Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Дом не любил весну. Как, впрочем, и осень. От сырости, очевидно, в нем просыпались разные застарелые недуги. Невесть откуда возникали холодные сквозняки, в перекрытиях начинали скрипеть разбухшие балки. Водопроводные трубы сипло сопели, краны фыркали. Даже стекла в рамах начинали меленько дребезжать, как в ознобе. Даже подъездная дверь хлопала с каким–то нездоровым кашляющим звуком — «а-агх»!
Еще дом не любил чужаков. Особенно мальчишек. От них всегда можно было ждать какой–нибудь неприятной выходки: гвоздем на стене из шалости бранное слово нацарапают или окно разобьют. А когда приходили представители жилконторы — дом притворялся мертвым. Это нелегко — притворяться, когда твои бока измеряют рулетками. От щекотки у дома краска вспучивалась пупырышками, а штукатурка шла трещинками. Поэтому дом слишком часто требовал ремонта. Но не это больше всего раздражало жилкомиссии, а то, что размеры квартир никак не совпадали с прописанными в документах. И только некоторые жильцы догадывались, в чем дело. А Тимофей не догадывался — он знал определенно, и ничему не удивлялся.
Квартирка понравилась ему сразу. Небольшая, но светлая, с видом на маленький липовый скверик. Дом тоже был небольшим — кирпичным, двухэтажным, под гулкой жестяной крышей с парой подслеповатых слуховых окошек. Здесь было покойно и тихо. Это потом уже Тимофей узнал, что дом не выносил пустого шума. Скандалисты в нем не приживались. Только скрипачу из пятой квартиры дом позволял репетировать без помех. В квартире скрипача никогда не тарахтели трубы, не текли краны и батареи. Видимо, душа у него была необычайно светлая, и не знала мрачных будней.
У Тимофея же черные дни случались. И тогда в комнате повисала призрачная полутьма. Стены сдвигались, потолок нависал так низко, что за него можно было задеть макушкой. Окна мутнели, липы за ними блекли, теряя краски. Если же упадок духа затягивался — дом начинал сердиться. Тогда от него можно было ждать чего угодно.
О природе такого явления Тимофей, конечно же, задумывался неоднократно, но никогда не находил верных ответов. Поначалу же просто принял это, как внезапное проявление параноидальной шизофрении. То есть, уже потом он вычитал, как это называется. А первое время думал, что просто сошел с ума. Между тем, насторожиться надо было с первого шага в странную квартиру. Уж очень она Тимофею показалась, будто была построена специально для него. Уютная, а главное — наконец–то своя. Вошел — словно надел костюм, сшитый по своей мерке.
Первые месяцы все было просто прекрасно. Тимофей подшпаклевал трещинки, подкрасил косяки, наклеил симпатичные обои. Расставил немногочисленную мебель. Вечерами он стучал по компьютерной клавиатуре в такт мелодиям скрипача и слушал, как шуршат листвой липы в скверике. Он любил неторопливое пригородное лето, как любил его и дом. Любил расшаркивание дворницких метел на рассвете, урканье сытых голубей на чердаке и еле слышные шаги кошек по жестяной крыше.
Потом начались неприятности на работе. Страну лихорадил кризис, начальство ходило задерганное, и на вопросы о зарплате отвечало: «Благодари, что не уволили». Тимофей возвращался со службы злой, перешел на скудный рацион. В лучшие дни варил макароны с тушенкой, в худшие — без тушенки. От жизни такой начал попивать горькую и почти перестал прибирать в комнате. Войдя, валился в обуви на диван и забывался тяжелым сном. Тогда–то дом впервые проявил характер, окатив жильца ледяным душем из лопнувшей трубы. По углам разрослась густая паутина. Обои вдруг стали отставать от стены, заскрипели половицы. Комната стала душной и тесной, как собачья конура.
Если всему остальному можно было найти естественное объяснение, то произвольное сокращение жилплощади ни в какие нормы не вписывалось. Поскольку в явления мистического характера Тимофей не верил, то пришел к выводу, что внезапно слетел с катушек. Говоря иначе — тронулся умом. Тогда–то и завел он книжку по психиатрии. Впрочем, в квартире она продержалась лишь один вечер, а к утру исчезла, словно растворилась в крышке стола. Но прочесть о параноидальной шизофрении Тимофей успел достаточно.
Правда, многих вещей это не объясняло. Например, исчезновение новых книг из шкафа. Некоторые книги так же таинственно возвращались на место, а некоторые пропадали навсегда. Обычно те, которые было ничуть не жаль. Тимофей бы вовсе не заметил их исчезновения, если бы не стал специально подмечать все странности. Проверить было просто: книгу Тимофей ставил на полку, а чек оставлял в кармане. Покупка пропадала, но доказательство ее приобретения оставалось.
Другие вещи также непостижимым образом перемещались с места на место. Вернее, на свои привычные места. Где бы Тимофей ни оставил графин с водой — он вскоре непременно оказывался на подоконнике. Брошенные вечером на стул грязные вещи к утру неизменно перемещались в стиральную машину. Чистые —
Последние комментарии
2 часов 42 минут назад
3 часов 2 минут назад
3 часов 27 минут назад
3 часов 31 минут назад
13 часов 2 минут назад
13 часов 5 минут назад