Три юных пажа [Валерий Алексеевич Алексеев] (fb2) читать постранично, страница - 2

Лутовкин пил с юмором. Подвыпив, он становился добродушным, деятельным, веселым и тотчас же начинал озираться в поисках средств, чтоб начудить. Чудить Лутовкин любил, и все его чудачества под хмельком удавались. Вот почему в любом застолье Лутовкин был нужным человеком. Другие, захмелев, ярились, задирали друг друга либо, что еще хуже, начинали качать правоту. Которые еще плакали, которые хвастались физической мощью. Один только Лутовкин никому ничего не доказывал, он был неистощим на выдумки — от доброты своей, от искреннего желания насмешить. Стремления же напиться у него не было, он и не напивался.

Лутовкин достал из серванта початую бутылку коньяка, налил рюмку, отведал, почмокал толстыми губами.

— Глупый пингвин, — сказал он вслух, — глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах. Глупый пингвин? Ну, допустим. Прячет тело? Это ново, это даже детективно. Чьё же тело прячет пингвин глупый жирное в утесах? Ах, своё. Тогда понятно: нет состава преступленья. Никого он не зарезал, никого он не ограбил, ну а если прячет тело — то не ваше это дело.

Закончив монолог и тем самым подведя черту под внутренним спором, Лутовкин лихо опрокинул рюмку. Затем встал, сказал «бырр», передернул плечами и, подойдя к окну, прислонился лбом к холодному стеклу. В таком положении мы его и застали.

Однако долго пребывать в неподвижности Лутовкин не мог. Оставив на стекле мутноватый отпечаток, он с живостью метнулся к комоду, достал из ящика ножницы, подошел к зеркалу и с высокомерным видом принялся подстригать бороду. Высокомерие шло не от свойства натуры (в принципе Лутовкин был очень прост), а от выставленного вперед подбородка.

Но тут рука его замерла с ножницами на весу: послышался звонок, не телефонный, а дверной, музыкальный. Лутовкин сам его поставил, сделавшись ответственным квартиросъемщиком, и отрегулировал по вкусу: звонок издавал гудение зуммера, а затем раздавалось «тилинь-дилинь». Чтобы добиться непрерывного чистого звона, нужно было нажать кнопку определенным образом, но об этом знали лишь сам Лутовкин и, конечно, Надежда.

Встревожившись, Лутовкин взглянул на часы: для гостей было еще рановато. Олег, правда, жил неподалеку, но он еще должен был достать выпивку, а девушкам вообще предстояло ехать через весь город. Как бы то ни было, сиплый звонок повторился. И, переставив коньяк на пол, за кресло, Лутовкин пошел открывать.

2

Вернулся он в сопровождении низкорослого человечка. Скорее, впрочем, не в сопровождении, наоборот: гость шел впереди, а хозяин, угрюмо ссутулившись, плелся сзади.

Гость бросил на диван задубенелый от старости плащ, решительно выдвинул стул и сел с таким счастливым вздохом, как будто после долгих странствий вернулся к себе домой. Ботинки он снял при входе, брюки почти до колен были забрызганы грязью, а выцветший темный тканевый плащ свидетельствовал одновременно о бережливости и о пренебрежении к одежде вообще.

— Весна-то какая! — сказал он, повернув к Лутовкину лицо, которое можно было бы даже назвать симпатичным, если бы его не портили совершенно старообразные, круглые в черной оправе, очки. — Теплынь невероятная, голова кругом идет.

Лутовкин не ответил. Он постоял у дверей, потом скрестил на груди руки, потом сунул руки в карманы, потом сел на диван.

Случилось непредвиденное: явился Сева Корнеев, еще один школьный товарищ, давно и нежно любимый здесь человек, которого Лутовкин рад был принять в любое время дня и ночи, но, естественно, не сегодня. Сегодня и остренький носик Севы, и маленькая лысинка в чернявых его волосах, и ноги в черных носках — всё вызывало у Лутовкина раздражение. Пожалуй, особенно ноги: попробуй останови человека в прихожей, когда он тут же, у порога, начинает разуваться.

— Что с тобой, старичок? — ласково спросил Сева.

— А что такое? — с усилием, как бы издалека, отозвался Лутовкин.

— Говори громче! — весело крикнул Сева. — Ты же знаешь, в апреле я совершенно глохну.

Скрипнув зубами, Лутовкин ничего не ответил. Прогнать Севу он не мог. Сева принадлежал к тем простодушным людям, которые совершенно не понимают игры обстоятельств, не любят ее и боятся. Сказать ему правду про обстоятельства было все равно что пнуть ногой.

— А Надя где? — спросил Сева.

Лутовкин вяло объяснил.

— Понятно.

Они дружили давно и знали друг о друге практически все, Лутовкин, Корнеев, Никифоров. В школьные годы это была супертайная организация «ЛУКОН», у которой имелась даже своя резиновая печать, на ней был вырезан трехглавый дракон. Тогда Лутовкин мечтал о солидной научной работе с телохранителями, двойниками, персональным шофером и засекреченной дачей. Олегу от жизни нужны были деньги, много денег. И женщины, тоже много. А Севе Корнееву требовалась одна лишь вселенская слава, причем он соглашался и на посмертную. Жизнь выправила эти наметки с присущим ей стихийным юмором. Время засекреченных дач отошло, деньги потеряли