Мюр и Мерилиз [Александр Абрамович Кабаков] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Александр Кабаков Мюр и Мерилиз

Ну, нет во мне жесткого диска, на котором компьютер сохраняет любой вздор в первозданном виде и почти неограниченном размере, как вся государственная библиотека, бывшая Ленинка.

К слову, насчет библиотеки: поразительное это было место — Ленинка!

Я спускался по лакированной узкой лестнице из научного или так называемого профессорского зала. Привилегированный доступ был получен без всяких оснований, исключительно в результате какой-то, уж не помню какой, лжи.

В холодном подвале, миновав курилку, в которой к середине дня воздуха оставалось на один неглубокий вдох, я входил в буфет-столовую. Там за гроши подавали совершенно несъедобный обед, вполне, впрочем, устраивавший оголодавших аспирантов. Там же продавались по шесть копеек штука жареные пирожки с повидлом и за пятиалтынный кофе со сгущенным молоком, слегка разогретый в гигантской кастрюле, из которой в граненые стаканы его разливали половником. Впрочем, такой (такое) кофе даже в Ленинке заслуженно назывался не «разогретый», а «разогретое».

После двух пирожков и стакана серовато-бежевого напитка можно было продолжить «библиотечный день». Например, в «Иллюзионе» на Котельниках — там крутили, допустим, «Касабланку». Или «Дилижанс» («Путешествие будет опасным»). Привычка к дневному безделью, сохранившаяся со времен недавнего студенчества, гнала как можно дальше от физико-математической периодики. Официальным же оправданием библиотечного дня был поиск уже, вероятно, созданного хитрыми американцами алгоритма определения координат некоторого отрезка прямой по его расположению относительно трех (четырех, пяти и т. д.) точек. Естественно, речь шла об ориентировании по звездам разведывательных спутников и разделяющихся головных частей межконтинентальных ракет. Нетрудно догадаться, что алгоритм моими усилиями прирожденного гуманитария и неисправимого лентяя найден не был. А сослуживцы так надеялись на меня! На себя они давно уж не надеялись и большую часть рабочего времени отдавали приработку, то есть писанию за деньги — небольших курсовых и дипломов для еще не доучившихся остолопов. Доучившись, остолопы превращались в таких же халтурщиков и писали дипломы, а то и диссертации для следующего поколения безымянных тружеников нашего военно-промышленного комплекса… Впоследствии оказалось, что проклятый алгоритм не был найден и всемогущими американцами. Системы ориентирования, и американские, и наши, принятые в семидесятые годы на вооружение, были построены на совершенно других принципах, затрудняюсь объяснить, каких именно. А тогда, в конце шестидесятых, потерпев поражение в схватке с ориентированием (детали этой битвы вспоминаются неточно), я окончательно ушел из ракетных младших научных сотрудников в старшие литсотрудники той распространенной в советских редакциях породы, которая на службе изготавливала гимны соцсоревнованию, а по ночам ваяла нетленку в стол.

К слову, насчет нетленки: в тот день я послонялся по улицам и вместо «Иллюзиона» пошел в «Повторку» у Никитских — на «Жил певчий дрозд».

Шедевр Иоселиани меня огорчил — внезапная судьба веселого бездельника навела на неприятные мысли о собственной перспективе. Расстроенный, я пнул залипшую дверь входа-выхода из кинозала и услышал за нею тихий писк, увенчавшийся стуком, — можно было не смотреть, и так было ясно, что упало тело. Сзади на меня напирала интеллигенция, потрясенная очередным торжеством прогрессивного грузинского кинематографа.

Я помог девушке встать, промокнул своим носовым платком (на счастье, сравнительно чистым) кровь с весьма существенной царапины на лбу и пошел провожать домой пострадавшую по моей вине.

Дальше — только отдельные картинки.

Дом на сверхноменклатурной улице Алексея Толстого — как теперь называется? забыл — из желтого кирпича, с дубовыми оконными рамами.

Консьерж с тяжелым служивым лицом в крупных глубоких складках.

Темная прихожая.

Уходящий в глубину невиданного жилья бесконечный коридор.

Огромная комната в коврах, гигантских плюшевых медведях, зеркалах в рост.

Стереосистема Philips, серебристая пластмасса и полированное дерево колонок, целая полка дисков, джаз и блюз, мой любимый Ray Charles, как будто специально.

Не бойся, дедушка и бабушка на даче, а папа с мамой в командировке, они будут в Нью-Йорке до осени, мы можем завтра в их квартиру пойти. А сюда горничная придет только в восемь утра, не бойся.

Голова кружится?

Чепуха, уже все прошло. Жалко, фильм не посмотрела, пойдешь завтра снова, со мной?

Пойду, а кто твой дедушка?

Неважно, потом. Раздевайся.

Раздеваюсь.

Она была на пять лет младше и гораздо опытней.

Перед тем как заснуть, она написала номер телефона на блокнотном листке и положила его поверх моей раскинувшейся в кресле рубашки.

Я ушел в семь.

Без колебаний я стряхнул голубоватый листок на пол. Конечно, ее дедушка мог устроить меня на любую