы не лишиться особенно дорогих сердцу нарядов, их приходилось стирать собственноручно, когда выпадала такая возможность.

Душевые размещались на первом этаже жилого корпуса. Но, поскольку всех сразу они не вмещали, существовал определённый порядок помывки. Сперва запускали младших, затем — среднюю группу, а уже после них заходили старшие. Правда, эта очерёдность, как правило, каждый раз нарушалась, поскольку «большие», пользуясь своим возрастом, силой и привилегированным положением, заходили в душевую когда им вздумается, выгоняя оттуда всех, кто там находился. Не домывшаяся «мелкота» вынуждена была сбиваться в кучки, дожидаясь, когда им освободят место под душем или тазик для стирки.

Та же история повторилась и теперь. Птица помылась одной из первых, после чего принялась за стирку. Дело было недолгим, так как вещей у Птицы было немного, всего-то: блузка, украшенная кружевами, срезанными Птицей со старых занавесей из актового зала, да кое-что по мелочи, так: трусы, колготы, майки. Птица намеревалась с этим разделаться побыстрее, чтобы успеть подкатиться к Тамараке, которая несомненно оставит кого-то дежурить по этажу во время предобеденной лекции по санитарии и гигиене. А остаться в корпусе, вместо того, чтобы сидеть в переполненном зале и слушать скучнейшие нотации какого-то доктора, улыбалось ей значительно больше.

Сейчас, медленно ступая босыми ногами по кафельным плиткам пола и высунув от напряжения кончик языка, Птица шла к своим сложенным кучкой вещам, держа на вытянутых руках тазик, полный горячей воды, над которой поднимались лёгкие облачка пара. Внезапно за её спиной послышался какой-то шум, диссонировавший с общей картиной многоголосого гула и плеска воды. Кто-то из девчонок пискнул, но Птица не обратила на это внимания, поглощённая тем, чтобы не плеснуть себе на ноги кипятком из таза. Она благополучно добралась до места, поставила свою ношу на, заблаговременно отвоёванный, низенький табурет, распрямилась и лишь тогда обернулась посмотреть, что происходит.

Трое девчонок со старшей группы под предводительством Тоньки Потеряхиной освобождали для себя душевые кабинки от тех, кто там находился. Жанка уже вылетела оттуда и сейчас стояла, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, и тихонько ругалась, потому что она только-только успела намылиться с ног до головы, и сейчас мыльная корка стягивала её тело, щипая кожу. Перед ней гордо плескалась в своей кабинке Наташка Дядюра, которую старшие девчонки поблажливо не трогали, относясь к ней, как к «мелкой», но своей.

Сама Потеряхина была, как бы, увеличенной копией Наташки. И фигурой, и голосом, и манерой говорить она демонстрировала, во что превратится Дядюра через пять лет. Вот только характер у неё был ещё более сволочной, хотя Наташка, в общем-то, имела все шансы догнать её и в этом. А может быть и перегнать.

Тоньке было пятнадцать лет, и она дотягивала свой последний год в интернате. Её боялись и слушали все девчонки старшей группы, не говоря уже о младших. Для них Потеряхина была властью в первом лице, гораздо главнее чем Гальюн, завуч Юлия Владимировна или, даже, сама «баба Лида» — директор интерната Лидия Ивановна. Потому, что Тонька стояла ближе к ним и могла сделать с любой из девочек всё, что угодно. В глубине души многие её ненавидели, но заискивали перед ней все — тех, кто отказывался подчиняться, Потеряхина избивала собственноручно при поддержке девчонок своего «круга». Чаще всего в ход шли свёрнутые в жгут мокрые полотенца, которые, не оставляя внешних следов, травмировали внутренние органы. Когда, после таких «разборок», несколько малолеток попали в «спецуру», положение Тоньки упрочилось навсегда и стало незыблемым, как стены интернатовских корпусов. Желающие спорить с Потеряхиной испарились, и большинство молча склонили головы. Даже Шнур, то есть Колька Шнурков, «авторитет» мальчишеской половины их заведения, происходивший из потомственной семьи уголовников-рецидивистов и уже начинавший раскручивать свои дела в городе, держался с Тонькой почти на равных, признавая тем самым её хватку.

Многие из вновь прибывших удивлялись, каким образом Тоньке удавалось вывернуться, чтобы не попасть под спецкомиссию и не загудеть в «восьмёрку» возле Барановки. Именно там находилась областная школа-интернат № 8, где содержались подростки, совершившие правонарушения средней и крупной тяжести. Птица и сама раньше не задумывалась над этим. Но, в последнее время у неё начало тлеть подозрение, что все их учителя и воспитатели, во главе с «бабой Лидой», были прекрасно осведомлены о том, что вытворяет Тонька, и что на самом деле произошло с девчонками, угодившими в больницу. Просто им было выгодно иметь ещё один рычаг управления своими воспитанницами. Послушный и надёжный рычаг в лице Тоньки Потеряхиной.

Дядюра уже закончила мыться, но продолжала плескаться под душем, с торжеством поглядывая на, приплясывавшую перед ней, намыленную Жанку и других девчонок, которых подруги Тоньки выгнали из кабинок. Вдоволь потешив своё самолюбие, она наконец царственно вышла, небрежно бросив при этом:

— Ладно, заходите, кто хочет.

Торжественность момента оказалась несколько смазана тем, что при этом Натаха поскользнулась на мокром полу и чуть было не загремела на глазах у столпившихся одногруппниц. Она судорожно взмахнула руками, словно собираясь взлететь, выгнулась в одну, а затем в другую сторону и чудом удержала равновесие, ухватившись за край оказавшегося рядом умывальника. Кто-то из девчонок громко хихикнул, но тут же замолчал, опасаясь получить по шее.

Дядюра сделала вид, что ничего не услышала, но багровая краска расползлась по её щекам, стекая вниз, на грудь, неровным полукругом. Она осторожно шагнула раз, затем второй по направлению к Тоньке, которая намыливала мочалку, с усмешкой глядя на неё. По лицу Натахи было видно, что она мучительно ищет, что могло бы отвлечь внимание присутствующих от сцены, которая выставила её в смешном виде.

— А у нас пришлая есть! — вдруг непривычным для себя тонким голосом выпалила она Потеряхиной.

— Да? — без особого интереса подняла, густые по-мужски, брови Тонька. — Ну, и как она?

— Чмо чмом, — с видимым удовольствием сообщила Дядюра. — Маменькина дочка.

— Вы её уже встретили как полагается?

— Уже, — подтвердила Натаха, приходя в себя. — Но, ещё не по полной программе.

— Чё это вы так? — удивилась Потеряхина. — А ну, давай её сюда.

Дядюра приосанилась, повела выпуклыми глазами по сторонам, выхватила взглядом новенькую, склонившуюся над дальним рукомойником, чтобы привлекать к себе как можно меньше внимания, ухмыльнулась, показав дырку во рту, там, где выпал молочный зуб, и громко крикнула:

— Эй, Чума! Быстро сюда.

Новенькая вздрогнула, будто её стеганули хлыстом, втянула голову в плечи и начала преувеличенно усердно намыливать руки.

— Не слушает, — объявила Потеряхиной Наташка. — Учу-учу её, а она не слушает.

— Значит, плохо учишь, — лениво процедила Тонька, в глазах которой загорелся зловещий огонёк интереса.

— Во, сейчас цирк начнётся, — тихонько произнесла стоявшая рядом с Птицей Катя Волошина.

Птица не ответила. Краем уха она прислушивалась к происходящему, но занята была куда более важным делом — аккуратно, так, чтобы не просыпать ни крошки, развязывала кулёчек, в котором находились две столовые ложки стирального порошка «Гала», сэкономленных ею во время вчерашнего вечернего мытья панелей.

Наташка Дядюра, звонко шлёпая широкими ступнями по полу, направилась к Чуме, на лице которой опять появилось уже привычное ей затравленное выражение.

— Ну, ты чего? Не слышишь, что ли? — с нажимом спросила Натаха. Говорила она громко, играя на публику.

Чума попыталась выпрямиться с независимым видом, но от этого только стало заметнее, как дрожат её руки.

Дядюра мстительно улыбнулась и хотела было ударить её ногой, но в последний момент вспомнила о своём недавнем конфузе и, вместо этого, сильно толкнула Чуму в плечо.

— Иди, давай, — скомандовала она, сопровождая это ещё одним, довольно увесистым толчком в спину.

Выскочившая сбоку Танька Нечипоренко подставила Чуме ножку, чем вызвала смех у наблюдавших за этой картиной девчонок.

— Во дела, а? Во дела! — восторженно проговорила Волошина, вертя стриженной головой. — Линка, смотри — сейчас Чуме вкатают таких трелей…

— Отстань, — отмахнулась Птица, но тоже невольно стала следить за происходящим.

— Ты чего-жо не слушаешь, что тебе старшие говорят? — угрожающе спросила Чуму Потеряхина.

Глаза у новенькой скосило ещё больше, нос заострился и побелел. Она стояла молча, не зная, что отвечать.

— Тебя как зовут? — требовательно спросила Тонька.

— Вита, — еле слышно ответила новенькая.

Потеряхина вдруг, с силой размахнувшись, ударила её по лицу. Чума, не удержавшись на ногах, полетела на пол, но тут же поднялась, держась за щеку.

— Какая, на хер, Вита? — закричала Тонька, с наслаждением вглядываясь в часто моргающие глаза новенькой. — Ты — Чума! Поняла? И Чумой теперь будешь до конца своей жизни…

Она поддела двумя пальцами Чуму за подбородок, задирая её лицо вверх. Та моргала всё чаще и чаще, но пока ещё держалась без плача, лишь губы мелко дрожали, да дёргался подбородок.

— А жизнь у тебя может быть долгая или короткая, — продолжала, между тем, Потеряхина. — Ты какую выбираешь?

Чума ничего не ответила и лишь со свистом втянула носом воздух.

— Отвечай, — Тонька ещё раз дёрнула её подбородок вверх. — Отвечай, сучка!

Дрожащие губы Чумы расползлись в стороны, она раскрыла рот, будто хотела что-то сказать, но так и не произнесла ни звука.

Потеряхина оставила в покое её подбородок. Чума облегчённо опустила голову, но Тонька тут же схватила её за волосы и рывком снова запрокинула вверх.

— В глаза смотри! — с надрывом крикнула она.

Чума стояла, неловко задрав голову, и переступала босыми ногами по кафелю. Было видно, что стоять так ей очень неудобно, но Потеряхина не ослабляла хватку. По её лицу, с россыпью красных прыщей нащеках, ясно читалось, с каким удовольствием она раздумывает над тем, как поступить со своей добычей.

— Ну и грязная ты, — с наигранным презрением сказала она наконец. — Надо тебя отмыть.

И, дёрнув несчастную Чуму за волосы, она резко наклонила её и окунула головой в таз, полный грязно-серой мыльной воды, в котором несколько девочек уже успели постирать свою одежду.

Чума дёрнулась, но Тонька крепко держала голову девочки. Силы Чумы не шли ни в какое сравнение с Потеряхиной, которая была в два раза крупнее, поэтому она лишь беспорядочно размахивала руками да дёргала ногами, высоко задирая в воздух маленькие жёлтые пятки. Девчонки засмеялись. Наташка Дядюра гоготала громче всех, рядом с ней визгливо подхихикивала Танька Нечипоренко.

Стриженная Катька Волошина хлопнула себя по коленям, согнувшись пополам в приступе беззвучного хохота. Даже Птица, поддавшись общему настроению, стала посмеиваться, глядя на телодвижения Чумы. В какой-то момент в её голове вдруг родилась мысль, что точно также конвульсивно дёргалась собачка Фроська, лохматая добродушная болонка, любимица всего интерната, когда на неё наехал грузовик, привозивший в их столовую овощи. Сравнение было неприятным, но Птица не могла остановиться и продолжала нервно смеяться вместе со всеми.

На поверхности воды вспухли два пузыря, и Тонька рывком выдернула голову Чумы из таза. Та жадно задышала, хватая воздух открытым ртом и издавая при этом полукрики-полустоны. Выкатившиеся глаза Чумы казались неестественно большими и бешено вращались, каждый в свою сторону, что снова вызвало приступ веселья у окружающих. Впалая грудь девочки вздымалась и опадала, словно кто-то вставил ей внутрь кузнечные меха.

Потеряхина осмотрела её, как скульптор получившееся, но ещё не завершённое изваяние, и, покачав головой, произнесла:

— Уже лучше. Хоть чище, чем была.

Она снова подтолкнула новенькую к тазу с мутной водой, по которой кружились клочья пены.

— А теперь выпей это. Подбери всю свою срань за собой. Так, чтобы ни капли не осталось. Быстро!

Чума, вдруг выгнувшись, обернулась вокруг своей оси и вывернулась из Тонькиной руки. Отбежать она, однако, не решилась, а просто стояла, передёргиваясь всем телом, будто через неё время от времени пропускали электрический ток.

— Сюда! — крикнула Потеряхина. — Я кому сказала, уродина? Стать на колени и хлебать…

Вот тут Чуму прорвало. Слёзы потоком хлынули из её глаз, струясь по мокрому лицу.

— Я не уродина! — надрывно выкрикнула она, давясь горькими слезами, и вдруг скороговоркой выпалила:

— Я — красавица, солнышко, принцесса и прелесть!

Девчонки заржали пуще прежнего. Всклокоченная косоглазая Чума с длиннющим носом мало походила на красавицу и принцессу, напоминая скорее недоросль бабы-яги. Они хохотали, захлёбываясь смехом, держась за животы и поворачивая друг к другу красные от натуги лица. Нечипоренко картинно каталась по стене, взрываясь тонкими взвизгами.

А Птица, наоборот, замолчала. Приступ коллективного помешательства, захвативший и её, прошёл. И она внезапно подумала о том, что Чума не сейчас, стоя здесь, выдумала эти слова. Нет, она слышала их раньше, когда-то давно. И единственным человеком, который мог называть уродливую Чуму красавицей, была мама, для которой её девочка казалась красивее всех на свете. От этой мысли Птице почему-то стало тоскливо, в душу к ней заползли две облезлые бродячие кошки и стали скрести там своими когтями.

— Давай, сучка, — снова принялась изгаляться над новенькой Потеряхина, пытаясь схватить её за волосы, — хлебай своё пойло.

— Отпусти её!

Ещё до того, как успели прозвучать эти слова, Птица с ужасом осознала, что именно она выкрикнула их. И в наступившей, как назло, секундной паузе между взрывами хохота, слова эти прозвучали особенно громко и явственно, эхом отражаясь от мертвенного кафеля стен душевой.

Словно бы внезапный холодок пробежал от входной двери до душевых кабинок и унёс с собой бурное веселье, царствовавшее здесь ещё мгновение назад. Все осеклись, настороженно поглядывая по сторонам. А Птица, с нарастающим чувством близкой беды, почувствовала, что только что сделала ошибку. Большую ошибку, грозящую большими неприятностями. Самое обидное, она сама не понимала, как её угораздило ляпнуть такое. Но головы стоящих рядом уже стали поворачиваться в её сторону.

— Кто это вякнул? — изменившимся голосом спросила Тонька, переводя взгляд с одного лица на другое. За спиной Потеряхиной тут же появились фигуры её верных подруг Верки Самсоновой и Нинки Поповой.

Примолкшие девочки поспешно расступились в разные стороны. При этом каждая из них усердно изображала удивление, смешанное с негодованием, дескать, кто это смог себе такое позволить по отношению к самой Потеряхиной, чтобы та, не дай Бог, не подумала на неё. Попасться Тоньке под горячую руку никому не хотелось.

В конце этого своеобразного коридора оказалась Птица, которая лихорадочно искала выход из прегадливейшего положения, в которое она себя сама же и поставила. Можно было бы найти какое-нибудь приемлемое объяснение своему глупому выкрику или попытаться свести всё к шутке. Конечно, это не спасло бы от разборки с Тонькой, лишь чуть-чуть смягчило бы наказание.

Но, вместо того, чтобы благоразумно исправить ситуацию, не навлекая на себя ещё больших неприятностей, Птица твёрдо посмотрела на маячившую перед ней Потеряхину и повторила:

— Отпусти её сейчас же.

— Чего-чего? — недоумения в голосе Тоньки было гораздо больше чем злости. Она оттолкнула, всё ещё всхлипывавшую, Чуму в сторону и медленно направилась к Птице. Её фаворитки также неспешно следовали за ней, предвкушая грядущую расправу.

Птица стояла, не двигаясь с места, словно ноги её приросли к жёлтому кафелю. Глядя на приближавшуюся Потеряхину, она вдруг почувствовала, как мокрые волосы холодят ей шею, и всё тело моментально покрылось мелкими пупырышками. Птица набрала побольше воздуха в грудь и задержала дыхание. Обычно это помогало, когда она оказывалась в тяжёлом положении. Только бы не началась трясучка, подумала Птица. Ей не хотелось, чтобы Потеряхина и все остальные видели, как ей страшно.

Тонька остановилась перед Птицей, возвышаясь над ней всеми своими ста шестидесятью сантиметрами, и какое-то время молча смотрела на Лину. Взгляд Потеряхиной тяжелел по мере того, как она постепенно осознавала, что это не случайная выходка, и стоящая перед ней ясноглазая пигалица внутренне готова к отпору.

— Повтори, — потребовала она, ожидая, что сейчас подступит нечто заливающее рассудок чёрной краской, гасящее чувства и оставляющее лишь инстинкты. Точнее, один из них — разрушать и уничтожать. Тонька постоянно ощущала это нечто, живущее в ней. В этом и заключалась её сила, которой она упивалась, глядя на окружающих. Это, как дар, а каков он и от кого, Тоньку не интересовало. Она просто им пользовалась, и всё.

Иногда, правда, нечто не действовало. Вот как сейчас, с этим недомерком, чёрт бы его побрал!

— Глухая? — спросила Птица, не отводя взгляда от Тоньки. — Пойди уши прочисть. Вот тебе щётка.

Она кивнула в угол, где на стене у шкафчика висел ёрш для прочистки канализации. Ёрш был чёрный, с налипшими на него ошмётками скользкой грязи.

Рита Аробиджан истерично хохотнула и, оборвав смех, метнулась в толпу девчонок, стараясь затесаться поглубже.

Но на неё никто не обратил внимания. Тонька Потеряхина, утробно выдохнув, изо всей силы ударила Птицу кулаком в голову. Ожидавшая этого Лина отпрянула назад, и кулак Потеряхиной просвистел мимо её лица, подобно молоту легкоатлета. Саму Тоньку при этом занесло так, что она еле удержала равновесие. Недолго думая, Птица нагнулась и, схватив низенькую табуретку, из тех, что служили подставками для тазиков, швырнула её в повёрнутую к ней макушку Потеряхиной. Учуяв опасность, Тонька, в последний момент, пригнулась, что спасло её от крупных неприятностей — табуретка лишь чиркнула своим краем ей по затылку и со всего маху влепила по стоявшей за ней рябой Верке Самсоновой. Не ожидавшая такого Верка, которая думала, что её надёжно скрывает широкая спина Потеряхиной, сначала охнула, а затем принялась по-коровьи мычать, схватившись обеими руками за лицо.

И тут началось! Тонька напала на Птицу, как разъярённый орангутанг на суслика. Лине чудом удалось вывернуться, хотя пару раз Потеряхина очень чувствительно саданула её в бок, а, наседавшая вместе с ней, толстая Нинка Попова царапнула Птицу ногтями по спине, оставив на ней вздувшиеся красные полосы. Глаза Тоньки застлало мутной белой пеленой, и она молотила руками налево и направо без разбора. Онемевшие девочки лишь испуганно жались по сторонам.

Птица отступала, думая только об одном: не поскользнуться. Если она потеряет равновесие и упадёт, тогда конец. Безумная Потеряхина прямо на месте забьёт её до смерти. Отшатнувшись в очередной раз от направленного прямо в лицо кулака, Птица зацепилась за, попавшее ей под ноги, ведро и похолодела, долю секунды балансируя на грани падения. Увидевшая это, Тонька рванулась вперёд с утроенной энергией. За ней по пятам следовала Нинка, азартно жаждавшая вырваться вперёд, но не поспевавшая за своей предводительницей. Войдя в охотничий раж, под ноги себе она уже не смотрела, поэтому наткнулась на то же ведро, которое только что чуть не погубило Птицу. Не успевшую даже ойкнуть Нинку повело вперёд, и она невольно толкнула Потеряхину в спину, отчего та заскользила по полу, широко расставляя ноги. Воспользовавшись этим, Птица юркнула в сторону, и тут её рука нащупала спасительный предмет. Длинная деревянная швабра с куском мешковины, служившим половой тряпкой, стояла у стены там, где её оставили женщины из техперсонала, которые наводили здесь порядок. Птица крепко сжала рукоять швабры, и в этот момент Тонька ещё раз успела достать её. Удар пришёлся по лицу, и, хотя Потеряхина била вполсилы, не успев собраться как следует после Нинкиного толчка, Птица почувствовала горяче-солёный вкус крови во рту. Она перехватила рукоять двумя руками и изо всех сил, снизу вверх, ударила обратным концом Тоньку по подбородку. Мешковина прочертила грязную полосу по животу и груди Потеряхиной и с влажным чавканьем смягчила удар. Птица подалась назад и, как боец на учениях, нанесла ещё один удар «Коли!» — прямо в солнечное сплетение Тоньке. Потеряхина попятилась и, зацепившись ногой за всё то же злосчастное ведро, приземлилась на пятую точку. Оставшаяся без прикрытия, Нинка Попова хлопнула глазами, пытаясь понять, что происходит, и тут же получила шваброй по правой скуле.

Гул голосов усилился. Неожиданный перевес сил, когда всё шло к предсказуемой и неизбежной развязке, вызвал всеобщее возбуждение. Большинство девчонок хотели, чтобы Птица дала просраться злобной Тоньке Потеряхиной, но не решались вслух высказать своё одобрение.

Ситуация между тем действительно поменялась самим кардинальным образом: теперь Птица наступала, размахивая шваброй, а Тонька двигалась назад, уворачиваясь от ударов. Оставшаяся в стороне Нинка потирала щеку, не решаясь снова ввязываться в битву.

Какое-то время девчонки двигались вдоль ряда рукомойников, сверля глазами друг друга. Птица несколько раз пыталась достать Потеряхину шваброй, но та ловко уворачивалась. Наконец Тонька решила изменить тактику, она обернулась спиной к Птице, чтобы обежать вокруг и напасть на неё с другой стороны. Но судьба не была благосклонна к ней в этот день, и чаша везения окончательно склонилась на сторону Птицы. Поглядывая одним глазом на свою мелкую, но оказавшуюся очень опасной, противницу, Потеряхина ринулась вперёд и с размаху налетела на табурет с бережно приготовленными Птицей постирушками. Горячая вода выплеснулась прямо ей на ноги. Разгорячённая Тонька сперва матюкнулась сквозь зубы, собираясь бежать дальше, но уже через секунду, испустив утробный вой, принялась отплясывать, с силой топая ногами по кафелю, словно намеревалась раскрошить плитки в мелкую пыль.

Верка с Нинкой заполошно бросились к ней, бестолково спрашивая, что случилось. А затем, едва не стукнувшись лбами, схватили таз и бросились к ближайшему рукомойнику за холодной водой.

— У-у-у, — продолжала выть Тонька. Она упала на пол и принялась яростно махать ногами в воздухе, пытаясь стряхнуть с них последние капли горячей воды. Те багровели буквально на глазах, как брошенные в кипяток раки.

Тяжело дышавшая Птица опустила швабру, чувствуя, что сердце вот-вот вырвется из груди. Напряжённое молчание девчонок из её группы, контрастируя с громким Тонькиным воем, создавало столь гнетущую атмосферу, что даже воздух, рывками поступавший в её лёгкие, казался тяжёлым. Самсонова с Поповой, набиравшие воду в таз, бросали на неё из-за плеча злобные взгляды.

Птица провела рукой по лицу, вытирая пот, и осторожно коснулась нижней губы. Больно. Чёрт, неужели будет заметно? Птица машинально посмотрела по сторонам в поисках зеркала и тут же подумала, что, после всего происшедшего, разбитая губа станет не самой большой из её проблем.

Нина с Веркой, схватив таз, поднесли его к Тоньке и стали осторожно лить воду ей на ноги. Потеряхина перестала выть, но продолжала сидеть на полу, осторожно касаясь голеней пальцами.

— С-сука, — с ненавистью процедила она, поглядывая исподлобья на Птицу. — Проститутка малорослая.

— Заткнись, чмо прыщавое, — ответила Птица, понимая, что терять ей уже, всё равно, нечего.

Угри на лбу Тоньки превратились в красные пятна, которые, казалось, стали двигаться по всему лицу. Верка и Нинка застыли с тазом в руках, не зная, что сейчас произойдёт.

— У-у, падло, — затряслась, словно в припадке, Потеряхина. — Пиздец тебе! Ты понимаешь? Я же тебя кончу теперь, соска драная. Я же… За меня… Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю, гнида. Лучше сама вешайся, если успеешь.

— Разбежалась, — заметила Птица, осмотрительно не выпуская из рук швабру, — лучше ползи в медпункт. Пусть тебе там кегли твои залечат. И мазь какую-нибудь для морды выпишут.

Со стороны коридора послышался нарастающий шум голосов. Это следующая группа воспитанниц шла на помывку. В общем гуле явственно различался командирский тон Тамараки.

Потеряхина, кряхтя, поднялась с пола и медленно заковыляла к выходу, презрительно оттолкнув пытавшихся ей помочь Веру и Нину. Уже у выхода она остановилась, обернулась к Птице и, вытянув короткий палец с обгрызенным ногтем, повторила:

— Тебе хана. Однозначно.

После чего удалилась, прихрамывая, с видом полководца, проигравшего сражение, но не войну.

Только теперь Птица почувствовала трясучку. Опустив голову, она посмотрела на свои дрожащие руки, отошла в угол и аккуратно поставила швабру на место, стараясь делать всё так, чтобы другие девчонки не заметили, как её колотит.

Те же в этот момент спешно собирали вещи, стараясь побыстрее убраться отсюда. К Птице никто не подходил, все отводили глаза в сторону и нарочито разговаривали друг с другом о своём. Никто не знал как относиться к ней после происшедшего, то ли заискивать, как перед победительницей, то ли презирать, как пропащую. Лишь Жанка, проходя мимо, взглянула на неё и покачала головой, словно удивляясь поступку Птицы.

— Быстрей, девочки, быстрей, — зычно скомандовала появившаяся в дверях Тамарака. — Освобождаем душевую…

Птица сплюнула розовую от крови слюну и, приподнявшись на цыпочки, посмотрела на себя в небольшое зеркало над умывальником. Чёрт! Заметно. В глаза, конечно, не очень бросается, но, если присматриваться…

Сзади кто-то робко тронул её за руку. Птица обернулась и увидела Чуму, к щекам которой прилипли мокрые пряди волос. Взгляд её горел восторгом и преданностью.

— Ты… — проговорила Вита и остановилась, как будто ей не хватило дыхания. — Ты… Спасибо тебе, Лина.

И тут Птицу прорвало.

— Уйди! — закричала она, чувствуя, как слёзы злости закипают в уголках глаз. — Уйди отсюда, чтобы я тебя не видела! И не подходи ко мне больше. Слышишь? Никогда…

— Что там такое? — сделала охотничью стойку с противоположного края душевой Тамарака. — Что это за крик, девочки?

— Ничего, Тамара Кондратьевна, — буркнула Птица.

Она повернулась спиной к Чуме и принялась собирать свою разбросанную по полу, пострадавшую от злосчастной Тоньки, одежду. Вся стирка пошла насмарку. Блузка, попавшая в грязную лужу, покрылась тёмно-серыми разводами, трусики выглядели ненамного лучше, нужно перестирывать по новой, а порошка уже нет. Она бросила всё в раковину под кран и стала полоскать одёжку в проточной воде, пытаясь, хоть как-то, исправить положение.

«Кошмар, — думала Птица, намыливая блузку крохотным кусочком рыжего хозяйственного мыла и наклоняясь, чтобы в очередной раз оценить в зеркале состояние своей губы, — и нужно было мне встрять в такое. Теперь Тонька соберёт всю свою толпу, и завтра…, нет даже сегодня вечером…».

Птица тяжело вздохнула и сжала зубы, яростно теребя ни в чём не повинную блузку.

«Да, наверное, сегодня. Она, ведь, сволочь мстительная… Так не оставит. Господи, хоть бы этот день поскорее прошёл».

Но день и не думал заканчиваться. А кошмар только начинался.

Глава шестая

Суббота, между прочим, выходной для многих людей. В том числе и для сотрудников обладминистрации. Отвыкший от этого Макс ткнулся в безлюдное здание «Белого дома», нарвался на охранника и дежурного, которые со скучающими лицами объяснили ему, что все нормальные люди приходят сюда с понедельника по пятницу.

— А вы какие? — незлобиво поинтересовался Макс, решив не обижаться на грубость.

— А мы при исполнении, — насупившись сурово ответил охранник.

— Эт-точно, — подтвердил Макс, смерив обоих взглядом с ног до головы, и ретировался.

Итак, два дня насмарку. Дело тормозится, ещё не успев начаться, ёпрст. Выйдя на улицу, Макс сплюнул в, обязательный в подобных архитектурных ансамблях, но всегда неработающий, фонтан.

Следовало, хотя бы, использовать имевшиеся в его распоряжении возможности. Поэтому Макс направился в один из самых отдалённых районов, где, уже чуть ли не за городской чертой, находилась областная школа-интернат. Добирался он туда долго, ещё дольше бродил по узким переплетающимся улочкам, пока не нашёл территорию, обнесённую старым забором с облупившейся зелёной краской. Следующие два часа, проведённые внутри этого заведения, показались Максу нескончаемо долгими. Вид детей, находящихся здесь, настолько потряс и ужаснул его, что он испытал невыразимое облегчение, когда оказалось, что Виты среди них нет. И всю обратную дорогу образы этих детей стояли перед его глазами. Детей, которых предали все: и бросившие их родители, и природа, искалечившая их маленькие тела. Похоже, что и сам Господь смотрел в другую сторону, когда они появлялись на свет. У Макса долго ещё щемило сердце и ныло внутри, почему-то хотелось ругаться матом или набить кому-нибудь морду.

Поэтому мужчина, объявившийся в тускло расчерченном солнечными лучами парадном его подъезда, имел все шансы огрести по полной программе от мгновенно выпустившего колючки Макса.

Стоявший неподалёку от входа на подъездной дорожке «лексус» Макс заметил сразу. Иссиня-чёрная машина с тонированными стёклами замерла в тени развесистого каштана, настороженно поблёскивая рассекателями. Макс краем глаза отметил отсутствие подозрительной метушни при своём появлении, но, когда он свернул с дорожки к ступенькам парадного, то услышал, как за спиной щёлкнула, распахиваясь, дверка, а навстречу ему из вестибюля неспешно выплыл очень внушительный мужчина в сером костюме из английской шерсти. Макс скользнул взглядом по его фигуре, оценил мягкую уверенную походку и почувствовал, что справиться с ним будет не в пример труднее, чем с теми тремя молокососами у ресторана.

— Максим Валентинович, — раздался позади него бархатный голос, — не могли бы вы уделить мне минуту вашего времени?

Макс покосился через плечо, стараясь не упускать из виду силуэт, замерший в дверном проёме, и увидел абсолютно незнакомую личность, приветливо улыбавшуюся ему с заднего пассажирского сидения «лексуса». Окликнувший его мужчина был моложав, на вид чуть больше сорока, со светлыми зачёсанными назад волнистыми волосами и ослепительной белозубой улыбкой. Мужчина слегка наклонился вперёд, чтобы Макс мог его хорошенько разглядеть. Нет, не знаком. Определённо не знаком. Даже с учётом того, что они могли не видеться лет десять или, даже, пятнадцать. Макс ухватил всё: свободно-небрежную манеру держаться, горделиво вздёрнутый подбородок, всего лишь чуть-чуть выше, чем следовало бы, туфли из мягкой кожи, явно сшитые на заказ очень дорогим мастером. Подобная обувь многое говорит о человеке. Гораздо больше автомобиля, на котором он ездит.

Макс медленно повернул голову и снова посмотрел на стоящего в дверях. Тот ответил ему спокойным взглядом слегка прищуренных глаз. Он не загораживал Максу проход, но, в то же время, создавалось впечатление, что пройти мимо него будет весьма проблематично.

«Не мой сегодня день», — с горечью подумал Макс, прикидывая в уме, что будет хуже — затеять свалку прямо здесь, у собственного подъезда, или вступать в разговоры с людьми, с которыми ему не хотелось иметь ничего общего.

Он вздохнул, развернулся на сто восемьдесят градусов и стал, не спеша, приближаться к автомобилю.

— Кто вы такие и чего хотите? — добавив в голос блатной интонации, тягуче спросил Макс.

— Хороший вопрос, — ещё раз сверкнул шедевром стоматологического искусства пассажир «лексуса», — об этом и разговор. Вы как предпочитаете — у вас дома, или у меня в машине?

Макс хмуро заглянул внутрь салона. Кроме шофёра и белозубого там никого не было. Ну, да плюс ещё тот, в сером, за спиной. Максу до боли в зубах не хотелось лезть в этот гадючник, но желания вести их к себе — было ещё меньше. Он выпрямился, огляделся по сторонам, мысленно пробормотал длинное замысловатое ругательство, после чего обошёл «лексус», распахнул дверцу и опустился на сидение рядом с белозубым. Тот без лишних слов захлопнул свою дверь и двумя пальцами легонько стукнул шофёра по плечу. Двигатель автомобиля заурчал, проснувшись, и машина тронулась с места. Мужчина в сером костюме так и остался стоять у подъезда.

— Объедем квартал, — пояснил белозубый, — чтобы не мозолить глаза лишний раз.

— Кому? — поинтересовался Макс.

— Да мало ли, — сделал небрежный жест рукой его собеседник.

Он несколько секунд сидел, пытливо рассматривая Макса, как любитель искусства разглядывает любопытный экземпляр музейной экспозиции. Тот, в свою очередь, смотрел в окно с каменным выражением лица, не делая ни малейшей попытки продолжать разговор и ожидая, когда его незваный визитёр раскроет свои карты.

— Прежде всего, — наконец произнёс мужчина, снова ослепительно улыбнувшись, — хочу принести вам свои извинения за тех дуболомов, с которыми вам вчера пришлось столкнуться. Моё распоряжение пригласить вас для разговора они восприняли чересчур буквально, за что и поплатились. Если вас это утешит, могу добавить, что по возвращении они получили дополнительную взбучку и, я надеюсь, уж она как следует прочистила им мозги.

«Нет у них мозгов», — подумал Макс, всё так же не вступая в разговор.

Белозубый помолчал, поджав губы, в ожидании ответной реплики, не дождался, и заговорил снова:

— Вы нам нужны, Максим Валентинович.

Он был излишне многословен. То, что Макс им нужен — понятно и так. Вопрос в том, нужны ли они ему. Впрочем, вопрос даже не стоял. Ежу понятно, что нет.

— Вы можете нам помочь в одном щекотливом деле, — не унимался между тем белозубый. — Проблема очень деликатная и требует вмешательства специалиста вашего уровня и квалификации.

— Я щекотливыми делами больше не занимаюсь, — бросил Макс тоном, показывающим, что он желал бы прекратить разговор.

Но желания Макса, по всему, мало трогали его собеседника, который, отнюдь, не собирался идти ему навстречу, а широкая фальшиво-добродушная улыбка стала, мало-помалу, напоминать предупредительный оскал.

— Понимаю, — произнёс мужчина, с преувеличенной сосредоточенностью стряхивая с колена невидимую пылинку, — только что оттуда, ещё, так сказать, запах не выветрился. Сдерживающие факторы очень сильны, поэтому, поневоле, возникает опасение попасть обратно. Только у нас всё чисто: работа ювелирная, средства неограниченны. А благодарность…

Мужчина развёл руками в стороны:

— Степень нашей благодарности будет очень, — он остановился, сделав ударение на слове «очень» и повторил ещё раз, — очень высокой.

Макс коротко взглянул на него и сказал:

— Нет.

Мужчина вскинул брови и закатил глаза:

— Боюсь, что вы не понимаете, Максим Валентинович. Когда я говорю «высокой» — это означает, что она будет действительно высокой. Во всех отношениях. А теперь посудите сами, чем в ближайшее время вы собираетесь заниматься?

— Это моё дело, — процедил сквозь зубы Макс.

— Конечно, — поблажливо согласился белозубый. — Но, всё-таки? Будете хлопотать по поводу дочери?

Макс повернулся и пристально посмотрел в глаза белозубому. Тот с прежней улыбкой спокойно выдержал его взгляд. «Абезгауз?», — подумал Макс, слежки за ним в эти два дня, вроде бы, не было. Наверное, Абезгауз. А если взвесить всё, то не наверное, а точно. Ну, Гена…

— Вы подумайте, Максим Валентинович, когда речь идёт о нашей благодарности, то имеются ввиду не только деньги. Вернее, не столько деньги, — белозубый поднял вверх тонкий указательный палец, — сколько… Содействие. Полное содействие в интересующем вас вопросе. Или наоборот — полное отсутствие такового. А вы знаете, чем это чревато? Семейное законодательство — штука тонкая и хитрая, а чиновники у нас — чугунные, ядром не пробьёшь. Уцепятся за какую-нибудь закорючку, и ты им хоть кол на голове теши.

Что-то тяжёлое и нехорошее заворочалось внутри у Макса. Собеседник ухватил его изменившийся взгляд, поэтому не стал дожимать.

— Хотя, в общем-то, можно всё решить в течение нескольких дней. Люди в мэрии есть, к нам прислушиваются. Да и сам губернатор, Юрий Александрович…

Макс слегка качнул головой и сказал, раздельно выговаривая каждое слово:

— Я прежней работой больше не занимаюсь…

Сволочь, ведь знает на что давить! Вита — его самое уязвимое место. Если бы Макса пытались просто купить или примитивно угрожали, он знал бы куда и как послать, чтобы белозубый сразу всё понял и прочувствовал. А так… Главное, видно, что не блефует, говорит спокойно и размеренно. Уверен в себе, гадина.

— … и возвращаться к ней желания не испытываю. А с девочкой попробую устроить всё сам. Без посторонней помощи, — закончил свою мысль Макс.

— Трудно будет, — безразлично сказал мужчина и, с едва заметным презрением, скривил губы. — Очень трудно. Это я вам сразу говорю. Да и врёте вы всё, Максим Валентинович. Насчёт вашего прежнего занятия, я имею в виду. Работа у вас была творческая, как говорится: и для кармана, и для души. Подобную работу не бросают, особенно люди с такой головой, как у вас. А то, что произошло… Все, кому нужно, знают, что вас подставили и, если бы не это, чёрта с два вы бы попали за решётку, поскольку, повторю это ещё раз, человек вы толковый и очень предусмотрительный.

«Лижет, — подумал Макс. — Сперва давил, теперь лижет. И то, и другое делает несколько грубо и прямолинейно, как человек, за которым сила. Интересно, зачем я им так срочно понадобился? Неужели за это время не появилось никого, кто занимался бы тем же, что и я? Не может быть. Тогда что?»

— Восемь лет, — сказал он. — Время не стояло на месте. Я, ведь, утратил навыки. Появились новые технологии. Почему бы вам не обратиться к тем, кто сейчас в этом бизнесе?

— Потому что, — ответил белозубый, — вы были мозговым центром. И никого подобного вам сейчас нет. Конечно, есть специалисты, но такого как вы… Что же касается того, что вы отстали от времени — ерунда. У нас есть квалифицированные технари, если будет нужно — привлечём любые силы. Главное, понимаете, нам нужна идея.

Он щёлкнул пальцами.

— Вот этого, — произнёс Макс, тоже щёлкнув пальцами, — у меня, как раз, и нет. Поэтому и бросаю работу.

— Зря вы так, — укоризненно сказал белозубый. — Вы, ведь, даже не знаете деталей, как вы можете судить, появится у вас нужное решение или нет?

— А когда я буду знать детали, но не смогу решить проблему, вы меня так просто и отпустите, да? — насмешливо спросил Макс. — И, даже, не попытаетесь убрать, на всякий случай, чтобы не сболтнул конкурентам?

— Мы в вас уверенны, — поблажливо кивнул мужчина, для разнообразия перестав улыбаться и демонстрировать зубы. — К тому же, в этом деле у вас личная заинтересованность. Нашу проблему зовут Михаил Анатольевич Балуев.

Макс понадеялся, что его собеседник не заметил, как он вздрогнул. Восемь лет. Восемь мучительно долгих, растянутых до тоскливой бесконечности лет он думал о том, что сделает с Балу, когда вернётся. И лишь к концу срока понял, что ничего делать не станет. И не потому, что перегорело, огонь нерастраченной ненависти всё ещё полыхал внутри, но Вита, девочка его, встала, заслонив собой всё остальное, сразу ставшее казаться мелким и неважным. И Бог свидетель, Миша Балу должен был ставить свечи всем святым за то, что это произошло.

— Опять мимо, — сказал Макс. — Михаил Анатольевич интересует меня так же мало, как и ваша проблема.

Лицо белозубого затвердело, видимо он исчерпал ресурс убеждений и доводов.

— Вы хорошо подумали? — тем не менее ещё раз спросил он. — Теряете такие возможности…

— Переживу, — заверил его Макс. — А о подобном разговоре я подумал ещё за несколько месяцев до выхода, поэтому, будьте уверенны — времени на раздумывание у меня было предостаточно.

— И, всё же, не торопитесь, — сказал белозубый, коснувшись двумя пальцами плеча шофёра. — Никогда не следует спешить с окончательным ответом. Ведь никто не знает, как всё может обернуться.

Вот так. Ко всему — он ещё и моралист. Макс поморщился, чувствуя, как сводит скулы, словно он разжевал недозрелый лимон. Мужчина замолчал, продолжая изучать Макса. Он небрежно поигрывал средним пальцем, на котором пускал блики массивный золотой перстень с витиеватыми вензелями по бокам.

Машина въехала во двор, который они покинули десять минут назад, и вернулась к подъезду, где, всё так же невозмутимо, стоял человек в сером. Макс распахнул дверцу и выбрался наружу. Мужчина в костюме двинулся ему навстречу, но намерения остановить Макса в его движениях уже не чувствовалось. На мгновение они снова встретились взглядами, и Макс опять почувствовал, насколько опасным может оказаться этот противник. Сильный, умный и безжалостный хищник.

— Не буду прощаться, Максим Валентинович, — послышался за его спиной голос белозубого. — Уверен, мы с вами ещё встретимся.

— Вряд ли, — сквозь зубы пробормотал Макс, злясь на всё на свете, на себя, на некстати подвернувшуюся субботу, на наслаждающихся законным отдыхом чиновников обладминистрации, на скворцов, слишком громко трещавших с ближайшего дерева, на этих двоих в «лексусе», с их проблемами, замешанными на Мишке Балу, на самого Балу, вырвавшего восемь лет из его жизни, и далее до бесконечности. С досады Макс хлопнул дверью так, что эхо долго гуляло по всем уголкам подъезда, пока он, вышагивая через две ступени, одолевал лестничные пролёты один за другим.

«Лексус» опять сделал плавный разворот и, теперь уже окончательно, выехал со двора.

— Ну как? — выжидательно спросил мужчина в сером, расположившийся на том месте, где только что сидел Макс.

— Я думаю, подойдёт, — сказал белозубый, переплетя пальцы. — Хотя, настрой у него, конечно.

— Переломим, Руслан Константинович, — убеждённо заявил его собеседник. — Поднажмём немного, и забегает как заведённый.

— Н-да? — с сомнением в голосе произнёс Руслан Константинович и, после короткого молчания, добавил. — А с самой работой он хоть справится, или нам придётся для него всё расчистить?

— На то время он был лучшим, — пожал широкими плечами мужчина в сером костюме. — Вы же знаете, Руслан Константинович.

— Но, ведь восемь лет, Антон, восемь лет. Технологии не стояли на месте.

— Всё, что нужно, сделаем, — заверил его широкоплечий Антон, — а с остальным он справится.

— Н-да? — всё с тем же сомнением опять повторил белозубый.

Он отвернулся от своего помощника, задумчиво посмотрел в окно на пробегающий мимо ряд аккуратно, как по нитке, высаженных каштанов. Смутное чувство беспокоило его, но мысль ускользала, не даваясь в руки, и не хотела облекаться в слова. Оставалось лишь ощущение, а ощущение — это нечто невещественное, из области метафизики, и опираться на него… Руслан Константинович повернулся к Антону:

— По поводу нажима… Давить на него бесполезно. Попробуй подобраться через девчонку. Определи, в каком из приютов её держат, и выдерни оттуда, а тогда мы уже поговорим с этим вольноотпущенным по-другому.

— Выходные, — заметил Антон. — Сложновато будет искать.

Белозубый без тени улыбки посмотрел на него:

— Преодолевай … сложности.

Мужчина в сером костюме пожал плечами и кивнул, заметив:

— Ладно… Не в первый раз.

Глава седьмая

Небольшого роста лектор, голова которого едва выглядывала над краем трибуны, монотонно жевал заученные фразы о правилах санитарии, и его унылое «бу-бу-бу», как засахарённое варенье расползалось по актовому залу, расположенному на первом этаже главного корпуса. Зал был набит до отказа, воспитанники и воспитанницы изо всех групп явились сюда под неусыпным присмотром воспитателей. Мероприятие считалось плановым, а посему требовало массовости. Вопрос о том, будет ли оно интересным, никого не трогал, и, поэтому, даже не поднимался.

Птица сидела слева в девятнадцатом ряду. Рядом с ней, громко шушукаясь, обсуждали свои дела две писюхи из «мальков». Сидение справа от неё пустовало, а дальше Катька Волошина и Ольга Тарасова рисовали кукол в тетради по русскому языку, обращая на лектора столько же внимания, сколько он на всю аудиторию в целом. То, что рядом с Птицей никто не сидел, было неслучайным и неудивительным. После утреннего происшествия Лина почувствовала вокруг себя безвоздушное пространство: никто не подходил к ней, не разговаривал, её сторонились, словно она была прокажённой, и болезнь эта могла переброситься на кого-нибудь ещё. В то же время, в отношении девчонок не чувствовалось особой враждебности, а скорее, даже, наоборот — угадывалось глубоко скрытое восхищение, что, однако, не меняло сути дела. Если разобраться, Птица сейчас оказалась в таком же положении, что и Чума, разве что на другом полюсе, с противоположным знаком.

Весь сегодняшний день Птица упорно искала выход из тупика, в который она загнала себя своим неосторожным и необдуманным поступком. Положение Птицы было скверным и плохо пахло. Это вам не головомойка от Гальюнши. Ошпаренные ноги Тоньки Потеряхиной грозили ей такими неприятностями, что и не снились любой другой девчонке их заведения.

— … могут являться переносчиками многих опасных заболеваний, таких, как, например, … - коротышка-лектор на мгновение прервался и сделал глоток воды из стоящего перед ним стакана. Голос его зазвучал оживлённее, как будто предстоящее перечисление болячек сулило ему некую радость и удовлетворение.

Птица тяжело вздохнула и, для порядка, двинула локтем одну из малявок, сидевшую по соседству — нечего болтать, когда кто-то из старших рядом пытается сосредоточиться. Пигалицы настороженно притихли, исподлобья поглядывая на Птицу, та сделала им страшную гримасу, и они поспешно отвернулись, делая вид, что их внезапно что-то заинтересовало в описании очередной инфекции.

«Что же делать?» — думала Птица, подперев щеку кулаком, чтобы тоже создать видимость внимательной слушательницы. По молодости лет она не знала, что ответ на этот вопрос уже не первую сотню лет безрезультатно ищет мятущаяся российская интеллигенция.

Обращаться за помощью ей было не к кому. Негласный бойкот её группы говорил сам за себя. От учителей и воспитателей приходилось ожидать лишь пренебрежительного отношения к тому, что считалось внутренними разборками между обитательницами интерната. Это в лучшем случае. А в худшем, что было гораздо более вероятным, Птица сама могла схлопотать «исправительную неделю» от Гальюн или Тамараки, как зачинщик сегодняшнего беспорядка в душевой. Тогда жизнь, что и до этого мало напоминала райскую, превратится в сплошной кошмар… Фу ты!

Птица тряхнула головой, отгоняя мрачную в своей безысходности картину недалёкого будущего. Щека соскользнула с подпиравшего её кулака, и движение получилось чуть более резким, чем следовало бы. Малявки справа опасливо поджались, ожидая очередного втыка, но, занятая своими невесёлыми размышлениями, Птица не обратила на это никакого внимания.

Лектор, что уже утратил вспыхнувший на короткое время раж, уныло добубнил свою лекцию до конца, завершив её, затёртыми от многократного употребления, санитарно-гигиеническими назиданиями, после чего торопливо распрощался и, сопровождаемый Галиной Николаевной, покатился в сторону кабинета директора, где ему должны были шлёпнуть печать на мятый бланк командировочного удостоверения.

Народ радостно загудел, поднимаясь со своих мест. Подошло время обеда, что сулило смену скучного до одури просиживания на лекции гораздо более приятным процессом насыщения вечно голодных желудков. Воспитатели тоже засуетились, пытаясь придать возникшему столпотворению хотя бы какое-то подобие организованности. Птица, сидевшая позади своей группы, сейчас оказалась ближе всех к выходу, чем и не преминула воспользоваться, ловко протискиваясь и петляя среди старших.

— Воробцова, ты куда? — зычно ударил ей в спину голос Тамараки.

— Я в туалет, Тамара Кондратьевна, — жалобно простонала Птица, не замедляя движения. Долгое сидение в зале и впрямь пробудило некие потребности её организма, а опаздывать к обеду ей очень не хотелось.

Поэтому, вырвавшись на свободу, Птица стремглав понеслась на третий этаж, поскольку здесь, на втором, были только мальчиковые туалетные комнаты. Сейчас наверху было безлюдно, на этих этажах, в основном, размещались учебные кабинеты и лаборатории, как правило наглухо закрытые в субботу и воскресенье. Лишь далеко внизу, под ногами Птицы, шумел поток голосов, стекавший по лестнице в вестибюль.

Не теряя времени, Лина проскочила в нужное ей помещение, хлопнув дверью с нарисованной чёрной женской фигуркой так, что эхо раздалось по всем закоулкам пустых коридоров. Наскоро сделав всё, что необходимо, она поспешила назад, надеясь на подходе к столовой догнать свою группу или, по крайней мере, не слишком отстать от неё.

— Вот она, — вдруг раздался торжествующий голос слева от Птицы, едва она, выйдя из туалета, закрыла за собой дверь.

Чувство опасности, прочно осевшее внутри неё после утренних событий, остро кольнуло Птицу под сердце. Ещё не успев понять, что происходит, она осознала только одно — это не Потеряхина. Голос был мальчишеский. И фигуры, вырисовывавшиеся перед ней в коридоре на фоне светлого прямоугольника прохода, были мальчишескими. Не иначе, как Тонька договорилась с пацанами, чтобы те выставили свою тяжёлую артиллерию. Непонятно только, зачем Потеряхиной это понадобилось, её компания и сама могла бы расправиться с Птицей, улучив любой удобный момент, но дело от этого менее кислым не становилось.

Лина почувствовала, как чьи-то руки схватили её сзади, клещами впиваясь в тело, и ещё не успев до конца понять, что происходит на самом деле, ударила ногой стоявшего сзади и, услышав болезненный вскрик, бросилась вперёд, но цепкая пятерня ухватила её за волосы, выжимая слёзы из глаз, а плотное кольцо высоких фигур неумолимо сомкнулось вокруг неё.

— Сволочи, — выдохнула Птица, всё ещё не теряя надежды вырваться, и тут же вскрикнула, потому что кто-то, стоявший слева, отвесил ей такую пощёчину, что из глаз у неё посыпались искры, а в носу противно защипало.

— Ничего себе, сучка, даёт.

— Да, кручённая ссыкуха попалась.

— А я говорил…

— Ничего, сейчас мы ей…

— Я же говорил…

Голоса стаей рассерженных навозных мух зазудели вокруг неё. Хватка сзади усилилась, руку заломили так, что острая боль пронзила всё тело, от затылка до пяток. Птица выгнулась дугой, пытаясь хоть немного уменьшить её, но стоявший сзади, обозлённый тем, что ему перепало от какой-то малолетки, налегал на руку немилосердно, выкручивая кисть, и боль не отпускала, ввинчиваясь раскалённым острым буром внутрь Птицы.

Глаза её, в которых плясали жёлтые и зелёные огни, наконец выхватили лицо с ехидной улыбкой, открывавшей ряд мелких острых, как у хорька, зубов. Лицо это было Птице знакомо — Кольку Шнуркова в интернате знали все, от мала до велика.

— Что, поблядушка малолетняя, допрыгалась? — зловеще процедил он и сплюнул себе под ноги.

Птица непонимающе дёрнула головой. Почему-то, именно в этот момент, у неё промелькнула мысль, до чего Шнур походит на крысу. Вернее, на недоразвитого молодого щурёнка. Такие же мелкие черты лица, длинный острый нос, неопрятный ёжик пегих волос и стеклянный взгляд маленьких мутных глаз, полный бессмысленной жестокости.

И ещё одна мысль вертелась у неё в голове, где же Тонька? Почему она направила самого Шнура, с его пацанами, а сама не захотела насладиться отмщением, впитав по капле всё, что сейчас будут совершать с Птицей. Это было настолько необъяснимо и непохоже на Потеряхину, что всё происходящее продолжало казаться каким-то нереальным ночным кошмаром.

— Иди сюда, — бросил Шнур через плечо, не отрывая от Птицы липкого оценивающего взгляда.

Физиономия Женьки Колотова, мгновенно объявившаяся сбоку от Шнура, была легко узнаваема, благодаря гипсовой нашлёпке, красовавшейся посредине и прикрывавшей то, что осталось от Женькиного носа.

Шнур расчётливо медленно приблизился к Птице и стал вплотную к ней, глядя сверху вниз в яростную синь широко распахнутых глаз Лины. Он вытянул длинный суставчатый палец и провёл им по щеке отшатнувшейся, как от удара, девочки, а затем опять ухмыльнулся, показав кончик красного влажного языка.

— Это ты еготак?

Вопрос Шнура не требовал ответа, поэтому Птица и не стала отвечать, с трудом переводя дыхание, так как давление на заломленную руку, наконец, ослабло.

— Она, зараза… — гуняво, то ли из-за нашлёпки, то ли из-за необратимых изменений, произошедших внутри его органа обоняния, выкрикнул Женька. — У-у… профура малая.

— Глохни, — коротко сказал Шнур, и Колотов заткнулся. — Так какого ты к нему лезла?

— Я что, раненая, ко всяким уродам лезть? Колотун, чмо, сам ко мне приставал.

Птица сглотнула густую и невероятно тягучую слюну, которая, вдруг, стала неудержимо накапливаться во рту.

— Приставал, говоришь? — голос Шнура стал тихим и шелестящим, как опавшая листва. — А ты не любишь, когда к тебе пристают?

Раздался еле слышный щелчок, и он поднял руку, в которой на мгновение ярко сверкнула узкая полоска лезвия ножа. Вместе с этим разом исчезли все звуки: шарканье ног, тихие перешептывания, возбуждённое сопение стоявших рядом мальчишек. Или все они затаили дыхание, ожидая в напряжении, что случится дальше, или у Птицы внезапно отказал слух, как это иногда бывает в минуты смертельной опасности, когда наши органы восприятия начисто утрачивают свою чувствительность, либо, наоборот, обостряются до неимоверных пределов.

— Ну так что, биксуша, — рассеял внезапную немоту всё тот же пришептывающий голос Шнура, — нравится тебе такое или нет?

Он прочертил острием ножа тонкую линию по шее Птицы, а затем приставил лезвие к щеке девочки и начал медленно вести его по направлению к уху. Птица замерла как изваяние, боясь пошевелится хоть на миллиметр. Она кожей чувствовала остроту металла, соприкасавшегося с ней, и перед глазами Лины невольно возникла их повариха Егоровна, ловко разделывающая большим ножом буханку хлеба на порционные куски. Птица очень боялась, что то же самое сейчас произойдёт с её щекой.

— Хочешь, я тебя изуродую? — сладострастно выдохнул Колька, и по его тону и выражению глаз Птица поняла, что Шнуру самому этого очень хочется.

— Нет, — так же тихо прошептала она, но в царящей тишине каждый звук был отчётливо слышен.

— Хорошо, — Шнурков сглотнул слюну, — тогда становись на колени.

Его левая рука скользнула вниз, расстёгивая пуговицу на брюках. Смысл происходящего не сразу достиг понимания Птицы, а когда маленький, ещё не охваченный ужасом, участок мозга подсказал ей, что сейчас произойдёт, она почувствовала, как зловонная тошнотворная волна накатывает на неё.

«Это сон, — проплыло в голове у Лины среди подступающей черноты. — Этого не может быть на самом деле».

Но мальчишки и жуткий Шнур, стоявший в центре, неумолимо доказывали, что это происходит именно сейчас и именно с ней.

— Становись на колени, — повторил Колька, — и бери в рот.

Острие ножа змеиным жалом впилось Птице в подбородок. Она почувствовала, как тёплая струйка побежала по шее. Наверное кровь. Сейчас в самую пору заплакать, но и в этот момент слёзы не приходили к ней. Единственным, что всецело владело Птицей, был ужас. Ужас охватил её всю, от головы до кончиков пальцев. Ужас и безысходность. И она, даже не отдавая себе отчёта в том, взмолилась о смерти. Точнее говоря, какая-то её часть, существовавшая сейчас отдельно от Лины, устремилась к потустороннему мраку, как избавлению от того кошмара, что окружал её.

— Поставьте эту сучку, — приказал Колька, и Птица почувствовала, как руки, державшие её сзади, надавили на плечи, тяжко, неумолимо пригибая книзу, туда, где мерно двигалась левая рука Шнура. Птица застонала, и стон её перешёл в звериное утробное рычание. Боль в подбородке, куда упирался нож, стала ещё острее, но это уже не имело значения. Лишь бы уйти от того, что сейчас должно было произойти, уйти любым способом, независимо от последствий, и всё…

— Эй, чем это вы занимаетесь? — голос, усиленный эхом пустого коридора, прозвучал подобно трубному гласу, заставив вздрогнуть толпу, окружившую Шнура и Птицу и полностью поглощённую происходящим.

— Что там у вас? — ещё раз прогремел всё тот же требовательный оклик, и команда Шнура, словно сбросив чары, наконец прервала своё созерцание, разом возвратившись к реальности.

В дальнем конце прохода возвышалась долговязая фигура математика Владимира Ивановича. Забредший сюда по какой-то из своих надобностей, он остановился, привлечённый подозрительной тусовкой мальчишек в пустом полутёмном коридоре. Математик выделялся среди других учителей своей въедливостью и дотошностью, отчего в старших группах, где он преподавал, за ним закрепилась репутация человека вредного, с которым лучше не связываться.

— Мы в туалет хотели зайти, Владимир Иванович, — крикнул Васька Зубарев, стоявший по правую руку от Шнура.

— Вы что в туалет строем ходите? Да ещё в женский? А ну марш отсюда в свой корпус. Нечего вам здесь делать!

Шнурков наклонился к лицу Птицы и облизал пересохшие губы:

— Ладно, малая, отложим.

Нож исчез из его руки, словно растаяв в воздухе.

— Но мы с тобой только начали, — губы Шнура шевелились, почти касаясь уха Птицы, обжигая его дыханием, а слова звучали едва ли не в самой голове, рождая весьма неприятное и, даже, болезненное ощущение. — Сегодня придёшь ко мне сама, прогуляемся в котельную. Если будешь слушаться — получишь прощение, ну, а если нет…

Шнур кивнул головой, показывая на остальных:

— Поставлю на круг, и каждый отымеет тебя, как захочет и куда захочет. Так что, смотри, сегодня постарайся. А если кому пикнешь — и недели не протянешь. Покрошу по частям, и никто не найдёт. Поняла?

Птица промолчала. И не потому, что отвечать было, собственно, незачем, а потому, что язык стал чужим и неповоротливым, а голова пустой, как воздушный шар.

Шаги приближающегося математика раздавались уже совсем рядом, и мальчишки, рассыпавшись, поодиночке юркнули за угол, откуда сразу же послышались их возбуждённые голоса и топот множества спускающихся по лестнице ног.

Птица схватилась рукой за стену, потому что пол под ней внезапно утратил свою прочность, словно она стояла сейчас на надувном матрасе. Колени её мелко дрожали, а живот свело резкой болью, заставившей Птицу слегка согнуться. Странно, вроде бы в живот её никто не бил.

— Тебе чего здесь? — строго спросил подошедший Владимир Иванович, возвышаясь над Птицей. Вопрос его, весьма далёкий от нормы русского литературного языка, не отличался и особым смыслом.

— Зашла, — ответ поумнее так и не смог сформироваться в голове у Птицы.

— Тоже в туалет?

— Тоже.

Математик недоверчиво посмотрел на неё:

— А это что у тебя?

Птица провела рукой по подбородку и непонимающе уставилась на свои пальцы, запачканные кровью.

— Прыщик расцарапала, — медленно произнесла она, усердно пытаясь привести в порядок свои мыслительные процессы, которые, основательно затормозившись, никак не могли обрести былой разгон.

Владимир Иванович снова окинул её недоверчивым взглядом:

— Почему ты была с мальчишками? Ты же знаешь правила.

— Я не с ними. Пацаны потом пришли. Сами по себе.

— Они приставали к тебе? Кто-нибудь из них приставал?

— Никто не приставал! — взорвалась Птица, которой эти глупые и ненужные вопросы только мешали прийти в себя. — Они стояли здесь, разговаривали, а я мимо шла.

Математик негодующе вскинул брови вверх:

— Ну так и иди! Что ты здесь до сих пор делаешь?

Птица отклеилась от стены и, осторожно ступая непослушными ногами, двинулась к двери, что вела на лестницу. Оцепенение, охватившее её, мало-помалу начало проходить, но мысль о том, что всё обошлось, до сих пор казалась невероятной. Птица, по-прежнему, была там, в полутёмном коридоре, окружённая враждебной стеной старшаков, а тихий голос Шнура всё шипел и шипел гадости прямо ей в ухо, и холодная сталь беспощадного лезвия всё гуляла по её лицу, и левая рука Шнура всё ещё выделывала у его паха что-то такое…

Птица остановилась из-за накатившего на неё приступа слабости. Она обеими руками вцепилась в перила и сглотнула неподатливую слюну. Грудь её тяжело вздымалась, воздух со свистом проходил через расширившиеся ноздри. Прочь, прочь ужасные видения, не думать об этом. Птица содрогнулась всем телом, зубы её стиснулись так, что ещё немного — и посыпется эмалевая крошка.

Она несколько раз глубоко вздохнула и помотала головой. Чернота отошла внутрь и осталась сидеть там, стискивая железной хваткой сердце девочки. Лина медленно продолжила спуск, пытаясь понять, как могло случиться, что такой прекрасный солнечный день уже утром разразился кошмарными неприятностями, а к обеду обернулся катастрофой, глубину и опасность которой она до сих пор не могла осознать в полной мере.

Одно Птице было абсолютно ясно уже сейчас. Находиться здесь больше нельзя. Начиная с этого момента, то, что ожидало её в стенах Рыжеватовской районной школы-интерната № 3 могло иметь только плохие последствия. Даже очень плохие последствия, с самыми печальными результатами, поскольку никто, ни один человек, отныне защитить её уже не мог, да и рассчитывать ей было не на кого.

Поэтому вывод, к которому пришла Птица, не успев ещё добраться до вестибюля на первом этаже, был единственно верным и приемлемым в её положении.

Нужно бежать отсюда.

Глава восьмая

Генка Абезгауз объявился лишь к вечеру.

Всё это время Макс пытался безуспешно разыскать его, но Крокодил, несмотря на вчерашнюю договорённость, как в воду канул. Ни дома, ни по одному из телефонов, указанных в Генкиной визитке, Абезгауз не обнаруживался. Где он мог обретаться в недрах столь изменившегося за это время города, Макс не мог себе, даже, представить и сейчас тихо тлел от злости, поскольку, помимо чисто финансовых вопросов, от Абезгауза требовались объяснения, кто такой этот белозубый тип из «лексуса», какую группу людей он представляет, каково их положение в городе, каким образом с ними связан сам Крокодил, и, наконец, почему они с таким маниакальным упорством наседают на Макса. С их возможностями — найти толкового специалиста раз плюнуть, поэтому, зацикленность на одном человеке была непонятной, а, поэтому, тревожной. Макс, конечно, ожидал, что его станут уговаривать вернуться к работе и вновь вспомнить старые навыки, будут сулить золотые горы и всё остальное, но, к подобной массированной атаке он не был готов. Волей-неволей приходилось разбираться в столь странном клубке завязывающихся событий, что так стремительно ворвались в его планы.

Чтобы не тратить времени понапрасну, Макс обошёл упомянутые некогда Генкой «Шанхай», «Старый город» и «Миллениум», но ни в одном из них Абезгауз в этот день не появлялся, равно как и в, некогда любимой ими, «Царской охоте». В общем, канул Крокодил, как в воду, и даже кругов на поверхности не оставил.

Причин столь внезапного исчезновения Абезгауза могло быть несколько. Во-первых, дела, которыми занимался Генка, и которые никоим образом не были связаны ни с Максом, ни с белозубым. Во-вторых, непосредственно события, развернувшиеся вокруг него, в которые замешаны едва проявившийся белозубый, Михаил Балуев и, возможно, другие неизвестные Максу люди. В-третьих, Крокодил мог просто залечь на дно, чтобы потянуть с отдачей денег, это было вполне в его характере. Но, почему-то такой вариант вызывал у Макса наибольшие сомнения. После недолгих размышлений он набрал номер телефона Кости Пирогова, с которым работал, правда очень недолго, ибо было это уже перед самым арестом. И сейчас, переждав шквал эмоций, исторгнутый Костиком, по поводу его возвращения, Макс осторожно навёл справки, не обозначая свой интерес. Но, даже та картина, краешек покрывала с которой Костя лишь слегка приподнял, пустила мысли Макса в совершеннейший разброд.

Его утренний белозубый знакомец, по всей вероятности, оказался Русланом Константиновичем Шабариным, человеком, имевшим крепкие деловые связи в различных сферах, не исключая и криминальных. Об этом, естественно, Костик прямо не говорил, но Макс умел различать намёки. Бизнес Мишки Балу, напротив, на первый взгляд был лишён уголовщины, во что Макс, разумеется, не поверил. Но, главная изюминка заключалась в том, что Шабарин и Балуев были не конкурентами, а, скорее, компаньонами, чья деятельность уже в течение ряда лет была согласованной и не затрагивающей интересы друг друга. Что они не поделили, и какая причина побудила Шабарина столь рьяно копать под Мишку — было неизвестно. На поверхности всё оставалось спокойно, а чтобы достичь подводных течений, Максу требовалось время. Оставалось надеяться, что всё же раскапывать это ему не придётся.

А потом позвонил Абезгауз. Макс услышал надрывные звонки из соседней комнаты, подошёл к аппарату и снял трубку, в которой раздалось прерывистое дыхание Генки Крокодила.

— Макс! Макс, это ты? Слава Богу, я уже думал… Ты в порядке?

Макс почувствовал, что сильно сжимает пластмассовый корпус трубки:

— Относительно. Что случилось?

— Тут такое началось… Макс, уходи из дома немедленно. Уходи, пока они тебя не достали.

— Кто «они»?

— Нет времени, потом всё объясню. Макс, не задерживайся, хватай наличку, какая есть, и выметайся оттуда. Смотри, они могут быть уже у тебя во дворе. Лучше поднимись наверх, пройди через крышу, ты знаешь как.

— Гена, спокойно. В двух словах, что происходит?

— В двух словах не получится. Ты меня извини, это из-за меня дурака… В общем, я тебя жду у нашей кофейни. «Александрия», ты помнишь. Бери такси и подъезжай сюда. В темпе.

— Крок.

— Что?

— Крок, кто такой Шабарин?

В трубке воцарилась тишина, прерываемая лишь шорохом и потрескиванием. Если бы не тяжёлое дыхание Абезгауза вдалеке, Макс мог бы подумать, что их разъединили.

— Это…, - наконец выдавил из себя Гена.

— Ну?

— Потом, — взмолился Абезгауз, — всё потом. Уходи оттуда, очень тебя прошу. Это страшные люди, Макс. Особенно… Ладно, я тебе потом расскажу. Давай побыстрее…

Он разъединился, а Макс простоял ещё пару секунд, задумчиво глядя на серую трубку, издающую короткие сердитые гудки, внезапно ставшие похожими на сигналы аварийной тревоги. Насколько обоснована паника, поднятая Абезгаузом? Крокодил — человек, конечно, трусоватый, и напугать его большого труда не стоит. Но, ужас, сквозивший в его голосе, должен был быть вызван более вескими причинами. Кто-то, или что-то, вогнали бедного Крокодила Гену в такое состояние, что он готов в землю зарыться, только вот кто, и зачем им это понадобилось…? Или Абезгауз узнал нечто такое, отчего его сейчас трясёт, как лист на ветру? Ещё сутки назад Макс подумал бы, что Крокодил хватил лишку, намыслил себе Бог весь чего и впал в состояние, близкое к паранойе. Но, события, произошедшие за последние неполные двадцать четыре часа заставили Макса отнестись к словам Гены совсем по-другому.

Он положил трубку, в несколько размашистых шагов пересёк комнату и выглянул в окно, стараясь не касаться занавеси.

Картина, открывшаяся ему, не имела ни малейших признаков опасности и была вполне обыденной. Двор пустовал, как и обычно в это время, если не считать редких старушек, кучкующихся на скамейках у подъездов и ещё более немногочисленных прохожих. Никакого следа засады или наблюдения.

Несмотря на это, Макс не стал терять времени, набросил куртку, вышел из квартиры и начал спускаться вниз. Брать с собой ему было нечего, все имевшиеся деньги и так лежали в кармане, а больше у него ничего не было.

У двери подъезда он, всё-таки, ещё раз немного задержался и снова окинул взглядом окрестности. Убедившись, что всё по-прежнему, никого нового за это время в поле зрения не появилось, он вышел во двор и беспрепятственно пересёк его, провожаемый лишь любопытствующими взглядами старух из соседнего подъезда, которые впитывали всё, что происходит вокруг, как губка воду. Затем Макс, обогнув угол парикмахерской, оказался на боковой улице, прошёл по ней один квартал вверх, к центру города, и, почти сразу остановив такси, назвал водителю адрес места, где его поджидал сгоравший от нетерпения и ужаса Абезгауз.

Всю дорогу, сидя на заднем сидении, Макс, полуприкрыв глаза, ещё раз взвешивал события прошедших суток. Фразы, жесты, интонацию… Малейшие оттенки в поведении встретившихся ему людей. А потом, за полквартала до кофейни «Александрия», которой уже добрых два десятка лет распоряжался старый румын Миша Петреску, чувство тревоги, поселившееся в нём, обернулось острым ощущением беды, которое ударом костистого кулака изнутри хватило Макса под дых, оборвав дыхание и заставляя мышцы сжиматься в туго затянутые узлы.

Чувство беды пришло вместе с синеватыми бликами мигалок «скорой помощи» и милицейской машины, а также нездоровым скоплением народа, чётко обозначающим место любого происшествия.

— Авария, — заинтересованно сказал водитель, наклоняясь то влево, то вправо, чтобы лучше рассмотреть произошедшее впереди. В его голосе явственно звучало возбуждение, присущее людям, которых впрямую касаются все дорожно-транспортные происшествия.

— Останови здесь, — сказал Макс, непослушными пальцами отсчитал деньги и дёрнул ручку двери, не дожидаясь сдачи.

Он вышел в двадцати шагах от мерно гудящей толпы, ощупывая взглядом каждого из стоящих в ней и особенно тех, кто находился рядом. Бесполезно, Абезгауза среди них не было.

— Что случилось? — тихо спросил он у стоявшей с краю невысокой короткостриженой женщины средних лет.

— Мужчину машина сбила, — сообщила та, поворачивая к Максу лицо с, подобающим случаю, выражением сострадательной тревоги.

— Кого?

Женщина пожала плечами и покачала головой, а затем неожиданно всхлипнула.

Макс, стараясь не особенно толкаться, чтобы не привлекать внимания, прошёл вперёд, где открывался лучший обзор места происшествия. То, что предстало там перед глазами, было беспросветным и необратимым, как наезд асфальтоукладчика.

В двух шагах от него два инспектора из ГИБДД замеряли рулеткой следы шин на асфальте. Ещё один — беседовал с тремя прохожими, которые, вероятно, являлись свидетелями происшествия, и время от времени записывал что-то на листе бумаги, положенном на капот старой обшарпанной «Волги». Чуть поодаль, у фонарного столба, двое санитаров деловито запаковывали в мешок тело пострадавшего. На мгновение мелькнула пола песочного костюма, который ещё вчера вечером был на Абезгаузе во время их похода в «Охоту». Мужчина в белом халате с тетрадью в руках, подошёл к капитану, беседовавшему со свидетелями, и что-то прошептал ему на ухо. Тот молча кивнул, не прекращая записывать. Мужчина подал знак санитарам, те, без излишней трепетности, подхватили мешок и забросили его в чернеющую утробу машины ритуальной службы.

— Он стоял вон там, у края тротуара, — говорил в это время худой высокий парень в спортивной шапочке и коротком чёрном полупальто из спандекса. — Как раз возле того столба. Движение здесь было как всегда… И тут из потока машин выскакивает одна и на тротуар… и прямо к нему… об столб.

— Марку машины запомнили? — спросил капитан, на секунду оторвавшись от своих записей.

— Да нет. Быстро всё… Иномарка.

— Номер? — безнадёжным тоном задал вопрос гибедедешник.

— Ну, я же говорю, быстро…

— Цвет машины?

— Тёмный.

— А точнее. Чёрный, синий, тёмно-серый, лиловый?

— Скорее чёрный, — поколебавшись секунду, ответил парень. — Или серый.

— Вишнёвый, — авторитетно заявила крашеная блондинка, уже давно разменявшая первые полвека. Она явно тяготилась процедурой допроса и, наверное, в душе сейчас проклинала обстоятельства, из-за которых оказалась свидетельницей столь неприятного происшествия. — Машина была вишнёвая.

— Ну уж нет, — возразил парень. — То, что не вишнёвая — это точно.

— Тёмно-вишнёвая, — упрямо заявила дама, обращаясь уже непосредственно к капитану.

Макс перестал прислушиваться к их перепалке. Его внимание привлёк предмет, поблёскивавший на асфальте, примерно в метре от того места, где санитары возились с телом жертвы. Не отрывая от него взгляда, Макс протиснулся поближе. Это были знакомые ему часы на разорвавшемся от удара металлическом браслете. Очень дорогие часы, придававшие импозантности и без того колоритной фигуре Крокодила. В тот же момент, проходивший мимо мужчина в белом халате, приостановился, поднял их и бесстрастно опустил в свой карман. После чего черкнул что-то в тетради и забрался в кабину «скорой», которая, сверкнув отсветом мигалки, начала торопливо выруливать с места происшествия.

Толпа прибывала. Желающих посмотреть, что здесь произошло, становилось всё больше и больше.

— Жалко. Такой представительный мужчина. И молодой ещё, — прошамкал за спиной Макса старческий голос, непонятно кому принадлежащий, то ли мужчине, то ли женщине.

Макс попытался развернуться в этой толчее лицом к говорящему и зашипел от того, что какой-то твёрдый предмет упёрся ему в спину, да ещё и больно уколол под лопатку.

— Осторожнее, чёрт…, - он оттолкнул того, кто так нахально наседал на него, и вдруг почувствовал, что плывёт. Обернувшиеся к нему лица закружились в медленном хороводе, тело налилось тяжестью, а ноги, наоборот, стали слабыми и податливыми.

— Держись, браток.

Максу не дали упасть. Чьи-то крепкие руки подхватили его с обеих сторон и повели прочь отсюда, из толпы, мимо спешащих по своим делам прохожих. Он напрягся, пытаясь оказать хоть малейшее сопротивление, но всё это не возымело никакого результата. Тело отказывалось повиноваться ему. Даже голосовые связки, сведённые спазмом, не могли издать ни единого членораздельного звука.

— Сейчас, Санёк. Скоро будем дома, — нарочито бодро сказал над его ухом кто-то невидимый.

Макса вели как пьяного. Без излишней спешки, чтобы не привлекать внимания, но твёрдо и целенаправленно. Туда, где уже стоял наготове серый «фолькс» с включённым двигателем.

— Давай, заноси.

— Пакуем.

Дверки «пассата» предупредительно распахнулись, Макса, уже без особого почтения, забросили на заднее сидение, и тут же два мощных торса сдавили его с обеих сторон.

— Трогай.

— Всё в порядке?

— Прошло в лучшем виде.

Макс застонал. Не от боли и не от бессильной злости, хотя последней хватало с избытком. Просто хотелось выматериться от души по поводу того, как глупо он попал. Но, вместо этого у него получалось лишь какое-то мычание.

— Терпи, бродяга, скоро будем, — весело прогудел ему над ухом тот, кто сидел справа. — Скажи спасибо, что не в багажнике едешь.

От говорившего пахло табаком. Крепким табаком дешёвых сигарет. Прекрасно, значит обоняние уже вернулось. Макс попытался пошевелиться, но без особого успеха. Создавалось впечатление, будто он находится внутри громоздкого, неповоротливого и очень плохо управляемого робота.

— Не ёрзай, — грубо заметил ему сидящий слева. Макс неловко повернулся и покосился на него. Это был крепкий мужчина, слегка за сорок, с тяжёлой выступающей вперёд челюстью, по виду похожий на бывшего боксёра-тяжеловеса. Мужчина неприязненно посмотрел на Макса, потёр многократно перебитую переносицу, но ничего не сказал. Вместо этого Макс ощутил довольно увесистый толчок под рёбра от весельчака справа.

— Может быть ты ему малую дозу вкатил? — прогудел он.

— Нормально, — лениво отозвался тяжеловес.

Макс откинулся на сидении, постаравшись расслабить сведённые спазмами мышцы. Прислушиваясь к тому, что происходит в его теле, он размышлял. Кто эти люди и куда его везут? Судя по настойчивости, которую проявлял господин Шабарин, вполне может быть, что и к нему. И то, что его не отправили сразу за беднягой Абезгаузом, это плюс. Значит, он по-прежнему нужен, а Генка стал мешать. Но почему? В какое болото влез Крокодил, что он узнал? Столь поспешные действия могли означать только то, что безобидный, по большому счёту, Абезгауз внезапно стал представлять угрозу для кого-то. Угрозу настолько большую, что его убили, не считаясь с последствиями. Ведь любое убийство — это дополнительный риск для тех, кто на него идёт. И, если они решились на это, значит… Чёрт, он слишком мало знает о последних делах Абезгауза. Генка, в основном, распространялся о своих былых свершениях, а о том, чем занимается сейчас, упоминал бегло и вскользь. Про Шабарина он даже не заикался, хотя очень может быть, что они как-то друг с другом связаны. В конце концов, улыбчивый Руслан Константинович вышел на него, Макса, именно через Генку. Сейчас, правда, уже не проверишь, но это было одним из немногого, в чём Макс почти не сомневался. А вот люди, о которых говорил по телефону перепуганный Абезгауз, это те, кто связан с Шабариным, или кто-то ещё? Из головы Макса не выходила Генкина фраза по поводу белозубого, «страшный человек» … Да. В этом бизнесе все страшные. И кто-то только что доказал это на деле, расправившись с Абезгаузом.

Макс покосился влево, наблюдая за их маршрутом. Ряды панельных пятиэтажек сменились ветхими деревянными домиками, часть из которых требовала немедленного ремонта, а остальные — ещё более экстренного сноса. Люди, жившие здесь, давно перестали обращать внимание на внешний вид своих жилищ, приходя в упадок вместе с ними. Заборы стояли покосившиеся, полуразобранные, крашеные в столь отдалённые времена, что сейчас все они стали одинакового блеклого безрадостного оттенка.

«Фолькс» двигался к Григорьевской слободе, которая считалась одним из самых отдалённых районов. Значит они направляются к выезду из города, если только не остановятся где-нибудь на окраине. Макс попытался глубоко вздохнуть, что у него получилось без особого успеха. Выходит тот, кому он нужен, хочет поговорить с ним в тихой обстановке, подальше от городской суеты. Мило, весьма мило. И предусмотрительно. В случае чего и закопать можно там же, поблизости. Или, ещё лучше, сбросить в Нечаевку, течение которой за сутки унесёт его тело на пару десятков километров.

— Серёга, — внезапно прервал тишину, царившую в салоне, водитель. — за нами «джип». Висит уже четыре квартала.

— Сверни, — сказал тяжеловес, обеспокоено поворачиваясь на сидении всем корпусом, чтобы посмотреть, что там сзади.

— Я сверну, — водитель тоже напряжённо вглядывался в зеркало заднего вида, в то же время начиная увеличивать скорость, — но вы, на всякий случай, будьте готовы.

Весельчак, сопя, начал доставать пистолет из-под мышки.

— Не видно, — разочарованно протянул тяжеловес. — Стёкла тонированные, ни черта не видно, кто там внутри.

Он тоже полез за оружием.

— Отстают, — сказал водитель, продолжая глядеть то в зеркало, то перед собой на дорогу.

— Тьфу-тьфу-тьфу, — трижды сплюнул через левое плечо тяжеловес, ещё раз оглядываясь, чтобы посмотреть, как там сзади.

— Чей, как ты думаешь? — спросил через голову сидящего между ними Макса весельчак. — Его люди?

Тяжеловес только хмыкнул, не отвечая. Весельчак тяжело вздохнул и погладил ствол «стечкина», зажатого в правой руке. Затем он окинул Макса недобрым взглядом:

— Что с этим делать, если вдруг? На пол уложить не получится, он как бревно.

— Не каркай, — злобно бросил ему тяжеловес.

— Нет, ну а всё же? — не унимался весельчак.

— Догоняют, — изменившимся голосом выкрикнул водитель. Их «фолькс» нервно вильнул.

Оба громилы разом повернулись, выставив оружие. Зажатый их телами Макс невольно развернулся вместе с ними.

— Справа! — снова крикнул водитель, быстро перебирая руками по рулевому колесу. «Фолькс» резко принял вправо, отсекая дорогу преследователям.

— С-суки, — процедил сквозь зубы тяжеловес. Он нажал кнопку, которая опускала боковое стекло, и приготовился высунуться наружу.

Весельчак, вместо этого, открыл дверцу со своей стороны и, держась за неё одной рукой, осторожно выглянул, выставив «стечкин» в сторону преследователей. Вяло шевелящийся Макс почувствовал свободное пространство вокруг себя и попытался развернуться, дабы увидеть, что там происходит сзади. Тело его стало понемногу приходить в норму, но всё ещё было неуклюжим и неповоротливым, поэтому, даже столь простое движение проистекало медленно, как будто он был погружён в густую патоку.

Макс так и не успел взглянуть на тех, кто гнался за ними. Темп событий ускорился, и всё завертелось с головокружительной быстротой. Позади коротко ударила автоматная очередь. Похитители Макса сделали несколько выстрелов и проворно забрались обратно в салон. Тяжеловес бесцеремонно оттеснил Макса локтем в сторону так, что тот оказался прижат к передним сидениям в весьма неудобном положении.

Раздалась ещё одна очередь.

— По колёсам стреляют, гады, — процедил весельчак.

Он несколько раз выстрелил в заднее стекло, а затем, ожесточённо действуя рукояткой пистолета, высадил его наружу. Одновременно с этим тяжеловес открыл непрерывный огонь по наседавшему на них «джипу». Макса, при этом, вдавили между передними сидениями так, что перед ним виднелись лишь плечо водителя и, вцепившиеся в рулевое колесо, руки с побелевшими костяшками пальцев. Внезапно эти руки усеялись красными брызгами, а водитель, всхлипнув, стал заваливаться набок. Машину понесло вперёд, видимо нога убитого непроизвольно нажала педаль газа. Сзади истошно завопили таким дурным голосом, что Макс даже не смог понять, кому из двоих громил он принадлежит. Похоже пули достали не только водителя.

«Фольксваген» дёрнулся, его стало заносить в сторону. Преследователям всё же удалось попасть по задним колёсам. Макс неуклюже заворочался, пытаясь сделать хоть что-нибудь, и сквозь зубы проклиная собственное непослушное тело. И тут раздался удар.

Их машина врезалась во что-то, перевернулась и покатилась вниз по откосу. Мир сузился до крошечного окошка в калейдоскопе с мелькающими непонятными рисунками. Слух Макса наполнился невыносимо-пронзительным скрежетом металла. А, может, это был вовсе и не скрежет, а крик одного из оставшихся в живых громил. Затем раздался ещё один удар, и всё стихло.

Наверное Макс на какое-то время потерял сознание, потому что, когда он раскрыл глаза, то всё было тихо, если не считать шума вращающихся колёс. Их машина лежала, обречённо задрав брюхо к невозмутимой бледности неба, будто беспощадно изувеченная черепаха, ждущая своего последнего часа.

Макс лежал под приборной доской, прижимаясь к, наполовину вылетевшему, ветровому стеклу. Видимо, в момент удара его перебросило через передние сидения и чуть было не вышвырнуло вон из машины. Жутко болела голова, и волосы его были мокрыми, что-то горячее стекало по виску, неприятно щекоча кожу. Но времени ощупывать повреждения не было — жив и ладно. Главное, Макс с радостью почувствовал, что может кое-как двигаться, а значит, нужно побыстрее покинуть «фольксваген», пока он не превратился в братскую могилу с четырьмя трупами. Вот-вот появятся люди из «джипа» и уж не за тем, чтобы оказать первую помощь пострадавшим.

Кряхтя, он стал выбираться из машины. Занятие это было непростым — укол всё ещё продолжал действовать, тормозя движения. К тому же, стойки кабины основательно покорёжило во время падения, и щель, через которую протискивался Макс, была настолько узкой, что пролезть через неё было проблематично даже для человека в нормальном состоянии. Цепляясь за капот и землю, постанывая от натуги, он тянул и тянул ставшее враждебным тело из этой металлической ловушки, не обращая внимания на то, как трещит и рвётся, цепляясь за что-то, его одежда. Макса подстёгивал запах бензина, который с каждой минутой становился всё сильнее и сильнее.

Натужно крякнув, он, наконец-то, освободился из своего узилища и попробовал подняться на ноги. Но тело всё ещё не слушалось его, и тогда Макс пополз, отталкиваясь локтями и коленями от земли, покрытой сухой прошлогодней травой, туда, где виднелся кустарник, что рос по краю не очень большой и совсем уж негустой лиственной посадки. Другого укрытия у него сейчас не было. А с шоссе зловещим стакатто нарастал звук мотора возвращающегося «джипа».

Макс полз, яростно загребая деревянными руками и ногами, то и дело тыкаясь лицом в землю и отплёвываясь. Он полз, молясь о том, чтобы на этой распроклятой дороге хоть кто-нибудь появился, помешав людям из «джипа» довершить начатое. Он полз и думал, сколько времени прошло со времени крушения «фольксвагена». А с того момента, как началась перестрелка? По всему выходило, что никак не меньше трёх-четырёх минут. Срок большой даже для такой захудалой шоссейки, как эта. Но, словно следуя закону наивысшей подлости, ни звука ни с той, ни с другой стороны.

Тяжело дыша, он, наконец, дополз до ближайшего куста, перевалился набок и скатил чужое для себя тело в небольшую ложбинку. Теперь, имея хоть такое ненадёжное укрытие, можно было осторожно выглянуть. Всё равно, если его сейчас начнут искать, скрыться он уже не успеет.

Макс, стараясь двигаться как можно медленнее, что ему сейчас хорошо удавалось, приподнял голову над краем ложбины. Наверху, у обочины, замер «джип», а два человека торопливо спускались по склону, направляясь к замершему «фольксвагену». Один из них, первым достигший «пассата», присел на корточки и осторожно заглянул внутрь салона. Вероятно, увиденное удовлетворило его не полностью, потому что он вытянул правую руку, и до Макса донеслось эхо нескольких выстрелов. В это время второй человек, возившийся у багажника «фольксвагена», резко выпрямился, и тут же задняя часть машины занялась пламенем, отбрасывавшим облачка чёрного дыма, которые прямо на глазах становились всё гуще и гуще. Они оба поспешно отошли на несколько шагов.

Возле «джипа» появилась третья фигура. Человек что-то коротко крикнул и призывно махнул рукой. Мужчины замерли на мгновение, один из них подозрительно обвёл взглядом окрестности, задержавшись какие-то секунды на кустарнике, за которым прятался Макс. Затем убийцы повернулись и начали поспешно подниматься к «джипу».

Макс перевёл дыхание. Наконец, кто-то появился на трассе. Судя по скорости, с которой эти двое поднимались по склону, машина уже не далеко. Максу даже показалось, что он различает шум двигателя, хотя он сам понимал, что это лишь обман слуха.

«Джип», выпустив сизое облачко, мгновенно исчез из поля зрения, словно растаял в воздухе. Итак, приближающиеся люди своё дело сделали, спугнув убийц. А вот встречаться с кем-либо у Макса не было никакого желания. Приедет милиция, его привяжут к пассажирам «фольксвагена», кто бы они ни были. И, если сразу не пришьют статью, с учётом прошлой отсидки, то уж точно законопатят на всё время разбирательства. С и-эсами, то есть имеющими судимость, особо не церемонятся. А с теми, что только освободились — и подавно. Нет, это ему сейчас совсем не нужно.

Макс с трудом поднялся и поковылял к высившимся перед ним деревьям. Ноги его едва передвигались, а тело кренилось то в одну, то в другую сторону. Макс шёл, хватаясь за сучья и стволы, а в голове всё вертелась мысль, что если его даже кто-нибудь и заметит, то примет за безобидно загулявшего алкаша, что было единственным крохотным плюсом в его теперешнем состоянии.

Посадка закончилась. Макс повернул налево, в сторону города, двигаясь вдоль поля, покрытого колышущейся зеленью озимой пшеницы.

Ещё через несколько шагов за его спиной утробно ухнуло. Это взорвался бак «фольксвагена».

Глава девятая

Как ни странно, мысль о побеге, пришедшая в голову Птице, успокоила её. Казалось бы, парадокс — новые проблемы: как бежать, куда добираться изначально, деньги, одежда. Плюс ко всему — совершенная неизвестность грядущего. Но, оказывается, главным было — принять решение. И тот час же, бешеная Тонька Потеряхина и, наслаждающийся своей безнаказанностью, Колька Шнур с его сладострастными до кровожадности глазами, отошли на второй план. Чувство отчаяния и безнадёги отступило, оставив лишь холодную яростную расчётливость.

Впервые за сегодняшний день перед Линой замаячил выход. Птица не была уверена, что всё сложится так, как ей уже начало представляться, сможет ли она благополучно добраться до, никогда не виданного ранее, Нового Оскола, согласится ли баба Ксеня оставить её у себя, не приедут ли к ней за Птицей, чтобы забрать обратно… Но, одно она знала наверняка — хуже того, что ожидало её сейчас здесь, не будет.

Долгая дорога в несколько сот километров не пугала Птицу. Отсутствие денег являлось, конечно, большим затруднением, но и оно не могло остановить её. Лина твёрдо верила, что человек в состоянии преодолеть любые трудности. Даже, если ему девять лет. Сама жизнь в интернате была сплошным преодолением трудностей. Была бы голова на плечах. А в своей голове Птица была уверена на все сто, даже несмотря на утренний сдвиг, заставивший заступиться за Чуму.

Но, проблему с припасами следовало, всё-таки, по возможности решить. Пускаться в столь далёкое путешествие, которое, к тому же, может продлиться неизвестно сколько времени, совсем без ничего — просто-напросто глупо. Нужно собрать имеющуюся одежду, из той, что похожа на человеческую, продуктов побольше, ну и, по возможности, денег. А остальное — приложится по дороге.

Поэтому, за обедом Птица лишь похлебала жидкий супчик и съела порцию пшеничной каши, запив это всё компотом из сухофруктов. А положенные два кусочка хлеба и котлету сложила наподобие сэндвича, сказав соседкам за столом, что съест потом, на перекуску. Затем, дождавшись, когда вся её группа, дожёвывая на ходу и громко переговариваясь, стала покидать столовую, Птица слегка поотстала и направилась к раздаточной. Выждав, когда дежурный воспитатель отвернётся в другую сторону, она шмыгнула за перегородку и позвала Егоровну, придав лицу соответствующее выражение.

— Бедняжка, — сочувственно сказала повариха, выслушав горестное повествование Лины о том, как старшие девочки забрали за обедом её порцию. Егоровна была одной из немногих людей в интернате, искренне жалевших сирот, чем те постоянно пользовались. Она погладила Птицу по голове красной, распаренной от горячей воды, рукой:

— А воспитательница что?

— А что она сделает? Те, ведь, всё съели уже.

— Тоже верно, — вздохнула Егоровна. — Ну, ладно, погоди здесь.

Она вышла в кладовую и вскоре вернулась, прижимая к себе булочку и два печеньица.

— Ты хлеб будешь? — спросила Егоровна у Птицы.

— С маслом? — тут же уточнила девочка.

— Ишь ты. Без ничего, нарезной.

— А с маслом нету? — грустно спросила Птица.

— Нету, — заявила Егоровна и тут же, смягчившись, добавила. — Ну, хорошо, посмотрю, может маргарину немного есть.

Птица с готовностью кивнула.

Егоровна снова вышла. Птица оглянулась по сторонам, но ничего съедобного поблизости не оказалось. Она с тоской посмотрела на дверь кладовой, куда перед этим заходила Егоровна, но до неё было слишком далеко и добраться туда незамеченной, на глазах у остальных поварих и посудомойщиц, было нереально.

— На, держи, — вернувшаяся Егоровна протянула ей несколько кусочков ржаного хлеба, слегка перемазанных маргарином.

— Спасибо, — поблагодарила Птица женщину, послав ей одну из самых очаровательных своих улыбок.

— Ах, ангелочек мой, — растроганно произнесла Егоровна. — Ну, иди, иди ешь, тебе расти надо.

Выйдя из столовой, Птица сорвала со стены плакат о вреде микробов, висевший над рукомойниками, и завернула в него свою добычу, чтобы не дразнить её видом остальных девчонок. Да и лишних расспросов ей не хотелось. Птица не собиралась никого посвящать в свои планы.

Обстоятельства благоприятствовали ей. В комнате никого не было. Лишь Аня Куликина, большая любительница поспать, мерно сопела в своей постели на втором ярусе. Поэтому, в сборы Птицы никто не вмешивался, не доставал её, интересуясь, чем это она занимается, и ей не пришлось выдумывать какое-нибудь правдоподобное объяснение.

Перво-наперво, Птица достала свой старый салатовый рюкзачок с заплатой на боку. Вместимость его была небольшой, значит, следовало хорошенько продумать, что взять с собой. Ну, из тёплого обязательно что-нибудь, вечерами может быть прохладно, а где придётся ночевать — ещё вопрос. Туго скатанная курточка сразу заняла едва ли не половину рюкзака. Затем: сменное платье, бельё конечно же, несколько пар носков, колготки. И ещё: расчёска, заколки, зубная щётка и бесчисленные другие мелочи, без которых нельзя обойтись.

В конце концов, рюкзак оказался забит доверху так, что палец не просунешь. Хорошо, что ещё оставались многочисленные боковые кармашки. В один из них Птица положила единственную ценную для себя вещь — фотографию мамы под новогодней ёлкой. Немного подумав, она засунула туда же линялого зайца бабы Ксени. Не то, чтобы ей было жалко с ним расставаться или Птицу томили сентиментальные чувства, просто заяц мог затронуть нужные струны в сердце бабы Ксени, если она будет колебаться — оставлять Лину у себя, или нет. Птица была очень практичной девочкой, привыкшей рассчитывать всё наперёд.

Теперь оставался последний вопрос — деньги. Птица пересчитала всю мелочь, имевшуюся у неё в заначке, хотя и так помнила, что там восемь рублей. Было бы больше, но три дня назад она потратила часть своих денег на мороженое, когда их водили в город в музей железнодорожника. Правда, Птица знала, где находятся тайники двух её соседок по комнате, Светки Стародомовой и Шуры Паниной (четвёртая из них, Куликина, денег отродясь не имела), но, по зрелом размышлении, решила ничего не трогать. Опять же, Птицу останавливали не соображения морального порядка, а сугубо практическая смётка. Если взять деньги сейчас, то, когда девчонки вернутся, и какой-нибудь из них стукнет в голову проверить своё хранилище, поднимется шум, который особенно не нужен перед рывком, задуманным Птицей. Вот, если в комнате никого не окажется, когда она будет уходить, то…

Вообще, нужен был срочный способ получения денег, не связанный с криминалом, что несколько усложняло задачу. Конечно, в кабинете у завуча Юлии Владимировны имелся сейф, где наряду с документами были и деньги, и можно было придумать способ добыть ключ от него, хотя бы на несколько минут. Но Птицу при этом непременно вычислят, а ей не хотелось, чтобы её разыскивали не только как беглянку, но и как воровку. Совсем другой уровень розыска, знаете ли. Да и остаться у бабы Ксени ей тогда точно не дадут. Поймают и отправят в спецуру, только не в ту, в которую должны отослать больную Лизу Воротенко, а в другую — особого режима. Нет, кража не годиласьсовершенно.

Ещё по дороге из столовой у Птицы в голове зародились кое-какие мысли, мало-помалу превращавшиеся в окончательно продуманные и вполне приемлемые идеи. Одну из таких идей она и отправилась сейчас претворять в жизнь.

Дело в том, что суббота, по давно установившейся традиции, считалась днём посещений, или «родительским днём», если следовать официальному названию, укоренившемуся в приказах и постановлениях о воспитательной работе, что направлялись в Рыжеватово. Кто придумал подобную формулировку для интерната, где почти все воспитанники были сиротами, осталось неизвестным. Пришло это в голову непроходимо тупому бессердечному чинуше, или, наоборот, человеку с особым извращённым чувством юмора, сейчас уже никто не знал, да и никого это, в общем-то, не интересовало. А «родительский день» в приюте сам по себе, со временем, плавно видоизменился в нейтральный «день посещений».

Так вот, суббота была днём, когда воспитанникам интерната беспрепятственно позволялись встречи со всевозможными ближними и дальними родственниками. Во все остальные дни свидания происходили только по специальному разрешению администрации, выдаваемому скудно, неохотно, под давлением причин, которые, с её точки зрения, могли считаться «особо вескими». Короче говоря, по будням посетители в интернате практически не показывались.

Для выполнения своей миссии Птица обзавелась необходимым ей реквизитом, как-то: тетрадью в клеточку на сорок восемь листов, шариковой ручкой и красной повязкой, одолженной у дежурной по этажу Даши Варсеньевой. Со всеми этими атрибутами она явилась к центральному входу на территорию и заняла там пост, нацепив на левую руку повязку, держа наизготовку тетрадь с ручкой и придав своему лицу выражение сосредоточенной деловитости.

Хотя наплыв посетителей был уже не столь интенсивным, как до обеда, первых клиентов ждать ей пришлось относительно недолго. В поле зрения Птицы появилась тётка с довольно увесистой сумкой в руке и недоверчивым прищуром глаз профессиональной склочницы.

— Добрый день, — вежливо поздоровалась с ней Птица.

— Здрасьте, — недовольно произнесла тётка, подозрительно окидывая взглядом маленькую девочку с копной белокурых волос, чистым взглядом васильковых глаз и миловидно очерченным личиком.

— Дирекция интерната просит Вас совершить добровольный взнос в фонд благотворительной помощи, — убедительно произнесла Птица заранее придуманный текст.

— Чего? — не поняла тётка.

«Чего-чего… Деньги давай, дура», — мысленно ответила ей Птица и добавила вслух:

— Часть зданий нуждается в срочном ремонте, и мы просим о содействии всех, кто имеет отношение к воспитанникам интерната.

— Ещё чего, — фыркнула склочная тётка. — Нету у меня денег.

— Много не надо, — примирительно сказала Птица. — Кто сколько может.

— Нету денег, — повторила тётка, а затем резко обрывая разговор, повернулась спиной к Птице и проворно зашагала к ближайшему корпусу.

Птица со злостью посмотрела ей вслед. Тактику следовало менять.

Следующую пару, мужчину с женщиной, серых и невзрачных, словно присыпанных пеплом, она встретила, загораживая проход.

— Вы к кому? — требовательно спросила Птица, демонстративно держа раскрытую тетрадь.

— К Полозкову… Диме. Племянник наш, — ответила женщина, недоумённо поглядывая на Птицу. Спешивший мужчина к этому времени преуспел лишь в том, что открыл рот, так и не издав ни единого звука.

Птица тщательно записала фамилию в тетрадь:

— Какая группа?

— Четвёртая…

— …«В», — добавил мужчина, обретший, наконец, дар речи.

— Дирекция интерната просит вас помочь с проведением ремонта в помещениях учебного корпуса.

Мужчина с женщиной заметно напряглись.

— Мы обращаемся ко всем, кому небезразлична судьба воспитанников интерната и условия, в которых они находятся, с просьбой внести посильный взнос в фонд помощи нашему заведению.

Пара слегка расслабилась. Женщина требовательно взглянула на мужчину, тот поспешно полез во внутренний карман. Достав деньги, он с сожалением отделил десятирублёвку, поколебался, не добавить ли ещё одну, но натолкнулся на многозначительный взгляд своей спутницы и спрятал оставшиеся купюры обратно.

Птица занесла полученную сумму в тетрадь, сдержанно поблагодарила обоих и посторонилась, освобождая проход. Лицо её при этом ничуточки не дрогнуло. Ни единым движением губ или бровей она не выдала владевших ею чувств.

Есть! Начало положено. Негусто, конечно, но хоть что-то. А на большие суммы она и не рассчитывала.

Следующие полтора часа можно было назвать относительно успешными. Народ шёл, хоть и не валом, но опробованная Птицей методика давала свои плоды, и посетители, кто с явной неохотой, а кто и поругиваясь сквозь зубы, делились имевшейся у них наличностью. Того же, что её сейчас спалят, Птица не опасалась. Во-первых, из администрации сейчас никого нет, кроме дежурного завуча и воспитателей. Во-вторых, народ, приходивший сюда, старался поменьше общаться с дирекцией интерната, равно как и с любыми официальными лицами. А суммы, взимаемые Птицей, были недостаточно велики, чтобы впоследствии у кого-нибудь возникло желание проследить, куда они действительно делись.

За полтора часа в карманах Птицы, не гнушавшейся даже мелочью, осело девяносто четыре рубля. Конечно, на всю дорогу до Нового Оскола не хватит, но, тем не менее, сумма настолько превысила ожидания Птицы, что она в душе посетовала на то, что не освоила столь многообещающую линию дохода раньше. Количество посетителей к этому времени резко пошло на спад, стремясь к абсолютному нулю, и Птица решила покинуть свой пост, от греха подальше, пока её не застукал здесь кто-нибудь из воспитателей.

В принципе, уже можно было трогаться в путь, но Лина предусмотрительно решила дождаться полдника, чтобы не отправляться в дорогу на пустой желудок. Ещё лучше, конечно, было бы дотянуть до ужина. После него она ещё успела бы на автостанцию в Рыжеватово до отхода последнего автобуса к областному центру. Но, взвесив все «про» и «контра», Птица пришла к выводу, что начинать путешествие на ночь глядя — слишком рискованно, и, скрепя сердце, решила пожертвовать ужином.

Она отправилась к себе, по ходу отдав дежурной красную повязку, забросила подальше, ставшие ненужными, тетрадь и ручку, ещё раз проверила, все ли вещи, что ей понадобятся, сложены в рюкзак, и как раз в этот момент нарисовавшаяся в коридоре Тамарака дала команду идти на полдник. Собранные деньги Птица предусмотрительно решила взять с собой, чтобы их не стянули.

Полудничная трапеза оказалась, по правде говоря, хиловатой: по два печенья и деревянный чай, можно было из-за такого и не задерживаться. Положение скрашивалось лишь тем, что Птице удалось разжиться ещё одной булочкой, правда на этот раз не сдобренной даже маргарином, но, всё равно, каждая кроха ей сейчас была в жилу. Вот только вернуться в свою комнату раньше девчонок она не успела. В итоге содержимое их тайников так и осталось неприватизированным столь остро нуждающейся в деньгах Линой Воробцовой. Ну и ладно, спокойствие в тылу открывало свободу для манёвра.

Птица на прощание окинула взглядом комнату, в которой прожила последние полтора года, далеко не самые лучшие в её жизни. Затем, не чувствуя ни капли грусти или сожаления, а лишь нечто сродни азарту, она подхватила рюкзачок и, бросив девчонкам, что нужно сбегать на первый этаж, где ей пообещали перешить кое-что из одежды, покинула это пристанище. Навсегда, как Лине очень хотелось бы верить.

По коридору Птица старалась шагать, как можно, скорее. Рюкзак в её руках, волей-неволей, привлекал внимание, поэтому приходилось спешить, чтобы попасться на глаза как можно меньшему количеству людей.

На втором этаже кто-то окликнул её, но Лина, делая вид, что не слышит, лишь ускорила шаг. Она торопливо сбежала по ступенькам, упорно стремясь к входной двери, откуда можно вылететь во двор, а там — ищи ветра… Птице казалось, что стоит лишь выскочить на свежий воздух, и её уже никто не остановит, даже вся армада воспитательского состава с Гальюн или самой «бабой Лидой» во главе.

Но этот «кто-то» оказался настырным и никак не желал отставать. Шаги топали и топали за спиной, наращивая темп одновременно с Птицей, а жалобный голос заунывно звал:

— Лина! Ну, Лина… Подожди, а?

Птица остановилась и раздосадовано обернулась. Семеня своими кривоватыми ножками по последнему из лестничных маршей, к ней спешила запыхавшаяся Чума:

— Лина, подожди меня.

— Ещё чего, — фыркнула Птица. — Времени нет.

— Я… Я…, - грудь Чумы ходила ходуном.

Она стала перед Птицей, поблёскивая своими глазками из-под нависшей чёлки.

— Ты что… Убегать будешь? — прерывисто спросила Чума восторженным шёпотом.

— С чего это ты взяла?

— Так, — Чума неопределённо повела головой. — Видела… То ты продукты из столовой…

— Слушай сюда, — оборвала её Птица. — Что я делаю, или собираюсь делать — никого не касается. А тебя особенно. Поняла?

— Конечно, конечно, — торопливо закивала головой несчастная отщепенка и тут же добавила. — А ты в самом деле бежишь?

Птица в сердцах еле удержалась, чтобы не послать эту надоедливую прилипалу в то место, откуда она появилась на этот свет.

— Возьми меня с собой, — заговорщически продолжала шептать Чума.

— Вика, пошла на х…, - раздельно и чуть ли не по слогам произнесла Птица, теряя остатки терпения.

Но её слова нисколечко не обескуражили Чуму, которая, по всему видать, уже привыкла к подобному обращению.

— Я не Вика, а Вита, — поправила она Птицу, как будто сейчас это имело значение.

— Да зачем ты мне сдалась-то?

— А мы вместе пойдём, помогать друг другу будем, — начала приводить свои доводы Чума. — И папка у меня должен вот-вот из тюрьмы выйти, он нас к себе заберёт. А папа у меня знаешь какой? Он нас защищать будет и никому не отдаст.

— Дура замаханная. Не нужны мне ни твоя помощь, ни твой папка. Поняла?

Глаза Чумы наполнились слезами.

— Возьми меня, Лина. У меня и деньги есть.

При этом упоминании, собиравшаяся уже уходить, Птица снова обернулась. Чума разжала кулачок, в котором лежала аккуратно сложенная купюра в десять рублей. Птица хмыкнула, взяла деньги с протянутой ладони и спрятала в свой карман.

— Вали к себе и не высовывайся, — сказала она. — Детям пора спать.

Чума застыла, словно не веря происходящему. Птица же развернулась и направилась к выходу, слыша за спиной пронзительный, звенящий от слёз, крик:

— Не уходи! Забери меня отсюда, Лина… Пожалуйста!!!

Птица ускорила шаг, вполголоса ругаясь про себя. Сейчас чёртова дура переполошит всех своими воплями, и побег Птицы закончится, не успев начаться. Нужно было не пожалеть времени и, задержавшись, дать ей по голове. Мало того, что все неприятности начались из-за неё, так ещё и сейчас эта зараза к ней прицепилась. Возьми, возьми… Не нужна ей лишняя обуза, а, тем более, такая, как Чума. Пусть сама бежит, если хочет.

Лина остановилась на ступеньках корпуса. Так, главные ворота, как и следовало ожидать, уже закрыли, поскольку дело близится к вечеру. Машины, доставлявшие сюда на свидание родственников, из тех, что посостоятельней, разъехались. Остались лишь парочка потрёпанных «жигулёнков» и чья-то тёмная иномарка, необычно дорогая для этих мест. Где-то недалеко должен находиться и кто-нибудь из дежурных воспитателей. Но, даже если его здесь нет, идти через ворота не стоило. Если двигаться к посёлку по центральной дороге, то можно нарваться на кого-нибудь из старших. А зачем рисковать, если есть обходные пути, верно? Птица вспомнила фильм «Айболит-66», который показывали по телевизору на старый Новый год. Фильм Птице запомнился потому, что, в отличие от остальных дурацких детских сказок, которые их заставляли смотреть всей группой, оказался, на удивление, весёлым и интересным. Так вот, пираты там пели: «Нормальные герои всегда идут в обход». Очень верное замечание.

Обходной путь находился на задах территории. О нём знали все приютские обитатели, не исключая и сотрудников интерната. Время от времени баба Лида давала завхозу Семёнычу указание убрать дыру в заборе, через которую просачивались все желающие покинуть территорию без надлежащего разрешения. Лаз тщательно заделывался, но, через какое-то время рядом с ним возникал новый, ибо две вещи у нас неизбывны и неуничтожимы, — это протоптанные тропы и мусорные свалки.

Игравшая во дворе мелюзга из младшей группы не обращала внимания на Птицу. Замечательно. Лишь бы эта прикоцаная не выскочила следом и не наделала шуму. Птица торопливо спустилась по ступенькам и повернула за угол корпуса.

Стараясь остаться незамеченной, она быстро прошла мимо серого здания учебной части, обогнула выбеленный известью склад, где Семёныч хранил свои матценности, миновала два, заполненных доверху, мусорных контейнера и ряд старых яблонь, чьи кроны требовали расчистки, и, наконец, достигла заветного места. Здесь, в высокой ограде из толстой проржавевшей проволоки, зияла небольшая брешь, сквозь которую мог протиснуться обычный, не очень откормленный, подросток. Ну, а субтильной Птице юркнуть в неё, вообще, не представляло никакого труда. Вот, только рюкзак зацепился за гнутые проволочные края, и ей пришлось повозиться, осторожно вызволяя его, чтобы не наделать дырок.

Справившись с этим, Птица ещё раз осмотрела прилегающую территорию, чтобы определить, не наблюдает ли кто за ней, забросила рюкзак на спину и бодро зашагала прочь по еле видимой тропинке. Роща, окружавшая интернат, была небольшой, и сквозь неё уже были видны очертания близлежащих рыжеватовских домов.

Но Птица шла в другом направлении, немного наискось, собираясь сделать небольшой крюк и, оставив Рыжеватово в стороне, выйти прямиком к трассе. Конечно, можно было отправиться на автостанцию и сесть в автобус до города. Однако, билет требует денег, а их следовало беречь и тратить только в том случае, когда без этого никак не обойтись. А, кроме того, когда её начнут искать, в первую очередь обратятся на автобусную и железнодорожную станции. Девятилетнюю девочку, едущую без сопровождения, наверняка запомнят. Это будет след. А Птица не хотела оставлять за собой следы, по которым её найдут быстрее, чем она доберётся до Нового Оскола. Поэтому Лина решила ехать в город на попутке, несмотря на рискованность подобного способа передвижения. Все рассказы про дорожных маньяков, ходившие по интернату, блекли при воспоминании о пустых глазах Шнура.

Шоссе в этот час не было перегружено машинами. Большая часть из них ехала из города в Рыжеватово — люди возвращались с работы. Птица простояла минут пять, пока не появился первый «Москвич», едущий в нужном направлении. Но он был полон пассажиров и пронёсся мимо неё, не сбрасывая скорости. Следующие четверть часа оказались столь же безрезультатными. Птица сбросила рюкзак, уже успевший надавить ей плечо, и опустила его на сухую траву у обочины. Приходилось запасаться терпением.

Показавшийся вскоре тёмно-зелёный «опель-вектра», с тонированными стёклами, сперва тоже с шелестом пронёсся мимо Лины, но, одолев пятьдесят метров, затормозил с истошным визгом, а в воздухе явственно запахло палёной резиной. Воспрявшая было духом Птица уже собиралась подхватить свой рюкзачок, но настороженно остановилась и повела головой. Что-то было не так. Она ещё не поняла что, но, вдруг, эта тёмная круглобокая иномарка показалась ей опасной.

Дверка «опеля» открылась, и оттуда выбрался крепкосколоченный мордастый мужчина в серых брюках, чёрном гольфе и кожаной куртке.

— Тебе куда? — крикнул он, направляясь к Птице.

— Никуда, — тоже крикнула она, хотя можно было не напрягаться — кругломордый подошёл уже достаточно близко. — Я папу жду.

— А где папа? — спросил кругломордый, всё так же вразвалочку двигаясь к ней.

— Сейчас подъедет, — ответила Птица, следя одним глазом, как «опель» пришёл в движение, сдавая задним ходом в их направлении.

— Как же ты здесь оказалась? — мужчина внимательно осмотрелся по сторонам. — Посёлок в том направлении, а другого жилья поблизости нет.

Птица, вдруг, поняла, что было не так. Это — именно та иномарка, которую она только что видела у ворот их интерната.

— Я к тёте Анюте заходила, — Птица старалась говорить так, чтобы в её голосе звучало побольше уверенности, — а потом пошла мимо посадки. Сейчас папа должен меня отсюда забрать, он поехал через тракторную бригаду, чтобы дядю Сашу увидеть. Ему нужно передать, что нас в воскресенье дома не будет, чтобы он к нам не заезжал…

Птица говорила и говорила, чувствуя неприятный холодок, бегающий вверх-вниз по позвоночнику. Ей очень не нравилось то, как внимательно рассматривал её мужчина из «опеля». Он смотрел на неё как… как человек в магазине, который не знает, действительно ли ему нужна та вещь, к которой он начал прицениваться.

— Поехали с нами, — бесцеремонно прервал он, наконец, излияния Птицы.

— Куда?

— В город. Мы тебя быстрее довезём.

— Мне без папы нельзя, — беспомощно пролепетала Птица, глядя, почему-то, на задние подфарники «вектры». Их красно-белый взгляд стал казаться ей ещё ужаснее, чем бессмысленно-жестокие глаза Шнура.

— Мо-ожно, — безмятежно бросил мордастый, ещё раз оглянулся по сторонам и, вдруг, резко метнулся к ней.

Птица выбросила вверх свой рюкзак, целясь мужчине в лицо, и нырнула вниз, собираясь проскочить мимо. Но кругломордый, проявив неожиданно хорошую реакцию, легко отбил рюкзак в сторону, а левой рукой успел ухватить Птицу за отворот платья. Та завертелась волчком на одном месте, пытаясь освободиться, но мужчина пресёк её попытки, подставив кулак. Птица почувствовала, как её сгребли в охапку и подняли в воздух. Она закричала изо всех сил, надеясь, что хоть кто-нибудь услышит и спугнёт этих жутких незнакомых людей с их дорогой машиной, но, крепкая рука зажала ей рот, царапая губы, и крик перешёл в полузадохнувшийся стон.

И лишь, когда её швырнули на пахнущее нагретой кожей заднее сидение «опеля», Птица подумала о том, что было очень глупо совершать побег в тот день, когда буквально всё идёт наперекосяк.

Глава десятая

Домой Макс возвращаться не стал. Да и не было у него сейчас дома, а было лишь место, где его могли достать те или иные люди, работающие… А это предстояло теперь выяснить, на кого работали те, упокоившиеся в «фольксвагене», и другие, догонявшие их. И кто из них повинен в смерти несчастного труса Генки Абезгауза. «Это страшные люди, Макс. Особенно…» Кто? Шабарин…? Балуев…? Кто-то третий…? Кто напугал беднягу Крокодила? Почему он так опасался и, как оказалось, не без оснований?

Вопросов было много. Пора приниматься за поиски ответов. Только тогда можно начать думать, как справиться с неведомой опасностью и перестать ощущать себя, словно ты бродишь в тумане по незнакомым местам.

Для того, чтобы найти ответы, у него имелось, как уже сказано, три направления: Шабарин, Балу…, второй раз нагадил, с-сволочь. И «кто-то». Вот и нужно двигаться в этом порядке. Оставить эфемерного «кого-то» на потом, а начать… Кто там первый? Шабарин? Пусть будет Шабарин.

Поэтому и стоял сейчас Макс в телефонной будке, рефлекторно пряча лицо от плывущей мимо толпы прохожих, и набирал номер, уже выручившего его сегодня, Кости Пирогова.

То, что Костик до сих пор находился на месте, было удачей. Время-то уже достаточно позднее. Но, подъехав к нему в контору, не в офис, офисом назвать такое язык не повернётся, а именно в контору, стало понятно, что поневоле будешь засиживаться допоздна, чтобы свести концы с концами. Да и сам вид Пирогова никак нельзя было назвать презентабельным. Застиранная рубашечка, старенький костюм, а туфли, хоть и новые, но не «гуччи», совсем не «гуччи». Да и постарел Костик за восемь с лишним лет сильнее, чем Макс, хотя Максу куда как больше выпало за то же время. Видать, врёт людская молва о сладкой жизни предпринимателей, а заодно, и о доходах их баснословных.

Костя нервно поправил очки в дешёвой металлической оправе и признался:

— Не понимаю.

— Повторяю ещё раз, — терпеливо сказал Макс. — Насколько крепко Шабарин связан с криминалитетом? Под силу ли ему совершить явное убийство прямо посреди города?

— Не понимаю, — жалобно повторил Костик. — Штурм, ты о чём? Кого убили?

— Абезгауза, — тихо сказал Макс.

Тишина грянула почище, чем сводный духовой оркестр. Пирогов несколько раз открыл и закрыл рот, беспомощно мигнул, глядя на Макса, а затем скривил губы в улыбке, словно услышал нехорошую шутку.

— Генку? — как будто они знали с десяток различных Абезгаузов. — Когда?

— Сегодня. Пару часов назад.

— Как? — Костик шумно сглотнул.

— Машиной, — досадуя непонятно на что, ответил Макс. — Размазали о фонарный столб. Костя, это мог быть Шабарин?

— Н-нее… Я не знаю.

— Подумай. Ты, ведь, встречался с ним, и не один раз. У вас были деловые контакты?

Костик лишь махнул руками, словно отсылая Макса прочь, вместе с его предположениями.

— Контакты? Конечно были. Но, только, не на том уровне, что ты думаешь. Кто я, и кто он. Дистанция между нами…

Костя неопределённо мотнул головой.

— Пирог, но ты же в этой среде. Что люди говорят? Как ты сам его ощущаешь? Шабарин может пойти на убийство? И, главное, есть ли у него возможности совершить это так, чтобы его ничто не коснулось?

Пирогов грустно посмотрел на Макса:

— Любой человек может пойти на убийство, Штурм. Вопрос только, ради чего? А возможности? У Руслана Константиновича они оч-чень широкие. Но конкретное «да» или «нет» я тебе ответить не могу.

Макс кивнул, рассеянно оглядывая нехитрое убранство Пироговского кабинета. Самым ценным здесь были, пожалуй, толстенные витые прутья оконной решётки, оставшиеся от фирмы-предшественника.

— Костя, Шабарин страшный человек?

— Ты что, маленький? — вздохнул Пирогов. — Как человек с такими деньгами может не быть страшным?

— Н-да. Ты прав, деньги — ужасная вещь… А Балу?

Костик сочувственно посмотрел на него:

— Макс, ты же сам знаешь.

— Мало ли, — как-то отстранённо произнёс Макс. — Хитрый? Да. Подлый? На сто процентов. Но, вот страшный…?

— Ты думаешь, Крокодила… он?

— Посмотрим, задумчиво пообещал Макс.

Костя испуганно посмотрел на него:

— Штурман, что происходит? Из-за чего убили Генку? Ты в этом как-то замешан? Ты же только что вернулся, Макс. Во что ты влез?

— Хотел бы я знать, Костя. В том-то и вопрос. Почему именно я? И что от меня нужно всеми вами уважаемому Руслану Константиновичу? В городе идёт война, и война нешуточная, хотя, на поверхности — всё спокойно. Но, кто-то должен хоть что-то знать?

— Успокойся, Макс. Насчёт войны — это ты хватил. Народ бы, действительно, знал, если что. А разборки…? Они были, есть и будут. Всегда и везде. Это деньги, Макс…

— Деньги, да. Не в деньгах счастье — несчастье в деньгах. Кто-то очень хочет счастья от чужих денег. Настолько «очень», что не останавливается перед трупами. Прямо, как дрова штабелями укладывает. Но кто? И чьих денег? Костя, мне надо побеседовать с Шабариным.

— Ну-у, — Пирогов несколько секунд переваривал неожиданный поворот мысли Макса. — Пожалуйста. Ты же говоришь, он сам хотел с тобой ещё раз встретиться. Позвони ему.

— Это не то. Я должен поговорить с ним в другой обстановке. Ты знаешь адрес Шабарина?

— Не знаю. В смысле, не уверен. Можно поискать. Хотя, всё равно, нужно будет перезвонить. Туда же так просто не попадёшь…, - Костик прервал себя на полуслове, вспомнив, с кем имеет дело, и, чтобы скрыть смущение, зашуршал бумагами в ящиках.

— Вот, вроде бы. Да, точно. Вот.

— Это где? — спросил Макс, прочитав адрес на протянутой ему визитке.

— За старым рынком, недалеко от университета.

— Да? — удивился Макс. — Вроде бы непрестижно. Или я ошибаюсь?

Костик фыркнул:

— Ты, просто, давно здесь не был. Там теперь такой район… В общем, сам увидишь.

«Такой» район, действительно, поражал воображение. Добротные двух- и, даже, трёхэтажные дома, обложенные декоративным кирпичом, с балконами, террасами и гаражами на несколько машин, окружали себя монументальными каменными оградами. Дом Руслана Константиновича был последним и стоял не в общем ряду, а несколько осторонь, словно хозяин его и здесь пытался выделиться, обозначив свою особенность и отличие от других. Дальше за ним, через дорогу, шла узкая полоса негустого парка, за которым располагалась детская художественная школа.

То, что особняк белозубого Руслана Константиновича находился на отшибе, играло на руку Максу. А сгущавшиеся сумерки ещё больше упрощали дело. Оказавшись на территории двора, Макс на какое-то время замер, прислушиваясь, не раздастся ли собачий лай. Но, видимо Шабарин не был расположен к друзьям нашим меньшим, полагаясь на то, что его авторитет охраняет дом не хуже четвероногого сторожа. А, возможно, хозяин использовал другие средства, чтобы отпугнуть охотников перераспределения жизненных благ и материальных ценностей.

Макс осторожно двинулся вперёд. Система видео наблюдения работала исправно, но обойти её особого труда не составляло. А вот ничего более серьёзного, на подходе к особняку, Макс не обнаружил. Хотя микроволновые системы защиты начали применяться у них в городе ещё до посадки Макса. Видимо, действительно вольготно чувствовал себя здесь Руслан Константинович.

Дом Шабарина оказался пуст. Определённо пуст. Обойдя его, Макс готов был отдать голову на отсечение, что это так. Сей факт не слишком настораживал, поскольку он уже знал, что сын Шабарина сейчас исправно грызёт гранит науки в одном очень престижном университете, отстоящем довольно далеко не только от их города, но и от всей страны в целом. А супруга его — третьего дня отбыла в Карловы Вары для поправки пошатнувшегося здоровья минеральными водами. Охрана же, как заметил Макс, безотлучно находилась при особе самого Руслана Константиновича.

Вот и ладно. Собственно, на это он и рассчитывал. Поговорить с Шабариным на его территории. И не в качестве гостя, испросившего благосклонного приглашения, а эдаким чёртом из коробочки. Ведь, вот пустяк, детская забавка, а действует всегда безотказно, потому что неожиданно. А неожиданное пугает, хорошее ли, плохое. Максу же как раз и нужно вывести Руслана Константиновича из равновесия, чтобы разговор получился хороший, душевный.

Но, раз так, то и заходить в дом придётся не через парадную дверь. Тем более, что замок на ней — финский «Даггетт», весьма и весьма недурственный. Без специального инструмента не откроешь. А инструмента у Макса как раз и не было. Купленные час назад в магазине «Мастер» и рассованные по карманам железки — не в счёт. А желание попасть внутрь имелось. Поэтому и приходилось совмещать желаемое с действительным, исходя из имевшихся возможностей.

Макс внимательно осмотрел окна, тускло смотревшие в стремительно густеющую синеву сумерек. Высоковато, но не это главное. Здесь Шабарин подстраховался как следует. Во-первых, стекло не простое — обычный стеклорез такое не возьмёт, а во-вторых, на каждом виднелись датчики, которые поднимут тревогу, как только кто-то попытается использовать этот способ проникновения. И на втором этаже, наверняка, то же самое, включая балконные двери.

Двигаясь дальше, он оказался перед гаражом, покато уходящем под землю, наподобие полуподвала. Вот и вход. Конечно, не через раздвижные ворота гаража, хотя сделать в них щель, через которую может протиснуться человек, не представляет особого труда. Но, при этом сработает электромагнит, удерживающий рычаг, который, в свою очередь, замкнёт электрическую цепь, поднимая сигнал тревоги, нет, ему не туда.

А вот вытяжка для выхлопных газов из помещения — пожалуй самое то, что надо.

Макс взобрался на пустой бак и с помощью отвёртки высвободил крепления вентилятора. Затем он осторожно спустил громоздкую махину на землю. Конец обычной бельевой верёвки, что была намотана у него на пояс, Макс прикрепил к двигателю вентилятора. После чего, став на него и оттолкнувшись ногами от боковой стены, он, вытянув руки, нырнул в освободившееся отверстие.

Трюк получился не совсем чистым, плечом Макс задел за выступ трубы, и оно сейчас горело как ошпаренное. Хорошо, хоть казённый харч себя оправдал, Макс подумал, что до зоны, пожалуй, и не пролез бы, плечи наверняка должны были застрять. Так бы и сидел в этой трубе пыжом. А сейчас ничего. Тесновато, но двигаться можно.

Он ужом прополз по узкому ходу, вытолкнул декоративную решётку, закрывавшую вентиляционное окно, и очутился внутри гаража. Здесь было темно, лишь узкая полоска тускнеющего света пробивалась сквозь щель раздвижных ворот. Макс постоял полминуты, давая глазам привыкнуть, затем, крепко ухватившись за бельевую верёвку, подтянул вентилятор на прежнее место и привязал свободный конец верёвки к креплению подвесной полки, что находилась рядом. Решётку он аккуратно приладил на место. Теперь и снаружи, и изнутри, если не присматриваться, всё было как прежде.

Макс осторожно, стараясь ничего не задеть, двинулся туда, где, как он рассчитывал, находилась дверь, соединяющая гараж с внутренним помещением. Нащупав ручку, он попытался повернуть её, но безрезультатно — замок не поддавался. Макс секунду повременил, прислушиваясь к абсолютной тишине за дверью, потёр саднившее плечо, после чего вынул из кармана короткую металлическую линейку с небольшой тонкой отвёрткой и в два нажима отворил дверь. Путь к жилищу Руслана Константиновича Шабарина был свободен, хоть ковровую дорожку расстилай.

Макс не побрезговал и ковролином, которым были покрыты ступеньки, ведущие наверх. Мягко, почти беззвучно, он поднялся в небольшой холл, откуда и начал неспешный осмотр всего дома.

Как и предполагалось, в доме никого не было. Ни единой души, которая воспрепятствовала бы разговору с Русланом Константиновичем. Конечно, тот приедет не сам, но Макс сомневался, что охрану допустят в жилые покои хозяина. Так что, приватность их беседы вряд ли будет нарушена.

А пока что не мешало бы заглянуть в личные вещи господина Шабарина. Отбросив ложную щепетильность, порыться в деловых бумагах, заложенных где-то на жёстком диске, ведь такой человек, как Шабарин, не может полностью отстраниться от своих дел, даже находясь дома. Обязательно должен быть «комп» со входом в систему.

Таковой и отыскался на втором этаже в комнате, которая не могла являться ничем иным, кроме как рабочим кабинетом. Минимум мебели, в центре, у окна, обширный рабочий стол с горделиво возвышающимся на нём «Siemens-Scenic». Ничего лишнего, ничто не отвлекает от работы.

Макс обошёл стол и первым делом обследовал ящики. Ни бумаг, ни документов, ни записей, которые могли бы его заинтересовать, он не обнаружил. Стоило полагать, что всё в голове этого «интеля», слепо таращившегося незадействованным экраном. Ну-ка, посмотрим, что у тебя там. Макс щёлкнул клавишей выключателя, монитор, ожив, замерцал синим цветом. Так, что у нас имеется?

Сумерки сгустились, в комнате стало совсем темно. Макс боковым зрением отметил это, одновременно прислушиваясь, не раздастся ли за окном шум подъезжающей машины, и в то же время внимательно разглядывая всё, что высвечивалось на экране. Информация у Шабарина была свалена беспорядочно, всё в одной куче. Файлы смешивались, подчиняясь неизвестно какой логике. Мало того, что Максу никак не удавалось нащупать нужную ему нить, так ещё приходилось постоянно перескакивать с предмета на предмет.

Макса настолько поглотило это занятие, что он невольно вздрогнул, когда раздалась протяжная трель звонка, стоявшего рядом с ним, телефона. Он даже невольно отпустил мышку, глядя на сереющий в полумраке аппарат, словно тот был живым существом, которое могло таить неведомую опасность. Макс глубоко вздохнул, чтобы унять бешено заколотившееся сердце. Действительно, что за глупость? Ну, звонит кто-то Шабарину по срочной надобности. Или даже вовсе без неё, так, поболтать по-дружески. Обычное дело.

Но, тут телефон, как будто действительно живой, вдруг прекратил своё пиликанье, мигнул красным глазом индикатора и произнёс тягучим барственным голосом Шабарина:

— Ма-аксим Валентинович! Ну что вы, ей-богу! Сколько можно звонить? Возьмите же, наконец, трубку.

Глава одиннадцатая

Стоявший на краю густого соснового леса дом, в который привезли Птицу, был большим и красивым, недавней постройки, с высокими арочными окнами и остроконечной крышей из красной металлочерепицы. Всё выглядело подогнанным, аккуратным и добротным. Вот, только, внутренние работы делались, хоть и с изыском, но уже не столь капитально. Простенки в доме были тонкие, поэтому сейчас, находясь в комнате, куда её определили, и прижав ухо к стене, Птица могла довольно отчётливо расслышать разговор, который вёлся по соседству.

— Идиоты! Тупицы! У вас совсем планка запала, что ли? Зачем вы её сюда притащили?

Это произносится так, что не нужно даже особенно напрягаться, чтобы расслышать каждое слово. Сам говоривший Птице уже известен, он появился здесь недавно, уже после их приезда. Оба мордоворота с ним почтительны и называют Антоном Павловичем, значит он — главнее.

— Что же нам было делать? Хозяин приказал найти малую до вечера. А как найти, если её нигде нету? Вот я и подумал, а какая, в хрен, разница, что за девчонка. Он, ведь, всё равно, её не видел. Пусть будет эта. По возрасту подходит. И, вообще.

Ну, это понятно кто. Красномордая сволочь, которая затащила Птицу в машину. Голос у него такой противный, что она не забудет его до самой смерти. А может, это только кажется, но, всё равно, противно.

— Что, вообще? Что мы предъявим? Подсадку? Вы что, думаете он пальцем деланный? Он же захочет поговорить с ней и начнёт расспрашивать. А что она будет ему отвечать?

— Научим.

— Ты на себя посмотри. Ты выучишь за несколько часов всё, что нужно? Собьёшься, сто пудов. А тут ребёнок бестолковый, с ним только засыпаться можно.

— А мы время ограничим. Чтобы не успел копнуть как следует. Документы сделаем — это не проблема. Если всё в букете, вот так, выложить сразу, должно подействовать. Конечно, он может не до конца поверит, будет сомневаться, но, наживку заглотит.

— Чёрт. Времени на подготовку нет.

— Экспромт, Антон Палыч.

— Она, хоть, не умственно отсталая?

— Всё в порядке. Как раз то, что надо. Девчонка бойкая.

— Ну, пойдём, посмотрим.

Птица метнулась от стены к необычно низкому дивану, с гнутыми металлическими ножками, и забралась на него. Общая картина стала ясна. Её похитили, чтобы выдать за кого-то другого. За совсем неизвестную ей девчонку. Им что-то нужно от какого-то человека, и они решили использовать её для нажима на него. Кто это, и зачем это нужно, ей было пока неизвестно, но театр Птице совершенно не нравился. Их затея могла затянуться, да и чем всё закончится — было неизвестно. Вместо того, чтобы двигаться своей дорогой к бабе Ксене, она застряла здесь, неизвестно где, и, возможно, надолго.

Спокойствие и решимость Птицы нарушились бы ещё больше, будь у неё возможность услышать фразы, которыми перебрасывались Антон, красномордый субъект и водитель, привёзший их, по дороге к той комнате, где она сейчас находилась.

— Не нужно было везти её сюда. Адрес засвечен.

— А что же нам было делать? Кататься с ней всё это время?

— Перезвонили бы сперва, я бы нашёл другое место. Хотя, всё равно, машину она видела, номер могла запомнить…

— Точно.

— В любом случае — придётся её после всего…

— Сделаем, Антон Палыч. В лучшем виде. Вывезем подальше в лесопосадку. Раскрасим всё под маньяка-педофила, не придерёшься.

— Следы, Игорёк, следы.

— Потом, Антон Палыч. Зачистим так, что никто никогда не найдёт. Даже костей не останется.

— Грубо работаешь, Горя. Шеф этого не любит.

— Было бы рвение, а навыки придут.

— Да уж, этого у тебя хоть отбавляй.

Дверь в комнату, где сидела Птица, отворилась, и трое мужчин остановились перед диваном, на котором сидела съёжившаяся девочка. Они принялись внимательно изучать её. Птица украдкой тоже рассматривала их, прикидывая, чего ей следует ожидать от этих людей. Лицу своему она придала выражение крайней глупости пополам с испугом, что, по её мнению, лучше всего подходило к сложившейся ситуации.

Тот, которого звали Антон Павлович, довольно долго стоял, глядя на Лину, а затем скептически покачал головой:

— Не похожа. Ни в фас, ни в профиль.

— Может быть, на мать? — робко предположил красномордый.

— Откуда, на мать? — хмыкнул Антон Павлович. — Да и проверить никак. Фото у нас нет. Но, на Штурмана точно не тянет.

— Это со стороны заметно, — опять закинул удочку красномордый. — А когда самому смотреть — толком не определишь, похожа на тебя или нет.

— Ну, ладно, — согласился Антон Павлович. — Сейчас попробуем.

Он пододвинул стул и сел перед Птицей. Та покрепче прижала к груди свой рюкзак, обхватив его обеими руками, и испуганно выглядывала из-за него, словно мышонок.

— Тебя как зовут? — как можно дружелюбнее спросил Антон.

— Света.

— А фамилия?

— Первушина.

— Ты где живёшь, Света?

— В Рыжеватово.

Птица отвечала односложно, слегка растягивая гласные. Такая манера лучше всего совпадала с образом не очень умной и сильно испуганной девочки.

Антон взглядом указал на рюкзак:

— Собиралась ехать куда-то?

— К бабушке.

— С папой?

— Да.

— А где бабушка живёт?

— В городе.

— Какой у бабушки адрес?

— Не знаю.

Антон покачал головой:

— Н-да-а. Ну, хорошо, Света. Тогда мы тебя отвезём обратно в Рыжеватово, к папе с мамой.

«На фига мне в Рыжеватово, дундук ты древесный», — подумала Птица, шморгая носом.

— Но, сначала ты должна нам помочь, — продолжал Антон. — Дело в том, что мы из милиции. Вот, видишь…

Он достал из кармана какую-то красную книжечку и издалека показал её Птице:

— И мы ищем одного нехорошего человека. Вернее, мы его уже почти нашли. Но, чтобы поймать, нам нужно будет его обмануть. Вот ты и поможешь нам это сделать. Хорошо? Ты умеешь притворяться?

Птица скуксила лицо как можно сильнее.

— Не-е. Папа говорит, что обманывать нельзя.

— Правильно папа говорит. Но, это же не настоящий обман, а понарошку. Чтобы мы могли поймать плохого дядю. Понимаешь?

— Обманывать нехорошо, — занудливо проныла Птица.

— Это хороших людей обманывать нельзя, а плохих — можно. Это тебе даже папа с мамой скажут.

— Тогда поедем к ним, пусть они мне разрешат, — пустила первый пробный шар Птица.

Конечно, никуда они не поедут, потому что никакая это не милиция. Но и на бандитов, тех, которых знала Птица, и с которыми, к примеру, водился Колька Шнур, эти дядьки не были похожи. Впрочем, доверия у Птицы они, всё равно, не вызывали. Люди, которые хватают девочек прямо на дороге, вряд ли могут оказаться хорошими.

— Нет, поехать к ним сейчас мы не можем. Но, завтра, когда ты вернёшься к маме с папой, мы вместе у них спросим, и ты увидишь, что они тебе скажут.

— Завтра? Я хочу к маме сейчас.

— Сейчас не получится. Сегодня ты переночуешь здесь. Мы заедем к твоим родителям и сообщим, где ты. Может быть, даже мама или папа приедут сюда к тебе.

«Вот врёт», — пронеслось в голове у Птицы.

— Сегодня? — с радостной надеждой спросила она.

— Конечно сегодня. Ты свой адрес знаешь?

Птица помотала головой.

— Н-да, — кисло отметил Антон Павлович. — Сколько же тебе лет, Света?

— Восемь уже.

— Да? Хм, а выглядишь старше. Тогда понятно… Ну, ничего, Света. Мы их и так найдём. Сейчас я позвоню, и мы отправим туда машину с нашими сотрудниками. Я думаю, кто-нибудь обязательно приедет. Мама или папа. А пока — посмотри вот на эту фотографию.

Он достал из кармана толстый бумажник, вынул из него карточку и протянул её Птице:

— Это тот человек, о котором я тебе говорил, Света. Тебе нужно будет притвориться, что он твой папа. Понимаешь?

Птица неуверенно повела плечами.

— И зовут тебя не Света Первушина, а Вита Лазарева. Тебе девять лет. И родилась ты не в Рыжеватово, а здесь, в нашем городе.

— Я родилась в Иваново.

Город ткачих возник в её голове спонтанно, неизвестно откуда. Лишь секунду спустя, она вспомнила, что Жанка Полуян была родом оттуда.

— Да какая разница. Если этот человек тебя спросит, ты должна сказать, что родилась здесь. Вот давай попробуем. Тебя как зовут?

— Света.

— Нет, Света, ты не понимаешь. Представь себе, что я — это он. И он тебя спрашивает: «Как тебя зовут?» Ну?

— Света… Первушина.

Антон глубоко вздохнул и задержал дыхание:

— Значит так, Света. Или ты скажешь то, что нужно, или за мамой никто не поедет. А ты будешь наказана, — Антон оглянулся на красномордого. — Вон дядя Игорь тебя накажет.

Птица поняла, что слегка заигралась, изображая полудебильную девицу. Пора явить хоть искру понимания. А то эти люди были настроены слишком уж решительно, и так просто её не отпустят.

— Тебя зовут не Света, а Вита, Вита Лазарева. Повтори, как тебя зовут?

— Вита.

Имя вызывало у Птицы неприятные ассоциации с Чумой. Как, кстати, её фамилия? Она порылась в памяти, но так и не смогла вспомнить.

— Ну вот, — удовлетворённо кивнул Антон. — А фамилия твоя как?

— Моя фамилия Лазарева, — заученно произнесла Птица.

Антон поморщился:

— Сколько тебе лет, Вита?

— Я не Вита, а Света.

— Ты только там этого не скажи. Теперь ты Вита. Сколько тебе лет?

Птица помолчала немного, чтобы эффект вышел посильнее, и протянула:

— Не по-омню.

Антон резко поднялся, обернулся к красномордому Игорю, какое-то мгновение постоял молча, словно собираясь что-то сказать, с видимым усилием сдержался и принялся расхаживать перед диваном, скупо цедя слова:

— Тебе девять лет, Вита. Ты запомнила? Тебе девять лет.

Птица кивнула.

— Сколько тебе лет?

— Девять.

— Как тебя звать?

— Вита.

— А как твоя фамилия?

— Первушина.

Антон взорвался как бойлер, давление в котором превысило все возможные пределы прочности:

— Нет!!! Твоя фамилия не Первушина, а Лазарева! Лазарева!!! Чёрт бы тебя побрал, неужели ты не можешь запомнить такие простые вещи?

Птица сморщила лицо и заревела громко во весьголос:

— А-а-а, а-а-а… Я… к маме… хочу. Домой…

Истерику она закатила по всем правилам: с криком, всхлипываниями и икотой. Слёзы лились в три ручья так, что Птица даже отстранённо подумала, насколько качественно у неё сейчас всё получается.

Антон обеими руками потёр лицо и встряхнул ими, сбрасывая накопившееся внутри раздражение:

— Так. Давай с самого начала.

Он снова сел на стул, и вся карусель завертелась по новой. Через тридцать минут он не выдержал, встал и размашисто прошагал в противоположный конец комнаты, где сидели остальные.

— Бесполезно, — сказал он, обращаясь к Игорю. — Худшей кандидатуры не выберешь, даже если сильно постараешься. К Штурману её и близко подпускать нельзя.

Мясистые щёки Игоря покраснели ещё больше. Ещё бы чуть-чуть, и он начал светиться, как китайский фонарь.

— Давайте я с ней поработаю, Антон Палыч. Сейчас споёт всё, что нам нужно, как миленькая.

— Ты уже притащил её на нашу голову, психолог. Вгонишь в шок, что мы потом с ней делать будем? Нет, придётся работать со Штурманом на расстоянии. Сейчас я распоряжусь, чтобы на неё приготовили все необходимые бумаги. Нужно позвонить Руслану Константиновичу, он пришлёт человека, который займётся ею. Чёрт, времени нет. Да, Володя, — обратился он к водителю, — притащи сюда телевизор и видеомагнитофон, пусть какие-нибудь мультфильмы посмотрит, придёт в себя. И ещё…

Он обернулся к девочке:

— Вита, ты есть хочешь?

Птица пожала плечами:

— Да… Наверное.

Поесть — это хорошо. Наконец-то они сообразили. Вот, только, проявлять свой истинный аппетит не стоит — не подходит к образу испуганной девочки. А Птица всегда хорошо вживалась в свои роли.

— Принесите ей чего-нибудь такого… что дети любят. Может быть, после этого дело полегче пойдёт. И двигайтесь побыстрее, у нас цейтнот.

Все трое вышли из комнаты и заперли за собой дверь. Птица опять осталась одна. Она спрыгнула с дивана и, уже в который раз, принялась осматривать комнату. Стол, два стула, журнальный столик с какой-то газетой, несколько полок с безделушками и всё. Лина ещё раз поочерёдно вытянула все ящики стола и задвинула их обратно Ничего. Даже скрепки не завалялось.

Она подошла к окну и, раздвинув пальцами створки жалюзи, выглянула наружу. Двор, какие-то деревья, маленький домик, наверное для садовых инструментов, и никого вокруг. Стучать в стекло и кричать бесполезно. Вот если бы потихоньку выбраться наружу. Но, окно в крепкой пластиковой раме, если и открывалось, то неизвестным Птице способом. Она уже трижды внимательно осматривала его, но, ничего похожего на задвижку или защёлку не обнаружила. Птица оценивающе взглянула на одноногий стул на металлической подставке. Однако, на поверку оказалось, что его кажущаяся монументальность — дутая, а на самом деле сия конструкция весьма хлипка и к делу непригодна. Во всяком случае, высадить им окно с одного раза не удастся, а долбить им, ожидая, что первым поддастся, рама или стул, ей не дадут.

Птица со вздохом оставила мысль о побеге отсюда. Ничего, ещё всё впереди. Её не смогут всё время держать в этой комнате. Рано или поздно, но выпустят. Главное, не прозевать случай, когда он подвернётся. А в том, что такая возможность обязательно наступит, Птица была уверена. Через десять минут замок щёлкнул, и в комнате появился водитель Володя. Пыхтя и выпятив живот, он втащил большой телевизор, который водрузил на журнальный столик. Затем, всю эту пирамиду он отодвинул к стенке, поближе к электрической розетке, раздвинул усы комнатной телеантенны и щёлкнул кнопкой включения. Экран засветился. На нём появилось не очень чёткое, рябящее помехами изображение.

— Так, — не очень вразумительно произнёс Володя и вышел из комнаты. Наверное за видиком.

Затем вернулся красномордый Игорь с пакетами в руках. Оттуда он извлёк четыре гамбургера, мороженое, два больших зелёных яблока и гроздь великанского винограда, ягоды на котором были величиной с перепелиные яйца. Такое великолепие продуктов поразило Птицу, хотя внешне она никак не выдала своего ликования. А гамбургеры, которые Лина в жизни никогда не пробовала, показались ей настолько вкусными, что даже красная рожа Игоря стала представляться ей не такой противной.

А ещё через час появился сутулый человек в очочках, и всё завертелось.

Глава двенадцатая

— Ну? Что же вы? — вопросил голос Руслана Константиновича.

— Вот тварь! — вслух произнёс Макс, непонятно кого имея в виду — Шабарина или оживший телефон.

Он медленно протянул руку и взял трубку:

— Я слушаю.

— Замечательно, — восхищённо заметил Руслан Константинович. — Я уже вторые сутки добиваюсь, чтобы меня выслушали. Вы, Максим Валентинович, отняли у меня времени больше, чем кто-либо другой. Хотя, человек творческий, понять можно. Ну, так как? Желаете поговорить?

— Сгораю от нетерпения, — процедил Макс.

Он злился на себя. Весь задуманный ход разговора летел псу под хвост. Инициатива опять была в руках у Шабарина, а сам Макс снова оказался на чужом поле во время игры, идущей по неизвестным правилам. Но, как белозубый узнал, что он здесь? Слежки за ним не было. Не было слежки, и быть не могло. После катастрофы «фольксвагена» Макс добирался до города пешком. У Пирогова его выследить не могли. Получается, они держат дом Шабарина под наблюдением. Но зачем? Какой смысл затевать трудоёмкое и требующее значительных ресурсов наблюдение, если ещё два часа назад он сам не знал, что отправится сюда? Непонятно.

— Я жду вас, — сказал он Руслану Константиновичу.

— Не-ет, — с лёгким раскатистым смешком ответил Шабарин, — это я вас жду. Хватит рассиживаться в моём доме. Небось уже и в компьютер заглянули? Конечно, чего зря время терять. Нашли что-нибудь?

— Пока ничего. Бардак у вас здесь полнейший.

— Это не бардак, Максим Валентинович, а рабочий хаос. Нечего без хозяина туда лазить.

— Что делать? Если хозяина нет…

— Ладно, ладно вам словесной фигуристикой заниматься… Выключайте дрова и выходите на улицу. Сейчас за вами машина подъедет.

— А знаете что, господин Шабарин, — Макс встал из-за стола, выглядывая в окно. Мяч перехвачен и вести разговор дальше — значило подставить себя. Скользкий Руслан Константинович выскочил у него из рук, как намыленный, и теперь нужно будет заново ловить свой шанс.

— Наверное я не смогу с вами сегодня встретиться. Перенесём встречу на другое время?

— Зря ты так говоришь, Штурман, — напускное дружелюбие слетело с Руслана Константиновича, как жухлая листва под порывом ветра. — У нас с тобой не одна тема для разговора.

Макс уже не слушал его, опуская трубку, как, вдруг, детский голос, раздавшийся в ней, заставил его вздрогнуть и задержать руку:

— Папа, папа…

— Да? — он рывком поднёс трубку к уху, чувствуя, что внутри у него всё замерло от этого голоса.

— Папа, забери меня отсюда.

— Вита? — осторожно спросил он.

— Да. Папочка, они схватили меня…

— Достаточно, — раздался жёсткий до боли в суставах голос Шабарина. — Слушай, Лазарев, у меня сейчас масса дел, с которыми нужно разобраться. Не добавляй мне проблем. Просто делай то, что я тебе говорю.

— Кто это там у вас?

— Твоя девочка, если ты ещё не понял.

— Где вы её нашли?

— В школе-интернате. Подробности узнаешь на месте. Ну, что, стало интересно, Штурман? Будем беседовать? По сопению в трубке слышу, что будем. Приезжай.

У Макса на кончике языка вертелись одновременно около дюжины вопросов, но он пообещал только:

— Приеду.

И положил трубку.

Что это? Блеф, или они на самом деле нашли Виту? С возможностями Шабарина — вполне могли отыскать. Но, с другой стороны, с его возможностями могут подставить кого-то постороннего, чтобы втянуть Макса в свою комбинацию. Хотя, что тут взвешивать, сказал он сам себе. Если существует хотя бы один процент того, что эта девочка — его Вита, придётся идти. И, более того, придётся делать всё, что скажет Шабарин. Вот только…

Макс начал обкатывать в уме это «только», когда на оконное стекло упал желтоватый отблеск автомобильных фар.

Телефон зазвонил снова.

— Кстати, — сказал Руслан Константинович, — выйти можешь через центральный вход, сигнализация отключена. Так будет быстрее и проще.

Макс, ни слова не говоря, опустил трубку, покинул кабинет и стал спускаться на первый этаж. Шаг за шагом, медленно, считая ступеньки. Ему очень не хотелось идти к Шабарину, но выхода не было. Детский голос продолжал звучать у него в ушах, и Макс спускался по этой бесконечно длинной лестнице, как крыса, заслышавшая музыку гаммельнского дудочника.

Парадная дверь, действительно, отворилась легко, без усилий и тревожного звона охранной системы. Через секунду раздалось щёлканье, и «Даггетт» мягко закрылся за спиной Макса, снова преградив вход в дом Шабарина.

У массивных ворот стоял, урча двигателем, «опель-вектра», как показалось Максу, тёмно-зелёного цвета. Задняя дверка его была распахнута, но из машины навстречу ему никто не вышел. Ну, что ж, по крайней мере, сейчас его не кололи никакой гадостью перед поездкой. Оставалось надеяться, что и сама она окажется более удачной, чем предыдущее фатальное путешествие в «фольксвагене».

Макс сел на заднее сиденье, оказавшееся пустым. Пассажир, сидевший рядом с водителем, широколицый парень лет двадцати семи, обернулся и мгновение, молча, разглядывал Макса.

— Штурман?! — утверждающе-вопросительно заявил он. — Чего-то ты долго там. Не мог выход найти?

«Хамит, — устало подумал Макс. — Почему весь контингент Шабарина ведёт себя исключительно по-скотски? Хамство — признак слабости. Неужели его люди настолько не уверены в себе?»

— Разговаривал с вашим хозяином, — подчёркнуто вежливо ответил Макс. — Он извинялся, что прислал не самых лучших из своих работников, и просил не обращать на них внимания.

Мордастый сердито засопел и отвернулся. «Опель», шурша шинами, плавно тронулся с места. Макс откинулся на спинку сидения и помассировал веки. Этот день выдался долгим и настолько насыщенным событиями, что все они начали сливаться в одну сплошную полосу, как бывает, когда кружишься на карусели. Лишь отдельными вспышками проскакивало: белозубая улыбка Шабарина, труп Генки Абезгауза, накрытый простынёй с кровавыми пятнами, стрельба в «фольксвагене», голос Виты в телефонной трубке. Макс глубоко вздохнул, глядя на проносящийся мимо ночной город, и потёр плечо, которое всё ещё ныло после удара о край вентиляционного хода.

Ехали они, насколько можно было судить, в направлении, которым следовал злосчастный «фолькс» шесть часов тому назад, и это являлось лишним подтверждением тому, что захватили его у места гибели Абезгауза именно люди Шабарина. А вот, почему Руслан Константинович прячется, избегая своего дома и города вообще — это вопрос. Кого боится господин Шабарин? Тех, кто расстрелял его подручных в «фольксвагене»? Скорее всего, да. Но, зачем так упорно цепляться за Макса? Неужели Шабарин, со всей своей армией, считает, что только Макс может решить его проблему? Тогда, либо он глупец, что вряд ли, либо кто-то сознательно вводит его в заблуждение. Но, смысл такого хода непонятен. Перефразируя Костю Пирогова, кто такой Шабарин, и кто такой Макс? Возможности их несопоставимы и, поэтому, втройне удивительна настойчивость, с которой белозубый пытается заполучить его, Макса, не брезгуя ничем, затрачивая массу усилий и теряя людей.

Вопросы сыпались один за другим. Но, чтобы ответить на них, нужно знать немного больше того, что, пока, было известно Максу. И хорошо бы сейчас не думать об этом вообще, не забивать голову бесплодными размышлениями. Но, вопросы не уходили, продолжая кружить назойливыми мухами, издавая раздражающее жужжание, слышимое только Максу. Он закрыл глаза и стал думать о маленькой девочке, которая, возможно, в этот момент была в руках у Шабарина.

«Опель» мягко затормозил, и Макс от неожиданности резко выпрямился на сидении, осознав, что отключился на несколько минут и пропустил момент, когда машина подъехала к дому. Он выбрался наружу, потянулся всем телом и огляделся по сторонам. Где они сейчас находились — определить было сложно. Если, только, в общих чертах, то к северо-западу от города, в пределах тридцати-сорока километров. Макс мысленно представил себе, какие населённые пункты расположены в этой зоне.

— Пойдём, — глухо бросил ему широколицый парень. В свете фонарей его физиономия отливала тёмно-багровым цветом. Чем-то Макс ему очень не нравился, и тот не давал себе труда скрывать это.

Судя по внешнему виду, дом являлся загородной резиденцией из тех, что используются для деловых контактов. Сопровождаемый мордастым парнем и водителем, Макс вошёл в холл. По обе стороны от входа дежурили двое крепких мужчин, чьи оттопыривающиеся пиджаки указывали на наличие оружия. В глубине зала сидели ещё несколько человек, тоже, по всей видимости, охрана. В целом, вся обстановка чем-то неуловимо смахивала на фронтовую, эдакое затишье между баталиями.

Эффект схожести дополняли, сновавшие время от времени туда-сюда, люди с внешностью, характерной для штабных писарей и конторских клерков.

Перво-наперво, Макса тщательно обыскали, прощупав всё, вплоть до швов и воротника, после чего рослый охранник кивнул широколицему, разрешая им двигаться дальше. Они прошли по коридору, который освещался утопленными в стенах светильниками, свернули налево и поднялись на второй этаж. Макс отметил про себя, что охранники расположены по всему дому через каждые десять шагов. Видать, события назревали в высшей степени серьёзные.

Поднявшись на площадку второго этажа, Макс ненароком бросил взгляд вниз и увидел сутулого мужчину с намечающейся изрядной плешью на затылке, который вёл за руку девочку в простом ситцевом платье. На спине у девочки висел старый вылинявший рюкзак салатового цвета, из которого выглядывал плюшевый розовый заяц.

Макс остановился, как вкопанный. Девочка подняла голову, и их взгляды, на мгновение, встретились. У малышки были большие ярко-голубые глаза и грива пушистых волос золотистого оттенка, что делало её похожей на ангелочка со слащавых открыток вековой давности. Она замедлила шаг, но сутулый мужчина потянул её за руку, и оба скрылись из вида. Вместо этого охранник, стоявший у подножия лестницы, повернулся так, чтобы перекрыть движение по ступеням, и остался в выжидательной позе, многозначительно поигрывая мышцами.

Замерший Макс почувствовал с обеих сторон дыхание водителя и широколицего парня.

— Не задерживайтесь, пожалуйста, — сказал водитель, который был, не в пример, вежливее своего напарника. — Вас ждут.

Макс медленно разжал пальцы, намертво вцепившиеся в поручень. Даже, если ему удастся разбросать этих двоих и справиться с охранником внизу, из дома, всё равно, не выбраться. Слишком много людей, слишком много оружия. Сила на их стороне, и они это знают, поэтому так спокойны.

— Пойдём, — бросил Макс своим провожатым, взглянув ещё раз туда, где скрылись сутулый с его спутницей.

Они сделали ещё один поворот и, распахнув дверь, оказались в приёмной, где сидела секретарша и два охранника. Количество вооружённых людей в этом здании явно превосходило все мыслимые пределы.

Здесь Макса обыскали вторично, ещё более тщательно, и лишь затем широколицый отворил дверь в кабинет, заглянул внутрь, получил разрешение и, шагнув в сторону, кивком пригласил войти.

— А-а, Лазарев. Наконец-то. Заходи, садись, — улыбка Шабарина не потеряла ни своей широты, ни ослепительности. Его интонации опять приобрели напускное дружелюбие, но возвращаться к вежливому «вы» Руслан Константинович, по-видимому, не собирался. Максу явно давали понять, кто он такой, и где его место.

— Садись, садись, не стесняйся, — повторил Шабарин. — Это — Байдалов Антон Павлович, прошу жаловать, любить не обязательно. Да вы с ним уже и виделись.

Макс бросил взгляд на мужчину, который встретил его сегодня у подъезда. Антон сидел на высоком стуле, разглядывая прибывшего с чувством собственного превосходства.

Единственным местом, куда можно было сесть в этой комнате, оставалось кресло, стоявшее возле стола, за которым восседал Шабарин. Макс опустился в него и понял, отчего тот был так настойчив. Кресло оказалось настолько мягким и низким, что сидевший в нём становился едва ли не по пояс Руслану Константиновичу и, чтобы разговаривать с Шабариным, ему приходилось запрокидывать голову. Судя по всему, хозяин кабинета использовал этот приём для бесед с особо строптивыми клиентами. Трудно диктовать свои условия, находясь в таком положении.

Но, на Макса, похоже, это совсем не подействовало. Наоборот, он постарался устроиться со всем возможным комфортом, вытянул ноги на мягком ковре и, полулёжа, взирал на Шабарина из-под слегка опущенных век.

Руслан Константинович посмотрел на него, пожевал губами, но ничего не сказал. Вместо этого он взял со стола файл, с вложенными в него документами, и подтолкнул его так, что тот упал прямиком на колени Макса.

— Возьми, — сказал Шабарин. — Это тебе.

Макс понял, что это такое ещё до того, как извлёк из файла личное дело своей дочери. В его лице ничего не изменилось, хотя внутри Макса заплясал огонь, застилая всё красной пеленой и доводя стук сердца до бешеного ритма.

Лазарева. Так…, так… Максимовна. Есть… Принята в…, так-так-так, детский дом номер один в… Сходится. Печать? На месте. В 2002 году, в связи с децентрализацией, переведена в школу-интернат номер четыре… Так… Печать. Оценки по предметам… Неплохо… Что ещё? Медицинская карта. Группа крови, аллергия, прививки, инфекционные заболевания… Что это? Осмотр кардиолога… Систолический шум в сердце… Тахикардия… Чёрт. Спокойно, ещё вопрос — не липа ли это. Так, стационарное лечение с… по… Состояние удовлетворительное. Дальше.

— Почему копия свидетельства о рождении? — поднял глаза Макс. — Где оригинал?

— Понятия не имею, — развёл руками Руслан Константинович. — Здесь всё, что нам передали. Наверное, затерялось где-то. Я вижу, твою девочку переводили из интерната в интернат, а это такой бедлам… Как у нас всё делается? Её в одну сторону, документы в другую. А, может быть, в самом детдоме секретарша-раззява сунула бумажку не в то дело, так она там и лежит до сих пор. Главное, что всё остальное на месте. Но, если будут проблемы с документами, обращайся ко мне, всё решим.

— Где Вита? — спросил Макс.

— Дочка твоя здесь, с ней всё в порядке. Присмотр, уход… Все дела.

— Я должен с ней поговорить.

— Безусловно, — блеснул зубами Шабарин. — И увидишь, и поговоришь. И к себе заберёшь, все формальности будут улажены. Но, после того, как выполнишь работу.

— Мне нужно увидеться с ней сейчас. Иначе никакого разговора не будет, — твёрдо сказал Макс.

— Пожалуйста, — снова уступчиво согласился Руслан Константинович.

Он хотел добавить ещё что-то, но в этот момент тренькнул телефон на его столе, и Шабарин, запнувшись на полуслове, поднял трубку.

— Да, — сказал он, а затем напускная аристократичность, сквозившая в его облике, вдруг разом испарилась. — Что? Когда?… Да… Да…Ни в коем случае. Срочно вызовите Буровина и подготовьте бокс… Уже? Молодцы. Хвалю… Пусть он не отходит от неё ни на минуту. Я буду позже.

Макс напряжённо следил за ним, чувствуя, что произошло нечто, имеющее прямое отношение к их разговору. Шабарин положил трубку, в свою очередь посмотрел на Макса, сделал неопределённое движение бровями и улыбнулся шире обычного:

— Может быть, всё-таки, обсудим нашу проблему?

Слово «нашу» он произнёс с лёгким нажимом. Макс не отводил взгляд, размышляя, что может означать этот уход в сторону. Если Шабарин начинает вилять, значит это подстава. Девочка не его. Проверим?

— Всё ясно, — сказал он. — Оставьте этого ребёнка себе, свою настоящую дочь я разыщу сам. А вашу проблему можете обсудить между собой.

Макс поднялся из кресла, бросив файл с личным делом на стол Шабарина. Мужчина, которого ему представили как Антона Павловича, тоже поднялся со стула.

Улыбка сошла с лица Шабарина, неприятно исказив его черты.

— Да твоя это дочь! Твоя! — хлопнув ладонью по столу, чуть ли не закричал он. — Ты же сам видел, где мы её нашли. Все данные совпадают. Кто же знал, что она такая болезненная окажется?

— Что с ней?

— Похоже сердце. Не знаю ещё. Там наш врач, Буровин. Он лучший специалист в городе, так что, всё будет в порядке.

Сердце. Правда или нет? Если документы — липа, то и отметку кардиолога, и записи о стационарном лечении могли ввинтить специально. Но тут в памяти Макса всплыла золотоволосая девочка с беззащитным взглядом чистых голубых глаз, и предательский червячок сомнений, «а вдруг», зашевелился внутри.

— Хорошо, — сказал он, глядя, попеременно, то на замершего Байдалова, то на Шабарина. — Покажите мне её.

— Она сейчас без сознания, — возразил Руслан Константинович, и в тоне его легко зашелестело непритворное сочувствие. — Врач рядом. Что ещё нужно?

— Я хочу посмотреть на неё, — упрямо повторил Макс.

— Хорошо, — Шабарин раздосадованно оттолкнул от себя файл и поднялся. — Пойдём.

Он кивнул Антону, и тот первым направился к двери. Макс последовал за ним, Шабарин, поспешно вышагивая, торжественно завершал их кавалькаду. Выходя из приёмной, Антон сбавил шаг, поджидая своего хозяина.

Они проследовали по коридору, спустились на первый этаж и повернули в правое крыло, где Макс ещё не бывал. Антон остановился перед одной из дверей, на которой был изображён красный крест, и вопросительно взглянул на Руслана Константиновича. Тот кивнул, Антон открыл дверь и посторонился, пропуская их.

Вместо стандартного пункта медицинской помощи, который Макс ожидал здесь увидеть, они оказались в длинных покоях, куда выходили трое дверей. Стены матово отблескивали белым кафелем. У одной из них стояла кушетка, вдоль другой — тянулся шкаф, секции которого были сплошь уставлены всевозможными препаратами и инструментами. Между двух дверей стоял стол, за которым сидела женщина лет тридцати пяти в белом халате, поспешно вскочившая при их появлении.

Шабарин на секунду задержался возле неё, кивнув на крайнюю слева дверь, оббитую звукоизоляционным материалом, спросил:

— Лазарева там?

— Да, — женщина ответила ещё до того, как он закончил вопрос. — И Владимир Фёдорович.

Шабарин, не дослушав служительницу Гиппократа, прошёл к двери, приоткрыл её и заглянул внутрь.

— Как она? — услышал Макс его голос, звучавший вроде бы издалека, хотя дверь была открыта.

Человек, находившийся внутри, ответил, но его слов совершенно не было слышно.

— Мы зайдём, — сказал Руслан Константинович. — Здесь отец девочки, он хочет её увидеть.

Снова послышалось невнятное «бу-бу-бу», но на этот раз тон говорившего звучал более категорично.

— Да, конечно, — согласился с ним Шабарин и сказал Максу. — Иди. Вот она.

Макс вошёл, испытывая необъяснимое щекочущее чувство в груди. Он постоял, осматривая убранство комнаты, которое точь-в-точь совпадало с палатой интенсивной терапии какой-нибудь весьма недешёвой клиники. Взгляд Макса старательно избегал койки, на которой лежала накрытая одеялом девочка, и, в конечном итоге, остановился на сухопарой фигуре высокого пятидесятилетнего мужчины в полном медицинском облачении. Судя по всему, это и был доктор Буровин, лучший специалист в городе, как отрекомендовал его Руслан Константинович.

— Что с ней? — спросил Макс, в глубине души радуясь тому, что голос у него звучит ровно, не выдавая охватившего его волнения.

Буровин потёр неестественно вытянутые ладони с ещё более длинными, как щупальцы у осьминога, пальцами и, по-птичьи склонив голову набок, колюче глянул на Макса.

— Всё в порядке, папаша, — неожиданно мягко сказал он. — Небольшой приступ, всего лишь аритмия, вероятно, на почве усталости и чрезмерных волнений. На первый взгляд у вашей девочки сердечная недостаточность, хотя, более определённо я смогу сказать по завершении обследования. Ничего серьёзного, на мой взгляд, нет, но курс лечения ей, несомненно, необходим.

— Курс лечения — это хорошо, — услышал со стороны свой голос Макс и удивился, насколько отстранённо он звучит. — Меня интересует, когда она придёт в себя.

— Я думаю, завтра всё уже будет в порядке. Конечно, постельный режим ей бы не помешал, но…

— Ходить и разговаривать она сможет?

— По всей вероятности, да, — кустистые брови доктора утвердительно сдвинулись к переносице.

Интересно, подумал Макс, выражается ли Владимир Фёдорович по каким-нибудь иным поводам более конкретно, безо всех его «я полагаю» и «вероятно». Или — это устоявшаяся привычка старого эскулапа давать обтекаемые формулировки, допускающие двоякое толкование. Значит, усталость и чрезмерные волнения, говорите?

Макс повернулся к кровати. Ещё по дороге сюда у него появилось ощущение, что стоит только ему взглянуть на ребёнка, и что-то внутри подскажет, его дочь перед ним или нет. Макс в глубине души не верил этому, считая такое чувство глупым предрассудком, но оно, почему-то, не уходило, а, наоборот, крепло, превращаясь в уверенность. И вот теперь он стоял, смотрел на девочку, накрытую тёплым шерстяным одеялом, и чувствовал всё тот же разброд в душе, что и прежде. Никакого внезапного прозрения, нахлынувших чувств, ничего подобного. Неопределённость всё так же обнимала его своими чёрными лапами, ввинчивая в сознание буравчик подозрений.

Девочка, лежавшая на койке, была той, которую он увидел в коридоре. Только сейчас её лицо было неестественно бледным, а черты заострились. К худенькой ручке, выпростанной из-под одеяла, была присоединена капельница, а также один из многочисленных проводов, шедших к гудящей и попискивающей аппаратуре.

На вид ей можно было дать лет девять; то есть, возраст совпадал, хотя внешность маленьких девочек, впрочем как и зрелых женщин, часто бывает обманчивой. В её чертах что-то неуловимо напоминало Максу Маринку, но весьма отдалённо и настолько размыто, что, при желании, можно было отыскать следы схожести с добрым десятком других известных ему женских лиц. В общем, положение продолжало оставаться двояким и ни капли не прояснённым. Да, это могла быть его дочь. И нет, он не чувствовал уверенности в этом.

Макс подошёл ближе к кровати и, отогнув край одеяла, внимательно осмотрел руку девочки. Затем обошёл койку и проделал то же самое с левой рукой. Ничего, никаких следов от уколов. Он бросил быстрый взгляд на Шабарина, не защитится ли? Нет, никакого следа от волнения, лишь лёгкая сосредоточенность. И эскулап Буровин держится без видимого напряжения, собран и деловит, как и положено врачу при исполнении своих профессиональных обязанностей.

— Хорошо, — сказал Макс, поправляя одеяло. — Завтра она придёт в себя, тогда и поговорим.

Лицо Руслана Константиновича затвердело, как резная индейская маска, так, что все складки и морщины на нём выделились рельефнее обычного.

— Пойдём отсюда, — жёстко бросил он Максу, развернулся и, не дожидаясь его, вышел из палаты. Макс направился следом, чувствуя, что ему удалось не на шутку раздраконить Шабарина. Тот еле сдерживал себя, чтобы не начать изрыгать пламя прямо на месте. Молчаливый Антон на сей раз завершал их процессию.

Вся эта одиссея подошла к концу там же, где и начиналась — в кабинете Шабарина. И лишь, когда за ними плотно закрылась дверь, Руслан Константинович нарушил всеобщее молчание, царившее на обратном пути.

— Никакого «завтра» не будет, — категорично заявил он, оглянувшись, чтобы убедиться, что в кабинете никого из посторонних нет. — Времени у нас — только до понедельника, поэтому, начинать действовать нужно сейчас же, сию минуту.

— Почему такая спешка? — спросил Макс.

Шабарин вздохнул, опустился на свой стул, кивнул Максу, предлагая садиться. Тот присёл на широкий поручень кресла, опираясь локтём на спинку. Теперь их с Шабариным лица находились на одном уровне, что лишало Руслана Константиновича возможности вещать сверху вниз, подчёркивая своё главенствующее положение. Антон, прежде чем сесть, налил себе стакан воды из пластиковой бутылки и опорожнил его одним глотком.

«Нервничает, — подумал Макс, не поворачивая головы в его сторону. — Они все здесь на пределе, как и сам хозяин, хотя изо всех сил стараются этого не показывать. Ну что же, пора выслушать, что происходит. Пусть изложат свою версию».

Руслан Константинович потёр кончики пальцев, ещё раз вздохнул и сказал, глядя куда-то мимо Макса:

— В нашем городе есть один человек. Его и мои интересы неоднократно пересекались, что неудивительно — город не так уж велик, народу немного, хочешь, не хочешь, разворачиваясь, невольно задеваешь друг друга локтем. Но, в последнее время человек этот стал проявлять чрезмерную активность в сферах… м-м-м, которые, скажем, его не касаются, потому что они издавна были нашей прерогативой.

— А поточнее нельзя? — спросил Макс.

— Эти детали к делу не относятся, — махнул рукой Руслан Константинович. — Общая картина — вот что важно. Итак, этот человек, имя которого я уже называл сегодня, вернее, группа людей, которую он представляет, а именно корпорация «Мегатрейдинг», очень недвусмысленно разинули рот на наш кусок пирога. Причём, ситуация обострилась до такой степени, что в настоящее время вопрос стоит ребром — либо мы, либо они.

— Как получилось, что в городе ничего не знают? — снова задал вопрос Макс. — Фитиль уже догорает, вот-вот рванёт, а никто ни сном, ни духом.

— Знают, — возразил Шабарин. — Те, кому положено, знают всё. Или, почти всё. Просто, большая часть событий происходит на недоступных основной массе уровнях. Это либо…

Он поднял глаза вверх.

— …либо в тех слоях, где вопросы принято решать кардинально, и куда доступ большинству, безусловно, закрыт. Поэтому, всё, что видят остальные людишки, — это лёгкая рябь, происходящая неведомо отчего.

Несмотря на обтекаемость фраз Шабарина, суть происходящего была, в целом, Максу ясна. И, более того, совпадала с возникшими у него догадками.

— Перехожу к сути нашей проблемы, — продолжал, между тем, Руслан Константинович. — Нам нужно устранить… так сказать, возникшие трудности. Но как?

Макс усмехнулся. Вопрос был риторическим. Ещё со времён Голландца Шульца в Соединённых Штатах все проблемы, подобные этой, решались одинаково. А в нашей стране подобное проделывалось ещё более жёстко и решительно.

— Физическое устранение вашего бывшего друга Балуева, — поняв, о чём думает Макс, сказал Шабарин, — не является наилучшим выходом. В принципе, оно ничего не изменит, а вместо этого — может привлечь к нам нежелательное внимание силовых структур, что даст конкурентам лишние козыри. Нет, здесь требуются абсолютно легальные методы. И не нужно так саркастически улыбаться. Я имею в виду именно то, что сказал.

Руслан Константинович замолчал, словно делая передышку.

— Вместо того, чтобы самим быть замешанными в грязную историю, лучше сделать так, чтобы под следствием оказались наши противники. И почва для этого уже подготовлена. У нас есть люди, связанные с Министерством финансов, точнее с одним из его отделов, «дробью». Знаешь такую службу?

Макс покачал головой.

— Это отдел «восемь-дробь-а», занимающийся финансовыми нарушениями и махинациями. Во внутреннем обиходе — просто «дробь». Очень непростая организация, завязанная на всех наших смежных структурах и, кроме того, плотно сотрудничающая с такими международными службами и объединениями, как МВФ, МБС, Интерпол и другие. Его задача, в отличие от других структурных подразделений министерства, отслеживать появление на внутреннем рынке и за его пределами «чёрных» денег, полученных в результате незаконных операций. Этих людей и нужно подвести к нашим конкурентам. В чём, собственно, и заключается твоя работа.

— Каким образом? — спросил Макс. — У меня нет выхода на Министерство финансов.

— Не смешно, — бросил ему Руслан Константинович. — Как я уже сказал, связи у нас есть. А твоя задача — внедрить компромат. Антон, объясни ему…

Он откинулся на спинку стула, сердито поглядывая на Макса. Антон наклонился вперёд, упираясь локтями в колени, и начал говорить, размеренно кивая головой в такт словам:

— В общем, картина такая. С понедельника в хозяйстве нашего друга начнётся контрольно-ревизионная проверка.

— С какого именно понедельника? — уточнил Макс.

— С этого. Послезавтра. Точнее говоря, уже завтра. Поэтому, до начала проверки нам нужно внедрить в их систему определённые данные, которые дадут возможность посадить «Мегатрейдинг» на хороший крючок. И сделать это нам требуется как можно ближе к понедельнику, чтобы специалисты Балуева не смогли обнаружить компромат и уничтожить его до начала проверки.

— Где находится система?

— Там же, где и «Мегатрейдинг». В Каземате.

Макс качнул головой. Речь шла об уродливом девятиэтажном здании в центре города, покрытом серой цементной «шубой». Вид его был настолько хмур, что у большинства горожан он ассоциировался с казённым домом, что и закрепило за ним на все времена это неблагозвучное прозвище.

— Так в чём проблема? — спросил Макс. — Дали бы денег кому-нибудь из сотрудников «Мегатрейдинга», и он оформил всё это в лучшем виде.

— Это не так просто, — ответил Антон. — Все люди, обладающие допуском, контролируются их службой безопасности. Человека, который полгода работал на нас, месяц назад спалили и вышвырнули на улицу. Найти другого — проблематично, а кроме того — это мало что даёт. Большинство служащих заканчивают работу в пятницу, лишь небольшая часть — в субботу, и, всё равно, после них специальная группа программистов проводит общую проверку и устанавливает защиту.

— Получается, — заметил Шабарин, — что единственный выход — это проникнуть в здание в ночь с воскресенья на понедельник, добраться до главного компьютера, который находится в операционной части на восьмом этаже, рядом с кабинетом Балуева, слить информацию в систему и уйти незамеченным. Последнее — самое главное. Если поднимется тревога — всё пропало.

— Здание охраняется, — сказал Антон. — Один человек дежурит в вестибюле, ещё по одному охраннику — на каждом из этажей Каземата и два человека в комнате охраны следят за мониторами.

— Защита установлена? — спросил Макс.

— Да, — кивнул Антон. — Особенно на восьмом этаже. Но, у нас есть полный перечень всех систем вместе со схемами.

— Кто-нибудь из охраны работает на вас?

— Нет. К сожалению. Было предпринято несколько осторожных попыток подхода, но результатов они не принесли, а действовать более активно мы не стали, чтобы не привлекать внимания. Если служба безопасности «Мегатрейдинга» поймёт, что мы движемся в этом направлении, они заменят охранников своими людьми и усилят меры безопасности. Тогда — суши вёсла, вся комбинация всмятку.

— Замечательно, — отозвался Макс. — Но, можно и не осторожничать. Эта ваша комбинация и так движется прямиком в задницу.

Антон двинул бровями и негодующе замолчал.

— Позвольте-ка вас спросить, почему? — подал голос Руслан Константинович.

— Потому, что на подготовку такого дела потребуется недели две. В форс-мажорных обстоятельствах — неделя, но не сутки. Это — самоубийство, которое, к тому же, не даст результата. Договоритесь со своими людьми в Москве, пусть задержат проверку.

— Не пойдёт, — твёрдо заявил Шабарин, — решение уже принято, и обратный ход невозможен. Другого выхода у нас нет. И у тебя, кстати, тоже. Ты думаешь, твоя дочь выйдет отсюда, если ты откажешься нам помочь?

— А зачем это вам? — спросил Макс, чувствуя, как внутри скручивается тугой узел. — Ведь через интернат можно выйти на людей, которые забрали девочку, а это непременно приведёт к вам. Смысл вашей команде накликать на свою голову дополнительные неприятности?

— Насчёт этого не беспокойся, — заверил его Руслан Константинович. — У неё ведь, оказывается, моторчик слабенький. Засбоит ещё раз — и всё, заказывай отходную. И будешь ты видеть свою Виту, Штурман, лишь на карточке могильного памятника. Так что — никаких неприятностей. Может быть, лишь мелкие осложнения… А по сравнению с тем, что «Мегатрейдинг» останется незыблемым — это, вообще, ничто.

Макс качнул головой:

— Всё это имело бы смысл, если бы там, — он показал пальцем в направлении, где находилась медицинская палата, — действительно была моя дочь.

Руслан Константинович с сожалением посмотрел на него, как на тяжелобольного.

— Ну, я не знаю, — тяжело вздохнул он, разводя руками в стороны. — Как, каким образом убедить слепого и глухого, что это всё происходит на самом деле?

Шабарин посмотрел на Антона, как бы призывая его в свидетели.

— Он поймёт это, — сказал Антон. — Когда перероет все интернаты, он поймёт. Но, будет уже поздно.

— Смотри, Максим, решать тебе. Но, я прошу, — Руслан Константинович прижал ухоженные руки к груди, — прими правильное решение. Не поступай так, чтобы потом всю жизнь жалеть о содеянном. От твоих слов сейчас будет зависеть, увидишь ли ты свою девочку ещё когда-нибудь или нет.

В голосе Шабарина появилось нечто проникновенное, как у истового католического священника. Максу даже стало казаться, что ещё чуть-чуть, и Руслан Константинович, для вящего эффекта, поднимет вверх два пальца, сложенные вместе. Вот только, не верилось ему ни в эти слова, ни в убедительность тона, ни в искренность сосредоточенных лиц Шабарина и человека его, Антона Павловича. Ну, не верилось, хоть сапогом дави. Слишком уж наигранно это было, как в плохом спектакле: вот тебе дочь, и тут же сердечный приступ, и потеря сознания, и поговорить с ней нельзя, словно это заранее расписано неким драматургом, со всеми репликами и ремарками. Уж не Чехов ли настоящая фамилия мрачного Антона Павловича?

И в то же время Макс понимал, что ничего он не сделает и придётся соглашаться на это самоубийственное предложение. Потому что, если есть хоть крошечная вероятность, хоть одна сотая процента того, что лежащая сейчас на больничной койке девочка с заострившимся личиком — его Вита, то рисковать ею он не может ни в коем случае. А в серьёзности намерений Шабарина и его подручных Макс ни капли не сомневался. Как и в том, что они, действительно, претворят в жизнь, без лишних колебаний, своё решение избавиться от ребёнка. Значит, другого выхода, кроме предложенного белозубым Русланом Константиновичем, чтоб его черти драли, у него пока нет.

Поэтому Макс потёр висок большим пальцем и, нарушив тишину, полную тревожного ожидания, сказал:

— Ладно. Тогда начнём с самого начала. Кто убил Генку Абезгауза?

Глава тринадцатая

Сигаретный дым, повисший в комнате, окутывал всё, подобно лондонскому туману, колыхаясь и вздрагивая в такт жестам говоривших.

— Сколько человек тебе потребуется?

— Ещё не знаю. Это вентиляционные шахты?

— Да.

— Сигнализация?

— Бундесовая, «Schild-2000».

— Один, два, три, четыре… Четыре уровня?

— Точно.

— Плохо. Слишком плотно… Окна подключены все. Я ничего не упустил?

— Все до единого. Включая верхние этажи, коридоры и подсобные помещения.

— Н-да. Плохой пиджак, как выражаются соседи-японцы.

— Чего?

— Кимоно-то херовато. Как и наше положение.

Макс отодвинул в сторону лист со схемой здания «Мегатрейдинга» и потёр красные глаза. Их жгло и щипало так, словно кто-то щедрый сыпнул ему в лицо добрую пригоршню красного перца. Сидевший напротив него Антон, протяжно зевнул и помотал головой:

— Мне кажется, наиболее уязвимые места у них здесь и здесь.

Он ткнул твёрдым, как дерево, пальцем в схему. Макс помассировал виски и снова наклонился над листом:

— Я вижу. Это, судя по всему, мусоропровод?

— Да. Недействующий.

— Ладно. Дверь его выходит вот сюда, на стоянку для машин.

— Правильно.

— Стоянка огорожена, а это, как я понимаю, будка охранника?

Антон кивнул.

— В ней кто-нибудь есть?

— Да. Два человека. Один находится на связи, второй патрулирует площадку.

— Весело. Дверь под сигнализацией, поэтому быстро проскочить не удастся. Нужно их как-то отвлечь. Собак хоть нет?

— Есть. Две. В будние дни их выпускают из вольера после восьми, а в воскресенье — они на площадке целый день.

— Тогда это отпадает. Глухой номер. Если охрану мы ещё сможем отвлечь, то собак придётся усыпить. А такое незамеченным не останется.

Антон покачал головой.

— Придумай что-нибудь.

— Без вариантов. Нам придётся какое-то время пробыть снаружи, отключая сигнализацию, поэтому собак нужно убирать, другого выхода нет. Даже, если мы успеем войти в здание, сделать всё, что нужно, а затем выйти оттуда, охрана подымет тревогу — и всё насмарку.

— Хорошо, а если опять вернуться к крыше?

— Через шахту? Согласен, и внутрь мы проникнем, и с этой «Schild-2000» можно что-нибудь придумать.

— Так в чем же дело?

— В маленькой детали. Как попасть на крышу?

— Неужели это настолько сложно? — хмыкнул Байдалов.

— К сожалению. Высотных зданий рядом нет. До ближайшего десятиэтажного дома метров семьсот. Преодолеть такое расстояние…

— Это по горизонтали. А если сверху? Тебе с парашютом прыгать доводилось?

— Ни разу. И не думаю, что сегодня состоится дебют.

— А почему нет? Квадратура там ого-го. Вполне прилично, даже для новичка.

— Да будь она величиной хоть с центральную площадь. Что толку оказаться на ней со сломанными ногами?

— Ничего подобного. Сделаешь всё, как тебе расскажут, и приземлишься нормально. Ты думаешь, когда новичков учат, все они ноги ломают?

— Им не нужно прыгать ночью в точно заданное место. Наверное, с первого раза мало кто с этим справится.

Антон пренебрежительно скривил губы:

— Когда требуют обстоятельства, можно сделать всё.

— Вас что интересует, процесс или результат?

— Ладно, проехали. Предлагай своё решение.

— Так кто же, всё-таки, убил Абезгауза? — внезапно спросил Макс.

Потерявший нить разговора Байдалов озадаченно замолчал, собираясь с мыслями.

— Тьфу ты, — он в сердцах толкнул стоящий перед ним стол с разложенными схемами. Листы бумаги возмущённо зашелестели в тон его голосу. — Сколько можно об этом? Не мы, вот ивсё, что я могу сказать. Для нас он не представлял ни интереса, ни опасности. А вот для твоего Балу… Вы же были одной командой. Я думаю, когда мы их тряхнём — правда выплывет. Если, только, ты сделаешь своё дело.

Макс, казалось, не обращая внимания на слова Байдалова, откинулся на спинку стула, взял, стоявшую между ними, бутылку минеральной воды и, одним махом свинтив крышку, отпил прямо из горлышка. Секунду посидел неподвижно, затем с шумом выдохнул, закрыл бутылку, сжимая её так, что пластик хрустел в руках, и поставил на место.

— Начнём с самого начала, — как ни в чём не бывало продолжал он, сцепив руки в замок. — У нас есть здание в девять этажей. Оно закрыто. Двери заблокированы и могут открываться только изнутри. В здании находятся двадцать два человека охраны: по два человека на каждом этаже, плюс ещё два — в центральном вестибюле, около входа, и два в смотровой комнате, следящих за мониторами. Кроме того, ещё два человека и сторожевые псы во внутреннем дворе, огороженном высокой металлической изгородью.

Макс говорил медленно, словно повторял заученный урок. Байдалов слушал его, иногда кивая, но глаза его при этом становились всё более и более сонными.

— Кроме центрального входа имеются ещё три двери, ведущих в здание: пожарный выход, служебный вход в столовую, расположенную на первом этаже, и дверь в мусоросборник. Первые две двери находятся под видеонаблюдением, ко всем трём подведены линии сигнализации. Все окна в здании также оборудованы вибродатчиками, включающими систему тревоги. Более того, на окнах первого этажа установлены решётки.

Макс замер, затем качнул головой, словно отгоняя какую-то мысль, а затем продолжил:

— Внутрь также можно проникнуть через вентиляционные шахты, которые выходят на крышу Каземата. Их всего две, каждый ствол защищён лазерной системой «Schild-2000» в четырёх уровнях. Расположение датчиков нам неизвестно…

Макс вопросительно посмотрел на Антона, тот пожал плечами.

— … но, скорее всего, — это будет либо перпендикулярная, либо круговая закладка, что очень затрудняет её прохождение, а при круговой — делает его, вообще, почти невозможным.

При слове «невозможным» лицо Антона скривилось, как будто он разжевал клопа. Байдалов раздражённо щёлкнул по дну сигаретной пачки, из которой тут же услужливо выскочила сигарета. Антон одним махом отправил её в рот, чиркнув зажигалкой, поднёс дрожащий вытянутый язычок пламени к концу сигареты и жадно затянулся.

— Всё, — прервал затянувшееся молчание Макс, хлопнув рукой по крышке стола.

Он оттолкнулся ногой от массивной тумбы, и стул легко покатился по полу, разворачивая Макса на сто восемьдесят градусов.

— Хватит сидеть здесь. Поехали на место, — скомандовал он.

Антон поднялся со своего стула и повёл плечами, разминая затекшие мышцы. Протянув руку, он повернул выключатель и погасил лампу, прикреплённую к краю стола, которая продолжала бросать свой свет, бессильный в бликах яркого утреннего солнца.

Уже во дворе, щурясь под его лучами, Макс, как бы невзначай, спросил:

— Что с девочкой? Уже очнулась?

Антон лениво вынул из кармана мобильник, набрал номер и, дождавшись соединения, бросил:

— Владимир Фёдорович? Байдалов. Как там Лазарева?… Да? А когда?… Ну, конечно, понимаю, но, мало ли… Хорошо. Ещё спит, — сообщил он Максу, пряча телефон.

Тот невесело улыбнулся, казалось, не слушая ни Антона, ни его разговора с Буровиным.

— Какая высота у Каземата? — спросил он невпопад.

— Нужно посмотреть по документам, — ответил Антон, не выказывая ни капли удивления. — Около тридцати метров, я думаю.

Один из тёмнопиджачных «гардов» подогнал сияющий свежевымытым блеском «лексус» и вопросительно глянул на Антона. Тот кивнул, оставляя охранника за рулём, и указал Максу на заднее сидение.

Через двадцать минут, доехав до города и промчавшись по его улицам, они остановились напротив Каземата, возвышавшегося над ними во всей своей величавой уродливости. Макс несколько минут рассматривал его сквозь стекло автомобиля, а затем толкнул дверку и вышел навстречу серой громадине здания. Антон с охранником выбрались следом и остановились по обе стороны от него.

— Пойдём прогуляемся, — негромко сказал Макс. — Близко подходить не будем, они, наверняка, просматривают улицу.

Все трое не спеша двинулись по тротуару среди немногочисленных прохожих, беспечно шагающих куда-то по своим воскресным делам. Окна безлюдного Каземата мертвенно взирали на них, нехотя играя солнечными бликами. Неуклюжее здание было похоже на допотопное многоглазое чудовище, явившееся невесть откуда и издохшее прямо посреди улицы, растеряв остатки своих сил.

— Что это за постройка? — спросил Макс, указывая на небольшой домик из красного кирпича, примостившийся в тени густого клёна, метрах в двухста от Каземата.

— Аварийная подстанция, — коротко объяснил Байдалов.

— На схеме её нет, — Макс посмотрел на Антона, тот неопределённо качнул головой.

— Вы не проверяли, как она действует?

— А как же. На этой неделе специально дважды отключали электроэнергию.

— Дважды — это хорошо. А как люди из «Мегатрейдинга», не забеспокоились?

— Интересовались, было дело. Но, у нас всё делалось официально, через горэнерго.

— Отлично. И сегодня сможете так повторить?

— Без проблем.

— Я думаю, нам это понадобится. Так что подстанция?

— Подстанция включается автоматически через пятнадцать секунд после прекращения подачи электроэнергии.

— Пятнадцать секунд?

Макс остановился.

— Пятнадцать, — подтвердил Антон.

— Внутри подстанции кто-нибудь есть?

— Сейчас никого, но обычно каждый будний день проводится дежурная проверка.

— Ближе подойти можно?

— Не стоит. Вход туда со стороны «Мегатрейдинга», и весь этот участок отслеживается видеонаблюдением. Мы проверяли.

— А окна?

— Только одно у входной двери. Противоположная стена глухая.

— Мне нужны данные на это здание. Получится?

— Можно попробовать, — сказал Антон и достал свою «Нокию».

Пока он разговаривал, Макс, щурясь от яркого солнца, изучал, увитый диким виноградом, бок подстанции, переводя взгляд с его красной кирпичной кладки на серый бетон казематовского фасада.

— Давайте-ка обратно к машине, — скомандовал он, когда Антон закончил разговор по телефону. — По-моему, кое-что начинает вытанцовываться.

— Уже придумал? — заинтересовался Байдалов.

Макс оставил его вопрос без ответа, шагая туда, где был припаркован их «лексус». Охранник на ходу достал из кармана ключ и нажал клавишу открытия дверей.

Оказавшись в салоне, Макс подхватил лежавшую спереди схему, развернул её и вновь погрузился в изучение.

— Ну, выкладывай, — нетерпеливо произнёс Антон, усаживаясь рядом.

— Есть одна мысль, — сказал Макс, поднимая глаза от чертежа.

— Что за мысль?

— Как попасть внутрь.

— Ну, так в чём же дело? Говори быстрее.

Макс хмыкнул.

— Это ещё не всё. Теперь вопрос — как выбраться.

— Решим, — махнул рукой Антон. — Ты рассказывай, что надумал.

— Заходить внутрь будем через крышу, — сказал Макс.

— Ну, так я же с самого начала предлагал, — шлёпнул себя ладонью по колену Байдалов.

— Нужен человек, который сможет это сделать.

— Не понял, а ты?

Макс повернулся, указывая на Каземат карандашом, которым он только что водил по схеме:

— Вы находите человека, который сможет добраться до крыши, а затем он поднимает меня наверх.

— Допустим, — согласился Антон. — А что дальше?

— Дальше вы отключаете электричество, и у меня есть пятнадцать секунд на то, чтобы попасть внутрь через воздуховод.

— Справишься?

— Должен.

Антон посмотрел на схему:

— Здесь высота метров шесть.

— Успею. Главное, чтобы подстанция не включилась раньше. Вы точно замерили время?

— Не волнуйся. Секунда в секунду.

— Значит шанс есть. Человека найдёте?

Антон хотел что-то ответить, но остановился, ещё раз, наклонив голову, посмотрел на здание «Мегатрейдинга», задумался и, наконец, задал вопрос:

— Выходит, он тебе нужен только на крыше и внутрь с тобой не пойдёт?

— Точно.

— Ну, тогда это, вообще, не вопрос.

— Только я вот что подумал, — Макс немного помедлил. — Прыгуна, пожалуй, не надо. Это самолёт, шум — внимание может привлечь. Да и след останется, если что. Пробьют откуда машина, выйдут на лётчика… Нет, не годится.

— Что тогда?

— Нужен скалолаз. Человек, который может пройти по вертикали прямо с земли. Желательно. Хороший профи, способный уложиться минут в пятнадцать-двадцать. Долго отсвечивать на стене тоже не стоит.

Антон опять посмотрел на фасад Каземата.

— А не срисуют его? Охрана, я имею в виду.

— Не должны. Если подниматься вон в том месте. Со стороны площадки его не видно. Камер здесь, вроде бы, нет, и на схеме они не обозначены. Охранники внутри здания ничего не заподозрят. Единственное, что может помешать, — это случайные прохожие или патрульные машины. Но, эта сторона здания не так заметна с тротуара и проезжей части, поэтому, если сделать всё быстро, риск получается минимальным.

— Ну, предположим, такого человека мы найдём, — сказал Антон, вновь берясь за телефон. — тогда осталось последнее. Как ты собираешься выходить оттуда? Тем же путём, через воздуховод? Но, второй раз отключить электроэнергию мы не сможем. Слишком уж подозрительно.

Макс кивнул, соглашаясь:

— Да, и, к тому же, ещё и бесполезно. Подниматься — это не спускаться. И пятнадцати секунд здесь не хватит.

— Значит, выход через крышу закрыт. Что тогда? Через окно?

Макс отрицательно покачал головой:

— Нет, я уже думал. На всех окнах поставлена сигнализация. Предположим, я сделаю блокировку и смогу выбраться где-нибудь на втором или третьем этаже. Но, если только они утром сделают проверку всей системы безопасности, а они обязаны её делать после выходных, то блочок непременно обнаружат и поднимут грандиозный «аларм».

— Как же быть?

Макс немного помедлил, прежде чем ответить.

— Не выходить из здания.

Антон застыл, переваривая услышанное.

— До утра? — наконец спросил он.

— До утра, — подтвердил Макс. — Затаиться, а потом спокойно выйти через центральный вход перед началом рабочего дня, когда сотрудники «Мегатрейдинга» будут скопом расходиться по своим местам.

— И ты считаешь это реальным? — Байдалов, нахмурившись, покачал головой. — Продержаться остаток ночи, ни разу не засветившись ни перед камерами, ни перед охраной? А если поутру, действительно, проводится проверка всех помещений?

Макс усмехнулся:

— Ну, уж какую-нибудь нору в таком здании как Каземат я найду. Даже сейчас, навскидку, по схеме два-три…

— Навскидку не надо, — остановил его Антон. — Лучше сядем, рассмотрим все места заранее. Не хотелось бы завалить работу на последнем этапе.

Нашёл кому говорить. Максу не хотелось этого гораздо сильнее, чем самому Антону и его белозубому хозяину. В случае провала ему грозил возврат в места, покинутые лишь четыре дня тому. Если служба безопасности Балу не решит распорядиться им по-своему. Что тогда станет с его девочкой — неизвестно. Это не деньгами рисковать, утрачивая сферы влияния. Он тяжело вздохнул и потёр воспалённые глаза; затем зажмурился и, прикрыв их рукой, представил перед собой кусок чёрного бархата. Резь и жжение начали постепенно стихать. Мысль о сне выплыла из чарующей темноты, безмятежно прошла мимо и исчезла где-то вдалеке, так и не остановленная. Словно сквозь вату Макс услышал сигнал телефона и приглушенный голос Антона, который становился всё тише и тише, а слова начинали звучать всё неразборчивее, сливаясь в мерный убаюкивающий рокот катящихся камней.

— Есть, — вернула его к действительности реплика Байдалова, в которой слышались торжество и самодовольство, — нашли верхолаза. Как раз то, что надо. Ему взобраться на Каземат, что тебе стряхнуть. И ещё…

— Тогда последнее, — прервал его Макс. — Что будем делать с девочкой?

— Как что? — пожал плечами Антон. — Решили уже — выполняешь работу, забираешь свою Виту, и отправляетесь вместе на все четыре стороны. Что неясно?

— То, что меня это не устраивает. Игра идёт только в одни ворота и по вашим правилам.

— А так и должно быть, — Байдалов, слегка наклонившись, колюче уставился на Макса. — Такое у тебя положение, Штурман.

Макс сокрушённо покачал головой:

— Да, положение у меня, хуже не придумаешь. Такое же, как и у тебя с твоим хозяином.

Сонная лень мигом слетела с Антона, и он, напружинившись, выпрямился на сидении. Лицо Макса вплотную приблизилось к усыпанным жёсткой щетиной скулам Антона, а ответный взгляд оказался неожиданно холодным и жёстким.

— Я выручаю вас, — раздельно и веско произнёс он. — Сделайте шаг навстречу. Почему нет?

— Чего ты хочешь? — настороженно спросил Байдалов.

— Отпустите девочку.

— Куда? — Антон искривил губы. — Она же без сознания. Я недавно звонил…

— Позже, — спокойно сказал Макс.

— Ночью? Ты с ума сошёл. Пусть побудет под присмотром Буровина, а утром вези её куда хочешь.

— Я найду, кто за ней присмотрит.

Байдалов сердито втянул носом воздух. Невысказанная угроза повисла в салоне. Сидевший впереди охранник, который ни разу не обернулся за время разговора, продолжал преувеличенно внимательно наблюдать за идущими по тротуару прохожими. Но, от напряжения кожа на его короткостриженном затылке собралась крупными складками, и сейчас те обеспокоенно зашевелились вместе с ушами.

— А почему бы и нет? — внезапно согласился Байдалов. Его плечи покато опустились в обманчивой расслабленности.

— Как, по-твоему, мы должны с ней поступить? — спросил он.

— Я позвоню человеку, — ответил Макс, — он подъедет к вам и заберёт Виту.

— Пусть так, — кивнул Байдалов и, после секундного размышления, добавил. — Только не к нам. Зачем Руслану Константиновичу лишние глаза на базе? Оговорим место где-нибудь здесь, в городе. Твою дочь подвезут сюда и передадут, кому скажешь.

— Согласен, — бросил Макс. Его, тоже, устраивал такой вариант.

— Только, это будет сделано после того, как ты окажешься на крыше Каземата, — добавил Антон.

— Хорошо.

— Поднимешься наверх, перезвонишь нам по мобильному, и мы отдадим девчонку.

— Принимается. Но, внутрь я пойду после того, как мне перезвонят и подтвердят, что с девочкой всё в порядке, — уточнил Макс.

Байдалов недобро усмехнулся:

— Только ты смотри… Не выдумывай ничего лишнего. Начнёшь крутить — с Каземата спустишься вниз в виде трупа. Да и друзей твоих с девчонкой достать — раз плюнуть.

— Мне как раз не хватало тёплых напутственных слов перед выходом, — заметил Макс. — Спасибо за моральную поддержку.

Антон недовольно повёл головой и отодвинулся подальше.

— Мы люди жёсткие, но честные, — с едва уловимой фальшью заявил он. — Руслан Константинович всегда держит слово, и очень не любит, когда другие поступают наоборот. Поэтому, лучше его не огорчать.

«А это уж как получится — подумал Макс. — Не исключено, что огорчить уважаемого господина Шабарина всё же придётся. Но, уже после того, как Вита окажется в безопасности».

— Телефон дай, — вместо ответа сказал он.

Байдалов выудил из кармана «Нокию» и перебросил её Максу. Тот стал набирать домашний номер Пирогова, надеясь, что Костя в выходной день не закатился отдыхать куда-нибудь подальше от города. Но ему повезло. Пирог оказался на месте, трезв и горел жаждой действия, всё ещё находясь под впечатлением от трагического происшествия с Крокодилом. Макс невольно улыбнулся, услышав в трубке его голос.

— Костя? Это я… Нормально… Послушай, мне опять нужна твоя помощь.

Подробно объяснив Пирогову, что нужно сделать, Макс разъединился и протянул телефон Антону, многозначительно взглянув на него. Тот молча взял мобильник и, тяжело поглядывая на Макса, принялся нажимать кнопки.

Макс глубоко вздохнул, закрыл глаза и откинулся на спинку сидения.

— Так где там ваш верхолаз? — запрокинув голову к потолку салона, спросил он.

Байдалов, не прекращая набирать номер, наклонился вперёд и хлопнул охранника рукой по плечу. «Лексус» плавно тронулся с места. Антон поднял трубку к уху и флегматично сказал:

— Алло. Эльвира?… Красавица моя… Ну-ка, мигом найди мне Буровина.

Глава четырнадцатая

Птица открыла глаза. В окне мягко струились лиловые отсветы вечернего неба, а вокруг царила непривычная ей тишина. «Интересно, какой сегодня день?» — вяло подумала Лина, разглядывая высокий белый потолок, тонущий в подступающих сумерках. То, что не суббота — это точно. На сколько же она отключилась?

Птица поморщилась. Голова болела ужасно, особенно затылок и у основания черепа. Как будто её с размаху приложили чем-то тяжёлым, вроде утюга. А всё эта сволочь очкастая: «Сю-сю-сю… Светочка-Светуня… Ты такая замечательная девочка… лясим-трясим». А, потом, н-на сзади, иголкой в шею. Там, кстати, болит сильнее всего. Гнида высохшая. Это ж надо, паскуда какая!

Помаргивая от боли, она привстала на кровати. Комната, где находилась Птица, нехорошо напоминала ей интернатский медизолятор. Во всяком случае, белый металлический шкаф с пузырьками и ампулами, стоящий у стены, был очень похож. А непонятные приборы, громоздившиеся по обе стороны от кровати, скорее ассоциировались у неё с кабинетом физики. Птица вздрогнула и зашарила руками по телу, ощупывая себя. Ей в голову пришли страшные истории о том, как похищают людей и вырезают у них органы для пересадки. По рассказам девчонок, у живодёров особенно ценятся дети; их органы самые здоровые и лучше приживаются.

Но, всё было на месте, и никаких шрамов и швов на себе Птица не нашла. Не по таким делам люди, к которым она попала. Вот уж, действительно, лучше слова не подберёшь — «попала» на все сто. Нет, этим бандитам нужен тот дядька, Лазарев, за дочь которого они её выдают.

В памяти Птицы всплыло, как сутулый лысоватый человек в очках, который назвал себя Виктором Николаевичем, провозился с ней битых два часа, пытаясь разговорить Лину и загрузить ей в голову всё, что они хотели услышать. Но, Птица держалась хорошо, ни разу не сбилась, с какой бы стороны к ней ни подкатывался излишне дружелюбный Виктор Николаевич. Она так и осталась в образе напуганной, недалёкой, слегка косноязычной Светы Первушиной, и, вконец измотавшийся очкарик вынужден был, в конце концов, махнуть рукой и заявить, зашедшему узнать как дела, Антону Павловичу:

— Бесполезно. Абсолютно провальный вариант. Она не выдержит и нескольких минут, после чего вся ваша конструкция рухнет, как карточный домик. Контактировать с Лазаревым ей нельзя.

— Но, иначе никак, Виктор Николаевич. На слово он нам не поверит.

— А после разговора с ней он, вообще, пошлёт вас куда подальше.

— Чёрт. Что же делать?

— Есть одна мысль… — очкарик блеснул стёклами, оглянувшись на Птицу, обнял Антона Павловича за плечи и увлёк вслед за собой из комнаты.

Птице очень хотелось услышать, о чём они сейчас шепчутся в коридоре, но ей мешал водитель Володя, возившийся в углу с электрочайником, поэтому приходилось сидеть на диване и делать вид, что она целиком поглощена дебильными, непонятно на кого рассчитанными, мультсериалами.

Чаю, кстати, ей попить так и не пришлось, потому что минут через пять Виктор Николаевич вернулся и забрал Птицу с собой. Они вышли в коридор и стали заниматься совсем уж бестолковым делом. Очкастый принялся вышагивать по коридору, держа Птицу за руку. Они то убыстряли, то замедляли шаг, при этом Виктор Николаевич без конца останавливался и, нахохлившись, начинал что-то высчитывать, шевеля губами и поглядывая то на часы, то на лестницу. В это время кончик его носа оживал и тоже начинал двигаться, из-за чего очки Виктора Николаевича медленно ползли вниз, грозя свалиться наземь. В последний момент он поправлял их средним пальцем, водворяя на место. Всё это выглядело довольно комично, но Птице было не до смеха. Она, стараясь не привлекать к себе внимания, тем не менее украдкой оглядывалась по сторонам в поисках какой-нибудь лазейки, ведущей из этого дома.

В конце концов Виктор Николаевич позвал ещё одного человека, какого-то Юру, и заставил его подниматься по лестнице, в то время, как они с Птицей шли по коридору. Юра, у которого из-под левой руки виднелась кобура с торчащей рукояткой пистолета, был, кажется, этим весьма недоволен и постоянно что-то ворчал себе под нос. Потом Виктору Николаевичу пришла идея, что Птица должна оглядываться. Для этого им приходилось считать шаги, начиная от угла, и на счёт «семь» Птица оборачивалась, поднимая голову вверх, туда, где на лестнице стоял, изнывающий от всего происходившего, Юра.

Потом опять появился всесильный Антон «Падлович», как его про себя окрестила Лина, и на этот раз Виктор Николаевич сказал, что «это, вроде бы, то, что надо». Тогда они отпустили, заметно обрадовавшегося этому, Юру, а Птицу хотели отправить обратно в комнату с телевизором, но она попросила разрешения зайти вымыть руки. Одна из дверей, мимо которой они проходили во время репетиции, очень напоминала Птице туалетную комнату. Её уже водили в туалет, находившийся возле места её заточения, но то был маленький чуланчик с унитазом и рукомойником, без окон, что не представляло никакого интереса, в смысле возможностей к побегу.

Занятые своими делами очкастый с Антоном Павловичем без задней мысли отпустили её, а сами, оставшись у дверей, продолжали обсуждать какие-то проблемы, связанные с этим Лазаревым.

Туалетная, в которой оказалась Птица, разительно отличалась от той, куда её водили прежде. Она была больше, с двумя кабинками, двумя рукомойниками и, главное, высоким узким окном. Птица открыла кран, откуда с шумом ударила в раковину тугая струя воды, а сама, украдкой оглянувшись на двери, бросилась к окну. Оно выходило во двор, и сквозь него видна была лишь вымощенная плитами дорожка и часть газона. Тишина и отсутствие людей благоприятствовали планам Птицы. Внутри неё затрепетал огонёк надежды, разбрызгивая вокруг себя азартные искорки. Птица провела рукой по задвижке и осторожно потянула её. Та вышла из паза, и рама легко и почти бесшумно поднялась вверх. На Птицу пахнуло вечерней свежестью.

Лина выглянула наружу. Невысоко. Выбраться отсюда — нечего делать. Перемахнуть через подоконник, потом пробежать через двор, улучив момент, чтобы поблизости никого не было, затем к ограде, перебраться через неё и — она на свободе.

У Лины появилось искушение проделать это всё прямо сейчас, пока никого нет. Но, она продолжала стоять, сжимая край рамы так, что твёрдые пластиковые углы впивались ей в ладонь, и не двигалась с места. Её рюкзак остался наверху, в комнате, а вместе с ним вся одежда, еда, заяц бабы Ксени и фотография мамы. Если бы не фотография, можно было махнуть рукой на остальное, до Нового Оскола она всё равно бы добралась. Но, карточка была единственной памятью о маме, оставшейся у Птицы. Поэтому Лина со вздохом опустила раму и поставила задвижку на место. Ничего, скоро она вернётся сюда с вещами и помашет ручкой этой банде, занимающейся подозрительными делами с каким-то неизвестным Лазаревым. Тоже, наверное, бандит похлеще их.

Впрочем, самого Лазарева она вскоре увидела. Виктор Николаевич отвёл Лину наверх и там продолжал втолковывать ей всё, что она должна будет сделать. Слушая его объяснения по сотому разу, Птица зевала и сожалела о том, что выбрала для себя образ такой недалёкой и туповатой девочки. От занудных объяснений очкастого у неё начали ныть зубы. Затем у Виктора Николаевича зазвонил мобильник, ему что-то передали, и он, заторопившись, сказал Птице, что им пора. Лина схватила свой рюкзак, ещё не успев даже придумать, как объяснить, зачем он ей понадобился. Но Виктор Николаевич, поглядев на неё, заметил, что она умница, и что это «очень точная и нужная деталь». Насчёт своего ума Птица и так не беспокоилась, а эти его «детали» были ей побоку. Главное, что всё хозяйство будет при ней, когда предоставится возможность ускользнуть.

Спустившись вниз, они некоторое время стояли и ждали, пока у Виктора Николаевича снова не подал голос мобильный телефон. Тот выслушал очень короткое сообщение, бросил в ответ: «Понял», и они пошли. На счёте «семь» Птица, как и было отработано, оглянулась, подняв голову, и увидела человека на лестнице. Судя по всему, это и был злополучный Лазарев. Нужно сказать, что мужчина этот Птице сразу не понравился. Хотя, если бы её спросили «почему», она, наверное, не смогла бы объяснить. Может быть, ей надоели разговоры о нём, которые только и велись вокруг последние несколько часов. А может быть, Птица бессознательно считала его виновником произошедшего с ней. Как бы то ни было, симпатий этот человек у Птицы не вызвал.

— Замечательно! — зашептал Виктор Николаевич, как только они скрылись за углом. — Хорошая девочка! Сделала всё как надо.

От возбуждения волосики вокруг его лысины встали дыбом.

— Я писать хочу, — заявила ему Птица, зная, что в момент, когда всё идёт как надо, в просьбах не должны отказывать.

— В туалет? — засуетился Виктор Николаевич. — Конечно. Сейчас-сейчас…

Они как раз находились возле заветной двери. Птица уже чувствовала себя на свободе. От неё Лену отделяли лишь считанные метры. Бешеная энергия, закипая, бурлила в ней. Птица ощущала, что теперь никто не сможет её остановить.

— Давай я рюкзак подержу, — услышала она за спиной голос очкастого, уже направляясь к туалетной.

— Ничего. Мне не мешает, — крикнула она, не оборачиваясь.

Но рука Виктора Николаевича уже держала её за лямку, а тихий вкрадчивый голос втолковывал:

— Ну зачем тебе с ним носиться? Оставь…

И, прежде чем Птица успела возразить, что-то невыносимо острое укололо её сзади в шею. Лина даже не вскрикнула, потому что у неё перехватило дыхание, как будто воздух разом вылетел из съёжившихся лёгких. Она начала оборачиваться, стараясь увидеть, что этот двуличный очкарик с ней проделывает, но стены, вдруг, заскользили куда-то всё быстрее и быстрее, а пол исчез, оставив под ногами зияющую пустоту, куда Птица и провалилась.

И вот сейчас она сидела на этой чёртовой койке, в каком-то больничном помещении, раздетая и без рюкзака, но, зато, с такой головной болью, словно кто-то изнутри стучал кувалдой по черепной коробке. Птица ещё раз с чувством прокляла всю эту банду, в руках которой находилась, и в первую очередь — сладкоголосую сволочь Виктора Николаевича. Оставалось надеяться, что до того, как она сделает отсюда ноги, ей предоставится возможность сквитаться с предательским очкариком.

Птица ещё раз оглянулась по сторонам и, выбравшись из-под одеяла, зашлёпала босыми ногами по гладкому линолеуму. Она повернула ручку двери, ожидая, что та окажется запертой, но замок неожиданно щёлкнул, и дверь легко отворилась. Птица сделала шаг вперёд и остановилась, чувствуя, что её с непривычки ещё слегка пошатывает. Перед ней тянулась узкая длинная комната, из которой вели несколько дверей. Вдоль стен выстроились шкафы с препаратами, что подтверждало сходство всего этого помещения с больницей. Через одну дверь от Лины стоял стол, за которым сидела, погружённая в чтение, полная женщина в белом халате и шапочке, из-под которой выбивались пряди крашенных хной волос. Лицо женщины было сосредоточенным, но, как успела заметить Птица, лежавший перед ней журнал был отнюдь не медицинским.

Услышав звук открывшейся двери, женщина задумчиво повернула голову в сторону Птицы, но в тот же момент её глаза округлились, и она закричала:

— Владимир Фёдорович! Владимир Фёдорович! Лазарева очнулась!

Сиделка вскочила и засеменила к Птице, причитая:

— Ну, что же ты! Зачем ты встала? Тебе ещё нельзя. Вот Владимир Фёдорович сейчас придёт…

Соседняя дверь открылась и оттуда вышел высокий мужчина со впалыми щеками.

— Так, — недовольным тоном произнёс он, — очнулась? Это хорошо. А почему встала? Тебе никто не разрешал вставать, Вита.

— Меня Света зовут, — заявила Птица, вдруг ощутив приступ лёгкой паники. На несколько секунд фамилия, которой она здесь назвалась, вылетела из её головы, из-за чего мысли лихорадочно засуетились, мешая друг другу: Савельева, Протишина, Полуян? Нет, нет, точно не Полуян.

— А меня зовут Владимир Фёдорович, — зевнул мужчина, не замечая замешательства девочки. — Света, Вита — меня это не касается. А вот следить за тем, чтобы ты оставалась в постели — это моя забота.

— Я её отведу, — подобострастно сказала женщина, пытаясь взять Птицу за руку.

— Не надо, Эльвира Александровна, — лениво произнёс мужчина. — Я сам.

Медно-красная Эльвира кивнула и, вспомнив об оставленном поверх стола журнале, зацокала каблучками-копытцами в обратном направлении, торопясь убрать его в ящик, пока не заметило начальство.

«Первушина», — всплыло в памяти Птицы, и она облегчённо вздохнула.

— Пойдём обратно, — Владимир Фёдорович хотел обнять её за плечи, но Птица юркнула в дверь, и рука худощавого лишь загребла воздух. Он зашёл вслед за девочкой.

— Как ты себя чувствуешь? — осведомился доктор, если, конечно, это был настоящий доктор.

— Плохо, — пожаловалась Птица. — Голова очень болит. А что со мной?

— Потеряла сознание в коридоре, — стал объяснять Владимир Фёдорович. — Устала, наверное. Перенапряжение… нервы. Хорошо, что Виктор Николаевич не растерялся и тебя сразу доставили к нам.

«Нервы, — подумала Птица. — Такая же гнида, как и этот Виктор Николаевич. Парит мне мозги и глазом не моргнёт».

— Ты помнишь как упала?

— Нет, — простодушно ответила Птица. — Помню только, как мы шли по коридору, а дальше — ничего. Темнота.

Владимир Фёдорович с важным видом покивал головой:

— Да-да. Ну, это не страшно. Мы тебе ввели укрепляющее, кое-какие витамины. Так что, всё будет в порядке. А голова скоро пройдёт. Думаю, Руслан Константинович разрешит тебе завтра вернуться домой.

— Кто такой Руслан Константинович? — заинтересовалась Птица.

— Э-э-э…

Владимир Фёдорович принялся яростно тереть переносицу, сознавая, что сболтнул лишнее:

— Это… э-э… наш… Ну, в общем, не важно. Ты есть хочешь? — неуклюже попытался он сменить тему.

— Хочу, — немедленно откликнулась Птица, не заботясь на этот раз о чистоте образа. Как бы то ни было, а отказываться от кормёжки она не собиралась.

Но, не успела Лина расправиться с принесённым ей обедом или, точнее говоря, ужином, как в её комнате опять появился сухопарый Владимир Фёдорович, на сей раз в компании с широкоплечим увальнем, которого можно было принять за близнеца мордастого Игоря.

— Собирай свои вещи, — сказал доктор. — Сейчас вы с дядей Сашей поедете в одно место.

Ага! Вот это уже кое-что. Птица даже отставила в сторону пластиковый судок с едой. Переезд, куда бы то ни было, давал определённые шансы. Всё же лучше, чем сидеть под охраной в этой крепости. Только бы не показать свою радость слишком явно, не вызвать у них подозрений. Хотя нет, в её положении — это естественно.

— Домой? — наивно спросила Птица, широко распахнув глаза.

— Пока ещё не домой, — ответил мордастый. На одной фабрике их всех делают, что ли?

— Ещё не домой, но скоро уже вернёшься. Может быть, даже, сегодня. А сейчас мы тебя отведём к одному дяде, а уж он отправит тебя к маме и папе. Только, если этот дядя начнёт расспрашивать кто ты, нужно говорить то, чему тебя здесь научили.

«Куда же он меня тогда отвезёт? — промелькнуло в голове у Птицы. — К каким маме с папой, Назаровым что ли?»

— Поняла? — переспросил мордастый Саша, брат Игоря.

— Поняла, — кивнула Птица.

— Как тебя зовут?

— Вита Лазарева, — бойко ответила Лина. Сейчас не следовало тянуть время, изображая полудебильную Свету Первухину.

— Вот и молодец, — обрадованно сказал дядя Саша. — Главное, не перепутай.

На сборы много времени Птице не потребовалось. Надев как можно больше тёплых вещей, вдруг рюкзак, всё-таки, придётся оставить, а впереди целая ночь, и неизвестно, сколько ещё таких ночей её ждёт, она заново пересмотрела его содержимое, незаметно проверила на месте ли деньги и, подхватив свою ношу на плечо, поспешила к выходу. Её провели длинным запутанным коридором, где им не встретилось ни единой живой души, словно все обитатели этого дома вымерли. «Или убиты», — мелькнула шальная мысль в голове у Птицы.

Единственными живыми и бодрствующими субъектами были два охранника, лениво переговаривавшихся у невзрачной на вид двери. При появлении мордастого Саши, с семенившей за ним Линой, они замолчали и подтянулись. Лица у обоих мужчин были осунувшиеся и серые, как штукатурка на стенах. Даже Птице было заметно, что они уже долгое время находятся в напряжении и давно не отдыхали. Что же, всё-таки, здесь происходит?

За невзрачной дверью оказался маленький дворик, в котором стоял, уже знакомый Птице, тёмно-зелёный «опель». Из него вышел ещё один мордоворот и открыл заднюю дверцу.

— Садись, — сказал Саша, легонько подталкивая Птицу в спину.

Лина сбросила рюкзак и забралась внутрь. Саша захлопнул дверь, обошёл машину и сел рядом с водителем. Это уже хорошо. Птица скосила глаза на запорную ручку. При удобном случае можно будет распахнуть дверь и задать стрекача. Она намотала на левый кулак лямку рюкзака и затаилась в ожидании подходящего момента.

До города они добрались быстро. Когда за стеклом замелькали знакомые места, Птица почувствовала себя почти на свободе.

«Опель» остановился возле невысокого, в два этажа, здания. Саша достал из кармана какой-то предмет, передёрнул его, издав металлический лязг, и положил себе на колени.

— Это он? — спросил водитель, глядя на стоявшую вдалеке машину и близоруко наклоняясь к самому стеклу.

— Сейчас узнаем, — Саша достал мобилку.

— Алло! Антон Павлович… На месте. Да, видим…, белая «мазда»… Хорошо, — он повернулся к Птице и предупредил. — Выходим.

Лина всё это время вертела головой, осматриваясь по сторонам. Место, в котором они находились, было безлюдным, что вполне её устраивало.

Команда на выход застала Птицу в тот момент, когда она уже примеривалась, не выскочить ли ей из машины именно сейчас и припустить вниз по улице туда, где стоял одинокий фонарный столб с неработающей лампой. Её останавливало то, что расстояние до ближайшего поворота было довольно большим, никаких лазеек, въездов, арок поблизости не наблюдалось, и неизвестно ещё, что там за поворотом. А на долгой дистанции Птица явно проигрывала своим возможным преследователям. Кроме того, её обнадёживало то, что возле «мазды» виднелась всего одна фигура. Это увеличивало её шансы на побег ровно вдвое. А считать Птица умела.

— Этот человек будет спрашивать тебя, кто ты такая, — мордастый Саша продолжал инструктировать Лину, пока они выбирались из машины. — Ты помнишь, что я тебе говорил?

— Да.

— Будешь говорить то, чему тебя учили.

— Хорошо.

Птицу начало раздражать, что ей повторяют одно и то же. Но, она продолжала кивать головой и соглашаться, ничем не выдавая своих чувств.

Саша хмыкнул и подтолкнул локтем догнавшего их водителя. Тот понимающе скривил губы. Птица шморгнула носом. Присутствие этих двоих ей не очень нравилось. Она уже начинала жалеть, что не воспользовалась подвернувшейся только что возможностью.

Человек, ждавший их возле «мазды», был сутулым и нескладным. Он явно нервничал и постоянно выписывал руками замысловатые зигзаги, словно никак не мог найти им подходящего применения. Глаза за стёклами очков в тонкой металлической оправе беспокойно бегали, перескакивая с Саши на водителя, с того — на Птицу, а затем обратно на мордастого крепыша.

— Константин? — осведомился Саша, подходя ближе.

Нервный мужчина вскинул руку, будто хотел протянуть её для рукопожатия, затем судорожно поправил дужку очков, уронил её вниз, хотел что-то сказать, но, вместо этого, лишь кивнул.

— Ясно, — удовлетворённо кивнул мордастый. — Вот ваша девочка, в целости и сохранности.

Он подтолкнул Птицу вперёд. В другое время Лина доходчиво объяснила бы ему, что она думает об этих тычках в спину, но сейчас приходилось сдерживаться.

Сутулый пытливо уставился на Птицу. Взгляд его, увеличенных диоптриями, глаз был неожиданно спокойным и, даже, немного ироничным.

— Ты Вита Лазарева? — спросил он.

— Да, это я, — кивнула Птица.

— Хорошо, — Константин порывисто распахнул дверку «мазды». — Садись в машину.

— Всё в порядке, — Саша подбросил на ладони мобильный телефон и протянул его Пирогову. — Звони Штурману.

— Не надо, у меня свой, — заполошно взмахнул руками Костя, доставая из кармана старенькую «моторолу».

Он набрал номер и заговорил, прикрывая рукой трубку:

— Макс! Это я… Девочка у меня. Да… голубые глаза, светлые волосы. Нет, вроде бы всё в порядке. Да… Вита Лазарева… Хорошо, садимся и уезжаем. Удачи!

Во время разговора Костя повернулся спиной к людям Шабарина. Водитель шагнул чуть вправо, к «мазде», освобождая огневую линию своему напарнику. Саша выпятил лобастую голову и напряжённо вслушивался в каждое слово приглушенной беседы Пирогова с Максом. Когда Костя разъединился, виновато кивнул им и наклонился, открывая дверку «мазды», Саша слегка обернулся, многозначительно посмотрел на своего напарника и полуприкрыл глаза. Одновременно с водителем он сунул руку под полу пиджака и ухватил рукоятку пистолета, торчавшего за поясом. Но в эту секунду их остановил голос Кости, в котором плясали лёгкие панические нотки:

— Ничего не понимаю! Где же девочка?

Все трое в растерянности уставились в пустой салон автомобиля.

А Птица, тем временем, мчалась по тёмному переулку, прижимая к себе рюкзак, из которого торчали, хлопая по ветру, длинные неправдоподобно розовые заячьи уши. Она бежала в сторону уродливого девятиэтажного здания, возвышавшегося перед ней.

Глава пятнадцатая

Макс, глядя на экран мобильника, в котором только что отзвучал голос Пирога, набрал номер Байдалова. В это время человек, поднявший его на крышу здания, низкорослый, подвижный, гибкостью напоминавший циркового акробата, во время знакомства он представился просто как Влад, возился у вентиляционного ствола, заканчивая крепёж роликовой системы для спуска. Ветер, который почти не чувствовался внизу на улицах, здесь, на тридцатиметровой высоте, неистовствовал, обжигая щёки и дёргая резкими рывками брючины чёрных комбинезонов, в которые были одеты Влад с Максом. В ушах раздавался постоянный свист, как будто весь воздух был наполнен радиопомехами.

— Слушаю, — послышался в трубке голос Антона.

— У нас всё готово, — сказал Макс, поймав утвердительный кивок Влада. — Начинаем.

— Ну, с богом, — выдохнул Байдалов. — На счёт «три». Один, два…

Когда раздалось «три», Макс включил секундомер и перебросил мобильник Владу. Быстрым шагом он направился к вентиляционному окну, с которого уже была снята защитная решётка. Окно располагалось в метре над уровнем крыши, поэтому под ним была установлена, предусмотрительно взятая с собой, раскладная подставка. С помощью Влада Макс закрепил на поясе карабин троса, на котором он должен был спускаться, подобрался к краю вентиляционного окна, передал секундомер помощнику и замер. Когда стрелка обежала один круг, отсвет горящих окон погас, Влад резко опустил руку с секундомером, и Макс скользнул в вентиляционный ствол. Трос с шуршанием разматывался над его головой, скользя по вращающемуся шкиву.

Оказавшись внизу, Макс одним движением отстегнул зажим, и трос тут же ушёл вверх, сматываемый портативной электролебёдкой. Всё, кажется успели. Конец троса мелькнул на фоне ночного неба. Поделать с этим он ничего не мог, оставалось только ждать и терпеть.

Минут через двадцать Макс уловил отдалённые голоса, а затем шаги. Вот кто-то прошёл по коридору невдалеке от него, затем щёлкнул замок, скрипнув открылась дверь. В конце концов шорохи, стуки и звук шагов прекратились. Всё затихло. После перебоя подачи электроэнергии сотрудники службы безопасности провели обязательный по инструкции обход помещений и, не найдя ничего подозрительного, разошлись по своим постам.

Выждав ещё пять минут, Макс осторожно, стараясь не громыхнуть, пополз вперёд. Ход вывел его к разветвлению, где Макс, не раздумывая, повернул направо. Ещё какое-то время он двигался ползком, пока впереди не показалась решётка вытяжного отверстия. Подобравшись поближе, Макс осмотрел её. Вряд ли здесь будет что-то хитрое. Ну да, действительно, стандартный вариант. Решётка держалась на болтах, которые ввинчивались в гайки, приваренные к держателям с его стороны. Концы болтов выступали наружу. Макс смочил места соединений специальной жидкостью, подождал немного, затем вынул из кармашка в комбинезоне плоскогубцы с толстыми полукруглыми ручками, захватил выступающий конец одного из креплений и попробовал провернуть. С третьей попытки ему это удалось.

Вытолкнув наружу последний болт, Макс придержал решётку, чтобы она не упала вниз, и, высунувшись наполовину из шахты, опустил её на пол. Затем выбрался сам и аккуратно поставил решётку на место, особенно следя за тем, чтобы не повредить штукатурку и не оставить видимых следов на стене. Теперь можно было перевести дыхание и осмотреться по сторонам.

Он находился в туалетной комнате для персонала в левом крыле верхнего этажа здания. Как и ожидалось, помещение было пустым — ряд кабинок и умывальников молчаливо застыл в ожидании завтрашнего дня, когда здание заполнят сотни сотрудников. Макс осторожно прошёл по, выдраенному армией уборщиц, полу, приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Ни души. Оба охранника сейчас должны быть в противоположном крыле здания. Оставалось надеяться, что они не станут отклоняться от расписания. Отсутствие охраны компенсировалось видеокамерой, находившейся в дальнем конце коридора. Невдалеке, метрах в восьми по этой же стороне, имелся проход, ведущий к лестничным пролётам, куда необходимо было попасть Максу. Десять метров по просматриваемому видеонаблюдением пространству.

Он закрыл дверь и принялся разоблачаться. Чёрный комбинезон, вывернутый наизнанку, оказался того же бежевого цвета, что и стены коридора. Макс аккуратнопереложил содержимое карманов, вновь натянул его на себя, сдёрнул с головы чёрную вязаную шапочку и заменил её точно такой же бежевой, скрыв под ней свои тёмные волосы.

Проход по коридору занял секунды три. Макс, распластавшись по стене (ещё чуть-чуть, так и слился бы с ней воедино), совершил молниеносную боковую пробежку и исчез в лестничном проёме, уходя из поля обзора. На каждом из этажей имелось по четыре камеры, плюс ещё четыре внешних. Итого сорок картинок, которые, соответственно, выводились на сорок мониторов в комнате видеонаблюдения, где дежурили всего двое охранников. Макс смутной тенью мелькнул в углу одного из экранов, чего никто из обоих дежурных не заметил. Один из них в это время разливал по чашкам дешёвый индийский кофе из принесённого из дому термоса, а другой — увлечённо рассказывал услышанный накануне анекдот о свадьбе голубого и лесбиянки.

По лестнице Макс опускался осторожно, не касаясь перил. Хотя и знал, что видеонаблюдение здесь не ведётся, и хитрых ловушек быть не должно, но, бережённого бог бережёт. Благополучно добравшись до площадки восьмого этажа, он встретился с первым препятствием. Доступ к помещениям здесь преграждала металлическая решётчатая дверь, запертая на замок. Макс внимательно осмотрел её, тщательно проверяя боковины, затем опустился на колени, отогнул край пластикового плинтуса и удовлетворённо щёлкнул языком, обнаружив под ним провод сигнализации. Он достал из кармана небольшой генератор с подсоединённым к нему металлическим щупом. Включённый генератор еле различимо загудел, светясь зелёным индикатором. Макс вогнал щуп прямо посередине провода, стараясь попасть между двух жил. Гудение прибора еле заметно изменилось, а зелёный глазок сменился красным. Макс аккуратно вернул плинтус на место, а генератор втиснул между ним и нижней планкой двери, где он был почти незаметен.

Ещё через пять минут замок двери щёлкнул, Макс отодвинул одну створку в сторону, вошёл внутрь и задвинул её за собой, не запирая.

Широкий коридор был похож на тот, в котором он только что побывал. Но, расположение внутренних помещений здесь отличалось от девятого этажа и, соответственно, точки наблюдения находились в других местах. Макс прошёл до угла, где была установлена камера, отслеживающая участок с дверью в операционную часть. Находясь рядом с ней, в «мёртвом пространстве», Макс осторожно, чтобы не попасть в поле обзора, поднял руку и высвободил, сколько мог, провод, идущий от неё к металлической защитной трубке. Острым ножом он снял часть изоляции и с помощью маленького зажима подключил к линии сигнальное устройство, при включении которого камера переводилась в режим стоп-кадра.

Проделав всё необходимое, Макс оглянулся по сторонам и перевёл дух. Тишина в здании была полной, почти абсолютной, нарушаемой лишь отдалённым шумом городских улиц, еле уловимо проникавшим сюда сквозь двойные оконные рамы. «Спокойно, как у бога в пузе», — вспомнилась Максу поговорка Коли Леща, здоровенного детины с мечтательным взором, севшего на десять лет за вооружённый грабёж.

Макс двинулся вперёд, машинально отмечая месторасположение дверей. Один, два, служебные комнаты. Всё тихо. Ни звука. Три, кабинет управляющего отделом внешних связей. «Внешзона» на сленге сотрудников «Мегатрейдинга». Хозяин — Каганов Сергей Борисович, сорок два года, в системе работает пять лет, на нынешней должности… Ладно, чёрт с ним.

Двери номер четыре. Шикарно, ничего не скажешь. Морённый дуб или искусная имитация, но солидно… Внушает, как и заведено у нынешнего класса «деловой буржуазии». Личный кабинет властителя «Мегатрейдинга» Михаила Балуева. Что же, весьма соответствует статусу. Не подкачал Миша, видимо бремя ложной скромности так и не свалилось на его плечи.

А вот эта дверь, пятая по счёту, и есть то самое искомое, как в старой школьной задаче. Обычная дверь, ничего особенного, не сравнить с угрюмой пышностью входа в берлогу Балу. Но за ней — то, ради чего масса людей, включая его самого, потратили столько усилий. И столько средств, но это уже — к малоуважительному Руслану Константиновичу. В общем, за дверью их цель, и этим всё сказано.

Макс вставил в ухо маленькую чёрную пуговку наушника и провёл детектором по периметру косяка. Простенькая с виду дверь была защищена, как и положено входу в святая святых. Так, вот здесь поле, здесь ещё одно… и вот здесь. Макс достал три пластинки и вогнал их в стык в трёх местах. Теперь можно начинать работать с замком, если только техники Балу не поставили здесь ещё один хитрый капкан, о котором он ничего не знает. Макс потратил ещё десять минут на осмотр двери, но больше ничего подозрительного не обнаружил. Чуть больше четверти часа ушло на то, чтобы справиться с запорным механизмом. Когда раздался финальный щелчок, Макс победно усмехнулся и вытер пот со лба.

Закрыв за собой дверь, он несколько секунд постоял, давая глазам привыкнуть к сумраку операционной части. Два ряда столов с погасшими мониторами уныло вытянулись в пустой комнате, ожидая появления своих хозяев. Их вид вызывал у Макса ассоциацию с брошенными псами. В дальнем конце, за самым большим столом, особняком стояли два компьютера, к которым он осторожно направился, стараясь ничего не задеть.

Прежде всего Макс, присвечивая себе фонариком, осмотрел всё имевшееся на столе и под ним. Так и есть. Что ожидалось, то и имеем: при несанкционированном включении компьютера — сигнал подаётся вниз, в комнату наблюдения. Но это преодолимо, и хорошо бы, чтобы оно стало последним препятствием. Макс поморщился, зачищая провод. Иногда в тщательно продуманном плане возникает такая непредвиденная «коза», которая своими рогами ломает все построения.

Всё. Можно начинать работу. Макс расположился за столом, щёлкнул кнопками включения. Экран монитора засветился ровным немигающим светом. Поехали…

Пальцы Макса запорхали по клавишам. Вперёд, вперёд… Имя пользователя… Код доступа… Он ввёл карточку в щель определителя. Не оригинал, но сработано на совесть. Плюс вот такая программка. Пошла, пошла, родная… Есть? Нет. «Введите дополнительный логин». Пер-рестраховщики… Вот теперь всё. Доступ есть.

Макс откинулся на стуле, выуживая из самого глубокого кармана диск в небьющейся пластиковой коробке. Положил на услужливо выскочивший язык дископриёмника, задвинул его пальцем, приготовился…

… и ничего не произошло. Совершенно ничего, никакой загрузки. Ни бита информации не капнуло с «блина», заботливо врученного ему под присмотром Байдалова шустрым технарём, перекатывавшим во рту комок жвачки. «Блин» оказался пустышкой. Интересно. Макс задумчиво потёр ухо, чувствуя, как холодеют пальцы. Нехороший мороз пробежал у него по коже, волосы на загривке зашевелились. Макс нажал «выброс», в безнадёжной попытке вынул диск, потёр его о ткань комбинезона, поставил обратно. Ничего не изменилось, пустота — она и есть пустота.

Первой мыслью было — их переиграли; Балу оказался проворней, и кто-то из окружения Шабарина на самом деле работает на него. Кто-то настолько близкий к самому Руслану Константиновичу или Байдалову, что у него была возможность заменить диск. Макс, словно очнувшись, вынул его, а затем, двигаясь медленно, как сомнамбула, принялся нажимать кнопки, отключая аппаратуру.

На смену первой мысли пришла другая, заползла мерзким гадом, разевая уродливую пасть и источая яд, от которого внутри у Макса всё застыло, оплывая тоскливой безнадёжностью от внезапно возникшего тяжёлого дурного предчувствия.

Он посмотрел на светящийся дисплей наручных часов. Так, зазор времени между двумя осмотрами, которые регулярно делают охранники, ещё имеется. Первоначальный план отсидеться до утра, безусловно, полетел к чёрту. Нужно выбираться отсюда, и как можно скорее. Вот, только, если вторая мысль верна, выбраться отсюда будет труднее, чем попасть внутрь.

Макс поднялся и, осторожно ступая, в глазах ещё плавало расплывчатое пятно от монитора, двинулся обратно к двери. Приоткрыв её, выглянул в коридор. Никого. И на дальних подступах, то бишь, в противоположных концах коридора, комитета по встрече не наблюдается. Макс настороженно прислушался. Чёрт, может это ерунда, всё то, что он себе навообразил? Но, дышалось тяжело, и в груди всё ныло и ныло нечто постылое, сжимая сердце и наполняя Макса изнутри ощущением недоброго.

Все эти мысли, вертевшиеся каруселью у него в голове, существовали как бы где-то там, на задворках сознания, сам же Макс, не теряя времени, двигался по коридору в обратном направлении, к лестнице, продолжая внимательно следить за изменениями в обстановке, готовый к любым неожиданностям.

Что остановило его у тяжёлой деревянной двери, ведущей в приёмную Балуева, он сперва сам не смог понять. Что-то мелкое, незначительное, какая-то деталь, ускользнувшая от него по дороге сюда, на которую он вначале не обратил внимания. И, лишь несколько секунд спустя, когда Макс уже потянулся к жёлтой металлической ручке, его осенило. Из-под двери выглядывал край коврового покрытия. Серый уголок, почти неразличимый на фоне тёмной древесины. Как-будто кто-то в спешке споткнулся, задел ковролин, но не стал ничего поправлять, а просто закрыл за собой дверь. Ни одна секретарша так не поступит. И, зная характер Балу, можно было предположить, что никто из его подчинённых не позволит себе такого.

Дверь открылась туго, сбившееся с обратной стороны покрытие мешало ей. Макс шагнул в обширную приёмную, ещё не зная, зачем он это делает, поддаваясь лишь внутреннему гнетущему ощущению, которое толкало его вперёд. Он обвёл взглядом стены, увитые густой зеленью, пустой стол с неработающим компьютером, узкий диван у стены, журнальный столик перед ним, открытую дверь в кабинет Балуева. В глубине кабинета лицом к Максу в кресле с высокими подлокотниками сидел человек в деловом костюме. Строгость его костюма резко контрастировала с глупой пестротой рубашки, уместной скорее на пляже, а не в подобной обстановке. Мужчина сидел молча, и тишину кабинета нарушало лишь кинжальное чирканье секундной стрелки часов, висящих на стене.

Макс прошёл через приёмную и подошёл ближе, не отрывая взгляда от лица сидящего. Странно, но он не чувствовал ненависти к этому человеку, несмотря на то, что тот отнял у него восемь лет жизни. Конечно, Макс много раз думал о том, какой будет их встреча, неоднократно задавал себе вопрос, сможет ли он сдержаться, увидев ещё раз щекастое лицо Миши Балу. И вот сейчас Макс стоял перед ним, а внутри у него кипел целый котёл разноречивых чувств, но ненависти среди них не было. Были злость, досада, усталость, фатальная отрешённость, раздражение, но ненависти не было. Может быть потому, что белая рубашка Балуева стала пёстрой из-за залившей её крови. Кто-то аккуратно перерезал горло Мишке от уха до уха, на пару миллиметров выше адамова яблока.

Макс вздохнул, невольно поразившись тому, как громко это прозвучало в безмолвной комнате. Он протянул руку и пощупал шею трупа, стараясь не запачкаться кровью. Тело было ещё тёплым. Полновластного хозяина «Мегатрейдинга» отправили в мир иной не больше часа назад. Как раз перед тем, как Макс нырнул в узкий ствол вентиляционной шахты. А, может быть, и когда он уже находился внутри Каземата. Макс выпрямился, ощущая глухие толчки крови в ушах. Время ускорялось, громыхая на стыках железных путей, уходящих в вечность. Счёт теперь шёл даже не на минуты.

«Почему?» — завертелось в голове у Макса, когда он выскочил из приёмной и, что есть духу, понёсся по коридору, уже не заботясь о скрытности и осторожности. Почему, почему, почему, почему, по…? Почему вокруг всё так спокойно, и никто не поднимает тревогу? Если это ловушка, чего они все ждут?

Словно в ответ на этот неотвязный вопрос из-за угла появились два охранника в синей форме. Макс едва успел юркнуть в проём, ведущий на лестницу. Дробно семеня по ступенькам, чтобы производить как можно меньше шума, он покатился вниз.

Итак, обход начали на полчаса раньше, чем следовало. И всё у них рассчитано верно. Сейчас он должен сидеть у компьютера в операционной части через стенку от покойного Балу. Голову в заклад, что туда они и направятся в первую очередь. Просто, когда они с Байдаловым подбивали время, Макс накинул себе лишние полчаса для подстраховки. Так, на всякий случай. Поэтому у них здесь свой хронометраж, и ему несказанно повезло, что он разминулся с ними на считанные секунды. Хотя, насчёт везения говорить ещё рано.

На площадке четвёртого этажа Макс остановился. Удостоверившись, что в коридоре пока никого нет, он побежал к восточному крылу, где находились, главным образом, хозяйственные помещения. На бегу он старался как можно точнее представить себе план здания и те немногие точки, которые он наметил для себя, как варианты отхода в форс-мажорной ситуации. Быстрее, быстрее, ещё быстрее… Вокруг пока тихо, но нет сомнений, что тревога уже поднята. И, по крайней мере, один человек из охраны, а скорее всего их несколько, попытаются убить его при задержании. Люди, скрытно работающие на белозубого хищника господина Шабарина. Хотя и живой Макс для них никакой опасности не представляет. Мотив для убийства Балуева у него ого-го. Для уголовки это — как подарок. Откинувшийся зек, восемь лет копивший злобу. Месть — и никаких делов. А доказательств причастности к этому Шабарина с Байдаловым у него нет. Кто поверит на слово человеку, лишь четыре дня тому получившему справку об освобождении? Да ещё по самой подходящей статье. А девочка? Получается, её и Костю должны…? Они, ведь, единственные свидетели. Макс почувствовал, что задыхается. То ли от ненависти к белозубому, то ли с непривычки. Давно не бегал, на зоне не побегаешь.

Сюда, кажется. Правильно, память не подвела. Высокие ёмкости для мусора, заполненные чёрными пластиковыми пакетами и бумажным крошевом. А дальше, у стены, ствол мусоропровода, закрытого и недействующего. Главное, чтобы люк сброса не оказался заварен, точных сведений об этом достать так и не удалось; как оказалось, никто не обращал внимания на этот санитарный аппендицит, пережиток эпохи социализма.

К счастью, люк не был заделан наглухо, а закрывался металлическим щитом с рукоятью, который легко сдвинулся в сторону. Где-то вдалеке послышались возбуждённые голоса. «Началось», — подумал Макс, протискиваясь в люк и нащупывая опору под ногами. Как назло ствол был гладкий, без выступов. Макс опустился на вытянутых руках, уцепившись за край люка, и расставил ноги, чтобы упереться в боковые стенки. Со второй попытки ему удалось это сделать, и он перевёл дух. Но, холодный ствол конденсировал влагу, и ноги скользили, несмотря на толстые резиновые подошвы. Спускаться при этом было почти невозможно. Оставалось только разжать руки и, сгруппировавшись, прыгнуть вниз, надеясь на чудо.

Конец колебаниям Макса положили громкие голоса снизу и луч мощного фонаря, ударивший в стену справа от него.

— Вот он! — послышался снизу чей-то возбуждённый вскрик. Издалека ему эхом вторил хриплый собачий лай.

Макс выругался сквозь зубы и подтянулся на руках, забираясь обратно. Голосов внизу добавилось, слышно было как кто-то скороговоркой частит в переговорное устройство.

Оказавшись в коридоре, он завернул за угол и побежал к западному крылу. Теперь оставалось только добраться до второго этажа, где одно из окон выходило на плоский козырёк аварийного выхода, с которого, в свою очередь, можно было попытаться допрыгнуть до ограды.

Суматоха в Каземате нарастала. То тут, то там слышались отдалённые голоса, топот ног, хлопанье дверей. Ожили лифты, задвигались деловито вверх-вниз, наполняя пространство плотоядным урчанием и щёлканьем. Макс бежал, сжав зубы, стараясь не думать о том, каковы у него шансы выбраться невредимым из здания, начинающего походить на растревоженный пчелиный улей.

Выскочивший из-за угла охранник, видимо сам не ожидал появления Макса. Молодой здоровенный парень, не разменявший ещё и четверти века, он затормозил так, что качнулся назад и издал какой-то невнятный звук.

— Стой! — наконец истерично вскрикнул он, хватаясь пятернёй за висевшую на поясном ремне кобуру.

Но Макс его опередил, выхватив из кармана тяжёлые плоскогубцы и запустив их в голову парня. Послышался неприятный удар, похожий на столкновение двух биллиардных шаров. Незадачливый «секьюрити» испустил трубный звук через нос, словно надеялся сымитировать призыв слона-самца в брачный период, и повалился на спину. Макс перепрыгнул через него и устремился к двери, ведущей к лестничным пролётам.

Когда он уже почти достиг нужной площадки, снизу послышались голоса, и сразу несколько человек стали подниматься вверх по лестнице. Макс повернул за угол и скрылся в коридоре. На его счастье тот оказался пуст, сил преследователей не хватало, чтобы охватить все участки этажей одновременно, а быстрота его перемещения приводила к тому, что люди, следившие за экранами мониторов, не успевали координировать действия остальных охранников. Но, долго так продолжаться не могло. Сейчас по внутренней связи сообщат, на каком этаже он находится, вся охрана начнёт двигаться в этом направлении, и петля затянется.

Макс понял, что удача отвернулась от него, ещё не успев добежать до заветного окна. Ему оставалось преодолеть не больше пяти метров, когда стёкла осветились размеренными сине-жёлтыми всполохами. Ухватившись за подоконник и тяжело дыша, Макс смотрел, как на той стороне, за оградой, останавливаются две машины с мигалками, а из них выскакивают люди в форме и бронежилетах.

Так, ловушка захлопнулась. Правда, мышь ещё жива и бегает, но, это уже, действительно, ненадолго. Подъехавшие, скорее всего, в здание не пойдут, останутся в оцеплении и будут ждать бойцов из спецотряда. А те окажутся здесь с минуты на минуту. Отмеренное Максу время таяло с каждой секундой.

И чуть было не исчезло разом в один миг, когда Макс, добежав до следующего пересечения коридоров, едва не столкнулся с ещё одним охранником. Его спасло то, что, помня о происшедшей только что стычке, он уже не мчался сломя голову, а, сбавляя скорость на поворотах, мельком выглядывал, чтобы оценить обстановку.

Это был мужчина лет сорока, ростом чуть ниже Макса, двигавшийся наперерез ему. Шёл он осторожно, с пистолетом наизготовку, и маневр Макса был бы замечен, если бы в тот момент внимание охранника не отвлекло ожившее переговорное устройство, укреплённое на наплечном ремне. Макс отпрянул назад в темноту ниши, вплотную к неказистой двери, что вела, по-видимому, в одно из подсобных помещений.

— Звено четыре слушает… Понял, — произнёс охранник, склонив голову к левому плечу, на котором висела рация, и останавливаясь на пересечении коридоров. Он внимательно посмотрел направо, затем в другую сторону и, чуть помедлив, продолжил свой путь.

— Понял… да. В секторе «Д»… Пока никого… Да, готов…

Искажённое металлическое кваканье смолкло, послышался писк отбоя. Макс покинул своё убежище и в несколько прыжков настиг охранника. Уловив движение за спиной, тот резко развернулся, но было поздно. Вытянутыми пальцами Макс ударил его в шею, прямо в нервный узел. От болевого шока колени мужчины подогнулись, и тут стража порядка настиг ещё один удар ребром ладони, окончательно выбивший из него остатки сознания.

Макс подхватил обмякшее тело и поволок его к спасительной нише, в которой только что прятался. Замок на двери был стандартный, ригельного образца. Макс вскрыл его одним движением, пыхтя затащил туда обездвиженного охранника, втиснулся сам и закрыл за собой дверь.

Глухая комнатушка без окон, в которой он оказался, служила каптёркой для обслуживающего персонала, а заодно и складом вещей, которые следовало бы выкинуть, но рачительная хозслужба Каземата почему-то предпочитала хранить здесь. Одну из стен занимали полки со всевозможными моющими и чистящими средствами, внизу под ними были свалены кучи ветоши, а у примыкающей стены рядами высились упаковочные коробки из-под оргтехники. В противоположном углу стояла целая батарея пластиковых и оцинкованных вёдер со швабрами разной длины.

То и дело ударяясь локтями о стены и бормоча сквозь зубы проклятия, Макс склонился над охранником и принялся расстёгивать синюю униформу с биркой «Смирнов А.П. Отдел охраны» на груди. Он сбросил свой комбинезон и натянул куртку с брюками закатившего зрачки Смирнова А.П., замирая всякий раз, когда мимо двери проносились чьи-то шаги.

Брюки оказались коротковаты, а куртка — чуть большего размера, чем следовало бы, но Макс надеялся, что с первого взгляда это не будет бросаться в глаза. Он поправил ремни, скептически осмотрел себя и решил, что вид у него достаточно приемлем, чтобы не выделяться на экранах мониторов.

Разорвав тряпки на полосы, он крепко связал руки и ноги охранника, притянув запястья к щиколоткам ног. Рот ему он забил кляпом и обмотал сверху ещё одной лентой, туго завязав её на затылке. Затем уложил тело под стену, укрыл своим комбинезоном, достал из карманов всё, что ещё могло ему пригодиться, а затем забросал сверху ветошью и картонными ящиками, чтобы заглушить звуки, когда тот очнётся.

Выйдя из каморки, он запер за собой дверь и двинулся дальше, стараясь не очень спешить, чтобы не привлечь внимание людей, сидевших в комнате видеонаблюдения.

Добраться до первого этажа тем путём, которым он намеревался это сделать, Максу не удалось. Снизу поднимались сразу несколько человек. С той стороны, откуда он пришёл, тоже доносились звуки погони, тиски сжимались всё сильнее, и, поэтому, Максу пришлось перебраться к дальнему крылу здания, где путь вниз ещё был свободен.

Но, кто-то ещё, кроме него, решил воспользоваться этим маршрутом. И, когда Макс увидел, вынырнувшую из-за бокового хода, девочку с рюкзаком, из которого торчали длинные заячьи уши, он на мгновение решил было, что это галлюцинация, результат нервного перенапряжения. Слишком много он думал о ней в последнее время.

— Ты кто? — медленно произнёс он, запоздало подумав, что глупее вопроса задать невозможно.

— Наташа, — ответила девочка, широко распахнув голубые глаза. — Мой папа здесь работает. Я сначала была с ним, потом все куда-то побежали, а я потерялась. Покажите, где здесь выход, пожалуйста.

Мысли в голове Макса окончательно перемешались. Он машинально шагнул вперёд, девочка попятилась и вдруг остановилась, удивлённо выдохнув:

— Ох, чёрр…

Только сейчас в полутьме коридора Птица разглядела, что перед ней в нелепой синей форме стоит человек, виновный во всех её неприятностях, случившихся после побега.

Глава шестнадцатая

— Так, как же тебя, всё-таки, зовут? — спросил Макс, не замедляя ход.

Они почти бежали по третьему этажу, спасаясь от охранников, сновавших внизу в поисках Макса. Им пришлось подняться сюда на лифте и идти бесконечными коридорами, чтобы потом спуститься вниз в противоположном конце здания.

То, как Птица оказалась в Каземате, было так же нелепо, как хоккей на траве, и просто, как манная каша. Спасаясь от погони, она бежала вперёд, не разбирая дороги. Как назло, улицы здесь были прямыми, и преследователи, хоть и не могли сразу догнать её, всё же не теряли Птицу из виду. Забежав в спасительную тень высокого серого здания, она юркнула в щель между прутьями металлической ограды и помчалась, чтобы обогнуть его с другой стороны. Ко всем её несчастьям добавился ещё лай собак, привлечённых появлением Лины. Птица припустила с удвоенной силой, оправдывая своё прозвище и чувствуя, что ноги вот-вот оторвутся от земли.

В этот момент в здании погасли огни, и всё вокруг погрузилось во тьму. Одновременно с этим земля ушла у Птицы из-под ног, и она, отчаянно взмахнув руками, полетела куда-то вниз. К счастью высота падения была небольшой, а прижатый к груди рюкзак смягчил удар. Лина оказалась на широкой, идущей вниз, металлической платформе, которая, опустившись на несколько метров, замерла с негромким щелчком. Девочка поднялась с колен и неуверенно шагнула вперёд, в темноту. И тот час же, вдалеке от неё, у выхода, засветилась лампочка, а платформа, щёлкнув ещё раз, плавно пошла вверх.

Вот таким образом Птица оказалась в новой ловушке. Сперва она сидела тихо, ожидая, пока погоня пройдёт мимо и щекастый Саша со своим водителем уберутся подальше. Затем Лина попыталась выбраться тем же путём, которым она попала сюда. Птица взобралась наверх по металлическим стойкам, идущим вдоль стены, и попробовала сдвинуть платформу. Тщетно. Металлическая панель лишь слегка колебалась в пазах, но вниз не шла, несмотря на все усилия. Лина спустилась и принялась тщательно осматривать всё вокруг, в поисках устройств, которые могли бы привести подъёмник в движение. Ничего подобного она не обнаружила. Наверное, решила Птица, эта штука управлялась откуда-то по соседству.

Само помещение, в котором она оказалась, было похоже на небольшой склад, вроде того, что имелся у них в интернате. Только тот размещался в хозяйственной пристройке у первого корпуса, а это, как полагала Птица, была подвальная часть серой многоэтажки. Платформа же использовалась для погрузки или выгрузки чего-то, что находилось здесь на стеллажах. Почему она сработала, когда на неё ступила Птица, было непонятно, но Лина не особо над этим задумывалась. Приведённый в действие подъёмник помог ей скрыться от погони, и то ладно.

Какое-то время девочка бродила по подземным галереям Каземата, оказавшимся необычайно протяжёнными. Рядом со складом она наткнулась на две двери, но обе были надёжно заперты, и единственное, что ей оставалось — это искать другой выход из здания.

Птице приходилось идти осторожно, потому что длинные коридоры еле освещались редкими тусклыми лампочками, и временами ей казалось, что она плывёт в мутно-жёлтом тумане. А затем поднялся какой-то шум, началась беготня, то и дело ей стали встречаться люди в синей форме, от которых приходилось прятаться или удирать. Поднявшись на первый этаж, Птица поняла, что через главный вход ей выйти не удастся и, трезво рассудив, что такое громадное здание должно иметь несколько выходов, отправилась на их поиски, во время которых и наткнулась на ненавистного ей Лазарева, одетого в ту же форму, что у всех остальных. Птица, ошеломлённая этой встречей не меньше Макса, не стала показывать своего к нему отношения, подумав, что это, может быть, единственный человек, который поможет ей выбраться отсюда. Поэтому, до поры до времени, нужно было изображать страдалицу, вызывая у него жалость и сочувствие.

Макс повернулся к Лине, ожидая ответа. Они стояли на площадке третьего этажа, в зоне не просматриваемой видеокамерами.

— Вита, — повторила Птица, потупив голову и перебирая торчащие из рюкзака заячьи уши. Этот вопрос прозвучал уже дважды за последние четыре минуты.

— Вита…, - медленно произнёс Макс, выглядывая в коридор. — Вита Лазарева?

Птица кивнула, не отпуская уши бабксениного зайца, и шмыгнула носом.

— Пошли, — скомандовал Макс и задал новый вопрос. — Как зовут твою маму?

Хм, спросите чего полегче. Лина опять пожалела, что переборщила с образом дебильной Светы Первушиной. Ни страшноватый Антон Павлович, ни Виктор Николаевич, подлюга очкастый, имени мамы Лазаревой ей так и не назвали.

— Я не знаю, — тихонько ответила Лина, семеня за Максом.

— Как это? — спросил он, замедляя ход. — Почему?

Лина нахохлилась и замолчала, мигая глазами, чтобы в них побыстрее набрались слёзы.

— Я не помню, — прошептала она. — Мама умерла, когда я была ещё маленькой.

— Разве тебе никто не сказал, как её звали? — удивился Макс.

Птица покачала головой. Хотя это уже была совершенная неправда. В интернате все знали своих мам. Даже те, кто лишился их в младенческом возрасте. Исключение составляли лишь те, от кого мамаши отказались ещё в роддоме. Но и тогда большинство из девочек врали, выдумывая трагические истории и давая свои имена вымышленным родительницам.

Лина всхлипнула и размазала кулачком по щеке выкатившиеся слёзы. Макс тяжело вздохнул, уголок его рта дёрнулся.

— Сюда, — объявил он, кладя руку на худенькое плечо Птицы. Девочка невольно напряглась, она очень не любила чужих прикосновений.

Макс с Линой стояли перед клетчатой шахтой грузового лифта. Он единственный из всех спускался в подвальное помещение. Макс нажал кнопку вызова. В это время ожила, потрескивая, рация:

— Звено четыре, говорит «восток-альфа». Звено четыре…

— Звено четыре слушает, — сказал Макс, приблизив микрофон к самим губам. Он говорил приглушённо, надеясь, что шумовой фон не позволит человеку на том конце распознать подмену.

— Где вы находитесь?

— На третьем.

— Какой сектор?

— Сектор «Б», — бросил наугад Макс.

— Поднимитесь на четвёртый и двигайтесь к западному крылу, навстречу остальным. Как поняли?

— Вас понял, — подтвердил Макс и отключился.

Он открыл дверь подъехавшей кабины, пропустил Птицу, приказав присесть, чтобы её не было видно, и нажал на нижнюю из кнопок. Лифт, содрогаясь, стал опускаться. Макс повернулся спиной, чтобы снаружи была видна лишь синяя форма.

— Ты откуда сама? — спросил он у сидящей на корточках Птицы.

— Из интерната.

— Он здесь, в городе?

— Нет, в Рыжеватово.

— А сюда как попала?

— Приехали два дяди и забрали с собой. Дядя Игорь и дядя Володя.

— Ты меня помнишь?

Птица кивнула:

— Да, я вас видела вчера. В том доме, куда меня привезли.

— Что они от тебя хотели?

— Я не знаю. Сказали, что побуду у них, а потом за мной приедет папа.

— Чего же ты убежала?

Птица нахмурилась.

— Я им не верю. Мой папа умер. Уже давно, ещё раньше мамы.

Макс повёл головой, словно ему стал тесен воротник.

— А что с тобой случилось в том доме?

Птица пожала плечами.

— Не помню. Шла по коридору, а потом открыла глаза уже в другой комнате.

— С тобой раньше такое случалось?

— Нет.

— А болело что-нибудь?

— Болело. Зуб.

— И больше ничего?

— Ну, ещё голова.

— И всё? А в больнице ты лежала?

— Нет.

— Никогда?

— Никогда.

Макс посмотрел на Птицу, пытаясь определить, говорит ли она правду. Девочка вполне могла скрывать свою болезнь, если, конечно, она у неё имелась.

— Давно ты в Рыжеватово?

— Давно, — подтвердила Птица, свято следуя заповеди не открывать о себе полной правды кому бы то ни было. — С самой смерти мамы.

— А когда она умерла?

— Не помню, я маленькая тогда была.

— Совсем маленькая?

— Совсем. Мне ещё и годика не было.

Макс обессиленно прислонился к стенке. Не она. Просто однофамилица. Но документы? Выходит подделка. Сработано фирмой «Байдалов и компания». Им очень было нужно подцепить его на крючок, и они выбрали заведомо беспроигрышный вариант. Вся эта афёра была замешана на лжи с единственной целью — устранить конкурента и представить одного-единственного виновника с железным мотивом. Да, Макс был нужен им, очень нужен. Именно в этом здании и именно в это время. И Шабарин использовал всё, чтобы заставить его оказаться здесь.

Лифт остановился. Макс с Птицей вышли и направились к складу. Птица бежала впереди, показывая дорогу, хотя этого и не требовалось, Макс приблизительно помнил его местонахождение по схеме.

Добравшись до подъёмника, он отправил Лину сторожить у входа в склад, чтобы предупредить его, если, вдруг, появятся охранники, а сам принялся осматривать конструкцию подъёмника. Много времени на то, чтобы решить эту загадку, ему не потребовалось. При отключении электроэнергии переставал работать электрический блокиратор, удерживавший платформу в верхнем положении, и она начинала двигаться вниз, если на неё попадал какой-нибудь груз. Когда подача энергии возобновлялась, платформа автоматически поднималась и блокировалась снова. Вот и всё. Техническая недоработка, упущенная проектировщиками. Макс с горечью подумал, что если бы он знал об этом заранее, не пришлось бы тратить столько усилий, чтобы попасть внутрь Каземата. Хотя, кто знает, может быть именно этот трудный путь и спас его, не дав Байдалову правильно рассчитать время.

Макс вернулся к Птице, которая выжидательно посмотрела на него.

— Ну, что? — спросила она.

— Нам нужно отключить электричество.

— Я знаю как, — тут же заявила Птица, не раз организовывавшая с Жанкой Полуян фейерверки возле электрических розеток.

— Я тоже. Нет ничего проще, чем устроить короткое замыкание. Но, к сожалению, это не поможет. Система управления подъёмником находится не здесь, а на первом этаже. Туда же нам сейчас не попасть.

— И что делать? — спросила Лина, поняв из этой речи лишь то, что дела их плохи.

Макс оценивающе посмотрел на девочку:

— Есть ещё один выход.

— Какой?

— Здесь рядом стоит домик. Тебе нужно туда пробраться, найти рубильник и выключить его.

— Как же я смогу туда попасть, если мы не можем выбраться отсюда?

— Ход есть. Но он очень узкий, и я в него не пролезу, — Макс ещё раз осмотрел Птицу. — Не знаю, получится ли у тебя, но, похоже, это наш единственный шанс.

— А что такое «рубильник»?

— Это выключатель для света. Он будет вот такой формы, — Макс изобразил на стене перед Леной подобие рубильника. — Или вот такой… Да, скорее всего, именно такой. Когда ты его повернёшь и погаснет свет, выходи оттуда как можно скорее. Дверь, конечно, будет заперта, но она должна открываться изнутри. Когда выйдешь — сразу иди во двор соседнего дома, оттуда на улицу и там переходи на другую сторону. Немного дальше увидишь небольшую церковь, возле неё скверик со скамейками, будешь ждать меня там. Сможешь это сделать?

Птица с серьёзным видом кивнула. Ни в каком скверике она ждать не собиралась. И возиться, искать всякие рубильники — тоже. А вот то, что выход из этой громадной коробки всё же имелся, это хорошо. Ну, а сам Лазарев пусть как хочет, так потом и выкарабкивается отсюда. В конце концов, если бы не он, Птица уже давно была на полпути к бабе Ксене.

— Пойдём, — сказал Макс, протягивая руку. Лина сделала вид, что не заметила её, деловито поправляя лямки рюкзака.

— Ладно, — усмехнулся Макс, подумав про себя, что девочка неглупа и с характером. — Иди за мной.

Им предстоял путь в обратную сторону. Теперь нужно было подняться наверх, на один из этажей, найти нужную шахту пассажирского лифта, на дне которой был проход, ведущий к подстанции, и спуститься по ней вниз. После чего Максу придётся проделать весь этот путь ещё раз, и как можно быстрее, чтобы добраться до подъёмника в подвале к тому моменту, когда Птица отключит электроэнергию. Им приходилось рассчитывать на удачу и невероятное сумасшедшее везение, но другого выхода у Макса с Птицей не было.

Всё их везение закончилось уже через десять секунд, когда по дороге к лифту впереди выросла фигура охранника. Полутьма коридора скрывала его лицо, но вытянутая вперёд правая рука не оставляла сомнений, что её хозяин сжимает нечто, а не просто целится вытянутым пальцем в грудь Максу.

— Стой! Кто здесь? — в голосе охранника не было нерешительности и волнения, столь часто слышимых у новичков в кризисной ситуации. Вытянутая рука оставалась твёрдой, а на стволе зажатого в ней пистолета лениво проступили тусклые световые блики.

— Ты чего? — удивился Макс, замедлив шаг, но не останавливаясь, а понемногу сокращая расстояние между собой и охранником. — Витька, это ты, что ли?

— Стой на месте, — холодно приказал человек с пистолетом.

— С ума сошёл?

Звук выстрела, усиленный эхом, прозвучал неестественно громко. Макс замер, почувствовав, как пуля прошла у правого виска, едва не опалив кожу. Краем глаза он уловил, что девочки рядом с ним уже нет. Макс даже не успел заметить, когда она исчезла.

— Медленно достань оружие и брось на пол.

Макс расстегнул кобуру.

— Медленно, — предупредил мужчина, поведя пистолетом.

Не спуская с него глаз, Макс осторожно вытащил старый «макаров» и, чуть помедлив, отбросил от себя.

Охранник шагнул вперёд.

— Та-ак, — процедил он, и его прищуренные глаза недобро сверкнули. — Кто ещё здесь с тобой?

— Никого, — спокойно ответил Макс.

— Рассказывай, — возразил охранник. — Ребёнок какой-то, где он?

— Что ещё за ребёнок? — держа руки перед собой, Макс оглянулся. — Померещилось, наверное.

— Угу, — кивнул охранник. — Померещилось, как же. Ну, да какая разница.

Тон его едва уловимо изменился, дуло пистолета приподнялось, и Макс почувствовал — он из тех. И задерживать, а тем более, вести куда-нибудь его не будут, ибо у человека, стоящего перед ним, имеются чёткие и ясные инструкции по поводу дальнейшей судьбы Макса Лазарева.

Воздух заметно потяжелел, затрудняя дыхание, и даже время, казалось, потекло медленнее. Всё смазалось в один серый фон, остались только холодные с прищуром глаза и бесстрастный зрачок дула. А затем и это исчезло, потому, что всё погрузилось во тьму.

Свет погас моментально, разом во всех подвальных помещениях. За мгновение до этого слух Макса уловил отдалённый треск в глубине левого коридора — девочка не зря хвасталась тем, что знает, как устроить короткое замыкание. В следующее мгновение он уже катился по полу, стараясь достичь спасительного угла.

Звонко хлопнул выстрел, короткая вспышка на миг разорвала тьму, ставшую после этого ещё непрогляднее. Макс поднялся на ноги и побежал по коридору, придерживаясь рукой стены, чтобы не пропустить поворот. Сзади появился луч фонаря и заплясал по коридору, но сила его была слабой, и он терялся в темноте подвала, не достигая Макса. Ударил ещё один выстрел, пуля с жужжанием срикошетила от пола.

Охранник понял, что стрельба вслепую ничего не даст, жертва уходит, и бросился в погоню. Подошвы его казённой обуви громко стучали о каменные плиты, разносясь громким эхом по всему подвалу.

Рука Макса скользнула вниз, и он едва не потерял равновесие. Поворот. Он свернул налево, вытянув теперь руку перед собой, чтобы не наткнуться на стенку, и тут же ударился о Птицу, которая едва доходила ему до пояса.

— Там тупик, — тихо, но чётко, произнесла девочка.

Рой мыслей вихрем пронёсся в голове Макса, но ни одной спасительной среди них не было.

— Нападай! — шепнула Птица, или это ему только показалось?

Девочка выглянула из-за угла и швырнула свой рюкзак под ноги бегущему. Охранник шарахнулся в сторону, его левая нога запуталась в лямках, и он грузно завалился набок. Макс рванулся к нему, подхватил выпавший фонарик и несколько раз ударил им мужчину по голове. С гулом, от которого зазвенело в ушах, бахнул ещё один шальной выстрел, и тело противника обмякло.

Макс отбросил погасший фонарь, подхватил Птицу, которая едва успела высвободить свой рюкзак, и побежал с ней обратно к центральному коридору.

— Ты цела? — тяжело дыша, спросил он на бегу.

— Кажется, — ответила Лина. Она держалась за Макса одной рукой, а другой поправляла на плече сползавший рюкзак.

Далеко позади них тяжело заворочался, поднимаясь на ноги, охранник. Ещё немного и погоня возобновится. А если это убийца, то он вряд ли будет звать на помощь. Скорее всего, постарается настичь их сам. Зная это, Макс бежал изо всех сил.

Кабина грузового лифта всё ещё была здесь. Макс рывком закрыл дверь и нажал кнопку второго этажа, всем телом чувствуя гулкие удары своего сердца. Лифт застонал и медленно, как в кошмарном сне, где всё замедляет свой темп, пошёл вверх. Лина присела в углу, не дожидаясь напоминания. Её худенькие плечи вздрагивали в такт судорожному дыханию. Макс закрыл глаза и принялся размеренно считать про себя, стараясь унять дрожь в руках.

Мучительный подъём окончился на цифре «3». Макс открыл дверь, вышел в коридор и оглянулся по сторонам.

— Идём спокойно, не торопясь, — предупредил он.

Нужная им шахта лифта была недалеко. Она встретила их бесстрастным взглядом закрытых дверей и полным безлюдием площадки и примыкающего коридора. Но из западного крыла уже доносились голоса и шум шагов. Макс готов был поклясться, что с каждой секундой они становятся всё слышнее и слышнее. С другой стороны, за спинами беглецов, заворчал, возвращаясь в подвал, грузовой лифт. Похоже, их преследователь не собирался останавливаться на полпути. Он с девочкой оказались между молотом и наковальней.

Макс налёг на двери, разводя створки в стороны. Те, под его напором, немного подались, образовав неширокую щель, в которую он тотчас же вставил ладони и, застонав от натуги, попытался расширить проход. Затем под одну из створок он вбил отвёртку, застопорив её, и заглянул вниз.

Шахта уходила отвесно, теряясь во мраке. Кабина лифта замерла на одном из верхних этажей, что можно было считать грандиозной удачей — дорогу к спасению им ничто не загораживало.

Рядом с дверью тянулась лестница, предназначенная для ремонтных работ. Макс обернулся к Птице, поднял её на руки и поднёс к ближайшей перекладине:

— Держись крепче и спускайся… Только осторожнее, не соскользни.

Он побаивался, что девочка испугается, и ему придётся помогать ей на всём протяжении спуска. Но, Птица крепко ухватилась за перекладину и, ловко перебирая руками и ногами, с необычайной скоростью и сноровкой устремилась вниз.

Держась за дверь, Макс шагнул на лестницу и выдернул отвёртку из-под левой створки. Двери с гудением сомкнулись, отсекая их от голосов, звучавших уже совсем рядом. Темнота опять опутала их, лизнув невидимым языком, от которого шёл сильный запах металла и смазки.

Макс принялся спускаться, осторожно нащупывая перекладины — в такой тьмище сорваться проще простого. Его правая ладонь попала во что-то густое и неприятно жирное, словно кто-то вывалил сюда пригоршню солидола. Он чертыхнулся и провёл рукой по стене, пытаясь вытереть её, и с удивлением обнаружил на бетоне капельки сконденсировавшейся влаги. Проклятье! Откуда она здесь? Очередная недоработка строителей? Макса передёрнуло, он подумал о том, что, если, хотя бы в одном месте, изоляция кабеля будет нарушена, девочка может сгореть заживо в узком проходе. Хотя, что ещё остаётся? По-другому им, просто, не выбраться отсюда.

«Скотина, — подумал Макс. — Девочка-то здесь причём? Если бы ты знал, что она твоя дочь, ты бы отправил её в эту нору?» И кто-то испуганный истошно завопил у него изнутри: «Нет! Нет!». Макс криво усмехнулся, продолжая спускаться и повторять самому себе, что всё правильно, иначе нельзя, и выход только один… Почему-то это не помогало.

Птица уже стояла внизу, сняв рюкзак и проверяя, надёжно ли он застёгнут. Было темно, лишь вверху над их головами пробивались еле видимые полоски света.

Макс чиркнул зажигалкой, чей крошечный огонёк лишь слегка развеял сгустившийся мрак, и повёл рукой по сторонам. Справа, у самого пола, он заметил то, что им было нужно — отверстие, из которого выходил пучок кабелей, разветвлявшийся наподобие щупалец спрута. Лаз был узкий, уже, чем Макс себе представлял, и он с сомнением посмотрел на Птицу. Девочка, конечно, худенькая для своего возраста, но, всё равно, не застрянет ли?

— Рюкзак оставь, — сказал он Лине.

— Нет, — ответила Птица, крепко вцепившись в свои пожитки.

— Как ты его тащить собираешься? — спросил Макс.

— Как-нибудь.

— Застрянешь с ним, что будешь делать?

— Почему это я застряну? — строптиво тряхнула волосами Птица. — Он, ведь, меньше меня.

— Хорошо, уговорила, — вздохнул Макс. — Ты всё помнишь?

— Помню, помню.

— Тогда так, сразу, как выберешься, свет не выключай. Сейчас начнёшь считать до тысячи. Но, не быстро. Вот так: раз-и, два-и, …

— Раз-и, два-и…, - послушно повторила Птица.

— Правильно, — Макс секунду помолчал. — Смотри, там поосторожнее, когда будешь пробираться.

О возможных повреждениях изоляции он ничего не сказал. Вместо этого Макс присел на корточки, потрепал девочку по плечу и помог ей забраться в узкое отверстие.

Внезапно шахта наполнилась гулом и лязганьем. Это наверху пришла в движение кабина лифта. Она медленно пошла вниз и замерла на уровне четвёртого этажа. Кто-то вошёл внутрь, и кабина продолжила спуск.

— Начали, — шепнул Макс. Его голос растворился в надвигающемся шуме.

— Раз-и, — произнесла Птица, исчезая в проходе.

Макс наощупь бросился к лестнице, но в темноте зацепился о что-то и, потеряв равновесие, упал, больно ударившись коленом и костеря всё вокруг на чём свет стоит. Ещё через мгновение он понял, что дёргаться бесполезно — всё равно выбраться он уже не успеет, и замер на месте. Кажущийся громадным четырёхугольник кабины опускался всё ниже и ниже, действуя на подсознание, отчего становилось хуже дышать, хотя воздуха в шахте не убавлялось. Макс ещё надеялся, что лифт остановится на втором этаже, но тот упрямо шёл вниз, и ему пришлось сначала согнуться, а затем присесть на корточки, касаясь руками пола.

Кабина замерла в нескольких сантиметрах от затылка Макса. Двери с гудением растворились.

— Синица, доложишь Полетаеву, что на четвёртом всё в порядке, — послышался чей-то голос, одновременно с топотом шагов. — Остальные …

Двери закрылись, голоса стали глуше и, удаляясь, исчезли совсем.

Макс перевёл дыхание и осмотрелся. Расстояние между кабиной и дверью было настолько узким, что едва можно было просунуть ладонь. С обратной стороны просвет был намного больше — сантиметров двадцать, но, всё равно, он оставался слишком узким, чтобы, протиснувшись в него, забраться на крышу кабины. Несмотря на это, Макс попытался протолкнуть голову и плечи между кабиной и стенкой шахты, но, после нескольких неудачных попыток, оставил эти намерения.

Итак, судя по всему, выхода не было. Он оказался в ловушке.

Глава семнадцатая

Считать Птица перестала сразу же, как только начала своё змееподобное продвижение по тесному проходу для силовых кабелей. Не дошла даже до «четырёх-и». Зачем, спрашивается? Никакие рубильники она трогать не собиралась. Слишком много неприятностей ей пришлось пережить из-за этого Лазарева, чтобы ещё рисковать ради него.

Птица ползла, отталкиваясь локтями и волоча за собой многострадальный рюкзак. Вместе с тем, она опасливо косилась на толстые кабели, тянувшиеся под ней, справедливо полагая, что там следует ожидать неприятных сюрпризов, и старалась держаться от них как можно дальше, насколько это позволяло ей узкое пространство.

Локти болели так, что Лине приходилось жмуриться при каждом толчке вперёд. Колени тоже начали саднить. Ужасно мешал рюкзак, который постоянно цеплялся за стенки, но прикрепить его к ноге было нечем, а бросить — жалко. И Лина упрямо ползла и ползла, сжимая зубы и надеясь, что всё это когда-нибудь закончится.

В тот момент, когда она об этом подумала, ход действительно закончился, и Птица, стараясь не очень громко пыхтеть, выбралась из лаза в небольшую комнату, стены которой были до середины закрашены синей масляной краской, а выше — грубо забелены сероватой известью. Висевшая под потолком лампа с матово-белым плафоном, защищённым проволочным каркасом, была выключена, но её с лихвой компенсировал свет от уличных фонарей и стоявшего поблизости Каземата, лившийся в окно, забрызганное чем-то, напоминавшим машинное масло.

Лина забросила рюкзак на плечо и прошлась по комнате, потирая локти, чтобы унять боль. Вот и выход. Замок обычный, можно открыть изнутри. Прелесть, до чего замечательно. Птица уже протянула было руку и вздрогнула, услышав мужской голос:

— Долго нам ещё? — судя по тому, как отчётливо были слышны слова, говоривший находился всего в паре шагов от Птицы, отделённый от неё лишь дверью, возле которой сейчас замерла девочка.

— Как придётся.

— И чего это они столько возятся?

— Навыка нет. Да и квадратура к тому же…

Говорили двое. И голоса их, хоть и приглушенные, были Птице до ужаса знакомы. Мордастый Саша, близнец Игоря, вместе с водителем…

— Всё равно долго. Может Сапаргалиев с Рудаковым его уже кончили?

— Вряд ли. Сообщили бы.

— Мало ли что, если рядом кто — звонить не с руки…

— Тоже верно.

— Девчонка ещё. Выпасай её теперь.

— Да там она. Некуда ей больше деться.

— Чёрт, нужно было её прямо возле машины мочить.

— Всё сказал?

— Всё.

— Чего же ты только сейчас такой умный стал?

— Да ладно тебе.

— Вот и заткнись.

Птица пятясь, на цыпочках, отошла от двери, пока не упёрлась спиной в стол с одной тумбой, из которой торчали перекособоченные ящики. Не думая, зачем она это делает, Птица забралась под него и присела на корточки, обхватив руками рюкзак.

Выходит, преследователи не сдались и продолжают её искать. А фраза насчёт «мочить прямо возле машины» придавала совсем другую окраску всей этой истории, и без того достаточно нехорошей. Лина почувствовала, как по шее и плечам пробежали морозные иголочки страха.

«Почему все хотят меня убить?» — унылым корабликом проплыла и исчезла в мглистой дымке мысль. Тонька, Шнур, эти непонятные люди с их непонятными делами. Кто следующий?

Птица сидела под кривобоким столом в мрачной полутёмной комнате, и деваться ей отсюда было совершенно некуда.


Позвоночник и мышцы шеи болели так, что Максу казалось, ещё чуть-чуть, и их сведёт судорогой. Он опустил голову, несколько раз качнул ею круговыми движениями влево-вправо и опять принялся за осмотр днища кабины. Крохотный огонёк одноразовой зажигалки помогал мало, будучи не в силах бороться с окружающей тьмой, и Макс продвигался медленно, сантиметр за сантиметром.

Он не знал, сколько прошло времени, когда ему, наконец, повезло, и он наткнулся на то, что и рассчитывал найти — аварийный люк в полу кабины. Но это было всего лишь полдела, поскольку крышка люка, прижатая покрытием пола в кабине, держалась крепко и подниматься ни за что не хотела. Макс перевёл дыхание и попробовал ещё раз. На этот раз крышка вышла из пазов и чуть-чуть приподнялась. Макс предпринял ещё одну попытку, и ещё, и ещё. Ему удалось отвоевать пару миллиметров, но дальше дело не шло.

Впрочем, и этого уже было достаточно. Макс вынул из кармана складной нож с несколькими лезвиями, порадовавшись при этом, что не оставил его с частью инструментов в старом комбинезоне, и достал наиболее длинное и тонкое из лезвий. Просунув его под крышкой, он проколол ковролиновое покрытие и начал осторожно взрезать его по периметру крышки. Примерно на середине тонкая сталь не выдержала и переломилась, когда Макс пытался обогнуть очередной угол. Но сделанная прорезь позволяла теперь приподымать крышку чуть выше, и второе лезвие прекрасно справилось со своей задачей.

Макс аккуратно сдвинул крышку в сторону, поджался на руках и забрался внутрь кабины. Первым делом он взглянул на часы, озабоченно нахмурив брови. Что-то не так. Девочка уже давно должна была отключить электричество. Но гудение в системе не прекращалось ни на секунду. Значит, свет теперь мог погаснуть в любой момент. А именно, когда он будет подниматься, что было бы совсем уж некстати. Но, деваться некуда, путь через первый этаж ему закрыт, и Максу оставалось единственное — рискнуть.

Он и не колебался. Лифт, тихонько взвыв, двинулся наверх, к площадке второго этажа. Макс оставил люк открытым, всё равно любой, кто зайдёт сюда, заметит изрезанный ковролин. Хорошо, если они станут искать его внизу на дне шахты. Это даст ему дополнительное время.

— Звено четыре, где вы? — вдруг хрипло закаркала рация на плече Макса, и он вздрогнул. — Звено четыре, ответьте.

Голос говорившего был злым и раздражённым, что различалось, даже, несмотря на треск радиопомех.

— Звено четыре…

Макс поднял руку и отключил рацию.

Свет так и не погас, и лифт без помех дошёл до второго этажа. Двери разошлись в стороны, и перед Максом открылся пустой коридор.


Приглушенный говор из-за двери то затихал, то возобновлялся вновь. Видимо, стоявшим там Саше с водителем невмоготу было молча наблюдать за происходящим. Лина же, наоборот, сидела тихо, как мышь, боясь лишний раз пошевелиться, хотя понимала, что находясь снаружи, расслышать тихий шорох отсюда просто невозможно. Тем не менее, холодное намерение этих людей убить её, испугало Птицу настолько, что она, в какой-то мере, утратила способность соображать и действовать. Мелкая дрожь сотрясала тело девочки так, что ныли пальцы, вцепившиеся в колени, а сердце билось в груди, словно стремилось вырваться на волю. Она часто-часто дышала, испуганно прислушиваясь к звуку своего дыхания.

И всё же какая-то часть Лины, закалённая интернатовской жизнью, сохраняла остатки холодной рассудочности, пытаясь заставить это безвольно дрожащее тело слушаться.

«Дура, — говорила Птица другой, перепуганной себе. — Посмотри на кого ты сейчас похожа. Ещё хуже Чумы, это ты — настоящее чмо, а не она. Сама не будешь себя защищать — затопчут. Поэтому, перестань трястись и думай, как отсюда выбраться».

Птица до боли закусила губу. Тело плохо внимало голосу разума и продолжало дрожать. Но, ей удалось заставить себя отпустить колени и, выставив вперёд неестественно белые, онемевшие ладони, выбраться из-под стола.

Шум за окном стал громче. Послышались звуки подъезжающих машин, голоса многих людей. Саша и водитель, наоборот, затихли. Птица осторожно прокралась к окну и выглянула на улицу.

Она увидела несколько чёрных микроавтобусов, из которых выскакивали люди в масках, камуфляжной форме и с автоматами в руках. Прячась за машинами, они рассосредотачивались перед зданием.

Голосов Саши и водителя, по-прежнему, не было слышно, и Птица набралась храбрости опять подобраться к самой двери и, даже, приложить к ней ухо. Ничего. Ушли или нет? Лина отдала бы сейчас все свои деньги, чтобы узнать, что творится за сплошной кирпичной стеной подстанции.

Она снова бросилась к окну и выглянула, прижимаясь к самой стенке то с одной, то с другой стороны, пытаясь хоть немного увеличить угол обзора. Но, картина оставалась прежней.. Громадное здание, залитое огнями сверху донизу, освещало широкий круг, в котором копошились, двигаясь короткими перебежками, вооружённые люди. Вот подъехала ещё одна машина, какая-то иномарка и, наверное, очень дорогая, откуда вышли два человека с важным деловым видом и принялись озираться по сторонам. Возле них сразу же засуетились несколько фигур в милицейской форме. Кто-то отдал приказ, и трое человек в масках бросились за угол, туда, где находился центральный вход. Часть машин перекрыли проезжую часть, чтобы оградить происходящее от, могущих оказаться здесь, автомобилей.

Внимательно наблюдая за тем, что происходило на улице, Птица внезапно почувствовала, как её сердце радостно встрепенулось. Стоявшая вдалеке иномарка… Она не была точно уверена, расстояние, всё-таки, слишком большое, но очень похожа на ту, что привезла её сюда из странного дома. А показавшиеся вскоре две фигуры, медленно, чтобы не привлекать внимания, направлявшиеся к ней, и вовсе развеивали все сомнения. Мордастый дядя Саша и водитель покидали зону событий, в которой становилось слишком горячо. Вряд ли они уедут совсем, подумала Лина. Скорее всего, будут наблюдать издалека за тем, что здесь творится. Всё равно, неплохо. Птица приободрилась.

Но, появилась проблема номер два — слишком много людей собралось здесь. Конечно, они ищут не её, но маленькая девочка, разгуливающая с рюкзаком за плечами по улицам города в третьем часу ночи, непременно привлечёт внимание. А спрятаться негде, светло, как днём. Птица внимательно посмотрела на улицу, залитую огнями Каземата.

Вот дура! «Дура, — ещё раз повторила про себя Лина. — Где же этот выключатель, или как его там?».

Она подбежала к большой панели приборов, на которой горели несколько индикаторов. Где же это может быть? Переключатели, переключатели… и ещё… Ага, вот! В точности такой рубильник, как ей описывал этот Лазарев. И надписи «Выкл.» и «Вкл.». Сейчас он как раз на «Вкл.». Лина машинально поправила волосы и разгладила платье. Потом, вспомнив о двери, она подошла к ней и, стараясь не лязгнуть, открыла замок. Лучше сделать это заранее, чтобы потом на было неприятных неожиданностей. Дверь, даже не скрипнув, тихонько приотворилась. Просто прелестно! Птица бросилась обратно.

Но, проклятый рычаг не захотел поворачиваться, как будто он намертво прирос к своему месту. Лина схватилась за него двумя руками и сжала зубы так, что потемнело в глазах. Наконец рукоятка с громким щелчком перескочила в другое положение, и всё тут же погрузилось во тьму.

Птица подхватила рюкзак и побежала к выходу. Толкнув дверь, она выскочила наружу и изо всех сил побежала прочь от подстанции. Громадное здание справа от неё было полностью погружено во тьму, неясные тени мелькали перед ним, и раздавались приглушенные возгласы.

Часть голосов послышалась вблизи от неё, и Птица взяла немного левее, стараясь следить за тем, чтобы не побежать в сторону автомобиля, где затаились двое подручных грозного Антона Павловича.

Лина забыла об усталости и изматывающем бегстве, которое длилось вот уже несколько часов. Чувство опасности подстёгивало её, и Птица мчалась вперёд, что было сил.

Внезапно две тёмные фигуры выросли перед ней, словно из-под земли, и чьи-то крепкие руки схватили Лину за плечи, больно впиваясь пальцами:

— Стой! Ты кто такая?


Макс неторопливо шёл по коридору, соображая на ходу, как ему поступить. Судя по всему, выходило, что спешить уже некуда. Срок, оговоренный им с Витой, давно уже прошёл, а значит, что-то случилось. Макс гнал от себя мысль о том, что с девочкой могло произойти несчастье. Скорее всего, она так и не смогла найти рубильник и отключить электричество. И, всё же, Макс продолжал идти обратно к подвалу главным образом потому, что больше деваться ему было просто некуда.

Стоя в ожидании у шахты грузового лифта, он внезапно почувствовал, как изменилась атмосфера внутри здания. Шумы, топот, все разрознённые звуки смолкли, осталось лишь тревожное, заползающее под кожу, ожидание чего-то. «Сейчас начнут шерстить по всему зданию», — понял Макс. Видать подоспела спецгруппа. Как только они выяснят обстановку, так сразу и начнут.

Макс спустился на лифте вниз, где всё ещё тускло горели редкие лампочки на сером потолке, а в воздухе витал слабый, еле заметный, аромат фиалок, весьма нехарактерный для подобного помещения. Странно, что он раньше не обращал на него внимания. Макс вышел из кабины и повернул налево. Внезапно ему вдруг показалось, что время замедлилось, обволакивая его густой патокой, и даже движения стали плавными и заторможенными. Каждый шаг требовал вдвое больше усилий, а стены и пол двигались сплошной лентой мимо него, как бы существуя сами по себе. Самые слабые звуки и тончайшие запахи нахлынули на Макса, обволакивая его в невидимый кокон. Он поднял глаза к потолку, где матово светился серый плафон, и встряхнул головой, пытаясь прогнать наваждение, но дурман не рассеивался. Макс продолжал свой путь, вяло думая, почему это всё ему так не нравится.

На стене перед ним смутным, почти неразличимым облаком, вырисовалась чья-то размытая тень, и в тот же миг внутренний голос властно произнёс в голове Макса: «Ложись». Он послушно рухнул на пол, услышав негромкий шлепок — пуля ударила в стену, выбив кусочки бетона, разлетевшиеся подобно гранатным осколкам.

Макс перекатился в сторону. Ещё одна пуля с взвизгом прочертила дорожку, подняв облачко в том месте, где он только что лежал. Выстрелов не было слышно — тот, кто охотился на него, стрелял из пистолета с глушителем.

Макс вскочил и, петляя, побежал по коридору. Для этого ему не приходилось прилагать особых усилий, потому что на бегу Макса кренило то в одну, то в другую сторону. Человек сзади выстрелил ещё раз и бросился в погоню.

«Запах, — подумал Макс. — Какая-то гадость из спрея. Токсин или наркотик, нарушающий восприятие и координацию движений».

Макс бежал, тяжело дыша. Этот мерзавец ждал его. Он оказался умным, умнее Макса. Вместо того, чтобы гнаться за ним по всему зданию, он вернулся назад и затаился. «Как он понял, что я должен придти обратно?», — спросил себя Макс. Но ответа у него не было. Просто, он нарвался на противника сильнее себя, что, рано или поздно, случается с каждым.

И вот теперь этот человек гнал безоружного Макса по подвальному коридору и делал это спокойно и методично, словно гвоздь забивал. Деваться отсюда Максу было совершенно некуда, поэтому исход травли уже был предрешён и других вариантов не имел.

Поворот. Сейчас будет ещё один. А теперь — разветвление. Сюда, налево, а затем ещё раз налево. Если преследователь не угадает с первого раза, куда он свернул, Макс может считать себя счастливчиком, получив лишние три-четыре минуты жизни.

Он рывком сдёрнул с плеча пластиковый кирпичик переговорного устройства и нажал кнопку вызова:

— «Восток-альфа», говорит звено четыре. «Восток-альфа», говорит звено четыре. Ответьте…

Макс развернулся лицом ко входу и попятился назад, оглядываясь по сторонам. Он опять находился в широком складском помещении возле подъёмника, через который сюда проникла Вита. Шагов преследователя ещё не было слышно, но он вот-вот должен был появиться.

— «Восток-альфа», ответьте звену четыре.

— «Восток-альфа» слушает. Звено четыре, где вы? Почему до сих пор не вышли из здания?

Наконец-то. Макс чувствовал, как пот струйками сбегает у него по лбу, заливая глаза.

— «Восток-альфа», на меня напали. Объект применил какой-то дефолиант, завладел моим оружием и сейчас преследует меня.

— Звено четыре, где вы находитесь?

— Подвальные помещения, западное крыло. Он уже рядом.

— Держитесь, звено четыре. Спецгруппа уже движется к вам. Найдите безопасное место и замрите. Отбой.

Макс обессиленно уронил руку с рацией. Безопасное место… Легко сказать. Он зашёл за стеллажи, чтобы, по крайней мере, хоть что-то закрывало его от убийцы, который с секунды на секунду возникнет в дальнем конце коридора. Длинный ряд картонных коробов вытянулся перед ним, бессмысленно глядя на Макса непонятными цифро-буквенными обозначениями.

Секунды, отпущенные ему свыше, прошли. Макс почувствовал появление человека в синей форме ещё до того, как зрением уловил неясные очертания фигуры в прямоугольнике прохода. Преследователь ступал осторожно, с оружием наизготовку, но уверенность, сквозившая в его движениях отдавала могильным холодом, от которого Макса пробрал неприятный озноб, а в пересохшем рту появился противный металлический вкус. Нижнюю часть лица мужчины закрывал респиратор, но, несмотря на это, в нём можно было безошибочно узнать того, кто недавно гнался за ним с Витой по этим же коридорам. Человека, который убил Балуева, в этом у Макса уже не было никаких сомнений. Только убийца, или некто напрямую с ним связанный, мог с таким упорством и ожесточением разыскивать Макса здесь в здании. Очень он им сейчас нужен. И, видимо по их расчётам, он уже давно должен был быть мёртв. При попытке задержания. Но, не срослось у них, немножко не досчитали, и вот теперь изо всех сил навёрстывают упущенное.

Охранник-убийца подошёл к длинному стеллажу, за которым неподвижно замер Макс, и на мгновение остановился, прислушиваясь. Макс отступил назад, увеличивая расстояние между собой и противником. Тот, уловив движение, немедленно переместился влево и замер, увидев свою жертву.

— Постой, — крикнул Макс, поднимая руки и чувствуя, как его время уходит, словно вода между пальцами. — Подожди. Раз уже всё кончено… Объясни, зачем? Почему вам нужно было убивать Балуева?

Но, убийца не был ни сентиментален, ни многословен, и не собирался вступать ни в какие разговоры. Вместо этого он молча повёл пистолетом, ствол которого уставился прямо в грудь Макса.

— Стоять! — резкая команда из-за спины охранника безудержно раскатилась под бетонными сводами. — Брось оружие!

Убийца вздрогнул, поняв, что ему не хватило одной секунды, чтобы довести начатое дело до конца. Ещё мгновение он потратил, раздумывая нажать, всё-таки, на спусковой крючок или нет, и это промедление стало фатальным для него. Бойцам из спецгруппы очень не нравится, если люди с оружием не выполняют отданные им приказы тотчас же.

Две очереди ударили не очень громко, но тело охранника выгнулось в дугу, а затем поднялось в воздух и, нелепо перевернувшись, упало на пол, столь же мертвенно-холодный, как стол в прозекторской.

Воцарившуюся тишину прорезал новый окрик:

— Здесь есть ещё кто?

— Есть, — крикнул Макс, не опуская руки, чтобы ребята в горячке не отправили его следом за охранником. — Я без оружия.

— Это ты нас вызвал?

— Да. Спасибо, мужики, я уже думал — мне конец.

Раздались приглушённые голоса, щёлканье затворов и лёгкие шаги — группа двигалась к нему. Макс медленно опустил руки. И в этот момент погас свет.

Он не успел ни о чём подумать — реакция сработала мгновенно, и Макс уже мчался к подъёмнику, что было сил. Единственное, что занимало его мысли сейчас — это время, пятнадцать секунд.

В кромешной темноте он с разбегу ударился о стенку так, что из глаз сыпануло шаровыми молниями. Но, не обращая ни на что внимания, Макс подпрыгнул, ухватился за поручни на боковой стенке, а оттуда вверх, отчаянным рывком взлетел в кромешную темноту и вцепился в широкую рейку на днище платформы. Под его грузом та вздрогнула и плавно пошла вниз. Макс висел, слыша, как под ним, в дальнем углу зала, нарастают волнение и суматоха. И тут, устало мигнув, вновь зажглись лампы под потолком, тускло рассеивая пыльный сумрак подвала. Платформа замерла и, всё так же медленно и важно, поползла вверх.

От досады Макс застонал сквозь стиснутые зубы. Из последних сил он подтянулся на руках, перебросил ногу через край и перекатился на платформу за секунду до того, как она сравнялась с потолком, едва не разделив Макса надвое. Он раскинулся спиной вниз на металлической плите подъёмника, ощущая её блаженный холод и разбросав руки в стороны. Пот заливал лицо Макса, крупными каплями сбегая вниз, к затылку, отчего волосы становились мокрыми и тяжёлыми. Глаза резало и щипало, из груди вырывалось хриплое, судорожное дыхание.

Механизм подъёмника клацнул, платформа остановилась. Но ещё какое-то время Макс продолжал лежать, не веря, что ему удалось выбраться наружу.

Глава восемнадцатая

Первое, что услышал Макс, обходя восточное крыло Каземата, чтобы выйти на ту сторону улицы, где скопилось меньше всего машин, спецотрядовцев и охраны, были громкий детский плач и суматошные мужские голоса. Значит, Вите не удалось проскользнуть незамеченной. Да оно и понятно, девочка совсем маленькая, перепугалась, наверное. Хотя, сообразительная, электричество, всё-таки, смогла отключить.

Макс хотел пройти мимо, благо Вита своим рёвом отвлекала внимание оцепления. Всё, что могла, она для него уже сделала, а, поскольку он точно знал, что это не его дочь, рисковать собой из-за посторонней девочки, хотя и носившей его фамилию, не стоило. Тем более, что ничего плохого ей не причинят, отправят обратно в интернат и всё. Но, тут новая мысль всплыла у него в голове, и Макс замедлил шаг. Он слишком настойчиво расспрашивал девочку о её родителях, что, несомненно, делали и люди Шабарина, поэтому, когда из неё вытянут эти сведения, кто-то, достаточно головастый, додумается связать её с неким Максимом Валентиновичем Лазаревым, 1970 года рождения, выпущенным на свободу четыре дня тому после отбытия срока наказания по статье 105-2(3) УК Российской федерации.

Делать нечего, малышку придётся выручать, и Макс направился в сторону истошного Витыного рюмсанья.

Девочка заметила его первой и, прорвав кольцо мужчин в касках и бронежилетах, опрометью бросилась к Максу, судорожно всхлипывая:

— Папа, папа… папочка!

Макс подхватил её, чувствуя какое-то незнакомое стеснение в груди, и прижался щекой, изображая перепуганного отца. Птица, на секунду перестав всхлипывать, шепнула ему на ухо:

— Наташа Смирнова.

Это потрясло Макса даже больше, чем недавняя схватка в подвале. Несмотря на всю невообразимую круговерть событий, кроха смогла запомнить фамилию на бирке с его униформы. Но, удивляться не было времени, и Макс, моментально подхватив игру, сбивчиво зачастил:

— Наташенька… Где же ты пропала? Я тебя обыскался кругом.

Серо-зелёная масса грозно сдвинулась вокруг них, и кто-то, чьего лица не было видно, спросил командирским тоном:

— Кто такой?

— Смирнов Андрей Петрович, — ответил Макс, вытягиваясь по стойке «смирно» с Птицей на руках.

— Охрана?

Макс с удовольствием отметил отсутствие подозрительности в голосе вопрошавшего, а одни лишь недовольство и раздражение. Он пустился в пространные объяснения, почему девочка оказалась с ним на ночном дежурстве, и каким образом они потеряли друг друга во время суматохи… Как и ожидалось, дослушивать его не стали, а, махнув рукой, отправили в сторону головной машины, где сосредоточилась основная часть народа.

Опустив Птицу на землю, Макс крепко взял её за руку и повёл вдоль тротуара к припаркованным у центрального входа микроавтобусам.

— Всё хорошо, — негромко сказал он. — Ты умница, Вита, просто гений. Сейчас мы доходим до вон той машины, и ты махнёшь рукой влево. Поняла?

— Поняла, — ответила Птица, мимолётно оглядываясь на военных.

Но те уже утратили к ним всяческий интерес. Убийца, засевший в здании, волновал их гораздо больше чадолюбивого охранника.

— Здесь эти люди, — предупредила Лина, не поднимая глаз на Макса.

— Какие люди? — спросил он.

— Одного зовут Саша, а другого я не знаю. Они вместе с Антоном Павловичем и остальными…, которые держали меня в том доме.

— Где они?

— Были в машине за углом, а сейчас — не знаю.

Макс сквозь зубы процедил ругательство и бросил девочке:

— Давай знак.

Птица послушно махнула рукой. Они на секунду замерли, словно переговариваясь, а затем свернули налево. Со стороны их маневр был, безусловно, заметен, но, пока, пристального интереса не вызывал. В полубоевой обстановке, царившей у входа, мужчина с ребёнком не казались ни опасными, ни подозрительными.

— Они хотят меня убить, — Птица невольно вздрогнула при воспоминании о страшном разговоре.

— С чего ты взяла?

— Слышала. Пока сидела в том домике, где свет выключается. Они совсем рядом стояли и разговаривали. Тот, второй, сказал, что они должны были меня убить ещё у машины.

Сволочи! Макс крепко сжал руку Птицы. Ну, конечно, его хотели убрать в Каземате, а девочку с Пирогом — на месте встречи, чтобы уничтожить всех свидетелей подчистую. Размах у господина Шабарина под стать Иосифу Виссарионовичу и Адольфу Гитлеру вместе взятым. Смести всех, кто причастен. Решение проблем путём устранения человеков. Слишком много, видимо, белозубый поставил на карту. Упырь проклятый.

— С тобой в машине, кроме этих двоих, никого не было?

— Никого. Может быть, они уже уехали?

— Может быть, — согласился Макс, чтобы успокоить девочку, хотя сам так не думал. Скорее всего, помощники Байдалова будут выслеживать свои жертвы до последнего, пока будет хоть малейшая возможность добраться до них.

— Стой, — вдруг сказал он, удерживая девочку. — Туда нельзя.

Птица уже и сама увидела, что улица впереди перекрыта нарядами милиции и ГИБДД. То же самое, безусловно, творилось и с противоположной стороны. Получалось, что выбравшись из одной клетки, они оказались внутри другой, попросторнее.

Макс повернул направо и медленно пошёл обратно к Каземату.

— Нас не пропустят? — спросила Птица, поправляя лямку рюкзака на плече.

Макс покачал головой. Пока не закончится операция, из оцепления не выпустят даже кошку. Бесполезно пытаться, только возбудишь подозрения. С другой стороны, до того, как их раскроют, остались считанные минуты. Из подвала уже должны были сообщить о странном исчезновении одного из охранников. Кроме того, в любую минуту они могли наткнуться на кого-то, кто задастся вопросом, что это за личность расхаживает здесь в форме Смирнова А.П. Да и самому хозяину формы пора бы уже обнаружиться.

— Тебе страшно? — спросил Макс у девочки.

— Ещё чего, — встряхнула кудрями Птица. За кого он её принимает?

— Притвориться сможешь? — вера Макса в артистические способности его спутницы значительно упрочилась за время их короткого знакомства.

Птица тут же приняла вид перепуганного ребёнка и, к тому же, принялась полусонно тереть кулаком глаза. Макс одобрительно кивнул.

Они прошли вдоль длинного ряда служебных автомобилей, которые полукольцом окружили здание Каземата, пока Макс не остановился у одного из микроавтобусов с открытой дверкой. На переднем сидении вольготно расположился водитель с сигаретой в руке. На нём неуклюже сидел «броник», такой же, как и у остальных членов отряда, а рядом лежал, небрежно брошенный, пистолет-пулемёт «кипарис». У правого колена водителя негромко потрескивала рация. Видимо высшее начальство уже известили о произошедшем ЧП, и там потребовали постоянной связи, чтобы быть в курсе событий.

Водитель окинул взглядом подошедшего к нему охранника с девочкой, глубоко затянулся и выпустил в ночное небо струю синеватого дыма.

— Слышь, — обратился к нему Макс. — Тут у меня это… дочь на дежурстве была. Так ты видишь, что началось. Забрось её домой, а? Я покажу…

— Не положено, — отрезал водитель.

— Понимаю, брат. Но, нам недалеко, два квартала…

— На задании, — лениво ответил водитель, затягиваясь сигаретой. — Не положено.

— Слышь, — Макс подошёл ближе, — помоги, а? Она, вон, перепугалась вся, да и спать ей уже давно пора, а где же я её теперь тут устрою. Подкинь до дома, будь другом. Туда и назад…

— Ещё чего, — фыркнул водитель.

— Ну, войди ты в положение. Я тебе полсотки «рваных» дам.

Водитель презрительно скривил губы и в тот же момент захрипел, откинувшись назад от сильного удара по гортани.

Недокуренная сигарета переломилась пополам в судорожно скрючившихся пальцах. Макс добавил ещё раз по шее, отправляя забывшего о бдительности водилу в краткосрочную экскурсию по нирване, и сбросил обмякшее тело на пол у пассажирского сидения.

— Ныряй внутрь, — приказал он Птице, которая проворно юркнула в салон, перемахнув через водительское место.

Макс последовал за нею, поскорее захлопнув дверь, пока никто не обратил внимания на их странную суету у машины. Птица, тем временем, пристроилась позади, сняв рюкзак и положив его себе на колени. Макс бросил быстрый взгляд через плечо:

— Ложись на пол.

— Зачем? — удивилась Птица.

— Затем, что по нам, скорее всего, будут стрелять. И, наверное, не с одного ствола.

Лина послушно упала на затёртый многочисленными подошвами пол микроавтобуса. В нос ей шибануло резкой смесью запахов бензина и машинного масла.

Макс ещё какое-то время сидел, размышляя, стоит ли подвергать девочку такому риску и не лучше ли оставить её здесь, попробовав вырваться самому. Но, опять же получается, что она, всё-таки, попадёт в руки милиции, чего хотелось бы избежать. Чёрт! Всё плохо, куда ни кинь. Макс сердито мотнул головой и повернул ключ зажигания. Плевать. Ничего с ними не случится. Наоборот, если она останется здесь, то подручные Байдалова смогут её достать в два счёта. Судя по их шефу, они ребята цепкие. Нет уж, пусть лучше отправляется с ним.

Микроавтобус, прошуршав шинами, выкатился из общего ряда и, резво набирая скорость, устремился к ближайшему пересечению улиц, где у милицейских «жигулей» скучающе прохаживались две фигуры.

Глядя в боковое зеркало, Макс отметил нездоровое оживление у Каземата, вызванное странным поведением одного из служебных автомобилей. Но, слава богу, до пальбы дело, пока ещё, не дошло. Не снижая скорости он миновал заслон, кивнув двум гибедедешникам и изобразив малопонятное круговое движение указательным пальцем правой руки. Те глубокомысленно кивнули в ответ, давая понять, что полностью поняли значение жеста, и тотчас же отвернулись, привлечённые поднявшейся суматохой.

Макс выжал до предела педаль газа. Микроавтобус, урча, пулей устремился по пустынной улице и, взвизгнув шинами, резко свернул налево на ближайшем повороте. Птица обеими руками ухватилась за основание сидения, у которого она лежала. Оставленный на произвол судьбы рюкзак покатился по проходу, переваливаясь от одного ряда к другому.

— Держись крепче, — крикнул Макс, опять резко выворачивая руль. Спинка сидения мешала ему рассмотреть, что происходит сзади с девочкой.

«Кипарис» соскользнул с сидения и глухо ударился о бронежилет водителя. Тот даже не шелохнулся. Между тем, сзади одна за другой стали заводить свой вой сирены, сливаясь в один многоголосый перелив.

— Сейчас, сейчас, — машинально повторял про себя Макс, вспоминая все закоулки района, по которому они проносились.

Долго раскатывать на машине им не удастся. По радио уже наверняка сообщили ближайшим постам об угоне, и сейчас те начнут перекрывать все дороги в этом квадрате. Через несколько минут они попадут в клещи: впереди их будут ждать, а сзади — догонять. Поэтому главное, оторваться как можно дальше и успеть выскочить до того, как появится первый заслон. После этого придётся пробираться пешком, и только так. Пешком у них ещё есть шанс.

Макс выжал педаль сцепления и дёрнул рычаг коробки передач, закладывая очередной вираж. Вот здесь. Точно! Место — почти идеальное со всех точек зрения.

Микроавтобус нырнул в невысокую арку и замер в вытянутом прямоугольнике двора, образованном древними четырёхэтажками с крохотными балкончиками. Часть подъездов, если Максу не изменяла память, были проходными, и через них можно было выбраться на соседнюю улицу.

Уткнувшись бампером в старую, давно не крашенную, скамейку, вросшую в землю у большого куста сирени, микроавтобус замер. Макс выключил двигатель и обернулся к Птице:

— Цела?

Лина, ухватившись за спинку сидения, поднялась с пола, разгладила подол платья и поправила взбившиеся волосы:

— Как будто.

— Выходи из машины. Побыстрее.

Птица недружелюбно фыркнула, поморщив носик, подобрала рюкзак и стала нащупывать ручку на двери. Вой сирен нарастал.

Макс наскоро протёр полой куртки рулевое колесо и всё, к чему прикасался. В Каземате его пальцев не найдут, а здесь — один-единственный отпечаток выдаст его с потрохами. Он толкнул дверь и спрыгнул на горбатенький асфальт двора. Быстро обогнул микроавтобус и замер — широкий тёмный автомобиль вкатился по их следам под арку, после чего остановился, погасив огни и загораживая выход. В лунном свете на передней решётке блеснул кружок, перечерченный молнией.

— Это они, — изменившимся голосом произнесла за спиной Макса Птица.

Дверцы «опеля» распахнулись, и оттуда медленно, как в подводной съёмке, появились две тёмные фигуры.

Макс толкнул Птицу, загораживая её спиной и, одновременно, распахнул дверку микроавтобуса.

— Вита, беги в подъезд и поднимайся наверх. В двери не звони, всё равно никто не откроет, сразу давай на чердак…

Правая рука у каждой из теней была чуть длиннее левой. Примерно на длину ствола с навинченным на него глушителем.

— Попробуй выбраться на крышу и перейти на другой дом. Если не получится — разбей окно на улицу и кричи. Милиции здесь полно, кто-нибудь услышит.

Правой рукой он нащупал «кипарис» и потянул его на себя, но непослушная машинка зацепилась шлейкой за бронежилет бездыханного водителя и застряла намертво.

Тени подняли руки, и Макс метнулся в сторону, оставив «кипарис» в покое, но тут же зацепился ногой за бордюр и, потеряв равновесие, приземлился на мягкий, от сантиметрового слоя пыли, асфальт. Это спасло ему жизнь, ибо тут же раздались два «чпока», и пули глухо ударили во что-то в глубине двора.

Макс перекатился за скамейку и осторожно поднялся, стараясь держаться так, чтобы между ним и стрелявшими оставался широкий кузов микроавтобуса. Но и его противники дураками не были. Они разделились и теперь обходили Макса с двух сторон, оставляя ему единственный путь — в дальний конец двора, подальше от выхода.

Он передвинулся влево, стараясь держаться в тени и не попасть на, освещённые окнами лестничных пролётов, жёлтые квадраты. Возле машины послышались осторожные шаги, но никого из нападавших Макс не увидел. Тьма такая, хоть глаз выколи, и всем им приходилось полагаться только на слух.

Макс обогнул что-то, огороженное невысоким деревянным заборчиком, по-прежнему придерживаясь левой стороны, чтобы не дать загнать себя в ловушку. На этот раз кто-то из двоих среагировал и выстрелил снова, но пуля прошла совсем далеко, затерявшись где-то в, застывшем черничным муссом, ночном мраке.

«Осторожничают, — подумал Макс. — Они не знают, есть у меня оружие или нет, и, поэтому, осторожничают». Неясность положения немного замедляла действия нападавших и давала ему крохотный шанс, хотя, по большому счёту, Макс понимал, что против двух вооружённых людей ему не выстоять, и неминуемая развязка наступит очень скоро.

Шорох спереди показал, что противник разгадал его маневр, и сейчас один из убийц движется ему наперерез, чтобы отсечь путь к выходу со двора. Макс поменял направление, обойдя против часовой стрелки старую раскидистую липу. Он старался двигаться бесшумно, скользя, и надеялся лишь на то, что род ногами не окажется ничего, что хрустом выдаст его месторасположение.

Справа шевельнулась тень, или ему это только показалось? Макс замер. Негромко чавкнул выстрел, и, одновременно с ним, Макс нырнул вперёд, стараясь уйти в броске как можно дальше.

Судя по торопливым шагам, убийцы устремились за ним, как коршуны, почуявшие добычу. К предыдущему чавканью добавилось ещё одно, затем ещё. Макс в отчаянии бросился к микроавтобусу, вновь оказавшемуся перед ним, понимая, что расстояние слишком большое, и ему ни за что не успеть. Но, ничего другого не оставалось, кроме как надеяться на тьму или слепой случай, и бежать, пока один из летящих кусочков металла не найдёт его и не положит конец их смертельному хороводу.

Но, как ни странно, позади послышался звук тупого удара и чей-то сдавленный вскрик. Макс получил мгновение форы и, целый и невредимый, оказался за спасительным кузовом микроавтобуса, слыша, как его преследователи начали палить куда-то в другую сторону.

«Девочка, — догадался Макс. — Она их отвлекла…».

Дальше додумать он не успел, собираясь броситься на выручку своей, не в меру отважной, однофамилице, пока, разъярённые неожиданным вмешательством, убийцы не застрелили её. В этот момент справа от него, за машиной, вдруг послышались осторожные шаги, и Макс застыл на месте, лихорадочно соображая, что это ещё за новый участник появился на их поле боя.

Тем временем люди Байдалова, охотясь за Птицей, начисто забыли об осторожности. И, как только их силуэты чётко обозначились на фоне освещённого окна, из-за микроавтобуса раздались несколько выстрелов. Одна из фигур сразу осела на землю и завалилась набок. Второй успел развернуться в сторону стрелявшего, но тут же ударил себя по груди, словно изображая Кинг-Конга, и упал на спину.

Макс осторожно выпрямился. В ночной тишине слышались лишь хрипы подстреленных убийц и чьё-то судорожное дыхание за машиной. Макс медленно обошёл микроавтобус и увидел сидевшего на корточках Костю Пирогова. В правой трясущейся руке Пирог сжимал «макаров», а левой — нервно поправлял очки на носу. Лицо Кости было покрыто мелкими капельками пота.

— Ты как здесь очутился? — спросил его Макс.

— Ждал тебя у Каземата, — Пирогов попытался улыбнуться, его губы жалобно запрыгали. — Когда эти двое погнались за девочкой, я понял, что ты попал в беду, и тебе нужна помощь. Поэтому, я стал осторожно кружить по ближайшим улочкам. А потом поднялся переполох: милиция, спецотряды… И, когда ты рванул оттуда на «бусике», отправился за тобой. Вернее, за этими на «опеле», которые сели тебе на хвост.

— Спасибо, Костя, — Макс наклонился и положил руку на плечо Пирога.

— Да ладно, — Костик опять поправил очки и махнул «макаровым». В голосе его всё ещё слышалась дрожь.

— Я сейчас, — сказал Макс. — Подожди здесь.

Он вернулся туда, где лежали тела убийц. Нападавшие были ещё живы, но, судя по судорожному хрипению, их души уже выходили на взлётную полосу.

— Я, кажется, просил не шуметь, — строго сказал Макс в темноту, поднимая выпавший из руки убийцы «ТТ».

— А я и не шумела, — донёсся из глубины двора детский голос.

— Кто же тогда по ним камнем бросил?

— Не камнем, а кирпичом, — возразила невидимая Птица. — Тут, вот, оградка вокруг клумбы…

— Я тебе что сказал делать? — грозно оборвал её Макс, не чувствуя, однако, должной свирепости внутри себя. Уже третий раз за этот вечер девочка спасала его. — Ты своих воспитателей в интернате тоже так слушаешь?

— Конечно, — простодушно ответила Птица.

— Всё понятно, — вздохнул Макс и оглянулся на замершие неподвижно тела. — Ладно, ребята,давайте будем выбираться отсюда.

Глава девятнадцатая

Костя Пирогов неловко поправил очки и оглянулся по сторонам, пропуская Макса и Лину через зарешёченную дверь в подвал весьма непрезентабельной пятиэтажки в старом, удалённом от центра, районе, где проживали, главным образом, рабочие, примыкающих к нему, консервного комбината и лакокрасочного завода.

Добирались они сюда без приключений, но долго, — небо уже начало сереть, а на востоке заалели первые лучи пробуждающегося солнца. Часть пути Максу и Птице пришлось проделать пешком через переулки и проходные дворы, пока они не вышли к условленному месту, где их ждал Пирогов на своей «мазде». Заранее разведав обстановку, он провёз их подальше от милицейских постов и, в конце концов, высадил здесь, где, по словам Кости, у него имелась выкупленная площадь в подвальной части дома. Первоначально он использовал её как складское помещение, но удалённость точки причиняла слишком много неудобств, поэтому, через какое-то время, Костя перебрался в другое место, поближе, а подвал начал сдавать в аренду то под парикмахерскую, то под компьютерный клуб, то под всё тот же склад. Сейчас нового арендатора пока не было, площадь простаивала, и Костя предложил Максу укрыться с девочкой на какое-то время здесь. Благо, минимум необходимых удобств имелся, а комфорт… до него ли, когда речь идёт о сохранении жизни.

— Вот тут вы и будете обретаться, — заявил Костя, когда они спустились по ступенькам и оказались в не очень просторном и не очень высоком, но достаточно прибраном и опрятном подвальчике.

Пирогов потянул на себя ближайшую к ним дверь, и взору Макса предстала крохотная каморка с низким, похожим на детский, столиком, на котором гордо возвышался громоздкий телефонный аппарат, и дощатым топчаном в углу, покрытым видавшим виды прохудившимся матрасом.

— Небогато, конечно, — извиняясь сказал Костя. — Но, как временная берлога, сойдёт?

— Годится, — подтвердил Макс.

— Кто-нибудь ляжет здесь, а другому можно из ящиков лежак изготовить. Тары здесь — хоть отбавляй… Застелить тоже найдётся. Пуховых перин, правда, нет, но что-нибудь…

— Не парься, Костик, — успокоил его Макс. — Всё замечательно и даже лучше, чем я ожидал.

Он повернулся к Птице:

— Проходи, Вита, располагайся. Вот — твоя кровать на сегодня. Уж, извини, какая есть.

Неизбалованной роскошью Птице это ложе, как и Максу, казалось вполне приемлемым. Лишь бы их здесь никто не трогал. Особенно Антон Павлович с его близнецами-мордоворотами.

— Есть хотите? — спросил Костя, сняв запотевшие очки и яростно протирая их белоснежным платком. — У меня там в машине есть кое-что, я для девочки прихватил перед выездом.

— Ты кушать хочешь? — спросил Макс у Лины.

И хотя есть Птице совершенно не хотелось — предыдущие события отбили у неё всяческий аппетит, а тугой комок внутри всё не желал рассасываться, но древние интернатовские инстинкты были сильнее, и Лина, против своей воли и, даже, не ожидая этого, ответила:

— Хочу.

Пока Макс с девочкой обустраивались в своём новом жизненном пространстве, Костя сбегал к машине и вернулся с термосом и бумажным свёртком не очень внушительных размеров.

— Вот. Что есть, — сказал он, раскладывая на столике нехитрый провиант.

Хотя о двух застреленных убийцах никто не вспоминал, пепельная бледность не сходила со щёк Пирогова, а его дёрганые неловкие движения и излишняя суетливость показывали, что и он тоже никак не прийдёт в себя. Макс молча смотрел на старого приятеля, жалея, что вовлёк его в такую гибельную авантюру.

— Что же, всё-таки, с тобой случилось? — спросил, наконец, Костя.

Он старательно, чтобы не расплескать, дрожащими руками разливал из термоса кофе в одноразовые стаканчики, пока Макс и Лина принялись за бутерброды с колбасой и сыром.

— Насколько я понял, — добавил Пирог, — Шабарин и компания взяли тебя в оборот?

Макс кивнул, прожёвывая кусок бутерброда.

— Взяли. Пирог, мне нужно всё, что ты знаешь о нём.

— Хорошо. Правда, я тебе и так почти всё рассказал.

— Нужны детали. И то, что сможешь узнать сверх.

— Ну, ладно, попробуем. Так что они от тебя-то хотели?

Какое-то время Макс молчал, занятый бутербродом, затем проглотил очередной кусок, перевёл дух и ответил:

— Ты же видел. Открыть доступ к моему телу всем желающим. Угрозыску в первую очередь.

Костя мигнул. Затем он, видимо, вспомнил о недавней перестрелке, и лицо его опять приняло зеленоватый оттенок.

— Почему? — спросил он чужим голосом.

Макс внимательно посмотрел на Пирогова. Но, в конце концов, беспрекословный Костик уже влез в это дело по самые уши. Поэтому Макс вздохнул и стал рассказывать ему обо всех событиях, с самого начала и до того момента, как сидевший в «мазде» Пирогов увидел мчавшийся по улице микроавтобус с повисшим на хвосте «опелем».

Птица тоже внимательно слушала рассказ Макса, потому что многие события были ей неизвестны, а о других она только догадывалась. Попутно Лина налегала на бутерброды, поскольку, пришедший через «не хочу», аппетит вдруг властно напомнил ей, что последний раз она ела уже более десяти часов тому.

Где-то в середине рассказа Костя Пирогов всплеснул руками, как это делают актёры местечковых драматических театров, обхватил ладонями щёки и дослушивал всё до конца, округлив глаза и поминутно качая головой.

— Ужас, — подытожил он, когда Макс закончил излагать факты, приведя их в относительно стройную систему. — Кто же грохнул Балу?

— Кто-то из охраны Каземата. Скорее всего, тот человек, который пытался убить меня в здании. Слишком уж он усердствовал в этом. Я думаю, он прикончил Балуева, уже когда я был внутри. Время они должны были рассчитать заранее, чтобы потом не было неувязок после вскрытия Балу. Но, я обернулся быстрее, чем они ожидали. На какие-то минуты, не больше, но это меня и спасло. Меня должны были взять прямо там, на месте, и, как я понимаю, убить при сопротивлении. Нож, которым перерезали глотку Балуеву, потом где-нибудь обнаружился бы и, конечно, с моими отпечатками. Всё чётко и ясно — Мишка меня посадил, я вышел и прикончил его. Банально донельзя, но сработать должно было. Железно. Даже, если бы меня арестовали, всё, что я мог рассказать следователю, было бы воспринято, как попытка выкрутиться. Детский лепет — и больше ничего, никаких доказательств.

— Завал. И что теперь делать?

— Пока не знаю. Кроме вопросов у меня ничего нет. Кто именно убил Балуева? Кто и почему убил Генку Абезгауза? Что это за парочка из «фолькса», которые повязали меня на улице? И чьи люди гнались за нами на «джипе». А самое главное, что мне хотелось бы узнать, — кому выгодна смерть Балу?

— Ну, это как раз понятно, — оживлённо вскричал Костик. — Шабарину, конечно. Именно он втравил тебя в эту историю, значит, именно он спланировал всё от начала и до конца. Ты, ведь, сам излагаешь события так, что и ежу понятно — за всем этим стоит Папа Джо.

— Почему «Папа Джо»? — спросил Макс.

— Ну, так, — пожал плечами Пирог. — На американца уж больно похож. Ты видел его улыбку?

— Приходилось, — кивнул Макс. — только вот есть одно «но». Генка Абезгауз. Зачем Шабарину надо было убивать Крокодила?

— Чтобы он не предупредил тебя.

— Предположим так. Но, зачем убивать? Убрали бы его на время, изолировали, пока надобность не пройдёт. Убивать зачем?

Макс помолчал.

— И ещё одно. Скажи, Генка — фигура одного уровня с Шабариным?

— Ну-у…, — замялся Костик.

— Вот и я о том же. Откуда он мог узнать о готовящемся? Сомневаюсь, чтобы об этом говорилось на каждом углу. Ты вот, например, не в курсе. И, я вполне допускаю, что о самой операции могли знать всего два человека — Шабарин и Байдалов. При чём здесь Абезгауз?

Макс выжидательно посмотрел на Пирогова.

— Ну, ты же знал Крокодила, — неубедительно попытался возразить Костя. — Он нужную информацию нюхом чуял.

Левая сторона рта Макса скривилась в горькой усмешке:

— Ладно, спишем всё на обоняние Крока. До лучших времён, пока не найдём объяснение получше.

— А сейчас возьмёшься за Шабарина?

— Да, — подтвердил Макс. — Буду щупать их высокоалигаршество, поскольку Папа, Руслан «Джо» Константинович, в этих делах, безусловно, завязан. Так что, ты разузнай всё, о чём я тебя просил.

— Конечно, — пообещал Костя.

— Но, осторожно. Я тебя засветил, выхода не было. Теперь они начнут к тебе присматриваться, попытаются определить, не выведешь ли ты их на меня. Учти, твой телефон могут слушать, могут установить наблюдение за тобой. Будь начеку.

— Хорошо, — Костя посерьёзнел и беспокойно задвигался, пытаясь скрыть, что ему страшно.

— Сам напрямую не распрашивай, постарайся найти кого-нибудь, кто нароет тебе информацию.

— А-а…, - Костя замялся, с трудом подыскивая нужные слова, — они… меня не…?

— Нет, — категорическим тоном заявил Макс. — Тебя не тронут. После всего, что случилось, им придётся быть ниже асфальта, потому что шум уже поднялся изрядный. Сам видел, что сейчас в городе творится. Единственный, кого они попытаются достать, несмотря ни на что, — это я.

Макс сознательно не упомянул Виту, чтобы не пугать девочку. Ещё сорвётся отсюда и натворит дел. Да и в том, что Пирогу ничего не угрожает, он немного покривил душой. Но, от насмерть перепуганного Кости будет мало проку, а без его помощи этот узел ему не распутать.

— Ещё одно, — в голову Макса пришла новая мысль. — Попробуй узнать имя охранника, погибшего этой ночью. Если он работал на Шабарина, может быть остался какой-нибудь след.

— Их было двое, — подала голос, молчавшая до сих пор, Птица.

Держа термос обеими руками, она осторожно налила кофе в пластиковый стаканчик, а затем начала понемножку прихлёбывать, обжигаясь и дуя после каждого глотка на исходящую паром сизовато-чёрную поверхность.

— Кого двое? — непонимающе спросил Костя. Ему и в голову не приходило, что ребёнок что-либо улавливает из их разговора.

— Там, в здании, — пояснила Птица, — два человека были вместе с этими… Антоном Павловичем и остальными.

Макс подумал, что со стороны их с Пироговым лица выглядят сейчас, наверное, несколько глуповато. Если не сказать хуже.

— Откуда ты знаешь? — осторожно спросил он.

— Слышала, — просто ответила Лина и потянулась за последним бутербродом.

— Где? — в унисон спросили Макс с Костей и переглянулись.

— В домике, где свет отключается. Я оттуда долго не могла выйти, потому что рядом сторожили эти Саша с водителем, которых… которые…, в общем, те, что гнались за нами. Ты их тоже видел, — Лина повернулась к Косте. — Они меня привезли.

— Угу, — подтвердил Пирогов, поправляя указательным пальцем очки.

— Так что же они говорили? — не выдержал Макс.

— Что те двое должны были тебя убить, — буднично сообщила Птица.

Рот Пирогова сам собой раскрылся, но он, похоже, этого не заметил.

— И всё? — уточнил Макс.

Память у Птицы не была феноменальной, но страшная сцена, когда два чужих взрослых человека спокойно рассуждали о её смерти, до сих пор не выходила у неё из головы, рельефно высвечивая все детали происходившего.

— Их фамилии Сапаргалиев и Рудаков.

Теперь даже Макс не смог скрыть своего удивления.

— Ты ничего не путаешь? — на всякий случай переспросил он.

Лина укоризненно взглянула на него из-под упавшей на глаза чёлки.

— Ничего себе, — только и смог сказать Костя.

«Вот тебе и первая ниточка», — подумал Макс. Даже, если кто-то из этих двоих и есть тот убийца, расстрелянный в подвале, всё равно остаётся ещё один. Завтра же он заберётся в базу данных охранной структуры Каземата и попробует найти всё, что есть на этих Рудакова и Сапаргалиева. А затем уже можно будет вплотную заняться уцелевшим. Нет, поистине эта девочка — настоящий ангел-хранитель. Да и внешне она — вылитый ангелочек. Жаль, не задалась у девчонки судьба. Макс почувствовал, как у него сжалось сердце при мысли о том, что и у его Виты изломалась жизнь, и сейчас она где-то может быть одна, без друзей и родной души. Он с безотчётной тоской посмотрел на сидевшую перед ним девочку.

— Ты не голодна? — с непривычной теплотой в голосе спросил он.

Птица пожала плечами:

— Всё равно, ведь, больше ничего нет.

— Тоже верно. Спать хочешь?

Лина кивнула и, прикрыв рот ладошкой, протяжно зевнула. Глаза у неё, и правда, слипались, голова гудела, все мысли разбежались, оставив лишь одну: «упасть и уснуть». Забыть, хоть на несколько часов, о всех неприятностях, навалившихся на неё и продолжающихся увеличиваться и нарастать, подобно снежному кому, который хочет, во что бы то ни стало, смести с лица земли её, Лину Воробцову. Если бы у них в классе, наряду с чтением и математикой, в головы детей вдалбливали закон Божий, Птица могла бы решить, что всё это — расплата за её минувшие прегрешения. А грехов, несмотря на юный возраст, за Птицей числилось воз и маленькая тележка, ибо безгрешные в жестоком мире Рыжеватовского интерната не выживали.

Освободив ей место для ночлега, Макс и Костя вышли на улицу, к припаркованной у входа в подвал машине.

— Ну и девка, — восхищённо сказал Пирогов. — Меня ещё тогда поразило: не успел никто и глазом моргнуть, как она сдёрнула. Огонь! Твоя?

— Нет, — качнул головой Макс. — Тоже Вита Лазарева, но не моя.

— Жаль, — вздохнул Костик. — То-то я смотрю, вроде ни на тебя, ни на Марину не похожа. Но, толковая девчонка, должен сказать. Таких, наверное, одна на тысячу.

— На миллион, — грустно улыбнулся Макс.

Он глубоко затянулся сквозь зубы холодным ночным воздухом.

— У тебя какие планы на завтра? — спросил Костя.

— Займусь этими ребятами из охраны — Сапаргалиевым и Рудаковым. А ты, Костик, мне, в первую очередь, пробей того, кто погиб сегодня в перестрелке.

— А с девочкой что? Отведёшь домой?

— Она интернатовская.

— Ну, в интернат.

— Туда ей сейчас нельзя. Пусть посидит здесь, пока всё не закончится.

— Пускай побудет, — согласился Костя. — Только ты предупреди её, чтобы из подвала не выходила. Вас, наверное, искать будут по всему городу, каждый угол обнюхивать станут. А дети, ты же знаешь… Начнёт бегать здесь по округе, засветится… Или заметит кто, что ребёнок в подвале живёт, стукнет, куда не надо. Пусть лучше посидит безвылазно. Вплоть до того, что запирай её, когда уходить будешь.

Макс согласился с Пирогом, потому что и сам думал о том же. Впрочем, девочка была не главной его проблемой на ближайшие дни. Он ещё раз подробно проинструктировал Костика, какие сведения тому нужно раздобыть в первую очередь. А затем долго стоял у решётчатой двери, глядя вслед удаляющейся машине Пирогова.

Алое зарево на востоке уже залило половину неба. Яркие лучи восходящего солнца возвестили о неотвратимом наступлении нового дня. Город сонно заворочался, пробуждаясь.

А где-то вдалеке, то и дело, продолжали мелькать всполохи милицейских мигалок.

Глава двадцатая

В эту ночь Максу так и не удалось выспаться. Когда он спустился вниз, измотанная событиями прошедшего дня, Птица уже крепко спала, свернувшись калачиком. Под головой у неё лежал рюкзак, который она обхватила обеими руками. Лицо девочки было бледным и немного осунувшимся после всех перенесённых волнений, но, в то же время, это ещё больше придавало ей сходства с невинным и беззащитным ангелом, и казалось, что она спит не на грубо сколоченном деревянном топчане, а парит на невесомом облачке. Макс постоял рядом, думая о том, как ему поступить с этой девочкой. Но всё, что приходило сейчас в голову, никуда не годилось. Вита, конечно, связывала его, представляя собой новую проблему, и проще всего было бы отправить её обратно в интернат. Но, там девочку достанут Шабарин или милиция, а у этой малышки в голове теперь была уйма информации, которой очень не хотелось бы делиться ни с теми, ни с другими. А самое плохое то, что она знала о Косте. Максу хотелось в первую очередь обезопасить Пирогова, поскольку тот был ему очень нужен. Костик — это ещё одна пара рук, ушей и глаз, которые могли действовать относительно свободно, в отличие от него, Макса. Поэтому, ему придётся позаботиться о своей однофамилице ещё какое-то время.

Он накрыл Птицу старым плюшевым покрывалом и вышел из каморки. В соседней комнате, длинной, как стойло конюшни, он нашёл большой крепкий деревянный ящик, забрался на него, не разуваясь, повернулся набок и в тот же момент провалился в глубокий и тёмный колодец сна.

Когда Макс снова открыл глаза, словно от внутреннего толчка, в подвале, по-прежнему, царила полная тишина. Ряд стоваттных лампочек разгонял темноту по самым дальним закоулкам, где она пряталась, расползаясь жирными тенями за грудами беспорядочно сваленной пустой тары. В комнате не имелось ни единого окна, так что было непонятно, день на улице, раннее утро или, всё ещё, предрассветный сумрак ночи. Но, часы на руке показывали восемь, а значит, нужно вставать и приниматься за дело.

Перво-наперво Макс переоделся, сменив форму охранника на костюм, одолжённый ему Костей. Брюки и сорочка из пироговского гардероба были тесноваты, но, зато, теперь Макс опять выглядел как тысячи других сограждан его возраста.

Девочка в каморке продолжала спать, всё так же обнимая свой рюкзак. Осторожно ступая, чтобы не разбудить, Макс положил на столик перед ней записку с предупреждением, что он скоро вернётся и строгим запретом появляться на улице. Затем Макс вышел из подвала, стараясь не щёлкнуть громко входным замком, поднялся по ступенькам, щурясь от яркого, после подвального освещения, утреннего солнца, открыл оставленным ему ключом решётчатую дверь и, выйдя, тщательно запер её.

Вокруг всё двигалось по заведённому распорядку. Город проснулся, его улицы наливались движением, как деревья соком накануне весеннего цветения. Народ бодро спешил к остановкам троллейбусов и маршрутных такси, более обеспеченная его часть — садилась за руль персональных авто, самые привилегированные — усаживались на пассажирские сидения рядом с личными водителями.

Макс пожалел, что у него нет колёс. Нужно что-то придумать, не пользоваться же постоянно общественным транспортом — время сейчас играет не последнюю роль. А чем дальше, тем большее значение будет иметь свобода передвижения.

Но, пока пришлось вливаться в ряды большинства и двигаться к остановке, благо маршрутки шли одна за другой — водители торопились собрать побольше капусты в час пик.

Ехать Максу пришлось долго, в давке, среди утренних анекдотов, ругани, споров о политике, жалоб на дороговизну, сплетен, помятых лиц, допускающих похмельные выхлопы, и лиц полусонных, всё ещё находящихся между дремой и бодрствованием, пока, наконец, водоворот пассажиров не вытолкнул его на нужной остановке. Всего в квартале отсюда возвышался дом, с таким трудом покинутый Максом менее шести часов тому. Каземат, к которому он приближался вот уже третий раз за истекшие сутки, за всё это время не стал ни на грамм привлекательнее. Всё та же бетонная угрюмость и неприветливость.

Макс с иронией подумал о том, что это здание, где за ним с охотничьим азартом гналась целая тьма народу, сейчас, наверное, является единственным местом в городе, где его не ищут. Кроме того, добавил он про себя, после того, как таких трудов стоило проникнуть сюда ночью, нужно, чёрт возьми, испытать удовольствие от того, чтобы свободно зайти внутрь при свете дня.

А войти в Каземат, действительно, можно было беспрепятственно. Охрана при входе, в уже знакомой Максу униформе, конечно, имелась, но она лишь ограничивала доступ к верхним этажам. То же, что интересовало Макса, находилось внизу, куда мог пройти любой человек с улицы. Именно здесь находились службы, занимающиеся жизнеобеспечением всего здания, и его охраной в частности.

Народу на первом этаже было много, и все находились в постоянном движении, а кое-где, даже, выстраивались небольшие очереди. Сначала Макс прошёл по коридорам, внимательно изучая таблички и объявления. Затем он начал обход кабинетов, используя в каждом из них новую причину появления, применительно к ситуации.

Так, в отделе кадров службы охраны он поинтересовался возможностью устройства на работу, сообщив массу подробностей о себе, каждая из которых была вымышленной. Его направили к начальнику службы, куда он не пошёл, а, вместо этого, заглянул в хозяйственную часть и, представившись одним из сотрудников компании «Новоюст», которая действительно находилась на третьем этаже Каземата, попросил сменить замок на двери кабинета. Ему ответили, что здесь занимаются обслуживанием общих систем здания, а за замки на этаже отвечает компания, арендующая площадь.

В административном отделе он уже выступил в роли представителя молодой перспективной фирмы, которая собирается расширяться и, поэтому, заинтересована в том, чтобы снять для себя помещение в одном из престижных зданий города. Здесь он провёл больше всего времени, беседуя обо всём, начиная от цены за квадратный метр и заканчивая возможностями коммуникационных систем.

В каждом из кабинетов Макс обращал внимание на всё, что несло в себе хоть какую-нибудь информацию: номера телефонов персонала и руководящих работников, обрывки разговоров, названия отделов, имена управляющих. Выходя в коридор, он всё это заносил в блокнот, мало-помалу исписывая страницу за страницей.

Не прошло и часа, как Макс, всё так же свободно, покинул Каземат и вышел на залитую солнцем улицу. Дойдя до угла, он заглянул в небольшое кафе, где в этот час не было ни одного посетителя, заказал большую чашку крепкого чая с вологодским рогаликом, сел за угловой столик и стал приводить в порядок свои записи.

Ещё через полчаса всё выстроилось в систему, с которой можно было начинать работать. Теперь ему нужен был телефон. Автомат на улице не подходил, так как при разговоре не должно быть слышно проезжающих машин. Здесь, в кафе, рядом со скучающей барменшей, стоял аппарат, которым она, скорее всего, разрешила бы воспользоваться, но, во-первых, Максу требовалось сделать далеко не один звонок, а, во-вторых, содержание его разговоров могло, мягко говоря, вызвать недоумение даже у этой сонной тетери.

Поэтому, Макс отправился в центр города, где зашёл в первый попавшийся супермаркет. Из длинного ряда телефонов-автоматов он выбрал крайний, находившийся в самом углу, куда редко доходили желавшие позвонить покупатели, а шум, царивший в магазине, сливался в отдалённый невнятный фон.

Макс набрал номер и поудобнее уложил блокнот, приготовившись записывать.

— Алло, — женский голос ответил почти сразу после первого гудка.

— Добрый день, — равнодушно поздоровался Макс. — Отдел поставок?

— Да.

— Техобслуживание беспокоит. Как у вас дела?

— Спасибо, уже всё хорошо. Приходил ваш человек и всё наладил.

Быстро, подумал Макс. Два часа назад одна из их сотрудниц жаловалась, что их компьютер не открывает файлы.

— Странно, — удивился он. — Кто-то из ваших только что жаловался Андрею Дмитриевичу, что у вас продолжает зависать.

— Нет, нет. Уже всё в порядке.

— Да? Вы знаете, на всякий случай, проверьте, чтобы нас потом не гоняли по другому разу.

— Хорошо, — согласилась невидимая собеседница. — Делать сброс?

— Да, пожалуйста.

— Ну вот…

— Что вы вводите?

— Как всегда, велт-точка-четыре-собака-пост.

«Велт». Фамилия главного администратора — Вельтюков. Этот Буратино сделал из неё пароль для системы. Деревянный. Впрочем, подобным грешат большинство управленцев.

— Секундочку, а кто работал на компьютере перед тем, как его начало глючить?

— Я.

— Вы не пропускали точку после «велт» при вводе?

— Нет. А что, разве это могло повлиять?

— Мы сейчас как раз проверяем систему на этот счёт. Может быть здесь она даёт сбой. Ну как?

— Вот. Всё в порядке.

— Слава богу. Одной проблемой меньше. Огромное вам спасибо за помощь.

— Не за что.

Макс нажал кнопку «сброс» и набрал следующий номер. Здесь ему скороговоркой, глотая слоги, ответил недовольный мужской голос.

— Андрей Дмитриевич? — в таком же быстром темпе зачастил Макс. — У меня небольшая проблема. Не идёт пересылка материала, хоть застрелись. Олег Петрович приказал сделать срочно, а ни его, ни ребят рядом нет… Я здесь новенький, они сказали: если что — звони Дмитриевичу, он подскажет.

Макс перевёл дыхание.

— На каком этапе виснет?

— Ввожу пароль, а дальше никак.

— Нужен личный код, там же написано.

— Что? Ах, да, точно… Теперь вспомнил, мне Старков говорил об этом.

— Чёрт знает что, берут на работу кого попало, — недовольно проворчал голос, и связь прервалась.

Макс повесил трубку. Личный код. Скорее всего он указан на удостоверении. Макс пробежал взглядом по своим записям. Вот, секретарша Вельтюкова… Похоже она работает совсем недавно, можно попробовать. Но этот телефон для разговора с ней не подходит — слишком шумно. А должна быть тишина, как в кабинете.

Нужное ему место нашлось в пяти минутах ходьбы от супермаркета. Макс толкнул стеклянную дверь тридцать шестого почтового отделения, пересёк зал с короткими очередями у стеклянных окошек и остановился у ряда кабинок междугородней связи. Один из аппаратов работал на местной линии, его кабина пустовала, в ней Макс и обосновался, удобно расположив блокнот на специальной подставке.

— Здравствуйте девушка, — барственно растягивая гласные, начал Макс. — Это Неклюев вас беспокоит, заместитель Бородина. Дайте-ка мне Григория Антоновича.

— Ой, а это не к нам, — строгий поначалу женский голос сейчас звучал растерянно и искательно — сказывалось воздействие фамилии мэра. — Это узловая.

— Да? — безразлично осведомился Макс. — Ну, тогда, барышня, будьте так добры, соедините меня с приёмной Вельтюкова.

Перебор, подумал он. «Барышня». Театральщиной понесло. Барышня, соедините меня со ставкой главнокомандующего.

Но женщина, видимо, ничего не почувствовала.

— Сейчас, — с готовностью откликнулась она.

В трубке раздалось несколько пассажей электронной мелодии, затем щёлкнуло, и намного более молодой и приятный голос произнёс:

— Приёмная. Слушаю.

Тон Макса поменялся. Теперь это говорил занятый рутинной процедурой службист, лет на двадцать старше него.

— Бюро пропусков. Проверка данных, обновляем базу для сотрудников.

— Да?

— Так… Номер четырнадцать… Сушкова Юлия Константиновна?

— Юлия Сергеевна, — обескураженно произнёс девичий голос.

— Опа! — равнодушие Макса сменилось удивлением с нотками азарта. — Сушкова Юлия Сергеевна?

— Да.

— А в карточке у вас как указано?

— Так и указано, Юлия Сергеевна, — недоумение в голосе девушки вибрировало, как электрофен.

— Да-а… Вот и первый сбой. Юлия Сергеевна, прочитайте, пожалуйста, всё, что у вас в удостоверении указано.

— Главное управление…

— Шапку не надо, — перебил её Макс. — Только общие данные.

— Сушкова Юлия Сергеевна, секретарь-референт, двенадцать — сорок семь — ноль два.

— Двенадцать — сорок семь — ноль два, — повторил Макс, записывая номер. — Н-да, всё остальное правильно. Спасибо, я уже внёс исправление, работайте дальше. Счастливого дня!

— До свидания.

Макс повесил трубку. Вот теперь, пожалуй, всё. Несколько ключиков у него есть, можно начинать открывать двери.

Проклиная отсутствие автомобиля, Макс снова отправился на маршрутку, которая привезла его к площади Свободы. Здесь, на одной из примыкающих улиц, находилось интернет-кафе «R-байт», его следующая база на какое-то время.

Макс довольно легко, с третьей попытки вошёл в систему кадровых данных службы безопасности Каземата и убедился, что Вита ничего не напутала. Действительно, среди сотрудников службы были Сапаргалиев Олег Дидарович и Рудаков Сергей Викторович. Одному — тридцать пять, другому — тридцать семь лет, поэтому, с ходу определить, кто из них охотился на Макса в подвале Каземата, было невозможно. Правда, насколько он успел заметить, тип лица у нападавшего был не восточным, но это ещё не доказательство. Внешность Сапаргалиева могла быть не менее славянской, чем у этого Рудакова, одна фамилия ничего не определяла. Жаль, что в компьютерных данных не было фотографий.

Может быть, попробовать через сводку новостей? Макс вышел на местный сайт «Ведомостей». Так… это ещё вчерашнее…, а вот и свежак, но ни про Рудакова, ни про Сапаргалиева ничего нет. Зато, пожалуйста: «Вечером, двадцать первого… в результате острой сердечной недостаточности… скоропостижно… Балуев Михаил Анатольевич… один из видных финансовых… глава Ассоциации… председатель правления… и т. д., и т. п.». Это сколько же должностных регалий нахватал себе Балу? М-да, в результате острой сердечной недостаточности. Настолько острой, что горло разошлось от уха до уха.

А о двух трупах во дворе дома по улице Красина ни слова. Тайна следствия, или никаких тел не обнаружено? Нет, скорее всего, всё, что связано с именем господина Шабарина, для остальных жителей города — табу и не подлежит огласке.

Ну, всё. Макс встал из-за столика. Два адреса у него имеются, есть с чего начинать. Он автоматически поправил пистолет за поясом сзади. Похоже, этот аргумент в беседе с одним из оставшихся охранников будет нелишним.

На улице в ближайшей телефонной будке он набрал номер Кости Пирогова.

— Это стол заказов? — спросил Макс, услышав голос Пирога.

— Нет! — резко ответил Костя и бросил трубку.

Макс подождал две минуты, а затем, как было оговорено, набрал новый номер — соседнего с Костей офиса.

— Алё, — послышался кукольный голос. Специально они все таких секретарш подыскивают, что ли?

— Добрый день. Пирогов у вас?

— Только что вошёл.

— Привет, — инфантильный голос сменился несколько гундосым прононсом Костика. — Ты где?

— В городе. Как дела?

— Ко мне уже приходили.

— Кто?

— Твои друзья.

— От Шабарина?

— Ага. Очень интересовались, не проявился ли ты за это время.

— Разговор проходил мирно?

— Да, знаешь, вполне корректно. Здрасьте — до свиданья, извините — пожалуйста.

— Лапши навешал?

— А то. Отбрехивался как мог. Краску ложил густым слоем. Не знаю, не видел, не звонил, спал как убитый. Кстати, спать хочу, сил нет. Рот разрывается напополам.

— Думаешь поверили?

— Кто их знает? Я же не допытывался. А ты давно ушёл?

— Часа три назад. Ты узнал что-нибудь?

— Узнал. Мужика, который погиб, звали Рудаков Сергей Викторович. Адрес дать?

— Спасибо, имею.

— Ещё накопал что-нибудь?

— Мало-мало есть. Ладно, свяжусь позже. Поднапрягись, узнай сколько сможешь за сегодня.

— С самого утра в напряге. Ни пуха.

— К чёрту.

Макс вышел из будки. Вот, значит, как. Сапаргалиев Олег Дидарович. Счастливчик, переживший своего напарника. Улица Школьная, дом сто двадцать четыре, квартира пятьдесят шесть. Пора познакомиться поближе, уважаемый. Это ведь вам так нужен был минувшей ночью некий Лазарев. Сейчас он объявится.

Такси, неспешно катившее в правом ряду, послушно причалило к краю тротуара, повинуясь взмаху руки Макса.

— К оптовому рынку, — сказал он водителю, называя место, в районе которого должен был обитать более удачливый из охранников-перевёртышей.

Дом он нашел быстро, высокую двенадцатиэтажную стенку из белого кирпича и с нестандартными арочными лоджиями. Двор, как это обычно бывает у новостроек, ещё не был приведён в порядок и, поэтому, вместо уютной зелени мог похвастаться лишь грудами строительного мусора. Народу виднелось мало, видимо свободные от работы жильцы предпочитали гулять в иных, уже благоустроенных, местах, что было на руку Максу.

Пятьдесят шестая квартира находилась на втором этаже. Он поднялся по лестнице, немного постоял на площадке, прислушиваясь, и нажал кнопку звонка. За дверью тренькнул, угасая, сигнал. Макс, отогнув полу пиджака, обхватил рукоятку пистолета и насторожился. Ничего. Дверь стандартная, проницаемость звука хорошая, но ни стука, ни шороха с той стороны до Макса не донеслось. Он позвонил ещё раз.

Плохо. Если Сапаргалиев не здесь, придётся его дожидаться. А времени на это нет. И укрыться так, чтобы не привлекать к себе внимание, в этом дворе негде. Войти внутрь и ждать там, не выход. По данным отдела кадров Сапаргалиев холост, но, данные могут и устареть, да и, вообще, мало ли кто, кроме него, может появиться в квартире.

Наверху хлопнула дверь и послышались шаги. Кто-то осторожно шёл вниз по ступенькам. Макс опять надавил на кнопку звонка, повернувшись спиной к лестнице, чтобы тот, кто спускался, не видел его лица. Шаги неспешно сменяли друг друга, на короткий миг дрожаще зависая в гулком пространстве подъезда, и вдруг стихли, замерев за спиной Макса. Он снял руку с пистолета и поправил полу пиджака, всё так же не оборачиваясь от двери.

— Вы к Олегу? — участливо спросил женский голос.

— Да, — односложно ответил Макс.

— Вы ему кто будете, родственник?

— Нет, — Макса начало раздражать чрезмерное любопытство соседки Сапаргалиева, — я с работы.

— А вам ещё не сообщили?

— О чём? — Макс медленно повернулся.

Перед ним стояла старая леди, едва доходившая ему до груди. На старушке было строгое синее платье с белым кружевным воротничком, седые волосы стянуты в узел на затылке, в них массивная роговая заколка. На выбеленном временем пергаментном лице с тонкими бесцветными губами — удивительно живые угольно-карие глаза. Может быть внешность, а может неестественно прямая осанка старой женщины наводили на мысль об угасающих дворянских родах, гордой бедности, институтах благородных девиц и тому подобных реалиях конца девятнадцатого века.

Старушка приподняла крашенные тушью брови:

— Он погиб. Этой ночью.

«Костя напутал, — пронеслось в голове у Макса. — Всё-таки, убили Сапаргалиева. Значит, Рудаков жив».

— Как погиб? На работе?

— Нет, — покачала головой старушка. — Прямо здесь, возле нашего дома. Напали какие-то подонки, ударили по голове, забрали всё: деньги, часы. Даже туфли сняли. У нас район-то удалённый, ни порядка нет, ничего. Даже лифт не работает.

Макс почувствовал, как внутри него что-то перевернулось, будто мир сдвинулся со своей оси. Куда он ни шагнёт, вокруг прочная невидимая сеть, не дающая двигаться дальше. И сидящий в центре этой сети всегда на шаг, на одно движение впереди него. Перед Максом непонятно откуда возник, замерший неподвижно, гигантский отвратительный мохнатоногий паук. Внезапно одним молниеносным движением паук развернулся в его сторону и уставился на Макса, шевеля жвалами. Затем жвалы его разъехались в стороны, обнажая два ряда ослепительных зубов, в непередаваемой шабаринской улыбке.

— Может не убили? — услышал он свой голос.

— Нет, молодой человек, — скорбно повела головой экс-герцогиня. — Галина Семёновна, её в понятые брали, говорила, он уже и остывать начал. А вместо затылка — сплошная каша. Вот ведь нелюди какие. Милиция здесь всё утро ходила, следы искали, жильцов расспрашивали. Только не найдут, наверное, никого.

— Найдут, — рассеянно пообещал Макс. — Кого-нибудь найдут.

— Хорошо бы, — с сомнением в голосе произнесла старушка. — А то вечерами здесь как-то не по себе делается. А на работе вы у себя расскажите про Олега Дмитриевича. Может, начальство поможет с похоронами. Родственников у него, похоже, и нету никого.

— Сегодня же узнают, — сказал Макс, отметив про себя, что соседи перекрестили Сапаргалиева Дмитриевичем, похоронив непривычное отчество.

Он отправился назад, безуспешно пытаясь поймать такси в этом глухом районе и размышляя над тем, что произошло. Кровавый маховик гигантской машины набирал обороты, не собираясь останавливаться. Сапаргалиева убила не озверевшая местная шпана. Те выходят на работу с вечерней темнотой, выцеливая припозднившихся прохожих, но не ранним утром. Нет, Сапаргалиева убрали, обставив это для местного райотдела как уличный грабёж. Но кто? Шабарин, зачищая концы и избавляясь от людей, которые по его указке вывели в расход Балу? Или до него добралась служба Балуева? Ответов нет, а ещё одна ниточка оборвана.

В конце концов Максу встретился старый «жигулёнок» с шашечками на кузове, который, подпрыгивая на прохудившихся амортизаторах, доставил его к улице Плеханова, где находился пироговский подвал, превратившийся в лежбище беглецов.

Мир снова сдвинулся вокруг оси, когда Макс подошёл к решётчатой двери и увидел, что замок грубо взломан, а сама она открыта нараспашку. Выхватив пистолет, Макс бесшумно скатился вниз по ступенькам и заглянул внутрь.

Здесь всё было перевёрнуто вверх дном. Вокруг валялись разбросанные ящики, тряпки, оставшаяся мелкая утварь, словно кто-то перерыл каждый сантиметр в этом помещении.

Девочка исчезла.

Глава двадцать первая

Деревянные доски топчана — не самое удобное ложе. Птица проснулась, чувствуя, как болит бок и ноет затекшее тело. Лёжа с закрытыми глазами, она настороженно прислушалась. Не уловив ничего подозрительного, Лина сладко застонала, потянулась и перевернулась на спину.

В подвале стояла полная тишина. Звуки не проникали сюда, и казалось помещение плавает где-то в абсолютной пустоте, а за дверью, снаружи, — не заполненные людьми и транспортом улицы города, а жёлтые пески безлюдной пустыни или красная поверхность чужой планеты.

Птица встала и оделась. Достав из рюкзака расчёску с маленьким зеркальцем, она принялась приводить себя в порядок, но остановилась, заметив клочок бумаги, лежащий на столике. «Вита! Я скоро вернусь. Побудь здесь и, ни в коем случае, не выходи на улицу. Макс», — прочитала она и хмыкнула: «Макс!». Слова «ни в коем случае» были три раза подчёркнуты, подталкивая Птицу к тому, чтобы, вопреки написанному, не сидеть в этом подвале, подобно крысе, а немедленно выйти на свежий воздух и посмотреть, что делается вокруг.

Лина понимала, чего опасается Лазарев, и догадывалась, что сейчас и его, и её ищут по всему городу, но, торчать взаперти — это уж слишком. Что плохого, если она поднимется во двор? Ведь те люди, которые их ищут, не смогут поставить своих ищеек на каждом углу. Птица вздохнула, критически оглядывая свою причёску. Взрослые всегда всё усложняют и находят дополнительные трудности там, где их нет.

Она достала заколку и скрепила ею часть волос, распустив остальные по плечам. Вроде бы ничего. Птица кончиками пальцев проверила их пушистость и осталась довольна результатом.

Затем Лина сложила все вещи обратно в рюкзак и задумалась. Когда, интересно, ушёл Лазарев? Если давно, может быть, он уже скоро вернётся. А если недавно? А если он ещё полдня будет зависать в городе? Что же ей парится здесь всё это время?

При этой мысли желудок Птицы напомнил о том, что неплохо бы поесть. Конечно, Лазарева можно будет раскрутить насчёт обеда, но в рюкзаке у неё имелись и портящиеся продукты, которые нужно было употребить, пока они ещё годились в пищу.

Птица достала бутерброд с котлетой, который она захватила в интернате, подозрительно принюхалась и подумала, что если бы в этой котлете было мясо, она бы уже точно протухла. А так — ничего, жевать можно.

Запив этот нехитрый завтрак водой из-под крана, Лина решительно пошагала к выходу. Замок изнутри открывался легко, чего нельзя было сказать о решётчатой двери наверху. Но Птицу это препятствие не устрашило. Она, просто-напросто, протиснулась между прутьями решётки и оказалась в довольно обширном дворе, густо усаженном деревьями и кустами, между которыми стояли вкопанные в землю скамеечки. Нежная зелень травы и птичий щебет венчали эту идиллическую картину.

— В подвале была? — послышался голос за спиной Птицы.

Она обернулась. Перед ней стоял очень упитанный пацан лет десяти в новеньких джинсах, каждая из штанин которых могла вместить его целиком, и такой же широченной рубашке «Дизель», серо-зелёного цвета. В глазах мальчишки читались интерес и простодушие потенциальной жертвы.

— Да, — Лина широко распахнула глаза и послала улыбку «Смерть врагу». — Папа послал меня проверить номера товаров из Голландии, а я забыла ключ от первой двери. Вот теперь через решётку лазить приходится. Хорошо хоть платье старое надела. Как чувствовала, что запачкаюсь.

Пацан восхищённо и завистливо втянул в себя воздух. Его явно убивало превосходство Птицы, занимающейся такими серьёзными делами.

— Так это твой папа здесь подвал купил? — попытался он поддержать деловой разговор.

— Ага, — поддакнула Птица. — Он сказал, что здесь место удобное. Как раз между нашими магазином и супермаркетом. И туда, и сюда близко.

— Вау, — парень был сражён. — А какой у вас супермаркет?

Лина напряглась, вспоминая их ночной маршрут с Максом.

— «Южный», — она махнула рукой. — Вон в той стороне.

— Я знаю, — пацан кивнул головой. — А магазин?

С этим обстояло сложнее. Птице приходилось импровизировать:

— Папа недавно его открыл. «Техномир», слышал?

— Не-а.

— Мы сейчас только начинаем рекламную компанию. Тебя как зовут? — поинтересовалась Лина, меняя тему разговора.

— Юра. А тебя как?

— Анжела.

— Хочешь? — угодливо спросил Юра, вынимая из бездонного кармана начатую бутылку ванильной кока-колы.

— Давай, — лениво согласилась Птица.

Она царственно приняла предложенное угощение и отпила глоток, критически разглядывая стоявшего перед ней аборигена.

— Ты здесь живёшь? — спросила Лина, обводя окрестности рукой с зажатой в ней бутылкой.

— Ага. Вон в том подъезде, на третьем этаже.

— Неплохо, — Птица кивнула, всем своим видом выражая жалость к человеку, вынужденному жить в таких условиях.

— Слушай, Юра, мне папе перезвонить нужно, а я мобильный дома оставила. Ты мне можешь помочь?

— А как же! — оживился пацан. — Пойдём к нам, позвонишь. У меня дома сейчас никого нет, все на работе.

— А у тебя мобилки с собой нету?

— Нет, — Юра прямо из кожи вон лез, чтобы произвести впечатление. — Я её в квартире оставил. У меня «моторола-вэ-триста».

— Да? — удивилась Птица, понятия не имея, что такое «моторола-вэ-триста». — Такая старая?

— Почему старая? Это новая модель.

Лина пренебрежительно фыркнула и отдала Юре бутылку, в которой уже ничего не осталось.

— Она ещё в прошлом годуустарела. Сейчас более крутые пошли с наворотами.

— Я знаю, — важно заявил Юра. — У моего папы «самсунг семьсот тридцатый». Классный аппарат.

— Он тоже старый, — безбожно врала Птица, лихорадочно вспоминая виденную по телевизору рекламу. — Уже есть восемьсот тридцатые. Мы, как раз, завезли такие.

Пацан поплыл. Лина видела по его глазам, как он расползается подобно тесту, из которого можно лепить всё, что угодно. Мальчишки — все дураки. Нащупай нужную струнку — и делай с ними, что хочешь.

Птица снисходительно посмотрела на непуганого никем Юрика:

— А ты прикольный. Хочешь, я тебе такую мобилку сделаю?

Тот, от щедрости подобного предложения, растерялся настолько, что остатки его самоуверенности слетели, как листва после первых заморозков. Он начал заикаться в поисках слов, которые, вдруг, напрочь повыскакивали у него из головы.

— Так… Она же дорогая…, наверное.

— Конечно, — спокойно согласилась Птица. — Папа по тридцать тысяч их продаёт.

От услышанной суммы щекастое лицо Юры приняло такое горестное выражение, словно его поманили яркой игрушкой, а затем грубо и бесцеремонно забрали её. Он попытался, было, придать себе беззаботный вид, но получалось у него это из рук вон плохо, поскольку в актёрском мастерстве явно проигрывал Птице.

Сама Лина продолжала говорить, как ни в чём не бывало, в глубине души радуясь подобным метаморфозам своего нового приятеля:

— Но, это магазинная цена. А нашим друзьям мы продаём гораздо дешевле.

— Да? За сколько?

Птица пожала плечами.

— Кому как. Некоторым папа даже за две тысячи отдаёт. У тебя есть две тысячи?

Юра неуверенно покачал головой, но его глаза полыхнули лихорадочным блеском, и Птица поняла, что наживка проглочена вместе с леской.

— У меня триста рублей есть. А ещё у меня копилка, там больше тысячи… Только папа говорил, чтобы я добавил их, когда мне горный велосипед будут покупать.

— Подумаешь! Когда твой папа увидит эту мобилку, он тебе предложит поменяться на свою и ещё велосипед купит впридачу. Только я бы не меняла, таких мобил в городе ещё ни у кого нет.

Юра едва не застонал от вожделения:

— А какие у неё примочки?

— Все, какие только есть.

— А видеокамера?

— Конечно.

— И все эти мобильники у вас здесь?

— Вот, прямо перед тобой на складе.

— Пошли, — выпалил Юра, не в силах больше сдерживаться. — Идём ко мне. Пока ты позвонишь папе, я достану деньги.

— Давай, — согласилась Птица.

Дом, в подъезд которого они вошли, был старой добротной постройки, причём, не запущенный и не доведенный до состояния свинарника, как большинство остальных, а ухоженный и чистый, показывающий тем самым уровень благосостояния его жильцов.

— Нам сюда, — сказал Юра, поднимаясь по лестнице.

— Сейчас, — задержала его Птица, с любопытством осматриваясь вокруг.

Окна на лестничных пролётах были большими, начинаясь чуть ли не от пола, и занимали почти весь участок стены. Лина окинула взглядом двор, то место, на котором они только что разговаривали с Юрой, вход в подвал, машину, въехавшую во двор и остановившуюся прямо напротив решётчатой двери.

А в следующий момент ей стало нехорошо, потому что из машины вышли красномордый Игорь, похитивший её на шоссейной дороге, и с ним ещё три человека, по виду такие же, как и остальные подручные Антона Павловича. Причём, вся эта четвёрка, внимательно осмотрев двор, деловито направилась ко входу в подвал.

Лина отпрянула от окна, чувствуя, как сердце забилось так, что в груди стало больно. Что было бы, если бы они с Юрой простояли во дворе на несколько минут дольше, или она послушалась бы Лазарева и не выходила из подвала? Птица сжала кулаки, чтобы унять дрожь в пальцах.

— Пошли! Чего ты стоишь? — привёл её в себя окрик Юры.

— Так… Смотрю, — охрипшим голосом произнесла Птица.

— Красиво? — гордо спросил мальчик.

Лина кивнула, молча продолжив подъём. В голове её вихрем вертелись мысли, главная из которых была — как поступить? Как воспользоваться тем преимуществом, которое она получила, опять ускользнув от своих преследователей? Что безопаснее, затаиться здесь или, наоборот, убежать, умчаться как можно быстрее и как можно дальше?

Юра открыл дверь и впустил её в квартиру, мебель и обстановка в которой наглядно свидетельствовали о том, что его родители — люди очень небедные.

— Проходи в комнату. Я сейчас, — взволнованной скороговоркой протараторил он, исчезая в одной из дальних комнат.

Первым делом Птица подошла к окну и осторожно выглянула во двор, не отдёргивая занавески. Из подвала, решётка которого теперь была распахнута настежь, появился краснорожий Игорь с её рюкзаком в руке. Он распахнул дверку машины, сердито бросил рюкзак внутрь, вынул из чехла на поясе мобильный телефон, набрал номер и стал разговаривать, время от времени встряхивая головой, словно бык, которого донимают слепни. Красный цвет шеи при этом у него наливался всё гуще и гуще.

— А она с полифонией? — донеслось из коридора вместе с шагами Юры.

— Кто? — спросила Лина, чья голова теперь была занята лишь происходившим во дворе.

— Ну, мобилка же.

— Такое спрашиваешь. Конечно, — ответила Птица, решив не спрашивать, что такое «полифония».

— Класс! Смотри, — Юра показал ей пузатого, ярко разукрашенного гнома с длинным, крючковатым носом. — Пошли на кухню, сейчас мы его кокнем.

— Зачем на кухню? Давай здесь, — предложила Лина, не отходя от окна.

— Намусорим.

— Газету подстели.

— Ладно, давай.

Юра принёс газету, разложил её на полу, а затем новеньким молотком на длинной ручке ударил многострадального гнома по черепу. Гном издал глухой звук, а молоток отскочил, не причинив ему никакого вреда.

— Ах ты! — удивлённо сказал Юра.

Птица снова отвернулась к окну. Игорь уже спрятал телефон. Теперь к нему присоединился один из тех, что были в подвале, и они оживлённо разговаривали, размахивая руками.

За её спиной послышался треск.

— Есть, — удовлетворённо сказал Юра, собирая среди глиняных осколков сложенные квадратиками купюры.

«Что они будут делать? — подумала Лина. — Скорее всего останутся дожидаться нас. Мой рюкзак они нашли, теперь знают, что мы здесь были и должны сюда вернуться». Вопрос был в том, решат толстомордые дожидаться внутри или снаружи. Хуже всего, если часть их останется в подвале, а остальные — займут выходы со двора.

— Тысяча двести двадцать, — упавшим голосом сообщил Юра. — И у меня триста сорок. Всего тысяча пятьсот шестьдесят. Не хватает.

— Жаль, — повернулась к нему Птица. — А больше ничего нет?

Юра сокрушённо покачал головой.

Что ж, придётся брать вещами. Не может быть, чтобы в такой хате и не нашлось бы ничего полезного, что можно продать или оставить себе.

— Давай я позвоню папе, — сказала Лина, — а ты поищи что-нибудь. Может быть, найдёшь.

— А что? — жалобно вопросил пацан.

— Ну, я не знаю, что у тебя есть. Сам посмотри. Где у вас телефон?

И, пока Юра потерянно бродил по квартире, Птица, потыкав, для проформы, пальцами в кнопки, оживлённо защебетала в трубку:

— Папа…, папочка, я на месте, у склада. Мобилку я оставила дома, меня пустил позвонить мальчик… Юра… Да, всё в порядке. Номера с тысяча двести двадцатого по тысяча шестьсот тридцать четвёртый… Хорошо… Да…

Шорохи, производимые Юрой в соседней комнате, стихли. Птица чувствовала, как он напряжённо прислушивается к её разговору.

— Пап, слушай, мне нужна одна мобилка из новой партии. Те, которые пришли из Швеции. Можно? Как для меня… Ну, я тут, типа, пообещала… Понимаешь? А за сколько? А дешевле можно…? Хорошо… Да, скоро буду дома… Всё, пока.

Она положила, молчавшую всё это время, трубку и направилась в комнату. Юра бросился к ней.

— Ну что? — выдохнул он. Глаза мальчишки казалось сейчас вылезут на лоб от охватившего его возбуждения.

— Ничего не нашёл? — удивлённо спросила Лина, направляясь к окну.

— А что нужно? — чуть ли не плачуще спросил Юра.

— Ну, мало ли что… — начала Птица и осеклась.

Во дворе никого не было! Похоже Игорь и остальные мордовороты спустились в подвал, чтобы ждать их там. Если только никто не остался в машине. Но, даже и так она успеет выскочить со двора до того, как те сообразят, что к чему. Чёрт, нельзя терять ни минуты.

— Папа сказал, можно взять один за тысячу шестьсот, — быстро сказала Птица, повернувшись к Юре.

— А…, - от неожиданности тот потерял дар речи, — …а у меня тысяча пятьсот шестьдесят.

— Я доложу свои. Завтра приду — ты мне отдашь остальные сорок. Понял?

Юра не верил своему счастью. А Птица, между тем, напористо продолжала, куя горячее железо:

— Попросишь у папы с мамой, они дадут. Если что, вернёшь мне завтра мобилку, только не поцарапай, а я тебе — твои деньги.

— Дадут, — радостно заголосил Юра. — Сорок рублей мне каждый день на жвачки дают.

— Тогда давай, — приказала Лина.

Хлопец с готовностью выложил уже выровненные и рассортированные бумажки. Птица зажала пачку в кулаке и показала ему на диван:

— Сиди здесь. Там папины компаньоны приехали, а они не разрешают, чтобы чужие к складу подходили. Поэтому, я сейчас спущусь, возьму мобилку и принесу её сюда.

— Анжела, можно я в подъезде тебя подожду? — заканючил Юра, которого нетерпение буквально разрывало на части.

— Нет, — отрезала Птица. — Дядя Игорь тебя вдруг увидит, начнёт расспрашивать — кто ты такой, да что тут делаешь. Я же мобилку вроде как для себя беру, а он может догадаться. Понимаешь?

— Ага, — нехотя сказал Юра, хотя, замороченный Птицей, не понимал вообще ничего, кроме того, что ему обещана новая мобила с супернаворотами.

— Вот и жди здесь, — приказала Лина. — Я скоро.

Изнывающий Юрик всё же протащился за ней хвостом до самой двери, умоляя вернуться побыстрее. И ещё долго стоял в дверях, выстанывая свои просьбы, пока Птица спускалась вниз. И, лишь когда она дошла до площадки второго этажа, наверху хлопнула закрывающаяся дверь.

Из подъезда Лина вышла не сразу. Сперва, привстав на цыпочки, осторожно выглянула в запылённое окошко на входной двери. Затем, ещё осторожнее, высунула голову наружу. В машине никого не было.

«Спасибочки», — беззвучно сказала Лина, благодаря судьбу за удачу, и медленно вышла на залитый солнцем двор.

Вот теперь и бежать бы. Бежать без оглядки, радуясь, что всё обошлось, что случай или неизвестная безбожной душе Лины святая покровительница, уберегли её от страшной опасности. Но, вместо этого, она смерила взглядом расстояние от дверей подвала до машины и от машины до выхода со двора, а затем, закусив губу, подошла к ней и распахнула дверцу.

Её сейчас волновали не вещи; в конце концов она только что заработала больше, чем всё содержимое её рюкзака. Но, оставлять мамину фотографию этим гадам…

Теперь уже Птица действовала так быстро, как только могла. Машина была незаперта, значит эти бандюки могут появиться в любую секунду. Она запрыгнула на переднее сиденье, схватила лямку своего рюкзака и потянула его к себе. Под ним оказалась плоская чёрная сумка с длинным ремнём, которую Лина без тени сомнения потащила вслед за рюкзаком.

Она выскочила из машины и, повесив одну добычу на левое плечо, а другую — на правое, припустила бегом прочь со двора.

Последнее, что увидела Птица, оглянувшись на бегу, было лицо Юры, который наблюдал за этими странными действиями из окна своей квартиры. Его широко раскрытый рот воплощал собой полное непонимание происходящих внизу событий.

Глава двадцать вторая

Макс медленно поднял опрокинутый стул и сел на него, глядя на топчан, где ещё совсем недавно спала девочка. Что с ней? Виту убили, или она ещё жива? Следов крови нигде не видно, это обнадёживает, но, что тогда здесь произошло?

Почему люди, которые сюда ворвались, ушли, захватив одну лишь Виту, и не дождавшись его? Записка. Её должны были увидеть, а он написал, что скоро будет. Неужели девочка для них важнее. Да нет, глупости. Что-то их спугнуло или помешало. Но что?

Макс вторично обвёл глазами комнату. Кроме всего прочего, оставались ещё два вопроса: кто здесь побывал, и как они нашли это место?

Отбросим в сторону мысль о возможной попытке ограбить пустующий пироговский подвал, как нереальную и фантастическую. Нет, ворвавшиеся сюда, искали именно их, Лазаревых. И здесь долго думать не надо, это: а — милиция, бэ — люди из «Мегатрейдинга» и вэ, самое вероятное, — группа Шабарина. А теперь, внимание, вопрос номер два. Как?

Он поднялся со стула и подошёл к углу, откуда доносился беспомощный телефонный гудок. Аппарат валялся на полу со сброшенной трубкой. Корпус его раскололся пополам, обнажив металлические внутренности, но всё это ещё жило и действовало. Осторожно придерживая болтающийся номеронабиратель пальцем, Макс попытался соединиться с офисом Пирогова.

Тени в углах каморки, казалось, угрожающе зашевелились, когда вместо Костика ответил незнакомый женский голос.

— Константин Митриевича нет, — женщина говорила как-то неестественно, глотая согласные. — А кто его спрашивает?

— Это по делу. Я перезвоню позже, — быстро ответил Макс, собираясь разъединиться.

— Подождите, — задержала его женщина, — у меня есть сообщение для человека, который не один. Это не вы?

Человек, который не один? Что это за шарады? Что происходит?

— Наверное, это я.

— А с кем вы?

— С девочкой, — осторожно ответил Макс.

— Правильно, — напряжение в голосе женщины чуть ослабело. — Запишите номер, по которому вы сможете связаться с Константин Митриевичем.

— Секунду, — Макс достал из внутреннего кармана блокнот, листнул, открывая чистую страницу, и принялся заносить номер мобильного телефона.

— Он просил, чтобы вы позвонили ему как можно скорее, — предупредила женщина.

— Конечно, — сказал Макс и добавил. — А что случилось?

Женщина не то судорожно вздохнула, не то всхлипнула:

— В него стреляли.

Макс почувствовал, как по его спине внезапно побежали две тоненькие струйки пота. Появилось гадкое ощущение, словно его лица коснулись тонкие противные нити липкой паутины.

— Как? Когда?

— Около часа тому назад. Константин Дмитриевич поговорил по телефону и вышел на улицу. Он собирался уезжать, по-моему, но тут какие-то люди выстрелили в него из машины. Он упал. Они хотели выскочить, но тут из соседнего здания выбежали охранники и эти… бандиты скрылись.

— А что с Костей? Как он?

— Его ранили. Приехала скорая, забрала Константина Дмитриевича, но врач сказал — рана не смертельная. У нас сейчас милиция, опрашивают всех по соседству.

— В офисе уже были?

— Да. И в больницу к Константину Дмитриевичу поехали. Вы, пожалуйста, не забудьте позвонить ему.

— Не забуду, — пообещал Макс. — Спасибо.

Он тут же набрал сообщённый ему номер, но никто не отозвался. На всякий случай Макс попытался связаться с Пирогом по старому номеру его мобилки, но, опять безрезультатно. Он положил трубку на травмированный аппарат.

Выходит, адрес подвала выдал не Костя. Пирог сам попал в переделку, чудом остался жив и теперь, наверное, боится, что его достанут даже в больнице. Впрочем, если рана у него не опасная, то он исчезнет оттуда как можно скорее и заляжет где-нибудь в известном ему одному месте.

Макс задумался. Значит, на их лежбище наткнулись случайно, проверяя всё, что связано с фирмой Пирогова, или… Или сюда их вывел кто-то, кто хорошо знает Костю и его, Макса. Кто предвидел, что Макс обратится за помощью именно к Пирогову. Кто может быть этим человеком?

В углу что-то пискнуло. Серая мышь пробежала через комнату, нелепо вскидывая зад с волочащимся хвостом, и исчезла под топчаном. Погружённый в свои мысли, Макс равнодушно проводил её взглядом. Итак, кто мог знать? Генка Крокодил, но его уже нет. Миша Балу, но он отправился следом за Крокодилом. Есть ещё пара человек, которые когда-то пересекались с ними, но никто из них не мог знать Макса настолько хорошо, чтобы предугадывать наперёд его действия.

Или же господин Шабарин, белозубый Папа Джо, настолько проницателен и расчётлив? Могло быть и так, но тогда ему пришлось бы изучить Макса скрупулезнее, чем под микроскопом. Изучить всё, каждую деталь, каждую чёрточку: его характер, способ мышления, манеру поведения, биографию. Кто-то, всё-равно, должен был ему в этом помочь. Тот, кто хорошо и достаточно долго знал Макса. Тот, кого можно без помех убрать, если в нём, вдруг, проснутся старые дружеские чувства. Размозжить, наехав машиной, перемолоть и швырнуть останки о фонарный столб.

Максу захотелось курить. Эта потребность пришла внезапно и была такой острой, что от неё свело челюсти, а рот наполнился слюной. Курил Макс очень редко, даже на зоне, и сигарет с собой не носил. Но, сейчас ему хотелось курить так, как никогда в жизни. Словно сигарета могла успокоить расползающееся внутри чувство горечи.

Как бы то ни было, отсюда нужно уходить. Место засвечено, поэтому, рано или поздно, гости пожалуют сюда опять. Хотя, идти ему теперь некуда. Пирогов вряд ли сможет ему помогать, Костику самому бы уберечься. А малышку жаль. Отличная девчонка, сообразительная, умница, с молниеносной реакцией. Завязла, бедняга, в этой истории по глупому стечению обстоятельств. Не повезло ей с фамилией. Если сегодня она попала в лапы к Байдалову, то её уже, наверняка, нет в живых. И Антон, и Шабарин понимают, что девочка исчерпала себя, и давить при помощи неё на Макса бесполезно. Ах, жаль!

Он поднялся, бросив последний взгляд вокруг, проверяя, не упустил ли чего. Но, зацепиться было не за что, да и что тут могло найтись. Разве какая из вещей Виты, выпавшая из рюкзака. Но вокруг валялись лишь тряпки, старые ящики и мусор, щедро припорошенные пылью. Макс торопливо направился к выходу, переполняемый скребуще-тоскливым чувством.

Выйдя во двор, он полной грудью вдохнул свежий воздух, но легче не стало. Макс поморщился и пошёл прочь мимо скамеек, на ближайшей из которых сидел толстый пацан в широченных джинсах и тёр глаза. Лицо у пацана было красным, словно он перед этим долгое время безостановочно ревел. Наверное дома перепало, машинально отметил Макс. Или во дворе вломил кто-то.

Он уже почти прошёл мимо, когда толстый неожиданно встал.

— Извините, — крикнул он в спину удаляющемуся Максу, — вы не папа Анжелы?

— Нет, — покачал головой Макс, на мгновение задержавшись. — А что?

Лицо пацана отразило целую гамму чувств, из которых досада и разочарование читались наиболее явно.

— Она у меня деньги забрала, — плаксиво прогнусавил толстячок.

— Девчонка? Она что, намного старше?

Пацан из красного стал ярко-пунцовым:

— Не старше. Но она сказала, у её отца здесь склад. И там мобилки есть новой модели «Самсунг восемьсот тридцатый». Она мне пообещала одну принести, взяла деньги и убежала.

Так-так-так… Макс круто развернулся к пострадавшему мальцу:

— Анжела, говоришь? Как она выглядела?

— Ну… в платье с цветочками, — пацан замялся, подыскивая слова. — Волосы такие длинные, светлые… и пушистые как бы.

— Вьющиеся, — подсказал Макс.

— Ага, — согласился толстяк.

— А глаза?

— Глаза синие.

Значит, это Вита. Несомненно. Воспользовалась случаем и развела парня на деньги. Ну, конечно, детдомовская хватка.

— Много ты ей дал?

— Тысячу шестьсот, — потупился пацан.

— Маловато для мобилки.

— Она сказала, папа отдаст за столько, как для неё. Анжела ему позвонила, и он разрешил.

— Откуда звонила?

— Из нашей квартиры.

— Хорошо, — медленно произнёс Макс, опять поражаясь в душе находчивости Виты. — А в подвал кто лазил? Там замок сломан.

Пацан округлил глаза:

— Не мы. Тут какие-то дядьки приезжали на машине и спускались туда. Анжела сказала, что они с её папой работают. А потом она залезла к ним в машину и забрала рюкзак и сумку. И убежала.

— А ты?

— А я в окно смотрел. Анжела сказала, мне нельзя выходить, чтобы эти дядьки не рассердились.

— Так что, те её не заметили?

— Нет. Они в это время в подвале были.

— А потом?

— Потом они поднялись обратно и стали сильно ругаться. Ходили по всему двору, смотрели везде. А затем к ним ещё один дядька приехал. Тоже на машине.

— Какой он из себя? Высокий?

— Высокий, но ниже остальных. Толстый такой. И лысый.

— Совсем лысый?

— Нет, спереди только. А сзади волосы длинные и в хвост затянуты.

— Та-ак. И что они делали?

— Он на них тоже кричал. А потом сел в машину и уехал. И они за ним поехали.

Макс помолчал обдумывая услышанное. Пацан, увлечённо следивший за Витой, неожиданно оказался бесценным свидетелем.

— Значит ты видел, как эта девочка забралась в машину и взяла там рюкзак и сумку?

— Да.

— Рюкзак зелёный?

Пацан кивнул.

— А сумка?

— Чёрная такая, плоская. На ремне через плечо.

Что за сумка? Интересно.

— Куда эта Анжела затем побежала?

— Туда, к выходу со двора.

— Это понятно. А потом? Налево или направо?

Пацан постоял немного, нахмурив брови, что, видимо, усиливало мыслительный процесс.

— Налево, — наконец сообщил он.

— Точно?

— Точно, налево.

Макс подошёл ближе.

— Тебя как зовут? — доверительно спросил он.

— Юра.

— Вот что, Юра. Ты деньги где взял, у родителей?

— Нет, это мои были.

— Значит так, я попробую отыскать твою Анжелу. Кажется, я знаю, где её можно найти. А ты, пока, об этом никому не рассказывай. Годится?

Краснота начала понемногу сходить со щёк Юры.

— Хорошо, — с готовностью согласился он.

Макс дружески подмигнул мальчишке и успокаивающе похлопал его по плечу. Не нужно лишнего шума. Родители вполне могут обратиться в милицию, а ему только этих проблем сейчас не хватало.

Ободрённый Юра так и остался стоять у скамейки, провожая Макса взглядом, в котором теперь тихо заискрился огонёк надежды.

А Макс, выйдя со двора, повернул налево и медленно пошёл по улице. Итак, Вита в руки людей, охотившихся за ними, кто бы они ни были, не попала. Мало того, похоже, она у них даже что-то стащила. Гм. Плоская чёрная сумка на длинном ремне? Если это то, что он думает, то девочка, похоже, ему опять понадобится. Вот только, куда она могла уйти?

Погружённый в размышления, Макс шагал туда, где, как он помнил, когда-то была стоянка такси.

И ещё одна мысль не давала ему покоя. Мужчина, который приехал позже, устроил разнос и отдавал приказания. Судя по описанию мальчика, этот человек был очень похож на покойного Генку Абезгауза.

Глава двадцать третья

Выбежав со двора, Птица повернула не налево, как показалось Юре, а направо. Ей было всё равно куда бежать, лишь бы подальше от этого места. Лина представляла себе, что там начнётся, когда Игорь, или кто-нибудь другой, поднимется наверх и обнаружит пропажу её рюкзака и их сумки. Кстати, о сумке…

Лишь через два квартала Птица почувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы перейти на шаг. И только миновав несколько дворов и переулков, она присела на край облезлой песочницы под высоким клёном, чтобы рассмотреть, наконец, свою добычу.

Сумка была без карманов, лишь с металлической нашлёпкой сбоку, на которой было написано что-то не нашими буквами. Внутри неё находился пластиковый чемоданчик тоже чёрного цвета. Открыв его Птица увидела плоский матовый экран и шесть рядов кнопок с буквами и значками.

Лина знала, что это такое, хотя и не представляла себе, как и для чего используют эту штуку. Она видела компьютеры по телевизору, а один из них стоял в кабинете у бухгалтеров её интерната. Правда, тот был побольше и с отдельным экраном, похожим на телевизор. Но, главное Лина знала хорошо — эта вещь дорогая и даже очень. Да, похоже, жизнь на воле не такая голодная, как ей казалось. По крайней мере, деньги на Птицу сыпались прямо с неба.

Она аккуратно закрыла чемоданчик и спрятала его назад в сумку. Богатство — это хорошо, но нужно ещё обратить его в деньги. А где можно продать такую ценную вещь? Конечно, только на рынке. Причём, на специальном, а не колхозном, среди картошки и свёклы.

Трудность заключалась в том, что Птица не знала, где в городе находится подобное место. Это, однако, нимало не смущало её. Было бы что продать, а уж кому… Поэтому Птица бодро вышагивала вдоль улицы и шарила глазами по витринам в поисках нужного магазина. В крайнем случае, можно начать спрашивать у прохожих. Не пятый, так десятый подскажет, где можно найти что-нибудь похожее.

Магазин «Протон», торгующий компьютерами, попался на глаза Лине довольно быстро. Через две минуты она вышла оттуда, зная, где расположен радиорынок и, вдобавок, вооружённая подробными разъяснениями, как туда добраться. Кроме того, осмотрев выставленные на полках ноутбуки, Птица уже более точно представляла себе, сколько стоит, попавшая ей в руки, вещь.

Прибыв на указанное место, она немного попетляла по запутанным рядам, где продавались всевозможные вещи непонятного Лине предназначения, и, в конце концов, остановилась перед столом, на котором громоздились мониторы, системные блоки и лэптопы. Все они выглядели так, словно уже прошли через десятки рук и состарились, ещё не успев добраться до этого прилавка. За бастионом рухляди виднелся необъятный мужчина в клетчатой ковбойке и с курчавыми рыжими волосами неимоверной густоты. В углу его рта была небрежно зажата сигарета, а правый глаз прищуривался, сообщая лицу продавца скептическое и немного презрительное выражение.

— Компьютеры покупаете? — поинтересовалась Птица.

— А что? — вопросом на вопрос лениво ответил продавец и тут же принял охотничью стойку, заметив в руке у Лины чёрную сумку.

— Мне нужно продать вот это, — небрежно сказала Лина, положив ноутбук на столешницу.

Рыжий осторожно взял его в руки и принялся рассматривать, кривя губы, но бегающий взгляд с головой выдавал охватившее его возбуждение.

— Твой? — спросил он.

— Мой, — подтвердила Птица.

Продавец включил аппарат, и на ожившем экране появилась заставка — приготовившийся к прыжку тигр. Рыжий поднял глаза и с подозрением уставился на Птицу:

— А чего продаёшь?

— Деньги нужны, — пожала плечами Птица, выдавая извечный в таких случаях ответ.

Мужчина хмыкнул, пробежался по клавишам, затем отключил питание и с сожалением закрыл крышку.

— Нет, не возьму, — заявил он, но уверенности в его голосе Лина не уловила.

— Почему?

— Потому, что сегодня же твои родители заявятся сюда и устроят скандал.

— Не устроят, — авторитетно заявила Птица. — Это папа мне подарил, он с нами не живёт и уже уехал к себе в Германию. А мама сказала, чтобы я вынесла это из дома куда-нибудь. Хоть на мусорку.

— Ну-у…, - неопределённо протянул продавец, всё сильнее светясь от жадности. — А он не ворованный? Может быть, ты его стянула где-то?

Лина широко распахнула глаза и раскрыла рот, как будто лишилась дара речи.

— Вы что? — наконец спросила она. — Шутите? Где бы я могла украсть такое?

Рыжий неопределённо усмехнулся, мол, мало ли где, продолжая вертеть ноутбук в руках.

— Ну и сколько ты за него хочешь? — нарочито небрежно спросил он.

— Двадцать тысяч, — уверенно произнесла Птица.

— Рублей? — уточнил рыжий.

— Можно долларов, — скромно согласилась девочка. — Если рублей нет.

Продавец пренебрежительно фыркнул.

— Ну, это ты загнула, малая. Он, — рыжий щёлкнул по крышке ногтем, — столько не стоит.

— А сколько вы дадите? — спросила Птица, зная, что её цена раза в четыре меньше той, за которую можно продать эту штуковину.

Продавец ещё раз критически осмотрел ноутбук.

— Полторы-две тысячи, — изрёк он.

Вместо ответа Птица потянула плоский чемоданчик к себе.

— Ну, три, — выдвинул новое предложение рыжий, не выпуская его из рук.

— Мало, — сказала Лина, хотя три тысячи были для неё сказочными деньгами. Но, упускать такой куш ей тоже не хотелось.

— Пять тысяч, — со вздохом сказал продавец. — Хотя, я могу влететь по бабкам.

«Как же, влетишь, собака рыжая, — зло подумала Птица. — Вон харю отъел, три дня обсирать надо».

— Ладно, — как бы сдалась она. — Давайте за десять тысяч.

— Смеёшься? — ненатурально удивился рыжий. — Я за него в жизни столько не получу. А, кроме того, если, всё-таки, твоя мама прибежит сюда и устроит Содом с Гоморрой?

Последние слова Птица не поняла, но быстро нашла нужный довод.

— Давайте так, — предложила она. — Вы даёте мне деньги, а компьютер держите у себя до послезавтра. Если моя мама не придёт, тогда можете спокойно продавать.

Это предложение было разумным. Продавцу больше всего понравилось, что оно снимало всяческую ответственность с него и развязывало руки. Хотя, глядя на него, Птица сомневалась, что рыжий выдержит два дня, если ему подвернётся выгодный покупатель.

— Хорошо, — согласился торговец электронными инвалидами. — Только не за десять тысяч, а за восемь.

— Ладно, пускай будет восемь, — кивнула Птица и выжидательно уставилась на рыжего.

Тот моментально спрятал ноутбук под стол, после чего полез в барсетку за деньгами. Лина смотрела, как он держал в больших толстых руках крохотную сумочку, и, отчего-то, эта картина казалась ей особенно противной.

Получив увесистую пачку сторублёвок, Птица тщательно пересчитала купюры, спрятала их в рюкзак, развернулась и деловито зашагала к выходу с рынка.

Весь мир лежал у её ног. Лина чувствовала себя всесильной и неуловимой. Сейчас ей верилось, как никогда, что она безо всяких проблем доберётся до Нового Оскола, останется жить у бабы Ксени, и всё у них будет хорошо. Никто не сможет её остановить. Никто никогда не вернёт её в этот интернат с его казённым укладом, голодной завистью, как у Жанки, жалкой беззащитностью, как у Чумы, тупой жестокостью, как у Тоньки, и сумасшедшей кровожадностью, как у Шнура. Она хитрее их всех, а значит — сильнее. И сильнее всех этих бандитов с их непонятными играми. Сильнее Антона Павловича, мордастых Игоря и Саши, гаденького Виктора Николаевича и всех остальных.

Наверное, Лине в жизни ещё не было так хорошо. Она глубоко вдыхала пьянящий весенний воздух, упруго отталкиваясь ногами от асфальта, а он пружинил, словно пытаясь забросить её в бездонно-прозрачную небесную лазурь, мягко обволакивающую город. Рюкзак свой Птица повесила на правое плечо и, для пущей надёжности, поддерживала рукой. Всё-таки, в нём находились без малого десять тысяч рублей. Сказочное богатство.

Вот такими вот мыслями (а вернее — их отсутствием) была занята голова Птицы, в то время как какая-то часть её сознания вела Лину по намеченному прежде пути. А путь этот вёл её прочь из города, к светлой и счастливой жизни в Новом Осколе. Иными словами, к автобусной станции, где не требуют паспорта или иных документов, и где взрослый девятилетний человек может сесть на автобус в нужном ему направлении.

До автовокзала Птица добралась без проблем и приключений. Она вышла из маршрутки возле его двухэтажной громадины со стеклянным фасадом, перед которым выстроилась вереница такси, чьи водители стояли рядом, сбившись в кучу, курили и травили байки. Вялый поток приезжих-отъезжающих перекатывался у центрального входа, растекаясь в обоих направлениях.

Лина шла уверенно, не спрашивая пути, хотя была здесь впервые. Она знала, что у неё всё получится, сейчас она уедет отсюда, и беспокоиться уже не о чем.

А спустя полминуты её безмятежное и приподнятое настроение вдребезги разбилось о ничего не выражающий взгляд Кольки Шнура.

Он возник словно из ничего, откуда-то справа, как будто серая лента людей выплюнула его из своей массы, как организм отторгающий нечто вредное и опасное для себя.

— Опаньки, — произнёс Шнур голосом таким же бесцветным и тусклым, как и его взгляд. — Попалась, сучка.

Птица успела лишь остановиться, больше ей ни на что времени не хватило, а Колька Шнур уже скользнул гадом, и его левая рука полулегла на плечи Лины, крепко сжимая шею. Оттопыренный большой палец Шнура впился под нижнюю челюсть девочки так, что ей стало страшно и очень-очень больно. Больно до рези в глазах и тумана вокруг.

Она даже не удивилась, каким образом Шнур её нашёл. Птица лишь бессознательно покрепче ухватилась за свой рюкзак с его бесценным содержимым, как будто это могло как-то спасти её.

А Шнур вёл Лину в сторону от вокзала и вполголоса безостановочно зудел:

— Хотела смыться от меня, прошмандовка? Я тебе что сказал делать? А ты смылась. Отсосала, я бы тебя простил. Может быть. А теперь всё. Три дня хором тебя будем, после чего попишу на цацки. Кожу лентами поснимаю…

Голос этот, противный, циркулярной пилой вгрызался в мозг Птицы. Её внезапно затошнило, и желудок беспомощно задёргался в беспорядочных спазмах. Лина несколько раз хватанула воздух широко раскрытым ртом, на её глаза навернулись слёзы.

— Гля! Колька биксу малолетнюю зацепил.

С разных сторон стали появляться вертлявые змеиные фигуры. Двоих Лина знала в лицо по интернату. Они были из Колькиной компании, и они же стояли тогда на втором этаже, у туалета, в оцеплении вокруг неё. Ещё двое были ей совершенно незнакомы, и, хотя эта пара казалась старше Шнура и его своры, выглядели они так же бездушно и жестоко, как и остальные.

Лина попробовала крикнуть, но не смогла набрать воздуха, так сильно Шнур сдавил ей горло. Её тащили куда-то прочь от вокзала и стоянки такси, но куда — Птица не могла понять.

Они уже почти добрались до угла, когда рядом с ними остановилась машина, скрипнув тормозами так, что вся компания на мгновение замерла, оборвав свой галдёжь на полуслове. Дверка отворилась, и оттуда вывалился ещё один квадратнолицый близнец Саши и Игоря.

— А ну стоять, гондоны! — властно распорядился он, делая загребающий жест широкопалой лапой. — Давайте её сюда.

Габариты говорившего и уверенность его тона угнетающе подействовали на всю гоп-компанию. Дружки Шнура продолжали молчать в оцепенении, не зная, что им делать, и переводя взгляд со своего предводителя на нового участника этой мизансцены. Над ухом Лины засвистело участившееся сиплое дыхание Кольки.

— Какого хера? — злобно прошипел он. — Это наша тёлка.

— Ты чё, малец, не понял? — протянул квадратный. — Быстро её в машину, сказал.

— Ты кто такой? — голос у Шнура был такой, будто у него внезапно заложило нос.

— Щас я тебе объясню, — зловеще пообещал квадратный и сделал шаг вперёд. — Так, что у тебя глаза на лоб повылазят.

Он сунул руку сзади за пояс, туда, где, судя по всему, у него находилось оружие. Круг пацанов еле слышно ахнул, и все, как по команде, шагнули назад. Авторитет Шнура рушился прямо на глазах у его команды.

— Хочешь? — напористо спросил квадратный, нагнетая обстановку до предела.

Птице не было видно Кольку, но она спиной чувствовала, какая борьба сейчас в нём происходит. В эту минуту он терял всё — полную и безраздельную власть над своими шавками, превращаясь в ничто, испуганное и бессловесное, такое же, как и они.

Наконец рука, сжимавшая шею Лины, расслабилась и упала вниз. Шнур толкнул её в спину.

— Ладно, — процедил он. — Забирай. Было бы из-за чего пургу гнать.

Птица ватными непослушными ногами сделала несколько шагов. Ситуация изменилась, но совсем не в её пользу. В лучшем случае её теперь убьют быстро, без мучений и надругательств. Она в отчаянии оглянулась по сторонам.

Людей поблизости не было, все они остались далеко позади, у здания вокзала. Кричи не кричи, никто не услышит и не придёт на помощь.

Собрат Игоря и покойного Саши победно усмехнулся и подошёл ближе. Он властно схватил её за руку, намертво вжавшуюся в лямку рюкзака, и грубо дёрнул к себе.

— Брысь отсюда, босота, — приказал он, полуобернувшись к притихшей шобле.

Колька с тихой злостью пробормотал какое-то ругательство. Квадратный, не обращая на это внимания, повернулся к нему спиной и потянул Птицу к автомобилю. Лина в последней отчаянной попытке дёрнулась, пытаясь вырваться и броситься к проезжей части, где, время от времени, проносились машины, водители и пассажиры которых не обращали ни малейшего внимания на происходившее здесь. Но, рука мужчины держала её так крепко, словно они были одним целым. И тогда, от безысходности, от давящего животного ужаса, что её везут убивать, Птица закричала, высоко и на одной ноте. Но её крик тут же захлебнулся, потому что второй рукой квадратный припечатал её по лицу так, что рот Птицы наполнился тёплой солоноватой кровью.

А в следующий момент произошло нечто совсем неожиданное. Шнур одним хищным движением скользнул за спину мужчины и ударил его в спину. Квадратнолицый не то вздохнул, не то охнул удивлённо, и рука, сжимавшая Птицу, ослабла. Шнур ударил его ещё раз и, не отнимая кулак от спины квадратного, как показалось Лине, несколько раз как бы подтолкнул его. Глаза у мужика полезли из орбит, и лицо стало стремительно терять свой цвет.

— Вот су-ука, — протянул он неизвестно кому, а затем ноги квадратнолицего подломились, и он тяжело осел на асфальт у колёс своего автомобиля. Одна из его ног, согнутая в колене, стала мелко дрожать, и, казалось, что квадратный пытается стряхнуть что-то, заползшее ему под штанину.

Шнур стоял над ним, тяжело и прерывисто дыша. Его опущенная рука сжимала нож, лезвие которого было окрашено красным. Но Колька словно забыл о нём, глядя на лежавшего у его ног незнакомца. Глаза его были, по-прежнему, тусклыми. В них не различалось ни испуга, ни интереса, ни возбуждения.

— Вот так, — протянул он ровно, безо всякой интонации, а затем наклонился и вытер нож о белую рубашку мужчины. И повторил:

— Вот так.

Квадратнолицый всё ещё сжимал руку Птицы, но уже не так крепко. Теперь он, скорее, удерживался за неё, чтобы не ускользнуть в кромешную тьму, куда сейчас перетекала его жизнь. На асфальте под мужчиной стало расползаться красное пятно.

И тут, пока внимание всех было приковано к беспомощно сидевшему квадратнолицему, который ещё несколько секунд назад был полновластным хозяином положения, Птица вырвала руку и бросилась прочь. Она побежала обратно к вокзалу, туда, где стояла кучка разговаривавших таксистов. Её трясло, она задыхалась и всё не могла набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы закричать. Но, уже через несколько шагов её настиг Шнур и сделал подсечку так, что Лина со всего размаха упала на асфальт, и лишь, оказавшийся спереди, рюкзак немного смягчил падение.

— Ку-уда? — Колькина пятерня вцепилась ей в пряди и рывком подняла на ноги. — Не трепыхайся!

Птица почувствовала, как её начало колотить изнутри. Не страх, а нечто намного большее. Кроме этого, она не чувствовала уже ничего: ни боли в разбитых квадратнолицым губах, ни того, как Шнур тянул её сейчас за волосы. Лина не замечала крупных капель крови, катившихся по её, содранному падением, локтю. Был только этот ужас, бьющий её тело в конвульсиях.

— Пошли, — толкнул девочку Шнур, снова сжав ей шею так, что она едва могла дышать.

Он с силой дёрнул её, увлекая за собой, и Птица лишь застонала от бессилия. Компания мальчишек окружила их, и они устремились вперёд, двигаясь намного быстрее, чем раньше, чуть ли не бегом. Только теперь все молчали и поминутно оглядывались по сторонам.

Как оказалось, за углом их ждала машина. Правда, не иномарка, как у квадратнолицего, а старенький, потрёпанный «Москвич» со следами неотшлифованной грунтовки на крыльях. Но, всё равно, откуда у Шнура мог взяться автомобиль, Птице было непонятно.

На самом деле, никакой загадки здесь не было, и ей всё стало ясно, когда один из незнакомых парней достал из кармана ключи. Значит, машина его или родителей. Сейчас они забросят её внутрь, как мешок, и увезут куда-то, где начнётся самое страшное.

Но, в этот момент всё опять перевернулось вверх дном. Двое пацанов, стоявших позади Шнура и Птицы, внезапно разлетелись в стороны, как кегли, сбитые шаром. Колька, мгновенно среагировав на новую угрозу, отпрянул к «Москвичу», прикрываясь Птицей. Рука его нырнула в карман за спасительным ножом, но так и осталась там, застывшей в напряжении. И сам Колька замер, не шевелясь, потому что в лоб ему впечатался длинный ствол «ТТ».

— Отпусти её, — сказал Макс.

Два эти слова упали тяжело, как могильные плиты, и Шнур, завороженно глядя в глаза незнакомца, убрал руку с шеи Птицы.

— Вот так, — Макс коротко ударил Шнура между глаз рукояткой пистолета.

Раздался звук, будто кто-то разгрыз орех, и Колька, ударившись о капот «Москвича», распластался на нём, спиной вниз. Лицо его моментально залилось кровью.

— Ещё кто-то хочет? — осведомился Макс у остальных.

— Чего ты? — испуганно заныл один из подростков, которому ещё пока ничего не перепало. — Мы ж ничего не сделали.

Ему, видать с перепугу, отключило всю соображалку. Двое других, кряхтя, уже поднимались с земли. Парень с ключами так и стоял у дверки, не зная, как ему поступить.

— Если бы сделали — убил бы, — пообещал Макс и кивнул на Шнура, который, вырубившись, сполз с капота бесформенной массой. — Заберите эту тварь.

Троица бросилась к Кольке и, подхватив его под руки и ноги, стала поспешно заталкивать в машину. Голова Шнура безвольно болталась, забрызгивая их кровью. Парень с ключами, наконец, сообразил, что ему делать, и кинулся заводить мотор. Через десять секунд «Москвич» умчался, словно за ним гналась стая чертей.

А Макс, тем временем, взял Птицу за руку и, перейдя через дорогу, зашагал вместе с ней по одной из аллеек близлежащего сквера, обсаженной с обеих сторон густым кустарником. Он так спешил, что Птице приходилось чуть ли не бежать. Но, она не обращала на это внимания, ей самой хотелось побыстрее убраться как можно дальше. Лина семенила, стараясь поспевать в такт шагам Макса, крепко держалась за него и чувствовала огромное облегчение от того, что именно сейчас он оказался рядом. Её радость была так велика, что Птица даже на время забыла о своей былой неприязни к Лазареву.

— Кто это был? — спросил Макс, переходя на обычный шаг и оглядываясь вокруг, не спешит ли кто-нибудь за ними.

— Придурки конкретные, — глухо ответила Птица. — Из нашего интерната. Они только что человека зарезали.

— Я видел. Парень из команды Шабарина.

— Кого?

— Неважно. Те, кто нас ищут. Он хотел тебя забрать?

— Да. А Колька его убил.

— Это ты кричала?

Птица кивнула, опустив голову:

— Я испугалась.

— Было из-за чего. Но, тымолодец. Я вас по этому крику и нашёл. А почему вдруг твои интернатские на тебя так взъелись?

— Так, из-за ерунды. Я пацану одному нос сломала. А они за него подписались.

— Да, — качнул головой Макс и остановился, раздумывая, куда идти дальше. — Многовато у тебя врагов для твоего возраста.

— А у тебя? — Птица заправила локон за ухо и снизу вверх посмотрела на Макса..

— Тоже верно, — удивлённо признал тот, как будто только что осознал это. — Мы оба с тобой какие-то невезучие.

— Не бойся, — серьёзно сказала Лина. — Прорвёмся.

— Да ладно уж.

Максу вдруг отчаянно захотелось обнять эту маленькую девочку и крепко прижать к себе. Но, он тут же устыдился этого порыва к совершенно чужому, и по сути незнакомому, ребёнку. Чтобы скрыть смущение, он отвернулся, делая вид, что решает, куда им сейчас направиться. Взгляд Макса остановился на телефонной будке по ту сторону улицы.

— Пойдём. Мне нужно позвонить, — вспомнил он о несчастном Пирогове.

Пока Макс набирал номер, Птица стояла возле него и внимательно смотрела по сторонам, не появится ли снова кто-нибудь из их многочисленных недругов.

Связь была плохой, гудки раздавались еле слышно, и Макс прикрыл ладонью правое ухо, заглушая шум улицы. Наконец трубку сняли, и где-то вдалеке он услышал знакомый голос Костика.

— Привет! Как ты? — машины шли плотным потоком, и Максу приходилось перекрикивать их.

— Макс, это ты?

— Я, а кто же ещё?

— Ой, здесь такое творится, сам чёрт ногу сломит. Ты уже знаешь, что со мной было?

— В общих чертах. Как это произошло?

— Кошмар просто! Представляешь, я спускаюсь у себя, чтобы съездить на Фёдорова, мне нужно было закончить одно дело, а передо мною у входа стоит такая себе неприметная задрипанная «Шкода-фаворит». И выходит оттуда какой-то мелкий шкет, лет тридцати, но щуплый, как пацан. Мне даже в голову не пришло, что здесь что-то не так. И вот, не доходя до меня шагов пять, он достаёт пистолет и начинает стрелять.

— А женщина у тебя в офисе говорила, что стреляли из машины.

— Если бы. Тогда бы меня, может, и не зацепило.

— Много раз стрелял?

— Два.

— Попал?

— Оба раза! Но, понимаешь, я как раз вспомнил, что нужный договор у меня остался на столе, и повернулся, чтобы идти обратно. А он этого, похоже, не ожидал. Если бы я продолжал идти вперёд, схлопотал бы обе пули в грудь.

— Куда тебя задело?

— Одна в руку, а вторая — ерунда, чиркнула по касательной, и всё.

— А щуплый? Сразу удрал?

— Херушки! Я упал, а он пошёл добивать и, даже, целиться начал. Слава богу, тут рядом из «Ариадны» вышла охрана покурить. Только ребята там неопытные, вместо того, чтобы сразу стрелять, загалдели, подняли шум. Растерялись, наверное. Тогда тот прыгнул в машину, его там водитель, по-моему, ждал, и они рванули оттуда, как поджаренные.

— Номер запомнил?

— Да какое там! Меня так переклинило, что мозги, вообще, отказали. Сидел как в тумане и хлопал глазами.

— Твою мать! — в сердцах бросил Макс. — Думаешь — это они?

— Не думаю, а знаю, — сказал Костя. — Ты считаешь, я просто так из больницы слинял? Мне туда перезвонили и предупредили, чтобы я не совался в это дело и не интересовался отношениями между Балу и Шабариным. Иначе, они придут и закончат начатое. Вот так.

— Сволочи!

— Макс.

— Что?

— А ты уверен, что Генку убили?

Макс почувствовал, что его сердце начинает стучать всё быстрее и быстрее.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что, — и без того далёкий голос Пирогова стал ещё тише, — у меня такое ощущение, что в больницу мне звонил Абезгауз.

Ладонь, сжимавшая трубку, стала мокрой и липкой.

— Что значит ощущение? Ты что, не смог узнать Генку?

— В том то и дело, что нет, — Костя замялся. — Тот, кто говорил, изменил голос. Но, интонации, манера… Короче, не могу объяснить.

— Ладно, где ты?

— А вот этого, Макс, я тебе не скажу. Ты мобилу сможешь достать?

— Не знаю.

— Попробуй. А пока звони мне по этому номеру. Может быть, у меня кое-что найдётся. Я, ведь, тоже заинтересован, чтобы это всё побыстрей закончилось. А теперь — главное, из-за чего я попросил передать тебе этот номер. Тебя ищут.

— Костя, — мягко сказал Макс, — ты что, умом повредился? Конечно, меня ищут.

— Я не про Шабарина. Есть такой человек, Сотников. Он работал на Балу. Теперь рыщет вокруг, пытается тебя найти. Макс, он очень опасный субъект, хотя по виду этого не скажешь. Но, я знаю, что у нас, даже в криминальной среде, к этому Сотникову относятся с большой осторожностью. Берегись его.

— Откуда он знает про меня?

— Понятия не имею. Может быть, расколол кого-то из людей Байдалова, а, может быть, у него крот в окружении Папы Джо.

— И ты хочешь сказать, он опаснее самого Шабарина?

В трубке послышался вздох Костика:

— Неправильно ставишь вопрос. Кто страшнее, медведь или тигр? Я хотел сказать, что теперь на тебя охотятся оба.

— Спасибо, — сказал Макс. — Ты меня успокоил.

— Ну и слава богу, — хмыкнул Пирогов. — А то, только у меня одного спокойно на душе. Ты где будешь?

— Ещё не знаю. Я тебе перезвоню.

— Только не тяни. Вдруг что-нибудь проявится.

— Договорились.

— Прощай.

Макс повесил трубку.

— Ну, что там? — подняла голову Птица. — Всё плохо?

— Не так, чтобы очень, — соврал Макс. — Бывает хуже.

— Но реже, — понимающе кивнула головой Лина.

Макс невесело улыбнулся, соображая, что же им делать дальше.

— Кстати, — спросил он, — а что это была за чёрная сумка?

Глава двадцать четвёртая

Лицо продавца на радиорынке выражало крайнюю степень уныния. Даже его рыжая шевелюра от пережитого разочарования утратила свой блеск и стала какого-то неопределённого, почти пегого, цвета.

— А говорила — папа в Германии, — укоризненно сказал он Птице, доставая плоский чемоданчик. Щёки его при этом огорчённо обвисли, отчего продавец стал похож на потрёпанного жизнью сенбернара.

— Папа действительно в Германии, — возразила Птица. — Это дядя Эдуард.

«Дядя Эдуард» тяжело взглянул на рыжего, и тот со вздохом отодвинул ноутбук от себя. Птица отсчитала восемь тысяч и с таким же вздохом протянула их продавцу. Обратная сделка состоялась.

— Нехорошо ребёнка обманывать, — угрожающе сказал Макс, проверяя, работает ли машина и запаковывая её обратно в сумку.

— Обманывать? — горячо возмутился продавец. — Обманывать! Да я… Она сама, между прочим, …

Рыжему не хватило слов, он запнулся и лишь выразительно помахал в воздухе указательным пальцем.

— Пошли, — Макс, не дожидаясь конца тирады, положил руку на плечо Птицы.

Лина повернулась, застёгивая рюкзак. У неё тоже было тяжело на душе и очень не хотелось расставаться с такими деньгами. Но, Лазарев убедил её, что этот ноутбук ему нужен позарез, и, может быть, благодаря ему, им удастся выпутаться из свалившихся на них неприятностей. И, кроме того, он пообещал Птице, при любом раскладе, вернуть его обратно.

— Куда мы теперь идём? — спросила она Макса, стараясь шагать шире, чтобы попасть в такт его шагам.

— В одно место.

— А нас там не найдут? — после подвала Лина стала сомневаться в способности взрослых умело и надёжно прятаться.

— Нет, — сказал Макс, — там нас не найдут.

На самом деле он не был так безоговорочно уверен в своих словах, но, пока что, выбранное им укрытие казалось самым безопасным во всём городе. Или, если оставить в стороне вопрос о безопасности, могущим приблизить их к центру этого запутанного клубка.

И, тем не менее, прежде чем войти во двор дома, где жил Абезгауз, Макс минут двадцать прождал вместе с Птицей в подъезде напротив, рассматривая балконы, окна, прохожих и машины, попавшие в поле их зрения. Лишь после этого он решил, что его предположения верны, и здесь им ничего не угрожает. И всё же, несмотря на то, что пока они пересекали двор, его рука нервно сжимала рукоятку пистолета в кармане. Слишком много неожиданностей случилось за последнее время.

А двор, тем временем, жил своей обычной жизнью. И обстановка вокруг царила самая, что ни на есть, мирная. Карапуз, держась за подол маминого платья, сосредоточенно ловил на асфальтовой дорожке что-то, видимое лишь ему одному. Степенная дама выгуливала на длинных поводках болонок и одного пуделя, которые, то и дело, норовили разбежаться в разные стороны. Из остановившегося неподалёку «ланоса» выскочил молодой мужчина в деловом костюме, загруженный магазинными пакетами, и поспешил к соседнему дому. Из парадного навстречу Максу и Птице высыпала целая семья: мама, дочь и сын с сумками и свёртками, направляясь к вишнёвой «девятке», возле которой возился, готовя её к отъезду, отец семейства.

— Кто здесь живёт? — спросила Птица, проходя вслед за Максом к ярко освещённой площадке.

— Вот это я и сам бы хотел узнать, — ответил Макс.

— Как это?

— Человек, который жил здесь, умер. По крайней мере, я так думал. А теперь мы, может быть, узнаем, так ли это на самом деле.

Птица поджала губы и повела плечами. Объяснения Макса были непонятны, и её не покидали сомнения в том, что место, куда они идут, можно назвать безопасным. Но, ничего лучшего она предложить не могла и, поэтому, безропотно шла за Лазаревым.

В лифт, вслед за ними, втиснулась всё та же шумная семья, направлявшаяся за новой партией сумок. Судя по их репликам, они готовились к отъезду на дачу и сейчас предвкушали своё слияние с природой, находясь в радостном ожидании. Макс с Птицей вышли на четвёртом этаже, а весёлая орава поднялась до пятого и, перебрасываясь громкими репликами, исчезла в дальнем конце коридора. Макс секунду постоял, ожидая пока утихнут последние звуки, а затем принялся за дверь.

С замками, несмотря на их устрашающий вид, он справился быстро и, дав Лине возможность первой юркнуть внутрь, зашёл следом за ней.

Обитель Генки Крокодила с первого взгляда не давала ответов ни на один из накопившихся у Макса вопросов. Всё выглядело так, словно хозяин отлучился на одну минуту и сейчас вернётся. В стенном шкафу висела одежда Абезгауза; то там, то сям валялись его разбросанные вещи. На рабочем столе поблёскивал тусклым глазом неработающего монитора компьютер, возле которого были беспорядочно свалены дискеты и лазерные диски. На некоторых из них виднелись, сделанные зелённым маркером, обозначения, понятные одному лишь хозяину. Другие были девственно чисты, без единой пометки. Макс разложил их на столе, пытаясь понять хоть что-нибудь в системе Крокодила. Да, чтобы пересмотреть всё это, потребуется не один час работы.

Он прошёлся по комнатам первого уровня, где уже принялась деловито хозяйничать Птица.

— Этот человек, который умер или ещё не умер, твой друг? — спросила она из кухни.

Макс остановился в гостиной, перебирая квитанции, которые лежали на одной из полок. Вопрос. Был ли Генка Абезгауз его другом? И были ли у него, вообще, друзья в жизни? Странно, простой вопрос, но он никогда не приходил Максу в голову.

— Я не знаю, — ответил он.

— То есть, как это не знаешь?

Птица появилась, держа в руках пакет с молоком. Она отгрызла уголок пакета и принялась с аппетитом высасывать содержимое.

— Я не уверен в том, что людей, которых я знал, можно назвать друзьями.

— Значит, у тебя их не было, — заявила Птица.

Она подошла к высокой металлической вазе, стоявшей на полу в углу комнаты. Её шероховатая поверхность была покрыта причудливым золотистым орнаментом.

Макс опустил руку с зажатыми в ней квитанциями.

— Да, — сказал он, и его губы искривились в невесёлой улыбке. — У меня никогда не было друзей.

Странно, почему эта маленькая девочка, совсем ещё ребёнок, заставляет его думать о таких вещах? И какая, в конце концов, разница, есть у него друзья или нет? Макс раздражённо бросил квитанции на полку. Зачем ему ко всем проблемам ещё копаться в собственной душе? И задавать себе неприятные вопросы, ответы на которые ему совсем не хочется узнавать.

— А у тебя есть друзья? — спросил он.

— Нет, — уверенно ответила Птица.

Макс кивнул:

— Зато врагов, хоть отбавляй.

— А вокруг все друг другу враги.

— Так уж и все, — пожал плечами Макс.

— Все, — убеждённо сказала Птица. — Никто, просто так, никому не поможет; каждый постарается урвать у другого кусок для себя. Сильный задавит слабого, умный обманет глупого…

Макс покачал головой. Подобных разговоров он немало наслушался за восемь лет в колонии. Что у них за интернат такой, если рассуждения детей точь в точь совпадают с мыслями урок на зоне?

— У вас, наверное, специнтернат? — спросил он.

— Я что, больная? — обиделась Птица. — У нас в «спецуре» только дебилов и доходяг держат.

— Понятно, — протянул Макс. — Но, всё-таки, можно и по-другому. Ты же мне помогла выбраться из здания, когда отключила электричество. Хотя сама рисковала при этом.

Птица опустила голову и сделала вид, что поглощена рассматриванием орнамента напольной вазы. Почему-то, при этих словах, ей стало стыдно. Чувство это, давно забытое и умершее, как и жалость, сейчас неприятно царапалось внутри, возвращая вместе с тем Лину в те далёкие времена, когда она была совсем маленькой, и мама была жива.

Правый глаз девочки подозрительно увлажнился, и она украдкой провела по нему кулаком, а затем искоса взглянула на Лазарева:

— Ты свою дочку ищешь?

Макс кивнул.

— Она тоже в интернате?

— Да, в каком-то из них. Может, даже, в вашем. У вас нет ещё одной Виты Лазаревой?

— А сколько ей лет?

— Девять.

— Нет. Это наши группы, я бы её знала.

У Макса во рту появилась неприятная горечь. И опять появилась мысль, что происходит сейчас с его дочерью? Как она живёт в том мире, где даже маленькие дети относятся друг к другу, словно волчата?

— Правда, к нам недавно пришли новенькие, — добавила Птица. — Среди них есть одна Вита, только я не знаю её фамилии. Может быть и Лазарева.

— Да? — встрепенулся Макс. — Когда они к вам поступили?

— Три дня тому назад.

— А откуда?

Птица пожала плечами:

— Я не знаю.

Она представила себе Чуму со всклокоченными волосами и длинным носом. «Я красавица, солнышко и принцесса». А она чем-то похожа на этого Лазарева. Даже, очень похожа, если как следует присмотреться. Сказать ему? Нет, не стоит. Птица почувствовала болезненный укол зависти. Вот повезло Чуме, если это действительно её отец. Лине сдавило грудь, и она, отвернувшись, стала поглаживать утончённое горлышко вазы.

— У ты в тюрьме сидел? — тихо спросила она.

Макс вздрогнул.

— Откуда ты знаешь?

— Просто спросила. У многих из наших отцы в тюрьмах. Эта Вита, новенькая, тоже говорила, что её папа сидит.

Сердце Макса часто забилось.

— Как она выглядит? — спросил он, проклиная язык, который, ни с того, ни с сего, стал плохо слушаться.

Птица, как могла, описала Чуму, стараясь припомнить мельчайшие детали.

— Она? — спросила Лина, закончив живописание Виты. Всё это время она ревниво следила за реакцией Лазарева.

— Не знаю, — сокрушённо ответил Макс. — Может быть, и она.

— А-а, — протянула Птица и вновь повернулась к вазе. — Ой, а эта штука не настоящая.

— Кто? — не понял Макс, погружённый в свои мысли.

— Ваза. У неё дырочки нет, чтобы цветы ставить.

— Это сувенир. Для декорации.

— Для чего?

— Для красоты.

— Глупо, — заметила Птица. — Зачем ставить для красоты ненастоящую вазу?

Этот вопрос интересовал Макса меньше всего. Сейчас его занимало, что находилось у Крокодила в верхних комнатах, поэтому Макс стал подниматься по витой металлической лестнице с деревянными перилами, что вела на второй этаж.

— Оставь её, — громко сказал он оттуда. — Лучше сходи на кухню, посмотри, есть ли что-нибудь в холодильнике. Ты голодна?

— Нет, — крикнула в ответ Птица. Холодильник она уже проверила, и, помимо молока, успела отхватить ножом солидный шмат колбасы и уговорить его там же, не выходя из кухни. Колбаса была необычайно вкусная, она такой никогда не пробовала, и Птица надеялась, что они задержатся в этой квартире подольше.

Наверху ничего интересного не оказалось. Макс осмотрел комнаты, заглянул в шкафы, прошерстил стойки с компакт-дисками, стоявшими по обе стороны от мощного музыкального центра, и спустился вниз. Когда он доходил до последней ступеньки, возглас Птицы, раздавшийся слева от лестницы, заставил его резко повернуться:

— Что случилось?

— Она открывается, — возбуждённо произнесла Лина. — Это не ваза, а…, а шкатулка.

Макс подошёл ближе, заинтересованно глядя на то, что проделывала Птица. Верхняя половина вазы сдвинулась, открывая полую нижнюю часть, заполненную упаковками, перехлёстнутыми крест-накрест полосками бумаги. Лина взяла одну из них, рассматривая зелёные купюры.

— Это деньги?

— Деньги, — подтвердил Макс. — Только не наши, а американские.

— Доллары?

— Самые, что ни на есть.

— Они настоящие?

Макс взял одну из пачек в руки, пробежал пальцами по верхним банкнотам и бросил её обратно:

— Настоящие.

— Ух ты, — у Птицы загорелись глаза. — Сколько же здесь?

— Ну-у… тысяч пятьдесят, пожалуй.

— Это сколько на наши?

— Миллиона полтора, — сказал Макс и покачал головой. — Ах, Крокодил, Крокодил…

Да, как был Абезгауз жадиной, так им и остался. Оказывается, деньги Макса всё время были у него, но расставаться с ними Генка не спешил. Или знал, что ещё чуть-чуть, и ничего возвращать не придётся, потому что Макса не будет в живых? Тоже вариант. Если в центре этой паутины сидит Абезгауз, инсценировавший собственную смерть, тогда всё выглядит вполне логичным.

Хорошо, решил Макс, время уходит, нужно действовать. Пусть Генкина квартира многого ему не открыла, но стоит проверить хотя бы то, что в ней обнаружилось. И, заодно, разложить информацию из трофейного ноутбука. Вдруг, во всей куче мусора найдётся хоть одно зёрнышко, если не золотое, то, по крайней мере, годное для помола.

И, пока Птица сидела как завороженная, перебирая пачки с долларами и взвешивая каждую из них на ладони, Макс включил Генкин компьютер и вытащил из сумки ноутбук.

— Вита, — позвал он, разглядывая дискеты и раздумывая, с которой начать. — Принеси-ка чего-нибудь съедобного. У меня за целый день крошки во рту не было.

— Ага, — сказала Птица, не в силах расстаться с деньгами.

— Ты смотрела, на кухне есть что пожевать?

— Смотрела. Есть, — рассеянно ответила Лина, аккуратно складывая пачки в тайник, и добавила. — Есть что есть.

Пока шла загрузка, Макс взглянул на часы и взял трубку стоявшего рядом радиотелефона. Пора проверить, как там Пирог.

— Привет, это я, — сказал он, услышав голос Кости. — Как обстановка?

— У меня спокойно, на горизонте никого. А, вот, в городе всё бурлит.

— Что такое?

— Этот Сотников, о котором я тебе говорил, из «Мегатрейдинга», роет землю, как дикий кабан. Его гориллы сейчас переворачивают каждый камень в поисках тебя. Есть сведения, что он подключил к этому и милицию. Я не знаю точно кого, уголовку или УБОП, это, в общем, и не важно. Они хотят твоей крови, и немедленно.

— Костя, — осторожно сказал Макс. — А хорошие новости есть?

— Само собой. Шабарин рвёт и мечет. Ищет тебя с удвоенной энергией. Такое впечатление, будто ты ему сегодня где-то крепко наступил на мозоль. Было такое?

— Не знаю, — ответил Макс и подумал о ноутбуке, украденном Птицей. — Всё может быть, а где хорошее?

— Хорошее то, что у него возможностей меньше, чем у Сотникова. Похоже, он, просто, не успеет до тебя добраться.

— Костя, ты меня утешил.

— Кушай на здоровье. Как ты?

— Пока жив, и это единственное, что меня радует.

— Девочка с тобой?

— Сейчас да.

— Что значит «сейчас»?

— Долгая история. Потом расскажу.

— Темнила. Вы на старом месте?

— Нет. Я тебе ещё не говорил — твой подвал разбомбили.

— Как разбомбили? Кто разбомбил?

— Похоже, люди Шабарина. Хотя, здесь не без вопросов.

— Чёрт, как же они этот загашник вычислили. Я никому даже не заикался.

— За кем он числится? За твоей фирмой?

— Ну да.

— Вот и всё. Ты был засвечен, они просто вошли в твои балансовые ведомости и проверили всё по очереди.

— Блин, как просто!

— Как два пальца, — согласился Макс.

— Так где же вы сейчас?

— У нашего общего друга.

— Что? Ты с ума сошёл!

— Надеюсь, что нет.

— Максим, я же тебе говорил. А если это всё он?

— Тогда он объявится, и мы это выясним.

— Да что ты говоришь, Макс! Ты что, не понимаешь, если я был прав, и всё подстроено Крокодилом, то он тебя именно там и ждёт. Это ловушка! Уходите оттуда немедленно! Бегите…

В эту минуту, как будто в подтверждение его слов, квартира наполнилась звуками пятой симфонии Бетховена. Кто-то нажал на кнопку звонка у входной двери. Макс застыл с трубкой в руке.

— Не выходи в прихожую, — негромко сказал он, надеясь, что девочка где-то недалеко и слышит его.

Сразу же, вслед за этим, раздался столь сокрушительный удар в дверь, что показалось — металлическая громадина сейчас сорвётся с петель и рухнет внутрь квартиры.

В коридоре отчаянно завизжала Птица.

Глава двадцать пятая

Макс отшвырнул телефонную трубку и бросился навстречу девочке, которая вбежала в комнату с побелевшим лицом.

— Давай за мной, быстрее! — выпалил он, и схватив её за руку, потащил к противоположному концу комнаты. Но, Птица вырвалась и, что-то крикнув, побежала туда, где лежал её рюкзак.

Удар в дверь повторился, а вслед за ним послышался противный визг. Это срезали петли. Значит, какое-то время у них ещё есть.

Мысли в голове Макса стали понемногу замедлять своё хаотическое мельтешение. Он схватил чёрную сумку, швырнул туда ноутбук и сгрёб со стола всё, приготовленное для просмотра, хозяйство Абезгауза. Сумку он перебросил через плечо и обернулся к спешившей к нему Птице.

— Наверх, — скомандовал Макс, подталкивая девочку к винтовой лестнице. Пистолет он вытащил из-за пояса и положил в карман брюк.

Дверь протяжно заскрежетала так, что заныли все кости.

Птица уже была наверху и оглядывалась по сторонам, решая, куда бежать.

— Сюда, — бросил появившийся сзади Макс, подталкивая Лину в нужном направлении.

Это была угловая комната, служившая Абезгаузу спальней, и обставленная с пышной вызывающей роскошью. Когда Макс осматривал её, в его голову закралась мысль, что плотские утехи были главным смыслом жизни хозяина этой квартиры. Сейчас они с Птицей ураганом пронеслись по громадному длинноворсому ковру, мимо необъятной кровати с резной спинкой из мореного дуба, к широкому окну, выходящему на боковую улицу.

— Сейчас, подожди, — сказал Макс.

Он освободил боковые задвижки и рывком поднял раму вверх. Верхний ярус квартиры Абезгауза находился на пятом этаже. Внизу, под окном, проходил карниз, опоясывавший весь дом. Ширина сантиметров пятнадцать, прикинул Макс, наполовину высунувшись наружу. Пройти можно, если двигаться вдоль стены, лицом к ней. Плохо только, что в некоторых местах кладка на карнизе раскрошилась, образовав изъяны с выступающими обломками кирпичей. Нужно будет передвигаться так, чтобы не наступить на эти места, которые могут обрушиться под их тяжестью. Но, другого выхода не было, и оставалось надеяться на то, что в конце тридцатых годов, когда возводился этот дом, прораб стройки не жалел цемента, чтобы не попасть под карающую руку органов в качестве «врага народа».

Макс обернулся к Птице и обнял её за плечи.

— Вита, — как можно твёрже сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Нам нужно будет сейчас выбраться через это окно и пройти по карнизу на другую сторону дома. Ты сможешь сделать это?

Птица судорожно сглотнула и кивнула в знак согласия.

— Не бойся, — всё так же убедительно продолжал Макс. — Карниз достаточно широкий, и ты на нём поместишься. Только, не смотри вниз. Стой лицом к стене и гляди в бок, в сторону движения.

Дыхание девочки становилось всё чаще и чаще, но она кивнула ещё раз.

— Когда будешь идти — старайся держать карниз в поле зрения. Но, не опускай голову и не смотри прямо на него. Просто улавливай, что там перед тобой. На карнизе будут места, где он немного разрушился — переступай через них. Они небольшие, как раз на твой шаг.

Макс потрогал рюкзак Птицы.

— Это сбрось, чтобы он тебе не мешал.

— Нет, — повела головой Лина.

— Сбрось, — повторил Макс. — Не будь глупой, Вита. Груз будет тянуть тебя назад, а это опасно.

Вместо ответа Птица принялась затягивать лямки потуже. Макс раздосадованно крякнул.

— Хорошо, давай я его понесу.

— Не дам, — упрямо ответила Птица и вызывающе посмотрела на него, тряхнув золотистыми кудрями.

И Макс сдался. Он подсадил девочку на подоконник, после чего, развернув лицом к себе, осторожно опустил вниз.

— Тебе придётся идти первой, — сказал он, глядя в расширившиеся глаза Лины. — Мне нужно закрыть за нами окно, чтобы там не сразу догадались, куда мы делись.

Макс продолжал держать девочку за руки. Пальцы Птицы вцепились в его ладони с такой силой, что казалось их сейчас сведёт судорогой.

— Иди, — мягко сказал Макс. — Иди. Мы сможем, Вита. Мы обязательно дойдём.

И Птица сделала первый шаг. Душа её ухнула вниз, и девочка, дрожа всем телом от затылка до пяток, прижалась к шершавой стене. Правой рукой Лина всё ещё держалась за подоконник, не в силах отпустить его спасительную нерушимость. Она закрыла глаза и почти перестала дышать. Странно, откуда взялся такой сильный ветер? Когда они подходили к дому — стояла тихая безветренная погода. Теперь каждый порыв, казалось, был готов смести её с этого узкого, ненадёжного карниза и швырнуть вниз, на каменные плиты тротуара.

— Ну, иди, Витушка, не бойся, — услышала она голос Макса. — Я рядом. Всё будет хорошо.

Неизвестно, что подействовало на неё больше — успокаивающий голос Лазарева или это, непонятно откуда взявшееся обращение «Витушка», но Птица, наконец, разжала правую руку и стала медленно пробираться к углу дома.

За её спиной послышался звук опускающейся рамы. Это Макс закрыл за ними окно. «А выдержит ли карниз нас обоих? Он-то старый», — всплыла паническая мысль, снова вызывая неудержимую дрожь. Чтобы отвлечься от этого, Птица принялась медленно считать про себя, беззвучно шевеля губами.

Шажок, ещё один и ещё… А теперь — побольше, чтобы перешагнуть через выбоину. Куски кирпичей в ней похожи на остатки зубов во рту их интернатского сторожа Матвея Кузьмича, которого все дети за любовь к ругани называли Кузькина Мать. Птица двигалась, глядя, как сказал ей Лазарев, прямо перед собой. Ещё шажок, ещё… Она пожалела, что не догадалась стянуть волосы сзади в хвостик. Теперь налетающий ветер трепал её кудри и бросал их на лицо Лины, мешая смотреть. А о том, чтобы оторвать левую руку от стены и поправить трепыхающиеся локоны, не могло быть и речи.

Но, вот уже и угол дома. Птица осторожно дотянулась до него рукой и жадно вцепилась в, обжигающую ладонь, кромку. Дальше она одним движением подтянулась к краю, слыша за спиной хриплое учащённое дыхание Макса.

И тут Лина поняла, что не может двинуться дальше. Обогнуть дом — это совсем не то, что идти по прямой. Ей показалось, что, как только она начнёт поворачивать и окажется напротив необъятно большой грани угла, как тут же безвозвратно соскользнёт вниз. И, как назло, стена в этом месте была почти идеально гладкой: ни выемки, ни щербинки. Даже швы между кирпичами были расшиты тщательнее, чем в других местах. А, может быть, это только казалось от страха.

— Иди, — опять послышался голос Макса. — Держись за стенку и поворачивай.

Лина глубоко вздохнула и, затаив дыхание, начала поворот. Она занесла левую ногу и, поставив её на карниз с той стороны, перенесла всю тяжесть тела на неё. Затем, вжимаясь как можно сильнее в стену, переползла, подобно дрожжевому тесту, лезущему из опары, на другую сторону и осторожно выдохнула. Ничего не случилось. Она, по-прежнему, стояла на карнизе и была цела и невредима. Птица перевела дыхание, сделала ещё шаг и потеряла равновесие.

Край кирпича под её ногой обрушился, сопровождаемый дробным перестуком осыпающихся камешков. Лина подалась влево, отчаянно скользя ладонями по стене, которая, вдруг, стала гладкой, как стекло. И, всё же, она бы удержалась, но предательский рюкзак от резкого рывка свесился на сторону, увлекая её за собой. Птица почувствовала, как стена качнулась, словно раздумывая, и стала отдаляться от неё. Волна ужаса накрыла её, заплескав всё чёрным, и оставив перед глазами лишь прямоугольники светлого кирпича, изъеденные крохотными чёрными порами.

В последний момент, когда сердце Лины уже готово было оторваться и вылететь из груди, рука Макса схватила её за плечо и с силой прижала к стене. Птица вновь обхватила её ладонями, не слыша своего свистящего дыхания, толчками гоняющего воздух туда-обратно, и чувствуя лишь одно — она, всё ещё, стоит, и никогда это ощущение не приносило ей столько счастья.

— Всё в порядке, хорошая моя, — сказал Макс, с тревогой глядя на перепуганного ребёнка. — Дальше будет легче. Нам уже совсем немного осталось.

Они опять двинулись вперёд — маленькая девочка и мужчина, осторожно поддерживавший её одной рукой, почти не различимые на грязновато-песочной громадине дома.

Продвигаться, действительно, стало легче. Теперь им начали попадаться окна, за которые можно было держаться. Макс с Линой миновали два из них, закрытые изнутри жёлтыми вертикальными жалюзи и остановились возле третьего, которое выходило на лестничную площадку. Рама здесь была деревянной, обычного образца, изъеденная временем и непогодой. Немного повозившись, Макс толкнул одну из её створок, которая со скрипом отворилась внутрь, помог Птице взобраться на подоконник и, наконец, тяжело перевалился за ней сам.

Только сейчас Макс и Лина почувствовали, что оба насквозь промокли от пота. Дышали они так, словно им пришлось пробежать с десяток километров, но, несмотря на это, их начал разбирать смех. Первым улыбнулся Макс, за ним Птица, а потом оба затряслись в неудержимом припадке тяжёлого придушенного хохота. Их лица раскраснелись, из глаз лились слёзы, но никто не мог остановиться, пока Макс не обнял Лину и не стал поглаживать её волосы, приговаривая:

— Всё, всё, Витуша. Мы выбрались. Теперь всё будет хорошо.

Птица ещё несколько раз содрогнулась, давя в себе этот, вызванный нервным переживанием, смех, и замерла, обхватив шею Макса руками.

Но, до полного порядка ещё было далеко. Они сидели на площадке пятого этажа всё того же дома, где за ними шла охота. Выхода на крышу здесь не было. Оставался только один путь — вниз.

Макс достал пистолет, осмотрел его и передёрнул затвор.

— Будем спускаться, — сказал он Птице, глядя на старинную клетчатую шахту с неподвижным лифтом. — Может быть, внизу никого нет.

Он сказал это, чтобы успокоить девочку, хотя сам понимал, что такого не будет, и часть убийц, конечно, контролирует выход.

— Но, если там кто-то окажется, — добавил он, — то подожди, пока я их отвлеку, а затем беги отсюда. Вот…

Он торопливо достал из кармана блокнот и вырвал из него страницу с номером Пирогова:

— Позвонишь Косте, он попробует тебе помочь. Главное — не задерживайся и не жди меня.

Птица, продолжая обнимать Макса за шею, замотала головой. Глаза её влажно блестели.

— Нет, — жалобно сказала она.

— Так надо, девочка моя, — прошептал Макс.

— Давай спрячемся.

— Где? — брови Макса изогнулись. — Здесь нет уголка даже для мыши.

Лина отстранилась от него и вытерла глаза.

— В квартире, — её голос был серьёзен как никогда.

— Нас никто не впустит, — убеждённо сказал Макс. — Особенно после того шума, который здесь поднялся.

Птица выразительно посмотрела на него.

— В той квартире никого нет, — медленно, чуть ли не по слогам сказала она.

Макс закрыл глаза. Идиот! Ну, конечно же — семья, уехавшая на дачу. Господи, что с его головой?

— Вита, ты гениальный ребёнок, — сказал Макс, с нежностью глядя на неё. — Тебе об этом говорили?

— Нет, — скромно ответила Птица. — Мне, обычно, говорили совсем другое.

Внизу, на четвёртом этаже, послышался шум, и до них донеслись далёкие голоса. Макс и Лина вскочили на ноги. Как скоро нападавшие догадаются подняться сюда? Успеет ли он за это время справиться с дверью? Макс очень надеялся, что успеет.

Квартира, куда поднялась семья дачников, была единственной в торцевой части короткого коридора. Макс, страхуясь, нажал кнопку звонка, некоторое время постоял, прислушиваясь к звукам, доносившимся изнутри, и лишь затем принялся возиться с замком.

— Вызови лифт, — сказал он Птице, не оборачиваясь.

— Зачем?

— Когда он придёт, нажми кнопку второго этажа, но не заходи в кабину.

— Ага, — поняла Птица. — Пускай ищут нас там.

— Совершенно верно, — ответил Макс, сосредоточенно сражаясь с непослушной колодкой.

Дверь мягко отворилась именно в тот момент, когда Лина вернулась обратно. Макс, не дожидаясь её, шагнул в прихожую, откуда доносилось попискивание блока сигнализации. Предусмотрительные хозяева квартиры не забыли включить её перед отъездом. Пройдёт двадцать секунд, и сигнал тревоги поступит в ближайшее отделение охраны.

Макс, не церемонясь, поддел щиток, который с глухим звоном упал на небольшой коврик у обувной полки. Лезвием ножа он заблокировал нужные контакты и дважды нажал на «решётку». Писк умолк.

— Дверь не закрывается, — негромко сказала Птица.

— Сейчас.

Макс подошёл и, поправив язычок замка, плотно закрыл дверь.

Эта квартира, конечно, не шла ни в какое сравнение с великолепием апартаментов Крокодила, хотя, тоже, была не из бедных. Три её комнаты не поражали кричащей абезгаузовской роскошью, а были обставлены стандартной польской мебелью, которой завален любой вещевой рынок средней руки. Главное, что обрадовало Макса, — розетка, соединявшая компьютер хозяина с Интернетом. Это было даже не везением, а удачей, на которую он и не надеялся, попаданием прямо в десятку.

Макс с Птицей обошли всю квартиру, не забыв заглянуть на кухню и в ванную. Они проверили даже шкаф для одежды и кладовку в прихожей. И, лишь окончательно убедившись, что квартира пустая, облегчённо вздохнули.

— Ну, что же, — сказал Макс, помогая Лине сбросить рюкзак, — берлога неплохая, отсидеться можно. Знать бы, только, что хозяева сегодня не вернутся.

— Не вернутся, — заявила Птица. Она уже высматривала, чем здесь можно поживиться.

— Откуда ты знаешь?

— А они одеяла упаковывали в багажник. Значит, ночевать собираются там.

— Хм, верно, — Макс уже не удивлялся наблюдательности девочки.

— Ты, только, ничего не трогай, — предупредил он, увидев, как Птица сосредоточенно роется внутри серванта.

— Почему это? — обиженно вопросила Лина.

— Потому, что мы здесь не для того, чтобы воровать, — объяснил Макс и подумал, что слова эти несколько странно звучат для человека, который всего несколько дней назад покинул нары исправительно-трудового учреждения. Но, действительно, ещё одно обвинение, к уже имеющемуся букету, им совсем ни к чему.

Птица презрительно фыркнула, но отошла от серванта и занялась громадной плюшевой обезьяной, сидевшей в одном из кресел. Макс же вынул ноутбук и, подключив его к сети, принялся за работу. Он расположился за хозяйским столом, высыпал на него все захваченные им из квартиры Абезгауза материалы и стал внимательно просматривать их, не пропуская ничего. Время от времени Максу приходилось возвращаться повторно к некоторым из файлов, чтобы сверять данные. Занятие это было длительным, малоинтересным и, самое главное, безрезультатным.

Через полтора часа он отвлёкся от работы, обратив внимание на тишину, которая царила в квартире, и оглянулся. Птица спала на диване, положив обезьянку под голову и обхватив её обеими руками. Макс улыбнулся, чувствуя, как тёплая волна перекатывается у него в груди. Бедный ребёнок. Сколько ей выпало за эти дни, не всякий взрослый смог бы выдержать. Откуда столько силы в этом крошечном тельце? Он встал, стараясь не шуметь, подошёл ближе и укрыл её клетчатым пледом, сложенным рядом на тумбочке. Лина спала тревожно, часто дыша и вздрагивая во сне. Максу захотелось погладить её, но он не стал этого делать, чтобы не разбудить девочку, и на цыпочках вернулся к столу.

Покончив с материалами Абезгауза, он принялся за информацию, заложенную в ноутбуке. Время шло, на город упала сиреневая вуаль сумерек, деликатно подсвеченная золотистым ломтиком луны. Очертания предметов в комнате размылись, окружив Макса серой стеной. Но, ничего достойного внимания так и не попадалось.

Макс несколько раз поднимал голову от мерцающего экрана, тёр воспалённые веки и думал, что нужно отдохнуть, хотя бы пару часов. За последние трое суток он спал, в общей сложности, часов пять и чувствовал, что скоро начнёт отключаться даже стоя.

Вместо этого он шёл в ванную, где умывался холодной водой, после чего яростно вытирал лицо махровым полотенцем, глядя на своё отражение в зеркале. То, что он видел там, ему не нравилось. Это было даже хуже, чем в первые дни, после того, как он попал за высокий бетонный забор, обтянутый поверху несколькими рядами колючки. За истекшие сутки он постарел лет на пять. Но, больше всего ему не нравились глаза — усталые и потухшие, глаза загнанного человека, у которого почти не осталось сил сопротивляться. Он ещё мог делать вид перед девочкой, внушая ей, что всё в порядке, и они выберутся, но здесь, наедине с собой, нужно было отдавать себе отчёт, что шансов у них почти не осталось. Тогда Макс, сжимая зубы, тихо сыпал проклятиями, разворачивался, чтобы не видеть этой беспомощности во взгляде, и, тяжело переставляя ноги, возвращался к работе.

Было десять минут одиннадцатого, когда появилась первая зацепка. Это могла быть всего лишь пустышка, дымовой след, которые встречались ему перед этим и вели в никуда. Но, проверяя её через Сеть, Макс понял, что, наконец, ухватился за нужную ниточку. А ещё через два часа всё сложилось воедино, и вопросы, на которые он никак не мог ответить, получили своё объяснение.

Возникшая перед ним картина была гадкой и отвратительной, но именно такой она и должна была быть, чтобы выявить подоплёку тех страшных и мерзких событий, которые пронеслись за последние дни. Когда понимание всего произошедшего ожгло Макса, он отодвинулся от стола и долго сидел, опустошённо глядя на экран монитора. Всё было построено на лжи. С самого начала. Все лгали друг другу, и, наверное, каждый думал, что он умнее остальных. Грязь, кровь и жадность, и больше ничего. Всё, как на зоне, только шконки помягче, да нет часовых на вышках и вертухаев с собаками. Всё-таки, девочка была права, устало подумал Макс, зверьё мы… Даже хуже.

Птица проснулась сразу же, как только он тронул её за плечо. И хотя ещё секунду назад Лина крепко спала, взгляд её был ясный и настороженный, как будто она лишь на минуту прикрыла глаза.

— Витуша, вставай, — негромко сказал Макс. — Собирайся, будем уходить отсюда.

— Что-то случилось?

— Нет, — коротко ответил Макс, отходя от дивана, а затем обернулся и добавил. — Пока ничего не случилось. Но, скоро всё закончится.

Теперь он был уверен в этом. Он знал, а знание порождает уверенность. Жаль, только, что нет уверенности в том, как именно это закончится. Но, девочке об этом он говорить не будет.

Лина зашла в ванную комнату и долго плескалась там, приводя себя в порядок. С грустью оглядела платье, превратившееся в грязную тряпку, и переоделась в сменное из светлого ситца с маленькими васильками, которые так гармонировали с цветом её глаз. Хорошо бы его погладить, но, по крайности, можно и так. Ситчик — штука хорошая, отвисится, и складки сами разойдутся. Прежнее платье она аккуратно свернула и положила в рюкзак.

Птица заколола волосы, ещё раз оглядела себя в зеркале и отправилась обратно в комнату, откуда доносился голос Лазарева, разговаривавшего по телефону.

— Да… именно там, внутри. Больше нигде… И только, если рядом никого не будет. Если я замечу шевеление ребят Байдалова или ещё кого-нибудь — встреча не состоится… Со мной? У вас не паранойя часом, Руслан Константинович? Полгорода за мной охотится… Правильно, вы этого не хотели. Вот и давайте подумаем, как это погасить… Я тоже не могу всю жизнь убегать. Да… решаем, решаем проблему… Да, конечно… Нет, раньше я не смогу, я на другом конце города и без машины. Хорошо… До встречи.

Он положил трубку.

— Я есть хочу, — сказала Птица. — Можно мне взять что-нибудь на кухне?

— Можно, — рассеянно сказал Макс, набирая новый номер. — Я думаю, съестных припасов они не хватятся. А если заподозрят что-нибудь, всё равно, вряд ли обратятся в милицию. Костя? Как ты?… Как рука?… Да, по-прежнему… Пока нормально… Слушай, есть план. Я вышел на Шабарина, но мне нужна поддержка. Ты сможешь меня прикрыть?… Да… Да, безусловно… Помнишь мастерские на Грибоедова? Которые раньше принадлежали…

Дальнейшего Птица уже не слышала, потому что была на полпути к кухне, ведомая властным чувством голода. Жаль, колбасу в той квартире она только попробовала, а не догадалась сразу спрятать в рюкзак. И, вообще, сколько там всего было в холодильнике. А здесь… А здесь — лишь упаковка с сыром, да какая-то зелень. И вот ещё четверть батона в хлебнице. Ну, хоть что-то. Птица нарезала остатки батона, выложила на них сыр, а сверху неизвестную ей, почти безвкусную, зелень, чем-то похожую на небольшие листья капусты. Всё это она щедро полила бурым кетчупом из пакета. Два бутерброда побольше она отложила на тарелку для Лазарева, а за остальные принялась сама. Ничего, есть можно. Пожалуй, даже неплохо, подумала Лина, отправляя в рот последний кусочек. Затем взяла украшенное зеленью блюдо и понесла его в комнату.

— …Давай, Пирог, я на тебя надеюсь, — произнёс Макс, опустил руку с телефонной трубкой и посмотрел на Птицу.

— Кушать хочешь? — спросила его Лина, протягивая бутерброды.

— Да, — удивлённо сказал Макс, лишь сейчас почувствовав приступ зверского голода. — Давай сюда.

Он положил Птицины гастрономические сооружения рядом с собой и принялся набирать новый номер.

Глава двадцать шестая

— Это там? — спросил Пирог, подслеповато щурясь и едва не касаясь очками ветрового стекла «Мазды».

— Там, — подтвердил Макс. — Отгони машину в сторону, отсюда пойдём пешком.

— Далеко, — засомневался Костик. — А если зажмут? Как будем выбираться?

Макс пренебрежительно фыркнул.

— Если зажмут, то выбираться нам уже не придётся. Не дадут, — объяснил он и ободряюще похлопал Пирогова по плечу.

— Ой, — скривился Костик.

— Извини, забыл.

— Конечно, про свою дырку, небось, не забыл бы.

— Ты же сам говорил — царапина.

— Да, но она в моём теле.

— Стоп. Останавливай здесь.

«Мазда» послушно замерла. Костя повернул ключ в замке зажигания, глуша мотор. Несколько секунд они сидели молча и не двигаясь.

— Макс, мне страшно, — наконец сказал Костик изменившимся голосом.

Макс негромко кашлянул. Он сидел ссутулившись, глядя в одну точку, как будто собирался с силами перед последним броском.

— Недолго уже осталось, Костя, — произнёс он. — Поверь мне, уже недолго.

Он встряхнулся, как выбравшийся из воды пёс, и повернулся к Пирогову:

— У тебя оружие есть?

— Нет, — признался Костик. — От «макара» я избавился, а новый мне завтра обещали достать.

— Держи, — Макс пододвинул к нему чёрную сумку с ноутбуком. — В боковом кармане.

— А что у тебя тут? — поинтересовался Пирог, заглядывая внутрь. — О, ящик! Откуда?

— Военный трофей от Шабарина. Девочка постаралась.

Костик хохотнул.

— Улёт. Просто клад, а не девчонка тебе попалась. То-то Папа Джо взбеленился.

Он посерьёзнел, вынул пистолет, внимательно осмотрел его, выщелкнул обойму, проверил и заправил её обратно.

— Годится. Ну что, пошли?

Костя замолчал, пряча пистолет. Его лицо осунулось, было видно, что он волнуется.

— Ноутбук возьми с собой, — сказал Макс. — На всякий случай.

Они вышли из автомобиля и направились вниз по узкой улочке, наполненной ночной прохладой и запахами распускающихся роз. Где-то вдалеке раскатисто грянул собачий лай и замер, оставив после себя лёгкое эхо.

Макс с Костей спустились к железнодорожной насыпи, прошли под мостом и оказались у заброшенных складских помещений, понуро стоявших посреди обширной, укатанной множеством колёс, площадки. Когда-то всё это хозяйство принадлежало облстройтресту, затем, после реорганизации, попало на баланс какого-то управления, позже упразднённого, по неизвестным причинам не угодило под колёса приватизации, а сами же мастерские, тем временем, хирели, разрушались и приходили в полную негодность.

Два больших, ангарного типа, помещения сейчас вырисовывались своими полукруглыми крышами на фоне фиолетового неба, проткнутого чёрными зубьями росших поблизости деревьев. Бетонный забор, окружавший территорию, исчез, лишь кое-где остались деревянные щиты, косо установленные на хлипких подставках, по большей части прогнившие или рухнувшие совсем.

Макс без помех провёл Костика к правому ангару, раскрутил проволоку, которой были схвачены проржавевшие ворота, и толкнул одну из покосившихся створок. Они, настороженно прислушиваясь, вошли внутрь. Никого. По крайней мере, ни единого постороннего звука.

Освещение здесь давно не работало, но видно было не хуже, чем снаружи, благодаря тому, что крыша почти полностью проржавела, и лунный свет беспрепятственно лился сквозь многочисленные прорехи с рваными краями.

Костя, настороженно поблёскивая стёклами очков и держа пистолет наизготовку, прошёл по огромному залу ангара, заглядывая во все углы.

— Пусто, — сообщил он, закончив осмотр.

— Ясно, — Макс подошёл к единственному окну, забранному деревянными козырьками, наподобие жалюзи.

Послышался нарастающий шум приближающегося поезда. Помещение мастерской задрожало, а затем, войдя в резонанс с несущимся составом, горестно застонало, металл перекрытий угрожающе заскрипел.

— Твою мать, — выругался Костик, яростно ковыряясь в ухе. — Как же у нас люди вдоль железной дороги живут?

— Привыкают, — флегматично отозвался Макс, рассматривая в окошко прилегающую местность.

— Как обстановка? — поинтересовался Пирог. Он нервничал всё больше и больше, поэтому никак не мог решить, что делать с пистолетом — засунуть обратно в сумку, пристроить за поясом или продолжать держать в руке.

— Спокойная, — сказал Макс, не оборачиваясь. — Да не дёргайся ты. Положи его рядом с собой на ящики. Если надо будет — возьмёшь.

— Долго ещё? — жалобно спросил изнывающий Костя.

— Не знаю, — Макс посмотрел на часы. — Будем ждать.

Ожидание продлилось недолго. Через двадцать минут створка ворот коротко взвизгнула, пропуская внутрь две тёмные фигуры. Отсвет на безупречно белых зубах, различимый даже в таком полумраке, выдавал в одной из них, как всегда элегантного, Руслана Константиновича. Габариты другой — безошибочно свидетельствовали, что это не кто иной, как его «alter ego» в лице Антона Байдалова. Оба на мгновение замерли у входа, обводя взглядом помещение, а затем двинулись к отошедшему от окна Максу.

— Ну, ты задал нам работы, Штурман, — с лёгким укором произнёс Папа Джо и развёл руками в стороны, словно собирался по-отечески обнять расшалившегося виновника всех происшествий.

Но, обниматься они не стали. Шабарин остановился в пяти шагах, качнулся с пятки на носок, положив одну руку на лацкан пиджака, а другую засунув в карман брюк. Макс стоял перед ним, чуть повернув голову набок и рассматривая обманчиво джентльменскую внешность Руслана Константиновича, ловя даже не на слух, а кожей учащённое дыхание Костика, стоящего за его спиной.

— Вы, наверное, хотели, чтобы всё получилось легко и быстро? — спросил он.

Взгляд Макса переместился на Антона, который подошёл вслед за своим патроном и остановился на некотором отдалении слева от него. Не спереди и не позади, а, именно, слева. Макс ожидал, что он остановится именно там.

— У тебя было конкретное задание, — всё тем же отеческим тоном продолжал Шабарин. — А ты сорвался, стал творить чёрт-те что, сводить старые счёты…

— Перестаньте, Руслан Константинович, — Макс поднял руку, прерывая поток репримандов. — Вы зачем сюда пришли?

— Чтобы увидеть тебя, мальчик мой, — широко улыбнулся Руслан Константинович.

— А ещё?

Шабарин на миг запнулся, не гася, тем не менее, своей ослепительной улыбки.

— Вы пришли сюда, — сказал Макс, — потому, что сами не можете понять, что происходит.

Молчание Руслана Константиновича было более чем красноречивым.

— А убрать нежелательного свидетеля — это уже, так сказать, попутно, — добавил Макс.

— Ну, зачем ты так? — с некоторой даже обидой в голосе произнёс Шабарин. — Мы же деловые люди, а не бандиты.

«Интересно, как он договаривался с Байдаловым, — подумал Макс. — После какого знака Антон должен меня застрелить?».

— Но, ты прав, Штурман. Происходит что-то, чего мы с Антоном Павловичем не можем понять. А меня это выводит из равновесия.

— Естественно, — Макс опустил голову, разглядывая молочно-фиолетовый круг лунного света, ворвавшийся сквозь одну из прорех, и разлившийся между ними. — Тем более, что вы оказались не единственным кукловодом в этой игре.

— То есть?

Боже, как хочется курить! Почему это накатывает в самый неподходящий момент? Вместо того, чтобы сосредоточиться на происходящем, челюсти прямо сводит от желания прикусить край сигареты и глубоко затянуться горьковатым дымом.

— Дело в том, что с самого начала сюжет выстраивался совсем не так, как вы себе представляли.

Белый отблеск исчез. Это улыбка сползла с лица Руслана Константиновича.

— О чём это ты? — в его голосе уже не звучала былая уверенность.

Макс тяжело вздохнул. Костик, как завороженный, следил за его словами. Похоже, он даже забыл о пистолете, лежавшем рядом. Опять послышался, крепчавший с каждой секундой, грохот несущегося поезда. Макс сделал несколько шагов по кругу, пережидая шум. Шабарин и Байдалов невольно отступили. Все трое сейчас напоминали противников, готовящихся к смертельному поединку.

— Собственно говоря, — начал Макс под удаляющийся перестук колёс, — сегодняшняя история началась давным-давно, больше десяти лет назад, когда компания, не скажу друзей, но хороших товарищей: Миша Балуев, Гена Абезгауз, Максим Лазарев и, позднее присоединившийся к ним, Костя Пирогов, при помощи нескольких других специалистов своего дела, в целях личного обогащения использовали глупость части наших сограждан и их неумение распорядиться собственными средствами. Делалось это чисто, без видимых следов, иногда даже в рамках Уголовного кодекса. В общем, всё шло хорошо… До определённого момента. Пока кто-то из друзей не решил, что его доля неоправданно мала. И не обставил следующую операцию так, что в результате неё обнаружился совершенно никому не нужный труп, все нити от которого вели к одному из четвёрки.

Похоже, столь пространное вступление несколько успокоило Руслана Константиновича. По крайней мере, в темноте снова блеснул отсвет его улыбки.

— Я всё понимаю, — начал он, — но…

— Вы ничего не понимаете, — остановил его Макс. — Давайте вернёмся к сегодняшнему дню. Или, вернее, к событиям, что начали происходить здесь какое-то время тому назад. А суть этих событий в том, что в борьбе за рынок, а это не только деньги, но и власть, между собой столкнулись две крупные силы — «Мегатрейдинг» Балуева и ваш «Юнитекс». И, когда дело дошло до критической точки, некто третий предложил замечательный выход — убрать Балуева, подорвав тем самым позиции «Мегатрейдинга», и подставить при этом мелкую, никому не нужную фигуру Максима Лазарева. Всё рассчитано и логично — отбывший срок Лазарев выходит на волю и сводит счёты с человеком, посадившим его за решётку. Мотив налицо, подозреваемый обнаружен на месте преступления, никаких лишних вопросов. Осталось единственное — обеспечить участие в комбинации самого подставного. И вот здесь в ход идёт всё: уговоры, нажим, угрозы, шантаж… Полный набор джентльменских средств а-ля рюс, лишь бы добиться желаемого. Вводится в действие тщательно разработанная легенда о незаменимости этого человека. Выстраивается линия о подбросе компромата в систему конкурирующей компании. Всё вполне съедобно, хотя и не натурально. И вот, наконец, свершилось. Долгожданное согласие получено. Но…

Макс остановился и потёр лоб, собираясь с мыслями.

— … в происходящих событиях, — продолжил он, — появились некоторые несоответствия. Почему-то, к моей особе проявили интерес сразу обе стороны. Причём, интерес не шуточный, не считающийся даже с человеческими жертвами. Я имею в виду тех, кого расстреляли в «фольксвагене». Люди, гнавшиеся за нами в «джипе», как я понимаю, были связаны с «Мегатрейдингом». О чём это говорит? Есть два варианта. Кто-то из «Юнитекса» слил информацию Балуеву. И второе, тот человек, который разработал комбинацию, работал как с вами, Руслан Константинович, так и с Мишей Балуевым. Оставим, пока, эту возможность открытой.

Где-то вдалеке хрипло залаял пёс. Его тут же поддержали визгливые голоса своры шавок, околачивавшихся где-то в том же районе. Нестройный брех оборвался так же внезапно, как и начался.

Шабарин давно перестал делать вид, что его не касается то, о чём идёт речь, и, вместо этого, внимательно прислушивался к словам Макса. С него словно сдуло беспечную элегантность, а фигура становилась всё более и более сгорбленной, выдавая охватившее его напряжение. Как у зверя, готовящегося к броску.

— Когда-то, лет девять тому, — Макс сглотнул тяжёлую слюну, — мы отработали сценарий, в котором Генке Абезгаузу пришлось сыграть роль умершего. Костя, ты должен помнить это, в то время мы, как раз, начинали работать вместе. Суть старой разработки нам сейчас не важна, главное другое — этот ход вспомнили и использовали снова, спустя девять лет. Что я увидел три дня назад, подъехав к «Александрии»? Пиджак на покойнике, которого уже запаковали в мешок. Часы, очень похожие на часы Абезгауза. И всё. Ни лица, ни цвета волос… Чёрт, да я, даже, фигуру покойного толком не рассмотрел.

Макс, закусив губу, по очереди перевёл взгляд со стоявшего перед ним Папы Джо на его верного помощника:

— Все эти дни кто-то постоянно был на один шаг впереди меня. Я никак не мог избавиться от неприятного чувства, что каждый мой поступок рассчитан заранее, причём, рассчитан не мною, а кем-то, кто очень хорошо меня знает. Меня заставляли делать то, чего я не хотел. Потом и другие оказались в таком же положении. Всё это было нужно моему бывшему товарищу, который преследовал свои цели. Ему потребовалось обезопасить себя, и он убил второго охранника из Каземата, который знал его и мог выдать. Убил за несколько часов до того, как я нашёл купленного вами Сапаргалиева. Он постоянно был где-то рядом, этот человек, как бы наблюдая всё происходящее со стороны, контролируя события, прослеживая за тем, чтобы всё двигалось в соответствии с его планом. И вот тут возникает один вопрос: почему?

Речь Макса становилась всё быстрее и быстрее. Он чувствовал, как убегают минуты, приближая неизбежный момент, когда нарушится столь хрупкое равновесие. По его коже пробегал холодок, верный предвестник надвигающейся опасности, и ныло, ныло внутри оттого, что всё так гадко сложилось. И не было зла и ненависти, а лишь пустая усталость, за которой — мёртвая беспросветная тьма. Но, он спешил, барахтаясь изо всех сил, чтобы успеть, не дать этой теме захлестнуть его, потому, что тогда всё, конец. Конец ему, его дочери, ждущей где-то далеко отсюда, а он верил, что она его ждёт. Конец этой замечательной девочке Вите Лазаревой, с которой его свела судьба. Без него её, конечно, найдут и сотрут, как последнего свидетеля, который знает об этой истории.

— Почему? — повторил Макс. — Почему за мной гнались, но не убили? Ведь для него это было так легко.

Едва заметное движение. Шаг вперёд Шабарина, поворот плеч Байдалова. Опасность уже не просто близко. Она здесь, её можно потрогать пальцами и ощутить на вкус. От этого стынет нёбо и колет язык, как будто ты прикоснулся к заряженному электроду.

— Ответ лишь один. Я ещё нужен. Я не сыграл до конца отведённую мне роль. Руслан Константинович, вы догадываетесь, какова была конечная цель этого сценария?

Шабарин издал невнятный звук, как будто кто-то сдавил ему горло. Даже в полумраке было видно, как лицо Папы Джо наливается кровью.

— Если Балу мёртв и «Мегатрейдинг» сброшен со счетов, значит, теперь очередь за «Юнитексом». Я был нужен, чтобы убить вас, Руслан Константинович.

Макс даже не повернулся, чтобы увидеть, как Костя Пирогов поднял пистолет и несколько раз выстрелил в грудь Шабарину.

Глава двадцать седьмая

Похоже, в последний момент Папа Джо понял, что сейчас произойдёт. Он издал низкий горловой рык и бросился в сторону, но споткнулся, налетев на первую пулю, а две следующие швырнули его назад, и Шабарин тяжело рухнул на бок, подломив под себя правую руку. Элегантный джентельмен исчез, осталось лишь бесформенное тело в дорогом костюме, хрипящее и конвульсивно подёргивающееся на грязном полу заброшенной мастерской. На излёте своего бренного существования Руслан Константинович изогнулся и окончательно замер, устремив потухший взгляд к ветхой крыше ангара. Губы его раздвинулись в стороны, и на лице Папы Джо, подсиненном ночным сумраком, оказалась его обычная улыбка, пригвождённая к нему, теперь уже навсегда, печатью смерти.

Стоявший рядом с ним Антон Байдалов, наблюдал за кончиной своего шефа с полнейшим безразличием. Он, даже, не сделал попытки достать оружие.

— Когда ты догадался? — спросил Костя Пирогов.

Макс отвёл глаза от мёртвого Шабарина. Пирог стоял выпрямившись и расправив плечи, отчего казался на голову выше. Стёкла его очков матово отсвечивали в полутьме, и создавалось впечатление, что они покрылись слоем инея.

— Несколько часов назад, — ответил Макс. Странно, курить уже не хотелось. Ни капельки.

— Неужели через ноутбук?

Макс едва заметно кивнул головой.

— Чёрт, но там же ничего не могло быть!

— Я тоже, поначалу, ничего не заметил. Только, когда по третьему разу отсматривал связи «Юнитекса», обратил внимание на то, что одна небольшая компания «Поликон» уже встречалась мне, когда я занимался «Мегатрейдингом». Пришлось копнуть поглубже, и оказалось, что это единственная компания, находящаяся на плаву в окружении Шабарина и Байдалова. А, когда я обнаружил имя генерального директора «Поликона», мне всё стало ясно… Это твоя компания, Костя.

— Вот видишь, что ваши дебилы натворили, — Пирогов повернулся к Байдалову, и его очки холодно блеснули.

— А с кем работать? — угрюмо буркнул Антон. — Я за последние дни потерял больше людей, чем за несколько лет.

Пирогов ничего не ответил и лишь сокрушённо вздохнул. Всё это время он не выпускал пистолет из рук, умудряясь даже жестикулировать им во время разговора.

— То, что Крокодил на самом деле мёртв, тогда же понял? — спросил он у Макса.

— Раньше, — Макс подошёл к старому ржавому контейнеру и устало облокотился о него.

— Я сложил два и два, когда нас попытались накрыть в квартире Абезгауза. У Крокодила были ключи, он не стал бы выламывать собственную дверь. Собственно, я уже тогда мог бы догадаться, что за всем этим стоишь именно ты. Кто вёл меня к мысли, что Абезгауз на самом деле жив? Мальчик, живущий возле подвала и видевший во дворе вместе с его гобменами, — Макс кивнул в сторону Антона, — человека похожего на Крокодила. Наверное, вам долго пришлось искать кого-нибудь, кто, хотя бы отдалённо, смог передать колорит Крока. Впрочем, это неважно… А вторым был ты, Костя. Голос якобы Абезгауза, который ты слышал. Ты перехитрил сам себя, ведь, если Крокодил был мёртв, когда на нас напали в его квартире, значит перед этим ты сознательно солгал мне. Вот это несоответствие и засело во мне занозой, когда мы выбрались оттуда. И ещё одно. Если тщательно разобраться во всех событиях, мне, после того, как я покинул той ночью Каземат, больше ничто не угрожало. Парадоксально, но факт, несмотря на всю начавшуюся на нас охоту. Да, я мог погибнуть внутри. Наверняка, даже, планировалось уложить меня неподалёку от трупа Миши Балу. Но, поскольку мне удалось выбраться, ты на ходу изменил план или задействовал запасной, разработанный тобою заранее. И решил, якобы моими руками, убрать не только Балу, но и Папу Джо. Теперь ты король рынка, Костя?

Пирог лишь чуть повернул голову и многозначительно усмехнулся.

— Всё это время ты меня охранял, явно или тайно. И охота велась, лишь, чтобы вести меня в нужном направлении. Ну и ещё, чтобы убрать, как оказалось, слишком сообразительную девочку. Я тебе был нужен, а девочка мешала. Ведь так?

— Да, — подал голос Байдалов. — Девчонка нам многое испортила.

— Я так понимаю, что вы ввели её в свою комбинацию совершенно случайно?

Байдалов кивнул.

— Твою дочь мы так и не смогли найти, время поджимало, а тут она подвернулась под руку. Пацаны её и зацепили. Я ещё тогда пожалел, что мы с ней связались. Нужно было эту мелочь сразу отправить куда подальше. Или закопать…

— Ну, всё-таки, она свою роль выполнила, — заметил Пирог, по-прежнему поигрывая пистолетом.

— А что Абезгауз, — тихо спросил Макс, — неужели по-другому нельзя было?

— Нельзя! — раздражаясь, почти выкрикнул Костик. — Я же ему говорил, не дёргайся! А в нём, видите ли, взыграло. Полез тебя предупреждать, дурак. Ну, вот и пришлось его… В быстром темпе.

— Костя, — спросил Макс, не отводя взгляда от глаз Пирогова, — чья это была идея? Твоя и Генки, или только твоя?

— Моя, — с нескрываемой гордостью ответил Пирог. — Я же не зря на вас работал. Научился кое-чему.

— Ты работал не на нас, а с нами.

Слова, замёрзнув в воздухе, невидимыми снежинками упали вниз и, с еле слышным хрустом, рассыпались по полу.

— На вас, Макс, на вас. Кто я был? Шестёрка на подхвате… Подай, принеси, пошёл вон. Ни ты, ни Крокодил, ни Балу меня ни в грош не ставили.

— И тогда ты решил хапнуть сразу и побольше? В тот злосчастный вечер, когда я вошёл в «Росторгбанк», денег там уже не было. Я думал, они все уплыли к Балуеву, ещё до того, как он сдал меня со всеми потрохами. Но, теперь мне кажется, что часть их перешла к тебе. Так, Костя?

Пирогов молчал.

— Это ты посвятил Балу в свой план, рассказал, как всё сделать, чтобы посадили меня, а все деньги достались вам. Ты урвал свой куш и остался в стороне. Правильно?

— Зачем ты спрашиваешь, если и так всё знаешь? — неохотно ответил Костя.

— Что же потом, Пирог? Ты стал деловым человеком, вышел в мутное море рыночного промысла. И что? Потерял свою волну? Оказался не готов? Тебя обошли? Ты думал, что умнее всех, а оказалось наоборот?

Лицо Пирогова потемнело. Или это случайное облако наползло на луну, затянув её дымкой полупрозрачной вуали…

— Да! — выкрикнул он, очевидно слова Макса достали его за живое. — Всё так! Но этого не должно было случиться. Просто, обстоятельства сложились не в мою пользу. Словно злой рок какой-то… Куда ни кинься, всё идёт не так. Заказы, соглашения, поставки — всё другим, а я не у дел. Ты думаешь, я не работал, Макс? Я пахал. Я землю зубами грыз, спал по три-четыре часа в сутки, и что в результате? Всё время находиться на заднем плане, подбирать крошки, которые остались после обожравшихся Балу и Шабарина. Каково это, если начинали все одинаково? Это страшно, Макс. Просто выть хотелось, как подумаешь, что это конец, и мне уже никогда не подняться. Никому не хочется до самой смерти быть под номером вторым… А потом я подумал о тебе.

— И решил подставить меня во второй раз, — продолжил за него Макс. — Ты пришёл к Шабарину и предложил ему разыграть комбинацию против Балу, использовав меня, как подставного болвана для милиции. Папа Джо согласился. Он, как я понимаю, не чурался крайних методов, особенно, если с их помощью можно устранить главного конкурента, при этом самому оставаясь в стороне. В то же время, ты не терял былой связи с Балуевым и сообщил ему о том, что готовится, несколько исказив, естественно, факты и выставив Папу Джо идейным вдохновителем всего происходящего. Расчёт был прост: в начавшемся круговороте один из них должен был прикончить другого, оставляя тебе одну мишень вместо двух.

Костя со значением посмотрел на Байдалова, который мрачной тенью нависал за спиной Макса:

— Я же тебе говорил, что этот человек соображает будь здоров. Если бы мы не подстраховались, он бы догадался обо всём ещё в самом начале.

Антон скользнул взглядом по сгорбленной фигуре Макса и пожал плечами:

— А я и не возражал.

Макс устало потёр глаза. Жутко болела голова; казалось, что череп раскалывается на части. Стук колёс ещё одного приближающегося поезда бил по ушам, отдаваясь во всём теле конвульсивными толчками.

— Но, для всего этого тебе нужен был помощник. Не липовый, вроде Папы Джо, а настоящий, — Макс с трудом заставил ноющее тело повернуться к Байдалову. — Как Балу тогда, восемь лет назад. Готовый сдать своего шефа. Как я понимаю, ты теперь новый глава «Юнитекса»?

Антон цинично усмехнулся:

— Костя правильно сказал, никто не хочет быть номером вторым. Такова жизнь…

Эту свежую сентенцию с шумом накрыл перестук вагонных колёс. В заполнившем всё грохоте три человека стояли в полуразрушенном ангаре мастерской и, молча, смотрели друг на друга. Наконец, Макс повернулся к ним спиной и, перейдя просторный зал, остановился у окна. Он смотрел на чёрные ветки деревьев, мерно колыхавшиеся в молочно-серебристом свете луны, и вдыхал смешанные запахи свежего ветра, ржавого железа, молодой зелени, выхлопной гари от дизельного двигателя и многих других. Каждый запах ощущался отдельно, не смешиваясь с другими, и это лишь обостряло тоску и опустошённость внутри, от которых сердце тянуло долгой сосущей болью и стыли кончики пальцев.

— Ты добился чего хотел, — произнёс Макс, всё так же глядя в окно. — Балу мёртв, Шабарин тоже. Теперь музыку заказывают «Поликон» и «Юнитекс» с обновленным руководством. «Мегатрейдинг» в счёт не идёт. Рынок ваш, вы всесильны. Отпустите нас с девочкой?

Он обернулся, чтобы увидеть, как Костя медленно качает головой.

— Нет, — странно, но в его голосе даже пробились нотки сожаления. — Ты уж извини, Макс. Ты мне всегда нравился, но отпустить вас мы не можем. Нам нужен виновник всего этого…

Рука, с зажатым в ней пистолетом, описала полукруг, который очертил мёртвое тело Шабарина.

— Тебя и так уже разыскивают за убийство Миши Балуева. А это будет последней точкой. Шабарин использовал тебя, а ты, после, добрался до него и свёл счёты. Антон сумел тебя остановить, но поздно — Руслан Константинович погиб. Он застрелен из твоего пистолета, с твоими отпечатками. Вопросов не возникнет, всё чисто.

— Девчонку отпустить мы тоже не можем, — поддержал его Байдалов. — Она, действительно, слишком сообразительная.

Костя кивнул.

— Я сам подъеду и заберу её. По другому нельзя.

— Единственное, что я могу пообещать тебе, Макс, — она ничего не почувствует. Мы же не звери.

— А кто?

— Хамишь, — укоризненно сказал Антон.

— Да, ладно, — качнул пистолетом Пирог, великодушию которого не было предела. — Пускай говорит, что хочет. Не бери в душу.

Макс пошевелил головой, разминая шею. В затылок при этом словно воткнули раскалённый докрасна лом. Он зажмурил глаза и тяжело вздохнул. Оставалась, пожалуй, единственная вещь, которую ему хотелось узнать.

— Тебя на самом деле зацепило, когда вы разыгрывали представление с покушением? — спросил он у Пирогова.

— А как же, — гордо ответил Костя. — Я же тебя знаю, ты дотошный. Вдруг решил бы проверить. Всё должно было быть взаправду: и стрельба, и ранение, и больница. Царапнуло, правда, совсем чуть-чуть, но кровь была. И повязка до сих пор на руке. Чешется собака…

— Не жалеешь ты себя, Костик, — усмехнулся Макс. — Не бережёшься…

Он ещё раз зажмурился, пытаясь прогнать фиолетовые пятна, плавающие перед глазами.

— Что-то устал я с вами. Да и противно как-то. Пойду, пожалуй…

При этих словах Пирогов рассмеялся сухим неприятным смехом.

— Но-но, — предостерегающе произнёс Байдалов, и тоже достал пистолет. Небольшой аккуратный «М-70», не иначе, как обретённый где-то неподалёку от Косово.

Макс, уже успевший отойти от окна на несколько шагов, остановился и повернулся к ним.

— Не стоит, — сказал он. — Вам есть чем сейчас заняться и без этого. По-моему, у вас небольшие неприятности.

В воздухе что-то изменилось. Как будто лопнула вдалеке незримая, туго натянутая, струна. Пирогов оборвал свой кашляющий смех, глаза Байдалова забегали по сторонам.

— О чём это ты? — подозрительно спросил Костя и, тоже, невольно оглянулся вокруг.

Макс взглянул на Антона:

— Ты, ведь, не один приехал сюда с Шабариным? На всякий случай твои парни оцепили всю площадку. Так? Ты же привык подстраховываться. Да и Пирог, наверное, сказал, что так будет лучше.

Молчание обоих было выразительнее любого ответа.

— Ну, так сейчас их там нет, — продолжал Макс. — Мы окружены совсем другими людьми, которые ищут вас.

Это была совершенная правда. Охрану Байдалова сняли ещё полчаса тому назад, во время прохождения скорого поезда «Москва-Луганск». Грохот вагонов скрыл все звуки, если они были. По крайней мере, Макс ничего не услышал, хотя старался прислушиваться.

На несколько секунд все замерли. Затем Антон, не выпуская из руки пистолет, полез в карман за мобильником. Он набрал номер и напряжённо застыл, прижав трубку к уху.

— Игорь? — спросил он, когда ему ответили. — Что там снару…

Фразу Байдалов оборвал на полуслове. Пирогов и Макс смотрели на него, стараясь уловить хоть что-то. Но, до них доносился лишь невнятный говор в телефонной трубке и хриплое прерывистое дыхание Антона. С каждой секундой оно становилось всё чаще и чаще.

Его собеседник прекратил разговор и отключился. Раздались короткие гудки. Байдалов медленно опустил руку с телефоном и повернулся к Пирогову.

— Это Сотников, — чужим голосом сказал он. — Предлагает выйти с поднятыми руками и без оружия.

Лицо Пирога застыло. Он облизнул пересохшие губы, глядя на Антона, а потом резко обернулся к Максу.

— Ты, — с ненавистью выдохнул он. — Ты сдал нас, сволочь!

— Да, — устало подтвердил Макс. — Не зря же ты так предостерегал меня от этого человека.

Лицо Кости начало как-то странно подёргиваться. Сначала губы, затем веко и левая щека, пока всё оно не исказилось в гримасе.

— «Мегатрейдинг» теперь, скорее всего, перестанет существовать. Он реорганизуется, и на его основе возникнет новый концерн. Которым будет управлять Сергей Анатольевич Сотников, — Макс провёл ладонью по лбу, боль не уходила. — И ему, тоже, не нужны конкуренты ни в виде «Юнитекса», ни в виде «Поликона». Как вы там говорили? Никто не хочет быть номером вторым?

Макс криво усмехнулся и, повернувшись к ним спиной, зашагал к двери.

— Стой! — визгливо закричал Костик.

Они оба с Байдаловым вскинули руки с пистолетами, целясь в спину Максу.

— Не глупите, — бросил он им через плечо. — Зачем вам ещё одна проблема? Лучше подумайте о том, как выкрутиться. Договариваться придётся, а вы не в лучшем положении.

Секунду постояв, Костя с Антоном бросились в разные стороны. Байдалов метнулся в дальний угол мастерской, видимо надеясь найти какой-нибудь другой выход отсюда. Пирогов подбежал к окну, выглянул наружу и бессильно взвыл, ударив рукояткой пистолета по металлической стене ангара, отчего внутри волнами поплыло гулкое эхо.

Макс не стал больше наблюдать за этой картиной. Он медленно потянул на себя заскрежетавшую дверь и шагнул наружу. В глаза ему тут же ударил мощный свет автомобильных фар. Здание, действительно, было окружено кольцом машин.

— Брось оружие на землю! — раздался громкий голос изнутри этого нестерпимого свечения. — Руки нагору!

— Я безоружен! — крикнул Макс и поднял руки.

Он зажмурил глаза, чувствуя, как яркий свет ввинчивается под веки, режет их с бритвенной остротой, вколачивает туда миллионы игл. Вызванные им слёзы выкатились и пробежали по его щекам. Не опуская рук, он вслепую сделал несколько шагов по направлению к голосу.

— Не стреляйте! — крикнул он ещё раз.

Макс приоткрыл глаза, сморгнул непрошеную влагу и едва различил мутные фигуры с оружием, метнувшиеся к нему.

— Ты Лазарев? — требовательно спросил кто-то, схватив его за рукав.

— Да, — сказал он, прикрыв глаза тыльной стороной ладони.

Перед ним стоял невысокий мужчина с коротким ёжиком седеющих волос. Смуглая кожа на его лице казалась слишком тонкой и походила на пергамент. Но, в голосе и движениях короткостриженого сквозила такая властная напористость и энергетика, что её чувствовали все окружающие. Даже Байдалов, с его ощутимой аурой опасного хищника, проигрывал ему. И, стоя сейчас рядом, Макс понял, почему Пирогов говорил, что этого человека остерегаются даже уголовные авторитеты.

— Я вам звонил, — добавил он, глядя в лицо Сотникова.

Тот, в свою очередь, несколько секунд неотрывно смотрел в глаза Максу, затем, еле заметно кивнул головой, словно отвечая на слышимый только ему вопрос, крепко пожал, протянув руку Максу, и спросил:

— Они внутри?

— Да, — ответил Макс. — Шабарин мёртв.

— Застрелен? — поинтересовался некто из темноты, становясь по левую сторону от Сотникова.

Мужчина был одет в спецотрядовскую форму с бронежилетом под серо-зелёной защитной курткой. На его плече угрожающе поблескивал стволом коротконосый табельный «Кедр». Ладонь, покоившаяся на прикладе, была широкой и плотной, как и вся фигура её обладателя.

— Майор Гребенюк, отдел по особо тяжким, — представил его Сотников.

Макс и майор ограничились короткими кивками друг другу.

— Застрелен, — подтвердил Макс. — Три пули, скончался сразу.

— Кто?

— Пирогов. Оружие у него.

— Отлично, — бросил майор. — Как по нотам. Можем начинать.

— Где девочка? — остановил их Макс.

— Вон там, — показал рукой Сотников. — С краю стоит чёрный «лендкрузер», она внутри.

Лёгкий намёк на улыбку появился на его жёстком лице:

— Боевой у тебя ребёнок, Лазарев. Пообещала мне голову оторвать, если с тобой что случится.

— Она смогла бы, — устало согласился Макс.

— Я почувствовал. Поэтому и не остался в машине. Здесь безопаснее.

Майор в это время махнул рукой крайнему из бойцов в растянувшейся вокруг здания цепочке.

— Сейчас заходим. По моему сигналу шесть человек за нами, остальные — в оцеплении.

— Мы можем уходить? — спросил Макс.

— Давай, — Сотников хлопнул его по плечу. — Ни пуха вам.

И повернулся к майору:

— Твои готовы?

— Ещё бы, — гордо ответил тот.

Он приготовился дать отмашку, но внезапно вскинул голову, как будто вспомнил о чём-то.

— Да, Лазарев! — крикнул он.

Не пройдя и двух шагов, Макс остановился и всем телом повернулся к нему. Одеревеневшая шея не хотела слушаться совершенно.

— Завтра зайдёшь ко мне в управление. Кабинет триста пять. Не забудь! Ты проходишь свидетелем, но нужно будет уточнить некоторые моменты. Понял?

— Когда?

— После двух. Давай на четырнадцать тридцать.

— Хорошо, — кивнул Макс и, повернувшись, зашагал к указанному Сотниковым «лендкрузеру».

Ночной воздух овевал его горящие щёки и лоб, шелестя кронами редких деревьев, росших вдоль железнодорожной насыпи. Необычно огромная луна словно почувствовала его состояние и стыдливо выглядывала из-за полупрозрачного облачка, рассеивая свой свет мягко и нежно.

Ещё издалека он увидел вытянутый нос чёрной «тойоты» и повернул к ней. Едва он обогнул кузов видавшей виды «газели», как дверка японского внедорожника распахнулась, и оттуда вылетела Птица, сжимая в правой руке лямки своего неразлучного рюкзака.

Она, не разбирая дороги, бросилась к Максу и, подпрыгнув, повисла у него на шее. Рюкзак с размаху ударил его по спине, но Макс не обратил на это внимания. Он осторожно обнял девочку и замер, зарывшись лицом в её пушистые растрёпанные волосы. Птица прижалась щекой к груди Макса и тихонько всхлипывала, комкая в кулаке отворот его пиджака.

— Ну… ну же… — только и мог повторять он, вмиг растеряв куда-то все слова. — Ну, маленькая… перестань…

— Уже всё? — спросила Лина, поднимая свои ясные до прозрачности глаза, которые светились даже в блеклом свете луны.

— Всё, моя хорошая. Всё кончилось.

— Тогда пойдём отсюда, — серьёзно сказала Птица, моргая ресницами, чтобы не было видно, какие влажные у неё глаза.

Они так и пошли вместе: высокий мужчина с девочкой на руках, одна рука которой обнимала его за шею, а другая — держала старенький рюкзак, в котором лежало всё, что было у неё в этом мире. Макс шагал легко, не чувствуя веса Лины, не ощущая усталости, которая наливала его тело болезненной тяжестью ещё десять минут тому назад. Он шёл, и ему казалось, что он сможет идти так бесконечно долго, чувствуя рядом дыхание девочки, которая за эти два дня превратилась в самого близкого ему человека.

Далеко позади них, в помещении мастерской, загремели выстрелы.

— Не договорились, — еле слышно пробормотал Макс.

Он не остановился и лишь крепче обнял худенькие плечи Птицы.

Глава двадцать восьмая

— Уважаемые пассажиры! С платформы номер пять производится посадка на автобус, следующий маршрутом «Орёл-Курск». Повторяю…

Металлический голос перекатывался под широкими сводами зала ожидания и, теряя там, в высоте, чёткость артикуляции, возвращался книзу набором знакомых вроде бы звуков, в которых с трудом угадывался смысл сказанного.

Женщина за стеклом сжимала пластмассовую стойку микрофона так, словно собиралась разломать её и смять в кулаке острые обломки. Неопределённого цвета волосы с высветленными «перьями» придавали её лицу неестественно землистый оттенок. Похоже, сегодняшний день у неё не задался. А может быть, она постоянно жила с таким настроением из-за пьющего мужа, застарелой болезни, непутёвых детей, стервозной свекрови, постоянной нехватки денег …, да мало ли причин, превращающих нашу жизнь в некое подобие ада, незаметного для окружающих, но от этого не менее мучительного.

Женщина с отвращением поставила микрофон и бросила, не глядя в сторону окошка:

— Спрашивайте.

— Девушка, — нагнулся к переговорному устройству Макс, — какой рейс идёт на Новый Оскол?

— До Нового Оскола маршрутов нет, — отрезала диспетчер и отвернулась.

Макс коротко стукнул в стекло, привлекая её внимание.

— Как добраться до Нового Оскола? — понижая голос спросил он и улыбнулся, показав крепкие зубы.

Что-то в нём подействовало на хмурую сотрудницу автовокзала, и она, вместо того, чтобы поднять скандал, ворчливо ответила:

— Поезжайте до Белгорода. Оттуда — прямое сообщение с Новым Осколом.

— Спасибо, — кивнул Макс. — Когда автобус на Белгород?

— В десять сорок пять, — отчеканила женщина, и металлические шторки в её глазах снова задёрнулись.

Макс отошёл от окошка справочной, уступив место следующему человеку из длиннохвостой очереди. Птица ждала его, стоя в двух шагах с рюкзаком за плечами. Кошмарная карусель последних событий и бессонные ночи не прошли для неё даром. Глаза девочки, всегда такие прозрачные, теперь потемнели, под ними обозначились чёрные круги. Щёки Лины запали, удлиняя лицо и резко очерчивая скулы. Впрочем, глядя на своё отражение, Макс понимал, что сам выглядит не лучше.

— Ну что? — спросила Лина, подходя к нему.

— Может, всё-таки, поедем ко мне? — в который раз безнадёжно предложил Макс. — Поешь, отоспишься, а завтра уже в дорогу.

Птица грустно покачала головой:

— Нет, мне нужно спешить.

Конечно, она могла бы остаться. И, даже, не на один день, а хоть на всю жизнь. Но, на всю жизнь не получится, потому что у Лазарева есть своя дочь, которую он, рано или поздно, заберёт к себе. И получится, что они просто растягивают своё прощание. Но, где долгие проводы, там долгие слёзы. А Лина и так держалась из последних сил, которых с каждой минутой становилось всё меньше и меньше.

— Понимаю, — вздохнул Макс, — пойдём брать билет?

— Пойдём, — согласилась Птица и взяла его за руку.

Ей очень нравилось прятать свою ладошку в его или держаться за крепкие пальцы Макса. Тогда, если отбросить всё, можно было поверить обманчивому чувству, что это и есть её родной папа, и ему не нужно искать никакую другую девочку, потому что вот она идёт рядом с ним. И сладкая волна с оттенком горечи накатывала на Лину, легонько замирая где-то под сердцем.

Просторный зал ожидания был наполовину заполнен ожидающими отъезда, которые сидели, обложившись сумками всевозможных возрастов и размеров. Некоторые из них степенно прохаживались по громадному холлу, коротая время и рассматривая яркие витрины торгового ряда, расположенного по левой стороне. Наибольшее оживление царило у отдела, торговавшего книжно-журнальной продукцией, откуда, то и дело, выходили люди, держа в руках то нечто ярко-глянцевое, то небольшой покетбук или сложенную вдвое газету. Меньший интерес вызывали отделы с сувенирами и аптека, несмотря на расцвет простудных заболеваний, характерный для этого времени года. Большинство наших граждан, приученные к запасливости, брали все необходимые медикаменты из дому. И уж почти совсем никого не интересовало фотоателье с весёлой жёлтой вывеской, на которой красными иностранными буквами было написано что-то непонятное Птице. На витрине улыбчивый разрисованный клоун держал в руках камеру с ослепительной вспышкой, на фоне которой шёл перечень предоставляемых услуг: обработка плёнок, печать фотографий, цифровые фото и моментальная фотография со снимками в течение пяти минут. Что такое цифровая фотография Птица не знала и хотела спросить Макса, но тут ей на глаза попался большой чёрный плюшевый кот из отдела игрушек. Морда у котяры была настолько хитрой и симпатичной, что Лина моментально забыла и о своих вопросах, и обо всём остальном.

Поднявшись на второй этаж, где находились междугородные кассы, они подошли к небольшой очереди у одного из окошек, где продавали билеты на нужное им направление, и через десять минут Макс получил на руки продолговатую бумажку, заполненную цифрами и малопонятными сокращениями.

— Ну, вот, — сказал он, протягивая билет Птице. — Отправление в десять сорок пять. Ещё полчаса. Куда пойдём?

— Давай погуляем, — предложила Лина.

— Давай, — согласился Макс.

Они стали спускаться по лестнице в зал ожидания, когда Птице опять попалась на глаза жёлтая вывеска с красными буквами, и её осенила мысль, которая была столь удачной, сколь и неожиданной.

Лина ни разу в жизни не делала подарков. Никогда и никому. Раньше подобное показалось бы ей глупым и противоестественным. Но, сейчас она поняла, что должна сделать именно это. Нельзя расставаться просто так, нужно что-нибудь оставить на память. Они ведь больше никогда не увидятся, а так Лазарев будет вспоминать о ней всегда, увидев её изображение. Что может быть лучше памятной фотографии…? Только сам человек.

Поэтому, когда они спустились вниз, Птица повернулась к Максу и решительно сказала:

— Ты иди. Я тебя сейчас догоню.

— Хорошо, — кивнул Макс. Он простодушно подумал, что девочке срочно потребовалось в дамскую комнату, и предложил:

— Давай я подержу рюкзак.

— Не надо, — заявила Птица, подталкивая его к выходу на платформы. — Иди.

Она махнула ему, прогоняя, подождала, пока спина Лазарева не скрылась в плотном потоке людей, и лишь тогда направилась к двери под весёлой жёлтой вывеской.

Из всего перечня услуг, предлагаемых ателье, её сейчас интересовала только одна: «моментальные фото за 5 минут». На ходу Птица расстегнула кармашек рюкзака, доставая деньги.

Внутри, за белой дверью с затянутым жалюзи стеклом, оказалась сидевшая за компьютером девушка с неправдоподобно красными волосами и густым макияжем, из-за которого её лицо напоминало карнавальную маску.

— Здравствуйте, — сказала Лина, подходя ближе.

— Доброе утро, — неожиданно низким, мужским голосом ответила девушка. Не ожидавшая этого Птица невольно вздрогнула.

— Можно у вас сфотографироваться? — спросила она.

Существо непонятного пола некоторое время молча смотрело в экран, ожесточённо щёлкая мышкой, и лишь, когда молчаниезатянулось, превращаясь в еле различимую тоскливую ноту, парящую в необозримом далеке, произнесло:

— Через полчаса. Сейчас у нас технический перерыв.

— Какой перерыв? — переспросила Птица, внезапно почувствовав себя донельзя глупо.

— Технический, — полуприкрыв глаза, повторило существо.

Этого Птица не ожидала. Она настолько загорелась идеей сделать прощальный подарок Лазареву, что невозможность этого воспринималась теперь как катастрофа.

— Пожалуйста, мне очень нужно, — робко попросила Лина, забыв о том, что нужно быть нахальной, жёсткой и никогда ни о чём не просить.

Существо, наконец, оторвалось от монитора и повернуло к ней щедро обведённые чёрным глаза.

— Раньше чем через полчаса не получится, — механически отчеканило оно. — Мастера нет.

Птица бессильно уронила руку с зажатыми в кулаке деньгами.

— А рядом, ещё где-нибудь, фотографируют? — спросила она, стараясь не выдать досады, царапавшей горло.

— Да, — подтвердило красноволосое. — Напротив салона «Чёрный жемчуг». Это в сторону площади Маяковского. Две остановки на троллейбусе.

— Спасибо, — убито произнесла Лина и вышла.

Взгляд на часы, висевшие над жужжавшим роем пассажиров, которые двигались одновременно во всех направлениях, показал ей, что ни к какому «Жемчугу» она уже не успеет. Не стоит даже пытаться. Птице было жаль своей неудавшейся затеи, и она изо всех сил сжимала зубы, чтобы горечь разочарования, жёгшая её изнутри, хоть немного утихла. Лина понимала, что ещё двадцать минут, они с Лазаревым расстанутся навсегда и больше никогда не встретятся. Но, ей так хотелось протянуть ниточку между ними. Хотя …

Птица остановилась. Кто сказал, что подарок должен быть дешёвым. Наоборот, если даришь самое дорогое, что у тебя есть, ниточка становится крепче. Лина принялась лихорадочно расстёгивать рюкзак.

Когда она через пять минут вышла на платформу, Макс стоял спиной к длинной веренице автобусов, неуклюже держа в руке пакетик с мороженым.

— Вот, — он увидел Птицу и шагнул к ней, протягивая цветастую упаковку. — С орехами и сгущённым молоком. Продавщица сказала — это самое вкусное.

Лине впервые в жизни не хотелось мороженого. Но и обижать Макса ей тоже не хотелось. Поэтому она, изображая радость, развернула шелестящую фольгу и принялась откусывать маленькие кусочки, которые сейчас казались ей абсолютно безвкусными.

— Осторожно, — тревожно сказал Макс. — Не так быстро, не то — горло простудишь.

— Ага, — кивнула Птица и оглянулась по сторонам. — А где автобус?

— Сейчас подадут, — ответил он. — Туда, к третьей платформе.

На какое-то время повисло неловкое молчание, в которое вмешивалось лишь урчание моторов да гомон окружающих.

— Давай я подержу сумку, — предложил Макс, чтобы хоть как-то разорвать эту мучительную бессловесность.

Птица кивнула и, сбросив с плеча свою драгоценную поклажу, протянула ему рюкзак. Ей тоже хотелось сказать что-нибудь значительное, что Лазарев запомнил бы на всю жизнь, но слов не было, они куда-то исчезли, оставив после себя ощущение бессилия и пустоты.

Всё тот же металлический голос сообщил о начале посадки на автобус до Белгорода. Лина и Макс, не сговариваясь, взялись за руки и направились к, попыхивавшему синеватым дымком, «Икарусу» уже довольно почтенного возраста.

— Бабушка знает о твоём приезде? — спросил Макс.

— Конечно, — соврала Птица. — Я же написала. Она, наверное, уже волнуется, куда это я подевалась.

— Может быть ей позвонить?

— У неё телефона нет, — заявила Лина. — Да и не стоит. Скоро уже приеду.

— Ну, раз так …

— А ты куда теперь?

— Не знаю, — пожал плечами Макс. — Наверное к вам, в Рыжеватово.

— Только не говори, что видел меня, — предупредила Птица. — Хорошо?

— Хорошо, — серьёзно кивнул Макс. — Что, серьёзные неприятности?

— Ты же видел, — сказала Птица, имея ввиду вчерашнее происшествие неподалёку отсюда.

— Да уж, — подтвердил Макс. — Больше помочь ничем не нужно?

— Да нет. Правда…, - Лина остановилась, секунду раздумывая, говорить Лазареву или нет, потом решилась. — Та девочка, новенькая … Вита. Помнишь, я тебе о ней говорила? Даже если она не твоя дочь, помоги ей, ладно? Обязательно помоги. Ей очень плохо …

Птица замолчала, запутавшись и не зная, как толком выразить то, что засело у неё внутри и не давало покоя всё это время.

— Я не помню её фамилии. Но тебе, наверное, скажут. У нас в группе одна Вита. Помоги ей.

— Хорошо, — серьёзно ответил Макс. — Помогу.

— И ещё мальчишка. Он живёт в пятьдесят второй квартире, на третьем этаже возле подвала, в котором мы ночевали. Его зовут Юра.

— Знаю, — подтвердил Макс. — Тысяча шестьсот за мобилку?

Птица кивнула и протянула деньги, лежавшие у неё в кармане платья.

— Отдай, если сможешь. А то ему влетит от родителей.

Макс отстранил её руку с деньгами:

— Оставь. Тебе ещё может понадобиться. Мало ли что, дорога всё-таки. А к нему я заеду. Не беспокойся, всё будет в порядке.

— Спасибо, — опустила глаза Птица.

Мимо них деловито прошагал низенький, крепко сбитый шофёр в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и кожаной жилетке поверх неё. Сжимая в руке путевой лист, он легко поднялся по ступенькам внутрь салона, где замер на площадке, пересчитывая взглядом пассажиров.

— Пора, — грустно сказал Макс.

Птица выбросила обёртку от мороженого в стоявшую рядом урну, аккуратно вытерла руки носовым платком и повернулась к Максу.

— Пора, — тихо подтвердила она.

Макс качнул головой, как будто ему мешал туго накрахмаленный воротник сорочки, взглянул на стоявшую перед ним Лину с распущенными по плечам волосами, хотел что-то сказать, но не издал ни звука. Вместо этого он шагнул к раскрытой двери «Икаруса»:

— Послушайте, — водитель, закончивший подсчёт, вопросительно уставился на него, — с вами едет девочка. Девять лет. Позаботьтесь о том, чтобы всё было в порядке.

— Выходить где будет? — деловито осведомился коротышка.

— В Белгороде. На автостанции.

— Без проблем, — кивнул водитель. — Не волнуйтесь, папаша, доставим в лучшем виде. Пускай проходит и занимает место. Уже отправляемся…

Обращение «папаша» смутило Макса, и он почувствовал, как его щёки обдало жаром. Поправлять низкорослого ковбоя дорог он не стал; вместо этого лишь откашлялся и бросил коротко:

— Спасибо.

Водитель, сверявший по ведомости количество имевшихся в наличии пассажиров с числом проданных билетов, рассеянно кивнул, не поворачивая головы.

— Ну, вот и всё, — Макс протянул Птице рюкзак.

Лина, кусая губы, взяла свои пожитки, а затем, не в силах сдержаться, бросилась к Максу и обняла его. Он, задохнувшись, обхватил девочку руками, присел на корточки и крепко прижал её к себе. На несколько долгих, как жизнь, мгновений они замерли вот так, на глазах у всех, зажмурясь, не чувствуя ничего, кроме друг друга. Затем Лина шепнула Максу на ухо: «Прощай!» и, подхватив рюкзак, взбежала по ступенькам автобуса.

Она миновала длинный проход, по обе стороны которого тянулись кресла, занятые пассажирами, и остановилась почти в самом конце салона, где два ряда пустых сидений отделяли её от ближайших соседей. Лина взобралась на своё место, отдёрнула занавеску и увидела Макса, жадно выискивавшего её в широких окнах «Икаруса». Когда он заметил Птицу, губы его дрогнули и сложились в вымученную улыбку. Лина тоже попыталась улыбнуться, но и у неё ничего не получилось.

Дверь «Икаруса» закрылась с недовольным ворчанием. Автобус дрогнул и медленно отошёл от платформы. Макс подбежал к окну, чтобы лучше видеть лицо девочки, и вскинул руку в прощальном взмахе. Лина тоже помахала ему в ответ.

Водитель ускорил ход. Макс шагал всё быстрее и быстрее, не отрывая взгляда от окна, за которым сидела Птица. Она продолжала махать ему рукой, но «Икарус» деловито фыркнул, разгоняясь, и покатил вперёд, глотая асфальтированные метры. Лина взобралась с ногами на сидение и прижалась щекой к стеклу, жадно ловя взглядом удаляющегося Макса, пока его высокая фигура не стала совсем крошечной, а затем, и вовсе, исчезла из виду.

Тогда Птица медленно повернулась и застыла, чувствуя, как что-то оборвалось у неё внутри. Она сжала губы, пытаясь сдержать несущиеся из груди рыдания, но одинокая слезинка уже выкатилась из её глаз и упала вниз, на подол дешёвого ситцевого платья. За ней другая пробежала по щеке, оставив после себя мокрую дорожку. А затем слёзы полились неудержимо, словно одолев невидимую преграду внутри Лины, и она заплакала горько, навзрыд, обхватив руками свой многострадальный рюкзачок, крепко прижимая его к себе и раскачиваясь вместе с ним на сидении. Она глотала слёзы, давясь рыданиями, и иногда постанывала, как маленький волчонок, который в боли и страданиях стал превращаться в человека. Лина плакала, и ледяная корка, сковавшая её сердце за последние годы, таяла и исчезала, смешиваясь со слезами, унося с собой всю злобу и жестокость, которые окружали её до сих пор. Она хотела остановиться, но не могла и лишь вздрагивала всем телом, кусая кулак, пытаясь хоть как-то заглушить свои слёзы, чтобы к ней не начали приставать с ненужными расспросами.

Но, остальные пассажиры были заняты своими делами, и никто из них не обращал внимания на маленькую девочку, безутешно плакавшую на заднем сидении.

Глава последняя

Макс стоял у дороги и смотрел вслед уехавшему автобусу, пока тот не скрылся за поворотом. В горле его застрял комок, который никак не удавалось сглотнуть, и он некоторое время безуспешно пытался убедить себя, что это всё от выхлопных газов. Когда же ярко-красный зад «Икаруса» мелькнул в последний раз в многоцветном потоке машин, сворачивающих в сторону проспекта Космонавтов, Макс повернулся, глубоко засунул руки в карманы брюк и, ссутулившись, побрёл обратно к зданию вокзала.

На душе у него было пусто и тоскливо. Чувство утраты, такое знакомое, снова вцепилось в него своими холодными пальцами. И хватка эта была безжалостно крепкой. Не помогало ничего: ни мысли о том, что у Виты есть своя семья, пусть бабушка, но родная, которая любит и ждёт её. Ни то, что у него тоже есть ребёнок, которого ему ещё предстояло найти. Ни то, что после смерти Генки Абезгауза и налёта на его квартиру, все деньги, что остались — это, лишь, несколько не очень крупных купюр, лежавших в кармане пиджака.

В сердцах он поддел ногой маленький камешек, который, пронесясь по асфальту, звонко ударился о стенд с расписанием автобусов, отскочил и замер, поблёскивая на солнышке и насмешливо демонстрируя всем своим видом, что плевать он хотел на Макса и всех остальных. Макс остановился около него, некоторое время стоял и смотрел, как маленькие бусинки кварца весело подмигивают ему в лучах утреннего солнца, а затем поднял, осторожно погладил пальцем и положил на основание тумбы. Подальше от людских ног.

До встречи с майором Гребенюком из отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями ещё было около четырёх часов. Можно заняться своими делами. Макс вздохнул, огляделся по сторонам и направился в сторону навеса, под которым размещались пригородные кассы.

Автобус на Рыжеватово должен был вот-вот отъехать, поэтому Макса пустили без очереди. Выйдя оттуда с билетом в руках, он пересчитал сдачу, ещё раз подвёл неутешительный итог своему финансовому состоянию и невесело усмехнулся, опуская билет в боковой карман пиджака.

В первый момент, когда его пальцы наткнулись на плотный кусочек картона, он не сразу понял, что это такое. Макс остановился и вынул листок из кармана, недоумевая, как он там очутился. Затем повернул его, став спиной к слепящему глаза солнцу, чтобы получше рассмотреть находку, и застыл на месте, перестав дышать. Рука его мелко-мелко задрожала.

Со старой затёртой фотографии, явно хранившейся долгое время где попало, на него смотрела Маринка. Такая, какой он запомнил её во время их расставания, когда она уходила от него, а он ещё не знал, что это навсегда. Такая, какой она являлась ему в снах почти каждую ночь. Та, которую он любил и продолжал любить до сих пор.

Маринка смотрела на него, чуть прищурив глаза, как это она делала всегда, когда собиралась сказать что-нибудь важное. На губах её играла лёгкая, немного грустная, улыбка, мягко оттенявшая красоту правильных черт лица. За руку Маринка держала маленькую Птицу, наряженную в костюм Снегурочки, с её, тогда уже, пышными волосами, щедро разбросанными по плечам. Девочка восторженно глядела в объектив камеры, одной рукой держась за маму, а другой элегантно придерживая подол расшитого блёстками платья.

Макс попытался вздохнуть, но не смог. Всё вокруг закружилось в бешеной карусели, центром которой оказалась старая фотография, зажатая в его руке.

Оглушённый, всё ещё не понимая, что происходит, он перевернул листок. На обратной стороне неровными детскими буквами старательно была выведена надпись:

«На добрую, долгую память. Лина Воробцова».

И чуть ниже добавлено:

«Ты самый лучший папа на свете».

Макс опять попытался вздохнуть. Сердце стучало так, словно хотело разнести его на части, разорвать эту глупую голову, которая всё никак не могла понять, что происходит. Или произошло… Мысли налетали неисчислимым роем, мешая одна другой, пытаясь все сразу пробиться к его сознанию, и так же все исчезали, оставляя после себя лишь бездумную пустоту.

Что это? Откуда они здесь, на этой фотографии? Вита говорила, что не помнит маму совсем и, даже, не знает её имени. Хотя… Макс застонал. Идиот, она же вешала ему лапшу на уши. Потом он сам заметил, что девочка — мастерица на подобные штуки, но не догадался, дундук деревянный, расспросить её поподробнее. Всё времени не хватало. А она наскоро слепила себе легенду, чтобы Макс не бросил её в Каземате, и продолжал думать, что она может быть его дочерью.

Но тогда… Что получается? Это — действительно его Вита, которую он ищет? Макс снова перевернул фотографию. Лина Воробцова. Ну, правильно. От Виталины осталась лишь вторая половина имени. Может быть, и в документах она теперь значится просто как Лина. А Воробцова… Это девичья фамилия её матери. Выходит, Маринка перевела её на свою фамилию. Господи, если бы не всё это, — искать ему свою Виту Лазареву до второго пришествия.

Ты самый лучший папа на свете. Ты самый лучший… ПАПА… Макс запрокинул голову и звонко рассмеялся, не обращая внимания на удивлённо оглянувшихся на него людей. Счастье, безбрежное и лучезарное, переполнило его, разом сдёрнув серое покрывало с этого дня, оказавшегося на удивление празднично-ярким, залитым ослепительным, и в то же время нежным и тёплым, весенним солнцем.

Новая мысль пронзила Макса, и он лихорадочно зашарил по карманам в поисках денег, умоляя удачу не отвернуться от него в последний миг, чтобы его скудных остатков наличности хватило сейчас на одну поездку в такси.

Стоявшая неподалёку продавщица мороженого Рая, которую друзья и близкие называли просто Раечкой, затаив дыхание наблюдала за его манипуляциями. Она сразу обратила внимание на худощавого короткостриженого мужчину, купившего у неё перед этим порцию орехового «Мушкетёра». Раечка даже втайне вздохнула, отметив наметанным глазом отсутствие обручального кольца на правой руке симпатичного покупателя, похожего на Киану Ривза.

Во второй раз она заметила его, когда тот остановился у бортика, огораживающего пригородные кассы, держа в руке листок бумаги, и его лицо при этом приняло зеленовато-синюшный оттенок, как это бывает у сердечников во время приступа. Что-что, а в этих хворях Раечка была докой, поскольку мать её уже пятый год страдала стенокардией в тяжёлой форме. Она разволновалась, видя, что мужчина один, никто на него не обращает внимания, и хотела уже звать на помощь, чтобы кликнули дежурного фельдшера из вокзального медпункта. Но тут краска вернулась на лицо стриженого, он внезапно громко захохотал, принялся рыться у себя в карманах, потом долго считал деньги, роняя смятые купюры, а в довершение всего, со всех ног бросился к стоянке такси и там стал что-то нервно втолковывать водителю крайней «Волги».

«Нет, не сердечник, — скорбно подумала Раечка, покачивая головой. — Припадочный. А жаль… интересный…».

Раечка снова вздохнула, но уже через пять минут забыла о привлекательном незнакомце. К ней уже стала выстраиваться очередь, знаменуя начало долгого рабочего дня.

Занятая своими делами, она не видела, как жёлтая «Волга» выскочила из стайки стоящих такси и стрелой понеслась к повороту, за которым десять минут назад скрылся автобус, выехавший в белгородском направлении.


Март 2002 — февраль 2003 г.


Оглавление

  • Глава первая
  • Глава вторая
  • Глава третья
  • Глава четвёртая
  • Глава пятая
  • Глава шестая
  • Глава седьмая
  • Глава восьмая
  • Глава девятая
  • Глава десятая
  • Глава одиннадцатая
  • Глава двенадцатая
  • Глава тринадцатая
  • Глава четырнадцатая
  • Глава пятнадцатая
  • Глава шестнадцатая
  • Глава семнадцатая
  • Глава восемнадцатая
  • Глава девятнадцатая
  • Глава двадцатая
  • Глава двадцать первая
  • Глава двадцать вторая
  • Глава двадцать третья
  • Глава двадцать четвёртая
  • Глава двадцать пятая
  • Глава двадцать шестая
  • Глава двадцать седьмая
  • Глава двадцать восьмая
  • Глава последняя