Лучи жизни [Сергей Яковлевич Розвал] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Сергей Розвал Лучи жизни

История действует основательно и проходит через множество фазисов, когда несет в могилу устарелую форму жизни. Последний фазис всемирно-исторической формы есть ее комедия.

К. Маркс. «К критике гегелевской философии права»

Часть I. Лучи жизни

1. «Великий отшельник»

…Наука требует от человека всей жизни. И если бы у вас было две жизни, то и их бы не хватило вам. Большого напряжения и великой страсти требует наука от человека.

И.П. Павлов

С самого утра профессор Эдвард Чьюз был в дурном расположении духа. Это случалось каждый раз, когда не ладились опыты. Работа, которой он посвятил двадцать лет жизни и которая, казалось, была уже близка к завершению, снова натолкнулась на непредвиденные трудности.

В конце концов, успеет ли он ее завершить? Правда, для своих семидесяти лет он еще достаточно бодр и, занятый научными работами, меньше всего думает о смерти. Но в его возрасте смерть приходит и к тому, кто ее не ждет…

Джордж Уиппль думал, что увидит лысого старика с острым, пронизывающим взглядом и высоким лбом, этим классическим атрибутом мыслителя. Но у профессора была густая седая шевелюра, лоб казался самым обыкновенным, и глаза вовсе не пронизывали, а смотрели устало и немного грустно (Уиппль хорошо рассмотрел их, потому что профессор снял очки).

«И это „великий отшельник“, — с невольным разочарованием думал он, — тот „великий отшельник“ (иначе газеты его не называли), который, сделав несколько блестящих открытий, вдруг уединился в своей лаборатории, как монах в монастырской келье, и вот уже десятки лет трудится над чем-то неизвестным, не интересуясь миром и ничего не сообщая о себе?»

Но если великий ученый не интересуется миром, то мир интересуется им.

— Профессор, весь мир говорит о ваших работах, как о чем-то совершенно исключительном, и с нетерпением ждет их результатов.

— Так что ж, вы пришли меня поторопить? — усмехнулся Чьюз.

— Нет, но узнать…

— Вас уполномочил мир?

Уиппль растерянно замолчал.

— Вы уверены, что без вашего посредничества я не мог бы сообщить миру о результатах своей работы? — раздраженно продолжал Чьюз. — Благодарю, что пришли на помощь — не знаю только кому: мне или миру? Должен, однако, огорчить вас, и, поверьте, сам я огорчен еще больше — сообщить мне пока нечего.

— Если даже нет окончательных результатов, все же очень интересно знать, над чем вы сейчас работаете…

— Господин журналист, вы чрезмерно назойливы даже для вашей профессии. Поражаюсь, как мой друг мог дать вам рекомендацию…

— Профессор, я журналист только по необходимости. Вообще же я студент-медик. Ваш друг знает, что для того, чтобы учиться, я должен зарабатывать в газете. Поэтому он и дал мне рекомендательное письмо. Кроме того (журналист лукаво улыбнулся), он считал, что пусть вас лучше интервьюирует медик, чем чистокровный журналист. Уверяю вас, профессор, я сумею отлично понять все, что вы мне скажете, — я слушаю лекции уже два года.

— О да, это очень много, молодой коллега!

В ироническом тоне профессора уже сквозили добродушные нотки. Все же он неодобрительно заметил:

— Когда я учился, мне тоже приходилось зарабатывать. Но никогда, слышите, никогда, я не опускался до работы в газете. Это не место для человека, любящего науку!

— Профессор, я очень на вас рассчитываю, — продолжал журналист, пропустив мимо ушей замечание Чьюза. — Редактор обвиняет меня в том, что моя научная информация скучна. А разве в науке бывают такие сенсации, как в ночных происшествиях или в футболе? Но я уверен, профессор, что ваши работы сенсационны!

— Вроде футбола? — рассмеялся профессор.

Положительно, этот болтун начинал ему нравиться.

— Нет, конечно, я не то хотел сказать, — несколько смутился репортер. — Я знаю, ваши работы — самая настоящая, самая высокая наука. Но именно поэтому они и должны дать поразительные, сенсационные результаты.

«Что он, попросту льстит?» — подумал ученый, бросая на студента быстрый взгляд из-под очков. Но лицо его собеседника дышало такой неподдельной искренностью, что старик окончательно смягчился.

— Вот что, молодой коллега, — сказал он уже вполне доброжелательно, все-таки пока мне нечего вам сообщить. Но обещаю в свое время позвать вас. Оставьте свой телефон.

— Я очень благодарен, профессор, но позвольте хоть один вопрос, что вы думаете о последней статье профессора Чьюза-младшего?

— Не знаю, о чем вы говорите, — враждебно насторожился профессор. Хотя он был обижен на сына, но все-таки с неодобрением отметил фамильярность репортера. Обычно их действительно называли старшим и младшим, но для этого неоперившегося птенца профессор Эрнест Чьюз — не «младший»!

— Статья наделала много шуму, разве вы ее не