Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
некуда. Да я и знала, всю сознательную жизнь знала, что дорога только одна — замужество, и уповала лишь на доброе сердце леди Ивонн, что радела за каждую из своих воспитанниц. Будем надеяться, лорд Эверд оправдает мои чаяния.
— Тпр–ру!
На обеденное время мы останавливались, чтобы оправиться, размяться и, собственно, поесть. Поэтому я не удивилась торможению — солнце стояло высоко, а вот последующие звуки…
— Заса…
Взметнувшийся и тут же оборвавшийся крик, металлический лязг и возня за порогом кареты заставили мои ладони вмиг, безо всякого холода, заледенеть, а сердце подскочило к горлу: накликала! Ворона ты безумная, зачем разбойников помянула?
— В круг, в защиту! …и откуда они только… Берегите леди… Их слишком много! Горт!
Я закуталась в плащ и, не чуя собственного спертого от ужаса дыхания, затолкала себя под сиденье. Что происходит с девицами, попавшими в лапы таким отморозкам, догадывалась, но на себе испытать не хотела. Вполне хватило рассказа леди Ивонн и её тихого, но прочувствованного совета: уж если схватили, терпи. Молча сноси всё, не противься. И жди момента, чтобы ударить в спину. Не женское это дело — воевать, недаром битвы под свое смотрение принял Бог — Сын, оставив Дочери любовь и вдохновение. Так что и честь воинская нас, женщин, не касается. Бей в спину, исподтишка, бери хитростью, потому что в честной драке девушке не выстоять.
Наука леди Ивонн, по счастью, не пригодилась — меня, трепыхающегося воробушка, тайком вытащил один из гвардейцев, Дагорт.
— Леди, бежим! К лесу, скорее!
Схватив за руку, воин чуть ли не волоком потащил меня под защиту деревьев. Я, кажется, летела по воздуху, не чуя ног, так ужас припалил мне пятки. Сзади не было погони, остальные гвардейцы, рискуя жизнями, прикрывали наш отход. Путаясь в юбках и то и дело спотыкаясь, я молилась лишь об одном: не упустить руку Горта, не потеряться, не лишиться единственного оставшегося защитника! Выжить!
— Леди, леди! — голос воина продрался через шум в ушах, но мне с трудом удалось остановить сумасшедший взгляд на его лице. Он тряс меня, пытаясь что–то втолковать. — Леди, слышите? Вот здесь! И ни шагу без меня!
— В-вы… к-куда вы? — заикаясь, выговорила я. И только потом поняла — он меня оставляет здесь, в каком–то овраге, в лесной глуши, совсем одну! — и вцепилась клещом в его ладонь так, что пальцы побелели. — Нет, не бросайте меня! Горт, только не бросайте! Пожалуйста!
— Леди, поймите, мне надо отвести следы. Я сейчас вас здесь спрячу, вас не найдут, а сам уведу следами дальше. Но я вернусь, слышите? Я вас не брошу! Леди, слышите меня?
— Не бросайте, нет! — я все не могла заставить себя мыслить разумно, лишь цеплялась за него и плакала. В конце концов, Горт не выдержал и наградил пощечиной. Не больно, зато отрезвило достаточно, чтобы проснулся разум.
— Леди, я вас не бросаю. Сейчас вы спрячетесь здесь, я замаскирую, а потом будете лежать тихо и молча, пока я за вами не вернусь. Поняли меня?
— Д-да…
— Вот так, леди…
Горт устроил меня в овраге, под выворотнем, так что высохшие, но толстые корни погибшего дерева прикрывали меня полностью, и засыпал листьями.
— Леди, слышите меня? — позвал гвардеец. — Отзовитесь!
— Слышу.
— Лежите тихо, что бы ни случилось и что бы вы ни услышали. Я вернусь за вами.
— Да. Я б-буду ждать, — прошептала, глотая слезы отчаяния. Отчего–то не верилось, что этот славный воин сдержит обещание. Он подволакивал ногу, на штанине растекалось бурое пятно. Но меч держал все так же твердо, хотя по бледному лицу видно, чего это стоило Дагорту. Гвардеец быстро и умело стянул рану оторванной от нижней рубашки полосой и, сцепив зубы, похромал к выходу из оврага. Я еле сдержала рвущийся из груди вой.
Вскоре фигура исчезла с моих глаз.
Сколько времени пролежала так, не знаю. Накатывала необоримая дремота, но мне доставало сил её гнать. Кажется, в последний раз я всё–таки уступила, сомкнула на минутку глаза, а когда открыла — вокруг стелилась ночь.
Я никогда до этой поездки не была ночью в лесу. Предполагала, конечно, что это страшно, но вчерашняя ночевка показала, что бояться нечего. А сегодня ввергало в ужас буквально все. Крики ночных пернатых охотниц казались предсмертными воплями погибших накануне гвардейцев, шорохи листвы, гонимой ветром, — чьими–то осторожными шагами. Но мне было велено ждать, и я ждала послушно.
Сейчас пришла мысль, что, закрыв страницу благостной и достойной жизни в пансионе, я открыла Врата Хаоса. То, от чего оберегала судьба прошлые семнадцать лет, выплеснулось в один день. Нападение разбойников. Недостойная леди истерика, когда я, обуянная первородным страхом перед смертью, по–звериному визжала, не желая отпускать от себя единственного защитника. Ночевка в лесу, в каком–то забытом Богами овраге. Студеный холод. И снова страх — страх уже не истовый, звериный, а отчаянный, когда знаешь, что не в твоих силах что–то изменить. В пансионе нас такому не
Последние комментарии
24 минут 24 секунд назад
44 минут 25 секунд назад
1 час 9 минут назад
1 час 13 минут назад
10 часов 44 минут назад
10 часов 47 минут назад