Улыбка Ашеры [Александр Алексеевич Кондратьев] (fb2) читать постранично, страница - 2
- Улыбка Ашеры (а.с. Избранные рассказы -2) (и.с. Библиотека приключений и научной фантастики-16) 2.26 Мб, 143с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Александр Алексеевич Кондратьев
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (54) »
говорит, — она опять полная!.. Ты теперь по своим делам иди, а я тебя за околицей поджидать буду. Только позже вторых петухов не засиживайся!
И пропал. Покачал головой дядя и пошел наверх к хозяйке своей. Та ему засмеялась и говорит: — А я уж и соскучилась по тебе. Тут они с ней выпили и закусили. Все честь-честью… Перед вторыми петухами начал Филипп Матвеич прощаться. Любушка обиделась даже, его отпуская, что уходит так скоро. На околице посмотрел дядя по сторонам и едва успел «А где-то мой товарищ?» вымолвить, тот как из-под земли перед ним вырос. — Садись, — говорит, — дорога длинная, а я выпивши, и не могу так же прытко, как с вечера, задувать. Сел ему на плечи дядя, видит — впрямь охмелел нечистый: шатается и бежит плохо. На пятой версте ему подгонять даже своего конягу пришлось. А тот обижается: — Это ты меня за мою верную службу сапогами пинаешь? А Филипп Матвеич ему: — Беги окаянный, пока я с тебя шкуры не спустил! За свою службу ты и так бочку целую пива высосал. — Я ж его с собой не взял, твоего пива! А за то, что я тебя возил, ты мне еще четверть водки обещался. — Ах, ты, шайтан этакий! Мало тебе было пиво спортить, еще и водки захотел! Так вот же тебе! И начал ему дядя с сердцов по шее накладывать. Нечистый, сначала припустил по дороге, а потом перемахнул через канаву, да в лес, в самую чащу. Дядя хоть наклоняется, а ветки — так по лицу и хлещут. Того и гляди без глаз останешься. — Стой! — кричит он. А лукавый его так и тащит целиною по снегу прямо к болоту… В нем ключей было много и оно зимою не промерзало. Видит Матвеич, что приходит ему конец. Того и гляди утопит окаянный. И вцепился он с отчаянья бесу в его проклятую харю. — Я, — кричит, — тебе оба бельма твои выдеру! Струсил, верно, лукавый. Ноги отпустил и стал глаза себе закрывать. Дядя с него соскочил, и вновь на чорта с кулаками. — Ты меня, — говорит, — такой-сякой, зачем сюда завез?! — А ты меня как смеешь обманывать и от своего слова отказываться? И начали они драться. У нечистого, известно, когти железные. Живо человеку все лицо исцарапал. Но и дядя не плошал: изловчился да, благословясь, как даст немытому по уху. Тот так и кувырнулся в сугроб. Сел на беса Матвеич и ну ему бороду драть… И совсем было его ощипал, да петухи в соседней деревне запели… Тут нечистый и сгинул. А дядя выбрался с трудом на дорогу и лишь утром, когда все добрые люди уже на ногах были, пришел в свое село. И видит он, что кто на него ни посмотрит, так и засмеется А когда стал бедняга рассказывать, как с чортом дрался, еще пуще издеваются. — Скорей всего, — говорят, — то не чорт был, а ведьма. Только бабы так ловко царапаться могут. Дядя, чтобы их разуверить, стал доставать из кармана штанов клочья бороды бесовой. Смотрит, а на ладони у него не волосья, а мох длинный с деревьев… — Не иначе, как тот же бес, — говорил потом Филипп Матвеич, — надоумил на другой день приехать в наше село его любушку. Запало той на ум, что не спроста от нее накануне гость так рано ушел: вот она и собралась посмотреть, в чем дело. Приехала и видит, что ее мил друг весь исцарапанный. Посмотрела да и говорит: — Подлец ты, подлец! С тем и уехала… Дядю же к себе и на порог пускать не велела… — Здорово! — произнес с соседней кровати один из товарищей по охоте. Николай встал со скамьи и, тихонько ступая по комнате, поставил в угол вычищенное и вытертое ружье. — Во сколько же часов вставать завтра будете? — спросил он, остановись в дверях, перед тем как уйти в соседнюю комнату.
В старые годы, когда еще господа крестьянами владели, жил у одного барина любимый кучер, по имени Онисим. Страсть хорошо за лошадьми ходил. И собой был пригож. Ус черный; кудри вьются; глаза блестят; в левом ухе серьга; а бороду начисто брил. Как наденет, бывало, в праздник свой синий кафтан, барский подарок, да подтянется алым кушаком, да выйдет на улицу, — девки так друг друга локтем в бок и толкают, а молодухи вздыхают только, да глаз от него оторвать не могут… Барин был у него молодой, тихий; работой не притеснял. Жениться только его все уговаривал. Онисим же все отнекивался. Ему и без женитьбы вольготно жилось. Девки да бабы так и липнут. То и дело пироги с маком к нему таскают… Только вот замечать стали люди, что Онисим от женского пола отстраняться начал. «Надоели, — говорит, — вы мне хуже горькой редьки. Отвяжитесь от меня, Бога ради». Прятаться от них даже стал. Сядет где-нибудь в укромном месте и на балалайке тренькает. Особенно полюбилось ему на реке одно место. Каждый вечер, как свою работу справить, туда проберется, сядет на старой колоде, глядит, как месяц на небе всходит, и играет себе… Не любил тоже, когда кто
И пропал. Покачал головой дядя и пошел наверх к хозяйке своей. Та ему засмеялась и говорит: — А я уж и соскучилась по тебе. Тут они с ней выпили и закусили. Все честь-честью… Перед вторыми петухами начал Филипп Матвеич прощаться. Любушка обиделась даже, его отпуская, что уходит так скоро. На околице посмотрел дядя по сторонам и едва успел «А где-то мой товарищ?» вымолвить, тот как из-под земли перед ним вырос. — Садись, — говорит, — дорога длинная, а я выпивши, и не могу так же прытко, как с вечера, задувать. Сел ему на плечи дядя, видит — впрямь охмелел нечистый: шатается и бежит плохо. На пятой версте ему подгонять даже своего конягу пришлось. А тот обижается: — Это ты меня за мою верную службу сапогами пинаешь? А Филипп Матвеич ему: — Беги окаянный, пока я с тебя шкуры не спустил! За свою службу ты и так бочку целую пива высосал. — Я ж его с собой не взял, твоего пива! А за то, что я тебя возил, ты мне еще четверть водки обещался. — Ах, ты, шайтан этакий! Мало тебе было пиво спортить, еще и водки захотел! Так вот же тебе! И начал ему дядя с сердцов по шее накладывать. Нечистый, сначала припустил по дороге, а потом перемахнул через канаву, да в лес, в самую чащу. Дядя хоть наклоняется, а ветки — так по лицу и хлещут. Того и гляди без глаз останешься. — Стой! — кричит он. А лукавый его так и тащит целиною по снегу прямо к болоту… В нем ключей было много и оно зимою не промерзало. Видит Матвеич, что приходит ему конец. Того и гляди утопит окаянный. И вцепился он с отчаянья бесу в его проклятую харю. — Я, — кричит, — тебе оба бельма твои выдеру! Струсил, верно, лукавый. Ноги отпустил и стал глаза себе закрывать. Дядя с него соскочил, и вновь на чорта с кулаками. — Ты меня, — говорит, — такой-сякой, зачем сюда завез?! — А ты меня как смеешь обманывать и от своего слова отказываться? И начали они драться. У нечистого, известно, когти железные. Живо человеку все лицо исцарапал. Но и дядя не плошал: изловчился да, благословясь, как даст немытому по уху. Тот так и кувырнулся в сугроб. Сел на беса Матвеич и ну ему бороду драть… И совсем было его ощипал, да петухи в соседней деревне запели… Тут нечистый и сгинул. А дядя выбрался с трудом на дорогу и лишь утром, когда все добрые люди уже на ногах были, пришел в свое село. И видит он, что кто на него ни посмотрит, так и засмеется А когда стал бедняга рассказывать, как с чортом дрался, еще пуще издеваются. — Скорей всего, — говорят, — то не чорт был, а ведьма. Только бабы так ловко царапаться могут. Дядя, чтобы их разуверить, стал доставать из кармана штанов клочья бороды бесовой. Смотрит, а на ладони у него не волосья, а мох длинный с деревьев… — Не иначе, как тот же бес, — говорил потом Филипп Матвеич, — надоумил на другой день приехать в наше село его любушку. Запало той на ум, что не спроста от нее накануне гость так рано ушел: вот она и собралась посмотреть, в чем дело. Приехала и видит, что ее мил друг весь исцарапанный. Посмотрела да и говорит: — Подлец ты, подлец! С тем и уехала… Дядю же к себе и на порог пускать не велела… — Здорово! — произнес с соседней кровати один из товарищей по охоте. Николай встал со скамьи и, тихонько ступая по комнате, поставил в угол вычищенное и вытертое ружье. — Во сколько же часов вставать завтра будете? — спросил он, остановись в дверях, перед тем как уйти в соседнюю комнату.
В ночь на светлую заутреню
Народное поверье
В старые годы, когда еще господа крестьянами владели, жил у одного барина любимый кучер, по имени Онисим. Страсть хорошо за лошадьми ходил. И собой был пригож. Ус черный; кудри вьются; глаза блестят; в левом ухе серьга; а бороду начисто брил. Как наденет, бывало, в праздник свой синий кафтан, барский подарок, да подтянется алым кушаком, да выйдет на улицу, — девки так друг друга локтем в бок и толкают, а молодухи вздыхают только, да глаз от него оторвать не могут… Барин был у него молодой, тихий; работой не притеснял. Жениться только его все уговаривал. Онисим же все отнекивался. Ему и без женитьбы вольготно жилось. Девки да бабы так и липнут. То и дело пироги с маком к нему таскают… Только вот замечать стали люди, что Онисим от женского пола отстраняться начал. «Надоели, — говорит, — вы мне хуже горькой редьки. Отвяжитесь от меня, Бога ради». Прятаться от них даже стал. Сядет где-нибудь в укромном месте и на балалайке тренькает. Особенно полюбилось ему на реке одно место. Каждый вечер, как свою работу справить, туда проберется, сядет на старой колоде, глядит, как месяц на небе всходит, и играет себе… Не любил тоже, когда кто
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (54) »
Последние комментарии
3 часов 19 минут назад
7 часов 38 минут назад
9 часов 25 минут назад
10 часов 38 минут назад
11 часов 44 минут назад
12 часов 53 минут назад