Erratum (Ошибка) - 2 (СИ) [Дылда Доминга] (fb2) читать онлайн

“Кто я?” — вот вопрос, который часто занимал мысли девушки. Она знала, как выглядит, видела, как ветер развевает ее светлые волосы, как длинны и тонки ее пальцы, как хрупки и одновременно сильны плечи. Только ответа не было.

— Кто я? — однажды спросила она у своего светлейшего наставника, но он лишь улыбнулся ей, как несмышленому ребенку и многозначительно промолчал, указуя перстом на вышние небеса. Когда в ее глазах так и не отразилось понимания, он объяснил:

— Нам неведомо, кто мы, откуда приходим и зачем. Но этого и не должно знать. Важно, что мы. Мы есть воля Его.

Слова вносили мир и покой в душу, и день сменялся днем, а один труд другим, но вопрос оставался, звенящей нотой в голове, крохотным колокольчиком, напоминавшим о себе каждую минуту жизни.

Иктн (Икатан) — так звали ее братья, но имя не отвечало на вопрос, оно напоминало ей невысказанное предположение и не более. Она приняла его, безропотно и с благодарностью, как принимали они все в своей жизни, откликалась на него, но знала, что должно быть что-то большее, что-то… значащее.

У светлейшего наставника тоже было имя. Его величали Снглф (Синглаф). Их имена несли в себе непроявленное, как объяснили ей братья, потому писались без гласных, словно позволяя читавшему произносить их так, как велит душа, как открывает разумение. Но из уст братьев имена всегда звучали одинаково, ибо все они были созданы равными. И каждый из них видел и читал их так же, как и другие.

Кроме неба, где они получали наставление на труды и самих небесных трудов, бывали и труды земные. Братья с миром принимали на себя тяготы последних, но Икатан видела, что они не испытывают радости, направляясь вниз, видела, как тускнеют их лица от встречи с земным и людьми, как омрачаются мысли печалью с течением времени. Икатан же ждала земных трудов, как разрешения, как отдыха, как подарка. И Синглаф знал, и каждый раз улыбался, посылая ее вниз, и сам украдкой пытался рассмотреть, что же она видит, что пробуждает в ней эту необъяснимую радость.

Икатан ступила на асфальт, и холодный осенний воздух ворвался в раскрытый ворот ее пальто. Волосы веером взлетели вверх и упали на глаза. Она лишь улыбнулась и смахнула их прочь. Ей нравился запах осени на земле, шелест листьев под ногами, золотые и багряные краски. Даже дожь, мелкий, дразнящий, от которого люди плотнее заворачивались в свои куртки и пальто и укрывались лоскутками непромокаемой материи на пластиковых и металлических палочках. А ей нравилось. Нравилось, как капли приземляются на лицо и скатываются вниз, оставляя холодный след. Как крадут тепло, и как бесследно высыхают. Она вечно смотрела бы на их падение с неба — в такие моменты что-то грустное и одновременно удивительно светлое подымало голову в ее душе, шевелилось, и она снова не могла дать этому названия, имени.

Старуха, с морщинистыми руками и покрученными болезнью пальцами задержала на ней свой взгляд, и опустила его вновь на кулек с милостыней, стоящий подле ее ног. Икатан нечего было ей дать, кроме любви, но один ее светлый взгляд, исполненный теплом, заставил старушку вновь поднять глаза, и лицо ее просветлело. Не так, как от крупной купюры, брошенной кем-то бегущим впопыхах мимо, но как от солнца в пасмурный день. Икатан улыбнулась ей в ответ, понимая, зная, что происходит. Когда люди встречали их взгляд, полный любви, он всегда согревал, даже в самую страшную стужу. Только строгости в нем не должно было быть, и ни капли гнева, будь он даже праведным, как у Синглафа.

Ребенок из проезжавшей мимо коляски протянул к ней ручонку и прошелся пальчиками по пальто, и радостно засмеялся.

В них было столько надежды, они все ждали любви. Они все были детьми: от самой старой и скрюченной старухи до крохотного новорожденного младенца. Они приходили в мир, отрываясь от истока, и всю жизнь скучали по нему, не понимая, откуда эта тоска внутри, что за боль. А в конце боялись. Боялись прийти туда, где были бы счастливы. И многие боялись так долго и уверенно, что после смерти оказывались опутаны ложью и пропадали внизу, вдалеке от дома, от истока. Но пока они были живы, в каждом теплилась надежда, и, глядя в их глаза, Икатан видела лишь ее, не замечая в них ничего плохого.

Сердитые и злые осекались рядом с ней и умолкали, недоумевая, что же их так разозлило и что заставило так кричать. Они становились собой. И в каждом был свет и боль, с которой она говорила, которую утешала, напоминая, что дом рядом, даже если путь и не близок.

— Ты снова это делаешь, — услышала она голос Снглафа, и ее наставник, незримый для остальных, появился рядом с ней на земле.

— Делаю что?

— Слишком жалеешь их, растрачивая дары впустую.

— Они — не пусты. Загляни им в души, Синглаф, — возразила Икатан.

— И споришь со мной, — закончил он, — Всегда споришь со мной.

— Нет, наставник, — Икатан опустила голову, выражая свое раскаяние, и засмотрелась на то, как прыгают воробьи своими крохотными пружинящими лапками по земле в поисках семян и крошек, и как ловко поворачивая голову, замечают все вокруг, безошибочно угадывая того, кто готов их накормить и приближаясь к нему на безопасное расстояние.

— Ты не слушаешь меня, — вздохнул Синглаф, — я никогда не понимал, как быстро ты подпадаешь под очарование мира. Иногда мне кажется, что лишь Творец, создавая его, мог быть также очарован. И тогда я ощущаю, что никогда не смогу тебя понять.

— Прости, Синглаф, — очнулась она, глядя в его глаза цвета хмурого предгрозового неба. Он был по-особому красив: помимо внешности, в ее наставнике была незримая глубина и мудрость, и он ближе других стоял к Творцу.

Сингаф вздохнул, так и не поняв ее взгляда.

— Возвращайся, — сказал он, — нам надо поговорить о чем-то более серьезном, чем земные труды.

— Хорошо, — кивнула Икатан, и Синглаф растворился. Вокруг вновь были лишь люди, птицы, улицы города и звуки-звуки, бесконечный поток звуков, которых не было на небесах, где царил мир и покой. Суматоха утомляла братьев, для нее же — она была музыкой этого мира, его звучанием, неотъемлемой частью, а небеса иногда казались чересчур неживыми, идеальными. Икатан ужаснулась своей последней мысли. “Кто же я?” — вновь прозвучал в голове вопрос, и на него все также не нашлось ответа.

— Деточка, скажи, где тут аптека? — неожиданно спросила подошедшая старушка, заглядывая Икатан в лицо и взявшись за рукав ее пальто.

— Вон, на углу, — отозвалась девушка, а на душе по-прежнему было неспокойно от промелькнувшей мысли.

— Спасибо, деточка, совсем уж глаза слабые стали, в трех метрах не вижу ничего, — отозвалась бабуля, продолжая цепляться за ее руку. — Ох, смотрю сердце-то у тебя не на месте, — вздохнула старушка, то ли угадав случайно, то ли проникнув каким-то чудом в самую суть Икатан.

— Почему вы так решили? — мягко спросила девушка, бережно ведя ее к аптеке.

— Так пожила я уже, видела всяко, — прокряхтела рядом бабушка, тяжело переставляя ноги. — И как зовут его?

— Кого? — удивилась Икатан.

— Друга твоего сердечного.

Девушка задумалась. И на ум ей не приходило ничего, кроме имени Синглафа, но он не был ее сердечным другом, он был одновременно и кем-то большим и никем. Как объяснить пожилому человеку, что они такое?

— Что, сама еще не решила? — тем временем продолжала старушка, лукаво улыбаясь. — Вон ветер сметает листья с деревьев, холод подступает со всех сторон. А ты тут стоишь, держишь старуху немощную за руку. А кого б хотела держать?

— Ни… — раскрылись губы Икатан и замерли. — Никого, — закончила она, но ощутила в окончании что-то неверное, неправильное. — Все так, как и д’олжно, — продолжила она фразой, которую десятки раз слышала от Синглафа.

— Уж и не знаю, кто тебе голову так заморочил, — посетовала бабушка, — только не так это. Есть у тебя кто-то, кого выбрало сердце. Даже если ты еще и не поняла.

— Вот аптека, — прошептала сбитая с толку Икатан, опуская руку и разрывая их контакт.

— Да? Ох, спасибо, — запричитала та, — я бы ее еще полдня искала. — И стала тихонько подыматься по ступенькам вверх.

Икатан была не на шутку встревожена, впервые. Старая женщина смогла отыскать ключ к ее тайне. Теперь она поняла, что кто-то внутри нее знал ответы на ее вопросы, знал то, что не давало ей покоя. Кто-то совсем незнакомый, и возможно не только ей, но и ее братьям, кто-то, для кого ее имя и труды не значили ничего.

— Ох, — вздохнула она эхом старушке, и приложила руку к груди там, где у людей было сердце. Оно болело и билось, ей показалось, что билось, она слышала стук под своими пальцами. А глаза стало резать, словно в них попали осколки. Призвав мир и покой своего дома в свидетели, Икатан взяла себя в руки, еще раз бросила прощальный взгляд на наступающую осень и стала растворяться в воздухе, возвращаясь обратно.

2

Синглаф ходил из стороны в сторону, свет снопами вырывался из его тела, ослепляя глаза. Но Икатан никогда их не отводила и не закрывала, зная, что смотреть могут только достойные. И пусть она пока не была лучшей из них, но не хотела отказываться от надежды стать таковой однажды. Только вот никогда прежде она еще не видела наставника в таком настроении. Если бы он был обычным человеком, она бы решила, что он нервничает.

— Я не могу отправить больше никого, — наконец, произнес он. — Это их погубит, понимаешь? Не оттого, что они не хотят, но для них это хуже пытки, хуже… — он замолчал, подбирая слова.

— О чем ты говоришь, Синглаф? — Ее глаза спокойно изучали его лицо, радуясь тому, что они снова были рядом, вместе, наедине и дома. Этого сочетания было достаточно для того, чтобы она забыла обо всех своих сомнениях и печалях. Синглаф действовал на нее, как она на людей там, на земле.

— Я говорю о повелении, которое нужно исполнить.

— Конечно, я исполню, — отозвалась она с улыбкой, не понимая причин его столь тяжких сомнений и колебаний. — Мне хорошо на земле, и вовсе не в тягость.

— Я говорю не о земле, — его глаза будто стали еще темнее, и он нахмурился. — Я не знаю, почему это не могут сделать другие. Те, кто ближе, — от этих слов он содрогнулся. — Но такова Его воля, — закончил он, и обычно эти слова означали непреложное.

— Если не на земле, то где? — Икатан смотрела на него с недоумением, но без страха, как ребенок, доверяющий своему родителю.

— Как же тяжко, — простонал Синглаф.

И на этот раз Икатан больше ничего не спросила, потому что никогда раньше не слышала от него подобных слов.

— Под землей, — ответил он, — нужно сойти под землю.

— Но как, ведь даже проявляясь на земле, мы должны использовать человеческие грехи, как якорь, чтобы находиться там всего лишь минуты? — поразилась Икатан.

— Ты недооцениваешь этот якорь, — вздохнул он. — Но ты права, никто из нас не смог бы опуститься так низко без черного груза.

— Черного груза? — Икатан смотрела на него, не понимая.

Синглаф кивнул на углубление в белом полу, в котором покоился черный предмет. Он словно продавливал белую материю, стремясь опуститься ниже. Окружающая белизна и чернота предмета будто исключали друг друга: одно отрицало существование другого.

— Что это? — потрясенно спросила Икатан. Пока она смотрела на него, ей казалось, что углубление становится все больше и больше, и лишь вспышка света, метнувшаяся от Синглафа, вновь сократила выемку.

— Это то, что позволит тебе опуститься глубже, чем обычно.

— Но как я вернусь? — Икатан смотрела на него с ужасом, невольным, безотчетным, даже не понимая, что именно в этом предмете так ее пугало или внушало отвращение.

— Ты выпустишь его из рук. — Ответил он.

— Мне нужно взять его в руки? — Глаза ее расширились, когда она посмотрела на Синглафа.

— Да, — кивнул он и отвел взгляд. — Я бы никогда никого не попросил об этом, никогда, но такова Его воля. — Снова, как заклинание, повторил он. — Может, потому, что ты молода, в тебе все еще сохраняется способность понимать людей, понимать тех, кто ниже. Может, потому что таков твой дар. — Он словно пытался найти оправдание своему решению, а Икатан больше не могла смотреть ни на что другое, кроме груза зла, как она его тут же окрестила.

— Но что это? Как он создан? — пробормотала она, с трудом представляя, как заставит себя коснуться его. Продавит ли он ей руку, как сейчас продавливал пол? Оставит ли черную уродливую дыру на ее ладони?

— Икатан, — Синглаф подошел вплотную к ней. — Не бойся, я исцелю тебя. Если потребуется, я подыму всех братьев, чтобы помочь тебе. — Его серые глаза смотрели искренне, с невыразимой теплотой. Она не сомневалась: он так и поступит. Он любил ее, быть может, даже немного более чем дозволено. И от этого ей еще меньше хотелось покидать его.

— Синглаф, мне страшно, — прошептала она ему, почти губы в губы.

— Я знаю, — его рука сжала ее хрупкие пальцы. — Но других он убьет.

Икатан вновь покосилась на свою черную судьбу и содрогнулась.

— С тобой все будет в порядке, — его пальцы чуть сильнее сжали ее руку, и свет на миг заслонил и черный груз, и самого Синглафа. Осталось лишь прикосновение его руки и тепло.

— Но что я должна сделать потом? Ради чего это все? — спросила Икатан, когда смогла найти в себе силы.

— Ты должна передать послание, Его послание. Из уст в уста, поэтому должен быть кто-то из нас. — Ответил он.

Икатан опустила глаза и отняла у него руку. Теперь тепло и свет будут для нее недосягаемой роскошью. Ей нужно было свыкнуться с мыслью, что вскоре она не увидит ничего, или увидит то, от чего может ослепнуть. В самых страшных сказаниях они не рассказывали друг другу историй об аде. Сама эта тема считалась не то чтобы запретной, но слишком черной. Говорить о нем было равносильно тому, что плеваться грязью. Теперь ей предстояло увидеть все воочию, держась за отвратительный шар, к которому даже прикоснуться было почти невозможно.

— Как мне удержать его? Как не выпустить? — спросила она, не подымая глаз, чтобы не начать умолять его не отправлять ее вниз.

Он ведь столько времени возился с ней, как с самой младшей. Столько сил потратил и возлагал столько надеж, и у нее никогда не было по-настоящему хорошего способа отблагодарить его. Теперь вот представился шанс.

— Пока ты не достигнешь дна, ты не сможешь его отпустить. — Он замолчал, давая ей время осознать сказанное. — Он будет держать тебя сам.

С каждым произнесенным им словом Икатан становилось все страшнее, хотя еще минуту назад она готова была решить, что страшнее быть не может. В голове крутились воспоминания о земле, о людях. Она пыталась выловить там образы худшего, что могло ее ждать под землей, и не могла, потому что с людьми у нее всегда была возможность видеть лучшее. Слова старушки пронеслись в ее сознании, и Икатан с тоской подумала о том, что может больше никогда не разгадать своей тайны. Никогда. И рядом с черным грузом слово не казалось таким уж невозможным.

— Это — послание, — сотканный из света пергамент с сияющими огненными буквами скользнул ей в руку. Впервые ей доверяли Его слова. Только слова благодарности не лезли из горла.

— Будет очень тяжело, — тем временем наставлял Синглаф, — но ты просто помни о доме, о братьях, обо мне. Ты вернешься.

— Я вернусь, — бездумно повторила она, ощущая тепло от пергамента в руке.

— Ты прочтешь его и покинешь обитель зла.

— Кому я должна буду его прочесть? — спросила Икатан, уже зная ответ.

— Падшему, — ответил Синглаф, и тишина повисла в пространстве после сказанного им слова, такая же черная и неприятная, как груз зла.

Икатан села на корточки и заставила себя протянуть руку к выемке в полу. И в последний раз бросила взгляд на своего наставника.

— Почему ты их прощаешь? — не сдержался и спросил он, глядя, как ее пальцы застыли в миллиметрах от страшного предмета.

— Кого? — спросила Икатан.

— Людей.

— Они таковы, каковы есть. Бродят в неведении, словно покинутые дети. Так за что их винить, если, голодая, они ищут себе хлеб, а страдая от холода, находят укрытие?

— Ты потакаешь их страстям, — покачал головой Синглаф. — А от потакания до страстей… — он замолчал, отпуская ее и наблюдая, как тонкие пальцы сомкнулись на идеальной черной поверхности.

3

Падение было головокружительным, бесконечным и моментальным одновременно. Не было ощущения веса, как на земле, и звуков, заполняющих каждый кубический сантиметр пространства, но было ощущение отравления, и раздавливающей тяжести, а затем и это прекратилось. Горячий сухой ветер опалял кожу, а красные и бурые оттенки окружающих картин утомляли глаза. Затем и этот пейзаж исчез, и Икатан поняла, что опустилась вглубь каменных стен, продолжая падать, пока не очутилась в незнакомой ей комнате с картинами на стенах и стеллажами. И ее захлестнуло облегчение с недоумением: разве не должна была она оказаться в каком-то жутком месте? Вместо того чтобы стоять в нормальном с виду человеческом жилище. Книжные полки не грозили ей никаким злом, да и криков страдающих душ тоже не было слышно. Давящее ощущение почти полностью исчезло, как только она прекратила падать, и черный груз бесполезным камнем выкатился из ее расслабившейся ладони.

— Что за манеры, — прозвучал насквозь пропитанный сарказмом голос, и Икатан встретилась глазами со стройным мужчиной чуть выше среднего роста. Его голову венчала шапка темных вьющихся волос, а голубой и зеленый глаз щурились, словно от яркого света, пытаясь ее рассмотреть.

— Закрой свиток, — велел он, — я не вижу твоего лица.

— Недостоин се видеть нас, — едва не повторила она слов, прозвучавших в своем сознании, но остановилась, всматриваясь в его черты. Они как-то, зачем-то затронули струны ее души. Всколыхнули память, заставив вновь закружиться перед ее глазами ворох осенних листьев, пробуждая к жизни слова старушки о самом важном.

— Закрой или я не посмотрю на то, что ты принес послание, — он больше не шутил, и комната вмиг наполнилась его гневом.

— Прости, — прошептала она, неловко пытаясь свернуть сияющие буквы, чтобы не слепить его.

— Еще и новичка послали, — едва не выругался он, щурясь, но, не отводя взгляда. — Что там? Давай быстрее.

Икатан набрала побольше воздуха и стала читать.

— … И каже ведомо о местах, где души покоятся и отбывают путь свой, влекомые вниз грузом деяний своих, нареченных слоями. Заповедаю в слоях тех, от верхнего до последних самых, что дном зовутся, вернуть душам память, дабы могли они осознать деяния свои и придти к искуплению, — читала она, а в голове ее всплывали образы, которых она никогда не видела прежде. Они сменяли друг друга, и, сама не зная, как, она уже понимала, что если он исполнит то, о чем говорилось в пергаменте, души пострадают. Каким-то неведомым образом, она знала то, чего не мог знать никто из ее братьев: что, если воспоминания не будут тускнеть с каждой смертью, несчастные рано или поздно сойдут с ума, большинство из них напрочь утратит человеческий вид и суть. Страшно было даже подумать, на что это все станет похоже. И его жестокий смех, раздавшийся из другого конца комнаты, подтвердил ее догадку.

— Он хочет, чтобы я это сделал? — Резкие ноты голоса Падшего резали нежный слух Икатан. — И кто после этого дьявол?

Икатан молчала, ее била мелкая дрожь, с каждой секундой она все отчетливее понимала, что этого нельзя допустить. Ее затопляли картины боли и отчаяния, и чего-то еще, того самого неуловимого большего. Ко всему прочему, она не испытывала к Падшему ни ненависти, ни отвращения. Ей хотелось взять его за руку и остановить его горький смех.

— Убери чертову бумажку, — его рука метнулась к ней, и выбила пергамент из пальцев. Свет ушел вместе с написанными словами. Она осталась перед Падшим неприкрытой и беззащитной. Сердце беспомощно сжалось в груди, глаза встретились с его глазами, и он, наконец, увидел ее.

— Этого не может быть, — прошептал он, пронизывая ее взглядом, сминая, препарируя, проникая внутрь. Он заставил ее почувствовать себя перед ним абсолютно голой.

— Лили, — его рука коснулась ее щеки, и по телу побежало тепло. Совсем другого рода, нежели с Синглафом, но в нем было столько нежности и печали, сколько ни в одном другом прикосновении. Икатан осмелилась и пустила его в свою душу, позволила войти.

Воспоминания гигантской волной накрыли ее с головой. Там было все: и рождения, и смерти, и боль, и счастье, и муки, и жертва. И ответы. На все мучившие ее вопросы. И на самый главный вопрос из всех: “кто я?”

— Лили, — вновь повторил он, и его пальцы на ее щеке задрожали.

— Ник, — прошептала она, узнавая. — Ник, — ей хотелось повторять его имя до бесконечности, словно ее губы соскучились по этим звукам, словно сердце боялось вновь забыть его. Она знала, что даже от его прикосновения не должна была вспомнить. Это означало лишь одно: что ее нельзя было исправить. Она и в своем невероятном воскрешении сумела стать ошибкой.

— Но как? — его пальцы убрали прядь волос с ее лица и заложили за ухо. — Я видел, как ты растворилась в коконе со смертельной раной. Ты помнишь?

— Да, — выдохнула Лили. Она помнила. Она помнила все, хотя и не должна была. Начиная со своих земных жизней и заканчивая историей их катастрофы, пытаясь избежать которой, она вернула время вспять и пожертвовала собой. Она помнила все, вплоть до последнего сантиметра стали, входящей в ее живот. И то, как недоуменно и почти холодно смотрел на нее Ник, который ее не знал. Ник же, стоящий перед ней сейчас, едва ли выглядел безразличным.

— Но как? — запинаясь, спросила она. — Ты разве знаешь, кто я?

— Меня нельзя вытеснить из времени, в котором я был. — Мрачно ответил он. — С течением времени память другой ветви вплетается в текущую.

— И сколько прошло времени? — с замиранием сердца спросила Лили. — Что сейчас происходит там?

— Ты служишь на кухне, — криво усмехнулся он, и Лили потухла. — По-моему, очень мило, — оскалился он, а Лили вдруг почувствовала себя не в состоянии больше смотреть ему в глаза.

— Хочешь, заключим с тобой сделку? Ты ведь их любишь? — его глаза заискрились. — Пусть у меня нет теперь Рамуэля, но я найду для тебя что-нибудь интересное. — Он снова был прежним: подлым, жестоким, чужим, нежность ей или пригрезилась или исчезла бесследно. Боль кислотой разъедала душу теперь, когда она помнила.

Она не может и не должна никому говорить о том, что с ней снова случилась ошибка. Ей нужно вернуться на небеса, к Синглафу. Он обещал, что с ней будет все хорошо, а значит, так и будет. Он никогда не станет играться с ней и использовать, как Ник. Никогда не позволит себе поглумиться. И у него никогда не будет этих безумно красивых разноцветных глаз, глядящих в самую суть души.

— Может, желание? У тебя все еще есть желания? — тем временем продолжал он.

— Нет, — Лили покачала головой. — И у меня другое имя.

— Что-нибудь труднопроизносимое? — съязвил он.

— Только для вашего рода. — Ответила она, как учил Синглаф.

— Узнаю учителя, — мрачно изрек Аба.

— Мне пора.

— Я могу и не отпустить тебя, — ядовито произнес он.

— Не думаю, что тебе нужно здесь полчище светлейших, — ответила Икатан, блефуя, хотя прекрасно понимала, что никто из них не спустится так глубоко. А сил света божия будет недостаточно.

— Уходи, — бросил он. И как только из его голоса исчез яд, Икатан показалось, что в нем скользнула боль.

Она двинулась от него прочь, чтобы покинуть комнату, и затем разобраться со всем остальным, но ноги сами остановились у порога.

— Ты ведь не выполнишь его указ, верно? — спросила она с надеждой.

— С какой стати мне его выполнять, — отозвался он. — И с какой тебя это волнует?

— Они ведь не вынесут этого, души.

Их взгляды вновь встретились на мгновение, и снова ей показалось, что перед ней стоит тот самый любящий мужчина, который знал и понимал в ней все. Затем он кивнул, указывая ей на дверь, и на этот раз Икатан шагнула.

4

Она вернулась и не вернулась одновременно. Больше не было счастливой светлой Икатан, умевшей дарить радость. Что-то сломалось внутри. Братья приветствовали ее возвращение, Синглаф был более сдержан, потому что знал, что ее путешествие не могло пройти бесследно. И лишь когда она начала подолгу исчезать на земле, все они заподозрили неладное. Все чаще в их фразах звучало слово “яд” и “отравлена”. Она могла согласиться с ними: в чем-то они даже были правы.

В ее любимом городе была поздняя осень. Икатан вновь пришла на угол к аптеке и попыталась отыскать глазами старушку-попрошайку, но то ли из-за холодов, то ли еще по какой-то более грустной причине, ее больше не было на месте. И сама ступенька у колонны показалась Икатан осиротевшей без худенькой сгорбленной фигурки. Девушка попыталась отогнать прочь печальные мысли и поглядела на остановившегося рядом с ней подростка. Он не замечал ее, отбивая ногой ритм в такт музыке в наушниках. Волосы на его голове были небрежно растрепаны, куртка потерта и не подрублена. Всем своим видом он выражал протест миру, но лицо его все еще хранило невинное детское выражение вопреки всем протестам. Икатан потянулась к нему своей любовью, и вдруг увидела его одновременно выросшим, парнем с небритой двухдневной щетиной, затем мужчиной с мешками под глазами и легким похмельем, а потом и вовсе стариком с обвисшей кожей и горбатой спиной. И все это за какую-то секунду. Икатан отшатнулась от него, а он все также стоял, отбивая такт.

Она больше не могла видеть в них лучшее? Ей так нравилось смотреть за ними, неужели она больше и этого не могла? Теперь Икатан видела их другими, видела их во все времена одновременно, словно сразу наблюдала рождение и смерть. И это было невыносимо больно. Будто знать, что все рожденное — прах, а значит, нет в нем никакого смысла. Все больше слова об отравлении приходили ей на ум — быть может, братья совсем не далеки были от истины, несмотря на то, что во время ее визита в ад произошло куда большее, чем они думали.

Морщинистая рука потянула ее за рукав пальто, и Икатан улыбнулась, обернувшись и узнавая — перед ней была та самая старушка, которую она провожала в прошлый раз в аптеку.

— Здравствуйте, бабушка, — приветливо заговорила Икатан, радуясь тому, что в этом человеке ей уже нечему было огорчаться, она и так приближалась к окончанию своего жизненного пути.

— Здравствуй, деточка, — ответила старуха, и в глазах ее не мелькнуло никакого узнавания.

— Вы меня не помните? — спросила Икатан.

— Тебя, деточка? — переспросила старушка, подслеповато всматриваясь в ее лицо. — Ты прости старую. Я тут не могу вспомнить, как до дома дойти. Вышла в аптеку вот.

— Вы вспомните, — терпеливо отозвалась Икатан и коснулась ее плеча ладонью. Теплая волна потекла по спине и затылку пожилой женщины, и встрепенувшись, она пристально взглянула на девушку.

— А, сердечная моя. Бывает, как найдет на меня затмение… — махнула она рукой и улыбнулась. — Так как там твои дела?

Икатан молчала, радуясь тому, что бабушка вспомнила и, колеблясь, не зная, стоит ли ей выкладывать свою историю.

— Как его зовут? — не отступала старушка.

— Ник, — так хорошо было открыться кому-то, сказать его имя, пусть эта женщина его и не знала никогда, но все же.

— Любишь его? — хитро взглянула та.

— Да, — просто ответила Икатан. — Люблю, и всегда любила, — вздохнула она.

— Ну вот, видишь, слепая-слепая, а права была бабушка, — довольно откликнулась старушка. — Только что-то ты все одно какая не веселая.

— Все хорошо, — улыбнулась ей Икатан, но улыбка вышла вымученной, ненастоящей.

— Ерунда, — бросила бабуля, явно сердясь, что ее так просто пытаются обвести вокруг пальца. — Ничего не хорошо, гложет тебя снова что-то.

— Гложет, — слова вырвались прежде, чем Икатан успела остановиться.

— Рассказывай, — велела старушка.

— Я ему не нужна. И не была никогда нужна. Только в одной сказке с несчастливым концом он любил меня, или говорил, что любит — я уж и не знаю. Только той сказки и след простыл.

— Путано ты как-то говоришь, — покачала головой бабушка. — Только сдается мне, надумала ты себе все. А его спрашивала? Говорила ему сама, что чувствуешь?

— Это лишнее, — покачала головой Икатан.

— Лишнее, — проворчала старушка, — все-то вы знаете, молодежь. А я тебе скажу, — и она строго погрозила Икатан пальцем. — Как тебя зовут?

Икатан уже открыла рот, чтобы ответить, но потом захлопнула и, открыв снова, произнесла:

— Лили.

— Так вот, Лили, деточка, что я тебе скажу, — продолжила старушка, — как встретишь его снова — скажи. Люди столько глупостей делают по недомолвию. Надумают себе целый короб — и мучаются потом. Скажи ему правду, а там уж — как будет.

Лили молчала. Она больше никогда не увидит его. Так будет лучше для них обоих. Сказать ему что: люблю тебя? Чтобы он рассмеялся прямо в ее обезумевшие от надежды глаза? Чтобы от ее воскресшего сердца не осталось ничего, когда он разорвет его в клочья своим ядовитым ответом, самым грубым, самым гнусным и ранящим, какой только отыщет для нее?

Лили молчала. Бабушка укоризненно покачала головой, глядя на нее.

— Пора мне, пока снова дорогу домой не запамятовала, — и побрела прочь. А Лили так и осталась стоять, не зная, что ей чувствовать, думать, делать.

Прикосновение его пальцев к щеке жгло ее память, ее сердце. Невозможно было вспомнить и не любить. Невозможно было жить дальше, как раньше, открестившись от него: сказав, что она от света, и тьме закрыт путь в ее душу. Она привыкла себя считать другим существом, но все, с самого начала было не так. Она не была рожденной, одной из них, как остальные ее братья. Она была ошибкой и осталась ею. Как она могла теперь вычеркнуть из своей жизни Ника, Небироса, Рамуэля? Лили содрогнулась, вспомнив, как убила последнего, не колеблясь. Теперь с ним все должно было быть в порядке. Со всеми ними. Ей дали новую жизнь, и у всех теперь были новые судьбы. Разве всего этого не стоило одно ее маленькое разбитое сердце? Ведь что такое жертва во имя любви, как не счастье.

— Икатан, — Синглаф стоял рядом с ней, а она и не заметила, уйдя в свои мысли. — Снова ты здесь. — Он явно не знал, о чем говорить. — Братья переживают о тебе.

Лили заметила, какая мука светилась в его глазах. Он знал, что она изменилась, но был уверен, что это случилось из-за его поручения. Он, как и братья, думал, что это дьявольский яд. На какой-то миг ей стало так жаль его, и себя, что захотелось свалиться ему в объятия, и, разрыдавшись, поведать правду. Только миг прошел, а Лили так и не пошевелилась. Икатан не осмелилась бы ему сказать подобных вещей, а Лили была не в праве рассчитывать на его сочувствие.

— Все в порядке, — отозвалась она.

— Нет, и мы оба это знаем, — произнес он, и Лили показалось, что от его слов сгустились тучи на сером земном небе.

— Изгоните меня? — вырвалось у Лили, и через секунду она уже не знала, откуда у нее взялась эта дерзость.

— Нет, — удивился Синглаф, всматриваясь в нее. — Я хочу помочь, Икатан. Позволь мне. — Последние его слова прозвучали почти как мольба, несмотря на ее непозволительную резкость.

— Ты не сможешь, — прошептала она, отводя взгляд, потому что ей снова нестерпимо захотелось заплакать. Синглаф был прекрасен, она не заслуживала его. И теперь понимала, что ей придется отказаться от бесед с ним, от его света и поддержки. Нет, не так — он сам откажется от нее, как от непонятного недоразумения, когда ему, наконец, все откроется. От этих мыслей хотелось упасть перед ним на колени и вымаливать прощение, как молят несчастные смертные в ногах святых.

— Я обещал, что не отвернусь от тебя. Обещал, что помогу. — Его руки опустились Лили на плечи. — И я сдержу слово. — Он остановил поток ее возражений. — Сейчас тебе кажется, что ты недостойна пылинки с моего плеча. Но это иллюзия, действие яда. — Он был так близко, его чудесный свет, тепло.

— Ты оправишься. Только не сбегай больше от меня на землю. Мне нужна твоя помощь, чтобы исцелить тебя.

— Синглаф, — прошептала Лили, осмелившись вновь заглянуть в его глаза, — ты — самое светлое, что было в моей жизни.

— Не сдавайся, — вновь начал он, но Лили покачала головой. Она больше не могла лгать ему, пусть даже не лгать, а умалчивать. Он заслуживал правды, даже если после этого они решат ее растоптать.

— Вы дали мне имя, но это не мое имя.

— Что бы он ни сказал тебе, это ложь, — Синглаф гладил ее по голове, как ребенка. — Прошу тебя, просто не сдавайся.

— Что бы ни сказал? — повторила Лили и вдруг замерла в его руках, пораженная.

— Он — отец лжи. Он говорит все, чтобы выбить тебя из равновесия и достичь желаемого. Он использует все слабости и уязвимости.

Но Лили больше не слушала его, она поняла. Ник лгал. Прошло куда больше времени, чем какой-то месяц, спустя который она оказалась на подземной кухне. Его дрожащие пальцы. Он помнил. Но почему тогда так стремился отослать ее прочь? Заставить ненавидеть и уйти? Почему не оставил с собой, рядом?

— Дура, — мысленно выругала она себя, — наверняка по той же причине, что она всадила себе меч. Только свой меч он вгонял себе в сердце. Им нельзя быть вместе.

5

— Разрушит ли моя смерть зло? — Ник смотрел на ставший уже привычным итальянский пейзаж за окном. Солнце как раз окрашивало холмы в алые тона.

— О чем ты говоришь? — Небирос взглянул на него с недоумением, и его фасеточные глаза несколько раз сменили цвет, прежде чем остановиться на желтом недоверии.

— О том, что бы это изменило, — он замолчал, так и не закончив мысль, и, казалось, совсем ушел в себя.

Небирос пошевелил крыльями. Он не привык слышать от хозяина таких вещей и не знал, как реагировать. Ему казалось, еще немного, и Аба рассмеется своим низким неподражаемым смехом, лукаво сверкнет его зеленый глаз, и после этого он резкой фразой заставит сердце Небироса сжаться от страха и напряжения. Но нет, чем дольше он всматривался в молчащего Ника, тем больше понимал, что или игра зашла слишком далеко, или с ним и на самом деле было что-то не так. Рискуя оказаться в дураках, демон все же спросил:

— Ты ведь не серьезно?

Ник резко поднял голову и посмотрел на Небироса.

— Я вспомнил все.

— Из той неслучившейся жизни? — переспросил Небирос. — Там, где я погиб?

— Да, — вздохнул Ник. Сейчас, опирающийся на стол, он выглядел по-настоящему старым и уставшим. В уголках его глаз выстроились морщинки, тесня друг друга, щеки едва заметно запали, а белки глаз окрасились слабым красным оттенком.

— Ты хочешь вернуть все так, как было там? — поинтересовался Небирос, и когти на его лапах непроизвольно сжались, потому что даже призрачная, смерть его все же устрашала.

— Нет, — покачал головой Ник, обходя стол и опускаясь в кресло. — Это невозможно.

— Но ведь если завернуть коридор, время пойдет вспять и …

— Не поэтому, — с досадой отмахнулся от него Ник. — Там все полетело к чертям. Даже в полном безумии я не стал бы желать повторения.

— Тогда что? — осмелился спросить демон.

— Ты помнишь Лили? — прямо спросил Ник, его глаза, не мигая, следили за Небиросом.

— Конечно, — ответил тот, и в его глазах отразились переливы нежно-голубого.

— Вы были дружны… там.

— Да, — Небирос замер, готовый слушать дальше. И по положению его лап и мохнатого тела Ник видел, что он жаждет знать, что случилось.

— Она вернула время вспять, оплакивая тебя. Желая проводить по старому обычаю капхов.

— Да, Вы говорили. — Глаза его наполнились стальными отблесками. Он был настолько взволнован и сосредоточен, что перешел, даже не заметив, на официальное обращение.

— В ней было то, чего я не встречал за сотни лет своего правления этим миром, — продолжил Ник.

Небирос вспомнил, как ее пальцы держались за мех на его груди, и нежность, с которой она смотрела на него, и машинально поправил верхними лапами усы на голове.

— А здесь лишь смерть, и боль, и дреги, и ведьмы, и демоны, — тем временем говорил Ник, и его голос стал совсем тихим, словно ему было безразлично, услышит его собеседник или нет. Но демон отличался прекрасным слухом, так что если кто и мог расслышать слова хозяина, так это он. — И ни грамма надежды на что-либо иное. Лишь боль, когда посланники ослепляют нас своим светом в нашей вечной ночи. — На лице его застыла горькая усмешка.

— Может, Вам стоит напиться вместе с Самаэлем? — робко спросил Небирос. Он уже видел подобное настроение, и это пугало его еще сильнее. Потому что видел его он давным-давно, у тех сбрендивших падших, что погубили себя сами, якобы не вынеся своего падения.

Ник посмотрел на него исподлобья, и Небиросу стало чуть легче — этот взгляд он хорошо знал, и в нем не было признаков безумия.

— В нашем мире нет фальши, — повторил он старые слова Ника. — Мы можем жить так, как нам нравится. Никто из нас не выжил бы по правилам светлых. Их рай — ад для нас. — Его слова утешительным зельем должны были лечь на воспаленный разум хозяина, но тот словно не слышал его.

— А она выжила.

— Лили? С чего Вы взяли? — лапы демона взлетели вверх и бессильно опустились обратно.

— Я видел ее.

— Где? — потрясенно воскликнул демон.

— Посланник.

— Это была она? Но ведь так не бывает, даже если она выжила, — возразил Небирос.

— Ты много знаешь о коконах? — с издевкой поинтересовался хозяин.

— Нет, — ответил Небирос, опуская огромную голову.

— И я не знаю, — казалось, сами слова причиняли Абе боль.

— И как она? — осмелев, спросил демон, а цвет его глаз уже выдавал надежду.

— Просила не исполнять переданное мне послание.

Небирос будто расцвел, усы на его голове взметнулись вверх.

— Она — помнит?

— Она вспомнила, когда я коснулся ее.

— Коснулись посланца? — демон не в силах был скрыть своего потрясения. Слишком уж немыслимым это было, недопустимым — касаться светлейших представителям их вида.

Солнце за окном опустилось за горизонт, и теперь кабинет стремительно погружался в полумрак, но хозяин не спешил зажигать свет: он сидел, опираясь локтями о стол и положив подбородок на руки.

— Почему бы Вам не оставить ее здесь? — спросил демон, и в сумерках его глаза казались двумя зависшими в воздухе светильниками.

— Потому, Небирос, — с нажимом ответил Аба, — что это означало бы настоящий конец света, ибо Он бы этого так не оставил. Я могу коснуться посланника, когда мы наедине, но я не могу сказать: все, отныне она остается здесь, потому что я так решил.

— А она?

— Что она?

— Что решила она?

— Я солгал ей, — усмехнулся он, — как только понял, что она вспомнила. Надеюсь, она сейчас ненавидит меня всей своей сияющей обновленной душой.

— Но зачем?

— Потому что она принадлежит небу, а я — аду. — Складки вокруг его рта стали чуть резче. — Мы принадлежим разным мирам.

Небирос какое-то время молчал, переваривая услышанное.

— Почему я тоже чувствую себя не в своей тарелке? Ведь я ее почти не знаю, у меня нет воспоминаний.

Ник взглянул на демона.

— Потому что они есть у меня. Моя кровь заставляет вплетаться воспоминания в жизни тех, в ком течет. Выравнивает картину. Если я что-то вижу так, а не иначе, окружающий мир, дом, меняется под меня, Небирос, именно так я и соединяю коридоры, сплетаю время и пространство.

Небирос застыл, слушая слова своего хозяина. Его мощь действительно пугала, если он мог менять не только стены, но и содержимое чужой головы.

— Это то самое чувство? — неуверенно начал Небирос.

— Не будь ханжой, — криво усмехнулся Аба, — называй вещи своими именами.

— Любовь? — сумел выговорить демон.

Аба откинулся в кресле и прикрыл глаза. Только его руки на подлокотниках выдавали внутреннее напряжение.

— Уходи, — бросил хозяин.

— Нет, — покачал головой демон, — пока Вы не скажете, о какой смерти говорили в самом начале.

— Я могу вышвырнуть тебя вон, — заметил Аба, приоткрывая глаза.

— Можете, — согласился демон, — но если вы сделаете что-то другое, этого уже будет не исправить.

— Что бы я ни сделал, уже ничего не исправить, демон, — тихо проговорил Аба. А перед его глазами стояло лицо Лили, возникшее из света. Оно было таким недоуменным, а потом — настолько же искренним и понимающим, родным. Но он вынужден был бросить прямо в это лицо резкие ранящие слова, чтобы она не убила их обоих, вновь открыв ему свое сердце. Он не мог ей ничего предложить, память была проклятием. И, невольно коснувшись, он заразил ее им. Оставалось только причинить боль, чтобы она забыла, раз и навсегда, волей, силой духа, внутренними запретами ли, забвением — неважно.

Он помнил ту ночь, когда восстановил все в малейших деталях. С тех пор у него больше не было возможности отмахиваться от того, что было. И тогда он окунулся в свой собственный восхитительный ад. Ник думал, что она мертва. И ему всего лишь нужно было умереть в этом аду и воскреснуть снова, чтобы жить дальше, как всегда. Но выжив, он изменился, больше не мог оставаться прежней бесчувственной скотиной. Ник до поры до времениумело это скрывал, но иногда его выдавали поступки. Он делал вещи, не свойственные ему, невозможные.

— Уходи, — бросил он Небиросу, и на этот раз демон исчез, увидев, как сверкнули в темноте его глаза. И когда Небирос ушел, Ник наконец дал себе волю и зарычал по-звериному, в голос, не сдерживаясь.

Когда крик прекратился и потяжелевшая голова опустилась на стол, его человеческие губы прошептали всего лишь одно слово:

— Лили.

6

— Ты снова меня не слушаешь, — вздохнул Синглаф.

Лили ощутила боль в его голосе, но ничего не могла поделать.

— Ты не можешь проводить все время на земле, — продолжил он, и сердце Лили мучительно сжалось. Земля была нейтральной территорией, единственным местом, где она могла сейчас быть. Если же ее запрут в светлых чертогах, она останется один на один со своим горем, без надежды на нечаянную встречу, на ощущение того, что он где-то рядом, того, что однажды, чудом или по иронии судьбы, они могут столкнуться друг с другом где-нибудь на продуваемой ветром улице. Когда он будет сбегать по ступенькам лестницы, ведущей с площади фонтанов, а она будет нестись, как обычно витая в облаках, наверх, и заметит его только тогда, когда уткнется головой прямо в его строгое пальто, как всегда распахнутое, с выглядывающей из-под него белой рубашкой, источающей тонкий запах дорогого одеколона и едва уловимый аромат его кожи. Взглянет в его разноцветные глаза, и потеряется во времени и пространстве, не желая возвращаться в реальность. А он, подхватив ее, чтобы удержать в равновесии, не отпустит вежливо с извинениями, как следовало бы, а прижмет крепче, словно говоря “ты моя, я больше никогда тебя не отпущу”.

— Икатан!

Лили подняла глаза на наставника, и ее щеки заметно порозовели.

— Я знаю, что тебе сейчас было бы мучительно находиться среди твоих братьев. И поэтому я решил отправить тебя к “свету божьему”. Это ангелы, но стоящие, как бы тебе сказать, максимально близко к земле.

Глаза Лили расширились от неожиданности, но она сумела взять себя в руки и не выдать себя Синглафу.

— Они — не лучшая компания. Но все же не земля. Ты проведешь с ними ровно столько времени, сколько потребуется на твое восстановление. И, Икатан, — он склонился к ней ближе, коснувшись пальцами ее подбородка и слегка его приподымая, — ты всегда можешь обратиться ко мне. Не стесняйся это делать. Я хочу, чтобы ты поняла: мы не избавляемся от тебя, как от прокаженной, это всего лишь временное пристанище. Ты исцелишься и вернешься к нам.

— Да, Синглаф, — кивнула Лили, и его пальцы выпустили ее подбородок.

— Ты веришь мне? — Он пристально всматривался в нее, будто сомневаясь.

— Да, — без колебаний ответила она. Лили верила, и проблема была вовсе не в этом. Просто с каждой секундой она ощущала, что между ними пролегает пропасть, и это ему, Синглафу, светлейшему, больше не стоит верить ей, находиться с ней рядом, потому что она не была чиста.

— Марк проводит тебя, — кивнул он ей на прощанье и растворился.

Марк был их привратником. Всегда молчаливый, и немного хмурый, он казался человеком, пришедшим из суровых времен. Она слышала о нем разные легенды, но не знала, что из них сказки, а что правда. О нем говорили, что при жизни он был монахом, послушанием которого было копать могилы для братии. И что хоть был он прост, но чист душой, и трудами своими заслужил уважение других. А когда однажды не успел ко сроку выкопать очередную могилу, пришел к почившему брату, поклонился и попросил повременить. Умерший открыл глаза и провел в сознании еще день, пока его могила не была готова. Так о Марке пошла слава, что имел он власть над мертвыми, и те слушались его.

Марк шел впереди и молчал, как обычно. Казалось, он знал пути к любому из миров. И с братьями он тоже почти никогда не разговаривал, только “да” или “нет”, если ему задавали прямые вопросы, и не более того. И такое же молчаливое выслушивание приказов Синглафа, затем кивок головы и тишина. Марк прикрывал глаза, когда братья вспыхивали сиянием, но Лили давно заметила, что делал он это не оттого, что свет резал ему глаза, а потому, что привык склонять голову перед другими, считая себя самым недостойным. Теперь же Лили понимала его, как никогда. Ей самой сейчас хотелось спрятаться ото всех так, чтобы ни разу ни с кем не встретиться взглядом, только в отличие от Марка она действительно была недостойна.

— Марк, — все же решилась заговорить Лили, — то, что рассказывают о тебе — правда?

Марк даже не остановился, не вздрогнул и уж тем более не обернулся. Он продолжал шагать дальше. И когда Лили подумала, что ответа не будет, он вдруг произнес:

— Мертвые слушают меня, но лишь до тех пор, пока их сферы не попадают в колодец душ.

Лили дернулась и обрадовалась, что он ее не видит. Она помнила колодец, и хранителя — Джареда, отца Небироса. И демонов судьбы с их изумрудными глазами. Марк знал все, что было выше этого, а она долгие годы — лишь то, что было ниже.

— Ты не похожа на других братьев, — произнес Марк, останавливаясь и оборачиваясь. — Мы пришли. — Он указал ей на холмы и поросшие травой земли. — Воинство за холмом.

— Спасибо, — отозвалась Лили, но от его колючего взгляда ей стало неуютно. Марк понимал намного больше, чем показывал. И в отличие от ее братьев, он знал людей и их страсти, и видно, она выглядела теперь как угодно, но только не одной из светлейших. В его глазах было что-то такое, что заставляло ее думать, что оступись она, и Марк вспомнит прошлое, отыщет свою лопату и выкопает могилу и ей.

— Спасибо, — еще раз повторила Лили, с трудом отводя от него взгляд и направляясь в сторону холмов.

— Тебе не велено ходить ни на землю, ни ниже, — донеслись до Лили его слова, но когда она обернулась, его и след простыл. Лили пожала плечами и зашагала дальше.

Какая ирония: наверху был мрачный и скрытный Марк, а там, внизу, у Ника, Марк благородный, образованный и воспитанный, мечтавший о всеобщем счастье и процветании. А к богу попал тот, что копал могилы.

Лили усмехнулась и увидела фигуры. Это были ангелы “света божия”. Как же давно она их не видела, и как странно и хорошо было встретить их снова вместе, сильными, уверенными и неразбитыми. Лили споткнулась и остановилась. Ей нужно было взять себя в руки, чтобы не выдать ни словом, ни жестом, ни эмоцией того, чего им нельзя было открывать. Приближаясь к ним, она ощутила себя шпионом вражеского лагеря. Только, увы, дружественных лагерей у нее почти не осталось.

— Таната, — ей сдавило горло, и звуки вышли едва различимым шепотом, благодаря чему ее никто не расслышал.

— Икатан, — приветствовал ее рослый ангел в возрасте, склоняя голову в знак почтения. — Я — Уриэль.

— Уриэль, — Лили поклонилась ему в ответ и поймала на себе его изучающий взгляд. Конечно, ведь ангелы помнили ее с того самого эпизода неудачного обмена в аду, когда она заколола себя.

— Лили, — слегка замявшись, произнес Уриэль, и увидев, что это имя не вызвало у нее негодования, продолжил — я хотел поблагодарить тебя за то, что ты сделала тогда.

— И я тоже, — к нему присоединился темноволосый ангел с голубыми глазами. — Меня зовут Рамуэль.

Лили едва удержалась от того, чтобы не отвести взгляд, не сжать нервно руки. Но она держалась, сознательно не позволяя себе ничего лишнего. Сколько времени прошло для нее с тех пор, как она дружила с ним, доверяла ему, а затем оказалась лицом к лицу с убийцей ее друзей, самозванцем, возглавившим армию ведьм и дрегов, с отвратительными черными крыльями вместо сиявших сейчас белизной перьев за его спиной.

— Вы спасли меня от худшей участи на свете, — тем временем закончил он.

— Да уж, — подумала Лили, но вслух ничего не сказала, — ты и сам не знаешь, от насколько худшей. Потому что если бы знал, то убил бы себя сам.

— Это все, что я могла сделать, — пробормотала Лили непослушными губами и отвела, наконец, с облегчением от него взгляд.

— А это наш юный ангел, Танатаэль, — представил Уриэль Танату, — он из тех же сфер, что и ты, — по-отечески улыбнулся Уриэль.

А Лили рассматривала возмужавшего юношу и едва сдерживала слезы. Именно таким он должен был стать, не впутай она его в первые же его дни в “свете божьем” в историю, не потащи за своей дурацкой идеей. Но он был жив, здесь все было правильно, и он был жив. За то время, что прошло с момента его прихода, он окреп и даже успел слегка закалиться в стычках. Его лицо все еще светилось невинностью, но на нем уже лежал отпечаток сражений и смертей.

— Просто Таната, — поправил он. Его ослепительная детская улыбка осталась прежней.

— Привет, — улыбнулась ему в ответ Лили.

— А говорят, что наверху все ханжи, — усмехнулся Танатаэль.

— Таната, — одернул его Уриэль, но юноша лишь пожал плечами.

— Все в порядке, — улыбнулась Лили и с нежностью посмотрела на Танату.

Парень просиял и ухватившись за оружие, побежал к остальным. Рамуэль последовал за ним, вежливо поклонившись гостье.

— Он его наставник, — кивнул им вслед Уриэль.

— Рамуэль? — переспросила Лили, пытаясь не выдать удивления.

— Да, парень к нему очень привязался. Да и Рамуэль впервые за долгое время начал кого-то учить. Я рад.

Сейчас Лили ощущала себя ближе к старейшему ангелу, чем к остальным, но не могла объяснить, почему.

— Вы до сих пор сражаетесь с демонами? — спросила она.

— Честно говоря, последнее время — нет. — Ответил Уриэль.

Лили удивленно посмотрела на него.

— Да, я сам этому не верю, — отозвался он. — Чтобы мы, и не сражались. Но это так. С некоторых пор в этом нет необходимости.

— Что это значит? — Лили не нравилось, когда ходят вокруг да около.

Уриэль шел молча, обходя остальных ангелов, и лишь поглядывал, как они тренируются и шутят друг с другом, со стороны.

— Однажды мы встретились с Падшим, и он предложил отдать души просто так. — Уриэль отмахнулся от готовых вырваться у Лили возражений. — Да, я знаю, что он никогда ничего не делает без причины. Я согласился не сразу, и долго пытался понять, в чем же подвох. Но вот уже не один раз он действительно отпускает незапятнанные души, ничего не требуя взамен.

— Но ты же знаешь, мы все знаем, что так не бывает. Это лишь означает, что потом цена будет несоразмерной.

— Да, Лили, и нам это известно куда лучше, чем светлейшим. — С горечью произнес Уриэль, его глаза потемнели. — Но я не стану отказываться от возможности спасти людей. А пока он так ничего и не потребовал взамен.

— Но вы ведь не верите ему? — Лили пристально посмотрела на ангела. — Что вы думаете? Зачем он так поступает? Что у него на уме?

— Не знаю, — Уриэль покачал головой. — Когда мы встречались, — ангел помедлил, — он показался мне искренним. Но я никогда больше никому не скажу подобной глупости, — он устало улыбнулся Лили, — ты ведь понимаешь меня?

Лили молчала, переваривая услышанное.

— Я не знаю, что дало тебе такое мужество, чтобы выжить в слоях, и спасать других. А потом не дать нам совершить страшного обмена, о котором мы бы горевали до конца наших дней. Но поверь, мы все здесь благодарны тебе и рады, что ты с нами. Сколько бы ты ни решила остаться, это место — твой дом. — От искренности и радушия его слов, Лили едва не расплакалась, но сумела вовремя остановиться. Она прошла через куда большие испытания, чем испытание любовью и доверием, так что плакать было не время.

— А Петра по-прежнему с вами? — спросила Лили, все больше убеждаясь, что сможет все недоразумения и неувязки списать на осведомленность высших слоев.

— Да, с ним все в порядке, — удивился Уриэль, но ни о чем ее не спросил.

— Я, правда, рада, что у вас все хорошо, — мягко улыбнулась Лили, — и не важно, что пока Вы не разобрались в причинах.

Уриэль улыбнулся ей в ответ и предложил руку по пути обратно к их лагерю.

7

— Ты совершенно опустошен последнее время, и я не знаю, что с тобой происходит. — Заговорила Грерия, глядя на взлохмаченную голову Ника. — Скажи мне, что случилось, и мы вместе попробуем что-нибудь придумать. Мы найдем выход.

— Грерия, — он горько усмехнулся, — я знаю, что в тебе больше человечности, чем во всех остальных ведьмах вместе взятых, но мне ты не поможешь. Даже не так, ты поможешь, но не в том, что пытаешься понять. Ты рядом со мной, ты — моя королева. И этого достаточно.

— Да, я королева. И это огромная честь. Я знаю, мы говорили с тобой с самого начала о том, что я — формальная королева. И я не удивляюсь после всего того, что между нами было. Я согласилась и сознательно пошла на то, чтобы изображать твою спутницу, а на самом деле быть бухгалтером, секретарем, юристом и консультантом. Но мне правда не все равно. И было бы намного проще управлять адом и разбираться с проблемами, если бы я знала, черт тебя дери, что с тобой происходит! — Последние слова Грерия почти выкрикнула ему в лицо, не в силах больше играть в молчание.

Его лицо вспыхнуло от гнева, и он оттеснил ее к полкам, уперев руки в стены и зажав ее между ними. Грерия чувствовала его дыхание у себя на щеке, и внутренне сжалась, решив, что на этот раз она все-таки доигралась.

— Они не удивятся тому, что я обменял Сибиллу на тебя. Но не поймут, если останусь один, — произнес он. — Ты мне нужна, в качестве партнера.

Грерия молчала, слушая и не веря своим ушам.

— Ты нашел меня, когда я нарушила твой запрет, и сделал предложение, от которого не отказалась бы ни одна ведьма. А теперь оказывается, что это было даже куда больше, чем ты предлагал кому-либо из женщин? Ты видишь во мне партнера? — Грерия смотрела на него огромными глазами. — Ник, не то, чтобы я не была бесконечно тебе благодарна, но с тобой все в порядке? Раньше ты в здравом уме никогда бы так не поступил.

— Ты права, моя прекрасная ведьма, — я не в здравом уме. И ты должна помочь мне сохранить это в тайне от моего царства. Ибо мы не у бога за пазухой, и тут не терпят блаженных безумцев.

— Тебя заразили светлые? — в ужасе спросила Грерия.

— Видела бы ты себя, — вздохнул он, и в его голосе зазвучали привычные слуху Грерии интонации, успокоившие ее. — Не думаю, что эта штука запатентована светлыми. Но, Грерия, тебе стоит немного расслабиться — тебя это тоже ждет не за горами.

— Меня? Вместе с тобой? — Грерия выглядела не на шутку перепуганной.

— О, нет, дорогая, не со мной. Всему свое время, узнаешь.

Его слова вовсе не утешили Грерию. Ее пугал этот новый вид безумия, и если им болен был не только Ник, то все грозило перерасти в эпидемию.

— А где твой приближенный? — Сменила она тему. — Ты говорил, что большинство твоих дел ведет Самаэль, а я его так до сих пор и не видела.

Ее слова почему-то вызвали у Ника приступ веселья.

— Он скоро вернется, не торопись. Правда же, говорю, всему свое время, Грерия.

— Ты ведь не сделаешь со мной ничего ужасного? Ты ведь не мстишь мне ни за что? — осторожно спросила ведьма.

— Нет, — глаза Ника искренне и без тени веселья поглядели на нее. — У тебя действительно все будет хорошо, Грерия. И ты этого заслуживаешь. По моим меркам, не по меркам светлых. Поэтому тебе не надо будет проходить никаких идиотских испытаний и преодолевать огонь и воду. Просто оставайся рядом.

Грерия кивнула, и в ее глазах едва не появились слезы. Ни разу за время их совместной жизни, когда она была у него в фаворе, он не говорил ничего и близко похожего на эти слова. Так странно, и так справедливо было их услышать теперь.

— Ник, — тихо проговорила она, — с тобой ведь все в порядке? Ты ведь не погибаешь или что-то вроде того?

Его разноцветные глаза грустно взглянули на Грерию.

— Иногда погибнуть проще, — ответил он, и его улыбка ранила сердце Грерии.

— Что не так?

— Все так, Грерия. Так должно быть.

Ей не нравились его слова. Они звучали так, словно он прощался. Но при этом он доверял ей, и ждал, что она уладит дела его царства, скопившиеся разногласия, недовольство дрегов и ведьм, все то, что совершенно упускал из виду беспутный Самаэль. И она собиралась этим заняться, как следует.

— И это называется ведение дел? — Грерия потрясла ворохом бумаг перед лицом Самаэля. — Я чертову неделю утопаю в этом безумии, и не могу найти никаких концов.

— Так почему бы тебе не оставить их в покое? — холодно поинтересовался Самаэль, и даже его вечная белозубая улыбка куда-то запропастилась.

— В покое? — Бумаги, вывалившиеся из ее руки, когда она разжала пальцы, посыпались со стола. — Если бывает бумажный ад, то это он. — Обвела ведьма руками стол и усыпанный бумагами ковер.

— Что тебе здесь понадобилось? Что за игру ты ведешь? — Подозрительно прищурившись, поинтересовался Самаэль, надвигаясь на Грерию.

— Ничего, если бы ты хоть что-то делал. Ведь он рассчитывал на тебя, поручая тебе эти бумаги. А не ожидал, что ты устроишь импровизированный склад. Хотя нет, — она махнула рукой, и еще одна кипа бумаг рухнула на пол, — это и складом назвать нельзя.

— Как бы тебе ни удалось пробраться к нему, ты не будешь мною управлять. — Высокомерно заметил падший, и в его голосе прозвучала явная угроза. — Выметайся, тебе нечего здесь делать.

— Нет, крылатая бестолочь, мне как раз есть, — завелась Грерия. — Мне теперь будет чем заняться до скончания веков. И сдался ты мне не больше, чем серые грибы в пустых землях. Я то думала, что ты сможешь мне хоть чем-то помочь, хоть как-то объяснить все это, но нет: все, что я от тебя получила — это порцию яда, которым ты пропитан насквозь. — Грерия поднялась над столом, чтобы не глядеть на Самаэля снизу вверх. — Так что можешь выметаться отсюда сам. К своему виски и развлечениям, толку от тебя все равно больше никакого.

— Ты что, новый штатный юрист? Или бухгалтер? — С издевкой заметил он. — Тогда должен заметить, что предприятие зарегистрировано не по процедуре. Вернее, процедура несколько устарела — где-то на пару десятков сотен лет.

— Значит, я напишу новую, — твердо ответила Грерия, глядя прямо ему в глаза.

Сердце Самаэля подпрыгнуло: он давно не видел женщины, способной противостоять ему, сердиться, ругаться и метать в него искры своими прекрасными голубыми глазами. Но тут же остановил себя: “какого черта он делает, ведь она заняла его место, пока он прохлаждался, и кто знает, какие еще коварные планы лелеет в своей голове? Прекрасная внешность не должна обманывать его — под ней прячется старая изворотливая ведьма.”

— Если кто-то здесь и будет писать процедуры, то не ты.

— Да чертово провидение, прошу тебя, не стесняйся, вот перо, — Грерия с остервенением схватила лежавшее на столе перо, но после недолгих раздумий откинула его прочь, заменив обыкновенной шариковой ручкой. — Впрочем, ты и с этим справишься.

— Справлюсь, — Самаэль отодвинул один из ящиков и вытащил оттуда новенький ноутбук последней модели. Грерия постаралась не раскрыть от удивления рот.

— Зачем тогда все эти бумаги? — спросила она.

— Так я веду свои дела, — отрезал Самаэль.

— Так это всего лишь мусор? — Грерия подбросила в воздух кипу бумаг.

— Нет, — его ладонь хлопнула по приземлившимся на столешницу листам. — Те, что с кровью — не мусор.

Грерия по-новому взглянула на падшего, рассматривая теперь с возросшим интересом его точеные черты и резко очерченный нос. Он был далеко не глуп, хотя за его вечной веселостью и страстью к бесконечным развлечениям могло показаться иначе. Ходили слухи о том, что он пустышка, бабник и прожигает века, как многие молодые повесы прожигают лучшие свои годы. Но все это была лишь маска, похоже, где-то там, в глубине, за стеклом этих блистательных глаз, таилось совершенно другое существо.

— Все, запал пропал? — С деланным безразличием поинтересовался Самаэль, подымая с пола бумаги и возвращая их на стол.

— Ты знаешь, чем помочь с дрегами? — прямо спросила Грерия, решив больше не ходить вокруг да около.

— А что с ними не так? — осторожно уточнил падший.

— Они сильно недовольны своим положением.

— Они никогда не были довольны.

— Да, но сейчас они на грани бунта, судя по тем сведениям, что к нам поступают от осведомителей.

— Кого? Скользящих тварей? Они своего создателя продадут за пару ягод. А если добьются раздора в аду, ягоды будут расти повсюду. — Самаэль был зол и раздосадован.

— На этот раз они не врут. Да и дело вовсе не в них, — ответила Грерия, глядя на него терпеливо. — Я сама покрутилась среди милых зверушек, и могу точно сказать, что они на грани.

— Они слишком тупы, чтобы развязать войну. Им нужен кто-то, кто смог бы их возглавить, — парировал Самаэль.

— Верно, и таких хватает.

— Ведьмы? — насторожился Самаэль.

— О, нет, все не так просто, — улыбнулась Грерия. — Я не отлучаюсь от них, чтобы знать, что у ведьм на уме. И хотя почва в нашем “клубе” как всегда неустойчива, но, по крайней мере, сейчас, пока они считают, что одна из них у власти, они не станут затевать бунт.

— Ты так уверена, — его глаза превратились в острые прорези. — Думаешь, ты лучшая из них?

— Нет, — Грерия вздернула подбородок — она не собиралась позволять падшему унижать себя, — но я делаю, что могу.

— Тогда кто, по-твоему, возглавит чертовых рептилий, а? — Самаэль метал искры.

— Его дети, — выпалила Грерия, и лишь потом подумала, а стоило ли заикаться на эту тему с падшим.

— Чьи? — тупо переспросил ангел.

— Абы, — отступать было уже поздно. Что же в этом проклятом парне так ее задевало, ведь она уже давно была не девочка, хоть и выглядела внешне таковой.

— Дети? — Он все еще ничего не понимал.

— Потомки. Небирос и Саргатанас. Они всегда были обделены: его вниманием, его властью, его признанием, в конце концов. Я думаю, что они…

Самаэль рассмеялся:

— Ты думаешь… Ты понятия не имеешь, что такое семья. Разногласия могут быть какие угодно, но они не выйдут за пределы семьи. Вы, ведьмы, совершенно поведенные, и вам этого не понять. Хотя, чему я удивляюсь, вы же одиночки, готовые передушить друг друга в драке за власть. И победив на очередной краткий миг, пляшете на костях своей предшественницы, не задумываясь о том, что вас ждет та же участь.

— Ты ошибаешься, если считаешь, что я не думаю. Я уже побывала в обеих ролях. — Отрезала Грерия, и в ее взгляде светилась теперь чистая злость.

— Ну да, ну да, старушка Грерия, — усмехнулся он. — Так расскажи мне, как тебе удалось охмурить Ника во второй раз, будучи безобразной каргой? Или ему так осточертели красотки, что для разнообразия он не побрезговал и тобою?

Грерия сверкнула глазами, но отвечать не стала. Она и так слишком много ему сказала. Падшему вовсе незачем было знать, что не она нашла Ника, а он сам ее отыскал и предложил то, на что она не смела надеяться даже в самых смелых своих фантазиях.

— Значит, не побрезговал, — заключил Самаэль, и отвернулся от нее, словно после такого признания на нее даже смотреть было отвратительно.

— Все не так, — зачем-то произнесла Грерия, и увидела направленный на себя иронический взгляд.

— Он вернул тебе молодость до того как? Рыжие снова не в моде? Да здравствуют блондинки? — Казалось, поток его слов не прекратится никогда.

— Самаэль, — воскликнула Грерия, и уже секунду спустя не понимала, что подвигло ее произнести эти слова, — с ним что-то не так. — Возможно, то, что она на самом деле переживала за Ника. Не как за любовника, потому что слишком много воды утекло с тех пор, и теперь они не были близки в том самом смысле, но как за близкого человека?

— Грерия, ты точно не помутилась рассудком? Что это, сочувствие? Переживание? Ты же ведьма.

— Я оценила твой сарказм в полной мере, Самаэль. Но с ним действительно что-то не так. Он отдал мне все дела, — Грерия взмахнула рукой, указывая на стол. — Я думала, оттого, что они запущены. Но он будто передает эстафету.

Самаэль помрачнел. На этот раз, похоже, она достучалась до падшего. Он прошелся вдоль стены к окну, а затем обратно. Мысли отражались на его лице, но ни одна не задерживалась там надолго, чтобы ведьма могла ее распознать.

— Вы ведь не вместе, верно? — спросил он.

— Я официально сменила Сиби, если ты об этом, — начала Грерия.

— Нет, не об этом, — резко прервал ее Самаэль. — Мне плевать на официоз.

— Нет, не вместе. — Созналась Грерия.

— Он сам нашел тебя, — Самаэль словно шел по невидимым следам.

— Да, — согласилась ведьма.

— Он сходит с ума, — прошептал Самаэль.

— Нет, у него нет признаков безумия…

— Тебе не понять, — снова оборвал ее Самаэль, его плечи напряглись, а крылья показались за спиной. — Это безумие совсем иного рода, когда такие, как мы, не выдерживают груза своего падения.

— Ты ведь не имеешь в виду… — начала Грерия и в ужасе осеклась. — Но почему? Разве он не сильнейший из вас? — И снова умолкла.

Самаэль невесело захохотал.

— Не смущайся, ведьма, продолжай. Разве не я должен был тронуться первым? Это ты хотела спросить?

Грерия молчала, лишь смотрела на его смуглый профиль.

— Такие вещи невозможно предсказать. Я также не взялся бы говорить о том, обратимо это или нет в его случае. Но как бы там ни было, ничего хорошего в этом нет.

— Где он? — Самаэль оказался рядом с Грерией, и ее колени невольно дрогнули.

— Не знаю, — пожала она плечами, и золотые локоны рассыпались по ее плечам.

— Он говорил тебе что-то?

— Что-то о гибели и о том, что все так, как должно быть, — ответила Грерия.

— Плохо. — Самаэль произнес лишь одно это слово. Но он больше не улыбался и не насмехался, и это означало, что все действительно паршиво.

8

— Ты испытываешь ко мне неприязнь, почему? — Прямо спросил Рамуэль, а Лили так надеялась, что он не заметит ее отношения.

— Это не так, — она лишь покачала головой. Лили действительно не испытывала неприязни к этому Рамуэлю, но как ему было объяснить, да и зачем, что его продолжение в другой жизни наделало слишком много ошибок, приняло слишком много неверных решений и причинило ей ту боль, которую простить было слишком сложно.

— Я ощущаю эмоции, как люди ощущают тепло и холод, — произнес Рамуэль, явно не удовлетворившись ее ответом.

— Я не испытываю неприязни к тебе, Рамуэль, — отозвалась Лили, аккуратно подбирая слова, — но был один человек, похожий на тебя, который поступил не очень хорошо.

— Значит, я напоминаю тебе какого-то мерзавца, — горько усмехнулся он, отодвигаясь от Лили, и освобождая ей больше пространства. Она почти вздохнула с облегчением, порадовавшись тому, насколько удачное нашла объяснение, когда он продолжил: — Не того ли, который вручил тебе мой меч?

Дыхание Лили сбилось, запнувшись на вдохе, и она ошарашено взглянула на ангела.

— Ты думала, я забуду? Остальные забыли, потрясенные произошедшим, кто-то вообще ничего не заметил. Но только не я, и не Уриэль. Он никогда не подымал этой темы, но я уверен, что он не забыл. — Его тяжелый взгляд остановился на Лили, и она поняла, что без ответа он не уйдет.

— Не думала, — покачала она головой. — Но разве светлейшие делятся с вами всем?

— Вот как, светлейшие, — с досадой протянул он. — Как я сразу не догадался…

Как ни старалась Лили не думать о Рамуэле плохо, у нее не получалось. Достаточно было проскочить в его голосе одной такой интонации, чтобы всплывали тонны других нелицеприятных сцен с его участием. Это невозможно было исправить. Она не могла искренне сказать ему добрые слова, укоризненно потрепать по плечу и остаться друзьями. Из-за него погибли Небирос и Саргатанас, эти глаза смотрели, как они умирают, холодно и безучастно, его разум помогал строить гнусные планы ведьмам. Лили не могла забыть этого, вычеркнуть из своей памяти.

— Извини, — она поднялась и пошла прочь, ни разу даже не обернувшись, потому что ей было все равно, что думает Рамуэль.

— Петра, — Лили едва не столкнулась с ним, погруженная в свои невеселые мысли.

— Лили, — он вежливо ей поклонился, а глаза с интересом изучали ее лицо. — Ты не похожа на своих светлейших братьев.

— Вы сговорились с Марком? — бросила Лили, не слишком беспокоясь о вежливости после беседы с Рамуэлем.

— С Марком? — Он приподнял брови. — А, монах-гробокопатель, — усмехнулся Петра. — Да, он странная личность.

— В том, что ты не похожа на остальных, нет ничего осудительного. Они — нерожденные, а ты… даже не знаю, что с тобой случилось в коконе. — Петра вопросительно посмотрел на Лили.

— Я, правда, не помню, — ответила она. И те картины, которые проплывали в ее сознании, едва ли можно было назвать осмысленными воспоминаниями. Пребывание в коконе было настоящим таинством, возродившим ее к жизни и давшим ей чистый лист судьбы, к которому она сумела недавно подшить свою старую истрепанную тетрадку жизни, исчерканную и с растекшимися чернилами.

— Почему они отправили тебя к нам? Ты недостаточно светла для них?

— Нет, они полагают, что мне надо отдохнуть после того, как я послужила посланником на встрече с Падшим.

— На встрече с кем?! — Петра буквально подскочил на месте, выронив из рук ножны. — Ради всего святого, зачем им это понадобилось? Почему они отправили тебя?

— Синглаф сказал, что других это убьет, — Лили безразлично смотрела, как ветер колышет травы на холме.

— Тебе не плохо? Ты цела? — Петра оглядывал ее с головы до ног с новым вниманием.

— Со мной все в порядке, Петра, — Лили перевела взгляд на него, и ее губы тронула грустная улыбка.

— Светлейшие так не улыбаются, — покачал он головой. — Так улыбаются вышедшие из ада.

— Петра, — ее рука потянулась к ангелу, запрещая ему говорить дальше, и он замолчал. Только взгляд выдавал все его невысказанные вопросы и тревогу.

— Ты послушаешь меня, если я скажу тебе одну вещь? — спросила Лили.

— Возможно, — ответил он. — Какую?

— Сильвия, — Лили тяжело вздохнула, заметив, как распахнулись глаза Петры, но все же он промолчал. — Она не любит тебя так, как любишь ее ты.

Петра попытался что-то сказать, но Лили вновь его остановила.

— Я знаю, — ее глаза, не мигая, смотрели на Петру, и на какой-то момент она перестала скрывать боль и отчаяние, которые в них поселились с недавних пор.

— Господи, — прошептал Петра, отводя от нее взгляд. — Господи…

Между ними воцарилась тишина, и только ветер шелестел травами, и где-то в стороне слышен был звон мечей — кто-то из ангелов тренировался.

9

Сбежать было глупой идеей. Но Лили больше не могла. Наверное, Икатан осталась бы вместе с ангелами и вдохновляла их своим присутствием, светом и излучаемым счастьем. Но Лили не могла, внутри ее существа росла пропасть, в которую сваливались солнечные дни и детская наивность, как человеческие домики в пасть земной коры во время катастрофы. Что она могла противопоставить своему отчаянию, зная все то, что теперь глодало ее душу? Она ощущала себя неприкаянной, не находящей нигде ни покоя, ни места. Она просыпалась по ночам, слава Богу, лишь с шепотом, а не криком, всегда с одним и тем же именем на устах. Синглаф предлагал ей свою помощь, но как она могла ею воспользоваться, не сказав ему того, после чего он сам не пожелал бы ее больше видеть. И Лили сбежала. Туда, куда ей запретил Марк, где не хотел, чтобы она была, Синглаф. На землю.

Это был ее любимый вечный город, с мощными деревьями, полощущими кроны в небе, и площадями, колоннами и фонтанами, а еще милыми маленькими улочками, с домами, склоняющимися друг к другу, словно дряхлые старики, не способные больше самостоятельно держаться на ногах. И с вечно бурлящей жизнью, криками женщин, перебранкой из соседних окон, людными рынками и лесенками, увенчивающими узкие улочки, проходы от площадей, и морем на горизонте.

Она сидела за столиком кафе, на улице, когда начался дождь, и первые капли стали падать на большой красно-белый зонт, раскрытый над парой металлических столиков со стульями. Было безлюдно, время после полудня, когда еще слишком рано для вечеринок, но уже слишком поздно для обеда. И капли, как и всегда, заставили ее улыбнуться. Ей нравилось все, что падало с неба; хотя бы эта маленькая радость осталась ей в подарок на память о небесах. Лили наблюдала, как полосы исчерчивают небо, и как ускоряются и переходят на бег редкие прохожие, и лишь потом, краешком глаза заметила, как хозяин кафе зазывает ее внутрь, придерживая дверь и крича ей на мелодичном языке, чтобы она поторапливалась. Но Лили лишь улыбнулась ему, поднялась со своего места и направилась к площади с фонтаном и скульптурами, чтобы посмотреть, как изменит цвет изумрудная вода в мраморном бассейне, и как от каждой капли будут расходиться круги, пересекаясь с другими, и как со временем вся поверхность воды оживет, изменится и запрыгает, а пузырьки устремятся по ней в разные стороны, лопаясь и рождаясь вновь.

Наступив на лестнице на острый камушек, Лили охнула, и, склонившись, схватилась за палец босой ноги. Маскировка больше не работала, и она оказалась в городе в том, в чем была среди холмов у ангелов. Парусиновые штаны и белая рубашка — хорошо хоть, этот наряд не сильно отличался от современной одежды. Опустив ногу и дернувшись, чтобы бежать дальше, Лили угодила головой прямо во что-то плотное и удивленно подняла глаза.

Нет, это было не строгое пальто, как она представляла себе в мечтах. Черный пиджак и сияющая белизной рубашка. И самые удивительные в мире разноцветные глаза, от которых могла закружиться голова, если всматриваться в них слишком долго.

— Ник, — капля упала прямо на ее нос, и бесшумно скатилась вниз.

Он улыбнулся, и дождь словно бы стал теплее, окрасившись всеми цветами, и переливаясь каждой своей струйкой.

— Ник, — она уткнулась головой в его грудь и закрыла глаза, втягивая знакомый и почти забытый запах. Но нет, не забытый — она лукавила: аромат тут же всплыл в ее памяти, услужливо волоча следом самые дорогие воспоминания. Она помнила его, конечно же, помнила, и упивалась им, утопала, наслаждаясь. Прикосновение его рук, его близость были такими правильными, словно на свете не могло существовать ничего важнее, ничего реальнее.

Он молчал, будто не смея ее коснуться, просто стоя рядом, а дождь стекал по их застывшим фигурам.

— Откуда ты знал, где меня… — мысли путались в ее голове, сбиваясь и переплетаясь одна с другой. — Ну да, конечно же, — бормотала она, вновь втягивая ноздрями его запах и с трудом отрываясь от него.

— Я найду тебя, где угодно, — ответил он.

Два изваяния, такие же, как те, что были в фонтане. Мокрая ткань прилипла к их телам, делая похожими на мраморные статуи, а реки воды, бегущие по улицам, превращали город в огромный фонтан, с перепадами и каскадами, струящимися по лестницам.

Они не могли быть вместе. Потому он и прогнал ее. Глаза Лили блестели совсем рядом, пальцы намертво вцепились в ткань его белой рубашки. Если бы их разлучили в ту же секунду, ей на память осталась бы его частичка. В страхе разлуки Лили закрыла глаза, пытаясь скрыть за ресницами слезы.

Ник смотрел на нее сверху и понимал, что не смог бы ее отпустить, даже если бы хотел. Когда все воспоминания слились с его памятью, он отчетливо увидел, что потерял. После этого он потерял самого себя. Что могло быть хуже того, чтобы забрать ее туда, где он никогда не сможет до нее дотянуться? Это они и сделали. Любить свет, которого не можешь коснуться, увидеть, почувствовать. Он никогда не горевал по утраченному, пока они не отняли у него Лили.

— Я не хочу наверх, — прошептала она.

— Они уже идут за тобой, — в его взгляде была и тоска, и неумолимость, и крупица безысходности, которой она никогда не видела раньше. — Синглаф очень зол. Он знает, что я здесь.

И, несмотря на всю храбрость, сердце Лили сжалось от последних его слов:

— Тебе пора.

Она вдруг ясно поняла, что теряет его, снова, обретя лишь на мгновение, которое у них осталось. К ним бегут, стремятся со всех сторон силы, которые не могут сосуществовать рядом, и они разнимут их, растащат по своим укрытиям, пряча друг от друга. Все, что у них осталось — лишь десятки капель дождя, которые, покинув небо, коснутся земли. И когда на землю упадет одиннадцатая, их разлучат. Слезы смешивались с дождем и сбегали по щекам. Но сквозь изломанные линзы воды Ник казался ей еще прекрасней.

Еще несколько капель коснулись земли, и слезы исчезли, осталась только печаль, поднимавшаяся хрустальным дворцом до самого неба — она изливалась снизу вверх, наполняя мир водой, словно возвращая дар свыше. Волосы струились по его лицу, превратившись в темные змейки. Капли украшали высокий лоб, очерчивали скулы. А в пальцах, которыми они прикасались друг к другу, бились сердца, спустившись, чтобы быть ближе: удар за ударом, капля за каплей.

Безмолвие города и шелест дождя. Ничего лишнего, как и в чувстве, что давно родилось между ними и теперь воскресло вопреки всему. Капли и пустота, словно они стояли в очередном мире Лили, воссозданном в одном из индивидуальных слоев.

— Я бы не променяла этот дождь, — тихо произнесла она, улыбнувшись, — даже на море и небо, расшитое звездами.

— Они были чересчур бутафорскими, — улыбнулся он в ответ, — кто делает звезды из фольги?

Лили пожала плечами, стараясь не расплакаться.

— Но флейта была замечательная, — произнес он, и вслед за его словами ей почудилась знакомая мелодия. Лили подняла на него взгляд — и ей показалось, что в его разноцветных глазах светится отчаянное настоящее чувство.

Последняя капля коснулась земли, и бушующий вихрь воздуха сбил Лили с ног, вырвал из его объятий, и все вокруг завертелось со страшной скоростью, превратив мир в единую белую пустоту, которая мягко и неодолимо поглотила девушку.

10

— Зачем? — в голосе Синглафа звенела боль и разочарование. — Почему ты так поступила?

Лили валялась в его ногах, брошенная небесными стражами. Если дело дошло до них, это означало, что ее проступок вызвал наверху серьезное недовольство. Только чувства вины не было. Лили ощущала себя оглушенной и опустошенной, и в этой пустоте голос светлейшего звенел, эхом отражаясь от стен и не находя цели.

— Как ты могла так поступить? — Его лицо возникло прямо перед ее глазами. — Ведь я доверял тебе. Ты могла позвать меня, когда только захотела бы, и я бы пришел. Ты могла поговорить со мной. Со мной, а не с ним!

Сияние Синглафа стало таким ярким, что глаза начало резать.

— Почему? — Он схватил ее за плечи и слегка встряхнул, заставляя взглянуть на себя.

— Глаза, — устало прошептала Лили, и он приглушил сияние. Его светлые локоны разметались в беспорядке, лоб был чуть нахмурен, а глаза казались совершенно необыкновенными. Лили рассматривала его с сожалением, осознавая, что теряет. Но все же испытывала не досаду, а любовь. Когда она глядела на своего наставника, ее вновь переполняло замечательное светлое чувство, единственное, которое она знала до недавнего времени.

— Почему? — вновь спросил он, но на этот раз вопрос прозвучал надломлено и печально.

— Синглаф, — лицо, обращенное к нему, светилось неподдельной любовью. Но она не знала, как ему объяснить, поэтому ничего не добавила к его имени, словно оно само могло служить объяснением.

— Ты разрываешь мне сердце, Икатан, — произнес он.

— Прости меня, — ее руки замерли на полпути, так и не осмелившись коснуться его.

Синглаф взял ее хрупкие ладони в свои руки и закончил их путь. Пальцы, недавно касавшиеся Ника, дотронулись до светлейшего, и он не дрогнул, и не отпрянул прочь в ужасе.

— Ты темна, как сумерки, Икатан, — с сожалением проговорил он. Лили инстинктивно одернула руки, чтобы не замарать его, но он удержал их на месте. — Ты не причинишь мне вреда.

— Зачем… — слова будто причиняли ему неимоверную боль, — зачем ты встречалась с ним?

Наверное, иные пали бы сейчас перед Синглафом ниц и вымаливали прощение, сквозь рыдания выкрикивая что-то о “яде” Падшего и “отравлении”, о своем бессилии перед силами тьмы и ее владыкой. А Лили будто замерзла, и ее окоченевшие вмиг губы не слушались и не желали двигаться, сердце не хотело лгать и ранить его правдой одновременно.

— Я вынужден отказаться от тебя, — проговорил он, и от его слов словно тучи затянули голубые небеса. — Ты отправишься на вторые небеса.

— Не отдавай меня, пожалуйста, — как шелест ветра прозвучали ее слова.

Синглаф удивленно вскинул голову.

— Ты все-таки разговариваешь со мной?

— Я знаю, что больше не имею права просить тебя, — произнесла Лили. — Я отправлюсь туда, куда ты скажешь, но не отказывайся от меня, пожалуйста.

— Ради чего? — спросил он.

— Ты — мой наставник, — Лили склонила перед ним голову.

— Больше нет, — ответил он, и два его коротких слова прозвучали, как приговор. — Марк проводит тебя. — Вот и палач был готов для приведения приговора в исполнение.

Светлейший развернулся, чтобы уйти.

— Синглаф, — он остановился на полпути и повернул к ней голову. — Спасибо, — прошептала Лили.

Он знал, что она благодарила его не за последнее решение, а за то, что он был с ней рядом.

— Пожалуйста, — отозвался он,опуская глаза и растворяясь.

Синглаф уже несколько дней не желал никого видеть, и даже обычно приближенных к нему братьев не допускали. Он не понимал, как могло произойти то, что случилось. И временами укорял себя за это, а временами погружался в состояние, близкое ко сну с открытыми глазами, но это были лишь его глубокие размышления и растворение в высшей воле.

— К нему нельзя, — донесся голос привратника, но вслед за этим двери распахнулись и голоса переместились в его комнату.

— Кто посмел? — пророкотал Синглаф, вырванный из раздумий. Но махнул привратнику рукой, когда увидел высокую фигуру в запыленном плаще. — Уриэль? Чем обязан?

— Нельзя отгородиться от жизни в своих светлых хоромах, — предводитель “света божия” был не на шутку рассержен.

— Разве не так поступают монахи? — возразил Синглаф, рассматривая гостя и решая, стоит ли его изгнать немедленно за бесцеремонность.

— Таково их служение миру, — отозвался Уриэль, — и они не отступают от избранного пути и не отворачиваются от тех, кто им поручен.

— Не тебе об этом говорить, — едва не зарычал Синглаф, — ты хоть знаешь, сколько сил и света я в нее вложил? Она пришла ко мне, словно дитя, и я научил ее всему, что она знает. Но хватило всего лишь одной встречи со скверной, чтобы она обо всем позабыла и отвернулась от… света. — Уриэль ощутил, как светлейший едва не сказал “меня”. — И ты говоришь после этого, что отворачиваюсь я? А что мне делать, Уриэль? Принять ее и Падшего с распростертыми объятиями? Может, последовать за ними со всеми своими ангелами и пополнить поредевшие ряды, а? — Синглаф выговаривал свою боль, и Уриэль не мешал ему, стоя молча и отведя взгляд в сторону. “Свету божьему”, как никому другому, известны были колебания и сомнения, сколько раз они сами были на грани между добром и злом, и порой эта грань расшатывалась, и ангелы на доли секунды оказывались то за, то перед ней. Но последнее, что сделал бы Уриэль по отношению к оступившемуся — это оттолкнул его, чтобы тот упал наверняка. Нет — он протягивал руку, давая еще один шанс.

— Как вы не поймете на своих сияющих небесах, — глухо проговорил Уриэль, — что все совершают ошибки, и никто не идеален.

Синглаф встрепенулся, услышав крамольные мысли, чуть ли не те самые, с которыми откололся когда-то Падший.

— Как ты сме…

— Дослушай, — поднял руку Уриэль. — По крайней мере, ни мы, ни люди уж точно не идеальны. Ты знаешь, кто она? Она — человек.

— Среди нас есть люди, — холодно возразил Синглаф. — И Марк никогда не допускал ошибок.

— Да, здесь не допускал, — кивнул Уриэль.

— О чем ты?

— О том, что, будучи человеком, он не сразу пришел в монастырь. Он не родился в нем, он не был безгрешен.

— Но стал! — воскликнул Синглаф. — В этом и есть милость Его. Никто не отвергнут. Но единожды пришедший не отворачивается. Такова истина.

— Истина, — казалось, вздох Уриэля прозвучал устало. — В последней инстанции. — У него ничего не выходило. Ангел нисколько не смягчил Синглафа, тот по-прежнему оставался непреклонным. Где ему было понять их полутона.

— Тогда оставь ее с нами, — произнес Уриэль. — Все наши ей будут рады.

— Она уже была с вами, — сухо ответил Синглаф. — И чем это закончилось?

— Так что же тогда? Упрячешь ее в светлую тюрьму? Вновь посадишь в кокон?

— Нет, — Синглаф покачал головой. — Марк проводит ее на вторые небеса.

— Вторые небеса, — эхом отозвался Уриэль. — Конечно.

— Что ты понимаешь? — вскипел Синглаф. — Кто-то из твоих ангелов вонзал тебе меч в спину?

— Нет, — ответил Уриэль, — но и тебе она не вонзала. Я видел, как она проткнула свою грудь, чтобы спасти нас от невозможного выбора. — С горечью закончил он.

— Ты видел это? — не сдержался Синглаф, и в глазах его сверкнуло что-то невысказанное.

— Да, видел, — Уриэль опустил голову, словно разом постарев на несколько лет.

— Как это было?

— Как жертва. Тебе должен быть известен смысл этого слова лучше, чем мне. — Глухо проговорил он и развернулся на выход.

— Того человека больше нет, — произнес ему вслед Синглаф. — Ей дали новую жизнь. Все, что случилось с ней теперь, не имеет отношения к прошлому.

— Это ты так думаешь, — после этих слов двери за Уриэлем затворились.

11

— Они все счастливы? — Лили наблюдала за прогуливающимися и беседующими людьми в легких одеждах, и они ей казались одинаково безликими и совершенными.

— Это рай, — улыбнулась Леония. — Ты привыкнешь.

— Я понимаю, как тебе, — заговорщически подмигнув, продолжила она. — Я видела того мрачного человека, что тебя привел. Но у нас здесь все намного лучше, — она сделала ударение на слове “намного” и радушно улыбнулась Лили.

Леония была милой девушкой, но Лили ощущала себя чужой. Вторые небеса оказались пристанищем чистых душ, и прекрасные сады с благоухающими кустами дополняли непонятную Лили картину. Ни крылатых братьев с их трудами и монастырским укладом жизни, ни мечей и вечных сражений, как у света божия, и что самое страшное — огромная непреодолимая стена, отделяющая вторые небеса от остального мира. И все эти смеющиеся счастливые люди ликовали приходу каждого вновь прибывшего. Его или ее едва не носили на руках, поздравляли и умилялись, словно попасть за эти стены было величайшей победой.

А Лили хотела вниз. Прочь от этих стен, от сияния и райских кущей, во мрак боли и неразделенной тоски, чтобы подарить немного света, успокоить тревогу, утешить. В мир, где любая улыбка стоила тысяч здешних, любой проблеск — целого дня сверкающих облаков.

— Ты снова грустишь, — всплеснула руками Леония. — Смотри, а то придется тебя выселить за стены, — пошутила она, весело рассмеявшись. Только Лили шутка не показалась смешной — она наоборот едва не ухватилась за нее, как за надежду.

— А как попадают в город? — спросила она у Леонии. — Покажи мне врата.

— Не-ет, — протянула Леония. — Марк сказал, что ты не в себе, так что тебе нельзя к вратам.

— Но как попадают все эти люди? — Лили на самом деле не понимала, глядя на прогуливающихся и слыша тихий шелест их голосов.

— Через врата, все верно, — кивнула Леония. — Но их пропускают апостолы. Они сами были людьми и вправе решать, кто достоин, а кто — нет.

— И что же с теми, кто не достоин?

— Отправляются на первые небеса, — улыбнулась Леония, — размышлять и расти над собой.

— А те, кто совсем недостоин?

Глаза Леонии округлились, а затем она, наконец, поняла.

— О, — неловко вымолвила она. — Эти к нам не попадают вовсе. Они сразу отправляются вниз.

— Значит, те, кто в первом — не так уж плохи?

— Нет, они просто пока не достойны.

Лили ничего не могла с собой поделать, но ее лицо едва не дрогнуло от приторной слащавости рассуждений Леонии. И тем более она не могла понять, как кто-либо, будь он даже избранным, в праве решать, кто достоин, а кто нет. В ней пробуждался дух бунтаря. И все эти розовые кусты не внушали ей ни малейшей доли умиротворения, а взывали к буре.

— Какова моя роль? — без обиняков спросила она Леонию.

— О, вы так прямолинейны на седьмых, — улыбнулась девушка. — Создавать благость вокруг прибывших душ.

— Благость? — Лили встала на дорожке, как вкопанная. — Но ведь они и так все счастливы, — обвела она рукой шествующие группки людей.

— Вновь прибывших какое-то время еще отягощают воспоминания и отголоски прошлого, — пояснила Леония.

Но Лили ее уже не слушала. Где-то там, в одном из ее любимых мест, на земле, в переходе стоит высохшая старушка с протянутой рукой, и в один из дней, если всевышний не будет к ней милостив, и ей не подадут достаточно, ей не хватит на пропитание и на лекарства. Мать, едущая в метро с похорон своего ребенка, девушка с разбитым сердцем, прижимающая пылающий лоб к холодному окну автобуса, десятки детских глаз, мечтающих о том, чтобы вон та тетя оказалась их мамой, мужчина в расцвете лет, не вставший после операции и осознающий, что всю оставшуюся жизнь вынужден будет провести сидя… Вот кому нужна была благость, свет, утешение. А не блуждающим среди клумб радостным существам. Лили хотелось кричать: громко, безудержно, яростно. Кричать, пока они не выкинут ее за свои прекрасные стены. Прекрасные? Такие ли уж прекрасные? Лили тяжело посмотрела на Леонию.

— Познакомь меня с апостолами. — Ее слова прозвучали скорее как приказ, чем как просьба.

Леония окинула ее взглядом и поняла, что Лили не отступит.

— Там сейчас один. — Сдавшись, ответила она и кивнула, указывая направо по усыпанной белыми камушками дорожке.

Из зарослей винограда проглядывала белая мраморная резьба. Кое-где из стен выступали колонны, полуутопленные в сами стены, и через большие промежутки располагались башни. Самым темным оттенком всего представшего глазам Лили великолепия был оттенок слоновой кости. Врата подымались вверх, теряясь в голубизне неба, их массивные створки были плотно закрыты, и лишь внизу у самого основания, виднелась крохотная дверка.

Леония улыбнулась, наблюдая за тем, как Лили заворожено рассматривает их гордость.

— Нравятся? — спросила она, заранее зная ответ.

Все это действительно впечатляло. Загадкой оставалось лишь то, почему вокруг так светло, но нет источника этого света, словно он равномерно льется со всех сторон. Словно все вокруг излучало тонкие частички сияния. И потому ни колонны, ни башни, ни сами врата не отбрасывали ни одной тени, и облепивший стены виноград, освещай его солнце, а в особенности закатные лучи, выглядел бы совсем иначе, рельефней. Лили вспомнила, какие длинные тени вечером отбрасывали деревья на ее любимой земле, как менялись цвета домов в угасающем свете, как небо наполнялось лиловыми, синими и пурпурными оттенками, а затем превращалось в темную ткань. Здесь никогда так не будет. Врата всегда останутся такими, какими она их увидела, и виноград не питала сочная влажная почва сквозь узловатые корни, а только лишь свет.

— Проходи в калитку, — шепнула ей Леония. Глаза девушки горели — она, несомненно, гордилась их миром. Лили охотно скользнула в дверь, слегка пригнув голову.

— Входя в город Божий, кланяйся, — усмехнулся молодой белозубый парень, стоящий по ту сторону калитки, облокотившись на врата. — Выходя — тоже.

У него были красивые голубые глаза и открытое лицо, излучавшее искреннюю радость и чистоту. Лили даже не удержалась и вдохнула полной грудью, словно сам воздух возле него был лучше. Он чем-то напоминал ее светлых братьев с седьмых небес, только в нем было больше человечности.

— Паоло, — окликнула Леония, — это наша новая сестра.

— Лили, — произнесла Лили, не давая Леонии назвать ее другим именем.

— Тебя нет в списке имен, — Паоло отодвинулся от стены, и его брови чуть заметно сошлись к переносице.

— Она — сверху, — пояснила Леония, забавно указывая своим тонким пальчиком вверх.

— О, снова гости из светлейших, — улыбнулся Паоло. — Пришли понаблюдать за нашей работой?

Леония переминалась с ноги на ногу, явно испытывая неловкость.

— Икатан передали к нам на попечение, — наконец, произнесла она.

— Передали нам? Зачем? — Паоло был сплошной непосредственностью. Уж он-то точно не утруждал себя излишними условностями.

— Не оправдала надежд, — прекратила Лили этот цирк.

Паоло посмотрел на нее долгим взглядом.

— Что такое надо было сделать, чтобы не оправдать их надежд?

— Паоло, — попыталась одернуть его Леония, — она не одна из тех, кто стоит в очереди у твоих врат.

— Да? А странно, потому что я мог бы ее и не пустить, — вдруг ответил он.

Леония в замешательстве замолчала.

— Так я могу идти? — Лили махнула рукой в сторону дороги, ведущей от врат.

— Едва ли, ведь тебя “передали” нам, верно? — За добродушной внешностью юнца скрывался не такой уж простой человек, и Лили невольно подумала, что может быть Марк ей однажды покажется плюшевым медвежонком.

— Тогда поставьте кого-нибудь и изнутри ворот, — не удержалась от сарказма Лили.

Леония молчала и, едва не раскрыв рот, наблюдала за их беседой.

— Ставить стражу ради одного? — усмехнулся Паоло.

— Ради одного ли? — Лили не собиралась сдаваться так легко.

— Больше никто не рвется из города.

— Что происходит? — наконец, не выдержала Леония, наивно хлопая глазами и переводя взгляд то на одного, то на другого.

— Ничего, Леония, — мягко ответил Паоло, прекращая словесную перепалку.

— Так странно, — неожиданно проговорила Лили, заворожено наблюдая за уходящими лучами, — здесь видно солнце.

— Здесь почти все, как на земле, — отозвался Паоло.

— Так поэтому ты… — скользнула в голове Лили догадка и выплеснулась нечаянными словами.

— Здесь? — закончил он ее вопрос. — Иногда я скучаю по земле. — Паоло взглянул на Лили, и ей показалось, что, по крайней мере, в этом вопросе они поняли друг друга.

— Мне кажется, тебя притягивает даже не земля, — сказал Паоло, когда Лили пришла к нему на очередном закате и привычно опустилась на выступ у калитки.

Они часто сидели здесь и вместе провожали солнце, пока последние лучи не скрывались за горизонтом, а потом Паоло мягким, но уверенным жестом пропускал ее вперед сквозь врата.

— А то, что намного ниже, — продолжил он.

— Все так плохо? — Лили даже не повернула головы, не отрываясь от любимой картины.

— Нет, — ответил он. — Но что случилось на самом деле? Что ты натворила?

— Почему ты решил, что я должна была что-то натворить? Может, я просто не дотянула до них?

— Нет, — ухмыльнулся апостол, — ты говоришь иначе, думаешь иначе. Ты отличаешься от них на целую бесконечность, и я бы сказал, что ты — человек.

Лили не подтвердила и не опровергла его догадку, продолжая глядеть вдаль.

— Так что же ты натворила?

— Ты прав, меня притягивает то, что ниже, — созналась она — ему так легко было сознаться.

— Как ты оказалась на седьмых небесах? — Он не спрашивал, почему ее тянет вниз. Он спрашивал, как ее забросило наверх.

— Не знаю, — почти не солгала Лили, если говорить о произошедшем в пределах кокона.

— Поверь мне, ты была человеком, — произнес Паоло, также не глядя на нее и провожая глазами солнце.

— Верю, — подумала Лили, но вслух так ничего и не сказала.

Прекрасные кущи, благостные люди, мудрые беседы. Только Лили ощущала себя все слабее и растеряннее. Словно была изгоем среди живущих здесь людей, прокаженной в царстве радости и здоровья. Лили никогда не думала, что в раю возможно заболеть, но с каждым днем становилась все слабее, аромат цветов словно душил ее, а от звуков негромких голосов гудело в ушах, и кружилась голова от однообразного равномерного света. Ко всему прочему, она начала уставать и впадать в забытье, которое люди назвали бы обычным сном. С той лишь крохотной оговоркой, что на небесах никто не спал, ибо они есть свет. Лили пыталась мысленно обратиться к тем временам, когда ее наставником был Синглаф, вспомнить его мудрые речи, но ничего не помогало. То, что подтачивало ее изнутри, было безразлично к воспоминаниям.

И почти столько же раз, сколько она засыпала, ей снился Ник. Струи воды падали с неба, снова и снова, в десятый раз мочили его белоснежную рубашку, а Лили заворожено смотрела на него и не могла отвести глаз от его лица. А просыпаясь, почти ощущала влагу на своем теле и прикосновение его рук. И каждое пробуждение становилось разочарованием и болью ее сердца, потому что они были разделены. И только однажды ей снилось, что они вместе. Его руки гладили ее взмокшее от любви тело, пальцы нежно пробегали по щеке, и каждое его прикосновение заставляло ее чувствовать себя счастливой и наполненной. Она прижималась к нему плотнее и втягивала носом воздух, присваивая себе запах, запоминая, впитывая, переплетала свои пальцы с его пальцами, осязая, доказывая себе каждую секунду, что он рядом.

А потом открыла глаза и с бешено бьющимся сердцем поняла, что отовсюду по-прежнему льется белый свет, и еще на капельку труднее подняться.

Глаза воспалились и стали болеть от сияния. Леония уже пару раз поглядывала на нее искоса, и Лили понимала, что ее состояние не останется незамеченным, но скрывать его становилось с каждым днем все сложнее. Уже не могло быть и речи о том, чтобы она несла какое-либо утешение вновь прибывшим. И однажды вечером, когда она обычно отправлялась к вратам, чтобы проводить в очередной раз солнце вместе с Паоло, Лили вовсе не смогла подняться. Руки и ноги оказались слишком тяжелы. Пара тщетных попыток встать дала ей понять, что она больше не в состоянии двигаться самостоятельно.

— Паоло, — Леония была бледна, как никогда, а ее итак немаленькие глаза округлились.

— Что стряслось? — он был на своем посту у врат.

— Лили, — прошептала Леония, не зная, как объяснить. Но Паоло был тем человеком, которому объяснения не требовались. Он мгновенно скользнул без излишних вопросов в калитку и последовал за торопливыми шажками Леонии.

— Паоло, она не может подняться, — на ходу, наконец, заговорила девушка. — Я пыталась помочь ей, но у меня ничего не вышло. Ее руки, все тело так тяжело, что это просто невозможно.

— Ну вот, — глухо проговорила Леония, когда они подошли к тому месту, где лежала Лили. За то время, что Леония ходила за помощью, ее тело словно ушло на пару сантиметров вглубь под собственной тяжестью.

— Этак она продавит фундамент города, — заметил Паоло в своей привычной прямолинейно-насмешливой манере.

— Но что же делать? — всплеснула руками Леония.

— Похоже, пора ей отправляться ниже, — произнес Паоло.

— Но мы же за нее в ответе, — пролепетала Леония.

— Значит, нужно передать на седьмые небеса, что уже нет. — Паоло опустился рядом с Лили на колени и попытался ее приподнять, но все его усилия оказались напрасными — ноша была слишком тяжела, невообразимо тяжела. — Плохи дела, — тихо проговорил он, а Лили открыла глаза, но взгляд ее не выглядел осмысленным.

— Передавать ничего не нужно, — услышал Паоло голос за своей спиной и обернулся. Леония успела предусмотрительно отойти подальше от мрачной фигуры. — Посторонись, — Марк безо всяких любезностей отодвинул Паоло и склонился над Лили.

— Она слишком тяжела, — начал Паоло, но Марк одним движением подхватил ее на руки и поднялся, удерживая Лили так, словно она не была неподъемной. — Но как ты… — осекся Паоло, потрясенно глядя на Марка. Но тот ничего не ответил и лишь сосредоточенно молча направился к вратам.

— Как ты думаешь, куда он ее понес? — не удержалась Леония, встревожено глядя им вслед.

— Вниз, — ответил Паоло, но, говоря это, он больше не имел в виду землю.

12

Лили хлопала глазами, приходя в себя. Вокруг был только песок и ветер, и суровое лицо прямо над ней.

— Марк? — прошептала она непослушными губами, узнавая.

— Да, — отозвался он, помогая ей сесть.

— А как же вторые небеса? Где мы?

— Они для тебя больше недоступны. Мы на земле, в аравийской пустыне.

— Но что случилось?

— Я мог бы спросить об этом тебя, но не стану. Мне пришлось приложить много усилий, чтобы не провалиться с тобой глубже, чем просто на поверхность земли. — На его лице как всегда не отражалась ни одна эмоция. Он говорил так, словно они обсуждали нечто заурядное. А Лили судорожно пыталась вспомнить все последние события.

— Я стала слабеть, а потом вовсе не смогла подняться…

— Знаешь, что будет с демоном, если забросить его на небо, конечно, если он тут же не сгорит?

— Что?

— То же, что и с черным грузом, с которым ты знакома. Провалится вниз. Туда, где ему и место.

— Нет, — Лили покачала головой, не желая верить. — Этого не могло случиться. Нет.

— Именно это и случилось. Я не запирал бы тебя на вторых небесах, а сразу отправил на все четыре стороны. Но это было решение Синглафа. Теперь же я рад, что он поступил именно так.

Лили смотрела на него молча, переваривая услышанное. Неужели ее страсть, сны, мысли свели на нет все светлое, что в ней было? Неужели ей больше никогда не суждено увидеть Синглафа? И Марк — последняя милость для нее, чтобы не совершать падение сквозь толщу, мучительное и позорное.

— Чему же ты рад? — теперь уже на лице Лили перестали отражаться эмоции, потому что демонстрировать их было еще больнее, чем не выражать ничего.

— Синглаф в беде, — ответил Марк и присел рядом с Лили, теперь, когда она могла сидеть самостоятельно.

— Что случилось? — тревога затмила в душе Лили все остальные противоречивые чувства.

— Нужно было отправить очередное послание Падшему, и он так и не смог отослать никого из братьев, особенно после того, что случилось с тобой.

Лили пожирала его глазами, готовая трясти Марка, чтобы он говорил быстрее.

— Ты быстро приходишь в себя, — улыбнулся Марк, а Лили едва не стукнула его со злости. — Он отправился сам. — Его последние слова больно хлестнули Лили.

— Нет, — прошептала она в ужасе.

— Он не вернулся, — продолжил Марк, — и никто понятия не имеет, что с ним.

Лили была потрясена, ее руки сами сжались в кулаки, зачерпнув немного песка, и теперь он тонкими струйками вытекал у нее между пальцев.

— Что вы решили? Его нужно спасти! — отчаяние звенело в голосе Лили. Она с сожалением думала о том, что теперь не может присоединиться к братьям, чтобы вытащить наставника.

— Ты знаешь, — мрачно ответил Марк, — никто из нас не в состоянии искать его там, куда он пошел.

— Только не говори мне… — голос Лили сорвался, — что вы даже не попытаетесь. Что вы ничего не предпримете.

— Мы не можем, — отрезал Марк, но не отвел взгляда от Лили, а всматривался в нее так, словно пытался ответить на какой-то вопрос самому себе. — Но ты можешь.

— Я? — Лили подняла на него глаза.

— Вопрос только в том, захочешь ли. Достаточно ли в тебе еще света, чтобы пойти на это.

— Как ты можешь так говорить, — голос Лили охрип от боли, разрывавшей сердце, — я пошла бы за ним куда угодно.

— А за Падшим? — глаза Марка резали ее ножами.

Лили молчала.

— Кого ты спасешь, если придется выбирать?

— Не придется, — лицо Лили ожесточилось, и в глазах загорелась решимость.

— То есть это значит “да”? Ты пойдешь за ним? — спросил Марк.

— Да, — ответила Лили и холодно взглянула на Марка. Они были по разные стороны баррикад. Да, она отправится за Синглафом, но, похоже было на то, что теперь она больше не принадлежала ни небу, ни аду. Надеялась, что не принадлежала последнему, или все же где-то в глубине своего сердца верила в обратное?

— Когда будешь готова, сними мой крест, — бросил на прощание Марк, и только тогда Лили заметила у себя на шее его большой тяжелый крест из потемневшего металла.

13

Лили совсем забыла, как это на самом деле. Нет, воспоминания остались, но ощущения стерлись. Стерлась память о том, какой печалью был покрыт подземный мир, словно пылью, год за годом слоями устилавшей мрачные земли. Одиночество и пустота — здесь они имели свой запах. Так ли выглядело падение для первых отошедших от Бога ангелов? Испытывал ли Ник или Самаэль что-то подобное? Как только крест перестал касаться ее тела, она полетела вниз. И хотя у нее не было крыльев, как у них, руки все равно пытались ухватиться за что-то, тщетно ловя восходящий поток воздуха. Но тело лишь неизбежно опускалось все ниже и ниже, не так быстро, как ей хотелось бы, а словно лист, покинувший ветку дерева осенью и неспешно кружащий в воздухе. Страшнее всего было думать о пути ниже пустых земель. Что, если и, скорее всего, она не попадет в колодец, а пройдет в какой-то произвольной точке сквозь толщу пористого грунта. И что на этот раз останется в нем и останется ли? Были ли сферы у падших? Где-то вдали Лили мерещился высокий свист василисков, но это могла быть лишь игра ветра, где-то в стороне чудился хриплый лай гончих, но она не могла остановиться, не могла задержаться, влекомая внутренней непреодолимой тяжестью ниже. Насколько же все было проще, когда она была светла и сошла вниз, держа в руках груз зла. Теперь же все было так, словно система сомневалась, каждый раз взвешивая, тяжелее ли она этого места, и потом неохотно принимала решение, отпуская ее, опуская еще глубже. И там все повторялось снова.

Мысли о Нике заполняли ее голову, заставляя сердце биться быстрее и забыть об окружающем. Она почти могла его видеть, думая о нем. Неужели она вновь его встретит? Лили боялась и желала этого. Хотя бы еще на миг, еще на одну краткую сцену их дождя. Еще одно крохотное драгоценное воспоминание в копилку ее памяти, которое, что бы ни случилось потом, она сможет доставать, рассматривать и любоваться. Рассердится ли он, когда увидит ее вновь? Или также мечтает о встрече? Ей представлялись его разноцветные глаза то злыми, то измученными, то излучающими ту непередаваемую тонкую печаль, что дрожала иногда на их поверхности. Ощутить его взгляд, его душу, погружающуюся вглубь ее существа. Знать, что он видит, слышит, понимает в ней все. Открытость, ранимость, но только для него одного. Беззащитность пред ним — невыразимое счастье доверия.

Камни сыпались вокруг, образуя новый колодец, шириной чуть больше ширины ее плечей. Она падала куда быстрее и легче, чем ожидала: почва рассыпалась под ней, как пористый сухарь, крошась и обрушиваясь целыми массивами. Лили только гадала, где прекратится ее падение. Достигнет ли она Дома или долины перед ним.

Боль, она ощущала ее тяжесть. Боль была именно тем грузом, что тащил ее вниз. Только раньше, когда она вот-вот вспомнила, это было всего лишь знание, оторванное от реальности, не имеющее ни объема, ни веса. А сейчас это знание окрасилось оттенками красного и черного и наполнилось памятью ощущений, обрело массу, и именно эта масса зашкаливала, рвала сияющую ткань небес. Ей не было места среди света — она стремилась домой, во мрак.

Когда ноги Лили коснулись земли, она не шевелилась какое-то время, не зная, надолго ли остановилась, не продолжится ли дальше ее бесконечное падение. Но когда ничего не изменилось, и земля не исчезла у нее из-под ног, она поняла, что прибыла. Это была долина перед домом, с ее вечными реками из лавы и черными изогнутыми базальтовыми мостиками, перекинутыми через раскаленные потоки. Лили огляделась, но к облегчению своему не заметила поблизости домика Сильвии и Петры, и лишь спустя мгновение мысленно одернула себя: его и не могло быть. Здесь он был бы чьим-то чужим, но не их домом. В этой реальности Сильвия и Петра не были вместе. Но все в долине выглядело так же, как ей запомнилось когда-то давно. И совсем рядом с ней возвышался нелепый и суровый Дом.

Лили поежилась при воспоминании об озере с плавающими в нем спинами мертвых дрегов. Почему бы ее падению не завершиться чуточку раньше: на крыше Дома или в одной из его башен? Или в кабинете Ника, что отражало бы ее настоящую цель. Сердце Лили снова болезненно сжалось, и она осмотрелась по сторонам. Но к ней никто не спешил, и дреги в отдалении спокойно перемещались по долине, явно не отслеживая и не выискивая никого. Знал ли Ник, что она здесь? Ощущал ли ее присутствие? Исходя из того, что она больше не излучала свет, скорее всего, нет. Что означало присутствие в его мире еще одного обыкновенного человека? Ровным счетом ничего.

Лили вздохнула и, подвернув штаны, направилась к злосчастному озеру.

Передвигаться мешало то, что картины из прошлого всплывали прямо перед ее глазами. Вот она видела демонов судьбы, теряющих их темную кровь в бою с ведьмами. Завывания и крики сверху, свист лезвий, рассекающих воздух. Все пространство спереди и позади нее для Лили было покрыто кровью последней войны. Она видела обезумевшие лица освобожденных душ, жаждущих мести, разрывающих дрегов, ведьм, прислугу — всех, встречающихся им на пути, на части. И чем больше различала деталей, тем сложнее было вырваться из воспоминаний, отделить реальность от того мира, который открывался ее взору. Бесцветный взгляд Небироса, уставившийся в пространство. Части тел, разбросанные повсюду. Безнадежность в глазах Петры, горе в каждом движении и звуке голоса Грерии. Сплошные утраты, одна за другой: Самаэль, Небирос, Саргатанас, Ник… Их имена звучали, как удары, по сердцу, наполняя его невыносимой болью, затягивая вниз, сквозь землю.

Лили охнула и не поверила своим глазам, когда провалилась еще раз. Теперь она погружалась в подземелья Дома, которые простирались дальше, чем его видимые границы. Лестницы, пролеты, коридоры, залы, камеры. Знакомое помещение с цепями по стенам в темнице заставило ее вздрогнуть. Здесь она когда-то впервые встретила Саргатанаса, и здесь же ею хотели отобедать демоны.

К слову, птицеголовый был на месте. Он изумленно раскрыл свое подобие клюва и уставился на Лили.

— Откуда тебя черти принесли? — вместо приветствия выговорил он, но звук вышел больше похожим на едва разборчивый свист.

— Полагаю, что сверху, — чуть ли не с облегчением произнесла Лили, потому что теперь происходящее не заслоняли картины несуществующей реальности. А возможно, еще и оттого, что бегемотов-демонов на этот раз рядом с ним не было, и посуда со стола, стоящего посередине, была аккуратно сложена в углу.

— Вы больше не питаетесь заключенными? — осторожно поинтересовалась Лили.

— Нет, ты же видишь. — Раздраженно ответил птицеголовый, склонив голову набок. — Тебя прислал Саргатанас, проверить нас?

Лили проигнорировала его вопрос, чтобы не лгать, но и не раскрывать истину преждевременно.

— Кто поступал к вам в последнее время? — спросила она.

— Отвратительное чудовище, ранящее светом, — протрещал птицеголовый. — Да на него даже дреги не позарились бы, если его плоть в дохлом виде источает хоть сотую долю того света, что сейчас. — Перья на его голове встали дыбом. Почти не было смысла уточнять, о ком шла речь. Только один посланник свыше мог принести с собой столько света, чтобы внушить демонам такой ужас. Лили едва не произнесла его имя радостно вслух, но сумела все-таки вовремя сдержаться. — О чем следует беспокоиться, — с трудом произнес он, — так о том, чтобы стены его камеры выдержали. Они не рассчитаны на такой огонь.

— А где то, с чем он спустился? — осторожно спросила Лили, думая о грузе греха.

— Ты о проклятом грузе? — встрепенулся демон и с пониманием закачал своей птичьей головой. — Да, он спустился с его помощью, но груз рассыпался от его огня, пока он спускался.

— Это не огонь, почему ты называешь его огнем, — не удержалась Лили.

— Проклятые слова не будут исходить из моего клюва, — возбужденно застрекотал он.

— Значит, груза больше нет, — не обращая внимания на его последние слова, пробормотала Лили.

— Мы — не идиоты, — проворчал птицеголовый, — был бы груз — мы бы заставили чудовище сожрать его и потухнуть навеки.

Лили содрогнулась при мысли о том, как птицеголовый или бегемоты мучают Синглафа. Зачем он отправился вниз? На что рассчитывал: на порядочность Абы? Сердце Лили тревожно сжалось и заныло: неужели Ник и, правда, не мог хотя бы раз поступить порядочно? Ведь кто-кто, а Синглаф этого заслуживал. Но спрашивать, что случилось, у демона не стоило, пока он верил в ее игру. Был всего лишь один шанс из ста, что ее блеф сработает, но что ей еще, в конце концов, оставалось?

— Отведи меня к нему, — велела Лили так, словно об отказе не могло быть и речи.

— Ты сгоришь, — пискнул демон, но замолчал под тяжелым взглядом Лили, в который она постаралась вложить всю свою ненависть.

— Что ж, идем, — протрещал он на низких тонах, — сгоришь — так и что, какое мне дело, нам же лучше. — Его голос перешел в тихое клацанье.

— Только я туда входить не буду, — произнес он, когда они дошли до поворота коридора, и сунул ей в руку длинный металлический ключ.

— Ладно, — ответила Лили, а сама судорожно пыталась придумать, как им выбраться.

И только когда ее рука провернула ключ в замочной скважине со страшным скрипом, она поняла, что не знает, как посмотреть Синглафу в глаза и что сказать. Ведь наставник увидит всю страшную правду сразу. Пальцы задрожали, крепче обхватив металл, и на долю секунды Лили замешкалась у двери.

— Верно, бойтесь, — услышала она голос, — свет истины испепелит создания тьмы и лжи. — Ее учителя не подменили, это было так похоже на него. Лили невольно улыбнулась, несмотря на все свои тревоги, и тут же ее лицо снова погасло. Но, как бы там ни было, пусть даже он не захочет смотреть в ее сторону после всего, что случилось, она освободит его, должна, а дальше — решать ему. Или ей, и тогда она избрала бы для себя самую темную впадину, чтобы скрыться там от разочарования в глазах Синглафа, светлейшего из Начал.

Лили шагнула внутрь, и ее окутало сияние, исходящее от Синглафа. В нем было так уютно и так хорошо, словно не было никакого падения, и она снова оказалась дома на седьмых. Сердце зазвучало по-новому, наполняясь светом, струны его вновь натянулись и зазвенели, а не шипели обвисшие и бесполезные, жгучий яд боли отступил, уступая место покою и миру.

— Боже, — прошептала Лили, рухнув на колени.

— Икатан, — Синглаф узнал ее и приблизился к ней. — Что они сделали с тобой, дитя? — Его пальцы пробежались по ее голове и коснулись лба. — Ты отравлена еще сильнее, чем раньше. Я же велел тебе оставаться в раю, велел им присматривать за тобой.

— Ты не сердит на меня? — Лили подняла на него глаза, теперь уже в состоянии смотреть на него.

— Мне по-прежнему причиняет боль то, что ты сделала, — произнес он, но в его голосе больше не было ни разочарования, ни злости. — Но тебе не следовало приходить сюда, — сокрушенно покачал он головой, — и мне не следовало.

Впервые Лили слышала, чтобы наставник сожалел о чем-то.

— Ты видел Падшего? — спросила она. И замерла на этих словах, боясь услышать больше, боясь узнать, насколько отвратительно поступил Аба с близким ей существом.

— Нет, — вновь покачал головой Синглаф.

— Нет? — его ответ удивил ее еще сильнее, чем все те ужасы, которых она ожидала. — Как нет? Но почему?

— Откуда мне знать, — Синглаф принял свой величественный вид, с которым он беседовал обычно с нерадивыми подчиненными.

— Синглаф, скажи мне, что случилось, — попросила Лили, и заметила, как его лицо смягчилось.

— Боюсь, эта история станет нашим единственным развлечением здесь, — произнес он.

Лили не возразила ему, ожидая продолжения.

— Я остановился там, где он должен был быть, но его не оказалось. Груз рассыпался в моих руках — мне незачем и нечего было выпускать, как и взять снова для того, чтобы попытаться еще раз отыскать его. Я не знаю, что это, — кудри Синглафа были покрыты пылью, но от свечения, окутывавшего его голову, казались туманным нимбом. Белые одежды выглядели неуместными в темном затхлом подземелье. — Его новая уловка, быть может. Чтобы никто сверху больше не мог достучаться до него.

— Но в чем состояло послание? — спросила Лили и хотела добавить “так скоро после моего”, но не стала этого делать, чтобы не причинять наставнику лишней боли.

— Он не выполнил предыдущее. И я начинаю думать, намеренно укрылся от напоминания.

— Напоминание? Всего лишь напоминание? — Лили была потрясена. Разве ради этого стоило так рисковать?

— Это Его воля, — ответил Синглаф так, словно это все объясняло. Для Лили же, увы, эти слова больше не выглядели такими же убедительными, как раньше. Но все же не спорить у нее ума хватило, или сострадания.

— Так ты так и не нашел его, и они заточили тебя в темницу, — сменила она тему.

— Да, меня окружили ведьмы и демоны. Но демоны лишь помогали, а свое мерзкое темное заклятье совершили женщины, сковав меня и обездвижив, а затем я очнулся здесь. — Синглаф замолчал, стоя посреди комнаты с опущенными руками. — Стены давят на меня, давит здание, давит этот мир, толща ада, — устало сознался он.

— Ты пошла за мной? — его глаза мягко светились в темноте. — Я знаю, что пошла, — проговорил он, когда Лили уже готова была покачать головой. Тогда она кивнула, едва не заплакав.

— Икатан, я говорил, что приду к тебе, когда бы ты ни позвала, а пришла ты. Что же я наделал, — он сокрушенно покачал головой и опустился на каменный пол в центре камеры. — Я не должен был отсылать тебя. Я должен был простить тебя и держать на руках, пока ты не исцелишься.

— Синглаф, — Лили собрала все свои силы и все свое мужество, — то, что ты сейчас чувствуешь или думаешь, что чувствуешь — это и есть яд. Ад травит тебя, стены раздавливают твою волю. Не верь ничему плохому, не сомневайся. Ты поступил правильно, отказавшись от меня. Я больше не достойна ни тебя, ни братьев. Посмотри на меня: я спокойно хожу здесь, дышу, живу. Я принадлежу этому миру так же, как и любому другому.

— О чем ты говоришь? — потрясенно прошептал Синглаф.

— О том, что я не принадлежу ничему. Я — везде чужая, Синглаф, я — ошибка. Что ты знаешь обо мне до кокона? Я — ошибка, Синглаф. Твои убеждения и решения верны.

— Икатан, — он поднялся, приблизился к Лили и нежно погладил ее по голове. — Я могу дать тебе больше света, станет легче.

— Не смей, — вскрикнула Лили, отбрасывая его руку, потому что знала, что он и правда может, только черпать ему свет здесь было больше неоткуда, и это означало, что с каждым подаренным ей теплом, он будет слабеть. — Не смей, слышишь? Ты выберешься отсюда.

Синглаф убрал руку, но лишь молча качал головой, с нежностью и печалью глядя на Лили.

— Я выведу тебя из камеры, из башни… — начала Лили, но он остановил ее.

— Меня держат не стены. Ведьмы… я говорил, что они что-то сделали с помощью силы демонов.

— Нет такого проклятия, которое нельзя было бы разрушить, — прошептала Лили.

— О чем ты? — Синглаф смотрел на нее, как на сумасшедшую. Возможно, он и вправду думал, что она спятила.

— Мы найдем того, кто нам поможет.

— В аду? — оказывается, его взгляд все же умел отражать скептицизм.

— А есть другие варианты? — Лили достойно ответила ему кривой улыбкой и потянула за руку к выходу.

Синглаф еле волочил ноги, отчего их передвижение больше напоминало миграцию улиток. При этом одна из улиток сияла, как гирлянда в рождественскую ночь.

— Нет, так не пойдет, — пробормотала Лили, глядя на своего учителя. — Возьми меня на руки.

— Ты не можешь идти? — встревожился Синглаф.

— Могу, но ты почти не можешь, — мрачно заметила Лили, и лишь махнула рукой, давая понять, что нет времени на объяснения. И он послушался, без слов подхватив ее на руки.

В тот же час сияние исчезло, словно его и не было никогда, и Синглаф неуверенно сделал один шаг, затем другой, затем еще один и еще.

— Что происходит, Икатан? Почему тьма окутала меня, но не причиняет боль?

— Потому что ты несешь ее боль на руках, — тихо проговорила Лили, не зная, радоваться или огорчаться тому, что произошло.

— Мы можем идти? — переспросил он.

— Нам надо убираться, — отозвалась Лили, вздохнув. И Синглаф зашагал прочь по коридору, бережно неся ее на руках. Даже в полной тьме, в подземельях ада, Лили ощущала его свет и тепло сквозь тонкую ткань одежды, ладони и сильные руки, которые держали ее. Пришел бы он за ней, случись с ней беда? Настоящая, не ссылка в рай, а что-то действительно страшное? Почему-то сейчас Лили казалось, что да. Несмотря на все его отказы и то, что он отрекся от нее, она чувствовала, что пришел бы.

14

Они вышли в коридоры Дома, подземелье осталось позади. Навстречу им проносились демоны, туда-сюда шастали небольшие человечки, проходили полуобнаженные дамы и сновали слуги, но на них никто не обращал ровно никакого внимания, словно они с Синглафом сливались со стенами.

— Уже немного, — потянув его за рукав, произнесла Лили ему на ухо, когда он склонил к ней голову. — Мы скоро выберемся из Дома. А там можно будет попробовать: мне кажется, что стены перестанут сдерживать тебя, и ты сможешь вознестись.

— Отпустив тебя? — спросил Синглаф.

— Да, — кивнула Лили, и комок застрял у нее в горле.

— Мы пойдем дальше, — не принимая возражений, отрезал он.

— Куда дальше? — едва не закричала Лили. — Ты не представляешь, о чем говоришь. Отсюда не выбраться иначе. Даже доберись мы до колодца душ, там нас ждет конец. Демоны судьбы не позволят нам пройти: ни они, ни Джаред. А если даже не они, то дети Джареда.

— Дети?

— Небирос и Саргатанас, — ответила Лили и опустила взгляд, словно опасаясь, что он сможет рассмотреть, насколько ей небезразличен один из них.

— Ладно, ты расскажешь мне об этом позже, — и он решительно двинулся дальше по коридорам.

— Ты знаешь, как выйти из дома? — спросила Лили, помня свои затруднения.

— Да, — с тенью недоумения отозвался Синглаф, — просто идти на свет.

— На свет, — горько улыбнулась Лили. Она его никогда здесь не видела, не видела и теперь.

Им не слишком далеко удалось отойти от Дома. На очередной спине дохлого дрега Синглаф поскользнулся, и их контакт с Лили прервался. И в тот же миг над Синглафомвспыхнуло ярчайшее зарево, как проблесковый маячок. И неважно, что он тут же снова подхватил Лили на руки, но было уже поздно: от дома отделилось несколько черных крылатых фигур и понеслось к ним.

— Демоны, — прошептала Лили, рассмотрев их очертания и инстинктивно подавшись к наставнику.

— Нам придется драться, — произнес он, и, сорвав с себя белый пояс, связал их руки вместе.

— Что ты делаешь? — ужаснулась Лили.

— Освобождаю пространство для маневра, — Лили все также непонимающе смотрела на него. — Если ты не заметила, я начал отрываться от земли, как только перестал держать тебя.

— Но это же отличная новость! — радость и горе одновременно загорелись в глазах Лили. — Ты должен выбираться отсюда, слышишь? Выбираться как можно скорее!

— Я не оставлю тебя, — он даже не смотрел на нее, готовясь к встрече с первым демоном.

Удар пришелся чуть выше его плеча и, уворачиваясь, он снова отпустил Лили, и поднялся в воздухе, удерживаемый лишь связкой их рук. Лили же только присела, чтобы лапы демона не задели ее голову. Вспышка света, возникшая тут же, как только их руки перестали касаться друг друга, ослепила тварь, и, взвыв, та рухнула на землю, а Синглаф, не теряя времени даром, вновь сжал пальцы на руке Лили и, подобрав выпавший из руки демона зазубренный меч, пронзил им адское отродье.

Следующий меч он добыл почти с легкостью, повторяя трюк с отпусканием и хватанием руки Лили. Все, что ей оставалось — так это вовремя уворачиваться и не очень обременять Синглафа своим присутствием.

— Держи, — он бросил ей меч в свободную руку. — Так как мы рядом, придется и тебе поучаствовать.

— Нам не перебить всех демонов, — покачала головой Лили.

— Всех — нет, но, возможно, их часть, и тогда мы сможем продолжить свой путь.

Лили подумала о том, что идти им особенно некуда, но не стала повторять это Синглафу. Сейчас было не время и не место, тем более что, судя по выражению его лица, он ни в коем случае не намерен был сдаваться.

— Где же Ник? — думала Лили, машинально рубя демонов на куски, пригибаясь, подымаясь и подскакивая, как в танце. Правда, этот вальс был чересчур кровавым, и из плеча Синглафа сквозь белые одежды уже проступила кровь. — Ведь схватка должна была привлечь его внимание, рано или поздно. Это означало, что им всего лишь нужно было продержаться до его появления.

Теперь к желанию видеть Ника, примешалась просто-таки откровенная потребность. Силы быстро иссякали, и Лили несколько раз промахнулась и нанесла неточные удары, что стоило прикрывшему ее Синглафу еще одной раны. Она понимала, что фокус со светом долго работать не может, потому что его силы тоже таяли. Что будет, если они ослабнут настолько, что он больше не сможет вознестись?

— Когда же они закончатся, — прохрипел Синглаф и развернул их пару боком, завидев еще одну огромную тварь, приближающуюся сверху. — Это что-то покрупнее, — произнес он, и Лили, наконец, разобравшись с цеплявшимся за ее ноги раненым демоном, взглянула вверх.

— Нет, — прошептали ее губы, и к счастью, в этот момент Синглаф был занят и ничего не заметил. А Лили окончательно и бесповоротно поняла, что их бой окончен, глядя на приближающуюся фигуру, размах великолепных крыльев и стальной блеск фасеточных глаз. Меч задрожал в ее руке, и почему-то сами собой вспомнились те секунды во время обмена, когда она стояла с мечом Рамуэля, принимая самое сложное в своей жизни решение. Сейчас решение сложным не казалось, все было очевидно. Рука Лили дернулась и одним движением, когда Синглаф снова отпустил ее руку, рассекла путы, сдерживавшие их вместе.

— Что ты делаешь? — на лице Синглафа отразился испуг вместе с недоумением. Но дело было сделано, и даже когда он потянулся к ней, он уже был высоко в воздухе, озаряя пространство сияющим белым светом. Его толкнуло вверх, как вода выталкивает пузырек воздуха на поверхность. Он был чужд этому миру, и мир спешил избавиться от него, доставив ангела туда, откуда он прибыл.

— Икатан, нет, — это были последние звуки, которые расслышала Лили, пока его силуэт не стал всего лишь еще одной едва заметной светящейся точкой в багровых переливах долины.

Небирос опустился на землю, и демоны, следовавшие за ним, приземлились чуть вдалеке, не нарушая дистанцию и не мешая ему. Он ничуть не изменился с тех пор, как Лили видела его в последний раз. Все то же мощное тело, покрытое мехом, и сила в каждом движении. Она невольно обрадовалась тому, что он теперь не летал один, и его сопровождали демоны, а значит, не попадет в ловушку, как случилось с дрегами. И вновь Лили пришлось напомнить себе самой, что того Небироса больше нет, а этот… этот понятия не имел, кто она такая. За исключением разве что того, что она была той самой неудачницей, которая испортила им обмен.

Демон приближался, и ей нужно было принять решение. Единственное, которое она могла. Пальцы Лили разжались, и меч с глухим стуком упал на землю.

— Что так? — спросил Небирос, подойдя почти вплотную. Его глаза меняли цвета с умопомрачительной скоростью, и Лили не могла понять, как он настроен. Разорвет ли ее в клочья на месте, или ей все-таки посчастливится попасть под стражу. — Я так страшен, что сразу сдаешься?

— Нет, — Лили опустила взгляд в землю, потому что по-настоящему тяжело было смотреть ему в глаза и не расплакаться. Не броситься к нему, обнимая и радуясь, что он рядом, вцепившись пальцами в его мех.

— Тебе неприятно смотреть на меня? — раздался сверху его голос.

— Нет! — Лили вскинула голову и встретила взгляд его мерцавших голубым глаз. — Небирос, — она и сама не понимала до этого момента, как соскучилась по нему. И когда он смотрел на нее так, все, казалось, было, как раньше. — Я просто… не могу драться с тобой, — пробормотала она не очень убедительно. Но его глаза не вспыхнули в ответ ни желтым цветом недоверия, ни черным от злости, они по-прежнему светились голубым, и в них даже стали проскакивать всполохи розового, которого Лили, казалось, не видела уже вечность.

— Так может, прекратим притворяться, что не знаем друг друга?

Лили не могла поверить своим ушам, и осталась неподвижно стоять перед ним, ошарашенная. А демон раскинул свои лапы в стороны в приглашающем жесте, и глаза его определенно говорили о том, что это не ловушка.

Лили сделала неуверенный шаг навстречу, и в ту же секунду его руки подхватили ее.

— Зачем ты устроила всю эту резню? — тихо проговорил он. — Мне придется объясняться с ними, — кивнул он на стоявших в стороне демонов.

— Но как? Почему? Ты ведь не можешь помнить, — слезы покатились по щекам Лили.

— Его кровь, Лили, — просто ответил он, — именно в ней заключена сила, что соединяет ветви времени. Я вспомнил, как и он. Я, Саргатанас, Джаред.

— Тогда почему ты так долго присматривался ко мне? — руки Лили, казалось, жили своей отдельной жизнью, сжимая шерсть Небироса и не желая ее отпускать, чтобы чувствовать, убедить себя окончательно в том, что ей это не мерещится.

— Откуда я знаю, что у вас, светлых, на уме, — оскалился Небирос, а Лили сразу стало легче на душе оттого, что он подсмеивается над ней.

— Я уже не светлая, — покачала головой Лили.

— А, судя по разгрому, так и не скажешь, — заметил Небирос, в очередной раз обводя взглядом место стычки.

— Они напали, — Лили понимала, что оправдание звучит по-детски, но ничего не могла с собой поделать.

— Мы можем уйти отсюда? — мягко спросила она, глядя в его удивительные глаза.

— Конечно, можем, — легко согласился он. И, бросив демонам несколько слов на незнакомом Лили языке, подхватил ее нижними лапами и взмыл в воздух.

— Это так хорошо, что я почти не верю. Почти думаю, что снова сплю, — улыбнулась Лили, радуясь встречным потокам воздуха, ощущению полета и его тела рядом.

— Разве светлые спят? — усмехнулся Небирос.

— Я уже сказала тебе, что не светлая, — нахмурилась Лили.

— Ладно.

Он аккуратно опустил ее на пол балкона одной из башен, и сердце Лили забилось сильнее, когда она подумала, что Небирос отведет ее к Абе. Но он выпустил ее через комнату в коридор, и, пройдя несколько пролетов, свернул в свои покои.

Лили скорее успокоилась, чем огорчилась, потому что боялась встречаться с Ником, хотела, но боялась.

— Небирос, — ее руки обвили его шею, когда они остались одни, и Лили повисла на нем. Глаза Небироса залились розовым.

— Я не надеялся, что когда-нибудь увижу тебя, — проговорил он, а его лапы нежно пробежались по ее спине, отчего Лили еще сильнее прильнула к нему. — Неужели тебе было плохо наверху?

— Нет, не было, — Лили с неохотой разжала руки и отпустила его. Вспоминать о том, что произошло, было грустно. — Причина в том, что я тоже вспомнила. Далеко не сразу, — Лили сделала несколько шагов по комнате и опустилась на кушетку. — Но когда вспомнила, мне больше не было там места. Я перестала быть светлой, понимаешь? — она грустно посмотрела на демона.

— Понимаю, — кивнул он. — Но как ты очутилась здесь? А этот светлый?

— Это мой наставник, Синглаф. Я очень многим обязана ему, он выходил меня, вложил в меня все свои силы. А я его подвела, — Лили отвела взгляд в сторону.

— Он приходил к вам с посланием. Зачем вы упрятали его за решетку? И где Ник? Раньше он не скрывался от посланников.

Небирос прошелся по комнате, затем застыл на какое-то время у окна. Его лапы нервно пробежались по усам.

— Когда я вспомнил, что произошло, — заговорил он, — я боялся лишь того, что не знаю, что случилось с тобой после того, как я… Словно это могло иметь какое-то значение, ведь я знал, что ты сумела все вернуть. Но для меня важно было знать всю историю. Саргатанас помнил чуть больше, но у него все равно не было всех ответов. А когда старик рассказал нам все, мне едва не стало плохо.

— Вспоминать самому и слушать чей-то рассказ — далеко не одно и то же. Ник говорил мне о тебе, сразу после того, как ты приходила, но я почти ничего не понял, потому что не знал тебя так, как знаю сейчас. — Повернув голову, демон внимательно посмотрел на Лили.

— К чему ты клонишь, Небирос? — нехорошее предчувствие зародилось в душе Лили.

— Я говорю о том, что Ник вспомнил все, первым. И он пытался мне объяснить, но я не мог понять. — Демон покачал головой. — Он говорил мне, что воспоминания о тебе его изменили, что он никогда не будет прежним.

— О чем ты говоришь, Небирос? — Лили поднялась с кушетки и напряженно посмотрела на него.

— Он исчез. Никто не знает, где он. Все дела он передал Грерии и Самаэлю. Грерия — официально его королева, но это лишь пост, не более того.

— Куда исчез? — язык не слушался Лили.

— Мы не знаем, — Небирос ощущал себя виноватым, но от этого Лили не становилось легче. Она почувствовала, как внутри нее растет холодная огромная пропасть, которую ничем не загородить.

— Но есть же демоны-переносчики, в конце концов, ведьмы…

— Никто, — Небирос выделил это слово, — не знает, где он.

15

Далеко в черных скалах, граничащих с долиной, острыми пиками упирающихся в багровое небо, почти всегда было темно, и дым с гарью устилали все пространство на десятки метров над землей. И из этого мрака иногда выныривала огромная голова с огненными глазами, и бесследно скрывалась в нем вновь, будто мираж, рожденный причудливыми формами дыма. Даже в долине давно перестали вспоминать об аспидах и считали их лишь красивой легендой, преданием прошлого. Кто-то поговаривал, что они существовали на самом деле, еще задолго до капхов. Но большинство считало, что все рассказы о них были лишь отражением человеческих страхов, пририсовавших обыкновенным демонам огромные туловища с шипами вдоль позвоночника, изворотливые лапы с когтями и плюющиеся пламенем головы. И, конечно же, непроницаемо-черные крылья, поглощающие свет.

— Гарус, ти шаи кхра а’катон, — позвал голос. И голова вновь с любопытством вынырнула из дымного небытия.

— Это я, Гарус, — голос звучал глухо и устало.

— Я знаю, — оскалилась голова, — кто еще, кроме тебя, разговаривает с аспидами.

— Ты в хорошем расположении духа, как я погляжу.

— А чего мне грустить? В моем мире ничего не меняется. А в твоем?

— В моем, — эхом-полувздохом пронеслось меж скал в ответ.

— Ты зачастил.

— Раз в сто лет — по-твоему, зачастил?

— Эти ваши лета… Ты знаешь, как они мне чужды.

— А что в твоих скалах, Гарус? Чем измеряешь время ты?

— Размышлениями.

Гость усмехнулся, и оба они вновь замолчали, только вслед за головой из тумана теперь показалась длинная шея и мощное тело, которое мягко опустилось у ног пришедшего.

— Как ты выдерживаешь один?

— Я так давно сам, что уже не помню, как это — по-другому. Все стирается, даже наша вечная память, — голова повернулась и сплюнула в сторону порцию огня.

— Я помню, Гарус.

— Тогда твоя голова лучше, в моей слишком много гари, — чудовище скрылось на секунду в тумане и появилось снова, хлопнув в воздухе крыльями.

— Твои крылья — словно средоточие тьмы, затягивающие, как черные дыры.

— Полотна, хозяин, полотна, — поправил аспид. — Ты так поэтичен сегодня. — Его пасть раскрылась и схлопнулась с лязгающим звуком, а шея несколько раз вздрогнула, будто от кашля. Аспид смеялся. — Желаешь прокатиться?

— Да.

— Куда же?

— К горам Азура.

Чудовище покачало головой, выражая свое неодобрение.

— В тех горах есть нечто, что даже мои крылья не способны истощить.

— Разве может существовать подобное? — ухмыльнулся гость.

— Так ты знаешь, — произнес аспид и склонил огромную голову. — Потому и пришел? Потому, что больше никто не сможет и не посмеет приблизиться к нему?

— Вот видишь, мой мудрый Гарус, ты сам знаешь все ответы.

— Но я не знаю, зачем тебе это? Поделишься, скажешь старику?

— Не прибедняйся, из нас двоих не ты старик.

— Да уж, — и Гарус закашлялся, отплевывая сгустки едкого дыма. — Так все же?

— Не по годам ты любопытен.

— Лошадка ездовая в праве знать.

— Ты не устал еще играть?

— Нет, только ждать и спать.

Гость похлопал аспида по блестящей черной шее и улыбнулся.

— Пора прогуляться.

— Что ж, запрыгивай, — шея изогнулась под рукой хозяина и приблизилась к земле.

Гость легко оседлал аспида и провел ладонями по его идеальной шкуре, больше похожей на шлифованный гранит, такой же гладкой и отливающей.

— Мы не будем глупо смотреться? Ведь уже никто не верит в драконов, — заметила голова, повернув большой глаз к хозяину.

— Гарус, ты слишком мнителен.

— Весь в тебя.

— Иногда мне кажется, что языком ты хлопаешь куда лучше, чем крыльями.

Тело Гаруса напряглось, мышцы дернулись, и они легко взмыли в воздух, выныривая из клочьев тумана и временами снова погружаясь в его необъятные поля.

— Что тебе нужно от кокона? — голос аспида почти растворялся в тумане, и звуки оседали на предметах, словно капельки воды.

— Так ты знаешь о нем, старый прохвост. — Ник вздохнул, крепче ухватившись за шип на спине Гаруса, когда тот заложил очередной вираж.

— Знаю, — согласился аспид. — Так что тебе нужно?

— Смерти, — ответил Ник, и аспид едва не перестал махать крыльями, отчего они чуть не рухнули камнем вниз.

— Снова шутишь в своем отменном черном стиле?

— Нет, — Ник почти безразлично пожал плечами.

— Но почему? — голос аспида наполнился новыми оттенками и переливами, будто сотни глоток дули в тысячу труб разной величины.

— Не нужно демонстрировать мне свой громовой глас, Гарус. Мне просто все надоело.

— Настолько? — тело Гаруса изогнулось, словно он хотел заглянуть Абе прямо в глаза.

Ник вздохнул.

— То, чего я хочу больше всего, не выходит по-моему. А без этого я не хочу продолжать.

— В этом ты весь, — прокомментировало чудовище. — От начала и до конца. Готов создать другой мир, лишь бы все было по-твоему. А если и там не сложилось, что ж — в конце концов, можно и от этой затеи отказаться. Ты — большой ребенок, хозяин, просто большой ребенок.

— Дети тоже умирают, Гарус. Я слишком долго играл в эти игры.

— Но зачем кокон? Взойди на небеса, и светлые уничтожат тебя с превеликой помпой и радостью.

— Делать им на прощание такой подарок? Они не заслужили, — взгляд Ника засветился пренебрежением и легкой вариацией на тему высокомерия.

— А кокон чем лучше? Это ведь тоже творение их рук.

— Нет, если его кто и сотворил, то Он сам.

— Так вот оно что, — вздохнул аспид, — вот в чем настоящая причина. Ты ищешь покаяния у Создателя, и знаешь, что Он никогда не примет его у тебя, потому отправляешь ему дар, который нельзя вернуть.

— Много ты понимаешь, ящерица, — раздраженно откликнулся Ник.

— Много, хозяин. Лучше я скажу тебе это сейчас, чем ты поймешь то же самое, когда будет слишком поздно, и ты застрянешь в сияющей ловушке. Так что, возвращаемся? — голова мотнулась в обратную сторону.

— Нет.

— Значит, есть что-то еще? — после минуты молчания, наконец, снова не выдержал аспид.

— Кто-то.

— Пфф-ххх, — аспид едва не подавился, откашливая клочки дыма. — Быть не может.

— Как и аспидов, — тихо отозвался Ник — спроси у любого демона.

— Да уж.

— Что молчишь? — теперь через минуту не выдержал Ник, когда аспид так ничего больше и не добавил.

— А что тут говорить?

— Как — разбирать мои поступки, давать мне бесценные советы, комментировать.

— Раскаяние в купе с любовью… — аспид помолчал, — неизлечимо.

16

— Никто, — Небирос подчеркнул это слово, — не знает, где он. Да и распространяться не стоит, чтобы история не повторилась.

— Ведьмы, — прошептала Лили, вспоминая ту катастрофу, что случилась в другой жизни.

— Они спокойны, пока во главе находится Грерия.

— Он специально выбрал ее.

— Верно.

— Но почему Самаэля, а не тебя или брата? Того, кто помнит и не допустил бы старых ошибок? — Лили откровенно нервничала.

— В последнее время он делал несвойственные ему вещи.

— Небирос, ты чего-то не договариваешь. Насколько он изменился? — в ее памяти услужливо всплыли слова Уриэля о безвозмездном подарке и ангелы, начищающие до блеска свои мечи вместо того, чтобы сражаться.

— Мне сложно судить. Мы не так уж много говорили. Лили, — он вскинул лапы кверху, — я бы не молчал, если бы знал, где он. Ситуация сильно ухудшится, если о том, что он исчез, узнает кто-то еще.

Лили покачала головой. Ее сейчас больше волновало, что с ним могло что-то случиться. Но, с другой стороны, кто она такая, чтобы решать, где ему быть. В конце концов, он мог загулять на поверхности, как Самаэль. Только в это почему-то не верилось. В тот раз, когда он выходил встретиться с Грерией, он угодил в ловушку. Где была гарантия, что это не произошло снова? Могло ли ее падение настолько ожесточить светлых, что они решили отыграться на нем? Или это была неизбежность, которая повторялась из жизни в жизнь?

— Мне надо поговорить с Грерией, — голос Лили прозвучал серьезно и сосредоточенно.

Изумрудные глаза встретили ее взгляд.

— Ты знаешь, где ее искать, — отозвался он, и Лили застряла, не в силах отвести от него глаз. Целый мир, казалось, светился в этих полусферах, — притягивал, согревал, дарил надежду и утешение от всех бед, что окружали в реальности. Тихая гавань изумрудного цвета, с плеском гипнотических волн.

— Небирос.

Ноги подогнулись, и он подхватил ее у самого пола.

— Прости, я слишком давно тебя не видел.

— Я же просила тебя, — с трудом проговорила Лили. Хотя контакт их глаз и прервался, она чувствовала себя ослабевшей. Девушка уцепилась за лапу демона, чтобы подняться и не потерять равновесие.

— В другой жизни… — глухо произнес он.

Мех под пальцами был теплым и уютным, но как только в этом отпала необходимость, она заставила себя разжать руку и отпустить его. Хотя как же чертовски защищено она ощущала себя, когда прикасалась к нему. И знала, самым верным внутренним чутьем, что когда они вместе, с ними ничего не случится: ни с Небиросом, ни с ней. И вовсе не из-за ее воинских навыков, а потому что рядом с ней он был в десять раз бдительнее, чем обычно, не допуская даже крохотной вероятности того, чтобы она попала в беду.

Лили не успела повернуться к дверям, как молниеносная лапа уже раскрыла их перед ней.

— Я провожу, — мягко произнес он, напоминая ей, что Самаэль с Грерией ее не знают.

Лили запнулась, вздохнув, и благодарно посмотрела на демона.

— Тяжело жить среди тех, кто не помнит, — улыбнулся он, — постоянно отделяя одну жизнь от другой.

— Тяжело, — согласилась Лили, вспоминая Синглафа и гадая, добрался ли он домой. И что теперь будет думать о ней. И едва не застонала при мысли, что чувство долга и ответственности может толкнуть его на отправку спасательной экспедиции. Только этого им сейчас не хватало.

— О чем-то тревожишься? — спросил Небирос, и Лили невольно вздрогнула, не зная, прочел ли он ее мысли по лицу, или их ментальная связь растворялась медленнее, чем она думала.

— О гостях свыше, — Лили нахмурилась. — Я не хочу, чтобы они приходили. Но и вреда им не хочу тоже.

— Тебе стоило бы об этом прямо сказать твоему наставнику, — заметил демон.

— Я и сказала, — возразила Лили, — только он не желал слышать.

— И после этого они еще говорят “слышащие — да услышат”, - с сарказмом произнес Небирос, а Лили лишь покосилась на него — в чем-то он был прав.

— То есть иными словами, тебя непременно придут спасать, так?

— Возможно, — уклонилась Лили от прямого ответа.

— Насколько возможно?

— Очень, — Лили отвернулась — ей совсем не хотелось видеть желтые переливы в его глазах.

— Ладно, — смягчился он, — думаю, нам стоит поговорить с Джаредом. Чтобы его демоны как можно аккуратнее дали пинка под зад твоим друзьям.

Лили закатила глаза — иногда демоны были и правда невыносимыми.

— Разве Джаред согласится? — спросила она. — Глупо просить его о подобном.

— Он согласится на все, зная, что ты вернула ему обоих сыновей, — отозвался Небирос, и Лили развернулась на месте.

— Он считает… считает, что я вас спасла? — ее голос прервался от волнения. — Но ведь все это произошло из-за меня. Ты… Рамуэль не напал бы на тебя, его бы просто не было, как сейчас.

— И где сейчас Ник? — покачал головой демон. — Мы также не застрахованы от бунта ведьм и предательства дрегов, как и раньше.

— Ник, если он в беде, — слова с трудом давались ей, — то по моей вине.

— Нет в чувствах ничьей вины! — почти выкрикнул Небирос. — Ни твоей, ни моей, — добавил он уже спокойнее.

— Ты ведь смог бы жить без меня, если бы я так и не вернулась? — после затянувшейся паузы спросила Лили.

— Я — да, — честно ответил демон. — Но у меня нет таких и стольких воспоминаний о тебе, как у него.

17

— Меня тошнит от этой штуки, — выплюнул аспид слова с порцией дыма. — Я не буду подлетать ближе.

— Гарус, опусти меня, где можешь.

Темный силуэт на фоне неба заложил замысловатый вираж, и несколько раз взмахнув огромными крыльями, опустился среди сверкающих в лучах закатного солнца величественных гор.

— Они слишком светлые, слишком…

— Они просто не черные, как те, к которым ты привык. Тут нет дыма, в котором ты мог бы скрыться. Вот и все.

— Я покидаю тебя, хозяин. Мне нечего здесь делать, — произнес Гарус, косясь на зарево, исходящее из-за ближайшей скалы. Всполохи белого света изредка пронзали темнеющее небо, и ореол света вырывался из-за границы каменной гряды.

— Прощай, Гарус. — Рука Ника в последний раз скользнула по гранитной шкуре аспида, а затем, не оборачиваясь, он шагнул вперед к свету.

— Безумие, — проворчал Гарус и, разбежавшись по поверхности и сделав несколько тяжелых взмахов, оторвался от земли.

Кокон был таким же, каким он его запомнил. Только теперь он не казался Нику враждебным, а манил, словно колыбель ребенка. Он почти ощущал в нем присутствие, память о Лили, которую кокон выносил и возродил заново к жизни. Ведь это его нити соткали ткань ее существа, исцелили и подарили новое существование, которое она проведет без него. Сердце больно сжалось, и Ник непривычно коснулся груди рукой. Это нужно было остановить, прекратить. Он больше не мог. Он зашел слишком далеко, и больше не видел ни смысла, ни цели. Так какая разница, будет ли его жест бессмысленным самоубийством или покаянием, о котором говорил Гарус? Все равно об этом не будет знать никто, до конца не знал даже он сам.

Рука Ника оторвалась от груди и, потянувшись вперед, коснулась сияющих волокон. Но на этот раз они не обожгли Нику пальцы, а лишь мягко расступились в стороны, словно приглашая.

— Хорошо устроенная ловушка, — улыбнулся он. — Только я сам иду к тебе, можешь так не стараться. Ты так хотел меня в другой жизни. Теперь я хочу тебя. Я устал. Видишь? Я сам иду, сам.

Ткань разошлась в стороны и закрылась вновь за Ником. Внутри было тепло и уютно, и все его существо и само сознание, наконец, обрело покой и расслабилось, растворяясь в окружающем свете, наполняясь им. Больше не имело значения, кто он и откуда пришел, крики душ из ада здесь не преследовали его, мысли об управлении демонами, ведьмами и дрегами не тревожили его разум. Он больше не принадлежал аду, он был чем-то новым, кем-то, кто только должен был еще родиться.

Лишь одна мысль не оставляла его в покое, наполняя душу печалью. Она звенела, как капли весной:

— Ли-ли, ли-ли…

И эти капли стучали прямо по сердцу, и оно откликалось со всей силой, на какую было способно. Кокон окутывал его руки, ноги, мягко обволакивал сознание, но сквозь всю эту прекрасную сияющую бесконечность все равно звучало неумолимое:

— Ли-ли…

— Разве ты не для этого, — раздосадовано прошептал Ник, — разве я не должен забыть? — Его кулак с силой ударил стенку кокона, но тот лишь спружинил. — Когда я видел ее там, на земле, — его исповедь потекла в кокон, словно в уши последнему священнику, — во время дождя, я хотел прикоснуться к ней больше всего на свете. И забрать ее с собой, никогда не отпускать. Но она была так прекрасна в своем сиянии, и я понял, что не могу. Не могу очернить ее, изуродовать, сделать еще одной падшей в аду. Это было бы слишком несправедливо по отношению к ней, после всего, что она пережила. Я — не светлые, — Ник еще раз с силой, обеими руками, ударил по кокону, — я знаю кое-что о справедливости. Мне жаль. — Он опустился вниз, и кокон услужливо принял форму его тела. — Мне жаль того, что я сделал. Я больше не знаю, что правильно, а что нет. Я утратил цель, смысл. Может, я слишком долго живу. Если так, пусть меня заменят другие. В конце концов, даже для проклятых приходит время покоя. — Кокон вздрогнул, словно вздохнув вокруг Ника. — Если не прощения, то хотя бы покоя.

— Прости себя сам, — прошептали стены.

— Я не могу, — отозвался он, — не могу. Я… возможно, это я — ошибка. Мне страшно подумать о том, что не будь меня, весь мир был бы иным. Не было бы боли и страдания, и она, она не знала бы того горя, что ей пришлось пережить. Все было бы иначе. Как такое можно простить?

Ответом ему была лишь тишина, стены молчали.

— Тогда сожри меня, сожги, или что ты делаешь с такими, как я. Если для таких, как я, существует хоть что-то, — Ник безнадежно покачал головой. — Я больше не могу так. Не хочу. — И его глаза закрылись, а кокон повернулся, укладывая его в свою колыбель, бережно и заботливо, как младенца.

18

Грерия научилась достаточно неплохо обращаться с ноутбуком, и теперь быстро стучала по клавишам, меняя что-то в документах и упорядочивая содержимое каталогов. Самаэль рядом напряженно мерил шагами комнату, выглядя не очень радостно.

— Перестань, ты отвлекаешь меня, — раздраженно заметила Грерия, не выдержав.

— О, простите, госпожа бухгалтерша, — зло отозвался он, не прекращая метаться из стороны в сторону.

— Ну, не нашел ты его. Возможно, он и не хочет, чтобы его нашли.

— Ни один демон не видел, чтобы он покидал наш мир, ни одна тварь не встречала его в последнее время. Никто из наших подопечных не видел его на земле.

— И все равно, твое хождение ничем не поможет, — прокомментировала Грерия.

— А твои контракты? Они — помогут? — язвительно заметил он, сверкнув глазами в сторону ведьмы.

— Я уже жалею, что сказала тебе, — проворчала себе под нос Грерия, выполняя очередные операции. — Даже не думала, что вы, крылатые, такие нервные.

— Не смей, — в мгновение ока он оказался рядом с ней и уже дышал ей в лицо, — так называть меня. Этим грязным прозвищем вонючих рептилий-падальщиков.

— И после этого они еще удивляются, чем недовольны дреги…

— Что с ними? Есть новости о том, кто готов их поддержать? — резко сменил тему Самаэль, выпрямляясь и одергивая рубашку.

— Да, мне не нравятся некоторые веяния среди ведьм, — уклончиво ответила Грерия и сделала вид, что еще сильнее углубилась в работу. Но падшего было не обмануть.

— В чем дело, Грерия? Выкладывай! — Проговорил он, вновь склонившись над ней. И приятная волна сама собой пробежала вдоль спины ведьмы. Ее глаза встретились с темными глазами ангела.

— Нитра, одна из ведьм, мутит воду. Она вроде бы ничего не делает, но мне не нравится то, что число ее последователей растет, и я не верю, что у ее культа нет никаких других целей, кроме как совершать свои темные обряды.

— Их темные обряды помогли остановить светлого, посмевшего вторгнуться в сердце нашей территории, — ответил Самаэль, отойдя от стола и блуждая взглядом по книжным полкам.

— Верно, — согласилась Грерия. — Но я не думаю, что нам следовало удерживать его. Это только привлечет к нам внимание светлых, когда оно нам меньше всего нужно.

— Ты и в этом усматриваешь подвох? — Самаэль вновь приблизился к ней. — Ты хочешь сказать, что она сделала это нарочно, чтобы пошатнуть власть? — Падший неожиданно рассмеялся. — Мне кажется, на такие извращенные козни даже ваше племя неспособно.

— Нитра — очень старая ведьма. — Холодно ответила Грерия. — Сложно сказать, что у нее на уме. Но она никогда ничего не делала просто так.

— И что ты предлагаешь? Отпустить светлого на все четыре стороны? — фыркнул падший.

— Он уже свободен.

Оба, Грерия и Самаэль, вздрогнули от неожиданности и, повернув головы, уставились на бесшумно вошедшего в раскрытые двери Небироса. За ним на пороге появилась девушка.

— Что это значит, Небирос? — переспросил Самаэль.

— Ровно то, что я сказал. — Ответил демон. — Синглаф покинул ад, убив несколько демонов.

— Это к лучшему, — вздохнула Грерия. — Лучше, чтобы он считал, что сбежал. Что все идет своим чередом.

— Кого ты привел? — Самаэль с интересом разглядывал девушку, по-прежнему державшуюся за Небиросом.

— Человека, — безразличным тоном ответил Небирос, — она поможет нам незаметно разузнать что-то о Нике.

— Чем она может помочь? — рассмеялся Самаэль. — Если даже мне ничего не удалось узнать.

— Она пойдет своими путями. Возможно, ей откроется кто-то, кто не открылся тебе. — Пояснил демон.

Самаэль лишь пожал плечами.

— Да пожалуйста.

— Ты можешь задать им свои вопросы, — произнес Небирос, пропуская девушку вперед.

— Здравствуйте, — неловко произнесла Лили, не зная, как построить фразы так, чтобы узнать как можно больше, при этом не выказав личного интереса.

— Обычная смертная, — кисло прокомментировала Грерия, окинув девушку взглядом и тут же утратив к ней всякий интерес.

— Как твое имя? — Самаэль обходил девушку по кругу, изучая.

— Лили, — ответила она, опуская глаза в пол, как и полагало обычному человеку в присутствии падшего.

— Что ж, спрашивай, — разрешил Самаэль, наконец, остановившись и закончив осмотр.

— Когда вы его видели в последний раз?

Грерия оторвалась от работы:

— Как в плохом детективе, — не удержалась она, и Самаэль, обернувшись, с пониманием улыбнулся ей.

— Простите, — пробормотала Лили. — Как давно он исчез?

— Несколько дней назад, — ответил Небирос.

— Он говорил что-то о том, куда собирается?

— О, перестань. Ну, нет, — не выдержал Самаэль и взглянул на Небироса. — Это даже не смешно.

— Ответь ей. — Без единой эмоции отозвался демон.

— Нет, он нам не докладывал, — зло огрызнулся падший, не сводя глаз с Небироса.

— А вы не слышали что-либо о коконе? — спросила Лили, и тут оба, и Грерия, и Самаэль, сосредоточили свое внимание на ней. Глаза Грерии сверлили Лили с такой силой, что ей стало неуютно.

— Кокон появлялся здесь лишь один раз, во время обмена, — заметила Грерия. — Рассказывали, что в нем упокоилась та мятежная душа, которая создавала нам проблемы.

— Я не говорю здесь, возможно, на земле, — аккуратно исправилась Лили.

— На земле? — Грерия встрепенулась. — Ты думаешь, он угодил в ловушку? Ты что-то знаешь? — Ведьма поднялась из-за стола, при этом ее золотые кудри взметнулись вверх. — Небирос, если она что-то знает, я вытрушу это из нее, — отчетливо проговорила она, посмотрев на демона.

— Грерия, она сама заинтересована найти его. — Спокойно ответил тот, и в его серовато-изумрудных глазах не проскочило ни одного лишнего всполоха.

— Но откуда она знает о коконе? — с подозрением спросила Грерия.

— Я говорил, она идет другими путями, нежели мы.

— Позвольте мне спросить, — мягко вмешалась Лили.

— Спрашивай, — разрешил Самаэль, снова изучающе разглядывая ее.

— Среди дрегов и ведьм все спокойно?

— Насколько нам известно, да, — уклончиво ответил Самаэль.

— И задержать светлого отдали приказ вы?

— Он, — не удержавшись, с досадой махнула рукой Грерия в сторону Самаэля. — Это было глупо. — Самаэль стрельнул в ведьму глазами, но сдержался.

— И все равно, не упускайте из виду Нитру, — произнесла Лили, и теперь уже все внимание Грерии сосредоточилось на гостье.

— Что ты знаешь о ней?

— Она опасна. Она лишь ждет удобного момента, чтобы захватить власть. — Девушка высказывала вслух все тайные опасения Грерии. — Нитра не должна узнать о том, что он исчез. Иначе это развяжет ей руки.

— Где ты взял этого маленького оракула? — поинтересовался Самаэль.

— Наткнулся на нее случайно в аду, — не соврал демон.

— Мы услышали тебя, — произнес Самаэль, переглянувшись с Грерией. — Но что насчет Абы? Куда ты собираешься отправиться искать его?

— В колодец душ? — Лили вопросительно посмотрела на Небироса. Она не собиралась там искать Ника, но она должна была попросить Джареда о Синглафе, чтобы потом не жалеть о непоправимом.

Небирос кивнул, сразу догадавшись, о чем речь.

— Что ему там делать? — рассмеялся Самаэль. — Навещать Джареда? Я бы узнал об этом сразу же.

Небирос ничего не ответил на его слова и, молча подхватив девушку, выпал в раскрытое окно. Спустя несколько секунд на горизонте лишь мелькнула его мощная фигура.

— Возможно, Джаред что-то знает, — произнесла Грерия, задумчиво глядя в окно. — Они ведь общаются мысленно. Может, Ник говорил с ним.

— Они общаются? — переспросил Самаэль. — Почему ты мне ничего об этом не сказала?

Грерия пожала плечами.

— Мы не настолько близки с тобой, чтобы обмениваться всеми мыслями.

— О, перестань, — закатил глаза падший. — Мы сейчас на одной стороне.

— И это меня беспокоит, — вздохнула Грерия, возвращаясь к работе.

19

— Уриэль, она в беде!

— Ты выглядишь потрепанным, — произнес в ответ ангел, недоверчиво рассматривая представшего перед ним предводителя с седьмых. — Мне кажется, ты не очень был рад видеть меня в нашу последнюю встречу.

— Ты не слышишь? Она в беде! Икатан!

— Если я не ошибаюсь, ты упрятал ее на вторых небесах. Что за беда с ней могла там случиться? — спокойно спросил Уриэль. Остальные ангелы уже начали собираться вокруг них, привлеченные шумом.

— Я спускался в ад, с посланием, — глухо проговорил Синглаф, опуская взгляд. — Меня захватили, — казалось, эти слова резали его гордость на части. Кто-то из “света божия” громко хмыкнул, но его тут же одернули, ибо братья не шутили такими вещами, и знали, насколько тяжело было спускаться даже им.

— Она пошла за мной. Я не знаю, как ей удалось сбежать из рая, но это сейчас и не важно. Важно то, что она осталась внизу.

— Ты бросил ее там? — Казалось, Таната готов накинуться на поникшего Синглафа и растерзать его. — Как ты мог оставить ее?

— Я не бросал ее, — мрачно отозвался Синглаф. — Тебе ведь знакомо понятие жертвы, — тяжело посмотрел он на Уриэля, — она спасла меня ценой своей жизни.

— Она ранена? Она жива? — глаза Рамуэля вспыхнули диким огнем.

— Когда я видел ее, была еще жива. Но нас окружали демоны, слишком много демонов. И последний, которого я видел, был огромен, похожий на насекомого с кучей лап и фасеточными глазами.

— Небирос, — пробормотал Уриэль. — Тебе нужно было лучше присматривать за ней.

Синглаф заметил, как поникли ангелы, и только глаза Рамуэля по-прежнему светились готовностью к драке.

— Где это случилось? — глухо спросил Уриэль, почти страшась услышать ответ.

— В долине у Дома, возле озера с дрегами.

— Боже, — ахнул Кориэль, — это же самое сердце ада.

— Мы не можем ей помочь, — проговорил Уриэль, и все ангелы разом затихли.

— Как? — Синглаф вскинул голову. — Но вы же спускаетесь вниз, отбиваете души у демонов. Разве не это вы делаете?

— Да, это, — отозвался Уриэль, и в его голосе загудели гневные ноты, — но мы спускаемся в слои, и редко когда кто из нас доходил ниже пятого. За исключением того времени, когда Лили открыла брешь, — он с укоризной взглянул на Синглафа, — тогда мы дошли едва не до девятого. Но долина, — крылья Уриэля щитом раскрылись над его плечами, — а тем более в близости с Домом…

— Недосягаема для нас, — закончил за него Петра. — Даже пойди мы на такое безумие, нас остановят в колодце.

— Колодце… колодце душ? — переспросил Синглаф, и сразу несколько ангелов тревожно взглянули на него в ответ. — Она говорила о нем. Демоны, Джаред и его дети…

— Все верно, — кивнул Уриэль. — Нам не пройти дальше.

— Значит, выхода нет? — в отчаянии произнес Синглаф.

— Мне кажется, тебе стоит спросить дома, на седьмых. — Мягко ответил Уриэль, беря Синглафа за руку. И теплая сила вместе с верой потекла через его руку к светлейшему, избавляя от адской копоти. — В этой ситуации мы — увы, не те, кто может помочь. Тебе следует спросить дома.

— Дома, — лицо Синглафа начало светлеть. Казалось, он, наконец, услышал Уриэля. И, вспыхнув ярким светом, его силуэт растворился в пространстве, чтобы возникнуть вновь на седьмых небесах.

— Тьма сильно ослабила его, — пробормотал Уриэль, глядя на пустое место, на котором еще недавно стоял светлейший.

— И мы просто будем ждать? — мрачно спросил Рамуэль. — И ничего даже не попытаемся сделать?

— Ты знаешь, — обернулся к нему Уриэль, — все, что мы можем — это развязать войну с демонами в колодце.

— Пусть так, может, это отвлечет их внимание от нее.

— Мы все равно не успеем вовремя, — произнес Илиэль. — Быть может, обмен? Если она еще жива.

— Снова обмен, — тяжело выдохнул Уриэль и задумался.

— Если это единственный выход, я готов, — шагнул вперед Рамуэль. Рука его уже привычно сжимала рукоять меча, пальцы трепетали в ожидании боя.

— Не глупи, — остановил его старший.

— Все возвращается на круги своя, — упрямо закончил ангел, а Уриэль лишь неодобрительно посмотрел на него. — Как думаешь, это была ловушка? Он нарочно схватил светлейшего для того, чтобы вернуть себе утраченное, Лили?

— Я знал, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — покачал головой Уриэль, — все эти души, подарки. Он специально сделал это, чтобы мы размякли. И кто знает, какие сюрпризы ждут нас теперь внизу.

— Он мог ее схватить в первый же раз, — произнес Петра, и вокруг воцарилась тишина.

— Что значит, в первый? — нарушил тишину Уриэль.

— В тот раз, когда ее отправили с посланием. Именно после этого визита ее прислали к нам.

— Почему ты не говорил об этом? — от волнения с трудом произнес Уриэль. Все ангелы в напряжении замерли, ожидая ответа.

— Это был личный разговор, — ответил Петра, опуская голову.

— Что она еще говорила? — спросил Уриэль.

— Больше ничего. Но я понял, что она помнит не только обмен…

— Если он хочет обмена, мы скоро узнаем об этом. — Тяжело произнес Уриэль. — Но все это как-то не стыкуется. Петра прав, если бы он хотел, то не выпустил бы ее в первый раз.

— Первый раз онабыла посланником. А второй — действовала на свое усмотрение, — предположил Илиэль.

Но Петра покачал головой.

— Синглаф тоже был посланником — и что? Падший никогда их не удерживал. Что случилось на этот раз? Он ждал армию, а пришла она? Он разозлился и уничтожил ее?

— Возможно, — отозвался Уриэль. — Но скорее, те, кто спустились, узнали что-то, чего никто не должен знать. И потому он никого больше не выпускает.

— Что, например? — не выдержал Таната.

— Например, то, что они готовятся к войне, старый я дурак.

Ангелы переглянулись между собой.

— Он никогда ничего не делает просто так, — покачал головой Уриэль, раскаяние проступило на его лице. — И ты ведь мне тоже это говорила, девочка. Дурак, старый дурак…

— Но как же Синглаф? Он ведь ничего об этом не говорил! — воскликнул Рамуэль.

— Он никогда не был там раньше, ему не с чем сравнивать. Он мог даже не догадаться, что что-то из того, что он видел — важно. Таната, — Уриэль обернулся к ангелу. — Ты пойдешь к Синглафу. Нет, никаких возражений, — он поднял руку, останавливая поток слов, готовый вырваться у юноши. — Ты должен узнать все до мелочей из того, что приключилось с ним внизу.

Таната нахмурился, но кивнул.

— А вы, — обратился Уриэль к остальным, — хватит игр, готовимся к бою.

И одобрительный гул разнесся среди холмов.

20

Руки Джареда обнимали ее нежно и трогательно, не желая отпускать, пока Лили не почувствовала себя полностью неловко.

— Джаред, — произнесла она, мягко выворачиваясь из объятий старика.

— Я так рад видеть тебя, — прошелестел он. — И мои дети — тоже.

— Отец, — Небирос склонил голову, давая понять старику, что тот утомил их гостью.

— О чем ты хочешь просить меня, дитя? — перешел Джаред к делу.

И на этот раз замялась Лили. Она уже и забыла, что для Джареда — словно открытая книга.

— Я хотела просить о том, чтобы вы пощадили светлых, если они придут. Позовите меня, я приду — и объясню им все, как есть. И они оставят вас в покое.

— Она думает, что ее придут спасать, — объяснил Небирос, и старик хитро улыбнулся.

— Какие-то вещи неизменны, верно? — усмехнулся он.

— О чем вы? — насторожилась Лили, думая о Нике.

— О, нет, я не об отце, — ответил Джаред, — мне о нем, увы, ничего не известно.

Лили разочарованно вздохнула и перевела взгляд на переливающиеся в стенах сферы.

— Джаред, а сферы падших существуют?

— Нет, — отозвался старик, — они не смертны, у них нет сфер.

— А я?

— Ты спрашиваешь, пала ли ты?

Лили молча кивнула.

— Откуда тебе падать, девочка? — прошелестел Джаред и, усмехаясь, удалился к демонам, которые ждали его у стены.

Лили вышла в колодец и посмотрела вверх на дорогу, спиралью уходящую в пустые земли. Путь освещали сферы, мерцающие в стенах, и лишь иногда тишину нарушал тихий шелест крыльев демонов судьбы, и где-то в кромешной тьме появлялись и снова пропадали изумрудные огоньки их глаз. Но Лили всматривалась в пустоту не для того, чтобы в очередной раз поразиться красоте этого места, она искала — искала ту старуху, что однажды уже ответила на ее вопрос. Если она и вправду была провидицей, то не имело значения, в какой жизни они находились сейчас, у нее по-прежнему могли быть ответы на ее вопросы, на самый главный ее вопрос, который не давал ей покоя с момента падения — куда исчез Ник.

Лили присела на круглый камень на краю обрыва, рассеянно глядя на малиновые отблески от сферы, висящей в стене невдалеке. Разве хотя бы один ангел ощущал себя в колодце так спокойно и умиротворенно, как она? Разве рассиживался бы, предаваясь воспоминаниям? Чем больше проходило времени, тем более странными и витиеватыми становились шаги ее судьбы. Кем она была теперь? Гостем седьмых, невольницей вторых небес, спасительницей земли или созданием ада? И как среди тысяч шахт и разветвлений пещер ей отыскать старуху из ее другой жизни?

— Их свет располагает к раздумиям и уединению, не так ли? — услышала она голос, и, не оборачиваясь, узнала Небироса. Демон, как всегда бесшумно, приблизился к ней, опустившись на камни рядом.

— Ты вырос здесь? — спросила Лили.

— Да, — кивнул он.

— Удивительное место, — искренне прошептала Лили. Ее руки отливали фиолетовым от соседней сферы, а на одежде отражался малиновый.

— Да, но я никогда его не понимал так, как они, — произнес Небирос, указывая лапой на вспыхивавшие изумрудные огоньки.

— А они, понимали тебя?

— Я — сын их господина, — оскалился Небирос, — им это было не обязательно.

— Я так боялась вернуться, — прошептала Лили, глядя на блики на кончике крыла Небироса. — И вот, я здесь, а его нет. Все, как тогда, когда мы зашли в тупик.

— Ты боишься?

— Да, я боюсь повторения. Что мне делать, если все снова пойдет не так? Я ведь даже не знаю, как у меня вышло вернуть время в прошлый раз. — Лили обернулась к демону. — Небирос, ты научишь меня заклинанию капхов?

Небирос молча покачал головой, а его глаза сменили оттенок на серебристо-голубой.

— Ты отказываешься? Но почему?

— Если все пойдет не так, это сделает Саргатанас.

— Но если с ним тоже что-то случится? Ты ведь знаешь, — ей не хотелось напоминать ему, но как он мог не понимать, о чем она говорит.

— Тогда Джаред, — ответил он. — Старику нечего терять, кроме нас. И на него, как ты помнишь, охотиться станут в последнюю очередь.

— Но если и с ним что-то случится? Почему не сказать мне?

— Ты не можешь, — в словах демона звучала горечь.

— Не могу повторить?

— Нельзя, — ответил он, — человеческое сознание не выдержит вливающейся в него памяти третьей жизни. Две — это предел. А дальше — безумие.

— А как же ты и Джаред? — потрясенная от услышанного пролепетала Лили.

— Мы — демоны, — оскалился он, и цвет его глаз сказал Лили, что он говорит правду.

— То есть, ты хочешь сказать, что если бы я повторила его еще один раз, то…

— То твой разум не выдержал бы, — закончил Небирос.

Лили замолчала, погрузившись в пустоту, и почти без мыслей глядя в пространство. Неужели ее череп был настолько крохотным, что его разорвало бы всего лишь от третьей параллельной жизни. А Небиросу, Джареду все это было легко.

— А сколько таких повторений можете вынести вы? — спросила она.

— Десятки, — ответил он, и цифра напугала Лили еще больше. Значит, даже демоны не могли играться со временем безнаказанно.

— Но как же легенды о доме, о коридорах и временных петлях?

— Ты говоришь о Нике, — усмехнулся демон.

— А он? Сколько может вынести он?

— Бесконечность, — ответил Небирос и также задумчиво уставился в пространство.

— Бесконечность? — казалось, Лили пыталась осознать это слово. — Но если он так всемогущ, то как же он может… — и запнулась на середине фразы.

— Сосуществовать с Богом? — закончил за нее Небирос. — Это старая загадка, на которую нет ответа.

— Но как он может попадать в какие-то ловушки? Будь то кокон или еще что-то. Ведь для него это должны быть лишь детские шалости. Все эти заговоры — он должен глядеть на них с тоской и жалостью…

— А он и глядит. Единственные ловушки, в которые он может попасть — это ловушки его собственного разума. — Ответил Небирос.

— Ты хочешь сказать, что кокон — творение его разума? — поразилась Лили.

— Кокон — это рука создателя, — проскрипел старушечий голос, и затем из тьмы показалась старая демоница.

— Бабушка, — прострекотал Небирос на незнакомом языке, но Лили почему-то поняла это единственное слово.

— Кокон — это рука Бога, которую он протягивает своему ребенку, — повторила она.

— Вы хотите сказать, что он не погиб бы в коконе? — пробормотала Лили, глядя во все глаза на старуху.

— Кто знает, — приподняла и опустила та морщинистые крылья, — это зависит от того, насколько сердит на него отец.

— Вы знаете, где Ник? — ухватилась за ее слова Лили, наконец, придя в себя после внезапного появления старухи.

— Мне кажется, ты уже спрашивала меня, — рассмеялась та, и у Лили похолодело в животе — демоница не могла знать, это было невозможно.

— Он в коконе? Где? В горах Азура? — Лили безумно хотелось, чтобы старуха снова рассмеялась и назвала ее тупицей, но демоница судьбы лишь смотрела на нее своими выцветшими серо-зелеными глазами.

— Я не знаю, где кокон. Что мне до него, — вновь пожала крыльями старуха и пешком двинулась в сторону одного из ходов пещер.

— Небирос, — взмолилась Лили, прося его или остановить старуху или объяснить ее слова, но он лишь молча проводил ее взглядом, не двинувшись с места.

— Ее бесполезно останавливать, — произнес он. — Она всегда обладала своеобразным характером. Все, что она хотела сказать — она уже сказала.

— Но все повторяется, ты понимаешь — он снова в беде, в коконе! Нам нужно узнать, где он.

— И что тогда? — Небирос не отводил взгляда от прохода, в котором скрылась старуха.

— Что значит, что тогда? Попытаться спасти его.

— Лили, — прошелестел он, — это уже было. Да, я могу попытаться, или Саргатанас, или Джаред, но, похоже, мы зациклились, а в этом случае все равно ничего не изменить.

— Но это всего лишь вторая жизнь, — воскликнула Лили, — почему ты считаешь, что мы зациклились? Мы можем хотя бы попытаться! Еще рано судить!

— Нет, — он устало покачал головой, — Маба сказала — ты уже спрашивала ее, ничего не меняется. Все остальное — лишь детали. Ловушка — в его разуме. Этого не остановить.

— Да черта с два! Нельзя так сдаваться! — Лили вскочила на ноги и в сердцах пнула демона, но он даже не шелохнулся, продолжая отстраненно глядеть в пространство.

Тогда она побежала, не разбирая дороги, лишь бы быть подальше от него — вверх, к сияющему водовороту из сфер. Ей нужно было двигаться, что-то делать, что угодно, но только не сдаться еще до того, как все было кончено, даже если это неизбежно. Она переставляла ноги, с трудом дыша, слезы струились по ее щекам. Но не хотела верить, что на этот раз они проиграли даже без войны, без смертей и без сражений. Просто так, лишь на словах какой-то демоницы. Она спотыкалась, падала, подымалась и бежала вновь, мечтая хотя бы о капле света и покоя, которой одаривал ее когда-то Синглаф, капле надежды.

21

— Что с тобой? — спросил Самаэль, когда к нему в комнату влетела Грерия, испачканная в пыли и крови. — Что случилось?

— Я была права, — задыхаясь, произнесла Грерия, — эта подлая тварь давно ждала подходящего момента. Она никогда не готова была довольствоваться положением слуги, всегда мечтая о власти.

— О чем ты говоришь? — глаза Самаэля гневно блеснули.

— О Нитре, об этой проклятой подлой ведьме.

Самаэль зло расхохотался.

— Она порвала тебе платье? Девочки подрались?

— Тут не над чем насмехаться, — Грерия подошла вплотную к нему и выдохнула падшему прямо в лицо. — Они бросили мне вызов. Но я знаю, что за этим стоит. Неуважение к его власти. Они решили, что сами вправе выбрать королеву.

— Я же говорю: девочки подрались, — прошипел Самаэль, и, дернув Грерию на себя, легким движением завалил ее на спину на кровать. — Ты можешь попросить меня о помощи, но это не значит, что ты можешь вваливаться ко мне домой и бесцеремонно нарушать мой покой.

— Ты бредишь, — выплюнула Грерия, пытаясь высвободить свои запястья из его захвата. — Что ты можешь противопоставить ведьмам?

— То, о чем ты даже не догадываешься, — по слогам выговорил Самаэль, и стена огня отгородила их от остальной части комнаты. Жар прошелся по волосам Грерии, и их кончики опалились и свернулись, наполнив пространство запахом гари.

— Самаэль, прекрати, — испуганно вскрикнула Грерия и замерла, глядя на бушующую стену пламени. — Ты… это невозможно.

— Я сошел вместе с ним. Я — падший, как и он. — Произнес Самаэль, не отводя от нее мрачного горящего взгляда. — Ты забываешься, ведьма.

— Но эти бумаги, твои выходки, попойки… — Грерия была растеряна. То, что рассказывали о Самаэле, никак не сочеталось с той мощью, которую она сейчас ощутила. Он превосходил по силе целую толпу жалких ведьм. Он был столпом ада, о которых она слышала еще в детстве. Только об этом было слишком легко забыть, когда он вел себя, как легкомысленный повеса. Грерия не к месту вспомнила, как накинулась на него в первый раз за небрежное ведение дел, и ее ноги похолодели от ужаса.

— Самаэль, — выдохнула она, — прости меня, прошу тебя, Самаэль.

Увидев искреннее раскаяние в ее глазах, ангел ослабил хватку, и огонь отступил, а затем и вовсе растворился в пространстве, будто его и не было.

— Не доводи меня, — мрачно изрек он, вставая с кровати.

— Прости, я забыла, кто ты, — честно произнесла она, подымаясь и поправляя и без того потрепанное платье.

— Кого они хотят видеть в качестве королевы? — спросил он, возвращаясь к столу.

— Это не имеет значения. Марионетку. Главная среди них — Нитра.

— Она не увидит следующего зарева, — отозвался падший, поглядев в окно.

И на этот раз Грерии хотелось склониться перед ним, как перед Абой, и убраться подальше и поскорее. Слишком его вспышка гнева и силы напомнила ей Ника, неудержимого и мощного в своей безраздельной ненависти.

22

Синглаф снова укрылся в уединении, не в силах говорить с братьями о том, что случилось. Он молился и молчал, слушая и внимая Небесам, но ответом ему была лишь тишина. Возможно, оттого, что тьма повредила его восприятие, а возможно, из-за чувства вины по отношению к Икатан, которое не покидало его.

— Марк, — поприветствовал он пришедшего по его зову брата.

Бывший монах был как всегда угрюм и молчалив.

— Да, Синглаф.

— Я хочу, чтобы ты отправился на землю и удерживал души умерших от колодца так долго, как только мог.

— Это вызовет войну, — холодно отметил Марк.

— Да, — в тон ему отозвался Синглаф.

— Мы развязываем войну с адом? — удивился Марк.

— Мы должны вынудить их к диалогу.

— Из-за вашей неудавшейся миссии?

Синглаф передернул плечами, но не нашелся, что ответить по поводу своего позорного провала.

— Это не Его воля. — Наконец, сказал Марк то, чего больше всего боялся Синглаф.

— Откуда тебе знать? — вспылил он.

— Вы больше не слышите его, ведь так? — Спросил Марк с той же интонацией, словно Синглаф ничего не отвечал только что.

— Нет, — сознался Синглаф, опустив голову и не в силах больше смотреть на правильного и прямолинейного Марка.

— Тогда вам стоит какое-то время провести на вторых, — заметил Марк.

— А может, сразу отправиться в ад? — снова вспылил Синглаф, но усилием воли заставил себя успокоиться.

— Вы не в себе, наставник, — проговорил Марк, глядя на него долгим взглядом. — Вы отравлены, и вы бы это поняли, если бы были в состоянии.

— Неужели я повторю ее путь? — в страхе произнес Синглаф. — Неужели я обрек ее на это своим поручением?

— Нет, не повторите, — утешил его Марк. — Вы исцелитесь. Она тоже исцелилась, по-своему.

— Ты считаешь ее темной? — спросил Синглаф.

— Светлейшей из темных, — ответил Марк, и, подумав, добавил, — и темнейшей из светлых.

— Как это понять?

— Она — связующее звено между нами. Хрупкий мост, соединяющий небо и ад.

— О чем ты говоришь? — Синглаф отклонился и едва не в ужасе посмотрел на Марка.

— Сострадание, изливающееся прямо во тьму. Кто из нас может это? Мы отгородились от них. Они — от нас. А она — стучится всюду, и всюду ее слышат.

— Ты говоришь, что мне не нужно ее спасать?

— Я говорю: молитесь о ней, она спасет всех нас. — На этих словах Марк молча развернулся и вышел, словно беседа была окончена.

23

Порывы ветра подымали песок в воздух, но Лили не замечала сотен иголок, толкающихся в ее кожу, и осыпающихся вновь вниз к ногам. Ее душа почти слилась с окружающим пейзажем, и такими же багровыми сполохами в ее сердце вспыхивала боль от безысходности происходящего. Если бы сейчас на нее напали гончие, она не стала бы сопротивляться. Погибнуть — это было бы так просто, почти что утешением в сравнении с тем, что происходило: с этим болезненным осознанием бесполезности и бессмысленности всего, что она сделала. Прав ли был Небирос? Если снова вернуть время вспять, и если в этом новом варианте она будет… Лили задумалась: она уже была в аду, была на небе — где ей еще следовало бы быть, чтобы дать шанс событиям измениться? Самому главному событию: Нику и кокону? Что могло бы удержать их друг от друга? Может, ей следовало войти в кокон с мечом, и убить себя внутри него, тем самым осквернив кровью, разрушив? Пусть бы ее больше никогда не было, но не было бы и проклятого кокона. Ник был бы свободен… Был бы? Лили едва не взвыла, вспомнив о том, что память о произошедшем рано или поздно все равно настигла бы его.

Усевшись на камень возле целой плантации серых грибов, Лили машинально засвистела, словно в ответ на очередной порыв песчаного ветра. И ей тут же отозвался высокий протяжный свист, а затем из песка и пыли, витающей в воздухе, показалась огромная голова с глазами-блюдцами.

— Рада тебе, здравствуй, — как можно отчетливее подумала Лили, и голова, на миг замерев, кивнула.

— Ты знаешь нас? — спросила голова, с интересом глядя на нее.

— Да, — просто ответила Лили.

— Откуда грусть? — спросил василиск, укладываясь кольцами рядом с ней.

— Ник, — ответила она, рисуя его в ловушке из света.

— Кокон, — дернулся василиск от картинки, и Лили поняла, что он отлично понимает, о чем идет речь, и даже обладает в сознании определением этого объекта.

— Откуда ты знаешь? — едва не запутала Лили змея сложность своего вопроса.

— Аспид, — коротко ответил он, вновь успокаиваясь и кладя голову на туловище.

— Кто? — Лили силилась вспомнить, о ком идет речь, но определенно ничего не находила похожего в своей голове. И тогда василиск милостиво предоставил ей картинку огромного черного дракона с антрацитовыми крыльями.

— Боже, — выдохнула Лили, отрываясь от открывшегося ей жуткого зрелища.

Василиск нервно щелкнул по земле хвостом, реагируя на запретное в этих землях имя, и Лили поспешила мысленно извиниться перед ним. Когда змей успокоился, Лили осмелилась спросить:

— Где?

Василиск открыл свои огромные желтые глаза и, не мигая, посмотрел на нее, потом поднял голову на мощной шее, и, высунув раздвоенный язык, зашипел. Лили невольно присела, испугавшись, что вновь чем-то рассердила змея, но он вроде бы не реагировал на нее, увлеченный процессом.

А потом свет померк, и даже зарево исчезло под покровом вечной ночи. Только глаза василиска светились ровным желтым светом в наступившей кромешной тьме. Лили боялась пошевелиться, боялась подумать о чем-то лишнем, когда тусклое свечение пустых земель вновь возвратилось, а мимо нее пролетела струя жидкого пламени, и огромная черная голова изучающе посмотрела на девушку.

— Будь проклят падший, — вылетело у Лили, и она рухнула на пятую точку, даже не позаботившись о том, чтобы посмотреть, куда приземляется. Сок раздавленного серого гриба медленно растекался под ней.

— Тавтология какая-то, — произнесла голова, — падший и проклятый — суть одно и то же.

— Что ты такое? — с трудом выговорила она, глядя на мощное туловище, с шипами вдоль позвоночника, и крылья, которые даже в сложенном состоянии внушали уважение.

— Что — объект неодушевленный, — возразило существо. — Я же — куда интеллектуальнее вашего желтоглазого приятеля. — Дракон посмотрел на василиска, и пасть чудовища приоткрылась в подобии ухмылки. — Хотя иногда не брезгую пообщаться и с ними. Змеи, по крайней мере, не доказывают мне, что аспидов не существует.

— Аспид? — Лили начала понемногу приходить в себя. — Вы знаете о коконе?

— Определенно, — кивнул он. — Ответ “да” на оба ваши вопроса.

— Но разве вы суще… — Лили вовремя остановилась, а аспид лишь фыркнул, выпустив в сторону клубы дыма.

— Гарус, — представился он, когда Лили окончательно успокоилась.

— Лили, — ответила Лили, машинально протянув руку, а затем убрав ее.

— Я не встречал людей, умеющих общаться с ними, — заметил аспид, указывая на их желтоглазого друга, мирно лежащего рядом.

— Это просто, — мысленно ответила Лили, и василиск согласно мигнул глазами.

— Да, неплохо, — прокомментировало чудовище. — И вы не сильно удивились мне, — продолжил аспид, устраиваясь поудобнее. — Вы не из здешних мест? Идете к колодцу? Знаете, не советовал бы. Они отнимут у вас кое-что ценное и запрут навеки под землей. А если вы любите свет, как большинство смертных, вам это едва ли понравится.

— Гарус, — обратилась Лили, не зная, верно ли произносит его имя, но аспид согласно кивнул. — Я вышла из колодца. Меня никто не держит в плену. Но я хотела бы узнать о коконе. Вы знаете, где он?

— Он занят — ответил Гарус, разворачивая свою огромную голову в сторону зарева. — Зачем он вам?

— Занят? — Лили снова рухнула на раздавленный гриб, несмотря на то, что ей уже почти удалось подняться.

— Да.

— Кем?

— Не думаю, что это еще имеет значение. Свет разъедает темную ткань, словно кислота, — вздохнул Гарус.

— Нет, — прошептала Лили, думая о Нике. Ибо кто еще мог оказаться в сияющей ловушке.

— Зрелище не из приятных, я полагаю, — согласился аспид. — Но он сам выбрал это, — вздохнул Гарус и выпустил из ноздрей две тонких струйки дыма.

— Ник? Это был Ник? — не выдержала Лили. Ее глаза горели едва ли не ярче глаз василиска.

— Ваша проницательность просто поразительна. — Ответил аспид. — Вы случайно не из рода демонов судьбы?

Он приблизил свою морду к Лили и пристально посмотрел на нее, а потом тяжело вздохнул.

— Вы — та самая девушка, верно?

— Та самая? — переспросила Лили.

— Которую он любит, — просто ответил аспид.

— Вы говорили с ним! — воскликнула Лили, не зная, плакать ей или смеяться от счастья. — Давно он в коконе? Его можно спасти? — забросала она его вопросами.

— Он хотел этого, — покачал головой аспид. — Возможно, — его голова приподнялась и замерла в воздухе, — я сам когда-нибудь захочу подобного, и тогда мне не хотелось бы, чтобы меня кто-то беспокоил.

— Гарус, о чем вы говорите. Нет, — Лили смотрела на него обезумевшим взглядом. — Я не успела к нему, на какие-то пару дней. Он просто думал, что так буде лучше. Но это не так: я не могу быть на небесах, я не могу без него. Он нужен мне. Больше света.

— Ого, да вы и правда любите его, — голова повернулась к Лили. — Тогда он дважды дурак. Он не получит ни прощения, ни любви. Пожалуй, мне стоит держаться подальше от кокона, даже когда мне будет совсем паршиво.

— Гарус, прошу вас, — Лили коснулась его шкуры и ощутила холод и идеальную гладкость ее поверхности. — Отнесите меня туда.

— Нет-нет, — попятился от нее аспид, — я больше не приближусь к этой светлой гадости. Я не уверен теперь, что не она задурманивает сознание до такой степени, чтобы темные шли на добровольное самоубийство.

— Гарус, я должна попасть к нему, — почти прокричала Лили, и аспид умолк.

— Вы уже ничего не измените.

Второй раз за сегодняшний день она слышала эти слова, и не хотела их слышать, не хотела принимать. Этот ответ она признает, когда перестанет биться ее сердце, когда она сама исчезнет навеки.

— Я должна, — прошептала Лили, почти как молитву.

— Знаете, в чем-то вы очень похожи, — проворчал Гарус и опустил шею, чтобы Лили могла забраться на него.

24

Самаэля вежливо провели в огромные покои, о существовании которых в Доме он даже и не догадывался. И несмотря на несчетное количество антикварных вещей, обстановка все равно создавала впечатление спартанской. Он не сомневался, что где-то в комнатах должны были находиться сотни книг, но на виду не было ни одной. Из чего падший сделал вывод, что все самое ценное было скрыто от посторонних глаз наведенным заклинанием.

— Нитра скоро придет. Вам лучше присесть, — произнесла появившаяся девушка мягким успокаивающим голосом. Но падшего незачем было успокаивать, он пришел сюда с определенной целью, и его было не сбить с толку.

— Я — Мия, — представилась девушка, качнув юбками в низком реверансе, — вам что-нибудь нужно?

Самаэль отрицательно покачал головой, посмотрев на нее.

— Вина? — вкрадчиво спросила Мия, приближаясь к нему на расстояние вытянутой руки. Полы ее платья разошлись, открывая длинные смуглые ноги. Самаэль скользнул по ней взглядом и проследил за ее движением, когда она незаметно ретировалась вглубь комнаты.

— Почему бы и нет, — отозвался он, и девушка, довольно улыбнувшись, открыла буфет и достала бутылку и бокал. Когда она налила вино и поставила перед ним, Самаэль пристально глядел ей в глаза. И, смущенная, она опустила взгляд, оставшись стоять у стола, словно бы готовая услужить ему во всем, чего бы он ни пожелал.

— Что еще здесь предлагается гостям? — без обиняков поинтересовался Самаэль.

— Для такого гостя как вы — все, что пожелаете, — зардевшись, ответила девушка.

— Даже что-то куда большее, чем вино? — рука Самаэля потянулась к Мии и беззастенчиво скользнула по ее бедру.

— Возможно, — ответила девушка, позволив коснуться себя, но все же в последний момент увернувшись и дразня его.

— Насколько возможно? — внезапно он оказался рядом с ней, и его дыхание согрело ей ухо.

Девушка вздрогнула, но не подала виду, что испугалась.

— Насколько вам захочется, — отозвалась она после секундного колебания.

Падший внезапно подхватил ее за талию и опрокинул на диванчик, стоявший у стены. Девушка неловко завалилась на спину, а Самаэль оказался сверху.

— Ты не настолько невинна, насколько тебе хочется казаться. — Прошептал он ей прямо в лицо, глядя неожиданно холодно и безразлично. — Что это за спектакль?

— Нитра задерживается, — обиженно выпалила Мия, пытаясь выбраться из-под него — я просто не хотела, чтоб вы скучали в ожидании.

— Надо же, какая забота, — едко произнес он, позволяя ей подняться. — Не выпьете ли вина за мое здоровье? — Он протянул бокал девушке, но та отстранилась от него так, словно увидела змею.

— Значит, яд, — удовлетворенно проговорил Самаэль. — Так вы встречаете гостей?

— Зачем ты пришел? — раздался высокомерный голос, и прямо от стены отделилась высокая худая ведьма с темными волосами.

— Если вы готовы меня потчевать лучшими своими напитками, вам, вероятно, виднее, — ничуть не смутившись и не испугавшись, заметил падший.

— И кто из нас разыгрывает спектакль? — фыркнула Нитра. — Я ничего не имею лично против тебя, падший. — Произнесла она, отступая от стены. — Ты не раз доказывал свою гибкость и изворотливость. Если и есть среди вашего племени кто-то по-настоящему хитрый и беспринципный, то это ты, Самаэль. Но ты играешь не за ту команду. — Ее глаза блестели в полумраке. Ведьма явно пошла на свой страх и риск, пытаясь перетащить падшего на свою сторону. — Грерию выбрал Аба, не ты. К чему тебе держаться за нее? Среди нас найдется не меньше талантливых ведьм, которые будут очень благосклонны к тебе.

— Это подкуп? Теперь ты предлагаешь мне взятку? — В глазах Самаэля заплясали веселые огоньки. Он давно уже так не развлекался. — Я иногда просто поражаюсь, кого только не встретишь на наших просторах. Я — правая рука Абы, что ты можешь мне предложить? — Его голос прогрохотал под сводчатым потолком комнаты.

— О, перестань. Я знаю, что он не сильно баловал тебя властью. Ты можешь получить все, что хочешь, если примешь нашу сторону.

— И каковы же ваши планы? — уточнил падший.

— Власть. Мы собираемся взять то, что принадлежит нам по праву.

— Вам? — переспросил Самаэль.

— Нам и прочим обитателям этих земель. Дреги давно недовольны политикой Абы. Они присоединятся к ведьмам. С их мощью победа — лишь дело времени.

— Вы не боитесь гнева хозяина? — спросил пораженный Самаэль.

— И где он? — язвительно рассмеялась Нитра. — Что-то я не вижу ни его, ни его гнева. Ему давно плевать на этот мир, он купается в своей власти на протяжении многих веков, и, похоже, ему эта игра наскучила. Чего нельзя сказать о нас. Мы никогда не отнесемся с пренебрежением к этим землям. Подумай, падший. Мы можем дать тебе все, о чем ты только в состоянии мечтать.

— Что, даже возвращение к свету?

Вопрос застал Нитру врасплох, и какое-то время она недоуменно глядела на Самаэля.

— Ты этого хочешь?

— Чего я хочу, — прошипел он, бросаясь в ее сторону, — так это твоей смерти, тварь.

Но ведьма точно так же, как появилась на сцене, так и исчезла — шагнула назад, бесследно растворившись в стене, и Самаэль лишь врезался с силой в камень.

Мия стояла в стороне, дрожа от неподдельного страха. От ее соблазнительной игры не осталось и следа. Очевидно, она не могла раствориться в пространстве так же, как и Нитра, а старшей ведьме было плевать на незначительные потери в ее рядах.

— Куда подевалась эта старая жаба? — Самаэль грубо схватил девушку за руку и подтащил к себе. Ее глаза закатились от шока.

— Нитра сильна, — пролепетала она, — она может быть где угодно. Это транспортация.

— Тогда веди меня за ней.

— Но я не могу, — в ужасе глаза Мии округлились.

— Если ты настолько бесполезна, я убью тебя, — прошептал он, сильнее сжимая пальцы и причиняя девушке боль. Гримаса страдания исказила ее лицо, и она затрясла головой:

— Я, правда, не знаю, как.

— Очень жаль, — удар его крыла был почти незаметным, но девушка рухнула вниз, как подкошенная, и из ее горла хлынула кровь.

— Что ты делаешь? — раздался голос, и Грерия ступила на пол комнаты с балкончика, выходившего в адскую долину. — Она ведь ни в чем не виновата. Они обязаны подчиняться Нитре.

— Если ты так сильна, может, ты сможешь меня проводить к Нитре? — огрызнулся Самаэль, разворачиваясь к ведьме.

— Едва ли, — произнесла Грерия, касаясь ладонью стены, в которой растворилась Нитра, — время потеряно, она может быть, где угодно.

— Эти ваши ведьмовские штучки, — прошипел Самаэль. — Будь это демон, я давно размазал бы его мозги по стене.

— И совершенно зря, — рявкнула Грерия. — Иногда бывает полезно прежде задать хотя бы пару вопросов.

— О чем? — рассвирепел Самаэль. — Она предлагала мне играть на ее стороне за какие-то паршивые взятки, захватить власть, быть ее личным крылатым зверьком.

— Может, тебе стоило согласиться. Тогда она оказалась бы в твоих руках, — парировала Грерия. — Ты слишком прямолинеен, Самаэль.

— Зато вы чересчур извращенны. Какой еще власти вам не хватает? — Его глаза пылали гневом.

— Мне ничего не нужно, — отрезала Грерия, глядя ему прямо в лицо.

— Да ну? Тогда почему ты не сгнила в коридорах, будучи безвестной старухой?

Грерия перевела дыхание, сдерживаясь, чтобы не ответить ему грубостью.

— Пока мы спорим, Нитра не теряет времени даром. Теперь она предупреждена.

— Больше всего на свете я бы и правда хотел знать, где, черт побери, прохлаждается Ник? — в сердцах выплюнул падший, пытаясь успокоиться и прохаживаясь по комнате.

— А если он в коконе? — тихо произнесла Грерия.

— Ты веришь смертной, которую притащило это насекомое? Если помнится, у них свои интересы в этой игре.

— Если не доверять никому, — отозвалась Грерия, — с чем мы останемся?

— С жизнью, — ответил Самаэль, бросая выразительный взгляд на полный бокал.

Грерия проследила за его взглядом.

— Я не занимаюсь такими вещами, Самаэль, — она почти вплотную подошла к падшему, — и не одобряю того, что они делают.

— Белая пушистая ведьма? — съязвил падший, но в его глазах не отразилось настоящей злости.

— Я не говорю, что не делала подобного, — замялась Грерия, — но мне правда жаль, — в ее глазах блеснула искренность. Самаэль какое-то мгновение еще всматривался в них, а затем отвел взгляд. Он верил Грерии. Даже если бы она подала ему бокал и сказала, что с ним все в порядке, он не знал, отказался бы от него или все-таки выпил, продолжая глядеть в ее глаза.

— Почему он выбрал тебя, чтобы передать дела? — неожиданно спросил он. — После стольких лет обиды и недоверия?

— Может, он считал меня не такой сволочью, как остальных. — Честно ответила Грерия, и Самаэль не нашелся, что возразить. В чем-то она точно не походила на других ведьм.

25

Аспид мягко опустился в горах Азура и почти без малейшего напряжения подошел к светившейся теплым желтым светом сфере.

— Кокон, — проурчал Гарус и удивленно глядел на переливающиеся нити, образующие сферу.

— Ты же говорил, что не можешь приблизиться к нему? Что тебя от него тошнит, что он сбивает тебя с толку и ослепляет? — спросила Лили.

— Похоже, он сумел загасить его, — пробормотал аспид.

— Может, он выбрался? — с надеждой спросила Лили, слезая со спины Гаруса и подходя к мерцающему шару.

— Вряд ли, — честно ответил Гарус, глядя на кучку темной одежды, сваленную в стороне.

— Что это? — прошептала Лили и двинулась в том направлении, а потом лицо ее побледнело, когда она узнала рубашку Ника, его брюки и пояс с пряжкой в виде переплевшихся крылатых демонов.

— Нет, — губы шевелились, почти не издавая звука, только тихий шелест, как у Джареда.

— Девочка, — проговорил аспид, с грустью глядя на одежду. — Похоже, он добился своего.

— Нет, — Лили качала головой, не желая верить.

— Ник, — она импульсивно метнулась к шару и коснулась его рукой, но шар лишь спружинил, отталкивая ее в сторону.

— Не обожглась? — Гарус с тревогой наблюдал за ней. — Нам нечего здесь делать. Давай убираться подобру-поздорову, пока ты не покалечилась, — увещевал он, но Лили его не слышала.

— Нет — качала она головой, не то в ответ на слова Гаруса, не то своим мыслям. — Боже, нет. Неужели я не успела на какие-то несчастные дни, часы? Почему я не сбежала в первый же день из рая. Я бы успела. Я бы упала до того, как он совершил эту глупость. Я бы свалилась ему прямо на голову.

— Нам всем есть о чем сожалеть, — философски заметил аспид, — но прошлое не изменить.

— Изменить, — запротестовала Лили, но потом поникла, вспоминая слова Небироса.

— Нам лучше возвращаться, — крыло аспида легко коснулось плеча Лили. — Нам не место здесь. Не ровен час, кокон разгорится — а тогда жди беды.

Но Лили не слышала его слов, не понимала. О какой еще беде могла идти речь, если единственная беда, которую было не исправить, уже случилась.

— Я остаюсь, — едва слышно прошептала она.

— Тебе не удастся войти в кокон, — сказал аспид.

— Я знаю, — спокойно произнесла она.

— Тогда что?

— Я остаюсь, — ответила она так, словно никаких больше объяснений не требовалось.

Аспид тяжело вздохнул, выпустив клубы дыма.

— Ладно, как хочешь, — пророкотал он, и, взмахнув антрацитовыми крыльями, поднялся в небо.

Лили не знала, сколько времени прошло. Она сидела рядом с коконом, лежала, обходила его кругами, стучала по нему руками и пару раз даже с силой заехала ногой. Но ничего не происходило: кокон отталкивал ее, и изнутри к ней не донеслось ни единого звука. Только груда осиротевших вещей свидетельствовала о том, кто остался внутри.

— Ник, — ее глаза запали, а белки покраснели от нехватки сна. — Ты был прав, когда говорил мне остаться. Все это: обмен, меч — было глупостью. Если бы я просто осталась, у нас с тобой было бы еще несколько месяцев настоящей жизни. Жизни ли? — она сама горько усмехнулась своим словам. — Да какого черта, разве важно, как это называется. — Лили утерла предательские слезы, катившиеся по ее щекам. — Я ведь знаю, что тебе было не все равно, сукин ты сын. Ты ведь падший, ты, мерзавец по определению, ты должен был украсть меня, не отпускать. Взбесить светлых, довести их до белого каления и хохотать им в лицо. Зачем ты добровольно пошел в ловушку? Ты ведь знал, ну зачем? Неужели тебе не хватило первого раза? Или не хватило?

— Ник, — Лили облокотилась о кокон и бессильно сползла по его стенке на землю. Каменная крошка вместе с песком безжалостно вдавилась в ее кожу и отпечаталась неровным узором на щеке.

— Ник, — всхлипнула она, — пожалуйста, если ты слышишь, вырвись, порви этот чертов светящийся шар в клочья. Дай мне знак, что мне сделать? Я порву его сама. Хочешь, я сожгу его?

Но кокон и Ник в нем отвечали ей лишь полным безмолвием.

— Знаешь, мне всегда чего-то не хватало, даже когда я была светла, — Лили сжала онемевшие пальцы. — Я не обрела покой. Я просто не могла понять, что меня тревожило, что не так. А на самом деле, я лишь стремилась к себе настоящей, к тебе.

— Если бы я только успела понять все раньше, я никогда не отпустила бы тебя. — Сквозь слезы улыбнулась она. — Я бы уговорила Гаруса сесть на тебя сверху и не подыматься до тех пор, пока ты не угомонишься.

— Ник, — ее рука нежно коснулась сферы, словно он мог ощутить ее прикосновение. — Мне так не хватает твоих рук, твоего запаха… твоей издевки, — Лили горько усмехнулась и прикрыла глаза, окунаясь в воспоминания, но они были лишь тусклыми картинками, лишенными жизни и трехмерности.

— Ник, пожалуйста, — ее потрескавшиеся губы шептали его имя, как молитву, а веки бесполезно пытались увлажнить высохшие глаза, которые резало так, словно в них насыпали песка.

Лили свернулась клубком без сил на его одежде и потянула носом знакомый запах. Если она больше никогда не очнется, то, по крайней мере, ее последние видения будут счастливыми, пока она окутана его ароматом, его вещами. Его вещь. Была ли она когда-то большим для него, чем вещь? По-настоящему большим.

Где-то на земле в ее любимом городе снова шел дождь, и глаза Ника безмолвно отвечали на ее вопрос. Она была большим, настолько, что он не смог жить, как прежде, зная, что ее никогда уже не будет рядом. Проклятый, для которого любовь стала самым страшным и окончательным проклятием.

Лили закричала, и сквозь неверный сон ей казалось, что она продолжает кричать, сотрясая своим отчаянным воплем и ад, и небеса.

И если мир изничтожится в клочья — верь.

И если все отвернутся — верь.

И если сердце последним ударом пронзит тишину и замолкнет — не отрекайся.

Верь тем, что осталось — сутью своей.

Чья-то рука нежно гладила ее по голове, перебирая волосы. Вокруг плескался такой покой и свет, что не хотелось пробуждаться. Но сознание неизбежно возвращалось, а вместе с ним и ком боли, с каждой секундой становившийся все больше и окончательно заслонивший и свет, и тепло, когда она распахнула свои глаза. Поначалу Лили так ничего и не увидела, кроме ослепившего ее света, настолько яркого, что ей пришлось зажмуриться. Рука вновь нежно коснулась ее головы, успокаивая.

— Икатан, не бойся, все будет хорошо. Я помогу тебе, ты исцелишься. — Она узнала бы этот голос, даже не назови он ее по имени, которое больше ей не принадлежало.

— Синглаф, — ее губы еле шевелились, слишком иссохшие, чтобы нормально раскрываться. Влага коснулась губ, и после того, как она сделала несколько долгих глотков и облизала потрескавшуюся кожу, ей стало немного легче. Его тонкие пальцы осторожно коснулись век, и приятная прохлада пролилась внутрь. Лили несколько раз моргнула и сумела, наконец, сфокусировать взгляд.

Он был также прекрасен, как тогда, когда она принадлежала седьмым небесам. Белый и сияющий, безупречный и такой спокойный и сильный, что, казалось, не существует беды, которой он не мог бы помочь.

— Что ты здесь делаешь? — фраза прозвучала почти чисто, без хрипа.

— Ты кричала, — его глаза смотрели грустно, но из них по-прежнему изливался сплошной свет и тепло.

— Да, но я кричала здесь, — Лили удалось усмехнуться.

— Я слышал, — просто ответил он, и в его взгляде скользнуло какое-то неясное чувство.

— Я позвала — и ты пришел, — улыбнулась Лили, едва не плача. Когда-то он обещал ей, говорил, что придет. Только теперь она не ждала его, да и что он мог сделать? Это был крик в пустоту. Лили покосилась в сторону на кокон — он по-прежнему висел в нескольких сантиметрах над землей, светясь равномерным светом.

— Что с тобой случилось? — спросил Синглаф. А Лили, хотя ей и не хотелось, поднялась с его коленей и отодвинулась.

— Наверное, я потеряла сознание, — пробормотала она, с трудом вспоминая, что было после слез, истерики и крика, который призвал ангела.

— Я имел в виду, как тебе удалось выбраться из ада?

— А, — Лили посмотрела на наставника, и, наконец, сумела разобрать одну из эмоций, омрачавших его лицо — это было чувство вины. — Это неважно, — покачала она головой, и ее взгляд сноваоказался прикован к кокону. Как же хорошо было находиться в забытьи, а теперь один вид светящегося шара и знание происходящего отравляли каждый ее вдох, наполняя грудь растущей болью.

— Почему ты кричала? — Он не настаивал, не давил на нее, хотя было очевидно, что ответ его не устроил.

Лили с трудом оторвала взгляд от мерного свечения и посмотрела на Синглафа.

— Ты знаешь, как попасть внутрь кокона? Или как его разорвать?

Его рука вновь невольно потянулась к ней в жесте утешения, но он остановился, не закончив движения.

— Ты хочешь все начать сначала? Я понимаю, — он опустил свою голову со спутанными волосами. — Я виноват перед тобой. Я должен был сразу понять и не отказываться от тебя, а помочь. Я ведь был твоей единственной опорой. — Он покаянно покачал головой. Затем его взгляд ухватился за взгляд Лили. — Но я понятия не имел, что это такое, пока не спустился сам. Я долгое время приходил в себя после случившегося, даже я, я был полностью не в себе. И я не знаю, что бы со мной было, если бы ты не выбралась. Наверное, я сошел бы с ума от того, что натворил. От того, что уже нельзя было бы исправить. Я так рад, — он схватил ее тонкую ладошку в свои сильные руки, — что ты жива. Простишь ли ты меня?

— Ты вырастил меня, — тихо произнесла Лили, — заботился обо мне. За что мне винить тебя, Синглаф? Я благодарна тебе.

Его лицо просияло.

— Тебе не нужен кокон, — заговорил он. — Я в состоянии исцелить тебя, снять адскую копоть. Ты веришь мне? — Его глаза тепло взглянули на девушку рядом с ним. Он готов был отдать всю свою силу по капле, чтобы вернуть ее, чтобы увидеть вновь свою упрямую Икатан, сбегающую от него на землю и исцеляющую человеческие души. Икатан, смотревшую на него с обожанием, готовую на все ради его благосклонности.

— Ты не понимаешь, — слова давались ей с трудом. — Икатан больше нет, — ответила она, словно прочев его мысли, — она растворилась там, в аду, когда пришла к падшему с посланием. Но ее никогда и не было, Синглаф. Я — Лили, — на него смотрели все те же глаза, только на их дне плескался безграничный океан боли и памяти о чем-то таком, что было чуждо Синглафу.

— Это не копоть, — прошептала она, беря его за руку и кладя себе на грудь, — это я.

— Ты ошибаешься, — он покачал головой. — Ты только так думаешь. Все можно исправить.

— Исправить, — кривая усмешка изогнула ее губы. Синглаф не мог понять, почему его слова вызывают у нее такую реакцию, но он не собирался сдаваться. Его руки вновь потянулись к Икатан, и, коснувшись ее плеч, он прижал ее к себе. От его прикосновений становилось легче, боль то ли замораживалась, то ли отступала. Лили глубоко вдохнула, и ее голова покорно легла на его плечо. Она словно прикасалась горящим от температуры лбом к холодной мраморной поверхности, и жар отступал.

— Тише, тише, — прошептал Синглаф, гладя ее по голове. — Все будет хорошо.

И только тогда она поняла, что снова плачет. Боль сжимала ее в такой тугой узел, что слезы были не в состоянии вырваться наружу, а теперь, когда она чуточку расслабилась, они побежали по ее щекам бесконечным потоком, которого она даже уже не замечала.

— Скажи мне, пожалуйста, мне нужно знать, — вновь взмолилась она, не глядя на ангела, когда поток, наконец, утих, — как можно разорвать кокон?

На этот раз он не стал отговаривать ее от странных идей, пытаясь утешить и успокоить.

— Он сам раскрывается и закрывается, — ответил Синглаф. — Это колыбель творения.

— Ты хочешь сказать, что он создает, но не разрушает? — слабая надежда затеплилась в голове Лили.

— Но что ему разрушать? — удивился Синглаф.

— Темную материю.

— Темная материя сгорает при соприкосновении со светом, особенно со светом созидания.

— То есть, если преобладает темная материя, то такое существо погибнет?

— Тебе не нужен кокон. И я не дам тебе погибнуть. — Его глаза смотрели серьезно, и она знала, что он не нарушит обещания, только вот он не мог пообещать того же хозяину ада. И в том, из какого рода материи состоял Ник, сомневаться не приходилось.

— Я отнесу тебя домой, — тихо проговорил Синглаф, попытавшись осторожно подняться.

— Нет, — в глазах Лили отразилась такая паника, что он остановился.

— Нет? — Он был в растерянности и не знал, что делать. — Там ты быстрее придешь в себя. Пожалуйста, Икатан.

Но она все также затравленно смотрела на него, судорожно сжав пальцами ткань его одежды.

— Лили, — он с мольбой посмотрел на нее.

— Не называй меня так, — ее плечи вздрогнули, руки бессильно опустились, и она вновь заплакала.

— Но ты же сама сказала… — неуверенно начал он.

— Для тебя я всегда Икатан, — прошептала она, закрывая руками залитое слезами лицо и глядя на него сквозь пальцы. — Я хочу, чтобы ты знал… ты очень дорог мне, Синглаф. Помни это, что бы ни случилось, хорошо?

— Хорошо, — согласился он, ничего не понимая. И попытался вновь прижать ее к себе, но Лили отстранилась.

— Ты будто прощаешься со мной? — в тревоге спросил он. — Не делай этого, мы со всем справимся.

— Спасибо тебе, — она улыбнулась, не слыша его. Она была рядом, прямо перед ним, но Синглаф почему-то отчетливо знал, что теряет ее. И когда свет вокруг неожиданно померк, он почти не удивился, только поднял взгляд вверх за Лили, и увидел, как небо заслонили огромные черные крылья, которые, казалось, впитывают свет. Их тяжелые взмахи подняли песок в воздух, и на секунду он прикрыл глаза, а в следующую Лили уже оказалась на спине гигантского зверя, который словно в каком-то ироничном приветствии выплюнул рядом с Синглафом струю жидкого огня. Светлейший в ужасе смотрел на представшее его взору порождение ада, а Лили, похоже, ощущала себя на нем, как дома. Ее грустная улыбка, адресованная ангелу, была последним, что он увидел перед тем, как чудовище взмыло вверх и, сделав в воздухе петлю, камнем бросилось вниз. Оно прошло сквозь толщу земли, словно нырнуло в воду, и земная твердь сомкнулась за ним, будто так и надо. Синглаф, потрясенный, продолжал стоять на том же месте, где они исчезли, и смотрел в пустоту, не в силах поверить в увиденное.

— Икатан, — прошептал он, наконец, понимая, что ее на самом деле больше нет.

26

— Что ты чертишь? — Самаэль лениво наблюдал за приготовлениями Грерии из другого угла кабинета.

— Следующий удар не заставит себя долго ждать, — произнесла ведьма, не отрывая взгляда от бумаг на столе Ника и нанося следующий символ в строго определенном порядке.

— Ты думаешь, заклинания помогут тебе противостоять против всех ведьм сразу? Нужно разыскать и уничтожить Нитру.

— Если у тебя есть такой гениальный план, — огрызнулась Грерия, — что же ты не следуешь ему?

— Ты знаешь, что я не силен в этих ваших хождениях сквозь стены. Но я могу привлечь демонов к ее поиску.

— Она предупреждена, Самаэль, — Грерия красноречиво посмотрела на него. — Они ничего не найдут.

— Если она так искусна, почему столько лет сидела в тени?

— Копила чертову силу!

— Действительно, чертову… — он задумчиво посмотрел на окно и проплывающие за ним облака. — А почему бы нам на время не скрыться на земле? Там-то она нас точно не отыщет — все равно, что иголку в стоге сена.

— Там мы спрячемся, если проиграем эту войну. — Глаза Грерии сердито посмотрели на падшего. — Самаэль, тебе нечем заняться?

— Кроме как убивать ведьм? — язвительно заметил он. — Нет.

— Тогда сходи в библиотеку и поищи для меня книги о доме. Они могу пригодиться. Нужно продумать все варианты.

— Ладно, — падший пожал плечами и, потянувшись, поднялся с дивана.

Грерия его проводила почти гневным взглядом. Он явно не воспринимал ситуацию всерьез, а уже следовало. Ведьмы фактически перешли к открытому противостоянию. Если они и не метали еще огненные шары, то только потому, что не до конца были уверены, что Аба исчез всерьез и надолго. Им подарили отсрочку, очевидно, только потому, что ведьмы проверяли имеющуюся у них информацию.

— Где же Небирос с его девчонкой? — подумала Грерия и чертыхнулась. Рука сбилась, и очередной символ поплыл. Грерия выругалась еще сильнее и попыталась нарисовать его заново.

Она и не заметила, как тонкая сеть легла на ее тело, пока та не стала потрескивать, колоть и стягиваться вокруг. В считанные секунды сеть ее обездвижила, а затем стала сдавливать сильнее, прожигая кожу и сдавливая суставы. Грерия закричала и забилась, но сеть лишь плотнее сжала ее тело. Заклинание на столе мало того, что было не закончено, но из-за неудавшегося последнего символа к тому же не годилось даже для частичного использования. Грерия старалась не дергаться и не ухудшать своего положения, но с каждой секундой оно становилось и так хуже некуда. Она уже видела, как падший возвращается из библиотеки и находит на полу кабинета Ника прекрасную кучку свежего фарша. Но почему они напали так быстро? Хотя, с другой стороны, было наивно и глупо рассчитывать на передышку. Никто ведь не присылал расписания нападений. Грерия попыталась добраться до стола, чтобы воспользоваться хоть чем-то из своих принадлежностей, но попытка не увенчалась успехом, и она лишь с криком распласталась на полу, корчась от боли, а сеть начала сжиматься вокруг нее с новой силой. Когда боль стала практически невыносимой, вспышка раскаленного пламени и громкий хлопок оглушили и ослепили ее, но и боль исчезла, вместе с давлением сети. Вокруг ее тела зашипел пар, взметнувшийся в воздух. Грерия рухнула на пол и с облегчением распрямилась. Медленно, плавно перемещая пострадавшие руки и ноги, ведьма приподнялась на четвереньки, чтобы едва ли не носом уткнуться в мягкие кожаные сапоги.

— Самаэль? — она подняла голову и увидела его озадаченное лицо. Он возвышался над ней, держа книгу в руках.

— Что ты притащил? — не удержалась Грерия, подымаясь на колени. — Это ведь магия сфер, — с обложки проглядывали золотые вензеля.

— Однако неплохо работает, — заметил он, и протянул ей свободную руку. Грерия практически повисла на ней, но так и не сумела самостоятельно встать на ноги.

— Что за заклинание ты прочел? — задыхаясь от резанувшей боли, спросила она.

— Первое попавшееся, — беззаботно ответил он, кладя книгу на стол и подхватывая ее на руки. Приземление на диван, пусть и мягкое, оказалось тоже очень болезненным.

— И что это было?

— Иль катум саностра… и что-то там еще, — произнес падший, и Грерия едва не лишилась дара речи.

— Знаешь, крылатый, — не удержалась она от оскорбительного прозвища, — если бы ты его дочитал до конца, мы бы здесь все к чертовой матери поджарились.

— Но ведь не поджарились, — пожал он плечами, — сгорела только эта металлическая дрянь, — он выразительно посмотрел на оплавившиеся ошметки сети, разбросанные по полу.

— Это потому, что ты, курица неграмотная, вместо саностарум, прочел саностра! Металл! — Грерия готова была взорваться от негодования. — Больше не смей раскрывать магические книги и читать из них!

— Ну, то ж, — Самаэль развернулся на выход, нисколько не огорчившись, — будем считать это благодарностью.

— Подожди, — Грерия почти следом ввалилась в его комнату. Ее сильно пошатывало, и на ногах она держалась с трудом. — Я благодарна тебе. И мне нужна твоя помощь.

Самаэль приподнял одну бровь — он и не ожидал ничего другого от ведьмы. Выглядела она паршиво, даже ее золотистые волосы сейчас напоминали паленую паклю. Но взгляд чистых голубых глаз по-прежнему был ясным и умным.

— Что еще? — не утруждая себя вежливостью, спросил Самаэль.

— Нам сейчас не стоит находиться по одиночке. Если уж они пошли в наступление, то не успокоятся, пока не достигнут цели.

— Тебе не кажется, что это тебе не следует находиться самой? — криво усмехнувшись, поинтересовался он. — Лично я чувствую себя замечательно.

— Это пока, — устало выдохнула Грерия, опускаясь на его кровать. — Пока они не разобрались со мной.

За дверью раздался странный звук, и Грерия едва не подскочила на месте, готовая к отражению атаки. Но Самаэль лишь сделал какой-то жест рукой, и в комнате появились два демона. Их размеры уступали человеческим, но в самом их внешнем виде человеческого ничего не было. Свистяще-шипящими звуками Самаэль отдал им какие-то указания, и, поклонившись, они исчезли также быстро, как и явились.

— Что это? — настороженно спросила Грерия.

— Твоя охрана, — спокойно ответил падший, словно они это уже не раз обсуждали.

Грерия потрясенно замолчала, глядя то на него, то на дверь.

— И снова не стоит благодарности, — съязвил он, сбрасывая пиджак и начиная расстегивать рубашку.

— Я тебе не мешаю? — поинтересовалась Грерия, наконец, придя в себя после его невиданной щедрости.

— Я у себя дома, — ответил он, даже не думая смущаться или останавливаться.

— Демоны будут моими телохранителями? — спросила она, меняя тему.

— Да, что-то не так?

— А как же ты?

— О, — он едва заметно усмехнулся, — приятно, что ты вспомнила обо мне. Но у нас не два демона, если ты еще не успела заметить. Все остальные полчища будут оберегать мой покой, — его пальцы дошли до ремня и потянули рубашку из брюк, — и покой ада.

Грерия видела в своей жизни не одного голого мужчину, но почему-то не могла оторваться от его представления и продолжала стоять, как вкопанная, понемногу краснея. Вся эта сцена была одновременно и возбуждающей, и неловкой.

— Что-то ты немногословна сегодня, — произнес Самаэль, бросая рубашку в сторону.

— Зато ты сегодня красноречив вдвойне, — пробормотала Грерия, пытаясь отвести взгляд. Ей вдруг показалось, что в комнате стало душно и начало катастрофически не хватать воздуха, и пальцы сами потянулись к застежке на горловине платья.

— Тебе помочь? — она не могла с точностью сказать, как он так быстро оказался рядом с ней.

— Н-нет, — с трудом выдавила она, пытаясь уклониться от падшего. Но его пальцы быстро и уверенно освободили сдавливавшую горло ткань, и Грерия наконец, смогла с облегчением вздохнуть. Только облегчение оказалось недолгим, потому что его пальцы не остановились на достигнутом, и продолжили освобождать ее от платья.

— Что ты делаешь? — в панике и странно-поглощающем все тело желании прошептала Грерия.

— То, что следовало сделать давно, — его глаза горели совсем рядом, и теперь они не смеялись, это был огонь ответного желания.

— Самаэль, нам не стоит, сейчас не подходящее время… — попыталась она, но в этот момент платье упало к ее ногам, и его губы коснулись ее груди. Собственный сладкий стон помешал ведьме закончить фразу.

— Подходящее, Грерия, — сказал падший, отрываясь от нее и глядя снизу ей в глаза. — Я думаю, самое время, пока мы еще целы.

— Ты думаешь, все так плохо? — встревожилась она.

— Понятия не имею, моя девочка, — его губы продолжили исследовать ее тело, и все вопросы растворились бесследно, сменившись растекавшимися по телу волнами удовольствия.

27

— Как не сработало? — Нитра метала уничтожающие взгляды в выстроившихся перед ней ведьм. — Если я вас и не убью сегодня, то только потому, что мы потеряли Мию. Бездари! — Она наотмашь ударила тыльной стороной руки светловолосую ведьму, и та отлетела к стене.

— Нитра, ей помог Самаэль, — не подымая глаз, проговорила темноволосая ведьма с пышными формами.

— Похоже, он приставил к ней охрану из демонов, — добавила другая.

— Все лучше и лучше, — прошипела Нитра, продолжая метаться по комнате. — Сначала он является ко мне и пытается убить, теперь вы мне рассказываете, что из-за него не можете убить одну зарвавшуюся ведьму?

— Она не так уж и слаба, — раздался голос, и Нитра в бешенстве развернулась в его сторону.

— Сиби? Что ты здесь делаешь? — произнесла Нитра, успокаиваясь. — Я же велела тебе заниматься дрегами.

— Я не могу смотреть, как она выскальзывает у вас между пальцев. Эта бездарная старая карга, занявшая мое место.

— Ты не удержала свое место, — холодно заметила Нитра.

— О, нет, оно по-прежнему было бы моим, если бы не ее интриги.

— Да, они достойны уважения, — отметила Нитра, — еще никому не удавалось дважды взойти на черный престол.

— Мне удастся, — сверкнула глазами Сибилла.

— Увидим, — уклончиво ответила Нитра. — Так что там с дрегами?

— Они готовы нас поддержать. Их возглавит Угрстан.

— Не надо, — отмахнулась Нитра, — не забивай мне мозги их идиотскими именами, это лишнее. Достаточно, что с ними беседуешь ты.

— А что там слышно о Нике? — Нитра сконцентрировалась, и в воздухе появилось переливающееся окно.

— Его нигде нет, госпожа. И, похоже, у демонов есть аналогичный приказ разыскать его, но пока что все их усилия безрезультатны.

— Прекрасная новость, — произнесла Нитра. — Но мне нужно знать точно! — Ее лицо исказилось от гнева, и даже на той стороне удаленной связи, лицо женщины стало перепуганным. — Точно, слышишь?! Чтобы он не свалился на наши головы в самый неподходящий момент.

— Да, госпожа, — пискнул голос, и окно исчезло.

— А пока, — Нитра повернулась к ведьмам, и от ее голоса повеяло холодом. — Я хочу, чтобы вы разобрались с Самаэлем и Грерией. Нам не нужны здесь его наместники.

— Да, Нитра, — раздался хор покорных голосов.

— Позволь и мне принять участие, — произнесла Сибилла.

— Сиби, — устало вздохнула Нитра. — Хорошо. Но не подведи меня с дрегами.

— Не подведу, — хищно оскалилась довольная Сиби.

Ведьмы еще раз склонились перед Нитрой в знак почтения и страха, и потекли из ее покоев.

— Дагра, принеси мне чаю, крепкого, травяного, как я люблю, — велела Нитра, опускаясь в широкое кожаное кресло. Немолодые руки легли на поручни, обняв их изгибы.

— Сестра, ты излишне строга с ними, — произнесла женщина, до боли похожая на Нитру.

— Много ты понимаешь, это не твоя возня с отварами. Если бы Аба в свое время был строг с нами, мы бы с тобой здесь не сидели сейчас.

— Я до сих пор не понимаю, зачем тебе это надо, Нитра, правда. Зачем тебе власть? Ведь у тебя и так есть все.

— Все?! — кресло вздрогнуло и покачнулось. — Ты всегда была тупицей, Дагра. Все было у падших, а мы лишь довольствовались крохами с его стола. Ручные ведьмы на побегушках и в качестве прислуги.

— Ладно, успокойся, я, и правда многого не понимаю, — Дагра поставила чашку с чаем на столик перед Нитрой. — Но ведь хозяйкой всегда была одна из нас.

— Сиби, например, — Нитра едва не сплюнула в чай.

— Мне показалось, ты высокого о ней мнения? — недоуменно пролепетала Дагра.

— Да, высокого, — неприятная улыбка заиграла на губах Нитры. — Интересно, со сколькими мерзкими рептилиями она сношалась для того, чтобы убедить их?

— Сношалась? — в ужасе повторила Дагра, прикрывая рот маленькой ладошкой.

— А ты думала, она им песни поет, как сирена? Так Сиби — не сирена, чтоб ты знала. Ее сильная сторона — это угол, под которым она умеет раздвигать ноги.

— Тогда зачем ты ей позволила охотиться на Грерию? Та ведь, и правда, хороша.

— Хороша, но ей не устоять против нескольких ведьм одновременно, — Нитра сделала маленький глоточек и поставила чашку на место.

— Почему ты не попыталась переманить ее на свою сторону?

— Она не пойдет, — покачала головой Нитра, — слишком многое сейчас на кону для нее. Потерять доверие, которое он ей оказал? Нет, Дагра, она не пойдет на это. Мне проще ее уничтожить. Хотя в одном ты права, она хороша, Дагра.

28

Грерия бесшумно поднялась с постели и начала одеваться. Самаэль пошевелился, переложив руку, но так и не проснулся. Глядя на его красивый профиль и резко очерченные губы, она уже сожалела о том, что сделала. Для него женщины были лишь игрушками. И она станет еще одной его победой, галочкой в длинном списке имен. А ее тянуло к нему с тех пор, как она открыла для себя, что он не такой идиот, каким казался всем остальным. И теперь, после того, как она узнала, насколько умелы его руки, насколько заботливы и вездесущи его губы… Грерия вздохнула, теперь ей хотелось проснуться с ним в одной постели, неспешно раскрыть глаза и увидеть его улыбающиеся глаза, в которых светится нежность. А это было уже последней сигнальной сиреной, вопящей о том, что ей пора бежать и забыть о глупости, которую она только что совершила, они совершили.

— Бежишь? — его глаза вовсе не казались сонными, и у Грерии создалось впечатление, что он и в этом притворялся.

— Нет, — совершенно глупо ответила она, судорожно пытаясь застегнуть платье.

— Тогда побудь со мной еще немного, — в его голосе не было ни издевки, ни фальши.

Грерия насторожилась, замерев посреди комнаты, словно в нее бросили неизвестным заклинанием.

— Моя девочка, — он похлопал ладонью по постели рядом с собой, и она послушно двинулась вперед прежде, чем успела осмыслить, что делает.

— Самаэль, нам не стоило… — начала она, когда его рука мягко взяла ее за запястье и потянула к себе. Не удержавшись, Грерия завалилась на падшего сверху, и ее губы остановились в сантиметре от его губ, а волосы светлым занавесом отгородили их лица от окружающего мира. — Что ты творишь, — беспомощно прошептала она.

Губы ангела коснулись ее лица, бережно, словно он сдувал пушинки, пробежались от краешка подбородка до щеки.

— Целую тебя, — прошептал он.

— Зачем? — с мукой в голосе простонала Грерия.

— Хочется, — ответил он, начиная усмехаться. А потом, подхватив ее, перевернулся, поменявшись с ней местами.

— Самаэль, у нас война на носу, — попыталась возразить она, пока он снова не покрыл все ее лицо поцелуями.

— Тогда мне придется поцеловать тебя прямо в войну, — улыбнулся он и поцеловал кончик ее носа.

В комнате заметно стало холоднее, но ни Самаэль, ни Грерия не успели обратить на это внимания. Самаэль вскочил с кровати и сдернул с нее Грерию, когда из коридора в комнату рухнуло разодранное на части и бьющееся в конвульсиях тело демона.

Самаэль витиевато выругался, но уже через секунду, они были в комнате не одни.

— Надо же, — протянула рыжеволосая красавица с зелеными глазами. — А мы здесь стараемся, придумываем заклинания. Оказывается, зря — шлюхе не до этого, она занята обслуживанием подчиненных, пока хозяина нет на месте.

— Сиби, — холодея, произнесла Грерия.

— Ты как была дурой, так и осталась, — бросил Самаэль, и ударил стеной огня в четверку ведьм. Но струи пламени шипели и извивались до тех пор, пока не уменьшились и не стали совсем крохотными, а затем и вовсе исчезли.

— И это все? — Сиби излучала самодовольство, хотя на лбу ее спутниц выступили капельки пота, из чего Грерия сделала заключение, что отразить атаку падшего для них оказалось не так уж и просто. — Сиби театрально замахнулась руками, и по сосредоточению других ведьм, Грерия поняла, что основную ударную силу составляют именно они. Она едва успела выставить защитное поле, как огненный шар полетел в сторону Самаэля. Барьер сработал, но шар оказался слишком близко, и их с падшим обдало волной жара. День начинался не очень хорошо. К тому же, Грерия чувствовала себя не очень уютно, будучи обнаженной по пояс — ангел во время своих последних ласк успел-таки освободить ее бюст из платья. Помощи со стороны демонов-охранников, судя по валявшемуся на полу образцу, ждать тоже не приходилось. Грерия изловчилась и успела связать еще одно заклинание, но окруживший ее плотной стеной холод, казалось, выморозил его насквозь, нарушив все основные линии. И когда она все же решилась бросить его в Сибиллу, не смотря ни на что, вместо этого заклинание больно ударило по Самаэлю, от чего он пошатнулся и осел в изголовье кровати.

— Как мило, голубки дерутся, — не преминула отметить Сиби, радостно потирая руки. Ее спутницы стояли рядом бледно-зеленого цвета. Очевидно, она слишком сильно тянула из них силу. Грерия хотела нанести по ним решающий удар, но побоялась, вновь ощутив присутствие холода в воздухе. Добить Самаэля ей категорически не хотелось.

— Что же ты застыла, как статуя? — издевалась Сиби, закидывая рыжую копну за спину.

— Даже в качестве статуи я лучше тебя в постели, — сказала Грерия единственное, что гарантировано должно было вывести Сиби из себя.

— Уродка, — выкрикнула она и бросилась вперед с кулаками на Грерию.

Грерии досталось пару неприятных ударов, но теперь, по крайней мере, она была защищена от атаки ведьм. Бросив взгляд на все еще сидевшего без сознания Самаэля, Грерия, нырнув под орущую и царапающуюся Сиби, сумела отбросить ее на него сверху, и когда тело Сиби загородило Самаэля, направила сплетенный удар в сторону ведьм. Те рухнули, как подкошенные, практически не оказав никакого сопротивления, потому что силы их были на исходе.

Сиби, видя происходящее, в свою очередь, набросилась на Грерию, тратя последние свои силы на то, чтобы уничтожить ее. И когда Грерия уже подумала, что никак не успевает опередить ее удар или сплести хоть какую-то защиту и мысленно приготовилась к обжигающей боли, глаза Сиби перед ней удивленно округлились, и рыжеволосая ведьма рухнула прямо на нее, издавая какие-то булькающие звуки.

Рука падшего рванулась у нее из спины и, вытащив окровавленное сердце, бросила его на пол.

— Проклятые земли, — выругалась Грерия, спихивая с себя тело Сиби.

— У тебя так всегда по утрам после секса? — услышала она невозмутимый голос.

Грерия лишь посмотрела на него, не понимая, как он может еще шутить.

— Успокойся, — он коснулся ее щеки рукой, оставляя на ней кровавый след. — Мы все сделали вовремя, — и снова эта дурацкая улыбка заиграла на его губах. И Грерия, сама себя не понимая, вдруг затряслась от смеха, который следом за ней подхватил падший.

Может, это была истерика, а может, они оба сошли с ума.

29

— Нет, пропади все пропадом! — Нитра крушила все, что попадалось ей под руку. — Надо же быть такой дурой! Оставалась бы с дрегами — у них один уровень интеллекта.

— Нитра, нам нужно что-то решать, — заметила Зегла. Это была ведьма внушительного роста с седыми волосами.

— Мы должны выступать, — Нитра успокоилась от тона ее голоса. — Ты снова позволяешь себе играться с успокаивающими заклинаниями?

— Тебе нужно остыть, Нитра. Голова должна быть холодной, особенно, учитывая то, как мы начали.

Нитра раздраженно развернулась, но сдержалась — заклинание работало.

— Фрати донесла, что Аба нам не помешает.

— Не помешает? — казалось, на ничего не выражавшем лице Зеглы, все-таки скользнуло удивление.

— Нет, он попал в ловушку светлых. Если тебе знаком термин “кокон”.

— Знаком, — отозвалась Зегла, — только не понимаю, как его туда угораздило.

— Это уже не важно, — отмахнулась Нитра, — важно, что мы можем начинать. Только вот с дрегами общалась эта тупая идиотка… — замялась Нитра, — и это несколько неудобно.

— Это не страшно, — отозвалась Зегла. — Я слышала, главный у них Угрстан. Я поговорю с ним и передам ему любые твои указания. Насколько я знаю, они не очень различают людей.

— Настолько не различают? — с сомнением посмотрела на Зеглу Нитра.

— Настолько, — не смутившись и не поддавшись на колкость, все также ровно ответила Зегла. И Нитра невольно прониклась к ней уважением.

— А что бы ты сделала с падшим и Грерией? — поинтересовалась она.

— Убила бы их, — безразлично ответила Зегла. — Собственноручно.

— Я так и думала, — кивнула Нитра. — Отправляйся к дрегам, распоряжения я передам позднее.

Зегла едва кивнула и, махнув в воздухе серебристой шевелюрой, как солдат зашагала к двери.

— Если бы все были такими, как она, — подумала Нитра, провожая ее взглядом, — проблем бы не было. — И прошла к столу, обдумывая план, как лучше избавиться от Грерии с Самаэлем. Они становились проблемой.

Огненные шары летели со всех сторон, тесня демонов к стенам и башням дома. Грерия с Самаэлем находились в гуще драки, предпочитая вызвать противника на открытый удар, чем бесконечно отражать мелкие, более похожие на ловушки, поджидающие их в самых неожиданных местах. Оба были изрядно уставшими, но не собирались сдаваться.

— Ты можешь что-то сделать с их атакой? — крикнул Самаэль, отходя назад вместе с остальными демонами.

— Что я могу сделать сама против кучи ведьм? — огрызнулась Грерия, в очередной раз пытаясь поставить защиту, которую уже через несколько секунд пробивали объединенные силы ведьм.

— Откуда мне знать, какое-нибудь страшное чертово заклинание, — рявкнул Самаэль, отражая крылом звенящую волну, двигавшуюся в их сторону.

С воздуха на них почти рухнул мелкий ощетинившийся демон.

— Да какого… — выругался Самаэль, отмахиваясь от него, как от мухи.

— Падший, — прострекотал он, — скоро к ведьмам присоединятся дреги. Это точно.

— Этого нам только не хватало, — Самаэль на какое-то время даже прекратил наблюдать за сражением. — Мы должны покончить с ведьмами до этого.

— Конечно, — глухо отозвалась Грерия. — Что еще прикажете?

— Ты не сможешь, — его глаза грустно посмотрели на Грерию. Это был уже даже не вопрос. Отстранившись немного от боя, и взглянув на него со стороны, он понял, насколько ничтожны их шансы. Падший, ведьма и кучка демонов против всех ведьм, которые бросали в них огненные шары и заклинания с земли и с воздуха. Они были зажаты между атакующими и стенами дома, у самой земли. Взлететь было нереально: стоило им только попытаться подняться в воздух, как их разорвали бы на части, — слишком легкая мишень на фоне этой проклятой стены, куда их загнали.

— Их главная сила — это Нитра, — бросила сквозь грохот драки Грерия. — Если бы удалось поразить ее…

— А ты можешь? Мы бы могли продержаться без твоей поддержки какое-то время, если бы ты взялась.

— Мне не удастся подобраться к ней, — Грерия в отчаянии смотрела на Нитру, висящую в воздухе за рядами ведьм. Она была вне досягаемости, и знала это. Нитра никогда ничего не делала своими собственными руками, предпочитая использовать других.

— А если ее как-то отвлечь? — предложил Самаэль.

— Как?

— Обрушь на нее что-нибудь. Башни? — Он бросил быстрый взгляд на махину дома.

— Отличная мысль, — проворчала Грерия, — только мы в таком случае тоже окажемся погребенными под стенами.

— Может, призовешь еще демонов? — ее глаза с надеждой посмотрели на Самаэля.

— Я могу призвать только демонов судьбы, но они не успеют вовремя, — ответил он, кивая ей на редеющие ряды крылатых.

— Значит, они поджарят нас, если я не обрушу башни?

— Ага, — он неожиданно протянул руку и пожал кончики ее пальцев. И от одного этого жеста Грерии стало легче и как-то теплее на сердце. Ну, погибнут они в грохоте под стенами дома, и что? По-своему, это могло бы быть даже веселым, когда на нее смотрели его искрящиеся глаза.

— Почему бы и нет, — усмехнулась ему в ответ Грерия, пьяная от дыма и драки.

Нитра мысленно праздновала победу, видя, как оттеснили кучку демонов и ее дорогие мишени к стене дома. Еще несколько ударов — и от демонов не останется ничего, а там наступит черед ведьмы с падшим. Нитра вздохнула: это оказалось даже слишком легко. Возможно, ей вовсе не понадобится помощь дрегов, если в долину не сунутся демоны судьбы во главе с Небиросом и Саргатаносом. Но пока ей везло — зеленоглазых тварей и близко не было видно. Быть может, их тоже поглотил какой-нибудь кокон, хотя это было бы исключительной удачей.

Пространство вокруг вспыхивало и гасло, озаряясь светом летящих огненных шаров. И когда общий багровый фон сменился темным, никто не обратил на это никакого внимания. До окончательной победы ведьмам оставался всего один шаг, и Нитра в предвкушении не отрывала взгляда от окончания сражения. Летящее в ее сторону пламя она заметила только тогда, когда оно опалило ее спину, заставив скорчиться в предсмертном крике. Ведьмы не сразу поняли, что происходит, ощутив падение силы и отсутствие центра, который концентрировал эту силу и координировал их действия. Струи жидкого огня сметали их, как щепки. Шары, которые они хаотично начали метать в нового противника, не достигали цели, угасая в полете, словно их смывало огромными волнами воздуха. Они кричали, и кое-кто из самых трусливых попытался покинуть поле боя, но все те же волны снова сметали их к центру и все также методично поливали огнем. Вскоре, во всем этом мраке не осталось ничего, кроме развеваемых ветром кучек пепла.

— Что это такое? — в ужасе прошептала Грерия, невольно прижимаясь к Самаэлю. Но он сам зачарованно смотрел на происходящее.

— Это демон? — спросила Грерия.

— Нет, — покачал он головой, не отрывая взгляда от развернувшейся картины.

— Он просто сжег их всех.

— Да.

— Но демоны ведь не бывают таких размеров, да?

— Не бывают.

Тем временем ужасающий черный дракон пустил еще пару прощальных струй огня на землю и тяжело приземлился у дома, складывая свои непроницаемо черные крылья. Потом он опустил голову к земле, и с его шеи соскользнула маленькая фигурка. Грерия с Самаэлем, по-прежнему застыв на месте, с недоумением смотрели на приближающегося к ним человека. Это была девушка в белой одежде, вернее, когда-то ее одежда была белой, со светло-пепельными волосами. Когда она подошла ближе, они узнали ее.

— Человек Небироса? — удивленно спросил Самаэль.

— Лили? — одновременно с ним произнесла Грерия.

— Привет, — совсем неподобающим образом поприветствовала их девушка, но не в текущей ситуации было обращать на это внимание.

— Это что, аспид? — не выдержал Самаэль.

— Да, — ответила Лили, глядя на их потрепанный вид.

— Но они же — миф.

— Только ему не говорите, а то он обидится, — попыталась пошутить Лили, но улыбка у нее вышла совсем невеселой.

— Ты очень вовремя, спасибо, — поблагодарила Грерия, отлипая, наконец, от стены.

— Тебя послал Небирос? — Самаэль продолжал рассматривать аспида, не в силах отвести от него взгляд.

— Нет, — покачала головой Лили, уставшая от того, что ее мало кто понимает, а единственный, кто понимал, отказался это делать. — Никто меня не посылал. Гарусу просто было по дороге.

Огромная голова, словно в подтверждение ее слов, возникла прямо над Лили. Аспид откашливался от дыма, который заполнил его глотку, и выглядело это так, будто кто-то чистит сразу несколько дымоходов.

— Это Гарус, — представила его Лили, пока он избавлялся от сажи.

— Он разумен? — потрясенно пробормотала Грерия.

— Да, он разумен, — скептически отозвался Гарус, наконец-то разобравшийся со своей глоткой.

— Но как вы узнали? Так вовремя… — Самаэля так и тянуло дотронуться до аспида рукой и потрогать его шкуру.

— Мы не знали, — ответила Лили, — просто совпадение. Но я все равно убила бы Нитру.

— Ты? — Грерия начала приходить в себя, и на ее лице отразилось возмущение. — С какой стати?

— Она была слишком опасна.

— С таким определением можно выкосить большую часть ада, — вздохнул Самаэль, сумевший все-таки сдержаться и не коснуться Гаруса.

— Она была опасна для ада.

— А где Ник? Ты узнала, где он? — Самаэль решил не вдаваться в ненужные споры, тем более что после всего случившегося он едва ли пылал симпатией к Нитре.

— Да, — ответила Лили, но сердце ее при этом снова мучительно сжалось от боли.

Гарус тяжело выдохнул, выпустив клубы дыма, и поспешно отвел голову в сторону.

— И? — Самаэль готов был рассердиться: чего эта девчонка так тянет? — Где он?

— В коконе, — безжизненно произнесла Лили. Ее губы просто открывались и оттуда вылетали какие-то звуки.

— Ты уверена? — глаза Грерии загорелись. — Как он мог туда угодить? Что ему там делать?

— Я не знаю, — она тысячу раз задавала эти же вопросы сама себе, и не находила на них ответа. Ответа, который был бы правдой, или ответа, который бы ее устроил.

— Так ты не знаешь, в коконе он или нет? Ты не ушла дальше своих чертовых предположений? — Грерия была на грани бешенства. Речь шла о слишком важной вещи, чтобы можно было говорить полунамеками, а эта девчонка, которую притащил Небирос, не говорила ничего определенного.

— Он в коконе, в горах Азура, — произнесла Лили, и Грерия с шумом выдохнула.

— Откуда ты знаешь? Кокон не прозрачен — откуда знать, что он там?

— Гарус сам его отнес туда, — отозвалась Лили, печально глядя на огромную поникшую голову аспида. Он следил за их разговором, но не вмешивался. Лили ощущала, что ему тоже было жаль Ника, а теперь, возможно, немного жаль и ее. — И, там были его вещи, рядом, — добавила Лили, чтобы раз и навсегда закрыть эту тему.

— Неужели это и, правда, безумие, — пробормотал себе под нос Самаэль. Он, как никогда, стал задумчив, напрочь забыв о ранах, полученных в недавней драке.

— Мне жаль, — сказала приблизившаяся к ним голова, и, выдохнув несколько сизых клубов дыма, Гарус расправил свои крылья.

— Постой… — у Самаэля еще была прорва вопросов к дракону из мифов, но Гарус лишь слегка повернул голову в его сторону.

— Мне пора домой, — вибрация его голоса отдавалась в стенах дома. — Я и так слишком задержался. — Огромная туша с неправдоподобной легкостью оторвалась от поверхности и понеслась в сторону острых пиков гор.

— Это все сплошное безумие, — произнес Самаэль, провожая его взглядом.

Лили повернулась, чтобы уйти вслед за Гарусом, но ее никто не собирался отпускать так просто.

— Ты должна нам кое-что объяснить, — потребовал Самаэль, достаточно грубо хватая ее за руку. Но боль, застигнутая врасплох в ее глазах, заставила его разжать пальцы. — Нам нужно поговорить, — уже мягче добавил он. — Вернемся в дом? — его взгляд скользнул по Грерии. Ведьма выглядела измученной, но на ее одежде была лишь пыль, в то время как рубашка Самаэля окрасилась красным. Рукав стремительно намокал — похоже, рана была серьезней, чем он предполагал.

— Я помогу, — Лили коснулась его руки. Падший мрачно взглянул на нее, но позволил распутать завязку, шнуровавшую ворот рубашки, и перетянуть его руку чуть выше раны.

— Ты еще и лекарь? — с издевкой спросил он. Но Лили лишь молча покачала головой.

— Ты восстанавливаешься также быстро, как Ник? — тихо спросила она.

Самаэль удивленно взглянул на нее.

— Нет, он уникален, — горькая усмешка изогнула его губы, — но все равно лучше, чем люди. — В его голосе зазвучали нотки высокомерия.

— Люди в слоях? — уточнила Лили, не выдержав его надменного тона.

— Да кто ты? — воскликнул Самаэль, но, снова оглянувшись на Грерию и заметив землистый цвет ее лица, предпочел поторопиться внутрь к заботливым рукам друзей Калеба.

Калеб, человечек-коротышка, был слугой у Ника. Лили его отлично помнила по другой жизни. В большинстве своем коротышки были врачевателями, и на первый взгляд их маленькие пальцы могли показаться неуклюжими, но на самом деле они двигались с поразительной скоростью, умело штопая любые раны.

Грерию, впавшую в забытье, положили в спальне Ника, а они с Самаэлем разместились в его кабинете, к которому падший в последнее время привык больше, чем к собственному жилищу, столько они здесь проводили времени вместе с Грерией.

— С ней все будет в порядке, — подбодрила его Лили.

Калеб заканчивал накладывать очередной шов на плечо Самаэля.

— Это никому не нужно, — пытался избавиться от него ангел, — и так заживет.

— Так заживет быстрее, — сухо отозвался Калеб, и собрав все свои принадлежности, беззвучно скрылся за дверью.

— Ну, спасибо, — бросил ему Самаэль вслед. — Я знаю, что с ней все нормально, — обернулся падший к Лили, — иначе не рассиживался бы здесь, позволяя вышивать на себе крестиком.

Лили нравилось его чувство юмора, и легкое отношение к жизни, на грани крайности. Чем-то неуловимым он напоминал ей Ника. Правда, внешне они сильно отличались. Самаэль был более смуглым, и его резкие черты отдавали хищностью, а карие глаза были созданы, чтобы разбивать сердца и задирать юбки.

— Кто ты? — вдруг спросил Самаэль, и Лили оторопела. Она сама недавно задавалась этим вопросом. Что ей было ответить падшему? Она не знала.

— Человек? — полу-вопросом ответила она.

— Черта с два, — выругался Самаэль. — Пусть этой ерундой Небирос кормит своих демонов. Хотя нет, они ведь тоже отлично в этом разбираются. — Он оторвался от стола, на котором сидел, пока его штопал Калеб.

— Я была человеком, — честно ответила Лили, но падший продолжал сверлить ее взглядом.

— Допустим, но кто ты теперь? — спросил он, вторгаясь в ее личное пространство.

— Этого я, правда, не знаю, — Лили вынуждена была отвернуть голову, чтобы не коснуться склоненного к ней лица.

— Как ты нашла Гаруса? Проклятие, — он сделал импульсивный круг по комнате, — все считали, что их не существует, что аспиды — это сказки.

— Явстретила его в пустых землях.

— А там-то ты что забыла? Или решила, что Ник пошел за серыми грибами?

Лили молчала: что бы она ему ни говорила, он везде увидит подвох, недомолвки или того хуже, вранье.

— И где наш друг Небирос? — его, казалось, было уже не остановить.

— В колодце, вместе с Джаредом, — ответила она, с тоской глядя на книжные полки и пробегая по корешкам глазами.

“Зачем это все без него?” — стремительно неслись ее мысли. — “Быть может, лучше разозлить Самаэля — и пусть оторвет ей голову, и на этом все метания, все мучения закончатся. У Ника будет его сияющий кокон, а у нее… а что у нее — ведь кокон уже был, будет окончательная смерть”.

— Ты что там, в облаках витаешь? — вырвал ее из раздумий Самаэль. — Зачем ты искала его? Что тебе пообещал Небирос?

— Пообещал? — Лили недоуменно посмотрела на него. — А, — она поняла, что он имел в виду, но так устала от этой бессмысленной игры. — Ничего он мне не обещал. Я сама хотела его отыскать, мне нужно было ему кое-что сказать. Небирос не верит, что его можно вытащить из кокона, он считает, что все это — неизбежность, потому и остался в колодце. — С горечью произнесла она. — Потому что ни в чем больше не видит смысла. — Лили позволила себе пройти по комнате до стола и, развернувшись, оперлась на него руками, глядя на падшего. — Но ведьмы обезглавлены, и это хорошо. Теперь, по крайней мере, нет угрозы войны, внутренней, — добавила она, задумавшись.

— Нас ждет какая-то внешняя угроза? — встрепенулся падший.

— Если что-то и будет, пустые земли и колодец справятся с этим, — покачала головой Лили.

— Значит, ты хотела о чем-то попросить Ника, — он по-своему понял ее слова. — Если это в моих силах, я готов выполнить просьбу в благодарность за то, что ты сделала.

— Это не в твоих силах, — прошептала Лили.

— Что это? Жизнь? Смерть? Если так, то не над всем и он властен.

— Может быть, — ее мысли снова были очень далеко от падшего и от кабинета, в котором они стояли.

— Хочешь вернуться на землю?

Лили подняла на него измученный взгляд. То, чего она хотела — было невозможно, а все остальное не имело значения.

— Я останусь, если ты не против, — отозвалась она, глядя на него мягко и грустно. — Займу какую-нибудь из пустующих комнат в доме.

— Ты хорошо знакома с нашим миром, но я никогда не видел тебя, — прищурился Самаэль.

— Да, я тоже никогда не видела тебя, хотя и наслышана, — голос Лили был наполнен чувством, которое Самаэль не мог разгадать.

— Надеюсь, тебе не наговорили обо мне гадостей?

— О тебе? — она вдруг искренне и слегка удивленно улыбнулась. — Нет, только хорошее.

Ее ответ еще сильнее озадачил Самаэля — кто мог сказать о нем что-то хорошее, это был полный абсурд, но в ее интонациях не было ни доли издевки или сарказма.

— Ты — будто воплощенное безумие Ника, — произнес он, отпуская ее.

30

— И что теперь? — Грерия не прикасалась к бумагам на столе, словно они были прокляты. — Мы ничего не знаем о коконе. Но даже из того, что я знаю, никому из темных не под силу разрушить его.

— Да и светлым, — отозвался Самаэль. — Я тоже слышал эти старые сказки. Его последнее появление во время обмена, выходит, тоже было не случайным. Сияющая машина-убийца.

— Все, о чем мы сейчас говорим, имеет смысл, только если это не машина-убийца, а настоящее чудо светлых, — подчеркнула Грерия. — Тогда есть шанс, что Ник еще там, и что он по-прежнему Ник.

— Ты думаешь, он прежний? После добровольного самоубийства, которое он совершил? — не выдержал падший. — Ты все еще веришь в это, Грерия? Очнись! Или ты так ослеплена любовью к нему?

— Самаэль, — она потрясенно посмотрела на падшего. — Это что, ревность? Я никогда не любила Ника, и ты это знаешь. Я стала уважать его в последние дни после того, как он ко мне отнесся, но любовь и уважение — разные вещи.

Самаэль тяжело рухнул в кресло и откинул голову, не желая отвечать.

— Но мы должны что-то сделать. Хотя бы попытаться. Неужели мы сдадимся, так ничего и не попробовав?

— А стоит ли? Вот в чем вопрос, — его глаза снова смотрели в глаза Грерии. — Кого мы там найдем, даже если нам удастся его оттуда вытащить? Будет ли он рад нашему подвигу? Или, плюнув нам прямо в лицо, тут же залезет в кокон снова?

— Ты думаешь, он безумен? Думаешь, это конец?

— Грерия, — казалось, в ее имя он пытался вложить всю очевидность и безысходность ситуации. — Если бы я не был таким паяцем, мне, видимо, следовало бы впасть в отчаяние уже во время схватки с ведьмами, потому что не будь они уверены, что он никогда не вернется, не стали бы начинать переворот. Но вот я сижу здесь и улыбаюсь, потому что большая гранитная птичка прилетела, поплевала огнем и избавила нас от этой проблемы. Только при этом никто не заметил, что изначальная проблема никуда не делась.

— А что говорит эта девчонка?

— Она мне кажется такой же к черту безумной, как и сам Ник у входа в кокон.

— Почему? — удивилась Грерия.

— Тебе по пальцам пересчитать? — вихрем взметнулся Самаэль, расправляя крылья. — Она прилетела на аспиде — раз, что само по себе уже неплохо, — он загнул один палец, — она не попросила ничего взамен — два, — очередной палец коснулся его ладони, — и она поселилась в доме, в пустой комнате, просто так, да, а почему бы и нет — для людей или кем она там является, это же так свойственно, а? Прилетать на аспиде и поселяться в доме, и ничего не хотеть, и улыбаться мне в глаза, когда я на грани бешенства, и говорить, какой я хороший.

— Она сказала, что ты хороший? — глаза Грерии зажглись недобрым огнем.

— Ты думаешь иначе? — не удержался от шпильки Самаэль.

— Перестань, — Грерия смутилась своей внезапной вспышки, — не думаю.

— А что ты думаешь? — его крылья снова слились со спиной, он очутился рядом и теперь заглядывал Грерии в глаза, стоя на корточках возле ее кресла.

— Ты… ты дразнишь меня, — возмутилась она, пытаясь от него отстраниться.

Самаэль только улыбнулся, а потом неожиданно поцеловал ее в нос.

— Только самую малость, и хотя у тебя на носу больше нет войны, в которую мы могли бы вляпаться, мне все равно хочется его поцеловать.

— А ты не перепутал мой нос с носом этой Лили?

— Ревнуешь?

Грерия демонстративно фыркнула, краешком глаза внимательно следя за реакцией Самаэля.

В его глазах сверкнули отголоски пламени.

— Чтобы я ничего не напутал, нужно освежить память, — прошептал он ей на ухо, склонившись и пробегая пальцами по ее спине и животу.

Грерия судорожно вздохнула и не смогла сказать ему “нет”.

31

Заброшенные комнаты были почти абсолютно пустыми. Только в дальней из них стоял диванчик на дутых ножках с вензелями, обитый бархатом и больше подходящий для фойе, чем для спальни. А в первой — стол из темного дуба и пара стульев. Но у Лили не было вещей, и незачем было горевать по шкафам или каким-то еще предметам обстановки. Она бережно положила на диван спрятанную одежду Ника, и долго смотрела на нее, не зная, как лучше распорядиться своим сокровищем. Потом бросила его рубашку на спинку, создавая иллюзию того, что хозяин сам недавно снял ее и отошел всего на пару минут по своим делам, собираясь вскоре вернуться. Пояс и брюки Лили уложила в стол, на случай, если рубашка выветрится. Хотя знала, что та сохранит запах достаточно долго. Была ли она похожа на безумного зверя, затянувшего в свою берлогу вещи на память, чтобы кататься в них и скулить долгими одинокими днями и ночами? Ей было все равно.

Лили вздрогнула, очнувшись от своих мыслей, когда услышала шум в прихожей. Быстро спрятав рубашку за диван, она выглянула из комнаты и увидела Самаэля. Падший из вежливости торчал на входе, оповещая о своем прибытии.

— Привет, ты… устроилась? — неловко спросил он. Неужели это единственное, что могло его смутить — чье-то отчаянное безумие.

Лили нервно помяла руки, не зная, что ему предложить и о чем пойдет разговор. Ей не хотелось ни с кем говорить, она не ждала и не желала гостей, да и встречать их ей было негде.

— Да, вроде того, — бросила она себе под нос, но он расслышал и кивнул.

— Тебе, наверное, нечего есть, — вдруг произнес он и поставил перед ней на стол корзину, заваленную едой.

— Если это в благодарность за помощь с Гарусом, то не стоило, — Лили на самом деле чувствовала себя сумасшедшей, пойманной на горячем. Ей казалось, что стоит Самаэлю потянуть носом воздух, как он учует знакомый запах и поймет, чем она на самом деле занималась. Потому что, чем еще, черт побери, в этом пустом склепе можно было заниматься?

— Тебе не скучно самой? — словно в продолжение ее мыслей поинтересовался Самаэль.

— Решил предложить свою компанию? — довольно резко отозвалась Лили и тут же пожалела. Ну, чем Самаэль был виноват в том, что жизнь ее разбита? Он ведь пришел ее поддержать, хотя вовсе не был обязан.

— Возможно, — он осторожно приблизился к ней, будто к раненому и непредсказуемому зверю. — Тебе становится хуже?

— А разве кто-то обещал лучше? — бессильно огрызнулась Лили и упала на стул возле стола.

— У тебя еще не отросли новые крылья? — неожиданно спросил он, и Лили подняла на него озадаченный взгляд.

— У меня? — глупо переспросила она.

— Я много думал о тебе, — произнес падший, — и больше ничего не остается, каким бы абсурдом это ни звучало, кроме того, что ты — одна из нас.

— Одна из кого? — Лили его искренне не понимала. На фоне речей Самаэля, ее собственное безумие показалось ей детским лепетом — пришлось сосредоточиться.

— Падшая, — ответил он. — Эти муки совести, метания, они так знакомы. Хандра, боль, все то, что я видел в твоих глазах под стенами дома, когда ты прилетела на аспиде. Светлые знают об аспидах? И много еще таких, как Гарус? — Он помолчал и, не дождавшись ответа, продолжил. — А Ник — конечно, ты хотела с ним поговорить, а вместо него во главе остались повеса и ведьма, пьяница и ведьма, дурак и ведьма — как тебе будет угодно, я со всем согласен. Но, знаешь, — он прямо взглянул на Лили, — я не всегда веду себя, как идиот, и вполне могу тебя выслушать. Прости, что сразу не понял. Я могу объяснить тебе, что происходит — ведь я пережил все это сам, могу поддержать. Ты действительно можешь рассчитывать на мою помощь, ты не останешься одна. — Он протянул руку и дотронулся до Лили.

— У тебя уже начали расти новые крылья? — повторил он свой вопрос, воспринимая ее молчание, как согласие.

— Самаэль, но с чего бы кому-то падать теперь? — она зачарованно смотрела в его карие глаза. Теперь он напоминал ей ее братьев с седьмых, только их темный вариант.

— Проверяешь меня? — усмехнулся он. — В поисках все той же истины, а может, искренности, которой нет наверху.

— Возможно, ты прав, — согласилась Лили, вспоминая их жизнь. У них не было своих решений, своей воли, не было искренности и неискренности, потому что все было пропитано волей создателя. Зачем нужны были какие-то глупые чувства, если они были лишь его руками, ногами, частями тела, а распорядителем был он. — Только у меня никогда не было крыльев, — добавила она.

— Но это же невозможно, — удивился падший.

— Если только я не человек, — подвела его к изначальной мысли Лили.

— Я ошибся? — казалось, он сразу стал жестче и холоднее.

— Да, — кивнула Лили, смахивая со стола пыль.

— И ты никогда не была на небесах?

Боль снова вспыхнула в глазах Лили, и она резко отвернулась, не в силах солгать.

Самаэль оказался рядом с ней, и его руки накрыли ее ладони.

— Я останусь с тобой столько, сколько нужно. Ты можешь доверять мне.

Лили снова покачала головой и попыталась отстраниться, но он не позволил ей.

— Неужели ты не понимаешь? Нас осталось только двое! Раньше были Ник и я. После его исчезновения я думал, что остался совсем один, и тут появляешься ты. Мы нужны друг другу!

— У тебя есть Грерия, — попыталась возразить Лили.

— Грерия — всего лишь еще одна ведьма. Но за все это время у меня никого не было вроде тебя.

— Самаэль, — Лили зажмурилась, не зная, как выкрутиться из сложившейся ситуации и ощущая, как все катится совершенно не туда. — Самаэль, черт бы тебя побрал! — Ей пришлось пробудиться от своего печального и прекрасного летаргического сна, в котором боль плавала в гуще воспоминаний идеальными снежинками, не задевая, не трогая, почти не касаясь сердца. Крепкие выражения, завернутые с особым искусством, приводили ее в себя еще быстрее. — Да какого ж падшего ты делаешь! — Еще немного, и она готова была отвесить ему приличную затрещину. — У тебя есть Грерия — я напоминаю тебе, а не кокетничаю с тобой. Она нуждается в тебе. А все, в чем я когда-либо нуждалась, больше не существует — и точка!

Ее голос звенел с такой силой, эхом отражаясь в пустой комнате, что действовал не хуже пощечины, которой Лили хотела его наградить.

— Удивительно, что ты ожила от ненависти ко мне, а не от любви, — спокойно произнес он, рассматривая ее, — но все равно, результат достигнут.

— Ты разыграл меня? Пришел, чтобы поиздеваться? — едва не вскипела Лили, понимая, что ее обвели вокруг пальца. Разыграли, как маленького ребенка.

— Мне бы больше польстило, если бы ты поддалась на любовь, — усмехнулся он.

— Проваливай отсюда! — Лили выхватила из корзинки первый попавшийся плод, напоминавший грушу, и запустила им в падшего. Но он увернулся, нисколько не напрягаясь, и лишь сильнее развеселился.

— Это лучше употреблять другим образом, — бросил он на прощание, выглядывая из-за двери и указывая на корзину с едой.

— Проваливай! — Лили замахнулась на него очередным фруктом, но так и не бросила — рука опустилась на стол, сотрясаемая невольным смехом.

32

Как жить дальше, когда не знаешь, как жить. Лили не знала, она блуждала в потемках своего сознания, перемежавшихся светлыми пятнами воспоминаний, и не видела ничего впереди. Что ее ждало там? Только прошлое несло в себе крупицы радости от недолгих встреч с Ником, от их жизни вместе, а будущее казалось ледяной равниной, на которой не суждено было вырасти ни единой зеленой травинке. Она была цела, и с адом было все в порядке. Во главе подземной империи стояли Грерия и невидимый Самаэль. И даже сражаться больше было не с кем. И в мирном покое тягучих дней пустота наваливалась с утроенными силами, пожирая все, что еще оставалось осмысленного. Лили могла бы с таким же успехом брести по пустошам или сидеть у фальшивого моря, как она проводила свои дни в доме и его окрестностях.

Когда понимаешь, что завтра не будет ничем отличаться от вчера, — это подобие смерти, даже хуже. Потому что, если за гранью бытия ты в праве надеяться хоть на что-то иное, то здесь знаешь, что ничего не изменится. Бьющий по голове ритм однообразия. Одно и то же пробуждение, на одной и той же подушке, изо дня в день одно и то же проклятое зарево на горизонте, и все те же бесполезные рыла и морды демонов повсюду. Временами Лили ощущала себя призраком в коридорах дома, а временами — пленницей собственного существования. Но беда была в том, что бежать тоже было некуда. Где бы она ни оказалась, главное не изменится.

Лили вздохнула и направилась к слоям. Дреги давно уже не реагировали на нее, словно она и правда была призраком. Скорее всего, этим она была обязана Самаэлю или Грерии, внушившим рептилиям не беспокоить ее. Вход в нижние слои привычно мигнул кромешной тьмой, пропуская человека. Вот только Лили уже была не вполне уверена, что она человек. Первый раз она входила в индивидуальный слой с ощущением тревоги, ее руки било мелкой дрожью от подступавшей паники, но она шла, вдохновленная уже тем, что ее ждало что-то, чего она не могла предсказать. Когда она оказалась внутри, ее сердце даже пропустило пару ударов, ожидая кошмаров или безумия. Но этого не случилось — ее ожидал настоящий подарок: поскольку все ее глубинные мысли в последнее время так или иначе были связаны с Ником, она увидела его, таким живым, таким настоящим, что с ее губ сорвался невольный вздох. И его пальцы поймали его, коснувшись ее лица. Они стояли там, замерев в кружащих всполохах света — ее фантазий не хватило на пейзажи, все ее сознание было поглощено Проклятым. Так они и торчали в пустоте: но она ощущала даже движение воздуха от его дыхания.

С тех пор Лили стала постоянно наведываться в слои. Она входила в очередной пустующий слой и встречала там Ника, как на свидании. Иногда даже шел дождь, и тогда они оба намокали, как у площади фонтанов, давным-давно на земле, и по лицу Лили катились непрошеные слезы. Когда его фигура становилась слишком призрачной, и контуры начинали расплываться, Лили возвращалась назад.

В очередной день, увильнув от предложения Грерии поучаствовать в каком-то непонятном для нее мероприятии в залах дома, Лили снова скользнула в свободный слой. Потянулась мысленно к своим любимым сценам, но, открыв глаза, так ничего и не увидела. Слой поражал своей девственной белизной и чистотой. Словно она стояла на идеальной плоскости в таком же идеальном и пустом пространстве. Лили недоуменно огляделась, вертя головой и пытаясь понять, что не так. У нее даже успел возникнуть в голове вопрос, бывают ли неисправные слои, но она тут же отмела его прочь. А потом ее взгляд ненароком натолкнулся на черные ягоды, валяющиеся на полу в бесцветной луже.

— Что за дрянь, — пробормотала Лили, отходя и отряхивая ногу от прозрачной слизи. Затем медленно наклонилась вниз и осторожно подняла ягоды. — Трускл? — она вертела их в руках, не понимая, что делают в слоях эти плоды раздора, крови и смертей, изобилующие в аду во время войн, и такие редкие в мирное время. Забыл кто-то из предыдущих посетителей слоя? Но это было невозможно. Люди приходили сюда с пустыми руками, а если и уходили, то лишь в качестве праха. Дреги? Но она никогда не видела, чтобы рептилии жрали ягоды.

Ответ пришел сам собой, когда из бесцветной лужи сформировалась сначала очень обтекаемая, а потом вполне похожая на человека фигура.

— Скользящая тварь? — поразилась Лили. До сих пор ей доводилось видеть их только издали, и знала она об этих существах разве что из рассказов Грерии. Самаэль ими вообще не интересовался. Судя по всему, он не считал их чем-то стоящим внимания.

— На себя посмотри, — рассерженно выплюнула тварь, протягивая на ходу руку, формирующуюся в хищную лапу с когтями. — Отдай! — Существо потянулось к ягодам, раскрывая оскал выросшей на глазах пасти.

— Прости, — Лили высыпала ягоды в лапу чудовища.

— Тебе слоев мало? — уже более спокойно, но ворчливо заметила тварь. От ее бесконечных трансформаций к горлу невольно подкатывал ком.

— Я не видела, что здесь кто-то есть.

— Это не видеть, а ощущать надо. — Раздражение сквозило в безликом голосе. — Новенькая? — Мигнула на нее пустыми глазницами тварь.

— В каком смысле? — Лили невольно попятилась от нее. Понимало ли это существо, кто она, или ей все-таки удалось — и смерть решила ей улыбнуться в виде бесформенного чудовища.

— В прямом. Который раз ты уже приходишь сюда?

— Десятый, двадцатый… не помню, — Лили пожала плечами.

— Так о каком смысле ты меня спрашиваешь? Сама все знаешь.

— Я, правда, не понимаю, — озадаченно поглядела на нее Лили. Тварь снова вернулась в человеческую форму, и теперь на нее смотрела темноволосая девушка с нежными чертами и большими отливающими золотом глазами.

— Что тут понимать, — тихий голос девушки, казалось, принадлежал совсем другому существу, — сначала ты приходишь, чтобы найти утешение, потом — чтобы забыться, а потом приходишь, потому что уже не можешь без этого. Но ничего не бывает бесплатным, — девушка раскрыла рот и беззубо усмехнулась, на лице ее появились морщины, волосы потеряли блеск и силу, обвиснув редкими бесформенными прядями. — Забываясь здесь, ты теряешь себя. Воспоминания, пейзажи, картинки — все, что так радует тебя тут, пока ты плаваешь в своих иллюзиях, исчезает из твоей памяти, растворяется, поглощается слоями. А что дальше?

— Что? — беспомощно переспросила Лили, зачарованно глядя на старую ведьму.

— А дальше тело забывает, кем оно было, и также растворяется в вечности, обреченное беспрестанно менять форму, потому что становится лишь зеркалом, пытающимся скопировать чье-то чужое существование, воспоминания, образы. И избавиться от этой бесконечной трансформации и обрести долгожданный покой может помочь только трускл. — Парень разжал пальцы. На его ладони безмятежно лежали черные ягоды.

— Вы были людьми? — потрясенно, шепотом спросила Лили, словно боясь, что их может кто-то услышать.

— Кто как, — усмехнулся парень. — Я — человеком, — он задумался на какое-то время. — Нет, вряд ли, — на его лице на долю секунды отразилась боль, и он снова трансформировался, теперь уже в мелкого крылатого демона.

— И когда происходит необратимое изменение? — встревожено бросила Лили, замечая, как он разворачивает свои крылья.

— Как только войдешь в слой, а он окажется пустым, станешь одной из нас, — мрачно захохотал демон, и, взмахнув своими уродливыми крыльями, взмыл в воздух и скрылся из виду.

Лили поспешила прочь из слоя, потому что ей страшно было подумать, что окружавшая ее пустота означает не то, что тварь еще не покинула слой, а то, что она стала одной из скользящих.

33

— Тебе обязательно было это делать?

— Что? — рассеянно переспросила Лили.

Они шагали с Самаэлем по заснеженному городу, и холодный ветер то и дело врывался в распахнутый ворот ее пальто. Лили попыталась запахнуть воротник поплотнее, но вынуждена была снова спрятать озябшие руки в карманы.

— Пристраститься к нижним слоям?

— Я… я не пристрастилась, — Лили неприятна была эта тема, и она отвернулась, пытаясь забыть о его вопросе.

— Да-да, конечно, а я — святой Ипполит Киренейский.

— Кто? — ее глаза удивленно посмотрели на падшего.

— О, не надо, ну не покупайся так легко, — усмехнулся он. — Был один чудак такой, пару сотен лет назад.

— Ладно, — Лили пожала плечами, засмотревшись на то, как облака в конце длинной серой улицы превращаются в замысловатые горы, плывущие и меняющиеся по мере того, как они с Самаэлем идут вперед. — Зачем ты вытащил меня сюда? Почитать морали?

— Я и морали? — усмехнулся он. — Нет, решил приучить тебя к алкоголю вместо наркотиков.

Лили скривилась:

— По-моему, ты придаешь слишком большое…

— Придаю ровно то значение, которое нужно. — Его глаза оказались совсем близко, а каждое слово превращалось в облачко белого пара.

— Зачем тебе нянчиться со мной? — сдаваясь, спросила Лили.

— Потому что мне противно видеть, как ретировались и спрятались в своем колодце Небирос с Джаредом. И я не хочу наблюдать, как ты станешь следующей.

Лили и не заметила, как они оказались у крохотного стеклянного магазинчика, подпирающего стену завода. И Самаэль, подмигнув ей, толкнул дверь и исчез внутри.

— Крепкое темное пиво? — Лили растерянно рассматривала этикетку пузатой бутылки, которую он открыл и вручил ей. — Я думала, ты пьешь только изысканные напитки.

— В этом городе в такую погоду — это то, что нужно. Видишь те горы? — Он указал горлышком своей бутылки на нагромождения туч.

— Это не горы, — улыбнулась Лили, — просто облака.

— А там вверху, справа?

Она засмотрелась и вскоре уже не могла сказать, точно ли все призрачные горы были иллюзией, или все-таки вон ту настоящую темно-синюю гору заслоняли серые тучи.

— Может, и настоящая, — прошептала она.

— Да нет, это все тучи, они же двигаются, — возразил Самаэль, всматриваясь в небо.

— Но не та, темно-синяя, посмотри, она все время на месте, только нижние ползут.

— А здание справа, оно, по-твоему, тоже ползет?

— Какое здание?.. Вот черт, — с досадой выругалась Лили. Все было обманом, тучи и облака были разного цвета, но ничто из них не было горами. — Так нечестно, — выдохнула она, — ты уже здесь наверняка был.

— Был, конечно, — кивнул падший. — Мне сложно отыскать место, в котором бы я еще не был. Но поверь, обычно они и не стоят внимания.

— Хочешь на крышу? — он предложил ей руку, и еще до того, как она успела подумать, ее озябшая рука потянулась к теплой ладони Самаэля. Порыв воздуха, запах дыма, шершавая ткань пальто Самаэля — и они оказались на крыше старого здания, глядящего окнами на фальшивые горы. А прямо перед ними расстилались крыши домов, улицы, припаркованные автомобили и редкие прохожие, кутающиеся в свою одежду.

— Так сладко, горько и хорошо, — произнесла Лили, глядя на бег облаков. Пиво холодными глотками проскальзывало внутрь, но от него становилось немного теплее, и голова ощущалась легкой и беззаботной. Морозный воздух не давал опьянеть, а хмельной напиток не позволял оставаться трезвой и несчастной. Цепкие пальцы горя разжались, отпуская ее сердце.

— Я не знаю, почему, но мне нравится грань между днем и ночью, — ее голос вплетался в звуки города, словно мелодия. — Зима, и эти тучи, здесь день остановился на этой самой грани.

— Все очень ярко, правда? Именно в такое время все просто до боли ярко. В летний полдень свет становится слишком жестким, и исчезают тени, с приходом ночи все оттенки заменяет чернота. А в такое время, как сейчас, все настоящее.

— Ты прав, — Лили перевернула бутылку и с сожалением сделала последний глоток.

— Не переживай, — улыбнулся Самаэль, — я слетаю еще за одной.

— Звучит, — не удержалась от короткого смешка Лили.

— Тем более что это правда, — он стоял перед ней, смеющийся и такой же настоящий, как свет этого зимнего дня. Лили смотрела на падшего, испытывая смешанные чувства.

Она не успела сделать из его бутылки и пары глотков, как он вернулся с добавкой.

Пальто, согретое его теплом, легло Лили на плечи.

— Самаэль, что ты делаешь, — она попыталась остановить его, — не надо. Ты ведь совсем раздет, замерзнешь.

— Я? — он откровенно смеялся над ней. — Да, я выгляжу странно зимой без пальто, но на этом все неудобства заканчиваются.

— А я мерзну, — вздохнув, созналась она, но падший улыбнулся, и его руки бережно укутали ее в теплую ткань.

— Ты ведь прежде всего человек, и только потом светлая, бывшая светлая, — спокойно произнес он, опускаясь рядом с ней на крышу.

— Значит, ты все-таки не совсем играл, — Лили поерзала на месте, — когда задавал мне все эти вопросы дома, якобы стараясь выдернуть из прострации?

— Было бы глупо закрывать глаза на очевидное. И, потом, не думаешь же ты, что никто из демонов не вспомнил, что ты — та самая девушка, что участвовала в обмене.

— Так ты и это знаешь, — рука с зажатой в ней заледеневшей бутылкой застыла на ветру.

— Я многое должен знать, чтобы управлять покинутой империей.

Лили замолчала, забыв и о пиве, и о причудливых играх облаков.

— Ты знаешь, почему я здесь?

— Что тут знать, — Самаэль задумчиво посмотрел вдаль. — Ты любишь его, и этим все сказано.

— Но ты больше не спрашиваешь, почему у меня не растут крылья?

— Откуда у тебя крылья — ты же человек. Черные крылья заменяют белые, но не пустоту. — Его взгляд витал где-то далеко, возможно даже, не только за пределами этого города, но и вне этого времени.

— Ты грустишь по ним? — осмелилась спросить Лили, но так и не смогла произнести до конца: “по белым крыльям”.

— Да, — раздался его надтреснутый голос, и Лили окатило волной чужой боли.

— Прости, — глаза ее наполнились слезами.

— За что? — удивился Самаэль, пробуждаясь и поворачивая голову в ее сторону.

— Что я так бездарно потратила свой шанс на свет.

Едва заметная улыбка изогнула его губы.

— Бездарно? Может, твои поступки и противоречат высшим канонам, только, знаешь, ты все же не темная, как бы тебе ни хотелось думать. Посмотри на себя: сидишь на холодной крыше в этом ворохе одежды — у тебя ничего нет, но ты все равно здесь, и ты светишься, Лили, любовью.

Она склонилась к нему и, уткнувшись в белую рубашку, заплакала, шмыгая носом, как ребенок.

— Если бы я мог что-то изменить… — начал он.

— Нет, — зеленые глаза взглянули на него в отчаянии, — ничего нельзя менять.

— Ник игрался временем с такой же легкостью, как и пространством, — отмахнулся падший.

— Он возвращал время назад?

— Я не могу этого помнить, но он говорил мне, что проделывал это несколько раз.

— Сколько? — Лили всматривалась в его глаза, будто пытаясь прочесть в них необходимый ей ответ.

— Я не знаю точно. С десяток, наверное. — Самаэль не понимал, чем привлек настолько пристальное внимание Лили.

— Нет, — ахнула она, складывая все части воедино.

— Что с тобой?

— Дети, его дети, к ним возвращается память! — воскликнула она. — Они не могут выдержать больше десяти таких повторений. Это означает, что еще один такой повтор убьет их всех: Небироса, Саргатанаса, Джареда!

— Успокойся, — Самаэль обхватил ее руками. — Даже если и так, и ты права, никто все равно не в состоянии сделать это без Ника.

— Да, — кивнула она, снова прижимаясь к ангелу, чтобы он не мог рассмотреть выражение ее лица.

Так вот почему они отошли от дел, укрывшись в своем колодце. Вот почему на нее так смотрел Небирос. Своей просьбой обучить ее ритуалу капхов она предлагала им пожертвовать своими жизнями ради еще одной, скорее всего, такой же бессмысленной, попытки переиграть их затянувшуюся драму.

34

Пиво было прекрасной альтернативой нижним слоям. Особенно после того, что Лили узнала о скользящих тварях. Но, хотя она давно похоронила надежду, после разговора с Самаэлем, Лили осознала, что малюсенький росток этой самой надежды продолжал жить где-то глубоко в ее сознании — она верила, что все же можно будет вернуть время, если не останется ничего другого. Сейчас даже эта призрачная надежда растворилась без следа. Ну почему это должны были быть именно последние капхи? Неужели кровь хозяина несла лишь проклятие? Лили с силой запустила камнем в свою точную копию и смутилась. На миг фигура двойника подернулась рябью, как поверхность воды, и уже через пару секунд на ее месте оказался знакомый Лили парень.

— Снова не в духе? — спросил он вместо приветствия, переступая брошенный камень.

— Ты что, следишь за мной? — не более вежливо отозвалась Лили.

— Нет, но я много вижу и слышу. То, чего не замечаете вы, застывшие.

— И что же это? Новое недовольство среди дрегов? Возрождение ведьм?

— Все так банально, фу. — Фигура покачнулась, рука отбросила пряди со лба. — Мир вокруг тебя меняется. Я-то вижу. Я много смыслю в изменениях. — Последняя фраза жутко развеселила тварь, и та, теряя человеческую форму, издала несколько хлюпающих звуков.

— И что же меняется? Трускл теперь растет на грядках в долине?

— Ты снова не угадала, — тварь сформировалась в небольшую копию аспида, и Лили невольно подумала о Гарусе и забеспокоилась. — Меняется природа ада, наступает… весна, — пасть изогнулась в зловещей ухмылке.

— По-моему, и так не холодно, — отозвалась Лили, стараясь не смотреть на трансформации.

— Застывшие, — пролаяла тварь и, неловко ковыляя на трех лапах, побежала прочь.

— Что это было? — так и хотелось сплюнуть ей вслед, чтобы больше никогда не видеть. Но тревога за Гаруса не давала покоя, хотя тварь вроде бы и не упоминала о нем. Лили повернулась и пошла в сторону черных пиков — ей нужно было убедиться, что аспид в порядке.

— Человек? — большие глаза хлопали спросонья. — Я никуда не полечу.

— Я, собственно, не за этим, — с облегчением вздохнула Лили, когда его голова, наконец, вынырнула из клубов темного дыма в ответ на ее зов. Она не была уверена, что выдержала бы здесь еще хотя бы пять минут, потому что дышать этим смрадом оказалось почти что невозможно.

— А зачем? — голова высунулась еще немного вперед — несмотря на свой почтенный возраст, аспиду не чуждо было любопытство.

— Хотела убедиться, что твои старые кости в порядке.

— Могла прислать открытку на рождество, — прокряхтел ящер, и Лили показалось, что он смеется над ней.

— Где ты этого нахватался? — поразилась она.

— А ты как думаешь? — Гарус выдохнул клуб дыма, стараясь не попасть в Лили.

— Самаэль? — лицо ее выглядело почти жалобным — догадка была просто невероятной.

— Ну, видишь, все знаешь, — фыркнула голова. — Зачем надо было давать работу ногам — спросила бы у него, как я поживаю.

— Но что он… Он что, навещает тебя?

— Я поразил его своей красотой, — закашлялся Гарус. — Он неравнодушен к аспидам.

— Таким болтливым, как ты — пожалуй, да. — Подытожила Лили, успокаиваясь и понимая теперь, кого ей так напоминал по характеру Гарус. Немного разные габариты, но оба крылатые и неуемные.

— Так что тебя так напугало? — большой глаз уставился на нее. — Скажи дедушке, не утаивай.

— Проклятый миловал меня от такого дедушки, — пробормотала Лили. Но все же решила ответить ему. — Одна скользящая тварь сказала, что мы, идиоты застывшие, не видим, как мир вокруг меняется. И что-то там про весну в аду.

— Меняется, хм, — эхом отозвался Гарус. Его хвост вылетел из темноты и с силой хлестнул по близстоящей скале, отчего град черных осколков посыпался сверху, едва не накрыв Лили.

— Гарус, — девушка инстинктивно отскочила в сторону, сердито глядя на аспида. — Здесь не все из гранита!

— А, да, прости, — рассеянно прогудел он. — Она в чем-то права, эта твоя тварь.

— В чем? — поразилась Лили. — Ты же не вылазишь из этих проклятых гор! Откуда тебе знать?

— Ты ничего не смыслишь в горах. Они прекрасны, — аспид любовным взглядом обвел открывавшиеся в просветах дыма черные пики. — Мне незачем их покидать. Но я вижу Самаэля, — его пасть приоткрылась в слабом оскале.

— Я тоже его вижу, и что? — Лили уже начала думать, что зря затеяла разговор с аспидом. Может, его время и правда подошло к концу, и теперь в просторах этой немаленькой головы свирепствовал старческий маразм.

— А ты и, правда, застывшая, — зашипел он, — а иными словами — чурбан.

— Спасибо за комплимент, — вставила Лили, начиная сердиться, но аспид продолжил.

— Неужели ты не видишь? Совсем недавно его ничего не волновало, а теперь он постоянно думает о вещах, на размышление о которых раньше не потратил бы и секунды.

— Ему нужно управлять адом, — конечно, он думает о многих вещах.

— Допустим, — голова плавно качнулась в воздухе. — А ты давно смотрела ему за спину?

— Не было удобного случая, — в голосе Лили явственно прозвучал сарказм.

— Так посмотри, — Гарус сплюнул в сторону струю жидкого пламени и снова откашлялся. — И попроси его принести моего любимого лакомства с поверхности.

— Лакомства? — Лили удивленно уставилась на аспида.

— Да иди уже, иди, — скривился Гарус, — он знает.

35

Танате не сразу удалось разыскать светлейшего. А когда он нашел его на земле, то не поверил своим глазам. Синглаф сидел в порванных джинсах и футболке не первой свежести за барной стойкой и пил неразбавленный виски в десять часов утра.

— Синглаф? — имя прозвучало неуверенно, и это было неудивительно.

Мутный взгляд оторвался от темного, покрытого пятнами дерева и уставился на парня.

— Мы знакомы? — пробормотал светлейший и, откашлявшись, сплюнул прямо на пол.

Танату передернуло, но он заставил себя приблизиться к Синглафу.

— Меня отправил Уриэль. Я — Таната. — Парень протянул руку, но ангел лишь посмотрел на него затуманенным взглядом и даже не подумал в ответ протянуть свою.

Таната присел на соседний стул, усиленно размышляя, что же ему делать. Указания Уриэля явно не предполагали такого развития событий. Мало того, что он и так потерял целую кучу времени на его поиски, так и узнать теперь что-либо от этой пьяной кучи человеческих останков не представлялось возможным.

— Парень, это дохлый номер, — раздался голос бармена, словно в подтверждение его мыслей. — Уверен, он и имени своего собственного уже не помнит, не то, что приятелей. Он же каждый день здесь с утра не просыхает.

— Но это же невозможно, — Таната никогда бы не поверил в подобное, но прямо сейчас он смотрел на Синглафа — и верить приходилось.

— Да? — оскалился бармен, забирая пустой стакан у Синглафа, — а ты попроси его выдохнуть — только крепче держись за стул.

Таната не стал ни о чем просить, просто подхватил вяло сопротивляющегося ангела под руку, и они вместе направились на выход из бара.

— Почему? Зачем ты довел себя до такого состояния? — Таната усадил его прямо на траву в парке, и теперь ангел послушно подпирал дерево. Голова его была запрокинута назад, и он счастливо рассматривал небо. — Что случилось?

— Все хорошо, малыш, только не кричи так громко, — поморщился Синглаф.

— О, нет. Нет ничего хорошего! Я ведь должен был расспросить вас… тебя о том, что ты необычного видел в аду. Мы подозреваем, что Падший что-то задумал. А вместо этого я нахожу тебя у черта на куличках в непотребном состоянии.

— У черта на куличках, — тело Синглафа затряслось от смеха. — Да, точно, там.

— Что смешного? — щеки Танаты пошли красными пятнами от волнения.

— Ты, ты смешон, юный борец со злом. Я был там, внизу, под домом, — Синглаф опустил голову и неожиданно серьезно взглянул парню в глаза. — Это яд, проникающий в твою суть. Ты не борешься со злом, ты становишься им, а бороться с собой — невозможно.

— Так ты из-за этого? — лицо Танаты смягчилось. — После того, как спустился? Не можешь отойти?

— Я? — На губах Синглафа заиграла легкая улыбка. — Нет, я в порядке. А вот она — нет. Я потерял ее.

— О ком ты говоришь? — спросил парень, на самом деле уже начиная догадываться.

— Об Икатан. Или о Лили. Или теперь имя ей легион? — Синглаф фыркнул и, качнувшись, едва не рухнул рядом с деревом. Таната бережно облокотил его обратно на ствол.

— Мы вытащим ее.

— Поздно, — вздохнул Синглаф.

— Что значит, поздно? — встревожился Таната. — Она погибла? Ты что-то слышал?

— Я видел… ее. — Он замолчал, уставившись на пруд вдали и колышущиеся от ветра деревья. — Она просила не искать ее, не спасать, не трогать. — Синглаф пожал плечами. — И улетела на огромном адском звере с крыльями чернее ночи. Оба просто растворились под землей на моих глазах.

— Она сломалась… — потрясенно произнес Таната и медленно опустился на землю рядом с Синглафом.

— О, нет, — горько улыбнулся светлейший. — Я чувствовал в ней волю, стержень, прочный, как ось мироздания, только не чувствовал больше почти ничего от прежней Икатан. Похоже, она говорила правду: Икатан умерла.

— Ты хочешь сказать, что она пала? — голос Танаты дрогнул.

— Ты сам сказал, — отозвался Синглаф, прикрывая воспаленные глаза.

— Но это не повод опускаться самому! — воскликнул Таната.

— Мне и не светит, — с досадой произнес Синглаф, так и не открыв глаз.

— Ты должен мне все рассказать. Все, что видел, когда был там, в деталях, — сосредоточившись, попросил Таната.

И светлейший заговорил, и по мере того, как продвигался его рассказ, Танате, казалось, что он становится старше на годы. Мысль о падших гудела на задворках его сознания, как колокол, мешая сконцентрироваться. Так легко было слушать о них, как о чем-то, случившемся в незапамятные времена. Эта история, казалось, давно стала легендой, и так странно было вдруг узнать, что та, кого он знал, только что присоединилась к их числу.

36

Уриэль задумчиво смотрел на Петру, пробегая взглядом по его доспехам, отчищенным до блеска и сверкающим на солнце. В последнее время они все блистали, как на параде, потому что сражений больше не было. Затянувшиеся каникулы, которые должны были рано или поздно оборваться уничижительной новостью. Все эти подарки Проклятого, бесплатные души, с самого начала не сулили ничего хорошего, и он знал. Знал, но не мог отказаться от того, ради чего они боролись.

Теперь подарки прекратились, а рассказ Танаты расставил все по своим местам.

— Как же усилилась его мощь, если он сумел отравить Синглафа и заставить Лили предать свет, — глухо произнес Рамуэль.

— Как бы она ни усилилась, наша вера не покинет нас, — воскликнул Илиэль, вытаскивая сияющий меч. — Мы готовы к бою!

— Ты не думаешь, что это ловушка? — тихо спросил Петра, и Уриэль взглянул ему в глаза.

— Ловушка? Ловушка была ничего не замечать!

— Нет, — покачал головой Петра, — Возможно, Аба нарочно дразнит нас, чтобы мы ринулись в атаку. Слишком это все… странно.

— Странно? Он прекратил отпускать души, тем самым, нарушив нашу договоренность. Он забрал Лили, воскресил аспидов, уж не знаю, из каких глубин ада. Сколько еще фактов надо, Петра, чтобы понять, что это уже фактически объявление войны?

— Даже если и так, нас слишком мало для того, чтобы развязывать ее.

— Если мы будемвыжидать, может оказаться слишком поздно, — Уриэль окинул взглядом своих воинов. — Мы нападем на колодец, завтра утром.

Глаза большинства одобрительно сверкнули в ответ на его приказ, и лишь Петра не разделил всеобщей радости. Ему не нравилась идея атаковать колодец. Это было бессмысленно: чего они добьются, перебей они хоть всех демонов судьбы? Только настоящей войны, даже если нынешняя угроза была призрачной. И к тому же, он не верил в падение Лили. В последнюю их встречу Петра понял, что она помнит. Так как же человек, прошедший ад до самого дна, мог пасть? Она была тем, чем была: ни ангелом, ни демоном, и ей неоткуда было падать. Остальное были лишь названия и условности.

И, как бы он ни крепился, но должен был признать, что внизу ему тяжелее будет держаться на расстоянии от Сильвии.

— Ты боишься? — неуверенно спросил Таната, подойдя к Петре.

— Да, — произнес Петра, подымая взгляд, — но не того, что ты думаешь. Я боюсь, что Уриэль ошибается, и мы только навредим своей вылазкой.

— Как смерть пары десятков демонов может навредить? — удивился Таната.

— Что, если Аба не нарушал договора?

— О чем ты?

— Что, если его просто нет на месте? — предположил Петра.

— Тогда кто творит все то зло, что происходит?

— Мало, что ли, всякой мерзости, — сплюнул Петра.

— Но почему ты решил, что это не он?

— Потому что, если только это не ловушка, для него слишком все глупо и нелогично.

— Но он же зло! — воскликнул Таната.

— Но не идиот! — в тон ему ответил Петра. — Ему незачем было удерживать Синглафа. Чихать он хотел на всех посланников свыше. Он забавлялся ими, насмехался, но не удерживал, никогда.

— Значит, хотел что-то скрыть, — возразил Таната.

— Что? Что такого нового мы узнали из твоего рассказа?

— Что в аду появились аспиды, хотя бы, — возмутился юный ангел. Он столько времени потратил для того, чтобы раздобыть информацию, а теперь ему заявляли, что она бесполезна.

— Аспиды или один аспид? — Петра тяжело смотрел на парня. — Появился или остался? Кем бы ни был Аба, он всегда соблюдал определенные правила игры. Если же мы вторгнемся на его территорию, беды не миновать.

— Ты говоришь, словно его подчиненный, — с отвращением произнес Таната. — Уриэль сказал биться — значит, мы будем биться. — И зашагал прочь к лагерю, оставив Петру в одиночестве.

Поднявшийся в холмах ветер шевелил отросшие волосы Петры. Он мог бы убить нескольких демонов. Но что они будут делать, если им навстречу выйдет Лили? Обнажат клинки и с криком пронзят ее насквозь, забыв обо всем, что она для них сделала? Или застынут на месте, как истуканы, не в силах принять верное решение, и станут идеальной мишенью для крылатого отродья? Все варианты грозили закончиться плохо, а что-то подсказывало Петре, что без участия Лили в этой битве им не обойтись. И что делать, если их симпатии разделятся: если часть ангелов встанет на сторону Лили, а часть против? Им останется лишь перебить друг друга. И это будет по-настоящему страшно. Страшно иметь друзей и любимых во вражеском лагере, стоя с мечом посреди сражения.

37

— Тебе как обычно? — в глазах бармена притаились лукавые искорки. Странная девчонка, появившаяся недавно в их баре, притягивала взгляд.

— Да, пожалуйста, — пробормотала Лили, слегка смутившись. Вот она и дожилась до статуса “завсегдатая” питейного заведения. Как же все это было странно. Похоже, идея Самаэля подсадить ее на алкоголь вместо наркотиков сработала лучше, чем он ожидал. Ее тянуло в бар теперь почти с такой же силой, как несколькими днями раньше — в нижние слои. Нет, здесь не было реалистичных видений, магии иллюзий, зато и не было горького разочарования после — лишь обволакивающая тишина, опускающаяся на голову и притупляющая боль. Легкое покачивание на волнах забытья.

Самаэль обычно составлял ей компанию, но на этот раз Лили улизнула из ада сама. Ей хотелось побыть одной, а может, не хотелось демонстрировать ему, насколько хорошо удалась его затея, чтобы он не придумал чего-нибудь еще и не лишил ее этой маленькой отдушины.

— Что-то ты сегодня задумчивее, чем обычно, — по-дружески подмигнул ей бармен. — А где твой приятель?

— Дома, — вздохнула Лили, отодвигая бокал и кивая на него. — Повторишь?

На месте пустого бокала в мгновение ока возник полный, Лили даже не успела заметить, как это произошло — бармен знал свое дело.

— Так что, поболтаем? — не унимался парень.

— Нет, — отмахнулась от него Лили, припадая к новому стакану.

— Просто “нет” и все? — возмутился бармен. — А что, лучше напиваться молча в полном одиночестве? — Его брови картинно поднялись вверх. — Смотри, а то станешь, как он. — И парень брезгливо указал в сторону уснувшего за стойкой неряшливого типа.

— Да ладно тебе, — смягчилась Лили, поглядев в ту сторону. — Скажешь тоже. Он же, наверное, тут и родился.

— Зря так думаешь, — бросил бармен, протирая очередной бокал, — он появился здесь немногим раньше тебя.

Лили снова посмотрела в сторону незнакомца: что-то в нем казалось ей смутно знакомым. Но крепкий напиток обжигал ее горло и расходился приятным теплом по всему телу, и вскоре ее перестал волновать пьяница на другом конце барной стойки, и вообще все прочие глупости в мире.

— Может, тебе вызвать такси? — раздался сквозь мягкую вату опьянения голос бармена. И Лили едва не ляпнула, смеясь: “такси в ад не ходит”. Но потом сосредоточилась и, помотав головой, выложила деньги на стойку. Слезть с табурета получилось не с первого раза, но, в конце концов, ей это все же удалось, и Лили неуверенно зашагала на выход. Следовало пройтись по воздуху и достаточно протрезветь, чтобы вспомнить необходимую последовательность и место, в котором она оказалась, выйдя из окна в спальне Ника. Ей пришлось немного поработать над точкой выхода, как объясняла Грерия. Но поскольку бар достаточно хорошо запечатлелся в ее памяти, сконцентрироваться на нем почти не составило труда.

Уже в дверях Лили заметила, что пьяница неверной походкой бредет ей наперерез. И не успела ничего сделать, как они схватились друг за друга в поисках равновесия и едва не вывалились наружу, вызвав грохот веселья внутри бара.

— Да уж, настоящий цирк, — пробормотала Лили, пытаясь прийти в себя.

— Нечего было так напиваться, — проворчал мужчина, и Лили в возмущении подняла на него взгляд. Да как он смел еще и обвинять ее! И… обомлела. Потому что сверху на нее уставились серые глаза Синглафа.

— Синглаф? — Мысли путались, пальцы мелко задрожали. — Нет, этого не может быть.

— Икатан? — он зачарованно смотрел на нее, но хмельные пары мешали ему понять, реально происходящее или нет.

— Почему ты здесь? Что случилось? — Лили снова дотронулась до него, убеждаясь, что она еще в своем уме.

— Ты у меня спрашиваешь, что случилось? — с горечью произнес Синглаф.

— Но ты же исцелился после возвращения… Ты же предлагал помощь мне… Ты же весь… — Лили поморщилась, слишком глубоко вдохнув воздух, — совсем пьян. — Слова бармена долетели словно издалека до ее сознания. — И уже не первый день, верно?

— Да, исцелился, да, предлагал, — он кивал в такт своим словам, — и да, проиграл. — Горькая усмешка, казалось, приклеилась к его губам. Грустный клоун, этакий Пьеро-неудачник. Эта маска не шла ее наставнику: то, что она сейчас видела, было катастрофически неправильным.

— Тебя же может увидеть кто-то из братьев в таком виде…

— Кто? Думаешь, меня кто-то ищет? Они разве прибежали за мной, когда я оказался внизу, в ловушке?

— Перестань, — Лили встряхнула его и заставила встать ровно. — Ты прекрасно знаешь, что они не могли тебе ничем помочь. Все закончилось бы тем, что они присоединились бы к тебе в соседних камерах.

— А как же воинство? Чего тогда оно стоит?

— Они не прошли бы дальше колодца, — Лили покачала головой.

— Да, а хрупкая девушка прошла?! — в его глазах плескался нездоровый блеск.

— Это мой дом, Синглаф, — Лили отпустила его и отошла на шаг в сторону. — Я уже говорила тебе. Та девушка, которую ты знал, была всего лишь иллюзией.

— Значит, все наши труды, все время, что мы провели вместе — для тебя лишь иллюзия?

— Нет, конечно, нет, — Лили ощущала себя уже почти трезвой. Не так она рассчитывала провести этот милый вечер. С другой стороны, ей еще крупно повезло, что с ней не было Самаэля — тот быстро выбил бы всю дурь из светлейшего. — Ты дорог мне, Синглаф, и знаешь это.

— Тогда идем со мной.

— Куда? Посмотри на себя, тебе нужно привести себя в порядок.

— Я уже не пьян, — отозвался он, и его серые глаза посмотрели с грустью, дурацкая улыбка исчезла с лица, словно ее там никогда и не было. — Вернись со мной, — в этих словах было сосредоточено столько силы, боли, любви, всего — что будь она прежней, пошла бы не глядя. Но только не сейчас. Лили подняла на него хмурые глаза, отливавшие зеленым от сожаления и злости.

— Я не вернусь! И тебе не нужно по этому поводу пить. Это не твоя победа и не твое поражение. Это не имеет отношения к тебе! Я понимаю, что ты никогда и никого не терял, — тон Лили смягчился, — но поговори с Марком — такое бывает. В мире людей, в котором ты сейчас стоишь, такое случается постоянно. И ты, ты сам запрещал мне помогать им, не понимал, как я могу быть так добра, если они не несут в себе и сотой доли того света, что наши братья. А как его нести, скажи, а? Если только ты хочешь поднять голову и взглянуть на этот чертов свет, как тебя бьют по ногам, пока у тебя не подкосятся колени, и ты не рухнешь лицом в грязь. А там, внизу, знаешь, уже не так много света, даже если захочешь. А когда ты чудом находишь в себе силы встать снова, тебя снова бьют, но уже в живот, и ты снова падаешь, — и так до тех пор, пока у тебя не останется ни сил, ни желания подняться, пока тебя уже не будет.

Лили вздохнула, произнеся всю эту речь на одном дыхании. Синглаф стоял перед ней ошарашенный, словно на него вылили ведро холодной воды. Теперь он был абсолютно трезв.

— Лили, я не думал, что ты так… я не знал… — язык не слушался его.

— А что вы знаете? — устало произнесла Лили, глядя, как на небе появляется слабая полоска рассвета. — Ничего. Но почему-то все наперебой считаете, что знаете, как лучше для смертных. Все эти указы свыше, воля. Если бы их не было, не случилось бы и всего этого. — Лили развела руками. — Глупо, все просто до невозможности глупо, — ее взгляд уставился вдаль, усталый и безразличный.

— Не хочешь же ты сказать, что в аду знают, что лучше для смертных?

— Нет, но они не лезут к ним со своими правилами.

— Да ну? — горькая усмешка вернулась на его лицо. — Не с правилами, конечно, но с соблазнами, ловушками, контрактами. — Синглаф пожал плечами. — Ты защищаешь их, словно ты одна из них.

— А я и есть одна из них, только ты этого никак не хочешь понять.

— Да, не хочу. И что с того? Я светлый. И верю в то, что свет побеждает тьму.

— А я — нет, — Лили покачала головой. Его было невозможно переубедить. Быть может, сотни лет света без полутеней и беспрекословного подчинения сделали его таким, и изменить она уже ничего не могла.

— А ты-то почему здесь? — спросил Синглаф, вдруг вспомнив о чем-то, и Лили невольно поежилась.

— Я… тут пью.

— В аду закончился алкоголь?

— Нет, хорошие бармены, — огрызнулась Лили.

— Скучаешь по небесам? — вкрадчиво поинтересовался он, и она едва снова не вспыхнула, но сумела сдержаться, выдав лишь холодное:

— Нет.

— Ладно, — Синглаф будто сдался, уступая ей этот раунд. — Но если я тебе буду нужен, ты по-прежнему можешь позвать меня.

— Если ты продолжишь в том же духе, тебя сможет позвать разве что белая горячка, — отрезала Лили.

— Тебя тоже, тебя тоже… — пробормотал он и побрел прочь в серую ткань наступающего утра.

38

— Ты теперь проводишь время со светлыми? Играешь на два фронта? — Самаэль был в бешенстве. Его глаза стали совершенно черными и метали искры. — Так вот для чего ты используешь уроки Грерии и открытые мною маленькие секреты вроде чертовых окон!

Лили лишь обалдело хлопала глазами, не успев прийти в себя после возвращения и встречи с Синглафом. Ко всему прочему радости ей добавляла опускающаяся на голову тяжелая плита похмелья.

— Что? О чем ты? — Она постаралась отвернуться, чтобы падшего не снесло волной спиртных запахов. И едва сдержалась, чтобы не выпалить в ответ, что окна не были для нее никаким секретом. Тогда он наверняка решил бы, что она спятила.

— Да от тебя несет…

— Да, наверное, немного, — проворчала она, пытаясь оттолкнуть его руки и выбраться из окружения у стены. — Какие-то пару стаканов.

— Я не о виски! — Самаэль с чувством шарахнул рукой по стене у ее уха, и Лили содрогнулась, когда стена треснула, и с нее посыпались мелкие камушки. — От тебя светом несет!

Лили умолкла, совсем сбитая с толку. Свет имеет запах? Впрочем, ведь тогда, когда они были в городе вместе с Ником, Синглаф тоже сумел это как-то понять. Хотя ему и не пришлось ее нюхать.

— Это случайная встреча, — Лили снова попыталась выбраться из кольца его рук, но падший не позволил ей этого сделать, распахнув крылья и отгородив их от остального мира.

— Случайным могла быть твоя первая встреча с ним у кокона, — в его глазах вспыхивали и гасли смертельные огни. — Да, Гарус рассказал мне — не ожидала? Слишком уж гладко выглядела твоя история о любви и падении. В то время как уже века, века никто не падал! — Он перевел дыхание, пытаясь успокоиться, но, судя по его взгляду, ему не очень удавалось. — Отсюда следует логичный вопрос: зачем ты затесалась к нам в доверие? Чего хотят наши светлые друзья, а? — Еще один удар сокрушил стену по другую сторону от Лили. Но в коконе из его крыльев они словно были одни среди всего мира, и вырваться и удрать было некуда.

— Гарус говорил, что ты изменился. Но я не думала, что так…

— Не заговаривай мне зубы, — выражение его лица стало холодным. — Я не оставляю шпионов в живых.

— Хорошо, — зеленые глаза глядели на него со спокойной решимостью, пришедшей из открывшейся вдруг глубины. На миг ему показалось, что она смеется над ним, а в следующий — что боль, которая раздирает ее на части изнутри, не сравнится с придуманной им самой изощренной казнью. — Давай же, чего ты медлишь, — едва не заорала она, и отчаяние хлынуло из ее глаз через край.

— Да что ты такое? — хрипло проговорил он.

— Ничего, — слезы потекли по ее щекам, а голова безвольно опустилась вниз. И ни капли страха — он не ощущал от Лили ни единого отголоска.

— Ты хочешь умереть? Тогда зачем встречалась с Синглафом?

— Я наткнулась на него в баре, в который ты меня приводил. Откуда я знаю, почему вы, две противоположности, на всей земле выбрали один и тот же чертов бар! — Она вскинула голову, и теперь ее глаза сверкали почти так же, как еще недавно у Самаэля.

— Кетани? — неуверенно улыбнулся падший.

— Да, — шмыгнула носом Лили, вытирая слезы.

— У этой крылатой твари есть вкус, — заметил падший.

— Он не говорил о тебе того же, — вздохнула Лили, — хотя, собственно, он вообще ничего внятного не говорил.

— Он ходит в бар? — с запозданием изумился Самаэль.

— Не ходит, скорее, надирается в стельку.

— Зачем? — крылья опали и исчезли за его спиной. Их вновь окружил привычный интерьер спальни Ника.

— Не может смириться с поражением.

— Каким?

— Самаэль…

— Что такое? Светлейшего угораздило?

Лили посмотрела на него с недоумением:

— Куда угораздило?

— Познать реальную любовь, а не абстрактную, — горькая усмешка заиграла на губах Самаэля.

— Да что ты такое говоришь? — вскипела Лили. Синглаф больше не был ее наставником, но она не могла допустить, чтобы кто-то оскорблял светлейшего в ее присутствии.

— Простите-простите, — развел руками Самаэль, — что посягнул на его святейшество, — и гадко засмеялся.

— Он сердит на то, что я подвела его! — возмутилась Лили.

— Чем подвела? Тем, что спасла его задницу?

— Ты… — Лили не нашлась, что сказать, только смотрела во все глаза на падшего.

— Да, я знаю, — кивнул он. — Наивно было думать, что я не выясню.

— И ты не сердишься?

— Да он нам ни к черту не был нужен, но что-то надо было делать, — падший крутанулся по комнате. — Ник сходит с ума и бросается в кокон, Небирос запирается в своем колодце, Синглаф становится завсегдатаем бара — а ты интересный человек, — Самаэль прищелкнул языком.

— Не надо, не начинай, — попросила Лили, но он будто не слышал.

— И кто следующий?

— Надеюсь, что я, — Лили развернулась и бросилась в открытые двери. Его последние слова слишком совпадали с ее собственными мыслями. Она снова становилась причиной необратимых бед, и как всегда, не представляла, как все исправить.

39

Ноги сами привели ее к нижним слоям. Лили застыла перед входом в слои, а руки привычно потянулись в их сторону, чтобы дотронуться до врат и посмотреть, какой из них свободен. Может, ей и правда лучше зайти в один из них и обрести навеки покой, став бесформенной тварью без прошлого и без сомнений, без мучительных воспоминаний, раздирающих душу на части. Что лучше: такая жизнь, как у нее, или вечная кома? Но даже твари что-то ощущали, их что-то по-прежнему мучило, иначе к чему бы им так стремиться к трусклу, этим проклятым черным ягодам. Хотя, возможно, трускл означал лишь отдых, своего рода сон для скользящих, ведь тяжело бесконечно меняться, им тоже иногда нужен покой. Рука коснулась камня, и тот откликнулся — она знала, какие из слоев свободны, и они манили своей пустотой и первозданностью, в них можно было возродить свои мечты и фантазии, прошлое, сбывшееся и несбыточное, создать то, чего больше никогда не будет и улыбаться, беззаботно, счастливо, забыв обо всем на свете.

— Не надо, — холодные пальцы накрыли ее руку и оторвали от стены. Лили даже не вздрогнула — ее мысли слишком устремились к несбыточному. Наверное, еще немного, и она смогла бы проникать в слои сквозь стены, и идти к пустым сквозь полные, не замечая ничего на своем пути. Как лунатик или заведенная кукла, чей ключик прокрутил до предела хозяин и позабыл — и та лишь шагает и шагает вперед, уже не помня ни причины, ни смысла, но еще храня тепло его рук.

Свет больно ужалил глаза Лили, когда она попыталась посмотреть на незнакомца.

— Светлые уже способны спуститься до дна? — Тревога заставила ее пробудиться от манящего сна. Мысли запрыгали в голове, как испуганные воробьи: неужели то, что говорил Гарус — правда? И ад вокруг изменился, а она ничего не заметила, погруженная в свои страдания? Светлые ведь никогда, даже в ту пору, когда существовала брешь, не опускались так глубоко. Или, находясь внизу, она своим присутствием создавала новую брешь?

— Нет, — свет качнулся и застыл вновь, когда незнакомец, очевидно, покачал головой.

— Ты не мог бы приглушить сияние? — удрученно попросила Лили, скорбя в глубине души, что ей приходится просить о подобном.

— К сожалению, нет, — отозвался он, — я не вполне еще освоился…

— Новенький, — вздохнула Лили, вспоминая своих братьев. И вдруг ее осенило: это и был никто иной, как один из ее братьев, подопечный Синглафа. Лили вздохнула еще тяжелее. Светлейший не мог смириться с поражением — он попросту его не принимал. Приставил к ней соглядатая, или спасителя, если судить по его меркам.

— Тебе лучше вернуться туда, откуда ты пришел, — проговорила она, прикрывая глаза ладонью.

— Это невозможно, — ответил он, и в его голосе скользнула грусть.

Конечно, он скучал по небесам, которые ему пришлось покинуть.

— Послушай, мне не нужен надзиратель.

— Разве? — в его голосе прозвучала откровенная насмешка, и Лили вспыхнула: с каких пор светлые позволяли себе подобное? Похоже, он действительно был слишком юн.

— Мне плевать, можешь шататься за мной, как бесплатный светильник, но это не значит, что что-нибудь изменится, — она по-настоящему рассердилась. Как мог Синглаф посягнуть на ее свободу, отправить ради этого своего подопечного в пекло, тем самым ввергая ее в новые неприятности, ведь если Самаэль и поверил еще в ее историю с баром, то его никак не обрадует ее новое сопровождение.

Но не успела Лили додумать, как ощутила, что свет больше не раздражает ее глаза, и, убрав от лица руку, с облегчением заметила, что гость исчез.

— Всегда бы так, — пробормотала она, крутя головой по сторонам и не веря в свое счастье, но так никого больше и не обнаружила. С тоской посмотрев в сторону слоев, Лили неохотно побрела к дому.

40

В коридорах было до необычного шумно и людно, если конечно всякую нечисть можно назвать людьми. Демоны неслись к балконам и открытым выходам, разевающим свои пасти прямо в черную долину. Слуги метались, сбиваясь с ног и таща какие-то сумки и оружие. Маленькие человечки сосредоточенно двигались с сундучками, наполненными медицинскими принадлежностями.

Уклоняясь от очередного демона, проносящегося мимо на крыльях под потолком, Лили завернула за угол и на полном ходу врезалась в падшего. Самаэль даже не шелохнулся, но глаза его сверкнули, не предвещая ничего хорошего.

— Я смотрю, ты все сильнее воняешь светом, — проронил он. — Радуйся, что мне некогда. Но потом я с удовольствием послушаю твою новую историю.

Волна мурашек прокатилась по спине Лили, и она вздохнула с облегчением оттого, что ей не придется объясняться с падшим немедленно. Но его слова и окружающая суматоха, так или иначе, не располагали к спокойствию.

— Что случилось?

— Наши любимые соседи сверху напали на колодец, — Самаэль, не церемонясь, отодвинул ее в сторону, чтобы она не мешала ему пройти.

— Небирос, — ахнула Лили.

— Да, мне тоже жаль нашу глупую зверушку, вот и решил им немного помочь.

— Подожди, возьми меня с собой, — Лили схватилась за рукав его рубашки.

— Ты, кажется, слишком много себе позволяешь, — сильные пальцы сжали ее руку и заставили выпустить ткань. — С чего тебе вдруг понадобилось в колодец? Хочешь подать знак Уриэлю?

— Самаэль, ну что тебе с того: не веришь мне — бросишь в гущу сражения, там я и погибну, — она не отводила взгляда от падшего, а рука по-прежнему безвольно висела в его железной хватке.

— Я никак не могу понять, то ли ты хочешь навредить, то ли просто сдохнуть. В любом случае, тебя притащил Небирос — пусть сам и разбирается, — его рука дернула Лили с силой, и она побежала за падшим, едва успевая переставлять ноги по коридору.

— Держись, — бросил он ей, прыгая с балкона вниз, к лавовым рекам долины и ее кажущимся с высоты крохотными базальтовым мостам. Лили едва успела схватиться за его рубашку и обхватить его бедра ногами.

— Сколько страсти, дорогая, — оскалился Самаэль, демонстрируя идеально белые зубы. За его спиной развернулись и поймали поток огромные перепончатые крылья.

Лили пошевелилась, чтобы отпустить его, но поняла, что если сделает это, он не станет ее подхватывать на руки, а, также улыбаясь, будет наблюдать, как она падает вниз, и потому лишь крепче сомкнула ноги, плотнее прижавшись к телу Самаэля.

— Хочешь поиметь меня прямо в воздухе? — поинтересовался он, закладывая вираж, и Лили невольно охнула, когда оказалась сверху на нем.

— Я знаю, ты хочешь меня бросишь, — закричала она, перекрывая свист ветра.

— Я и не обещал на тебе жениться, — ответил он, переворачиваясь вновь и, когда пальцы Лили не удержались, и она начала соскальзывать, смуглые руки в последний момент подхватили ее снизу.

— Спасибо, — прошептала она, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

— Это не ради тебя, — ответил он, — лучше уж я сброшу тебя на голову Уриэлю.

Звуки сражения отражались от стен колодца и разносились в пространстве. Блики от сфер выхватывали из темноты окровавленные лица, доспехи и крылья, раскрашивая сцены боя в невероятные оттенки. Изумрудные глаза, яростные и беспощадные, возникали из темноты и, в последний миг, обретая тело, набрасывались на врага. Самаэль отпустил ее у земли, выхватывая меч и бросаясь на ближайшего ангела. Лили не узнала светлого, но, откатившись в сторону, увидела вдали Уриэля.

— Остановитесь, — закричала она, но грохот мечей и крики заглушили ее слабый голос.

Несколько демонов одновременно окружили еще кого-то из ангелов, и теперь из-под кучи их тел видны были лишь его слабые попытки отбиться, но, раня демонов, он лишь больше злил их, и когти уже добирались сквозь броню к телу. Лили рванулась вниз, в гущу их тел. Когти теперь полосовали сорванную с ангела броню и крушили сияющий щит, пускающий блики от падавшего на него света сфер. Лили схватила обмякшее тело за плечи и потащила прочь. Рубашка ангела полностью пропиталась кровью и смешалась с грязью колодца. Лили сумела отволочь его по боковому туннелю на пару метров в сторону от основного колодца и тяжело привалилась к стене, обессилев и вытирая лоб запачканной рукой. Затем ее рука опустилась, и она стерла краем рубашки грязь с лица ангела. Спутанные локоны стали темными от пыли и крови, но лицо хранило прежнюю печать юности и чистоты.

— Таната, — прошептала Лили.

Его глаза приоткрылись, и спустя какую-то минуту взгляд, наконец, обрел осмысленное выражение.

— Предательница, — выдохнул он.

— Что ты говоришь… — начала Лили и осеклась. Он был прав. Значит, “свет божий” уже знал. И они пришли вовсе не спасать ее.

— Прости, — прошептала она, отползая в сторону от Танаты.

В колодце по-прежнему было жарко, но теперь она уже не знала, что здесь делает. Нужно было выбираться. Рухнувший сверху раненый демон едва не придавил ее. Чья-то мощная лапа отбросила его в последнюю секунду. А потом еще несколько таких же лап метнулись к ней из темноты и подняли в воздух. От стремительного движения у Лили перехватило дыхание, и вновь вдохнуть она смогла лишь тогда, когда ее ноги коснулись земли в широком гроте, которым заканчивался очередной боковой туннель.

— Ты едва не погибла, — услышала она знакомый голос, и, обернувшись, увидела светящиеся голубым фасеточные глаза.

— Небирос, — Лили прижалась к его мохнатому телу, — Небирос.

— Соскучилась? — в голубом заиграли розовые всполохи.

— Ужасно, — созналась она.

— Пришла остановить своих светлых друзей? — спросил он, неловко поправляя усы на голове. — Прости, но они слишком яростно дерутся. Я не мог приказать своим демонам пожертвовать собой.

— Нет, — Лили покачала головой, виновато опустив ее, — я больше не могу остановить их. Они пришли не за мной. Они считают меня падшей. Не знаю, кто из них постарался: Марк или Синглаф, но я для них хуже последнего демона.

— После всего, что ты сделала? — Глаза Небироса окрасились гневом. — Короткая же у них память. Тогда нам с братом больше нечего отсиживаться. Пора показать им их место.

— Нет, — Лили потянула за ним руку, но Небирос уже взмахнул крыльями, набирая высоту. Лили побежала за ним к колодцу, но было уже поздно.

Ангелы отступали. Среди них было много раненых, да и численность их явно уступала уцелевшим демонам судьбы и вновь прибывавшим снизу демонам из долины. Яростные звуки драки привлекли ее внимание, и она увидела, как в одном из гротов на противоположной стороне колодца, сошлись в поединке Небирос и Рамуэль. Лили показалось, что время остановилось, и все звуки на миг исчезли, и только меч Рамуэля медленно, но неотвратимо двигается вперед, занесенный для удара. Глаза Небироса сверкали сталью, мех на теле ощетинился, грозные когти стремительными движениями грозили рассечь ангела на части.

Ноги сами понесли ее к ним. Она не знала что делать, у нее не было плана, но она не могла видеть этого поединка, не могла просто стоять и наблюдать. Если Рамуэль убьет Небироса, она не сможет больше жить, знала, что больше не вынесет. Ей останется лишь броситься в колодец вслед за окровавленным телом. Лили оказалась рядом с ними в решающий момент схватки, когда противники едва не проткнули друг друга.

Она бросилась к Рамуэлю и обхватила голой рукой лезвие его замершего от неожиданности меча.

— Лили, — произнес он, глядя в ее глаза.

Девушка перед ним молчала, и только кровь из пореза на ее руке стала стекать по сияющему лезвию. А он все смотрел в ее глаза, тщетно силясь разглядеть хоть какие-то признаки тьмы и не находя: в них плескалась лишь боль и надежда.

— Этот меч больше не прольет твою кровь, — прошептал Рамуэль, не отрывая от нее взгляда и протягивая ей рукоять.

— Лили, это был честный бой, — проурчал сзади Небирос.

Окровавленная ладонь медленно отпустила лезвие, и другой рукой она сжала рукоять.

— Этому мечу лучше быть у меня, — произнесла она, глядя на Рамуэля. Он стоял спокойно, больше не собираясь нападать или причинять кому-то боль.

— Уходи, — Лили махнула мечом, указывая ему дорогу наверх, — ты не должен здесь оставаться.

— Ты отпустишь его? — вскипел сзади Небирос, и Лили ощутила прикосновение его тела к своей спине. Но так и не обернулась, лишь отступила, оттесняя его назад от Рамуэля.

— Его место наверху, а наше — здесь.

Рамуэль покосился на Небироса, но пошел к краю грота, а затем наверх, к последним из своих братьев, отступающим на поверхность.

— Зачем ты сделала это? — Глаза капха не горели от счастья. — Ты им больше ничего не должна.

— Потому что нельзя ничего изменить, и у нас нет права на ошибку! — едва не закричала Лили, обернувшись к демону. И, чуть успокоившись, уже тише добавила: — Почему ты сразу не сказал мне? Что еще одна попытка убьет вас?

Небирос опустил большую голову.

— Я не хотел, чтобы ты знала. И Джаред решил, что так будет лучше.

— Лучше чем? Я ведь так и не смирилась! — В отчаянии воскликнула она. — Я продолжала верить, что время можно будет отмотать назад, если ничего другого не выйдет. Я… я не знаю, как мне жить теперь, Небирос, — она уткнулась головой в его живот и заплакала. Меч Рамуэля скользнул из ее руки и жалобно звякнул по каменному полу. Смертоносные лапы мягко опустились Лили на плечи.

— Мы все еще живы, а это уже немало.

— Ты знаешь что-нибудь новое о коконе?

— Нет, — покачал головой Небирос.

— Как думаешь, он еще жив? — голос Лили предательски дрогнул в конце.

Лапы Небироса лишь крепче сомкнулись на ее плечах, сжимая и утешая, словно он пытался спрессовать навалившуюся на нее безграничную боль до крохотной точки черного груза. Безнадежной траурной волны, захлестнувшей его глаза, Лили так и не увидела.

41

— Жаль нарушать такую трогательную сцену, — раздался голос позади них, — но еще недавно, Небирос, она вешалась на шею мне, честное слово.

— Крылатый, — лапы Небироса разжались, отпуская Лили.

— Фу, как невежливо, — по лицу Самаэля блуждала легкая ухмылка. — Значит, пока мы там сражались, вы тут мило ворковали в гротике? Стоило мне гнать сюда полчища демонов.

— Не стоило, — отозвался Небирос, — мы бы и сами справились.

— Да ну? — Самаэль изобразил удивление, — а мне кажется, что ряды демонов судьбы существенно поредели.

— Тогда почему тебе было просто не прислать нам пару ведьм, чтобы затуманить взор и не позволить ангелам найти вход в колодец? Или, может быть, ты добивался этой резни?

— Для чего? — изумился Самаэль.

— Не знаю: накормить дрегов, или свое самолюбие, потому что тебя не устраивало, что мы уединились в колодце.

— К слову об уединении, — заметил Самаэль, не обращая внимания на все остальные слова Небироса, — к чему вам приспичило вдруг уединяться? Тебе, Джареду и твоему братцу? Что вы замышляете? Только не надо травить мне байки о том, что вы решили побыть в тихом семейном кругу.

— Тебе везде мерещатся предательства, — проговорила Лили, и Самаэль метнул в нее ненавидящий взгляд.

— Мерещатся ли?

— Власть сводит тебя с ума, — прошептала Лили.

— Меня сводят с ума друзья, приносящие больше проблем, чем враги, — отрезал он. — Ты спрашиваешь, почему я не озаботился парой ведьм, которые прикрыли бы ваш колодец? — повернулся он к Небиросу. — Благодаря ей, — он ткнул пальцем в сторону Лили, — мы лишились ведьм, как таковых. Она уничтожила большинство из них, а те, кто остался — разбежались сами. У нас больше нет ведьм, кроме Грерии. И все это было сделано с благой целью, якобы спасая нас. Как удобно, — кривая усмешка исказила его лицо. — А эта вылазка? С чего бы им нападать на нас? Она работает на два лагеря. Сегодня она висит на тебе, Неиброс, а еще вчера, я уверен, также висела на Синглафе. Я не прав? — его взгляд буравил Лили насквозь. И, учитывая ее вчерашнее состояние, он был не так уж и не прав: они с Синглафом висели друг на друге, потому что не могли самостоятельно стоять на ногах.

— Почему ты молчишь? — Небирос смотрел на нее, и желтые всполохи окрашивали его глаза. — Он говорит правду?

— Отчасти, — Лили не могла ему лгать. — Но это была незапланированная встреча.

— Как и наша, верно? — стальной оттенок предупредил ее о том, что он закрывается. Если падший и мог причинить ей боль, то нашел, как это сделать наихудшим способом. Лили в отчаянии посмотрела на Небироса.

— Я хотела тебя видеть.

— Так что тебе мешало прийти раньше?

— Что ты, у нее слишком плотное расписание, — встрял Самаэль, улыбаясь во весь рот, — она даже успела навестить старика Гаруса.

— Аспид жив? — вскинул голову Небирос.

— Да-да, жив, — отмахнулся Самаэль, недовольный тем, что они уходят от темы.

— Забери ее в дом, — проговорил Небирос, бросая на Лили последний взгляд и направляясь в колодец.

Лили вскинула руку и хотела что-то сказать, чтобы остановить его, но так и не нашла нужных слов, а рука бессильно опустилась вниз. Крылья хлопнули в воздухе, и она увидела, как Небирос взмыл вверх по колодцу.

— Зачем ты так? — обернулась она к Самаэлю. — Мы ведь искренне говорили с тобой в городе, когда сидели на крыше. Я считала тебя другом.

— Именно поэтому, — мрачно ответил он. Потом, оценивающе взглянув на Лили, протянул ей руку. — Пора возвращаться. Если ты, конечно, не предпочитаешь, чтобы тебя доставили демоны, связанной. — Добавил он, видя, что она не сдвинулась с места. — Давай, еще немного страсти, — падший резко дернул ее к себе, и Лили ударилась о его тело. — Внизу я отпущу тебя, и сможешь идти ко всем чертям, хоть в нижние слои навеки. Грерию я, конечно же, попрошу запечатать все окна и выходы для тебя.

Лили показалось, что мир вокруг нее начал стремительно рушиться, несмотря на то, что в колодце ничего непоправимого не произошло. Теперь она была изгоем среди всех: среди падших и среди ангелов. Она больше не видела никакого выхода, слезы сами побежали по щекам. И Лили машинально спрятала лицо на груди Самаэля и горько заплакала. Если бы только Ник был жив, он смог бы остановить весь этот кошмар. Одного его слова хватило бы, чтобы вопросы о том, кто она такая, раз и навсегда прекратились. Прижимаясь к теплому телу Самаэля, она вспоминала Ника, его сильные руки, стальную волю и силу духа. Его любовь, стоившую ему жизни… и проклинала сама себя.

— Хватит реветь, — Самаэль встряхнул ее, как следует. Они стояли на балконе в покоях Ника. — Мою рубашку уже можно выкручивать. — Он оттянул мокрую ткань, приклеившуюся на груди к телу.

— Прости, — прошептала Лили, а слезы все никак не желали останавливаться. Она хоронила Ника. Непонятно, почему только теперь, но она осознала, что больше никогда его не увидит.

— Я оставлю тебе пару бутылок виски, — с раздражением бросил Самаэль, — не останешься ты без алкоголя. — Он прошел в комнату, стаскивая на ходу с себя рубашку. — И трускла подкину, когда ты окончательно опустишься и станешь одной из скользящих тварей.

— Гарус был прав: ты действительно изменился. — Глаза Лили высохли, и в них сверкнула сталь. — У тебя паранойя.

— Да что ты? Смотрите-ка, кто заговорил. — Он подошел к ней вплотную, и, схватив ее за запястья ниже сжатых кулаков, медленно приподнял в воздух. — Давай, продолжай, — и возможно, тебе не придется мучиться на дне — я облегчу твою участь значительно скорее.

— Что вы тут… — Грерия замерла в дверях спальни, — делаете.

Раздетый до пояса Самаэль разжал руки, и Лили неловко рухнула вниз, уткнувшись носом в его грудь.

— Простите, что помешала, — Грерия, побледнев, развернулась в дверях и бросилась прочь.

— Постой, — крикнул ей вслед падший. — Чтоб тебя, — его гневный взгляд окатил Лили жгучей волной.

— Остановись, не делай глупостей, — Самаэль нагнал Грерию в дальнем коридоре и прижал к стене.

— Тебе мало одной? — в сердцах выпалила Грерия. — Впрочем, всегда было мало, так с чего я решила, что будет достаточно меня, — с горечью добавила она.

— Черт тебя дери! Ты можешь меня выслушать?

— Нет, — Грерия покачала головой, и по щекам побежали слезы.

— На редкость мокрый выдался день, — пробормотал Самаэль, ощущая себя крайне неловко. — Послушай, — мягко заговорил он, как с неразумным ребенком, — если ты чему и помешала, то только отрыванию ее головы от тела.

— Ты хотел ее убить? — брови Грерии приподнялись вверх от удивления.

— Да, хотел, — его руки отпустили Грерию, и он отошел на шаг от стены.

— Но почему? Разве она не помогла нам?

— У нее слишком много случайных встреч со светлыми. А теперь еще и это нападение на колодец. Мне совершенно это не нравится, Грерия. А если есть подозрения, лучше убить, чем сожалеть.

— Ты так рассуждаешь во всем? — отшатнулась от него Грерия.

— Ты забыла, какой империей мы правим? Колебания — это слабость, грозящая смертью. И Ник лишь доказал это своей выходкой.

— Не смей так говорить о нем. Он — хозяин.

— Его больше нет. И тебе это известно не хуже, чем мне. Теперь я — хозяин, а ты — моя хозяйка, — Самаэль подтянул ее к себе собственническим жестом.

— Ты пугаешь меня, Самаэль, — Грерия попыталась освободиться, но безрезультатно: его хватка была мертвой. — Это ведь не ты, ты не такой. Вспомни, ты пытался спасти Лили и никогда не желал ни власти, ни ответственности.

— Возможно, и не желал. Но игры закончились, и теперь империя принадлежит нам.

Грерия перестала упираться и, сдавшись, прижалась к нему, но настороженность так и не исчезла из ее взгляда.

— Власть меняет его, — вместо приветствия произнесла Грерия, врываясь в комнату Лили. — Возможно, потому Ник и не держал его при себе, а часто отпускал на поверхность, чтобы власть его не отравила, не испортила. Что он натворил? — Грерия опустилась на кровать рядом с перепуганной Лили, беря ее за руки. — Там, в колодце, что он сделал?

— Да ничего, — ответила Лили, — кроме того, что поссорил нас с Небиросом.

— Он ведь был другим, когда вы ходили на поверхность, верно?

— Да, — кивнула Лили, соглашаясь. — Он вел себя… как друг. Теперь в нем одни подозрения, но… — Лили замялась, — Грерия, у него есть основания для этих подозрений.

— Ты ведешь двойную игру? Ты обманываешь нас?

— Нет, — покачала головой Лили, грустно улыбаясь.

— Тогда основания — лишь предлог. Ему больше не нужны доказательства. Он готов уничтожить любого, кто представляет опасность для его трона.

— Но чем я могу быть опасна для него?

— Твоей связью с капхами, с детьми Абы. Теперь, когда он ее разрушил, ты в относительной безопасности, но только в относительной. А я… боюсь, я следующая, если посмею сказать хоть слово против.

— Грерия, ты же ведьма, — произнесла Лили, — не может это быть какое-то колдовство? Власть не меняет так быстро. — Лили уже молчала о том, что в другой жизни Самаэль изменился ровно в противоположную сторону. Неужели им было не обойтись без отрицательного крылатого героя? И если это будет не Рамуэль, тогда Самаэль? А если бы и не он, то кто? Таната? И сердце Лили сжалось при воспоминании о его окровавленном теле и брошенном в ее сторону слове.

— Я не вижу на нем никаких заклятий, — покачала головой ведьма. — Но он еще не полностью ожесточился и не утратил своего дурацкого чувства юмора.

— Ты любишь его, — улыбнулась Лили.

— Тем больнее видеть, как он меняется, — глаза Грерии были исполнены болью.

— Чем я могу помочь?

— Тебе лучше бежать, — отозвалась Грерия. — В порыве гнева он может убить тебя. Тем более, зная, что это останется безнаказанным.

— Хорошо, на нем нет сейчас заклятий, но ты же можешь… — начала Лили, но Грерия только печально покачала головой.

— Я не смогу, даже если от этого будет зависеть моя жизнь.

Лили взглянула на нее, и вопросы отпали.

— Я понимаю, прости. — Она сама никогда не смогла бы изменить Ника, и не стала бы.

— Нет новостей о коконе? — спросила Грерия, словно услышав ее мысли.

— Нет, — отозвалась Лили, как бессмысленное эхо, — ничего.

— Тебе нужно уходить, — настойчиво повторила ведьма, и Лили с тоской взглянула в окно.

— Он просилтебя запечатать их от меня?

— Да, но одно осталось открытым, — Грерия выразительно посмотрела в сторону окна.

— Спасибо, — проговорила Лили и тут же спохватилась: — но как же ты?

— Я буду в безопасности, если только не начну открытого противостояния. Но все же, я верю, что смогу удержать его от непоправимых решений.

Лили выдвинула ящик стола, вытащила оттуда пустую сумку, бережно положила в нее свернутую одежду и старую потрепанную книгу.

— Тебе лучше избавиться от этих вещей и забыть, — проговорила Грерия, наблюдая за ней.

— Я не могу, — Лили запахнула сумку с такой поспешностью, словно Грерия собиралась ее отобрать.

— А что за книга? — поинтересовалась ведьма.

— Старая книга из его библиотеки.

Грерия опустила взгляд, не в силах больше давить на Лили. В конце концов, она ведь сама принимала не самое разумное решение, оставаясь в доме.

— Куда мне идти? — спросила вдруг Лили, поглядев на ведьму.

— На землю, — пожала та плечами. — Я могу отправить тебя, куда пожелаешь.

— И что мне там делать?

— Живи, обычной человеческой жизнью.

— Грерия, ты кое-что забываешь. Я провалилась сюда сквозь землю. С чего ты решила, что она долго вынесет меня?

— Ты провалилась, потому что тебя тянуло на дно. Твоя любовь служила якорем, — объяснила Грерия, глядя вдаль в окно на одной лишь ей видимые пейзажи, — черным грузом, если хочешь. — Она усмехнулась. — Разве любовь к нему — не лучший черный груз на свете?

— Ты знаешь о грузе?

— Ведьмы многое знают, — снова улыбнулась она.

— Не хочешь же ты сказать, что я его разлюбила?

— Нет, — замахала руками Грерия, — конечно, нет. Просто твой якорь, — она помолчала, подбирая правильные слова, — затерялся на поверхности. Так что ничто больше не тянет тебя ко дну.

Лили вспомнила дни, проведенные рядом с коконом, потом прогулки с Самаэлем и свою самостоятельную вылазку, и усмехнулась глупым страхам. Но тревога не ушла. Так что же тогда на самом деле держало ее здесь, заставляя оставаться? Лили окинула взглядом комнату и сжала в руках заветную сумку. Его вещи, комнаты, кабинет, мебель, за которой он сидел и которой касался, его окружение — вот что ее удерживало, создавая иллюзию его присутствия. Она просто… ждала его дома. Все это время ждала. Лили не заметила, как ее плечи задрожали, и нежная рука ласково коснулась ее головы.

— Ну, не надо, все будет хорошо, правда, слышишь? — Грерия прижала ее к себе, поглаживая по голове.

— Ты можешь передать Небиросу, что я люблю его? — успокаиваясь, прошептала Лили.

— Я постараюсь, — также тихо шепнула ей на ухо Грерия. — Так куда? — спросила она, кивая в сторону окна.

В голове Лили вспыхнул во всех красках город с лестницами и фонтанами, и Ником в белой рубашке.

— Прости, все, кроме последнего, — прошептала Грерия и толкнула Лили в окно.

42

Лили ожидала, что следующий свой шаг сделает уже где-то на улицах города, как это бывало всегда, но не ощутила под ногами твердой почвы. Мир вокруг менялся с катастрофической скоростью, не останавливаясь ни на миг и не превращаясь во что-то хоть сколько-нибудь стабильное. И она барахталась посреди этой круговерти, как беспомощный жук, перевернувшийся на спину. Не нужно было быть ведьмой, чтобы понять, что это не нормальный переход, и что что-то пошло не так. Мысли закручивались вместе с пространством: могло ли это быть случайностью или ошибкой? Но Грерия совершала переходы такое количество раз и была в этом даже более искусна, чем Самаэль, так что ошибки исключались. И, вспомнив о Самаэле, Лили лихорадочно подумала о том, что он почти точно мог предугадать, как поступит Грерия, и устроить ловушку.

Лили ощущала, как силы быстро покидают ее, как изматывает затянувшийся переход, как ударяют по ее телу его грубые грани. Когда сознание почти ускользнуло, не желая быть свидетелем ее последних минут, Лили вдруг с силой шлепнулась на траву и застонала. Падение не было мягким, но зато, когда ей удалось, наконец, раскрыть глаза, перед ней открылся прекрасный мир с благоухающими кустами и шумящим вдали водопадом, струи которого ниспадали в кристальную голубизну озера.

— О, нет… — простонала Лили, узнавая. Она не видела людей, ни одного, но ошибиться не могла — это был один из слоев, вне всяких сомнений. Тот самый, в котором кучи молодых мужчин и женщин занимались любовью, плескались в воде, нюхали проклятые цветы, впадали в забытье и так по кругу. Тот самый мир, где озеро на самом деле было вонючей лужей, а парни и девушки — разложившимися трупами. Лили вздрогнула, хватаясь за траву, и пытаясь приподняться.

— Тише, не дергайся, — услышала она над собой негромкий голос. — Тебя побило при переходе, и хотя я делаю все, что могу, тебе все-таки придется немного отдохнуть.

— Не очень удачное место, — проскрипела Лили, и сама поразилась своему голосу — видимо, она и правда пострадала сильнее, чем думала. Тело при каждом шевелении отдавалось заметной болью.

— Может и не очень, но здесь тебя никто не станет искать, — возразил он, и уж в этом вопросе точно был прав. Кто станет соваться в слои по доброй воле?

— Что случилось? — Лили, наконец, удалось повернуть голову и взглянуть на незнакомца, и тут же пришлось зажмуриться — яркий свет ослепил ее. — Боже, это снова ты. Я думала, мы поняли друг друга.

— Переход был сломан, и ты едва не погибла в нем, — невозмутимо ответил светлый.

— Ты меня вытащил?

— Да, — просто ответил он. — Решила вернуться на землю? Или на небеса?

— Нет, — Лили снова повернула голову и устало опустила щеку на траву. Так было значительно легче, а что подумает ее соглядатай, было уже без разницы. — Я не вернусь наверх, я уже говорила тебе.

— Тогда что это было? Плановая прогулка на поверхность? К очередному бару? — Он словно не желал обращать внимания на ее комментарии. Впрочем, все братья были по-своему упрямы.

— Ты как-то очень жесток для небес, — отозвалась Лили.

— Ну, я и не на небесах, если ты не заметила.

— Так возвращайся на них! — не выдержала Лили. Они снова пришли к тому, с чего начинали. Только на этот раз ангел спас ей жизнь, и было как минимум грубо говорить с ним подобным образом. Лили с трудом перевернулась на бок и посмотрела в траву у его ног. — Спасибо, — проговорила она тихо, будто не желала, чтобы он услышал.

— Ну, надо же, — с изрядной долей сарказма произнес он. — Чувство справедливости при падении все же не пострадало.

— Кем ты был до того, как стал одним из братьев? — подумала Лили, снова начиная сердиться вопреки своим благим намерениям. Этот юный выскочка ее просто-таки раздражал. Каждой своей фразой, каждым действием. Время, что они провели вместе, можно было пересчитать по минутам, и, тем не менее, он уже дважды умудрился вывести ее из себя.

— Откуда ты знаешь о переходах? Об устройстве окон? Или ты параллельно шпионишь не только за мной?

— Я делаю то, что считаю верным, — эти слова он произнес с королевским достоинством, что нисколько не удивило Лили и лишь утвердило во мнении, что если на небесах и есть образец самоуверенности, то сейчас он как раз перед ней. Как только его выдерживала небесная ткань, почему не разверзалась под ним? Правда, он, наверняка, ко всему прочему был убежден в том, что несет волю Всевышнего, и считал себя лишь инструментом в Его руках. Следовательно, все, что он делал, было верным и не подлежало сомнениям. Сомнения — вот что отличало любого жителя адских земель от непорочных созданий сверху. Те, кто был внизу — думали, сверху же — исполняли волю. Лили с шумом выдохнула.

— Нам надо убираться отсюда. Скоро появятся обитатели, а с ними лучше не встречаться — еще заставят нюхать свои треклятые цветы.

— Здесь больше никого нет, — возразил он.

— То есть как нет? — поразилась Лили. — Или ты мне сейчас скажешь, что изгнал их?

— Нет, они ушли. Те, кто мог, поднялись выше. Те, кто должен, отправились вниз. Небольшая часть освободилась.

— Мы говорим о слоях? — Лили сумела подняться и сесть, опираясь на руку. — Никто отсюда не освобождается, если только за ним не приходит “свет божий”. Но доля тех, кого они спасают, ничтожно мала. Слой был заполнен людьми, что случилось?

— Я уже ответил на твой вопрос, — отозвался он. — Ложись, или мне самому придется заставить тебя нюхать эти проклятые цветы.

Лили послушно легла, но продолжала с опаской смотреть в сторону ангела. Он был каким-то неправильным. Потом мрачная догадка скользнула в ее голове, и, как ни странно, Лили стало немного легче. Новичок столько времени провел в аду, что начал меняться. И его резкость, и сарказм объяснялись близящейся трансформацией. Был бы Синглаф при своем уме — давно бы уже отозвал его назад. И если новичок так уцепился за нее, ей стоило поправляться как можно скорее, чтобы они могли покинуть слои и выбраться на поверхность, где ему, по крайней мере, не станет хуже. А потом, возможно, если ей повезет, и Синглаф по-прежнему валяется за стойкой Кетани, она сдаст ему его подопечного, перевязанного розовой ленточкой. Или, скорее, наоборот, если она найдет Синглафа именно у Кетани.

— Строишь планы, как от меня избавиться? — усмехнулся он.

— А ты проницателен, — в тон отозвалась Лили.

— Отдохни пока, еще успеешь.

— Так все же, что происходит? Ведь раньше, случись такое, весь ад гудел бы от подобной новости. Где все демоны? Почему они не подняли тревогу?

— Тебе, правда, нужен ответ? — спросил он. И когда она утвердительно моргнула глазами, продолжил: — Потому что на троне заместители. Потому что кое-что изменилось и продолжает меняться, в то время как все заняты собой, войной, дрязгами и не замечают происходящего.

— Ты говоришь, почти как один мой знакомый. Но я тоже ничего не заметила, кроме Самаэля.

— Ты давно была в слоях, не считая нижних?

— Да, давно, — честно призналась Лили.

— Давно видела дрегов?

— Мы забыли о них после бунта ведьм, — пробормотала она, задумавшись.

— А скользящих тварей?

— О нет, вот только не надо. Их я видела, и с ними все так.

— Уже нет, — произнес он, и Лили почудилось в его словах не то сожаление, не то надежда.

— И что же происходит?

— Скоро увидишь.

— Но я не собираюсь возвращаться, — начала Лили.

— Ты еще не ушла, — перебил он и положил прохладную ладонь прямо ей на лоб, прикрывая глаза. Его прикосновение было словно долгожданная вода в жаркий полдень, и боль, пульсирующая в голове с начала неудавшегося перехода, наконец, затихла и ушла. Мягкое покрывало сна обернуло тело, залечивая раны. А может, это были его руки — Лили уже не знала: ее глаза закрылись, и она провалилась в сон.

Проснулась Лили в облаке света и поначалу не могла понять, где находится. Но стоило ей подняться, как она увидела все те же зеленые склоны и благоухающие кусты, и озеро неподалеку.

— Неужели снова проклятые цветы, — пробормотала Лили, подымаясь на ноги. Свет, в котором она проснулась, оказался ее надзирателем. Она отвернулась и побрела в сторону озера, но чем дальше шла, тем больше понимала, что от травм, полученных во время неудавшегося перехода, не осталось и следа.

— Да ты еще и целебный, — обернулась она в сторону ангела и, засмеявшись впервые за долгое время, с разбега прыгнула в воду. Почему не воспользоваться искусной иллюзией, если она не убивает. Плавая, Лили пыталась вспомнить, как провалилась в сон и почему они оказались спящими рядом. То, что светлый спал, говорило в пользу ее предположения о том, что он был близок к трансформации. Ведь братьям сон не был нужен, как и грубая пища. Вспомнив о еде, Лили с интересом взглянула на дерево с плодами, растущее на берегу.

— Можешь есть, — услышала она уже знакомый голос, и на этот раз не стала поворачиваться на свет, лишь краем глаза отметила, что он приблизился.

— А что там на самом деле? — покосилась Лили.

— Мафи, такая же безвкусная гадость, как и серые грибы, похоже на мочалку, — пояснил он.

— Ты-то откуда знаешь? — поразилась Лили. — Уже успел полакомиться, что ли? Тогда нам надо срочно наверх, соглядатай, пока ты совсем не скис.

— Судя по количеству слов, тебе уже значительно лучше, — безразлично отозвался он, и Лили посетило страстное желание бросить в сияющее облако сорванным мафи.

— Я понимаю, тебе может нравиться, — тем не менее, продолжила она, — но Синглаф мне потом голову оторвет.

— Разве это не привилегия Самаэля? — в его голосе явно слышалась насмешка.

— Ты точно пьян и неадекватен, — заключила Лили. — Сейчас я заправлюсь этой гадостью, и мы уходим. — И тут слова застыли на ее губах, когда нежная сочная мякоть плода наполнила рот. Мафи в этом слое был так прекрасен, как ни один фрукт на земле.

— Чудесная вещь, правда? — заметил ангел, увидев выражение ее лица.

— Ты уверен, что это не ловушка? — не в силах оторваться, спросила Лили.

— Уверен, — усмехнулся он, и ее сердце почему-то пропустило удар.

— Я отлично себя чувствую, — проворчала Лили, когда он снова заставил ее лечь на траву и внимательно осматривал тело. Его пальцы легкими прикосновениями, едва заметным ветром пробегали по коже, и это не было неприятно. Лили забыла, когда к ней прикасался мужчина. И тут же мысленно одернула себя: он был одним из братьев, и термин “мужчины” к нему был едва ли применим. Но Лили было хорошо в его руках, и совсем чуть-чуть кружилась голова: не от слабости, а от двусмысленности.

— Почему ты дрожишь? — спросил он.

— Твои руки… щекотно, — соврала Лили. — Ты так и не научился сдерживать свет? — Она попыталась приморгаться к его сиянию, но ей все равно ничего не удавалось рассмотреть.

— Я приглушил его, — ответил ангел.

— Но я все равно ничего не вижу.

— А что ты хочешь увидеть?

И Лили не нашлась, что сказать. В конце концов, он был прав: какая разница, как он выглядел.

— Ты скучаешь по небесным братьям?

— Иногда, — честно созналась Лили, вспоминая седьмые небеса.

— А по Синглафу?

— Он был моим наставником, я переживаю за него.

— Хотела бы вернуться?

— Нет, я так и знала, — Лили резко подскочила. — Все эти задушевные беседы — ничуть не лучше ловушек демонов.

— Разве быть пойманной тем, кем хочешь, — не счастье? — спросил он.

— Для этого не нужно никого ловить, можно просто быть рядом.

— Почему же ты не рядом…

— Прекрати, — Лили поднялась на ноги и сделала пару шагов в сторону озера, — тебя это не касается. — В ее голове услужливо всплыли картины со светящимся коконом.

— Ты изменилась в лице, — он догнал ее, и холодные пальцы коснулись ее подбородка.

— Ты сам говорил, что все меняется, — Лили отвела его руку, и усмешка у нее получилась напряженной и агрессивной.

— Я не собираюсь причинять тебе боль, — тихо произнес он.

— Тогда зачем ты здесь?

— Чтобы быть рядом?

— Да, конечно, — кивнула Лили. — Идем, соглядатай, нужно успеть в бар до закрытия.

— Хочешь напиться?

— А может, ты уже замолчишь?

— И как же ты собираешься туда добраться?

— Разве не ты у нас — великий мастер переходов?

— Это была просьба?

— Это в твоих же интересах.

— Ты понятия не имеешь, что в моих интересах.

— Отлично…

43

Уриэль со своими ангелами выходили из ада, мягко говоря, потрепанными, а откровенно говоря, с существенными потерями. И то, что демоны понесли потери не меньшие, все равно не улучшало положения. Взгляд Петры, которым он иногда одаривал старшего, словно говорил: “и чего мы добились?” Остальные ангелы брели молча, устало опустив крылья. Лететь сил уже ни у кого не было, да и при наличии того количества ран, что им нанесли, полеты были недопустимой роскошью.

Врата вытолкнули их во внешний мир, будто “свет божий” раздражал саму ткань мироздания своим присутствием в преисподней.

Рамуэль поддерживал Танату: парня шатало от ран, и он с трудом переставлял ноги, но от предложения Рамуэля понести его сконфуженно отказался. Впрочем, Рамуэль и так знал, что он скажет — у юности было столько предубеждений, которые еще не развеялись, несмотря на боевой опыт.

— Сейчас вернемся в наши холмы, и я тебя подлатаю, — произнес Рамуэль, пытаясь отвлечь парня от мучительной боли, вспыхивавшей в его теле при каждом шаге.

— Я дойду, — словно опасаясь, что Рамуэль без предупреждения подхватит его на руки, поторопился с ответом Таната.

— Ты точно дойдешь, если будешь и дальше изображать из себя героя и не позволишь себе помочь, — прокомментировал Петра, проходя мимо них.

— А ты бы лучше проверил, не почернели ли еще твои крылья, — вспылил Таната и тут же скривился от боли.

— Петра, — Рамуэль без слов посмотрел на ангела, и тот, пожав плечами, оставил их в покое. Оба старших понимали, что мальчишка не прав, но сейчас было не время и не место читать морали.

Петра ускорил шаг и вырвался во главу группы. У него не было серьезных ранений, но ангел почему-то ощущал себя настолько уставшим, что мечтал добраться до холмов и упасть, забыв об их сражении, как о дурном сне. Он понимал бои, которые велись ради великой цели — спасения других, терять же товарищей и кровь только ради того, чтобы убить несколько демонов, которые даже не терзали и не уничтожали души, было по его меркам неразумно.

— Что это, — тихо прошептал он себе под нос, когда увидел вдали колеблющиеся фигуры. Похожий возглас издал следующий за ним Кориэль. И когда уже целая группа ангелов с интересом рассматривала толпу душ в нескольких шагах от себя, к ним подошел Уриэль. Судя по озадаченному выражению его лица, он тоже не понимал, что происходит.

— Освобожденные души? — пробормотал он, разглядывая фигуры. — Но как?

— Может, Падший одумался? — неуверенно произнес Илиэль и тут же умолк от абсурдности собственного предположения.

— Так много, — Уриэль разговаривал словно сам с собой, не замечая ангелов.

— Может, это что-то наподобие белого флага? — предположил Таната. — Предложение мира?

— Тогда где посланники? — очнулся Уриэль, и парень по привычке пожал плечами, и тут же скривился от боли.

— Мы не в том положении, чтобы предлагать нам мир, — сурово произнес Уриэль. — Мы фактически проиграли, — он бросил короткий взгляд на Петру и тут же отвел глаза.

— Но он этого может не знать, — возразил Таната.

— Да ну? — голос Уриэля сочился скептицизмом. Большинство ангелов придерживались той же точки зрения, но нашлась пара, которая поддержала Танату.

Пока они рассуждали, строя бесплодные догадки, Петра успел подойти к душам, переговорить с ними и уже возвращался назад к своим братьям.

— Что ты узнал? — Уриэль напряженно посмотрел на ангела, не ожидая никаких добрых вестей. Но на лице Петры застыло изумленное выражение, которое не изменилось, даже когда он перевел взгляд на старшего.

— Они освободились сами, — глухо проговорил он.

— Как? — несколько голосов раздалось одновременно.

— Это же невозможно, — проворчал Илиэль.

— Я знаю, что это невозможно, — произнес Петра, — и, тем не менее, это так.

Уриэль отодвинул Петру нетерпеливым жестом и направился к группе спасенных, за ним следом ринулись другие ангелы. Шум их голосов наполнил воздух: невероятность происходящего заставила их забыть о правилах и дисциплине. А души вновь прибывших охотно делились с ними своими переживаниями и свободой, которую они все, как один, считали заслуженной. Каждый из них рассказывал о перенесенных страданиях и осознании своих ошибок, об исправлении и исцелении от зла, закончившемся тем, что они вольны были покинуть место своего недавнего заключения. С сожалением говорили об оставшихся, которые так и не смогли постичь истину, и выражали надежду на то, что скоро их ряды пополнятся новыми свободными людьми.

Уриэль слушал все это и всерьез думал, не спятил ли он. Не лежит ли на дне колодца душ, истекающий кровью от ран и задыхающийся от ядовитых миазмов. Но рядом с ним был его “свет божий”, уставший, побитый и такой же обалдевший, и все окружающее было слишком похоже на правду.

— Что ты думаешь? — спросил он Петру.

— Кроме того, что сплю?

— Кроме.

— Что мир сошел с ума. Так не бывает, — беспомощно посмотрел Петра на людей.

— Ну, а если, то как это могло случиться?

— Лили? — к ним приблизился Рамуэль.

— Лили пала, — произнес Уриэль.

— Не думаю, — покачал головой Рамуэль.

— Где твой меч? — заметил старший.

— Я отдал его ей, — признался ангел, — я не смог бы причинить ей вред, прости.

— Мир действительно сходит с ума, — пробормотал Уриэль.

— А ты бы смог? — глаза Рамуэля вспыхнули.

Спустя какое-то время Уриэль лишь покачал головой.

— Ты думаешь, это она? — спросил он.

— Нет, — Петра снова вмешался в их беседу, — для того, чтобы сотворить подобное чудо, нужна сила всех посланников седьмых небес, если не больше.

— Тогда кто же, Синглаф? — Уриэль был озадачен. Новость была прекрасной, но странно было не понимать, что послужило ее причиной. И кто был тем странным благодетелем, что взял на себя их обязанности, обычно дававшиеся нелегким трудом.

— Едва ли, — сквозь боль и усталость на лице подошедшего Танаты просвечивало счастье. Его не беспокоили мотивы, как старших — он радовался тому, что видел. — Он вряд ли смог бы пойти на такое сразу после того… ну, после того, как, — Таната замялся, — как я его видел.

— Ты так и не сказал, почему так долго искал его, — мягко упрекнул парня Уриэль.

— Ну… понимаете, он был пьян.

— Что?! — казалось, у Уриэля от возмущения встопорщилось каждое перо в крыльях.

Петра и Рамуэль просто обалдело молчали, уставившись на Танату.

— Ну, пьян, я нашел его в баре. Он не держался на ногах. И все говорил мне, что потерял ее, Лили. Как можно было так раскиснуть из-за предательницы, — Таната покраснел и отвел взгляд.

— И ты сказал нам, что она пала, на основании рассказа пьяницы? — Рамуэль едва сдерживал гнев. — Рассказа о каком-то фантастическом звере, который ему привиделся в пьяном бреду? На котором якобы Лили провалилась под землю?!

— Таната, — успокаивающим тоном начал Уриэль, не желая допустить драку в их рядах, — тебе в первую очередь следовало сказать, в каком состоянии и где ты нашел Синглафа. Мы бы совершенно иначе отнеслись к его рассказу.

— Но ведь он был у нас сразу после возвращения из ада и хотел ее спасти. Зачем она отпустила его — чтобы защитить? Нет, она добровольно осталась в аду и остается поныне! — Таната обвиняющим жестом указал вниз.

— Мальчишка, — закипел Рамуэль, — она вытащила тебя из гущи драки. Если бы не она — тебя не было бы в живых, я видел.

— Лучше бы я погиб, чем был обязан кому-то из ада! — выпалил Таната.

— Хватит, — рука Уриэля тяжело опустилась на плечо Танате, придавая дополнительный вес словам старшего. Рамуэль хотел ответить, но сдержался, увидев выражение лица Уриэля. Обычно это означало, что спор окончен, что бы ни думали стороны.

— Так это могла быть она? — старший посмотрел на Рамуэля.

— Нет, — покачал тот головой, — у нее нет силы и одного брата с седьмых. Это не она.

И снова повисло тягостное молчание, в котором каждый из них перебирал все возможные варианты, вспоминая, не упустили ли они что-то еще.

44

— Послушай, все, что тебе надо сделать — это отпустить груз греха, — глаза Лили почти привыкли к свету, и она уже могла недолго смотреть прямо на своего сопровождающего.

— Груз греха? — в его голосе прозвучало недоумение, смешанное с горечью. — Вот так просто, мгм, — недоумение снова превратилось в сарказм, впрочем, к этому неизбежно приходили все их беседы.

“Да что с тобой не так?”, - едва не выпалила Лили, но сдержалась.

— Я неправильно назвала, черный груз, — исправилась она.

— А, это, — казалось, он был разочарован, — нет, у меня его нет.

— Нет? — Лили сжала кулаки. Это было паршиво, она очень надеялась, что он попросту забыл о грузе, и если ему напомнить, сможет отпустить его и вознестись. Теперь же все оказывалось хуже некуда: это означало, что светлого ничто не держит, кроме его собственной меняющейся сущности — ад больше не выталкивал его на поверхность, как инородное тело, а принимал, как должное. Только одно не укладывалось в голове Лили: когда подобное происходило с Рамуэлем, он менялся, у ее же спутника даже свечение не становилось слабее. К тому же, если он не лгал, и то, что она видела, было всего лишь приглушенным светом, это означало, что он сияет, как звезда в ночи.

— Может, ты не знаешь, о чем я?

— А о чем ты? — Он продолжал свою старую игру. Они могли до бесконечности перебрасываться вопросами. Неужели он хотел, чтобы они оставались в слоях. Разве ему хуже было бы на земле?

— Почему ты не хочешь пойти мне навстречу? — Лили помолчала. — Или ты боишься, что со мной что-то случится вне слоев и хочешь отсидеться?

— Как минимум, тоже неплохой аргумент. Сейчас кое-кто окрыленный буквально, а также властью, полагает, что ты мертва. Что вовсе неплохо.

— А не как минимум? Может, кто-то самовлюбленный буквально и не очень, не в состоянии создать окно с переходом на пустом месте? — Лили вздохнула. — А ведь это так. Мы застряли, новичок.

— Новичок? — и снова недоумение.

— Так, как ты, себя ведут только новички.

Он ненадолго замолчал, видимо, размышляя, что само по себе было удивительно. И в кои-то веки не стал спорить.

— Знаешь, ты права, в каком-то смысле.

— Понятно, что ты не вчера родился, — отмахнулась Лили. — И я знаю, что права. Придется идти обычным путем, — вздохнула она.

— Что ты имеешь в виду?

— Вниз. Надеюсь, твоего света хватит, чтобы отпугнуть неприятности с нашего пути.

— Неприятности? — расхохотался он, — ты о тварях из слоев?

— Да, — кивнула она.

— Ладно, — светящаяся рука зависла рядом с ней в приглашении. И Лили вложила свою руку в эти холодные длинные пальцы. Странно лишь, что как только она это сделала, вверх по ее спине пробежала теплая волна.

Они преодолевали один слой за другим, и везде царила странная пустота и затишье. Редкие души, которые все же попадались на их пути, скорее находились в размышлениях, чем в муках. Кто-то из них осознанно смотрел на странников, затем подымался и шел туда, откуда они появились. Лили могла поспорить, что эти люди покидали слои. При этом нигде не было видно ни одного светлого. Когда они миновали подобным образом третий по счету слой, Лили задумалась о своем сопровождающем. Быть может, она ошибалась? Ведь что, в сущности, ей было известно о небесах выше седьмых? Слишком мало. Может, ее спутник вовсе не был одним из братьев, а кем-то вроде престола? Лили покачала головой и отмахнулась от этой мысли. Конечно, престола, с его-то заносчивостью и невозможностью вознестись.

Слои превратились в обычные земли, по которым они плелись все ниже и ниже.

— Ты был прав, все изменилось, — проговорила Лили, когда они стали устраиваться на ночлег. Песок, ветер, и редкие холмы — Лили теперь уже даже не могла с уверенностью сказать, что это был за слой. — Как мы могли этого не видеть. Нужно как-то предупредить Грерию и… — Она умолкла.

— Самаэль импульсивен, но на нем рано еще ставить крест, — заметил светлый.

— Он едва не убил меня, — возмутилась Лили.

— Да, но он тоже меняется.

— Есть хоть что-то, что остается прежним? — в сердцах произнесла она.

— Да, ты, например, — усмехнулся он, а Лили лишь пожала плечами его очередному дурацкому ответу.

— А что с остальными?

— Тебе стало интересно? Значит, теперь ты веришь мне?

— Нет, но мне не безразлично, — Лили поплотнее завернулась в свою рубашку.

— У тебя же есть одежда — так оденься.

— Рылся в моих вещах?

— Может, я искал лекарства, — уклончиво ответил он.

— Конечно, — Лили вздохнула.

— Оденься.

— Отстань.

— Ты же мерзнешь.

Лили демонстративно дернула на себя сумку, раскрыла ее, и рука застыла над одеждой, не в силах дотронуться до нее. Пальцы, дрожа, коснулись рубашки и развернули ее, медленно, словно в ней хранилась душа любимого. Только в помятой ткани не было уже ничего, она не сберегла даже запах. Лили раскрыла ее, и прижала к себе, укрывшись рубашкой, как одеялом.

Он молчал, и это было странно. Но потом Лили решила, что светлый или заснул или задумался о чем-то, и перестала ломать голову. Странно было находиться с кем-то, кого ты не можешь видеть, но кто может видеть тебя. Однако иногда уединение было настолько необходимо, что можно было притвориться, что она путешествует одна, и его рядом нет. Когда светлый молчал, это было не сложно. Только Лили и светящийся шар. Сердце снова глухо ударилось о ребра и сбилось с ритма. Неужели до конца ее дней, все, что ей останется — это жуткое болезненное воспоминание о собственной беспомощности и безысходность?

— Не плачь, — тихо произнес он, и только тогда Лили поняла, что и правда плачет.

— Я не плачу, — из упрямства отозвалась она, вытирая слезы.

— Почему бы тебе просто не надеть ее сверху? — мягко спроси он.

— Она не моя, — беспомощно проговорила Лили, крепче цепляясь за рубашку.

— Понятно, — он словно решил пощадить ее, зная, что если сейчас станет говорить в привычной манере, ее сил не хватит.

Лили судорожно вдохнула и плотнее укуталась в рубашку.

— Расскажи мне, что случилось с дрегами, — попросила она.

— Они теряют разум, — отозвался он, словно говорил нечто само собой разумеющееся.

— Они обезумели? — Лили подняла на него встревоженный взгляд.

— Нет, просто отупели.

— Еще сильнее?

Он рассмеялся.

— Ты очень странный, ты знаешь это? — не выдержала Лили.

— Ты тоже не подарок, — отозвался он.

— Вот об этом я и говорю, — Лили зевнула. Они слишком много прошли, и ее силы были на исходе. — Я словно в какой-то другой реальности, где все катится ко всем чертям.

— Разве тебе не нравится то, что происходит в слоях?

— Пожалуй, да, — задумавшись, ответила она. — Только мне не нравится, что я ничего не понимаю. Все как-то с ног на голову. Теперь ты говоришь о дрегах. Это же армия. Что будет, если армия превратится в…

— Животных? — подсказал он.

— Животных? Так ты это имел в виду, когда говорил, что они теряют разум? — Лили едва не подскочила.

— Да, это, — он успокаивающе повел рукой, и ей стало почти все равно, что произойдет с дрегами. — Нам надо отдохнуть, — прошептал он, и Лили показалось, что сон ей катастрофически необходим. Веки потяжелели и закрылись сами собой.

Во сне Лили видела крах великой империи, что звалась адом. Слои рушились один за другим, ссыпаясь бесполезным мусором в долину, покрывая пылью и пеплом черные плиты плато, гася лавовые реки. Дом гудел и трещал по швам, преобразуясь в белокаменный дворец с сияющими башнями. Демоны и прочие обитатели с воплями и криками носились по долине, ища прибежища. Неведомые твари покидали долину, а иные менялись прямо на глазах. Дреги, ползущие на четвереньках и уподобившиеся крокодилам, один за другим исчезали в водах озера, поверхность которого больше не украшали чешуйчатые спины. Из земли пробивались побеги растений, а в небе, черном с багровыми всполохами, струился свет. И этот свет говорил с ней голосом ее спутника, полным иронии и сарказма. Он словно насмехался над всей этой безумной картиной, потешался и наслаждался ею. Лили закричала, чтобы развеять наваждение и кричала до тех пор, пока не проснулась под серым небом слоя, в котором они спали.

Светлый, как и все последнее время, был рядом с ней.

— Тише, тише, — его руки гладили взмокший лоб Лили.

— Зачем ты делаешь это? — еще не вполне пробудившись, спросила она. — Пощади.

— Я не могу ничего изменить, — тихо ответил он, не прекращая гладить ее. Лили становилось легче от его прикосновений, и хотелось закрыть глаза, но только не засыпать, а лежать и ощущать его руки на себе. “Интересно, какие у него глаза”, - подумала она, и сквозь полуприкрытые веки посмотрела на незнакомца. Но даже так перед ней предстали лишь отблески света и ничего похожего на человека. Тогда Лили представила себе на миг, что он вовсе не человек, и у него нет тела. Он — тот самый струящийся свет в адском поднебесье, безжалостный и чуждый.

— Нет, — Лили оттолкнула его руку и села. — Не трогай меня.

— Ты кричала, — произнес он и отодвинулся.

— Да, кричала, — решимость обозначилась на ее лице. — Нам нужно поторопиться. — Потом, посмотрев на восток, добавила. — Мне нужно. А тебе пора домой.

Сумка привычно легла на ее плечо, и Лили обернулась к своему спутнику:

— Прощай.

— Разве мы идем не вместе? — удивился он.

— Нет, тебе не место здесь. — Отрезала Лили, и на ее лице прорезалась злость. — Ты чужд этому миру, пойми, и тебе нечего здесь делать.

— Забавно, что ты меня изгоняешь, — отозвался он. — И грустно.

— Пойми, я люблю этот мир таким, какой он есть. Я знаю, что до конца ты все равно не сможешь меня понять, но хотя бы попытайся. Да, я больше не сомневаюсь, что он меняется, — продолжила Лили, взглянув в его сторону, — и сделаю все для того, чтобы не дать ему измениться полностью.

— Ты же сказала, что рада тому, что души освобождаются? Или нет?

— Да, рада. Но это не значит, что я буду рада видеть, как весь этот мир рухнет до основания!

— Неужели ты не понимаешь, что без душ, его важной составляющей, он, так или иначе, рухнет? Это необратимо. Все связано, Лили.

— Я не хочу! — вскрикнула она.

— Чтобы дреги стали животными?

— Даже это, — глаза ее стали совсем зелеными от боли и отчаяния. — Я хочу, чтоб дом был таким, как он есть, с коротышками, демонами, ведьмами, падшими… падшим, — исправилась Лили и не смогла продолжить дальше.

— Ты цепляешься за прошлое, — произнес он, — дернув ее сумку с плеча. — Тот, кого ты так пытаешься сохранить, уже давно не существует.

— Ты не можешь знать, — заорала она. — Ты ничего не знаешь о нем! Я должна сохранить все, как есть!

— И что? — он не реагировал на ее злость. — Сохранишь — и думаешь, он вернется домой, как ни в чем не бывало?

Лили била мелкая дрожь, и слезы заструились по щекам, изредка сметаемые порывами ветра.

— Сколько можно бороться за то, чего уже нет?

— Столько, сколько бьется сердце, — неожиданно спокойно ответила она. — Потому что иначе и меня уже нет.

45

Грерия вошла в кабинет Ника без стука, но Самаэль лишь молча оторвал голову от бумаг и вопросительно посмотрел на нее. Вспышки гнева в последнее время не повторялись, и ведьме и хотелось, и страшно было поверить в то, что худшее уже позади.

— Что-то случилось? — вывел он ее из раздумий.

— Да, — кивнула Грерия, собираясь с мыслями.

— Если ты о том, что творится в слоях, я уже знаю, — устало заметил он.

— А что там творится?

— Ясно, — Самаэль встал из-за стола и потянулся. Он выглядел не лучшим образом и, очевидно, устал. — Значит, твои новости не об этом. Тогда начнем с тебя.

— Дреги деградируют, — произнесла Грерия. — Они просто превращаются в безмозглых животных. Это словно эпидемия, косящая все поголовье. На сейчас мы потеряли чуть больше половины.

— Ведьмы не возвращались? — сосредоточенно поинтересовался он, проходя по комнате мимо Грерии.

— Нет, и дреги — не их рук дело, если тебя это беспокоит. Так что, все-таки, со слоями? — в глазах Грерии плескалась тревога.

— Они распадаются.

— Распадаются?! — Грерия даже не пыталась скрыть изумление. — Но как? Почему?

— Не знаю, — мрачно отозвался он. — Но души освобождаются, сотнями, тысячами, и их число растет.

— Но как же сферы? Ведь без них души не могут покинуть ад. Что происходит в колодце? Ты говорил с Джаредом?

— Да, говорил, — Самаэль, наконец, остановился, и облокотился о стол. — Сферы истончаются и опустошаются.

— Проклятый побери, — прошептала Грерия, — но как же демоны судьбы? Они же зависят от сфер.

— Верно, пока еще держатся, потому что половину их выкосил “свет божий” во время последнего нападения, но дальше будет хуже.

— И армии у нас нет, — потрясенно проговорила Грерия, — она на глазах превращается в стадо безмозглых баранов. А демоны? — спохватилась она.

— Демоны без изменений, — усмехнулся он.

— А падшие? — слова замерли на губах Грерии.

— Падшие? — Самаэль поднялся и подошел вплотную к Грерии. — Как видишь, — его усталые глаза пробежали по лицу ведьмы, ее губам и золотистым волосам. — А ведьма?

Дрожь желания прошла по телу Грерии.

— Ведьма тоже.

Его рука скользнула Грерии на талию.

— Сейчас не время. Надвигается катастрофа, — неуверенно возразила Грерия, безумно желая, чтобы он не останавливался, потому что падший, наконец, снова был самим собой, несмотря на царившее вокруг помешательство, или благодаря нему.

— Верно, — кивнул он, склоняясь и целуя ее в шею. Самаэль пробежался пальцами по ее волосам, зарывшись в локоны, медленно потянул носом ее запах. — Именно потому, что надвигается катастрофа, и я не знаю, что будет завтра, и будет ли вообще это чертово завтра, — его пальцы потянулись к застежкам на спине ее платья.

И у Грерии больше не осталось возражений: она позволила себе раствориться в его руках.

46

Лили очнулась раньше светлого, продолжавшего мирно спать сияющим пятном в стороне. И, тихо поднявшись на ноги и окинув его прощальным взглядом, пошла в сторону зияющей в земле темной пасти провала. Страх того, что она наткнется на демонов, стерегущих слои, не покидал ее, несмотря на то, что на всем пути они так ни одного и не встретили. Но кто мог знать: быть может, пострадали лишь верхние слои, и разрушение вовсе не задело нижние.

Когда Лили добралась до края, оказалось, что дыра намного глубже и отвеснее, чем ей казалось издалека. Спуститься без снаряжения было невозможно. Вот где бы не помешали крылья — но у Лили их не было. А прыгнуть и разбиться в надежде на ранее привычное в слоях воскрешение было бы слишком наивно — ведь и это правило могло рухнуть вместе с другими устоями. Замешательство заставило ее замереть на краю и изобретать один безумный план за другим, когда кто-то негромко откашлялся в стороне. Лили вздрогнула и резко обернулась в сторону раздавшегося звука. Она почти ожидала увидеть вечного спутника, но к своему удивлению и едва заметному разочарованию, уперлась взглядом в Марка. Не хмурого и замкнутого бывшего монаха, что обитал на небесах вместе с ее братьями, а приветливого утонченного полководца и философа, с которым Лили познакомилась в аду. Сам Марк ее, конечно же, не узнал.

— Приветствую Вас, госпожа, — поклонился он и вновь выпрямился во весь свой немаленький рост. Лили улыбнулась его уверенной осанке и чувству собственного достоинства.

— И Вас приветствую, мой господин, — в тон ему ответила Лили.

— Вы единственная, кто путешествует вопреки всеобщему потоку, — вежливо заметил он.

— Вопреки? — переспросила Лили.

— Не вверх, а вниз.

— Но разве не то же делаете и Вы? — Лили склонила голову, рассматривая забытые черты.

— Но я знаю, куда иду. Вас же позвольте предостеречь от этого пути. — Он был предупредителен, но настойчив. От жары, царящей в слое, пряди на его висках взмокли.

— Почему же?

— Потому что внизу Вас не ждет ничего хорошего.

— Зачем же Вы туда стремитесь? — спросила Лили.

— Я знаком с хозяином этих мест, — уклончиво ответил Марк, — и хотел бы кое о чем с ним переговорить.

Воздух толчком покинул легкие Лили, словно ее ударили под дых. И певучая манера речи исчезла, как и не бывало.

— Хозяина больше нет. Поэтому все и рушится. Идите наверх, Марк, за всеми.

— Мы знакомы? — Марк с интересом посмотрел на Лили.

— Быть может, да, а может, нет. — Уклончиво ответила Лили. — Я слышала о Вас.

— Позвольте, — мягко, но настойчиво возразил Марк. — Но Вы сказали, что хозяина больше нет. Но, насколько мне известно, это невозможно.

— Возможно, и случилось, — взгляд Лили был устремлен в темный провал, словно именно в нем кануло в вечность бренное тело Ника.

— Значит, и для него существует свой срок. Значит, и у вечности есть границы.

— Вы знаете, как спуститься? — сейчас Лили вряд ли хотелось философствовать, и она позволила себе не очень вежливо перебить Марка.

— Да, конечно, — кивнул он, и достал скобы и веревки, оставшиеся от его армии. Несколько ударов тупой стороной топора закрепили скобы в земле, веревки, пущенные сразу от двух скоб, сплелись вместе и хлестнули хвостами по стенам дыры. — Используйте узлы, как ступени, — подсказал Марк и с сомнением взглянул на хрупкоесложение девушки. — Мне стоит отправиться вместе с Вами, хотя бы потому, что одна Вы не дойдете.

— Спасибо, Марк, но я справлюсь, — отозвалась Лили, обмотав руки лентами из ткани и схватившись за веревки. Она не собиралась вешать на себя новую обузу, едва отвязавшись от предыдущей.

— Может, тогда, Вы все же могли бы уделить мне несколько минут? Мне хотелось бы понять, что происходит, — удержал ее Марк.

— Идите наверх, — мягко попросила Лили, — я уверена, там вы найдете объяснение скорее, чем здесь.

— Но я никого не знаю среди живых, — почти с отчаянием заметил он.

— Вы понимаете, что мертвы? — поразилась Лили. Ведь сколько раз она видела Марка вовсе не осознающим происходящее.

— Конечно, понимаю, — ответил он. — И то, что мы освободились, не означает, что живы. Я хотел поговорить об этом с Ником. Может, это его новая шутка или забава — я бы не удивился, если бы так и оказалось. Но если его век прошел, как говорите Вы, это означает начало конца этого мира. И, как ни странно, — Марк взглянул в туманное небо, висящее над слоем, — мне его будет не хватать.

— Почему? — удивилась Лили, — что вы помните о нем?

— Войну, вечную войну, сменяющиеся декорации которой не меняли самой сути, — грустно улыбнулся философ, — но даже в этой войне был особый смысл, смысл в бессмысленности. Он показал мне ее глупость и иллюзорность, глупость моих постулатов, за которые я так держался, потому что нет ничего определенного здесь — все лишь сон, и в то же время все — явь. Зависит лишь от того, как ты это назовешь.

— Вы помните беседы с ним? — голос Лили дрогнул.

— Все до единой, — кивнул Марк. — И помню, как был наивен и заносчив в самом начале, в первые наши встречи. Мне будет не хватать наших бесед. Я никогда еще не встречал такого достойного оппонента. Более того, я почел бы за честь назвать его учителем. Величайший из философов, вот кем он был в этом забытом богом месте.

— Мне пора, — Лили отвернулась от Марка, чтобы он не прочел ни одной ее эмоции по побледневшему лицу.

— Что ж, удачи Вам и разрешите откланяться. Меня же ждет дорога в неизвестность, — Марк склонился в поклоне, а затем убедился, что Лили благополучно спрыгнула на дно следующего слоя и лишь тогда удалился.

Лили еще какое-то время глядела снизу на то место, где недавно виднелась голова Марка, и думала о хитросплетении судеб и о том, что, по крайней мере, Марку в этой жизни больше повезло, чем в предыдущей. Но мысль о том, что дом будет разрушен, и она никогда не сможет коснуться стола, за которым сидел Ник, или побыть в кабинете, наполненном его вещами, книгами, воспоминаниями, была слишком невыносимой. И эта самая мысль гнала ее глубже и глубже в странные неузнаваемые слои. Там, на самом дне, она сможет выйти и отправиться в дом. Если ей повезет, она найдет Грерию, если нет — увидит в последний раз то, что ей дорого.

47

Небирос внимательно изучал Грерию, настороженно приподняв усы. Из чего ведьма могла понять, что он не испытывал особого доверия к их племени.

— Зачем ты здесь? — наконец, спросил он, и его удивительные глаза сменили оттенок со стального на желтый.

— Я обещала кое-что передать тебе, — отозвалась она.

— Надеюсь, не от врагов, иначе, Грерия, я не посмотрю на то, что сейчас ты у трона.

— Давай оставим политические дрязги, я здесь вовсе не для этого, — Грерия устало тряхнула головой, и золотые пряди рассыпались по плечам. — Самаэль не на шутку взъелся на Лили, обвиняя ее во всех тяжких, и я вынуждена была отправить ее на поверхность.

— Что ж, разумное решение, — кивнул Небирос, — Самаэль скор на расправу.

— Неужели тебе плевать? — Грерия подняла голову и посмотрела в упор на демона. — Тогда я, честно, не знаю, зачем пришла и зачем распинаюсь, — ведьма с силой пнула лежавший рядом камень, и тот с грохотом откатился в сторону. — Извини, что отняла время. — Она развернулась, готовая покинуть дурацкую пещеру, в которой они встретились с Небиросом. Что находили здесь отпрыски Абы, Грерия не могла понять. Почему променяли дом с его покоями, залами, извивающимися коридорами на этот мрачный мир с голыми стенами и эхом? Допустим, она слишком мало знала о демонах судьбы, и потому не могла рассудить, в каких условиях им было бы комфортно: возможно, они как кроты обожали свой колодец с его пещерами. Но что здесь понадобилось тому же Небиросу — определенно не понимала. Хотя, наличие хоть каких-то человеческих помещений ее удивило. В одном из таких залов они и встретились.

— Постой, — смертоносная лапа аккуратно коснулась ее плеча, и Грерия не смогла подавить дрожь. Он наводил ужас и одновременно был прекрасен в своей мощи, это странное разумное насекомое.

— Мне не плевать. Ей, правда, угрожала опасность?

— Думаю, да. Он мог убить ее. Надеюсь, сейчас у нее все в порядке.

— Куда ты отослала ее? — казалось, каждое слово дается ему с трудом, и Грерия почти не верила своим глазам — неужели эта машина убийства могла что-то чувствовать?

— На поверхность, я уже говорила, — растеряно пробормотала Грерия, наблюдая за игрой цвета в его глазах. Теперь их затапливали розовые оттенки.

— Куда именно? — его взгляд пригвоздил ведьму к стене пещеры, и от этого она ощутила себя совсем неловко.

— Через окно в ее комнате, в город, в который она хотела.

— Это хорошо, — демон как-то резко отвернулся и отошел от ведьмы, оставив ее в покое.

— Она просила сказать тебе, что любит тебя, — сумела, наконец, произнести Грерия.

Небирос повернул к ней голову, всмотрелся в ее лицо, кивнул и тяжело опустился на каменные ступени.

— Я тоже, — сказал он так тихо, что Грерия едва расслышала.

— Хочешь отправиться к ней? — неожиданно для самой себя предложила Грерия. Она вдруг ощутила нечто вроде сочувствия к грозному воину, обычно внушавшему всем один лишь страх.

— Я не могу, — глухо произнес он, — посмотри на меня.

— Я вижу, — усмехнулась Грерия и вспомнила те времена, когда была безобразной каргой. За тот период она выучила не одно заклинание, меняющее внешнюю форму, и не два, а, пожалуй, все, которые существовали в природе. — Я могу изменить твой внешний вид.

— Можешь? — с сомнением переспросил он. — Тогда позволь узнать, что же ты так медлила, разгуливая в образе старухи? Или я чего-то не понимаю и тебе нравилось?

— Нет, но с Его проклятием были проблемы. А ты у нас вроде как никем не проклят. — Грерия холодно посмотрела на Небироса.

— Давай, — верхняя пара его лап взлетела в воздух и опустилась, будто бы сдаваясь, — в конце концов, что я теряю. Только не преврати меня в какую-нибудь еще большую мерзость, — оскалился он.

— Ты считаешь себя мерзким? — удивилась Грерия и спокойно посмотрела на демона.

— А ты — нет? — вздохнул он.

— Нет, — честно ответила Грерия, продолжая его изучать. И чем больше она смотрела, тем больше он ей нравился. Небирос был единственным в своем роде, он и брат — два почти мифических существа из глубин ада. Скорость его реакции, смертоносное оружие, которым были оснащены его лапы, были настолько совершенными, что он не нуждался в металле.

— Вы, ведьмы, всегда отличались странными вкусами, — дернулся он. — Ладно, просто делай свое дело.

Грерия обошла его со стороны, осматривая и прикидывая, что именно необходимо изменить, чтобы он стал похожим на человека. Потом отмахнулась от назойливой мысли, а не проще ли его уменьшить — тогда он мог сойти за насекомое.

Понятно, что речь не шла об истинном превращении, а только о маскировке, но даже так задача оказалась весьма трудной. То ли дело было замаскировать крылья на спине падшего. Впрочем, Самаэль с этим неплохо справлялся и самостоятельно. А здесь у Грерии были и крылья, и когти, и лапы, и, наконец, покрытое шерстью тело и голова с фасеточными глазами.

— Ну что, сдаешься? — спросил ее Небирос, оборачиваясь.

— Помолчи, — попросила его Грерия, продолжая размышлять. — Может, сделать тебя птицей?

— Хоть змеей, — отозвался он, — только быстрее.

— Не надо меня торопить, — отрезала Грерия, гневно взглянув на демона. — Змеей… а если она не любит змей?

— Тогда тем, кто их убивает, — невозмутимо ответил он.

— Да, конечно, — вздохнула Грерия, вновь сосредотачиваясь.

Сплетая одно заклинание с другим и обходя вокруг Небироса, Грерия лепила из него человека. Но чем дальше продвигался процесс, тем больше она понимала, что этот человек как две капли воды походит на Самаэля — слишком уж она любила каждую его деталь, впитала каждый штрих. И даже крылья на спине превратились в замысловатую татуировку, как у падшего.

— Мне кажется, или я и правда очень напоминаю Самаэля? — произнес Небирос, глядясь в кусок слюды.

— Не мешай, я еще не закончила, — огрызнулась Грерия, но сама видела, что никакие детали уже не отменят их тотального сходства.

— На самом деле, я бы не возражал, — ответил демон, — если бы он не намеревался причинить Лили вред. А так она меня на пушечный выстрел к себе не подпустит.

— Не своди меня с ума, — Грерия, наконец, покончила с заклинанием. — Больше я уже точно ничего не могу сделать. Если ты ее не будешь пугать, думаю, она не станет сразу же убегать.

— А следовало бы, — он покачал своей человеческой головой, и Грерия едва не ахнула, настолько даже этот жест был похож на падшего.

— Будь аккуратен, не попадись никому в аду, — бросила ведьма, намереваясь скрыться, но Небирос снова опустил свою лапу ей на плечо.

— Спасибо, — произнес он, и это слово как-то странно прозвучало в его устах. Единственное, чем он сейчас отличался от Самаэля, был голос — низкий, на таких частотах, что часть из них оставалась недоступной человеческому слуху Грерии.

— Не за что, — отозвалась она и едва не коснулась на прощанье его щеки, как поступала, когда они расставались с Самаэлем, но в последний момент одернула себя и лишь вежливо склонила голову.

Колодец изменился с тех пор, как она здесь была в последний раз. Демоны судьбы больше не кружили над ним, и их изумрудные глаза не светились в темноте. Они то ли попрятались, то ли спали. Сферы в колодце, как и всегда, мирно пульсировали в толще стен, но время от времени то в одной стороне колодца, то в другой, появлялась резкая вспышка, и очередная сфера исчезала без следа, растворившись в пространстве. Это означало, что еще одна душа была вольна идти туда, куда ей вздумается. Когда же Грерия заглянула в одну из боковых галерей, та просто полыхала от бесконечных вспышек. Из чего ведьма сделала вывод, что в стенах основного колодца содержались самые старые и безнадежные сферы.

Похоже, их мир на всех парах катился ко всем чертям, а если точнее, то вовсе не к ним, а в полную неизвестность. И, увы, Грерия не знала ни одного заклинания, способного остановить этот процесс.

48

Пятый слой был безлюден, как и все предыдущие. Лили поначалу часто озиралась, вздрагивая от каждого шороха по песку, ожидая увидеть страшных чудовищ, навсегда впечатавшихся в ее память, но все было спокойно. Никакой крови, никаких следов гнусных тварей — ничего из того, что ее так пугало раньше. Но даже сама тишина этого слоя несла в себе зловещий оттенок беды. Лили продолжала время от времени замирать на месте и напряженно вслушиваться в окружающую тишину. Когда далекий грохот сотряс землю, она даже успела пожалеть, что избавилась от своего светлого спутника, ведь какой бы он ни был для нее обузой, но обеспечивал надежную защиту, пока они путешествовали по адским землям. Возможно, правда, лишь возможно, он смог бы противостоять самому Самаэлю. Но Лили тут же усмехнулась нелепости своих мыслей и зашагала дальше. Пора было избавляться от фантазий и беспричинных страхов. Да, эта земля въелась в ее память кровожадным червем, которыми кишел некогда пятый слой, но все менялось, и ей пора было принимать реальность такой, какой она была. Реальность без него…

Странный шуршащий звук привлек ее внимание и, обернувшись, Лили обругала себя последними словами вместе со своими раздумьями, потому что позади нее, уже совсем близко оказался плотоядный червь. Его пасть была разинута в предвкушении, ощетинившаяся сотнями зубов-иголок. Ядовитая слюна стекала по краям. Лили сковал ужас, но она понимала, что его необходимо преодолеть и бежать, потому что именно ужас был главным оружием твари и, как результат — вынужденная медлительность ее жертв. Тварь же, похоже, стала еще проворней, чем раньше, несмотря на свою внешнюю аморфность. Видимо, отсутствие пищи, заставило ее пересмотреть тактику. Несколько поступательных движений, и опасная гадина приблизилась к Лили почти вплотную, в то время, как ей удалось сделать лишь пару шагов, с трудом отрывая ноги от земли. Они не хотели слушаться, как в плохом сне: когда понимаешь, что надо бежать и не можешь пошевелиться, а ватные конечности с трудом совершают ничтожные движения. Еще ужасно хотелось заорать, но Лили осознавала полную бессмысленность этой затеи — она лишь потеряет время: никто не придет на помощь, слой пуст. А если даже и остался в нем какой-то безумец, это лишь означало, что он еще не заслужил освобождения, а такой вряд ли пришел бы кому-то на помощь.

Тем временем тварь изготовилась к последнему движению и захвату цели. Лили не успевала ничего противопоставить маневру огромного червя. Мысль о том, какой же глупый конец она нашла, пролетела в ее вмиг опустевшей голове и исчезла в неизвестности. Зубастая пасть двинулась навстречу, как в замедленной съемке, хотя Лили видела раньше эти движения со стороны и знала, что на самом деле все происходит куда быстрее. А еще она никогда не думала, что перед броском червь может приподняться в воздухе, нависнув над ней, а затем скрыться, вращаясь и пища на одной невообразимо высокой ноте.

Лили ошарашено посмотрела ему вслед.

— Хорошо пошел, — услышала она знакомый голос и пожалела, что дело не закончил червь. Перед ней во всей своей красе стоял Самаэль с развернутыми крыльями. Очевидно, он спустился сверху, заметив ее маленькое затруднение.

— Здравствуй, — обреченно произнесла она.

— Вижу, мой маленький подвох не сработал, — продолжил он, как ни в чем не бывало.

— Не сработал, — эхом отозвалась Лили, судорожно размышляя, что бы могло спасти ее теперь. Ведь Грерия просила ее не показываться больше в аду, что же ей помешало послушаться светлого и пойти с ним наверх? Впрочем, нет, ведь он не настаивал — на тот момент его также изрядно тянуло вниз. Лили тяжело вздохнула. По крайней мере, она не будет нести ответственность еще и за его гибель. Самостоятельно он сможет вернуться к своим, если опомнится.

— Как тебе это удалось? — он обходил ее по кругу, разглядывая, как демон жертву.

— Мне помогла Грерия, — солгала Лили.

— Грерия тебя отправила в мою ловушку, ни о чем не догадываясь, — нехорошо усмехнулся он. — И по-прежнему пребывает в счастливом неведении.

— Ты все еще думаешь, что я представляю угрозу для твоей власти? — осмелела Лили и подняла на него взгляд. Погибать было не обязательно на коленях.

— Нет, — его улыбка исчезла. — Я почти сожалею о сделанном, — неожиданно ответил он. И Лили ошарашено посмотрела на падшего.

— Как это понимать?

— Я ошибся насчет тебя, — крылья спрятались за спиной. — Мир? Я сравнял счет, — кивнул он в сторону улетевшего червя.

— Это было впечатляюще, — признала Лили, — но ты едва не убил меня в прошлый раз.

— Я был уверен, что убил, — его темные глаза изучали Лили.

— Тогда что ты здесь делал? — сменила она тему.

— Отправился посмотреть, что происходит в слоях. Не думал, честно говоря, что все настолько плохо. Ты — четвертый человек, которого я встретил на своем пути.

— Слои опустели? Даже нижние?

— Я не прочесывал их все, но поднимался снизу, — ответил он и приблизился к Лили.

Она не могла понять, почему не испытывала страха, находясь с тем, кто ее едва не убил. Но, тем не менее, это было так. Лили почти простила падшего, стоило ему заговорить нормальным языком и стать таким, как прежде.

— Вдруг ты снова заподозришь меня в связи со светлыми, — неуверенно произнесла она, отодвигаясь от Самаэля.

— Я не совершаю одних и тех же ошибок дважды. И потом, здесь и сейчас тебе безопаснее рядом со мной, чем без меня, — напомнил он. И Лили вернулась на шаг назад.

— Отнесешь меня в дом? — спросила она.

— Без проблем, — пожал плечами Самаэль. — Так ты расскажешь мне хотя бы, куда шла?

— Я хотела предупредить Грерию о слоях.

— О слоях, — хмыкнул он, — все разваливается, буквально все.

И падший поведал Лили о том, что происходит в аду.

Войну заменил мор. Была ли эта версия развития событий лучше предыдущей? Легко было рассуждать светлым на тему “если бы ада не существовало”, но в реальности, так ли уж это было бы хорошо? Куда в таком случае отправлялись бы души убийц, воров, негодяев? Или они так и оставались бы безнаказанными?

— Они станут лучше, — ответил на ее незаданный вопрос Самаэль.

— Кто? — переспросила Лили.

— Люди. У них просто не будет повода творить зло, не будет дурных мыслей.

— Разве они не злы по своей натуре?

— Злы ли ангелы по своей натуре?

— Нет, — покачала головой Лили.

— И они могут быть такими. Если свету не будет противовеса, он затопит все. Это неплохо для небес, по сути, это их победа в вечном противостоянии.

— Но почему ты так спокойно говоришь об этом?

— Потому что ничего не могу изменить, — отозвался он, опускаясь на землю прямо у ее ног. И взглянув на отточенный профиль Самаэля и обреченный взгляд, Лили поняла, что он сдался.

— Так тебе поэтому уже без разницы, имею ли я отношение к светлым или нет?

— А ты имеешь? — вскинул он голову.

— Не так, как ты думаешь, — ответила Лили, отводя взгляд.

— Да мне без разницы, — опустил он голову вновь.

— А Грерия? Что она думает по этому поводу? — схватилась Лили за последнюю соломинку.

— А что ей думать? Она тоже видит, что все паршиво.

— Когда же все пошло не так? Где мы допустили ошибку? — мучительно воскликнула Лили, вопрошая безмолвное пепельное небо.

— Мне кажется, это произошло бы в любом случае. Раньше подобное предположение показалось бы мне абсурдным, но сейчас я начинаю думать, что Ник и, правда, был столпом ада, нашим самым большим черным грузом, полюсом, который делал возможным существование противоположности света. Теперь мы лишились своей силы, и наш мир постепенно рушится.

— Если все меняется, то ты… — предположила Лили, но падший ее прервал.

— Нет, перемены не для таких, как я. — И в этой реальности он был прав, утверждая подобное: его крылья оставались прежними, и сам он не раскаивался.

— Прости, — прошептала Лили.

— Ты-то тут причем? — горько усмехнулся он. — Да, мне бы хотелось, чтобы с твоим исчезновением все проблемы решились. Это означало бы, что выход есть. Но я могу передавить всех червей, или угробить все оставшиеся души, только это не изменит ни опустошения слоев, ни освобождения сфер, ни отупения дрегов. Скоро светлым даже не понадобится нападать на нас, мы сами засияем почище любого серафима. Ну, а те, кто не смогут, боюсь, просто падут, окончательно.

— Ты можешь, в крайнем случае, уйти на землю, — предложила Лили, вспоминая их прогулки с пивом.

— И что? — Самаэль посмотрел на нее, и Лили представила его изо дня в день прожигающим время в барах, на улицах, с мешками под глазами и пивным животиком, подчинившимся законам старения.

— Нет, — Лили потрусила головой, чтобы сбросить наваждение.

— И я говорю: нет, — сказал он, подымаясь и отряхивая пыль с брюк. — Цепляйся, — он раскрыл руки в приглашающем жесте.

— Самаэль, — замялась Лили.

— Нет, я не брошу тебя, не поступлю с тобой плохо, правда, обещаю, — крылья взметнулись над его плечами, расправляясь.

Так привычно и так странно было снова лететь с падшим ангелом. Она, словно блуждающая душа, кочевала из одного мира в другой, но в руках падших ей всегда было хорошо. Словно чаши весов, наконец, устанавливались в долгожданное равновесие.

49

Горы Азура на земле были холодными, безжизненными и пустыми. Сейчас здесь царила зима, и снег завалил все перевалы, и нависал огромными шапками, грозя сойти вниз лавинами. Грерия не без труда отыскала место, где должен был находиться кокон. И ей пришлось повозиться с формулировкой, пока снег на поляне не оттаял, и из-под него не показались бесцветные ошметки кокона. О да, это без сомнений был он — сложная структура волокон, даже без свечения, говорила о его неземном происхождении. Он был похож на ткани неведомого живого организма, сложного и непостижимого. Даже его бездушные части представляли интерес. Но, отвлекшись от академического изучения останков, к которому склонны были многие ведьмы, Грерия, наконец, полностью поддалась отчаянию. Ее находка означала, что хозяина ада больше не существовало ни в одном из миров. Пока кокон был цел, оставался хотя бы крохотный шанс. Сейчас же и он испарился бесследно. Если бы обрывки означали, что Нику удалось вырваться, они бы уже наверняка созерцали его в аду, раздающим нагоняи нерадивым заместителям. Как же ей хотелось получить от него по шее, или услышать что-то об их с Самаэлем бездарности в управлении. Он смог бы все исправить, изменить — он мог все. Грерия пришла к горам в последней надежде. Она понятия не имела, что стала бы делать, увидь она по-прежнему целый сияющий кокон, но твердо решила попытаться. Теперь же, с ее последней находкой, сам смысл каких бы то ни было попыток пропал.

Значит, Абы больше не было. Вот и все ответы на их вопросы: почему мир начал рушиться, — он был источником его силы, источником неповиновения. Теперь они обречены на медленное умирание вместе со всем, что было им дорого. И ведьмы могут веками прятаться на земле, но если процесс необратим, они выродятся, где бы ни скрывались. С гибелью Ника их мирам и расам пришел конец, только не все еще это поняли.

Грерия разжала пальцы и отпустила ткань кокона. Та мертвой рыбой скользнула на землю в талую воду. Как страшно и нелепо было касаться его неизведанной могилы. Понять, что перед ее глазами настоящий конец.

50

— А Небирос? — спросила Лили, прохаживаясь вдоль полок в кабинете Ника и проводя пальцами по корешкам знакомых книг.

— Ты вернулась, — Грерия влетела в комнату и обняла их гостью. Глаза ее горели — она была рада видеть Лили, знакомую и близкую, оставшуюся прежней в их безумном мире. — Небирос давно вышел из игры вместе со своей родней. Колодец пустеет с катастрофической скоростью, — в глазах ведьмы появился лихорадочный блеск. — Ты видела его? Он нашел тебя? — посмотрела она на Лили с некоторым колебанием.

— Нет, — отозвалась та.

— Почему же ты вернулась?

Самаэль первым нарушил неловкое молчание, образовавшееся после вопроса Грерии.

— Лили узнала о бедственном положении в слоях и хотела предупредить нас.

— Ты был там? — Грерия взволнованно посмотрела на любимого. — Все, правда, так плохо?

— Даже хуже, — отозвался он, не вдаваясь в детали.

Грерия растерянно поглядела на Лили и вновь перевела взгляд на падшего.

— Что нам делать? Мы не справились, не выполнили его волю. Все рушится.

— Упасть в ноги Уриэлю? Играть дрегами в кегли? Какого ответа ты от меня ждешь? — вскипел Самаэль. — Мы в ответе за демонов, пока они живы и не превратились в идиотов. И мы вправе уйти достойно, когда и как сочтем нужным.

— Ты можешь уйти на землю, — затем добавил он уже более мягко, и его рука потянулась к ведьме. — Это было бы разумно, если бы ты и Лили покинули этот мир.

— Это равносильно признанию поражения, — прошептала ведьма.

— Да, верно, — согласился падший. — Но никто не обязывал вас смотреть этот спектакль до конца.

— А тебя? — Грерия боялась услышать ответ.

— Нам не место на земле, если все пойдет так, как ты говорил, — заметила Лили, и падший посмотрел на нее с улыбкой.

— Люди не изменятся сразу, у вас будет время.

— Время для чего? Стать такими же жизнерадостными идиотами?

Улыбка изогнула губы Самаэля, а в глазах заплясали насмешливые искорки, и Лили невольно улыбнулась ему в ответ.

— Я никуда не уйду без тебя, — прозвучал голос Грерии, и Самаэль посмотрел на подругу так, словно знал, что она скажет, но все же надеялся на чудо.

— Грерия, — вздохнул он.

— Ты ведь решил остаться до конца, не так ли? Ты не будешь бежать на поверхность?

— Я уже был светлым, — покачал он головой.

— Но речь не идет об этом, — попыталась Грерия. — Люди — не светлые, и ты сам знаешь, что…

— Грерия, я не хочу, — в уголках его глаз затаилась усталость веков. — Я уйду вместе с этим миром.

— Или вместе с Абой? — не выдержала Грерия.

— Ты что-то узнала о нем? — вскинулась Лили, прожигая ведьму взглядом.

— Да, я была у кокона, — обреченно произнесла Грерия. — Кокона больше нет.

— Может, он переместился, — предположила Лили, но ведьма подняла руку.

— Нет, я видела то, что от него осталось. Это мертвая ткань. Все, что от него осталось.

Лили опустилась на пол прямо там, у полок, сжавшись в беспомощный комок боли. Ее скрутило и пронзило безысходностью, словно отравленным острием, нанизало, как муху в коллекции и пришпилило к полу. Разве этого она добивалась? Разве такой истории хотела? Только жизнь не спрашивала ее желаний. Она сыграла в рулетку судьбы и получила еще один шанс — и совсем другое дело, что в нем изменилось все, кроме того, что было для нее по-настоящему дорого.

— Я хочу его видеть, — Лили с трудом поднялась на шатающиеся ноги. — Отправь меня к нему, слышишь? — по лицу ее катились слезы. — Я хочу его видеть, — заладила она, как неисправная машина.

Самаэль молча смотрел на представшую его глазам сцену. В Лили сейчас не было и грамма фальши — он видел это: ее боль можно было резать ножом. Падший хотел бы ее утешить, но не смел ни коснуться, ни произносить пустых слов. Кое в чем он все же смыслил — это в потерях. И да, Грерия была в чем-то права: они так давно были с Ником вместе, что он не представлял себе столетий без него. Именно из-за Ника он ушел из радужного мира, и оказался в преисподней. Так какой теперь смысл оставаться? Так же, как минутой раньше скорчилось тело Лили у шкафа, так агонизировало и сжималось его мертвое сердце. Они были братьями, одного вида, одного проклятого племени.

— Отправь меня к нему, — молила Лили, а Грерия молча глядела на нее безумными от горя глазами.

— Нет, — наконец, смогла она выдавить из себя. — Нет, не отправлю. Там ничего нет, Лили, понимаешь? Ничего! — Она схватила девушку за плечи и встряхнула ее, как следует. — Его больше нет.

— Больше нет смысла оставаться здесь, — губы Лили шевелились, а взгляд бесцельно обшаривал комнату, изредка лишь останавливаясь на каких-то памятных одной лишь ей предметах. — Больше нет смысла ни в чем. Я хочу уйти.

— Я отправлю тебя назад, в Рим, — проговорила Грерия.

— Да, — засветились глаза Лили, — через окно в моей спальне.

— Нет! — Самаэль грубо сжал ее предплечье. — Нет, ты не отправишься через то окно.

Грерия с недоумением смотрела на них обоих.

— Ты остановишь? — с сарказмом выплюнула Лили прямо в лицо Самаэлю.

— Да, я, — в его глазах светился гнев. — И ты послушаешь меня.

Когда падший сердился, он напоминал ей Ника. И Лили обмякла в его руках, сдаваясь.

— Хорошо, — тихо произнесла она, и падший разжал руку.

— Для живых всегда есть шанс, для мертвых — никаких, — отрезал он, взглянув на женщин.

— И что ты намерен делать? — спросила Грерия.

— Заключить пару контрактов на сверхсрочных условиях, которые устроят ад на земле, — осклабился Самаэль, и холод пробежал по спине Лили от интонации, с которой он произнес эти слова.

— Это безумие, — пробормотала она.

— Безумие — то, что происходит здесь, — отозвался Самаэль. — Если это конец, то я устрою нам самые пышные похороны в истории.

— Кровавые жнива, — голос Грерии задрожал, — куча падали для дрегов, крови для демонов, трускл, плодоносящий от человеческой боли на наших полях, и тысячи новых душ, которые пополнят колодец. Никакого света не хватит спасти их все одновременно. Кровь зальет землю и ад, кровь, боль, крики и смерть.

Лили стало плохо от подобной картины. Только что она самым худшим считала то, что ей придется наблюдать за медленным умиранием близких ей существ и концом дорогого мира. Теперь же все перевернулось с ног на голову. Она не была настолько злой и черной, чтобы одобрить подобный план. Более того, в этот момент она поняла, что ей придется жить для того, чтобы остановить замысел Самаэля.

— У тебя есть необходимые для этого люди? — осторожно поинтересовалась Грерия, и Лили осознала, что ведьма не на ее стороне. Для нее спасение ада означало спасение их любви, и потому Грерия готова была идти до конца.

— Да, надо будет лишь поправить несколько пунктов в контракте, — ответил Самаэль, просчитывая что-то в голове. — Лили, не оставишь нас с Грерией, — вежливо попросил он, — нам нужно будет обсудить некоторые детали и назначить встречи.

— Да, конечно, — Лили покинула покои Ника, и, выйдя за дверь, прижалась спиной к холодной стене. Голова кружилась от мыслей. Ей необходимо было остановить все это. И сейчас союзников у нее совершенно не осталось, разве что… Лили вновь вспомнила о своем наблюдателе, но не было времени искать его на просторах ада, проще было найти его начальника. Все, что ей нужно было — это имена людей, с которыми Самаэль собирался заключать контракты.

51

Есть цена, которую тяжело заплатить, но возможно. Есть же цена, которую платить не имеет смысла. Такой ценой для Лили было сохранение ада с помощью кровавых жнив. На этот раз ей не нужно было разжевывать это понятие — она усвоила его еще в прошлой жизни. И тех людей, что стояли во главе кошмара, она презирала всей душой — ведь они сознательно вели народы на гибель только лишь ради удовлетворения своих желаний и амбиций. Фурак де Шейн, глава мирового торгового конгломерата, Дино Брук, террорист и революционер, заведующий целой организацией таких же ублюдков, Тарак аль Табан, честолюбивый заносчивый сукин сын, и ленивые толстозадые политики из объединенных штатов, готовые продать за деньги и голоса избирателей сердце родной матери. Лили выучила их имена и биографию наизусть, знала привычки и расписание визитов на всю будущую неделю. Она должна была остановить это.

Тем более, что никакие жнива все равно не могли вернуть Ника. Она часто задумывалась, была бы она такой правильной, если бы на кону стояла его жизнь, и не могла дать ответа. Возможно, она пожертвовала бы судьбой всего мира, но также вероятно, что нет. Кто знает, смогла бы она вообще вернуть время вспять, представься ей такая возможность снова, зная теперь все то, что она знала. Если с каждым разом ситуация оборачивалась все большей катастрофой, быть может, ей вовсе не следовало начинать. Время само выбирало лучший путь для того, чтобы бежать вперед, и кто она такая, чтобы решать за него. Канава, которую она выкопала рядом с руслом, оказалась лишь ничтожной попыткой, замутнившей воду реки времени.

Лили сказала Самаэлю, что хочет еще раз заглянуть в бар, пока все не началось. Предлог был выбран вполне понятный падшему, и потому он без каких-либо колебаний отпустил ее, и даже не предложил себя в спутники, потому что серьезно был занят подготовкой своего плана. Грерия почти не отходила от него ни днем, ни ночью, помогая в мелочах. Из них вышла бы отличная команда, если бы только Лили не нужно было ее переиграть.

Она не рассчитывала найти Синглафа у Кетани, но с чего-то нужно было начать, да и след, который могла прочесть Грерия в точке выхода, ничем не выдал бы ее в таком случае. Бар был забит людьми, как и в любой другой вечер. Посреди зала уже разворачивалась дискотека, группа в углу надрывалась с гитарами, в перерывах между песнями смачивая горло пивом от поклонников.

За барной стойкой не было видно никого и отдаленно светлого: сплошь бессмысленные осоловелые глаза и подростки, громко смеющиеся и перекрикивающие музыку. Можно было, по крайней мере, надеяться, что у ее бывшего наставника все хорошо. Впрочем, об этом свидетельствовал также его план с надзирателем, хотя он и провалился. Лили поймала себя на мысли, что переживает за посланника, и ей было бы куда спокойнее, знай она его судьбу. Только спросить об этом ни у Самаэля, ни у Грерии было просто невозможно. Как бы это выглядело: “привет, ребята, а вы не видели такого сияющего светлого у нас в слоях? Мне просто хотелось бы знать, как он поживает”. О каком доверии и жизни в доме после этого могла идти речь. Пожалуй, Самаэль все-таки допустил ошибку по отношению к Лили, не прикончив ее тогда, когда у него была возможность.

— Эй, крошка, скучаешь? — услышала она позади себя не совсем трезвый голос. — Может, потанцуем?

— Нет, спасибо, — ответила Лили, даже не обернувшись.

— Что, даже не взглянешь? — Парень грубо дернул ее за плечо.

Лили развернулась и посмотрела на него в упор.

— Оставь меня в покое.

— Еще чего, — на его лице появилась гнусная ухмылка. — Мне нравятся такие острые штучки, как ты. Они такие класные, когда сдаются. Поначалу царапаются, а потом как шелковые, — он погладил себя по брюкам недвусмысленным жестом.

— Пошел ты, — Лили вскочила из-за стойки и, оттолкнув его, направилась к выходу. Прийти в бар было дурацкой затеей, тем более сейчас, когда она не искала ни развлечений, ни выпивки.

На улице не успела она сделать и пары шагов от дверей бара, как чья-то рука снова схватила ее за плечо и затащила за угол. Лили уже хотела выругаться и как следует врезать упрямому идиоту, но не увидела ничего, кроме мягкого приглушенного света.

— Соглядатай? — удивленно спросила она.

— А что, ты знаешь еще кого-нибудь настолько же светоносного? — с издевкой ответил он вопросом на вопрос, и Лили окончательно расслабилась.

— Что ты тут забыл?

— А ты, никого не забыла в последний раз?

— Прости, — Лили потупила взгляд, понимая, что не очень хорошо поступила, сбежав от него. — Ты не знаешь, где Синглаф? — встрепенулась она. — Мне нужно поговорить с ним.

— Соскучилась по своему светлому любовнику?

Лили обалдело уставилась на свет.

— Ты явно не в себе. Зачем ты остался на земле? Тебе срочно нужно наверх, на исцеление.

— Не уходи от темы, — его рука дернулась и он подтащил ее еще ближе. — Зачем он тебе сдался?

— Я должна ему передать кое-какую информацию. Это важно.

— Шпионишь против своих? — его голос сочился презрением. Лили невольно вспомнился Таната, клеймящий ее позором, несмотря на то, что она спасла его.

— У меня больше нет ни своих, ни чужих. Я сама по себе, — отрезала она.

— Очень опасная позиция, — отметил светлый.

— Сейчас везде очень опасно, если ты еще не заметил.

— И что такого случилось? — ехидно спросил он. — Внизу начали дохнуть зверушки? Или демоны потеряли сон? Чем таким ты собралась потрясти владыку светлых, если не своими прелестями?

— Ты болен, — заключила Лили и решила не продолжать с ним эту беседу. Но, с другой стороны, он был единственным источником информации. — Ты знаешь, где мне найти Синглафа?

— На седьмых небесах? — с издевкой отозвался он.

— Нет, только не снова, — вздохнула Лили. — Тогда отправляйся на седьмые и скажи ему, что я хочу его видеть.

— И с какой стати ему слушать тебя?

— Скажи, что я передумала.

— Насчет чего?

— Не твое дело.

— Не мое, тогда прощай, — свет вздрогнул и покачнулся, намереваясь уйти.

— Постой, — Лили казнила себя за то, что вообще связалась с ним. — Насчет того, чтобы вернуться.

— Даже так, — протянул он.

Лили готова была сказать что угодно, лишь бы Синглаф на этот раз спустился к ней. Он поверит ей и с его мощью сможет предотвратить беду.

— Может, передать ему, что ты его ждешь в мотеле? Тогда он примчит еще быстрее, полагаю.

— В каком мотеле? — Лили покраснела. — Да как ты смеешь! — она замахнулась на свет, но бессильно опустила руку, понимая, как глупо бить вслепую, и услышала в ответ лишь гадкий смешок.

— Так ты передашь или нет?

— Нет, конечно, — невозмутимо отозвался светлый.

— Почему? — Лили не смогла скрыть своего изумления.

— Потому что я не могу подняться даже в рай, не то, что на седьмые, — усмехнулся он. И на этот раз Лили треснула кулаком в середину света и попала то ли по его груди, то ли по плечу. Ангел был вполне материален за этим своим сплошным нимбом.

— Как я сразу не догадалась, — с досадой произнесла она, — ты бы не торчал тут, если бы мог подняться. Но они же придут за тобой? — с надеждой спросила Лили.

— Нет, — ответил он, — никто не придет.

— Все лучше и лучше, — проговорила Лили, облокачиваясь на стену.

— Так что же такого случилось в аду? — неожиданно серьезно спросил он, но Лили не сомневалась, что он лишь ищет новый повод для издевок. Все же какой отличной идеей было избавиться от него там, внизу.

— Ничего, — отмахнулась она.

— Из-за ничего ты бы не стала так отчаянно разыскивать Синглафа.

— Много ты знаешь, — огрызнулась Лили. — Черт, — выругалась она от души, — теперь даже если я залягу в мотеле, он все равно не спустится ко мне.

— А ты пробовала? — нейтрально поинтересовался он. И Лили вспомнила, как наставник неоднократно говорил, что ей стоит только позвать его. Вспомнила, как он возник у кокона после ее вопля отчаяния, едва не расколовшего вселенную. Только было одно крохотное но: тогда она была чуточку светлее, если не сказать вполовину.

52

Лили прождала всего несколько часов, но ей казалось, что прошли дни. Светлый к счастью, наконец, оставил ее одну. Она могла спокойно посидеть в старом глубоком кресле в углу комнаты и подумать. Лили мысленно призывала Синглафа, просила его придти, обещая ему выполнить любое его условие, пойти на любое соглашение. Но мир оставался нем к ее мольбам. Получалось, что от грядущей трагедии ее маленькое эгоистичное сердце не кричало так громко, как от потери любимого. Может, если бы перед ней бросили кусок мертвой ткани кокона в качестве непреложного доказательства, она снова возопила бы от боли. Но это была лишь тень мысли в ее сознании — Лили не хотелось даже знать, что могло бы быть или что это значило. Часы над выключенным телевизором говорили, что прошло еще несколько минут, и она ненавидела их за медлительность и безнадежность. Хождение по комнате и выглядывание в окно из-за занавески тоже не помогало, как и валяние на кровати. Заснуть Лили не могла — мысли чересчур изъедали ее голову, чтобы это стало возможным: мысли, сомнения, страхи, варианты. Все это превращало ее в машину, крутящуюся на грани возможностей. Она могла бы отправиться к “свету божьему”, но, помня их встречу в колодце, желала этого в последнюю очередь. Она могла бы попытаться передать с умирающим послание Паоло, но человеческий мозг был слишком непрочен, а шок настолько велик, что не только послание, но даже воспоминание о ней могло оказаться утерянным.

— Тихо сходишь с ума? Отличное занятие, — услышала она голос. Закрытые на примитивный замок двери для него не были помехой.

— У тебя есть предложение получше? — поинтересовалась она. — Разве это была не твоя идея, ждать его в мотеле?

— Вообще-то, нет, я не думал, что дела настолько плохи, что ты уцепишься за мои слова. — Он опустился рядом с ней на кровать, но из-за его безликости, Лили не ощутила нарушения личного пространства, только уже ставшее привычным в его обществе раздражение.

— Уйди, — попросила она, но ангел не сдвинулся с места.

— Поскольку других кандидатов не видно, может, расскажешь мне все же, что случилось? — спросил он.

И Лили, утомленная долгим ожиданием и решившая, что не имеет значения, будет ли надзиратель знать, что происходит или нет, рассказала все то, что собиралась поведать Синглафу.

Светлый молчал, и Лили подумала, что некоторые новости все же способны его потрясти. Но он молчал слишком долго, и она обернулась, беспокоясь, словно могла что-то прочесть по его лицу.

— Это плохо, — наконец, сказал он, и Лили хмыкнула: очень ценное было замечание.

— Нужно расстроить эти встречи.

— Как? — Лили посмотрела на него, как на безумца. — Я не могу этого сделать, потому и хотела обратиться к Синглафу. Для этого нужна мощь Начала, если не Престола.

— Я думал, ты с ними в одной команде. Ну, за исключением Самаэля, конечно, — добавил он, увидев, какой она метнула в его сторону взгляд.

— Я простила его, — отозвалась Лили, — но это не меняет сути дела.

— Дела с войной — да, а вообще, забавно, — заметил он, — ты не утратила светлого всепрощения?

— Кто бы говорил, — отмахнулась от него Лили. Ведь не она сейчас освещала комнату мотеля дневным светом.

— Ты знаешь, с кем он собрался встретиться? — не обращая внимания на издевку, уточнил светлый. И Лили перечислила ему все имена, которыебыли ей известны. Потом, поразмыслив, рассказала также все остальное, что успела о них выяснить. Если ее надзиратель собирался играть на ее стороне, ему следовало знать больше.

— Позаботилась о деталях, неплохая работа, — одобрил он, и почему-то теперь ей стало легче, словно она нашла того, кто справится с задачей, хотя умом понимала, что сил одного брата с седьмых будет недостаточно.

— Мне понадобится твоя помощь, — вырвал он Лили из раздумий, и она опустилась на землю.

— Ну да, конечно, — проговорила она, представляя, как он предложит ей отговорить пару человек из ее списка. Отправит этаким миссионером, как любили поступать ангелы, только он забыл, что в ней теперь нет света, которым бы она могла привлекать души на свою сторону. Никто из списка не стал бы слушать обыкновенную девчонку с улицы, более того, ее близко не подпустят ни к одному из этих людей. Но, к ее удивлению, надзиратель сказал совсем не это.

— Если ты уж примирилась с Самаэлем, я хочу, чтобы ты вернулась в ад и держала меня в курсе дела.

— То ты обличаешь меня, теперь сам предлагаешь мне сделаться шпионкой?

— Только так я смогу заняться делами на земле, если ты будешь следить за делами в аду.

— А не много ли ты на себя берешь, новичок? Может, тебе все же было бы лучше научиться летать и обратиться за помощью к небесам?

— А может, тебе иногда было бы лучше слушать, а не говорить?

Лили замолчала, не желая развивать глупый спор, но не понимала, что он может противопоставить плану Самаэля.

— Как ты собираешься остановить их? — не выдержала она.

— Так ты поэтому не хочешь возвращаться? Хочешь посмотреть, как я это делаю? Как уговариваю? — в его голосе снова явственно прорезалась насмешка. — Если проблема только в этом, я могу тебе отдельно продемонстрировать, факультативом.

— Что ты несешь, — отвернулась Лили. Впрочем, чего она ожидала от больного.

— Только не убивай невинных людей, — тихо добавила она.

— То есть ты допускаешь такую мысль, что я их поубиваю? — он откровенно забавлялся.

— Я уже все допускаю, — ответила Лили, подымаясь с кровати, но его пальцы схватили ее за руку и не позволили закончить движение, повалив обратно.

— Где же твоя воля? Где твоя сила духа? Что за пустота в этих глазах, что за обреченность, равная покорности?

— Мне не до этого светлого дерьма, — отозвалась она, сбрасывая его руку, и подымаясь на кровати.

— А до чего же тогда? — с горечью спросил он. — Ты только что лишила ад последнего шанса, а теперь говоришь мне, что и на небеса тебе плевать. Тогда на что тебе не плевать?

— На кого, — исправила его Лили, и тут же добавила: — это уже не имеет значения.

— Так что это, реквием по нему?

— Замолчи, — Лили зажмурилась, словно это могло остановить поток его слов, словно они проникали в ее душу через его свет. — Замолчи.

— Мир рухнет, вне зависимости от того, остановлю я жнива или нет, — проговорил он, и Лили только молча кивнула.

— Значит, ты понимаешь? Но твоя светлая часть не позволяет тебе принести столь большую кровавую жертву, так?

— Мир уже рухнул, — прошептала Лили.

И на несколько долгих секунд между ними повисла тишина.

— Ты бы хотела все вернуть? — вдруг спросил он.

— Нет, — покачала головой Лили, — я поняла, что в этом нет смысла. Есть ключевые точки, которые не изменить. Да, между ними жизнь может потечь иначе, но она все равно пройдет через них. — Лили говорила скорее сама с собой, она не ждала, что светлый поймет.

— Это необходимо, иначе хаос захлестнул бы вселенную, — произнес он.

53

Фурак де Шейн ступил из автомобиля на аллею своего загородного дома. Бумаги и договора всю неделю не давали ему покоя, и теперь он решил провести вечер у камина с виски и своим псом Циркусом. Если завтра Гаррисон снова начнет звонить ему и говорить о проблемах на бирже, он уволит этого сукиного сына, несмотря на то, что тот неплохо зарекомендовал себя в предыдущие два года. Но де Шейн знал, что таких Гаррисонов будет еще не два и не пять, и только его империя — одна в своем роде, и он обязан удержать ее на плаву, даже если мировые финансы дали сильный крен. Эти идиоты из штатов так долго колебались, прежде чем принять очевидное для Фурака решение — им необходимо было экстренно развязать войну в странах четверки, имитируя народные волнения, затем в случае удачи сменить власть и посадить на пост руководителя главенствующей страны своего ставленника, послушного их воле. Пусть методы и были дикими и устаревшими, но что еще следовало применять в диких условиях стран четверки.

Де Шейн потер уставшие виски, устроившись у камина и вытянув ноги. Циркус улегся рядом на шкуру на мраморном полу. Огонь весело потрескивал за защитным стеклом. Шейн поначалу не хотел ставить стекло и отгораживаться от огня, но подпалины, оставшиеся на предыдущем ковре, его убедили. Он приходил сюда забыться, отвлечься от дел, а не заниматься хлопотами по замене испорченной вещи на новую. Циркус сладко зевнул и Фурак с завистью посмотрел на собаку. Он давно уже не высыпался, как следует. Казалось, что финансовые отчеты проникли ему прямо в голову, и сводили баланс даже тогда, когда Шейну полагалось спать.

Виски в бокале отлично смотрелся на свету и приятным теплом растекался по грудной клетке. Фурак прикрыл глаза от удовольствия. Быть может, здесь, в этой расслабляющей обстановке, он, наконец, сумеет отвлечься от всего и задремать.

— Неплохой камин, — услышал он незнакомый голос, — хотя вентиляцию можно было устроить и получше, рабочие-румыны схалтурили, как обычно.

— Простите? — Фурак напрягся в кресле, машинально сжав подлокотники.

— О, я же не представился, — незнакомец подтянул второе кресло к огню, нисколько не смущаясь, и сел напротив Шейна. — Я — тот, с кем вы хотите заключить контракт.

— Для контрактов есть специально отведенное время и место, — осторожно заметил Фурак, исследуя пути к отступлению и решая, стоит ли закричать и вызвать охрану.

— Только не для этих, — улыбнулся незнакомец и извлек из-под отворота идеально сидящего дорогого пиджака контракт на желтой бумаге с загадочными вензелями и рукописными буквами.

— О, — только и смог выговорить Фурак, — так это вы.

— Так мы поняли друг друга? Больше не требуется специально отведенное место? — уточнил гость не без доли иронии.

— Нет, безусловно, нет, — подтвердил Фурак, и как вежливый хозяин дернулся, чтобы подняться и предложить гостю коньяк. Но незнакомец жестом остановил его, жестом настолько властным и не терпящим неповиновения, что даже Шейн не смог устоять и опустился обратно в кресло, отчего немедленно почувствовал себя нелепо. Ему почему-то тут же вспомнились не слишком счастливые школьные годы и нездоровое отношение миссис Уилсон, ставшей для него своего рода детским кошмаром и унижением. Лицо Фурака взмокло и покрылось пятнами, он потянулся к карману пиджака за платком, но так и не смог его взять в руку, поскольку взгляд незнакомца по-прежнему был прикован к нему.

— Я ознакомлен с условиями в общих чертах. Давайте опустим формальности и перейдем к подписанию, — произнес де Шейн.

— Я рад, что у нас с Вами настолько полное взаимопонимание. А впереди, к тому же — взаимовыгодное соглашение, — улыбнулся гость и чуть склонил голову.

Фурак расслабился и пальцы отпустили витые ручки кресла.

— Простите, меня несколько выбило из колеи Ваше экстравагантное появление.

— Позвольте, я же — гость из ада. Мое появление было предельно обычным, поверьте.

Де Шейн громко сглотнул и облизал пересохшие губы.

— Вы позволите? — его рука потянулась к пергаменту.

Широко улыбаясь, гость радушно предоставил бумагу заинтересованной стороне и продолжал пристально наблюдать за Фураком, пока тот изучал текст контракта.

— Мне не совсем ясно, что подразумевается под пунктом 8.1, - заметил Фурак, отрывая взгляд от бумаги, но дальнейшие его слова замерли под немигающим взглядом гостя. — Впрочем, это мелочи. В остальном все верно, — он опустил бумагу на прикаминный столик и неуверенно посмотрел на гостя.

— Кровью, — кивнул тот, совершенно очаровательно улыбаясь.

— Да-да, — согласился Шейн, глядя на контракт так, словно тот должен был немедленно откусить ему половину руки. Но вместо этого гость молниеносным движением скользнул мимо его указательного пальца, и на том выступила капелька крови.

— О, — только и сумел произнести Фурак.

— Я решил оказать любезность, — пояснил гость, и Шейн поднес дрожащую руку к пергаменту. Роспись получилась слегка корявой, но вполне узнаваемой, местами линии слились в единую массу красного. Фурак поднял голову и взглянул на незнакомца.

— Вам больше не о чем беспокоиться, — произнес тот, сверкнув белозубой улыбкой и растворившись вместе с подписанным контрактом на том самом месте, на котором был еще секунду назад.

Дино Брук допил очередную бутылку пива и, не слишком задумываясь о том, куда она попадет, швырнул ее подальше. Звон стекла и грохот каких-то досок возвестил о ее приземлении.

— Черт, Шон, — заорал он, — где пиво?

Небритый молодой человек, появившийся из-за угла, подал Дино новую упаковку.

— Что это за баночное дерьмо? — возмутился Дино, — ты разве не знаешь, что в банках — одна моча, а настоящий эликсир разливают по бутылкам? И вообще, я люблю рыжего Пэдди, а не это футбольное дерьмо, — он ударил носком ботинка по банке с изображением мяча.

— Дино, у нас сейчас не густо с финансами, ты же знаешь. Так что пей свое дерьмовое пиво и успокойся, — Шон вернул упаковку на место.

— Чертовы бюрократы, чертовы капиталисты, неужели у них нет денег на настоящее дело? О чем они думают? Они вечно будут укладываться под империю, как шлюха под мужика? Что это за мир, в котором мы живем?

— Дино, — устало заметил Шон, — ты не на митинге, так что прибереги свое красноречие для доверчивых олухов.

— Ты что, не разделяешь наши идеалы? — пьяно покосился на Шона Дин. И Шон метнулся к нему, узнавая этот безумный взгляд, и успел в последнюю секунду перехватить пистолет. Когда Дино выходил из себя, он мог натворить глупостей — это всем было известно, отчасти еще и поэтому его боялись. Брук был человеком совершенно без башни: встреться ему смерть и окажись костлявой особью женского пола — он бы и ее поимел, причем, буквально. Впрочем, с таким же энтузиазмом он имел всех местных шлюх. Они прятались в этом заброшенном доме уже второй месяц, и башне Дино это явно на пользу не шло.

— Успокойся, черт, — выдохнул Шон, отходя от Дино на безопасное расстояние. Но Брук, шатаясь, уже подымался на ноги — он всегда все доводил до конца, или, по крайне мере, пытался.

— Дин, я не могу тебя застрелить, но мне придется наставить тебе синяков, — предупредил Шон, отступая.

— Мы еще посмотрим, кто кому наставит, — пыхтел Дин.

И, наверное, они не обошлись бы без небольшой потасовки, если бы их не ослепил внезапный свет.

— Что за хрень? — выругался Дино, прикрываясь рукой. В другой у него уже была зажата доска с гвоздями — он никогда не оставался безоружным.

Шон также направил дуло пистолета на нечто, проникшее в дом. Это нечто продолжало светиться, но еще Шон заприметил у него руки. А потом сильный голос, как ни в чем не бывало, произнес:

— Вы, ребята, уже слишком долго топчете бедную землю, пора вам и на покой.

— Это че, смерть? — заржал Дино. — Я тебя представлял поуродливей, старая ты дура. А, да, и никто не говорил, что ты мужик.

— Перестань, — побелевшими губами пробормотал Шон. В отличие от приятеля он едва не наделал в штаны.

— Для вас — смерть, — бросила фигура, и палец Шона дернулся и нажал на курок. Раздался оглушительный выстрел, но светящийся незнакомец лишь сместился на полметра в сторону, и пуля благополучно прошла мимо него, угодив прямо в груду сваленных в углу ящиков. Через секунды, во время которых Шон замер с округлившимися глазами, а Дино успел произнести трехэтажное ругательство и броситься прочь, сверкнула вспышка, раздался грохот, и оба человека вспыхнули и превратились вместе с большей частью дома в пыль на разбросанных кирпичах, досках и битом стекле.

— Поди прочь, — Тарак аль Табан, наместник аллаха на земле, не церемонясь, сбросил заплаканную девушку с постели. Затем, хлопнув в ладоши, велел страже отвести ее в нижний гарем. А сам, призвав слугу, расположился на мягких подушках у кальяна. Мальчик дрожащими руками разжигал угли и стремился всячески не подымать глаз на повелителя. Его нескладное согнутое тело вызывало у Тарака раздражение, но повода придраться пока не было — вот если бы он обронил хотя бы крупинку угля на персидский ковер, тогда он за это поплатился бы в полной мере.

— О, великий, — вкатился в комнату его кулен. — Вам не понравилась девушка? Пригласить к вам кого-нибудь еще? Может, музыка и танцовщицы порадуют ваши глаза?

— Малик, оставь меня, — одного желания господина было достаточно, чтобы кулен исчез. Иногда старые традиции раздражали его еще больше, чем их отсутствие. Он нетерпеливо махнул мальчишке, раздувавшему кальян, и тот, склонившись почти до пола, подал ему, наконец, трубку.

— И ты тоже, — кивнул Тарак, указывая слуге на дверь. Постоянно кланяясь, тот спиной вперед покинул комнату.

— Холуи, — выдохнул Тарак и сделал глубокий вдох. Пряный дым растекся по его телу крохотными вспыхивающими искорками, и голова стала легкой-легкой, словно облако. Тарак больше всего любил эти первые несколько вдохов. Впрочем, то же верно было и в отношении женщин. Хотя, некоторые не годились даже для одного раза. Малик купил ему эту девушку явно ради ее красоты, но что толку от смазливого личика, если она была не обучена и бездарна, как бревно, к тому же постоянно смущалась и делала глупости. Ему было все равно, что с ней случится. Он больше не думал о девушке, он лишь испытывал раздражение в отношении Малика, размышляя, не стоит ли ему отрубить руку для большего рвения.

Мысли клубились в его голове, словно дым. Советники говорили, что ему следует ужесточить власть и подавить волнения на юге страны. Но он был милостив с народом, играя роль великодушного правителя, как завещал его отец, воля которого всегда была законом. Неужели ему на самом деле стоило прислушаться к советникам и утопить юг в крови? И потом не останавливаться на достигнутом, а взять под полный контроль три соседние страны, которые и так были его вассалами? Тарак выпустил струи дыма через нос, прикрывая глаза.

— Прошу прощения, что прерываю, но дела не ждут, — услышал он голос и вновь открыл глаза, а рука уже лежала на рукояти кинжала, который висел на поясе под халатом.

— Я пришел по поводу контракта, — заявил гость, усаживаясь напротив Тарака.

Владыка смерил его взглядом, не оставляя без внимания ни одной мелочи. И ничего не ответил, потому что на самом деле столь наглое вторжение в покои наместника являлось едва ли не святотатством. Когда же Тарак почти склонился к тому, чтобы позвать стражу, перед ним возник желтый пергамент, испещренный мелким текстом.

Также молча, владыка взял его в левую руку и, встряхнув, взглянул на содержимое. По всему выходило, что к нему явился приспешник дьявола, с контрактом, о котором когда-то упоминали другие его приспешники. Отчего же они так старательно желали сбить его с истинного пути, пути его отцов и его веры? Тарак снова пристально посмотрел на гостя, и тот ответил ему таким же взглядом.

Правая рука аль Табана вынырнула из-под одежды и спокойно опустилась на колено. Гость воспринял это, как добрый знак, и вновь заговорил:

— Мне известно, что вы хотите владеть странами-вассалами и желаете покоя и мира для своего народа. Вы все это получите, и долгое правление в придачу, подписав этот контракт, — улыбка гостя была неискренней. Тарак усмехнулся, и в его усмешке тоже не было ничего доброго.

— Я не беседую о таких вещах с неверными. И, тем более, не подписываю никаких контрактов. Если бы ваши посланники не исчезали столь быстро, я давно прислал бы в качестве своего окончательного ответа их уши в шкатулке.

— Не торопитесь с ответом, — заметил гость, устраиваясь на подушках поудобнее. Тарак еле сдерживался, чтобы не проучить пришельца на месте, но знал уже на своем горьком опыте, что эта порода была скользка, как никто из его подданных.

— Я дал ответ, и он неизменен, — произнес Тарак.

— Что ж, — гость якобы пошел на попятную, но Тарак ощущал подвох и вновь внутренне напрягся. — Тогда разрешите откланяться, — незнакомец, поднявшись, склонился перед наместником, и легкая боль царапнула руку аль Табана. Но он был воспитан лучшими воинами, и в следующую секунду уже оказался на шаг позади гостя с кинжалом в руке. Гость тоже, как выяснилось, обладал завидной реакцией и просто растворился на месте. Единственным свидетельством его присутствия оказался контракт, оставшийся лежать на полу.

— Охрана, — заорал Тарак и, смяв неповрежденной рукой желтый пергамент, бросил его в чашу с углями. Бумага потемнела, а затем вспыхнула ярким факелом и уже через несколько мгновений превратилась в пепел. Неподписанный контракт не имел силы и был всего лишь красивой бумажкой.

54

Лили покинула осточертевший мотель и отправилась к бару через большой парк, который примыкал к Кетани.

Зачем ему обязательно нужно было знать, что творится в аду? Впрочем, чтобы правильно выстраивать свои действия, наверное. Но вся эта ситуация сильно смущала Лили. Она никогда не была шпионкой и не умела ею быть. Одно дело — открыто противостоять Грерии с Самаэлем, и тем более, покинув ад, и совсем другое — находиться рядом и непрерывно передавать все сведения наружу. Лили поежилась и вечерний воздух немедленно показался ей прохладным. Поднявшийся ветер вынудил поплотнее закутаться в легкую куртку, наброшенную поверх летнего платья.

— Здравствуй, — в нескольких шагах от нее стоял Самаэль. Сердце глухо ухнуло в груди Лили и провалилось в пятки. Неужели он подслушивал их беседу со светлым? И теперь оторвет ей голову на месте без лишних объяснений? Или все же снизойдет до них? Лили с тревогой посмотрела на падшего, но бежать было бы глупо и даже опасно, и потому усилием воли сделала пару шагов к нему.

— Здравствуй, — отозвалась она эхом, не сводя с него глаз.

— Только не убегай, — вновь услышала она голос, и ей показалось, что что-то не так. — Я — не тот, кого ты видишь. В смысле, это я, — неловко продолжил он, и они вместе выдохнули:

— Небирос!

Лили, наконец, поняла, что не так в образе, который она видела. Это был его голос — жужжащие, временами стрекочущие интонации ее дорого капха, а вовсе не сладкий едкий мед падшего. Небирос приблизился к ней и прижал всеми четырьмя лапами, хотя для окружающих в парке всего лишь обнималась очередная парочка.

— Как ты здесь оказался? Как ты меня нашел? — посыпались вопросы Лили. Она улыбалась и ощупывала его мохнатое тело, не веря.

— Хм, это было не так и просто, — ответил он, — я уже не первый день ищу тебя. Ведьма сказала, что ты в вечном городе, но там тебя не оказалось. Потом я вспомнил, что вы с Самаэлем захаживали в один бар и решил проверить еще здесь.

— Вспомнил? — усмехнулась Лили. — Ты наблюдал за мной.

— Ну, наблюдал, издали, — сознался он.

— Так что же привело тебя? Что-то случилось? В колодце, с Джаредом? — забеспокоилась Лили.

— Нет-нет, — его глаза сменили цвет, — прости, я не должен был тебя пугать. Просто… хотел видеть.

— Видеть? — Лили смотрела на розовые оттенки, плывущие в его фасеточных глазах. — Грерия тебе что-то сказала?

— Да, она передала твои слова, — Небирос посмотрел на Лили в ответ.

— Я хотела, чтобы ты знал, — произнесла Лили, — не призывала тебя и не отговаривала, чтобы ты покинул колодец. Просто хотела, чтоб знал. Что мне не все равно.

— Я знаю, — кивнул он. — И всегда знал. Но я вижу, что происходит с колодцем. У нас не очень много времени. Хотел увидеть тебя еще раз.

Его слова резали Лили по-живому.

— Не говори так, — тихо попросила она.

— Это правда, — отозвался он, — ты ведь знаешь.

— А что за маскарад? — встрепенулась Лили, опуская руки и вновь видя перед собой Самаэля.

— А, это ведьма, — вздохнул он. — Я не могу появляться в человеческом мире таким, какой есть.

— Ну, да, — улыбнулась Лили и снова коснулась его шерсти: ей больше хотелось видеть Небироса. — Ты знаешь, что твой маскарад спадает, если тебя коснуться? — спросила она.

— Да, знаю, — отозвался демон, — это логично. Иначе, куда прикажешь деть лишнюю пару рук? — частокол его зубов дал Лили понять, что он смеется.

— У вас даже рост не совпадает, — хмыкнула она.

— Падший слишком мелкий, что с него взять.

Внезапно Небирос вздрогнул и замер, его лапа больно сжала Лили плечо.

— Что с тобой? — она с тревогой подняла на него глаза, и увидела сплошное стальное свечение.

— Нас атакуют, — прохрипел он, разворачиваясь и оттесняя Лили назад.

В парке, казалось, ничего не изменилось, только стало будто еще немного холоднее. Лили неловко шагнула назад и, оступившись, схватилась за мех на спине Небироса, но рука погрузилась во что-то теплое и мокрое. Отдернув ее и поглядев на пальцы, Лили поняла, что дела по-настоящему плохи: капха был ранен. Какой враг мог нанести ему удар, так и не появившись на сцене? Лили с ужасом подумала о светлом. Он тоже мог решить, что их разоблачили и напасть на Самаэля. Да и даже выгляди Небирос собой, для светлого его внешность была бы достаточным поводом для атаки.

— Не нападай, — закричала она в пустоту, — это мой друг. Слышишь?

— Слышу, — ответил ей издевательский голос, и из-за дерева выступили несколько женских фигур. Впереди всех стояла почти точная копия Нитры. Какую-то секунду, Лили лихорадочно думала, как той удалось выжить, а потом поняла, что это невозможно.

— Подлый трус, — прошипела ведьма, ее черные волосы развевались от подымающегося ветра, — ты убил мою сестру. Думал, тебе сойдет это с рук? Рассчитывал, что вычистил наше племя под корень?

— Дагра, — вмешалась другая ведьма, помоложе и миниатюрней, — у нас нет времени на разговоры.

— Я хочу, чтобы он знал, за что сдохнет, — выплюнула Дагра, и ее сухие руки потянулись в сторону Небироса.

— Боже, нет! Это не Самаэль! — закричала Лили, попытавшись выбежать вперед, но Небирос ухватил ее своей правой нижней лапой и вновь толкнул себе за спину.

— Не лезь, — тихо сказал он, — с ними все равно нужно разобраться.

— Ты уничтожил всех, кто мне был дорог, всю мою семью, — сверкающие молнии слетели с рук Дагры и ударили по Небиросу. Пошел запах паленой шерсти, и Небирос покачнулся. А в следующий миг он уже рванулся с места и оказался среди ведьм, нанося им страшные удары когтями. Мелкая ведьма отлетела первой: ее лицо пересекал ужасный кривой разрез, навсегда изуродовав миловидное личико. Лили, оторопев, в ужасе смотрела на драку, не зная, чем помочь. Когда ведьма начала подыматься, бормоча себе что-то под нос, несмотря на заливающую ей глаза кровь, Лили стукнула ее сзади камнем по голове, заставив успокоиться.

За это время Небирос успел разобраться и с Дагрой, и та бесчувственным мешком валялась в траве. Теперь он сражался с высокой дебелой ведьмой с седыми волосами. С виду она была похожа на мужчину, и в телосложении не уступала. Но, судя по вспышкам и рыкам Небироса, она обладала не только физической силой. Он не мог подобраться к ней вплотную, наталкиваясь на разряды в воздухе и вспышки пламени, оставившие на его шкуре уже не одну пропалину. А когда ему все же удалось схватить ведьму за руку, свободной рукой та уцепилась за ус на голове Небироса и с силой дернула его на себя. Небирос взревел, и, получив еще несколько новых опалин, попытался сдернуть ведьму с себя.

Лили вновь перевела взгляд на Дагру, и не увидела ее на прежнем месте. С замершим сердцем она обвела поляну взглядом, пытаясь отыскать ведьму, и тут увидела ее совсем близко к Небиросу. Лили бросилась к ним, не думая о последствиях, но события развивались быстрее, чем двигались ее ноги. Словно в замедленной съемке, она увидела, как Дагра запустила в Небироса клокочущий огненный шар, и тот, столкнувшись с его телом, полностью окутал его. Фигура капха замерла, а затем согнулась и издала страшный крик невыносимой боли, от которого Лили будто оглохла, а седая ведьма закрыла уши, откатываясь от пылающего демона по земле. Заклятье разрушилось, и теперь все они видели, как корчатся в огне четыре лапы и огромное тело насекомого.

— Нет! — закричала Лили, бросаясь к нему, но какой-то невидимый барьер помешал ей приблизиться. Лили орала, не слыша собственного голоса, и стучала по нему кулаками, но он не поддавался. Она видела, как рухнули догорающие останки Небироса, и развернулась назад с пустыми глазами, которые не предвещали ничего хорошего.

Зегла все еще валялась на земле, покрытая кровью и едва живая. Фрати неподвижно лежала на том месте, где Лили ударила ее камнем. А рядом с Зеглой стояла почти целая и невредимая Дагра, до боли напоминающая свою сестру. Она растерянно и устало смотрела на догорающий огонь и словно не видела Лили.

— Я была уверена, что это Самаэль, — без интонации произнесла она.

Лили шагала к ней молча, не прячась. Ей давно уже нечего было терять в этом мире. Так что если смерть, наконец, улыбнется ей — что ж, пускай. Только обязательно нужно было забрать с собой эту мерзкую копию Нитры, стереть весь их род раз и навсегда. Лили даже не смотрела на Зеглу — с лежачей она разберется позже. Все, что ей нужно было теперь — это смерть убийцы. Пусть у нее не было с собой ни меча, ни другого оружия — так даже лучше: она задушит ее голыми руками.

— Я была уверена… — шевелились губы Дагры. — Сестричка моя, — ноги ее подкосились, и она упала на колени. Прости меня, — слезы заливали ее лицо, — я никогда не была такой, как ты, даже с этим не справилась. Я — ничто, пустое место. — Зеленоватое свечение зажглось на концах ее пальцев, а губы беззвучно зашевелились. Потом раздался хлопок, и Дагра, как подкошенная, свалилась на землю.

Лили подскочила к ней, переворачивая ее лицом кверху, и встретилась с застывшими глазами. Дагра была мертва. Ни крови, ни огня — просто смерть. Лили выпустила ее из рук и, крича, стала бить кулаками неподвижное тело. Но оно больше ничего не чувствовало и никак не отзывалось на побои.

— Она мертва, — прохрипела Зегла, и закашлялась. Кровь толчками выходила из ее рта.

— Будьте вы прокляты, — прошипела Лили, разворачиваясь к Зегле, но та, забулькав, перестала кашлять, и еще один немигающий взгляд уставился в небо.

Ветер шевелил густые кроны деревьев, сквозь легкие облака на небе пробивалась луна. На освещенной поляне лежали три бездыханных трупа и горелые останки демона. Ветер еще не успел полностью унести запах горелого меха и других частей тела капха. Лили скрутило живот от одной мысли об этом. Выгоревший круг на поляне еще дымился, но она не нашла в себе сил подойти и увидеть.

Что теперь? Кто следующий? Саргатанас? Лили помнила осунувшееся, ссохшееся от горя лицо Джареда в прошлой жизни. Почему именно эти события должны были повториться вновь? Неужели это были те самые ключевые точки, о которых она думала. Она готова была сорваться с места и бежать к Джареду с Саргатаносом, моля их о жертве, чтобы дать еще один шанс Нику, аду, в конце концов, пожертвовав своими жизнями, пока есть чем жертвовать. Но потом тихо опустилась на землю: почему она решила, что кого-то спасет, если на этот раз с ними уже точно не будет ни капхов, ни Джареда. Безысходность затопила ее с новой силой. Смерть шла за ними по пятам. Она рядилась в разные платья и подбиралась с неожиданных сторон, но она шла за ними по пятам, куда бы они ни бежали. Умрет ли Самаэль? А Рамуэль? Убьет ли она его и на этот раз своей собственной рукой? Возможно. Души освобождаются — есть вещи, которые не остановить. Ад рухнет. А ей? Что делать ей? Жить? Ради чего?

— Ты без меня не скучала, как погляжу, — услышала она знакомый голос, и Лили захотелось плюнуть прямо в его светлое лицо, которого она не видела.

— Ведьмы, — бесцеремонно заметил он, пиная бездыханные тела, — а что за барбекю, — он двинулся в сторону выгоревшего круга и вдруг замер на его границе.

— Небирос? — прошептал он, и в его голосе отразилось столько боли, что Лили лишь молча кивнула, глотая слезы.

— Что случилось? — спросил он, и Лили, как могла, объяснила. Ирония судьбы состояла в том, что истинный убийца, которого искали ведьмы, был рядом с ними, и им следовало бы убить ее.

— Перестань, — проговорил светлый, вытирая холодными пальцами ее слезы, — тебе нужно возвращаться. — Он поднял ее на ноги, и как безвольную куклу повел к проходу.

— Зачем? — Лили посмотрела на него переполненными слезами глазами.

— Чтобы знать, что затевают Грерия и Самаэль. Или ты больше не хочешь остановить войну?

— Мне все равно, — покачала головой Лили, — уже слишком поздно.

— Чушь, никогда не бывает слишком, пока ты жива, — произнес он.

— Но он ведь не жив, — хотела возразить Лили, но так и не смогла произнести этих слов вслух.

— Иди, — мягко подтолкнул ее светлый вперед, и она шагнула, отдавшись волне перехода.

55

— Черт, дьявол, черт! — Самаэль метался по комнате, пиная ногами вещи, которые попадались ему на пути.

— Что с тобой? Остынь! — Грерия не могла понять, что происходит, но его мельтешение и буйство выводили ее из себя.

— Что? Со мной? — он резко остановился, развернувшись к ней. — План катится к чертям, вот что!

— Успокойся, — Грерия первая подала пример и присела на край обитого бархатом кресла. — Расскажи, что случилось.

— С Фураком де Шейном все прошло отлично, даже лучше, чем я думал, — начал Самаэль, присев на стол перед Грерией. — Он не только подписал контракт, но и проглотил мою наживку.

Грерия смотрела на него взволнованно, ожидая продолжения.

— Но дальше все пошло наперекосяк, — продолжил Самаэль, безнадежно опустив голову. — Я провалил подписание с Тараком аль Табаном, этот фанатичный осел никогда бы не пошел на договор добровольно, и мне пришлось прибегнуть к хитрости. Такая мелочь, она должна была сработать, — падший разочарованно взглянул на Грерию, — он должен был схватить контракт порезанной рукой, и этого было бы достаточно, чтобы заключить сделку.

— Но он этого не сделал, — закончила за него Грерия, и Самаэль лишь кивнул.

— Но, может, можно обойтись без него? — спросила ведьма, с надеждой глядя на Самаэля.

— Дино Брук, чокнутый революционер, ты знаешь, — произнес падший, — его больше нет.

Грерия нервно вдохнула и вопросительно посмотрела на ангела.

— Подорвался в своем укрытии. Я узнал об этом сразу, как только вернулся от Табана.

— Совпадение? — настороженно спросила Грерия.

— Не знаю, — покачал головой Самаэль. — Может, нет, а может… этот идиот был таким психованным, что мог подорвать себя в любую минуту.

— Но должны же быть какие-то другие люди, которые могли бы заменить… — начала Грерия.

— Как ты не понимаешь, — прервал ее Самаэль, — эти люди были идеальны, они — те самые рычаги, за счет которых механизм должен был закрутиться. Да, я могу использовать контракт де Шейна, но сам по себе он даст нам лишь каплю в море, неспособную насытить ад. Лишь капля, тогда как все они вместе залили бы нас реками крови.

— Но есть же еще чиновники из штатов, — попробовала возразить Грерия.

— Да, есть, — кивнул падший. — И я буду с ними работать, но Восток мы потеряли. Чтобы восполнить эту потерю, мне нужно выжать из чиновников все, толкнуть их на полномасштабную войну, а это совсем другая задача, и не в интересах этих бумажных крыс, которые привыкли получать дивиденды, не марая рук.

— У нас нет выхода, — тихо проговорила Грерия, — мы решились на одну бойню, и теперь не должны отступать перед видом другой. Это уже не имеет значения. Просто действуй.

— А если я зайду слишком далеко? — спросил Самаэль, всматриваясь в Грерию. — Если разрушу слишком много и слишком открыто, наши светлые друзья ведь еще не вмешивались — а тогда они не смогут остаться в стороне. Ты не думала, что будет потом? Допустим, мы получим реки своей крови, но успеем ли восстановиться к сроку, когда к нам сойдут полчища светлых и весь гнев создателя обрушится на земли ада?

— Я не знаю, — лицо Грерии побледнело. — Но что нам еще остается? Смириться и ждать, пока последний камень в этих землях не будет разрушен?

Самаэль бросил на нее долгий взгляд и пошел к окну.

— Ты куда? — спросила Грерия, с горечью глядя ему вслед.

— К американским друзьям, — ответил он и, не оборачиваясь, выскользнул в окно.

Грерия нервно прошлась по комнате и направилась к балкончику, чтобы вдохнуть свежего воздуха и поглядеть на алые всполохи на горизонте. И, едва шагнув за порог, натолкнулась на неподвижно стоящую Лили.

— Проклятый побери, — выругалась Грерия, и удивленно осмотрела Лили. Но та лишь стояла, как бесчувственный истукан, словно рядом никого и не было.

— Ты снова загуляла на дне? — предположила Грерия, начиная беспокоиться. Она не представляла, как происходит обращение в скользящих тварей, но Лили не так давно созналась ей, что была в одном шаге от этого.

— Нет, — боль стала ее телом, но теперь она могла говорить. — Небироса убили, — мучительно выговорила Лили.

— Как? — Грерия в ужасе смотрела на ее застывшее лицо, на котором больше не отражалась ни одна эмоция. Говорящая маска, и более ничего.

— Ведьмы, — ответила Лили. — Сестра-близнец Нитры, Дагра. Она и еще несколько ведьм напали на него на земле и убили.

— Самаэль, — ахнула Грерия, понимая. — Они хотели уничтожить Самаэля. Ее руки задрожали, и она метнулась в комнату. Лили понимала, что сейчас ведьму заботила жизнь ее любимого, а вовсе не известие о гибели одного из капхов.

— Их больше нет, — произнесла Лили, входя в комнату, — они все умерли.

— Слава проклятому, — Грерия с облегчением опустилась в кресло. Но, увидев взгляд Лили, тут же добавила: — мне очень жаль. — Ее рука потянулась к Лили и бессильно повисла в воздухе, когда девушка не сдвинулась с места. — Мне, правда, жаль, — прошептала Грерия, с сожалением глядя на Лили. — Когда я превращала его, я понятия не имела, к чему это может привести… Он хотел тебя видеть, — виновато произнесла она.

— И увидел, — Лили повернулась к Грерии спиной и прислонилась головой к колонне у выхода на балкон.

— Давно ты здесь? — спросила Грерия.

— Слышала ли я ваш разговор? — уточнила Лили, и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Да, слышала.

— У нас теперь только один шанс выиграть, — продолжила Грерия. — Миссия Самаэля должна увенчаться успехом. Тогда все это будет не напрасным.

— Что? — Лили резко развернулась на месте. — По-твоему, реки человеческой крови способны оправдать смерть Небироса? Или смерть Ника? Что из этого будет ненапрасным, когда весь мир утонет в крови?

— Ты потрясена и расстроена, — примиряюще начала Грерия, но Лили только чертыхнулась, войдя в комнату.

— Ты хоть понимаешь, что ваша затея уже ничего не изменит? Вопрос только в том, сколько еще людей и нелюдей умрут. Ад все равно рухнет, — глаза Лили горели, она, наконец, сказала вслух мучившую ее мысль.

Грерия застыла в противоположном конце комнаты.

— Значит, ты предпочитаешь ничего не делать? Сидеть и смотреть, как он рушится?

— Если это принесет меньше вреда, да, — отрезала Лили.

Взгляд Грерии загорелся гневом.

— Никто тебя здесь не держит. Можешь уходить на землю, на все четыре стороны.

Ведь это тебе понадобилось сбежать в очередной раз, чтобы забыться. И только поэтому Небирос оказался там. — Она тут же осеклась, осознав, что зашла слишком далеко, но было уже поздно.

Лили ничего не ответила, только лицо ее как-то потемнело и, ссутулившись, она направилась в коридор.

— Куда ты? — беспомощно спросила ее Грерия вслед.

— Собрать свои вещи, — бросила Лили, не оборачиваясь. Мысли неслись, как сумасшедшие: ей лучше уйти. Плевать, чего хочет от нее светлый — она не будет информатором. Скажет ему об американцах, и на этом их общение закончится. Чем дольше она остается здесь, тем больнее, и тем сильнее соблазн отправиться к Джареду с Саргатаносом со своей безумной мольбой, которая не принесет этому миру ничего хорошего, кроме новых страданий. Она ощущала себя вымаранной в грязи и в крови, сотканной из боли, и не представляла, как совсем недавно могла быть светлой. Сияющие братья, свет, струящийся в самом сердце — все это казалось таким далеким и нереальным. Ее надзирателю удалось, он смог пошатнуть план Самаэля, значит — справится и с его запасным планом, тем более, что последний угрожал существованию на земле, и светлые были вправе вмешаться.

Когда сборы были закончены, Лили не могла и не хотела просить Грерию открыть ей выход в вечный город или куда-нибудь еще. Ей предстояло пройти через кошмар еще один раз. Она знала, что, выйдя из прохода в покоях Ника, не сможет не взглянуть в сторону поляны, на которой все произошло. Волосы все еще хранили запах гари, им же пропахла и вся ее одежда, в любом случае не позволяя забыть о происшедшем.

Лили собрала всю свою волю и шагнула в проход. Тот исправно доставил ее на землю в знакомый парк. С момента драки прошло не более пары часов, но поляна преобразилась. По ее центру по-прежнему красовался выжженный круг, но тел ведьм видно не было. Значит, светлый позаботился о них. Они всегда педантично очищали места схваток, оберегая людей. Так и теперь: ничто не говорило о недавнем сражении, а черная дыра на поляне вполне могла оказаться следом от костра. С замирающим сердцем Лили приблизилась к кострищу, и не увидела там ни единого останка: об этом светлый также позаботился. Лили сжала кулаки до боли: ей следовало подумать об этом самой и хотя бы упокоить останки Небироса, как полагается, но она была настолько потрясена, настолько не в себе, что позволила светлому вытолкнуть себя в ад. А теперь горько сожалела, понимая, что даже могилы капха не существует, и ни его брат, ни отец, не смогут с ним проститься.

56

Светлый подкараулил ее под Кетани, где она бездумно напилась, опрокидывая одну рюмку за другой, пока ей вовсе не отказали в выпивке.

— Отпусти меня, — ее голова гудела, а ноги заплетались, когда он выдернул ее за угол.

— Да ты набралась в стельку, — произнес он, облокачивая ее на стену.

— Уверена, тебе не привыкать, — пробормотала Лили, — Синглаф трезвостью тоже не отличается.

— А что мне за дело до него, — бросил светлый.

— А до меня тебе какое дело? — подняла голос Лили, пытаясь вывернуться из его цепких рук. — Что ты ко мне привязался?

— Я просил тебя добыть сведения, — напомнил он.

— Да пожалуйста, — выпалила Лили. — Самаэль пошел по запасному плану: теперь он будет работать с чиновниками из штатов, принуждая их к полномасшт… короче, мировая война, — с трудом закончила она и невесело засмеялась.

— Идиот, — пробормотал светлый, и отпустил Лили, отчего она едва не сползла по стене вниз.

— Так что больше мне незачем шпионить для тебя. Либо он добьется своего, либо нет. Таков план. — Выдохнула Лили, пытаясь стать ровно.

— Чего оторопел? — светлый молчал. — Скажи своим — и дело с концом. Вы же этого хотели? Разгромите ад. Победа сил света над силами тьмы. Всеобщий рай, — и Лили неприлично икнула.

— Я не хочу убивать Самаэля, — проговорил он, и Лили в ответ попыталась пожать плечами.

— Какая чистоплотность. Разве не ты подорвал революционера в его логове?

— Я лишь помог этому случиться, — ответил он.

— О, да ладно, — Лили болезненно щурилась на свет, — так помоги и дальше.

— Так, — он, не церемонясь, сгреб ее в охапку, — тебе надо немного придти в себя.

— Черта с два! — выругалась она. — Куда ты меня тащишь?

Но светлый не удостоил ее ответом, лишь продолжил свой путь.

— Никогда не думал, что сделаю это, — произнес он, опуская Лили на землю. У нее жутко кружилась голова от перемещения в пространстве, и она никак не могла сориентироваться, где они находятся. Песчаные барханы вокруг не говорили почти ни о чем, кроме того, что они находятся в пустыне. Но когда рука светлого потянулась к ней, Лили узнала свисающий с его пальцев крест.

— Но как? — прошептала она, зачарованно глядя на памятный предмет из прошлого. — Как ты его нашел? И откуда ты знаешь?

Вместо ответа, он лишь коротко велел:

— Надевай.

И Лили послушно надела крест.

Холодный потемневший металл коснулся груди, согреваясь теплом ее тела.

— Попроси его помощи, — сказал светлый, и его неясные очертания растворились.

Лили недоуменно покрутила головой: вокруг расстилалась сплошная пустыня. “Аравийская”, - вспомнила она слова Марка. Кого имел в виду светлый? Кого ей просить о помощи в пустыне?

Крест на груди не только согрелся, но и начал жечь кожу, словно металл был раскален. Лили, удивленная, потянулась за ним под рубашку и сжала в руке. Порыв ветра вынудил ееприкрыть глаза, чтобы в них не попал песок. А когда она вновь открыла их, перед ней стоял Марк.

— Не думал, что ты сумеешь меня позвать, — произнес он, как всегда холодно глядя на нее.

— Я тоже, — в тон ему отозвалась Лили. Кого она меньше всего хотела сейчас видеть — так это Марка, в котором не было ни доброты, ни сострадания. Идеальная машина, исполняющая приказания свыше.

— Чего ты хочешь? — он, не церемонясь, сразу перешел к делу.

— Помоги мне, — проговорила она с усилием, вспомнив слова светлого и почему-то повинуясь им.

Марк не посмеялся над ней и не выругал, он застыл, не шевелясь, и глядел на нее, словно пытаясь разгадать, что скрывается под худым телом и этими большими серо-зелеными глазами.

— Ты знаешь, что это за крест? — спросил он, протягивая руку и касаясь металла цепочки.

— Нет, — Лили не понимала, к чему он клонит.

— Этот крест я носил, когда был монахом. Всегда и всюду, не снимая. В нем годы молитв, сомнений и веры. — Марк замолчал, погрузившись в себя, а Лили по-прежнему не видела связи. — Мне придется остаться с тобой здесь на сорок дней. — Вдруг произнес он, решительно глядя на Лили. Это не был вопрос, он сообщал ей, что ее ждет впереди. И Лили неожиданно поняла, что ей придется слушаться Марка, не задавая вопросов, если она хочет вновь обрести себя.

Только одна просьба-мольба светилась в ее глазах.

— Что? — спросил Марк, уловив ее.

— Я могу увидеть Синглафа?

— Зачем? Разве ты не отвергла его помощь?

— Да, но… — Лили задумалась о его посланнике, который привел ее в пустыню и подарил еще один шанс. — Я звала его не так давно — и он не пришел, — с горечью произнесла Лили. Марк возвышался над ней молчаливым судьей. — Наверное, я больше не способна достучаться до него. Но я бы хотела попросить у него прощения. Он в порядке? — встревожилась Лили, так и не услышав ни единого комментария во время своего монолога.

— Да, — ответил Марк и повернулся на восток, где первые лучи солнца уже коснулись земли. — Идем.

Лили поднялась и побрела за ним, зная, что путь не будет легким.

57

— Джон, Вы не понимаете, — Самаэль источал сплошное обаяние и рассудительность, — надо действовать более решительно, иначе мы все потеряем.

— Мистер…

— Просто Сэм, — сверкнул своей безупречной улыбкой Самаэль.

— Странно, — задумался собеседник, — мне казалось, у вас должны быть испанские корни. Впрочем, мы отклонились от нашего вопроса. Я понимаю, что ваш финансовый интерес в этом деле немалый, впрочем, от этого зависят и мои вложения, но мы не можем проявлять открытую агрессию, это уже чересчур! Всему есть предел. В конце концов, мы с вами, дорогой мой, не в Африке или Восточной Европе. Коррупция коррупцией, но не до такой же степени!

— Но что вам стоит проголосовать за немедленное вмешательство? С двумя сенаторами я уже договорился, — заявил Самаэль, пытаясь надавить на Джона.

— Я даже могу догадаться, с кем именно, — самодовольно произнес Джон, — все, что их интересует — скорая прибыль, но я не из таких людей.

— Да что Вы говорите? — глаза Самаэля блеснули плохо скрываемой яростью. — Разве Вы не баллотируетесь на пост губернатора в этом году?

— И по этой причине мне также глупо гнаться за смешной выгодой, — ответил Джон, но Самаэль продолжил:

— Тогда, наверное, Вам понравится история с Изабель в качестве изюминки вашей кампании?

— Тише, — лицо Джона изменилось, и он за рукав грубо потянул Самаэля в сторону, в уединенный угол огромной залы, где не сновали люди. — Так вот как Вы “уговорили” остальных, — пропыхтел он, став пунцового цвета.

— Это не имеет значения, — холодно отрезал Самаэль.

— Что вы знаете об Изабель? — прошипел Джон.

— Поверьте, достаточно. Или вам пересказать все факты? Двадцать третьего марта… — начал Самаэль, но Джон не дал ему договорить, едва не заткнув ему рот рукой.

— Что вам надо?

— Кажется, я уже сказал, — заметил Самаэль.

— Ублюдок, — прошипел Джон, но Самаэль только усмехнулся.

— Приятно иметь с вами дело, дружище.

— Будьте Вы прокляты, — бросил ему вслед Джон, но Самаэль даже не вздрогнул, плавно плывя между мужчинами во фраках.

— Уже, дорогуша, уже, — пропел себе под нос Самаэль, продолжая раздавать налево и направо блестящие улыбки.

— Тебе удалось, — Грерия гладила его жесткие черные волосы. Их ноги по-прежнему были переплетены после ночи любви.

— Почти, осталось несколько мелочей, — заметил он, истины ради. Почему-то теперь, когда он фактически добился того, чего хотел, Самаэль не испытывал радости. Было ли так же с Ником? Ведь у него было все и даже больше, но он едва ли выглядел счастливым. Или счастье было привилегией светлых? А им оставалась лишь ярость и ненависть?

— О чем ты задумался? — ее пальцы нежно проводили по его голове.

— О Нике, — ответил он.

— Мы все исправим и исполним его волю.

— Ты уверена, что знаешь его волю? — с сарказмом поинтересовался Самаэль и поднялся на кровати, оторвавшись от ее руки.

— Ты сердишься? Но почему? Ведь все получилось.

— С тех пор, как он ушел, мы разбираемся с одной проблемой и наживаем еще десять.

— Ты боишься войны? Ты думаешь, что это плохо закончится?

— Это в любом случае не закончится хорошо. Я не знаю, — крылья Самаэля приподнялись над плечами. — Мне кажется, мы неизбежно движемся к концу. В этой игре не будет победивших. Может, Ник знал? Может, он потому и ушел, что был не в силах смотреть на конец своего мира?

— Ты говоришь так, словно веришь во все эти сказки о втором пришествии. Тогда где знамения? И что это за пришествие, которое творится руками проклятых? Верно, у создателя очень черное чувство юмора, — заметила Грерия, также усаживаясь на кровати.

Но Самаэль ничего не ответил и, поднявшись, начал одеваться. Грерия следила за ним с беспокойством, но не могла придумать слов, которые утешили бы его, а не растравили рану еще сильнее.

— Куда ты? — беспомощно спросила Грерия, когда он направился к выходу.

— Мне нужно подышать, — бросил Самаэль и, не оборачиваясь, покинул комнату.

Стоять на крыше дома было приятно и спокойно. Словно ничего не произошло, и в аду все было, как прежде. Багровые всполохи на горизонте, алое зарево, реки из лавы, расчерчивающие долину, базальтовые мосты и дома. Такое дорогое и родное темному сердцу зрелище. Разве мог он позволить всему этому исчезнуть?

Самаэль всегда любил крыши, будь то на земле или в аду, любил смотреть сверху вниз на происходящее, охватывая всю картину. В последний раз они сидели на земной крыше с Лили, зимой, он учил ее пить. Самаэль грустно улыбнулся: во всем плохом он часто добивался успеха. Судя по тому, что Лили не вернулась, она слишком увлеклась в Кетани, и придется отправить кого-нибудь забрать ее домой. Впрочем, скоро должно было начаться такое, что им всем следовало напиться в стельку.

— Гордишься собой? — услышал Самаэль голос позади себя и резко обернулся, готовый атаковать. Но перед ним оказалось лишь расплывчатое светлое пятно, больно ударившее по глазам.

— Проклятье, — выругался он, инстинктивно разворачивая крылья и прикрываясь ими от света. — Кто ты такой и что здесь забыл? Черт, — сплюнул он в сердцах, — неужели вы уже способны добраться до дна?

— Не мели ерунды, — неожиданно заметил светлый, и свет свернулся в клубок и опустился значительно ниже на краю башни.

— Ты что это, расселся что ли? — уточнил обалдевший от такой наглости Самаэль.

— Почему бы и нет? — спросил незнакомец, и Самаэль присел рядом с ним, отгородившись от него черным крылом.

— Что тебе надо? Притащил еще какое-нибудь ценное послание сверху? — с раздражением поинтересовался Самаэль.

— Нет, я просто не думаю, что эта война спасет ад. Она его лишь окончательно уничтожит, Самаэль, — высказал он вслух потаенные страхи падшего.

— Какая война? — попытался изобразить непонимание Самаэль, а у самого сердце замерзло в груди оттого, что светлым все было известно.

— Та, которую ты затеял, — спокойно отозвался незнакомец. — Она повлечет за собой войну небес и ада. А тогда здесь не останется и камня на камне. Будет тот самый конец света, о котором так много кричали на всех углах. Изменения и так происходят, души выходят из ада, меняются его обитатели — может, это не так и плохо, Самаэль? Преобразование — это не смерть. В конце концов, сколько все могло оставаться неизменным?

— Ты мне говоришь, что это хорошо? Тогда как бы тебе понравилось если бы все небеса наполнились демонами?

— А чем ангелы не демоны? Только светятся, — ответил незнакомец, и Самаэль оторопел.

— Странная у тебя концепция, светлый, — наконец, выговорил он. — Что же, в таком случае, между нами нет разницы? Тогда почему мы ненавидим друг друга, а не пьем в обнимку в ближайшем кабаке?

— Потому что мой свет режет тебе глаза.

Самаэль рассмеялся.

— Конечно, только поэтому, как я не подумал.

— Ты сам знаешь, чем чревата война, — вновь вернулся к первоначальной теме незнакомец.

— Не надо мне рассказывать, — ощетинился Самаэль. Ему постоянно хотелось убрать крыло и взглянуть на собеседника, но он сдерживался, зная, что все равно ничего не увидит.

— Ты не можешь меня видеть, но я вижу тебя, — сказал светлый.

— И что, поэтому свет лучше тьмы? — завелся Самаэль.

— Да, он дает преимущество, — падший только хмыкнул, — и смысл.

— Какой к черту смысл?

— Смысл, зачем все это.

— И зачем? — помолчав, угрюмо поинтересовался Самаэль.

— Это невозможно объяснить, пока тебя окутывает сплошная тьма. Свет несет в себе сознание творца.

— Сожри дреги твою печенку на обед, — выругался падший. — Ты что, меня вербовать пришел, что ли? Вы там совсем наверху спятили, демоны вас побери?

— Как ты себе это представляешь? — невозмутимо отозвался пришелец, — что я заливаю тебе свет через глотку? Или вдуваю в твое проклятое ухо? Ты можешь измениться только сам. Но это совсем другой разговор. А вот то, что ты действительно можешь сделать — это сохранить подземный мир.

— А я что, черт побери, пытаюсь сделать? — возмутился Самаэль. — И главное, кто мне пытается указывать: какая-то светлая курица?

— Я уже объяснил, — совершенно спокойно отозвался светлый.

— Ты что, чертов пророк?

— Ты сам знаешь ответ, но отворачиваешься от него.

Самаэль убрал крыло, не выдержав, чтобы обругать светлого прямо в его безупречное, пусть и недоступное для глаз падшего, лицо. Но рядом с ним никого не оказалось, он исчез так же, как и появился.

— Да что ж это такое, — выругался Самаэль, — дреги тупеют, светлые разгуливают по аду, еще и читают душеспасительные лекции. И кому — мне!

Но потом его мысли в тишине последовали за словами незнакомца, и он понял, что тот был не так уж неправ. Самаэль собственными руками ведет их к катастрофе. Это приведет к тому, что преобразование, которое происходит в аду, он заменит его полным разрушением. Но с каких пор темные доверяли светлым? Что, если все это лишь их очередная уловка? Только вот голос, говоривший с ним, был искренним, и в нем слышна была любовь к аду. Любовь к аду? Самаэль потер уставшую голову: в последнее время он работал на износ, и даже короткая милая ночь с Грерией не помогла ему полностью восстановиться. Может, он спятил и ему все привиделось? Но призрак говорил его собственными мыслями, страхами и сомнениями. И он был прав: падший не хотел замечать очевидного.

Остановить бойню? Своими руками разрушить план, ради которого он потратил столько времени и сил? Ради того, чтобы созерцать медленное разрушение ада? Преображение — так назвал этот процесс светлый. Но Самаэль был проклятым, а для проклятых это означало разрушение. Если уйдут все души, чем будут питаться демоны судьбы? И кто вообще останется в аду? Куча демонов-бездельников и дреги в качестве их домашних животных?

Самаэль оттолкнулся от края крыши и через секунду его черные крылья развернулись над темной долиной. Полет дарил ощущение покоя и правильности, избавлял от тревог и сомнений, и он отдался ему со всей страстью своей души.

58

Тишина, ветер и песок. Если бы здесь были хотя бы редкие камни или островки с серыми грибами, тогда эта пустыня ничем не отличалась бы от пустых земель ада. За исключением неба, конечно, движения светил и дней, сменяющихся ночами.

Иногда Лили ловила себя на мысли, что ждет, чтобы вдали раздался знакомый свист василиска или лай гончих, но ничто не нарушало тишины. Марк провел с ней всего несколько дней, а теперь появлялся лишь временами. Лили не знала, хороший это знак или нет: пропадает он оттого, что она безнадежна, или наоборот, все идет лучше, чем он думал. И вовсе не понимала его замыслов, и причин, по которым он ее оставлял здесь, не давая никаких заданий. А просто сидеть и слушать пустыню — напоминало ей время, проведенное в индивидуальных слоях. Только миры не возникали, хотя воспоминания зачастую одолевали так, что заменяли реальность. Теперь, глядя со стороны, ей казалось, что все, что она сделала с того момента, как встретила в аду Ника, стало чередой непоправимых ошибок. Она оказалась слишком слаба. Ей следовало вернуться и обо всем забыть, пересилить себя, но она поддалась слабости. А дальше началась история ее падения. Нет, она пала вовсе не тогда, когда не смогла подняться со своего ложа в раю, а намного раньше. Но даже знай она, что это оградит ее от всех мук ада, Лили не смогла бы отказаться от одного мгновения рядом с Ником, от того дождя в вечном городе, когда они стояли рядом, от молчания, связавшего их воедино сильнее, чем любые слова на свете.

— Ник, — прошептала она, и ветер вернул ей имя, мазнув волосами по щеке.

Лили плакала, а вокруг подымались и рассыпались в прах города, моря превращались в пустыни, а пустыни — в океаны. Вечность бежала у нее между пальцев, а жизнь играла непослушными волосами. День согревал, а ночь успокаивала. Разум растворялся в безграничности. То, что она мучительно искала все эти годы — это был мир, мир с самой собой. И он не зависел от песчаных бурь, перемалывающих миры и цивилизации, не зависел от счастья и страданий, это была ее суть, сердцевина, только разглядев которую, познав и приняв, можно было стать счастливой. По-настоящему счастливой, а не на миг, с недоумением и сожалением ускользающий из рук, как песок вечности. Человеческие руки не предназначены для того, чтобы удерживать его. Впрочем, как и руки ангелов, как их крылья. В них меньше человеческой шелухи и больше сути, но им не из чего выбирать. А найти во всем этом мусоре себя — вот настоящее счастье. Все многообразие, вся песня мира — только для того, чтобы найти одно это.

— Здравствуй, — услышала Лили знакомый голос и улыбнулась, еще даже не подняв к нему голову.

— Здравствуй, Синглаф, — глаза ее светились теплом, когда она посмотрела на него.

— Я почти не поверил Марку, — прошептал он, всматриваясь в нее, — не поверил, что он смог сотворить подобное чудо, что ты смогла.

— Что он сказал тебе? — усмехнулась Лили.

— Что тебе лучше. Настолько, что я могу навестить тебя без боли.

— И как? — Лили улыбалась ему, зная, что боли нет, и зная, что с ней все хорошо. Просто хорошо, и не важно, есть ли рядом кто-то или нет никого.

— В тебе не было такого покоя даже после кокона, — заметил Синглаф.

— Да, потому что он не был моим выбором, — ответила Лили, усаживаясь на землю и обхватывая колени. — А теперь то, что я есть — это мой выбор.

— Ты говоришь те же сумасшедшие вещи, что когда-то говорил мне Марк. Но я не понимаю их. Это он научил тебя?

Лили засмеялась, глядя на Синглафа, который так и не решился приблизиться к ней, словно не понимал до конца, чем она стала.

— Нет, он помог мне, но научить этому невозможно. В этом и заключен смысл человеческой жизни — в выборе.

— Я видел выбравших зло, и выбравших свет, но ни один из них не был похож на тебя, — заметил Синглаф, приближаясь к ней.

— Выбрать нужно себя, — произнесла Лили. — Выбирая свет или тьму, ты оставляешь свою суть одинокой, а так никогда не познать настоящего мира.

— Ты говоришь загадками.

— Это не загадка, Синглаф. Тебе не надо было выбирать, ты един со своей сутью, и ничто в тебе не закрывает ее от тебя. Человеческая жизнь — все равно что блуждание в потемках, когда ты не знаешь ни цели, ни средства. Только знаешь, что есть нечто, таящее в себе все. Даже не знаешь, а чувствуешь. И найти это нечто — невыносимо сложно и несравнимо ценно.

— Ты больше не сожалеешь по аду?

— Сожалею. Но прошлое уже свершилось — я ничего с ним не могу поделать.

— А будущее?

— Будущее — свершится, и я тоже ничего с ним не поделаю.

— Так что же остается?

— Настоящее, — улыбнулась Лили. — Песчаная крупица, которую я держу в руках.

Синглаф помолчал, задумчиво глядя на ее руки.

— Ты вернешься на небеса? — спросил он.

— Нет, — покачала головой Лили. — Настоящее сейчас разворачивается в аду. Я не знаю, что удалось сделать твоему посланнику, но я сделаю то, что могу.

— Ты снова спустишься вниз? — в голосе Синглафа разлилось явно ощутимое разочарование и тревога. Новость поразила его, заставив пропустить мимо ушей все остальное.

— Я не потеряю себя, — утешила его Лили, — потому что больше ничего не осталось, — она обвела рукой пустыню.

— Марк при жизни никогда не был в пустыне, — заметил Синглаф.

— Он был в пещерах, наедине со своими мыслями.

— Но ведь в слоях, насколько я слышал… — начал светлейший, но Лили мягко остановила его, коснувшись рукой.

— По своей воле.

Синглаф не отпрянул и накрыл ее ладонь своей.

— Я скучал по тебе, Лили.

— Больше не зовешь меня Икатан? — улыбнулась она.

— Нет, ты не похожа на Икатан. Полагаю, ты всегда была Лили, — ответил он, глядя в ее непостижимые глаза. — Зачем он создал тебя?

— Потому что он творец? — Лили склонилась к наставнику и обняла его. — Прости меня, — прошептала в его спутанные волосы.

— Мне самому есть за что извиняться, — смутился Синглаф, вспоминая свое пьянство.

— Ты прикоснулся к пониманию того, что такое быть человеком.

— Не к лучшей части этого термина, — отозвался он, нехотя отпуская Лили.

— Сожаления не разъедают душу, когда она цела.

— Ты будто солнечный свет, — заметил он, — свет и тепло. Что тебе делать в аду? — его лицо погрустнело.

— Светить, — усмехнулась Лили, — ведь у них нет ни солнца, ни ангелов.

— Некоторые из них были когда-то ими, — с горечью произнес Синглаф.

— Я помогу им.

Он недоверчиво покачал головой.

— На самом деле Марк сказал мне передать тебе, что ты свободна.

— Я знаю, — кивнула головой Лили.

— Чего же ты тогда ждала?

— Я должна отдать ему одну вещь, — ответила Лили, снимая с шеи крест и кладя его в ладонь Синглафа. — Передай ему, пожалуйста. И скажи спасибо.

— Хорошо, — светлейший зачарованно смотрел, как она легко встала и пошла в сторону горевшей ярким светом звезды.

— Как ты достигнешь ада? — прокричал ей вслед Синглаф.

— Я думаю, он сам меня найдет, — отозвалась Лили и помахала ему рукой.

59

Изобилие трускла привлекло внимание Самаэля, и он, сделав небольшой полукруг, опустился на землю. Войн давно не было, и в такие времена черные ягоды становились на вес золота. Падший знал от Грерии, что скользящие твари готовы были сделать все за горсть ягод. Тем более было странно видеть такие залежи нетронутыми.

— Эй, — окликнул он блуждавшую невдалеке девушку. — Да, я тебе.

Девушка премило улыбнулась и направилась к нему. Самаэль внутренне приготовился дать ей отпор, если она неверно поняла его намерения: ему было сейчас не до любовных игр. Но незнакомка подошла к нему с достоинством, и в глазах ее светилась внимательная мудрость.

— Ты знаешь, что это? — указал он на ягоды.

— Трускл, — пожала плечами девушка.

— Ты знаешь, чем он ценен?

Ее улыбка показалась падшему немного странной и загадочной.

— Лучше, чем кто-либо другой.

— Тогда, может, объяснишь мне, почему его еще не обобрали?

— Могу, — кивнула незнакомка, и глаза ее пристально и вовсе не по-девичьи посмотрели на Самаэля.

— Ты знаешь, кто я? — уточнил он, чтобы ей не вздумалось выкидывать никакие глупости.

— О да, я знаю, — отозвалась она, — отлично знаю многих из вас. Но никогда не знала себя, и это было самым страшным проклятием. Ты хочешь знать, почему я не собираю чертовы ягоды? — глаза ее сверкнули, и Самаэль напрягся. — Они отравили всю мою жизнь, они лишили меня личности, заставив сменять одну личину другой в бесконечном потоке, пытаясь связать себя хоть с чем-то, хоть с кем-то, и все было бесполезно. Краткий миг забытья дарили лишь эти проклятые ягоды, — девушка с силой ударила по растущему рядом кусту, из-за чего несколько ягод сорвалось и побежало по земле. Она перевела дыхание, успокаиваясь и беря себя в руки. — Больше они мне не нужны. Я больше не их раба. Я снова обрела себя, и никогда не войду в слои и не буду жрать эту гадость, — она наступила на одну из ягод и с тщанием раздавила ее в подтверждение своих слов.

— И что это должно значить? — спросил Самаэль, глядя на то, что осталось от ягоды. Холод догадки пробежался по его спине.

— Ты слушал меня, падший? — в ее голосе звучала горькая насмешка.

— Но ты не можешь быть…

— Мне повезло. Я смогла найти себя в этой веренице образов. Я думала, что этого никогда не случится, что я навеки утратила себя, я смирилась с тем, что стала безликой тварью.

— Скользящая? — рука Самаэля потянулась к девушке. — Этого не может быть.

— Да, щупай меня, проверяй, я настоящая, — рассмеялась она, позволяя Самаэлю коснуться себя.

— И я свободна, — из ее груди вырвался тяжелый вздох.

— Я никогда не думал, что вы были раньше людьми, — пробормотал падший, убирая руку. Девушка была настоящей. Ее внешняя форма не колебалась и не растворялась, как было со скользящими тварями.

— А кем, по-твоему? Слизняками, родившимися в аду? Чем-то менее аморфным, чем серые грибы, но все же неживым?

— Это безумие, — прошептал Самаэль. — все еще хуже, чем мы думали. Еще быстрее и невероятнее. Что будет завтра? На нашем небе загорится солнце и поплывут белые облака? Сколько таких, как ты? — Он напряженно посмотрел на девушку.

— Не знаю, — пожала она плечами. — Мы никогда особенно не интересовались друг другом. Потому что нам нечего было друг у друга взять. Нам интересны были лишь обладающие формой, чтобы похитить ее на недолгий миг времени.

— Да, ты мыслишь, как одна из них, — Самаэль пристально разглядывал ее. — Если вы все обратились, я увижу еще людей, как ты, в наших землях. — И падший приготовился взмыть в воздух.

— Погоди, Самаэль, — потянулась к нему девушка, снижая голос до шепота. — Ты знаешь девушку, что ходила на дно?

Самаэль остановился.

— Она ведь не утратила себя?

— Я научил ее пить, — криво оскалился Самаэль. — Но что ты имеешь в виду?

— Глупец, — выдохнула она. — Неужели ты так и не понял, как мы все потеряли себя?

— На дне? — глаза Самаэля озарило понимание.

— На дне, — эхом отозвалась бывшая скользящая. — Слишком много воспоминаний, слишком много боли…

Самаэль подумал о Лили и о Нике: оба искали забытья. “Слишком много”, - сказала скользящая. Да, для них было, пожалуй, всего слишком. И то же самое сейчас ощущал падший, не зная, сколько еще он в состоянии будет вынести. Властелин ада не мог утратить себя на дне, поэтому для него это не было выходом, понадобилось нечто более сложное.

— Ты счастлива? — неожиданно спросил Самаэль, глядя в глаза девушки.

— Даже не могу передать, насколько, — искренне ответил она, и Самаэль отодвинулся от нее, грустная улыбка впервые за долгое время играла на его губах.

— Удачи тебе, скользящая, — прошептал он и метнулся в небо.

Озеро перед домом очистилось от спин мертвых дрегов. Став животными, они вдруг отчего-то стали заботиться о своих павших, и больше ни один труп не смущал взгляд.

Но вода оставалась темной, потому что дно озера состояло сплошь из черного базальта.

Пара дрегов проползла в стороне от Самаэля: теперь они перемещались на четвереньках и стали сильно напоминать крокодилов, за исключением своих размеров, головы с наростами и частокола зубов. Но в остальном… глядя на них сейчас, невозможно было представить, как они могли быть разумными и передвигаться вертикально, это казалось несусветной глупостью, настолько естественно выглядели они в роли животных.

Резкий свист заставил Самаэля развернуться, и он увидел, как шипящий демон метнул в дрега нечто наподобие гарпуна, и оружие прошло между пластинами в его спине, пригвоздив животное к грунту.

— Какого черта ты делаешь? — возмутился Самаэль, сгребая демона в охапку.

— Падший, — демон поник, увидев, кто его захватил. — Но я просто охочусь, — осмелился он выдавить из себя, и пальцы Самаэля нехотя разжались. Демон был прав: не было запрета охотиться на животных. И армия дрегов не восстанет из-за убийства одного из них. Словно в доказательство, второй дрег, оставшийся невредимым, торопливо шмыгнул в груду ближайших камней, укрываясь под ними.

— Вы теперь едите их?

— Едим, делаем из них броню, — ответил демон, приводя себя в порядок.

— Броню, — задумчиво повторил Самаэль, глядя на поверженного дрега.

— Мясо у них, правда, не очень, — расхрабрился демон. Он был еще совсем юн, судя по его размерам, — ну так они же ведь жрут одну падаль.

— Значит, и дно уже тоже не охраняется, — пробормотал Самаэль, думая о том, что их всех ждет.

— Хозяин, — встрял демон, — но на дне все равно никого нет и некого охранять. Раньше скользящие там еще торчали, но теперь и они все разбежались. А от верхних слоев, ходят слухи между нашими, вообще уже ничего не осталось. Черви в средних давно передохли, а души ушли.

— Не называй меня так, — бросил Самаэль, разворачиваясь и уходя от него прочь. Он пронесся над долиной после встречи со скользящей и видел еще не одну и не одного таких, как она. Все это было правдой. Их мир менялся, необратимо, с невероятной скоростью. Самаэль взмыл в небо и направился прямиком к балкончику в покоях Ника. Мир уже изменился, и большинство обитателей были довольны изменениями, а кто-то вроде дрегов уже не обладал сознанием, чтобы что-то чувствовать по этому поводу, но даже чертовы рептилии словно встали на свое место, и только он и Грерия пытались всему этому помешать, потому что теряли свою власть? Но она им больше не принадлежала, и не принадлежала никогда, потому что единственный хозяин этих мест и его друг ушел, по своей воле и навсегда.

60

Ночь еще не закончилась, как две изогнутые фигуры взвились прямо из-под земли.

— Лили? — протрещала одна из них, и Лили узнала в нем демона из вида птицеголовых.

— Да, — кивнула она. Второй демон опутал ее лапами, и они все вместе взмыли в прохладный воздух ночной пустыни, чтобы долететь до ближайшего окна, ведущего в ад.

Демоны высадили Лили прямо на балкончик в покоях Абы, из чего она сделала вывод, что ее разыскивал сам Самаэль. Она уже и забыла, что где-то в прошлой жизни, отделяемой от настоящего несколькими днями, проведенными в пустыне, она говорила Самаэлю, что отправляется в Кетани. Казалось, с тех пор прошла вечность. С другой стороны, она помнила перепалку с Грерией, после которой собрала свои вещи. Но кто знал, что случилось здесь с тех пор, как она покинула ад.

— Наконец-то! Где тебя черти носили? — вместо приветствия выдал Самаэль.

— Я тоже рада тебя видеть, — улыбнулась Лили.

— Вижу, время в Кетани, прошло не без пользы, — покачал он головой, дивясь тому, как легко некоторым придти в норму.

— Что произошло, пока меня не было? — спросила Лили.

— Не знаю, с чего и начать, — в его голосе сквозил сарказм. — Дреги полностью превратились в животных, на них теперь охотятся демоны. Слои разрушаются, души покинули их. Скользящие твари обрели свой изначальный облик, снова став тем, кем были.

— Им удалось вернуть себя? — голос Лили дрогнул от избытка чувств. Она, как никто другой, понимала, что это для них означало, соприкоснувшись почти вплотную с их судьбой.

— Да, но это не значит, что тебе следует бежать на дно, — между делом заметил Самаэль. — Демоны судьбы скоро, наверняка, сорвутся с цепи, — продолжил он, — и я понятия не имею, что себе думают Небирос с Саргатаносом и Джаредом.

Лили замерла и как-то странно посмотрела на Самаэля.

— Грерия тебе не сказала? — лицо ее побледнело.

— О чем? — с подозрением откликнулся Самаэль, он и так не жаловался на нехватку новостей.

— Небироса больше нет, — с трудом проговорила Лили. Она сумела смириться с этим в пустыне, потому что пить и убивать себя не было выходом, но боль осталась в ее душе, как и память о капхе.

— Что значит, нет? — Самаэль опустился в кресло, слушая ее страшный рассказ. После всего, происходящего в аду, он был готов поверить, что капхи превратились в фениксов с голубыми перьями, но только не в последний подлый удар ведьм.

— А Саргатанс и Джаред? — его голос охрип.

— Скорее всего, ничего не знают, — отозвалась Лили, опускаясь в соседнее кресло. — Я думала, Грерия расскажет тебе.

— Она промолчала, — произнес Самаэль, — и я догадываюсь, почему. Не хотела, чтобы что-то отвлекало меня от исполнения плана. Все, ради цели — в этом вся Грерия.

— Где она? — спросила Лили, зная, что их ждет не очень радостная встреча.

— Не знаю, — пожал плечами Самаэль, — но знаю, что должен остановить это все, пока не поздно.

— Остановить что? — спросила Лили, опасаясь, что он снова заговорит о кровавых жнивах во спасение ада. Но то, что сказал падший, потрясло ее еще сильнее.

— Остановить то, что я натворил. Войну, которая должна разразиться на поверхности.

— Почему ты передумал? — спросила пораженная Лили. Ведь она вернулась, в сущности, для того, чтобы остановить жнива, а Самаэль вдруг сам говорил те слова, что она и не мечтала вложить в его уста.

— По многим причинам, — ответил он и ухмыльнулся. — Ты не поверишь в одну из них: я столько ругался о твоих связях со светлыми, но сам послушал посланца сверху.

— К тебе кто-то приходил? — сердце Лили дрогнуло при мысли о светлом, вернувшем ее в пустыню.

— Да, весьма странный экземпляр, я бы сказал, — заметил он, и у Лили не осталось сомнений в том, кого он видел. — Но он говорил разумные вещи. И знаешь, что самое смешное — мне показалось, что он не ненавидит нас. — Несмотря на легкость тона, напряженные складки пролегли на всегда гладком лбу Самаэля.

— Да, знаю, — выдохнула Лили. Кому, как не ей было знать.

— Останови бойню, — она с надеждой посмотрела на падшего.

— Остановлю, — кивнул он, и встал из кресла.

Лили нашла Грерию в залах, в которых раньше проводили балы. Она сидела за столом, свесив голову, и ее плечи сотрясались от рыданий.

— Что с тобой? — подошла к ней Лили, позабыв об их разногласиях. Теплая рука легла на плечо ведьмы.

— Он сдался, — прошептала Грерия сквозь слезы. — Он просто сдался, не выдержал. Это был наш последний шанс. Теперь ад падет. Но разве ты не этого хотела? — Ее глаза блеснули из-под разметавшихся золотых прядей. — Можешь радоваться!

Рука Лили непроизвольно сжалась сильнее не плече Грерии, словно предупреждая ее не делать резких движений.

— Ты не сказала ему ни обо мне, ни о Небиросе. Грерия, да что с тобой? Чем ты еще готова была пожертвовать ради своей цели?

— Своей? — рот Грерии скривился, и она подняла к Лили влажное лицо. — Я была верна тому, что завещал мне Ник. Но я напрасно доверилась падшему. Он, как и ты — слабак, боящийся замарать руки кровью.

— Грерия, очнись! — голос Лили зазвучал громче, эхом отдаваясь под сводами зала, некогда заполненного гостями и снующими туда-сюда слугами. — С чего ты решила, что то, что ты делаешь, правильно?

— Потому что это был единственный способ спасти ад! — взвилась ведьма.

— Спасти кого? Слои пусты, демоны свободны. Кого ты собиралась залить кровью и зачем?

— Колодец наполнился бы новыми сферами, а слои — душами, и все стало бы, как прежде.

— Грерия, слоев больше нет. Возможно, души бы и свалились демонам на голову, и метались бы потом неприкаянными по всему аду. Только это никому не добавило бы радости.

— Ты лжешь, — бросила Грерия, зло глядя на Лили.

— Ты можешь проверить мои слова, — Лили опустилась на скамью напротив ведьмы.

Грерия молча смотрела на нее, а потом ее губы задрожали:

— Неужели мы опоздали? — и в ее глазах отразилось такое отчаяние, что Лили стало ее жаль.

— Ты не могла ничего поделать. Никто не мог. Любая кровь была бы напрасной.

— Он ненавидит меня, — прошептала вдруг Грерия, уставившись в стол. — Он решил, что я — бессердечная сука, идущая к цели. Для нас тоже все рухнуло, это конец.

— Он так не думает, — не очень уверенно возразила Лили.

— Думает, — зло усмехнулась Грерия, подымая глаза. — Я давила на него, принуждала, лгала — делала все ради того, чтобы он не отступился. И чем больше я нажимала, тем сильнее он сопротивлялся. Мне не нужно было втягивать его во все это. Я… — Грерия вновь безвольно повесила голову.

— С ним все в порядке, он жив, — тихо произнесла Лили, — ты сможешь с ним помириться.

В глазах Грерии блеснуло понимание:

— Вы успели поговорить с Небиросом?

— Да, — сглотнула Лили. Ей по-прежнему тяжело было говорить на эту тему.

— Прости меня, — прошептала Грерия, протянув через стол руку и накрыв ею руку Лили. — Я все порчу.

Это были такие знакомые Лили мотивы, и этот безысходный взгляд, и пустота в глазах Грерии.

— Черта с два! — рявкнула она, перехватывая ладонь ведьмы и сжимая ее. — Слышишь? Ты ни в чем не виновата! Все случилось так только потому, что должно было случиться.

— Я не принадлежу к фаталистам, — безразлично отозвалась Грерия.

— Это не фатализм, — Лили перегнулась через стол, нависнув над Грерией, — это правда.

— Чего ты еще не договорила, летающая на аспиде? — спросила Грерия, уставившись на Лили.

— Это не конец, — глухо произнесла Лили, опускаясь на место. Щеки разгорячились от недавней перепалки, и кожу залил легкий румянец. — Просто все меняется.

— Я не изменилась, — фыркнула Грерия. — Я не вознеслась, у меня не отрос павлиний хвост… и мне больно смотреть на то, что происходит. Я пережила многое, — вздохнула она, — но не думала, что доживу до падения империи.

Лили молчала. Все слова, которые она могла, уже сказала. Но иногда помогало выслушать кого-то, дать ему выговориться.

— Я… я не знаю, как жить дальше. Как ты живешь без него? — глаза ведьмы смотрели с отчаянием.

— Помня о нем, — помолчав, отозвалась Лили.

— Самаэль не вернется, — горестно вздохнула Грерия, — понимаешь? Он не вернется.

— На земле ему ничего не угрожает, — недоуменно посмотрела на нее Лили.

— Он сделает то, что решил, и больше никогда не вернется, — продолжила ведьма, словно не слыша Лили, — потому что ему больше нет здесь места.

Холод пробежал по спине Лили оттого, что она ощутила правду в словах Грерии. Последний его взгляд, брошенный перед уходом, очень напоминал прощание — теперь Лили это поняла с пугающей ясностью.

— Он не должен… — с горечью прошептала девушка, а губы Грерии растянулись в горькой ухмылке:

— Ты только поняла?

— Нет, — Лили резко поднялась со скамьи, с грохотом отодвигая ее в сторону.

— Что ты задумала? — крикнула ей вслед Грерия, но Лили не ответила, бросившись из зала в коридоры.

61

Искрящиеся потоки воздуха подбрасывали смуглое тело и наполняли черные крылья, покрывая их мириадами светящихся частиц. Самаэль перевернулся на спину и смотрел на них, любуясь, и представляя свои крылья вновь сияющими и белыми, как когда-то. Солнце уже не слепило ему глаза, оставшись внизу, и он подымался все выше и выше, надеясь, что скоро белое пламя покроет его полностью и освободит раз и навсегда от всех разочарований и боли. Может, если он будет достаточно быстр и ему повезет, он даже увидит лики ангелов и начал, или лишь вспышки света, если его проклятое зрение не позволит ему ничего рассмотреть. Облака, мягкие и нежные — как давно он не видел их. Его тело смотрелось на их фоне странным и чуждым, но в душе подымались давно забытые удивительные ощущения. Самаэль парил, купаясь в небе и облаках, парил и смеялся, его улыбка была такой же белой, как и небеса.

— Куда летим? — услышал он голос у своего уха, и едва не ушел в нелепый кульбит.

— Чего тебе надо? — не очень любезно отозвался падший. — Я сделал то, что ты хотел.

— Знаю, но что ты забыл здесь?

— Видишь ли, — Самаэль, наконец, овладел собой и выровнялся в воздухе, — коконов на всех не хватает, — с сарказмом заметил он.

— Да уж, — раздался ответ светлого, но тот не отстал от падшего ни на крыло. — Не пора ли уже заканчивать с глупостями?

— Есть только один способ все закончить для таких, как я — это сгореть в чертовом свете, из которого я когда-то сам был сотворен.

— Самаэль, ты не сгоришь, — с издевкой заметил светлый. И от возмущения Самаэлю захотелось пнуть его, но все силы уходили на то, чтобы продолжить подъем в потоке все нарастающего света.

— Ты не сгоришь после того, что ты сделал, — продолжил светлый.

— Что я сделал? — скривился Самаэль. — Остановил собственную идиотскую затею?

— Эта затея стоила бы тысяч жизней.

— И что? Мне всегда было наплевать на них.

— Но сейчас ведь нет? — голос светлого прозвенел у самого уха. Самаэлю хотелось отмахнуться от него, как от назойливой мухи.

— Чтоб тебя, — выругался он. — Ну, что ты ко мне прицепился? Тебе что, заняться больше нечем?

— Разве что вернуться в ад, и посмотреть, как свет зальет долину и подарит ей жизнь.

Самаэль онемел. Он никогда не думал о том, чем именно все закончится. И никогда не видел финал в таких красках, какими их описал светлый.

— Ты бредишь, — пробормотал он из чувства противоречия.

— Скажи, Самаэль, тебе плохо сейчас? Может, больно?

— Нет, — недоуменно отозвался падший, ложась на правое крыло. Потом невольно скользнул взглядом вдоль своего тела: молодые белые перья, еще не окрепшие и не распустившиеся, по краям покрывали его изменившие цвет крылья. — Что это? — пробормотал он, едва не потеряв поток, но тут же выровнявшись.

— Тебе стоило подождать внизу, — заметил светлый. — Рисковый ты парень, меняться в полете.

— Почему я меняюсь? — Самаэль не мог оторвать взгляда от своих крыльев. Перьев становилось все больше, словно свет ткал их прямо из воздуха. Это больше не были крылья, что сливались с его спиной, а те, с которыми он когда-то появился на свет.

— Потому что все меняется.

Изменения затронули основание крыльев, и в том месте, где они соединялись со спиной, стало меняться их положение и соединение. Самаэль больше не мог ими управлять и потерял поток. Крылья беспорядочно затрепыхались в воздухе, когда он кубарем полетел вниз.

— Вот и все, — подумал падший, чуть разочарованно. Но потом поблагодарил судьбу за то, что позволила ему увидеть себя прежним. В конце концов, он ведь этого и хотел, искал гибели, так на что было жаловаться: ему даровали роскошный финал.

Но падение внезапно прекратилось, и он ощутил, как его держат прохладные руки, в то время как над ними хлопают в воздухе невероятные сияющие крылья.

— Не мог хотя бы немного перегруппироваться? — проворчал светлый, перехватывая Самаэля поудобнее. Руки светлого скользнули под руки Самаэля, и их лица оказались на одном уровне. Вероятно, изменение коснулось и его глаз, потому что теперь падший мог его видеть. Самаэль вздрогнул всем телом и застыл, его крылья все еще безвольно полоскались за спиной.

— Ну, чего уставился?

Самаэль заплакал, как младенец, и прижался к светлому крепче, опустив голову ему на плечо.

— Ну, начинается, — проворчал светлый и подхватил новорожденного ангела под спину. — Между прочим, ты уже сам можешь поработать крыльями, — заметил он, бросая короткий взгляд за спину Самаэля.

— Хорошо, — покорно прошептал ангел и сделал один взмах, затем другой. Развернувшись, крылья подняли его вверх, вырвав из рук светлого.

— Ты как? — догнал его светлый, зависнув рядом.

— Хорошо, — улыбнулся Самаэль, а на щеках блестели слезы в льющемся свете.

— Шут гороховый, — беззлобно отозвался его спутник, толкнув ангела в плечо.

Самаэль сверкнул белозубой улыбкой и толкнул светлого в ответ. Смеющийся клубок сверкающих белизной перьев закувыркался в воздухе,рассыпая вокруг белый пух.

— Гарус, Гару… — слова Лили замерли на устах. Черные скалы, как всегда устремлялись острыми пиками прямо в черное небо с багровыми всполохами. Но на их фоне возникла одна новая, до боли похожая на огромного дракона со сложенными крыльями, с вытянутой мордой и закрытыми глазами, словно заснувшего среди скал. Только сон этот был вечным, потому что и морда, и сложенные крылья были такой же скалой, как и те, что стояли здесь столетиями.

Лили в отчаянии посмотрела на линию гор, и прозрение затопило ее. Аспидов когда-то было много, очень много, но для каждого из них приходило время вечного сна. И, засыпая, они становились еще одной вершиной, устремившей свои пики к небу или пологой горой, свернувшейся поудобнее. Уступы, смотревшие на нее у подножия гор, были согнутыми лапами, а хребты — спинами усталых драконов. Реки лавы, бегущие в долину, были их огнем. Их тела стали камнем, а огонь, который они выдыхали, — жидким.

— Гарус, — прошептала Лили, взобравшись на уступ и нежно гладя каменную голову, словно он мог что-то чувствовать. — Гарус, — в его имени переплеталась и тоска, и просьба о прощении за то, что он уснул совершенно один, за то, что никого не было рядом. Лили не представляла, как уходят аспиды, иначе осталась бы и гладила старика по колючей голове, пока его глаза не сомкнулись. Пела бы ему колыбельную, словно малышу, ибо старики и малыши — суть одно и то же, потому что и те, и другие недалеко ушли от границы вечности.

— Спи, Гарус, ина тхе даар ка, ана той пеарма каата, — полилась ее нежная песня. Лили не знала, почему вспомнила именно эти слова. Это была колыбельная капхов, которую ей пел когда-то в прошлой жизни Небирос, когда она жила у него. Казалось, эта странная грустная мелодия подходит для крылатых. Ее переливы напоминали о шуме ветра в крыльях, о сне в небе среди потоков воздуха, о виде, раскрывающемся с высоты птичьего полета. Может, потому многие аспиды задирали головы вверх, перед тем как уснуть окончательно, чтобы и после своей смерти смотреть на мир свысока. И потому большинство скал устремляло свои пики в небо — это были их непокорные головы, тянущиеся вверх.

Лили провела пальцем по закрытому глазу, застывшим в камне складкам кожи. Последний аспид ушел. Ее идея найти с его помощью Самаэля и удержать от самоубийства провалилась. Падший мог быть, где угодно — ни одно окно в этом случае не помогло бы ей отыскать его. И Грерия это знала, потому и заливалась слезами в залах.

— Ина тхе даар ка…

Небирос, Гарус, Самаэль… Лили гладила камень, стараясь передать ему частицу своего тепла.

62

Уриэль устало присел на холм и расслабился. У них никогда не было так много работы, как с тех пор, как начали прибывать души. На каждого ангела их приходились сотни. И со всеми нужно было поговорить и объяснить, что их ждет. Разделить на группы в зависимости от склонностей и передать посланникам с небес, дабы те забрали предназначенных им с собой.

Было даже пару безумных случаев, когда прямо в их лагере рождались ангелы. Такого большинство из его подчиненных вообще никогда не видело. Только он сам и Рамуэль еще на высших небесах были свидетелями рождения, и потому именно им пришлось взять на себя заботу о новорожденных, и распределить свои души между остальными.

Мир будто спятил, и поток душ не только не сокращался, но рос с каждым днем. Души рассказывали им небылицы о том, что твари в слоях передохли, демоны ушли, а сами слои рассыпались, но предводитель ангелов относился к этим рассказам скептически. Он все еще допускал возможность того, что в аду грянули какие-нибудь невероятные торжества, и по этому случаю вся нечисть скатилась вниз на праздник, бросив слои на самотек. И в этот момент слои дали трещину, и души смогли удрать из ада.

— Если они просто сбежавшие, то почему незапятнанны? — спросил подошедший Рамуэль, словно слышал монолог старшего. Рамуэль опустился рядом на траву и растянулся во весь свой рост, устраиваясь поудобнее на крыльях, как на перине. — Большая их часть отправляется прямиком в рай. Ни одна сбежавшая душа не обладала бы достаточной для этого чистотой.

Уриэль повернул голову и сердито посмотрел на ангела.

— Потом, если все они врут, то почему так слаженно и одинаково. И первые, и последние пришедшие говорят об одном и том же, — как ни в чем не бывало продолжил Рамуэль. — Ну и, наконец, о рождении тебе вообще незачем напоминать. Это невиданное событие.

— Хорошо, — устало вздохнул Уриэль, — и что ты думаешь?

— Только то, что ад рушится. Видимо, пришло время или вконец прогнило его основание.

— Так что же падший ничего не делает?

— В этом я склонен согласиться с Петрой. Я думаю, его нет.

— Нет, — крякнул Уриэль. — И где же он в таком случае?

— Не знаю, — качнул головой Рамуэль, глядя на яркое солнце в голубом небе. — Возможно, его вообще больше нет.

— Ага, дьявол растворился сам собой, оказав тем самым незабываемую услугу свету, — фыркнул Уриэль. — Ты сам-то хоть понимаешь, что говоришь? Мы говорим о том, кто назвал себя Абой, чье истинное имя забыто навеки.

— Я не знаю, Элли, — назвал его давно забытым именем Рамуэль.

Он узнал бы ее хрупкий силуэт за сотню метров. Она стояла, высоко подняв голову, светло-каштановые волосы были привычно забраны наверх, за исключением лишь нескольких непослушных прядей, спускающихся на ее белую шею.

— Сильвия, — поток воздуха омыл ее лицо, когда Петра подлетел к ней, опустившись прямо в гуще людей на землю.

— Те же из вас, кто окажутся одаренными, — продолжала беседу девушка-посланница, которую звали Леонией, — смогут из рая отправиться дальше, на небеса в соответствии с душевной склонностью.

Сильвия перевела восторженный взгляд с Леонии на ангела.

— Петра? — в голосе ее прозвучало радостное удивление.

— Как ты? Ты все-таки вырвалась? Как же я скучал по тебе, — Петра сгреб ее в охапку, не рассчитав немного силу и оторвав девушку от земли.

— Да, это было невероятно, — взволнованно проговорила Сильвия, когда он, наконец, снова опустил ее на землю. — Люди стали уходить, и я пошла за ними. Все, что нас удерживало раньше, просто исчезло, растворилось без следа. Пока мы шли, мы видели как осыпались верхние слои. Это руины, просто руины, их больше нет.

— Неважно, важно, что ты цела и с тобой все хорошо, — шептал Петра, целуя ее щеки, нос, лоб, все лицо по сантиметру, удерживая его в своих ладонях.

— Как ты можешь говорить, что это неважно? — возмутилась Сильвия, отстраняясь от него. — Послушай Леонию, она говорит, что такого еще никогда не было, что мы — новая раса, мы — чудо, изменившее ад.

— Это правда, то, что ты здесь — настоящее чудо, — он снова порывисто сжал ее в объятиях и тут же отпустил, чтобы не повторить предыдущую ошибку. — Я думал об этом, думал каждый день с тех пор, как начали появляться души, но не надеялся увидеть тебя. Это настоящее чудо, — глаза его блестели.

— Петра, вам больше не надо будет оставаться здесь и спускаться в эти вонючие подземелья. Вы тоже отныне свободны, — радостно отозвалась Сильвия, — и сможете вернуться на небеса. А после всего, что вы сделали, думаю, вы заслужили место не ниже седьмых.

— О чем ты говоришь, — Петра смотрел в ее голубые глаза и почти не слышал того, что она говорила. Он так скучал по ее тоненькой фигурке, овалу ее лица, непослушным завиткам, выбивавшимся из прически. Только слова Лили удерживали его от того, чтобы броситься вниз за ней, сломя голову, позабыв обо всем остальном. Верил ли он когда-нибудь в то, что сказала Лили? Не до конца, не безоговорочно, но ее слова не позволили ему сорваться. Каждый раз, когда ему становилось тяжело, они словно останавливали его на самом краю, обдавая болью из ее потрепанной души. Она бы не сказала ему этого напрасно.

— Мы сможем с тобой уйти на землю, — прошептал Петра, мягко окутав подругу своими крыльями. — Укрыться в каком-нибудь тихом уголке и счастливо жить вместе. Это все, чего я когда-либо хотел на самом деле. Ты не представляешь, как я устал от всех этих войн, света, тьмы и приказов. Я всегда мечтал о спокойной человеческой жизни с близким человеком.

Сильвия отстранилась от него, раздвигая крылья.

— Нам обещан рай. А тем, кто достоин — даже большее. Ты разве не слушал, о чем говорила эта милая девушка? — Сильвия бросила взгляд на продолжавшую описывать райскую жизнь Леонию. — И после этого ты предлагаешь мне пойти на землю? Спрятаться ото всех в какой-то дыре? Я не ради этого страдала. — Сильвия бросила гневный взгляд на ангела. — Я заслужила рай. Я вышла из ада, чтобы пировать со всеми победу наверху!

Петра смотрел в ее глаза и не видел там никакого отклика на свои чувства. Девушка, которая стояла перед ним, уже достигла своей цели, и шла к следующей благополучно сама. Ангел был ей не нужен. Подойди к ней сияющее начало из наднебесья — она бы бросила все и понеслась следом за ним. А запыленный, уставший от жизни, ангел “света божия” ей был неинтересен и не нужен.

— Прости, Сильвия, — прошептал он, опуская глаза. — Я смолол глупость. Конечно же, твое место в раю. Или на небесах. Извини, что отвлек. Кажется, Леония сейчас рассказывает о том, что тебя интересует, — кивнул он в сторону посланницы рая, и Сильвия тут же переключила внимание на ее слова. Леония как раз говорила о том, как переходят на небеса.

— Прощай, — она даже не обратила внимания на его последнее едва слышное слово. Ангел развернулся и побрел через толпу, расталкивая людей с воодушевленными взглядами. Прямо сейчас он предпочел бы оказаться в аду, а не с ними. Иногда искренность и созвучность собственному настроению можно найти в самых неожиданных местах.

Лили была права: Сильвия никогда не любила его так, как он. И Сильвия была права в том, что когда поток душ закончится, а ад окончательно опустеет, “свет божий” уже никому не будет нужен. И, как бы это ни было парадоксально, их судьба зависела от судьбы ада. Исчезнет ад — исчезнет и их братство.

63

Слои рушились один за другим, ссыпаясь бесполезным мусором в долину, покрывая пылью и пеплом черные плиты плато, гася лавовые реки. Дом гудел и трещал по швам, преобразуясь в белокаменный дворец с сияющими башнями. Демоны и прочие обитатели с воплями и криками носились по долине, ища прибежища. Неведомые твари покидали долину, а иные менялись прямо на глазах. Дреги, ползущие на четвереньках и уподобившиеся крокодилам, один за другим исчезали в водах озера, поверхность которого больше не украшали чешуйчатые спины. Из земли пробивались побеги растений, а в небе, черном с багровыми всполохами, показался луч света.

Давний сон Лили будто ожил. Она бежала по долине, уворачиваясь от каменных обломков, падающих сверху. Но с каждым шагом, позволившим ей увернуться от очередной глыбы, все отчетливее понимала, что до дома ей не добраться. Везение рано или поздно закончится, и она ляжет очередным слоем почвы в новом мире. Толчки, похожие на землетрясение, начались еще тогда, когда она была в черных скалах, но кто мог знать, что за этим тут же последует разрушение каменного небесного свода над долиной. Свистящие снаряды расплющивали незадачливых демонов в лепешки, и Лили прекрасно понимала, что близка к той же участи. Но ноги упрямо несли ее вперед, к гудящему дому, словно там ее ждало спасение, хотя крен его башен и осыпающаяся восточная стена не предвещали ничего хорошего.

Огромная тень заслонила свет, и, подняв голову, Лили увидела свою смерть. Это была гигантская глыба, несущаяся прямо на нее. Увернуться было невозможно — слишком велика была летящая плита. Можно было лишь поблагодарить мир за то, что ее долгий путь окончен. Можно ли встретиться по ту сторону ничто с любимыми? Гарус, Небирос…

Она не успела додумать все имена, когда огромная тень сбила ее с ног, больно ударив в плечо и вытолкнув прямо из-под рухнувшей плиты. Ее ноги оказались в каких-то сантиметрах от упавшей глыбы. Лили подняла изумленные глаза и встретилась взглядом с изумрудными фасеточными глазами.

— Небирос, — она рухнула сверху прямо на мохнатое тело. Его руки оплетали ее со всех сторон. Лили крепко прижалась к нему и улыбнулась. Смерть не обманула: по ту сторону можно встретиться с любимыми. Если бы она знала, что все так будет, не спешила бы убегать от падающих камней.

Но Небирос зачем-то снова сгреб ее в охапку и, напрягшись, взмыл в небо. Чем выше он подымался, тем реже падали камни. А когда он приблизился к разлому в каменном “потолке”, им открылось чистое голубое небо.

— Красиво, — пробормотала Лили, глядя на струящийся сверху свет. — Только не понимаю, почему я все это еще вижу?

А потом ее внимание переключилось на прозрачные, как у стрекозы, крылья Небироса, отливавшие голубым и синим по краям.

— О-о, — простонала Лили, осознавая, что ее одолевают видения. Скоро еще появятся облака в виде живых овечек и хор ангелов с медными трубами.

— Успел? — спросил знакомый голос, и Лили повернула голову на звук.

— Едва-едва, — отозвался Небирос.

— Самаэль, — улыбнулась Лили, больше ничему уже не удивляясь. В их компании покойников прибыло. Крылья Самаэля были покрыты сияющими белыми перьями.

Лили задумалась и попыталась себе представить Гаруса, но так и не смогла придумать, что делать с пламенем и гарью, вылетающими обычно из его пасти. Это разрушало весь образ облачных драконов, которые ей рисовались.

— Бредит? — уточнил Самаэль.

— Да, — спокойно ответил Небирос, взмывая еще выше.

Лили и не заметила, как ее укачало и, вымотанная всеми предыдущими событиями, она, наконец, расслабилась и выключилась.

64

Стены трещали и разъезжались во все стороны. Один коридор на глазах у Грерии превращался в целое разветвление новых, и она уже почти утратила надежду добраться до кабинета Ника. Перед тем, как все закончится, она хотела попрощаться с той частью жизни, которая была значима для нее. Дважды она восходила на трон темного царства в качестве королевы, но первый раз был намного проще. Несмотря на то, что она боролась за свое место с интригами придворных и завистью других представительниц своего рода, непостоянством хозяина и своими собственными амбициями, первое правление казалось ей отдыхом по сравнению с тем, что пришлось пережить теперь, когда Ника рядом не было. Она не ощущала груза власти на его плечах: казалось, он справлялся со всеми проблемами играючи. Но теперь она знала, чего стоила эта игра, как она из нормального человека вытягивала все жилы. Да, она не совсем оказалась одна, надо отдать должное Самаэлю — без него ведьма не продержалась бы и вдвое меньшего срока, но даже вдвоем они не справились. Этот мир раздавил их, как мошек, посмевших посягнуть на высшую власть. Действительно, уже не имело значения, будет ли на земле ад или нет. Здесь, внизу, все было кончено, прямо на глазах Грерии.

Целый пролет упал в паре метров от нее, и Грерия дернулась в сторону. В зияющей дыре она увидела красную бархатную дорожку, устилавшую ступени, и поняла, что этот коридор вел в покои Абы. Несколько прыжков и цепляния за обломки помогли ей добраться до желанной цели.

Кабинет казался нетронутым, и даже полки с книгами не пострадали, и массивный стол стоял на том же месте, что и раньше. Тихий стон в углу привлек ее внимание, и Грерия подошла к ряду кресел. За ними, у старинного диванчика, так и не сумев добраться до него, лежал Калеб. Коротышка был бледен, и весь его левый бок был покрыт кровью.

— Калеб, — вздохнула Грерия и, склонившись над ним, осторожно перенесла его на диван.

— Ведьма, — улыбнулся он сквозь боль. — Спаси наших людей, выведи их из дома.

— Но я не знаю, работают ли еще окна, и как они работают, — с сомнением произнесла Грерия, роясь в своей сумке и пытаясь отыскать что-то полезное.

— Ты сумеешь их поправить, — пробормотал Калеб, закашлявшись и содрогнувшись от боли.

Грерия покачала головой, но не стала объяснять ему, что если весь дом меняется, то могли измениться и принципы работы окон, а это означало, что, войдя в них, можно было найти верную смерть с той же вероятностью, что и спасение.

Наконец, ей удалось найти в сумке веточку иргиса, которая могла сгодиться в сложившейся ситуации, и, окунув ее в кровь Калеба, Грерия принялась нараспев произносить неизвестные слова.

— Не трать на меня время, ведьма, — Калеб попытался отвести ее руку с иргисом, но у него ничего не вышло. — Наш народ и так мал числом, не допусти нашей гибели.

— Где они? — спросила Грерия, закончив свой речитатив. Мелкие бисеринки пота плотно укрывали ее лоб: магия исцеления требовала намного больших усилий в аду, чем магия разрушения. Еще одна вещь, которую она никогда не понимала в Нике — как ему с такой легкостью удавалось возвращать к жизни практически мертвых, а иногда и полностью умерших.

— На нижних этажах, — с трудом проговорил Калеб. Исцеление отбирало также и его силы, потому коротышка был на грани отключки. — Там, где и все слуги, — улыбнулся он, и эти слова стали последними перед тем, как он окончательно потерял сознание.

— Ты поправишься, — произнесла Грерия, накрывая его покрывалом, словно Калеб все еще мог ее слышать.

Грерия понимала, что может так и не добраться до этих самых нижних этажей, дорога к которым в нормальное время не заняла бы и пяти минут, но сейчас, с бесконечным разрастанием коридоров и рушащимися стенами, а иногда и целыми кусками этажей, путешествие приобретало новый смысл. Когда она почти добралась до лестничного пролета, все еще ведущего вниз, коридор изогнулся и словно резиновый шланг отбросил ее прочь. Грерия больно ударилась о стену и откатилась назад. Затем пол под ней провалился и, пролетев пару метров вниз, она все же смогла зацепиться за обломок стены. Положение ее стало критическим, когда трещины побежали по той части кладки, за которую она держалась, но тот же сумасшедший коридор скользнул в стороне от нее и новым ударом толкнул ее в чьи-то полуразгромленные покои.

Грерия, находясь на грани безумия от хаотичности происходящего, едва не сбила с ног маленькую женщину, вылетевшую из-за угла и кричащую на нее что-то на непонятном языке. Схватив ее за шиворот и глядя, как она беспомощно дрыгает в воздухе короткими, неприспособленными для бега ножками, Грерия поняла, что у цели.

— Где остальные? — прокричала она, перекрывая грохот разрушений.

— Там, в комнатах, — махнула коротышка, и продолжила извиваться в руке Грерии.

— Успокойся, — тряхнула ее Грерия, осторожно ставя на пол, готовая в любую минуту схватить ее снова, если та снова впадет в панику или выкинет что-то глупое.

— Мы все погибнем, — всхлипнула коротышка, — как Калеб, как остальные.

— Калеб жив, — бросила Грерия, разозлившись. Ей нужно было действовать, а не утешать маленькую идиотку.

— Я сама видела, как на него рухнула часть стены! — закричала она. — Он не мог выжить! Ты лжешь! Вам мало бед, ведьмы? Вам еще мало? — И она с какой-то фанатичной ненавистью набросилась на Грерию и стала колотить ее своими кулачками.

— Да что же ты за тупица такая, — рассердилась Грерия и стукнула коротышку сверху по голове кулаком. Та сразу затихла и обмякла. Грерия перекинула ее через плечо и направилась туда, куда эти истеричка указывала ранее.

В одной из дальних комнат их сбилась действительно целая куча. Взгляды большинства были перепуганы и обречены.

— Калеб просил помочь вам, — сразу сказала Грерия, чтобы не было новых истерик и недоразумений. К ее облегчению от группы отделилось несколько мужчин, и выглядели они вполне разумными.

— Каков твой план, ведьма? — спросил один из них, и Грерии захотелось криво усмехнуться в ответ. Какой мог быть план, когда сама логика восставала в этих стенах. Дом сошел с ума: он трансформировался, перерождался, менялся по одним ему известным законам, и плевать хотел на тех, кто по неудачному стечению обстоятельств застрял внутри него.

— У нее нет плана, — вздохнул другой, сверля Грерию глазами. — Она не смогла спасти этот мир, не сможет спасти и нас. Это конец.

Несколько женских голосов взвыло в ответ на его реплику, и Грерии захотелось ударить его наотмашь.

— Я попробую отправить вас через окно, — произнесла она единственное, что ей приходило в голову.

— Но с чего ты взяла, что они еще есть, — прокричал истеричный женский голос.

— По крайней мере, одно еще осталось, — ответила Грерия, подумав о нетронутом кабинете Ника, где она оставила Калеба. Дом словно не смел рушить свою собственную святыню, свое сердце — покои своего хозяина.

— Нам не дойти туда, — резонно заметил один из мужчин.

Безумная мысль скользнула в голове Грерии.

— Нам и не надо. Нужно будет только подождать и поймать один ненормальный коридор. — Она вспомнила, как именно из него вышла на лестницу.

Коротышки притихли, с опаской глядя на ведьму.

Грерия поняла, что выбросы силы привлекают его, как хищное животное, и снова завела свой речитатив, только слова теперь были другими. Ждать слишком долго не пришлось, и вскоре уже огромное отверстие коридора ударило по стене комнаты, разбив ее и застряв среди кирпичей.

— Вперед, — заорала Грерия, подталкивая коротышек, а нерадивых и вовсе забрасывая внутрь без каких-либо церемоний. Кто-то охнул, больно ударившись, и остальная масса их побежала самостоятельно, не желая перемещаться в виде живого метательного снаряда. Грерия орала на них, пока они все не перебежали в коридор, который трясся и дергался, словно раненое животное, пытаясь вырваться из каменных объятий. Грерия в ужасе смотрела на него, и у нее волосы вставали дыбом, но она пересилила себя и заставила шагнуть за человечками вслед.

Когда коридор дернулся, высвободившись, ее едва не стошнило от резкого движения. Кишки будто подпрыгнули вверх, затем ударились в сторону и совершили безумный кульбит, повторяя все движения коридора. А им еще нужно было добраться по нему в покои Ника. Большинство коротышек так обезумели от страха, что катились по чреву коридора, не сопротивляясь, туда, куда их несло, и Грерии лишь оставалось сохранять присутствие духа и ясность мышления, что в данных условиях было катастрофически трудным, чтобы остановить их, если путь наименьшего сопротивления оказывался неверным.

Когда они ввалились не держащейся на ногах грудой в кабинет Ника, тошнило едва ли не всех. Грерия с лицом очаровательного зеленого оттенка подошла к дальнему окну и уставилась на него с надеждой. Теплый бриз овеял ее лицо, и ведьма немного расслабилась. Но когда в следующую секунду горячий раскаленный ветер ударил ей прямо в нос, она поняла, что все вовсе не так хорошо, как показалось сначала. Морозный порыв с кучей снежинок полностью подтвердил ее догадку. Выход окна мотало примерно так же, как и безумный отросток коридора, по которому они пробрались в кабинет.

— Нет, — простонала Грерия, отходя от окна и упираясь в массивный стол.

— Он жив, — услышала она радостный женский голос и, обернувшись, увидела ту самую истеричку, которой она зарядила по голове. Коротышки ворковали вокруг лежавшего без сознания Калеба. Ведьма знала, что он жив, и ей даже не надо было для этого поворачиваться. Но вопрос был в том, надолго ли? Похоже, им всем оставалось наслаждаться жизнью уже недолго. И будто в подтверждение ее мыслей, стена с книгами накренилась, и они посыпались на пол, падая прямо на головы гостей.

— Кабинет рушится, — завопило сразу несколько голос, а Грерия лишь потерла виски, чтобы сосредоточиться и отключиться от их истошных воплей.

— Что бы ты сделала, а, старушка? — спросила она сама себя, вспоминая, как ей приходилось выкручиваться из самых невыгодных ситуаций в течение длительного времени. Она достигла мастерства в приготовлении снадобий, меняющих внешность, научилась проходить сквозь какие угодно двери и защиты и неплохо работала с переходами. Ей нужно было открыть окно заново, в совершенно новое место и толкнуть туда своей силой коротышек. Только загвоздка состояла в том, что окно следовало удерживать слишком долго, чтобы они все успели пройти, а также одновременно держать точку выхода, чтобы их не размазало по вселенной. Едва ли коротышки могли сконцентрироваться все, как один, на каком-то одном месте на земле, да хоть на каком-то земном месте, ведь они за всю свою жизнь, Грерия была уверена, ничего, кроме дома не видели. Потому вместо того, чтобы бежать из него, прятались внутри.

Трещина расцвела на стене и стала разбегаться крохотными лучиками во все стороны. Грерия поняла, что времени у нее на раздумия не осталось. Она выкрикнула, подымая руки и привлекая внимание коротышек, и велела им выстроиться у окна. Затем холодно и строго проинструктировала о порядке, в котором они должны покинуть помещение. Потом подошла почти вплотную к проходу, из которого теперь тянуло недавно прошедшей грозой и глубоко вздохнула, успокаивая нервную дрожь в теле.

— Ты ведь не сможешь удержать его достаточно долго, — услышала она голос и краем глаза заметила Калеба. Он очнулся, исцеление сработало, и раны его затянулись. Теперь только залитая кровью одежда напоминала о том, что он едва не погиб.

— Смогу, если войду в него и останусь посредине, — ответила Грерия. Голос ее был решительным, но в нем звенела какая-то обреченная пустота, уходя с которой, люди обычно не возвращались.

— Внутри прохода? — глаза Калеба блеснули. — Словно чертов стрелочник?

— Словно чертов стрелочник, — впервые тепло и искренне улыбнулась Грерия коротышке.

— Почему? — только и спросил он. Он не спрашивал о том, как же тогда она выберется, когда переведет последнего их человека. Будучи личным слугой и врачевателем Ника, он знал, что это невозможно.

— Должна же я хоть кого-то спасти, — тихо произнесла Грерия, — ты знал его, — в отчаянии добавила она, — обещай, что не забудешь.

— Обещаю, — серьезно сказал Калеб, склоняя голову перед ведьмой в знак уважения.

Смахнув дурацкую слезу, Грерия толкнула свою силу в непостоянное окно и шагнула следом за ней. Коротышки под руководством Калеба отправились следом, опасливо переступая через стену и вываливаясь на южном острове с кокосовыми пальмами, белым песком и изумрудным морем.

65

Лили ощутила, как ветер щекочет волосами ее лицо и открыла глаза. Огромные желтые блюдца с интересом смотрели на нее сверху. Затем василиск мотнул головой и издал тихий приветственный свист.

— Мне снились такие хорошие сны, — пожаловалась ему Лили, — а я, значит, не умерла, — произнесла она, убирая волосы с лица. И рука ее замерла, потому что во сне она не могла увернуться от смертоносной плиты и очутиться в пустых землях. Ведь так? Лили повертела головой, но так никого и не увидела поблизости, кроме свернутого кольцами тела василиска, не позволившего бы приблизиться к ней ни одному существу.

— Кто меня принес? — задала она мысленный вопрос.

— Крылья, — единственный образ, который смог передать в ответ змей.

Лили задумалась. Шокированная, на грани жизни и смерти, она могла принять Саргатаноса за Небироса. Значит, брат спас ее. Следовало поблагодарить их с Джаредом.

— Колодец? — взволнованно передала Лили картинку, опасаясь, что разрушения достигли и его, иначе что ей было делать в пустых землях.

— Разрушен, — отозвался василиск, и Лили вздрогнула. Перед ее мысленным взором предстал огромный провал, величиной с долину. Тогда она вздернула голову вверх и посмотрела на небо: оно изменилось, словно в пустых землях просвечивало обыкновенное земное небо, только снаружи был вечер, солнце уже скрылось с небосклона, и потому она не заметила.

— Крылья? Крылья? — взволнованно передала она несколько раз.

— Целы, — ответил василиск, и Лили немного успокоилась.

Наверное, собирает выживших. Он и демоны судьбы могли бы помочь многим несчастным внизу. А ее Саргатанос мог смело оставить на попечение василискам. Потом она вспомнила Самаэля и вздохнула: был ли он там или эта часть картинки полностью оказалась плодом ее воображения?

— Крылья — сколько? — спросила она.

Василиск задумался, то ли пытаясь что-то сосчитать, то ли перевести ее вопрос, но так ничего и не сумел передать в ответ.

— Крылья вернутся?

— Не знаю, — на этот раз он даже не поднял головы.

Вот и гадай: не знал ли он ответа на ее вопрос или не понял его вовсе. Беседа его явно утомила, потому что он закрыл глаза, давая понять, что не настроен на дальнейшие разговоры. Как только Лили успокоилась, успокоился и змей, свернув свое тело новыми удобными кольцами.

А это означало, что попытайся она выбраться и отправиться к колодцу самостоятельно, василиск ей этого не позволит. Лили с тоской посмотрела на горизонт, но в поле зрения не было видно ни одних крыльев. Кроме, разве что одних, которые были белыми, прекрасными и огромными. Когда-то эти крылья сумели вынести их двоих с Грерией из пекла.

— Петра, — прошептала Лили, боясь разбудить василиска и надеясь, что он заметит ее.

Петра спокойно опустился на землю рядом с ней и окинул их дуэт оценивающим взглядом.

— Отдыхаешь? — с мягкой иронией спросил он, и Лили не смогла не улыбнуться.

— Как по мне, я уже отдохнула, — покачала она головой, стараясь говорить как можно тише.

— Он не проснется, — не приглушая голоса, произнес Петра, подходя ближе и протягивая Лили руку. Она приняла ее и с осторожностью выбралась из-под змея, но тот даже глазом не повел.

— Почему? — Лили недоуменно смотрела на василиска.

— Наверное, им понадобится какое-то время привыкнуть, — сказал Петра, указывая на изменившееся небо. — Я сам был удивлен, когда увидел их сверху спящими повсюду. Теперь между нашими холмами и пустыми землями не осталось преград. Врата стоят, но они больше никому не нужны.

— Мне кажется или ты огорчен? — Лили всмотрелась в его лицо и заметила, что что-то не так.

— Ты была права, — сказал он, опускаясь на один из камней неподалеку. — Насчет Сильвии, — пояснил он, когда поймал недоуменный взгляд Лили.

— Прости, — эхом отозвалась она, теперь понимая. — Что случилось?

— Она выбрала небеса. Я ей не нужен. Теперь я недостаточно светел для нее.

— Мне жаль, — тихо проговорила Лили.

— Тут не о чем сожалеть, — с горечью отозвался он и замолчал. Потом вновь посмотрел на Лили.

— Ты ведь помнишь все, верно?

— Верно, — не стала она отпираться.

— Ты не рада? — он повел головой, — изменениям?

— Рада, — отозвалась она, но в голосе не прозвучало и капли радости.

— Да уж, — ухмыльнулся Петра. — Похоже, нас тут двое таких, счастливых.

— Что думаешь делать? — спросила Лили, чтобы отвлечь его от расспросов, но он не поддался.

— А ты?

— Спущусь вниз, — ответил она, со страхом думая о том, что увидит.

— Там теперь трава, Лили, и белый дворец. Не знал бы, что здесь было раньше, никогда бы не поверил.

— Белый дворец? — сердце Лили замерло. Значит, то, что она видела, происходило на самом деле.

— Да, красивые стены, башни, глядящие в небо. И все пронизано светом.

— А как же демоны? — голос Лили внезапно охрип.

— Там есть какие-то птицы и животные, но мне они незнакомы, — ответил Петра, — да и видел я это все с высоты. Я ведь не спускался.

Лили уже почти не слушала его. Она думала о доме, о том, как изменились его комнаты, обстановка внутри, осталось ли что-то от покоев Ника. Что случилось с Грерией? Успели ли слуги выбраться? Вопросов было больше, чем ответов, и все что оставалось — это спуститься вниз и узнать самой.

— Спустишь меня вниз? — спросила Лили, с надеждой и тревогой глядя на крылья Петры.

— В любое время, — ответил он, улыбнувшись, и раскрыл ей объятия.

— Что тут было раньше? — спросил он, когда им открылся вид на белые башни.

— Дом, — отозвалась Лили и тугой ком образовался в ее горле.

— Дом? — переспросил он, не понимая.

— Место, в котором жил хозяин и все его слуги, — Лили и не представляла, как больно будет рассказывать об этом, как о чем-то, канувшем в прошлое.

Изменения настолько преобразили долину, что она сама теперь с трудом узнавала ее. И ни одного тела мертвого демона, ничего — будто их не убивало сотнями во время камнепада. То ли земля тут же приняла их тела, взойдя густой травой, то ли они провалились в подземелья ада, туда, где лежали останки всех их предшественников.

Птицы, большие, мелкие, разных расцветок порхали над лугами. По долине струились реки с чистейшей водой, и многие домики, несмотря на катастрофу, уцелели и сейчас мило смотрелись на фоне всеобщей зелени. Люди: бывшие слуги или выходцы из слоев копошились во дворах, беседовали друг с другом, словно так происходило из года в год. Озеро перед домом сияло синевой, глубокое и прозрачное, будто в нем не валялись сотни спин дрегов еще недавно, превращая его в болото из металла. Широкие окна, распахнутые настежь, выглядывающие из белых стен — все это казалось невероятным. Башни больше не были массивными и грубыми, а выглядели воздушными и изящными.

— Красиво, — заметил Петра, не в силах не восторгаться открывшейся ему картиной. — Это по-настоящему невероятно.

Да, это было невероятно, и над всей этой дышащей жизнью обителью расстилалось чистое голубое небо. Там, где были пещеры и туннели в пустые земли, где был колодец душ, от которого теперь ничего не осталось. Лили изо всех сил всматривалась в фигуры, пытаясь увидеть среди них Саргатанаса, но его нигде не было. Оставался еще дом, но что было делать ему в этом белом дворце? Да и для кого дворец вообще был предназначен, Лили не понимала. Или в нем теперь также обитали довольные жизнью слуги и выходцы из слоев?

— Что ты думаешь о них? — неожиданно спросила Лили у Петры, указывая на людей внизу. — Каковы они?

— Они не хуже тех, что пришли к нам, — ответил он, — просто, судя по всему, выбрали это место.

— Знаешь, — сказал он, плавно кружа над одним из домиков, — я, пожалуй, спущусь здесь.

Лили не стала возражать, узнав в уцелевшем здании тот самый дом, в котором когда-то жил Петра с Сильвией. Она лишь в очередной раз поразилась, что привязанности сильнее течения времени и событий. Петра плавно приземлился и, отпустив Лили, стал осматривать дом.

— Он мне нравится, — поделился он с Лили, а она ничего не ответила, потому что не сомневалась в этом. — Как думаешь, кому он принадлежит?

— Думаю, что никому, — отозвалась Лили, и Петра заметно просиял. Он вошел внутрь и, судя по звукам, исследовал дом с первого этажа по последний. Через какое-то время он вновь появился на пороге и улыбнулся.

— Знаешь, он мне действительно нравится.

— Так оставайся в нем, — предложила Лили, заранее зная, каких слов он ждет.

— Правда? — смутился ангел.

— Конечно, — кивнула Лили на девушек, шумевших в соседнем дворе. — К тому же, у тебя неплохие соседи.

— Пожалуй, да, — согласился Петра, окинув их взглядом. Потом он по-хозяйски осмотрел покосившееся крыльцо и направился в сарай с инструментами. Вскоре он выбрался оттуда с досками, молотком и гвоздями, и, свалив все это в кучу у входа в дом, снял с пояса боевой меч и поставил в уголке у перилл.

Лили наблюдала, как его руки сменили оружие на молоток, и смешанные чувства затопили ее душу.

— Я пойду, Петра, — проговорила она, отступая.

Он неловко улыбнулся ей, продолжая удерживать доску, и пожал плечами.

— Может, тебя подбросить куда-то?

— Не надо, — покачала головой Лили. — Я пройдусь сама, заодно осмотрюсь.

Она лгала. На самом деле ей катастрофически хотелось попасть в дом, чтобы увидеть, что произошло внутри. Но также как желала этого, она этого боялась. Страшилась, что увидит там сверкающие чистотой пустые современные комнаты и… больше ничего. Словно декорации к спектаклю, который не состоялся.

66

Ноги в считанные часы донесли ее до дома, и повсюду она видела одно и то же: траву, птиц, зелень и мирных людей. Никаких демонов или дрегов. Никаких следов лавы или базальта. Достигнув, наконец, озера, Лили замерла, вспоминая, какой оно всегда было непреодолимой преградой на ее пути. Теперь же прозрачная синяя вода радовала глаз и нисколько не выглядела опасной. На ощупь она оказалась холодной, а на вкус — пригодной для питья.

Парень на лодке причалил к берегу и улыбнулся.

— Прыгай, я перевезу тебя.

— А что случилось с дрегами? — не выдержала Лили.

— А, так ты из слуг, — подмигнул он. — Ничего, плавают теперь в озере, иногда выползают на берег. Пока живности вокруг хватает — охотятся на нее. На людей не нападают.

Восприняв молчание Лили за одобрение, парень продолжил:

— А я думал, ты из слоев. Тоже предпочитаешь дворец домикам?

— Что? — рассеянно спросила Лили.

— Здесь куча отличных комнат. Ничего общего с тем, что было. Больше никаких грязных подвалов и затхлых помещений: только простор и свет.

— А что с демонами? — спросила Лили.

— Демонов больше нет, — отмахнулся парень, направляя лодку правым бортом к берегу. — Ну, вот и приплыли. — Он выпрыгнул из лодки и помог выбраться Лили.

Дом и, правда стал пугающе белым и чистым. Лили не могла понять, зачем живому творению хозяина понадобилось меняться без него. Дом мог бы отразить удары каменного града сверху, изменения в долине и остаться прежним на своем незыблемом плато, но зачем-то подчинился всеобщей трансформации.

Лили вошла в парадные двери, а не в крохотную калитку и увидела широкую белую лестницу, подымающуюся вверх и на первом полупролете расходящуюся надвое.

— Есть еще боковые лестницы и куча промежуточных в середине, — прокомментировал парень за ее спиной, — но ты не заблудишься. Если что, спроси любого светлого — тебе подскажут.

— Светлого? — повторила Лили. — А кто управляет всем?

— Ангелы, — произнес парень, как само собой разумеющееся. — Они говорят, что у нас здесь не хуже, чем в раю, просто небесный город сейчас и так переполнен, а тут — пусто.

— Ангелы, — Лили вспомнила хищную улыбку Самаэля, и ей отчего-то стало грустно. Теперь, глядя на проходящих мимо людей и самого парня, приведшего ее в дом, она начала понимать, что ей это все напоминало: небесный город. И, увы, эти воспоминания она не могла назвать лучшими. Единственный, с кем она тогда общалась, был Паоло, потому что в нем, несмотря на его обязанности, по-прежнему оставалось что-то человеческое.

— А что теперь происходит с новыми душами?

— Отправляются к нам или наверх, — пожал плечами он.

— А злые? — не поняла Лили.

— Зла больше нет, — парень развел руки, словно говорил: “открой глаза, вот же оно — бывшее средоточие зла”.

— Тогда откуда во мне эта боль? — подумала Лили, но не произнесла этого вслух.

— Ты ведь был слугой?

— Да, — кивнул он.

— Тогда ты должен помнить.

— О, нет, — он покачал головой. — Прошлое мы оставили в покое, чтобы оно больше не тянуло нас назад. Ты, видно, пропустила лекции, которые нам читали светлые. Тебе стоит поговорить с ними. Они научили нас, как отпустить тяжелые воспоминания и все плохое, чтобы жить дальше.

— Я поняла, — Лили подняла руку, останавливая его. — Пойду, посмотрю комнаты, — пробормотала она и пошла вверх по лестнице.

Найти нужный коридор было уже невозможно, потому что все они изменились, но Лили инстинктивно шла в правильном направлении, двигаясь ближе и ближе к бывшему сердцу дома. Широкий белый коридор, открывшийся прямо у цели, не порадовал ее. Заканчивался он двустворчатыми дверями почти во всю его ширину. Лили потянула ручку на себя и замерла на пороге.

Темные драпировки больше не укрывали стены, исчезли кресла, обитые бордовым бархатом, и диван с дутыми ножками, больше не было стола, за которым когда-то сидел Он. Кабинет утопал в светлых тонах. Мягкие бесформенные пуфы заняли место кресел, стены были окрашены в кремовые тона, белый стол с блестящей поверхностью заменил темное дерево прошлого, а белое мягкое кожаное кресло за ним пустовало.

За время, проведенное в пустыне, Лили примирилась со светом и еще раньше примирилась с тьмой. Она прошла через все и была в праве. Но то, что открылось ей на пороге кабинета, было кощунством. Ее память, самую дорогую комнату в доме, подменили безликим помещением, чуждой бледной безымянностью. Горе ударило ее так, словно с утратой его покоев, она потеряла еще одного близкого человека.

Лили с шумом втянула воздух, отворачиваясь и желая отказаться от увиденного, чтобы сберечь в памяти то, что ей было дорого.

— Светлейшего нет, — дружелюбно прощебетала ей милая девушка в бледно-голубом платье. — Но вы можете подойти попозже, думаю, или он, или кто-то из ангелов появится.

“Светлейший? Ангелы?”, - мысли путались в голове Лили, — “слишком больно, боже, почему же все еще так больно…”

— Да, конечно, спасибо, — сумела она выдавить из себя вместе с улыбкой. А ноги уже несли ее к одной из башен, которые она видела снаружи. В этом смысле дом остался верен себе, и путь от кабинета до башни почти не изменился, если не считать преобладания все тех же белых оттенков.

Лили нужен был воздух. Она ощущала себя так, словно вот-вот потеряет сознание, упадет и отключится, хотя знала, что подобного не случится. Да и страшного ничего не произошлобы: с окружающей доброжелательностью, все, чем ей это грозило — что она окажется в свободных покоях на какой-нибудь кровати с белыми простынями, окруженная вниманием преображенных слуг или собратьев с небес. Ее почти не волновал вопрос о том, кто встал во главе этого филиала рая. Возможно, кто-то из Начал, или даже Престол. Только все это не имело для нее никакого значения. Лили упорно подымалась по мраморным ступеням, скользя рукой по шершавым камням. И с радостью встретила порыв ветра, ударивший ей в лицо, когда, наконец, выбралась наружу. Может, из-за пыли, витавшей в воздухе, после краха адского неба, но крыша башни, ее верхняя площадка была серой, усыпанной мелкими камнями и сохранила прежнюю форму. Невысокие бортики с зубцами увенчивали ее края. Лили подошла к одному из таких углублений и посмотрела сверху на расстелившуюся под ней долину. Больше не было ни черноты базальта, ни пульсирующих вен из лавы, рассекающих каменную твердь, ни темного неба с багровыми всполохами на горизонте, ни безграничной плиты, давящей своим весом на обитателей. Ничего подобного. Только зеленая трава, разбросанные тут и там домики, реки с прозрачной водой, и птицы, носящиеся в воздухе с громким щебетанием, напомнившим ей голоса птицеголовых демонов. Солнечные лучи падали сверху с безоблачного голубого неба, заставляя траву и воду, и крылья странных птиц переливаться.

— Нравится? — услышала она позади себя голос и, не оборачиваясь, могла с точностью сказать, кому он принадлежит. Ее светлому язвительному спутнику, сопровождавшему ее в последних передрягах.

— Нравится, — не оборачиваясь, отозвалась она, продолжая глядеть на долину, но в голосе не было той захватывающей душу радости, что в глазах парня-лодочника или девушки у кабинета, там звенели лишь колокольчики смирения и грусть. Тихое знание о том, что было дорого ее сердцу, несмотря ни на что, вопреки всем. Это и была ее суть — любить невозможное. Любить одновременно сверкающие небеса и затаившуюся темноту.

— Черта с два, — как всегда, выругался он, и Лили обернулась, чтобы сказать ему какую-нибудь ответную резкость: чтобы он не лез не в свое дело или катился ко всем своим ангелам, или еще что-нибудь в таком же духе, но слова застыли на губах.

Теперь она могла его видеть. Темные волосы отросли и почти доставали до плечей, их спутанная шапка казалась еще более неимоверной. А в остальном почти ничего не изменилось: правильные черты лица, прямой нос и эти разноцветные глаза, глядящие прямо в душу, насмехающиеся, пристальные. Голубой глаз смотрел на нее с нежностью, зеленый — вызывающе, будто провоцируя на новые колкости.

— Ник, — тихий изумленный вздох вырвался из ее груди. — Ник? — губы задрожали, не повинуясь, а глаза требовали ответа, не мираж ли он, не спятила ли она; взгляд застелили слезы, размывая контуры его лица.

— Так и будешь стоять? — Он сократил расстояние между ними, и теперь даже сквозь слезы, Лили могла видеть его, ощущать тепло, исходящее от его кожи.

От Ника шло мягкое свечение, и она знала, что каждый сантиметр его тела пропитан светом, но все же это был он, живой и невредимый, перед ней.

— Но твой голос, — вдруг спохватилась Лили, неверящим взглядом заново исследуя каждую деталь его лица.

— Это все, что ты заметила? — и вновь знакомая издевка, пересыпанная горечью. Лили хотелось стереть ее с этих губ, смести прочь своим дыханием. Но долгие дни одиночества будто удерживали, не позволяя приблизиться. Проклятые сантиметры, остававшиеся неизменными в течение месяцев, создавали прочную иллюзию непреодолимости. И Лили лишь бессильно застыла рядом с ним, ощущая его всем своим существом, веря в чудо и ничему не веря одновременно, боясь пошевелиться, чтобы не разрушить то, чем уже обладала — нежную хрупкость момента.

Его подбородок, его плечи, его грудь… Словно не было никаких месяцев между той секундой, когда они стояли под дождем и теперь, когда оба были на крыше. Словно время схлопнулось, и остались только он и она в сантиметрах друг от друга.

— Ты… ты стал светлым? — слова с трудом давались ей. — Ты все это время был со мной. Почему не сказал? — боль, мука, отчаяние, счастье — все смешалось в одном вопросе.

— А ты бы поверила, не видя меня? — его глаза стали серьезны, он больше не насмехался, а руки преодолели невидимую преграду и коснулись ее. Лили вздрогнула.

— Я получил свое отпущение, — проговорил он. — Нет, я не искал его, — усмехнулся он, глядя в изумленное лицо Лили. — Я устал быть собой. Искал выход, а нашел прощение. Кокон дал мне новую жизнь. — Он опустил голову, и темные локоны упали, закрывая его глаза. Отрывистые фразы жгли Лили кожу.

— Но весь твой мир и твои демоны… — прошептала она, боясь его ранить.

— Мир изменился, как и я, — Ник тряхнул головой, отбрасывая волосы с лица.

— А Небирос, Самаэль? — в ее тихих словах звенела боль потери. Разве существовала судьба, в которой их гибель могла быть приемлемой ценой? Прах на поляне в парке, взгляд, брошенный Самаэлем на прощание…

— Ты не помнишь? — грустная улыбка коснулась его губ.

Перед мысленным взором Лили вновь пронеслось вспышкой воспоминание о фасеточных глазах и размытом ангеле, летящем рядом. Но она лишь покачала головой, пытаясь привести свои мысли в порядок.

— Я по-прежнему способен исправить некоторые ошибки, — произнес Ник, бросая взгляд на долину. — Только не тебя, — улыбнулся он, — тебя — нет.

— Небирос умер на моих глазах, — возразила Лили. — Ты видел, что от него осталось.

— Думаешь, я мог такое допустить?

Его вопрос выбил почву из-под ног Лили.

— Но если ты стал светлым, ты ведь не можешь… ты больше не властен…

— Лили, — его пальцы разжались, выпуская ее напряженные руки. — Я по-прежнему могу вернуть жизнь. Только без ненависти она зачастую принимает другие формы.

— Эти радужные стрекозиные крылья… — Лили замолчала на полуслове.

— Странно, правда? — кивнул он.

— А Самаэль?

— Во всей славе своей, как в дни творения, — усмехнулся Ник, но потом его челюсть сжалась.

— Что-то не так? — забеспокоилась Лили.

— Все так. Хотя, мне хотелось свернуть ему шею за то, что он едва не убил тебя в переходе.

— Он пострадал? — осторожно спросила Лили, боясь увидеть в его глазах страшный ответ, но они были спокойны.

— Нет, — покачал головой Ник, и его взгляд остановился на лице Лили.

Она тонула в его глазах. Ей хотелось говорить с ним часами, пока не закончатся все осмысленные фразы. Хотелось остаться слабой, беззащитной и нагой пред ним на темных простынях в его спальне. На бесконечном белом ковре из перьев, да где угодно — лишь бы он был рядом.

Он спас ее, опекал, остановил кровавую бойню на земле, вернул ей себя, оставив в пустыне и позволив Марку позаботиться о ней. Лили знала его абсолютным злом, перед которым склоняли головы демоны и время. Теперь так странно было смотреть на него и видеть сияющего ангела, каким он когда-то пришел в мир.

* Никто не заметил, как реальность в этот момент запнулась на бесконечно малую долю секунды и потекла в двух направлениях. В одном из них она продолжила свой стремительный бег вперед, освободившись от тяжести второй вплетенной в нее линии. А во втором — замкнулась, вновь и вновь возвращаясь к началу искажения, чтобы со временем навсегда затухнуть и отойти в забвение.