Русь - Арийская колыбель. От Волги до Трои и Святой Земли [Анатолий Александрович Абрашкин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]









От Волги до Трои и Святой Земли

УДК 63.3(2) ББК 94(47) А 16

Оформление серии С. Курбатова

В оформлении переплета использована иллюстрация художника Е. Шувалова

Абрашкин А. А.

А 16 Русь — Арийская колыбель. От Волги до Трои и Святой Земли / Анатолий Абрашкин. — М.: Яуза: Эксмо, 2012. — 608 с. — (Языческая Русь).

ISBN 978–5-699–56036–3

Долгожданная НОВАЯ КНИГА от автора бестселлера «Арийские корни Руси». Вопреки русофобсгвующей «интеллектуальной элите», навязавшей нам миф о «молодости» русского народа, Анатолий Абрашкин доказывает, что на самом деле отечественная история насчитывает более 7000 лет! Русская равнина была колыбелью Арийской цивилизации. Отсюда, от священной реки Ра (Волги), наши предки дошли до Египта и Индии, завоевав большую часть Ойкумены, создав величайшую империю древности — Средиземноморскую Русь. Наши арийские пращуры сражались против египтян и хеттов, заселили территорию нынешних Палестины и Израиля задолго до семитов и активно участвовали в Троянской войне.

«Русские в Трое… К этой мысли надо привыкнуть. Для наших современников она необычна еще и потому, что со школы нам вдалбливали, будто русские только–только вышли на сцену мировой истории, что вся наша культура сплошное заимствование, даже гармонь, а своего у нас — только лапти да водка. Но наши предки были в Трое! Русский народ ничуть не менее древний, чем те же египтяне или шумеры…» Не верите? Читайте эту сенсационную книгу о многовековой войне между арийско–праславянским севером и египетско–семитским югом, о великих деяниях наших пращуров, о славной истории Арийской Руси! И не будьте «Иванами, не помнящими родства»!

УДК 63.3(2) ББК 94(47)

С Абрашкин А. А., 2012 О ООО «Издательство «Яуза», 2012 ISBN 978–5-699–56036–3 © ООО «Издательство «Эксмо», 2012



Предисловие

Ты, несказанная страна

дождей и зорь, теней и света,

не сохранила имена

своих дописьменных поэтов.

Поклон им низкий до земли

за то одно, что в оны годы

они поэзию ввели

в язык обычный обихода.

Я. Смеляков
Когда осенью 1880 года оксфордский профессор Арчибальд Генри Сэйс прочитал в лондонском Библейском обществе лекцию «Хетты в Малой Азии», это вызвало настоящую сенсацию. Дело в том, что профессор утверждал ни больше, ни меньше, как то, что на территории нынешней Турции и Северной Сирии тридцать или сорок веков назад жил великий и могучий народ, о котором историки каким–то образом забыли. Не только современные историки, но уже и греческие, и римские!

Журналисты сравнивали Сэйса со Шлиманом, откопавшим на глазах у потрясенных современников гомеровскую Трою. И даже ставили его выше: ведь в данном случае речь шла не об одном городе, каким бы знаменитым он ни был, а об открытии целого народа! Правда, титул первооткрывателя хеттов должен был бы получить скорее ирландский миссионер Уильям Райт, который за два года до лекции Сэйса опубликовал статью с подобными же тезисами, а в 1884 году — книгу под вызывающим названием «Империя хеттов». Вызывающим казалось уже само величание Хеттского государства империей. В глазах среднего англичанина таковой была лишь Британская империя или в крайнем случае царская Россия, в прошлом еще наполеоновская Франция, империя Карла Великого и, конечно, Римская империя. Но называть империей государство, забытое человечеством, а может, и вовсе не существовавшее, — это было уже чересчур. Поэтому восторги скоро превратились в сомнения, а сомнения — в насмешку.

Сэйс и Райт, однако, имели веские основания защищать свою точку зрения. Разумеется, они во многом заблуждались, но одна из их ошибок впоследствии оказалась особенно грубой: они недооценили значение и роль Хеттской империи!

Мы вспомнили эту поучительную историю, потому что находимся в точности такой же ситуации, что Сэйс и Райт, даже в еще худшей, ибо через сто с лишним лет после них заявляем, что на территории нынешней Турции, Северной Сирии, Палестины и Израиля во II тысячелетии до н. э. по соседству с хеттами существовало государство, роль и значение которого профессиональные историки тщательно замалчивают. В Коране (25:40; 50:12) оно называется «ар-Расс». В Библии именуется «Ерез», «Арзену», что обычно переводится как «страна», «наша страна». Но древнееврейское письмо не имело гласных, поэтому эти названия можно читать как «Русь», «Русена» с глухой «с» вместо звонкой «з». В египетских надписях II тысячелетия до н. э. это государство упоминается как страна «Рутен» (чередование «с» и «т» — обычное дело при воспроизведении географических названий на разных языках). Хетты в своих клинописных табличках называли эту страну Арсава (Арзайя). Наконец, в поэзии древних шумеров она фигурирует под именем Аратты:

Зубцы Аратты — лазурит зеленый,

Стена и башни — глянцево–красные,

Глина ее — оловянные слитки — «небесная глина»,

Что добыта в горах лесистых.

Итак, самые разные источники указывают на существование во II тысячелетии до н. э. ближневосточно–малоазийской (или Средиземноморской) Руси. Это фундаментальный факт, который никак нельзя игнорировать!

Другое дело, что он весьма непривычен для современного человека. Ближний Восток традиционно признано считать колыбелью семитских народов, и присутствие там индоевропейцев или, что для большинства читателей еще более неожиданно, предков русских кажется совершенно невероятным. Но в нас попросту живет привычка к современной политической карте. Народы не сидели на месте, они мигрировали, причем в древности, когда на планете было достаточно много свободного, необжитого пространства, их передвижения с места на место были делом весьма обычным. Самые разные документы свидетельствуют о том, что на средиземноморской карте во втором тысячелетии до н. э. существовала страна Русь, так давайте восстановим ее историю!

Анатолий Абрашкин.


Часть I АРИЙЦЫ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ

Меня с Ассуром знала Согдиана;

С халдеем звездам я воспел псалом;

Шел с гиксами я в Фивы напролом;

Гнал диких даков под значком Траяна;

Крест на плече, я шел в Иерусалим;

Как магу, Дьявол мне грозил сквозь дым;

Мара судил мне плаху гильотины;

Но с Пушкиным я говорил как друг;

Но внятны мне звонки трамваев вкруг,

Как много всех, и все же я — единый!

В. Брюсов
Ближний Восток — это территории на западе Азии и северо–востоке Африки. Здесь проживают в основном арабы. Европейцы любят сюда путешествовать и с интересом осматривать древние достопримечательности. Но мало кто из них задумывается, что в создании древнейших цивилизаций Востока могли участвовать и их предки — праиндоевропейцы. Вопрос этот, ясное дело, весьма деликатного и отчасти даже политического свойства, проще было бы его вообще не касаться. Только как тогда воспринимать древнейшую историю? Как противоборство одного народа с неясным этническим происхождением против другого, с таким же «темным прошлым»? Или как столкновение представителей одной археологической культуры с носителями другой? Самим историкам играть в такие «игрушки», может быть, и интересно, но что делать остальным? Ведь так можно и не дождаться, пока академические светила дадут добро на воссоздание целостной картины движения народов в древности.

В настоящее время ученые безоговорочно признали, что одним из крупнейших центров сосредоточения индоевропейцев в послеледниковую эпоху (IX–VII тыс. до н. э.) стала Малая Азия. На юге Центральной Турции обнаружен и один из наиболее ранних городов мира — Чатал — Хоюк, датируемый с помощью радиоуглеродного анализа концом VII тыс. до н. э. Этот город населяли праиндоевропейцы. Чатал — Хоюк был расположен в долине реки Конья. Город был застроен прямоугольными строениями, глухая стена которых образовывала внешнюю стену города. Дома стояли вплотную друг к другу. Дверей не было, и выход осуществлялся через люк по лестнице в крыше домов. Самым поразительным в Чатал — Хююке являются его фрески, украшающие стены в комнатах, и большая коллекция культовой скульптуры. Живопись сюжетна и сообщает уникальную информацию о жителях города. На них изображаются сцены охоты на оленей с собаками. Охотники, устраивающие облаву, вооружены луком и стрелами. На других фресках в центре облавы нарисован бык. Победа человека над быком прославлялась в каждой детали интерьера в Чатал — Хююке. Из стен выступали головы быков. На вертикальных поверхностях друг над другом размещались бычьи рога. Видимо, в это же время возникает и образ божества скотоводов в виде быка.

В Чатал — Хююке проживало до 7 тысяч жителей. И это только в черте города. Скот его жители держали в больших загороженных загонах за чертой городища, которые постоянно охранялись проживавшими рядом пастухами. Чатал–хююкцы занимались земледелием. Они культивировали 24 вида растений, среди которых были пшеница, ячмень, горох, и были первыми в мире ирригаторами — их поля орошались продуманной системой каналов. Чатал — Хююк занимал площадь 14 га, но вскрыто лишь 4 (четыре!) процента этой площади. Трудно даже представить, насколько более всеобъемлющими стали бы наши знания о его жителях, их хозяйстве и верованиях, если бы раскопки были проведены хотя бы на четверти этой площади. Но как только учеными, проводившими вскрытие городища, было установлено с полной определенностью, что они имеют дело с одной из древнейших индоевропейских культур, немедленно прекратилось финансирование раскопок. Все работы были просто брошены, и турецкое правительство отказывается выдать кому–либо лицензию на их продолжение. Уникальное древнейшее городище, как и многие другие археологические памятники Ближнего Востока, обречено на медленное разрушение, поскольку не вписывается в рамки современной исторической парадигмы (образцовой теории), согласно которой основателями первых государств были семитские народы Ближнего Востока.

Доктор исторических наук В. А. Сафонов и кандидат исторических наук Н. А. Николаева в книге «Истоки славянской и евразийской мифологии» проследили ближневосточные связи жителей Чатал — Хююка. В свое время при раскопках ближневосточного города Иерихона, находящегося к северу от Мертвого моря, археологи выделили две качественно отличающиеся друг от друга древнейшие археологические культуры, которые они назвали Иерихон А и Иерихон Б. Иерихон А — первый протогород мира. В нем жили праафразийцы. Они еще не знали керамической посуды, но уже занимались земледелием (обнаружены отпечатки зерен в сырцовом кирпиче). Город возник в начале VIII тыс. до н. э. и просуществовал более 500 лет, обновляясь более 20 раз. Он был обнесен мощными стенами толщиной не менее 1,5 м и высотой не менее 5 м. Оборона города была усилена рвами, выбитыми в скале шириной 8 м и глубиной 2 м. В Иерихоне была построена смотровая башня высотой 10 м. Она имела круглую форму, а лестница, ведущая наверх, была сделана из плит. Население города жило в круглых домах на каменном фундаменте. Неровности стен замазывались штукатуркой. По оценкам ученых, население города насчитывало 2000 человек.

В конце VIII тыс. до н. э. Иерихон А подвергся нападению. Об этом говорят следы больших пожаров. Следующий этап существования города ученые именуют Иерихоном Б. В руинах Иерихона А были найдены единичные стрелы, чуждые культуре автохтонного праафразийского населения и свидетельствующие о приходе другого народа с иной материальной культурой. В Иерихоне Б отстраиваются дома с квадратным планом постройки, появляется новое охотничье оружие — лук и стрелы (вместо оружия метательного типа — пращевых шаров), домашние животные — коза и собака. Его жители представляют собой новый антропологический тип (протосредиземноморский). Все это, а также еще ряд дополнительных аргументов, позволило В. А. Сафонову и Н. А. Николаевой связать культуры Иерихона Б и Чатал — Хююка и сделать вывод, что первые индоевропейцы поселились на Ближнем Востоке уже в VIII тыс. до н. э. Такого рода заключения ломают сложившиеся стереотипы, но, как говорится, шила в мешке не утаишь…

Наша книга посвящена событиям, которые происходили в Малой Азии и на Ближнем Востоке значительно позже, во II тысячелетии до н. э. Но мы беремся доказать, что и в те времена влияние индоевропейцев (и в первую очередь ариев — выходцев с территории Русской равнины) на жизнь этого уголка Средиземноморья было столь же определяющим.

Глава 1 КТО ЖИЛ В ПАЛЕСТИНЕ ДО ПРИХОДА ЕВРЕЕВ?

Пусть другие о столетьях канувших

Повествуют с мерной простотой

Или песней, трогающей за душу,

Намекнут о жизни прожитой.

Я бы тоже пел о них, когда б

Не был с детства — весь, от глаз до рук —

Странной вести неподкупный раб,

Странной власти неизменный друг.

Д. Андреев
Вначале краткая географическая справка. Палестина расположена на восточном побережье Средиземного моря. С юга к стране подступает Аравийская пустыня, на востоке — Сирийская пустыня, на севере проходит граница с Сирией, В древности иудеи называли Палестиной только западную, приморскую часть страны. С начала V в. до н. э. греки стали так называть всю страну. Пришедшие сюда позже римляне сохранили это название. В Ветхом Завете часто упоминается Ханаан, так в древности именовали территорию Палестины и Сирии. Еврейское название Ханаан часто заменяли словом Финикия, хотя, в сущности, под Финикией понималась лишь узкая полоса территории, тянущаяся вдоль берега Средиземного моря.

Евреи появились в Палестине сравнительно поздно, не раньше XVIII века до н. э. Народ, населявший эту землю до их прихода, Библия называет ханаанеями (ханаанами). Что же это за этнос и каковы его корни? Большинство современных историков считают его семитским племенем. Так, в книге «История Древнего мира. Ранняя древность» один из авторитетнейших специалистов по истории Древнего Востока профессор И. М. Дьяконов пишет: «Изучение древнейших географических названий на этой территории и отчасти непосредственные данные египетских и месопотамских текстов заставляют считать, что Восточное Средиземноморье по крайней мере с III тысячелетия до н. э. было заселено западными семитами. Они могут быть подразделены на три группы племен по признаку некоторых характерных особенностей их говоров; эти три группы условно называются ханаанеями, амореями и арамеями». Правда, какие географические названия Восточного Средиземноморья принадлежат миру семитской лексики и какие тексты из архивов египетских фараонов и месопотамских царей доказывают присутствие здесь семитских племен с III тысячелетия до н. э., ученый почему–то не приводит. Всякого мыслящего читателя это не может не насторожить, и он без труда найдет множество вопросов, на которые профессор навряд ли сможет вразумительно ответить.

Заглянем в ту же Библию. Там говорится, что Ханаан был сыном Хама, но не Сима — прародителя семитов. Арабы, как и евреи, тоже народ семитический (потомки Сима!) и своим родоначальником считают Исмаила — сына Авраама от египтянки Агари. Следовательно, и они появились в Палестине сравнительно поздно. Тогда какие же современные семитские народы могут возводить свое происхождение к Ханаану? Очевидно, что никакие. Но не означает ли это, что все разговоры о западных семитах, проживавших в Восточном Средиземноморье «по крайней мере с III тысячелетия до н. э.», надуманны и являются попросту наукообразной фикцией? Семиты–скотоводы, безусловно, могли проникать в это время отдельными группами на земли Сирии и Палестины, но не они, а индоевропейцы являлись зачинателями здесь цивилизации! Похолодание в Европе в середине IV тысячелетия до н. э. вызвало волну миграций в страны Средиземноморья и в Переднюю Азию с севера. В этом переселении активно участвовали в первую очередь арийские племена. Ханаанеи — это ваны (венеты) — предки современных русских (Вани — Иваны!), которые пришли в Палестину с Русской равнины.

В своих более ранних книгах «Древние росы. Мифологические параллели и пути миграций», «Предки русских в Древнем мире», «Тайны Троянской войны и Средиземноморская Русь», «Русь Средиземноморская и загадки Библии» автор предложил оригинальную интерпретацию событий, происходивших в Передней Азии и на Ближнем Востоке во II тысячелетии до н. э. Она основывается на идее присутствия на этих территориях носителей арийской (древнерусской) культуры. К их числу относятся в первую очередь библейские ханаанеи. Современные филологи выводят русское имя «Иван» из древнееврейского «Иаханан» — «бог Яхве смилостивился». Но Иван изначально русский образ, это имя одного из наших древнейших богов, о чем еще в XIX веке прекрасно написал выдающийся фольклорист и литературовед А. Н. Афанасьев в своем знаменитом сочинении «О поэтических воззрениях славян на природу». Русские сказки по своему происхождению старше и самой Библии, и самых древних семитских мифов. Именно слово «Иван» («Ваня») как родовое имя переселившихся в Средиземноморье ариев, породило название народа ханаанеев и их страны Ханаан.

В науке существуют различные объяснения самого слова «Ханаан». Часто его связывают с понятием пурпура или вообще красного цвета, рассматривая в этом случае Ханаан как «Пурпурную страну». Основание этому видят в производстве на сиро–палестинском побережье пурпурной краски, столь ценимой в древности. Многим исследователям, однако, такое объяснение кажется надуманным: трудно представить, чтобы какой–то народ стал именовать себя по названию продукта, который он производит. Да и славились ханаанские области, скорее, экспортом леса, а не тканей. Более логично считать, что прилагательное «красный» в ближневосточных источниках произошло от названия страны, а не наоборот. Точно так же и имя «финикийцы», под которым ханаанеи были известны грекам, неправомерно производить от греческого корня со значением «красный». Но сама взаимосвязь имени народа ханаанеев (финикийцев) с красным цветом, вскрытая лингвистами, заставляет вспомнить об одном любопытном наблюдении, сделанном доктором исторических наук, профессором А. Г. Кузьминым в своем предисловии к двухтомнику «Откуда есть пошла Русская земля»:

«В Западной Европе Русь называлась также Ругией, Рутенией, иногда Руйей или Руйяной. В первые века в Галлии существовало кельтское племя рутенов, которое часто сопровождалось эпитетом «флави рутены», то есть «рыжие рутены». Это словосочетание в некоторых средневековых этногеографических описаниях переносилось и на Русь, и, как это указывалось в нашей литературе, для такого перенесения требовалось какое–то хотя бы внешнее основание. И действительно, в X веке североитальянский автор Лиутпранд этноним «Русь» объяснял из «простонародного» греческого, как «красные», «рыжие». Во французских источниках также, скажем, дочь Ярослава Мудрого Анна Русская осмысливалась и как Анна Рыжая. Название Черного моря как «Русского» встречается более чем в десятке источников Запада и Востока. Обычно это название связывается с этнонимом и служит, в частности, обоснованием южного происхождения Руси. Это не исключено и даже вероятно. Но надо иметь в виду и то, что само это название осмысливалось как «Красное». В некоторых славянских источниках море называется не «Черным», а «Чермным», то есть Красным. Так же оно называется в ирландских сагах, выводящих первых поселенцев на острове Ирландия из «Скифии» (в ирландском языке: «Маре Руад»). Само название «рутены» происходит, видимо, от кельтского обозначения красного цвета, хотя на ругов–русов это название перешло уже в латинской традиции.

В русской средневековой традиции тоже была версия, что название «Русь» связано с цветом «русый». Традицию эту обычно всерьез не принимают. Тем не менее у нее глубокие истоки. Так, в некоторых ранних славянских памятниках зафиксировано обозначение месяца сентября как руен, или рюен, то есть почти так, как в славянских языках назывался и остров Рюген (обычно Руйяна). Значение этого названия месяца то же, что и прилагательное «русый»: именно коричнево–желтый, багряный (уже позднее слово «русый» станет обозначать несколько иной оттенок). По существу все формы обозначения Руси в западноевропейских источниках объясняются из каких–то языков и диалектов как «красный», «рыжий». При этом необязательно речь должна идти о внешнем виде, хотя и внешний вид в глазах соседей мог этому соответствовать. Красный цвет в столь важной для Средневековья символике означал могущество, право на власть. Красный цвет могли специально подчеркивать, как подчеркивал автор «Слова о полку Игореве» «червленый», то есть красный цвет щитов русичей».

Пусть читатель извинит нас за столь длинную цитату, но не возникло ли после ее прочтения у вас ощущение, что ханаанеи (финикийцы) действительно как–то связаны с Россией, русскими? Тем более что совсем поблизости от них находилось настоящее Красное море, и трудно поверить, что это не они, лучшие мореходы Древнего мира, дали ему это имя. Кстати, Геродот дважды (1,1; VII, 89) говорит о происхождении финикийцев, выводя их из района Эритрейского моря, откуда они и пришли к берегам Средиземного моря, причем второй раз он ссылается непосредственно на самих финикийцев: «Как говорят они сами». По–гречески «Эритрейское» значит «Красное». Сами финикийцы понимали под ним Чермное (Черное) море. Но не будет ошибкой говорить, как это делают многие современные историки, что в Палестину финикийцы прибыли с берегов Красного моря, омывающего Аравийский полуостров. Дело в том, что волна миграции арийских племен основательно «накрыла» и этот полуостров!

Примерно в 30 километрах к юго–востоку от Саны — столицы Йеменской Арабской Республики — находится местность с названием «Страна Русских» (Биляд эр-Рус). Точно так же никто не помнит, когда и почему огромный солончак на юго–востоке Аравии получил название «Отцы Русских» (Аба эр-Рус). В умах жителей Аравии устойчиво хранится память о неких «светлолицых братьях». Так, предки гордых аравийских бедуинов называли себя «ахмар», что значит «красный, рыжий». Есть целый район недалеко от йеменской столицы, выходцы из которого носят «фамилию» Ахмар. Светлый цвет кожи и волос издавна рассматривался на Востоке как признак знатности происхождения. То же самое можно сказать и про берберов Сахары. Представление о превосходстве, высоком социальном ранге, благородстве прочно ассоциировалось у них со светлым цветом кожи, волос, глаз. «Светлоокрашенными» в произведениях бедуинских поэтов выступают герои, воины — богатыри, вожди, цари. В Коране образ людей с белыми лицами получил религиозное осмысление как образ людей добродетельных. В арабский язык вошло устойчивое выражение «да осветит Аллах лицо твое!», то есть сделает тебя почетным, уважаемым.

В III тысячелетии до н. э. территория современной Палестины (Ханаан) стала одним из центров сосредоточения ариев, мигрировавших в страны Средиземноморья. Сюда собрались арии — беженцы и выходцы из Египта, Аравии и Месопотамии. Они не препятствовали заключению смешанных браков с местными племенами. В итоге ханаанейский этнос представлял многонациональную стихию, в которой руководящую роль, однако, играли предки русских — арии. Для тех же, кто все еще сомневается в присутствии наших пращуров в столь отдаленных землях, особо укажем, что имя первочеловека — Адам — в буквальном смысле по–древнееврейски означает «красный», и понимать это следует вовсе не как характеристику представителя красной расы, а как указание на русого (рыжего!) Ивана, которому стало скучновато посреди райских кущ. Да и само слово Финикия, как и созвучное ему название Венеции, восходит к корню «ван», от которого произошли имена «ваны» (ханаане) и «венеты» (финикийцы).

Вполне понятно, что читатель, впервые столкнувшийся с такого рода идеями, может отнестись к ним очень настороженно, если не сказать враждебно. Но мы, со своей стороны, напомним, что тема миграций древних ариев в Средиземноморье затрагивалась многими исследователями. На то, что под именами ханаан и ванов (венетов) скрывается один и тот же народ, указывали кандидат экономических наук Д. Н. Емельянов и писатель В. И. Щербаков. О присутствии предков русских и славян на Ближнем Востоке и в Передней Азии написали в своих книгах А В. Трехлебов, В. В. Данилов, В. Н. Демин, Ю. Д. Петухов. Профессиональные историки с великой неохотой признают это, но всячески замалчивают участие ариев в истории Ближнего Востока или подчеркивают незначительность их роли и их влияния на политические процессы. В данной книге мы попытаемся, насколько это возможно, показать несостоятельность подобных взглядов.

Вернемся опять–таки к родословной Ханаана, сына Хама. Слово «хам» в современном русском языке обозначает грубого, наглого человека. Оно пришло к нам со страниц Библии и непосредственно связано с одним из эпизодов в жизни Хама. Однажды его отец Ной — тот самый, что спасся в своем ковчеге от потопа, — начал возделывать землю. Наработавшись изрядно, он выпил вина и, опьянев, заснул обнаженным в своем шатре. Хам же, случайно увидев наготу отца своего, вышел и рассказал об этом своим братьям — Симу и Иафету. Тогда те взяли одежду и, положив ее на свои плечи, пошли задом и накрыли ею отца. Лица их были обращены назад, и они не видели наготы своего отца. Когда Ной проснулся и узнал, в чем провинился Хам, то он гневно изрек «Проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих» (Быт. 9:25). Богословы в деталях разобрали эту историю и высветили все неприглядные стороны поступка Хама. Толковая Библия разъясняет, что Хам в отличие от своих братьев «обнаружил порочную наклонность и испорченное воображение, отсутствие сыновней почтительности». Как говорится, тут все ясно. Но есть во всей этой притче и нечто темное, недосказанное. Почему Ной проклинает не самого Хама, а его сына? Причем у провинившегося Хама четыре сына, и имя одного из них — Мицраим — священные еврейские книги постоянно соотносили с Египтом. Почему гнев деда не обращен на него? Очевидно, что рассказ о провинности Хама включен в Библию исключительно с целью обосновать «законность» будущей рабской зависимости Ханаана от своих братьев.

Нам представляется, что в данном библейском эпизоде присутствует также подоснова, которая осталась незамеченной его истолкователями. Зададимся вопросом: а что означает имя Хам? Исследователи Библии, выводящие его от древнееврейских корней, скажут, что оно значит «жаркий», «страстный». Но если считать ханаанеев потомками ариев, то напрашивается параллель Хама с богом любви в древнеиндийской мифологии — Камой. По–древнеиндийски «кама» — «желание», «чувственное влечение», «любовь». Бог Кама изображался юношей, восседающим на попугае (также на колеснице); в его руках лук из сахарного тростника с тетивой из пчел и пятью стрелами из цветов, насылающих любовную страсть. Ну, чем он не Яр — Эрос или «первый русский любовник» Иван? В верованиях наших предков особое (верховное!) место занимали боги, связанные с плодородием. И кажется в высшей степени закономерным, что родителем Ханаана — Ивана библейская традиция называет древнего арийского бога любви (о его связи с прародиной ариев — Россией — напоминает также и название реки Камы).

Расшифровка имени Хама помогает, наконец, понять и глубинную суть скандала в «пуританском» семействе Ноя. Думаем, что никто не станет отрицать, что в трезвом ли, в пьяном ли состоянии, но люди, как правило, разоблачаются в постели для выполнения весьма определенных таинств. Не развивая эту тему, отметим только, что богу любовной страсти, которому в этой истории уподоблялся Хам, должно было открыться все обычно скрываемое от любопытствующих глаз, пусть даже это была только нагота. Ясно также, что чем более интригующим было зрелище, тем сильнее Хаму хотелось рассказать об этом братьям. Кстати, и Сим, и Иафет предстают в этой семейной драме в крайне неприглядном виде. Во–первых, невозможно накрыть человека, глядя только назад, а значит, по крайней мере, кто–то из них тоже совершил неблагочестивый поступок. А во–вторых, ведь это они донесли отцу на брата, и мы, в противовес мнению ученых–богословов, не стали бы восхвалять Сима и Иафета.

Историк Ю. Б. Циркин в своей книге «От Ханаана до Карфагена» подробно обсуждает идею молодого московского исследователя А. А. Немировского, что в качестве предка ханаанеев следует рассматривать Каина, старшего сына Адама и Евы. В древнееврейском безгласновом написании имена Каин и Ханаан можно рассматривать как синонимы. В Библии Каин предстает убийцей и первым злодеем на земле. Но это негативное отношение к нему прекрасно объясняется, если в конфликте земледельца Каина и скотовода Авеля видеть проявление враждебных отношений между оседлым населением Ханаана и переселенцами–евреями. В Книге Бытия рассказывается история Каина и его потомков. После убийства брата он бежал в страну Нод, расположенную к востоку от Эдема, где женился и имел сына Еноха. Там же Каин построил первый город (до этого города в Библии не упоминаются), названный им по имени сына. Так что Каин оказывается не только первым земледельцем, но и первым горожанином. Известно, что до еврейского завоевания Ханаан был страной городов, поэтому на Каина переносилась та ненависть, которую завоеватели питали к коренному населению.

Перечисление потомков Каина представляет лишь список имен и не несет какой–либо информации. Исключение составляет только Ламех, пятый по счету потомок Каина, сыновья которого стали прародителями всех кочевых скотоводов (Йавал), музыкантов (Иувал) и кузнецов (Тубал — Каин). Ю. Б. Циркин отмечает, что рассказ о пребывании Каина в стране Нод и его потомках кажется искусственно вставленным в повествование о допотопных временах. Четвертая глава Книги Бытия никак не связана с другими ее частями, в следующей, пятой главе обсуждается уже линия Сифа, третьего сына Адама. На этом основании Ю. Б. Циркин делает вывод, что историю Каина и его рода «надо рассматривать как мифическую предысторию Ханаана». При этом мы уже только на основании библейского текста должны признать, что ханаанеи были не только хлебопашцами, скотоводами, металлургами, но также и художественно одаренным народом — песнопевцами и музыкантами.

В числе сынов Ханаана в Книге Бытия назван Аморей. Если имя Ханаана мы возводим к русскому Ване (Ивану), то Аморей (Марей!) является мужским аналогом имени Марии. Первая «а» в данном случае подобна неопределенному артиклю в английском языке или начальной гласной в полных русских именах и ирландских фамилиях типа О'Брайен. В античных источниках народ Мареев назывался еще киммерийцами. В этом имени в качестве приставки фигурирует имя общеиндоевропейского бога Ки, которое использовалось в значении «великий», «божественный». Поэтому название «киммерийцы» означает «великие Марей» или, по–другому, «почитающие богиню Марию» (у славян ее называли еще Марена, Мара).

Киммерийцы проживали в южнорусских степях, у берегов Азовского и Каспийского морей. Именно оттуда они мигрировали в Малую Азию и далее в Месопотамию и на Ближний Восток Ханаане — Иваны и амореи-Мареи оказываются родственными племенами. Интересно добавить к этому, что в русском фольклоре образы Ивана и Марьи мыслятся как близнецы! В словарях русских имен обычно пишут, что имя «Мария» древнееврейского происхождения, но это неправда! У евреев форма этого имени другая — Мириам, да и к тому же сама она вторична по отношению к общеславянскому «мир» — сравни: Мир–ко, Яро–мир, Ладо–мир, Влади–мир.

По нашему мнению, Марья (Марея, Мария) означает буквально Ма (ть) — Рея. У греков титанида Рея была матерью великих греческих богов — Зевса, Аида, Посейдона, Геры, Деметры и Гостии. Но само имя Рея не греческого происхождения. Оно происходит от древнерусских слов «яра», «ярена», «яреная» (т. е. оплодотворенная и готовая плодоносить). Богиню Рею (Яру) естественно считать женской параллелью бога Яра (русского Ярилы!), по имени которого наши предки называли себя ариями. У русских и славян Великая богиня Яра (Рея) стала со временем почитаться под именем Марены (Мары).

В 1934 году во время раскопок холма Тель — Харири, что невдалеке от Дамаска, французский археолог Андре Парро нашел фигуру бородатого мужчины с молитвенно сложенными руками. Клинописный текст у основания скульптуры гласил: «Я лами-Мари, царь государства Мари…» О существовании в древности государства Мари уже было известно ранее, но никому до этого не удавалось установить, где же оно находилось. Дальнейшие поиски Парро подтвердили, что под холмом находятся развалины столицы Мари. Были обнаружены храм, жилые дома, крепостные стены, зиккурат и великолепный царский дворец, построенный в III тысячелетии до н. а, состоявший из двухсот шестидесяти комнат и залов. Там были кухни, бани с ваннами, тронный зал и молельня. Правда, всюду виднелись следы пожара и умышленного разрушения. Крупнейшей находкой в Мари оказался царский архив, включавший тридцать три тысячи шестьсот глиняных табличек с клинописными текстами. Из этих табличек ученые узнали, что население Мари составляли племена амореев.

Название Мари индоевропейского происхождения и никак не может быть признано семитским. Уже одного этого обстоятельства достаточно, чтобы усомниться в принадлежности амореев к семитам. А откуда происходит название Дамаска — города, который считался у древнейших жителей Востока одним из райских мест на земле? Библейская энциклопедия выводит имя этого города из сербского языка, где оно означает «место хлопот, деятельности» (или, говоря попросту, «дом»), и отсюда автоматически следует, что именно предки сербов участвовали в закладке здесь «первого камня», а никакие не семиты. Да и что говорить, славянское происхождение этого названия видно невооруженным глазом: ведь только у славян в изобилии присутствуют названия городов, оканчивающиеся на суффикс «ск» — Гданьск, Курск, Минск, и т. д….

В конце III тысячелетия до н. э. племена амореев проникают в Месопотамию, захватывают обширные области в семитской стране Аккад и создают сильное государство с центром в Вавилоне. Географически изначально семитские племена концентрировались в Месопотамии и на Аравийском полуострове. Индоевропейские и арийские переселенцы из Европы сосредотачивались в основном к западу от них — на севере Африки, в Палестине, Сирии и Малой Азии. Совершенно ясно, что границы между этими семьями народов были «прозрачными». Библия подробно рассказывает нам о движении еврейских племен с территории Месопотамии в сторону Палестины и далее Египта. Но точно так же происходил и обратный процесс проникновения индоевропейцев и ариев в земли семитов. Причем, и это принципиальный момент, отстаиваемый автором в данной книге, индоевропейцы пришли в Месопотамию задолго до того, как семиты начали из нее свой исход. К началу XVIII в. до н. э. семитские племена уже в известной степени впитали в себя элементы индоевропейской культуры. Они поклонялись идолам арийских богов (о чем чуть дальше), а это верный признак того, что ханаанейские и аморейские племена завоевывали те или иные семитские царства. В частности, вавилонского царя Хаммурапи, кажется, еще никто не записывал в семиты! Да и имя его с учетом возможного перехода согласных и условности прочтения гласных можно расшифровать, как Ка (Ки) + Мура (Мара) + суффикс — почитающий верховных бога Ки и Марию, «великий Марей (аморей)», или… Киммериец! Мы в очередной раз приходим к идее участия в азиатских и средиземноморских событиях предков современных русских.

В начале II тысячелетия до н. э. на землях, контролируемых амореями в Северной Месопотамии, возникло многонациональное государство Митанни с правящей арийской династией. Военная гвардия митаннийских царей называлась марианны (они Марей!), то есть состояла из амореев.

Современные исследователи не имеют сколько–нибудь удовлетворительного объяснения имени этого государства. Известно, правда, что сами жители называли себя Маиттани. В русском прочтении его можно перевести как Мать — Ана или Божественная Мать (Анат — одно из имен Великой Богини в Малой Азии и на Ближнем Востоке; оно родственно русскому местоимению «она»). Имя страны указывает, что в ней особым почитанием пользовался культ Великой Богини. Современные русские называют свою страну Отечеством. Это слово среднего рода, но образовано оно от существительного мужского рода «отец» и отражает влияние патриархальных представлений на формирование понятий. Название страны Маитани можно трактовать как «женский» аналог слова «отечество». В пользу такого объяснения говорит то, что гвардия митаннийских войск, наиболее боеспособные воины, назывались «марианны», то есть служители и защитники Великой Богини Марии. Митаннийцев называли по–другому еще хурритами. Для историков смысл этого слова — тайна за семью печатями. Но из греческой мифологии известно, что спутники–хранители богини Реи назывались куретами. Выходит, что хурриты–куреты — это люди, почитающие арийскую Великую Богиню!

Наиболее почитаемыми у митаннийцев были богини Иштар, Шавушка и Гена (т), или Гишта. Имя «Иштар» следует читать как «Есть Яра (Рея)» или «Истинная Яра (Рея)». Очевидно, что оно восходит к имени древнеарийской богини. Имя Шавушка (Савушка) служит уменьшительно–ласкательной формой имени Савы, оно образовано по такому же принципу, как и русские слова «девушка», «милашка» и т. д. Само же имя Сава является искаженным вариантом Сивы — Великой Богини у северных народов. Имя Савушки — Сивы напоминает о Великой Белой Богине — Кибеле (Ки — Беле, белый = сивый), отождествлявшейся с Реей. В Малой Азии Шавушке приписывались также мужские черты и атрибуты. Будучи богиней плотской любви, она могла наказывать врагов и клятвопреступников, меняя характер их сексуального поведения на противоположный. По свидетельству древних авторов, подобные метаморфозы были вполне обычным ритуалом для наиболее истовых служителей Верховной Богини (куретов).

Индоевропейская природа и у имени богини Гепы или Гебы, Геи — Бабы. Отдавая (без всяких на то оснований!) преимущество шипящей огласовке хурритских имен, лингвисты существенно усложняют понимание реального взаимодействия народов и взаимопроникновения их культур. Гепа — Гипта была хорошо известна на всем Ближнем Востоке. Один из наскальных рисунков рисует ее верхом на льве перед вступлением в священный брак с богом Бури. В орфических гимнах она упоминается под именем «Гипта — матерь земная». В одном из них Гермес так обращается к Гефесту и его свите: «Я, посланец бездонных глубин, умиротворяю духов, соединяю владык элементов: Гею, и Рею, и Гипту, и тебя, владыка огня!» Затем он поет:

Гипту, кормилицу Вакха, кричащую «эйа», я кличу,

Силой благую пестунью зову Диониса — тебя, Левкотея!

Примирите титанов.

Левкотея переводится с греческого как «Белая Богиня», это эпитет Ки — Белы. Сопоставление Гипты с Геей, Реей и Кибелой однозначно свидетельствует о ее северном происхождении. Мифологи признают, что ее культ пришел в Азию из Фракии, но на Балканы он попал из еще более северных земель: на Русской равнине Гипта — Гепа известна как Ягая — Баба (Баба–яга), которая и была ее прообразом. В стране пирамид поклонялись мужскому аналогу Гипты богу Гебу — олицетворению земли и связанных с ней природных начал. По всей видимости, с их именем и связано название страны — Египет.

Еще один верховный бог митаннийцев — Тешшуп, бог Бури и Царь богов. Его «оружием» являются гроза, дождь, ветры и молния, а ездит он на боевой четырехколесной колеснице, влекомой быками. В звонкой (нешипящей) огласовке его имя представляет структуру из трех согласных Д–ж–б, которая порождает имя Дажьбог (гласные, повторимся, восстанавливаются филологами неоднозначно и в большинстве случаев условны). Впервые на тождество хурритского Тешшупа и русского Дажьбога указал В. Щербаков. Дажьбог был одним из главных богов в Киевской Руси и входил в пантеон князя Владимира. В его имени уже содержится и полная его характеристика как подателя благ. В русском произношении оно переходит в Даждь–бог, а эта форма уже напоминает о дожде и буре — «оружии» Тешшупа. Русский язык легко и просто объясняет лингвистические головоломки ученых!

Еще один сын Ханаана — это Хет. Государство хеттов находилось в самом центре Малой Азии (полуостров Анатолия, территория современной Турции). Как показал в 1915 году выдающийся чешский лингвист Бедржих Грозный, язык хеттов принадлежит к индоевропейской группе языков. Это обстоятельство служит еще одним важным указанием в пользу того, что родственные хеттам ханаанеи и амореи никакими семитами изначально не были. Другое дело, что эти племена не выступали против смешанных браков с семитами и в конечном итоге «смешались» с ними. Но это был весьма длительный процесс.

Поразительное открытие Б. Грозного не было результатом случайного озарения. Еще в 1902 году норвежский ученый Й. А. Кнудтон пришел к идее, что хеттский язык относится к индоевропейской группе. Но впоследствии под давлением критики со стороны всех филологов и историков он отказался от нее. Когда Б. Грозный принимался за дешифровку хеттского языка, он разделял общепринятую во всем ученом мире точку зрения, что хеттский язык — язык семитский. Ведь и участвовать в работе по изданию хеттских табличек, найденных археологами, его пригласили как семитолога. При этом теория о семитском происхождении хеттов строилась не на песке. Одним из сильнейших аргументов был физический облик хеттов, запечатленный в реалистических рельефах на стенах карнакского Рамессеума (около 1250 г. до н. э.), на гробнице фараона Хоремхеба (около 1310 г. до н. э.), а также в многочисленных скульптурных изображениях, найденных на местах раскопок хеттских памятников в Малой Азии. Для хеттов характерны крупный загнутый книзу нос и скошенный лоб; их расовый тип представляется совсем не индоевропейским, а скорее семито–армянским. Но все это памятники уже достаточно позднего времени, когда хетты в силу своей «открытости» уже породнились с другими народностями Азии. Та же самаяпроблема возникает и при этнической идентификации ханаанеев–финикийцев и амореев. В дошедших до нас памятниках мы примечаем у многих из них явно семитические черты. Но на примере хеттов видно, что это еще не аргумент в пользу их принадлежности к семитам.

Хетты и митаннийцы находились в тесном общении. Этот вывод был сделан историками после прочтения Б. Грозным четырех больших глиняных табличек, написанных клинописью на хеттском языке с примесью встречающихся то здесь, то там нехеттских выражений. В целом они представляли специальное руководство по выучке лошадей — первое сочинение этого рода в мировой литературе. Написал его Киккули — главный конюший хеттского царя. По происхождению он был не хетгом, а митаннийцем. Хеттский царь пригласил его в качестве эксперта, чтобы он ввел в его царстве наиболее прогрессивные методы выучки лошадей. «В результате полного перевода оказалось», — пишет Б. Грозный, что мы имеем дело «с учебником, состоящим из трех частей: 1) подготовка коня к тренингу, 2) тренинг коня в аллюре, 3) тренинг коня в галопе. Всего выучка продолжалась 200 дней. Весьма интересно, с какой точностью определен каждый шаг, каждый отдых, каждое кормление, каждое поение, каждое купание тренируемых коней в течение целых 200 дней. Это труд, поражающий своей методичностью, труд, индоевропейское происхождение которого очевидно». И далее ученый добавляет, что многие выражения в предписаниях арийско–митаннийского происхождения.

Хетты тренировали лошадей в основном для боевых колесниц. Киккули для них был, выражаясь современным языком, военным советником. У себя на родине он, очевидно, принадлежал к элите военных, а значит, по всей вероятности, был амореем. Сегодня большинство историков считают, что первые колесницы появились на Урале (синташтинская культура) и в прилегающих к нему более западных и более южных районах на рубеже III и II тысячелетий до н. э. Это ареал обитания ариев. Но и в Митанни главным царским конюшим был арий Киккули! В области военного искусства арии на тот момент превосходили народы Передней Азии. Именно этот фактор наряду с изобретением колесницы предопределил уникальные по своим масштабам миграции ариев на юг во II тысячелетии до н. э.

Страна хеттов лежала «на полпути» между двумя арийскими центрами — южнорусскими степями и Митанни. Если предположить, что между ними было какое–то сообщение, то и в хеттской державе мы должны будем обнаружить следы присутствия ариев. И это оказывается совсем простым делом. На южном побережье Черного моря, совсем недалеко от хеттской столицы Хаттусаса (современный Богазкей, 150 километров юго–западнее Анкары) находилась область Пафлагония, где вплоть до XII в. до н. э. проживали венеты. Отсюда, с берегов Чермного (Красного, Русского) моря часть венетов переселилась в Палестину, где они стали называться финикийцами (ханаанеями).

Более неясной и запутанной на первый взгляд представляется ситуация с этнической природой тех, кого называли арамеями. Библия утверждает, что сынами Сима были Елам, Ассур, Арфаксад, Луд, Арам, и кажется, что причисление потомков Арама — арамеев — к семитам вполне оправданно. Но на примере сыновей Хама мы уже убедились, что три ветви народов, идущих от сыновей Ноя, нельзя жестко разделить по расовому или этническому признакам. Это попросту географическое деление, где в одну «семью» могут попасть мицраимы–египтяне, коренные африканцы, и ханаанеи — пришлые арии. Точно такая же «мешанина» наблюдается и с родом Сима.

Начнем по порядку. Елам (Элам) — древнейшее государство, занимавшее часть нынешней территории Ирана. Этнический состав его населения до конца не ясен. По–видимому, он был неоднородным и включал как часть индоевропейских, так и семитских народностей.

Ассур — эпоним Ассирии — один из великих народов древности, уцелевший доныне. Ассирийцы до сих пор живут в разных странах — Ираке, Турции, Иране и других, в том числе и в России. В конце II — первой половине I тысячелетия до н. э. Ассирия была одной из сильнейших стран Передней Азии. Она находилась на территории современного Ирака и во времена своего наивысшего могущества подчиняла себе всю Северную Месопотамию. Подобно Аккаду в более раннюю эпоху, это государство неизменно олицетворяло интересы семитских народов в данном регионе.

Имя «Арфаксад» некоторые толкователи производят из санскрита, и тогда оно понимается как «близкий к ариям» и относится к народу, жившему на северо–западе Месопотамии, между арийскими (амореи) и семитскими племенами.

Луд — это Лидия, страна в Малой Азии (вспомним лидийского царя Креза, обладателя несметных сокровищ). Проживали там, безусловно, индоевропейцы.

И, наконец, Арам — арамеи. Исследователи считают его народом семитской семьи. Мы никак не можем с этим согласиться. Нам не известно ни одного сколько–нибудь удовлетворительного объяснения значения этого этнического имени из семитских языков. С другой стороны, слово «арамей» любой индоевропеец переведет как «арий–муж». Вполне понятно, что для профессиональных историков это не причина для перемены мнения, они еще в юности твердо заучили, что арамейские племена говорили на языке, который принадлежит к числу семитских. А отсюда вроде бы следует однозначный вывод, что арамейцы были семитами. В этом рассуждении, однако, есть одна серьезная неувязка, о которой большинство исследователей, по–видимому, не задумываются. Надписи, на основании анализа которых ученые делают свои выводы, относятся, самое позднее, к IX–VII вв. до н. э., когда собственно арамеи смешались с коренными народами Ближнего Востока и Месопотамии. Эпоха доминирования ариев в этом регионе к тому времени уже закончилась, а изгнавшие их семиты, разумеется, должны были разговаривать на своем родном наречии. Язык их общения, безусловно, был семитский, но сложился он под непосредственным влиянием и на основе арийского языка. Вот почему его назвали арамейским!

Самое интересное в вопросе об арамеях состоит в том, что историки доподлинно не знают, ни откуда появились они в Азии, ни куда потом подевались. Традиционно считается, что арамейские пастушеские племена пришли в Северную Месопотамию из более южных аравийских оазисов в XIV в. до н. э. При этом предполагается, что они вытеснили или покорили проживавших там амореев, а в дальнейшем растворились среди местного населения, так как об арамеях отсутствуют какие–либо упоминания ранее XI в. до н. э. Столь скудная информация о народе, с именем которого связано название самого распространенного языка в Передней Азии I тысячелетия до н. э., не может не насторожить. Уж, казалось бы, если это племя семитского происхождения, то в памяти народов Ближнего Востока и Месопотамии должны сохраниться легенды и предания, рассказывающие о его прошлой судьбе. Но ничего этого пока не обнаружено. Все эти неувязки, однако, легко объясняются, если только считать, что имя «арамеи» использовалось для обозначения представителей народа ариев — амореев и ханаанеев.

Кстати, жителей Византии называли ромеями. Традиционно это объясняется тем, что Византия входила в состав Римской империи, а значит, ее граждане были римлянами, или, допуская возможность искажения этого имени при греческом произношении, ромеями. Нам, однако, эта версия кажется неубедительной. Кажется странным, что коренные жители Малой Азии вдруг так полюбили чуждое для себя имя. Другое дело, если форма «ромеи» родилась от более древнего имени «арамеи». От нее, заметим, произошло и название «Армения». Другими словами, арамеи под давлением семитов отступили из Северной Месопотамии на север и поселились на территории Малой Азии и Армянского нагорья. Со временем (несколько веков!) их название стало общим для тех местных народов, которые попали в «поле притяжения» арамеев–ариев и основательно смешались с ними. Так появились имена ромеев и армян.

Глава 2 СТРАНА РУТЕН: ПРОТИВОСТОЯНИЕ С ЕГИПТОМ И ХЕТТАМИ

Через годы, воды и пески

Да по знойным странам

Шел мой дед — скрипучий от тоски —

К водам Иордана.

Хорошо, что по морю ходил,

Мылся в дальней речке,

В Палестине мазанки лепил,

В Ханаане — печки…

И теперь, когда прошли года,

Заросли курганы.

Ты лети, мой стих, туда, туда —

К водам Иордана!

И. Тряпкин
Утверждением о том, что Россия непохожа на весь остальной мир, никого не удивишь. Но каждый раз, сталкиваясь впрямую с тем или иным проявлением ее своеобразия, не устаешь изумляться. Скажите, например, почему наша интеллектуальная элита не просто не верит в древность русского народа, а ожесточенно противодействует распространению этой идеи? Почему просвещенная русская публика в течение многих лет сомневалась в подлинности «Слова о полку Игореве»? Почему наши профессиональные историки в своем большинстве упорно записывают нас в «малолетки»? Ведь еще во времена Ломоносова и Татищева были собраны свидетельства, говорящие как раз об обратном. В чем тут дело? Отчасти наших академиков понять можно. Русский народ всегда объединял вокруг себя другие племена и народности, скромность — наша родовая черта, и потому выпячивать свои великие свершения и многотысячелетний опыт обустройства планеты нам вроде как не к лицу. Однако, с другой стороны, ведь настойчиво навязывать народу в качестве научно проверенного знания заведомую чепуху вроде норманнской теории или ее современных перепевов, мягко говоря, не совсем прилично!

Большинство исследователей причисляют русских к числу славянских племен. Но прародиной славян считается Центральная Европа, и, значит, русские, согласно такому взгляду, появились на территории современной России только во время ее славянской колонизации в VI–VIII вв. Эта теория, придуманная немцами еще в ломоносовские времена, дожила до наших дней. Но надо твердо осознавать, что имена «русский» и «славянин» стали употребляться как синонимы только после X века. Ранее два эти этноса различались между собой. И это понятно, поскольку славяне на Русской равнине были пришельцами, а русские — коренными жителями. Именно Русская равнина была прародиной русских. Славяне были нашими ближайшими соседями, вот почему культуры русских и славян так схожи между собой.

Предки русских назывались ариями по имени верховного бога Яра, которому они поклонялись. Как это ни покажется странным, но сколько–нибудь полную историю ариев профессиональные историки все еще не создали. В некоторых учебниках по истории Древнего мира им не отводится даже отдельной главы или, того хуже, параграфа. В своих более ранних книгах автор попытался хотя бы в малой степени исправить эту вопиющую несправедливость.

Согласно нашей концепции, выделение ариев в среде других индоевропейских народов связано в первую очередь с возвышением внутри их религиозного «пантеона» бога Яра (он же Ярила, он же Род). Поэтому и прародина ариев должна находиться в той области Восточной Европы, где наиболее распространены топонимы с корнями «яр», «ра» (в Белоруссии Яра называли Раем!) или созвучными им. И здесь следует выделить бассейн реки Волги, которая в старину называлась Ра и неоднократно поминается в религиозных текстах ариев. Не забудем и то, что древние цивилизации возникали вблизи крупных рек, да и русская традиция строить поселения на возвышенном берегу реки (яру!) родилась, разумеется, не тысячу лет назад, а гораздо раньше. Именно берега Волги, как нам представляется, были колыбелью арийской культуры. Отсюда они мигрировали в самые разные области нашей планеты. Названия Европы (по–английски «Юропы»), Ирландии, Германии, Армении, Ирана, Ирака, Аравии — все арийского происхождения. В сочинении русского книжника XII в., получившем название «Слово об идолах», сообщается, что культ Рода (одного из воплощений Яра) охватывал Египет, Вавилон, Малую Азию, Грецию, Рим и славянский мир! Большинство ученых воспринимают это как беспримерную похвальбу и заведомое преувеличение. Но в действительности все именно так и было! Арии в своем движении на юг заселили земли Восточного Средиземноморья и добрались до Египта.

Следы былого присутствия ариев в Египте видны «невооруженным глазом»! Египетский бог солнца Ра — это «двойник» русского Яра (в египетском письме не было гласных). Некоторые египетские божества следует также признать русскими по происхождению. Таковыми являются древнейший бог Бата (Батя!), почитавшийся в образе быка; демон мрака и тьмы Баб (мужская параллель богини Бабы–яги); богиня Маат — дочь бога Ра; Птах (Петух) — мемфисское божество земли и плодородия. Отдельного упоминания заслуживает бог- покровитель умерших Сокар, изображавшийся в виде мумифицированного сокола или мумии с головой сокола. В египетском письме отсутствует буква «L», а буква «R» может также произноситься как «L». Но это значит, имя бога Сокара можно прочитать и как «Сокол», что в точности соответствует его образу и подтверждает его арийскую природу. На особую значимость этого божества для древнейших жителей Африки указывает то, что его именем названа знаменитая пустыня Сахара.

Вот еще несколько дополнительных примеров. Во главе сложившегося египетского государства стоял царь, часто называемый в литературе фараоном — термином, как обычно объясняют, пришедшим из греческого языка, но восходящим к древнеегипетскому иносказательному наименованию царя эпохи Нового царства (XVI–XI вв. до н. э.) — пер-о, что значило «Большой дом» (т. е. дворец). Но коли так, то слово «фараон» родственно имени русского верховного бога Перуна, а его смысл открывает наше же числительное «первый». «Русская гипотеза» несравненно точнее характеризует главное лицо государства, носителя высшей власти, чем древнеегипетская! Перун — верховный бог Древней Руси, это один из наших первобогов, древние хетты восприняли и почитали его под именем Пирвы, а балты называли Перкунасом. Сам по себе Перун не вошел в пантеон египетских богов, но «корни» его имени и титула «фараон» одни и те же. Кстати, русское «царь», английское «сэр» и французское «сир» произошли от рожденной в Египте формы «сар», что означает «сын Ра» и служит одним из титулов фараона. На протяжении всей своей истории египтяне поклонялись верховному богу Амону — Ра — божественному воплощению первочеловека–ария Ману, уподоблявшегося богу Яру, а звезду прямо–таки в русском стиле словообразования называли «небка», т. е. малый участок неба.

Для многих наши египто–русские параллели наверняка покажутся чересчур смелыми. Поэтому самое время обратиться непосредственно к историческим свидетельствам. Согласно египетским источникам, жители Палестины, проживавшие там с древнейших времен, состоявшие в постоянном сношении с Египтом и входившие в состав чужеземного населения восточной окраины дельты Нила, назывались хары (харии). Этим именем обозначался не только сам народ, но и обустроенная им страна. Она лежала на Сирийском прибрежье. По мнению египтолога Г. Бругша, под этим названием фигурировала Финикия, но вполне вероятно, что ее границы были значительно шире. В страну Хар и из нее ходили нагруженные товарами корабли, ее жители вели оживленную торговлю с Египтом, и если верить памятникам и папирусам, то на них смотрели в стране пирамид как на людей уважаемых и почетных. Даже рабы и рабыни из страны Хар высоко ценились знатными египтянами и покупались за высокую цену Наверное, читатель уже догадался, что хариями египтяне называли поселившихся в Палестине ариев. В данном случае они произносили первую гласную в их имени с глухим придыханием. Те же немцы, к примеру, воспроизводили исходный для этих названий корень «яр» более звонким образом, так что слово «арий» у них «превратилось в «герр» — господин. Кришнаиты поминают бога Яра в словосочетании «Хара Кришна» — Верховный Кришна,

Хары имели свои поселения в Северном Египте, и у нас есть основания говорить об их влиянии на древнейшую историю Египта. В составе имен царей Раннего царства, например, неизменно упоминается бог Хор (Хар, Гор), представлявшийся в виде сокола. Всемирная история знает еще только один пример, когда бы имя верховного правителя государства соотносилось с соколом. Это опять–таки русский князь Рюрик, имя которого сопоставляют с общеславянским соколоподобным богом огня и света Рарогом. Но более интересно даже не это. По–египетски имя Хора = Гора означает «высота», «небеса» и отражает лишь часть функций бога, его способность парить в воздухе. Гораздо более полное отражение божественного имени мы находим в русском языке. Гор — это и гора, и гореть, это и Змей Горыныч, и царь Горох, и Святогор, и богатырь Горыня. Корень «хор» порождает не менее богатый ряд ассоциаций — «хор», «хорошо», «хоровод>», русский Солнцебог Хорс. Русская этимология несравненно точнее характеризует образ египетского бога–сокола, а это верное указание на то, что рождался он на древнерусской (арийской) «почве». «По сей день герб Египта — расправивший крылья орел. А точнее, сокол. Тот самый сокол–рарог, которого мы уже встречали повсюду где ступала нога русского человека: от Крита до Рюгена, и от Аркаима, через «самостийную» ныне Украйну. до столпов Иверийских. Нет храма в Египте, где бы вы не узрели скульптурное или рельефное изображение царственного, увенчанного коронами Верхнего и Нижнего царств сокола. Учебники, научные монографии, справочники с энциклопедиями дают ему имя Гор. Бог. Гор. Сами египтяне зовут сокологолового бога Хорусом… Сокол–солнце. Фииист Ясный сокол. Светлое солнечное божество Хорус. Хорс. Да, тот самый славянский, русский, исконный бог солнца, точнее, солнечная ипостась Рода — Вседержителя» (Петухов Ю. «Колыбель Зевса»).

Выходцы с Русской равнины побывали в Египте и, что называется, «приложили руку» к его истории. Но также совершенно очевидно, что роль пришельцев–северян там должна была с каждым годом падать, а в какой–то момент они, как чужаки, однажды добившиеся власти над страной, вообще должны были превратиться во врагов. На наш взгляд, это произошло во время смуты в Египте и распада централизованной власти (XXII–XX вв. до н. э.). Пришельцы–хары отступили на земли Палестины и Сирии под защиту своих соплеменников (тех же харов–ариев и ханаанеев–ванов). Союз этих арийских племен египтяне называли страна Рутен. Конечно, как и во все времена, эти предки русов объединили вокруг себя и ряд других азиатских народов, проживавших на данной территории. Рутен — реальное государство, существовавшее в Передней Азии во II тыс. до н. э.! Но многие ли слышали о его существовании?

Авторы наших учебников лишь мимоходом упоминают об этой стране, а то и вовсе ничего не говорят о ней. Так, в частности, поступил Ю. Б. Циркин, автор книги «От Ханаана до Карфагена», специально посвященной древнейшей истории Палестины. Но выдающийся египтолог Г. Бругш, автор знаменитой книги «Все о Египте», был совершенно противоположного мнения. Он особо подчеркивал, что «в Ханаане составился великий союз народов единого происхождения, которых памятники называют общим именем «рутен». Народы эти управлялись царьками, сидевшими в укрепленных городах, названия которых записаны на памятниках, и которые позже, большей частью, были взяты завоевательной иммиграцией сынов Израиля». Египетские источники свидетельствуют о более чем полутысячелетнем противостоянии страны Рутен власти фараонов. К счастью, в книге Г. Бругша приводятся многие из этих документов, и мы можем достаточно полно восстановить историю страны Рутен. Но прежде сделаем одно чрезвычайно важное замечание.

«Здесь уместно объяснить название «Рутену» или «Рузену», часто встречающееся в египетских надписях

Нового царства как обозначение Палестины. Галилея называлась «Верхним Рутену». «Рузену» — это, похоже, транскрипция названия, которым население Палестины обозначало собственную землю. Поэтому в поисках значения следует обратиться к еврейскому языку.

В Библии Палестина называется «Erez» (страна), «Erez Israel» (страна Израиля) и «Arzenu» (притяжательное значение «наша страна»). То, что египтологи читают как Рутен или Рузен, вероятно, является «Arzenu» из Библии».

Мы привели небольшую выдержку из книги «Эдип и Эхнатон». Ее автор — известный американский историк и культуролог Иммануил Великовский. Его отец, Симон Ишиль Великовский, на протяжении всей своей жизни «способствовал сохранению языка Библии», поэтому мы вправе со всей серьезностью отнестись к той информации, которая заключена в вышеприведенном отрывке. Прежде всего, оказывается, что египетское название можно прочитать и как «Рузен». Страна Рутену, таким образом, — это Русена или Русь. Но что еще интереснее! Если мы даже не правы в отношении египтян, и те именовали Палестину все–таки страной Рутену, то уж сами евреи абсолютно точно называли ее Арзену или Рузена (напомним, в древнееврейском письме гласных не было). Слово «Русена» («Русь») присутствует на страницах Библии! И. Великовский ненароком открыл одну из тайн библейского текста. Но мало того, в своей книге он приводит список тех девяти мест, где употреблялось это название и где смысл текста был искажен при переводе. В одной из следующих глав мы подробно проанализируем все те фрагменты, где сделаны подобные редакторские правки, а сейчас вернемся–таки к рассмотрению истории Рутены, или, как будем именовать ее в дальнейшем, Средиземноморской Руси.

Первое упоминание о ней относится ко времени Сенусерта III (XIX в. до н. э.). В надписи о своем победоносном походе в страну Рутен фараон сообщает, что воевал против народа Mntyw. В египетских документах более позднего времени это имя переводят как Менаси. Оно совпадает с именем первого царя Египта! По всей видимости, у ариев существовала устойчивая традиция соотносить основателей государств со своим легендарным предком Ману (прародителем человечества, согласно ведийской традиции). Так было не только в Египте и Рутене (Русене), но… и на Крите. Расцвет критской цивилизации связывают с правлением царя Миноса (XVII–XVI вв. до н. э.), когда остров составлял единую монархию. Легенды утверждают, что в те времена критянам не было равных во всем Средиземноморье. Вместе с воинами Русены они составляли мощную антиегипетскую коалицию.

Задолго до героев «Илиады» и «Одиссеи», красовавшихся на поле битвы в изящных доспехах, цари и «марины» (витязи) земли Ханаанской в медной броне, на дорогих колесницах появлялись на равнинах Месопотамии, в долинах Палестины да и в самом Египте, встречаясь в битве с египетскими воинами. Влияние соседей из Азии — ариев Митанни и Рутены — заметно и в военном деле. Именно у них египтяне позаимствовали опыт сражений на колесницах. В те времена колесница, запряженная двумя лошадьми, считалась важнейшим средством для достижения победы. Она занимала главное место в боевом порядке. Возничего колесницы египтяне называли «казаном», а лошадь именовали «сус». Первое из этих слов каждому русскому хочется переиначить в «казака», и вряд это будет неправильно. Что же до второго, то обратим внимание, что в русском языке «соса» означало кобылу, то есть животное, у которой есть (или может быть) сосун — жеребенок.

В первой половине II тысячелетия до н. э. на территории Палестины доминировали племена ханаанеев и амореев. Они возродили на этих землях городскую культуру и придали ей высокое и быстрое развитие. Исследователи отмечают, что носителями городской и земледельческой культур были в основном ханаанеи. Они оказали решающее воздействие на амореев, которые, сохраняя преимущественно скотоводческую экономику, концентрировались в предгорьях. Эти племена составляли единую этническую общность, поэтому их сосуществование было мирным. И когда более чем через полтысячелетия Моисей отправил соглядатаев «высмотреть землю Ханаанскую», то они, возвратившись к нему, сообщили, что «народ, живущий на земле той, силен, и города укрепленные, весьма большие… и Амореи живут на горе, Ханаанеи же живут при море и на берегу Иордана» (Числ. 13:29, 30). И действительно, по заключению археологов, период так называемого среднего бронзового века II в Палестине (2000–1550 гг. до н. э.) отмечен общими революционными изменениями во всех аспектах материальной культуры: системе поселений, градостроительстве, архитектуре, керамике, металлургии.

Для поселенческой системы специфично создание значительного числа городов, фортов и земледельческих поселений прежде всего вдоль северной части прибрежной равнины в северных долинах страны. Уже на ранней фазе ряд прибрежных городов имел достаточно мощные фортификационные системы, причем наряду с каменными и кирпичными стенами создавались огромные земляные валы. На последующих фазах такие системы еще более увеличивались и усложнялись, дополнялись внутренними валами, опорными сооружениями, сочетанием кирпичной или каменной основы с перекрывающим ее земляным валом, ширина которого в отдельных случаях превышала 50 метров при толщине кирпичной основы свыше 10 метров. Наличие мощных валов, высота которых также превышала 10 метров, явилось характерной чертой фортификаций среднего бронзового века II Палестины. Появление подобных сооружений связывают с сирийской традицией, проникшей в Палестину вместе с ханаанеями, двигавшимися на юг вдоль прибрежной полосы (напомним, что венеты–ханаанеи шли с берегов Черного моря).

Что касается городских построек, то уже на ранней фазе среднего бронзового века II Палестины они были представлены достаточно сложными комплексами с четко распланированными кварталами и такими значительными компонентами, как дворцы. В Асоре (столица ханаанеев на севере Палестины) дворцовый комплекс занимал 1000 кв. м, а крыша главного храма опиралась на столбы, диаметр баз которых превышал 2 м. Во время второй фазы планировка городов продолжает совершенствоваться. Прямые мощеные улицы, их правильное соотношение, пересечения под прямым углом, широкие площади, специальные участки общественных зданий, дворцов и храмов свидетельствуют о существовании общей планировки. В частности, прослеживается ортогональный принцип планировки с прямоугольными жилыми кварталами, разделяющими их параллельными улицами и блоками жилищ внутри кварталов. Каждый из блоков состоял из небольшого центрального двора с небольшими же комнатами по его сторонам.

В погребальной практике присутствовал обычай коллективных захоронений в пещерах и катакомбах, превращенных в фамильные склепы больших городских семей. В связи с этим уместно вспомнить о катакомбной археологической культуре раннего бронзового века (первая половина II тысячелетия до н. э.) в степных районах европейской части России. Вот и еще одна «ниточка», связывающая Средиземноморскую Русь с Русской равниной.

В керамике роспись редка и в большинстве случаев монохромна (использовалась красная или черная краска), хотя встречается и бихромная роспись, мотивы предельно просты: горизонтальные ленты и концентрические круги, изобразительные мотивы — птицы, антилопы — единичны. Одна из наиболее многочисленных групп — туалетные кувшинчики различных форм, вплоть до зооморфных (в виде рыб и птиц) и даже антропоморфных, имитирующих человеческую голову. Не менее характерны поразительно тонкостенные сосуды, названные «яичной скорлупкой», а также распространившиеся в XVI в. до н. э. группы сосудов различных форм (чаши, кратеры, кувшины), украшенные шоколадной или двуцветной росписью. Сосуды этих групп также обнаруживаются в восточных районах дельты Нила, в средиземноморских городах на севере Сирии даже на Кипре.

В металлургии бронзы данного периода продолжается развитие и совершенствование форм оружия — кинжалов, наконечников копий, топоров. Появляются листовидные наконечники копий с разомкнутой втулкой, сменив длительный период господства черешковых форм. Листовидными же становятся и кинжалы, снабженные несколькими ребрами и коротким черешком, на котором с помощью заклепок крепились деревянные рукоятки (иногда с каменными набалдашниками). Среди топоров доминируют простые вытянутые формы. Сохраняются длинные булавки с отверстием для подвешивания.

Наряду с государством Митанни Рутену была одной из сильнейших держав Передней Азии и Ближнего Востока. На рубеже XVIII и XVII вв. до н. э. на Египет обрушились захватчики–гиксосы, составлявшие племенной союз обитателей Южной Сирии и Северной Аравии. Исследователи полагают, что по своему этническому составу он был неоднородным. В него входили, в частности, рутены–ханаане и арии–митаннийцы. Имя первого иноземного царя — Хиан — напоминает нам о ханаанеях, а название Египта о митаннийской богине Гипте! Источники из Мари свидетельствуют о появлении на рубеже XIX и XVIII вв. в Северной Месопотамии (на территории государства Митанни!) народа ханеев. Это были ваны–венеты! Трудно сказать однозначно, откуда пришли они: из Палестины или с берегов Черного моря. Но можно смело утверждать, что в Передней Азии в начале II тысячелетия до н. э. оформился мощный союз двух государств — Рутену и Митанни, во главе которых стояли арийские династии. Профессиональные историки замалчивают или пытаются всячески принизить роль ариев в событиях той поры. А она в Древнем мире была выдающейся! Митаннийцы изобрели способ изготовления мелкой посуды из непрозрачного цветного стекла. Эта техника распространилась впоследствии также в Финикии, Нижней Месопотамии и Египте, но в течение некоторого времени они вместе с финикийцами были монополистами в международной торговле стеклянными изделиями. Не позже XVI в. до н. э. в Финикии открыли способ окраски шерсти в лилово–красный и лилово- синий цвет пурпуром — краской, добываемой из морского моллюска. В связи с этим большое хозяйственное значение приобрел ввоз дешевой некрашеной шерсти из скотоводческих районов Сирии, Крита, а позже из всей Передней Азии в Финикию и экспорт оттуда пурпурной шерсти. В городах ханаанской Финикии стали скапливаться большие запасы хлеба и металлических изделий, поступавших в изобилии в обмен на пурпурную шерсть. Дальнейшему расцвету ханаанских городов Палестины и Финикии, аморейских и митаннийских городов Сирии, однако, помешали начавшиеся после 1600 г. до н. э. вторжения египтян, освободившихся к тому времени от власти гиксосов.

Особо жестоким противостояние двух держав было во времена правления Тутмоса III (XV в. до н. э.). Рутен в то время была страной городов. В одной из своих надписей фараон говорит о завоевании 119 городов и земель. Информация Библии о множестве городов в

Ханаане полностью подтверждается! Только жили они в эпоху Тутмоса III отнюдь не мирной жизнью. Четырнадцать (!) походов совершил этот фараон в страну Рутен (Ханаан). Первый из этих походов был важнейшим и самым значительным из них. Решающая битва между египтянами и рутенами состоялась при городе Мегиддо. Историки относят ее к 1469 г. до н. э. К союзу народа рутен примкнули финикийские хары и хетты. Индоевропейцы сражались с африканцами за право обладания Палестиной, и если какие–то семитские отряды и были в их войсках, то они заведомо играли второстепенную роль.

Битва при Мегиддо — первое описанное сражение в истории. Тутмос III вторгся в Центральную Палестину с 20-тысячной армией. Его противники сосредоточили свои силы в долине Мегиддо, севернее горы Кармель, выслав сторожевые заставы, задачей которых было удержать три ведших с юга перевала. Однако египтяне прорвались через них, рассеяв защитников смелой атакой, которую возглавил сам фараон. В долине за перевалами армия рутенов заняла возвышенность возле крепости Мегиддо. Тутмос выстроил свои войска выгнутым фронтом, и в то время, как южное крыло предприняло отвлекающий маневр, лично повел северный «рог» в атаку, направив его между флангом рутенов и крепостью. Результатом стало окружение рутенов и полная победа египтян.

Крепость Мегиддо имела важное стратегическое значение, так как преграждала путь из Египта в долину реки Оронта. Кадеш был политическим центром союзной коалиции рутенов. Как только египетское войско разбило своего противника на подступах к Мегиддо, Тутмос приказал немедленно обложить город. «Они измерили город, окружив его оградой, возведенной из зеленых стволов всех излюбленных ими деревьев»; его величество находился сам на укреплении, к востоку от города, осматривая, что было сделано. Однако царь Кадеша сумел бежать из города. После нескольких недель осады город Мегиддо капитулировал. Трофеями Тутмоса были: 924 колесницы, 2238 лошадей, 200 комплектов оружия, жатва в долине Ездраелона, снятая египетским войском, 2000 голов крупного и 22 500 голов мелкого скота. Перечень трофеев показывает, что египтяне снабжались за счет местных средств. Для закрепления успеха они двинулись дальше, захватили еще три города и построили крепость, которая была названа «Тутмос — связывающий варваров». Теперь египтяне владели всей Палестиной. Но для упрочения владычества и подготовки базы на побережье потребовалось еще четыре похода. В конце шестого по счету похода была взята крепость Кадеш.

Согласно египетским документам, неприятельским городам, прежде всего, предлагалось сдаться. Если жители соглашались капитулировать, то с ними обходились дружелюбно, и они облагались умеренной податью. В противном случае город брался приступом, на жителей накладывалась тяжелая контрибуция и, кроме того, они облагались значительной ежегодной податью. Упорно повторявшееся сопротивление вызывало разрушение городов, уничтожение плантаций и насаждений, взятие заложников и увеличение выплаты военных податей. Из земли Рутен вывозились помимо взятых в заложники царских детей и благородных марина (господ) рабы и рабыни, лошади, рогатый скот, козы, клыки слоновьи, зерно, мука, фрукты, елей, бальзам, медь, серебро, золото, зеленый камень, лазоревый камень, разные другие ценные камни, военные колесницы, шлемы, доспехи (брони медные и кожаные), оружие, в том числе боевые топоры и каменные молоты, изящные произведения из золота и серебра, статуи, утварь и разные домашние принадлежности (отличной работы с инкрустацией), кедровое и черное дерево.

Каждый египетский поход завершался не включением пройденной территории в состав Египта, а лишь грабежом сел и городов (особенно дворцов), угоном скота и людей. Год за годом Тутмос III возвращался в Палестину, чтобы собирать дань. На стенах Карнака он выбил изображения деревьев и растений с такой надписью: «Растения, которые его величество нашел в земле Русене. Все растения, которые произрастают, все цветы, которые находятся в Земле Бога и были обнаружены его величеством, когда его величество направлялся в Верхнюю Русену (Галилею. — А. Л.)». Совершив одну из инспекторских поездок, фараон засвидетельствовал, что «получил от Русены дань в этом году» в виде лошадей, колесниц, различных серебряных сосудов местной работы, а также «сухую мирру, 693 кувшина с благовониями, сладкое масло и зеленое масло в количестве 2080 кувшинов и 608 кувшинов вина». Об одной из его военных кампаний сказано так «Дань князей Русены, которые пришли выразить покорность… Теперь каждое поселение, в которое прибывал его величество, снабжало хлебом и разными хлебами, и маслом, благовониями, вином, медом, фруктами — в изобилии, превосходящем все… Урожай в земле состоял из обилия чистого зерна, зернышка к зернышку, ячменя, благовоний (ладана), зеленого масла, вина, фруктов, всего привлекательного, что есть в этой стране».

Различные произведения из Русены очень высоко ценились в египетской столице. Художники–арии доставлялись в Египет как пленники, чтобы заниматься там своим ремеслом. На стенах комнат гробницы Рек- мира, визиря Тутмоса III, изображены медники и написано: «Доставка азиатских медников, которых его величество взял в плен, победив Рутену». Над изображением столяров видны слова: «Изготовление сундуков из слоновой кости и эбонита». Есть здесь и каменщики, которые трудятся на строительстве храма. Все это наглядно говорит об искусности ханаанеев в ремеслах. Западные историки с удивлением пишут о «поразительной цивилизации» в Сирии. Во времена Тутмоса III «сирийцы стояли на более высокой стадии развития, чем даже удивительно одаренная раса египтян. Добыча, привезенная в Египет и состоявшая из кольчуг, позолоченных колесниц и колесниц, отделанных серебром, свидетельствует о таком промышленном и художественном развитии, которое могло оказаться поучительным для Египта. Вместе со всем этим удивительным богатством прибыли пленники, которые стали работать в долине Нила, занимаясь ремеслами, привычными для них дома; и пока они работали, они обучали египтян…» (Rogers R W. Cumeiform Parallels of the Old Testament).

Воюя в Палестине и Сирии, Тутмос III должен был неизбежно столкнуться с Митаннийским царством, интересы которого распространялись на эти территории. Оно являлось оплотом переднеазитских народов (и в первую очередь ханаанеев–рутенов!) в их борьбе с египтянами. Однажды египетские военные ладьи, построенные на восточном побережье Средиземного моря, в финикийском Библе, были на запряженных волами повозках доставлены на Евфрат, и египтяне поплыли на них вниз но реке, захватывая и разоряя митаннийские города и селения.

Тутмос III умер на 54‑м году своего царствования. Ему наследовал сын Аменхотеп II, который, подобно отцу, провел свою жизнь в походах, подавляя возникавшие то там, то здесь мятежи. Сохранилось свидетельство о его походе мщения в страну 7 Рутену Города подряд были дочиста ограблены. Царь, как говорит посвященная этой экспедиции надпись, собственноручно захватил 18 пленных и 19 особей рогатого скота. Его сын Тутмос IV также совершил несколько азиатских походов.

Государство Митанни поддерживало силы непрекращающегося сопротивления египтянам. В конце концов фараон Тутмос IV вынужден был договориться о мире и разделе сфер влияния с митаннийским царем

Артадамой I. Северная Сирия с выходом к Средиземному морю осталась в зоне Митанни, а в своей зоне (Ханаане) египетские фараоны сделали попытку наладить выкачивание средств без ежегодных военных погромов.

Если на юге союзу Митанни и Рутену противостояли египтяне, то на севере им угрожали их бывшие союзники хетты. Народ хеттов был известен до середины XIX столетия только по данным Библии. В ее русском переводе «сынами Хета» или «хеттеями» названа одна из доеврейских народностей Палестины и Сирии. В Библии же, к примеру, рассказывается, что царь Давид соблазнил жену хетта Урия, коварно потом лишив его жизни, и даже прижил с нею сына, который был не кто иной, как знаменитый Соломон. Этот «полухетт» также питал слабость к хеттским женщинам, поскольку Библия рассказывает, что среди его семисот жен и трехсот наложниц было «много жен хеттских» (III Царств 11:1).

Существование хеттов как одного из народов Древнего Востока подтвердилось успешной дешифровкой египетской иероглифики и аккадской клинописи. Дополнительные сведения о хеттах дали также клинописные тексты архива из Тель — Амарны в Египте, содержащего дипломатическую переписку египетских фараонов с разными царями государств Ближнего Востока (на аккадском языке). Судя по этой переписке, Хеттское царство являлось могучим государством, центр которого находился где–то в Малой Азии. Его политическое влияние, однако, распространялось на районы Северной Сирии, где сталкивались интересы египтян, хеттов и Митанни. Таким образом, Хеттское царство (по–египетски, в условном чтении, Хета; по–аккадски Хатти) было крупной державой Древнего Востока.

Предположение о господстве хеттов в Малой Азии полностью подтвердилось в начале XX века, когда в 1906–1912 гг. под руководством немецкого востоковеда Г. Винклера производились первые археологические раскопки в турецком селении Богазкёй (в 150 км к востоку от Анкары). Археологи открыли здесь тысячи клинописных табличек, часть которых была составлена на аккадском языке, а подавляющее большинство написано хорошо знакомой аккадской клинописью, но на каком–то неизвестном тогда древнем языке, расшифровкой которого сразу занялись ученые. Уже в 1915 г. чешскому лингвисту Б. Грозному удалось определить характер этого языка и заключить, что он принадлежал к индоевропейской языковой семье. Ученые назвали его «хеттским клинописным» (в отличие от «хеттского иероглифического» — вернее, лувийского, — образцы которого ранее были обнаружены в Северной Сирии и Малой Азии).

Дешифровка найденных в Богазкее табличек показала, что на его месте была расположена столица хеттов — Хаттуса. Свою страну (и царство в целом) хетты обозначали термином «Хатти». Основная территория распространения собственно хеттов включала в себя центральную часть Малой Азии. Окраинные области Анатолии и районы Северной Сирии (а порой и Северной Месопотамии) иногда на время тоже подчинялись хеттам.

Государство хеттов возникло в середине XVII в. до н. э. в результате слияния пришлых индоевропейцев (неарийцев) с местными племенами, находившимися до того времени под властью арийцев. Название «хетты», по–видимому, восходит к имени общеиндоевропейского бога Ки, а сами хетты относятся к той части индоевропейцев, которые задолго до рассматриваемых событий мигрировали с территории Европы (прародины индоевропейских народов) в Азию. Соседи Рутену и Митанни, хетты связывали с ариями реальную военную угрозу для их государства, отчего и назвали своего бога войны Ярри. Этот пример наглядно показывает, что, с одной стороны, хетты испытали непосредственное влияние языка и культуры ариев (заимствование имени бога), а с другой — с некоторых пор захотели выступать независимой от ариев силой (изменили смысл образа бога Яра). Среди документов хеттской знати, как уже говорилось, обнаружен трактат о тренинге лошадей, относимый к XIV в. до н. э. Он содержит индоарийские профессиональные термины и написан специалистом–арием. Познания в коневодстве и использование двухколесных боевых колесниц были тем преимуществом, которое предопределило военные успехи митаннийцев, да и ариев в целом. В битве при Мегиддо хетты воевали в союзе с ариями, но и до того, и после мечтали только о лидирующей роли в Передней Азии. Из–за этого хетты неоднократно вступали в конфликт с Митанни и рутенами Палестины.

Письменные документы, обнаруженные археологами, позволяют восстановить в общих чертах историю хеттов. Их первый («полулегендарный») царь Лабарна отвоевал у ариев часть средиземноморского побережья. В одной из хеттских табличек сказано, что он расширил пределы страны «от моря до моря» (обеспечил выходы к Черному и Средиземному морям). При этом хетты присоединили к себе ряд городов–царств в Северной Сирии и проникли вПалестину Предел этой экспансии положили воины страны Митанни. Они выступили союзниками Рутену. Митаннийцы отвоевали у хеттов все спорные территории и в буквальном смысле поставили их на место (в битве при Мегиддо хетты воевали в союзе с ариями). Однако сразу же вслед за этим египтяне поработили Палестину, Финикию и вторглись в Сирию (походы Тугмоса III). Жители этих земель частью попали под египетское иго, частью влились в число митаннийцев, а частью отступили в западные области полуострова Анатолия.

В хеттских документах приблизительно с середины II тысячелетия до н. э. начинает упоминаться могущеетвенная соседняя страна под названием Арсава (Арцава, Арзава). Но в этом названии присутствует та же «корневая» основа, что и в имени библейской страны Арзену — Русене — «аре» (или «рс» без огласовки). Арии называли себя «Арсы» — «сыны бога Яра (Ара)». Исполнители ведийских гимнов назывались у индийцев «реи» («риши»). Имя росы (русы) родилось от этих корневых форм, причем изначальной была форма с первой гласной, которая потом отпала. Хетты, расширив пределы своей державы до Средиземного моря, разделили некогда единую страну ариев на две части — палестинскую (Рутену — Арсену) и малоазийскую Арсаву. Интересно, что в документах хеттских царей фигурирует так называемая Нижняя страна. Она соседствовала с Арсавой и некоторое время была ее составной частью. С другой стороны, египтяне часто использовали словосочетание «Верхний Рутену». Так не служит ли это доказательством, что под этими именами упоминались разные «половинки» некогда единой Средиземноморской Руси?..

В конце XV в. до н. э. воины Арсавы предприняли сокрушительный натиск на контролировавшиеся хеттами внутренние районы Анатолии. По свидетельству самих хеттских царей, страны Хатти были буквально «уничтожены врагами», причем «враг из стран Арсава» сжег хеттскую столицу Хаттусас. О том, что в словах об уничтожении стран Хатти содержится лишь очень небольшая доля преувеличения, свидетельствует сохранившаяся переписка фараона Аменхотепа III (последние годы XV в. до н. э. — XIV в. до н. э.) с царем Арсавы Тархунорадусом. Поводом для письма послужила просьба фараона дать ему в жены дочь царя Арсавы, переданная ранее последнему в устной форме египетским послом. Тархунорадус, в свою очередь, попросил подтвердить это предложение письмом, составленным по–хеттски. Из него–то мы и узнаем о полном крушении Хеттского царства: «Ныне страна Хаттусаса погибла». Женитьба Аменхотепа III на дочери царя Арсавы означала прямое признание этой страны на рубеже XV–XIV вв. до н. э. главенствующей силой в Анатолии, заступившей на место «погибшего» Хеттского царства. К этому важно добавить, что митаннийцы установили гегемонию в Северной Сирии и распространили свое влияние вплоть до Палестины. При этом, надо полагать, единство Средиземноморской Руси было восстановлено! После ряда серьезных столкновений с Египтом митаинийские цари вступили в дружбу с фараонами и скрепили ее династическими браками. Таким образом, остатки «стран Хатти» оказались плотно замкнуты в кольце враждебных сил и перестали, как могло показаться фараону, играть сколько–нибудь значительную роль в большой политике Передней Азии.

Но Аменхотеп ошибся. Через несколько лет даровитый полководец Суппшгулимас (1380–1340 гг. до н. э), пришедший к власти через свержение и убийство законного царя — молодого Тудхалияса, напрягая силы своего государства, разорвал сплошной фронт врагов и, отбросив войска Арсавы на запад и совершив вслед за тем удачные походы в Сирию, вновь добился возвышения Хеттской империи до ранга одной из великих держав Востока. Аменхотеп III еще застал это время. В поздравлении его сыну Аменхотепу IV (будущий знаменитый Эхнатон) по случаю воцарения Суппилулимас вспоминал о добрых отношениях между Египтом и воспрянувшей хеатской державой в последние годы жизни его отца.

Суппилулимас не только очистил области «стран Хатти» от войск Арсавы, но, идя по пятам последних, вторгся во внутренние районы этой страны. С воцарением Мурсилиса II (1340–1315 гг. до н. э.) отношения между хеттами и Арсавой предельно накалились. По словам этого хеттского правителя, царь Арсавы Уххацитис откровенно насмехался над юностью нового хеттского властителя и отказывался выдавать ему хеттских подданных, бежавших в Арсаву. Эта дерзость и была поставлена в вину Уххацитису как предлог для войны. Мурсилис II сумел завоевать страны Арсавы. Знаменитая Троя, ранее неизменно входившая в конфедерацию «стран Арсавы», была тоже переподчинена хеттам. С каждой из подвластных стран хетты заключили мирные договоры. Правители арсавских стран обязались регулярно отправлять в Хатти военные вспомогательные отряды вместе с боевыми колесницами, систематически посылать дань хеттскому правителю, своевременно выдавать беглецов из Хатти и т. д. Хетты же обещали помогать Арсаве в случае появления врага. Мирные договоры скреплялись клятвой верности, но она была непрочной, ибо правители стран Арсавы, улучив момент, сразу же отлагались от хеттов.

Незавидной в то время была судьба и народа Рутену. В одном из гробничных сооружений XIV в. до н. э. царь изображен торжественно восседающим на престоле; перед ним стоят два его наместника южных территорий. К берегу Нила у Фив пристали корабли, богато нагруженные данями и дарами негритянских народов. С ними прибыла поклониться царю и негритянская царица; она изображена едущей на повозке, запряженной быками, окруженная своими слугами, которые кладут к ногам фараона богатые дары, привезенные их черной повелительницей. Двор фараона находится в ликовании. Здесь же появляются из далекой страны севера краснокожие князья народа Рутен. (Это, разумеется, не означает, что они принадлежат к красной расе, о чем уже говорилось). Князья одеты в богатое разноцветное платье, черные волосы их тщательно убраны в локоны. Они прибыли, чтобы поднести царю дорогие по материалу и превосходные по исполнению произведения искусства своей страны как залог их мирного настроения и уважения к Египту.

Картина эта подписана египтянами таю «Прибытие податей владетелю земли, приносимых презренными Рутен (ами) под предводительством царского (египетского) посла во все страны, царского сына Куш, наместника юга Аменхотепа». Над князьями Рутенов стоят следующие, не лишенные значения слова: «Эти цари из страны Верхний Рутен не знали ничего о Египте со времени божественного. Они испрашивают у царя мир, говоря: «Даруй нам свободу от руки твоей; не описаны твои победы, и в твое время нет у тебя врагов, все земли покоятся в мире». Дары подносят и ведут лошадей светлокожие слуги (или рабы) князей Рутен. Несущие на себе тяжести, они изображены с красными бородами. Надпись над этим изображением гласит: «Это самый лучший выбор всякой утвари земли из серебра, золота, лазоревого камня, зеленого камня и всяких других драгоценностей». Эти подарки севера весьма ценны по материалу, художественной форме и отделке. Под руководством способнейших в изящных искусствах хару–финикийцев вдоль восточного берега Средиземного моря развилась и оформилась школа высокого искусства. Ее мастера придавали изящные формы не только предметам роскоши, но и вещам повседневного спроса. Эти предметы развозились финикийцами в разные страны и повсюду служили примером для подражания.

В XIV–XIII вв. до н. э. фараоны XIX династии Сети I, Рамзес II и Мернепта совершили новые завоевательные походы в Ханаан. С одной стороны, это были карательные акции по отношению к местному населению, а с другой — акции, связанные с длительными и крупномасштабными войнами с хеттской державой. Так, поход Сети I против Рутену закончился взятием Кадета в «земле амореев». Часть своей добычи фараон посвятил своему покровителю — богу Амону. В надписи, посвященной этому событию, говорится: «Царь приносит добычу отцу своему Амону, возвратившись из презренной страны Рутен; (она) состоит из серебра, золота, голубых, зеленых, красных и других самоцветных камней и из царей народов, которых он держит связанными в руке своей, — дабы наполнить ими запасные склады отца своего Амона за победу, дарованную им царю». К этому добавляет надпись о пленных: «Цари народов, не знавших Египта, приводятся пред фараоном вследствие победы его над презренной землей Рутен. Они так говорят, чтобы превознести его святость и воздать хвалу его великим деяниям: хвала тебе! Сильно имя твое, велика слава твоя, радоваться может народ, подвластный твоей воле, но скованным является тот, который переходит твои границы. (Клянемся) именем твоим! Не знали мы Египта, не входили в него отцы наши. Подари нам свободу из руки твоей». В изображениях даров храму мы видим золото, серебро, драгоценные камни в кошельках или мешках, а также разные золотые сосуды, в числе которых мы упомянем о рогах, из которых пили вино; все эти вещи украшены головами животных и другими изящными украшениями, причем мы напоминаем о том, что выше уже говорили о художественном вкусе и артистической работе жителей Передней Азии, представлявшей особый высокоразвитый мир искусства.

Любопытна та связь, которую устанавливает надпись между рутенами и хеттами: «Великих царей презренной земли Рутен ведет сюда царь вследствие своих побед над народом хита, чтобы наполнить хранилища своего отца Амона — Ра, господина Фив, потому что он ему даровал победу над миром юга и подчинение мира северного». Под «миром северным» здесь понимается страна Рутену, которая до похода Сети I контролировалась хеттами.

В середине XIV в. до н. э. хетты разгромили митаннийцев. После этого нашествия государство Митанни вступает в полосу смут и раздоров. В ходе борьбы за высший престол арии утрачивают здесь свои позиции: с середины XIII в. до н. э. среди имен митаннийской знати пропадают арийские имена. Свою возросшую силу хетты продемонстрировали и Египту. На рубеже XIII–XII вв. до н. э. объединенная коалиция азиатских стран во главе с хеттским царем Муваттали отразила набег египтян на Сирию. Для войны в Азии фараон Рамзес II собрал двадцатитысячное войско. Армия Муваттали состояла из 30 тысяч воинов. Решающее сражение состоялось у города Кадет на реке Оронт (близ современного города Хомс в Сирии). В этой битве египтянам устроили засаду, и хотя Рамзесу II удалось вырваться из окружения и отразить противника, он так и не сумел победить хеттов и овладеть городом. Однако и хетты не сумели продвинуться на юг. Для ариев Митанни, Рутену и Арсавы ее исход, думается, был безразличен, поскольку сражались их враги. Но воины–арии как подданные хеттского царя входили в состав его войска.

Египтяне при поддержке семитских племен планомерно «выдавливали» арийские племена с территории Ханаана. Союз с митаннийцами позволил рутенам несколько приостановить этот процесс, правители с арийскими именами известны в Палестине вплоть до XIV в. до н. э., что объясняется сильным влиянием здесь митаннийцев, но в целом арии все более и более «растворялись» в местной среде. В восьмой год царствования Рамзес II совершил карательную экспедицию в Ханаан. Египтяне воевали в той части страны, которая позднее называлась Галилеей. Жители этой области и соседних с ней местностей так упорно сопротивлялись воле фараона, что он специально предпринял против них поход, закончившийся взятием их укрепленных мест и отправлением в Египет военнопленными их царей, старшин и всех способных носить оружие. Раздражение египтян против этих возмутившихся народов высказалось в изображениях, в которых победители злословят над побежденными, бьют их и, для обозначения презрения к ним, дергают их за длинные ханаанские бороды. Изображение взятых городов находилось на одном из пилонов Рамзесова храма западной части Фив. Для каждой крепости была начертана особая надпись, начинающаяся словами: «Это город, взятый царем в год 8‑й»; к этому добавлялось название местности. В частности, был захвачен ряд городов в земле амореев, а также Салем (по–древнееврейски «мир»). Традиционно полагают, что это укороченное название Иерусалима, т. е. «Яр–мира» — или «Мира ариев»!

После многолетней кровопролитной войны между египтянами и хеттами был заключен мирный (скрепленный женитьбой Рамзеса II на дочери хеттского царя) договор. «Это был оборонительный и наступательный союз, имевший целью держать в повиновении беспокойный и буйный мир ханаанских народов, находящийся посредине между договаривающимися сторонами, и, кроме того, воспрепятствовать всякому восстанию и движению враждебно настроенных семитов и вогнать их в те пределы, которые были им назначены. Мы заметим, что в этом договоре обращено особое внимание на тех дурно настроенных подданных Египта, которые стремились выселиться из долины Нила. Между строками, кажется, можно читать о народе израильском, который со времени своего во- шествия в Египет умножился чрезмерно и, по всей вероятности, готовился уже выйти из–под власти своих притеснителей» (Г. Бругш. «Все о Египте»). Важно добавить, что этот договор был направлен и против арийских племен, которые героически пытались отстаивать свою независимость. Достаточно сказать, что в это время для обозначения витязя египтяне стали использовать слово «ариэль». В этом слове только суффикс «эль» можно считать семитским по происхождению, но корневая основа арийская! Семиты называли богатырей–ариев на свой лад — ариэлями, и это название прижилось у египтян в значении «прекрасного воина», «героя».

Приблизительно в середине XIII в. до н. э. мало- азийская Арсава сумела освободиться из–под власти хеттов. В то время это был единственный «островок» в Передней Азии и на Ближнем Востоке, где представители арийских племен могли считать себя независимыми. Но впереди уже маячил призрак Троянской войны — войны, в ходе которой Средиземноморская Русь погибла. Ее гибель подытоживала более чем двухтысячелетний период арийской гегемонии в Средиземноморье и Двуречье. Проникнув сюда приблизительно в середине IV тысячелетия до н. э., они вместе с коренными народами Египта, Ближнего Востока и Месопотамии создали уникальные цивилизации. Арии обустроили земли современной Греции и были в числе создателей крито–микенской культуры. Следы ариев видны повсюду, но историки стараются не замечать их. Профессионалам прекрасно известно, что в Трос были найдены предметы с изображением свастики (символа коловорота, кругового движения солнца) — характерного знака древних ариев, но они предпочитают не упоминать об этом! Все заслуги в строительстве первых цивилизаций они приписали египтянам, грекам и семитам. Мы ни в коей мере не хотим преуменьшить вклад этих народов в общее дело! Нас даже не очень обижает, что напрочь отрицаются заслуги наших предков, мы к этому уже привыкли. Но вот то, что ученые не хотят замечать очевидное, удивляет. Оказывается, что проще пропагандировать миф о какой–то диковинной средиземноморской расе, неведомо куда испарившейся с планеты, чем рискнуть произнести правду.

Перед всеми нами, живущими в России 2012 года, налицо последствия развала Советского Союза. Прошло больше 20 лет, а какая из бывших союзных республик, исключая Белоруссию, поминает добрым словом русских? Кто отстроил города в Средней Азии? Кому прибалты обязаны своим промышленным потенциалом? Где учились современные лидеры национальных элит? Все прочно забыто. Что же говорить о событиях четырехтысячелетней давности?.. Но как бы то ни было, мы должны перечитывать Библию с ясным пониманием того факта, что на землях древнего Ханаана некогда проживали наши предки и лепили там свои печки. Об этом, может быть, думал поэт Николай Тряпкин, когда писал стихотворение, приведенное в эпиграфе. Оно посвящено, казалось бы, совсем недавним событиям, но в тексте присутствует древнейшее название Палестины — «Ханаан». Может быть, конечно, это было сделано ненамеренно, но ведь предчувствие истины — это тоже знание!..

Глава 3 ВО ВРЕМЕНА АВРААМА, ИЛИ О НАЧАЛЕ РУССКО-ЕВРЕЙСКОГО ДИАЛОГА

От родных многоводных Халдейских равнин,

От нагорных лугов Арамейской земли,

От Харрана, где дожил до поздних седин,

И от Ура, где юные годы текли, —

Не на год лишь один,

Не на много годин,

А на вечные годы уйди.

В землю обетованную.

В. Соловьев

Запад, Норд и Юг в крушенье,

Троны, царства в разрушенье, —

На Восток укройся дальний

Воздух пить патриархальный!..

В играх, песнях, пированье

Обнови существованье!..

Ф. Тютчев
Библия — один из важнейших источников по истории Ближнего Востока. Несмотря на то что это в первую очередь свод религиозных текстов, он содержит и чрезвычайно много конкретной исторической информации. К примеру, из нее мы узнаем, что евреи не были коренными жителями Палестины (библейского Ханаана), а до прихода туда проживали в Месопотамии.

Потомок Сима и отец прародителя евреев Авраама — Фарра — проживал в столице древнего Шумера Уре. У Фарры было три сына: Аран, Аврам (с некоторого момента он стал именоваться Авраамом; об этом чуть далее) и Нахор. Самый старший из них, Аран, умер рано, оставив только одного сына, Лота. Аврам взял в жены свою сводную сестру, Сару (впоследствии Сарру). Сама Библия не открывает причину, по которой семейство Фарры покинуло свою родину. Из нее мы можем узнать только, что «взял Фарра Аврама, сына своего, и Лота, сына Аранова, внука своего, и Сару, невестку свою, жену Аврама, сына своего, и вышел с ними из Ура Халдейского, чтобы идти в землю Ханаанскую; но, дойдя до Харрана, они остановились там» (Быт. 11:31). Харран был большим торговым городом на дороге из Ниневии в Дамаск. Он входил в состав многонационального государства Митанни, во главе которого стояла арийская династия.

При расшифровке хроник, рапортов и переписки царства Мари, входившего в состав Митанни (амореи были гвардией митаннийских царей!), обнаружилась удивительная вещь: упоминаемые в этих документах названия городов Нахур, Фаррахи, Сарухи и Фалеки поразительно похожи на имена родственников Аврама — Нахора (такое имя носят его дед и брат), Фарра (отец), Серух и Фалек (прародители патриарха). Кроме того, там говорится о племенах авам–рам и иакоб–эль, которые появились на границе и досаждали жителям Мари. Названия этих племен совпадают с именами самого Аврама и его внука Иакова. Кстати и то, что тестя Аврамова брата Нахора в Библии зовут Харран, так что и здесь мы видим полное совпадение имени человека с названием города. В результате этого открытия напрашивается следующий вывод: имена патриархов — это в действительности названия племен или городов, основанных или завоеванных этими племенами. Таким образом, Аврам — это мифологическое олицетворение одного из племен, двигавшегося из Месопотамии в Ханаан и по пути осевшего на некоторое время в Харране. В его лице народная память воплотила всю историю племени, перекочевавшего в новую страну.

Итак, вопрос об историчности миграции еврейского народа из Месопотамии решается положительно. Но в какое время происходила она? Традиционно начальную волну еврейского переселения относят к XVIII в. до н. э. Зенон Косидовский в своих «Библейских сказаниях» красочно описывает, как Фарра безбедно жил в Уре. Согласно версии писателя, у отца Аврама был двухэтажный, кирпичный дом. Маленькие сени за входной дверью, где гость мог в водоеме ополоснуть ноги и руки, вели на мощеный двор. По каменной лестнице обитатели дома поднимались наверх, где располагались отдельные комнаты. Они соединялись галереей, покоившейся на четырех столбах. По покатой крыше, нависавшей над галереей, дождевая вода свободно стекала во двор, а оттуда по каналу — на улицу. За лестничной клеткой были расположены: терракотовый туалет, кухня, кладовая, баня и помещение, в котором рабыни растирали жерновами зерно на муку. Такую картину Зенон Косидовский воссоздал, исходя из результатов археологических раскопок в Уре и предположения, что Фарра был свободным и богатым гражданином этого города. Исследователь считал, что Фарра был из рода скотоводов–кочевников, преуспевших в посреднической торговле. Сначала его предки просто обменивали свои изделия — кожу, ткани из козьей шерсти, жиры, масло, молоко и мясо — на товары, которые сами не производили. Со временем они обнаружили, что могут получать прибыль, покупая товары в одном городе и продавая их дороже в другом. Такой торговле способствовало то, что кочевники все время были в пути, и оседлое население городов и деревень охотно пользовалось их услугами.

По Косидовскому, Фарра именно таким образом сколотил свое состояние. Потом, однако, он пришел к выводу, что ему выгоднее расстаться с кочевой жизнью, поселиться в Уре и заниматься посредничеством между кочевыми племенами и их покупателями. От этих странствующих купцов и скотоводов Фарра узнал много интересного о городе Харране, который находился на одном из самых оживленных торговых путей того времени. Этот протоптанный караванами путь вел от Персидского залива вверх по Евфрату, в районе Харрана круто сворачивая на юго–запад, проходил мимо городов Кадета и Дамаска, пересекал Ханаан вдоль средиземноморского побережья и подходил к границам Египта. Харран был своеобразной международной ярмаркой, и проживать там было чрезвычайно выгодно торговцу–посреднику. В то же время возможности для этого выгодного «бизнеса» в самом Уре постоянно сокращались. Могущественный вавилонский царь и великий законодатель Хаммурапи (1792–1750 гг. до н. э.) объединил земли Месопотамии в единое государство со столицей в Вавилоне и восстановил по всей стране всеобъемлющую по полномочиям, деспотическую по характеру царскую власть. Царь Хаммурапи прославился также своим сводом законов, которым месопотамские юристы пользовались более тысячи лет после его составления. Эти законы носили очень суровый характер, и большинство преступлений каралось смертью. Политика Хаммурапи была направлена на ограничение определенными рамками ростовщичества — величайшего социального зла того времени, ведшего к быстрому обезземеливанию общинников и даже утрате ими личной свободы. Новые законы устанавливали максимальный размер роста по займам: 20 % для денежных и 3096 для натуральных займов. Устанавливался также максимальный срок долговой кабалы — три года. Вполне понятно, что для свободных «предпринимателей», вроде Фарры, такие нововведения были крайне нежелательны. Поэтому он решил эмигрировать и вместе со своей семьей переселился к северу — в город Харран.

Ряд исследователей полагает, что миграция семитских племен из Месопотамии стала составной частью общего движения скотоводческих племен, обобщенно именуемых гиксосами. Эта переселенческая волна, минуя Ханаан, докатилась до Египта, где гиксосы хозяйничали более века. Общая ситуация, связанная с вторжением гиксосов в Египет, в целом соответствует «египетской истории» Аврама: еврейский патриарх пробыл там какое–то время, был допущен и обласкан фараоном, а после бедствий, обрушившихся на страну пирамид, со всеми нажитыми богатствами вернулся в Ханаан. Но в такой интерпретации событий присутствует и очевидно слабое место. Она предполагает существование в древнееврейской исторической традиции провала почти в пятьсот лет, вплоть до Исхода в XIII в. до н. э. Правда, ученые, придерживающиеся этой точки зрения, пытались отождествить древних евреев с народом хапиру, упоминаемым в переписке сирийских и митаннийских царей. Однако и в данном случае историки отказались от мысли видеть в нем какое–то единое этническое образование. В городах–государствах Сирии XVIII–XVI вв. до н. э. было сильно развито ростовщичество. Давали в долг и отдельные хозяева, и целые сельские общины. Многие документы сформулированы как сделки дарения или купли–продажи, хотя полагают, что на самом деле речь идет лишь о передаче права получать с этих селений налоги и повинности, а также взимать «пени» в случае невыплаты в срок. Это способствовало интенсивному имущественному расслоению общества с обнищанием рядовых общинников. Те из должников, которые бежали от своих заимодателей, становились хапиру. Очевидно, что общество этих «вольных» людей не могло быть однонациональным, да и более того, все, что мы сегодня знаем о евреях, убеждает, что они, подобно Фарре, скорее выступали бы в роли ростовщиков, но не хапиру В связи с этим большинство современных исследователей решительно отказались от высказывавшегося ранее предположения, что в термине «хапиру» следует видеть древнейшую форму этнического названия «еврей».

Новую версию еврейского этногенеза сформулировал уже упоминавшийся нами историк А. А. Немировский. Одно из ключевых его положений состоит в том, что следует безусловно довериться Библии в той ее части, где прослеживаются «привязки» к реальным историческим событиям. Или, по–другому, к тем утверждениям, которые однозначно характеризуют ту или иную историческую эпоху. Забвение архаической племенной общностью собственного прошлого трех–, четырехсотлетней давности с подменой его новой искусственной компилятивной версией А. А. Немировс- кий считает «совершенно невозможным». Этому противоречат в первую очередь архаическое отношение к предкам и элементарный здравый смысл. «Таким образом, — заключает исследователь, — нам представляется целесообразным относиться к ядру традиции — то есть к ее исходным сюжетам, очищенным от фольклорных деталей позднейших наслоений и связок, — с предварительным доверием». В сущности, А. А. Немировский предлагает с предельным уважением отнестись к поколениям хранителей той части исторической традиции, которая была облечена в форму мифов, сказок и народных преданий. Эта совершенно естественная мысль живет внутри любого человека. Другое дело, что профессиональные историки противопоставляют свидетельства мифов информации, почерпнутой непосредственно из источников, и придают им, как правило, более низкий статус. А. А. Немировский же, напротив, утверждает, что «мы вправе не просто использовать традицию при исторической реконструкции, но и считать ее приоритетным источником».

Для большинства современных ученых эта мысль покажется новой. Но об этом давным–давно уже писал наш выдающийся соотечественник — Алексей Степанович Хомяков — в своем историческом сочинении «Семирамида»: «Повторяю еще: важнее всяких материальных признаков, всякого политического устройства, всяких отношений граждан между собой предания и поверья самого народа». Воссозданная на сегодняшний день история Древней Греции опирается в значительной степени на мифологическое наследие греков. Только благодаря безусловному доверию к поэмам Гомера Шлиман открыл Трою. Соединение знаний, донесенных до нас древней народной традицией, с достижениями исторической науки — одно из перспективнейших направлений изучения прошлого. Писатель В. И. Щербаков даже дал ему название — метаистория, то есть то, что лежит за пределами собственно исторического знания (данных источников, документов и т. д.). В России такого рода исследования проводятся главным образом непрофессиональными историками. Поэтому знаменательно, что А. А. Немировский выполнил свое исследование в рамках кандидатской диссертации, результаты которой приняты научным сообществом. Что ж, как говорится, «лед тронулся»…

Согласно Библии, евреи являются потомками Сифа — третьего сына Адама и Евы, рожденного после гибели Авеля и бегства Каина. По–древнееврейски это имя звучало как «Шет» и соответствовало Суту (или Шуту), почитавшемуся в качестве первопредка племени сутиев. Обычно историки отождествляют сутиев с амореями, что совершенно неправомерно. Другое дело, что арии–амореи, оказавшись в Месопотамии, перемешались с семитскими народами. Древние евреи выделились из сутийско–аморейской среды. Впитав в себя элементы арийской культуры, они остались по расовым признакам семитами. Сутийские племена, засвидетельствованные в XII в. до н. э. в Заиорданье, обозначались как «ибри». Это буквально значит «перешедший (через реку)» (под рекой понимается, конечно, не Иордан, которого они тогда не переходили, а Евфрат), т. е., по существу, «пришедшие из Месопотамии». Но понятие «ибри» здесь отнюдь не равнозначно еврейскому народу позднейших времен (древнееврейское «ибри», современное «иври») — под этим обозначением имеются в виду все потомки легендарного патриарха Авраама и даже его отдаленного, еще более легендарного предка Евера.

За действительную точку отсчета еврейской этноистории А. А. Немировский принимает «переход» («эбер») через Евфрат, при этом он признает патриархов Аврама, Исаака и Иакова историческими личностями, связанными с общностью «ибри» («перешедших»). Переселение же этой общности к западу увязывается с крупномасштабной кампанией касситского царя Вавилона Кадашман — Харбе I по изгнанию за пределы Месопотамии всех сутиев. Кампания эта датирована началом XIV в. до н. э. Таким образом, А. А. Немировский предлагает «сместить» эпоху патриархов на четыре века ближе к нашему времени. В качестве важнейшего обоснования своей точки зрения он выдвигает свидетельство Библии о том, что, придя в Ханаан, Авраам вступил в контакт с хеттами, которые укрепились здесь только во второй половине XIV в. до н. э.

А. А. Немировский традиционно считает амореев Месопотамии семитами. Повторимся еще раз: это очень упрощенная (и вообще говоря, неправильная) точка зрения, но для начала XIV в. до н. э. она в известной степени соответствовала истине. Амореи к тому времени уже «растворились» в своем семитском окружении. Арии никогда не составляли большинства населения в тех странах, где они властвовали. Через некоторое время после их прихода в ту или иную землю местные «князья», обученные пришельцами, включались в число правящей верхушки. Как бы ни были сильны и многочисленны «колонизаторы», но при мирном отношении к «аборигенам» они неизменно смешиваются с коренными жителями и обязательно привлекают их к руководству страной.

Дошедшие до нас древнееврейские мифы говорят именно в пользу такого развития событий. Так, один из них повествует о том, что Фарра был вовсе не мирным скотоводом–кочевником, а верховным полководцем, состоящим на службе у царя Нимрода. Перескажем этот миф.

Однажды вечером все придворные, советники, астрологи царя Нимрода собрались в его дворце на пир. В тот же вечер родился Аврам, сын Фарры, и когда гости возвращались в свои дома, то глядели на небо, потому что огромная комета появилась на востоке, облетела горизонт и проглотила четыре звезды в разных частях Небес. Астрологи не могли прийти в себя от изумления, ведь они понимали, что означает это предзнаменование, и шептали друг другу: «Новорожденный сын Фарры станет могущественным императором. У него будет много потомков, и они населят землю, сбросят с тронов царей и возьмут себе их земли».

Когда наступило утро, они вновь собрались все вместе и сказали: «Царь Нимрод не видел комету. Если он узнает о ней не от нас, то спросит: «Почему вы скрыли от меня столь знаменательное событие?» И он убьет нас. Надо обезопасить себя и обо всем ему рассказать ему».

Так они и сделали, посоветовав Нимроду: «Заплати Фарре и убей младенца, пока он сам не родил сыновей, которые убьют твоих и наших потомков».

Нимрод послал за Фаррой и приказал ему: «Продай мне сына!» Но Фарра ответил так: «Чтобы царь ни приказал своему слуге, тот должен исполнить. Все же я покорно прошу твоего совета в одном деле. Вчера советник Айтун был гостем за моим столом. Он мне сказал: «Продай мне своего большого быстрого жеребца, которого наш владыка подарил тебе, и я наполню твой дом золотом, серебром и отборным овсом». Как, господин, я должен был ответить ему, чтобы его не обидеть?»

Нимрод гневно вскричал: «Неужели ты так глуп, что раздумываешь об этой сделке? Разве в твоем доме мало золота и серебра? И какой смысл в золоте и серебре, если ты продашь мой подарок, самого лучшего коня на земле?»

Фарра тихо ответил: «Царь приказывает мне не продавать сына? В его цели не входит убивать его? Какой смысл в золоте и серебре, если умрет мой наследник? Разве мои сокровища не вернутся к царю, если я умру бездетным?»

От этих слов Нимрод разгневался еще сильнее, но Фарра мирно продолжал: «Все, что принадлежит мне, принадлежит моему царю! Сделай, как тебе угодно, возьми моего сына без всякой платы».

«Нет, — отказался Нимрод, — я должен заплатить тебе за ребенка!»

«Тогда у меня есть к моему царю одна просьба».

Нимрод согласился выслушать его, и Фарра сказал: «Дай мне три дня отсрочки, чтобы я мог посоветоваться с моей душой и моими родичами, как с радостью сделать то, что царь требует в гневе».

Нимрод не отказал Фарре, и на третий день его посланцы забрали ребенка. Фарра, понимая, что ему и его родичам не жить, если он не подчинится, взял сына рабыни, рожденного в ту же ночь, что и Аврам, и отдал его царю, получив от него много золота и серебра.

Приказав убить младенца, Нимрод забыл о нем. Фарра же спрятал Аврама в пещере вместе с доверенной кормилицей и из месяца в месяц носил им еду. Господь позаботился об Авраме в следующие десять лет, хотя некоторые говорят, что миновали тринадцать лет, прежде чем Фарра разрешил Авраму покинуть пещеру, где тот не видел ни солнечного, ни лунного света; но, выйдя из пещеры, он умел отлично говорить, презирал священные рощи, ненавидел идолов и верил в могущество Создателя.

Само по себе это древнееврейское предание кажется обыкновенной сказочкой, от которой историку никакого прока. Но не будем торопиться. Для начала зададимся вопросом, а что это за царь Нимрод, которому так преданно служит Фарра? В Книге Бытия сказано (10:8–10), что Хуш, сын Хама, родил Нимрода. «Сей начал быть силен на земле; он был сильный зверолов пред Господом [Богом]… Царство его вначале составляли: Вавилон, Эрех, Аккад и Халне в земле Сеннар». Все эти города находились на юге Месопотамии, значит, Нимрод — верховный правитель этой области, и его власть, очевидно, распространяется и на Ур — родной город Фарры. Выражение «он был сильный зверолов», видимо, характеризует его личную силу и мужество. Нимрода отождествляли с Орионом — великаном из греческой мифологии, прославившимся своей красотой и подвигами на охоте. Значение имени «Орион» весьма прозрачно, Ори–он — значит «он Арий». И это не случайное совпадение!

Имя деда Нимрода — происходит от имени арийского бога Камы. Теперь вспомним, что у касситов, властвовавших над Вавилоном в XVI–XI1I вв. до н. э., был верховный бог Кашшу, по его имени и называлось и племя. Но ведь Кашшу — это то же, что Кощей (Кош, Хуш)! А это значит, что имя отца Нимрода — Хуш — этимологический «двойник» имени древнерусского бога Кощея.

О самих касситах — разговор особый, для ученых они таят еще множество загадок. Но мы, в обоснование своей точки зрения, сошлемся лишь на мнение видного специалиста по Древнему Востоку, академика Б. А Тураева (1868–1920), который написал в книге «История Древнего Востока», что касситы, «по–видимому, подверглись арийскому влиянию».

Итак, данные мифа, Библии и дошедших до нас исторических документов удивительно согласуются между собой, и мы можем утверждать, что прародитель евреев Фарра командовал войском касситского царя Нимрода. Имя последнего, видимо, изначально писалось как Нин — Род с приставкой «нин», которая в наиболее архаичных шумерских текстах означает «господин». Таким образом, и дед, и отец, и сын в благородном царском семействе носят имена наших богов, а то, что занесло древних русичей в Месопотамию, так ведь в Библии черным по белому написано, что все народы вышли именно отсюда. Никого, к примеру, не удивляет, что в Книге Книг фигурируют имена Мария и Иван (правда, в греческой форме Иоанн). Отчего же тогда там не может присугствоиать и Кош (Кощей)? Ведь они персонажи одних сказок, а в знаменитой сказке «Марья Моревна» вообще составляют любовный треугольник. И потом, существует же «Слово об идолах», автор которого говорит, что Роду поклонялись в Вавилоне. Только этому почему–то у нас до сих пор мало кто верит…

Контакты древних евреев с ариями Месопотамии — это не догадка, не гипотеза, это неоспоримый факт! Имя Арана, брата Аврама, арийского происхождения. Сара — женская параллель имени «Сар», что, напомним, означает «сын Ара (Яра)»; по некоторым мифам Сара — дочь Арана. Аврам — производное от Брамы, имени творца мира в арийской мифологии, а имя жены еще одного брата Аврама — Милка — вообще однозначно русское. Все эти имена разительно непохожи на те исконно еврейские, которыми так богата Библия. Евреи контактировали с ариями и отчасти впитали их культуру. Это обычное дело, хотя носить чуждые имена не всегда приятно. Вот почему однажды Господь явился к Авраму и сказал: «Я — вот завет Мой с тобою: ты будешь отцом множества народов, и не будешь ты больше называться Аврамом, но будет тебе имя: Авраам… И сказал Бог Аврааму: Сару, жену твою, не называй Сарою, но да будет имя ей: Сарра» (Быт. 17:4–5,15).

Наша интерпретация иудейского мифа о Фарре и Нимроде подтверждает точку зрения А А Немировского, что евреи (семейство Фарры) покинули Ур в результате их преследования со стороны одного из касситских царей (сына Хуша). Важная деталь мифа заключается в том, что Фарра выведен высокопоставленным военным, то есть способным организовать охрану 7 и защиту переселенцев. Путь их лежал в страну Митанни, которая в то время переживала период своего заката и уступила право гегемонии в этом регионе хеттам. С самого начала своего существования эта орана строилась как многонациональное государство. Но в критические моменты развала империй, как правило, обостряются межнациональные распри. В связи с этим арийская династия, правившая страной, попыталась выделиться с частью своих соплеменников из общей массы населения. Видимо, так образовались племена арамеев. Другими словами, ни из каких аравийских пустынь арамеи не приходили и никаких амореев они не покоряли, как это пишут в учебниках. Просто внутри семитизированных амореев произошло разделение по этническому признаку. Общаться они, разумеется, продолжали на языке, который был понятен и ариям, и семитам. Ясно, что это была смесь семитского с нижегородским. Лингвисты называют его арамейским и относят к группе семитских языков. Что ж, примем их классификацию, но не будем забывать, что этот язык взращен на почве, изрядно удобренной древнерусской лексикой.

В Харране Фарра вскоре преставился, и род его разделился. Семья Нахора осталась в стране арамейцев, остальные же отправились в Ханаан. «И был голод в той земле (Ханаане. — А. А.). И сошел Аврам в Египет, пожить там, потому что усилился голод в земле той» (Бытие 12:10). Египетский период едва ли не самый загадочный в истории евреев. В документах, обнаруженных в стране фараонов, отсутствуют какие–либо прямые упоминания о появлении, пребывании и исходе их из страны. Библия, напротив, содержит ряд интересных сведений, но они обрывочны. Относительно миссии Авраама и Сарры мы знаем только, что они были вхожи к фараону, но изображали перед ним брата и сестру. Сарра «была взята в дом фараона», а Авраам сказочно разбогател. Так бы и жили они, не зная печали, но Бог обрушил несчастья на фараона за то, что он живет с замужней женщиной. Узнав о том, что он был коварно обманут, фараон, однако, не стал мстить, а отпустил патриарха и его родственников с миром и не стал отбирать у них нажитые богатства. Спрашивается, кто был этим египетским фараоном?

Голод в Ханаане, о котором упоминается в Библии, надо полагать, был связан не с падежом всего скота или неурожаем в стране, а с длительными военными действиями на ее территории. Приблизительно с середины XIV в. до н. э. Ханаан и Сирия стали ареной ожесточенной борьбы между египтянами и хеттами. Местные князья были раздроблены и пытались выгадать собственный интерес, лавируя между двумя могучими державами. В Ханаане царил хаос, и переселенцам из Месопотамии крайне тяжело было бы выжить в этой ситуации.

Начало смутных времен в Земле обетованной историки четко соотносят с временем правления Аменхотепа IV (Эхнатона). Продолжалось оно семнадцать лет. Относительно абсолютных датировок ученые спорят. Датой вступления фараона на трон назывались и 1368 г. до н. э. (Советский энциклопедический словарь), и 1364 г. до н. э. (Жак К. «Египет великих фараонов». М.:

Наука, 1992). Царствование Аменхотепа IV знаменует разрыв в плавном течении исторического развития страны. Он взошел на трон в возрасте пятнадцати лет. Вероятно, к тому времени Аменхотеп IV был уже женат на Нефертити. В первые четыре года правления юный царь не предпринимал никаких решительных шагов, но на пятом году царствования молодой фараон принимает основополагающее решение. Он отказывается от имени Аменхотеп, в состав которого входит имя бога Амона, и называет себя Эхнатоном, то есть «полезным Атону», или «действенным духом Атона». Отныне власть царя начинает охранять верховный бог Атон, а поскольку политика нераздельна с религией, то изменяется и судьба Египта.

За первые 12 лет правления Эхнатона в Египте произошел настоящий переворот. Потрясены были все древние устои. Вековое преобладание Фив было уничтожено. Столицею стал новый город Ахетатон («горизонт Атона»), выросший со сказочною быстротою, всего за несколько лет. Амон, еще недавно бог царствующего города, первенствующее божество мировой державы, сделался предметом преследования. Прочих старых богов тоже перестали чтить при дворе. Вместо сонма тысячелетних божеств Египта фараон и его окружение почитали солнце под неслыханным именем «Атои». Изобразительное искусство изменило многовековым установкам. В строительстве храмов наблюдается отступление от всех прежних канонов. В книжный среднеегипетский язык густою струею влился разговорный новоегипетский.

Эхнатон, удалившись из прежней столицы Фив, отстранился от некоторых слоев знати. При этом он приблизил к себе новых людей, в частности, и некоторое число чужеземцев. Среди этих людей, конечно, затесались и честолюбцы, видевшие в «атонизме» лучшее средство быстро сделать карьеру. Но нельзя отрицать и существование искренне верующих. В новой столице в гробницах сановников было начертано немало надписей, сполна или отчасти посвященных благодеяниям, оказанным фараоном хозяевам гробниц. Сановники наперебой выставляли себя созданиями фараона, вознесенными им из ничтожества и нищеты. Вот два образца прославлений царственного милостивца. Военачальник Майа писал: «Слушайте, что скажу я, око всякое (т. е. все, кто прочтут надпись), большие, как (и) малые! Расскажу я вам (о) добре, сотворенном мне властителем, искажете вы: «Как велико сотворенное этому сироте!» и пожелаете вы ему (т. е. царю) вековечность в празднованиях тридцатилетних, вечно (в бытие) владыкою обеих земель (т. е Верхнего и Нижнего Египта), сотворит он вам (подобное) сотворенному мне богом, дающим жизнь. Я — сирота о отце (и) матери. Создал меня властитель. Дал он объявиться мне, обогатил меня питанием своим, а был я неимущим. Дал он явиться для меня людям моим… (чем–то). Дал он умножиться братьям моим. Дал он заботиться обо мне людям моим всем, (когда) явился я владыкою селения. Дал он смешаться мне с сановниками (и) друзьями (царевыми, т. е. придворными), (а) был я тем, кто позади. Дал он мне питание — пищу повседневную, (а) я просил хлеба».

Один из главных жрецов бога Солнца обращался к царю с такими словами: «Хвала тебе, мой бог, создавший меня, определивший мне добро, явивший меня, давший мне поступления, сотворивший потребное мне питанием своим, властитель, сотворивший меня человеком, давший смешаться мне с жалуемым им — знает меня око всякое (с тех пор, как) возвышен я с конца (?), — давший быть богатым мне — а был я беден». «Сиротой» в прошлом и сановником милостью фараона называл себя военачальник Рамосе. Начальник казнохранилища Сута (Сэт) утверждал, что его, «сироту», фараон возвысил, сделал человеком. В сходных словах, хотя и не называя себя «сиротой», говорят о себе и многие другие вельможи. Они тоже «сотворенные», «созданные», «явленные» (в смысле «взращенные») фараоном, присоединены им к знати и т. д. Вполне возможно, что не одно заявление было только данью новому при дворе обыкновению: прибеднялись, чтобы выпуклее оттенить царские щедроты. Но примечательно, что такое обыкновение завелось. В предыдущие царствования подобные заявления, ссылки на возвышение царем из нищеты и ничтожества представляли величайшую редкость. В устах солнцепоклоннических вельмож слово «сирота» и образованные от него выражения «сиротство», «сиротствовать» имели в виду незавидное общественное и имущественное положение. Так не был ли Авраам одним из тех «сирот», кого облагодетельствовал Эхнатон? Ведь для осуществления революционных преобразований нужны были люди, не связанные с древними традициями, и пришлые чужеземцы годились на эту роль, как никто другой.

До нас дошел один, чрезвычайно примечательный иудейский миф о религиозной «реформе» Аврама (тогда еще не Авраама), проведенной им в Вавилоне. Его семья поклонялась идолам из дерева и камня — двенадцати большим истуканам и множеству поменьше. Однажды Аврам попросил мать зарезать и приготовить ягненка для жертвоприношения. Поставив блюдо перед идолами, он стал смотреть, будут ли они есть. Но они даже пальцем не пошевелили. Аврам усмехнулся и сказал матери: «Может быть, блюдо слишком маленькое или ягненок им не годится? Пожалуйста, убей трех ягнят и приготовь их получше». Мать так и сделала, и Аврам вновь предложил кушанье идолам, но они опять остались недвижными.

И тогда Дух Божий снизошел на Аврама. Он взял топор и разрубил идолов на кусочки, оставив нетронутым лишь самого большого. Потом он ушел, все еще держа топор в руке. Фарра же услышал шум, прибежал в зал и увидел, что натворил его сын. Он послал за Аврамом и сердито крикнул ему: «Это что такое?» Аврам ответил: «Я предложил еду твоим идолам, и они, наверное, подрались из–за нее. Не исключено, что самый большой расправился с остальными».

Фарра возмутился: «Зачем ты врешь? Они все из дерева и камня и сделаны руками человека». Но Аврам в ответ спросил: «Если так, то разве они могут есть еду, которую ты приносишь им каждый день? Разве они могут отвечать на твои молитвы?» И он заговорил о Живом Боге, напоминая Фарре о потопе и о наказании Божием за грехи. Пока Фарра раздумывал, что ответить сыну, Аврам перехватил в руке топор и разнес в щепки оставшегося идола.

Древняя иудейская традиция выводит Аврама воинствующим религиозным реформатором. В этом своем качестве он чрезвычайно схож с Эхнатоном, который запретил официальное служение всем богам, кроме Атона, и приказал стереть их имена на всех памятниках. Аврам очень подходит на роль одного из «сирот», возвысившихся по воле Эхнатона. Подчеркнем еще одну схожую их черту: ни тот, ни другой еще не являются монотеистами, они выделяют одного верховного бога из множества других и заявляют о бесспорном его авторитете перед остальными божествами.

Все свои передвижения по карте Азии народ Аврама осуществляет по указанию свыше. Господь как бы опекает еврейский народ с первых шагов по оставлении Ура. «И сказал Господь Авраму: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего [и иди] в землю, которую Я укажу тебе; и Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословление; Я благословлю благословляющих тебя и злословящих тебя прокляну; и благословятся в тебе все племена земные» (Быт. 12:1–3). По–еврейски имя Господь передается словом «Адон». Таким образом, в рассматриваемый период евреи–переселенцы во главе с Аврамом поклонялись Адону, а сами хозяева страны — Атону. Но не относятся ли эти названия к одному и тому же божеству? В главе 8, посвященной именам еврейского Бога, будут приведены аргументы в пользу такого мнения.

У историков есть основания предполагать, что род Фарры изначально поклонялся богу Луны. В Библии в уста Господа Бога Израилева вкладываются следующие слова: «За рекою (Евфратом. — А. А.) жили отцы ваши издревле, Фарра, отец Авраама и отец Нахора и служили иным богам» (Книга Иисуса Навина 24:2). Одним из самых почитаемых среди них был бог Луны: ведь древние евреи пользовались лунным календарем! В 1922 году английский археолог Леонард Вулли обнаружил развалины огромного города, основанного шумерами. Это был Ур Халдейский. На центральной площади города находился храм бога Луны. «Нанна, могущественный бог Луны в Уре и время от времени царь всех богов, идентичен аккадскому богу Луны Сину, или Су. По всей вероятности, история культа этого великого бога, который воплощается и в сияющий корабль, и в сияющего быка, священного барана, льва, орла, рыбу или змею, обусловлена изменчивостью представлений и смешением образов, которые наблюдаются, начиная с вавилонского Су и кончая образом древнегерманского Цио и иерусалимского Сиона» Церен Э. «Библейские холмы»). Возможно, что по имени аккадского Сина была названа и равнина Сеннаар, где поселились потомки Ноя.

Одна из легенд, записанных на клинописных табличках, найденных в Угарите (город в Финикии), рассказывает о борьбе между почитателями луны и солнца и об изгнании лунопоклонников. Кроме того, следы культа луны найдены и в Палестине. Британский археолог Дэвид Сторм Райе отправился в 1957 году в Южную Турцию и нашел развалины Харрана. Оказалось, что город был расположен на реке Нар — Бали, притоке верхнего Евфрата, примерно в пятистах километрах к северу от Ура. О том, что Харран был центром бога Луны и что жители его славились своим религиозным фанатизмом, ученые знали из различных древневавилонских текстов. Но никто из них даже не предполагал, насколько сильно жители этого города были привязаны к своему божеству В результате исследований, проведенных английским археологом, выяснилось, что культ луны сохранялся там в течение всего времени существования Римской империи, что в борьбе с ним оказалось бессильно христианство и даже ислам вынужден был мириться с ним целыми столетиями. Только в царствование Саладина храм бога Луны был разрушен. На его фундаменте в 1179 году построили мечеть, в свою очередь разрушенную монголами в XIII веке. Под развалинами трех ворот мечети Райе нашел три каменные плиты с высеченными символами бога Луны. Плиты были уложены таким образом, что почитатели Мухаммеда, входя в мечеть, наступали на них в знак того, что древняя религия Харрана уничтожена навсегда.

Какие из этого следуют выводы? Если предположить, что библейский Авраам существовал на самом деле, то его уход из Харрана нужно рассматривать как бегство основателя нового культа от преследований поклонников бога Луны. Здесь напрашивается аналогия с Мухаммедом, вынужденным бежать из Мекки. В Египте евреи в прямом и переносном смысле пришлись ко двору. Они выступили той «партией революционеров», которая стала движущей силой солнцепоклоннического переворота. Но новая религия не стала общенародной. «Солнцепоклонничество Эхнатона было слишком царским, чтобы найти живой отклик у народа» (Ю. Я. Перепелкин. «История Древнего Египта»). Наряду со скрытым ропотом и противлением среди массы населения следует отметить несравненно более опасную силу — ненависть древнего жречества, в особенности жрецов Амона. В Фивах, прежней столице Египта, было восемь больших храмов этого бога, стоявших пустыми и заброшенными. Обширная собственность, принадлежавшая хранителям культа Амона и включавшая города в Палестине и огромные земли в самом Египте, была, очевидно, передана новым возвышенцам из числа слуг Атона. В египетском обществе существовала мощная оппозиция начинаниям фараона. Провалы во внешней политике и потеря части азиатских владений были отличным предлогом для критики верховной власти. Память о былых успешных походах была еще достаточно сильна, чтобы воспламенить сердца военных и заставить их искать вождя, который вернул бы утерянное. Таким образом, как народ, так и жреческая и военная элиты одинаково искали возможности низвергнуть ненавистного для них реформатора. В довершение всего судьба не даровала Эхнатону сына, и ему пришлось искать опоры в своем зяте, вельможе по имени Сакара, женатом на его старшей дочери. Но тот совершенно не годился для своей роли, и после незаметного и кратковременного царствования в Ахетатоне он сошел со сцены, уступив свое место Тутанхамону, другому зятю Эхнатона. Жреческая партия Амона постоянно усиливала влияние в обществе, и новый фараон, дабы сохранить свое положение, вынужден был пойти на компромисс. Он покинул город своего тестя и перенес двор назад в Фивы, не видевшие фараона уже двадцать лет.

Поселившись на новом месте, Тутанхамон продолжал поклоняться Атону, но вместе с тем, по требованию местного жречества, возобновил почитание Амона. Обстоятельства также заставили его начать восстановление обезображенных имен Амона, сбитых с памятников в эпоху Эхнатона. Соответственно утрачивала свое высокое положение и «революционная» гвардия эхнатонцев. Не исключена была и возможность репрессий по отношению к активным участникам солнцепоклоннического переворота. В этой ситуации Авраам вместе со своим семейством благоразумно возвратился в Ханаан. Здесь у него с Саррой родился долгожданный первенец Исаак, через него продолжился род еврейский. Другой сын Авраама, но уже от египетской рабыни Агари, — Измаил — стал родоначальником арабских племен.

Авраам наладил добрые отношения с ханаанскими царями и хеттами, контролировавшими в то время значительную часть Сирии и Палестины. Библия рассказывает, как сочувственно и доброжелательно отнесся хеттский царь к патриарху, когда у него умерла любимая жена. Явившись к царю, Авраам попросил разрешения похоронить Сарру в его земле. Царь не только согласился на это, но и приказал отвести для этого место на хеттском кладбище. Авраама, однако, оно не устраивало по религиозным соображениям. Кроме того, он опасался, как бы хетты не восприняли это как знак вечного подчинения их царю. Авраам, как и его народ, ревниво оберегал свою политическую независимость, и потому он отказался от места на хеттском кладбище и просил царя походатайствовать перед богатым хеттеянином Ефроном, чтобы тот уступил ему пещеру, пригодную для семейной гробницы. Ефрон оказался человеком великодушным и готов был отдать пещеру даром. Но Авраам настоял, чтобы хеттеянин взял с него причитающуюся плату. Эта история ярко демонстрирует настрой Авраама и его народа сохранять индивидуальность и, насколько возможно, изолированность от представителей других племен. Предложение хеттского царя можно назвать братским жестом, а ответ Авраама — только дружелюбным.

Вторая жена Авраама была хетгеянка Хеттура. Она родила патриарху шестерых сыновей, от которых у Авраама было много внуков. Но главным наследником он сделал Исаака, а сыновей и внуков наделил подарками и отослал к востоку 7 от Ханаана, где было еще много никем не занятых пастбищ. От этих потомков Авраама взяли начало новые племена, чуждые и враждебные потомкам Исаака. Все сыновья Авраама от Хеттуры были полукровками. Напротив, Исаак был чистокровным евреем. Это, думается, предопределило и то, что он стал единственным наследником отца, и то, что братские отношения у сыновей Авраама не сложились. В подтверждение нашей мысли рассмотрим судьбу семейства Лота, племянника Авраама.

За исключением Сарры Лот был единственным родственником, сопутствовавшим патриарху при его переселении в землю Ханаанскую. В течение некоторого времени он жил вместе с дядею, пока между их пастухами не возникли разногласия относительно дележа пастбищ. Чувствуя необходимость разделиться с племянником, Авраам с благородным бескорыстием первый предложил ему право выбора себе местности для жительства. «Не вся ли земля пред тобою, — сказал он, — отделись же от меня: если ты налево, то я направо; а если ты направо, то я налево» (Бытие 13:9). Лот принял это предложение и выбрал долину реки Иордан. «И отделились они друг от друга. Аврам стал жить на земле Ханаанской; а Лот стал жить в городах окрестности (Иордана. — А. А.) и раскинул шатры до Содома» (Быт. 13:11–12). Он сдружился с местными жителями, и надо полагать (Библия молчит по этому поводу), что взял в жены уроженку этих мест, родившую Лоту двух дочерей.

Про самих содомлян Библия говорит, что они «были злы и весьма грешны перед Господом» (Быт. 13:13). Эта характеристика дополняется отдельным рассказом о том, как жители Содома, которым традиция приписывает неестественные развратные действия, попытались обидеть двух ангелов, посетивших дом Лота. Наказание Господа за это было страшным. Он разрушил за нечестие этот город, пролив на него дождем серу и огонь. Та же участь постигла и Гоморру (Аморру) — город амореев, располагавшийся поблизости. (Не исключено, что библейское выражение «Содом и Гоморра» изначально звучало как «Содом Аморейский», и в тексте фигурировал один город.) Спастись было предложено только чете Лота и двум их дочерям вместе с женихами. Но зятья посчитали прогноз Лота о грядущей катастрофе шуткой и остались в городе. На выходе из города ангелы велели беженцам идти в горы и не оглядываться назад. Запрет нарушила только жена Лота. Услышав грохот ливня, уничтожавшего ее родной город, женщина оглянулась и тут же превратилась в соляной столб. Сам же Лот вместе с дочерьми спасся и стал жить в пещере на горе. Там от старшей дочери у него родился сын Моав (родоначальник народа моавитян), а от младшей — Аммон (прародитель народа аммонитян). Оба народа враждовали потом с евреями.

Вряд ли стоит серьезно относиться к утверждению, что в Содоме нельзя было найти и десяти праведников, и город служил средоточием мирового зла. Разговор о повсеместной греховности тут своеобразная уловка, отвлекающий маневр. Автору этой истории надо было объяснить, почему Господь уничтожил в Содоме всех тех, в чьих жилах не было хотя бы капельки еврейской крови. В их число, разумеется, входила жена Лота, и причисление ее к числу грешников, пожалуй, самая нелепая часть рассказа. Какой нормальный человек не обернется, чтобы попрощаться со своим родным городом и своими родственниками, погибающими в огне. Фактически жене Лота предлагалось отречься от своего народа и всего, что ее с ним связывало. Не слишком ли бесчеловечное условие?

С самого начала своей истории евреи ориентировались на моноэтнические браки. Вот почему первые евреи, оказавшись среди инородцев, должны были спать с сестрами, как Авраам, или дочерьми, как Лот. Но дочери Лота уже были полукровками. Рожденные ими дети не могли считаться чистокровными евреями, и потому потомки Исаака относились к ним высокомерно и заведомо недружелюбно. Но обстоятельства складывались так, что Авраам должен был сплотить своих соплеменников, оказавшихся на чужой территории и в окружении чуждых племен. И эту свою историческую миссию еврейский патриарх выполнил…

Глава 4 РУССКО-СЛАВЯНСКИЕ КОРНИ ХАНААНСКОЙ МИФОЛОГИИ

Мой дух не изнемог во мгле противоречий,

Не обессилел ум в сцепленьях роковых.

Я все мечты люблю, мне дороги все речи,

И всем богам я посвящаю стих.

Я возносил мольбы Астарте и Гекате,

Как жрец, стотельчих жертв сам проливал я кровь,

И после подходил к подножиям распятий,

И славил сильную, как смерть, любовь.

В. Брюсов
Дорога к единобожию заняла у евреев несколько веков, и не один раз пытались они вернуться к почитанию своих прежних богов. Библия упоминает о существовании в Ханаане культа Астарты и Баала, особо любимых древними евреями, но сколько–нибудь подробной информации об этих богах не дает. Из библейских текстов можно понять разве только, что это были центральные и наиболее уважаемые фигуры в ханаанской мифологии. Чтобы расширить наши представления об этих божествах, надо обратиться к другим источникам.

ВI или II в. н. э. Филон из финикийского Библа опубликовал «Финикийскую историю». Сам Филон писал, что он лишь перевел это произведение на греческий язык, а истинным автором сочинения был Санхунйатон из города Берита (современный Бейрут), живший задолго до Филона. Санхунйатон сообщал, что он позаимствовал свои сведения у беритского жреца бога Йево — Иеромбаала. К сожалению, оба текста не дошли до наших дней. Но в IV веке христианский писатель Евсевий, утверждая превосходство христианства над языческихми верованиями, привел обширные отрывки из первой книги Санхунйатона — Филона.

Другой круг источников подарила ученым археология. В марте 1928 года плуг сирийского крестьянина, обрабатывавшего свое поле поблизости от города Латакия, наткнулся на каменную плиту, которая оказалась сводом гробницы. Скоро об этом стало известно властям. Сирия и Ливан тогда находились под французским управлением, и французская служба древностей сразу же направила на место находки своих экспертов. Те установили, что речь идет о могиле приблизительно XIII–XII вв. до н. э. И на следующий год сюда направилась уже археологическая экспедиция под руководством Клода Шеффера. Сначала археологи раскапывали некрополь, то есть «город мертвых». Но всем было ясно, что рядом с ним должен находиться город, где некогда жили люди. Недалеко от первоначального места находки на 20 метров над землей поднимался холм, который местные жители называли Рас — Шамра. В ходе первой же археологической экспедиции Шеффер и его сотрудники раскопали этот холм, под которым и обнаружили город Угарит. Он упоминался в египетских документах II тысячелетия до н. э., и теперь археологи нашли его. В городе были раскопаны храмы Баала и Дагона, а также прекрасный дворец, в котором содержались архивы глиняных табличек. Последние представляли собой коммерческие и административные документы и религиозные тексты древних ханаанеев. На табличках применялась клинопись, развившаяся в древнейший алфавит.

Открытие, расшифровка и публикация угаритских текстов вызвали энтузиазм среди специалистов. В них, в частности, были обнаружены имена богов, известных и по произведению Филона, и по Ветхому Завету. Многие приводимые Филоном данные о мифах и религии финикийцев, прежде казавшиеся ученым сомнительными, теперь нашли подтверждение в угаритских произведениях. Их язык оказался довольно близким к финикийскому. Все это давало право считать угаритские мифы более ранней стадией финикийских. И когда в 1937 году в Париже был опубликован справочник по всем известным мифологиям мира, в разделе, повествующем о финикийской мифологии, была выделена глава, посвященная «легендам Рас — Шамры», то есть угаритским мифам. Через 12 лет видный французский ученый Рене Дюссо в книге о передиеазиатских религиях занял изложением религии и мифов Угарита почти всю часть, касавшуюся финикийской религии. Угаритские религию и мифологию стали называть ханаанскими, и под этим названием они обычно входят в различные научные и научно–популярные работы.

Один из наиболее авторитетных специалистов в данной области, Ю. Б. Циркин, поясняет: «Такое название, однако, неточно. Исследования угаритского языка показали, что он — не финикийский, а близок к аморейскому. Амореи были народом, который во II тысячелетии до н. э. населял значительную часть Сирии. Часть амореев оставались кочевниками, другие жили в городах, в том числе в Угарите. Вообще–то Угарит был очень разноплеменным городом, но аморейский элемент в нем преобладал. Амореи и финикийцы–ханаанеи были родственными народами, приблизительно так, как русские и украинцы. Их языки относились к одной группе северо–западных семитских языков, их культуры входили в один аморейско–ханаанейский культурный круг (или аморейско–ханаанейскую культурную общность). Поэтому и религиозные представления обоих народов были близкими. Но все же не идентичными. К тому же сейчас в науке распространяется взгляд, согласно которому о финикийцах можно говорить только с самого конца II тысячелетия до н. э., то есть уже после гибели Угарита».

Мы в целом согласны с этим мнением, но должны сделать два дополнения. Первое — относительно отличия между амореями и ханаанеями в XIV в. до н. э. Амореи к тому времени были более семитизированы. В первой половине II тысячелетия до н. э. они были сильнейшим племенем Передней Азии и большую часть этого времени контролировали те районы Месопотамии, где были в основном сосредоточены семитские народности. Ханаанеев с семитами разделяли труднопроходимые пустыни, поэтому они проникали в Палестину кружным путем, тем, что двигались евреи, ведомые Авраамом. Второе наше дополнение касается языка, на котором говорили ханаанеи и амореи. Мы абсолютно далеки от мысли как–то менять или корректировать терминологию языковедов: это дело лингвистов–профессионалов. Пусть и в дальнейшем считается, что аморейские языки относятся к «группе северо–западных семитских языков». Но мы утверждаем, что и аморейский, и ханаанейский языки складывались на арийской (проторусской) языковой почве!

История науки знает множество примеров, когда ученые долго и упорно шли по заведомо неправильному пути. Древние греки, к примеру, полагали Землю центром мироздания и изучали движение планет относительно нее. В результате траектории движения этих небесных тел получались очень сложными кривыми, древние астрономы так и не сумели открыть закон их вращения. Но ситуация качественно переменилась после работы Коперника, который поместил в центр нашего мира Солнце. Относительно Солнца планеты движутся уже по очень простым траекториям — эллипсам. Спрашивается: что же мешало древнегреческим астрономам открыть законы движения планет? Видимо, неправильное понимание устройства Космоса и места человека в нем. Но, справедливости ради, следует сказать, что не все из них пребывали в неведении. Гераклид Понтийский (ГУ в. до н. э.) и Аристарх Самосский (III в. до и. э.) были гелиоцентристами! Аристарх Самосский — создатель первой в истории человечества гелиоцентрической системы, он указал людям путь к Истине, но те его не услышали. Или, вернее, не так: те, кто называл себя учеными, его не услышали.

И мы повторяем еще раз: историки заблуждаются, когда объявляют ханаанеев и амореев народами семитского происхождения. Угаритское (аморейское) письмо не имело огласовок Слово «город», к примеру, писалось как «qrt». Вставим между согласными гласные «о» и прочитаем: получится «корот». Но ведь это тот же «город», когда первая и последняя согласные произносятся глухо. Удивительно, не правда ли: лингвисты не замечают очевидного. Причем на сопоставление угаритских и финикийских названий с индоевропейскими сейчас нет академического запрета. Митаннийцами правили арии, а хетты безусловно признаны индоевропейцами. По Палестине и Сирии во II тысячелетии до н. э. свободно «гуляли» индоевропейские и арийские выражения. И тогда почему не предположить, что название «Угарит» на самом деле звучало как «Город»? Тем более что слово «страна» в угаритских табличках пишется уже знакомым нам образом — «ars», и, имея опыт изучения египетских источников и библейских текстов, мы склонны видеть в данном слове обозначение земли Рутену — Арсены-Арсавы, или, короче, Средиземноморской Руси.

В Угарите верховным богом считался Илу (финикийцы называли его Эл). У Илу были две супруги. Имя первой из них было Асирату (финикийская Астарта). Астарта относилась к древнейшим божествам не только финикийцев, но и многих других (в особенности семитоязычных) народов Передней Азии. В Месопотамии она выступала под именем Иштар, в Сирии же и окружающих ее странах была известна как Астарта. Как уже отмечалось, это один из вариантов написания имени арийской богини Яры (Реи). В 1973 году археологи приступили к раскопкам древнего города Эбла в северо–восточной части Сирии. Ученые расшифровали и прочитали многие найденные там тексты. И в них ясно упоминается Астарта. Иногда она даже называется «богиней Эблы», то есть выступает в роли верховной богини. В I тысячелетии до н. э. Астарте поклонялись соседние с финикийцами народы — арамеи в Сирии, аммонитяне и моавитяне в Заиорданье и даже египтяне. Широко она была известна и евреям Палестины. Когда там стало утверждаться единобожие и бога Яхве начали воспринимать как единственного, истинного Бога всего мира, библейские пророки обрушили свой гнев на Астарту.

Вторая супруга Илу — Рахмайу, то есть «дева». У этого имени, однако, есть и русские ассоциации. У Соловья — Разбойника помимо прозвища было, как известно, и отчество — Рахманович. В древнерусских сказаниях присутствуют загадочные персонажи — рахманы. Рахманы — загадочные персонажи древнерусских сказаний. Они — обитатели Островов Блаженных на краю Океана. В древнерусской литературе известно по меньшей мере два сюжета, связанные с рахманами. Первый — «Слово о рахманах и предивном их житии», где описывается жизнь долгожителей–рахманов, полная изобилия и радости. Их остров на краю Океана якобы посетил Александр Македонский во время похода на Индию. В связи с этим принято считать, что рахманы — это индийские жрецы брахманы. Но имеется и второй источник, гораздо более распространенный среди древнерусских книжников, где никакая Индия не упоминается. Те же Острова Блаженных и царящая там райская жизнь подробно описаны в апокрифе, известном под названием «Хождение Зосимы к рахманам». Здесь рассказано, как к пустыннику Зосиме после 40-дневного поста явился ангел и указал путь к далекой земле Блаженных, отделенной от грешного мира глубокой, как бездна, рекой, не досягаемой ни для птиц, ни для ветра, ни для солнца, ни для дьявола. По волшебному дереву, склонившемуся перед отшельником, Зосима переправился через реку и очутился в стране блаженных. В русском апокрифе она описывается в духе классического «золотого века» с поправками на христианские представления о праведности. Обитатели той блаженной страны — рахманы — живут в своей неприступной земле без греха, верные завету праотца Рехома, не испытывая ни в чем никакой нужды. Безмятежно течет их праведная жизнь: нет у них числа лет, но «вси диие аки един день ее». В данном пассаже налицо несомненные полярные реминисценции: скрытые в иносказательную форму представления о долгом полярном дне, объединяющем много обычных дней. Философ В. Н. Демин полагает, что этими священными островами могли выступать Соловки, название которых этимологически связано с именем Соловья и где сохранились следы древней культуры — таинственные лабиринты Беломорья. В связи с этнонимом «рахманы» уместно, на наш взгляд, вспомнить и о прибалтийских русах, которых другие народы называли рахами, раксами и т. д. Если же возвратиться к Рахмайу, то ее имя, на наш взгляд, является двусоставным и означает Рая — Мать, то есть хранительница страны блаженных. Другими словами, Рахмайу — это та же Мария. Да и могло ли быть иначе, если в Угарите жили почитавшие ее амореи?

Ни Илу, ни его супруги непосредственно миром не правят. Они как верховные государи стоят высоко над землей и над другими богами. Свои веления и обещания людям Илу может передавать, являясь им во сне, но чаще через особых вестников — ангелов. А для управления поднебесной частью вселенной Илу назначает другого бога из числа своих потомков, которые ожесточенно спорят и сражаются за право стать царями богов и людей. В этом отношении угаритские божества делятся на две враждующие группы. В одну из них входят Балу, Анату, Котару–ва–Хасису, Шапашу. В другую — Астару, Муту и Йамму.

Первую «партию» можно условно назвать семитской. В нее входит бог Балу (библейский Баал), которого особо почитали евреи. Это языческое божество, олицетворявшее Солнце, боготворили и в Сирии, и в Финикии. Финикияне называли Солнце Баал — Шамим, что значит Господь небес. Так как Балу представляли в совершенно разных образах и к тому же в самых разных странах, то для конкретности к имени Балу прибавлялось название и самого места, как, например, Баал — Гад, Баал — Хаммон и т. д., и все эти имена сливались в общее название Баал. Множество мест, посвященных этому языческому божеству, и масса лиц, служивших ему, указывают на то, как глубоко и сильно было развито почитание Баала. Поклонение Баалу было главным и при том обычным грехом древних евреев. При царе Ахаве (IX в. до н. э.) для служения этому языческому божеству содержалась весьма многочисленная корпорация жрецов. В Третьей Книге Царств (гл. 18) содержится впечатляющее повествование о том, как пророк Илия посрамил служителей Баала. «Кричите громким голосом, — с насмешкой говорил жрецам, безуспешно пытавшимся свести огонь с неба на приготовленную жертву, Илия, — ибо он (т. е. Баал. — А. А.) бог; может быть, он задумался, или занят чем–либо, или в дороге, а может быть, он спит, так он проснется!» Идолослужение у древних израильтян Баалу сопровождалось большою торжественностью и пышностью. Ему воздвигались капища (3 Цар. 16:32), в которых ставились идолы (4 Цар. 10:26). Участвовавшие в идолослужении надевали на себя особые одежды (4 Цар. 10:22). В честь Баала курили ароматы и возносили каждения (Иер. 7:9). При служении этому идолу жрецы для привлечения его внимания и милости скакали вокруг жертвенника и громко кричали, а в особенных случаях кололи себя ножами и копьями, обливаясь кровью (3 Цар. 18:25–28).

Балу — Баал является семитским аналогом общеславянского бога Бела. Память о древнем Белбоге сохранилась в белорусском предании о Белуне, где последний представляется старцем с длинной белой бородой, в белой одежде и с посохом в руках. Он является только днем, и путников, заблудившихся в дремучем лесу, выводит на настоящую дорогу 7; есть даже поговорка: «Темно в лесу без Белуна». Его почитают подателем богатства и плодородия. Во время жатвы Белун присутствует на нивах и помогает жнецам в их работе. Чаще всего он показывается в колосистой ржи с сумою денег на носу, манит какого–нибудь бедняка рукою и просит утереть себе нос; когда тот исполнит его просьбу, из сумы посыплются деньги, а Белун исчезает. Это рассыпание Белуном богатств основывается на древнейшем представлении солнечного света золотом.

В русском языке прилагательное «белый» употребляется в смысле светлый, чистый, незамаранный, незапятнанный. Некоторые известные словосочетания еще более расширяют круг связанных с ним ассоциаций. Белым днем называют Божий день, белой землей, белым местом — церковную землю, белыми крестьянами — свободных от податей и повинностей, а белым грибом — лучший из грибов. Выражение бел–свет означает «вся земля и все наши люди». Все эти значения как нельзя более кстати подходят в качестве характеристик верховного бога, поэтому мы должны признать имя Бел славянским по происхождению.

Геродот сообщает, что ранее Эллада называлась Пеласгия. Это название родилось от греческого словосочетания «Belos–geya», что означает «земля Бела». Пеласги говорили на варварском наречии. Они оказали влияние на эллинов, позаимствовавших у пеласгов некоторых богов. Одним из них был бог Бел, которого греки стали называть Гелий (Гелиос). Это очень древнее доолимпийское божество, культ которого принесли в Грецию предки русских и славян — пеласги. Согласно греческим мифам, у Гелиоса во владении было множество стад, которые он держал в самых разных уголках Греции и даже на Сицилии. Лучшее из священных стад находилось на острове Эритеи (божественной Яры), что также указывает на арийские корни этого божества. При переделе земель, устроенном Зевсом, — верховным богом греков, Гелиосу достался лишь единственный остров Родос (у юго–западного побережья Малой Азии), названный так в честь его жены Роды. Ее имя очень близко и попятно всякому русскому человеку и, очевидно, заимствовано греками у наших предков. Имя тещи Гелиоса — Левкотея, что значит «Белая богиня» (женская параллель Бела): вот и еще одна «ниточка», связывающая греческого и русского богов. По легенде, один из сыновей Гелиоса основал в Египте город Гелиополь и был первым, кто обучил египтян астрологии. Арийским Гелиополем был знаменитый город Гелон в Скифии. Оба названия нам известны в греческой транскрипции. Но истинные их имена совпадают и звучат не иначе, как Бел–город.

Бог Бел был известен народам Месопотамии. В настоящее время большинство ученых–мифологов отстаивают версию о семитских корнях месопотамского Бела. Его имя они производят от общесемитского Балу, что значит «господин», «владыка». Но в том–то и дело, что культ Бела в Двуречье принесли пришельцы- северяне, и именно они выступали господами для местных семитских племен. Впоследствии вместе с падением влияния ариев изменилось и отношение к этому богу. Он стал рассматриваться как свой, родной. И еще: представители арийских племен были светловолосы, поэтому образ Белбога ассоциируется скорее с ними, чем с черноволосыми семитами.

У семитов Балу (Бел) — бог бури, грома и молний, дождя и связанного с ним плодородия. Балу именуется богатырем, сильнейшим из героев, скачущим на облаке, князем Вельзевулом. Михаил Булгаков представлял его так: «И, наконец, Воланд летел тоже в своем настоящем обличье. Маргарита не могла бы сказать, из чего сделан повод его коня, и думала, что, возможно, это лунные цепочки и самый конь — только глыба мрака, и грива этого коня — туча, а шпоры всадника — белые пятна звезд». Известны изображения Вельзевула в облике быка (символ плодородия) или воина, поражающего землю молнией–копьем. Он живет на горе, называемой «северная». Это еще одно указание на то, что культ Бела пришел к семитам с севера. Одна из сохранившихся форм написания имени Вельзевул — Beelzebub — читается как Велес–бог. Она подсказывает, что слово «Велес» родилось как вариант произношения имени Бел другими народами. Впоследствии обе формы стали существовать как независимые, более того, во времена Киевской Руси предпочтение было отдано более поздней по происхождению. Вот почему мы практический не имеем свидетельств почитания Белбога древними русичами. Славу и значение Бела перенял Велес, бог всей Руси. В договорах с греками Велес соотнесен с золотом, чем, безусловно, напоминает Белуна. Хетты в своей переписке называли Трою Вилусией — городом Велеса или Белгородом. Семиты Троей никогда не владели и не могли так назвать город. Это еще раз подтверждает то, что Бел — божество славянское, а его культ пришел в Месопотамию через Балканы и Малую Азию.

Современные филологи не в силах разгадать этимологию слова «дьявол». Но и в данном случае был задействован корень «бел». Исходная русская форма «Дий — Бел» («Божественный Бел») у семитов превратилась в Дьявола, а у греков в Диаболоса. С победой христианства эти языческие боги (воплощения Бела) были отнесены к представителям ада и покровителям мрачных и темных сил. И точно так же, как в случае с Белесом, в нашем языке утвердилась не исходная русская первооснова имен, а чужеродная. Согласно Библии, Вельзевул — бог филистимлян, но его имя в греческом написании читается как Велес–бог. Опять подтверждается присутствие предков русских в древней Палестине! Другой пример: Велиар — демоническое существо в христианской и иудаистической мифологиях. Смысл его имени для ученых неясен. В Ветхом Завете оно употребляется для обозначения чуждых богов. И это совсем неудивительно для нас, ибо Велиар — это Белояр (Бел ярый) или Бел–арий, бог древних русов, мигрировавших в Палестину

Ближайшая соратница Балу — богиня Анату, одна из самых древних богинь этого региона. Ранние следы ее культа отмечаются на рубеже III–II тысячелетий до н. э. с появлением первых аморейских племен в Сирии и на границе Месопотамии. Анат весьма почитали в Мари. Во II тысячелетии до н. э. ее культ проник в Египет. Наряду с Балу ее почитали в Мемфисе. Во времена гиксосского господства в Египте в городе Танис существовал храм Анату. В конце II тысячелетия до н. э. эту богиню почитали евреи, поселившиеся в Палестине. Один из судей (т. е. глав племенного союза), Шамгар, назван сыном Анат (Анату). В I тысячелетии до н. э. ей (под именем Анат–бетель) поклонялись евреи, жившие на юге Египта в Элефантине. Тогда же культ Анат существовал и у арамеев. Но в данном тысячелетии эта богиня уже не занимает столь видного места, как в предыдущем. Следы ее культа встречаются все более и более редко. Египтяне и арамеи считали Анат владычицей неба. В Угарите ее, скорее, связывали с землей и плодородием. Может быть, тесная связь между Анат и жителями Угарита выражена в эпитете, который почти постоянно сопровождает имя этой богини — Невестка народа. Правда, многие специалисты предлагают друroe чтение и соответственно другой перевод: «прародительница народа». Нам последняя интерпретация кажется более верной. У древних шумеров был верховный бог Ан, его женская параллель должна была называться Анат (Анату), точно так, как и наша героиня. Это очень древняя богиня, и народ, поклонявшейся ей, должен был рассматривать ее в качестве своей прародительницы.

Теперь оригинальный момент анализа образа Анат. Первоосновой этого имени служит русское местоимение «она». Понятие «он» или «она» как нельзя более подходит для обозначения божества. В. И. Даль в своем словаре пишет: «Иные не называют домового иначе, как просто он». И далее писатель приводит очень любопытные присказки: что он, что она — одна сатана, муж и жена. Он таки он, да лиха на нас она. Хоть водка, хоть вино — а все оно. Все они да они — а когда же мы? Отдай ему — неведомо кому! О нем помяни — а он туг! Им свет стоит, к нему солнышко спрашиваться ходит. В качестве «его» (или «ее») во всех этих выражениях фигурирует «некто», которого мы в отличие от В. И. Даля определили бы более общим словом, нежели просто «домовой». Это синоним Высшего Божества! Именно такими были в древнейшие времена и Ан, и Анат. Более того, на наш взгляд, и имя Ноя тоже восходит к русскому «Он», да и кто, как не предок русских, должен был приплыть к горе Арарат с севера?

В угаритских мифах Анату — Анат выглядит, если не самой могущественной, то, несомненно, самой активной богиней. Иногда ее считали сестрой Балу, но она же была и его возлюбленной. Их первородным сыном, согласно преданию, был Амурру — предок амореев. Анату — госпожа земного плодородия, рождения земных плодов и в то же время богиня земной любви и воплощение женской красоты. Вспомним богатыря Антея — великана из греческой мифологии, сына богини Земли, проживавшего в Ливии и убивавшего всех попавших туда чужестранцев. Он был неуязвим до тех пор, пока прикасался к земле. И его образ и имя, очевидно, связаны с Анат. Но Антея еще никто из мифологов не записывал в семиты. Кстати, напомним и то, что народ антов, проживавший в середине I тысячелетия н. э. в Северном Причерноморье, историки единодушно включают в число предков русских. Мы имеем, таким образом, еще одно неоспоримое доказательство существования арийско–семитского диалога, начиная с древнейших времен.

Котару–ва–Хасису (финикийский Кусар–и–Ху–сас) — бог–ремесленник в самом широком смысле. В частности, он строит дворец Балу. Он также льет металл, изготавливает мебель, посуду, украшения, оружие. Особенно любит Котару–ва–Хасису работать с драгоценными металлами и камнями. Его частый эпитет — Работающий руками. И это — главная его характеристика. Ремесло таит в себе что–то от магии, поскольку ремесленник превращает «сырой» материал в совершенное изделие. Угаритский божественный ремесленник тоже связан с магией: он создает для Балу две волшебные дубины (палицы), которые должны помочь ему в бою с врагом. Надо полагать, что оружие это, как у всякого кузнеца, было металлическим. В Библии изобретателем кузнечного дела считался пятый потомок Каина, Тубал — Каин, которого сопоставляют с Котару–ва–Хасисом. Но это означает, что Котару–ва–Хасиса записывают в боги потомков Каина — ханаанеев, а не сынов Сифа (Шета), к которым относятся семиты.

Имена Котару (Кусара) и Хасиса (Хусаса) оказываются тоже «говорящими». Они восходят к имени Куша–ария и Кашшу — бога касситов. Евреи Месопотамии, оказавшиеся под властью касситов, восприняли его культ и продолжали поклоняться ему даже после переселения на новую родину. Примечательно, что пристрастие Хасиса — Кашшу (Кащея) к ювелирному делу, с одной стороны, воскрешает в памяти пушкинские строки:

Там царь Кощей над златом чахнет, Там русский дух, там Русью пахнет,

а с другой — напоминает о великом опыте работы евреев с драгоценными камнями, как по части их обработки, так и по части финансовых операций с ними. Если же переходить к обобщениям, то евреи в прежние времена славились не только своими навыками выгодно торговать, но и высочайшим искусством в таких ремеслах, как пошив одежды и обуви. В этом смысле особое почитание евреями Угарита бога Кусара–и–Хусаса вполне понятно.

Наконец, последним представителем семитской партии угаритских богов является богиня солнца Шалашу. Это заведомо семитский образ. Рад исследователей полагают, что она составляла пару ханаанейскому богу солнца Шамшу и была родственна аккадскому Шамашу. О ней сохранился очень интересный для нас миф.

Кобылица, дочь богини Шапашу, была укушена змеей. Она очень страдала, и вся природа сострадала ей. Кобылица обратилась к своей матери с просьбой о помощи. Она умоляла воззвать к какому–нибудь из богов, чтобы тот излечилее от змеиного укуса. Сначала просила она обратиться к Илу:

— Шапашу, мать моя, неси свой призыв к Илу, источнику рек и течения двух океанов!

Но Илу не стал лечить Кобылицу или же просто не сумел этого сделать. Шапашу и ее дочь стали обращаться ко всем богам по очереди. Но никто не мог помочь страдающей Кобылице. И тогда Шапашу пошла к богу Харану. И Харану согласился помочь Кобылице. Но за это он потребовал, чтобы та осталась в его городе и в его доме. Кобылица и ее мать согласились с этим условием. Сам же врачеватель, оставив Кобылицу, отправился в страну Аршах. Там он устремился к зарослям тамариска, к рощам финиковых пальм, тамариском он стряхнул зло, кистью финиковой пальмы уничтожил его. И после этого Харану вернулся в свой родной город. Кобылицу покинула боль от укуса, и она вновь набрала силу.

Но этого ей показалось явно недостаточно. Кобылица с помощью заклятий заперла ворота дворца Харану, так что тот не мог вернуться в свой дом. И тут Кобылица предложила богу сделку: она впустит его во дворец, только если он передаст ее матери искусство излечивать от укусов змеи. Харану согласился. После этого Кобылица поставила еще одно условие: она выйдет замуж за хозяина, если он принесет в дар ей змею и ядовитую ящерицу, а рептилию отдаст в оплату любви. Все эти пресмыкающиеся должны были помогать излечивать от змеиного яда. Так Шапашу стала обладательницей дара излечивать от змеиных укусов.

Данный миф содержит чрезвычайно много важной информации. Начнем с того, что имя бога Харану совпадает с названием того города, куда пришло семейство Авраама из Ура. Значит, мы обнаружили еще одну версию рассказа о переселении семитов в Харан. Родиной богини Шапашу, видимо, следует признать Аккад, где почитали ее мужскую ипостась, бога Шамаша. Ранее мы уже говорили, что Харан входил в пределы государства Митанни. Теперь стоит добавить, что Харану — это семитское (с хыканьем) воспроизведение слова Аран — изначального имени города. Назывался он так, потому что построили его арии. Митаннийцы были лучшими коневодами в Азии, и потому только их врачеватель Харану способен был вылечить Кобылицу. Удивительно, как отдельные разрозненные детали мифа дополняют друг друга и образуют вместе единую, целостную картину.

В мифе упоминается также неведомая страна Аршах, куда Харану отправляется за лекарственными снадобьями. Что же это за страна? Ю. Б. Циркин, комментируя этот миф, пишет: «Где находится страна Аршах, неизвестно. Некоторые ученые видят в этом названии хурритское (по–другому, митаннийское. — А А) имя реки Тигр (Аррасих). Но это предположение не принято многими другими специалистами. Возможно, Аршах — мифическая страна, обильная водами, заросшая тамарисками и пальмами, что могло представляться угаритянам чем–то вроде рая». Мы специально привели мнение одного из ведущих ученых в данной области, чтобы продемонстрировать, в какую тупиковую ситуацию попали современные историки. Ведь Аршах — это та Арсену — Рутену-Арсава, которую они упорно стараются не замечать! И никакая это не мифическая страна, заросшая (?) пальмами, про нее пишут и египетские фараоны, и хеттские цари, и угаритские жрецы! В месопотамской мифологии эта страна называется Араттой (землей ариев!), и уж она–то никакая не заоблачная, а вполне реальная соседка шумерских городов. Ау, профессора, проснитесь!»

Миф о Шапашу и Харану подтверждает свидетельства Библии о выдающейся роли еврейских женщин в обустройстве на новых землях. И фараон Египта, и ханаанский царь Авимелех отнеслись с особым почтением к семейству Авраама, поскольку были очарованы Саррой. В мифе семитская богиня действует самостоятельно, но не менее эффективно. Выходя замуж за Харану, она получает постоянную прописку и гарантию неприкосвенности в Митанни.

Как и первые три божества семитской партии, Шапашу обнаруживает тесные связи с югом Месопотамии и непосредственно с центром концентрации семитских племен — Аккадом. Для евреев вся эта четверка богов была хорошо знакома со времени проживания в Уре, и их присутствие на первых ролях в угаритской мифологии олицетворяло в известной степени силу и влияние евреев в Угарите. Этой группе богов противостояла «партия* арийских богов.

Астару (финикийский Астар) — ханаанейско–аморейский бог, почитавшийся наряду с Астартой как ее супруг. Он — один из претендентов на роль верховного божества: Илу передает ему власть над миром после смерти Балу (Бела). Будучи противопоставлен Балу, Ас- тар является в Угарите воплощением злого начала; его эпитет — «ужасный». В эпоху эллинизма Астар отождествлялся с Аресом. Имя Аст — Ара — буквально «Есть Арий», точно так же, как и имя Ареса — Арея, говорит об их связи с ариями. Со временем богу Астару пришлось отказаться от царского трона в Угарите. Это доказывает, что ведомая им группа богов в конце концов уступила свои позиции.

Йамму (финикийский Йам) — бог моря и водной стихии вообще. Его называют Судией речным. Под рекой же подразумевается та исходная река мироздания, у истоков которой обитает Илу. Поэтому Йамму — любимец Илу Известен миф о борьбе Йамму с Балу за первенство на угаритском Олимпе. Только благодаря палицам, изготовленным искусным Котару–ва–Хасису, Балу победил своего противника. Об истоках образа Йамму комментаторы ханаанейских мифов скромно умалчивают, но это более древний арийский герой Яма. В ведийской традиции он выступает первочеловеком. В «Авесте» его аналог Йима (в иранской мифологии Йама) — культурный герой, создатель благ цивилизации, устроитель социальной организации общества, владыка мира в эпоху тысячелетного золотого века. В древнеиндийской и буддийской мифологии Яма рассматривался как владыка царства мертвых. Русское слово «яма» (в значении «могила») прекрасно объясняет, как могли возникнуть такие представления об этом божестве. Но море — это ведь тоже яма, только наполненная водой. Значит, и угаритские жрецы ориентировались на русское значение имени бога!

Муту (финикийский Мот) считался богом смерти. Он — мощная фигура: одна его губа достает до неба, другая — до земли. Он поглощает все, что находится вблизи него. Поэтому отправляемые к Муту вестники ни в коем случае не должны к нему слишком приближаться под угрозой неминуемой гибели, а могут лишь издалека пересказывать послания. Отвратительный, вызывающий ужас образ Муту подчеркивал всеохватность смерти, которой в принципе никто не может сопротивляться. Во власти Муту находятся не только все люди, но и боги. Его проявлением в земном мире, кроме смерти каждого конкретного человека, являются иссушающий зной и жестокая засуха, ведущие к исчезновению всего живого. В его руках скипетр бесплодия и вдовства. Гибель Муту в борьбе с Балу открывает «хляби небесные», и через них нисходит на землю благотворящий дождь.

Резко отрицательное отношение угаритян к Муту выдает тот факт, что он был богом–чужаком. Не интригуя читателей, скажем сразу же, что это бог Митра, которого почитали арии–митаннийцы. Митра — мифологический персонаж, связанный с культом солнца и идеей договора (согласия). В Угарите его благодетельная функция привнесения в мир тепла и света рассматривалась в искаженном виде. Так Митра превратился в творца засух и хозяина бесплодных равнин. Роль Митры как умиротворителя и хранителя социального равновесия тоже была переосмыслена угаритянами в прямо противоположном духе. Согласно их интерпретации, он, наоборот, практически недоступен, и договориться с ним можно только через посредников. Вместо посланника и созидателя жизни на земле он изображается носителем смерти.

Имя Митры мифологи возводят к авестийскому (т. е. взятому из текста «Авесты») слову «договор», «согласие». Но «Авеста» складывалась достаточно поздно (в первой половине I тысячелетия до н. э.), а написавшие ее арии до того обитали на Русской равнине. Так что древние корни божественного имени более логично поискать в словаре русского языка. По нашему мнению, имя Митры происходит от слова «Матерь» («Мать — Яра»). Во времена патриархата функции женских богинь перекладывались на богов–мужчин. При этом заимствовались и имена, а то, что именно верховная женская богиня должна была изначально ведать делами гражданского согласия, думается, очевидно.

На примере разобранных мифов и характеристик богов можно совершенно определенно говорить об огромной роли, которую играли предки русских и славян в культуре Средиземноморья во II тысячелетии до н. э. Среди угаритских богов нет ни египетских, ни хеттских богов, но в избытке присутствуют боги арийского происхождения. Вместе с тем относительное число упоминаний об ариях–митаннийцах по сравнению с египтянами или даже хеттами в учебниках, монографиях и научных статьях близко к нулю. Все заслуги ариев приписаны другим народам, и русские должны отсчитывать свою историю не ранее, чем с эпохи Рюрика. Неправильно это…

Важную роль в Угарите играл бог Рашап (финикийский Решеф). Мифов о нем известно немного, но в жизни угаритян он занимал значительное место. Этот бог был связан с землей и подземным миром, он, как считали угаритяне, насылал на людей болезни и эпидемии, но мог в случае обращения к нему и излечить от них. Оружие бога — лук со стрелами, и болезни людей — результат поражения человека его стрелами. Рашап — один из тех богов, кого угаритяне явно не слишком любили и очень боялись.

Решеф связывался финикийцами с царством смерти. Для родных богов это, так сказать, свидетельство их древности. Решефу был посвящен один из древнейших храмов Библа. Найденные в Библе бронзовые статуэтки воинов (на некоторых сохранилась еще позолота) многие ученые считают либо изображениями этого бога, либо посвящениями ему. Финикийские мореплаватели, по–видимому, возили с собой статуэтки Решефа, пытаясь таким образом снискать его покровительство и избежать гибели во время плавания. С финикийской колонизацией культ Решефа широко распространился по всему Средиземноморью. Так, храм этого бога в Карфагене был одним из самых богатых. Не меньше его почитали и на родине. Целый район Сидона называли «землей Решефа» (или «землей Решефов»).

Решеф был воинственный бог, бог войны. Он выступал в роли хранителя договоров. Финикийцы и их соседи приписывали ему неодолимую силу. Изображался Решеф обычно в виде воина, вооруженного луком. Священным животным Решефа был олень, а его греческой параллелью считался Аполлон. Как известно, Аполлон — бог негреческого происхождения, таинственным образом он связан с Гипербореей — далекой сказочной страной, располагавшейся на севере Евразии. Олень тоже символ Севера. Но не служит ли это косвенным указанием на го, что образ бога Рашапа (Решефа) соотносился обитателями Азии с пришельцами в их края более северных народов, и прежде всего, жителей Гипербореи — ариев? Ведь имя этого бога поразительно совпадает и с названием арийских мудрецов риши (русов, росов) — толкователей и хранителей ведического знания, и с названием страны Арсены, которую они создали. Независимость своей страны и своих городов ариям–росам приходилось отстаивать в тяжелейшей борьбе с другими народами, поэтому в мифах народов этого региона бог по образу и подобию ариев–гипербореев. Совершенно ясно, что как создатели многонационального государства они должны были выступать в роли и «прокурора», и «адвоката», и судьи. Вот почему Рашап в одних случаях обрушивает на людей эпидемии, а в других защищает и спасает их. Но, как и Муту — Митре, ему более свойственны функции гаранта договоренностей, мира и согласия при всем при том, что он вооружен и всегда готов к войне!

В финикийско–аморейской религии существовали общефиникийские и общеаморейские божества, хотя в любом городе они могли приобретать некоторые специфические черты. Одновременно были и божества, почитаемые лишь в данном месте. Каждый город имел свое божество–покровителя, в образе которого воплощалось все самое ценимое здешними жителями. При этом они подчас наделяли своих избранников чертами и функциями других богов. Появились и божества, покровительствующие определенным видам деятельности. Все это привело к тому, что число богов и богинь в Ханаане разрослось, подобно кроне ветвистого дерева.

В сочинении Санхунйатона — Филоиа, о котором говорилось в начале главы, была сделана попытка упорядочить иерархию ханаанских богов и свести ее в определенную систему. Отличительная особенность этой родословной богов заключалась в том, что она была смешанная, то есть греческо–ханаанская (I). Согласно ей, первопредками ханаанеев была пара — Элиун и Берут. К Элиуну прилагается эпитет «Высочайший», и его традиционно соотносят с Богом Библии. Имя Берут комментаторы толкуют как «Владычица Берита». Академик Б. А Тураев в примечаниях к филоновскому тексту отмечает, что в некоторых рукописях вместо Берут написано просто Руг. Но тогда прародительницу Руг можно называть «Владычицей Ругену»! Заметим, что имя «БеРут» в русском прочтении, действительно, значит «Быть Рут», и потому оно могло писаться просто «Рут». В книге «Предки русов в Древнем мире» мы упоминали, что точно по такому же правилу 7 образованы топонимы — Бруттий (область Калабрия на юге Италии), Бретань (полуостров во Франции) и Британия. Они обозначают один из маршрутов миграции средиземноморских русов (рутенов) после их поражения в Троянской войне.

Кстати, если говорить о соответствии имен прародителей ханаанеев с географическими названиями, то Элиун «проецируется» на… Илион (другое название Трои). На первый взгляд кажется, что такого рода параллели совершенно абсурдны. Но напомним, что Санхунйатон писал свой труд накануне Троянской войны (конец XIII — начало XII вв. до н. э.), когда некогда великая и огромная Средиземноморская Русь раскололась на две небольшие части. Одна представляла Ханаан, а другая — государство Арсава. Города Берит и Троя были двумя важнейшими центрами этих областей. Возведя первую пару ханаанеев к уроженцам этих городов, Санхунйатон указал на теснейшие этнические связи предков финикийцев с жителями Малой Азии. Для нас это уже никакая не новость, а в очередной раз подтверждаемый тезис: ханаанеи не были семитами!

Санхунйатон и Филон объявляют Элиуна и Берут прародителями всех греческих богов. Но тогда они должны принадлежать к группе индоевропейских богов. Среди их потомков есть семитские боги, это ничему не противоречит, но сами они богами семитского происхождения мыслиться не могут. Иначе в уранах, эросах и реях следует тоже предположить наличие семитских кровей. И странно, что никто из мифологов до сих пор не написал об этом…

ГЛАВА 5 О ВЕТХОЗАВЕТНОМ МОНОТЕИЗМЕ И ЗАКОНЕ «КТА» ДРЕВНИХ АРИЕВ

Катись, катися надо мной

Всё просвещающее Время!

Завесу тьмы влеки с собой,

Что нам скрывает Свет Святой

И на душе лежит как бремя, —

Чтобы мой дух, в земных путях

Свершив свое предназначье,

Мог восприять в иных мирах

И высшей Тайны откровенье.

А. Майков
Представления о едином Боге вызревали в умах древних евреев в течение длительного времени. Библия дает нам возможность проследить, как постепенно и очень непросто утверждалась в Ханаане эта религиозная идея. В древнееврейском подлиннике Библии в первой главе книги Бытие прямо сказано, что создавал мир не бог в единственном числе (еврейское «эл», «элох» или «элоах»), а боги («элохим»). Этот факт весьма неприятен для тех ортодоксальных богословов, кто отстаивает идею библейского монотеизма. Они придумывают всевозможные объяснения этой лингвистической «неувязке». Например, утверждают, что множественное число «элохим» является формой величательного множественного. Но ряд библейских текстов, в которых фигурирует понятие «элохим», не поддается такой интерпретации. После грехопадения Адама и Евы Бог говорит: «Адам стал как один из нас, зная добро и зло» (Быт. 3:22). Бог сам признает, что кроме него, существует еще кто–то, равный Ему. В Ветхом Завете существует еще немало мест, где слово «элохим» фигурирует в качестве ясно выраженного множественного числа богов.

Русский перевод дает искаженное представление о том, что сказано в древнееврейском подлиннике, употребляя вместо множественного числа — «боги» единственное — «Бог». Так, рассказывая, что народ потребовал от Аарона сделать богов для поклонения, переводчик заменяет элохим «Богом» (Исх. 32:1). Этот прием он использует неоднократно. В Псалтири говорится: «Есть элохим, судящие землю» (57:12). А в русском тексте сказано: «Есть Бог, судящий на земле!» Что здесь элохим, безусловно, означает богов, а не Бога, подчеркивается тем, что они именуются тут же «судьями» во множественном числе (еврейское «шофтим»). В некоторых случаях вместо «богов» объявляются «ангелы». В русском переводе Псалтири читаем: «Не много ты умалил его (человека. — А. А.) пред ангелами» (8:6). Читать же следует: «… перед богами (элохим)». Это уже явное искажение. Нельзя не отметить, однако, что в некоторых случаях переводчик безупречен и добросовестно передает текст в его многобожеском смысле. В той же Псалтири есть строки: «Бог стал в сонме богов: среди богов произнес суд» (81:1); в данном случае слово «элохим» переведено правильно, в его точном политеистическом значении.

Представляет известный интерес трактовка вопроса об элохим, которую мы находим в современном католическом Словаре библейского богословия. «Элохим, — признают его авторы, — множественное число. Оно не является формой величания — такой формы еврейский язык не знает». Вопрос, казалось бы, ясен: перед нами очевидное проявление многобожия. Но тут богословы начинают лукавить, приписывая: «Его (слово «элохим». — А. А.) нельзя считать следствием каких–либо пережитков многобожия, которые невероятны». Почему? Потому что «надо принять во внимание особую чувствительность израильского склада ума в этой области». Тут, как говорится, комментарии излишни. Мало того, что истинные христиане должны верить в единого Бога. Они должны также поверить, что единобожие — достижение израильского гения, «особо чувствительного в этой области». Мы отнюдь не хотим оспорить факт особой «чувствительности еврейского склада ума» в области религиозной веры, но ведь она могла сформироваться как раз под воздействием Библии! Авторы словаря в данном случае рассуждают нелогично, и общий их вывод о том, что «множественное число — это след общесемитского миропонимания, при котором божественность воспринимается как множественность сил», не имеет никакой убедительной силы.

Тем более что в Библии имеется фрагмент, рассказывающий о жертвоприношении сразу двум богам. В книге Левит (16: 7–8) говорится: «И возьмет (Аарон. — А. А.) двух козлов и поставит их перед лицем Яхве у входа скинии собрания; и бросит Аарон об обоих козлах жребий: один жребий для Яхве, а другой жребий для Азазела». Козел, предназначенный для Яхве, тут же приносится Ему в жертву, поскольку Яхве присутствует при жертвоприношении. С жертвой для Азазела дело обстоит сложней, поскольку этот бог живет где–то в пустыне. В этой ситуации предусмотрена такая процедура: козла необходимо поставить «пред Яхве, чтобы совершить над ним очищение и отослать его в пустыню для Азазела» (Лев. 16:10). Необходимо только отметить, что в русском переводе текст фальсифицирован. Азазел не упоминается, сообщается лишь, что козел предназначен «для отпущения», вместо же Яхве, как и в других случаях, фигурирует Господь.

Древнейший иудаизм вовсе не был монотеистической религией. Мы сталкиваемся здесь с особой разновидностью политеизма, получившей в литературе название генотеизма. Суть его заключается в том, что хотя признается реальное существование многих богов, но данная этническая группа, объединение племен или государство поклоняется лишь одному из них. С этой точки зрения у каждого племени или народа существует свой бог, с которым его связывают отношения договора, союза, «завета». Именно в этом смысле в Ветхом Завете говорится о Боге Авраама. В отношении избранного ими бога данное племя или народ брали на себя определенные обязательства: поклоняться и служить только ему, отказывая в этом всем другим богам, хотя они и существуют. Генотеизм представляет, таким образом, не монотеизм, а единопоклонение. Призывом к такому поведению проникнуто большинство книг Ветхого Завета.

Генотеизм имел не только этнический, но и территориальный характер: считалось, что на определенной территории хозяином выступает один, вполне конкретный бог, на других — другие. Известны случаи, когда та или иная этническая группа, поселившись на новом для нее месте, порывала завет со своим старым Хранителем и принимала соответствующее обязательство перед богом, господствующим на данной территории. Так было, например, с жителями Ассирии, переселенными на землю покоренного ею Израиля: они вскоре приняли религию Яхве, а потом и ее основной документ — Пятикнижие.

Элоха, которого выбрали для себя из многих известных тогда богов израильтяне, носил имя Яхве. Одно лишь то обстоятельство, что Бог носит собственное имя, показывает, что он не считался единственным. Он не просто Бог, не безымянный элоха, он — один из богов, которому дается имя специально для того, чтобы отличать его от других элохим. Уже со второй главы книги Бытие наряду со словом «элохим» появляется собственное имя Яхве. В русском переводе Ветхого Завета оно заменено словом «Господь». Только в пяти местах этого перевода упоминается имя Яхве (в форме Иеговы) — Быт. 22:14; Исх. 17:15; 33:19; 34:5; Суд. 6:24. В общем, всюду, где по–русски написано «Господь Бог наш», в подлиннике — «Яхве наш Элоха». Только постепенно, в ходе столетий в библейских текстах стало пробиваться представление о едином Боге, не только сотворившем вселенную и человечество, но и господствующем над ними и заслуживающем почитания всеми народами земли.

Свои требования к еврейскому народу Господь выразил в десяти заповедях. Перескажем вкратце их (Исх. 20:4–17).

— Не имей других богов.

— Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им.

— Не произноси имени Господа напрасно.

— Помни день субботний, чтобы святить его.

— Почитай отца и мать.

— Не убивай.

— Не прелюбодействуй.

— Не кради.

— Не лжесвидетельствуй на ближнего твоего.

— Не желай жены ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего.

Эти правила поведения состоят как бы из двух частей. Первые четыре заповеди, по существу, не имеют отношения к морали. Это некоторые предписания, которые были призваны утвердить культ единого Бога и тем самым сплотить еврейский народ для решения важнейшей политической задачи — создания своего государства. Вполне понятно, что объединить народ, поклоняющийся разным богам, было бы в тысячу раз сложнее. Остальные шесть заповедей по преимуществу этического характера. Они кажутся вполне естественными для всякого здравомыслящего человека. Но у читателя Библии возникают и «тонкие» вопросы, касающиеся их детального истолкования. Например, как древние почитатели Иеговы понимали выражение «ближний твой»? Как всякого, ходящего под Богом, или непременно как единоверца?

Ответ, разумеется, обнаруживается в Библии. По приказу Яхве евреи истребляли завоеванные народы. После взятия города Гая были истреблены все до единого жители. Образно об этом сказано таю Иисус Навин «не опускал руки своей, которую простер с копьем, доколе не предал заклятию всех жителей Гая», в результате чего «падших в тот день мужей и жен, всех жителей Гая, было двенадцать тысяч» (Иис. Нав. 8:26, 25). Все это делалось не в нарушение повелений Яхве, а во исполнение их. Израильтяне неоднократно вызывали гнев Бога тем, что недостаточно последовательно выполняли его приказ о поголовном уничтожении покоренного населения. Царь Саул нарушил волю Яхве, когда, истребив всех амаликитян, оставил в живых их царя Агага. Это привело Бога в ярость. «Жалею, что поставил я Саула царем» (1 Цар. 15:11), — сказал он своему пророку Самуилу И тот собственноручно разрубил Агага. Согласно Ветхому Завету выходит так, что какое бы то ни было регулирование дозволенности или недопустимости убийства относится лишь к единоверцам и единоплеменникам. Люди, принадлежащие к другим народам, даже не рассматриваются как объекты какой бы то ни было регламентации в этом отношении.

Приведем еще ряд библейских цитат:

«…Введет тебя Господь, Бог твой, в ту землю, которую Он клялся отцам твоим, Аврааму, Исааку и Иакову, дать тебе с большими и хорошими городами, которых ты не строил.

И с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодезями, высеченными из камня, которых ты не высекал, и с виноградниками и маслинами, которых ты не садил…»

(Втор. 6:6–11)

«Тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои, и цари их — служить тебе; ибо во гневе Моем Я поражал тебя, но в благоволении Моем буду милостив к тебе.

И будут всегда отверсты врага твои, не будут затворяться ни днем, ни ночью, чтобы приносимо было к тебе достояние народов и приводимы были цари их.

Ибо народ и царство, которые не захотят служить тебе, погибнут, и такие народы совершенно истребятся».

(Ис. 60:10–12)

«И придут иноземцы и будут пасти стада ваши; и сыновья чужестранцев будут вашими земледельцами и вашими виноградарями».

(Ис. 49:23)

Иегова внушает евреям, что они — богоизбранный народ, потому и его этические заповеди должны «воплощаться» только внутри еврейского сообщества. Отношение евреев к иноверцам и иноплеменникам уже не регламентируется десятью заповедями. Вот какой вывод должен сделать читатель Ветхого Завета. Из десяти заповедей выросли и христианство, и иудаизм. Первая — религия, не различающая ни эллина, ни иудея, вторая же — узконациональная, выделяющая правоверного иудея из числа остальных людей и предписывающая ему различное поведение среди своих единоверцев и «отверженных от Бога». В. В. Розанов в сочинении «После Сахарны» писал: «Разгадка Библии и иудейства начинается вовсе не с «впервые признали они Единого Бога» — как, расчесывая русые бороды, полагают православные богословы; а эта разгадка начинается с кошерного мяса и с ритуального убоя скота. Тогда откроется, что это язычество». И, добавим мы, по своему первоначальному замыслу исключительно узконациональная идеология.

Как же утверждался новый культ? С огромным трудом, Библия наполнена примерами, когда евреи отвращались от истинного Бога и возвращались к почитанию Баалов и Астарт. Историки религии традиционно толкуют это как проявление детскости или даже духовной незрелости древних семитов. Так презрительно относятся богословы к языческим верованиям. Но мы хотим подчеркнуть два важных обстоятельства, которые почему–то не обсуждаются теологами. Во–первых, евреи сопротивлялись введению той самой узконациональной доктрины, которая впоследствии оформилась в иудаизм. А это означает, что большинство еврейского народа не хотело принимать религию самоизоляции, противилось ее насильственному внедрению и, следовательно, не считало себя людьми богоизбранными. С христианской точки зрения такое поведение следует считать героическим. Во–вторых, не следует исключать фактор притягательности языческих верований. И не потому ли евреи упорно противились введению монотеизма, что им более по душе были Баал и Астарта?

Об этом стоит поговорить подробно. Окончательное оформление древнееврейского идеала единственного (мужского) Бога произошло лишь во время Вавилонского пленения (около 586–536 гг. до н. э.). После возвращения израильтян в Палестину первые пять книг Моисея были собраны в иудейской Торе (Законе), а остальная часть Ветхого Завета постепенно добавлялась к ним на протяжении пятисот лет. Но вплоть до момента Вавилонского пленения богиня Астарта оставалась такой же важной фигурой в религии и культуре евреев, как и Иегова. Астарту называли невестой Иеговы и приписывали ей семьдесят отпрысков от него, в том числе Баала, Анат и их братьев Мота и Ямма. Богиня Астарта упоминается в Ветхом Завете не менее сорока раз. Это лишний раз подтверждает факт ее популярности у народов Ближнего Востока. Около 1060 г. до н. э. «удалили сыны Израилевы Ваалов и Астарт и стали служить одному Господу» (1 Цар. 7:4). Но вскоре со строительством Иерусалимского храма культ Астарты вернулся. Царь Соломон боготворил Астарту. В Третьей книге Царств (18:19) указывается, что 400 пророков Астарты (пророков «дубравных», как называли культ Астарты) сидели за столом Иезавели из Тира, жены царя Израиля Ахава около 876 г. до н. э. Будучи главной женой Иеговы, Астарта была составной частью религиозной жизни евреев вплоть до реформ иудейского царя Иосии (640–609 гг. до н. э.).

Астарта выступает в Библии главным противником Яхве, его языческим «противовесом». Ранее мы на основе анализа ее имени предположили, что это арийская по своему происхождению богиня. Имя «Аст–арта» читалось нами как «Есть Яра». Но возможен еще один вариант прочтения, подчеркивающий более глубинную суть имени богини: «Аст–арта» — «Есть Арта (Рта)» или «Истинная Арта (Рта)». Словом «rta» древние арии обозначали понятие вселенского закона (персы называли его «arta»). Согласно выводам исследователей, в нем следует видеть некий универсальный принцип, частное и повсеместное проявление которого способствует сохранению определенного (соответствующего должному положению вещей) видения вселенной и ее элементов. Модель мира ведийских (т. е. почитавших «Веды») ариев была ориентирована на космос. Жизнь человека представлялась им сопряженной с космосом посредством некого универсального закона «rta», обозначающего регулярный и циклический характер и предполагающего возврат к исходной точке. По закону «rta» встает и заходит солнце (выезжает на своей колеснице Сурья, будучи конем и колесничим одновременно; поднимает золотые руки Савитар = Свет — Яр, побуждая к жизни все живое утром и успокаивая вечером); одно время года в установленном порядке следует за другим. Все повторяется, как было в незапамятные времена, и, следуя «rta», человек воспроизводит цикличность космических явлений в своем жизнеустроении, поддерживая тем самым порядок в космосе и в человеческом обществе и создавая условия для нормальной и успешной жизни своего племени. «Rta» являлся одновременно и этическим законом в обществе ариев. Хорошо и правильно то, что этому закону соответствует, а плохо и неправедно непочитание арийских богов, непринесение им жертв, скупость в отношении жрецов и поэтов, слагающих религиозные гимны. Для ведийского сознания характерна сосредоточенность внимания на положительной сфере, на том, что соответствует «rta», и неразработанность отрицательной: силы зла в «Ригведе» выступают героями «третьего плана».

Культ Астарты предполагал нечто большее, чем просто поклонение и ритуальное служение богине.

Новопосвященному открывался определенный свод знаний по устройству Вселенной, накопленных ариями за предыдущие тысячелетия, круг этических установок, которым он должен был руководствоваться в своей деятельности. Как ясно из Библии, религия Астарты не была узконациональной, евреи тянулись к этому источнику арийского мировоззрения. И причина их симпатий кажется нам вполне ясной: арии отрицали богоизбранность какого бы то ни было народа, это в корне противоречило вселенскому закону «rta» — закону единства Природы и равенства всех людей перед ним.

У древних русичей этот закон ассоциировался с понятием «рота». М. Л. Серяков в своей книге «Голубиная книга» — священное сказание русского народа» посвятил анализу этого языческого термина отдельную главу. Исследователь блестяще показал, что древнерусская «рота» была аналогом арийского «rta» — вселенского закона, универсального принципа, регулирующего порядок в Природе и торжество правды в человеческом обществе. Православное духовенство всеми правдами и неправдами пыталось искоренить в народном сознании память о «роте». С этой целью, например, «редактировались» летописи. М. Л. Серяков приводит целую дюжину примеров варварского искажения текста «Повести временных лет». Он подчеркивает, что апологеты христианства при этом не столько боролись с самими языческими представлениями, сколько пытались «навязать народу закон иудео–христианской традиции». В противовес русскому закону–роте ветхозаветные заповеди носят откровенно приземленный характер. Табу на имя Бога, запрет на мало–мальский интерес к чуждым верованиям и какую–либо деятельность в субботу да элементарнейшие нравственные установки. В дополнительном толковании десяти заповедей (Исх. 34: 11–26) уточнены некоторые ритуальные элементы культа, однако и они лишены какого бы то ни было космического, вселенского начала.

Хранителем «роты» на Руси выступал бог Род. (К сожалению, М. JI. Серяков никак не отразил этого в своей книге.) Академик Б. А. Рыбаков в книге «Язычество древних славян» указал на исключительную роль этого божества в жизни древних русичей. В частности, он особо обратил внимание на сочинение русского книжника XII в., получившее название «Слово об идолах». В нем неизвестный автор сообщает, что культ Рода охватывал Египет, Вавилон, Малую Азию, Грецию, Рим и славянский мир! Но мы–то уже знаем, что именно так и было! Русский Род — одна из вариаций имени Яр, а культ последнего распространился в свое время с Русской равнины на эти земли. На Ближнем Востоке и в Передней Азии его называли Асга — Рот, что значит «Есть Род», «Истинный Род» или просто «Род». Он считался мужской параллелью Астарты и, видимо, почитался как ее супруг.

Род — первейший русский бог, творец, «родитель» Вселенной, всего видимого и невидимого мира. Это «отец и мать» всех богов, воплощение нерушимости русского племени, все многочисленные потомки которого некогда произошли от одного общего предка. В поучениях против язычества Род выставляется главным соперником Бога–творца. В сознании же простого народа, принявшего христианскую веру, он стал ассоциироваться с Иисусом Христом. Народное (неканоническое!) определение — Бог есть Любовь — сложилось под влиянием языческой традиции. Разумеется, христиане находят в этой «формуле» в первую очередь выражение их духовного опыта, тогда как для язычников суть ее заключается в непрерывном возобновлении жизни. Поэтому символика язычников ближе к природе и более разнообразна: образ Рода связывался и с солнечным светом, и с дождем, и с огнем. Его изображали фаллосоподобным и четырехликим (знаменитый Збручский идол). Род — это верховный бог, это наш древнейший Яр (Аст — Ар, часто употребляемая форма имени Астарот), это воплощенный образ вселенского закона–роты!

В памятнике древнерусской литературы «Слово Исайи пророка», созданном не позже середины XII века, содержится сокращенный пересказ 65‑й главы Книги пророка Исайи, входящей в Библию. Это произведение было написано с единственной целью: обрушить всю тяжесть библейских проклятий на бога Рода. Его автор грозит язычникам от лица Иеговы: «Вас же, покинувших меня, забывших мою святую гору, готовящих пир в честь Рода и рожаниц, наполняющих ковши свои на потребу бесам, — вас я предам мечу, и все вы падете пронзенными». Для нас примечательно, что в данном отрывке Род выступает библейским двойником Гада или Ваала (это разные составляющие общего имени бога Баал — Хадда) — одного из тех Ваалов, к кумирам которого спешили евреи, отвергавшие Иегову. Конечно, ближневосточные культы Яры — Астарты и Бела — Баала (Ваала) в каких–то своих деталях отличались и от индоарийских, и от древнерусских. Но мы настаиваем на мысли, что они зародились на основе арийских верований и поддерживались приверженцами арийской идеологии и вселенского закона «rta» — «роты».

В финикийском городе Тире в начале I тысячелетия до н. э. особый почет и уважение приобрел бог Мелькарт. Он считался владыкой города, его праздник был одним из самых главных, а может быть, и самым главным в Тире. Когда тирийцы создали множество поселений на берегах Средиземного моря, поселенцы тоже стали почитать Мелькарта, а в некоторых колониях он стал считаться основателем города и главным богом. Со временем Мелькарт стал популярен не только среди тирийцев, но и во многих других городах Ханаана. Финикийцы полагали, что Мелькарт покровительствует дальним морским походам и колонизации. Мелькарта изображали в виде бородатого мужчины в расцвете лет, иногда как морского бога, мчащегося на гиппокампе (фантастическом морском существе — полуконе–полурыбе), а иногда в качестве героя, борющегося со зверями, а то и с чудовищами. Эти изображения подчеркивают героические черты тирского бога, что и позволило грекам считать его тем же героем, что и их Геракл. Тирийцы же приписывали Мелькарту, как своему «баалу», создание всего, что особенно ценилось ими. Для них Мелькарт был и солнечным, и морским, и аграрным богом, а также изобретателем многого из того, чем гордился Тир.

Имя «Мельк–арт> переводят с древнееврейского как «царь города». Но мы читаем его как «царь «rta». Мелькарт был сыном Астарты и в этом своем качестве был идеальным претендентом на роль божества, несущего в разные земли сокровенное знание закона «rta». К тому же «привязывать» этого бога только к одному Тиру, на наш взгляд, было бы в корне неправильно. Под знаменем Мелькарта осуществлялась финикийская колонизация Средиземноморья. Моряки, вступавшие на чужие территории, должны были исповедовать религию дружбы и открытости ко всем иноплеменникам, иначе ничего, кроме вооруженного сопротивления и партизанского движения, они бы не получили. Религия Иеговы, очевидно, тут не годилась. Другое дело арийская идея «всемирной отзывчивости». Предлагая ее в виде своей визитной карточки, финикийцы благополучно торговали и уживались с другими морскими народами.

Своеобразие имени «Мелькарт» заключается в том, что первая его часть является еврейским словом «царь», а вторая соотносится с арийским названием вселенского закона. Но это как раз и отражает реальный факт смешения ариев и евреев на территории Палестины в I тысячелетии до н. э.! Разные этносы не только враждовали и воевали. Они заключали и дружеские договоры, и направляли к соседям сватов. Правда, в брак с иноверцами вступали только те евреи, которые отвергали культ Иеговы и пренебрегали Его запретом на смешанные браки. Задумывались ли вы когда–нибудь, почему еврейским мужчинам безумно нравятся русские женщины? Да потому, что их предков на протяжении веков принуждали жениться только на еврейках. А сердце внимает не голосу крови, а звукам любви…

Издревле в мифологиях самых разных народов присутствуют прародительница или прародитель мира. В мире остальных богов, если они также существовали, он или она, по крайней мере, поначалу выступали в качестве верховного божества. То есть реализовывалась именно та типичная ситуация, которую ученые назвали генотеизмом. Авраам первым провозгласил отказ от многобожия. И безусловная заслуга евреев заключается в том, что Авраамову установку на создание монотеистической религии они, как это ни было трудно, все–таки выдержали. При этом не обошлось без учета чужого опыта и гениального творчества. Приведем только один пример, касающийся опять–таки арийско–еврейского диалога.

У создателей «Ригведы» (ведийских ариев) плохо разработанной оставалась тема зла. Авторами Ветхого Завета она рассматривалась в рамках монотеистического подхода. Райский змей — предтеча сатаны, но он послушен воле Бога. Понятие «злого духа» присутствует в рассказе о царе Сауле:

«А от Саула отступил Дух Господень, и возмущал его злой дух от Господа. И сказали слуги Сауловы ему: вот, злой дух от Бога возмущает тебя. Пусть господин наш прикажет слугам своим, которые перед тобою, поискать человека, искусного в игре на гуслях; и когда придет на тебя злой дух от Бога, то он, играя рукою своею, будет успокаивать тебя <…> И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него».

(1 Цар. 16: 14–16,23)

И здесь нельзя не заметить, что царя беспокоит «злой дух от Бога». В III Книге Царств (22:20–23) говорится о духе лживом, которому попустительствует Господь, но по тексту Нового Завета (Иоанн 8:44) лживый дух — это сам сатана–дъявол…

После VI века до н. э. евреи три века были под властью персов, исповедовавших зороастризм. Это новое религиозное учение сложилось на иранской почве в VII–VI вв. до н. э. и было названо по имени его основателя Зороастра, или Заратуштры. Оно являлось своеобразным развитием учения древних ариев. Согласно этой религиозной концепции, Ормузд — бог добра, олицетворение света, жизни и правды, существовал еще до сотворения мира и пребывал в непрерывной борьбе с Ариманом — носителем зла, мрака и смерти. Человек создан Ормуздом, но свободен в своих мыслях и поступках и поэтому доступен воздействию зла. Однако его долг — помыслами, словами и делами бороться против Аримана и его помощников — духов зла. И в конечном итоге добро одержит полную победу над злом. В отличие от индоарийских текстов, священные книги древни:: иранцев значительное место уделяют деяниям темных сил, они содержат первые разработки темы «рая и ада». Но вот что интересно — два противника, два носителя противоположных начал, в сущности, носят одно и то же имя, записанное в индоевропейском и славянском вариантах. Его можно перевести как Арий–муж (английское man = славянское муж!). В учении Зороастра единый бог Яр «разделился» на враждующие темную и светлую «половины». В этом, в общем–то, и заключается ключевая идея новой религии.

Религия зороастризма, безусловно, повлияла на древнееврейских авторов. Но они не отказались от древнейшей арийской концепции единого высшего закона — «монотеизма»! В результате на страницах Библии родился оригинальный образ сатаны. Сатана — с древнееврейского «противник в суде, в споре или на войне, противоборствующий, обвинитель, наушник, подстрекатель». В религиях иудаизма и христианства — главный антагонист Бога и всех верных Богу сил на земле, враг человеческого рода, царь ада и повелитель бесов. Сатана противопоставлен Богу не на равных, не как антибожество, но как падшее, мятежное творение Бога, обращающее против Творца силу, полученную от Него же. В конечном счете сатана против собственной воли содействует исполнению Божьего замысла.

В библейской Книге Иова сатана названв числе «сынов Божиих»: «Был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана» (Иов. 1:6–8). Дважды давал Господь сатане власть над телом и имуществом Иова и возможность искушать веру Иова в Господа различными несчастьями, но не дал Господь своему слуге власти над душой человека. «Вот, он в руке твоей, только душу сбереги» (Иов. 2:6). А это значит, что Бог не препятствует сатане при жизни человека влиять на его судьбу, и если тот окажется отступником и нечестивцем, то после смерти грешника поступить с его душой по заслугам (но, так сказать, в пределах, предустановленных волею Божией). Постепенно сатана стал наделяться чертами не только клеветника на человека перед Богом, но и клеветника на Бога перед человеком. К сатане стало восходить все моральное зло мира. Одно из имен сатаны — диавол. Изначально оно имело значение «Божественный Бел», но с утверждением христианства приобрело негативный смысл. Так жрецы Иеговы узаконили свою победу над Белом (Ваалом) — древнейшим языческим богом.

ГЛАВА 6 ИМЕНА БОГА В БИБЛИИ

Не забыли мы, что осияно Только слово средь земных тревог, И в Евангелии от Иоанна Сказано, что слово — это Бог.

Н. Гумилев
В Библии человек нарекает имена не только себе подобным, но и Самому Богу. В Ветхом Завете встречается не менее ста наименований Бога, таких как Elohim — «Бог», Adonay — «Господь мой», El Shadday — «Бог всемогущий», или «Всевышний», Zebaot — «Саваоф», «[Господь] воинств». Часто имя, данное человеком Богу, указывает на какое–либо действие Божие по отношению к человеку. Так, например, Агарь (рабыня–египтянка, одна из жен Авраама) нарекла Господа именем «Ты Бог, видящий меня», потому что говорила: «Точно я видела здесь в след видящего меня» (Быт. 16:13).

В то же время в Библии присутствует мысль о том, что Бог неименуем, что Его имя человеку недоступно. Иаков (внук Авраама, сын Исаака), боровшийся с Богом, спрашивал о имени Божием, но не узнал его. Повествование о встрече Иакова с Богом является одним из наиболее загадочных и таинственных во всей Библии:

«И остался Иаков один. И боролся Некто с ним, до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его, и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал: отпусти Меня; ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков. И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль; ибо ты боролся с Богом и человеков одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи имя Твое. И Он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моем? [оно чудно.] И благословил его там».

(Быт. 32: 24–29)

Христианские богословы истолковывают этот сюжет по–разному. Наиболее распространенным является мнение, что под боровшимся с Иаковом понимался Сын Божий. Однако для нас это повествование интересно тем, что соприкасаемся с одной из тайн Бога — тайной Его имени.

Мысль о недоступности имени Божия для человека присутствует также в рассказе Суд. (13:17–22) о явлении Ангела Маною (отцу знаменитого богатыря Самсона): «И сказал Маной Ангелу Господню: как тебе имя? чтобы нам прославить тебя, когда исполнится слово твое. Ангел Господень сказал ему: что ты спрашиваешь об имени моем? оно чудно <…> И сказал Маной жене своей: верно, мы умрем; ибо видели мы Бога». Последние слова Маноя показывают, что ему являлся Бог, а не Ангел, следовательно, отказ назвать Свое имя принадлежит Самому Богу.

Но почему Бог скрывает свое имя, если, действительно, «оно чудно» (чудесно!)? Более того, одна из десяти заповедей, напомним, специально посвящена запрету произносить имя Божие, «ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно» (Исх. 20:7). Что же в нем (имени) такого необычного? И в чем вообще смысл запрета на его произнесение? Ведь вот говорят нам: «Не поминай черта всуе», «Не чертыхайся», — и мы все прекрасно понимаем. Черт — носитель злого начала, и лишний раз призывать его — значит накликать на себя беду. Но почему нельзя лишний раз призвать на помощь Бога? Как говорится, вопросы, вопросы… Вопросы, которые уже более двух тысяч лет остаются без ответа.

ЯХВЕ
Перечисленные выше имена, которые человек нарекал Богу, — Адонай, Эл Шаддай, Элохим, Саваоф, — следует отличать от имени Яхве — того единственного имени, с которым сам Бог открылся человечеству. Яхве — наиболее характерное для Библии наименование Бога: оно встречается в Ветхом Завете около 6700 раз. (Для сравнения: имя Элохим встречается около 2500 раз, а имя Адонай — около 450 раз.) Культ священного имени Яхве занимает в Библии совершенно исключительное место. Книга Исход приписывает открытие этого имени Моисею. Бог явился ему на горе Хорив, когда Моисей увидел куст, который горел и не сгорал:

«И воззвал к нему Бог из среды куста, и сказал: Моисей! Моисей! Он сказал: вот я, [Господи]! И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая <…> И сказал Господь [Моисею]: Я увидел страдание народа Моего в Египте <…> Итак пойди, я пошлю тебя к фараону [царю Египетскому]; и выведи из Египта народ Мой, сынов Израилевых <…> И сказал Моисей Богу: вот, я приду к сынам Израилевым и скажу им: «Бог отцов ваших послал меня к вам». А они скажут мне: «как Ему имя?» Что сказать мне им? Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий. И сказал: так скажи сынам Израилевым: Сущий послал меня к вам. И сказал еще Бог Моисею: так скажи сынам Израилевых: Господь, Бог отцов ваших, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова, послал меня к вам. Вот имя Мое на веки, и памятование о Мне из рода в род».

(Исх. 3:4–15).

Понимание точного смысла этого признания крайне затруднено. Дело в том, что употребленное здесь еврейское выражение, касающееся имени Бога и переведенное на греческий и славянский языки как «Я есмь Сущий», буквально означает «Я есмь Тот, Кто Я есмь». Это можно воспринять как формулу, указывающую на нежелание говорящего прямо ответить на поставленный вопрос. Иными словами, повествование может быть понято не как откровение Бога, а как указание на то, что в человеческом языке нет слова, которое было бы «именем» Бога в еврейском понимании — т. е. неким всеобъемлющим символом, полностью характеризующим его носителя. Ответ Бога Моисею в такой интерпретации имеет тот же смысл, что и отказ Бога назвать свое имя Иакову.

Значение самого священного имени Яхве представляет большие затруднения для толкователей и переводчиков. Все они сходятся в том, что изначальный смысл этого имени однозначно установить невозможно, и все научные толкования его этимологии — не более чем гипотезы. Даже огласовка составляющих его четырех букв является гипотетической. Это объясняется, в частности, тем, что после вавилонского плена, во всяком случае, не позднее III века до н. э., евреи из благоговения перестали вообще произносить священное имя Яхве, которое стало восприниматься как собственное имя Бога. Лишь однажды, в день Очищения (праздник Иом Кипур), первосвященник входил в святая святых, чтобы там произнести это священное имя. Во всех же прочих случаях его заменяли на Адонай или другие имена, а на письме обозначали четырьмя согласными YHWH — так называемый священный тетраграмматон, — которые, однако, не произносили: даже комбинированное обозначение Адонай Яхве (Господь Яхве) читалось как Адонай Элохим (Господь Бог). В III–V вв. память о произношении тетраграмматона сохранялась — греческие авторы этого периода воспроизводили его как Йавоэ, Йаоваи (Климент Александрийский), Йаэ, Йае (Ориген) и Иабэ (Епифаний Кипрский), а латинские как Иахо (Иероним), однако впоследствии правильное его произношение забылось. С XVI в. ученые на Западе стали применять искусственную вокализацию Иегова, появившуюся в результате добавления к согласным YHWH гласных из имени Адонай, и только к середине XIX в. ученые остановились на версии, что тетраграмматон следует читать как Яхве. Хотя такое чтение имени считается в современной библеистике общепринятым, сохраняются значительные расхождения в его толковании. Большинство исследователей, тем не менее, сходятся во мнении о том, что это имя связано с еврейским глаголом «hayah», означающим «быть», «существовать», «иметь бытие», и что само имя означает «Я есмь».

Открытым остается также вопрос о времени появления культа имени Яхве у евреев. Приведенный рассказ о явлении Бога Моисею однозначно указывает на Моисея как первого, кому стало известно это имя. О том же свидетельствуют слова Бога, обращенные к Моисею: «Я Господь. Являлся Я Аврааму, Исааку и Иакову с именем: «Бог Всемогущий»; а с именем Моим: «Господь» не открылся им» (Исх. 6:2–3). В то же время уже в Книге Бытия имя Яхве встречается неоднократно: говорится, в частности, о том, что во времена Сифа и его сына Еноса «начали призывать имя Господне» (буквально, «имя Яхве»; Быт. 4:26), что Ной «устроил жертвенник Господу» («жертвенник Яхве»; Быт. 8:20); что Бог открылся Аврааму с именем «Я Господь» («Я Яхве»; Быт. 15:7), что Авраам «поверил Господу» (буквально «поверил Яхве»; Быт. 15:6) и т. д. Все это указывает на то, что имя Яхве было известно Израилю и до Моисея, хотя, может быть, правильное его понимание у народа Израильского отсутствовало, и только Моисей был первым, кому Бог разъяснил смысл Своего имени.

Хотя значение имени Яхве остается сокрытым для верующих и само имя не описывает Бога, именно это имя в еврейской традиции стало восприниматься как собственное имя Бога. Об этом свидетельствует рассказ о явлении Бога Моисею на горе Синай:

«Моисей сказал: покажи мне славу Твою. И сказал Господь: Я проведу пред тобою всю славу Мою, и провозглашу имя Иеговы пред тобою; и, кого помиловать, помилую, кого пожалеть, пожалею. И потом сказал Он: лица Моего не можно тебе увидеть; потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых. И сказал Господь: вот место у Меня: стань на этой скале; когда же будет проходить слава Моя, Я поставлю тебя в расселине скалы и покрою тебя рукою Моею, доколе не пройду. И когда сниму руку Мою, ты увидишь Меня сзади, а лице Мое не будет видимо <…> И, встав рано поутру, взошел [Моисей] на гору Синай, как повелел ему Господь <…> И сошел Господь в облаке, и остановился там близ него, и провозгласил имя Иеговы. И прошел Господь пред лицем его и возгласил: Господь, Господь, Бог человеколюбивый и милосердный, долготерпеливый и многомилостивый и истинный, сохраняющий милость в тысяче родов, прощающий вину и преступление и грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвертого рода. Моисей тотчас пал и поклонился Богу».

(Исх. 33:18–23; 34:4–8)

Провозглашение Богом имени Яхве (Иеговы), то есть Своего собственного имени, является наивысшим моментом откровения.

Христианские писатели и богословы пытаются проникнуть в тайну имени Бога, совершенно игнорируя возможность его непосредственной связи с древней языческой традицией. Они считают Яхве Богом израильского происхождения и все свои лингвистические гипотезы относительно интерпретации его имени строят на основании древнееврейского языка. Между тем, исследователи ближневосточной мифологии уже давно обратили внимание, что доеврейское население Палестины и Сирии почитало бога со схожим именем. Жители Угарита называли его Йаву, а финикийцы, проживавшие в городе Берите, — Йево. Наличие общих религиозных и мифологических представлений древнейших евреев и народов аморейско–ханаанского культурного крута никого не должно удивлять. Оно объясняется влиянием последних на поселившихся там евреев. Потомки Авраама переняли часть религиозных верований древних ариев. В качестве покровителя израильских племен, а затем и созданного в Палестине еврейского царства они выбрали бога Йево — Йаву, которого их дети впоследствии стали называть Яхве — Иегова. В первой половине IX в. до н. э. в еврейского обществе началось движение за признание Яхве не только верховным Богом евреев, но и вообще единственным истинным Богом, то есть борьба за утверждение единобожия, монотеизма. Окончательно еврейский монотеизм утвердился позже, и со времени его оформления (середина I тысячелетия до н. э.) еврейская религия обрела подлинную самостоятельность. Но выросла она на арийско–праславянской почве, вот что до сих пор не понимают (или игнорируют?) современные исследователи Библии.

Итак, что же в действительности означает имя Йево — Йаву-Яхве? Начнем с корня, который лежит в его основе. В русском языке есть слово «явь». Словарь Ожегова определяет его как «реальную действительность в противоположность сну, бреду, мечте». Не утверждает ли Библия реальное присутствие Бога во всех наших делах? Синонимами яви служат слова «реальность», «действительность», «факт», «существенность». Напомним, что каноническим переводом имени Яхве — Иеговы выступает слово «Сущий», что в точности соответствует русскому варианту прочтения. От корня «яв (ь)» происходят слова «явить», «являть», «явный». Он является въявь, Его можно увидеть, то есть Он явный, не сокрытый и не скрываемый, не тайный. И все, что делается от Его имени, делается въяве, видимо, гласно, всенародно, открыто. Вспомним разговор Бога с Моисеем, предшествующий объявлению Им десяти заповедей:

«И сказал Господь Моисею: вот, Я приду к тебе в густом облаке, дабы слышал народ, как Я буду говорить с тобою, и поверил тебе навсегда <…> И сказал Господь Моисею: пойди к народу, [объяви] и освяти его сегодня и завтра; пусть вымоют одежды свои, чтоб быть готовым к третьему дню: ибо в третий день сойдет Господь пред глазами всего народа на гору Синай».

(Исх. 19:9–11)

Финикийская мифология пока не может представить каких–либо значительных сведений о боге Йево — Йаву, поэтому есть прямой смысл обратиться к родственным ей преданиям Древней Руси. В древнерусской языческой традиции Явь — светлая сила, управляющая миром, одновременно — сам этот светлый мир, «белый свет». Она противостоит Нави, то есть He — Яви. Русское слово «правь», имеющее так много значений в нашем языке, можно выводить из словосочетания «перво–явь». В таком прочтении правь — это первочистота, первоисточник, первичный (божественный) свет. «Книга Велеса» говорит о триединстве понятий Яви, Нави и Прави:

«Напрасно забываем мы доблесть прошедших времен и идем неведомо куда. И так мы смотрим назад и говорим, будто бы мы стыдимся познать обе стороны Прави и Нави и свой путь ведать и понимать.

И вот Дажьбог сотворил нам это и то, что свет зари нам сияет, ибо в той бездне повесил Дажьбог землю нашу, дабы она была удержана. И так души пращуров сияют нам зорями из Ирия (Рая. — А А)…

Но греки нападают на Русь и творят злое во имя их богов. Мы же сами не ведаем уже куда бежать и что делать. Ибо что положено Дажьбогом в Прави, нам неведомо.

А поскольку битва эта протекает в Яви, которая творит жизнь нашу, то если мы отойдем — будет смерть. Явь — это текущее, то, что сотворено Правью (Перво–явью. — А А). Навь же — после нее, и до нее есть Навь. А в Прави есть Явь.

Поучились мы древней мудрости, вверглись душами нашими в это. И вот это наше, так как это идет от богов, которые на конях творят божьей силою. Это мы узрели в себе, и это дано как дар богов, и это требуется нам, ибо делать это — значит следовать Прави».

Академические круги считают «Книгу Велеса» подделкой (впрочем, долгое время точно в таком же положении пребывало и «Слово о полку Игореве»), но в данном случае для нас важно подчеркнуть глубокую укорененность всех этих понятий в древнерусскую, а если шире, то и в мировую культуру! Так, в греческом языке приставка «ев» значит «хорошо», «хорошее», при прилагательных и наречиях она часто используется для усиления значения. Некоторые собственные имена образованы путем ее присоединения к основному (смысловому) слову — например, Евгений, Евдокия. Но эта приставка не греческого, а древнерусского происхождения! Точно так же и весь католический мир, произнося молитву «Аве Мария», поминает древнерусскую Явь. Кстати, фугбольные болельщики итальянского «Ювентуса» называют свою команду сокращенно «Юве» — «старая синьора», хотя такой перевод никак не объяснишь словами исконно латинского словаря.

В своей работе «Древние росы: мифологические параллели и пути миграций» автор предположил, что имя Афродита представляет словосочетание «Явь — Родита», означающее «родительница яви». Явь — это реальная действительность, сущий мир, природа, наконец. Другими словами, в нашем прочтении Афродита выступает прародительницей мира. Это идеальное объяснение сути ее образа. Что же касается лингвистики, то переход буквы «я» =«йа» в одиночную «а» и звонкой «в» в глухую «ф» совершенно естественен при заимствовании. Другое дело, что мы объясняем имя богини на основе русского языка. Но ведь предки русских — арии и праславяне — уже с IV тыс. до н. э. захаживали и обживали эти края! Можно не сомневаться, что на протяжении всего времени, пока лингвисты расшифровывают имя богини, а оно исчисляется уже веками, были перепробованы все возможные языки и словосочетания. Все, кроме древнерусских! Просто удивительно, как уже несколько поколений уважаемых ученых проходят мимо совершенно очевидных вещей!

Кто из нас не знает библейской легенды о первой женщине на земле по имени Ева? Академическая традиция возводит его к древнееврейскому слову «хавва» — «жизнь», но не проще ли считать его первоосновой русское слово «явь»? Ведь удвоенное «в» в еврейском слове — признак заимствования! Аналогично и имя одного из сыновей Ноя Яфета (Иафета), считающегося, по традиции, прародителем всех индоевропейских народов, можно переводить как потомка Яви — Евы.

Главный враг и истребитель ханаанейского народа носит имя Иисус Навин. Это, так сказать, псевдоним еврейского героя. Изначально его звали Осия, сын Навин (Чис. 13:9). О самом Навине, отце Осии — Иисуса, Библия не дает никакой информации. Так не соотносится ли имя «Навин» со славянской Навью — богиней потустороннего мира? Ведь именно смерть нес Иисус Навин народам Ханаана, к тому же среди местных племен были и иевуссеи — народ, особо почитавший Явь (Йево, Йаву). А их противника, как говорится, сам Бог велел называть Не — Явин, или Навин.

Евреи записали и сохранили тексты, которые составили Библию. Но в этой Великой Книге присутствуют и образы, рожденные индоевропейцами, в том числе и ариями, предками русских! К примеру, нелепейшая ситуация сложилась с именем Иван, которое ученые–лингвисты выводят из древнееврейского языка. А как же наш знаменитый сказочный герой? Большинство наших соотечественников относится к нему предельно иронично и даже уничижительно. Прозвище «дурак» выставляется ими в качестве визитной карточки героя. Между тем действительный смысл этого мифологического персонажа намного глубже и интереснее.

Иван — «первочеловек», основатель культурной традиции, демиург в том смысле, что совершенные им деяния как бы приравниваются по значению к космологическим актам, непосредственно продолжают их на человеческом уровне. Память об Иване как русском боге хранят сказки об Иване коровьем сыне и Иване Быковиче. Эти «сказочные богатыри, изумляющие нас громадными силами и размерами, воплощают в своих человеческих образах грозовые явления природы; оттого они растут не по дням, не по часам, а по минутам — так же быстро, как быстро надвигаются на небо громовые тучи и вздымаются вихри. Быстрота полета бурной дожденосной тучи заставила фантазию сравнивать ее с легконогим конем, проливаемые ею потоки дождя повели к сближению тучи с дойною коровою… Поэтому Буря–богатырь, коровьин сын, есть, собственно, сын тучи, то есть молния или божество грома — славянский Перун, скандинавский Тор: понятно, что удары его должны быть страшны и неотразимы. Перун (Тор) вел постоянную борьбу с великанами–тучами, разбивал их своею боевою палицей и меткими стрелами; точно то же свидетельствует сказка об Иване, коровьем сыне, заставляя его побивать многоглавых, сыплющих искры огненных змеев» (Афанасьев А Н. Поэтические воззрения славян на природу). Иван — главный (!) персонаж русского сказочного фольклора, и это не случайное совпадение. Он — один из наших первобогов.

Современная традиция выводит имя Иван от еврейского Иоханан («бог смилостивился») и датирует его восприятие русскими временем проникновения христианства в Европу. Но миф о Буре–богатыре, боге–громовнике Иване возник, когда евреи еще не пришли в Палестину, а предки русских (арии) поминали Ивана в своих песнях в купальскую ночь задолго до Рождества Христова. Сама Библия называет Иавана сыном Иафета, прародителя русских и славян, но не Сима, отца семитов. Иван — древний бог русского народа, это родовое имя русских, и не подлежит сомнению, что евреи заимствовали его у русских, а не наоборот.

Иван–день, Иванов день, Иван Купала — известнейший славянский праздник. Обычно его название связывается с именем Иоанна Крестителя, предшественника Христа, рождество которого в отличие от Рождества Иисуса Христа пришлось не на пору зимнего, а на время летнего солнцестояния. По сути же, это глубоко языческий праздник, время, связанное с коренным переломом календаря. Иван–день обозначает наступление благодатного времени, соотносится с расцветом всех сил природы. Обрядность праздника красноречиво говорит об этом: на Ивана старались ходить в лес за черникой, собирали лечебные травы. Все, что делалось в этот день, свидетельствует о магической силе Ивана–праздника. Обязательно топили баню и парились для здоровья, ходили на речку мыть квашню и подойники, чтобы жить богаче. Девушки, как и в зимнее Рождество, гадали о своем суженом: клали, например, под подушку ржаной колос или паука–мизгиря, чтоб увидеть во сне будущего мужа. Главный персонаж праздника — Иван, скорее всего, воплощение «незакатного» дня, солнца, почти не уходящего в эти дни с неба. В самых разных местах России говорят, что на Ивана солнце «танцует»: оно действительно как бы подрагивает. В дни Ивана ночи почти совсем нет, и в языческом сознании это как бы дни первоначала всего и вся. Все буйство природное стоит за именем Ивана.

С этой точки зрения Иван–первоначало выступает мужской параллелью первобожества Яви — Евы. Само имя «Иван» происходит от корня «явь». Первичная форма имени нашего бога — Яван — затем перешла в варианты — Иаван, Иоанн, Иоганн, Иоханн, а сокращенное имя — Ваня — породило имена Ян, Жан, Ганс, Джон, Вен и, в том числе… Эней. Да–да, знаменитый сын Афродиты и предводитель дарданцев, защищавщих Трою, является «двойником» Ивана.

Греческой параллелью бога Вани служит Фанет (Фанес) — божество света, сияющий бог, которого греки отождествляли с Эросом. Согласно орфическому мифу творения, чернокрылая Ночь, богиня, перед которой трепетал даже Зевс, ответила на ухаживания Ветра и снесла в чрево Темноты серебряное яйцо. Фанет был высижен из этого яйца и привел Вселенную в движение. Он был двуполым, за спиной его были золотые крылья, а четыре его головы могли издавать бычий рев, львиное рычание, шипение змеи и блеяние барана. Фанет создал землю и небесные светила, но миром продолжала править Ночь. Миф о Фанете можно интерпретировать как символическое описание грозовых явлений. Гроза связана с наступлением Темноты, воцарением в мире Ночи, торжеством Хаоса, безудержной пляской Ветра и огненными молниями Грома, разделяющего (выковывающего) землю и небо. Яйцо, из которого родился демиург, хранит небесный огонь и светит в ночи подобно луне. Наконец, рев четырех голов Фанета олицетворяет шум грозовой бури, он тоже (как и Иван) Буря–богатырь, верховный бог–громовержец.

В эпоху эллинизма греки уже не различали Фанета и Диониса, также двуполого и принимавшего в различных ситуациях обличье быка, льва, змеи и барана. Вакханки во время дионисийских празднеств восклицали «Эва», «Эван», поминая тем самым предка Фанета — Ивана. На Руси этот праздник известен под названием Иванов день, или день Ивана Купала.

В. В. Розанов (статья «Афродита и Гермес») писал: «Поразительно еще, что звук или призыв Иеговы, выражаемый знаменитою еврейскою «тетраграммою», слышался и в элевзинских таинствах: «law! law!». Точных до абсолютности звуков не уловлено и в еврейском имени «Iehowah»; об этом существует целая литература; но если «h> принять за придыхание, то оба имени, с одинаковым ли страшным предупреждением произносить его где–нибудь, кроме «священного места», или открывать кому–нибудь, кроме «посвященных», — совпадают». Правда, писатель не в силах был объяснить свое удивительное открытие, о влиянии евреев на древних греков или обратном заимствовании не могло быть и речи. А вот что и те, и другие получили зерна сакрального знания от предков русских, ему догадаться было не суждено.

Яхве такой же Бог–громовник, как Иван или Фанет. Все они являются мужской параллелью Великой Богини, прародительницы мира Яви — Афродиты. Во времена патриархата роль Верховной Богини была упразднена, ее роль перешла к мужскому божеству — вот почему и Яхве, и Фанет, и Иван выступают создателями Всего и Вся. Другое дело, что создатели Библии постарались лишить Яхве его былых, обусловленных языческим происхождением, черт. Ведь вот простой народ в Ярославской, Тверской и Нижегородской губерниях отождествлял Ивана и Яра — Ярило и называл Иванов день Ярилою. Эти боги в самом деле удивительно схожи между собой. Что ни сказка про Ивана, то непременно он добывает невесту, а в истории женитьбы на царевне–лягушке со своим луком и стрелами он и внешне схож с Эротом. А чего стоит только название нашей знаменитой игрушки ванька–встанька! Как тут не вспомнить о древнейшем культе мужской эротической силы! Иван — русский Эрос, но только он не невинный юноша, не порождение целомудренной фантазии эллинского философа, а герой, царствующий в мире силою любви. Очевидно, что это тот первичный портрет, который следует приписывать еврейскому Ивану — Яхве. Создатели Библии переписали его. Скорее, даже не так. Они под страхом смерти ввели запрет на лицезрение Бога и, следовательно, на возможность создания Его художественного образа. Одна из десяти заповедей специально запрещала произносить имя Господне. Делалось все, чтобы искоренить память о языческом происхождении Яхве и Его финикийско–русских корнях.

В связи с этим нашим открытием интересно посмотреть, а не скрывают ли также и другие имена Бога тайны происхождения Его культа?

Адонай — Адонис и тайна обрезания

Друг мой! прежде, как и ныне,
Адониса отпевали.
Стон и вопль стоял в пустыне,
Жены скорбные рыдали.
Друг мой! прежде, как и ныне,
Адонис вставал из гроба,
Не страшна его святыне
Вражьих сил слепая злоба.
Друг мой! ныне, как бывало,
Мы любовь свою отпели,
А вдали зарею алой
Вновь лучи ее зардели.
В. Соловьев
При обсуждении имени «Адонай» сама собой напрашивается мысль соотнести его с финикийским богом Адонисом. Древние ханаанеи рассказывали о рождении Адониса следующую историю. Когда–то жила Мирра, дочь могучего царя Кинира, правившего на Кипре. В свое время ее мать не почитала богиню любви и даже говорила, что ее дочери красивее богини. За это богиня разгневалась и, сочтя такие слова преступными, решила вместо матери наказать дочь. Она внушила ей нечестивую любовь к собственному отцу. Кинир, видя, что его дочь уже вошла в брачный возраст, стал приглашать женихов, но та их решительно отвергала и на вопрос, какого же мужа она желает, отвечала, что похожего на него. Кинир, полагая, что в ее словах звучит почтение к нему, был очень рад такому ответу, а Мирра еще больше запылала любовью. В то же время она сознавала всю тяжесть своей греховной страсти и однажды, не выдержав страданий, попыталась повеситься. От смерти ее спасла оказавшаяся поблизости кормилица. Узнав от девушки о ее преступной страсти, кормилица решила ей помочь.

И вот, в один из праздников, когда жены ушли славить Астарту, Кинир, оставшись во дворце, напился пьяным, и кормилица ночью ввела к нему Мирру, сказав, что это — девушка, влюбленная в царя, похожая на его дочь и одних с нею лет. Так Мирра зачала от собственного отца. А когда наступил день, и Кинир увидел, кто лежал с ним на ложе, он ужаснулся и бросился на преступную дочь, желая убить ее. Мирра с трудом убежала и, покинув царство отца, долго бродила по свету. Утомившись от скитаний, она обратилась к богам с мольбой, чтобы те из–за ее позора изгнали ее и из царства живых, и из царства мертвых. Боги согласились исполнить ее просьбу. И вот ноги Мирры покрыла земля, из ступней выросли корни, кости превратились в дерево, кровь — в древесный сок, а кожа — в кору. Она превратилась в дерево, но внутри ствола оставался ребенок, плод ее нечестивой страсти. И по прошествии девяти месяцев ствол лопнул, и из него появился на свет младенец, которого назвали Адонисом. Правда, рассказывали и по–другому: что отец через девять месяцев все же настиг Мирру, которая к тому времени уже обернулась деревом, и ударил ее мечом так, что из трещины вышел младенец.

Адонис быстро рос и стал красивейшим из юношей. Его увидела богиня Баалат — Гебал и страстно в него влюбилась. Ей захотелось никогда не расставаться с ним. Адонис тем временем больше всех других занятий полюбил охоту. И вот однажды в лесу он услышал неистовый лай и увидел, что собаки выгнали из берлоги огромного кабана. Бежать уже было поздно, и Адонис смело выступил вперед. Он ударил кабана копьем, но тот стряхнул с себя обагренное кровью копье и бросился на Адониса. Тогда тот попробовал убежать от зверя. Но кабан нагнал его и всадил ему в тело острый клык. Адонис упал, умирая. Баалат — Гебал услышала предсмертный крик юноши и бросилась к нему. Она обнимала тело и оплакивала Адониса. Она умоляла не уходить от нее в иной мир, пробудиться и дать ей последний поцелуй. Богиня скорбела, что, будучи бессмертной, она не могла идти за возлюбленным в подземное царство, чтобы там не разлучаться с ним. Затем Баалат — Гебал подняла мертвое тело, вынесла его из леса, положила на пурпурные ткани, обмазала его благовониями и возлила на него драгоценное миро. А собравшиеся вокруг возлагали на мертвое тело погребальные венки и обрезали кудри в знак скорби. А потом решила богиня оставить вечную память о погибшем, и из крови Адониса вырастила она прекрасный цветок анемон. Но на этом богиня не успокоилась. Она обратилась к своему отцу, и верховный бог решил воскресить Адониса. А чтобы не очень обижалась подземная царица Шеол, он постановил, что часть года Адонис будет проводить под землей, а часть — на этом свете. Местом же его пребывания на земле он избрал финикийский город Библ.

Задумаемся, чем могли приглянуться израильтянам эти мифы об Адонисе? В первую очередь стоит обратить внимание на происхождение Адониса от кровосмесительного союза. Для первых поколений евреев, в кругу которых формировалась их будущая идеология, это был крайне примечательный момент. Евреи не должны были смешивать кровь с другими народами, таков был один из исходных принципов рождавшейся этнической общности. Но как должен был поступи ть самый первый из них? Жениться на своей близкой родственнице! Исследователи древнеиудейской мифологии Р. Грейвс и Р. Патай в своей книге «Иудейские мифы. Книга Бытия» указывают, что Сарра была единокровной сестрой Авраама, так что когда еврейский патриарх выдавал жену за свою сестру, он не слишком лукавил. Схожая ситуация возникла и с Лотом — праотцом аммонитян и моавитян. Библия говорит, что эти народы зародились от кровосмесительных связей Лота со своими дочерьми. Ситуация, возникшая в мифе об Адонисе, по существу реализовалась в еврейской истории, поэтому в одном из воплощений Господа евреи вполне могли видеть Адониса — бога, сохранившего в «чистоте» кровь своих предков.

Известно, что сторонники культа Адониса не ели свинины, потому что их бога убил вепрь. Не отсюда ли происходит запрет на потребление евреями мяса свиньи: «Нечиста она для вас; не ешьте мяса их, и к трупам их не прикасайтесь» (Втор. 14:8)? Во всяком случае, утверждения христианских толкователей Библии о том, что свинья «особенно нечистое и грязное животное» (смотри «Библейскую энциклопедию»), не имеют под собой сколько–нибудь веских оснований и неоднократно критиковались людьми, наблюдавшими за этими животными.

Адонис — умирающий и воскресающий бог. Не одно поколение исследователей на протяжении теперь уже тысячелетий доказывает, что миф об Адонисе повлиял на создание евангельских сюжетов об Иисусе Христе. Параллели здесь очевидны, и мы не будем подробно останавливаться на этом. Упомянем только интересное свидетельство святого Иеронима (около 340–420 гг. н. э.), который сообщает, что родной город Господа Вифлеем находился в тени еще более древнего бога Адониса, и там, где проливал слезы младенец Иисус, был оплакан возлюбленный Баалат — Гебал. Комментируя это высказывание, Джеймс Джордж Фрэзер в книге «Золотая ветвь» пишет:

«Иероним, видимо, полагал (хотя прямо он этого не говорит), что роща Адониса была посажена язычниками после рождения Христа для того, чтобы осквернить святое для христиан место. Возможно, это ошибочное мнение. Трудно, впрочем, подобрать более подходящее местопребывание для Адониса, который, как я полагаю, был богом посевов, чем Вифлеем (что значит «дом хлеба»). В этом «амбаре» культ его мог существовать задолго до того, как родился сказавший «Я есмь хлеб жизни».

От себя же добавим, что имя матери Адониса — Мирра, возможно, является искаженным вариантом произнесения имени Мария, матери Спасителя.

Теперь несколько слов о возлюбленной Адониса — богине Баалат — Гебал. В различных вариантах мифа вместо нее выступают Астарта или Афродита, но для нас важно, что в финикийском мифе фигурировала именно она. Слово «Баалат» в переводе с еврейского означает «Госпожа», «Богиня», оно указывает статус It- бал, или, как легко сообразить, Кибелы — богини малоазийского происхождения, культ которой распространился в самые разные уголки Средиземноморья. В Финикию его принесли, по всей видимости, хетты и митаннийцы. При этом весьма примечательно, что если греки называли родной город Адониса Библом, то сами финикийцы именовали его Gubla, видимо, в честь богини Гебал (Кибелы). О культе Кибелы нам известно много преданий. Правда, в роли возлюбленного богини в них выступает не Адонис, а Аттис, но все без исключения мифологи согласны, что, по существу это герои–двойники, называвшиеся по–разному в разных местностях.

Относительно смерти Аттиса имели хождение две версии. Согласно одной из них, он, как и Адонис, был убит диким вепрем. Согласно другой, он оскопил себя под сосной и умер от потери крови. Это действие в религии Кибелы мыслилось как некое священнодействие или один из ритуалов служения Великой Богине. Джеймс Джордж Фрэзер в книге «Золотая ветвь» предпринял попытку восстановить картину того кровавого культа. Перескажем ее вкратце.

22 марта в лесу срубали сосну. Ее приносили в святилище Кибелы и обращались с ней как с великим божеством. Ствол его, как труп, перебинтовывали шерстяными повязками и обкладывали венками из фиалок, потому что, согласно преданию, как на крови Адониса выросли анемоны, так на крови Аттиса проросли фиалки. К середине ствола привязывали статуэтку юноши (несомненно, самого Аттиса). 23 марта, на второй день праздника, преимущественно трубили в трубы. Наконец, третий день назывался Кровавым. Он начинался с того, что первосвященник вскрывал себе вены на руке. Жрецы более низкого ранга, возбужденные грохочущей музыкой — боем кимвалов, громыханием барабанов, 1 удением рогов и визгом флейт, — тряслись и кружились в танце до тех пор, пока наконец, приведя себя в состояние бешенства и потеряв чувствительность к боли, не начинали наносить себе раны глиняными черепками и ножами, забрызгивая алтарь и священное дерево своей кровью.

Этот изуверский ритуал был, вероятно, частью траура по Аттису. Исследователи предполагают, что с той же целью в Кровавый день оскоплялись и новопосвященные. Доведя себя до наивысшей степени религиозного возбуждения, жрецы оскопляли себя и бросали отрезанные части тела к статуе богини. Затем эти детородные органы осторожно завертывали и погребали в земле или подземных покоях Кибелы, где их наряду с принесенной в жертву кровью использовали для того, чтобы вызвать к жизни Аттиса и ускорить воскресение природы, преображающейся под лучами весеннего солнца. Жрецами в культе азиатских богинь плодородия (Кибелы, Астарты, Артемиды Эфесской) выступали евнухи. Этим богиням жрецы, персонифицировавшие их возлюбленных, приносили в жертву свои детородные органы: прежде чем передать всему миру жизнеродную энергию, богини сами нуждались в оплодотворении.

Говоря об обряде обрезания, принятом в иудаизме, авторы обычно приводят самые разные физиологические причины, объясняющие его установление. Но мы не знаем ни одного примера, где бы прояснялась внутренняя, религиозная суть данного ритуала. А она заключается в том, что каждый еврейский мальчик в 8‑й день своего появления на свет посвящается в «рыцари» Великой Богини. Ее жрецы в древности совершали то же обрезание, только осуществляли его, так сказать, по полной программе. В более гуманные времена форма обряда трансформировалась. Он по–прежнему был связан с жертвоприношением, с кровью, но у младенцев обрезалась лишь часть крайней плоти.

Обряд обрезания был установлен в знамение завел а Бога с Авраамом. В этом ритуале ребенок (мужчина) уподобляется Адонису, это типичная инициация, посвящение. Человек в момент обрезания приравнивается к Богу Адонаю. Но сам Бог в этой ситуации отнюдь не мыслится Единственным и Верховным Творцом Всего. Он лишь возлюбленный Великой Богини, прародительницы мира, и его роль как Создателя пока еще вторична. Христиане, упразднив обрезание, изгнали этот пережиток матриархата из своей религии. Иудеи этого не сделали. Приобщаясь к культу Адоная — Адониса, каждый иудей жертвует часть своих жизненных сил на алтарь Кибелы и тем самым участвует в ежегодном возрождении Природы. Вот священная тайна обрезания…

Библия ничего не говорит верующим об образе Бога. Но предположение о тождестве Адоная и Адониса позволяет поговорить и на этот счет. Относительно божественной природы Адониса Фрэзер рассуждает так:

«Миф о том, что половину (по другой версии, треть) года Адонис проводил в подземном царстве, находит простое и естественное объяснение в предположении, что он символизировал растительность (прежде всего злаковые), которая половину года проводит под землей, а другую половину — на ее поверхности. В годичном природном цикле ничто так явно не наводит на мысль о смерти и возрождении, как увядание растительности осенью и ее появление на свет весной. Некоторые исследователи принимали Адониса за солнце. Однако в годичном обращении этого светила в зоне умеренного и тропического климата нет ничего, что напоминало бы миф об умирании и воскресении Адониса. Можно сказать, что в зимний период энергия солнца здесь ослабевает, но оно продолжает ежедневно появляться на горизонте. Лишь за полярным кругом в зависимости от географической широты это светило исчезает на период от двадцати четырех часов до шести месяцев. Но ведь никто, за исключением злополучного астронома Бальи, не считал, что родиной культа Адониса являются полярные страны».

Гипотеза ученого на первый взгляд выглядит чрезвычайно убедительной. И с ней надо было бы, безусловно, согласиться, если бы не одно «но». А заключается оно в том, что арии, проживавшие в Средиземноморье во II тысячелетии до н. э., пришли сюда с севера и в их мифологии огромную роль играли те природные явления, которые характерны для областей Заполярья. Возьмем для примера культ древнерусского Яра — Ярилы. Он схож с «религией» Адониса, при этом наш бог мыслится не только божеством плодородия, но и воплощением солнца. И если даже культ Адониса зародился уже непосредственно в Средиземноморье, то все равно нельзя отрицать его связь с нашим дневным светилом, так как возник он в среде переселенцев с севера — индоевропейцев.

А. Майков в стихотворении «Адонис» изображает воскресшего бога несущимся в дневном небе:

Смерти нет! Вчера Адонис
Мертв лежал; вчера над ним
Выли плакальщицы, мраком
Все оделось гробовым.
Нынче ж, светлый, мчится в небе
И земля ликует, вслед
Торжествующему богу,
Восклицая: смерти нет!
Образом бога здесь выступают солнечные лучи, наполняющие мир светом. Но если признать, что культ Адониса был также связан и с особым почитанием солнца, то тут же в сознании людей, знакомых с египетской мифологией, вырисовывается фигура солнечного бога Атона.

Перво–наперво созвучны имена этих богов. Так же как и слово «Адонай», они восходят к одной и той же форме «адон» (переход звонкой «д» в глухую «т» — совершенно закономерное явление при воспроизведении родственных слов в разных языках). Атона изображали в виде солнечного диска с лучами, оканчивающимися кистями рук Этот антропоморфный признак указывает на то, что изначально бог Атон мыслился человекоподобным, подобно Адонису. Фараон Эхнатон, который ввел культ Атона в качестве общегосударственного, по традиции, называл его своим отцом. Но сам образ бога интерпретировался уже шире. В гимне, посвященном верховному божеству, Эхнатон говорит:

Я вижу красоту твою каждый день.
Мое желание — слышать твой сладостный голос,
Подобный северному ветру;
Ощущать, как мои члены наполняются жизнью
Благодаря тебе.
Протяни ко мне свои руки,
В которых заключен твой дух,
Чтобы я мог воспринять его
И жить тобою.
Помяни мое имя в вечности —
И я никогда не погибну.
Очевидно, что бог Атон воспринимается здесь как высшая космическая сила, которая поддерживает гармонию мира. Атон — это жизненная энергия, необходимая для развития всего существующего на земле, диск солнца выступает его символическим изображением. Атон — «владыка всего, что обходит в своем круговом движении солнечный диск», он — первоисточник Вселенной, ее сокрытый движитель. Он управляет судьбами живых существ и неодушевленных вещей. По утрам люди начинают видеть все великолепие обновленного мира с того момента, как Атон появляется на горизонте. По вечерам, когда Атон исчезает на западе, они впадают в состояние,подобное временной смерти. Помимо сезонного, годичного цикла умирания и воскресения природы, в Древнем Египте особое значение придавалось и суточному «кругу». Оба они, разумеется, «привязывались» к движению дневного светила.

Исследователи Библии обнаружили, что сто третий псалом царя Давида обнаруживает удивительное сходство с гимнами, посвященными Атону. В нем, в частности, говорится: «Ты одеваешься светом, как ризою, простираешь небеса, как шатер; устрояешь над водами горние чертоги Твои, делаешь облака Твоею колесницею, шествуешь на крыльях ветра <…> Ты произращаешь траву для скота и зелень на пользу человека, чтобы произвести на землю пищу <…> Он (Бог. — А. А.) сотворил луну для указания времен, солнце знает свой запад. Ты простираешь тьму, и бывает ночь: во время нее бродят все лесные звери; львы рыкают о добыче и просят у Бога пищу себе. Восходит солнце, и они собираются и ложатся в свои логовища; выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера. Как многочисленны дела Твои, Господи! Все соделал Ты премудро; земля полна произведений Твоих <…> Ты обновляешь лице земли. (Пс. 103: 2–3, 14, 19–24, 30). Сочинитель псалма вполне мог бы поставить на место еврейского Адоная египетского Атона, в его представлении образы обоих богов были неразличимы. Таким образом, Адонис, Адонай и Атон выступают разными воплощениями одного и того же верховного божества. Его культ распространялся с севера на юг, из Европы в Азию и Египет, но на каждой территории у каждого народа формы поклонения ему в чем–то разнились.

Роль и функции бога Атона поразительно схожи, если не сказать, тождественны культу Яра — Рода, который исповедовали арии и древние русичи. «Атонизм», в сущности, представляет воплощение арийского закона «rta» на египетской почве. И не случайно египтологи отмечают, что после религиозной реформы Эхнатона значительно возросло влияние на политическую жизнь Египта жрецов бога Ра, «двойника» русского Ярилы. У египтян было свое название того высшего божественного закона, который управляет Космосом, — «Маат». Его хранительницей выступала богиня с точно таким же именем. По–египетски «маат» значит «правда», «истина» (в смысле миропорядок, естественный порядок вещей и одновременно этическая норма). Маат — одно из воплощений Великой Богини, прародительницы мира. Для Атона она играет такую же роль, как Астарта (или Афродита) для Адониса или Кибела для Аттиса. Это и мать, породившая его, и одновременно его возлюбленная, его вечный идеал женственности. Но в имени богини нельзя не увидеть слегка искаженное русское слово «мать»! У русских оно ассоциируется с понятием «природа», именно русский язык дает истинный ключ к пониманию египетского понятия.

Фараон Эхнатон был вдохновлен арийскими взглядами на устройство мира и на их основе строил свою религию. Активной участницей преобразовательной деятельности фараона–реформатора была его жена Нефертити. Многие египтолога считают, что она была митаннийской принцессой, то есть происходила из арийской династии. Известны многочисленные ее изображения, и только ленивому не ясно, что внешне она никак не похожа на коренную египтянку. Ученые считают, что имя ее египетского происхождения и означает «Прекрасная пришла». Но нам больше по душе иная версия. Имя Нефертити с учетом условности гласных в ее имени можно читать и как «Навь–ратта». Вторая часть этого имени постоянно присутствует в именах митаннийских царей. Мы полагаем, что она восходит к названию арийского закона «rta», а Навь — это Не — Явь, славянская богиня мира смертных. Другими словами, Нефертити значит «Смертная богиня, хранительница закона «rta». Если Эхнатон выступал земным воплощением Атона, то Нефертити была смертной ипостасью Маат. Тут же нелишне напомнить, что бог Адонис, двойник Атона, часть жизни должен был проводить в подземном мире, царстве Нави! Принимая в Египте новое имя Навь–ратты, дочь митаннийского царя как бы говорила своему супругу, что союз их будет вечным и нерасторжимым во веки веков.

Итак, культ бога Атона пришел в Египет с севера, «транзитом» через Финикию, где его называли Адонисом. Но чем же тогда принципиально нова была религия Атона? Мы полагаем, что именно Эхнатон ввел обряд обрезания как обязательный ритуал для всякого, принимающего религию «атонизма». Эта идея абсолютно нова. У нас, разумеется, нет никаких прямых доказательств этому. Но логика нашего исследования неумолимо ведет к такому выводу.

Совершенно ясно, что обряд оскопления неофита, посвящаемого в таинства культа Великой Богини, настолько дик и негуманен, что в какой–то момент он должен был приобрести вполне цивилизованную форму. Для «атонизма» характерен подчеркнутый символизм, условность в изображении. Вместо человекобога или того же сфинкса мы вдруг обнаруживаем солнечный круг с человеческими кистями. В Карнаке, вотчине низвергнутого им бога Амона, Эхнатон устанавливает свои изображения — колоссы, которые повергают в недоумение специалистов. Фараон изображен гермафродитом. Его тело изваяно таким образом, что в нем смешаны мужские и женские признаки. Таз широк и подчеркивает плодовитость «отца и матери» нации, что особенно смущает многих, наблюдавших эти изображения. По этому поводу можно строить самые разнообразные догадки, но несомненным нам кажется одно: фараон пытался создать религию, в которой естественным образом сочетались бы патриархальные и матриархальные представления. Роль создателя мира, воплощенного демиурга он приписывал себе, фараону, мужчине. Но как отразить реальное участие женщины в воспроизведении жизни на земле? Только через жертву ей, через обрезание крайней плоти. Колоссы в Карнаке — это символическое изображение фараона, это те же оскопленные Адонис или Аттис, это доказательство того, что Эхнатон реформировал азиатский культ Великой Богини применительно к египетской действительности.

Авраам, оказавшийся в Египте во времена Эхнатона, воспринял религию Атона — Адоная-Адониса и заключил завет с Адонаем, по которому обрезанию подлежал всякий младенец мужского пола. А что же девочки? Как они приобщались к новой религии? В. В. Розанов в статье «Ангел Иеговы» у евреев» замечает по этому поводу: «Израильтянка «приобщается юдаизму» и «вере отцов» через замужество. И для нее «выйти замуж» — то же, что для христианки — «креститься». В первую брачную ночь, в тот самый момент, когда девушка принимает на себя роль прародительницы мира, Великой Богини, она и приобщается к «вере отцов».

И, наконец, о самом происхождении имени Адонай. Традиционно говорится, что оно восходит к еврейскому «adon» — господин. Но мы уже убедились, что евреи познакомились с культами Атона — Адониса только в XIV в. до н. э., когда они уже просуществовали не один век Так что в данном случае мы встречаем еще один пример, когда ученые вводят нас в заблуждение. Нам представляется, что в основе этого имени лежит корень «уд». Уд — одно из самых древних и потаенных славянских божеств, дух–покровитель любовной связи. В «Слове об идолах» (начало XII в.) сказано, что славяне–язычники «чтут срамные уды и в образ сотворены, и кланяются им, и требы им кладут». Молва живописует Уда статным, кудрявым молодцем, восседающим на туре. Рога тура повиты венком из калины — символом девичества, а сам Уд держит в руке деревянное копье, к тупому концу которого привязаны две круглые деревянные погремушки (узнаваемый образ!). Для приворожения божества под постель клали стебель посвященного Уду кокушника длиннорогого — растения с ярко–красной головкой. Стебель его обвивали травой любкой: ее цветы распускаются к вечеру и открыты ночью, оттого и зовется она любка–ночница. В глухой лесной чащобе устраивались капища, посвященные Уду: в дно водоема забивались в виде овала колья с фаллическими символами. В ночь полнолуния неплодная женщина заходила по пояс в воду и, поглаживая руками головки кольев, молила о чадородии. Такое омовение было непременно тайным, о нем не знал никто, кроме ведуна.

Русский язык открывает смысл этого имени — это детородный орган. Вот вам и еще одна «ниточка» к пониманию обряда обрезания. В своем «Толковом словаре» В. И. Даль приводит такую цепь производных от слова «уд»: удить (в значении полнеть), узы (связь), ужик (кровная родня). К ним можно добавить: слова удалец, удача, ударять, удобный, удовольствие, удовлетворять (то есть «удом творить»), а также имена индоевропейских божеств — Юдо, Адонис (он же Дионис), Дий, Диана, Дид. Имя Аттис, о котором мы говорили выше, тоже индоевропейского происхождения и означает «отец». Имена Аттис и Уда — Адонис, очевидно, связаны между собой, поскольку именно отец является обладателем уда.

Итак, имя «Адонай», равно как и обряд обрезания, выдает связь Ветхого Завета с язычеством. Само название религии — «иудаизм» — обязано своим происхождением удивительно многозначному русскому корню, потому что иудаизм — это, прежде всего, обрезание. Этот ритуал разделяет Ветхий и Новый Заветы, иудаизм и христианство. Апостол Павел так написал про это: «Если вы обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа <…> Во Христе Иисусе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью» (Гал. 5: 3,6).

Саваоф
Саваоф — греческая форма имени Бога, по–еврейски оно звучит как Zebaot. Для ученых смысл его — загадка. Мы же утверждаем, что оба названия происходят от древнерусской формы «Свет». Со смысловой точки зрения она является идеальной метафорой Высшего Божества. «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью» (Быт. 1:3–5). Правда, нам опять–таки могут возразить, что древние русичи и славяне были дикими и «подняться» до понятия Единого Бога, дарующего свет миру, никак не могли в силу своих языческих предрассудков. Что ж, на эту тему имеется интереснейшее исследование Н. И. Костомарова под названием «Славянская мифология». Наш знаменитый историк пишет:

«Славяне, несмотря на видимое многобожие, признавали одного Бога, отца природы, и это существо они понимали сознательнее, чем таинственную судьбу греки, а скандинавы Альфпатера, который не участвует в делах человеческих. Единобожие славян неоспоримо. Прокопий Кесарийский говорит, что славяне признавали в его время единого Бога, творца грома и молнии, и, кроме того, почитали духов, которыми, по своему понятию, населяли природу. То же говорит Гельмгольд относительно славян прибалтийских: несмотря на то что славяне признают много божеств, они имеют сознание о верховном существе и отличают от своих богов Бога небесного, всемогущего, пекущегося о небе и земле. У жизнеописателя Оттонова славяне говорят сами, что они признают великого Бога, обладающего всеми богатствами.

Из летописи нашего Нестора видно, что славяне русские имели понятие о едином верховном существе, которого по преимуществу называли Богом и отличали его от Перуна, главного из второстепенных божеств. Другие божества были существа, происходившие или вытекавшие от верховного. Так Гельмгольд нам поясняет этот основной догмат славянской языческой богословии: «Прочие божества, — говорит он, — истекли постепенно от высочайшего Бога и как бы рождаются из крови его; и от того из них тот выше и совершеннее, кто более приближается к Богу богов». Следовательно, коренной принцип славянской религии — эманация (т. е. переход от высшей «ступени» Всеобщего к низшим, менее совершенным. — А. А); по славянскому понятию, и нравственная и физическая природа представляется живущей, заключающей в каждом явлении своем жизненный дух, исходящий из зиждителя. Такой принцип эманации подал Коллару и Ганушу повод видеть в славянской религии единство с индийской».

Слово «индийской» здесь следует понимать в смысле «древнеиндийской», то есть индоарийской.

Н. И. Костомаров особо подчеркивает склонность славян к поклонению Светлому Началу. По мысли историка, верховное божество, соотносившееся с ним, попросту фигурировало у разных славянских племен под разными именами — Святовит, Световид, Сванто- вит, Сварожич, Радегаст и Даждь — Бог. Нас, очевидно, в этом ряду привлекает первая тройка несомненно родственных имен, восходящих к корням «свет» («свят»). Божество Святовита (Световида), по свидетельству Саксона–грамматика, изображалось в виде огромного идола, выше человеческого роста, с четырьмя бородатыми головами на отдельных шеях, обращенными в четыре разные стороны. В правой руке он держал турий рог, наполненный вином. Четыре стороны Святовита, вероятно, обозначали четыре стороны света и поставленные с ними в связи четыре времени года (восток и юг — царство дня, весны, лета; запад и север — царство ночи и зимы); борода — свидетельство древнего происхождения; меч — молния. Вместе с тем он признается богом плодородия, к нему воссылались мольбы об изобилии плодов земных, по его рогу, наполненному вином, гадали о будущем урожае. «Святки» — игры в честь бога Световида — были широко распространены у русских, украинцев, белорусов. Идол Световида буквально схож с изображениями у них бога Рода, которого прибалтийские славяне называли Радег–аст (есть Радек). Заметим, что и в Прибалтике, и на Ближнем Востоке применялись схожие правила присвоения новых имен своим богам — сравни Аста — Рот и Радег–аст, — основанные на законах арийско–славянских наречий.

Иисус Христос проповедовал: «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы; ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы, а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны <…> Доколе Я в мире, Я свет миру» (Ин. 3:19–21; 9:5). Христос называет Себя светом жизни, то есть представляет Себя учителем и благодетелем всего человеческого рода, подобно солнцу, изливающему всюду свой живительный свет.

Итак, трем (!) из четырех основных имен Бога мы приписываем русско–славянское происхождение. Что же касается имени ЭЛОХА, то оно, безусловно, семитское. У финикийцев Эл был верховным богом, по–древнееврейски его имя в точности означает «Бог». В пантеон финикийских богов Эл введен искусственно и, по–видимому, достаточно поздно. Можно утверждать, что верховный статус он приобрел только после того, как именно семиты стали определять политику жреческой верхушки Финикии.

В связи с этим нам хочется предложить разгадку еще одной тайны древности — тайны еврейского грассирования. Древнееврейская культура, как мы утверждаем, формировалась в непосредственном соприкосновении с арийской. И если звуки «эр», «ре» ассоциировались с именем верховного бога ариев — Яра, то звуки «эл», «лэ» напоминали о еврейском Эле. Внутреннее нежелание подчиняться законам другой культуры диктовало еврею правило произносить твердое «р» на свой манер. Тем самым он как бы предпочитал поминать свое, а не чуждое божество.

Две разные линии повествования в Книге Бытия, приписываемые разным авторам — Элогвисту («жрецу» Элоха) и Яхвисту («жрецу» Яхве), — также можно истолковывать как противостояния еврейской и «арийской» версий событий. Тщательный анализ Библии обнаружил, что в ее тексте присутствуют три разных слоя. Самая древняя часть Библии написана в IX в. до н. э. Ее отличительной чертой является то, что для обозначения Бога неизвестные авторы употребляют слово «Элохим». Между тем в более поздних текстах, относящихся к VIII в. до н. э., Бог уже именуется Яхве. В VII в. до н. э. обе части были объединены и перемешаны, так что в тексте имена Элохим и Яхве постоянно чередуются. Окончательный вариант послужил жрецам основой для создания той формы сказаний, в какой они вошли в канонический текст Библии. Из двух конкурирующих форм имени победила «арийская». И вот уже на нее–то и наложили впоследствии табу еврейские первосвященники, заменив именем Адонай.

ГЛАВА 7 ТАЙНАЯ МИССИЯ МОИСЕЯ

Я раб греха. Но силой новой

Вчера весь дух во мне взыграл,

А предо мною куст терновый

В огне горел и не сгорал.

И слышал я: «Народ Мой ныне

Как терн для вражеских очей,

Но не сгореть его святыне:

Я клялся Вечностью Моей.

Трепещут боги Мицраима,

Как туча, слава их пройдет,

И Купиной Неопалимой

Израиль в мире расцветет».

В. Соловьев
В предыдущих главах мы по преимуществу говорили о языческих основах иудаизма и христианства, их идеологическом фундаменте. Но введение новых религиозных культов — это, в том числе, и политическое событие. Нужен герой, подвижник новой веры, который сможет заразить соотечественников своим фанатизмом. Для евреев таким человеком стал Моисей. По признанию многих исследователей Библии основоположник еврейской веры является едва ли не самой загадочной фигурой в Библии. Причина тому, безусловно, его необычная биография.

Как уже отмечалось ранее, среди потомков Авраама были и те, которые осели в Египте. Они проживали в земле Гесем — области в Нижнем Египте, в которой фараон по просьбе Иосифа поселил его отца Иакова и братьев, которые стали родоначальниками колен еврейского народа. Область Гесем находилась между Красным морем и Нилом и была чрезвычайно плодоносной. Пока Иосиф был в силе, евреи Египта благоденствовали, поскольку находились под защитой фараона. Но после его смерти ситуация изменилась. Новый фараон уже по–другому относился к присутствию на его земле чуждых азиатов. Он говорил своему народу: «Вот, народ сынов Израилевых многочислен и сильнее нас; перехитрим же его, чтобы он не размножался; иначе, когда случится война, соединится и он с нашими неприятелями и вооружится против нас…» (Исх. 1: 9–10). В те времена фараон возводил в дельте Нила свою столицу Раамсес, а помимо нее — город зернохранилищ и военных складов Пифом. Израильтяне представляли собой источник дешевой рабочей силы: и вот по приказу свыше этих бывших пастухов согнали толпой на строительные площадки и заставили месить глину и обжигать кирпичи. А для того, чтобы пресечь приумножение еврейского народа, фараон приказал отбирать у матерей новорожденных мальчиков и топить их в Ниле.

Как раз во времена гонений у супружеской четы из племени Левия родился мальчик Он был третьим ребенком в семье. До него у его родителей — Амрама и Иохаведы — родились уже Аарон и Мариам. Мать мальчика три месяца прятала сына, и за это время у нее созрел хитроумный план. Иохаведа знала, что в определенном месте реки каждый день купается дочь фараона, известная своим сочувственным отношением к израильтянам. И потому она сплела корзину из тростника и оставила младенца в ней на берегу реки, приказав строго–настрого старшей дочери следить за братом. Дочь фараона нашла корзину, пожалела ребенка и взяла его во дворец. И пока мальчик подрастал, кормилицей была его мать, которую фараоновой дочери предложила наблюдавшая за событиями на реке Мариам. Когда Моисей вырос, он увидел страдания своего народа. Убив одного из надсмотрщиков–египтян, он бежал из Египта и отправился на Синайский полуостров, в землю Мадиамскую, где поступил на службу к вождю племени Иофору и женился на одной из его дочерей — Сепфоре.

Именно там, в земле Мадиамской, ему однажды в горящем, но не сгорающем терновом кусте явился Бог и сказал, что Он знает о страданиях сынов Израиля и спустился на землю, чтобы с помощью Моисея освободить свой народ от египетского рабства и вывести его в страну, где текут молоко и мед. Моисей сомневался в том, что народ и фараон поверят ему, и Бог явил ему свои чудеса: превратил жезл в змея, а потом вновь в жезл, поразил проказой руку Моисея и тут же излечил ее, превратил в кровь воду, взятую из реки. Когда же Моисей сослался на свое косноязычие, то Бог обещал ему «быть при устах его» и научить, что говорить, а в качестве помощника приказал взять красноречивого Аарона. Моисей в точности выполнил все предписания Бога. Он возглавил Исход евреев из земли Египетской, привел их в Землю обетованную и передал израильскому народу заповеди новой веры.

Доказательств историчности фигуры Моисея у исследователей нет. Рассказы о его деятельности встречаются только в Пятикнижии. Остальные части Библии не содержат биографических данных о нем, а истолковывают догмат о божественном призвании этой личности. После обретения евреями новой родины в Ханаане к образу Моисея были добавлены черты «святого вождя», затем пророка и первосвященника. В наши дни историчность Моисея подвергается сомнению, хотя некоторые ученые считают, что Моисей был выдающимся представителем одного из племен или группы племен, с именем которого традиция связывает события, касающиеся Исхода из Египта и перехода через пустыню. Ему приписывается авторство пяти книг Моисеевых и введение законов Моисеевых, во всяком случае, их первый, неотредактированный вариант.

Тема ветхозаветного монотеизма настолько популярна и так долго обсуждается на самых разных уровнях, что, кажется, обнаружить в ней нечто новое и оригинальное просто невозможно. Мы рискнем заявить, однако, что это не так И для начала напомним об одной интереснейшей работе Зигмунда Фрейда «Человек Моисей и монотеистическая религия». В ней основатель психоанализа высказал неожиданную мысль, что Моисей не был евреем. Вполне понятно, что не всякий исследователь отваживается обсуждать столь деликатную тему, многие ученые вообще предпочитают не замечать статью Фрейда. Но нас интересует истина, и потому мы попробуем вникнуть в его аргументы.

Свое исследование Зигмунд Фрейд начинает с анализа имени. Согласно тексту Библии, имя Моисей (на иврите Моше) следует толковать как «вынутый из воды» (Исх. 2:10). Но если, действительно, считать это имя еврейским по происхождению, то оно означает «вынимающий» и никак не может относиться к ребенку находившемуся в корзине. Кроме того, «нелепо приписывать египетской принцессе заимствование имени из еврейского языка». Как тут возразить ученому? Никак Сам Фрейд, вслед за влиятельнейшим египтологом Дж. Брэстедом, считает, что это имя египетского происхождения, оно означает «дитя» и присутствует в египетских именах Амон–мосе — «дитя Амона», Птах–мосе — «дитя Птаха», Ра–мосе (Рамсес) — «дитя Ра» и т. д. Конечно, оговаривается тут же Фрейд, происхождение имени не может быть решающим обстоятельством для выяснения национальности героя, но сам по себе факт нееврейского происхождения имени основателя еврейской религии кажется весьма примечательным и достойным дальнейшего обсуждения. Вторая, более содержательная часть его работы, объемом в тридцать с лишним страниц, так и называется, «Если Моисей был египтянин…».

К слову сказать, думается, что всем авторам, пишущим о Моисее, хотелось бы видеть в нем стопроцентного еврея. Так проще и удобнее. И Фрейд здесь не исключение, но, как говорится, язык мой — враг мой. Правда, заговорить на эту тему Фрейд решился только в 30‑х гг. XX в., когда был уже признанным ученым. Лишь поэтому он избежал убийственной критики. В академических кругах его рассуждения о египтянине Моисее были признаны «псевдоисторическим гаданием», а саму работу «сдали в архив».

На наш взгляд, Фрейд хотя и не решил «проблему Моисея», но сделал многое для ее окончательного прояснения. Продолжим его разбирательства с именем. Удивительное дело, но Фрейд почему–то остановился на полдороге. Разве мог человек столь высокого масштаба всю жизнь носить имя, характеризующее его как дитя? Если с Амонами, Птахами и Ра понятие «дитя» сочетается более–менее гармонично, все–таки дитя бога (!), то в отдельности оно выглядит как уничижительное прозвище. А что, если это имя и нееврейского, и неегипетского происхождения? Обратимся, например, к именам матери, брата и сестры Моисея. Еврейское Мариам, как мы установили, происходит от арийского Мария, Аарон — это производное от Ария, а имя Иохаведа и переводить не надо: читайте его по–русски и получите Ведающая Йогу Два ключевых арийских слова соединились в имени матери Моисея. Йога — древнейшее учение о способах гармоничного сосуществования с природой, а «Веды» — название древнейшей книги человечества, предшественницы Библии. Ведунами и ведьмами на Руси называли хранительниц языческого знания. У нас нет никакого желания выводить Йохаведу чистокровной арийкой, но имя выдает ее знакомство с арийскими образами и религией. Евреи, столкнувшись с богатой арийской культурой, не избежали ее влияния. В этом нет ничего плохого и унизительного. «Мы все учились понемногу…» Другое дело, что есть национальная политика и клановые интересы. В Советской России, например, были засекречены данные о еврейских корнях Ленина. Но «нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу. Если кто имеет уши слышать, да слышит!» (Мк. 4: 22–23).

Так и в вопросе с именем Моисея. Заглянем в «Этимологический словарь русского языка» Макса Фасмера. Там черным по белому написано, что русское слово «муж» словене произносят как «моз», словаки — «муз», поляки — «маз». Этим славянским словам родственны греческое слово «муза», английские «мисс» и «мистер», итальянское «маэстро» и еврейское «Моше», которое переводчики Библии переделали в Моисея. Напомним, что добавление «лишних» букв — оригинальная черта еврейского написания: сравни Аврам — Авраам, Сара — Сарра и т. д. Моисей — это искаженное при заимствовании славянское слово «муж»! Вот правильное, окончательное разрешение сомнений Фрейда относительно природы имени прародителя монотеизма. Да, для филологов и историков оно неожиданно, но для читателя, добравшегося до этой части нашей книги, как раз наоборот. Предки славян оставили свой след в культуре Древнего Египта, что тут особенного?

Фасмер отмечает, что русское «муж» «несомненно родственно» древнеиндийскому (индоарийскому!) «ману», «манус», авестийскому («ирано–арийскому»!) «манус», латино–германскому «манус», имеющим точно такое же значение. Знающие английский язык сразу же вспомнят слово «man» — мужчина. Но имя Ману, в различных своих формах, фигурирует как имя первочеловека у многих индоевропейских народов. Согласно Тациту, Маннус — имя прародителя германцев, Манес — родоначальник малоазийского народа фригийцев, царь Минос — первый известный царь критян. Наконец, в арийских и индийских религиозных книгах (Ведах, Пуране, Махабхарате, Рамаяне) Ману, сын Вивасвата (Света), — первый человек, который умер, и царь духов предков. Очевидно, что слова «муж», «человек» у разных индоевропейских народов ассоциировались с понятием «первочеловек» («первый представитель данного народа»). Но тогда и еврейский «Ману» — Моисей — идеально встраивается в эту линию индоевропейских образов. Арийский Ману (первоисточник всех этих образов!) считается не только физическим прародителем народа, но и первоисточником боговдохновенных предписаний правового и нравственного характера, лежащих в основе всей системы индийской духовности, культуры и религиозно–философских форм сознания. Законы Ману — одна из наиболее почитаемых древними индийцами книг. Но точно так же и Моисей знаменит своими заповедями и законом, данным еврейскому народу. Вот в чем состоит тайна имени Моисея, и Фрейд был тысячу раз прав, когда сомневался в его еврейских корнях.

Заслугой отца психоанализа можно считать также и то, что он не оставил без внимания некоторые странности легенды о плавании малютки Моисея в корзине и о его чудесном спасении. Прежде всего, все мифологи прекрасно понимают, что сюжетная линия этой истории отнюдь не оригинальна. Библейская легенда о рождении Моисея полна поразительных совпадений с легендами других древних народов. В Азии, Греции и даже в Японии рождению национальных героев обычно сопутствуют драматические обстоятельства. В младенчестве их бросают в воду в корзинах или ящиках. В народных сказаниях обычно ничего не говорится о годах молодости героев, известно только, что воспитывались они при дворах чужих царей. Из клинописных текстов, например, ученые узнали, что у великого царя Саргона, основавшего в середине XXIV в. до н. э. аккадскую державу, была та же судьба, что и у Моисея. Мать Саргона, жрица, тайно родила его и, положив в осмоленную корзину, пустила плыть по реке. Младенца случайно выловил из реки водонос и садовник. В русской литературе данный сюжет обыгран А. С. Пушкиным в «Сказке о царе Салтане». Схожие истории произошли с Ромулом, Парисом и т. д. В общем, история не нова, но Фрейд опять–таки не доводит свои изыскания до логического конца. Оставим в покое Японию, японцы никак не могли повлиять на создание библейской легенды. Но все остальные истории в изначальной своей основе относятся к опыту индоевропейских народов. Да, царь Саргон — семит, но легенда о спасении первочеловека рождалась в сознании тех героев, которые спаслись от потопа и смогли основать новые царства. Это потомки Ноя и его соплеменников, это индоевропейцы! Вот чего не осознавал Фрейд, и чего недоговаривают современные исследователи библейской мифологии.

Легенда, однако, имеет и свои оригинальные черты. Фрейд отмечает, что если в европейских мифах герой или царский сын воспитывается в простой, «низко- поставленной» семье, то с Моисеем ситуация прямо противоположная: он попадает из семьи «униженных и оскорбленных» во дворец фараона. Эта «типологическая аномалия» приводила многих ученых в замешательство. Были попытки доказать, что история спасения Моисея есть результат переработки классического сюжета одним из редакторов Библии, а, мол, поначалу она имела общепринятый вид. Но в пользу такого рода предположений нет ни одного мало–мальского основания. Фрейд предлагает другую версию. Его подход «ведет к открытию, что первая семья, та, из которой подкинут ребенок, как и во всех аналогичных случаях, — выдуманная, а вторая, в которую он принят и где вырастает, — настоящая. Если у нас хватит смелости, приняв названный порядок за общее правило, подвести под него также и легенду о Моисее, то нам сразу станет ясно: Моисей — египтянин, возможно, высокородный, которого легенде нужно превратить в еврея». Сам Зигмунд Фрейд был евреем и написать подобное ему было очень непросто, но ученый стремился докопаться до истины, честь ему и хвала за это! Хотя, думается, он несколько «переборщил» и поторопился «лишить» Моисея еврейских генов. Истина, как и обычно, не совпадает с крайними мнениями, а лежит где–то посредине.

Напомним, что ведомые Авраамом еврейские племена частично осели на землях государства Митанни. В Библии представителями этой диаспоры выступают потомки Нахора, брата Авраама. В состав Митанни входили самые разные племена и народности, но правила там арийская династия. Для продолжения чистой еврейской линии сын Авраама Исаак взял в жены Ребекку, внучку Нахора, проживавшую в подвластной ариям земле. Это указывает на «прозрачность» государственных границ Митанни для ханаанейских евреев и возможность их прямого общения со своими родственниками, проживавшими там. Не исключено также, что некоторые из евреев занимали важные посты в митаннийской администрации и помогали своим соплеменникам за границей. Надо отметить, что в XIV в. до н. э. — примерно время перехода евреев через Иордан — Митанни и Египет были двумя самыми мощными державами в этом регионе. Еврейский вопрос должен был рассматриваться их властителями в качестве «козырной карты» в политической игре. Но это означает, что представители евреев были равно допущены и к арийскому, и к митаннийскому двору.

По нашей версии, евреи, мигрировавшие в Египет в XIV в. до н. э., приняли активное участие в проведении религиозной реформы Эхнатона. Его жена, Нефертити, была митаннийской принцессой, что обеспечивало евреям–митаннийцам (полукровкам) в Египте дополнительную поддержку. Их взлет на «египетский олимп» был стремительным и головокружительным. Но вслед за кратким периодом революции наступила эпоха реставрации. Многие евреи, подобно Аврааму, эмигрировали в Ханаан, те же, кто остался, попали большей частью в незавидное положение, поскольку на них перешел гнев египтян за революционные деяния их отцов. Что же касается евреев–митаннийцев («семито–ариев»), прижившихся в Египте, то они оставались под защитой митаннийских царей, и никакие репрессии до поры до времени их затронуть не могли. Более того, вероятнее всего, что именно они были частью того дипломатического корпуса, который митаннийцы держали в Египте. Удивительная карьера Иосифа, о которой так вдохновенно повествует Библия, состоялась, скорее всего, при их посредничестве!

Вспомним, куда бежит Моисей из Египта? В землю Мадиамскую — пустынную местность, лежащую к востоку от Красного моря. Комментаторы Библии полагают, что ее населяли потомки Мадиама, четвертого сына Авраама и Хеттуры. Имя Хеттура говорит само за себя: его носительница принадлежала к индоевропейскому народу хеттов. На этом основании можно смело утверждать, что мадианитяне никакими арабами, как то обычно пишут, не были. Да и с какой стати неараб Моисей должен искать спасения у арабов? Мадианитяне — народ, возникший при смешении семитского и индоевропейского племен, это та часть евреев–митаннийцев, которая не проводила политику национальной изоляции. Кстати, название «мадианитяне» с учетом условности гласных в еврейских словах и возможности перехода звонкого «д» в глухое «т» можно прочитать и как «митанитяне» — выходцы из страны Митанни. Тогда все сходится. Моисей — еврей–полукровка, имеющий митаннийских предков и воспитанный своей матерью в образах арийской культуры.

Что же до отличий в деталях еврейского и индоевропейского мифов, то они служат доказательством, что евреи, создавая свой национальный эпос — Пятикнижие, не копировали мифы других народов, а придумывали свои, оригинальные тексты, хотя, без сомнения, кое в чем и опирались на религиозные предания индоевропейцев. Семья Моисея не выдумана создателями эпоса, туг мы никак не можем согласиться с Фрейдом. В самом деле, почему у ближайших родственников Моисея арийские, а не семитские имена? Уж выдумывать, то с выгодой для себя!

В рассказе о Моисее древний индоевропейский миф о воспитании героя в чужой семье переосмыслен в несколько ином, совершенно новом для данного сюжета ключе. Для евреев важен, прежде всего, социальный подтекст происходящего. Низкий по происхождению Моисей воспитывается во дворце фараона и обретает статус, сравнимый с положением наследника трона. Одна из легенд, бытовавших среди евреев, повествует, что, когда однажды фараон взял младенца Моисея на руки и, играя, поднял вверх, то трехлетний малыш сорвал с него корону и надел на себя. В другой рассказывается о победоносных воинских деяниях, совершенных им в качестве египетского полководца в Эфиопии, и в связь с этим ставится то, что он бежал из Египта в силу невыгодного для него расклада политических сил при дворе. А чем мог навлечь на себя гнев знатных египтян этот любимец фортуны? Может быть, тем, что отстаивал интересы евреев перед фараоном? Во всяком случае, библейский рассказ о том, как Моисей защитил раба, убив при этом египтянина–надсмотрщика, призван убедить всех, что Моисей думал о бедах своего народа и переживал за униженное положение своих соплеменников.

Факт бегства из страны фараонов тоже весьма символичен. Он обозначает очень важную для еврейского миросозерцания тему гонимости. В истории еврейского народа она едва ли не центральная, в каждом еврейском доме обязательно вам расскажут правдивую историю, как его обитатели пострадали от произвола властей. Причем вас будут уверять, что никакой другой народ в тех же самых условиях не пережил ничего подобного. Это особенность еврейского поведения и еврейской психики, это внутреннее оправдание богоизбранности и необходимости жить по своим, отличным от общепринятых законам. Надо подчеркнуть, что Библия нисколько не старается приукрасить образ Моисея. Он изображен гневливым и вспыльчивым: совершает убийство, разбивает скрижали завета. Подобные действия не способствуют прославлению, и оттого они, скорей всего, имели место в действительности. В общем, египетская часть жизнеописания Моисея кажется нам в своей основе глубоко реалистичной.

Теперь о самом Исходе, который возглавил Моисей. Возвращению беглеца в Египет предшествовали весьма драматические обстоятельства. Один из детей Моисея и Сепфоры не был обрезан, и Господь, явившись Моисею, стал угрожать ему смертью за такое нарушение Закона. Тогда Сепфора взяла каменный нож, обрезала крайнюю плоть сына и, бросив острое орудие, обагренное свежей кровью, к ногам мужа, воскликнула: «Ты жених крови у меня, <…> жених крови — по обрезанию» (Исх. 4: 25–26). Как истолковать это внезапное происшествие? В. В. Розанов, остановив свой взор на этом эпизоде, восклицает: «Один необрезанный малютка едва не произвел поворота в решенной уже через посредство Моисея судьбе целого народа. Не поторопилась бы испуганная Сепфора совершить «гигиеническую для ребенка операцию», и был бы умерщвлен Моисей и извода бы евреев из Египта не совершилось» («Возрождающийся Египет»). Выражение «гигиеническая операция для ребенка» взято Розановым в кавычки, оно отражает традиционное мнение христианских богословов на ритуал обрезания. Но оно весьма примитивно и упрощенно. Против этого протестовал Розанов, и мы присоединяемся к его мнению. Обрезание было священным ритуалом новой религии, которую Моисею надлежало распространить на весь еврейский народ. И начинать надо было со своего первенца. Примечательно, что случилось все это по дороге в Египет, а не в земле Мадиамской, там обрезание не практиковалось. А вот у египтян это было делом обычным.

Ранее мы высказали гипотезу, что евреи, жившие в эпоху Эхнатона в Египте, стали активными проповедниками религии Атона. К сожалению для них, фараон–реформатор царствовал только семнадцать лет. Правившие вслед за ним фараоны медленно, но неуклонно возвращали египетской религии прежний курс. Бога Атона египтяне не стали сразу сбрасывать с корабля современности. По крайней мере, еще десять лет его культ отправлялся в Фивах, в Мемфисе и в Гелиополе — трех крупнейших религиозных центрах Египта. Но Атон вновь стал таким же божеством, как и другие, уступив верховенство богу Амону. Почти все египтологи сходятся во мнении, что никаких репрессий против «атонистов» сразу после смерти Эхнатона не было. Кристиан Жак в книге «Эхнатон и Нефертити» пишет: «Если храмы Атона были закрыты через несколько лет после смерти царственных супругов, то лишь потому, что исчерпали свою функцию. Атон, Эхнатон и Нефертити образовывали божественную триаду, которая приняла на себя роль традиционного сообщества древних богов. Однако, когда триада распалась, все другие культы в полной мере возобновили свою активность».

Мощное движение против основополагающих идей Эхнатона зародилось примерно через пятьдесят лет после смерти этого царя. Его имя было вычеркнуто из официальных документов, стерто со всех памятников. К тому времени относится и упадок города Солнца — Ахетатона. Наибольшую славу в деле ниспровержения «атонизма» следует приписать двум знаменитым фараонам XIX династии, Сети I и Рамзесу II. По приказу последнего отряды мастеров разбирали храмы в бывшей столице Ахетатоне, уже в течение многих лет необитаемой. Все храмы Атона, по всему Египту, разделили одну и ту же участь. Каменные блоки из–под них повсеместно использовались для создания других монументов. И тут уместно говорить не столько о разрушении этих религиозных святынь, сколько о ритуальном систематическом уничтожении остатков «атонизма», проводившемся в соответствии с точным планом. Все нерелигиозные здания Ахетатона были снесены до фундамента. Если какие–то руины и оставались, их использовали как каменоломни. В связи с этим можно предположить, что во времена царствования Рамзеса II усилились гонения на тех евреев, кто не отрекся от религии Атона. Среди них были и родители Моисея.

Подавляющее число специалистов соглашаются, что Моисей родился, когда фараоном был Рамзес II. (Зигмунд Фрейд заблуждался, когда считал Моисея и Эхнатона современниками.) Историки спорят о точных датах правления Рамзеса II. «Советский энциклопедический словарь» называет, в частности, 1290–1224 гг. до н. э. Имеются, однако, два других мнения относительно сдвига времени правления: на 14 лет назад (1304–12 36 гг. до н. э.) и на 11 лет вперед (1279–1213 гг. до н. э.). Не будем вдаваться в то, какая из точек зрения более соответствует действительности. Для нас важнее ограничиться приблизительными оценками. Примем, что царствование Рамзеса завершилось около 1220 г. до н. э. Если принять, в соответствии с данными того же словаря, что Эхнатон царствовал с 1368 г. до н. э., то с момента его восхождения на трон до конца царствования Рамзеса II (и соответственно разгрома культа Атона в Египте) прошло приблизительно полтора века.

Напомним, что мы считаем библейского Авраама современником Эхнатона. С другой стороны. Библия сообщает, что Моисей вернулся в Египет после смерти фараона (Исх. 4:18), изгнавшего его, то есть Рамзеса И. Значит, расцвет деятельности Моисея надает на конец XIII в. до н. э. Прямая линия родства Авраама и Моисея выглядит так- Авраам — Исаак — Иаков — Левий — Амрам — Моисей. Их разделяет пять поколений, или полтора века. Тридцать лет на поколение, но это в точности столько, сколько полагают при «грубом» подсчете возраста древних династий или родов с известной генеалогией. Конечно, говорить о какой–то абсолютной точности здесь бессмысленно, все расчеты очень условны. Однако стоит еще раз помянуть добрым словом А. А. Немировского, предложившего перенести время действия праотца евреев Авраама из XVIII в. до н. э. на четыре века вперед. Библейская история еврейского народа при такой интерпретации сразу же становится связной и очень реалистической. Пропадает необходимость говорить об обрыве израильской «летописи» на смерти Иосифа, гадать на предмет его объяснения и лишний раз подчеркивать, что в Библии присутствуют примеры пренебрежения временем при создании легенд.

Библейское описание Исхода евреев из Египта — это явное смешение сказки и были. И десять казней, насланных Яхве на Египет, и истребление всех египетских первенцев, и расступившееся перед евреями море выглядят как заведомо фантастические. В анналах египетских царей нет даже малейших намеков на нечто подобное. Вообще тема Исхода в египетских источниках никак не отражена. Но никто из ученых также не сомневается, что он имел место в действительности. Для евреев этогероический эпизод их истории, событие, продемонстрировавшее силу и сплоченность их народа. В нем евреи впервые весомо заявили о себе как об одной из влиятельных сил в мировой политике.

Временем прощания евреев с Египтом считаются первые годы царствования фараона Мернептаха, сына Рамзеса II. Обычно исход и странствие по пустыне представляют как проявление их локального конфликта с египтянами и другими соседними с ними народами. Но это далеко не так. В период нахождения на троне фараона Мернептаха карта Средиземноморья и Передней Азии воистину преобразилась. На его срок правления приходится и Троянская война, и нашествия «народов моря» на Египет, и падение державы хеттов, и разрушение греческих городов северобалканскими племенами, и возвышение Ассирии. Было бы наивно рассматривать исход евреев независимо от этих событий. На наш взгляд, исход был не просто частью этого политического катаклизма, а инициировал его. К середине XIII в. до н. э. позиции индоевропейских народов (ариев Митанни, Ханаана и Арсавы, хеттов, ливийцев) на Ближнем Востоке значительно ослабли. Утрата митаннийцами ведущих позиций в Северной Месопотамии автоматически привела к усилению политического влияния семитской Ассирии. В этой ситуации египтяне решились на крайне хитроумный ход. Они организовали травлю приверженцев религии Атона. Взрослых «сектантов» и евреев не истребляли физически, убивали только младенцев для нагнетания страха на их родителей, которых попросту вынуждали переселяться на север, на границу с Ханааном. Ну, а после того, как там скопилось достаточно людей для наступления на арийские поселения, египтяне стали тайно вооружать их и обучать военному искусству.

Сразу же становятся понятными и странности судьбы Моисея. Он не просто воспитывался во дворце фараона, египетские наставники готовили его к выполнению важнейшей секретной миссии. Вот тайна чудесного спасения Моисея и его военной карьеры в войске фараона, вот почему ему «простили» убийство египтянина. Эмиграция в Мадиам тоже была частью плана, Моисей должен был рассказать о религиозных гонениях в Египте и подготовить почву для массового переселения.

Египтяне преследовали две цели: избавиться от присутствия нежелательного народа у себя в стране и дестабилизировать обстановку в Ханаане и Сирии. Евреи были «козырной картой» в их политической игре, операция эта имела гриф «совершенно секретно», и потому известные нам египетские архивы ничего не сообщают о ней. На протяжении веков египтяне распространяли слух, будто евреи прокаженные (об этом писал египетский священник и историк Манефон, живший в III в. до н. э.), и это, дескать, главная причина их презрения к евреям. В Быт. (43: 32) сказано: «Египтяне не могут есть с евреями, потому что это мерзость для египтян». В данном случае египтяне маскировали свою политику путем распространения дезинформации.

В описании событий, предшествовавших Исходу, есть одно странное место. В соответствии с указанием Бога каждая еврейка выпросила у соседки своей и у живущей в ее доме египтянки «вещей серебряных, и вещей золотых, и одежд», чтобы нарядить в дорогу всех своих близких (Исх. 3: 22). И посему хочется спросить: а похоже ли это на правду? Может быть, таким способом создатели Пятикнижия объясняли, откуда у евреев появились средства для массовой эмиграции? Может быть, они не знали или намеренно захотели скрыть, что фараон финансировал Исход?

Здесь обязательно надо сказать об особой роли левитов в еврейской истории. Тема левитов считается одной из наиболее загадочных для исследователей Библии. С одной стороны, это были самые преданные сторонники учения Моисея, хранители его Закона, с другой — он обошел их при разделе ханаанской земли, но зато освободил от материальных забот, предоставив им право собирать десятину на свое содержание. При этом они выполняли при храме Божьем обязанности священнослужителей, стражников, казначеев и писарей, певчих и служек. И, добавим, функции тайной полиции. Левиты представляли своеобразный тайный орден внутри еврейского народа, они составляли закрытый союз, партию, управлявшую остальным народом. Еще Фрейд высказался против того, чтобы считать левитов одним из еврейских колен, а утверждал, что они «люди Моисея».

Некоторые ученые обратили внимание на то, что название «леви» сродни древнееврейскому слову, означающему «змей». Установлено также, что левиты часто носили имена, содержащие в своем корне понятие «змей». Отсюда был сделан вывод, что в Египте левиты были почитателями бога–змея и сохраняли приверженность его культу позднее. Археологические раскопки показали, что культ змея продержался в Палестине еще несколько веков, и у него было множество последователей среди израильтян. В свете этого становится понятным загадочный эпизод, когда Моисей установил в лагере изображение змея, чтобы вернуть здоровье людям, укушенным ядовитыми змеями. Не забудем и о медном змее, которого сделал Моисей. Это шло вразрез с религией бога Яхве, но отражало существование «внутреннего», тайного культа внутри сообщества левитов. Ранее мы уже указывали, что имя Адонай восходит к русскому корню «уд», а его образ, как символ мужского начала, неизменно (!) ассоциировался со змеем. Левиты выступали хранителями культа Адоная — Атона на ханаанской земле. Как и Моисей, они совсем не обязательно были чистыми евреями. Последнее обстоятельство, наверное, расстроит читателей–евреев. Но мы советуем воспринять его философски. Сегодня хорошо известно, что в руководящем слое партии большевиков и первых правительств Советской России преобладали евреи. Но точно так же на первых этапах формирования еврейского самоуправления могла быть значительной роль полукровок и даже иноплеменников. С этим следует обязательно согласиться, иначе ничего не поймешь в еврейской истории. Еврейское государство строилось, в том числе, и на египетские деньги (держите в голове параллель «Ленин и немцы»!), и вполне понятно, что евреи должны были учитывать и требования египетской стороны.

Если принять нашу точку зрения, то легко объясняются постоянные конфликты Моисея с еврейским народом и с «товарищами по партии». Египетские власти поставили перед ним и его последователями вполне определенную геополитическую задачу — организацию вооруженных отрядов и проникновение внутрь Ханаана. До определенного времени такая политика устраивала самих евреев, но, как и всякий народ, они стремились проводить независимую политику и действовать в собственных национальных интересах. Точно так же и внутри левитской среды должны были выделиться сторонники «патриотической» и «космополитической» линий. Не все гладко было и в отношениях между Моисеем, Аароном и Мариам, Двое последних упрекали Моисея за жену–эфиопку (Числ. 12:1). Они хотели на равных с ним правах руководить еврейским народом, а иноплеменная жена была удобным предлогом для обвинения брата в антинародной (или проегипетской!) политике. Только вмешательство Господа, наказавшего Мариам проказою, остудило пыл заговорщиков. Впоследствии, вняв мольбам Моисея, Бог вернул его сестре здоровье.

Еще более опасную ситуацию пережил Моисей, когда его народ добрался до границ Ханаана. Моисей был человеком осмотрительным и потому решил послать вперед разведчиков. С этой целью он отобрал по одному человеку из каждого племени. «Пойдите в эту южную страну, — наставлял он их, — и взойдите на гору, и осмотрите землю, какова она, и народ, живущий на ней, силен ли он или слаб, малочислен ли он или многочислен?» (Числ. 13:18–20). Разведчики выполнили доверенную им задачу. Спустя сорок дней они вернулись в лагерь и в доказательство плодородия Ханаана принесли на шестах тяжелые гроздья винограда, фанаты и сочные смоквы. Эти плоды вызвали восторгу израильтян, но они всерьез приуныли, когда услышали рассказы о сильном и могучем народе, проживающем в Ханаане, о мощных крепостях, гарнизоны которых состояли из исполинов. «И подняло все общество вопль, и плакал народ во всю ту ночь; и роптали на Моисея и Аарона все сыны Израилевы» (Числ. 14:1–2). Проклятия и жалобы становились все громче и в конце концов завершились бурными беспорядками. Их подстрекатели требовали смещения Моисея и возвращения в Египет. Двое из разведчиков, Иисус Навин и Халев, пытались унять крикунов и доказывали, что завоевание Ханаана вполне реально, но это только разъярило людей. Они накинулись на двух смельчаков и едва не побили их камнями. Тогда разгневанный Яхве решил истребить израильский народ, поразив его язвой. Однако Он и на этот раз уступил мольбам Моисея и смягчил наказание. Приговор Его состоял в том, что ни один израильтянин старше двадцати лет не удостоится милости видеть Ханаан. В течение сорока лет евреям предстоит скитаться в пустыне, и там они закончат свои дни. Только новому поколению суждено вступить в пределы Земли обетованной. Наказание, однако, не распространялось на Иисуса Навина и Халева. В награду за непоколебимую веру в покровительство Яхве их ожидала высокая честь — вести израильтян в Ханаан.

Моисею в праве вступить в Ханаан Бог отказал. Зенон Косидовский в книге «Библейские сказания» так комментирует этот факт: «В Пятикнижии встречается невнятное упоминание о какой–то вине Моисея. И должно быть, вина была весьма серьезной, если Яхве в наказание лишил Моисея права вступить вместе с израильским народом в Ханаан… Быть может, вина Моисея состояла в том, что из–за его небрежности израильтяне пренебрегали своими обязанностями: не приносили жертв Яхве и даже отказались от обрезания. Разумеется, легко предположить, что версию о вине и наказании задним числом сочинили иудейские священники, желая на примере Моисея показать, на сколь тяжкие последствия обрекает себя тот, кто не считается с законами и предписаниями Яхве. Однако не исключено, что автором этой версии является сам израильский народ и она передавалась из поколения в поколение на протяжении столетий. Быть может, израильтяне таким путем выразили какую–то обиду на Моисея, какую–то застарелую претензию, а вместе с тем и попытку оправдать свое собственное поведение». Нам кажется, что такой «застарелой претензией» были упреки Моисею в его связях с египетским «генштабом». Причем высказаны они были, тут Зенон Косидовский тоже гениально предугадал, действительно задним числом, когда дело было сделано и надо было писать историю. «Непотопляемость» Моисея свидетельствует о мощной поддержке его извне. Ему, как вождю племени, не имеющего собственной теории, приходилось вести сложнейшую политическую игру и, по всей вероятности, где–то жертвовать национальными интересами евреев. Вдобавок он не был чистокровным евреем и оба раза женился на нееврейках. Левиты во главе с Кореем, поднявшие мятеж во время странствий по пустыне, говорили Моисею и Аарону: «Все общество, все святы, и среди их Господь! почему же вы ставите себя выше народа Господня?» (Числ. 16:3). Бунтовщики выражали народное мнение, Корей собрал против братьев «все общество ко входу скинии собрания» (Числ.

16:19), и, думается, мало кто из собравшихся был на стороне Моисея. Бог и в этот раз чудесным образом покарал мятежников, но верить в непрекращающуюся череду побед Моисея (при существовании вины перед Яхве!) становится все труднее: уж больно это все напоминает сказку.

Неясны и обстоятельства смерти национального героя. В Библии мы читаем (Втор. 34:1,5): «И взошел Моисей с равнин Моавитских на гору Нево… И умер там Моисей, раб Господень». Согласимся, что рассказ слишком скуп на подробности. Зенон Косидовский говорит даже о «заговоре молчания» вокруг смерти героя. В самом деле, создается впечатление, будто первоначальное, подробное описание было попросту удалено из текста, будто редакторы Библии решили скрыть подробности, которые шли вразрез с созданным образом Моисея. У некоторых исследователей Библии даже возникло предположение, что во время бунта израильских идолопоклонников в Моаве Моисей был убит и похоронен в общей могиле. По мнению некоторых специалистов по Библии, намеки относительно именно такой судьбы Моисея можно найти в книгах пророков Осии и Амоса, а также в псалме 106. Зигмунд Фрейд, в частности, безоговорочно принимал эту версию и на ее основе, через анализ факта убийства прародителя (отцеубийства), попытался объяснить своеобразные черты еврейской психологии. Мы не будем углубляться в эту очень спорную гипотезу, доказательств для ее принятия явно не хватает. Но вот поговорить на основании текста Библии о том, в каком настроении умирал великий израильтянин, просто необходимо.

Начнем с того, что попробуем оценить геополитические итоги деятельности Моисея и понять, насколько справедливы были претензии израильтян к своему вождю. Евреям, вышедшим из Египта, была обещана страна с молочными реками и кисельными берегами.

Там находилась священная могила их патриарха Авраама, там они надеялись обрести свободу и независимость. Но поколению, помнившему о годах египетского рабства, не удалось попасть в пределы Ханаана, и они вправе были упрекать Моисея, что он обманул их. В Библии сказано, что евреи в своем большинстве устрашились силы ханаанеев и неприступности их крепостей. Они даже не попытались вторгнуться в страну обетованную. Самое крупное народное выступление относилось как раз к этому времени. И, думается, именно в тот момент наступил перелом в отношении еврейского народа к Моисею. Не случайно сам законодатель так и не вышел успокаивать народ, а делали это за него Иисус Навин и Халев. Верить Моисею уже никто не хотел, и сама внешнеполитическая ситуация уже диктовала план действий еврейских переселенцев.

Израильтяне были вооружены и нуждались в свободных территориях. Они все–таки попробовали сразиться с ханаанеями Арада (страны Рутен!), но никаких выгод из этого не извлекли. Тогда евреи направились в Заиорданье (области, лежавшие к востоку от реки Иордан), где находились владения амореев. Моисей направил послов к их царю Сигону с просьбою пропустить израильтян через эти земли. Сигон не согласился и вышел против Моисея с многочисленным войском. Израильтяне сражались отчаянно и нанесли амореям поражение. Они ворвались внутрь страны и заняли ее главный город Есевон. «И отравились сыны Израиле- вы, и остановились на равнине Моава, при Иордане, против Иерихона» (Числ. 22:1). На земле Моава жили сыны Лота — моавитяне, а также мадианитяне. Но нам крайне важно подчеркнуть, что древнее название этой земли было Ар и жил там народ великий, многочисленный и высокий, и они относились к числу Рефаимов (Втор. 2: 9,11). Рефаимы — это рутены, жители страны Рутены — Русены. Как и амореи, они были потомками арийцев, переселившихся в Средиземноморье с Русской равнины. В области Моав мы обнаруживаем сразу несколько арийских по происхождению топонимов (географических названий) — город Ароер, реки Арнон, Иор–дан (по–арийски Яр–река), область Аргов. Правда, царь Ог, владевший этими землями и живший в городе Астароте (Нав. 9:10), назван последним из Рефаимов, а это означает, что позиции ариев здесь уже были очень ненадежны.

Итак, евреи вступили в открытый военный конфликт с народами Заиорданья. Среди последних находились и мадианитяне, которых мы считаем выходцами из Митанни. Они неизменно выступали друзьями Моисея и приютили евреев после их бегства из Египта. Но гости не просто хотели автономии, а уже в одностороннем порядке оттяпали «кусок» Моавской равнины. В этой ситуации моавитяне устрашились сынов Израилевых и обратились за помощью к старейшинам мадиамским. Историю трехстороннего конфликта между евреями, моавитянами и мадианитянами Библия передает с помощью притчи–аллегории о прорицателе Валааме.

Он жил в Пефоре на Евфрате и был знаменитым чародеем. Моавитский царь Валак и союзные с ним мадианитяне послали к этому магу своих старейшин с богатыми дарами, прося, чтобы он проклял израильтян и заставил их отказаться от своих завоевательных планов. Валаам выслушал их и провел ночь в молитве, после чего заявил, что Бог израильтян запретил ему брать на себя такую задачу. Валак, однако, не сдавался. Он послал вторую, еще более именитую делегацию и еще более ценные дары, но волшебник ничего не желал даже слушать. Позднее сам Яхве передумал и разрешил Валааму отправиться в Моав при условии, что он будет вести себя в соответствии с указаниями Бога. Великий кудесник сел на свою верную ослицу и пустился в путь. Тем временем Бог заподозрил Валаама в дурных намерениях по отношению к евреям и решил задержать его. По приказанию Яхве ангел с обнаженнным мечом преградил дорогу Валааму. Того спасла только ослица, которая, вовремя увидев ангела, своротила с дороги. Сам же Валаам осознал, что ему было дано предостережение свыше, чтобы он не смел лукавить по отношению к еврейскому Богу.

В Моаве прорицателя встретили с распростертыми объятиями. Царь Валак снова поднес ему щедрые подарки и повел его на холм, откуда был виден лагерь израильтян. Здесь Валаам построил жертвенник, положил на него овна и уже готовился произнести проклятие, призванное погубить израильтян. Но вместо гневной тирады с его уст сорвались слова благословения. Семь раз пытался прославленный чародей выполнить приказ царя, и каждый раз Бог принуждал его славить израильтян. Моавитский царь подозрительно поглядывал на то, что творит Валаам, и, когда в седьмой раз услышал те же самые слова, рассердился и прогнал мага прочь.

Все это происшествие очень огорчило Валаама, и, желая хоть как–то загладить обиду, нанесенную царю, он на прощание подал ему хитрую мысль: соблазнить сынов Израиля моавитянками и мадианитянками, заставить их поклоняться языческим идолам местных племен. И вот один высокородный израильтянин привел к себе в шатер мадианитянку, не считаясь с тем, что верующие молились в скинии Яхве. Тогда Финеес, сын первосвященника Елеазара (и внук Аарона), пронзил копьем преступную чету. Для верующих это послужило сигналом к решительной расправе с идолопоклонниками. Во время резни, разгоревшейся в воинском стане, погибли двадцать четыре тысячи человек, виновных в том, что они изменили Яхве. После этого, сплотив ряды, израильтяне прошли с огнем и мечом по землям и городам моавитян и мадианитян. Валаам же поплатился жизнью за свой хитроумный совет.

Попробуем рассмотреть исторические корни этой легенды. И вначале зададимся вопросом: а зачем моавитяне обращались к мадианитянам? Разве не могли они обратиться к Валааму от своего имени? Вот туг–то и выходит на свет подоплека всей этой истории. Мадианитяне — это те же митаннийцы, только оторвавшиеся от своей родины в Северной Месопотамии. Где–то там, на берегу Евфрата, проживал и Валаам. Значит, моавитяне через мадианитян обращались за помощью к митаннийцам Месопотамии! Отчего же те им не помогли? Да потому, что само государство Митанни в то время, что называется, дышало на ладан. Ослабленное под ударами хеттов, оно угасало под непрекращающимся давлением все более усиливающейся семитической Ассирии. В глобальном противостоянии египтян и семитов против ариев Средиземноморья ассирийцы выступали на стороне южан. И ангел, преграждавший путь Валааму, похоже, имел ассирийский лик. На Ближнем Востоке наступила та эпоха, когда каждый «осколок» некогда сильной арийской империи Русены должен был отбиваться от врагов в одиночку.

Такова была и участь мадианитян, иорданских митаннийцев. После визита Валаама в Моав Бог заповедал Моисею: «Враждуйте с Мадианитянами, и поражайте их» (Числ. 25:17). Итак, Господь призвал евреев истреблять тех, кто дал им приют в земле. Это было вероломно! И тяжелее всех в этой ситуации было Моисею. Мадианитяне считали его своим другом, доверяли ему, а теперь он должен был убивать их. А, кстати, чем уж так плох для евреев был совет Валаама? Местные племена предлагали им мирное сосуществование па равноправной основе и возможность заключения смешанных браков (так мы интерпретируем сообщение о возможности доступа израильтян к женщинам коренных народов). Это ли не проявление доброй воли! Убитая мадианитянка была не блудница, а дочь одного из высокопоставленных военных чинов, и, значит, евреям не был закрыт доступ к власти. Библия ничего не рассказывает нам о том, что чувствовал в тот момент

Моисей. Но мог ли он открыто посмотреть в глаза мадианитянам? Моисей был национальным героем, но он не был националистом: он воспитывался во дворце фараона, свои зрелые годы провел среди мадианитян, да и вторую жену выбрал из иностранок. Приказ Бога истреблять мадианитян должен был его возмутить! Вот его вина перед Яхве! Составители Библии не стали говорить о ней открыто, но дали читателям возможность догадаться о ее причине.

Накануне нападения на земли мадианитян Бог обязывает Моисея, находящегося в полном здравии, передать свои священные полномочия представителям нового поколения. «И сказал Господь Моисею: возьми себе Иисуса, сына Навина, человека, в котором есть Дух, и возложи на него руку твою, и поставь его пред Елеазаром священником и пред всем обществом, и дай ему наставление пред глазами их, и дай ему от славы твоей, чтобы слушало его все общество сынов Израилевых; и будет он обращаться к Елеазару священнику и спрашивать его о решении, посредством урима пред Господом; и по его слову должны выходить, и по его слову должны входить он и все сыны Израилевы с ним и все общество» (Числ. 27:18–23). Разве это не прижизненная отставка? Скажем даже больше: для Моисея это была «политическая» смерть.

Правда, чуть позже мы читаем, как он руководит акцией по уничтожению жителей Мадиама. «И прогневался Моисей на военачальников, тысяченачальников и стоначальников, пришедших с войны, и сказал им Моисей: [для чего] вы оставили в живых всех женщин? <…> итак, убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте» (Числ. 31:14, 15, 17). Моисей старается загладить свою вину перед Богом, он хочет быть самым исполнительным в деле мести мадианитянам. Комментаторы Библии почему–то совершенно не обратили внимания на ключевую фразу, раскрывающую суть «вины» Моисея.

Бог приказывает ему: «Отмсти Мадианитянам за сынов Израилевых, и после отойдешь к народу твоему» (Числ. 31:2). Значит, у Моисея была какая–то размолвка с другими израильскими вождями. В чем же? Да в том, что он выступил против истребления ни в чем не повинного народа. За это он и лишился доверия своих соплеменников и получил почетную отставку. Во всяком случае, именно к такому выводу подводят нас составители Библии.

Моисея не убивали физически, но его унизили, лишив прижизненной славы и уважения. В глазах современников Моисей был тираном, только их потомки осознали истинное величие Моисея. Вокруг его фигуры стал складываться ореол мифов и чудес. И трудно было даже представить, что кто–то всерьез мог препятствовать Моисею в проведении его политики. Поэтому тема внутренних раздоров среди вождей Исхода звучит весьма приглушенно, но она присутствует в Библии: заговор Мариам и Аарона, бунт левитов во главе с Кореем и, наконец, передача власти Елеазару и Иисусу Навину — все это отражение противодействия Моисею со стороны соплеменников. Библия рисует живой образ человека, и это серьезный аргумент в пользу историчности легенд и преданий о великом израильтянине.


Часть II ПРЕДКИ РУССКИХ В АНАТОЛИИ

То, что обещано судьбами

Уж в колыбели было ей,

Что ей завещано веками

И верой всех ее царей, —

То, что Олеговы дружины

Ходили добывать мечом,

То, что орел Екатерины

Уж прикрывал своим крылом, —

Венца и скинтра Византии

Вам не удастся нас лишить!

Всемирную судьбу России —

Нет, вам ее не запрудить!..

Ф. Тютчев
Идея о том, что предки русских властвовали в Передней Азии, отнюдь не нова. Согласно Помпею Трогу (римскому историку, жившему на рубеже эр, автору «Всемирной истории»), скифы добивались господства над Азией трижды. Последний период скифского господства, несомненно, относится к VII в. до н. э., события этого времени хорошо известны из античных источников. Первые же две эпохи относятся к более ранним временам (под именем скифов в эти времена выступают арии!). Относительно первой древние историки утверждали, что она продолжалась… полторы тысячи лет и завершилась около 2054 г. до н. э.! Помпей Трог писал: «Азия платила им (скифам. — А. А.) дань в течение 1500 лет; конец уплате положил ассирийский царь Нин». Тому же самому событию дал датировку и испанский писатель V в. Павел Оросия: «За 1300 лет до основания Рима царь ассирийский Нин, поднявшись с юга от Красного моря, на крайнем севере опустошил и покорил Эвксинский Понт (Черное море. — А А.)». Сопоставляя даты (основание Рима произошло в 753 г. до н. э.), можно вычислить, что пришельцы с севера (троговские скифы!) доминировали в Азии в XXXVI–XXI вв. до н. э. Но такой взгляд очень хорошо вписывается в нашу интерпретацию истории древней Азии, а выделенный отрезок времени примерно соответствует первой фазе активности древних ариев в Передней Азии и странах Средиземноморья, включая Египет. Правда, государства Ассирии в то время еще не было, но оно в известной степени было правопреемником Аккадского царства, в котором уже в XXIII в. до н. э. арии не играли сколь–нибудь значительной роли, а власть перешла к семитской династии Сар- гона. Потомки этого аккадского царя около столетия доминировали в Месопотамии, они успешно воевали в Сирии, Малой Азии и на территории современного Ирана. Внук Саргона Нарам — Суэн (2236–2200 гг. до н. э.) был наиболее могущественным представителем рода Саргонидов и называл себя «царем четырех сторон света». Вполне возможно, что именно его Помпей Трог и Павел Оросия соотносили с царем Нином.

Примерно тогда же арии утратили свои ведущие позиции также в Египте. Интересно, что на это время приходится закат Ямной культуры и начало Катакомбной. Утрата завоеваний на юге потребовала от ариев метрополии каких–то социально–политических изменений, что отразилось в частичном изменении типа археологической культуры. Но проведенная перестройка не замедлила сказаться. В самом начале II тыс. до н. э. из прикаспийских областей последовало мощное вторжение ариев в Азию. Здесь на территории Северной Месопотамии и Малой Азии они создали государство Митанни, обеспечив поддержку тех арийских сил (ханаанян, арамеев, амореев), которые сконцентрировались в Палестине, Сирии и части Малой Азии и называли свою страну Русеной. Подразумевая это событие, Помпей Трог утверждает, что скифские юноши царского рода — Плин и Сколопит — около XXI в. до н. э. основали на южном берегу Черного моря знаменитое «царство амазонок».

Рассказы об амазонках — едва ли не самая загадочная «страница» античной литературы. Таинственные девы–воительницы присутствуют не только в греческих мифах, но и в исторических трудах древних авторов. Для греков амазонки были реальным народом, с которым встречались и воевали их героические предки — Геракл и Тезей. В самый разгар битвы за Трою амазонки пришли на помощь осажденным троянцам. Царица Пентесилея привела опытнейших воительниц. Удар был так силен, что греки отступили к кораблям. Положение спасли Ахилл и Аякс Теламонид, не принимавшие ранее участия в сражении. Ахилл убил Пентесилею. Тела ее и еще двенадцати павших амазонок были переданы троянцам. Тему необычных женщин, живущих замкнутым сообществом, не обошел и Геродот. Вдумчивый историк, он попытался ответить на основные вопросы — откуда взялись амазонки, как начались их контакты с греками и с кем они соседствовали. Перескажем его версию. Греки, расширяя свое знакомство с Малой Азией, столкнулись с амазонками где–то в глубине полуострова на реке Фермодонт. Произошла битва, греки победили в ней, захватили добычу и, погрузив ее на три корабля, отправились домой. В море амазонки, выбрав удачный момент, перебили греков, но управлять судами они не умели. Их долго носило по морю и, наконец, прибило к побережью Меотиды (Азовского моря).

Эта история имеет до некоторой степени сказочный оттенок, но в ней присутствуют конкретные географические ориентиры. К тому же наиболее авторитетный географ Античности — Страбон — указывал, что река, впадающая в Меотиду, отделяет амазонок от жителей Кавказа. Другие исторические источники также называют Азовское море и Северный Кавказ как прародину амазонок С каким же реальным народом следует связывать этих легендарных чудо–женщин? Ответ напрашивается сам собой.

У арийского племени меотов, проживавшего на берегах Азовского моря и известного в Малой Азии под именем народа митанни, особым почетом и уважением пользовался культ Великой Богини. Очень вероятно, что в среде меотов–митаннийцев могли зародиться и существовать закрытые женские общины, состоящие из посвященных в таинства данного культа. Подобно весталкам, жрицы Великой Богини жили уединенно от мужчин, но при этом они обучались военным искусствам и навыкам ведения боевых действий. Говоря о царстве амазонок в Азии, Помпей Трог, скорей всего, имел в виду ариев–митаннийцев. Именно они в начале И тыс. до н. э. проникли в Малую Азию и создали здесь свое государство. Вначале оно охватывало и центральную часть полуострова Анатолия, а значит, действительно находилось на южном побережье Черного моря. В середине XVII в. до н. э. из него выделилось Хеттское царство во главе с индоевропейской (неарийской) династией. Оно проводило самостоятельную политику, зачастую враждебную государству Митанни. Будучи «урезанными» территориально, митаннийцы, однако, еще долго, вплоть до образования Ассирии в XIV в. до н. э., оставались влиятельнейшей политической силой в этой части мира. Закат и падение второй эпохи могущества ариев («скифов») в Азии совпал по времени с Троянской войной и походами «народов моря» на Египет.

Крупные военные столкновения ариев с египтянами в XIII–XII вв. до н. э. древние писатели представляли как войны фараона со скифами (!). Так, Геродот сообщает, что на скифов ходил некогда воевать «фараон Сезострис». Павел Оросий утверждал, что на Скифию нападал «фараон Весоз». Это имена собирательные. В противовес этим двум авторам, Корнелий Тацит правильно называет имя фараона, одержавшего победу над «скифами». Согласно ему, «царь Рамзес овладел Ливией, Эфиопией, странами мидян, персов и бактрийцев, а также Скифией». Под Скифией здесь, очевидно, следует понимать те ближневосточные и средиземноморские области, которые находились до того под контролем ариев. Египтяне вытеснили арийские племена из сопредельных им земель, но до Северного Причерноморья они никогда не доходили. Попросту античные историки связывали подвиги арийских племен с деяниями современных им скифов.

Итак, арии проникли в III–II тыс. до н. э. в Переднюю Азию и Средиземноморье и создали здесь свои государства — Русену (Ханаан), Арсаву и Митанни. Один из основных путей проникновения ариев из Европы в Азию проходил непосредственно через Трою. Во всех археологических слоях Трои обнаружено огромное количество изображений свастики — наиболее известного и популярного символа арийского мира. И надо окончательно признать и свыкнуться с мыслью, что предки русских проживали в Трое и стали последними ее защитниками.

Глава 8 СТРАНА АРСАВА: МЕЖДУ ГРЕКАМИ И ХЕТТАМИ

Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель,

Он в их совет допущен был —

И заживо, как небожитель,

Из чаши их бессмертье пил!

Ф. Тютчев
Середина XV в. до н. э. обозначает время начала греческой экспансии на побережье Малой Азии. Местом их сосредоточения и основной базой стал город

Милет. Основанный выходцами с Крита, он почти сразу же после занятия критской столицы Кносса греками–ахейцами в 1450–1440 гг. до н. э. был включен в сферу их влияния. В это время город интенсивно перестраивается, воздвигается крепость, храм Афины, появляются характерные для Греции дома с большим центральным залом — мегароном, а также типично ахейское скальное захоронение в каменных камерах. Микенские захоронения (Микены — город на северо–востоке Пелопоннеса, столица ахейского мира) обнаружены и в ряде городов западного побережья Малой Азии. Приблизительно тогда же на Родосе и близлежащих к Анатолии островах гибнут минойские поселения (по имени царя Миноса — легендарного правителя Крита) и утверждаются микенские пришельцы. Захватив Крит, ахейцы сразу же распространили свою экспансию на связанные с «царством Миноса» восточноэгейские острова и прибрежные города, прежде всего, Милет, а далее, в течение столетия, утвердились в ряде пунктов на островах и даже некоторых прибрежных территориях. К середине XIV в. до н. э. но обе стороны Эгеиды звучала греческая речь, а в Анатолии укоренилась греческая культура и ахейский стиль жизни, включая местное производство микенской посуды.

В слоях Трои VI — Трои VII61, начиная с XVI в. до н. э., прослеживается множество микенских сосудов, что определенно говорит о тесных связях Троады в течение почти 250 лет с ахейским миром. Однако в близлежащих к Трое областях до настоящего времени никаких микенских изделий не обнаружено. В связи с этим можно утверждать, что для греков XV–XIV вв. до н. э. Троя представлялась цветущим городом, значительно удаленным от зоны их непосредственного влияния на юге Эгейской Анатолии, располагавшейся вблизи Милета. Завоевание Троады было их многолетней мечтой, но по сравнению с хеттами и Арсавой они представляли пока весьма незначительную силу. С другой стороны, греки пытались использовать разногласия, существовавшие между двумя сильнейшими государствами в Малой Азии. Их появление в юго–западной части полуострова было, в частности, чрезвычайно выгодно хеттам, поскольку, опираясь на пришлых ахейцев, можно было постоянно сеять смуту на южных границах Арсавы и препятствовать ее контактам с Митанни.

Греческие архивные документы, выполненные линейным письмом Б, также подтверждают широчайшие контакты Микенской Греции с районами Передней Азии, проявляющиеся не только в многочисленных заимствованиях культурных терминов, но и в известных случаях проживания в греческих городах Пелопоннеса и Крита людей с азиатскими именами. В серии табличек с текстами линейного письма рассказывается о грабительских военных операциях на востоке Эгеиды. Там же есть упоминания о женщинах–рабынях (обычно в количестве одного–двух десятков вместе с множеством детей обоего пола), вывезенных в результате пиратских рейдов из различных малоазийских городов и соседствующих с побережьем островов. Эти факты перекликаются с текстом «Илиады», где Ахилл, повествуя о своем походе на Лирнесс, город на юге Троады, замечаем «… я его разрушил… а женщин–пленниц угнал, лишив свободы».

В хеттских документах малоазийские города и близлежащие к полуострову острова, контролировавшиеся ахейцами, фигурируют под общим названием Аххиява. Правитель Аххиявы наряду с царями хеттов и стран Арсавы непосредственно влиял на политическую ситуацию в Анатолии. Арсава (Арзава, Арцава) была непримиримым противником Хеттского царства. К собственно самой Арсаве с разных сторон примыкали несколько мелких государств, из которых три — Мира, Капалла и Страна реки Сеха — с конца XIV в. до н. э. включались в хеттских текстах в собирательное понятие «стран Арсавы». Арсава (в узком смысле) на западе и юго–западе была ограничена морем. Страны- союзники примыкали к ней с севера, причем Страна реки Сеха локализовалась западнее и, видимо, ближе к морю, а Капалла и Мира восточнее, в глубине материка. Столица Арсавы город Апаса отождествляется с античным Эфесом. Названия Капалла, Мира и Эфес соотносятся с именами Великих богинь — Купалы, Марии и Яви. Особое почитание Великой Богини — отличительная черта троянцев и их союзников. Имя третьей страны, входившей в состав стран Арсавы, связано с названием реки. Словосочетание «Сех–река» по–гречески передается как «Сех–меандр» и напоминает нам о гомеровском Скамандре. Так неожиданно мы получаем еще одно подтверждение историчности сведений «Илиады».

В конце XV в. до н. э. племена касков с севера и воины Арсавы с запада и северо–запада, объединив свои усилия, предприняли сокрушительный натиск на контролировавшиеся хеттами внутренние районы Анатолии. Кто же эти загадочные каски? Историки оставляют этот вопрос без ответа, но это не кто иные, как казаки (козаки)! А имя их связано с козой — одним из древнейших образов Великой Богини.

Коза или козел в старину у ряда индоевропейских народов рассматривались как священные животные. Известно, например, что бог Дионис в разных греческих мифах и легендах изображался в виде молодого козла, символа похоти и плодородия. Козел играл важную роль и в культах Гермеса и Афродиты у греков, Фавна и Юноны у римлян. Римское празднество в честь Фавна начиналось жертвоприношением козла и жертвенной трапезой (вспомним также библейского козла отпущения!), после которой служители Фавна, называвшиеся «козлы», опоясывали свое тело шкурами убитых жертвенных козлов, брали в руки ремни, вырезанные из прочих таких же шкур, и в таком виде бегали по улицам Рима. Римские женщины толпились на пути бежавших «козлов», которые ударяли их своими ремнями по ладоням. Это должно было способствовать плодородию ударяемых. Известна древняя легенда о том, что бесплодные сабинянки (сабины — племя, жившее в I тыс. до н. э. в центральной Италии), обратившись с мольбой к богине Юноне в посвященной ей роще, услышали голос оракула с вершины деревьев: козел должен был коснуться спины бесплодных женщин. Тогда прорицатель заколол козла, нарезал ремни из его шкуры и ударял им по спинам женщин, которые затем с помощью Юноны забеременели. Легенда эта вполне разъясняет оплодотворяющее значение ударов, которыми римские «козлы» во время обряда наделяли встречавшихся на пути женщин. Сходное значение имел козел (и коза) и в святочных обрядах славян. Козел и коза принадлежат к главнейшим фигурам нашего народного святочного маскарада. Ранее во многих местах соблюдался обычай на святках (в день Рождества, преимущественно же накануне или в день Нового года) водить по селению и даже вводить в хаты козла или козу (подобно тому, как водят быка–тура). Обхождение домов и селений с домашними животными местами заменилось шествием одного пастуха, поющего обрядовые песни, высказывающего при этом добрые пожелания и за то щедро награждаемого хозяевами домов; местами оно заменилось маскарадными шествиями с козой и козлом, в честь которых поются обрядовые песни. В Белоруссии и на Украине также существовал обычай водить наряженного козой. Иногда песни о святочном козле или козе пелись колядовщиками даже вовсе без козла, свидетельствуя о древности обычая вводить приносящую обилие и счастье скотину в дом.

У Ивана Алексеевича Бунина есть стихотворение «Сказка о Козе»:

Это волчьи глаза или звезды — в стволах на краю
перелеска?
Полночь, поздняя осень, мороз.
Голый дуб надо мной весь трепещет от звездного блеска,
Под ногою сухое хрустит серебро.
Затвердели, как камень, тропинки, за лето набитые.
Ты одна, ты одна, страшной сказки осенней Коза!
Расцветают, горят на железном морозе несытые
Волчьи, божьи глаза.
Для большинства современных читателей такой взгляд на вроде бы вполне заурядное домашнее животное покажется, по меньшей мере, странным. Мы уже основательно подзабыли, что Коза выступала одним из воплощений Великой Богини. Наш гениальный поэт, однако, прекрасно сознавал это, поэтому он и употребил эпитет «божьи глаза». У Бунина есть и отдельное стихотворение, посвященное Богине (оно так и называется):

Навес кумирни, жертвенник в жасмине —
И девственниц склоненных белый рад
Тростинки благовонные чадят
Перед хрустальной статуей богини,
Потупившей свой узкий, козий взгляд.
Как говорится, нарочно не придумаешь: образ сказочной (волшебной!) Химеры — Козы незримо присутствует и в этих строках.

Это наше мифологически–литературное отступление станет вполне понятным и еще более впечатляющим, если мы напомним, что по–гречески «коза» значит «химера», а потому другое название касков–казаков было… киммерийцы! Да–да, именно выходцы из южнорусских степей раз за разом атаковали хеттов с севера. В Хеттских документах периода Нового царства (1400–1200 гг. до н. э.) сохранилось множество свидетельств борьбы хеттов с племенами касков. Тексты сообщают, что в стране касков «правление одного (человека) не было принято», т. е. у них не было царя. Это очень напоминает атмосферу Запорожской Сечи, так прекрасно описанную у Гоголя. Правда, со времени правления Мурсили II (конец XIV в. до н. э.) некоторые правители начинают править своей страной «не по–каскски», а «по–царски». Каски разоряли не только пограничные с Хатти области, но и вторгались в глубь страны, угрожая самой столице хеттов. Каскский вопрос не смог окончательно урегулировать никто из хеттских правителей, хотя иногда они и заключали с касками мирные договоры. Военные походы хеттов против касков лишь временно приостанавливали их разорительные набеги. Вражде хеттов и касков есть объяснение. Выход хеттов из–под контроля ариев–митаннийцев и создание ими самостоятельного государства в середине XVII в. до н. э. предельно обострили политическую ситуацию в Малой Азии: началась борьба за первенство. В этой ситуации казаки были на стороне ариев Митанни и стран Арсавы. Поэтому и отношения с хеттами носили у них откровенно недружелюбный характер.

В середине XIV в. до н. э. хетты разгромили митаннийцев. После этого нашествия государство Митанни вступает в полосу смут 1 и раздоров. В ходе борьбы за высший престол арии утрачивают здесь свои позиции: с середины XIII в. до н. э. среди имен митаннийской знати пропадают арийские имена. Свою возросшую силу хетты продемонстрировали и Египту. Около 1312 г. до н. э. объединенная коалиция азиатских стран во главе с хеттским царем Муваттали отразила набег египтян на Сирию. Воины стран Арсавы входили в состав хеттского войска. Для войны в Азии фараон Рамзес II собрал двадцатитысячное войско. Армия Муваттали состояла из 30 тысяч воинов. Решающее сражение состоялось у города Кадеш на реке Оронт (близ современного города Хомс в Сирии). В этой битве египтянам устроили засаду, и хотя Рамзесу II удалосьвырваться из окружения и отразить противника, он так и не сумел победить хеттов и овладеть городом. Однако и хетты не сумели продвинуться на юг.

В самом начале XIII в. до н. э. князь–пират Пиямараду при поддержке Ахейской державы пытался захватить Т]рою и поставить ее под ахейский контроль, но хеттская интервенция покончила с этими планами. Царь Муваттали утвердил в Троаде местного царевича Алаксандуса в качестве своего вассала. Вполне возможно, что именно он стал одним из прототипов гомеровского Александра — Париса. Муваттали заключил договор о дружбе с Алаксандусом. Текст этого договора, местами сильно поврежденный, сохранился в хаттусском архиве. Одна из причин, побудивших обе стороны заключить соглашение о дружбе и взаимной помощи, — опасность со стороны Арсавы. В тексте договора эта страна упоминается часто, причем всегда с неприкрытой враждебностью. Хеттский царь, именующий себя Солнцем, так наставляет своего подданного:

«Если услышишь какие–либо слухи о смутах: о том, что кто–то устраивает беспорядки в краю реки Сеха или в стране Арсава, — если услышишь и не напишешь о том Солнцу или будешь равнодушен и скажешь таю «Пусть происходит это зло!» — это будет с твоей стороны нарушением присяги.

Поэтому если услышишь о таком деле, преданно напиши о нем заблаговременно Солнцу. И услышав о таком деле, не будь равнодушен, и не колеблись в верности, и не знайся с такими людьми! Ибо тот, кто является врагом Солнца, должен быть и твоим врагом. Если ты, Алаксандус, услышишь о таком деле, а будешь равнодушен и вступишь в сговор с таким человеком, то поведешь себя плохо по отношению к твоим обещаниям…

А что до посылки войска и колесниц, договор постановляет следующее: когда я, Солнце, выйду в поле…

то выйдешь и ты у моего бока с твоими пехотинцами и колесницами. А также когда я вышлю своего предводителя, чтобы он вел войну, то и ты всякий раз выйдешь у его бока в поле».

До нас дошло много подобных обстоятельных договоров. В них предусматриваются самые разные возможности и ситуации. В данном случае мы имеем наглядное подтверждение того, что не только греки–ахейцы, но и хетты хотели «оттяпать» у Арсавы Трою. С хеттской угрозой, однако, Арсаве удалось вполне благополучно справиться. Одним из доказательств этого служит так называемый «текст о преступлениях Маттуваттаса», повествующий о событиях XIII в. до н. э. в Анатолии.

Он составлен в форме послания к Маттуваттасу, которому напоминают о благодеяниях, оказанных ему отцом правящего царя хеттов. Вкратце дело было так. Аттарисий, человек из царства Аххиява, изгнал Маттуваттаса из его родной страны и готовился, преследуя его, вторгнуться в Хеттское царство. Но хепский государь остановил продвижение войск Аттарисия, а Маттуваттасу дал в удел некую горную область поблизости от Арсавы. Далее, между Маттуваттасом и Арсавой сразу же разгорелась война, в которой хеттский вассал был разбит. Тогда хетты нападают на Арсаву, берут в плен жен и детей царя этой страны Купанта — Инараса и передают их Маттуваттасу в заложники. На этом война, однако, не заканчивается. Царь Аххиявы Аттарисий, желая свести счеты со своим старым врагом, нападает на Маттуваттаса, и тот снова в страхе бежит от него за помощью к хеттам.

Вновь хеттский правитель снаряжает войско против Аттарисия. Правда, сражения как такового не происходит: с каждой стороны погибает лишь по одному воину, но в итоге Аттарисий отступает, а Маттуваттас опять утверждается в своих владениях. Казалось бы, уж теперь конфликт исчерпан, и на полуострове восторжествует мир и порядок. Но Маттуваттас неожиданно начинает благоволить к врагам хеттского царя — ликийцам и обитателям Арсавы. Первых он принимает под свою власть, а Купанта — Инарасу отдает в жены свою дочь. Позднее ему удается присоединить к себе другие части региона и стать во главе «Великой Арсавы». Автор письма к Маттуваттасу, хеттский царь, может теперь лишь упрекать своего бывшего вассала за неблагодарность, но сделать с ним ничего уже не может.

Имя Маттуваттаса можно представить как соединение двух слов «Мать» и «Отец». Вполне вероятно, что оно было прозвищем и отражает то обстоятельство, что Маттуваттас поначалу метался между хеттами, утверждавшими патриархат, и царями Арсавы (и потомками Митанни), поддерживавшими культ Великой Богини. Обратим также внимание, что некоторые исследователи датируют историю Маттуваттаса второй половиной XV в. до н. э. Но никак нельзя согласиться с тем, что к тому времени ахейцы уже настолько укрепились в Малой Азии, что могли соперничать с Арсавой! Они только–только еще завоевали Крит. С другой стороны, предположение о Матгуваттасе как митаннийце, покинувшем пределы своей страны и пытающемся обустроиться на новом месте путем столкновения интересов хеттов, ахейцев и Арсавы, выглядит вполне реалистично.

В середине XIII в. до н. э. Троя была разрушена землетрясением. Строительство нового города («Троя VII-а», она же «город Приама») греческая традиция приписывает царю Лаомедону. Приблизительно в это же время Троя освободилась от хеттского контроля, и есть все основания предполагать, что восстанавливать ее помогали близлежащие к Трое страны Арсавы, а не хетты, вступившие в полосу потрясений.

Кризисом хеттской власти на западе Малой Азии вновь воспользовалась Ахейская держава, начав широкомасштабное вторжение в Малую Азию. В греческих мифах эти события следует соотносить с походом

Геракла на Илион. В результате этого Лаомедон погиб и был сменен своим малолетним сыном Приамом. В «Илиаде» есть упоминание о том, что царь Приам сражался в молодости с амазонками. Это свидетельство надо истолковывать так, что он попытался проводить собственную (очевидно, прогреческую) политику в этом регионе. Но казаки–киммерийцы («амазонки» греческих мифов) своим вторжением в Малую Азию коренным образом изменили всю ситуацию вокруг Трои и контролируемых ею проливов.

Арсава снова возглавила союз малоазийских государств. Хеттам, как видим, не удалось ни разрушить единства ариев Арсавы, ни сломить их волю к сопротивлению. Но впереди уже маячил призрак Троянской войны, которая стала последней битвой государства Арсава. Гибель Трои символизирует его крушение. Две с лишним тысячи лет арии были одной из влиятельнейших сил Средиземноморья. Они стояли у истоков египетской, критской и шумерской цивилизаций, выстроили целую цепь приморских городов, ставших центрами международной торговли, были первыми учителями семитов. И совсем не случайно то, что с падением Арсавы в Анатолии наступили «темные века».

Глава 9 МЕТАИСТОРИЯ ТРОЯНСКОЙ ВОЙНЫ

Повторяю еще: важнее всяких материальных признаков, всякого политического устройства, всяких отношений граждан между собой преданья и поверья самого народа.

А. С. Хомяков
Историки — люди основательные. В своих выводах они неизменно ссылаются на сведения, почерпнутые в тех или иных документах. Источники — это самый необходимый материал для разжигания их творческого огня. Как математик начинает строить свою теорию, отталкиваясь от определенной системы аксиом, так и ученый–историк опирается в рассуждениях на общепринятый свод текстов и установленных фактов.

Но выстроить целостную картину исторического события на основе одних только источников невозможно. Этот парадокс уже давно известен математикам. В 1931 году американский логик Курт Гедель доказал теорему, согласно которой любая логически непротиворечивая, формальная аксиоматическая теория никогда не исчерпывает полностью свой предмет каким бы то ни было перечнем исходных аксиом. Всегда оказывается возможным найти или сформулировать такое утверждение, что ни само это утверждение, ни его отрицание нельзя ни доказать, ни опровергнуть, исходя из данной аксиоматики. Применительно к обсуждению исторических событий это означает, что если оставаться в кругу конечного числа общепринятых источников, то рано или поздно столкнешься с проблемой выбора одной из двух равновозможных интерпретаций. В такой ситуации для того, чтобы отдать предпочтение какому–либо мнению, ученому принципиально следует выйти за рамки исторической науки в ее классическом понимании и привлечь дополнительные аргументы совершенно иного порядка. Но тогда его оппонент непременно отметит в своем отзыве, что данное рассуждение, возможно, справедливо, но прямо источниками не подтверждается и потому доверия едва ли заслуживает

Подобные недостатки присущи всякому теоретическому знанию, которое нельзя непосредственно проверить на опыте. И это прекрасно понимают профессиональные историки. Многие важные проблемы они оставляют без ответа, ограничиваясь указанием, что в настоящее время для этого недостаточно данных. Особенно много таких «белых пятен» накопилось у исследователей Древнего мира, располагающих относительно небольшим объемом источников. В их распоряжении, однако, имеется огромное количество мифов, преданий и легенд о событиях того времени, которые, в общем–то, еще не осмыслены историками. Отношение к этим богатствам народной мудрости у подавляющего большинства ученых предельно скептическое. Еще А. С. Хомяков в своей «Семирамиде» писал: «Когда мы сравниваем современный критический дух с наивностью историков и летописцев Средних веков, нам они кажутся жалкими невеждами или по крайней мере легковерными детьми. За всем тем, чем далее мы продвигаемся в науке, тем чаще нам приходится соглашаться с их мнениями, находить смысл в их сказках и удивляться верности их заключений. Бесхитростные, простодушные, чуждые нашей учености книжной и словесной, они не надеялись слишком много на свою догадку, на тонкость своих исследований, но… не презирали чужого невежества и охотно верили тому, что другие народы сами про себя говорили и о себе помнили». Прошло более века, но мало что переменилось в стане историков. Они, по преимуществу, не хотят поставить мифы и сказки древних народов в один ряд с письменными источниками и материальными памятниками.

Другое дело непрофессионалы, среди которых множество писателей, мифологов, философов, ученых–естественников и просто любознательных исследователей, стремящихся извлечь рациональную информацию из мифологии древних народов. Именно в их среде родился новый метод изучения древнейших цивилизаций, который писатель В. Щербаков очень удачно назвал метаисторическим.

Метаистория буквально — это то, что следует за историей, следующий, более всеобъемлющий этап осмысления человеческого прошлого. Его характерным свойством является привлечение для восстановления целостной картины минувших эпох данных из других областей знания, в первую очередь мифологии и языкознания, а также расширение возможных методов исследования. Азбукой метаистории можно по праву назвать сочинение нашего выдающегося философа, поэта, публициста, историка и богослова — Алексея Степановича Хомякова (1804–1860), которое он назвал именем знаменитой ассирийской царицы — «Семирамида».

Эта книга, писавшаяся с некоторыми перерывами около 20 лет и составившая три объемистых тома, вполне сохранила стиль и особенности домашних бесед. В ней отсутствуют цитаты, почти нет указаний на источники (а в качестве таковых Хомяков держал в памяти сотни исторических, философских и богословских сочинений), некоторые факты изложены неточно, некоторые сопоставления, особенно этимологические, явно поверхностны и случайны. Однако «любительская» позиция Хомякова идет вовсе не от недостатка сведений и не от неумения работать профессионально. Рядом отправных тезисов исследователь заявляет, что существующая историческая наука не в состоянии определить внутренние, действительные причины движения истории и выявить, тем самым, реальную канву событий, — следовательно, это должен сделать непрофессионал в свободном поиске утверждений и их доказательств и в форме, «отрешенной от сугубой научности».

А С. Хомяков попытался взглянуть на историю человечества с единых позиций, вплести судьбы отдельно взятых цивилизаций в общий процесс развития общества и, наконец, выделить в этом многонациональном мире движение отдельных племен и народов. По–видимому, он был первым, кто сформулировал правила извлечения конкретной исторической информации из мифологии древних народов.

Религия — наиболее яркое воплощение души народной. Боги народа — отражение его миросозерцания и отношения к жизни. К примеру, у германцев верховный бог Один представлялся в виде воина, у русских же высшим божеством служил Род — символ плодородия и любви. Разве не выражают они основополагающую линию в характерах двух великих народов? «Впрочем, лицо мифическое не всегда представляет собою характер того народа, которого воображением оно создано. Переходя в другой мифологический мир, оно к прежнему своему значению присоединяет еще новый характер, зависящий от народа–изобретателя и народа, принявшего чуждое божество. Когда племя шло на брань со знаменами, на которых были изображения своего невидимого покровителя, устрашенный неприятель принимал в свой Олимп грозное божество и старался не только умилостивить, но и переманить его на свою сторону» (Хомяков А С. Семирамида). Интереснейший момент — по судьбе богов можно следить за борьбой и перемещениями народов. Принятие чуждого бога в свой пантеон — процесс вынужденный. Он обозначает факт присутствия на данной территории народа–завоевателя. Таким образом, распространение культа того или иного бога совпадает с направлением миграции поклоняющегося ему народа.

Рассмотрим с позиции метаистории события, описанные в гомеровской «Илиаде». Эта поэма посвящена изложению реальных исторических событий. В битве за Трою сражаются народы и племена, хорошо известные историкам из других античных источников. Но, помимо противоборства человеческих армий, в «Илиаде» присутствует и рассказ об истории распри богов, случившейся на греческом Олимпе во время Троянской войны.

Боги разделились на два враждебных лагеря: одни помогали троянцам, другие ратовали за ахейцев. Гомер описывает это так

К брани, душой несогласные, боги с небес понеслися.
Гера к ахейским судам, и за нею Паллада Афина,
Царь Посейдон многомощный, объемлющий землю,
и Гермес,
Щедрый податель полезного, мыслей исполненный
светлых.
С ними к судам и Гефест, огромный и пышущий силой,
Шел хромая; с трудом волочил он увечные ноги.
К ратям троян устремился Арей, шеломом блестящий,
Феб, не стригущий власов, Артемида, гордая луком,
Лета, стремительный Ксанф и с улыбкой прелестной
Киприда.
Здесь Феб — традиционный эпитет, прилагавшийся к богу Аполлону, Киприда — одно из имен Афродиты, а Ксанф — название реки под Троей, которую называли также Скамандром. Само слово «ксанф» обозначает «рыжий, бурый» и потому иногда служило также кличкой лошади: так зовут коней Ахиллеса и Гектора.

У Гомера боги не бездействуют во время сражений вокруг Трои, не наблюдают безучастно за развитием событий. Они пытаются активно участвовать в делах и битвах людей, влиять на их решения и действия. Разумеется, пыл и страсти на Олимпе кипят не столь бурно, нежели на Земле, — там все–таки есть полноправный правитель, которому подчиняются все остальные, да и, кроме того, в войне бессмертных богов не может быть убитых, но противостояние двух групп богов, их борьба, или, лучше сказать, открытая вражда, вполне может быть охарактеризована словом «война».

В начальной стадии Троянской битвы боги пытались в одиночку повлиять на ход событий. Первым из богов военные действия начинает Аполлон. По просьбе своего служителя Хриса, у которого греки похитили дочь, он насылает язву на войско ахейцев. На первый взгляд та ужасная девятидневная казнь, которую Аполлон устроил греческому войску, так что

Частые трупов костры непрестанно пылали по стану, кажется излишне жестокой. Неужели она была связана только с наказанием за обиду Хриса? Конечно же, нет! На пути к Трое ахейцы останавливались на родном острове Хриса с точно таким же названием. Согласно сохранившейся легенде, на этом острове был ужален змеей фессалийский царь Филоктет, один из самых блестящих воинов греков. В тот момент Хрисеиды уже не было рядом с отцом, он отослал дочь в Фивы, где она была бы в большей безопасности. Царь Фив Этион выдал свою дочь Андромаху замуж за старшего сына Приама — Гектора. Этион и Приам, таким образом, были в родственных отношениях, и надо полагать, что в Троянской войне Фивы выступили на стороне троянцев. В этом как раз и кроется причина похода греков на Фивы. Ахилл предельно лаконично подводит его

ИТОГ:

Мы на священные Фивы, на град Этионов ходили;
Град разгромили и все, что ни взяли, представили стану.
Но если Хрисеида спасалась у союзников троянцев, то и ее отец должен был поддерживать политику Трои. Не случайно, значит, получил свою рану Филоктет. парод Хриса принял на себя первый удар в Троянской войне! Прежде чем напасть на троянцев, ахейцы овладели и разорили остров Хриса, а также разгромили множество союзных Трое городов, в том числе и Фивы. Этим они, безусловно, навлекли на себя гнев Аполлона — одного из главных богов–защитников троянцев.

Бедствия, обрушившиеся на греков, так напугали их, что они уже готовы были отплыть домой на родину. Но тут в дело вмешалась Гера. Она «вложила в мысли» Ахиллу собрать всех ахейских воинов и пригласить прорицателя, который бы объяснил, почему так раздражен небожитель. Для греческого оракула причина более, чем ясна — надо вернуть Хрисеиду отцу и умилостивить Феба обильными жертвоприношениями. Греки так и поступили, чем несказанно обрадовали скорбящего о дочери Хриса. И теперь уже он просит Аполлона отвратить от ахейцев погибельный мор.

Так он взывал, — и услышал его Аполлон сребролукий.

Но еще более впечатлило бога, что его восхваляли ахейские воины:

Целый ахеяне день ублажали пением бога;
Громкий пеан Аполлону ахейские отроки пели,
Славя его, стреловержца, и он веселился, внимая.
У пирующих греков настроение тоже было отменным: дорога на Трою теперь для них была свободна.

Во время первых военных столкновений каждый из богов старается уберечь того или иного своего любимца от смерти. Афродита спасает Париса от Мене- лая, закрыв его облаком, и переносит в брачные покои к прекрасной Елене, она же помогает Энею спастись от неистового Диомеда. Того, в свою очередь, когда он бесстрашно сражается с самим Ареем, поддерживает Афина. В сложнейшую ситуацию, однако, попадает бог Гефест. Сын Зевса и Геры, он на стороне ахейцев, но в войске троянцев воюют дети жреца Дареса, хранителя культа Гефеста. Бог решается спасти от смерти одного из них, только одного (!) — пусть «не вовсе отец сокрушится печалью о детях». Этот эпизод, однако, заставляет олимпийцев всерьез задуматься: ведь сами боги были общими как для троянцев, так и для ахейцев! В том же Илионе был храм Афины, а защитники троянцев — Арей, Аполлон и Артемида — входили в число верховных греческих богов. Осознавая это, Афина Паллада:

За руку взявши, воскликнула к бурному богу Арею:
«Бурный Арей, истребитель народов, отец сокрушитель,
Кровью покрытый! Не бросим ли мы и троян и ахеян
Спорить одних, да Кронид промыслитель им славу
присудит?
Сами ж с полей не сойдем ли, да Зевсова гнева избегнем?»
Вторя дочери, Зевс извещает своих подданных:
Кто ж из бессмертных мятежно захочет, и я то узнаю,
С неба сойти, пособлять илионянам или данаям,
Тот, пораженный позорно, страдать на Олимп возвратится!
Или восхичу того и низвергну я в сумрачный Тартар.
Силой авторитета и угроз он выводит на время богов из игры.
Особенно этим оказалась недовольна Гера: оставшись без помощи своих божественных покровителей, ахейцы отступили к кораблям, и уже всем казалось, что близок час окончательной победы троянцев. Желая не допустить этого, богиня попробовала подбить воспротивиться решению Зевса его брата — Посейдона, но тот с негодованием отвергнул ее предложение, заявив:

О дерзословная Гepa! какие ты речи вещаешь?
Нет, не желаю отнюдь, чтобы кто–либо смел от бессмертных
С Зевсом Кронидом сражаться; могуществом всех он
превыше!
Правда, сдержать свое слово Посейдону не удалось. Шлемоблещущий Гектор «поразил сокрушительным дротом» его внука Амфимаха, и грозный бог, воспылав гневом за это убийство, ринулся помогать ахейцам. Нет, он не стал в ряды сражающихся, чтобы разить наступавших троянцев, но он вдохнул в сердца данайцев искру надежды. Явившись ахейским воеводам в образе древнего мужа, он, обращаясь к их предводителю, возгласил:

Ты ж, Агамемнон, не вовсе блаженным богам ненавистен;
Может быть, скоро троянских племен и вожди и владыки
Прах по широкому полю подымут; может быть, скоро
Ты их увидишь бегущих от наших судов и от кущей.
Но этого Посейдону показалось недостаточно, помимо царей, надо было также умножить мужество их подданных, поэтому:

Рек он — и с криком ужасным понесся стремительно полем. Словно как девять иль десять бы тысяч воскликнули разом Сильных мужей на войне, зачинающих ярую битву, — Гласом из персей таким колебатель земли Посейдаон Грянул меж воинств, и каждому в сердце ахейцу вдохнул он

Бурную силу, без устали вновь воевать и сражаться.

Совершенно ясно, что подобными действиями Посейдон нарушал запрет Зевса. И карой за ослушание могло стать погружение на веки вечные в земные глубины: Зевс не терпел неповиновения. Вот почему Гера бросилась спасать провинившегося.

А как это можно было сделать? Самым разумным в этой ситуации было бы вынудить Зевса покинуть гору Иду (высокая лесистая горная цепь в Малой Азии над Геллеспонтом, у подножия которой расположена Троя), откуда верховный бог наблюдал за происходившими баталиями. Отсюда он непременно увидел бы «проделки» Посейдона, и Гepa решается устроить заговор против супруга. У Афродиты (покровительницы троянцев!) она коварно выманила «пояс узорный», в котором заключались обаяние, любовь и те сладкие желания и льстивые речи, которые ей сопутствуют, — с ним она без труда могла залучить Зевса в брачные покои. У бога Сна Гepa выторговывала обещание усыпить громовержца в самый тот миг, как он возляжет с ней на ложе. Все произошло в точности так, как и задумывали заговорщики. Насладившись любовью, Зевс мирно спал на Идейских высотах, а победительный Сон с радостью обратился к богу морей:

Ревностно, царь Посейдаон, теперь поборай за данаев! Даруй ты им хоть мгновенную славу, пока почивает Зевс громовержец: царя окружил я дремотою сладкой; Гера склонила его насладиться любовью и ложем.

Посейдону удалось организовать оборону ахейцев, сплотить их ряды, так что сами цари, забывая о своих язвах, строили ратников. Ему же принадлежит идея атаковать троянцев «свиньей»:

Други, внимайте, совет предложу я, а вы повинуйтесь:
Быстро щитами, которые в воинстве лучше и больше,
Перси оденем, шеломами крепкими чела покроем
И, медножалые, длинные копья в руках потрясая,
Храбро пойдем, перед вами я сам…
Теперь божественному защитнику ахейцев уже не надо таиться и прятаться, он
Меч долголезвенный, страшный неся во всемощной деснице,
открыто предводительствует войском ахейцев. Почувствовав поддержку, греки стали сражаться с удесятеренной энергией. Они оттеснили троянцев от своих кораблей за оборонительный частокол и глубокий окоп, вырытый перед ним. Троянцы, вынужденные отступить, «бледны от страха и трепетны» собрались у своих колесниц. Они утратили инициативу, но их дух еще не был сломлен.

К тому же проснувшийся к этому времени Зевс попытался восстановить нарушенную справедливость. Вначале он повелевает Посейдону покинуть поле брани. Морской бог, однако, уже вошел во вкус кровавой сечи, ему очень не хочется бросать битву. Он демонстративно выказывает свое негодование, но все–таки покидает ахейское войско, правда, упомянув, что, если Троя не будет разрушена, а ахейцы не отпразднуют победу, то между ним и Зевсом будет вечная вражда. Вполне понятно, что подобными угрозами Зевса не пронять: у него свой план, который должен осуществиться, невзирая ни на что, даже на ненависть брата. Другое дело, что Трос действительно суждено пасть, но произойдет это не так скоро. По замыслу Зевса, троянцы снова должны были пробиться к ахейским судам, поэтому в подкрепление им он направляет Аполлона.

Пребывающему в унынии Гектору светоносный Феб буквально приказывает:
Шествуй к полкам, — и своим многочисленным конникам
храбрым
Всем повели к кораблям устремить их коней быстроногих.
Я перед ними пойду, и сам для коней Илионских
Путь уравняю, и в бег обращу героев ахейских.
И дрогнули ахейцы, увидев Гектора, идущего к рати. Воин, которого они уже считали убитым в поединке с Аяксом, предстал перед ними целым и невредимым. Троянцы во главе с Гектором толпой полетели на греков, но впереди всех них шествовал Аполлон, неся «эгид велелепный». Долго, пока Феб–небожитель держал эгид неподвижно, стрелы летали поровну с каждой из враждующих сторон, но как только он потряс им в сторону ахейцев, то тс мгновенно позабыли «кипящую храбрость» и побежали врассыпную. По приказу Гектора троянцы устремились к кораблям. Разрушая выстроенные ахейцами укрепления (насыпи, частокол и т. д.), путь им прокладывал опять–таки Аполлон:

Дивным эгидом сияя; рассыпал он стену Данаев Так же легко, как играющий отрок песок возле моря, Если когда из песку он детскую сделал забаву, Снова ее рукой и ногой рассыпает, резвяся. Так, Аполлон дальномечущий, ты и великий и тяжкий Труд рассыпал ахеян и предал их бледному бегству.

Прижатые к кораблям, ахейцы обратились с мольбой о помощи к Зевсу. Однако Громовержец не спешил спасать греков, он ждал, когда загорится первый корабль: только с этого момента должно было начаться безвозвратное бегство троян.

Вмешательство в сражение бога Аполлона возвратило ту военную ситуацию, которая предшествовала вступлению в ряды ахейцев Посейдона. Помощь богов в данный период войны как бы уравновесилась. Причем, удивительное дело, крикливые Гepa и Афина ни словом не заикнулись против участия Аполлона в наступлении троянцев на корабли. Наконец–то и та, и другая утихомирились и стали послушны воле Зевса, сумев обуздать личные пристрастия. На Олимпе наступает временное перемирие, когда боги строго следуют установленному Зевсом правилу невмешательства по собственной воле в человеческую распрю. Это дается дорогой ценой. Арей, узнав, что в бою пал его сын Аскалаф, обращается к небожителям:

О, не вините меня, на Олимпе живущие боги, Если за сына я мстить иду к ополченьям ахейским, Мелить, хоть и сужено мне, пораженному Зевса перуном, С трупами вместе лежать, в потоках кровавых и прахе!

Это неясный момент «Илиады», так как Аскалаф воюет за ахейцев, и Арей, получается, намеревается мстить троянцам! К обсуждению данного эпизода мы вернемся чуть позже.

Ситуация в стане богов уже не такая, как в самом начале битвы за Трою, олимпийцы теперь не могут позволить себе «партизанские» рейды, нарушивший приказ Зевса навлечет беду сразу на всех. Именно поэтому Афина, устрашась за бессмертных,

Бросилась к двери, оставивши трон, на котором сидела; Щит от рамен и шелом от главы у Арея сорвала, Пику поставила в сторону, вырвав из длани дебелой, И загремела, словами напав на сурового бога: «Буйный, безумный, ты потерялся! Напрасно ль имеешь Уши, чтоб слышать? Иль стыд у тебя и рассудок погибли? Или не слышишь ты, что говорит владычица Гера, Гера, теперь возвратившаясь к нам от владыки Зевеса? Или ты хочешь, как сам, претерпев неисчетные бедства, С горьким стыдом, поневоле, на светлый Олимп

возвратиться, Так и на всех нас, бессмертных, навлечь неизбежное

бедство?

Все без исключения боги согласны, что решение Зевса послать Аполлона в стан троянцев, чтобы «устранить» плоды Посейдоновых побед и тем самым уравновесить силы божественной помощи для враждующих армий, справедливо. Но всякие личные инициативы, наподобие Ареевой, уже способны нарушить тот шаткий договор, которому боги противоборствующих сторон поневоле следуют.

Соблюдать условия этого договора и хранить нейтралитет — тяжелейшая задача даже для небожителей. Сам Зевс терзается в муках относительно того, следует ли избавить ему от гибели своего побочного сына, ликийского царя Сарпедона? Коварная Гера, однако, тут же напомнила мужу, что уговор одинаков для всех:

Мрачный Кронион! какие слова ты, могучий, вещаешь? Смертного мужа, издревле уже обреченного року, Ты свободить совершенно от смерти печальной желаешь? Волю твори, но не все олимпийцы ее мы одобрим! Слово иное реку я, и в сердце его сохрани ты. Ежели сам невредимого в дом ты пошлешь Сарпедона, Помни, быть может, бессмертный, как ты, и другой возжелает Сына любезного в дом удалить от погибельной брани.

Не стал отец заступаться за сына, и пал тот, пронзенный копьем Патрокла. Единственное, что сделал Громовержец, так это не оставил мертвое тело Сарпедона в руках врагов, а обязал Аполлона перенести его на родину воина, в Ликию.

В этом своем поступке Зевс был воистину велик, ведь никто не решился бы прекословить ему, пожелай он спасти своего сына. Но, с другой стороны, как бы к этому отнесся тот же Арей, с которым приключилась такая же беда? Стал бы он уважать волю Громовержца? Нет, Зевс проявил и величие, и мудрость, чего нельзя сказать о его жене. Страдая за беды и унижения ахейцев, она тайно от мужа посылает к Ахиллу вестницу богов Ириду со следующим приказанием:

Но без оружий приближься ко рву, покажися троянам: Лик твой узрев, ужаснутся трояне и, может быть, бросят Пламенный бой; а данайские храбрые мужи отдохнут, Боем уже истомленные; краток в сражениях отдых.

Для греков, прижатых троянцами к своим кораблям, Ахилл теперь последняя надежда и опора. Великий воин, он долго хранил обиду на Агамемнона и не участвовал в войне. Но вот погиб его любимый Патрокл, и Ахилл готов мстить, он уже сам «заряжен» на битву. Правда, его доспехи, уходя на поле боя, надел Патрокл, и пока он может испугать троянцев только своим появлением на передовой. Но и тут боги, защищающие ахейцев, все рассчитали. По просьбе матери Ахилла — Фетиды — бог–кузнец Гефест приступил к изготовлению новых доспехов.

И Гера, и Гефест игнорируют запрет Зевса. Вновь «ахейские» боги нарушают правила игры, и вновь Громовержец пасует и не наказывает виновных. Проступок Геры кажется вполне невинным — ну и что из того, что Ахилл безоружным появился в рядах ахейцев? Да и Гера, чувствуя это, не настроена принимать на свой счет какие–либо критические замечания. Она гневно взывает к мужу:

Мрачный Кронион! Какие слова ты, могучий, вещаешь?
Как? человек человеку свободно злодействовать может,
Тот, который и смертен и столько советами скуден.
Я ж, которая здесь почитаюсь богиней верховной,
Славой сугубой горжусь, что меня и сестрой и супругой
Ты нарицаешь, — ты, над бессмертными всеми царящий, —
Я не должна, на троян раздраженная, бед устроять им?
Это заявление более подходит для семейной ссоры, в которой для слабой стороны все средства хороши, лишь бы за ней осталось последнее слово. Что ж, как писал классик: «Все несчастливые семьи несчастливы по–своему». В данном случае Зевс действительно не может всерьез попенять супруге — слишком хитроумно обвела она всех вокруг пальца.

Что же касается Гефеста, то он помогает Фетиде из чувства благодарности. Он родился хромым, и раздраженная Гера сбросила его с Олимпа. Свалился он прямо в океан, но не пострадал, так как о нем позаботились морские богини Эвринома и Фетида. В их подводном гроте Гефест вырос и выучился кузнечному ремеслу, им же он обязан и спасенной жизнью. Мог ли в подобной ситуации Зевс попенять сыну за помощь выкормившей его богине?

В общем, для Зевса стало очевидным, что удержать ахейских богов вдали от человеческой распри никак не возможно. Они снарядили и вывели на битву Ахилла, равного которому не было в троянском войске. Но как же предотвратить бойню, которую уготовили ахейские боги троянцам? Решение Зевса было гениально простым: коль ахейские боги так или иначе, но помогают своим, то надо позволить делать то же и божествам, защищающим троянцев. Собрав всех небожителей, он объвляет им:

Но останусь я здесь и, воссев на вершине Олимпа, Буду себя услаждать созерцанием. Вы же, о боги, Ныне шествуйте все к ополченьям троян и ахеян; Тем и другим поборайте, которым желаете каждый. Если один Ахиллес на троян устремится, ни мига В поле не выдержать им Эакидова бурного сына. Трепет и прежде их всех обымал при одном его виде; Ныне ж, когда он и гневом за друга пылает ужасным, Сам я страшусь, да судьбе вопреки, не разрушит он Трои.

Расчет Зевса оправдался на все сто. Если до прихода олимпийцев каждый троянец трепетал оттого, что видит Ахилла, то призывный воинский крик Арея преобразил их: он подарил воинам и уверенность, и надежду! Сошлись рати ахейцев и троянцев, но вместе с этим началась брань и между бессмертными:

Против царя Посейдаона, мощного Энносигея,
Стал Аполлон длиннокудрый, носящий крылатые стрелы;
Против Арея — с очами лазурными дева Паллада;
Противу Геры пошла златолукая ловли богиня,
Гордая меткостью стрел Артемида, сестра Аполлона;
Противу Леты стоял благодетельный Гермес крылатый;
Против Гефеста — поток быстроводный, глубокопучинный,
Ксанфом от вечных богов нареченный, от смертных — Скамандром.
Наступила кульминация войны богов, они сошлись стенка на стенку. Прошло время мелких уколов и закулисных интриг. Первыми стали выяснять отношения самые «юные» — Гефест и Скамандр.

Божество, олицетворяющее «быстроводный, глубокопучинный» поток, встало преградой на пути Ахилла и попыталось остановить его стремительное продвижение к стенам Трои. Он обрушивался на героя и хлестал его своими валами, и уже отчаялся герой, но ободрили его принявшие образ людей Посейдон и Афина, предсказав, что он со славой выйдет из этого испытания живым и невредимым. Тут обрел Ахилл «второе дыхание», но и Скамандр не сдавался. Вот уже зовет он на помощь брата Симоента, и их мощные волны, встав стеной, уже были готовы поглотить неистового воина, но не дремали его божественные покровители. В тот момент, когда Скамандр уже предвкушает победу, Геpa направляет в бой сына Гефеста. Бог огня против речного бога. Кто кого?

Бог на реку обратил разливающий зарево пламень.
Вспыхнули окрест зеленые нивы, мирики и вязы;
Вспыхнули влажные трости, и лотос, и кипер душистый,
Кои росли изобильно у Ксанфовых вод светлоструйных…
Загорелся поток, осилил его огонь, стала река, не могла уже протекать, изнуренная зноем, и взмолился Скамандр, прося о пощаде:

Нет, о Гефест, ни единый бессмертный тебя не осилит!
Нет, никогда не вступлю я с тобой, огнедышащим, в битву!
Так ахейские боги выиграли первый поединок битвы богов, но он был лишь прелюдией к главному эпизоду их сражения, когда друг против друга вышли «щи- торушитель Арей» и Афина Паллада.

Первым ударил копьем Арей, но Зевсова дочь своим эгидом отвела угрозу. Отступив, она подхватила огромный камень и запустила им в шею противника. Удар был так силен, что Арей грянулся наземь и уже не мог подняться. Ему бросилась на помощь Афродита, не для битвы, потому что ведает она делами любовными, а не военными, просто хотела богиня вывести Арея с поля боя. Но Афине нужно было в полной мере насладиться своей победой и растоптать (в буквальном смысле!) вставших на ее пути, поэтому она:

Быстро напав на Киприду, могучей рукой поразила
В грудь; и мгновенно у той обомлело и сердце, и ноги.
Оба они пред Афиною пали на злачную землю.
Арей и Афина — самые воинственные в станах враждующих богов, самые задиристые. Ум и мудрость их воинств, однако, олицетворяют Аполлон и Посейдон.

Капитуляция одного из них будет означать состоявшееся поражение его армии. На первых порах они не вступали в битву, поэтому–то и вещает Посейдон своему противнику:

Что, Аполлон, мы стоим в отдалении? Нам неприлично!
Начали боги другие. Постыдно, когда мы без боя
Оба придем на Олимп, в меднозданный дом Олимпийца!
Феб, начинай; ты летами юнейший, — но мне неприлично…
Посейдон предоставляет более юному небожителю право выбора, но напоминает ему о годах былой дружбы и о том, как оба они столкнулись с вероломством бывшего царя Трои Лаомедона, отца Приама, не заплатившего богам условленную плату за услуги, оказанные ими для города. Посейдон подводит Аполлона к мысли, что боги должны мыслить и шире, и дальше смертных. Как бы ни закончилась троянская кампания, но останутся в мире и ахейцы, и троянцы или, по крайней мере, их потомки, которые также будут поклоняться им и которым нужно будет нести мир и покой. И то, что это не пустые рассуждения, морской бог доказал на деле. Он лично спас Энея от смерти в поединке с Ахиллом, перенеся по воздуху из самого пекла битвы в безопасное место, где и посетовал герою:

Кто из бессмертных, Эней, тебя ослепил и подвигнул
С сыном Пелеевым бурным сражаться и меряться боем?
Он и сильнее тебя, и любезнее жителям неба.
С ним и вперед повстречавшися, вспять отступай перед
грозным…
В этой своей речи Посейдон деликатно не упоминает имени Аполлона. Уж он–то знает, что Эней наслушался его «ложных советов», но точно так же Посейдону известно, что герою–троянцу предназначено спастись, дабы род его не пресекся. На правах старшего он исправляет ошибку Феба, невзирая на то что тот воюет на противоположной стороне.

Взвесив и обдумав слова повелителя морских пучин, Аполлон решает воздержаться от битвы, за что тут же получает нагоняй от сестры Артемиды:

Ты убегаешь, стрелец! и царю Посейдаону победу
Всю оставляешь, даешь ненаказанно славой гордиться?
Что ж, малодушный, ты носишь сей лук, для тебя
бесполезный?
Но брат не отвечает ей, у него теперь одна забота — помочь обреченным троянцам. А за свои смелые речи Артемида наказывается Герой, которая срывает с ее плеч лук и бьет им несчастную «вкруг ушей». И эта дуэль проиграна богами троянцев. Осталась, правда, еще одна пара, которая не выяснила отношений — Лета и Гермес. Но здесь в полном блеске своего благородства проявляет себя Гермес, возвещающий:

Лета! сражаться с тобой ни теперь я, ни впредь не намерен:
Трудно сражаться с супругами тучегонителя Зевса.
Можешь, когда ты желаешь, торжественно между
бессмертных,
Можешь хвалиться, что силой ты страшной меня победила.
Так закончилась война богов на греческом Олимпе…

Эпизоды войны между олимпийцами искусно вплетены в общую канву «Илиады». Они «привязаны» к событиям человеческой истории. И все же о войне богов можно говорить как о некой отдельной сюжетной линии. События в войне подчиняются определенной логике. Можно выделить три совершенно непохожие друг на друга фазы противостояния богов: I фаза — «один в поле воин» (одиночные выпады против смертных из противоположного лагеря, «невидимая» помощь своим); II фаза — «договор дороже денег» (мораторий Зевса на вмешательство в дела людей); III фаза — «стенка на стенку» (поединки богов между собой). Как видим, военные действия развиваются по нарастающей — от единичных рейдов до общей потасовки. Боги троянцев проигрывают, и это означает, что Троя обречена.

Противостояние богов, зафиксированное «Илиадой», — явление исключительное, требующее дополнительного истолкования. Действительно, отчего и по какому принципу боги разделились на враждующие партии? Еще в VI веке до н. э. некий Феаген из италийского города Регия, по роду занятий грамматик и истолкователь поэм Гомера, предложил аллегорическое истолкование знаменитой битвы богов. В древности эта сцена шокировала людей, сохранивших приверженность традиционным верованиям греков, так как в ней почти все обитатели Олимпа, за исключением Зевса, спускаются с неба на землю и завязывают самую настоящую потасовку, обмениваясь грубой бранью и увесистыми ударами. Феаген нашел простой выход из этого щекотливого положения, объявив, что эту войну следует понимать иносказательно, ибо под видом богов в данном случае действуют разбушевавшиеся стихии. Так, Аполлон, Гелиос и Гефест символизируют огонь, Посейдон и речной бог Скамандр — противоборствующую огню воду. Правда, некоторые эпизоды этой части «Илиады» были истолкованы Феагеном уже в ином морально–этическом смысле. Так, столкновение Афины с грозным богом войны Аресом, в котором последний терпит поражение, следовало понимать как борьбу разума с неразумием. Примерно столетием позже философ Метродор из Лампсака, ученик знаменитого Анаксагора, выступил с еще более причудливым истолкованием сюжета «Илиады». По его версии, воплощением различных природных явлений следовало считать уже не богов, а смертных героев гомеровской поэмы. Так, Агамемнон, в понимании Метродора, почему–то должен был символизировать небо, Ахилл — солнце, Гектор — луну, Парис — воздух, Елена — землю. Еще более странные роли философ из Лампсака отвел богам, увидев в них символы различных частей человеческого тела. Так, богиню плодородия Деметру он сопоставлял с печенью, Диониса — с селезенкой, Аполлона — с желчным пузырем и т. п.

Всякий философ, как говорится, тешится по–своему. Но нам интересно, прежде всего,историческое объяснение причин войны на греческом Олимпе. И здесь стоит привести одно воспоминание, которым Ахилл делится со своей матерью Фетидой:

Часто я в доме родителя, в дни еще юности слышал,
Часто хвалилася ты, что от Зевса, сгустителя облак,
Ты из бессмертных одна отвратила презренные козни,
В день, как отца оковать презренные бога дерзнули,
Геpa и царь Посейдаон и с ними Афина Паллада.
Ты, о богиня, представ, уничтожила ковы на Зевса;
Ты на Олимп многохолмный призвала сторукого в помощь,
Коему имя в богах — Бриарей, Эгеон — в человеках;
Страшный титан, и отца своего превышающий силой,
Он близ Кронида воссел, и огромный, и славою гордый.
Боги его ужаснулись и все отступили от Зевса.
Что же это за мятеж Геры, Посейдона и Афины? За какие такие грехи эти боги решили свергнуть с пьедестала Зевса? Античные источники ничего не говорят по этому поводу. Но что, если связать между собой факт бунта с последующей распрей на Олимпе? Тогда можно выстроить следующую картину событий. Гера, Посейдон и Афина наиболее почитались греками- ахейцами. Боги же, покровительствовавшие троянцам, были для ахейцев чуждыми и вошли в их пантеон значительно позднее. Мятеж против Зевса, таким образом, был связан с введением «чужаков» в элиту небожителей. И то, что сам по себе это был очень болезненный процесс, хорошо передают строки из «Собрания богов» Лукиана:

«Ввиду того, что многие чужеземцы, не только эллины, но и варвары, отнюдь не достойные с нами права гражданства, неизвестно каким образом попали в наши списки, приняли вид богов и так заполонили небо, что пир наш стал теперь похожим на сборище беспорядочной толпы, разноязычной и сбродной… ввиду того, что они самоуправно вытолкали богов древних и истинных, требуя первых мест, вопреки отцовским обычаям, и желая большого почитания на земле; постановил Совет и Народ созвать собрание на Олимпе… и выбрать семь судей из богов истинных… Пришедшие пусть принесут доказательства своего происхождения… Судьи, произведя расследование, либо объявят их богами, либо отошлют их в могилы и семейные гробницы… И каждый пусть делает только свое дело: Афина не должна исцелять… Аполлон пусть не исполняет сразу столько разных дел, но, выбрав что–нибудь одно, да будет пророком, или музыкантом, или врачом… У тех же, кто раньше был несправедливо удостоен храмов и жертвоприношений, изображения отнять и поставить статуи Зевса, Геры, Аполлона или кого–нибудь другого… Таково наше постановление».

Но каково же тогда происхождение «троянских» богов? Начнем с Арея. Арей был богом негреческого происхождения. Греки почитали его меиьше, чем остальных богов. Правда, в Афинах ему посвятили храм на Агоре (центральной площади) и холм Ареопаг, на котором находилась резиденция верховного суда, но такие знаки уважения были скорее исключением, чем правилом. Известны еще храмы Арея в Арголиде и в малоазийском Галикарнасе, но это, как говорится, лишь капля в море древнегреческих храмов, построенных в честь других богов. Перед боем греческие полководцы старались более расположить к себе Афину, даже в военизированной Спарте Арею приносились в жертву как максимум лишь молодые собаки.

Да и сами боги его недолюбливали, из всех олимпийцев по–доброму к нему относились только Афродита да сестра Эрида. Зевс открыто пенял ему:

Ты ненавистнейший мне меж богов, населяющих небо!
Только тебе и приятны вражда, да раздоры, да битвы!
Матери дух у тебя, необузданный, вечно строптивый,
Геры, которую сам я с трудом укрощаю словами!
Ты и теперь, как я мню, по ее же внушениям страждешь!
Но тебя я страдающим долее видеть не в силах:
Отрасль моя ты, и матерь тебя от меня породила.
Если б от бога другого родился ты, столько злотворный,
Был бы давно уже преисподнее всех Уранидов!
Редкий папаша так откровенно и искренно признается в своей нелюбви к сыну. Впрочем, скорей всего, миф об отцовстве Зевса родился во времена, когда греческие жрецы уже сформировали олимпийский пантеон. Родиной Арея считалась Фракия — область на юго–востоке Балканского полуострова, простиравшаяся от Карпат до Эгейского моря и от Черного моря до реки Вардар, служившей границей с Македонией. Арей слыл для греков чужаком, но глава пантеона должен был стать отцом тех богов, образы которых принесли на территорию Греции другие народы, то есть не греки (аналогичная история произошла с Аполлоном и Артемидой — богами гиперборейцев, но об этом чуть дальше). В Троянской войне фракийцы сражались против греков–ахейцев, а воинственный Арей был богом–защитником всех троянцев. В очном поединке он сражается с Афиной, чье имя соотносится с названием «сердца» греческой цивилизации, ее столицы. Но и имя Арея имеет этническую подоснову. Оно связано с историческим народом ариев (арийцев).

Заимствование имени бога греками говорит о тесных культурных (и поначалу мирных!) их контактах с арийскими народами. Богиня Гера признается своему супругу:

Три для меня наипаче любезны ахейские града:

Аргос, холмистая Спарта и град многолюдный Микена.

Это указывает на то, что Гера здесь пользовалась наибольшим почитанием. Но название града Аргоса, или по–другому Ар–геи, можно перевести как «земля ариев». Во всяком случае, связь культа Геры с Аргосом и в целом с Арголидой (областью, включавшей этот город) указывает на присутствие когда–то здесь ариев. В связи с этим выделим важнейшую деталь «Илиады» — с Аре- ем сражается и наносит ему рану царь Аргоса Диомед! Гомер так описывает эту сцену:

И тогда на Арея напал Диомед нестрашимый

С медным копьем; и, усилив его, устремила Паллада

В пах под живот, где бог опоясывал медную повязь;

Там Диомед поразил и, бессмертную плоть растерзавши, Вырвал обратно копье; и взревел Арей меднобронный Страшно, как будто бы девять иль десять воскликнули

тысяч

Сильных мужей на войне, зачинающих ярую битву, Дрогнули все, и дружины троян, и дружины ахеян, С ужаса: так заревел Арей, ненасытный войною.

Спартанского царя Менелая Гомер называет «любимцем Арея», «питомцем Арея», что также служит указанием на особое почитание этого бога в Спарте. И вообще, «Илиада» прямо указывает, что среди ахейцев были потомки Арея. Несколько ахейских воинов упоминаются с неизменным уточнением «отрасль Арея». Участвуют в походе и два его сына:

Град Аспледон населявших и град Миниеев Орхомен Вождь Аскалаф предводил и Иялмен, Ареевы чада; Их родила Астиоха в отеческом Актора доме, Дева невинная: некогда терем ее возвышенный Мощный Арей посетил и таинственно с нею сопрягся.

Теперь самое время вспомнить и о том отрывке «Илиады», где Арей собирается мстить за смерть своего сына Аскалафа, воюющего на стороне ахейцев. Отец «обезумел» от горя, и его порыв отомстить убийцам вполне понятен. Но сам–то он воююет на стороне троянцев! Мы обнаруживаем, таким образом, что потомки ариев были и в троянской, и в ахейской армиях, а потому Троянская война была в некотором смысле и гражданской!

У древних греков очень популярным было имя Аристей, которое соотносят с греческим «аристос» — «лучший». Но его первичное значение понятно всякому европейцу:

Аристей = Есть Арий или Истинный Арий.

Слово Аристей входит в состав многих известных двусоставных греческих имен — Аристагор, Аристотель, Аристарх. Это имя отражает изначальное отношение греков к своим учителям — ариям. Другое дело, что впоследствии оно совершенно переменилось. Приблизительно к середине II тыс. до н. э. ахейцы практически вытеснили первопоселенцев–ариев с территории материковой Греции во Фракию. Почитавшийся прежде первобог Яр — Эрос был прочно забыт, зато особое значение приобрел Яр — Арей — бог войны. Да и как быть могло иначе, если греки и арии превратились во врагов! Теперь просто объясняется и то, почему греки так не любили Арея, и то, почему он проживает на отшибе во Фракии.

Гомер в «Илиаде» указывает на одну отличительную особенность армий ахейцев и троянцев. Если первые наступали молча, то троянцы бежали в бой с криком:

Так лишь на битву построились оба народа с вождями,

Трои сыны устремляются, с говором, с криком, как птицы: Крик таков журавлей раздается под небом высоким, Если, избегнув и зимних бурь, и дождей бесконечных, С криком стадами летят через быстрый поток Океана, Бранью грозя и убийством мужам малорослым, пигмеям, С яростью страшной на коих с воздушных высот

нападают.

Но подходили в безмолвии, боем дыша, аргивяне, Духом единым пылая — стоять одному за другого.

Этот фрагмент интересен нам, прежде всего, потому, что мы можем восстановить, с каким боевым кличем наступали троянцы. Как и все потомки ариев, они кричали «Ура!», поминая тем самым своего древнейшего верховного бога.

В числе богов, защищающих троянцев, находится богиня Лето со своими детьми–близнецами — Аполлоном и Артемидой. Согласно греческой мифологии, Лето родила их на плавучем острове Астерия, переименованном позже в Делос и ставшем «обычным» островом в Эгейском море в архипелаге Киклад. Артемида появилась на свет раньше брата и помогала матери принимать роды (интересная штука — мифология!). Все исследователи без исключения, однако, сходятся во мнении, что Лето и ее дети — гости на этой земле. Их происхождение и истоки культа связаны с таинственной северной землей, которую древние авторы называли Гипербореей. Академик Б. А. Рыбаков пишет: «Первое, на что надо обратить внимание, — это прочная связь всего цикла лето–артемидо–аполлоновских мифов с севером, с гиперборейцами, жившими где–то на север от Греции».

Греки устойчиво связывали Аполлона с гиперборейцами — народом, живущим за Бореем, на крайнем севере. Античные авторы говорили о них как о «жрецах» или «слугах» Аполлона. Среди них более всего любил пребывать лучезарный бог. Туда он отправлялся на колеснице, запряженной лебедями, но в урочное время летней жары он неизменно возвращался в свое святилище в Дельфах, где находился знаменитый оракул. Так же, как и Аполлон, гипербореи художественно одарены. Их жизнь сопровождается песнями, танцами, музыкой и пирами; вечное веселье — отличительная черта этого народа. Особенно интересными являются сообщения Плиния и Диодора о том, что гиперборейцы живут там, где день и ночь длятся по шесть месяцев. Эти сведения напрямую перекликаются с фактом наблюдения природных явлений Заполярья древними ариями, зафиксированным в «Ведах» и «Авесте».

Аполлон был покровителем поэтов и музыкантов. Из сочинений Аристотеля и других авторов известно, что «варвары» (то есть не греки) слагали свои законы в виде песен, чтобы они не забывались, а передавались из поколения в поколение — ведь письменность им была неизвестна. Речь шла не только о «законах», но и об исторических преданиях, обрядовых культовых песнопениях, эпических произведениях. Более поздние из них — былины, читавшиеся нараспев, знакомы и нам. Бог таких «варваров», естественно, казался древним грекам покровителем народных певцов — боянов, а позже и всех поэтов и музыкантов. Мудрецы и служители Аполлона Абарис и Аристей, обучавшие греков, были выходцами из страны гипербореев. Эти герои считались земными воплощениями Аполлона, так как они владели древними фетишистскими символами бога (стрелой, вороном и лавром Аполлона с их чудодейственной силой), а также обучали и наделяли людей новыми культурными ценностями (музыкой, философией, искусством создания поэм, гимнов, строительства Дельфийского храма). Имя А-барис — это полная форма имени Борис (сравни Катя — Екатерина, Мосей — Амос), первая «а» здесь подобна неопределенному артиклю в английском языке. Но Борис — имя чисто славянское, в греческом языке оно соотносится с понятием «севера» — родины гиперборейцев. Еще более прозрачен смысл имени Аристей, о чем уже говорилось. По утверждению Павсания, Дельфийское святилище было основано гиперборейцами, к числу которых причисляется и известный певец Аполлона Олен, то есть Олень (!):

Так же Олен: он первым пророком был вещего Феба,

Первый, песни который составил из древних напевов.

Феб — это эпитет Аполлона, по–гречески он значит «чистый», «блистающий». Ко всему этому нелишне добавить, что имя сестры–близнеца Аполлона — Артемиды можно перевести с греческого как «славящая Яра». Другими словами, это Ярослава — еще одно воплощение Великой богини Яры — Реи. Таким образом, гиперборейцы — это арии или племена, находившиеся под их духовным водительством.

Север в мифах гиперборейского круга понимался очень неопределенно. Плиний помещает гиперборейцев в Северной Франции или Британии. Для Греции это уже северо–запад. А кроме того, если двигаться на восток или на юг, то и здесь мы найдем местности, трактовавшиеся в Античности как гиперборейские. Птолемей называет Северный океан Гиперборейским. Точно так же и горы около северного острова Фула (не то Исландия, не то Ирландия, не то Скандинавия) назывались Гиперборейскими. Гелланик помещал гиперборейцев «за Рипейскими горами». Что такое Рипейские горы, установить трудно, потому что их помещали и на Крайнем Севере, и на западе и отождествляли с Альпами. Один из вариантов их местонахождения — западные отроги Урала. На первый взгляд кажется, что древние авторы по неведению фантазировали и писали по принципу, кому что бог на душу положит. Собственно, историки так и относятся к этим данным. Однако они отражают реальный исторический процесс! Арии начиная приблизительно с IV тыс. до н. э. с территории своей прародины, которая действительно «упиралась» на западе в Уральские горы, стали продвигаться на запад. В III–II тыс. до н. э. они активно расселялись в Западной и Северной Европе — благо, что свободных земель в то время еще хватало.

Богиню Лету (Лату) академик Б. А Рыбаков отождествлял со славянской Ладой. Архаичность ее культа не подлежит сомнению и исчисляется тысячелетиями, а ареал почитания связан не только со средним Дунаем, но включает в себя все территории праславян и все области их дальнейшего расселения, в том числе и литовско–латышские земли. Наверняка это возмутит прибалтийских националистов, но названия и Литвы, и Латвии все–таки этимологически происходят от имени богини Лето — Лато-Лады!

Ну, а нет ли северного прообраза у бога Аполлона? Писатель Ю. Д Петухов первым обосновал точку зрения, что он представляет мужскую параллель древнерусской богини Купалы. Они оба являются божествами солнца и света. Тема солнца пронизывает купальские обряды, вплоть до огненного колеса, которое спускают под откос в реку. Дары гипербореев всегда завернуты в солому — из соломы и чучело Купалы. Для этой богини характерны темы целебных трав, скота, угадывания и розыска кладов, «близнечного мифа» (брат и сестра — близнецы, Иван да Марья). Аполлон — целитель, пастух, гадатель, наконец, он брат–близнец Артемиды. Причем именно позднее проникновение в Средиземноморье устраняет из аполлоно–артемидовского мифа мотив инцеста. Зато они оба, Аполлон и Артемида, — «стреловержцы» и «луконосцы», что заставляет вспомнить и малоазийские племена — соперников ахейцев, и «варваров» — северян вообще. Заслуживает внимания и обязательное участие и важная роль девушек как в купальских обрядах, так и в Аполлоновых торжествах — гиперборейки специально прибывают на Делос издалека. На Купалу костер разжигают девушки и ходят потом по полю с факелами в руках (обряд сохранился вплоть до XX в.). Таким образом, сияющий Феб — это Купало (н), которого греки стали называть на свой лад Аполлоном. Несомненная связь, существующая между образами Аполлона и Купалы, свидетельствует о прочных культурных контактах между малоазийцами, греками и населением Северного Причерноморья уже во II тыс. до н. э. Вспомним, что греки не могли отплыть в Трою прежде, чем не принесли жертву богине Артемиде, храм которой располагался в Тавриде.

Про русские корни Афродиты уже говорилось. Таким образом, из всех богов, выступающих на стороне троянцев, только Ксанф имеет малоазийское происхождение. Все остальные троянские боги связаны с ариями и праславянским миром. И можно ли после этого отрицать факт присутствия наших предков в Трое?

Глава 10 КТО ЗАЩИЩАЛ ТРОЮ?

И когда он шел в тюрьму, то

взял с собой «Илиаду».

(Из заметок Анны Ахматовой о Николае Гумилеве)

Вспомним всех поименно,

Именем вспомним своим.

Это нужно не мертвым,

Это нужно живым!

Р. Рождественский, «Реквием»
Троя не могла бы долгое время сопротивляться натиску огромного войска ахейцев, если бы не помощь союзников, близких и весьма отдаленных соседей троянского царства. Союзники пришли в долину Скамандра по разным причинам. Одних связывало с семьей Приама кровное родство, других влекли приключения, третьи защищали экономические интересы своих царств, а четвертые справедливо считали, что защита Трои — это общее дело всех арийских народов.

В конце второй песни «Илиады», сразу после «Каталога кораблей», поэт приводит список вождей и народов, выступивших на стороне троянцев. Сразу бросается в глаза краткость этого списка, в особенности по сравнению с длинным перечнем прибывших под Трою кораблей греков. Может быть, таким было реальное соотношение сил — огромному ахейскому войску противостоял малочисленный отряд троянцев и их союзников? При чтении поэмы, однако, становится ясно, что это не так и что силы обеих сторон были более или менее равны. Так, в той же второй песни поэмы Агамемнон признается своему войску:

— Друзья, данайские герои! Жестоко обманул меня и ослепил Зевс! Вначале мне было от него знамение, что я вернусь на родину победителем Трои. Ныне же

он велит мне бежать в Аргос, погубив столько народа! Без сомнения, так угодно великому богу. Нам же предстоит позор перед потомками. Такая великая рать и такой многочисленный народ, как ахейцы, вели бесплодную войну с меньшей ратью врагов. Если бы пожелали жители Трои и ахейцы, заключив мир, подсчитать, сколько воинов сражается на той и другой стороне, тогда собрались бы все троянцы, сколько их в городе, и все ахейцы. Последние разделились бы на десятки и взяли на каждый десяток бы виночерпия–троянца — многим десяткам не хватило бы тогда виночерпиев. Так ахейцы числом превосходят живущих в городе троянцев. Но у них много храбрых друзей, копьеносцев, прибывших из многих городов. Они–то и не дают мне взять город, разрушить враждебную, пышно устроенную Трою, как ни жажду я этого.

Судя по этим словам Агамемнона, разница между двумя расположенными рядом перечнями (перечнем греческих кораблей и списком союзников) не должна быть большой. На самом деле это не так. Список союзников поразительно краток, а кроме того, содержит данные, противоречащие тому, о чем сообщается в других песнях поэмы. Представим некоторые расхождения в виде таблицы.


Список троянцев и ихсоюзников Другое песни «Илиады»
Предводителями мисийцев были Хромис и Энном Предводителем мисийцев был Гертий
Мисийцы живут в Малой Азии Мисийцы живут в европейской Фракии
Пандару лук подарил Аполлон Пандар сам убил на охоте серну, из рогов которой ремесленник сделал лук
Предводителем киконов был Евфем Предводителем киконов был Мент
Предводителем пеонов был Пирайхм Предводителем пеонов был Аписаон


Исследователи установили, что «Илиада» часто оставляет без внимания информацию, содержащуюся в списке троянцев и их союзников, а иногда даже противоречит ей. Список союзников, следовательно, составлен человеком, плохо знавшим поэму. И наоборот — человек, знакомый со списком союзников, не мог бы так небрежно отнестись к заключенной в нем информации. Это значит, что список троянских союзников — чужеродный элемент в «Илиаде».

В этом плане ситуация схожа с той, что сложилась после детального изучения сведений, заключенных в «Каталоге кораблей», предшествующем в той же второй песни списку союзников. Между ним и остальными песнями «Илиады» существуют серьезные расхождения. Например, согласно «Каталогу», Ахилл владеет лишь небольшой частью Фессалии, на остальной же территории этой обширной области царствуют несколько царьков, тоже прибывших под Т^юю. Из других песней «Илиады», однако, следует, что почти во всей Фессалии царствует находящийся в добром здравии отец Ахилла Пелей. Аналогичные несовпадения обнаруживаются при сравнении данных «Каталога» о владениях Одиссея или Агамемнона с тем, что говорится в других песнях поэмы. А ведь и Ахилл, и Одиссей, и Агамемнон являются центральными персонажами поэмы! Обнаруженные несоответствия неотвратимо подводят к выводу, что «Каталог кораблей» является чужеродным элементом в «Илиаде» и что он включен в нее скорее всего механически, так что в полном тексте остались неустраненными отдельные противоречия.

Кстати, в «Каталоге» приведено более 160 названий отдельных местностей. В настоящее время ученые могут с полной достоверностью определить местонахождение почти ста из них. Учитывая отдаленность той эпохи, следует признать, что это число поразительно велико. Остальные 60 названий для греков классического периода (вторая половина I тыс. до н. э.) были уже пустым звуком. Соответствующие области либо подверглись полному разрушению, либо оказались переименованы. Этот факт свидетельствует, что уже после создания «Каталога кораблей» на землях Греции произошел политический катаклизм, стерший с лица земли множество поселений или заменивший прежних жителей новыми. О каком событии здесь может идти речь? Вне всякого сомнения, это нашествие дорийских племен в XII в. до н. э., положившее конец микенской культуре и ахейской эпохе в Греции. Таким образом, «Каталог кораблей», как и список троянских союзников, возник в древнейшие, догомеровские времена. Они являются осколками микенской поэзии и в составе поэмы мумифицировались, подобно мелким живым существам, застывшим в янтаре.

О том, что список троянских союзников возник в глубочайшей древности, свидетельствует еще одно соображение. Дело в том, что в нем фигурируют названия местностей, которые в период создания «Илиады» были уже неизвестны. Что же касается краткости, то она объясняется, скорее всего, тем, что микенские поэты не слишком хорошо знали далекие страны. Список союзников был, по всей вероятности, частью древнейших сказаний об одном из походов ахейцев против народов, живших на берегах Геллеспонта, не исключено, что именно против Трои. Позднее, по прошествии веков, перечисление противников, с которыми пришлось столкнуться ахейцам, было включено в «Илиаду». Рассказ же о союзниках Трои в остальных песнях поэмы опирался на другие источники. Отсюда — расхождения между перечнем троянских союзников и другими песнями.

Какие же племена участвовали в защите Трои? Список союзников называет их в следующем порядке: трояне, дарданцы, пеласги, фракийцы, киконы, пеоны, венеты, гализоны, мизы, фригийцы, меонийцы, карийцы, ликийцы. Он начинается, как и положено, с самих троянцев и их ближайших соседей дарданов. Недаром в «Илиаде» при обращении к защитникам города многократно повторяется формула: «Слушайте меня, троянцы, дарданы и союзники!» На их долю выпали наиболее тяжелые испытания. Но обзор союзного войска все–таки необходимо начать не с них, а с народа венетов, вожди которых руководили обороной Трои.

Итак, ВЕНЕТЫ. Во время осады Трои ахейцами главным советником царя троянцев Приама был Антенор. В переводе с греческого его имя означает Ант- муж, то есть предводитель народа антов (венетов). Два его сына — Акамас и Архелох — вместе с легендарным Энеем, сыном Афродиты (братом Эроса!), предводительствуют над дарданами. Еще один сын Антенора, Лаодок, был одним из вождей ликийцев. Всего Гомер упоминает о десяти его сыновьях, шесть из них — Акамас, Архелох, Педей, Ифидамас, Коон и Демолеон — погибают. Гйбнут в сражении также внук Антенора (сын Агенора) — Эхекл и герой Лаодамас, которого Гомер называет «ветвь Антенора». Дети и родственники Антенора, таким образом, были в самой гуще сражений и своим героизмом подкрепляли его авторитет как мудрого и справедливого правителя. Местом постоянного проживания венетов ко времени войны была причерноморская область Пафлагония к востоку от Троады. Во главе их отряда, пришедшего под Трою, стоял Пилемен. Два его сына верховодили ратью меонийцев — народа, занимавшего земли к югу от Трои. Из всего перечисленного становится ясно, что венеты (анты) осуществляли руководство Троянской армией. Обобщая это наблюдение, можно утверждать, что, подобно русским в России, венеты выступали государственно–образующей нацией Арсавы, живой опорой «империи».

Гомер сочинял свои поэмы в VIII в. до н. э. или позднее, когда племя венетов уже ушло из Малой Азии. Наверное, поэтому при описании деталей сражений поэт практически не упоминает о них. Страбон, однако, сообщает, что, несмотря на их уход, в местах их прежнего проживания по–прежнему в ходу много пафлагонских имен: Багас, Биасас, Айниатес, Ратотес, Зардокес, Тибиос, Гасис, Олигасис и Манес. Три из них — Багас (Божественный), Манес (от первопредка Ману) и Ратотес (отец Рати, русские, например, до сих пор зовут командира батальона — батяня, батя) — следует признать однозначно арийскими по происхождению. Гасис — это, по–видимому, искаженное Асис или Азий. В «Авесте» понятие «ас» служит обозначением мирового закона, божественной гармонии и взаимосвязи всех явлений природы, поэтому данное имя мы также отнесли бы к производным от арийского понятия. Айниотес мы читаем как «отец (В) айни» или «родитель войны». Биасас — это хеттский эквивалент русского имени Сила. Имя Зардокес — двусоставное. Вторая его часть по–гречески значит «слава», и как ни переводи первую часть слова (заря, жар или царь), очевидно, что это греческий вариант первоначально славянского имени. Имя Олигасис можно вывести из хеттской первоосновы «Олег–асса», где вторая половина значит «хороший» (если копнуть еще глубже, то это производное от авестийского «ас»), а первая, собственно, и представляет изначальное имя, заимствованное, правда, у более северных народов. Относительно имени Тибиос у нас нет оригинальных вариантов прочтения, может быть, это искаженное славянское Дивас, но мы не можем утверждать определенно. При всей спорности некоторых представленных этимологий стоит согласиться, однако, что эти пафлагонские имена отражают связь малоазийцев рубежа старой и новой эр с арийско–праславянским миром.

ДАРДАНЫ — ближайшие родственники троянцев. Эней, излагавший свою родословную перед поединком с Ахиллом, возводил себя и род Приама к общему предку Дардану. Согласно преданию, он был первым царем страны Дардании. После него на трон взошел его сын Эрихтоний, потом сын Эрихтония Трос. Когда сын Троса Ил основал под горой Идой Трою (которая в честь него называлась также Илионом), род Дарданов разделился: в Дардании правила старшая ветвь (Асса- рак, Капис, Анхис — отец Энея), а в Трое — младшая (Ил, Лаомедон, Приам). После взятия Трои ахейцами власть потомков Дардана в этой земле прекратилась, но имя Дардана сохранилось в названии пролива между Европой и Малой Азией — в древние времена его называли Геллеспонтом, а не Дарданеллами. Это название пролива можно производить от арийского словосочетания «дар–река», то есть река, которая приносит (дарит!) богатые торговые пошлины. В таком прочтении имя Дардан означает «хозяин реки (пролива)».

Еще более впечатляет расшифровка имени сына Дардана. «Хтон» по–гречески значит «земля», поэтому имя Эрихтония можно перевести как «земляк Яра» или попросту «ариец». Эрихтоний был владельцем трех тысяч кобыл, которые полюбились Борею. Обратившись темногривым жеребцом, этот покровитель Севера однажды оплодотворил дюжину кобылиц и стал отцом двенадцати чудесных жеребят, которые могли летать над землей и над морями. Про них Гомер написал в «Илиаде»:

Бурные, если они по полям хлебородным скакали,
Выше земли, сверх колосьев носилися, стебля не смявши;
Если ж скакали они по хребтам беспредельного моря,
Выше воды, сверх валов рассыпавшихся, быстро летали.
Точно так же описывается полет волшебных коней в русском и славянском фольклоре, гле прозываются они Сивками–бурками, Бурушками–косматушками или Бурьками (потомками Борея — Бури!). Не раз ахейцы в «Илиаде» произносят восхищенные слова о чудо–конях троянцев, можно сказать, что это отличительный знак троянцев. Но родина коневодства — южнорусские степи, именно отсюда на землю Малой Азии пришло племя конных тавров (кентавров), или конных туров. Здесь они стали называться турсами, тирренами, тир- сенами или троянцами. Не случайно сын ария Эрихтония назван Т]росом (Трояном!), а вождями дарданов выступают два сына Антенора, то есть венеты, и Эней (Веней или Ваня!), имя которого напоминает о народе венетов (энетов у античных авторов).

Между троянцами и дарданами, по–видимому, существовали прочные связи — недаром ведь в «Илиаде» при обращении к защитникам города многократно повторяется формула: «Слушайте меня, троянцы, дарданы и союзники!» Имя дарданов как участников антиегипетской коалиции в битве при Кадеше было известно и фараонам, и это является весомым доказательством того, что они были активными участниками в средиземноморской истории того времени.

Нам и нашим современникам, пережившим распад Советского Союза, не надо доказывать, что при всяком распаде империи самые страшные испытания выпадают на долю того народа, который эту империю строил. Многие народы бывшего Союза больше потеряли при этом, чем приобрели, но ни один из них не может сопоставить свои утраты с бедами русского народа. В этом смысле судьба венетов (энетов) и дарданов после падения Трои оказалась еще горше: они вынуждены были мигрировать со своих территорий. Страбон пишет: «Наиболее общепризнанным является мнение, что эти энеты были самым значительным пафлагонским племенем, из которого происходил Пилемен. Кроме того, большинство энетов сражалось на его стороне; лишившись своего вождя, они после взятия Трои переправились во Фракию и во время своих скитаний пришли в современную Энетику (область в Италии. — А А). По словам некоторых писателей, Антенор и его дети также приняли участие в этом походе и поселились в самой отдаленной части Адриатического моря». Что же касается Энея и сопровождавших его соплеменников, то они добрались до Апеннинского полуострова морем.

ТРОЯНЦЕВ возглавлял Гектор. Нам не известно ни одной попытки объяснить его имя. Но «гекто» — это сокращенный вариант произнесения греческого слова «сто», а значит, Гектор — сотник, командующий сотней! Вот и еще одна «ниточка», связывающая троян с русскими казаками, полки которых состояли из сотен.

ПЕЛАСГИ — имя первопоселенцев Греции, носителей культа бога Бела. Как уже отмечалось, они составляли союз арийцев и праславян. Ахейцы вынудили их покинуть обжитые ими земли и отступить во Фракию. Часть пеласгов проживала в Троаде. Гомер представляет их так:

Гиппофоой предводил племена копьеборных пеласгов,
Тех, что в Ларисе бугристой, по тучным полям обитали;
Гиппофоой предводил их и Пилей, Ареева отрасль,
Оба сына пеласгийского Лефа, Тевталова сына.
Один из предводителей пеласгов — Пилей — назван потомком Арея (Ареса), арийцем. В поэме ничего не говорится о его судьбе. Другой же — Гиппофоой — погиб от руки Аякса Теламонида, когда попытался завладеть телом убитого Патрокла.

После Троянской войны (в 1190‑х или 1180‑х гг. до н. э.) пеласги проникают в Палестину (обязанную им своим именем). В Библии они упоминаются как филистимляне.

ЛИКИЙЦЫ. В «Илиаде» они упоминаются Гомером большее число раз, чем все союзники троянцев, вместе взятые. Так, о фригийцах речь заходит 3 раза, о карийцах, одном из самых крупных и хорошо знакомых грекам народов в Малой Азии VIII в. до н. э. и позднее, — 2 раза, о меонийцах — 3, о мисийцах — 5, о пеонийцах — 7, о пафлагонцах — 4, о фракийцах — 17, а о ликийцах — 49! Если говорить о географических названиях, то Фригию Гомер вспоминает 5 раз, Фракию — 6, Меонию — 2, Карию и Мисию — ни одного раза, Пеонию — 2, название же Ликия появляется 21 раз (правда, из них 4 примера приходятся на Троянскую Ликию, о чем чуть ниже). Все это указывает на важнейшую роль ликийцев в обороне Троп, несмотря на то что их страна, располагавшаяся на юго–западе Анатолии, казалось бы, была достаточно удалена от Геллеспонта.

Если название народа ариев происходит от имени Яра, пеласгов — от Бела, то слово «ликийцы» мы возводим к имени древнейшего русского божества — Лика Одноглазого. Не Лиха, заметим, а Лика! Одноглазое Лико — лицо с одним–единственным глазом. Это образ Вечного Неба с солнечным оком посредине. Лицо с одним глазом в центре соответствует солярному знаку. Сам глаз символизирует круг, или, по–древнерусски, «коло». Поэтому другое прозвище Лика Одноглазого — Коло (или более полно Коляда). Коляда — божество, соотносимое с солнцем. Лико — более древний персонаж, нежели Коло. Оттого и изображают его не красивым и светлым, а темным и мрачным. Таков удел первобогов! Но именно их имена живут в названиях племен!

По–гречески круг переводится как «киклос». Соответственно людей, поклонявшихся божеству Коло (Коляде), греки называли киклопами или циклопами. Мифы рассказывают, что циклопы были строителями гигантских стен и кузниц вначале во Фракии, а затем на Крите и в Ликии (область Малой Азии южнее Троады). Циклопы напоминают о сообществе древнеэлладских бронзо–кузнецов. В их честь группа островов Эгейского моря названа Кикладскими. На них наряду с культурой материковой Греции и Крита в медном и бронзовом веке (XXVI — конец XII вв. до н. а) существовала особая культура, названная кикладской. Во И тыс. до н. э. она испытала влияние критской и микенской (материковой) культур. Кроме того, установлено наличие ее контактов с другими областями Эгейского региона, в том числе с малоазийскими Ликией и Троадой. Поселения жителей Киклад состояли из построек прямоугольной, реже — закругленной формы; в основном эти поселения не были обнесены укреплениями. Наряду с одноцветной керамикой на Кикладах изготовлялись сосуды с цветным процарапанным орнаментом (так называемые кикладские сковороды, сосуды из камня; сосуды были главным образом выпуклой формы — кубки, кувшины и т. д.). Найдены на Кикладах и мраморные идолы — непропорциональные, часто с утрированной головой, различного размера (до 3/4 человеческого роста), стоящие или сидящие (например, изображение играющего на арфе).

На основании анализа текста «Одиссеи» можно заключить, что циклопы проживали также в Южной Италии и на Сицилии. Видимо, именно этот остров, возвращаясь из Троянского похода, и посетил Одиссей. Проживавший там Полифем вполне миролюбиво начал разговор с гостями, но его отношение к ним сразу изхменилось, как только он узнал, что странники прибыли «город великий разрушив и много врагов истребивши». Циклоп, очевидно, сочувствует троянцам и оттого пытается отомстить ахейским воинам.

Глаз циклопа является символом солнца, солярной эмблемой. Когда Одиссей ослепляет Полифема, солнце перестает светить. Хотя в ту пору уже наступило утро (Одиссей дождался зари), слепой циклоп взывает к звездам (!):

…тут начал он, к зведному небу поднявши Руки, молиться отцу своему, Посейдону владыке…

Символически действия Одиссея следует истолковывать как надругательство над культом бога солнца Коло. Полифем — это воплощенное Одноглазое Лико!

Страбон упоминает, что для строительства крепостных стен в Тиринфе (город на полуострове Пелопоннес) были приглашены циклопы из Ликии. Но это означает, что ликийцы и циклопы были в дружественных отношениях. У ликийцев долгое время сохранялся матриархат, они называли себя по матери, а не по отцу. «Если кто–нибудь спросит ликийца о его происхождении, тот назовет имя своей матери и перечислит ее предков по материнской линии. И если женщина- гражданка сойдется с рабом, то дети ее признаются свободнорожденными. Напротив, если гражданин — будь он даже самый влиятельный среди них, — возьмет в жены чужестранку или наложницу, то дети не имеют прав гражданства» (Геродот). Из всех арийских племен, оказавшихся в Средиземноморье, они долее других исповедовали культ Великой Богини. Но не об особом ли положении женщин и у циклопов говорит тот факт, что Полифем собственноручно доит коз? В русских песнях Коляда поминается всегда только как женщина, и это можно истолковывать как признак длительного существования матриархатных отношений у племен, поклонявшихся божествам Коло и Лико (Лихо) — циклопов и ликийцев.

Царь ликийцев Сарпедон — один из наиболее авторитетных вождей защитников, именно он от лица пришедших под Трою народов заявляет:

Гектор! где твое мужество, коим ты прежде гордился?
Град, говорил, защитить без народа, без ратей союзных
Можешь один ты с зятьями и братьями; где ж твои братья?
Здесь ни единого я не могу ни найти, ни приметить.
Мы же здесь ратуем, мы, чужеземцы, притекшие в помощь;
Ратую я, союзник ваш, издалека пришедший.
О храбрости ликийцев в древности ходили легенды. «Ликийцы же, когда Гарпаг (ставленник Кира I, основателя персидской державы. — АЛ.) вступил в долину Ксанфа (город в Ликии. — А. А), вышли ему навстречу и доблестно сражались небольшими отрядами против огромного войска. Потерпев поражение, они были оттеснены в город [Ксанф]. Тогда ликийцы собрали на акрополе жен, детей, имущество и рабов и подожгли акрополь, отдав его в жертву пламени. После этого ксанфии страшными заклятиями обрекли себя на смерть: они бросились на врага и все до единого пали в бою» (Геродот).

Так же отважно воюют ликийцы и в битвах, описанных в «Илиаде». Они практически затмевают иные народы Малой Азии, так что о подвигах представителей последних мы в поэме почти ничего не слышим. Внимание к ликийцам как особому по значимости народу видно по фигурирующей в разных падежах формуле «троянцы и ликийцы», а также по удивительному обращению к объединенному войску, защищающему Илион, «троянцы и ликийцы и дарданцы, бьющиеся врукопашную», произносимому 6 раз, где имя ликийцев вклинивается между двумя обобщающими названиями всех жителей Т}юады.

В Троянской войне участвовали две группы ликийцев. Одна вместе с Сарпедоном и Главком пришла из самой Ликии — области, лежавшей на юго–западе Анатолии:

Рать ликиян Сарпедон и блистательный Главк предводили,
Живших далеко в Ликии, при Ксанфе глубокопучинном.
Оба вождя проявили себя как великие герои. Сарпедон, правда, погиб в схватке с Патроклом. Вторая же группа:
В Зелии живших мужей, при подошве холмистыя Иды,
Граждан богатых, пиющих Эсеповы черные воды,
Племя троянское лучник отличнейший вел Ликаонид,
Пандар, которого Феб одарил сокрушительным луком.
Ида — гора в Троаде, с нее боги наблюдали за ходом войны. Так что эта часть ликийцев проживала в непосредственной близости от Трои, их исследователи называют еще троянские ликийцы. Именно стрела троянца–ликийца Пандара, направленная в Менелая, нарушила перемирие, объявленное на время поединка между Парисом и Менелаем. (Пандар пал в тот же день от удара Диомеда копьем в лицо.)

Река Ксанф — главная водная артерия Ликии. Но это же название выступает и как второе имя Ска- хмандра — крупнейшей реки Троады. О ней так говорится в «Илиаде»:

… поток быстроводный, глубокопучинный, Ксанфом от вечных богов нареченный,

от смертных — Скамандром.

Думается, однако, что название «Ксанф» перенесли на знаменитый троянский поток все же не вечные боги, а та часть ликийцев, которая проживала в Т£юаде. Еще Страбон обратил внимание, что это имя перекликается с названием местности во Фракии — Ксанфии и племени, там обитавшего, — ксанфийцев. На этом основании и привлекая еще целый ряд более тонких аргументов, известные исследователи Античности Л. А. Гиндин и В. Л. Цымбурский в своей книге «Гомер и история Восточного Средиземноморья» делают вывод, что ликийцы пришли в Малую Азию из Фракии. На этом пути часть из них осела в Троаде, а остальные продвинулись далее, на юг Анатолии — в земли, которые впоследствии стали называться Ликией.

Такой маршрут миграции ликийцев, по–видимому, являлся основным. Но нельзя исключать и другой, относительно которого имеются прямые свидетельства мифов. Греки рассказывали, что царь Сарпедон был сыном Зевса и братом великого Миноса — повелителя Крита, а в Малую Азию он попал, переплыв Эгейское море. Эти свидетельства древних мифов хорошо вписываются в нашу общую картину расселения и последующего исхода арийских племен из Средиземноморья, а именно: первоначальная волна расселения ликийцев–циклопов, накатившая с Русской равнины.

охватила, помимо Фракии, часть материковой Греции и Крит. И только впоследствии, теснимые греками- ахейцами, они отступили на берега Малой Азии, где к тому времени проживала часть их соплеменников. У фракийского и малоазийского Ксанфа есть, заметим, также и скифский двойник — Эксампей — приток Южного Буга. Согласно Геродоту, на эллинском языке название этого источника означает «Священные Пути». Такой перевод опять–таки удивительно хорошо согласуется с тем фактом, что Ксанф не только обозначает некие географические ориентиры, но и служит именем божества, покровительствующего троянцам. А на возможную связь циклопов–ликийцев со скифами, напомним, указывал еще Страбон. «Может быть, — писал он, — Гомер заимствовал свое представление об одноглазых Киклопах из истории Скифии, ибо есть известие о существовании одноглазого народа аримаспов, о котором сообщает Аристей из Проконнеса в своем «Эпосе об аримаспах».

Ну, хорошо, предки ликийцев проживалина севере. Но что означает само слово «Ксанф»? Греческий язык в данном деле не помощник, поэтому лингвисты возводят это имя к фракийскому «ксантос», что значит «рыжий, светло–золотистый». Нам уже хочется продолжить этот ряд и написать «русый» (то еоъ рус!), но не будем торопиться, тем более что мы готовы предложить и академическую версию происхождения этого слова. Обратим внимание, что название одной из знаменитых арийских рек, упоминаемых в «Ригведе», звучит как «Синдху». Геродот упоминает об арийском племени синдов, обитавшем на Таманском полуострове, но есть и фракийское племя синтиев, о котором сообщает Страбон. Гомер пишет о синтийцах, населявших остров Лемнос. Это те же синды, мигрировавшие сюда из южнорусских степей. Но греки, называя их, использовали вместо обычного «с» букву «кси». Так синды превратились в ксантиев, а река Синдх в Ксанф.

Кстати, древнейшим названием Ксанфа, которое использовали ликийцы, было Арнна (Аринна). Но корни этого слова чисто арийские — сравни реки Рангха (мировая река в «Авесте»), Арно, Рона, Рейн. Так неожиданно высвечиваются действительно глубинные связи ликийцев с древними ариями. Попутно выясняется происхождение имени бога Ксанфа и то, почему он защищает троянцев.

КАРИЙЦЫ. Геродот сообщает, что в глубокой древности они жили на островах и назывались леле- гами, то есть поклоняющимися древнерусскому богу Лелю. Во времена критского царя Миноса (время расцвета критской культуры, приблизительно середина II тыс. до н. э.) подвластные ему карийцы были «самым могущественным народом на свете». Далее греческий историк пишет: «Карийцы изобрели три вещи, которые впоследствии переняли у них эллины. Так, они научили приклеплять к своим шлемам султаны, изображать на щитах эмблемы и первыми стали приделывать ручки на щитах (до тех пор все народы носили щиты без ручек и пользовались ими с помощью кожаных перевязей, надевая их на шею и на левое плечо). Затем, много времени спустя, карийцев изгнали с их островов дорийцы и ионяне, и таким образом они переселились на материк (в Малую Азию. — А. А.)». Область в юго–западной Анатолии, куда перебрались карийцы, стала называться Кария.

Гомер говорит про карийцев так

Настес вел говорящих наречием варварских каров, Кои Милет занимали и Фтиров лесистую гору, И Меандра поток, и Микала вершины крутые..

Поэт особо выделяет тот факт, что карийцы говорили не по–гречески! Действительно, предки русских должны были изъясняться на каком–то варианте древнерусского наречия. Геродот упоминает, что карийцы жили и в Египте. Они служили наемниками в армиях египетских царей. Когда Псамметих I (665–609 гг. до н. э.) пожаловал за заслуги им земли, то свои поселения они назвали станами. Совсем как русские!

В своей более ранней книге «Предки русских в Древнем мире» автор высказал идею, что в греческой мифологии народ карийцев известен под именем куретов. Согласно мифам, куреты входили в состав свиты Великой матери богов Реи — Кибелы и младенца Зевса на Крите. Они заглушали его плач ударами копий о щиты, тимпанами, экстатическими криками и плясками. Но самое удивительное, что при всем при том греки представляли куретов реально существующим народом! Одним из мест их проживания была Этолия — гористая местность в центральной части Греции, Согласно мифам, сюда, в страну куретов, бежал сын царя Этола, страшившийся мести. Убив здесь своих спасителей (трех сыновей Аполлона), он назвал землю в свою честь. «Илиада» рассказывает об одном из столкновений этолийцев с куретами:

Брань была меж куретов и бранолюбивых этолян Вкруг Калидона града, и яростно билися рати: Мужи этольцы стояли за град Калидон, им любезный, Мужи куреты пытались обитель их боем разрушить.

Название города буквально в точности воспроизводит имя русского бога Коляды. Град Калидон — один из тех, что выстроили куреты (предки русских) до прихода сюда греков. Как видим, у куретов были все основания диктовать свою волю. Некоторые источники утверждают, что Этол изгнал куретов в соседнюю Акарнанию, где существовала местность под названием Куретида. Название области Акарнания образовано от имени древнерусской богини Карны (карающей и укоряющей Девы), известной каждому из «Слова о полку Игореве». Имеются свидетельства и о куретах, проживавших на острове Эвбея (расположен у восточного побережья центральной Греции). По свидетельствам Диодора Сицилийского (I в. до н. э.) и Страбона (ок. 64 г. до н. э. — ок. 20 г. н. э.), куреты считались зачинателями скотоводства, пчеловодства, охоты, металлургии, организаторами человеческого общежития и представителями необходимых для тех времен пророческого искусства и волшебства, как создатели особой мудрости.

Но главным местом сосредочения куретов был все–таки Крит. По преданию, первым его царем был курет Крес. В древнерусском языке его имя совпадает с названием огня. Этот корень сохранился в слове «кресало» (приспособление для добывания огня), присутствует он и в слове «вос–кресение» (древние русичи, сжигая останки умерших, считали, что они воскреснут в Высшем мире). Огонь символизирует солнечный свет. В русском фольклоре великий князь именуется Владимиром Красным Солнышком. Эпитет «красное» здесь можно истолковывать не только в смысле красивое, пре–красное, но и крес–ное — огненное и воскресающее каждый день (т. е. вечное). Имя первого царя Крита может быть также связано и с тем, что он одновременно выступал в качестве верховного жреца и хранителя божественного огня. Куреты мыслились основателями многих критских городов, в том числе Кносса. Автор V в. из Александрии Гесихий прямо называет куретов «критским народом». По имени их народа и назван остров Крит.

Греки вытеснили куретов–карийцев с Крита, и те обосновались на западном побережье Анатолии, в области Карии. В известной степени их судьба была подобна ликийской: вначале обустройство на средиземноморских просторах, а впоследствии сосредоточение на относительно небольшом кусочке анатолийского полуострова. Обосновавшись в Малой Азии, они выступили союзниками митаннийцев, которых стали называть также хурритами (то есть куретами). Потомки арийцев, оказавшись на новых землях, объединялись между собой для совместного противостояния врагам.

Как мы уже говорили, центром ахейской колонизации побережья Малой Азии был город Милет. Он принадлежал карийцам, поэтому они в большей степени, нежели другие малоазийские племена, пострадали от греческой экспансии. Но тем значимей был подвиг тех карийцев, которые пришли защищать Трою.

МИЗЫ (МИСЫ) — МЕОНЫ. В основу названия племени мизов положено слово «муж». Оно по–разному выглядит в разных славянских языках: «моз» в словенском, «муз» в словацком, «маз>> в польском (родительный падеж «меза») и родственно древнеиндийскому «manu» — «человек, муж», авестийскому «manus», готскому «manna» и английскому «man» (у англичан от него образованы уважительные формы обращения «мисс», «миссис», «мистер»). В ведийской мифологии Ману рассматривается как первый человек и царь людей на земле. Арии принесли этот образ не только в далекую Индию, но и к германским племенам, которые считали своим прародителем Маннуса, и на Крит, достигший наивысшего могущества при легендарном царе Миносе, и в Египет, где первый царь первой династии носил имя Менее, а имя сына мифического первого царя было Манерос («Муж–рос»!). Но распространившийся на огромных пространствах язык ариев (древнейший вариант русского), служивший способом общения народов, вовлеченных в «арийскую орбиту», не оставался неизменным. Это происходило отчасти и вследствие того, что язык как живое образование может изменяться сам по себе. Главная причина, однако, заключалась в том, что арии соприкоснулись с разными народами и перенимали их варианты произношения своих слов.

В трояно–фракийском регионе (области Фракии и Троады) в середине II тыс. до н. э. соседствовали арийские (проторусские), праславянские и другие индоевропейские племена. Их диалог и предопредели;! переход арийской формы «man» («men») в славянскую «муз» («моз», «мез»). Кому–то, может быть, наши рассуждения покажутся не слишком убедительными, но тогда мы без всяких оговорок приведем авторитетное мнение Страбона: «мисийцы, меоны и мейоны — одна и та же народность». Исторические свидетельства позволяют проиллюстрировать эту мысль. Геродот сообщает, что Мис (мисийцы) и Лид (лидийцы — малоазийские соседи мисийцев) были братьями, а древнее название ли- дийцев было меоны. Иначе говоря, меонийцы (от имени прародителя Ману) были братьями мисийцев (прародитель Муж или Мос в зависимости от прочтения). Наслоение языковых форм создало и многообразие в названиях племен. Мисийцы — это те же меонийцы, но говорившие «чуть–чуть более на славянский лад». От формы Муж (Моз) происходит другое название племени мизов (меонов) — мушки или мосхи. Имя нашей столицы Москвы — производное от того же корня (первым на параллель Московия — Мужиковия указал Н. А Морозов).

Как повествуют мифы, первый поход войска Агамемнона в Малую Азию превратился в войну против мисийцев. Вполне понятно, что это свидетельство мифов отражает, быть может, лишь один небольшой эпизод целой военной кампании под названием «Троянская война», но мы обязаны отметить, что мисийцы, сражаясь без помощи союзников, в одиночку отражают греческое нашествие. Это доказывает высочайшую боеспособность мисов–мужиков.

ФРАКИЙЦАМ, согласно списку союзников, предводительствовали Акамас и Пирос. Акамас — единственный воин, чей образ в «Илиаде» принимает Арей:

Но свирепый Арей троян возбудить устремился,
Вид Акамаса приняв, предводителя фраков.
Описывая самих фракийцев, Гомер однажды применяет к ним эпитет — «высокочубастые». В связи с этим думается, что фракийцы конца II тыс. до н. э. были похожи на наших казаков. Фракийцы были своеобразным тылом троянцев, в какой–то момент оттуда подоспел дополнительный отряд во главе с их царем Ресом.

Страбон сообщает: «…много созвучных имен у фракийцев и троянцев. Например, некие фракийцы–скеи и река Скей и Скейская крепость — и в Трое Скейские ворота, фракийцы–ксанфии — и река Ксанф в Трое, Арисб, приток Гебра и Арисба в Т]эое, река Рес в Трое и Рес, фракийский царь». Наш отечественный исследователь Л. А. Гиндин в своей книге «Население гомеровской Трои» интереснейшим образом развил это наблюдение замечательного греческого географа и доказал, что многие географические названия Троады и имена троянцев находят свои параллели во Фракии. Этот научный результат обозначил серьезный поворот во взглядах исследователей на всю предысторию Трои. Если ранее предполагалось, что Троада находилась под мощным культурным и военным патронажем хеттов, то теперь общая картина развития этого города стала (с точки зрения специалистов по Трое) совершенно иной! Троада и соседние с ней области — Мисия, Кария и Ликия — представляли своеобразный и, в значительной степени, независимый от хеттов мир, который был ориентирован, прежде всего, на Фракию. Но именно такую идею мы и отстаиваем в нашей книге, когда подчеркиваем определяющую роль государства Арсавы в истории Малой Азии вплоть до момента разрушения Трои.

Имя вождя фракийцев Реса обычно возводят к европейскому корню reg — царь, жрец. Но исполнители ведических гимнов у индоариев назывались «реи», почему выводить имя Реса не из нее? Да и, в конце концов, Рес — это просто укороченное имя Арес! В слове Арисба лингвисты тоже не видят никакой этнической подоплеки. Они приняли, что слово «Ар–исба» представляет соединение греческого «хороший, ладный» («аг») с лувийским «лошадь» («asuwa»). Мы бы не стали особенно возражать, тем более что, согласно Гомеру, священный город Арисба славился своими конями:

Азий Гиртакид, который на пламенных конях великих
В Трою принесся из дальней Арисбы, от вод Селлеиса.
Однако как объяснить тогда, что имя первой жены Приама, сын которой от нового мужа Гиртака, Азий, примчался на помощь троянцам, тоже было Арисба?! Все–таки правильнее, думается, соотносить слово «Арисба» с именем Ареса–бога. При таком подходе священная Арисба — это город, где почитают Ареса и любят ариев (сравни Ар–исба — изба ария, священное место), а имя Арисба — значит «почитающая (почитающий) Арея».

Общепринятый перевод слова «Арисба» интересен и с несколько иной точки зрения. Он подсказывает, что названия Арисба и Арсава этимологически близки. Арсава хеттских глиняных табличек — это Арисба Гомера! Значит, не только египетские и хеттские источники, Коран, Библия и шумерский эпос содержат прямое указание на существование Средиземноморской Руси. Оно есть также и в «Илиаде»!

Исследователям–балканистам хорошо известен фракийский бог Хэрос (Хэрой, Хэрони), изображаемый всегда на коне, обычно с оружием, чаще копьем и некоторыми другими повторяющимися атрибутами. Засвидетельствованы многочисленные посвятительные надписи ему на стелах с рельефами, разбросанных по всей древней Фракии и Мизии, только на территории Болгарии обнаружено 1128 рельефов. Такое огромное количество памятников, безусловно, свидетельствует о чрезвычайной популярности и огромном значении, которое играло данное божество в жизни фракийцев. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы узнать в этом имени арийский корень Яр, произнесенный на особый лад, с «гыканьем», как это и делают сегодня на Украине. Во фракийском Хэросе легко различимы и черты

Яра — Эроса, и характер Яра — Арея. Удивительно, что ученые не замечают их очевидного сходства! Хэрос — это один из «предшественников» Георгия Победоносца, но ведь Георгий — это Юрий, то есть Ярий (Арий)!

Писатель Владимир Щербаков, изучая древнейшие списки фракийских имен, показал, что они содержат значительный пласт древнеславянских, дохристианских имен (см., например, его книгу «Века Трояновы»). Это служит еще одним важным указанием на присутствие наших предков на Балканах с древнейших времен.

ФРИГИЙЦЫ жили в глубине Малой Азии, на восток от мисийцев и ликийцев. Их вожди:

Форкис и храбрый Асканий вели из Аскании дальней Рати фригиян, и оба, бесстрашные, боем пылали.

Асканийским озером в послегомеровы времена называлось озеро недалеко от Пропонтиды (Мраморного моря). На наш взгляд, Фригия — это искаженное греками «Тригия», то есть земля Трои, или Троада. В I тыс. до н. э. это название применялось по отношению ко всей западной половине Анатолии, включавшей Троаду как составную часть.

КИКОНЫ жили на северном берегу Эгейского моря, против острова Самофракия. Слово «кикн» по–гречески значит «лебедь». Отсюда можно заключить, что лебедь был тотемной птицей киконов. В греческой традиции эта птица устойчиво связывалась с Аполлоном, а значит, и с Гипербореей. Образ лебедя встречается в мифологиях самых разных народов, но более всего он популярен у русских и славян. В местах проживания наших далеких предков (на Полтавщине) археологи раскопали датируемые VI–V вв. до н. э. зольники — остатки культовых огневищ, окаймленные вырезанными из земли и раскрашенными в белый цвет двухметровыми фигурами лебедей. Согласно летописям и историческим легендам, сестра трех братьев — основателей Киева звалась Лыбедь. В славянских сказках чрезвычайно распространен сюжет о девах- лебедях, прилетающих к реке или озеру и превращающихся в волшебных красавиц. Обобщая это рассуждение, можно высказать утверждение, что исторические народы, чьи имена соотносятся с названиями птиц:

ФИНИКИЙЦЫ (Феникс)

СКОЛОТЫ (Сокол)

СЛАВЯНЕ (Славий = Соловей),

так же, как и гомеровские киконы имеют отношение к арийско–праславянскому миру. К слову сказать, глагол «кикать» в русском языке означает «кричать по–птичьи», а существительное «киканье» — «птичий крик».

Список союзников называет в числе участников обороны Трои также племена ПЕОНОВ и ГАЛИЗОНОВ. Конкретных данных о них очень мало. Известно, в частности, что в послегомеровские времена пеоны жили в северной Македонии. Страбон пишет, что прежде Пеония называлась Орестея, то есть именем, выдающим присутствие здесь когда–то ариев. Гализоны же, вышедшие из

Стран отдаленных, откуда исход серебра неоскудный,

были, судя по этой информации, жителями Армянского нагорья. Однако имя этого народа, и это не укрылось еще от античных комментаторов «Илиады», присутствует и на карте Скифии. Геродот сообщает, что племя ализонов соседствует со скифами, а разделяет их уже упоминавшийся нами источник Эксампей (приток Южного Буга). Снова совершенно неожиданно обнаруживается связь защитников Трои с югом России. Но при этом может возникнуть вопрос, а как же племя гализонов (ализонов) оказалось сразу в двух местах — и в области Армянского нагорья, и в Северном Причерноморье. Ответ на этот вопрос можно обнаружить в Приложениях к геродотовской «Истории» (М.: Ладо- мир, 1993, с. 548):

Ализоны, племя в Скифии; имя, быть может, происходит от иранской формы «арьязана» (арийцы по происхождению).

Пути расселения ариев со своей прародины, как мы видели, были весьма различны. А то, что они хранили верность своему родовому имени, так ведь это «привычное дело».

В отличие от всех перечисленных в этой главе народов ЛЕЛЕГИ и КАВКОНЫ в списке союзников не упоминаются, но, согласно тексту десятой песни, они присутствуют на поле боя. Это, к счастью, сохранившееся свидетельство крайне важно, поскольку, думается, мало кто из исследователей станет возражать, что лелеги — это праславяне. Согласно преданиям, лелеги населяли город Педасс на юге Троады. «Что касается кавконов, — пишет Страбон, — то одни считают их скифами, другие — каким–то македонским племенем, третьи — пеласгами». Ввиду недостаточности информации о них мы не будем отстаивать какую–либо из этих трех гипотез. Но не можем не отметить, что две из них непосредственно связывают кавконов с ариями. Вполне возможно, что имя «кавконы» произошло от названия «киконы». Если эта идея правильная, тогда кавконы — это фракийское племя, поселившееся на южном берегу Черного моря. Кстати, их соседями были венеты, и то, что кавконы присоединились к ним во время обороны Трои, говорит о добрых отношениях между племенами.

Проведя полный обзор племен, участвовавших в обороне Трои, мы должны в очередной раз заключить, что большинство из них относилось к арийско–праславянской общности. Таким образом, вырисовывается совершенно четкая этническая подоплека Троянской войны. Индоевропейцы в лице греков–ахейцев — с запада, египтяне и евреи — с юга, семиты Месопотамии (ассирийцы) — с юго–запада и хетты–индоевропейцы — с востока — одновременным наступлением вытесняли потомков ариев и праславян из Передней Азии и с Ближнего Востока.

Этот вывод требует, однако, пояснения по части хеттов. В «Илиаде» хетты не упоминаются в числе союзников троянцев, сражающихся с греками. Правда, в «Одиссее» говорится, что «кетейский» вождь Еврипил вместе со своим отрядом погиб, защищая город, но здесь следует учесть два важных обстоятельства. Во–первых, по сообщению Аполлодора, воины Еврипила пришли из Мизии, а эта область на западе Анатолии достаточно удалена от страны Хатти (государства хеттов), располагавшейся в северо–восточной части полуострова, а во–вторых, имя хеттского воина созвучно (этимологически практически тождественно!) имени Ярифил, которое можно перевести как «любимец Яра». Учитывая оба этих наблюдения, следует заключить, что Эврипил был знатным хеттом, изгнанным из своей страны за проарийские настроения и обосновавшимся в дружественной троянцам Мизии. Мифологическая традиция вообще называет Эврипила сыном царя мисийцев Телефа и дочери Приама Астиохи, то есть мисийцем, а не хеттом! Скорей всего, Эврипил возглавил отряд хеттов, живших или служивших наемниками вне пределов страны Хатти. Таким образом, у нас есть основания считать, что в период нашествия ахейцев верховный хеттский царь отказал в помощи троянцам. Кстати, утверждения некоторых исследователей о том, что эпизод с отрядом Эврипила подтверждает участие хеттов в Троянской войне на стороне троянцев, неверны также еще потому, что именно мисы–мушки, в стране которых царствовал Эврипил, вскоре после падения Трои не оставили камня на камне от державы хеттов.

Все наши рассуждения, разумеется, ни в коей степени не могут принизить подвиг Эврипила, о котором красочно рассказал в своих «Постгомериках» Квинт Смирнский, восстановивший целостную картину последних дней битвы за Трою. Разбросанные по разным киклическим поэмам истории трех пришлых героев — АМАЗОНКИ Пентесилеи, ЭФИОПА Мемнона и «ХЕТТА» Эврипила — слагаются у него в единый триптих. Не исключено, что поэт при этом учел концепцию «Илиады», где так же последовательно изображаются три героя — Диомед, Патрокл и Ахилл, безуспешно рвущиеся к Илиону. Как и у Гомера, у Квинта третья фаза (появление Эврипила с отрядом кетейцев–хеттов) оказывается самой напряженной потому, что в это время Ахилл вступает в бой, а у Квинта, наоборот, оттого, что греки остаются без Ахилла. О немалой изобретательности поэта говорит введенный им и незнакомый кикликам (создателям циклических поэм — поэтам, описывающим, как и Гомер, Троянскую войну) яркий эпизод высадки прибывшего на войну Неоптолема (сына Ахилла) в Трое в тот самый момент, когда торжествующий Эврипил приступает к разрушению ахейских укреплений.

Если Пентесилее и Мемнону в «Постгомериках» посвящается по одной песни (соответственно I и III), то Эврипилу целых три (VI–VIII, погребение описывается в начале IX песни). Квинт Смирнский изображает Эврипила последней надеждой троянцев. Народ ликует при его вступлении в Илион, а встречающий союзника Александр — Парис восклицает: «Я думаю, ты один можешь защитить гибнущий город». Картина приема Эврипила в поэме изобилует деталями, которых нет в предшествующих эпизодах с Пентесилеей и Мемноном. Так, после пира Эврипил не уходит с прочими кетейцами на ночь в особый покой для гостей, но почивает в палатах Александра — Париса, уступающего их кетейскому царю. Когда Эврипил выступает на поле боя, с ним движется специально созданная отборная дружина, куда входят Парис с несколькими братьями, «дарданец» Эней, «лучший из пафлагонцев» Айтик и выступающий в роли гомеровского Гектора Полидамант, то есть сплошь предводители и сильнейшие воины троянского войска. По этому поводу стоит вспомнить слова из договора хеттского царя Суппилулимаса I с одним из местных правителей: «Когда я, Солнце, с войском пойду на битву… или я пойду на страну, город врага, ты же пойдешь вместе со мной, и если там ты будешь мне телохранителем, будешь Солнце беречь как свою собственную голову…» Кроме того, при Эврипиле находятся особые прислужники: когда камень Идоменея выбивает конье из рук кетейс- кого царя, тот не нагибается за копьем, но ему сразу же подносят новое. Это не совсем обычная черта, ибо оказание таких услуг, как держание наготове оружия, «не оскверненного» падением на землю, похоже, не входило в функции гомеровских воинов, бьющихся рядом с предводителем и в случае ранения выносящих его из битвы. Зато данная сцена могла бы привести на память процедуру поднесения царю ритуально чистого копья, неоднократно встречающуюся в изложениях хеттских царских обрядов, когда царя сопровождают специальные копьеносцы.

Эпизод вступления Неоптолема в бой содержит яркое описание поистине благоговейного трепета, каким троянцы окружают Эврипила и его спутников. Особенно показательны строки: «Как малые дети у колен своего отца дрожат перед молнией великого Зевса… так троянские сыны среди мужей кетейских вокруг великого царя увидели как бы чудовищного Ахилла, его самого и его доспехи. Но скрывали в груди болезненное оцепенение, чтобы жестокий страх не вошел в душу кетейцев и владыки Эврипила». Мистический ужас при виде воскресшего Ахилла не так властен над троянцами, как боязнь лишиться своих заступников. Но, отдавая дань мужеству пришедших под Трою хеттов, все–таки заметим, что они были последними из подоспевших на помощь! Фракийцы, амазонки, эфиопы обитали значительно дальше от Т£юи, чем хетты. Эскадра финикийских кораблей морем пыталась прорваться к Трое, а хетты десять лет думали, вступать им в войну или не вступать.

Документы из архива хеттских царей свидетельствуют, что властители страны Хатти считали себя единственными достойными правителями в Малой Азии, свою политику они вели исключительно с позиции силы. И только ту страну, которая могла противостоять им на поле боя и с помощью оружия отстоять свою независимость, хетты начинали уважать. Уважать, но не дружить и помогать! Они предпочли наблюдать за ходом Троянской войны и ждать, пока противники выдохнутся. По всей вероятности, хеттский царь разрешил пройти амазонкам южнорусских степей через свою территорию (путь через Фракию, в обход Черного моря был значительно длиннее). Очень даже может быть, что в войске Эврипила были и воины, посланные самим царем-Солнцем. Но, повторимся, это было на финальной стадии войны, когда можно было уже предложить помощь и на выгодных для себя условиях.

А о том, что Эврипил воевал не забесплатно, можно заключить из истории путешествия Одиссея в загробное царство, где он, утешая скорбящего по земной жизни Ахилла, рассказывает тому о подвигах его сына Неоптолема. Здесь–то и звучат слова:

Так, Эврипила, Телефова сына, губительной медью Он ниспроверг, и крутом молодого вождя все кетейцы Пали его, златолюбия женского бедственной жертвой.

Дословный перевод последней строки этого отрывка означает, что кетейцы погибли из–за «женских даров». Античные комментаторы этого загадочного места «Илиады» (схолиасты) утверждали, что речь идет о золотой лозе, полученной царем Трои Лаомедоном от Зевса в возмещение за взятого на Олимп царевича Ганимеда. Этот мотив преломился в строках из «Малой Илиады», приписывавшейся поэту Лесху из Ми- тилены: «Виноградная лоза, которую Кронид послал в воздаяние за его (Лаомедона) чадо, покрытая золотыми листьями и гроздьями: изготовив их, Гефест ее дал отцу Зевсу, а тот послал Лаомедону за Ганимеда». Схолиасты и автор комментариев к гомеровским поэмам Евстафий (XII в.), поясняя слова Гомера о «женских дарах», сообщают, что Приам подарил ее своей сестре Астиохе, матери царя кетейцев Эврипила, которая за подарок послала сына на гибельную для него войну. По другой приводимой там же версии, заинтересована в золотой ветви была не мать, а жена Эврипила. Но как бы то ни было, только кетейцы Эврипила воевали, так сказать, получив предоплату. Это отличает их от всех остальных защитников Трои и обязывает нас рассказывать об их деяниях отдельно.

Глава 11 ТРОЯНСКАЯ ВОЙНА И ПОХОДЫ «НАРОДОВ МОРЯ»

Что–то здесь осиротело, Чей–то светоч отсиял, Чья–то радость отлетела, Кто–то пел — и замолчал.

В. Соловьев, «Мимо Троады»

Над курганом Ураганом, Все сметая, война пронеслась,

Здесь солдаты умирали, Заслоняя сердцем нас.

Ю. Друнина
Историки, обращающиеся к теме Троянской войны, сталкиваются с одним, чрезвычайно затрудняющим исследование обстоятельством. О разрушении Илиона греками прямо не сообщает ни один источник, кроме их собственных преданий. Ни архивы хеттских царей, ни записи египетских фараонов ничего не говорят о Троянской войне. Как же тогда вписать эту войну в контекст мировой истории? Для специалистов это наиболее острый и не решенный в настоящее время вопрос.

На наш взгляд, все неудачные попытки его решения связаны только с тем обстоятельством, что исследователи игнорируют роль государства Арсава в этом конфликте. Для них в центре рассмотрения находится только город на холме Гиссарлык, а Троянская война выглядит как небольшое военное столкновение, никак не отразившееся на судьбах других государств. Но такой взгляд в принципе неприемлем, хотя бы уже потому, что практически сразу же после завершения Троянской войны в качестве целостного образования перестают существовать и оба могучих противника Арсавы — Хеттская империя и государство ахейцев. Приблизительно в то же самое время происходит знаменитый исход евреев из Египта и начинается расцвет Ассирии. Иными словами, Троянская война обозначает тот временной рубеж, когда политическая карта Средиземноморья, что называется, «трещала по швам».

В конце XIII — начале XII вв. до н. э. Египет дважды подвергся нападению племен, которые в самих египетских памятниках связываются с морем и потому получили название «народов моря». Произошли эти события при двух фараонах — соответственно Мерне- птахе и Рамзесе III. Надписи этих фараонов являются главныхМ источником, сообщающим о нашествии «народов моря».

В пятый год правления фараона Мернептаха (1232 г. до н. э.) во время очередной войны между Египтом и его соседями — лувийцами (ливийцами) последние были поддержаны целым рядом племен, название которых в условном чтении звучит так лукка, акайваша, турша, шакалуша, шардана. Специалисты уверенно отождествляют первые три имени соответственно с ликийцами, ахейцами и тирсенами (тирренами, троянами). Поселения этих племен существовали на западном побережье Малой Азии, откуда они морем могли проникнуть на территорию Египта. Относительно четвертого народа высказано предположение, что это были сикелы (сикулы) — обитатели острова Сицилии. Мы вполне готовы принять эту точку зрения, но с одним, очень существенным дополнением. Сикелы–шакалуша — это тот же самый народ, который в греческих мифах называют циклопами! В рассматриваемое время они реально проживали на островах в Эгейском и Средиземном морях, вспомним путешествие Одиссея! Этнические корни народа шардана остаются для историков неясными. Известно, что шардана участвовали в битве при Кадеше на стороне египтян, войдя в войско Рамзеса II. При Мернептахе же они изменили своим бывшим союзникам и выступили на стороне «северных народов, пришедших со всех сторон».

В большой надписи из Карнака Мернептах повествует о том, что враги «внезапно проникли в долины Египта к великой реке» и принялись свирепо опустошать страну. Но правитель Египта не медлил: «Его отборнейшие лучники были собраны, его колесницы были приведены со всех сторон» и т. д. Египтяне отразили это нападение, убив более 6200–6300 ливийцев, 1231 акайваша, 740 турша, 220 шакалуша, 200 шардана и 32 лукка. Из этих данных можно заключить, что, по всей видимости, большинство среди пришельцев — «северян» составляли ахейцы, а это свидетельствует о высоком уровне боеспособности ахейцев на тот момент. Далее, поскольку они составляли с малоазийски- ми народами единое войско, то прибыли они в долину Нила, скорей всего, не из Греции, а из Малой Азии, точнее, из Милета — центра сосредоточения греков- ахейцев в Анатолии. Первый поход «народов моря», очевидно, предшествует по времени Троянской войне, так как ахейцы еще состоят в дружбе с защитниками Цэои — троянцами и ликийцами.

В 1194 г. до н. э. последовала новая атака «народов моря». В данном случае египтян атаковали племена пеласгов и тевкров. В названии первого из них нельзя не признать имя наших старых знакомых — пеласгов. Античные авторы называли пеласгов первопоселенцами материковой Греции. Ахейцы, пришедшие сюда позже, потеснили пеласгов с части их земель. Мы уже знаем, что пеласги проживали в Малой Азии, и они отрядили воинов на защиту Трои. В «Илиаде» упоминается еще пеласгический Аргос в Фессалии, а в «Одиссее» — пеласги, проживающие на Крите. Но их соплеменники населяли также окраинную, северо–западную область Греции — Эпир. Часть эпирского побережья так и называлась — Палайстин. Думается, что в набеге на Египет все эти различные (греко–малоазийские!) ветви единого народа могли объединяться. Им не суждено было, однако, одержать победу. После неудачи в войне с Рамзесом III пеласты, откатившись на восток, появляются в Библии как воинственные филистимляне, давшие свое имя стране Палестине (тождественное наименованию их энирской родины).

Богиня земли в западносемитской мифологии — Арцу (Арсу) — приходится дочерью Балу (Бела). Это можно интерпретировать таким образом, что территория, ранее входившая в состав государства Арсава, названного так в честь богини Арсу (древнерусской Яры), впоследствии стала называться Палестина — «Балу–стан», по имени божества Бела, которого пришельцы–пеласги стали считать ее отцом, то есть богом более древним и именитым.

Союзников пеластов — тевкров — традиция связывала с землями Троады. Согласно Геродоту, считавшие себя потомками тевкров пеоны настаивали на своем родстве с троянцами. Сама Т^юада именовалась также

Тевкридой, и в эпоху Геродота маленький троянский этнос гергиты рассматривался как последний реликт древних тевкров. Сохранились даже предания, в которых основателем Трои назывался царь Тевкр, а Дардан выступал его зятем.

В числе ахейцев, штурмовавших Трою, находился знаменитый воин с тем же именем Тевкр. Отцом его был царь острова Саламин Теламон, а матерью — родная сестра царя Приама — Гесиона. История их воссоединения достойна отдельного рассказа. Отец Гесионы Лаомедон в свое время нанял Посейдона и Аполлона потрудиться на благо Троянского края. В течение года первый возводил крепостные стены, а второй пас стада. Но когда наступило время расчета, троянский царь отказался выдать положенную им плату и даже пригрозил расправой, если они будут ее домогаться. В ответ Посейдон наслал на город морское чудовище. Сражаться с ним троянцы не решились, но, на их счастье, прорицатели выяснили, что от чудовища можно избавиться, пожертвовав ему Гесиону. Тогда Лаомедон распорядился приковать дочь к скале у моря, но еще раньше, чем чудовище, у берегов Трои появился Геракл, возвращавшийся из страны амазонок. Геракл предложил Лаомедону спасти Гесиону, если тот даст ему в награду тех знаменитых коней, которых Зевс подарил Тросу (деду Лаомедона) в качестве выкупа за его сына Ганимеда. Троянский царь дал согласие, но когда Геракл убил чудовище, снова не сдержал своего обещания и прогнал великого героя, осыпая его угрозами и оскорблениями. Геракл не забыл этой обиды. Спустя некоторое время он собрал своих друзей и на шести кораблях приплыл к Трое, взял ее штурмом и убил Лаомедона. Гесиона досталась другу Геракла Теламону, который впоследствии женился на ней.

Таким образом, саламинский герой Тевкр — сын ахейца и троянки. Данное обстоятельство выделяет его в войске греков. В связи с этим и народ тевкров (имя очень редкое!) воспринимается как воплощение некоторого союза греков–ахейцев и троянцев. Добавим к этому, что родиной мифического первопредка троянцев Тевкра древние предания называют Крит или Афины. Как и в случае пеластов–пеласгов, мы можем заключить, что объединенный поход двух племен на Египет в 1194 г. до н. э. отражает существование в Средиземноморье некоторого греко–троянского союза. Но племя ахейцев в нем уже не фигурирует!

В 1191 г. до н. э. «народы моря» предприняли новое наступление на страну фараонов. В надписях Рамзеса III, относящихся к этому году, говорится о грозном заговоре «северян» на их островах, об их твердой уверенности в осуществлении их грандиозного плана, на самом деле изменившего всю карту Передней Азии. Теперь к пеластам и тевкрам присоединились уже знакомые нам турша–тирсены, шакалуша–сикелы с какими–то группами шардана, а также отряд карийцев — жителей малоазийской области вблизи города Галикарнаса — и южно–малоазийское племя данов–да- нуним (вполне вероятно, что это данайцы «Илиады»). Все эти народы двигались и сушей, и морем, причем перемещавшиеся по суше везли на повозках свои семьи: это уже был не набег ради добычи, а целенаправленное переселение. Рамзес III сообщает, что на своем пути переселенцы сокрушили страны Хатти, Арсаву и Аласию — Кипр. Египет, правда, устоял, но страх его жители пережили немалый.

Ну, а куда же делись ахейцы? Документы перестают упоминать о них, и мы вправе сделать только один вывод: в период между двумя (1232 г. до н. э. и 1194–1191 гг. до н. э.) походами «народов моря» ахейцы смешались с хместными народами, образовав племя тевкров или частью «влившись» в число данов. Троянская же война происходила, по–видимому, после первого набега «народов моря» — приблизительно в конце XIII в. до н. э. Это, так сказать, грубая схема событий.

сопутствовавших Троянской войне. Попробуем теперь детализировать ее и приведем дополнительные аргументы в пользу высказанной точки зрения.

На наш взгляд, события развивались следующим образом. К середине XIII в. до н. э. позиции индоевропейских народов (ариев Митанни и Арсавы, хеттов, ливийцев) на Ближнем Востоке значительно ослабли. Утрата митаннийцами ведущих позиций в Северной Месопотамии автоматически привела к усилению политического влияния семитической Ассирии. Не следует забывать также, что XIII в. до н. э. — это время необычайной активизации семитских племен в Палестине. Именно к этому историческому моменту традиция относит знаменитый исход евреев из Египта.

Одним из древнейших народов, проживавших в Палестине, Библия называет Рефаимов, жителей Средиземноморской Рутены — Русены. Он назывался так по имени своего родоначальника Рафа (Рута — Руса) и отличался необыкновенной силой и огромным ростом. На языке идиш и сейчас слово «русский» переводится как «рейзен», а «Россия» — как «Рейзя». С Рефаимами в Священном Писании иногда соединяются и другие племена, что подчеркивает дружественный характер политики рефаимов–русов по отношению к остальным народам Земли обетованной. Как мы уже говорили, египтяне сумели в значительной степени вытеснить русов из Палестины, но во второй половине II тыс. до н. э. там еще оставались их потомки — ваны- ханаане. В этническом смысле ханаане, по–видимому, составляли уже в значительной степени смешанный с местными племенами и другими пришлыми индоевропейскими племенами (например, хеттами) этнос, но их по–прежнему можно было считать арийско–прасла- вянским «островком» на Ближнем Востоке.

Несмотря на многолетние усилия, египтяне так и не смогли полностью покорить Ханаан. Битва при Ка- деше доказала, что индоевропейцы достаточно сильны, чтобы противостоять им в Средиземноморье. Но у египтян на руках еще оставалась «козырная карта». Это был жаждущий самоутверждения на политической сцене еврейский народ. Египетские источники ничего не сообщают об исходе евреев из Египта. Но сама по себе эта акция была чрезвычайно выгодна им. Скорей всего, это была, как мы бы сказали сегодня, тайная операция египетских спецслужб. На территорию сильного и неуступчивого противника направлялась армия переселенцев, заинтересованная в создании своей национальной автономии. При всем при том, как хорошо известно, на территории Ханаана к тому времени уже проживало достаточное количество семитов, которые так или иначе содействовали приходу сюда своих соплеменников.

По версии, изложенной в Библии, евреи не решались вступать в Ханаан, поскольку египетское рабство приучило их народ к трусости, и нужно было выждать, пока подрастет новое поколение, выросшее на свободе. Все правильно, но к этому, пожалуй, следует добавить, что нужно было также и время, чтобы египетские военные инструкторы научили воевать это поколение. И было бы в высшей степени наивно думать, что евреи смогли бы успешно воевать с «людьми–великанами» (их собственное выражение!), если бы не помощь фараонов. Но и у ханаан тоже была мощная поддержка в лице ливийцев, а также индоевропейцев Малой Азии и Северного Средиземноморья, или «народов моря», как их называли египтяне.

В составе этой группы племен не было хеттов. Если к моменту битвы у Кадеша они действительно были ведущей военной силой в Малой Азии и по праву возглавляли союз «народов севера», то к середине XIII в. до н. э. ситуация переменилась. Хетты утратили контроль над западными областями Анатолии, и троянцы и соседствующие с ними страны проводили независимую самостоятельную политику. Греки–ахейцы, укрепившиеся к тому времени в Милете, воспользовавшись отсутствием «единоначалия» в регионе, заявили о себе как о третьей силе. В первом походе «народов моря» в коалиции индоевропейцев, противостоящих Египту и семитам, они, по существу, заняли место хеттов.

В надписи из Карнака фараона Мернептаха присутствует фраза о «презренном вожде», приведшем акайваша–ахейцев в его страну. Вполне вероятно, что здесь имеется в виду вождь ливийцев, и тогда ахейцы выделяются среди всех северных отрядов как основная союзная ливийцам сила, связанная с ними особым договором. Но гораздо вероятнее, что речь в данном случае идет о вожде самих ахейцев, которые опять–таки выделяются среди прочих «северян», о чьих предводителях фараон не сообщает ни слова. Еще поразительнее, однако, следующая деталь. В этой же надписи из Карнака народ акайваша настойчиво противопоставляется ливийцам, не знающим обрезания, как народ, практикующий эту процедуру. Как ни удивляет это свидетельство в сравнении со всем, что известно об обычаях позднейших, исторических греков, но факт знакомства группы ахейцев, наступавших на Египет, с обрезанием сейчас общепризнан. При объяснении этого свидетельства исследователи соглашаются, что такой обычай мог изначально возникнуть у ахейцев Крита под влиянием их соседей на юге Средиземноморья — тех же египтян и семитских народов Леванта. Более логично, однако, на наш взгляд, было бы предположить, что этот обычай усвоили именно те ахейцы, которые переселились в юго–западные районы Анатолии и имели контакты с семитскими народами Палестины и Сирии. Во всяком случае, этим своим «восточным» обычаем контингент ахейцев в составе «народов моря» отличался от остальных членов военного союза.

Первый поход «народов моря» окончился неудачей. Как правило, подобный финал военной кампании предельно обостряет отношения в стане союзников.

При этом стоит учесть, что если сикелы–циклопы и ли- кийцы участвовали в войне с целью помочь сородичам ханаанам–ванам (тем же венетам!), то ахейцев интересовала прежде всего богатая добыча. Они были наемниками! А когда наемное войско не получает награды, оно может обратить оружие и против своих нанимателей. Потери ахейцев в битвах с египтянами были больше, чем у любого другого союзника, потому они могли потребовать от стран — членов «северного союза» — дополнительной компенсации за свои потери.

Согласно древнегреческой традиции, би тве за Трою предшествовал поход войска Агамемнона в Мисию (область, расположеннуююжнее Троады). Мисийцы, возглавляемые царем Телефом, оказали достойное сопротивление грекам. Античные авторы признавали полную достоверность этой неудачной для ахейцев кампании. Так, Страбон написал: «…войско Агамемнона, грабя Мисию, как будто Троаду, с позором отступило». Живописный образ Телефа, поднимающего на битву свой народ, вырисовывается в позднем романе Дикти- са Критского: «Те, кто первыми спаслись бегством от греков, приходят к Телефу, мол, вторглись многие тысячи врагов и, перебив охрану, заняли берега… Телеф с теми, кто был при нем, и с прочими, кого в этой спешке можно было собрать вместе, быстро идет навстречу грекам, и обе стороны, сомкнув передние ряды, со всей силой вступают в бой…» Аполлодор пересказывает соответствующее место «Киприй» так: «Не зная морского пути в Трою, пристали греки к Мисии и стали се разорять, думая, что это Троя. А Телеф, царствовавший над мисийцами, погнал эллинов к кораблям и убил многих…» Примечательно, что Аполлодор излагает этот эпизод в едином сюжете «Илиады» и соответственно пишет: «Действительно, поскольку эллины вернулись, иногда говорится, будто война длилась 20 лет: ведь после похищения Елены эллины на второй год приготовились выступить в поход, а после того, как возвратились из Мисии в Элладу, спустя 8 лет они, вновь вернувшиеся в Аргос, отплыли в Авлиду». Это сообщение о традиции включать мисийский поход в историю Троянской войны и отводить на нее в целом 20 лет заслуживает полного доверия, поскольку оно прямо подтверждается свидетельством Гомера, у которого Елена в своем плаче по Гектору восклицает:

Ныне двадцатый год круговратных времен протекает
С оной поры, как пришла в Илион я, отечество бросив…
Кроме того, упоминание о неудачном мисийском походе содержит обращение Ахилла к своему верховному вождю Агамемнону, в котором он в связи с насланной Аполлоном чумой предупреждает:

Должно, Атрид, нам, как вижу, обратно исплававши море,
В домы свои возвратиться, когда лишь от смерти спасемся.
В этом фрагменте Гомер тонко подчеркивает, что армада греческих кораблей однажды уже переплывала Эгейское море в надежде завоевать Трою.

Итак, Троянская война проходила в период между двумя походами «народов моря» (между 1232 и 1194 гг. до н. э.). Длилась же она, согласно традиции, два десятилетия. Относительно точной длительности военных действий можно, разумеется, сомневаться — слишком уж круглые числа фигурируют при расчетах, но, по крайней мере, число «двадцать» должно убедить всех в том, что война носила чрезвычайно затяжной характер. Обратим внимание также, что датировка походов «народов моря» жестко привязана ко времени вступления на трон фараона Мернептаха. Относительно года его воцарения существуют три версии (разброс между самой ранней и самой древней — порядка двух десятков лет). Мы выбираем из них наиболее раннюю, чтобы максимально приблизить дату Троянской войны ко времени пожара в Трое VIIa по Блегену (середина XIII в. до н. э.).

Греческие источники ничего не сообщают о первом походе «народов моря». И это вполне понятно. В нападении на Египет участвовали только те ахейцы, которые проживали в Малой Азии, то есть в Миле- те и близлежащих к нему областях. Знаменитые греческие цари, ставшие героями «Илиады», равно как и греки материковой части Греции, не имели к первому походу никакого отношения. Это было совместное предприятие ряда малоазийских и северобалканских племен. Ахейцы на тот момент поддерживали дружественные отношения с троянцами, что и зафиксировано в преданиях, сообщающих, что Менелай запросто гостил в Трое, был принят в доме у Париса и именно там троянец договорился с ним об ответном визите в Спарту.

После похищения Елены ахейцы материковой Греции собирают войско, призванное отомстить за поруганную честь Менелая и вернуть ему супругу. Но, удивительное дело, войско Агамемнона высаживается не в Троаде, а несколько южнее — в Мисии. Мифологическая традиция истолковывает это так, что, мол, греки не знали пути в Т]рою. Но, похоже, что дело в другом. Для успешной войны против Трои воины Агамемнона должны были соединиться с ахейцами Милета. Вероятно, именно их объединенная коалиция и сражалась с мисийцами Телефа. Как мы уже рассказывали, ахейцам не дали продвинуться на север полуострова, и они были вынуждены отплыть назад в Грецию. Им предстояло ждать еще долгих восемь лет, чтобы снова собраться в Авлиде и отправиться в новый поход, теперь уже прямиком в Троаду.

В последние десятилетия некоторые ученые высказали гипотезу, что первый поход «народов моря» включал в себя как составную часть и те сражения, которые впоследствии греки назвали Троянской войной. По этой версии выходит, что Трою штурмовали не одни только греки, а целая группа, в том числе и северобалканских, племен. Такое предположение на первый взгляд гениально решает проблему соотнесения походов «народов моря» с Троянской войной. Ахейцы — участники первого похода «народов моря», и они же — победители в Троянской войне. Оба события происходили примерно в одно и то же время. Так давайте поставим между ними знак равенства! Что ж, так, безусловно, можно поступить, но только при одном условии: надо допустить, что греческие поэты, описывавшие Троянскую войну, в такой степени смешали правду с вымыслом, что к их поэмам не следует относиться как к основополагающим источникам. Если поэты подтверждают данную гипотезу — хорошо, если же нет, то не беда, поскольку это, в конце концов, литература! К примеру, следует признать, что никакие ликийцы Трою не защищали, потому что они — союзники ахейцев в первом походе «народов моря». Но тогда обессмысливается и весь сюжет «Илиады», в которой ликийцы во главе с царем Сарпедоном, Главком и Пандаром бьются насмерть с греками. Согласиться с такой точкой зрения никак нельзя. Тем более что предлагаемая нами реконструкция событий дает непротиворечивое истолкование всем известным греческим и египетским свидетельствам.

Ключевая идея в решении обсуждаемой нроблехмы состоит в том, что мы выделяем две группы ахейцев — малоазийских, колонизировавших Милет и острова Эгейского моря — и собственно греков, проживавших в материковой части Греции и на Крите. В первом походе «народов моря» участвовали только ахейцы–ма- лоазийцы, или, по–другому, «обрезанные греки». Второй поход происходил уже после окончания Троянской войны. К тому времени войско Агамемнона вволю похозяйничало в Анатолии. Основная задача кампании была решена, и каждое из племен теперь решало свои собственные задачи. Кто–то торопился возвратиться домой, но были и желающие увеличить число поверженных ими врагов и количество награбленных сокровищ. Вот они–то и могли примкнуть к «народам моря» во время их второго похода на Египет.

Как мы уже писали, второе наступление «народов моря» на Египет представляло два последовательных вторжения. Первое в 1194 г. до н. э. было отражено войсками фараона Рамзеса III. Память об этом событии сохранилась в Троянском цикле. Прежде всего, это хорошо прослеживаемая тема высадки ахейского десанта в Египте непосредственно после разрушения Приахмовой Трои, как бы в эпилоге Троянской войны, и их сокрушительного разгрома войском египетского правителя.

К этой теме два раза, с небольшими нюансами, обращается Одиссей у Гомера в своих так называемых «лживых рассказах» на Итаке, когда неузнанный царь в обличье нищего рассказывает слушателям различные версии своей вымышленной биографии. В четырнадцатой песни «Одиссеи» он изображает себя побочным сыном некоего знатного критянина, преуспевшим в войнах и набегах и девять лет сражавшимся в Троаде рядом с царем Идоменеем. После возвращения из–под Трои герой рассказа, пробыв в своем доме не более месяца, снаряжает девять кораблей и отбывает со своей дружиной в Египет. Здесь его воины, отправленные на разведку;

Грабить поля плодоносные жителей мирных Египта Бросились, начали жен похищать и детей малолетних, Зверски мужей убивая, — тревога до жителей града Скоро достигла, и сильная ранней зарей собралася Рать; колесницами, пешими, яркою медью оружий Поле кругом закипело; Зевес, веселящийся громом, В жалкое бегство моих обратил, отразить ни единый Силы врага не поспел, и отвсюду нас смерть окружила; Многих тогда из товарищей медь умертвила, и многих Пленных насильственно в град увлекли на печальное

рабство.

Их предводитель, однако, увидев вблизи самого египетского царя, успел, отбросив оружие, сдаться лично ему в плен и был увезен во дворец, хотя разъяренные египтяне и грозили критянину смертью. В семнадцатой песни Одиссей пересказывает ту же историю с изменениями. Здесь нет указаний на критское происхождение рассказчика, путь в Египет составляет уже не пять дней, а назван «долгой дорогой», финал же проигранной битвы для побежденного героя оказывается еще более плачевным. Взяв в плен, его продают в рабство на Кипр.

Навряд ли история, рассказанная Одиссем, была абсолютно лживой. Поход какой–то части ахейцев на Египет, по всей видимости, действительно имел место. Но важно отметить при этом, что в нем участвовало не все объединенное войско, а крайне ограниченный контингент. На девяти кораблях не увезешь много воинов, поэтому, скорей всего, некоторая часть ахейцев попросту влилась в ряды пеластов и тевкров, воевавших в 1194 г. до н. э. в Египте.

Видимо, та же тема высадки группы ахейцев после опустошения Трои в Египте воплотилась в известном легендарном сюжете о египетском плавании Мене- лая. Правда, у Гомера прибытие спартанского царя в Египет имеет случайный, непреднамеренный характер. Буря забрасывает плывущего из Трои Менелая к критским берегам, здесь большинство его кораблей разбивается о скалы, а сам он с пятью кораблями оказывается в Египте, где проживает в доме царя, торгует и посещает другие средиземноморские страны, чтобы через много лет вернуться в свою Спарту. Гораздо интереснее и содержательнее в этом смысле версия, приводимая Геродотом, со ссылками на беседы с египетскими жрецами. По Геродоту, Парис — Александр, спеша в Илион с Еленой и похищенными у греков сокровищами, против воли попал в Египет. Его царь вынуждает троянца оставить в этой стране Елену и остальную добычу (подробнее об этом чуть дальше, в главе о Елене Прекрасной). Но греки, прибыв под стены Илиона, не поверили заверениям троянских тевкров, что в Трос нет ни жены Менелая, ни богатств. Когда же город был разрушен после осады, Менелай, убедившись в справедливости сказанного осажденными, отделился от других ахейцев и направился со своими кораблями в Египет. Здесь египтяне выдали ему Елену и сокровища, но вскоре между ними и ахейским вождем вспыхнула вражда, ибо, задерживаемый в Египте отсутствием попутного ветра, Менелай принес в жертву ветрам египетских детей. Преследуемый египтянами, желающими отомстить за злодейства, он бежал в Ливию.

Как и в истории Менелая, так и в «лживых» рассказах Одиссея ахейцы появляются в Египте сразу же после ухода из Трои и в обоих случаях прибывают со стороны Крита, что можно сопоставить с настойчивыми упоминаниями об островах «народов моря» в египетских надписях. Оба раза это лишь небольшой отряд, который в одиночку не может решить крупных военных задач. Кроме того, до походов Александра Македонского только для эпохи «народов моря» достоверно зафиксировано вооруженное вступление греков (ахейцев, тевкров, данайцев) в Египет с грабительскими и завоевательными целями. Поэтому у нас есть все основания соотнести рассказы Одиссея и историю о прибытии Менелая в страну Нила с событиями 1194 г. до н. э. Все, как говорится, встало на свои места, как только мы разделили ахейцев на две части — участвовавших в первом походе «народов моря» (малоазийских) и не участвовавших (воины Агамемнона). Не надо, однако, полагать, что греки в сражениях с египтянами терпели только неудачи. Часть из них, известная под именем данайцев, была вовлечена в победную кампанию «народов моря» в 1191 г. до н. э.

Народ данайцев (данунов, данунитов) был известен египтянам как минимум с середины XV в. до н. э.

Их имя присутствует в текстах конца правления Тутмоса III, а также в надписи из погребального храма Аменхотепа III (начало XIV в. до н. э.). Если этническое имя ахейцы (акайваша) появляется в египетских надписях очень поздно и лишь один раз, при Мернептахе (вторая половина XIII в. до н. э.), то данайцев египтяне узнали намного раньше. В хеттском документе, относимом к началу XVI в. до н. э., упоминается южноанатолийская страна Адана. В связи с этим возникает вопрос: какое отношение имеют малоазийские данайцы к грекам–ахейцам и данайцам Гомера?

Исследователи предлагают в качестве ответа самые разные мнения, есть даже предложение рассматривать данунитов как исконно анатолийский этнос, не имеющий ничего общего с греками–данайцами. Но, думается, что это чересчур крайняя позиция. Другое дело, что факты существования данайцев на юго–западе Анатолии, начиная с XVI в. до н. э. и их участие на стороне греков в Троянской войне требуют объяснения.

Чтобы разрешить загадку появления данайцев в Анатолии, мы предлагаем вспомнить об арийском племени синдов, которых фракийцы называли ксан- фиями, а Гомер синтийцами. Ранее мы уже высказали мысль, что они вместе с ликийцами проникли в Южную Анатолию и по их имени была названа главная река и столица Ликии — Ксанф. По–арийски название синды можно перевести как «речные люди». С другой стороны, в более широком, индоевропейском контексте, слово река звучало как «дану» — отсюда названия Дунай, Днестр, Днепр, Дон. Таким образом, после слияния с друг ими индоевропейскими племенами (хеттами и греками, проникавшими в Малую Азию) синды- ксанфии могли превратиться в данайцев–данунитов. Страна Адана находилась напротив Кипра. Как и этот остров, она, начиная с середины II тыс. до н. э., стала местом столкновений хеттов, ахейцев и стран Арсавы. В Троянской войне ахейцев против стран Арсавы (при фактическом нейтралитете хеттов) данайцы приняли сторону греков.

В связи с участием ахейцев и данайцев в походах «народов моря» важно привлечь к рассмотрению также миф о лидийском царе Мопсе (Моксе), завоевавшем сразу после Троянской войны всю Южную Анатолию, включая Киликию и Памфилию (страны на юге Анатолии), а затем вторгшемся в Сирию и дошедшем до Финикии. По преданию, сподвижниками Мопса были ахейцы во главе с аргивянином Амфилохом и прорицателем Калхасом, которые после завоевания Трои пешком двинулись из сожженного города в Лидию. Там Калхас стал состязаться с Мопсом в искусстве прорицания, но, проиграв спор, умер. Амфилох же пошел воевать в Киликию, где они вместе основали ряд городов. Позднее греки–памфилийцы считались потомками ахейских союзников Мопса. Сенсационный интерес к фигуре царя Мопса привлекла надпись IX–VIII вв. до н. э. из Кара–тепе (юг Анатолии). Она составлена киликийским царем Аситаваддой на иероглифическом лувийском и финикийском языках. В ней имя подвластного Аситавадде народа «дануним» сочетается с обозначением династии, к которой принадлежал этот царь, в качестве «дома Мопса». На этом основании ряд ученых отождествил подвластных «дому Мопса» дану- нимов с греческими данайцами и включил в этот ма- лоазийский этнос греков–ахейцев, перешедших после взятия Илиона под власть Мопса и помогавших ему в создании царства на юге полуострова. В то же время, поскольку народ дануиимов нападал на Египет вместе с тевкрами и пеласгами, Мопс стал трактоваться как вождь крупного войска, в значительной степени состоявшего из данайцев и дошедшего до Сирии и Палестины в числе «народов моря».

Подведем, наконец, итоги. Вторжение ахейцев Греции и Крита в Анатолию вклинивается по времени между двумя походами «народов моря». Греки нанесли концентрированный удар по племенам, являвшимся соплеменниками или союзниками «народов моря», поэтому с геополитической точки зрения Троянская война была исключительно на руку египтянам и семитам, от которых на тридцать с лишним лет была отведена угроза с севера. Более того, по–видимому, именно в этот промежуток времени евреи сумели заселить Палестину. На вопрос — почему Моисей сорок лет водил евреев по пустыне — мы бы теперь ответили так: «Он ждал начала Троянской войны». Второй поход «народов моря» был, по существу, ответной акцией на заселение евреями Ханаана. Пеласги–филистимляне двигались на юг уже вместе с семьями, чтобы восполнить число сородичей ханаанеев, противостоявших агрессии Египта и семитов.

В целом следует сказать, что война между арийско–праславянским севером и египетско–семитским югом была первыми проиграна. Произошло это, как мы старались показать, не без помощи хеттов и греков, стремившихся извлечь из этой ситуации собственную выгоду и тем самым поспособствовавших победе юга. Как те, так и другие сполна получили за это от северян. Северобалканские племена с огнем и мечом прошли по землям Греции, а мизы–мушки разгромили Хеттское царство. Ни страна Хатти, ни Микенская Греция после этого не смогли возродиться. Но это было слабым утешением для их противников, поскольку в результате Троянской войны перестала существовать и Средиземноморская Русь.


Часть III СМУТНОЕ ВРЕМЯ В СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ, ИЛИ ПО СЛЕДАМ ГЕРОЕВ «ИЛИАДЫ»

В судьбе племен людских, в их непрестанной смене Есть рифы тайные, как в бездне темных вод. Тот безнадежно слеп, кто в беге поколений Лишь бури разглядел да волн круговорот.

В. Гюго
Современные читатели и исследователи зачастую с интересом вникают в перипетии троянских баталий, но размышления о геополитическом смысле войны и предопределенных ею послевоенных судьбах ее главных героев остаются на втором плане. Вот, к примеру, стихотворение Станислава Куняева, которое так и называется «Читая «Илиаду»:

…И закипела пена, И пенилась волна —
Прекрасная Елена, Троянская война!
Ах, мне уж эти греки, такие чудаки!
Сражались наши предки за–ради чепухи,
сходились из–за бабы, какая ерунда!
Им наших войн масштабы не снились никогда.
Они рубились храбро, водили корабли.
Но рассуждать абстрактно, к несчастью, не могли.
Они сражались храбро за злато–серебро,
а надо бы за братство, равенство и добро.
Станислав Куняев — один из лучших российских поэтов, профессиональные навыки его, безусловно, очень высоки. Но вот что касается понимания истинного масштаба Троянской войны, то здесь он серьезно ошибся. Эта война была одним из ключевых событий мировой истории, она в значительной степени предопределила радикальный передел политической карты Восточного Средиземноморья, Передней Азии и Ближнего Востока.

В предыдущей главе мы на основании исторических источников и данных греческого эпоса предложили новую концепцию развития событий вокруг Трои в конце XIII — начале XII в. до н. э. Теперь же на основании анализа судеб отдельных главных героев Троянской войны мы попытаемся уточнить и дополнить ее новыми доказательствами. А начнем, разумеется, с главной «виновницы» всей этой заварухи — прекрасной Елены, которая, как станет ясно, была вовсе не простой «бабой».

Глава 12 ЕЛЕНА ПРЕКРАСНАЯ И КУЛЬТ ВЕЛИКОЙ БОГИНИ

Сидели старцы Илиона

В кругу у городских ворот;

Уж длится града оборона

Десятый год, тяжелый год!

Они спасенья уж не ждали,

И только павших поминали,

И ту, которая была

Виною бед их, проклинали:

«Елена! Ты с собой ввела

Смерть в наши домы!

Ты нам плена

Готовишь цепи!..»


В этот миг

Подходит медленно Елена,

Потупя очи, к сонму их;

В ней детская сияла благость

И думы легкой чистота;

Самой была как будто в тягость

Ей роковая красота…

Ах, и сквозь облако печали

Струится свет ее лучей…

Невольно смолкнув, старцы встали

И расступились перед ней.

А. Майков
Жизнеописание Елены достойно целой серии авантюрных романов. Никакой женщине, даже Анжелике, не снились те приключения и испытания, которые пережила она. Цари и самые знаменитые герои влюблялись и похищали ее, невзирая на трудности и самые страшные пророчества.

Первыми «карусель похищений» затеяли афинский герой Тезей и его друг, царь лапифов, Пирифой. Они решили, что возьмут в жены только дочерей Зевса, и поклялись помогать друг другу в этой затее. Вначале оба отправились в Спарту, где подрастала дочь Леды и Зевса — Елена. Леда была женой спартанского царя Тиндарея, но Зевс нашел способ приблизиться к прекрасной и верной своему супругу женщине. Он явился к ней в образе лебедя, когда она купалась в реке. В результате этого на свет появились Елена и два ее брата- близнеца Кастор и Полидевк. Их еще называли Диоскуры, что означает «сыновья Зевса».

По другому варианту мифа, Елена — дочь богини Немесиды, которая, спасаясь от Зевса, превратилась в гусыню, а Зевс — в лебедя. Яйцо, из которого вылупилась Елена, было найдено и сохранено Ледой, она же вырастила и воспитала Елену как свою дочь. Позднее делались попытки соединить обе легенды. Говорили, что Леда снесла яйцо, из которого вышла Елена. Но все сходилось в одном: Елена — дочь Зевса, а только это и было важно Тезею и его другу. Они похитили девочку, когда она со своими подругами танцевала и пела на лесной поляне в честь богини Артемиды. Похитителям удалось бежать от погони. Еще в дороге они бросили жребий, кому быть мужем Елены. Счастье улыбнулось Тезею, но Елена была еще слишком молода, и поэтому афинский царь отослал ее в небольшой городок Афидна, расположенный в нескольких часах пути от Афин. Там девочка должна была расти под присмотром матери Тезея. Он же сам, верный обещанию, вместе с Пирифоем отправился в новый поход, чтобы добыть еще одну дочь Зевса. Оба решили, что самой подходящей невестой будет Персефона, дочь богини Деметры, некогда похищенной владыкой царства мертвых Аидом.

Героям пришлось сойти в подземное царство, в ужасную страну вечного мрака и холода. Хоть их план казался безумным, поначалу все шло хорошо. Друзья нашли вход, преодолели грозившие им со всех сторон опасности и ловушки и, наконец, добрались до жилища самого Аида. Бог принял их чрезвычайно дружелюбно, можно сказать, даже гостеприимно, поскольку пригласил отужинать. Но подняться из–за стола Тезей и его друг уже не смогли. Они оказались узниками грозного владыки, притом, как они думали, навеки. Спасение пришло лишь через много лет, когда в преисподнюю спустился Геракл. Ему, правда, удалось спасти лишь одного Тезея. По решению богов Пирифой, осмелившийся пожелать владычицу царства мертвых, был оставлен прикованным к камню в вечном рабстве у ее мужа.

В то время как Тезей, скованный, пребывал у Аида, на землю афинян вторглись братья Елены — Кастор и Полидевк. Диоскуры искали ее с той самой минуты, как их сестра была похищена во время танцев. Они потребовали у афинян выдачи Елены, но те поклялись — и это была правда, — что не знают, где она находится. Юноши уже готовились воевать против целого народа и, надо полагать, вышли бы победителями, так как были чрезвычайно сильны и мужественны. Но в самый последний момент явился человек по имени Академ и указал Диоскурам, где спрятана Елена, проводив их прямо в Афидну. Кастор и Полидевк вместе с сестрой вернулись на родину, в Спарту. Афиняне же с тех пор ежегодно приносили жертвы Диоскурам и Елене. Спасший страну от губительной войны Академ тоже получил вознаграждение: его могила в священной роще близ Афин во все века была окружена почитанием. Позднее, в IV в. до н. э., в этой роще Платон обучал своих учеников, и его школа получила название «Академия». Вот почему по сей день важные научные, учебные и художественные учреждения называются академиями.

Но вернемся к жизнеописанию Елены. В скором времени после ее возвращения на родину отовсюду в Спарту стали стекаться женихи, мечтавшие о царской дочери. Тиндарей недоумевал, кого из них выбрать в зятья; ему казалось, что когда он сделает выбор, остальные женихи, оскорбленные отказом, поднимут спор и брань и станут мстить как ему, так и молодой чете. Но тут мудрый Одиссей, царь Итаки, дал спартанскому царю совет — предоставить выбор самой Елене, с женихов же взять клятву, что они не только не станут мстить избраннику, но даже, в случае необходимости, будут оказывать ему помощь и защиту. Так и поступил Тиндарей. Женихи дали требуемую клятву, а Елена выбрала Менелая. Перед смертью Тиндарей передал зятю власть над Спартой, своим же сыновьям, Кастору и Полидевку, он предоставил город Амиклы, что на юге Пелопоннеса. Так стал Атрид Менелай царем спартанским.

Бегство Елены с Парисом из–под крова мужа обсуждается с древних времен, и на этот счет имеются самые разные толкования. Помимо истории о великой любви, овладевшей Еленой, рассказывали также версию, что Парис принудил царицу к побегу или даже похитил силой. Говорили также, что они сначала попали в Египет, потом провели какое–то время в Сидоне и только через несколько лет прибыли в Трою. Вот что, в частности, об этом поведали древнегреческому историку Геродоту египетские жрецы.

Александр (второе имя Париса), похитив Елену, взял курс на Трою. Но во время плавания по Эгейскому морю сильные ветры отнесли корабль к югу, к берегам Египта. Ветер не утихал, и корабль вошел в один из рукавов Нила и стал на якорь близ города Тарихея. Там, недалеко от берега, находился храм Геракла. В этом святилище поддерживалась следующая традиция: если чей–либо раб находил в нем приют и соглашался выжечь на своем теле священные знаки, то он автоматически становился собственностью бога, и прежний господин уже не мог его забрать. Этот обычай существовал издревле. Зная о нем, слуги Александра донесли жрецам храма на своего хозяина. Они рассказали, как Александр выкрал Елену и какую обиду он нанес Менелаю. Обо всем услышанном жрецы и страж этого устья Нила Тонис сообщили, в свою очередь, фараону Протею. В их пересказе история похищения выглядела примерно так:

— К нам прибыл чужеземец. Он родом из страны троянцев. Этот человек совершил в Элладе нечестивое деяние: соблазнил жену человека, который принимал его как гостя, и вместе с нею и богатыми сокровищами находится здесь. К нашей земле его занесла буря. Как нам поступить — отпустить его безнаказанно или же отобрать добро, привезенное им?

На это Протей послал следующий ответ:

— Человека, совершившего нечестивое деяние против своего гостеприимца, схватите и приведите ко мне. Я послушаю, что он скажет.

Выполняя этот приказ, Тонис схватил Александра. Позднее он отправил его вверх по реке в Мемфис вместе с Еленой, сокровищами и слугами.

Когда все они предстали перед фараоном, то Протей спросил Александра, откуда он взял Елену. На этот вопрос троянец не мог дать вразумительного ответа. Он старался уклониться и говорил неправду. Тогда слуги Париса стали уличать его и сами обстоятельно рассказали все фараону. Рассмотрев это дело, Протей вынес приговор:

— Я постановил не убивать ни одного чужеземца, которого приведут в мою странy неблагоприятные ветры. Если бы не это, я бы жестоко покарал тебя, Александр. Я сделал бы это во имя эллина, оскорбленного тобой самым нечестивым образом: ты соблазнил его жену. И этого тебе оказалось мало! Ты уговорил ее бежать с тобой. И даже этим ты не удовольствовался: ты еще ограбил и дом своего гостеприимца. Однако я ни в коем случае не желаю убивать чужеземца на моей земле. Поэтому ты можешь уехать. Женщина же и сокровища останутся у меня. Я сохраню их для того эллина, если он сам пожелает приехать ко мне и увезти их от меня. Тебе и твоим спутникам я повелеваю в течение трех дней покинуть мою страну. В противном случае я расправлюсь с вами, как с врагами.

Так Елена осталась в Египте у фараона Протея.

По–видимому, предполагает Геродот, эта история была хорошо известна Гомеру, но он не принял ее во внимание, поскольку она не соответствовала замыслу его поэмы в отличие от другого сказания, где утверждалось, что Елена прибыла с Парисом в Трою. Гомер, по мысли Геродота, сам дал понять, что знает это сказание, когда, повествуя о скитаниях Александра вместе с Еленой по разным странам, приводит их в финикийский Сидон (соседствующий, как известно, с Египтом).

Свидетельство Гомера в высшей степени важно, поскольку заход эскадры Париса в Сидон и близлежащие страны подтверждает заинтересованность троянцев в палестинских делах! Но поэт ничего не говорит о посещении Парисом Египта и о его конфликте с фараоном! Рассказ жрецов — это версия египетской стороны. И совершенно не случайно, что в ней Парис выглядит обалдуй обалдуем. Как ни посмотри, но в истории о посещении троянцем египетских берегов сплошные «дыры». Совсем по–другому та же самая история будет выглядеть, если мы предположим, что жрецы соединили два разновременных события — первый поход «народов моря» и начало Троянской войны — и связали оба события с Парисом, олицетворявшим для египтян угрозу с севера. Тогда ясно, и почему троянец поплыл в сторону Египта, и почему он вернулся оттуда несолоно хлебавши. Елена при такой (египетской) интерпретации исторических событий должна представляться как символ победы и удачного исхода всех сражений, и ее пленение в Египте как раз и означает, что первый поход северян окончился неудачей.

Но вернемся вновь к рассказу египетских жрецов, как его передает Геродот. Выслушав их речи, историк спросил:

— Значит, все, что эллины рассказывают о Троянской войне, — вымысел?

Но жрецы запротестовали:

— Нет, эта война действительно велась. Наши предки много веков назад слышали о ней от самого Мене- лая. Вот как это было.

Большое войско ахейцев напало на землю троянцев, чтобы помочь Менелаю вернуть его жену. Эллины сошли с кораблей и разбили лагерь, откуда направили в Трою — или, как ее еще называют, Илион — несколько послов. С послами пошел и сам Менелай. Войдя в город, они потребовали возвращения Елены и сокровищ, а сверх того, удовлетворения за нанесение обиды. Но троянцы и тогда, и позднее клятвенно и без клятв упорно твердили ОДНО:

— У нас нет Елены и сокровищ, все это осталось в Египте! Мы не можем возместить то, что сейчас находится у фараона Протея!

Эллины же расценили это как насмешку как желание оставить их в дураках. И десять лет они держали Трою в осаде, а потом захватили ее. Лишь когда, ворвавшись в город, они нигде не могли найти Елену, а жители города, уже побежденные, продолжали твердить то же самое, они убедились, что троянцы с самого начала говорили правду, и отправили Менелая к Протею в Египет.

Прибыв в Мемфис, Менелай рассказал обо всем случившемся, получил от Протея щедрые дары, забрал Елену и свои нетронутые сокровища. Но туг он поступил несправедливо. Из–за того, что он долгое время не мог отплыть из Египта, поскольку мешали неблагоприятные ветры, он задумал безбожную жестокость: схватив двух египетских юношей, он принес их в жертву египетским богам. Когда об этом стало известно, негодованию египтян не было предела. Менелая пытались преследовать, но он скрылся на своих кораблях в сторону Ливии. Куда он направился затем, жрецам осталось неведомо.

Сам Геродот был склонен верить египтянам. По его мнению, если бы Елена находилась в Трое, то ее скорее всего отдали бы осаждавшим независимо от того, согласился бы на это Александр или нет. Не могли же Приам и его родственники быть до такой степени лишены разума, рассуждал историк, чтобы на себя, своих детей и на весь город навлечь столь страшную беду только ради того, чтобы Александр имел возможность предаваться любви с Еленой! Допустим, однако, что вначале они придерживались иного мнения. Но вот начались бои, полегло множество троянцев, не было сражения, где не пало бы два, три, а то и больше сыновей Приама — так, по крайней мере, сообщают поэмы. Но если дело обстояло таким образом, то Приам, даже если бы он сам жил с Еленой, отдал бы ее ахейцам — лишь бы спастись от ужасных бедствий. Геродот отмечает также и то, что не Александр был наследником престола, а Гектор. Именно он как старший сын и храбрейший воин унаследовал бы трон после Приама. А Гектор, считает Геродот, не стал бы потворствовать брату; совершившему неправое дело и виновному в том, что на его страну обрушилось такое бедствие. На основании всего этого Геродот делает такой вывод: у троянцев не было Елены, и, следовательно, они не могли ее отдать.

Сейчас уже невозможно установить, что «отец истории» действительно услышал от египетских жрецов, а что попросту вложил в их уста, чтобы сделать более достоверной милую его сердцу версию. Ведь рассказ о том, что Елена никогда не была в Трое, был хорошо известен в Греции уже задолго до него. Насколько нам известно, первым историю о египетском пленении Елены сочинил Стесихор, живший в 600 г. до н. э., т. е. за полтора столетия до Геродота. Он родился в городе Гимера, на Сицилии, и жил в греческих городах, расположенных в Южной Италии и на Сицилии. Стесихор был поэтом. Сочинял он главным образом песни, исполнявшиеся во время религиозных праздников. Содержанием этих песен чаще всего являлись старинные мифы о героях и богах. Писал Стесихор и поэмы. В одной из них описывается разрушение Трои, в других — приключения воинов, возвращавшихся из–под Трои на родину. Для нас наибольший интерес представляют два произведения Стесихора, известные, правда, только по названиям и нескольким фрагментам. Первая из поэм — «Елена» — вобрала в себя все дурное, что только можно было сочинить и рассказать об этой женщине: что она распущенна, неблагодарна, заносчива, изменчива, коварна. Зато вторая поэма — «Палинодия» — снимает с прекрасной Елены все упреки и обвинения. Почему? С чем связан такой внезапный поворот? Об этом задумывались уже в древности. И был изобретен такой любопытный ответ.

Елена была дочерью Зевса. Понятно поэтому, что после своей физической смерти она продолжала существовать как весьма могущественное божество. Узнав о первой поэме Стесихора, она сурово покарала поэта, лишив его зрения. Но одновременно пообещала, что он снова увидит солнечный свет, если засвидетельствует правду, то есть представит ее, Елену, в истинном свете, как женщину добрую, благонравную и достойную подражания. Послушав богиню, Стесихор создал «Палинодию», и к нему немедленно вернулось зрение. Но автору «Палинодии» пришлось решать крайне непростую задачу. В самом деле, как убедить людей, что Елена была добродетельной супругой, если, по Гомеру, она находилась в Трое, являясь причиной кровавой войны? И Стесихор придумывает сюжет, согласно которому в Трое находилась не реальная, живая Елена, а лишь ее призрак, созданный по воле богов, желавших гибели Трои. Долгие годы герои сражались из–за призрака, в то время как подлинная Елена находилась в Египте, где ее задержал фараон.

Александр Кравчук, автор книги «Троянская война», полагает, что Геродот воспользовался идеей Стесихора и авторитетом египетских жрецов, вложив в их уста рассказ о Елене, жившей на берегах Нила под покровительством фараона. Если это действительно верное предположение, то находит объяснение и то, почему жрецы ничего не рассказали Геродоту о нашествиях «народов моря». Но, с другой стороны, у нас нет никаких оснований не верить Геродоту. Более того, идея причастности Египта и сопредельных с ним стран к событиям Троянской войны не могла родиться на пустом месте. Ее популярность в античные времена подтверждает и существование драмы «Елена», написанной Еврипидом.

В этом сочинении Парис увозит из Спарты в Трою призрак Елены, а подлинную Елену бог Гермес переносит в край, подвластный Протею. Все те годы, пока длилась Троянская война, спартанская царица жила под опекой благородного фараона, храня верность своему мужу. Но смерть Протея положила конец безмятежной жизни Елены. Теперь его сын, Феоклимен, открыто требует, чтобы Елена вышла за него замуж. Даже прибывший в Египет Менелай не в силах что–ли- бо изменить, так как все его корабли разметала буря, а сам он чудом спасся во время кораблекрушения. Но, на счастье, супругам готова помочь сестра Протея Феоноя, да и Елене удается уговорить Феоклимена снарядить корабль якобы для совершения тризны по умершему мужу. А уж погрузившись на корабль, Менелай и Елена устремляются навстречу свободе.

Ситуация, прямо скажем, в духе наших сказок об Иване Царевиче и Елене Прекрасной. Но для древних это был один из путей воссоздания исторической реальности. Крайне примечательно, что чудесному освобождению Елены предшествует появление в Египте знаменитого Тевкра, сражавшегося под Т)эоей. В связи с этим мы не можем не вспомнить о втором походе «народов моря», в котором племя тевкров принимало самое непосредственное участие. Сам герой не в силах помочь Елене (можно соотнести это обстоятельство с неудачным наступлением 1194 г. до н. э.), но в конечном итоге Елене удается спастись (итоговая победа «народов моря» в 1191 г. до н. э.).

Геродот свидетельствует, что приблизительно за сто лет до него, то есть около 550 г. до н. э., неподалеку от Спарты, в Ферапнах было святилище Елены, расположенное рядом с могилами самой Елены и ее супруга. Об этом говорят также и более поздние источники. Опираясь на содержащиеся в них сведения, археологи принялись за раскопки в районе этого местечка. В результате были обнаружены остатки строений и предметы, свидетельствующие об отправлении здесь религиозного культа, а также черепки глиняной посуды XIV в. до н. э. После этого стало ясно, что, начиная с этого времени, непрерывно, на протяжении веков здесь почиталось некое божество. Сохранились следы этого священнодействия. Особенный интерес представляют фигурки из свинца и обожженной глины. Чаще всего это женские фигурки, напоминающие статуэтки, обнаруженные в других местах этого района, где спартанцы приносили жертвенные дары богиням, в особенности Артемиде. Греческий поэт Исократ, живший в IV в. до н. э., сообщает: «Еще и сейчас в Ферапнах, в Лаконии, согласно обычаям отцов, Елене и Менелаю приносят священные жертвы не как героям, а как богам». И еще: «Поскольку Елена способна и покарать, и вознаградить, богатые люди должны умилостивить и чтить ее, принося ей дары, жертвы, устраивая в ее честь разные церемонии, философы же должны стремиться сказать речь, достойную ее».

В самой Спарте находилось еще одно святилище Елены, расположенное в районе Платаниста, где юноши занимались гимнастическими упражнениями. В честь Елены ежегодно проводились праздники, так называемые Еленофории. Процессия несла корзину со священными предметами, называвшуюся «елена».

С именем и личностью Елены связывались также некоторые культы священных деревьев. Знаменитый поэт Феокрит (III в. до н. э.) в одном из своих сочинений описал бракосочетание Елены, во время которого спартанские девушки поют:

Первой тебе мы венок из клевера стеблей ползучих
Там заплетем и его на тенистом повесим платане;
Первой тебе мы из фляжки серебряной сладкое масло
Каплю за каплей нальем под тенистою сенью платана.
Врезана будет в коре по–дорийски там надпись, чтоб
путник,
Мимо идя, прочитал: «Поклонись мне, я древо Елены».
После смерти Менелая Елена была изгнана из Спарты. Она уехала на Родос, к своей родственнице по имени Поликсо. Но муж Поликсо пал под Троей, сражаясь в войске ахейцев. Вдова решила покарать женщину, явившуюся причиной стольких бед. Она притворилась, будто радуется приезду гостьи, на самом же деле Поликсо тайно готовила жестокую месть. Однажды, когда Елена купалась, на нее набросились служанки Поликсо. Для того, чтобы походить на богинь мщения Эриний, они переоделись в черные платья. Девушки схватили Елену и повесили на ближайшем дереве. Так на Родосе совершилось преступление. Но жители острова хотели искупить его. Поэтому, чтобы стереть память об этом происшествии, позднее здесь построили Елене величественный храм, где воздавали жене Менелая божеские почести, называя ее Елена Дендритида («Древесная»). Культ Елены Древесной существовал на Родосе долгое время.

Мы накопили уже достаточно доводов в пользу того, чтобы относиться к Елене не как к обычной женщине, а как к воплощенному божеству. Обратимся даже к такому простому вопросу, как ее возраст. Не будем брать в расчет первую историю с похищением ее Тезеем, который жил задолго до Троянской войны. Будем считать этот миф позднейшей выдумкой. Жизнь же Елены в эпоху сражений за Трою восстанавливается достаточно просто. Замуж за Менелая она вышла, когда ей было приблизительно пятнадцать лет (в древности и во все времена в южных странах девушки вступали в брак в двенадцати–тринадцатилетнем возрасте). С Me- нелаем Елена прожила несколько лет и родила ему дочь Гермиону. После похищения Парисом она двадцать лет прожила в Трое. Будучи сорокалетней, она по–прежнему оставалась образцом красоты, мужчины не могли оторвать от нее взора. Еще через десять лет, уже в Спарте, ее увидел юноша, сын Одиссея Телемах, и его спутники. Но и в свои пятьдесят, появившись перед гостями, Елена ослепила всех красотой.

К ним из своих благовонных, высоких покоев Елена
Вышла, подобная светлой с копьем золотым Артемиде.
Неумолимое время не угасило сияние божественной красоты! Но не означает ли это, что Елена принадлежала к числу небожителей?

Современные исследователи единодушны на этот счет и считают, что образ Елены восходит к древнейшему божеству растительности и плодородия, иначе именуемому Великой Богиней. Центры ее почитания существовали на землях Греции еще в III тыс. до н. э., до прихода сюда классических греков. К ним следует отнести, прежде всего, Крит и Пелопоннес. Несколько позже культ Великой Богини распространился и на другие области Эллады. Сохранились многочисленные свидетельства, что «догреческое население» почитало Великую Богиню растительности и плодородия, ежегодно умирающую и вновь возрождающуюся. Миф придал этим представлениям метафорическую форму: богиню, которая дает жизнь деревьям, цветам, и травам, похищает дерзкий враг, прельстившийся ее красотой. Однако отважные герои находят и привозят на родину похищенную девушку, и с ее возвращением земля вновь расцветает. В честь Великой Богини проводились танцевальные и оргиастические обряды. В них изображались сцены похищения, горе покинутых ирадость возвращения. Миф соединял Елену с подземным царством, куда должно сойти все живое, чтобы потом воскреснуть. Таким образом, Елена была могущественной владычицей не только сил жизни, но и смерти.

Не нужно быть специалистом в области мифологии, чтобы уловить сходство между мифами о Елене, дочери Зевса, похищенной сначала Тезеем, потом Александром, о Персефоне, дочери Деметры и Зевса, похищенной Аидом, об Ариадне, дочери критского царя Миноса, которую похитил Тезей и затем покинул спящую на острове Наксос (крупнейший остров Кик- ладского архипелага). В основе всех этих легенд лежит один и тот же миф, в различных вариантах существовавший на протяжении веков в разных частях Греции. Героиня этих мифов, по существу, одна и та же, и судьба ее одинакова.

Греческие, или эллинские, племена начали прибывать в бассейн Эгейского моря лишь в начале II тыс. до н. э. Это были пастушеские племена, пришедшие с севера. Завоеватели освоили многие достижения местной цивилизации, которую строили, напомним, арии и праславяне. Значительную их часть пришедшие греки либо подчинили себе, либо ассимилировали, позаимствовав у них искусство земледелия, ремесла, а также различные верования и религиозные культы. Арийские и праславянские племена вынуждены были мигрировать с обжитых территорий сначала на Крит, а позднее (середина XV в. до н. э.) и далее на восток, на побережье Малой Азии.

Арийские и праславянские божества, а также связанные с ними мифы и обряды модифицировались на греческой почве. Частично это происходило из–за естественных языковых трудностей и невозможности понять суть древнейших преданий и ритуалов, а отчасти и в связи с тем, что местные эгейские культы Великой Богини приходилось приспосабливать к верованиям завоевателей–греков, поклонявшихся воинственным мужским божествам. Процесс слияния, сращивания разнородных культов и представлений, по сути дела, никогда на протяжении всей древней истории Греции не был доведен до конца. Но в этом одна из причин богатства и красочности эллинских мифов, отразивших два слившихся воедино мира.

Одновременно происходило также дробление могущественных догреческих божеств природы на несколько фигур, выступавших под разными именами: Персефона, Ариадна, Елена и др. А поскольку со временем порвалась связующая нить и исчезла память о том, что, по существу, речь идет об одном божестве, дальнейшие их судьбы в различных культах и мифах оказались весьма несхожими. Персефона — владычица мертвых и богиня произрастания злаков и плодородия — никогда не переставала почитаться как богиня; дочь критского царя Ариадна была смертной женщиной, однако, согласно мифам, оставленная Тезеем, она стала жрицей и супругой Диониса. На острове Наксос существовал культ Ариадны, а в Афинах ее почитали как супругу Диониса. Елена же даже в «Илиаде», где она выступает как смертная женщина, всегда именуется дочерью Зевса.

Сейчас будет кстати вспомнить о Стесихоре, посвятившем Елене свою поэму «Палинодия» («Покаянное стихотворение»), где он оправдывает Елену, снимая с нее упреки, содержавшиеся в предыдущей его поэме. По одной из легенд, раскаяние поэта было вызвано карой, которую навлекла на него оскорбленная красавица. Однако истинная причина создания «Палинодии» более прозаична. Жестокие слова Стесихора о Елене вызвали негодование спартанцев. Культ Елены в этой стране в то время, то есть около 600 г. до н. э., был чрезвычайно широко распространен. Именно к этому времени относятся многочисленные фигурки, обнаруженные в Ферапне. По сообщению Геродота, полстолетия спустя в святилище Елены приносили маленьких девочек с просьбами наделить их красотой. Таким образом, Елена считалась у спартанцев почти святой.

Гомеру только потому прощали недостаток уважения к прекрасной Елене, что, по его мысли, она была лишь орудием богов и ужасная война из–за нее велась по воле Зевса. Но оправдывать поэта, который в своем сочинении шутки ради представил богиню в недостойном виде, спартанцы не могли. Стесихор жил на Сицилии, а сицилийские города испокон веков поддерживали тесные контакты со Спартой. Видимо, спартанцы нашли способ заставить поэта изменить свою точку зрения на красавицу богиню, которой было построено святилище в Ферапне.

Имя Елена — негреческого происхождения. Как же оно попало в Грецию? Филологи по этому поводу хранят молчание, поэтому придется нам провести собственное расследование. Древнерусский вариант этого имени — Алена или Олена. Но по–другому, это название самки оленя — оленихи. Это очень древнее имя, его мужской вариант — Олен, по свидетельству Геродота, носил знаменитый ликийский жрец Аполлона. Павсаний, следуя более древней традиции, называет его гиперборейцем. Нас такое мнение, разумеется, ни в коей степени не может удивить, поскольку ранее мы уже неоднократно подчеркивали, что ликийцы пришли в Средиземноморье с Русской равнины.

Академик Б. А. Рыбаков в своей книге «Язычество древних славян» собрал и обобщил результаты исследований, касающихся культа оленя у праславян и их соседей. Русский фольклор также сохранил предания о священных оленях (ланях, лосях). Олениха была одним из древнейших образов Великой Богини, прародительницы мира, небесной покровительницей охотничьих племен времен неолита. Культ оленей и лосей существовал и в Европе, и в Сибири, и на Кавказе. Мы, со своей стороны, особо отметим его распространенность в трипольской культуре. В частности, обнаружено большое количество мисок–чар с изображенными на внутренней поверхности стилизованными фигурами двух оленей. У оленей нарисованы ветвистые рога, передние ноги, а их туловища обозначены широкой полосой, как обычно трипольские художники обозначали дождевые полосы.

Такие чары предназначались для «волхвования водою», различных аграрно–магических действий с «живою водою». Они были непременным атрибутом жриц Великой Богини. Некое ритуальное действие совершает и Елена при встрече с Телемахом и его спутниками:

Соку в вино подмешав и вино разнести повелевши,
Стала царица Елена беседовать снова с гостями…
Сок этот обладает удивительными свойствами:
тот, кто вина выпивал, с благотворным
Слитого соком, был весел весь день, и не мог бы заплакать,
Если б и мать и отца неожиданной смертью утратил,
Если б нечаянно брата лишился иль милого сына.
Вдруг пред очами его пораженного бранною медью.
Вот какие дивные, благотворные травы были у Елены! И кто после этого станет отрицать, что Елена была ворожеей?

Культ Великой Богини Олены — Елены пришел в Элладу с севера. Его принесли сюда арии, изначально проживавшие на Русской равнине. Вначале они мигрировали в Причерноморье, где создали Трипольскую археологическую культуру, а уж потом добрались и до Греции. Троянцы, бывшие потомками этих ариев, по читали Елену как свою древнейшую богиню, поэтому история похищения Парисом этой божественной женщины должна рассматриваться в более широком смысле. Это не просто умыкание чужой жены, это попытка вернуть свои святыни!

Так нам открывается мистическая подоплека Троянской войны. И греки, и троянцы почитают Великую Богиню в образе Прекрасной Елены. Но кому отдаст свои пристрастия Богиня? Поначалу ее симпатии на стороне троянцев. Боги Олимпа отправляются к эфиопам на праздник Великой Богини в тот момент, когда ахейцы погребают умерших от губительной язвы, насланной на них Аполлоном. Эфиопы, где бы они тогда ни проживали, — союзники троянцев, и можно не сомневаться, что вместе с богами и эфиопами все двенадцать дней пировали и осажденные в Трое. Мы также не ошибемся, если скажем, что роль Великой Богини на том празднике играла Афродита — богиня любви и плодородия. Именно она внушила Елене любовь к Парису и оберегала их союз.

Но сама Елена все более и более тяготится своим положением и ролью, которая ей отведена. Теперь, в Трое, она приходит к осознанию своего греха. Кающаяся, живет она у своего нового мужа, ненавидимая всем царским домом, которому она принесла войну, как приданое. Только сам Приам всегда к ней «ласков, как отец», по ее собственному признанию, да герой Гектор, ее деверь, слишком велик и благороден, чтобы еще более унижать и без того убитую стыдом и горем женщину. На доброе слово Приама она отвечает горькими словами самоуничижения:

Ты и почтен для меня, возлюбленный свекор, и страшен!
Лучше бы горькую смерть предпочесть мне, когда я решилась
Следовать с сыном твоим, как покинула брачный чертог мой,
Братьев, и милую дочь, и веселых подружек любимых!
Но не случилося так, и о том я в слезах изнываю!..
И это самоуничижение не оставляет ее при всех ответах, которые она дает троянскому царю, желающему узнать от нее имена ахейских вождей. Вот Агамемнон: «он был мне бесстыжей некогда деверем», грустно заканчивает она свое объяснение. Вот Одиссей, вот Аякс, а там дальше — критянин Идоменей. Но где же ее братья, божественные Диоскуры, Кастор и Полидевк?

Или они не оставили град Лакедемон веселый?
Или, быть может, и здесь принесясь в кораблях мореходных,
Все же они не желают вступать в ратоборство с мужами,
Срамом гнушаясь и страшным позором, меня тяготящим?
Так говорила; но их уже матерь–земля сокрывала,
Там в Лакедемоне дивном, в любезной стране их родимой.
Елена погружается мечтами в свою прежнюю жизнь, в тот мир, который она оставила. А представитель и символ этого мира — ее супруг Менелай — явился под стены Трои, чтобы с оружием в руках вырвать ее у похитителя. Он побеждает в поединке, только вмешательство Афродиты спасает Париса от смерти. Елена считает, что Александр лишился теперь на нее всяческих прав, и дерзко заявляет Афродите:

Я же к нему не пойду, к беглецу, и позорно бы было Ложе его украшать!..

Но не такова воля Верховной Богини: она возвращает Елену в брачные покой к Александру. Да, Елена по–прежнему остается в Трое, только с этого момента она начинает уже желать поражения Трое. Это доказывает ее помощь Одиссею, когда тот в рубище нищего отправился на разведку во враждебную Трою. Ахеец так хорошо загримировался, что лишь одна Елена догадалась, кто он. Но она поклялась никому не открывать его тайны. Одиссей умертвил своим мечом многих троянцев, выведал нужную ему информацию и вернулся в греческий стан невредимым. И сердце Елены, по ее собственному же признанию, от этого веселилось. Она давно уже скорбела, что по вине Афродиты бросила милые земли Спарты. И это самоощущение Елены глубоко символично. Во второй фазе войны ее симпатии уже на стороне греков. Внутренний выбор Елены оказался в пользу греков.

В связи с этим интересно упомянуть об одном из эпизодов финальной битвы за Трою, который описан в «Энеиде» Вергилия. Поэма рассказывает о том, как чудом спасшийся во время штурма города Эней отправился на поиски новой родины. Он странствовал по многим морям и странам, спускался даже в преисподнюю, в страну мертвых, где встретил тени героев близкого и далекого прошлого. В какой–то момент он увидел Деифоба, которого почти невозможно было узнать: все тело славного героя было жестоко изувечено, лицо изуродовано, руки и уши отрезаны, а нос представлял собой сплошную рану. Призрак хотел спрятать свои увечья, но Эней, с трудом узнав его, спросил: «Славный Деифоб! Кто посмел так жестоко и гнусно тебе отомстить, кто надругался над тобою? Я слышал, что в последнюю ночь ты сразил немало греков, пока сам не упал на груды убитых. Я воздвиг холм над пустой могилой, трижды громогласно призывал твою тень. Твое имя и доспехи пребывают там. Но не пришлось мне увидеть тебя и засыпать родной землей».

Сын Приама отвечал ему на это: «Ты свято исполнил все, что должно. Ты чист перед тенью убитого друга. Я погиб по воле рока и по вине спартанки. Злую она по себе оставила память! Ты знаешь сам — последнюю ночь мы все провели в ликованье. Слишком памятно все, что свершилось! Когда роковой конь был поднят на крутые вершины троянского акрополя — Пергама — и принес в своем чреве врагов и оружие, Елена повела женщин хороводом вокруг, словно справляя праздник Вакха. Я же, устав от забот, удалился в брачный покой и забылся на ложе сладким сном. Эта женщина между тем унесла из дому все оружие, даже мой верный меч, что висел в изголовье. Потом она ввела в дом Менелая, надеясь, что этой услугой любящему мужу заставит его забыть зло, которое ему причинила».

По меткому замечанию Ф. Ф. Зелинского, «Троянская война кончилась, когда Елена пожелала вернуться домой». В поединке с Менелаем Парис остался жив, но, покинув поле сражения, он утратил любовь и благосклонность Елены, несмотря на неизменно доброе отношение к нему Великой Богини Афродиты. Исход войны решается не только числом поверженных врагов, но и путем достижения духовного превосходства над противником. У всякой войны есть оккультные корни. И мистическая сторона Троянской войны заключалась в том, что Афродита оказалась бессильной перед внутренним желанием и волей Елены, дочери Зевса. Таким образом, победа греков — это в том числе и утверждение приоритета культа Верховного Бога–громовержца над культом Великой Богини.

Глава 13 ПАРИС — «КНЯЗЬ» СЕВЕРНЫЙ

Я дорожу, отец, не наслажденьем, Какое нам дарует красота; Я смыть хочу сопротивленьем славным Пятно той кражи, что совершена. То было бы изменою царице Похищенной, позором величайшим Для вашей чести, срамом для меня — Отдать то, чем владеем, уступив Насилью грубому. Могла ль такая Дрянная мысль укорениться в ваших Возвышенных сердцах? Ни одного Такого малодушного нет в войске. Чтоб не хотел оружия поднять, Сражаясь за Елену; самым славным Не стыдно жизнь отдать и пасть в бою Из–за нее! И я вам говорю: Нам честь велит сражаться в битве славной За ту, кому нет в целом мире равной!

В. Шекспир, «Троил и Крессида»
«Илиада» почти ничего не сообщает о судьбе Александра. Зато в послегомеровскую эпоху существовало много всевозможных преданий о нем. История Париса начинается с того, что незадолго до его появления на свет жене Приама Гекубе приснился сон, будто она родила пылающий факел, истекающий кровью. От факела загорелся весь город. Истолковав сон, прорицатели предсказали, что она родит сына, который погубит родной город. Чтобы не допустить этого, сразу же после родов главный пастух Агелай отнес новорожденного в лес и бросил там. Однако хранимый богами Парис остался жив. В течение первых пяти дней его кормила своим молоком медведица. Вернувшись на гору и увидев живого ребенка, Агелай был так поражен, что решил подобрать брошенного ребенка и принес его домой. В подтверждение того, что он все–таки выполнил повеление Приама, Агелай показал царю отрезанный собачий язык. Некоторые, правда, говорили, что 1£куба подкупила Агелая, чтобы тот не убивал Париса, но Приам об этом не знал.

Шло время. Парис вырос и заметно выделялся среди сверстников силой и красотой. Вместе с другими пастухами он охранял стада царя Приама на лугах горы Иды. Однажды Парис разогнал банду разбойников, убивавших людей и похищавших скот. За этот доблестный поступок пастухи дали ему новое имя — Александр, что значит «Охраняющий мужей». Больше всего Парис любил развлекаться тем, что стравливал друг с другом быков Агелая, украшая потом победителя цветами, а побежденного соломой. Если один из быков постоянно побеждал остальных, он выставлял его против быков–победителей из соседних стад, и его бык всегда брал верх. Кончилось тем, что Парис объявил, что возложит золотую корону на рога того быка, который сможет одолеть его собственного быка–победителя. Тогда, шутки ради, Арес превратился в быка и выиграл награду. То, что Парис не раздумывая вручил Аресу полагавшуюся тому награду, приятно удивило богов, наблюдавших за всем с Олимпа. Вот почему именно Париса избрал Зевс, чтобы решить спор Геры, Афины и Афродиты о том, кто же из них является первой красавицей на Олимпе.

Между тем в Трое должны были состояться состязания в честь ребенка, которого Приам и Гекуба некогда обрекли на смерть, послушавшись предсказания прорицателей. Жалея о своем поступке, родители захотели прославить умершего сына. Принесшие эту весть троянцы выбрали из стада Александра его любимого быка и погнали в город — бык должен был стать наградой победителю. Парис, правда, не пожелал просто так расставаться со своим любимцем, он решил тоже пойти в Трою и принять там участие в состязании. Но его решение имело еще одну причину. Ранее к Александру приходили три богини и просили выбрать из них самую красивую. Юноша указал на Афродиту, которая обещала ему помочь завоевать сердце Елены.

Во время состязаний в Трое никому не известный пастух с горы Ида победил всех участников, в том числе царских сыновей. У троянцев был такой обычай: после шестого заезда в состязаниях колесниц перед царским троном начинался кулачный бой. Парис решил принять в нем участие и, несмотря на уговоры Агелая не рисковать, вошел в круг и одержал победу благодаря не столько мастерству, сколько отваге. Затем он первым закончил поединок в беге. Это так рассердило сыновей Приама, что они вновь вызвали его на поединок в беге, который Парис вновь выиграл, получив третью награду кряду. Ему была вручена и эта награда, но он едва не лишился жизни. Обиженные тем, что принародно проиграли, сыновья Приама решили убить Париса. Для этого у каждого входа на стадион была поставлена вооруженная стража, а Гектор и Деифоб, обнажив мечи, напали на Париса. Тот бросился искать спасения у алтаря Зевса, а Агелай устремился к Приаму с криком: «О царь, этот юноша — твой давно пропавший сын!» Приам тут же позвал Гекубу, которая при виде погремушки, которую показал ей Агелай, нашедший ее когда–то вместе с Парисом, признала в нем своего сына. С большим почетом Парис был препро- вождей во дворец, где Приам отпраздновал возвращение сына пиром и жертвоприношениями богам. Но когда весть об этом дошла до жрецов Аполлона, те объявили, что Париса следует немедленно предать смерти, иначе Троя погибнет. Их слова были доложены Приаму, который ответил: «Лучше пусть падет Троя, чем погибнет мой прекрасный сын!»

Женатые братья Париса стали требовать, чтобы тот взял себе жену, на что он ответил, что в выборе жены доверился Афродите, которой не устает каждый день возносить молитвы. Когда вновь собрался совет, чтобы обсудить, как спасти плененную Гесиону (напомним, что Геракл после взятия Трои отдал девушку Теламону, отцу Аякса), мирных настроений уже не было, и Парис вызвался возглавить поход, если Приам снабдит его большим флотом и нужным количеством воинов. При этом он хитро добавил, что если ему не удастся вернуть Гесиону, то как выкуп за нес он, быть может, привезет греческую царевну одного с Гесионой положения. Конечно же, его сердце горело желанием поскорее отправиться в Спарту, чтобы заполучить Елену.

Ради прекрасной спартанки Парис забыл о своей первой любви — родниковой нимфе Эноне, с которой он вступил в брак Это произошло в то время, когда Парис был еще безвестным пастухом. Энону же опекали два знаменитых божества: Аполлон иаучил ее искусству врачевания, а Рея — искусству предсказания. Парис и Энона вместе пасли стада и охотились, и казалось, что нет пары счастливей на свете. Но Парис охладел к жене после встречи с Афродитой, теперь он мечтал только о Елене.

Последний акт любовной драмы разыгрался на десятом году Троянской войны. Греческий поэт Квинт Смирнский так рассказывает о встрече нимфы и сына Приама после нескольких лет разлуки.

Александр был ранен стрелой Филоктета, напитанной ядом лернейской гидры. Врачи обступили страшно стонавшего царского сына. Его отнесли в город, где он до рассвета не сомкнул глаз. Никакие лекарства не помогали раненому. Ибо было предопределено, что от смерти его может спасти, если она того пожелает (!), только Энона. Дело в том, что когда–то, еще до того как нимфа полюбила Александра, ею овладел Аполлон. Энона не просила у него золота и драгоценных камней за бесчестье. Бог счел ее достойной и обучил искусству врачеванья. Она познала чудесные свойства трав, которые, правда, не могли излечить ее от горя.

Александр знал о даре Эноны и о том, что она одна может спасти его. Поутру он о травился в путь. Он шел к своей первой жене. По пути то впереди, то слева от него появлялись и кричали зловещие птицы. Им овладел страх, но он старался внушить себе, что в этом нет никакого дурного предзнаменования. Когда служанки Эноны увидели его, они испугались. Их госпожа тоже была напугана. На Александра страшно было смотреть. Истекая кровью, он молил о помощи, но услышал в ответ:

— Ты меня не пожалел! Был глух к моим мольбам и слезам! А теперь я бы хотела, подобно зверю, рвать твое тело и пить твою кровь! Где же твоя покровительница, сияющая Афродита? А твой тесть, Зевс, почему не приходит к тебе на помощь? Убирайся! Иди к своей Елене! Стенай и плачь около нее днем и ночью. Может быть, она сумеет спасти тебя от яда!

И Александр пошел обратно по вершинам лесистой Иды. С каждым шагом он все больше терял силы, пока не умер. Горные нимфы плакали над ним, вспоминая с печалью, что когда–то он пас здесь свои стада. Горевала всей душой и Энона, вспоминая минуты любви и счастья с Парисом. Ночью она тайно выбралась из дома и через горы и леса помчалась в долину, где нимфы и пастухи уже разжигали погребальный костер для Александра. Заслонив лицо плащом, Энона прыпгула в огонь…

В жизнеописании Париса есть несколько странных эпизодов, о которых стоит поговорить подробнее. Прежде всего, почему именно ему доверено разрешить спор трех богинь? Традиционное объяснение, что Парис проявил себя справедливым судьей в поединке быков, навряд ли может кого–либо удовлетворить. Мало ли людей на свете, которые держат свое слово! К тому же сам Александр отнюдь не является примером безупречного поведения и образцом высочайшей справедливости. Среди троянцев таковым является, скорее, Гектор. Очевидно, что выбор пал на Париса по каким–то другим соображениям. Кстати, выбор главного приза — яблока из сада Гесперид — тоже порождает вопрос. Дело в том, что это яблоко сорвано с того самого дерева, которое принадлежало богине Геpe. Мать — Земля Гея подарила его Геpe в день ее свадьбы с Зевсом. Это дерево находилось в волшебном саду на горе Атлас. С какой стати Гepa согласилась участвовать в споре, если призовое яблоко и так принадлежало ей? Да и как Афродита могла принять ворованный плод в качестве награды? Нет, совсем не случайно Зевс отказался быть судьей в споре трех богинь. Здесь есть какая–то тайна, и она непосредственно связана с Парисом.

Приглядимся повнимательней к его образу и созданной греками его канонической биографии. Начнем с имени. Оно никоим образом не может быть объяснено из греческого языка. Филологи обычно довольствуются констатацией этого факта, но мы попробуем продолжить эту их мысль. Если имя не греческое, значит, оно ими позаимствовано у другого народа. Но при заимствовании возможны искажения. Не происходит ли тогда имя Парис от созвучного ему имени Борис? В своем древнейшем смысле Борис значит «северянин». Грекам были известны гиперборейцы — народ, живший за северным ветром Бореем. Один из знаменитых гиперборейцев, путешествовавший со стрелой в руке (компасом!), носил имя Абарис — также, видимо, производное от имени Борис.

Итак, мы предлагаем новый взгляд на происхождение и роль Париса. По нашему мнению, он — пришелец с севера. Это сразу же, заметим, объясняет, почему у нашего героя два имени. Одно — Борис — Парис — ему дано от рождения и связано с его родиной, а второе — Александр — уже греческого происхождения. Один из документов хеттского царя Муватталы, относимый ко времени около 1300 г. до н. э., содержит упоминание о царе Вилусии (Илиона) по имени Алаксандус (Александр). Значит, для троянцев имя Александр было хорошо знакомым! Письмо Муватталы к Алаксандусу представляет собой договор о дружбе, союзе и помощи, которую правитель Вилусии должен оказывать хеттскому царю в случае его столкновения с какой–нибудь третьей державой. Но примерно к тому же времени относится и битва при Кадете, в которой троянцы (дарданы) вместе с хеттами сражались против египтян и вышли победителями. Вполне понятно, что имя правителя Алаксандуса у троянцев было овеяно славой и почетом. Присвоение этого же имени северному князю подчеркивало его особый статус и приоритет в решении важнейших политических вопросов. Он пришел в Трою защищать мужей–троянцев, но таково же и значение имени «Александр». Оно было присвоено северному князю вовсе не за то, что он защитил пастухов на горе Иде от каких–то разбойников, а за то, что защищал мужей Т]рои от несравненно более серьезной опасности!

История чудесного спасения Париса, конечно же, выдумка. Она придумана позже, чтобы сделать Париса членом дома Приама. Но одна ее деталь достойна быть выделенной: Париса выкормила медведица. Зверь этот по преимуществу северный. Страбон специально указывал, что именем «Медведица» Гомер обозначал «арктический крут». В греческой традиции медведь является культовым животным (наряду с ланью) Артемиды. Аркадская Артемида (Аркадия — горная область в центральной части Пелопоннеса) и сама сохраняла черты медведицы. В Аттике (полуостров на юго–востоке средней Греции) жрицы Артемиды во время праздника облачались в медвежьи шкуры и исполняли культовую пляску медведей. Артемиде приносили в жертву медведя, а при ее храме находился прирученный медведь. Спутница этой богини, нимфа Каллисто, была обращена Артемидой (по друг ой версии Зевсом) в медведицу, после чего Зевс перенес ее на небо в виде созвездия Большой Медведицы. Образ медведицы–кормилицы в мифе о Парисе следует соотносить, таким образом, с покровительством к юному царевичу богини Артемиды, тоже северной по своему происхождению.

Вполне вероятно, что троянский царь искренне полюбил Париса и считал своим приемным сыном, но происходил он, скорей всего, из царского гиперборейского рода. Мифы троянского цикла слишком явно обнаруживают тот факт, что сыновья Приама и горожане–троянцы, в общем–то, не очень дружелюбно относятся к Парису, неизменно подчеркивая его вину за начало войны. Но все происходит в точности так, как желает Парис! И это доказывает, что у Париса была мощная поддержка со стороны союзников троянцев.

По нашему мнению, Парис является наместником северных арийских племен в Троаде. Поражение лучшего быка из стада Париса в поединке с Аресом символизирует то, что Парис готов проводить проарийскую политику. Теперь становится понятным, почему Парис выбирается на роль судьи в споре олимпийских богинь. Относительно местоположения страны Атланта и сада Гесперид с древнейших времен ведутся нескончаемые споры. Мы не будем вникать в их суть, для нас лишь важно, что традиция связывала их с гипербореями. А если так, то кому, как не официальному представителю этого народа, награждать плодами этого диковинного сада. Ко времени Троянской войны Гера превратилась в верховную греческую богиню, гипербореям она представлялась уже чуждым божеством, а потому и ее право на владение чудесным деревом можно было считать утраченным.

Согласно мифу, до момента провозглашения царским сыном Парис проживал на горе Иде, но как раз у подножия этой горы были поселения ликийцев Пандара. Ранее мы уже предположили, что эта группа народа ликийцев пришла с севера и была родственной обитавшим на Русской равнине аримаспам. Гомер причисляет их к троянцам. Возможно, что прибыли они сюда под предводительством Париса. Во всяком случае, нельзя забывать, что только стреле Пандара Парис обязан тем, что вопрос о его выдаче грекам даже и не обсуждался. Среди защитников Трои, как мы отмечали, в значительном количестве присутствовали северобалканские племена. Вместе с новыми данными относительно Париса это служит важнейшим указанием на то, что в Троянской войне участвовали и «северяне».

Одним из интереснейших открытий современных археологов стало установление ими факта, что в 1230–1190 гг. до н. э., то есть в том временном интервале, что и Троянская война, огромные бедствия пережили и сами греки. Вся мощь и блеск Микенской Греции, сложная система дворцовых хозяйств, как говорится, сошли на нет. Историки и археологи единодушны во мнении, что в это время на Грецию обрушился какой–то страшный враг. Пострадали Беотия (область в Центральной Греции), значительная часть Арголиды, Лаконики и Мессении (области на юге Греции). По подсчетам специалистов, в Беотии из 26 раскопанных поселений уцелели 4, в Арголиде — 10 из 27, в Лаконике — 7 из 39, в Мессении — 10 из 56. Наблюдаются разрушения в Микенах и Тиринфе. Правда, эти твердыни были вскоре восстановлены и вновь укреплены, причем в Микенах преемственность обитателей не прерывалась. Тиринф, как предполагается, после опустошения был снова заселен. Похоже, что некая группа захватчиков высадилась также и на Крите, где, однако, следы их нападения не так масштабны. Пелопоннесские ахейцы предвидели это нашествие и готовились его отразить. Найденные в канцелярии Пилосского дворца свежие таблички с перечислением военных отрядов, их диспозиций, отчасти их заданий (контроль над побережьем) рассматриваются в качестве свидетельства предпринимавшихся, но не увенчавшихся успехом мер по защите этого стратегического центра. Попытку сдержать агрессию на более ранней стадии, не пропустить наступающих на Пелопоннес выдает огромная стена, воздвигнутая в эти годы поперек Истма (перешеек, связывающий Пелопоннес с материковой Грецией) — своего рода «линия Мажино» XIII в. до н. э.

Эта эпоха характеризуется ослаблением ахейского культурного единства, всплеском локальных и региональных особенностей в материальной культуре, где Микены перестают быть законодателями стиля. Из областей, подвергшихся нападению, массы населения уходят на окраины, в места, кажущиеся более спокойными. Прослеживаются мощные потоки переселенцев, прежде всего на восток — в прикрытую со стороны континента горами и обращенную к морю Аттику, на Киклады, на Крит, на Кипр, в греческие малоазийские города. Часть же греков движется, наоборот, на запад, находя себе пристанища в позднейшей Ахайе и на островах Ионического моря, в том числе на Одиссеевой Итаке, откуда уже прямая дорога в Южную Италию. Основные центры разгромленного греческого мира явно смещаются на его периферию, на побережья и острова. Даже относительная стабилизация жизни на несколько последующих десятилетий не приводит к возрождению великоахейской государственности, бюрократически централизованных царских хозяйств; выходит из употребления письменность. Развитие явно начинает идти по нисходящей. Конец XIII–XII вв. до н. э. — время заката микенской цивилизации.

Что же это за враги ввергли Грецию в водоворот этих драматических перемен? До середины 70‑х годов прошлого века специалисты склонны были утверждать, что пришельцы не оставили в опустошенных ими местах каких–либо примет своей собственной культуры. Высказывались предположения, что какая–то неизвестная причина могла помешать победителям воспользоваться плодами победы, заставив их вскоре уйти из разоренной страны. Догадки же об их происхождении сводились к двум основным версиям: одни ученые, опираясь на традицию о переселении дорийцев, видели в завоевателях именно северо–западных греков, дорийцев в широком смысле. Другие же предпочитали объяснять эти потрясения продвижением в Эгеиду неких негреческих племен из Европы, квалифицируя это вторжение то как иллирийское (Иллирия — область на северо–западе Балканского полуострова), то как фракийское.

Перелом в изучении данной проблемы произошел в 1975–1976 гг., когда было открыто, что в слое, непосредственно следующем за разрушениями, были обнаружены керамические изделия, которые резко отличаются по своему типу от соседствующих с ними сосудов, продолжающих микенскую традицию. Последние в основном, хотя и не всегда, изготовлялись на гончарном круге, имели светлую окраску, для них использовалась очищенная глина. Вместе с тем открытый тип керамики характеризуется ручным изготовлением с последующим обжигом, темно–серой, коричневой или красноватой окраской, использованием неочищенной глины с минеральными примесями, накладным или прорисованным узором, а также некоторыми формами сосудов, неизвестными в более ранних фазах микенской культуры.

Вокруг этой керамики, которую теперь принято называть «варварской», возникла оживленная дискуссия. Попытки связать данный вид посуды с деградацией гончарного дела в Греции в эту эпоху входят в противоречие с изолированным ее положением среди мае- сы позднемикенских изделий. В конце 1970‑х и в начале 1980‑х годов она была найдена в Тиринфе, Ахайе и даже на Крите. Но ее нет на Кикладах и в ахейско–малоазийеких поселениях. Одна группа исследователей настаивала на том, что «северяне» принесли с собой такой тип керамики с северо–востока Балкан, где ее аналоги найдены на территории Румынии и Болгарии, а также, что для нас особенно любопытно, в близкой к балканскому ареалу Трое, в ее слоях VII6 1 и 2 (более ранних, чем слой VIIa). Их оппоненты, напротив, ссылаясь на обнаружение такого типа керамики на западе Балкан и в Южной Италии (места обитания иллирийских племен), считают основным очагом, откуда шло ее распространение, балканские области, прилегающие к Адриатике.

Как бы то ни было, сейчас доказанной причиной катастрофы, пережитой Грецией в конце XIII — начале XII в. до н. э., принято считать натиск негреческих племен с севера Балканского полуострова, среди которых могли быть как предки исторических иллирийцев, так и фракийские и фригийские племена. При этом остается несколько спорных вопросов. Неясно, были ли увлечены этой волной и некоторые «дорийские» группы северо–западных греков, исторически соседствовавших с иллирийцами. Также не проясняет археология и судьбу завоевателей после их победного вступления в Пелопоннес. Сама обособленность варварской керамики в позднемикенских слоях, непрерывность культурного развития Греции в этот отрезок времени не позволяют исключить возможность быстрого отхода назад варваров–пришельцев, оставивших после себя руины и изолированные «гарнизоны» северян, сумевших закрепиться в ахейском окружении.

Как же нашествие северян на Грецию соотносится с Троянской войной? Ученые, считающие Троянскую войну реальным историческим событием, стремятся датировать ее так, чтобы она ни в коем случае не приходилась на годы, последовавшие за подорвавшим ахейскую мощь северным вторжением. Они считают, что общеахейское предприятие, подобное Троянской войне, после бесчинств северян и вступления Микенской Греции в финальную, кризисную фазу ее истории, — вещь немыслимая, по определению, исключенная. Кажется, лишь одна исследовательница — американка Э. Вермёль — допускала, что ахейцы вполне могли сплотиться для такого похода через небольшой промежуток времени. Российские ученые Л. А. Гиндин и В. Л. Цымбурский в своей книге «Гомер и история Восточного Средиземноморья» решительно поддержали эту точку зрения. Они пишут: «Троянская война Атридов не только могла произойти после разорения Пелопоннеса северными племенами, она по характеру своему должна была произойти после него и вследствие него. Между этим историческим катаклизмом и величайшим, по восприятию греков, событием их сказаний реконструируется не просто временная близость, но фундаментальная причинная связь». Мы, безусловно, присоединяемся к мнению этих исследователей, хотя наша реконструкция события в отдельных деталях существенно о тличается от их позиции (о чем чуть дальше).

Попробуем еще раз восстановить череду войн и миграций, сопутствовавших Троянской войне. Правильную их последовательность, по нашему глубокому убеждению, открывают греческие мифы — единственный из известных источников, который должен содержать сведения и о войне греков с Севером, и об их Троянской кампании. Парис, как установлено в данной главе, — северянин. В Трое он выступает в качестве наместника союза арийских племен Севера. Похищение Елены и сокровищ Менелая, о чем никак не могли забыть греки, как раз и является отражением убийственной, в полном смысле этого слова, атаки северян на Грецию.

На наш взгляд, события развивались следующим образом. В 1232 г. до н. э. северобалканские племена, возглавляемые представителями арийско–праславянских родов, минуя Малую Азию, вошли в Палестину и далее в страну фараонов, чтобы поддержать атаку на Египет «народов моря». Малоазийские ахейцы присоединились к ним на правах союзников. В этой войне они не преследовали никаких стратегических целей. По всей видимости, они выступили в качестве обыкновенных наемников, которым была обещана крупная награда в случае победы над египтянами. Но в действительности этот поход обернулся неудачей, и гнев ахейцев, оставшихся «с носом», обернулся против организаторов похода. С этого, похоже, и началась Троянская война.

Оплотом северян и их малоазийских соплеменников стала Троада, а их наместником — гипербореец Борис. До Гомера это имя дошло в искаженном варианте. Так северянин Борис стал Парисом. Троянцы считали его своим защитником и называли Александром. Греческая традиция утверждает, что Парис прибыл в Спарту как гость и вероломно похитил Елену. Однако мы не будем первыми, кто поставит такую интерпретацию событий под сомнение. Совершенно очевидно, что троянец совершил военное нападение на греков. Но опять–таки атаковать ахейцев Пелопоннеса «в одиночку» не решился бы не один герой. Значит, следует признать, что набег Париса либо совпал с нападением северян на Грецию, либо последовал сразу же вслед за ним, когда греки еще не пришли в себя от нанесенного им поражения.

Нельзя не заметить, что оскорбленный муж Менелай снарядил в поход не так уж много кораблей — всего шестьдесят, меньше, чем привели под Трою и его брат Агамемнон, и Нестор, и Диомед, и Идоменей. Но не отражает ли это тот факт, что Спарта более других областей пострадала от набега Париса? Вспомним, кстати, что похищение Елены представлялось троянцами как ответная акция за похищение греками Гесионы, сестры Приама. Ее имя лингвисты соотносят с греческим названием для всей Малой Азии — «Асия». В таком прочтении имя знатной троянки означает «асийка», «жительница определенной области Анатолии». В архиве хеттских царей опять–таки имеется документ, сообщающий о войне во второй половине XIII в. до н. э. их царя с конфедерацией западномалоазийских государств, называвшейся Ассува. В их число входила и Троя и «страны Арсавы». Таким образом, мотив мести спутников Париса за Гесиону имеет отчетливый геополитический подтекст: северяне отстаивали интересы асийцев — жителей Ассувы.

И еще одно наблюдение. Из «Илиады» мы неожиданно узнаем, что, похитив Елену, Парис совсем не торопился вернуться в Трою. Со всей своей эскадрой он завернул в Сидон, где убил и ограбил местного царя. Во время погрузки богатой добычи на корабли на них напала группа сидонцев. Парис отбил нападение и, потеряв два корабля в завязавшейся кровавой схватке, благополучно вышел в море. Имеются сведения, что Парис несколько месяцев пробыл в Финикии, на Кипре и в Египте. Учитывая информацию Геродота о горестном для Париса пребывании в Египте, откуда он едва унес ноги, выскажем предположение, что в истории плавания Париса по странам Средиземноморья нашли свое отражение воспоминания греков о первом походе «народов моря». В истории Париса как бы соединились две кампании северян — египетская и греческая!

Теперь становится понятным, почему греки так долго не могли доплыть до Трои. Им нужно было оправиться от удара, нанесенного северянами. Целых двадцать лет находилась в Трое Елена! За это время в Греции выросло новое поколение, которое горело жаждой реванша за поражение отцов. Именно ему было суждено разрушить «священную Трою»…

Глава 14 АТРИДЫ И ИХ СПОДВИЖНИКИ

Смутную душу мою тяготит Странный и страшный вопрос: Можно ли жить, если умер Атрид, Умер на ложе из роз?

Н. Гумилев, «Воин Агамемнона»
Агамемнона и Менелая называют еще Атридами по имени их отца — микенского царя Атрея. Вокруг него в греческой мифологии сложился целый цикл преданий и легенд. Атрей прославился своими жестокими деяниями, из–за которых ужас не покидал микенский дворец в течение трех поколений.

По мифу отец Атрея (и дед Агамемнона и Менелая) Пелопс, или Пелоп, прибыл из Малой Азии в Пису — местность на северо–западе Пелопоннеса — и с помощью хитрости сумел одержать победу в скачках на колесницах и овладеть рукой прекрасной Гипподамии — дочери местного правителя Эномая, который погиб во время состязаний (до этого погибали один за другим все женихи Гипподамии). Так Пелопс и его потомки стали властителями Пелопоннеса.

Атрей рано покинул отеческий дом. По наущению матери, Гипподамии, он вместе с братом Фиестом коварно убил своего сводного брата Хрисиппа, сына нимфы Аксиохи и Пелопа. Так он пытался отомстить за измену отца и заодно избавиться от возможного претендента на царский трон. Братья сбежали от гнева отца в Микены. Судьба благоволила Атрею. Его племянник Эврисфей, собиравшийся в то время выступить против сыновей Геракла, на время своего отсутствия назначил его правителем. Когда же пришла весть о поражении и гибели Эврисфея, микенская знать выбрала Атрея своим царем, поскольку видела в нем того воина, который сумел бы защитить их от Краклидов.

Брат Атрея Фиест, однако, стал завидовать столь счастливой судьбе брата. С помощью его жены Аэропы он похитил у Атрея златорунного барана, о котором пророчество утверждало, что его владелец будет микенским царем. Однако беззаконие не дает. законных прав, и поэтому микенские жители не признали за Фиестом прав на трон, и ему пришлось покинуть город. Тогда, чтобы отомстить брату, Фиест тайно увел с собой его сына Полисфена и воспитал его в ненависти к отцу. Когда Полисфен вырос, Фиест отправил его в Микены, чтобы убить Атрея. Юноша, придя в Микены, вызвал Атрея на бой и пал от его меча. Узнав же, что он убил собственного сына, Атрей замыслил ужасную месть. Под предлогом примирения он пригласил Фиеста в Микены и устроил в его честь великолепный пир. Украшением пира было поданное Фиесту жаркое из мяса его собственных сыновей.

Страшноезлодеяние Атрея боги не могли оставить безнаказанным. Они помогли Фиесту бежать и наслали на Микены неурожай, который должен был продолжаться до тех пор, пока в город не будет возвращен Фиест. Однако пророчество ничего не говорило о том, что он должен взять в руки власть над Микенами, и поэтому Атрей рассудил, что Фиеста вполне можно вернуть в качестве пленника или узника. Он велел искать брата по всей Греции, но нашел только его младшего сына Эгисфа. Атрей приказал привести его в Микены и воспитал как сына, вместе со своими родными сыновьями Агамемноном и Менелаем. После долгих поисков Агамемнону и Менелаю удалось узнать, что Фиест скрывается в Эпире. Они отправились туда, похитили дядю и доставили в Микены. Атрей бросил Фиеста в темницу и приказал Эгисфу убить его как злейшего врага отца. Но как только Эгисф вступил в тюремную камеру, Фиест узнал его и после короткого объяснения привлек на свою сторону Преодолевая гнев, Эгисф вернулся к Атрею и сообщил, что его поручение выполнено. Атрей тут же отправился на берег моря, чтобы принести жертву богам в знак примирения. Но как только он воздел руки в молитве, Эгисф нанес ему удар в спину тем самым мечом, которым должен был убить своего отца. После этого на микенский трон взошел Фиест. Агамемнон и Менелай бежали в Спарту, под защиту царя Тиндарея (отца Елены Прекрасной). Однако при первой же возможности Агамемнон вернулся, чтобы отомстить за смерть отца. Убив Фиеста, он стал царем Микен, как законный наследник Атрея.

Ученые не исключают, что Атрей — лицо историческое. Ранее мы уже говорили о правителе Аххиявы по имени Аттарисий из «Текста о Маттуваттасе». В связи с этим весьма правдоподобным выглядит утверждение, что образ Атрея имеет своего исторического прототипа. Предания о происхождении Пелопса — отца Атрея — связывали его с местами, вплотную прилегавшими к Троаде или даже частично ее включавшими. Пелопса называли лидийцем, фригийцем и даже паф- лагонцем. По одному из преданий, Пелопса победил и изгнал с его родины царь Трои Ил. Эта версия открывает важный аспект предыстории Троянской войны. Осада Троянской столицы Атридами имеет в легендах явственный смысл возвращения на землю предков, возможно, даже реванша за изгнание прародителя Пелопса. Ибо существовало предание, будто необходимым условием взятия Илиона был перевоз под его стены костей Пелопса. Таким образом, Атриды в определенном смысле утверждались на своей родине.

Этот вывод в значительной степени подтверждает нашу точку зрения, что Троянская война возникла первоначально как конфликт малоазийских ахейцев с троянцами и их союзниками — участниками первого похода «народов моря». По воспоминаниям греков, пламя Троянской войны охватило не только Троаду. Напомним, что первый десант греков высадился в Мизии. Эпос утверждает, что произошло это по ошибке греческих «штурманов», не знавших пути к Трое, но думается, что причиной тому стали более серьезные обстоятельства. Малоазийские ахейцы, контролировавшие Милет, по пути к Трое должны пройти через Мисию! И добраться до Трои им не удалось потому, что их к городу попросту не пропустили мисийцы Телефа. Спустя восемь лет (или через десять после похищения Елены) материковые ахейцы второй раз напали на Анатолию. Но и во время этой кампании воевали не одни троянцы. Достаточно вспомнить только перечень племен, пришедших под Трою! Из той же «Илиады» мы узнаем о разграблении ахейским войском острова Лесбос, находившегося в сфере влияния Приама. Один Ахилл захватил и разграбил более десятка городов. Не следует забывать и о данайцах, обитавших на юге Анатолии. Они, как известно, были союзниками ахейцев, и чтобы прийти под Трою, им надо было пересечь полуостров с юга на север через земли дружественных троянцам народов, входивших в состав «стран Арсавы».

И другой важный момент, характеризующий военные действия ахейцев. Согласно «Илиаде», цари других племен как будто подчиняются верховному вождю Агамемнону. Вместе с тем из текста следует, что верховная власть Агамемнона была в значительной степени эфемерной. В противном случае разве мог бы Ахилл в присутствии всего войска грубо оскорблять и поносить царя Микен за то только, что он отнял у него наложницу?

Грузный вином, со взором песьим, с сердцем еленя.

Так кричал Ахилл. Более того, он грозил, что вернется на родину. А потом, когда ахейское войско ринулось в бой, он спокойно сидел со своей дружиной у палаток, наигрывая на форминге (музыкальный инструмент наподобие наших гуслей). Огромное войско при отсутствии «железной» дисциплины, разумеется, не могло все десять лет находиться вблизи Трои. Отряды ахейцев, что называется, погуляли по Анатолии, и происходило все это не без помощи их малоазийских соплеменников.

Ну, а что, собственно, известно историкам об эпохе Агамемнона и Менелая в материковой части Греции? Если судить на основании текста «Каталога кораблей», владения Агамемнона простирались от столицы, Микен, в Северной Арголиде, далеко на запад, вдоль северного побережья Пелопоннеса. В классический период Микены превратились в небольшую деревеньку; располагавшуюся у руин древнего замка и находившуюся в подчинении у Аргоса. В XIX веке, когда Греция освободилась от турецкого владычества, это безлюдное место в горах все чаще стали посещать путешественники из разных стран. Все здесь навевало мысли о величественном прошлом и былой славе города, некогда господствовавшего над всей Элладой. Но теперь он представлял не более чем груду камней. Пусты были и огромные купольные гробницы у подножия холма, где некогда покоился прах владельцев дворца. Особенность этого типа погребений заключается в том, что каменная кладка круглых стен находит продолжение в потолке, принимающем куполообразную форму и укрепленном на слегка выгнутых каменных блоках. Таким гробницам — вполне произвольно — были даны имена прославленных героев поэмы и мифов: сокровищница Атрея, могила Агамемнона, могила Клитемнестры. Эти и другие условные наименования сохранились по сей день.

В 1876 году в Микенах начал вести археологические раскопки Генрих Шлиман. Романтическое увлечение поэзией Гомера, огромный интерес к древнегреческой истории сочетались в нем с деловитостью и предприимчивостью. Он справедливо предположил, что купольные гробницы уже много веков назад были разграблены. Поэтому наибольшее внимание он обратил на руины замка, считая, что только там, под слоем земли и камней, еще могли сохраниться остатки былого величия.

Предположения исследователя полностью оправдались. Внутри оборонительных стен, сразу за знаменитыми Львиными воротами, Шлиман обнаружил большое число захоронений. Это были шахтные гробницы, то есть могилы, подобные нашим современным захоронениям (высеченные в скале погребальные склепы, имеющие форму прямоугольных колодцев). Они не имеют ничего общего с купольными гробницами и, наверное, потому остались не замеченными как завоевателями, так и грабителями. А между тем в них находились несметные сокровища. Шлиман извлек из земли изделия, поражающие как своими художественными достоинствами, так и весом благородных камней и металла: великолепные, с богатой отделкой бронзовые мечи и кинжалы, украшенные резьбой золотые и серебряные кубки, перстни, цепочки, ожерелья, различные женские украшения. Особенный интерес представляли маски из золотых пластин, покрывавшие лица покойных царей и точно воспроизводящие их черты. Шлиман считал, что одна из этих масок принадлежала великому вождю ахейцев, завоевавшему Трою. Он гордо писал: «Я заглянул в лицо Агамемнона!»

Позднейшие исследования показали, что Шлиман ошибался. Некрополь в Микенах относится к XVI в. до н. э., тогда как Троянскую войну датируют как минимум тремя веками ранее. В годы, непосредственно предшествующие ей, создавались уже купольные гробницы. Это было время наивысшего могущества и процветания Микен. Именно тогда были воздвигнуты мощные оборонительные стены из огромных каменных глыб, плотно прилегавших одна к другой, знаменитые ворота с двумя высеченными из камня львицами над ними (Львиные ворота). Могучие каменные звери стояли, опершись лапами о колонну и повернув головы навстречу входящим. Надо полагать, что владения царей, которые могли себе позволить строительство столь мощных оборонительных стен и великолепных купольных гробниц, были обширны. Действительно, власть микенских царей, как об этом сообщает «Илиада», распространялась на многие области.

Позднее произошла катастрофа. Вначале над Грецией пронесся «северобалканский смерч», а уже в самом конце XII в. до н. э. в Микены вторглись племена дорийцев. Они разграбили и разрушили до основания огромный комплекс дворцовых строений. Лишь в древних мифах и песнях певцов–сказителей (аэдов) сохранилась память о мрачном замке и «богатых золотом Микенах» — так говорит о столице Агамемнона «Илиада». Запустение и мертвая тишина воцарились на холме и среди гробниц.

К югу от Микен находились города Аргос и Тиринф. В годы Троянской войны они принадлежали не Агамемнону, а Диомеду, прибывшему под Трою во главе восьмидесяти кораблей. Руины Тиринфа, как и развалины Микен, сохранялись на протяжении веков. И здесь первым вел раскопки Г. Шлиман.

Тиринф был построен в те же времена, что и Микены. Его расцвет относится к XIII в. до н. э. В следующем столетии дворец стал добычей завоевателей. Особенно сильное впечатление здесь производят циклопические стены, подобные микенским. Трудно поверить, что эти оборонительные стены, состоящие из огромных камней и толщиной превышающие в некоторых местах десять метров, сложены руками человека. Тиринф поражал не только мощью своих стен, но и великолепием внутренней отделки помещений. В мегаро- не — главном дворцовом зале — сохранились остатки настенной живописи. В замке имелась тщательно продуманная канализационная система, проходившая под дворами и жилыми помещениями.

Существование двух крепостей (микенской и тиринфской), одной возле другой, естественно ставит и вопрос о взаимоотношениях их правителей. Предположение об изолированном существовании Микен и Тиринфа отпадает, так как немыслимо представить Микены не имеющими доступа к морю. Остается предположить, что Тиринф зависел от Микен и что в древней Арголиде существовало территориальное объединение во главе с Микенами. Это предположение подкрепляется существованием ряда дорог, пересекающих Арголиду в разных направлениях и скрещивающихся у микенского холма. Дороги построены в той же циклопической манере, что и крепости. Их скаты укреплены огромными каменными глыбами, из таких же громадных камней сделаны и приспособления для отвода воды. Местами возле дорог сохранились руины циклопических сторожевых башен. Таким образом, создается впечатление, что вся эта территория была объединена под властью микенских правителей и поставлена под военный контроль гарнизонов, находившихся в двух этих крепостях.

Юго–западнее Микен и Тиринфа, на западном побережье Пелопоннесского полуострова располагался Пилос — владения старца Нестора, который привел под Трою девяносто кораблей, всего на десять меньше, чем царь Микен. Остатки строений микенского времени были обнаружены в Пилосе лишь в 1939 году. Эта заслуга принадлежит американскому археологу Карлу Уильяму Блегену — тому самому, кто до того руководил раскопками Трои. Дворец пилосского царя был не так огромен, как замки в Микенах и Тиринфе, однако с точки зрения богатства он им почти не уступал. Греческая традиция сохранила воспоминания о богатстве и могуществе правителей Пилоса. Упоминания в гомеровском эпосе о городе и доме Нестора всегда сопровождаются такими эпитетами, как «пышный», «богато украшенный» и т. д.

Неподалеку от Пилоса была обнаружена большая купольная гробница. Но наибольшей сенсацией явилось открытие дворцового архива, состоявшего из нескольких сотен глиняных табличек с надписями, выполненными так называемым линейным письмом Б. Схожие таблички археологи находили и раньше, но не в материковой Греции, а на острове Крит, в Кноссе. Как сообщает «Илиада», на Крите царствовал Идоменей, который привел восемьдесят кораблей, поделив третье место с Диомедом.

Остров Крит и в микенский период, и значительно раньше представлял цветущий край. Там уже в III тыс. до н. э. существовала высокоразвитая культура, заметно повлиявшая на культуру всего бассейна Эгейского моря, поддерживавшая контакты со многими странами Ближнего Востока, особенно с Финикией, Сирией, Египтом. Эту древнюю культуру называют минойской, по имени легендарного критского царя Миноса. После многих лет процветания и господства над значительной частью Греции Крит подвергся нашествию ахейцев. Ахейские племена прибыли на Крит около 1450 г. до н. э. Они создали здесь свои государства, которые, если верить «Илиаде», признавали верховную власть царя Микен. Вот почему Идоменей во главе столь многочисленного войска оказался под Троей.

Дворец в Кноссе обнаружил английский археолог Артур Эванс. В самом начале археологических работ, в 1900 году, он наткнулся в руинах огромного комплекса строений на архив глиняных табличек, относившихся к тому периоду, когда Кносс уже был завоеван ахейцами. Некоторые таблички имеют размер тетрадного листа, другие — узкие и длинные, как пальмовые листья. Надписи на табличках из Кносского дворца сделаны также линейным письмом Б. Оно принципиально отличается от того алфавита, каким пользовались греки классического периода. Прежде всего знаков очень много — около двухсот. Часть из них — просто схематические рисунки: голова коня, жеребенка, овцы; повозка, колесо, мужская фигура, женская фигура, шлем, меч, колос, сосуд и т. д. Таких рисунков — более ста. Остальные — около девяноста — это линии или комбинации линий. Отсюда название — линейное письмо. Эти знаки–линии повторяются часто и в различных сочетаниях, подобно буквам нашего алфавита. Они, разумеется, не обозначают звуков — гласных или согласных, — иначе было бы достаточно и меньшего их количества.

В настоящее время общепринятой среди ученых считается расшифровка, предложенная Д. Чедвиком и М. Вентрисом. Исследователи добились успеха, предположив, что надписи сделаны на архаической разновидности греческого языка, довольно близкой диалекту Гомера. Правда, полностью и точно текст удается перевести не всегда. Удобнее всего это проиллюстрировать, сопоставив известные нам имена с их записью на табличках. Например:

имя Ахилл записано как — а–ки–ре-у,

Антенор — а–та–но,

Гектор — е–ко–то,

Главк — ка–ра–у-ко,

Орест — о–ре–та,

Тантал — та–та–ро.

Эти имена, по мысли расшифровщиков, произносились так, как записано в левом столбце, а отличия между двумя формами имен проистекали от несовершенства письма и отсутствия знаков для передачи ряда согласных, например, для «л». На месте «л» во всех случаях использовался знак «р».

Мы сознательно привели те имена, которые фигурируют на дощечках и имеют соответствия в «Илиаде». Таких имен более шестидесяти, не считая множества аналогичных. На табличках, например, не встречается мужское имя Идоменей, зато есть женская форма — Идоменея. И еще любопытная деталь: среди шестидесяти с лишним имен, фигурирующих в «Илиаде» и на табличках, двадцать совпадает с теми, что носят у Гомера троянцы или сражавшиеся на их стороне. Это — Гектор, Антенор, Главк, Пандар, Трос, Илос и другие. Все это означает, что в песнях «Илиады» достаточно точно отражен именослов микенской эпохи.

Вместе с тем ошибется тот, кто подумает, что в табличках содержатся какие–либо упоминания о Троянской войне. Эти гордые имена — Ахилл, Гектор, Антенор, Тантал — в XV–XIII вв. до н. э. носили самые обычные люди, жившие в районе Пилоса, Кносса, Микен. И совсем необязательно, что они принадлежали к высшим слоям общества. Что же касается важных исторических событий, то о них таблички не упоминают ни единым словом. Их содержание — не исторические хроники или повествования о героях, а сухие и краткие деловые записи — описи, реестры, счета, расписки, поручения: выдать–послать–получить. Как это ни покажется удивительным, но герои Гомера жили во времена хорошо организованной и разветвленной бюрократии и вели строгий «бухгалтерский» учет. Соединяя все известные нам факты о Греции XIV–XIII вв. до н. э. — времени наивысшего расцвета микенской культуры и создавшего ее народа ахейцев, — мы вправе еще раз задаться вопросом: а что же, собственно, побудило их двинугься за море? Чего недоставало им в их цветущем крае?

Троянская кампания, безусловно, вписывается в общее русло внешнеполитических устремлений греков. Они последовательно стремились колонизировать соседние с ними области Средиземноморья и утвердиться как наиболее могущественная морская держава в этих краях. Но, как сейчас ясно, в то время сил для контроля над Анатолией у них было явно недостаточно. Их победа над троянцами была воистину пирровой. Множество греческих героев так и не доплыли до родных берегов.

Удивительное дело, но ахейцев наказывали их собственные боги. Более остальных преуспела в этом Афина. А произошло это из–за Аякса Локрийского. Когда при взятии Трои он преследовал Кассандру, вещая дочь Приама стала искать убежища в храме Афины. Но Аякс, подбежав к деве, обнимавшей руками алтарь богини, оторвал несчастную от алтаря с такой силой, что изображение Афины упало на землю. Ахейцы оставили безнаказанным преступление Аякса, чем и навлекли гнев богини на всю свою рать. В день взятия Трои Паллада поселила раздор между Атридами, и вот как это произошло.

Созвали цари–победители ахейцев на собрание, но не в обычное время, а под вечер. Многие пришли на сбор уже изрядно охмелевшие от вина. Когда началось совещание, между присутствующими поднялся шум и возник спор. Менелай требовал, чтобы ахейцы немедленно отправлялись в путь. Агамемнон же хотел удержать народ, пока богиня не склонится к милости и не смягчит своего гнева. До самой ночи спорили братья, нападая друг на друга с обидными, язвительными речами. Подобно Атридам, и вся ахейская рать разделилась во мнениях: одни примкнули к Менелаю, другие — к Агамемнону. Первые рано поутру спустили на море корабли, нагрузили их добычей, взяли пленниц и отправились в путь. Другая же половина ахейцев осталась с Агамемноном. Между отплывшими были и Нестор с Диомедом: чуяли они сердцем, что покарают боги ахейцев великими бедами, а потому стремились избежать гибели. С ними также отправился в путь и Одиссей, но, доплыв до Тенедоса, возвратился назад, из дружбы к царю Агамемнону. Не забыв принести жертву Посейдону, Диомед и Нестор благополучно добрались до дому. Возвратились на родину также Неоптолем со своими мирмидонцами, Идоменей и Филоктет.

Менелай отстал от своих спутников. На полдороге умер его искусный кормчий Фронтис, и спартанский царь не хотел отказать своему другу в погребении. Когда же Менелай вновь отправился в путь, подули сильные ветры и разбросали корабли его по морю. Некоторые из этих кораблей были прибиты бурей к берегам Крита, где и погибли, разбившись об острые камни, но плывшие на них воины спаслись. Пять других кораблей, в числе которых был и корабль Менелая, отнесены были ветром в далекое восточное море. Восемь лет блуждал Менелай по этому морю, побывал он и на Кипре, и в Финикии, и в Египте, и в Ливии. У многих народов нашел он дружеский прием, от многих получил дорогие подарки, даже от самого египетского царя.

Отплыв из египетской земли, Менелай пристал к острову Фаросу, где нашел прекрасную гавань и много пресной воды. Безветрие задержало его на целых двадцать дней на этом безлюдном острове. Терзаемые голодом спутники разбрелись по взморью и удили рыбу. А Менелай, встретив нимфу Идофею, узнал от нее, что о причине задержки греков на этом острове Менелаю может сказать только ее отец, морской старец Протей. На следующее утро Атрид взял с собой трех самых сильных товарищей и вышел с ними на взморье. Скоро явилась к ним и богиня, дочь морского старца. Она принесла четыре только что содранные тюленьи кожи и прикрыла ими Менелая и его друзей. Целое утро пролежали они на песке. Наконец, вышли из воды тюлени и улеглись вдоль берега друг возле друга. В полдень появился из моря и Протей. Пересчитав своих тюленей, старец улегся между ними и заснул. Тут–то на него, сонного, и напал Менелай со своими спутниками. Старик был чародеем, он оборачивался то густогривым львом и драконом, то пантерой и огромным вепрем, то быстротекущей водой и тенистым деревом, но Менелай не отпускал его. В конце концов, морской царь взмолился о пощаде. Тогда–то Атрид и спросил, кто из бессмертных препятствует его возвращению на родину.

Старцу пришлось все выложить начистоту. Он напомнил Менелаю о том, что, отправляясь из Египта, он не принес жертвы Зевсу и другим богам, и возвестил, что до тех пор не увидит он возлюбленных ближних, пока не возвратится в Египет и не совершит там обещанной богам гекатомбы. Так и поступил многоопытный муж Менелай, после чего благополучно доплыл до родного Аргоса. В нашей интерпретации событий плавание Менелая по странам Средиземноморья следует соотносить со вторым походом «народов моря». Можно сколько угодно удивляться и недоумевать, но Гомер ясно говорит о двух посещениях Атридом страны Нила. Это две атаки «народов моря» 1194 и 1191 гг. до н. э. Гомер не забывает добавить, что

Равный бессмертным Протей, египтянин, изведавший моря

Все глубины и царя Посейдона державе подвластный…

Из этих строк мы можем заключить, во–первых, что какая–то часть побережья Египта была в то время подвластна «народам моря» (державе Посейдона), а во–вторых, что Менелай был связан какими–то союзническими обязательствами с «народами моря» и действовал подчас в ущерб своим личным интересам.

Учитывая, что с момента взятия Трои до возвращения на родину, по признанию Менелая, прошло восемь лет, мы заключаем, что Троя пала в 1199 г. до н. э. Сведем теперь воедино все наши изыскания по части датировки событий и восстановления последовательности событий эпохи Троянской войны:

1232 г. до н. э. — первый поход «народов моря»;

в период между 1232 г. до н. э. и 1219 г. до н. э. — нападение северобалканских племен на Грецию;

1219–1199 гг. до н. э. — Троянская война;

1194–1191 гг. до н. э. — второй поход «народов моря».

Напомним еще раз, что эти датировки «жестко» привязаны к датам походов «народов моря». Если, к примеру историки обнаружат вдруг, что необходимо ориентироваться на несколько иные даты (а существуют три различных датировки походов «народов моря»), то все даты должны будут сдвинуться на одно и то же время.

Внимательный читатель, однако, вправе задать вопрос — а как предложенная нами дата Троянской войны соотносится с временем пожара в Трое, который происходил, по Блегену, в середине XIII в. до н. э. Здесь мы должны успокоить читателя. Археологи не любят говорить «простым смертным», с какой точностью «работает» их метод датировки. Наивно думать, что разброс в определении дат составляет в ту или иную сторону 10–20 лет, он больше. Хорошо, когда с помощью метода радиоактивной датировки удается правильно вычислить половину века. Но далее на это вычисление исследователь «навешивает» еще множество соображений (как правило, более важных для историка!), не имеющих уже никакого отношения к самому методу Вот почему ученые говорят «датировка по Блегену», понимая при этом, что она весьма условна.

Но вернемся к рассказу о судьбе Атридов. Если Ме- нелай, вернувшись на родину, в здравии встретил старость, то его брата дома поджидала беда. Вот как выглядит история возвращения в Аргос Агамемнона в изложении Эсхила. Когда царь Агамемнон отправился в поход на Трою, Эгисф, после долговременного изгнания, возвратился в Аргос и объявил, что признает главенство могучего Атрида, готов с ним примириться и подчиниться его власти. Всем аргивянам казалось, что это примирение близких родичей должно положить конец старинной кровавой вражде между двумя ветвями рода Пелопидов. Так думал и сам Агамемнон и, став во главе ахейской рати, спокойно выступил в поход. Но в то время, как герои Эллады бились под стенами Трои, сын Фиеста готовил почву для захвата трона Агамемнона. Эгисф сблизился с женой царя — Клитемнестрой — и, завладев ее сердцем, стал хозяйничать в доме Агамемнона и повелевать народом, как будто был законным царем страны. Оба они — Эгисф и Клитемнестра — надеялись, что Агамемнон не возвратится из–под Трои. А если, вопреки их ожиданиям, и удалось бы ему возвратиться в родные Микены живым, они готовы были любым способом низвергнуть законного царя, даже путем убийства.

Перед отъездом Агамемнон обещал Клитемнестре, что как только падет Троя, он немедленно даст знать об этом в Аргосе. И он выполнил свое обещание. Гонцы, отправленные из Трои, разводили костры на вершинах всех гор, лежащих по пути от Иды до Аргоса. Эти огни служили знаком победы над Илионом и скорого возвращения ахейского войска к родным берегам. Каждую ночь посылала Клитемнестра одного из своих служителей на башню. Всю ночь этот сторож бодрствовал и зорко глядел вдаль, не покажется ли где условный огонь. Много лет нес он свою тяжелую службу. Но вот однажды на утренней заре он увидел долгожданное пламя костра и поспешил с радостной вестью к своей повелительнице.

Народ Аргоса, узнав о возвращении войска, возликовал. Царица, холодная и гордая, тоже старалась принять радостный вид, но из немногих слов, которыми обменялась она со старейшинами народа, видно было, что на уме у нее что–то недоброе. Некоторое время спустя собравшиеся увидели войско Агамемнона. Впереди шли вооруженные воины, украшенные зелеными ветвями. За ними следовали мулы, навьюченные богатой добычей, колесницы с пленными троянками и в конце всего шествия — роскошно изукрашенная царская колесница, запряженная белыми конями. На ней восседал царь Агамемнон, одетый в пурпурную мантию, с золотым скипетром в руках и венцом победы на челе. Возле царя помещалась пленная дочь царя Приама, вещая дева Кассандра. Народ приветствовал победителей радостными криками. Когда царская колесница подъехала ко дворцу, и Агамемнон готов уже был войти в ворота своего жилища, Клитемнестра, сопровождаемая толпой пышно одетых служительниц, поспешно вышла навстречу супругу и произнесла: «Приветствую тебя, отраду и оплот семьи, якорь спасения всего аргосского народа!» Сказав так, она приказала служанкам устлать пурпурными тканями весь путь от колесницы до ворот дворца, дабы прах земли не касался ног ее супруга, славного разрушителя илионс- ких твердынь. Агамемнон не захотел принять почести, приличной только бессмертным, однако Клитемнестра льстивыми словами уговорила его, и он согласился. Но чтобы не навлечь на себя гнева богов, царь снял обувь и босыми ногами пошел к дверям своего жилища. Его супруга следовала за ним и громко благодарила богов за счастливое возвращение мужа. Переступая через порог дома, она вдруг остановилась и воскликнула: «Теперь, о Зевс, исполни мою мольбу, помоги и соверши задуманное мною!»

Народ все еще толпился перед царским дворцом. Молча стояли впереди старейшины, унылые и томимые предчувствием неведомой, но близкой беды. Вдруг из дворца вышла Клитемнестра и поспешно приблизилась к колеснице, на которой находилась Кассандра. Подойдя к пленнице, царица сурово заговорила с ней и велела идти во внутренние покои дворца. Но вещая дева осталась неподвижной, словно и не слыхала приказания царицы. Тогда озлобилась Клитемнестра и, пригрозив Кассандре, поспешно удалилась во дворец. С глубоким участием подошли тогда к вещей деве народные старцы, и лишь только приблизились они, прозорливая троянка быстро поднялась с места и, содрогаясь, пророчески проговорила: «Горе, горе! О, Аполлон, о губитель, какую гибель уготовил ты мне! Род, ненавистный богам, преступный, запятнанный кровью! Сколько злодеяний совершено тобою; плачут младенцы, завидя убийственный нож; жарятся на костре их тела и предлагаются в пищу отцу! Что замыслила она, безумная, что совершает! Вот поднимает она руку на супруга своего и повелителя, вот разит его — падает он, исходит кровью! Горе мне бедной: ждет меня гибель, и я приму смерть от той же руки!» Так восклицала вещая дева, и в ужасе внимали ей старцы. Советовали они ей спастись бегством, но Кассандра отвергла их совет, сбросила с себя покрывало, сорвала с головы священный венец, изломала жезл, данный ей Аполлоном, и пошла к дверям дворца, за которыми ожидала ее гибель.

Объятый страхом, в молчании стоял народ перед домом царя Агамемнона. Внезапно послышались из дворца крики и стоны. Чуя сердцем беду, народные старейшины обнажили мечи и хотели броситься на помощь царю, но в это самое мгновение в дверях дворца показалась Клитемнестра. Лицо ее и одежды запятнаны были кровью; на плече она держала окровавленный меч, за ней несли тела Агамемнона и Кассандры. В бане, подготовленной для воротившегося из дальнего пути царя, Клитемнестра поразила его мечом, а вслед за тем умертвила и Кассандру. Старейшины, возмущенные злодеянием, стали осыпать царицу упреками; она же, с презрением глядя на них, говорила о своем деянии как о праведной мести: «Он, возвратясь домой, испил чашу, им же наполненную. Вот лежит он убитый моей рукою, — злодей, отнявший у меня дочь; чтобы смягчить фракийские ветры, он не пожалел дочери (Ифигении. — А. А), отдал ее на заклание». В ужасе отступили от царицы старейшины. Мало–помалу и сама она смутилась, самоуверенность исчезла, и она уже не оправдывала своего дела местью за смерть дочери, а приписывала его действию злого демона, власть которого издавна тяготела над родом Пелопидов.

Вдруг в воротах дворца показался Эгисф с толпой вооруженных рабов. Одетый в царский пурпур, со скипетром в руках, вышел он к народу, похваляясь совершенным злодеянием и грозя непокорным гневом. Тут не выдержал народ и с оружием бросился на него. Несдобровать бы Эгисфу, если бы не пришла ему на помощь Клитемнестра. Заслонив собою возлюбленного, она, стараясь смягчить ярость толпы, сказала так: «Не вступайте в бой, аргивские мужи, не обагряйте мечей своих кровью: много крови пролито без вас! Ступайте с миром по домам своим, старцы; не раскаяться бы вам, коли не послушаетесь моего слова. Да если выпадет кому на долю горе — много придется терпеть тому; много и мы претерпели бед, много тяжелых ран нанес нам гневный демон, властвующий над судьбами Пелопидов». Толпа стихла и тут же начала расходиться. Эгисф же, полагаясь на своих оруженосцев, еще долго оставался на площади, похваляясь перед немногими оставшимися на площади, пока Клитемнестра, взяв за руку, не увлекла его в покои дворца.

Очень часто, когда пересказывают историю гибели Агамемнона, забывают упомянуть, что у Клитемнестры не было ни малейшей причины любить своего супруга. Дело в том, что Агамемнон убил ее прежнего мужа Тантала и их грудного младенца и насильно взял ее в жены. Жертвоприношение Ифигении только добавило ненависти в сердце Клитемнестры. И найдется ли кто–нибудь, кто осудит эту женщину?..

Страшная смерть предводителя войска греков сразу же по возвращении из троянского похода имеет, похоже, и символический смысл. Всякого, прочитавшего мифы Троянского цикла, не может не поразить то обстоятельство, что в них совершенно отсутствует идея торжества победителей, их радостного возвращения домой. В греческих поэмах есть великое поражение Трои, но нет великой победы ее разрушителей.

В «Одиссее» Нестор вспоминает о страшной распре, вспыхнувшей среди ахейцев на руинах Илиона и приписываемой гневу Афины. Предлог для раздора оказывается до смешного мелок: Атрид Менелай стремится немедленно в путь, тогда как Агамемнон хочет сперва совершить гекатомбу Афине. Братья осыпают друг друга оскорблениями, и в первую же после победы ночь войско распадается на два враждебных лагеря. Наутро половина ахейцев уходит с Менелаем и приносит жертвы на острове Тенедосе, а не в Трое. Зная позднейшую судьбу Менелая, в раздоре Атридов можно видеть спор об участии в походе на Египет. Но и после этого раздоры в войске ахейцев не утихают, и армада распадается на отдельные группы, из которых каждая движется своим путем, не дожидаясь остальных. За считаные дни победоносного общеахейского войска не остается в помине.

Традиция говорит о мятежах и переворотах, происходящих во владениях крупнейших греческих героев ко времени их возвращения. Об Агамемноне мы уже говорили. Жена Диомеда Айгиалея поднимает восстание в Аргосе, и вернувшийся царь вынужден, не задерживаясь, бежать на родину своих предков в далекую Этолию (область в центральной Греции), а оттуда отправиться на колонизацию Апулии (область на юго- востоке Италии).

В отсутствие критского Идоменея некий Левк убивает его жену и дочь, захватывает на острове города, а затем изгоняет царя–победителя, который, подобно Диомеду, отбывает в Италию. Эта легенда явно некритского происхождения, поскольку на самом Крите до позднейшего времени показывали гробницу Идоменея в Кноссе. Но примечательна настойчивость традиции, насыщающей легендарные судьбы виднейших троянских вождей мотивами нежелательности их возвращения на родину, картинами восстаний и убийств. В ней возникает демонический образ губителя ахейцев Нав- плия, видимо, изначально морского бога, изображаемого отцом героя Паламеда, неправедно казненного греками по наущению Одиссея. Оказывается, это Навплий в отсутствие царей чинит бесчисленные козни, устраивая смуты в Микенах, Аргосе и на Крите. Это он же, доплыв до Итаки, возбуждает местную знать слухом о смерти Одиссея и побуждает претендентов на его трон к сватовству. Наконец, он в бурные ночи зажигает ложные огни на скалах, заставляя ахейские корабли разбиваться о рифы, и затем безжалостно истребляет добирающихся до берега пловцов. В тот же цикл мотивов входит и скитание отвергнутого отцом Тевкра: Теламон не простил ему, что он не смог удержать от самоубийства Аякса (Теламонида), и гибель в море особо ненавистного Афине Аякса Оилида, обесчестившего Кассандру у алтаря богини, а в конечном счете и крушение большей части флота Менелая у критских берегов. Подавляющему большинству победителей нет благого пути из–под Трои домой.

Античные авторы, в той или иной мере осознавшие этот парадокс, объясняли его по–разному. По мнению Фукидида, из–за затягивания войны «возвращение из–под Илиона замедлилось, что привело к многочисленным переменам: в государствах возникают… междоусобицы, вследствие которых изгнанники стали основывать новые города». Дион Хрисостом в «Илионской речи», замечая, что победители не возвращаются в обстановке такой ненависти и позора, поставил в вину Гомеру — а значит, и всей традиции греков — стремление затушевать некую страшную неудачу, разгром, постигший, по мнению этого ритора, войско Агамемнона под стенами Илиона. При этом Дион мастерски акцентирует мотивы колебания между победой и поражением ахейцев, пронизывающие «Илиаду». Пытаясь уличить Гомера в фальсификации, Дион по существу стремится доказать, что победа над Илионом означала надлом, кризис в истории ахейского мира. Микенская Греция, по его мысли, была обречена погибнуть вслед за Троей.

Что же касается того эпического затягивания великой войны, о котором пишет Фукидид, то целый ряд героев похода явно не стремится возвращаться домой вообще, независимо от каких бы то ни было катаклизмов и препон на пути. Похоже, они и в Трою отплыли без намерения вернуться. Именно такое впечатление возникает, когда узнаешь о том, что знаменитый ахейский прорицатель Калхас и другие, оставив свои корабли у разрушенного Илиона, устремляются в Колофон к царю Мопсу. Или когда обнаруживаешь у Аполлодора, что из прочих героев «одни поселились в Ливии, другие в Италии, некоторые же в Сицилии и на островах, расположенных вблизи Иберии. Эллины поселились также и на берегах реки Сангарис (к востоку от Троады. — А. А.), были и такие, которые поселились на Кипре». Троянская война превращается в великое рассеяние греков, а то, что позднее называлось «Возвращениями», в большинстве случаев представляет миграции, обретение новых мест для жизни, не предполагающей возвращения к оставленным очагам. Разумеется, когда позднейший местный фольклор приводит Менелая с Еленой в Калабрию, а Нестора — в Метапонт (город на побережье Тарентского залива), то мы имеем дело с попытками «облагородить» эпическими именами историю возникновения тех или иных позднейших колоний, и не более того. Но такие попытки едва ли были бы столь популярны в Античности, если бы представления о Троянской войне не несли в себе изначально идеи огромного колонизационного движения, сопровождающего закат микенской эпохи, когда отток греков на периферию былого «ве- ликоахейского» ареала и временный хозяйственный расцвет этой периферии соединяются с децентрализацией греческого мира, с обезлюдением и деградацией прежних ахейских столиц, все больше подрываемых неурядицами и мятежами.

Всякий, подробно познакомившийся с мифами Троянского цикла, не может отделаться от мысли, что греков за их злодеяния под Троей преследовал какой–то злой рок. Удивительное дело, но Агамемнона, триумфатора Троянской кампании, убивает сестра освобожденной Елены, из–за которой, собственно, и была затеяна война! Мифы повествуют, что Клитемнестра и Эгисф намеревались также убить и законного наследника микенского трона, сына Агамемнона Ореста, но его спасла старшая сестра Электра. Микены были сильнейшим и славнейшим греческим царством того времени, оно олицетворяло силу Греции, и его можно рассматривать как уменьшенную модель всего государства. Поэтому борьба за микенский трон, возникшая сразу после победы над Троей, свидетельствует о крайне нестабильной политической ситуации внутри Греции.

Этот вывод наглядно иллюстрирует история Ореста, которого кормилица переправила к фокейскому царю Строфию (Фокида располагалась в Центральной Греции). Фокейский царь был женат на сестре Агамемнона — Анаксибии и потому очень радушно встретил ребенка. Через семь лет, когда Орест вырос и научился обращаться с мечом, он отправился в Микены вместе со своим верным другом Пиладом, сыном Строфия. С помощью Электры, никем не узнанный, он пробрался во дворец якобы для того, чтобы сообщить Клитемнестре о смерти ее сына. Мать выслушала эту весть с нескрываемым удовлетворением и послала за Эгисфом. Как только Эгисф появился в дверях, Орест вонзил ему в грудь меч, а затем этим же мечом убил и Клитемнестру.

Орест считал, что поступил по справедливости, покарав убийц отца, и микенский народ тоже одобрял его поступок Но в то же время его мучили угрызения совести: ведь он пролил кровь своей матери. Эринии, богини возмездия, стали неотступно преследовать его повсюду. Их горящие глаза, их ужасающе развевающиеся змеи вместо волос в конце концов свели бы его с ума, если бы не заступничество Аполлона, который, подчеркнем, и велел ему отомстить за смерть отца.

О том, как Оресту удалось избавиться от преследования Эриний, рассказывает Еврипид в сочинении «Ифигения в Тавриде». В дельфийском святилище, куда прибыл несчастный сын Агамемнона, устами пифии

Аполлон посоветовал ему отправиться в далекую Тавриду и привезти оттуда в Грецию священную статую богини Артемиды. Только это, согласно пифии, могло искупить грех убийства матери. Орест снарядил корабль и отправился в путь вместе с неразлучным своим другом Пиладом и некоторыми другими юношами. Пристав к пустынному, скалистому берегу варварской страны, они укрыли корабль в одном из заливов и отправились отыскивать храм, в котором находилось изображение Артемиды. Как оказалось, храм этот находился невдалеке от берега. В нем скифы приносили богине кровавую жертву: закалывали у алтаря всех чужеземцев, прибывших в их страну. Орест хотел немедленно перелезть через ограду храма и похитить изображение Артемиды, но Пилад остановил его и посоветовал отложить дело до ночи, когда сделать это будет и проще, и безопаснее. На свою беду, однако, Орест и Пилад были замечены местными жителями. Греческие герои обнажили мечи и отбивались, сколько могли, от толпы варваров, но в итоге были связаны, приведены к скифскому царю, который приказал как можно скорее принести их в жертву богине.

В этом храме жрицей была Ифигения, сестра Ореста, перенесенная сюда Артемидой. Много уже лет провела в Тавриде Ифигения, томясь тоскою по родной земле. По долгу жрицы, она принимала участие в скифских жертвоприношениях, в заклании чужеземцев, попадавших в руки скифов. На ней лежала обязанность окроплять их предварительно священною водою. Вот почему именно к Ифигении привели служители храма арестованных юношей. По древнему обычаю, жрица развязала им руки, чтобы взошли они на алтарь свободными, и отослала служителей в храм, чтобы совершить обычные приготовления для исполнения обряда. Оставшись теперь одна с несчастными, обреченными на заклание юношами, полная сострадания жрица спросила, как их зовут и какого они рода–племени.

«Зачем тебе знать наши имена, — отвечал ей Орест, — «несчастные» — вот наше имя. Незачем тебе знать и о том, где наша отчизна; но если же ты непрехменно желаешь знать это, знай: родом мы из Аргоса, из славного города Микены».

— Неужели ты говоришь правду! Скажи же тогда мне, знаешь ли ты о знаменитой Трое? Говорят, она взята и разрушена!

— Да, это правда, молва не обманула тебя.

— И Елена снова в доме Менелая? И ахейцы возвратились на родину? И Калхас, и Менелай?

— Елена опять в Спарте с прежним своим супругом, Калхас убит, Одиссей же еще не возвратился на родину

— Но кто же ты, дева, знающая столько о Греции?

— Я сама из Эллады, но в ранней юности постигло меня горе. Скажи, что стало с вождем ахейского войска, Агамехмноном?

— Не знаю я о нем, дева, перестань расспрашивать.

— Нет, скажи мне, заклинаю тебя богами, умоляю тебя!

— Погиб он, злосчастный, и своей смертью причинил гибель другим. Убила же его собственная жена. Но умоляю тебя, не продолжай расспросов.

— Скажи мне, юноша, живы ли дети убитого, жив ли правдивый и мужественный Орест и помнят ли в той семье о принесенной в жертву Ифигении?

— Электра, дочь Агамемнона, еще жива, а сын блуждает повсюду и нигде не может преклонить головы…

Так постепенно открывая свои «тайны», они, не без помощи Пилада, узнали друг друга. Орест сообщид сестре о цели своего прибытия в Тавриду и спросил у нее совета, как можно похитить статую Артемиды и всем вместе бежать. И тогда Ифигения придумала план. Она скажет, что статуя богини осквернена приближением к ней чужеземцев, двух братьев,запятнавших себя грехом убийства матери. Поэтому эту статую нужно омыть в волнах моря, а омовение надо провести у того места, где скрыт хорошо оснащенный корабль Ореста. На этом корабле похитители и должны отправиться домой.

В целом все так и произошло. Правда, не все прошло так гладко. Чужеземный корабль был замечен таврами, которые попытались отобрать у беглецов статую богини. Но Оресту и Пиладу удалось отбиться и вместе с Ифигенией благополучно добраться до своего корабля. Погоня тавров не удалась, и дети Атрида вместе со всеми спутниками удачно доплыли и высадились в Элладе. Ореста уже не преследовали с этих пор Эринии. Он воздвиг на берегу Аттики храм, посвященный Артемиде, и Ифигения стала в нем верховной жрицей. Затем Орест направился в родные Микены. Но в его отсутствие власть там захватил сын Эгисфа Алет. Новоявленный правитель планировал убийство обоих друзей: Ореста, чтобы отомстить за смерть отца и устранить законного претендента на микенский престол; Пилада, чтобы избавиться от претендента на руку Электры, на которой хотел жениться сам Алет. Снова в микенском дворце случилось кровопролитие, но произошло все не так, как планировал Алет. Защищая свою жизнь и право на трон, Орест убил Алета. Так власть над «многозлатыми» Микенами вернулась к потомку царского рода Атридов. Считается, что победа Ореста над Алетом была последним звеном в цепи кровавых событий, связанных с борьбой за микенский престол.

Вполне понятно, и мы уже не раз отмечали, что такого рода сюжет выглядит как ладно скроенная сказочка. Но в ней присутствует очень важная информация, мимо которой никак нельзя пройти. Во–первых, Орест захватывает власть в Микенах через семь с небольшим лет после окончания Троянской войны, то есть как раз накануне победного завершения второго похода «народов моря» в 1191 г. до н. э. Во–вторых, сразу же после этого он отправляется в Тавриду чтобы совершить обряд очищения у алтаря Артемиды Таврической. Объединяя оба эти свидетельства, мы должны заключить, что тавры (жители Тавриды), входили в коалицию «народов моря» и в тот момент влияли и на политику самих греческих царей. Народ «турша», фигурирующий в списке «народов моря», — это тавры. Теперь мы нашли (правда, косвенное!) подтверждение этому у Еврипида. «Народы моря» прошлись по всему западному Средиземноморью, включая побережье Греции и Италии, поэтому Орест и явился к царю тавров, чтобы заручиться их поддержкой. Не забудем также, что и войско греков не могло двинуться в поход, не принеся жертву богине тавров Артемиде. Судьбы этих двух народов в эпоху Троянской войны оказались тесно переплетенными. Причерноморское племя оказалось вовлечено в «азиатские» дела. Но к обсуждению этой темы более уместно вернуться чуть позже — в главе, посвященной Ахиллу.

Глава 15 ОДИССЕЙ И ЕГО ЗАГАДОЧНАЯ ОДИССЕЯ

Средь ужасов земли и ужасов морей, Блуждая, бедствуя, искал своей Итаки Богобоязненный страдалец Одиссей; Стопой бестрепетной сходил в Аида мраки; Харибды яростной, подводной Сциллы стон Не потрясли души высокой. Казалось, победил терпеньем рок жестокий И чашу горести до капли выпил он; Казалось, небеса карать его устали И тихо сонного домчали До милых родины давно желанных скал. Проснулся он: и что ж? Отчизны не познал.

К Батюшков, «Судьба Одиссея»
Наряду с Гераклом и Тезеем Одиссей — один из самых известных героев греческих мифов и легенд. Его отвага, настойчивость, ум, хитрость вошли в поговорку; «одиссея» все еще остается самым метким названием долгого, трудного и опасного пути. Своей популярностью Одиссей прежде всего обязан Гомеру, сделавшему его главным героем своей «Одиссеи».

Одиссей — сын героя Лаэрта и его супруги Антиклеи. Свое происхождение по отцу Одиссей выводил от самого Зевса, по матери — от Гермеса. Некоторые античные авторы называли отцом Одиссея Сисифа, величайшего хитреца из людей, который будто бы овладел Антиклеей во время свадебной ночи, опередив Лаэрта. Сам Лаэрт хоть и был царского происхождения, но не царствовал ни на Итаке, ни где–либо еще. Одиссей получил остров Итаку в приданое за Пенелопой, дочерью акарнанского царя Икария (а также острова Кефаллению, Закинф и соседнее побережье). Так как Одиссей был не только хитроумный, но и мудрый, он правил справедливо, в согласии с народным собранием, и мирно уживался с соседними царями.

Более того, Одиссей предотвратил войну, угрожавшую всей Элладе, и этим снискал себе не меньше славы, чем позднее, во время Троянской войны. Это случилось, когда назревал конфликт между ахейскими царями, сыновья которых спорили за право взять в жены прекрасную Елену, дочь спартанского царя Тиндарея. Чтобы не допустить катастрофы, Одиссей отправился в Спарту и посоветовал Тиндарею нечто неслыханное: предоставить дочери право выбрать себе жениха по собственному вкусу, не обращая внимания на династические интересы. В то же время Одиссей уговорил всех претендентов на руку Елены торжественно поклясться, что они безоговорочно признают выбор Елены и будут защищать ее избранника в случае необходимости.

После похищения Елены Одиссей вместе с Мене- лаем отправился в Трою, чтобы уладить дело мирным путем. Однако Парис соглашался вернуть сокровища Менелая, но не жену, а Приам поддержал сына.

На призыв Агамемнона присоединиться к походу на Трою Одиссей не откликнулся. Он считал, что уже достаточно сделал для Менелая, и войне за супругу другого царя предпочитал мирную, уютную жизнь рядом с собственной молодой женой Пенелопой. Агамемнон послал к Одиссею героя Паламеда, надеясь убедить его, что военный поход против Трои не только должен смыть оскорбление, нанесенное всем ахейцам, но и сулит богатую добычу и славу. Однако переубедить царя Итаки было не так просто. Он вдруг начал изображать из себя идиота, а именно: стал пахать поле и засевать его солью. Но с мудрым Паламедом этот номер не прошел. Он взял завернутого в пеленки Телемаха, сына Одиссея, и положил его на пути быков, запряженных в плуг. Одиссей остановился, чем доказал, что с головой у него все в порядке, и это полностью подтвердилось в ходе войны, на которую он все–таки отправился.

Царь Одиссей предводил кефалленян, возвышенных духом, Живших в Итаке мужей и при Нерите трепетолистном; Чад Крокилеи, пахавших поля Эгилипы суровой, В власти имевших Закинф и кругом обитавших в Самосе, Живших в Эпире мужей, и на бреге противолежащем, — Сих предводил Одиссей, советами равный Зевесу; И двенадцать за ним принеслось кораблей красноносых.

Дюжина кораблей — сила невеликая, большинство других знаменитых героев привели под Трою значительно больше кораблей. Но Одиссей славился не только силой, но и мудростью. Авторитет его в войске Агамемнона по мере хода войны все более и более возрастал. Он стал наиболее уважаемым и влиятельнейшим советником главнокомандующего Агамемнона и не хуже, чем на поле боя, проявил себя во время разведывательных операций и дипломатических переговоров. «Троянский конь» — ловушка, предопределившая взятие Трои, по праву может называться творением Одиссея.

Первую большую услугу Одиссей оказал ахейскому войску еще до отплытия в Трою. Прорицатель Калхас объявил, что город удастся взять только в том случае, если в походе будет участвовать Ахилл. Но матери Ахилла, морской богине Фетиде, было известно и другое пророчество: если ее сын уйдет на войну, он достигнет под Троей бессмертной славы, но лишится жизни. Для матери жизнь ребенка всегда была дороже славы, поэтому Фетида укрыла Ахилла на острове Скирос, где ему пришлось, облачившись в женскую одежду, жить среди дочерей царя Ликомеда. Прознав об этом, Агамемнон послал на Скирос Одиссея в сопровождении аргосского царя Диомеда. Так как хитрость иногда плодотворнее насилия, оба царя переоделись купцами и беспрепятственно проникли во дворец Ликомеда. Разложив перед царскими дочерьми золото, украшения и дорогие ткани, они как бы невзначай положили там же и меч. Затем по условному знаку сообщники Одиссея разыграли сцену нападения на дворец. Девушки при этом в страхе разбежались, Ахилл же, верный своей натуре, схватился за меч и этим выдал себя. Остальное, как говорится, было делом техники. Ахилл легко дал уговорить себя и вскоре примкнул к объединенной ахейской армии вместе со своим другом Патроклом и войском своего отца.

Успех высадки на троянский берег тоже немыслим был бы без Одиссея. Агамемнон был хорошим полководцем и имел в своем распоряжении огромное и могучее войско. Но пророчество гласило, что тот, кто первым коснется троянской земли, первым же и погибнет. Естественно, никому из ахейцев не хотелось подавать пример остальным ценой собственной жизни, каждый в глубине души надеялся, что это сделает кто–то другой. Пока троянцы выстраивали оборонительные порядки, Одиссей, оценив ситуацию, решил действовать нестандартно. Он бросил на берег свой щит и ловко прыгнул на него с корабля. Юный Протесилай, больше всех мечтавший о воинских подвигах, увидел Одиссея на берегу и прыгнул вслед за ним. Но он коснулся земли и тут же рухнул, пронзенный копьем. Одиссей сошел со щита на троянскую землю и увлек за собой все войско, которое в кровопролитной схватке вынудило троянцев отступить под защиту городских стен.

За десять долгих лет осады Трои Одиссей совершил немало подвигов. Храбро сражаясь, он не раз рисковал жизнью ради друзей, которым грозила смерть. Но еще больше, чем на полях сражений, царь Итаки отличился, выполняя особые задания, требовавшие не только отваги, но и смекалки. Вместе с Диомедом он вызвался идти в опасную ночную разведку к троянскому лагерю. При этом они взяли в плен троянского лазутчика Долона, выдавшего им важные сведения, а затем учинили побоище в стане фракийского царя Реса, союзника троянцев. Все с тем же Диомедом Одиссей совершил подвиг, который имел решающее значение для победы ахейцев. Взяв в плен троянского прорицателя Гелена, Одиссей узнал, что Троя будет оставаться неприступной, пока в главном храме, расположенном в царском замке, в самом сердце Трои, находится Палладий — священная статуя Афины Паллады. Тогда Одиссей изуродовал себе лицо бичом, чтобы троянцы не опознали его, а Диомед переоделся нищим, страдающим отвратительной болезнью. В таком виде они проникли в Трою и похитили Палладий.

Одиссей не падал духом даже в самых отчаянных ситуациях. Когда погиб Ахилл, он одним из первых преодолел ужас, охвативший всех ахейцев, и вместе с Аяксом Теламонидом спас его тело от рук троянцев. Перед лицом врага Одиссей не раз доказывал свою силу и отвагу, но в этом отношении кое–кто из боевых друзей не уступал ему, а то и превосходил его. Зато никто не мог сравниться с «многоумным» Одиссеем при решении сложных и щекотливых вопросов. Когда на десятом году войны спор между Агамемноном и Ахиллом грозил гибелью всему ахейскому войску, именно Одиссей возглавил делегацию, предложившую Ахиллу примирение. Правда, миссия не увенчалась успехом, но иного и быть не могло при упрямстве Ахилла. Зато Одиссей помог умиротворить жреца Аполлона Хриса, оскорбленного Агамемноном и навлекшего на греков моровую язву, привел под стены Трои сына Ахилла, Неоптолема, которому суждено было взять дворец Приама. Он же доставил в ахейский стан лучника Филоктета, после того как тайком подслушал пророчество троянского ясновидца Гелена, что без помощи Филоктета взять Трою невозможно. И самое главное — это в его голову пришла идея «троянского коня».

После взятия города между ахейскими царями разгорелись споры, как это обычно бывает у союзников, выигравших войну. Их корабли, тяжело нагруженные награбленным золотом, серебром, бронзой, железом и множеством рабынь, разделились на несколько враждебно настроенных флотов. Мало кому из героев удалось благополучно привести свои отряды на родину. Многие бесславно погибли в морских бурях и на прибрежных скалах, другие, едва ступив на родную землю, пали жертвой коварных убийц, третьим было суждено долгие годы скитаться по незнакомым морям и далеким странам. Но никому из ахейских героев не пришлось претерпеть столько страшных бедствий, как Одиссею.

Пункт I. Киконы

С двенадцатью кораблями отплыл Одиссей от разрушенных стен Илиона. Сильный ветер разлучил его с остальным флотом и прибил корабли к киконскому городу Исмару, лежавшему на фракийском берегу. Одиссей разрушил этот город, истребил мужей, а жен и сокровища поделил между собой и своими спутниками. Сам Одиссей так вспоминает об этом:

Ветер от стен Илиона привел нас ко граду киконов,
Исмару: град мы разрушили, жителей всех истребили.
Жен сохранивши и всяких сокровищ награбивши много,
Стали добычу делить мы, чтоб каждый мог взять свой участок
Затем царь Итаки посоветовал товарищам обратиться в поспешное бегство, но они отвергли этот совет и целую ночь пили и пировали, зарезав много животных. Тем временем исмарские мужи, успевшие спастись бегством, собрали живших по соседству с ними дальше от моря киконов, многочисленных и привыкших к ратному делу. Рано утром они напали на ахейцев. Целый день бились спутники Одиссея с врагами, и только на закате отступили, оставив на поле битвы от каждого корабля по шесть отважных бойцов. Остальные поспешили к кораблям, радуясь, что спаслись от смерти. Но до тех пор они не отчаливали от берега, пока Одиссей не назвал по имени каждого из павших в битве ахейцев. Таков был обычай: только так можно было успокоить тени умерших на чужбине.

Нападение на киконов, союзников троянцев, является прямым продолжением Троянской войны. Другое дело, что Одиссей осуществляет эту военную операцию в одиночку, без поддержки остальных греческих племен. Это его личная инициатива, и она, похоже, не была никаким основательным стратегическим замыслом. Попросту Одиссей настолько проникся ненавистью к своим противникам и жаждой наживы, что решил по пути домой совершить еще один пиратский набег на одно из племен, помогавших троянцам.

Пункт II. Лотофаги

Далее поплыл Одиссей со своей дружиной. Вдруг настигла их страшная буря, густые тучи окутали море и сушу, и с грозного неба спустилась на землю страшная ночь. Сильно бушевала буря, быстро мчались гонимые ею корабли под натиском северного ветра Борея, погружаясь носами в волны; трижды, четырежды были разорваны паруса. Поспешно свернули их Одиссеевы спутники, сами же взялись за весла, стараясь пристать к ближайшему берегу. Причалив же, целых два дня и две долгих ночи провели они на берегу в скучном бездействии, изнуренные и обессиленные. Когда же на третий день встала румяная заря, подняли они паруса и быстро, повинуясь кормилу и ветру, понеслись к югу. С радостью думали путешественники уже о возвращении на родину, но, когда они огибали мыс Малею, быстрым течением сбило их с пути, отбросив от острова Киферы в открытое море.

Остров Кифера лежит к югу от Пелопоннеса против мыса Малея. Он являлся центром культа Афродиты со знаменитым святилищем богини. От названия острова происходит эпитет Афродиты «Киферийская» (или «Киферская»). Обратим внимание, что спокойному и счастливому возвращению греков домой мешает северный ветер Борей. В этом, казалось бы, простом уточнении конкретной «розы ветров», на наш взгляд, стоит выделить и второй, так сказать, аллегорический план. Разрушив Трою, греки вступили в конфликт с северными арийско–праславянскими племенами или теми, которых египетские фараоны назвали «народами моря». Неурядицы в родных пенатах, которые переживают многие из разрушителей Трои, связаны, видимо, с жесткой реакцией северян. Думается, совершенно неслучайно, что спутников Одиссея относит в открытое море именно около острова Афродиты — богини, покровительствовавшей троянцам. Внутренняя нестабильность Греции, возникшая сразу же после троянской победы, обусловлена внешними обстоятельствами — угрозой с севера и поддержкой северянами своих ставленников на территории Эллады. Вот почему триумфатор Одиссей не может сразу же вернуться домой, а странствует ровно столько времени, чтобы закончился второй поход «народов моря». Но не будем забегать вперед.

Девять дней, гонимые ветром, плыли Одиссей и его спутники по широкому морю, а на десятый приплыли в страну лотофагов. Высадившись на берег и запасшись водой, они устроили обед. После отдыха Одиссей избрал троих из своих спутников и послал их узнать, что за люди обитают в этой земле. Лотофаги радушно приняли Одиссеевых спутников и дали им отведать лотоса (лотофаги значит «вкушающие лотос»). Попробовав этой сладкой цветочной пищи, они забыли о возвращении и решили остаться в стране лотофагов. Тогда Одиссей силой притащил их к кораблям и, плачущих, привязал к корабельным скамьям. Остальным же повелел немедленно сесть на корабли, опасаясь, чтобы кто–нибудь не попробовал лотоса и не забыл о своем намерении вернуться в отчизну. Но где же находилась страна лотофагов?

Ответ на этот вопрос можно найти у Геродота, который сообщает, что племя лотофагов проживало в Ливии. «Они питаются исключительно плодами лотоса (Геродот говорит о растении Zizyphus letus, которым еще и теперь питаются жители острова Джерба. — А. А.). Величиной же плод лотоса приблизительно равен плоду мастикового дерева, а по сладости несколько похож на финик. Лотофаги приготовляют из него вино» (Геродот). Мнение «отца истории», безусловно, очень авторитетно и заслуживает самого пристального внимания. Геродотовское истолкование принимается комментаторами «Одиссеи» практически безоговорочно. Но, на наш взгляд, тема лотофагов нуждается в некотором развитии.

Дело в том, что цветок лотос был очень любим египетской молодежью, его называли также цветком Осириса. Кроме того, лотос был посвящен также и египетской богине плодородия — Исиде. Во время подъема Нила, когда появлялись эти волшебные цветы, египетские девушки и юноши, нарвав их, украшали ими свои жилища, себя и бегали в венках по улицам сел и городов, приветствуя всех радостным криком: «Много лотосов на воде, велико будет плодородие». В знак благодарности и восторга они украшали этими цветами статую Озириса и его алтарь. Но лотос, что особенно важно для нас, имел и экономическое значение в Египте. Корневища цветка считались съедобными и доставляли пропитание целым тысячам египетских семей. Корневища эти обыкновенно по спаде вод собирались, сушились на солнце и складывались в особые подвалы на хранение. Их ели главным образом в отварном виде, как картофель. По вкусу своему они также несколько напоминали картофель, но вызывали сильную жажду. Вообще они были в таком ходу и пользовались такой любовью народа, что продавались всюду разносчиками на улицах. Кроме того, по словам Диодора, в пищу шли также и мучнистые зерна лотоса, которые размалывали в муку и пекли из нее хлеб. Затем из корня и семян приготовляли еще лекарство «неню–фар». В дело шли также и плоские, блюдцеоб- разные его листья. Из них приготовляли сосуды для напитков, и Страбон рассказывает, что в его время все лавки Александрии были завалены этими листьями.

Так, может быть, лотофаги — это попросту завуалированное имя египтян? Наше уточнение может показаться непринципиальным, но это не так. Ливийцы воевали вместе с «народами моря» против египтян. Поэтому от того, с кем сдружился Одиссей — с ливийцами или с египтянами, — зависит правильное объяснение одиссеи царя Итаки. Если относительно Менелая мы привели аргументы в пользу того, что он в конечном итоге присоединился к союзу «народов моря», то с Одиссеем такого не произошло. Он был единственным из ахейских вождей, который продолжил войну против союзников Трои. И у нас есть все основания утверждать (чуть далее мы приведем дополнительные доказательства), что Одиссей оставался непримиримым врагом арийско–праславянских северных племен. Пристав к берегам Африки, он заручился поддержкой египтян и в дальнейшем стал воевать против «народов моря». А то, что египтяне в рассказах Одиссея не названы своим прямым именем, так ведь недаром Одиссея называли хитроумным. Более того, в своих скитаниях по Средиземному морю Лаэртид должен был скрывать это обстоятельство, поскольку, как мы увидим в дальнейшем, он попадал и в земли, контролировавшиеся «народами моря», а там распространяться об этом было крайне опасно.

Пункт III Циклоп Полифем

Вскоре после отплытия из земли лотофагов Одиссей прибыл со своими спутниками в страну исполинов–циклопов. Под защитой бессмертных богов эти одноглазые великаны не пахали и не засевали полей. Тучная земля, орошаемая дождем, все давала им без посева: и пшеницу, и ячмень, и роскошные лозы винограда. История посещения Одиссеем этого волшебного острова едва ли не самая популярная в греческой мифологии.

Выйдя на берег, Одиссей и его спутники увидели невдалеке, в крайнем, стоявшем у берега утесе пещеру, густо покрытую лавром. Перед ней находился двор, огороженный стеною из огромных, беспорядочно набросанных камней, а вокруг него частым забором стояли сосны и дубы. В пещере этой жил муж исполинского роста, Полифем, сын Посейдона и нимфы Фоозы. Оставив почти всех своих воинов на корабле, сам Одиссей с двенадцатью храбрейшими друзьями отправился к пещере. Взято было немного пищи, и один мех был наполнен сладким, драгоценным вином, что на прощанье подарил Одиссею жрец Аполлона Марон, пощаженный с женой и детьми во время разрушенья Исмара: то был крепкий и божественно сладкий напиток

Исполина не было в это время в пещере. Он пас на лугу неподалеку своих баранов и коз. Одиссей и его товарищи вошли в пещеру и стали с удивлением все осматривать в ней. Много было там сыров в тростниковых корзинах, в отдельных закутах были заперты по возрастам козлята и барашки: старшие со старшими, средние со средними, младшие возле младших. Ведра и чаши были налиты до краев густой простоквашей. Товарищи стали просить Одиссея, чтобы он, запасшись сырами, не медлил в пещере, а взяв в закутах отборных животных, с добычей бежал на корабль и продолжал путешествие. Но Одиссей отказался внять совету, ему хотелось встретиться с Полифемом и получить от него дары. Одиссей признается:

Видеть его мне хотелось в надежде, что, нас угостивши,
Даст нам подарок но встретиться с ним не на радость нам
было.
Другими словами, Одиссей хотел прихватить из страны циклопов не только провизию на обратный к дому путь, но и нетленные сокровища, которыми славилась их страна.

Конфликт с населением острова Гомер представил в виде сказочной истории об ослеплении обитателя одной из пещер острова — Полифема. Одиссей ранил исполина. Ему и шести его товарищам, избежавшим участи быть съеденными циклопом, не под силу было одолеть великана в открытом бою, поэтому им пришлось спешно бежать. И все закончилось бы для Одиссея благополучно, но он открыл Полифему свое имя:

Если, циклоп, у тебя из людей земнородных кто спросит,
Как истреблен твой единственный глаз, ты на это
ответствуй:
Царь Одиссей, городов сокрушитель, героя Лаэрта
Сын, знаменитый властитель Итаки, мне выколол глаз мой.
Взревел от злости циклоп, ибо сбылось древнее пророчество о том, что лишит его зрения Одиссей. Думал, однако, великан, что это несчастье постигнет его в бою с таким же высоким и боговидным мужем, как он. Но уступить «хилому» и ничтожному человечиш- ке — нет, терпеть такой позор было невыносимо!

Одиссей разговаривал с Полифемом, находясь на безопасном для себя расстоянии от берега. Циклоп уже не мог настичь греческого героя и отомстить ему. И тогда великан обратился с мольбой к своему отцу:

Царь Посейдон земледержец, могучий, лазурнокудрявый,
Если я сын твой и ты мне отец, то не дай, чтоб достигнул
В землю свою Одиссей, городов разрушитель,
Лаэртов Сын, обладатель Итаки, меня ослепивший.
Когда же Воля судьбы, чтоб увидел родных мой губитель, чтоб в дом свой
Царский достигнул, чтоб в милую землю отцоввозвратился,
Дай, чтоб по многих напастях, утратив сопутников, поздно
Прибыл туда на чужом корабле он и встретил там горе.
Посейдон услышал обращение своего сына, и отныне бог морей перестал покровительствовать Одиссею. Теперь впереди Одиссея ожидали страшные испытания. Ну, а нет ли во всей этой сказке исторического подтекста?

Безусловно, есть! Один из вариантов воспроизведения имени циклопов в Средиземноморье было «сикелы». Так египтяне называли одно из племен, входившее в группу «народов моря». Ранее мы уже отмечали, что по их имени получили свое название Кикладские острова. Но точно так же к созвучной основе циклопы–сикелы восходит и название острова Сицилия. С точки зрения соотнесения географических названий с именем народа циклопов, на роль острова Полифема могут с равной вероятностью претендовать как Кикладские острова, так и Сицилия. Но выбор следует сделать, наверное, в пользу последней, так как этот остров находится все–таки ближе к побережью Африки (страны лотофагов). Именно вариант с Сицилией выбирает и большинство комментаторов гомеровской поэмы. Мы подчеркнем, однако, что твердые аргументы в пользу одного из двух выборов отсутствуют. Но это в данном случае и не очень существенно. Основной вывод, который мы должны сделать, анализируя эту часть путешествия Одиссея, заключается в том, что Одиссей вступил в военный конфликт с одним из «народов моря».

Пункт IV. Остров Эола

Остров Эолия был местом обиталища повелителя ветров Эола, друга блаженных богов, сына Гиппота. Остров был окружен медной стеной, берега же его поднимались гладким утесом. Эол жил здесь вместе со своей супругой Амфифеей, с шестью сыновьями и шестью дочерями. Целый день семья под звуки флейт пировала за столом, уставленным яствами. Прибыв в город Эола, Одиссей вступил в его прекрасный дворец. Целый месяц радушно угощал старец своих гостей и с жадностью слушал повесть о Трое, о битвах ахейцев и их непростом возвращении к родному дому. Все по порядку рассказал ему мудрый сын Лаэрта. Напоследок же, когда Одиссей, готовясь в дальнейший путь, обратился к Эолу с просьбой отпустить его и дать надежных провожатых, старец дал ему сшитый из кожи девятигодовалого быка мех с заключенными в нем буреносными ветрами (по воле Зевса был он господином ветров и мог возбуждать или обуздывать по своему желанию). Зефиру же (западному ветру) он повелел провожать корабли Одиссея попутным дыханием. Девять дней и столько же ночей плыли они по гладкому морю. На десятые сутки показался берег отчизны, уже можно было разглядеть на нем сторожевые огни. Все это время Одиссей правил кормилом, никому не желал он доверить его, чтобы скорее достигнуть родины. Но, утомившись, крепко заснул.

Той порой спутники его, полагая, что Эол одарил Одиссея серебром и золотом, так рассуждали меж собой:

Боги! Как всюду его одного уважают и любят
Люди, какую бы землю и чье бы жилище ни вздумал
Он посетить. Уж и в Трое он много сокровищ от разных
Собрал добыч; мы одно претерпели, один совершили
Путь с ним — а в дом свой должны возвратиться с пустыми руками.
Так и Эол; лишь ему одному он богатый подарок
Сделал; посмотрим же, что им так плотно завязано в этом
Мехе: уж верно найдем серебра там и золота много.
Но как только развязан был мех, шумно вырвались ветры на волю. Подняв бурю, умчали они корабли Одиссея в открытое море. Громкие крики обманувшихся товарищей разбудили Одиссея, и не знал он в отчаянии, что делать, броситься ли в море или оставаться среди спутников. Одиссей покорился судьбе и сидел на палубе, в то время как бурные волны быстро мчали его корабль прямиком назад, к острову уважившего путешественников Эола.

Снова пошел Одиссей ко дворцу повелителя ветров, но теперь с гневом встретил его старец. И холодным душем для грека стали его слова:

Прочь! Ненавистный блаженным богам и для нас ненавистен.

Эол наяву убедился, что боги перестали поддерживать Одиссея. После этого никакого разговора о помощи путешественникам уже быть не могло.

В исторической проекции эпизод с Эолом следует, видимо, интерпретировать так, что Одиссей утратил поддержку своих прежних друзей, царей других греческих царств, которые (например, Менелай!) не пошли на военный конфликт с «народами моря». Конкретная географическая локализация острова Эола весьма неоднозначна, но, скорей всего, он находился где–то поблизости от Сицилии.


Пункт V. Лестригоны

В великом сокрушении сердца отплыли Одиссей и его спутники от Эолова острова. Не надеясь на счастливый конец пути, утратили они бодрость духа. После шестисуточного плавания корабль Одиссея прибыл, однако, в страну лестригонов. Там путники обнаружили прекрасную гавань, но, как ни прекрасна была она, Одиссей не решился войти в нее. Он поместил свой корабль в отдалении от других, около устья залива, и привязал его канатом под одним из утесов. Потом он взобрался на утес и оттуда послал двух своих товарищей (третьим был глашатай) узнать, что за люди живут в этой стране. По гладкой проезжей дороге, по которой доставлялись в город дрова с окружающих гор, скоро подошли они к ключу Артакии, где набирали воду все жившие в близлежащем городе Ламосе. У ключа встретилась им дева исполинского роста, дочь царя Антифата. Она указала им дом своего отца. Всгупив в великолепные царские палаты, встретили они супругу владыки ростом с высокую гору — и ужаснулись. Царица тотчас же послала за мужем. Войдя в дом, тот не стал терять время на расспросы гостей, а сразу же схватил и съел одного из них. Увидя это, остальные бросились назад к своим судам.

В то же время Антифат начал страшно кричать и встревожил весь город. На его крик отовсюду сбежались лестригоны и под началом царя устремились к берегу. С крутых утесов они стали бросать огромные камни. На судах поднялась тревога, ужасный крик убиваемых, треск от крушения снастей. Тут несчастных спутников Одиссея, как рыб, нанизали они на копья и унесли всех в город на съеденье. В то время, как его товарищи гибли в неравном бою, Одиссей взял острый нож и, отсекши крепкий канат, которым он был привязан к утесу, повелел своим спутникам как можно крепче налечь на весла, чтобы избегнуть верной гибели. Так спасся царь Итаки с одним кораблем, другие же все безвозвратно погибли.

Но что это за народность лестригонов? Уже для древних историков это было загадкой. В частности, Фукидид сообщает: «По преданию, древнейшими обитателями Сицилии были жившие в одной ее части киклопы и лестригоны. Кто они были родом, откуда прибыли и куда потом ушли, я ничего не могу сообщить». В отличие от Фукидида мы знаем предысторию племени циклопов — они были потомками ариев и пришли в Южную Европу с территории Русской равнины в IV–III тыс. до н. э. Что же касается лестригонов, то в переводе с греческого их имя означает «прирожденные грабители». Так, по–видимому, называли базировавшихся на Сицилии пиратов. Упоминание их Фукидидом наряду с циклопами связано, наверное, с тем, что последние вели оседлый образ жизни, были прекрасными земледельцами и животноводами, вспомним Полифема!

У Гомера лестригоны внешне очень похожи на циклопов. На основании этого можно высказать предположение, что Одиссей столкнулся с группой пиратов–сикелов, базировавшихся, как и гомеровские циклопы, опять–таки где–то поблизости от Сицилии. Но если лестригонов все–таки нельзя однозначно связывать с народом сикелов, что в общем–то следует из текста Фукидида, то их враждебность по отношению к великому греку в ситуации того времени говорила о поддержке ими той политики, которую диктовали сикелы (или шире «народы моря» в Средиземноморье).

Пункт VI. Цирцея

После столь гибельного для ахейцев столкновения с лестригонами в великом сокрушении Одиссей и его товарищи поплыли далее по широкому морю и достигли лесистого острова Эи. Издавна обитала там сладкоречивая нимфа, прекрасная светлокудрая дева

Цирцея, дочь Гелиоса. Выйдя на берег, они оставались на нем два дня и две ночи в тяжкой печали. На третий день поднялся Одиссей и оттуда увидел вдали дым, поднимавшийся от жилища Цирцеи. Долго колебался Одиссей, хотел уже идти в ту сторону, откуда поднимался дым, но решил сначала посоветоваться с друзьями. Посовещавшись между собой, они договорились разделиться на два отряда, по двадцать два человека в каждом. Вождем одного был избран Эврилох, командиром другого стал сам Одиссей. Брошен был жребий, кому отправляться разведывать остров, и пал он на Эв- рилоха.

С грустью удалялся отряд Эврилоха от берега. За горами, в лесу, увидели они дом Цирцеи, сложенный из тесаных камней. Около него толпились волки и львы. Вместо того, чтобы напасть на пришельцев, они подбежали к ним, махали хвостами и всячески ласкались: то были люди, превращенные в зверей волшебницей Цирцеей. Звонко, приятным голосом пела, сидя за вышиванием, богиня. Подали голос ахейцы, и к ним немедленно вышла нимфа, отворила блестящие двери и радушно пригласила их в свой дом. Забыв осторожность, все вступили в жилище богини. Остался один лишь Эврилох, предчувствовавший что–то недоброе. Усадив гостей на прекрасные кресла и стулья, подала им Цирцея смеси из сыра и меда с ячменной мукой и вином. Но к этой смеси подлила она еще волшебного зелья, чтоб совершенно пропала у гостей память об отчизне. Как только отведали они этого напитка, Цирцея прикоснулась к ним своим волшебным жезлом и превратила их в свиней: каждый из них оказался с щетинистой кожей и со свиным рылом, не утратив одного рассудка. Плачущих, заперла их нимфа в закуты и бросила им желудей и буковых орехов.

Эврилох же, не дождавшийся возвращения товарищей, побежал к кораблю с плачевной вестью о бедствии, постигшем его спутников. Долго от горя не мог он вымолвить слова, но, наконец, оправился от страха и рассказал о происшедшем. Выслушав его, Одиссей выхватил меч и отправился выручать своих спутников, правда, пока без готового плана. К своему удивлению, он столкнулся с богом Гермесом, который вежливо приветствовал его и предложил оберег против волшебства Цирцеи. Им оказался пахучий белый цветок с черным корнем, называемый «моли». Только богам мог открыться этот цветок Одиссей с благодарностью принял дар и, продолжив свой путь, вскоре оказался в гостях у Цирцеи. Когда он отведал отравленную пищу, она подняла свой волшебный жезл и прикоснулась к его плечу. «Иди и свиньею валяйся в закуте с другими». — повелела она. Но благодаря цветку моли, который Одиссей тайно нюхал все время, колдовство не подействовало, и он вскочил, занеся над богиней меч. Тогда Цирцея, плача, упала к его ногам. «Я в изумлении, — воскликнула она, — доверься мне и раздели со мною ложе». Хитроумный Одиссей, однако, прекрасно знал, что колдуньи могут постепенно лишать силы и уничтожать своих возлюбленных, поэтому он заставил Цирцею поклясться в том, что больше она не будет строить ему никаких козней. В ответ она поклялась всеми богами и, приготовив ему омовение, напоив вином из золотых кубков и угостив вкусным ужином, принесенным ключницей, стала готовиться к тому 7, что проведет с ним ночь на пурпурном ложе. Но Одиссей не стал отвечать ей на любовные ласки до тех пор, пока она не освободила всех его спутников и других моряков, заколдованных ею. Как только она сделала все, что он просил, у него уже не было сил ей отказать…

Целый год жил Одиссей с друзьями у гостеприимной нимфы. Ежедневно, в течение целого года, ели они прекрасное мясо и утешались сладким вином, но не забыли на чужбине о милой родине. Одиссей, по желанию товарищей, обратился с просьбой к Цирцее, чтоб отпустила она их на родину. И Цирцея так ответила герою:

О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, В доме своем я тебя поневоле держать не желаю. Прежде, однако, ты должен, с пути уклоняся, проникнуть В область Аида, где властвует страшная с ним Персефона. Душу пророка, слепца, обладавшего разумом зорким, Душу Тиресия фивского должно тебе вопросить там. Разум ему сохранен Персефоной и мертвому; в аде Он лишь с умом; все другие безумными тенями веют.

В целом житье–бытье Одиссея со спутниками на острове Цирцеи вроде бы выглядит как отдых в хорошем санатории. Но это впечатление весьма обманчиво. Начнем с обращения спутников Одиссея в свиней. При всем уважительном отношении к этому животному нельзя не указать, что превращение в него символизирует переход в рабство. Это не львы и не волки, более благородные звери. К тому же они гуляют в саду, а не лежат в закуге. А ведь это тоже заколдованные чужеземцы! Да и путешествие в Аид, которое выпадает Одиссею в качестве очередного испытания, отнюдь не простая прогулка, а обязательная встреча со смертью. Так, сквозь призму волшебных декораций открывается истинное положение Одиссея и спутников на острове Цирцеи — положение пленников, если не сказать больше.

Но что это за таинственная богиня Цирцея? Она — дочь бога Солнца Гелиоса и его жены Персы. Цирцея — римский (латинский) вариант имени богини, греки же называли ее Кирка, что означает «сокол». В мифологиях разных народов эта птица символизирует солнце, поэтому образ девы–соколицы прекрасно подходит для дочери бога солнца. Греческое имя богини «Кирка» во времена классической древности стало соотноситься с латинским «circus» — круг. Но тогда следует заключить, что Кирка (Цирцея), Коло (Коляда) и Лико (Лихо) — суть разные имена одной и той же богини солнца! Сходство имени Цирцеи с древнерусскими богами позволяег предположить, что в числе гонителей Одиссея были и выходцы с Русской равнины. Назовем еще раз этот народ — это знаменитые геродотовские сколоты (соколоты), которых в Средиземноморье стали именовать циклопами или сикелами.

Пункт VII. Аид

Подготовив корабль к плаванию, взяв с собой овцу и барана, которых Одиссей должен был принести в жертву в царстве теней, греки отправились в путь. Цирцея послала им попутный ветер, и целый день они плыли по волнам Океана. Когда же солнце село и наступила ночная тьма, они достигли противоположного берега великой реки, того места, где находилась область киммерийцев,

… покрытая вечно
Влажным туманом и мглой облаков. Никогда не являет
Оку людей там лица лучезарного Гелиос, землю ль
Он покидает, всходя на звездами обильное небо,
С неба ль звездами обильного сходит, к земле обращаясь;
Ночь безотрадная там искони окружает живущих.
Эти описания никого не смогут обмануть. Поэт рассказывает о полярной ночи. На этом основании некоторые исследователи высказали предположение, что Одиссей плавал вовсе не в Средиземном море, а вышел в Атлантический океан и далее, предварив подвиг моряков–финикийцев, дошел до северных морей. Так, в частности, считает француз Робер Филипп (смотри книгу Н. Н. Непомнящего «Тайны древних цивилизаций». Вече, 2001). Это очень экзотическая и, на наш взгляд, совершенно надуманная точка зрения.

Но есть и прямо противоположная версия. Ее выдвигает российский исследователь А. Асов в своей книге «Атланты, арии, славяне» (М.: Фаир — Пресс, 2001). Согласно его точке зрения, Одиссей вошел и плутал в Черном море, ведь как–никак область киммерийцев находилась на его северном берегу. Это положение опирается на гомеровский текст, и его вполне можно отстаивать. Другое дело, что при этом надо объяснить, с какой это стати герой, всей душой стремящийся к любимой жене, вдруг отправляется странствовать в прямо противоположном направлении. Сделать это достаточно убедительно, похоже, невозможно. А думать вслед за А Асовым, что Гомер нисколько не заботился о смысле, а попросту «пародировал эпические песни своего времени», навряд ли найдется много желающих.

И все же, как же тогда быть с упоминанием о посещении Одиссеем черноморской страны Киммерии? Ответ, как это ни покажется странным, подсказывают религиозные книги древних ариев — «Веды» и «Авеста». Согласно содержащимся в них сведениям, предки ариев некогда обитали в Заполярье, но затем из–за наступления холодов вынуждены были покинуть эти места. Далекие полярные области считались местом успокоения предков ариев, именно там находился арийский Аид. Гомер воспользовался этими древнеарийскими представлениями при описании схождения Одиссея в подземный мир. При этом местонахождение страны предков он соотнес с известным ему народом, проживавшим в Северном Причерноморье. Ни в какую Ким- мерию Одиссей не плавал, ибо речь в гомеровской поэме идет о заповедной стране. Это образ тридевятого царства, тридесятого государства, которое ни на какую карту не занесешь! Вот так все непросто, когда речь заходит о границе между этим и иным мирами.

Пункт VIIL Остров Сирен

Как только Цирцея узнала, что Одиссей с друзьями возвратился из мира теней, пришла она к кораблю и принесла путешественникам хлеба, вина и мяса. Целый день пировали они, а наутро отправились в путь. Прекраснокудрая богиня послала им попутный ветер, и спокойно поплыл корабль, повинуясь кормилу и ветру. Одиссей же поведал спутникам обо всем, что предсказала ему Цирцея. Прежде всего, предстояло им плыть мимо страны сладкозвучных Сирен. Эти птице- девы своими чудными песнями чаруют всякого, кто на быстроходном корабле приблизился к их берегу. Они заставляют забыть о доме, жене, детях. Очарованный, спешит мореплаватель причалить к берегу, где ждет его верная смерть и кучами лежат тлеющие кости несчастных моряков, увлеченных лукавыми девами. Поэтому Одиссей со спутниками должен был избегать Сирен и держаться подальше от берегов их острова. Только одному Одиссею, сказала Цирцея, можно слушать певиц.

И вот когда корабль приближался к их стране, Одиссей, помня совет Цирцеи, залепил своим спутникам уши воском, а себя велел привязать к мачте, чтобы нельзя ему было броситься в море и вплавь достичь рокового берега. Мгновенно стих попутный ветер и распростерлось пред ахейцами широкое, безмятежное море. Сняли тогда паруса Одиссеевыспутники и взялись за весла. И в то же время Сирены запели свою дивную песнь:

К нам, Одиссей богоравный, великая слава ахейцев, К нам с кораблем подойди, сладкопеньем сирен насладися: Здесь ни один не проходит с своим кораблем хмореходец, Сердцеусладного пенья на нашем лугу не послушав; Кто же нас слышал, тот в дом возвращается, многое сведав. Знаем мы все, что случилось в троянской земле и какая Учесть по воле бессмертных постигла троян и ахейцев, Знаем мы все, что на лоне земли многодарной творится.

Очарованный сладостными звуками песни Сирен, Одиссей уже не хотел плыть дальше. Он знаками умолял товарищей, чтобы они освободили его. Но, повинуясь данному прежде указанию, еще крепче привязали к мачте своего царя гребцы, выручая тем самым его из еще одной беды.

В греческой мифологии Сирены выступают в качестве демонических существ. Они пытаются помешать Одиссею возвратиться домой невредимым. Русской параллелью Сиренам служит птица–дева Сирин, обитающая в райском саду. В русских духовных стихах Сирины, спускаясь из рая на землю, зачаровывают людей своим пением. Естественно задаться вопросом, какой же из этих двух образов первичен? Согласно традиционной точке зрения, которую отражает соответствующая статья в двухтомной энциклопедии «Мифы народов мира» (М.: Советская энциклопедия, 1982), образ Сирина восходит к древнегреческим Сиренам. Но опыт метаисторических исследований убеждает нас как раз в обратном. Разделение богов на добрых и злых — явление относительно позднее. Обратимся, например, к такому яркому персонажу русских сказок, как Баба–яга.

Русские сказки сохранили чрезвычайно яркий и запоминающийся образ Бабы–яги. В большинстве сюжетов она предстает в обличье ведьмы — старой и злой старухи–колдуньи, пытающейся всячески навредить герою. «Баба–яга или Яга–баба — сказочное страшилище, большуха над ведьмами, подручница сатаны. Баба- яга костяная нога: в ступе едет, пестом погоняет (упирается), помелом след заметает; она простоволоса и в одной рубахе, без опояски; то и другое верх безчиния» (Я Даль. Толковый словарь живого великорусского языка). Но сквозь этот «негатив» просвечивают и совсем иные ее качества. Так, сказка нередко повествует о трех вещих сестрах (Баба–ягах), изображая их хотя и сварливыми, но добрыми и услужливыми старухами: они предвещают страннику, что ожидает его впереди, помогают ему мудрыми советами, дают богатырского коня, клубок, указывающий дорогу в неведомые страны, ковер–самолет и другие диковинки. Кстати, русское слово «ага» есть один из вариантов произнесения имени богини (сравни яга=йага->ага), и означает оно согласие («да», «так», «конечно», «ладно»). Таким образом, изначально Баба–яга обладала не только отрицательными, но и многими положительными качествами. Точнее говоря, образ Бабы–яги возник в те далекие времена, когда добро и зло еще не персонифицировались.

Археологи нашли множество женских статуэток, относящихся ко времени каменного века — палеолита (35–15 тыс. лет до н. э.) и неолита (8–3 тыс. до н. э.). Эти находки дают основание полагать, что в те эпохи женское божество считалось главенствующим. Такое предположение находит подтверждение в искусстве Древнего Крита, а также в дошедших до нас текстах древних греков, римлян и египтян, где верховное женское божество именуется Великой Богиней (или Великой Матерью). Самая древняя скульптура Великой Богини была найдена на месте палеолитического поселения в Восточной Сибири (его возраст 34 тысячи лет). Она представляет рожающую женщину с птичьей головой и высунутым языком. Образ богини–птицы, по–видимому, следует отнести к числу наиболее архаичных воплощений Великой Богини. Человекоподобные образы богов приходили на смену зооморфным, но не всегда их замещение было полным. В частности, так произошло с Бабой–ягой, у которой «костяная (т. е. птичья) нога» и длинный (т. е. птичий) нос. Да и проживает бабушка в избушке на курьих ножках (здесь на форму жилища переносятся черты его хозяина), а метлу, на которой она так лихо летает, следует признать поэтической метафорой хвоста. Эти сохранившиеся у Яги черты животного подчеркивают древность ее образа.

Представление о хозяйке избушки на курьих ножках как о птице–деве наводит на мысль, что изначально Баба–яга уподоблялась птице, которая снесла и высидела мировое (космическое) яйцо. В мифопоэтической традиции самых разных народов оно осмыслялось как начало всех начал, прообраз космоса и его отдельных частей. Славяне, к примеру, верили, что весь мир подобен огромному яйцу: скорлупа — это небо, пленка — облака, белок — вода, желток — земля. В русских сказках яйцо выступает магическим предметом (оберегом). Оно может заключать в себе царства (медное, серебряное или золотое), хранит пропавшую любовь царь–девицы, жизнь Кощея или волшебное семечко, от которого тает хрустальный дворец и освобождается царевна. Сохранились в сказках и более древние сюжеты о яйцах загадочной жар–птицы, об утке, несущей золотые и серебряные яйца, а также о курочке–рябе, обещающей подарить деду и бабе золотое яичко. В образах этих птиц продолжают жить старинные представления наших предков о Деве–птице — Великой Богине, которая откладывает космическое яйцо (т. е. порождает Вселенную). Более поздние ее воплощения (например, птица Сирин или вещая птица Гамаюн) сочетали в себе уже как человеческие, так и птичьи признаки.

Бабу–ягу тоже следует отнести к их числу. Но позднейшая традиция наделила ее множеством отрицательных черт, в сказках она изображается демоническим существом. Схожее преображение, на наш взгляд, произошло и с древнерусскими Сиринами на греческой почве. Из райских птиц Сирины превратились в служительниц смерти, они обитают уже не в прекрасных волшебных садах, а на скалах острова, усеянных костями и высохшей кожей их жертв. Греки восприняли сирен как злобных существ потому, что соотносили их с древнерусскими Сиринами! Последние же олицетворяли выходцев с Русской равнины, которые пришли в Грецию. Одиссей не плавал в Киммерию, но он постоянно сражался с выходцами из тех мест — циклопами.

Имя птицы Сирин перекликается с названием страны Сирии. Мы объясняем это название как вариант словосочетания «Се Ирия». Сирия — это Ирия, а Ирием древние русы называли Рай. Значит? по–древнерусски Сирия — одно из названий райской земли. Примечательно, что по Библии она располагалась как раз в междуречье

Тифа и Евфрата. Согласно же нашей концепции, Сирия в какой–то момент была частью Средиземноморской Руси, и потому предки русских вполне могли быть причастными к рождению названия «Сирия».

Что же касается имени птицы–девы, то наше истолкование прекрасно согласуется с тем, что Сирина изначально считали райской птицей. Греки, столкнувшись с арийскими народами, восприняли образ Сирина как чужеземного божества. Поэтому их Сирены предстают злобными существами, стремящимися погубить путников. Правда, справедливости ради скажем, что представления об изначально светлом их образе не были совсем забыты греками. Со временем справедливость в какой–то мере восторжествовала, так что во времена классической Античности Сирены мыслились сладкоголосыми мудрыми птицедевами, каждая из которых сидит на одной из восьми небесных сфер мирового веретена богини необходимости и неизбежности Ананке, создавая своим пением величавую гармонию Космоса.

Пункт IX. Сцилла и Харибда

Следующая опасность, подстерегавшая Одиссея, заключалась в том, что ему нужно было пройти между двумя стоящими в море утесами, на одном из которых живет Сцилла (Скилла), а на другом — такое же чудовище Харибда. Дочь матери-Земли и Посейдона, Харибда была женщиной–чудовищем, которую Зевс перуном сбросил в море, и теперь она трижды в день всасывала в себя огромное количество воды, а потом выпускала ее обратно. Родителями чудовищной Сциллы обычно считались морской бог Форкис и богиня яростных волн Кратеида или стоглавый великан Тифон и его супруга Ехидна. Некоторые авторы рассказывают, что некогда Сцилла была красавицей, а в чудовище ее превратила супруга Посейдона Амфитрита, завидовавшая ее красоте, или волшебница Цирцея (за то, что Сцил- ла искупалась в ее ванне с настоями волшебных трав). Сцилла и Харибда старались не пропустить ни одного корабля через пролив. Каждой из шести голов первая из них захватывала по моряку и пожирала их; не брезговала она и дельфинами, тюленями и прочей морской живностью. Аргонавты, возвращавшиеся из Колхиды с золотым руном, сумели проплыть мимо Сциллы без потерь. Одиссею и его спутникам повезло меньше. Пытаясь спастись от Харибды, Одиссей приблизился чуть ближе к Сцилле, и та похитила шесть самых лучших моряков, по одному на каждую глотку, и унесла их в пещеру, чтобы потом пожрать их, уже не спеша. Моряки кричали и протягивали руки к Одиссею, но он не решился прийти к ним на помощь.

В древние времена местом проживания Сциллы считалась опасная скала в Мессинском проливе между Сицилией и Калабрией. Одиссей странствует в непосредственной близости от земель «народов моря» — циклопов–сикелов. С названием этого племени, кстати, соотносится имя одного из чудовищ — Сцилла (Скилла). Происхождение имени Хорибда считается крайне неясным, и нам не известно ни одного варианта его прочтения. По нашему разумению, Хорибда — это искаженное русское слово Хоровод. В самом деле, Хорибда то всасывает, то выпускает воду. Вода ходит по кругу: море — пасть чудовища — море. Это самый настоящий хоровод воды. Хоровод — это движение по кругу, но и имя Кирки, и название племени циклопов (сикелов) связаны с понятием «круга». Как плод союза богов суши и моря она могла символизировать, говоря языком современного естествознания, круговорот воды в природе. С другой стороны, постоянное круговращение воды вблизи местоположения Харибды есть не что иное, как обыкновенный вихрь в жидкости — вот и научное объяснение образа водяного хоровода. Ну, а русское происхождение имени чудовища не должно пугать читателя, ибо мы привели уже достаточно аргументов в пользу мощного арийско–праславянского воздействия на культуру Древней Греции.

Нельзя не обратить также внимания, что Одиссея преследуют исключительно женские божества. Такое постоянство навряд ли случайно. Думается, что тем самым Гомер подчеркивает, что у народа, проживавшего на Сицилии и близлежащих к ней территориях (циклопов!), особым почетом пользовался культ Великой Богини. Этой своей традицией они родственны критянам III тыс. до н. э. (арийцам–праславянам) и малоазийским племенам, вставшим на защиту Трои. Так открывается и религиозный подтекст Троянской войны, еще одна ее тайна: греки пытались искоренить культ Великой Богини! Борьба за обладание Прекрасной Еленой, кража Палладия из храма Афины, которая должна предрешить падение Трои, — все это внешнее, сюжетное обрамление глубинного, религиозною конфликта между воюющими сторонами.

Арийцы Крита, вытесненные с острова ахейцами, малоазийские племена Троады и их ближайшие союзники, наконец, жители южнорусских степей — тавры и амазонки, соплеменники троянцев, исключительно большое значение придавали почитанию Великой Богини. Греческий олимпийский пантеон создавался как семья богов, подчиняющаяся Богу–отцу Зевсу, всем женским божествам отводились в ней роли второстепенные (а зачастую даже и третьестепенные). У Гомера боги во главе с Зевсом отправляются на двенадцатидневный праздник в честь Великой Богини (Великие мистерии или Элевсинии) не в Грецию, а к эфиопам, союзникам троянцев! Культ богини Елены, как уже говорилось, не был у греков широко распространен, а Элевсинские мистерии в честь богини Деметры возродились в полном блеске уже в послеахейские времена, когда на территории Греции расселились племена дорийцев. Таким образом, Троянскую войну можно называть также и религиозной войной.

Судя по приключениям, выпавшим на долю Одиссея, можно заключить, что именно он выступает главным поборником «новой» религии. Ему неизменно покровительствует богиня Афина, и она действует всецело в интересах Афин, а значит, Зевса! Само имя Одиссей мы склонны возводить к имени общеиндоевропейского верховного бога Дия (Диаса, Дъяуса) с эпическим «О» впереди. В такой интерпретации имя «Одиссей» подобно выражениям «О, мой бог!», и оно подчеркивает тот факт, что его обладатель находится под особым покровительством Бога–отца Зевса и действует в его интересах.

Пункт X. Остров Гелиоса

Миновав утес Сциллы и избежав свирепой Харибды, прибыли ахейцы к острову Тринакрии (Тринакии), где паслись стада светоносного бога Гелиоса. Одиссей заставил своих спутников поклясться, что они будут довольствоваться только той пищей, которую им заготовила Цирцея, и не похитят ни быка, ни барана из священных стад бога. Путешественники все высадились и вытащили на берег корабль. Но южный ветер дул тридцать дней, не переставая, еды становилось все меньше, и, хотя моряки целые дни проводили на охоте или занимались рыбной ловлей, им так и не удалось ничем поживиться. Наконец, Эврилох, мучимый голодом, отозвал своих друзей в сторону и уговорил их зарезать несколько отборных быков. При этом он поспешил добавить, что за это они воздвигнут храм в честь Гелиоса, как только вернутся на Итаку. Они подождали, пока Одиссей уснет, поймали нескольких быков, зарезали их, принесли в жертву богам бедренные кости и жир, а потом целых шесть дней жарили быков и ели их мясо.

Одиссей пришел в ужас, когда проснулся и узнал, что произошло, пока он спал. Те же чувства одолели и Гелиоса, и он пожаловался Зевсу, который, видя, что корабль Одиссея уже опять в море, наслал неожиданный сильный западный ветер, сломавший мачту, которая упала на голову кормчего. Разбитый, низвергся он с палубы корабля в морскую глубь. Тут Зевс поразил корабль блестящею громовою стрелой. Закружилось пронзенное судно. Разом спутники Одиссея были сброшены в воду и исчезли в шумной пучине. Между тем Одиссей оставался на корабельных обломках, пока киль не отшибло водой от корабельных ребер. Киль, а вслед за ним и мачта стали уплывать. Вокруг мачты обвивался сплетенный из воловьей кожи ремень. Проворно схватил Одиссей тот ремень, прикрепил им мачту к килю и, ухватившись за них, отдался во власть беспредельного моря. Скоро утих сердитый Борей, но его сменил быстрый южный ветер и, к ужасу Одиссея, понес его обратно к Харибде и Сцилле. Целую ночь мчал Одиссея ветер, и с восходом солнца увидел Лаэртид страшные утесы. В это время Харибда поглощала соленую влагу. В страхе ухватился Одиссей за смоковницу, росшую на скале над водоворотом и затенявшую его своими широкими ветвями. Крепко держась за нее, повис он и стал ждать, когда водоворот выбросит киль и мачту. Наконец, выплыли из Харибды желанные бревна. Тогда бросился Одиссей вниз и, упав на обломки, начал править руками, как веслами.

Гомер как бы подчеркивает, что имена Сциллы и Харибды связаны с понятиями «круга», «хоровода»: Одиссея снова заносит в их края, и лишь необычайная смекалка спасает его от гибели. Название острова бога солнца Гелиоca — Тринакрия — переводится комментаторами «Одиссеи», как «Трехкрайняя». Эта характеристика вполне соответствует геометрии Сицилии, поэтому 7 мы получаем еще одно дополнительное доказательство, что все основные события, связанные с Одиссеем, происходят в непосредственной близости от этого острова. Что же касается самого происшествия с убийством священных быков, то следует напомнить, что Гелиос — это греческая параллель праславянского бога Бела. Одиссей, как истинный ахеец, последователен в своей борьбе против арийско–праславянских народов, и каждый эпизод его одиссеи неизменно напоминает нам об этом.

Пункт XI. Пещера Кадлипсо

Через девять дней его прибило к острову Огигия, где жила нимфа Каллипсо, которая не отпускала Одиссея целых семь лет. Земля Каллипсо располагалась где–то на крайнем западе. Исследователи и комментаторы текста «Одиссеи», как правило, считают, что это Северная Африка. Но для нас важнее другое. Мы определили, что второй поход «народов моря» на Египет закончился через восемь лет после окончания Троянской войны. Именно столько времени и проводит Одиссей у Цирцеи и на Огигии. Он прячется у Каллипсо! Пережидает, пока закончится война в Средиземноморье. Выступив как союзник Египта и не очень удачно повоевав с циклопами–сикелами, он удалился от битв в безопасное место. Недаром ведь Одиссей прославился прежде всего тем, что он хитроумный!

Нимфа мечтала, чтобы герой забыл о своей отчизне и не думал возвратиться домой. Вечную юность и бессмертие обещала она ему, но Одиссей не польстился на обещания нимфы. Подолгу сидел ахеец на берегу, вглядываясь в море. Наконец, воспользовавшись отсутствием Посейдона, Зевс отправил Гермеса к Каллипсо с повелением освободить Одиссея. Ей не оставалось ничего, кроме как повиноваться, поэтому она сказала, чтобы Одиссей строил плот, и обязалась обеспечить возлюбленного всем необходимым: хлебом, несколькими мехами с вином и водой. Поскольку Одиссей боялся подвоха, Каллипсо поклялась рекой Стикс, что не обманет его, и вручила ему медный топор, острый скобель, бурав и другой нужный инструмент. Его не нужно было поторапливать: из стволов деревьев он связал плот, спустил его с помощью могучих рычагов на воду, поцеловал на прощание Каллипсо и отплыл, подгоняемый легким ветром.

Семнадцать дней носился плот по морю, и во все это время Одиссей не смыкал глаз. На восемнадцатый день он уже различал горы земли феаков. Но тою порой Посейдон, который возвращался от своих верных друзей эфиопов, увидел плот. В тот же момент огромная волна смыла Одиссея за борт, а дорогие одежды, которые были на нем, стали увлекать его все глубже и глубже. Герой, однако, сумел выплыть на поверхность и взобраться на плот, в очередной раз избегнув гибели.

Пункт XII. Феаки

Морские волны прибили Одиссея к земле феаков. Первоначально они жили в стране Гиперии. Однако там их тревожило соседство с циклопами, «диким и буйным народом», поэтому они переселились на одинокий остров Схерия. Там феаки построили город и жили во всех отношениях счастливо, среди сказочных садов, плодоносивших круглый год. Войн феаки не знали, контактов с чужеземцами избегали, но людей, случайно заброшенных судьбой на их остров, принимали радушно и помогали им вернуться домой.

Поисками острова феаков многие серьезные исследователи занимались во все времена. Некоторые отождествляли его с Керкирой (Корфу), другие с Критом, третьи с мифической Атлантидой. Сам Гомер о местонахождении острова Схерия сообщал лишь, что он лежит далеко в стороне от людей, на самой границе мира. Не будем гадать, о какой земле писал поэт, ясно, что она лежала где–то на полпути между Северной Африкой (страной Каллипсо) и родиной Одиссея (Итакой) и несколько в стороне от земли циклопов (Сицилии). Но возьмем на заметку информацию о том, что феаки не ладили с циклопами. Это обстоятельство указывает на то, что феаки были в оппозиции «народам моря». В тексте Гомера содержится также упоминание, что у дочери царя феаков Алкиноя была эпирская рабыня Евримедуса:

Некогда в быстром ее корабле увезли из Эпира,
В дар Алкиною назначив…
Мы уже говорили, что Эпир (северо–западную часть Греции) населяли пеласги, а часть эпирского побережья так и называлась — Палайстин. Пеласги — это те, кого античные авторы называли первопоселенцами в Греции. Воины этого народа участвовали в защите Трои, но они также входили и в число «народов моря»! Евримедуса — представительница народа пеласгов, ее похитили феаки в результате пиратского набега на Палайстин. Феаки были противниками «народов моря», а значит, друзьями Одиссея. Вот почему он встретил здесь такой радушный прием. Здесь он чувствовал себя в безопасности и мог рассчитывать на поддержку.

Но и тут герой проявляет чудеса осторожности и хитроумия. Не сразу он открывает свое имя царю Алкиною. Во время пира он специально просит певца Демодока спеть о том, как Одиссей обманул троянцев в истории с деревянным конем. И заключает свою просьбу такими словами:

Если об этом по истине все нам, как было, споешь ты,
Буду тогда перед всеми людьми повторять повсеместно
Я, что божественным пением боги тебя одарили.
Это не просто проверка на знание фактов штурма Трои, Одиссею надо доподлинно выяснить, как относятся феаки к нему. И только, услышав, как Демодок воспевает его подвиг при взятии Трои, он решается открыть свое подлинное имя.

А то, что Одиссею и в самом деле нужно было быть предельно осмотрительным, нас в полной мере убеждают события, произошедшие с ним на родной Итаке.

Пункт XIII. Итака

Одиссей не решается открыто появиться в своем доме, поскольку там уже заправляют знатные итакийцы во главе с Антиноем. Они требуют от жены Одиссея Пенелопы, чтобы та выбрала из их числа себе жениха, который и станет новым царем острова. Ситуация, казалось бы, вполне ясная: во время отсутствия верховного правителя его политические противники осуществили переворот и теперь хотят придать ему законную форму Но в поведении Одиссея нельзя не заметить некоторые странные моменты.

Первым, кого встретил Одиссей на острове, был одинокий пастух (его образ приняла богиня Афина). И вот какую сказку о себе рассказывает Афине наш герой:

Имя Итаки услышал впервые я в Крите обширном,
За морем; ныне ж и сам я пределов Итаки достигнул,
Много сокровищ с собою привезши и столько же дома
Детям оставив; бежал я оттуда, убив Орсилоха,
Идоменеева милого сына, который в обширном
Крите мужей предприимчивых всех побеждал быстротою
Ног, он хотел у меня всю добычу троянскую (столько
Злых мне тревог приключившую в те времена, как во многих
Бранях я был и среди бедоносного странствовал моря)
Силой отнять, поелику его я отцу отказался
В Трое служить и своими людьми предводил…
Прямо скажем, очень необычная история: Одиссей представляется этаким независимым вождем, отряд которого отказался подчиняться одному из наиболее авторитетных ахейских царей — Идоменею. Более того, по возвращении на Крит он якобы убил его сына. С какой целью Одиссей гак открыто выказывает свою антикритскую позицию?

Похоже, что причину этого открывают его лживые рассказы. И преданного ему свинопаса Евмея, и главного жениха Антиноя Одиссей пытается уверить, что он был участником нападения на Египет. Но это означает, что его отряд входил в армию «народов моря»! Одиссей изображает из себя верного союзника «народов моря»! О чем свидетельствует эта его хитрость? Да только о том, что его родной остров находился в сфере влияния «народов моря», а женихи, правители Итаки на тот момент, были их ставленниками.

Второй поход «народов моря», организованный арийско–праславянскими племенами, был направлен не только против Египта и его ближайших союзников. Это также была и месть всем тем, кто участвовал в разрушении Трои или содействовал ее врагам. Вот почему вслед за падением Трои перестали существовать и Хеттская империя, и Микенская Греция.

Судьба многих ахейских царей, победителей троянцев, оказалась весьма незавидной. И, на наш взгляд, это связано с тем, что северные арийско–праславянские племена вскоре после падения Трои нанесли сокрушительный ответный удар. В этой ситуации ахейские цари действовали разрозненно и по–разному (напомним, что они перессорились сразу после взятия Трои). Агамемнон пал жертвой заговора, который, вполне возможно, направлялся извне (не забудем, что Ифигения находилась в Тавриде, и ее симпатии были на стороне матери). Менелай вступил в союз с «народами моря» и сражался с египтянами. Наконец, Одиссей, наоборот, находился в постоянной вражде с «народами моря» и опирался на поддержку египтян. Его уникальная одиссея сродни партизанской войне, которую он довел–таки до победы, возвратив себе царский трон. «Одиссея» заканчивается вполне оптимистически. Лаэртид убил женихов, зачинщиков мятежа, но воздержался от мести их сотоварищам и не стал умножать кровопролитие на острове. Богиня Афина

Скоро потом меж царем и народом союз укрепила,
и все в царстве Итаки вернулось, как говорится, на круги своя. Согласно этой поэме Гомера, Одиссей в конце концов обрел покой и счастье.

Но до нас дошла и другая версия последующих событий, которую, по сообщению античных авторов, разрабатывал в своем эпосе «Телегония» Эвгаммон из Кирены (около VII–V1 вв. до н. э.). Сам эпос не сохранился, но его фрагменты развивали в своих произведениях Софокл и Еврипид. Содержание сочинения

Эвгаммона связано с деяниями сына Одиссея и Цирцеи — Телегона, который родился после отъезда героя с острова волшебницы. Возмужав, Телегон отправился на поиски отца и попал на Итаку. Там его спутники вступили в конфликт с местным населением, царь которых пришел на помощь своим подданным. С другой стороны, Телегон поспешил на помощь друзьям и в завязавшемся бою убил Одиссея. Когда Телегон узнал, что убил отца, то решил оказать ему посмертные почести. Он отвез тело Одиссея на остров Цирцеи и торжественно похоронил его. Впоследствии Телегон женился на Пенелопе, вдове Одиссея, которая родила ему Итала, по имени которого названа Италия.

После гибели Одиссея другой его сын, рожденный Пенелопой, — Телемак — попадает на остров волшебницы Цирцеи и женится на ней. Таким образом, оба сына Одиссея женятся на возлюбленных отца. В историческом контексте этот миф можно интерпретировать только как утрату Телемаком права правления на Итаке. Власть там переходит к Телегону — сыну Одиссея от Цирцеи. Образ этой волшебницы мы связываем с религиозными представлениями, бытовавшими у «народов моря», поэтому «Телегония» — это по существу рассказ о восстановлении арийско–праславянского контроля над Итакой.

Итак, яркая и богатая на приключения жизнь Одиссея, по–видимому, имела не менее необычный финал. И такую развязку следует считать вполне достоверной. Самый греческий герой Троянского цикла мифов (самый «грек среди греков») повторил судьбу своей родины. Троянская война была частью глобального геополитического конфликта между арийско–праславянским Севером и египто–семитским Югом. Индоевропейские этносы (греки, хетты и ряд малоазийских и балканских народов) оказались как бы между двух огней и выбирали свою собственную линию поведения, гарантировавшую им собственную выгоду. В результате и греки, и хетты в какой–то момент, а именно во время Троянской войны (!), выступили против политики Севера. Подчеркнем, не в поддержку Юга, а исключительно против Трои и ее северных союзников. Разумеется, при этом они извлекли для себя какую–то временную выгоду, разграбив богатейшую страну, вернее, уже «осколок» некогда могущественной Средиземноморской Руси. Но взамен и греки, и хетты получили такой страшный удар со стороны северян, что, подобно Трое, уже не смогли восстановить ни былого величия, ни былого могущества. И в Греции, и в Малой Азии вслед за этим наступили «темные века»…

Глава 16 АХИЛЛ — ТАВРОСКИФ

Бессмертный образец героев и друзей! Ты дружбою велик, ты ей дышал одною! И друга смерть отмстив бестрепетной рукою, Счастлив! Ты мертв упал на гибельный трофей!

К. Батюшков
И вступив сегодня в Трою

В блеске царского венца, —

Пред стрелою не укрою

Я спокойного лица!

Дай, к устам твоим приникнув,

Посмотреть в лицо твое,

Чтоб не дрогнув, чтоб не крикнув,

Встретить смерти острие.

И, не кончив поцелуя,

Клятвы тихие творя,

Улыбаясь, упаду я

На помосте алтаря.

А Брюсов, «Ахиллесу алтаря»
Никто из ста тысяч ахейцев, пришедших под высокие стены Трои, не мог сравниться с Ахиллом силой, отвагой, ловкостью, быстротой, а также прямотой характера и мужественной красотой. У Ахилла в избытке было всего, что украшает мужчину, лишь в одном судьба отказала ему — в долгой счастливой жизни.

Ахилл родился от брака, который был навязан его матери. Поначалу за ней ухаживал сам Зевс, но затем он узнал от титана Прометея, что, согласно пророчеству, сын Фетиды превзойдет своего отца — и тогда, оберегая свои интересы, Зевс выдал ее за смертного, за Пелея. Когда у нее родился сын, она окунула его в воды Стикса, подземной реки в царстве мертвых, и все его тело (за исключением пятки, за которую она держала сына) покрылось невидимым панцирем. Но, очевидно, это уже легенды более позднего происхождения, так как Гомер ничего не знал об этом. Он рассказывал лишь, что Фетида натирала Ахилла амброзией и закаляла его над огнем, чтобы он стал неуязвимым и бессмертным. Но однажды ее застал за этим занятием Пелей. Увидев сына в огне, он испугался, решил, что Фетида хочет убить Ахилла, и бросился на нее с мечом. Бедной богине было не до объяснений, она еле–еле успела скрыться в морских глубинах. Больше к Пелею Фетида уже не возвращалась. Брошенному сыну Пелей подыскал воспитателя. Сначала им был мудрый старец Феникс, затем кентавр Хирон, который кормил его медвежьими мозгами и жареными львами. Такой режим питания явно шел на пользу Ахиллу. Десятилетним мальчиком он убил голыми руками дикого кабана и догнал на бегу оленя. Вскоре он научился всему, что полагалось герою того времени: вести себя как мужчина, владеть оружием, лечить раны, играть на лире и петь.

Фетиде было возвещено, что ее сын будет поставлен перед выбором: жить долго, но без славы или прожить короткий, но славный «век». Хотя она и желала ему славы, но, как мать, естественно, отдавала предпочтение долгой жизни. Узнав, что ахейские цари готовятся к войне с Троей, она укрыла Ахилла на острове Скирос у царя Ликомеда. Но Агамемнон с помощью прорицателя Калхаса выяснил его местопребывание и послал за ним Одиссея с Диомедом, которые сумели уговорить героя присоединиться к походу греков. Его не удержала на Скиросе ни дочь Ликомеда Деидамия, ждавшая от него ребенка, ни перспектива долгого и счастливого правления у себя на родине, во Фтии.

В гавань Авлиды, где собиралось ахейское войско, Ахилл привел 50 кораблей. Ядро отряда составляли храбрые мирмидоняне. Его отец Пелей по причине преклонных лет не мог участвовать в войне, поэтому он уступил ему свои доспехи, огромное копье из твердого ясеня и боевую колесницу, запряженную бессмертными конями. Это были свадебные дары, полученные Пелеем от богов, когда он женился на Фетиде. В Авлиде греки принесли в жертву дочь Агамемнона, Ифигению. По Еврипиду, Атриды для того, чтобы вызвать Ифигению в Авлиду (для принесения ее в жертву), сообщили ей о бракосочетании с Ахиллом, причем без его ведома. Поэтому, когда Ахилл узнал об этом, он готов был с оружием в руках защищать Ифигению. Однако в более ранней версии мифа эта романтическая окраска образа Ахилла отсутствовала. Он был заинтересован в жертвоприношении девушки не меньше, чем все остальное войско, чтобы быстрее отплыть под Трою.

Как рассказывает Аполлодор, по дороге в Трою, во время остановки на острове Тенедос, от руки Ахилла погиб царь Тенес. При первой же схватке на побережье Троады Ахилл убил местного героя Кикна, а вскоре затем — троянского царевича Троила. Особенно прославился Ахилл в первые годы войны, когда греки, после неудачных попыток взять Трою штурмом, стали разорять окрестности Трои и совершать многочисленные экспедиции против соседних городов. Он взял штурмом двадцать три города и наводил на троянцев ужас одним своим появлением. Среди разоренных городов были и плакийские Фивы — родина Андромахи. Во время одного из набегов Ахилл взял в плен прекрасную Брисеиду и Ликаона (сына Приама), которого продал в рабство на острове Лемнос.

Из дошедших до нас источников образ Ахилла наиболее обстоятельно дан в «Илиаде». Мотив неуязвимости Ахилла не играет здесь никакой роли. Он является храбрейшим и сильнейшим из героев исключительно в силу своих личных качеств. Он знает, что ему суждена короткая жизнь, и стремится прожить ее так, чтобы слава о его беспримерной доблести сохранилась навеки у потомков. Поэтому, хотя судьба Елены и Менелая интересует его крайне мало, Ахилл принимает участие в Троянской войне, предпочитая героическую долю долгой, но бесславной жизни. Ахилл очень чувствителен в вопросах чести. Поведение Агамемнона, отнявшего у него Брисеиду, присужденную войском в качестве почетной награды, вызывает яростный гнев Ахилла, и только вмешательство богини Афины предотвращает кровопролитие среди ахейских вождей. Отказ Ахилла продолжать после этого войну приводит к тяжелым последствиям для ахейского войска, но Пел ид отвергает попытку примирения со стороны Агамемнона. Опечаленный победами троянцев, Агамемнон по совету старца Нестора объявляет через Одиссея и других вождей, что вернет Ахиллу Брисеиду, даст ему в жены одну из своих дочерей, а в приданое много богатых городов. Но лишь когда троянское войско подступает к ахейским кораблям и троянский герой Гектор поджигает один из них, Ахилл делает шаг к примирению и разрешает другу Патроклу, облачившись в его доспехи, вступить в бой, чтобы отогнать троянцев. Конец гневу Ахилла кладет известие о гибели Патрокла от руки Гектора. Получив от бога Гефеста новые доспехи, он устремляется в бой, беспощадно поражает убегающих троянцев и с помощью Гефеста одолевает даже восставшего против него бога реки Скамандр. В решающем поединке с Гектором Ахилл одерживает победу, она предвещает, однако, и его собственную гибель. О своей судьбе он уже слышал из уст матери, но теперь это пророчество повторяет и умирающий Гектор. Впоследствии, насытив свою неистовую ярость, Ахилл выдает Приаму за большой выкуп тело Гектора.

О дальнейшей судьбе Ахилла сообщает поздний пересказ несохранившейся эпической поэмы «Эфиопида». После сражений, в которых герой побеждает пришедших на подмогу троянцам царицу амазонок Пентесилею и вождя эфиопов Мемнона, он врывается в Трою и здесь, у Скейских ворот, погибает от двух стрел Париса, направляемых рукой Аполлона: первая стрела, попав в пяту, лишает Ахилла возможности устремиться на противника, а вторая поражает его в грудь. В этом варианте мифа сохранился древнейший мотив «ахиллесовой пяты», в соответствии с которым достаточно было поразить стрелой пятку Ахилла, чтобы убить героя. Автор «Эфиопиды», отказавшись от представления о неуязвимости Ахилла, ввел действительно смертельную для человека рану в грудь. Смерть Ахилла, равно как и его сражение с Пентесилеей, в поздних источниках получило романтическую окраску.

Сохранилась, в частности, поздняя версия о любви Ахилла к троянской царевне Поликсене и о его готовности ради брака с ней уговорить ахейское войско прекратить войну. Отправившись безоружным для переговоров о свадьбе в святилище Аполлона, находившееся на троянской равнине, Ахилл был убит Парисом с помощью сына Приама Деифоба. В течение семнадцати дней Ахилла оплакивали морские нимфы во главе с Фетидой, музы и все ахейское войско. На восемнадцатый же оно было сожжено, и прах в золотой урне, изготовленной Гефестом, погребен вместе с прахом Патрокла у мыса Сигей (при входе в Геллеспонт со стороны Эгейского моря). Душа Ахилла, по верованиям древних, была перенесена на остров Левка в Черном море, где герой продолжал жить жизнью блаженных.

Ахилл — один из центральных героев мифов и легенд Троянского цикла. С описания его гнева начинается великая «Илиада», рассказом о его подвигах заканчивается она. Некоторые исследователи даже полагают, что изначально это сочинение задумывалось как «ода» исключительно Ахиллу, а главами, где Пелид не участвует непосредственно, «обросла» позднее. Но, как бы то ни было, тема Ахилла присутствует во всех комментариях относительно причин и хода Троянской войны, и мы вправе теперь обратиться к осмыслению конкретных исторических свидетельств относительно происхождения и судьбы Ахилла.

Согласно Гомеру, Ахилл — вождь мирмидонцев, с которыми он прибыл из Фессалии. В историческое время такого племени не существовало, а относительно происхождения этого «народа» существуют различные умозрительные версии поздних писателей. Так, Страбон, рассказывая легенду о том, что дед Ахилла, Эак, привел с собой в пустынную Фессалию население с острова Эгины (находящегося в Сароническом заливе), утверждает, что мирмидоняне — это все подвластные Ахиллу и Патроклу, кто последовал за Пеле- ем в бегстве с Эгины. Аполлоний Родосский уравнивает эгинетов (жителей Эгины) и мирмидонян, Стефан Византийский — Эгину и страну Мирмидонию (ни у Гомера, ни у других авторов Мирмидонии нет). Филострат Флавий избирает иной путь, снимающий многие противоречия: он заявляет, что мирмидонянами были названы все фессалийцы. Таким образом, мы видим еще в Античности тенденцию обнаруживать в мирмидонцах какое–то особенное племя.

Поименно нам известно около десятка мирмидонцев. Из описания военного строя мирмидонцев выясняются имена их вождей — Менесфея, Евдора, Писандра, Феникса и возничих — Алкимедона и Автомедона. Мы знаем Патрокла и еще двух воинов, чьи имена возникают из небытия только в момент их гибели, — Ба- фикла и Эпигея. Естественно предположить, что мирмидонцами также являются Пелей, Ахилл и отец Патрокла Менетий. И еще: Гермес выдает себя Приаму за одного из мирмидонцев, называя не собственное свое имя, а лишь имя своего отца — Поликтора. Кто же они, эти люди? Какого они роду–племени? Где их милая родина?

Мы знаем, что шедшие за Ахиллом воины населяли Алу, Алопу, Трахину, Фтию и Элладу. Первые три топонима считаются названиями городов. Они упоминаются в «Илиаде» в единственном месте — в Каталоге кораблей, и жили ли там мирмидонцы, никто сказать не может. Эллада и Фтия явно обозначают не только город, но и месгность. Эллада вообще выступает в паре со Фтией то ли как соседняя область, то ли как область, в которой находится Фтия (например, в том случае, когда через Элладу во Фтию бежит Феникс, воспитатель Ахилла). Но и Фтия не вполне город. Долопы живут на краю Фтии. Кроме того, Фтия обладает тучными нивами, она кормилица мужей, мать скота. Все это скорее свойства края, земли, чем города. Несомненно, что Фтия — город ли это или царство — родина Ахилла. Оттуда он направляется на войну, и туда он жаждет возвратиться. Туда Патрокл обещал отвезти Брисеиду, чтобы вместе с мирмидонцами отпраздновать ее брак с Ахиллом. Во Фтии живет и Пелей, окруженный свитой мирмидонцев. Ясно, что Фтия — дом Ахилла, Пе- лея, Патрокла, всех мирмидонцев.

Но в то же время Н. В. Брагинская в статье «Кто такие мирмидонцы?» («От мифа к литературе». М.: Российский университет, 1993) после скрупулезного анализа родословных всех известных мирмидонцев приходит к совершенно неожиданному выводу. Оказывается, что те мирмидонцы, о чьем происхождении хоть что–то можно узнать, — пришлые во Фтие, как и сам Пелей. Часто они даже не фессалийцы, как, скажем, Патрокл и его отец Менетий, бежавшие во Фтию из локрийского

Опунта. Фессалийцем и эллином, по всей видимости, был Бафикл: он жил в фессалийской Элладе. Согласно выводу исследовательницы, никто из остальных мирмидонцев не является уроженцем Фтии! Пелей и Ахилл ни разу не названы мирмидонцами. Более того, будучи с ними тесно связаны, они им противопоставлены. Гомеровский текст ясно говорит, что они — военные вожди мирмидонцев и предводительствуют над ними. Военный вождь не обязательно является племенным царем, происходящим из родовой знати. Во всяком случае Пелей в Фессалии пришлый. По Аполлодору, Пелей убивает брата Фока и изгоняется Эаком с Эги- ны во Фтию к Евритиону. Там он убивает Евритиона и бежит в Иолк к Акасту. Последний же изгоняет его, подозревая в попытке соблазнить его жену.

Известные мифы о племени, сотворенном Зевсом из муравьев (по–гречески мирмеков, отсюда и название «мирмидонцы»), чтобы заселить ими безлюдную Фессалию, или о том, как для заселения пустынной Фессалии Пелей привел с Эгины, где сам был пришелец, отряды жителей, — эти мифы показывают выделенность Пелея из его свиты, спутников, «народа». Пелей, по словам Нестора, «превосходный мирмидонян советник и вития». Богиня Фетида храбрейшим из мирмидонцев называет не своего сына Ахилла, а Патрокла! Об Ахилле же сказано, что он лучший воин в более широкой общности — среди греков вообще — ахейцев и аргивян, причем, из текста совершенно ясно, что ахейцы и аргивяне суть общие обозначения греков, а особый «этнос» Ахилла не обозначен. И наконец: «Хочешь ли ты что–то сказать мирмидонцам или мне?» — спрашивает Ахилл Патрокла, тем самым выделяя себя из мирмидонцев.

Удивительно и то, что фтийцы (фтияне) у Гомера — это не мирмидонцы, которые владеют Фтией, и вообще не то племя, что подвластно Ахиллу, а население территории, находящейся под властью другого вождя — Протесилая, затем Подарка и Филоктета, а еще позднее — Ладона. Уже древние пытались отличить подданных Протесилая и Филоктета от подданных Пелея и Ахилла, именуя последних фтиотами, но гомеровский эпос такого этнонима не знает. Можно, конечно, предположить, что фтийцы — общее название для жителей большой области, включающей все три царства — и Ахиллово, и Протесилаево, и Филоктетово. Страбон, к примеру, именно так и поступает: он объявляет фтийцев подвластными всем трем вождям и отождествляет их с ахейцами. Однако Гомер все–таки называет воинов Ахилла мирмидонцами, а воинов Протесилая и Филоктета — фтийцами.

Любопытно также, как оказались во Фтие те мирмидонцы, чья судьба нам до какой–то степени известна. Они — изгнанники, причем совершают они примерно те же преступления, что и царь Пелей, отец Ахилла. Как Пелей во время состязания убивает брата Фока и бежит во Фтию, так Патрокл убивает своего друга Клитонима, и бежит вместе с отцом. Как Пелей убивает теперь уже своего гостеприимна Евритиона и бежит в Иолк, так Эпигей убивает благородного родича и бежит во Фтию. Как Пелея пытается соблазнить жена его нового гостеприимца Акаста, а затем клевещет на него, и он снова изгнанником приходит во Фтию, так и история Феникса — это женские ревнивые козни и изгнание под угрозой смерти. Феникс тоже прибывает во Фтию, и вот все такиеизгнанники отправляются в поход на Трою и становятся самой свирепой силой ахейцев. Эпитет их — «браннолюбивые». Фтия не родина для них, но их «дом», Пелей и Ахилл не соплеменники их, но вожди, сами они, как и царь Пелей, — пришлые. Страбон обобщил эту картину, сказав, что все племя мирмидонцев — племя изгнанников. Откуда же родом Ахилл?

На этот счет интереснейшее мнение приводит византийский историк X века Лев Диакон: «Ведь Арриан (римский автор II в. — А. А.) пишет в своем «Описании морского берега», что сын Пелея Ахилл был скифом и происходил из городка под названием Мирмикион, лежащего у Меотидского озера (Азовского моря. — А. А). Изгнанный за свой дикий, жестокий и наглый нрав, он впоследствии поселился в Фессалии. Явными доказательствами скифского происхождения Ахилла служат покрой его накидки, скрепленной застежкой, привычка сражаться пешим, белокурые волосы, светло–синие глаза, сумасбродная раздражительность и жестокость, над которыми издевался Агамемнон, порицая его следующими словами:

Распря единая, брань и убийство тебе лишь приятны.

Тавроскифы и теперь еще имеют обыкновение разрешать споры убийством и кровопролитием. О том, что этот народ безрассуден, храбр, воинствен и могуч, что он совершает нападения на все соседние племена, утверждают многие; говорит об этом и божественный Иезекииль (древнееврейский пророк VII–VI вв. до н. э. — А. А) такими словами: «Вот я навожу на тебя Гога и Магога, князя Рос» (анализ этого знаменитого фрагмента еще впереди).

В аргументации византийского историка есть некоторые неясности. Русские князья действительно носили длинный плащ (корзно), застегивающийся на правом плече или на груди. У Гомера, однако, нигде не упоминается, что Ахилл носил такой плащ. Видимо, Лев Диакон черпал свои сведения на этот счет из ка- кого–то не дошедшего до нас источника. Непонятна и логика рассуждений византийского историка относительно привычки скифов сражаться пешими. Очевидно, что для Льва Диакона, как и для большинства средневековых авторов, понятие «скифы» включало, собственно, не скифов–кочевников, пришедших откуда–то из–за Волги, а все население Русской равнины и южнорусских степей. Скифы–кочевники, как раз наоборот, изображались во всей античной литературе всадниками. Другое дело, русые кудри Ахилла. Для всего комплекса древних источников этот признак неизменно соотносился с народом ариев.

В целом, доказательная сила аргументов византийского историка, надо согласиться, не слишком велика. Но все же сам факт утверждения, что Ахилл был тавроскифом, от этого не становится менее значимым. Ведь мы не требуем каких–либо доказательств для информации, полученной из первых рук. Лев Диакон жил существенно позднее эпохи Троянской войны, до пего дошел текст Арриана, что родина Ахилла находится где–то на берегу Азовского моря и что он был изгнан оттуда. Историк попытался с позиций своего времени обосновать эти сведения, и сделал это не очень убедительно. Но, как бы то ни было, мы имеем совершенно четкое свидетельство о том, что Ахилл был русским.

Лев Диакон был не единственным историком, который говорил об этом. Автор XII века Евстафий Фессалоникский считал Ахилла и его воинов–мирмидонян тавроскифами, а живший в тот же век Атталиот прямо отождествлял воинов Ахилла с русскими. Эти в высшей степени важные свидетельства не находят интереса у большинства современных историков, считающих русских народом молодым, только–только ступившим на дорогу мировой истории. Но это неправда! В статье «Византия и печенеги», написанной известнейшим византологом и славистом Василием Григорьевичем Васильевским (1838–1899), имеется совершенно решительное утверждение: «Никто другой, кроме русского князя, не может разуметься под князем мирмидонян… Светлые волосы, голубые глаза и другие признаки служат доказательством, что Ахилл был скиф и даже тавроскиф (выделено Васильевским. — Л. А), то есть русски й». Лев Диакон специально, ссылаясь на еврейского пророка Иезекииля, подчеркивает связь Ахилла с народом росов. Для большинства историков и комментаторов этого библейского изречения упоминание о росах в VII–VI вв. до н. э. представляется в высшей степени необъяснимым. На сегодняшний момент они договорились видеть в росах скифов. Относительно же самого упоминания имени русских в середине I тыс. до н. э. вроде бы даже и заикаться неудобно, иначе прослывешь простофилей–дилетантом. Но все решительно меняется, если учесть, что Иезеки- иль помнил о Средиземноморской Руси. Русские были в Средиземноморье до прихода туда скифов — вот и все объяснение загадочного текста Иезекииля!

У Льва Диакона имена русские и тавроскифы были равнозначны. Рассказывая о переговорах в 972 году патриция Калокира, посла византийского императора Иоанна Цимисхия, с русским князем Святославом, историк пишет: «Почтив достоинством патриция наглого и неосмотрительного Калокира, он (император. — А. А) послал его к тавроскифам, которых народ обыкновенно называет россами». Лев Диакон в своей «Истории» один только раз говорит о народе Русов, а обычно пользуется для обозначения его именем «тавроскифы». Вот, к примеру, фрагмент текста, описывающего битву воинов Святослава с греками: «Тавроскифы, сомкнув щиты и копья наподобие стены, ожидали их на поле сражения». Передав пламенный призыв Святослава своему войску: «У нас нет обычая бегством спасаться в отечество, но или жить победителями, или, совершив знаменитые подвиги, умереть со славою», — греческий историк завершает свой рассказ такими словами: «Говорят и это о тавроскифах, что они до сих пор никогда живыми не сдавались врагам, но, потеряв надежду на спасение, вонзив меч в живот, они убивают себя».

Знаменательно, что, по свидетельству опять же самих древнегреческих писателей, топонимика Северного Причерноморья, то есть названия местностей, сохраняла в их время целый ряд наименований в честь и память Ахилла: среди них такие, как «Ахиллов бег», «Ахиллов остров». На Ахиллов остров Черного (древние авторы называли его также Русским) моря богиня Фетида перенесла будто бы душу своего сына. Флавий Арриан так описывает этот остров: «Если плыть от устья Истра (Дуная. — А. А.) под северным ветром в открытое море, на пути встречается остров… Говорят, что Фетида подняла этот остров из моря для своего сына и что на нем живет Ахилл. На этом острове есть храм Ахилла и его статуя старинной работы. Остров безлюден, на нем пасется лишь несколько коз, которых, как говорят, посвящают Ахиллу те, кто сюда пристает. Много приношений находится в храме: чаши, перстни, драгоценные камни. Все это благодарственные дары Ахиллу… Ахилл, говорят, является многим во сне: одним, когда они пристанут к острову, другим — когда они еще в море и находятся недалеко от острова. Он указывает, где лучше пристать к берегу и где стать на якорь». И храм, и статуя, и дары были делом рук жителей северных берегов Черного моря, но не греков. И это только один, наиболее известный из храмов, а были и другие. Например, неподалеку от Ольвии (город в районе устья Южного Буга и Днепра) знамени тому герою была посвящена песчаная коса, так называемый «Ахиллов бег», а в городе и на ближайшем острове ему было воздвигнуто два храма. Дион Хрисостом, посетивший Ольвию в конце I века, отмечает, что жители Поднепровья (борисфениты) питают особое пристрастие к Гомеру и чрезвычайно почитают Ахилла. Хотя они и не совсем правильно говорят по–гречески, но «Илиаду» «почти все знают наизусть». Следует напомнить, что борисфениты в подавляющей своей массе были вовсе не греками, а местными жителями, впитавшими элементы греческой культуры. Ахилл погиб под стенами Трои, на берегах Дарданелл, но культ его на протяжении веков царил в Крыму, в низовьях Днепра (Борисфена), где обитали «скифы–пахари». Чужого так не чтут!

В советское время идею русского происхождения Ахилла активно отстаивал известный писатель Алексей Кузымич Югов (1902–1979), автор романа «Ратоборцы» (1949) и многих статей о русском языке, переводчик «Слова о полку Игореве» (1945). А К. Югов также автор исторического эссе–исследования под названием «Родина Ахилла». Впервые оно было прочитано им в виде доклада на заседании Тавроскифской экспедиции АН СССР осенью 1948 года и опубликовано в третьем номере альманаха «Крым» за 1949 год. Еще позже А К. Югов включил это эссе в свое четырехтомное собрание сочинеиий (М.: Советская Россия, 1985), вышедшее стотысячным тиражом.

В своей работе А. К. Югов не ограничился ссылками на мнение академика В. Г. Васильевского, но и попытался развить его. Писатель высказал догадку, что доспехи Ахилла казались и троянцам, и грекам чудесными потому, что были сделаны из железа. Название города Керчи, лежащего у входа в Азовское море, в непосредственной близости от родного города Ахилла, согласно А. К. Югову, восходит к древнерусскому слову «корчий» («керчий»), что значит «кузнец». Корчиница, или керчиница, — кузница, а Керчь — Кузнецк. Писатель предположил, что во времена. Ахилла на месте этого города стояли кузницы (керчиницы), в которых работали древнерусские кузнецы. Керчь знаменита своими железными рудами! Следовательно, выходец из этих мест вполне мог иметь доспехи, выкованные из керченского железа. Но подтверждается ли эта гипотеза текстом Гомера?

При обосновании своей точки зрения А К Югов указывает на то место в поэме, где близкие удерживают Ахилла, узнавшего о гибели Патрокла, от самоубийства:

Подле младой Антилох тосковал, обливаясь слезами, И Ахиллеса, стенящего горестно, руку держал он, В страхе, да выи железом себе не пронзит исступленный.

Сам А. К Югов ограничивается только этим примером. К нему можно добавить также упоминание Гомером о том, что во время погребальных игр в честь Патрокла

Сын же Пелеев для лучников темное вынес железо: Десять секир двуострых и десять простых им наградой.

Нелишне присовокупить к этому тот факт, что во время состязаний атлеты метают «круг самородный железа», который предлагает им Ахилл. Таким образом, мы должны признать, что у Ахилла имеется в арсенале железное оружие. Но сражается он только медным! И точно так же, вопреки утверждению А К. Югова, доспехи героя сделаны вовсе не из железа.

Мы вправе упрекнуть нашего писателя в излишней увлеченности своей идеей. Он достаточно нафантазировал в своей статье. Так, кузница Гефеста, где выковываются новые доспехи Ахиллу, находится не в Скифии, по крайней мере, у Гомера нет никаких упоминаний на этот счет. Поэт подчеркивает, что у Гефеста чертог из меди, а, готовясь к ковке,

Сам он в огонь распыхавшийся медь некрушимую ввергнул,
Олово бросил, сребро, драгоценное злато…
Ни о каком добавлении железа в тексте не говорится. Ахилл крушит врагов «медной пикой», у него «медный дрот», щит состоит из пяти полос — двух на поверхности медных, двух оловянных и одной золотой в середине, да и тот же Эней, к примеру, говорит про Ахилла, что «весь он из меди». Но, может быть, старые доспехи, которые герой отдал другу Патроклу, были из железа? Нет, и про них говорится как про «доспех медноковный». Как ни интересна сама по себе идея А К Югова, но принять ее никак нельзя.

Это не единственный просчет исследователя. Так, он считает, что, подобно Ахиллу, и вся его дружина состоит из русов. Это неправильно! Выше мы уже разбирали, что народ мирмидонцев — это своего рода «сборная солянка». Изгои из разных племен объединились для совместных пиратских действий. Именно поэтому и неизвестен исторический народ мирмидонцев! Это интернациональная «бригада» во главе с русским князем, только и всего.

А. К. Югов совершенно прав, заявляя, что в походе на Трою далеко не последнюю роль играли торговые соображения. Греция была бедна хлебом. Для большинства греческих областей местного зерна не хватало, и его приходилось закупать в других хлебородных областях — у жителей Причерноморья, в Египте и на Сицилии. В течение всей истории Греции хлебный вопрос стоял в центре внутренней и внешней политики греческих общин. Многие крупные войны греки вели из–за овладения черноморским и сицилийским хлебными путями. Северные берега Черного моря были наиважнейшим поставщиком зернового хлеба. Вполне понятно, что завоевание Трои означало установление контроля над черноморскими проливами и беспошлинный вывоз зерна в Грецию из Причерноморья. Но и тут, на наш взгляд, исследователь совершенно неоправданно старается выставить троянцев стратегическим врагом русских. Дело в том, что Ахилл — это обыкновенный пират, он думает только о своих собственных интересах, и его действия никак нельзя считать проявлением внешней политики тавроскифов. Ахилла изгнали из Причерноморья, он чужак и для греков, и для тавров. Вот причина столь странного его поведения во время битвы за Трою!

Герой открыто признается, выступая перед ахейским войском:
Я за себя ли пришел, чтоб троян, укротителей коней,
Здесь воевать? Предо мною ни в чем не виновны трояне:
Муж их ни коней моих, ни тельцов никогда не похитил…
Ахилл не связан и клятвой женихов, как другие греческие вожди. (Все они в свое время искали руки Елены и дали друг другу обещание, что не будут мстить ее избраннику и помогут ему в трудную минуту.) Но, с другой стороны, ни один воин из мифов Троянского цикла не может сравниться с Ахиллом по части подвигов на бранном поле. Он ищет славы в этой войне, кажется, что Т]роянская война и возникла только для того, чтобы он смог проявить свои превосходные воинские навыки. Что же ведет героя в бой? Только ли слепая ярость и жажда славы?

Современная исследовательница Н. И. Васильева в статье «Религия, эпос и мифология Великой Скифии» (Русская Хазария. М.: Метагалактика, 2001) предлагает видеть в гомеровских данайцах выходцев с Дона, то есть донцов. В новой интерпретации Троянской войны, предлагаемой Н. И. Васильевой, Т£юю брали не ахейцы («старые греки»), а выходцы из степей Киммерии. Никаких доказательств в пользу своей гипотезы исследовательница, однако, не приводит, данайцы с равным успехом могут быть и дунайцами. Правда, косвенным доводом в пользу такого взгляда служит несомненная связь Ахилла с Приазовьем. Но достаточно ли этого? Навряд ли. Во–первых, у нас нет никаких оснований сомневаться в объективности греческой традиции и лишать ахейцев звания победителей в Троянской войне. Во–вторых, как–никак, но амазонки — выходцы из донских степей — все–таки воевали на стороне троянцев. И действия Ахилла никак не вписываются в общую линию арийских (прарусских) племен. Ариец по происхождению, он воюет против своих соплеменников.

В связи с этим интересно привести мнение В. Г. Белинского относительно личности Пелида: «Ахилл выше всех других героев целою головою… — Ахилл представляет совокупность субстанциональных сил народа… Это герой поэмы по праву: великая геройская душа его обитает в прекрасном богоподобном теле; мужество слилось с красотою в лице его; в движениях его величавость, грация и пластическая живописность; в речах его благородство и энергия. Не диво, что боги и сама судьба помогают ему; не диво, что одно появление его, безоружного, на валу и троекратный крик обратили в бегство войско троян. Он есть центр всей поэмы: его гнев на Агамемнона и примирение с ним дали ей завязку, начало, середину и конец. Гневный, он сидит в бездействии в своей палатке, играя па златострунной лире, не участвуя в боях; но он ни на минуту не перестает быть героем поэмы, в ней все от него исходит и все к нему возвращается. Но это и потому, что он присутствует в поэме не от себя, а от лица народа, как его представитель». В. Г. Белинский никак не мог предполагать, что Ахилл может выступать как представитель древнерусского народа. Но он угадал и ясно обозначил роль и значение Ахилла в гомеровской поэме.

Средиземноморская Русь объединяла многие народы, но во главе ее стояли представители арийских династий. Вместе с ариями Русской равнины и южнорусских степей они до поры до времени составляли целостную структуру, скрепленную единством геополитических целей и задач. Троянская война символизировала крушение Средиземноморской Руси. Но крушению любой целостной структуры предшествует период раздоров и локальных конфликтов. С одним из них, по–видимому, и связано предание об изгнании Ахилла из родной страны.

В греческих мифах нигде напрямую не говорится о связи Ахилла с Причерноморьем, но один из фактов его биографии весьма кстати напоминает об этом. Воспитателем Пелида был Хирон — царь кентавров, самый мудрый и образованный среди них. Будучи сыном самого Кроноса, он обладал бессмертием. Хирон жил в глубокой пещере, где обучал наукам и искусствам многих славных героев, в том числе Кастора и Поллукса, Ясона, Теламона и Ахилла. Для греков ксн- тавры были чуждым племенем, о их происхождении древнейшие мифы ничего не говорили. Мы, однако, предполагаем, что название кентавры является словосочетанием «конные тавры», и прибыли они в Грецию с берегов Черного моря. Один из центров проживания кентавров находился как раз в Фессалии, греческом пристанище рода Пелея. К этому стоит добавить, что дед Ахилла Эак приходился зятем Хирону. Таким образом, Ахилл рос среди выходцев из арийской среды и впитал от них, под мудрым наставничеством Хирона, культуру своих предков.

Можно также вспомнить и то, что в истории с жертвоприношением Ифигении на алтарь Артемиды Тавридской Ахилл выступает в роли гипотетического жениха девушки. Если этот обряд интерпретировать, как заключение какого–то договора с причерноморскими таврами об их невмешательстве в войну на стороне троянцев или поддержке ахейцев, как это сделали те же мирмидонцы, то Ахилла следует рассматривать как дипломата–посредника. Другое дело, что в греческих мифах не сохранилось никаких прямых указаний па существование таких переговоров и об их окончательных результатах. Но было бы очень странно, если бы накануне такой масштабной войны их не было.

Итак, Ахилл воюет против своих. Обида на Агамемнона была, разумеется, серьезным аргументом для него против участия в сражениях, но, думается, истинное чувство товарищества всегда бы пересилило ее. Да, пересилило бы, если бы Ахилл был стопроцентным греком и думал об интересах Греции! У него нет друзей среди ахейских царей и героев. Имя же ближайшего и верного его товарища — Патрокла (Патро–клеоса) — в переводе с греческого означает Родислав, и у нас есть все основания считать его славянином. Комментаторы текста «Илиады» единодушно отмечают, что похороны Патрокла происходят в точном согласии с обычаями и ритуалами древних русов. Часть потомков ариев и сла- вян сражалась на стороне греков против своих соплеменников. Это одна из важнейших особенностей Троянской войны, достаточно неожиданная, может быть, но ее следует принимать как данность. С этой точки зрения новое значение приобретает и спор Одиссея и Аякса о том, кому должны принадлежать доспехи Ахилла. Аякс Теламонид — двоюродный брат Ахилла (их отцы были родными братьями!), он тоже по своим этническим корням ариец. Одиссей же — чистокровный грек. Поэтому немудрено, что при прочих равных условиях ахейцы во главе с Агамемноном сделали выбор в пользу Одиссея (в версии, рассказывающей о подтасовке результатов голосования, в подлоге виновны только «верхи»). Кстати, альтернативные варианты имени Аякса (Аянт, Эант) заставляют невольно вспомнить об арийском племени антов–венетов, защищавщих Трою.

Исследователи неизменно отмечают, что в сюжете «Илиады» центральной является тема Ахилла. По существу, «Илиада» — это ахиллиада. И с этих позиций нельзя не подивиться гениальной прозорливости и величайшему таланту Гомера, который художественно отобразил судьбу человека, оказавшегося «меж двух огней». В греческих легендах сохранились некоторые «обрывки» свидетельств, открывающие непосредственно сам факт внутренних метаний героя во время Троянской войны. Правда, в рамках мифологической традиции и при условии субъективного отношения к герою–пришельцу они приобретали довольно неожиданную окраску. Так, существовали предания, что Ахилл, влюбившись в мертвое тело амазонки Пентесилеи, предался некрофилии. Когда затем он стал искать добровольцев, которые бы согласились похоронить царицу, то Терсит (самый уродливый из греков, сражавшихся под Троей) выколол у умершей глаза копьем и обвинил Ахилла в страсти, противной природе человека. Ахилл обернулся и так ударил Терсита, что, выбив ему все зубы, отправил его к праотцам. Случившееся очень возмутило всех (!) греков, и Диомед, приходившийся Терситу двоюродным братом, решил показать свое презрение к Ахиллу Он схватил тело Пентесилеи за ногу и бросил его в Скамандр. Правда, одни говорят, что Ахилл, а другие — что троянцы выловили тело из реки и похоронили его с большими почестями. После этих событий Ахилл отплыл на Лесбос, где принес жертвы Аполлону, Артемиде и Лето. Во всей этой истории, независимо от способа и характера ее пересказа, совершенно отчетливо проявляется симпатия Ахилла и ненависть греков к представительнице арийского племени. Грекам так хотелось принизить и опоганить ее образ, что они не пожалели ради этого Ахилла.

Несмотря на скудость информации относительно целей, преследуемых самим Ахиллом в Троянской войне, можно предположить, что его удовлетворила бы роль греческого наместника в Трое. Властвуя здесь, он имел бы постоянный доход от торговых пошлин. В пользу такой версии говорит то, что он последовательно и настойчиво истребляет династию Приама, и при этом держит в планах женитьбу на царской дочери Поликсене, что позволило бы ему узаконить свои притязания на царский трон. Такой расклад, думается, идеально устраивал греков, но это совершенно не входило в планы северных союзников Трои. Для них Ахилл — изменник, и не случайно, что убивает Пелида именно Парис — наместник гиперборейцев в Троаде.

Собственно, и вещее предсказание судьбы Ахилла в контексте нашего исторического анализа не выглядит таким уж загадочным. В столкновении двух серьезнейших геополитических противников — греков–индоевропейцев и северян–ариев, — он попытался сыграть свою, независимую ни от кого роль. Такие герои всегда обречены. Если хотите, это судьба Григория Мелехова, это великая трагедия великого человека…

В образе Ахилла множество сверхъестественных черт. Для Гомера это редкость, поэтому еще ученые

XIX века подозревали божественную природу данного эпического персонажа. Действительно, Ахилл происходит от богов: он правнук верховного бога Зевса (Эак был сыном Зевса от нимфы Эгины) и сын богини Фетиды. Хоть она и не входила в число олимпийцев, а была богиней низшего разряда (дочерью морского старца, морской нимфой), но играла важную роль среди богов. Она спасла Зевса во время мятежа богов и едва не стала его супругой. Зевс отказался от нее только потому, что испугался предсказания. Таков, по мифу, был несбывшийся вариант судьбы Ахилла. Закаливание в Стиксе или в огне делало его неуязвимым. Подаренные богами доспехи и боевая колесница с бессмертными конями, перешедшие к нему от отца, новые доспехи от Гефеста — все это чудесные атрибуты, достойные скорее бога, чем человека. Когда безоружный Ахилл появляется на возвышенном месте и одним лишь громогласным криком своим повергает в смятение троянцев, обращая их в паническое бегство, — это тоже нечеловеческий облик и несвойственное людям воздействие.

«Одиссея» дополняет этот облик существенной деталью: после смерти Ахилл стал царем над мертвыми. После смерти Ахилл получил и супругу. По одним сказаниям, это Ифигения, по друг им — Поликсена. Такому образу вполне соответствует и почитание Ахилла по всему греческому миру. Но JI. С. Клейн в своей книге «Анатомия «Илиады» (СПб.: 1998) отмечает, что прямо богом Ахилла называли только в Причерноморье, и то не в ранних источниках. Сколько–нибудь массово греки не проникали через черноморские проливы до начала VII в. до н. э. А в тех районах, откуда игла колонизация, Ахилл как раз не бог. Отсюда исследователь делает вывод, что культ Ахилла — это культ героя. Ведь даже там, где Ахилл почитался как бог, имелось в виду, что статус божества он приобрел после смерти. Для нас такой вывод интересен по двум причинам. Во–первых, он свидетельствует в пользу историчности образа Ахилла, а значит, существовал реальный вождь с таким именем и схожей судьбой. Во–вторых, колонизацию Причерноморья осуществляли греки–ионийцы. Согласно нашей концепции, это была та часть ариев, которая некогда мигрировала на территорию Греции, усвоила греческую культуру, но впоследствии была вытеснена другими греческими племенами (ахейцами, эолийцами и дорийцами) в Малую Азию. Позже они двинулись в направлении Северного Причерноморья, к своей былой прародине. Ионийцы пережили судьбу Ахилла: исход с родины, разрыв с отечественной традицией (смена разговорного языка и т. п.) и попытка возвращения к своим на правах завоевателя. Вот почему они обожествили Ахилла!

И напоследок об имени нашего героя. Оно достаточно необычно, и существует несколько версий, объясняющих его происхождение. Одна из них утверждает, что Ахилл — по–гречески значит «не вскормленный грудью» (это действительный факт биографии героя, Фетида отказалась выкармливать младенца). Другую версию предложил В. Г. Васильевский. Ученый обратил внимание на то, что Ахилл привел под Трою пятьдесят кораблей, а древнерусские насады–ладьи вмещали по двадцать воинов, не считая гребцов. Тысяча по–гречески «хилиой». Отсюда могло возникнуть и имя русского князя, приведшего на войну свою тысячу воинов. А. К. Югов, приводя эту версию, также добавляет, что тысячелистник имеет название «Ахиллеа Миллефоли- ум», где сочетается и греческое название тысячи и латинское.

Наконец, некоторые ученые, принимая во внимание горестную судьбу, обиды, страдания Ахилла и его раннюю гибель, производили его имя от греческого «ахос» — «горе», «печаль», «страдание». При таком толковании «Ахилл» означало бы нечто вроде «горемыка». Соответственно, название его царства «Фтия» производили от глагола «фтио» — «гибну». Иными словами, получается, что имя возникло как отражение образа героя, а образ изначально связан с трагическими испытаниями, выпавшими на долю Ахилла во время Троянской войны. Однако, как совершенно справедливо замечает профессор Л. С. Клейн, имя «Ахиллеус» — не новоизобретение. Оно бытовало уже в микенское время и зафиксировано на табличках из Кносса и Пилоса, причем там его носят рядовые, незначительные люди. В «Илиаде» Ахилл 57 раз получает эпитет «Зевсов», «дивный», «блистательный», а два раза даже «божественный».

На наш взгляд, имя героя надо соотносить с общеиндоевропейским богом Ки, считавшимся, в том числе, хозяином речных и морских путей. Греческие авторы рассказывают, что Ахилл являлся во сне и наяву морякам, указывал путь в гавань и место стоянки. Подобно таким же чудесным спасителям на море — Диоскурам, — Ахилл при опасности являлся морякам на мачте или на рее, но в отличие от тех только вблизи острова или берега — там, где были подводные рифы или отмели в устье рек. В Северном Причерноморье он назывался Понтархом — Владыкой моря. Все его святилища (Ахиллейоны) помещаются на морских побережьях (есть Ахиллейон и в Троаде). Павсаний особо отмечает, что в греческих портах были священные участки у морских заливов, где Ахилл почитался вместе с Посейдоном и другими богами. Ахилл не случайно сын морской нимфы. К Ахиллу, правда, очень часто прилагается чисто «сухопутный» эпитет — «быстроногий», но, вероятно, этим Гомер хотел подчеркнуть, что изначально Пелид все–таки земной герой и подвиги его не имеют отношения к деяниям небожителей. В имени же его к основе «Ки» добавлены эпическая приставка «А» и древнерусский суффикс «ил» (сравни: Ярила, Данила, Аттила, кадило). Таким образом, Ахилл — это моряк, «хозяин моря» или, говоря попросту, пират. И эта характеристика идеально соответствует его образу в греческих мифах.

Глава 17 АНТЕНОР — ВОЖДЬ ВЕНЕТОВ

Народные вожди! Вы — вал, взметенный бурей И ветром поднятый победно в вышину. Вкруг — неумолчный рев, крик разъяренных фурий, Шум яростной волны, сшибающей волну.

Но, морем поднятый, вал только морем властен, Он волнами влеком, как волны он влечет, — Так ты, народный вождь, и силен, и прекрасен, Пока, как гребень волн, несет тебя — народ!

Я. Брюсов
Антенор — ближайший советник царя Приама. Он, выражаясь современным языком, министр иностранных дел Трои. Именно он вел переговоры с Менелаем и Одиссеем о возможном возврате им Елены и сокровищ. Все время своего посольства два эти ахейца жили в доме Антенора, и он же спас их от разъяренной толпы, желавшей расправы над послами. Добавим к этому, что супруга Антенора, Феано, является верховной жрицей в храме богини Афины — богини, покровительствующей противникам троянцев. От поведения и благоразумия Феано в немалой степени зависели греко–троянские отношения.

Мы уже говорили, что Антенор родом венет. Племя венетов проживало в Пафлагонии, области к востоку от Троады. Феано родилась во Фракии. То, что в самой Трое они занимают столь высокие посты, означает, что троянцам не были присущи националистические идеи. Впрочем, это и так ясно из списка союзников, которые прибыли для помощи осажденным в Трое.

Гомер награждает Антенора эпитетом «смиритель коней». В городе, который славился своими конями, такая характеристика значила очень много. «Укротители коней» — отличительная характеристика защитников города. Двадцать четыре раза поэт называет так троянцев, и ни разу не употребляет его применительно к их противникам. Это дает основание утверждать, что Антенор был искусным наездником и, по всей видимости, очень умелым и отважным воином. Во всяком случае, у троянцев он пользовался исключительным уважением. Приам выбирает Антенора в качестве возницы, когда выезжает к войскам для переговоров о поединке между Менелаем и Александром. Таким выбором троянский царь как бы убивает сразу двух зайцев — Антенор и опытный политик, и умелый колесничий.

Когда Пандар своей стрелой ранил Менелая и этим сорвал состоявшееся было перемирие между греками и троянцами, Антенор, выступив перед согражданами, призвал их вернуть Елену и похищенные сокровища:

Трои сыны, и дарданцы, и вы, о союзники наши!
Слух преклоните, скажу я, что в персях мне сердце внушает:
Ныне решимся: Елену Аргивскую вместе с богатством
Выдадим сильным Атридам; нарушивши клятвы святые,
Мы вероломно воюем; за то и добра никакого
Нам, я уверен, не выйдет, пока не исполним, как рек я.
Возражал Антенору только Парис:

Ты, Антенор, говоришь неугодное мне совершенно!
Мог ты совет и другой, благотворнейший всем нам, примыслить!
Если же то, что сказал, произнес ты от чистого сердца, Разум твой, без сомнения, боги похитили сами' Я меж троян, укротителей коней, поведаю мысли И скажу я им прямо: Елены не выдам, супруги! Что до сокровищ, которые в дом я из Аргоса вывез, Все соглашаюся выдать и собственных к оным прибавить.

Ответ Александра интересен, прежде всего, отсутствием в нем какой–либо аргументации. Александр налагает свое вето, ни с кем не обсуждая этот вопрос.

На первый взгляд, такая ситуация выглядит в высшей степени странной, поскольку Парис отнюдь не старший сын. К тому же царь Приам находится в полном здравии, да и его сыновья, тот же Гектор, пользуются огромным авторитетом у сограждан. Вроде бы все они тоже должны изложить свою точку зрения, чтобы общее решение выглядело взвешенным. Но этого не происходит, и причиной тому то, что Парис, как мы уже установили, выступает наместником гиперборейцев в Трое. Арийско–праславянские племена Восточной Европы были союзниками троянцев в войне с греками и, как более значительная политическая и военная сила, взяли на себя руководство кампанией. В этих условиях интересы самих троянцев могли стоять и не на первом месте. Что же касается вопроса о выдаче Елены, то для гиперборейцев она была фигурой символической, живым воплощением Великой Богини. А выдавать своих богов во все времена считалось святотатством.

В «Илиаде» присугствует очень интересное упоминание о том, что Парис был гостем в доме у пафлагонского царя Пилемена. Венеты — единственное племя, которых, судя по тексту поэмы, посещал Александр. И они же составляют «костяк» троянской армии. В поэме Гомера, как во всяком эпическом произведении, не может быть случайных, ненужных подробностей. И мы вправе заключить, что в своих действиях Парис опирался не только на авторитет союзников–северян, но и на поддержку пафлагонских венетов. В данной ситуации Антенор, как истинно справедливый правитель, заботится исключительно об интересах троянцев. Выдать Елену для них и проще, и безопаснее. Однако битва за Трою лишь эпизод в более масштабной геополитической игре, это прекрасно понимают Приам и его сыновья. Оттого они и принимают безоговорочно мнение Париса.

Но в условиях тяжелой оборонительной войны такое подчиненное положение правителей города чревато серьезными внутренними конфликтами. Сохранилась легенда, что перед самым падением Трои разногласия между сыновьями Приама обострились настолько, что он отправил Антенора вести переговоры о мире с Агамемноном. Прибыв в греческий лагерь, Антенор, из ненависти к Деифобу (сыну Приама и Гекубы), согласился помочь Одиссею в овладении священным Палладием и самим городом. За это он потребовал царский трон и половину сокровищ Приама. Агамемнону он якобы добавил, что Эней также не прочь воспользоваться его помощью.

Вместе они составили план, для осуществления которого Одиссей попросил Диомеда отстегать его кнутом. После чего, окровавленный, грязный, одетый в лохмотья, он проник в Трою под видом беглого раба. Только Елену не обманул его наряд, но, когда она стала разговаривать с ним с глазу на глаз, Одиссею удалось уйти от ответов. Тем не менее, он не смог отказаться от приглашения посетить ее дом, где она омыла его, натерла маслом и одела в прекрасные одежды. У Елены сразу же отпали все сомнения относительно личности сидевшего перед ней человека, и она поклялась не выдавать его троянцам, если он поведает ей все свои планы, тем более что до этого она доверяла одной лишь свекрови Гекубе. Елена объяснила, что чувствует себя сейчас в Трое пленницей и мечтает вновь оказаться дома. При этих словах вошла Гекуба. Одиссей бросился к ее стопам, стеная от ужаса и умоляя не открывать его имени. Совершенно неожиданно она согласилась. После чего в сопровождении Гекубы он поспешил назад и благополучно вернулся к своим друзьям с множеством сведений, утверждая при этом, что убил нескольких троянцев, которые отказались ему открыть ворота.

Одни говорят, что именно в тот раз Одиссей похитил Палладий. Другие утверждают, что Одиссей и Диомед были специально избраны для этого дела, поскольку оба слыли любимцами Афины. В цитадель троянцев они пробрались по узкому и грязному потайному ходу, перебили уснувшую стражу и вдвоем захватили изваяние, которое жрица Феано, не задумываясь, отдала им. Большинство, однако, считает, что Диомед перелез через стену, встав на плечи Одиссея, поскольку лестница, бывшая у них, оказалась короткой, и в одиночку проник в город. Когда он появился, неся в руках Палладий, они вдвоем отправились в лагерь при ярком свете луны. Но Одиссей захотел, чтобы вся слава досталась ему. Он поотстал от Диомеда, который нес статую на плечах, и убил бы его, если бы Диомед не заметил тень от занесенного над ним меча, поскольку луна была еще невысоко. Он развернулся, обнажил свой меч, обезоружил Одиссея, скрутил ему руки и ударами и пинками погнал его к кораблям. Отсюда выражение «диомедово принуждение», часто используемое в тех случаях, когда кто–то поступает вьнужденно.

Римляне считали, будто Одиссей и Диомед унесли только поддельный Палладий, который был выставлен на всеобщее обозрение, и что Эней, когда пала Троя, спас подлинную святыню, тайком вынеся ее вместе с друтими священными предметами и благополучно доставив в Италию. И вполне возможно, что легенды о сговоре Антенора с греками были придуманы позже, чтобы объяснить факт его чудесного спасения после взятия Трои. Ведь венеты — единственный (!) народ, которому античная традиция приписывает исход из Троады после падения Трои. Спрашивается: если у Антенора сложились такие хорошие отношения с греками, зачем ему надо было покидать обжитые, пусть и разрушенные места? Гомер ни словом не обмолвливается о двурушничестве троянского «министра иностранных дел». Другое дело, что, не получив своевременно поддержки от своих северных союзников, Антенор мог повести уже свою дипломатическую игру во имя спасения части воинов и граждан Трои, но об этом мы можем только гадать…

После поражения в войне арии покидали Малоазийский полуостров несколькими путями. Часть из них сконцентрировалась вокруг озера Ван и создала Ванское царство. Оно стало центром государства Урарту, занимавшего все Армянское нагорье. Название страны Армения, то есть страна мужей–ариев, говорит о пребывании на ее земле арийцев.

Вторая группа венетов Арсавы, возглавляемая Анте- нором, переправилась на северо–западное побережье Адриатического моря. Рассказывая о событиях III–II вв. до н. э. в Северной Италии, древнегреческий историк Полибий упоминает об «очень древнем» племени венетов, обитающем вдоль реки Пад (современная По). Он отмечает, что в отношении нравов и одежды потомки спутников Антенора «мало отличаются от кельтов, но языком говорят особым. Писатели трагедий упоминают часто об этом народе и рассказывают о нем много чудес». Одним из таких чудес стал город Венеция.

Маршрут третьей, видимо, самой многочисленной группы венетов–троянцев вырисовывается при изучении современной карты причерноморских государств. С выходцами из Трои связаны следующие топонимы — города Троян в Болгарии, Траян в Румынии, два Тростянца (станы троянцев), Трихаты (хаты Трои) на Украине. Там же располагался летописный Треполь или русская Троя («полис» — по–гречески «город»). Между легендарной Троей и древнерусским Треполем обнаруживается сразу несколько поселений со схожим, а фактически с одним и тем же названием. Они, подобно маякам, обозначают воспетую в «Слове о полку Игореве» знаменитую «тропу Трояню» — путь, по которому древние русичи–арии возвращались на свою прародину.

Археологи установили, что в эпоху бытования в Среднем Поднепровье чернолесской культуры (X–VII вв. до н. э.) пашенное земледелие становится ведущим в системе хозяйства, на смену привозной и потому мало употреблявшейся бронзе приходит выплавка железа из местной болотной и озерной руды. Использование железа произвело подлинный переворот в хозяйстве и военном деле местных племен. Люди, жившие практически в каменном веке, сразу вступили в век металла. У нас есть все основания предположить, что экономический скачок в развитии жителей Поднепровья связан с появлением здесь малоазийских венетов. В этот же период у земледельческих племен Среднего Поднепровья возникает целая система укрепленных городищ. Но ведь всему Древнему миру венеты были известны как выдающиеся градостроители, достаточно вспомнить Венецию.

Ареал расселения венетов не ограничивался областью Среднего Поднепровья. В карело–финской мифологии главный герой носит имя Вяйнемейнен. Это финское воспроизведение индоевропейского словосочетания «Ваня–муж». Вяйнемейнен — культурный герой и демиург, мудрый старец, чародей и кудесник. Он обитатель первичного Мирового океана: на его колене, торчащем из воды, птица снесла яйцо, из которого Вяйнемейнен заклинаниями сотворил мир. Вяйнемейнен создал скалы, рифы, выкопал рыбные ямы и т. д. Он добыл огонь из чрева огненной рыбы (лосося), изготовив первую сеть для рыбной ловли. Вяйнемейнен — еще один «двойник» русского Ивана. Народный эпос доносит до нас историю взаимоотношений финнов с арийским племенем ванов (венетов), представителем которого выступает Вяйнемейнен. Мощная переселенческая волна венетов, захватив Поднепровье, докатилась до Балтики. Они раньше финнов освоили берега Балтийского моря, поэтому Вяйнемейнен назван создателем того северного мира, куда вступили финны. Венеты умели уживаться с другими народами. Они охотно делились своими знаниями и научили финских охотников искусным приемам рыболовства, новым способам получения и хранения огня. Вяй- немейнен — старший «брат» финских богатырей, он поддерживает и наставляет их. Когда же те подросли и окрепли настолько, что захотели изменить порядки в стране на свой лад, мудрый воин не стал мешать им. Он сел в лодку и отплыл из финской земли. Куда же лежал путь Вяйнемейнена?

Географические названия, связанные с именем венетов, обнаруживаются не только на территории скандинавских и прибалтийских государств, но и в Голландии и на Британских островах. Название Ирландия означает буквально «земля Яра». Малоазийские венеты накопили колоссальный опыт плавания по Черному и Средиземному морям. Он чрезвычайно пригодился их потомкам, пришедшим на берега Балтики. Пришельцы не только колонизировали земли Скандинавии, но и осуществили первые морские походы вдоль северного побережья Европы. Античным авторам было хорошо известно жившее на территории современной Бретани (северо- запад Франции) племя знаменитых мореходов–венетов. По сообщению Юлия Цезаря, это племя «пользуется наибольшим влиянием по всему морскому побережью, так как венеты располагают самым большим числом кораблей, на которых они ходят в Британию, а также превосходят остальных галлов знанием морского дела и опытностью в нем. При сильном и не встречающем себе преград морском прибое и при малом количестве гаваней, которые вдобавок находятся именно в руках венетов, они сделали своими данниками всех плавающих по этому морю» (Записки Юлия Цезаря). Бретанские венеты поддерживали связи со своими более южными сородичами. Они доставляли в Средиземноморье олово с Британских островов, и порты адриатических венетов были их естественным местом стоянки.

О балтийских энетах, добывающих янтарь, упоминает целый ряд античных авторов. Самое раннее свидетельство следует приписать Гесиоду (VII в. до н. э.). К этому времени венеты не только обжили берега Балтийского моря, но и проложили торговые маршруты на юг. Главный янтарный путь проходил по Висле, затем вверх по Дунаю и его притокам,потом по притокам и самой реке По и завершался в ее устье, в земле адриатических венетов. Итак, вытесненные из Малой Азии венеты в течение следующего полутысячелетия прочно обосновались в Поднепровье, на севере Италии, в Прибалтике и Бретани. Некогда единый народ раскололся по меньшей мере на четыре части. Собраться вместе им суждено было много позднее. Центром притяжения стала днепровско–причерноморская группа венетов–ариев.

Геродот (V в. до н. э.) записал, что племена скифов- земледельцев, обитавших в Среднем Поднепровье, назывались борисфенитами. В этом имени соединились названия двух племен. Борисы в переводе с греческого означает «люди севера». Птолемей (II в. до н. э.) упоминает их как борусков, а русские летописи называют северянами. Логично считать, что борисы — древние русичи, потомки ариев, жившие к северу от греков. Вторая часть слова — фениты — искаженное венеты. Малоазийское племя венетов, пришедшее на землю борисов, объединилось с ними в единый союз. Наиболее полнокровным историческим центром земледельческой культуры этого союза «была довольно широкая (в три дня пути) полоса правобережья (Дненра — Борисфена. — А. А.), почти полностью совпадающая с ядром «Русской земли» VI–VII вв. н. э.» (Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси).

Племена венетов располагались практически в разных концах Европы, и каждое из них в одиночку сражалось со своими врагами. Во II в. до н. э. в Поднепровье вторглись сарматские племена, пришедшие с низовий Дона. Часть скифов–пахарей (борисфенитов) под их натиском ушла на север, в зону лесов, другая же отступила за Днестр и Дунай. Там венеты сохранили свою государственную самостоятельность, что зафиксировано античными историками.

В начале н. э. самой мощной силой в Европе была Римская империя. Она «проглотила» адриатических венетов, равно как и восприняла некоторых их богов. В первую очередь это Венера — богиня плодородия и любовной страсти. Она отождествлялась с арийской Астартой и является женской параллелью Вани. Имя ее сына Амура (латинское Amor) восходит к корню «мор», оно перекликается с названием арийского племени амореев (амурри). Один из древнейших богов Италии и Рима Марс — не кто иной, как наш Мороз. Римляне враждовали и воевали с потомками ариев — венетами — и называли их варварами (вандалы — те же венеты), хотя и пользовались их «плодами» культуры!

Под руководством Цезаря войска Рима выиграли войну с бретанскими венетами, которые частично рассеялись и осели на Британских островах, но в большей своей массе стали пробиваться к землям своих балтийских соплеменников. В пользу такого развития событий говорит то, что у англичан до сих пор распространено имя Рос, а у русских в ходу было старинное имя Британий (житель Британских островов).

Бретанские и балтийские венеты (другая форма их имени венеды) жили в непосредственном соседстве с германскими племенами. Немцы, как известно, называют нас «рус», «руссиш», но не росами. Если форма «рос» унаследована нами от греков, то имя «рус» пришло в Европу 7 из Малой Азии. Бретанские венеты принесли его в Центральную Европу, Прибалтику, а впоследствии и на берега Днепра.

Знаменитая Певтингерова таблица (дорожная карта, относящаяся к первым векам н. э.; названа так по имени владельца) удостоверяет, что в начале первого тысячелетия венеты сосредоточились в двух центрах: в северо–западном Причерноморье и на Балтике. О балтийских венетах упоминают Плиний, Тацит (оба жили в I в. н. э.), Птолемей (II в. н. э.). Согласно Тациту, венетов «…скорее можно причислить к германцам, потому что они сооружают себе дома, носят щиты и передвигаются пешими, и притом с большой скоростью; все это отмежевывает их от сарматов, проводящих всю жизнь в повозках и на коне». С другой стороны, на Певтин- геровой карте они поименованы как «венетты–сарма- ты», что подчеркивает их негерманское происхождение. Еще в прошлом веке была высказана точка зрения, что прибалтийские венеты — славяне. Но они пришли на берега Балтийского моря лишь в VI веке. К тому же позднее название Балтийского моря как Венетского закрепляется лишь за одной его частью — Рижским заливом, то есть опять–таки областью, куда славяне не доходили. А Венетским эту морскую акваторию называют и авторы XVI века Олаус Магнус и Гсрбсрштсйн. Итак, венетов нельзя отождествлять и со славянами. Они древние русы (росы)!

Ванами в скандинавской мифологии называется группа богов плодородия, связанных с аграрными культами, наделенных магическим и пророческим даром и священным миролюбием. Они противостоят другой группе богов — асам во главе с Одином. Вместе они образуют высший пантеон скандинавских божеств, который сложился в результате их войны, точнее, как итог ассимиляции асами ванов. Своим именем ваны напоминают нам о русском Ване и венетах. Мифы северных народов сохранили свидетельство о присутствии наших предков на их землях, и во многом их символические образы даже симпатичнее асов.

Славяне, пришедшие на берега Балтики и принятые венетами как свои кровные родственники, восприняли культ бога Ивана и стали называть его Свентовитом. В западнославянской мифологии он стал богом богов, высшим божеством, связанным с войной и победами; его атрибутами были меч, знамя, копья и боевые знаки, изображавшие орла. Идол Свентовита имел четыре головы, что заставляет вспомнить о боге Фанете (греческой параллели русского Вани). Оба эти имени связаны с названием племени венетов, причем слово «Свенто- вит = Се–венто–вит» имеет трехчленную структуру. Последняя часть заимствована из латинского языка и означает жизнь. Это слово вошло в жизнь славян, когда они входили в состав Римской империи. Вспомогательное слово «сё» имеет значения «сей, вот, это, сие есть», которые никак не влияют на смысл слова, к которому пристраиваются. Аналогом этой «приставки» в английском языке служит определенный артикль «the». Свентовит символизирует жизненную силу племени венетов и в этой своей основополагающей функции полностью тождественен русскому Яру. Со временем славяне стали называть Свентовита более понятными для них именами Световида и Святовита. Точно так же народ венетов «превратился» в письменных источниках в вятичей.

Черноморских венетов Певтингерова карта помещает юго–восточнее Карпат, в междуречье Дуная и Днестра. Ранее сведения об этой труппе венедов не привлекали внимания исследователей, поскольку отсутствовали археологические доказательства их пребывания на этой территории. Но в настоящее время можно считать, что венеты в низовьях Дуная обрели археологическую плоть. Этих венедов естественно связать с теми борисфенитами, кто отступил под натиском сарматов в Подунавье. Историкам раннего Средневековья они известны под именем антов, народа «бесчисленного и храбрейшего» (Маврикий, VI в.). В IV–VI вв. анты восстановили контроль над Поднепровьем и северным побережьем Азовского моря. Но в то же самое время, на той же самой территории отмечено присутствие «народа рос» (росомонов)! Ранее мы уже указали на мифологическую связь имен антов и росов. Теперь она обрела историческое содержание.

Анты (они же росомоны) составили первичное ядро Киевской Руси. Иногда их называют еще Причерноморской Русью. В VI–VIII вв. их союз усилили славянские племена, переселившиеся из Центральной Европы, а еще позже и балтийские венеды, которых летопись называет варяги–русь. Приход потомков Рюрика в Киев знаменовал воссоединение южной и северной ветвей русского народа. Образование древнерусского государства венчает второй период русской истории. Раскол венетского (прарусского) этноса, произошедший в результате гибели государства Арсавы, был преодолен. Венеты воссоединились на земле прародины их далеких предков — ариев (проторусов). Следующий, третий, этап нашей истории включает уже, собственно, историю Государства Российского от первых Рюриковичей до наших дней. Это время возрожденной Русе- ны-Арсавы — державы, которая по праву унаследовала славу древних росов — ариев, антов и венетов.

Интересный и достаточно полный обзор источников по проблеме венетов содержится в недавно вышедшей книге Павла Тулаева «Венеты: предки славян» (М.: Белые альвы, 2000). Важной заслугой ее автора является то, что он подробно осветил историю вопроса и упомянул тех историков, которые внесли наибольший вклад в ее разработку. Идею расселения малоазийских венетов на территории Европы впервые в научном контексте начал разрабатывать Василий Никитич Татищев (1686–1750). В первой части его «Истории Российской» есть глава «Иенети, или генети, гети, даки, истры>», где исследуется вопрос о происхождении наших предков. Татищев разделял мнение о принадлежности к числу славян тех «генетов», которые пришли в Европу из Пафлагонии после разгрома Т]х)и. В настоящее время эта концепция обоснована достаточно убедительно, и академическая традиция не принимает ее исключительно потому, что историки–профессионалы отказываются признать факт миграции ариев и праславян в Средиземноморье еще в III тысячелетии до н. э.

Наша работа, утверждающая факт существования на берегу Средиземного моря во II тысячелетии до н. э. Русского государства, привносит в обсуждение венетской проблемы ту свежую идею, которая может в корне переменить ситуацию. Пафлагония была лишь одним из центров сосредоточения венетов. Другой, не менее значительный по той роли, которую он играл в политике Передней Азии и Ближнего Востока, находился в Палестине. Ханаане — это те же ваны или венеты. Не забудем, что Троянская война лишь эпизод в глобальном геополитическом конфликте Севера и Юга. Он разгорелся и был затушен «народами моря» через три с лишним десятка лет как раз на территории Земли обетованной!

О могуществе и величии средиземноморского государства ванов свидетельствует то, что они подарили титул «ванака» критским царям и титул «ван» китайским императорам (смотри об этом в нашей книге «Предки русских в Древнем мире»). На территории Греции и в Малой Азии арии–ваны стали называться ионийцы, поэтому всех иванов (яванов), добравшихся до «запредельных» земель, той же Индии, историки именовали греками. Но это полуправда! Это разлетались но миру «осколки» некогда огромной империи иод названием Русь.

Глава 18 УЧАСТЬ ПЛЕННЫХ ТРОЯНЦЕВ

Нет царя, что не произошел бы от раба, и нет раба не царского рода.

Платон


Дух древности был пуст и груб.

Он видел в таинстве страданья.

Лишь ужас — бездыханный труп,

Иль изумленье без сознанья…

II. Верлен
Во все времена судьба побежденных народов была трагична. Рабство, позорный плен или бесправное существование на правах покорного слуги — вот что ожидало оставшихся в живых троянцев. Но ни с чем нельзя сравнить то горе и унижение, которое пережили члены царского дома Приахма. Гомер, а вслед за ним и античные авторы, донесли до нас рассказы о судьбе трех плененных троянок — Гекубы, Кассандры и Андромахи.

Жена Приама Гекуба была дочерью фригийского царя, земли которого располагались к востоку от Трои. Когда на город напали ахейцы, из Фригии прибыл вооруженный отряд иод предводительством брата Гекубы, Азия. В «Илиаде» Гекуба фигурирует часто, и всегда — это мать, то тревожащаяся за жизнь сыновей, то оплакивающая их. Гекубе суждено было увидеть, как Ахилл убил ее величественного Гектора и глумился над его трупом. Мирмидонский царь проколол ноги Плетора между пятками и щиколоткой и, продев ремни, привязал тело к колеснице. Затем он взошел в колесницу и погнал коней. Пыль поднялась над телом Гектора. И чем быстрее летели кони, тем сильнее билась о землю прекрасная прежде голова Приамида. Наблюдая весь этот ужас, горько рыдала Гекуба:

— Зачем мне жить, если остались одни страданья! Я все потеряла вместе с тобой, сын мой. Ты был моей славой, надеждой жен и мужей троянских. Ты был их богом–хранителем. И тебя отняла у нас смерть!

Горе Геку бы, потерявшей в жестокой войне детей и мужа, не раз привлекало поэтов. В произведениях послегомеровских авторов фигура несчастной матери, которая в поэме Гомера появлялась лишь эпизодически, поднимается до трагических высот и становится символом горя и страданий всех матерей. Афинянин Еврипид посвятил жене Приама одну из лучших своих трагедий — «Гекуба». В этом сочинении он разработал предания и мифы, не только не упоминаемые в «Илиаде», но и противоречащие тому, о чем сообщает гомеровская поэма.

В основу трагедии положен эпизод, последовавший за взятием Трои. Ахейцы находятся на пути к дому, они переплыли Геллеспонт и разбили лагерь на фракийском берегу. Гекуба, как пленница Агамемнона, тоже среди них. Действие трагедии начинается с появления около одной из палаток призрака молодого человека. Он говорит:

— Я пришел из страны мертвых, из царства Аида. Я — Полидор, рожденный Приамом и дочерью Киссея Гекубой. Когда к твердыням Илиона подошло ахейское войско, отец отправил меня из троянской земли в дом своего друга, фракийского царя Полиместора, в чьем владении находится полуостров Херсонес. Отец тайно дал мне немало золота, чтобы в случае падения Илиона я не знал нужды. Он потому отослал меня из Трои, что я был самым младшим из его детей и ни меча, ни тяжелых доспехов держать еще не мог. Пока не пала Т]роя, Полиместор всячески оберегал меня и лелеял, но как только отчий очаг был уничтожен, он, возжаждав золота, лишил меня жизни и бросил в морскую пучину. С тех пор меня носят волны прилива и отлива. Нет у меня могилы, и никто не оплакал мою смерть. Но вот, покинув телесную оболочку, я третий день ношусь призраком у берегов Херсонеса. И столько же дней томится здесь увезенная из Трои моя мать. Ахейцев же здесь задерживает призрак Ахилла, который, поднявшись из могилы, потребовал, чтобы они принесли в жертву ему еще одну из пленниц, мою сестру Поликсену. Он ждет своей доли в дележе и ждет не напрасно — его друзья принесут почившему желанную жертву. Еще сегодня моя сестра погибнет, а моя мать увидит трупы сразу цвух своих детей: труп моей несчастной сестры и мой.

Так говорит призрак Полидора. Стоит поразмыслить над его рассказом. «Илиада» весьма выразительно описывает смерть Полидора, убитого в сражении самим Ахиллом. Копье пронзило тело троянца насквозь, и, падая, он держал в руках свои внутренности. Драматург оставляет без внимания этот эпизод, точно так же, как игнорирует сообщение поэмы о том, что матерью

Полидора была не Гекуба, а одна из наложниц Приама, Лаотоя. (О том, что Полидор рожден Лаотоей, говорит его родной брат Ликаон в тот момент, когда он молит Ахилла даровать ему жизнь.) И в то же время, в полном согласии с «Илиадой», Еврипид утверждает, что Полидор — младший сын Приама. И еще одно наблюдение: «Илиада» сообщает, что Гекуба была дочерью фригийского царя Диманта, драматург же делает ее дочерью Киссея. Расхождения у Гомера и Еврипида действительно есть, но считать, что они возникли либо в результате недостаточной осведомленности, либо как плод фантазии автора трагедии, не приходится. Еврипид великолепно знал «Илиаду». Он, однако, посчитал, что для его трагедии больше подходит другой вариант мифа, распространенный, по всей вероятности, среди греческих колонистов на побережье Фракии.

Призрак Полидора предупреждает об опасности, грозящей его сестре Поликсене. В «Илиаде» ничего не говорится о существовании у Приама и Гекубы дочери с таким именем. Однако образ Поликсены и история ее гибели придуманы не Еврипидом. В VII в. до п. э. была написана поэма «Разрушение Трои», где описывались последние часы города и судьба семьи Приама. Последняя фраза этой поэмы, известной нам только в позднейшем изложении, звучит так: «Ахейцы после сожжения города убивают Поликсену как жертву над могилой Ахилла».

Согласно постгомеровским преданиям, родители Поликсены обещали отдать ее в жены Ахиллу. О том, как они познакомились, существует множество версий: то ли Ахилл увидел девушку, когда подстерегал ее брата Троила у источника вблизи Трои; то ли Приам взял ее с собой к Ахиллу, когда приходил с просьбой отдать ему тело Гектора (это решительно противоречит «Илиаде», где сказано, что Приам пришел один). По третьей версии, Ахилл увидел Поликсену на каком–то празднестве, влюбился в нее и был готов отплыть на родину или даже перейти на сторону троянцев, если ему отдадут Поликсену. Однако во время переговоров о свадьбе, на которые он пришел безоружным, Ахилл был убит стрелой, пущенной Парисом. Эта развязка, кстати, несет в себе и глубинный политический подтекст: арийцам–северянам крайне невыгодно было бы, если бы независимый от них Ахилл воцарился в Т]рое. Парис вынужден убить Пелида даже ценой новых страданий и гибели троянцев.

Но вернемся к Поликсене. Многие античные авторы посвятили ей свои произведения, но самое выразительное и поэтичное описание ее последних минут содержится в уже упоминавшейся трагедии Еврипида.

Все произошло именно так, как предсказывала тень Полидора. Одиссей, придя в покои Гекубы, сообщает ей:

О женщина, решение дружины И приговор ты, верно, знаешь наш. На всякий случай вот он: рати греков Угодно, чтоб рожденная тобой Царевна Поликсена на вершине Ахиллова кургана умерла, Заколота ножом.

Напрасны были мольбы матери о хмилосердии, тщетно рыдала Гекуба, просившая не отнимать у нее дочь, ее последнюю отраду. Поликсена же не столько горевала о себе, сколько оплакивала страдания матери. Для гордой царевны смерть была избавлением от рабства.

Рабыня я… Одно уж это имя,
Которое ношу я, ненавистно:
В нем спит желанье смерти…
Уводи же
И кончите со мною, Одиссей.
О том, как стоически Поликсена приняла смерть на могиле Ахилла, Гекубе рассказал глашатай Талфибий:

— Громада сил ахейских у холма
Ахиллова, где дочь твою для жертвы
Готовили, блистала полнотою.
Пелидов сын, касался руки
Царевниной, на холм ее поставил.
Я, как тебя, теперь их видел. Шли
И юноши отборные за ними,
Чтоб твоего детеныша держать
В минуту содроганий
Следом кубок
Из золота литой и полный царь,
Обеими руками взяв сначала,
Потом одной возносит и отцу
Готовится свершить он возлиянье.
Он знаком мне велит призвать народ
К молчанию, а я в ряды вмешавшись,
Так говорю: «Молчание… молчи,
Ахейский люд… Молчите все…»
Толпа Застыла, как под штилем…
Зазвучали Слова Неоптолема:

«О Пелид,
О мой отец, те чары, что приводят
К нам мертвецов, ты не отринь.
Явись
Ты девичьей напиться крови чистой;
То войска дар и сына.
Ты ж за это
Открой дорогу кораблям, узду
От них вручи ахейцам, чтобы легок
Наш был возврат и всем увидеть дом!»
Так вот слова его.
А войско кликом
Венчало их.
Тут, взявшись за эфес,
Царь меч извлек сияющий. А свите
Отборной он кивает, чтоб схватила
Она юницу. Ею царский знак
Уловлен был, и речь ее ответом
Была к толпе: «Вы, Аргоса сыны,
Что город мой разрушили! Своею
Я умираю волей. Пусть никто
Меня не держит. Я подставлю горло
Без трепета. Но дайте умереть
Свободною. Богами заклинаю,
Как и была свободна я. Сойти
Рабынею к теням царевне стыдно».
И смутный гул покрыл слова.
А царь Агамемнон сказал: «Освободите».
И, царское принявши слово, дочь
Приамова — от самого плеча
И по пояс свой пеплос разорвала,
Являя грудь прекрасней изваянной.
Потом, к земле склонив колено, так
Сказала нам она отважно: «Вот,
О юноша, вот — грудь моя, коль хочешь
Разить ее, ударь; а если шеи
Возжаждал нож, — мое открыто горло».
И, жалостью объят, Неоптолем,
Невольной волей движимый, дыханью
Ударом быстрым пресекает путь.
Потоком кровь из раны льется. Дева ж —
Последний луч — старается упасть
Пристойно и скрывает, умирая,
То, что должно быть тайной для мужей.
Когда Еврипид писал о смерти Поликсены, прошло уже много веков с тех пор, как в Элладе не приносили ни богам, ни простым усопшим человеческие жертвы. Но в те времена, когда шла Троянская война и создавались древнейшие песни «Илиады», было иначе.

О смерти Поликсены рассказывает первая часть трагедии Еврипида. Вторая же целиком связана с Гекубой. Ее горе усугубляется вдвойне, когда служанки, отправившиеся омывать тело ее дочери, внезапно обнаруживают прибитый к берегу труп Полидора. Несчастная мать припоминает мрачный сон, из которого она узнала, что убийцей ее сына является Полиместор. С разрешения Агамемнона служанки идут в лагерь ахейцев и вызывают Полиместора с детьми к бывшей троянской царице. С помощью троянских пленниц Гекуба совершает страшную месть: женщины на глазах у отца убивают двух сыновей Полиместора, а потом выкалывают у него глаза.

Трагедия заканчивается удивительным пророчеством. Обезумевший от боли и мести Полиместор предрекает, что Гекуба станет «огненной собакой», а ее могилу назовут «Курганом псицы» (один из курганов Хер- сонесского полуострова действительно долгое время называли так). Еврипид здесь основывает свой рассказ на мифе, по которому несчастная женщина превратилась в собаку. Но и в этом случае, как во многих других, существовали варианты мифа. По одному — это превращение произошло на корабле, отвозившем Гекубу в Элладу; по другому — в тот момент, когда Гекуба бежала от друзей Полиместора, жаждавших отомстить за фракийского царя. Есть еще и третий вариант: возмущенные ее жестоким поступком, ахейцы забросали ее камнями.

Из всех дочерей, которых Гекуба родила Приаму, наиболее известной была Кассандра. Она отличалась не только даром провидения, но и редкостной красотой, за которую ее полюбил Аполлон (собственно, он и наделил ее пророческим даром). Но когда она отказала ему во взаимности, Аполлон отомстил ей тем, что люди перестали верить ее предсказаниям. Для Т£юи это сыграло роковую роль, так как все пророчества Кассандры о родном городе, все ее предупреждения сбылись — начиная от предвидения несчастий, которые принесет всем Парис, до предупреждения, что «троянский конь» является вестником гибели города. Из смертных людей взаимности Кассандры добивался ликийский герой Отрионей, который пообещал изгнать ахейцев из Троады, если Приам отдаст ему девушку в жены. Однако Отрионей пал в поединке с Идоменеем, царем Крита, а Кассандра так и осталась незамужней.

После взятия Трои Кассандрой насильно овладел Аякс Оилид, а затем при дележе добычи она досталась Агамемнону, который привез ее в Микены вместе с близнецами Теледамом и Пелопом, которых успела родить ему Кассандра. Но в первый же вечер пребывания на греческой земле и Кассандра, и Агамемнон, и их дети стали жертвой коварного убийства. На пиру в честь их прибытия Кассандра была убита по приказу Эгисфа; по другой версии, ее убила своими руками Клитемнестра.

Из трех пленниц, о которых мы договорились вести речь, только Андромаха сумела выжить. Но испытания, выпавшие на ее долю, были не менее тяжелыми. Жена Гектора — самый светлый, самый запоминающийся женский образ «Илиады». Если Елена — это воплощенная красота, то Андромаха — это вечная женственность. Ее любовь к Гектору не знает границ. «Ты для меня, Гектор, все — и отец, и мать, и брат, и милый муж! — признается она ему. — Сжалься надо мною и останься с нами на башне. Не сделай сына сиротой, а меня — вдовой. Поставь воинов у смоковницы: там легче всего подойти к городу и ворваться на его стены. Уже трижды с той стороны к городу подступали герои — оба Аякса, Идоменей и другие». Но Гектор отвечал жене: «И я тревожусь не меньше тебя, супруга! Но стыдно мне будет перед каждым троянцем и троянкой, если я, как трус, останусь здесь и не вступлю в бой. Я знаю — это мне подсказывают и душа и сердце — настанет день, и погибнет священная Троя, погибнет копьеносец Приам и его народ. Меня сокрушает грядущее горе, гибель Приама, матери Гекубы, смерть возлюбленных братьев, юношей храбрых, которые будут убиты разъяренными врагами. Но больше всего меня удручает твое горе, супруга! Кто–нибудь из ахейцев лишит тебя свободы, и ты, проливающая слезы, будешь жить в Аргосе, как невольница, будешь ткать для своей госпожи, носить воду из источников. Ты будешь горько роптать в душе, но жестокая судьба заставит тебя это делать». Так говорил Гектор, предвидя печальную участь своей семьи.

Судьба только в одном пощадила несчастную Андромаху: она не увидела смертельной схватки своего мужа с Ахиллом. В то время она ткала яркую ткань и вышивала на ней цветные узоры, а прислужницы развели огонь, чтобы Гектор мог омыться теплой водой, когда возвратится из боя. Но услышав крики и вопли со стороны башни, Андромаха, не медля ни минуты, выбежала из дома, быстро взошла на башню и, про тиснувшись через толпу, стала у стены. И не было в мире более нее убитой горем женщины, когда она разглядела безжизненное тело Гектора, безжалостно волочимое конями к стану ахейцев. Позднее, когда Приам выкупил тело сына и привез его в Трою, Андромаха, оплакивая покойного мужа, причитала: «Рано ты погиб, мой супруг! Рано оставил меня вдовой. А сын, которому мы даровали жизнь? Он не станет юношей. Прежде до основания будет разрушена Троя, потому что ты, ее защитник, опора жен и младенцев, пал в сражении. Скоро нас всех повезут на судах в неволю. Со всеми повезут и меня, и мое чадо. Там ты, мой сын, будешь служить суровому господину. А может быть, кто–нибудь из ахейцев схватит тебя за руку и сбросит с башни на землю, чтобы отомстить за смерть брата, отца или сына, сраженного в битвах с Гектором…»

Андромаха не напрасно опасалась за своего единственного сына Астианакса. Неоптолем сбросил младенца с крепостной стены. Сама же Андромаха стала его рабыней. Неоптолем увез ее в свое царство. По одной версии, это была родина Ахилла Фтия в Фессалии, по другим — Эпир па Адриатическом море. Там Андромаха родила Неоптолему сына Молосса. Выносить в своем чреве ребенка глубоко ненавистного ей, презренного детоубийцы — уже само по себе тяжелейшее испытание. Но, мало того, жена Неоптолема — Герми- она, дочь Менелая и Елены, — возненавидела Андромаху, поскольку так и не смогла подарить сыну Ахилла наследника или наследницу.

Этот миф вдохновил Еврипида, и он сочинил трагедию «Андромаха». Она повествует о той страшной минуте, когда рабыне ^тдромахе грозила смерть от руки Гермионы. Это происходило в то время, когда Неоптолем уехал к оракулу Аполлона в Дельфах. Его ревнивая жена решила, что настал подходящий момент, чтобы избавиться от соперницы. Но Андромаха, чувствуя, что ей грозит опасность, спряталась в алтаре богини Фетиды, матери Ахилла. Одинокой вдове некому было помочь. Она, правда, тайно уведомила отца Ахилла, Пелея, о грозящей ей опасности, но тот, к сожалению, жил далеко.

Между тем Гермиона угрозами и оскорблениями хотела заставить Андромаху покинуть алтарь:

— Этот золотой убор на моих волосах и эти яркие одежды я получила не здесь. Я привезла их с собой. Мой отец, Менелай, подарил мне все это с богатым приданым. Он хотел, чтобы я могла одеться, как подобает свободной женщине. Ты же всего лишь невольница, часть добычи, взятой на войне. И ты еще мечтаешь захватить мой дом и выгнать меня! Это из–за твоих чар меня ненавидит муж! И в том, что я бесплодна, тоже ты виновата! Азиатские женщины способны на такое! Но я тебе этого не прощу. Ты умрешь, и тебе не поможет алтарь Фетиды. А если даже кто–нибудь из богов или людей тебя спасет, тебе все равно следует отбросить свою гордость, которая подобает только свободным. Ты должна покориться, пасть к моим ногам, убирать и мыть мой дом! Ты должна, наконец, понять, где находишься! Здесь нет Гектора, нет Приама и его золота. Это эллинский город. А ты? Как ты поступаешь? Дошло уже до того, что ты спишь с сыном человека, убившего твоего мужа, и рожаешь ему детей!

Эти слова не заставили Андромаху покинуть алтарь. И Гермиона отошла, бросив таинственную угрозу:

— Ты все равно уйдешь отсюда, даже если вокруг потечет расплавленный свинец!

На все оскорбления и угрозы противницы Андромаха печально отвечала:

— Как ужасно, что боги дали нам средство от ядовитых змей, но никто не нашел лекарства против того, что страшнее змеи и огня, — против злой женщины.

Гермионе помогал ее отец Менелай, который привел к алтарю сына Андромахи от Неоптолема и поставил перед его матерью условие:

— Выбирай, кто должен погибнуть: ты или ребенок.

Мать выбрала смерть для себя. Она вышла из алтаря, и тогда коварный Менелай проговорил:

— Погибнете вы оба — и ты, и ребенок!

Тщетны были мольбы, и все случилось бы так, как задумали заговорщики, но в самый последний момент появился Пелей и спас Андромаху с сыном. Теперь настал черед Гермионы трепетать за свою жизнь: что с ней будет, когда вернется Неоптолем и все узнает? В страхе она бежала в Спарту, в дом своих родителей. Помог ей в этом сын Агамемнона Орест, с которым она была некогда обручена. Он же организовал и предательское убийство Неоптолема в Дельфах. Андромаха снова осталась беззащитной, но ее пожалела богиня Фетида. По ее повелению Андромаха уехала на запад, в Эпир, и там стала женой брата Гектора, Гелена.

Разумеется, мифы — это не история, тем более, что и Гомер, и Еврипид поэтически разукрасили известные им предания. Но, тем не менее, местом воссоединения двух знаменитых троянцев названа вполне определенная область — Эпир. А там, как мы помним, проживали пеласги, один из «народов моря»! Мифы — мифами, а историческая картина вырисовывается более чем ясно. «Народы моря» были друзьями и союзниками троянцев, это одна из ключевых идей нашей реконструкции истории Троянской войны, и она получила еще одно подтверждение.

Но как Андромахе удалось воссоединиться с Геле- ном? Гелен, сын Приама, имел много достоинств. Сам Гектор уважал его и считался с его мнением, тем более, что Гелен обладал даром предвидения и умел, как никто другой, предсказывать будущее по полету птиц.

Как мы помним, единоборство Менелая с Парисом закончилось чудесным образом: Парис просто–напросто исчез с поля боя, потому что Афродита перенесла его в безопасное место. Столь необычное завершение «дуэли» двух героев разожгло страсти воинов, и они вступили в битву. Ахейцы, предводительствуемые Диомедом, напирали на ряды троянцев и стали теснить их. Тогда Гелен, разыскав на поле боя Гектора и Энея, дал им такой совет:

— Гектор! Эней! Вы больше других заботитесь о троянском народе. Станьте же здесь и удерживайте у ворот бегущих воинов, пока они, на посмеяние врагам, не бросились в объятия своих жен. Мы с Энееем останемся здесь и будем сражаться с ахейцами. Ты же, Гектор, поспеши в Илион к нашей матери. Пусть она соберет благородных троянок и пойдет с ними в храм Афины Паллады, пусть положит на колени Афины прекрасный покров, лучший из всех, какие хранятся в царском доме, и принесет в жертву двенадцать однолетних коров, которые не ходили под ярмом. Может быть, богиня смилуется, пожалеет жен и невинных младенцев и отразит Диомеда, храбрейшего из ахейцев, с которым никто не сравнится в мужестве.

Гектор поступил так, как советовал ему брат. Когда же он вернулся на ратное поле, где по–прежнему кипело сражение, его вновь отыскал Гелен. Знаменитый прорицатель предугадал волю светлоокой Афины и сребролукого Феба Аполлона — прекратить на время битву, а Гектору вступить в единоборство с кем–нибудь из ахейских героев. Обращаясь к брату, он сказал:

— Гектор, сын Приама! Дай повеленье всем троянцам и всем данайцам прекратить бой. А сам вызывай храбрейшего из данайцев на поединок. Пусть он выйдет сразиться с тобою один на один. Ныне, слышал я слова небожителей, тебе не судьба умереть.

Гелен был не только прорицателем и советчиком, но и доблестным воином: он всегда носил огромную фракийскую саблю. В одной из битв 1 Ъген поразил в висок Деипира. При виде этого «жалость взяла» Менелая. Он выступил вперед, угрожая Гелену острым копьем. Т]роянец же натянул лук, но пернатая стрела отлетела от лат героя. В ответ Менелай бросил копье и попал в руку Явлена, в которой тот держал лук. Пройдя через ладонь насквозь, оно пригвоздило ладонь к луку. Раненый Гелен, убегая от смерти, обратился за помощью к своим друзьям: рука его висела, а копье волочилось сзади. Тогда оруженосец Агенор извлек копье и перевязал ему рану «мягкой повязкой».

Так говорит о Гелене «Илиада». В позднейших греческих легендах и поэмах этот сын Приама играет более важную роль, хотя не всегда представлен в выгодном свете. После смерти Александра прекрасная Елена стала женой Деифоба. Так повелел царь Приам, хотя на руку Елены претендовал и Гелен. Обиженный таким решением отца, знаменитый прорицатель заявил, что не будет больше защищать неблагодарный город, покинул Трою и поселился в лесу на горе Иде. Там его нашли послы ахейцев во главе с Одиссесм. Он понадобился им, поскольку жрец и прорицатель Калхас объявил грекам, что один лишь Гелен знает, как надо действовать ахейцам, чтобы пала Троя. Одиссей выведал у Гелена эту тайну. Гелен предсказал грекам, что Троя будет взята только с помощью Филоктета и Неоптолема, и те были доставлены в стан ахейцев (этот миф противоречит тому, что Париса убил Филоктет). По одному из вариантов легенды, именно Гелен посоветовал ахейцам построить деревянного коня и поместить туда отважных воинов.

Гелен пользовался у ахейцев доброй славой еще и потому, что с самого начала предупреждал троянцев о бедствиях, которые повлечет за собой поездка в Спарту. Согласно мифам, единодушным в этом вопросе, захватив Трою и ее окрестности, победители даровали Гелену жизнь. Но о дальнейшей судьбе прорицателя легенды рассказывают по–разному. Одни сообщают, будто Гелен с группой троянцев поселился на острове Херсонесе, то есть на противоположном берегу Геллеспонта. Другие рисуют его судьбу более мрачными красками: будто после дележа добычи Гелен вместе с вдовой Гектора Андромахой достался сыну Ахилла Неоптолему. Став рабом, Гелен верно служил своему господину, а после смерти Неоптолема получил во владение земли на берегу Адриатического моря, женился на Андромахе и основал город Буфрот — напротив острова, который сейчас носит название Корфу.

У Андромахи от Неоптолема было трое сыновей, в том числе Молосс, о котором повествовал Еврипид, и Пергам. После смерти Гелена Андромаха вернулась в свою родную Мизию, где Пергам основал город, названный его именем. Молосс был царем народа мо- лоссов в Эпире. Относительно имени и судьбы третьего сына традиция умалчивает. Но вот что интересно. Александр Македонский возводил свой род к Ахиллу, то есть к одному из сыновей Андромахи и Неоптолема! Для всех, кто считает себя причастным к судьбе троянцев и тавроскифов, это весьма вдохновляющий факт…

Итак, нам открылся еще один маршрут проникновения троянцев в Европу. Поначалу плененный и попавший в рабство, Гелен сумел стать царем в Эпире. Интересный вариант рассказа о судьбе других троянцев, оказавшихся в рабстве у греков, приводит Галь- фрид Монмутский (автор XII века) в своей «Истории бриттов». На основании сведений, содержащихся в древних валлийских книгах, и устных легенд, писатель попытался восстановить историю появления на Британских островах древнего племени бриттов. Вкратце она такова. Внук Энея Брут нечаянно убил на охоте своего отца, и за это был изгнан из Альба Лонги (город в Италии, основанный сыном Энея Юлом). Странствуя по свету, он попал в Грецию, где встретился с теми троянцами, которые были вывезены сюда в качестве рабов. Брут организовал и возглавил восстание троянцев против своих угнетателей, в результате которого был захвачен в плен сам греческий царь. В уплату за свою свободу он обязался предоставить троянцам корабли и снарядить их всем необходимым для дальнего плавания. Цель плавания указала Бруту богиня Диана, явившаяся ему во сне:

Там, где солнца закат, о Брут, за царствами галлов,
Средь Океана лежит остров, водой окружен.
Остров тот средь зыбей гигантами был обитаем,
Пуст он ныне и ждет, чтоб заселили его
Люди твои; поспеши — и незыблемой станет твердыней,
Трою вторую в нем дети твои обретут.
Здесь от потомков твоих народятся цари, и подвластен
Будет этим царям круг весь земной и морской.
Речь здесь идет о Британии, к которой и отправились наши путешественники. Но вот что любопытно. Гальфрид Монмутский сообщает, что, сделав промежуточную стоянку на побережье Тирренского моря, спутники Брута встретили здесь четыре колена потомков троянских изгнанников. В память об этом центральная область Калабрии в античное время называлась Бруттий!

Далее в путь отправилась уже объединенная группировка троянцев. Обогнув побережье Испании, они вошли в устье Луары (запад Франции), но встретились с вооруженным сопротивлением местных галльских племен. По–видимому, часть троянцев осталась в Галлии (сам Гальфрид об этом, правда, не говорит) и основала город Тур, но другая их «половина» решила все–таки довериться предсказанию богини и отплыла в сторону Британии. Нельзя не отметить совпадение названий местностей, которые троянцы выбирали своими «перевалочными» пунктами:

Бруттий — > Бретань (полуостров во Франции) Британия

Все эти географические топонимы, безусловно, родственны и соотносятся с именем народа бритгов. Мы склонны считать, что первая согласная во всех этих словах является сокращением слова «бё» (английское «be») — быть, есть. В такой интерпретации этноним «бритты» можно соотнести с ретами или рутенами (русенами), имена Бруттий — с Рутием (Русием), Бретань — Ретань (Рязань!), Британия — Рутения. На западе Англии, в Уэльсе и близ берега Ирландского моря можно найти топонимы, связанные с рутенами, в частости — Русин (Сев. Уэльс), Рос на юге полуострова. Это напрямую указывает на освоение рутенами берегов Британии. К галльским рутенам средневековые авторы часто применяли эпитет «флави рутены», то есть «рыжие рутены». Но это отличительный признак ирландцев! Среди народов Западной Европы данное прозвище более другах подходит к ним, они потомки бриттов–рутенов и очень близки по духу русским.

Итак галльские рутены и бритты — это разные «осколки» потомков троянцев (жителей Средиземноморской Руси!), переселившихся в Европу. Не случайно каждое из этих племен имело в числе своих соседей венетов. Союзные отношения рутенов и бриттов сохранялись и в более поздние времена. Вождь рутенов Хольдер упоминается в «Истории бриттов» как союзник легендарного короля Артура, прообразы которого уходят в V–V1 века. В более поздние времена рутены были покорены франками, а бритты — англами и саксами. 1е же из них, кто не покорился завоевателям, пробивались к своим сородичам — балтийским венетам — морским путем.

Глава 19 МИФ ОБ ЭНЕЕ И ТАЙНА ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЭТРУСКОВ

Какие пристани, Эней, Эней, Найдешь ты взором пристально–прилежным?

С каким товарищем, бродягой нежным, Взмутишь голубизну седых морей?

Забудешь ты пылающую Трою

И скажешь: «Город на крови построю».

М. Кузмин, «Эней»
Эней был сыном дарданского царя Анхиза и богини любви и красоты Афродиты. Смелый, могучий, отважный и рассудительный, мужественно красивый Эней обладал всеми предпосылками для того, чтобы стать исключительной фигурой в греческом эпосе. Выделялся он среди других героев и своим происхождением. Его матерью была богиня, перед которой никто не мог устоять, а предком по отцовской линии (хотя и в седьмом колене) был сам Зевс. Сыном Зевса был Дардан, основатель Дардании и рода, который правил в ней до конца Троянской войны. При внуке Дардана, Тросе, этот род разделился на две ветви: ветвь Ассарака (старшего сына Троса) правила Дарданией, из которой выделилась Троада со столицей Троей, которую заложил Ил, родоначальник младшей ветви Дарданидов. Эней связал свою судьбу с судьбой троянцев: после сына Приама Гектора Эней был самым самоотверженным защитником Трои. Он женился на дочери Приама Креусе, которая родила ему сына Аскания (Юла), и взял в Трою своего отца Анхиза. Троянский народ почитал Энея как бога.

В боях на троянской равнине Эней совершил много подвигов. В числе убитых им ахейцев был вождь фес- салийского войска Медонт и вождь афинского войска Иас. Эней не побоялся вступить в поединок с могучим критским царем Идоменеем и даже со славнейшим ахейским героем Ахиллом. После низвержения Патрокла Эней с Гектором заставили греков искать спасения в своем лагере у моря. Что правда, то правда — в бою его всегда хранили (а в поединках с Диомедом и Ахиллом и вовсе спасли) всемогущие боги, особенно его мать Афродита, но в этом он не отличался от друг их бойцов, тоже имевших божественных предков. Энея справедливо называли «гордостью храбрых дарданцев», «героем, премногих славнейшим». Однако личный героизм Энея, так же как героизм Гектора и всех троянцев, не мог предотвратить падения Трои.

Судьба, обрекшая Трою на гибель, предназначала Энею спасение, и боги, выручавшие дарданца, были не более чем ее исполнителями. Ему было суждено сохранить род Дардана, править троянским народом и передать власть своим потомкам. Из всех троянских вождей только Энею и Антенору удалось спастись из горевшей Трои. Эней вывел из города отца Анхиза и сына Аскания. Но свою жену Креусу ему не удалось найти: она таинственно исчезла.

Историю странствий Энея и его спутников описал Вергилий в своей поэме «Энеида». После падения Трои Эней удалился на гору Иду, взяв с собою престарелого своего отца Анхиза, сына Аскания и изображения богов — покровителей Приамова града. Всю зиму он с остатками троянского народа, собравшегося к нему, строил корабли, а с наступлением весны пустился на них искать нового отечества себе и троянцам. Поначалу пристали они к лежащему напротив Трои фракийскому берегу и хотели уже здесь остаться, построив себе город, но вынуждены были покинуть это место вследствие несчастного предзнаменования. Однажды, когда Эней, готовясь принести жертвы богам, покровителям нового города, хотел украсить алтари молодыми деревцами и пошел за ними вблизлежащий лес, то увидел неслыханное, страшное чудо — с корней вытаскиваемых им деревцев падали капли сгустившейся черной крови. Приступив же к третьему деревцу, Эней услышал жалобный вопль, и голос откуда–то из глубин земли проговорил: «О, за что ты разрываешь мое тело на части? Оставь мертвых в покое, не пятнай кровью своих невинных рук и беги из этой страны — жестокой и корыстолюбивой! Я сын Приама, Полидор, убитый Полиместором. На самом этом месте пал я, пронзенный тучею копий; из них выросли деревья, которые ты видишь!» Пораженный ужасом, Эней поспешил обратно в город и возвестил о виденном своему отцу и другим вождям. Все тотчас же решили покинуть эту беззаконную страну и отплыли из нее, предварительно успокоив жертвоприношением душу Полидора.

Долгих семь лет странствовал Эней по Эгейскому, Ионическому и Тирренскому морям, посетил немало стран и претерпел немало превратностей судьбы. На Крите беженцы чуть было не стали жертвой моровой язвы. В Ионийском море, на одном из островов, они пережили нападение ужасных гарпий. Бой был страшным, но троянцы отбились. Но напоследок одна из гарпий, Делена, села на вершину скалы и зловеще воскликнула: «Хотите изгнать нас из нашей земли? Слушайте, что с вами будет за это. Вы достигнете Италии, как вам сказано, но прежде чем построите себе город, там вас постигнет страшнейший голод, так что вы принуждены будете грызть самые столы за недостатком пищи!» Сказав это, гарпия улетела в лес. Приведенные в уныние этим предсказанием, троянцы прибегли с молитвою к богам, прося отвратить грозящее бедствие, и поспешно оставили негостеприимный остров. Далее, миновав царство ненавистного им Одиссея, они, двигаясь вдоль западного берега Греции, доплыли до Эпира. Здесь троянцы с удивлением узнали, что в этой земле над греками царствует Гелен, сын Приама, женатый на Андромахе, супруге Гектора. Эней отправился в ближайший город, ибо очень желал увидеться со своим старинным другом. Не доходя до города, в роще встретил он Андромаху, совершавшую возлияние богам в память дорогого ей Гектора. Пока они разговаривали, пришел Гелен и провел дорогого гостя к себе в город, который построил по образцу своей родной Трои. Остальных троянцев, оставшихся на пристани, также пригласили в город, где их угощали в продолжение многих дней. Перед отъездом Гелен, а он был прорицатель, предсказал, какие еще предстоят им опасности в пути, а затем отпустил, одарив богатыми подарками. Плыть им далее надо было вдоль восточного берега Италии, к югу, чтобы, обогнув ее, снова повернуть на север, поскольку, по предсказанию Гелена, место, предназначенное троянцам, было на западном берегу Италии, на Тибре.

Спустившись к югу, они, по совету прорицателя, пристали к восточному берегу Сицилии, близ Этны, минуя

Сицилийский пролив, так как там грозили бедою Сцилла и Харибда. Когда троянцы стали на якорь, из близлежащего леса на берегу выбежало вдруг какое–то существо, едва имеющее человеческое подобие, исхудавшее и в нищенском одеянии. О себе человек объявил, что он — один из спутников Одиссея и был случайно забыт в этой стране и с тех пор, боясь страшных циклопов, постоянно скрывался в лесах. Мы уже знаем, что эта страна находилась на Сицилии или в непосредственной близости от нее. Троянцы, забыв старую вражду, сжалились над несчастным и взяли его к себе. Но пока они слушали рассказ чужеземца, вдруг на скале появился гигант Полифем со своим стадом. Он был слеп и шел, ощупывая дорогу не палкой, но целою сосною. Дойдя до берега моря, он омыл свой выжженный глаз, стеная и скрежеща зубами от боли, потом вошел в воду — она не доходила ему даже до пояса. Храня глубочайшую тишину; троянцы поспешно обрезали якорные канаты и пустились бежать. Слепой великан, услыша шум весел, бросился вслед за кораблями, но не смог их догнать. Из всего этого рассказа мы можем сделать твердый вывод, что отношения троянцев с циклопами («народами моря») не были враждебными: просто троянцы поняли, что заехали в гости не вовремя.

От земли циклонов Эней и его спутники направились к югу, обогнули Сицилию и доплыли до западной оконечности острова, где поселился их соотечественник Ацест. Он дружелюбно принял путешественников и долго не отпускал их. Здесь, к величайшему горю Энея, умер его отец Анхиз.

Схоронив отца, снова отправился в путь Эней, но жестокая буря унесла его далеко от европейского берега, к Ливии, где дарданский царь встретил свою мать — богиню Венеру (римскую Афродиту). Она поведала ему, что находится он вблизи города Карфагена, а земля вокруг населена ливийцами. В Карфагене властвует царица Дидона. Гонимая братом, бежала она со своими друзьями из финикийской страны, из города Тира. Купив землю у ливийских вождей, Дидона выстроила новый город. Эней несказанно удивился громадным постройкам, домам, улицам, выложенным камнем. Везде кипела шумная деятельность: возводились стены, воздвигались бойницы. Одни работающие таскали тяжелые камни, другие тесали колонны для украшения театра. В одном месте начали строить основание нового дома, в другом рыли гавань. «О счастливые люди, вы уже создаете стены вашего города!» — воскликнул Эней, глядя на зубчатые стены. Посреди города, в небольшой рощице, воздвигнут был великолепный храм богине Юноне (римская параллель греческой Геры). Подойдя к нему. Эней поразился, разглядев целый ряд картин, изображавших и геройские битвы, и страдания троянцев. Радостно ему стало, что карфагенцы сочувствуют его народу. Пока он любовался картинами, пришла царица Дидона в сопровождении вооруженных юношей, красотою и станом подобная Венере. Она сочувственно отнеслась к спутникам Энея, попросившим у нее убежища и помощи в ремонте кораблей. «Кто не знает, — сказала она, — великого Энея, прекрасной Трои и ее печальной судьбы? Мы не так далеко живем от остального мира, чтоб не слыхать о вашей славе, и сердца наши не так жестоки, чтоб не сочувствовать печальной вашей участи».

Дидона пригласила гостей на пир. Когда же среди веселого говора пирующих стали разносить кубки и Эней начал рассказывать, но просьбе царицы, о судьбе Трои и своих скитаниях, в сердце Дидоны проникла пламенная любовь к герою. Чем больше глядела на него царица, тем больше разгоралась страсть в ее груди. Эней не остался равнодушным к чувствам Дидоны, но по велению богов должен был снова отправиться в путь. Эней приказал тайно подготовить флот к отплытию. Глухой к мольбам и упрекам Дидоны, он твердо взошел на свой корабль и навсегда покинул берег Карфагена. Тогда несчастная, покинутая царица решилась умереть. По ее приказанию во дворе дворца воздвигли высокий костер. Дидона взошла на него и, когда огонь запылал, пронзила свою грудь. Последний же, предсмертный взгляд умирающей был обращен в ту сторону, где вдали, едва белея, виднелись паруса, быстро удаляющиеся от ливийских берегов.

По отплытии из Карфагена троянцев вновь настигла буря и прибила их корабли к западной оконечности Сицилии, к царству Ацеста. Прошел ровно год, как Эней был здесь в первый раз и потерял своего отца, поэтому теперь, в годовщину кончины Анхиса, он устроил на его могиле пир и игры в память покойного. Пока мужи и юноши состязались в играх, жены троянцев попытались сжечь их флот, чтобы положить конец их странствиям по морям. Троянцы, увидев это, в испуге прибежали к кораблям, но не было человеческой возможности остановить пожар. Тогда Юпитер (римский Зевс), внимая мольбам Энея, послал сильный дождь и залил огонь. Вследствие этого события Эней оставил в Сицилии всех жен и мужей, негодных к войне и неспособных переносить трудности путешествия, построив им город Ацесту (нынешняя Сегеста).

Как только корабли были исправлены, Эней снова пустился в море и направил свою флотилию к берегам Италии. Пройдя мимо острова Сирен, которые некогда завлекали корабли на подводные камни своим волшебным пением, но, исполняя волю судеб, лишили себя жизни после того, как Одиссей безнаказанно проплыл мимо них, троянцы благополучно вошли в пристань города Кум. Здесь Эней спускался в царство теней, чтоб увидеться с отцом, Анхизом, и спросить его о будущем. Из Кум троянцы поплыли на север к острову Каэте, названному так по имени няни Энея, здесь умершей. Еще севернее лежал остров чародейки Цирцеи. Троянцы ночью поспешно проплыли мимо него и услышали издали ужасный рев львов, медведей, вепрей и волков, в образы которых волшебница превращала всех несчастных, пристававших к ее берегу.

Наконец, достигли они устья Тибра, который, извиваясь по речной долине, впадал в море. Троянцы, выйдя на берег, расположились под тенью дерев и стали готовить себе простейшие яства — рвали плоды и клали их за неимением столов на сухие хлебные лепешки. Не утолив голода плодами, троянцы стали грызть самые лепешки. Тогда сын Энея, Асканий (другое его имя Юл), воскликнул: «Мы едим наши столы!» Все громко возликовали, услышав эти слова, так как увидели, как безвредно для них исполнилось грозное предсказание гарпии Делены, и узнали, что, наконец, достигнута цель их странствия. Эней же радостно воскликнул: «Привет мой тебе, о земля, назначенная мне судьбою! Хвала вам, пенаты Трои, неизменно сопутствовавшие мне доселе! Вот наше новое отечество!» Наутро Эней устроил на взморье стан, окружив его для безопасности рвом и валом.

Лациумом — страною, куда пристал Эней, мирно правил престарелый царь Латин. У него была единственная дочь, Лавиния, руки которой домогались вожди близких и далеких стран. Красивейшим из женихов был Турн, вождь рутулов. К нему мать невесты, Амата, была благосклоннее, чем к остальным женихам. Но различные предзнаменования указывали на нежелательность этого брака и указывали на другого жениха, который должен прийти из чуждой страны и вознести до небес славу их рода. Поэтому, когда Эней по прибытии отправил блистательное посольство к царю просить места, где б троянцы могли поселиться, то царь Латин дал им благосклонный ответ и предложил герою Илиона руку своей дочери.

Это, разумеется, привело в негодование Турна. Но он был не единственным, кому не по вкусу пришлось появление чужаков. По наущению Аматы в стране Латина поднялось восстание против пришельцев, которое возглавил Турн. Сам Латин, уже неспособный влиять на действия своих подданных, заперся у себя в доме, предоставив бразды правления супруге. Турн с большим войском напал на город Энея. Но на помощь осажденным пришли этруски, давние враги рутулов, а также царь Эвандр, выходец из греческой Аркадии. В жестокой войне погибло множество латинян. Когда их родственники попросили у Энея мира, он отвечал им, что не намерен воевать с латинянами, но готов сразиться с Турном. Царь рутулов принял вызов и пал в поединке с Энеем. После этой победы Эней достроил город и объединил два народа, троянцев и латинян.

Обратим внимание на одно поразительное обстоятельство. Эней плавал в поисках нового отечества восемь лет, ровно столько же, сколько и Менелай! В отличие от Менелая, Эней не заходил в гавани Египта, но он некоторое время провел в Ливии. Ливийцы вместе с «народами моря» в то время воевали против Египта, и можно не сомневаться, что воины Энея были задействованы в этой кампании. Правда, Вергилий ничего об этом не говорит, но тот факт, что Эней странствовал именно восемь лет, дает нам основание утверждать, что к устройству мирной жизни своего племени Эней приступил только после успешного завершения второго похода «народов моря». А остаться в стороне в то время, когда было взбудоражено все Средиземноморье, смог разве только хитроумный Одиссей, да и то в одиночку.

Согласно Вергилию, обосноваться Энею на новом месте помогли этруски. Что же это за народ, и как они оказались на Апеннинском полуострове? Геродот, живший примерно 25 веков назад, считал, что этруски пришли в Италию из далекой Малой Азии, из царства Лидии, располагавшегося на юго–западе полуострова Анатолия. Во время страшного голода царь лидийцев решил разделить свой народ на две части и одну из них под предводительством своего сына Тиррена направить за море на кораблях. После долгих странствий подданные Тиррена достигли берегов Италии, где основали страну и стали называться тирренами. Живший во времена Геродота греческий историк Гелланик Лесбосский полагал, однако, что этруски пришли в Италию из Греции, где носили имя пеласгов. Геродот приписывал пеласгам многое, что имеет отношение к тирренам. Но пеласги и тиррены для Геродота были все же разными народами. Гелланик впервые в греческой историографии отождествил их. Вслед за ним это сделали их современники Фукидид и Софокл.

Новый взгляд на происхождение этрусков сформулировал Дионисий Галикарнасский (I в. до н. э). По его мнению, этруски ниоткуда не приходили: они с незапамятных времен населяли Апеннинский полуостров. Великий географ древности Страбон, как бы увязывая все эти взгляды, говорил об одном этрусском городе, что первоначально он был основан коренными жителями, затем захвачен пеласгами, а еще поздней перешел к другому народу — тирренцам… Как видим, сведения древних авторов весьма противоречивы. Подобный же разнобой во мнениях наблюдается и у историков нашего времени, правда, все они сходятся во мнении, что народ этрусков образовался в результате смешения племен разного этнического происхождения. Это факт, но вот что в высшей степени интересно: согласно Дионисию Галикарнасскому, этруски называли себя расенами, а в словаре Стефана Византийского (VI в.) этруски совершенно безоговорочно названы славянским племенем. А. С. Хомяков по этому поводу писал: «Давно уже все убеждены в том, что не одна стихия входила в состав этрусского народа… Признавая этрусков за смешанное племя, мы не находим… объяснения имени Разена и многих особенностей в развитии народа. Остатков языка этрусского у нас слишком мало, чтобы нам положиться на их совершенно произвольное толкование и делать из него шаткие выводы;

но нельзя не признаться, что большая часть названий местных и городских приводит нас к догадке о… главной стихии, вошедшей в состав Этрурии, именно о стихии славянской. Города: Антиум, в котором отзывается имя антов, Клузиум (ключ, напоминающий Ключ иллирийский, Иллирия — область на северо–западе Балканского полуострова), Кортона или Гортина, Перузия (Порушие), Ангара (Угарье), Кластидиум, иначе Кластициум (Клястицы), Спина (ныне Dorso di Spina); реки Арнус (Ярный), Цецина (Течень), озеро Клузина (Ключино) и многие другие имена чисто славянские. Но, очевидно, этих примет слишком мало. Обратим внимание на другие два обстоятельства, которые гораздо важнее: 1) никогда в самое цветущее время своего величия, во время своей предприимчивости военной, разены не нападали на венетов; 2) когда кельты и римляне разрушили некогда сильный и богатый союз городов этрурских, те из разен, которые предпочли свободу в стране бедной рабству в приволии этрурс- ком, пробились сквозь землю галлов цизальпинских и нашли убежище у вендов великих (винделиков). Тут, в ущелиях неприступных, выстроили они новый город Ретсун (Разень, или Раженъ, от ражий) и долго еще боролись против исполинского могущества Рима, составляя с венетами гордый союз. Трудно поверить, что непобедимые венды им уступили землю поневоле; еще труднее, чтобы разены, пробиваясь сквозь всю силу кельтов, искали новой войны, а не гостеприимства племени родного».

Хомяков в целом довольно точно обрисовал проблему славянства этрусков. Но она, как и всякий обсуждаемый десятилетиями вопрос, интересна своими частностями. Почему, например, этруски называли себя расенами? Ведь многие историки–профессионалы, не находя сколько–нибудь серьезного ответа на этот вопрос, отказываются обсуждать идею этруско–славянских связей. И они во многом правы, поскольку сам Хомяков признает, что славянских примет осталось «слишком мало». Развиваемый в нашей книге метаисторический подход, однако, позволяет по–новому осветить эту проблему.

Начнем с коренных жителей Сицилии. Фукидид сообщает, что, по преданию, древнейшими обитателями Сицилии были жившие в одной ее части циклопы и лестригоны. Циклопы были потомками ариев и пришли в Южную Европу с территории Русской равнины в IV–III тыс. до н. э. Лестригоны или «прирожденные грабители» — это, скорей всего, пираты Сицилии. Их команды могли быть интернациональными, но, думается, что подчинялись они хозяевам острова — циклопам.

В латинской традиции циклопов называли сикулами, от их имени произошло название острова Сицилии (Сикелии). Помимо сикулов в числе древнейших обитателей Италии упоминают также лигиев или лигуров. Это ликийцы! Ранее мы уже говорили о ликийцах, проживавших во II тыс. до н. э. в Малой Азии и перебравшихся туда с Крита. Но другая часть этого народа, известная античным историкам как лигии, мигрировала в Европу. Лигии проживали в Верхней Италии и Южной Франции, на Балеарских (Белоярских!) островах, Корсике и Сардинии (впоследствии их вытеснили отсюда кельты). Да–да, можно совершенно определенно говорить о проникновении морской цивилизации ариев вплоть до восточного (средиземноморского) побережья Испании.

Сикулы–сколоты и лигии–ликийцы были первой волной миграции в Южную Европу с территории Русской равнины. По времени можно предполагать, что она приходилась на эпоху активного заселения этими же племенами юга Греции и Крита (рубеж IV и III тыс. до н. э.). Греки называли этих переселенцев пеласгами. Вторая мощная переселенческая волна с Русской равнины датируется уже началом II тыс. до н. э. Она связана с движением в Европу тех арийских племен, которые принесли с собой культ бога Тура. Грекам они запомнились в образе кентавров, т. е. конных тавров. В Греции их роль оказалась не столь значительной, поскольку страна уже была населена сильными в военном отношении ахейцами. Но вот земли Италии оставались к тому времени еще малообитаемыми. Этруски почитали Тура под именем Турмеса, а его женская параллель Турана выступала в качестве этрусской Афродиты — богини любви. Народ, поклонявшийся этой богине, греки стали называть тирренами, а море, которое они контролировали, — Тирренским. Вполне понятно, что тиррены не были единственными обитателями столь плодородных земель, в числе их соседей были индоевропейские племена, пришедшие сюда несколько позднее с севера — италийцы (латины и другие). И может быть, слово «этруски» (а его стали употреблять римляне!) родилось путем соединения названий италики и русские…

Самая важная миграция в истории древней Италии, однако, произошла в начале 1 тыс. до н. э., когда сюда переселились выходцы из Малой Азии. Кто же мог покидать этот полуостров в то время? Мы едва ли ошибемся, если предположим, что это было население разрушенной в ходе Троянской войны малоазийской Русены. Вот почему сами себя этруски называли расе- нами! Сохраняя свое родовое имя. они как бы восстанавливали связь времен, поддерживали связь с теми поколениями своих предков, которые участвовали в создании великих цивилизаций Древнего Востока.

Французский ученый Л'Арбуа де Жюбанвиль выяснил, что в одной из древнеегипетских надписей упоминается о нападении народа рутенов вместе с ассирийцами (при главенстве последних) на Египет. Такое событие могло осуществиться только в XII в. до н. э. или, более вероятно, одним–двумя веками позже, когда Ассирия действительно стала доминировать в Передней Азии и диктовала условия народу разгромленной Арсавы (Русе- ны) — русенам (рутенам). Следовательно, после поражения в Троянской войне часть населения Русены осталась в Малой Азии и продолжала называть себя русенами. На рубеже II и I тыс. до п. э. наиболее предприимчивые из них отплыли на запад в поисках новой родины.

В последней четверти XIX века на острове Лемнос у побережья Анатолии, недалеко от местонахождения древней Цэои, был найден надгробный памятник, чрезвычайно заинтересовавший ученых. На стеле, ныне хранящейся в Национальном музее Афин, изображено в профиль лицо вооруженного воина и выбиты две надписи. Одна из них расположена над головой воина, а другая — на боковой поверхности стелы. Язык этих надписей, сделанных архаическими греческими буквами, характеризуется как родственный этрусскому. Описанная выше стела не единственный документ подобного рода. На Лемносе было найдено множество друг их надписей на том же языке. Все они датируются VII в. до н. э. Эти находки заставили ученых предположить, что по пути из Анатолии в Италию этруски (или какая–то их часть) могли задержаться на острове Лемнос на время — достаточное, чтобы оставить о себе следы.

Нижегородский историк, профессор Е. В. Кузнецов в своей работе «Древние русы: миграции», изучив расположение русских топонимов на карте южной Италии, указ ал даже возможный маршрут расселения там проторусов, двигавшихся с побережья Малой Азии. Согласно анализу Е. В. Кузнецова, вполне вероятно, что переселенцы двигались на запад Средиземноморья, не огибая ни выступа Калабрийского полуострова, ни остров Сицилию, а, сокращая путь, пересекли полуостров, используя текущие здесь водные коммуникации и короткий волок, их соединяющий.

В 1961 году вышла в свет книга «Этруски начинают говорить», бросившая вызов традиционным в ученой среде гипотезам. Это был плод тридцатилетних трудов доктора Закари Майяни, работавшего в Парижском университете. В ходе своих исследований Майяни пришел к выводу, что этрусский язык принадлежит к числу индоевропейских и что на основе этрусских надписей можно различить два течения, слияние которых и породило «эту странную цивилизацию»: одно — с берегов Дуная, другое — из Анатолии. Майяни полагает, что этрускам, «людям бронзы», так и не удалось полностью уничтожить следы своего происхождения: они видны и в их оружии, и в использовании колонн при постройке гробниц, и в пристрастии к полихромии в изобразительном искусстве, и — еще более явственно — в манере изображения животных, а превыше всего — в самой оригинальности этрусской культуры.

Два потока переселенцев — один из бассейна Дуная, другой из Анатолии (как и утверждал Геродот), в конце концов образовали в высокой степени разнородное население местности, которую мы называем Этрурией и которую они попытались превратить в свою новую родину. Именно в разноплеменности этрусков доктор Майяни усматривает одну из причин (возможно, самую важную), по которым им не удалось оформиться в единую нацию.

По–видимому, здесь уместно вспомнить о теории Тойнби: он говорит об этрусках как о возможном образце влияния иноземных переселенцев на группу более ранних колонистов. Поскольку обычно выживают самые храбрые и выносливые, то потомки их оказываются, как правило, сильным народом; те же, кто не решился присоединиться к эмигрантам и предпочел остаться на родных землях, со временем исчезают со страниц истории. Кроме того, потомки переселенцев склонны неукоснительно соблюдать старые традиции и придерживаться старых верований, по крайней мере, до тех пор, пока не почувствуют, что укоренились на новой земле. Многочисленные параллели между этрусками и народами Ближнего Востока подтверждают, что в Этрурии произошел именно такой процесс.

Часть IV ОТ РУСИ К ИЗРАИЛЮ И пришел с грозой военной Трехнедельный удалец,

И рукою дерзновенной Хвать за вражеский венец.

Но улыбкой роковою

Русский витязь отвечал: Посмотрел — тряхнул главою… Ахнул дерзкий — и упал!

Но упал он в дальнем море На неведомый гранит, Там, где буря на просторе Над пучиною шумит.

М. Лермонтов
Снова мы обращаем свой взор к Земле обетованной, чтобы разобраться, что же происходило там после падения Трои. Ханаане не принимали непосредственного участия в обороне города, но вовсе не из–за того, что не хотели помочь соотечественникам. У них у самих возникли не менее серьезные проблемы в связи с агрессией евреев.

Завоевание Ханаана — важнейшая страница в истории еврейского народа. Израильтяне, покидавшие вместе с Моисеем Египет, постоянно думали об этой плодородной и сказочно прекрасной стране и мечтали поселиться там. Не забудем и то, что исход происходил под знаком твердого обещания Господа, который говорил Моисею: «Я увидел страдания народа Моего в Египте и услышал вопль его от приставников его; Я знаю скорби его и иду избавить его от руки Египтян и вывести его из земли сей [и ввести его] в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед, в землю Ханаанеев, Хеттеев, Аморреев, Ферезеев [Гергесеев], Евеев и Иевуссеев» (Исх. 3:8). Все эти народы по своему происхождению не семитские! В Быт. (10: 16,17) Хет, Иевуссей, Аморрей, Гергесей, Евей

названы в числе сынов Ханаана, то есть обозначены как потомки арийцев. О ханаанеях, амореях и хеттах мы уже говорили подробно. Евеи и иевуссеи — названия племен, поклонявшихся Великой Богине Яви и ее мужской параллели — финикийскому богу Йево (он же будущий Яхве). Иевуссеи — коренные жители Иерусалима. Евеи во времена патриарха Иакова тоже жили в середине земли Ханаанской, по соседству с иевуссеями. Гергесеи и ферезеи обитали на западном берегу Иордана к северу от Иерусалима. Название «гергесеи», возможно, связано с греческим словом «георгос» — земледелец. От этою же корня происходит и имя Георгий, являющееся синонимом русского Юрия (Ярия — Ария). Знаменательная ассоциация! О происхождении ферезеев Библия ничего не говорит, они появились в Ханаане относительно поздно. На наш взгляд, это один из «народов моря», о чем чуть ниже.

Итак, на страже Ханаана стояла целая группа индоевропейско–арийских племен. Они защищали пределы ближневосточной части страны Русены, маленького «осколка» некогда большой империи. Их можно сравнить с русским богатырем из стихотворения Лермонтова «Два великана», которое приведено в эпиграфе к этой части книги. Старый витязь легко отразил наскок молодого удальца. Точно так же и у евреев атака с хода на Русену не удалась, нужно было поднакопить сил и набраться терпения. Время работало на израильтян, ибо против ариев Средиземноморья ополчились и хетты, добивавшие Митанни, и греки, затеявшие Троянскую войну, и ассирийцы. Египтяне, тайно руководившие исходом, заинтересованы были довести свой план до логического конца и стереть Русену с политической карты Средиземноморья. Поэтому они вооружали евреев и готовили их к переходу через Иордан. Русский богатырь был обречен, его обложили со всех сторон, а молодой израильский великан терпеливо ждал своего часа.

Нельзя не сказать еще об одном важном обстоятельстве, способствовавшем успеху израильтян. На территории Ханаана со времен Авраама уже жили их соплеменники. Библия рассказывает, что Исав, сын Исаака и брат Иакова, «взял себе жен из дочерей Ханаанских» (Быт. 36:2). Народ, который вел свой род от него, называли идумеями, и жили они на юго–востоке Ханаана. Внутренняя политика ариев на Ближнем Востоке не препятствовала смешанным бракам с семитами. (К примеру, у Иуды, сына Иакова, жена была ханаанейкой.) Среди каждого из ханаанских народов израильтяне могли найти соплеменников. Дело было за «малым»: организовать агитацию, пропаганду, сформировать «пятую колонну» и в нужный момент, то есть во время начала военных действий, нанести удар изнутри. Задача эта облегчалась еще тем, что в самом союзе ханаанейских народов отсутствовали единство и взаимовыручка. А аппетиты «трехнедельного удальца», оправившегося от первого удара, год от года все росли, и борьба ожидалась великая. Ведь, как известно, русские умирают, но не сдаются…

Глава 20 СТРАНА «РУСЬ» В БИБЛИИ

Земля моя златая! Осенний светлый храм! Гусей крикливых стая Несется к облакам.

То душ преображенных Несчислимая рать,

С озер поднявшись сонных, Летит в небесный сад.

А впереди их лебедь. В глазах, как роща, грусть.

Не ты ль так плачешь в небе, Отчалившая Русь?

С. Есенин
История, к которой мы обратимся в настоящей главе, имеет детективный характер. Речь пойдет об одной очень важной правке текста Библии, осуществленной ее редакторами. Подавляющее число читателей Священного Писания даже не догадываются о ней. Это тайна Библии, о которой знает лишь узкий круг специалистов. И мы еще долго оставались бы в неведении, если бы не познакомились с книгой «Эдип и Эхнатон» Иммануила Великовского, где он пишет: «В Библии Палестина часто называется «Erez» (страна), «Erez Israel» (страна Израиля) и «Arzenu» (притяжательное значение «наша страна»). То, что египтологи читают как Рутен или Рузен, вероятно, является «Arzenu» из Библии». Читатель, познакомившийся с этим фрагментом, понятное дело, захочет сразу же заглянуть в Писание и обнаружить те места, где упоминается эта знаменитая страна. Но его ждет разочарование: в тексте Библии она совсем не фигурирует! Редакторы заменили это название словами «земля» или «наша (ваша) земля». Сам И. Великовский указывает девять мест, где сделаны подобные замены. Вполне возможно, что их больше, но нам эта информация пока недоступна.

И. Великовский в своих трудах пользовался очень широким кругом специальных источников. Его отец был одним из тех выдающихся ученых–подвижников, которые способствовали сохранению языка Библии. В этом смысле мы должны с полным доверием отнестись к сообщаемым им фактам о редакторских правках. Что же касается толкования современных ученых, то они неправы уже потому, что пытаются переводить название страны. Если, к примеру, следовать их методике, то во всех латинских текстах имя «Rus» следует заменить словом «деревня», а русских переименовать в деревенщину или селян. Ясно, что тогда русские «выпадут» из истории, точно так же, как и государство, которое они создали. Нет нужды говорить, что все эти редакторские ухищрения сделаны совершенно не случайно. Как сказал бы один из героев знаменитой французской комедии, это ловушка для дураков. Так не будем же ими и внимательно перечитаем все девять искажений подлинного текста, о которых сообщил И. Великовский.

Фрагмент 1. Лев. 26:5

Левит — третья книга из Пятикнижия Моисея. Она представляет набор предписаний, которые Моисей получил от Господа, и предназначена, в первую очередь, левитам. Здесь дается подробная инструкция, что и каким образом следует приносить в жертву Создателю, какими животными могут питаться его чада, как избавляться от язв и опухолей, какие деяния следует считать аморальными и т. д. Как бы подытоживая свое обращение к израильтянам, в предпоследней главе книги Левит Яхве говорит следующее:

«Если вы будете поступать по уставам Моим и заповеди Мои будете хранить и исполнять их, то… молотьба хлеба будет достигать у вас собирания винограда, собирание винограда будет достигать посева, и будете есть свой хлеб досыта, и будете жить на земле [вашей] (на Руси. — А. А.) безопасно».

Отличаются ли два варианта одного и того же текста? Для ответа напомним, что разговор Моисея с Богом происходил в пустыне, когда евреи покинули Египет, но еще не завоевали ни пяди земли в Ханаане. На тот момент понятия «наша земля» у переселенцев еще не существовало! Канонический текст лишен смысла. Другое дело, если Господь обещает евреям райскую жизнь в конкретной стране, которой он им поможет завладеть. Редакторская правка в данном случае явно неудачна, ее не спасает даже уточняющее слово «вашей». Если понимать традиционный текст буквально, то Яхве обещает евреям, что они обустроят пустыню, вырастят там хлеба и насадят виноградники, и вдобавок ко всему на них еще никто никогда в жизни не нападёт. Ну не смешно ли?

Фрагмент 2. Числ. 10:9

Числа — четвертая книга Моисея. В ней производится своеобразный смотр сил еврейскою народа в преддверии длительной миграции и военных баталий. Для четкого управления огромной массой переселенцев Господь обязывает Моисея сделать две серебряных трубы. По их сигналу князья и тысяченачальники Израилевы должны будут отдавать соответствующие приказы своим подданным. Но у этих труб будет и еще одно, высшее предназначение.

И сказал Господь Моисею:… «И когда пойдете на войну в земле вашей (войной на Русь. — А. А.) против врага, наступающего на вас, трубите тревогу трубами, — и будете воспомянуты пред Господом, Богом вашим, и спасены будете от врагов ваших».

Звуки этих труб во время сражения обращены к Высшему Судье, они призывают Его на помощь и символизируют моление о даровании Им победы. Как мы узнаем из Книги Иисуса Навина (6:5–19), израильтяне однажды вое — пользовались этим «оружием». От звуков семи юбилейных труб пали стены неприступного Иерихона. Господь исполнил свое обещание и посодействовал победе воинов Иисуса Навина, но штурмовали–то они город в земле чужой! Наш вариант; таким образом, оказывается не только точнее в смысловом контексте, но и восстанавливает изначальную целостность библейского повествования.

Фрагмент 3. Книга Иисуса Навина 9:11

Иисус Навин прославился победами над многими ханаанейскими городами. Библия сообщает, что в городах Иерихоне и Гае он истребил все живое. Узнав силу врага, отдельные племена, входившие в состав Русены, составили оборонительный союз. Но евеи, жители города Гаваона, не присоединились к ним. Они направили в стан Иисуса посольство, но нарядили его в ветхие одежды, хлеб для даров взяли засохший, а вино налили в заплатанные мехи. Тем самым евеи хотели показать, что проживают они в очень удаленных землях и во время пути в израильский стан хлеба засохли, а одежды и мехи истрепались. Но уважение к пришельцам у них настолько глубоко, что они первыми поспешили засвидетельствовать свои верноподданнические чувства.

Послы евеев сообщили Навину:

«Старейшины наши и все жители земли нашей (Гуси. — А. А.) сказали нам: возьмите в руки ваши хлеба на дорогу и пойдите навстречу им и скажите им: «Мы рабы ваши; шпак заключите с нами союз».

Израильтяне приняли подарки и поклялись, что сохранят евеям жизнь и не тронут их города. Но буквально через три дня хитрость евеев была раскрыта: евреи узнали, что их новые рабы живут вовсе не вдалеке, а по соседству с ними. От своих клятв победители, однако, не отказались. Правда, они наложили на евеев дополнительную обязанность быть дровосеками и водоносами «для всего общества и жертвенника Господня».

В приведенном фрагменте Книги Иисуса Навина замена названия страны на словосочетание «земля наша» абсолютно оправданна с точки зрения общего смысла фразы, но, повторимся, исключение из Священного Писания имени могучего государства той эпохи ничем не может быть оправдано. Если в рассматриваемый исторический период употреблялось имя государства Русены (Арсены), то, значит, на территории Ханаана все еще проживали потомки тех людей, которые создавали его. Их положение в разных частях страны, разумеется, было различным. Некоторые героически погибли, другие мужественно сопротивлялись и держали оборону против иноземцев, а третьи, подобно евеям, предпочли рабство. Но и в нравах этих последних угадывается связь с древнерусским и славянским укладами, поскольку какие еще другие народы встречают гостей с хлебом и солью?

Фрагмент 4. Книга Судей 16:24

Наступление израильтян на Ханаан было мощным и хорошо организованным. В противоположность этому ханаанейские города и царства были разобщены. Это очень помогло евреям, но полной победы они добиться так и не смогли. Более того, к ханаанеям подоспела помощь с севера. Филистимляне — выходцы с Балканского полуострова — на рубеже XIII и XII вв. до н. э. вторглись и поселились в прибрежной долине на юге Ханаана. Прошло еще немного времени — пришельцам стало тесно на побережье, и они проникли в глубь материка. По имени филистимлян страна Ханаан получила новое название — Палестина.

Филистимляне были праславянами — народом, этнически близким ханаанеям, и потому действовали они исключительно в их интересах. Воины филистимлян были закаленными бойцами, одетыми в железные доспехи. Железное оружие было мало распространено в Ханаане, поэтому пришельцы легко взяли верх над обосновавшимися здесь врагами ханаанеев. В течение сорока лет Израиль вынужден был терпеть иго филистимлян. Именно к этому периоду относится история Самсона — легендарного богатыря еврейского народа из колена Дана.

У родителей Самсона очень долго не было детей, но однажды перед супругами предстал ангел и сказал, что вскоре у них родится долгожданный сын. В награду за эту новость ангел потребовал, чтобы будущий ребенок стал назореем и в силу принимаемого ими обета не пил вина и других крепких напитков и не стриг волосы.

С юных лет Самсон стал обнаруживать необыкновенную силу. Однажды он встретил льва, который хотел броситься на него. Но богатырь мгновенно схватил хищника и разорвал его руками, как козленка. В этом сказочном подвиге присутствует аллегория. Слово «лев» по–древнееврейски звучит как «арий». Победа над львом — царем зверей (!) — символизирует не только силу и ловкость израильтянина, но и его непримиримость к врагам своего народа.

Это свойство своего характера Самсон проявлял неоднократно, делая вылазки в города неприятелей. В городе Аскалоне он убил однажды тридцать филистимлян. В другой раз он поймал триста лисиц, привязал к их хвостам горящие факелы и пустил лисиц на филистимские поля во время жатвы. Весь хлеб тогда сгорел, а хитроумный еврей–партизан скрылся в горах. Тогда раздраженные филистимляне напали на владения колена Иудина и потребовали, чтобы им выдали Самсона. Иудеи испугались и сказали богатырю: «Разве ты не знаешь, что филистимляне господствуют над нами? Что ты это сделал нам?.. Мы только свяжем тебя и отдадим тебя в их руки, а умертвить не умертвим» (Суд. 15: 11,12). Самсону связали руки крепкими веревками и вывели из ущелья, где он скрывался. Но когда подошли филистимляне, чтобы взять его, он напряг свои силы, разорвал связывавшие его веревки и убежал. Не имея при себе оружия, он по дороге поднял челюсть мертвого осла и убивал ею насмерть встречавшихся филистимлян. Это фантастическое побоище напоминает нам русские волшебные сказки, где герой взмахом руки валит целые армии. В сказке «Буря–богатырь Иван коровий сын» из собрания Афанасьева есть такой эпизод:

Буря–богатырь «вышел, как махнул поварешкою, так половину войска и положил; вернулся, помешал кашицу, вышел да махнул — и другую на месте положил, только оставил одного кривого да другого слепого».

Очевидно, что в какой–то момент евреи завязали культурный диалог с народами Ханаана и их союзниками филистимлянами. Познакомились они и с русскими сказками, которые рассказывали выходцы с Русской равнины Вани–ханаанеи. Отдельные элементы наших сказок и преданий евреи усвоили и использовали в своем фольклоре. История Самсона — это та же наша сказка, но переработанная применительно к конкретной исторической ситуации. Как и Иван, Самсон — непревзойденный герой–любовник. Нравятся, правда, ему только филистимские (вражеские!) девушки и потому наживает от своих любовных побед он всегда серьезные неприятности. То первая жена выведала у него ответ на его сложнейшую загадку, которой он озадачил филистимлян, то жители города Газы заприметили его, когда он пришел к блуднице, и всю ночь караулили его, то коварная Далила предательски выведала тайну его нечеловеческой силы. А заключалась она в том, что если остригу!1 волосы богатыря, то станет он как простой смертный.

Далила передала это филистимским князьям, а сама усыпила Самсона и остригла ему длинные волосы. После этого богатырская сила покинула израильтянина. Филистимляне схватили его, выкололи ему глаза и, заковав в цепи, посадили в темницу, где заставляли его молоть зерна на жерновах. Долго сидел герой в темнице, но с течением времени волосы его отросли и сила стала к нему возвращаться. Однажды филистимляне устроили большой праздник в храме своего племенного бога Дагона. Они велели привести слепого Самсона, чтобы он позабавил собравшийся народ. Израильтянина привели в храм Дагона. Там филистимляне прославляли своего бога и говорили, завидя Самсона:

«Бог наш предал в руки наши врага нашего и опустошителя земли нашей (Руси. — А. А.), который побил многих из нас».

И вновь мы должны признать, что замена общего названия области, где проживали ханаанские и филис- тимские народы, на этнически нейтральный оборот «наша земля» в высшей степени неправомерна. В истории своего противоборства с угнетателями Самсон предстает как эпический герой, он олицетворяет весь израильский народ, который противостоит их поработителям. А ими, если говорить в целом, выступает группа арийских и праславянских племен, составлявших «костяк» государства Русены. Филистимляне пришли в Палестину относительно недавно, но они действовали в интересах бывших правителей Русены, своих соплеменников, боровшихся с еврейским нашествием. Умерить аппетиты израильтян было их общим делом, поэтому вместо фразы «земли нашей» уместнее было бы оставить в тексте имя страны, в которой поселились филистимляне. Позднее ее станут называть Палестиной, но на момент рассматриваемых событий ее еще величали Русеной или Русью.

Финал истории о Самсоне трагичен. Собрав последние силы, герой свалил два огромных столба, поддерживавших крышу храма, и та, упав на головы собравшихся, раздавила их. Погиб и сам израильтянин, и этой своей особенностью его история уже прямо противоположна сказке. Теперь ее, скорее, следует считать легендой, которая обросла множеством фантастических подробностей. Но это только доказывает, что творцы библейских текстов творчески перерабатывали опыт создания эпических произведений другими народами и искали собственные литературные формы.

Фрагменты 5 и 6. Псалтырь 84:10, 13

Псалом 84 имеет подзаголовок: «Начальнику хора. Кореевых сынов. Псалом». Корей — правнук Левия. Вместе с двумястами пятьюдесятью именитыми израильтянами он вступил в заговор против Моисея и Аарона. По их мнению, эти мужи неправомерно ставили себя выше народа Израиля. Но Господь «сотворил необычайное», и земля поглотила бунтовщиков. Однако сыны Кореевы, поскольку не принимали участия в бунте, были пощажены. Впоследствии из рода Кореева выходили известные певцы.

Псалом 84, исполняемый от лица сынов Корее- вых, содержит просьбу к Господу прекратить негодование на них и даровать им свою милость и благословение. И они больше не впадут в безрассудство, поскольку:

«Так, близко к боящимся Егоспасение Его, чтобы обитапа слава в земле нашей (Руси. — А А.)!.. И Господь даст благо, и земля наша (Русь. — А. А.) даст плод свой».

Раскаявшиеся левиты выражают свою преданность Богу, который выступает хранителем и защитником их земли. Кажется, все правильно, за исключением одного «маленького» возражения. У левитов не было своей собственной земли! «И сказал Господь Аарону: в земле их не будешь иметь удела и части не будет тебе между ними; Я часть твоя и удел твой среди сынов Израилевых» (Числ. 18:20). В устах левитов более естественным было бы упоминание страны, которой они завладели.

Фрагмент 7. Песнь Песней Соломона 2:12

Песнь Песней — «поэма» страстных признаний и иносказательных откровений. Все в ней дышит любовью, молодостью, весной:

Цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей (на Руси. — А А).

Кажется, что уж в этом месте упоминание названия страны точно, что называется, ни к селу ни к городу. Но не будем торопиться: ведь править такого гениального поэта, как автор Песни Песней, — последнее дело! Так почему же он посчитал важным упомянуть имя страны в таком чисто лирическом сочинении? Думается, что разгадка этого явления связана со значением слова «Русь» и связанными с ним ассоциациями. В эпиграфе к данной главе приведены строки из стихотворения Сергея Есенина «Иорданская голубица». В нем поэт сравнивает Русь с плачущей в небе птицей–лебедью и пытается предугадать ее путь:

Лети, лети, не бейся,
Всему есть час и брег.
Ветра стекают в песню,
А песня канет в век.
В другом своем стихотворении Есенин прямо призывает:

О Русь, взмахни крылами,
Поставь иную крепь!
А Гоголь со своим образом летящей Руси–тройки:

Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? Знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем–гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да долотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы и сидит черт знает на чем; а привстал да замахнулся, да затянул песню — кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход! и вон она понеслась, понеслась, понеслась!.. И вон уже видно вдали, как что–то пылит и сверлит воздух.

Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься?

Художники слова таинственным образом ощущают в слове «Русь» какую–то внутреннюю энергию, динамику, сверхъестественную связь с природой. Они оживотворяют образ своей страны. Это уникальный пример, отличительный признак русского мировоззрения. «О Русь моя! Жена моя!» — писал Александр Блок. Или не менее «необычный» образ Родины у Сергея Есенина:

О Русь, приснодева, Поправшая смерть! Из звездного чрева Сошла ты на твердь.

Мы проникновенно поем песню «Русское поле» и даже не задумываемся, что у других народов таких поэтических образов попросту нет. В этом смысле абсолютно никчемной выглядит современная академическая версия о том, что имя «Русь» происходит от финского слова «гребцы» («руотси»), которое финны, в свою очередь, позаимствовали у немцев.

На наш взгляд, библейские формы «Ерез», «Арзену» восходят к древнерусскому корню «яр». В нашем языке он имеет множество значений. Это и ярость, и ярение. По–древнерусски яра — весна — время года, когда природа возрождается в своем новом обличье. Корень «яр» совмещает в себе понятия весеннего света и теплоты, юной, стремительной, до неистовства возбужденной силы, любовной страсти, похотливости и плодородия — понятия, неразлучные с представлениями о весне, наступившей в природе и в душе человеческой. Но не с ними ли напрямую связаны образы Песни Песней?

Горлицы принадлежат к перелетным птицам. В Палестине они появляются в начале весны. Не забудем и то, что горлица принадлежит к семейству голубей. Имя этой птицы часто упоминается в Священном Писании. Они отличаются чистотою и незлобием, поэтому Господь и заповедал Своим последователям: «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10:16). Замечательна также привязанность их друг к другу, так что когда один из них улетает или умирает, другие оставшиеся на месте как бы оплакивают свою потерю жалобным воркованием. В Библии немало указаний на голубиную нежность, чистоту и любовь, Дух Святой сошел на Святителя в виде голубином. Поэтому выражение «голос горлицы слышен на Руси» создает ощущение мира, покоя и благоденствия в этой земле во времена Соломона. Редакторская правка, таким образом, ко всему прочему еще и снижает ее поэтическую глубину.

Фрагмент 8. Книга Иеремии 5:19

Пророк Иеремия жил на рубеже VII и VI вв. до н. э. В это время Ассирия начала терять свое могущество, а власть Вавилона непрерывно расширялась. Падение мощной семитической державы не смог предотвратить даже союзный им Египет. Заключив союз с мидийцами (ариями!), вавилонский царь Набопаласар в 612 г. до н. э. занял столицу Ассирии — Ниневию. Войска египетского фараона Нехо напрасно спешили на помощь ассирийцам, попытка помочь им оказалась безуспешной. Зато им удалось на несколько лет установить власть над Иудеей, частью Южного Ханаана. В 605 г. до н. э. вавилонские войска разбили египтян, и Иудея стала данником Вавилона. Цари Иудеи пытались освободиться из–под чужеземного ига, ища поддержку у Египта. В 602 г. до н. э. вавилонский царь Навуходоносор предпринял несколько карательных походов против Иудеи и Иерусалима и в 586 г. до н. э. окончательно захватил Иудею и увел в плен большую часть жителей страны. Последовавший за этим этап жизни еврейского народа получил название «вавилонское пленение».

Иеремия предвидел все эти беды. Он пророчествовал: «От севера откроется бедствие на всех обитателей сей земли» (Иеремия 1:14). Это было и предупреждение и призыв к властителям Иудеи повернуть политику в иное русло. Напрасно Иеремия без устали повторял им наставление Господа:

И если вы скажете: «За что Господь, Бог наш, делает все это?», то отвечай: так как вы оставили Меня и служили чужим богам в земле своей (Руси. — А. А.), то будете служить чужим в земле не вашей.

Название «Русь», как нам представляется, и здесь употреблено не случайно. Страна Русена охватывала весь Ханаан, а не только его южную часть — Иудею. Тем самым пророчества Иеремии, по изначальному тексту, относились к четко обозначенной аудитории — ко всем евреям Ханаана.

Можно также говорить о внутренней, бессознательной предрасположенности еврея Иеремии к арийским понятиям. Его имя является слегка искаженным вариантом слова «арамей» и производного от него — Ере- мей. Словарь русских имен производит имя «Еремей» от древнееврейского «Яхве возвысит», но это еще одно общепринятое заблуждение. Еремей — это Яр–муж, евреи заимствовали у нас это имя, а то, что впоследствии утвердилась принятая ими форма написания и произношения, так это результат христианизации Руси.

Иеремия жил в Иерусалиме, название которого при переводе с древнееврейского читается как «Яр–мир» или «Мир ариев». Как видим, и во времена Иеремии его население еще помнило о прежнем названии своей земли, теперь уже, действительно, своей — завоеванной, обжитой и обустроенной.

Фрагмент 9. Книга Михея 5:4

Пророк Михей жил во второй половине VIII в. до н. э. в южном царстве, Иудее, но сама книга, названная его именем, сложилась, вероятно, лишь в V в. до н. э. Хотя Михей был сельским жителем, но со своими пророчествами выступил во дворе Иерусалимского храма. Михей обличал лжепророков, которые намеренно услаждали слух правителей заведомо приятными предсказаниями. Он говорил об угнетении бедных и социальной несправедливости и предсказывал, что Сион получит заслуженное наказание в конце времен, а затем придет царство мира и счастья, так что «каждый будет сидеть под своею виноградною лозою и под своею смоковницею, и никто не будет устрашать их» (Мих. 4:4). Это желанное спокойствие принесет в мир грядущий царь из числа потомков царя Давида. Он будет править от имени Яхве и его властью, освободит страну от врага и распространит свою власть на всю землю. В Новом Завете эти слова толкуются как пророчества о Христе (Мф. 2:6; Ин. 7:42).

Михей так говорит о грядущем Христе:

И станет Он, и будет пасти в силе Господней, в величии имени Гоcпода Бога Своего, и они (сыны Израиля. — А. А.) будут жить безопасно, ибо тогда Он будет великим до краев земли (Руси. — А А.).

В данном фрагменте мы имеем явное доказательство лукавства редакторов Библии. Всюду ранее они заменяли слово «Русь» оборотом «наша (ваша) земля», здесь же им захотелось выкинуть притяжательное местоимение, а значит, указать, что христианство в будущем распространится далеко за пределы земли израильской. Желание их понятно, но вот методы обработки текста совершенно не впечатляют.

Некоторые из читателей могут нам раздраженно заметить: «Ну, вот, в какой уголок земли ни заглянешь, всюду Русью пахнет, везде русские побывали. Неужели такое возможно?» Еще как возможно! Историки давно уже столкнулись с этим, но все еще не находят в себе смелости объявить во всеуслышание о том огромном вкладе, который внесли наши предки в развитие мировой цивилизации. Эх, господа академики, Михайла Васильича на вас нет!

Глава 21 ВТОРЖЕНИЕ ИЛИ ПРОНИКНОВЕНИЕ?

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет; Забудет чернь к ним прежнюю любовь, И пища многих будет смерть и кровь; Когда детей, когда невинных жен Низвергнутый не защитит закон; Когда чума от смрадных, мертвых тел Начнет бродить среди печальных сел, Чтобы платком из хижин вызывать, И станет глад сей бедный край терзать; И зарево окрасит волны рек: В тот день явится мощный человек, И ты его узнаешь — и поймешь, Зачем в его руке булатный нож: И горе для тебя! — твой плач, твой стон Ему тогда покажется смешон; И будет все ужасно, мрачно в нем, Как плащ его с возвышенным челом.

М. Лермонтов, «Предсказание»
После смерти Моисея вождем израильских племен стал Иисус Навин. Именно с его именем Библия связывает мощное наступление евреев на твердыни ханаанеев и их широкомасштабное расселение в землях к западу от Иордана. Знаковой для израильтян стала победа над жителями Иерихона — города, который служил своеобразными воротами, охранявшими вход в пределы Земли обетованной. Правда, сам штурм более походил на репетиции праздничного парада. В течение шести дней подряд израильтяне выходили из лагеря и один раз в день торжественной процессией шествовали вокруг крепостных стен на расстоянии, безопасном от стрел и каменных снарядов. Во главе шествия сплоченными колоннами маршировали вооруженные воины. Сразу за ними шли бородатые мужчины в длинных одеждах и отчаянно дули в серебряные трубы. За ними другая группа мужчин несла на золотых жердях золотой ящик с золотыми фигурами крылатых херувимов. Замыкала колонну толпа женщин, детей и стариков в праздничных одеждах. Все шли молча, и только звуки труб разносились над иерихонской долиной. Наконец, на седьмой день Иисус Навин сменил тактику 7. Израильтяне шесть раз обошли вокруг стен, храня, как и в предыдущие дни, гробовое молчание. Однако, совершая седьмой круг, они по сигналу так громко и дружно закричали, что крепостные стены затряслись до основания. Тогда израильские воины ворвались в город и стали истреблять его жителей.

Ученым с давних пор не дает покоя эта сказочная история. Следует признать, что в ней нет даже намека на какие бы то ни было военные действия. Так был ли штурм? Этот вопрос в значительной степени прояснили раскопки, проводившиеся в Иерихоне начиная с 1952 года под руководством английского археолога доктора К. Кеньон. Руины некогда могучего города образуют гигантский холм, высящийся на западном берегу реки Иордан. Внутри него были обнаружены толстые крепостные стены, дома, колодцы и могилы, наслоенные в несколько ярусов. По заключению британских археологов, Иерихон действительно был разрушен, но пепелища и разрушенные части строений находились в слое, который относится к XIV, а не к XIII в. до н. э. Эту дату установили на основании найденных скарабеев и характерных рисунков на керамических черепках, и она опровергает факт разрушения города войсками Иисуса Навина. Правда, некоторые историки высказали сомнения в достоверности датировки слоя разрушения, но они не были приняты. Мы можем с полным основанием утверждать, что победа над жителями Иерихона не была следствием военной кампании. Да и, кстати, Библия ничего и не говорит о кровопролитных сражениях. Как раз наоборот, большую часть повествования занимает рассказ о союзнице израильтян, проживавшей в Иерихоне, — блуднице Раав. Она спасла жизнь израильским разведчикам и, надо полагать, открыла им все известные ей секреты обороны. Сам текст Библии, скорее, указывает, что город пал в результате предательства его жителей, нежели после штурма его крепостных стен.

Археологи подробно изучили на предмет достоверности все библейские упоминания о завоеванных ханаанских городах. Николай Мерперт в книге «Очерки археологии библейских стран» пишет по этому поводу: «В одних случаях археологические свидетельства противоречат библейским повествованиям — например, о разгроме Арада (Числ. 21:3; 33:40), победе израильтян над амореями в Т£>ансиордании (Числ. 21: 21–33), над ханаанеями у Гая (Нав. 7:2; 8), Хеврона, Иармуфа (Нав. 10:5) и пр., в других — подтверждают их (взятие Лахиша, Асора, Вефиля, возможно, Иерихона), хотя и с существенными археологическими коррекциями, не позволяющими говорить о едином сокрушительном вторжении. Гораздо реальнее затяжная серия региональных войн против конкретных ханаанейских городов. Эти локальные столкновения израильтян с ханаанеями преобразованы в повествовании Иисуса Навина в версию единого нашествия…» Археологи в значительной степени умерили пыл исследователей- романтиков, призывавших к безусловному доверию библейскому тексту. Кажется совершенно очевидным, что кочевой народ, не имевший регулярной армии, не мог провести широкомасштабное вторжение. Его методы борьбы должны были носить партизанский характер. Кроме того, территория Палестины была в то время ареной борьбы более крупных «хищников».

В пятый год правления фараона Мернептаха (1232 г. до н. э. в самой поздней из трех имеющихся датировок) во время очередной войны между Египтом и его соседями лувийцами (ливийцами) последние были поддержаны целым рядом «народов моря». Их имена в условном чтении звучат так лукка, акайваша, шакалуша, турша, шардана. Специалисты, напомним, уверенно отождествляют первые четыре имени соответственно с ликийцами, ахейцами, сикелами и тирсенами (тирренами, троянами). Тирсены — это и есть библейские ферезеи (так был прочитан греческий вариант написания имени «тирсены» с начальной буквой «тэтой»). Ферезеи обосновались на севере Ханаана. В большой надписи из Карнака Мернептах повествует о том, что египтяне отразили это нападение.

Вспомним теперь, что исход израильтян из Египта «привязывается» к первым годам царствования фараона Мернептаха. Думаем, что он произошел после нападения индоевропейских племен и являлся своеобразной ответной мерой. Согласно нашей версии событий, египтяне, вступив в сговор с Моисеем, тайно участвовали в организации еврейского исхода. Фараон хотел создать защитный плацдарм, препятствующий будущим вторжениям с суши. Составлять его должны были еврейские вооруженные формирования. При этом вождям переселенцев было обещано содействие в завоевании Ханаана, поэтому Моисей так смело вещал от имени Яхве о будущем господстве евреев в этой стране. Но быстрого завоевания не получилось, да и тайные причины исхода выплыли наружу. Положение Моисея пошатнулось, израильские вожди перестали ему доверять и стали проводить независимую от Египта политику. Это вызвало гнев фараона Мернептаха, который организовал карательную экспедицию на Синайский полуостров. Именно после нее египтяне создали мемориальную стелу и выбили на ней надпись, где впервые в истории упоминается Израиль: «Ханаан разорен всяческой бедой… Израиль уничтожен, и семени его больше нет».

Примерно в то же время началась Троянская война. Греки высадились в Малой Азии и развернули военные действия против страны Арсавы и ее союзников. Если египтяне планомерно уничтожали южный «осколок» Средиземноморской Руси, то греки пытались добить ее северный «осколок». Страна фараонов удивительным образом «встроена» в цикл мифов и легенд о Троянской войне. В главе, посвященной Елене, мы привели версию египетских жрецов, утверждавших, что она благополучно жила под опекой фараона, храня верность своему мужу.

Елена — фигура в высшей степени символическая, ее представляют главной причиной войны, погубившей Средиземноморскую Русь. И устойчивые предания относительно ее пребывания в египетской земле имеют под собой глубокий смысл. Египтяне были причастны к развязыванию этой войны! Одновременно с высадкой греческого десанта в Малой Азии они начали военные действия в Ханаане. При этом досталось и израильтянам. Египтяне выместили на них свое раздражение за то, что приходилось выполнять задачу, поставленную им ранее. Приведем более полный и более поэтический перевод текста, выбитого на уже упоминавшейся мемориальной стеле в честь побед Мернептаха в Азии:

Цари повергнуты ниц и восклицают: «Слава!»
Ни один из «девяти народов лука» не поднимет своей головы.
Опустошен Техену,
Хеттская страна усмирена,
Разграблен Ханаан, исполненный всякого зла.
Уведен Аскалон,
Захвачен Гезер,
Иноам сделан несуществующим;
Израиль обезлюдел, семени его нет,
Палестина стала (безвредной) вдовой для Египта.
Все страны объединены, они усмирены;
Все мятежники связаны царем Мернептахом.
Как видим, свою основную заслугу фараон Мернептах видел вовсе не в места израильским племенам. Его задача имела более глобальный характер — сокрушить гарнизоны Ханаана, Палестины и финикийских городов. То, что не смогли осуществить израильтяне, пришлось делать самим египтянам. Атаки египтян и греков на арийские народы были согласованы между собой, поэтому они не смогли прийти на выручку друг другу. В результате и Троянская, и египто–ханаанская войны, происходившие в конце XIII в. до н. а, были арийцами проиграны.

Но па этом история «первой мировой» отнюдь не закончилась. Арийские народы, получив подмогу балканских племен, сумели нанести ответный удар. Дважды, в 1194 и 1191 гг. до н. э., Египет снова подвергся нападению «народов моря». В период между двумя походами «народов моря» (между 1232 и 1194–1191 гг. до н. э.) на территории Палестины происходили решающие сражения между фараоном и последними арийскими царями Русены. Что в это время делали израильтяне? Они мирно «блуждали» в пустыне. «Сыны Израилевы сорок [два) года ходили в пустыне» (Нав. 5:6). Слова, поставленные в скобках, заимствованы из греческого перевода 70 толковников (III в. до н. э.). Итак, сорок лет блуждания в нашей и сорок два года в греческой редакциях. Но эта числа соответствуют временному интервалу между началом и окончанием боев в Палестине! Конечно, в Библии много самых разных, в том числе и «фантастических» чисел. В дополнение ко всему, сорок — число сакральное. Но его уточнение в греческой редакции требует, на наш взгляд, отнестись к нему достаточно серьезно. Напомним, что исход евреев мы условно относим ко времени первого нашествия «народов моря». Значит, их переход на западный берег реки Иордан происходил уже в послевоенное время. Это был самый удобный момент для захвата ханаанских городов, которые уже не могли по–настоящему защищаться. Ханаане и египтяне истощили свои силы, филистимляне заселили лишь прибрежную часть страны: их было не так много, чтобы «насытить» опустевшие города. Но на восточном берегу Иордана скопились десятки тысяч израильтян, желавших поселиться в них. Дождавшись своего часа, они оккупировали большую часть Ханаана.

Комментаторы Библии на протяжении веков пытаются найти сколько–нибудь разумное толкование чуда перехода евреев через Красное море, которое, пропустив их, поглотило фараона и его войско. Мы, кажется, подошли к тому, чтобы поставить точку в этом вопросе. Авторы Пятикнижия излагали исторические события аллегорически. В свете предложенной нами реконструкции событий все беды египтян следует приписать нашествиям «народов моря». В итоге египтяне потеряли права на Палестину, а цели, с которыми они связывали еврейский исход, реализованы не были. Конечно, на память египтянам осталась памятная стела, но они, очевидно, оказались в проигрыше. В стране усилилось смятение, то и дело вспыхивали бунты и беспорядки.

О том, с каким презрением в те времена к ним стали относиться другие народы, мы узнаем из записанного на папирусе отчета египетского посла Унуамона, которого фиванские жрецы отправили в Ливан за кедровым деревом для строительства священной ладьи бога Амона — Ра. Унуамон поплыл в Библ. По дороге он остановился в порту города Дора, и там один из матросов украл все золото и серебро, которое торговец вез в уплату за дерево. Известно было, что вор прячется в городе, и египтяне потребовали его выдачи. Но местный правитель, видимо, предпочитал оставить добычу себе. Нагло издеваясь над послом некогда могучего государства, он под разными предлогами оттягивал решение, и после девяти дней напрасного ожидания Унуамон вынужден был покинуть этот город. Еще более страшные оскорбления ожидали его в Библе. Правитель этого финикийского порта, узнав, что посол явился без денег, не только не отпустил ему товар, но конфисковал судно и приказал, чтобы он, как нежелательный иностранец, немедленно покинул город. Унуамон, лишившись судна, не мог, разумеется, выполнить этот приказ, а когда собрался уехать на другом корабле, то был арестован. После долгих споров Унуамон в конце концов послал в Фивы за деньгами и меновыми товарами, чтобы получить назад судно и приобрести кедровое дерево. Правитель Библа, пользуясь слабостью Египта, заломил неслыханную цену Помимо золота и серебра он получил десять царских одежд из льна высшего сорта, пятьсот свитков папируса, пятьсот воловьих шкур, пятьсот мотков каната, двадцать мешков чечевицы и тридцать корзин с рыбой.

Тут самое время вспомнить о тех страшных казнях, обрушившихся на Египет. Только напасти на Египет принес вовсе не Яхве, а мужественные воины «народов моря». Люди, победившие египтян и открывшие евреям доступ в Палестину, пришли с моря. Эти исторические обстоятельства, по всей видимости, и породили в сознании израильтян образ моря–спасителя, накрывшего своими волнами египетскую армию. Этот пример лишний раз напоминает, что Библия — документ особого свойства, вымысел здесь перепутан с реальностью, но в основе повествования все–таки заложены факты, о которых составители Книг, безусловно, имели прекрасное представление. Как и во всяком эпосе, в Библии могут присутствовать преувеличения, но, как правило, они легко высвечиваются на общем фоне изучаемых событий.

К примеру, в Книге Иисуса Навина подробно расписываются границы областей проживания каждого из двенадцати колен. Они перекрывают практически всю территорию Ханаана, за исключением небольшой приморской полосы, где обосновались филистимляне. Отсюда, казалось бы, следует, что израильтяне завоевали весь Ханаан. Тем более, в 12‑й главе этой Книги утверждается, что израильтяне разгромили тридцать одно царство на западном берегу Иордана. Чего уж тут сомневаться? Но давайте вчитаемся повнимательней в текст. Неожиданно выясняется, что дела у ханаанеев были не такими уж плачевными. Приведем ряд схожих по смыслу фрагментов из Книги Иисуса Навина:

— Но сыны Израилевы не выгнали жителей Ifeccypa и Маахи [и Хананеев]… (13:13);

— Но Иевуссеев, жителей Иерусалима, не могли изгнать сыны Иудины, и потому Иевуссеи живут с сынами Иуды в Иерусалиме даже до сего дня (15:63);

— Но [Ефремляне] не изгнали Хананеев, живших в Газере; посему Хананеи жили среди Ефремлян до сего дня, платя им дань (16:10);

— Сыны Манассины не могли выгнать жителей городов сих, и Хананеи остались жить в земле сей (17:12);

— Сыны Иосифа сказали: не останется за нами гора, потому что железные колесницы у всех Хананеев, живущих на долине, как у тех, которые в Беф — Сане и в зависящих от него местах, так и у тех, которые на долине Изреельской (17:16).

При чтения этих отдельных упоминаний создается впечатления, что евреи растеклись по земле Ханаана, но они не затронули ряд отдельных «островков» ханаанейского мира.

Археологи еще более уточнили эту картину. Они соединили линией на карте те древние города Палестины, относительно которых было точно установлено, что они были сожжены в XII в. до н. э. В результате ученые определили путь завоеваний Иисуса Навина. На удивление, он оказался не очень впечатляющим. По выражению Вернера Келлера, автора книги «И все–таки Священное Писание право», израильтяне шли «по линии наименьшего сопротивления». Они обходили стороной сильные крепости, занимали, главным образом, малонаселенные горные местности, как, например, оба скалистых берега Иордана, но не рискнули завладеть урожайными долинами, которые на протяжении почти двух следующих столетий оставались в руках ханаанеян. Между областями, занятыми коленами Иудиным и Ефремовым, продолжала стоять неприступной ие- вуссейская крепость Иерусалим, а приморские города всецело контролировались филистимлянами.

Дальше к северу сохранила свою независимость федерация гаваонских городов. Жители Гаваона были единственными, кто заключил мир с израильтянами (Нав. 11:19). Руины этого города были обнаружены в иорданской деревне Эль — Джиб, примерно в восьми километрах к северо–западу от Иерусалима. Гаваон состоял из многочисленных улиц, площадей, храмов и общественных зданий. О его богатстве говорит множество предметов из бронзы, найденных в гробницах и развалинах домов. Среди кувшинов, кубков, блюд, статуэток, ножей, скарабеев и перстней найдено множество сосудов, происходящих с Кипра и из Сирии. Это позволило сделать вывод, что жители города вели в больших масштабах международную торговлю. Но что они экспортировали? Судя по цистернам для выжимания винограда и по пещерам для храпения виноградного сока, они производили вино, которое и было их фирменным товаром. Благодаря этим открытиям стало ясно, жители Гаваона легко капитулировали перед евреями, потому что были в основном купцами.

Израильские племена, осевшие в северных районах страны, были отрезаны от своих соплеменников на юге цепью ханаанских крепостей в долине Изреель.

В долинах ханаанеи были по–прежнему непобедимы. Они располагали боевыми колесницами и легко расправлялись с пешими израильскими воинами. Книга Иисуса Навина очень скупа на описания самих военных столкновений. Исключение составляет только кампания против города Гая. Израильтяне имитировали отступление и тем самым выманили горожан за крепостные стены. Когда же те, увлекшись погоней, достаточно удалились от города, то на них напали воины, прятавшиеся до этого в засаде. В этой военной операции проявился стратегический гений Навина. Однако сама же Библия подчеркивает, что у израильтян был весомый численный перевес: тридцать тысяч отборных израильских воинов атаковали город с общим населением в двенадцать тысяч человек. Если учесть, что у каждого гайского воина была семья и хотя бы один иждивенец (ребенок или родитель), то соотношение воюющих сторон составит пятнадцать к двум. Другими словами, в этот раз израильтяне победили количеством. И это понятно, армии ханаанеев были более опытными и хорошо вооруженными. На первых порах израильтянам явно недоставало умения.

В Библии, этом еврейском эпосе, сравнительно поздно появляются образы богатырей, подобных нашим Святогору или Илье Муромцу. Первый из них — Самсон, который прославился самоотверженной борьбой с филистимлянами. Но жил он значительно позже Иисуса Навина. Из этого можно заключить, что евреи не так уж много воевали в Ханаане, а сам процесс их заселения Палестины следует характеризовать не как военное вторжение, а как планомерное проникновение. Господь, обращаясь к народу израильскому, говорит: «Вы перешли Иордан и пришли к Иерихону. И стали воевать с вами жители Иерихона, Аморреи, и Ферезеи, и Хананеи, и Хеттеи, и Гергесеи, и Евеи, и Иевусеи, но Я предал их в руки ваши. Я послал пред вами шершней, которые прогнали их от вас, двух царей Аморрейских; не мечом твоим и не луком твоим сделано это (выделено мной. — А А)» (Нав. 24: 11,12). Составители Библии оставили это свидетельство относительно мирного врастания евреев в ханаанскую цивилизацию. Можно, видимо, считать, что река Иордан на протяжении сорока лет была для евреев своеобразной «чертой оседлости». Некоторые из них, в первую очередь, купцы и торговцы, находили способы поселиться в ханаанских городах. Массовый же переход иорданского рубежа стал возможен только после окончания арийско–египетских войн.

Наши выводы в значительной степени подкрепляет Книга Судей, являющаяся продолжением Книги Иисуса Навина. Она охватывает по времени примерно 1200–1050 гг. до н. э. Книга Судей есть, по сути дела, сборник сказаний об угнетенных израильских племенах, которые на протяжении долгих лет терпели рабство и, в конце концов, поднимались на освободительную войну под водительством своих национальных героев, именуемых судьями. Судьи назывались по–древнееврейски «шофетим», от глагола «шафат» — судить. Но их обязанности не ограничивались только судейскими функциями. Это существовавшее еще издавна у семитов звание присваивалось высшим чиновникам администрации, осуществлявшим руководство народом и в мирное, и в военное время.

Говоря о собственно израильских памятниках времени Судей, археолог В. Олбрайт подчеркивает, что их постройки «поражают крайней примитивностью и отсутствием культурной изощренности, характерной для XII — начала XI в. до н. э. Контраст между искусно заложенными фундаментами и дренажными системами ханаанейских городов и сменившими их скоплениями камней (особенно в Вефиле) трудно переоценить» (Albright, р. 10). Другой археолог, К. Кеньон, полностью признавая этот факт, видит причины такого резкого различия в общей культурной ограниченности самих израильских групп. Кроме того, она подчеркивает, что значительная часть заселенной последними территории представляла собой нагорья, где основным строительным материалом был камень. Поэтому стены обветшавших построек предпочитали разбирать, а камень использовать заново для следующего строительного этапа, на котором основания стен сохранялись. А следовательно, не только планы, но и уровни построек изменялись очень мало, что мешало выделить чисто израильские архитектурные новшества (Кепуоп, р. 230). Однако интенсивные и целенаправленные обследования сплошных территорий, проведенные в последние десятилетия, позволили открыть сотни небольших поселков, что определило места основной концентрации израильских групп в различных районах Палестины, начиная с Верхней Галилеи, и далее в Нижней Галилее, Центральном нагорье, районе Мертвого моря, Негеве, Заиорданье (Mazar, р. 335–337). Сосуществуя с городами — ханаанейскими, филистимлянскими, захваченными самими израильтянами, они знаменовали новую систему заселения региона с приспособлением полукочевников к условиям развитых городов. «Существуют различные оценки, — пишет А. Мазар, — литературного повествования о израильском завоевании в Книге Иисуса Навина 1:11. Некоторые считают, что оно отражает реальную военную кампанию, возглавленную Иисусом Навином, другие рассматривают его как чисто литературное творение, причем созданное в значительно более поздний период. Тем не менее даже эта последняя точка зрения не исключает возможности отражения в рассказах отдельных исторических событий, имевших место в процессе израильского расселения» (Mazar, р. 331). Очевидно, если завоевание коснулось лишь определенной части ханаанейских городов, то оно в то же время не может считаться единственной формой расселения израильских групп в Палестине. В ряде случаев поселки — то единичные, то небольшими скоплениями, появляются в нагорьях и засушливых долинах, ранее почти не заселенных. Примером тому могут служить поселения в Хевронском нагорье и в Сефиле Иудеи, развившиеся позднее в города (Хеврон, Беф — Цур, Тель Бейт Мирсим — см. карту). Схожая картина наблюдается в полузасушливых долинах Арада и Беэр — Шевы, где возник ряд таких поселений. Особенно разросся Арад, где было много водных источников. В Беэр — Шеве прослежено постепенное развитие поселения на протяжении XI в. до н. э. от примитивного лагеря с легкими жилищами (палатками?), ямами–хранилищами и цистернами для воды до небольшого стационарного поселка.

В большинстве израильских поселений отсутствовали фортификационные сооружения, хотя определенное оборонительное значение могла иметь имевшая в ряде случаев линия стен внешнего ряда расположенных по кругу домов. Вообще же круглые или овальные планы характерны для израильских поселений этого периода, причем иногда центральные их участки оставались свободными от застройки. Эти свободные площади, по–видимому, использовали для загона скота и размещения больших зернохранилищ. Окружавшие же их десятки помещений, раздельных или сочлененных и составлявших многокомнатные блоки, концентрировались преимущественно вблизи границы поселения. Такую планировку обычно рассматривают как усовершенствованную схему обустройства лагеря полукочевников–бедуинов. Н. Мерперт в своей уже упоминавшейся книге так подытоживает выводы археологов, работавших в Земле обетованной: «В целом на основании археологических свидетельств предполагается, что процесс заселения Палестины израильскими группами начиная с XII в. до н. э. охватил Центральное нагорье, далее ряд районов Заиорданья и Северного Негева, тогда как в Галилее он фиксируется в основном в XI в. до н. э. Допускается независимое заселение различных районов самостоятельными племенными группами полукочевых скотоводов, частично местными, частично продвинувшимися из прилегающих к Палестине пустынных территорий». В XI в. до н. э. многие поселки были оставлены, другие же были восстановлены и расцвели в последующий период. Эти изменения были связаны с концентрацией населения в создававшихся в то время израильских городах.

В политическом плане эпоха Судей характеризуется расколом израильского народа на двенадцать враждующих меж собой родов. Их положение осложнялось еще тем, что в самом центре страны безраздельно господствовали ханаанские племена, владевшие укрепленными городами и плодородными долинами. В борьбе с ханаапеями наиболее преуспели колена Иуды и Симеона, проживавшие в Южном Ханаане. В одном месте (Суд. 1:18) утверждается даже, что Иуда завоевал филистимские города — Газу, Аскалон, Екрон и Азот. Похоже, что это заведомое преувеличение, но само упоминание о завоевании крупнейших городов побережья говорит о силе колена Иуды. Колена, оставшиеся на восточном берегу реки Иордан, — Рувима, Гада, части Манассии и части Дана, враждовали с мо- авитянами и мадианитянами. Однажды войска царя моавитян Еглона перешли Иордан и завоевали земли колена Вениаминова. В рабстве у моавитян израильтяне пребывали в течение восемнадцати лет.

Серьезные испытания пережили и израильские племена Неффалима, Завулона, Иссахара, Ефрема, Вениамина и части Манассии, облюбовавшие центральную и северную части Ханаана. «Предал их Господь в руки Иавина, царя Ханаанского, который царствовал в Асо- ре; военачальником у него был Сисара, который жил в Харошеф — Гоиме. И возопили сыны Израилевы к Господу, ибо у него было девятьсот железных колесниц, и он жестоко угнетал сынов Израилевых двадцать лет» (Суд. 4:2,3). Все собственные имена и географические названия в этом отрывке хочется почему–то прочитать по–русски. Иавин — это Яван — Иван, живущий в Сараево (Царицыно, Царском Селе). Сисара значит «Се Царь», от этого выражения впоследствии родились латинское «цезарь» и немецкое «кайзер», оспаривать эти лингвистические параллели, кажется, дело безнадежное, да и к тому же, где живет Сисара, — там, где хорошо гоям, то есть привольно пахарям. Сколько бы лингвисты ни морщили лбы и надували щеки, они не смогут возразить, что все эти имена и названия относятся к миру арийско–славянской лексики, и это служит еще одним доказательством широкомасштабного присутствия ариев и праславян в Палестине.

Победа над воинами Сисары почитается евреями как одна из славнейших страниц в их истории. Вдохновляемые женщиной, судьей Деборой (Деворой), и возглавляемые военачальником Бараком десять тысяч плохо вооруженных израильтян смогли выиграть сражение у прекрасно вооруженной армии ханаанеев. Варак преследовал вражеское ополчение вплоть до Харошеф — Гоима и уничтожил его полностью. Сисара попробовал найти спасение у начальника дружественного племени кенеян, но был убит спящим. В тот же день нашел свою смерть и Иавин, царь Ханаанский.

Этот рассказ прекрасно отражает стремление израильтян обрести независимость и создать свое собственное государство. Но был и другой важнейший момент, влиявший на отношения двух народов. Израильтяне стремились усвоить культурные ценности своих врагов. Вот, к примеру, Дебора — Девора. Да, это героиня, символ непобедимости еврейского народа. Но имя–то у нее русского происхождения! Девора (так изначально писалось оно) происходит от слова «Дева», не случайно ее называют «израильская Жанна Д'Арк». Девора — эпическая фигура, ее имя должно соответствовать ее подвигу, и это действительно так, если мы только примем, что оно несемитского происхождения. Девами (Дивами) индоевропейцы называли богов.

В индуистской мифологии Деви — жена Шивы. Девора тоже не обычная женщина, она обладает даром пророчества, она выступает верховной судьей израильтян и рассматривает их дела, подобно богине, на горе Ефремовой между Рамою и Вефилем. У индоарийцев Девы — это целый класс богов. Свое особое значение они получают в рамках противопоставления асурам — небесным персонажам, обладающим колдовской силой. Но Дебора выступила против царя Асора (Асура!). Так не находились ли создатели легенды о Деборе под влиянием арийских мифов? Для сравнения укажем, что еврейское значение ее имени — «пчела» — никак не объясняет суть образа великой израильтянки.

К этому стоит также добавить, что на страницах Библии Асорский царь Иавин погибает дважды. Сначала его убивает Иисус Навин (Нав. 11:10) во время своего триумфального похода, в ходе которого было опустошено тридцать одно ханаанейское царство, а затем воины Варака (Суд. 4:23). Проще всего предположить, и это будет более близко к реальности, что завоевание Асора происходило во времена Деборы. Иисусу Навину создатели Библии приписали заслуги сразу нескольких поколений израильтян, что, бесспорно, характерно для эпического произведения, но может только насторожить историка.

Было бы неправомерно утверждать, что в отношениях ханаанеев и израильтян торжествовали отношения непримиримости и ненависти. Думается, как раз наоборот. Ханаанская культура в целом и религия, в частности, были очень притягательны для еврейских переселенцев. С культом Ваала были связаны великолепные празднества и религиозные процессии, драматически иллюстрирующие мифическую судьбу этого бога. В начале осени бог смерти Мот похищал Ваала в подземное царство, что влекло за собой умирание природы и наступление зимних холодов. Ханаанский народ пел погребальные песни, оплакивал умершего бога. Но весной богиня плодородия Анат побеждала Мота и освобождала своего супруга от подземного плена. Земледельцы при этом устраивали праздник в честь воскресшего бога.

Ханаанская религия была тесно связана с календарем сельскохозяйственных работ, и это не могло не повлиять на израильтян, приноравливавшихся к своей новой роли в качестве земледельцев. Переходя от кочевой жизни к обработке земли, они должны были учиться основам земледелия у ханаанеев, а значит, и учиться почитать местных богов, дарующих хороший урожай. Зенон Косидовский пишет: «Израильский земледелец испытывал глубокую потребность в религии, которая поддержала бы его в повседневной жизни. Красочный, полный зрелищного великолепия обряд, связанный с культом Ваала и Астарты, живо воздействовал на его воображение и больше соответствовал его примитивной натуре, чем пуританская религия Моисея. Экономические и психологические мотивы, лежавшие в основе этого религиозного отступничества, привели к тому, что яхвистам, по сути дела, так и не удалось искоренить «идолопоклонство». Израильтяне «продолжали делать злое перед очами Господа, и служили Ваалам и Астартам, и богам арамейским, и богам сидонским, и богам моавитским, и богам аммонитским, и богам филистим- ским; а Господа оставили и не служили Ему» (Суд. 10:6).

В Книге Судей (6: 27–30) мы находим также, что у Иоаса, отца героя Гедеона, был жертвенник Ваалу. Когда Гедеон уничтожил его и срубил священное дерево при нем, то израильтяне так возмутились, что потребовали его смерти. У Гедеона нашлись сторонники, которые не дали его в обиду, но впоследствии он фактически признал свою вину, когда после одной из побед над врагами приказал отлить золотой ефод, то есть какой–то предмет ханаанского культа.

Еще более показательная история произошла с сыном Гедеона — Авимелехом. Его матерью была рабыня (Суд. 9:18), происходившая из ханаанейского города Сихема. У Гедеона было еще семьдесят сыновей от других жен, и занять место отца законным путем Авимелех никак бы не смог. И вот тогда он отправился в Сихем, к братьям своей матери. Те помогли ему средствами, и Авимелех набрал на деньги из «кассы» дома Ваалова вооруженный отряд, с помощью которого расправился со своими братьями (уцелел только самый младший) и захватил власть над народом Израилевым. «Авимелех же царствовал над Израилем три года» (Суд. 9:22). Видимо, он мог бы оставаться па троне и дольше,если бы не испортил отношения с жителями Сихема и не пошел на них войной. Во время штурма города «одна женщина бросила обломок жернова на голову Авимелеха и проломила ему череп. [Авимелех] тотчас призвал отрока, оруженосца своего, и сказал ему: обнажи меч свой и умертви меня, чтобы не сказали обо мне: женщина убила его. И пронзил его отрок его, и он умер» (Суд. 9:53,54). Так бесславно окончил свой век сын еврея и ханаанейки, оказавшийся Судьей народа Израилева.

«Смешение» двух этносов — всегда процесс мучительный и болезненный. Борьба здесь идет на самых разных уровнях — военном, религиозном, политическом. Библия дает нам возможность проследить за ней и оценить ее накал. Жители ханаанейского Сихема не только смогли поставить своего ставленника во главе израильского народа, но и свергли его, когда он стал проводить независимую политику. Сихем — один из городов центрального Ханаана, находившийся к северу от Иерусалима. Его относят к уделам, контролировавшимся коленами Ефремовым и Манассиным, но мы должны помнить, что в эпоху Судей его все еще по–прежнему населяли в основном ханаанеи. Сихем впервые упоминается еще во времена Авраама: «И прошел Аврам по земле сей [по длине ее] до места Сихема, до дубравы Море. В этой земле тогда [жили] Хананеи» (Быт. 12:6).

Название дубравы напоминает нам о дружественных ханаанеям амореях. И те, и другие дружественно отнеслись к народу Авраамову и разрешили им поселиться в своих землях. Иаков скрыл языческих богов и идольские украшения своих домочадцев под дубом близ Сихема (Быт. 35:4), и в окрестностях этого города паслись его стада (Быт. 37: 12–14). Именно здесь, по преданию, погребены были кости Иосифа (Нав. 24:32). Другими словами, Сихем стал одним из священных для израильтян городов. Но произошло это достаточно поздно, и утверждение Библии (Нав. 24:1–25) о том, что в Сихеме Навин в конце своей жизни собрал колена Израилевы и потребовал от них верности Яхве, подавляющее большинство исследователей признают недостоверным.

Зенон Косидовский так комментирует этот библейский сюжет: «Теперь мы, однако, знаем, что город Сихем еще долгое время после смерти Иисуса Навина оставался в руках ханаанеян. Некоторые знатоки Библии пытались по–своему истолковать этот факт (т. е. сбор колен в Сихеме. — А А), высказав предположение, будто упоминаемое собрание состоялось не в самом городе, а в его окрестностях, где якобы уже обосновались израильтяне. Гипотеза неубедительная! Компиляторы библейских текстов попросту «опрокинули в прошлое» ту ситуацию, какая существовала при их жизни. Сихем тогда был израильским городом, поэтому легко могло сложиться мнение, будто он принадлежал израильтянам еще при Иисусе Навине». Нас такое заключение уже не должно ни в коей мере удивлять, поскольку, как мы установили, никакого победоносного вторжения в Ханаан не было. Это такое же преувеличение, как и легенда о том, что Иисус Навин остановил солнце и луну, чтобы иметь возможность вести бой до окончательной победы.

«И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим» (Нав. 10:13). Традиционно эти строки трактуются как метафора. Но философ

В. Н. Демин в книге «Загадки Русского Севера» обращает внимание, что образ остановившегося солнца присутствует в древнейшей книге ариев — «Ригведе». Арии, которые были знакомы с природными явлениями Заполярья, воочью видели «остановившееся» солнце. По мнению исследователя, полярные реминисценции присутствуют в Книге Исайи (14:13) и в Книге Иова (3: 6–9). А рассказать о них могли израильтянам только переселенцы с Севера, наши далекие предки. Мы находим еще одно доказательство в пользу выстраиваемой нами картины исторических событий: еврейская цивилизация рождалась в тесном общении с другой, более древней, арийской цивилизацией. И израильтяне поначалу выступали в роли учеников.

Глава 22 ИСТОРИЯ ЕДИНОГО ИЗРАИЛЯ В ЖИЗНЕОПИСАНИИ ЕГО ЦАРЕЙ

Увы, над брегом Иордана Померкло солнце прежних дней; Как лес таинственный Ливана, Храм без молитв и без огней. Не слышно лютен вдохновенных, Замолк тимпанов яркий звук, Порвались струны лир священных — Насгало время слез и мук! Но ты, Господь, в завет с о тцами Ты рек: «Не кину свой народ! Кто сеет горькими слезами, Тот жатву радости сберет».

А. Майков
Самый яркий период в истории Израиля приходится на время правления им трех первых царей — Саула, Давида и Соломона. Оно охватывает приблизительно сто лет, начиная с первой четверти XI в. до н. э. Конкретные даты нахождения этих царей на троне у различных исследователей не совпадают, и потому они весьма условны. Э. Бикерман в книге «Хронология Древнего мира», принимая точку зрения Олбрайта, предлагает ориентироваться на следующие периоды правления: Саул (1020–1004 гг. до н. э.), Давид (1004- 965 гг. до н. э.), Соломон (965–928 гг. до н. э.).

Эпоха «трех царей» непосредственно предшествует расколу внутри израильского общества. После смерти Соломона десять северных племен отделились от своих южных соплеменников, в результате чего возникли два враждующих друг с другом царства: Иудея на юге и Израиль на севере. Почти все сведения об эпохе единого израильского государства почерпнуты из Биб лии, точнее, из четырех Книг Царств и двух книг летописей, известных также как книги Паралипоменон («вещей пропущенных, обойденных»), поскольку греческие переводчики Библии ошибочно полагали, что в книгах летописей содержатся сведения, пропущенные в предыдущих книгах. Относительно времени создания этой части библейского канона среди ученых существуют расхождения. Долгое время считалось, что авторство Книг Царств принадлежит самому царю Соломону и пророкам Гаду и Нафану. Согласно Талмуду, их автором был пророк Иеремия. Книги летописей, как полагают, писались еще позже, во второй половине IV в. до н. э. Во всяком случае, исследователи единодушно признают, что Книги Царств основательно редактировались жрецами–переписчиками, сторонниками религиозных реформ, проведенных царем Иоси- ей (640–609 гг. до н. э.). Об этом свидетельствует ярко выраженное стремление авторов текста оценивать все исторические события в теократическом духе. Первейшей задачей царей, по их мнению, было служение Богу Яхве, и все результаты их деятельности оценивались только с этой точки зрения.

Столь позднее время оформления окончательного варианта текста указывает на то, что отдельные акценты в изложении событий могли быть существенно смещены и потому требуют дополнительной перепроверки. Но это ни в коей мере не отрицает их реальность.

ЦАРЬ САУЛ

(1020–1004 гг. до н. э.)

Саул происходил из колена Вениаминова, из знатного израильского рода, и отличался среди других соплеменников своей красотой и ростом. Юность Саула пришлась на время правления пророка Самуила, последнего из судей Израилевых. В те годы южные израильские племена испытывали сильнейшее военное и политическое давление со стороны филистимлян, которые, покорив племя Иуды, пошли войной против колена Ефремова. В битве при Афеке филистимляне одержали победу, убив четыре тысячи израильтян. Тогда израильские вожди во главе с Самуилом вспомнили, что ни Моисей, ни Иисус Навин никогда не ходили в бой без ковчега завета Господня, в котором пребывал Яхве. Поражение при Афеке они объясняли отсутствием ковчега завета и немедленно послали за ним в Силом — религиозный центр того времени. Как только золотой ковчег с крылатыми херувимами прибыл в стан израильтян, воины возликовали и воодушевились. Снова разгорелся бой. Но израильтяне потерпели новое, страшное поражение. На поле брани осталось тридцать тысяч убитых, остальные обратились в бегство. Филистимлянам удалось захватить и священный ковчег завета. Правда, вслед за этим на победителей якобы обрушились всяческие несчастия, и они добровольно вернули израильтянам их святыню.

Филистимляне пришли с Балкан, они были прасла- вянами и потому защищали интересы ханаанеев и амореев, оставшихся в Палестине. Про филистимлян, убоявшихся гнева Яхве за похищение ковчега, Библия говорит таю «И была рука Господня на Филистимлянах во все дни Самуила. И возвращены были Израилю города, которые взяли Филистимляне у Израиля, от Аккарона и до Гефа, и пределы их освободил Израиль из рук Филистимлян, и был мир между Израилем и Аморреями» (1 Цар. 7:13,14). Здесь показательно, что филистимляне отождествляются с амореями. Комментаторы Библии стараются не замечать этого факта, для них это ошибка переписчиков, но мы можем совершенно определенно утверждать, что и те, и другие — суть потомки ариев и праславян, пришедших на Ближний Восток из Европы.

Что же до передачи захваченных филистимлянами городов, то составители Библии несколько торопят события. Исследователи признают, что произошло это значительно позже. Книги Царств обходят молчанием военные и политические последствия поражения израильтян при Афеке. Но по ряду замечаний, которые мы находим в других книгах Библии, можно заключить, что филистимляне полностью использовали свою победу. Вся центральная часть страны находилась под их контролем, филистимские отряды стояли во многих израильских городах. Это продолжалось около двадцати лет, пока на политическом небосклоне не взошла звезда Саула. В качестве обоснования данной точки зрения обычно обращают внимание на то, что с момента поражения при Афеке пропадают и упоминания о Силоме, тогдашней столице Израиля. Пророк Самуил не остался в этом священном городе, где находился шатер Моисея и ковчег завета, а перебрался в Рамафа- им. Какая же судьба постигла Силом? Косвенный ответ на этот вопрос мы находим в Книге пророка Иеремии (7:12), где сказано: «Пойдите же на место Мое в Силом, где Я прежде назначил пребывать имени Моему, и посмотрите, что сделал Я за нечестие народа Моего Израиля». А другой фрагмент из той же книги дополняет эти сведения (26:9): «Дом сей будет как Силом, и город сей опустеет, останется без жителей».

Из этих цитат ясно, что филистимляне разрушили Силом, который просто перестал существовать как столица Израиля. Это было настолько серьезным потрясением для израильтян, что даже спустя четыре века Иеремия приводит его как пример Божьего гнева. Составители Библии замолчали факт разрушения их столицы, зато в ярких красках расписали процедуру возвращения им ковчега завета. Да, он вновь вернулся к израильтянам, однако местом его хранения должна была стать новая столица. В 1926–1929 гг. датская экспедиция открыла развалины Силома примерно в двадцати двух километрах к югу от города Сихема. На одном из холмов обнаружили даже место, где, по всей вероятности, стоял священный шатер с жертвенником Яхве и ковчегом завета. Развалины города были отнесены археологами к XI в. до н. э. и носили явные следы пожара и насильственного разрушения. Таким образом, удалось точно установить, что Силом пал жертвой филистимлян.

После поражения при Афеке Израиль страдал от филистимского ига. И именно в те тяжелые для страны годы в народе укоренилось убеждение, что только вождь с выдающимся военным талантом может освободить евреев. Самуил был верховным жрецом и судьей. Благодаря своему авторитету он сумел восстановить в Израиле теократический режим. Его тайной мечтой было то, чтобы должность судьи и верховного жреца стала наследственной. Но этим мечтам не суждено было сбыться. Его сыновья оказались никчемными правителями, они брали взятки и выносили несправедливые приговоры. А вместе с тем народ израильский требовал от Самуила назначить царя, чтобы походить на соседние народы. Это глубоко задело судью. Требование избрать царя он воспринял как личную обиду и поражение. Он с горечью спрашивал у представителей племен, в чем его вина, и изображал в самых мрачных тонах те беды, которые принесет избрание царя. Когда же и это не возымело действия, то он заявил, что, отвергая верховного жреца, израильтяне тем самым отвергают и Яхве.

В конце концов, Самуилу пришлось уступить. Но вместе с тем он совсем не хотел упускать из своих рук власть. Его выбор пал на скромного юношу из самого небольшого израильского племени. Самуил надеялся сделать Саула послушным орудием своей воли, и поначалу казалось, что умудренный правитель рассчитал все безукоризненно. Шли годы, а Саул все не мог открыто править, ибо в его родном городе Гиве, как и во многих других израильских городах, стояли филистимские охранные отряды. Саул по–прежнему занимался земледелием, обзавелся семьей, воспитывал двух сыновей и ждал своего часа. И он пришел. К востоку от реки Иордан, в горах Галаада, был расположен израильский город Иавис. Наас, царь аммонигян, осаждал его и готовился к решающему штурму. Жители Иависа вступили с Наасом в переговоры. Тот, однако, заявил, что после принятия их капитуляции выколет каждому из израильтян правый глаз.

Старейшины Иависа попросили семь дней перемирия, чтобы обдумать эти условия. В то же время они направили послов к Саулу с просьбой о помощи. Саул, выслушав посланцев, пришел в ярость. Он рассек на части двух волов, которыми пахал землю, и разослал их по всем племенам израильским, объявляя, что участь волов постигнет всякого, кто не примет участия в священной войне. Израильтяне испугались угрозы, и вскоре собралось огромное ополчение, во главе которого Саул двинулся против аммонитян. Его войска ворвались в их лагерь и учинили там кровавую расправу. После этого Саул стал национальным героем.

После своей блистательной победы царь Саул распустил ополчение, оставив оружие только трем тысячам воинов. Тем самым он создал свою «гвардию», или полк постоянной готовности, какие были у всех царей Востока. Одну тысячу воинов Саул передал под командование сына Ионафана. И вот однажды ночью тот со своим отрядом напал на филистимский охранный отряд в Гиве, разгромил его и убил коменданта. В результате родной город Саула обрел свободу. Эта радостная весть разнеслась по всему Израилю, и, как и в случае войны против аммонитян, быстро организовалась повстанческая армия. Саул призвал израильских воинов в Галгал (город к востоку от Иерихона, расположенный в нескольких километрах от Иордана). Но и филистимляне, понимая всю серьезность ситуации, не медлили с ответом. Они сосредоточили свои войска совсем неподалеку в городе Михмасе. «И собрались Филистимляне на войну против Израиля: тридцать тысяч колесниц и шесть тысяч конницы, и народа множество, как песок на берегу моря» (1 Цар. 13:5). В армии Саула, как раз наоборот, не хватало оружия. «Кузнецов не было во всей земле Израильской; ибо Филистимляне опасались, чтобы Евреи не сделали меча или копья. И должны были ходить все Израильтяне к Филистимлянам оттачивать свои сошники, и свои заступы, и свои топоры, и свои кирки, когда сделается щербина на острие у сошников, и у заступов, и у вил, и у топоров, или нужно рожон поправить. Поэтому во время войны [Михмас- ской] не было ни меча, ни копья у всего народа, бывшего с Саулом и Ионафаном, а только нашлись они у Саула и Ионафана» (1 Цар. 13: 19–22).

Прервемся «на минуту», ибо мы открыли для себя информацию, в высшей мере замечательную. Библия подчеркивает, что израильтяне, с одной стороны, и филистимляне (вкупе с ханаанеями) — с другой, стояли на принципиально разных уровнях хозяйственного развития. По свидетельству археологов, в XII–X1 вв. до н. э. бронзолитейные мастерские были распространены по всей Палестине. Несмотря на появление железа, бронза сохраняла абсолютное преобладание в сфере производства оружия, орудий, металлических сосудов и украшений. Продолжали функционировать местные медные рудники, поступало сырье и с Кипра, так что кузницы не простаивали. Но израильтян в них не допускали. Металлургия и металлообработка были целиком в руках ханаанеев и филистимлян. А это значит, что первые два века своего существования в Палестине израильтяне выступали в роли учеников. Ни одна армия не может сражаться без оружия, а его у израильтян во времена Саула явно не хватало.

В этом смысле нет ничего удивительного, что приближение к Галгалу филистимской армии вызвало панику в стане израильтян. Люди покидали свои жилища и искали спасения в горных пещерах, многие переправились через Иордан, чтобы быть подальше от филистимлян. Саул в то время находился в Галгале, ожидая Самуила, который должен был прибыть и принести Яхве жертвы всесожжения. Саул прождал Самуила семь дней, и с каждым днем его армия становилась все меньше и меньше. В конце концов, с царем осталось только шестьсот самых преданных воинов. Положение было отчаянным, военные действия могли начаться с минуты на минуту, а борьба без благословления Яхве была обречена на неудачу. В этой ситуации Саул решился на шаг, который мог показаться посягательством на привилегии верховного жреца. Он приказал соорудить жертвенник, и сам принес жертвы Богу. Самуил, явившись в лагерь и узнав об этом, был крайне возмущен. Он пригрозил даже, что Яхве лишит Саула престола и выберет себе другого, более послушного царя. Не помогли никакие извинения. Самуил, не простившись, покинул лагерь и вернулся к себе.

Для Самуила стало ясно, что он серьезно просчитался. Робкий юноша превратился в блестящего полководца и энергичного правителя, принимавшего самостоятельные решения. Правда, о ведении настоящей войны с филистимлянами не могло быть и речи, поэтому Саул решил наладить партизанские действия в тылу филистимлян, укрепить израильскую государственность в неподвластных филистимлянам землях и только затем уже окончательно освободить свой народ от филистимского ига. К этому времени относятся два героических эпизода древнеееврейской истории.

Первый из них связан с подвигом сына Саула, Ионафана. Однажды тот вместе со своим оруженосцем ворвался внезапно в филистимский лагерь, убил двадцать человек караульных и вызвал такой переполох, что остальное войско в панике бежало. Саул немедленно двинулся в наступление, и его люди стали громить убегающего противника. Поражение филистимлян превратилось в полный разгром. Этот момент военной кампании интересен одной своей подробностью. У нападавших в стане филистимлян были союзники. О последних Библия говорит так (1 Цар. 14:21): «Тогда и Евреи, которые и вчера и третьего дня были у Филистимлян и которые повсюду ходили с ними в стане, пристали к Израильтянам, находившимся с Саулом и Ионафаном». Любопытнейший факг: внутри армии филистимлян были и израильские формирования, которых те, в буквальном смысле себе на голову, обучали и вооружали! Вот тайна роста боеспособности армии Саула: евреи вступали в филистимскую армию, а впоследствии дезертировали из нее, прихватывая с собой оружие.

Второй эпизод замечателен тем, что в нем во всем блеске проявляет себя будущий преемник Саула на царском троне — Давид. Он вышел сражаться против самого сильного филистимского воина Голиафа. Для всех этот поступок выглядел как самоубийство, ибо Голиаф был великаном, а Давид худеньким и неприметным юношей. Но поединок развивался по такому сценарию, который никто предвидеть не мог. Давид, готовясь к сражению, взял только свой пастушеский посох и пращу. Это расслабило Голиафа. Уверенный в своем превосходстве, он даже не следил за движениями Давида. Между тем юноша достал украдкой из сумки камень и изо всех сил бросил его из пращи. Камень просвистел в воздухе и вонзился в лоб Голиафа, который беспомощно рухнул на землю. Давид быстро подбежал к великану, вырвал из его рук меч и одним ударом отрубил ему голову. Такой неожиданный исход поединка так окрылил израильтян, что они обратили в бегство войско филистимлян и преследовали их до городов Гефа и Аккарона.

В описании противоборства двух воинов, очевидно, присутствуют как элементы исторического, так и эпического описаний. В рассматриваемый период победы израильтян над филистимлянами были крайне редки. Не случайно против Давида выступает великан, это образ врага, который превосходит по всем параметрам и кажется неприступным. У него в руках меч, тогда как Давид вооружен только пращой. Победа над столь сильным противником, действительно, должна была запечатлеться в памяти еврейского народа. Другое дело, насколько реалистичен сам рассказ об убиении Голиафа. Не есть ли это некая аллегория? Ведь библейское имя Голиаф — это, скорей всего, искаженное славянское «Голова» («Голован»), то есть предводитель неприятельского воинства. Попадание Голиафу камнем в голову, а затем и ловкое срубание ее мечом можно рассматривать как некие ритуальные акты. И не заимствован ли здесь сюжет с отрубанием головы из наших сказок о бое чудо–богатыря со змеем? Тем более что для самого Давида отрубленная голова Голиафа имеет какое–то священное значение. «И взял Давид голову Филистимлянина и отнес ее в Иерусалим, а оружие его положил в шатре своем» (I Цар. 17:54). Здесь составители Библии сделали как бы перескок во времени. На самом деле Давид завоевал Иерусалим намного позже, уже будучи израильским царем. Разные по времени подвиги израильского богатыря совмещены во времени, и это, конечно же, свойство эпического произведения, а не исторической хроники.

Кстати сказать, во 2 Цар. (21:19) сообщается, что Голиафа убил Елханан, сын Ягаре — Оргима Вифлеемского. Библеисты неоднократно пытались объяснить это расхождение. В частности, была высказана мысль, что Давид, так же как и в текстах аморейского города Мари термин «давидум», не является именем собственным, а служит обозначением вождя. Следовательно, Давид и Елханан — одно и то же лицо. Нам эта гипотеза кажется тем более интересной, что имя «Давид» можно возводить к названию верховного общеиндоевропейского бога Дия (Дива, Дэва) и переводить как «божественный» или, лучше сказать, «обожествленный». В таком случае оно выступает прозвищем израильтянина Елханана, которое он получил от филистимлян или ханаанеев, и чрезвычайно соответствует тому образу Давида, который рисует нам Библия. Давид подобен небожителю. «Он был белокур, с красивыми глазами и приятным лицем» (1 Цар. 16:12), он великий воин и прекрасный музыкант. Традиция приписываает Давиду большинство библейских псалмов — гимнов во славу величия и могущества Яхве. И еще один важный аргумент. Свою победу над Голиафом Давид одержал, уже будучи помазанным на царство. «И взял Самуил рог с елеем и помазал его среди братьев его, и почивал Дух Господень на Давиде с того дня и после… А от Саула отступил Дух Господень» (1 Цар. 16: 13,14). Если Саул не мог одолеть Голиафа, то Давид сделал это, причем сделал в ранге Божьего избранника.

Самуил помазал Давида на царство в тайне от Саула. Думается, именно он способствовал стремительному возвышению юноши при дворе и подготавливал его приход к власти. В награду за одержанную победу Давиду доверили командование крупным отрядом воинов. Несмотря на свой юный возраст, он прекрасно справлялся с обязанностями военачальника. Давид предпринял ряд успешных походов против филистимлян. В израильских городах юного героя встречали восторженно. В его честь сложили песенку, которую распевали на улицах городов и которая вскоре дошла до Гивы:

Саул победил тысячи, а Давид десятки тысяч!

Слова песни сильно задели Саула. Они оскорбляли его и ставили военные заслуги Давида выше всего того, что он сделал для израильского народа за многие годы борьбы. Саул страдал от такой незаслуженной обиды. Кроме того, он подозревал, что распространяли песню «люди Самуила», с которыми был в сговоре и сам Давид. Царь чувствовал, что народ все больше отворачивается от него. В его душе копилась ненависть к более удачливому сопернику. Однажды, когда Давид играл для царя на арфе, Саул, потеряв рассудок, схватил копье и метнул его в юношу. К счастью для себя, Давид успел уклониться от копья и спастись.

Тогда Саул решил погубить героя не мытьем, так катаньем. Он назначил Давида командиром отряда в тысячу человек и обещал, что даст ему в жены свою старшую дочь Мерову, если тот принесет краеобрезания ста убитых филистимлян. Царь надеялся, что его недруг погибнет, выполняя столь опасную задачу. Юноша, разумеется, разгадал планы Саула. Под предлогом того, что он недостоин быть зятем царя, Давид попытался уклониться от похода. Но Саул настаивал, так что противиться ему не было никакой возможности. Давид в конечном итоге уступил и отправился в филистимский тыл с небольшой группой своих самых преданных соратников. Вскоре он убил не сто, а двести филистимлян и принес их краеобрезания. Саул был очень разочарован и захотел, по крайней мере, унизить Давида. Вопреки обещанию, он дал ему в жены не старшую, а младшую дочь Мелхолу. Казалось бы, женитьба на дочери царя гарантировала Давиду безопасность, но ненависть Саула не знала пределов. В минуту гнева он вторично метнул копье в своего теперь уже заклятого врага и снова промахнулся. На этот раз Давид понял, что нужно спасаться, пока не поздно, и, как только стемнело, покинул царский дворец, убежав к себе домой. Тогда Саул подослал к нему убийц, но любящая супруга спасла мужа, сама едва избежав наказания.

Начались скитания Давида. Он понимал, что царь не успокоится, пока не захватит его живым или мертвым. Тем временем преставился Самуил, одна из немногих, надежных «опор» Давида среди знатных израильтян. Поэтому ему не оставалось ничего другого, кроме как покинуть пределы Израиля и скрываться в тех краях, где он был недоступен Саулу. Так Давид оказался на службе у Анхуса, царя филистимского города Гефа. Высокопоставленному беженцу был отдан во владение город Секелаг, близ Газы. «Всего времени, какое прожил Давид в стране Филистимской, было год и четыре месяца» (1 Цар. 27:7). Как верный вассал Анхуса, Давид истреблял врагов филистимлян, но израильтян при этом не трогал. Между тем назревала новая война филистимлян с Израилем. Анхус призвал под свои знамена также и отряд Давида. Но филистимские князья не доверяли израильтянам и решительно потребовали их вывода из армии. Вероятно, еще не был забыт тот случай, когда израильское подразделение филистимской армии целиком перешло на сторону Саула. Давид был рад такому повороту событий, ибо теперь ему не нужно было воевать с соплеменниками.

Филистимлян тоже можно понять. Гадать о том, как поведет себя в критической ситуации Давид, у них не было никакого желания. Кроме того, у них вполне доставало собственных сил, чтобы расправиться с мятежным соседом. Сотни боевых колесниц и тысячи закованных в железо воинов расположились в Сонаме в долине Езреель, в самом центре земли Израильской. В сражении с ними израильтяне потерпели сокрушительное поражение. Оставшиеся в живых воины беспорядочно разбежались. Три сына Саула, в том числе и Ионафан, погибли вместе с тысячами других. Саулу, получившему ранение, удалось бежать с поля боя, но филистимляне следовали за ним по пятам. Тогда, видя, что он обречен, Саул покончил с собой, бросившись на свой меч. Филистимляне отрубили Саулу голову и воткнули ее в капище Дагона, оружие его положили в храме Астарты (1 Цар. 31:10; I Пар. 10:10). А обезглавленное тело повесили на городской стене в Беф — Сане. Впоследствии жители города Иависа выкрали его и похоронили у себя на кладбище.

Трагическая история Саула известна нам исключительно из Библии, поэтому вполне обоснованным является вопрос о степени ее правдивости. В 1922 году американский археолог и востоковед Олбрайт нашел в Тель–эль–Фулле, в пяти километрах от Иерусалима, развалины Гивы, столицы Саула. Раскопки показали, что это была мощная горная и совершенно неприступная крепость. Ее защищали угловые башни и две линии стен из каменных блоков. Между стенами находились потайные переходы и склады продовольствия. Среди развалин нашли огромное количество бронзовых наконечников стрел и каменных снарядов для пращей. Ученые установили, что развалины относятся ко второй половине XI в. до н. э., то есть ко времени правления первого царя Израиля. Филистимляне покорили израильтян. Саул проиграл. Государство, с таким трудом созданное им, перестало существовать.

Были обнаружены также развалины Беф — Сана. Высота развалин составляла более двадцати трех метров, они состояли из восемнадцати слоев, относящихся к различным эпохам. Самый нижний из слоев восходит к IV тысячелетию до н. э., и, следовательно, Беф — Сан был одним из древнейших городов Ханаана. Но для нас наиболее интересным является то, что в слое, относящемся к эпохе Саула, обнаружены развалины двух расположенных рядом друг с другом храмов — Дагона и Астарты, — о которых говорится в Библии. Имя бога Дагона традиционно представляет для исследователей огромные трудности. Но писатель В. И. Щербаков в своей книге «Века Трояновы» убедительно показал, что его образ восходит к русскому Даж–богу (Даждь–богу). Во времена Саула праславяне проживали в Беф — Сане, это следует признать как непреложный факт, но судьба их, по всей вероятности, была такой же незавидной, как у Саула и его сыновей. Археологи открыли, что Беф — Сан пал жертвой внезапного нападения и пожара. Это дало основание некоторым исследователям предположить, что Давид разрушил Беф — Сан в отместку за глумление над телом его предшественника.

ЦАРЬ ДАВИД

(1004–965 гг. до н. э.)

Давид принадлежал к племени Иуды. Не удивительно поэтому, что после смерти Саула соплеменники призвали его в Хеврон и избрали царем иудейским. В то же самое время в городе Маханаиме, за Иорданом, военачальник Авенир при поддержке десяти северных племен провозгласил царем четвертого сына Саула, Иевосфея. Это был человек слабый и безвольный, ставший послушным орудием в руках Авенира, который фактически правил вместо него. Давид не признал Иевосфея царем, и это привело к расколу государства. Бунт против династии Саула, пользовавшейся поддержкой большинства народа, не мог не привести рано или поздно к гражданской войне. И Давид стал планомерно готовиться к ней. В течение семи лет своего царствования в Хевроне Давид оттачивал боевые навыки своих воинов. Безусловно, сказалось то, что он со своим отрядом прошел выучку в филистимской армии и имел опыт командования крупными вооруженными формированиями. Кроме того, Давид нашел верного союзника в лице командующего войсками Иудеи — Иоава. Все это предопределило успех южан в ряде сражений с северными племенами.

Война за израильский престол была длительной и ожесточенной. Северяне (израильтяне) постепенно сдавали свои позиции, в то время как иудеи все более и более расширяли область своего влияния. Положение Авенира при дворе Иевосфея ухудшалось день ото дня. Воины Давида теперь казались Авениру непобедимыми, и он потерял уверенность в своем полководческом таланте. Это не осталось незамеченным со стороны придворных, которые стали обращаться с ним пренебрежительно. Тогда Авенир начал искать способы упрочить свою власть. Первый ход его был достаточно неожиданным. Он взял себе одну из наложниц Саула, которую звали Рицпа. Это был вызов Иевосфею, поскольку по старинному обычаю пользоваться гаремом умершего царя мог только его наследник Второй шаг Авенира был еще более решительным. Он тайно направил к Давиду послов с предложением союза. Для себя же он просил гарантии безопасности и должность военачальника. Давид согласился, но поставил условием, чтобы Авенир вернул ему его жену Мелхолу, которую Саул отнял у него и отдал другому. Авенир забрал Мелхолу у ее нового мужа насильно, а вождей северных племен уговорил начать с Давидом переговоры. Послов северян встретили в Хевроне, там и было заключено соглашение о перемирии. Но Авенир не добрался живым до своего дома. Иоав давно уже желал отомстить Авениру за убийство своего брата. Кроме того, останься Авенир живым, он занял бы место Иоава на посту главнокомандующего израильскими войсками. Это и толкнуло Иоава на убийство. Дня Давида, в сущности, такая развязка была наиболее желанной: он получил все, что хотел, и при этом нисколько не пожертвовал своими интересами. Северным же князьям он мог спокойно заявить, что Иоав действовал исключительно по собственной воле и следовал закону родовой мести.

Известие о соглашении с Давидом вызвало в Маханаиме страшную панику. Иевосфей упал в обморок от ужаса, а его приближенные, спасаясь, тайно покинули дворец. Всеми брошенный, оставленный без охраны, Иевосфей был убит двумя авантюристами, которые хотели получить награду за его отрубленную голову от Давида. Но вместо этого Давид велел отрезать убийцам руки и ноги, а их гела повесить в Хевроне над прудом в назидание тем, кто вздумает покушаться на жизнь царя. Голову Иевосфея он торжественно похоронил в гробнице Авенира.

После смерти Авенира и свержения династии Саула Давид оставался самым серьезным претендентом на израильский престол. И не только потому, что он стоял во главе армии–победительницы, а еще и из–за того, что Самуил помазал его когда–то в цари. Представители северных племен, напуганные ростом могущества филистимлян, прибыли в Хеврон и официально предложили Давиду престол. Таким образом, после семи с лишним лет царствования в Хевроне Давид стал царем всего израильского народа.

Объединенное царство Израиля не имело своей столицы. Хеврон располагался слишком далеко к югу и не подходил на роль главного города страны. В этом смысле гораздо более предпочтительным было положение Иерусалима. Правда, он издавна принадлежал иевуссеям. Построенный на трех холмах, защищенный крепостью на неприступной скале Сион, он успешно отражал все нападения. Давид штурмовал город раз за разом, но все безуспешно. Расстроенный неудачами, он заявил: «Кто прежде всех поразит Иевуссеев, тот будет главою и военачальником» (1 Пар. 11:6). Эту задачу успешно решил Иоав. Ученым удалось разгадать, как израильтяне овладели городом, благодаря открытию английского офицера, капитана Уоррена. В 1867 году, осматривая Иерусалим и его ближайшие окрестности, он среди развалин мусульманской мечети обнаружил яму, ведущую в глубь земли. Спускаясь по выдолбленным в скале ступенькам, он дошел до подземного водоема с ключевой водой. Несмотря на темноту, офицер заметил прямо над головой круглое отверстие в скале. Раздобыв лестницу и веревку, он полез туда. Это был пробитый в стене канал, который шел сначала горизонтально, а затем по вертикали. Уоррен с огромным трудом поднялся по нему вверх и на высоте тринадцати метров увидел коридор с высеченными в камне ступеньками, который вел в слабо освещенную пещеру. Оттуда по узкой расщелине он выбрался наружу и, к своему изумлению, убедился, что находится внутри древних стен города. Тоннель, как установили археологи, был построен в конце II тысячелетия до и. э. Видимо, по нему и пробрались воины Иоава в крепость.

Завоеванный Иерусалим называли еще «городом Давидовым». Царь тут же развернул строительные работы по обустройству города. Одной из задач стало возведение дворца — резиденции правителя. С этой целью он наладил торговые отношения с царем города Тира Хирамом, который прислал в Иерусалим кедровое дерево для строительства, а также ремесленников и зодчих. С их помощью было построено здание, не уступавшее дворцам самых могущественных царей соседних государств. Тир был финикийским (или, что то же самое, ханаанским) городом. По свидетельству древнееврейского историка Иосифа Флавия (I в. н. э.), он был основан в XIII в. до н. э. После раздела евреями Земли обетованной Тир граничил с землями колена Асирова, но им владели жители, основавшие город, и он долгое время управлялся их царями. Таким образом, мы имеем убедительный пример добрососедских отношений между арийскими и еврейскими племенами.

Давид перенес в новую столицу ковчег завета, который со времен Саула находился в маленьком городке Кириаф — Иариме. В результате Иерусалим стал и религиозным центром израильского государства. Вместе с тем Давид старался расширить пределы своего царства. Он покорил эдомитян и идумеян на юге, моавитян (на восточном берегу Иордана) и аммонитян, проживавших чуть севернее. Война с аммонитянами складывалась для евреев наиболее тяжело, потому что тем помогали пять арамейских царей. Тем не менее решающее сражение закончилось в пользу израильтян. Благодаря своим завоеваниям Давид создал крупную державу. Ее границы простирались до самого Евфрата. Внутри Палестины Давид в ряде битв сумел разгромить филистимлян. В этих войнах израильтяне поражали потомков рефаимов.

Согласно Библии, рефаимы — один из древнейших народов, обитавших некогда в Ханаане. Он назывался так по имени своего родоначальника Рафа и отличался необыкновенною величиною роста и силой. Этот народ упоминается среди ханаанских племен во времена Авраама. Место жительства его находилось в различных местах: в земле Васанской, в земле Моавитской, в земле Аммонитской и др. С рефаимами в Священном Писании нередко соединяются и также называются рефаимами и некоторые другие племена, отличающиеся огромным ростом и силою: енакимы, емимы, зузимы, замзузимы. Вообще, в переводе с древнееврейского слово «рефаимы» означает «исполины». Во времена вступления евреев в Землю обетованную собственно рефаимов, как племени, почти уже не существовало. Оставались только некоторые из их потомков, например, во времена Моисея — Ог, царь Васанский, во времена Навина — Енакимы в Хевроне и в земле Филистимской, во времена Давида — Голиаф, Иесфий, Лахмий, брат Голиафа, живший тоже в земле филистимской. В Библии упоминается Рефаимова долина, располагавшаяся недалеко от Иерусалима, по направлению к Вифлеему. По всей очевидности, Вифлеем находился в непосредственной близости от нее (1 Пар. 11: 15–18). Эта долина была плодоносна и изобиловала хлебными полями (Ис. 17:5), отсюда можно заключить, что рефаимы были не только прекрасными воинами, но и опытными земледельцами. Долина рефаимов неоднократно служила местом столкновений между израильтянами и филистимлянами (1 Цар. 5:18; 23:13; 1 Пар. 11:15). Имя родоначальника Рефаимов — Рафа, на наш взгляд, восходит к названию всеобщего закона древних ариев «rta», и Раф есть земное воплощение бога Асте — Рофа (Асте — Ро- та, взаимозаменяемость букв «ф» и «т» в данном случае общепризнана), истинного Рода. Рефаимы — потомки арийцев. К моменту заселения евреями Палестины они уже в значительной степени смешались с другими народами, и потому, собственно, чисто арийских родов (рефаимов) оставалось не так много. Но в своем большинстве они концентрировались на территории, контролировавшейся филистимлянами.

Слово «рефаимы» в некоторых местах Библии имеет и другое значение. Так, в Книге Иова (26:5), в Книге пророка Исайи (14: 9–10; 26: 14–19) оно означает умерших. Совершенно ясно, что наиболее древний народ, проживавший некогда на данной территории, но, как говорится, сошедший на нет, мог ассоциироваться у этих авторов с обитателями царства мертвых. Для еврейских авторов, к тому же, победа над рефаи- мами символизировала мощь их народа, доказывала его состоятельность как самостоятельного «субъекта» мировой истории.

Среди племен, относимых к великанам, выделим также енакимов. Их название родственно имени Енох. Но Енохом, как известно, звали старшего сына Каина, первого градостроителя. В свете уже упоминавшейся гипотезы о том, что Каин мыслился в качестве родоначальника ханаанеев, идея представлять енакимов как потомков Еноха кажется нам весьма плодотворной. Мы причисляем ханаанеев к арийским народам, а значит, и их сынов создатели Библии могли относить к рефаимам.

В Библии упоминается еще один Енох — один из благочестивейших патриархов допотопного мира. Сведения, сообщаемые о нем, хотя и очень кратки, но весьма важны. Дважды говорится, что Енох ходил перед Богом (Быт. 5: 22,24). То же же самое выражение употреблено и применительно к Ною (Быт. 6:9). Существует точка зрения, ее приводят Р. Грейвс и Р. Патай в книге «Иудейские мифы. Книга Бытия», что Енох на самом деле есть Ной. Если это так, то образ Еноха напрямую связывается с переселенцами из Европы. Во всяком случае, древние иудеи и арабские писатели прилагали к Еноху эпитет ученого и считали его изобретателем письменности, арифметики и астрономии, а эти знания принесли на Ближний Восток соотечественники строителей Аркаима и Сто- унхенджа. Бог поселил Еноха в жилище блаженства, так что он не видел смерти (Евр. 11:5). В этом смысле его параллелью в русском фольклоре (а, возможно, и прототипом!) выступает Аника–воин — богатырь, славный своею силой, сражающийся в сказке с самою смертью.

Название «емимы» можно связать с именем Йаму — финикийского бога моря, а значит, оно обозначает один из «народов моря», который «осел» в Палестине. Очевидно, что это филистимляне. Что же касается двух оставшихся названий — «зузимы» и «замзузимы», то, по всей вероятности, это прозвища, данные потомкам ариев и праславян местными племенами.

Давид своими победами над филистимлянами и коренными народами Палестины (народами «великанов») доказал жизнеспособность союза израильских племен, ставшего доминирующей военной силой в регионе. Об устойчивости «режима Давида» свидетельствует то, что ни мятеж против Давида, который возглавил его сын Авессалом, ни более поздняя гражданская междоусобица, где вождем восставших был вениамитянин Савей, не достигли своей цели. Власть Давида оба раза восторжествовала. Другое дело, что сам Давид не позаботился о преемнике и тем самым спровоцировал конфликт между двумя своими сыновьями — Адонией и Соломоном.

Адония, сын Агиффы, был красивым и надменным юношей. Пользуясь поддержкой северных племен, а также такого влиятельного лица, как Иоав, он не сомневался в своей победе и разъезжал по городу в царской колеснице под охраной дворцовой гвардии в пятьдесят человек. Соломон же был менее популярен, но и его поддерживали влиятельные лица во главе с верховным жрецом Садоком и пророком Нафаном. Кроме того, на его стороне были отборные части армии, возглавляемые преданным ему полководцем Ванеей.

Тем врехменем вокруг умирающего Давида плелись сети интриг. Адония решил заранее проложить себе путь к престолу. Он устроил для своих сторонников пир, являвшийся, по сути дела, военным советом. В нем приняли участие Иоав, все царские сыновья, кроме Соломона, и некоторые вожди северных племен. Весть об этом дошла до дворца, и «партия» Соломона решила действовать без промедления. Пророк Нафан поспешил к Вирсавии, матери Соломона, и приказал ей немедленно сообщить, что Адония самовольно провозгласил себя царем. Сам он обещал прийти чуть позже, чтобы подтвердить правдивость ее слов. Обвинение было ложным или, правильнее сказать, преждевременным, но ситуация обострилась настолько, что враждующие стороны не гнушались никакими приемами. Вирсавия подошла кизголовью больного царя и рассказала об «измене» Адонии, что тут же подтвердил Нафан. Тогда Давид, собравшись с силами, приказал помазать на царство Соломона. Так была выиграна битва за престол.

Участники пиршества у Адонии, узнав о выборе царя, в панике разбежались. Соломон дал обещание Адонии, что не будет преследовать его, если только тот не станет покушаться на престол. На том братья и разошлись с миром. Вскоре в столице состоялась торжественная коронация Соломона. На жертвенник возложили для всесожжения тысячу быков, тысячу баранов и тысячу ягнят. Обряд помазания совершил верховный жрец Садок, верный сторонник нового царя.

Давид скончался на семидесятом году жизни, после сорока лет царствования, оставив сыну в наследство крупное государство, границы которого простирались от Дамаска до Египта и от Средиземного моря до земель к востоку от Иордана.

ЦАРЬ СОЛОМОН

(965–928 гг. до н. э.)

В момент вступления на престол Соломону было всего двадцать лет, но он оказался энергичным правителем и чрезвычайно искусным дипломатом. Его противников, рассчитывавших на молодость и неопытность молодого царя, постигло разочарование. Адония и Иоав, отстраненные от руководства страной, пребывали в Иерусалиме, и, возможно, с ними не произошло бы никакой беды, если бы Адония не совершил роковой ошибки. Он через Вирсавию попросил Соломона отдать ему в жены одну из наложниц отца — Ависагу Сунамитянку, ту самую, которая согревала немощного Давида в последние недели его жизни. Соломон почтительно выслушал мать, но удовлетворить просьбу брата решительно отказался. Более того, он стал подозревать, что Адония задумал какую–то хитрость: женитьба на одной из наложниц царя давала основания для возобновления борьбы за трон. Ведь, согласно старинному обычаю, гаремом покойного царя мог воспользоваться только его законный наследник Разгневанный Соломон решил, что Адония нарушил обещание не оспаривать у него царскую власть, и поручил Ванее расправиться с братом и его ближайшим союзником Иоавом. Оба они были убиты.

Давид оставил сыну процветающее «хозяйство», но и к нему следовало приложить руку. «И дал Бог Соломону мудрость и весьма великий разум, и обширный ум, как песок на берегу моря» (3 Цар. 4:29). Первым делом юный царь позаботился о предотвращении нападений извне. Женившись на дочери фараона, он обезопасил свои южные границы и приобрел очень важного союзника на случай нападения с севера. Еврейские племена впервые с незапамятных времен могли окунуться в стихию мирной жизни. Память об этом счастливом времени сохранилась на долгие века, и составители Библии не жалели слов, чтобы прославить Соломона. Он на радость подданным, оказался также и умелым руководителем. На все высшие государственные должности Соломон назначил своих сторонников и преданных друзей. Учтя опыт прежних правителей, он старался укреплять свою власть за счет ослабления союза северных колен. Для этого он разделил страну на двенадцать административных округов, границы которых лишь частично совпадали с территорией отдельных племен. Во главе каждого из них был поставлен наместник и начальник гарнизона, все доверенные люди царя. Округа поочередно, каждый в течение месяца в году, снабжали продовольствием царский двор и армию.

Сама армия также подверглась реформированию. Давид при проведении военных операций основную ставку делал на действие пехоты, что даже по тем временам было глубоким анахронизмом. Соломон, ломая устоявшиеся традиции, создал мощный конный корпус, состоявший из четырнадцати тысяч боевых колесниц. Он модернизировал также армейские обозы, введя в них повозки и конные упряжки. Кроме того, он построил в ряде израильских городов конюшни. Самые большие из них находились в Мегиддо (город, расположенный неподалеку от реки Киссон на севере Ханаана).

В 1925 году американская археологическая экспедиция обнаружила в долине Изреель развалины города Мегиддо. Этот город имел огромное стратегическое значение, поскольку защищал северные рубежи долины, через которые проходил торговый путь из Азии в Египет. Давид и Соломон превратили Мегиддо в сильную крепость, но сам город существовал, начиная с III тысячелетия до н. э. Среди руин были обнаружены построенные царем Соломоном конюшни на четыреста пятьдесят лошадей. Они были расположены вокруг большой площадки, где, по всей видимости, объезжали и поили лошадей и где, возможно, происходили конские ярмарки. В 3 Цар. (10: 28,29) говорится: «Коней же царю Соломону приводили из Египта и из Кувы; царские купцы покупали их из Кувы за деньги. Колесница из Египта получаема и доставляема была за шестьсот сиклей серебра, а конь за сто пятьдесят. Таким же образом они руками своими доставляли все это царям Хеттейским и царям Арамейским». «Царские купцы» являлись посредниками в торговле между азиатскими царствами и Египтом: они покупали коней в Киликии (область в Малой Азии) и продавали их в Египет, откуда в свою очередь вывозили колесницы. Ярмарка в Мегиддо была перевалочным пунктом, где могли встречаться торговцы из разных стран и устраивать свои торговые операции.

Особо дружеские отношения связывали Соломона с царем финикийского Тира — Хирамом. Финикийцы доставляли израильтянам кедровые и кипарисовые деревья для проведения строительных работ в обмен на пшеницу и оливковое масло. Бригады финикийских ремесленников за плату работали на израильских стройках. В горах у Соломона работало 80 ООО камено- секов и 70 ООО грузчиков, за которыми присматривало 3300 надсмотрщиков. Царь повелел привозить только большие и хорошо обработанные камни. «Обтесывали же их работники Соломоновы и работники Хира- мовы и Гивлитяне, и приготовляли дерева и камни для строения дома [три года]» (3 Цар. 5:18).

Без помощи царя Хирама немыслимо было бы и строительство легендарного храма Соломона. В Библии дано достаточно конкретное его описание. Храм стоял на подиуме и представлял собой прямоугольную конструкцию с размерами 25 на 50 метров при высоте около 15 и толщине стен до 6 метров. Внутри он состоял из трех частей, расположенных на единой оси. Такая схема храма известна в Палестине с середины

II тысячелетия до н. э. и может считаться традиционной для ханаанейской, а далее и финикийской архитектуры. Археолог А Мазар, проведя исчерпывающий анализ библейского текста, особо подчеркнул преемственность древнеханаанских строительных традиций при возведении храма. Даже толщина его стен была такой же, как у более древнего храма в Сихеме. По общим же размерам храм Соломона превышал известные образцы как ханаанейской, так и финикийской храмовой архитектуры. Интерьер, согласно библейскому описанию, состоял из портика, святилища и дави- ра — помещения для священных предметов. При этом давир не был отделен стеной от святилища, для него предполагался занавес или деревянная перегородка. Кроме того, он находился на более высоком уровне, и к нему вело несколько ступеней. По продольным сторонам храма располагались трехэтажные вспомогательные помещения, которые, по мнению археолога К. Кеньон, могли служить царской сокровищницей и одновременно являлись дополнительной к стенам главного зала опорой. Перед храмом же — по всей его ширине — был сооружен притвор шириной 5 метров.

Появление подобного плана храмовых сооружений исследователи связывают с постройками II тысячелетия до н. э. в Ханаане и Северной Сирии. А Мазар указывает на безусловные прототипы Соломонова храма в Эбле (территория Сирии, к северу от Дамаска), Мегиддо, Сихеме. Он же справедливо указывает, что зафиксированное Библией широкое применение при возведении храма ввозного кедрового дерева соответствует употреблению того же материала создателями ханаанейских и филистимлянских храмов. И там, и тут щедро применялось золото, прежде всего для облицовки — поверх кедрового дерева — внутренних помещений храма, обкладки деревянного алтаря, а также для производства многочисленных культовых принадлежностей, необходимых для богослужений, таких как ритуальный стол, светильники, блюда, чаши, кадильницы и т. д.

Ковчег завета был помещен внутрь давира. Его защищали с флангов два херувима с распростертыми крыльями. Они были вырезаны из масличного дерева и обложены золотом. Херувимы были подобны сфинксу: они имели туловище льва или быка, крылья орла и голову человека. Этот орнаментальный мотив, по определению А Мазара, подобно прочим украшениям храма — деревянным, каменным, золотым, медным, костяным — таким, как орнаментальные решетки, плоды и цветы, цепи, бордюры, изображения фантастических и реальных животных, людей, деревьев, был широко распространен в искусстве ханаанеян, финикийцев и сирийцев бронзового и железного веков. Несомненно присутствовала здесь и знаменитая финикийская резьба по слоновой кости.

Две орнаментированные медные колонны — Иа- хин и Воаз, — стоявшие у фасада Соломонова храма, были, вероятно, чисто декоративны. Изготовление этих крупных медных изделий Библия связывает с мастером Хирамом из Тира (тезкой тирского царя), который «владел способностью, искусством и уменьем выделывать всякие вещи из меди. И пришел он к царю Соломону и производил у него всякие работы» (3 Цар. 7:14). Это служит еще одним подтверждением тесных связей евреев с финикийскими ремесленными центрами, славившимися, помимо прочего, медными изделиями. Целый ряд последних перечислен в библейском описании храма и дворца Соломона (еще одного его «детища») — подставки для ритуальных чаш с большими колесами, украшенные изображениями львов, волов и херувимов, умывальники, лопатки, декоративные изображения фруктов и, наконец, «литое медное море» — большой круглый бассейн диаметром около 5 и глубиной около 2,5 метра с рельефным орнаментом, стоящий на 12 фигурах волов. Подчеркнем, что все эти данные, касающиеся Соломонова храма в Иерусалиме, как общие его параметры, так и детали, переданы библейским текстом. Но сам храм так и не раскопан и, более того, для раскопок при нынешних условиях недоступен. Это связано со специфическими трудностями археологических исследований в древних городах, где важнейшие памятники перекрыты не менее важными, принадлежащими последующим периодам. Предполагается только, что на месте Соломонова храма стоит мусульманская мечеть Харам эс-Шериф.

История со строительством храма нам интересна, в первую очередь, потому, что служит очевидным доказательством вовлеченности Израиля в орбиту экономической политики и хозяйственной деятельности Финикии. К Кеньон вообще считает, что «храм носил полностью финикийский характер». О тесных связях между двумя странами говорит и одна не совсем обычная сделка, о которой рассказывает Библия. Соломон взял взаймы у Хирама сто двадцать талантов золота и отдал ему в залог двадцать городов в земле Галилейской. Правда, эта сделка явно не устроила тирского царя. «И вышел Хирам из Тира посмотреть города, которые ему дал Соломон, и они не понравились ему. И сказал он: что это за города, которые ты, брат мой, дал мне?» (3 Цар. 9: 12,13). В этих словах звучит явная обида, финикиец рассчитывал на большее и потому не мог скрыть своего разочарования. Вполне возможно, что эта история стала причиной конфликта между Израилем и Финикией, поскольку буквально тут же сообщается, что тесть Соломона, царь Египетский, сжег город Газер, а всех Хананеев, живших в этом городе, побил. Напомним, что ханаане — это самоназвание финикийцев, поэтому набег египтян можно назвать своеобразной «акцией устрашения» для Хирама и его подданных. Фараон продемонстрировал свою полную поддержку политики израильтян в Ханаане, и Хирам счел более благоразумным не раздувать огонь неудовольствия. Более того, он послал на корабле своих мореходов, которые вместе с подданными Соломона отправились в страну Офир и, как говорит Библия, «взяли оттуда золота четыреста двадцать талантов и привезли царю Соломон» (3 Цар. 9:28). Думается, что это была обычная военная экспедиция, доход от которой пошел исключительно в казну Израиля.

Соломон прославился своей любвеобильностью. В его гареме было множество женщин из самых разных стран. Точно так же он был большим демократом в религии, допуская существование в своей стране культов разных богов. Но в кадровом вопросе Соломон был откровенным националистом и назначал на руководящие должности исключительно евреев. «Весь народ, оставшийся от Аморреев, Хеттеев, Ферезеев, [Ханаанеев], Евеев, Иевуссеев и [Гергесеев], которые были не из сынов Израилевых, детей их, оставшихся после них на земле, которых сыны Израилевы не могли истребить, Соломон сделал оброчными работниками до сего дня. Сынов же Израилевых Соломон не делал работниками, но они были его воинами, его слугами, его военачальниками и вождями его колесниц и его всадников. Вот главные приставники над работами Соломоновыми: управлявших народом, который производил работы, было пятьсот пятьдесят» (3 Цар. 9: 20–23). Нам предельно четко объясняется, как израильтяне организовывали власть в захваченных ими ханаанских городах: представители коренного населения в начальники не допускались.

Нельзя, однако, не подивиться, какие имена выбрали ближайшие сподвижники Соломона. Армией у него командовал еврей с русским именем — Ванея. Стоит только подивиться, что ни один комментатор Библии не написал об этом! Но пойдем дальше. Первосвященником у Соломона был Садок Это имя почти что совпадает с именем нашего былинного героя Садко, во всяком случае, не подлежит сомнению, что слова эти родственные. В связи с этим возникает естественный вопрос: какой народ придумал это имя первым? Разберемся вначале с нашим новгородским купцом. Современное русское слово «сад» означает участок земли, засаженный деревьями, кустами или цветами. Но у него было и более древнее значение, которое передают другие наши слова — «огород» и «город», то есть «огороженный участок земли». В английском языке слово «сад» и произносится очень похоже — «garden». На это древнее значение в нашем языке указывает слово «посад», где первый слог является приставкой. Таким образом, садом в древности называли также оседлое поселение, стан или город. В таком случае имя Садко означает попросту «горожанин». Для новгородского купца это прозвище подходит идеально. Однако оно не менее уместно и для верховного священника израильтян. В отличие от большинства евреев, занимавшихся скотоводством и кочевавших с места на место, он находился постоянно при храме, внутри города. А то, что у его имени славянские корни, нас уже не должно удивлять, кстати, как и у популярной среди евреев фамилии «Гордон».

Отдельного разговора заслуживает и имя самого царя. Оно происходит от еврейского слова «мир». Но ведь именно оно является составной частью многих славянских имен — Мирон, Мирко, Мирослав, Любомир, Звонимир, Яромир, Будимир и т. д. Подобного ряда нельзя выделить из общего набора еврейских имен. Отсюда можно заключить, что имя «Соломон» служит еврейским аналогом славянского имени «Мирон», его иноязычной «калькой».

Все эти примеры свидетельствуют, что израильтяне эпохи единого царства активно впитывали культуру своих «подданных» — ханаанеев и филистимлян. Наличие чужеродных имен у первых лиц Израиля подсказывает нам, что важным способом проникновения евреев в ханаанейские властные структуры было «растворение» в местной среде и использование псевдонимов. Там, где у израильтян недоставало военной силы, они действовали хитростью. В итоге тот или иной город завоевывался как бы изнутри, незаметно для его жителей, которые превращались из хозяев в рабов. Библия не говорит об этом напрямую, но она сохранила те обрывочные сведения, по которым мы можем в общих чертах восстановить подлинную картину событий.

В годы царствования Саула, Давида и Соломона евреи сумели обосноваться и установить контроль над большей частью Ханаана. Процесс их утверждения на этой территории занял более двух веков и включал как военные, так и мирные способы завоевания. Последние явно недооценены исследователями, но в силу существенного превосходства ханаанеев в вооружении и военном искусстве преобладали именно они. Факт объединения племен под властью монарха говорит о высокой степени политического самосознания нации. В царствование Соломона была сформирована национальная элита, способная решать крупные военные и хозяйственные задачи. А Мазар отмечает, что израильские слои X в. до н. э. идентифицированы помимо столицы еще, по крайней мере, в 19 городах и что они позволяют определить новый стереотип поселения. Культ Единого Бога еще не победил среди израильтян, и тот же Соломон, к примеру, даже служил другим богам, но его основные положения к тому времени твердо укоренились в сознании древних евреев. Впереди еврейский народ ждали века лихолетий, но он уже сплотился настолько, чтобы, пережив период потрясений, донести до самых отдаленных уголков земли свою религию и культуру.

Эпоха единого Израиля длилась совсем недолго, менее века. Сын Соломона, Ровоам, оказавшись на иерусалимском престоле, потребовал от северных племен выплаты столь огромных налогов, что те почли за благо отказаться от союза с ним. Тогда юный царь вознамерился принудить их к этому силой и послал на север карательную экспедицию. Но армия северян разгромила ее. Десять северных племен отделились от колена Иуды. Так держава Давида и Соломона распалась на два слабых, враждующих друг с другом царства: Израиль и Иудею.

На пятый год после раскола фараон Сусаким, убедившись, что оба его соседа ослаблены постоянными конфликтами, опустошил Иудею и часть Израиля. Он ушел лишь тогда, когда Ровоам заплатил громадный выкуп, отдав ему величайшие сокровища Иерусалимского храма и царского дворца. Великолепие и блеск Соломоновых сооружений померкли уже спустя двадцать лет после их создания: там, где раньше сверкало золото, остались голые стены. От былого блеска «в одночасье» не осталось и следа…

Дальнейшую историю израильских колен можно представить как постоянное приспособление к политике тех государств, которые доминировали в данный момент на Ближнем Востоке. Вхождение евреев в мировую цивилизацию происходило очень трудно, и успехи к ним приходили в значительной степени не на полях сражений, а в результате компромиссов с более сильными завоевателями, дипломатических побед и интриг. Это был медленный процесс, но он вел к нужному результату. В итоге евреи не просто сохранились как самостоятельный этнос, они научились влиять на мировую политику и жизнь других народов.

Глава 23 АРИЙСКИЕ ЖЕНЩИНЫ В СУДЬБЕ ИЗРАИЛЬСКИХ ЦАРЕЙ

Ты — женщина, и этим ты права. От века убрана короной звездной, Ты — в наших безднах образ божества!

Мы для тебя влечем ярем железный, Тебе мы служим, тверди гор дробя, И молимся — от века — на тебя!

В. Брюсов
Никто не сможет упрекнуть нас в чрезмерном национализме или квасном патриотизме, если мы заявим, что мужчины всего мира восхищаются русскими женщинами. Это наше национальное богатство, самое ценное достояние России. В суровую годину испытаний и неурядиц именно они выступали хранительницами русского духа, берегинями наших национальных образов и сокровенных духовных знаний.

Распад и гибель Средиземноморской Руси предопределили и совершенно новое состояние арийских племен. Будучи отрезаны от европейских соплеменников, они могли рассчитывать только на свои собственные силы. Семитские племена неминуемо должны были «проглотить» этот островок арийской цивилизации, вопрос заключался лишь в том, как быстро они это сделают. Из Библии мы знаем, что арийцы–ханаанеи не препятствовали расселению евреев в Ханаане и не противодействовали заключению смешанных браков. В результате какая–то доля израильтян впитала в себя арийские гены еще три с лишним тысячи лет назад. Не избежали этого, вопреки запрету Яхве, и израильские цари из рода Давида.

ДОЧЬ ШУИ, ЖЕНА ИУДЫ

Первый наш рассказ касается истории рода Иуды, четвертого сына Иакова от Лии. Колено Иудино, во главе которого стоял он, было одним из наиболее многочисленных и могущественных (Числ. 1: 26,27). Иуда женился на дочери хананеянина, которого звали Шya. Своему первенцу молодожены дали имя Ир. Вслед за ним родились еще двое сыновей — Онан и Шела. Учитывая родство ханаанеев с ариями, имена сыновей Иуды (с поправкой на условность гласных в древнееврейском прочтении) можно воспроизвести и так — Яр, Он и Сила. Иуда и его семья жили среди ханаанеев в городе Одолламе. Этот город находился недалеко от Иерусалима и служил резиденцией ханаанейских царей. Библия специально подчеркивает, что Иуда «отошел от братьев своих» (Быт. 38:1). Немудрено поэтому, что его сыновья носят нееврейские имена.

С религиозной точки зрения брак израильтянина с хананеянкой был нарушением воли Яхве (Втор. 7:3). Бог Израиля запрещал вступать в родство с народами Ханаана. На первый взгляд, проступок уважаемого израильтянина кажется совершенно невинным. Ну, подумаешь, влюбился. Вон, у Моисея обе жены тоже были нееврейками. Но для составителей Библии это сопоставление ровным счетом ничего не значило, поскольку, в отличие от Моисея, Иуда был в числе предков израильских царей (четвертым после Авраама, Исаака, Иакова), а наследственная линия, по их мнению, должна была быть этнически «чистою». Иуду надо было как–то оправдать и женить на еврейке. Так, в главе 38‑й Книги Бытия появилась душещипательная история Фамари, жены Ира.

Редакторам жизнеописания Иуды, перво–наперво, надо было пресечь ханаанскую линию его рода. Эту задачу они решали последовательно. Вначале сообщается, что Господь прибрал Ира, который оставил Фа- марь бездетной. Тогда Иуда женил на ней своего второго сына — Онана, но тот по воле редакторов оказался онанистом и изливал семя на землю, чем прогневал Господа, был им наказан и тоже отошел в мир иной. Тогда Иуда объявил Фамари, что если она останется вдовою в доме своего отца, пока подрастет третий сын его, Шела, то она сделается женою последнего. Это была отговорка, потому что отец беспокоился за судьбу Шелы и не желал ему судьбы его братьев. Видя, что Иуда не исполнил своего обещания, Фамарь решила завлечь в свои сети его самого. Дочь Шуи к тому времени уже умерла, и Фамарь, переодевшись блудницей, сумела обольстить свекра. Когда ее обман раскрылся, она была уже беременна. Узнав всю правду, Иуда сказал: «Она правее меня, потому что я не дал ее Шеле» (Быт. 38:26). И осталась Фамарь при Иуде и родила ему двух близнецов — Фареса и Зара. Первый из них занимает место в родословии Иисуса Христа (Мф. 1:3).

Мы так и не узнаем, как звали хананеянку, которую полюбил Иуда, полюбил так сильно, что ушел от своих родственников в город жены. Редакторы вычеркнули ее имя из истории, и сделано это намеренно. Ее место заняла Фамарь — образ, как нам кажется, выдуманный. Составители Библии придумали историю, которая призвана убедить всех в том, что наследники Иуды были чистокровными евреями. Их цель совершенно понятна, но ясно также, что это сознательная «лакировка» действительности.

РААВ ИЗ ИЕРИХОНА

Рассказ о блуднице Раав — это история предательства, совершенного женщиной ради спасения своего рода. Вкратце она такова. Перед тем как напасть на Иерихон, Иисус Навин послал на разведку двух своих воинов, перерядив их в ханаанские одежды. Они проникли в город и остановились на ночлег в доме Раав. Между тем иерихонскому царю доложили о появлении в городе незнакомцев, и тот прислал к женщине стражников с требованием выдать вражеских шпионов. Раав, однако, успела спрятать их на крыше дома и уверяла пришедших к ней дознавателей, что гости уже покинули ее дом, и она про них ничего не знает. Ее доводы выглядели убедительно, и иерихонский царь поверил женщине. Он отправил за лазутчиками погоню, но она не принесла никаких результатов.

Тем временем Раав поднялась на крышу дома и взяла с израильтян клятву, что в случае захвата города они сохранят жизнь ей, а также ее отцу, матери, братьям и сестрам. Условным знаком неприкосновенности ее дома должна была стать ярко–красная веревка, вывешенная в окне со стороны улицы. Потом они незаметно перелезли через городские стены и благополучно добрались до своего лагеря. О последовавшем затем штурме города мы уже говорили. Согласно библейскому тексту, израильские воины ворвались в город и истребили поголовно всех жителей, за исключением Раав и ее семьи. Впоследствии Раав вышла замуж за израильского князя Салмона и вошла в родословную царя Давида и Христа (Мф. 1:5).

Имя Раав иногда пишут несколько в другой транскрипции, как Рахав. Сливаясь, буквы «х» и «в» дают звук «ф», поэтому ее образ можно рассматривать как женскую параллель Рафа — прародителя рефаимов. Схожее имя носит и древнеарийская богиня любви и сладострастия Рати. Она — дочь Мары (Марея — Аморея!) и жена бога любви Камы (Хама!). Ее ближневосточной параллелью служит Аста — Рта. Мы вновь оказались в кругу хорошо знакомых арийских персонажей и можем заключить, что Раав считалась земным воплощением богини Астарты и была, по всей вероятности, ее верховной жрицей. Вот почему израильские воины сумели спастись! Раав спрятала их в священном приделе храма, куда стражники войти не посмели. Сама же она обладала статусом неприкосновенности, и потому иерихонский царь не наказал ее за «потерю бдительности». Попутно мы открыли, почему Раав названа блудницей: во–первых, Астарта — языческая богиня и всякое поклонение ей считалось блудом, а во–вторых, в храмах Астарты, действительно, занимались ритуальной проституцией. В связи с этим мы не можем не сказать несколько слов, извиняющих в какой–то степени Раав. Разведчики попросили защиты в храме, выдача их, с точки зрения чисто религиозной, выглядела бы святотатством. Раав на деле реализовала часто провозглашаемый церковными деятелями принцип — религия вне политики. В этом смысле ее поведение безупречно. Другое дело, что она предала интересы своего народа и своего государства.

Составители Библии не только скрыли информацию о том, что Раав была жрицей Астарты, но еще и выставили ее верующей во всемогущество своего Бога. Она говорит разведчикам: «Я знаю, что Господь отдал землю сию вам, ибо вы навели на нас ужас» (Нав. 2:9). В Новом Завете дважды отмечается сила веры Раав. Апостол Иаков в своем соборном послании говорит (Иак 2:25): «Подобно и Раав блудница не делами ли оправдалась, приняв соглядатаев и отпустив их другим путем? Ибо, как тело без духа, так и вера без дел мертва». Ему вторит и апостол Павел в своем послании к евреям (Евр. 11:31): «Верою Раав блудница, с миром приняв соглядатаев (и проводив их другим путем), не погибла с неверными». Поступок Раав потряс воображение евреев, его внутреннее, духовное обоснование прямо–таки сродни евангельской идее возлюбить врагов своих. Разница только в одном: никакой веры в Бога евреев у Раав не было. Более того, скорее всего, она приобщила своего израильского мужа к священным ритуалам почитания богини Астарты.

РУФЬ, ПРАБАБКАДАВИДА

В эпоху правления судей в Ханаане однажды разразился голод. В поисках пропитания житель Вифлеема, по имени Елимелех, вместе со своей женой Ноеминью, двумя сыновьями и всем имуществом переправился на ту сторону Иордана и поселился в Моаве. Сыновья взяли себе в жены моавитянок Орфу и Руфь. И прожили они так около десяти лет, однако судьба не благоприятствовала семье Елимелеха; мужчины вскоре умерли, оставив трех овдовевших женщин без средств к существованию.

Ноеминь затосковала по своей родине. Кроме того, прослышала она, что жизнь там переменилась к лучшему. Тогда Ноеминь собрала свои нехитрые пожитки и отправилась туда, и обе снохи вышли в путь вместе с ней. Но мудрая женщина заявила им: «Да сотворит Господь с вами милость, как вы поступали с умершими и со мною! да даст вам Господь, чтобы вы нашли пристанище каждая в доме своего мужа!» (Руф. 1:8,9). И поцеловала их. Женщины расплакались от волнения, но предложение свекрови приняла только Орфа. А Руфь со слезами на глазах ответила: «Не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог — моим Богом; и где ты умрешь, там и я умру и погребена буду. Пусть то и то сделает мне Господь, и еще больше сделает; смерть одна разлучит меня с тобой» (Руф. 1:16,17).

Когда женщины пришли в Вифлеем, то Ноеминь стала называть себя Марою. Первое имя по–еврейски значит «приятная», а второе — «горькая». И в самом деле, после потери близких у Ноемини наступили горькие времена. Но в истории с переменой имени еоъ и другой подтекст. В славянской мифологии Мара — боганя смерти, зимы и ночи. Она олицетворялась в образе устрашающем: неумолима и свирепа, зубы ее опаснее клыков дикого зверя, на руках страшные, кривые когти. Ситуация с двумя женщинами напоминает обычный сказочный зачин. Старуха–колдунья уводит юную красавицу в неведомый ей мир, где ее ждут смертельные испытания. В Вифлееме Руфь, как иноземка, не имела никаких прав, ее положение можно было в буквальном смысле назвать рабским. И выжить в такой ситуации, не опустить руки и не сломаться — могло помочь, как и в сказке, только чудо.

В Моаве у Руфи были родные и друзья. Расстаться с ними, с домом, решиться помогать в старости не своим родителям, а иноплеменной свекрови, да еще в чужой стране — поступок неординарный. Пойти на такое можно или по большой глупости, или от великой святости. В первом случае человек в какой–то момент задумается, осознает всю тяжесть взваливаемой на себя ноши и отступится, как это сделала Орфа. Во втором — пойдет до конца и обязательно, как Руфь, победит… Здесь самое время напомнить, что имя этой библейской, точно так же, как и у Раав, указывает на ее принадлежность к народу рефаимов, создателей Средиземноморской Руси.

Ноеминь и Руфь пришли в Вифлеем во время жатвы, когда на пригородных полях убирали ячмень. Никаких средств к пропитанию у них не было, поэтому Руфь стала собирать колосья, оставленные на поле жнецами. От рассвета до сумерек работала она, чтобы не пропустить ни одного колоска, а вечером ей еще надо было приготовить ужин для свекрови. И так продолжалось изо дня в день. Невольно на память приходят стихи Н. А Некрасова:

В полном разгаре страда деревенская…
Доля ты! — русская долюшка женская!
Вряд ли труднее сыскать.
Немудрено, что ты вянешь до времени,
Всевыносящего русского племени
Многострадальная мать!
Зной нестерпимый: равнина безлесная,
Нивы, покосы да ширь поднебесная —
Солнце нещадно палит.
Бедная баба из сил выбивается,
Столб насекомых над ней колыхается,
Жалит, щекочет, жужжит!
Слезы ли, пот ли у ней над ресницею,
Право, сказать мудрено.
В жбан этот, заткнутый грязной тряпицею,
Канут они все равно!
Вот она губы свои опаленные
Жадно подносит к краям…
Вкусны ли, милая, слезы соленые
С кислым кваском пополам?..
Но как–то раз пришел к жнецам хозяин поля. Звали его Вооз, и был он родственником покойного мужа Но- емини. Увидев среди них Руфь, он стал расспрашивать о ней, и жнецы рассказали о молодой женщине все без утайки. Тронутый трудолюбием чужестранки, милосердный Вооз предложил ей обедать вместе с его слугами и пить воду из сосудов для работников, когда ей захочется. Втайне от нее он даже распорядился, чтобы жнецы нарочно оставляли для нее больше колосьев. Тогда Руфь пала ниц, поклонилась и промолвила: «Чем снискала я в глазах твоих милость, что ты принимаешь меня, хотя я и чужеземка?» (Руф. 2:10). Но Вооз отвечал ей: «Мне сказано все, что ты сделала для свекрови своей по смерти мужа твоего, что ты оставила твоего отца и твою мать и твою родину и пришла к народу, которого ты не знала вчера и третьего дня; да воздаст Господь за это дело твое, и да будет тебе полная награда от Господа Бога Израилева, к Которому ты пришла, чтоб успокоиться под Его крылами!» (Руф. 2: 11–13).

Для Руфи эти добрые слова стали полной неожиданностью. Вооз был первым из израильтян, кто отнесся к ней по–человечески. Для Руфи свекровь воистину была злым демоном. В тексте нигде не говорится, что она была стара, больна или немощна. Однако Ноеминь — Мара не работала. Вся тяжесть добывания пищи лежала на мо- авитской женщине. От своего скудного обеда она половину непременно несла домой для свекрови. У Ноемини были богатые родственники, но и к ним она обращаться не стала. Ее устраивала ситуация, когда Руфь работала только на нее и фактически была ее добровольной рабыней! Ноеминь использовала то, что у Руфи в Израиле не было добрых знакомых, и ей неоткуда было получить поддержку. Случай с Воозом показал, однако, что Руфь способна завоевать доброе отношение к себе у совсем чужих людей, и Ноеминь напугалась, что постепенно сноха сама устроит свою жизнь и уже не будет так привязана к ней. И тогда она пустилась на хитрость.

Ноеминь нежно обратилась к Руфи: «Дочь моя, не поискать ли тебе пристанища, чтобы тебе хорошо было?» (Руф. 3:1). И почувствовав, что верная женщина абсолютно доверяет ей, предложила следующий план действий. В Ханаане был обычай молотить пшеницу ночью. Узнав, что Вооз будет молотить в ближайшую ночь, а после работы ляжет спать возле скирды, Ноеминь приказала Руфи умыться, намастить себя благовониями и надеть нарядные одежды, а потом отправиться в поле, где на соломе, укрывшись плащом, спал Вооз. Там, найдя спящего Вооза, Руфь тихонько подошла к нему, отогнула полу плаща и легла у его ног. В полночь Вооз проснулся и с удивлением увидел лежавшую у его ног женщину. Он даже немного испугался, потому что в темноте не узнал ее. «Кто ты?» — спросил Вооз. «Я Руфь, раба твоя, — с дрожью в голосе ответила молодая женщина, — простри крыло твое на рабу твою, ибо ты родственник» (Руф. 3:9).

У евреев существовал закон, который обязывал мужчин брать в жены вдову ближайшего родственника. Именно его имела в виду Фамарь, когда предъявляла претензии к Иуде. Замужество за Воозом предполагала и Руфь, когда шла на свидание к нему. Но в Вифлееме жил человек, состоявший с Руфью в более близком родстве и, таким образом, обладавший правом первенства. Руфь этого не знала, но Ноеминь–то была прекрасно осведомлена об этом! Если бы Вооз переспал с Руфью в тот вечер, то ее репутация была бы навсегда испорчена, и она никогда бы уже не вышла замуж Ноеминь «сватала» сноху стать блудницей… К счастью для Руфи, Вооз оказался порядочным человеком и не воспользовался ситуацией. Здесь сыграло свою роль еще и то, что Руфь приглянулась ему, и он сам желал жениться на ней.

«Сказка» о Ноемини и Руфи завершилась, как и положено, счастливым финалом. И родила Руфь сына, которого нарекли Овидом. Это был будущий отец Иессея, отца Давида. Таким образом, Давид был правнуком Руфи. По этому поводу кто–то из читателей может упрекнуть нас: «Выдумываете вы все, мало ли какое имя могут дать девочке при рождении». Но здесь мы должны совершенно решительно заявить, что в эпических произведениях, каковыми являются книги Библии, ничего случайного нет и быть не может. Имя Руфь лишь однажды упоминается в Библии, и оно, очевидно, не имеет отношения к семитам. Ну, а, кроме того, генетика — наука убедительная, и о том, что Давид был белокурым, можно убедиться, заглянув в Библию (1 Цар. 16:12).

АННА, МАТЬ САМУИЛА

В «Словаре русских имен» говорится, что имя Анна происходит от древнееврейского «hen» и означает «грация», «миловидность». Мы не согласны с таким объяснением. На наш взгляд, это попросту еврейская форма нашего местоимения «она», которая произносится с ярко выраженным «аканьем» в начале. У самих евреев имя Анна, кстати, имело форму «Ханна», и ее можно рассматривать как сокращенную от этнического имени — «Ханаанка». Согласимся, что наши версии выглядят куда как основательнее. Анна была ханаан- кой, и это объясняет один очень важный момент в истории Израиля и, разумеется, в жизни ее сына Самуила, последнего судьи Израиля.

Комментаторы Библии не знают, как толком объяснить факт возвращения филистимлянами ковчега завета после поражения израильтян при Афеке. Согласно библейскому преданию, захваченный врагами ковчег завета принес филистимлянам такие потрясения, какие были не под силу израильским воинам. На филистимлян обрушилась эпидемия, отчего ни один из их городов не захотел принять на хранение реликвию евреев. Наконец, филистимские прорицатели посоветовали вернуть ковчег его законным хозяевам. Так, после семи месяцев плена ковчег вернулся на родину Хотя вся эта история выглядит достаточно причудливо, Зенон Косидовский все же заключает: «В рассказе об удивительной судьбе ковчега завета, возможно, и есть какая–то крупица правды». И тут же добавляет, что все–таки один эпизод, когда в городе Вефсамисе Яхве убил пятьдесят тысяч семьдесят израильтян за то, что некоторые из них осмелились заглянуть внутрь ковчега завета, совершенно непонятен для комментаторов. Чем была вызвана гражданская война в Израиле?

На наш взгляд, ответ заключается в том, что накануне битвы при Афеке внутри израильского общества сложились две политические группировки: одна во главе с сыновьями первосвященника Илии (сам Илия в тот момент был очень стар и не участвовал в дележе власти) и вторая, которую возглавлял Самуил, любимый ученик Илии. В сражении при Афеке оба сына Илии погибли, а сам Илия, узнав о поражении, «сломал себе хребет и умер» (1 Цар. 4:18). Таким образом, перед Самуилом и его сторонниками как бы автоматически открылась дорога к власти. Так излагаются события в библейском тексте. Но надо быть реалистами. Очевидно, что правителя Израиля должны были назначить сами победители. И здесь важным достоинством в их глазах стало то, что Самуил по матери не был евреем. То, что по израильским меркам, было минусом Самуила, противоположная сторона расценила как очевидный плюс. Может быть, филистимляне намеренно пресекли династию Илии, чтобы устранить конкурентов Самуила. История с ковчегом на этом фоне была разыграна филистимлянами, чтобы представить всем Самуила как прекрасного дипломата и, тем самым, повысить его престиж среди соплеменников. Но для части израильских националистов Самуил был неприемлем. Они подняли мятеж против него в городе Вефсамисе, который был жестоко подавлен филистимлянами. Понятно, что говорить об этом составители Библии не хотели и поэтому представили гибель восставших как кару Бога за неугодное Ему действие.

Евреи причисляют Самуила к крупнейшим своим пророкам. Даже католическая церковь считает его святым и провозвестником Христа. Святой Иероним утверждал, что император Аркадий (395–408 гг.) перевез прах Самуила из Рамафаима во Фракию, а его дочь Пульхерия, в свою очередь, забрала его в Константинополь и торжественно похоронила в специально построенном мавзолее. Этим действием она как бы подчеркнула, что Самуила уважали не только израильтяне, но и соседние с ними народы, и потому он был важным персонажем не только древнееврейской, но и мировой истории.

ВИРСАВИЯ, МАТЬ СОЛОМОНА

Однажды царь Давид увидел купающуюся женщину, которая поразила его своей красотой. Царь воспылал страстью и послал узнать, кто она. Этой женщиной оказалась Вирсавия, жена Урии–хеттеянина, одного из военачальников. Урия вместе с Иоавом находился в военном походе против аммонитян, и Давид, пользуясь отсутствием мужа, соблазнил его жену. Спустя некоторое время оказалось, что Вирсавия ждет ребенка. Тогда Давид, чтобы отвести от своей возлюбленной позор, вызвал Урию в столицу, якобы для отчета. Тот прибыл во дворец и подробно доложил о ходе военных действий. Давид предложил ему разделить царскую трапезу, а после ужина отправил домой, советуя хорошенько отдохнуть и лишь утром собираться в обратный путь. Но Урия лег спать на полу вместе с дворцовой стражей. Наутро на вопрос царя, почему он не пошел к жене, доблестный воин ответил: «Ковчег [Божий] и Израиль и Иуда находятся в шатрах, и господин мой Иоав и рабы господина моего пребывают в поле, а я вошел бы в дом свой и есть и пить и спать со своею женою! Клянусь твоею жизнью и жизнью души своей, этого я не сделаю» (2 Цар. 11:11). Давид, поняв, что хитрость его не удалась, решился на очень недостойный поступок Он дал Урии письмо к Иоаву, в котором, между прочим, просил поставить хеттеянина на самом опасном участке сражения и в критический момент отступить от него. Иоав исполнил позорный приказ царя, и несчастный Урия погиб, покинутый всеми на поле боя. Вирсавию, искренне горевавшую о гибели мужа, Давид взял в свой гарем. Вскоре она родила ему сына.

Поступок царя вызвал в Иерусалиме всеобщее негодование. Пророк Нафан, пользовавшийся в народе большим авторитетом, открыто осудил царя и заявил ему, что Яхве разгневался на Давида и накажет его смертью сына, рожденного Вирсавией. Давид осознал всю гнусность своего проступка и искренне раскаивался в содеянном. Но Бог был неумолим, и ребенок вскоре тяжело заболел и умер. Давид принял это наказание как должное, как испытание их любви. И через год Вирсавия вновь родила ему сына. Это был Соломон, будущий царь Израиля.

История с Урией дает богатую пищу для размышлений. Во–первых, мы находим подтверждение, что в армии Давида неевреи занимали крупные посты. Во- вторых, хотя Урия и назван хеттеянином, но его имя Юрий (Ярий, Арий) выдает, что по происхождению он был арийцем. Относительно происхождения Вирсавии в Библии ничего не говорится. Отцом ее в одном случае назван Елиам (2 Цар. 11:3), а в другом — Аммиил (1 Пар. 3:5). Создателей Библии, похоже, не очень–то интересовала ее родословная, а это верный признак чужеродного происхождения. По нашему мнению, имя Вирсавия соотносится с названием народа ферезеев. Напомним, что в нашей интерпретации событий ферезеи — это тирсены (турша, туры, тавры, поздние этруски), один из так называемых «народов моря», мигрировавших на земли Палестины в начале XII в. до н. э. С их этническим именем связано название финикийского города Тира. У Давида сложились добрые отношения с царем Тира Хирамом. «И прислал Хирам, царь Тирский, послов к Давиду и кедровые деревья и плотников и каменщиков, и они построили дом Давиду. И уразухмел Давид, что Господь утвердил его царем над Израилем и что возвысил царствоего ради народа Своего Израиля» (2 Цар. 5:11,12). Здесь примечательно утверждение, что осознание своего высокого положения приходит к Давиду только после того, как он налаживает добрые отношения с Хирамом. Символично, что и дом ему строят не евреи, а финикийцы! Возвращаясь к именам отца Вирсавии, выскажем гипотезу, что имя «Амми–ила» связано с названием великанов Имимов (потомков «народов моря»), а имя «Элиама» возникло при прочтении истинного имени справа налево, как это принято в древнееврейском письме.

Выше мы предположили, что величайшая заслуга Самуила состояла в том, что он отказался от политики самоизоляции еврейского народа и целенаправленно старался встроить жизнь израильтян в ханаанско–филистимскую цивилизацию. Царь Саул, напротив, проповедовал политику национальной автономии, и всю свою жизнь провел в борьбе с филистимлянами. Разные взгляды на возможность союза с филистимлянами (а значит, и финикийцами!) и послужили, на наш взгляд, причиной раздора между Самуилом и Саулом. Думается, что «тайное» помазание на царство Давида (при здравствующем Сауле!) было устроено Самуилом при непосредственной поддержке филистимлян. «Партия» мира выдвигала своего кандидата, и именно за ним, как показала история, было будущее. Не случайно Давид оказался в рядах филистимской армии и пользовался безусловным доверием их царя! Между филистимлянами и Давидом существовали определенные договоренности, которые израильтянин должен был исполнить, вступив на трон.

Любовь к Вирсавии олицетворяет те добрые отношения, которые связывали Давида с его более западными соседями — филистимлянами и финикийцами. Правда, Библия утверждает, что он победил филистимлян и расширил свою державу от Средиземного моря до Евфрата, но к этому надо отнестись весьма скептически. Попросту на этом пространстве в то время царил мир, который обеспечивали своей военной силой филистимляне и финикийцы. Юноша Давид против великана Голиафа — это противостояние ярко отражает реальное соотношение сил двух государств. Не забудем и то, что Давид назначил своим правопреемником сына Вирсавии, а не еврея по матери Адонию.

Царь Давид прославился не только как воин и мудрый политик, его также восхваляли как искусного музыканта. Инструмент, на котором он играл, при всех переводах Библии на русский язык называли «гуслями». «И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл — и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него» (1 Цар. 16:23). М. ЛI. Серяков в своем основательном исследовании, посвященном «Голубиной книге», указывает на сходство образа Давида с «Великими Гуслярами» из других мифологий — Орфеем, Аполлоном, Вяйнемейненом, Садко, Бояном. Все эти мифологические герои, безусловно, относятся к миру индоевропейцев! Белокурый Давид не только был внешне похож на арийца, он и в духовном плане ориентировался на восприятие европейской культуры.

Древнерусские книжники сознавали этот факт, образ библейского гусляра пользовался огромной популярностью на Руси. Даже простой неграмотный народ мог видеть его изображения на стенах церквей и соборов. Великолепным примером этому является построенная Андреем Боголюбским в 1158–1165 гг. церковь Покрова на Нерли, в центре композиции которой помещена фигура Давида. Объясняя причину возвеличивания данного персонажа библейской истории, В. Н. Лазарев заметил: «Именно потому, что образ

Давида преломлялся в народном сознании как образ вещего доброго заклинателя и вдохновенного певца о тайнах мироздания, ему и отвели столь значительное место среди рельефов церкви Покрова. На Руси Давид был одним из наиболее популярных святых. Недаром он сделался главным действующим лицом «Голубиной книги», где он выступает под видом царя Давида Евсеича. И кто знает, быть может, от этого образа царя Давида — благостного певца и музыканта, таинственно связанного с природой, тянутся прямые нити к образу былинного героя Садко, от звуков гуслей которого бешено пляшет морской царь и волнуются «море синее и реки быстрые» (История русского искусства. — М., 1953. — Т. 1. — С. 407). Наши ученые очень деликатные люди и всегда высказываются очень осторожно, указать на взаимосвязь образов купца Садко и царя Давида уже большое дело. Но зачем же останавливаться на полпути? Первичен–то Садко!

Царь филистимлян — это вождь «народов моря», колонизировавших часть Палестины. Это и есть тот морской царь, в зависимость к которому попадает гусляр Давид. И выбраться из его плена можно, только женившись на девице из его царства. Так в конечном итоге и поступает Давид, вступая в брак с Вирсавией. Конечно, наша проекция сюжета новгородской былины на библейский сюжет кажется нарушением всех традиционных канонов. Но ведь глубинный слой индоевропейской мифологии намного древнее ветхозаветного!

Вот, к примеру, в 1868 году известный литературный и музыкальный критик В. В. Стасов опубликовал в популярнейшем в то время «толстом» журнале «Вестник Европы» исследование под названием «Происхождение русских былин». «Главная задача настоящего исследования, — подчеркивал в нем автор, — заключается в том, чтобы доказать совершенную несостоятельность мнения, будто русские былины — коренное произведение народного творчества и будто они представляют несомненные, чистейшие, самостоятельные элементы русские, как в общем, так и в подробностях». Хорошо, но откуда же мы все эти «элементы» заимствовали? По Стасову, из Индии! Наш Добрыня — это не кто иной, как индийский Кришна, а подвиги русского богатыря являются укороченной версией похождений Кришны, описанных в индийской поэме «Гариванса». Точно так же обстоит дело и с другими центральными персонажами русских былин. По Стасову, «наш новгородский купец Садко есть не что иное, как являющийся в русских формах индийский царь Яду, индийский богатырь–брахман Видушка, тибетский брахман Джинпа — Ченпо, тибетский царевич Гедон, индийский монах Самга — Ракшита». В отличие от нашей точки зрения, все наоборот: Восток первичен. Так, кто же прав?

Сегодня, после того, как историки единодушно признали, что предки русских — арии — в середине II тысячелетия до н. э. пришли на территорию Индии, ответ очевиден. Другое дело, что про стасовский конфуз стараются лишний раз не вспоминать, ведь вслед за этим надо признавать, что древнеиндийская литература построена на «русских элементах»! Отдадим должное стасовскому трудолюбию, он, действительно, проделал огромный труд. Только для воссоздания правильной картины ему следовало бы поменять все свои окончательные выводы на прямо противоположные. Но та же самая ситуация, как мы уже убедились, сложилась и при анализе наиболее древних книг Ветхого Завета. Имена «Иван», «Мария», «Анна», «Садко» интерпретируются как еврейские. И с этой «стасовщиной» мириться никак нельзя!

ЦАРИЦА САВСКАЯ

Есть женщины, способные завораживать. На них хочется смотреть, не отрывая взора, им хочется безоговорочно довериться и преданно служить, их хочется обожествлять. Такой древние предания изображают и царицу Савскую. Прослышав о мудрости царя Соломона, она отправилась в путь, чтобы лично убедиться в этом. Ее въезд в Иерусалим был воистину великолепен. Длинный караван верблюдов вез воинов, придворных вельмож, женщин и многочисленные дары: золото, драгоценности, благовония. Сама царица ехала в паланкине, который слегка покачивался на спине верблюда в такт его величественным шагам. Соломон был потрясен, он тут же влюбился в прекрасную путешественницу, ибо его взору предстала не просто великая женщина, царица. Это была сама богиня…

Царица Савская была властительницей государства Саба, находившегося на территории Йемена (юго–запад Аравийского полуострова). В йеменской мифологии верховным божеством был Астар (Астарот). Он — единственный из ханаанских богов, который сохранил свое имя и функции в этой мифологии и почитался во всех государствах Древнего Йемена. Это свидетельствует не только о длительном присутствии здесь ариев, но и подчеркивает уважительное отношение к ним со стороны коренных народов. Астар был богом войны, грозным и сильным, и одновременно богом–защитником, хранителем домов, гробниц, надписей, оберегавшим их от «всякого повреждающего и разрушающего». Он являлся и богом плодородия и орошения. Астар возглавлял пантеоны богов в государствах Древнего Йемена, но не выступал как предок народа, бог покровитель и владыка страны. Все эти характеристики прекрасно подходят к обобщенному портрету группы ариев–переселенцев, обосновавшихся здесь среди аравийских аборигенов.

Исследователи отмечают, что Астара выставляли богом–предком только применительно к народу страны Саба. Нам это дает право сделать вывод, что именно в Сабе концентрировались основные силы ариев. Отсюда логично заключить, что царица Савская была арийкой. Кому–то, возможно, наша версия опять покажется излишне смелой. Но мусульмане считали ее чужой. По коранической версии, царица Сабы и ее народ поклонялись солнцу (Яру — Астару!), «и шайтан разукрасил им их деяния и отвратил их с пути» (Коран 27:24). Кажется, еще никто не записывал царицу Савскую и в негритянки. В эфиопских преданиях сын Соломона и царицы Савской — Менелик I — считается родоначальником трехтысячелетней династии императоров Абиссинии (неофициальное название Эфиопии). Учитывая, что Менелик I был князем пришлым (Йемен и Эфиопию разделяло Красное море), то первым негром из числа потомков царицы мог стать только ее внук Кстати, в мусульманской мифологии царица Савская именуется Билкис, что, возможно, является воспроизведением русского эпитета «Белокожая».

По некоторым иудейским преданиям, у царицы Савской были козлиные ноги. Чтобы проверить, так ли это, Соломон заставил ее пройти по хрустальному полу, принятому царицей за озеро. Боясь ступить в воду, она приподняла край платья, и Соломон увидел ее ноги. После этого якобы царица отбыла, не прощаясь. Нам не известно ни одного детального истолкования этого сюжета, исследователям он представляется весьма туманным и загадочным. А, между тем, загадка решается в два счета, если только предположить, что образ царицы Савской принадлежит к культуре индоевропейских народов. Коза — одно из воплощений Великой Богини. Соломон, который отличался пренебрежением к заповедям Яхве и дозволял беспрепятственное распространение всяческих чужеземных культов, представлен в преданиях возлюбленным козы. Это даже не унижение царицы, ибо ясно, что тут замешана мифология, это, скорее, сатира на Соломона, упрек ему за послабление язычеству.

Но какое впечатление надо было произвести на Израиль, чтобы он воспел в своей Священной Книге чужеземную царицу!..

Глава 24 ФИНИКИЙЦЫ КАК СЕМИТО-АРИИ

Осанна в вышних! Холмы поют про рай. И в том раю я вижу Тебя, мой отчий край.

Под Маврикийским дубом Сидит мой рыжий дед, И светит его шуба Горохом частых звезд.

И та кошачья шапка, Что в праздник он носил, Глядит, как месяц, зябко На снег родных могил.

С. Есенин
Финикия располагалась на восточном побережье Средиземного моря, на землях библейского Ханаана, и представляла собой сравнительно узкую прибрежную полосу, основная часть которой была отделена от внутренних районов Сирии горами Ливана. Горы там иногда подходят вплотную к морю, врезаясь в него остроконечными мысами, и разделяют территорию страны на отдельные области. Сухопутное сообщение между ними было не всегда удобно, а иногда и невозможно. Но зато страна была обращена к морю, а сами финикийцы были опытными мореходами. Море как бы стало частью их страны, в этом смысле Финикия напоминает Венецию — город на воде, построенный венетами. Самые разные исследователи уже отмечали, что слова «Финикия» и «Венеция», по существу, есть просто разные варианты прочтения одного и того же слова. Мы полностью согласны с этим и считаем, что финикийцы–ханаане изначально были частью арийского племени венетов, пришедших в III тысячелетии до н. э. на Ближний Восток из Малой Азии, с южных берегов Черного моря. Они оставили свой след и в Египте, и в Йемене, в частности, в стране Саве. Со временем, вытесненные оттуда в своей основной массе, они обосновались на землях Палестины и Сирии, где создали государство Русену.

Геродот сообщает, что финикийцы пришли в Палестину с берегов Красного моря, из страны Эритреи (часть современной Эфиопии), что находилась как раз напротив Йемена. В противоположность ему, Страбон утверждает, что их прародиной были острова в Персидском заливе, современный Бахрейн. По этому поводу историки гадают, какой точке зрения отдать предпочтение. На наш взгляд, действовать надо несколько мудрее. Как осколки некогда единой арийской общности, предки финикийцев основали свои колонии и на берегах Красного (Эритрейского) моря, и в Персидском заливе. Не забудем, что они были лучшими мореплавателями Древнего мира. Местом их сосредоточения в Аравии и Эфиопии были приморские области, внутренние районы контролировались же местными племенами. Поэтому сведения Геродота и Страбона вполне можно увязать между собой. Арийцы, вытесненные с территории Аравии и Африки, перебрались в Средиземноморье. К этому важно добавить, что к тому времени переселенцы прониклись древней арабской культурой, а также из–за смешанных браков в значительной степени утратили свои оригинальные этнические черты. Во II тысячелетии до н. э. финикийцы уже отчасти внешне походили на семитов, а в их языке появились заимствования из семитских языков. Эти факты обманули многих исследователей, и они ошибочно записали финикийцев (библейских ханаанеев) в чистокровных семитов. Однако в действительности ситуация намного интереснее.

Вот, к примеру, комментарий на эту тему одного из лучших отечественных специалистов по древнерусской истории — А Г. Кузьмина: «По некоторым древним авторам, пафлагонские венеты (проживавшие на южном берегу Черного моря и защищавшие Трою. — А. А.) были родственны «морским народам», обитавшим некогда в

Палестине и вообще по восточному побережью Средиземного моря. Действительно, эти территории подвергались колонизации пришедших с моря племен, а топонимика района сохраняет следы пребывания индоевропейцев. По некоторым данным, к последним относились и ханаанцы — население Палестины, предшествовавшее еврейскому завоеванию. В позднейшей иудаистской традиции на Руси ханаанцами называли славян–руссов. Переселение части ханаанцев из Палестины в Малую Азию после завоевания ее еврейскими племенами вполне вероятно». Как видим, идея арийского присутствия в Палестине отнюдь не нова, и, более того, многие историки разделяют ее, хотя в отличие от А Г. Кузьмина не решаются упоминать о ней в своих публикациях. Но наука — не идеология, рано или поздно истина восторжествует. Напомним только, что еще сто лет назад многие ученые считали троянцев, тех же пафлагонских венетов, семитами, а сегодня об этом как–то неловко даже заикаться, настолько это дико. Нет сомнения, что та же участь уготована и проблеме ханаанеев. Но она, безусловно, гораздо сложнее, поскольку ханаанеи–финикийцы жили бок о бок с соседними семитскими племенами.

Облик древней Финикии воссоздают ее знаменитое города. Один из главных ее городов — Арад — находился на каменистом островке, периметр которого составлял всего лишь около полутора километров. Согласно Страбону, он был застроен очень высокими зданиями в несколько этажей. В исторических документах упоминается, что, несмотря на небольшие размеры, Арад господствовал над близлежащими городами. Имя города, безусловно, арийское по происхождению и связано с именем верховного бога ариев — Яра — Рода-Астарота. Кстати, в Библии упоминаются города Ар — Моав (Числ. 21:28), то есть моавитский Ар, и Астароф (Нав. 9:10) — столица царства Ога, царя Васанского, великана из числа рефаимов. Оба эти города находились к востоку от Иордана и были захвачены евреями в самом начале их вторжения в Палестину. Израильтяне постепенно вытесняли ариев в приморские области, и потому Арад мог рассматриваться ими как новый Ар или новый Астароф. В некоторых изданиях название Арада приводится в форме «Арвад», которую тоже можно читать по–русски, как Яр–на–Воде. Это словосочетание является идеальной характеристикой выросшего в небо (яра!) города–острова.

В сорока с небольшим километрах к северу от современного Бейрута находился финикийский Библ. По местной традиции, он считался самым древним городом в мире, построенным богом Элом, и был одним из древнейших и самых важных центров поклонения Астарте. Библ — греческая форма названия города, в финикийском написании на первом месте стояла согласная «г». Но в таком случае имя города очень созвучно имени Кибелы — женской параллели Бела и двойника Астарты! Может быть, это созвучие не случайно?! Для нас примечательно, что город Библ упоминается в одном из памятников древнеегипетской литературы — «Рассказе Синухе» (XVI–XIV вв. до н. э.) — наряду со страной Ретену. Из самого текста не ясно, входил ли город в ее состав или нет, но важнее другое. Описывая свое путешествие из Египта в Сирию, Синухе упоминает только о двух топонимах — стране Ретену и городе Библе. Это были основные геополитические «ориентиры» Палестины! И до поры до времени правили там арии. Кстати, где–то поблизости от Библа проживали верховный финикийский бог Элиун и его супруга Берут, которую в некоторых рукописях называют Руфь (Бе Рут = Есть Рут = Богиня Рут). Это имя напоминает нам о древнем названии Палестины. Союз семитского Элиуна и арийской Руты (Руфи) в аллегорической форме указывает на произошедший в Финикии процесс смешения израильского и арийского этносов.

Другим значимым городом Финикии был Сидон. В гомеровских поэмах финикийцы именуются сидонянами, и эта традиция осталась в античной литературе на долгое время. Но это не исключает и упоминаний финикийцев. В четвертой песни «Одиссеи» Менелай рассказывает, как он, возвращаясь из–под Трои, побывал на Кипре, у финикийцев, египтян, эфиопов, сидонян и в Ливии. Царь сидонян Федим подарил Менелаю чашу:

…эта кратера
Вся из сребра, но края золотые, искусной работы
Бога Гефеста,
которой тот очень гордился. В «Словаре русских личных имен» находим, что имя Федим относится к нашим редким старинным именам. Правда, далее составители почему–то пишут, что оно происходит от греческого слова «светлый; славный». Видимо, они позабыли про Гомера, писавшего про сидонского царя. По нашему мнению, имя царя следует возводить к арийскому корню «вед». Федим — значит «ведающий муж», это мужская форма слова «ведьма», значение которого очевидно. Но даже если правы авторы словаря, то все равно выходит, что имя царя Сидона индоевропейского происхождения, а значит, в эпоху Троянской войны правили городом не семиты.

Теперь о названии самого города. Думаем, что никто не станет возражать нам, если мы свяжем его со словами «сидеть», «сиденье». Аналогом русского глагола в английском языке служит слово «sit», а понятие старинного города в Англии передает созвучное ему слово «city». Город — это оседлое поселение, именно это его значение и подчеркивается в финикийском названии Сидона. Русское «село» из того же круга понятий. Русским также свойственно называть свои поселения станами, отсюда происходят слова «станица», «станция». Если взглянуть немного шире, то здесь можно углядеть проявление общеарийской традиции: Дагестан, Татарстан, Башкортостан, Казахстан — Туркменистан, Узбекистан, Таджикистан, Киргизстан — Афганистан — Пакистан — Индостан — ведь это маршруты миграций арийцев из южнорусских степей! Что бы ни обозначала первая часть этих слов, вторая, безусловно, арийского происхождения. А Палестина или, в своем первоначальном звучании, Белостан — стан бога Бела или стан русых (белых, светлых, беласков=пелазгов)? Разве не по тому же правилу образовано это географическое название? Очевидно, по тому же, как говорится, один в один. Кстати, область с таким же названием — Белуджистан — имеется в Азии, она поделена на две части между Ираном и Пакистаном. Относительно присутствия здесь ариев во II тысячелетии до н. э. никто уже не сомневается. Так почему не признать Палестину еще одним их древним станом?

Сами специалисты по финикийской проблеме в настоящее время приняли точку зрения И. Ш. Шифмана, что Сидон получил свое название в честь финикийского бога Сида. Функции его неясны, но у византийского хрониста VI в. Малалы сохранилось предание, восходящее к финикийским источникам, согласно которому Сид был сыном Египта, который во времена Авраама основал Сидон. Это очень важная подробность, поскольку она позволяет подтвердить информацию Библии, что часть семитов, подобно Аврааму, возвратилась из Египта в Ханаан ранее времени Великого Исхода. Что же до смысла имени бога, то в египетском языке оно имеет точно такое же значение, как в русском, — «место» (очевидная женская параллель Сида — Исида). И ясно, что заимствовали слово египтяне, а уж никак не европейцы!

В Быт. (10:15) Сидон фигурирует как первенец Ханаана, среди его младших братьев на первом месте стоит Хет — родоначальник хеттов. Если согласиться с тем, что все приводимые в Библии генеалогии тщательно продуманы ее составителями, то необходимо признать, что жители Сидона составляли наиболее сильную в военном, политическом и экономическом отношении часть народа ханаанеев, причем эта главенствующая их роль не была поколеблена даже в тот период, когда Палестину завоевали хетты.

Исследователи нашли в Библии ряд мест, позволяющих рассматривать сидонян не только как жителей самого города Сидона. Так, упоминаются сидонские божества (Суд. 10:6), которые поставлены в один ряд с божествами целых народов: арамейскими, моавитски- ми, аммонитскими и филистимскими. И снова сидонцы оказываются в ряду перечислений тех же народов, но уже без связи с божествами (Суд. 10:11–12; 3 Царств 11:1). Исайя (23:2,4) в пророчестве о Тире говорит о сидонских купцах и о Сидоне как о морской крепости. Говоря о женитьбе царя Израиля Ахава (вторая четверть IX в. до н. э.), 3 Цар. (16:31) называет его тестя Ефваала (Итобала) царем сидонян. Еще раньше Соломон, обращаясь к тирскому царю Хираму, просил, чтобы его рабы вместе с рабами иерусалимского царя нарубили кедры для храма, потому что нет более умелых лесорубов, чем сидоняне (3 Цар. 5:6). Исследователи отмечают, что единство Тира и Сидона обозначилось достаточно давно. В угаритской поэме о Карату говорится об Асира- ту тирийцев, богине сидонцев. Сама поэма записана в XIV в. до н. э., но составлена была много раньше, скорее всего, во второй половине III тысячелетия до н. э. Уже тогда Сидон и Тир рассматривались угаритянами (может быть, точнее их предками) вместе, они обладали одним святилищем богини, которая им покровительствовала. Все это ведет к выводу, что Сидон довольно часто обозначает не конкретный город или город–государство, а некоторую область — Южную Финикию (Ю. Б. Циркин), в том числе Тир и его царство. И жители этой части Финикии именуются сидонянами.

Библия очень много уделяет внимания описанию тех дружественных отношений, которые сложились между царскими домами Тира и Израиля во времена Давида, Соломона и ближайших их потомков. Археология подтверждает эти сведения, экономика южных финикийцев, действительно, была ориентирована на израильский рынок. Ясно, что этот процесс должен был сопровождаться и активным смешением двух этносов. Евреи обустраивались в городах финикийцев на правах полноправных граждан, а их цари вступали в брак с финикийскими принцессами. В частности, в Библии сказано, что израильский царь Ахав женился на Иезавели, дочери сидонского царя, а дочь Иезавели — Гофолия — вышла замуж за иудейского царя Иорама. Мир с финикийцами гарантировал израильтянам покой и на филистимской границе, поэтому в целом их позиции, несмотря на отсутствие единства, были достаточно сильны. Сказывалось и численное преобладание семитов в Ханаане. Арии все более и более утрачивали здесь свои позиции. Они концентрировались теперь уже только в финикийских и филистимских областях.

Значительная часть ханаанеев–финикийцев была вытеснена евреями на территорию Сирии. Народ, сплотившийся здесь вокруг амореев и ханаанеев, называли арамеями. Повторимся, но это очень важно. В своем изначальном значении слово «арамеи» означает «арии», они составляли ядро этого этноса. После распада государств Митанни и Русены именно на территории Сирии образовался центр сопротивления семитской экспансии, которую олицетворяла Ассирия на востоке и Израиль на юге. Со временем, после ряда победоносных войн ассирийских царей, арамеи в своей значительной части были семитизированы, так же как и финикийцы. Но опять–таки этот процесс затронул только часть населения, ибо в более позднее время византийцы (индоевропейцы!) сохранили за собой это имя, правда, в несколько искаженной форме — «ромеи». Интересно указать также, что, по свидетельству Страбона, пафлагонские венеты назывались левко–сирийцами, то есть белыми (имеющими более светлый оттенок кожи) сирийцами. Налицо еще одна «ниточка», связывающая венетов с ханаанеями.

Библия упоминает о воине по имени Разон, который, после поражения его царя в сражении с Давидом, стал во главе шайки, завоевал Дамаск и стал царем Сирии. «И был он противником Израиля во все дни Соломона» (3 Цар. 11:25). Имя «Разон» говорит само за себя, человек с таким именем должен был думать о возрождении Русе- ны-Арзавы! Нам могут возразить, мол, опять вы со своими русскими корнями, мол, погибла Русена, и никто о ней после этого не вспоминал. Но это неправда! Даже в VI в. до н. э. пророк Иезекииль (39:11) все еще продолжал слать свои проклятия грозному северному «народу Рош»! Какие только объяснения этому библейскому свидетельству не выдумывают историки! Как им хочется забыть о нем, этом настоящем кошмаре для сторонников традиционной версии истории Древнего мира! И мы еще раз обращаемся ко всем исследователям, занимающимся данной проблемой: не записывайте ханаанеев и арамеев в семиты! Их «семитизация» шла постепенно и тем интенсивнее, чем более усиливались Ассирия и Израиль.

Но как бы ни менялась этническая ситуация в Палестине, финикийские города по–прежнему выступали хранителями арийской культуры. Библейские пророки того времени не уставали произносить проклятия в адрес своих царей за отступничество от Бога Израиля. Среди израильтян и иудеев, равно как и среди финикийцев, в то время процветали культы Ваала и Астарты. Собственно, израильская религия (еврейский монотеизм) начнет свое победное шествие по планете опять–таки несколько позже, лишь во второй половине I тысячелетия до н. э.

Среди древних народов, проживавших на берегах Средиземного моря, финикийцы пользовались славой непревзойденных мореходов. Они были признанными хозяевами его акватории на протяжении почти тысячи лет, начиная с походов «народов моря». Уже только на этом основании мы можем говорить о добрых отношениях финикийцев с племенами, входившими в эту коалицию. Для историков до сих пор остается загадкой, почему филистимляне не враждовали с финикийцами. Они с удивлением отмечают, что «народы моря» обошли основную территорию Финикию или там не задерживались» (Ю. Б. Циркин), но объяснять это не берутся. Мы же утверждаем, что филистимляне и финикийцы были родственными арийскими племенами: это соответственно потомки пеласгов и венетов!

Венеты (венеды) неизменно называются античными и средневековыми авторами в числе одного из наиболее уважаемых народов. Правда, они не связывали между собой финикийцев и венетов, но это вполне понятно. Эти ветви некогда единого этноса разделились, по–видимому, еще в III тысячелетии до н. э. К началу I тысячелетия до н. э. финикийцы в значительной степени семитизировались, но дружественные связи между двумя народами сохранились. Современные исследователи с недоумением пишут о совершенно невероятных по тому времени морских экспедициях финикийских торговцев к берегам Испании, Бретани, Британии. Среди балтийских славян бытовало предание, что их предки видели у своих берегов финикийский корабль. Не сказки ли все это? Думается, что нет, и мы готовы привнести в эту тему одну свежую идею: промежуточными пунктами на пути финикийских кораблей вокруг Европы были поселения венетов: «осколки» этого народа проживали не только на Черном море (пафлагонские венеты), но и на берегу Адриатического моря, на полуострове Бретань, и на Балтике. Вдобавок к этому финикийцы могли пользоваться гаванями дружественных им «народов моря», располагавшимися на Сицилии. При условии, что вдоль всего побережья Средиземного моря у финикийцев были свои перевалочные базы, факт их плавания к северным берегам Европы, где на море господствовали бретанские и балтийские венеты, не будет выглядеть столь необычным.

Масштабы финикийской колонизации были воистину впечатляющи, поселения финикийцев существовали на побережье и островах Средиземного моря от Малой Азии до Испании и Африки (среди них и знаменитый

Карфаген!). Безусловно, в этом процессе участвовали и семиты. Это был первый шаг к их рассеянию по миру Переплыв на финикийских кораблях Средиземное море, израильтяне стали участниками европейской истории. Правда, в первые века колонизации их самостоятельная роль была относительно невелика. Как отмечает М. Г. Селезнев в работе «Иудаизм и эллинизм: встреча культур», «за исключением одного–единственного (и, скорее всего, выдуманного) рассказа Клеарха из Сол, у нас нет никаких свидетельств того, что греки доалександровской эпохи (до Александра Македонского. — А А) хоть как–то отличали евреев среди общей массы сирийцев, финикийцев и прочих «варваров». Даже «отец истории» Геродот не упоминает в своем труде ни Иерусалим, ни Иудею».

На отождествление греками евреев и финикийцев косвенно указывает и такой пример из Библии. В первой Книге Маккавейской (12:6–23) рассказывается о переписке евреев со спартанским царем Ареем I (время правления 309–265 гг. до н. э.). Обе стороны признают между собой родство и клянутся в вечной преданности. В частности, спартанский царь пишет: «Найдено в писании о Спартанцах и Иудеях, что они — братья и от рода Авраамова». Это утверждение не находит подтверждения в самой Библии, оно принадлежит спартанцам. Иудеи пишут им по этому поводу: «Еще прежде от Дария [Арея], царствовавшего у вас, присланы были к первосвященнику Онии письма, что вы — братья наши, как показывает список» (1 Маккавейская 12:7). Толковая Библия разъясняет, что основания для подобных высказываний следует искать в греческих сказаниях о происхождении спартанцев от финикиян. Не зная непосредственно евреев, греки времен царя Арея I принимали их за потомков финикиян. «А каким образом эта мысль могла прийтись по сердцу Евреям, можно объяснять давно известною страстью этого народа считать еврейство источником всякого развития» (Толковая Библия. Пб.: 1908). Все логически безупречно. Нам остается лишь указать тот греческий миф, который породил традицию греко–еврейского родства.

У сидонского царя Агенора был сын Кадм. Молодость свою он провел в родном городе, в кругу своих братьев Феникса, Килика, Финея, Тасоса и сестры Европы. Когда однажды Европа загадочным образом исчезла (ее похитил Зевс), Агенор велел сыновьям отправиться на ее поиски, под страхом смерти запретив им возвращаться без нее. Феникс отправился на запад, за Ливию, туда, где сейчас стоит Карфаген, и там дал свое имя пунийцам. Однако после смерти Агенора он вернулся в Ханаан, переименованный в его честь в Финикию. Ки- лик отправился в Малую Азию, в страну, которая впоследствии стала называться Киликией, а Финей поплыл в Тинию — полуостров, отделяющий Мраморное море от Понта Эвксинского (Черного моря). Тасос со своими спутниками отправился в Олимпию (город в Элиде, место проведения игр), поставил там бронзовую статую, посвященную тирскому Гераклу (Мелькарту), — десятиметровый исполин был изображен с палицей и луком, — а затем отправился на остров Тасос, где основал колонию и стал разрабатывать богатые золотые копи.

Маршрут Кадма был, пожалуй, самым сложным. Вначале он достиг острова Родоса и там посвятил Афине бронзовый котел и построил храм Посейдона, оставив для присмотра за ним наследственных жрецов. Затем он прибыл на Тиру — самый южный из островов архипелага Киклады, и наконец, добрался до Фракии (область на юго–востоке Балканского полуострова), где его встретили с исключительным радушием. Потом, уже пешком, он вместе со своими друзьями отправился уже на земли Греции, к Дельфийскому оракулу, где устами пифии Аполлон дал ему совет найти корову с белым пятном, не познавшую ярма, и заложить крепость и город там, где корова ляжет отдохнуть. Выйдя на дорогу, Кадм повстречал пастухов и купил у них корову с нужным знаком на шкуре. Он погнал животное на восток, нигде не давая ей отдохнуть. Наконец, обессиленное животное упало там, где сейчас стоят Фивы. Там же Кадм воздвиг статую Афины. Предупредив своих спутников, что корову следует незамедлительно принести в жертву богине, Кадм отправил их за очистительной водой к источнику Аре- са. Однако этот родник охранял большой дракон, который уничтожил большую часть товарищей Кадма. За это Кадм убил дракона, раскроив ему голову камнем.

Не успел он принести жертву Афине, как она появилась сама и похвалила его за все, что он совершил, приказав при этом посеять зубы убитого им змея. Когда Кадм все исполнил, из земли выскочили вооруженные спарты, или «посеянные люди» (от греческого слова «сеять»), и стали греметь оружием. Он швырнул в их ряды камень, чем вызвал ссору: каждый стал обвинять другого, что камень бросил именно он. В результате воины перебили друг друга, а пять оставшихся в живых присягнули на верность Кадму, став его «гвардией». Однако Арес потребовал от новоявленного царя Фив возмездия за убийство змея, и божественный суд приговорил Кадма к тому, чтобы он отслужил у Ареса рабом в течение восьми лет.

Миф о Кадме и его братьях рассказывает по существу об основных направлениях финикийской колонизации. При этом подчеркивается более тесная связь сидонян с западными колониями (Феникс возвращается назад в Финикию), распространение финикийского влияния вплоть до Фракии, а также объясняется появление финикийцев в Греции и их родство со спартанцами (спар- тами!). Имена детей Агенора соотносятся с известными географическими названиями тех мест, где проживали индоевропейцы. Да и само имя дочери Агенора — Европа — указывает на индоевропейское происхождение семейства. Кстати, по–гречески имя «Аг–енор» можно прочитать как «Аг–муж», и оно напоминает о васанском царе Ore, знаменитом ханаанском великане.

Имя «Кадм» традиционно считают семитским и переводят как «восточный», сопоставляя с семитским Аккадом — древним государством Месопотамии. Но мы склоняемся к другой версии. На наш взгляд, это имя восходит к древнерусскому слову «гад» в значении «знахарь», «ворожей» (В. Даль. Толковый словарь). У этого слова есть и другое, хорошо известное всем значение — «змей». Судьба Кадма на греческой земле, в самом деле, связана с разного рода змеями. Во–первых, он убивает змея, охранявшего источник Ареса. Во–вторых, в старости он отрекается от власти в пользу своего внука, которого его дочь родила от спарта Эхиона — по–гре- чески Змея. В-третьих же, и это самое главное, бог Арес превратил вконец состарившихся Кадма и его жену Гармонию в черных змей с синими пятнами, а Зевс отправил их на острова блаженных. Переход начальной «г» в глухую «к» при записи имени здесь совершенно естественен и мог происходить даже в рамках одного языка. К примеру русский глагол «кадить» возник из слова «гадать» (промежуточной формой здесь выступал глагол «гадить»). Кадм, по–другому, — гадатель, кудесник или по–древнерусски просто куд.

Кто–то из читателей, может быть, снова в этом месте упрекнет нас за излишнее русофильство. Но вот еще один, более веский аргумент. Кадм получает покровительство бога Ареса и становится его зятем. Как хорошо известно, Арес или Арей (в греческом языке это тождественные формы) — бог негреческого происхождения. Его родина — Фракия, а имя выдает родство с народом ариев, предками современных русских. Прибавим к этому, что спартанский царь, признававший иудеев братьями, тоже носил имя арийского бога. Вероятно, он был одним из потомков Кадма и признавал связь своей династии с Землей обетованной.

Да, финикийцы представляли смешанный этнос, и семиты играли в нем определенную роль. Но была в финикийцах и арийская закваска, которая многое объясняет в характере этого народа. Не будем этого забывать!

Часть V ЭХО ТРОЯНСКОЙ БУРИ

Напрасен звон мечей: я больше не воюю.

Меня не убедить ни другу, ни льстецу:

Я в сторону смотрю другую,

И пасмурная тень гуляет по лицу.

Триеры грубый киль в песок прибрежный вдавлен —

Я б с радостью отплыл на этом корабле!

Еще подумал я, что счастлив, что оставлен,

Что жить так больно на земле.

Не помню, как заснул и сколько спал — мгновенье

Иль век? — когда сорвал с постели телефон,

А в трубке треск, и скрип, и шорох, и шипенье,

И чей–то крик — «Патрокл сражен!»

А. Кушнер
Стихотворение Александра Кушнера называется «Сон». Его содержание кажется нам глубоко символичным. Герой стихотворения проспал… Троянскую войну. Не так ли и мы преспокойно вычеркнули из нашей истории сразу несколько тысячелетий? Наиболее критически настроенные читатели могут нам возразить: а не слишком ли мы широко размахнулись? Неужели такие древние корни у русского народа?

Врожденная скромность во все времена берегла русского человека от выпячивания своей роли в многонациональном государстве. Русские привыкли принимать на свой счет язвительные речи по поводу России, но все победы нашего государства неизменно объявлялись делом коллективным. В итоге действительно определяющая роль русских в союзе народов предавалась забвению. По Достоевскому, «всемирная отзывчивость русского человека» — это и есть наша национальная идея. Русофобия же — это ее оборотная сторона. Пока Иван в силах, он расшибется, но поможет всем, кто с ним рядом. Но стоит ему надорваться или приболеть, то подавляющее большинство бывших «друзей» тут же обвинит его во всех смертных грехах. Припомнят и пьянство, и нелитературную лексику на заборах, и мусор на улицах. А то, что они жили и жировали за счет Ивана, никому из них и в голову не придет.

Развал Советского Союза — пример, ярче которого и не выдумаешь. Кто, кроме белорусов, сохранил истинно доброе отношение к своему старшему брату по некогда Великой Империи? Пройдет еще сто лет, и кто из узбекских историков напишет, что именно русские отстроили заново Ташкент после страшного землетрясения? Кто из казахских краеведов поведает о подвиге русских в освоении целины? Мы в данном случае совсем не хотим поднимать вопрос о конкретном вкладе того или иного народа в строительство общего дома, но совершенно ясно, что при воссоздании истории Советского Союза роль русских будет значительно преуменьшена.

А если немного пофантазировать и представить, не дай Бог (!), что подобное случится и с Россией. Крайне жуткий вариант, о котором даже не хочется заикаться, но ведь нечто схожее случилось со Средиземноморской Русью накануне Троянской войны или с Киевской Русью перед нашествием монголо–татар. В Российской Федерации есть республики Татарстан, Башкортостан, Саха и т. д. Это и есть наша Россия. Но в случае ее распада заикаться о роли русских в этих республиках будет безрассудством. И здесь дело даже не в существовании какой–то злой воли, подпитывающей русофобию. Это обычное желание каждого малого народа в предельно широкой форме выразить свои национальные амбиции.

Египетские фараоны, правившие в первой половине II тыс. до н. э., знали богатую и обильную страну Русену. Это факт, который наши академики боятся произносить открыто. В документах хеттских царей XV–XIII вв. до н. э. фигурирует уже выражение «страны Арсавы». В тот момент Средиземноморская Русь уже значительно уменьшилась по своим масштабам и представляла некую союзную федерацию малоазийских народов (уменьшенный аналог современной России). У Арсавы были и более удаленные дружественные страны, где правили арийцы — государства Митанни и Ханаан (Палестина). Но первое из них еще лет за сто до начала Троянской войны было разрушено под ударами хеттов с севера и семитов с юга, а второе представляло множество раздробленных городов–государств. В конечном итоге арабы, а позже и турки вытеснили арийцев (а если шире, то и всех индоевропейцев) с этих территорий. Конечно, искать следы арийской цивилизации там — дело весьма щепетильное и с академической точки зрения достаточно сложное. Но ведь «нет ничего тайного, что не стало бы явным».

В мире нет более интернационального народа, чем русский. Только наши люди могут сознательно поступать вопреки своим национальным интересам. Все самые крутые перемены в русском общественном сознании за последние пять веков — реформа Никона, Петровские преобразования, большевистская революция и «демократический» переворот — были актами национального самоотречения. В каждой из этих перестроек национально ориентированные силы терпели сокрушительное поражение. Но победа чужеродных идей была предопределена, в том числе и заложенным в русских стремлением вжиться в новую, неведомую для них традицию. «Наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силою братства и братского стремления к воссоединению людей» (Ф. М. Достоевский). И то, что на пути к этому русские неминуемо жертвуют своими национальными интересами, уже никого не удивляет. Это не проявление слабости. Такова наша историческая миссия, таков путь русской идеи.

Наш путь — это привнесение в душу каждого иноплеменника духа любви ко всем людям на земле. Русских всегда можно отличить по тому, что они сплачивают вокруг себя другие народы, наш удел — строительство империй, где каждое племя имеет равные права и возможности с русскими. Мы — идеалисты, равных которым нет в мире, мы — не от мира сего, мы все еще грезим и мечтаем об утраченном «золотом веке» человечества, когда оно жило счастливо единой семьей, и не было ни войн, ни раздоров. Отсюда и сказки о нежданно свалившемся богатстве, и маниловские «прожекты», и обломовское миросозерцание.Русские бессознательно хранят в себе память о времени былого единства всех людей (а не только его индоевропейской «составляющей») — вот наше коренное отличие от других народов. Но если мы правы, то все остальные народы, в которых национальное начало развито неизмеримо сильнее, моложе нас! У Ярослава Смелякова есть такие строки:

… Не оглядишь с дозорной башни международной широты, той, что вошла активно в наши национальные черты.

Нет, не слишком широко мы размахнулись. Всемирная отзывчивость предполагает знакомство и с самыми отдаленными, и с самыми древними народами.

Даже века забвения и целенаправленное искоренение древнейших (языческих) преданий и легенд не смогли уничтожить всех следов реального пребывания древних русов (венетов, ариев) в «тридевятых» царствах и «тридесятых» государствах. Заглянем, например, в «Словарь русских имен». Среди употреблявшихся еще в недалеком прошлом имен есть и Адонис — финикийское божество природы, олицетворение умирающей и воскресающей растительности, и Изида — египетская богиня плодородия, и Вакх — бог вина и веселия у древних греков, и Анувий — производное от имени египетского божества Анубиса. Откуда у православных христиан такая привязанность к средиземноморским божествам? Далее: целый ряд русских имен воспроизводит географические названия, лежащие вне пределов современной России — Анатолий (полуостров Анатолия), Армений, Аттик (Аттика), Африкан, Британий, Вавила (Вавилон), Далматий (Далмация), Ерусалим, Индис, Ливаний, Ливий, Лидия, Македон (Македония), Нил, Нигер, Пальмира (город в Сирии), Троадий, Фивея (т. е. фиванка, Фивы — город в Греции и Египте). Неужели вся иноплеменная топонимика, и особенно африканская, произросла только на почве торговых связей? С какой стати, например, русскому человеку надо было называть сына по имени египетского Нила?

Современные историки и их интерпретаторы в своем большинстве не задумываются над такими «мелочами». Академический «взгляд» с трудом усматриваег росов только в IV веке нашей эры (росомоны Иордана), но даже и это выдается как акт послабления горе–патриотам. В качестве типического отношения к «древностям русов» приведем мнение В. В. Кожинова, ведущего публициста журнала «Наш современник» в последние десятилетия XX века: «Уместно сказать здесь же о диктуемом «патриотизмом» (уже совершенно «неразумным» и ущербным) поветрии, выражающемся в стремлении как можно более «удревнить» начало Руси… Полная неразумность этих притязаний очевидна: бессмысленно пытаться «превознести» свой народ, свое государство, свою историю «удлинением» их существования во времени…, «ценность» народа никак не зависит от общехронологической даты его формирования. Ценность эта определяется содержанием его собственной истории, его собственного времени. И, наконец, как бы ни удлинять в глубь всеобщей хронологии дату рождения Руси, все равно эта дата будет на тысячелетие и даже на несколько тысячелетий более поздней, нежели даты рождения древней Эллады или Ирана, не говоря уже о Шумере или Египте» («История Руси и русского слова»). Итак, Кожинов считает, что попытки установления более древней даты происхождения Руси продиктованы единственно желанием повысить «ценность» своего народа. Но настоящий исследователь в принципе не думает об этом, он ищет Истину. Зачем приписывать другим свои домыслы? Тем более, что сам Кожинов, выражаясь его собственным языком, своими историческими статьями желал несоразмерно повысить ценность народа хазар — главного противника Руси в VIII–X вв.

Впрочем, видимо чувствуя уязвимость (и полную безосновательность!) своей позиции, критик оговорился, что рождение Руси можно «удревнить», но уж никак не далее времени рождения древней Эллады или Ирана плюс несколько тысячелетий. Какое время имел в виду Кожинов — одному Богу известно, но, похоже, уж никак не глубже «пресловутого» четвертого века новой эры… Да, не везет русскому человеку! То монах Нестор «отрезал» всю языческую историю Руси, то большевики вычеркнули царский период, теперь вроде бы можно, наконец, заглянуть в более отдаленные времена, но куда там: господин Кожинов вопиет: «Нельзя!» Причем, и обзывает еще всех ослушавшихся «неразумными» патриотами. А кстати, разве бывает разумный патриотизм? Любовь к Родине, что ни говори, все–таки чувство, умом–разумом его не обнимешь. Быть разумным патриотом — значит держать нос «по ветру»: в наше время это значит, подобно В. В. Кожинову, поддерживать норманнскую теорию происхождения Руси и «раздувать» роль хазар. Вот и весь «академизм» критика — сплошная разумность и нуль целых нуль десятых патриотизма.

Под впечатлением от речей такого рода «патриотов» мы «проспали» Т]роянскую войну. Александр Куш- нер гениально уловил какую–то недосказанность, неясность в комментариях об этой войне. Погиб Патрокл, и «что–то рухнуло внутри» — это и есть всемирная отзывчивость. Даже через три с лишним тысячи лет ее события находят свой отклик в России, и это служит еще одним доказательством в пользу того, что мы причастны к тем событиям…

Глава 25 КАК «ТРОЯНЦЫ» ВОЗВРАШДЛИСЬ НА РУССКУЮ РАВНИНУ?

Вновь странствуя в отеческом краю, сбирая память по мельчайшим крохам, я, русский человек, осознаю себя как современник всем эпохам.

С. Куняев
Распад Средиземноморской Руси, последовавший за Троянской войной, предопределил массовый исход части населения из Малой Азии. Возглавляли исход создатели этой Империи — ваны–венеты (анты). Их нельзя прямо отождествлять с троянцами, областью их сосредоточения была соседняя с Т^юадой Пафлагония, но именно венеты, согласно «Илиаде», объединяли и вдохновляли союзников Т£юи на защиту города. Да и античная традиция хранила предания о миграции из Трои венетов во главе с Антенором и троянцев, ведомых Энеем. Путь этих групп переселенцев лежал в более западные районы Средиземноморья, соответственно в Адриатику и Италию. Потомки Энея заложили Рим, многие римские цари и императоры почитали Трою как священный город их предков. Часть троянцев, освободившаяся от рабства, обосновалась на севере Греции, в Эпире, где царствовал сын Приама Гелен. Женившись на Андромахе, он воспитал ее сыновей от Неоптолема. Это были единственные потомки рода

Ахилла, и к ним возводил свою родословную великий Александр Македонский.

Уже упоминавшийся нами Гальфрид Монмутский в своей «Истории бриттов» выводил народ бриттов тоже из Трои. Согласно изложенной им легенде, троянцы добрались до туманного Альбиона и основали там Новую Трою, которая впоследствии стала называться Триновант (Троя венетов!), ныне город Лондон. На своем пути в Англию выходцы из Средиземноморской Руси прошли через земли Франции. Античным авторам был хорошо известен народ венетов, обитавший на полуострове Бретань. В связи с этом в средневековой Франции были распространены предания о происхождении франков из Трои. Исследователи теряются в догадках о причине такой необыкновенной притягательности образа Трои для древних авторов. Но разгадка не так уж сложна, просто надо сложить в единую «мозаику» все разрозненные факты об истории народа венетов и русов (рутенов, бриттов). Вполне понятно, что сами франки никакого отношения к Трос не имеют, но они унаследовали предания и легенды венетов и рутенов, ранее их появившихся на территории Франции.

К такого же рода легендам относится и свидетельство «Младшей Эдды» о том, что прародина скандинавских богов и царей лежит в стране, которая называлась «тогда Троя, а теперь Страна Турков». Здесь мы опять должны вспомнить о влиянии малоазийских венетов на культуру народов Скандинавии. Начало русской колонизации берегов Балтийского моря естественно связывать с первым появлением там венетов (прибалтийскую часть этого народа древние авторы называли «венедами», заменяя глухую «т» на «д»). Древнегреческие авторы, начиная с Гесиода, неоднократно упоминают о них как о хранителях янтарного берега. Драгоценный камень балтийские венеды по системе европейских рек доставляли к своим адриатическим соплеменникам, а далее он уже расходился по странам Средиземноморья, в том числе и в Грецию. В IV в. до н. э. северные страны посетил Пифий из Массалии (Марселя), который добрался до «гвинонов» (венедов!), поставлявших янтарь, а авторы первых веков нашей эры (Тацит, Плиний, Птолемей) писали о венедах как о многочисленном народе, обитающем на юге Балтики и берегах Вислы. Птолемей, к примеру, даже именует Балтийское море Венедским заливом. О времени появления венедов «по берегам Венедско- го залива» письменных данных нет. Но интересно, что именно в эпоху Троянской войны на этой территории появляется явно пришлое население, отмечаемое антропологами. Население это отличалось от местного прибалтийского более узким лицом, и сейчас его потомки составляют заметный вес среди прибрежных жителей Литвы, Латвии и Эстонии. Известный антрополог Н. И. Чебоксаров, возглавивший группу специалистов, обследовавших состав населения Прибалтики в 1952 году, выделял эту специфическую группу как причерноморскую. Давно было замечено также, что в так называемой поморской культуре (VI 1-Й вв. до н. э.) распространены «лицевые урны» — погребальные урны со стилизованным изображением на них человеческого лица. Подобные урны ранее были известны в Трое. Позднее они встречаются также у этрусков в Италии. Таким образом, культурные традиции малоазиатской Русены были перенесены в конце II тыс. — нач. I тыс. до н. э. «выходцами из Трои» не только в Италию, но и на побережье Балтики.

Очень важную информацию об освоении русскими восточных областей Прибалтики дает карело–финский эпос «Калевала». Его главный герой — Вяйнемейнен или по–нашему Ваня. Он — прародитель людей Лапландии (северного края, включающего часть Кольского полуострова и север Финляндии, Швеции и Норвегии). Когда один из более юных богатырей Еукахайнен — «тощий молодой лапландец», «юноша дрянной лапландский» — попробовал оспорить право старшинства у Вяйнемейнена, тот ему резко возразил:

Лжешь ты выше всякой меры! Никогда при том ты не был, Как пахали волны моря, Как выкапывали глуби И как рыбам ямы рыли, Дно у моря опускали, Простирали вширь озера, Выдвигали горы кверху И накидывали скалы. И тебя там не видали, Тот не видел и не слышал, Кто тогда всю землю создал, Солнце светлое поставил, Заключил в границы воздух, Утвердил и столб воздушный И построил свод небесный, Кто направил ясный месяц, Вширь Медведицу раздвинул И рассыпал звезды в небе.

Вяйнемейнен олицетворяет венедов, первопоселенцев в этих краях. Еукахайнен же представляет племя финнов, пришедшее на эти земли позже. Кстати, название «Финляндия» изначально звучало как «Винд- ланд» и означает «земля венедов». Сами себя финны называют «суоми». В Скандинавию они мигрировали из приуральских областей. И лишь поселившись в Виндланде — Финляндии, получили от своих соседей имя «финны». Такое замещение имен стало возможным еще потому, что венеды (русы) не противодействовали заключению смешанных браков. И не случайно Вяйнемейнен ищет себе невест непременно среди девушек соседних племен.

Финское название России — «Венайа» — родственно и имени Вяйне («страна Вяйне» в «Калевале» называется Вяйнела), и этнониму «венеды». Это еще одно независимое доказательство того, что венеды отождествлялись с русами. Согласно текстам рун, Лапландия также называлась Рутья — именем, которое напоминает нам о том, что балтийские венеды — выходцы из азиатской Русены (Рутены). Но еще более впечатляет то, что в западнофинских («балтийско–финских») языках та страна, которую русские называют Швецией, зовется Руссией. Это указывает на то, что значительная колония венедов–русов издревле (то есть до прихода в Швецию собственно скандинавов) уже проживала там.

Как известно, норманисты производят имя «русь» от финского «руотси» — «гребцы». Мы готовы признать этимологическую связь русского и финского слов, но с одной существенной поправкой: имя нашего народа первично. В связи с этим обращает на себя внимание один из персонажей «Калевалы» — Руотус. В эпическом произведении случайных совпадений не бывает, поэтому можно смело утверждать, что Руотус — это Рус. Чем же он знаменит? Да тем, что у него, единственного в деревне, есть баня. Уже одно это обстоятельство говорит о том, что мы не ошиблись: русские и баня неразделимы. Руотус живет в достатке:

За столом сидит в рубашке
Из льняной отличной ткани.
По законам эпоса мы должны заключить, что такой же безбедной была жизнь его соплеменников. Более того, судя по тому, что Руотуса просили предоставить баню, где лапландская девушка должна была родить будущего короля Карелии, русские были в числе верховных правителей страны. Отказ жены Руотуса пустить роженицу не следует воспринимать как проявление жесткосердия, тут замешана политика. Ребенок должен сменить на троне Вяйнемейнена, поэтому «русская партия» не хочет способствовать его рождению и, следовательно, перевороту в стране. Но она и не прибегает к насилию. Точно так же никто не поддерживает Вяйнемейнена, требующего умертвить младенца сразу после рождения. Отстраненный от власти, он с обидой уплывает из страны Суоми. Очевидно, вместе с ним страну покинули и многие руотусы. Финны, действительно, могли их называть «руотси». Но только это слово вторично по отношению к имени «русь». Впрочем, это и так было ясно после более чем двухвековых бесплодных попыток лингвистов–норма- нистов доказать обратное.

Мы не можем даже приблизительно назвать то время, когда венедская династия перестала править в Финляндии. Так же трудно указать, в каких частях полуострова остались их поселения. Если же говорить об основной группе венедов, то она сконцентрировалась на южном побережье Балтийского моря. К ним присоединились и те из бретанских венетов, рутенов и бриттов, которые были вытеснены германскими племенами (франками, англами, саксами) с обжитых ими ранее территорий. Именно из потомков народа, создавшего средиземноморскую Империю русов, формировались отряды варягов–русов, пришедшие в IX веке на Русь.

Это был достаточно длинный путь, занявший более двух тысяч лет. Его условно можно назвать франко- британо–балтийскихм. Был и более короткий по времени и расстоянию путь проникновения венетов в южнорусские земли, который мы ранее уже обозначили как маршрут «троны Трояновой». Центром их сосредоточения стало Поднепровье, где проживали борис- фениты (северяне–венеты). Плиний (I в. н. э.) называл их спалеями, а Иордан — спалами. Это поляне русских летописей! Первая «с>\ как мы уже не раз отмечали, здесь служит реликтом древнего слова «се», и, следовательно, спалеи следует читать как «се палеи». Для современных историков совершенно неясным остается, откуда русичи с берегов Днепра позаимствовали имя палеев–полян. Правильный, на наш взгляд, ответ высказал писатель В. И. Щербаков в книге «Века Трояновы»: во II тыс. до н. э. предки полян назывались палайцами и проживали в Пафлагонии (область на севере Малой Азии), исконное название которой — Пала (Пола). Но, как мы помним, именно в Пафлагонии обитали и венеты. Круг замкнулся! По месту первоначального проживания в Пале, малоазийских венетов называли также палайцами, а поднепровских (борисфенитов) — полянами. Сопоставление малоазийского и приднепровского племен станет еще более впечатляющим, если учесть, что поляне построили Киев, а палайцы город Кий (Страбон, XII, 3,42). Продвигались на Русь венеты- палайцы «тропой Трояновой», о которой уже говорилось ранее. Промежуточным пунктом на их пути была (А) Полония (древнее название Польши). Думается, что родственные между собой топонимы Пала — Полония — Полтава восходят к имени Аполлона. И если прибалтийские венеды привнесли на Русскую землю опыт общения с германскими (норманнскими!) племенами, то палайцы–полонцы познакомили праславянский мир с культурой малоазийских народов, с культом Кибелы — Купалы, например.

Женщины полян поминаются в русских сказках и былинах как девы–поленицы (поляницы). Изображают их необыкновенно сильными и воинственными великанками. К примеру, в варианте одной из былин говорится:

Поленица назад приоглянется,
Сама говорит такое слово:
«Я думала комарики покусывают,
Ажио русские могучие богатыри пощелкивают!»
Как хватила Добрыню за желты кудри,
Посадила его во глубок карман.
После нашего знакомства с амазонками логично считать исторических полениц жрицами Великой Богини Кибелы — Купалы — самой почитаемой богини Малой Азии в I тыс. до н. э.

Но, наряду с франко–британо–балтийским окольным путем и прямоезжей «тропой Трояновой», существовал еще один маршрут возвращения малоазийских венетов на свою прародину. Дело в том, что ахейцы после своей победы в Троянской войне не сумели закрепиться ни в Троаде, ни в какой другой области Малой Азии. Смерч второго похода «народов моря» в 1194–1191 гг. до н. э. буквально вымел их отсюда. Что же касается другой влиятельной силы в Анатолии — хеттов, то и они не извлекли выгоды из своей хитроумной политики невмешательства. Примерно в одно время с «народами моря» другая группа балканских племен, называвшихся мушками (мосхами, мизами), вторглась в Анатолию и прошла победным маршем по всему Междуречью, вплоть до Вавилона. Одним из итогов похода стало то, что Хеттская держава прекратила свое существование. Мушки–мизы были союзниками троянцев, поэтому их удар по хеттам был своего рода местью за гибель Арсавы.

В принципе успешная последняя кампания «народов моря» и победа мушков открывали возможность для воссоздания целостного государства, в которое вошли бы союзные троянцам народы. Собственно, так оно и произошло. После падения Хеттской державы самым важным политическим образованием Малой Азии стало фригийское царство. Ассирийцы в своих летописях обычно именовали Фригию «страной мушков» («страной мужиков»). Это указывает, что во Фригии значительную роль начало играть племя, пришедшее сюда с Балкан (по–видимому, из Фракии или Македонии). В народе мушков–мужиков мы склонны видеть часть праславянского мира, «перемешанного» в значительной степени с другими индоевропейскими народностями. В новом названии своего государства — Фригия («Три–гея») — переселенцы сохранили память о Трое, но венеты, потомки арийцев, перестали быть в нем определяющей силой. О двух направлениях их миграций из Анатолии мы уже говорили в начале главы. Но было и третье — в направлении Армянского нагорья, где венеты создали Ванское царство.

В нашей отечественной культуре существует давняя традиция возводить московитов к ветхозаветному Мосоху (Мешеху) — внуку Ноя и сыну Иафета. Он упоминается уже в первой библейской Книге Бытие (10, 2). Затем его имя возникает в Псалтире, где псалмопевец горько сетует: «Горе мне, что я пребываю у Мосоха, живу у шатров Кидарских. Долго жила душа моя с ненавидящими мир. Я мирен: но только заговорю, они — к войне» (Пс. 119, 5–7). Но наиболее подробное описание находим в книге Иезекииля (38,2), где Бог говорит своему пророку: «Сын человеческий! Обрати лице твое к Гогу в земле Магог, князю Роша, Мешеха и Фувала!» И далее обращается уже к последним (39, 2–4): «Вот, Я — на тебя, Гог, князь Роша, Мешеха и Фувала! И поверну тебя, и выведу тебя от краев севера, и приведу тебя на горы Израилевы. И выбью лук твой из левой руки твоей, и выброшу стрелы из правой руки твоей. Падешь ты на горах Израилевых, ты и все полки твои, и народы, которые с тобою». У Иезекииля имя Мосоха впервые сплетается с Росом (Рошем) и Гогом. Завершение библейской судьбы Мосоха, вошедшего в состав объединения Гога и Магога, описано уже в «Откровении Иоанна Богослова» — «Апокалипсисе». Там сказано, что после второго пришествия Христос поразит сатану и скует врага на тысячу лет, в продолжение которых будет царствовать на земле с праведными. «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань: число их как песок морской. И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный. И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их» (Откр. 20, 7–9).

Библия свидетельствует о Мосохе как о прародителе реального исторического племени, противостоящего Израилю и его Богу. Таковым, очевидно, следует считать народ мушков (мосхов, мизов). Их союзниками, входящими в объединение Гога, названы народы Фувал и Рош. Первых следует соотнести с жителями государства Табал на юге Анатолии. Название Табал (Фувал), на наш взгляд, возникло как искажение слова «Диавол» — «Божественный Бел». В такой интерпретации имена табалыдев и пеласгов (филистимлян) оказываются родственными, отражая этническую близость этих народов. Но кого тогда Иезекииль, живший в VII в. до н. э., называл рошами (росами)? Текст книги Иезе- кииля позволяет однозначно ответить на этот вопрос, и крайне удивительно, что это осталось незамеченным для других исследователей. В одном из мест (Иез., 27, 13) при перечислении участников тройственного союза вместо Роша назван Иаван. Но на территории Армянского нагорья находилось царство Ван (вот и нашелся Иаван!), его создала та часть венетов, которые не ушли из Малой Азии после Троянской войны. Они были наследниками малоазийской Русены, и потому Иезекииль назвал их росами. Ванское царство было оплотом государства Урарту. Имена некоторых его правителей — Менуа (810–781 гг. до н. э.), Руса I (730–714 гг. до н. э.), Руса II (685–645 гг. до н. э.), Эримена («Арий–муж»; 625–605 гг. до н. э.), Руса III (605–590 гг. до н. э.) — говорят сами за себя. Каждого из них, равно как и любого другого из урартийских царей, Иезекииль мог назвать князем росов.

Армянский исследователь С. М. Айвазян проанализировал весь свод данных, касающихся распространения в Закавказье имен и названий с корнем «рус». Согласно его выводам один из городов, бывший некоторое время столицей Урарту, назывался Русаин (Русин). Армянский ученый, специалист по древним текстам, разъясняет, что клинописный знак «са» имел также однозвучную огласовку и алфавитно–буквенное выражение. В таком случае имена трех уже упоминавшихся выше урартских царей прочитываются как Рус I, Рус И и Рус III. С. М. Айвазян отстаивает «араратскую концепцию» происхождения русских и армян, то есть идею их совместного местонахождения на территории государства Урарту, которую, безусловно, разделяем и мы.

Теперь об имени союза трех государств. Гогой русские называют Георгия или Юрия, то есть Ярия (Ария). На гербе Москвы изображен Георгий Победоносец, поражающий змея. Это обстоятельство увязывает между собой и то, что мужики–моски основали Москву, и то, что их первопредком был Арий–победоносец. В нашей интерпретации выражение «земля Магог» следует понимать как «земля Матери Гога (Ария)», то есть «земля Марии». Область с таким названием входила в состав государства Митанни. С именем Марии связано название наиболее боеспособных ариев–митаннийцев — марианны. Высшая группа царских людей в Урарту называлась схожим образом — мари. Словосочетание «народ Гога и Магога», следовательно, трактовать как «народ Яра и Марии» или «народ ариев».

Итак, балканские племена пеласгов и мушков сумели отомстить египтянам, семитам и грекам за гибель Русены. Но восстановить ее былую славу уже не смогли. Небольшие «осколки» Русены остались существовать в Палестине (филистимляне Библии) и в восточной части Малой Азии (земля Гога и Магога). Страна мушков, западный сосед Урарту, по ассирийским данным, называлась Алзи или с поправкой на семитское произношение и неоднозначность воспроизведения клинописных знаков — Арси: имя Арсены=Русены оставалось жичъ в Азии! С тех же давних времен сохранилось и название внутренней реки страны мушков — Араца- ни, этимологически родственное названию царства.

Ну, а какова судьба самих ванов, образовавших свое царство на территории Армянского нагорья? Они оставили яркий след в истории Передней Азии, возглавив союз городов–государств Урарту. Ваны прославились не только как прекрасные воины. Они построили множество оборонительных и оросительных сооружений: один из древних каналов до сих пор снабжает город Ван водой.

Главным геополитическим противником урартий- цев была Ассирийская держава, располагавшаяся в Северной Месопотамии. Данные клинописных записей, сохранившиеся на ее территории, дают нам информацию о противостоянии двух этих государств. В XI‑IX вв. до н. э. ассирийские набеги на Армянское нагорье были редкими, этому препятствовали прежде всего мушки и ваны. Окружавшие их племена не были этнически однородны: здесь обитали и потомки хеттов, и протоармяне, хурриты, а также северные (протогрузиноязычные и др.) кавказские племена. Поэтому для создания сплоченного союза племен понадобилось значительное время. Урарту, как государственное объединение, доминирующее в данном регионе, упоминается впервые в IX в. до н. э. Ассирийский царь Сал- манасар III в конце 50‑х годов этого столетия дважды вторгался в его пределы. Во время одного из походов (856 г. до н. э.) ассирийцы прошли через левобережье верхнеевфратской долины и завоевали страну мушков. Затем они напали на Урарту. Битва между двумя армиями привела к поражению урартов и большим потерям; ассирийцы заняли крепость и столицу одного из урартских округов; последовали обычное разорение местности и зверская расправа над населением. Пленных не брали (кроме колесничих и всадников), но угоняли лошадей и мулов и вывозили добычу. Обходя озеро Ван с севера, Салманасар велел соорудить в горах «огромное изображение своего величества». События этих походов изображены также на рельефах ассирийских бронзовых обшивок храмовых ворот. Данные рельефы дают представление об армии урартов. Ее воины изображены в подпоясанных рубахах, шлемах с гребнями, с маленькими круглыми щитами и короткими, вероятно бронзовыми, прямыми мечами. Мужчины, обороняющие стены, вооружены также луками. Те же рельефы изображают вырубку деревьев, казни знатнейших жителей, увоз ассирийцами захваченного добра в больших глиняных сосудах, положенных на повозки, и угон нагих пленных в шейных колодках.

Четверть века после этого ассирийцы не тревожили население Урарту, и они воспользовались этой передышкой для укрепления своего государства. В одной из своих надписей царь Сардури I (третья четверть IX в. до н. э.) именует себя не только «царем Биайне- ли (т. е. Вана, Урарту), правителем города Тушпы (ныне Ван. — А А)», но и «царем великим, царем сильным, царем воинств, царем Наири». Эта титулатура повторяла ассирийскую с заменой слова «Ассирия» на «Наири», обозначавшего земли от границ Малой Азии до центральной части окраинных гор Западного Ирана. Политику Сардури I продолжили его сын и внук Минуа. Урарты заняли территории вплоть до западного и южного берегов озера Урмии; теперь уже северная граница Урарту проходила между озером Ван и рекой Араке (топонимы Урмии и Араке связаны с корнем «яр» и напоминают о присутствии здесь ариев), где урарты вели упорную борьбу с вторгавшимися протогрузинскими племенами. Ко времени Минуа в Урарту учреждается система наместничеств во главе с областеначальника- ми, упорядочиваются культы богов и вводится общегосударственная система жертвоприношений. В каждом завоеванном номе принудительно вводился культ верховного урартского бога Халди (Коляды!) — мера, незнакомая другим великим державам. После этого муш- ков и ванов стали называть еще халдеями.

Около 800 г. до н. э. урарты присоединили к себе верхнеевфратские провинции и все левобережье Верхнего Евфрата, включая страну мушков. Более того,

Минуа удалось вторгнуться на правобережье Евфрата и, перевалив через горы, совершить набег на ассирийскую Верхнюю Месопотамию. На севере этот урартский царь возвел новый административный центр на правохм берегу Аракса, у подножия горы Арарат; отсюда урарты начали рейды на Закавказье. Сын Минуа, Аргишти I, еще более расширил пределы страны. От его правления дошла одна из крупнейших восточных надписей — огромная летопись, высеченная на отвесных склонах Ванской скалы, и другие подробные известия о его походах. Аргишти I завоевал районы верховьев Куры, верховьев Аракса и Севанского озера. Им была построена почти на месте позднейшего Еревана крепость Эребуни, заселенная 6600 воинами, взятыми в плен на верхнем Евфрате (вероятно, это были прото- армяне и другие отличные от ариев этнические племена). Название города Еревана образовано соединением двух корней «ер» («яр») и «ван» и символизирует состоявшийся внутри государства Урартов союз ариев с племенем ванов.

Начиная с VIII в. до н. э. в ассирийских документах упоминается Страна маннеев или Мана, расположенная в районе озера Урмия. Историки считают ее новым государственным образованием. Но это попросту другое название Страны мушков! Она располагалась вблизи Ассирии, была постоянным предметом их притязаний и оттого пыталась проводить самостоятельную (т. е. выгодную не только для дружественного и более могучего Урарту) политику. Около 760 г. до н. э. Страна маннеев добилась независимости. Это стало своего рода сигналом к росту центробежных сил, стремящихся развалить государство урартов. Местные царьки и даже наместники из высшей знати отлагались от царя Урарту. К началу 20‑х гг. VIII в. до н. э. страна находилась уже на грани развала…

К середине V в. до н. э. Урарту прекратило свое существование и было поглощено персами. С тех пор пропадают какие–либо упоминания о ванах в Азии. Зато их след обнаруживается на Кавказе, в Грузии, а точнее в 50 километрах юго–западнее Кутаиси, где находится районный центр Вани. На его окраине, на невысоком холме были раскопаны мощные оборонительные стены и башни, городские ворота с при- вратным святилищем, множество храмов и алтарей с богатыми приношениями, бронзовые и терракотовые скульптуры, мраморные и каменные архитектурные детали… Древнейший археологический материал, найденный в городище, датируется VIII–VII вв. до н. э. Период истории города, начиная с VI века и включая первую половину IV века до н. э., представлен богатыми погребениями, культурными слоями и находящимся на вершине холма деревянным П-образным в плане святилищем, с которым были связаны высеченные в скалистом грунте ритуально–культовые «каналы» и пещеры (наподобие тех, что строились в Ванском царстве!). Удивительная синхронность собьггай: одновременно с падением влияния ариев в Азии, образуется очаг высочайшего уровня цивилизации на Кавказе. Его создали ваны Урарту, отступившие под давлением персов на север. В тот период Вани представлял собой политический и экономический центр «Ванской земли» — одной из административных единиц Колхидского царства. По булыжным мостовым этого города ходили светловолосые, голубоглазые «колхи».

Память о ванах–венетах запечатлелась в имени одной из областей Грузии — Сванетии (Се Ванетии). Сохранилась и грузинская (!) народная сказка с примечательным названием «Иван–заря». Но земли Грузии были лишь промежуточным пунктом на пути Иванов к своей северной прародине. Отсутствие на территории Ванского городища в III–I вв. до н. э. жилых сооружений, а также культурных слоев, характерных для городских поселений, даег основание предположить, что в IV—111 вв. до и. э. ваны покидают царство Колхиды. Земли Грузии были лишь промежуточным пунктом на пути Иванов к своей северной прародине, который вел в Приазовье и к берегам Дона. Но есть ли тому надежные дополнительные доказательства?

Да, есть. Напомним, что ваны–урартийцы были выходцами из малоазийской Русены — Арсавы. Три урартских царя носили имя Руса, а еврейский пророк Иезе- кииль прямо назвал ванов «народом Рос». Форма «рус» присутствует в древнем названии государства ванов, а имя «росы» возникло уже под влиянием греческой традиции. Сами ваны поначалу следовали более древнему обычаю — они назвали одно из своих поселений в Колхиде Рустави, на Дону то же самое название звучало уже как Ростов. Пусть простят нас грузинские читатели, по и слово «Грузия», если произнести его без явного «гыканья», открывает свое изначальное значение — Русия! Для тех же, кому такой вывод покажется излишне смелым, отдельно напомним, что по–английски «Грузия» значит «Георгия», и сотносится это имя с северным народом Гогом и Магогом и Юрием (Арием). Надеемся, что после этих примеров уже никто не усомнится в том, что ваны, пришедшие на Дон, могли называть себя русами (росами) или арсами (по имени Арсавы). Историкам же хорошо известно, что начиная со II в. до н. э. вблизи Азовского моря проживали племена аорсов и россаланов, которых на иранский манер называли роксаланами. Первое из этих племен естественно признать за «чистых» ванов, а второе состояло из россов и аланов, проживавших в тех же местах.

Исторические источники VI–X вв. свидетельствуют о присутствии народа росов в Приазовье и Причерноморье по крайней мере с IV века. Хазарский царь Иосиф (Хазария — государство вблизи Каспийского моря), правивший в середине X века, в письме придворному кордовского халифа Абдаррахмана III Хасдаю Ибн — Шафруту писал, что хазары вели войну с народом в–н–н-т-р (в другом варианте письма в–н–н-тит), в ходе которой заняли его страну. При этом побежденные вынуждены были перейти большую реку и обосноваться на другом берегу. Исследователи традиционно полагают, что этим народом является тюркское племя оногуров, которое в 70‑х годах VII в. могло уйти в числе других болгарских племен из Приазовья в Подунавье, форсировав Дунай. Однако знаменитая арабо–персидская книга «Области мира от востока к западу» («Худуд ал-Алем»), созданная в своей основе в первой половине IX века, «помещает» этот народ венендеров вблизи Азовского моря на правом берегу Дона, а располагающийся севернее Донецкий кряж там же поименован Венендерскими горами. К тому времени кочевники–болгаре большей частью уже мигрировали из Приазовья: часть из них, повторимся, ушла за Дунай, другая же направилась в Среднее Поволжье, где создала государство Волжская Болгария. Те же, кто решил остаться, уже в конце VII века были завоеваны хазарами. Таким образом, говорить о болгарах как о самостоятельной силе, занимавшей в середине IX века правобережье Дона, ошибочно.

Более того, на этой территории археологами была открыта цепь оборонительных белокаменных крепостей, расположенных вдоль берега реки. Приведем результаты исследования этих крепостей: «Добыча камня, его доставка к месту строительства и обработка являлись весьма трудоемкими процессами… Особенно трудоемкой была добыча известняка, который широко использовался для возведения белокаменных крепостей. По нашим подсчетам, для возведения стен Верхнесалтовского городища понадобилось 7 тыс. м, Маяцкого — 10 тыс. м 3, Правобережного — 12 тыс. м 3 и Мохначевского — 14 тыс. м 3 камня. Каменные блоки различных размеров обрабатывались с помощью долот и зубил» (Михеев В. К Подонье в составе Хазарского каганата). Приписывать подобные инженерные сооружения гению болгар–кочевников было бы опрометчиво. Совершенно очевидно, что народ, корень названия которого пишется как в–н–н-д (т), должен был обладать уникальными по тому времени строительными и военными навыками. И мы навряд ли ошибемся, если соотнесем его с венедами (венетами). Удвоенное «н» в тексте Иосифа характерно для использованного им древнееврейского языка при заимствовании чужих слов (например, Иван — Иаханан). Итак, венендеры — это не болгары, а венеды или русы (росы).

Остатки этих оборонительных укреплений относятся к так называемой салтово–маяцкой (салтовской) культуре. Они были обнаружены еще в середине века, но с тех пор не утихают споры о том, кому же следует приписать их возведение. Одна часть исследователей считает, что крепости были построены тюрками–хазарами (при помощи среднеазиазитских зодчих — хорезмийцев). Эту точку зрения активно пропагандировал известный публицист и литературный критик В. Кожинов. Другая группа ученых настаивает на том, что Каганат не имел к этому строительству никакого отношения. По мнению профессора А Кузьмина, цепь крепостей создавалась не для нападения на славянские племена, а для защиты от хазар и иных, зависимых от них кочевников. Спор двух сторон разрешает (в пользу А. Кузьмина и К 0) статья Б. Т. Березовца «Об имени носителей салтовской культуры» (Археология. XXIV. Киев, 1970). Приведем ее резюме:

«Археологическими исследованиями установлено, что в VIII–X вв. в районе Среднего Дона, Северского Донца, Приазовья жило многочисленное население, оставившее памятники салтовской культуры. Для этого же времени восточные авторы оставили сообщения о народах Восточной Европы.

Для всех перечисленных ими народов известны определенные археологические памятники за исключением русов. Принято считать, что русы — это часть славян и, соответственно, их памятники должны быть славянскими. Среди известных арабам народов нет претендентов на памятники салтовской культуры. Создается впечатление, что на Востоке этого народа не знали. Но такое предположение противоречит логике, и поэтому возникает вопрос, под каким же именем это население было известно на Востоке.

Из сообщений арабских и персидских авторов становится ясным, что во всех случаях, за исключением одного (Ибн — Хардад–бех), восточные авторы рассматривают славян и русов как два различных народа. При всех недостатках и неточностях, характеризующих их сообщения, все же можно выяснить, где именно живут эти народы.

Кто такие славяне, вопрос выяснен — это население Поднепровья. Русы живут восточнее их. Дошедшие до нас карты (Идриси и Махмуда ал-Кашгари) дают возможность уточнить места их обитания. Это район Северского Донца и его притоков, Нижний Дон, Приазовье. В этом районе расположены салтовские памятники, это дает право считать, что население салтовской культуры было известно в магометанском мире под именем русов.

Если сопоставить этнографические сведения о русах, имеющиеся в средневековых источниках, с археологическими памятниками салтовской культуры, то во многих случаях они будут полностью соответствовать друг другу. Например, такой важный признак, как погребальный обряд, описанный Ибн — Русте или Гардизи, полностью соответствует катакомбным захоронениям салтовских могильников. Археологически подтверждаются и сообщения этих авторов о воинственности русов, о большой торговле, о наличии у них больших городов и т. д.

Если русы восточных авторов не славяне, то естественно возникает вопрос о взаимосвязях этих русов со славянской, Днепровской Русью. Вопрос этот очень сложный и несколько иного порядка. С нашей точки зрения, Днепровская Русь получила свое название от народа рус, рос, который имел самое непосредственное отношение к салтовской культуре.

Концепция Березовца в свое время не была поддержана лишь потому, что ее автор не смог объяснить, как возникло и попало имя «Русь» на Днепр. Наше исследование восполняет этот пробел: имя «Русь» принесли на берега Дона и Днепра ваны–венеты — выходцы из Малой Азии. Славяне, переселившись в Поднепровье, в значительной степени «разбавили» росов, но те продолжали преобладать на Дону. Страну донских росов, построивших систему белокаменных крепостей, восточные авторы именовали Росским каганатом {Галкина Е. С., Кузьмин А. Г Рос- ский каганат и остров русов // Славяне и Русь: проблемы и идеи). Сами русские называли ее страна Вантит. Уже в который раз мы сталкиваемся с тем, что имена «русы» и «ваны», «венеты» могли заменять друг друга!

Древние источники упоминают о стране Вантит как об окраине славянских земель. Территориально ее границы совпадают с пределами салтово–маяцкой археологической культуры. В отличие от печенегов, половцев и тюрок в салтовских поселениях представлены гончарное, железоделательное и другие ремесла. Иными словами, близкие к русам кочевые народы ни в коей мере не достигли технического уровня салтовцев. В десятках селений Подонья обнаружены следы металлургической деятельности и металлообработки. Находки археологов свидетельствуют, что салтовцы выплавляли первоклассный металл. О высоком уровне металлообработки говорит производство оружия: сабель, боевых топоров, наконечников копий и дротиков, наконечников стрел, боевых ножей и кинжалов, кистеней. Металлографический анализ образцов сабель и их обломков из трех важнейших военных поселений — Верхнего Салтова, Правобережного Цимлянского городища и Маяков, показал, что они были цельностальными с высоким содержанием углерода.

Народ венетов, населявший страну Вантит, известен русским летописцам под именем вятичей (переход корня «вент» в «вят» обоснован филологами). Они составляли основное ядро жителей, проживавших в Росском каганате. Вместе с ними тут проживали аланы, а также эмигранты из Хазарии (предки казаков). Отступление венедов–вятичей на правобережье Дона следует относить к рубежу VIII–IX вв., когда вследствие принятия правителями Каганата новой религии (иудаизма) резко переменилась проводимая ими политика. Во внешнеполитической области это вылилось в организацию военных походов внутрь России с целью овладения важнейшими торговыми путями — «греко- варяжским» и «волго–балтийским». Традиционно хаза- роведы говорят о страшной гражданской войне, разгоревшейся внутри Хазарии в 30‑х гг. IX в. Но к тому времени внутренняя оппозиция уже была разгромлена! Иудейским правителям не с кем было воевать внутри своей страны. Сопротивление коренного населения к тому времени уже было сломлено, и победа новых хозяев страны законодательно оформилась знаковым событием — принятием иудаизма в начале IX в. В 30‑х гг. началась война между двумя каганатами, как раз о ней и писал хазарский царь Иосиф. Следует со всей определенностью сказать, что хазарским походам на племя полян предшествовала их война с азовскими (или донскими) русами — венетами–вятичами.

Собирая воедино те положения, которые изложены в настоящей главе, мы можем заключить, что существовали три центра притяжения троянцев на территории России. Первый — это Поднепровье, здесь троянцы, пройдя тропой Трояновой, появились уже в X в. до н. э. Вторым центром притяжения был Русский Север — города Новгород и Ладога. Часть русов пришла сюда прямым путем через Поднепровье, но значительная группа, известная летописям под именем варягов, проделав окружной путь, пробиралась сюда с берегов Британии,

Бретани и Балтики. И наконец, третий, совершенно не отраженный вимеющихся источниках, путь возвращения проходил через Армянское нагорье, Кавказ и «упирался» в области Подонья, где существовала страна Вантит (Азовская Русь). Люди каждого из этих трех переселенческих потоков хранили свое родовое имя «русы» — имя их Средиземноморской державы. На Русской равнине, месте своей древней прародины, они не только восстановили свое единство, но и воссоздали государство с тем же названием — Русь.

Глава 26 ГОМЕР И РОССИЯ: ТОЧКИ СОПРИКОСНОВЕНИЯ

Вечно живут творенья певцов: и Трои осада,

И полотно, что в ночи вновь распускалось хитро…

Публий Овидий Назон
Молчат гробницы, мумии и кости, —

Лишь слову жизнь дана:

Из древней тьмы, на мировом погосте,

Звучат лишь письмена.

И нет у нас иного достоянья!

Умейте же беречь

Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,

Наш дар бесценный — речь.

И. Бунин

Русские в Трое… К этой мысли надо привыкнуть. Для наших современников она необычна еще и потому, что со школы нам вдалбливали, будто русские только–только вышли на сцену мировой истории, что вся наша культура сплошное заимствование, даже гармонь, а своего у нас — только лапти да водка. Но все такого рода заявления «перешибаются» одним очень простым ответом: полно выдумывать понапрасну, ведь наши предки были в Трое! Русский народ ничуть не менее древний, чем те же египтяне или шумеры. Другое дело, что всегда хочется новых и новых доказательств в подтверждение новой точки зрения. Есть ли, к при- меру, русские мотивы в гомеровской «Илиаде»? Оказала ли древнерусская культура какое–либо влияние на Гомера и его творчество?

Мы не будем здесь первооткрывателями, если ответим на эти вопросы положительно. Еще в конце XIX века получила достаточное распространение гипотеза о северном происхождении сказаний Троянского цикла. Ее популяризаторы — немецкий ученый Э. Краус и польский писатель А Немоевский — считали, что в основу Гомеровых поэм положено некоторое первичное мифологическое ядро, относящееся к доэллинской истории. Само имя «Гомер» некоторые исследователи склонны истолковывать как указание на этническое происхождение создателя знаменитых поэм. Этноним «гомер» упоминается в Библии и, по единодушному признанию историков, обозначает киммерийцев — жителей юга России, которые активно влияли на политическую ситуацию в Анатолии и имели там свои поселения в первой трети I тыс. до н. э. Гомер вполне мог быть киммерийцем или их потомком.

С этой точки зрения чрезвычайно примечательно, что в Гомеровой «Одиссее» содержится упоминание о стране киммерийцев, расположенной на берегу океана. Ее описание заставляет читателя вспомнить о полярной ночи: «Закатилось солнце, и покрылись тьмою все пути, а судно наше достигло пределов глубокого Океана. Там народ и город людей киммерийских, окутанные мглою и тучами; и никогда сияющее солнце не заглядывает к ним своими лучами — ни тогда, когда восходит на звездное небо, ни тогда, когда с неба склоняется назад к земле, но непроглядная ночь распростерлась над жалкими смертными» (подстрочный перевод В. В. Латышева). Напомним также, что в центре «Илиады» судьба «тавроскифа» Ахилла, выходца из Киммерии! Значит, Гомер сочувствовал судьбе этого, чуждого грекам, героя.

В. Н. Демин в своей книге «Загадки Русского Севера» совершенно справедливо отмечает, что образ Елены Прекрасной придуман не греками и, конечно же, не Гомером. Он гораздо более древнего происхождения. Ранее мы уже говорили, что имя Елена восходит к названию тотемного животного гипербореев — оленя. Такое объяснение находит прямое подтверждение в сказке «Елена Прекрасная и мачеха» из сборника «Северных сказок» Н. Е. Ончукова. Мачеха, ненавидящая свою падчерицу, превращает ее в олениху. Обратное перевоплощение животного в женщину–красавицу становится возможным только тогда, когда царевич, муж Елены, ранит ее во время охоты. В сказке герой стреляет из ружья, но ясно, что данный сюжет восходит к глубочайшей древности, когда первобытные охотники почитали Великую Богиню, прародительницу Мира, в виде оленихи.

Елена Прекрасная — одна из героинь русских сказок. В фольклоре других народов мы не найдем персонажа с таким именем. Отсюда можно заключить, что Гомер опирался в своей поэме на традиции древнерусского фольклора! Подчеркнем, однако, что в русских сказках Елена Прекрасная не только символ красоты, как в «Илиаде», но также и образец мудрости. В некоторых сказках она так и именуется — Елена Премудрая.

В одной из самых известных наших сказок — «Сказке о Иване–царевиче, жар–птице и о сером волке», — есть очень любопытный эпизод. Иван–царевич не хочет отдавать Елену Прекрасную царю Афрону, и тогда серый волк предлагает такой вариант: пусть Иван оставит себе настоящую Елену, а сам он обернется прекрасною королевою и станет мнимою Еленою. Вот ее–то и отведет Иван к царю Афрону. Удивительное дело, но что–то подобное мы уже встречали у древних греков. Поэт Стесихор уверял своих читателей, что в Трое находилась не реальная, живая Елена, а лишь ее призрак. Вполне возможно, что он придумал все это совершенно независимо, но неоспоримо то, что сказочный сюжет с представлением Елены сразу в двух воплощениях опять–таки является более архаическим, восходящим к временам тотемизма и веры в оборотничество.

Отдельного упоминания заслуживает и мать Елены — Леда. По мнению В. Н. Демина, в основе имени Леды лежит корень «лед», а сама эта «Ледяная богиня» является далеким прообразом Снегурочки. Нам данная гипотеза представляется, однако, весьма спорной. Как может она выступать в роли прародительницы мира и Матери Вселенной? Лед — это символ смерти и неизменности. Более правильным, на наш взгляд, было бы связывать имя богини с именем общеславянской богини Лады. Искажение гласной при заимствовании — обычное дело, напомним, что англичане переиначили Ладу в леди. Богиня любви и плодородия Лада — идеальный вариант для сопоставления с Ледой, породившей, в свою очередь, другую богиню умирающей и воскресающей растительности — Елену. Связь образов Леды и Елены с русской землей станет еще более впечатляющей, если вспомнить, что по одной из версий мифа Елена в подземном царстве стала женой тавроскифа Ахилла.

Вновь и вновь разгадка значений персонажей греческой мифологии обнаруживается в мире русско- славянских образов. Что, к примеру говорят греческие легенды о знаменитом яблоке раздора? Только то, что оно было сорвано в далеком саду Гесперид, находящемся где–то на краю света. Но если мы действительно хотим разобраться, что же символизировало оно, то придется заглянуть в русские народные сказки. Яблоки сада Гесперид — это молодильные яблоки наших сказок, символ вечной юности и красоты. Вот почему каждой из трех богинь хотелось завладеть таким плодом! Хоть они были бессмертными, но остановить время и оставаться вечно молодыми были не в силах.

С чисто художественной точки зрения поэмы Гомера обладают одной уникальной особенностью, выделяющей их из числа других древнеевропейских эпосов: в них присутствуют красочные поэтические описания природы и образные сравнения с отдельными ее явлениями. Так, один из дней трояно–ахейского противостояния начинается тем, что

Солнце лучами новыми чуть поразило долины,
Вышед из тихокатящихся волн Океана глубоких
В путь свой небесный…
Или вот фрагмент битвы за тело сраженного Сарпедона:
Подобно как мухи,
Роем под кровлей жужжа, вкруг покойников полных толпятся
Вешней норой, как млеко изобильно струится в сосуды, —
Так ратоборцы вкруг тела толпилися.
И это не единичные примеры, ими буквально переполнены обе поэмы. Речи Одиссея «как снежная вьюга, из уст у него устремлялись», Гектор летит в бой «как в полете крушительный камень с утеса», Идоменей несется полем «как пламень», трояне идут на сраженье «как ветров неистовых буря».

В средневековых европейских эпосах — «Песнь о Сиде», «Песнь о Роланде», эпос о короле Артуре, Нибе- лунгах, как это ни удивительно, ничего подобного не обнаруживается. Природа упоминается там изредка и то как некоторая незначительная подробность или обстоятельство–препятствие. Даже в песнях крестоносцев нет и следа от пребывания в чужих краях. Швейцарский историк культуры Якоб Буркхардт (1818–1897) в своей книге «Культура Италии в эпоху Возрождения» отмечает: «Первыми из людей Нового времени итальянцы осознали картины природы как нечто в той или иной степени прекрасное и научились получать удовольствие от них». Исследователь подчеркивает, что проследить, как формировалась эта способность итальянцев, чрезвычайно трудно, для этого попросту не хватает данных. Но произведения средневековой литературы, и в том числе итальянской, обнаруживают полный разрыв с древнейшей языческой традицией воспевания природы и поклонения ей. О глубоком воздействии ландшафтных образов на человеческую душу европейца можно говорить, по–видимому, начиная с Данте (1265–1321). Живший несколько позднее Петрарка (1304–1374) уже ощущает красоту скал и умеет отличать живописное значение ландшафта от его пользы. К этому времени относится и рождение необычного доселе вида наслаждения у итальянцев — пребывание на лоне природы и наслаждение ее красотами.

Европейцы в эпоху Возрождения действительно заново (!) открывали Античность. Что касается отношения к природе, то памятники их средневековой литературы демонстрируют полный разрыв с традицией Гомера. Но этого мы совершенно не наблюдаем в русском эпосе! Русские сказки и былины чрезвычайно насыщены древнейшими языческими образами. Добрый конь под богатырем, как и ахилловский Ксанф, может разговаривать человеческим голосом, герои, подобно греческим богам, могут перевоплощаться, но только не в людей, а в животных — того же ясного сокола или серого волка, как князь Волх Всеславьич, Боян вещий, соловей старого времени, если хотел кому песню воспеть, то растекался мысью по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками.

Солнечное затмение в «Слове о полку Игореве» — не случайная деталь. Это знак свыше, знамение, предвещающее неудачу похода на половцев. Это тот же голос богов, который, правда явно, звучит в «Илиаде» и «Одиссее».

В основе сравнения поэта с животными лежит его сопричастность миру природы. В мировой поэзии чрезвычайно популярны сопоставления поэта со сладкоголосой птицей (метафора: «поэт–соловей»). Он слагает свои стихи так же, как птицы свои песни; этим может обосновываться его особый статус и приближенность к миру небожителей, управляющих природными стихиями и дарующих ему божественное вдохновение. Древние греки, к примеру, хранили предание, что родителями Гомеру были река Мелет и нимфа Крефеида в Смирне (ныне Измир — город на западном побережье Малой Азии). Страбон сообщает о наличии в Смирне даже культа Гомера! Эти факты гармонируют с тем, что по византийскому образцу в русских церквах, кроме икон, присутствовали еще и изображения «еллинских мудрецов»: Гомера, Платона, Еврипида, наряду с сивиллами (вещими птице–девами!). В росписях Благовещенского собора в Московском Кремле (галерея была впервые расписана в 1564 году) на склоне свода галереи нарисован Гомер, держащий в руке свиток со словами: «Светило земных воссияет во языцех. Христос ходити начнет странах и съвокупити хотя земная с небесными». Окончание надписи взято из изречения, имеющегося около изображения Гомера на двери северного портала собора. В новгородских монастырях изображения Гомера включаются уже в самый иконостас, правда, в нижний его ряд, шестой, имеющий сравнительно малую величину и как бы придавленный остальными ярусами. И все же «еллин» Гомер здесь удостоился высшей чести, какую ему могла оказать церковь: он входил в общий замысел иконостаса, в его идею, что может сравниться разве только с почитанием певца в Древней Греции.

Первичные представления о поэте как посреднике между божественным и человеческим мирами восходят к древним ариям, создателям «Вед». В книге Н. П. Гринцера и П. А. Гринцера «Становление литературной теории в Древней Греции и Индии» подробно обоснована мысль, что античным грекам в той же степени была близка эта идея. «В греческой архаике, — пишут ее авторы, — так же как в индийской, божественное вдохновение — источник знаний певца и залог его мастерства; инспирация (здесь, вдохновение. — А А) и умение не противопоставлены, но слиты воедино, первое предопределяет второе… У Гомера, как и в «Ригведе», особый статус поэта обосновывается его близостью к божественному миру, божественным происхождением поэзии как таковой». В «Одиссее» сочинитель однажды прямо уподобляется богу:

… нам приличней вниманье склонить к песнопевцу, который,
Слух наш пленяя, богам вдохновеньем высоким подобен.
Отношение к Гомеру как провозвестнику божественного Слова, русские сохраняли даже в условиях полного торжества Православной веры. Присутствие изображения Гомера в иконостасах русских церквей доказывает, насколько глубоко во времена языческой Руси почитали и ценили его сочинения, и вообще его миссию на земле. Мировосприятие Гомера, основанное на ощущении истинного единения с миром природы, а если шире, то и со всем Космосом, было близко древним русам.

Но этого нельзя сказать о европейцах периода Средних веков. Для них текст Гомера выглядел перегруженным сравнениями и метафорами. Он никак не вписывался в стиль эпохи. К тому же в Европе не читали по–гречески. В те времена исключительную популярность приобрело совершенно иное сочинение о Троянской войне — «История о разрушении Цэои» Да- рета Фригийского. В «Илиаде», в начале песни о подвигах Диомеда, говорится:

Был в Илионе Дарес, непорочный священник Гефеста,
Муж и богатый, и славный…
Два сына этого Дарета — Фегес и Идей — напали на Диомеда. Один из них был убит им, а второй обратился в бегство и был, ради его отца, спасен Гефестом. Больше ни Дарет, ни его сыновья Гомером не упоминаются. Вот от лица этого священника и ведется повествование в «Истории».

Известны и другие, не дошедшие до нас описания Троянской войны. Например, византийский хронограф Иоанн Малала приводит значительные выписки из «Сизифа Косского», который был писцом у Тевкра и также написал воспоминания о Троянской войне. Однако достоверность ссылок Малалы весьма сомнительна. Некоторые из сочинений такого рода возможно и не были, в отличие от «Истории» Дарета, никогда написаны, а только вымышлены. В пользу этого говорит и тот факт, что ни один из «романов о Троянской войне» не дошел полностью по–гречески. Зато еще один, кроме романа Дарета, «Диктис Критский», дошел в латинском переводе. Согласно легендам, Диктис был писцом спутника Идоменея, написавшим свои записки «пуническим алфавитом». Они были обнаружены при Нероне (I в. н. э.) и переписаны по–гречески, а потом переведены на латинский. Многие века «Дарет» и «Диктис» переписывались и издавались вместе.

Сами по себе, эти сочинения представляют краткие прозаические повести, написанные на латинском языке. О каких–либо их художественных достоинствах говорить не приходится. Новейшим, начиная с гуманистов, критикам обе эти истории всегда казались примитивными и нелепыми до неприличия. Именно такими — с точки зрения классических канонов — они и являлись. Почему же «гомеровская традиция» древнегреческой литературы была столь явно предана забвению? Исследователи гомеровского вопроса старательно обходят этот вопрос молчанием. Они не в силах объяснить, как же хваленая цивилизация Запада в пору своего детства и юности (IV–XI вв.) столь откровенно пренебрегала творчеством одного из лучших поэтов человечества? Но ответ оказывается настолько же простым, насколько и неожиданным. Творческие приемы Гомера были чужды создателям средневековых эпосов! Они складывались на иных принципах, нежели «Илиада> и «Одиссея». И наоборот, древнерусский эпос рождался в атмосфере духовного родства и гармонии с миром природы, картинами которой наполнены сочинения Гомера. Гомеровские поэмы — русские по миросозерцанию, и, думается, наши предки, видевшие в иконостасах своих церквей лик Гомера, прекрасно понимали это.

В середине XIX века князь П. П. Вяземский (сын поэта Петра Андреевича Вяземского) выступил с большой работой, посвященной «Слову о полку Игореве», в которой указывал, что в древнерусской поэме имеют место прямые отражения образов и тем античного эпоса и мифологии, и со всей определенностью заявил, что совершенно недостаточно «ограничиваться при изучении наших древностей исключительно произведениями родной почвы». Вяземский утверждал, что острый интерес к Гомеру и Еврипиду существовал на Руси уже в XII веке, и полагал, что к этому времени русские литераторы были знакомы с комментариями к Гомеру Исаака Комнена, с сочинениями Нонна и братьев Цецес о поэмах Гомера и Ликофрона (греческий поэт и грамматик III в. до н. э.), откуда автор «Слова» мог черпать, предположительно, информацию о сюжете и образных характеристиках героев Т]роянской войны, содержательные и стилистические компоненты классического и позднеантичного эпоса.

Прежде всего Вяземский сближает образы Гомера и Бояна, как певцов и стихотворцев. Имя Гомера в Средние века стало нарицательным, под ним понимали рассказчика, владеющего даром художественного слова. Имя Бояна, с другой стороны, исследователь сближает с Баяном (от слова «баять») — чародеем и сказителем. Поэтому Гомер — это Боян. В одной из сказок так и говорится: «Ай ты черный кот Баюн! Проснися, пробудися да и спой песенку; как и ту ли песенку, что поют на Окиян–море, на зеленых островах, про молоду княжну Елену Ивановну». По свидетельству греческих писателей, жители Приднепровья и берегов Черного моря пели гомеровские песни и имели много преданий о Трое и троянском походе греков. В противоположность западным средневековым народам византийцы в значительной степени опирались на сочинения Гомера и греческих авторов. Эти произведения, а также комментарии к ним и отдельные выписки переводились на славянский язык и потому были известны древнерусским боянам. Первоучитель славян, Кирилл, изучал Гомера; переводившиеся у нас Святые отцы также упоминали Гомера; сочинения великого поэта были известны и составителю Ипатьевской летописи (XIII век). Свойства, приписанные Бояну, находит Вяземский в эпитетах Гомера, приданных ему писателями. В Еврипидовой трагедии «Елена» хор называет Гомера соловьем, живущим в сенях рощей, голосистым, он призывается как помощник для воспевания трудов Елены и троянцев. Но точно так же обращается автор «Слова» к Бояну: «О Боян, соловей старого времени!» Выражение «свивая славу обеих половин сего времени» указывает, по мнению исследователя, на соединение автором сказаний Гомера с современными ему событиями.

Вяземский связывает и происхождение троянцев с русскими. Так «тропа Трояню» означает возвратный путь троянцев в Поднепровье и на берега Черного моря. Эта идея, которую мы целиком и полностью поддерживаем, в свое время (1854 г.) была подвергнута критике самим Н. Г. Чернышевским во влиятельном тогда «Современнике». Поучая свысока «аристократа- дилетанта», Чернышевский указывал, что прилагательному «троянский», образованному от названия «Троя», в древнерусском должно соответствовать «троянскъ», а не «троянь». Формы «Трояню, Трояни» Николай Гаврилович считал производными от мужского имени типа «Антонъ». Без всяких на то оснований говоря, что Вяземский не филолог (в краткой биографической справке о Павле Петровиче Вяземском, как раз наоборот, подчеркивается, что он был не только историком и археологом, но и филологом, председателем Общества любителей древней письменности) и «очень мало подготовлен к ясному пониманию ближайшего предмета своих исследований», пламенный революцио- нер–демократ не счел нужным провести элементарное исследование падежных окончаний и синтаксически–смысловых окончаний загадочной словоформы в контекстах «Слова». К сожалению, среди высококвалифицированных профессионалов так и не нашлось ни одного, кто проверил или хотя бы поставил под сомнение вышеприведенное безапелляционное заявление Чернышевского.

Но эту задачу, за которую так и не решились взяться профессионалы, с блеском решил «технарь» по образованию, которого Чернышевский уже с полным основанием мог назвать не филологом. Его звали Арсен Арсенович Гогешвили (1934–1997). Он родился в Казани, окончил в 1953 году с золотой медалью среднюю школу в городе Цетели–цкаро (Грузия), тогда же поступил в Московский инженерно–строительный институт (МИСИ), который окончил в 1958 году Отработав несколько лет в Новокузнецке по распределению, он в 1961 году поступил в аспирантуру, закончил ее в положенные сроки, но кандидатскую диссертацию защитил только в 1972 году. Его основной научной работой, наряду с преподаванием на кафедре строительного производства, было проектирование строительных конструкций. Умер А А Гогешвили в день своего рождения, 24 октября 1997 года, в Апрелевке под Москвой.

Подлинной страстью, однако, главным и с годами все вытесняющим увлечением А А. Гогешвили стало историческое литературоведение, центральной темой в котором неизменно оставалось «Слово о полку Иго- реве». Он — автор ряда статей, опубликованных в научных сборниках Института мировой литературы им. А М. Горького и журнале «Знание — сила». Обобщающим эти работы исследованием стала его монография «Три источника «Слова о полку Игореве», вышедшая в издательстве «Белые альвы» в 1999 году. А. А Гогешвили развил концепцию П. П. Вяземского и обосновал ее на современном (академическом!) уровне строгости. В своей книге А А Гогешвили убедительно доказал, что понятию «Трооянь» автор «Слова» придавал значение самостоятельной области, земли, страны, империи, то есть некоторой географической и исторической реальности с названием, воспринимаемым как слово женского рода (а не мужского, как у Чернышевского!).

На сегодняшний день существует несколько взаимоисключающих толкований Троянской темы в «Слове»: 1) Троян — славянское божество (Ф. И. Буслаев, Д. С. Лихачев и др.); 2) Троян — римский император Траян (53–117 гг. н. э.) (Н. М. Карамзин, Б. А Рыбаков и др.); 3) Троян — русский князь или триумвират русских князей, в самых разнообразных трактовках (Н. А Полевой, И. Е. Забелин, Н. И. Костомаров и др.); 4) Т]роян — образ, навеянный преданиями или книжными источниками о 1]роянской войне (П. П. Вяземский, Е. И. Классен, А Н. Пыпин, А Н. Веселовский, Вс. Ф. Миллер, И. А. Новиков). Труды созвездия перечисленных ученых, казалось бы, должны были высветить до конца смысл и все оттенки значения одного короткого слова. Однако все, кроме последней группы, исследователи в основном только уводили от верного осмысления этой лексической загадки. Кстати, особая роль в популяризации идей П. П. Вяземского принадлежит Егору Ивановичу Классену (1795–1862), автору книги «Новые материалы для древнейшей истории славян вообще и славяно–руссов до рюриковского времени в особенности с легким очерком истории руссов до Рождества Христова». (В 1995 году она была переиздана репринтным способом.)

Среди маститых историков прошедшего века идея П. П. Вяземского о соотнесении русских и троянцев так и не нашла отклика. Но удивительные обнаруживаются факты. Оказывается, что в свое время Н. М. Карамзин при сличении рукописного мусин–пушкинского и печатного издания 1800 года текстов «Слова о полку Игореве» обнаружил одну, весьма важную ошибку наборщика. Вместо «сечи Трояна> было напечатано «вечи Трояна». А А Гогешвили отмечает, что в переводе В. А. Жуковского также присутствует строка «Были сечи Трояновы», а не «века Трояновы», хотя в последнем издании его перевода откуда–то появились «веки Трояновы». Это вмешательство в текст В. А Жуковского совсем не так безобидно, как кажется. Ведь совершенно ясно, что если бы в поэме была воспроизведена строка о «сечи Трояновой», то ни у кого не возникло бы сомнения, что автор «Слова» упоминает о Троянской войне. Для писателей раннего Средневековья сама история Троянской войны была отправным пунктом при изложении истории вообще, если дело шло об истории светской, так же, как библейские сказания полагали начало изложению всего мирового процесса начиная с сотворения неба и земли, животных и человека. Вот потому автор «Слова» и начинает перечисление ожесточенных и кровавых войн с Троянской войны, со сражения под стенами Илиона: «Были сечи Трояни…» Знание греческого и латинского (как показывает А. А Гогешвили) языков, элементов античной мифологии и культуры делает в принципе возможным, что наряду с Гомером, он был знаком с историей Рима, знал о войнах, которые вел император Траян, но сама идейная и художественная задача, которую он решал, стремясь создать у читателя негативное отношение к междоусобной войне, не допускает обращение к образу и имени Траяна, который вошел в римскую и средневековую историографию как образец мудрого, доброго и справедливого властителя, как покоритель воинственных даков, а не как инициатор междоусобиц и гражданской войны.

Очень интересно А. А. Гогешвили поясняет и строки:

Встала обида в войсках Даждьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, восплескала лебедиными крылами на синем море у Дона…

Для П. П. Вяземского — это воспоминание–отступление о гомеровской Елене, принесшей обиду в стан троянцев, а лебедикрылой она названа по отцу Зевсу, принявшему образ лебедя во время любовной встречи с матерью Елены, Ледой. Но в истоках Троянской войны лежат, как известно, даже не одна, а серия «обид», из которых первая — обида Эриды, богини раздора, сестры и постоянной спутницы Арея. Бросив «яблоко раздора», Эрида вызвала обиду «эгидодержавной» Афины. Не воинственная ли Афина или мстительная «старая дева» Эрида скрывается, хотя бы отчасти, под именем Девы в «Слове» — как раз одна из них, а совсем уж не Елена, должна бы именоваться Девой. В связи с вышеприведенным отрывком из «Слова» вспоминаются следующие строки из «Илиады»:

Но едва олимпийцы приблизились к ратям, Эрида Встала свирепая, брань возжигая; вскричала Афина, То пред ископанным рвом за великой стеною ахейской, То по приморскому берегу шумному крик поднимая.

Текст гомеровской поэмы подсказывает, что образ Девы — Обиды восходит к античным образам богинь, воплощающих раздор, месть и междоусобицы. А А Го- гешвили указывает и конкретное место в гомеровской поэме, которое послужило источником этого «образно–лексического комплекса» Девы — Обиды. По–видимому, это песнь «Отречение от гнева», где оправдывающийся перед собранием Ахилл говорит:

Часто винили меня, но не я, о ахейцы, виновен; Зевс Эгиох, и Судьба, и бродящая в мраках Эриннис: Боги мой ум на совете наполнили мрачною смутой В день злополучный, как я у Пелида похитил награду. Что ж бы я сделал? Богиня могучая все совершила, Дщерь громовержца, Обида, которая всех ослепляет, Страшная; нежны стопы у нее: не касается ими Праха земного; она по главам человеческим ходит, Смертных язвя; а иного и в сети легко уловляет. Древле она ослепила и Зевса, который превыше Всех земнородных и всех небожителей: даже и Зевса…

Тут–то сам Гомер выступает свидетелем, что эта Дева ступала на землю Трояни.

Мы выяснили смысл двух фрагментов «Слова», в которых присутствуют троянские мотивы — упоминания о «тропе Трояни» (Троаде) и о «сечи Трояни» (Троянской войне). Но есть еще и третий, смысл которого все еще остается туманным:

На седьмом веке Трояни кинул жребий Всеслав о желанной девице:
Опершись на коня (на коней) в хитрых замыслах, подскочил ко граду
Киеву прикоснулся скипетром к золотому престолу киевскому.
А. А Гогешвили отмечает, что у Эсхила в «Агамемноне» захват ахейцами Трои изображается как стремительный скачок коня, того самого деревянного коня, в чреве которого спрягались греческие воины. Напомним еще раз, что Троя славилась быстрыми, как ветер, божественными конями. Они были предметом гордости троянцев, но они же вызывали зависть окружающих племен и часто становились причиной их набегов. Более того, причиной первой гибели Трои также были кони, которых царь Лаомедон получил от Зевса взамен похищенного им Ганимеда. Геракл, спасший город от морского чудовища и обманутый Лаомедоном, взял город штурмом и угнал волшебных коней с собой. Во время Троянской войны оракулом было предсказано, что Троя устоит, если божественные кони фракийского царя Реса хотя бы раз сумеют поесть и напиться в осажденном городе. Диомед и Одиссей, однако, пробравшись ночью в лагерь Реса, угнали роковых коней к себе. История с деревянным конем выглядит как бы финальным аккордом в цепи бедствий, обусловленных особым отношением к этому священному животному. Ведь решение втащить его внутрь города было принято самими горожанами.

Но схожим образом, как сообщает летопись, в 1068 году захватил власть в Киеве и князь Всеслав Полоцкий. Исторические события, предшествовавшие его вокняжению, были таковы. Половцы разбили войско трех братьев — сыновей Ярослава Мудрого: Изяс- лава, Всеволода и Святослава. Киевляне потребовали от Изяслава выдать им коней и оружие, чтобы взять дело обороны Киева в свои руки. Изяслав, боясь киевлян, отказался это сделать. Тогда киевляне пошли к «порубу» (тюрьме), где сидел князь Всеслав Полоцкий, захваченный ярославичами перед тем в 1067 году, и поставили его киевским князем. Очевидно, что Всеслав удовлетворил требование киевлян — выдал им коней и оружие. Он пришел, следовательно, к власти хитростью, «опершись на коней». Но что означает строка «На седьмом веке Трояни»?

Вот версия А А Гогешвили. Троянь, по его мнению, была поэтическим символом Византии. Как известно, разделение Римской империи официально произошло в 395 году, т. е. отсчет времени существования собственно Византии надо начинать с конца IV века. Вычтем из 1068 года 395‑й: получим, естественно, 673 год, как раз седьмой век существования Византии как территориальной и культурно–исторической преемницы Трои, Троады, Троянской земли, «земли Трояни». Все выглядит очень просто и логично.

Есть, однако, еще одна, не менее красивая гипотеза. Ее высказал В. А Зрелкин в статье «Руси особенная стать» (В книге «Гибель России». М.: Метагалактика, 1999. С. 121–154). Мысль этого исследователя гениально проста: «конная» Троя (культурный слой Троя VI), ведущая отсчет от XVIII в. до н. э., просуществовала до своего падения в начале XII в. до н. э. (культурный слой Троя Vila) шесть с лишним веков. Она была разрушена на седьмом веке от своего рождения. Такое прочтение снова возвращает нас ко времени «сечи Трояни» в «земле Трояни». Круг ассоциаций автора «Слова» с Троянской войной полностью замыкается. И мы, вслед за П. П. Вяземским и его последователями, можем, теперь уже с полным основанием, утверждать, что создатель «Слова о полку Игореве» соотносил свой рассказ с историей Трои.

Но почему же автор «Слова» так настойчиво обращался к теме падения Трои? Да потому, что гибель этого города символизировала разрушение могучей империи II тысячелетия до н. э. — Средиземноморской Руси. Во время создания «Слова» (XII век) Киевская Русь переживала период раздробленности. Одно из крупнейших государств в Европе, оно, однако, находилось на краю гибели. Впереди уже маячил призрак татаро–монгольского нашествия, и потому тема единения русских князей перед внешней опасностью — центральная в поэме. Пример Трои был очень показательным для русских. Он служил яркой иллюстрацией того, как разваливается русская империя: во–первых, русские объявляются врагами всех «малых народов» империи и изгоняются ими со своих национальных территорий, а во–вторых, последовательно истребляется память о самом присутствии русских на этих землях и их вкладе в хозяйственную и культурную жизнь этого национального образования. На протяжении всей нашей книги мы приводим доказательства в пользу присутствия русских в Средиземноморье. Об этом, как совершенно очевидно теперь, прекрасно знал автор «Слова», да, похоже, и его слушатели.

Вот теперь Украина уже не входит в состав Российского государства. Но представим, что пройдет еще тысяча лет, ведь тогда тоже, может быть, придется доказывать, что Киевскую Русь создавали русские! Историки будут говорить о присутствии в Поднепровье множества племен, говорящих на различных языках, но даже не заикнутся о ведущей роли русского народа в союзе этих племен. Вполне возможно, что в будущем возникнет в точности такая же ситуация, как и с историей Средиземноморья во II тысячелетии до н. э. Какие русские в Трое? Да те самые, о которых писал Гомер и безвестный автор «Слова о полку Игореве»!

Можно вводить в заблуждение одно, два, несколько поколений, но рано или поздно этот обман раскроется. Можно сколько угодно говорить, что Гомер творил исключительно на «греческой почве», вдалеке от тех просторов, на которых обитали наши предки — арии. Но вот мнение двух специалистов, А. А. Алексеева и Н. М. Ботвинника (из послесловия к книге А Н. Егунова «Гомер в русских переводах XVIII–XIX веков». М.: Индрик, 2001): «Перевод «Илиады», выполненный Гнедичем, занимает исключительное место в русской литературе. Ни одна культурно–языковая традиция в

Европе не смогла с такой всеобъемлющей полнотой передать содержание и литературную форму греческого эпоса, как это сделала русская. С одной стороны, структура русского слова и просодика стиха (расположение ударений в системе стихотворных размеров. — А. А.) позволили найти размер, почти без искажений передающий дикцию подлинника, с другой стороны, эстетические формы русской речи неожиданно оказались внутренне созвучны Гомеру… Идея народности, пробившаяся в язык и литературу с конца XVIII в., стала обретать реальные формы, которые нашли себе высшее воплощение в труде Гнедича. Естественная речь этого творения не допускает мысли о том, что перед нами перевод, и только это позволяет ее содержанию стать принадлежностью национальной русской культуры».

За академической бесстрастностью этого отзыва ученых скрываются, не побоимся сказать, ошеломляющие выводы. Во–первых, ни один европейский язык не может передать красоты и звучания гомеровского слога так, как русский. Но не следует ли отсюда, что русский и греческий языки наиболее близкие родственники из всех существующих? Думаем, что следует. Далее, «эстетические формы русской речи неожиданно оказались внутренне созвучны Гомеру». Почему неожиданно? При истолковании имени Гомер в Библии исследователи безоговорочно принимают для него значение «киммериец». Киммерийцы обитали на юге России и входят в число предков современных русских. Они активно проникали в Малую Азию, а потому «греческий Гомер» вполне мог быть одним из их потомков. А уж с тем, что на юге России господствовал арийский (проторусский) язык, думаем, спорить никто не будет. Вообще, надо заметить, что переводчики Гомера обратили внимание на одну удивительную способность русского языка, выделяющую его из всей остальной массы европейских наречий. Он удивительно плодотворно способен воспроизводить благозвучные двусоставные эпитеты: среброногая Фетида, багряно- ризная заря, молниеносный Зевс, шлемоблещущий Гектор, быстроногий Ахилл, звуконогие кони. Это верный признак живого языка, и в то же время указание на его исключительную древность. В противоположность ему греческий язык и молодой, и мертвый.

У нас есть твердое убеждение, что совершенно не случайно тексты Гомера так удачно зазвучали по–русски, так что и нельзя допустить «мысли о том, что перед нами перевод». Тем более, что и сам А Н. Егунов, автор уже упоминавшейся книги, пишет: «Нет русского Тассо, русского Мильтона, русского Вергилия или Овидия… но есть русский Гомер… «русская Илиада» — по выражению Пушкина относительно труда Гнедича». И русская Троя, добавим мы, подразумевая под этим историю Средиземноморской Руси.

Глава 27 СКАЗКА-БЫЛЬ ИВАНА КОТЛЯРЕВСКОГО

Энею горевать не надо.

Анхиза и Венеры чадо,

Он расплодит великий род.

Сей род обширный, стойкий, смелый

В чужие вторгнется пределы

И под себя их подомнет.

И. Котляревский
В нашей отечественной литературе есть одно очень оригинальное произведение, которое, к сожалению, малоизвестно основной массе читающей публики. Речь идет об «Энеиде» Ивана Котляревского. Если говорить в двух словах, то это сочинение берет за свою основу знаменитую поэму Вергилия, но с одним важным изменением: Эней и его окружение выведены там казаками! Многие из читателей наверняка тут же вспомнят веселый мультфильм, созданный по мотивам украинской «Энеиды». Уж его–то точно никто не принимает всерьез. Какие казаки в Трое? Что за Троянская Сечь? Сказка, да и только. Весело — да, смешно — да, но выдумано, кажется, все от начала до конца. Да, согласимся, выдумано, но не все: наши предки действительно защищали Трою, а позже стали основателями Рима! Критики, писавшие об «Энеиде» Ивана Кот- ляревского, совершенно не затрагивали этот вопрос, им, похоже, и в голову это не приходило, так сильна инерция. Однако сам автор поэмы, думается, понимал, о чем писал и какую проблему затрагивал в своем сочинении.

Иван Петрович Котляревский родился в 1769 году в Полтаве. Его отец был канцеляристом городского магистрата, в 1789 году их семья была внесена в список дворян. Получив начальное образование, как и водилось тогда, у местного дьяка, Котляревский в десятилетнем возрасте поступил в Екатеринославскую (по названию епархии) семинарию в Полтаве. Обучение здесь обычно продолжалось 10–13 лет и включало русский и латинский языки и литературу, поэтику, риторику, философию и богословие. Изучение поэтики и риторики сопровождалось практическими занятиями по переводу и подражанию, главными объектами которых были произведения Вергилия, Овидия, Горация. В 1789 году Котляревский, не доучившись, оставляет семинарию и поступает на службу в Новороссийскую канцелярию, находившуюся тогда в Полтаве. В 1793 году он начинает учительствовать в помещичьих семьях на Полтавщине. В эту эпоху своей жизни он наблюдал нравы, обычаи, поверья и предания украинцев, бывал на сходбищах и играх простолюдинов и сам, переодетый, участвовал в них, прилежно вслушивался и записывал слова малороссийского наречия. Тогда же, в 1794 году, Котляревский приступает к работе над поэмой «Энеида». Начинается она строками:

Эней был парубок бедовый
И хлопец хоть куда казак,
которые мы не побоимся назвать гениальными, они задают и тон, и направление всей поэмы, точно так же, как зачин «Илиады»:

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…
Читателю в предельно краткой форме открывается идея произведения, с которым ему еще придется познакомиться. Его еще ждут подробности действия и невиданные приключения героев, но эти ключевые строки он уже никогда не забудет и будет мысленно постоянно возвращаться к ним.

Идея изобразить троянцев казаками — главная в котляревской «Энеиде». Она, на первый взгляд, настолько же смела, насколько и безумна. Как такое вообще могло прийти в голову автору? Этот вопрос представляется нам главной загадкой произведения, к которой, насколько нам известно, ни один исследователь даже не попробовал подступиться. Неужто двадцатипятилетний семинарист — «недоучка» случайно, как мы сейчас понимаем, решил одну из труднейших проблем средиземноморской истории II тысячелетия до нашей эры? Вполне возможно, что и так. Родная для Котляревского Полтава лежала как раз в тех краях, куда мигрировали палайцы–поляне из малоазийской Полы, и к своей идее он мог прийти и интуитивно. Но более вероятно, что ему был известен, например, такой фрагмент из «Истории Российской» В. Н. Татищева: «Ниже из Диодора Сикилиского (Сицилийского, греческий автор I в. до н. э. — А. А.) и других древних довольно видимо, что словяне первее жили в Сирии и Финикии… где по соседству еврейское, египетское или халдейское письмо свободно иметь могли. Перешед оттуду, обитали при Черном мори в Колхиде и Пофлагонии, а оттуду с именем генети, галли и мешини, по сказанию

Гомера, в Европу перешли и берег моря Средиземного до Италии овладели, Венецию построили и пр., как древние многие, особливо Стрыковский, Вельский и другие, сказуют». Матвей Стрыковский и Мартин Вельский — польские хронисты XVI века, это серьезные и авторитетные авторы. Молодой писатель, интересующийся историей Троянской войны, не мог не знать их трудов, тем более, что Польша была, что называется, у него под боком.

Точка зрения В. Н. Татищева очень близка той, которую отстаиваем мы в этой книге. Отличие заключается в том, что венетов (генети) мы связываем с ариями, которые в Средиземноморье называли свое государство Русеной, в народе мешени (мушки, мизы) видим арийско–праславянскую основу и отделяем от них индоевропейцев–галлов. Это очень важные уточнения, но от них позиция В. Н. Татищева не становится менее шокирующей для тех, кто привык считать русских народом молодым, об истории которого можно говорить разве что с IV века нашей эры. Но вот комментарий к татищевскому тексту одного из наиболее выдающихся специалистов по истории древних русов, профессора А. Г. Кузьмина: «По некоторым древним авторам, пафлагонские венеты были родственны «морским» народам, обитавшим некогда в Палестине и вообще по восточному побережью Средиземного моря. Действительно, эти территории подвергались колонизации пришедших с моря племен, а топонимика района сохраняет следы пребывания индоевропейцев. По некоторым данным, к последним относились и ханаанцы — население Палестины, предшествовавшее еврейскому завоеванию. В позднейшей иудаистской традиции на Руси ханаанцами называли славян–руссов. Переселение части ханаанцев из Палестины в Малую Азию после завоевания ее еврейскими племенами вполне вероятно. Но для связи венетов со славянами оснований, естественно, нет».

В отличие от современных историков, Котляревский не мудрствовал лукаво, не гадал, как называть троянцев — русами или славянами, а просто назвал их казаками. Кроме того, он совершенно справедливо рассудил, что авторитета древних авторов и российских Ломоносовых и Татищевых в будущие век–два может и не хватить длявосстановления в головах просвещенной публики истинной исторической картины, поэтому и решил облечь свое сочинение в форму сказки. И прекрасно написал ее. Вместе с «Коньком–горбунком» и сказками Пушкина — это лучшие наши поэтические сказки. Но «сказочка» полтавского семинариста куда как поглубже остальных. Написать о присутствии русских в Средиземноморье в древнейшие времена, да так, что ни у одного врага России это не вызвало даже тени раздражения, это дорогого стоит! А все потому, что строки своей поэмы Котляревский постоянно сдабривает юмором. Вот, к примеру, как изображены боги, наблюдающие за кулачным боем двух троянцев — Дареса и Энтелла:

Богам едва служили ноги.
Из неба высунув носы,
Уставились на схватку боги,
Как жабы летом из росы.
Такое Гомеру и не снилось, а у Котляревского пьянки на Олимпе — обычное дело.

Сколько аргументов, доказательств, цитат приводили мы, чтобы обосновать русское происхождение некоторых греческих богов! Котляревский решает эту же задачу гораздо проще и, пожалуй что, изящнее. У него Юнона (параллель греческой Геры) носит кичку (старинный праздничный головной убор замужней женщины, распространенный у восточных славян), Зевс глушит сивуху, Юпитер (римский Зевс) носит чуб, а Кумекая Сивилла так вообще один к одному Баба–яга. Сказка — идеальная форма прикрытия самых вольнодумных идей. Казалось бы, что за наваждение — русские бога на греческом Олимпе. Но никто не спорит и не возмущается, в искажении истории автора не обвиняет. Мол, пародия это все и дело несерьезное. Однако, с другой стороны, задумаемся, а почему такую пародию написал русский писатель, а не немецкий, английский или какой–нибудь другой? Не служит ли одно это «железным» доводом в пользу присутствия русских в Трое?

И. П. Котляревский был украинцем, но он никогда не противопоставлял свой национальный уклад русскому. Наоборот, поэт всячески подчеркивал свою общероссийскую природу, нисколько не мешавшую ему быть украинцем. Не случайно он писал «Энеиду» на русском языке, а уж потом ее переводили (!) на малоросский. Стремление Котляревского соединить историю с настоящим проявилось в «Энеиде» и в подчинении «естественного» (в данном случае национального) государственным интересам «общего добра». Достижение такого рода гармонии писатель видит (это выражено в его поэме в форме завуалированно выраженных намеков, аллюзий), в частности, в восстановлении старой гетманщины и ее «нерегулярных» вооруженных сил. (Напомним, что в 1775 году Запорожская Сечь была ликвидирована.) Идею преобразования украинского казачества в своеобразное военное сословие, могущее при необходимости сыграть заметную роль в охране империи от внешних врагов, в годы создания Котля- ревским «Энеиды» выдвигали многие царские сановники.

Сохранение относительной автономии Украины по отношению к государственной целостности (Российскому централизованному государству), по мнению Котляревского, вовсе бы не противоречило общегосударственным интересам. Напротив, вооруженные силы Украины (Окраины!) могли бы нести пограничную службу на дальних рубежах империи, так как казаки по своей натуре призваны к этому. Эта идея воплощена в патриотических призывах о защите «общего добра»:

Где общее добро в упадке,
Отца и мать покинь для схватки!
Ты долг обязан исполнять, любви к отчизне:
А где любовь к отчизне светит,
Там вражья сила гибель встретит.
Там сердце крепче, чем свинец.
Не властна там судьба–злодейка,
Там жизнь — алтын, а смерть — копейка,
а также в образах Низа и Эвриала. У Вергилия это троянские юноши, готовые броситься в бой. У Котля- ревского они уже не троянского племени:

Хоть были крови не троянской,
Иной какой–то, басурманской,
Но знали службу казаки.
Молодцеваты, крепки, ловки,
Пошли к Энею по вербовке.
Дальше выясняется, что отцом одного из этих юношей–земляков был «сердюк» — украинский казак наемных пехотных полков в XVII–XVIII веках. Таким образом, они сражаются как наемные воины, но на первом месте для них не денежное вознаграждение, а верность присяге и верховному командиру:

Эней — отец, а матерь — бог.
Котляревский рисует картину идеального устройства войска в империи. Наверное, именно такой ему представлялась роль казаческих формирований в русской армии.

Как видим, сказка Ивана Петровича Котляревского содержит крайне актуальный для того времени внут–риполитический «сюжет». Но самым сильным впечатлением от этой поэмы является, однако, идея внешнеполитическая. Мысль о причастности русских к возведению Рима, в какой бы сказочной «упаковке» она ни преподносилась, способна лишить покоя не одну мудрую голову. Котляревский, вроде бы шутя и как бы ненароком, напоминал о могучей концепции монаха псковского Елеазарова монастыря о Москве как «третьем Риме». Православные мыслители XV–XVI веков, стоявшие у истоков этой идеи, посредством ее вели родословную не только от Византии («второго Рима»), но и от «первого Рима» — ойкумены, узнавшей явление Христа. Словом, они исходили из идеи единой цивилизации, имеющей метаисторические основания и ведущей свою линию от «первого» к «третьему Риму». Не случайно и первые русские цари вели свою родословную не от Палеологов (династия византийских императоров), а от Августа — императора «первого Рима».

Можно не сомневаться, что если бы Котляревский решился написать серьезный труд о том, что казаки участвовали в закладке Вечного города, то он подвергся бы самому безжалостному осмеянию. Понимая это, поэт поступил по–другому. Он сам посмеялся над критиками идеи древнего происхождения русского народа. Котляревский выступил хранителем этой идеи и тем самым обессмертил свое имя для русской истории.


Литература

Абрашкин А. А. Древние росы. Мифологические параллели и пути миграций. Н. Новгород, 1997.

Абрашкин А. А. Предки русских в Древнем мире. М.: Вече, 2001.

Абрашкин А. А. Тайны Троянской войны и Средиземноморская Русь. М.: Вече, 2003.

Алексеева Л. М. Полярные сияния в мифологии славян. Тема змея и змееборца. М.: Радуга, 2001.

Андреев Ю. В. Поэзия мифа и проза истории. Лениздат, 1990.

Арриан. Поход Александра. M.: Миф, 1993.

Асов А. Атланты, арии, славяне. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2001.

Афанасьев А Н. О поэтических воззрениях славян на природу. В 3 томах. М.: Индрик, 1994.

Библия. Изд-е Московской Патриархии, 1983.

Библейская энциклопедия. Репринтное издание. М.: Терра, 1990.

Бикерман Э. Хронология древнего мира. M.: Наука, 1975.

Бонгард — Левин Г. М., Грантовский Э. А. От Скифии до Индии. М.: Мысль, 1974.

Брагинская Н. В. Кто такие мирмидонцы? //От мифа к литературе. М.: РГГУ, 1993.

Брей У., Трамп Д. Археологический словарь. М.: Прогресс, 1990.

Буркхардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения. М.: Интрада, 2001.

Былины. М.: Современник, 1986.

Ванденберг Филипп. Золото Шлимана. Смоленск: Русич, 1996.

Великовский И. Эдип и Эхнатон. Ростов–на–Дону: Феникс, 1996.

Великовский И. Народы моря. Ростов–на–Дону: Феникс, 1997.

Великовский И. Рамзес II и его время. Ростов–на–Дону: Феникс, 1997.

Вильхельм Г. Древний народ хурриты. M.: Наука, 1992.

Вогэн А. К. Этруски. M.: Крон — Пресс, 1998.

Галкина Е. С., Кузьмин А Г. Росский каганат и остров русов // Славяне и русь. М.: Наука, 1999. С. 456–481.

Гальфрид Монмутский. Истории бриттов. М.: Наука, 1984.

Геродот. История. M.: Ладомир, 1993.

Гибель России. M.: Метагалактика, 1999.

Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. ГЪмер и история Восточного Средиземноморья. M.: Восточная литература РАН, 1996.

Гогешвили А А Три источника «Слова о полку Игореве». М.: Белые альвы, 1999.

Гомер. Илиада. Л.: Наука, 1990.

Гомер. Илиада. Одиссея. M.: Худ. лит–ра, 1967.

Горбовский А А Факты, догадки, гипотезы. М.: Знание, 1988.

Грейвс Р. Мифы Древней Греции. M.: Прогресс, 1992.

Грейвс Р., Патай Р. Иудейские мифы. Книга Бытия. М.: Б. С. П-ПРЕСС 2002.

Грузинские народные сказки. Тбилиси, M.: 1992.

Грушко Е. А, Медведев Ю. М. Словарь славянской мифологии. Нижний Новгород: Русский купец и братья славяне, 1995.

Гудкова А. В. Группа венетов в низовьях Дуная // Славянская археология. M.: Наука, 1993.

Гусева H. Р. Русские сквозь тысячелетия. Арктическая теория. М.: Белые альвы, 1998.

Гусляров Е. Н. Христос в жизни: Систематизированный свод воспоминаний современников, документов эпохи, исторических версий. М.: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир, 2002.

Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Тг. 1–4. М.: Прогресс — Универс., 1994.

Дарет Фригийский. История о разрушении Трои. СПб.: Алетейя, 1997.

Данилов В. В. Арийская империя. Гйбель и возрождение. Кн. 1,2. М.: Воля России, 2000.

Демин В. H. Загадки Русского Севера. М.: Вече, 1999.

Демин В. H. Гйперборея. М.: Фаир — Пресс, 2000.

Диакои Л. История. М.: Наука, 1988.

Дубнов С. М. Краткая история евреев. Р. — на-Д.: Феникс, 1997.

Дугин А. Философия традиционализма. М.: Арктогея — Центр, 2002.

Дюпюи Р. Эрнест, Дюпюи Тревор H. Всемирная история войн. Книга первая. СПб., М.: Полигон, Аст, 2000.

Дюрант В. Жизнь Греции. М.: Крон — Пресс, 1997.

Епископ Иларион (Алфеев). Священная тайна церкви: Введение в проблематику имяславских споров. Том первый. СПб.: Алетейя, 2002.

Жак К. Египет великих фараонов. История и легенда. М.: Наука, 1992.

Жак К. Нефертити и Эхнатон. М.: Молодая гвардия, 1999.

Замаровский В. Боги и герои античных сказаний: Словарь. М.: Республика, 1994.

Замаровский В. Тайны хеттов. М.: Вече, 2000.

Егунов А И. ГЪмер в русских переводах XVIII–XIX веков. М.: Ин- дрик, 2001.

Емельянов В. Н. Десионизация. M.: Русская Правда, 2002.

Замаровский В. Боги и герои античных сказаний. М.: Республика, 1994.

История Древнего Востока (Под ред. В. И. Кузищина). М.: Высшая школа, 2001.

История Древней Греции. СПб.: Полигон, 1999.

История Древнего мира. Т. 1. Ранняя древность. М.: Главная ред. восточной лит–ры, 1982.

История Древнего мира. Т. 2. Расцвет древних обществ. М.: Главн. ред-я вост. лит–ры, 1989.

Казанцев H. И. О происхождении теонима «Гера» // Палеобал- канистика и

античность. М.: Наука, 1989.

Калевала. Королевские руны. Л.: Гослитиздат, 1956.

Кёстлер А. Тринадцатое колено. СПб.: Евразия, 2001.

Классен Е. Новые материалы для древнейшей истории. СПб.: Андреев и согласие, 1995.

Клейн Л. С. Анатомия «Илиады». Изд–во СПб. ун–та, 1998.

Кожинов В. В. История Руси и русского слова. Современный взгляд. М.: Чарли, 2000.

Крывелев И. А. Библия: историко–критический анализ. M.: Политиздат, 1982.

Мерперт Н. Очерки археологии библейских стран. М.: Библейс- ко–богословский институт Святого апостола Андрея, 2000.

Мифы народов мира. Т. 1, 2. M.: Сов. энц., 1980.

Немировский А. А. Древнееврейский этногенез в свете патриархальной традиции Книги Бытия и политической истории Ближнего Востока (автореферат кандидатской диссертации). M., 1996.

Нефедкин А. К. Боевые колесницы и колесничие древних греков (XVI–I вв. до н. э.). СПб.: Петербургское востоковедение, 2001.

Николаева Н. А., Сафонов В. А. Истоки славянской и евразийской мифологии. М.: Белый волк, Крафт, ГУП «Облиздат», 1999.

Котляревский И. П. Энеида. Сов. пис.: 1986.

Кравчук А. Троянская война. M.: Наука, 1991.

Кузнецов Е. В. Славяне и русы: очерки по истории этногенеза (IV–IX вв.). Изд–во ННГУ, 1997.

Кузнецов Е. В. Древние русы: миграции. Вып. 1. Арзамас: АГПИ, 1999.

Лосев А. Ф. Гомер. М.: Молодая гвардия — ЖЗЛ; Соратник, 1996.

Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М.: Мысль, 1996.

Мифы народов мира. Тг. 1–2. M.: Сов. энц., 1982.

Откуда есть пошла Русская земля (Составление, предисловие, комментарии А. Г. Кузьмина). В 2 книгах. M.: Молодая гвардия, 1986.

От Эллады к Риму (пересказы мифов классической древности). Саратов: Надежда, 1994.

Перепелкин Ю. Я. История Древнего Египта. СПб.: Летний сад, 2001.

Петухов Ю. Д. Дорогами богов. M.: Мысль, 1990.

Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Трактаты и диалоги. M.: Рипол Классик, 1998.

Полибий. Всеобщая история. Т. 1. Спб.: Наука, Ювента, 1994.

Полный церковнославянский словарь. M.: Изд. отдел Моск. Патриархата, 1993.

Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М.: Наука, 1994.

Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества. M.: Наука, 1993. С. 192–234.

Рыбаков Б. А Язычество Древней Руси. М.: Наука, 1988.

Сафонов В. А Индоевропейские прародины. Горький, 1989.

Свенцицкая И. С. Раннее христианство: страницы истории. M.: Политиздат, 1989-

Селезнев М. Г. Иудаизм и эллинизм: встреча культур // Азия — диалог цивилизаций. СПб.: Гйперион. С. 329–381.

Серяков М. Л. «Голубиная книга» — священное сказание русского народа. M.: Алетейя, 2001.

Скрижинская М. В. Скифия глазами эллинов. СПб.: Алетейя, 1998.

Славяне и Русь: Проблемы и идеи. M.: Флинта, Наука, 1999.

Славянская мифология. Словарь–справочник. M.: Линор и совершенство, 1998. М.: Прогресс, 1989-

Словарь античности. M.: Прогресс, 1989.

Словарь русских личных имен. M.: Русские словари, 1995.

Слово о полку Игореве. M.: Детгиз, 1961.

Трехлебов А. В. Кощуны Финиста. M., 2001.

Тулаев П. Венеты: предки славян. M.: Белые альвы, 2000.

Фаминцын А С. Божества древних славян. Спб.: Алетейя, 1995.

Флоренсов Н. А. Троянская война и поэмы Гомера. M.: Наука, 1991.

Флуссер Д. Иисус Урал LTD, 1999.

Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь. M.: Политиздат, 1986.

Фрэзер Дж. Дж. Фольклор в Ветхом Завете. M.: Политиздат, 1989.

Фукидид. История. Л.: Наука, 1981.

Хомяков А. С. Семирамида // Сочинения в 2 томах. Т. 1. M.: Медиум, 1994.

Хлопин И. Н. А что было до потопа? Лениздат, 1990.

Цезарь Ю. Записки Юлия Цезаря. M.: Ладомир — Наука, 1993.

Церен Э. Библейские холмы. M.: Правда, 1986.

Циркин Ю. Б. От Ханаана до Карфагена. M.: Астрель, ACT, 2001.

Чамберлен Г. С. Явление Христа. СПб., 1907. Шафаревич И. Р. Трехтысячелетняя загадка. СПб.: Библиополис, 2002.

Штраус Д. Ф. Жизнь Иисуса. М.: Республика, 1992. Щербаков В. И. Века Т^юяновы. М.: Просвещение, 1995. Югов А. К Родина Ахиллеса // Собрание сочинений в 4 тг. М.: Сов. Россия, 1985. Т. 4. С. 448–467.

Юшин В. И. Русь от патриархов до апокалипсиса. М., 2001.

Якобсен Т. Сокровища тьмы: История месопотамской религии. ML: Восточная лит–ра РАН, 1995.

Albright W. F. Archaeology of Palestine. Penguin books. 1960.

Kenyon К. M. Archaeology in the Holy Land. New York, 1979.

Mazar B. Archaeology of the Land of the Bible, 10 000–586 В. С. E. Cambridge, 1990.



Оглавление

  • От Волги до Трои и Святой Земли
  • Предисловие
  • Часть I АРИЙЦЫ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ
  •   Глава 1 КТО ЖИЛ В ПАЛЕСТИНЕ ДО ПРИХОДА ЕВРЕЕВ?
  •   Глава 2 СТРАНА РУТЕН: ПРОТИВОСТОЯНИЕ С ЕГИПТОМ И ХЕТТАМИ
  •   Глава 3 ВО ВРЕМЕНА АВРААМА, ИЛИ О НАЧАЛЕ РУССКО-ЕВРЕЙСКОГО ДИАЛОГА
  •   Глава 4 РУССКО-СЛАВЯНСКИЕ КОРНИ ХАНААНСКОЙ МИФОЛОГИИ
  •   ГЛАВА 5 О ВЕТХОЗАВЕТНОМ МОНОТЕИЗМЕ И ЗАКОНЕ «КТА» ДРЕВНИХ АРИЕВ
  •   ГЛАВА 6 ИМЕНА БОГА В БИБЛИИ
  •   ГЛАВА 7 ТАЙНАЯ МИССИЯ МОИСЕЯ
  • Часть II ПРЕДКИ РУССКИХ В АНАТОЛИИ
  •   Глава 8 СТРАНА АРСАВА: МЕЖДУ ГРЕКАМИ И ХЕТТАМИ
  •   Глава 9 МЕТАИСТОРИЯ ТРОЯНСКОЙ ВОЙНЫ
  •   Глава 10 КТО ЗАЩИЩАЛ ТРОЮ?
  •   Глава 11 ТРОЯНСКАЯ ВОЙНА И ПОХОДЫ «НАРОДОВ МОРЯ»
  • Часть III СМУТНОЕ ВРЕМЯ В СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ, ИЛИ ПО СЛЕДАМ ГЕРОЕВ «ИЛИАДЫ»
  •   Глава 12 ЕЛЕНА ПРЕКРАСНАЯ И КУЛЬТ ВЕЛИКОЙ БОГИНИ
  •   Глава 13 ПАРИС — «КНЯЗЬ» СЕВЕРНЫЙ
  •   Глава 14 АТРИДЫ И ИХ СПОДВИЖНИКИ
  •   Глава 15 ОДИССЕЙ И ЕГО ЗАГАДОЧНАЯ ОДИССЕЯ
  •     Пункт I. Киконы
  •     Пункт II. Лотофаги
  •     Пункт III Циклоп Полифем
  •     Пункт IV. Остров Эола
  •     Пункт V. Лестригоны
  •     Пункт VI. Цирцея
  •     Пункт VII. Аид
  •     Пункт VIIL Остров Сирен
  •     Пункт IX. Сцилла и Харибда
  •     Пункт X. Остров Гелиоса
  •     Пункт XI. Пещера Кадлипсо
  •     Пункт XII. Феаки
  •     Пункт XIII. Итака
  •   Глава 16 АХИЛЛ — ТАВРОСКИФ
  •   Глава 17 АНТЕНОР — ВОЖДЬ ВЕНЕТОВ
  •   Глава 18 УЧАСТЬ ПЛЕННЫХ ТРОЯНЦЕВ
  •   Глава 19 МИФ ОБ ЭНЕЕ И ТАЙНА ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЭТРУСКОВ
  • Часть IV ОТ РУСИ К ИЗРАИЛЮ И пришел с грозой военной Трехнедельный удалец,
  •   Глава 20 СТРАНА «РУСЬ» В БИБЛИИ
  •     Фрагмент 1. Лев. 26:5
  •     Фрагмент 2. Числ. 10:9
  •     Фрагмент 3. Книга Иисуса Навина 9:11
  •     Фрагмент 4. Книга Судей 16:24
  •     Фрагменты 5 и 6. Псалтырь 84:10, 13
  •     Фрагмент 7. Песнь Песней Соломона 2:12
  •     Фрагмент 8. Книга Иеремии 5:19
  •     Фрагмент 9. Книга Михея 5:4
  •   Глава 21 ВТОРЖЕНИЕ ИЛИ ПРОНИКНОВЕНИЕ?
  •   Глава 22 ИСТОРИЯ ЕДИНОГО ИЗРАИЛЯ В ЖИЗНЕОПИСАНИИ ЕГО ЦАРЕЙ
  •     ЦАРЬ САУЛ
  •     ЦАРЬ ДАВИД
  •     ЦАРЬ СОЛОМОН
  •   Глава 23 АРИЙСКИЕ ЖЕНЩИНЫ В СУДЬБЕ ИЗРАИЛЬСКИХ ЦАРЕЙ
  •     ДОЧЬ ШУИ, ЖЕНА ИУДЫ
  •     РААВ ИЗ ИЕРИХОНА
  •     РУФЬ, ПРАБАБКАДАВИДА
  •     АННА, МАТЬ САМУИЛА
  •     ВИРСАВИЯ, МАТЬ СОЛОМОНА
  •     ЦАРИЦА САВСКАЯ
  •   Глава 24 ФИНИКИЙЦЫ КАК СЕМИТО-АРИИ
  • Часть V ЭХО ТРОЯНСКОЙ БУРИ
  •   Глава 25 КАК «ТРОЯНЦЫ» ВОЗВРАШДЛИСЬ НА РУССКУЮ РАВНИНУ?
  •   Глава 26 ГОМЕР И РОССИЯ: ТОЧКИ СОПРИКОСНОВЕНИЯ
  •   Глава 27 СКАЗКА-БЫЛЬ ИВАНА КОТЛЯРЕВСКОГО
  • Литература