Демократы [Янко Есенский] (fb2) читать постранично, страница - 2

раздробил скалу на мелкие части, а камешки скапливаются в кучки и, превращаясь в холмики, окрашиваются каждый в свои национальные, религиозные, сословные, расовые, родовые, классовые, имущественные, партийные цвета, и каждый считает себя лучше, сильнее, значительнее других… Поучиться бы людям у пчел. Пусть у каждого — свой улей, свои соты; пусть они летают в одиночку, собирая пыльцу и заполняя медом сотовые ячейки. Но необходим общий лужок, на котором все встречались бы, как равные, где не будет никаких различий — по положению, должности, принадлежности к партии, религии, расе и т. п. Где все будут равны. Именно в этом суть. Пусть единственным условием вступления на этот «лужок» будет добропорядочность, честность. Это — главное, основное. Общество «Равенство» — да, да, еще одно общество! — должно стать таким чистым лужком для всех.

Они решили основать такое общество. И, готовые продемонстрировать равенство, тут же перешли на «ты». С точки зрения современных им понятий различие между ними было огромно: старший — в кепке и пестрой рубашке — был мясник Толкош, а младший, в соломенной шляпе, доктор прав Ландик, чиновник окружного управления. Но согласно принципам общества «Равенство» они теперь равны, хотя Ландик образованный, а Толкош неученый, один имеет дело с канцелярскими бумагами, а другой — с мясом; один выносит приговоры, пресекая проступки, другой — рубит свиной бок; один иногда оглушает человека, другой — вола. Но разве это может служить помехой общественному равенству? Они чокнулись, похоронив под звон бокалов злой дух неравенства. А когда их примеру последует все общество, «Равенство» расцветет, как розовый куст весной, и в Старом Месте исчезнет все, что разделяет людей!..

Начав говорить друг другу «ты», собеседники разоткровенничались и перешли на более интимные темы. Приставив ладонь ко рту, чтобы никто, кроме Ландика, не мог услышать его, мясник с таинственным видом сообщил, что из всех своих клиенток он охотнее всего обслуживает Гану, кухарку директора банка Розвалида. Такая красивая девушка! Очень ему приглянулась!.. Он бы и женился на ней, да «гонор» потомственного мещанина мешает ему познакомиться с ней поближе. Ландик слушал, но все это его не слишком трогало. Он в основном говорил о приговорах, о том, что множатся преступления, что у него накопилось около пятисот непросмотренных дел. Порой голова идет кругом — столько работы, а шеф ужасно строгий, да и педант, то и дело требует регистрационную книгу и красным карандашом вписывает в нее всякие замечания, испещряя ее вопросительными и восклицательными знаками. Но это не волновало Толкоша. Теперь они сидели молча. Какая-то расслабленность овладела ими, не хотелось ни говорить, ни двигаться. Каждый наверняка думал, что дома под одеялом было бы лучше. Эх, если бы не надо было идти, если б можно было перелететь это расстояние — и сразу очутиться в постели!

Свежий воздух, казалось, разбудил их. У старшего догорела сигара. Вытряхнув окурок, он сунул бумажный мундштук в боковой карман жилета.

— Пойдем, не ночевать же здесь! — решительно сказал он, вставая и потягиваясь. — Надоело сидеть, спина онемела.

— Погоди, допьем. Еще моросит… Да и вино жаль оставлять. Посидим, пока дождь пройдет, — возразил младший и, положив шляпу на столик, стал снимать перчатки.

— Пойдем, жалко ночи.

— Соня!

— Не в этом дело, просто жалко тратить время так попусту. Сидим мы тут с восьми часов, а в общем-то и не придумали, как же сломать лед, сковавший наше общество, как добиться, чтобы оживилось течение общественной жизни. Во главе «Равенства» надо бы поставить какое-нибудь влиятельное лицо — скажем, министра или хотя бы твоего шефа Бригантика. Одни мы не осилим, не вытянем. Ты сам сказал, что мы сброд и с нами каши не сваришь.

— Уж лучше черт, чем Бригантик! Я же говорю тебе, что у этого человека параграф вместо головы. Самое лучшее, если нашим обществом станет руководить кто-нибудь из зажиточных горожан, вот как ты, например. Образованные люди пусть вступают в общество добровольно, без принуждения.

— Но ведь, по-твоему, мы — это только сапоги, горшки, мыло; кроме ремесла, мы ничего не знаем. Единственная наша забота — справиться с куском сала. И в таких делах мы совсем не смыслим. И потом, разве мы сможем внушить уважение к себе? Это интеллигенция должна бы снизойти до нас, нам до нее никак не подняться! Ну, а священник наш не годится?

С Ландика сон как рукой сняло, он с жаром возразил:

— Да что ты! Кроме костела, он знать ничего не знает. Изредка еще зайдет на кладбище. А охотнее всего он ходит к Штайнеру раз по десять в день, пропустить кружку-другую пива. Его долг — проповедовать христианскую любовь и равенство всех людей, а он только и думает, что о своем толстом брюхе — было бы оно полным! Пожрать, выпить, набить мошну — для него самое главное. А к высоким материям, от которых нет дохода, он глух и слеп.

— Как и большинство людей. И все же во главе должен стоять