Сага о копье: Омнибус. Том II [Маргарет Уэйс] (fb2) читать онлайн

Сага о копье Омнибус Том II

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен Час близнецов

Встреча (вместо пролога)

Окутанный мраком и тишиной, человек спешил к отдаленной полоске света.

Звук шагов безответно таял в окружающей темноте. Глядя на бесконечные ряды полок с книгами и свитками, которые являлись лишь скромной частью «Летописи Астинуса», содержавшей подробные сведения об истории Кринна и Ансалонского континента, Бертрем время от времени давал волю своей фантазии.

«Должно быть, это и зовется погружением в поток времени», — со вздохом пробегая взглядом по длинным рядам молчаливых книг, размышлял он. Впрочем, порой Бертрему хотелось, чтобы поток времени смыл куда-нибудь его самого, дабы он смог избавиться от своей нелегкой задачи.

— В этих рукописях собрано все знание мира, — с кривой улыбкой сказал он самому себе. — Но я так и не нашел в них ни единой строчки, одарившей бы меня мужеством бестрепетно войти в рабочий кабинет человека, их написавшего.

Напротив нужной двери Бертрем остановился и глубоко вдохнул воздух, словно собирался нырнуть. Свободная ряса Эстетика, развевавшаяся при ходьбе, теперь свисала с его фигуры строгими прямыми складками. Впрочем, немного подкачал живот, заметно выдававшийся вперед из-под его просторного одеяния. Не в силах собраться с духом, Бертрем торопливо провел пятерней по лысой голове — привычка, оставшаяся с юности, с той поры, когда избранный жизненный путь еще не разлучил его с пышной шевелюрой.

Что же так тревожило его, помимо необходимости побеспокоить Мастера?

Безусловно, одно то, что он не делал этого вот уже…

Бертрем поежился. Да, в последний раз он заходил к нему в тот день, когда юный маг чуть было не умер на пороге их обители.

Смута… грядущие перемены — не в этом ли дело? Казалось, мир вокруг успокоился, замер наподобие складок его свободных одежд, однако теперь Бертрем с тревогой чувствовал, что недалек тот день, когда время вновь придет в движение и Лавина событий сметет привычный уклад. Точно так же он чувствовал себя два года назад, когда…

Как жаль, что он не в сипах предотвратить эти перемены.

Бертрем снова вздохнул.

«Сколько бы ни стоял я тут в темноте, время не остановится вместе со мной», — решил он наконец. Хотя прежняя уверенность отчасти вновь к нему вернулась, он по-прежнему ощущал себя неуютно, словно духи прошлого угрожающе подступали к нему из мрака. Единственным маяком в этом призрачном кошмаре оставалась полоска света, выбивающаяся из-под двери.

Бертрем быстро оглянулся через плечо на размытые тьмою очертания книг, которые подчас наводили его на мысль о покойниках, мирно спящих в своих саркофагах, и, осторожно толкнув дверь, вошел в кабинет Астинуса Палантасского.

Летописец, как всегда, был поглощен работой; он не заговорил и даже не поднял головы, чтобы поприветствовать вошедшего.

Мелким неслышным шагом, осторожно ступая по мраморному, застланному ковром из толстой шерсти полу, Бертрем пересек комнату и остановился перед массивным столом полированного дерева. Довольно долго он хранил молчание, наблюдая за тем, как тростниковое перо Мастера уверенными, быстрыми штрихами движется по пергаменту.

— Ну что, Бертрем? — спросил Астинус, не отрываясь от своего дела.

Эстетик посмотрел на пергамент, где без труда разобрал аккуратные, четкие буквы, хоть они и были видны ему вверх ногами:

«Сегодня, за двадцать девять минут до восхода Темной Стражницы, в мой кабинет вошел Бертрем».

— Крисания из рода Тариниев просит принять ее, Мастер… Она утверждает, что се ждут здесь… — Бертрем смущенно замолчал — всей его отваги едва хватило на то, чтобы сообщить это.

Астинус продолжал писать.

— Мастер… — удивляясь собственной дерзости, слабеющим голосом продолжил Бертрем. — Я… мы все пребываем в растерянности… В конце концов, она — Посвященная Паладайна, и я… мы сочли невозможным не принять ее. Было бы позором…

— Проведи ее в мои покои, — велел Астинус, по-прежнему не поднимая головы и не переставая водить пером по пергаменту.

У Бертрема язык прилип к гортани от неожиданности — на некоторое время он утратил дар речи. Тем временем на пергамент легла еще одна строка:

«Сегодня, за двадцать восемь минут до восхода Темной Стражницы, Крисания Таринская прибыла для встречи с Рейстлином Маджере».

— Рейстлин Маджере! — ахнул Бертрем, от изумления и ужаса вновь обретший голос. — Мы принимаем у себя…

Тут Астинус приподнял голову, и лицо его выразило неудовольствие и раздражение. Тростниковое перо, перестав скрипеть, остановило свой проворный бег, и в кабинете наступила пугающая тишина. Бертрем побледнел. Лишенное примет возраста лицо летописца было по-своему красивым, однако никто из тех, кому удавалось увидеть его, не в силах был его описать. Все, кто близко сталкивался с Астинусом, запоминали только его глаза — темные, настороженные, пристальные и, казалось, способные проникать в самую суть предметов. Сейчас эти глаза давали собеседнику ясное представление о досаде и нетерпении их обладателя, яснее и строже слов сокрушаясь о том, что драгоценное время уходит впустую: пока они разговаривали, прошло несколько минут, которые не были зафиксированы для истории, и все по его, Бертрема, милости.

— Прости меня, учитель! — Бертрем почтительно поклонился, пятясь, выбрался из кабинета в темный коридор и неслышно затворил за собою дверь. Оказавшись снаружи, он вытер с лысины выступившую испарину и быстро зашагал прочь по молчаливому мрамору коридоров Большой Палантасской Библиотеки.

В дверях своей комнаты Астинус на мгновение задержался, предварительно окинув с порога взглядом дожидавшуюся его женщину.

Расположенное в западном крыле огромной библиотеки, жилище хрониста было невелико по размеру и, подобно веем остальным помещениям здания, заставлено всевозможными книгами в самых разнообразных переплетах. Книги стояли на полках вдоль всех четырех стен, наполняя скромное пространство комнаты легким запахом пыли и тлена, — такой запах, вероятно, источают не открывавшиеся долгие годы склепы. Мебель в помещении была старинной работы, но простая: деревянные кресла покрывала искусная резьба, однако мало кто из гостей летописца назвал бы их удобными, низкий стол у окна, лишенный каких-либо украшений, стоял пустым — ни скатерти, ни книг, — только лучи заходящего солнца играли на его полированной черной поверхности. Все предметы здесь словно бы знали свои места и не противились заведенному образцовому порядку: даже дрова в камине — несмотря на то что весна подходила к концу, ночи в этом северном краю по-прежнему выдавались прохладные — были сложены аккуратным колодцем наподобие погребального костра.

Однако каким бы холодным, строгим и чистым ни было обиталище летописца, оно, казалось, лишь отражало холодную, строгую и чистую красоту женщины, которая, расположившись в кресле и сложив на коленях руки, ожидала Астинуса.

По всему было видно, что терпения Крисании Таринской занимать не приходилось, Она не вздыхала и не поглядывала на клепсидру в углу, она даже не читала, хотя Астинус был уверен, что Бертрем наверняка предлагал ей книгу, ее не интересовали немногочисленные резные украшения и безделушки, которые попадались кое-где на полках среди рукописей, — она просто неподвижно сидела в кресле с жесткой деревянной спинкой, устремив взгляд прозрачных серых глаз за окно, на кроваво-красные отблески заката, озарявшие зловещим светом повисшие над горами облака. Вид у нее был такой, словно она созерцает первый — или последний — закат над Кринном.

Она была настолько увлечена заоконным пейзажем, что даже не заметила, как в дверях появился Астинус. Тот, в свою очередь, ничем не привлекая внимания, разглядывал ее столь же пристально. В этом не было ничего необычного, ибо именно таким взглядом, проницательным и непроницаемым одновременно, удостаивал историк каждое живое существо, обитающее на Кринне. Необычным было лишь выражение жалости, глубокой потаенной печали, промелькнувшее в глубине его зрачков.

Астинус фиксировал историю. Он вел свои записи от начала начал, собственными глазами наблюдая бег времени, череду сменяющих друг друга событий и занося увиденное в свои бесчисленные книги. Он не мог предсказывать будущее — это было и оставалось уделом богов, однако он обладал редкостным прозорливым чутьем и способностью первым замечать признаки надвигающихся перемен, которые так тревожили Бертрема. Теперь он стоял на пороге своей комнаты и слышал равномерный стук водяных капель в клепсидре, — поднеси он руку к воронке, и стук прекратится, однако время неумолимо продолжит свое течение.

Вздохнув, Астинус вновь перевел взгляд на женщину, о которой много слышал, но ни разу не встречал прежде.

У нее были черные, вернее, иссиня-черные с матовым отливом волосы, похожие на гладь ночного моря. Они были зачесаны со лба назад и схвачены на затылке простым деревянным гребнем. Этот строгий стиль не очень-то сочетался с ее бледными, изящными чертами — в полутьме лицо ее казалось и вовсе фарфоровым, — несоразмерно большими глазами и выразительным абрисом бескровных губ.

Несколько лет назад, когда она была еще совсем юной, десятки слуг помогали ей расчесывать и укладывать эти густые черные волосы по последней моде, закалывая их золотыми и серебряными шпильками и вплетая в вороные пряди сверкающие драгоценности. Они красили эти высокие бледные скулы алым соком ягод и облачали юную красавицу в бледно-розовые шелка и голубой атлас. Да, она была прелестна, и поклонники не давали ей ни минуты покоя.

Ныне же она была одета в простое, хотя и сшитое из прекрасной тонкой материи белое платье, какое и полагалось носить Посвященной Паладайна. На платье не было никаких украшений, за исключением золотого пояска, охватившего тонкую талию, и свисавшего с шеи на изящной цепочке медальона Паладайна — знака Платинового Дракона. Волосы Крисании были прикрыты просторным бельм капюшоном, который усиливал бледную холодность ее неподвижного лица.

«Она похожа на мраморное изваяние, — подумал Астинус. — С одной лишь разницей: мрамор может согреться на солнце».

— Приветствую тебя, праведная дочь Паладайна, — сказал Астинус, проходя в комнату и плотно прикрывая за собою дверь.

— Приветствую тебя, Астинус, — вставая, ответила Крисания Таринская.

Она направилась через комнату ему навстречу, и Астинус удивился быстроте и почти мужской уверенности се широкого шага. Однако не только походка странным образом не соответствовала изящным чертам этой женщины — рукопожатие ее также оказалось удивительно сильным и твердым, что было вовсе не типично для палантасских женщин, которые если и обменивались с кем-то рукопожатием, то протягивали для этого лишь кончики пальцев.

— Я хочу принести свою благодарность за то, что ты согласился потратить свое драгоценное время и присутствовать на этой важной встрече в качестве третьей стороны, — спокойно сказала она. — Я знаю, как ревностно ты относишься к своей работе.

— Я не отказываю в услуге, если чувствую, что время не будет потрачено зря, — сказал Астинус, задержав ладонь Крисании в своей руке и пристально вглядываясь в ее лицо. — Однако мне не по душе то, что должно сегодня произойти.

— Почему? — Молодая женщина озадаченно посмотрела на летописца. Потом, поняв его сомнения, она улыбнулась, но улыбка вышла холодная, прибавив ее лицу не больше тепла, чем лунный свет — свежевыпавшему снегу. — Ты не веришь, что он придет, правда?

Астинус фыркнул и, выпустив руку женщины, отвернулся, словно вдруг потерял к ней всякий интерес. Он отошел от своей странной гостьи к окну и выглянул наружу, на город, белые дома которого изумительно мерцали в лучах заходящего солнца. Было, правда, в этой захватывающей картине одно исключение — здание, которое даже в полдень не отражало солнечных лучей, всегда оставаясь мрачным и неприветливым.

Именно на него был устремлен взгляд Астинуса.

Цитадель из черного камня возвышалась в самом центре сверкающего, как бриллиант, города, ее высокие минареты, недавно отстроенные при помощи неведомых магических сил, упирались прямо в небо и играли кроваво-красными бликами в лучах заката, напоминая когтистые пальцы скелета, тянущиеся ввысь из отверстой могилы.

— Два года назад он вошел в Башню Высшего Волшебства, — бесстрастно сказал Астинус, заметив, что Крисания тоже подошла к окну и встала рядом с ним. — Он вошел туда в темноте, глухой ночью, когда в небесах была только одна луна — та, что не дает света. Он прошел через Шойканову Рощу, преисполненную неодолимого ужаса, к которой не осмеливается приблизиться ни один смертный, даже кендеры обходят ее стороной. Перед ним отворились старые ворота, на чьих острых шипах до сих пор висят останки темного мага, который запер Башню страшным заклятием и спрыгнул с ее крыши прямо на ворота, став их жутким стражем. Но когда к воротам подошел он, то страж поклонился и ворота открылись от одного прикосновения, пропустив его внутрь, а затем вновь закрылись.

За два прошедших года они больше ни разу не открывались. Он не выходил наружу, а те, кого принимала Башня, не видели его внутри. И ты ожидаешь, что он придет? Сюда?

— Властелин настоящего и будущего… — Крисания пожала плечами. — Он придет, как и было предсказано.

На этот раз Астинус посмотрел на нее с некоторым уважением:

— Ты знаешь его историю?

— Конечно, — спокойно ответила жрица, тоже удостоив хрониста быстрым взглядом. Затем она снова повернулась к Башне, которая уже наполовину укрылась тенью наступающей ночи. — Хороший полководец, прежде чем ввязаться в битву, всегда изучает противника. Я знаю Рейстлина Маджере очень хорошо, настолько хорошо, что не сомневаюсь: сегодня он придет.

Крисания по-прежнему смотрела на страшную Башню. Ее подбородок слегка приподнялся, а бледные губы вытянулись в угрюмую прямую линию. Руки она держала за спиной.

Лицо Астинуса тоже переменилось, приняв выражение несколько озабоченное, в глазах появилась какая-то несвойственная ему печаль, но голос, как обычно, оставался бесстрастным:

— Ты кажешься мне чересчур уверенной в себе, праведная дочь Паладайна.

Откуда тебе это известно?

— Паладайн говорил со мной, — ответила Крисания, не отводя взгляда от Башни. — Это было во сне. Передо мной появился Платиновый Дракон и сказал, что зло, изгнанное из мира, вернулось обратно в обличий этого страшного человека, мага в черной мантии, Рейстлина Маджере. Страшная участь угрожает всем нам, и мне было поручено не допустить этого.

Пока Крисания говорила, ее мраморно-белое лицо с заострившимися чертами понемногу разгладилось, а в серых глазах вспыхнули светлые искры.

— Это будет испытанием моей веры, о котором я молилась! — воскликнула она, искоса взглянув на Астинуса. — Видишь ли, с самого детства я была готова совершить нечто значительное, небывалое, я чувствовала, что должна буду сослужить своему миру и его народам великую службу, и хотела этого. Теперь я обрела такую возможность.

Во время ее речи лицо Астинуса все более мрачнело, пока не приобрело выражения крайней суровости.

— Это сказал тебе Паладайн? — неожиданно требовательно спросил он.

Крисания почувствовала сомнение своего собеседника и, расценив его как недоверие, гневно сжала губы. Между бровями ее появилась едва заметная складка, а голос зазвучал еще сдержаннее и суше, чем в начале разговора:

— Я сожалею, что заговорила об этом, Астинус. Прошу простить меня. То, что произошло между мной и моим богом, не подлежит обсуждению. Я упомянула об этом лишь для того, чтобы убедить тебя: этот злой человек придет. Не может не прийти. Паладайн направит его сюда.

Брови Астинуса взлетели так высоко, что почти исчезли под спадавшими на лоб седеющими волосами.

— Этот «злой человек», как ты выразилась, Посвященная, служит богине столь могущественной, как и сам Паладайн, — Такхизис, Владычице Тьмы! Впрочем, я не должен был говорить «служит»… — Астинус криво улыбнулся. — Сказать о нем так, пожалуй, нельзя…

Морщинка на лбу Крисании разгладилась, а на губах снова ожила слабая улыбка.

— Добро возвращается добром, — негромко ответила она. — Зло обращается против самого себя. Добро снова победит, как это было во время Войн Копья, в битве против Такхизис и ее злых драконов. С помощью Паладайна я одержу победу над новым злом, как Танис Полуэльф одержал победу над самой Такхизис.

— Танис Полуэльф победил при помощи самого Рейстлина Маджере, — веско заметил Астинус. — Или ты предпочитаешь не вспоминать эту часть истории?

Но слова Мастера не омрачили безмятежного лица жрицы: улыбка не покинула ее губ, а сверкающий взгляд был по-прежнему устремлен за окно.

— Смотри, Астинус, — сказала она негромко, — он идет!

Солнце скрылось за вершинами далеких гор, но небо, все еще озаренное его последними лучами, сверкало багряными красками, подобно драгоценному гранату.

Вошедшие слуги проворно развели огонь в очаге и вскоре удалились. Дрова горели ровным, неслышным огнем, словно летописец приучил даже пламя хранить торжественный покой Большей Библиотеки. Крисания снова опустилась на жесткое сиденье кресла и сложила на коленях руки. Внешне она сохраняла спокойствие и бесстрастность, однако сердце ее, в предвкушении грядущей встречи, забилось чаще. Волнение ее угадывалось лишь по глазам, сверкавшим ярче обычного, — словно с драгоценного дымчатого хрусталя стерли слой пыли.

Родившись в знатной и богатой семье Тариниев Палантасских, в роду столь же древнем и славном, как сам этот город, Крисания с детства пользовалась всеми благами, какие только способны дать человеку деньги и благородное происхождение. Сообразительная, наделенная сильной волей, она могла бы вырасти строптивой и властной женщиной. К счастью, любящие родители оказались достаточно мудры, чтобы незаметно направить ее строптивый дух в безопасное русло, добившись того, что упрямство и своеволие преобразились в твердость характера и уверенность в себе. За всю свою жизнь Крисания только однажды огорчила родителей, однако этого оказалось достаточно, чтобы нанести им незаживающую рану: она отвернулась от подходящей партии, отказав красавцу жениху из рода столь же знатного, как се собственный, и посвятила себя служению забытым богам.

Все началось с проповедей Элистана, жреца, приехавшего в Палантас в конце Войн Копья. Его новая религия — вернее, старая религия — распространялась по всему Кринну со скоростью лесного пожара, так как возрожденная вера питалась теперь убежденностью, что это древние боги помогли победить злых драконов и их повелителей.

Когда Крисания впервые шла на проповедь Элистана, она была настроена весьма скептично. Молодая женщина — тогда ей едва минуло двадцать три года — была воспитана на легендах о разгневанных богах, которые обрушили на Кринн Катаклизм, швырнув с неба огненную гору, отчего пошел по всем землям гул, а священный город Истар скрылся в водах Кровавого Моря. Легенды гласили — во всяком случае, так их понимали люди, — что боги отвернулись от жителей Кринна, отказав им в милосердии и покровительстве. Крисанию привело к Элистану чистое любопытство, но у нее уже были наготове причины, по которым она не могла согласиться с его словами.

Однако, встретившись с проповедником лицом к лицу, Крисания была приятно удивлена. В то время Элистан находился в зените славы и имел огромное влияние на умы и сердца людей. Красивый, сильный, несмотря на свой возраст, мужчина, он походил на древних жрецов, которые, как гласили предания, скакали в битву бок о бок с могучим витязем Хумой. К ее собственному изумлению, вечер для Крисании начался с поиска причин, по которым она должна восхищаться жрецом, а закончила она его, стоя на коленях у ног проповедника, плача от радости и сознания собственного ничтожества. Крисания ощутила, что душа ее наконец обрела опору, надежный якорь, которого ей так недоставало.

Пророческое откровение состояло в том, что, оказывается, боги вовсе не отвернулись от люден, — это люди отвернулись от богов, требуя в гордыне своей от них того, что сам Хума снискал лишь через бесконечные лишения.

На следующий день Крисания оставила свой дом, богатство, родителей и слуг, оставила даже суженого, с которым была уже помолвлена, и перебралась в маленький холодный домишко, служивший как бы предвестием величественного Храма, который Элистан намеревался выстроить в Палантасе.

И вот теперь, два года спустя, Крисания уже была Посвященной, праведной дочерью Паладайна, одной из немногих избранных, что были признаны достойными вести юное Братство сквозь свойственные любой молодости увлечения. То, что в жилах преемников Элистана текла ретивая, свежая кровь, было весьма кстати; сам проповедник начинал понемногу сдавать, теряя свою былую энергию и силу. В настоящее время здоровье его было таково, что бог, которому он верно служил, мог в любую минуту призвать своего верховного жреца, однако, когда бы ни случилось это печальное событие, Крисания и несколько столь же молодых, как она, преемников были готовы продолжить дело Элистана.

Крисания, безусловно, понимала, что, возможно, в скором времени ей придется возглавить новое вероучение, но было ли это вершиной ее призвания? Как она сама призналась Астинусу, уже давно ее одолевали предчувствия, что судьбой ей уготовано совершить некий великий подвиг во имя своего родного мира.

Направлять Братство в его ежедневных рутинных делах, особенно теперь, когда война была закончена, казалось Крисании занятием обыденным и скучным. Денно и нощно она молилась Паладайну, прося послать ей испытание грозное и величественное. Она поклялась, что во имя служения возлюбленному божеству пожертвует чем угодно, даже самой жизнью.

И бог услышал ее.

Ждать уже оставалось недолго, и в эти последние томительные минуты ей едва удавалось сдержать волнение. Она нисколько не боялась предстоящей встречи, хотя знала, что в этом человеке сосредоточены самые могущественные силы зла, какие только существуют ныне на Кринне. Если бы родительское воспитание не сгладило ее врожденную заносчивость и спесь, то верхняя губа ее сейчас кривилась бы в презрительной усмешке: какое зло может устоять пред необоримым мечом ее веры?

Какое зло способно разбить ее сияющую броню?

Словно беспечный рыцарь на турнире, решивший, что с такими талисманами, как гирлянда цветов и шарф возлюбленной на шлеме, он не может потерпеть поражение, Крисания обратила свой взгляд к двери, с нетерпением ожидая, когда зазвучат фанфары. Вскоре дверь подалась, и руки ее, до этого спокойно сложенные на коленях, вдруг пришли в движение, и тонкие пальцы сплелись между собой.

Вошел Бертрем и отыскал взглядом Астинуса, неподвижно сидевшего в глубоком кресле у пылающего камина.

— Маг Рейстлин Маджере, — объявил Бертрем, и голос его слегка дрогнул.

Должно быть, он вспомнил о том, при каких обстоятельствах в последний раз произносил это имя. Тогда Рейстлин Маджере умирал, харкая кровью, на ступенях крыльца Большой Библиотеки.

Астинус слегка нахмурился, отметив недостаток самообладания у своего секретаря, и Бертрем ретировался так быстро, как только позволили ему могучий живот и широкая ряса.

Крисания непроизвольно задержала дыхание, но не увидела ничего определенного — лишь черная тень возникла на пороге, будто сама ночь ступила под низкую притолоку, приняв форму человеческой фигуры. Пришелец замешкался, и Астинус обратился к нему своим ровным, лишенным чувств голосом:

— Входи, старый приятель.

Тень на пороге шевельнулась, и теплый отсвет огня заиграл на матовом бархате черных одежд. Потом в складках бархата блеснули крошечные искры — это осветились серебряные нити, которыми вышиты были на ткани древние руны. Наконец тень превратилась в человека, чья фигура была целиком скрыта под черными покровами, — единственным доказательством того, что это все же человеческое существо, а не бесплотный дух, служила тонкая, страшно худая рука, высвобожденная из складок накидки и сжимавшая длинный деревянный посох.

Крисания заметила, что посох венчал хрустальный шар, вставленный в золотую оправу, сработанную в виде лапы дракона.

Когда гость вошел в комнату, Крисания почувствовала едва ли не разочарование. Она-то просила Паладайна послать ей настоящее испытание! Но какое великое зло могло быть заключено в этом человеке?

Сомнения зародились в ней в тот момент, когда она рассмотрела пришельца целиком. Это был худой, болезненного вида человек, слегка сутулящийся и опирающийся при ходьбе на массивный посох, словно без его помощи он и вовсе не мог передвигаться. Крисания знала, что Рейстлину Маджере сейчас должно быть ровно двадцать восемь лет, однако ходил он так, словно ему по меньшей мере стукнуло девяносто: походка гостя была медлительной, шаги мелкими и словно бы неуверенными.

«Разве это испытание моей веры — победить такую развалину? — с горечью обратилась она к Паладайну. — Мне даже не нужно сражаться с ним. Его разрушает изнутри собственное зло».

Между тем Рейстлин откинул на спину капюшон и, повернувшись к Крисании спиной, обратился к Астинусу:

— Приветствую тебя, Бессмертный.

— Привет, Рейстлин Маджере, — отозвался Астинус, не поднимаясь с кресла. В его голосе проскользнула насмешливо-лукавая интонация, словно он обменялся с магом одним им понятной шуткой. Затем хозяин плавно взмахнул рукой:

— Позволь мне представить Крисанию из рода Тариниев.

Рейстлин повернулся, и на этот раз дыхание Крисании судорожно сбилось.

Внезапная боль сдавила ей грудь, удушливый спазм перехватил на мгновение горло, а в кончики пальцев вонзились тысячи острых иголок. Неожиданная, похожая на озноб дрожь заставила ее еле заметно вздрогнуть. Крисания невольно вжалась в кресло и стиснула кулаки так, что острые ногти вонзились в мягкую кожу ладоней, — на нее смотрели два пылающих золотисто-желтых глаза, два жутких зерцала греха: блестящие, непроницаемые, лишенные всяческого выражения. А зрачки…

Крисания в ужасе не могла от них оторваться. Зрачки напоминали формой изящные песочные часы!

Лишь несколько мгновений спустя, поборов оцепенение, она сумела рассмотреть черты изможденного, отмеченного печатью страдания и боли лица.

Тяжелая мука терзала мага на протяжении всех семи лет — с того времени, как жесточайшие испытания Башни Высшего Волшебства изнурили его тело, опалив кожу старческой пергаментной желтизной. В своей неподвижности лицо Рейстлина напоминало железную маску' — непроницаемую, бесчувственную и жестокую, столь же неумолимую, как и лапа дракона, вцепившаяся в хрустальный шар, служивший набалдашником его посоха.

— Праведная дочь Паладайна, — негромко сказал маг, и в голосе его проскользнула тень почтения.

Крисания по-прежнему сидела, вжавшись в кресло, и не шевелилась. Казалось, это взгляд мага удерживал ее на месте — Крисания даже подумала с тревогой, уж не наложил ли он на нее какое-нибудь заклятие. Словно прочтя ее мысль, маг подошел к ней и склонился в сочувственной позе. В зрачках его отражалось пляшущее пламя очага.

— Праведная дочь Паладайна, — повторил Рейстлин Маджере, и мягкий голос мага окутал Крисанию, словно бархат сто плаща, — надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь?

На этот раз жрице почудилась в его словах насмешка. Именно этого она и ожидала, и именно к этому готовилась. Крисания поняла: то, что маг с самого начала заговорил с ней уважительно, застало ее врасплох, сбило с толка, но теперь она вполне овладела собой.

Поднявшись с кресла, в результате чего глаза ее оказались вровень с глазами мага, Крисания непроизвольно стиснула в кулаке амулет с изображением Платинового Дракона. Прикосновение к благородному металлу помогло ей совладать с собой и придало мужества.

— Я не думаю, что нам стоит терять время на ненужные церемонии, — сухо заявила она, и ее лицо вновь сделалось холодным и бесстрастным. — Мы отвлекаем Астинуса от его работы. Мне кажется, он будет заинтересован в том, чтобы мы решили наш вопрос как можно скорее.

— Не могу не согласиться, — ответил маг, слегка скривив тонкие губы, что вполне могло означать улыбку. — Я откликнулся на твою просьбу и пришел сюда.

Что за нужда заставила тебя обратиться ко мне и просить о встрече?

Крисания опять ощутила в словах мага насмешку. Привыкшая лишь к уважению и почитанию, она с трудом сдерживала нарастающий гнев. Холодно смерив собеседника взглядом, жрица сказала со всей твердостью, на какую только была способна:

— Я пришла предупредить тебя, Рейстлин Маджере, что твои злые дела известны Паладайну. Поостерегись, или он уничтожит тебя!

— Как? — перебил ее Рейстлин, и его страшные глаза полыхнули непонятным огнем. — Как он уничтожит меня?

Громом и молнией? Наводнением нош пожаром? Может быть, он швырнет еще одну огненную гору?

С этими словами он сделал шаг в сторону Крисании, но та обошла вокруг кресла и, таким образом восстановив дистанцию, встала позади него, опершись рукою о деревянную спинку.

— Ты смеешься над собственным жребием, несчастный, — сказала она с укоризной.

Губы Маджере опять скривились, но он продолжал говорить так, как будто вовсе ее не слышал.

— Элистан? — Голос его понизился до вкрадчивого шепота. — Может быть, он пошлет Элистана сразиться со мной?

Как бы отвечая самому себе, маг пожал плечами:

— Нет, конечно, нет. Все в один голос твердят, что верховный жрец светоносного Паладайна слишком утомлен — он слаб и умирает…

— Нет! — воскликнула Крисания и тут же прикусила губу, злясь на себя за то, что поддалась уловке и позволила раздразнить себя до такой степени, тго ее истинные чувства прорвались наружу. Некоторое время она молчала, стараясь снова взять себя в руки. — Пути Паладайна неисповедимы, их не следует обсуждать или подвергать осмеянию, — ледяным тоном сказала она, но в следующей фразе голос ее потеплел:

— К тому же самочувствие Элистана не должно тебя беспокоить…

— Возможно, оно заботит меня в большей степени, чем ты думаешь, — возразил Рейсшин, и Крисании вновь почудилось, что его губы насмешливо кривятся.

Кровь бешено стучала в ее висках, но Крисания ничем не выказывала волнения. Во время разговора маг двинулся в обход кресла, пытаясь приблизиться к вей, — он подошел так близко, что она физически ощутила нечеловеческий жар, исходивший от его тела, скрытого под бархатным плащом. Вслед за тем Крисания почувствовала приторно-сладкий и тем не менее приятный запах. «Этот пряный аромат дурманит и помогает ему в колдовстве!» — догадалась она. Мысль эта тут же вызвала у нее брезгливую тошноту. Стараясь справиться с ней, она стиснула в кулаке амулет Паладайна, так что края его глубоко вонзились в ее ладонь. Ловким движением она вновь отстранилась от мага.

— Паладайн явился мне во сне… — с вызовом сказала Крисания.

Рейстлин рассмеялся.

Мало кто из смертных мог похвастаться, что слышал его смех, но те, кто его действительно слышал, забыть его были уже не в силах — он начинал преследовать их в кошмарных снах. Он резал слух, как клинок — живую плоть. Добро и справедливость казались посрамленными уже потому, что смех этот был возможен.

— Что ж… — сказала Крисания, и глаза ее блеснули, как стылая сталь. — Я пыталась отвратить тебя от зла. Теперь дело богов — распорядиться твоей жизнью.

Видимо, только сейчас осознав то бесстрашие, с каким вела себя Крисания, Рейстлин, прищурив горящие глаза, пристально посмотрел на собеседницу. Затем он внезапно улыбнулся, и за его сухой улыбкой почудилась едва ли не радость, отчего Астинус, прежде молча наблюдавший эту сцену, поднялся с кресла. Тень летописца растянулась на полу и, словно вещественная преграда, разделила жрицу и мага. Рейстлин тревожно вздрогнул и, обернувшись к Мастеру, опалил его огненным взглядом.

— Поберегись, дружище, — предупредил маг. — Мне кажется, ты решил вмешаться в ход истории?

— Я никогда не вмешиваюсь в ход истории, — сказал Астинус, — и ты отлично это знаешь. Я лишь наблюдатель и летописец — что бы ни случилось, я останусь беспристрастным. Твои помыслы известны мне, как и чаяния всех тех, кто пока еще дышит. Поэтому не торопись и выслушай меня, Рейстлин Маджере, а угрозы свои можешь взять обратно. Эта женщина не только Посвященная, она — любимая дочь богов, и это не пустые слова.

— Любимая дочь богов? Но мы все — их возлюбленные чада. Или я ошибаюсь, праведная дочь Паладайна? — Рейстлин снова повернулся к Крисании, и голос его стал мягким и бархатистым. — Разве не так записано на Дисках Мишакаль? Разве не этому учит преподобный Элистан?

— Верно, — согласилась Крисания и подозрительно посмотрела на мага, не понимая, говорит ли он всерьез или насмехается.

Однако лицо его было неподвижно и серьезно, отчего жрица неожиданно дня себя подумала, что маг, пожалуй, похож сейчас на умудренного жизнью наставника.

— Да, так там сказано, — холодно улыбнулась Крисания. — Я рада, что ты знаком с тем, что записано на священных Дисках, хотя, судя по всему, это тебя ничему не научило. Не припомнишь ли, что было написано в…

Громко фыркнув, Астинус перебил ее.

— Вы злоупотребили моим временем, оторвав меня от работы, — проворчал он, поднимаясь и широкими шагами направляясь к дверям комнаты. — Позвоните в звонок и вызовите Бертрема, когда надумаете уходить. Прощай, Посвященная Паладайна.

Прощай… дружище.

Астинус открыл дверь и впустил в комнату мирную тишину библиотеки, которая словно обдала разгоряченную Крисанию приятной освежающей прохладой.

Почувствовав, что самообладание возвращается к ней, она успокоилась и выпустила из руки медальон. Церемонно поклонившись вслед Астинусу, она заметила, что и маг сделал то же самое. Дверь за хронистом затворилась, и они остались вдвоем.

Некоторое время оба молчали. Наконец Крисания почувствовала, что тело ее вновь наполнено силой Паладайна, и повернулась к Рейстлину.

— Признаться, я совершенно забыла, что именно ты и те, кто был тогда с тобой, отвоевали священные Диски. Конечно же, ты читал, что на них написано. Но как бы мне ни хотелось поговорить с тобой об этом, я вынуждена попросить, чтобы впредь, какие бы дела нас ни связывали, Рейстлин Маджере, ты говорил об Элистане с уважением. Он…

Она замолчала, потому что в этот момент худое тело мага изогнулось, словно сведенное судорогой.

Приступ жесточайшего кашля разорвал ему грудь, и, захлебываясь им, Рейстлин Маджере жадно хватал ртом воздух. Его шатало так сильно, что, не будь с ним посоха, он, казалось, непременно бы упал. Позабыв о своей вражде, Крисания машинально протянула вперед руки и, обхватив мага за плечи, прошептала целительную молитву. Ладони ее чувствовали мягкое тепло его одежд. Но не только. Тело Рейстлина судорожно вздрагивало, и Крисания почти физически ощущала терзавшую его боль. Сердце ее наполнилось состраданием и скорбью.

Однако Рейстлин резко отстранил руки Крисании. Кашель его понемногу утих, а когда к нему вернулась способность свободно дышать, Рейстлин насмешливо поглядел на жрицу.

— Не трать на меня своих молитв, праведная дочь Паладайна, — сказал он и, вытащив из кармана чистую тряпицу, отер ею губы. Когда он отнял платок, Крисания увидела на нем алые пятна крови. — Моя болезнь неизлечима. Это жертва, цена, которую я заплатил за свою волшебную силу.

— Не понимаю… — пробормотала Крисания. При воспоминании о прикосновении к теплым плечам мага пальцы ее непроизвольно шевельнулись, и она поспешно спрятала. руки за спину.

— Вот как? — язвительно удивился маг и так взглянул на нее своими желтыми глазами, словно намеревался прочитать самые сокровенные ее мысли. — А какова была цена, которую ты заплатила за свое могущество?

На щеках жрицы заиграл легкий румянец, едва заметный в свете слабеющего пламени камина. Встревоженная властным вторжением мага в самые потаенные глубины своего естества, Крисания отвернулась к окну. Над Палантасом сгустилась ночь. Серебряная луна Солинари повисла в небе тонким серпом. Красная луна — близнец Солинари — еще не взошла. Черная луна… «Где она? — неожиданно задумалась Крисания. — Неужели он ее видит?»

— Я должен идти, — хрипло сказал Рейстлин. — После приступов я становлюсь слаб, точно младенец. Мне нужно отдохнуть.

— Конечно. — Крисания ощутила, как к ней возвращаются спокойствие и уверенность в себе. Разобравшись со своими чувствами, она снова повернулась к магу:

— Благодарю тебя за то, что пришел…

— Но мы еще не закончили, — сказал Рейстлин. — Я был бы рад, если бы мне удалось доказать, что опасения вашего бога безосновательны. Ради этого я предлагаю тебе прийти в Башню Высшего Волшебства: там ты увидишь меня в окружении моих книг и поймешь, чем именно я занимаюсь. Когда ты узришь все своими глазами, твой разум успокоится. Как написано на священных Дисках, мы боимся лишь того, чего не знаем…

Он сделал шаг по направлению к Крисании. Удивленная его предложением, она замешкалась и не успела отстраниться от мага, уже оттесненная им к окну и лишенная путей к отступлению.

— Я не могу… отправиться в Башню, — запнувшись, пробормотала она — близость мага вызвала у нее легкое головокружение. Крисания попыталась обойти его, но Рейстлин выставил свой посох и загородил ей проход. Стараясь говорить как можно спокойнее, Крисания продолжила:

— Заклятия, которыми заперта Башня, не позволят никому из нас…

— За исключением тех, кого приглашаю я, — тихо перебил ее Рейстлин.

Он сложил окровавленный платок, спрятал его обратно в потайной карман плаща и, протянув руку, обхватил пальцами запястье Крисании.

— Ты отважна, праведная дочь Паладайна, — сказал он. — Ты не содрогаешься даже при моем пагубном прикосновении.

— Мой бог со мной, — гордо ответила Крисания. Рейстлин улыбнулся, и улыбка его, несмотря на зловещую бесчувственность желтых глаз, была теплой. Этой улыбки хватило бы на двоих, и Крисания поддалась ее очарованию. Маг тем временем привлек девушку еще ближе и только тогда выпустил ее руку. Прислонив посох к спинке кресла, он обхватил своими худыми ладонями ее голову поверх белой ткани капюшона. Крисания затрепетала от прикосновения его рук, но не могла ни пошевелиться, ни вымолвить слова. Она просто стояла и смотрела на него глазами, полными страха, который она не могла ни победить, ни понять.

Не отпуская ее голову, Рейстлин чуть наклонился и легко коснулся ее лба губами, с которых только что стер кровь. Крисания услышала, как он пробормотал какие-то непонятные слова, после чего опустил руки.

Освобожденная от объятия мага, она едва не упала., Тело Крисании ослабело, голова слегка закружилась. Рука ее помимо воли поднялась ко лбу, на котором саднил запечатленный след его губ.

— Что ты наделал?! — воскликнула она. — На меня нельзя наложить заклятие!

Моя вера защитит меня от…

— Несомненно, — вздохнул Рейстлин, и в голосе его послышалась печальная усталость, свойственная людям, которых постоянно недопонимают или преследуют подозрениями. — Я просто снабдил тебя печатью, которая позволит пройти через Шойканову Рощу. Этот путь не из легких… — Тут к магу снова вернулась исчезнувшая было язвительность. — Но я думаю, что вера поддержит тебя.

Накинув капюшон, маг молча поклонился Крисании, которая, не сводя с него глаз, никак не могла найти слов для достойного ответа. Затем Рейстлин нетвердой походкой направился к двери. Выпростав из-под плаща исхудавшую, как у скелета, руку, он дернул шнурок звонка. Дверь сразу же отворилась, и на пороге показался Бертрем. Быстрота его появления навела Крисанию на мысль, что Астинус, должно быть, оставил его в коридоре и тот, возможно, подслушивал разговор. Губы ее плотно сжались, и она метнула на Эстетика столь гневный и высокомерный взгляд, что бедняга тут же побледнел, хотя понятия не имел, в каком преступлении его обвиняют. На лбу у Бертрема выступили капли пота, и он отер заблестевшую лысину рукавом.

Рейстлин уже выходил из покоев Астинуса, когда Крисания неожиданно для себя самой окликнула его.

— Я… я прошу простить меня за недоверие, Рейстлин Маджере, — сказала она негромко. — И еще раз благодарю тебя за то, что ты пришел.

Рейстлин обернулся на пороге:

— А я прошу простить меня за мой дерзкий язык. Прощай, Посвященная. Если скрытое знание не устрашит праведную дочь Паладайна, то я буду ждать ее в Башне через две ночи после сегодняшней, когда Лунитари впервые покажется в небе.

— Я приду, — твердо ответила Крисания, с удовольствием заметив выражение ужаса, появившееся на лице Бертрема. Кивнув на прощание, она с напускным спокойствием оперлась на резную спинку кресла.

Но как только маг в сопровождении Бертрема вышел и за ними закрылась дверь, Крисания тут же опустилась на колени.

— О, благодарю тебя, Паладайн! — жарко прошептала она. — Я готова к испытанию. Я не подведу тебя, не подведу!

Книга первая

Глава 1

За своей спиной она слышала поступь тяжелых когтистых лап, расшвыривающих в стороны палую листву. Тика внутренне напряглась, однако не показала вида, что знает о близкой опасности, продолжая увлекать чудовище за собой. Рука ее крепко сжала рукоять меча. Сердце отчаянно колотилось. Шаги зверя слышались все ближе и ближе, уже можно было разобрать позади его хриплое дыхание. Когтистая лапа упала на ее плечо. Резко обернувшись, Тика взмахнула клинком и… выбила из рук служанки поднос, заставленный кружками с элем.

Дэзра взвизгнула и в испуге отпрянула назад. Посетители, сидевшие возле стойки, разразились хриплым смехом. Тика почувствовала, как кровь прилила к ее лицу, и оно покраснело под стать ее пышным огненно-рыжим волосам. Сердце ее продолжало отчаянно колотиться, а руки слегка дрожали, точно схватка произошла наяву, а не в ее воображении.

— Дэзра, — сказала Тика как можно спокойнее, — проворства у тебя, как у овражного гнома, да и ума не больше. Вам с Рафом следует поменяться местами. Ты будешь выносить помои, а ему я позволю подавать на стол!

Дэзра, собирая глиняные черепки, которые валялись в огромной луже эля, словно острова, посмотрела на нее снизу вверх.

— Так и сделаем! — в сердцах воскликнула служанка, швыряя собранные осколки обратно на пол. — Сама подавай да обслуживай! Илитеперь это ниже твоего достоинства, Тика Маджере, Героиня Копья?

Ошпарив Тику возмущенным взглядом, Дэзра поднялась с пола и, пинком отшвырнув чудом уцелевшую кружку, выбежала из таверны. Распахнутая ею дверь с силой врезалась в стену. Тика поморщилась, заметив на полированном дереве свежую царапину. Ей захотелось крикнуть вослед служанке пару резких слов, но она вовремя прикусила язык, прекрасно зная, что впоследствии пожалеет о том, что не сдержала свой гнев.

Дверь осталась открытой, и сквозь нее в зал проник закатный свет солнца, уже давно перевалившего зенит и теперь медленно спускавшегося к горизонту.

Рубиново-красные блики заиграли на свежеотполированном дереве стойки и отразились от граней стеклянных бокалов и кубков. Красные отсветы вечернего солнца не обошли и поверхность огромной лужи, но ярче всего они засверкали в медно-рыжих волосах Тики, тут же превратив их в пламенеющее золото. Увидев ее такой, посетители притихли и оборвали смех, при этом во многих взглядах читалось откровенное вожделение. Разумеется, Тика не могла этого не заметить.

Устыдившись своего внезапного гнева, она выглянула в окно и увидела Дэзру, которая стояла, прислонясь к дереву и вытирая глаза кончиком фартука. Между тем в таверну вошел очередной посетитель. Он закрыл за собой дверь, отрезав поток золотисто-красного солнечного света, и зал снова погрузился в прохладные вечерние сумерки.

Тика быстро провела рукой по глазам. «Во что я превращаюсь?» — спросила она сама у себя с запоздалым раскаянием. В конце концов в том, что произошло, Дэзра была нисколько не виновата. Виноваты были те ужасные переживания, которые с недавних пор не давали ей покоя. Иногда ей казалось, что было бы лучше, если б где-то поблизости снова появились драконы, с которыми можно было бы сразиться.

«По крайней мере, тогда я знала, чего боюсь, и могла биться с источником страха вот этими руками! Но как я могу победить то, чему не способна подобрать даже имени?» — думала она.

Громкие голоса посетителей, требующих эля и снеди, отвлекли ее от мрачных мыслей. Она вновь вернулась в реальность, где слышался гомон и грубый смех, от которого слегка вздрагивали стены таверны «Последний Приют».

— «Вот к чему я вернулась. — Тика шмыгнула носом и утерла его тряпкой, что лежала под рукой на стоике. — Мой дом здесь. Эти люди — прекрасны, добры и приветливы, как свет заходящего солнца. Меня окружают дружба и человеческая любовь, вокруг слышатся простые и знакомые с детства звуки: смех, звон посуды, хлюпанье лакающей собаки…»

Лакающей собаки! Как бы не так! Тика застонала и, как была, с тряпкой в руке, выбежала из-за стойки.

— Раф! — воскликнула она, в отчаянии глядя на овражного гнома.

— Эль пролить. Моя убирает, — вытирая рот рукавом, приветливо отозвался гном.

Завсегдатаи таверны рассмеялись, однако среди посетителей было несколько незнакомцев, которые смотрели на гнома с нескрываемым отвращением.

— Возьми тряпку и вытри, — прошипела Тика сквозь зубы и одарила посетителей извиняющейся улыбкой.

Она швырнула Рафу тряпку, но, к огорчению своему, увидела, что поймавший ее гном даже не пытается применить тряпку по назначению. На лице его, вслед за недоумением, появилась гримаса мучительного раздумья.

— Что моя делать с это?

— Вытри то, что пролито! — сердито пояснила Тика, пытаясь при этом загородить гнома от глаз посетителей своей широкой юбкой.

— О, моя это не надо, нет, — торжественно заявил Раф. — Я не пачкать такой чистый тряпка. Он возвратил тряпку Тике и, вновь опустившись на четвереньки, принялся вылизывать с пола разлитый эль, который уже успел смешаться с землей, нанесенной на подошвах посетителями.

Чувствуя, как зарделись от стыда ее щеки, Тика наклонилась, схватила овражного гнома за воротник и, безжалостно встряхнув, рывком поставила на ноги.

— Возьми же тряпку! — велела она яростным шепотом. — Из-за тебя посетители теряют аппетит! Когда закончишь, вытри стол у камина. Я жду друзей… — Тика осеклась, чувствуя тщетность дальнейших наставлений.

Раф смотрел на нее широко раскрытыми глазами, не в силах усвоить чрезмерно сложные для него указания. Среди прочих овражных гномов он был приятным исключением: проработав в таверне всего несколько недель, он уже научился считать до трех (редко кто из его собратьев мог прибавить один к одному) и отмылся до такой степени, что от него почти не пахло. Столь выдающееся умственное достижение, в соединении с необычайной для овражного гнома чистотой, могло бы сделать его королем над своим народом, однако притязания Рафа никогда не простирались так далеко. Он не знал ни одного короля, которому жилось бы так хорошо, как ему: если он был достаточно проворен, то ему удавалось «убрать» разлитый по неосторожности эль; кроме того, в его обязанности входило «выносить» помои. Словом, способности Рафа все же были ограничены, и Тика ясно ощутила, что вплотную приблизилась к их пределам.

— Я жду друзей… — продолжила было она, но вновь передумала. — Ладно, оставим это. Просто вытри эту лужу тряпкой! — велела Тика со всей суровостью, на какую только была способна. — Потом подойдешь ко мне, и я объясню, что делать дальше.

— Моя нельзя пить? — с трогательным простодушием удивился Раф, но тут же смирился, перехватив яростный взгляд Тики. — Хорошо.

Покорно вздохнув, он вооружился тряпкой и стал возить ею из стороны в сторону, бормоча себе под нос что-то невнятное о том, как пропадает «добрый эль». Следом он собрал осколки глиняных кружек и некоторое время сосредоточенно размышлял над ними, после чего ухмыльнулся и засунул осколки в карман курточки.

Тика хотела было поинтересоваться, на что они могут сгодиться, однако решила обойтись без вопросов. Вернувшись к стойке, она принялась наполнять новые кружки, старательно делая вид, будто не замечает, что овражный гном неловко порезался об один из осколков. Раф оставил работу, выпрямился на коленях и застыл, глядя на стекающую по пальцам кровь.

— Ты… гм-гм… не видел Карамона? — небрежно спросила Тика у овражного гнома.

— Не… — Раф вытер окровавленную руку о волосы. — Но моя знать, куда его искать. — Он с готовностью поднялся на ноги. — Моя пойти?

— Нет! — хмуро остановила его Тика. — Карамон дома.

— Моя не думать так, — сказал Раф, глубокомысленно качая головой. — Не после того, как солнце сесть…

— Он дома! — рявкнула Тика столь грозно, что гном отшатнулся от нее в легком испуге.

— Хочешь побить заклад? — упрямо пробормотал Раф, однако так, чтобы Тика не расслышала, — в последние дни темперамент Тики стал просто огненным, под стать ее рыжим волосам.

К счастью овражного гнома. Тика его не расслышала. Составив кружки с брагой на поднос, она направилась через зал к компании эльфов, которые разместились за большим столом у самой двери.

«Я жду друзей… — тупо повторила Тика про себя. — Дорогих друзей». Еще недавно она была бы бесконечно рада возможности снова увидеть Таниса и Речного Ветра. Теперь же… Тика вздохнула и стала разгружать поднос, не вполне отдавая себе отчет в том, что она делает: в это время она мысленно молилась всем добрым богам, чтобы друзья, приехав, уехали как можно быстрее. Лишь бы быстрее уехали!

Если они останутся, если они узнают..!

При мысли об этом сердце Тики словно куда-то провалилось, а нижняя губа и подбородок по-детски задрожали. Если они останутся и обо всем узнают, это будет конец. И к гадалке не ходи. Ее жизнь будет кончена.

Настигшая мука на этот раз оказалась сильнее Тики — скрыть ее она была не в состоянии. Поспешно составив на стол последнюю кружку, Тика, смаргивая слезы, торопливо покинула эльфов. Она не заметила озадаченных взглядов, которыми обменялись между собой посетители, заглянув в свои кружки, — Тика совсем позабыла, что эльфы заказывали вино.

Слезы застилали все вокруг — сейчас Тика думала только о том, как бы добраться до кухни, где она сможет поплакать, сколько душе угодно: там ее никто не увидит. Эльфы тем временем оглядывались по сторонам в поисках другой служанки, а Раф, довольно хрюкнув снова встал на четвереньки и принялся быстро вылизывать то, что еще осталось на полу.

Танис стоял у подножья небольшого холма и смотрел вперед, на прямую и длинную глинистую дорогу, взбиравшуюся наверх и скрывавшуюся за пригорком.

Женщина, которую он сопровождал, а также их лошади остались чуть позади. И ей, и лошадям необходим был отдых, хотя бы небольшая передышка, однако врожденная гордость не позволяла женщине произнести ни единого слова жалобы. Сегодня она даже задремала в седле и упала бы, не поддержи ее вовремя Танис сильной рукою.

Только будучи уличенной в крайней усталости, она смирила свое желание поскорее достичь цели и не стала возражать, когда Танис отправился разведать впереди дорогу, а ее оставил с лошадьми. Он помог спутнице спешиться, и теперь, обернувшись со склона холма, увидел, как она располагается в густом кустарнике.

Танис ни за что не оставил бы ее одну, если бы не чувствовал, что идущие по их следам твари остались далеко позади. Поспешность, с которой он подгонял лошадей, оправдала себя, хотя в результате и кони, и люди совсем выбились из сил. Танис надеялся, что ему удастся сохранить изрядное преимущество перед преследователями до тех пор, пока он не сдаст свою спутницу с рук на руки единственному человеку на Кринне, который в состоянии ей помочь.

Сегодня они выступили в путь на рассвете, спасаясь от ужаса, пытавшегося настичь их с тех самых пор, как они покинули Палантас. Что это было на самом деле, Танис не знал, хотя во время войны он навидался всякого и не раз вступал в битву с темными чудовищами. Но настигавшая их напасть была ему неизвестна, и это особенно пугало. Ему ни разу не удалось увидеть эту тварь — только в самом начале пути, когда она подобралась совсем близко, боковое зрение иногда улавливало мелькающую в лесном полумраке неясную тень. Танис был готов поклясться, что женщина тоже чувствовала присутствие чудовища, но она ни разу не обмолвилась об этом. Скорее всего, преодолевать страх ей помогает непомерная гордость.

Как бы там ни было, Танис чувствовал себя неспокойно: во-первых, ему не следовало оставлять женщину одну, но что еще хуже, совсем ни к чему было попусту тратить драгоценное время. Весь его опыт и воинское чутье отчаянно Протестовали против подобного расточительства, однако он во что бы то ни стало должен был кое-что сделать, и сделать это в одиночестве. Предложи ему кто-нибудь поступить иначе, он посчитал бы это святотатством.

Сейчас Танис стоял на склоне холма и призывал на помощь все свое мужество, чтобы наконец взойти на него. Всякий, кто увидел бы его в эти минуты, подумал бы, что полуэльф идет на битву с чудовищным людоедом, однако это было не так — Танис возвращался домой. За холмом раскинулась его родная долина, и он одновременно желал и страшился увидеть ее.

Солнце уже перевалило за полдень и теперь медленно катилось к горизонту.

Танис знал, что темнота застигнет его раньше, чем он доберется до таверны, и это тревожило его, потому что ходить по дорогам ночью было опасно. Однако здесь его кошмарное путешествие должно было закончиться. Он передаст женщину в надежные руки, а сам продолжит путь в Квалинести. Но сначала ему нужно подняться на холм, как бы труден ни казался этот подъем.

Танис тяжело вздохнул и, надвинув на голову зеленый капюшон плаща, пошел вверх по дороге.

На вершине холма недалеко от дороги лежал огромный, покрытый мхом валун.

При виде его на Таниса нахлынул поток воспоминаний, и он закрыл глаза, чувствуя под веками щекочущее жжение непрошеных слез.

— Дурацкое путешествие! — словно наяву, эхом отозвался в его голове голос гнома. — В жизни большей глупости не совершал!

Флинт! Мой старый друг!

«Я не могу идти дальше, — подумал Танис. — Мне не дадут здесь покоя воспоминания. Почему я вообще согласился вернуться? Разве что-то еще дорого мне в этом краю… кроме боли старых ран? Моя жизнь наконец вошла в колею. Теперь я успокоился и чувствую себя почти счастливым. Почему… зачем я обещал им, что вернусь?»

Танис открыл глаза и вновь посмотрел на мшистый камень. Больше двух лет назад — этой осенью исполнится ровно три года — он вот так же поднялся на гребень холма и встретил здесь своего старого приятеля, Флинта по прозвищу Огненный Горн. Гном сидел на камне, строгал ножом чурбачок и, как обычно, ворчал на весь белый свет. Эта встреча как раз и положила начало событиям, которые сотрясли Кринн и привели к Войнам Копья, завершившимся страшной битвой, — тогда грозная Такхизис. Владычица Тьмы, была низвергнута обратно в Бездну, а Повелители Драконов лишились былого могущества, «Да, теперь я герой», — подумал Танис, печально оглядев свои роскошные доспехи: нагрудник Соламнийского Рыцаря, зеленую шелковую перевязь, служившую отличительным знаком Неистовых Бегунов — прославленного легиона эльфийского народа, медальон Хараса — высшую награду союза гномьих племен и прочие регалии.

Никто на всем Кринне — ни человек, ни эльф, ни эльф-полукровка — не был еще удостоен столь высокой чести. Тут, впрочем, скрывалась и некая злая ирония: он, который всю жизнь терпеть не мог доспехи, теперь вынужден был постоянно ходить в броне — к этому обязывало его высокое положение. Вот бы посмеялся над ним старый гном!..

— Герой — голова с дырой! — Танис будто наяву услышал, как Флинт насмешливо фыркнул. Увы, гном был уже два года как мертв. Он скончался на руках у Таниса той страшной весной.

— Бороду-то зачем отрастил? — Насмешливый голос, звучавший в голове Таниса, был почти реален. Такими словами приветствовал его Флинт три года назад, когда они встретились на вершине этого холма. — Решил вконец себя изуродовать…

Танис улыбнулся и почесал бороду. Это был главный, перво-наперво бросающийся в глаза признак принадлежности полукровки к человеческой расе — ни один эльф на Кринне не мог отрастить бороды.

«Флинт прекрасно знал, для чего я отпустил бороду, — подумал Танис, с нежностью глядя на согретый солнцем валун. — Он знал меня лучше, чем сам я знаю себя. Ему было открыто то, что творится в моей душе, и он догадывался об уготованных мне горьких уроках».

— Что ж, жизнь преподала мне свои уроки, — чуть слышно признался Танис товарищу, который был с ним только в воспоминаниях. — Я запомнил их. Флинт.

Но… о, какими же горькими они оказались!

Ноздри Таниса защекотал запах дыма. Запах этот, вместе с косыми лучами повисшего над горизонтом солнца и прохладой весеннего вечера, напомнил ему, что впереди его ожидает неблизкий путь, который еще предстоит пройти. Полуэльф посмотрел на долину, где прошли годы его суровой и чудесной юности, — под ним расстилалась Утеха.

В последний раз он видел этот городок осенью. Растущие в долине деревья были охвачены пожаром багряно-желтой листвы, однако и краски осени бледнели в сравнении с малиново-красными пиками Харолисовых гор и лазурной синевой небес, как в зеркале отражавшихся в безмятежных водах озера Кристалмир. Долина была укрыта туманной дымкой от печей, где выжигался древесный уголь, и домашних очагов мирного городка, приютившегося в ветвях могучих валлинов. Тогда они с Флинтом молча смотрели, как в окнах, отчасти заслоненных густой листвой деревьев-великанов, один за другим вспыхивают огоньки лучин и масляных коптилок. Утеха — город на деревьях — был одним из самых красивых мест на Кринне.

На миг панорама прежнего города появилась перед мысленным взором полуэльфа так же отчетливо, как и два с лишним года назад, а еще через мгновение все смазалось и померкло. Тогда была осень, а нынче стояла прозрачная весна. Дым домашних очагов никуда не исчез, но поднимался он теперь из труб домов, выстроенных на земле. Зелень деревьев по-прежнему радовала глаз, но Танису казалось, что она лишь подчеркивает черные шрамы, выжженные на этой, некогда благословенной земле. Даже всевластное время не сможет стереть их с лица этого волнующе прекрасного уголка Кринна, несмотря на то что кое-где на черных проплешинах виднелись взрытые плугом свежие борозды.

Танис покачал головой. Многие считали, что после того, как в Нераке был разрушен мрачный храм Такхизис, война закончилась. Люди спешили поскорее распахать черную землю, опаленную страшным огнем драконов, и забыть о былом ужасе.

Потом Танис перевел взгляд на огромное пятно выжженной земли, черневшее в самом центре городка. Здесь уже ничто не сможет расти. Никакому плугу не удастся вспахать землю, спекшуюся от жара и обильно политую кровью невинных жертв, растерзанных страшными ордами Повелителей Драконов.

Танис мрачно улыбнулся. Он догадывался, как эта отметина мозолит глаза и как раздражает тех, кто стремится поскорее предать прошлое забвению. Лично он был рад, что знак сохранился. Он хотел бы, чтобы черная прогалина осталась здесь навсегда.

Затем Танис негромко повторил слова, которые произнес Элистан на торжественной церемонии, посвящая Башню Верховного Жреца памяти погибших здесь рыцарей.

— Мы должны помнить о них, иначе — как не раз уже бывало прежде — нас поразят благодушие и беспечность и зло снова вернется в наш мир.

«Если уже не вернулось», — мрачно добавил про себя Танис. Обдумывая эту печальную мысль, он развернулся и начал быстро спускаться с холма обратно — туда, откуда пришел.

* * *

Таверна «Последний Приют» была переполнена. Жителям Утехи война принесла смерть и лишения, однако наступление мира обернулось для них, благодаря запустению соседних земель, таким стремительным, процветанием, что кое-кто уже заводил речи о том, будто «война была не такой уж плохой штукой». С давних пор Утеха помещалась на перекрестке дорог, пролегавших через Абанасинию, однако до войны чужестранцы встречались туг не часто. Гномы, за исключением нескольких отщепенцев вроде Флинта, замкнуто жили в горах, в своем пещерном Торбардине, или заперлись под холмами, не желая иметь ничего общего с остальным миром.

Точно так же вели себя и эльфы, обитавшие в прекрасных землях Сильванести, расположенных на восточном краю Ансалонского континента, и в не менее прекрасном Квалинести, к юго-западу от этих мест.

Война все изменила. Эльфы, гномы и люди, сорванные с насиженных мест, странствовали теперь повсюду, в свою очередь открывая для путешественников и торговцев собственные исконные земли. Как ни странно, для того чтобы. между столь различными народами возникло это, пусть еще довольно хрупкое единение, потребовалось чуть ли не поголовное их уничтожение.

Таверна «Последний Приют», известная среди путешественников в первую очередь благодаря отличной выпивке и картофелю со специями, непревзойденным мастером в изготовлении которого был и оставался Отик, сделалась еще более популярной. Выпивка по-прежнему заслуживала всяческих похвал, картофель, несмотря на то что сам Отик удалился от дел, был все так же вкусен, однако главный секрет успеха заключался вовсе не в этом. Прославили таверну Герои Копья — так называли их в народе, — которые в былые времена частенько захаживали сюда на огонек.

Отик, хозяин таверны, прежде чем отправиться на покой, всерьез раздумывал, не повесить ли над большим столом у камина табличку с надписью «Здесь пил с друзьями Танис Полуэльф», однако Тика самым решительным образом воспротивилась этому. (При одной мысли о том, что Танис однажды увидит эту хвастливую вывеску, у нее от стыда вспыхивали щеки и уши.) В конце концов Отик не без сожаления отказался от своей затеи, однако, благодаря образовавшемуся избытку свободного времени, он никогда не упускал случая лишний раз повторить перед посетителями историю о том, как женщина с сияющим жезлом, явившаяся из племени варваров, спела здесь свою странную песню и вылечила от ран Хедерика Теократа. тем самым впервые подтвердив существование древних добрых богов.

Тика, взвалившая на себя хлопоты по управлению таверной и постоялым двором после «отставки» Отика, надеялась вскоре скопить достаточно денег, чтобы выкупить дело у хозяина, однако сегодня ею владела иная мысль. Тика очень надеялась, что хотя бы сегодня Отик воздержится от пересказа набившего оскомину предания. Впрочем, этим ее тайные желания не ограничивались.

Компания эльфов, спешащих из Сильванести на похороны Солостарана Беседующего-с-Солнцами, владыки земель Квалинести, остановилась на постоялом дворе, и теперь они не только подначивали Отика рассказать эту байку, но и сами, хлебнув винца, наперебой вещали о приходе Героев в их земли, которые они освободили от злого дракона по имени Циан Кровавый Губитель.

Отик слушал их хмельное щебетание и украдкой бросал в сторону Тики косые взгляды: он знал, что Тика была одним из Героев, освободивших Сипьванести, и его здорово подмывало поделиться с эльфами этой эффектной новостью. Но Тика, свирепо тряхнув рыжими кудрями, принудила его к досадному молчанию. Поход в Сильванести она никогда не вспоминала и ни с кем не соглашалась его обсуждать.

Денно и нощно она молилась о том, чтобы кошмарные воспоминания об этой истерзанной стране изгладились из ее памяти.

Поэтому теперь она больше всего на свете хотела, чтобы эльфы заговорили о чем-нибудь другом. В последнее время ее стали преследовать иные кошмары, и у нее не было желания присоединять к ним мучительные видения прошлого.

— Пусть они явятся и тут же уйдут, — негромко сказала она, обращаясь к самой себе и к любому из богов, который пожелал бы ее сейчас услышать.

Испустив последний луч, солнце скрылось за горизонтом. В таверну приходили все новые и новые посетители, и каждый требовал еды и вина. Тика извинилась перед Дэзрой — в конце концов, они были подругами и пролили вместе немало слез, — и теперь обе женщины усердно хлопотали, с завидным проворством носясь из кухни к стойке, а от стойки — к столам. Несмотря на заботы, Тика вздрагивала каждый раз, когда открывалась входная дверь, и не забывала раздраженно морщиться, если вдруг голос увлекшегося Отика перекрывал стук кружек и монотонный гомон посетителей.

— …Как сейчас помню, стояла чудная осенняя ночь, и у меня было больше хлопот, чем у инструктора шагистики в драконьей армии.

Эта реплика Отика всегда вызывала смех у тех, кто ее слышал, Тика же на нее тихо скрипела зубами. Толстяк отыскал себе благодарных слушателей и разошелся не на шутку — остановить его уже было невозможно.

— Таверна тогда располагалась в кроне огромного валлина, как, впрочем, и остальные дома нашего славного городка, пока его не разрушили драконы. О, как он был чуден, наш город!..

Отик вздохнул и театральным жестом смахнул слезу. Из примолкшей группы слушателей вырвался сочувственный шепоток.

— Где был я в это время? — Отик трубно высморкался — это тоже было предусмотрено сценарием. — Я был на своем посту, за стойкой, и тут дверь отворилась…

Дверь отворилась. Это выглядело так эффектно, что, казалось, было подстроено нарочно. Тика отбросила с покрытого испариной лба прядь рыжих волос и выжидающе посмотрела в сторону входа. Зал окутала внезапная тишина. Тика непроизвольно сжала кулаки с такою силой, что ногти впились ей в ладони.

В дверях стоял человек столь высокого роста, что при входе ему пришлось наклониться, дабы не задеть головой притолоку. Волосы его были темны, а лицо имело выражение суровое и мрачное. Несмотря на то что он был закутан в меха, поза и уверенная походка свидетельствовали о его немалой физической силе.

Словно оценивая каждого посетителя, гость окинул помещение цепким настороженным взглядом. Впрочем, взгляд этот скорее всего был чисто машинальным, потому что стоило гостю встретиться глазами с Тикой, как угрюмое лицо его сразу оттаяло, а на губах заиграла улыбка. В приветственном жесте человек развел в стороны могучие руки.

Мгновение Тика колебалась, но все же не смогла совладать с радостью, полыхнувшей в ее груди при виде старого друга. Одновременно она испытала легкий приступ ностальгии по былым временам. Протолкавшись сквозь толпу, Тика бросилась в его объятия.

— Речной Ветер, друг мой! — жалобно прошептала она.

Обняв Тику, Речной Ветер без усилий, словно ребенка, приподнял ее. Толпа разразилась приветственными криками, одобрительно стуча по столам донцами кружек.

Посетители не могли поверить своему счастью: перед ними стоял один из Героев Копья собственной персоной, словно это предание Отика принесло его на своих крыльях в полутемную таверну. В их глазах он был не обычным человеком а жителем волшебной страны сказок и мифов! Словом, зрители были покорены чудесным совпадением.

И гость не разочаровал их. Выпустив Тику из своих объятий, богатырь сбросил с плеч меховой плащ, и все увидели на нем мантию Верховного Вождя жителей Равнин. Она была сшита из угловатых полосок меха и выделанной кожи, каждая из которых обозначала одно из племен жителей Равнин, находившихся под властью этого человека. Он казался постаревшим и озабоченным в сравнении с тем, каким Тика запомнила его при последней встрече. От солнца и непогоды лицо его обветрилось и сделалось бронзово-красным, однако в глубине глаз таился спокойный свет, говоривший о том, что человек этот обрел наконец мир и покой, которые так упорно искал несколько лет назад.

Тика почувствовала подступивший к горлу комок и быстро отвернулась в сторону.

— Тика, — нежно сказал Речной Ветер. В речи его явственно звучал акцент, который после двухлетней жизни со своим народом стал куда заметнее. — Рад снова видеть тебя здоровой и столь же прекрасной, как прежде. Где Карамон? Я заехал ненадолго… Эй, что случилось?!

— Ничего, ничего, — торопливо заверила Тика и, встряхнув огненно-рыжими волосами, сморгнула с глаз слезы. — Идем, я приготовила тебе место у огня.

Должно быть, ты устал и проголодался.

Она повела его через зал, о чем-то без умолку болтая и не давая ему вставить хоть словечко. Сопровождавшая Речного Ветра толпа невольно помогала ей, отвлекая легендарного героя посягательствами на целостность его мехового плаща, попытками обменяться с ним рукопожатием (кстати сказать, среди жителей Равнин этот обычай считался варварским), а также предложениями немедленно выпить за знакомство.

Стоически перенося этот кошмар, Речной Ветер шагал вслед за Тикой к столику, придерживая у бедра дивный меч эльфийской работы. Лицо его стало еще угрюмее, чем в момент появления, и окна все чаще привлекали к себе его тоскующий взгляд, словно ему уже было невмоготу оставаться в этом людном, шумном и душном помещении. Тика, зная его пристрастие к вольным просторам и свежему воздуху, ловко оттеснила в сторону наиболее восторженных и бесцеремонных завсегдатаев таверны и усадила друга за отдельный столик возле самого очага, рядом с кухонной дверью.

— Я сейчас вернусь, — сказала она и, улыбнувшись, юркнула в кухню прежде, чем Речной Ветер успел открыть рот.

На другом конце зала снова зазвучал голос Отика, то и дело прерываемый громким стуком: недовольный тем, что его рассказ был прерван в самом интересном месте, Отик, пытаясь восстановить порядок, стучал по полу своей тростью — самым страшным оружием, оставшимся в Утехе. Хозяин таверны прихрамывал на одну ногу, и об истории своей хромоты любил рассказывать ничуть не меньше. По его словам выходило, что он был ранен в дни падения города, когда в одиночку отбивался от наступающей армии драконов.

Тика схватила в кухне тарелку с картофелем и вернулась в зал, по пути удостоив Отика осуждающим взглядом. Ей была известна прискорбная правда о том, при каких обстоятельствах Отик повредил ногу: это произошло, когда его вытаскивали из подпола, где он прятался от нападавших чудовищ. Впрочем, Тика никогда и никому не рассказывала об этом. В глубине души она любила старого болтуна как родного отца. Он взял ее к себе, когда она осталась круглой сиротой, вырастил и дал ей возможность честно трудиться, ибо в противном случае она была бы вынуждена зарабатывать себе на жизнь воровством. Кроме того, обычно бывало вполне достаточно просто намекнуть Отику, что она знает, как все случилось на самом деле, — как правило, этого было довольно, чтобы Отик окончательно не заврался.

Когда Тика снова вошла в зал, посетители вели себя на удивление тихо, так что у нее появилась возможность спокойно поговорить со своим старым другом.

— Как поживают Золотая Луна я ваш сынишка? — заметив на себе испытующий взгляд. Спросила она наигранно беспечно.

— Чудесно — они шлют тебе свою любовь, — негромко ответил Речной Ветер своим глубоким голосом. — Мой сын… — в глазах его блеснула гордость, — ему всего два года, но он уже вот такого роста, — он показал рукой, какого именно, — и на коне сидит получше многих воинов.

— Я думала, Золотая Луна приедет вместе с тобой, — сказала Тика с легким вздохом, который, однако, не предназначался для ушей вождя.

Рослый варвар выдержал паузу, а потом, глядя на Тику со странным выражением темных глаз, ответил:

— Боги подарили нам еще двоих.

— Двоих? — Тика сначала не поняла, но тут же ее осенило. — Двойня! — воскликнула она радостно. — Как Карамон и Рейст…

Тика прикусила губу.

Нахмурившись, Речной Ветер начертал в воздухе магический знак, отводящий беду.

Тика вспыхнула и потупилась. В ушах у нее шумело, и от духоты немного кружилась голова. Сглотнув горькую слюну, она через силу продолжила расспросы о Золотой Луне и некоторое время даже выслушивала ответы.

— …В наших краях по-прежнему мало жрецов, — говорил Речной Ветер. — Многие, очень многие уже обратились в новую веру, но свет ее еще не до конца озарил нашу землю. Луна немало делает во благо новой веры, мне кажется порой, что она чересчур устает, и тем не менее она хорошеет с каждым днем. А у детей, у обеих наших малюток, такие же золотистые волосы, как у нее…

Дети… Тика печально улыбнулась. Увидев выражение ее лица, Речной Ветер прервал рассказ. В молчании он доев картофель, затем отодвинул от себя тарелку.

— Поверь, я счастлив видеть тебя и очень рад нашей встрече, — сказал он, — но я не могу остаться здесь надолго. Я должен быть вместе со своим народом.

Когда я увижу Кара…

— Сейчас проверю, готова ли для тебя комната. — Тика поспешно вскочила, задев при этом стол, отчего вино из кружки Речного Ветра выплеснулось через край. — Этот овражный гном давно уже должен был все приготовить. Не иначе как маленький негодяй просто где-то завалился спать…

Она порскнула вон из зала, но подниматься наверх в комнату не стала. Выйдя на улицу через черный ход, она остановилась у дверей кухни и почувствовала, как прохладный ночной ветерок обласкал ее пылающие щеки. Глаза Тики всматривались в темноту.

— Пусть он уедет! — прошептала она. — Пожалуйста…

Глава 2

Пожалуй, больше всего Танис боялся увидеть таверну «Последний Приют».

Тогда, чудной осенью три года назад, все началось именно здесь. Сюда он, Флинт и неунывающий кендер Тассельхоф Непоседа пришли той осенней ночью на встречу со старыми друзьями. Здесь его мир перевернулся вверх тормашками, да так никогда и не выровнялся.

Однако, чем ближе полуэльф приближался к постоялому двору, тем слабее становились его страхи. Все вокруг переменилось так сильно, что Танису казалось, будто он очутился в каком-то незнакомом месте, а не на родине, которая накрепко запечатлелась в его памяти прежней милой Утехой. Город располагался теперь на земле, а не на ветвях гигантских валлиновых деревьев, В нем появилось много новых построек, особенно гостиниц и постоялых дворов, в которых могли бы разместиться все гости Утехи — торговцы и путешественники, в огромном количестве странствующие из конца в конец по всему континенту. Шрамы недавней войны, как и память о ней, были тщательно спрятаны, скрыты подальше от глаз.

А вот и «Последний Приют». Дверь таверны распахнулась, и прямо под ноги коня легла узкая дорожка желтоватого света — словно приглашение войти. Из таверны донеслись голоса и смех, и воспоминания снова тяжелой волной окатили Таниса, отчего он невольно втянул голову в плечи.

К счастью, перед ним была цель его путешествия, так что на воспоминания просто не оставалось времени. Навстречу гостям из конюшни выбежал мальчишка и проворно подхватил коней под уздцы.

— Покорми и напои, — велел Танис, устало спешившись и бросив мальчишке мелкую монету. Он повел плечами, разминая затекшие мускулы, и добавил:

— Мне понадобится свежая лошадь. Мое имя — Танис Полуэльф.

Глаза конюха широко раскрылись. Он и без того был покорен блестящими доспехами и плащом полуэльфа, но имя легендарного рыцаря его добило.

— Д-да, господин… — запинаясь, пробормотал мальчуган. Очевидно, до этого ему еще ни разу не приходилось разговаривать с героями. — Л-лошадь ждет, господин. П-п-привести?

— Нет, — улыбнулся Танис. — Сначала я был бы не прочь подкрепиться. Пусть конь будет готов через два часа.

— Через д-два часа. Слушаюсь, господин. Благодарю, господам. — Часто кивая, мальчуган крепко стиснул поводья, которые Танис вложил в его бесчувственную ладошку.

Он так и стоял бы, разинув рот и восторженно глазея на полуэльфа, если бы конь не потянул его к пахнущему овсом стойлу с такою силой, что он едва не упал. Только тогда конюх опомнился и повел лошадь к конюшне.

Когда мальчишка скрылся в темноте, Танис повернулся к своей спутнице и помог ей сойти на землю.

— Похоже, ты сделан из железа, — заметила женщина. — Неужели ты и вправду собираешься выехать уже сегодня ночью?

— Честно говоря, госпожа, у меня ноет и стонет каждая косточка, — признался Танис и неловко замолчал. В присутствии этой женщины ему не удавалось чувствовать себя естественно.

В свете окон и полуоткрытой двери таверны Танис вгляделся в лицо спутницы.

Оно было усталым и измученным: запавшие глаза, ввалившиеся щеки. Ступив на землю, женщина пошатнулась, и Танис быстро подставил руку, чтобы она смогла на нее опереться. Она так и сделала, однако, как только ощутила, что ноги ее твердо чувствуют опору, вежливо, но твердо отстранила руку полуэльфа и без видимого интереса огляделась по сторонам.

Каждое движение давалось затекшему телу Таниса с заметным трудом, и он легко мог представить, что чувствует его спутница, непривычная к длительным физическим нагрузкам и трудностям дальнего пути. Он восхищался ее мужеством. За все время долгого и опасного путешествия она ни разу не пожаловалась на усталость, стараясь ни в чем не отставать от своего провожатого и строго следуя всем его наставлениям и указаниям.

«Что это со мной? — подумал Танис. — Почему рядом с ней я чувствую себя скованно? Что в ней меня настораживает и тревожит?»

Взглянув на спутницу еще раз, Танис получил ответ на свой вопрос. Если бы кто-то вздумал поискать в ее лице признаки душевного тепла — он трудился бы долго и напрасно. Выражение его — несмотря на усталость — оставалось непроницаемым и холодным, лишенным… чего? Душевных движений? Танис мог поклясться, что выражение это ни разу не изменилось за весь их нелегкий переход. Конечно, она была вежлива, но от вежливости ее веяло прохладой, благодарна, но благодарность ее дышала морозом, — и так во всем она сохраняла неизменную дистанцию, основанную на холодном равнодушии. «С таким же ледяным выражением на лице она похоронила бы меня», — мрачно подумал Танис.

Взгляд его остановился на медальоне, висевшем на шее женщины, — это был Платиновый Дракон Паладайна, — и тут же Танис припомнил слова Элистана, сказанные ему наедине накануне их отъезда из Палантаса.

— Я рад, что именно ты будешь сопровождать ее, — сказал верховный жрец. — Я вижу много общего в ее нынешнем путешествии и в том, какое совершил ты несколько лет назад, когда отправился в путь, чтобы обрести самого себя. Да, друг мой, она все еще не познала себя, — добавил он, заметив недоуменный взгляд Таниса.

— Она идет по земле, устремив свой взгляд в небеса, — печально сказал жрец, — но если не смотреть под ноги, то, кем бы ты ни был, обязательно споткнешься. До тех пор, пока она не уяснит эту простую истину, она будет спотыкаться и расшибаться в кровь. — Элистан покачал головой и пробормотал себе под нос коротенькую молитву. — Но мы во всем должны положиться на Паладайна.

Услышав эти слова тогда, Танис нахмурился. Нахмурился он и теперь.

Благодаря любви Лораны и силе ее веры, полуэльф тоже пришел к почитанию истинных и могучих богов, однако он не решался полностью доверить им свою жизнь. Поэтому Танис часто терял терпение, общаясь с Элистаном и ему подобными: он чувствовал, что, во всем полагаясь на богов, они чрезмерно обременяют их ненужными заботами. «Пусть бы человек, просто для разнообразия, сам иногда отвечал за свою жизнь», — подумал он раздраженно.

— Что случилось, Танис? — с холодным удивлением спросила Крисания.

Полуэльф, сообразив, что все это время он в упор смотрел на жрицу, смущенно кашлянул. К счастью, именно в этот момент мальчишка вернулся за второй лошадью, тем самым избавив его от необходимости отвечать. Тряхнув головой, Танис махнул рукой в направлении гостиницы, и они пошли к дверям.

— Честно говоря, — признался Танис, чувствуя, что молчание затянулось, — я был бы рад остаться здесь подольше и погостить у старых друзей, но послезавтра мне необходимо быть в Квалинести, и, чтобы успеть в срок, мне придется поторапливаться. Мой шурин никогда не простит мне обиды, если я не приеду на похороны Солостарана, — Помолчав, он добавил с виноватой улыбкой:

— Это важно не только в личном плане, но и в политическом, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Крисания улыбнулась в ответ, но — Танис ясно заметил это — в ее улыбке не было понимания. Это была обычная вежливо-снисходительная улыбка, какую мог позволить себе человек, пребывающий в сферах, что расположены выше политики и семейных уз.

Тем временем они вплотную подошли к дверям.

— Кроме того, — добавил Танис, — я очень скучаю по Лоране. Смешно, правда?

Когда мы вместе, то всегда находится пропасть будничных дел, так что порой нам оказывается некогда улыбнуться друг другу или обменяться ласковым словом. Но когда мы в разлуке, мне кажется, будто я проснулся и обнаружил, что лишился правой руки. Ведь ложась спать, обычно не думаешь о своей правой руке, но когда ее вдруг лишаешься…

Танис, внезапно почувствовав себя в дурацком положении, досадливо замолчал. Ему показалось, что слова его похожи на признания томимого любовью юнца. Однако он тут же понял, что Крисании его речи абсолютно безразличны. Ее гладкое мраморное лицо стало как будто еще холоднее, хотя вряд ли это было возможно, — даже серебристый свет луны по сравнению с белизной ее лика казался теплым. Еще раз тряхнув головой, Танис распахнул дверь таверны. «Не завидую я Карамону и Речному Ветру», — подумал он мрачно.

Теплый воздух вместе со знакомым и привычным гомоном людного зала плотной волной подхватили и понесли его. Несколько мгновений все плыло перед его глазами. Танис снова увидел Отика, постаревшего и располневшего сверх всякой меры, который одной рукою опирался на свою трость, а другой в восторге молотил его, Таниса, по спине. Здесь же были и несколько завсегдатаев, которых он не видел вот уже несколько лет и которые никогда раньше не имели с ним никаких общих дел. Теперь же каждый из них, старательно отталкивая соперников, пробирался вперед, чтобы пожать ему руку и заверить в своей искренней дружбе.

На месте была и старая, до блеска отполированная стойка, пробираясь к которой, Танис бог знает каким образом умудрился наступить на овражного гнома…

А еще здесь был высокий человек, закутанный в меха, рванувшийся ему навстречу, так что Танис и сам не заметил, как оказался в сердечных объятиях друга.

— Речной Ветер… — только и смог сказать он, крепко прижимаясь к варвару.

— Брат мой, — ответил Речной Ветер на кве-шу, языке его народа.

Собравшаяся в таверне толпа приветствовала встречу друзей неистовыми криками, но Танис не слышал их, потому что навстречу ему уже шла стройная молодая женщина с ярко-рыжими волосами и россыпью мелких веснушек на тонком носу. Она положила руку ему на плечо, и Танис, не отпуская из объятий варвара, тоже притянул ее к себе. Так они и стояли, трое старых товарищей, крепко обняв друг друга, и столь же крепко соединенные невидимыми узами общей печали, лишений и славы.

Речной Ветер первым пришел в себя. Непривычный к публичному проявлению сокровенных чувств, рослый варвар хрипло кашлянул и отступил назад, подняв лицо к потолку и смущенно моргая глазами. Взяв себя в руки, Танис, чья борода тоже намокла от нечаянных слез, в последний раз обнял Тику и окинул взглядом таверну.

— А где этот здоровенный парень, который называет себя твоим мужем? — спросил он. — Куда девался наш Карамон?

Это был вполне естественный и уместный вопрос, но реакция на него сильно озадачила Таниса. Толпа разом, как по команде, затихла, словно кто-то мигом сгреб всех в бочку и забил дно. Тика вспыхнула, и лицо ее исказила гримаса отчаяния. Что-то невнятно пробормотав в ответ, она наклонилась и, схватив за шиворот некстати подвернувшегося овражного гнома, тряхнула его с такою силой, что у бедняги лязгнули зубы.

Танис удивленно взглянул на Речного Ветра, но житель Равнин только пожал плечами и, в свою очередь, поднял темные брови. Полуэльф обернулся к Тике, чтобы узнать наконец, что происходит, но в это время чья-то рука коснулась его плеча.

Крисания! Он совершенно о ней забыл!

Настал его черед покраснеть. Слегка поклонившись спутнице в знак того, что просит прощения, он приступил к взаимным представлениям.

— Позвольте представить Крисанию Таринскую, Посвященную Паладайна, — сказал он, соблюдая формальности. — Госпожа Крисания, Речной Ветер, Вождь жителей Равнин, и Тика Вэйлан Маджере.

Крисания распустила завязки дорожного плаща и Отбросила на спину капюшон.

В ярком свете свечей на груди ее сверкнул Платиновый Дракон. Меж разошедшимися полами плаща засияли белизной одеяния из ягнячьей шерсти. По залу пронесся шепот — благоговейный и почтительный одновременно, — которым отметили ее появление посетители таверны.

— Святая жрица!

— Ты слышал, как ее зовут? Крисания! Вторая после…

— Преемница Элистана!

Крисания слегка наклонила голову. Набожный Речной Ветер торжественно поклонился в пояс, а Тика, чье лицо все еще было красным, как отприступа болотной лихорадки, поспешно толкнула Рафа за стойку и присела в учтивом реверансе.

Услышав имя Маджере, которое стало частью имени Тики после замужества, Крисания вопросительно посмотрела на Таниса, и тот слегка кивнул ей в ответ.

— Я польщена, — сказала Крисания своим внятным и бесстрастным голосом. — Не часто можно увидеть сразу двух героев, чьи подвиги давно стали для всех нас образцом мужества и отваги.

Тика снова вспыхнула, на этот раз от приятного смущения. На суровом лице Речного Ветра не дрогнул ни один мускул, но по его глазам Танис понял, как много значила для варвара похвала жрицы Паладайна. Что касается зрителей, то они были в восторге. Старик Отик со всеми приличествующими случаю церемониями провел гостей к столу, заранее подготовленному Тикой, причем на лице его в это время было такое выражение, словно война являлась его рук делом и устроил он ее исключительно для того, чтобы герои смогли проявить свою удаль и отвагу.

За столом Танис поначалу чувствовал себя скованно — мешал шум и назойливые любопытные взгляды, устремленные в их сторону, — однако вскоре он махнул на это рукой. Тем более, шум, пожалуй, был к лучшему: он мог говорить с Речным Ветром, не боясь, что кто-нибудь их подслушает. Но прежде всего он все-таки хотел выяснить, куда подевался Карамон.

Танис вновь было поинтересовался об этом у Тики, хлопочущей вокруг дорогих гостей, особенно выделяя при этом Крисанию, но та, заметив, как полуэльф открывает рот, поспешно скрылась на кухне. Танис недоуменно покачал головой.

Однако, прежде чем он успел верно расценить странное поведение Тики, Речной Ветер засыпал его вопросами, и довольно скоро оба оказались увлечены беседой.

— Все думают, что война закончена, — со вздохом сказал Танис. — Из-за такой беспечности мы можем оказаться в еще большей опасности, чем прежде. Союз между эльфами и людьми был крепок в темные времена, но стоило солнцу снова показаться из-за туч, как он стал таять, словно снежная крепость. Лорана сейчас в Квалинести, на похоронах отца. Там она попробует договориться со своим твердолобым братцем, Портиосом, и склонить его к союзу с Соламнийскими Рыцарями. Единственная надежда на Эльхану Звездный Ветер — жену Портиаса…

Танис улыбнулся:

— Прежде я и подумать не мог, что когда-нибудь увижу эльфийскую женщину, не только терпимо относящуюся к другим расам, но и склоняющую к тому же самому своего нетерпимого мужа.

— Странный брак, — заметил Речной Ветер, и Танис кивнул в знак согласия.

Оба одновременно подумали о своем друге, славном рыцаре Стурме Светлый Меч. Герой битвы за Башню Верховного Жреца давно был мертв, но оба знали, что в одной с ним могиле было похоронено сердце Эльханы.

— Конечно, этот брак был заключен не по любви, — Танис пожал плечами, — но, может быть, именно он поможет восстановить порядок в мире. Ну а каковы твои новости, дружище? Я вижу на лице твоем тень новых забот — скажи, есть ли среди них приятные? Золотая Луна сообщила Лоране о прибавлении в вашем семействе…

Речной Ветер улыбнулся:

— Ты совершенно прав. Каждая минута вдали от дома тяготит меня, хотя встреча с тобою, брат мой, льет на мое сердце целебный бальзам. Увы, уезжая, я оставил два племени на грани войны. До сих пор мне удавалось сдерживать кровопролитие, склоняя вождей кланов к переговорам, однако их взаимное недовольство ничуть не уменьшилось. и за моей спиной они продолжают точить мечи. Каждую минуту они могут возобновить братоубийственную вражду.

Танис сочувственно похлопал друга по плечу:

— Мне жаль, что не все твои заботы радостны, но тогда я тем более благодарен, что ты все-таки пришел.

Он вздохнул и, искоса взглянув на Крисанию, подумал, что так просто ему от нее не отделаться.

— Признаться, я надеялся, что ты сможешь предложить этой госпоже свою защиту и проводить ее до… до того места, куда она направляется. — Танис понизил голос, словно боялся быть подслушанным. — Госпожа Крисания держит путь в Башню Высшего Волшебства в Вайретском Лесу.

Глаза варвара удивленно расширились, и в них появилась тревожная настороженность. Жители Равнин не доверяли ни магии, ни магам.

Танис склонил голову:

— Я вижу, ты не забыл рассказы Карамона о том, как он с Рейстлином путешествовал в тех краях. А ведь они были там едва ли не гостями. Наша же госпожа отправилась туда своею волей. Ей нужен совет мага относительно…

Крисания удостоила Таниса быстрым гневным взглядом, после чего хмуро качнула головой. Полуэльф прикусил губу и сдержанно продолжил:

— Короче, я надеялся, что ты сможешь сопроводил» ее до…

— Так я и думал, — сказал Речной Ветер. — Когда я получил твое послание, я сразу решил, что оно сулит мне неблизкий и опасный путь. Поэтому я здесь — мне хотелось лично объяснить тебе причины, по которым я вынужден тебе отказать. Ты же знаешь, я бы с радостью исполнил любую твою просьбу, кроме того, оказать услугу жрице Паладайна было бы для меня высокой честью…

Он слегка поклонился Крисании. Та ответила ему улыбкой, которая, впрочем, тут же погасла, едва она перевела взгляд на Таниса, — вместо нее между бровями Посвященной появилась едва заметная гневная складка.

— Но слишком многое поставлено теперь на карту, — продолжал тем временем Речной Ветер. — Мир, который мне с трудом удалось восстановить, мир между племенами, враждовавшими между собой столетиями, слишком хрупкая вещь. Сумеем ли мы объединиться, сумеем ли возродить нашу землю и нашу жизнь, — сейчас от этого зависит не процветание, а выживание жителей Равнин.

— Я понимаю, — сказал Танис, со всей очевидностью сознавая тяжелое положение Речного Ветра, вынужденного отказать в помощи старому другу. Заметив на себе недовольный взгляд Крисании, он учтиво заверил ее:

— Все будет в порядке. Посвященная. Карамон проводит тебя, а этот парень один стоит троих таких, как мы, не так ли, Речной Ветер?

Варвар улыбнулся своим ожившим воспоминаниям:

— Конечно, в нем хватит силы на троих удальцов вроде нас с тобой и еще останется. Помнишь, Танис, как он поднял в воздух Свинорылого Уильяма, когда мы устроили наше маленькое представление в этом… как его… Устричном?

— А как он убил двух вояк драконьей армии, треснув их друг о друга головами? — с восторгом подхватил Танис и рассмеялся, почувствовав, как рассеивается тьма, опустившаяся с годами над их славным прошлым. — А помнишь, как однажды в королевстве гномов Карамон подкрался сзади к Флинту и…

Он наклонился вперед и что-то прошептал на ухо Речному Ветру. Лицо кочевника побагровело от еле сдерживаемого смеха. В свою очередь, варвар припомнил еще одно забавное происшествие, и оба принялись наперебой сыпать историями, которые славили силу и удаль Карамона, его ловкость в обращении с мечом, его мужество и благородство.

— А как он внимателен и заботлив, — добавил Танис, когда героическая тема была исчерпана. — Вовек не забыть мне, как он ухаживал за Рейстлином, с какою нежностью обнимал его во время этих жутких приступов кашля, которые рвали тело мага изнутри. Тут его прервал сдавленный рык и звук глухого удара. Удивленно обернувшись назад, Танис увидел Тику, которая смотрела на него полными ужаса глазами. Лицо женщины было белым как мел, а на ресницах дрожали слезы.

— Уходите скорее! — в отчаянии пробормотала она. — Прошу тебя, Танис! Не спрашивай меня ни о чем, просто уходи, и все!

Тика схватила его за руку и крепко сжала, не отдавая себе отчета в том, что ее ногти глубоко вонзились в кожу запястья полуэльфа.

— Провалиться мне в Бездну, в чем дело?! — недоуменно воскликнул Танис и, встав из-за стола, повернулся к Тике лицом.

В ответ снаружи снова раздался глухой удар, сопровождаемый треском ломающегося дерева. От сильного толчка дверь в таверну распахнулась. Тика спряталась за спину полуэльфа, и лицо ее при этом выражало такой ужас, что рука Таниса сама рванулась к мечу. Речной Ветер тоже вскочил на ноги и вместе с Танисом развернулся к выходу. В дверном проеме появилась огромная фигура, отчего таверна сразу стала какой-то мрачной и неуютной. Разговоры и смех мигом стихли, сменившись негромким возмущенным шепотком.

Тут же вспомнив о темных тварях, что преследовали их по пятам на пути из Палантаса, Танис легко выхватил из ножен меч и шагнул вперед, заслоняя собой Крисанию. За спиной стоял Речной Ветер, который, как в старые времена, прикрывал его с тыла.

«Все-таки нас настигли!» — подумал Танис, чуть ли не радуясь в душе возможности открыто вступить в бой с грозной тенью, с безымянным ужасом, который тайно, но неотступно преследовал их всю дорогу. Встав в боевую стойку, полуэльф мрачно смотрел, как огромная тень, качнувшись вперед, сделала неуклюжий шаг и вошла в полосу света.

И тут он увидел, что это человек, огромный человек недюжинного роста и богатырского телосложения. Приглядевшись к нему внимательнее, Танис, однако, понял, что вся его сила ушла — мускулы были дряблыми и заплыли жиром. Огромное выпяченное брюхо нависало над грубой веревкой, которой были подпоясаны замызганные кожаные штаны. Грязная рубашка, разъехавшаяся на пупе, была явно мала и натягивалась на плечах и животе, точно на барабане. Лицо пришельца, отчасти скрытое неопрятной трехдневной щетиной, болезненно багровело, а сальные нечесаные волосы спадали на глаза. Вся одежда его, хорошо пошитая и сделанная из тонкого и дорогого материала, была до безобразия грязна и распространяла вокруг запах рвоты и сивушного напитка, больше известного под названием «гномьей водки».

Танис опустил меч, чувствуя, что снова поставил себя в глупое положение.

Он принял за чудовище пьяного городского придурка, из хмельного куража пугающего людей своими огромными размерами и силой. Полуэльф смерил детину взглядом, полным жалости и отвращения, и вложил меч в ножны, попутно поймав себя на том, что в облике этого борова мелькнуло что-то смутно знакомое. Скорее всего, перед ним был кто-то, кого он встречал в Утехе еще в те времена, когда жил здесь постоянно. Должно быть, какой-нибудь здешний задира, переживающий не лучшие свои времена.

Полуэльф хотел было вернуться к столу, но с удивлением заметил, что все посетители таверны смотрят на него с жадным ожиданием.

«Чего они хотят? — раздраженно подумал Танис. — Чтобы я отдубасил его?

Хотят посмотреть на героя, избивающего городского пьянчужку?»

Из-за плеча его послышался всхлип.

— Я же просила тебя, чтобы ты уходил! — простонала Тика и без сил опустилась на скамью. Закрыв лицо руками, она безудержно разрыдалась.

Танис озадаченно посмотрел на Речного Ветра, но варвар также недоумевал.

Между тем пьяница прошел на середину зала и остановился там, раскачиваясь, словно от сильного ветра, и поводя из стороны в сторону налитыми кровью глазами.

— Ш-што эт-то у ваш тут? Пируш-шка? — поинтересовался он заплетающимся языком. — И никто… ик! Ник-кто меня не позвал?

Молчание было ему ответом. Посетители не обращали на гиганта никакого внимания, продолжая в ожидании глазеть на Таниса. Пьяница тоже посмотрел в его сторону и снова икнул. Пытаясь сфокусировать взгляд на его лице, он пялился на Таниса с таким сердитым выражением, словно именно его готов был обвинить во всех своих бедах. Внезапно глаза великана расширились, на лице появилась идиотская улыбка, и он, широко взмахнув огромными ручищами, ринулся вперед.

— Таниш-ш, дружищ-ще…

— Бога мои! — в ужасе выдохнул Танис. Он наконец узнал эту оплывшую тушу.

Исполин зацепился ногой за стул и некоторое время рискованно покачивался, словно подрубленное дровосеком дерево, которое вот-вот должно рухнуть. Он и рухнул, опрокинув подвернувшийся стол, рухнул с таким грохотом, что вся таверна содрогнулась от пола до конька крыши. У ног Таниса, закатав глаза и дыша зловонным перегаром, лежал Герой Копья Карамон Маджере…

Глава 3

Боги мои! — повторил Танис и опустился на колени рядом с бесчувственным воином. — Карамон…

— Танис… — Голос Речного Ветра заставил его поднять голову.

Варвар обнимал Тику, пытаясь вместе с Дэзрой успокоить отчаянно рыдающую женщину. Их окружили любопытствующие: кое-кто пытался о чем-то расспросить Вождя, другие склонялись перед Крисанией для благословения. Те, кто остался за столами, требовали еще вина и эля. Танис встал на ноги.

— Таверна закрывается! — громко объявил он. Толпа откликнулась недовольным гомоном, из дальнего угла раздались редкие аплодисменты — там решили, что Танис угощает.

— Я не шучу! — сказал полуэльф, и его голос перекрыл общий шум. Наступила тишина.

— Спасибо за гостеприимство, — продолжал Танис. — Я не могу выразить словами, что значит для меня — вернуться на родину… Но, друзья мои, оставьте нас одних. Прошу вас, уже поздно…

В ответ раздались сочувственные вздохи, и кое-кто добродушно хлопнул в ладоши. Лишь немногие ухмыльнулись, язвительно бормоча, что, мол, чем прославленней рыцарь, тем сильнее слепит его блеск собственных доспехов (старая пословица, сохранившаяся с тех времен, когда Соламнийских Рыцарей высмеивали на каждом перекрестке за… да что там говорить, было за что!). Речной Ветер, предоставив Дэзре заботиться о Тике, вышел, вперед, оттесняя к выходу тех, кто простодушно решил, будто слова Таниса относятся ко всем, кроме них. Сам полуэльф ни на шаг не отходил от блаженно похрапывающего Карамона, следя за тем, чтобы в суматохе никто случаем на него не наступил. Они успели обменяться с Речным Ветром выразительными взглядами, но не решались заговорить до тех пор, пока таверна окончательно не опустела.

Отик Сандет, стоя у дверей, благодарил каждого выходящего за визит, уверяя, что назавтра таверна откроется как обычно. Когда дверь за последним посетителем закрылась. Танис, неловко потупив глаза, подошел к хозяину. Однако Отик остановил его прежде, чем он успел заговорить.

Притянув Таниса за руку, старый толстяк зашептал ему на ухо:

— Очень рад, что ты вернулся. Я тебе кое-что скажу, но пусть это останется между нами. — Он посмотрел на Тику и заговорщически прикрыл рот рукой. — Танис, — прошептал он еще тише, — если ты вдруг заметишь, что Тика взяла немного денег из кассы, не обращай внимания. Когда-нибудь она все вернет. Просто притворись, будто ничего не видел.

Взгляд Отика остановился на Карамоне, и старик печально покачал головой:

— Ей сейчас очень нелегко, но я уверен, что ты сможешь помочь Карамону.

Кивнув на прощанье, он открыл дверь и, опираясь на свою трость, вышел в темноту.

«Помочь!» — в отчаянии подумал Танис. Он приехал сюда, чтобы просить о помощи Карамона. Словно отвечая ему, пьяный воин всхрапнул особенно громко и чуть было не проснулся от собственного рыка. От него с новой силой пахнуло «гномьей водкой». Танис растерянно взглянул на Речного Ветра и мотнул головой.

Крисания смотрела на Карамона с жалостью и отвращением.

— Бедняжка, — негромко сказала она, склонившись, и медальон Паладайна в свете свечей сверкнул на ее груди. — Может быть, я…

— Ты ничего не сможешь для него сделать! — с горечью воскликнула Тика. — Он не нуждается в лекаре. Он просто пьян, неужели ты не видишь? Пьян как свинья!

Крисания подняла на Тику удивленный взгляд. Прежде чем жрица успела что-нибудь сказать, Танис вновь подошел к Карамону и позвал Речного Ветра:

— Помоги-ка мне — надо отнести его домой…

— Ах, оставьте его! — всхлипнула Тика, вытирая глаза кончиком фартука. — Он уже не раз ночевал здесь, на полу. Одним разом больше, одним меньше… — Она с горечью посмотрела на полуэльфа. — Я хотела рассказать тебе, Танис, честное слово, хотела. Но я подумала… я продолжала надеяться… Он был так рад, когда пришло письмо от тебя. Он стал… больше похож на себя прежнего, я не видела его таким последние… уже долгое время. Я подумала, что, может быть, ты совершишь это чудо, и он, ожидая твоего приезда, не будет… Мне очень жаль…

Голова ее упала на грудь. Танис, не зная, как быть, мялся возле огромного бесчувственного тела.

— Я не совсем понимаю. Тика, — произнес он как можно мягче, — как давно он…

— Из-за этого мы не смогли приехать на твою свадьбу, Танис, — теребя фартук, тихо сказала Тика. — Я очень хотела, я так хотела, но…

Из глаз ее снова покатились слезы, и Дэзра обняла Тику за плечи.

— Сядь, — прошептала она, подводя ее к креслу с высокой спинкой.

Ноги Тики внезапно подогнулись, и она, закрыв ладонями лицо, рухнула на сиденье.

— Давайте-ка все сядем и хорошенько поразмыслим, — твердо сказал Танис. — Эй ты! — Он поманил овражного гнома, который глазел на них из-под стойки. — Принеси нам кувшин эля и кружки, и еще немного вина для госпожи Крисании, и пару порций картофеля…

Танис замолчал. Сбитый с толку овражный гном смотрел на него круглыми глупыми глазами.

— Давай-ка лучше я, — предложила Дэзра с улыбкой, — иначе дело кончится кувшином картофеля, — Моя помогать! — с негодованием пискнул овражный гном.

— Твоя выносить помои, — устало возразила Дэзра.

— Моя хорошо помогать, — упрямо пробормотал Раф и вышел, пиная по пути ножки столов, на которых пытался выместить обиду.

— Ваши комнаты в новом крыле гостиницы, — не отрывая ладоней от лица, сказала Тика. — Я покажу вам…

— Мы отыщем их позже, — резко перебил ее Речной Ветер, но, посмотрев на несчастную женщину, смягчился. — Посиди, поговори с Танисом. Ему скоро нужно уезжать.

— Проклятье, моя лошадь! — опомнился Танис. — Я же велел мальчишке подготовить ее через пару часов.

— Я пойду и скажу, чтобы он подождал, — предложил Речной Ветер.

— Ничего, я сам. Это займет всего минуту…

— Друг мой, — негромко сказал варвар, направляясь к двери, — у меня есть дело снаружи. Я вернусь и помогу тебе с… — Он кивнул в сторону храпящего Карамона.

Танис откинулся на спинку стула. Речной Ветер бесшумно выскользнул за дверь, а Крисания. искоса посмотрев на Карамона, подвинулась поближе к Танису.

Полуэльф продолжал расспрашивать Тику о всяких мелочах, так что в конце концов она отняла руки от заплаканного лица и даже начала понемногу улыбаться. К тому времени, когда Дэзра вернулась с напитками и снедью, Тика уже как будто ожила, хотя в ней еще заметны были некоторые напряжение и неловкость. Танис обратил внимание, что Крисания не спешила подкрепиться едой и вином. Она сидела в кресле, время от времени бросая взгляд на Карамона, и между ее черными бровями то появлялась, то исчезала маленькая морщинка. Полуэльф чувствовал, что должен объяснить жрице смысл происходящего, однако ему хотелось, чтобы кто-нибудь сначала взял на себя труд объяснить происходящее ему самому.

— Когда все это… — нерешительно заговорил он.

— Началось? — Тика вздохнула. — Примерно через шесть месяцев после нашего возвращения сюда. Она тоже посмотрела на Карамона:

— Он был так счастлив… особенно сначала. Ты же знаешь, Танис, когда город сгорел, здесь ужас что творилось. Та зима была для уцелевших самой тяжелой: все почти поголовно голодали, потому что драконы и гоблины разграбили припасы. Те, кто остался без крыши над головой, зимовали где придется — в пещерах или промерзлых землянках. К тому времени, когда мы вернулись, драконье войско оставило город, и люди пытались отстроить его заново. Жители приветствовали Карамона как героя: барды и менестрели уже успели тут побывать, и здешний люд наизусть знал песни о низвержении Владычицы Тьмы. В глазах Тики блеснули слезы воспоминаний.

— Вначале он был так счастлив. Люди нуждались в нем, и он работал для них днями и ночами: рубил деревья, спускал бревна с холмов, строил дома. С тех пор как не стало Тероса, в городе некому было ковать железо, и Карамон занялся кузнечным делом, хотя у него, признаться, не очень-то получалось. — Тика печально улыбнулась. — Все равно он был счастлив, Танис, по-настоящему счастлив, тем более что никто не возражал, если мотыги у него выходили чуть кривоватые. Зато он научился ковать подковы, гвозди и шины для тележных колес, а ведь именно этим в основном и приходится заниматься кузнецу. Так что первый год был для нас по-настоящему счастливым. Мы были мужем и женой, и мне казалось, что Карамон забыл про… про… — Тика судорожно сглотнула.

Танис легко пожал ее руку. Отпив немного вина, Тика пришла в себя и смогла продолжать:

— Год назад, прошлой весной, все переменилось. С Карамоном словно что-то произошло: я не знаю, что это было, но думаю, виной тому… — Она помолчала, как будто подбирая нужные слова. — Город процветал. Здесь появился другой кузнец, который прежде был в плену в Пакс Таркасе. Хоть он и был родом из других мест, но решил обосноваться в Утехе и заняться своим прежним ремеслом.

Конечно, люди еще продолжали строить дома, но теперь им некуда было торопиться.

Я занялась постоялым двором… — Тика пожала плечами. — Наверное, у Карамона появилось слишком много свободного Времени.

— Он стал никому не нужен, — мрачно уточнил Танис.

— Даже мне было не до него, — призналась Тика и, допив залпом вино, отерла глаза. — Должно быть, в этом я виновата».

— Нет, — тут же возразил Танис, хотя мысли его, окрыленные воспоминаниями, были сейчас далеко. — Это не твоя вина, Тика. Я думаю, мы оба знаем, кто тут виноват.

— Как бы там ни было, — Тика набрала в грудь побольше воздуха, — я пыталась ему помочь, но таверна отнимала у меня слишком много времени. Я предлагала ему подыскать занятие, которое будет ему по душе, и он пытался — действительно пытался следовать моим советам. Вместе с начальником местной стражи он выслеживал отбившихся от своих и затаившихся в лесу драконидов. Потом некоторое время он служил телохранителем и зарабатывая довольно денег, нанимаясь к купцам, державшим путь в Гавань. Но никто не нанимал его дважды…

— Голос ее дрогнул, и на некоторое время Тика снова замолчала. — Однажды, это случилось зимой, обоз, который он вызвался охранять, вернулся обратно, везя его в санях. Он был мертвецки пьян. Выходило так, что это они охраняли его! С тех пор он либо ел да спал, либо братался с какими-то бывшими наемниками в «Лотке», в этом мерзком притоне на другом конце города.

Танису очень захотелось, чтобы Лорана была сейчас рядом с ним: уж она-то наверняка бы что-нибудь придумала.

— Может, если бы вы завели ребенка… — неуверенно предположил он.

— Я была беременна прошлым летом, — откровенно призналась Тика и подперла рукой подбородок. — Но не доносила. Я выкинула, а Карамон так никогда и не узнал об этом. С тех пор… — она опустила глаза на деревянную поверхность стола, — с тех пор мы не провели ни одной ночи в одной и той же комнате.

Стыдливо покраснев, Танис не придумал ничего лучшего, как погладить Тику по руке и торопливо переменить тему:

— Прежде ты сказала, что видишь в этом чью-то вину, но не сказала — чью именно. Может, теперь ты выразишься яснее?

Тика вздрогнула и налила себе еще вина.

— Слухи пошли по земле, Танис, — сказала она, — недобрые слухи. Ты и сам, пожалуй, догадываешься, о ком. Танис кивнул.

— Карамон писал ему, — продолжала Тика. — Я видела это письмо. Оно было… таким, что сердце мое чуть было не разорвалось на части. Ни слова упрека! Ни слова о том-деле — только любовь, любовь и беспредельная нежность. — Тика повысила голос. — Он умолял брата вернуться и жить с нами. Он заклинал его отвернуться от тьмы, пока она не поглотила его безвозвратно.

— И что же? — спросил Танис, хотя и без того догадывался об ответе.

— Письмо вернулось назад, — печально сказала Тика. — Непрочитанным. Даже печать никто не тронул. А на конверте было написано: «У меня нет брата. Я не знаю никого по имени Карамон». И подпись — Рейстлин!

— Рейстлин?! — Крисания вздрогнула и посмотрела на Тику так, словно увидела ее впервые. В серых глазах жрицы, перебегавших с рыжеволосой женщины на Таниса, а с него — на пьяного исполина, безмятежно похрапывавшего на полу, появилось нечто похожее на испуг.

— Карамон… Так это Карамон Маджере'! Так это его брат-близнец, о котором ты мне говорил? Тот самый человек, который должен был сопровождать меня до…

— Мне очень жаль, праведная дочь Паладайна, — сказал Танис и почувствовал, как снова вспыхнули кончики его ушей. — Я понятия не имел, что он…

— Ведь Рейстлин столь… умен и могуществен. Я думала, что его брат должен быть таким же. Рейстлин способен быть чувствительным и сострадательным, но он держит себя и всех, кто ему служит, в железных тисках воли, не давая эмоциям овладеть собой. А этот… — Крисания взмахнула рукой.

— Эта отважная развалина, этот спившийся герой, как бы ни был он достоин нашей жалости и наших молитв, уже…

— Твой «умный и чувствительный», твой образцовый Рейстлин приложил руку к тому, чтобы превратить этого человека в развалину, — едко заметил Танис, прилагая отчаянные усилия, чтобы не дать эмоциям овладеть собой.

— Может быть, все было не так, как вы тут себе представляете, — холодно ответила Крисания. — Может быть, именно недостаток любви заставил Рейсшина обратиться от света к тьме.

— Недостаток любви? — Тика со странным выражением рассматривала жрицу.

Карамон застонал во сне и нелепо взбрыкнул ногами. Тика тут же поднялась со стула.

— Лучше нам все-таки перенести его в комнаты, — глядя на высокую фигуру Речного Ветра, появившегося в дверях, сказала она.

Дождавшись от варвара утвердительного кивка, она повернулась к Танису:

— Давай поговорим обо всем утром, а? Ведь я еще увижу тебя? Разве ты не можешь остаться… хотя бы на ночь?

Видя пронзительную мольбу на лице Тики, Танис пожалел, что не может откусить себе язык. Впрочем, это нисколько бы ему не помогло.

— Мне очень жаль, — сказал он, беря Тику за руки. — Мне хочется остаться, но я должен ехать. Отсюда до Квалинести довольно далеко, а опаздывать я не смею — от того, буду ли я там вовремя, зависит, возможно, судьба двух королевств.

— Я понимаю, — тихо сказала Тика. — В конце концов, это не твоя беда.

Ничего, как-нибудь справлюсь.

Танис готов был бороду на себе рвать от отчаяния. Ему безумно хотелось остаться и попробовать чем-нибудь помочь Карамону, если только ему вообще можно помочь. Он мог хотя бы просто поговорить со своим старым товарищем и попробовать как-то урезонить его. Вот только Портиос воспримет его отсутствие как личное оскорбление, и это повлияет не только на личные взаимоотношения с шурином, но и на судьбу договора о союзе между Квалинести и Соламнией, отдельные пункты которого и без того вызывали немалые споры. И вот теперь, когда до заключения договора осталось сделать всего несколько шагов, он мог испортить все своим необдуманным поступком.

Потом Танис вспомнил о Крисании и со вздохом признал, что в ее лице на него свалилась еще одна серьезная проблема. Настроение его упало так сильно, что он чуть было не застонал. Не мог же он взять ее с собой в Квалинести — Портиос терпеть не мог жрецов-людей.

— Послушай, — сказал Танис, неожиданно осененный идеей, — я вернусь после похорон.

Глаза Тики с надеждой заблестели, и тогда Танис повернулся к Крисании:

— Тебя я оставлю здесь, Посвященная. В этом городе ты будешь в безопасности, тем более если остановишься на этом постоялом дворе. После возвращения я смогу сопроводить тебя обратно в Палантас, коль скоро твой поход окончился ничем.

— Мой поход еще не окончился? — решительно возразила Крисания. — Я не отступлюсь. Я сама поеду в Вайрет, в тамошнюю Башню Высшего Волшебства, и, как решила, испрошу совета у Пар-Салиана, магистра ложи Белых Мантий.

Танис покачал головой.

— Я не могу отвезти тебя туда, — сказал он. — И Карамон вряд ли сможет.

Поэтому я и предлагаю…

— Да, — перебила его Крисания, — Карамон вряд ли сможет. Поэтому я дождусь, пока здесь появится твой приятель-кендер вместе с тем, кого он послан отыскать, а затем продолжу путь одна.

— Ни в коем случае! — воскликнул Танис так, что Речной Ветер даже слегка приподнял брови, пытаясь напомнить товарищу, с кем он разговаривает. Полуэльфу пришлось сделать над собой усилие, чтобы снова взять себя в руки.

— Ты понятия не имеешь, насколько это опасно, госпожа! — предупредил он. — Кроме тех темных тварей, что преследовали нас в пути, — а я думаю, мы оба знаем, кто их послал, — тебе могут встретиться куда более серьезные опасности. Я помню, что рассказывал Карамон о Вайретском Лесе. С тех пор, говорят, это место стало еще ужасней! Давай возвратимся в Палантас, я соберу дружину рыцарей…

Пожалуй, впервые за время их знакомства Танис разглядел на мраморных щеках жрицы заметный, хотя и довольно бледный румянец. Она задумалась, темные брови сошлись на тонкой переносице. Затем лицо ее прояснилось, и Крисания снизошла до улыбки.

— Мне нечего опасаться, — словно отвечая испуганному ребенку, сказала она терпеливо. — Я в руках Паладайна. Может быть, темные твари, о которых ты говоришь, действительно были подосланы Рейстлином, но у них нет власти причинить вред мне. Единственное, чего они добились, — это укрепили мою решимость.

Увидев, что Танис стал еще мрачнее, Крисания вздохнула:

— Хорошо, я обещаю, что подумаю над твоими словами. Возможно, ты прав, Танис. Скорее всего, эта поездка действительно чересчур опасная затея…

— Да и пустая к тому же! — пробормотал Танис. Усталость и печальные известия о друге заставили его без обиняков высказывать все, что он думал о ее безумном плане.

— Если бы Пар-Салиан мог уничтожить Рейсшина, он сделал бы это давным-давно…

— Уничтожить?! — Крисания изумленно посмотрела на полуэльфа. — Я вовсе не хочу его уничтожить. Теперь впору было изумиться Танису.

— Я ищу способ вернуть его, — холодно объяснила Крисания и без всякого перехода добавила:

— А теперь, если кто-нибудь из вас окажется настолько любезен, чтобы проводить меня, я хотела бы отправиться в свою комнату.

Дэзра с готовностью вызвалась это сделать. Крисания прохладно пожелала всем спокойной ночи и вышла из зала вслед за служанкой. Не находя слов, Танис молча проводил ее взглядом. Краем уха он слышал, как Речной Ветер бормочет что-то на кве-шу. В это время Карамон снова застонал.

Варвар слегка подтолкнул Таниса. Вместе они наклонились над телом товарища и не без усилий поставили его на ноги.

— Да он тяжелехонек, провалиться мне в Бездну? — ахнул Танис, едва удерживая оседающую тушу гиганта.

Огромная рука легла ему на плечо, и он чуть не упал. Несносный запах «гномьей водки» заставил Таниса поморщиться.

— Как он может пить эту дрянь! — изумился полуэльф, когда они с варваром волокли бесчувственного Карамона к двери. Тика, помогая в меру сил, следовала за ними.

— Я знавал одного война, который пал жертвой этого дешевого зелья, — проворчал Речной Ветер. — Он спрыгнул с утеса, преследуемый чудовищами, существовавшими только в его воображении, и разбился насмерть.

— Мне, наверное, следует остаться… — подумал вслух Танис.

— Ты не можешь выиграть эту битву за него, брат мой, — твердо сказал Речной Ветер. — Нельзя заменить человека в бою, который идет между ним и его собственной душой.

Было далеко за полночь, когда двое друзей наконец доволокли Карамона до комнаты и без церемоний бросили на кровать. Танис про себя отметил, что ни разу в жизни так не уставал. Плечи его ныли, а колени подрагивали от напряжения.

Внутренне он тоже был вымотан — воспоминания о прошлом превратились в саднящие, сочащиеся кровью раны. До рассвета ему еще несколько часов предстояло провести в седле.

— Жаль, что я не могу остаться, — еще раз сказал Танис, стоя возле дверей Тикиного дома вместе с ней и Речным Ветром и глядя в темноту на безмятежно спящий город. — Я чувствую ответственность…

— Нет, Танис, — тихо возразила Тика. — Речной Ветер прав: это не твоя война. Теперь у тебя есть иная жизнь. Кроме того, ты ничем не сможешь помочь, ты можешь невольно сделать только хуже.

— Пожалуй. — Танис нахмурился. — Как бы там ни было, я вернусь сюда через неделю и поговорю с Кара-моном.

— Это было бы очень хорошо.

Тика вздохнула и после небольшой паузы сменила тему:

— А О каком кендере говорила госпожа Крисания? Неужели о Тассельхофе?

— О нем, — почесывая заросший подбородок, кивнул Танис. — Это как-то связано с Рейстлином, но я не знаю подробностей. Мы столкнулись с кендером в Палангасе. Он обрушил на нас град своих бесконечных историй, но я успел предупредить Крисанию, что в лучшем случае лишь половина из его россказней правда, а остальное — ерунда. Тем не менее он сумел убедить Посвященную послать его за кем-то, кто, по ее мнению, может помочь ей вернуть Рейстлина.

— Эта женщина может быть священной жрицей Паладайна, — угрюмо заметил Речной Ветер, — но я думаю, что она безумна. Да простят меня боги за злые слова об их избранниках.

Сказав это, он закинул за спину лук и пошел к конюшне. Обняв Тику за плечи, Танис поцеловал ее и задумчиво склонил голову.

— Боюсь, что Речной Ветер прав, — сказал он. — Присматривай за жрицей, пока она тут, хорошо? Когда мы вернемся, я побеседую о ней с Элистаном.

Интересно, насколько он хорошо осведомлен о ее безумной затее? Вот еще что: если Тассельхоф действительно появится, задержи его под любым предлогом. Я не хочу, чтобы он появлялся в Квалинести. Мне и без него хватит проблем с моими эльфийскими родственничками во главе с Портиосом.

— Конечно, Танис, — пообещала Тика. На миг она крепко прижалась к нему, словно пытаясь найти успокоение в том сострадании, которое переполняло полуэльфа.

Танис колебался: ему не хотелось оставлять ее в таком состоянии.

Оглянувшись на дверь, он расслышал богатырский храп Карамона, время от времени прерываемый тревожными вскриками.

— Тика… — начал он.

Но она сама отстранилась от него.

— Уезжай, Танис, — твердо сказала Тика. — У тебя впереди долгий путь.

— Я просто хотел… — Но он так и не придумал ничего такого, что могло бы ее подбодрить и утешить.

Медленно повернувшись, Танис пошел в темноту вслед за Речным Ветром.

Тика вослед ему улыбнулась.

— Ты мудр, Танис Полуэльф, но на сей раз ты ошибаешься, — прошептала она, оставшись на крыльце в одиночестве. — Крисания вовсе не безумна. Она всего-навсего влюблена.

Глава 4

Армия гномов, печатая шаг, маршировала вокруг его кровати, и их подбитые железом башмаки немилосердно грохотали по полу: БУХ-БУХ-БУХ! При этом каждый гном вооружился молотом и, проходя мимо изголовья, изо всей силы бил им Карамона по темечку. Карамон жалобно застонал и с трудом пошевелился.

— Пошли прочь! Прочь! — пробормотал он. гномы вместо этого подхватили его кровать, подняли на плечи и, торопливо перебирая ногами, закружили ее по комнате. Башмаки их продолжали греметь: БУХ! БУХ! БУХ!

Карамон ощутил, что живот его сводит судорогой. После нескольких неудачных попыток он ухитрился соскочить с бешенно крутящейся постели. Чудом удержавшись на ногах, он метнулся к стоявшему в углу ночному горшку, и его вырвало. Только после этого он почувствовал себя немного лучше, да и гномы исчезли, хотя Карамон подозревал, что они коварно спрятались под кроватью, ожидая, пока он снова ляжет.

«Вот уж дудки!» — подумал Карамон и выдвинул единственный ящик у стоявшего в изголовье его кровати низкого столика, где хранилась фляжка с остатками «гномьей водки».

Фляжка исчезла!

Карамон обвел мутным взглядом комнату и ухмыльнулся. Стало быть, Тика снова взялась за свое. Продолжая ухмыляться, он неуклюже прокрался к огромному сундуку с одеждой, что стоял в дальнем конце комнаты. Стараясь не шуметь, Карамон осторожно приподнял крышку и принялся шарить среди рубах и штанов, которые больше не сходились на его расплывшемся теле. Наконец он нашел то, что искал. Вот она, спрятана в старом сапоге!

Карамон бережно вытащил фляжку, глотнул обжигающей жидкости, рыгнул и подавил легкую тошноту. Гул в голове затих. Он еще раз оглядел комнату и пожал широченными плечами. Если гномы действительно притаились под кроватью — пусть, теперь это его не волнует.

В соседней комнате лязгнула фаянсовая посуда. Тика! Карамон торопливо глотнул еще и опять затолкал заветную фляжку в сапог. Осторожно закрыв крышку сундука, он выпрямился, небрежно пригладил пятерней спутанные волосы и направился в жилую часть дома. По дороге он бросил взгляд в зеркало на свое отражение. «Надо бы переодеться», — тупо подумал он.

После долгой возни ему удалось наконец стащить грязную рубашку. С отвращением Карамон швырнул ее в угол. Может быть, ему стоит помыться? Да нет, что он, девчонка на выданье? Да, от него пахнет, но ведь это мужской запах!

Этот запах нравился очень многим женщинам, они даже находили его привлекательным. И они никогда не жаловались, не зудели и не пилили его. Не то что Тика! Почему бы, собственно, ей не принять своего мужа таким, каков он есть?

Пытаясь натянуть на себя свежую рубашку, которая отыскалась на спинке кровати, Карамон отчаянно жалел себя.

— Никто меня не понимает… — бормотал он. — Жизнь трудна… сейчас наступили тяжелые времена, но все обязательно изменится… когда-нибудь. Нужно только дождаться. Может быть, уже завтра…

Наконец Карамон одержал победу над рубашкой и выбрался из спальни.

Стараясь казаться беззаботным, он нетвердой походкой вошел в аккуратно прибранную, чистую столовую и с размаху плюхнулся в кресло за столом. Кресло жалобно крякнуло, и Тика обернулась на звук.

Поймав ее взгляд, Карамон вздохнул. Тика была в ярости. Он попытался улыбнуться ей, однако улыбка у него вышла глупая и ничуть не помогла делу. Тика резко повернулась, отчего ее рыжие кудри взлетели в воздух, и тут же исчезла в кухне. Было слышно, как она злобно гремит там тяжелыми кастрюлями и горшками.

Карамон поморщился. У него было такое ощущение, будто гномы с их ужасными молотками возвращаются.

Несколько минут спустя Тика снова появилась в столовой. В руках у нее был огромный поднос с шипящим беконом, поджаренными маисовыми лепешками и вареными яйцами. Поднос опустился на стол перед его носом с такою силой, что лепешки подпрыгнули дюйма на три.

Карамон опять поморщился. Несколько мгновений он раздумывал, стоит ли ему поесть или, учитывая состояние желудка, лучше пока воздержаться. Голод победил.

К тому же Карамон посчитал, что желудку давно пора понять, кто хозяин положения. Он не помнил, когда ел в последний раз, и что ел — тоже не помнил.

Значит, пора перекусить, и нечего желудку выпендриваться.

Тика опустилась в соседнее кресло. Подняв взгляд, Карамон заметил, что ее зеленоватые глаза мечут самые настоящие молнии, насупленные брови предвещают грозу, а веснушки на побелевшей от ярости переносице стали особенно отчетливыми.

— Ну ладно… — проворчал Карамон, торопливо поглощая пищу. — И что я теперь должен сделать?

— Ты ничего не помнишь. — Это было утверждение, а не вопрос.

Карамон наспех пошарил в дальних уголках памяти, которые все еще были завешены густым туманом. Какие-то воспоминания действительно зашевелились в нем. Прошлой ночью он должен был куда-то поехать… и с кем-то. Он даже почти целый день провел дома — готовился. Он обещал Тике… Что-то такое он обещал, но сухость во рту совсем его замучила. Во фляжке ничего не оказалось, и он пошел в «Лоток», чтобы пропустить там… всего наперсточек, а потом…

Он никак не мог вспомнить, что было потом.

— У меня было одно дело, — избегая смотреть жене в глаза, сказал он наконец.

— Да, мы видели твое дело, — с горечью воскликнула Тика. — Так устал, бедненький, что не дошел до кровати и свалился прямо под ноги Танису!

— Танис! — Карамон уронил вилку. — Танис… был здесь прошлой ночью… — С протяжным стоном гигант сжал голову руками.

— Ты устроил тут настоящий цирк, — продолжала Тика сдавленным голосом. — Перед всем городом, да и перед доброй половиной эльфов Кринна, не говоря уже о наших старых друзьях. Жалкое, надо сказать, было зрелище — великий герой Карамон Маджере после битвы с Зеленым Змием! — Теперь она чуть не плакала. — На глазах наших самых лучших друзей…

Карамон снова застонал. Из глаз его тоже покатились слезы.

— Но почему, почему? — бормотал он. — И ведь именно Танис…

Стук в дверь прервал его горькие мысли.

— И что теперь? — вставая и вытирая слезы рукавом блузки, спросила Тика.

— Может быть, это все-таки Танис. Карамон поднял голову.

— Постарайся хотя бы выглядеть тем мужчиной, каким ты когда-то был, — бросила она ему и поспешила к двери. Отодвинув засов и отворив дверь, Тика была удивлена.

— Отик? — недоуменно сказала она. — Что за… Кому эта еда?

Полный пожилой трактирщик стоял на пороге с тарелкой горячей картошки в руках и заглядывал внутрь через ее плечо.

— Ее здесь нет? — спросил он и вздохнул.

— Кого это — ее? — озадаченно спросила Тика. — Здесь никого нет.

— О боги! — Лицо Отика стало торжественным и серьезным. В рассеянности он начал выуживать кусочки рагу из тарелки и быстро отправлять их себе в рот. — Значит, мальчуган из конюшни был прав. Она уехала. Уехала, не дождавшись, когда я приготовлю для нее этот чудесный завтрак.

— Да кто уехал?! — начиная терять терпение и в то же время гадая, не имеет ли старик в виду Дэзру, воскликнула Тика.

— Госпожа Крисания. Ее нет в гостинице. И вещей ее нету. Мальчишка-конюх сказал, что она разбудила его на рассвете, велела оседлать коня и уехала. Я думал…

— Госпожа Крисания! — ахнула Тика. — Уехала, никому ничего не сказав?

Конечно, она…

— Что? — жуя рагу, с любопытством осведомился Отик.

— Ничего, — сказала Тика и побледнела. — Ничего, Отик. Я думаю, тебе стоит вернуться в таверну. Я… я немного задержусь сегодня.

— Конечно, Тика, — разглядев склонившегося над столом Карамона, кивнул Отик. — Приходи когда сможешь, я тебя подменю. — И он ушел, задумчиво доедая картошку, а Тика захлопнула за ним дверь.

Увидев, что Тика возвращается, и предчувствуя очередную выволочку, Карамон неловко встал из-за стола.

— Мне что-то не хочется есть, — сказал он поспешно.

Внезапно он развернулся и ринулся обратно в спальню, едва не свалившись на пороге. Хлопнула дверь, и из спальни послышались приглушенные рыдания.

Тика присела у стола и задумалась. Госпожа Крисания уехала, а ведь направлялась она в Вайретский Лес. Если говорить точнее, то она отправилась на его поиски.Общеизвестно, что ни один человек не мог найти Вайретский Лес — этот Лес находил человека!

Тика вздрогнула, припомнив разом страшные рассказы Карамона. Ужасный этот Лес был нанесен на многие карты, но стоило сравнить их между собой, как оказывалось, что всякий раз он был отмечен на новом месте. Из-за Леса, как зловещий знак, предупреждающий об опасности, всегда виднелась Вайретская Башня Высшего Волшебства, где ныне была сосредоточена вся сила магов Ансалона. Или почти вся…

Тика приняла решение и встала. Резким движением распахнув дверь, она вошла в спальню и обнаружила Карамона лежащим ничком на кровати. Карамон рыдал в три ручья и всхлипывал, как ребенок. Стараясь не обращать на мужа внимания, дабы его жалкий вид не тронул ее сердца, Тика твердым шагом подошла к сундуку с одеждой. Откинув крышку, она принялась перебирать вещи и почти сразу наткнулась на полупустую фляжку, но сейчас просто-напросто отшвырнула ее в сторону.

Наконец, почти на самом дне сундука, она нашла то, что искала.

Это были доспехи Карамона.

Вытащив за кожаные ремни набедренники, она с силой швырнула их в мужа.

Железные доспехи попали ему в плечо и со звоном отлетели на пол.

— О-ох! — садясь, воскликнул Карамон. — Ради всего святого. Тика, оставь меня в покое!..

— Ты поедешь следом за ней, — доставая поножи, твердо сказала Тика. — Ты поедешь следом за ней, или я вышвырну тебя вон!

* * *

— О, прошу извинить меня, — обратился кендер к человеку, который без дела слонялся по обочине дороги в пригороде Утехи. Увидев перед собой кендера, человек машинально схватился за свой кошелек.

— Я ищу дом своего друга, — продолжал кендер, премило улыбаясь. — Вернее, дом двух своих друзей. Один из них — молодая красивая женщина с рыжими волосами. Ее зовут Тика Вэйлан…

— Вон там, чуть дальше. — Не сводя с кендера подозрительного взгляда, мужчина ткнул большим пальцем себе за спину.

— Вон там? — Тассельхоф Непоседа посмотрел в указанном направлении, и на лице его появилось удивленное выражение. — Вон в том замечательном доме на дереве?

— Как-как ты его назвал? — Прохожий коротко и резко рассмеялся. — Замечательный? Да, действительно, домишко неплохой.

Продолжая хихикать себе под нос, он отошел, быстро пересчитывая монеты в кошельке.

«Какой грубиян!» — подумал Тассельхоф, с рассеянным видом опуская в свой узелок перочинный нож, который минуту назад принадлежал встреченному им горожанину. Затем, по всей видимости тут же позабыв об этом маленьком происшествии, кендер направился прямо к домику Тики, с любовью рассматривая все детали и украшения незаконченного строения, которое было надежно прилажено в развилке ветвей все еще растущего гигантского валлина.

— Я так рад за Тику, — заметал Тас, обращаясь к своему спутнику, который на первый взгляд походил на груду старого тряпья с ногами. — И за Карамона, — добавил кендер. — У Тики никогда не было собственного дома. Как она, должно быть, гордится им!

Приблизившись к указанному дому, Тассельхоф понял, что это, должно быть, один из самых красивых и дорогих домов в городе. Он был выстроен в полном соответствии с многовековыми традициями древесного зодчества Утехи. Изящные изгибы щипца были сделаны так, чтобы он как можно больше походил на часть живого дерева; комнаты расходились в разные стороны от центрального зала, а стены были украшены резьбой и отполированы, напоминая собой покрытый корой древесный ствол. Общая архитектура постройки прекрасно вписывалась в форму кроны дерева — человеческий труд дополнял работу природы, придавая зданию естественный и гармоничный вид.

При мысли о том, что друзья его живут в таком прекрасном доме, на сердце у Тассельхофа потеплело. Потом…

— Как это любопытно, — заметил кендер вслух. — Интересно, почему у дома нет крыши?

По мере того как странная пара подходила ближе к дереву, Тассельхоф разглядел, что дому недостает некоторых весьма существенных деталей, в том числе и крыши. Массивные щипцы и стропила образовывали только раму крыши, в то время как ее самой не было и в помине. Стены комнат существовали только с одной стороны, а пол оказался всего-навсего грубо сколоченным помостом.

Остановившись прямо перед деревом, Тас еще раз посмотрел вверх, гадая, что же могло приключиться. Он увидел лежавшие неприбранными и ржавеющие пилы, молотки и топоры. Судя по их виду, вот уже несколько месяцев, как ими никто не пользовался, да и сама постройка потемнела от непогоды и дождей.

Кендер задумчиво подергал себя за хохолок на голове. Да-а, будь строительство доведено до конца, это действительно был бы самый красивый дом в Утехе!

Потом он немного посветлел. Одно крыло постройки было все же закончено: окна аккуратно застеклены, стены целехоньки, крыша покрыта и надежно защищала владельца от стихии. «У Тики, по крайней мере, есть хоть одна собственная комнатка», — подумал кендер и улыбнулся.

Вскоре, однако, его улыбка погасла: над дверью он разглядел выцветшую, но все еще сохранившую следы изящной резьбы деревянную маску — знак того, что в доме проживает некто, не чуждый магии.

— Мне следовало сразу догадаться! — тряся головой, воскликнул кендер. — Вряд ли Тика и Карам он живут здесь. Правда, тот бездельник сказал… Ох.

Обходя вокруг толстенного ствола дерева, он заметил небольшое строение, затерявшееся среди вымахавших в человеческий рост сорняков и скрытое тенью могучего ствола. Судя по всему, дом, напоминавший скорее сарай-переросток, был выстроен как временное жилье, однако теперь он стал жильем постоянным. «Если бы дом мог иметь несчастный вид, — подумал Тассельхоф, — это был бы тот самый случай. Ишь как его перекосило…»

И действительно, фасад провалился и как бы нахмурился, краска потрескалась и облупилась. Несмотря на это, на окнах белели чистые занавески, а на подоконниках стояли в горшках заботливо ухоженные цветы. Кендер вздохнул. Так вот каков он, дом Тики, выстроенный в тени ее мечты.

Приблизившись к домишку, он остановился у дверей и прислушался. Внутри явно происходила какая-то нешуточная битва. До слуха кендера доносились тупые удары, звон железа и разбиваемой посуды, невнятные крики и шлепки.

— Я думаю, тебе лучше подождать здесь, — обратился кендер к самоходной куче тряпья.

Его спутник согласно хрюкнул и с удобством устроился на грязной дороге прямо напротив дома. Тас неуверенно взглянул в сторону странного существа, но что-то подсказало ему, что так, пожалуй, лучше. Пожав на всякий случай плечами, кендер взялся за ручку двери и, повернув ее, шагнул вперед, довольно самонадеянно решив, что дверь сейчас откроется и он войдет. Не тут-то было. Он довольно болезненно ткнулся носом в дверь, которая оказалась заперта изнутри.

— Странно, — отступая назад, вслух проговорил кендер. — О чем только Тика думает, хотел бы я знать?! Запирать двери, фи! Какое варварство, какая дикость.

Судя по всему, заперто на засов… А ведь я уверен, что о моем приезде сообщено заранее!

Он мрачно уставился на дверь. Невнятные крики и вопли продолжали доноситься изнутри, и кендеру показалось, что он узнал глубокий баритон Карамона.

— Интересные, однако, звуки я слышу. — Тас огляделся по сторонам и тут же просиял. — Окно! Ну конечно…

Он поспешил к окну, но обнаружил, что оно также закрыто.

— От Тики я этого никак не ожидал, хотя людское племя славится негостеприимством, — обиженно пробормотал Тассельхоф себе под нос.

Рассматривая замок, он увидел, что защелка довольно простая и ее можно открыть без особого труда. Он тут же полез в сумку с инструментами и достал оттуда отмычку — устройство, пользоваться которым кендеры начинают раньше, нежели делают первые самостоятельные шаги. Вставив ее в замок, Тас ловко повернул стальной прутик и с удовлетворением услышал негромкий щелчок.

Счастливо улыбаясь, он распахнул створки окна и забрался внутрь, бесшумно соскочив с подоконника на пол. Выглянув наружу, он увидел, что спутник его с упоением возится в грязи.

Это зрелище успокоило кендера, и он принялся изучать комнату, в которую попал, подмечая острым глазом каждую мелочь и трогая все вещи быстрыми ловкими пальцами.

— Ну разве это не интересно! — говоря сам с собой, кендер постепенно приближался к двери, из-за которой слышался шум борьбы. — Пожалуй, Тика не станет возражать, если я тут кое-что посмотрю. Я все поставлю на место.

Предмет, который он держал в руках, словно сам собою оказался в подвешенном к его поясу кошельке.

— А эта штука? Хо-хо! Да она с трещиной! Надо будет указать на это Тике!

Треснутая «штука» мгновенно оказалась в его кармане.

— А что здесь делает это блюдечко для масла? Я уверен, что Тика обычно держит его в кладовке. Нужно будет посоветовать ей убрать его на место.

Блюдечко для масла исчезло во втором кошельке. Незаметно для самого себя кендер приблизился к двери. Повернув ручку (он поблагодарил Тику за то, что она не заперла и эту дверь), Тас вошел в соседнее помещение.

— Привет! — весело сказал он. — Вы про меня не забыли? Ха! Как это забавно! Можно, я тоже поучаствую? Дай мне что-нибудь такое, что я тоже мог бы в него запустить, Тика. Эй, Карамо-он!

Тас находился в спальне и теперь подходил к сундуку, рядом с которым стояла Тика. В руке она сжимала нагрудную пластину от доспехов, и на лице ее было написано крайнее удивление и замешательство.

— Что это с тобой случилось, деточка? Ты выглядишь ужасно, просто ужасно!

Объясни-ка, почему мы должны бросать в Карамона разное железо? — спросил кендер, подбирая с пола тяжелую плетеную кольчугу и поворачиваясь к Карамону, который укрылся за кроватью. — Как часто вы это проделываете? Я слыхал, что супружеские пары занимаются бог знает чем, когда остаются наедине, но о столь изысканном развлечении я не знал…

— Тассельхоф! Непоседа! — Тика наконец обрела дар речи. — Что, ради всего святого, ты тут делаешь?

— Танис должен был предупредить вас о моем приезде, — важно заявил кендер и швырнул кольчугу в Карамона. — Ух ты, весело-то как! — воскликнул он и, повернувшись к молодой женщине, сказал с упреком:

— Входная дверь была заперта.

Мне пришлось воспользоваться окном. Я-то думал, ты проявишь больше сообразительности. В общем, я должен был встретиться здесь с госпожой Крисанией и…

К огромному удивлению кендера, Тика выронила нагрудную пластину, разрыдалась и повалилась на пол. В недоумении Тас перевел взгляд на Карамона, который поднимался из-за кровати, словно призрак из могилы. Гигант смотрел на Тику с каким-то потерянным и несчастным видом, потом пробрался через разбросанные доспехи и опустился на колени рядом с ней.

— Тика, — прошептал он жалобно, — прости меня. Ты же знаешь, я вовсе не хотел тебя обидеть, просто наговорил тут всякого… Я люблю тебя! Я всегда любил только тебя. Просто… я просто не знаю, что делать.

— Ты знаешь, что делать! — зло выкрикнула Тика. Оттолкнув мужа в сторону, она одним прыжком вскочила на ноги. — Я только что сказала тебе: госпожа Крисания в опасности! Ты должен догнать ее как можно скорее.

— Кто она такая, эта Крисания? Почему я должен заботиться о ее безопасности?

— Выслушай меня хотя бы раз в жизни, — прошипела Тика, и глаза ее сделались зелеными и злыми. — Госпожа Крисания — могущественная жрица Паладайна, только Элистан могущественнее ее в этом мире. Ей был вещий сон, указавший, что злая сила Рейстлина может погубить Кринн! Она направляется в Вайретский Лес, говорить с Пар-Салианом…

— Чтобы тот помог ей уничтожить Рейстлина? — прорычал Карамон.

— Что, если так? — вспыхнула Тика. — Разве он заслуживает жизни? Да он бы убил тебя, не раздумывая!

Глаза Карамона угрожающе засверкали, а лицо побагровело от гнева.

Тассельхоф испуганно сглотнул, увидев его сжимающиеся кулаки, но Тика бесстрашно шагнула вперед и встала перед мужем. Ее голова едва доставала до подбородка гиганта, но кендеру показалось, что проставленный воин спасовал.

Кулаки его сами собой разжались.

— Увы, нет, Карамон, — мрачно сказала Тика, — она вовсе не хочет его смерти. Она любит твоего брата, и пусть ее бог защитит ее. Она хочет спасти Рейстлина, хочет отвратить его от зла.

Карамон удивленно уставился на Тику, и выражение его лица смягчилось.

— Правда? — спросил он.

— Правда, Карамон, — устало кивнула Тика. — Именно поэтому она приехала сюда — она хотела повидаться с тобой. Она думала, что ты сможешь ей помочь. Ну а когда она увидела тебя вчера вечером… Карамон опустил голову, и глаза его наполнились слезами.

— Совсем посторонняя женщина хочет помочь Рейсту. И рискует при этом жизнью… — Он снова зарыдал. Тика уставилась на него в совершенном отчаянии.

— Ради любви к… Догони ее, Карамон! — воскликнула она и притопнула ногой. — Одной ей ни за что не добраться до Башни, тебе это известно, как никому другому. Только ты знаешь дорогу через Вайретский Лес.

— Да, — Карамон шмыгнул носом, — я ездил туда с Рейстом. Я отвез его туда, чтобы он смог войти в Башню и подвергнуться Испытанию. О, это злое Испытание!..

Я охранял его. Я был ему нужен… тогда.

— А Крисания нуждается в тебе сейчас! — мрачно сказала Тика.

Карамон все еще нерешительно переминался с ноги на ногу, и Тассельхоф заметил, как на щеках Тики пролегли жесткие решительные морщинки.

— Если ты действительно хочешь ее нагнать, тебе нельзя терять времени. Ты помнишь дорогу?

— Я помню! — в восторге завопил Тас. — Я знаю! У меня есть карта!

Тика и Карамон разом повернулись и с удивлением уставились на кендера. Оба уже успели позабыть о его существовании.

— Я не уверен… — протянул Карамон, мрачно меряя Тассельхофа взглядом. — Я прекрасно помню твои карты, Тас. Одна из них привела нас в порт, где не было моря.

— Так я тут был ни при чем! — с негодованием воскликнул кендер. — Даже Танис так сказал. Карта-то была составлена еще до Катаклизма, после которого море отступило от берегов. Нет, Карамон, тебе придется взять меня с собой! Я обязательно должен был встретиться с госпожой Крисанией. Она послала меня с поручением, с настоящим поручением, и я выполнил его. Я нашел…

Какое-то движение привлекло внимание кендера.

— Ага, вот и она!

Он взмахнул рукой, и его озадаченные слушатели повернулись к дверям спальни, где стояло на пороге бесформенное существо — не то тюк старого тряпья, не то огородное пугало. Пугало смотрело на них черными подозрительными глазками.

— Моя голодная, — пропищало существо, обращаясь к кендеру. — Когда мы есть?

— Чтобы найти Бупу, я совершил целое путешествие! — сказал Тассельхоф гордо.

— Но зачем госпоже Крисании понадобилась эта твоя Бупу? — удивилась Тика, совершенно сбитая с толку. — По себе знаю, от овражных гномов пользы не дождешься…

Она отвела Бупу на кухню, сунула ей в руки кусок черствого хлеба и ломоть сыра и поспешно вывела гостью на улицу — запах овражных гномов вряд ли мог добавить уюта ее чисто прибранному дому. Бупу, совершенно счастливая, вернулась на грязную дорогу и принялась уплетать хлеб с сыром, запивая их водой из лужи.

— Я обещал, что никому ничего не скажу, — важно заявил кендер, помогая Карамону застегнуть доспехи.

Это стоило ему немалых усилий, так как гигант явно раздался вширь с тех пор, как надевал свою броню в последний раз. Тика и Тассельхоф успели несколько раз вспотеть, затягивая ремни, застегивая пряжки и уминая под доспехами складки жира.

Карамон, в свою очередь, мычал и стонал, как человек, которого пытают на раскаленной решетке. Несколько раз он облизывал пересохшие губы и бросал исполненный вожделения взгляд в угол спальни, куда Тика так бесцеремонно отшвырнула его драгоценную фляжку.

— Ну, давай, рассказывай, — поддразнила Тика, прекрасно зная, что кендер не способен сохранить тайну, даже если от этого будет зависеть его жизнь. — Я уверена, что госпожа Крисания не стала бы возражать.

Лицо кендера исказила мука.

— Она… она заставила меня дать обещание и поклясться Паладайном, Тика! — торжественно сообщил кендер. — К тому же тебе известно, что я и Фисбен… то есть я хотел сказать — Паладайн, близкие друзья…

Он помолчал, сосредоточенно пыхтя.

— Эй, Карамон, втяни брюхо! — прикрикнул он. — Должно быть, ты немало потрудился, чтобы довести себя до этого состояния, парень.

Кендер уперся ногой в бедро гиганта и потянул изо всех сил. Карамон завопил от боли.

— Я в прекрасной форме, — заявил он, слегка отдышавшись. — Должно быть, что-то случилось с доспехами. Вероятно, они усохли, иначе не объяснить.

— Впервые слышу, чтобы металл усыхал, — заинтересовавшись, признался Тассельхоф. — Разве что тут было слишком горячо. Впрочем, это идея. Надо как следует разогреть твои железки, чтобы они расширились, и тогда мы, быть может, сможем засунуть тебя внутрь. А может быть, следует намылить тебя как следует?..

— Заткнись! — прорычал Карамон.

— Я хотел как лучше, — заметил Тас, оскорбленный в лучших чувствах. Затем его лицо снова стало прехитрым. — Так вот, что касается госпожи Крисании… Я дал священную клятву. Могу только, пожалуй, сказать, что она попросила меня поведать ей все, что мне известно о Рейсшине. Я рассказал, и то поручение, которое она мне дала, было связано с моим рассказом. Крисания вообще удивительный человек, Тика, — торжественно продолжал кендер. — Ты, может быть, не заметила этого, но я не слишком религиозен, как, впрочем, и все кендеры. Так вот, вовсе не надо быть глубоко религиозным, чтобы почувствовать в госпоже Крисании истинное добро. К тому же она умна. Может быть, даже умнее Таниса.

Глаза кендера блестели от сознания собственной важности.

— Я думаю, кое-что я могу вам рассказать, — сказал он таинственным шепотом. — У нее есть план! План, как спасти Рейсшина! Бупу — часть этого пиана. Крисания возьмет ее с собой к Пар-Салиану!

Услышав это, даже Карамон посмотрел на Тассельхофа с сомнением. Тика же про себя подумала, что, возможно, Танис и Речной Ветер были правы: Крисания действительно безумна. И все же любое начинание, которое могло помочь Карамону, которое могло дать ему надежду…

Но Карамон, похоже, и сам кое-что решил.

— Понятно. Во всем виноват этот Фис… фисенбе или как там его… — сказал он, неловко поправляя кожаные ремни креплений, врезающиеся в его дряблое тело.

— Этот колдун Фисбен… или Паладайн, он все нам рассказывал. Да и Пар-Салиан тоже кое-что об этом знает… — Лицо Карамона просветлело. — Мы все устроим! Я привезу Рейстлина сюда, как мы и собирались, да, Тика? Он может даже жить в комнате, которую мы для него построили. Мы станем заботиться о нем, ты и я — вместе. В нашем новом доме. Это будет замечательно, просто замечательно!

Глаза Карамона сияли, а Тика боялась даже взглянуть на него. Он говорил так, как говорил прежний Карамон, Карамон, которого она когда-то полюбила…

С трудом сохраняя на лице суровое выражение. Тика резко повернулась и направилась в спальню.

— Я пойду соберу твои вещи… — сказала она.

— Стой! Погоди! — воскликнул Карамон. — Нет! То есть спасибо. Тика. Я сам справлюсь. Может быть, ты лучше… гм-м… соберешь нам в дорогу что-нибудь из еды?

— Я помогу! — вставил Тассельхоф с энтузиазмом и направился на кухню.

— Прекрасно. — Тика протянула руку и схватила кендера за длинный вихор на макушке. — Только не так быстро, Тассельхоф Непоседа. Ты никуда не пойдешь до тех пор, пока не вывернешь свои карманы и кошельки.

Тас протестующе взвыл. Пользуясь всеобщим смятением, Карамон метнулся в спальню и захлопнул за собой дверь. Оказавшись в одиночестве, он, не колеблясь, прошел в угол, схватил вожделенную флягу и поболтал ею над ухом. Суда по звуку, там оставалось еще больше половины. Улыбнувшись самому себе, он затолкал ее на самое дно походного мешка и торопливо прикрыл какой-то мятой рубашкой.

— Эй! Я готов! — крикнул он Тике как можно приветливее.

Ему никто не ответил, и он пошел на поиски.

— Я все собрал! — повторил Карамон, в конце концов выхода на крыльцо.

Это было зрелище! Похищенные драконьи доспехи, в которых он сражался последние месяцы войны, после возвращения в Утеху были им полностью переделаны.

Он поотбивал страшные шипы, отрихтовал вмятины, начистил и отполировал гладкие поверхности, так что доспехи засверкали как новые, совершенно перестав походить на ненавистную броню, в какую были одеты завоеватели. Карамон немало потрудился над ними, прежде чем бережно и с любовью убрал их в сундук, так что они и теперь были в отличном состоянии, чего нельзя было сказать о нем самом.

Между черненой кольчугой, прикрывающей грудь, и широким поясом, которым едва удалось стянуть его расплывшуюся талию, виднелось дюймов шесть живота.

Даже с помощью кендера он не смог затянуть ремни, которые удерживали набедренники, и теперь он был вынужден тащить эту часть доспехов в дорожной котомке. Поднимая щит, Карамон крякнул и с сомнением на него покосился, будто подозревал, что за два года кто-нибудь мог шутки ради утяжелить его свинцовыми болванками. Оружейный пояс не застегивался на животе, и он, пыхтя от напряжения и краснея, кое-как пристроил меч в потертых ножнах за спиной.

Увидев на крыльце Карамона, Тас не выдержал и отвернулся. Сначала ему показалось, что он вот-вот расхохочется, однако выяснилось, что он скорее готов заплакать.

— Я выгляжу как дурак, — пробормотал Карамон, заметив, как поспешно спрятал лицо кендер.

Бупу, выбравшись из лужи, смотрела на него во все глаза. Рот ее приоткрылся.

— Он выглядеть совсем как моя повелитель, Верховный Блоп Пфадж Первый, — вздохнула она.

Тассельхоф мгновенно вспомнил разжиревшего, неряшливого короля племени овражных гномов, из Кзак Царота. Схватив Бупу за плечо, он поспешно затолкал ей в рот кусок хлеба, чтобы она заткнулась. Но было поздно. Видимо, Карамон тоже помнил Пфаджа Первого.

— Ну, все! — прорычал он, и лицо его стало багрово-красным. В ярости он отшвырнул свой щит на крыльцо. — Я никуда не еду! С самого начала это была дурацкая затея!

Он с укором покосился на Тику и, повернувшись, попытался вернуться в дом.

Но Тика загородила ему дорогу.

— Нет, — сказала она негромко, — ты больше не войдешь в мой дом, Карамон, до тех пор, пока не вернешься из похода одним целым человеком.

— Да, он здесь чрезвычайно много. Хватит на целый три, — пробормотала Бупу с набитым ртом.

Тас поспешно затолкал ей в рот еще одну горбушку.

— Ты ничего не понимаешь! — отрезал Карамон свирепо и положил ей руку на плечо. — Прочь с дороги. Тика!

— Выслушай меня, Карамон, — сказала она непреклонно. В ее негромком голосе звучал металл. Положив руку на грудь мужа. Тика серьезно посмотрела на него снизу вверх. — Помнишь, однажды ты предложил Рейсшину последовать за ним во тьму?

Карамон сглотнул, побледнел и молча кивнул.

— Он отказался, — спокойно продолжала Тика. — Он сказал тогда, что это будет означать твою гибель. Но разве ты не видишь, Карамон, разве ты не видишь, что ты последовал за ним во тьму Ты уже умираешь с каждым днем, с каждой минутой. Рейстлин велел тебе идти своим путем и предоставить ему право пойти своим. Но ты не прислушался к нему. Ты идешь двумя путями сразу, Карамон. Одна твоя половина уходит во тьму, а вторая пытается утопить в вине ужас и боль, которые ты там видишь.

— Да, это моя вина… — Карамон заплакал, и его голос задрожал. — Это я виноват, что он обратился к Черным Мантиям, именно я подтолкнул его к этому!

Это Пар-Салиан и пытался мне объяснить…

Тика прикусила губу. Тассельхоф увидел, что лицо ее стало суровым и жестким, но она сумела сдержать рвущийся наружу гнев.

— Возможно. — Она помолчала, потом набрала в грудь побольше воздуха. — Но ты не вернешься ко мне ни как муж, ни как друг до тех пор, пока не научишься жить в мире с самим собой.

Карамон уставился на нее так, будто увидел впервые. Лицо Тики было решительным и твердым, зеленые глаза смотрели холодно и ясно. Тас внезапно вспомнил, как Тика сражалась с драконидами в Неракском Храме в последнюю, самую страшную ночь великой Войны. Тогда у нее было точно такое же лицо.

— Может быть, этого никогда не произойдет, — пробормотал Карамон, заметно скиснув. — Ты не думала об этом, моя маленькая госпожа?

— Да, — сказала Тика, — я думала об этом. До свидания, Карамон.

Отвернувшись от него, Тика вошла в дом и захлопнула за собой дверь.

Тассельхоф услышал, как звякнул, вставая на место, засов, Карамон тоже услышал этот звук и сморщился, как от боли. Кулаки его непроизвольно сжались, и кендер испугался, что гигант сейчас вышибет дверь, но уже через несколько мгновений Карамон расслабился. Сердито топая ногами в тщетной попытке сохранить хотя бы видимость достоинства, Карамон спустился с крыльца.

— Я ей покажу, — бормотал он, шагая прочь. Доспехи его при этом громко лязгали. — Через три или четыре дня я вернусь с этой госпожой… Крысаней, что ли… Вот тогда мы поговорим. Не может же она, в самом деле, так поступить со мной, с родным мужем! Нет, клянусь богами! Три-четыре дня, и она станет умолять меня вернуться, и тогда мы посмотрим. Может быть, я и не захочу возвращаться…

Тассельхоф стоял в нерешительности. Его острый слух уловил в домике негромкие, горестные рыдания. Он знал, что Карамон не услышит их за лязгом своих доспехов. Но что он мог сделать?

— Я позабочусь о нем. Тика! — громко крикнул Тассельхоф и, схватив Бупу за руку, потащил ее за собой, стараясь догнать Карамона. Украдкой он несколько раз вздохнул. Из всех приключений, в которых он побывал, сегодняшнее начиналось из рук вон плохо.

Глава 5

Палантас — город дивный, о красоте его сложены легенды.

Город, который повернулся ко всему миру спиной и замер, любуясь на свое отражение в зеркале.

«Интересно, кто первый это сказал? — лениво размышляла Китиара, пролетая верхом на своем голубом драконе Скае в виду городских стен. — Возможно, это был последний, ныне покойный Повелитель Драконов Ариакас».

Высказывание действительно звучало довольно претенциозно, как раз в его стиле, однако Китиара была вынуждена признать, что во многом он был прав.

Палантасцы столь сильно желали сохранить свой город невредимым, что заключили с Повелителями сепаратный мир. Случилось это, правда, задолго до конца Войны — когда казалось, что им нечего терять, — еще до того, как палантасцы неохотно присоединились к войскам, сражавшимся против могущественной Владычицы Тьмы.

Благодаря героической жертве Соламнийских Рыцарей Палантас избежал участи, которая постигла многие другие города, такие как Утеха и Тарсис. При мысли об этом Китиара ухмыльнулась и приблизилась к городским стенам на расстояние полета стрелы. Наверное, Палантас снова прикован к своему отражению — с желанием воспользоваться периодом всеобщего подъема для того, чтобы придать своему очарованию, и без того почти сказочному, еще большую прелесть.

Подумав так, Китиара громко рассмеялась, наблюдая за суматохой на стенах старого города. С тех пор как ее голубой дракон в последний раз пролетал над крепостными стенами, прошло всего два года, и она хорошо помнила царившую тогда панику. Даже сейчас в ее воображении неподвижный ночной воздух гудел от грохота боевых барабанов и пронзительного пения труб.

Скай, казалось, тоже услышал эти звуки. Его драконья кровь быстрее побежала по жилам, и он покосился на свою хозяйку пылающим глазом, словно упрашивая изменить решение.

— Нет, мой мальчик. — Китиара наклонилась и потрепала дракона по шее. — Еще не время. Потерпи, если у нас все получится… Ждать осталось немного, я тебе обещаю.

Скаю пришлось удовлетвориться этим ответом. И все же он отвел душу, дыхнув огнем на каменную стену, отчего та почернела и сплавилась. Все это он без труда проделал с расстояния, в полтора раза превышающего убойную дальность стрельбы самого тугого лука. Выставленные на стенах стражники, пораженные драконобоязнью — заразной болезнью, которая осталась людям в наследство со времен войны, — разбежались, словно муравьи.

Китиара не торопила своего дракона, и тот летел плавно, почти лениво. Все равно никто не осмелился бы напасть на нее — между армией Китиары, расквартированной в Оплоте, и палантасцами формально был мир, хотя некоторые из рыцарей пытались убедить свободных граждан Ансалона объединиться и пойти на штурм Оплота, в который отступила Китиара по окончании войны. Палантасцев, однако, нелегко было подвигнуть на это: для них война закончилась, и никто не хотел влезать в новую свару.

— А я с каждым днем становлюсь все сильнее и могущественнее! — воскликнула Китиара, паря над городом. Глядя вниз, она пыталась запомнить все, что могло пригодиться ей в будущем.

Палантас был выстроен наподобие огромного колеса. Все самые важные строения — дворец государя, палаты Совета, старинные особняки аристократии — были сосредоточены в центре города. Вся остальная жизнь вращалась вокруг него, как вокруг оси.

Исторический центр окружали роскошные дома городских богачей — «новых» богачей, — а также резиденции тех влиятельных вельмож, что проживали за городской чертой. В этом же районе располагалась и Большая Библиотека Астинуса.

Совсем с краю, почти у стены Старого города, теснились всевозможные лавки и магазинчики.

Восемь широких проспектов, словно спицы гигантского колеса, расходились во все стороны от городского центра. Вдоль проспектов были высажены прекрасные деревья, желтые листья которых не опадали и круглый год напоминали тонкое золотое кружево. Один из этих проспектов вел к морскому порту, а остальные — к семи Вратам городской стены.

Пролетая над этой стеной, Китиара увидела и Новый город. Он был построен так же, как и Старый, по тому же кольцевому плану. Вокруг него, однако, не было крепостных стен, так как, по словам одного из государей, «городские стены умаляют архитектурные достоинства».

Китиара улыбнулась. Никакой красоты в этом городе она не видела. Даже деревья для нее ничего не значили. «Как легко, — вздохнув, подумала она, — было бы захватить все это!»

Внимание ее привлекли два здания. Одно из них, то, что строилось в самом центре города, было Храмом Паладайна. Во второе она направлялась. Именно на нем остановился задумчивый взгляд Китиары.

Здание настолько резко контрастировало с остальной архитектурой, что даже нечувствительный глаз Китиары заметил это. Оно поднималось из окружавшей его тени и упиралось в небо, словно лишенная плоти фаланга пальца. Нетрудно было угадать, что тут поработала какая-то темная сила, ведь когда-то считалось, что здание это — самое красивое во всем Палантасе.

То была Палантасская Башня Высшего Волшебства.

Густая тень окружала ее днем и ночью, ибо вход в Башню охраняла обширная Роща. Поговаривали, что деревья в ней — самые большие из всех, что росли на Кринне, и говорили это люди, много попутешествовавшие. Никто, однако, не мог утверждать этого наверняка, потому что даже кендеры — существа, которым почти неведомо чувство страха, — не рисковали заходить в ужасную тень.

— Шойканова Роща… — пробормотала Китиара, обращаясь к невидимому спутнику. — Ни одно живое существо не осмеливалось войти в нее. Так было до тех пор, пока не пришел он — Властелин настоящего и будущего.

Голубой дракон тем временем опустился на пустынную улицу, прилегающую к Шойкановой Роще. Как ни старалась Китара заставить своего дракона пролететь над Рощей к самой Башне, у нее ничего не получилось. Скай, который готов был сражаться за свою хозяйку до последней капли своей драконьей крови и пожертвовать ради нее жизнью, отказывался лететь дальше. Он просто не в силах был это сделать. Ни один смертный, даже дракон, не смел проникнуть внутрь кольца деревьев-стражников.

Скай приземлился на мостовую и, неуклюже переминаясь с лапы на лапу, с ненавистью поглядел на неподвижные гигантские стволы. Его огромные глаза пылали, а могучие когти скребли по камням улицы. Не знай он так хорошо свою повелительницу, он, быть может, попытался бы помешать ей войти под сень страшных деревьев, однако здесь даже он был бессилен. Если Китиара на что-нибудь решалась, она непременно доводила дело до конца. Покорившись неизбежному, Скай сложил огромные кожистые крылья и с презрением покосился на разжиревший, благополучный город, который ему отчего-то не разрешали спалить.

Мысль о крови, пламени и дыме возбудила дракона.

Китиара неторопливо спустилась с седла, укрепленного на спине чудовища.

Солинари, серебряная луна, маячила в небе, как надкушенная головка сыра. Ее сестра близнец, красная луна Лунитари, только-только показалась над горизонтом, словно огонек гаснущей свечи. Слабый свет обеих лун, отражаясь от чешуйчатых доспехов Китиары, окрашивал их в кроваво-красный цвет.

Китиара, внимательно оглядев Рощу, сделала шаг вперед, но тут же остановилась. За спиной ее послышался шорох огромных крыльев.

— Давай улетим из этого проклятого места, госпожа! — без слов шептали ей кожаные перепонки. — Давай улетим, пока мы еще живы!

Китиара сглотнула слюну: во рту у нее пересохло, а язык распух так, что еле-еле ворочался. Мышцы живота свело болезненной судорогой, и Китиара вдруг вспомнила во всех подробностях свою первую битву, когда она впервые сошлась лицом к лицу с противником. Тогда у нее не было выхода: она знала, что должна убить, иначе ей придется умереть самой. Тогда она решила вопрос в свою пользу одним взмахом меча, но теперь…

— Я побывала во многих мрачных уголках этого мира, — снова обращаясь к своему невидимому спутнику, глухо сказала Китиара. — Я не знала страха, но сюда я не смею войти…

— Просто подними над головой бриллиант, который он дал тебе… — откликнулся спутник, медленно материализуясь из ночного мрака. — Стражи из Рощи будут перед тобой бессильны.

Китиара с опаской заглянула за первую шеренгу тесно сомкнувшихся стволов.

Густые кроны деревьев заслоняли свет лун ночью и свет солнца днем, поэтому в Роще вечно царила непроглядная мгла. Даже ветер не смел проникнуть туда, и листья деревьев висели недвижимо, лишь изредка отрываясь от веток под собственной тяжестью. Говорили, что в страшные дни накануне Катаклизма, когда ураганные ветры проносились над Кринном, деревья Шойкановой Рощи единственные на континенте не сгибались под гневом богов.

Однако страшнее вечной тьмы было эхо бессмертной жизни, которое металось где-то в глубине этой чащи. Бессмертной жизни, безмерной скорби и нескончаемой муки…

— Мой разум верит твоим словам, Сот, — вздрогнув, сказала Китиара, — но мое сердце никак с этим не смирится.

— Тогда поворачивай назад! — пожимая плечами, откликнулся Рыцарь Смерти.

— Покажи ему, что даже самый могущественный Повелитель Драконов в мире боится его!

Китиара взглянула на Сота сквозь узкие глазницы боевого шлема. Ее карие глаза сверкнули, а рука судорожно стиснула рукоять меча. Сот не дрогнул под ее взглядом; только оранжевое пламя, мерцающее в его пустых глазницах, вспыхнуло чуть ярче, но оно выдавало не гнев, а насмешку. Уж коли над ней смеется бессмертный рыцарь, то что же чувствует маг? Триумф победителя?!

Плотно сжав губы, Китиара нащупала на груди талисман, посланный ей Рейстлином. Сжав камень в руке, коротким сильным рывком она разорвала цепочку и подняла его над головой.

Черный бриллиант был прохладным на ощупь; Китиара чувствовала его могильный холод даже сквозь толстую кожу боевых перчаток. Некрасивый, лишенный присущей драгоценным камням игры света, он лежал в ее ладони и был на удивление тяжелым.

— Как Стражи смогут увидеть его? — мрачно спросила Китиара, подставляя камень серебристому свету луны. — Взгляни, он даже не блестит. Издалека он похож на кусок угля.

— Луна, свет которой сияет на его гранях, невидима для таких, как ты. Ее не видит никто, кроме существ, которые ей поклоняются, — ответил ей Сот. — Они, да еще мертвецы, которые, подобно мне, были прокляты и обречены на вечную жизнь. Мы видим его! Для нас твой талисман сияет ярче, чем солнце на небе.

Держи его крепко, Китиара, подними его над собой и ступай вперед без страха.

Стражи не посмеют задержать тебя. Только сними свой шлем, чтобы они могли видеть, как черный свет камня освещает твое лицо и блестит в зрачках.

Недолгое время Китиара колебалась, но в конце концов, втайне воображая себе насмешливый хохот Рейстлина, сняла с головы рогатый шлем.

Она стояла совершенно спокойно и озиралась по сторонам. Ветра не было, и ее темные волосы остались неподвижными. Щекочущая капелька пота сбежала по виску. Китиара сердито взмахнула перчаткой и стряхнула ее на землю.

За спиной тихонько заскулил дракон. Странный звук — раньше Китиара никогда не слышала от Ская ничего подобного. Непонятным образом этот жалобный всхлип подорвал ее решимость, и рука, державшая талисман, слегка задрожала.

— Они питаются страхом, — подсказал ей Сот. — Держи алмаз повыше, пусть Стражи увидят его блеск в твоих глазах.

Покажи ему, что ты боишься его!

Эти слова зазвенели в ушах Китиары, и она крепче сжала черный бриллиант.

Высоко подняв его над головой, Китиара вступила в Шойканову Рощу.

Непроглядный мрак окружил ее столь внезапно, что в первый момент ей показалось, будто она ослепла. Лишь оранжевое мерцание мертвых глаз Сота в темных провалах похожего на череп лица помогло ей взять себя в руки. Собрав все свое мужество, Китиара заставила себя остаться на месте и дождаться, пока пройдет парализующий страх.

Только теперь она впервые заметила свет, излучаемый талисманом. Этот свет не был похож ни на какой другой — ничего подобного Китиаре видеть прежде не приходилось. Он не рассеивал тьму, а лишь позволял Повелительнице Драконов отличать обитателей тьмы от самого мрака.

Благодаря этому странному свету Китиара рассмотрела толстые стволы и едва заметную тропинку, которая начиналась прямо у нее под ногами. Словно ночная река, она убегала вперед и терялась между деревьями, и у Китиары появилось нереальное ощущение, будто она плывет вместе с ней над землей, вперед и вперед, в темную глубь чащи.

Поглядев вниз, Китиара увидела, что ее ноги сами собой шагают по этой тропинке, и с ужасом осознала, что Роща, сначала пожелав не впустить ее, теперь заманивает все глубже.

В панике Китиара попыталась вернуть контроль над собственным телом. В конце концов ей это удалось, хотя в таком жутком месте почувствовать себя в чем-то до конца уверенным было сложно. Как бы там ни было, но она замерла.

Китиара стояла в густом чернильном мраке, который, казалось, куда-то тек вокруг нее, и вздрагивала. Над головой, несмотря на полное безветрие, негромко поскрипывали сучья, словно хихикая над чем-то, что представлялось им смешным.

Волна страха с новой силой окатила ее. Невидимые листья коснулись лица, и Китиара взмахнула свободной рукой, отгоняя их прочь, но тут же остановила себя: прикосновение было холодным, но не враждебным, и напоминало не то вежливый, не то почтительный жест. Китиара приободрилась — судя по всему, ее признали за свою. Одновременно с этой мыслью к ней вернулось самообладание. Приподняв камень повыше, она заставила себя взглянуть на тропу.

Тропа была недвижима. Течение ее было просто иллюзией, порожденной страхом.

Китиара мрачно улыбнулась. Двигались сами деревья! Это они отступали в сторону, давая ей дорогу.

Уверенность ее росла. Твердым шагом Китиара двинулась по тропе и даже победоносно обернулась через плечо на Сота, который ступал за ней следом.

Бессмертный рыцарь, впрочем, не обращал на нее внимания.

«Должно быть, беседует с кем-то из мира духов», — с кривой улыбкой успела подумать Китиара и тут же взвизгнула от ужаса.

Что-то крепко схватило ее за лодыжку. Пронизывающий холод, от которого заныли кости, начал подниматься вверх по ноге, и Китиара почувствовала, как кровь ее заледенела в жилах. Острая боль заставила Китиару преодолеть страх и посмотреть вниз, на то, что могло держать ее.

Это была рука! Вылезшая из-под земли мертвенно-бледная рука охватила костлявыми пальцами ее лодыжку. Чувствуя, как холодеет все тело, Китиара поняла, что рука высасывает из нее саму жизнь.

Между тем нога ее стала медленно погружаться во влажную землю. Ужас ослепил Китиару, и она, пытаясь освободиться, пнула чудовищную руку свободной ногой. Ей это не удалось, а из-под земли тем временем вылезла вторая рука и, словно железным обручем, сдавила вторую лодыжку, причем обе руки оказались левыми.

Китиара испустила вопль ужаса, неловко дернулась и, потеряв равновесие, упала ничком на тропу.

— Не урони талисман! — донесся до нее безжизненный голос Сота. — Не то они утащат тебя под землю!

Китиара крепко сжала в руке черный алмаз, одновременно прилагая отчаянные усилия, чтобы высвободиться из крепкой хватки мертвых рук, которые медленно, но неотвратимо затягивали ее под землю, принуждая разделить с ними их могилу. «Вот они какие — Стражи…» — вспыхнула в мозгу Китиары одинокая мысль.

— Помоги же мне!.. — воскликнула она, в ужасе ища глазами Сота.

— Не могу, — мрачно отозвался Рыцарь Смерти. — Моя магия здесь бессильна.

Только твоя воля спасет тебя, Китиара. Воля и алмаз.

Несколько мгновений Повелительница Драконов лежала неподвижно, содрогаясь от тошнотворного страха и мертвящего холода рук. Потом в душе ее пробудился гнев.

«Как он смеет так обращаться со мной?!» — подумала она, снова поймав на себе взгляд насмешливых оранжевых глаз. Очевидно, ее мучения доставляли Соту удовольствие.

Гнев помог ей справиться с ужасом и забыть о могильном холоде. Китиара сосредоточилась и сразу поняла, что ей следует Делать. Она поднялась на ноги, а потом, действуя осторожно и внимательно, наклонилась и прижала черный бриллиант к одной из бледных рук.

Из глубины земли изверглось сдавленное проклятье. Рука, которую едва покрывала полуразложившаяся плоть, отпустила свою жертву, скрючилась и исчезла в побуревшей гнилой листве, плотно устилавшей тропу. Столь же успешно Китиара повторила операцию над второй рукой. Почувствовав себя свободной, Китиара перевела дух и огляделась по сторонам, после чего подняла талисман над головой.

— Видите вы это, порождения могилы, ожившие мертвецы? — пронзительно воскликнула она. — Вам не остановить меня! Я пройду! Слышите? Пройду!

Никто неответил ей. Даже ветви над ее головой перестали поскрипывать и шуршать, замерев безвольно и неподвижно. Китиара подождала еще немного, но вскоре, так ничего не услышав, снова двинулась по тропе, вполголоса проклиная Рейстлина. Сот следовал за ней.

— Ты снова заслужила мое восхищение, Китиара, — сказал он ей в спину.

Та не ответила. Гнев ее прошел, и она чувствовала теперь лишь сосущую пустоту в груди, которая постепенно снова заполнялась страхом. Китиара не была сейчас настолько уверена в себе, чтобы решиться заговорить. Сосредоточившись всецело на тропе под ногами, она упорно двигалась вперед.

По сторонам тропы в жирной влажной земле среди прелой листвы корчились и копошились бледные пальцы и тонкие мертвые руки, жаждующие прикоснуться к столь ненавистной им живой человеческой плоти. Из мрака между деревьями пялились пустыми глазницами призрачные лица, здесь и там мелькали черные бесформенные тени, оставляя в сыром холодном воздухе запах тления и смерти.

Но рука в перчатке, сжимавшая черный алмаз, больше ни разу не дрогнула, и мертвые пальцы, покрытые полуразложившейся плотью, не тронули Китиару. Напрасно разевали свои пасти бледные призраки, жаждавшие горячей крови; огромные деревья по-прежнему расступались перед Китиарой, а их ветви поспешно поднимались при ее приближении. В конце тропы стоял Рейстлин.

— Мне следовало бы убить тебя, проклятый ублюдок! — прошипела Китиара непослушными губами и схватилась за рукоять меча.

— Я тоже рад видеть тебя, сестренка, — с нескрываемой издевкой отозвался маг.

За два прошедших года это была первая встреча брата и сестры. Теперь, когда ветви и листва Шойкановой Рощи не заслоняли больше серебристого света Солинари, Китиара смогла хорошо рассмотреть мага. Он был одет в длинный плащ из тончайшего черного бархата, который, свисая с его слегка сутулых плеч, ниспадал красивыми складками почти до самой земли. По краю капюшона, покрывавшего его голову, серебряной нитью были вышиты руны, а в тени под капюшоном виднелись горящие золотистым огнем глаза. Самая большая руна — руна Песочных Часов — блестела под лунным светом в самом центре капюшона. На отворотах широких рукавов плаща тоже серебрились руны. Опирался Рейсшин на магический посох с кристаллом, который мог по его команде то вспыхивать, то гаснуть. Сейчас он, стиснутый в золотой драконьей лапе, был холоден и темен.

— Мне следовало бы убить тебя! — снова повторила Китиара и, не успев осознать, что же она делает, бросила взгляд на Рыцаря Смерти, который как раз показался из тьмы Рощи. Этот взгляд, хоть и не откровенно повелительный, все же был сродни дерзкому вызову.

Рейстлин улыбнулся. Его улыбку редко кому доводилось видеть, вот и теперь большей частью она осталась не видна, поглощенная тенью капюшона.

— Сот! — повернулся он, чтобы приветствовать нежданного гостя.

Китиара молча кусала губы, пока странные глаза Рейстлина, глаза со зрачками в форме песочных часов с тонкой талией, разглядывали доспехи бессмертного рыцаря. На них все еще можно было различить выгравированные эмблемы Соламнийских Рыцарей — Розу, Зимородка и Меч, — но при этом они были оплавлены и покрыты побежалостью, словно доспехи очень долго калили на огне.

— Рыцарь Черной Розы, — продолжал Рейстлин, — погибший в пламени Катаклизма незадолго до того, как проклятье оскорбленной им эльфийки вернуло его в этот мир для существования еще более горького и прискорбного, чем в Бездне.

— Такова вкратце моя история. — Сот не двинулся с места. — А ты, по-видимому, и есть Рейстлин, предсказанный Властелин настоящего и будущего.

Оба, совершенно позабыв о Китиаре, в упор рассматривали друг друга. Она же, почувствовав, что между магом и рыцарем идет безмолвное, но нешуточное состязание, мгновенно позабыла о своем гневе и затаила дыхание, выжидая, чем же кончится молчаливый поединок.

— Твоя магия сильна, — сказал наконец Рейстлин, и в ветвях Рощи, слегка качнув черные складки плаща мага, впервые прошелестел легкий ветерок.

— Да, — кивнул Сот. — Я могу убить одним лишь словом. Я могу метнуть огненный шар в моих врагов. Я повелеваю дюжиной воинов-скелетов, которые способны умерщвлять прикосновением. Я могу воздвигнуть ледяную стену, чтобы защитить тех, кто мне служит. Мои глаза видят невидимое, и обычные магические заклятия не действуют в моем присутствии.

Рейстлин кивнул, и его капюшон слегка всколыхнулся.

Сот вновь устремил на него взгляд своих горящих оранжевым огнем глаз и замолчал. Сделав несколько шагов, он подошел к Рейстлину почти вплотную и навис над его хрупкой фигурой всем своим огромным, закованным в опаленную броню телом, Китиара от волнения задышала прерывисто и часто.

Затем проклятый рыцарь торжественным жестом приложил руку к своей груди, в том месте, где когда-то билось его живое сердце, и закончил речь:

— Но я склоняюсь пред повелителем.

Китиара, едва сдержав досадливое восклицание, снова прикусила губу.

Рейстлин кинул взгляд в ее сторону, и в его желтых глазах проскользнула тень удовольствия.

— Ты разочарована, сестричка? — поинтересовался он.

Но Китиара хорошо знала, сколь капризен и непостоянен ветер удачи. Она только-только провела разведку боем и узнала все, что ей надо было узнать.

Можно было начинать главное сражение.

— Конечно, нет, братец, — ответила она с лукавой улыбкой, которую многие находили очаровательной и неотразимой. — В конце концов, я пришла сюда, чтобы повидаться с тобой. В последний раз мы встречались довольно давно. Должна сказать, что ты выглядишь неплохо.

— Ты не ошиблась, сестра. — Шагнув вперед, Рейстлин выпростал из-под плаща тонкую руку и взял Китиару за запястье.

От его прикосновения Китиара вздрогнула: его рука, в отличие от тех рук, горела как в лихорадке и буквально обожгла ее. Но Рейстлин внимательно наблюдал за выражением ее лица, и Китиара даже не поморщилась.

Рейстлин улыбнулся.

— Да, мы действительно давно не виделись. Неужели два года? Да, последний раз мы встречались два года назад, весной, — по-прежнему удерживая ее запястье в своей руке, продолжил маг вполне светским тоном. В голосе его, однако, угадывалась легкая насмешка. — Если не ошибаюсь, это было в Нераке, в Храме Владычицы Тьмы, в ту самую ночь, когда моя королева была низвергнута и изгнана из этого мира.

— Благодаря твоему коварству! — вставила Китиара, тяготясь цепким пожатием брата.

Рейстлин держал ее довольно крепко, и Китиара, которая была выше и сильнее мага, почувствовала сильное желание сбросить его руку со своей. Между тем она не осмеливалась сделать это, хотя со стороны могло показаться, что она способна голыми руками переломить пополам хрупкое тело брата.

Рейстлин негромко рассмеялся и, увлекая Китиару за собой, подвел ее к наружным вратам Башни Высшего Волшебства.

— Стоит ли нам говорить о коварстве, сестра? Разве не радовалась ты, когда я использовал свою магию, чтобы взломать защитный купол вокруг Ариакаса, и тем самым дал возможность Танису Полуэльфу пронзить мечом твоего повелителя и господина? Разве, поступив так, я не сделал тебя самым могущественным Повелителем Драконов на Кринне?

— И много мне это дало? — с горечью возразила Китиара. — Я застряла в Оплоте, словно пленница этих гнусных Соламнийских Рыцарей, которые держат под контролем все окрестные земли! Днем и ночью меня стерегут золотые драконы, следя за каждым моим шагом. Моя армия рассеяна по лесам, мои воины…

— Но ты все же прилетела сюда, — перебил ее Рейстлин. — Разве остановили тебя золотые драконы или рыцари?

Китиара остановилась на тропе, ведущей к Башне, и восхищенно посмотрела на брата:

— Так это твоих рук дело?!

— Разумеется. — Рейстлин пожал плечами. — Но мы поговорим об этом позже, дражайшая сестрица. Ты замерзла и, должно быть, проголодалась. Шойканова Роща способна расстроить даже железные нервы. До сих пор только один человек смог пересечь ее пределы, да и то с моей помощью. Я знал, что ты прекрасно справишься, однако мужество госпожи Крисании немного меня удивило.

— Крисания! — поражение повторила Китиара. — Посвященная Паладайна! И ты допустил ее? Сюда?!

— Я не только допустил ее сюда, но я сам ее и пригласил, — с невозмутимым видом сказал Рейстлин. — Без моего приглашения и без отвращающего заклятия она, конечно, ни за что бы сюда не добралась.

— И она… осмелилась прийти?

— С большим рвением, уверяю тебя. — Рейстлин замолчал.

Брат и сестра стояли уже перед дверьми Башни Высшего Волшебства, и свет факелов, проникавший сквозь узкие окна-бойницы, плясал на их лицах. Теперь Китиара смогла рассмотреть лицо Рейстлина: губы его изгибались в улыбке, а золотистые глаза сверкали, как зимнее солнце, яркое и холодное.

— С большим рвением, — повторил он негромко. Китиара принялась громко смеяться.

Той же ночью, в тихий предрассветный час, когда обе луны закатились за горизонт, с бокалом темно-красного вин? в руке Китиара сидела в кабинете Рейстлина. Брови ее были нахмурены, а лоб пересекала сосредоточенная морщина.

Кабинет был довольно уютным; во всяком случае, таким он показался Китиаре.

На коврах ручной работы стояли мягкие плюшевые кресла — такие ковры и такую мебель могли позволить себе только самые богатые люди на Кринне. Узоры на коврах изображали фантастических животных и цветы, они невольно притягивали взор, и казалось, что их красотой можно любоваться часами. По углам стояли резные деревянные столики, и на них были расставлены редкостные и прекрасные — или на редкость омерзительные — украшения и безделушки.

Однако больше всего здесь было книг. Сотни и сотни томов выстроились вдоль стен на глубоких деревянных полках. Многие из них, переплетенные в черно-синюю кожу и украшенные серебряными рунами, были похожи друг на друга, но некоторые выделялись. Книги добавляли кабинету уюта, и все же Китиаре казалось, что, несмотря на поющий в очаге огонь, воздух наполнен чем-то пронизывающе холодным.

Она не была уверена до конца, но что-то подсказывало ей, что холод этот исходит от некоторых книг из собрания брата.

Сот выбрал себе место подальше от очага; он и теперь стоял в углу, скрытый глубокой тенью. Китиара не могла его видеть, но, как и Рейстлин, ощущала его присутствие.

Маг сидел напротив сводной сестры в большом кресле, за гигантским столом черного дерева, украшенным столь искусной резьбой, что Китиаре подчас казалось, будто фантастические существа по его краям разглядывают ее своими деревянными глазами.

Поежившись, Китиара поспешно допила вино. Несмотря на привычку к крепким напиткам, она заметила, что голова у нее начинает слегка кружиться. Китиара терпеть не могла подобного состояния, которое означало, что она начинает терять над собой контроль. Воительница сердито отшвырнула стакан, решив про себя не пить больше ни капли.

— Этот твой план — чистейшее безумие! — раздраженно бросила она Рейстлину.

Устремленный на нее взгляд желтых глаз со странными зрачками действовал на нервы; Китиара стремительно поднялась с кресла и стала расхаживать по кабинету из стороны в сторону. — Он совершенно бессмысленный! Пустая трата времени, и ничего больше. С твоими талантами мы двое могли бы править Ансалоном. Даже… — Она резко повернулась в его сторону. — Мы могли бы править даже всем миром! Для этого нам не понадобится ни госпожа Крисания, ни наш неповоротливый братец…

— «Править миром», — негромко повторил Рейстлин, словно пробуя слова на вкус. — Править миром? Ты все еще ничего не понимаешь, не так ли, сестренка?

Позволь мне изложить мой план еще раз, и как можно проще.

Он тоже поднялся из-за стола. Опершись худыми ладонями о гладкую столешницу, Рейстлин, словно змея, подался вперед.

— Мне наплевать на мир! — сказал он. — Стоит мне захотеть, и я приберу его к рукам хоть завтра! Но я не хочу.

— Не хочешь править миром? — Китиара удивленно передернула плечами, в голосе ее слышалось недоверие. — Но тогда остается только…

Она вдруг прикусила язык и с любопытством уставилась на брата. В углу комнаты сверкнули оранжевым пламенем глаза Сота.

— Ага, теперь ты поняла! — Рейстлин удовлетворенно улыбнулся и сел на прежнее место. — Теперь ты уяснила, для чего мне нужна эта праведная дочь Паладайна, или как ее там… Сама судьба направила ее ко мне, и как раз накануне моего путешествия.

Некоторое время Китиара смотрела на него, не в силах вымолвить ни звука. В конце концов она снова обрела дар речи:

— Как… откуда ты знаешь, что она захочет последовать за тобой? Надеюсь, ты ничего ей не сказал?

— Я сказал только то, что способно было зажечь огонь в ее сердце. — Крайне довольный собой, Рейстлин улыбнулся и откинулся на спинку кресла. — Должен заметить, это был один из самых удачных моих спектаклей. Я говорил неохотно, словно меня вынудили к беседе лишь ее доброта и чистота ее помыслов. Слова мои рождались на свет в муках и истекали кровью — она погибла… Погибла из-за своей же жалости и сострадания. Теперь она моя…

Вздрогнув, Рейстлин вернулся из былого в настоящее.

— Она пойдет за мной, — сказал он холодно. — И она, и этот разжиревший шут, мой братец. Уверен, он станет служить мне не раздумывая. Впрочем, в последнее время он вообще редко напрягает мозги.

Китиара приложила пальцы к вискам и почувствовала быстрые толчки крови.

Она знала, что это не вино, — она давно протрезвела. Ярость и горькое разочарование заставили ее сердце биться быстрее обычного.

«Он мог бы помочь мне, — в гневе подумала Китиара. — Молва не лжет. он и в самом деле невероятно могуч. Но он безумен. Мой брат Рейстлин спятил. Он потерял последние остатки разума…»

Потом где-то глубоко внутри нее проснулся непрошеный голос:

— Ну и что с того, что он безумен? А если он действительно хочет осуществить задуманное?

Китара еще раз оценила план Рейстлина, пытаясь взглянуть на него с самых разных сторон. То, что ей открылось, ужаснуло ее. Нет, ему не победить. Но мало того, что он не добьется успеха, он будет повержен и потащит за собой ее, если она, конечно, к нему присоединится.

Все эти мысли промелькнули в голове Китиары за несколько мгновений, и ни одна из них не отразилась на ее лице. Только очаровательная улыбка ее становилась все шире. Да, многие мужчины умерли под этой улыбкой — она была последним, что довелось им увидеть в жизни.

Должно быть, Рейстлин, не спускавший с сестры пристального взгляда, подумал именно об этом.

— Ты могла бы, обезопасив себя, просто присоединиться к победившей стороне, сестра, — предложил он.

Китиара заколебалась. Если ему удастся осуществить задуманное, это будет просто грандиозно. Грандиозно! Кринн падет к ее ногам.

Китиара посмотрела на мага. Этот двадцативосьмилетний мужчина, в свои годы выглядевший как старик, родился на свет хилым и слабым — только схожесть черт лица роднила его со здоровым и крепким братом-близнецом.

— Дайте ему умереть. Пусть лучше это произойдет сейчас и быстро, чем потом и с тяжкими мучениями, — сказала тогда повитуха.

Китиара была в то время подростком. Услышав, как мать сквозь слезы согласилась с повитухой, она вознегодовала. Мать согласилась, но Китиару сломить не удалось. Внутреннее повеление заставило ее бросить вызов судьбе.

«Ребенок будет жить! — решила она. — Я заставлю его жить, даже если он сам этого не захочет!»

Потом она не раз с гордостью говорила людям: «Моя первая битва была битвой с богами. И я победила!»

Но сейчас… Китиара посмотрела на брата. Перед ней сидел мужчина, но внутренний взор ее все еще видел того, вечно хнычущего, перепачканного рвотой младенца, болевшего всеми мыслимыми и немыслимыми детскими хворями. Китиара отвела взгляд.

— Мне пора возвращаться. — Она натянула перчатки. — Ты пошлешь мне весточку, когда вернешься?

— Если меня ждет успех, то в этом не будет нужды, — сказал Рейсшин. — Ты и так узнаешь.

Китиара чуть было не ухмыльнулась, но вовремя притворилась, будто старается подавить зевоту. Бросив взгляд в сторону Сота, она приготовилась уходил».

— Ну что же, тогда прощай, братец. — Как она ни старалась, ей не удалось полностью подавить в своем голосе сердитые нотки. — Мне очень жаль, что ты не разделяешь моего пристрастия к ценностям этого мира. Ты и я — вместе мы могли бы совершить немало великих дел.

— Прощай, Китиара… — Рейстлин, пожалуй, впервые за сегодняшнюю ночь назвал ее по имени, но это ничего не значило. Его тонкая рука властным жестом призвала из мрака прислуживавшую ему тень, чтобы та проводила поздних гостей.

— Кстати, сестрица, — добавил маг, когда Китиара уже стояла на пороге, — кажется, я обязан тебе жизнью. Во всяком случае, мне так рассказывали. Я хочу, чтобы ты знала: со смертью Ариакаса, который непременно убил бы тебя, не поспей я вовремя, я считаю свой долг уплаченным. Больше я ничем тебе не обязан.

Китиара пристально вгляделась в его золотистые глаза, стараясь понять, что это: обещание, угроза или что-то еще… Но нет, ничего нельзя было понять по этим глазам. Абсолютно ничего.

В следующее мгновение Рейстлин произнес магическую формулу и исчез, словно его и не было.

Обратный путь через Шойканову Рощу оказался куда как проще. Люди, идущие из Башни, были неинтересны Стражам. Китиара и Сот шагали рядом, причем Рыцарь Смерти двигался совершенно бесшумно, а его ноги даже не приминали опавшей листвы.

Китиара молчала до тех пор, пока они не пересекли внешней границы страшной Рощи и не вышли на твердую мостовую городской улицы. Солнце уже слегка поднялось над горизонтом, и небо над Палантасом быстро светлело, сменяя глубокий темно-синий свет на бледно-розовый и серый. То тут, то там просыпались горожане, чей род занятий предписывал им подниматься с рассветом, и Китиара уже слышала в дальнем конце пустынной улицы звуки торопливых шагов и скрип открываемых ставней. Только теперь она до конца ощутила, что снова вернулась, в мир живых. Китиара глубоко вздохнула.

— Его нужно остановить, — сказала она Соту. Бессмертный никак не отреагировал на ее слова, и Китиара подумала, что он, видимо, еще не решил, чью сторону принять. Впрочем, в его выборе она почти не сомневалась.

— Я знаю, это будет нелегко, — заметила она, надевая шлем и легкими шагами направляясь к Скаю, который, завидев ее, победоносно вскинул голову. С любовью потрепав дракона по голубой чешуйчатой шее, Китиара снова обратилась к рыцарю:

— Но нам и ни к чему заступать дорогу Рейсшину. Его план невыполним без госпожи Крисании. Стоит убрать ее, и он вынужден будет остановиться. При этом ему вовсе не обязательно знать, что я имею к этому какое-то отношение. В конце концов, в Вайретском Лесу погибла уйма народа! Разве я не права?

Сот медленно кивнул, и в его глазах полыхнул мрачный огонь.

— Вот и займись этим, — распорядилась Китиара. — Пусть все выглядит как… гримаса судьбы. Мой маленький братец, по всей видимости, преклоняется перед судьбой, Провидением и прочим подобным вздором. — Она взобралась в седло и решительно закончила:

— Когда он был маленьким, я учила его, что, если он сделает то, что я запрещаю, значит, ему обеспечена трепка. Похоже, настала пора освежить его память и повторить забытый урок!

Повинуясь ее команде, Скай взрыл булыжную мостовую когтями мощных лап и, расправив широкие крылья, взвился в небо. В тот миг жители почувствовали, что легкая тень, покрывавшая их город, растаяла, но мало кто видел, как дракон со всадником на спине покинул Палантас.

Сот остался стоять на краю Шойкановой Рощи.

— Я тоже верю в судьбу, Китиара, — пробормотал Рыцарь Смерти. — В судьбу, которую человек творит для себя своими собственными руками.

Он бросил взгляд вверх, на узкие окна Башни Высшего Волшебства, и увидел свет в той комнате, которую они недавно покинули. В следующий миг Башню снова окутал густой мрак, преданно льнущий к ее холодным каменным стенам, она погрузилась во тьму, которую не в силах были рассеять даже яркие солнечные лучи. Но даже сквозь эту тьму пробивался один крошечный огонек в стрельчатом окне под самой крышей Башни. Должно быть, в этой комнате Рейстлин сейчас плел паутину своих заклинаний.

— Интересно, кто кому преподаст урок? — усмехнулся Рыцарь Смерти, поводя закованными в почерневшую броню плечами, и тут же исчез, бесследно растворился в черных тенях, которые с наступлением дня становились все бледнее и бледнее.

Глава 6

Вот тут и остановимся, — сказал Карамон, направляясь к покосившемуся строению, которое, нахохлившись, словно больное животное, виднелось под деревьями в стороне от дороги. — Может быть, она побывала здесь.

— Сомневаюсь, — замелил Тассельхоф, с подозрением рассматривая вывеску, что болталась над дверью на ржавой цепи. — «Разбитая Кружка» не кажется мне тем местом, куда могла бы…

— Ерунда, — ворчливо перебил его Карамон. За краткое время их совместного путешествия он не раз уже выказывал ворчливость и раздражение. — Должна же она питаться. Даже самым великим жрецам приходится время от времени обедать, чтобы не протянуть ноги и не отправиться на встречу со своими богами раньше назначенного срока. Может быть, кто-то из посетителей встречал ее на пути. Пока что нам не очень везет.

— Да, — согласился Тас. — Однако нам повезло бы больше, если бы мы искали госпожу Крисанию не в тавернах, а на дорогах.

— Чудак, — удивился Карамон, — таверны-то строят у дорог, так что это одно и то же.

Они были в пути уже три дня, и самые худшие опасения Тассельхофа относительно неудачного начала потихоньку сбывались. Кендеры, как правило, очень любят путешествовать. Все они в возрасте примерно двадцати лет заболевают «бродячей болезнью» и с радостью отправляются на поиски приключений в неведомые края и страны, заодно пополняя свои небольшие, но очень вместительные кошельки и дорожные сумки всевозможными диковинными предметами, которые, конечно же, попадают туда по чистой случайности. Инстинкт самосохранения и чувство страха почти совершенно чужды народу кендеров. По большей части ими движет неуемное любопытство, которое заставляет их забираться в самые невероятные места. К счастью для большинства жителей Кринна, кендеры весьма немногочисленны, иначе никому от них не было бы житья.

Тассельхофу Непоседе было около тридцати лет, во всяком случае, он сам так считал. Во многих отношениях Тас был типичным кендером. В свое время он исходил Ансалон вдоль и поперек. Сначала он путешествовал вместе со своими родителями, а после того, как они состарились и осели в Кендерхольме, продолжил скитаться в одиночку. Это длилось до тех пор, пока Тассельхоф не встретил гнома-кузнеца по имени Флинт Огненный Горн и его друга, Таниса Полуэльфа. После того как к ним присоединились Стурм Светлый Меч и братья-близнецы Карамон и Рейсшин, Тас оказался вовлеченным в самое захватывающее приключение в своей жизни — Войны Копья.

Однако в некоторых отношениях Тассельхоф был непохож на своих соплеменников, хотя сам он, упомяни об этом кто-нибудь вслух, со всей горячностью бросился бы опровергать подобное утверждение. Смерть Стурма и Флинта — двух друзей, к которым он был искренне привязан, — глубоко затронула его душу. Он впервые узнал, что такое страх, причем страх не за свою шкуру. Это был страх и тревога за тех, кого он любил. В настоящий момент больше всего Тассельхофа заботил Карамон, и с каждым днем забота эта росла.

Поначалу их путешествие показалось даже приятным. Отойдя от дома Тики на приличное расстояние, Карамон понемногу перестал ворчать по поводу ее жестокосердия, а также по поводу неспособности мира в целом понять тонкую и нежную душу столь выдающейся личности, каковою он, Карамон, без всякого сомнения, являлся. Гигант даже несколько раз приложился к своей заветной фляжке, отчего настроение его заметно улучшилось. Отпив еще пару глотков, он принялся рассказывать о своих похождениях, когда сразу после войны помогал выслеживать прячущихся в лесах драконидов. Тасу было интересно послушать старого товарища, и, хотя ему приходилось постоянно следить за тем, чтобы Бупу не попала под колеса фургона или не забрела в грязную лужу, утро показалось ему довольно славным.

После полудня, когда фляжка совсем опустела, кендер решил, что Карамон весьма расположен послушать его истории о том, о чем он никогда не уставал рассказывать снова и снова. Однако на самом интересном месте, когда Тассельхоф описывал, как он угнал у чудовищ шерстистого слона, которого в тех местах называли мамонтом, и как волшебники метали ему вослед смертоносные молнии, гигант внезапно остановился у некстати подвернувшейся таверны.

— Я только наполню флягу, — пробормотал он и вошел внутрь.

Тассельхоф хотел было войти следом, но взгляд его упал на Бупу, которая, раскрыв рот, глазела на добела раскаленный горн в кузнице на противоположной стороне дороги. Подумав, что она, чего доброго, подожжет либо себя, либо поселок, либо и то и другое, Тас вздохнул и остался с ней на свежем воздухе (в большинство таверн овражных гномов не допускали из-за характерного запаха). В конце концов, вряд ли Карамону потребуется больше пятнадцати минут…

Через два часа с небольшим Карамон, пошатываясь, появился в дверях.

— Где ты пропадал? — напустился на него кендер.

— Я просто… ик! Просто немного… на посошок. Одну…

— Я отправился в путь с заданием! — в отчаянии завопил кендер. — С заданием, которое мне дала весьма важная персона и от которого, быть может, зависит ее судьба. А я вынужден торчать тут на солнцепеке в компании с девчонкой, да еще из племени овражных гномов! — Тассельхоф негодующим жестом указал на Бупу, которая мирно спала в придорожной канаве. — Я чуть не помер со скуки, пока ты лакал там свою «гномью водку»!

— 3-знаешь, че-чево… — Карамон вытянул губы. — Ты чево-то заговорил совшем к-как Тика…

Начиная с этого момента, все пошло кувырком.

Вечером того же дня они остановились у перекрестка.

— Давай пойдем туда. — Тас указал рукой на одну из дорог. — Госпожа Крисания наверняка догадывается, что кто-нибудь попытается ее задержать. Скорее всего, она изберет для себя не самый исхоженный путь, чтобы попытаться сбить преследователей со следа. Мне лично кажется, что нам надо попробовать пройти тем путем, которым мы шли два года назад, когда удирали из Утехи…

— Ерунда! — фыркнул Карамон. — Она женщина, да к тому же еще и жрица. Она изберет самую легкую дорогу. Мы отправимся по пути, ведущему к Гавани.

Тас сомневался в верности выбранной дороги, и, как вскоре оказалось, не зря. Не успели они пройти и нескольких миль, как им повстречалась еще одна таверна. Карамон, естественно, устремился внутрь, чтобы расспросить посетителей о женщине, чье описание было бы схоже с внешностью Крисании. Тас снова остался на дороге один, вместе с Бупу. Через час его спутник появился в дверях. Лицо Карамона было раскрасневшимся, но приветливым.

— Ну что, видел ее кто-нибудь? — поинтересовался кендер.

— Кого? Ах, да… Нет, не видел.

И теперь, два дня спустя, они не преодолели еще и половины пути до Гавани, хотя кендер уже мог бы составить подробный путеводитель по придорожным тавернам.

— Раньше, — вслух подумал кендер, — мы могли бы за это время дойти до Тарсиса и обратно!

— Тогда я был моложе, — возразил Карамон. — Я был совсем юнец. Теперь же я — матерый. Мое тело… ик… матерое. Мне трудно взять прежний темп — тело должно набраться сил.

— Кое-чего оно набирается, — мрачно сказал Тас себе под нос, — но отнюдь не силы.

Действительно, после каждого часа ходьбы Карамону требовался отдых. Иногда он принимался громко стонать на ходу и, обливаясь потом, едва не падал. Ну а если он заваливался где-нибудь на травке, то даже соединенными усилиями Тас и Бупу не могли поднять его на ноги, так что требовалось срочное вмешательство фляжки с водкой. Всю дорогу Карамон, не переставая, уныло жаловался на свою горькую участь: доспехи натирали ему кожу во всех мыслимых и немыслимых местах, он то жестоко страдал от голода, то от палящих лучей солнца, то от жажды. Он настаивал, чтобы ночевать они останавливались на каком-нибудь постоялом дворе, и тогда Тассельхоф получал сомнительное удовольствие наблюдать за тем, как гигант напивается до бесчувствия. После этого кендер на пару с трактирщиком, выбиваясь из сил, отволакивали бесчувственное тело в комнату, где Карамон храпел до обеда следующего дня.

Наконец однажды утром (покинув двенадцатую по счету таверну, в которой не обнаружилось никакого следа госпожи Крисании) Тас впервые всерьез задумался о том, чтобы плюнуть на приключения, остепениться и, вернувшись в Кендерхольм, купить себе маленький уютный домишко с огородом.

В поддень они подошли к «Разбитой Кружке». Карамон немедленно отправился на разведку, а Тассельхоф остался стоять посреди дороги, сжимая в руке грязную ладошку Бупу. Подавив вздох, который родился в его груди при взгляде на то, что сталось с его новенькими зелеными башмаками, кендер принялся мрачно рассматривать неопрятное, полуразвалившееся строение.

— Моя это не нравится больше, — решительно заявила в этот момент Бупу. — Твоя говорить, мы найти красивый мужчина в красный плащ. Но мы найти только этот жирный пьяный. Я вернуться домой, к Верховный Блоп Пфадж Первый.

— Нет, не уходи! — в отчаянии взмолился Тассельхоф. — Потерпи еще немного.

Мы найдем этого… гмм-м… красивого мужчину. Или, на худой конец, красивую женщину, которая хочет помочь красивому мужчине. Может быть… может быть, тут дядя Карамон что-нибудь узнает.

Но Бупу ему не поверила. Неудивительно, ведь Тас сам не верил своим словам.

— Вот что, — сказал он решительно, — подожди меня здесь. Совсем недолго. Я принесу тебе что-нибудь вкусненькое. Ты обещаешь, что никуда не уйдешь?

Бупу, с подозрением рассматривая кендера, причмокнула губами.

— Моя подождать, — сказала она и плюхнулась на обочину. — Но только пока обед.

Тассельхоф, решительно выставив вперед подбородок, последовал за Карамоном в таверну. Им необходимо было объясниться…

Оказалось, однако, что в этом нет нужды.

— Ваше здоровье, господа! — поднимая к губам огромную кружку и обращаясь к нескольким оборванцам, которые собрались в таверне, провозгласил Карамон.

Посетителей, несмотря на обеденный час, было совсем немного: пара путешествующих гномов, которые сидели за столиком у самой двери, да несколько человек, одетых как бродяги. Все они слегка приподняли кружки в ответ на приветствие Карамона.

Тас опустился на скамью рядом с гигантом. О его подавленном состоянии наглядно свидетельствовал тот факт, что он вернул одному из гномов кошелек, который, сам того не сознавая, срезал с его пояса при входе в таверну.

— Вот, вы уронили, — возвращая добычу удивленному гному, пробормотал кендер неловко.

— Мы ищем одну молодую женщину, — сказал Карамон и громко объявил ее приметы, как делал это в каждой таверне, что попадалась на их пути от Утехи и досюда. — Черные волосы, невысокого роста, хрупкого телосложения, с бледным лицом и в белом одеянии. Она — жрица…

— Ага, мы видали ее, — кивнул один из бродяг. Пиво в Карамоновой глотке забурлило.

— Д-да? — откашливаясь и отплевываясь, с трудом переспросил он.

Тас поднял голову.

— Где? — спросил он с тревогой.

— Мы шли через лес, к востоку отсюда, — ответил бродяга, указывая большим пальцем куда-то себе за плечо.

— Вот как? — с сомнением спросил Карамон. — А что вам самим понадобилось в тамошних краях?

— Мы охотились за гоблинами. Их полным-полно прячется по лесам вокруг Гавани.

— Загару гоблинских ушей платят три золотых, — поддержал его товарищ и улыбнулся беззубой улыбкой, — если, конечно, повезет.

— Так что женщина? — вернулся к занимавшему его вопросу Тассельхоф.

— Да она, видать, тронутая. — Бродяга покрутил пальцем у виска. — Мы сказали ей, что окрестности кишат гоблинами и что ей не следует путешествовать одной. Но она ответила, что жизнь ее в руках не то Палантана, не то кого-то еще. В общем, эта штуковина, о которой она говорила, должна о ней позаботиться.

Карамон наконец откашлялся и поднес к губам кружку.

— Это очень на нее похоже, — заметил он. Тассельхоф вскочил на ноги и выхватил кружку из рук? исполина.

— Какого… — гневно вскинулся Карамон.

— Пойдем скорее! — перебил кендер, пытаясь заставить спутника встать. — Нам нужно идти. Спасибо вам за помощь, — обратился он к бродягам и, отдуваясь, потащил Карамона к дверям. — Где, вы говорите, она вам повстречалась?

— Милях в десяти к востоку отсюда. Тропа начинается там, за таверной — ответвляется от главной дороги. Идите по ней, и она проведет вас сквозь лес.

Раньше ею пользовались, чтобы сократить путь до Гатавая, но в последнее время там стало слишком опасно.

— Еще раз большое спасибо. — Тас вытолкал протестующего Карамона из таверны.

— Да будь оно все проклято, Тас! — сердито прорычал Карамон. — Куда мы спешим? Мы могли бы, по крайней мере, пообедать… — Он вырвался из рук кендера и попытался было вернуться в таверну.

— Карамон! — приплясывая от нетерпения, настойчиво повторил Тас. — Подумай хорошенько! Вспомни! Ты что, не понимаешь, где она? Взгляни… — Он сунул руку в одну из своих вместительных сумочек и вытащил оттуда целую связку карт.

Второпях разыскивая то, что ему было необходимо, он бросал лишнее прямо на землю.

— Взгляни! — повторил он, разворачивая нужную карту.

Гигант побагровел, пытаясь сфокусировать зрение на тонких перекрещивающихся линиях.

— Ну, что тут?

— Вот… вот тут, приблизительно, мы, а вот тут, к югу от нас, — Гавань.

Напротив нее расположен Гатавай. Вот тропа, о которой говорили твои собутыльники, а вот… — Кендер ткнул пальцем в карту.

Карамон прищурился.

— Ом… Омраченный Лес, — пробормотал он. — Омраченный Лес. Что-то знакомое.

— Конечно, знакомое! Мы чуть там не погибли! — завопил Тассельхоф, размахивая руками, словно мельничными крыльями. — Если бы Рейстлин не спас нас… — Заметив на лице Карамона ухмылку, кендер с горячностью продолжил:

— Что с ней будет, если она окажется там одна?

Карамон отвернулся от его умоляющего взгляда и, прищурясь, посмотрел на исчезающую в лесу заросшую тропу. Ухмылка его стала еще шире.

— Ты что, ждешь, что я ее остановлю? — поинтересовался он.

— Естественно! Мы должны ее остановить! — начал было Тас, но внезапно осекся. — Так ты с самого начала никуда не собирался, — глядя в глаза Карамону, негромко, но внятно проговорил кендер. — Ты с самого начала не собирался идти вслед за ней. Ты просто хотел прогуляться по округе, попьянствовать и повеселиться, а потом вернуться к Тике, пустить слезу и упросить ее взять тебя обратно, как последнего…

— А что ты хотел? — пряча глаза, пробормотал Карамон. — Как я могу помочь этой фанатичке отыскать Башню Высшего Волшебства?

Он чуть не плакал, но Тассельхоф не сводил с него уничтожающего взгляда.

— Я не хочу искать никакой Башни! Я поклялся, что никогда в жизни и близко не подойду к этому гнусному месту! Там они уничтожили Рейстлина, Тас. Когда он вышел, у него даже кожа переменилась и обрела этот жуткий желтый цвет. А глаза!

Эти проклятые глаза, которыми он видит только зло и смерть. Они изуродовали не только душу, но и его тело, Тас, — он кашлял так, что захлебывался и не мог дышать. И они… они заставили его убить меня! — Карамон судорожно всхлипнул и закрыл лицо руками.

— Он… он не убивал тебя, Карамон, — сказал наконец кендер, чувствуя себя совершенно беспомощным. — Танис рассказывал мне. Рейстлин не мог отвечать за себя — он был болен, весь изранен и ничего не видел вокруг. Он не понимал того, что делает.

Но Карамон только покачал головой, и мягкосердечный кендер почувствовал, что не может его винить. «Неудивительно, что он не хочет туда возвращаться, — с раскаяньем подумал Тассельхоф. — Наверное, мне следует отвести его домой. Вряд ли в таком состоянии от него может быть какая-то польза».

Но потом он вспомнил, что Крисания одна, в Омраченном Лесу…

— Однажды я разговаривал с тамошним духом, — сказал Тас, — но не уверен, что меня помнят. Кроме того, здесь таятся гоблины. И хотя я их нисколько не боюсь, однако мне кажется, что если их будет больше трех-четырех, то я с ними не справлюсь.

Тассельхоф растерялся. Если бы Танис был тут! Полуэльф всегда знал, что делать, и умел находить нужные слова. Уж он-то смог бы заставил» Карамона прислушаться к голосу разума. «Но Таниса здесь нет, — напомнил кендеру внутренний голос, который иногда был очень похож на голос погибшего Флинта.

— Выпутывайся сам, раззява!»

«Я не хочу, не хочу, чтобы все зависело только от меня!» — в отчаянии взвыл Тассельхоф мысленно и прислушался, ожидая, что скажет ему внутренний голос. Но голос молчал. Тас остался один.

— Карамон, — стараясь говорить как можно солиднее и неосознанно подражая интонации Таниса, сказал Тассельхоф, — просто доведи нас до границ Вайретского Леса. Потом можешь вернуться домой. Я думаю, что к тому времени мы будем уже в безопасности…

Но Карамон не слушал его. Упиваясь сладким вином жалости к самому себе, он опустился на землю и, прислонившись спиною к стволу дерева, бормотал сквозь слезы нечто невнятное о безымянном ужасе, словно уже упрашивал Тику принять его назад.

Бупу выбралась из своей лужи и, подойдя ближе, посмотрела сверху вниз на огромного воина.

— Моя пойти, — объявила она с отвращением. — Если моя захотеть жирные слюнтяи, я найти их много домой.

Кивнув на прощанье головой, Бупу медленно пошла прочь. Тас погнался за ней, схватил за руку и потащил обратно.

— Нет, Бупу, нельзя! Мы почти пришли! Неожиданно терпение кендера кончилось. Танис где-то далеко решал свои дела, и никого не было рядом, кто мог бы ему помочь. Тассельхоф чувствовал себя так, словно он только что, как уже случилось однажды, разбил Глаз Дракона. Может быть, то, что он собирался сейчас сделать, было не совсем правильно, но ничего иного, что он в состоянии был бы осуществить, в голову ему не пришло. Он подошел к Карамону и лягнул великана в голень.

— Ох! — вскрикнул Карамон жалобно. Боль заставила его вздрогнуть, и он с обидой уставился на кендера. — Зачем ты это сделал?

Вместо ответа Тассельхоф пнул его еще раз, причем гораздо сильнее. Карамон застонал и схватил кендера за ногу.

— Теперь моя стать весело, — заметила Бупу и, подбежав к Карамону, лягнула его по другой ноге. — Теперь моя остаться, — объявила она.

Гигант зарычал и, вскочив на ноги, свирепо посмотрел на кендера.

— Проклятье, Непоседа! Если это одна из твоих дурацких шуточек…

— Это не шутка, старый буйвол! — заверил Тассельхоф. — Я решил немного поучить тебя уму-разуму, вот и все. С меня довольно твоего нытья! Все эти годы ты только и делал, что хныкал да жаловался. Как же, благородный Карамон пожертвовал всем ради этой неблагодарной скотины — своего брата! Любящий Карамон всегда и во всем в первую очередь заботился о Рейстлине! Что ж, может быть, так, а может, и нет. Но лично я начинаю думать, что всегда и во всем ты заботился только об одном себе! Рейстлин, конечно, давно это чувствовал, но наконец-то и я увидел все в истинном свете! Ты заботился о брате только потому, что тебе самому от этого было хорошо! Это не Рейстлин нуждался в тебе, а ты нуждался в Рейстлине! Ты жил его жизнью, потому что боялся жить жизнью собственной!

Глаза Карамона яростно засверкали, а лицо побелело от гнева. Он медленно выпрямился и сжал свои огромные кулаки.

— На этот раз ты слишком далеко зашел, маленький ублюдок…

— В самом деле? — воскликнул Тассельхоф и подпрыгнул на месте. — Тогда слушай дальше, Карамон! Ты все время бормочешь и жалуешься, что ты никому не нужен. Неужели ты ни разу не задумался о том, что именно сейчас Рейстлин нуждается в тебе больше, чем когда-либо? А госпожа Крисания? Ведь ей ты тоже нужен! Но героический Карамон, с мозгами, поросшими плесенью, валяется здесь и трясется, как студень!

На миг Тассельхофу показалось, что он действительно зашел слишком далеко.

Карамон неуверенно шагнул вперед, и его лицо, искаженное страшной гримасой, покрылось багровыми пятнами. Бупу взвизгнула и спряталась за спину кендера. Но Тассельхоф стоял непоколебимо, точно скала, совсем как тогда, когда разгневанная эльфийская знать хотела порубить его на куски за разбитый Глаз Дракона. Огромная туша Карамона нависла над ним грозной глыбой, а от его дыхания, наполненного винным перегаром, кендер едва не задохнулся. Невольно он закрыл глаза, но не от страха: ему больно было видеть выражение гнева и отчаяния на лице друга.

Так он и стоял, ожидая страшного удара в лицо, от которого нос его вполне мог оказаться на затылке.

Но удара не последовало. Прошла минута, и Тас услышал шорох, треск кустарника и удаляющийся топот массивных ног. Тассельхоф осторожно открыл глаза. Карамон с шумом продирался по заросшей лесной тропе. Кендер вздохнул ему вослед. Бупу выбралась наконец из-за его спины.

— Было веселиться, — заявила она со знанием дела. — Моя остаться. Может быть, мы еще играть?

— Я так не думаю, — жалобно сказал Тассельхоф. — Идем. Наверное, нам можно теперь пойти следом.

— Ну хорошо, — с завидным спокойствием решила Бупу. — Может быть, мы поиграть другая игра, лучше.

— Да-да, — рассеянно кивнул Тассельхоф. Обернувшись через плечо, он бросил взгляд на убогую таверну, опасаясь, как бы кто-нибудь не подслушал их оживленной беседы и не захотел поучаствовать в скандале. Глаза Таса округлились от удивления.

Таверна «Разбитая Кружка» как сквозь землю провалилась. Ветхое строение, вывеска на ржавой цепи, гномы, бродяги, трактирщик и даже кружка, которую Карамон подносил к губам, — все исчезло, растворилось в свете полуденного солнца, словно дурной сон.

Глава 7

Пой, если дух твой весел, Пой, коль двоится в глазах, Пей за простушку Дженни И за шесть лун в небесах.

Пей за матросов смелых, Пой, если ветер ревет, Рубиновый порт — твоя гавань, Поставь паруса — и вперед.

Пой, пока не обсохли Капли вина на устах, Пей за конец дороги, За гладкую шкуру пса.

Полюбят тебя девчонки, И пес тебя не предаст.

Так ставь паруса, приятель, Натягивай туже снасть!

К вечеру Карамон был вдребезги пьян.

Тассельхоф и Бупу нагнали его как раз в тот момент, когда гигант, запрокинув голову, стоял на тропе и хлестал из фляжки «гномью водку», стараясь не пролить ни капли мимо рта. Когда он наконец опустил фляжку и разочарованно заглянул одним глазом внутрь, колени его заметно подгибались.

— Ну, вот и все, — пробормотал Карамон себе под нос, и сердце Таса обреченно замерло.

«Вот я и попался, — подумал он мрачно. — Теперь, когда он в таком состоянии, что толку рассказывать ему об исчезнувшей таверне! Я сделал только хуже!» Однако он еще не понимал всей безнадежности положения. Все прояснилось только тогда, когда кендер приблизился к Карамону и похлопал его по плечу.

Гигант обернулся и едва удержался на ногах.

— Что?! Кто здесь? — Он лихорадочно оглядывал темнеющий лес.

— Я тут, чуть пониже, — подсказал Тассельхоф. — Мне просто хотелось заверить тебя, что я… сожалею о своей несдержанности…

— Как? Ох-х… — Карамон немного попятился и с дурацкой улыбкой на лице уставился на кендера.

— Привет, малыш, — обратился он к Тасу. — К-кен-дер… и ов-ов… овражный… — Он неуклюже поклонился. — А как… вашзвут?

— Что? — переспросил Тассельхоф.

— Каквашзвут, нзвите ваши имына, — с достоинством повторил Карамон.

— Ты знаешь меня, Карамон, — озадаченно сказал Тас. — Я — Тассельхоф.

— А моя — Бупу, — пискнула Бупу, и кендер заметил, что ее грязная мордашка засияла: очевидно, она решила, что это новая игра. — А твоя есть какой?

— Ты прекрасно знаешь, кто он такой, — раздраженно вклинился Тассельхоф, но опешил от неожиданности, когда Карамон перебил его.

— Я — Рейстлин, — торжественно заявил он и неуклюже поклонился. — Ве-великий и могу-ущественный маг…

— Ну хватит, Карамон! — сорвался кендер. — Я же сказал, что сожалею о…

— Карамон? — искренне удивился Карамон, и его глаза сначала широко распахнулись, а потом сузились в щелки. — Карамон мертв. Я убил его. Еще тогда, в этой… Браш… Башне Высшего Волшебства.

— Клянусь бородой Реоркса! — ахнул кендер.

— Его не Рейстлин! — заявила Бупу и смерила гиганта презрительным взглядом. — Разве?

— Нет, конечно, нет! — уверил ее Тассельхоф.

— Это плохой игра! — сказала Бупу. — Моя не нравится! Его не похож на красивый мужчина, который добрый ко мне. Он — жирный пьяный. Моя домой. — Она огляделась по сторонам. — Домой куда?

— Подожди, Бупу! — взмолился кендер, а про себя подумал: «Что происходит?

Что с ним?»

Ухватив себя за хохолок на макушке, Тассельхоф безжалостно его дернул. От боли на глаза навернулись слезы, но зато теперь он вздохнул с облегчением. На мгновение кендеру показалось, что он незаметно для себя задремал и увидел престранный сон.

Однако сон продолжался. Во всяком случае, кто-то из них — или он» или Карамон — явно грезил наяву.

— Смотри, — сказал Карамон, с трудом выговаривая самые простые слова. — Щас сотворю зако… заклинание. — Подняв руки вверх, он понес какую-то околесицу:

— Серая пыль и крысиные гнезда — бурранг! — Он указал на какое-то дерево.

— Пуфф! — Потом слегка дунул на ладонь и попятился. — Горит! Дерево горит! Горит, горит, горит… как старый бедный Карамон!

Он качнулся и пошел выписывать по тропе кренделя.

— Полюбят тебя девчонки, и пес тебя не предаст! — перевирая мотив, орал Карамон. — Так ставь паруса, приятель!..

В отчаянии заломив руки, Тассельхоф помчался за ним. Бупу подумала и тоже заковыляла по тропе.

— Дерево не гореть, — серьезно сообщила она кендеру.

— Я знаю, — ответил Тассельхоф. — Это… ему так кажется.

— Его плохой маг. Теперь моя пробует. — Бупу порылась в своем дорожном узелке, который был настолько велик, что иногда заставлял крошку опрокидываться навзничь. С торжествующим воплем она извлекла оттуда иссохшую дохлую крысу.

— Только не сейчас, Бупу… — взмолился кендер, чувствуя, что и его начинают покидать последние остатки разума.

Карамон прекратил петь и теперь кричал что-то о паутине, которая заволокла весь лес.

— Моя должна сказать тайный магический слово, — предупредила Бупу. — Твоя не слушать. Иначе секрет пропал.

— Хорошо, не буду, — покорился Тас и прибавил шаг, надеясь догнать гиганта, который, несмотря на свои заплетающиеся ноги, устремился вперед с поразительной Прытью.

— Твоя слушать? — пыхтя за его спиной, спросила Бупу.

— Нет, — сказал Тас.

— Почему?

— Ты же сказала не слушать! — потеряв терпение, взорвался он.

— Тогда как твоя знать, когда не слушать, если твоя не слушать? — сердито осведомилась маленькая колдунья из породы овражных гномов. — Твоя специально!

Хотел украсть моя тайный магический слово! Моя идти домой!

Бупу остановилась и, развернувшись, проворно заковыляла в обратном направлении. Тас тоже остановился. Он видел, как Карамон впереди уцепился за ствол дерева. При этом он рычал столь воинственно, словно давал взбучку полудюжине драконов. Похоже было, что на это у него уйдет некоторое время, поэтому кендер предположил, что в ближайшие несколько минут Карамон никуда не денется.

Бранясь вполголоса, Тас развернулся и припустил за Бупу.

— Стой, Бупу! — воскликнул он, прихватив комок грязных тряпок в том месте, где, по его расчетам, предположительно должно было находиться ее плечо. — Клянусь тебе чем угодно, что не хотел украсть твое тайное магическое слово!

— Твоя уже украсть! — взвизгнула Бупу, размахивая перед лицом кендера дохлой крысой. — Твоя его сказать!

— Что я сказал? — удивился Тас, совершенно уже сбитый с толку.

— Тайный магический слово! Твоя сказать! — в ярости вскрикнула Бупу. — Вот, гляди!

Держа дохлую крысу перед собой и указывая ею в пространство, она завопила что есть мочи:

— Сейчас моя сказать тайный магический слово: «Тайный магический слова».

Вот! Теперь наша увидеть настоящий огненный магия!

Тас сжал голову руками и застонал.

— Гляди! Гляди! — в восторге пищала Бупу. — Моя зажечь! Моя зажечь! Оно не подводить — тайный магический слово! Упф! — Она показывала рукой куда-то в даль тропы. — Его плохой маг, моя знать.

Тас невольно посмотрел туда, куда указывал грязный палец, и вдруг часто заморгал. Впереди между деревьев на самом деле плясали языки пламени.

— Теперь я точно вернусь в Кендерхольм, — пообещал Тассельхоф самому себе.

— Мне положительно необходим маленький уютный домик… или поживу с родителями, пока мне не станет лучше.

— Эй, кто здесь? — раздался звонкий повелительный голос.

Тассельхоф почувствовал несказанное облегчение.

— Да это просто чей-то костер! — забормотал он, едва не пустив слезу от восторга и умиления. — Костер! И голос! Это она, она…

Чувствуя, что еще немного, и с ним случится истерика, кендер ринулся вперед сквозь сгустившийся вечерний сумрак.

— Это я, Тассельхоф Непоседа! — крикнул он. — Я… 0-ох!

Болезненный стон, сорвавшийся с губ Таса, был вызван тем, что Карамон довольно бесцеремонно сграбастал его своими ручищами, поднял над землей и зажал рот ладонью.

— Тс-с-с! — прошипел он ему на ухо, и у кендера все поплыло перед глазами от запаха «гномьей водки». — Там кто-то есть!

— Пф-бл-прккр! — Пытаясь вырваться, Тас яростно извивался в руках гиганта.

Карамон способен был насмерть задавить хрупкого кендера.

— Это тот, кого я ожидал увидеть! — кивая самому себе, многозначительно прошептал Карамон. Рука его еще крепче сдавила губы кендера.

Перед глазами Таса поплыли яркие голубые пятна. Он отчаянно боролся, изо всех сил стараясь разжать хватку гиганта, однако все было напрасно. Кендера, безусловно, ожидал бесславный и трагический конец, если бы у ног Карамона совершенно неожиданно не появилась Бупу.

— Тайный магический слово! — взвизгнула она и швырнула дохлую крысу прямо в лицо воину.

Отдаленный свет костра сверкнул в мертвых глазах-бусинках и отразился бликом на длинных желтых зубах, оскаленных в предсмертной гримасе.

— Уйя! — брезгливо вскрикнул Карамон, роняя кендера на землю. Тас упал на четвереньки и, жадно хватая ртом воздух, затряс головой.

— Что тут происходит? — раздался совсем рядом бесстрастный голос.

— Мы пришли… спасти вас… — объяснил Тас и, все еще сражаясь с головокружением, поднялся на ноги.

Перед ними на тропе возникла фигура в белой накидке, отороченной мехом, и Бупу с подозрением воззрилась на незнакомку.

— Тайный магический слово! — с гордостью заявила она, подбирая крысу и размахивая ей перед лицом праведной дочери Паладайна.

* * *

— Надеюсь, вы простите меня за то, что я не выказываю чрезмерной благодарности, — сказала Крисания Тассельхофу, когда они наконец уселись у огня.

— Я понимаю и прошу нас извинить. — Кендер с несчастным видом устроился на земле. — Я многое напутал и, как всегда, учудил целое представление, — с унылым видом продолжил он. — Мне и прежде говорили, что я способен любого свести с ума, однако, пожалуй, впервые мне удалось совершить это на самом деле.

Он засопел и с опаской покосился на Карамона. Исполин, закутавшись в плащ, сидел у огня прямо напротив него. Действие «гномьей водки» еще не кончилось, и он временами был то Рейстлином, то снова Карамоном. В качестве последнего он, чавкая и сыто рыгая, с аппетитом и в огромных количествах поглощал съестные припасы. Потом воин почтил их парой непристойных застольных песен — к полному восторгу Бупу, которая то и дело принималась подпевать и хлопать в ладоши.

Тассельхофа во время этого концерта раздирало противоречивое желание: либо расхохотаться, либо заползти куда-нибудь под гнилое бревно и умереть там со стыда.

Но в конце концов он рассудил, что Карамон с его похабными куплетами нравится ему гораздо больше, чем жутковатое перевоплощение толстяка в Рейсшина.

Метаморфоза эта всегда совершалась неожиданно, иногда прямо в середине очередного куплета. Тогда гигант начинал сутулиться, хрипло кашлять и озирать всех презрительно сощуренным взглядом. Время от времени он приказывал им заткнуться, хотя сам говорил больше и громче остальных.

— Это не твоя вина, — холодно разглядывая Карам она, сказала Крисания Тассельхофу. — Это вино сыграло с ним злую шутку. Карамон слишком тучен, простоват и не умеет владеть собой. Он готов подчиниться самым низменным своим желаниям. Не странно ли, что он — брат-близнец Рейстлина? Ведь Рейстлин прекрасно умеет владеть собой, он умен, образован, сдержан и столь изыскан. — Жрица недоуменно пожала плечами. — Безусловно, этот бедняга заслуживает самой глубокой жалости.

Поднявшись, она отошла на край поляны, где паслась стреноженная лошадь и лежала конская сбруя, и начала отстегивать от седла свернутую постель.

— Я должна буду упомянуть его в молитве Паладайну.

— Уверен, что молитва не помешает, — простодушно заметил Тассельхоф, — но мне кажется, что чашка тарбеанского чая помогла бы ему теперь гораздо лучше.

Крисания бросила на него взгляд, полный упрека.

— Я думаю, ты не помышлял о богохульстве, кендер, поэтому я прощаю тебе эти опрометчивые слова. Впредь, однако, я попросила бы тебя относиться к таким вещам с подобающей серьезностью.

— Я и говорил серьезно! — запротестовал Тас. — Карамону нужна только чашечка крепкого тарбеанского чая, и все…

Темные брови Крисании взвились вверх, и кендер осекся, хотя он понятия не имел о том, что могло до такой степени возмутить жрицу. Подавленный и опустошенный — он не мог припомнить, когда в последний раз чувствовал себя так скверно, — Тас принялся распаковывать свою постель. Наверное, ему было так же худо, когда вместе с Флинтом они летели на спине дракона во время битвы в Восточных Дебрях. Сначала дракон поднялся за облака, а потом устремился вниз по сужающейся спирали. На какое-то время в голове кендера все перепуталось — земля и небо поменялись местами. Потом, совершенно неожиданно, дракон оказался в нижнем слое облаков, и Таса окружила плотная молочная дымка.

— Тогда у него в голове творилось примерно то же, что и Сейчас. Госпожа Крисания восхищалась Рейстлином и жалела Карамона. Тас не был уверен, но ему казалось, что было бы неплохо вернуть все назад, как было прежде. Тогда Карамон был Карамоном, а теперь он из Карамона превратился не поймешь во что. Тогда и в помине не было придорожных таверн, которые бы исчезали, точно по мановению волшебного жезла. Никто не подозревал его в том, что он подслушал «тайный магический слово», когда он и не думал ничего подслушивать. Никто не подозревал его в святотатстве и богохульстве на основании невинного замечания о тарбеанском чае, который помог бы захмелевшему Карамону хоть отчасти прийти в себя.

«В конце концов, — расправляя одеяла, подумал Тассельхоф, — Паладайн и я — вовсе не чужие друг другу. Уж он-то поймет, что я имел в виду».

Вздохнув, он улегся и пристроил свою голову на свернутом плаще. Бупу, совершенно убежденная в том, что Карамон — это Рейстлин, крепко спала, свернувшись клубочком и с любовью положив голову на ногу гиганта. Карамон сидел тихо, опустив веки, и негромко гудел себе под нос какую-то песню. Он дважды прерывал ее: один раз — кашлем, а другой — громким требованием принести ему его колдовскую книгу, чтобы он мог выучить несколько новых заклинаний. В остальном Карамон вел себя довольно мирно, и Тас надеялся, что вскоре он заснет и вновь восстановит единство своей личности.

Тем временем дрова в костре прогорели, и языки пламени готовы были вот-вот погаснуть. Крисания расстелила свою постель на подстилке из еловых лап, чтобы предохранить себя от сырости. Тас зевнул. Эта праведная дочь Паладайна справлялась с трудностями походной жизни куда лучше, чем он ожидал. Она выбрала довольно удачное место для привала — неподалеку от тропы, возле чистого проточного ручья. Ей хватило ума не забраться в самую чащу этого страшного зачарованного леса. Зачарованный лес… о чем напомнило ему это сочетание слов?

Тас задумался об этом и, вздрогнув, очнулся от наползающей дремы. В мозгу промелькнуло что-то важное, но что? Зачарованный лес, призрачный лес…

— Омраченный Лес! — наконец догадался он и резко сел.

— Что? — переспросила Крисания, заворачиваясь в свой белый плащ и готовясь лечь.

— Омраченный Лес! — тревожно повторил Тас, с которого весь сон как рукой сняло. — Мы очень близко подошли к границам Омраченного Леса. Как раз об этом мы и хотели тебя предупредить, госпожа. Это жуткое место. Ты могла случайно забрести в него. Может быть, мы уже…

— Омраченный Лес? — Глаза Карамона открылись, и он обвел темнеющие вокруг поляны деревья мутным взглядом.

— Чепуха, — сказала Крисания, уютно устраивая голову на небольшой дорожной подушечке. — Мы пока не в Омраченном Лесу. До него еще миль пять. Только завтра мы выйдем на тропу, которая ведет туда.

— Ты… ты хочешь туда попасть? — ахнул Тассельхоф.

— Разумеется, — холодно ответила Крисания. — Я иду туда, чтобы просить о помощи Хозяйку Леса. Мне потребуется несколько месяцев, чтобы добраться отсюда до Вайрета, а в Омраченном Лесу живут серебряные пегасы, которые повинуются Хозяйке. Они доставят меня туда, куда мне нужно.

— Но как же призраки, духи, древний король-мертвец и его свита…

— С них были сняты проклятия за то, что они откликнулись на зов и вышли сражаться с Повелителями Драконов, — веско сказала Крисания. — Тебе следовало бы изучить историю Войн Копья, Тассельхоф, несмотря на то что ты в ней участвовал. Когда объединенная армия людей и эльфов вышла в поход, чтобы освободить Квалинести — страну эльфов, призраки Омраченного Леса сражались вместе с ними. Этим они завоевали себе избавление от проклятия, которое обрекло их на жуткое существование и не давало успокоения. Они ушли из этого мира, и никто больше их не видел.

— О! — с глупым видом сказал кендер. Некоторое время он молча оглядывался по сторонам, потом неуверенно пошевелился. — Один раз я разговаривал с ними, — признался он негромко. — Они были очень вежливы. Правда, они уж слишком внезапно появлялись и исчезали, но все равно они были очень вежливы. Это довольно печально, если…

— Я очень устала, — перебила госпожа Крисания. — Назавтра меня ждет неблизкий пуп». Овражного гнома я возьму с собой в Омраченный Лес. Ты же можешь забирать своего пьяного друга и возвращаться домой, где, я надеюсь, он получит помощь, в которой так нуждается. А теперь давай спать.

— Не следует ли одному из нас… посторожить? — неуверенно предложил кендер. — Эти бродяги сказали, что…

Он вдруг осекся. Бродяг он видел в таверне, которая потом загадочно исчезла.

— Чепуха, — сонно отмахнулась Крисания, — Паладайн будет охранять наш покой.

В свете угасающего пламени Тас видел, как она закрыла глаза и принялась беззвучно бормотать молитву.

Кендер сглотнул.

— Интересно, говорим ли мы об одном и том же Паладайне? — едва слышно пробормотал он, вспоминая Фисбена и чувствуя себя несказанно одиноким.

Слова его не предназначались ни для чьих ушей — он не хотел, чтобы жрица снова обвинила его в богохульстве. Потом Тас снова улегся на спину и некоторое время возился в одеялах, пытаясь устроиться поудобнее. Когда это ему не удалось, он снова сел и привалился спиной к стволу дерева. Сна не было ни в одном глазу. Ночной весенний воздух веял прохладой и свежестью, но кендер отнюдь не назвал бы его холодным. Небо было чистым, и спокойствие ночи не нарушало никакое движение. Окружившие поляну деревья, по стволам которых с едва слышным шорохом поднимались соки новой жизни, вели между собой свой собственный разговор на только им понятном языке, окончательно просыпаясь после долгой зимней спячки. Тас провел рукой по земле и почувствовал легкое прикосновение мягких стеблей молодой травы, пробивавшейся сквозь прелую прошлогоднюю листву.

Кендер вздохнул. Вокруг стоит прекрасная тихая ночь, но почему ему не спится? Что тревожит его? Может быть, это какой-то посторонний звук, почудившийся ему в ночной тишине? Может быть, это сучок хрустнул под чьей-то ногой?

Тас вздохнул и, затаив дыхание, прислушался. Ничего. Тишина. Он посмотрел в небо и увидел созвездие Платинового Дракона Паладайна, которое медленно вращалось вокруг Весов Гилеана, символа равновесия и гармонии. Напротив созвездия Паладайна распластался Пятиглавый Дракон Такхизис, Владычицы Тьмы.

— Ты слишком высоко забрался, — сказал Тас Платиновому Дракону. — И тебе приходится следить за целым миром, а не только за нами. Наверное, ты не будешь возражать, если я посторожу сегодня вместо тебя. Не подумай, что я не доверяю тебе, Платиновый Дракон, просто у меня такое чувство, что не только ты следишь за нами сегодняшней ночью. Если, конечно, ты понимаешь, что я имею в виду. — Кендер слегка поежился. — Не знаю, что это на меня вдруг нашло. Может быть, мы просто слишком близко подошли к Омраченному Лесу, и теперь я чувствую себя в ответе за всех.

Для любого кендера эта была неутешительная мысль. Тас привык отвечать только за себя, и когда он путешествовал с Танисом и остальными, то всегда находился кто-нибудь другой, кто отвечал за всю компанию в целом. С этими сильными, опытными воинами…

Чу, что это? На этот раз он определенно что-то слышал!

Вскочив на ноги, Тас некоторое время стоял неподвижно и до боли в глазах всматривался в темноту. Сначала он ничего не слышал, потом шорох повторился, потом…

Белка. Тас облегченно вздохнул.

«Ну что же, раз я все равно встал, пойду-ка подложу дров в костер», — решил он. Двинувшись через поляну, он посмотрел на Карамона и почувствовал болезненный укол В сердце. Насколько проще ему было бы стоять на страже, зная, что он в любую минуту может рассчитывать на сильные руки гиганта. Теперь же богатырь валялся на спине и, широко раскрыв рот, пьяно похрапывал. Бупу, обхватив его ногу, тоненько сопела рядом. Напротив них, за догорающим костром, мирно спала Крисания, подложив обе руки под нежную гладкую щеку.

Тас, судорожно вздохнув, бросил в костер несколько сучьев и короткое бревно. Проследив за тем, чтобы дрова занялись как следует, он продолжил свою вахту, пристально всматриваясь в просветы между деревьями, которые теперь были озарены дрожащими отсветами пламени. Должно быть, пляшущий огонь был виной тому, что ему показалось, будто стволы деревьев угрожающе раскачиваются. Потом кендер снова услышал какой-то странный звук.

— Это просто белка, — как можно спокойнее прошептал Тас.

Но что это там движется между деревьями? Показалось? Нет. Снова громко треснула ветка, на этот раз совсем близко. Белке не устроить столько шума. Рука Таса скользнула в один из кошельков и нашарила небольшой нож.

Лес качнулся и двинулся на кендера. Деревья смыкались вокруг всей поляны.

Тас попытался крикнуть, но в этот момент тонкая гибкая ветка обвилась вокруг его руки. — А-аа-и-и! — пискнул кендер, вырываясь на свободу, и наугад полоснул по ветке ножом.

Послышалось хриплое проклятье и вскрик боли. Тас почувствовал себя на свободе и перевел дух: ему еще ни разу не доводилось встречать дерево, которое умело бы разговаривать и чувствовать боль. Что бы это ни было, оно явно было живым…

— Тревога! — закричал кендер во всю силу своих легких и попятился назад.

— Карамон, на помощь! Карамон…

Два года назад гигант оказался бы на ногах в то же мгновение, с мечом в руках, полностью стряхнувший сон и готовый к битве. Теперь же Тассельхоф увидел, как голова воина в пьяном блаженстве лишь едва повернулась в сторону.

— Госпожа Крисания! — завидев выбирающиеся из леса темные тени, неистово завопил кендер. — Проснись! Пожалуйста, проснись!

Он стоял уже так близко к костру, что ощущал его жар спиной и икрами ног.

Не спуская глаз с грозных теней, Тас наклонился и схватил за конец один из самых толстых суков, которые он недавно положил в огонь, искренне надеясь, что он еще не весь объят пламенем. Подняв сук, кендер выставил факел перед собой.

В полумраке мелькнула быстрая тень. Существо явно нацеливалось на кендера, и Тас, пытаясь отогнать его, взмахнул ножом. Свет факела упал на чудовище, и кендер мгновенно опознал его.

— Карамон! — взвизгнул он. — Дракониды! Крисания уже проснулась; краем глаза Тас видел, как она, сев на своей постели, недоуменно оглядывается по сторонам.

— К огню! — крикнул кендер. — Подойди к огню! Запнувшись о Бупу, Тассельхоф лягнул Карамона ногой.

— Дракониды! — снова заорал он. Карамон открыл один глаз, потом другой и с непонимающим видом огляделся вокруг.

— Карамон! Хвала богам! — с облегчением выдохнул Тас.

Карамон медленно сел, продолжая с озадаченным видом оглядывать поляну. Как бы там ни было, в глубине души он все еще оставался воином и был в состоянии смутно почувствовать опасность. Поднявшись на ноги, он рыгнул и схватился за рукоять меча.

— Что происходит? — пробормотал он, пытаясь зацепиться за что-нибудь заспанным взглядом.

— Дракониды! — заорал Тассельхоф, прыгая вокруг него, словно маленький огненный демон. При этом он так энергично размахивал факелом и ножом, что ему удавалось удерживать нападающих на почтительном расстоянии.

— Дракониды? — пробормотал Карамон невнятно. — Что им надо?

Он с недоверием огляделся еще раз. Затем в свете факела он заметил оскаленную морду рептилии, и его глаза широко раскрылись. Должно быть, на миг в нем пробудились воспоминания о прошлом, так как он закричал громовым голосом:

— Дракониды! Танис, Стурм — ко мне! Рейстлин, готовь свои заклинания! Мы им покажем!

Но он никому ничего не мог показать. Рванув из ножен меч, Карамон ринулся вперед с гортанным боевым криком и — упал ничком.

Виновата в этом была Бупу, накрепко вцепившаяся в его башмак.

— О, нет! — простонал Тассельхоф.

Карамон все еще лежал на земле, моргая и встряхивая головой, не в силах понять, что сбило его с ног. Бупу спросонок завыла от страха и боли, а потом, ничего не понимая, укусила Карамона за икру.

Тас бросился вперед, чтобы помочь исполину — хотя бы оттащить от него Бупу, — но услышал пронзительный крик и остановился. Проклятье! Он совсем забыл про Крисанию. Развернувшись, он увидел, что жрица отчаянно отбивается от одного из драконьих воинов.

Тас бросился вперед и яростно пырнул драконида ножом. Человекоподобная рептилия взвизгнула, выпустила из лап Крисанию и упала на землю, тут же превратившись в камень. Кендер едва успел выдернуть из тела нож, иначе клинок застрял бы в окаменевшем трупе и Тас остался бы без оружия. Вслед за этим он потащил Крисанию к костру, где Карамон тщетно пытался стряхнуть с ноги Бупу.

Дракониды сомкнулись вокруг них плотным кольцом. Тас быстро огляделся по сторонам и понял, что они окружены. Но почему эти твари не нападают все сразу?

Почему они ждут?

— Ты в порядке? — спросил он Крисанию.

— Да, — кивнула она.

Лицо жрицы по-прежнему было мраморно-бледным и спокойным, так что если она и была испугана, то не подавала вида. Губы Крисании беззвучно шевелились — очевидно, она читала подходящую к случаю молитву. Кендер стиснул зубы.

— Вот что, госпожа, — грубовато сказал он и сунул Крисании в руку свой факел. — Тебе придется одновременно читать молитву и сражаться.

— Элистану это было по силам, значит, смогу и я, — просто ответила Крисания.

Из мрака под деревьями донеслись отрывистые слова команд. Тас не разобрал, что приказывал своим воинам невидимый командир, но понял, что голос этот не принадлежит дракониду. Одного звука этого голоса было достаточно, чтобы по спине кендера побежали холодные мурашки. Но раздумывать да гадать было некогда.

Дракониды бросились на них сразу со всех сторон, неуловимо быстро выбрасывая и пряча свои раздвоенные языки.

Крисания сделала неловкий выпад своей горящей головней, однако этого оказалось достаточно, чтобы мерзкие твари заколебались. Тас все еще пытался отогнать Бупу от Карамона, но ему это никогда бы не удалось, не приди невольно кендеру на помощь один из нападающих. Оттолкнув Таса с такою силой, что он чуть было не упал в костер, человек-ящер схватил Бупу своей когтистой лапой.

Этого ни в коем случае нельзя было делать. Правда, овражные гномы были известны всему Кринну своей трусостью и ненадежностью в битве, однако, оказавшись в безвыходном положении, они сражались с отчаянной яростью, как загнанные в угол крысы.

— Грязный тритон! — гневно заверещала Бупу и, оставив в покое ногу Карамона, вонзила свои зубы в чешуйчатую лапу драконида.

У Бупу было не много зубов, но все они были острыми и крепкими, а аппетит, с которым она вцепилась в тело ящера, можно было объяснить лишь скромным ужином.

Драконид протяжно завыл. Взмахнув клинком, он готов был прикончить обнаглевшего овражного гнома, но Карамон наконец поднялся и, пытаясь разобраться, что к чему, и беспорядочно размахивая мечом, по чистой случайности отсек ящеру лапу. Тварь рухнула. Бупу разжала челюсти и выпустила свою добычу — плотоядно облизнувшись, она принялась оглядываться по сторонам в поисках новой жертвы.

— Ур-ра! Карамон! — неистово заголосил Тас, подбадривая друга и не забывая при этом проворно орудовать ножом.

Его клинок мелькал то тут, то там и разил врагов с быстротой атакующей змеи. Госпожа Крисания, громко призывая Паладайна в заступники, опрокинула одного из ящеров ударом горящей головни и теперь сосредоточенно добивала лежащего.

Насколько Тас мог видеть, только три или четыре драконида все еще держались на ногах и могли представлять опасность. Пока что они скрывались за пределами круга света, отбрасываемого костром, и опасливо приглядывались к Карамону. В полутьме им был виден только его гигантский силуэт с грозно сверкающим мечом, поэтому они благоразумно держались от гиганта на почтительном расстоянии.

— Покажи им, Карамон! — азартно крикнул Тассельхоф. — Посшибай им каменные головы!

Карамон медленно повернулся к нему, и кендер замолчал, заметив странное выражение его лица.

— Я не Карамон, — вкрадчиво сказал он. — Я — Рейстлин, его брат. Карамон мертв, это я убил его.

Исполин посмотрел на свою руку, сжимавшую меч, и вдруг отбросил клинок в сторону с таким видом, словно рукоятка обожгла его.

— Что это я вооружился мечом и щитом? — удивленно спросил он самого себя.

— Мое оружие — магия, я не могу творить заклинания, пока мои руки связаны железом…

Тассельхоф испуганно икнул и бросил тревожный взгляд на драконидов.

Рептилии тоже обменялись озадаченными взглядами. Потом они медленно двинулись вперед, не спуская настороженных глаз с Карамона. Очевидно, они ожидали какого-то подвоха.

— Ты не Рейстлин, ты — Карамон! — в отчаянии закричал Тас, но гигант не обратил на него ни малейшего внимания.

Разум его, все еще отравленный «гномьей водкой», по-прежнему отказывался возвращаться в реальность. Карамон безмятежно закрыл глаза, вытянул вперед руки и забормотал какую-то галиматью.

— Антснест, сильвераш, букара… — твердил он, медленно раскачиваясь из стороны в сторону.

Прямо перед Тасом выплыла из темноты ухмыляющаяся рожа ящера. Сверкнула сталь, и в голове кендера вспыхнуло яркое солнце…

Тассельхоф упал. По лицу его струилась какая-то горячая жидкость, затекая в глаза и в рот. Кендер почувствовал металлический привкус крови, но ничего не мог поделать. Он устал… страшно устал…

Но сильнее усталости была боль. Он хотел заснуть, но боль не позволила.

Тас боялся пошевелить головой из опасения, что она расколется на две половинки, словно гнилой орех. Так он и лежал, совершенно недвижимый, и смотрел на мир одним глазом — тем, который еще не был залит кровью.

Уши кендера слышали пронзительный визг Бупу — так в руках мучителя мог визжать маленький беззащитный зверек. Затем визг внезапно оборвался, и на несколько мгновений над поляной воцарилась полная тишина. Через пару секунд снова раздался вскрик, потом — мучительный стон, и огромное тело рухнуло на землю совсем рядом с ним. Это был Карамон. Изо рта его текла кровь, неподвижные глаза были широко открыты.

Тассельхоф удивился, что не чувствует ни печали, ни сожаления. Он вообще ничего не чувствовал, кроме страшной боли в голове. Над ним с мечом в руке стоял огромный драконид, и кендер знал, что тот сейчас его прикончит, но не мог даже пошевелиться. Ему было все равно, и он лишь беззвучно умолял ящера вс медлить и поскорее прекратить муку, которая безжалостно терзала его.

Затем где-то рядом мелькнул белый плащ, и раздался громкий чистый голос, призывающий Паладайна. Драконид тут же исчез, и Тас услышал, как его когтистые лапы с треском ломают кусты уже вдалеке отсюда. Белый плащ приблизился, легкая и прохладная рука прикоснулась к голове кендера, и он снова услышал имя Паладайна. В тот же миг боль куда-то исчезла, и Тассельхоф заморгал обоими глазами, пытаясь увидеть что-то сквозь наплывшую кровь.

Крисания тем временем склонилась над Карамоном, и кендер заметил, как веки гиганта дрогнули, приоткрылись и снова сомкнулись — на этот раз уже в глубоком целительном сне.

«Ну, вот и все, — с облегчением подумал Тас. — Они ушли, и теперь все будет хорошо».

Потом он почувствовал, как мышцы его рук напряглись. Целительные силы жрицы продолжали вливаться в него, и Тас, приподнявшись на локте, всмотрелся в темноту.

Что-то приближалось к поляне. Что-то, что испугало драконидов или повелело им уйти. Чья-то тень вступала в круг света от костра. Он хотел возгласом предупредить о приближении грозной тени, но горло кендера стиснула внезапная судорога, а воля его натолкнулась на какое-то невидимое препятствие, которое не могла преодолеть. Парализованный страхом, кендер почувствовал, как голова его закружилась. Он не мог больше ясно соображать, и единственная мысль, промелькнувшая у него в голове, была о том, что на этот раз он выбрал себе приключение не по росту.

Потом кендер увидел, как госпожа Крисания выпрямилась, и подол ее белого плаща взметнул прелые прошлогодние листья у самого его лица. Жрица медленно пятилась от существа, которое неумолимо наступало на нес из темноты. Тас слышал, как она зовет Паладайна, однако скованный ужасом язык плохо ей повиновался.

Кендер и сам отчаянно желал закрыть глаза, но в его небольшом теле все еще сражались между собою страх и природное любопытство. Любопытство победило. Тас увидел, как страшный пришелец все ближе и ближе приближается к жрице.

Незнакомец был одет в доспехи Соламнийских Рыцарей, но латы его были оплавлены и покрыты окалиной. Когда между ним и Крисанией оставалось всего несколько шагов, пришелец вытянул вперед руку, и кендер увидел, что ладони у него нет.

Слова, которые он произносил, доносились не изо рта, глаза светились оранжевым огнем, а призрачные ноги ступали прямо сквозь пламя костра. От него веяло неизбывным холодом той страны, где страшный рыцарь принужден был обитать бессчетное количество лет, и кендер почувствовал, как этот холод пробирает его до самого мозга костей.

И все же Тас продолжал смотреть. Крисания по-прежнему пятилась, а Рыцарь Смерти с каждым шагом подходил к ней все ближе. Воин в черных доспехах поднял вторую руку и направил на Крисанию бледно светящийся указательный палец.

— Нет! — простонал Тас, чувствуя, как его охватывает леденящий душу ужас, не подвластный ни разуму, ни воле. — Нет!

Кендер затрясся, словно в лихорадке, хотя не имел ни малейшего представления о том, что сейчас произойдет.

— Умри, — сказал рыцарь.

Тас увидел, как рука Крисании метнулась к горлу и стиснула платиновый медальон Паладайна. Возле ее пальцев сверкнули ослепительно белые молнии, и вслед за этим жрица Паладайна упала на землю, словно бесплотный перст Рыцаря Смерти пронзил ее насквозь.

— Нет! — услышал Тассельхоф собственный крик. Оранжевые глаза медленно повернулись к нему, и в следующее мгновение холодная и сырая тьма, словно земля могилы, сомкнулась вокруг кендера…

Глава 8

Нервно ощупывая пальцами охранительные руны, вышитые на его черной накидке, Даламар с трепетом приблизился к двери в лабораторию мага.

Одновременно он торопливо повторял в уме оберегающее заклятие. Будь он молоденькими учеником, который приближается к уединенной келье своего могущественного учителя, повелевающего силами зла, такие предосторожности могли бы показаться неуместными. Осторожность же Даламара имела свои причины. У него были секреты, которые он не хотел раскрывать. В этом мире для Даламара не было ничего страшнее взгляда странных золотистых глаз, зрачок которых имел форму песочных часов.

Несмотря на трепет, который он испытывал перед учителем, всякий раз, когда он оказывался перед этой дверью, в его душе нарастало возбуждение, почти граничащее с восторгом. Здесь он видел столько чудесных вещей, удивительных… страшных…

Даламар поднял правую руку и начертил в воздухе магический знак, после чего пробормотал закрепляющий заговор. За этим ничего не последовало, и Даламар вздохнул с облегчением: на дверь не было наложено никакого заклятия. Возможно, впрочем, вырвавшийся у него вздох был вздохом разочарования. Отсутствие заклятия означало, что его учитель и господин не занят сейчас ничем серьезным, иначе бы он обязательно наложил на дверь магический запор. В щели под тяжелой деревянной дверью тоже не было заметно никаких подозрительных отблесков, которые иногда появлялись во время экспериментов учителя с огненными заклинаниями. Ко всему, ноздри Даламара не уловили никаких запахов, кроме ставшего привычным запаха химических реактивов и гнили.

Только произведя в уме все эти заключения, он приложил к двери кончики пальцев левой руки и приготовился ждать.

Однако на втором вдохе из комнаты послышалось тихое повеление:

— Войди, Даламар.

Дверь бесшумно отворилась, и темный эльф, на всякий случай изготовившись к любым неожиданностям, шагнул через порог. Но все было спокойно. Рейстлин сидел за старинным каменным столом, который был столь велик, что на нем мог свободно разлечься минотавр с Митраса и еще осталось бы-немало свободного места. Этот огромный стол, впрочем, как и все оборудование лаборатории, был частью прежней обстановки, которую Рейстлин обнаружил здесь после того, как объявил палантасскую Башню Высшего Волшебства своей.

Просторная полутемная комната казалась намного больше самой себя, крупнее, нежели она могла бы быть на самом деле, исходя из архитектуры самой Башни.

Даламар так и не разобрался до конца, в чем тут секрет, — возможно, что вовсе не комната увеличивалась, а он сам уменьшался в размерах, стоило ему переступить порог лаборатории. Стены ее, как и в кабинете Рейстлина, тоже были уставлены полками с книгами, и на Даламара глядели со всех сторон запыленные корешки, тускло поблескивающие руническими письменами или исчерканные стремительной скорописью. Стеклянные банки и колбы причудливой формы были расставлены на столах вдоль книжных стеллажей. Внутри них со сдержанной мощью бурлили разноцветные жидкости.

Много лет назад здесь, в этой лаборатории, властвовала могущественная магия. Маги всех трех Лож — Белой, Черной и Красной — объединили здесь свои усилия для того, чтобы создать Глаза Дракона, одним из которых до сих пор владел Рейстлин. Сюда маги Добра, Зла и Равновесия в последний раз сошлись все вместе, чтобы спасти Башни — оплоты своего могущества на Кринне — от Короля-Жреца из Истара и толп фанатиков, его последователей. Здесь они потерпели поражение, решив, что лучше им жить побежденными, чем сражаться, зная, что их магия способна разрушить мир.

Тогда маги были вынуждены оставить эту Башню и перебраться вместе со всеми своими книгами и колдовскими принадлежностями в другую Башню Высшего Волшебства, скрытую в самой глубине Вайретского Леса. После этого на палантасскую Башню было наложено заклятие, и вокруг нее поднялась страшная Шойканова Роща, которая должна была охранять ее от самозванцев до тех пор, пока не придет предсказанный «могущественный Властелин настоящего и будущего».

И он пришел.

Вот он, сидит в старинной лаборатории, сгорбившись над каменным столом, поднятым со дна моря в незапамятные времена. По бокам столешницы были вырезаны в камне затейливые руны, которые отклоняли любое заклятие, способное помешать магическим экспериментам. Поверхность стола при этом оставалась ровной, отполированной до зеркального блеска — Даламар видел на ней отражение синих переплетов книг, сложенных перед Рейстлином аккуратной стопкой, и блики свечного пламени.

Кроме книг, на рабочем столе мага покоились самые разные предметы: уродливые и изящные, восхитительные и ужасные. Все это были необходимые для заклинаний вещи, с которыми Рейстлин только что работал или собирался работать.

Сейчас он, что-то бормоча, просматривал некую колдовскую книгу, крошил в своих тонких пальцах какой-то предмет и ронял обломки в стоящий перед ним тонкий фиал.

— Шалафи, — негромко произнес Даламар эльфийское слово, означавшее «господин».

Рейстлин поднял голову.

Даламар почувствовал, как взгляд желтых глаз почти с физической болью пронзил насквозь сто сердце. Дрожь пробежала по его телу, и в мозгу молнией сверкнула мысль: «Он знает! Он догадался!» Однако невольный страх его никак не проявился внешне. Тонкие, приятные черты лица темного эльфа, не дрогнув, остались безмятежными и спокойными. Он бесстрастно встретил взгляд учителя, продолжая держать руки сложенными под накидкой, как предписывалось ему положением ученика.

О, как опасна оказалась его работа! Не мог он найти утешения и в том, что, когда Они сочли необходимым заслать соглядатая в ближайшее окружение мага, даже Они не посмели приказывать и ожидали, когда вызовется доброволец. Никто не отважился хладнокровно послать на верную смерть живое существо. И он, Даламар, сам выступил вперед.

Магия была единственным прибежищем в жизни Даламара. Он был родом из Сильванеста, однако теперь уже и сам не считал себя эльфом, как не считали его эльфом жители этой далекой страны. По рождению он принадлежал к самой низшей касте, поэтому и магии его обучили самой примитивной. Высшая магия в краю эльфов была уделом особ королевской крови. Однако Даламар все же вкусил могущества, и с тех пор оно превратилось для него в навязчивую идею. Он работал тайно, изучал сокровенные книги, считавшиеся для него запретными, и понемногу овладел магическим искусством, которое было доступно только высокородным.

Наиболее привлекала его именно темная магия, поэтому, когда обнаружилось, что он тайно носит черную мантию, на которую ни один истинный эльф не мог даже взглянуть спокойно, его изгнали из родной страны и перестали считать эльфом. С тех пор Даламара называли не иначе как «темный эльф», подразумевая, что он сторонится света. Даламара это вполне устраивало, так как к этому времени он открыл, что мрак тоже обладает могущественной силой.

И все же он отважился на это задание. Когда его спросили, почему он добровольно вызвался подвергнуть свою жизнь опасности, он спокойно ответил:

— Я бы рискнул даже своей душой ради возможности учиться у величайшего и самого могущественного мага нашего ордена.

— Возможно, именно это тебе и придется делать, — сказал ему негромкий печальный голос.

Голос этот возвращался к Даламару в воспоминаниях снова и снова, причем в самые неподходящие минуты, хотя он заметил, что чаще всего голос настигает его во тьме.

Что ж, царившая в Башне тьма действительно была самой темной, и это было не удивительно. Но случалось и по-другому: например, сейчас Даламар снова услышал его, и только ценой определенных усилий ему удалось заглушить этот голос в своем сознании.

— В чем дело? — негромко спросил Рейстлин. Маг всегда говорил тихо, почти мягко. Порой его голос был немногим громче шепота. Даламару же не раз случалось видеть бушевавшие в этом зале неистовые бури, когда сверкали ослепительные молнии, а раскаты грома были столь оглушительны, что он на несколько дней становился глуховат. Он был рядом с учителем, когда Рейстлин вызвал существ из другого плана бытия и заставил их повиноваться своим приказам — их пронзительные вопли и страшные проклятия до сих пор заставляли его просыпаться по ночам. Однако ни разу Даламар не слышал, чтобы Рейсшин повысил голос. Его мягкий, свистящий шепот странным образом был слышен даже среди безбрежного моря ярости и хаоса, и хаос тутже повиновался ему.

— Во внешнем мире происходят события, шалафи, которые требуют твоего внимания.

— В самом деле? — Рейстлин, готовясь продолжить свою работу, вновь опустил голову.

— Госпожа Крисания…

Рейстлин быстро взглянул на ученика, напомнив тому изготовившуюся к броску змею. Темный эльф невольно попятился назад под пристальным взглядом мага.

— Что там? Говори же! — прошипел Рейстлин.

— Ты… ты должен прийти и взглянуть сам, шалафи, — пробормотал Даламар.

— Живец говорит…

Темный эльф обращался уже к пустому месту — Рейстлина за столом не было.

Подавив судорожный вздох, Даламар пробормотал заклинание, которое должно было в мгновение ока перенести его к учителю.

Глубоко под землей, под основанием Башни Высшего Волшебства, находилась крошечная комната, силой магии вырубленная прямо в скальной породе, которая служила фундаментом всей массивной постройке. Этой комнаты первоначально здесь не было, ее создал своими чарами Рейстлин. Называлась она Кельей Всеведения.

Посередине этой комнаты находился бассейн идеально круглой формы с темной неподвижной водой, из которой в самом центре бассейна вздымался язык голубого пламени. Упираясь в потолок, пламя не гасло ни днем, ни ночью. Вокруг бассейна неподвижно лежали Живцы.

Безусловно, Рейстлин был самым могущественным магом, живущим на Кринне, но магия сто была еще далеко не совершенна — никто не понимал этого так ясно, как он сам. Всякий раз, когда Рейстлин спускался в Келью Всевидения, он вынужден был воочию столкнуться с пределом своих возможностей, поэтому он старался появляться здесь только в случае крайней необходимости. Живцы, или Живые, были зримым, предметным воплощением его неудач и ошибок.

Эти уродливые существа, искалеченные магической метаморфозой, стали рабами подземной комнаты и теперь обречены были вечно служить своему создателю. Здесь они, избывая свою мучительную судьбу, корчились у огнедышащей воды бассейна, словно огромные личинки неведомых насекомых. Их влажно блестящие тела валялись прямо на каменном полу, который был скользким от гноя и испражнений. Впрочем, их было так много, что увидеть пол можно было лишь тогда, когда твари откатывались в сторону, давая дорогу своему создателю.

И все же, несмотря на то что жизнь являлась для них постоянным источником боли и мучений. Живцы никогда не жаловались. Их жребий был куда лучше удела Мертвых — тех безликих существ, которые неприкаянно бродили по темным коридорам Башни. Словно х насмешку, их иногда называли Бессмертными.

Рейстлин возник в комнате из пустоты — темная тень, воплотившаяся из мрака. Голубое пламя блеснуло на серебряных рунах, которыми был расшит его плащ, и замерцало на складках черного бархата. В следующее мгновение рядом с магом появился Даламар, и оба, подойдя к самому краю бассейна, остановились над темной спокойной водой.

— Где? — спросил Рейстлин.

— Зд-десь, Хозяин… — пробормотал один из Живцов, указывая на воду бесформенным отростком на туловище.

Рейстлин нагнулся к бассейну и вгляделся в воду, сделав Даламару знак последовать его примеру. В первое мгновение темный эльф увидел только отражение голубого пламени, потом пламя и вода смешались между собой, снова разделились, и Даламар оказался в лесу.

Он увидел огромного человека в скверно сидящих доспехах, который неподвижно стоял, глядя на тело женщины, одетой в белое. Рядом с женщиной, опустившись на колени и держа ее за руку, стоял кендер. Темный эльф слышал их разговор так ясно, как будто находился рядом с ними.

— Она мертва…

— Я в этом не уверен, Карамон. Мне кажется…

— Я достаточно часто видел смерть, чтобы не ошибиться. Она мертва, поверь мне. И это моя вина… моя…

— Ты кретин, Карамон! — гневно прорычал Рейстлин. — Что случилось? Как это случилось?

Даламар заметил, что, как только маг заговорил, кендер быстро вскинул голову.

— Ты что-то сказал? — спросил кендер у человека, который принялся ковырять мечом землю, — Нет. Должно быть, это ветер… — А что ты делаешь?

— Рою могилу. Нам нужно похоронить ее.

— Похоронить се? — Рейстлин коротко и горько рассмеялся. — Да-да, конечно, слюнявый болван! Это все, что ты в состоянии сделать! — Он ненадолго задумался.

— Я должен знать, что случилось. Что ты видел? — обратился маг к покрытому слизью Живцу.

— Они вс-с-тали лаг-герем в ле-су, Хоз-зяин. — Изо рта твари капала обильная пена, и слова были почти неразличимы. — Др-ракониды…

— Дракониды? — удивленно перебил Рейстлин. — Около Утехи? Откуда они взялись?

— Н-не з-нать! — в ужасе всхрипел Живец. — Я-я…

— Тс-с-с, — предупредил Даламар, жестом обращая внимание учителя на бассейн, где кендер громко спорил с гигантом.

— Ты не можешь похоронить ее, Карамон! Она не…

— У нас нет иного выхода, Тас. Я знаю, что это не правильно, но Паладайн, наверное, проследит за тем, чтобы ее душа спокойно завершила путь. Мы не можем разводить погребальный костер, пока драконьи воины где-то поблизости…

— Но ты только взгляни на нее, Карамон! На ее теле нет ни одной раны!

— Не хочу я глядеть на нее! Она мертва! Это моя вина! Мы похороним ее здесь, а потом я вернусь в Утеху и выкопаю могилу себе…

— Карамон!

— Иди, набери цветов и не мешай мне!

Даламар смотрел, как гигант выгребает разрыхленную землю руками и отбрасывает ее в сторону. По лицу его текли слезы. Кендер в нерешительности переминался возле мертвого тела. Лицо его, испачканное запекшейся кровью, выражало печаль и сомнение одновременно.

— Никаких следов, никаких ран, неизвестно откуда взялись дракониды… — Рейстлин нахмурился.

Неожиданно он опустился на колени рядом с Живцом, отчего тот в ужасе отпрянул в сторону.

— Говори, — приказал Рейстлин. — Рассказывай все. Я должен знать. Почему меня не позвали раньше?

— Д-д-драк-кониды уб-бивали, Х-хозяин, — словно в агонии, прохрипел Живец.

— Б-больш-шой ч-челов-век т-тоже убивал. П-потом приш-шел б-больш-шой т-темный!

Ог-гненные г-глаз-за. Я ис-спугалс-ся. Я б-боялся уп-пасть в в-воду…

— Я нашел Живца у самого края бассейна, — спокойно сообщил Даламар. — Другие сказали мне, что происходит что-то тревожное и странное. Тогда я заглянул в воду. Зная твой интерес к этой человеческой женщине, я поспешил…

— Хорошо, — Рейстлин в нетерпении оборвал объяснения Даламара.

Странные золотистые глаза его сощурились, губы плотно сжались.

Почувствовав гнев мага, несчастный Живец отполз как можно дальше. Даламар тоже задержал дыхание, однако гнев Рейстлина не имел к ним никакого отношения.

— Большой и темный, с огненными глазами — это же Сот! Значит, моя сестрица предала меня! — прошептал он. — Что ж, я чувствую твой страх, Китиара! Ты боишься! Я мог сделать тебя царицей этого мира. Я мог дать тебе несметные богатства и беспредельную власть. Но нет, ты, как и все, оказалась жалким червем с мозгами младенца!

Рейстлин поднялся и задумчиво посмотрел в бассейн. Когда он вновь заговорил, голос его был как всегда тих, но в нем звучала смертельная угроза.

— Этого я не забуду, моя дорогая сестра. Тебе повезло, что у меня есть другие, более срочные дела, иначе ты бы уже поменялась местами со своим прислужником — призрачным рыцарем!

Тонкие пальцы мага сжались в кулак, но Рейстлин тут же заставил себя расслабиться.

— Что же делать? Нужно что-то предпринять, пока мой брат не зарыл жрицу в могилу!

— Что происходит, шалафи? Я не понимаю… — несмело сказал Даламар. — Эта женщина — кто она? Что она для вас значит?

Рейстлин смерил ученика надменным взглядом, и эльф подумал, что тот сейчас упрекнет его за дерзость. Но маг промолчал. Его глаза на мгновение озарились внутренним огнем, и темный эльф вздрогнул, однако Рейстлин сумел подавить гнев, и взгляд его вновь стал бесстрастным.

— Разумеется, не понимаешь, — сказал маг. — Ты все узнаешь, но сперва…

Рейстлин замолчал. На лесной поляне, явленной в воде бассейна, возник еще один персонаж. Это был овражный гном, одетый в несколько слоев пестрых лохмотьев и волокущий за собой по земле большой дорожный мешок.

— Бупу! — прошептал Рейстлин, и губы его посетила редкая гостья — улыбка.

— Превосходно. Ты снова сослужишь мне добрую службу, малышка.

Протянув руку, Рейстлин наклонился и коснулся пальцами неподвижной воды.

Живцы дружно завопили от ужаса, ибо не раз видели, как жутко корчатся их сородичи, неосторожно свалившиеся в бассейн, прежде чем страшный жар превратит их в легкую струйку дыма. Но с Рейстлином ничего не случилось. Он пробормотал какие-то слова и, вынув руку из воды, спрятал ее под плащом. Даламар, однако, успел заметить, что пальцы мага стали белыми словно мрамор, а лицо исказила гримаса боли.

— Посмотрим! — возбужденно прошептал он. Даламар снова заглянул в бассейн и стал смотреть, как овражный гном подбирается к неподвижному телу женщины.

— Моя помогать!

— Нет, Бупу.

— Твоя не нравится мой магия! Моя идти домой. Во теперь моя помочь красивая госпожа.

— Во имя Бездны… — начал Даламар.

— Смотри! — приказал Рейстлин.

Даламар увидел, как грязная рука существа по имени Бупу нырнула в холщовый мешок. Порывшись там, Бупу достала довольно мерзкую на вид, дохлую, окоченевшую ящерицу. К этой дряни был привязан обрывок кожаного ремешка. Потом Бупу приблизилась к женщине и, когда кендер попытался помешать ей, грозно взмахнула перед его носом кулачком. Кендер вздохнул и, искоса поглядев на гиганта, продолжавшего яростно рыть землю, отступил я сторону. Печальное выражение его лица, покрытого запекшейся кровью, при этом нисколько не изменилось. Бупу опустилась на четвереньки и бережно положила ящерицу на неподвижную грудь женщины.

Даламар ахнул.

Грудь мертвой женщины дрогнула, и на ней слегка зашуршала белая ткань накидки. Даже Даламар услышал глубокое спокойное дыхание.

Кендер испустил торжествующий вопль.

— Карамон! Бупу вылечила ее! Она жива, взгляни!

— Какою… — Гигант прекратил копать и посмотрел на Бупу с изумлением и страхом.

— Ящерица лечить! — гордо сказала Бупу. — Всегда срабатывать.

— Да, малышка, — улыбнувшись, прошептал Рейстлин. — Насколько я помню, этот способ помогает даже от кашля.

Он провел рукой над поверхностью бассейна, и его голос зазвучал усыпляюще монотонно:

— А теперь спи, мой брат, усни, пока ты не выкинул еще какую-нибудь глупость. Спи, кендер, спи, маленькая Бупу. И ты спи, госпожа Крисания, спи в том царстве, где Паладайн охраняет тебя.

Продолжая бормотать заклинание, Рейстлин стал делать рукой такие движения, будто кого-то подзывал.

— Приди, приди, Вайретский Лес. Окружи их, пока они спят. Спой им свою волшебную песню. Замани их в чащу, на свои тайные тропы!

Закончив заклинание, Рейстлин повернулся к Даламару.

— А ты ступай за мной, ученик. — Легкая насмешка звучала в голосе мага, и, почувствовав ее, темный эльф внутренне содрогнулся. — Идем в мой кабинет.

Пришло время нам потолковать.

Глава 9

Даламар сидел в кабинете мага в том же самом кресле, в котором седела недавно Китиара, но, в отличие от нее, он чувствовал себя далеко не так спокойно. Где-то внутри тревожно билось ощущение неясной опасности, которое всегда сопутствовало его встречам с Рейстлином. Однако ему удавалось сдерживать свой страх. Внешне он не выказывал никакого беспокойства и выглядел скорее умиротворенным, а что до яркого румянца, появившегося на обычно бледных щеках эльфа, то его можно было объяснить благоговейным трепетом и восторгом оттого, что учитель почтил ученика своим доверием.

Вообще Даламар бывал в кабинете довольно часто, но — в отсутствие учителя.

Рейсшин обычно проводил свои вечера в одиночестве, занятый изучением книг, которыми были уставлены полки. В это время никому не позволялось мешать ему.

Даламар посещал кабинет только в дневные часы, да и то лишь тогда, когда у Рейстлина были дела где-то в другом месте. Только в это время темному эльфу позволялось, нет — предписывалось изучать колдовские книги самостоятельно. Да и то не все. Рейстлин строго-настрого запретил ему даже прикасаться к книгам в темно-синих переплетах.

Разумеется, однажды Даламар попытался нарушить запрет. Переплет книги был пронзительно холодным на ощупь, таким холодным, что обжег ему пальцы. Не обращая внимания на боль, темный эльф открыл книгу, но, бросив на страницы всего один беглый взгляд, поспешно ее захлопнул. Все слова были перепутаны, и он не смог разобрать ни строчки. И только потом он обнаружил, что книги защищены охраняющим заклятием. Любой, кто осмелился бы смотреть в них достаточно долго, не имея ключа к шифру, неминуемо сошел бы с ума.

Увидев обмороженные руки Даламара, с которых клочьями слезала кожа, Рейстлин поинтересовался, что случилось. Эльф пробормотал что-то о пролитой кислоте, являвшейся компонентом магического заклинания. Учитель улыбнулся, но ничего не сказал. В этом не было нужды — обоим было все ясно.

Теперь он попал в кабинет по приглашению Рейстлина, почти как равный к равному… Но Даламар вновь чувствовал страх, смешанный с опьяняющим восторгом.

Рейстлин сидел напротив него за резным деревянным столом, положив ладони на книгу в темно-синем переплете. Его пальцы рассеянно поглаживали кожу переплета, осторожно касаясь вытисненных на ней рунических надписей. Глаза Рейстлина были устремлены на Даламара. Темный эльф, однако, оставался недвижим под безжалостным, проницательным взглядом.

— Ты был слишком молод, чтобы подвергнуться Испытанию, — неожиданно сказал Рейстлин. Даламар моргнул. Этого он не ожидал.

— Но не так молод, как ты, шалафи, — ответил он. — Сейчас мне девяносто по нашему эльфийскому счету, что соответствует примерно двадцати пяти человеческим годам. Тебе же, насколько я помню, был всего двадцать один год, когда ты отважился на Испытание.

— Да. — По лицу Рейстлина пробежала тень. — Мне был… двадцать один год.

Даламар увидел, как рука, лежавшая на переплете книги, словно от сильной боли, внезапно сжалась в кулак, а золотистые глаза ярко вспыхнули. Ученик, однако, нисколько не был удивлен этим проявлением чувств. Испытание было необходимым условием для каждого мага, который стремился овладеть высшим искусством колдовства. Испытание проходило в Вайретской Башне Высшего Волшебства, и проводили его главы всех трех Лож. Практикующие маги Кринна уже давно поняли то, чего никак не могли постигнуть жрецы: для того чтобы сохранить гармонию мира, необходимо дать маятнику возможность свободно передвигаться между Добром, Злом и Равновесием. Стоило чему-то одному возобладать, стоило в одном положении заклинить маятник, н мир тотчас же шагнул бы навстречу своей гибели.

Испытание было жестоким. Высшие уровни магического искусства, которые дают магу настоящее могущество, отнюдь не предназначаются для пустоголовых бездельников и растяп. Испытание было специально разработано для того, чтобы избавиться от недоучек, избавиться навсегда, ибо наказанием за провал была смерть. Предстоящее Испытание вызывало у Даламара кошмарные сны, и он прекрасно понимал, чем вызваны переживания его учителя.

— Я выдержал Испытание, — прошептал Рейстлин, и его взгляд обратился назад, к тем далеким дням. — Когда я вышел наружу, я стал таким, каким ты видишь меня сейчас: кожа моя приобрела этот желтый оттенок, волосы поседели, а глаза… — Он мысленно отогнал нахлынувшие воспоминания и пронзительно посмотрел на Даламара. — Ты знаешь, что я вижу этими глазами, зрачки которых имеют форму руны Песочных Часов?

— Нет, шалафи.

— Я вижу время и то, как оно воздействует на все сущее, — сказал Рейстлин.

— Человеческая плоть сморщивается и иссыхает, цветы увядают, скалы крошатся, источенные ветрами и непогодой. Я вижу одну лишь зиму, Даламар. Даже ты… — Глаза Рейстлина остановились на лице ученика. — …Даже твоя плоть, плоть эльфа, которая стареет так медленно и для которой годы все равно что легкие весенние дожди, стареет и умирает в моих глазах. На твоем молодом лице, Даламар, я вижу печать смерти!

Темный эльф вздрогнул, и на этот раз ему не удалось скрыть своя чувства.

Он вжался в мягкую спинку кресла, и в его памяти непроизвольно всплыло могущественное укрывающее заклятие — заклятие, предназначенное не защищать, а наносить упреждающий удар. «Глупец! — подумал он, в тот же миг овладев собой. — Какое из моих заклятий может повредить ему?»

— Это верно, — отозвался Рейстлин на невысказанную мысль Даламара, что он проделывал довольно часто. — На Кринне нет никого, кто в силах причинить мне вред. Разумеется, это не по силам и тебе, мой юный ученик. Но ты храбр, и у тебя есть мужество. Ты ведь часто стоял рядом со мной в лаборатории и смотрел на тех, кого я вытаскивал сюда из других миров. Ты знал, что стоит мне неловко вздохнуть, и эти твари вырвут наши сердца и пожрут их, пока мы будем в муках корчиться на полу.

— Это мое право, — сказал Даламар.

— Да, — рассеянно кивнул Рейстлин, размышляя, видимо, о чем-то постороннем. Затем он слегка приподнял брови. — Но ты же знал: случись что — и я буду спасать себя, а не тебя?

— Конечно, шалафи, — спокойно ответил Даламар. — Я понимал это и сознательно шел на риск… — Глаза его сверкнули. Позабыв о своем страхе, он слегка подался вперед. — Да, шалафи, я сознательно шел на риск и призывал опасность! Я готов пожертвовать всем ради…

— Ради магии, — закончил за него Рейстлин.

— Да, ради магии! — воскликнул Даламар.

— И ради власти, которую она дает, — кивнул Рейстлин. — Я вижу, ты честолюбив, но насколько — вот что меня занимает. Может быть, ты ищешь власти над своим народом? Или жаждешь управлять королевством, держа монарха в плену и пользуясь его богатствами? А может быть, ты задумывался о союзе с каким-нибудь темным повелителем, как поступали иные совсем недавно, в дни драконов? Кстати сказать, моя сестра Китиара нашла тебя весьма привлекательным. Ей хотелось бы держать тебя где-то поблизости. Особенно, если ты владеешь магическим искусством, которое можно применить в постели…

— Я бы не осквернил… Рейстлин взмахнул рукой:

— Я пошутил, ученик. Но. надеюсь, ты понял; что я имел в виду. Скажи, разве ты не мечтал ни о чем из того, что я перечислил?

— Видишь ли, шалафи… — Даламар смущенно заколебался. К чему все эти разговоры? Он готов был выдать кое-какие сведения и надеялся получить кое-что взамен, но не знал, насколько он мог открыться. — Я…

— Я вяжу, что был недалек от истины, — перебил Рейстлин. — Думаю, что могу теперь представить себе истинные притязания твоего честолюбия. А ты? Ты никогда не думал о том, что я хочу получить для себя?

Даламар почувствовал, как по телу его пробежала радостная дрожь. Именно это он и хотел узнать. Тем не менее он не спешил с ответом, осторожно подбирая каждое слово.

— Я часто задавал себе этот вопрос, шалафи. Ты столь могуществен… — Даламар махнул рукой в направлении окна, где можно было различить светящиеся в ночи огни Палантаса. — Этот город, вся земля Соламнии, весь Ансалонский континент могут принадлежать тебе.

— Весь мир может принадлежать мне, — улыбнулся Рейстлин, и его тонкие губы слегка скривились. — Мы с тобой видели земли, лежащие за морями, ученик. В воде бассейна мы можем увидеть не только эти земли, но и их обитателей. Подчинить такой мир не составит труда…

Рейстлин неожиданно покинул кресло и, подойдя к окну, посмотрел на раскинувшийся внизу сверкающий город. Почувствовав восторг, охвативший учителя, Даламар тоже поднялся и встал рядом с ним.

— Я могу подарить этот мир тебе, Даламар, — не оборачиваясь, сказал маг.

Рука его отвела в сторону занавеску, чтобы эльфу было лучше видно панораму, но взгляд самого мага устремился куда-то вдаль. Огни города мерцали гораздо теплее, чем звезды в небе, однако Рейстлин не видел ни того, ни другого.

— Я мог бы сделать тебя правителем не только над твоими жалкими соплеменниками, но и над всеми эльфами Кринна. — В раздумье маг пожал плечами.

— Я мог бы отдать тебе свою сестру.

Неожиданно отвернувшись от окна, Рейстлин посмотрел в лицо Даламару, который с воодушевлением прислушивался к его словам.

— Но мне все это неинтересно. — Рейстлин опустил занавеску. — Неинтересно.

Мое честолюбие простирается гораздо дальше.

— Но, шалафи, — возразил Даламар, — в мире ничего больше не осталось.

Может быть… — Он замялся, плохо понимая, что имел в виду Рейстлин. — Может быть, другие миры, которые видел ты, но которые недоступны моему неискушенному глазу?

— Другие миры? — задумчиво переспросил Рейстлин. — Что ж, мысль интересная. Возможно, когда-нибудь к всерьез подумаю над этой затеей. Но я не это имел в виду. — Он замолчал, потом жестом пригласил ученика подойти ближе. — Скажи, ты видел огромную дверь в задней стене лаборатории? Стальную дверь, на которой выгравированы золотом и серебром таинственные руны? Дверь, на которой нет замка?

— Да, шалафи, — ответил Даламар и, несмотря на сильный жар, исходивший от тела Рейстлина, весь похолодел.

— А известно ли тебе, куда ведет эта дверь?

— Да… шалафи. — Шепот эльфа был едва слышен.

— А ты знаешь, почему она не открывается?

— Ты не можешь открыть ее, шалафи. Даже такой могущественный маг, как ты, не может открыть ее в одиночку — только вместе с тем, кто наделен истинно святыми… — Спазм перехватил его горло, и Даламар замолчал.

— Да, — сказал Рейстлин, — ты понял. «Только с тем, кто наделен истинно святыми силами». Вот почему она нужна мне! Ну что, ученик, постиг ли ты высоту — или глубину — моих притязаний?

— Но это безумие! — ахнул Даламар и тут же потупил взор. — Прошу простить меня, шалафи. Я не хотел тебя оскорбить.

— Конечно. К тому же ты прав. Мечтать о таком с моими ограниченными силами — это действительно безумие. — В голосе мага чувствовалась горечь. — Вот почему я должен отправиться в путешествие.

— В путешествие? — Темный эльф поднял голову. — Куда?

— Не куда, а в когда, — поправил его маг. — Тебе приходилось слышать о Фистандантилусе?

— Неоднократно, шалафи. Он был самым великим волшебником нашего Ордена.

Колдовские книги в синих переплетах — это его книги.

— Но они здесь не все, — быстро добавил Рейстлин и обвел рукой книжные полки вдоль стен. — Я прочел их, некоторые — по многу раз. Я смог понять их только после того, как получил ключ к тайнам от самой Владычицы Тьмы. Но они только разочаровали меня! — Рейстлин снова стиснул пальцы в кулак. — Теперь я вижу, что многих томов не хватает. Возможно, они погибли во время Катаклизма или позднее, во время Войн Гномьих Врат, что только подтвердило исчезновение Фистандантилуса. Именно эти утерянные тома должны дать мне всю полноту колдовской власти!

— И твое путешествие приведет тебя… — Темный эльф замолчал, не в силах поверить замыслу мага.

— В прошлое, — спокойно закончил Рейстлин. — В дни, предшествовавшие Катаклизму, когда Фистанданталус был в расцвете своего могущества.

Даламар почувствовал, что у него начинает кружиться голова и мысли в беспорядке скачут с одного на другое. Что скажут Ока? Казалось, Они обдумали все возможные варианты, ни никому и в голову не пришло ничего подобного!

— Успокойся, мой ученик. — Тихий голос Рейстлина доносился до эльфа словно с другого конца мира. — Ты немного расстроен, и мысли твои смущены. Может быть, глоток вина поможет тебе?

Маг подошел к столу и налил из крошечного графина в бокал кроваво-красной тягучей жидкости. Протянув бокал альфу, он налил немного вина себе.

Даламар с благодарностью принял напиток — его руки дрожали, и это пугало сто больше всего.

— Я не часто пью это крепкое вино, — сказал маг, — но сегодня, мне кажется, мы можем себе это позволить. Я предлагаю тост за… Как ты выразился?

За обладающую истинно святыми силами? Словом, за госпожу Крисанию!

Рейстлин отпил небольшой глоток, а Даламар осушил бокал залпом, едва не поперхнувшись, когда обжигающая жидкость хлынула в сто горло.

— Прости, шалафи, но если Живец все сказал правильно, то Сот наложил на Крисанию заклятие смерти. Однако она все еще жива. Ты вернул ей жизнь? Рейстлин отрицательно покачал головой:

— Нет, просто я сделал так, чтобы она выглядела язвой и мой братец невзначай не похоронил ее. Я, конечно, не видел того, что случилось, но об этом нетрудно догадаться. Увидев перед собой Рыцаря Смерти и поняв, какая судьба ее ждет, госпожа Крисания попыталась противостоять заклятию единственным способом, какой был в ее распоряжении. Впрочем, это был довольно действенный способ — священный медальон Паладайна. Бог защитил ее, перенеся се душу в те миры, где обитают сами боги, я тело оставил на земле, словно пустую раковину. Никто — даже я — не сможет снова соединить ее тело в душу в одно целое. Только верховный жрец Паладайна обладает подобной властью.

— Элистан?

— Гм-м… Он уже бессильный старик, он умирает…

— Значит, она потеряна для тебя, учитель?

— Нет, — тихо возразил Рейстлин. — Ты просто не понял, ученик. Из-за своей невнимательности я утратил контроль за событиями, но я быстро восстановил его.

Впрочем, дело вовсе не в этом. Я даже могу с выгодой использовать эту промашку.

Сейчас они приближаются к Башне Высшего Волшебства. Крисания отправилась туда, чтобы попросить помощи у магов. Когда она попадет в Башню, она получит эту помощь, так же как получит ее мой брат.

— Значит, ты хочешь, чтобы они помогли ей? — спросил сбитый с толку Даламар. — Но она же стремится погубить тебя!

Пристально глядя на своего ученика, Рейстлин задумчиво отпил еще глоток вина.

— Подумай хорошенько, Даламар, — сказал он мягко, — подумай, и ты поймешь.

Но… — Он отставил опустевший бокал. — Я и так слишком задержал тебя.

Даламар посмотрел в окно. Красная луна Лунитари медленно скрывалась из виду, опускаясь за далекие горные вершины. Время приближалось к полуночи.

— Ты тоже должен отправиться в путешествие и вернуться к рассвету — прежде, чем я исчезну, — .сказал Рейстлин. — Несомненно, в последнюю минуту я могу вспомнить что-то важное, о чем не успел сказать раньше. Кроме того, я собираюсь оставить на тебя несколько мелких дел. Пока я буду отсутствовать, управлять всеми делами в Башне будешь ты.

Даламар покорно кивнул, потом нахмурился:

— Ты говоришь о моем путешествии, шалафи? Но я никуда не собирался… — Темный эльф запнулся, вспомнив, что, узнав о намерениях мага, был обязан тут же отправиться в путь, чтобы доставить это важное сообщение тем, кто его ждет.

Рейстлин встал, молча оглядел эльфа, и тут на лице Даламара проступил ужас от внезапно открывшегося ему понимания происходящего. Маг медленно приближался, шурша своим черным плащом, но парализованный страхом Даламар не мог сдвинуться с места. Все охраняющие заклятья вылетели у него из головы. Он не способен был ни о чем думать и ничего не видел, кроме оказавшихся вдруг совсем близко бесстрастных, ничего не выражающих золотистых глаз.

Рейстлин медленно поднял руку и, опустив ее на грудь Даламара, едва прикоснулся к черной накидке ученика кончиками всех пяти пальцев.

Невыносимая боль вошла в его тело. Лицо Даламара побледнело, перекошенный рот не в силах был издать ни звука, как и сам эльф не имел сил отпрянуть в сторону. Взгляд Рейстлина приковывал его к этому месту.

— Передай в точности все, что я сказал тебе, — прошептал Рейстлин, — и то, о чем ты, быть может, догадался, — тоже. И еще передай Пар-Салиану мои наилучшие пожелания… ученик!

Маг убрал руку.

Прижав ладони к груди, Даламар со стоном рухнул на пол, но Рейстлин не удостоил его даже взглядом. Темный эльф слышал, как маг вышел из кабинета: бархатный плащ прошелестел по полу, потом входная дверь открылась и затворилась.

Терзаемый болью, Даламар разорвал на груди черную ткань. По животу его стекали пять струек крови, а на груди зияли пять глубоких круглых ран, которые оставило на его теле прикосновение руки Рейстлина.

Глава 10

Карамон! Вставай! Да проснись же ты! «Нет, я лежу в могиле. Здесь, под слоем земли, тепло и безопасно. Ты не можешь разбудить меня, не можешь потревожить. Я спрятался в жирной глине, и тебе меня не найти». — Карамон, ты посмотри, что творится! Ну, вставай же!

Чья-то рука, отгоняя в сторону морок, настойчиво затормошила его.

«Нет, Тика, уходи, убирайся! Однажды ты уже вернула меня к жизни, вернула к боли и страданию. Тебе следовало оставить меня во тьме, в сладком царстве дремы на дне Кровавого Моря Истара. Но теперь-то я наконец обрел покой. Я похоронил себя в этой могиле».

— Эй, Карамон, тебе стоит проснуться, чтобы взглянуть вокруг!

«Эти слова!.. Они были смутно знакомы… Конечно, я сам сказал их! Я сказал их Рейстлину давным-давно, когда мы впервые пришли в этот лес. Почему же теперь их слышу я? Или я — Рейстлин? Что за чушь…»

Теперь рука прикоснулась к его веку! Чьи-то пальцы пытались насильно открыть его глаз! Это прикосновение нагнало на Карам она такого страху, что сердце его отчаянно забилось.

— Аррргхх! — зарычал Карамон, прилагая неимоверные усилия, чтобы сдвинуть навалившиеся на грудь комья земли.

Его глаз наконец открылся, в зрачок брызнул яркий дневной свет, и прямо перед собой он увидел огромное и грязное лицо овражного гнома.

— Его проснулся, — сообщила Бупу кендеру. — Эй, твоя держать один глаз, пока моя открывать второй.

— Нет! — поспешно крикнул Тас. Оттащив Бупу в сторону, он заслонил гиганта своим телом. — Ты это… пойди принеси воды.

— Это хороший мысль, — согласилась Бупу и исчезла.

— Все… все в порядке, Карам он, — сказал кендер, опускаясь рядом с ним на одно колено. — Это была всего-навсего Бупу. — Он похлопал старого друга по плечу. — Сожалею, но я… позабыл, что за Бупу надо присматривать.

Карамон застонал и закрыл лицо рукой. С помощью Таса ему удалось сесть.

— Мне снилось, что я умер, — с трудом ворочая языком, сказал он. — Когда я увидел ее лицо, мне стало ясно, что я уже в Бездне.

— Ты еще пожалеешь о том, что не попал туда, — мрачно заверил Тас.

Услышав в голосе кендера непривычную серьезность, Карамон настороженно посмотрел на него:

— Почему? Что ты имеешь в виду?

— Как ты себя чувствуешь? — вместо ответа спросив Тас.

Карамон состроил кислую гримасу.

— Я трезв, если ты об этом спрашиваешь. И, боги свидетели, как бы я хотел, чтобы это было не так! — пробормотал исполин.

Тассельхоф некоторое время задумчиво его разглядывая, потом потянулся за одной из своих сумочек и достал оттуда небольшую бутылочку в оплетке из кожаных шнурков.

— Вот, возьми, — печально сказал он, — если ты действительно считаешь, что тебе это необходимо.

Карамон улыбнулся. Вытащив пробку, он понюхал горлышко бутылки, затем поднес ее к губам, но вдруг остановился.

— Нечего на меня глазеть! — сказал он сердито.

— Прости. — Тас вспыхнул и выпрямился. — Пойду посмотрю, как там госпожа Крисания…

— Крисания… — Карамон опустил бутылочку, так и не притронувшись к ее содержимому, и протер слезящиеся глаза. — Да… я совсем про нес забыл. Хорошо, что ты заботишься о ней. Вот что, Тас, бери ее, и уходите отсюда. Все вместе: ты, она и эта твоя завшивленная Бупу! Убирайтесь и оставьте меня в покое!

Карамон поднял к губам бутылочку и порядком отхлебнул из нее. Однако тут же поперхнулся и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Ну, давай же, — повторил он, тупо глядя на кендера, — уходите все!

Оставьте меня! — Мне очень жаль, Карамон, — сказал Тас. — Мне бы самому очень этого хотелось, но мы не можем.

— Это почему? — удивился Карамон. Тас набрал в грудь побольше воздуха:

— А потому, что, если я верно понял рассказы Рейстлина, Вайретский Лес сам нашел нас.

Карамон уставился на кендера покрасневшими глазами.

— Не может быть, — чуть слышно прошептал он. — Отсюда до него — много миль пути! Мне и Рейсту понадобилось несколько месяцев, чтобы отыскать его. Сама же Башня находится далеко на юге! На твоей собственной карте она обозначена где-то за Квалинести!..

Теперь Карамон взглянул на кендера с надеждой:

— Это ведь не та карта, которая показывала, что Тарсис стоит на морском побережье?

— Может быть, и та. — Тас проворно свернул карту, которую держал в руках, и спрятал ее за спину. — У меня их слишком много… Но Рейстлин говорил, — быстро сменил кендер тему разговора, — что это волшебный лес, что его нельзя обнаружить дважды на одном и том же месте. Я думаю, что если ему это пришло в… если ему захотелось, то он мог сам найти нас.

— Это и есть волшебный лес, — глухо и без выражения пробормотал Карамон.

— Жуткое место.

Он закрыл глаза и потряс головой, после чего хитро покосился на Тассельхофа.

— Ведь это твоя уловка, не так ли? Уловка, чтобы не дать мне надраться!

Ну, раз так, то она не сработала…

— Это не уловка, Карамон, — устало вздохнул кендер. Он широко повел рукой в сторону. — Взгляни вокруг. Рейстлин так его и описывал.

Карамон повернул голову и вздрогнул. Его поразило то, что он увидел, и горькие воспоминания о брате вновь пробудились в его бедном мозгу.

Небольшая поляна, на которой они так неудачно разбили лагерь, находилась на некотором удалении от приведшей их сюда тропы. Поляну окружали клены, ели, орешник и осины. Листья только-только сбросили чешуйки почек, и теперь деревья стояли словно в желто-зеленой дымке. В этом не было ничего необычного — Карамон видел все это еще вчера, когда копал могилу для Крисании. Ветки влажно блестели в ярком солнечном свете, у корней распускались первые весенние цветы — белые, желтые и липовые, в кронах щебетали невидимые птицы.

Однако теперь этот светлый весенний лес окружал их только с трех сторон. С четвертой, южной стороны деревья были совсем другими.

Эти деревья, в основном мертвые, высохшие, стояли плотно и молчаливо, ствол к стволу, ряд за рядом. Изредка среди сухостоя попадались мрачные темнохвойные ели, которые, словно офицеры, наблюдали за безупречным строем своих солдат. В этот лес не проникал солнечный свет, не видно там было травы и птиц. Между черными, застывшими в вечной спячке стволами витал лишь плотный седой туман. Деревья эти были уродливы уже сами по себе: скрюченные и покалеченные, они протягивали свои ветви, словно хищные тонкопалые руки.

Мертвые листья, кое-где сохранившиеся на ветвях, не шевелились под ветром, да и ветра там никакого не было — даже он не смел оживить трепетом эту ужасную чащу.

Но все это было пустяком в сравнении со страшными тенями не то чудовищ, не то гигантских зверей, мелькавшими между неохватными стволами и мерцавшими во тьме леса разноцветными глазами.

— А теперь взгляни вот на это!

Не обращая внимания на предостерегающий крик Карамона, кендер кинулся к мертвому лесу. При его приближении деревья расступились, и между ними открылась широкая тропа, ведущая к темному сердцу чащи.

— Ну как? — Кендер остановился перед самой тропой, и обернулся к Карамону.

— А когда я разворачиваюсь…

Тас медленно отступил, и деревья снова сомкнули свой строй, вновь поражая взгляд своей неприступностью, — Ты прав, — хрипло сказал Карамон, — это Вайретский Лес. Однажды я уже видел его, и он был именно таким. — Гигант опустил голову. — Я не хотел заходить в чащу и пытался остановить Рейста. Но он не испугался! Деревья раздались перед ним, и он пошел в глубь леса. «Держись ближе ко мне, брат, — сказал он тогда, — и я защищу тебя». Как часто я говорил те же слова ему! Но тогда мы поменялись местами: он не боялся — боялся я!

Карамон быстро поднялся на ноги:

— Пошли отсюда!

Он торопливо схватил свою постель, в беспорядке разбросанную по земле, и разлил половину содержимого бутылочки по одеялу.

— Ничего не выйдет, — сказал Тас. — Я пытался. Смотри.

Повернувшись спиной к страшному лесу, кендер пошел на север. Деревья позади него остались недвижимы, но — непонятно каким образом — оказалось, что Тас снова шагает к мертвому лесу. Как он ни старался, в какую бы сторону ни шел — он всякий раз оказывался перед затянутыми туманом деревьями Вайретского Леса, которые покорно расступались перед ним, открывая заветную тропу.

Тас наконец успокоился и встал рядом с Карамоном. Торжественно глядя в лицо друга, на котором еще не просохли влажные дорожки от слез, он протянул свою маленькую ладонь и дотронулся до некогда могучей руки гиганта.

— Карамон! Ты единственный, кто когда-то вошел в этот лес и вернулся из него невредимым! Ты единственный, кому знаком этот путь. И еще… — Тас кивнул на поляну, и Карамон послушно повернул голову. — Госпожа Крисания. Ты спрашивал о ней… Она жива, но она и мертва. Она дышит, но кожа ее холодна как лед. Ее глаза по-прежнему смотрят вдаль, но в них застыл ужас. Сердце стучит в ее груди, но оно, похоже, гонит по жилам не кровь, а тот холодный раствор, которым эльфы бальзамируют своих мертвецов.

Кендер судорожно вздохнул.

— Мы должны помочь ей, Карамон. Может быть, там, — Тас указал на лес, — маги смогут вернуть ее к жизни. Мне не справиться одному. — Он беспомощно поднял руки. — Ты нужен мне, Карамон. Ты нужен ей! В конце концов, ты ей кое-чем обязан.

— Ты считаешь, что это я виноват в ее беде? — вскинулся Карамон.

Нет, я вовсе не это имел в виду. — Кендер опустил голову и быстро провел рукой по глазам. — Наверное, в этом вообще никто не виноват.

— Нет, это я виноват, — с горечью сказал Карамон. Тас удивленно посмотрел на друга — в его голосе кендеру почудилась нотка, какой он не слышал уже давным-давно. Гигант тем временем встал на ноги и, выпрямившись, посмотрел на бутылку, которую все еще держал в руках.

— Пришло время посмотреть правде в лицо, Тас. Я винил кого угодно — Рейстлина, Тику… Но все это время, глубоко внутри, я понимал, что главная загвоздка во мне. Это открылось мне только сегодня, во сне. Я лежал в могиле и вдруг понял: я на дне! Пасть ниже просто невозможно. Либо я останусь здесь и позволю забросать себя землей — точно так же, как я собирался похоронить Крисанию, — либо я выкарабкаюсь.

Карамон вздохнул. Это был долгий тяжелый вздох, после которого он с внезапной решимостью заткнул бутылку пробкой и вернул ее кендеру.

Вот, возьми, — сказал он смущенно. — Карабкаться мне придется долго, и мне, конечно, потребуется помощь. но не такая.

— О Карамон! — Тас, насколько это ему удалось, обнял гиганта за талию. — Я вовсе не боялся этого колдовского леса. Разве самую малость. Просто я подумал, а сумею ли я преодолеть его и доставить госпожу Крисанию… О Карамон, я так рад, что ты вернулся! Я…

— Ну ладно, ладно, — растроганно пробормотал Карамон и слегка оттолкнул кендера. — Все верно. Я, правда, не уверен, много ли от меня будет пользы, — признаться, в прошлый раз этот лес напугал меня до полусмерти. Но ты абсолютно прав. Может быть, маги смогут помочь Крисании. — Лицо его отвердело. — Может быть, они ответят мне на пару вопросов о Рейстлине. А пока признайся, Тас: куда девалось это маленькое пугало? И еще… — Карамон посмотрел на свой пояс. — Куда девался мой кинжал?

— Какой кинжал? — Кендер самым невинным образом принялся оглядываться по сторонам.

Карамон протянул руку и схватил его за плечо. Взгляд гиганта остановился на поясе Тассельхофа, и кендер вынужден был посмотреть туда же.

— Ах, этот? Боги праведные! Интересно, как он туда попал? Ты знаешь, — голос Таса стал задумчивым, — я полагаю, что ты обронил его во время схватки.

— Ага, — буркнул Карамон.

Проворчав что-то себе под нос, он вытащил кинжал из-за пояса Тассельхофа и уже вкладывал его в ножны, когда за спиной его раздался какой-то шум.

Настороженно обернувшись, он получил прямо в лицо струю ледяной воды.

— Теперь его проснуться! — бросая на траву пустое ведро, с довольным видом объявила Бупу.

Дожидаясь, пока его одежда просохнет, Карамон разглядывал деревья колдовского леса, и вид их вызывал в нем болезненные воспоминания. В конце концов он тяжело вздохнул и, одевшись, осмотрел свое оружие и снаряжение.

Кендер немедленно подскочил к исполину.

— Идем! — с нетерпением воскликнул он. Карамон замер.

— В лес? — В его голосе прозвучала безнадежность.

— Конечно! — сказал Тас и вздрогнул. — Куда же еще? Карамон ухмыльнулся, вздохнул и отрицательно покрутил головой.

— Нет, Тас, — сказал он грубовато. — Ты с госпожой Крисанией останешься здесь. Подожди, — оборвал он негодующего кендера. — Я просто зайду в лес, неглубоко, чтобы… разведать дорогу.

— Ты думаешь, там что-то есть, да? — ревниво сказал Тас. — Поэтому ты хочешь, чтобы я остался в стороне? Ты войдешь туда, устроишь драку и, может быть, победишь, а я опять ничего не увижу!

— Сомневаюсь, — возразил Карамон. Посмотрев в направлении укрытого туманом леса, воин поправил болтающийся на поясе меч.

— Но ты, по крайней мере, мог бы мне сказать, что там, впереди, — капризно заявил Тас. — И посоветовать, как мне быть, если эта штука убьет тебя. Могу ли я пойти следом? Сколько мне ждать? Может эта тварь разделаться с тобой, скажем, за пять минут? Или за десять? Нет, я вовсе не думаю, что так и будет, — поспешно добавил кендер, заметив, как округлились глаза воина. — Просто мне следует знать это, раз ты оставляешь меня тут одного.

Бупу, выглянув из-под руки кендера, смерила неуклюжего вояку оценивающим взглядом.

— Моя говорить — две минута, — сказала она. — Оно убить его за две минута.

Твоя будет спорить?

И она посмотрела на Таса.

Карамон мрачно покосился на эту беспечную парочку и тяжело вздохнул. Тас, в конце концов, просто старался следовать логике.

— Я не знаю, чего именно следует ожидать, — сказал гигант. — В прошлый раз мы встретили… этого духа. Рейст его…

Карамон замолчал.

— Я не знаю, что тебе делать, — признался он, после чего повернулся и, ссутулившись, медленно двинулся к мертвому лесу. — Поступай как сочтешь нужным, — добавил он на ходу.

— Моя иметь один хорошенький змейка, — роясь в своем огромном мешке, сказала Бупу Тассельхофу. — Моя говорить — он продержаться две минута. А твоя что поставить?

— Тс-с-с! — глядя вслед удаляющемуся Карамону, шикнул Тас.

Он склонил голову и присел радом с Крисанией, которая по-прежнему лежала на земле, глядя в небонезрячими, широко открытыми глазами. Тас осторожно укрыл ее лицо белым капюшоном, защитив его от яркого солнца. Перед этим он попытался закрыть ей глаза, но веки жрицы оказались неподатливы, как мрамор.

Карамону казалось, что, пока он шел к лесу, Рейстлин неотступно следовал рядом. Порой он даже вроде бы слышал негромкое шуршание его длинной красной мантии — тогда она еще была красной! Казалось, он слышал и голос брата, всегда тихий, мягкий, но неизменно подпорченный едва заметным сарказмом, который досадно резал слух его друзьям. Карамона же этот сарказм ничуть не трогал: он знал — или думал, что знает, — его источник.

При его приближении деревья в лесу расступились точно так же, как расступались перед кендером.

«Точно так же, как… сколько лет назад? — подумал Карамон. — Семь?

Неужели прошло всего семь лет?»

«Нет, — с горечью решил он. — Это было целую жизнь тому назад. Целая жизнь прошла для каждого из нас».

Когда Карамон ступил на опушку леса, плотный туман опустился к земле и теперь клубился у самых его ног. Карамон почувствовал пронзительный, пробиравший до костей холод. Деревья смотрели на него, и ветви их корчились, словно в агонии. Карамон припомнил живые леса Квалинеста, которые драконы-завоеватели изводили магией и огнем, и деревья умирали на корню. Это тоже напомнило ему о брате.

Несколько мгновений Карамон стоял неподвижно, вглядываясь в мелькавшие между деревьями черные тени. На этот раз с ним не было Рейстлина с его магической силою, способной удерживать темных тварей на почтительном расстоянии.

— Я никогда и ничего не боялся до тех пор, пока не вошел в Вайретский Лес, — негромко сказал Карамон самому себе. — И вошел я в него только потому, что ты был со мною, брат. Только твое мужество позволило мне пересилить страх. Но как я войду в этот лес без тебя? Это колдовской лес, а я не люблю и не понимаю магии! Я не могу с ней сражаться! На что мне надеяться?

Карамон закрыл глаза ладонью, чтобы не видеть перед собою страшного леса.

— Я не смею войти, — сказал он с покорностью. — Это сильнее меня…

Вытащив из ножен меч, он поднял его перед собой. Рука его так сильно дрожала, что он чуть было не уронил оружие.

— Ха! — воскликнул он. — Видали? Мне не победить и ребенка. Нельзя требовать от меня большего, чем я могу совершить. И нет никакой надежды, никакой…

— Надежду легко испытывать весной, воин, когда воздух с каждым днем становится все теплее, когда просыпаются и начинают зеленеть гигантские валлины. Легко надеяться летом, когда листва их становится золотой. Даже осенью, когда валлины делаются красными, как живая кровь, надежда без труда может согреть сердце. Но разве зимой, когда морозный воздух жгуч и неподвижен, когда скованы льдом реки и мрачны небеса, — разве тогда деревья умирают?

— Кто это говорит? — крикнул Карамон. Сжимая меч в дрожащих руках, он в испуге оглянулся по сторонам.

— Что становится с валлинами зимой, когда мало света и земля охвачена морозом? Они прорастают вглубь, воин. Они протягивают свои корни вниз, поближе к жаркому сердцу мира. Там, во чреве земли, валлины находят ласковое тепло, которое помогает им пережить холод и тьму и дает силы вновь распуститься весной.

— Ну и что? — спросил Карамон, продолжая с подозрением озираться.

— То, что в твоей жизни наступила самая темная зима, воин. Ты должен спуститься вглубь, найти там источник силы и тепла, который поможет тебе пережить жестокий холод и непроглядную тьму. Ты уже забыл, что такое весна.

Силу, которая тебе необходима, ты должен отыскать в своем собственном сердце и своей душе. Тогда, как огромный валлин, ты сможешь побороть зимнюю смерть.

— Это красивые слова… — возразил Карамон и ухмыльнулся.

Он по-прежнему не доверял этой болтовне о весне и новой жизни. Но мысль свою он закончить не успел. Лес на его глазах начал Меняться.

Искалеченные, перекрученные, мертвые стволы распрямились, горделиво воздели ветви и потянулись в небо. Они все росли и росли, так что Карамон, который следил за ними запрокинув голову, чуть было не потерял равновесие.

Вершины деревьев в вышине растворились в воздушной дымке. Это были огромные валлины, такие высокие, какие росли только в Утехе до прихода драконов. Карамон с трепетом и благоговением наблюдал, как на мертвых ветвях появились и лопнули первые почки, как проклюнулись и развернулись ярко-зеленые, клейкие листочки, которые на его глазах приобрели желтый летний оттенок. Времена года сменялись перед ним в ритме его дыхания.

Плотный сырой туман исчез, и в воздухе запахло лесными цветами, смолой и нагретым разнотравьем. Тьма заколдованного леса отступила, и на землю пролился свет яркого солнца, а в кронах защебетали, перелетая с ветки на ветку, птицы.

Приветив леса расписной дворец, Где вечность и покой царят законно, Здесь спелый плод на землю не падет, Ручей, прозрачный, как стекло, едва течет, И спит шатер листвы завороженно.

Здесь под ветвями воздух, словно мед, И птичьих свадеб хор неугомонный, За гранью вечности и горечи разлук, Вне времени, вне памяти, вне мук, Лес грезит о весне своей зеленой.

В росинках солнце юное блестит, Над тьмою бесконечно Торжествуя, Пятнист от кроны тени след, Прохладный запах листьев, теплый свет, И нежный ветер над листвой колдует.

Покой немолчный, музыка чиста, Пред нею немота истает, У края мира леса красота Все смыслы до заветного конца И тайны все пред нами открывает.

И слезы высыхают на лице, Стихает плач, как бег ручья певучий, И странники конец пути найдут, Страну покоя обретая тут, Где мощно дремлет лес могучий.

Приветлив леса расписной дворец, Где вечность и покой царят законно, Здесь спелый плод на землю не падет, Ручей, прозрачный, как стекло, едва течет, И спит шатер листвы завороженно.

Глаза Карамона наполнились слезами. Прекрасная песня пронзила его сердце.

Есть надежда, есть! В лесу, в самой его глубине он отыщет ответы! Он найдет здесь помощь, которая ему столь необходима.

— Карамон! — Тассельхоф подпрыгивал на месте от нетерпения и восхищения.

— Это прекрасно! Как тебе это удалось? Слышишь? Там поют птицы! Идем же скорее!

— Крисания… — Карамон повернулся к неподвижному телу. — Нужно сделать носилки. Тебе придется мне помочь…

Он хотел сказать что-то еще, но осекся, изумленно глядя на две фигуры в белых одеяниях, которые медленно выплыли из золотистого леса. Белые капюшоны плащей были низко надвинуты, так что лиц невозможно было разглядеть. Оба пришельца торжественно поклонились гиганту, затем подошли к Крисании, охваченной похожим на смерть сном. Без труда подняв ее хрупкое тело, они медленно поднесли его к опушке. На краю леса они, однако, остановились и выжидательно повернули к воину скрытые капюшонами лица.

— Мне кажется, они хотят, чтобы ты вошел первым, — заметил кендер. — Ступай, а я поведу Бупу.

Бупу стояла в самой середине поляны и с опаской поглядывала на лес.

Карамон, покосившись на две невесть откуда взявшиеся фигуры в белых плащах, внезапно поймал себя на том, что разделяет ее опасения.

— Кто вы такие? — спросил он.

Ему не ответили. Двое в белом молча стояли и ждали.

— Какая разница — кто! — беспечно сказал Тас и, нетерпеливо схватив Бупу за руку, поволок ее за собой. Карамон ухмыльнулся:

— Вот пусть они и пойдут первыми. Он сделал приглашающий жест, но пришельцы не сдвинулись с места.

— Зачем вам нужно, чтобы я вошел в этот лес? — Карамон отступил на шаг назад. — Идите… — Он указал рукой на юг. — Отнесите ее в Башню. Вы сможете помочь ей и сами — я вам не нужен.

Но фигуры в белом по-прежнему молчали. Лишь один из незваных помощников поднял руку и указал на тропу.

— Идем, Карамон, — поторопил его Тае. — Разве ты не видишь, что нас приглашают?

— Они не потревожат нас, брат… Нас пригласили! Это были слова Рейстлина, произнесенные им семь лет назад.

— Нас пригласили маги, а я им не доверяю, — сказал Карамон, ответив Тасу теми же словами, которые он произнес тогда, пытаясь объяснить брату свою нерешительность.

Внезапно над поляной разлился смех — странный, неестественный, тревожный.

Бупу взвизгнула от страха и, ища у воина защиты, обхватила ногу Карамона. Даже кендер почувствовал себя неуютно. Затем снова раздался голос, тот же самый голос, который Карамон слышал семь лет назад:

— А меня ты тоже включаешь в их число, любезный брат?

Глава 11

Жуткий призрак подходил все ближе, и Крисанией овладел безмерный ужас, какого она никогда прежде не испытывала. Она даже представить себе не могла, что способна ощутить подобный страх. Отступая перед рыцарем, она впервые заглянула в лицо смерти — своей собственной смерти. Крисания поняла, что смерть — это вовсе не блаженный переход в лучший мир, который — она всегда верила в это — заведомо предначертан для таких, как она. Надвигающаяся на нее смерть сулила страшную муку и воцарение ужаса — долгие дни и ночи, которые она проведет, завидуя живым.

Крисания пыталась позвать на помощь, хотя понимала, что никто не сумеет помочь ей, но голос отказывался повиноваться. Пьяный гигант лежал в луже собственной крови и храпел. Целительное искусство Крисании спасло ему жизнь, однако теперь он проспит много часов, прежде чем снова станет здоров и силен.

Кендер же был слишком слаб. Ничто не могло спасти ее от этого ужаса…

Темная фигура приближалась. «Беги!» — раздался в мозгу Крисании одинокий отчаянный голос, но тело ее отказывалось ей служить. Жрице удалось лишь отступить на несколько шагов назад, да и это вышло невольно, отнюдь не являясь следствием сознательного усилия. Крисания не в сипах была даже отвести взгляд.

Мерцающий оранжевый огонь глазниц похожего на череп лица сковал ее по рукам и ногам.

Призрак поднял свою бесплотную руку. Она была полупрозрачна, и Крисания могла видеть сквозь нее темные стволы деревьев на противоположной стороне поляны. Однако она не сомневалась, что исходящая от чудовищ угроза вполне реальна. В небе висела серебристая луна, только это не ее свет отражался от древних доспехов давно умершего Соламнийского Рыцаря. Создание это светилось своим собственным бледным светом, фосфоресцируй в темноте, словно гнилушка.

Между тем рука Рыцаря Смерти поднималась все выше, и Крисания почувствовала, что стоит убийственной длани оказаться на одном уровне с ее сердцем, и она умрет.

Губы Крисании онемели от страха, но она в последнем усилии воззвала к Паладайну. Леденящий ужас по-прежнему не оставлял ее, а оранжевые глаза рыцаря продолжали удерживать ее душу в бессильном оцепенении. Между' тем рука жрицы непроизвольно метнулась к груди, где висел на цепочке медальон Паладайна.

Стиснув его в кулаке, она в последнем отчаянном усилии сорвала медальон с шеи и, чувствуя, что сознание покидает ее, выставила руку перед собой. Свет луны Солинари блеснул на чешуе Платинового Дракона, и медальон вспыхнул бело-голубым сиянием.

— Умри! — приказал страшный призрак. Крисания почувствовала, что падает.

Тело ее распласталось на земле, но падение продолжалось. Она проваливалась куда-то сквозь землю, все глубже и глубже. Глаза жрицы закрылись, и она заснула… и увидела сон… Крисания оказалась в дубовой роще. Белые холодные руки, высунувшись из-под земли, хватали ее за лодыжки, а разинутые рты жаждали крови. Ее крови. Темнота казалась непреодолимой и бесконечной, окружавшие деревья насмехались над ее страхами и пронзительно скрежетали сучьями.

— Крисания! — позвал мягкий, почти шепчущий голос. Что это? Кто мог звать ее из темноты рощи? Через несколько шагов жрица увидела на небольшой поляне того, кто ее звал. Как всегда, он был одет в черное.

— Крисания, — повторил голос.

— Рейсшин! — Крисания едва не всхлипнула. Спотыкаясь, она выбежала из-под деревьев и, оставив позади ужасные руки, пытавшиеся утянуть ее под землю и там обречь на вечные муки, очутилась на поляне. Прикосновение его тонких пальцев обожгло ее.

— Не беспокойся, праведная дочь Паладайна, — сказал Рейстлин, и Крисания, дрожа всем телом в его руках, закрыла глаза.

— Твои испытания позади. Ты прошла через Шойканову Рощу и осталась цела и невредима. Собственно говоря, тебе нечего было бояться, госпожа, ведь с тобой было мое заклятие.

— Да, — пробормотала Крисания.

Рука ее быстро прикоснулась ко лбу в том месте, где его губы оставили на ее коже невидимый след. Потом, окончательно осознав, что ей только что пришлось пережить, и заодно поняв, что она позволила Рейстлину увидеть себя в минуту слабости, Крисания резко оттолкнула от себя руки мага. Отступив на шаг, она холодно смерила Рейстлина взглядом.

— Зачем ты окружил себя этой мерзостью? — спросила она требовательно и слегка раздраженно. — Неужели тебе нужны такие… такие стражники?

Как ни старалась Крисания, но голос ее все еще предательски дрожал.

Рейстлин участливо посмотрел на гостью, и его золотистые глаза сверкнули под капюшоном, отразив свет хрустального навершия посоха, который он держал в руке.

— Какого рода стражниками окружаете себя вы, Посвященная? — спросил он. — Какая пытка ожидала бы меня, осмелься я шагнуть на плиты священного Храма?

Крисания открыла было рот с намерением поставить мага на место, однако едкие слова так и остались невысказанными. Разумеется, Храм, воздвигнутый в честь Паладайна, охранялся. Ни один из тех, кто почитал великую Владычицу Тьмы Такхизис, не смел под страхом гнева Паладайна вступить в его освященные пределы.

Крисания заметила на тонких губах Рейстлина улыбку и вспыхнула. Как он смеет так поступать с ней? Ни один человек никогда не унижал ее сильнее! Никому еще не удавалось привести ее в такое смятение.

С того самого вечера, когда Крисания повстречалась с темным магом в жилище Астинуса, она ни на минуту не могла перестать думать о нем. Она нетерпеливо ждала сегодняшнюю ночь, с восторгом предвкушая посещение Башни и одновременно страшась того, что ей предстояло. О своей встрече с Рейстлином она рассказала Элистану — все, за исключением «заклятия», которым Рейстлин наградил ее при расставании. Почему-то она не могла заставить себя рассказать верховному жрецу о поцелуе темного мага. Нет, только не об этом!..

Элистан и без того был до крайности расстроен. Он знал Рейстлина, правда не теперешнего, а того молодого мага, который освободил его из тюрьмы Верминаарда в Пакс Таркасе. Несмотря на это, Элистан недолюбливал Рейстлина и никогда не доверял ему полностью. Впрочем, в этом он был не одинок. Известие о том, что Рейстлин стал адептом ложи Черных Мантий, не удивило жреца, как не удивило его предостережение Паладайна, ниспосланное во сне Крисании. Удивили и расстроили его впечатления Крисании от встречи с магом. Услышав о приглашении, которое получила Крисания, о приглашении посетить Башню, где, по всем признакам, билось теперь злое сердце Кринна, он встревожился и испугался. Если бы свобода воли не была угодна богам, Элистан, быть может, запретил бы Крисании идти туда.

Как бы там ни было, но он рассказал Крисании о всех своих опасениях, и она почтительно выслушала его. И все же она пошла в Башню, влекомая туда желанием, о природе которого пока даже не догадывалась, хотя и заявила Элистану, что движет ею желание «спасти мир».

— Мир и так поживает весьма неплохо, — с невеселым выражением лица возразил верховный жрец. Но Крисания не слушала и не слышала.

— Идем внутрь, — пригласил Рейстлин. — Я думаю, немного вина поможет тебе избавиться от неприятных воспоминаний.

Он испытующе поглядел на жрицу.

— Ты очень храбра, Посвященная, — добавил Рейстлин, и Крисания впервые не услышала насмешки в его голосе. — Мало кому хватает сил и мужества, чтобы одолеть ужас Рощи.

Он отвернулся, и Крисания была рада этому. От его похвалы она очень некстати покраснела.

— Прошу тебя, не отставай, предупредил Рейстлин, шагая впереди нее.

Крисания слышала, как шуршат полы его плаща. — Держись внутри круга света от моего посоха.

Крисания поспешила исполнить его указание и, поравнявшись с ним, заметила, что свет, льющийся из хрустального набалдашника магического посоха, заставляет ее белые одежды мерцать холодным сиянием, сходным с сиянием серебристой луны, в то время как черный бархат плаща мага переливался теплыми желтоватыми бликами.

Рейстлин провел ее сквозь страшные ворота Башни. Крисания поглядела на них с любопытством, вспоминая мрачную историю, слышанную когда-то, о темном маге, который бросился на них с крыши Башни, запечатав их навечно своим предсмертным вздохом. Вокруг нее шептались и шелестели невидимые существа. Несколько раз она поворачивалась, реагируя на звук иди на прикосновение к своей шее холодных невидимых пальцев. Несколько раз она видела уголком глаза неясное движение, однако стоило ей посмотреть в том направлении, как все замирало. От земли поднимался сырой туман, пахнущий плесенью и гнилью, и у Крисании ревматически заныли кости. Незаметно для себя она снова начала дрожать, а когда, оглянувшись, увидела уставившиеся ей в спину внимательные глаза без лица, то сделала быстрый шаг вперед и схватила Рейстлина под руку.

Маг посмотрел на нее, и на его лице едва заметно проскользнула тень удовольствия. Крисания снова покраснела.

— Не бойся, — просто сказал маг. — Здесь я хозяин. Я не позволю, чтобы тебе был причинен вред.

— Я… я не боюсь, — ответила Крисания, прекрасно понимая, что маг все равно чувствует дрожь ее пальцев. — Просто… я слегка оступилась, вот и все.

— Прошу прощения, Посвященная, — сказал Рейстлин, и Крисания не смогла понять, смеется он или нет. Тем временем маг остановился.

— С моей стороны было невежливо не предложить тебе руку. Ведь здесь темно, и дорога тебе незнакома. Надеюсь, теперь ты чувствуешь себя увереннее?

Да, намного, — покраснее еще сильнее, ответила она.

Маг ничего не сказал и только улыбнулся. Крисания опустила глаза, не в силах встретиться с ним взглядом, и дальше они пошли молча. Всю дорогу до Башни Крисания корила себя за страх, но руки Рейстлина не выпустила. Никто так и не проронил ни слова до тех пор, пока они не достигли входной двери в древнее строение.

Это была простая деревянная дверь с грубо вырезанными на ее поверхности магическими рунами. Рейстлин и тут не произнес ни слова, не сделал никакого движения — во всяком случае, Крисания ничего не заметила, — однако при их приближении дверь медленно распахнулась. Изнутри Башни хлынул поток мягкого света, и Крисания настолько приободрилась, что в первое мгновение не обратила никакого внимания на темную человеческую фигуру, возникшую на пороге.

Когда же взгляд жрицы упал на темный силуэт в потоке теплого гостеприимного света, Крисания резко остановилась и даже слегка попятилась.

Рейстлин коснулся ее руки своими тонкими, обжигающе горячими пальцами.

— Это всего лишь мой ученик, Посвященная, — сказал он мягко. — Даламар сделан из плота и крови и обитает среди живых, во всяком случае — в настоящее время.

Крисания не поняла последнего замечания мага, но, расслышав в голосе Рейстлина сдерживаемый смех, решила не уточнять. Она и так была в немалой степени удивлена тем, что живые существа могут обитать в этом мрачном месте.

«Как глупо с моей стороны, — выбранила она себя. — Какое чудовище я себе вообразила? А ведь он человек, и ничего более. Простой смертный, из плоти и крови…»

Эта мысль успокоила ее настолько, что ей удалось немного расслабиться.

Перешагивая через порог, Крисания чувствовала себя почти нормально. Она даже протянула ученику Рейстлина руку, как протянула бы ее юному неофиту Паладайна.

— Мой ученик Даламар, — небрежным взмахом руки представил его Рейстлин. — Госпожа Крисания, Посвященная Паладайна, его праведная дочь.

— Госпожа Крисания, — произнес ученик с почтением и, взяв ее руку в свои, с легким поклоном поднес к губам.

Когда он поднял голову, капюшон его плаща соскользнул на спину и Крисания увидела его черты.

— Эльф! — ахнула жрица, от удивления позабыв убрать руку. — Невероятно! — в смущении продолжила она. — Эльф не должен служить…

— Я — темный эльф, Посвященная, — объяснил ученик, и Крисании послышалась горечь в его словах. — Во всяком случае, так прозвали меня другие эльфы.

— Прошу простить меня, — пробормотала Крисания. — Я не хотела…

Она запнулась и замолчала, нежная, куда девать глаза от смущения и стыда.

Она почти что чувствовала, как потешается над ней Рейстлин. Маг снова заставил ее потерять душевное равновесие! В гневе Крисания выдернула свою руку из холодных пальцев ученика и выпустила локоть Рейсшина.

— Посвященная Паладайна совершила долгий путь, добираясь к нам, и, должно быть, устала, Даламар, — сказал Рейстлин. — Будь добр, проводи госпожу в мой кабинет и предложи ей вина. С твоего позволения, госпожа Крисания, я тебя ненадолго покину. Несколько мелких дел требуют моего внимания. Я немедленно присоединюсь к тебе, как только освобожусь. Даламар, ты должен будешь подать госпоже все, что ей потребуется.

Маг грациозно поклонился.

— Слушаюсь, шалафи, — почтительно отозвался эльф.

Крисания промолчала, и Рейстлин ушел. Чувствуя одновременно и облегчение, и усталость, она последовала за учеником, думая о том, что так, наверное, чувствует себя воин, победивший в бою опытного и сильного противника.

Даламар повел ее вверх по узкой винтовой лестнице, и вскоре оба очутились в кабинете Рейстлина. Крисания вынуждена была признать, что жилище мага представлялось ей совсем иным.

«А что я, собственно, ожидала увидеть? — спросила она себя. — Уж конечно, не эту приятную комнату, битком набитую старинными книгами в прекрасных переплетах». Впрочем, здесь были не только книги. Даже на ее взгляд мебель здесь была дорогой и красивой, в комнате уютно пылали дрова, наполняя помещение теплом, которое было ей особенно приятно после зябкой прохлады за стенами Башни. Вино, которое предложил ей Даламар, было по-настоящему вкусным, и уже после маленького глотка по жилам ее растеклось отрадное тепло.

Даламар тем временем принес из угла и поставил возле ее правой руки небольшой изящный столик, украшенный затейливой резьбой. На столик он поместил вазу с фруктами и тарелку ароматного, еще горячего хлеба.

— Что это за плоды? — поднося к глазам один из фруктов и внимательно его разглядывая, спросила Крисания. — Я никогда не видывала ничего подобного.

— Разумеется, нет, Посвященная, — ответил Даламар с легкой улыбкой.

Крисания заметила, что, в отличие от Рейстлина, у Даламара улыбаются не только губы, но и глаза. — Шалафи доставил их с острова Митрас.

— С Митраса? — повторила Крисания. — Но это же на другом конце света! Я знаю, там живут минотавры. Они не допускают в свое царство никого из смертных!

Кто же принес Рейстлину эти плоды?

Внезапно перед ее глазами возник устрашающий образ слуги, который один только и способен был доставить такие деликатесы своему хозяину, и она поспешно положила плод обратно в вазу.

— Попробуй, госпожа Крисания, — сказал Даламар без тени злорадства в голосе. — Ты увидишь, что они вкусны. Здоровье у шалафи довольно хрупкое, и он мало что может себе позволить. Он не ест почти ничего, кроме хлеба, вина и этих плодов.

Крисания почувствовала, как страх возвращается к ней.

— Да, — невнятно ответила она, и ее взгляд непроизвольно устремился ко входной двери. — Он очень болен, верно? И еще этот ужасный кашель…

Ее голос был исполнен сострадания и жалости. — Кашель? — удивился Даламар.

— Ах, да… кашель. Он не уточнил, и Крисании это показалось странным, однако вскоре она продолжила рассматривать комнату и позабыла обо всем. Ученик подождал немного, ожидая, не захочет ли госпожа чего-нибудь еще. Но Крисания молчала, и Даламар поклонился.

— Если больше ничего не нужно, госпожа, то я тебя покину. Мне пора возвращаться к своим собственным делам.

— Да-да, конечно, — рассеянно кивнула Крисания. — Мне больше ничего не нужно.

Она помолчала, медленно выбираясь из круга своих мыслей.

— Значит, он — твой учитель, — сказала она, словно только что поняв значение этого факта. — Он хороший учитель? Ты многое узнал от него?

— Он наиболее щедро одарен из всех магов нашего Ордена, госпожа Крисания, — ответил Даламар. — Он умелый, опытный, талантливый маг. Только один маг за всю историю был столь же могущественным — великий Фистандантилус. Но мой шалафи молод, ему всего двадцать восемь лет. Если он останется жить, он сможет…

— Если останется жить? — удивилась Крисания и замолчала, рассердившись на себя за то, что позволила ученику услышать в своем голосе нотки озабоченности и тревоги. «Нет ничего плохого в том, что я тревожусь за него, — сказала она себе. — В конце концов, Рейстлин тоже человек, тоже божье творение. Любая жизнь священна».

— Искусство, которое он избрал, чревато опасностями, госпожа, — сказал Даламар. — А теперь, с твоего позволения, я тебя покину.

— Конечно, — рассеянно ответила Крисания. Низко поклонившись, Даламар тихонько вышел из кабинета и затворил за собою дверь. Крисания, поигрывая в тонких пальцах бокалом, остановила взгляд на пляшущих в камине язычках пламени.

Задумавшись, она не услышала, как дверь снова отворилась, если, конечно, она отворялась. Словом, Крисания вздрогнула, когда чьи-то пальцы легко прикоснулись к ее волосам. Обернувшись, она увидела Рейстлина, который сидел за столом в своем кресле с высокой спинкой.

— Могу я чем-нибудь тебе услужить? — спросил он вежливо. — Всем ли ты довольна?

— Д-да, — кивнула Крисания, ставя на стол недопитый бокал. Ей очень не хотелось, чтобы Рейстлин видел, как дрожат ее руки. — Мне все очень нравится, — сказала она. — Здесь хорошо, лучше, чем я ожидала. А твой ученик, Даламар, кажется?.. Он очень мил.

— Вот как? — сухо переспросил Рейстлин. Пошевелившись в кресле, он сложил руки перед собой таким образом, чтобы кончики его пальцев соприкасались между собой.

— Какие у тебя красивые руки, — непроизвольно сказала Крисания. — Такие тонкие, аккуратные пальцы, такие изящные кисти… — Она вдруг осознала, что и кому она говорит. Покраснев, Крисания неловко забормотала: Но… я так думаю… это необходимо для твоего — твоего искусства.

Да, — коротко ответил Рейстлин, и Крисания впервые увидела на его лице выражение нескрываемого удовольствия. Маг вытянул руки вперед так, чтобы на них падал свет очага, он слегка повернул их, словно любуясь. — Когда я был ребенком, я развлекал и удивлял моего брата многими трюками, на которые уже тогда были способны эти руки.

Достав из потайного кармашка золотую монету, Рейстлин положил ее на костяшки пальцев правой руки. Почти не прилагая никаких усилий, он заставил небольшой золотой кружочек кувыркаться и подпрыгивать. Понемногу монета перемещалась по всей его руке, сверкала между проворными гибкими пальцами, исчезала и тут же появлялась в левой руке.

Крисания восхищенно ахнула. Рейстлин посмотрел на нее, и жрица увидела, как довольная улыбка на его лице превратилась в гримасу боли.

— Да, — сказал он, — это было единственное мое умение, единственный мой талант. Я развлекал других детей. Когда мне удавалось доставить им удовольствие, меня не трогали.

— Не трогали? — неуверенно переспросила Крисания. Боль в его голосе ожгла жрицу, словно плеть. Рейстлин ответил не сразу. Некоторое время он молчал, следя взглядом за золотой монетой, которую продолжал бесцельно вертеть в руке.

Потом вздохнул.

— Я хорошо представляю себе твое детство, — сказал он. — Ты выросла в обеспеченной семье, во всяком случае так мне сказали. Наверняка тебя любили и берегли, защищали и баловали, дарили все, что бы тебе ни захотелось. Тобой восхищались, почти боготворили.

Крисания, подавленная неожиданным чувством вины, не ответила.

— Мое детство было совсем другим, — продолжил маг, и лицо его снова омрачила тень боли. — Меня прозвали Ловкачом, но в этой кличке не было ни капли уважения. Я рос слабым и болезненным мальчиком. И слишком сообразительным!

Остальные дети по сравнению со мной были тупицами и неучами! Их тщеславие было ничтожным, а притязания — наивными! Например, мой единокровный брат в мыслях своих никогда не заглядывал глубже дна своей тарелки. А моя сестра всегда знала только один способ для достижения своей цели — удар кулаком или мечом. Да, я был слаб, и они защищали меня, но однажды я поклялся себе, что никогда не буду нуждаться ни в чьей защите! Я хотел стать великим, полагаясь только на свои собственные силы и на свой дар — магию!

Руки его непроизвольно сжались в кулаки, а золотистая кожа побледнела.

Неожиданно Рейстлин раскашлялся. Приступ был таким сильным, что его хрупкое тело судорожно скорчилось, словно в агонии. Крисания вскочила, но маг жестом остановил ее. Вытащив из кармана смятую тряпицу, Рейстлин поднес ее к губам и отер с них кровь.

— Такой ценой я заплатил за свою магию, — сказал он, когда приступ прошел и маг снова смог говорить. Голос его звучал не намного громче шепота. — Они искалечили мое тело и дали мне это проклятое зрение, так что, куда бы я ни взглянул, я вижу, как люди старятся и умирают. Однако могущество, которое я получил в результате, того стоило. Боги мои, да оно стоило гораздо большего! Я получил власть, я получил способность добиваться всего, чего захочу, и никто, никто из них не был мне нужен.

— Но это злое могущество! — Крисания наклонилась вперед и серьезно посмотрела на Рейстлина.

— Да? — спросил Рейстлин. На этот раз голос его был бесстрастным. — Разве честолюбие — зло? Разве может быть злом власть, способная управлять и сдерживать другое зло? Если это так, то боюсь, госпожа Крисания, что ты, вслед за мною, можешь сменить свою белую одежду на черную мантию.

— Как ты смеешь? — вскричала Крисания, не помня себя от гнева. — Я никогда не…

— Но ты делала это, — пожимая плечами, спокойно перебил ее Рейстлин. — В конце концов, ты бы не прилагала столь значительных усилий, чтобы добиться ведущего положения в иерархии своего Братства, если бы тебе это было безразлично. Тебя толкало к этому все то же честолюбие, все то же стремление к власти.

Теперь уже маг наклонился вперед в своем кресле.

— «Мое назначение — это великое дело, которое мне предначертано совершить!

Моя жизнь не такая, как у других!» Разве не говорила ты себе подобные слова?

Разве не считала ты в гордыне своей, что сидеть и смотреть, как жизнь проходит мимо, — удел других? Разве не мечтала изменять ее по своему разумению, разве не хотела ты управлять ею?

Крисания, которую горящий взгляд Рейстлина удерживал на месте, не могла ни пошевелиться, ни сказать хоть слово в свое оправдание. «Откуда он знает? — спрашивала она себя. — Как сумел он прочитать, подслушать сокровенные тайны моего сердца?»

— Разве это — зло? — негромко, но настойчиво спросил Рейстлин.

Крисания медленно покачала головой, потом подняла руки к вискам. Голова раскалывалась от боли, а в висках неистово билась кровь. Нет, это не было, не могло быть злом. В рассуждениях Рейстлина чувствовался какой-то скрытый изъян, но понять, в чем дело, Крисания не могла. Она не способна была сейчас спокойно анализировать и размышлять. Ею овладело сильнейшее смятение, но одинокая мысль, без конца повторявшаяся в ее мозгу, была четкой и ясной: «Как мы похожи — он и я!»

Рейстлин молча ожидал ее ответа. Чувствуя необходимость что-то сказать, Крисания поспешно отпила глоток вина, чтобы выиграть несколько драгоценных мгновений и привести в порядок скачущие мысли.

— Возможно, у меня и появлялись подобные желания. — Она тщательно подбирала слова. — Однако даже если это и так, то мои притязания и честолюбие не принесут мне пользы. Я расходую свои знания и свои способное!» для помощи другим. Я использую их ради Братства…

— Ради Братства!.. — фыркнул Рейстлин. Крисания почувствовала, что ее смятение понемногу исчезает и на смену ему приходит холодный гнев.

— Да, — ответила она решительно, снова обретая под ногами твердую почву и отгораживаясь от мага стеною своей веры. — Власть добра, власть Паладайна изгнала из этого мира зло. Я стремлюсь именно к этой власти. Эта власть…

— Которая изгнала зло? — перебил Рейстлин. Крисания моргнула. Восторженные мысли уносили ее все дальше, она даже не задумывалась над своими словами.

— Да. Она…

— Но зло и страдания до сих пор существуют в этом мире, — продолжал настаивать Рейстлин.

— Только из-за таких, как ты! — запальчиво выкрикнула Крисания.

— О нет, Посвященная! — покачал головой Рейстлин. — Только не из-за меня.

Взгляни… — Он знаком попросил ее приблизиться и снова засунул руку в потайной кармашек своей мантии.

Испытав внезапный приступ подозрительности, Крисания не двинулась с места, издали внимательно рассматривая предмет, который достал маг. Это был небольшой круглый камень, сверкающий разноцветными красками и очень похожий на детский мраморный шарик. Рейстлин тем временем взял со стола серебряную подставку и положил шарик на нее. Поначалу маленькая вещица выглядела нелепо, так как была слишком мала для массивной подставки. Потом она вдруг засверкала и начала расти.

Крисания невольно ахнула. Она не была уверена, что увеличивается именно шарик. Временами ей начинало казаться, что это она съеживается и уменьшается в размерах. Тем временем шарик Рейстлина вырос настолько, что подставка оказалась ему как раз впору.

— Погляди внутрь, — пригласил ее маг.

— Нет. — Со страхом глядя на волшебный предмет, Крисания слегка отпрянула.

— Что это такое?

— Это Глаз Дракона, — ответил Рейстлин, не сводя с Крисании взгляда. — Единственный экземпляр, который остался на Кринне. Он подчиняется мне, и я не допущу, чтобы тебе был причинен вред. Загляни внутрь, госпожа Крисания, если только ты не боишься правды.

— Откуда мне знать, что он покажет мне правду? — требовательно спросила Крисания. — Как я узнаю, что он не покажет мне то, что ты прикажешь ему показать?

— Если бы ты знала, сколь давно изготовлялись Глаза Дракона, ты не задала бы мне такого вопроса и не унизила бы себя подозрением, — ответил Рейстлин, слегка качая головой. — Их создавали, собравшись вместе, мастера Черной, Белой и Красной Лож. Эти шары не являются орудиями зла или добра. Они все, и — ничего. В конце концов, на тебе медальон Паладайна, его Платиновый Дракон… и твоя вера сильна. — В его голосе как будто снова прозвучала насмешка. — Разве смогу я заставить тебя увидеть то, что ты не хочешь видеть?

— Но что я увижу? — прошептала Крисания, в которой еще сражались между собой недоверие и любопытство.

— Только то, что видели твои глаза, но что сама ты видеть не хотела.

Рейсшин прикоснулся к поверхности шара тонкими пальцами и прошептал слова повеления. Крисания неуверенно склонилась над столом и заглянула в Глаз Дракона. Поначалу она не увидела ничего, кроме кружащегося зеленоватого тумана.

Потом туман рассеялся, и она отпрянула: из глубины шара протянулись к ней нечеловечески длинные, тонкие руки.

— Не бойся, госпожа, — успокоил ее Рейстлин. — Это всего лишь отражение моих рук.

И действительно, руки прикоснулись к рукам Рейстлина и исчезли. Цветной вихрь внутри шара закрутился с неистовой яростью и силой, и на мгновение у жрицы закружилась голова. Потом вихрь тоже исчез, и она увидела…

— Палантас, — ахнула Крисания.

Она видела весь город, плывущий в утреннем тумане и мерцающий, словно драгоценный жемчуг. Сначала он был далеко, потом стал стремительно приближаться, как если бы сама Крисания падала на него с высоты. Вот промелькнул Новый город, городская стена, и замелькали кварталы Старого города.

Храм Паладайна возник перед самыми ее глазами — прекрасное строение, мирное и безмятежное, освещенное ярким утренним солнцем. Потом она оказалась за Храмом и заглянула за высокую стену. Дыхание у нее перехватило.

— Что это? — спросила она.

— Разве ты никогда здесь не была? — удивился Рейстлин. — Эта улица пролегает под боком у Храма, рядом с его священными садами.

Крисания покачала головой.

— Нет… — сказала она, и голос ее надломился. — Но как это может быть? Я прожила в Палантасе всю свою жизнь, я знаю в нем каждую…

— Нет, госпожа, — нежно поглаживая кончиками пальцев поверхность шара, перебил жрицу Рейстлин. — Ты знаешь очень малую его часть.

Крисания не нашлась что ответить. Скорее всего, Рейстлин был прав. Она действительно не узнавала эту улицу и часть города. Здесь было грязно, темно, повсюду валялись отбросы и нечистоты, так что она почти почувствовала их тошнотворный запах. Утреннее солнце не освещало улиц, над которыми нависали дома такие ветхие, что, казалось, у них нет больше сил стоять прямо. Теперь Крисания догадалась, что это за строения, — она видела их с другой стороны. Это были лабазы, в которых хранилось все, от зерна до бочонков с вином и элем. Но как же жутко они выглядели сзади и как благопристойно со стороны фасада! И кто эти грязные, изможденные люди?

— Они живут здесь, — ответил Рейстлин на ее невысказанный вопрос.

— Где? — в ужасе переспросила Крисания. — Здесь? Но почему?

— Они живут там, где могут. Они, как черви, прогрызают свои ходы в живом сердце города и питаются его отходами. Что касается вопроса, почему… — Рейстлин пожал плечами. — Им больше некуда пойти.

— Но это ужасно! Я скажу Элистану. Мы поможем им, дадим денег…

— Элистан знает, — спокойно сказал Рейстлин.

— Не может быть! Невероятно…

— И ты тоже знала, госпожа. Если не об этих лабазах, то о других местечках вашего прекрасного города, которые на деле не были такими уж прекрасными.

— Я ничего… — возразила было Крисания, но осеклась. Воспоминания нахлынули на нее. Она увидела, как ее мать отворачивается от окна, когда они проезжали в своей карете по задворкам города, как рука отца поспешно задергивает плотные занавески и как он приказывает кучеру ехать другой дорогой.

Между тем изображение в шаре заволоклось дымкой, взвихрилось и исчезло, а на смену ему уже торопилось другое, потом еще и еще. Крисания с болезненным любопытством и томительной мукой следила за тем, как маг срывал перед ней блестящий фасад красавца города, обнажая его кровоточащие язвы и гнилую сердцевину. Она видела кабаки, публичные дома, игорные притоны, верфи, доки… и везде перед потрясенной жрицей вставали картины порока и нищеты. Она не могла больше отворачивать лицо, не смогла спрятаться ни за какие занавески. Рейстлин ткнул ее носом в безысходность и нищету, в голод и болезни, в пороки и неприкаянную старость.

— Нет, — взмолилась Крисания и отпрянула от стола. — Не надо больше, прошу…

Но Рейстлин был неумолим. Краски шара снова засверкали ослепительной радугой, и они покинули Палантас. Глаз Дракона понес их по всему континенту, и повсюду Крисания видела отвратительные и страшные картины. Овражные гномы, отвергнутые своими сородичами, прозябали в грязи и нищете, заняв те области Кринна, на которые никто не покушался из-за их никчемности и очевидной непригодности для жизни. Она видела людей, страдающих от голода и жажды в землях, на которые обрушилась засуха. Она видела диковатых эльфов, порабощенных своими соплеменниками. Видела жрецов, использующих свое влияние и власть, чтобы скопить несметные богатства, и обманывающих тех, кто простодушно доверял им.

Слишком многое обрушилось на нее сразу. С отчаянным криком Крисания закрыла лицо руками. Ей казалось, что пол кабинета уходит у нее из-под ног, а стены угрожающе раскачиваются. Крисания зашаталась и чуть не упала. Затем она почувствовала, как руки Рейстлина обхватили ее. Крисанию обдало странное, обжигающее тепло его тела, и мягкий бархат его плаща прижался к ее плечу. От Рейстлина пахло диковинными пряностями, розовыми лепестками и чем-то еще, незнакомым и таинственным. Крисания услышала, как с легким хрипом работают его больные легкие.

Маг осторожно подвел жрицу к креслу и усадил ее. Крисания с благодарностью опустилась на мягкое сиденье и тут же отодвинулась, словно избегая дальнейших прикосновений мага. Ее тянуло к Рейстлину, но одновременно она страшилась его близости, от которой у нее начинала кружиться голова и появлялось ощущение безвозвратной потери. Крисании ужасно захотелось, чтобы Элистан был сейчас рядом с ней. Он бы понял, он знал бы, какими словами возразить магу! Крисания ни минуты не сомневалась, что всему тому, что она увидела, должно быть какое-то объяснение. Все эти страдания, все зло, которому она стала свидетельницей, просто не имело права существовать. Крисания почувствовала себя опустошенной и молча обратила взгляд к огню.

— Мы не такие уж разные. — Голос Рейстлина донесся до нее словно из очага.

— Я живу в Башне, полностью посвятив себя своей науке. Ты живешь в своем Храме, и твое занятие — вера. Весь остальной мир вращается вокруг нас.

— Но это и есть подлинное зло, — сказала Крисания языкам пламени. — Зло в том, чтобы сидеть и ничего не предпринимать.

— Наконец-то ты поняла, — сказал Рейстлин. — Я больше не хочу сидеть и ждать. Долгие годы я потратил на то, чтобы собрать знания и достичь одной цели.

И теперь осуществить то, что я задумал, вполне в моих силах. Я смогу изменить мир, Крисания. Я хочу и могу сделать это.

Жрица быстро взглянула на него. Ее вера покачнулась, но фундамент, на котором она держалась, был неколебим.

— Именно об этом и предупреждал меня Паладайн в моем сне! — воскликнула она и крепко сжала ладони на своих коленях. — Твой план изменения мира приведет его к гибели. Ты не должен, не должен осуществить его! Паладайн…

Рейстлин нетерпеливо взмахнул рукой, и глаза его сверкнули. Крисания отпрянула, ощутив его обжигающий гнев.

— Паладайн не остановит меня, — сказал Рейстлин. — Не остановит, поскольку я собираюсь сразиться с его главным врагом.

Крисания уставилась на Рейстлина с недоумением. Она ничего не понимала. О каком враге говорит Рейстлин? Какой враг может быть у Паладайна в этом мире?

Потом она догадалась, что имел в виду маг. Кровь отхлынула от лица Крисании, и судорога ледяного страха пробежала по ее рукам. Не в силах произнести ни слова, она только покачала головой. Жрица никак не ожидала, что честолюбив может достигать таких пределов. То, что онзадумал, было слишком ужасно, чтобы говорить и думать об этом спокойно.

— Хочешь, я объясню? — предложил Рейстлин.

И он рассказал ей о своих планах. Крисании казалось, что она просидела в кресле перед камином несколько долгих часов, загипнотизированная взглядом странных глаз и зачарованная мягким монотонным голосом мага. Рейстлин рассказывал ей о своем чудесном искусстве, о чудесах магии утраченной, о волшебстве, которое было подвластно одному лишь легендарному Фистандантилусу.

Наконец он замолчал. Крисания по-прежнему сидела неподвижно — ее душа все еще блуждала в тех мирах, о которых она раньше не имела ни малейшего представления. За окном наступили серые предрассветные сумерки; дрова в камине почти прогорели. В комнате стало светлее и холоднее одновременно, и молодая женщина поежилась.

Рейстлин кашлянул, и Крисания, почти позабывшая о его присутствии, вздрогнула. Маг был бледен от усталости, но его глаза горели лихорадочным огнем, а тонкие пальцы возбужденно дрожали. Жрица поднялась.

— Мне очень жаль, — сказала она негромко. — Из-за меня ты не спал всю ночь, хотя ты болен и тебе следовало бы отдохнуть. Теперь я должна идти.

Рейстлин поднялся вместе с ней.

— Пусть мое здоровье тебя не беспокоит. Посвященная, — сказал он с кривой улыбкой. — Огонь, который горит во мне, еще способен согреть это тщедушное тело. Если хочешь, Даламар проводит тебя через Шойканову Рощу.

— Буду весьма признательна, — пробормотала Крисания.

Она совершенно позабыла о том, что ей предстоит возвращаться через это страшное место. Глубоко вздохнув, она протянула Рейстлину руку.

— Спасибо. Мне было чрезвычайно интересно посетить Башню, — сказала она официально. — Я надеюсь, что…

Рейстлин взял руку жрицы в свою, и его прикосновение снова обожгло ее.

Крисания посмотрела в глаза мага и увидела в них свое отражение: бледнолицую женщину в белом одеянии, черноволосую, с гордой осанкой.

— Ты не должен этого делать, — сказала она неуверенно. — Ты задумал зло.

Ты должен остановиться. Крисания крепко стиснула его пальцы.

— Докажи мне, что это зло, — ответил Рейстлин и слегка потянул ее к себе.

— Объясни мне это. Убеди меня, что мир можно спасти только добром.

— Станешь ли ты слушать? — с вымученной улыбкой спросила Крисания. — Ты окружен тьмой. Смогу ли я до тебя достучаться?

— Тьма расступилась, разве не так? — спросил Рейстлин. — Тьма расступилась, и ты вошла.

— Да… — Крисания совсем рядом почувствовала тепло его тела. Она покраснела и быстро отступила назад. Высвободив свою руку, она рассеянно потерла ее так, словно ей сделали больно. — Прощай, Рейстлин Маджере! — сказала она, избегая взгляда мага.

— Прощай, Посвященная Паладайна, — отозвался Рейстлин.

Дверь в кабинет отворилась, и на пороге возникла узкая фигура Даламара.

Крисания не смогла припомнить, когда и каким образом Рейстлин вызвал своего ученика. Жрица надвинула на голову капюшон и, повернувшись, вышла. Идя по узкому коридору, выложенному из серого камня, она чувствовала, как взгляд золотистых глаз мага жжет ее сквозь одежду. Когда она уже подошла к узкой винтовой лестнице, ее нагнал голос Рейстлина:

— Подумай, госпожа, разве Паладайн и в самом деле послал тебя помешать мне? Разве не мог он направить тебя мне на помощь?

Крисания задержалась на мгновение и обернулась. Рейсшин исчез, серый коридор был призрачен и пуст. Даламар молча стоял рядом с ней.

Крисания подобрала полы своего белого плаща, чтобы не запутаться в них, и стала осторожно спускаться по лестнице.

Все ниже… ниже… навстречу нескончаемому сну.

Глава 12

Башня Высшего Волшебства в Вайретском Лесу на протяжении нескольких столетий служила последним пристанищем магии на Ансалонском континенте. Сюда были изгнаны маги Кринна, когда фанатичный Король-Жрец из Истара объявил всякое колдовство вне закона. Именно сюда прибыли, спасаясь бегством, маги из Истарской Башни, ныне покоящейся на дне Кровавого Моря, сюда переехали маги и из проклятой Палантасской Башни.

Вайретская Башня была довольно внушительным строением, да и во многих других отношениях она вряд ли могла служить подходящим зрелищем для слабонервных. Ее внешние стены образовывали равносторонний треугольник, и в каждом углу высилась небольшая дозорная башенка. В самой середине безупречной геометрической фигуры помещались две главные башни, слегка наклоненные друг к другу и слегка искривленные — ровно настолько, чтобы непосвященный наблюдатель принялся тереть глаза и недоуменно вопрошать: «Что же, неужто они и вправду кривые?»

Треугольные стены цитадели были выстроены из черного камня и отполированы до такой степени, что на солнце слепяще сверкали, а ночью отражали свет двух лун и темноту третьей. На камнях виднелись высеченные магические руны — руны стойкости и силы, защищающие и отводящие, руны, которые скрепляли камни между собой, и руны, сцепляющие стены с землей. Вершины стен были ровными — они не нуждались в бастионах и зубцах с бойницами.

Расположенная вдали от всех центров цивилизации, Вайретская Башня была окружена своим волшебным лесом. Тот, кто не принадлежал к магическому Ордену, не мог войти сюда без приглашения. Маги оберегали эту последнюю цитадель, в меру своих немалых сил оградив ее от внешнего мира.

Но Башня не была безжизненной. Честолюбивые ученики и маги первой ступени стекались сюда со всего мира, чтобы принять участие в жестоком и зачастую гибельном Испытании. Магистры высших степеней знания прибывали в Вайретский Лес, чтобы совершенствовать свое искусство, встретиться друг с другом, обсудить те или иные вопросы или провести мудреные, небезопасные эксперименты. Для них врата Башни были открыты и днем, и ночью. Магистры Белых, Черных и Красных Мантий могли приезжать и уезжать когда им вздумается.

Несмотря на различия в помыслах и взглядах, несмотря на несходство в отношении к миру, в котором они жили, мастера всех трех Лож забывали здесь о своем противостоянии. Споры между магами поощрялись до тех пор, покуда они помогали двигать вперед их возлюбленное искусство. Любые поединки между магами были строжайше запрещены, а ослушников ждала неизбежная и страшная смерть.

Искусство. Магическое искусство. Только оно объединяло их вместе. Только ему они были верны вне зависимости от того, какого цвета одежды они носили.

Даже молодые маги, которые спокойно глядели в лицо смерти, отваживаясь на Испытание, понимали это. Понимали это и старые мудрецы, приезжавшие в Башню, чтобы испустить здесь последний издох и успокоиться навеки внутри ставших родными стен. Магия была матерью и отцом, женой и любовницей, другом и ребенком. Она была землей и водой, огнем и воздухом. Она была жизнью и была смертью. И она была выше смерти!

Пар-Салиан размышлял обо всем этом, стоя у окна своей комнаты в северной из двух башен и наблюдая за тем, как Карамон и его небольшой отряд приближаются к воротам внешней стены.

Как и Карамон, Пар-Салиан часто вспоминал прошлое, но сожалел ли он о нем — этого не мог сказать никто.

— Нет, — негромко сказал себе старый маг, глядя, как Карамон подымается вверх по тропе, и прислушиваясь к позвякиванию меча на его раздавшейся талии, — я не жалею о прошлом. Я был поставлен перед страшным выбором, и я принял решение. В конце концов, кто смеет оспаривать волю богов? Они потребовали, чтобы я дал им меч. Я добыл клинок, но, как и все, он оказался обоюдоострым…

Карамон и его спутники подошли к главным воротам. Никто их не остановил, только в покоях Пар-Салиана прозвенел крошечный серебряный колокольчик.

Старый маг поднял руку, и ворота открылись.

Когда они вошли в главные ворота Башни Высшего Волшебства, вокруг начали сгущаться сумерки. Тас быстро огляделся по сторонам и вздрогнул. Ведь буквально несколько часов назад еще было утро! Теперь же, подняв голову к небу, кендер увидел красноватые лучи закатного солнца, отражающиеся от полированного камня центральных башен.

Тас тряхнул головой, — Как они сами-то узнают, который час, хотел бы я знать? — обращаясь больше к самому себе, сказал кендер.

Они стояли во дворе Башни. Вымощенный серыми каменными плитами внутренний двор казался голым и абсолютно пустым — ни красоты, ни уюта. Здесь не было цветов, и ни одно дерево не оживляло монотонности геометрически правильного замкнутого пространства. И тут никого не было. Абсолютно никого, — с легким разочарованием подметил Тас.

Или был? Уголком глаза кендер заметил какое-то движение, словно некто в белом быстро промелькнул сбоку и скрылся за спиной. Кендер обернулся. Никого. И тут же в другой стороне он заметил лицо, руку и красный рукав. Он посмотрел туда — и снова никого. Неожиданно у него появилось ощущение, что на самом деле его окружает множество людей, которые снуют мимо, спешат или прогуливаются, сидят на камнях, мирно беседуя друг с другом, или даже дремлют, привалившись к стене. При этом он никого не видел и не слышал ни единого звука!

— О-о-о! — с благоговением протянул кендер. — Должно быть, это маги, которые проходят Испытание! Рейстлин кое-что рассказывал мне, но я никогда не мог представить это по-настоящему. Так вот как это бывает на самом деле!

Интересно, а меня они видят? Как ты думаешь, Карамон, смогу я дотронуться хотя бы до одного, если я… Карамон?

Тас часто заморгал. Карамон исчез! Бупу тоже как сквозь землю провалилась, но исчезновение такого маленького существа почему-то удивило кендера не так сильно. Исчезли и тело Крисании, и белые фигуры, которые несли ее всю дорогу.

Он остался один!

Но не надолго. Перед глазами его сверкнула тусклая желтая вспышка, запахло чем-то противным, и перед ним буквально из ничего появился маг в черном. Маг вытянул вперед руку, и кендер заметил, что рука эта — женская. Тебя призывают.

Тас сглотнул и медленно протянул руку. Пальцы женщины сомкнулись на его запястье, и кендер невольно вздрогнул — ее рука была холодна как лед. «Должно быть, меня хотят заколдовать!» — подумал он.

Но тут двор с серыми каменными плитами и черные стены башен с отраженными лучами алого солнца исчезли. Испуганный и восхищенный, кендер почувствовал, как мягкий черный плащ волшебницы оборачивается вокруг него, закутывая до самого подбородка.

Когда Тассельхоф снова пришел в себя, он обнаружил, что лежит на холодном и твердом каменном полу. Рядом с ним блаженно посапывала Бупу. Карамон сидел невдалеке и тряс головой, безуспешно пытаясь вытрясти из волос паутину.

— 0-ох! — Тас потер затылок и шею. — Странное Место для ночлега, Карамон, — проворчал он, вставая. — А я так надеялся, что волшебство способно создавать и мягкие кровати. Если здешние маги предлагают нам стол и ночлег, так почему бы им не сказать это прямо, а не посылать путешественников… Ох!..

Карамон, услышав странный звук, на котором оборвалась тирада Таса, быстро поднял глаза.

Они были не одни.

— Я знаю это место, — прошептал Карамон. Они находились в просторной комнате, словно вырезанной в толще вулканического стекла. Она была так велика, что дальний ее конец скрывался в тени, и так высока, что, как ни старался кендер, потолка он разглядеть не сумел. Своды комнаты не поддерживали колонны, и нигде не было видно ни свечей, ни факелов, и тем не менее откуда-то исходил свет, но откуда — сказать было нельзя. Рассеянный, бледный и холодный, свет этот не напоминал ни пламя свечи, ни огонь очага. Неприветливый и странный, он не грел, а только немного рассеивал мрак. Когда Карамон в последний раз был в этой комнате, точно такой же свет освещал одинокую фигуру старика в белой мантии, сидевшего в огромном каменном кресле. Старик снова был здесь, но на этот раз он явился не один. Теперь тут полукругом выстроились массивные каменные кресла — ровно двадцать одно, — и в каждом из них кто-то сидел. Кресло старика в белой мантии находилось в центре полукруга. По левую руку от него в креслах виднелись три неясные фигуры в низко надвинутых капюшонах, закутанные в просторные красные накидки. По их виду нельзя было определить даже, мужчины это или женщины, люди или существа какой-нибудь иной расы. Левее от них сидели шестеро в черном, и одно каменное кресло стояло пустым. По правую руку от старика сидели еще четверо в красном, а за ними — шестеро в белом. На полу перед магами, укрытое белой простыней, лежало на носилках тело Крисании.

У всех членов Конклава лица были прикрыты капюшонами, и только лицо старика оставалось открытым свету.

— Добрый вечер, — поздоровался Тассельхоф и, отступив назад, поклонился.

Потом он снова поклонился, снова отступил и так продолжал пятиться до тех пор, пока не уперся в Карамона.

— Кто эти люди? — прошептал кендер в тревоге. — И что они делают в нашей спальне?

— Старик в центре — это сам Пар-Салиан, — негромко сказал Карамон. — И мы не в спальне. Это центральный зал Башни, Зал Магов или что-то в этом роде. Так что ты разбуди-ка на всякий случай нашу крошку…

— Бупу! — Тас пнул посапывающую Бупу ногой.

— Тараканий отродье! — выругалась Бупу и перевернулась на другой бок.

Глаза ее были закрыты. — Проваливай. Моя спать.

— Бупу! — чувствуя на себе пронзительный взгляд старика, Тас в отчаянии затряс Бупу. — Вставай! Ужинать пора!

Бупу открыла глаза и живо вскочила на ноги. Оглянувшись с голодным видом по сторонам, она увидела закутанных в плащи магов, взвизгнула и одним прыжком очутилась за спиной Карамона. Обхватив его лодыжку мертвой хваткой, она скорчилась в своем ненадежном убежище, продолжая негромко поскуливать от страха.

Карамон, чувствуя, что все взгляды устремились теперь на него, попытался стряхнуть Бупу с ноги, но не тут-то было. Крошечное существо вцепилось в него, словно пиявка, и, дрожа, с опаской поглядывало на магов. Карамон пошатнулся, едва не потерял равновесие и сдался.

Лицо старика тем временем ожило, и на нем появилось некое подобие улыбки.

Тас заметил, как Карамон с отвращением оглядел свои неловкие доспехи, ощупал щетинистый подбородок и провел рукой по спутанным волосам. Сперва гигант покраснел, но потом выражение его лица сделалось жестким. Когда он заговорил, в его голосе звучало спокойное достоинство, чего Тас не слышал ни разу за все время их пути.

— Пар-Салиан, — громко сказал Карамон, и его слова эхом отдались от сводов огромной комнаты, — ты помнишь меня?

— Я помню тебя, воин. — Маг говорил негромко, но его слова внятно разнеслись по залу.

Акустика здесь была столь совершенной, что и шепот умирающего был бы слышен тут так же отчетливо, как и речь ритора. Ничего больше Пар-Салиан не сказал, да и другие маги продолжали хранить молчание. Карамон переступил с ноги на ногу. Наконец он указал на Крисанию и продолжил:

— Я принес госпожу сюда в надежде, что вы вернете ее к жизни. Вы можете это сделать? С ней все будет в порядке?

— Это не в нашей власти, — ответил Пар-Салиан. — Мы ничем не можем ей помочь. Чтобы защитить ее от заклятия, наложенного на нее Рыцарем Смерти и означавшего неминуемую гибель и вечную муку, великий Паладайн, вняв ее последней молитве, забрал к себе душу своей праведной дочери и поместил ее в свою небесную обитель. Карамон поник головой.

— Это моя вина, — повинился он. — Я подвел ее. Я должен был спасти госпожу Крисанию от…

— Спасти? — Пар-Салиан покачал седой головой. — Нет, воин, ты не смог бы защитить ее от Рыцаря Черной Розы. Попытавшись сделать это, ты неминуемо погиб бы сам. Разве не так, кендер?

Тас, на которого устремился взгляд голубых глаз волшебника, почувствовал, как по спине его побежали мурашки.

— Д-да… — пробормотал он. — Я сам видел его… этого…

Тассельхоф содрогнулся.

— И это говорит кендер, а кендеры не знают страха, — подвел итог Пар-Салиан. — Не кори себя, Воин. И не оставляй надежды. Хотя мы сами не в силах сделать так, чтобы душа ее воссоединилась с телом, мы знаем, кто на это способен. Но сперва расскажи, зачем госпожа Крисания разыскивала нас, ибо нам известно, что она выехала из Палантаса с намерением попасть в Вайретский Лес.

— Я не знаю, — глухо сказал Карамон.

— Она хотела видеть вас из-за Рейстлина, — пришел на выручку Тас, и его голос прозвучал пронзительно и резко.

Произнесенное им имя отражалось от стен неестественно долго, пока наконец не замерло в вышине, под незримыми обсидиановыми сводами. Пар-Салиан нахмурился, а Карамон повернулся к кендеру и уставился на него в крайнем изумлении. Тас сглотнул слюну в пересохшем горле и растерянно замолчал.

— Рейстлин… — повторил Пар-Салиан, пристально глядя на Карамона. — Какое отношение к твоему брату может иметь праведная дочь Паладайна, жрица добра?

Почему после встречи с ним она отправилась в это опасное путешествие?

Карамон безмолвствовал, то ли не желая говоришь, то ли не в силах произнести ни слова.

— Ты знаешь о зле, которому он служит? — спросил маг.

— Рассматривая каменный пол под ногами, Карамон упорно молчал.

— Я знаю… — начал было Тас, но маг сделал рукой едва уловимый жест, и кендер заткнулся.

— Знаешь ли ты, что твой брат намеревается покорить весь мир? — продолжал Пар-Салиан, и его безжалостные слова поражали Карамона, как ядовитые стрелы.

Тас увидел, что гигант словно содрогнулся от боли. — Знаешь ли ты, что он со своей сводной сестрой Китиарой — или Темной Госпожой, как ее часто называют, — уже собирает силы для решительной битвы? На их стороне драконы, летающие крепости. Кроме того, нам известно…

— Ты ничего не знаешь. Величайший! — раздался в полутьме зала высокий насмешливый голос. — Ты глупец!

Эти слова упали в тишине комнаты, словно первые капли дождя на поверхность стоячего пруда, и по ряду застывших магов пробежало легкое движение. Тас быстро оглянулся, высматривая обладателя странного голоса, и увидел позади себя закутанную в черное фигуру, как будто соткавшуюся из мрака. Прошуршал еле слышно черный плащ, когда пришелец проследовал мимо остолбеневших Карамона и кендера к каменным креслам магов. Подойдя к Пар-Салиану, незнакомец откинул с головы капюшон.

Тас почувствовал, как Карамон напрягся.

— Что там? — прошептал он — самому ему ничего разглядеть не удалось.

— Темный эльф! — прошептал Карамон.

— Честно? — удивился Тас, и его глаза сверкнули. — Сколько лет я прожил на Кринне, и ни разу не встречал темного эльфа!

С этими словами кендер ринулся вперед, но Карамон успел поймать его за воротник куртки. Кендер возмущенно крякнул, но Карамон все же оттащил его назад. Ни Пар-Салиан, ни фигура в черном плаще, казалось, не обратили на них никакого внимания.

— Мне кажется, тебе следует объясниться, Даламар, — заметил Пар-Салиан. — Почему ты назвал меня глупцом?

— Завоевать весь мир! — передразнил его темный эльф. — Он не собирается завоевывать мир! Мир для него ничто, он мог бы стать его повелителем хоть завтра, хоть сегодня ночью, если бы захотел!

Тогда чего же он добивается? — задал вопрос маг в красной мантии, сидевший рядом с Пар-Салианом.

Тас, выглянув из-под локтя Карамона, увидел, как тонкие, заостренные черты лица эльфа расплылись в улыбке — в улыбке, которая заставила кендера вздрогнуть.

Он хочет стать богом, — тихо произнес эльф. Он хочет бросить вызов самой Владычице Тьмы. Таков его план.

Никто из магов не проронил ни слова. Все сидели неподвижно, однако само их молчание изменилось — оно стало тревожным. Немигающие взгляды устремились на Даламара.

Наконец Пар-Салиан вздохнул:

Мне кажется, ты его переоцениваешь.

Раздался треск раздираемой ткани: это Даламар разорвал на груди свои черные одежды.

Неужели? спросил темный эльф с плохо скрытой насмешкой.

Маги подались вперед, и их дружный вздох прошелестел по залу подобно порыву холодного ветра. Тас решил было подойти поближе, но рука Карамона удерживала его крепко. Кендер с раздражением посмотрел на друга: неужели ему не интересно? Лицо Карамона, однако, не выражало никаких эмоций.

— Видите след его руки на моем теле? сквозь зубы прошипел Даламар. — Даже сейчас боль настолько сильна, что я едва в состоянии ее терпеть.

Темный эльф помолчал, затем добавил:

— Он просил передать тебе привет и наилучшие пожелания, Пар-Салиан!

Верховный маг опустил голову. Рука, которой он подпер подбородок, дрожала, словно от старческой слабости. Могучий волшебник вдруг показался кендеру дряхлым, усталым и слабым. Несколько мгновений Пар-Салиан сидел так, прикрыв глаза, затем снова поднял голову и пристально посмотрел на Даламара.

Итак… сбылись наши худшие опасения. — Он вопросительно прищурился. — Значит, ему известно, что это мы послали тебя…

— Чтобы шпионить за ним? — Даламар горько рассмеялся. — Да, он знает! — Последние слова он буквально выдавил сквозь зубы. — Он знал это с самого начала. Он использовал меня, использовал всех нас, чтобы достичь своей собственной цели.

— Мне трудно в это поверить, — заявил маг, одетый в красное. — Все мы знаем, что Рейстлин довольно могущественный волшебник, однако все эти разговоры о том, что он собирается бросить вызов самой Такхизис, представляются мне смешной болтовней… смешной и нелепой.

Остальные маги что-то невнятно пробормотали в ответ.

— Ах вот как? — ядовито сказал Даламар. — Тогда позвольте мне заверить вас, глупцы, что вы не имеете никакого понятия о значении слова «могущество».

Во всяком случае, когда слово это относится к Рейстлину! Вы не можете представить себе ни вершин его могущества, ни его глубин. А я — могу! Я видел!..

Даламар ненадолго замолчал, а когда заговорил снова, то в голосе его больше не было гнева. Напротив, он был наполнен благоговейным трепетом и восторгом.

— …Я видел такое, что большинство из вас не осмелится даже представить!

С открытыми глазами я блуждал в царстве снов и чудес! Я лицезрел красоту, которая до боли томила грудь. Я утопал в кошмарах и видел ужасы… — Его голос задрожал. — Видел неизречимые ужасы и картины столь чудовищные, что мне хотелось умереть, только бы не смотреть на них! — Даламар оглядел полукружье магов, как бы объединив их в одно своим мрачно пылающим взором. — И все эти чудеса призвал и создал он, владеющий магией, как никто из вас!

В ответ ему не послышалось ни единого звука, никто из магов даже не шелохнулся.

— Ты достаточно мудр, чтобы бояться, Величайший, — голос эльфа упал до шепота. — Но каким бы глубоким ни был твой страх, он все равно окажется ничтожным перед величием истинной угрозы. Да, пока что ему не хватает могущества, чтобы переступить тот страшный порог, однако очень скоро он получит в свое распоряжение новые сипы, и тогда… Пока мы здесь говорим, он готовится к длительному путешествию. И он отправится в путь не позднее завтрашнего утра — как только дождется моего возвращения.

Пар-Салиан поднял голову.

— Твоего возвращения? — удивленно спросил он. — Но ведь он знает, что ты — шпион, подосланный Конклавом. — Взгляд верховного мага скользнул в направлении пустого кресла, после чего он поднялся на ноги. — Нет, мой юный Даламар. Я ценю твое мужество, но не могу позволить тебе вернуться к нему — навстречу мучительной смерти.

— Никто не сможет остановить меня, — бесстрастно сказал темный эльф. — Я уже говорил раньше, что готов отдать свою душу за возможность учиться у такого могущественного мага, как он. И теперь я останусь с ним, даже если это будет стоить мне жизни. Он ждет моего возвращения. Он оставляет меня надзирать за Башней Высшего Волшебства в его отсутствие.

— Он оставляет тебя стеречь Башню? — с сомнением переспросил маг в красной мантии. — Тебя, предавшего его?

— Он знает меня, — печально откликнулся Даламар. — Он понимает, что поймал меня в капкан. Он ранил мое тело и высосал душу, но я все равно вернусь в его паутину. И я буду не первым…

Плавным жестом Даламар указал на неподвижное тело Крисании. Затем, обернувшись, темный эльф посмотрел на Карамона.

— Не так ли, брат? — с горькой усмешкой спросил он. Карамон словно вышел из столбняка. Сердитым движением стряхнув с ноги Бупу, гигант шагнул вперед, невольно увлекая за собой кендера и овражного гнома.

— О ком ты говоришь? — требовательно обратился он к темному эльфу. — Что тут происходит?

Прежде чем Пар-Салиан успел что-то сказать, Даламар полностью повернулся к Карамону лицом.

— Мое имя — Даламар, — сказал он спокойно. — И говорю я о твоем брате-близнеце — Рейстлине. Он мой учитель, а я — его ученик. Кроме того, я — шпион, подосланный к Рейсшину компанией самонадеянных господ, которых ты видишь перед собой. Им очень хотелось знать подробности о деяниях и планах твоего брата.

Карамон молчал. Казалось, он даже не слышал слов темного эльфа.

Расширенными от страха глазами Карамон неотрывно смотрел на грудь Даламара.

Проследив за его взглядом, Тас увидел на груди эльфа пять глубоких, кровоточащих ран. Кендер, внезапно почувствовав сильное головокружение, судорожно сглотнул.

— Да, это сделала рука твоего брата, — угадав мысли Карамона, кивнул Даламар. Мрачно улыбнувшись, эльф стянул на груди края разорванной мантии и скрыл свои раны от посторонних взглядов. — Но это не имеет никакого значения, — добавил он. — Безусловно, я заслуживал большего.

Карамон отвернулся. Поглядев на него, Тас испугался; воин был настолько бледен, что, казалось, вот-вот рухнет без чувств. Кендер поспешно схватил друга за руку, надеясь взбодрить его крепким пожатием, но Карамон никак не отреагировал. Даламар тем временем продолжал насмешливо изучать гиганта.

— В чем дело? — спросил он. — Ты что же, думал, что он на это не способен?

— Темный эльф недоверчиво покрутил головой и окинул взглядом собравшихся в зале магов. — Нет, ты такой же, как они все. Глупцы… все вы глупцы!

Как по команде, маги разом загомонили. Слов было не разобрать, но тон голосов звучал то испуганно, то гневно. Больше всего, однако, было в этом гомоне недоумения. Наконец Пар-Салиан, подняв вверх руку, восстановил порядок.

— Расскажи нам, Даламар, что он собирается делать? Каковы его планы? — спросил он. — Если, конечно, тебе не запрещено говорить об этом.

В голосе верховного мага проскользнула ирония, и она не осталась незамеченной.

— Нет. — Даламар мрачно улыбнулся. — Мне известны его планы. Во всяком случае, значительная их часть. Ему хотелось, чтобы я передал их вам как можно точнее.

При этих словах темного эльфа маги снова принялись вполголоса переговариваться, а кто-то даже с отвращением фыркнул. Пар-Салиан молчал, однако лицо его омрачилось.

— Продолжай, — потребовал он едва ли не шепотом. Даламар набрал в грудь побольше воздуха.

— Рейстлин собирается совершить путешествие в прошлое, в дни, предшествовавшие Катаклизму, когда великий Фистандантилус достиг вершин своего могущества. Мой шалафи намеревается встретиться с этим легендарным магом — он хотел бы учиться у него и, быть может, спасти те труды ученого, которые, как мы знаем, погибли во время катастрофы. Из книг Большой Палантасской Библиотеки мой шалафи почерпнул сведения о том, что Фистандантилус постиг тайну, как можно перешагнуть ту грань, которая отделяет людей от богов. Благодаря этому знанию сей маг сумел продлить свою жизнь и уцелеть во времена Катаклизма, так как известно, что он участвовал в Гномьих Войнах. Благодаря ему же Фистандантилус сумел пережить кошмарный взрыв, опустошивший земли Дергота. И так он жил до тех пор, пока не нашел для своей души иное подходящее вместилище.

— Я не понимаю ни слова из того, что бормочет этот эльф! Что тут затевается?! — сердито воскликнул Карамон. — Скажите же мне кто-нибудь, иначе я обрушу вам на головы эту жалкую комнатенку! Кто такой этот Фистандантилус?

Какое отношение он имеет к моему брату?

— Ш-ш-ш! — опасливо косясь на магов, оборвал его Тас.

— Мы понимаем его гнев и его тревогу, дружище кендер, — с улыбкой сказал Тасу Пар-Салиан. — Карамон совершенно прав. Мы должны все объяснить ему. — Старый маг вздохнул. — Возможно, я поступил не правильно. Но разве у меня был выбор? Где были бы сегодня мы все, если бы я не принял решения?

Пар-Салиан повернулся к остальным магам, сидевшим полукругом по обе стороны от него, и Тас понял, что он отвечает не только Карамону, но и всем им.

Многие из присутствующих отбросили свои капюшоны на спину, и теперь кендер мог видеть их лица. Лица черных магов исказил гнев, белые были тревожны и печальны.

Из тех же, кто носил красные мантии, внимание кендера привлек один человек. Его лицо казалось совершенно спокойным, хотя темные глаза были внимательны и подвижны. Тас припомнил, что именно он сомневался в могуществе Рейстлина, и теперь ответ Пар-Салиана был адресован в первую очередь ему.

Больше семи лет назад, — сказал Пар-Салиан, задумчиво устремив взгляд в густую тень дальнего конца зала, — мне явился Паладайн. Бог предупредил меня, что весь мир вот-вот погрузится в пучину ужаса и страха. Владычица Тьмы разбудила своих злых драконов и собирается пойти войной на народы Кринна, чтобы покорить их. «Дабы сразиться с этим злом, нужно выбрать одного из вашего Ордена, — сказал мне Паладайн. — Выбирайте лучшего, так как этот человек станет мечом, который рассеет тьму. Ему не следует знать ничего о том, чем чревато будущее, так как от его решений, равно как и от ваших, будет зависеть, уцелеет ли мир или навеки погрузится во тьму».

Гневные выкрики черных магов прервали речь Пар-Салиана, но стоило только верховному магу взглянуть на них и грозно сверкнуть глазами, как шум стих. В этот момент Тассельхоф понял, насколько велик авторитет и могущество этого, на первый взгляд немощного, старца.

— Возможно, мне действительно следовало вынести этот вопрос на обсуждение Конклава, — резким тоном заявил верховный маг, — но тогда я считал — считаю так и теперь, — что это решение мог принять только я один. Я прекрасно понимал, сколь долго будут тянуться пустые споры и пререкания, потому что в конечном итоге никто из вас не согласился бы со мной. Я принял решение сам! Или кто-нибудь из вас сомневается в моем праве?

Тас затаил дыхание — гнев магистра Ордена гремел под сводами зала, точно близкая гроза. Черные маги не осмеливались возразить, они съежились в своих каменных креслах, едва слышно продолжая что-то недовольно бурчать. Пар-Салиан некоторое время молчал, потом его взгляд упал на Карамона, и лицо мага смягчилось.

— Я выбрал Рейстлина, — сказал он. Карамон криво улыбнулся.

— Но почему? — спросил воин.

— У меня были свои причины, — сказал Пар-Салиан почти ласково. — Некоторые из них я не стану называть, во всяком случае — теперь. Могу сказать только одно: он был рожден с могущественным даром, и это, если хотите, основной довод.

Известно ли тебе, что с самого первого дня своего ученичества учитель относился к Рейстлину со страхом и благоговением? А как еще можно относиться к ученику, который знает и может больше своего учителя? Но, кроме магического дара, Рейстлин обладал еще мощным, пытливым умом. Его мозг никогда не отдыхал. Он постоянно был занят поисками ответов на свои вопросы и изобретением вопросов, на которые тоже придется искать ответы. Помимо этого, Рейстлин обладал завидным мужеством, возможно, в большей степени, нежели ты, воин. Он сражался с мучительной болью каждый день и каждый час и не однажды глядел в лицо смерти, но неизменно побеждал. Он не боялся ничего — ни тьмы, ни света. А душа его…

Пар-Салиан замолчал, но туг же со страстью продолжил:

— Душу его сжигают честолюбие и жажда власти, жажда нового знания, и я знал, что даже страх смерти не сможет остановить его на пути к цели. Я также знал, что цели, которых он стремится достичь, могут сослужить добрую службу всему миру, даже если он сам в конце концов предпочтет отвернуться от того, чего достиг.

Пар-Салиан снова замолчал. Когда же он опять заговорил, то голос его был полон сожаления и печали:

— Но сначала ему пришлось подвергнуться Испытанию.

— Следовало предвидеть все возможные последствия, — мягко заметил маг в красной мантии. — Ведь мы знали, что он просто выжидает, ждет своего часа…

— У меня не было выбора! — повысил голос Пар-Салиан, и его голубые глаза гневно сверкнули в полутьме. — Времени оставалось мало, истекал срок, отпущенный нашему миру на то, чтобы успеть что-то предпринять. Ему пришлось подвергнуться Испытанию и усвоить все, чему он при этом научился. Я больше не мог откладывать!

Взгляд Карамона скользил с одного мага на другого.

— Так вы знали, что Рейстлину грозит опасность, когда перенесли его сюда? — спросил он.

— Опасность грозит всем, — сказал Пар-Салиан. — Испытание для того и существует, чтобы отсеять всех не достойных, неспособных — всех, кто может причинить вред самому себе. Ордену или ни в чем не повинным обитателям нашего мира. — Маг потер лоб и нахмурился. — Вспомни о том, что Испытание не только экзаменует человека, оно учит… Мы надеялись, что оно научит твоего брата состраданию, умерит его алчный эгоизм, надеялись, что он станет не чужд жалости и милосердию. Возможно, моя ошибка как раз и заключалась в том, что, стремясь научить Рейстлина всем этим вещам, я позабыл про Фистандантилуса.

— Фистандантилуса? — растерянно переспросил Карамон. — При чем тут он? Из ваших слов я понял, что этот маг давно мертв!

— Мертв? Как бы не так! — Пар-Салиан помрачнел. — Взрыв, унесший тысячи и тысячи жизней в Гномьих Войнах, взрыв, опустошивший обширный и плодородный край, не убил Фистандантилуса. Его магия была столь сильна, что он смог победить и саму смерть. Он перебрался в иной план бытия, столь далекий от всего, что нам знакомо и понятно, что ни одному магу не удалось отыскать его в этой дали. Ему же до нас было рукой подать. Фистандантилус выжидал, наблюдая за нами и подыскивая тело, которое в состоянии было вместить его душу. И он нашел такое тело — тело твоего брата.

Карамон завороженно слушая мага. Лицо его было покрыто смертельной бледностью. Тас поглядел на друга и уголком глаза заметил, как Бупу попятилась назад. Схватив ее за руку, кендер не позволил ей в панике ринуться прочь из зала.

— Кто знает, какую сделку заключили они между собой во время Испытания? — Верховный маг слегка пожал плечами. — Пожалуй, никто. Уверен: Рейстлин прекрасно справился бы с Испытанием, но его хрупкое здоровье подвело его. Если бы не помощь Фистандантилуса, он бы не выдержал последнего этапа — схватки с темным эльфом. Скорее всего — нет.

— Значит, Фистандантилус спас ему жизнь? Пар-Салиан пожал плечами:

— Нам известно только одно, воин: никто из нас не виноват в том, что у твоего брата кожа стала золотисто-желтого оттенка. Темный эльф швырнул в него огненный шар — но Рейстлин уцелел. Это совершенно невозможно…

— Но не для Фистандантилуса, — добавил маг в красном.

— Да, — печально согласился Пар-Салиан, — не для Фистандантилуса. Эта загадка долгое время не давала мне покоя, однако выяснить, как обстояло дело в действительности, я не мог. События в мире развивались стремительно и требовали все большего внимания. Когда Испытание закончилось, Рейстлин все еще оставался самим собой. Он Ослаб, но это было в порядке вещей. И я оказался прав! Он стал владеть магическим искусством как никто другой! Кто еще смог бы совладать с Глазом Дракона, не потратив прежде на его изучение несколько лет?

Пар-Салиан, словно ожидая возражений, огляделся по сторонам.

— Несомненно, — согласился маг в красном, — ему помогал кто-то, кто уже потратил на это многие годы.

Пар-Салиан нахмурился еще сильнее, но ничего не ответил.

— Дайте-ка я скажу, — мрачно разглядывая белого магистра, заявил Карамон.

— Этот Фистандантилус… он что, завладел душой Рейстлина? Значит, это он заставил моего брата вступить в Ложу Черных Мантий?

— Твой брат сам сделал этот выбор, — возразил Пар-Салиан. — Как и все мы.

Это право каждого.

— Я не верю! — вскричал Карамон. — Рейст не мог сам принять такое решение.

Вы все лжете! Вы мучили моего брата, подвергали его своему дурацкому Испытанию, а потом какой-то гнусный старый маг завладел тем, что осталось от его тела!

Слова Карамона громом разнеслись по всему залу, и тени в ушах тревожно заколыхались.

Тас заметил, как мрачно уставился на Карамона Пар-Салиан, и невольно присел, ожидая какого-нибудь могущественного заклинания, которое размажет Карамона по полу, словно копыто лошади — зазевавшегося цыпленка. Но ничего не случилось. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было хриплое дыхание гиганта.

— Я решил вернуть его, — наконец сказал Карамон, и в глазах его заблестели слезы. — Если он может путешествовать во времени, чтобы встретиться с этим древним магом, значит — могу и я. Вы должны отослать меня в прошлое. Когда я найду Фистандантилуса, я убью его. Тогда Рейст снова станет… — Карамон подавил рыдание и ненадолго замолчал, стараясь взять себя в руки. — Тогда Рейстлин снова станет самим собой. Он позабудет блажную затею — бросить вызов Такхизис… и не захочет становиться богом.

Сидящие полукругом маги разразились нестройными и сердитыми возгласами:

— Невозможно!

Он изменит историю!

Ты слишком далеко зашел, Пар-Салиан…

Белый маг поднялся из кресла и выпрямился во весь рост. Он поочередно вгляделся в лица всех магов, и под его взглядом в зале воцарилась тишина. Тас чувствовал, как между членами Конклава продолжается неслышный, но страстный, горячий спор.

Карамон отер навернувшиеся на глаза слезы и с вызовом посмотрел на магов.

Понемногу все они успокоились и расселись по местам, но Тас видел их стиснутые руки и встревоженные и гневные лица. Только маг в красной мантии, приподняв бровь, продолжал вдумчиво смотреть на Пар-Салиана. Наконец и он откинулся в кресле, словно пришел наконец к какому-то решению. Пар-Салиан в последний раз окинул взглядом Конклав и повернулся к Карамону.

— Мы обсудим твое предложение, — сказал он. — Это может сработать. Вряд ли он ожидает подобного шага с нашей стороны…

И тут Даламар захохотал.

Глава 13

Ожидает? — едва не задохнувшись от смеха, переспросил Даламар. — Да он сам спланировал все это! Вы что, серьезно думаете, будто этот здоровенный кретин, — он указал на Карамона, — смог бы найти дорогу сюда без его ведома? Когда порождения тьмы преследовали Таниса Полуэльфа и госпожу Крисанию, так, впрочем, и не догнав их, по чьему указанию и попущению это происходило? Даже встречу с Рыцарем Смерти и нападение драконидов, спланированное коварной сестрой Рейстлина и способное нарушить все его планы, шалафи сумел обратить к своей выгоде. Он не сомневался, что вы, глупцы, отошлете эту женщину, госпожу Крисанию, в прошлое, к единственному человеку, который в состоянии ее исцелить, к Королю-Жрецу из Истара. Вы пошлете ее назад в прошлое, а на самом деле — навстречу Рейстлину! И не только ее одну — он предвидел, что вы отправите вместе с ней в качестве телохранителя эту стоеросовую дубину — его брата.

Именно этого и хотел Рейстлин…

Тас увидел, как скрюченные, похожие на когти старой птицы, пальцы Пар-Салиана стиснули подлокотники каменного кресла. Голубые, ясные глаза старика вспыхнули опасным огнем.

— Мы достаточно сносили твои оскорбления, Даламар, — сказал Пар-Салиан. — Мне начинает казаться, что твоя преданность шалафи чересчур велика. Если это действительно так, то ты больше не можешь приносить пользу Конклаву.

Не обращая внимания на угрозу, Даламар с горечью улыбнулся.

— Шалафи… — негромко повторил он и вздохнул. Крупная дрожь сотрясла его хрупкое тело; он крепче сжал на груди разорванную ткань плаща и наклонил голову. — Я застрял посередине, как он и предвидел, — негромко сказал он. — Я не знаю, кому служу теперь и служу ли вообще.

Он поднял темные печальные глаза, и взгляд их заставил Тассельхофа почувствовать болезненный укол в самом сердце.

— Я знаю одно, — с вызовом продолжил темный эльф, — если кто-то из вас придет к Башне в его отсутствие, то я его убью! Так далеко простирается моя верность ему. И вместе с тем я боюсь его так же сильно, как и вы все. Я помогу вам, если сумею.

Судорожно сжатые пальцы Пар-Салиана отпустили каменные подлокотники, но взгляд оставался пронзительным и суровым.

— Я не понимаю, почему Рейстлин рассказал тебе о своих планах, — сказал он наконец. — Несомненно, он догадывается, что мы предпримем усилия, дабы помешать осуществлению столь дерзновенных замыслов.

— Потому, что он держит и вас, и меня на том месте, на котором желает нас видеть, — заявил Даламар и вдруг покачнулся.

Боль и усталость исказили его эльфийские черты. Пар-Салиан сделал движение рукой, и за спиной темного эльфа возникло из пустоты удобное кресло. Даламар тяжело осел в него — он был очень изнурен.

— Вы должны придерживаться его плана, — сказал Даламар. — Вы должны послать этого человека в прошлое. — Он устало указал на Карамона, потом его взгляд упал на Крисанию. — И эту женщину тоже. Иначе шалафи не достичь успеха…

— Значит, мы можем остановить его только таким способом? — глухо спросил Пар-Салиан. — Но при чем здесь госпожа Крисания? Почему он так заинтересован в чистой, доброй…

— И могущественной, — с мрачной улыбкой закончил Даламар. — Изучив уцелевшие работы Фистандантилуса, мой господин пришел к заключению, что вместе с ним в решающей битве с Владычицей Тьмы должен сражаться жрец добра. Только жрец добра обладает достаточной силой, чтобы бросить вызов Такхизис и открыть Темные Врата, ведущие в ее мрачное царство. О, госпожа Крисания была отнюдь не первой, на кого пал выбор шалафи. Сначала он хотел использовать умирающего Элистана, но даже я понимаю, насколько это был скверный план. Посвященная Паладайна попалась в его сети случайно, но удивительно вовремя. Она добра, крепка в своей вере и обладает достаточным могуществом…

— Зло притянуло ее к себе, как мотылька приманивает огонь свечи, — пробормотал Пар-Салиан, с жалостью глядя на неподвижное тело жрицы.

Тас, исподтишка наблюдавший за Карамоном, задумался: понял ли гигант хоть половину из того, что было здесь сказано? Лицо Карамона выражало лишь гнетущую усталость, словно он не осознавал, ни где находится, ни даже — кто он есть на самом деле. При мысли о том, что в скором времени предстоит Карамону, кендер недоверчивопокачал головой. Они собираются послать в прошлое его?

— Можно не сомневаться, что у Рейстлина есть достаточно веские, но, я полагаю, несколько иные причины желать того, чтобы его брат и эта женщина были посланы к нему в прошлое, — сказал Пар-Салиану маг в красном плаще. — Он ни в коем случае не раскроет до конца свои карты, я в этом уверен. Рейстлин просто сообщает нам — устами нашего же соглядатая — те сведения, которые должны сбить нас с толку. Я считаю, нам следует расстроить его планы!

Пар-Салиан не ответил. Подняв голову, он посмотрел на Карамона с такой печалью, что у кендера, перехватившего этот взгляд, снова заныло сердце. К счастью, вскоре верховный маг опустил глаза и принялся рассматривать подол своей белоснежной мантии. Бупу захныкала, и Тас рассеянно потрепал ее по голове.

«Почему он так странно смотрел на Карамона? — с беспокойством подумал кендер. — Неужели они могут послать его в прошлое навстречу неминуемой гибели?

Разве можно посылать Карамона в столь опасное путешествие таким, каков он сейчас? Расстроенный, сбитый с толку, подавленный, еще не восстановивший полностью веру в свои силы, Карамон будет почти беззащитен перед лицом неизбежных опасностей».

Тассельхоф переступил с ноги на ногу и неожиданно зевнул. Никто не обращал на него никакого внимания, все вели скучные, заумные разговоры, а он уже успел порядком проголодаться. На миг кендеру захотелось, чтобы Карамона без всяких проволочек отправили куда нужно и на этом закончили нудные препирательства.

Внезапно какая-то часть его сознания (та, что прислушивалась к речи Пар-Салиана) подала тревожный сигнал, и кендер поспешил сосредоточить рассеянное внимание.

— Она провела в его кабинете почти всю ночь, — рассказывал Даламар. — Я не знаю, о чем они говорили и что обсуждали, но я заметил, что, когда госпожа Крисания покидала на рассвете Башню, она выглядела взволнованной и растерянной.

Последние слова, с которыми Рейстлин обратился к ней, были такими: «Не приходило ли тебе в голову, что Паладайн послал тебя не для того, чтобы остановить меня, а для того, чтобы помочь мне?»

— И что же ответила госпожа Крисания?

— Она ничего не ответила, — сказал Даламар. — Когда она оставила Башню и шла сквозь Шойканову Рощу, она была похожа на человека, который не способен ни видеть, ни слышать.

— Никак не пойму, зачем госпожа Крисания стремилась попасть сюда? — спросил маг в красном. — Неужели она надеялась, что мы поможем ей и отправим в прошлое? Наверняка она понимала, что нам придется отказать ей в этом!

— Я могу ответить на этот вопрос! — выпалил вдруг Тассельхоф, не успев даже как следует подумать.

Вслед за этим не только Пар-Салиан, но и остальные маги обратили свое внимание на кендера. Все головы повернулись в его сторону. Тас, который говорил с призраками Омраченного Леса и выступал на Совете Белого Камня, отчего-то вдруг оробел в мигом образовавшейся торжественной тишине. Особенно нехорошо ему стало при мысли о том, что именно ему придется рассказать.

— Прошу, Тассельхоф Непоседа, — почтительно обратился к нему Пар-Салиан.

— Расскажи нам все, что тебе известно об этом важном деле. — Затем верховный маг улыбнулся и добавил:

— Тогда, быть может, мы сумеем закончить наше совещание, и ты наконец поужинаешь.

Кендер слегка покраснел, подумав о том, что, возможно, Пар-Салиан видит все, что творится у него в голове, и читает его мысли так же свободно, как если бы они были начертаны крупными буквами на листе пергамента.

— Да, ужин — это было бы замечательно! — с непосредственной живостью откликнулся Тас, но тут же оборвал себя. — Так вот, насчет госпожи Крисании…

— Он ненадолго замолчал, собираясь с мыслями, затем приступил к рассказу.

— Видите ли… я не совсем уверен… Просто из обрывков разговоров, из мимолетных слов, которые я случайно слышал то тут, то там, мне удалось составить кое-какое мнение. Начну сначала. Госпожу Крисанию я впервые увидел в Палантасе, куда приехал, чтобы навестить своего друга Таниса Полуэльфа. Вы слыхали о нем? А про Лорану, Золотого Полководца, вы что-нибудь слышали? Я сражался и ними бок о бок во время Войн Копья и даже помогал спасти госпожу Лорану от Владычицы Тьмы, — с гордостью заявил кендер. — Неужели вы не знаете этой истории? Я побывал в самой Нераке, в Храме…

Пар-Салиан слегка приподнял брови, и Тас запнулся.

— Впрочем, я расскажу об этом потом, — пробормотал он. — В общем, в доме у Таниса я и повстречал госпожу Крисанию. Они собирались отправиться в Утеху, чтобы увидеться там с Карамоном. Так получилось, что мне… я… короче, я случайно нашел письмо, которое госпожа Крисания написала Элистану. Думаю, оно выпало у нее из кармана.

Кендер перевел дух. Губы верховного мага слегка искривились, но он сумел сдержать улыбку. Миновав опасное место, Тас продолжил рассказ гораздо свободнее — ему доставляло удовольствие столь пристальное внимание слушателей.

— Я прочитал это письмо, — ничуть не смущаясь, заявил Тас. — Мне же надо было выяснить, насколько важна эта бумажка! В конце концов, госпожа могла ее просто выбросить. В письме она утверждала, что еще больше укрепилась в мысли… погодите, как же это там было?.. Ага, вот; «После своей беседы с Танисом я больше чем когда-либо убеждена, что в Рейстлине еще сохранились ростки добра и что его еще можно отвратить от темных дел. Я попытаюсь убедить в этом и магов…» Когда я увидел, что письмо это — важное, я вернул его госпоже. Она была очень рада получить его назад, — торжественно заключил кендер. — Она понятия не имела о том, что потеряла письмо. Пар-Салиан прижал пальцы к губам, чтобы справиться с улыбкой.

— Я сказал госпоже Крисании, что мог бы немало рассказать ей о Рейстлине, если ей, конечно, охота послушать. Госпожа высказала огромную заинтересованность, и я поведал ей все, что только смог вспомнить. Особенно заинтересовали госпожу мои рассказы про Бупу… «Ах, если бы я могла отыскать это существо! — сказала мне госпожа Крисания как-то вечером. — Я уверена, что смогла бы убедил. Пар-Салиана в том, что еще есть надежда вернуть нам Рейстлина!»

При этих словах кендера один из черных магов громко фыркнул. Пар-Салиан строго взглянул на него и вновь восстановил тишину, но Тас заметил, как многие из магов Ложи Черных Мантий гневно скрестили на груди руки. Ему даже показалось, что в тени капюшонов он различает блеск их глаз.

— Я, собственно, никого не хотел обидеть, — заверил кендер. — Мне самому всегда казалось, что черный цвет очень идет Рейстлину, особенно в сочетании с его цветом кожи. Лично я вовсе не считаю, что каждый человек обязан быть хорошим и добрым. Фисбен — тот, который на самом деле Паладайн, — это мой близкий друг. Мы с ним приятели, и он как-то говорил мне, что в мире должна существовать гармония и что именно за восстановление этой гармонии все мы сражаемся. Это означает, что на свете должны существовать и белые, и черные маги. Разве не так?

— Мы понимаем, что ты имел в виду, — мягко сказал Пар-Салиан. — Мы нисколько не обижены твоими словами. Гнев черных магов вызван совсем другими причинами. В мире вряд ли найдется второй столь же мудрый прорицатель, каким является великий Фисбен Легендарный.

Кендер вздохнул.

— Иногда мне его очень не хватает, — сказал он грустно. — Так на чем я остановился? Ах да, Бупу… Мне в голову пришла мысль, что если Бупу расскажет свою историю, то маги скорее убедятся в справедливости слов госпожи Крисании. Я рассказал об этом ей, и она согласилась со мной. Тогда я вызвался отправиться в Кзак Царот и найти Бупу. Признаться, я не был там с тех пор, как Золотая Луна убила черную драконицу, но я знал, что это не слишком далеко, да и Танис уверял меня, что вполне справится один. Откровенно говоря, мне показалось, что он даже был доволен тем, что ему удалось отослать меня. Верховный Блоп позволил мне забрать Бупу после, гм… недолгой беседы и в обмен на кое-какие интересные вещицы, которые оказались в моих кошельках. Я отвез Бупу в Утеху, но — увы — Танис уже уехал оттуда, и госпожа Крисания тоже. Карамон был сильно… — Кендер запнулся, услышав, как Карамон слегка кашлянул у него за спиной. — Карамон чувствовал себя не очень хорошо, но Тика — это жена Карамона и мой старый товарищ — настояла на том, чтобы мы отправлялись вслед за госпожой Крисанией, потому что Вайретский Лес это ужасное и… Не хочу никого оскорбить, но разве не задумывались вы о том, что ваш Лес — довольно мерзкое местечко? Я имею в виду, что выглядит он отнюдь не гостеприимно. Тас строго посмотрел на магов. — И я не совсем понимаю, почему вы позволяете ему свободно болтаться по окрестностям. На мой взгляд, это довольно легкомысленно. Плечи Пар-Салиана беззвучно вздрагивали.

Ну, вот и все, что мне известно, — закончил Тас и огляделся по сторонам.

— Бупу здесь, со мной. Она могла бы… Эй, а где она?!

Здесь, мрачно сказал Карамон, вытаскивая овражного гнома из-за спины, где Бупу в непреодолимом ужасе пряталась все это время. Увидев магов, рассматривающих ее в упор, Бупу взвизгнула и бросилась ничком на пол, словно охапка разноцветных и довольно грязных тряпок.

— Я думаю, будет лучше, если ты сам расскажешь нам ее историю, — заметил Пар-Салиан. — Если, конечно, ты можешь что сделать.

— Да, — ответил кендер неожиданно грустно. Я знаю, что госпожа Крисания хотела все рассказать вам. Это случилось много лет назад, во время войны, когда мы оказались в Кзак Цароте. Единственными существами, которые Ориентировались в этом мертвом городе, были овражные гномы, но они ни за что не хотели помогать нам. Тогда Рейстлин наложил на некоторых из них заклятие дружбы. Однако дружба — это не совсем правильное слово для обозначения того, что случилось с Бупу.

Бупу влюбилась в Рейсшина.

Тассельхоф вздохнул:

— Думаю, некоторым из нас это казалось смешным, но только не Рейсшину. Он был добр с ней и даже однажды спас Бупу жизнь, когда на нас напали дракониды. В конце концов, когда мы оставили Кзак Царот, Бупу отправилась с нами. Она не могла расстаться с Рейстлином.

Голос кендера звучал совсем тихо, но маги внимательно ловили каждое его слово.

— Однажды ночью я проснулся оттого, что Бупу плакала. Я хотел подойти к ней, но Рейстлин тоже ее услышал. Бупу тосковала по своей родине, по своему народу, но не могла оставить Рейсшина. Я не знаю, что он ей сказал, но я видел, как Рейстлин положил ей руку на голову, и мне показалось, что вокруг Бупу разлилось сияние. А потом он отослал ее домой. Ей нужно было идти через места, где обитали кошмарные твари, но почему-то я был уверен, что ничего страшного с ней не случится. Так оно и вышло! — закончил Тас торжественно.

Секунду в зале висела полная тишина, а потом все заговорили одновременно.

Маги из Ложи Черных Мантий качали головами, а Даламар открыто усмехался.

— Кендеру приснился сон, — сказал он.

— Да и кто верит кендерам? — усомнился еще один маг.

Маги в красных и белых мантиях казались задумчивыми и смущенными.

— Если это правда, — сказал один из них, — то, боюсь, мы неверно оценивали Рейстлина. Возможно, нам не стоит упускать из виду возможность его возвращения, какой бы ненадежной она ни казалась.

Пар-Салиан наконец поднял руку, призывая всех к порядку.

— Признаю, что мне тоже нелепее было в это поверить, — сказал он. — Я вовсе не утверждаю, Тассельхоф Непоседа, будто ты сознательно ввел нас в заблуждение, — оговорился он, улыбаясь негодующему кендеру, — однако каждому из нас известно, что представители твоей расы склонны, гм… к преувеличениям. Мне совершенно ясно, что Рейсшин заколдовал это… это существо, — выговорил Пар-Салиан с отвращением, — чтобы использовать его и…

— Моя не существо!

Бупу подняла свое заплаканное, грязное лицо, и Тасу показалось, что волосы у нее на голове встали дыбом, как у взбешенной лесной кошки. Без страха глядя на Пар-Салиана, Бупу встала на ноги и шагнула вперед, путаясь в лямках огромного мешка, который волочился за ней по полу. В конце концов она упала, но ни капли не смутилась этим. Снова поднявшись на ноги, Бупу бесстрашно взглянула верховному магу в лицо.

— Моя ничего не знать о «могучий волшебник», — заявила она, размахивая в воздухе грязным кулачком. — Моя ничего не знать о «заклятий дружба»! Магия есть здесь… — Бупу порылась в своем мешке, достала оттуда дохлую крысу и торжественно продемонстрировала ее Пар-Салиану. — И еще моя знать, что человек, о который ты говорить, — добрый. Его быть со мной хорошо.

Прижав крысу к груди, Бупу устремила на белого мага полные слез глаза.

— Другие — великан и кендер — смеяться над Бупу. Они смотреть на моя, как на навозный жук.

Бупу быстро протерла глаза кулачком, и Тас ощутил комок в горле — сейчас он чувствовал себя куда хуже, чем просто навозным жуком.

Бупу тем временем продолжила слабым голоском.

— Моя знать, на что моя госпожа, — сказала она, тщетно пытаясь привести в порядок свое грязное, изодранное платье. На пол посыпались комки засохшей глины и мха. — Моя не такой красивый, как белый госпожа, который лежит тут… — Бупу шмыгнула носом, но, взяв себя в руки, вытерла лицо рукавом и посмотрела на верховного мага с вызовом. — Но его никогда не называть моя «существо»! Его называть моя «малышка»! Малышка! — повторила она.

На мгновение Бупу затихла, словно что-то вспоминая, затем шумно вздохнула.

— Моя хотеть оставаться с ним, но его говорить моя — «нет». Его сказать, что должен идти по дорога, который темный и опасный. Его сказать, что хочет моя сберечь, а потом положить рука моя на голову… — Бупу, собираясь с мыслями, тряхнула своей нечесаной шевелюрой. — И тогда моя почувствовать внутри тепло. А его сказать моя: «Прощай, Бупу, прощай, малышка».

Бупу оглядела сидевших полукругом магов.

— Его никогда не смеяться над моя, — всхлипнув, сказала она. — Никогда!

И Бупу заплакала навзрыд.

В тишине огромного зала слышны были только рыдания крошечной Бупу. Карамон от смущения и стыда закрыл лицо ладонью. Тас судорожно вздохнул и полез в карман за носовым платком. Прошло несколько мгновений, прежде чем Пар-Салиан встал со своего каменного кресла и, подойдя к Бупу, остановился прямо перед ней. Не переставая всхлипывать, Бупу рассматривала его с подозрением.

Верховный маг протянул ей руку.

— Прости меня, Бупу, — сказал он торжественно. — Прости, если я причинил тебе боль. Должен признаться, что я произнес эти жестокие слова нарочно, надеясь рассердить тебя настолько, чтобы ты позабыла страх и рассказала нам свою историю. Только в этом случае мы могли бы быть уверены, что это правда.

Пар-Салиан положил руку на голову Бупу, и его усталое лицо радостно осветилось.

— Возможно, мы не ошиблись, и Рейстлин научился-таки состраданию, — пробормотал он, слегка поглаживая грязные волосы овражного гнома. — Нет, малышка, Рейстлин никогда бы не стал смеяться над тобой. Он все понимал, он все запомнил.

Тас ничего не видел из-за слез, застилавших ему глаза. Он слышал только, что Карамон тоже негромко всхлипывает рядом с ним. Наконец он громко высморкался в платок и шагнул вперед, чтобы отвести в сторону Бупу, рыдавшую в полу белого плаща Пар-Салиана.

— Значит, именно поэтому госпожа Крисания предприняла свое путешествие? — спросил маг, когда Тас приблизился к нему. При этом он бросил взгляд на неподвижное тело, распростертое на носилках под простыней. Глаза молодой женщины оставались широко раскрыты и незряче всматривались в темноту. — Она верит, что сумеет разжечь ту искру добра, которую мы попытались заронить в его душу?

— Да, — ответил Тас, чувствуя себя весьма неуютно под пронзительным взглядом голубых глаз мага.

— А почему она решила взяться за это трудное дело? — настаивал Пар-Салиан.

Тас поднял Бупу с колен и вручил ей собственный носовой платок, стараясь не обращать внимания на то, с каким удивлением она уставилась на чистую тряпицу. Судя по всему, Бупу понятия не имела, что с ней делать. Высморкалась она, во всяком случае, в подол своего платья.

— Тика сказала… — Тас покраснел и замолк.

— Что же сказала Тика? — переспросил Пар-Салиан.

— Тика сказала… — Тас сглотнул. — Тика сказала, что госпожа Крисания делает это потому… что л-любит его.

Пар-Салиан кивнул и перевел взгляд на Карамона.

— А ты, брат, что скажешь? — спросил он неожиданно. Карамон вздрогнул, поднял голову и уставился на мага печальными глазами.

— Ты его все еще любишь? — продолжал допытываться Пар-Салиан. — Ты сказал, что готов отправиться в прошлое и сразиться с Фистандантилусом. Опасность, которая грозит тебе, весьма велика. Достаточно ли крепко ты любишь своего брата, чтобы ради него отправиться в это гибельное путешествие? Готов ли ты рисковать ради него своей жизнью, как поступила эта госпожа? Прежде чем ответить, подумай еще вот о чем — ты отправляешься в путь не для спасения мира.

Ты возвращаешься в прошлое, чтобы спасти одну-единственную душу, не больше. Но и не меньше.

Губы Карамона шевельнулись, но он не издал ни звука. Зато лицо его говорило красноречивее всяких слов. На нем отразились такое счастье и такая неудержимая радость, неожиданно поднявшиеся из глубин его собственной души, что Карамон сумел только кивнуть головой. Пар-Салиан обернулся к Конклаву.

— Я принял решение, — сказал он.

Один из черных магов поднялся и откинул на спину капюшон плаща. Тас узнал в маге женщину, которая перенесла его в зал со двора. Глаза ее пылали гневом.

Прежде чем заговорить, она резким движением рассекла перед собой воздух ребром ладони.

— Мы не согласны с твоим решением, Пар-Салиан, сказала она. — Надеюсь, тебе ясно, что в этой ситуации пользоваться заклинанием ты не можешь.

— Магистр Башни может пользоваться самыми сильными заклинаниями единолично, Ладонна, — мрачно напомнил Пар-Салиан. — Эта власть вручается всем магистрам. Именно таким образом Рейсшин узнал тайну, когда стал магистром Палантасской Башни Высшего Волшебства. Я не нуждаюсь ни в помощи черных магов, ни в помощи магов из Ложи Красных Мантий.

Маги, одетые в красное, тоже зароптали. Некоторые из них переглядывались с черными магами, согласно кивая друг другу. Ладонна улыбнулась.

— Безусловно, Величайший, — сказала она со смирением. — Ты не нуждаешься в нашей помощи, чтобы прочесть заклинание, но мы нужны тебе, равно как и ты нам.

Тебе не обойтись без сотрудничества с нами, не обойтись без нашего, пусть и молчаливого, согласия, иначе разобщенные тени нашего волшебства поднимутся настолько высоко, что заслонят свет серебряной луны. И тогда тебя ждет поражение.

Лицо Пар-Салиана стало серым, как камень.

А что станет с этой женщиной? — спросил он, указывая на тело Крисании.

Что для нас жизнь жрицы Паладайна? ответила Ладонна. Наши заботы гораздо важнее, и не стоит впутывать в них посторонних. Отошли их, она указала на Карамона, — и тогда мы сможем поговорить.

Мне кажется, Ладонна права, вмешался маг в красном. — Гости устали и голодны, наши, так сказать, семейные разногласия кажутся им, вероятно, невыносимо скучными.

— Хорошо, — неожиданно согласился Пар-Салиан, но Тас видел, что верховный маг не на шутку рассержен. — Вас позовут, — обернулся он к гостям.

— Постойте! — воскликнул Карамон. — Я тоже должен присутствовать! Я требую…

Он замолчал, онемев от удивления. Зал Магов исчез, вместе с ним пропали массивные каменные кресла и сами волшебники. Карамон же обращался со своей гневной речью к вешалке для шляп.

Почувствовав легкое головокружение, Тас огляделся по сторонам. Они оказались в небольшой, но уютной комнатке, которая как будто перенеслась сюда из постоялого двора «Последний Приют». В камине за кованой решеткой весело пылал огонь, удобные кровати выстроились вдоль стены. У самого очага стоял деревянный массивный стол, заставленный едой. В воздухе витали дразнящие запахи свежевыпеченного хлеба и жареного мяса. Тас сглотнул слюну и восхищенно вздохнул.

— Мне кажется, это самое замечательное место во всем мире! — признался он.

Глава 14

Старый маг в белой накидке сидел в своем кабинете, внешне очень похожем на кабинет Рейстлина в Палантасской Башне Высшего Волшебства. Только книги, выстроенные здесь на полках, были переплетены в белую кожу. Серебряные руны, вытисненные на их корешках, слегка поблескивали в свете плясавшего в очаге пламени. Дрова весело потрескивали. Всякому, кто бы ни вошел в кабинет верховного мага, могло показаться, что здесь чересчур жарко — слишком натоплено, — но Пар-Салиан уже давно чувствовал в своих костях холод старости, и поэтому хорошо прогретая комната была для него приятна.

Маг сидел за рабочим столом и смотрел на огонь. Неожиданно в дверь постучали. Пар-Салиан слегка вздрогнул, вздохнул и негромко сказал:

— Входи.

Молодой маг в белой мантии отворил дверь кабинета и, низко кланяясь, пропустил внутрь Ладонну, закутанную в черный плащ. Ей, как магу высокого ранга, оказывались в Башне должные почести. Впрочем, она не обращала на них особого внимания. Откинув на спину черный капюшон плаща, она вошла в кабинет и остановилась у самого порога. Впустивший ее белый маг вышел и осторожно прикрыл за собою дверь, оставив магистров Черной и Белой Лож наедине друг с другом.

Ладонна быстро и внимательно оглядела кабинет Пар-Салиана. В комнате царила полутьма — единственным источником света был огонь в камине. Плотные портьеры на окнах были задернуты, и призрачный свет лун не проникал внутрь.

Приподняв руку, Ладонна негромко пробормотала заклинание, и часть предметов в комнате исторгла из себя неяркое красное свечение, что выдало их скрытую магическую сущность. Ярче всех сияли прислоненный к стене посох Пар-Салиана, хрустальная призма, лежащая перед ним на столе, ветвистый канделябр на семь свечей, гигантские песочные часы в углу, а также несколько перстней, коими были унизаны пальцы старого мага. Все это ничуть не испугало Ладонну, она просто оглядела каждый из предметов и удовлетворенно кивнула сама себе. Ограничившись этой мерой предосторожности, она опустилась в приготовленное для нее кресло.

Пока Пар-Салиан следил за гостьей, легкая улыбка играла на его морщинистом лице.

— Здесь нет тварей Извне, рыскающих по углам, Ладонна, — сказал он сухо.

— Поверь, пожелай я изгнать тебя из этого плана бытия, я бы сделал это уже давным-давно.

— В дни нашей молодости? — Ладонна наклонила голову, и старый маг увидел, что ее пепельно-серебристые волосы заплетены в косу и причудливым образом уложены вокруг головы, подобно короне.

Морщины, словно высеченные резцом искусного скульптора, только подчеркивали редкостную красоту ее лица, при этом нисколько его не старя.

Вместе с тем в глазах этой женщины нельзя было не заметить разума и мудрости, которые даются только с опытом прожитых лет.

— Это было бы не так просто, Величайший, — заверила Ладонна.

— Не называй меня так, — попросил маг. — Мы слишком давно знаем друг друга, чтобы следовать сухому этикету.

— Давно и хорошо, — уточнила Ладонна и улыбнулась. — Слишком хорошо.

Взгляд ее отрешенно устремился к огню, и оба мага надолго замолчали.

— Хотела бы ты вернуться назад, Ладонна? — спросил внезапно Пар-Салиан. — Хотела бы ты вернуть свою молодость?

Ладонна помедлила с ответом. Внимательно посмотрев на Пар-Салиана, она пожала плечами:

— Что ты предлагаешь мне взамен знания и власти? Горячую кровь? Нет, мой дорогой, не хочу. А ты?

— Двадцать лет назад и я ответил бы так же, — сказал Пар-Салиан и потер виски кончиками пальцев. — Но теперь… теперь я не знаю.

— Я пришла не затем, чтобы воскрешать приятные воспоминания, — напомнила Ладонна. Голос ее прозвучал холодно и жестко. — Я пришла, чтобы отговорить тебя от очевидного безумия.

Она наклонилась вперед, и ее глаза сверкнули.

— Я надеюсь, ты не собирался в действительности делать то, о чем говорил?

Не можешь же ты быть столь мягкосердечен и столь недальновиден, чтобы послать этого человека в прошлое, дабы он попытался остановить Фистандантилуса. Подумай об опасности! Он может изменить историю. Само наше существование может оказаться под угрозой!

— Ты так считаешь? — с едва заметным высокомерием поинтересовался Пар-Салиан. — Время — это великая река, широкая и могучая, величайшая из всех рек. Брось в воду реки гальку — разве вода перестанет течь? Разве река поменяет русло или повернет вспять? Конечно, нет! От упавшего в воду камня на поверхности появятся маленькие волны, но они недолговечны, а сам камень тут же идет на дно. Река же продолжает течь дальше, как текла и до того.

— О чем ты говоришь? — Ладонна опасливо вгляделась в Пар-Салиана.

— Карамон и Крисания — это просто маленькие камешки, брошенные в реку времени. Как не могут остановить течения Тон-Цалариан два булыжника, так и они не могут изменить течение времен. Просто маленькие камешки… — повторил он.

— Даламар утверждает, что мы недооцениваем Рейстлина, — перебила его Ладонна. — Рейсшин, должно быть, совершенно уверен в успехе, иначе он не пошел бы на столь великий риск. Он вовсе не глупец, Пар-Салиан.

— Он уверен, что всевластен в магии и ничто и никто не сможет ему помешать. Но без жрицы добра одна только магия не приведет его к желанной цели.

Ему нужна Крисания. — Маг вздохнул. — Именно поэтому мы должны отправить ее в прошлое.

— Я не понимаю…

— Она должна умереть, Ладонна! — прорычал Пар-Салиан. — Или мне создать для тебя видение? Нам следует отправить ее обратно в то время, когда все жрецы на земле Кринна исчезли. Рейстлин сказал, что мы именно так и поступим. У нас нет иного выбора. Если верить словам Рейстлина, это единственный способ, каким мы можем помешать его планам. Это его величайшая надежда, и в то же время он отчаянно этого страшится. Рейстлин хочет привести ее к Вратам, но при этом она должна пойти с ним по своей воле! Он хочет поколебать ее веру и превратить в своего сознательного союзника… — Пар-Салиан раздраженно взмахнул рукой. — Мы теряем время. Рейстлин отбывает на рассвете — нам необходимо спешить.

— Тогда оставь ее здесь, предложила Ладонна. Это самый логичный и простой выход.

— Но он просто-напросто вернется за ней. Причем тогда он будет обладать уже такими магическими силами, которые нам трудно себе даже представить. У него хватит мощи сделать все, что ему захочется.

— Убей ее.

— Это уже пытались сделать. Как известно, нечего не получилось. Подумай сама, разве смогла бы ты, при всем твоем немалом могуществе, убить Крисанию, пока она находится под защитой Паладайна?

— Может быть, ее бог помешает ей отправиться в прошлое?

— Нет. Я пытался заглянуть в будущее, но оно мне не открылось. Паладайн предоставил нам самим сделать выбор. Если Крисания останется здесь, то она может до скончания веков пролежать тут, точно колода, так как никто из ныне живущих не в состоянии воссоединить ее тело и душу. Возможно, Паладайн хочет, чтобы ее смерть свершилась в том месте и в то время, где она оказалась бы небессмысленной. Тогда Крисания сможет завершить свой жизненный путь в соответствии со своей верой в великую миссию, ради которой она появилась на свет.

— Значит, ты хочешь отправить ее навстречу гибели? — Ладонна с удивлением смотрела на Пар-Салиана. — И ты не боишься запятнать кровью свою белую мантию?

Пар-Салиан хлопнул ладонями по столу, и его лицо исказилось от отчаяния и муки.

— Проклятье! — воскликнул он. — Мне это не нравится, но что еще я могу сделать? Разве ты не видишь, в какое положение я попал? Кто нынче возглавляет Ложу Черных Мантий?

— Я, — ответила Ладонна.

— А кто возглавит ее в том случае, если он вернется с победой?

Ладонна нахмурилась, но ничего не сказала.

— Вот именно! — Пар-Салиан покачал головой. — Мои дни сочтены, Ладонна, и я знаю это. Мое могущество все еще велико, возможно, я никогда не был так силен, как сейчас. Но каждое утро, когда я просыпаюсь, я чувствую страх: может быть, сегодня настал тот день, когда мои силы изменят мне? Всякий раз, когда я не могу сразу припомнить заклинание, меня охватывает невыразимый ужас. Я знаю, что однажды не сумею вспомнить нужные слова… Старый маг тяжело закрыл глаза.

— Я устал, Ладонна, очень устал. Я больше ничего не хочу — только бы сидеть в этой комнате у огня и записывать в книги те знания, которые я сумел скопить за долгие годы. Но я не осмеливаюсь уйти на покой сейчас, потому что знаю, кто займет мое место. — Пар-Салиан вздохнул. — Я сам хочу выбрать того, кто займет место главы Ордена — своего преемника, — доверительно сказал он. — Я никому не дам отнять у меня это право. Как видишь, моя ставка больше, чем у остальных.

— Возможно, нет. — Ладонна не отрывала взгляда от огня. — Если он вернется с победой, уже не будет никакого Конклава. Все мы станем его слугами. Тем не менее… — Она сжала кулаки. — Я возражаю против твоего решения, Пар-Салиан!

Опасность слишком велика! Пусть Крисания останется здесь, пусть Рейстлин возьмет все, что может, у Фистандантилуса. Когда он вернется, мы сможем помериться с ним силами. Конечно, Рейстлин могущественный маг, но ему потребуются долгие годы, чтобы овладеть всем тем, чем владел Фистандантилус!

Мы можем использовать это время, чтобы вооружиться против него! Мы можем…

В тени кабинета послышался сухой шелест. Ладонна вздрогнула и обернулась на звук. Рука ее метнулась к потайному карману в плаще.

— Не волнуйся, Ладонна, — раздался из темноты спокойный голос. — Нет нужды в охраняющем заклятии. Как уже сказал Пар-Салиан, здесь нет тварей Извне.

Из глубокой тени выступила высокая фигура мага в красной мантии. Блики огня играли в складках ткани.

Ладонна облегченно вздохнула и откинулась на спинку кресла. Однако в глазах ее вспыхнули гневные искры, при виде которых любой ученик поспешил бы ретироваться.

— Нет, Юстариус, — сказала она холодно, — ты не тварь Извне. Как тебе удалось спрятаться от меня? Ты, оказывается, хитер, красный маг.

Повернувшись в кресле, Ладонна с усмешкой оглядела Пар-Салиана.

— Что ж, ты действительно стареешь, мой друг, если для того, чтобы справиться со мной, тебе понадобилась помощь!

— О, я убежден, что Пар-Салиан удивлен моим появлением не меньше тебя, Ладонна, — заметил Юстариус.

Кутаясь в свою красную мантию, он подошел к столу и опустился в свободное кресло. При ходьбе он слегка приволакивал ногу — Рейстлин был не единственным магом, кого искалечило жестокое Испытание.

Юстариус улыбнулся.

— Хотя Величайший умеет скрывать свои чувства, — добавил он.

— Я чувствовал твое присутствие, — сказал Пар-Салиан. — Ты ведь знаешь меня, друг мой.

— Это не имеет большого значения. — Юстариус пожал плечами. — Меня интересовало не то, что ты скажешь Ладонне, а то, что она ответит…

— То же самое я сказал бы и тебе.

— Возможно, даже меньше, ибо я не стал бы возражать столь решительно. Я согласен с тобой, Величайший. Я был согласен с тобой с самого начала. Не то чтобы мне это нравилось, просто мы знаем правду — ты и я.

— Какую правду? — Ладонна переводила взгляд с Пар-Салиана на Юстариуса и обратно. Глаза ее при этом продолжали сердито поблескивать.

— Тебе придется показать ей, — сказал Юстариус с прежним спокойствием. — Иначе нам ее не убедить. Пусть она узнает, насколько велика опасность.

— Ты ничего не сможешь мне показать! — заявила Ладонна. — Я не поверю ничему из того, что вы здесь на пару придумали…

— Тогда пусть сделает это сама, — пожав плечами, предложил Юстариус.

Пар-Салиан нахмурился, затем ухмыльнулся и подтолкнул к Ладонне лежавшую перед ним на столе хрустальную призму. Потом указал рукой на стоявший в углу магический посох.

— Эти вещи принадлежали некогда Фистандантилусу, величайшему и могущественнейшему из волшебников, о которых мы когда-либо слышали, — сказал он. — Воспользуйся заклятием дальновидения, Ладонна. Посмотри сквозь кристалл на посох, С Подозрением поглядывая на двух магов, Ладонна неуверенно прикоснулась к хрустальной призме.

— Давай же! — нетерпеливо приказал Пар-Салиан. и его седые брови сошлись на переносице. — Я ничуть не ввожу тебя в заблуждение. Ты же знаешь, что я не могу солгать тебе, Ладонна.

— Хотя можешь лгать другим, — заметил Юстариус.

Пар-Салиан недовольно покосился на красного мага, но ничего не сказал.

Ладонна решительно взяла в руку кристалл. Удерживая его на раскрытой ладони, она поднесла кристалл к глазам и пробормотала заклинание, которое на сей раз в ее устах прозвучало необычайно резко и глухо. Из призмы выпад яркий радужный луч и упал на деревянный посох, стоявший в темном углу кабинета.

Понемногу луч становился все шире, и наконец радуга осветила весь посох. Затем луч задрожал, цвета его смешались, и в воздухе возник мерцающий силуэт бывшего владельца колдовских вещей.

Ладонна долго смотрела на фантом, потом медленно опустила хрустальную призму на стол. В тот момент, когда кристалл коснулся стола, призрачная фигура исчезла, а радужный свет мигнул и померк. Лицо Ладонны было белым как мел.

— Ну как? — выдержав паузу, спросил Пар-Салиан. — Ты с нами?

— Дайте мне взглянуть на заклятие путешествия во времени, — глухо попросила Ладонна.

Пар-Салиан нетерпеливо хлопнул ладонью по столу:

— Ты же знаешь, что это невозможно, Ладонна. Только Хозяева Башни могут владеть им…

— Я имею право хотя бы в общих чертах представлять его толкование, — возразила женщина. — Если хочешь, скрой от меня компоненты и ключевые слова, но я должна знать, чего можно ожидать от этого заклинания. — Лицо ее сделалось жестоким. — Прости меня, старый товарищ, что я уже не доверяю тебе, как прежде.

Просто твоя мантия с годами посерела так же, как и твои волосы.

Юстариус улыбнулся, словно едкие слова Ладонны доставили ему удовольствие.

Некоторое время Пар-Салиан молча хмурился.

— Завтра утром. Величайший, — напомнил ему Юстариус.

Пар-Салиан рассерженно встал. Засунув руку под мантию, он извлек серебряный ключ, всегда висевший у него на груди, — ключ, которым мог пользоваться только Хозяин Башни Высшего Волшебства. Раньше ключей было пять, теперь осталось всего два. Сняв ключ с цепочки, Пар-Салиан вставил его в замочную скважину украшенного искусной резьбою деревянного сундучка, что стоял возле стола. При этом все трое одновременно подумали о том, что, возможно, в эти самые минуты Рейстлин достает точно такой же ключ и вынимает из такого же сундучка такую же магическую книгу. Возможно, именно в этот миг он с тем же трепетом и благоговением переворачивает пожелтевшие страницы, вглядываясь в рунические письмена заклинаний, которые доступны одним только Хозяевам Башен.

Раскрыв книгу, Пар-Салиан пробормотал приличествующие случаю слова, известные только магистрам. Если бы он не сделал этого, книга тут же исчезла бы прямо у него в руках. Потом он взял со стола хрустальную призму, отставленную Ладонной, и, поместив ее над нужной страницей, произнес короткое заклинание дальновидения.

Радужный луч вырвался из призмы и, упав на страницу, осветил крошечные буквы. Пар-Салиан произнес несколько слов, и из другой грани кристалла ударила вторая радуга. Свет ее достиг голой стены, и на ней возникли отчетливые письмена.

— Смотри. — В голосе мага все еще чувствовалось недовольство. — Там, на стене. Это толкование заклятия.

Ладонна и Юстариус повернулись. Они не могли прочесть названий необходимых для заклинания компонентов, а тем более — ключевых слов, с помощью которых его можно было заставить работать. В тех местах, где помещались эти сведения, благодаря искусству Пар-Салиана и условиям заклинания, на стене проступала совершеннейшая чушь: слова были перепутаны, буквы налезали одна на другую.

Толкование заклятия, однако, читалось вполне ясно.

Возможностью путешествовать во времени в прошлое обладают только эльфы, люди и великаны, ибо эти расы живых существ были созданы богами в начале времен. Только они имеют право двигаться по его потоку вспять. Заклятием нельзя пользоваться для перемещения во времени гоблинов, гномов и кендеров, ибо появление этих рас было случайным, не предусмотренным богами. (Смотри приложение «Ги», Гаргатский Серый Камень.) Перемещение представителей означенных народов в прошлое может вызвать серьезнейшие возмущения в потоке времени и повлечь за собой изменения настоящего, хотя какие — остается неизвестным. (Витиеватым почерком Пар-Салиана в список рас, которым запрещалось путешествовать во времени, были внесены дракониды.) Существует ряд опасностей, о которых следует помнить решившемуся воспользоваться заклятием перемещения во времени. Если воспользовавшийся им умрет в прошлом, то это никак не повлияет на время, так как он одновременно умрет и в настоящем, и его смерть, таким образом, не окажет на будущее и прошлое никакого дополнительного воздействия.

Именно поэтому нет необходимости тратить энергию на охраняющее заклятие.

Использующий данное заклятие не сможет никакими своими действиями ни изменить, ни повлиять на что-либо из того, что уже свершилось. Это естественная предосторожность — таким образом, данное заклятие может быть использовано исключительно для изучения прошлого. Именно с этой целью оно и было разработано. (В этом месте была сделана еще одна приписка. Она была настолько старой, что «чернила успели выцвести и поблекнуть. Запись гласила:

«Катаклизм предотвратить невозможно. Мы убедились в этом, заплатив, к нашему огромному сожалению, за это знание неимоверно большую цену. Да упокоит Паладайн его душу».) — Так вот что с ним случилось, — тихо сказал Юстариус и слегка присвистнул от удивления. — Что ж, тайна хранилась весьма надежно.

— Они поступили крайне неосмотрительно, попытавшись предотвратить Катаклизм и тем самым оспорить волю богов, — заметил Пар-Салиан. — Единственное, что их извиняет, это отчаяние, в каком они пребывали.

— Это и нас касается, — с горечью сказала Ладонна. — Есть там что-нибудь еще?

— Да, еще одна страница, — ответил Пар-Салиан. Если заклинатель не отправляется в прошлое сам, а посылает туда кого-то другого (смотри список расовых ограничений на предыдущей странице), ему следует снабдить посланца специальным устройством, которое предназначено для возвращения в настоящее и может быть без труда приведено в действие посланцем. Описание таких устройств и способов их изготовления смотри ниже…

— И так далее, — сказал Пар-Салиан. Радужный свет померк, затворившись в его руке, стоило только верховному магу сомкнуть пальцы на волшебном кристалле.

— Все прочее посвящено практическим советам по изготовлению упомянутых устройств. Я выбрал самое простое из них. Его я вручу Карамону.

Ударение, которое он невольно сделал на имени брата Рейсшина, не осталось незамеченным. Ладонна, медленно поглаживая рукав своего черного плаща, криво улыбнулась. Юстариус покачал головой. Наконец и сам Пар-Салиан понял, какой смысл он непроизвольно вложил в свои слова. Опустившись в кресло, он печально улыбнулся и опустил взгляд.

— Итак, Карамон использует его один, — подвел итог Юстариус. — Я понимаю, почему мы посылаем в прошлое Крисанию; она отправляется туда, чтобы никогда не вернуться. Но зачем там нужен Карамон?

— Карамон — это моя искупительная жертва. — Пар-Салиан не отрывал взгляда от своих рук, которые слегка дрожали на раскрытой колдовской книге. — Я сказал ему, что он отправляется в путь, дабы спасти некую душу. Карамон не знает, что я не имел в виду душу его брата.

Маг наконец поднял свои наполненные болью глаза и посмотрел сначала на Юстариуса, потом на Ладонну. Оба мага ответили ему взглядами, полными понимания.

— Правда могла бы погубить его, — тихо заметил Юстариус.

— Мне лично кажется, что там и губить-то особенно нечего, — вставая с кресла, сказала Ладонна.

Юстариус последовал ее примеру, но у него это вышло неловко — искалеченная нога дала о себе знать, и красному магу потребовалось приложить некоторые усилия, чтобы обрести равновесие.

— Если ты избавишься от женщины, то мне все равно, как ты поступишь с мужчиной, Пар-Салиан. Раз ты считаешь, что это поможет тебе смыть невинную кровь со своей белой мантии — пусть так. Тогда попытайся помочь ему всеми средствами. — Ладонна мрачно улыбнулась. — Лично мне это кажется смешным.

Вероятно, с возрастом мы становимся похожи друг на друга, несмотря на цвета наших мантий. Как ты считаешь, мой дорогой?

— Различия все еще существуют, Ладонна, — устало ответил Пар-Салиан. — Просто наши старческие глаза уже не видят их так отчетливо, как прежде. Итак, Ложа Черных Мантий поддерживает мое решение?

— Похоже, у нас нет выбора, — сказала Ладонна без всякого выражения. — Если ты потерпишь неудачу…

— Пусть мое падение доставит тебе удовольствие. — Пар-Салиан вымученно улыбнулся.

— Я попробую, — ответила женщина, — вызвать в себе чувство, о котором ты говоришь, так как, судя по всему, это будет последнее удовольствие в моей жизни. Прощай, Пар-Салиан.

— Прощай, Ладонна, — ответил старый маг.

— Мудрая женщина, — заметил Юстариус, когда дверь за Ладонной затворилась.

— Да, она будет тебе достойным соперником, — сказал Пар-Салиан. — Мне бы очень хотелось посмотреть, как вы будете сражаться за мое место.

— Я искренне надеюсь, что тебе предоставится такая возможность. — Юстариус взялся за ручку двери. — Когда ты собираешься воспользоваться своим заклинанием?

— Рано утром, — ответил Пар-Салиан. — Подготовка к нему требует кропотливого труда, и мне еще предстоит поработать.

— Может, нужна помощь? Не могли бы мы…

— Нет. Никто не может и не должен помогать мне. В конце я буду выжат досуха, так что прошу тебя только об одном: проследи за тем, чтобы заседание Конклава наконец закончилось. Сделаешь?

— Конечно. А как поступить с кендером и овражным гномом?

— Верните Бупу домой и дайте ей с собой каких-нибудь безделушек, которые могли бы ее развлечь. А кендера… — Пар-Салиан улыбнулся. — Отправьте его туда, куда он пожелает, только, конечно, не на луну. Что касается подарков, то я уверен: он и сам их себе уже выбрал. Вам следует тщательно проверить его сумки и кошельки, прежде чем отправить из Башни, однако если там нет ничего опасного или важного — пусть этимелочи останутся у него.

Юстариус кивнул.

— А Даламар? — спросил он. Верховный маг помрачнел.

— Я не сомневаюсь, что темный эльф уже отбыл. Он не осмелится заставить своего шалафи ждать. — Пар-Салиан забарабанил пальцами по столу и досадливо нахмурился. — Рейстлин обладает каким-то странным обаянием! Ведь ты никогда не встречался с ним? Я сам не раз чувствовал в нем нечто располагающее и до сих пор не могу понять…

— Возможно, я мог бы объяснить это, — сказал Юстариус. — Каждый из нас в своей жизни хоть один раз был посмешищем, каждый из нас хоть однажды завидовал своим близким. Всем нам приходилось испытывать боль и страдать так же сильно, как ему. И все мы — хоть однажды — желали получить такое могущество, какого хватило бы, чтобы раздавить наших врагов. Мы жалеем его и ненавидим. Мы боимся его только потому, что частичка его живет в каждом из нас, хотя признаться себе в этом мы осмеливаемся лишь самой темной ночью, в полнейшем одиночестве.

— Если мы вообще способны в этом признаться, — уточнил Пар-Салиан. — А тут еще эта жрица! Ей-то зачем понадобилось вмешиваться в это дело?!

Он сжал голову дрожащими руками и надолго замолчал.

— Прощай, мой друг, — сказал наконец Юстариус. — Я буду ждать у дверей лаборатории, если тебе понадобиться помощь… когда все закончится.

— Спасибо, — прошептал Пар-Салиан, не поднимая головы.

Юстариус вышел из кабинета. Слишком поспешно закрыв за собою дверь, он прищемил ею подол своей красной мантии. Чтобы освободиться, он вынужден был снова приоткрыть дверь. Он ничего не увидел, но из кабинета до него донесся звук сдерживаемых рыданий.

Глава 15

Тассельхоф Непоседа отчаянно скучал.

Между тем каждому известно, что на Кринне нет ничего опаснее скучающего кендера.

Тас, Бупу и Карамон недавно закончили трапезу — признаться, довольно унылую. Карамон пребывал в глубокой задумчивости и за все время произнес всего два или три слова. Он молча сидел за столом и время от времени окидывал рассеянным взглядом окружающее пространство. Бупу и вовсе не присела. Схватив тарелку с едой, она с завидным проворством переправила ее содержимое руками прямо в рот, наученная таким манерам на совместных трапезах прожорливого племени овражных гномов. Отставив пустую тарелку в сторону, она столь же быстро опорожнила вторую, потом стремительно принялась за масло в масленке, потом за кувшин с соусом, потом за сливки и сахар. Бупу уже успела наполовину опустошить кастрюлю с молодым картофелем, прежде чем Тас сообразил, что происходит. Спасти от разорения он успел только солонку.

— Ну что же, — сказал кендер непринужденно и оттолкнул от себя тарелку.

Бупу немедленно завладела ею и принялась вылизывать дочиста. — Теперь я чувствую себя намного лучше. А ты, Карамон? Пошли осмотрим местные достопримечательности!

— Осмотрим? — Карамон взглянул на друга с таким испуганным видом, что кендер сразу стушевался. — Ты спятил? Я не выйду из этой комнаты даже за все сокровища Кринна!

— В самом деле? — спросил заинтригованный кендер. — А почему? Расскажи мне, Карамон, что тебя так пугает?

— Я не знаю… — Гигант поежился. — Тут кругом сплошной ужас.

— Но я не видел стражи…

— Ее действительно нет, и ты мог бы сам догадаться почему, — проворчал Карамон. — Стража здесь не нужна. А ну, посмотри на меня, Тассельхоф! Я видел блеск в твоих глазах, и он мне очень хорошо знаком. Забудь об этом, слышишь?!

Даже если бы ты сумел выбраться наружу, — Карамон затравленно покосился на дверь, — в чем я сомневаюсь, ты тут же угодил бы в пасть какому-нибудь чудовищу или еще куда похуже!

Глаза кендера распахнулись от восхищения, однако ему удалось подавить восторженный возглас. Опустив голову и глядя на носки своих ботинок, он покорно изрек:

— Да, должно быть, ты прав, Карамон. Я совершение позабыл о том, где. мы находимся.

— Я так и подумал, — строго сказал гигант. Потом он обхватил себя за плечи и зевнул. — Я смертельно устал. Мне нужно поспать. Ты и эта, как ее там… тоже спите. Ясно?

— Разумеется, Карамон, — кивнул кендер. Бупу, сыто икая, завернулась в лежащий у камина коврик и подсунула под голову пустую миску.

Карамон с подозрением посмотрел на кендера, и Тас попытался принять самый невинный вид, на какой только может быть способен кендер, но Карамон строго погрозил ему пальцем.

— Обещай мне, что ты не выйдешь из комнаты, Тассельхоф Непоседа, — сказал он. — Обещай мне так, как обещал бы… Танису, будь он теперь с нами.

— Обещаю, — торжественно сказал кендер. — Обещаю, как я обещал бы Танису, будь он теперь с нами.

— Хорошо. — Карамон вздохнул и повалился на кровать, которая жалобно застонала под его тяжестью. Веревочная сетка с матрацем провисла чуть не до земли, но Карамону, видно, было на это наплевать. — Я думаю, кто-нибудь нас разбудит, когда они наконец примут решение, — пробормотал он сонно.

— Ты действительно хотел бы отправиться в прошлое? — поинтересовался Тас, усаживаясь на край своей койки и притворяясь, будто расшнуровывает ботинки.

— Ну да, конечно… — Карамон зевнул. — Ничего в этом такого нет. А теперь спи, Тас… И еще; я хотел сказать тебе спасибо… Ты… ты очень помог мне…

Он не договорил. Голос его смолк, и через минуту Карамон уже храпел.

Тассельхоф еще некоторое время сидел неподвижно, дожидаясь, когда дыхание воина станет глубоким и ровным. Ждать пришлось недолго — гигант был измотан физически, да и душевных сил у него оставалось маловато. Глядя на бледное, озабоченное, со следами недавних слез лицо Карамона, Тас испытал непродолжительные угрызения совести. Впрочем, обладая, как и все кендеры, стойким иммунитетом к этой напасти, Тас без труда справился с собой. Для него угрызения совести были все равно что комариные укусы для людей.

«Он и не узнает, что я выходил, — тихонько прокрадываясь мимо кровати Карамона к двери, сказал Тас самому себе. — И потом, ему-то я не обещал никуда не выходить. Я обещал это Танису, но поскольку Таниса здесь нет, то обещание не считается. К тому же он и сам захотел бы отправиться на разведку, если бы не умаялся так сильно».

К тому времени, когда кендер добрался до Бупу, посапывающей под ковриком у очага, Тас уже полностью убедил себя в том, что Карамон, перед тем как уснуть, сам велел ему отправиться на разведку. Тем не менее, памятуя о его словах, он весьма осторожно взялся за дверную ручку. Но дверь открылась без труда — она даже не была заперта. «Значит, мы не пленники, а гости! — подумал Тассельхоф радостно. — Если, конечно, снаружи меня не подстерегает какая-нибудь зверюга».

Он осторожно выглянул в коридор и посмотрел по сторонам. Ничего. Никакого чудовища.

Разочарованно вздохнув, кендер выскользнул из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь.

Коридор был пустым, голым и холодным. В него выводило еще несколько дверей, но из-под них не пробивалось ни единого лучика света. Но стенах не было никаких украшений — даже простых шпалер, а неровный каменный пол никому не пришло в голову выстлать коврами. Нигде не было видно ни факелов, ни свечей, ни масляных ламп — очевидно, маги, выходя по делам с наступлением темноты, освещали себе путь заклятиями.

Расположенное в дальнем конце коридора окно пропускало внутрь призрачный свет серебристой луны Солинари, и это было все. Кендера окружал почти что кромешный мрак, и он пожурил себя за то, что не догадался захватить из комнаты свечу. Возвращаться же обратно ему не хотелось, Если бы Карамон вдруг проснулся, то он спросонок мог и не вспомнить о том, что послал кендера осмотреть окрестности.

«Я просто загляну в одну из этих комнат и позаимствую свечку, — решил Тас.

— Возможно, я смогу пожелать кому-нибудь спокойной ночи — это ведь так Приятно!»

Он неслышно шел по коридору — тише скользить по полу мог только мерцающий лунный свет. У соседней двери кендер остановился. «Стучаться, пожалуй, не стоит, — подумал он. — Вдруг хозяин уже спит». С этой мыслью он осторожно повернул дверную ручку. Но дверь не поддалась.

— Да здесь заперто! — негромко отметил Тас, отчего-то почувствовав значительное облегчение.

Теперь ему было чем развлечься в ближайшие пару минут. Вытащив инструменты, он поднес их к лунному свету, чтобы выбрать самую подходящую для этого замка проволоку.

— Надеюсь, дверь заперта не магическими штучками, — пробормотал Тас, внутренне холодея от внезапно пришедшей ему в голову мысли.

Он знал, что маги иногда прибегают к волшебству, чтобы оградить себя от нежданных гостей. Кендеру эта практика всегда казалась невежливой. Впрочем, рассудил он, в Башне Высшего Волшебства, где проходу не было от магов, едва ли это был самый надежный способ сохранить свое имущество. «Любой может подойти и пробормотать отворяющее заклятие!» — уговаривал себя кендер.

Никаких сюрпризов он действительно не встретил.

Замок легко поддался умелым рукам кендера, и он, сдерживая радостное волнение, тихонько приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

Комната была освещена только мерцанием углей в камине. Как Тас ни прислушивался, он не сумел уловить ни храпа, ни сонного дыхания, поэтому, смело переступив порог, он уже не беспокоился, что невзначай потревожит чей-то сон.

Его глаза быстро отыскали в темноте постель, но, как он и ожидал, она была пуста. Никого…

— Значит, никто не будет возражать, если я позаимствую здесь одну маленькую свечечку, — прошептал кендер, весьма довольный своей деликатностью.

Он очень не любил беспокоить других. Отыскав какую-то щепку, Тас поджег ее от углей и запалил свечу. В полутьме расцвел маленький, но яркий огонек, и в его уютном свете кендер с головой погрузился в любимое занятие — внимательное изучение диковинного имущества обладателя комнаты, который, в силу случайного стечения обстоятельств, отсутствовал. Про себя Тас отметил, что владелец комнаты отнюдь не был аккуратным человеком.

Примерно два часа спустя, осмотрев уже немало комнат, кендер возвращался обратно усталый, но весьма довольный. Кошельки и сумочки на его поясе изрядно потяжелели и оттопырились. В комнатах Тас обнаружил огромное количество занятных вещей, которые он всерьез намеревался вернуть хозяевам поутру.

Большинство из них он взял со столов, куда вещицы были довольно небрежно брошены, что могло означать только одно — они не очень-то нужны их обладателям.

Немало вещей Тас подобрал и на полу (он был совершенно уверен, что они потеряны хозяевами), а несколько предметов кендер буквально спас из карманов одежды, явно предназначенной в стирку.

Взглянув вдоль коридора, Тас испуганно замер — из-под двери комнаты, которую он покинул, отправляясь на разведку, пробивалась наружу полоска яркого света.

Карамон!

Кендер растерянно вздохнул, однако уже в следующее мгновение в голове его родилась уйма уважительных причин, по которым ему пришлось покинуть комнату. К тому же он надеялся, что Карамон, быть может, еще не успел его хватиться.

Возможно, Карамон разжился где-нибудь «гномьей водкой», и теперь ему не до бедного кендера.

Обдумывая такую вероятность, Тас на цыпочках подкрался к двери и прильнул к ней ухом.

За ней были слышны голоса. Один из них — писклявый и тоненький — кендер опознал сразу: Бупу! Второй… второй голос был ему смутно знаком, но он никак не мог припомнить, когда и при каких обстоятельствах его слышал.

— Хорошо, я отправлю тебя к Верховному Плопу, если ты в самом деле туда хочешь, но сначала скажи мне, где он, твой Верховный Плоп?

В голосе человека кендеру почудилось легкое раздражение и усталая покорность: очевидно, он задавал этот вопрос не в первый раз. Тас заглянул в замочную скважину. Бупу, выдирая из волос остатки еды, чудом уцелевшей в миске, которую она использовала вместо подушки, с сомнением разглядывала высокого мага в красной мантии. Теперь Тас припомнил, где слышал этот голос, — это был один из членов Конклава, который задавал вопросы Пар-Салиану.

— Верховный Блоп! — с негодованием возразила Бупу. — Нет Верховный Плоп!

Верховный Блоп дома. Ты отправить моя домой.

— Конечно, конечно. Но где твой дом?

— Там есть Верховный Блоп.

— А где Верховный Пло… Блоп? — безнадежно спросил красный маг.

— Дома, — ядовито ответила Бупу. — Моя уже говорить твоя раньше. Много раз. У твоя там, под капюшон, есть уши? А-а, твоя глухой!

Бупу, наклонившись к своему дорожному мешку, на мгновение исчезла из поля зрения кендера. Когда она снова выпрямилась, в руке у нее была очередная дохлая ящерица, к хвосту которой был крепко привязан огрызок кожаного шнурка.

— Моя лечить. Твоя воткнуть хвост в ухо и…

— Благодарю, — поспешно сказал маг, — я слышу хорошо, уверяю тебя. Ты только скажи, как называется место, где ты живешь? Как его называют другие?

— Первый — «пы». Потом два «те». Красивый называться, правда? — Бупу гордо вздернула нос. — Это Верховный Блоп придумать. Его очень умный, Верховный Блоп.

Однажды съесть книга. Теперь много знать. Все лежать тут. — Она похлопала себя по животу.

Тас зажал рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Видимо, маг в красном испытывал такие же трудности. Кендер заметил, как его плечи вздрагивают под мантией, а когда он наконец заговорил, то голос его звучал несколько иначе.

— Как… как люди называют то место, где живешь ты и Верховный Блоп? — снова спросил он. — Птс-с? Бупу ухмыльнулась:

— Глупый имя. Словно кто-то плюнуть на сковородку. Скротс.

— Скротс?.. — озадаченно повторил маг. — Скротс. — Внезапно он оживился и даже прищелкнул пальцами. — Вспомнил! Кендер называл это место, когда рассказывал свою историю перед Конклавом. Кзак Царот?

— Моя так и сказать, — кивнула Бупу. — Твоя уверен, что не надо лечить уши ящерица? Твоя совать в ухо хвост…

Испустив вздох облегчения, маг в красной мантии протянул вперед руку и задержал ее у Бупу над головой. С его ладони посыпалось вниз что-то вроде сверкающей пыли (Бупу громко чихнула), и Тас услышал; как маг произносит странные слова.

— Моя сейчас домой? — с надеждой спросила Бупу. Продолжая творить заклинание, маг не ответил.

— Все нехороший, — снова чихнув, заключила Бупу. Мелкая пыль уже покрыла ее волосы и плечи. — Все кругом плохой. Только его быть хороший. — Она вытерла нос рукавом. — Его не смеяться, его называть меня «малышка»…

Покрывшая Бупу пыль засияла вдруг бледно-желтым искристым светом, и Тас тихонько ахнул. Мерцание становилось все ярче, понемногу переходя к зелено-желтому, потом зеленому, от зеленого — к зеленовато-синему, потом голубому, и вдруг…

— Бупу! — прошептал кендер.

Овражный гном исчез.

«Я следующий!» — в ужасе понял Тас. И верно… Маг в красном, прихрамывая, направился к кровати, на которой Тас соорудил из одеял и матраса убедительное чучело, напоминающее спящего кендера. Он сделал это исключительно ради Карамона — на случай, если тот неожиданно проснется.

— Тассельхоф Непоседа! — негромко позвал маг. Кендер не видел в замочную скважину и полагался сейчас только на свой острый слух и богатое воображение.

Маг вот-вот должен был обнаружить его отсутствие. Тас нисколько не боялся, что его схватят за руку, — его уже столько раз ловили за руку, с поличным и просто так, что он начал к этому привыкать. Он не сомневался, что. сумеет выкрутиться и из теперешнего положения. Но Тас боялся, что его возьмут и отправят домой.

Кендер не хотел покидать Карамона, куда бы того ни собирались послать.

— Я нужен Карамону! — в отчаянии прошептал Тас. — Карамон без меня пропадет. Они не представляют себе, в какой он отвратительной форме! Вдруг он попадет в тюрьму, а меня не окажется рядом, чтобы вытащить его?

— Тассельхоф! — снова донесся из-за двери голос мага. Должно быть, он уже вплотную приблизился к кровати.

Кендер поспешно сунул руку в один из кошельков. Вытащив оттуда пригоршню первых попавшихся безделушек, он принялся рассматривать их в надежде найти что-нибудь стоящее. В свете свечи Тас увидел у себя на ладони кольцо, свинцовый шарик размером с виноградинку и кусочек воска. Воск и шарик отпали сразу, и он бросил их на пол.

— Карамон! — услышал кендер голос мага. Карамон всхрапнул и забормотал что-то невразумительное. Тас живо представил себе, как маг трясет гиганта за плечо. — Карамон, проснись! Где кендер?

Тас попытался отключиться от происходящего в комнате и сосредоточился на кольце. Он надеялся, что это кольцо — магическое. Кендер подобрал его в третьей комнате слева по коридору. Или в четвертой? Впрочем, это было несущественно. Тас знал, что магические кольца срабатывают, как правило, в том случае, если их наденешь на палец, причем знал это получше многих. Однажды он чисто случайно надел на палец магическое кольцо, которое мгновенно перенесло его во дворец злого волшебника. Это кольцо могло обладать подобными свойствами.

Иными словами, кендер не знал, чего от него ожидать.

Может быть, на кольце что-нибудь написано?

Он повертел кольцо в руке, в спешке едва не уронив его. Как хорошо, что Карамона иногда так трудно разбудить!

Это было самое обычное кольцо, вырезанное из кости и украшенное двумя маленькими розовыми камешками. По внутренней его поверхности змеились какие-то письмена, но они были незнакомы Тассельхофу. С сожалением он припомнил свои магические Очки Истинного Зрения, оставшиеся где-то в Нераке. Возможно, их до сих пор носит какой-нибудь драконид.

— Что?.. — пробормотал за дверью Карамон. — Кендер? Я сказал ему… не выходить… чудовища…

Проклятье! Маг в красной мантии направился к двери.

— Молю тебя, Фисбен! — прошептал кендер в отчаянии. — Если ты помнишь меня, — в чем я глубоко сомневаюсь, хотя именно я всегда находил первым твою шляпу, — сделай так, чтобы Карамона не отправили без меня. Прошу тебя, Фисбен!

Сотвори чудо, пусть это кольцо окажется кольцом невидимости. Или кольцом еще чего-нибудь, столь же полезного, лишь бы меня сейчас не изловили.

Крепко зажмурившись, дабы не увидеть какой-нибудь жути, которую он мог невзначай вызвать к жизни неумелым обращением с волшебной вещью, Тас быстро надел кольцо на большой палец. (В последний момент, он, правда, открыл один глаз, чтобы не пропустить то, что могло внезапно перед ним появиться.) В первое мгновение как будто ничего не произошло. Тем временем шаги мага неумолимо приближались к двери.

Затем что-то все-таки случилось, хотя, откровенно говоря, не совсем то, чего ожидал Тас. Стены коридора начали стремительно расти! Они становились все выше и выше, а потолок и вовсе исчез из виду. Кендер услышал даже странный свистящий звук, словно он сам стремительно проваливался куда-то вниз. Разинув рот, он смотрел, как дверь в комнату увеличивалась на его глазах, пока не достигла наконец поистине титанических размеров.

«Что я наделал? — встревожился Тас. — Должно быть, я заставил Башню вырасти? Интересно, заметят ли это хозяева, и если заметят, то сильно ли расстроятся?»

Огромная дверь распахнулась, подняв небольшую пыльную бурю, и кендер из предосторожности пригнулся. На пороге возникла чудовищных размеров человеческая фигура в красном.

«Великан! — содрогнулся Тас. — Выходит, я заставил подрасти не только Башню, но и ее обитателей! Боги мои, да маги же заметят это, как только попытаются надеть башмаки! Теперь они точно расстроятся! Я бы и сам расстроился, стань я двадцати футов роста — ведь вся одежда стала бы мне мала».

Красный маг, однако, нисколько не был озабочен тем, что по какой-то непонятной причине он вдруг подрос. Судя по всему, его гораздо больше занимала другая проблема. Оглядевшись по сторонам, маг оглушительно закричал:

— Тассельхоф! Непоседа!!!

Он посмотрел прямо на то место, где только что стоял кендер, и не увидел его!

— О, благодарю тебя, Фисбен! — пискнул Тас и смущенно кашлянул.

Его голос звучал как-то странно. Для проверки он снова повторил имя Фисбена и опять услышал непривычный тоненький писк.

В этот момент красный маг вновь поглядел себе под ноги.

— Ага! — сказал он. — А ты откуда взялся, мой маленький друг?

Великан наклонился и протянул к Тассельхофу руку. Огромные пальцы стремительно приближались. Кендер был настолько удивлен всеобщей переменой, что даже не попытался убежать или хотя бы увернуться от чудовищной руки мага. Все кончено! Теперь его сию же минуту отправят домой! Или же маги придумают для него еще какое-нибудь наказание за то, что он так увеличил их Башню и их самих, — у Таса не было никакой уверенности, что им это понравится.

Рука мага На мгновение задержалась над кендером, а потом небрежно подняла его над полом за хвост.

«Мой хвост! — раскачиваясь в воздухе, в отчаянии подумал Тас. — Но у меня же нет хвоста! И никогда не было! Но ведь держит же он меня за что-то!..»

Обернувшись, кендер увидел, что хвост у него все-таки есть. И не только хвост, но и четыре голые розовые лапки!

А вместо своих ярко-голубых штанов он увидел белый мех.

— Ну, давай, — прогудел ему прямо в ухо гулкий голос мага, — отвечай мне, откуда ты взялся? Чей ты, приживала?

Глава 16

Приживала!

Тассельхоф отчаянно пытался вспомнить, что значит это слово. Приживала…

В его мозгу сами собой всплыли давние разговоры с Рейстлином.

— Некоторые маги заводят небольших зверьков, которых заставляют исполнять свои приказания, — сказал ему когда-то Рейстлин. — Эти животные, или приживалы, служат как бы продолжением собственных чувств мага. Они могут проникнуть в такие места, куда самому волшебнику вход заказан, увидеть то, что он не может увидеть, услышать то, что не предназначено для его ушей.

Тогда Тассельхофу это показалось весьма остроумным, хотя он помнил, что сам Рейстлин не был в особом восторге. Подобная зависимость от других живых существ казалась ему недостойной слабостью.

— Отвечай же! — требовательно сказал красный маг и слегка встряхнул кендера за хвост.

Кровь прилила к голове Тассельхофа, и перед глазами у него все поплыло.

Кроме того, что в новом его обличий висеть в таком положении оказалось для него довольно болезненно, достоинство кендера также было уязвлено. Но он не в силах был что-либо предпринять! Мысленно Тас поблагодарил судьбу за то, что Флинт не может его сейчас видеть.

«Вероятно, приживалы умеют разговаривать, — подумал Тас. — Остается надеяться, что они говорят на Общем Языке, а не на каком-нибудь мышином наречии…»

— Я… я принадлежу… — пропищал Тассельхоф, Фа… Файкусу..

Ему с большим трудом удалось припомнить имя одного из товарищей Рейстлина по школе магического искусства, о котором тот как-то упоминал.

— Ах вот оно что! — нахмурился красный маг. — Я мог бы и сам догадаться.

Так ты здесь с поручением или просто так болтаешься?

К счастью для Таса, маг, посадив зверька к себе на ладонь, выпустил его хвост. Передними лапками кендер обхватил большой палец мага, и его красные глазки-бусинки оказались на одном уровне с холодными, непроницаемыми глазами волшебника.

«Что мне ответить?» — лихорадочно соображал Тас. Ни один из двух возможных ответов не казался ему подходящим.

— У меня… выходной день, вернее, ночь! — пропищал он, пытаясь придать своему голосу негодующую интонацию.

Маг фыркнул:

— Сдается мне, ты слишком долго пробыл у Файкуса, Утром я побеседую с этим молодым лентяем. Что; касается тебя, то перестань возмущаться! Или ты забыл, что ночью по коридорам крадутся приживалы Судоры? Ты мог бы запросто попасть Мэриголд на десерт. Пойдем-ка со мной. Когда я закончу со всеми делами, я верну тебя твоему хозяину.

Тас, уже приготовившийся вонзить свои острые зубы в большой палец мага, внезапно передумал. Когда он закончит со всеми делами? Наверняка маг имеет в виду отправку Карамона. Пожалуй, быть мышью удобнее, чем стать невидимым.

Сейчас он немного прокатится, а потом, возможно, все образуется.

Кендер опустил голову, что в его представлении соответствовало выражению смирения и покорности у мышей. Похоже, маг остался этим весьма доволен, так как улыбнулся и принялся рыться в карманах своего плаща, должно быть, в поисках угощения.

— Что случилось, Юстариус?

Это был Карамон, взъерошенный и все еще сонный. Протирая глаза кулаками, он растерянно оглядывался по сторонам.

— Ты нашел Таса?

— Кендера? Нет. — Маг улыбнулся, на этот раз, впрочем, несколько кривовато. — Боюсь, на то, чтобы его найти, потребуется немало времени. Кендеры очень ловко прячутся.

— Ты не причинишь ему вреда? — с тревогой спросил Карамон.

В его голосе прозвучала такая искренняя забота, что Тасу захотелось немедленно утешить своего друга.

— Нет, конечно, нет, — продолжая рыться в карманах, успокоил его Юстариус.

— Хотя, — добавил он, немного поразмыслив, — кендер может ненароком сам себе навредить. В Башне иногда можно найти такие вещи, с которыми играть не рекомендуется. Ты готов?

— Я не хочу никуда отправляться до тех пор, пока не увижу Таса и не уверюсь, что с ним все в порядке, — твердо возразил Карамон.

— Боюсь, что у тебя нет выбора, — сказал Юстариус, и Тас понял, что он считает спор неуместным. — Твой брат отправляется на рассвете. Ты должен не мешкая последовать за ним. Чтобы исполнить это сложное заклинание, Пар-Салиану потребуется несколько часов, и он уже начал работать. Я и так слишком задержался, разыскивая кендера, так что нам придется поспешить. Следуй за мной.

— Погоди… Мои вещи… — заторопился Карамон. — Мой меч, в конце концов!..

— Вещи тебе не понадобятся, — покачал головой Юстариус, доставая наконец из кармана то, что искал, — небольшой шелковый мешочек. — Нельзя перенестись в прошлое с оружием или какими-то иными предметами, принадлежащими настоящему.

Заклинание обеспечит тебя подходящей для того времени одеждой — и только.

Карамон оглядел себя:

— Ты хочешь сказать, что мне придется переодеться? И у меня не будет меча?

Что за…

«К тому же вы посылаете его в прошлое одного! — с негодованием подумал Тас. — Да он там и пяти минут не продержится! Нет уж, клянусь всеми богами, я…»

Развить свою мысль кендер не успел. Как раз в этот момент его вниз головой опустили в шелковый мешок.

Вокруг стало темным-темно. Тас упал на дно мешка Кверху лапами, и вдруг откуда-то из глубин мозга в нем поднялся инстинктивный мышиный страх, не позволявший ему лежать на спине в легко уязвимой позе. Кендер отчаянно забарахтался, цепляясь крошечными коготками за плотные и скользкие стенки мешка. Ценой невероятных усилий ему удалось принять более или менее нормальное положение, и страх сразу отступил.

«Так вот что это такое — впасть в панику! — понял Тас. — Не слишком приятное ощущение. Я очень рад, что кендеры, как правило, не подвержены этой слабости. Ну а что теперь?»

Немного успокоившись и почувствовав, что его крошечное сердце бьется куда размереннее, чем минуту назад, Тас попытался придумать какой-нибудь план и понял, что, барахтаясь в мешке, позабыл об окружающем и уже понятия не имеет, что происходит. Слух подсказал ему, что двое — Юстариус и, судя по тяжелым шагам обутых в башмаки ног, Карамон — идут куда-то по каменным плитам коридора.

Вместе с тем кендер ощущал, что мешочек слегка раскачивается и его ткань шуршит по ткани плаща. Несомненно, красный маг подвесил мешочек с кендером к своему поясу, точно какой-нибудь кошелек!

— Что мне следует сделать там в первую очередь и как мне вернуться назад?

Определенно, это был голос Карамона, хотя его и заглушала плотная ткань мешка. Кендер приободрился.

— Тебе все объяснят. — Голос мага был нарочито терпелив. — Интересно…

Может быть, ты передумал? Если да, то скажи об этом сейчас.

— Нет, — твердо ответил Карамон. Тас давненько не наблюдал в нем подобной решимости. — Я отправлюсь в прошлое вместе с Крисанией и вернусь назад. Что бы там и говорил ваш старик, она пострадала из-за меня. Я процежу за тем, чтобы она получила ту помощь, в которой нуждается, и разберусь с вашим Фистандантилусом.

— Гм-м-м…

Тас расслышал это «Гм-м-м…», хотя не был уверен, что его услышал Карамон. Гигант продолжал вслух размышлять о том, что он сделает с Фистандантилусом, попадись тот ему в руки. Кендер хорошо помнил печальный взгляд, которым наградил Карамона Пар-Салиан во время разговора в Зале Магов, и теперь снова похолодел до кончика хвоста. Позабыв о том, где он находится и какое имеет обличие, Тас отчаянно пискнул.

— Чш-щ-ш! — рассеянно пробормотал Юстариус, похлопав ладонью по шелковому мешочку. — Ты здесь ненадолго. Скоро ты снова вернешься в свою клетку, к блюдечку с кукурузными зернами.

— Что? — переспросил Карамон, и Тас живо представил себе его недоуменный взгляд.

При слове «клетка» кендер оскалил свои маленькие зубы. Ему в голову пришла тревожная мысль: а что, если ему не удастся снова стать самим собой?

— Нет-нет, это я не тебе, — поспешно заверил маг. — Я говорил со своим маленьким мохнатым приятелем. Он начинает беспокоиться, и, если бы мы не торопились, я предпочел бы вернуть его в клетку прямо сейчас. — Тас замер. — Так о чем ты говорил?

Но кендер больше не слушал. Вцепившись в шелк маленькими лапками и мягко ударяясь при каждом шаге о бедро хромого мага, он раздумывал о том, удастся ли ему освободиться от заклятия, сняв с пальца кольцо, или нет. В прошлый раз, имея дело с волшебным украшением, он просто не смог его снять. Что, если и это кольцо такое же? У него лапки чесались немедленно попробовать. Неужели из-за этого кольца он навсегда останется белой мышью?

При мысли о такой незавидной участи кендер ухватил зубами кольцо, все еще удерживающееся на его передней лапке, и едва не сорвал его, чувствуя настоятельную потребность немедленно развеять свои опасения.

Однако другая мысль вынудила его умерить пыл. Как он будет выглядеть, если неожиданно вывалится из шелкового мешка прямо под ноги магу? Нет, как ни хочется ему снова обрести первоначальный облик, с этим придется обождать.

Оставаясь мышью, он так или иначе попадет туда, куда ведут Карамона. Если ничего другого придумать не удастся, то он отправится с Карамоном в прошлое в качестве ручного грызуна. В конце концов, все могло быть гораздо хуже…

Но как ему выбраться из мешка?

Сердце кендера ушло в пятки. Конечно, если он превратится в себя прежнего, то проблема решится сама собой. Но тогда его немедленно обнаружат и отправят домой. С другой стороны, если он останется мышью, то дело действительно кончится тем, что некий Файкус будет кормить его в клетке кукурузными зернами!

Кендер со стоном спрятал нос между лапами. Это была самая худшая из переделок, в какую он когда-либо попадал, включая тот случай с двумя магами, застигшими его за похищением их мамонта. В довершение всех бед его начало подташнивать от постоянного болтания, да и запах в мешке стоял такой, что впору было помереть от удушья.

«Самая главная моя ошибка заключалась в том, — мрачно подумал кендер, — что я обратился с молитвой к Фисбену. Может быть, он на самом деле и есть Паладайн, но я больше чем уверен, что этот чокнутый маг устроил все ради смеха».

Размышляя о Фисбене, Тас понял, как ему порой не хватает сумасшедшего старика, однако мысли эти не принесли ему облегчения. Кендер отогнал воспоминания и попробовал еще раз сосредоточиться на действительности.

Некоторое время Тас болтался в шелковой утробе мешка, как вдруг его неожиданно осенила замечательная идея.

— Ну и дурак же я! — сознался он вполголоса. — Не кендер, а безмозглая дверная ручка, как выразился бы старина Флинт! Сейчас я мышь, а мыши действуют зубами!

И Тас поспешно куснул шелковую ткань. Однако у него ничего не получилось — острые резцы скользили по гладкой плотной материи, — и кендер снова отчаялся.

— Попробуй перегрызть шов, дубина! — опять обругал себя Тас и вонзил зубы в строчку, скреплявшую ткань.

Нить тут же поддалась его острым зубам, и кендер торопливо перекусил ее в нескольких местах. Сквозь прореху в мешке он разглядел что-то красное, несомненно — мантию Юстариуса.

Глотнув свежего воздуха (и что только держал в мешке этот маг!), Тассельхоф так взбодрился, что принялся тут кисе расширять отверстие и едва не переборщил. Если бы он сделал дырку чуть больше, то вывалился бы наружу, а к этому кендер еще не был готов. Он не собирался покидать своей шелковой темницы до тех пор, пока они не придут туда, куда надо. Между тем Тас чувствовал, что ждать осталось недолго. Судя по всему, маг и Карамон поднимались по каким-то лестницам, причем гигант с непривычки одышливо пыхтел. Даже у мага слегка отяжелело дыхание.

— Почему бы тебе не доставить нас в лабораторию магическим способом? — спросил Карамон, отдуваясь.

— Нельзя, — с благоговением в голосе ответил Юстариус. — Я чувствую, как самый воздух потрескивает и дрожит — столь могущественны силы, которые призвал Пар-Салиан. Даже ничтожнейшим заклинанием я не осмелюсь помешать их работе!

Услышав это, Тас зябко поежился в своей белой меховой шубке. Он был уверен, что Карамон чувствует примерно то же. Гигант беспокойно кашлянул, но по-прежнему продолжал карабкаться по ступеням вслед за своим провожатым, Неожиданно Юстариус остановился.

— Мы уже пришли? — с наигранной невозмутимостью спросил Карамон.

— Да, — прошептал красный маг, и кендер навострил уши, чтобы не пропустить ни слова. — Мы поднимемся по этой лестнице, а когда достигнем двери на верхней площадке, я открою ее и ты войдешь. Не говори ничего! Ты можешь помешать Пар-Салиану, можешь отвлечь его внимание, и тогда… Я не знаю, что будет тогда. Для того чтобы подготовить это заклятие, требуется несколько дней.

— Ты хочешь сказать, что он уже несколько дней назад знал, что это заклятие может ему понадобиться? — удивленно переспросил Карамон.

— Тихо! — властно шепнул Юстариус. — Конечно, он знал, что оно может понадобиться. Он обязан был учесть все. Хорошо, что он предусмотрел и это, — ведь никто из нас не подозревал, насколько далеко может зайти твой брат!

Тас услышал чей-то глубокий вздох. Когда Юстариус снова заговорил, его голос казался намного спокойнее.

— Я повторяю: когда мы поднимемся к двери, не говори ни слова! Понятно?

— Да, — подавленно сказал Карамон.

— Точно и быстро исполняй все, что прикажет тебе Пар-Салиан. Не задавай вопросов —. просто подчиняйся. Ты сделаешь это?

— Да.

На этот раз ответ Карамона прозвучал еще более смиренно, и кендер уловил в его голосе дрожь.

«Он боится, — понял Тас. — Бедный Карамон! Почему они с ним так поступают?

Не понимаю… Здесь явно затевается что-то такое, чего простым глазом не разглядеть. Ладно, пора решаться. Ничего страшного, если я слегка отвлеку внимание Пар-Салиана. Приходится идти на риск. Во что бы то ни стало я должен отправиться в прошлое вместе с Карамоном! Без меня ему не справиться. К тому же… — Кендер вздохнул. — Путешествие в прошлое! Это, должно быть, так интересно!..»

— Очень хорошо… — Юстариус колебался. И Тас почувствовал, что тело мага напряглось. — Тогда простимся здесь, Карамон. Да пребудет с тобою милость богов! То, на что ты решился, небезопасно для всех нас. Ты даже представить себе не можешь, насколько велика опасность…

Последние слова маг произнес так тихо, что Тас едва их расслышал, а расслышав — навострил уши пуще прежнего. Но красный маг только вздохнул.

— Хочется верить, что твой брат достоин этого риска.

— Он достоин, — твердо ответил Карамон. — Вот увидите.

— Я буду молиться Гилеану, чтобы это оказалось так… Ты готов?

— Да.

Тас услышал негромкий шорох ткани, словно маг кивнул под капюшоном головой. Затем Юстариус пошел вверх по ступенькам, и кендер просунул голову в дыру, чтобы рассмотреть в полумраке лестницу. Он знал, что его распоряжении будут считанные секунды.

Между тем лестница закончилась и перешла в просторную каменную площадку.

«Пора!» — подумал кендер.

Снова послышался шелест ткани — это маг поднял руку. Скрипнула дверная петля.

Тас быстро перекусил оставшиеся стежки. Он слышал шаги Карамона, слышал, как запела петля закрывающейся двери. Наконец ткань поддалась, и кендер вывалился из мешка. В полете Он успел подумать о том, правда или нет, что мыши падают на лапы, как и кошки. (Однажды Тас сбросил кота с крыши своего дома — просто для того, чтобы убедиться, не врет ли одна старая пословица. Она не врала.) В следующее мгновение он ударился о каменный пол и опрометью бросился вперед. Дверь уже закрылась, и Юстариус, отвернувшись, смотрел в другую сторону. Не медля ни секунды, кендер, сплющив свое маленькое тельце, протиснулся в щель под дверью. Оказавшись в комнате, он метнулся под первый попавшийся книжный шкаф.

Там он замер и, переводя дыхание, прислушался. Что, если Юстариус заметил его отсутствие? Станет ли маг возвращаться и разыскивать его?

«Ну-ка прекрати, — остановил Тас сам себя. — Юстариус понятия не имеет, в каком месте я выбрался из мешка. Соваться сюда он не посмеет — испугается помешать заклинанию».

Вскоре крошечное сердечко кендера успокоилось настолько, что он стал различать за шумом крови в ушах и кое-какие другие звуки. Увы, то, что он услышал, ничем не могло ему помочь. До Таса доносилось только негромкое бормотание, словно кто-то зубрил роль для уличной пьески, да шумное дыхание Карамона, который никак не мог отдышаться после подъема по крутым лестницам.

Огромные кожаные башмаки гиганта чуть слышно поскрипывали, когда он переступал с ноги на ногу.

И это все.

«Мне нужно взглянуть, — подумал Тас. — Иначе я так и не узнаю, что здесь происходит».

Выбравшись из-под шкафа, кендер принялся исследовать необычное пространство, в котором он очутился. Это было царство крошек, царство свалявшейся в клубки и валики пыли, царство сухой хвои и пепла, высушенных розовых лепестков и увядших листьев чая. Весь этот мусор вдруг оказался миром, над которым, словно горы или деревья в лесу, нависала огромных размеров мебель.

Как горы или деревья, она исполняла то же предназначение — обеспечивала убежище. Пламя свечи казалось солнцем, а Карамон — чудовищным великаном.

Тас с опаской обогнул его исполинские башмаки. Заметив уголком глаза какое-то движение, он посмотрел туда и увидел подол белой мантии и обутую в сандалию ногу Пар-Салиана. Не тратя времени даром, Тас стремительно и бесшумно метнулся в другой конец комнаты, который, к счастью, был погружен в тень.

Внезапно Тас остановился. Однажды он уже был в лаборатории мага — именно тогда он неосторожно надел на палец проклятое магическое кольцо, обладавшее способностью телепортации. Кендер хорошо помнил те чудеса и странные видения, которые явились ему в той лаборатории, и поэтому не рискнул пересечь круг, начерченный на полу серебристым порошком. В центре круга лежало тело Крисании, незрячие глаза которой продолжали созерцать пустоту.

Кендер сразу сообразил, что именно в этом круге и совершится волшебство.

Мех на его спине и загривке встал дыбом, и Тас, сиганув в сторону, укрылся за перевернутым ночным горшком. Пар-Салиан остановился у края магического круга. Его, белая мантия испускала странное голубоватое свечение. В руке верховный маг держал некий украшенный драгоценными камнями предмет, который рассылал во все стороны яркие радужные блики. Предмет этот напоминал скипетр, который Тас однажды видел в руках короля Нордмаара, но был гораздо красивее.

Кендер разглядел, что он был не целым, а состоял из отдельных наборных частей, соединенных друг с другом каким-то особенным способом. Тас видел, как некоторые части двигались сами по себе! Вскоре Пар-Салиан, на ощупь складывавший и изгибавший свои скипетр, превратил его в округлый предмет размером не больше яйца. Пробормотав над ним какую-то абракадабру, верховный маг небрежно опустил преобразовавшийся скипетр в карман мантии.

Затем он вдруг оказался внутри серебряного круга, хотя Тас мог поклясться, что маг не сделал ни одного шага. Склонившись над Крисанией, Пар-Салиан протянул руку, и кендеру показалось, что он что-то прячет в складках, ее одежды. Потом маг выпрямился и принялся декламировать заклинания и магические формулы, одновременно взмахивая руками над бесчувственным телом жрицы.

Бросив взгляд в сторону Карамона, кендер увидел его стоящим у границы круга. Выражение его лица показалось Тасу необычным. Карамон странным образом выглядел как человек, очутившийся в незнакомой обстановке, но который при этом чувствует себя на своем месте.

«Еще бы, — подумал Тас, — ведь с самого детства магия соседствовала с ним бок о бок. Возможно, все, что происходит сейчас, напоминает ему о брате».

Пар-Салиан тем временем повернулся к Тасу, и кендер поразился происшедшей с ним перемене. Верховный маг выглядел так, словно несколько прошедших часов состарили его по меньшей мере лет на двадцать. Лицо. Пар-Салиана стало землисто-серым, и он едва не шатался от слабости. Однако, несмотря на это, во всех его движениях читалась неумолимая решимость довести дело до конца. Вот он властно поманил к себе Карамона, и тот, повинуясь, осторожно перешагнул серебряную границу и вступил в круг. Лицо воина было отрешенным, словно он впал в транс.

Карамон встал рядом с телом Крисании, и маг, сунув руку в карман, протянул ему похожий на яйцо предмет. Гигант накрыл его своей ладонью, и несколько мгновений оба стояли неподвижно. Тас видел, как шевелятся губы Карамона, но не мог расслышать ни звука. Впечатление было такое, словно он, стараясь получше запомнить, повторяет про себя некую важную информацию, которую Пар-Салиан передал ему магическим способом.

Наконец губы Карамона замерли, и он взял яйцеобразный предмет в свою руку.

Вслед за этим Пар-Салиан взмахнул рукавами своей мантии, отчего взмыл над полом, точно бабочка. Тас увидел, как белый маг медленно выплыл из волшебного круга и скрылся в темном углу комнаты.

Теперь кендер не мог его видеть, но зато отчетливо слышал его голос.

Пар-Салиан твердил заклинание, и голос его звучал все громче и громче, пока магический круг вдруг не вспыхнул и стена серебристого света не отгородила тело Крисании и неподвижно стоящего Карамона от остального пространства лаборатории. Этот свет был столь ярким, что Тас почувствовал в глазах резь, однако отвернуться он не смел. Пар-Салиан уже почти выкрикивал свои заклинания, так чтоказалось, будто сами стены лаборатории вторят ему на разные голоса.

Кендер все еще различал за серебристым сиянием световой занавеси Карамона и Крисанию, — округлый предмет воин по-прежнему держал в руке. И-тут произошло нечто такое, отчего Тас ахнул — впрочем, не громче, чем способна ахнуть маленькая мышь. Сквозь серебристую пелену еще можно было разглядеть лабораторию — ту ее часть, что находилась за столбом света, но очертания ее начали странным образом пульсировать и меркнуть, то исчезая, то появляясь вновь. Когда лаборатория пропадала, кендер различал слабые контуры каких-то иных мест! Он видел города, реки и моря, леса, видел размытые лица людей, то проступающие, то вновь заслоненные книжными полками и рабочими столами.

Фигура Карамона, стоявшего внутри этого сияющего светового столба, и тело Крисании у его ног также начали странно мерцать.

Из ослепленных глаз Таса потекли крупные слезы. Они скатывались по его сморщенному мышиному носу и повисали на щетинящихся усах. «Карамона ждет восхитительное приключение! — завистливо подумал он. — Так неужели же он отправится в него без меня!»

Несколько мучительных мгновений Тас боролся с собой. Сознание рассудительным голосом Таниса твердило ему: «Не будь дураком, Тассельхоф! Это Магия с большой буквы! Ты только все перепутаешь и испортишь!» Кендер слышал этот голос, но он звучал все слабее, заглушенный громогласными заклинаниями мага и стоном камней, из которых были сложены стены. Вскоре он и вовсе умолк…

* * *

Пар-Салиан так и не услышал постороннего шороха и писка. Сосредоточенный на заклинании, он лишь краем глаза уловил какое-то стремительное движение. Но слишком поздно! Белая мышь выскочила из своего укрытия и мигом порскнула к серебряной занавеси. Сотворив заклятие, Пар-Салиан умолк. Отзвенели и стихли голоса камней. В наступившей тишине верховный маг расслышал тоненький голосок:

— Не бросай меня, Карамон! Ты же пропадешь без меня! Не бросай меня, слышишь!

Мышь ворвалась в пределы магического круга и, оставляя за собой искрящийся серебристый шлейф, устремилась к ногам воина. Потом раздался какой-то тупой стук, и маг увидел, как из круга выкатилось костяное колечко. Внутри светового столба появилась третья фигура. Пар-Салиан вгляделся и в ужасе застонал. В следующее мгновение все трое исчезли в гигантской сияющей воронке, и лаборатория снова погрузилась в темноту.

Пар-Салиан, ноги которого подгибались от усталости и страха, рухнул на каменный пол. Последней мыслью, вспыхнувшей в его мозгу перед тем, как маг потерял сознание, была ужасная мысль о собственной непоправимой ошибке.

Он послал в прошлое кендера!

Книга вторая

Глава 1

Денубис неспешно шел через просторные и светлые залы Храма Всех Богов в Истаре. Мысли его были беспорядочны и рассеянны, а взгляд никак не мог оторваться от затейливой мозаики узорчатого каменного пола. Посторонний наблюдатель, смотрящий на то, как бесцельно шагает он, отдавшись заоблачным грезам, мог бы подумать, что жрец не осознает того, что находится в самом центре мироздания. На самом деле Денубис постоянно помнил об этом; он принадлежал к числу тех людей, кто вряд ли был в состоянии хоть на мгновение отвлечься от столь значительного факта. Даже если бы это случилось, то Король-Жрец не преминул бы напомнить ему об этом своим ежеутренним призывом на молитву.

— Мы центр мироздания, говорил он голосом столь прекрасным, что, вслушиваясь в его музыку, можно было не думать о смысле слов. Истар, возлюбленный град богов, находится в центре мироздания, а наш храм, выстроенный в сердце города, является поэтому средоточием всего сущего. Как кровь, которая расходится из сердца в самые дальние уголки тела, так свет нашего учения и веры, распространяясь из храма, непременно доходит до самого последнего человека на Кринне. Помните об этом, отправляя наши ежедневные службы, ибо вы, кто трудится здесь, любимы богами. Точно так же, как прикосновение к единственной тоненькой нитке сотрясает всю паутину, так и каждое ваше действие, каждый, пусть самый незначительный, поступок будут ведомы всему Кринну.

Подумав об этом, Денубис брезгливо содрогнулся. Он очень не любил, когда Король-Жрец использовал свою излюбленную метафору. Денубис терпеть не мог пауков.

На самом деле он ненавидел не только пауков, но и всех насекомых, в чем, однако, никогда не признавался, — эта тщательно скрываемая слабость изрядно его мучила. Разве не предписывалось ему любить все живые существа, за исключением, естественно, тех, коих во множестве плодила Владычица Тьмы Такхизис? Он мог не любить людоедов, гоблинов, троллей и представителей других изначально враждебных рас, но на пауков это, увы, скорее всего, не распространялось. Одно время он хотел даже спросить об этом умудренных толкователей веры, однако подобный вопрос, несомненно, стал бы темой многочасового философско-этического диспута между праведными сынами, а Денубису почему-то казалось, что вопрос того не стоит. Независимо от результата воображаемого диспута, он был уверен, что вряд ли когда-нибудь сможет возлюбить паучье племя всем сердцем.

Денубис слегка похлопал себя по лысеющей голове. С чего это он вообще задумался о пауках? «Должно быть, это годы, — со вздохом решил он. — Скоро я буду как бедный старый Арабакус, который целыми днями прозябает в безделье — сидит в саду или спит под яблоней, пока не позовут ужинать…» Денубис снова вздохнул, но теперь это был скорее вздох зависти, а не сожаления. Бедняга Арабакус, по крайней мере, был избавлен от…

— Денубис!..

Жрец остановился. Оглядевшись по сторонам, он не заметил в коридоре никого, кто мог бы позвать его по имени. Пожав плечами, Денубис попробовал разобраться, действительно ли он слышал этот зов, или тот ему просто помстился.

— Денубис! — снова донесся тот же голос. На сей раз жрец более пристально вгляделся в тень, залегшую между двумя могучими колоннами, поддерживающими позолоченный свод. Теперь он рассмотрел в этой тени более темное пятно — плотный сгусток мрака. Сдержав раздражение, Денубис снова пожал плечами и направился к неподвижной темной фигуре, так как прекрасно знал, что стоящий в тени человек сам не выйдет к нему навстречу. Дело было вовсе не в том, что свет мог причинить тому вред, как вреден он всем порождениям тьмы, — Денубис не раз задумывался, существует ли вообще в этом мире что-то такое, что могло бы повредить этому человеку, — просто он предпочитал держаться в тени, «Дешевый балаган!» — язвительно подумал жрец.

— Ты звал меня, Выбравший Тьму? — спросил Денубис, изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал приветливо.

По мрачной улыбке на лице мага жрецу сразу стало ясно, что все его мысли известны этому человеку.

«Проклятье! — выругался про себя Денубис. (В окружении Короля-Жреца на подобные привычки смотрели с неодобрением, но Денубис был простым человеком, не принадлежащим к родовой знати, и никак не мог приучиться к сдержанности.)

— Зачем только Король-Жрец оставил его при себе? Почему бы не отослать этого мага прочь, как были изгнаны все остальные?»

Вслух он, однако, ничего такого не сказал, так как в душе давно знал ответ. Этот маг был другим: слишком опасным, слишком могущественным.

Король-Жрец оставил его при дворе с той же целью, с какой люди держат злобных сторожевых псов. С одной стороны, лютый зверь без страха бросится на любого врага по команде хозяина, но и сам хозяин должен постоянно следить за тем, чтобы пес ненароком не сорвался с цепи. Иначе зверь первым делом бросится на своего владельца.

— Мне очень жаль, что приходится тебя беспокоить, Денубис, — вкрадчиво сказал человек, — тем более, ты погружен в серьезные размышления. Однако меня вынудило обратиться к тебе одно чрезвычайное событие. Возьми отряд храмовой стражи и ступай на рынок. Там, у перекрестка улиц, ты найдешь Посвященную Паладайна. Она при смерти. Рядом с ней ты, возможно, увидишь человека, который напал на нее.

Глаза Денубиса широко открылись, но он тут же с подозрением прищурился.

— Откуда ты это знаешь? — требовательно спросил он. Человек в тени сделал нетерпеливое движение, и Денубис заметил, как растянулась на его лице мрачная линия губ. Насколько ему было известно, так Выбравший Тьму смеялся.

— Денубис, — сказал маг насмешливо, — ты знаешь меня уже много лет. Разве ты спрашиваешь у ветра, как он дует? Разве ты спрашиваешь у звезд, как и почему они светят? Так и со мной — я просто знаю. Тебе должно быть этого вполне достаточно.

— Но… — Денубис в растерянности почесал лоб. Ввязавшись в эту историю, он не оберется хлопот и объяснений, в особенности с людьми, облеченными властью. Никто не даст ему отряд храмовой стражи по первому требованию.

— Поторапливайся, Денубис, — посоветовал маг. — Долго она не протянет…

Жрец наконец решился. Праведная дочь Паладайна ранена! Она умирает на базарной площади, быть может, в окружении толпы праздных зевак! Какой скандал!

Король-Жрец будет весьма недоволен…

Денубис открыл было рот, но тут же снова его закрыл. Некоторое время он тупо смотрел на стоящего в тени человека, пока до него не дошло, что с этой стороны никакой помощи он не дождется. Повернувшись и подобрав подол своей рясы, жрец кинулся в обратном направлении, в ту сторону, откуда пришел. Его кожаные сандалии звонко зашлепали по каменным полированным полам.

Добравшись до поста дежурного офицера храмовой стражи, Денубис, задыхаясь и хватая ртом воздух, сумел все же изложить ему суть своей просьбы. Как он и предвидел, поднялся жуткий переполох. Офицер пожелал непременно доложить о случившемся начальству, и Денубис, в ожидании высших чинов, упал в кресло и попытался отдышаться.

При этом он мрачно подумал, что если вопрос о том, кто создал пауков, остается открытым, то в том, кто породил-Выбравшего Тьму, сомневаться не приходилось. Денубис был уверен, что знает, кто стоит в тени между колоннами рядом с этим страшным созданием и смеется, без конца смеется над жрецами и их богом.

* * *

— Тассельхоф!

Кендер открыл глаза. Поначалу он никак не мог понять, где он находится и кто он такой. Потревоживший его голос назвал какое-то имя, которое показалось кендеру смутно знакомым. В смущении он огляделся по сторонам, выяснив при этом, что лежит поперек живота огромного человека, распростершегося посередине улицы.

Возможно, именно это обстоятельство послужило причиной того недоумения, с которым гигант его рассматривал.

— Тас? — снова произнес незнакомец, и на его широком лице проступило неподдельное беспокойство. — Разве ты тоже должен был отправиться со мной?

— Я… я не совсем уверен, — отозвался кендер, еще не вполне осознав, кто такой этот загадочный «Тас».

Однако в следующее мгновение голова у него прояснилась, и он сразу вспомнил голос Пар-Салиана, читающего заклинание, вспомнил, как отчаянным усилием он сорвал с пальца магическое кольцо, вспомнил ослепительный серебристый свет, поющие камни и полный ужаса стон верховного мага…

— Конечно, я должен был отправиться вместе с тобой, — беспрекословно заявил Тас, пытаясь убедить в первую очередь самого себя и скорее отогнать прочь воспоминания об ужасе Пар-Салиана. — Не думаешь же ты, что кто-то мог решиться отправить тебя одного?

Кендер попробовал повернуться и оказался нос к носу со своим старым другом.

Растерянность уже сошла с лица Карам она. Нахмурившись, он сказал:

— Я в этом не уверен, но не мог же ты…

— Как бы там ни было, я здесь, — отрезал кендер, скатившись с живота воина на мощенную булыжником мостовую. — Где бы ни было это «здесь», — добавил он сквозь зубы.

— Позволь, я помогу тебе подняться, — предложил Тас после небольшой паузы и протянул гиганту свою маленькую руку, надеясь тем самым отвлечь его внимание от обстоятельств своего появления в прошлом. Он не был уверен, сможет ли Карамон отправить его назад без посторонней помощи, но выяснять это сейчас не хотел.

Неуклюже засучив руками и ногами, Карамон попытался сесть. Тас хихикнул, и в голове у него возник образ перевернутой черепахи. Только потом он заметил, что его друг одет иначе, нежели в тот момент, когда они покидали Башню. Прежде на Карамоне были доспехи (та их часть, что на него налезла), под которые он поддел просторную куртку из тонкой материи, заботливо сшитую руками Тики.

Теперь же на нем была рубаха из грубой шерсти, сметанная разновеликими стежками, а сверху — тесный кожаный жилет, без пуговиц, которые все равно были бы излишни, так как жилет ни при каких обстоятельствах не мог сойтись на отвислом брюхе. Это не слишком изящное одеяние удачно дополняли мешковатые кожаные штаны и чиненные-перечиненные башмаки с дырой напротив большого пальца.

Карамон потянул носом и присвистнул.

— Откуда этот ужасный запах?

— От тебя, от кого же еще? — отозвался Тас. Зажав пальцами нос, он размахивал в воздухе рукой, словно пытался отогнать зловоние. От Карамона несло «гномьей водкой», как из пустого бочонка. Кендер внимательно оглядел друга. Он был уверен, что накануне отбытия из лаборатории Пар-Салиана гигант был трезв.

Он и сейчас был трезв: глаза его, несмотря на понятное недоумение, были прозрачны и чисты, да и на ногах он стоял вполне твердо.

Карамон опустил глаза и только тут заметил, в каком он виде.

— Как? Почему? — пробормотал он.

— А ты небось думал, — сурово сказал Тас, еще раз оглядывая одежду Карамона, — что маги приоденут тебя в парчу и шелк! Я хочу сказать, что предполагал — это заклинание повлияет на твой костюм, хотя, безусловно…

Тасу пришла в голову одна чудовищная мысль, и он быстро оглядел себя. К его огромному облегчению, с его собственным платьем ничего не случилось. Даже драгоценные кошельки были на месте, целые и невредимые. Какой-то назойливый голос внутри него продолжал твердить, что это произошло по одной простой причине: его никто не собирался отправлять в прошлое, однако кендер предпочел не обращать на него внимания.

— Ладно, давай-ка посмотрим, куда это мы попали, — бодро предложил он и первым подал пример.

По запаху кендер уже догадался, куда они попали, — в загаженный узкий проулок между двумя рядами домов, куда сваливался мусор и выплескивались нечистоты. Тас брезгливо поморщился. А он-то считал, что от Карамона плохо пахнет! По сравнению с запахом, стоявшим в этом проулке, гигант благоухал, словно роза! Кроме запахал куч мусора, здесь было еще и темновато — дома стояли настолько близко друг к другу, что загораживали весь свет, — Тас понял, что сейчас день, только после того, как бросил взгляд в дальний конец проулка, где в узкой щели между двумя амбарами виднелся кусочек залитой солнцем оживленной улицы.

— Мне кажется, здесь недалеко рынок, — изучив характер отбросов, заметил Тас. — Как, ты говоришь, называется город, в который нас отправили?

— Истар, — пробормотал за его спиной Карамон и внезапно воскликнул:

— Тас!

Кендер, уловив в голосе друга испуг, поспешно повернулся на каблуках, а рука его сама собой скользнула к поясу, где он хранил в сумке небольшой нож.

Карамон, отошедший на несколько шагов в сторону, опустился на колени рядом с чьим-то неподвижным телом.

— Что там? — тревожно прошептал Тас.

— Госпожа Крисания. — Карамон откинул с лица жрицы темный плащ, — Боги мои, что они с ней сделали? — Тас с шумом втянул отвратительно пахнущий воздух. — Может быть, их магия не сработала?

— Не знаю, — отозвался Карамон. — Нам нужно срочно позвать кого-нибудь на помощь.

С этими словами он бережно прикрыл покрытое кровоподтеками и ссадинами лицо жрицы.

— Оставайся с ней, а я пойду и приведу кого-нибудь, — вызвался Тас. — Мне кажется, мы попали не в самую спокойную часть города, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Да, конечно, — кивнул Карамон с тяжелым вздохом.

— Все будет в порядке. — Кендер похлопал гиганта по плечу.

Карамон кивнул, но промолчал. Тас еще раз подбодрил друга хлопком по спине и бросился в сторону освещенной улицы. Выглянув из-за угла, он вышел на тротуар.

— На по… — начал Тас, но тут чья-то крепкая рука стиснула его запястье и едва не подняла в воздух.

— Куда это ты торопишься, приятель? — услышал он сердитый и резкий голос.

Тас повернулся и увидел бородатого воина, лицо которого было наполовину закрыто сверкающим забралом шлема. Воин смотрел на кендера с холодным вниманием.

Тас моментально понял, кто передним. Конечно же, это был городской стражник! Кендер был уверен, что не ошибся, — в своей жизни он встречался с подобными представителями власти довольно часто.

— А я как раз ищу вас! — пытаясь выдернуть руку из стальных пальцев незнакомца и делая невинное лицо, затараторил Тас. — Дело в том, что…

— Подумать только, кендер сам разыскивает-стражу! — фыркнул стражник и еще крепче сжал запястье Таса. — Окажись это правдой, так это был бы первый случай за всю историю Кринна!

— Но это правда! — с негодованием воскликнул кендер. — Наш друг ранен, он вон там…

Стражник повернулся и посмотрел на своего спутника, которого кендер сначала не заметил. Это был жрец в белых одеждах. Увидев его, Тас просиял:

— О, жрец? Какое удачное… Стражник зажал ему рот рукой.

— Что скажешь, Денубис? Там, откуда выскочил этот воришка, проходит аллея Нищих. Я думаю, между ворами случилась поножовщина, и кого-то просто пырнули в брюхо.

Жрец был человеком среднего роста, с редеющими волосами и довольно меланхоличным, печальным лицом. Он оглядел улицу с ее шумными торговыми рядами и покачал головой:

— Выбравший Тьму сказал — на перекрестке или где-то рядом. Это недалеко.

Мы должны узнать, в чем там дело.

— Ладно. — Стражник пожал плечами.

Подозвав двух воинов из своего отряда, он жестом направил их в узкий проулок между домами. Тас, которому стражник продолжал зажимать рот и большую часть лица, придушенно пискнул. Жрец посмотрел на него и сказал:

— Дай ему вздохнуть.

— Придется выслушивать его болтовню. — Стражник нехотя убрал руку.

— Он будет молчать. Не правда ли, дружок? — обратился жрец к Тасу и посмотрел на него с профессиональным состраданием. — Он ведь понимает, насколько все это серьезно, верно?

Кендер не вполне разобрал, обращается ли жрец к нему, к стражнику или к обоим сразу, поэтому ограничился согласным кивком. Этот ответ удовлетворил жреца, и он переключил внимание на двух воинов, которые с осторожностью углублялись в темный проулок. Тас, насколько это было возможно, тоже вытянул шею. Он увидел, как Карамон поднимается с колен и указывает стражникам на бесформенное тело под плащом. Один из воинов опустился на колени и отбросил в сторону темную накидку.

— Капитан! — заорал он, в то время как второй стражник схватил Карамона.

Испуганный и рассерженный грубым обращением, гигант высвободился одним резким рывком. Первый воин тут же вскочил на ноги, и в полутьме проулка сверкнула сталь клинка.

— Проклятье! — выругался капитан и подтолкнул Тассельхофа в сторону жреца.

— Присмотри за этим недоноском, Денубис!

— Разве не должен я тоже быть там? — возразил жрец, одновременно ловя за руку кендера, ткнувшегося головой ему в бедро.

— Нет! — Стражник уже бежал по грязному проулку, по пути выхватывая из ножен свой короткий меч.

Тас расслышал, как он на бегу пробормотал что-то вроде: «Такой большой негодяй может быть опасен».

— Карамон вовсе не опасен! — крикнул ему вслед Тас и с беспокойством взглянул снизу вверх на Денубиса:

— Они не причинят ему вреда, правда? И что, собственно, случилось?

— Боюсь, скоро мы все узнаем, — сурово откликнулся жрец.

При этом он держал Таса столь слабо, что кендеру не составило бы труда вырваться. Поначалу Тас так и хотел поступить, — чтобы оторваться от погони, на свете не существует места лучше, чем городская базарная площадь, — однако эта мысль была чисто машинальной, совсем как движение Карамона, когда он освободился от грубо схватившего его стражника. Кендер не мог бросить друга в беде.

— Они не причинят ему вреда, если он добровольно пойдет с ними, — сказал Денубис. — Хотя, если он совершил… — Жрец вздрогнул и несколько мгновений молчал. — Если он совершил это, то лучше бы ему умереть на месте.

— Совершил что? — Тас растерялся.

Судя по всему, Карамон тоже не понимал, в чем дело, так как протестующе взмахнул руками. Однако, пока гигант оспаривал свою вину, один из стражников зашел к нему со спины и сильно ударил под колено древком копья. Карамон потерял равновесие, покачнулся, и тут стоявший перед ним воин сбил его с ног сильнейшим ударом в грудь.

Едва гигант грохнулся на загаженную мостовую, как у его горла очутилось острие копья. Карамон поднял руки, давая понять, что сдается. Стражники тут же перевернули его на живот и сноровисто скрутили запястья ему за спиной.

— Вели им прекратить! — воскликнул кендер и рванулся на помощь Карамону.

— Они не имеют права… Жрец с трудом остановил его.

— Нет, мой маленький друг, останься со мной. Пожалуйста, так будет лучше, — удерживая Таса за плечи, добавил он мягко. — Ты ничем не сможешь помочь ему, а если попытаешься, то сделаешь только хуже.

Стражники тем временем поставили Карамона на ноги и принялись тщательно обыскивать. Они нашли спрятанный за поясом кинжал, который передали капитану, и фляжку с какой-то жидкостью. Один из воинов отвинтил крышку, понюхал содержимое и с отвращением швырнул флягу в кучу мусора.

Потом стражники указали капитану на лежащее тело. Тот наклонился над ним, выпрямился и быстро пошел к выходу из переулка. Поравнявшись с Карамоном, он что-то негромко сказал пленнику. Тас расслышал грязное ругательство и похолодел. Лицо Карамона тоже стало мертвенно-серым.

Переведя взгляд на Денубиса, кендер заметил, что жрец плотно сжал губы; пальцы его на плече Таса затряслись.

Внезапно Тас понял, в чем обвиняют Карамона. — Нет! — прошептал он. — Нет… Они ошибаются. Карамон не мог сделать этого, он и мышонка не обидит! Он не причинял вреда госпоже Крисании, он хотел помочь ей! Для этого мы сюда и прибыли. Верьте мне, прошу вас!..

Тас извернулся, чтобы заглянуть Денубису в лицо, и молитвенно сложил на груди руки.

— Вы должны мне поверить! Карамон — воин. Конечно, он убил немало всяких тварей, но все это были злобные твари: дракониды и гоблины. Прошу вас, поверьте мне!

Ничего не ответив, Денубис сурово посмотрел на кендера.

— Нет! — воскликнул в отчаянии Тас. — Как вы могли подумать такое? Мне здесь совсем не нравится! Я хочу обратно домой!

Тас даже пустил слезу, когда увидел потрясенное, бледное лицо Карамона, которого наконец вывели на светлую улицу. Потом он уткнулся в ладони и разрыдался по-настоящему.

Вслед за этим кендер почувствовал, что жрец, стараясь его успокоить, осторожно похлопывает его по плечу.

— Ну, ну, не надо, — ласково сказал Денубис. — Тебя непременно выслушают, и твоего приятеля тоже. Если вы невиновны, то вам не причинят вреда… — Тас, однако, услышал, что при этих словах жрец вздохнул. — Твой друг был пьян, не так ли?

— Нет! — с мольбой глядя на Денубиса. всхлипнул Тас. — Ни капли, клянусь вам…

Но тут взгляд кендера скользнул по лицу Карамона, и он не договорил.

Гигант был весь в грязи, из рассеченной нижней губы капала кровь. Его покрасневшие глаза бессмысленно блуждали, а ссутулившиеся плечи выражали только покорность и страх. Веки его покраснели и припухли, а руки слегка дрожали вследствие хотя и давнего, но многомесячного увлечения «гномьей водкой».

Словом, Карамон являл собою жалкое зрелище, и толпа, собравшаяся вокруг стражников, при виде его начала свистеть и улюлюкать.

Тас опустил голову. «Что же сделал с нами Пар-Салиан? — задумался он. — Неужели что-то у него не сложилось? Может быть, мы вовсе не в Истаре? Может быть, мы затерялись во времени или просто я сплю и вижу кошмарный сон?»

— Кто… Что случилось? — обратился Денубис к капитану. — Выбравший Тьму не ошибся?

— Ошибся? Конечно нет. — Лицо капитана было свирепым. — Разве он когда-нибудь ошибается? Что же касается жертвы… Я не знаю эту женщину, однако несомненно, что она принадлежит к вашему ордену. На шее у нее — медальон Паладайна. Она очень плоха. Мне показалось даже, что она мертва, но я нащупал у нее на шее пульс.

— Как ты считаешь, была ли она…

— Не знаю, — мрачно откликнулся капитан храмовой стражи. — Ее жестоко избили, вот и все, что я могу сказать. Я думаю, с ней что-то вроде шока: глаза открыты и тело напряжено, но она ничего не видит и не слышит.

— Нужно немедленно переправить ее в Храм, — сказал Денубис, но кендеру снова послышалась в его голосе нерешительность.

Стража тем временем разгоняла толпу, держа копья наперевес и расталкивая любопытных древками.

— Все в порядке, проходите, не задерживайтесь! — покрикивали они. — Нечего тут толпиться! Идите-ка по своим лавкам, пока не поздно!

— Я ее пальцем не тронул! — вдруг сказал Карамон с небывалой прежде робостью. — Не тронул… — повторил он, и из глаз его покатились крупные слезы.

— Как же! — сердито перебил его капитан. — Отведите эту парочку в тюрьму, — приказал он стражникам.

Тас снова всхлипнул. Один из стражников грубо рванул его за шиворот, но растерянный кендер в последний момент цепко ухватился за белую рясу Денубиса.

Жрец уже отпустил его плечи и теперь возложил руку на неподвижное тело Крисании, которое почтительно поддерживали двое стражников.

— Прошу вас, — взмолился Тас, — отпустите его! Он говорит правду!

Суровое лицо жреца несколько смягчилось.

— Ты — верный друг, — сказал он. — Для кендеров это небывалое дело.

Надеюсь, твоя вера в этого человека небезосновательна.

Денубис рассеянно погладил хохолок на макушке Таса, и его глаза стали печальны.

— Но ты должен понимать, — добавил он после паузы, — что, когда человек так много пьет, вино может сыграть с ним…

— Ну-ка идем, ты!.. — прорычал стражник и с силой рванул кендера за воротник. — Кончай ломать комедию, все равно у тебя ничего не выйдет!

— Не слушай его, Посвященный! — поддакнул капитан. — Ты ведь знаешь кендеров.

— Да. — Денубис смотрел вслед Тасу и Карамону, которых воины уводили прочь сквозь поредевшую толпу. — Я знаю кендеров. Но этот кендер не такой, как все.

Покачав головой, жрец снова повернулся к Крисании.

— Если ты будешь так любезен и поддержишь ее, капитан, — сказал он, — то я воспользуюсь силой Паладайна, чтобы перенести нас в Храм немедля.

Тас обернулся через плечо и увидел жреца и капитана, который принял у стражников и поднял на руки бесчувственное тело Крисании. В следующее мгновение сверкнула белая вспышка, и все трое исчезли.

Тас моргнул и, оступившись, упал на мостовую, до крови рассадив колени и локти. Крепкая рука, державшая его за шиворот, рывком поставила кендера на ноги, а колено стражника пребольно пнуло в спину.

— Пошел-пошел! И не пытайся меня дурачить, не на того напал!

Кендер был слишком растерян и расстроен, чтобы глазеть по сторонам.

Уперевшись взглядом в широкую спину Карамона, он чувствовал, как ноет его сердце: гигант едва переставлял ноги, уныло опустив голову и обреченно ссутулившись.

— Я не трогал ее!.. — донесся до Таса горестный шепот Карамона. — Это какая-то ошибка…

Глава 2

Чудные голоса эльфийских певиц звучали все громче и все выше, без труда переходя от одной октавы к другой, словно они хотели донести молитву до небес, просто скользя по восходящему голосовому регистру. Их лица, освещенные косыми лучами заходящего солнца, пробивающимися сквозь стекла стрельчатых окон, окрасились в нежно-розовые тона, а глаза сверкали неподдельным вдохновением.

Паломники и прихожане умиленно плакали от этой неземной красоты, слезы застилали им глаза, отчего белые и голубые платья праведных дочерей Паладайна и Мишакаль виделись им расплывчатыми. Многие из молящихся потом клялись, будто бы видели, как волшебный хор перед их взорами поднялся ввысь в бело-голубых облаках.

Когда певицы достигали самой высокой, сладостно звенящей ноты, вступали глубокие тенора певцов-мужчин. Их голоса словно удерживали на земле молитвы, исторгнутые устами женщин, которые иначе могли бы затеряться в небесной дали, словно стайка выпущенных на свободу птиц. «Иными словами, мужские голоса как бы подрезают крылья уносящейся прочь песне женского хора» — хмуро подумал Денубис.

Лично его эта вечерняя молитва уже давно не трогала. В молодости, бывало, и он очищал свою душу слезами, внимая Вечернему Гимну, однако с годами этот волшебный ритуал превратился в досужую, рутинную обязанность. Денубис все еще хорошо помнил потрясение, которое испытал, когда впервые понял, что, стоя на вечернем молебне, на самом деле он думает о каких-то других неотложных делах Братства.

Постепенно его мысли и вовсе сделались мрачнее мрачного. Вечерняя молитва уже раздражала его, вызывая подчас настоящее отвращение. Денубис начал бояться этого времени суток, всякий раз выискивая благовидный предлог для того, чтобы увильнуть от опостылевшей обязанности.

Почему же это произошло? Сам Денубис считал, что виноваты в этом эльфийские женщины. Иногда он с раскаянием думал, что в нем говорит всего лишь расовый предрассудок, но тем не менее он никак не мог совладать с собой.

Ежегодно целая когорта эльфиек, Посвященных и тех, кто только готовился стать таковыми, отправлялась в Истар из славных земель Сильванести, чтобы провести при Храме двенадцать месяцев, отдав это время служению Братству. Причем служение их заключалось в том, что по вечерам они исполняли Гимн, а днем всем и каждому давали понять: именно народ эльфов любим богами больше других, ибо именно их боги создали первыми, отмерив им несколько сотен лет земной жизни.

Похоже, правда, что никого, кроме Денубиса, это не волновало.

Сегодня безмятежно и слаженно звучащий хор особенно раздражал Денубиса, так как все его мысли были об одном — о молодой женщине, которую он еще днем доставил в Храм Всех Богов. Под этим предлогом ему едва не удалось пропустить вечерний молебен, однако в последний момент Денубиса перехватил Джеральд — престарелый жрец, дни которого были сочтены и единственным утешением которого было посещение Закатных Песнопений. «Возможно, старику это по душе потому, что он глух как пробка», — подумал Денубис желчно. И он был совершенно прав, так как объяснить Джеральду, что его, Денубиса, ждут другие дела, оказалось невозможно. В конце концов он сдался и даже предложил старику опереться на свою руку. И вот теперь Джеральд стоял рядом с ним и, закатив от восторга глаза, вне всякого сомнения, в подробностях воображал себе то чудесное место, в котором скоро окажется.

Денубис как раз вновь задумался о женщине, которую доставил в Храм, когда кто-то тронул его за руку. От неожиданности жрец вздрогнул и виновато огляделся кругом, желая знать, заметил ли кто-нибудь его рассеянность. Ему очень не хотелось, чтобы иерархам донесли, будто на вечер-нем молебне жрец Денубис считает ворон. Сначала он не понял, кто побеспокоил его: оба его соседа, казалось, были целиком поглощены Гимном. Затем прикосновение повторилось, и до Денубиса дошло, что человек этот находится сзади. Обернувшись, он увидел руку, которая манила его за занавеску, отделявшую балкон галереи, на которой собрались Посвященные, от коридора и лестниц.

Повинуясь настойчивому жесту, Денубис покинул свое место и, неловко путаясь в занавеске, попытался покинуть балкон так, чтобы не привлечь к себе ненужного внимания. Рука тем временем скрылась, и он никак не мог найти то место в складках тяжелой ткани, где находился выход. Наконец, после долгих поисков, когда Денубис уже был уверен, что заслужил осуждение всех паломников и Посвященных, он нашел заветный лаз и, отдуваясь, вывалился в коридор.

В коридоре его ждал молодой послушник, который поклонился раскрасневшемуся и взмокшему от усилий жрецу с таким видом, будто ничего не случилось.

— Прошу простить меня за то, что я вынужден был помешать твоим молениям, Посвященный, — сказал послушник. — Король-Жрец просит тебя уделить ему немного времени, если ты сочтешь это возможным.

Послушник произнес эту тираду с такой безукоризненной, нарочито небрежной вежливостью, словно речь действительно шла о чем-то малозначительном. Любому постороннему наблюдателю отнюдь не показалось бы странным, если бы Денубис ответил примерно так: «Сейчас меня ожидает одно неотложное дело. Не будет ли угодно Королю-Жрецу встретиться со мной немного позже?»

Между тем Денубис никогда бы не осмелился на подобное. Заметно побледнев, он пробормотал что-то вроде:

«Буду весьма польщен…» — после чего растерянно умолк. Послушник, разумеется, ничего другого и не ожидал. Кивнув, он повернулся к Денубису спиной и, быстро ведя его за собой по просторным и светлым, но довольно извилистым и путаным коридорам Храма, направился к покоям Короля-Жреца Истара.

С трудом поспевая за молодым послушником, Денубис подумал, что нет нужды гадать о причине столь срочного вызова. Конечно, речь пойдет о женщине, подобранной в вонючем и грязном переулке. В покои Короля-Жреца Денубиса не приглашали уже более двух лет, так что вряд ли сегодняшний срочный вызов совпал с дневным происшествием у рынка случайно.

«Возможно, женщина умерла, — печально подумал жрец. — Когда ее нашли, она была при смерти, и теперь Король-Жрец желает лично известить меня о ее кончине.

С его стороны это было бы в высшей степени любезно, однако вряд ли столь занятой человек станет отвлекаться от своих важных дел ради такой мелочи. Ведь он заботится о судьбе целых народов, что ему жизнь и смерть отдельных подданных…»

И все же он надеялся, что женщина не умерла, ибо с ней были связаны судьбы еще двоих — человека и кендера. Денубис много думал о них, в особенности о последнем. Как и прочие жители Кринна, Денубис старался не иметь дела с этой расой, принципиально не признававшей никаких прав собственности, независимо от того, шла ли речь об их личном имуществе или о чужом. Этот кендер, однако, показался Денубису исключением из правил и произвел на него самое благоприятное впечатление. Большинство кендеров, с которыми жрецу приходилось встречаться, задали бы стрекача при первых признаках надвигающейся опасности. Этот же остался со своим другом до конца, с подкупающей искренностью настаивая на его невиновности.

Денубис печально покачал головой. Если молодая жрица скончалась, то кендеру и человеку предстоит… Нет, даже думать об этом он не мог. Произнеся мысленно молитву, в которой он просил Паладайна спасти всех, кого коснулось это дело (разумеется, всех невиновных), Денубис с трудом отвлекся от тревожных мыслей и заставил себя любоваться пышным великолепием той части Храма, в которой он оказался.

Он успел позабыть здешнюю красоту, — скажем, эти стены из мелочно-белого мрамора, который словно излучал изнутри сияние. Легенда утверждала, что камень действительно светится. Природа его свечения была неясна Денубису, — возможно, это и в самом деле был божественный свет, однако жрец почта не задумывался об этом. Стены походили на волшебный зимний сад, где изящные стебли с резными листьями и огромные цветы, напоминающие розы, вырастали прямо из мозаичного гранитного пола, отполированного до нестерпимого блеска. Кое-где в мраморе виднелись тончайшие прожилки лазурита, подчеркивающие безупречную белизну каменного цветника.

Коридор вел в обширную приемную, которая нисколько не уступала ему в красоте. Ряды тонких колонн вдоль стен поддерживали купол потолка, устремляясь вверх, словно вознесенные к богу молитвы верующих. Разноцветные фрески, выдержанные в мягких тонах, украшали проемы стен между колоннами и потолок. Они тоже светились собственным светом, и на них были изображены Паладайн — Платиновый Дракон, бог добра, Гилеан-Книжник, бог равновесия, а также Владычица Тьмы. Воистину, Король-Жрец не хотел пренебрегать никем из богов. Между тем Такхизис, изображенная в обличье пятиглавого дракона, выглядела столь слабой и безобидной, что Денубису показалось, будто она вот-вот примется лизать ступни Паладайна.

Впрочем, об этом он подумал много позднее. Шествуя за своим провожатым к покоям государя, Денубис был так взволнован, что даже не удосужился взглянуть на чудесные фрески. Взгляд его остановился лишь на покрытых искусной чеканкой и сканью платиновых дверях, которые вели в самое сердце Храма.

Тяжелые створки распахнулись перед Денубисом, и в глаза ему ударил яркий теплый свет. Король-Жрец ожидал его.

Тронный зал заставлял каждого, кто попадал в него впервые, почувствовать себя ничтожным, сирым и слабым. Он был олицетворением могущества, славы и власти Братства. Платиновые двери отворялись в огромную круглую палату, пол которой был покрыт плитами из отполированного, сверкающего белизной кварца. По краям пол плавным изгибом вздымался вверх, так что зал напоминал собой чашечку гигантского цветка. Высоко над головой виднелся свод купола, сработанный из матового хрусталя, который чудесным образом собирал в себе и рассеивал свет солнца или свет лун так, что их сияние освещало весь зал.

Напротив дверей вырастала из пола изящная арка цвета голубоватой морской пены. Она казалась настолько легкой, что трудно было поверить, будто она тоже выточена из камня чьим-то искусным резцом. Под аркой, в небольшом углублении, помещался трон, от которого исходило столько света и тепла, сколько не проникало в зал сквозь весь хрусталь колоссального купола.

Денубис вступил в палату с низко опущенной головой и со сложенными на груди руками, как это предписывалось этикетом. Солнце к этому времени уже село, а луны еще не взошли, и все же ему показалось, будто он очутился на открытом воздухе в жаркий солнечный день.

Исходившее от трона сияние в первое мгновение ослепило его, и Денубис даже почувствовал легкое головокружение. Опустив глаза долу — жрец не должен был поднимать взгляд до тех пор, пока ему этого не позволят, — он все же заметил в отражении на кварцевом полу, среди ярких бликов, текучие тени людей и предметов, находящихся в зале помимо него. Денубис разглядел даже несколько невысоких ступенек, по которым ему следовало подняться, однако сияние, исходившее из центра зала, было столь ослепительным, что жрец не надеялся рассмотреть ничего более.

— Подними свой взор. Посвященный Паладайна, праведный сын добра, — раздался дивный мелодичный голос, от которого на глаза жреца немедленно накатились благоговейные слезы восторга. С этим голосом не могла сравниться даже музыка эльфийского хора.

Денубис поднял голову, и душа его затрепетала. Прошло два года с тех пор, как он в последний раз подходил так близко к Королю-Жрецу, и воспоминания его за это время несколько померкли. Одно дело ежеутренне видеть солнце, встающее над горизонтом, приветствовать его и купаться в его ласковых и теплых лучах.

Совсем другое — предстать лицом к лицу перед солнцем и почувствовать, как его прозрачное и чистое сияние выжигает твою душу.

«Эту встречу я не скоро забуду», — решительно пообещал себе Денубис, хотя и знал, что ни один человек из тех, с кем разговаривал властелин, не смог после аудиенции припомнить, как именно выглядит Король-Жрец. Сама попытка воссоздать его мысленный образ граничила со святотатством, ибо никто и никогда не говорил о нем как о простом смертном из плоти и крови. Все, кто когда-либо лицезрел особу Короля-Жреца, неизменно вспоминали о нем, как о чем-то неизмеримо прекрасном, — вспоминали ощущение божественного присутствия, а вовсе не человека.

Сияющий покров света окутал Денубиса, и чувство вины за иногда подступающие сомнения охватило его с невероятной силой. Рядом с Королем-Жрецом Денубис ощутил себя самым жалким и недостойным человеком на Кринне, тварью дрожащей, гнусным грешником, а вовсе не одним из Посвященных Паладайна. Упав на колени и почти не соображая, что делает, он принялся вымаливать себе прощение.

Единственное, о чем думал Денубис в эти минуты, так это о том, что прощение ему необходимо.

И оно было ему даровано. Вновь зазвучал мелодичный голос, и Денубис почувствовал, как его переполняют мир и сладостный покой. Поднявшись на ноги, он воззрился на Короля-Жреца с благоговейной покорностью, вопрошая взглядом, чем именно он может служить ему.

— Сегодня утром ты доставил в наш Храм молодую женщину, Посвященную Паладайна, — сказал, словно пропел, голос. — Мы понимаем, что ты, вероятно, озабочен ее судьбой, — это вполне естественно для благородной и сострадательной души. Мы решили утолить твои тревоги и сообщить тебе, что праведная дочь Паладайна чувствует себя хорошо и полностью оправилась от своей болезни. Тебе будет утешительно узнать. Посвященный, что физически она не пострадала.

Денубис вознес благодарственную молитву Паладайну, искренне благодаря его за то, что молодая жрица поправилась. Он готов был уже отступить в сторону, чтобы перед уходом еще немного насладиться божественным сиянием, когда до него вдруг дошел весь смысл сказанных Королем-Жрецом слов.

— Ее не… на нее никто не нападал? — запинаясь, пробормотал Денубис.

— Нет, сын мой, — торжественно ответил ему чудесный голос. — Паладайн в своей несравненной мудрости взял к себе ее душу, а я сумел, после долгих часов молитв, убедить его вернуть нам это бесценное сокровище, столь несвоевременно разлученное с телом. В настоящее время молодая женщина погружена в возрождающий жизнь сон.

— Но ссадины на ее лице, кровь… — возразил Денубис, несколько забывшись.

— Не было никаких следов насилия, — ответил ему Король-Жрец с легкой ноткой упрека, которая заставила Денубиса почувствовать себя бесконечно несчастным. — Уверяю тебя, физически она не пострадала.

— Я… я рад, что ошибся, — искренне сказал Денубис. — Если она не пострадала, то это означает, что человек, арестованный возле ее тела, действительно невиновен, как он и утверждал, и может идти на все четыре стороны.

— Я, как и ты, праведный сын, рад тому, что другое человеческое существо не совершило преступления, в котором было заподозрено, но кто из нас действительно невиновен?

Голос Короля-Жреца затих, словно в ожидании ответа на свойвопрос. И ответ пришел. Денубис услыхал вокруг согласный гомон: множество людей, которых он не замечал за охватившей его благодатью, давали на этот вопрос единственный правильный ответ, и он впервые внятно осознал, что рядом с троном стояли и другие Посвященные. Таково было влияние личности Короля-Жреца, что он мог заставить любого почувствовать себя наедине с божеством, в то время как вокруг находились другие люди.

Денубис также пробормотал подобающий ответ и, хотя никто не сказал ему ни полслова, внезапно понял, что аудиенция закончена и он свободен. Световой покров на нем ослабел, и сияние переместилось на другого человека. Чувствуя себя так, словно внезапно перешел с солнцепека в прохладную тень, он нетвердым шагом спустился по ступенькам. Только очутившись внизу, почти у самых платиновых дверей, он сумел отдышаться, немного прийти в себя и оглядеться.

Король-Жрец продолжал восседать на троне, однако глаза Денубиса уже слегка притерпелись, привыкли к яркому свету, и он смог узнать тех, кто стоял рядом с троном. Все это были главы самых разных орденов, праведные дочери и сыновья Паладайна. Иногда их в шутку называли «руками и ногами солнца», но именно они занимались мирскими, каждодневными проблемами Братства. Именно они правили Кринном. Впрочем, были здесь и те, кто не принадлежал к руководству Братства. Денубис понял это, когда взгляд его против воли устремился в темный край зала, единственное место, куда не проникали лучи божественного сияния.

Там сидел человек, закутанный в черное. Его мрачный облик не вызывал опасений вблизи чистого сияния, окружавшего Короля-Жреца, но Денубису показалось, что тьма только выжидает удобного момента, прекрасно зная, что когда-нибудь солнце непременно опустится за горизонт.

Сознание того, что Фистандантилус, один из Выбравших Тьму, не только принят при дворе Короля-Жреца, но даже допускается в тронный зал, неприятно поразило Денубиса. Король-Жрец тщился избавить мир от зла, но вот оно — рядом с ним, при дворе первого среди Посвященных! Единственной мыслью, которая несколько утешила Денубиса, была мысль о том, что когда зло будет повсеместно истреблено, когда последняя из темных рас вроде племени людоедов-великанов будет вырвана с корнем, тогда, возможно, Фистандантилус падет сам.

Стоило ему, однако, подумать об этом, как холодно блеснувшие глаза мага обратились в его сторону. Денубис вздрогнул и поспешно отвернулся. «Какой поразительный контраст между Королем-Жрецом и темным магом!» — подумал он. В самом деле, купаясь в сиянии владыки, он чувствовал, как мир и покой снисходят в его душу. Поглядев на Фистандантилуса, Денубис ощутил, как непроизвольно всколыхнулась холодная тьма, живущая в глубине его подсознания.

Чувствуя на себе неприветливый, холодный взгляд мага, Денубис с беспокойством задумался о том, что имел в виду Король-Жрец, когда говорил о «действительно невиновных».

Ему стало неуютно, и он поспешил выйти в приемную, где стоял накрытый пиршественный стол.

От запаха изысканных и редких яств, принесенных паломниками со всех уголков Ансалона или доставленных с рынков неведомых городов, расположенных еще дальше, чем Кзак Царот, у Денубиса закружилась голова, и он вспомнил, что с утра ничего не ел. Взяв тарелку, он принялся выбирать себе пищу по вкусу, накладывая чуть того и немного этого. Вскоре тарелка в его руках была уже полна, а он не добрался еще и до половины стола, который в буквальном смысле слова ломился от обилия разнообразных кушаний.

Слуга принес несколько похожих на шары бокалов, наполненных ароматным эльфийским вином. Денубис взял один из них и, держа вино в одной руке, а тарелку — в другой, опустился в кресло, предвкушая вкусную и сытную трапезу. Он как раз наслаждался нежнейшим мясом жареного фазана и тонким букетом эльфийского вина, когда на тарелку его упала чья-то тень.

Денубис поднял глаза и чуть не подавился. Поспешно проглотив то, что было у него во рту, он торопливо запил мясо вином и неловко вытер с подбородка несколько пролившихся капель.

— Посвященный… — запинаясь, пробормотал он, неуклюже пытаясь подняться.

В присутствии главы Братства младшим жрецам полагалось стоять.

Кварат наблюдал за ним с насмешливым и немного злорадным удовольствием.

Промедлив ровно столько, сколько показалось ему уместным, он небрежно махнул рукой:

— Извини, праведный сын, я не хотел помешать твоей трапезе. Мне хотелось перемолвиться с тобою парой слов. Когда ты закончишь…

— Я… я уже… — заторопился Денубис, передавая бокал и тарелку с недоеденной пищей проходившему мимо слуге. — Похоже, я вовсе не так голоден, как мне казалось.

Последнее утверждение было истинной правдой. Денубис полностью утратил аппетит.

Кварат улыбнулся. Его узкое эльфийское лицо казалось вылепленным из тонкого и хрупкого фарфора, поэтому улыбался он весьма осторожно, словно боялся, что кожа на лице может треснуть.

— Ну что ж, я рад. Но, быть может, тебе хочется дождаться десерта?

— Н-нет, ничуть. Сладости… плохо влияют на пищеварение. На ночь глядя ими не стоит злоупотреблять…

— Тогда идем со мной, праведный сын. Давненько мы с тобой не беседовали…

— С этими словами Кварат непринужденно взял Денубиса под руку, хотя двое жрецов действительно разговаривали в последний раз много месяцев назад.

Итак, сначала Король-Жрец, потом Кварат… Денубис почувствовал неприятный холодок в животе. Глава Братства уводил его все дальше от тронного зала, но мелодичный голос Короля-Жреца, как ни удивительно, звучал здесь ничуть не тише.

Денубис поспешно оглянулся назад, на все еще распахнутые платиновые двери, надеясь в последний раз ощутить в душе тепло божественного света, но встретил лишь холодный взгляд Фистандантилуса, который тоже перешел из тронного зала в приемную. Закутанный в черное маг кивнул ему и понимающе улыбнулся.

Денубис вздрогнул и заторопился прочь, стараясь не отставать от Кварата, Двое жрецов долго шли богато украшенными коридорами, прежде чем очутились в небольших покоях Кварата. Несмотря на свои скромные размеры, комната тоже выглядела роскошной, хотя Денубис слишком волновался, чтобы заметить и запомнить подробности.

— Прошу тебя, Денубис, присаживайся, — пригласил его старший жрец. — Раз уж мы одни, я позволю себе называть тебя просто по имени и прошу взамен того же.

Денубис не знал, может ли он на самом деле последовать предложению Кварата — скорее всего нет, — однако в том, что они действительно одни, он был уверен.

Аккуратно присев на краешек предложенного ему стула, он принял из рук старшего жреца небольшой бокал со сладкой водой, но пить не стал, ожидая, что скажет Кварат. Тот не спешил. Некоторое время они беседовали о ничего не значащих вещах: о работе Денубиса (он переводил избранные места из Дисков Мишакаль на свой родной соламнийский язык) и о прочей ерунде. Денубису, во всяком случае, было ясно, что все это его собеседника ни капли не интересует.

После небольшой паузы Кварат небрежно сказал:

— Я не мог не слышать вашего разговора с Королем-Жрецом.

Денубис поспешно поставил свой бокал на краешек стола. При напоминании о приеме руки его затряслись, и он едва не пролил освежающий напиток.

— Я… просто беспокоился… о молодом человеке, которого арестовали по ошибке, — запинаясь, пробормотал он. Кварат торжественно кивнул:

— И это правильно. Ты поступил, как и следовало, Денубис, и ничего зазорного в этом нет. Даже в заповедях написано, что мы должны заботиться о других существах, с которыми делим этот мир. Твой поступок говорит о твоих высоких достоинствах, и я непременно упомяну о нем в ежегодном докладе.

— Благодарю тебя, Посвященный, — пробормотал Денубис — ничего иного ему не пришло в голову.

Кварат улыбнулся — он сидел неподвижно и рассматривал младшего жреца своими раскосыми эльфийскими глазами.

Денубис промокнул вспотевший лоб рукавом своей рясы. В комнате было жарко натоплено. У всех эльфов в жилах текла рыбья кровь, поэтому они любили тепло.

— Может быть, тебя беспокоило что-то еще? — вкрадчиво спросил Кварат.

Денубис тяжело вздохнул.

— Господин мой, — сказал он напрямик, — меня заботила судьба молодого человека. Отпустят ли его на свободу? Его и кендера? — Денубис вдруг почувствовал внезапное воодушевление. — Мне показалось, что я мог бы помочь им, — продолжил он. — Мог бы попытаться вернуть их на стезю добродетели. Поскольку молодой человек невиновен…

— Кто из нас действительно невиновен? — Кварат возвел очи горе, словно ожидая, что боги явят на потолке ответ на этот вопрос.

— Я не сомневаюсь, что это очень добродетельный вопрос, — заметил Денубис упавшим голосом, — который не требует формального ответа. Но молодой человек действительно невиновен, то есть невиновен в том, в чем его обвиняли. Хотя в других отношениях, возможно…

Он стушевался и замолчал. Кварат печально улыбнулся.

— Видишь ли, Денубис, — доверительно сказал он и даже слегка развел руками, как бы показывая, что он предельно искренен, — волк рождается с кровью овец на зубах. Так, кажется, звучит старая пословица.

Откинувшись на спинку своего кресла, Кварат снова уставился в потолок.

— Завтра утром эти двое будут проданы на невольничьем рынке.

— Что? — Денубис даже привстал со стула. — Но, мой господин…

Взгляд Кварата метнулся на младшего жреца, и тот застыл на месте.

— Ты, кажется, снова задаешь вопросы, Денубис? — сказал он официальным тоном. — Или ты в чем-то сомневаешься?

— Но он… невиновен! — воскликнул Денубис, не найдя никаких других возражений.

Кварат еще раз улыбнулся, на сей раз снисходительно.

— Ты неплохой человек, Денубис. Добрый человек, добрый жрец. Быть может, излишне простодушный, но, безусловно, хороший. Тебе я скажу: нам нелегко было принять это решение. Однако он слишком путано отвечает на вопросы: кто он, откуда и зачем прибыл в Истар. Впрочем, пугано — это еще мягко сказано. Если он и не причинил вреда жрице, то, безусловно, виновен во множестве других преступлений, которые в конце концов погубят его душу. Все это написано на его лице. У него нет никаких средств к существованию. При аресте у него не было денег. Он — бездомный бродяга, который ради пропитания может запросто прибегнуть к разбоям и грабежам. Отдав его хозяину, который станет заботиться о нем, мы поступаем воистину добродетельно. Через некоторое время он сможет заслужить свободу и, с божьей помощью, избавить свою душу от груза вины. Что касается кендера…

Кварат покачал головой и пренебрежительно махнул рукой. Денубис собрал все свое мужество и спросил:

— А Король-Жрец знает об этом? Кварат вздохнул, и Денубис впервые увидел на его гладком лбу морщинку досадливого раздражения.

— Король-Жрец обязан думать о вещах более неотложных и важных, праведный сын Денубис, — сказал он ледяным тоном. — Он так добр, что страдания даже одного человека могут причинить ему сильнейшую боль и на несколько дней отвлечь от государственных дел. Он не дал специальных указаний относительно этих двух арестантов, поэтому мы приняли всю тяжесть решения на себя.

Заметив, что на лице Денубиса промелькнула тень сомнения, Кварат подался вперед и, недовольно нахмурившись, смерил младшего жреца суровым взглядом.

— Ну хорошо, — сказал он, — если ты продолжаешь настаивать… Дело в том, что тело молодой женщины было обнаружено при очень странных обстоятельствах, и мы подозреваем, что здесь может быть замешан Выбравший Тьму.

Денубис заерзал на сиденье своего стула. Ему уже не было жарко — на лбу выступил холодный пот, его била дрожь.

— Действительно, — пробормотал он, и вид его при этом был несчастным. — Он встретил меня…

— Это мне известно, — надменно сказал Кварат. — Он уведомил меня. В любом случае молодая женщина останется с нами. Она — Посвященная Паладайна и носит на шее его медальон. Она пребывает в некотором смятении, но этого и следовало ожидать. Здесь мы сможем должным образом приглядывать за ней. Надеюсь, ты понимаешь, насколько опасно было бы отпустить на все четыре стороны этого молодого человека. В старые времена его без долгих размышлений бросили бы в темницу и тем решили все вопросы. Теперь мы стали более просвещенными и добродетельными. Этот молодой человек получит нормальное жилье, а мы получим возможность заботиться о его душе.

В устах Кварата продажа человека в рабство выглядела едва ли не актом милосердия. Мысль эта немало смутила Денубиса, но он постарался ничем не выдать себя. В конце концов, возможно, так оно и было. «Может быть, Кварат прав, — подумал младший жрец. — Возможно, я действительно чего-то не понимаю».

Чувствуя, как голова его идет кругом, Денубис встал со стула. Изысканная пища, которую он успел проглотить, улеглась в его желудке, словно холодный и тяжелый камень. Пробормотав какие-то извинения, он двинулся к дверям. Кварат, довольно улыбаясь, тоже поднялся.

— Заходи ко мне еще, праведный сын, — сказал он, про-, водив гостя до двери. — И не бойся задавать вопросы. Именно через них к нам приходит мудрость.

Денубис тупо кивнул.

— Раз так, то у меня есть еще один вопрос, — сказал он нерешительно. — Ты упомянул Выбравшего Тьму. Что ты о нем знаешь? То есть меня. интересует, зачем он здесь? Он… он пугает меня.

Лицо Кварата слегка вытянулось и помрачнело, однако он не казался рассерженным. Возможно, он даже испытывал облегчение оттого, что Денубис свернул со скользкой темы.

— Кто знает, какие цели преследуют те, кто использует магию? — спросил он.

— Об этих целях с уверенностью можно сказать только одно: они чужды нам, ибо противны промыслу божьему. Именно по этой причине Король-Жрец посчитал себя обязанным избавить Ансалон от сей напасти. Теперь маги заперты в самой отдаленной и глухой части континента, в единственной уцелевшей Башне Высшего Волшебства, что окружена дремучим Вайретским Лесом. Очень скоро и этот последний оплот магии и колдовства падет, так как число магов неизменно сокращается — ведь магические школы мы запретили. Ты слыхал что-нибудь о проклятии, которое лежит на Палантасской Башне?

Денубис молча кивнул.

— Это действительно страшно! — воскликнул Кварат. — Теперь каждому понятно, что магия проклята богами! Это боги сделали так, что один из этих колдунов сошел с ума и бросился на ворота Палантасской Башни, навеки запечатав ее своим заклятием и своей смертью… Так о чем мы говорили?

— О Фистандантилусе, — напомнил Денубис, который уже начал сожалеть о том, что затронул эту тему. Больше всего сейчас он желал вернуться в свою скромную келью и, принять порошки от желудка.

Кварат приподнял свои редкие брови:

— Мне известно только одно: когда я впервые вошел в Храм, а это было больше ста лет назад, он уже был здесь. Он очень стар, намного старше любого из моих соплеменников, потому что даже старейшие из эльфов не помнят тех времен, когда его имя не произносилось шепотом. Тем не менее он принадлежит к человеческой расе и, стало быть, благодаря именно магическому искусству поддерживает свою жизнь. Каким способом он это проделывает, я не смею даже представить. — Кварат пристально поглядел на Денубиса. — Надеюсь, теперь тебе ясно, почему Король-Жрец не удалил его из Храма?

— Он боится его? — с невинным видом спросил Денубис.

Фарфоровая улыбка эльфа на мгновение словно заледенела, однако уже в следующий миг он заговорил назидательным тоном отца, в сотый раз объясняющего прописную истину своему туповатому отпрыску.

— Нет, праведный сын, — сказал он терпеливо. — Фистандантилус нам очень полезен. Кто знает мир лучше него? Он исходил Кринн вдоль и поперек. Он говорит на многих языках, разбирается в обрядах и обычаях самых разных племен и народов. Его познания настолько обширны, что нам трудно это даже представить.

Короче, маг полезен Королю-Жрецу, поэтому не отправлен в Вайретскую Башню вместе с остальными его собратьями по ремеслу.

— Понятно. — Денубис вымученно улыбнулся. — Теперь же… мне пора идти.

Благодарю тебя за гостеприимство, мой господин, за то, что просветил меня и рассеял мои сомнения. После нашей беседы я чувствую себя намного лучше.

— Я рад, что сумел помочь, — сказал Кварат на удивление любезно. — Пусть боги пошлют тебе отдохновение и крепкий сон, сын мой.

— И тебе того же, — откликнулся Денубис и, выйдя в коридор, с облегчением услышал, как дверь за ним захлопнулась.

Быстрым шагом Денубис миновал приемную Короля-Жреца. Из дверей все еще лился свет, сладостный голос манил к себе и ласкал душу, однако Денубис поборол искушение войти в тронный зал, так как опасался, что его стошнит.

Стремясь к тишине и покою своей маленькой кельи, Денубис поспешил дальше по коридору. Он не очень хорошо знал эту часть Храма и даже заблудился, повернув не в ту сторону на одном из перекрестков, однако попавшийся ему навстречу слуга проводил Денубиса в то крыло, где жили жрецы его ранга.

По сравнению с убранством резиденции Короля-Жреца здешние кельи выглядели весьма скромными, почти аскетическими, хотя по обычным криннским меркам они все равно казались роскошными. Шагая по знакомым коридорам, Денубис размышлял, насколько милым и домашним, после сияния хрустальных потолков, выглядит привычный свет восковых свечей. Навстречу ему попадались знакомые жрецы, все они приветствовали его улыбкой и шептали вечерние напутствия. Все было просто, все было любезно его сердцу, и Денубис чувствовал, что его место именно здесь.

Наконец он добрался до своей кельи и облегченно вздохнул. Открыв дверь (ни одна дверь в Храме не запиралась — это считалось проявлением недоверия к остальным), он уже приготовился было войти, когда что-то привлекло его внимание. Денубис остановился. Краешком глаза он заметил какое-то движение, чью-то мелькнувшую тень среди других, неподвижных теней. Однако, как он ни вглядывался в полумрак коридора, так ничего и не увидел. Коридор был пуст.

«Должно быть, я в самом деле старею, — устало качая головой, с горечью подумал Денубис. — Вот и зрение уже меня подводит». Шурша подолом белой рясы, он вошел в комнату и, решительно затворив за собою дверь, потянулся за порошком от желудка.

Глава 3

В дверях тюремной камеры загремел ключ.

Тассельхоф немедленно проснулся и сел на тюфяке, набитом гнилой соломой.

Сквозь крошечное зарешеченное оконце в темницу проникал бледный свет. «Утро…»

— сонно подумал кендер. Ключ снова загремел в замке, как будто тюремщику никак не удавалось его отпереть. Тас протер глаза и бросил взгляд в противоположный угол Камеры, где лежал Карамон. Гигант валялся прямо на каменном полу и даже не пошевелился, когда за дверью началась вся эта возня.

«Плохой знак» — обеспокоенно подумал Тас, который прекрасно знал, что истинный воин, каким Карамон когда-то был, должен был бы проснуться тотчас, как только в коридоре раздались шаги и голоса. Карамон не был пьян, однако с тех пор, как стражники привели их сюда после допроса, он не произнес ни слова и даже не пошевелился. Он также отказался от еды и воды, несмотря на то что Тас долго убеждал его, будто здешняя тюремная похлебка даст сто очков вперед всему тому, что кендер когда-либо пробовал в подобных местах. До наступления темноты Карамон просто неподвижно лежал на спине и глядел в потолок. Потом он наконец пошевелился, хотя и немного, закрыл глаза.

Ключи звенели в замке довольно долго, и вскоре к ним прибавилась затейливая брань тюремщика. Тас поспешно встал и пошел к двери, на ходу вытряхивая из волос солому и приглаживая одежду. Заметив в углу камеры шаткий табурет, кендер потащил его за собой и, для большей устойчивости прислонив к двери, бесшумно вскарабкался на сиденье. Теперь он мог выглянуть в зарешеченное окошко на двери, до которого иначе не доставал.

— Доброе утро! — поздоровался Тас, глядя сверху вниз на тюремщика, который остервенело тряс застрявший в замке ключ. — Что-нибудь случилось?

Тюремщик подскочил от неожиданности на добрых три фута и чуть не выронил связку ключей. Это был небольшой человечек, весь сморщенный и серый, под стать каменным стенам темницы. Увидев в оконце лицо кендера, он прорычал что-то невнятное и, снова вставив ключ в дверь, яростно его затряс. Второй человек, стоявший позади него, ухмыльнулся. В противоположность тюремщику, он был высоким, крупным, хорошо сложенным мужчиной, одетым в дорогую одежду из тонкой ткани, с накинутым на плечи, видимо по случаю утренней прохлады, теплым плащом из медвежьей шкуры. В руке он держал черную дощечку, к которой был привязан кусок мела.

— Поторапливайся, приятель, — обратился крепыш к тюремщику. — Торги начнутся в полдень, а к этому времени нам еще нужно слегка почистить товар и привести его в приличный вид.

— Наверное, замок сломался, — пробормотал себе под нос тюремщик.

— О нет, он не сломан, — заверил Тас, горя желанием помочь делу. — Я думаю, ключ прекрасно подходит к замку, просто сейчас ему мешает моя отмычка.

Тюремщик перестал трясти ключ и мрачно уставился на кендера.

— Это произошло по чистой случайности, — сказал Тас. — Видите ли, Карамон рано заснул, и мне совершенно нечем было заняться, так как все мои вещи у меня отобрали. К счастью, никто не заметил отмычку, которую я обычно держу в одном из носков. От скуки я решил попробовать ее на этом замке. От скуки, ну и для того, чтобы, так сказать, не утратить навыков. К тому же мне было весьма интересно, какие тюрьмы строились в прошлом. Хочу вас поздравить! — торжественно заявил кендер. — У вас тут отличные замки. Одна из лучших тюрем, в какие я когда-либо попадал, э-э-э… видел. Кстати, мое имя — Тассельхоф Непоседа…

С этими словами кендер просунул руку между прутьев решетки и потряс ею в воздухе на случай, если кто-нибудь захочет пожать ее. Никто не захотел.

— Сам я из Утехи, — ничуть не смутясь, продолжил Тас. — А это мой друг Карамон. Мы прибыли сюда по делу, по одному очень важному делу… Ах да, замок!

Не надо, пожалуйста, на меня так смотреть. Это совсем не моя вина. Из-за вашего дурацкого замка я сломал свою лучшую отмычку! Лучшую и любимую. Она перешла ко мне от отца. — Кендер искренне опечалился. — Он подарил ее мне в день совершеннолетия. Во всяком случае, я думаю, вы могли бы по крайней мере извиниться.

Тюремщик как-то странно хрюкнул и взмахнул связкой ключей прямо перед носом кендера. При этом он угрожающе пробормотал что-то похожее на «…вечно гнить в этой камере». Затем он вознамерился было пойти прочь, но человек в медвежьем плаще схватил его за руку:

— Не торопись. Мне нужен один из тех, кто сидит в этой камере.

— Знаю, знаю, — уныло сказал тюремщик, — но тебе придется дождаться мастера, который откроет этот замок.

— Это невозможно. Мне приказано всех отвести на торги сегодня.

— Тогда тебе придется самому выжимать его оттуда, — ухмыльнулся тюремщик.

— Можешь, например, подарить кендеру новую отмычку. И потом, как насчет остальных?

Он заковылял дальше по коридору, а человек в плаще угрюмо поглядел на дверь камеры.

— Ты знаешь, откуда я получаю приказы, — заметил он с угрозой вслед тюремщику.

— Я свои получаю оттуда же, — обернувшись через плечо, откликнулся тот. — Если им это не по нраву, так пусть придут и помолятся, может, тогда дверь откроется сама. Если же это не сработает, то им тоже придется ждать кузнеца, как и всем простым смертным.

— Вы хотите выпустить нас отсюда? — с живостью полюбопытствовал кендер. — Если да, то, быть может, нам удастся вам помочь… — Он нахмурился, так как в голову ему пришла внезапная мысль. — Ведь вы не собираетесь казнить нас, не правда ли? Если собираетесь, то мы, пожалуй, тоже подождем кузнеца.

— Казнить? — Человек в плаще нахмурился, — Да в Истаре вот уже десять лет никого не казнят. Братство это запрещает.

— Увы, простой человек уже лишился права и на быструю, милосердную смерть, — хихикнул тюремщик, успевший вернуться к дверям. — Что ты там говорил насчет помощи, маленький негодяй?

— Ну… — замялся Тас. — Если вы не собираетесь нас казнить, то что с нами будет? Вы ведь, кажется, не намерены отпустить нас? Мы ни в чем не виноваты. То есть я хотел сказать, что мы не делали ничего такого…

— С тобой я ничего не собираюсь делать, — язвительно заметил высокий господин. — Мне нужен твой приятель. Но ты совершенно прав, кендер: свобода ему не грозит.

— Быстрая и милосердная смерть!.. — осклабившись в беззубой улыбке, снова хихикнул тюремщик. — Чтобы взглянуть на казнь, раньше собиралась такая замечательная публика! Гэрри Снаггл, когда его вели на эшафот, шепнул мне, что толпа зрителей заставляет человека считать, будто его смерть все же что-нибудь да значит. Он надеялся, что на его казнь соберутся тысячи зевак, и он не ошибся. Гэрри аж прослезился. «Только подумай, — сказал он мне, — все эти люди позабыли о своих печалях и радостях и пришли сюда, чтобы со мной попрощаться».

Да что там говорить… Гэрри до самого конца сохранил присутствие духа.

— Твой приятель пойдет на рынок, — не обращая внимания на воспоминания тюремщика, сказал кендеру человек в медвежьей шкуре.

— Быстрая, милосердная… — покачал головой старик.

— Ну ладно, — с сомнением проговорил кендер, — я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, однако если вы действительно собираетесь вызволить нас из темницы, то я, пожалуй, попрошу Карамона помочь вам.

Лицо кендера исчезло, а в следующую минуту из глубины камеры донесся его возбужденный крик:

— Карамон, проснись! Нас хотят выпустить, но не могут открыть дверь — боюсь, что отчасти это вышло по моей вине…

— Ты понимаешь, что тебе придется забрать обоих? — спросил тюремщик своего спутника.

— Что? — Высокий господин смерил его взглядом. — Ты шутишь, старик!? Об этом мне никто ничего не сказал…

— Они должны быть проданы только вместе. Такой приказ получил я, и, коль скоро твои и мои приказы исходят из одного места…

— У тебя, конечно, есть письменный приказ? — ухмыльнулся человек в плаще.

— А как же, — с вызовом откликнулся старик.

— Но я же потеряю уйму денег! Кто купит кендера? Тюремщик пожал костлявыми плечами. Это его не касалось.

Господин в медвежьем плаще открыл было рот, чтобы оставить за собой последнее слово, но в это время в дверном оконце появилось новое лицо — лицо молодого человека. лет двадцати восьми. Скорее всего когда-то его можно было назвать красивым, однако теперь крепкий подбородок заплыл жиром и покруглел, карие глаза стали апатичными и тусклыми, а вьющиеся волосы свалялись в колтун.

— Как здоровье госпожи Крисании? — спросил Карамон.

Человек в плаще растерянно моргнул.

— Госпожа Крисания, — повторил Карамон. — Ее отвезли в Храм.

Тюремщик слегка подтолкнул спутника локтем:

— Ты ее знаешь, это та женщина, которую он избил.

— Я ее и пальцем не тронул, — спокойно возразил Карамон. — Как она?

— Не твое дело, — резко отозвался человек в плаще, видимо вспомнивший о том, что уходит драгоценное время. — Ты кузнец или механик? Кендер сказал, что ты можешь открыть дверь.

— Я не механик, — отозвался Карамон, — но думаю, что смогу. Если, конечно, вам ее не жалко. — И он посмотрел на старика, который сжимал в руке связку ключей.

— Замок и так сломан, — едко заметил тот. — Вряд ли ты сможешь повредить дверь сильнее, если, конечно, ты не собираешься ее вышибить.

— Именно это я и хочу сделать, — подтвердил Карамон.

Старик вытаращил глаза.

— Вышибить дверь? — удивился он. — Да ты слабоумный! Как…

— Погоди, — остановил его человек в плаще, который успел заметить сквозь прутья решетки широкие плечи и бычью шею Карамона. — Давай попробуем. Если он сломает дверь, то убытки я оплачу.

— Да уж, конечно! Дождешься от тебя… — возмутился было старик, но высокий господин искоса взглянул на него, и тюремщик затих.

Карамон тем временем закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, медленно выпуская воздух. Тюремщик и господин в плаще благоразумно отошли в сторону. Карамон исчез из вида, и они услышали, как он коротко всхрапнул перед разбегом.

Тяжелый удар сотряс дверь. Она задрожала в косяке, но выдержала. Казалось, что содрогнулись даже каменные стены коридора. Тюремщик, широко раскрыв рот, сделал еще один шаг назад.

Раздался новый удар, еще более могучий, чем прежде, и дверь словно взорвалась — вокруг брызнули острые щепки, а в дверной раме остались лишь искореженные петли да обломки замка. Сила инерции бросила Карамона на пол, и он упал прямо на кучу древесного мусора. Из соседних камер раздались Восторженные возгласы.

— Ты за это заплатишь! — возмутился тюремщик, размахивая ключами перед носом высокого господина.

— Зрелище того стоит, — отозвался тот. Он помог Карамону подняться и заботливо отряхнул его одежду. При этом он критически разглядывал пленника.

— Ну и силища! — искренне восхитился человек в плаще. — Правда, сдается мне, ты слишком хорошо питался, да и винцом баловался. Из-за этого и угодил за решетку. Ну, не велика беда, все это легко исправил». Тебя, значит, Карамоном зовут?

Карамон кивнул.

— А я — Тассельхоф Непоседа, — подал голос кендер, перешагивая через порог камеры. — Мы с ним неразлучны и везде ходим только вместе. Я обещал это Тике, и поэтому…

Господин в плаще записал что-то мелом на своей дощечке и рассеянно поглядел на кендера.

— Гм-м… понятно.

— Ну а теперь, — вздохнул кендер, — снимите с наших ног эти цепи. Уверяю вас, что без них мы сможем ходил. гораздо быстрее.

— А стоит ли? — пробормотал высокий господин. Быстро черкая мелом по доске, он складывал и вычитал какие-то цифры. Наконец он подвел итог своим вычислениям и улыбнулся.

— Давай, — обратился он к тюремщику, — веди сюда остальных, кого ты приготовил для меня сегодня.

Бросив на кендера и Карамона злобный взгляд, старик поплелся по коридору.

— Сядьте-ка здесь, у стены, — приказал человек в медвежьем плаще. — Подождем, пока приведут остальных.

Потирая ушибленное плечо, Карамон опустился на пол. Тас устроился рядом и с облегчением вздохнул. Покинув камеру, он почувствовал себя намного лучше.

Видимо, он и в самом деле верил в то, что говорил Карамону: «Как только мы выберемся из тюрьмы, у нас появится хоть какая-то надежда. Пока мы под замком, надеяться нам не на что».

— Кстати, — окликнул кендер удаляющегося тюремщика, — не проследишь ли ты, чтобы мне вернули мою отмычку? Она дорога мне как память.

— Говоришь, у нас появится надежда? — спросил Карамон у Таса, когда кузнец приготовился скрепить железный обруч на его шее раскаленным болтом.

Для того чтобы отыскать ошейник подходящего размера, потребовалось время, так что Карамон оказался последним из пленников, которых подготовили к отправке. Раскаленный болт скользнул в отверстие, и вокруг запахло горелым мясом — обруч все же был тесноват Карамону. Гигант поморщился.

Тас с несчастным видом ощупал собственный железный «воротник» и досадливо поморщился.

— Мне очень жаль, — сказал кендер. — Я не знал, что он имел в виду, когда говорил «пойдет на рынок». Мне подумалось, он имеет в виду что-то вроде позорного столба. Они тут, в прошлом, как-то смешно говорят, ты заметил?

Честное слово, Карамон…

— Все в порядке, Тас, ты ни при чем. — со вздохом ответил гигант.

— Но кто-то же должен быть в этом виноват, — предположил кендер, с интересом поглядывая, как кузнец смазывает обожженную шею Карамона жиром и пробует на прочность свою работу.

Немало истарских кузнецов потеряли все свое имущество и пошли по миру, когда рабовладельцы начинали требовать с них возмещения убытков за рабов, которые ухитрялись разломать ошейник и бежать.

— Что ты имеешь в виду? — безо всякого интереса спросил Карамон. На лице его снова появилось отсутствующее выражение полной покорности судьбе.

— Знаешь, — прошептал Тас, искоса поглядывая на кузнеца, — об этом стоит задуматься. Вспомни, как ты был одет, когда мы попали сюда. Ты выглядел точь-в-точь как бродяга. Не успели мы прийти в себя, как появился жрец со стражниками. Они словно поджидали нас в условленном месте и в условленное время. А вспомни, как выглядела госпожа Крисания…

— Ты прав, — сказал Карамон, и в его глазах мелькнул живой огонек, который очень скоро превратился в бушующее пламя.

— Рейстлин, — пробормотал Карамон. — Он знает, что я намереваюсь сделать, и хочет мне помешать. Это его рук дело!

— А я в этом не уверен, — поразмыслив, признался Тас. — Не проще ли ему было превратить тебя в пепел, повесить на городской стене иди сотворить что-нибудь в этом роде?

— Нет! — воскликнул Карамон шепотом, и кендер заметил в его глазах радостный блеск. — Разве тебе не понятно? Он хотел, чтобы я отправился сюда вслед за ним. Ему нужно, чтобы я что-то здесь для него сделал. Помнишь, об этом говорил темный эльф?

Тас с сомнением покачал головой и собрался было что-то сказать, но тут кузнец велел гиганту подняться на ноги.

Человек в медвежьем плаще, который нетерпеливо поглядывал за работой мастера с порога кузницы, сделал знак своим рабам. Войдя в кузницу, они грубо схватили Карамона и кендера и, выведя их наружу, поставили в ряд с другими арестантами. Подошли еще двое рабов и принялись сковывать ножные кандалы пленников одной общей цепью, так что в конце концов все они выстроились парами друг за другом. По знаку господина в плаще живая цепочка будущих рабов, среди которых были не только люди, но и эльфы-полукровки, и даже два гоблина, шаркая ногами, потащилась вперед.

Не успели арестанты сделать и трех шагов, как цепь натянулась и заставила всю колонну остановиться — это Тассельхоф по ошибке зашагал в противоположном направлении.

После изрядного количества брани и нескольких ударов палкой (предварительно надсмотрщики убедились, что поблизости нет никого из жрецов) господину в плаще удалось заставить пленников двигаться. Тас шел последним, тщетно стараясь идти вровень с остальными. Ножные кандалы сильно мешали ему, и он дважды упал на колени, вновь остановив движение колонны. Только после этого Карамон догадался, что следует сделать, и, обхватив кендера поперек туловища, понес его, как куль с тряпьем.

— Это было здорово, — сообщил Тас, едва отдышавшись. — Особенно в последний раз, когда я перевернулся через голову. Ты видел лицо этого типа?

Я…

— Так что ты хотел сказать? — перебил его Карамон. — Что ты имел в виду, когда говорил, что не уверен, будто за всем этим стоит Рейсшин?

Лицо кендера сделалось задумчивым и на удивление серьезным.

— Карамон, — сказал он, пытаясь извернуться так, чтобы обхватить руками шею Карамона и говорил» прямо ему в ухо — к этому времени они уже вышли из тюрьмы, а на улицах города было довольно шумно. — Рейстлин наверняка был по горло занят перемещением во времени. Даже Пар-Салиану потребовалось несколько дней, чтобы привести в действие это заклятие, а ведь он очень могущественный маг. Безусловно, Рейстлин тоже потратил немало энергии и сил. Разве он сумел бы перенестись в прошлое и туг же начать чинить нам неприятности?

— Хорошо, согласен. — Карамон нахмурился. — Тогда кто?

— А как насчет Фистандантилуса? — прошептал Тас гиганту в самое ухо.

Карамон коротко вздохнул, и его лицо потемнело.

— Он тоже очень могущественный волшебник, — напомнил ему Тас. — К тому же ты не делал никакого секрета из своих намерении. А собирался ты, насколько мне помнится, вернуться в прошлое и, так сказать, слегка проучить его. Штука заключается в том, что говорил ты об этом в Башне Высшего Волшебства, а мы знаем, что Фистандантилус может там появляться. Ведь именно там он встретил Рейстлина, разве не так? Что если он находился тогда в Башне и слышал то, что ты говорил? Неудивительно, если он очень расстроился.

— Раз он такой могущественный, — возразил Карамон, — то почему он не убил меня на месте?

— Этого он сделать не мог, — твердо заверил его Тас. — Послушай, я все понял. Он не мог убить родного брата своего ученика, особенно если у Рейстлина были причины прихватить тебя в прошлое. Несмотря на все, Фистандантилус может подозревать, что в душе Рейсшин все еще тебя любит.

Карамон побледнел, и кендер тут же пожалел о сорвавшихся у него с языка словах.

— В любом случае, — поспешно продолжил Тас, — он не мог избавиться от тебя немедленно. Он должен сделать так, чтобы все выглядело пристойно.

— И что?

— Что… — Тас протяжно вздохнул. — Видишь ли, они тут отменили смертную казнь, но я не сомневаюсь, что взамен придумали немало иных способов расправиться с теми, кто, по их мнению, ее заслуживает. Жрец, который был со стражниками на рынке, а также этот старый мерзавец-тюремщик — оба твердили о том, что быстрая и милосердная смерть была бы для нас наилучшим выходом.

Видимо, оба имели в виду — по сравнению с существующей практикой.

Удар кнута, пришедшийся на спину Карамона, прерви их разговор. Бросив яростный взгляд на надсмотрщика, ухмыляющегося раба, которому его работа доставляла удовольствие, Карамон мрачно замолчал. Он пытался обдумать то, что сказал ему Тас. В словах кендера определенно был смысл. Карамон своими глазами видел, сколько магической энергии использовал Пар-Салиан при заклинании и какое чудовищное напряжение собственных сил ему для этого потребовалось. Конечно, Рейстлину тоже доступно путешествие в прошлое, но он не так могуч, как верховный маг. К тому же Рейстлин весьма слаб физически.

Совершенно неожиданно для себя Карамон отчетливо увидел картину случившегося: «Тассельхоф прав! Нас просто подставили. Потом Фистандантилус найдет способ разделаться со мной, и в глазах Рейстлина моя смерть будет выглядеть случайной».

Из глубины его памяти вдруг зазвучал ворчливый голос старого гнома: «Я не знаю, кто из вас больший простофиля — ты или этот бестолковый кендер. Я буду крайне удивлен, если хотя бы один из вас выберется живым из этой переделки!»

Вспомнив своего старого друга, Карамон печально улыбнулся. Увы, теперь с ними не было ни Флинта, ни Таниса, и никого другого, кто мог бы помочь им хотя бы советом. Он и Тас оказались предоставлены самим себе, и, если бы не отчаянный прыжок кендера внутрь магического круга, вполне могло случиться так, что он остался бы в этой враждебной стране и вовсе один, без всякой поддержки.

Представив себе такой вариант, Карамон вздрогнул.

«Из этого следует, — подумал он, — что я должен добраться до Фистандантилуса раньше, чем он доберется до меня».

Улицы города вблизи Храма, украшенного величественными шпилями, содержались в чистоте — за исключением переулков и проходов между домами, куда никто не заглядывал. Сегодняшним утром все улицы были запружены народом.

Храмовая стража сновала то здесь, то там, с трудом поддерживая порядок.

Стражники выделялись в толпе своими яркими плащами и сверкающими шлемами с плюмажами из перьев. Миловидные женщины, шедшие на рынок или в лавку, стреляли в их сторону глазами и старались погромче шелестеть длинными юбками. На рынке, однако, существовало место, куда женщинам заходить не разрешалось, хотя многие из них с любопытством поглядывали в том направлении. В той части площади торговали невольниками.

Невольничий рынок, как всегда, кишел продавцами, покупателями и посредниками. Торги проводились раз в неделю, и это было одной из причин, по которой работорговец в медвежьем плаще так спешил забрать из тюрьмы свой товар.

Несмотря на то что деньги от продажи таких рабов поступали в государственную казну, он имел в этом деле свою долю. Сегодняшние торги представлялись ему особенно многообещающими.

Как он и поведал Тасу, в Истаре и тех областях Кринна, где влияние Братства было весьма значительно, смертной казни больше не существовало. Тем не менее Соламнийские Рыцари продолжали настаивать на том, чтобы им разрешили казнить предавших Орден традиционным и довольно позорным образом: отрубать им головы их собственными мечами. Король-Жрец пытался урезонить Рыцарей, и все шло к тому, что вскоре даже эта многовековая практика отойдет в прошлое.

Разумеется, отмена смертных казней и телесных наказаний породила проблему иного свойства. Непонятно было, что теперь делать с теми, кто по разным причинам попадал в тюрьмы. Их содержание влетало государственной казне в изрядную сумму, а число преступников продолжало расти. Именно это обстоятельство вынудило Братство озадачиться сей проблемой.

Большинство узников являлись вполне безобидными нищими или бездомными бродягами, которые не имели за душой ни гроша. Их преступления, как правило, были незначительными — в основном мелкое воровство, мошенничество или проституция.

— Разве не разумней было бы, — сказал однажды в официальной речи Король-Жрец своим сподвижникам, — узаконить рабство и тем самым решить проблему, нежели содержать тюрьмы, переполненные мелкими воришками и карманниками? На мой взгляд, это будет не только прибыльно для государства, но и милосердно по отношению к тем несчастным, кто не может добыть себе средства к существованию честным путем и чье единственное преступление заключается в невозможности для них выбраться из пучины бедности и нищеты, которая их поглотила. Да, это разумно. Наш долг заключается в том, чтобы помочь несчастным. Став рабами, они получат пищу, одежду и кров. Они получат все, чего им не хватало и из-за чего они вступили на путь порока. Естественно, нам следует присмотреть, чтобы. с ними хорошо обращались, и проследить, чтобы по прошествии определенного срока — в случае, если все это время они вели себя примерно — рабам была предоставлена возможность выкупить себя. При этих условиях их души не будут потеряны, и они вернутся к достойной жизни полноправными гражданами.

Идея эта немедленно была воплощена в жизнь, и теперь, на протяжении уже десяти лет, развивалась и совершенствовалась. Разумеется, попутно возникли определенные трудности, но Король-Жрец так никогда о них и не узнал — они не были настолько серьезными, чтобы его осмелились побеспокоить такой безделицей.

Чиновники умело справились со всеми вопросами, и теперь система работала без сучка, без задоринки. Братство получало солидный доход от продажи рабов-заключенных (это была совсем иная статья, нежели налог на продажу рабов частными лицами), к тому же страх лопасть в рабство, похоже,удерживал от преступлений все больше и больше людей.

Основные трудности были связаны с существованием двух групп преступников, которых продать в рабство было не так-то легко. Это были, во-первых, уличенные в воровстве кендеры, а во-вторых, те, кто совершил действительно серьезные преступления. Никто не хотел покупать для хозяйства неисправимых кендеров, как никто не хотел связываться с убийцами, грабителями, насильниками и маньяками.

Решение, однако, оказалось предельно простым. Кендеров просто запирали в камере на одну-две ночи, а поутру — с глаз долой — выводили под конвоем за городские ворота. Для заключенных, признанных виновными в тяжких преступлениях, существовали специальные заведения.

* * *

С хозяином одного из таких заведений, выходцем из племени гномов, как раз и беседовал господин в плаще из медвежьей шкуры. Их разговор носил довольно оживленный характер, причем особенно старался работорговец — он размахивал руками, то и дело указывая на Карамона, который стоял вместе с другими узниками в грязном сарае, примыкавшем к невольничьему рынку, и своим плечом демонстрировал, как легко гигант вышибает воображаемую дверь тюремной камеры.

Гном вел себя сдержанно, что вошло у него в привычку. Он прекрасно знал, что если невзначай выкажешь восхищение предложенным товаром, то придется выложить за него двойную цену. Именно поэтому он поглядывал на Карамона с напускным равнодушием, часто сплевывал на мостовую и, широко расставив ноги и скрестив на груди могучие узловатые руки, едва ли не с зевотой смотрел на торговца.

— Он в плохой форме — чересчур толстый. К тому же пьяница, стоит только взглянуть на его нос… — Гном покачал головой. — Нет, он совсем не агрессивный. Что, ты говоришь, он совершил? Напал на жрицу? — Гном фыркнул.

— Похоже, он способен только на то, чтобы напасть на кувшин с вином!

Господин в плаще, однако, тоже был не лыком шит.

— Ты упускаешь лучший в жизни товар, Камнеед, — сказал он, ничуть не смутясь. — Жаль, что ты не видел, как он высадил эту дубовую дверь. Щепки так и полетели! Ни в одном из людей я прежде не встречал еще такой силищи. Возможно, он действительно полноват, но ведь это дело поправимое. Подтяни его чуть-чуть и получишь настоящего красавца. Дамы будут просто в восторге от него. Только взгляни на эти карие глаза, на эти вьющиеся волосы! — Торговец слегка понизил голос. — Жаль, если такой экземпляр пропадет в каменоломнях… Я не хотел говорить о том, что он совершил, но Хаарольд, похоже, уже раструбил об этом по всему рынку.

Гном быстро взглянул на человека, который, стоя неподалеку, беседовал с несколькими стражниками. Оттуда то и дело доносились взрывы хохота. Камнеед погладил окладистую бороду, весьма заботясь о выражении своего лица.

— Хаарольд поклялся заполучить его любой ценой. Он считает, что сможет заставить его работать за двоих. Но я предпочел бы отдать его тебе…

— Пусть Хаарольд и покупает этого жирного скота, — проворчал гном. — Мне он не нужен.

Но человек в медвежьем плаще уже успел заметить, что гном поглядывает на Карамона с профессиональным расчетом. Зная Камнееда как облупленного, работорговец хорошо усвоил, когда говорить, а когда лучше промолчать, поэтому он только кивнул в ответ и пошел дальше, потирая ладони.

Карамон, слышавший часть разговора и видевший, что гном посматривает на него, как на призовую свинью, почувствовал сильнейшее желание сокрушить свои оковы, разнести этот сарай, где он стоял словно животное в стойле, и задушить голыми руками и гнома, и торговца в медвежьем плаще. Кровь застучала у него в висках, и Карамон напряг мускулы на руках с такою силой, что затрещали сухожилия. Вероятно, это было довольно внушительное зрелище, так как гном вытаращил глаза, а стражники, охранявшие сарай, выхватили мечи. Но тут Тассельхоф неожиданно ткнул Карамона локтем под ребра.

— Карамон, смотри! — ахнул кендер. Гигант не расслышал его из-за шума крови в ушах, и Тас снова толкнул его..

— Смотри, вон там, в толпе. Это он! Видишь? Карамон сделал глубокий выдох и заставил себя успокоиться. Посмотрев туда, куда указывал кендер, он почувствовал, как кровь, секунду назад стучавшая в висках, застыла в его жилах.

Невдалеке стоял человек, с ног до головы закутанный в черное. Он был совершенно один. Несмотря на толчею, вокруг него оставалось свободное пространство — никто из горожан не осмеливался подойти к нему слишком близко.

Длинный плащ на зловещей фигуре был лишен всяких украшений. На рукавах отсутствовало золотое и серебряное шитье, никакой отделки не было и на капюшоне, который человек надвинул на самое лицо. У него также не было при себе посоха, и никто — ни человек, ни животное — не сопровождал его. Пусть другие маги расшивают плащи защитными рунами, пусть другие пользуются услугами учеников и приживал, которые выполняли бы их поручения, — этот маг не нуждался ни в том, ни в другом, Его могущество шло не извне, а изнутри и было столь велико, что не только пронизало века, но и различные планы бытия. Эту энергию можно было почувствовать даже издалека, как на расстоянии чувствуется жар кузнечного горна.

Маг был высок ростом и хорошо сложен. Это было заметно даже под плащом — особенно выделялись не слишком широкие, но довольно развитые и мускулистые плечи. Кисти рук — единственная часть тела, которую не скрывала ткань или тень капюшона, — были невелики, но казались довольно сильными. Несмотря на то что маг был очень стар, настолько стар, что никто на Кринне не отваживался даже предположить его истинный возраст, тело его выглядело молодым и подтянутым. По этому поводу ходило немало страшных слухов, касавшихся, в частности, того, с помощью каких магических ухищрений он одолевает свойственную его возрасту немощь.

— Кто это? — спросил Тас у ближайшего к нему пленника, небрежным кивком указывая на фигуру в черном.

— Неужели ты не знаешь? — Судя по всему, соседу не очень хотелось говорить на эту тему.

— Я приезжий, — пояснил Тас.

— Это Выбравший Тьму, черный маг Фистандантилус. Наверняка ты о нем слышал.

— Конечно, — кивнул Тас, победоносно глядя на Карамона, — во взгляде его читалось: «Говорил я тебе!». — Мы о нем слышали.

Глава 4

Когда Крисания очнулась от заклятия Паладайна, она была настолько смущена и растерянна, что жрецы весьма обеспокоились, решив, что странная болезнь повлияла на ее разум.

Она упоминала Палантас, и они решили, что молодая женщина, вероятно, прибыла оттуда, однако даже во сне ока продолжала звать некоего Элистана, именуя его Главой Ордена. Жрецы знали всех Глав Орденов Посвященных Кринна, но никогда не слышали об Элистане. Между тем Крисания продолжала настаивать на том, что таковой существует, и они несколько встревожились, решив, что с нынешним палантасским жрецом что-нибудь случилось. Именно поэтому в Палантас спешно направили нескольких гонцов.

Кроме этого, Крисания не раз упоминала о Палантасском Храме, в то время как там никакого Храма не было и быть не могло. Молодая женщина толковала об этом столь убежденно, время от времени вставляя в свою речь такие непонятные выражения, как «Повелители Драконов» и «возвращение богов», что находившиеся с ней в комнате Кварат и Эльза, старшая жрица праведных дочерей Паладайна, в ужасе переглянулись и дружно, не сговариваясь, начертали в воздухе священный знак против святотатства.

Потом Крисанию напоили травяным отваром, который успокоил ее и помог снова уснуть. Двое высших жрецов остались с ней и после того, как она заснула, негромко обсуждая между собой ее состояние. Затем в комнату вошел Король-Жрец, явившийся, чтобы развеять их страхи.

— Я пытался доискаться правды, — сказал он своим мелодичным голосом, — и мне было открыто, что Паладайн призвал к себе ее душу, дабы защитить ее от заклятия черной магии, которое было использовано силами зла. Мое мнение таково, что в этом можно не сомневаться.

Кварат и Эльза обменялись понимающими взглядами. Нелюбовь Короля-Жреца к магам была общеизвестна.

— Душа ее пребывала в волшебных садах Паладайна, в чудесном мире, подобие которого мы тщимся создать на этой земле. Несомненно, что именно там ей открылось знание будущего. Она твердит о прекрасном Храме Паладайна, воздвигнутом в Палантасе. Но разве не планируем мы построить там Храм? Элистан же, о котором она говорит, — это жрец, коего мы назначим тамошним Главой Ордена.

— Но… драконы и «возвращение богов»? — пробормотала Эльза.

Некоторое время Король-Жрец молчал.

— Что касается драконов, — сказал он наконец, — то я считаю это какой-то легендой или сказкой, слышанной ею в детстве, которая вспомнилась в часы болезни и слабости духа. Возможно, это как-то связано с черной магией, воздействию которой она подверглась. Общеизвестно, что колдуны, использующие магию, — голос его посуровел, — могут заставить человека видеть то, чего на самом деле не существует. Что касается ее видений о «возвращении богов»…

Король-Жрец снова замолчал, но вскоре продолжил исполненным страсти голосом:

— Вы, мои ближайшие соратники, знаете, какова моя заветная мечта. Вам известно, что однажды — и время это неотвратимо приближается — я обращусь к богам и призову их на помощь в моей последней битве со злом, которое все еще не покинуло наш мир. В этот день сам Паладайн будет внимать моим молитвам. Он придет и встанет рядом со мной, и вместе мы сокрушим Тьму, и она сгинет навеки!

Именно это и увидела в грядущем Крисания! Именно это она называла «возвращением богов»!

Ослепительный свет разлился по комнате. Эльза прошептала молитву, и даже Кварат потупил взгляд.

— Пусть она спит, — сказал Король-Жрец. — К утру ей станет много лучше. Я не забуду помянуть ее в своих молитвах Паладайну.

Он вышел, и свет в комнате померк. Эльза молча смотрела ему вслед. Когда дверь в комнату Крисании затворилась, эльфийка повернулась к Кварату.

— Разве у него есть власть? — спросила она жреца, задумчиво глядевшего на спящую Крисанию. — Неужели он действительно способен… сделать то, о чем сейчас говорил?

— Что? — Кварат думал о чем-то другом, поэтому ответил не сразу. Бросив взгляд вослед Королю-Жрецу, он качнул головой:

— Ах, об этом? Конечно, у него есть власть. Ты же видела, как быстро вылечил он эту молодую женщину. Боги говорят с ним, посылая ему вещие сны… во всяком случае так он утверждает.

Скажи мне, праведная дочь, когда ты в последний раз чувствовала в себе целительные силы?

— Так ты поверил в то, что Паладайн взял к себе ее душу и позволил заглянуть в будущее? — удивилась Эльза. — Ты действительно поверил, что он ее вылечил?

— Я знаю только одно: в этой женщине и той парочке, которую задержали возле ее тела, есть что-то странное, — угрюмо сказал Кварат. — О них я позабочусь, ты же должна приглядывать за Крисанией. Что касается Короля-Жреца… — Он пожал плечами, — Пусть себе призывает богов. Если они спустятся с небес, чтобы сражаться рядом с ним, — хорошо. Если нет, то для нас это не будет иметь значения. Мы-то знаем, кто на Кринне исполняет работу богов.

— Удивительно, — заметила Эльза, поправляя прядь черных волос, которая упала на лицо Крисании. — В нашем Ордене была одна молоденькая девушка, которая и в самом деле обладала способностью исцелять болезни и раны. Та, которую соблазнил этот Соламнийский Рыцарь. Ты не помнишь его имени?

— Сот, — ответил Кварат. — Сот — правитель Даргаардской Башни. Здесь нечему удивляться. Порой то среди молодых, то среди старых отыскивается кто-нибудь, обладающий этим редким даром. Или уверовавший, что обладает им.

Откровенно говоря, я считаю, что большинство чудес объясняется весьма просто: людям так хочется верить в чудо, что в конце концов они сами себя убеждают в реальности того или иного события. Для нас это не опасно. Но за этой молодой женщиной надо приглядывать, Эльза.

Если она будет настойчива в своем бреде и после пробуждения, нам придется принять меры. Ну а пока…

Он замолчал. Эльза согласно кивнула. Зная, что под влиянием снадобья Крисания будет крепко спать до самого утра, оба жреца оставили ее одну.

Проснувшись на следующее утро, Крисания почувствовала, что голова ее словно набита ватой. Во рту остался неприятный привкус, к тому же ее мучила немилосердная жажда. Жрица с трудом села на постели и попыталась собраться с мыслями, но тщетно. Последнее, что она помнила, — это мрачное существо, явившееся из мира мертвых, которое неумолимо приближалось к ней. Потом она очутилась вместе с Рейстлином в Башне Высшего Волшебства, а оттуда перенеслась в какое-то другое место, где ее окружили маги в белых, красных и черных мантиях. Кроме этого, она смутно припомнила какие-то поющие стены, причем ее не оставляло ощущение, что она совершила длительное путешествие, но вот куда и зачем — этого она не знала.

Это были сравнительно давние воспоминания, которые относились к какой-то другой, предыдущей жизни. Гораздо лучше в памяти сохранилось ее недавнее пробуждение. Крисания очнулась от своего странного сна и обнаружила рядом с собой в комнате невиданной красоты человека. Одного его голоса хватило, чтобы успокоить ее смятенные разум и душу. Однако человек сказал ей, что он — Король-Жрец и что она находится в Храме Всех Богов в Истаре. Это совершенно сбило Крисанию с толку. Она попросила позвать к ней Элистана, но никто, похоже, о таком и слыхом не слыхивал. Тогда она рассказала о нем — как его лечила Золотая Луна, жрица Мишакаль, как он сражался со злыми драконами, как делился с представителями разных народов и рас своим знанием о возвращении богов на Кринн. Однако ее рассказ отчего-то насторожил, если не испугал, собравшихся вокруг жрецов, и они стали посматривать на нее с жалостью и тревогой. Наконец ее напоили каким-то странным варевом, и она быстро уснула.

Не совсем уверенная в том, что все это происходило с неб наяву, Крисания преисполнилась решимости узнать, где же она все-таки находится и что с ней произошло. Выбравшись из постели, она заставила себя умыться, как привыкла делать это каждое утро, а затем присела перед туалетным столиком необычной формы и, тщательно расчесав, уложила в прическу свои длинные черные волосы. Эта обычная утренняя процедура помогла ей немного успокоиться и прийти в себя.

Несколько минут она посвятила изучению своей спальни и не могла не поразиться окружающей роскоши и великолепию. Впрочем, она посчитала, что подобное излишество неуместно в Храме, где почитают величие и всеблагость богов, если только она действительно находится в Храме. Ее собственная спальня в богатом родительском доме в Палантасе была вполовину скромнее этой, хотя ее обставили всем, что только можно купить за деньги.

Затем она подумала о том, что открыл ей Рейстлин, — о бедности и нищете, которые начинались тут же, за стенами Палантасского Храма, и слепка покраснела.

— Должно быть, это комната для гостей, — сказала Крисания самой себе и почувствовала, как успокаивающе подействовал на нее звук собственного голоса. — В конце концов, комнаты для гостей в нашем Храме тоже обставлены так, чтобы доставить визитерам максимум удовольствия и удобства. И все же…

— Она нахмурилась, глядя на. дорогой подсвечник в виде фигуры дриады, отлитый из чистого золота. — Все же здесь слишком роскошно. Один этот подсвечник смог бы прокормить среднюю семью в течение нескольких месяцев.

Крисания была рада, что Элистан не видит такого чрезмерного излишества.

Она обязательно поговорит об этом со здешним Главой Ордена, кем бы он ни был.

(Она наверняка ослышалась, когда решила, что он назвался Королем-Жрецом!) К этому времени в голове у Крисании вполне прояснилось, и она была готова действовать. Сняв ночную рубашку, в которой спада, жрица надела чистую белую рясу, что была аккуратно сложена в изножье постели.

«Какая странная, старомодная одежда! — подумала она, натягивая рясу через голову и застегивая на груди накидку. — Она совсем не похожа на те аскетичные и простые платья, которые носят у нас в Палантасе».

И действительно, этот наряд был богато и помпезно украшен. На рукавах и подоле сверкали золотые нити причудливого шитья, малиново-красная и алая ленты украшали грудь, а тяжелый золотой пояс стягивал тонкую ткань на ее узкой талии в складки. Опять роскошь! Крисания сердито прикусила губу, однако не удержалась и бросила взгляд на свое отражение в зеркале. ЕЙ пришлось признать, что этот наряд был ей к лицу, и жрица машинально разгладила складки на подоле.

И тут она нащупала в кармане письмо.

Сунув руку под расшитый клапан, она достала сложенный вчетверо листок рисовой бумаги. Думая, что письмо случайно позабыла в кармане прежняя владелица платья, Крисания с любопытством оглядела его со всех сторон и, к своему удивлению, обнаружила, что письмо адресовано ей. Недоуменно пожав плечами, она развернула бумагу.

Госпожа Крисания!

Мне известно, что ты намеревалась просить меня о помощи в твоем деле. Если я правильно понял, ты хотела помешать молодому магу Рейстлину осуществить его безумные и опасные планы. К несчастью, по пути к нам ты подверглась нападению Рыцаря Смерти, и, дабы спасти тебя, Паладайн забрал твою душу в свои небесные чертоги. Увы, среди нас не осталось никого, кто смог бы вновь воссоединить ее с твоим телом. Даже сам Элиста» бессилен сделать это. Только верховные жрецы, жившие во времена Короля-Жреца, обладали властью и могуществом для подобного деяния. Именно поэтому нам пришлось послать тебя в прошлое, во времена, предшествующие Катаклизму, в город Истар. Путешествовать ты будешь не одна — вместе с тобой отправлен Карамон, брат Рейстлина.

Не скрою, мы послали тебя туда, преследуя двоякую цель. Во-первых, мы хотим, чтобы ты исцелилась от поразившего тебя недуга. Во-вторых, мы надеемся, что ты все же попытаешься исполнить то, что задумала с самого начала, и спасешь молодого мага от самого себя.

Если в этом ты узришь промысл богов — что ж, можешь считать, что получила благословение высших сил. Я осмелюсь напомнить тебе только одно: промысл божий не всегда бывает понятен нам, смертным, ибо нам видима лишь часть общей картины. Я надеялся обсудить это с тобой лично, прежде чем ты отправишься в Истар, однако это оказалось невозможно. Теперь же, в письме, я предостерегаю тебя — берегись Рейстлина!

Ты добродетельна и крепка в вере и чрезвычайно гордишься и тем и другим.

Это смертельно опасное сочетание, которое Рейстлин не преминет обернуть в свою пользу.

Помни еще вот о чем: ты и Карамон попали в очень опасное время. Дни Короля-Жреца сочтены. Карамон получил специальное задание, которое также может подвергнуть его жизнь опасности. Но ты, Крисания Таринская, подвергаешь опасности не только свою жизнь, но и свою душу. Я предвижу даже, что ты можешь оказаться в ситуации, когда тебе придется выбирать между жизнью и душой, причем, выбрав одно, ты навсегда потеряешь другое. Единственное, что меня радует, — это то, что ты можешь покинуть то время разными путями, в том числе и через Карамона. Да не оставит тебя Паладайн!

Пар-Салиан, Ложа Белых Мантий, Башня Высшего Волшебства, Вайрет

* * *

Крисания опустилась на кровать — ноги не держали ее. Рука, в которой она сжимала письмо, дрожала. Невидящим взглядом вновь скользила она по строчкам, возвращалась из конца в начало, но не понимала смысла. Некоторое время спустя она тем не менее успокоилась настолько, что сумела заставить себя, вникая в смысл каждого слова, каждого предложения, внимательно перечесть все заново.

Чтобы прочесть письмо и осознать его содержание, ей потребовалось примерно полчаса. Убедившись, что она действительно поняла большую часть того, что было в нем написано, Крисания снова вспомнила недавние события, полчаса назад казавшиеся ей сном или бредом. Жрица вспомнила, зачем она отправилась в Вайретский Лес. Выходит, Пар-Салиан знал все с самого начала и ожидал ее. Что ж, тем лучше. Несомненно, он был нрав в том, что нападение Рыцаря Смерти не закончилось бы так, как оно закончилось, если бы не вмешательство Паладайна.

Не, приходилось сомневаться и в том, что она оказалась в прошлой. Но его замечание о вере и добродетели!..

Крисания встала. Лицо ее было бледно, но выражало непреклонную решимость.

На щеках проступил легкий румянец; глаза пылали гневом. Она жалела лишь о том, что не может сейчас же встретиться с этим белым магом. Как он посмел?!

Плотно сжав губы, Крисания сложила письмо. Ее тонкие пальцы скользнули по сгибам бумаги так стремительно, словно она хотела разорвать письмо на клочки.

Однако жрица справилась с собой. На туалетом столике, между Щеткой для волос и краем зеркала в вызолоченной раме, стояла небольшая изящная шкатулка. Крисания знала, что в таких шкатулках придворные дамы хранят свои драгоценности. Взяв ларчик в руки, она вытащила из замочной скважины маленький золотой ключик, бросила письмо внутрь и захлопнула крышку. Затем она опять вставила ключ и, прислушиваясь к щелчку замка, повернула его. Опустив ключ в карман, Крисания снова посмотрела на себя в зеркало.

Поправив прическу и отбросив выбившиеся прядки назад, она накинула на голову капюшон. Жрица заметила выступивший на скулах румянец и заставила себя успокоиться. В конце концов, старый маг не желал ей ничего плохого, к тому же магам редко удавалось правильно понять тех, кто ставил свою веру превыше всего.

Крисания сознавала, что должна переступить через свой детский гнев и обиду. Это чувство ей совсем не к лицу, особенно теперь, когда она находится на грани величия. Паладайн был с ней, она почти ощущала его присутствие. А человек, которого она увидела при пробуждении, на самом деле был Королем-Жрецом!

Припомнив ощущение благостного покоя, вызванного присутствием этого человека, Крисания улыбнулась. Разве может он стать причиной грозного Катаклизма? Нет, ее душа отказывалась в это поверить. Правда, он был с ней считанные минуты, но его благочестие, святость и красота так поразили Крисанию, что она никак не могла заставить себя увидеть в нем виновника древней катастрофы. Это казалось ей совершенно невозможным. Крисания надеялась, что ей удастся оправдать Короля-Жреца, спасти для потом ков его репутацию. Возможно, Паладайн вернул ее в прошлое именно для того, чтобы она узнала правду!

Светлая радость переполняла душу Крисании. И радость ее не осталась без ответа — она услышала перезвон колоколов, зовущих к утренней молитве. От этого звука на глазах ее навернулись слезы, а сердце едва не разорвалось от счастливого восторга. С такими чувствами Крисания выбежала из своей комнаты в богато украшенные коридоры Храма и едва не сбила с ног торопившуюся ей навстречу Эльзу.

— Боги мои! — воскликнула старшая жрица. — Возможно ли это? Как ты себя чувствуешь?

— Я чувствую себя намного лучше, Посвященная, — ответила Крисания несколько смущенно. Еще прежде она подумала о том, что все ее предыдущие речи могли показаться здешним жрецам диким, бессмысленным бредом. — Как будто я проснулась после долгого и не слишком приятного сна.

— Восславь Паладайна, — посоветовала Эльза и, прищурившись, посмотрела на Крисанию пристальным взглядом.

— Можешь быть уверена: я ревностно отношусь к своим обязанностям, — заверила Крисания, не замечая пронзительного взгляда жрицы. — Позволь спросить, не спешила ли ты на утренний молебен? Если так, то нельзя ли пойди с тобой? — Она огляделась по сторонам и добавила:

— Боюсь, мне потребуется немало времени, чтобы освоиться в здешних лабиринтах.

— Разумеется, — сделав подобающее лицо, сказала Эльза. — Нам сюда.

Она развернулась и пошла по коридору в обратном направлении.

— Я хотела бы разузнать о молодом человеке, которого… которого нашли вместе со мной. — Крисания запнулась, осознав, как мало она знает об обстоятельствах своего появления в Истаре.

Лицо Эльзы сделалось холодным и жестким.

— Он там, где о нем надлежащим образом позаботятся, моя дорогая. Он твой друг?

— Нет, конечно нет, — поспешила заверить Крисания, вспомнив, в каком виде она в последний раз видела Карам она. — Он… был моим провожатым. Наемным провожатым, — пробормотала жрица, внезапно сообразив, что лгать она не умеет.

— Он в школе, готовится к Играм, — туманно объяснила Эльза. — Если тебе хочется, можешь послать ему весточку.

— Не знаю, умеет ли он читать, — схитрила Крисания. На самом деле она понятия не имела о том, что такое шкода и о каких Играх идет речь, но боялась задавать слишком много вопросов. Поблагодарив Эльзу, Крисания оставила эту тему — она выяснила главное: Карамон жив и в безопасности. «Найти его в случае если понадобится срочно вернуться назад, можно, по-видимому, безо всякого труда», — рассудила она и позволила себе расслабиться.

— Ах, дорогая моя, смотри, — сказала вдруг Эльза, — не одна я спешила справиться о твоем здоровье.

— Праведный сын. — Крисания низко поклонилась подошедшему к ним Кварату и поэтому не заметила быстрых взглядов, которыми обменялись Эльза и эльф.

— Весьма рад видеть тебя выздоравливающей и в бодром настроении, — приветствовал ее Кварат. Он говорил с такою неподдельной искренностью и теплотой, что Крисания порозовела от удовольствия. — Король-Жрец всю ночь молился о твоем здравии. Весьма приятно видеть подобное доказательство силы его веры и могущества. Я думаю, что сегодня вечером можно будет представить тебя официально. Теперь же, — перебил он Крисанию, которая собиралась что-то сказать, — прошу меня простить. Меня ожидают важные дела, к тому же вы можете опоздать на утреннюю молитву.

Грациозно поклонившись обеим жрицам, эльф быстро проследовал по коридору дальше.

— Какие дела могут помешать жрецу посещать службу? — глядя ему вслед, удивилась Крисания.

— Моя дорогая, — объяснила Эльза, улыбаясь наивности молодой женщины, — рано утром Кварат молится вместе с Королем-Жрецом. Между прочим, он — второе лицо в нашем Братстве, поэтому изо дня в день крутится по своим многочисленным делам. Он печется о благе всего Кринна. Порой про него говорят, что если Король-Жрец — это душа и сердце нашего Братства, то Кварат — его мозг.

— Как странно… — пробормотала Крисания, подумав в этот момент об Элистане.

— Что же тут странного? — спросила Эльза с легким упреком. — Мысли Короля-Жреца устремлены к богам. Вряд ли от него можно требовать, чтобы при этом он еще и разрешал мелкие мирские заботы, с которыми ежедневно сталкивается наше Братство.

— Конечно же нет, — подтвердила Крисания и вспыхнула от стыда.

Какой же наивной и провинциальной она кажется этим людям! Следуя за Эльзой по просторным и светлым коридорам Храма, Крисания вслушивалась в перезвон колоколов и дивное пение детского хора, чувствуя, как экстатическая благодать наполняет ее душу. Потом она припомнила те отнюдь не помпезные службы, которые Элистан проводил по утрам в Палантасе. А ведь он при этом продолжал сам вести большинство дел Братства!

Простые службы, к которым она привыкла, показались ей теперь жалкими, почти нищенскими, а каждодневный изнуряющий труд Элистана — принижающим его достоинство и достоинство Братства. Несомненно, именно это каждодневное напряжение так сказалось на его здоровье. С сожалением подумала Крисания о том, что, будь Элистан окружен такими помощниками, как Кварат, он был бы по-прежнему бодр и мог бы возглавлять Братство еще долгие годы.

«Все это следует изменить!» — решила Крисания, сообразив, что, возможно, провидению было угодно отправить ее в прошлое еще и по этой причине. Она призвана восстановить былую славу Братства! Молодая женщина содрогнулась от восторга и принялась строить в уме планы реформ. Первым делом она попросила Эльзу описать устройство иерархии Братства. Эльза была только рада этому и принялась подробно рассказывать Крисании обо всем, что ее интересовало.

Внимательно прислушиваясь к словам старшей жрицы, Крисания и думать забыла о Кварате, который как раз в этот момент тихонько приоткрыл дверь ее комнаты и неслышно проскользнул внутрь.

Глава 5

Кварату не понадобилось много времени, чтобы отыскать письмо Пар-Салиана.

Стоило ему зайти в комнату, как он заметил, что золотая шкатулка на туалетом столике стоит не так, как стояла в прошлый раз. Осмотр выдвижных ящиков ничего жрецу не дал, и Кварат приступил к шкатулке. В его распоряжении был универсальный ключ-отмычка, подходивший к любому шкафу, к любому ларцу и к любой двери Храма, поэтому шкатулку он открыл без труда.

Обнаруженное там письмо понять оказалось совсем не просто. Кварат обладал феноменальной памятью и, единожды прочтя его, запомнил дословно. При этом ему сразу стало ясно, что потребуется немало времени, прежде чем он постигнет истинный смысл прочитанного.

Кварат рассеянно сложил бумагу и, бросив ее на дно шкатулки, тщательно установил последнюю на прежнее место. После этого он без всякого интереса порылся в платяном шкафу и заглянул в сундук. Ничего не найдя, Кварат вышел из комнаты Крисании и задумчиво направился к себе.

Содержание письма настолько озадачило и смутило Кварата, что он отменил все ранее назначенные встречи, а неотложные дела возложил на плечи подчиненных.

Уединившись в своем кабинете, он несколько раз мысленно воспроизвел письмо, вдумываясь в каждое слово и в каждую фразу. В конце концов ему удалось кое-как разобраться в этом странном документе, хотя некоторые моменты так и остались загадкой. Тем не менее он смог составить предварительный план действий. Три вещи были абсолютно ясны Кварату. Во-первых, молодая женщина, являясь Посвященной Паладайна, каким-то образом была связана и с практикующими магами, что давало основания подозревать ее в злом умысле. Во-вторых, Королю-Жрецу грозила страшная опасность. Это было неудивительно, так как маги имели все основания бояться и ненавидеть этого человека. В-третьих, молодой человек, которого арестовали возле тела Крисании, несомненно являлся наемным убийцей, а молодая женщина — его соучастницей.

Придя к этому заключению, Кварат мрачно улыбнулся и поздравил себя с тем, что прозорливо предпринял превентивные меры. Карамон — так звали молодого человека — попал в такое место, где никто не был застрахован от несчастного случая.

Что касалось Крисании, то, оставаясь в стенах Храма, где за ней было легко приглядывать, она вряд ли представляла собой серьезную опасность.

С облегчением вздохнув, старший жрец велел слугам подавать завтрак. То обстоятельство, что Король-Жрец был в безопасности, по крайней мере пока, привело его в благостное расположение духа, и он принялся раздумывать о том, каким способом выведать у Крисании ее штаны.

Кварат был во многих отношениях необычным человеком. Одним, и не самым последним из его многочисленных достоинств являлось редкое сочетание крайнего честолюбия с пониманием пределов собственных возможностей. Король-Жрец был нужен ему, и Кварат вовсе не стремился занять его место. Он купался в лучах славы своего господина, именем Братства расширяя свое влияние и укрепляя собственное могущество.

А укрепляя собственное могущество, он укреплял могущество и влияние своей расы. Именно эльфы с их чувством превосходства над остальными народами и внутренним сознанием собственной избранности были движущей силой Братства.

К огромному сожалению Кварата, боги, кроме эльфов, сочли необходимым создать и другие, менее достойные расы. Например, они создали людей, которые, с их короткой жизнью и привычкой потакать своим желаниям, малодушно поддавались многочисленным соблазнам и становились легкой добычей сил зла. Но эльфы учились справляться с этим.

Если не удастся полностью истребить в мире все зло, то эльфы, по крайней мере, попробуют взять его под собственный жесткий контроль. Очевидно, что зло являлось порождением свободы, в частности свободы выбора. В первую очередь это относилось к людской расе, которая сплошь и рядом неверно использовала свою свободу — этот благословенный дар богов. Их необходимо было заставить следовать строгим правилам, точно указав, что хорошо, а что дурно, и таким образом ограничить их свободу, которой они беспрестанно пользовались себе во вред.

Только так можно было призвать людей к порядку, и в конечном итоге они бы сами выиграли от этого.

Что касается остальных рас Кринна — кендеров (Кварат тяжело вздохнул), гоблинов, гномов и прочих, — то Братство (в лице Кварата) быстро вытесняло их на необитаемые и не пригодные для жизни земли, где они не смогут уже доставить никаких хлопот и со временем благополучно вымрут. (Этот план был прекрасно опробован на гоблинах и некоторых других расах, которые и без того не часто появлялись в центральных районах континента. К несчастью, кендеров никак не удавалось изолировать, и они продолжали вольно перемещаться по Кринну во всех направлениях, наслаждаясь беспечной жизнью и нарушая покой его обитателей.) Примерно такие мысли посетили Кварата за завтраком. Он решил не предпринимать поспешных шагов в отношении Крисании. Собственно говоря, Кварат и прежде никогда не спешил — спешка была несвойственна большинству эльфов. Чем бы они ни занимались, они ко всему подходили с вдумчивым тщанием и с завидным терпением. Присмотреться, выждать и только потом действовать — такова была обычная практика эльфов. В данный момент Кварату недоставало только одного — более обстоятельных сведений. Он позвонил в маленький золотой колокольчик, и в кабинете тут же возник послушник, тот самый, что сопровождал Денубиса к Королю-Жрецу. Кварат отметил про себя, что его секретарь появился столь быстро и столь неслышно, словно просочился в кабинет сквозь щель под дверью, а не вошел, как входили все остальные.

— Какие будут распоряжения, Посвященный?

— Два небольших задания, — сказал Кварат, не поднимая головы (он как раз писал записку). — Отнесешь это Фистандантилусу. Мы уже давно не обедали вместе, а Я хотел бы с ним поговорить.

— Фистандантилуса нет в Храме, мой господин, — сообщил секретарь. — Я как раз собирался доложить об этом. Кварат перестал писать и смерил послушника взглядом.

— Нет?

— Нет, Посвященный. Мы подозреваем, что он отбыл вчера вечером. По крайней мере, вчера вечером его видели в последний раз. Комната его пуста, и все вещи исчезли. Судя по некоторым сведениям, он уже давно намеревался отправиться в Вайретскую Башню. Кажется, маги собирают Конклав, но точно никто не знает.

— Значит, Конклав… — повторил Кварат и нахмурился. Некоторое время он молчал, тихонько постукивая пером по краю сложенной записки. Вайретский Лес был так далеко… или все же не очень? Катаклизм… Это странное слово, которое он узнал из письма, не давало эльфу покоя. Неужели эти проклятые маги способны устроить столь великую катастрофу? При мысли об этом Кварат похолодел. В задумчивости он медленно смял в кулаке только что написанное приглашение.

— Надеюсь, за его последними передвижениями проследили?

— Разумеется, Посвященный. Насколько это было возможно. В течение последних месяцев Фистандантилус не покидал Храма, но вчера утром его видели на невольничьем рынке.

— На невольничьем рынке? — Кварат вновь ощутил холодную дрожь. — Что он там делал?

— Он купил двух рабов, Посвященный.

Кварат нетерпеливо поторопил секретаря взглядом.

— Он купил их не сам, мой господин. Сделка заключена одним из его агентов.

— Каких рабов он купил? — спросил Кварат, заранее зная ответ.

— Тех, что обвиняли в нападении на жрицу.

— Я же приказал, чтобы их продали либо гному, либо» на каменоломни.

— Барак старался изо всех сил, да и гном не отставал, Ко они не могли тягаться с агентом Выбравшего Тьму. Барак был бессилен. Дело могло кончиться скандалом. Кроме того, агент мага все равно отправил обоих в школу.

— Так… — пробормотал эльф.

Все встало на свои места. Фистандантилус был настолько опрометчив, что выкупил наемного убийцу, а потом исчез! Несомненно, он отправился в Башню Высшего Волшебства — доложить обстановку. Но зачем магам наемник?

Фистандантилус имел массу возможностей самолично прикончить Короля-Жреца.

Кварат почесал в затылке. У него было такое ощущение, что он свернул со столбовой дороги на петляющую в болотной зыби тропу.

Жрец молчал так долго, что секретарь слегка откашлялся, пытаясь напомнить патрону о своем существовании.

— Ты собирался дать мне еще какое-то поручение, мой господин.

Кварат медленно кивнул.

— Да, — сказал он. — И новости, которые я узнал, делают его еще более важным. Мне необходимо переговорить с гномом — устрой это немедля.

Послушник поклонился и вышел. Ему не нужно было спрашивать, кого имел в виду Кварат, — в Истаре был только один гном.

* * *

Никто не знал толком, кем был раньше Арак Камнеед и откуда он взялся. Сам он никогда не вспоминал о своем прошлом, а когда речь об этом заводили другие, скалился так злобно и яростно, что тема исчерпывалась сама собой, Тем не менее о нем ходило немало слухов, из которых следовало, что Арак был Выходцем из Торбардина — древней страны горных гномов, — где он совершил преступление столь тяжкое, что сородичи обрекли его на изгнание. Никто не знал, что это могло быть за преступление, и никто, как правило, не озадачивался тем фактом, что гномы никогда и ни за какое преступление не наказывали изгнанием. Даже смертная казнь считалась у них менее строгой карой.

Согласно другим версиям. Арак на самом деле принадлежал к деварам — племени злобных гномов, которых собственные сородичи истребили почти поголовно, а уцелевшие вынуждены были влачить жалкое существование глубоко в недрах земли.

Несмотря на то что Арак не был похож на девара и никогда не поступал как девар, версия эта была популярна во многом из-за того, что любимым (и единственным) товарищем гнома был свирепый великан-людоед. По иным же сведениям выходило, что Арак родился вовсе не на Ансалоне, а прибыл сюда откуда-то из-за моря.

Выглядел он как самый злобный представитель своего племени. Ужасные шрамы пересекали его лицо сверху вниз, и от этого казалось, что гном постоянно ухмыляется. Он был коренаст, широкоплеч, и на теле его не было ни единой унции жира. Двигался Арак с грацией дикого кота, а когда останавливался, то ноги его словно врастали в землю.

Хоть он и был пришлецом, но жил в Истаре уже так давно, что никто не видел разницы между ним и местным уроженцем. Он и великан по имени. Рааг попали на Игры еще в те времена, когда зрелищные бои проводились по-настоящему. Оба довольно быстро стали любимцами публики. До сих пор истарцы вспоминали, как Арак и Рааг победили могучего минотавра Дармурка, — минотавр швырнул гнома через окружавшую арену стену, после чего Рааг в приступе неистовой ярости поднял минотавра над землей и, не замечая жестоких ран, которые наносил ему Дармурк, насадил его на огромный кол, торчавший посреди арены и называвшийся «Шпиль Свободы».

Несмотря на то что в тот день ни гном (уцелевший благодаря счастливой случайности, ибо, перелетев через стену, он упал на проходившего по улице жреца), ни великан не получили обещанной свободы, ни у кого не возникло сомнений относительно того, кто вышел победителем в этой схватке. (Волю они обрели лишь много дней спустя, ибо для того, чтобы достать укрепленный на Шпиле Свободы золотой ключ, пришлось сначала убрать останки минотавра.) Мрачными подробностями того давнего сражения Арак и поделился в первую очередь с двумя новыми рабами.

— Вот так я заработал эта шрамы на роже, — сообщил гном Карамону, ведя его и кендера по улицам Истара. — После этого мы с Раагом прославились и стали известными бойцами. Ни одни Игры не обходились без нас.

— Что за Игры? — спросил Тас, в очередной раз запутавшись в своих ножных цепях и растянувшись в пыли. к огромному удовольствию прохожих.

Арак раздраженно сплюнул.

— Сними ты с него эти ржавые железки, — обратился он к огромному желтокожему великану-людоеду, который сопровождал рабов в качестве охранника. — Мне кажется, ты не убежишь и не бросишь своего приятеля. — Гном пристально посмотрел в глаза кендеру. — Мне говорили, что у тебя была возможность дать деру, но ты ею не воспользовался. Кстати, от меня убежать не так-то просто.

Его неизменная ухмылка на изуродованном шрамами лице сделалась отчетливей.

— Я никогда не купил бы кендера, но меня к этому вынудили. Они сказали, что вы продаетесь только парой. Ты для меня бесполезен, не забывай об этом. А теперь — что за дурацкий вопрос ты собирался задать?

— Как вы собираетесь снять эти цепи? Разве вам не нужен ключ?.. Ото! — На миг Тас потерял дар речи, когда великан взял цепь огромными руками и разорвал ее одним рывком.

— Ты видел это, Карамон? — поинтересовался кендер после того, как Рааг поднял его на ноги и так подтолкнул вперед, что Тас чуть было не упал снова.

— Он действительно силен! Я никогда раньше не встречал великанов и думал… О чем я говорил? Ах да, Игры… Что это такое?

— Игры — это Игры! — снисходительно объяснил гном.

Тас поглядел на Карамона, но тот только хмуро пожал плечами. Судя по всему, каждый в Истаре знал, что это такое, и исключение составляли только они двое. Если они будут задавать слишком много вопросов, это, пожалуй, вызовет ненужные подозрения, поэтому кендер принялся рыться в памяти, перебирая все, что он когда-либо слышал об этой эпохе. Внезапно его осенило.

— Игры! — воскликнул он, обращаясь к Карамону и, казалось, совершенно позабыв о том, что гном тоже не глухой. — Знаменитые истарские Игры! Неужели ты не помнишь?

Лицо Карамона помрачнело еще больше.

— Так ты хочешь сказать, что мы будем в них участвовать? — спросил Тас у Арака, и глаза его от изумления округлились. — Мы будем гладиаторами, мы будем сражаться на арене, а тысячи людей будут нам аплодировать? Ты слышишь, Карамон?

Подумать только, знаменитые истарские Игры! Я так много слышал о них…

— Я тоже, — перебил его Карамон. — Можешь об этом забыть, гном. Прежде мне приходилось убивать людей, но тогда речь шла о моей жизни. Либо я достану врага, либо он прикончит меня — иного выхода не было. Однако убивать мне никогда не нравилось. Тем более, я не собираюсь этого делать ради чьего-то развлечения!

Он сказал это с таким вызовом, что Рааг вопросительно покосился на гнома и слегка приподнялсвою дубинку. Его желтое, покрытое бородавками лицо озарилось жестокой улыбкой. Арак удостоил великана мрачным взглядом и покачал головой.

Тас посмотрел на Карамона с уважением.

— Об этом я не подумал, — признался он. — Пожалуй, ты прав. — Тут кендер повернулся к гному:

— Мне очень жаль, Арак, но мы не можем драться на арене.

Гном хрипло рассмеялся:

— Вы будете драться. Знаете почему? Потому что для вас это единственная возможность избавиться от ошейников.

Карамон упрямо покачал головой:

— Я не стану убивать… Арак фыркнул.

— Откуда вы такие взялись? — презрительно проворчал он. — Со дна Сирриона, что ли? Или у вас в Утехе сплошь все тупые? На арене больше не сражаются насмерть. — Глаза гнома мечтательно затуманились. — Те дни, к сожалению, давно миновали. Нынешние Игры — сплошное надувательство.

— Надувательство? — переспросил Тас.

Карамон молча посмотрел на гнома — он не верна ни одному его слову.

— Вот уже десять лет на арене не дерутся по-настоящему, — заверил их гном.

— Все началось с эльфов… — Арак презрительно сплюнул. — Десять лет назад жрецы-эльфы, да будут они прокляты и низвергнутся в Бездну, где им самое место, убедили Короля-Жреца в том, что Игры нужно запретить. Они назвали их «варварством»! Варварство, ха?

Ухмылка на лице гнома превратилась в свирепый оскал.

— Все великие гладиаторы уехали, — продолжил гном, сожалея о былых славных деньках. — Уехал Данарк Хоб-гоблин, самый свирепый воин, с каким я когда-либо встречался. Уехал Джозеф Одноглазый. Помнишь его, Рааг? — Великан-людоед печально кивнул. — Старина Джозеф утверждал, что принадлежит к Соламнийским Рыцарям, поэтому всегда сражался в полных боевых доспехах. Все уехали, кроме Раага и меня. — В холодных глазах гнома сверкнул огонек. — Нам некуда было идти. К тому же меня не оставляла надежда, что Играм еще не конец. Еще нет.

Арак и Рааг остались в Истаре. Они жили на покинутом стадионе и превратились в добровольных смотрителей и сторожей. Их можно было увидеть там каждый день: Раага с метлой в руках, подметавшего проходы между скамьями, и гнома, заботливо ухаживавшего за машинами в Яме Смерти, чтобы они все время пребывали в рабочем состоянии. На бородатом, изуродованном лице Арака иногда мелькала загадочная улыбка, но почти никто этого не замечал.

Арак оказался прав. Не прошло и нескольких месяцев со времени запрета Игр, как вдруг жрецы начали замечать, что их некогда спокойный и мирный город перестал быть таковым. В тавернах и пивных все чаще вспыхивали драки, на улицах и площадях разыгрывались целые побоища, а однажды вспыхнул настоящий мятеж.

Вскоре поступили первые сообщения о том, что Игры ушли в подполье (в буквальном смысле слова) и теперь проводятся в обширных карстовых пещерах за городской чертой. Было обнаружено несколько изрубленных мертвых тел, что подтверждало эти сообщения. В конце концов группа родовитой знати, состоящая как из эльфов, так и из людей, обратилась к Королю-Жрецу с просьбой возобновить Игры.

«Как вулкану необходимо извержение, дабы выпустить наружу пар и ядовитые газы, — сказал эльф — глава посланцев, — так и человеческая раса находит в Играх отдушину, при помощи которой дает выход своим самым грубым инстинктам».

И хотя эта краткая речь отнюдь не способствовала развитию добросердечия и приязни в отношениях между эльфами и людьми, последние тем не менее не могли не признать, что в словах этих сокрыта доля правды. Король-Жрец поначалу и слышать об этом не хотел. Он не терпел жестокости во всех ее проявлениях. Жизнь считалась священным даром богов, и никто не был вправе отнять ее, тем более отнять ради забавы, ради потребы кровожадной толпы.

— Это я подсказал им выход, — самодовольно заявил Арак. — Они даже не хотели впустить меня в свой распрекрасный Храм, однако еще никому не удалось не пустить Раага туда, куда ему захотелось пойти. Так что им пришлось меня выслушать. «Разрешите Игры, — сказал я им, и они повернули ко мне свои длиннющие носы. — Убивать никого не надо, во всяком случае — взаправду. Все вы видели, как уличные артисты разыгрывают сценки из жизни Хумы. Помните, как рыцарь падает с коня весь в крови, как он стонет и бьется головой о землю, а через пять минут встает как ни в чем не бывало и идет в таверну пить свое пиво?» В свое время я тоже подрабатывал этим искусством, и… «Да вот, взгляните сами, — сказал я им. — Подойди сюда, Рааг!» Рааг подходит ко мне со своей дурацкой улыбкой. «Дай сюда свой меч», — говорю я ему. Рааг протягивает мне клинок, и, прежде чем эти неженки успели вмешаться, я вонзил меч ему в брюхо. Да, это надо было видеть! Рааг завопил, словно его и вправду режут, кровь хлестала у него из брюха, изо рта и даже из ушей, он катался по полу и выл, да и я все руки и бороду залил кровью.

— Жаль, вы не слышали, как заверещали жрецы! — закатив глаза, мечтательно продолжил гном. — Они разве что на пол не попадали! Но прежде, чем они успели позвать стражу, я пнул старину Раага под ребро и говорю:

«Поднимайся». Рааг как ни в чем не бывало сел на пол и лыбится. Тут они вообще заверещали, что твой птичий рынок… «Замечательно! Как это сделано? Это может быть ВЫХОДОМ из положения!» — Гном умело передразнил высокие голоса эльфов.

— Так как же ты это сделал? — с живостью полюбопытствовал Тас.

Гном пожал плечами:

— Очень просто. Ведро цыплячьей крови и особый меч, у которого клинок проваливается в рукоятку. Так я и объяснил эльфам. Кроме того, гладиаторов легко научить притворяться, будто они ранены. Даже если такое тупое бревно, как Рааг, научился этому с третьего раза…

Тас посмотрел на великана, но Рааг с обожанием улыбался гному.

— Вскоре и сами жрецы стали ходить на наши Игры. Даже Король-Жрец однажды посетил арену, и ему так понравилось, — гном горделиво расправил плечи, — что он сделал меня Мастером. Теперь мой титул так и звучит — Мастер Игр.

— Я не совсем понимаю, — сказал Карамон. — Выходит, люди платят за то, чтобы их надували? Неужели никто не догадывается?

— Конечно, догадываются, — засмеялся гном. — Мы и не думали делать никакого секрета. Зато теперь это самое популярное зрелище на Кринне. Чтобы увидеть Игры, люди приезжают в Истар за сотни миль. Сюда заявляются даже эльфы — самая ихняя знать. Ну вот мы и пришли…

Арак остановился возле огромного стадиона и с гордостью посмотрел на него.

Стадион был выстроен из камня несколько столетий назад. Для чего — теперь уже никто не помнил. В дни, когда на арене устраивались игрища, его каменные стены украшались разноцветными полотнищами, а трибуны до отказа заполнялись зрителями. Сегодня, однако, боев не было — ближайшие были объявлены лишь на конец лета, — и огромное каменное строение выглядело унылым и серым. Его украшали лишь фрески на стенах, изображавшие самые значительные события из истории этого древнего состязания. У ворот томилась от безделья стайка ребятишек, которые пришли сюда в надежде увидеть кого-нибудь из своих кумиров.

Арак свирепо рявкнул на них и жестом приказал Раагу отворить массивные деревянные двери.

— Ты хочешь сказать, что здесь никого не убивают? — оглядывая арену с изображенными на ней батальными сценами, настойчиво поинтересовался Карамон.

Тас заметил, как странно гном посмотрел на Карамона. На изуродованном шрамами лице проступила неумолимая жестокость. При этом он словно что-то подсчитывал в уме. Кустистые брови опустились на глаза, и в зрачках сверкнул хищный огонь.

Ничего этого Карамон не видел, он был увлечен кровавыми картинами на стене. Тас кашлянул, и его друг резко обернулся через плечо, однако лицо гнома успело измениться.

— Никого, — ухмыльнулся Арак, похлопав Карамона по руке. — Никого…

Глава 6

Великан привел Карамона и Тассельхофа в просторную комнату. Она была полна народа, и это изрядно смутило Карамона.

— Новичок, — буркнул Рааг, небрежно указывая на Карамона желтым пальцем.

Так состоялось его зачисление в школу. На людях Карамон с особой остротой ощутил сковавший его шею железный «воротник» и вспыхнул. Он не привык чувствовать себя чьей-то собственностью. Опустив глаза, Карамон рассматривал деревянный, щедро посыпанный соломой пол. Когда в ответ на представление Раага раздался приглушенный гул голосов, он поднял голову и сразу понял, что находится в столовой. За длинным столом небольшими группами разместились два или три десятка человек, принадлежащих к самым разным племенам и народам. Все были поглощены едой.

Кое-кто поглядывал на Карамона с любопытством, но большинство не обратило на него никакого внимания. Карамон замялся, не зная, что делать дальше, но Рааг решил эту проблему за него. Опустив ладонь на плечо воина, он грубо толкнул его к столу. Карамон споткнулся и, едва не упав, с трудом устоял на ногах. Тем не менее он пребольно ударился бедром о столешницу. Карамон обернулся и гневно посмотрел на великана. Рааг, ничуть не скрывая усмешки, поигрывал мускулами.

«Он нарочно меня заводит», — понял Карамон. Он не раз видел такую усмешку в тавернах, когда кто-нибудь пытался втравить его в драку. К счастью, он понимал, что против великана ему не выстоять. Несмотря на свой рост в шесть с половиной футов, Карамон не доставал Раагу даже до плеча, а огромная ладонь великана без труда могла охватить его отнюдь не тонкую шею.

Карамон потупился и, потирая ушибленное место, опустился на длинную деревянную скамью.

Великан обвел злым и одновременно насмешливым взглядом всех сидящих за столом. Гладиаторы, пожимая плечами и разочарованно ворча, вернулись к еде. С дальне-то конца стола, где разместилась группа минотавров, донесся Смех. Рааг угрюмо ухмыльнулся и вышел.

Чувствуя, что щеки его все еще пылают от унижения и стыда, Карамон постарался вести себя так, чтобы о нем поскорее забыли. Он втянул голову в плечи и затих, недвижимый. Напротив за столом кто-то сидел, но Карамон не решался встретиться с кем-либо взглядом. Тас же, наоборот, почувствовал себя в своей тарелке. Вскарабкавшись на скамью, он уселся рядом с другом и с интересом уставился через стол на соседа.

— Меня зовут Тассельхоф Непоседа, — протягивая руку огромному темнокожему человеку в железном ошейнике, представился он. — Я тоже новичок, — добавил кендер, чувствуя себя уязвленным тем, что Рааг не счел нужным представить и его.

Чернокожий атлет поднял голову, бросил на него оценивающий взгляд и, не обращая внимания на протянутую руку, посмотрел на Карамона:

— Вы — партнеры?

— Да. — Карамон обрадовался тому, что сосед не придал значения инциденту с Раагом.

В ноздри ему внезапно ударил запах пищи, и Карамон сглотнул слюну.

Взглянув на тарелку чернокожего с жареной олениной, картофелем и толстым куском хлеба, он завистливо вздохнул.

— Похоже, здесь нас будут неплохо кормить. Это уже кое-что.

Чернокожий гигант покосился на выпяченное брюхо Карамона и обменялся насмешливым взглядом с высокой, удивительно красивой женщиной, сидевшей на скамье рядом с ним. Ее тарелка также была полна еды. Увидев женщину, Карамон на время позабыл муки голода. Он даже попытался привстать и поклониться.

— Твой покорный слуга, госпожа… — начал он.

— Сядь, болван стоеросовый! — сердито прикрикнула на него женщина. — Ты что, хочешь, чтобы все надо мной потешались?!

Действительно, несколько человек прыснули в тарелки. Женщина резко повернулась в их сторону, и рука ее метнулась к поясу, за которым был заткнут кинжал. Под ее тяжелым пылающим взглядом смешки затихли. Женщина выдержала паузу и, убедившись, что насмешники усмирены, вернулась к оленине с картошкой.

— Прошу прощения, — пробормотал Карамон и снова покраснел, — я не хотел…

— Забудь, — ответила женщина гортанным голосом. Акцент ее был весьма странен, так что Карамон никак не мог понять, откуда она родом. Судя по всему, она принадлежала к человеческой расе, но ее манера говорить — еще более необычная, чем у минотавров, — а также цвет волос, доселе невиданный, тусклый, зелено-серый, резко отличали ее от представителей тех племен и народов, с которыми Карамону когда-либо доводилось встречаться. Волосы свои, длинные и прямые, женщина носила заплетенными в пущенную по спине косу.

— Раз ты новичок, то на первый раз это сойдет тебе с рук. Скоро ты сам поймешь, что не должен относиться ко мне иначе, чем к остальным, ни на арене, ни вне ее. Понятно?

— На арене? — удивился Карамон. — Так ты тоже боец?

— Да, и один из лучших, — ухмыляясь, прибавил чернокожий. — Кстати, я — Перагас из Северного Эргота, а она — Киири из Сайрина…

— Из Сайрина! Это из-за моря? — с восторгом воскликнул Тас. — Одна из тех женщин, что умеют менять форму и…

Киири посмотрела на кендера с такой яростью, что он моргнул и оборвал себя на полуслове. Затем взгляд женщины обратился на Карамона.

— Ты тоже считаешь это смешным, раб? — спросила она, разглядывая на Карамоне новенький ошейник.

Тот прикрыл горло ладонью и покраснел. Киири коротко усмехнулась, но Перагас посмотрел на Карамона с сочувствием.

— Со временем ты привыкнешь, — пожимая плечами? заверил он.

— Я никогда к нему не привыкну! — горячо возразил Карамон, сжимая свой огромный кулак; Теперь и Киири посмотрела на него с вниманием.

— Привыкнешь, — тихо сказала она. — Иначе твое сердце разорвется, и ты умрешь.

Она была так прекрасна, и столь горделива была ее осанка, что Карамону показалось, будто свой собственный ошейник она носит, словно золотое ожерелье.

Он хотел что-то ответить, но тут рядом появился какой-то тучный здоровяк в засаленном белом фартуке и поставил на стол перед кендером тарелку с едой.

— Спасибо, — вежливо сказал Тассельхоф.

— Не думай, что тебя будут тут обслуживать, — проворчал толстяк. — В следующий раз пойдешь за своей тарелкой сам, как и все.

С этими словами он бросил на стол деревянный кружок.

— Это твой продовольственный жетон. Ты должен каждый раз показывать его, иначе останешься без пайки. А это тебе…

Он бросил такой же деревянный кружок перед Карамоном.

— А где моя еда? — спросил Карамон, пряча деревяшку в карман.

Повар поставил перед ним глубокую миску и повернулся, чтобы уйти.

— Что это? — Карамон заглянул на дно посудины. Тас сунул нос в его миску.

— Куриный бульон, — быстро определил он.

— Я знаю, что это такое, — сказал Карамон. — Я только хотел узнать, не шутка ли это? Если шутка, то несмешная.

И он ухмыльнулся, глядя на Киири и Перагаса, которые в свою очередь ответили ему насмешливыми взглядами. Вслед за этим Карамон развернулся на скамейке и, проворно схватив повара за руку, рывком заставил его вернуться.

— Ну-ка унеси эти помои и дай мне нормальной еды! С быстротой, какую трудно было ожидать от его тучного тела, повар завернул руку Карамона за спину и, ухватив его сзади за волосы, окунул лицом в миску с бульоном.

— Жри и будь доволен, — процедил он сквозь зубы. — Бульон — это все, на что ты можешь рассчитывать в ближайшие месяц-полтора.

Тас оторвался от тарелки, и щеки его слегка порозовели. Он заметил, что все выжидательно смотрят на Карамона, уверенные, что на этот раз драки не миновать.

Лицо Карамона, выкупанное в супе, было мертвенно бледно. Лишь на скулах выступили красные пятна да глаза сверкнули опасным огнем.

Повар был самоуверен и смотрел на противника с вызовом.

Тас ожидал, что Карамон вот-вот размажет наглеца по полу. Кулаки гиганта сжались с такою силой, что побелели костяшки пальцев. Наконец Карамон поднял руку и… принялся вытирать лицо тыльной стороной ладони.

Повар презрительно фыркнул и вразвалочку пошел прочь.

Тас не верил своим глазам. Это был не тот Карамон, которого он когда-то знал. Кендер хорошо помнил, как его большой друг голыми руками убил двух драконидов, шмякнув их головами друг об друга, а однажды, когда пятнадцать бродяг вздумали ограбить его на дороге, Карамон оставил их всех лежать в придорожной канаве с повреждениями различной тяжести. Искоса глянув на своего товарища, Тас проглотил резкие слова, которые готовы были сорваться с его языка, и снова занялся ужином, хотя на сердце у него было тяжело.

Карамон ел медленно, равнодушно, и не чувствуя вкуса, глотая бульон ложку за ложкой. Тас заметил, что женщина и чернокожий Перагас обменялись взглядами, и испугался, что они станут смеяться над Карамоном. Кендер видел, что Киири хочет что-то сказать, однако, глянув на входную дверь, она передумала. Тас посмотрел на дверь и увидел Гаага в сопровождении двух крепких мужчин.

Все трое остановились за спиной Карамона. Рааг хлопнул его по плечу, Карамон медленно обернулся.

— Ну? — спросил он настолько глухо и невыразительно, что Тас даже не узнал его голоса.

— Пойдем, — коротко приказал Рааг.

— Я еще не поел… — отозвался Карамон, но спутники великана схватили его за руки и выволокли из-за стола еще до того, как он успел закончить фразу.

В этот момент в нем на мгновение проснулся прежний Карамон, во всяком случае так показалось Тассельхофу. Лицо Карамона почернело от прилившей крови, и он попытался двинуть кулаком одного из противников, однако Тот легко уклонился от удара. Его товарищ с силой пнул Карамона ногой в живот, и гигант со стоном упал на четвереньки. Его рывком поставили на ноги, и Карамон, низко опустив голову, позволил поволочь себя к выходу.

— Погодите! Куда?.. — Тас вскочил из-за стола, но тут почувствовал на своем плече чью-то сильную руку.

Киири покачала головой, словно советуя ему поостеречься, и кендер подчинился.

— Что они хотят с ним сделать? — спросил он. Киири пожала плечами.

— Заканчивай с едой, — сурово сказала она. Тас отложил вилку.

— Я не голоден, — пробормотал он, вспоминая странный, полный жестокости взгляд Арака, которым гном наградил Карамона у ворот.

Чернокожий Перагас дружелюбно улыбнулся кендеру.

— Идем, я покажу тебе твою комнату, — вставая и протягивая руку Тасу, сказал он. — Все мы прошли через это в свой первый день. С твоим другом все будет в порядке, дай только срок.

Киири громко фыркнула и отодвинула от себя тарелку.

Тас одиноко лежал в комнате, в которой, как ему обещали, он будет жить вместе с Карамоном. Комната была совсем небольшой; расположенная под ареной, она походила больше на тюремную камеру, нежели на жилое помещение, но Киири сказала, что все гладиаторы живут в таких.

— Здесь чисто и тепло, — пояснила она. — В этом мире найдется не слишком много людей, кто может сказать то же самое о своем ночлеге. Кроме того, если мы будем жить в роскоши, то очень скоро раскиснем.

Разглядывая голые каменные стены, кендер подумал, что здесь эта опасность им действительно не грозит. Пол в комнате был устлан свежей соломой, на столе стоял кувшин с водой и таз для умывания, а у стены примостились два сундучка, в которых жильцы должны были хранить свое имущество. Единственное окно под самым потолком находилось чуть выше уровня земли, и сквозь него в комнату проникал луч солнечного света. Лежа на жестком дощатом топчане, Тас следил за тем, как солнечный зайчик медленно ползет по комнате. В других обстоятельствах кендер непременно отправился бы на разведку, но сейчас ему казалось, что он не получит от своей вылазки никакого удовольствия до тех пор, пока не узнает, что сделали с Карамоном. Полоса света на полу становилась все длиннее и длиннее. Дверь в комнату внезапно отворилась, отчего Тас даже подпрыгнул, однако это оказался всего лишь один из рабов, который бросил на пол охапку каких-то тряпок и быстро ушел. Тас тут же принялся исследовать тряпки, и сердце его упало. Это была одежда Карамона!

В тревоге кендер внимательно осмотрел ее, боясь обнаружить пятна крови, но ничего подозрительного так и не нашел. Одежда была в полном порядке. Затем он нащупал что-то твердое во внутреннем, потайном кармашке рубахи.

Тас ловко вытащил спрятанный предмет, и сердце его отчаянно забилось. Это была волшебная вещь Пар-Салиана! «Просто удивительно, как ее не нашли раньше», — задумался он, рассматривая украшенный драгоценными камнями предмет. «А что удивительного? — напомнил он себе. — Это же магическое устройство». Сейчас оно напоминало яйцо, но кендер своими глазами видел, как Пар-Салиан превратил его в яйцо из чего-то такого, что формой и размерами походило скорее на скипетр.

Несомненно, этот предмет обладал способностью прятаться от посторонних, и его невозможно было обнаружить, если он не хотел, чтобы его обнаружили.

Ощупывая его, вертя в руках и любуясь тем, как солнце играет в гранях драгоценных камней, Тас с вожделением вздохнул. Это была самая прекрасная, самая изящная и самая дорогая вещь, какую он когда-либо держал в своих руках. В его сердце разгорелась жестокая борьба: он отчаянно желал обладать этим устройством. Повинуясь инстинкту, руки его уже намеревались засунуть драгоценную вещицу в один из кошельков, когда кендер вдруг опомнился.

«Тассельхоф Непоседа! — сказал строгий голос, который был подозрительно похож на голос Флинта. — Ты сунул свой нос в серьезное дело. Это не просто украшение, это ключ от двери, через которую можно вернуться домой. Сам Пар-Салиан, великий Пар-Салиан, отдал его Карамону, и теперь он принадлежит только ему. У тебя нет на него никаких прав!»

Тас задрожал. Еще ни разу в жизни его не посещали подобные мысли, и от этого ему было немного жутковато. С сомнением он снова оглядел магическое устройство. Возможно, именно оно вложило ему в голову эти странные мысли, и он рассудил, что лучше всего от них избавиться. Торопливо, но бережно он спрятал вещицу в сундучок Карамона и, в качестве дополнительной меры предосторожности, запер сундучок на ключ, а ключ положил в карман Карамоновой одежды. Чувствуя себя еще более несчастным, он вернулся на кровать и предался невеселым размышлениям.

Солнечный свет уже почти погас, когда кендер услышал в коридоре какой-то шум, и дверь в комнату распахнулась от сильного пинка снаружи.

— Карамон! — соскакивая на пол, в страхе воскликнул кендер.

Двое рабов втащили Карамона в комнату и без церемоний забросили его обмякшее тело на топчан. Затем они ушли, захлопнув за собою дверь, и Тас бросился к другу. Гигант застонал.

— Карамон! — прошептал Тас. Он схватил со стола кувшин с водой и, плеснув немного холодной воды в Тазик, вернулся к кровати друга.

— Что они с тобой сделали? — пробормотал кендер, смачивая губы Карамона водой.

Карамон снова застонал и слегка пошевелил головой. Тас быстро осмотрел его тело. Никаких ран он не заметил: не было ни крови, ни опухолей, ни кровоподтеков, ни багровых ссадин — следов кнута. Тем не менее ему было очевидно, что Карамона пытали: тот страдал от боли, все тело его было покрыто испариной, а глаза закатились. Даже сейчас мышцы Карамона время от времени судорожно напрягались, а с губ срывался стон.

— Тебя пытали решеткой? — снова спросил Тас. — Может быть, колесо? Или тиски?

Понаслышке он знал, что эти орудия пытки не оставляют на теле следов.

Карамон пробормотал какое-то слово.

— Что? — Тас наклонился ближе и плеснул ему на лицо воды. — Как ты сказал?

Я не расслышал. Гими… что? — Он нахмурил брови. — Никогда не слышал о такой пытке, — пробормотал он себе под нос. — Интересно, что это такое?

Карамон повторил загадочное слово и застонал еще громче.

— Гимнастика! — радостно воскликнул кендер и тут же уронил таз с водой на пол. — Но это же не пытка! Карамон снова застонал.

— Это физические упражнения, тупица! — завопил Тас. — Ты хочешь сказать, что, пока я тут с ума сходил от беспокойства, воображал всякие кошмарные вещи, ты спокойненько упражнялся?!

Карамону едва хватило сил, чтобы Приподняться на койке. Подняв руку, он схватил кендера за воротник и подтянул поближе к себе, чтобы заглянуть в глаза, — Однажды меня захватили гоблины, — хриплым шепотом сказал он. — Они привязали меня к дереву и всю ночь пытали. Тогда я был ранен драконидами в Кзак Цароте. В темницах Владычицы Тьмы меня кусали за ноги драконьи детеныши, но я готов поклясться, что за всю свою жизнь не испытывал мук страшнее, чем сейчас!

Оставь меня в покое, Тас, и дай мне умереть с миром.

Карамон снова застонал и уронил руку на кровать. Глаза его закрылись, и Тас, пряча улыбку, вернулся на свою лежанку.

«Он думает, что ему больно! — думал кендер. — Посмотрим, что он скажет утром!»

Лето в Истаре подходило к концу. Приближалась осень, одна из самых красивых даже на памяти старожилов. Тренировки Карамона продолжались — к своему огромному удивлению, он не умер, хотя частенько смерть ему казалось желанной.

Тас, со своей стороны, прилагал немалые усилия, чтобы скрасить нелегкую жизнь большого, избалованного ребенка, каким в действительности являлся Карамон. Один раз — это случилось ночью — кендера разбудил громкий и безутешный плач.

— Карамон? — садясь на постели, сонно окликнул друга Тас.

В ответ донесся еще один громкий всхлип.

— Что случилось? — в тревоге спросил кендер и соскочил на пол. Осторожно ступая по колючей соломе, он пересек комнату и остановился в изголовье кровати Карамона. — Тебе что-нибудь приснилось?

В свете луны он увидел, как Карамон кивнул.

— Тика? — ласково спросил кендер, чувствуя, как при виде неизбывного Карамонова горя слезы подступили к его собственным глазам. — Нет? Может быть, Рейстлин? Или ты думал о себе? Может быть, ты боишься…

— Булочки! — всхлипнул Карамон.

— Что? — переспросил Тас.

— Булочки! — повторил Карамон горестно. — Сдобные булочки. О Тас, я так голоден! Мне приснились сдобные булочки, которые пекла Тика, — со сладким медом и с орешками…

Тас вернулся к себе на койку и, подняв с пола башмак, с отвращением запустил им в Карамона.

К концу второго месяца сурового поста и ежедневных тренировок Тас, глядя на Карамона, не мог не признать, что это было именно то, чего так не хватало его огромному другу. Складки жира на пояснице Карамона исчезли, дряблые бедра снова стали стройными и мускулистыми, а на руках, на спине и на груди бугрились окрепшие и еще сильнее развившиеся мускулы. Взгляд Карамона прояснился, в глазах ни на минуту не угасал внимательный, настороженный огонек, а отсутствующее выражение появлялось на его лице все реже и реже. Остатки сивушной «гномьей водки» вышли из его организма вместе с потом, кончик носа потерял свойственный пьяницам малиново-красный цвет, и даже метки под глазами исчезли. От постоянных упражнений на открытом воздухе тело Карамона покрылось ровным бронзово-золотистым загаром. Гном велел, чтобы Карамон отпустил волосы по истарской моде, и теперь они волнистыми локонами обрамляли его мужественное лицо, ниспадая на плечи и спину.

Вместе с тем Карамон превратился в ловкого и опытного бойца. Он и раньше был неплохо подготовлен, однако единственным его наставником, обучавшим владению оружием, была его сводная сестра Китиара. Арак же собрал в Истаре лучших инструкторов и воинов со всех концов Кринна, так что технике боя и владению разными видами оружия Карамон учился у самых лучших специалистов.

Кроме этого, он ежедневно участвовал в учебных поединках с другими гладиаторами. Поначалу Карамон, считавший себя непревзойденным мастером потасовок любого рода, относился к этим занятиям скептически, но после того, как однажды его повергла на землю Киири, а в другой раз чернокожий Перагас выбил у него меч и, прежде чем он успел опомниться, оглушил ударом его же собственного щита, гигант переменил мнение.

Карамон был способным учеником. Его природные данные позволили ему быстро усвоить все премудрости гладиаторского ремесла, и довольно скоро Арак с удовольствием наблюдал за тем, как Карамон без труда справляется с Киири и хладнокровно заворачивает Перагаса в его же собственную сеть.

К осени Карамон уже чувствовал себя так хорошо, как не чувствовал никогда за последние три года. Он все еще не мог смириться с ошейником раба, и каждое утро просыпался с желанием сломать стальной обруч, однако постепенно это чувство отступило на второй план. Карамон тренировался с большим усердием, — ко всему, жизнь воина сама по себе была ему по душе. Ему нравилось, что здесь, как и на поле боя, кто-то указывал ему, что и когда нужно сделать, так что единственная трудность состояла нынче в том, что актер он был никудышный.

Карамон всегда был открытым и честным, и теперь ему никак не удавалось похоже изобразить смерть или тяжелое ранение. Когда ему «вонзали» в спину меч, он должен был исторгать предсмертный крик; когда несколько дюжих варваров рубили его бутафорскими мечами, он должен был падать на арену, представляясь смертельно раненным.

— Нет! Нет, дубина! Не так! — кричал Арак. Однажды, раздосадованный непонятливостью Карамона, он ударил его кулаком в лицо.

— Арргх! — взревел Карамон от неподдельной боли, но ответить не решился, так как за спиной гнома ухмылялся Рааг.

— Вот как надо! — пояснил Арак, оглядывая кулак, испачканный кровью Карамона. — Запомни этот крик. Зрители это любят.

Однако Карамон так и не выучился фальшивой смерти. Даже если он не забывал разразиться воплем, то выходило это до комичного неубедительно. «Как девка в трактире, которую ущипнули за зад, — где ты видел таких смертельно раненных воинов!» — сказал наконец Арак и с отвращением плюнул. Тем не менее вскоре ему в голову пришла великолепная идея.

Однажды Арак наблюдал за полуденной тренировкой гладиаторов. Так случилось, что на этот раз у бойцов были зрители: время от времени гном допускал на тренировки высокопоставленных вельмож, что, как правило, благоприятно сказывалось на доходах. В этот раз на трибунах расположился один знатный господин с семьей, который приехал по делам в Истар из Соламнии. У господина были две очаровательные дочери — они не отрывали восхищенного взгляда от Карамона с той самой минуты, как только увидели его.

— Почему мы не видели его в прошлый раз? — спросила у отца одна из дочерей, и господин взглядом переадресовал вопрос гному.

— Он новенький, — откликнулся Арак, — и еще не до конца подготовлен.

Впрочем, он уже почти в форме, если вас именно это интересует. Я собирался выпустить его на арену… Когда вы собираетесь приехать на Игры?

— Мы, собственно, не собирались… — начал было господин, но обе его дочери решительно запротестовали, и любящий отец тут же поправился. — Ну хорошо, — согласился, он. — На следующей неделе, если только нам удастся достать билеты.

Девушки захлопали в ладоши и снова воззрились на Карамона, который продолжал отрабатывать с Перагасом веерную защиту. Его загорелое тело блестело от пота, влажные волосы кольцами прилипли ко лбу, а в движениях чувствовалась уверенная грация хорошо подготовленного атлета. Перехватив восхищенные взгляды девиц, гном внезапно подумал о том, насколько привлекательным молодым человеком должен был выглядеть в их глазах Карамон.

— Он обязательно победит? — вздохнула одна из девушек. — Я не вынесу, если он погибнет!

— Он победит! — уверенно сказала другая. — Он словно создан дня победы. У него лицо победителя!

— Ну конечно! — Гном хлопнул себя по лбу. — Это решает все мои проблемы!

Господин и его дочери озадаченно уставились на него.

— «Непобедимый» — вот как он будет значиться на афише! — продолжил гном.

— Он не умеет проигрывать!

Он поклялся наложить на себя руки, если кто-нибудь побьет его!

— О нет, нет! — в отчаянии воскликнули обе девушки. — Не говорите нам об этом!

— Но это правда! — торжественно провозгласил гном, потирая руки.

— Зрители будут стекаться за сотни миль, — сказал он Раагу вечером того же дня. — Каждый будет надеяться, что именно в этот день он проиграет. А он не проиграет, во всяком случае скоро он будет одерживать победу за победой, а вместе с ним выиграем и мы. Между прочим, женщины будут от него без ума, я уже предвижу это. Надо только соорудить ему подходящий костюм.

Тассельхоф тоже не терял времени даром. Понемногу он обживался в помещениях под ареной и даже стал находить свою жизнь довольно интересной.

Поначалу, когда ему сказали, что он не сможет стать гладиатором, его самолюбие было жестоко уязвлено (Тас уже видел себя вторым Кронином Чертополохом — славным героем Кендерхольма), и он, томясь от безделья, в течение полутора недель болтался по стадиону, забираясь во все щели и углы. Это едва не кончилось для него трагично: один из минотавров чуть было не растерзал его, когда обнаружил кендера беспечно разгуливающим по своей комнате.

Минотавры и без того не принадлежали к числу дружелюбных и кротких обитателей Кринна. На арене они сражались неистово и яростно, причем исключительно из любви к искусству; они вообще считали себя высшей расой и даже в столовой держались отдельно от остальных. Комнаты, в которых жили минотавры, были для посторонних неприкосновенны — они никогда и никого туда не пускали.

Притащив кендера к Араку, минотавр настойчиво добивался разрешения перерезать осквернителю горло и высосать из него кровь. При других обстоятельствах Арак не преминул бы согласиться — кендеры были совершенно бесполезны в его работе, — однако гном хорошо помнил разговор, состоявшийся у него со старшим жрецом Кваратом в тот самый день, когда он получил двух этих рабов. По какой-то причине иерарх Братства потребовал, чтобы до особого распоряжения их жизни не подвергались опасности. Именно поэтому он запретил минотавру трогать Таса, велев ему утолить ярость кабанчиком, которого он мог разделать и высосать досуха. Когда минотавр удалился, Арак отвесил кендеру несколько затрещин и тут же дал ему разрешение покидать стадион и обшаривать город, если кендер пообещает на ночь обязательно возвращаться обратно.

Тас, который несколько раз тайком прокрадывался в город, был очень доволен таким поворотом дела. Впоследствии он отблагодарил гнома тем, что таскал ему из города всякие блестящие безделушки, которые, как ему казалось, могли приглянуться Араку. Весьма высоко оценив такое проявление благодарности, гном не стал пороть кендера кнутом, когда однажды застукал его при попытке тайком пронести пирожное Карамону, — он лишь слегка побил его палкой.

Таким образом, Тас получил свободу передвижения по городу, которой не преминул воспользоваться. Он быстро научился обходить стороной городскую стражу, которая без всяких видимых причин недолюбливала шустрое племя кендеров, и даже сумел пробраться в Храм.

Однако, сидя на диете и усиленно тренируясь, Карамон ни на миг не забывал о том, ради чего он отправился в столь далекое и опасное путешествие. Спустя месяц после того, как он попал в школу Арака, Карамон получил довольно формальное письмо от госпожи Крисании, так что в отношении нее от мог быть спокоен. Но о Рейстлине по-прежнему не было ни слуху ни духу.

Карамон уже отчаялся было отыскать своего брата или Фистандантилуса, потому что его-то ни под каким видом со стадиона не выпускали, однако довольно скоро он понял, что кендер может справиться с этим гораздо успешнее, нежели он сам, будь он даже свободным человеком. Люди зачастую относились к кендерам как к маленьким детям, так, словно их и вовсе не было поблизости. Кроме того, Тас лучше многих своих соплеменников умел таиться в тени, отскакивать за занавески и незамеченным красться по коридорам.

Сам Храм был настолько велик и настолько переполнен посетителями, которые приходили и уходили когда им вздумается, что на одного лишнего кендера никто не обращал внимания. В худшем случае ему могли с досадой приказать убраться с дороги. В кухне Храма работали несколько кендеров-рабов, а кроме того, Тас слышал, что где-то есть несколько жрецов-кендеров, хотя ему ни разу не удалось их увидеть.

Тас дорого бы дал за то, чтобы познакомиться с этими кендерами и поговорить о родных местах; особенно ему хотелось поговорить с кендерами-жрецами, так как он никогда не слышал о том, что таковые когда-либо существовали. Однако Карамон строго запретил ему болтать лишнее, и Тассельхоф впервые отнесся к его предупреждению серьезно. В беседе с посторонними ему бы стоило невероятного труда удержаться от упоминания о Катаклизме, о драконах — словом, о том, что могло бы расстроить или напугать собеседника, — поэтому он решил, что лучше всего вообще не вступать в разговор и таким образом избежать соблазна. Тас собирался удовлетвориться исследованием Храма, а также сбором слухов и обрывков разговоров.

— Я видел Крисанию, — доложил он Карамону однажды вечером, когда оба они вернулись в свою комнату после ужина.

Тас валялся у себя на лежанке, в то время как Карамон, стоя посреди комнаты, практиковался с палицей и цепью — Арак требовал, чтобы Карамон владел не только мечом, но и другими видами оружия. Подметив, что Карамон обращается с палицей пока еще не очень уверенно, кендер отполз в дальний угол кровати, подальше от его широких взмахов.

— Ну и как она? — с интересом спросил Карамон. Тас пожал плечами:

— Не знаю. Выглядит она, пожалуй, хорошо. Во всяком случае, по ее виду нельзя сказать, что она больна или чем-то встревожена. Но я бы не назвал ее счастливой. Когда я попытался поговорить с ней, она не обратила на меня никакого внимания. Я думаю, что она меня просто не узнала.

Карамон нахмурился.

— Попробуй разузнать, что с ней случилось, — сказал он. — Ведь она тоже хотела отыскать Рейстлина. Может быть, ей что-нибудь известно.

— Хорошо, — ответил кендер и поспешно пригнулся — палица просвистела прямо у него над головой. — Эй, нельзя ли поосторожнее?! — с негодованием воскликнул он, ощупывая чудом уцелевший хохолок на макушке. — Отойди хотя бы на два шага назад.

— Ну а что касается Рейстлина, — спокойно произнес Карамон, — то, как я подозреваю, ты снова вернулся без новостей. Или ты все же что-то разузнал?

Тас отрицательно покачал головой:

— Я ни на минуту не забывал о нем. У Фистандантилуса есть уйма учеников, но ни один из них по описанию не похож на Рейстлина. Как ты, наверное, догадываешься, люди с золотой кожей и зрачками в форме песочных часов встречаются довольно редко, так что он не остался бы незамеченным. Однако…

— Кендер оживился. — Однако скоро я, возможно, что-нибудь узнаю. Сегодня я услышал обнадеживающую новость: Фистандантилус вернулся.

— Вот как? — Карамон перестал махать палицей и повернулся лицом к Тасу.

— Да. Я, правда, сам его не видел, но слышал, как двое жрецов говорили об этом. Он снова появился в Храме вчера вечером, прямо в тронном зале Короля-Жреца. Только что не было, и — тут как тут! Очень эффектное появление!

— Ага, — фыркнул Карам он.

Раскачивая в руке палицу, он молчал так долго, что Тас зевнул и начал потихоньку задремывать. Но тут голос Карамона заставил его вздрогнуть.

— Тас, — сказал гигант, — мы не должны упустите такой случай.

— Какой случай? — зевнул кендер.

— Убить Фистандантилуса, — ответил Карамон.

Глава 7

Суровые слова Карамона заставили кендера немедленно проснуться.

— Убить? Ты считаешь, что уже готов к этому, Карамон? — запинаясь, пробормотал Тас. — То есть я хотел сказать, что тебе следует все толком обдумать. Фистандантилус — очень хороший… вернее, умелый маг. Возможно, он могущественнее Пар-Салиана и Рейстлина, вместе взятых, если только все, что о нем говорят, — правда. Убить такого человека — это тебе не просто подкрасться и пырнуть ножом. К тому же не в твоих правилах даже тихонько подкрадываться с ножом… Нет, я, конечно, не имел в виду, что нам сначала следует потренироваться на других, просто…

— Он должен когда-то спать, верно? — перебил его Карамон.

— Ну, — замялся Тас, — я думаю, что да. Любое живое существо должно когда-то спать. Наверное, и маги тоже.

— Маги нуждаются в сне больше, чем кто-либо другой, — веско сказал Карамон. — Помнишь, каким слабым становился Рейст, если не высыпался? Так, должно быть, устроены и другие маги, даже самые могущественные. Это явилось основной причиной, по которой они проиграли свою великую войну. Им необходим отдых. И перестань, пожалуйста, говорить «мы». Я сделаю это один. Тебе незачем даже сопровождать меня. Просто разузнай, где находится его комната, есть ли у него охрана, или он защищается магией, во сколько он ложится спать, а уж я позабочусь обо всем остальном.

— Карамон, — неуверенно сказал Тас, — ты думаешь, это будет правильно? Я знаю, зачем маги послали тебя в прошлое, если только не обманываюсь в своих предположениях, но тут у нас все немного перепуталось. Я понимаю, что Фистандантилус таит в себе зло: он носит черную мантию и все такое, но разве нет иного выхода, кроме убийства? Мне кажется, что если мы убьем его, то ничем не будем отличаться от него самого. Разве не так?

— Мне наплевать. — Карамон даже не взглянул на кендера. Казалось, все его внимание поглощено палицею, которой он сосредоточенно махал из стороны в сторону. — Либо его жизнь, либо жизнь Рейстлина — вот как стоит вопрос, Тас.

Если я убью Фистандантилуса сейчас, в прошлом, то он не сможет проникнуть в будущее и завладеть телом Рейста. Я могу вырвать Рейстлина из этого дряхлого тела и вновь сделать его молодым! Я знаю, что, как только освобожу брата из рук Фистандантилуса, он снова станет прежним — добрым Рейстом, моим маленьким братишкой, которого я так любил.

Голос Карамона слегка дрогнул, а глаза влажно блеснули.

— Он мог бы переехать жить к нам, Тас! — Но что скажет Тика? — спросил кендер, — Каково ей будет узнать, что ты убил кого-то, подкравшись, как тать?

Карие глаза Карамона гневно блеснули.

— Я же просил тебя не вспоминать о ней!

— Но, Карамон…

— Я серьезно, Тас!

В голосе Карамона прозвучала стальная нотка, которая подсказала кендеру, что он зашел слишком далеко. Тассельхоф съежился на лежанке и задумался. Глянув на его сутулую спину, Карамон тяжело вздохнул.

— Послушай, Тас, — примирительно сказал он, — объясняю тебе первый и последний раз. По отношению к Тике я… я повел себя не совсем хорошо. Она правильно сделала, что вышвырнула меня вон, теперь я это понимаю, хотя в первое время мне казалось, что я никогда ей этого не прощу. — Некоторое время Карамон собирался с мыслями, потом вздохнул и продолжил:

— Однажды я сказал ей, что до тех пор, пока Рейстлин жив, он будет занимать в моем сердце первое место. Я предупредил ее, что, возможно, ей следуетнайти человека, который смог бы отдать ей всю свою любовь без остатка. Сначала, когда Рейстлин настоял на своем и покинул нас, мне казалось, что я сам могу быть таким человеком, однако этого не случилось. — Он покачал головой. — Иными словами, мои надежды не оправдались. Теперь мне придется сделать то, что я задумал, понимаешь? О Тике я не в состоянии думать, во всяком случае сейчас. Она… она просто мешает мне…

— Но Тика так тебя любит! — не выдержал кендер. Это было все, что он мог сказать, но даже этого говорить ему не следовало. Карамон ухмыльнулся и снова принялся размахивать палицей.

— Хорошо, Тас, — сказал он таким глухим голосом, что кендеру показалось, будто голос Карамона доносится из-под земли. — Видимо, пришла пора прощаться.

Попроси Арака, чтобы он переселил тебя в другую комнату. Я твердо намерен сделать то, что решил, и мне бы не хотелось втягивать тебя в беду, если что-то вдруг сорвется.

— Но, Карамон, я вовсе не отказываюсь помогать тебе, — в отчаянии пробормотал Тас. — Я тебе просто необходим!

— Да, пожалуй, — согласился Карамон и, взглянув на Таса, виновато улыбнулся. — Извини… Просто не упоминай больше про Тику, ладно?

— Ладно, — скрепя сердце кивнул кендер и улыбнулся. Карамон отложил палицу и стал готовиться ко сну. Тас тем временем забрался под одеяло и укрылся до самого подбородка. С того дня, как погиб Флинт, на душе у него еще не было так скверно.

«Флинт бы наверняка этого не одобрил, — подумал Тас, вспоминая ворчливого старого гнома. — «Ты не кендер, а бестолковый чурбан — вот как бы он сказал.

— Что это тебе вздумалось убивать колдунов? Уж лучше сразу головой в петлю, чтобы не доставлять неприятностей другим!» Кроме того, есть еще Танис…» Вспомнив полуэльфа, кендер совсем расстроился. «Представляю, что сказал бы Танис!»

Перевернувшись на спину, Тас накрылся одеялом с головой. «Как бы мне хотелось, чтобы Танис был здесь! Как бы мне хотелось, чтобы рядом был хоть кто-нибудь из тех, кто смог бы нам помочь. Карамон не прав, я это чувствую, но что я могу сделать? Я должен помочь ему, он мой друг. Без меня он попадет в такую беду, из которой не выпутается до конца своей жизни!»

На следующий день Карамону предстояло впервые участвовать в Играх. С утра пораньше Тас наведался в Храм, но к полудню вернулся, чтобы увидеть поединок Карамона, который должен был начаться после обеда. Сидя на краешке топчана и болтая ногами, кендер рассказывал другу все, что ему удалось разузнать. Карамон же тем временем мерил шагами комнату, в волнении ожидая, когда гном и Перагас принесут ему специально к случаю изготовленный костюм.

— Ты был прав, — неохотно признал Тас. — Фистандантилус, судя по всему, действительно нуждается во сне. Он ложится рано и спит мертвым… я хотел сказать — крепким сном до позднего утра.

Карамон сурово поглядел на него:

— Стража?

— Нет. — Кендер пожал плечами. — Он даже не запирает на ночь дверь. Вообще никто в Храме не запирает дверей. Это священное место, и они там доверяют друг другу. А может быть, им просто нечего запирать. Видишь ли… — Тас задумался. — Я всегда недолюбливал дверные замки, однако теперь мне начинает казаться, что жить без замков было бы много скучнее. Я побывал в нескольких комнатах… — Тас блаженно отметил ужас, промелькнувший во взгляде Карамона. — Поверь мне, там не на чем остановить взгляд. Может быть, ты подумаешь, что в комнате Фистандантилуса все не так, но ты ошибаешься — свои колдовские принадлежности он держит где-то в другом месте. Мне кажется, он использует свою комнату только в те дни, когда ему необходимо появляться при дворе. Кроме того, — воскликнул кендер, осененный блестящей догадкой, — ему нет нужды беспокоиться, поскольку единственным злым обитателем Храма является он сам! Ему не от кого защищаться, кроме как от самого себя!

Карамон, который уже давно не слушал излияний Таса, пробормотал что-то невнятное и продолжил свои расхаживания по комнате. Кендер нахмурился. Ему внезапно пришло в голову, что он и Карамон почти сравнялись во зле с черными магами. Эта мысль помогла ему принять решение.

— Мне очень жаль, Карамон, — сказал он, — но боюсь, я больше не смогу тебе ничем помочь. Кендеры не слишком принципиальны, когда речь идет об их собственных или даже о чужих вещах, но я ни разу не слышал, чтобы кендер замышлял убийство! — Он вздохнул и продолжил дрожащим голосом; — Я думал о Флинте и Стурме… Ты сам знаешь, что они бы этого не одобрили. Особенно Стурм, он был так щепетилен во всем, что касалось чести… То, что ты собираешься сделать, не правильно! Если мы осуществим твой замысел, мы станем такими же, как Фистандантилус, даже еще хуже.

Карамон открыл было рот для ответа, но тут дверь в их комнату распахнулась, и на пороге показался Арак.

— Ну как дела, парень? — ухмыляясь, спросил он. — Ты сильно изменился с тех пор, как попал к нам в школу.

Гном похлопал Карамона по мускулистой руке, а затем с размаху ударил кулаком в живот.

— Твердый как сталь, — довольно хрюкнул он, тряся в воздухе отбитой рукой.

Карамон с отвращением посмотрел на Арака.

— Где мой костюм? — спросил он. — Уже почти полдень.

Гном указал на корзину, которую он принес с собой.

— Здесь твой костюм. Не переживай, тебе не потребуется много времени, чтобы одеться.

Карамон поднял корзину и заглянул внутрь.

— И это все? — обратился он к Перагасу, который как раз появился в дверях.

— Все! — хихикнул гном. — Я же говорил, что тебе потребуется не много времени на переодевание!

Карамон сделался красным, как свекла. — Я… я не могу так… — промямлил он, опустив корзину на пол. — Ты же сказал, что среди публики будут женщины…

— Которым доставляет удовольствие каждый дюйм твоей бронзовой кожи! — насмешливо прогудев Арак. Потом улыбка слетела с его лица, и оно в один миг потемнело от гнева. — Надевай живо, олух! — прикрикнул гном. — Думаешь, за что они платят? За эти ваши кривляния? Не-ет, приятель, они платят за вид обнаженных тел, покрытых потом и кровью. Чем больше крови — настоящей крови, — тем лучше!

— Настоящей крови? — Карамон поднял голову, и глаза его сверкнули. — Что ты хочешь сказать? Прежде ты говорил другое…

— Ба! Ты теленок, Карамон! Подготовь его, Перагас. Объясни ему, что почем в этой жизни. Пора тебе подрасти, Карамон, пора, моя красивая куколка!

Гном гортанно рассмеялся и, громко хлопнув дверью, вышел.

Лицо Перагаса, приветливое и открытое в обычные дни, сегодня казалось ничего не выражающей маской. Он избегал смотреть на Карамона, и глаза его были пусты.

— Что он имел в виду? — спросил Карамон. — Что значит — подрасти? Что такое «настоящая кровь»?

— Вот что, — сказал Перагас, не обратив никакого внимания на вопрос Карамона, — я помогу тебе с этими игрушечными доспехами. К ним надо немного привыкнуть: они красивы, но пробить их ничего не стоит. Публика, как известно, любит вид помятых доспехов.

С этими словами он достал из корзины тонкий наплечник и принялся прилаживать его на Карамоне. При этом он зашел гиганту за спину, по-прежнему стараясь избегать его взгляда.

— Они же золотые, — с удивлением заметил Карамон. Перагас утвердительно кивнул.

— Скорее масло остановит нож, чем эти штуки помогут в нормальном бою. — Карамон ощупывал доспехи. — А нагрудники? Любой меч рассечет их без труда!

— Да. — Перагас неестественно рассмеялся. — Как ты сам видишь, лучше сражаться голым, чем в этих доспехах.

— Стало быть, мне не о чем волноваться, — вытаскивая из корзины кожаную набедренную повязку, хмуро заметил Карамон.

Повязку также богато украшали золотые пластинки, но она была такой узкой, что не скрывала почти ничего из того, что должна была скрывать. Когда Карамон наконец оделся, даже кендер не мог смотреть на него без чувства некоторой неловкости.

Перегас уже собрался уходить, когда Карамон остановил его на пороге.

— Лучше скажи мне все сразу, друг, — попросил он. — Если, конечно, ты все еще мой друг.

Перагас пристально посмотрел на Карамона и пожал плечами:

— Я думал, ты уже догадался. Мы используем заточенные мечи. Конечно; при выпадах они проваливаются в рукоятку, но при рубящих ударах… — Он прищурился.

— Словом, бывает, что кровь течет по-настоящему. Поэтому мы стараемся поменьше рубить.

— Ты хочешь сказать, что на арене можно получить настоящую рану? — переспросил Карамон. — Значит, и я могу кого-нибудь ранить: тебя, Киири, Рольфа, Варвара… Что еще может произойти? О чем еще ты не сказал мне, друг?

От волнения и гнева Карамон почти кричал, но Перагас по-прежнему оставался холоден.

— Как ты считаешь, откуда у меня эти шрамы? — спросил он. — Думаешь, я в детстве выпал из колыбели или меня кошка поцарапала? Ладно, когда-нибудь ты все поймешь. Сейчас у меня нет времени на объяснения. Просто доверяй нам — мне и Киири. Следуй за нами и держись поближе. В первую очередь остерегайся минотавров: они — рабы собственной свирепости. Никакой хозяин и никакой Король-Жрец им не указ. Да, они согласились подчиняться правилам, но лишь из боязни, что их отправят назад, на Митрас. А зрители… зрители их любят.

Трибуны ликуют, когда минотавры устраивают кому-нибудь небольшое кровопускание.

А если кто-то из них почует кровь, он уже не может управлять собой.

— Убирайся! — прорычал Карамон.

Перагас некоторое время молча смотрел на него, потом повернулся и пошел прочь. В коридоре он, однако, остановился и, держась за ручку двери, сурово сказал:

— Послушай, друг, шрамы, которые я получил на арене, — это мои награды, мои знаки отличия. Каждый из них для меня дороже, чем для рыцаря — новая пара шпор, полученная из рук главы Ордена за доблесть! Это единственная награда, которую нам удается получить за свое геройство! На арене свои законы чести, Карамон, и они не имеют ничего общего с законами чести всех этих рыцарей и благородных господ, что сидят на трибунах и смотрят, как мы, рабы, пускаем друг другу кровь ради их удовольствия. У нас особая честь, именно она помогает нам выжить.

Перагас замолчал. Может быть, он сказал бы что-то еще, но Карамон упорно смотрел в пол, отказываясь замечать его присутствие и никак не реагируя на его слова.

— У тебя есть еще пять минут, — сказал в конце концов Перагас и в сердцах хлопнул дверью.

Тасу очень хотелось высказаться, но он только взглянул на лицо Карамона и понял: сейчас не время.

* * *

Если идешь в бой с мрачным настроением, то обязательно заработаешь дырку, сквозь которую оно улетучится.

Карамон никак не мог вспомнить, кто из старых военачальников сказал это, однако по личному опыту знал, насколько это верно. В бою твоя жизнь во многом зависит от того, насколько надежно прикрывают тебя твои товарищи. Перед боем все ссоры и споры необходимо улаживать. Карамон никогда не относился к тем, кто подолгу лелеет обиду, — как правило, ни к чему хорошему это не приводило.

Поэтому ему было легко перед самым выходом на арену пожать Перагасу руку.

Перагас с готовностью принял его извинения, а Киири, которая наверняка слышала о происшедшем от чернокожего гладиатора, одобрительно улыбнулась. К тому же при виде его нового наряда в зеленых глазах Киири вспыхнуло такое неподдельное восхищение, что Карамон невольно зарделся. Как бы там ни было,' перед боем его настроение значительно улучшилось.

Втроем они стояли в коридоре, проходящем под ареной, и готовились к своему выходу. Вместе с ними дожидались сигнала и остальные гладиаторы, участвующие в сегодняшних Играх: Рольф, Варвар и Рыжий Минотавр. Над головой у них раздавались приглушенные вопли толпы, и Карамон всякий раз вытягивал шею, стараясь рассмотреть, что творится у выхода. Ему хотелось, чтобы все поскорее началось. Насколько он помнил, никогда прежде он не волновался так сильно даже перед настоящей битвой.

Другие гладиаторы тоже изрядно нервничали. Это проявлялось в смехе Киири, звучащем сейчас намного пронзительнее и резче обычного, а также в струйках пота, которые медленно ползли по неподвижному, словно вырезанному из черного дерева, лицу Перагаса, — однако это было нормальное, здоровое волнение, вызванное нетерпеливым ожиданием события. Неожиданно для себя Карамон понял, что и он сам тоже, дожидаясь этой схватки, с азартом предвкушает упоение боя.

— Арак назвал наши имена, — наконец сказала Киири.

Она, Перагас и Карамон шагнули вперед, к выходу — гном решил, что раз эта троица хорошо сработалась на тренировках, значит, и на арену можно выпустить их в этом составе. (К тому же он надеялся, что двое профессионалов сумеют исправить возможные ошибки Карамона.) Первое, что почувствовал Карамон, выйдя из полутемного коридора, была волна оглушительного шума. Она налетала на него громом аплодисментов, градом приветственных криков, и ему показалось сначала, будто весь этот шум обрушивается прямо с ясного солнечного неба. От этого невозможного шума он едва не растерялся. Ставшая к этому времени знакомой арена, на которой он ежедневно тренировался в течение нескольких месяцев, внезапно показалась ему чужой.

Взгляд его испуганно метнулся на трибуны, однако это не принесло ему облегчения:

Карамон привык видеть их пустыми, но сегодня на стадионе собралась многотысячная толпа. Все зрители — во всяком случае, так ему показалось — кричали, топали ногами и били в ладоши.

Перед глазами Карамона поплыли яркие пятна — то были весело трепещущие на ветру стяги, возвещающие начало Игр, вымпелы и шелковые штандарты истарской знати, а также скромные флажки разносчиков, которые торговали с лотков всякой всячиной, начиная от охлажденного фруктового сока и кончая тарбеанским чаем — в зависимости от погоды и времени суток. Все это двигалось, шевелилось и сверкало на солнце, отчего Карамон почувствовал головокружение и подступающую к горлу тошноту. Прохладная рука Киири, опустившаяся на его плечо, привела Карамона в чувство. Обернувшись, он увидел ее улыбку и успокоился. За спиной Киири он разглядел знакомую арену, Перагаса и других гладиаторов, которые вышли на ринг вместе с ними.

Совладав со своей растерянностью, Карамон сосредоточился на предстоящем бое. «Думай о деле! — сурово приказал он себе. — Если ты хоть что-то сделаешь не так, как отрабатывал на тренировках, ты не только сам будешь выглядеть дураком, но и невзначай кого-нибудь поранишь». Карамон помнил, как долго возилась с ним Киири, разучивая технику колющих ударов. Теперь он знал почему.

Взяв себя в руки, Карамон занял отведенное ему место и стал дожидаться начала. Отчего-то арена выглядела полузнакомой, и сначала Карамон никак не мог понять, в чем тут дело. Только потом он сообразил, что гном не только заставил гладиаторов надеть парадные боевые костюмы, но И празднично украсил арену.

Помосты с опилками, на которых Карамон тренировался изо дня в день, были затянуты тканью с символами четырех сторон света, вокруг них пылали и чадили раскаленные угли, кипело и булькало в огромных котлах масло. Четыре помоста соединялись между собой узкими деревянными мостками, которые проходили прямо над Ямами Смерти, как их иногда называли, где вращались и гремели страшные машины — давилки, дробилки и циркулярные пилы. Поначалу Ямы Смерти испугали Карамона, но теперь он узнал, что все это — чистая бутафория. Зрители очень любили, когда бойцу, вытесненному с помоста, приходилось отражать атаки противника, балансируя на узкой доске и каждую секунду рискуя свалиться в механическое чрево. Также зрителям очень нравилось, когда Варвар держал Рольфа за ноги над кипящим маслом. На тренировках Карамон с Киири часто от души смеялись, видя, какое испуганное выражение появляется на лице Рольфа и какие отчаянные усилия он предпринимает, чтобы освободиться. Впрочем, и на тренировках, и перед публикой это кончалось одним и тем же: Рольф бил Варвара кулаком по голове и спасался.

Солнце стояло в зените, и внимание Карамона привлек яркий золотой блеск в центре арены. Там помещался Шпиль Свободы — высокое сооружение из чистого золота, — столь изящный и красивый, что он казался неуместным среди пропитанных потом опилок. На вершине его висел ключ, который мог открыть замок на любом ошейнике. Шпиль Свободы Карамон видел каждый день, но ключ обычно хранился в сундуке в комнате Арака. Одного взгляда на этот ключ оказалось достаточно, чтобы с новой силой ощутить на шее тяжесть стального обруча.

Карамон почувствовал, как глаза его невольно наполнились слезами.

Свобода… Казалось бы, что может быть проще: проснуться утром, отворить дверь и пойти куда вздумается — ведь тебе открыты все пути в этом широком мире.

Раньше Карамон никогда не задумывался об этом и только теперь, лишившись такой возможности, он понял, как много для него значила свобода.

Потом он услышал голос Арака и заметил, что гном указывает на него.

Стиснув в руках оружие, Карамон посмотрел на Киири. Золотой ключ все еще сверкал у него перед глазами. В конце года те из рабов, кто достаточно хорошо показал себя на Играх, получали возможность сразиться за право вскарабкаться на Шпиль и достать ключ. Все это, конечно, тоже было сплошным надувательством — Арак отбирал для этого финального представления тех, кто мог собрать побольше публики, — однако Карамон еще ни разу серьезно не думал о возможности сразиться за ключ. Все его мысли до сих пор были заняты судьбой брата и Фистандантилусом.

Теперь он понял, что у него есть еще одна цель.

Карамон издал громкий воинственный клич и поднял над головой свой складной меч.

Со временем Карамон окончательно избавился от растерянности и неловкости и даже начал получать удовольствие от участия в представлении. Ему нравились громкие аплодисменты и приветственный гул толпы. Чувствуя, что является своего рода центром азартной страсти и неусыпного внимания, он принялся играть на публику, срывая целый шквал оваций, о чем предупреждала его Киири. Несколько ран, полученных им в особо жарких стычках, оказались не более чем царапинами.

Карамон почти не чувствовал боли и с улыбкой вспоминал свои тревоги и сомнения.

Теперь ему стало понятно, почему Перагас даже не удосужился предупредить о такой мелочи во время тренировок, и сейчас Карамон жалел, что час назад принял его слова слишком близко к сердцу.

— Они любят тебя, — сказала ему Киири во время короткого перерыва между двумя схватками и с нескрываемым восхищением окинула взглядом мускулистое, практически обнаженное тело Карамона. — И я понимаю их. Я сама с нетерпением жду, когда мы отбросим свои складные железки и перейдем к борьбе врукопашную.

Карамон вспыхнул, и Киири засмеялась, но по ее глазам гигант понял, что она не шутила. Неожиданно для себя Карамон остро ощутил ее женскую красоту, которую отчего-то не замечал прежде. Возможно, виноват в этом был-костюм Киири — такой же откровенный, как и его, соблазнительно подчеркивающий формы ее тела, но при этом все же скрывающий самые вожделенные его уголки. Кровь Карамона вскипела от страсти и восторга, совсем как во время боя. Но тут мысль о Тике пронеслась в его голове, и Карамон в смущении торопливо отвел глаза, понимая, что взгляд его сказал больше, чем ему хотелось.

Маневр с отводом глаз, однако, лишь отчасти имел успех, так как куда бы Карамон ни посмотрел, всюду натыкался на восхищенные взоры прекрасных женщин, которые тут же спешили привлечь к себе его внимание.

— Нам пора, — напомнила Киири, и Карамон с радостью вернулся на арену.

Навстречу ему шагнул Варвар, и Карамон ухмыльнулся ему со всей возможной свирепостью. Это был их коронный номер, который они отрабатывали бесчисленное число раз. Когда они сошлись лицом к лицу, Варвар подмигнул Карамону, и тот едва не рассмеялся. С огромным трудом ему удалось сохранить на лице выражение свирепой ярости. Словно два диких зверя, оба слегка пригнулись и принялись кружить по арене, зажигая в зрителях напряженное ожидание. Карамону при этом пришлось напомнить себе, что ему надлежит выглядеть воплощением ненависти.

Варвар ему искренне нравился. Он был родом с Равнин и во многих отношениях — высоким ростом и длинными черными волосами — напоминал Речного Ветра, хотя и вполовину не был столь грозным противником, как суровый вождь кочевников.

Стальной ошейник Варвара был побит и исцарапан в многочисленных схватках.

Карамон не сомневался, что в конце года его противник станет одним из тех, кому позволят сражаться за золотой ключ.

Карамон сделал выпад складным мечом, но Варвар ловко уклонился и подставил ему подножку. Карамон с ревом опрокинулся на землю, и над стадионом повис дружный вздох. Однако часть зрителей приветствовала Варвара, своего фаворита, радостными воплями. Тот нацелился в Карамона копьем. Женщины в ужасе застонали, но Карамон в последнее мгновение откатился в сторону и, схватив своего противника за ногу, сильным рывком швырнул его в опилки.

Под гром аплодисментов двое гладиаторов боролись на арене. Киири ринулась на помощь Карамону, но Варвар, к вящему удовольствию части зрителей, успешно отбился от обоих. Именно в этот момент Карамон. галантным жестом велел Киири встать у него за спиной, а сам выхватил из-за пояса кинжал. Зрителям стало ясно, что Непобедимый хочет сам расправиться со своим дерзким противником.

Киири похлопала Карамона по бедру (этого не было в сценарии, и Карамон едва не забыл, что ему делать дальше) и отступила. Кинжал в руке Карамона был условленным сигналом, который означал: «Заканчиваем представление». Варвар ринулся в атаку, и Карамон, поднырнув под него, ткнул складным кинжалом прямо в живот противнику, где под украшенной перьями кирасой был тщательно замаскирован рыбий плавательный пузырь, наполненный кровью цыпленка.

Все вышло как надо! Кровь хлынула на руку и на грудь Карамону, и он заглянул в лицо Варвару, готовясь издать победный клич…

Что-то было не так.

Глаза его противника округлились, как и полагалось по сценарию, однако в них Карамон увидел изумление и неподдельную боль. Варвар качнулся вперед, что тоже было предусмотрено и не раз отрепетировано, однако вырвавшийся из его груди стон был полон истинной муки. Карамон подхватил падающее тело и с ужасом почувствовал, что кровь, продолжавшая течь из раны, горячая!

Поддерживая тяжелое, обмякшее тело товарища, Карамон уставился на кинжал.

Он был настоящим!

— Карамон… — прошептал Варвар и захлебнулся кровью. На губах его выступила розовая пена.

Публика неистовствовала. Подобного представления здесь уже давно не видывали.

— Варвар! Я не знал! — закричал Карамон, завороженный дымящимся от алой крови лезвием. — Клянусь тебе!

Рядом с ним тут же оказались Киири и Перагас. Они помогли опустить умирающего Варвара на опилки, и молодая женщина хрипло прошептала:

— Продолжай действовать по сценарию! В ярости Карамон чуть было не ударил ее, но Перагас перехватил его руку.

— От этого зависит твоя жизнь и наши тоже, — прошипел гладиатор. — И жизнь твоего друга кендера!

Карамон в растерянности уставился на них. Он никак не мог понять, что они имеют в виду. Он только что убил человека — своего друга!.. Со стоном Карамон оттолкнул Перагаса и опустился на колени рядом с умирающим. Краем уха он расслышал рев трибуны и понял: никто ничего не заметил. По их мнению, Непобедимый отдавал последние почести «мертвому».

— Прости, — шепнул Карамон, и Варвар кивнул.

— Ты не виноват, — ответил он едва слышно. — Не вини се… — Голос его прервался, на губах лопнул кровавый пузырь, а глаза закатились.

— Нам необходимо вывести его с арены, — прошептал Перагас на ухо Карамону.

— И сделать это надо аккуратно. Как мы репетировали, помнишь?

Карамон тупо кивнул. Твоя жизнь, наши жизни… жизнь твоего друга… «Но я же воин, мне случалось убивать и прежде. В смерти нет ничего нового, она стара как мир». Жизнь твоего друга кендера…

«Подчиняться приказу… Я привык к этому. Подчиняться приказу, а потом задавать вопросы», — повторяя в уме эти слова, Карамон сумел смирить ту часть своего разума, которая разрывалась от боли и гнева. Словно во сне, он помог Киири и Перагасу поднять «безжизненное» тело Варвара на ноги, как они делали это на репетициях прежде. Карамон даже нашел в себе силы повернуться к трибунам и поклониться, а Перагас, действуя одной рукой, сделал так, что мертвец на мгновение ожил и тоже отвесил поклон. Публике это пришлось весьма по вкусу, и она приветствовала всех четверых оглушительным ревом. Только после нескольких дополнительных поклонов им позволили удалиться прочь, в прохладные коридоры под ареной.

Оказавшись внизу, Карамон помог уложить тело Варвара на холодный каменный пол. Некоторое время он угрюмо смотрел на мертвого товарища, не обращая внимания на присутствие других гладиаторов, которые дожидались сигнала к выходу на арену.

Затем он медленно выпрямился, повернулся к Перагасу и схватил его за шею.

Изо всех сил толкнув его назад, Карамон припечатал его к стене. Выдернув из-за пояса окровавленный кинжал, он поднес его к самым глазам чернокожего атлета.

— Это был несчастный случай, — прошипел Перагас сквозь стиснутые зубы.

— Режущее оружие! — выкрикнул Карам он И с такой силой тряхнул гладиатора, что тот сильно ударился затылком о камень стены. — Ты говорил, что здесь никого не убивают! Что ты скажешь теперь? Во имя Бездны, объясни мне, что тут происходит!

— Это был несчастный случай, тупица! — донесся сзади насмешливый голос.

Карамон обернулся. Перед ним стоял гном, его квадратное тело отбрасывало на пол коридора уродливую тень.

— Пожалуй, я кое-что расскажу тебе о несчастных случаях, — продолжил Арак тихим голосом, в котором, однако, ясно слышалась угроза. За спиной его появилась в полумраке коридора зловещая фигура великана, который постукивал себя по ладони увесистой дубинкой. — Отпусти Перагаса. Он и Киири должны вернуться на арену я поклониться. Сегодня вы стали победителями.

Карамон посмотрел на Перагаса и опустил руки. Кинжал выскользнул из его онемевших пальцев и упал на пол, а сам он привалился спиной к стене. Киири, следившая за Карамоном с явным сочувствием, положила руку ему на плечо, а Перагас тяжело вздохнул. Затем он и Киири, обогнув тело Варвара, которое так и осталось лежать на полу, вновь ушли на арену.

— Ты сказал мне, что здесь никого не убивают! — пробормотал Карамон, задыхаясь от гнева и боли.

Гном шагнул вперед и остановился прямо перед ним.

— Это был несчастный случай, — с расстановкой повторил он. — Несчастный случай может произойти где угодно. Особенно с теми, кто ведет себя неосторожно.

Если ты будешь неосторожен, то и с тобой может случиться то же самое. С тобой или с твоим маленьким другом. Варвар допустил оплошность. А если быть точнее, то неосторожно повел себя его хозяин.

Карамон посмотрел на гнома расширившимися от ужаса глазами.

— Ага, я вижу, что ты наконец догадался! — кивнул Арак.

— Этот человек умер, потому что его хозяин перешел кому-то дорогу, — словно бы самому себе сказал Карамон.

— Точно! — Гном ухмыльнулся и слегка дернул себя за бороду. — Цивилизованный способ разрешать все споры, не правда ли? Не то что в прежние времена. И никто не догадался, в чем дело, за исключением, разумеется, его хозяина. Я видел, какое у него сделалось лицо, когда ты пронзил Варвара кинжалом. Он-то сразу все понял. С таким же успехом ты мог вонзить кинжал ему в брюхо. Первый звонок для него прозвенел.

— Так это было предупреждение? — глухо спросил Карамон.

Гном кивнул.

— Но кому? Кто был его хозяином? Арак некоторое время колебался, испытующе глядя на Карамона, затем его лицо исказила хищная ухмылка. Карамон ясно видел:

Арак прикидывает, что он может выиграть, открыв правду, и что он выиграет, промолчав. Очевидно, первое оказалось выгоднее, так как гном колебался не долго. Сделав знак Карамону наклониться пониже, он шепнул ему на ухо имя.

Карамону оно ничего не говорило.

— Старший жрец, Посвященный Паладайна, — пояснил гном. — Второй человек после самого Короля-Жреца. Однако он нажил себе злейшего врага. Страшного врага.

На арене раздались приглушенные овации, и гном невольно посмотрел на потолок. Затем снова перевел взгляд на Карамона:

— Ты должен выйти и поклониться. Тебя ждут, ты же у нас сегодня победитель.

— А он? — спросил Карамон, кивнув на Варвара. — Он уже не сможет выйти к публике. Разве о нем не будут спрашивать?

— Мы скажем, что он потянул мышцу — это случается довольно часто — и поэтому не смог выйти на поклон, — пояснил гном небрежно. — А потом распустим слух, что он выкупился, получил свободу и больше не намерен выступать.

Получил свободу! Глаза Карамона наполнились слезами, и он отвернулся.

Сверху донесся еще один взрыв оваций. Ему придется пойти. Твоя жизнь. Наши жизни. Жизнь твоего друга кендера.

— Так вот почему, — глухо сказал Карамон, — вот почему ты подстроил так, что это я убил его! Теперь ты заполучил меня и уверен, что я не буду болтать…

— Я знал это и так, — с ухмылкой перебил его гном. — Его смерть… была, скажем так, небольшим дополнительным штрихом. Зрителям нравятся такие вещи — они валом валят на представления ради таких вот несчастных случаев. Собственно говоря, предупреждение послал твой хозяин, и мне кажется, ему понравится, что его собственный раб и доставил весточку по назначению. Правда, для тебя это небезопасно — за смерть Варвара должны будут отомстить. Зато на выручке это скажется, да еще как! Стоит только распространиться слухам…

— Мой хозяин? — удивился Карамон. — Но ведь это ты купил меня! Твоя школа…

— Я был здесь только посредником, — хихикнул гном. — Вероятно, ты об этом не знал?

— Но кто же мой… — Карамон не договорил. Он понял, что знает ответ на свой вопрос. В голове его зашумело, и он даже не расслышал, что ответил ему гном. Кроваво-красная волна ненависти накатила на Карамона с такой силой, что он едва не задохнулся, — легкие его пылали, в животе появилась холодная тяжесть, колени подгибались.

Карамон даже не понял, когда опустился на пол. Придя в себя, он обнаружил, что сидит на полу, а великан давит ему на затылок своей огромной ручищей, заставляя держать голову чуть не между коленями. Когда слабость прошла, Карамон тряхнул головой и сбросил руку великана со своего затылка.

— Со мной все в порядке, — прошептал он бескровными губами.

Рааг посмотрел на Карамона, потом на гнома.

— Не стоит выпускать его на публику в таком состоянии, — сказал Арак с отвращением. — Он похож на рыбу, всплывшую кверху брюхом. Оттащи этого героя в его конуру.

— Не надо, — раздался совсем рядом тонкий голосок кендера. — Я позабочусь о нем.

Тас вышел из темноты. Лицо его было едва ли не бледнее, чем у Карамона.

Арак подумал несколько секунд, потом пробурчал что-то невразумительное и отвернулся. Махнув рукой Раагу, он начал подниматься по ступеням, ведущим наверх, торопясь вручить награды победителям.

Тассельхоф опустился на колени рядом с Карамоном. взгляд которого был прикован к неподвижному телу на полу. Кендер посмотрел на друга и почувствовал, как у него самого комок подкатил к горлу. Не говоря ни слова, он похлопал воина по плечу.

— Ты все слышал? — спросил Карамон.

— Не все, но достаточно, — пробормотал Тас. — Это Фистандантилус.

— Он все спланировал, — вздохнул Карамон и, устало прикрыв глаза, откинул голову назад. — Таким способом он и избавится от нас. Ему даже не придется ничего делать самому. Теперь этот жрец…

— Кварат, — подсказал кендер.

— Да, теперь Кварат убьет нас. — Карамон сжал кулаки. — А маг останется чист как стекло. Рейсшину не придет в голову его подозревать. Я же буду перед каждой схваткой гадать: вдруг кинжал, который держит Киири, настоящий?

Карамон открыл глаза:

— И ты, Тас… Ты тоже оказался здесь замешан. Гном довольно прозрачно на это намекнул. Я не могу никуда деться, но ты должен исчезнуть. Тебе необходимо убраться отсюда как можно скорее.

— Куда я пойду? — беспомощно спросил Тас. — Он везде найдет меня, Карамон.

Фистандантилус — самый могущественный маг из всех когда-либо живших на свете.

От него не может спрятаться даже кендер.

Некоторое время Карамон и Тас сидели молча, прислушиваясь к реву толпы на трибунах. Затем острые глаза кендера заметили в тени на полу тусклый блеск металла. Поняв, что это такое, Тас встал и поднял с пола окровавленный кинжал.

— Я мог бы провести тебя в Храм, — сказал он, старательно подавляя в голосе дрожь, — хоть сегодняшней ночью.

И кендер протянул кинжал Карамону.

Глава 8

Серебряная луна Солинари ярко засияла на небосводе. Повиснув над центральной башней Храма, она напоминала огонек на вершине колоссальной свечи.

В эту ночь наступило Белое Полнолуние — Солинари была столь ярка и яснолика, что в городе не зажигали фонарей. Даже мальчишки, которые ночами подрабатывали тем, что освещали маленькими светильниками дорогу загулявшим допоздна благородным господам, остались дома, проклиная яркий лунный свет, лишивший их еженощного заработка.

Вторая луна, кроваво-красная Лунитари, еще не поднялась — до ее восхода оставалось примерно два часа, — и зловещий отсвет ее алого диска пока не омрачил выбеленные Солинари стены домов и мостовые священного Истара. Что же касалось третьей, черной луны, то ее видел в звездном небе только один человек, да и тот бросил на нее равнодушный взгляд лишь мельком, пока снимал свою неудобную и тяжелую черную мантию и переодевался в простую, черную же ночную рубашку. Чтобы спрятать глаза от жемчужного света Солинари, человек этот натянул на лицо капюшон рубашки и лег на кровать. Через несколько мгновений он уже погрузился в крепкий, восстанавливающий силы сон, которого требовало его магическое искусство.

Так представлял в своей голове Карамон, шагая вслед за кендером по освещенным и запруженным людьми улицам. Несмотря на поздний час, веселье в городе не утихало. Тас и Карамон все время натыкались то на группки подвыпивших горожан, которые громко пересмеивались или обсуждали Игры, то на стайки женщин, смущенно поглядывавших на Карамона. Их блестящие платья слегка колыхались на ночном ветру, который был по нынешней осенней поре довольно теплым. Один раз Карамона узнали, и он чуть не бросился бежать, опасаясь, что женщины позовут стражу и та водворит его обратно на стадион.

Тас, однако, лучше разбирался в такого рода делах — он не позволил своему другу обратиться в бегство. Опознавшие Карамона женщины были буквально очарованы его сегодняшними гладиаторскими подвигами, и Тас не сомневался, что их сердца принадлежат исполину. Они засыпали героя вопросами о боях, но ответов не слушали, что оказалось весьма кстати — Карамон так сильно нервничал, что был не в состоянии ответить вразумительно. В конце концов, пожелав ему удачи, поклонницы оставили Карамона в покое.

Когда женщины скрылись из вида, Карамон покосился на кендера, но тот только пожал плечами.

— Как ты думаешь, почему я настоял на том, чтобы ты надел свой лучший наряд? — лукаво спросил он.

Действительно, Карамон поначалу наотрез отказался одеться так, как велел ему кендер. Но Тас настоял, и он был вынужден накинуть на плечи короткий шелковый плащ золотистого цвета, в котором выступал на арене, и сияющий золотой шлем. Карамону этот костюм казался не самым подходящим для сегодняшней вылазки — ему представлялся долгий путь по канализационным колодцам или в лучшем случае по крышам и водосточным трубам. Стоило ему, однако, возразить, как тут же взгляд Таса сделался неумолимым. Он резко заявил Карамону, что либо тот сделает, как ему велят, либо кендер умывает руки.

Вздохнув, Карамон подчинился и набросил плащ поверх своей старой куртки и просторных кожаных штанов. Кинжал, покрытый пятнами засохшей крови, он заткнул за пояс. Сначала Карамон хотел было его почистить, но потом решил, что так будет более символично.

Кендер без труда справился с замком в двери комнаты, которую Рааг всегда запирал на ночь. Без приключений они выбрались и из казармы под ареной, где ночевали гладиаторы: большинство товарищей Карамона уже спали, а что до минотавров, то они перепились и практически не подавали признаков жизни.

По улицам они шли почти не таясь, причем Карамону было от этого слегка не по себе. Кендер, напротив, чувствовал себя уверенно и был разве что против обыкновения молчалив. Как бы там ни было, но цель их похода — Храм — неумолимо приближалась. Эта высокая громада уже маячила перед ними во всей своей красе, когда Карамон внезапно остановился.

— Погоди-ка, Тас, — сказал он и подтолкнул кендера в тень ближайшего дома.

— Как ты проведешь меня внутрь?

— Как? Через дверь, конечно, — ответил кендер с благородным негодованием.

— Через парадную дверь.

— Через парадную дверь? — изумленно повторил Карамон. — Ты с ума сошел!

Там же стража! Нас остановят и…. — Со мной — не остановят, — сказал Тас легкомысленно. Однако, рассмотрев лицо гиганта, он тяжело вздохнул. — Это же Храм, Карамон. Храм, посвященный богам. Никакое зло не может войти в него.

— Фистандантилус, однако, как-то туда попадает, — возразил Карамон.

— Только потому, что такова воля Короля-Жреца, — терпеливо пояснил кендер.

— Иначе бы боги не позволили ему войти. Во всяком случае, так сказал мне один из жрецов, когда я поинтересовался у него насчет мага.

Карамон нахмурился. Кинжал за поясом показался ему тяжелым и горячим — клинок как будто бы обжег его сквозь ткань куртки. «Воображение разыгралось, — попытался он успокоить себя. — Ведь мне приходилось носить кинжал и раньше».

Запустив руку под плащ, Карамон коснулся черенка. Затем, решительно стиснув зубы, он быстро двинулся к Храму. После небольшого колебания кендер вприпрыжку бросился за ним.

— Карамон, — сказал Тас виновато, — я догадываюсь, о чем ты подумал. Меня самого это тревожит. А вдруг боги не впустят нас?

— Мы пришли сюда, чтобы уничтожить зло, — убежденно произнес Карамон, не отпуская рукояти кинжала. — Боги помогут нам. По крайней мере не станут чинить никаких препятствий. Вот увидишь.

— Но, Карамон…

Карамон мрачно молчал и не обращал на Таса никакого внимания. Так они достигли ступеней великолепной лестницы, которая вела к парадному входу Храма.

Здесь Карамон остановился. Запрокинув голову, он долго рассматривал величественное здание. Храм был огромен — семь его башен устремлялись к небесам, словно благодарственная молитва за чудо своего существования. Но одна, центральная, башня вздымалась много выше остальных. Мерцая в лунном свете, она своей сверхмерностью уже не прославляла богов, а, напротив, бросала им вызов.

Красота Храма, выстроенного из жемчужно-белого и бледно-розового мрамора, золотые и серебряные украшения колонн, неподвижная гладь окружающих его прудов, в которых отражалось звездное небо, ухоженные сады и благоухающие цветники, — все это было столь прекрасно, что у Карамона перехватило дыхание. Околдованный этим чудом, он не мог сдвинуться с места.

Но тут в закоулках его памяти проснулось некое воспоминание, и Карамон ощутил нарастающий безымянный ужас. Где-то когда-то он уже видел нечто подобное. Скорее всего в кошмарном сне. Тогда Храм предстал перед ним угольно-черным, с искалеченными, покосившимися башнями, с кривыми базальтовыми колоннами и поросшими мхом ступенями. Внезапно он вспомнил. Это был Храм в Нераке, где Карамон томился в плену, Храм Владычицы Тьмы! Именно это истарское чудо она взяла за образец, извратив, изуродовав его, превратив при помощи черной магии в страшную пародию на этот Храм, пристанище света и добра. Карамон вздрогнул. Неприятное воспоминание показалось ему дурным предзнаменованием, и на мгновение он малодушно подумал о том, что, пожалуй, сегодня стоит отказаться от своего замысла и бежать.

Но тут он почувствовал, что Тас тянет его за полу золоченой накидки.

— Не останавливайся! — прошипел кендер. — Ты выглядишь подозрительно.

Карамон тряхнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания, которые лишь подтачивали его решимость.

— Тас! — шепнул он и так схватил кендера за плечо, что тот едва не вскрикнул. — Я знаю! Это испытание, последняя проверка! Если боги впустят нас, значит, наши намерения верны! Значит, высшие силы благословляют нас!

Тас помолчал.

— Ты уверен? — робко спросил он.

— Конечно! — Глаза Карамона блеснули. — Сам увидишь. Идем.

Решимость вернулась к Карамону. У дверей стояла стража, но он бесстрашно приблизился к воинам. Молодой гладиатор являл собою зрелище весьма внушительное: развевающийся золотой плащ, сияющий шлем с плюмажем из перьев, мощные обнаженные руки. Стражники перестали разговаривать между собой, и один из них сделал рукой быстрый жест, как при ударе кинжалом. Второй воин кивнул и с восхищением воззрился на Карамона.

Карамон немедленно понял, о чем шла речь, так как жест стражника был предельно красноречив. Он едва не повернул вспять, снова почувствовав, как течет по рукам горячая кровь Варвара, однако он зашел уже слишком далеко, чтобы теперь отступать. К тому же, возможно, это был знак, который подавала ему душа Варвара, жаждущая отмщения.

Тас в тревоге посмотрел на друга.

— Я сам поговорю с ними, — прошептал кендер. Карамон кивнул.

— Приветствуем тебя, гладиатор! — окликнул его один из стражников. — Хоть ты и новичок в Играх, но о тебе уже слышал весь город. Я как раз говорил своему приятелю, что сегодня днем он пропустил великолепное зрелище. Кроме того, благодаря тебе я стал богаче ровно на шесть монет. Как твое имя?

— Его зовут Непобедимый, — подал голос Тассельхоф, — и сегодняшняя схватка — это только начало. Он никогда не проигрывал в битве и не собирается делать этого и впредь.

— А ты, потрошитель кошельков, кто такой? Его дело-устроитель?

Это предположение было встречено громогласным хохотом стражников, к которому присоединился и Карамон. К счастью, б этом шуме потонул негодующий голос кендера. Когда же Карамон взглянул на своего друга, то моментально понял, что смех его был неуместен. Лицо Таса было белее мела. «Потрошитель кошельков» — оскорбления более страшного для кендера не существовало. Этих двух слов было достаточно, чтобы, произнеся их, нажить себе в сердце беспечного народа смертельного врага.После первого нечленораздельного вопля Тас как раз готовился перейти к подробному описанию привычек, родословных и унаследованных пороков стражников, когда широченная ладонь Карамона зажала кендеру рот.

— Ну да, — кивнул Карамон, крепко удерживая извивающегося Таса. — И неплохой, между прочим.

— Тогда приглядывай за ним. Непобедимый! — сказал второй воин и расхохотался пуще прежнего. — Нам любо смотреть, как ты режешь глотки, а не кошельки с поясов.

Уши Таса — единственное, что еще виднелось из-под руки Карамона — побагровели. Несмотря на крепкую хватку исполина, кендер ухитрился издать несколько нечленораздельных звуков.

— Пожалуй, мы пойдем, — пробормотал Карамон, не зная, долго ли еще он сможет удерживать разъяренного друга. — Мы и без того опаздываем.

Стражники понимающе переглянулись.

— Я видел, какими глазами на тебя сегодня смотрели женщины, — сказал один из них, с завистью оценивая широту Карамоновых плеч. — Мне следовало догадаться, что кто-нибудь из них пригласит тебя сегодня на… гм-м-м… на ужин.

Ошарашенный взгляд Карамона заставил воинов снова покатиться со смеху.

— Боги мои!. Только посмотрите на него! Да он действительно новичок!

— Проходи. — Второй страж махнул рукой. — Приятного аппетита!

Последовал еще один взрыв смеха. Карамон покраснел, но не нашелся, что ответить. Кроме того, немало сил уходило у него на борьбу с Тассельхофом. В конце концов ему удалось войти в Храм, но еще долго до него доносились раскаты хохота пополам с солеными шуточками, которыми перебрасывались стражники. Только теперь он понял, что, собственно, они имели в виду. Свернув в первый попавшийся коридор, Карамон как следует встряхнул кендера и огляделся. Он понятия не имел, куда они попали, поэтому ему хотелось, чтобы Тас как можно скорее сориентировался.

Теперь Тас был красен, как помидор, и глаза его сверкали. Стражников уже не было ни видно, ни слышно, но кендер продолжал кипятиться.

— Да как они!.. Да я!.. Да я их?.. Они у меня!!!

— Тас! — Карамон снова тряхнул кендера. — Прекрати. Успокойся. Вспомни лучше, для чего мы здесь.

— Потрошитель кошельков — это же надо! Словно я обыкновенный карманник! — Тас шипел и плевался, как чайник на огне. — Я…

Карамон мрачно сверкнул глазами, и кендер поперхнулся. Справившись с собою, он глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух через ноздри.

— Я в порядке, — сообщил он.

Карамон продолжал рассматривать кендера с подозрением.

— Говорю тебе, я в порядке! — возмутился Тас.

— Ну вот, мы проникли внутрь, хотя и не совсем так, как я предполагал, — сказал Карамон. — Ты слышал, что говорили стражники?

— Нет. После пот… потрош… Короче, после этого слова я ничего не слышал. Вы подняли ужасный шум, к тому же твоя рука отчасти зажала мне уши, — гневно заявил кендер. — А что?

— Мне показалось, что они имели в виду… ну, будто здешние дамы приглашают к себе мужчин, чтобы — ну ты знаешь…

— Послушай, Карамон, — все еще волнуясь, заявил Тас, — нас впустили, и ты наконец получил свое благословение. Наверное, стражники просто тебя дразнили.

Ты бываешь иногда до отвращения легковерен и способен поверить в любую ерунду.

Тика все время тебе об этом напоминала, а теперь придется мне…

Карамон вздрогнул. Он вспомнил, как Тика говорила ему об этом теми же Самыми словами. Это было горькое воспоминание, и Карамон отогнал его от себя;

— Да, — сказал он и покраснел, — наверное, ты прав. Они пошутили надо мной. Мне тоже так показалось. Но…

Карамон поднял голову и снова огляделся по сторонам, наконец-то заметив великолепие внутреннего убранства Храма. Он впервые осознал, что находится в святилище, во дворце, возведенном в честь богов и призванном служить им земным обиталищем. Благоговейный трепет и глубокое почтение овладели всем его существом, и он неподвижно застыл в серебристом свете луны, льющемся сквозь высокие окна.

— Ты прав, боги подают нам знак!

* * *

В лабиринте Храма был один коридор, куда редко кто забредал. Туда заходили не с праздной целью, а сугубо по делу, причем по делу неотложному. В этих случаях жрецы торопились поскорее завершить свои хлопоты и возвратиться в более приветливую часть Храма.

Ничего необычного в самом коридоре не было. Он выглядел столь же просторным и столь же богато украшенным, как и другие коридоры и галереи святилища. Стены его были увешаны неброскими, но дорогими шпалерами, мягкие ковры устилали полированный мраморный пол, а в нишах стен красовались грациозные статуи людей и мифических существ. Деревянные двери, покрытые искусной резьбой, вели в комнаты, обставленные с такой же роскошью и изяществом, как и прочие помещения Храма-дворца. Вот только двери эти никогда не открывались. Все они были заперты, так как комнаты эти не имели жильцов.

Все, кроме одной.

Эта комната располагалась в дальнем конце коридора, где даже в полдень царил зловещий сумрак. Впечатление было такое, словно ее обитатель заколдовал вокруг себя самого стены, пол, по которому ходил, и даже самый воздух, которым дышал. Все, кто ни забредал в этот коридор, жаловались потом на удушье. Словно человеку в горящем доме, им не хватало воздуха, и каждый вздох давался с величайшим усилием.

Эта комната принадлежала Фистандантилусу. Он жил в ней уже несколько лет, с тех самых пор, как Король-Жрец пришел к власти и изгнал магов из Палантасской Башни Высшего Волшебства — из Башни, где Фистандантилус был главою магического Конклава.

Какую сделку они заключили между собой — олицетворение света и добра и верховный служитель злых сил? Каким даром владел Выбравший Тьму, если ему позволили поселиться в самом сердце священной цитадели добра? Никто не знал этого наверняка, но многие пытались догадаться. Принято было считать, что это всего лишь благородный жест со стороны Короля-Жреца, акт милосердия к поверженному врагу.

Однако и сам Король-Жрец не отваживался по доброй воле заходить в этот коридор. Здесь черный маг властвовал безраздельно, повелевая теми темными силами, которые находились у него в услужении.

В дальнем конце коридора прорезано высокое окно. Плотные бархатные шторы на нем всегда были задернуты и не пропускали внутрь ни солнечного света днем, ни лунного света ночью. Редко когда случалось, что свет пробивался сквозь тяжелые складки занавесей. Сегодня, однако, возможно из-за небрежности слуги, который убирался в этой части Храма, шторы были чуть-чуть раздвинуты, и узкий луч лунного света сиял во тьме коридора. Это был серебристый свет Солинари, которую гномы называют еще Ночной Свечой, но Карамону он напомнил блеск стального клинка.

«Или бледный палец трупа», — мрачно подумал Карамон, разглядывая безмолвный коридор. Стелясь по ковровой дорожке, этот белый лунный луч обрывался у самых ног гладиатора.

— Вон его комната, — шепнул кендер так тихо, что Карамон едва расслышал его за стуком собственного сердца. — Последняя дверь налево.

Карамон вновь сунул руку под плащ и вцепился в рукоять кинжала, полагая, что прикосновение к оружию хоть немного успокоит его. Но как только Карамон дотронулся до холодного черенка, его судорожно передернуло, и он поспешно убрал руку.

Казалось бы, что сложного в том, чтобы пройти по коридору до конца, открыть дверь и проникнуть в комнату, но Карамон не мог сдвинуться с места.

Возможно, так подействовали на него воображенные последствия его замысла, буде его удастся осуществить. Возможно, он никак не мог решиться убить врага столь коварным образом: не в битве — спящего! Можно ли представить себе что-то более подлое и гнусное?!

«Боги подали мне знак», — напомнил себе Карамон и намеренно вызвал в памяти воспоминание об умирающем Варваре. Он вспомнил мучения Рейстлина, которым тот подвергся в Башне во время Испытания, и наконец подумал о том, что бодрствующий маг — противник, неизмеримо превосходящий его по силам, противник, которого простому смертному почти невозможно победить. Глубоко вздохнув, Карамон решительно взялся за рукоять кинжала. Вытащив оружие из-за пояса, он двинулся вдоль коридора, неслышно ступая по серебристому лунному лучу.

За спиной он услышал дыхание. Тас следовал за ним почти вплотную, так что, когда Карамон остановился, кендер едва не налетел на него.

— Останься здесь, — велел Карамон.

— Нет, я… — запротестовал было Тас, но гигант сурово шикнул.

— Тебе придется остаться, — сказал Карамон как можно убедительнее. — Кто-то должен караулить в коридоре. Если вдруг кто-нибудь появится, подай сигнал.

— Но…

Карамон в упор посмотрел на кендера. Заметив мрачное выражение его лица, Тас торопливо кивнул.

— Хорошо, хорошо, я встану вот тут, в тени. Он указал пальцем на нишу между колоннами, где, на его взгляд, было темнее всего, и поспешно исчез в ней.

Карамон выждал некоторое время, чтобы увериться — Тас не последует за ним даже «случайно», но кендер с несчастным видом покорно скрылся в тени за громадным каменным горшком, из которого торчало ныне засохшее дерево, и затих.

Только тогда Карамон повернулся и двинулся к заветной двери.

Стоя рядом с высохшим стволом какого-то экзотического растения, немногие уцелевшие листья которого громко шуршали при каждом его движении, Тас наблюдал, как Карамон крадучись движется вдоль стены. Он видел, что его друг наконец добрался до нужной двери и легонько толкнул ее рукой. Дверь поддалась и бесшумно открылась. Карамон скрылся в комнате.

Тассельхофа охватила дрожь. В животе его появилось какое-то мерзкое, болезненное ощущение, и оттуда оно стремительно разлилось по всему его телу. С губ кендера сорвался тоненький всхлип. Зажав рот рукой, чтобы не закричать в голос, кендер изо всех сил вжался спиной в холодную мраморную стену, потому что ему показалось, будто сейчас он умрет — умрет от темноты и одиночества.

Карамон бесшумно проник в комнату. Дверь он приоткрыл едва-едва, опасаясь, что заскрипят петли, но все обошлось. В комнате было темно и тихо. Никакой шум из других помещений Храма не проникал сюда, как будто царивший здесь удушающий мрак поглощал все живые звуки. Самому Карамону удушье сдавило грудь, и он припомнил, как чуть было не утонул в Кровавом Море Истара. Для того чтобы справиться с пылающими легкими и не выдать себя шумным дыханием, ему потребовалось немало усилий.

На пороге он задержался, пытаясь успокоить сердцебиение и стараясь оглядеться. Свет Солинари едва проникал сюда сквозь неплотно задернутые шторы.

Тонкий серебристый луч разрезал тьму пополам, и на полу лежала узкая дорожка, ведшая к кровати у дальней стены комнаты.

Мебели здесь почти не было. Карам он разглядел черную мантию, небрежно брошенную на деревянный стул с высокой спинкой, под которым стояли высокие кожаные башмаки. Огонь в камине не горел — ночь была по-летнему теплой. С кинжалом в руке Карамон легкими шагами пересек комнату.

«Боги подали знак», — подумал Карамон. Сердце его билось в груди с такою силой, что он едва не задохнулся. Он испытывал страх, страх такой мощный, какой прежде ему никогда испытывать не приходилось, — всепоглощающий, жуткий, первобытный. От этого страха внутри у него все похолодело, мышцы задрожали и пересохло во рту, «Надо действовать быстро!» — велел он себе, боясь, что вот-вот потеряет сознание или его стошнит. Толстый ковер на полу заглушал его шаги. Карамон уже видел на кровати фигуру спящего мага — дорожка лунного света взбиралась по одеялу и проходила по его лицу, прикрытому черным капюшоном. Именно так Карамон себе это и представлял.

— Боги благословляют мой путь, — пробормотал Карамон, не заметив того, что произнес эту фразу вслух.

Подойдя к краю постели, он прислушался к спокойному дыханию своей жертвы, ловя настороженным ухом любое изменение в размеренном ритме вдохов и выдохов, которое могло бы предупредить воина о том, что его присутствие обнаружено.

Вдох… Выдох… Дыхание было ровным, спокойным и глубоким. Так дышат молодые» здоровые люди. Карамон вздрогнул, подумав о том, сколько должно быть лет этому магу, и припоминая те мрачные слухи, где описывались способы, какими Фистандантилус продлевал жизнь своей души в новом теле. Карамон не слышал ни храпа, ни старческого горлового хрипа, ни одышки. Определенно, эти легкие и это горло принадлежали молодому человеку или, по крайней мере, молодому телу.

Лунный свет продолжал литься в окно, холодный и равнодушный.

Карамон поднял кинжал. Один удар в сердце — быстрый и точный, — и все будет кончено. Но он колебался. Нет, прежде, чем нанести удар, он должен взглянуть в лицо человека, который мучил и преследовал его брата.

— Не надо! Дурак, не делай этого! — закричал внутри Карамона какой-то голос. — Ударь его, ударь сейчас!

Но рука гиганта дрожала. Он должен был видеть лицо! Двумя пальцами Карамон взялся за край капюшона и быстрым движением отвел его в сторону… Серебристый свет Солинари скользнул по руке Карамона и упал на лицо спящего мага. Перед ним был вовсе не высохший древний старец, с лицом, отмеченным печатью бесчисленных преступлений и грехов. Это лицо не могло также принадлежать ни одной замученной жертве, чью душу злобный старик изгнал из тела с тем, чтобы завладеть новым, крепким и молодым вместилищем для своей собственной души.

Карамон увидел лицо молодого мага, усталое и изможденное после бессонных ночей, проведенных за работой над книгами, однако сейчас оно было расслаблено и спокойно, Это было лицо человека, чья упорная схватка с постоянной и почти невыносимой болью нашла свое отражение в суровых, упрямых морщинках вокруг рта.

Это лицо было знакомо Карамону едва ли не лучше, чем его собственное…

Рука с кинжалом судорожно опустилась, и клинок с сухим шорохом пронзил матрас. Карамон вскрикнул и, рухнув на колени возле кровати, вцепился скрюченными пальцами в одеяло. Его огромное тело содрогнулось от рыданий.

Рейстлин открыл глаза и, сев, заморгал на яркий лунный свет. Затем он снова надвинул на глаза капюшон рубашки, недовольно вздохнул и вынул кинжал из безвольной ладони брата.

Глава 9

— Это было на редкость глупо, братец, — без интереса разглядывая кинжал, сказал Рейстлин. — Мне трудно в это поверить, такого я не ожидал даже от тебя.

Карамон, по-прежнему стоявший возле кровати на коленях, поднял голову и посмотрел на брата. Лицо гладиатора вытянулось, осунулось и казалось смертельно бледным. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Рейстлин не дал ему вымолвить слова.

— «Я не понимаю, Рейст!» — хнычущим голосом передразнил он Карамона.

Карамон безмолвно закрыл рот и уставился на Рейстлина. Его лицо мрачно застыло, обратившись в суровую неподвижную маску. Только в глазах Карамона оставалась жизнь, но и они не в силах были оторваться от испачканного высохшей кровью лезвия.

— Пожалуй, — пробормотал он наконец, — лучше было бы не убирать капюшон с твоего лица.

Рейстлин улыбнулся, хотя брат не мог этого видеть.

— У тебя не было выбора. — Он вздохнул и покачал головой. — Брат мой, неужели ты собирался просто войти в комнату и зарезать меня во сне? Ты же знаешь, я с самого детства сплю чутко.

— Нет, не тебя! — горестно воскликнул Карамон, поднимая глаза на брата. — Я думал…

Говорить дальше он не мог. Рейстлин некоторое время недоуменно смотрел на Карамона и вдруг рассмеялся. Это был страшный смех, хриплый, язвительный, и Тассельхоф, все еще стоящий в коридоре в тени сухого дерева, зажал уши руками.

Потом, желая разобраться, что все же происходит, он покинул свое убежище и тихонько двинулся вдоль коридора.

— Так ты пришел, чтобы убить Фистандантилуса! — сказал Рейстлин. Мысль эта настолько ему понравилась, что он повторил ее вслух еще раз и расхохотался. — Дорогой брат, — сказал он сквозь смех, — я уже и забыл, каким ты можешь быть забавным!

Карамон вспыхнул и поднялся на ноги.

— Я хотел сделать это… ради тебя.

Гигант подошел к окну и, отдернув занавески, мрачно посмотрел наружу, где раскинулся, словно залитый серебром и перламутром, внутренний двор Храма.

— Ну конечно, — желчно сказал Рейстлин. — Разве ты что-нибудь делаешь не ради меня?

Маг отдал какую-то резкую команду, и комната озарилась ярким светом, идущим от хрустального шара его магического посоха, что стояла углу. Отбросив одеяло, Рейстлин поднялся с постели и подошел к очагу. Еще одно слово сорвалось с его губ, и в камине, где минуту назад даже не было дров, заплясало пламя.

Оранжевый отблеск огня упал на бледное, тонкое лицо мага и заблестел в его чистых карих глазах.

— Ну что ж, ты опоздал, брат мой. — Рейсшин сжимал и разжимал над огнем тонкие ладони. — Фистандантилус мертв, я сам убил его.

Карамон стремительно обернулся, но не произнес ни слова: в голосе брата ему послышались какие-то странные интонации. Рейстлин тем временем по-прежнему стоял у камина и смотрел в огонь.

— Ты хотел зарезать его спящим, — тихо сказал Рейстлин, и на губах его появилась мрачная улыбка. — Величайшего из магов, когда-либо живших на свете.

До настоящего момента…

Карамон увидел, как Рейстлин оперся вдруг на каминную полку, словно почувствовал внезапную слабость.

— Он был удивлен, увидев меня, — продолжал маг. — Он смеялся надо мной, как некогда смеялся надо мной в Башне. Но он боялся меня, я видел это по его глазам. «Ну что, начинающий маг? — смеялся он. — Как ты сюда попал? Может быть, тебя отправил в прошлое великий Пар-Салиан?». «Нет, — сказал я ему, — я прибыл сюда сам, и теперь я — хозяин Башни, ее Магистр». Этого он не ожидал. «Невероятно, — сказал он со смехом. — Я — тот, чей приход был предсказан пророчеством. Это я — властелин настоящего и будущего. Когда я управлюсь с делами, я вернусь к своей собственности». Он говорил, а страх в его глазах разгорался все сильнее и сильнее. В его взгляде я прочел невысказанный вопрос, и я ответил на него. «Да, — кивнул я ему, — пророчество оказалось не совсем точным или же было неверно истолковано. Ты собирался перенестись из прошлого в настоящее, используя жизненную силу, которую украл у меня и которая поддерживает теперь твое существование. Но ты забыл — а может быть, просто не интересовался этим, — что я могу пользоваться твоей духовной энергией. Ты вынужден был поддерживать мою жизнь, чтобы по-прежнему сосать соки моего тела. А тем временем я научился у тебя пользоваться Глазом Дракона, научился нужным словам. Когда я, умирающий, лежал в ногах у Астинуса, ты вдохнул жизнь в мое искалеченное тело, чтобы продолжить терзать его, ты привел меня пред очи Владычицы Тьмы и упросил ее дать мне ключ к тайнам древних магических текстов, которые я не мог прочитать.

А когда ты наконец почувствовал себя готовым, то вознамерился войти в мое тело и завладеть им».

Рейстлин повернулся к брату, и Карамон невольно отступил, пораженный ненавистью, которая пылала в глазах мага ярче, чем волшебный огонь в камине.

— Так он намеревался поступить со мной — ему нужно было, чтобы я оставался немощен и слаб. Но я стал сражаться! Сражаться с ним! — Взгляд Рейстлина устремился в пространство, мимо Карамона. — Я использовал его! Я использовал его дух, я жил с болью и одолел ее. «Ты — владыка своего настоящего, — сказал я ему, — но тебе не хватает сил, чтобы проникнуть в будущее. Владыка будущего — я, и я вот-вот завладею твоим настоящим!»

Рейстлин вздохнул, его руки опустились, а огонь в глазах погас. Взгляд его стал горестным и пустым.

— Я убил его, — сказал он. — Но это была страшная битва.

— Так ты убил его? — растерянно спросил Карамон. — Они… мне сказали, что ты вернулся в прошлое, чтобы учиться у него.

— Я и учился, — вздохнул Рейстлин. — Я провел с ним несколько долгих месяцев, я принял чужое обличье и явился перед ним только тогда, когда у меня было уже достаточно знаний и силы. На сей раз я выжал его досуха!

Карамон покачал головой:

— Это невероятно. Ты же отбыл ненамного раньше нас… Во всяком случае так сказал этот твой темный эльф. Рейстлин раздраженно дернул головой:

— Для тебя время — это путь солнца от восхода до заката. Для тех из нас, кто овладел его тайнами, время — это путешествие за тысячи солнц. Секунды становятся годами, часы — тысячелетиями. Вот уже несколько месяцев, как я, под именем Фистандантилуса, хожу по этим коридорам. В последние несколько недель я нередко бывал в Башнях Высшего Волшебства, в тех, что еще остались, чтобы учиться и постигать новое. Я побывал у Лорака и научил его пользоваться Глазом Дракона — смертельный дар для такого слабого и глупого существа, как он. В скором времени Глаз погубит его. Несколько долгих часов я провел с Астинусом в Большой Библиотеке и учился у него, как учился у великого Фистандантилуса. Я побывал во многих местах и видел вещи столь ужасные и столь чудесные, что ты не сможешь себе их даже представить. А для Даламара, да и для тебя тоже, прошел всего лишь день да ночь.

Рассуждения эти были выше понимания Карамона, и он в отчаянии, как утопающий хватается за соломинку, попытался уцепиться за то, что было ему доступно.

— Значит… — пробормотал он. — Значит, ты теперь… то есть с тобой все в порядке? Я имею в виду — будет в порядке, там, в нашем времени?

Карамон попытался показать куда-то руками, но никакого внятного жеста у него не вышло.

— У тебя не будет больше золотой кожи и этих страшных глаз со зрачками в форме песочных часов? Сейчас ты выглядишь… совсем как тогда, когда мы были молодыми а ехали к Башне… Ты останешься таким, когда мы вернемся?

— Нет, братишка, — терпеливо ответил Рейсшин. — Разве Пар-Салиан не объяснял тебе? Вижу, что нет, Время — как река, и я ничуть не изменил ее течения. Я просто… прошел берегом, поднялся выше по течению и вступил в поток. А вода несет меня своим путем обратно, к той точке, где я уже некогда был. Я…

Рейстлин внезапно замолчал и бросил быстрый взгляд на дверь. Затем он едва уловимо кивнул головой, после чего дверь сама собой распахнулась, и в комнату ввалился совершенно очумелый Тассельхоф Непоседа. Запнувшись на пороге, он шлепнулся ничком, но тут же вскочил на ноги.

— О, добрый вечер! — Кендер принялся отряхиваться как ни в чем не бывало.

— Я как раз собирался постучать. Я все понял! — воскликнул он, обернувшись к Карамону. — Видишь ли, все это был Фистандантилус, но он превратился в Рейсшина, а Рейстлин сумел стать Фистандантилусом. А теперь все наоборот — Фистандантилус оказывается Рейстлином, чтобы потом снова стать Фистандантилусом, но Фистандантилус теперь превратился в Рейстлина! Уяснил?

Но Карамон ничего не уяснил. Тас повернулся к магу и беспечно спросил:

— Разве не так, Рейст?..

Маг не ответил. Он смотрел на кендера столь грозно, что Тассельхоф в беспокойстве и словно ища защиты покосился на Карамона и сделал в его сторону два крошечных шажка. Но тут Рейстлин изобразил рукой манящее движение, и Тас в один миг оказался перед магом, причем тот держал его за шиворот на уровне собственного лица.

— Зачем Пар-Салиан послал тебя? — От голоса Рейстлина у кендера по спине побежали мурашки.

— Ну, он подумал, что Карамону скорее всего понадобится помощь, а тут и…

Пальцы Рейсшина еще сильнее стиснули воротник Тасовой куртки, а глаза превратились в узкие щелочки. Кендер почувствовал себя нехорошо.

— Ну, на самом деле он, пожалуй, и не думал посылать нас вдвоем. — Тас попытался извернуться и взглядом призвать Карамона себе в союзники, однако маг держал его крепко, и ему не удалось совершить этот маневр. — Можно сказать, что тут вышло… гм-м-м… что-то вроде несчастного случая. Наверное, П-пар-Салиан даже не знает, что послал меня. Кстати, если меня отпустить, та я. смогу говорить гораздо свободнее.

— Продолжай, — приказал Рейстлин и как следует встряхнул кендера.

— Рейст, прекрати! — нерешительно вмешался Карамон. — Какая тебе разница…

— Заткнись! — яростно прошипел маг, не отрывая от Таса пылающего взгляда.

— Продолжай!

— У меня было кольцо, которое кто-то потерял… ну, может быть, не потерял… — Тас слегка замялся, встревоженный выражением лица мага. Он решил не скрывать правду, насколько вообще способен на это кендер. — В общем, я случайно зашел в чью-то комнату, и кольцо упало прямо ко мне в кошелек. Скорее всего так оно и было, потому что я не знаю, как еще оно могло очутиться у меня.

Когда маг в красном плаще отправил Бупу домой, я понял, что следом будет мой черед… Я не мог бросить Карамона! И тогда-то я п-помолился Фисбену, то есть Паладайну, надел кольцо и — пуф!!! — Тас выразительно взмахнул руками.

— Я превратился в мышь!

В этом месте кендер выдержал паузу в надежде, что его слушатели как-то отреагируют на столь необычное приключение, но оба брата молчали. Глаза Рейсшина нетерпеливо сверкнули, а рука сильнее стиснула воротник куртки. Тас вынужден был продолжить, хотя дышать ему стало еще труднее.

— Мне удалось спрятаться, — пропищал он так тонко, будто вновь обратился в мышь. — Я пробрался в лавара… рабола… лабораторию Пар-Салиана, где он устроил настоящее представление: камни пели, Крисания лежала вся белая, но Карамон почему-то испугался, и я не смог бросить его одного. Поэтому… поэтому… — Тас пожал плечами, насколько это было возможно в его положении.

— Теперь я здесь.

Рейстлин еще некоторое время держал кендера за шиворот и сверлил глазами, словно намеревался проделать в нем дыру и заглянуть внутрь, в самую душу.

Затем, удовлетворившись результатами только наружного осмотра, он выпустил Таса и снова повернулся к пылающему камину. Мысли его отлетели куда-то далеко-далеко…

— Что это может значить? — бормотал маг едва слышно. — Кендер… законы магии запрещают это. Неужели ход времени все же может быть изменен? Или он лжет? Может быть, с его помощью они хотят остановить меня?

— Что ты говоришь? — с интересом спросил кендер спину Рейстлина. — Из-за меня может измениться течение времени? То есть я мог бы…

Рейстлин обернулся со столь яростным видом, что Тас прикусил язык и отполз поближе к Карамону.

— Твой брат удивился, увидев меня, — сказал он гиганту. — Странно, ведь я видел его на невольничьем рынке, и он наверняка тоже видел меня…

— Невольничий рынок! — внезапно воскликнул Карамон. С него было довольно этих умных разговоров о реках времени. Что касалось невольничьего рынка, то тут ему все было понятно. — Рейст! — позвал он брата. — Ты сказал, что уже несколько месяцев живешь здесь. Значит, это ты устроил так, чтобы жрецы обвинили меня в нападении на Крисанию! Это ты купил меня! Это ты послал меня на Игры!

Рейстлин, недовольный тем, что его сбили с мысли, сделал нетерпеливый жест, но Карамон проявил настойчивость.

— Почему? — сердито спросил он. — Почему ты отправил меня к этому гному?

— О боги, Карамон! — Рейстлин повернулся и холодно взглянул на брата. — Какая мне может быть польза от пьяницы и разжиревшего увальня? Там, куда я отправлюсь, мне понадобится сильный и умелый воин.

— И ты… ты велел, чтобы я убил Варвара? — сверкнул глазами Карамон. — Ты послал предупреждение этому… как бишь… Кварату?

— Не будь простаком, братец, — перебил его Рейстлин. — Какое мне дело до мелких придворных интрижек? До всей этой глупой возни? Если мне понадобится разделаться с врагом, то я лишу его жизни в мгновение ока. Кварат очень льстит себе, если считает, что я так расстарался из-за его ничтожной, персоны.

— Нотном сказал…

— Гном слышит только звон монет, которые сыплются на его ладонь. Впрочем, думай как знаешь. — Рейстлин пожал плечами. — Мне это безразлично.

Карамон обдумывал слова брата. Тас открыл было рот — на его языке скопилась по меньшей мере тысяча вопросов, которые ему ужасно хотелось задать, — но Карамон сверкнул на него глазами, и кендеру пришлось проглотить свои вопросы. Гигант думал долго, с видимым напряжением, и наконец поднял голову.

— Что ты имел в виду, когда говорил «гам, куда я отправлюсь»?

— Неважно, — отрезал Рейстлин. — Об этом ты узнаешь, когда придет время, если можно так выразиться. Мои дела в этой эпохе почти закончены, но кое-что осталось. Здесь есть еще один человек, которого, как и тебя, нужно сперва подготовить.

— Крисания, — пробормотал Карамон. — Я знаю, она нужна тебе, чтобы сразиться с Владычицей Тьмы, верно? Как там они говорили?.. Тебе нужен жрец, чтобы…

— Я очень устал, брат, — перебил его Рейстлин. Повинуясь жесту его руки, пламя в камине погасло, а магический кристалл в посохе перестал изливать свет.

Комната сразу погрузилась в холодную, зыбкую полутьму. Даже лунный свет померк за окном — Солинари опустилась за высокие городские стены. Рейстлин, негромко шурша по полу подолом рубашки, вернулся к своей кровати.

— Я хотел бы отдохнуть. В любом случае вам нельзя оставаться здесь надолго. Шпионы наверняка уже доложили о вашем присутствии, а Кварат все же опасный противник… по крайней мере для вас. Постарайтесь уцелеть: мне будет нелегко подыскать себе нового телохранителя. Прощай, брат мой, и будь наготове.

Скоро я призову тебя. Помни о дате.

Карамон хотел что-то сказать, но вдруг выяснилось, что он обращается к закрытой двери. Вместе с Тасом они каким-то чудом оказались уже в коридоре Храма.

— Невероятно! — вздохнул кендер завистливо. — Я не почувствовал никакого движения, а ты? Только что мы были там, и вдруг — бац! — уже здесь. А он только едва рукой пошевелил. Наверное, очень здорово быть магом — сигать сквозь пространство, время и закрытые двери! — И он покосился на дверь в комнату Рейсшина.

— Идем. — Карамон стремительно повернулся к выходу.

— Скажи, Карамон, — догоняя друга, спросил кендер, — что Рейстлин хотел сказать этим своим «помни о дате»? Может быть, скоро его день рождения? Может быть. ты должен сделать ему подарок?

— Нет, — проворчал Карамон. — Не говори глупости.

— Вовсе это не глупости, — оскорбление возразил кендер. — В конце концов, не за горами праздник Середины Зимы. Может быть, Рейстлин ждет подарка по этому случаю? Наверняка они тут, в Истаре, празднуют Середину Зимы так же, как и мы.

Может быть, ты…

Карамон вдруг остановился.

— В чем дело? — спросил кендер, испуганный промелькнувшим на лице гиганта выражением ужаса. Торопливо оглядевшись по сторонам, Тас на всякий случай нащупал черенок небольшого ножа, который носил в поясной сумке. — Ты что-то услышал?

— Дата! — воскликнул Карамон. — Дата, Тас! Праздник Середины Зимы в Истаре! — Резко обернувшись, он схватил кендера за плечо. — Год? Какой сейчас год?

Тас попытался собраться с мыслями.

— Кажется… мне кто-то говорил… девятьсот шестьдесят второй.

Карамон застонал и обхватил руками голову.

— Да что случилось-то? — удивился Тас.

— Думай, Тас, думай! — пробормотал Карамон и, не отнимая рук от головы, нетвердым шагом двинулся по темному коридору. — Что я должен был сделать? Что я могу сделать?

Тас медленно пошел следом.

«Подумаем, — размышлял он. — Праздник Середины Зимы девятьсот шестьдесят второго года… Историческая дата… Почему она кажется мне знакомой?»

— Вспомнил! — торжествующе воскликнул Тас. — Это был последний праздник перед… перед… Его бросило в пот.

— Последний праздник перед Катаклизмом! — прошептал он.

Глава 10

Денубис отложил перо и потер глаза. В библиотеке стояла отрадная тишина.

Жрец сидел за столом, прикрыв рукою глаза в надежде, что краткий отдых восстановит ясность его мысли. Однако надежда была напрасной. Когда Денубис открыл глаза и снова взялся за перо, чтобы продолжить перевод священных текстов, зрение опять его подвело. Слова и строчки плавали на странице, наползали друг на друга, и он не мог вникнуть в смысл ни одной фразы.

Денубис насупил брови и попытался сосредоточиться, так что в конце концов ему удалось кое-что разобрать, однако работа по-прежнему давалась ему с огромным трудом. Вдобавок у Денубиса разболелась голова, да так сильно, что он сам уверился, будто виски у него ломит вот уже несколько дней кряду. Эта тупая, пульсирующая боль будет, наверное, преследовать его даже во сне.

— Погода виновата, — в который уже раз сказал себе Денубис. — Странная погода, слишком жаркая для праздника Середины Зимы.

Действительно, стояла необычная жара, из-за высокой влажности воздух казался тяжелым и был совершенно недвижим. Листья на деревьях в саду безвольно обвисли, и даже за тысячу миль от Истара, в Катав, океанские воды стелились неподвижной гладью, отражая, раскаленное небо. Там также был полный штиль, и суда уныло стояли в порту, у причалов, а капитаны бранились и пили, пока в трюмах гнил дорогой груз.

Вытерев со лба испарину, Денубис попытался продолжить работу, но мысли уводили его в сторону. Он переводил Диски Мишакаль на родной язык, и с детства знакомая речь заставила его вспомнить странную сказку, которую прошлой ночью обсуждали два его земляка, два Соламнийских Рыцаря. Это была мрачная повесть — жрец попытался изгнать ее из памяти, однако все его усилия оказались тщетными.

Речь шла о рыцаре по имени Сот, который соблазнил молодую жрицу-эльфийку.

Он даже женился на ней и привел ее хозяйкой в свою Даргаардскую Башню. Однако Сот к тому времени уже был женат, во всяком случае так утверждали оба рыцаря, поэтому у них были веские причины подозревать, что его первая жена умерла насильственной смертью.

Рыцари послали в Даргаардскую Башню отряд, который должен был доставить Сота на рыцарский суд чести, однако к этому времени его убежище превратилось в хорошо укрепленную цитадель, которую защищала верная своему господину дружина.

Но вот что удивительно: эльфийка, обманутая Сотом, осталась с ним в осаде, верная своему брачному обету и своей любви, которая связала ее с хозяином Даргаарда, несмотря на то что его вина была неопровержимо доказана.

Денубис вздрогнул и вновь попытался отогнать от себя невеселые мысли. Ну вот, опять в переводе он сделал ошибку! Нет, это невозможно, ему необходим отдых. Денубис как раз собирался отложить перо, когда за его спиной со скрипом отворилась дверь в библиотеку. Жрец торопливо обмакнул перо в чернильницу и склонился над пергаментом.

— Денубис, — окликнул его неуверенный голос. Жрец поднял голову.

— Крисания, сестра моя, — по всем правилам поприветствовал он вошедшую.

— Я не помешала твоей работе, Денубис? Если да, то я могла бы зайти позже…

— Нет, нисколько, — заверил ее Денубис. — Я очень рад.

И это было правдой. В присутствии Крисании жрец отчего-то чувствовал себя намного лучше и спокойнее. Вот и сейчас, стоило ей приблизиться, как головная боль отпустила то. Денубис встал с высокого стула, предназначенного для письма, и пододвинул Крисании кресло. Сам он уселся в другое кресло, рядом с ней, не переставая гадать про себя, что могло заставить молодую женщину искать его общества.

Словно подслушав его мысли, Крисания огляделась по сторонам и улыбнулась.

— Мне нравится здесь, — сказала она. — Здесь всегда уютно и тихо. — Улыбка на ее лице погасла. — Иногда я… устаю от большого скопления людей, — добавила она и бросила взгляд на дверь, ведшую в главную часть Храма.

— Да, теперь здесь тихо, — кивнул Денубис. — Раньше было не так. Когда я только переселился в Храм, в библиотеке всегда было полно писцов, которые переводили священные книги и речения богов на всевозможные языки, чтобы с ними мог познакомиться всякий. Правда, Король-Жрец считал, что боги разговаривают с каждым на его языке, и постепенно работа угасла, а писцы разошлись, найдя для себя другие, более важные занятия. Вот только я…

Жрец вздохнул.

— Наверное, я слишком стар, — добавил он извиняющимся тоном. — Я пытался придумать себе какое-нибудь иное дело, но не сумел. Вот я и остался здесь. И никто особенно не возражает…

Он нахмурился, припомнив долгие, неприятные разговоры с Кваратом.

Посвященный постоянно поддразнивал его, подталкивая куда-то, пытаясь заставить Денубиса стать тем, кем он хотел его видеть. В конце концов Кварат отступился, решив, видимо, что Денубис безнадежен, в результате чего он получил возможность вернуться к своим свиткам в мирном уединении библиотеки, где он просиживал за работой день за днем. Переведенные тексты Денубис отсылал в Соламнию, где они, непрочитанные, оседали в каком-нибудь книгохранилище.

— Впрочем, что мы все обо мне, — заметив печальное лицо Крисании, сказал Денубис. — Не случилось ли чего? Быть может, тебе нездоровится? Прошу прощения, если я лезу не в свое дело, но я не мог не заметить, что в последнее время ты не слишком весела.

Некоторое время Крисания молчала, рассматривая сложенные на коленях руки, затем посмотрела на жреца.

— Денубис, — спросила она неуверенно, — как ты думаешь, Братство… оно такое, каким и должно быть?

Этого Денубис не ожидал. Крисания больше походила на молодую женщину, которую бросил возлюбленный, нежели на человека, пекущегося о делах вышних.

— Разумеется, — ответил он растерянно. — Как же иначе?

— В самом деле? — Крисания пристально посмотрела ему в глаза, отчего Денубис судорожно сглотнул. — Ты с давних пор предан Братству, ты появился в Храме еще до того, как здесь вошли в силу Король-Жрец и Ква… его подручные.

Только что ты говорил о прежних временах, значит, ты видел, как они менялись.

Скажи, это была перемена у лучшему?

Денубис открыл рот, чтобы сказать «да». Как же может быть иначе, если Братство возглавляет такой безупречный и полный святости человек, как Король-Жрец? Глаза Крисании, однако, заглядывали ему в самую душу, и Денубис почувствовал, как ее пытливый взгляд проникает в самые сокровенные уголки его сознания, в которых — уж он-то знал об этом — годами скапливались свидетельства печальных перемен. Почему-то жрец вспомнил Фистандантилуса, и это воспоминание не было отрадным.

— Я… ну да, конечно, — невразумительно пробормотал он. Ответ прозвучал неубедительно, и Денубис почувствовал это. Он покраснел и счел за лучшее замолчать.

Крисания кивнула, словно такого именно ответа она и ожидала.

— Нет, теперь стало лучше, — твердо сказал Денубис, не желая смущать ее неокрепшую веру, как была смущена вера его собственная. Взяв молодую женщину за руку, он слегка подался вперед. — Я просто старый человек, сестра моя, — сказал он. — В этом все дело. Старики не любят перемен. Для нас все, что было в нашей молодости, представляется лучше теперешнего. Порой мне кажется, что прежде даже вода была вкуснее… — Он невесело усмехнулся. — Я не сумел приспособиться и привыкнуть к тому, что происходит нынче. Мне трудно понять теперешние времена.

Братство строит мир добра, оно несет порядок в самые отдаленные области Кринна и определяет структуру общества…

— Хочет оно того или нет, — пробормотала Крисания, но Денубис пропустил ее замечание мимо ушей.

— Братство уничтожает зло, — продолжил он торжественно, но история Сота снова непрошенно всплыла в его памяти. Он поспешил отогнать ее прочь, однако при этом позабыл то, что собирался сказать. Денубис попробовал начать сначала, но сбился.

— В самом деле? — переспросила Крисания. — Братство борется со злом? А не кажется ли тебе, что мы уподобляемся детям, которых ночью оставили в доме одних и которые пытаются бороться с темнотой, зажигая все новые и новые свечи? Мы не способны понять, что у мрака есть свое предназначение, которое от нас пока скрыто, и мы в ужасе сжигаем дом, после чего остаемся с темнотой один на один.

Денубис растерянно моргал, плохо понимая, о чем идет речь, а Крисания все продолжала говорить. Она возбуждалась все больше и больше, и жрец сообразил, что она высказывает ему все, что скопила за месяцы пребывания в Храме.

— Мы даже не пытаемся помочь тем, кто однажды оступился и сбился с дороги!

Вместо того чтобы наставить их на истинный путь, мы поворачиваемся к ним спиной, называем их недостойными и пытаемся избавиться от них! Известно ли тебе, — напрямик обратилась Крисания к Денубису, — что Кварат принял решение избавить мир от расы великанов?

— Но, сестра моя, великаны, в конце концов, просто жестокие убийцы, и к тому же людоеды! К счастью, от них удалось избавиться… — попытался возразить жрец.

— Они созданы богами, как и мы, — твердо сказала Крисания. — Имеем ли мы право с нашими немощными возможностями и утлым умом считать, что постигли величественный замысел богов? Имеем ли мы право исправлять их ошибки, если это вообще ошибки? Разве можем мы уничтожать то, что создано богами?

— Даже пауков? — не подумав, брякнул Денубис и смутился, заметив на лице Крисании раздраженное недоумениею — Не обращай внимания, все это старческое брюзжание.

— Я пришла сюда с уверенностью, что Братство — это добро и свет, но сейчас я… я… — Крисания стиснула голову руками.

Денубис вдруг почувствовал, что головная боль вернулась к нему, а вместе с ней заныло и сердце. Протянув вперед дрожащую руку, он ласково погладил иссиня-черные волосы молодой женщины, утешая ее так, как он утешал бы свою дочь, которой, впрочем, у него никогда не было.

— Не стыдись своих вопросов, дитя, — сказал он мягко, уже не помня, как сам недавно стыдился своих сомнений. — Я не умею утешать. Ступай поговори лучше с Королем-Жрецом. Он рассеет твои сомнения. Он человек более мудрый, чем я.

Крисания с надеждой подняла на него взгляд:

— Ты так думаешь?

— Да, — улыбнулся Денубис. — Сходи к нему сегодня же вечером, в час приема, и не бойся. Насколько я знаю, такие вопросы никогда не сердили его.

— Хорошо, — кивнула Крисания, и в лице ее появилась решимость. — Наверное, ты прав. С моей стороны было глупо держать свои сомнения в себе. Я спрошу Короля-Жреца. Наверняка он сумеет рассеять мои тревоги.

Денубис еще раз улыбнулся и вслед за Крисанией поднялся из кресла. Молодая женщина благодарно прижалась к нему и нежно поцеловала в щеку.

— Спасибо тебе, друг мой, — сказала она. — Прости, что помешала твоей работе.

Она вышла, и Денубис, оставшись один в залитом солнцем библиотечном зале, долго смотрел ей вслед, чувствуя внутри необъяснимую тревогу и печаль. Ему казалось, что он, оставшись на свету, стоит и смотрит, как Крисания уходит все дальше во тьму. Свет вокруг него сиял все ярче и ярче, а окружавший фигуру Крисании мрак, сгущаясь, становился все более плотным и грозным.

Всмятении Денубис закрыл глаза ладонью. Свет, воссиявший вокруг него, оказался вполне реальным, и это не был свет солнца! Он лился в комнату откуда-то с потолка, окатывая жреца волнами сияния столь яркого и чистого, что на него больно было смотреть. Свет проник даже в его мозг, отчего боль в висках стала непереносимой. Отчего-то жрец в отчаянии подумал: «Крисания!.. Я должен предупредить Крисанию, предостеречь, остановить…»

Свет, окружив Денубиса сверкающей стеной, наполнил его душу неземным покоем и вдруг погас. Жрец снова оказался в залитой солнцем библиотеке, однако теперь он был не один. Моргая глазами и старясь привыкнуть к естественному освещению, которое вернулось после излившегося на него ослепительного сияния, Денубис огляделся по сторонам и увидел стоящего перед ним эльфа. Эльф внимательно и спокойно разглядывал жреца. Он был стар, лыс и имел длинную, тщательно ухоженную седую бороду. С плеч его ниспадала белая мантия, а на груди сверкал медальон Паладайна. Лицо эльфа было исполнено такой глубокой печали, что на глазах Денубиса навернулись беспричинные слезы.

— Прошу прощения… — хрипло сказал Денубис и вдруг внезапно осознал, что боль в его голове вновь прошла. — Я не видел, как ты вошел. Могу я чем-нибудь помочь? Может быть, ты кого-то ищешь?

— Нет, я уже нашел того, кто мне нужен, — с тем же печальным выражением на лице ответил эльф, — если ты — Денубис.

— Да, это я, — подтвердил жрец. — Но кто ты такой?

— Лоралон, — просто ответил эльф.

Денубис невольно ахнул. Несколько лет назад Лоралон, величайший из эльфийских жрецов, вступил в борьбу с Кваратом, стремясь помешать ему добиться власти. Но Кварат оказался слишком силен, слишком могучие силы стояли за его спиной. Проповеди Лоралона о мире и покаянии не имели успеха. В конце концов старый жрец вернулся к своему народу, в чудесную страну Сильванести, которую он любил больше всего на свете. Говорили, что он поклялся никогда больше не возвращаться в Истар.

Что же он в таком случае делает в библиотеке Храма?

— Ты, наверное, ищешь Короля-Жреца, — промямлил Денубис. — Я мог бы…

— Нет, — сказал жрец, — в этом Храме я ищу только одного человека — тебя.

Идем со мной, Денубис. Нас ждет долгое путешествие.

— Путешествие! — с глупым видом повторил Денубис, думая, уж не сошел ли он с ума. — Это невозможно. Я не покидал Истар с тех пор, как поселился в Храме, — почти тридцать лет…

— Пойдем со мной, Денубис, — ласково повторив жрец.

— Но куда? Зачем? — вскричал Денубис. — Я не понимаю…

Лоралон по-прежнему стоял посреди залитой солнцем библиотеки и печально смотрел на жреца. Внезапно он поднял руку и прикоснулся к медальону, который висел у него на груди.

Денубис неожиданно догадался: Паладайн послал своему жрецу вещий сон.

Лоралон заглянул в будущее.

— Нет, — побледнев, прошептал он, — это слишком страшно.

— Ничто еще не предрешено. Весы колеблются, но равновесие пока не нарушено окончательно. Это путешествие может быть коротким, а может затянуться на несчетное количество лет. Идем, Денубис, ты здесь больше не нужен.

Великий эльфийский жрец протянул к нему руку, и Денубис почувствовал, как на него снизошло такое проникновенное понимание, какого он ни разу не испытывал даже в присутствии Короля-Жреца. Склонив голову, он взял Лоралона за руку и, не сдержавшись, зарыдал.

* * *

Крисания, сложив руки на коленях, сидела в уголке величественного тронного зала. Лицо ее было бледным, но спокойным, и при взгляде на нее никто не смог бы догадаться о том, что творилось в ее душе. Никто, кроме одного-единственного человека, который незамеченным проник в зал и теперь, притаясь в тени глубокого алькова, наблюдал за Крисанией.

Прислушиваясь к музыкальному голосу Короля-Жреца, пока он обсуждал важные государственные вопросы с одними своими сподвижниками и решал тайны устройства вселенной с другими, Крисания слегка покраснела. Ей было стыдно, что она вознамерилась обратиться к такому занятому человеку со своими мелочными вопросами.

Потом на память ей пришли слова Элистана: «Никогда не ходи к другим за ответами на свои вопросы — загляни в свое собственное сердце, прислушайся к тому, что говорит тебе твоя вера, и тогда ты либо найдешь ответ, либо поймешь, что помочь тебе вольны лишь боги, а никак не люди».

Так она сидела довольно долго, полностью отдавшись своим печальным мыслям и пытаясь разобрать за ними голос своего сердца. Увы, тревога ее не иссякала, покой никак не давался ей в руки, и она решила, что, возможно, вопрос ее не имеет ответа. Внезапно она почувствовала чье-то прикосновение и вздрогнула.

— Ответ на твой вопрос существует, Посвященная, — послышался странно знакомый голос, и Крисания ощутила, как по ее телу волной пробежала легкая дрожь. — Ответ на твой вопрос существует, просто ты не хочешь его услышать.

Она хорошо помнила этот голос, однако, заглянув в густую тень под капюшоном черной накидки, Крисания, как ни старалась, не смогла увидеть лица.

Тогда она перевела взгляд на тонкую руку, лежавшую на ее плече, и ей показалось, что рука ей также знакома. Человек кутался в черную мантию, но мантия была совсем другая, не та, что носил он, — на ней не было ни серебряных рун, ни иного шитья. Крисания снова вгляделась в лицо под капюшоном, но рассмотрела только блестящие глаза и смутный абрис бледного худого лица. Маг убрал руку с ее плеча, поднес к капюшону и чуть сдвинул его назад.

Крисания едва сдержала вздох разочарования. Глаза молодого человека были не золотистыми, а карими, да и зрачки оказались вполне нормальными, круглыми.

Кожа его также вовсе не была шафраново-золотой, и лицо его ничуть не выглядело больным и изможденным. Правда, оно было бледно тою бледностью, какую даруют бессонные ночи, проведенные за рабочим столом, но Крисании оно тем не менее показалось красивым. Даже полунасмешливая, полугорькая улыбка, притаившаяся в едва наметившихся морщинках в уголках губ, не портила это лицо. Карие глаза были ясными, холодными и чистыми — в них отражалось все, что их окружало, но заглянуть в эти глаза глубже Крисания не смогла. Тело мага, насколько заметила Крисания, было не крупным, но мускулистым, хорошо развитым, совсем не похожим на изнуренное, дряхлеющее на глазах тело Рейсшина — мягкие складки черной безыскусной накидки только подчеркивали ширину его сильных плеч. Неожиданно человек улыбнулся.

— Это ты! — выдохнула Крисания, медленно поднимаясь со стула.

Человек снова положил руку ей на плечо и заставил сесть.

— Прошу тебя, садись, Посвященная, — сказал он. — С твоего позволения, я присоединюсь к тебе. Здесь не так шумно, и мы сможем поговорить без помех.

Повернув голову, он взглядом пододвинул к себе стул, стоявший неподалеку, и уселся на него. Крисания тихонько ахнула и огляделась по сторонам, однако если кто-то из присутствующих и заметил этот фокус, то почел за благо не подать вида. Поглядев на Рейсшина, с довольным видом наблюдавшего за ней, Крисания почувствовала, что краснеет.

— Рада видеть тебя, Рейстлин. — За официальным тоном она пыталась скрыть свое смятение.

— И я также. Посвященная, — сказал маг со знакомой насмешкой в голосе. — Но мое имя не Рейстлин. Крисания покраснела еще сильнее.

— Прошу прощения, — сказала она неуверенно. — Ты напомнил мне одного человека, которого я знаю… когда-то знала.

— Пожалуй, я открою тебе свою тайну. Посвященная, — вполголоса сказал Рейстлин. — Для всех, кто здесь присутствует, я — Фистандантилус.

Крисания невольно вздрогнула. Ей показалось, что при звуке этого имени даже свет в зале слегка померк.

— Нет, не может быть… — пробормотала она. — Ты же вернулся назад, чтобы… учиться у него.

— Я вернулся, чтобы стать им, — поправил ее Рейстлин.

— Но… я слышала про него, что он… нехороший, злой. — Крисания в ужасе смотрела на сидевшего рядом с ней человека.

— Зла больше нет, — ответил Рейстлин. — Фистандантилус мертв.

— Ты?..

Это слово Крисания прошептала так тихо, что сама едва его расслышала.

— Иначе он убил бы меня, — просто сказал Рейстлин, — как убивал уже сотни раз в своей неимоверно долгой жизни. Его жизнь или моя — вот как стоял вопрос.

— Одно зло мы обменяли на другое, — ответила Крисания с печальной безнадежностью в голосе и отвернулась.

«Я теряю ее!» — мгновенно понял Рейстлин. Он видел только ее профиль, холодный и чистый, как свет Солинари.

Пытливо и беспристрастно он рассматривал ее, как рассматривал маленьких зверушек, которых препарировал у себя в лаборатории, изучая строение их тела и пытаясь проникнуть в тайну жизни. Точно так же, как на анатомическом столе он сдирал с них шкуру и слой за слоем удалял мышцы, чтобы обнажить бьющееся сердце, Рейстлин пытался сейчас проникнуть под покров самообладания, с помощью которого Крисания защищалась от него, и заглянуть к ней в душу.

Жрица прислушивалась к чудному голосу Короля-Жреца, сохраняя на лице глубокое, безмятежное спокойствие, но Рейстлин помнил, каким был ее взгляд перед тем, как он тронул ее за плечо. Он давно уже умел читать мысли и чувства людей по выражениям их лиц и поэтому понимал, что означает легкая морщинка тревоги, залегшая между черными бровями жрицы, понимал, отчего потемнели и затуманились ее чистые серые глаза. Руки Крисании, как и прежде, были сложены на коленях, однако Рейстлин видел, что пальцы ее беспокойно теребят и мнут ткань платья. Он знал, какой разговор состоялся между Крисанией и Денубисом в библиотеке, знал, что за сомнения терзают ее. Он знал: вера ее поколеблена, и теперь жрица стоят на краю пропасти. Ему казалось вовсе не сложным взять и столкнуть ее вниз — с его стороны для этого понадобится лишь незначительное усилие, но если он проявит осмотрительность и терпение, то дождется того момента, когда жрица спрыгнет в пропасть сама.

Рейстлин вспомнил, как Крисания вздрогнула от его прикосновения.

Придвинувшись к ней, он осторожно взял ее за запястье. Жрица попыталась вырваться, но Рейстлин крепче сжал ее руку. Тогда она подняла голову, чтобы негодующе взглянуть на него, и… была скована встречным взглядом.

— Ты на самом деле так дурно думаешь обо мне? — спросил Рейстлин голосом человека, который страдал и терпел лишения, а потом обнаружил, что все его муки были напрасны.

Удар попал в цель: он увидел, как горечь его печали' пронзила ее сердце, словно холодная острая сталь. Крисания попыталась что-то сказать, но Рейстлин опередил ее, повернув нож в ране.

— Фистандантилус собирался вернуться в наше время и уничтожить меня. Он хотел захватить мое тело и продолжить то дело, которое не довела до конца Владычица Тьмы. Он собирался стать властелином, повелевающим злыми драконами.

Повелители Драконов — такие, как моя сестрица Китиара, — все встали бы под его знамена. Мир снова оказался бы ввергнутым в войну. — Рейстлин выдержал паузу. — Теперь эта угроза миновала, — тихо закончил он.

Его взгляд удерживал взгляд Крисании точно так же, как рука удерживала ее руку. В глазах Рейстлина, вернее, на их непроницаемой блестящей поверхности Крисания увидела свое отражение, однако оно было совсем иным, нежели она себе представляла. Вместо холодной, надменной и суровой жрицы, какою она считала себя, Крисания увидела лицо заботливой, приветливой и привлекательной женщины.

Этот человек доверчиво пришел к ней с открытой душой, а она подвела его. Боль, наполнявшая голос Рейстлина, стала почти непереносимой, и Крисания опять попыталась заговорить, но маг вновь помешал ей.

— Тебе известно, чего я хочу, — сказал он. — Я открыл перед тобой свое сердце. Разве я хочу новой войны? Разве я стремлюсь завоевать мир? Моя сводная сестра Китиара пришла ко мне именно с этой просьбой, она хотела покорить весь мир и просила моей помощи. Я отказал, представляя возможные последствия. — Рейстлин вздохнул и опустил глаза. — Тебе пришлось заплатить за это. Я рассказал сестре о тебе, Крисания, рассказал о твоей доброте и силе. Китиара пришла в ярость и послала Сота, Рыцаря Смерти, уничтожить тебя, надеясь этим положить конец влиянию, которое ты оказываешь на меня.

— Значит, я действительно как-то повлияла на твои мысли и поступки? — мягко спросила Крисания, прекратив попытки высвободить руку из пальцев Рейстлина. Ее голос слегка дрожал от радости. — Разве могла я надеяться, что влияние Братства окажется столь убедительным и…

— Этого Братства? — с горечью переспросил Рейстлин. Теперь он сам убрал руку и, откинувшись на спинку стула, смотрел на жрицу с легким презрением.

Гнев, смущение и чувство вины одновременно окрасили щеки Крисании в розовый цвет, а серые глаза ее потемнели и сделались темно-голубыми. Румянец расползался по ее щекам, перекочевал на губы… и она вдруг стала по-настоящему прекрасной. Рейсшин невольно был вынужден отметить это, не мог не отметить — красота Крисании и прежде бросалась ему в глаза, мешая сосредоточиться, но теперь… Чтобы отогнать эту мысль, Рейстлину потребовались значительные усилия, и это вызвало в нем раздражение.

— Я знаю 6 твоих сомнениях, — довольно резко сказал он. — Я знаю, что привело тебя в такое смятение: ты обнаружила, что Братство гораздо сильнее озабочено тем, чтобы править миром, вместо того чтобы нести людям божественную волю и свет. Ты увидела, что жрецы ведут двойную жизнь, что они погрязли в политике и стяжательстве, что они тратят огромные деньги на роскошь, вместо того чтобы накормить голодных. В надежде оправдать Братство ты пытаешься доказать, что не из-за прегрешений жрецов боги разгневались и сбросили огненную гору на тех, кто предал и отрекся от них. Ты хотела обвинить в этой каре кого-то другого… возможно даже магов.

Крисания смутилась так сильно, что не осмеливалась больше смотреть на Рейстлина. Она опустила глаза и отвернулась в сторону, однако унижение и боль, которые она переживала, не могли укрыться от мага.

Рейстлин между тем продолжал говорить, и слова его были суровы и беспощадны.

— Катаклизм приближается, госпожа Крисания. Истинные жрецы уже покинули этот проклятый богами край… Да-да, разве ты не знала? Денубис, с которым ты разговаривала, уже исчез, его больше нет в Храме. Ты, Крисания, единственная настоящая жрица, оставшаяся теперь в Истаре. Остальные не в счет.

Крисания в ужасе посмотрела на мага.

— Это… невозможно, — прошептала она, обводя глазами зал.

Впервые она внимательно прислушалась к тому, о чем говорят придворные и старшие жрецы, собравшиеся у трона Короля-Жреца. Она услышала разговоры об Играх, о распределении общественной казны, о том, как подготовить армию и как лучше всего подчинить себе — именем Братства! — мятежные земли и страны.

Неожиданно, заглушая весь этот деловитый гомон, чистый и мелодичный голос Короля-Жреца наполнил ее слух и успокоил растревоженную душу. Король-Жрец все еще пребывал здесь, что бы там ни говорил Рейстлин. Отвернувшись от мрака и тьмы, жрица открыла глаза его божественному свету и почувствовала, как вера снова крепнет в ней, как ограждает она ее надежной стеной, способной защитить от лукавых — теперь она понимала это — речей Рейстлина.

Крисания холодно взглянула на мага.

— В мире еще остались свет и добро, — сказала она строго. Она поднялась и хотела уйти, но задержалась, чтобы сказать последние несколько слов:

— Покуда этот святой человек, получивший благословение Паладайна, правит в Храме, я не поверю, что боги решили покарать наше Братство, явив нам свой гнев. Скорее уж пострадают те, кто до сих пор отворачивался от его света.

Рейстлин тоже поднялся и, пристально глядя на Крисанию, придвинулся к ней вплотную. Увлеченная обличением, жрица не заметила этого.

— Гнев богов должен пасть в первую очередь на тех, кто не слушал Короля-Жреца! Я не сомневаюсь, что он предвидит кару и делает все, чтобы ее предотвратить! Я уверена: он молит богов явить милосердие!

— Посмотри на него, — прошептал Рейсшин. — Посмотри на этого «пророка», получившего благословение богов!

Обняв Крисанию за плечи сильными руками, Рейстлин заставил ее взглянуть в лицо Королю-Жрецу. Крисания, которую переполняло чувство вины за свои сомнения и раскаяние за то, что она позволила Рейстлину заглянуть себе в душу, попыталась вырваться, но маг держал крепко, и пальцы его жгли ее плечи, словно огонь.

— Посмотри на него! — повторил Рейсшин. Слегка встряхнув жрицу, маг заставил ее поднять голову и посмотреть прямо на сияющий свет, окружавший Короля-Жреца. Рейсшин почувствовал, как тело Крисании затрепетало, и удовлетворенно улыбнулся. Наклонив голову так, что жрица почувствовала его теплое дыхание на своей щеке, он зашептал ей на ухо:

— Что ты видишь, праведная дочь?

В ответ ему раздался тихий мучительный стон.

Улыбка Рейстлина растеклась шире.

— Что ты видишь, Крисания, расскажи мне, — потребовал он.

— Этот человек… — запинаясь, пробормотала Крисания, не в силах оторвать взгляда от Короля-Жреца. — Просто человек. Он выглядит очень усталым и… испуганным. У него мешки под глазами, — должно быть, он не спал несколько ночей. Голубые глаза мечутся туда и сюда…

Неожиданно до Крисании дошло, что она сказала. Остро почувствовав близость горячего тела Рейсшина, она вырвалась из объятий сильных рук и повернулась к магу.

— Что за заклятие ты испробовал на мне? — сердито воскликнула она.

— Никаких заклятий, Посвященная, — тихо ответил Рейстлин. — Наоборот, я разрушил заклятие, при помощи которого Король-Жрец прячет от других свой страх.

Именно этот страх сделал неизбежной его собственную гибель и гибель тысяч и тысяч невинных людей.

Крисания взглянула на мага с недоверием. Ей бы очень хотелось, чтобы он лгал, однако она начинала понимать, что, даже если он сказал не правду, это ничего не изменит. Крисания не могла больше лгать самой себе.

Растерянная, испуганная, сбитая с толку, Крисания развернулась и, ничего не видя от слез, выбежала из тронного зала.

Рейстлин смотрел ей вслед и не чувствовал ни облегчения, ни удовольствия от своей победы. В конце концов, примерно этого он и ожидал. Усевшись в кресло у очага, он выбрал из вазы на столе апельсин и принялся небрежно чистить его, неподвижно глядя на пляшущее пламя.

В тронном зале был еще один человек, который внимательно смотрел вслед Крисании. Потом он наблюдал, как Рейстлин ест апельсин, высасывая сначала из дольки сок и лишь затем пережевывая мякоть.

Кварат вернулся в свои покои с перекошенным от страха и ненависти лицом и до самого рассвета ходил по комнате из угла в угол, яростно топча узоры дорогого ковра.

Глава 11

В истории эта ночь — ночь, когда все истинные жрецы покинули Кринн, — осталась под именем Ночи Судьбы. Куда они отправились и какова была их судьба — об этом умалчивают даже летописи Астинуса. Поговаривали, что некоторых из них видели в самые тяжкие дни Войн Копья, через триста лет после Катаклизма. Многие эльфы готовы поклясться чем угодно, что Лоралон, величайший из эльфийских жрецов, посетил разоренную землю Сильванести и, оплакивая падение королевства, благословлял тех, кто посвятил свою жизнь возрождению некогда цветущего края.

Однако для большинства жителей Кринна исход жрецов прошел незамеченным.

Впрочем, та роковая ночь стала Ночью Судьбы и во многих других отношениях.

Крисания выбежала из тронного зала Короля-Жреца в смятении и страхе.

Смятение ее имело объяснение весьма простое. Она увидела Короля-Жреца, величайшего из священнослужителей, человека, перед которым преклонялись жрецы даже ее времени, таким, каким он был на самом деле: испуганным и растерянным, спрятавшим свой страх за паутиной заклятий и позволившим другим править страной от своего имени. Неудивительно, что все ее сомнения, касавшиеся Братства и целей его существования на Кринне, вернулись к ней с новою силой.

Что до ее страха, то она была просто не в силах размышлять о сто причине.

Сначала она неприкаянно бродила по коридорам Храма, запинаясь о ковры и ступеньки и не представляя, куда бы пойти и что предпринять. Наконец она нашла подходящее убежище в каком-то укромном уголке, вытерла слезы и попыталась взять себя в руки. Стыдясь того, как легко она потеряла контроль над собой, Крисания довольно скоро поняла, что ей надлежит сделать в первую очередь.

Она должна найти Денубиса. Только так она сможет убедиться в том, что Рейстлин ошибается.

Крисания быстро прошла по знакомым коридорам, освещенным бледным светом Солинари, и вскоре остановилась у дверей комнаты Денубиса. К этому времени она уже настолько успокоилась, что не верила ни единому слову Рейсшина об исходе жрецов. Собственно говоря, она всегда с сомнением относилась к древней легенде о Ночи Судьбы, приписывая ее к разряду беспочвенных выдумок. Вот и теперь она считала, что Рейсшин, должно быть… заблуждается.

Она подняла руку и постучала. Ей никто не ответил.

«Он спит», — сказала себе Крисания. Несмотря на уверенность, которую она испытывала, по телу ее пробежала крупная дрожь, отчего жрица в раздражении дернула плечом. «Ну конечно, уже поздно. Вернусь утром», — решила она.

Несмотря на принятое решение, Крисания продолжала стучать в дверь и даже негромко окликнула жреца по имени. Ответа не было.

— Я вернусь утром, — прошептала Крисания. — В конце концов, мы виделись всего несколько часов назад.

Но рука Крисании помимо воли легла на дверную ручку и слегка повернула ее.

— Денубис? — прошептала она, чувствуя, как сердце ее куда-то проваливается.

Комната была погружена во тьму. Окно выходило во внутренний двор Храма, и лунный свет не попадал сюда. На мгновение решимость оставила Крисанию. «Это же смешно!» — упрекнула она себя, представив то положение, в котором окажется, если Денубис проснется и застанет ее тихо крадущейся в его комнате в самый глухой ночной час.

Наконец она набралась смелости и широко отворила дверь, чтобы свет из коридора смог проникнуть в келью Денубиса. В оранжевом, дрожащем свете факелов она увидела комнату такой, какой ее запомнила, — аккуратной и чистой… И пустой.

Конечно, она была не совсем пуста: книги, перья на столе, одежда Денубиса — все это оставалось здесь, словно хозяин вышел на минуту и вот-вот должен вернуться. Но Крисания чувствовала: исчез самый дух жилья, и теперь здесь витает оставленность и сиротство.

Свет факелов поплыл перед глазами Крисании, ноги ее подкосились, и. жрица прислонилась к дверному косяку. Лишь спустя несколько минут ей удалось прийти в себя и начать рассуждать здраво. Крисания решительно захлопнула дверь и пошла к себе в комнату.

Итак, Ночь Судьбы действительно наступила. Истинные жрецы исчезли. На носу были зимние праздники, а через тридцать дней после их начала разразится Катаклизм. Мысль о грозящей катастрофе заставила Крисанию остановиться.

Почувствовав внезапное головокружение, она замерла у окна, оперлась о подоконник и устремила невидящий взгляд в сад, залитый белесым лунным светом.

Значит, конец ее мечтам, чаяниям, надеждам… Придется вернуться назад, в свое время, и сознаться в собственной несостоятельности.

Сад за окном, прекрасный, словно сработанный из тончайших серебряных пластин, поплыл у нее перед глазами. Первые итоги неутешительны; Братство погрязло в роскоши и стяжательстве, Король-Жрец, судя по всему, действительно виновен в несчастье, постигшем мир, и даже первоначальное намерение Крисании вырвать Рейстлина из объятий тьмы окончилось ничем. Он даже не стал ее слушать!

Возможно, сейчас, в этот самый миг, он смеется над ней своим ужасным, издевательским смехом.

— Посвященная?.. — раздался за ее спиной негромкий голос.

Торопливо вытерев глаза, Крисания обернулась.

— Кто здесь? — спросила она и слегка откашлялась, чтобы прочистить горло.

Всмотревшись в темноту, она вздрогнула — из густой тени появилась закутанная в черный плащ фигура. Жрица хотела что-то сказать, но голос не слушался ее.

— Я возвращался к себе и вдруг увидел тебя, — объяснил Рейстлин, и Крисания не уловила в его голосе ни издевательства, ни насмешки. Маг говорил спокойно, однако было в его интонации что-то такое, что одновременно и согрело Крисанию. и заставило ее затрепетать. — Надеюсь, ты здорова. — Рейстлин приблизился и встал рядом. Крисания не видала его лица, скрытого в тени капюшона, и только его глаза, отражая свет Солинари, горели во мраке холодным и чистым огнем.

— Нет, — смущенно пробормотала Крисания и отвернулась, надеясь, что маг не заметил слез на ее лице.

Но это не помогло. Усталость, разочарования последних дней и особенно нескольких последних часов овладели ею с невероятной силой, так что Крисания больше уже не могла совладать с ними. По щекам ее вновь покатились крупные слезы.

— Уходи, прошу тебя, — сказала она, крепко зажмуривая глаза и глотая собственные слезы, словно горькое лекарство.

Маг не ответил, но Крисания почувствовала мягкое прикосновение бархата к своей обнаженной руке, и все ее тело вдруг окутало уютное тепло. Она почувствовала пряный аромат благовоний, розовых лепестков и легкий, тревожащий запах тлена: так, вероятно, могли пахнуть высушенные крылья летучей мыши или череп какого-нибудь грызуна — словом, те таинственные предметы, которые маги используют в своем колдовстве. Потом рука Рейстлина осторожно прикоснулась к ее щеке. Тонкие и чувствительные пальцы показались ей необычайно горячими.

Крисания так и не поняла — то ли Рейстлин утер ей слезы, то ли они высохли сами от жара его рук. В следующее мгновение маг бережно взял ее за подбородок и отвернул ее голову от лунного света. Крисания едва могла вздохнуть — сердце ее билось так сильно, что грудь чуть не разрывалась от сладостной боли. Жрица закрыла глаза, боясь того, что она может увидеть, однако даже сквозь две мантии. черную и белую, она ощутила прижавшееся к ней сильное тело. И это пугающее тепло…

Внезапно Крисании захотелось, чтобы тьма окружила и ее, убаюкала, приласкала, укрыла от всех непогод и разочарований. Ей захотелось, чтобы удивительный жар его тела растопил тот холод, что еще оставался в ее душе. В отчаянном порыве Крисания воздела руки и потянулась к Рейстлину… но его уже не было. Она услышала только шорох его шагов, быстро затухающий в глубине коридора.

Крисания вздрогнула и открыла глаза. Горячие слезы вновь хлынули из глаз, и она прижалась щекой к холодному стеклу окна. Но это были слезы радости.

— Паладайн! — прошептала она. — Благодарю тебя! Мне ясен мой путь, и теперь я не ошибусь!

Черный маг стремительно шел по коридорам Храма. Все, кто встречал на пути его мрачную фигуру, в ужасе шарахались в стороны, не в силах вынести сопровождавшую его волну обжигающего гнева. В конце концов Рейстлин добрался до своей комнаты и чуть не вышиб сердитым ударом дверь. Одного его взгляда оказалось достаточно, чтобы в камине забушевал маленький огненный смерч. Пламя с гудением устремилось вверх по дымоходу, а Рейстлин принялся расхаживать по комнате из стороны в сторону и осыпать себя проклятиями. Он метался так до тех пор, пока не почувствовал усталость. Тогда он бросился в кресло и погрузил яростный взгляд в бушующее пламя.

— Кретин! — повторял он, сжимая кулаки. — Я должен был это предвидеть! У моего тела, несмотря на всю его силу, есть одно слабое место, и слабость эта свойственна всем людям. Не важно, насколько развит и силен твой ум, и не имеет значения, насколько хорошо ты владеешь своими чувствами! Это все равно поджидает тебя, прячется в тени, как готовый напасть в любую минуту хищный зверь!

Рейстлин зарычал от бешенства и с такою силой вонзил ногти в ладони, что из-под них брызнула кровь.

— До сих пор я вижу ее перед собой, вижу ее белую кожу и полуоткрытые губы! Я чувствую запах ее волос и податливую упругость прижавшегося ко мне тела…

— Нет! — едва не крикнул Рейстлин. — Этого не должно быть! Нельзя допустить, чтобы это случилось! Возможно… — Он задумался и продолжил уже спокойнее:

— Что если мне попробовать совратить ее? Разве после этого она не окажется в полной моей власти?

Мысль была соблазнительная, однако она вызвала в Рейстлине такую бурю страстей и желаний, что тело его содрогнулось, будто в агонии. Прошло, однако, немного времени, и холодный разум мага возобладал над стихией чувств.

«Что ты знаешь о любви вообще и о соблазнении в частности? — насмешливо спросил он себя. — В этом искусстве ты — ребенок, еще более неумелый и глупый, чем твой буйволоподобный брат».

Воспоминания детства и юности внезапно нахлынули на Рейстлина. Болезненный и слабый, отличавшийся острым умом и склонностью к едким насмешкам, Рейстлин, в отличие от своего красавца брата, никогда не привлекал к себе внимания представительниц противоположного пола. Погрузившись с головой в изучение магии, сам он от этого почти не страдал. Однажды, правда, он решился на эксперимент. Одна из подружек Карамона, устав от легких побед, обратила на него свое благосклонное внимание, решив, видимо, что близнец богатыря может оказаться для нее в некотором отношении небезынтересным. Рейстлин, которого сообща подзуживали Карамон и несколько его приятелей, уступил ее грубым домогательствам. То, что случилось потом, жестоко разочаровало обоих. Девица униженно вернулась к Карамону. Рейстлин же, худшие опасения которого наконец нашли практическое подтверждение, снова обратился к своей магии, где по-прежнему только и находил высшее наслаждение.

Но теперь его тело — молодое и столь же здоровое, как тело брата — болело и ныло от страсти, какой он никогда еще не испытывал. Однако он не мог позволить ей вырваться на свободу, не мог уступить желаниям своей плоти.

— Это кончится трагедией, — сказал он себе с холодной ясностью, — и не только не поможет мне достичь цели, но, напротив, только помешает. Крисания чиста, чиста телом и душой. В этой чистоте ее сила. Мне нужно поколебать ее добродетель, но так, чтобы не сломать душу.

Придя к этому заключению, Рейстлин, прекрасно владевший собою и умевший подавлять свои эмоции, наконец расслабился и устало откинулся на спинку кресла.

Огонь В камине успокоился, и Рейстлин, закрыв глаза, погрузился в сон, который должен был к утру восстановить его силы.

Но, прежде чем уснуть, он еще раз с беспощадной отчетливостью увидел блестящую слезу, упавшую с ресниц на нежную девичью щеку.

* * *

Тем временем Ночь Судьбы продолжалась. Послушник, крепко спавший в своей келье, был разбужен посыльным и получил распоряжение немедля явиться к Кварату.

Старшего жреца секретарь застал в кабинете.

— Ты посылал за мной, мой господин? — спросил он, тщетно пытаясь подавить зевоту.

Лицо послушника было помятым и все еще сонным. Торопясь как можно скорее явиться на зов жреца, он впопыхах надел рясу задом наперед и теперь чувствовал себя неловко.

— Что означает этот доклад? — требовательно спросил Кварат и постучал пальцем по расстеленному на столе свитку пергамента.

Секретарь наклонился над столом, чтобы лучше видеть. Ему, однако, пришлось хорошенько протереть кулаками глаза, прежде чем он сумел разобрать написанное.

— Ах это… — сказал он. — Я изложил все, что было мне известно.

— Значит, Фистандантилус не виноват в гибели моего раба, так? — спросил Кварат. — Признаться, мне верится в это с трудом.

— И тем не менее, мой господин, это так. Ты можешь сам допросить гнома. Он признался — правда, убеждать его пришлось при помощи золота, — что на самом деле его нанял господин, имя которого указано в сообщении. Упомянутый господин рассержен тем, что часть его земель в предместьях города была отчуждена в пользу Братства.

— Я знаю, чем он недоволен! — отрезал Кварат. — Убить моего раба — это так похоже на Онигиона. Он слаб, но хитер, как змея. Бросить вызов мне открыто он бы, конечно, не посмел. — Кварат ненадолго задумался, потом спросил; — Но почему моего раба убил именно этот здоровяк, которого мы задержали на улице?

— Гном утверждает, что так они решили с Фистандантилусом. Видимо, маг хотел, чтобы его раб побыстрей освоил «работу» подобного рода. А уж Арак попытался влечь из этого максимум выгоды.

— Этого не было в докладе, — заметил Кварат, сурово глядя на молодого секретаря.

— Это так, мой господин, — признал послушник и покраснел. — Я… стараюсь не доверять бумаге ничего, что касается… магов. Он мог бы прочесть это, и тогда…

— Я нисколько не обвиняю тебя, — покачал головой Кварат. — Я и сам так думаю. Можешь идти.

Секретарь кивнул, поклонился и отправился навстречу прерванному сну.

Кварат в эту ночь еще долго не ложился. Сидя за столом, он снова и снова перечитывал сообщение. Наконец он вздохнул и отложил пергамент.

«Я становлюсь похожим на Короля-Жреца, — подумал Кварат. — Это он вздрагивает и шарахается от каждой тени, которая ему почудится. Если бы Фистандантилус захотел разделаться со мною, он мог бы сделать это одним движением мизинца. Я должен был сразу догадаться, что это не его рук дело».

Вздохнув, старший жрец поднялся из-за стола. «И все же сегодня вечером маг был с ней, — продолжал размышлять эльф. — Я сам видел их в тронном зале. Интересно, что это может означать? Возможно, ничего. Возможно, маг — в большей степени человек, нежели мне казалось, и, стало быть, подвержен людским слабостям.

Очевидно, новое тело, в котором он появился на этот раз, намного живее той рухляди, в которой он прожил неизвестно сколько лет».

Эльф мрачно улыбнулся и, приводя в порядок бумаги на столе, спрятал доклад в потайной ящик. «Приближаются праздники. Пожалуй, я отложу все это до тех пор, пока они не закончатся, — решил он. — В конце концов, скоро Король-Жрец призовет богов на последнюю битву со злом. Быть может, тогда все решится само собой, и Фистандантилус вместе со всеми, кто держит сторону тьмы, провалится в Бездну, из которой он и появился».

Кварат потянулся и зевнул.

«А я пока займусь господином Онигионом».

* * *

Ночь Судьбы подходила к концу. Небо посветлело, и Карамон, лежа в своей комнатке на топчане, начал различать в серых предрассветных сумерках отдельные предметы. Сегодня должен был состояться еще один бой с его участием, первый после «несчастного случая» с Варваром.

Все это время жизнь для Карамона не была особенно приятной, хотя внешне ничего не изменилось. Остальные гладиаторы попали в школу раньше него и давно уже поняли, что к чему. Арена стала для них чуть ли не родным домом, — во всяком случае, мало кто представлял себя вне ее.

— Это не самый дурной способ выяснять отношения, — пожав плечами, сказал Карамону Перагас на следующее утро после его похода в Храм. — Намного лучше, например, войны, когда тысячи людей убивают друг друга на полях сражений.

Здесь, если уж один благородный господин чувствует, что его оскорбил другой благородный господин, он решает свои проблемы скрытно, так сказать частным порядком. Это никого не касается, и в результате — все довольны.

— Никого, кроме тех несчастных, которые гибнут на арене, сами не зная за что! — перебил Карамон сердито. — Конечно, это не их дело!

— Не будь ребенком, — фыркнула Киири, полируя один из своих фальшивых кинжалов. — Ты же сам говорил, что когда-то служил наемным телохранителем.

Разве тогда ты много рассуждал? Ты сражался и убивал, потому что тебе хорошо платили. Стал бы ты махать мечом, если бы тебе не платили вовсе? Лично я не вижу особенной разницы.

— Разница заключалась в том, что у меня был выбор! — с горячностью возразил Карамон. — Никогда и ни за какие деньги я не стал бы охранять человека или выступать на стороне тех, кто не прав. Мой брат считал точно так же! Он и я…

Карамон вдруг замолчал и низко опустил голову. Киири посмотрела на него странным взглядом и, ухмыльнувшись, тряхнула головой.

— Позволю себе добавить несколько слов к тому, что сказал Перагас. — Она отложила фальшивый кинжал. — Такие случаи привносят остроту, придают схваткам на арене истинность. Теперь ты будешь сражаться еще лучше, вот увидишь!

Сейчас, лежа в сумерках без сна, Карамон снова обдумывал этот разговор. Он пытался разобраться, кто прав. Возможно, Киири и Перагас знают, что говорят, возможно, он вел себя как маленький ребенок, разревевшийся оттого, что яркая игрушка, с которой он играл, вдруг прищемила ему палец. Однако, обдумывая все с самых разных точек зрения, он никак не мог согласиться с существующими правилами. Человек должен иметь право выбора, чтобы самому решать, как ему жить, что делать и за что умирать. И никто не был вправе определять это за других.

Когда Карамон додумался до этого, на него, словно скала, обрушилась тяжкая мысль. Гладиатор приподнялся на лежанке и невидящим взглядом впился в серый прямоугольник окна под потолком. Если все это правда, если каждый человек волен сам выбирать, какой дорогой ему следовать, значит, и Рейстлин имеет на это право! Рейстлин сам определил свой путь, он предпочел свету дня темноту ночи.

Должен ли Карамон мешать ему, требовать отказа от своего выбора в пользу того, что самому ему кажется правильным?

Память унесла гиганта в те дни, о которых он припомнил в разговоре с Перагасом и Киири. Это было как раз накануне Испытания, и Карамон до сих пор считал это время самым счастливым в своей жизни. Тогда они с Рейстлином подрабатывали в качестве наемных воинов.

В паре они сражались очень хорошо, и благородные господа всегда желали видеть их в рядах своих дружин. В те времена безработных воинов было больше, чем листьев на деревьях в лесу, однако магов, которые могли и хотели принять участие в войнах, сыскать было не просто. Поначалу многие с сомнением разглядывали болезненного и не слишком крепкого на вид Рейстлина, однако вскоре мужество и умение прославили его имя. Братьям щедро платили и наперебой приглашали присоединиться к той или иной дружине.

Но близнецы всякий раз тщательно выбирали, за что и за кого они будут сражаться.

— Это всегда было делом Рейсшина, — криво улыбаясь в темноту, прошептал Карамон. — Я готов был сражаться на любой стороне, цель и правота не имели для меня никакого значения. Это Рейст настаивал, чтобы мы сражались на стороне обиженных. Помнится, мы отвергли не одно щедрое предложение просто потому, что Рейст говорил:

«Это сильный человек, который хочет стать еще сильнее, уничтожив своих соперников».

— Но то же самое Рейст делает теперь сам? — прошептал Карамон, в отчаянии глядя в потолок. — Или нет? Маги считают, что это так, но почему я им доверяю?

Рейст попал в беду из-за Пар-Салиана, тот сам признался в этом! Но теперь мой брат избавил мир от зловещего Фистандантилуса. Как ни посмотри, это хороший поступок. И к тому же он говорит, что не виноват в смерти Варвара. Если так, то он не сделал ничего плохого. Может быть, все просто недооценивают Рейсшина?

Может быть, никто не имеет права требовать, чтобы он переменился?

Карамон вздохнул.

— Что мне делать? — пробормотал он и закрыл глаза. Усталость наконец одолела его, и Карамон задремал. Ему приснились ароматные, свежеиспеченные сдобные булочки.

Солнце взошло на небе. Ночь Судьбы истекла. Тассельхоф проснулся и спрыгнул с топчана, радостно приветствуя новый день. Кендер знал, кто может предотвратить Катаклизм. Это был он — он и никто другой.

Глава 12

Изменить ход времени! — с восторгом повторил Тассельхоф, перелезая через стену сада. Оказавшись на священной территории Храма, он немедленно юркнул в самую середину пышной клумбы, так как заметал двух жрецов, которые прогуливались невдалеке и вели между собой оживленную беседу. Они с таким жаром обсуждали предстоящие праздники, что кендер счел невежливым прерывать их разговор. Ему ничего не оставалось, как распластаться на животе среди цветов, хотя Тас прекрасно понимал, что неизбежно испортит этим свои замечательные голубые штаны.

Лежать посреди замечательных алых святочных роз, названных так потому, что они расцветали к началу зимних праздников, оказалось довольно приятно. Погода стояла на редкость теплая, по мнению некоторых — чересчур теплая. Кендер ухмыльнулся. Чего стоит их недовольство! Он был уверен, что если бы нынче стало прохладно, как и положено в эту пору, обязательно нашлись бы ворчуны, которым это бы пришлось не по душе. Лично он всегда выбирал тепло, предпочитая лишний раз вспотеть, нежели дрожать от холода. Правда, из-за жары было трудновато дышать, но ведь нельзя же и на елку влезть, и не уколоться!

К разговору жрецов Тас прислушивался не без интереса. Грядущие праздники были им любимы с детства, так что, естественно, ему хотелось в них поучаствовать. Первый день праздника отмечался как раз сегодняшним вечером.

Предполагалось, что он закончится довольно рано, так как всем хотелось хорошо выспаться перед началом настоящих торжеств, которые начнутся завтра на рассвете и должны будут продолжаться целую неделю, до самой темной зимней поры. По традиции это время называли зимней неделей, однако в действительности гулянья начинались раньше и продолжались значительно дольше официальных праздничных дней.

«Пожалуй, надо будет посмотреть и начато», — подумал кендер. До этого он считал, что празднование первого дня в Храме скорее всего будет помпезным, очень торжественным и невыразимо скучным, особенно с точки зрения кендера, однако жрецы так оживленно обсуждали предстоящую церемонию, что его решимость была поколеблена.

Завтра Карамон должен был вновь выйти на арену — ни одни зимние праздники не обходились без Игр. Завтрашняя схватка решала, кто из гладиаторов получит право сражаться за золотой ключ в финале. Финал был последним состязанием Игр, после чего из-за сезона затяжных дождей арена надолго закрывалась. Победители финала получали свободу. Что касалось победителей завтрашнего боя, то тут все уже было решено. Конечно же, это была тройка Карамона. Впрочем, кендер заметил, что известие об этом повергло его большого друга в уныние.

Тас покачал головой. Наверное, он так и не научится понимать, что у Карамона на уме. Судя по всему, была задета его гордость, — кому понравится, когда тебе поддаются? — но в конце концов гладиаторские бои были всего лишь игрой. Как бы там ни было, завтрашние бои облегчали кендеру его задачу: ему будет намного проще выскользнуть запределы стадиона и поразвлечься в городе.

Тас тяжело вздохнул. Нет, ничего не выйдет, У него есть дела поважнее праздника — он должен предотвратить Катаклизм. Что ж, он готов пожертвовать своим удовольствием ради всеобщей пользы.

Чувствуя себя безмерно великодушным (правда, настроение его от этого несколько упало), кендер с раздражением покосился на жрецов, мысленно подгоняя их неторопливый шаг. Наконец жрецы вошли в боковую дверь Храма, и сад опустел.

Тас облегченно вздохнул и, поднявшись с клумбы, отряхнул колени и живот. Сорвав святочную розу, он воткнул ее в хохолок волос на макушке и, украсив себя сообразно времени года, смело проник в Храм.

Праздничное великолепие Храма заставило кендера восторженно открыть рот.

Пораженный, он глазел по сторонам, любуясь тысячами роз, выращенных в садах всего Кринна и привезенных сюда, чтобы наполнить Храм сладким ароматом.

Гирлянды остролиста, обвязанные красными бархатными лентами, добавляли в благоухание роз свой острый запах, а яркое солнце играло на их блестящих листьях и вплетенных меж стеблями лебединых перьях. Почти на каждом столе стояли корзины с невиданными фруктами — дары Храму, привезенные со всех концов Кринна и выставленные в коридорах, дабы каждый посетитель мог вкусить их нежную мякоть. Рядом с фруктами стояли блюда со сладким печеньем и холодными мясными закусками, так что кендер, думая, естественно, о Карамоне, тут же до отказа набил снедью свои карманы и кошельки. Он был уверен, что при виде сладкого печенья с глазурью или булочки с медом все уныние Карамона как рукой снимет.

Так, замирая от счастья, Тас бродил по коридорам и в результате едва не забыл, зачем он, собственно, явился сюда в этот ясный, погожий день. Ему предстояла наиважнейшая миссия! Между тем на него никто не обращал внимания.

Все, с кем он ни встречался, были увлечены предстоящими торжествами, государственными или делами Братства, а возможно, и тем, и другим, и третьим.

Редко кто бросал на кендера взгляд вторично, чего Тасу, собственно, и следовало ожидать. Правда, ему пришлось все же пережить несколько неприятных мгновений, когда на него пристально уставился какой-то стражник, однако кендер в ответ приветливо улыбнулся и помахал рукой. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы усыпить бдительность охранника. Древняя мудрость народа кендеров гласила: не стоит перекрашиваться в белое, чтобы слиться со стенами; сделай вид, что ты здешний, и стены сами поменяют цвет, чтобы соответствовать твоему костюму.

В конце концов, миновав многочисленные повороты и лестницы (разумеется, он делал остановки, чтобы получше рассмотреть кое-какие безделицы, причем некоторые из них в итоге случайно упали в его кошельки), Тас оказался в коридоре, где не было ни украшений, ни оживленных и смеющихся жрецов или гостей. В этом коридоре было сумрачно и тихо, особенно в сравнении с остальными галереями и переходами Храма.

Тас прокрался к уже знакомой двери. Таиться не было необходимости, просто все вокруг выглядело таким зловещим, что кендер невольно стал ступать осторожнее, стараясь ничем не нарушить царившую здесь тишину. Разумеется, у него и в мыслях не было неслышно подкрасться и застать Рейстлина за каким-нибудь магическим экспериментом.

Остановившись у дверей, Тас, однако, расслышал доносящийся из комнаты голос Рейстлина и по тону понял, что у него посетитель.

«Проклятье! — подумал кендер. — Теперь придется ждать, пока его гость не наговорится всласть и не уйдет. А я, между прочим, не просто так здесь гуляю. Я пришел по наиважнейшему делу. Экое неудачное совпадение! Интересно, как долго они проболтают?»

И Тас приложил ухо к замочной скважине, единственно затем, чтобы попытаться определить, сколько ему придется ждать, однако, услышав женский голос, ответивший магу, кендер вздрогнул и насторожился.

«Этот голос мне знаком, — отметил он про себя. — Ну конечно, Крисания!

Интересно, что она тут делает?»

— Ты прав, Рейстлин, — услышал Тас голос Крисании, — это куда как спокойное место, в сравнении с теми роскошными коридорами, где кишат жрецы.

Хотя, признаться, когда я только попала в Храм, я пугалась этого-закоулка. Ты улыбаешься, а я действительно боялась. И мне не стыдно в этом признаться. Твой коридор казался мне заброшенным, холодным и угрюмым. Но теперь сам воздух Храма — горячий и душный — угнетает меня. Я не в силах радоваться даже тому, как дивно преобразился Храм к праздникам. Вся эта роскошь, цветы, фрукты — сколько денег на это ушло… а вокруг столько нуждающихся…

Крисания замолчала, и Тас услышал легкий шорох. Поскольку разговор не возобновлялся, он рискнул заглянуть в замочную скважину. Плотные шторы на окне были раздвинуты, однако в комнате ко всему еще и горели свечи. Крисания сидела в кресле лицом к двери, а шорох, который услышал Тас, был, по всей видимости, вызван се нетерпеливым движением. Жрица подперла подбородок рукой, и кендеру показалось, что она немного смущена и растерянна.

Но не это удивило Тассельхофа. Крисания изменилась! Куда подевались ее простые скромные одежды и строгая прическа. Теперь она была наряжена так же, как и остальные жрицы Храма, — в белое платье с богатым золотым шитьем и отороченную белым мехом накидку. Руки ее были обнажены, а на правом запястье Тас разглядел тонкий золотой браслет, который удачно подчеркивал белизну ее кожи. Пышные черные волосы Крисании, расчесанные на прямой пробор, свободно ниспадали на плечи, щеки разрумянились, а блестящие глаза были устремлены на Рейстлина, который сидел перед нею спиной к двери.

— Гм-м-м… — прошептал Тас. — Тика была права!

— Я не знаю, зачем я пришла сюда… — вновь заговорила Крисания.

«Зато я знаю!» — не без удовольствия подумал кендер и прислонился ухом к замочной скважине.

— Каждый раз. при встрече с тобой я исполнена больших надежд, — продолжала жрица, — но потом я всегда испытываю разочарование. Я хочу показать тебе, насколько прекрасна истина, и доказать, что только этим путем мы принесем мир обитателям Кринна, но ты всегда переворачиваешь мои слова с ног на голову и выворачиваешь их смысл наизнанку.

— Твои вопросы, Посвященная, — это твои сомнения, — услышал Тас скрипучий голос Рейстлина. Затем раздался еще один шорох — маг подался вперед, к Крисании. — Я просто хотел помочь тебе услышать собственный голос. Несомненно, Элистан предостерегал тебя от слепой веры.

Тас услышал в голосе мага язвительную нотку, но Крисания, по-видимому, этого не заметила. Она ответила Рейсшину быстро, искренне и горячо:

— Конечно. Он поощряет вопросы и часто приводит в пример Золотую Луну, сомнения которой помогли вернуться на Кринн истинным богам. Но вопросы должны помогать человеку лучше понять то, что происходит, я же, слушая твои ответы, запутываюсь еще больше.

— Что ж, это мне знакомо, — сказал Рейстлин так тихо, что Тас едва расслышал его слова.

Кендер рискнул на мгновение оторвать ухо от замочной скважины и заглянуть в комнату. Маг стоял возле жрицы, положив руку ей на плечо. Когда Рейстлин произнес свои слова, Крисания подалась к нему и быстро накрыла рукой его ладонь. Когда она заговорила, в ее голосе было столько радости, любви и надежды, что Тас почувствовал, как у него самого что-то оттаяло в душе.

— Ты тоже чувствовал это? — спросила жрица. — Неужели мои слова затронули в твоей душе какую-то струнку? Нет, не отворачивайся! Я по лицу вижу — ты думал о том, что я тебе сказала. Мы с тобой очень похожи — я поняла это, как только увидела тебя… Ах, ты снова улыбаешься, снова смеешься надо мной? Ну что ж, говори! Я-то знаю правду! Ты сам открылся мне тогда, в Башне! Ты сказал, что я столь же тщеславна, как и ты сам, — и это правильно. Я много думала об этом и поняла, что хотя наши устремления внешне различны, на самом деле они не так сильно разнятся, как я когда-то считала. Мы оба жили одинокой, уединенной жизнью, оба безраздельно посвящали все время служению своим идеалам. Ни перед кем мы не раскрывали того, что таилось в наших сердцах. Даже наши близкие не знали этого. Ты окружил себя тьмой, Рейстлин, но я сумела разглядеть сквозь мрак тебя самого. Твои тепло и свет…

Кендер снова заглянул в замочную скважину. «Сейчас он поцелует ее! — с волнением подумал Тас. — Ну и дела! То-то Карамон удивится!»

«Ну давай же, давай!» — мысленно подстегивал он Рейсшина, который по-прежнему недвижимо стоял над Крисанией. «Чего он медлит?» — размышлял кендер, глядя на сияющие глаза и приоткрывшиеся губы молодой жрицы.

Рейстлин неожиданно убрал руку с плеча Крисании и отошел от ее кресла.

— Тебе лучше уйти, — хрипло пробормотал он. Кендер даже сплюнул с досады и отскочил от двери в сторону. Прижавшись к стене, он покачал головой.

Из-за двери донесся надсадный кашель мага и заботливый голос Крисании, обеспокоенной его здоровьем.

— Это ничего, — открывая дверь, сказал Рейстлин. — Вот уже несколько дней я чувствую себя скверно. И ты, видимо, догадываешься о причинах моего недомогания…

Он остановился на пороге, держа дверь перед Крисанией открытой. Тас, затаив дыхание, прижался спиной к стене — ему очень не хотелось мешать разговору, к тому же он боялся упустить хоть словечко.

— Разве ты ничего не чувствуешь?

— Я что-то почувствовала, но не совсем поняла… — прошептала Крисания почти неслышно. — Что это было?

— Гнев богов, — ответил Рейстлин, и даже Тасу стало ясно, что это не те слова, которые надеялась услышать Крисания. Казалось, она совсем упала духом.

Рейстлин, однако, этого не заметил. — Их ярость сказывается на всех нас, я чувствую, как огненная гора приближается к этой проклятой планете. Возможно, именно из-за этого ты чувствуешь себя подавленной и угнетенной.

— Возможно, — пробормотала Крисания.

— Завтра — первый день праздников, — продолжил маг. — По прошествии тринадцати дней Король-Жрец обратится к богам, чтобы они явили всю свою мощь в битве со злом. Он и его подручные уже готовятся к этому великому дню. Боги знают об этом. Они уже послали знак — половина жрецов исчезла. Но Король-Жрец не обратил на это внимания. Теперь предупреждения богов с каждым днем будут становиться все более внятными и грозными. Тебе случалось читать летопись Астинуса «Хроника последних Тринадцати дней»? Эту хронику и читать-то невозможно без содрогания, а нам предстоит оказаться в самой гуще событий.

Крисания посмотрела на Рейстлина, и лицо ее просияло.

— Тогда давай вернемся в будущее, — предложила она. — Пар-Салиан дал Карамону волшебную вещь, которая вернет нас в наше время. Кендер рассказывал мне о ней…

— Какую волшебную вещь? — требовательно спросил Рейстлин, и глаза его вспыхнули. Даже Крисания вздрогнула от неожиданности, а Тас и вовсе в страхе затрепетал. — Как она выглядит? Как действует?

— Я не знаю, — неуверенно ответила жрица.

— О, я все расскажу, — неожиданно для самого себя вмешался Тас и выступил вперед. — Прошу прощения, я не хотел мешать вам… Просто я проходил мимо и не мог не слышать вашего разговора. Кстати, поздравляю вас с началом праздников!

И кендер протянул свою маленькую руку, которую, однако, никто не пожал.

Рейстлин и Крисания смотрели на него с одинаковым выражением, словно каждый из них вдруг обнаружил паука в тарелке с супом. Тем не менее Тас ни в малейшей степени не был этим обескуражен. Засунув руку в карман, он продолжил как ни в чем не бывало:

— О чем это мы говорили? Ах да, магическое приспособление. Так вот… — Тас заметил, что глаза мага опасно блеснули, а брови сдвинулись к переносице, и заторопился:

— Когда оно не сложено, оно напоминает… скипетр или жезл с шариком на конце, украшенным бриллиантами и самоцветами. Оно — вот такое, это устройство…

Тас раздвинул руки примерно на ширину плеч.

— Оно было таким в самом начале, но потом Пар-Салиан сделал с ним что-то, и…

— Сложил его так, что части вобрались сами в себя, и устройство оказалось как раз такого размера, чтобы поместиться в кармане, — закончил за него Рейстлин.

— Совершенно верно, — машинально подтвердил кендер и вдруг удивленно вытаращил глаза:

— Откуда ты знаешь?

— Это устройство мне знакомо, — ответил Рейстлин, и Тас расслышал в его голосе напряженную дрожь. Был ли это страх или облегчение — кендер не знал.

Крисания тоже обратила внимание на странную интонацию.

— Что это за устройство? — спросила она. Рейстлин ответил не сразу. Его лицо сделалось непроницаемым и бесстрастным.

— Я не могу сказать наверняка, — ответил он с притворной нерешительностью.

— Я должен изучить его.

Потом он бросил на кендера взгляд, который отнюдь не укрепил душевное равновесие последнего.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил маг. — Или ты просто подслушивал под дверью?

— Конечно нет! — оскорбился кендер. — Я пришел поговорить с тобой, так что если вы с госпожой Крисанией закончили…

Отчего-то кендер почувствовал себя неловко и покосился на молодую жрицу.

Крисания смотрела на него крайне недружелюбно, и Тас поспешил отвести взгляд.

— Может быть, нам лучше повидаться завтра? — спросила Крисания Рейстлина.

— Думаю, завтра мы вряд ли встретимся, так как я не собираюсь идти на праздник, — отрезал Рейстлин. — Кроме того, я слишком долго наслаждался твоим обществом, а мне надо еще поработать.

— Понятно, — кивнула Крисания, и в ее голосе, внешне спокойном, прозвучали нотки обиды и разочарования.

— Прощайте, господа, — сказала жрица, поняв, что Рейстлин ничего ей больше не скажет. Слегка поклонившись, она развернулась и пошла вдаль по унылому коридору.

— Я скажу Карамону, что ты передавала ему привет! — крикнул ей вдогонку кендер, но Крисания даже не обернулась, и Тас со вздохом повернулся к Рейстлину. — Боюсь, что Карамон ей не слишком понравился. Правда, когда она видела его в последний раз, он немного перебрал «гномьей водки»…

Рейстлин кашлянул.

— Ты явился сюда, чтобы поговорить со мной о брате? — холодно перебил он кендера. — Если так, то можешь проваливать — разговора не будет.

— О нет! — воскликнул Тас и ухмыльнулся. — Я пришел, чтобы предотвратить Катаклизм!

Его слова на некоторое время лишили Рейстлина дара речи, отчего Тас немедленно возгордился. Впрочем, его торжество оказалось недолгим. Неподвижное лицо Рейстлина побелело, а непроницаемые, словно зеркало, глаза потемнели, так что кендеру удалось заглянуть в их истекающие мраком глубины, которые маг так умело ото всех прятал. Сильные пальцы Рейстлина, точно когти хищной птицы, вцепились в плечо кендера. В следующую секунду Тас очутился в комнате мага, и тяжелая дверь за его спиной с силой захлопнулась.

— Что это тебе пришло в голову? — грозно спросил маг. Тас на всякий случай отодвинулся от Рейстлина и с беспокойством огляделся по сторонам. Инстинкт подсказывал ему, что лучше заранее приглядеть место, где можно было бы спрятаться.

— Это из-за теб-бя… — неуверенно пробормотал кендер. — Но не совсем…

Ты сказал тогда, что мое п-путешествие во времени может изменить его ход. Вот я и п-подумал, что было бы неплохо предотвратить К-катаклизм.

— Каким образом ты собирался это сделать? — Глаза Рейстлина вспыхнули таким жарким пламенем, что от одного взгляда на мага кендер взмок.

— Видишь ли, я собирался обсудить это с тобой, — сказал он, надеясь, что его маленькая лесть смягчит Рейстлина, как это бывало в прошлом. — Если бы ты сказал, что я поступаю правильно, я бы отправился к Королю-Жрецу и объяснил ему, что он совершает ужасную ошибку — главнейшую ошибку всех времен, если ты понимаешь, что я имею в виду. Мне кажется, что если ему объяснить как следует, то он послушается…

— Ты уверен? — спросил Рейстлин холодно, однако в его голосе кендеру почудилось огромное облегчение. — Но что если он все-таки откажется тебя выслушать? Что тогда?

Тас застыл с открытым ртом.

— Об этом я не подумал. — Он пожал плечами. — Наверное, нам лучше всего вернуться домой.

— Есть еще один путь, — сказал Рейстлин, усаживаясь в свое кресло и не сводя с кендера пронзительного взгляда. — Последовав ему, ты обязательно сумеешь предотвратить Катаклизм.

— Какой путь? — спросил кендер с интересом.

— Магическое устройство Пар-Салиана, — ответил маг. — Оно обладает гораздо большими возможностями, чем те, о которых верховный маг рассказал этому олуху — моему брату. Стоит привести его в действие в день Катаклизма, и его Волшебная сила уничтожит огненную гору высоко в воздухе, так что она никому не повредит.

— Правда? — ахнул Тас. — Это просто чудесно!

Потом он неожиданно нахмурился.

— Но разве можно сказать наверняка? Вдруг в последнюю минуту в нем что-то откажет?

— Но ты-то что теряешь? — перебил Рейстлин. — Что ты теряешь, если оно откажет, в чем я весьма сомневаюсь. Когда-то его сконструировали самые могущественные маги…

— Как Глаза Дракона?

— Как Глаза Дракона, — ответил Рейстлин, недовольный тем, что его прервали. — Если оно и подведет с горой, то ты всегда сможешь воспользоваться им, чтобы в последний момент бежать в будущее.

— С Карамоном и Крисанией, — напомнил кендер. Рейстлин ничего не сказал, однако кендер не заметил его странного молчания.

— А если Карамон решит убраться отсюда до начала Катаклизма? — спросил Тас.

— Не захочет, — ответил маг. — Уж ты мне поверь, — прибавил он, видя, что кендер вот-вот готов заспорить. Тас снова крепко задумался, потом вздохнул.

— Боюсь, Карамон не позволит мне даже дотронуться до этой штуки, — покачал головой кендер. — Пар-Салиан велел ему беречь устройство как зеницу ока. Он не выпускает его из вида ни на секунду, а когда уходит, запирает его в сундучке.

Мне почему-то кажется, что он не поверит, если я попытаюсь объяснить, для чего мне нужна эта штука.

— Не говори ему, — посоветовал маг. — Катаклизм совпадает с днем финального боя. Если ты ненадолго возьмешь это устройство, Карамон ничего не заметит.

— Но это же будет кража! — возмутился кендер.

— Назовем это лучше словом «одолжил», — усмехнувшись, ответил ему маг. — Тем более что цель твоя в данном случае весьма благородна. Карамон не станет сердиться, или я не знаю своего брата. Подумай только, как он будет гордиться тобой!

— Это верно! — кивнул Тас. Его глаза сияли. — Я прославлюсь и стану великим героем, может быть, я буду знаменитее Кронина Чертополоха. Да, но я же не знаю, как его включать…

— Я тебе все объясню. — Рейстлин поднялся из-за стола, но тут его снова настиг приступ кашля, и он согнулся чуть не пополам. — Приходи… через три дня. А сейчас… мне нужно отдохнуть.

— Конечно, конечно. — Кендер поклонился, — Надеюсь, тебе скоро станет лучше.

Он пошел к двери, но остановился на пороге.

— Ох, я совсем забыл, — сказал он. — Я не успел приготовить для тебя подарок. Мне очень жаль…

— Ты сделал мне бесценный подарок, — заверил его Рейстлин. — Спасибо.

— Да? — удивился кендер. — Какой же это? Может быть, ты имеешь в виду предотвращение Катаклизма? — Тас покраснел от удовольствия. — Право, не стоит благодарности. Так поступил бы каждый. Я…

Совершенно неожиданно Тас снова оказался в прилегающем к Храму саду.

Каким-то чудом он миновал колючий розовый куст и чуть не до икоты напугал проходившего по дорожке жреца, на глазах которого материализовался прямо из пустоты.

— Клянусь бородой великого Реоркса! — воскликнул Тассельхоф. — Хотелось бы и мне выкидывать подобные фокусы?

Глава 13

В первый день зимних праздников произошло событие, которое открывало череду бедствий, впоследствии получивших название Тринадцати Напастей, или, как писал в своей «Хронике» Астинус, Тринадцати Знамений.

В тот день с самого утра было душно и жарко. Это были самые жаркие зимние праздники из всех, какие могли припомнить даже эльфы-долгожители. Святочные розы по всему Храму безжизненно поникли, а остролист источал такой запах, словно его поджарили в духовке. Лед в серебряных ведерках, служивший для охлаждения вина, таял так стремительно, что слуги вынуждены были беспрестанно носиться с корзинами между ледником, помещавшимся в глубоких подвалах Храма, и комнатами, где были накрыты столы для жрецов и гостей.

Рейстлин проснулся еще затемно. Он чувствовал себя настолько разбитым и больным, что предпочел остаться в постели. Он лежал на смятых простынях и обливался потом. в то время как его усталое сознание сделалось легкой добычей странных галлюцинаций, которые заставили его сначала сбросить на пол одеяло, а затем сорвать с себя и ночную рубашку. Маг чувствовал, что боги находятся где-то радом, однако сильнее всего на него повлияла близость Владычицы Тьмы, мрачной Такхизис. С особенной остротой чувствовал Рейстлин ее неистовый гнев, готовый испепелить все живое на Кринне, но чувствовал он и гнев остальных богов, негодующих на Короля-Жреца. В гордыне своей этот жалкий червь готов был нарушить равновесие мира, которое боги всеми силами должны были оберегать.

Рейстлин подумал о своей Владычице, однако она, ослепленная собственным гневом, не откликнулась и не явилась на его зов. Ни во сне, ни наяву маг не видел ее в облике ужасной пятиглавой Драконицы, Всебесцветной Драконицы, которая пыталась поработить весь мир в Войнах Копья. Ни разу не являлась она Рейстлину и как Темная Воительница, ведущая свои легионы в бой, сеющая вокруг смерть и разрушения. Такхизис всегда представала перед ним в облике Темной Искусительницы, прекраснейшей из женщин. Вожделенная и недоступная, она проводила с ним ночи, играя с его страстями и дразня невозможностью физического соединения.

Глаза Рейстлина были закрыты. Несмотря на изнуряющую духоту, его била дрожь. Он снова и снова представлял себе аромат черных волос, ниспадавших ему на лицо, воображал прикосновения горячих ладоней, но когда маг поднимал руки и, поддавшись заклятию Такхизис, разводил в стороны длинные мягкие волосы, то видел перед собой лицо Крисании.

Наконец эта полудрема-полуявь прекратилась, и Рейстлин взял себя в руки.

Он продолжал лежать, наслаждаясь своей победой и прекрасно осознавая, каких усилий она будет ему стоить. Очередной приступ кашля заставил содрогнуться его тело.

— Я не сдамся, — пробормотал Рейстлин, немного отдышавшись. — Тебе меня так легко не победить, Повелительница.

Он спустил ноги с кровати, с трудом оделся и, пошатываясь от слабости, подошел к столу. Проклиная саднящую боль в груди, маг раскрыл на нужной странице толстый фолиант и погрузился в изучение магических формул.

* * *

Крисании тоже спалось тревожно. Как и Рейстлин, она чувствовала приближение богов, но отчетливее всего ощущала присутствие Светоносного Паладайна. Его гнев был силен, но вместе с тем Крисания чувствовала такую глубокую печаль божества, что ей было очень нелегко перенести ее. Ощущение личной вины переполнило все ее существо, и она бросилась бежать, лишь бы не видеть перед собой чудесного лика Паладайна, искаженного великой скорбью. Она все бежала и бежала, и слезы застилали ей глаза. Внезапно земля ушла из-под ног жрицы, и Крисания упала в пустоту. Сердце ее едва не разорвалось от страха, но в этот момент чьи-то сильные руки подхватили жрицу, и она самозабвенно прижалась к черному бархату накидки, чувствуя под нею сильное, горячее тело.

Чуткие пальцы гладили ее по голове, даря отрадное утешение, а когда она заглянула в лицо своего спасителя…

Раскатистые удары колоколов разорвали сонную тишину Храма, и Крисания, вздрогнув, села на постели. Потом она вспомнила лицо, явившееся ей во сне, вспомнила тепло и спокойствие, которое на краткий миг подарили ей объятия мага, и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

* * *

Тассельхоф, продрав утром глаза, поначалу был изрядно разочарован. Он помнил, как Рейстлин говорил Крисании, что в первый день праздников в Истаре начнут происходить ужасные вещи. Однако, оглядевшись вокруг, он увидел в серых предрассветных сумерках только одну устрашающую картину: Карамон, сопя и отдуваясь, отжимался от пола, совершая утренний комплекс положенных упражнений.

Несмотря на то что дни напролет Карамон и так был занят тренировками, как индивидуальными, так и групповыми, исполин вынужден был вести беспощадную борьбу с собственным весом. Его диета давно закончилась, и Карамону разрешили есть ту же пищу, что и остальным. Однако вскоре острые глаза гнома подметили, что Карамон съедает едва ли не в пять раз больше, чем другие гладиаторы.

Раньше Карамон ел для собственного удовольствия. Теперь он постоянно чувствовал себя несчастным, его одолевали тревоги и забота о Рейстлине, и гигант принялся искать утешения в еде, как некогда искал его в вине. Впрочем, однажды Карамон попробовал взяться за старое, и Тас, после долгих уговоров, достал для него в городе бутылку «гномьей водки». Карамон, однако, успел настолько отвыкнуть от крепких напитков, что его, к огромному облегчению кендера, вырвало.

В результате Арак позволил Карамону есть только при том условии, что он будет по утрам выполнять комплекс дополнительных упражнений. Карамон вынужден был согласиться, и с тех пор каждое утро его можно было застать на полу, где он пыхтел и обливался потом. Правда, Карамон неоднократно пытался увильнуть оттяжкой обязанности, но гном, обладавший редкой проницательностью, всякий раз догадывался об этом. Гигант недоумевал — ведь он обычно делал упражнения еще до восхода солнца, пока все спали, — однако Арак неизменно уличал Карамона в халатности, и тогда у дверей столовой, поигрывая увесистой дубиной, его поджидал ухмыляющийся Рааг. Пару раз лишившись обеда, Карамон смирился со своей участью.

Устав слушать пыхтение Карамона, Тас вскарабкался на табурет и выглянул в зарешеченное окно под потолком. Ему хотелось посмотреть, не происходит ли что-нибудь ужасное снаружи. И кендер не обманулся в своих ожиданиях.

— Карамон, погляди! — воскликнул он радостно. — Тебе когда-нибудь приходилось видеть небо такого любопытного оттенка?

— …Девяносто девять, сто, — пробормотал гигант у него за спиной. Потом последовал глубокий вдох и удар тяжелого тела, от которого вздрогнули стены. — это Карамон упал своим твердым, как скала, животом на пол комнаты, чтобы немного передохнуть. Затем он легко поднялся с каменного пола и, вытирая пот ветхим полотенцем, приблизился к окну.

Бросив наружу скучающий взгляд, Карамон, ожидавший, должно быть, увидеть самый обыкновенный восход, вздрогнул, заморгал и протер глаза кулаком.

— Нет, — пробормотал он, вешая полотенце себе на шею, — никогда не видел ничего подобного. Хотя в свое время мне довелось повидать немало любопытного.

— Рейсшин был прав! — воскликнул Тас. — Он так и сказал…. — Рейсшин? Тас поперхнулся. Этой темы он касаться не хотел.

— Где ты видел Рейстлина? — жестко спросил Карамон.

— В Храме, где же еще! — ответил Тас с таким видом, словно для него это было самое обычное дело. — Разве я не сказал, что был там вчера?

— Да, но…

— Где еще я мог бы с ним встретиться?

— Ты никогда…

— Я видел госпожу Крисанию и Рейстлина. Не может быть, чтобы я не упомянул об этом. Просто ты никогда меня не слушаешь! — изобразил обиду кендер. — Ты каждый вечер сидишь на своей лежанке и думаешь не пойми о чем. Я мог бы сказать тебе, что крыша рушится нам на головы, а ты бы ответил: «Все отлично, Тас».

— Послушай, кендер, я знаю, что не пропустил бы такую новость мимо ушей и не забыл…

— Госпожа Крисания, я и Рейстлин — мы замечательно поболтали, — заторопился Тас. — Мы говорили о праздниках. Кстати, тебе бы обязательно надо взглянуть, как здорово они украсили Храм изнутри! Там полно роз, остролиста и прочих, разностей… Ах да, как я мог забыть?.. — Тас хлопнул себя по лбу. — Я припас для тебя печенья и булочек! Погоди, они у меня тут, в кошельке. Одну минуточку…

Кендер попытался соскочить с табурета, однако Карамон с ухмылкой загородил ему дорогу.

— Пожалуй, ты прав, — тут же согласился кендер, — это подождет. На чем я остановился? Ах да, Рейстлин, Крисания и я — мы втроем беседовали. Знаешь, что я тебе скажу? Тика была права, она действительно влюблена в твоего брата!

Карамон моргнул. Он потерял нить повествования, а Тас не спешил прийти ему на помощь.

— Нет, я вовсе не хотел сказать, что Тика влюблена в Рейсшина, — поправился он, заметив наконец недоумение гиганта. — Это госпожа Крисания влюблена в него. Я был потрясен, когда узнал об этом. Видишь ли, я случайно прислонился к двери комнаты Рейстлина, чтобы передохнуть и дождаться, пока они кончат разговаривать. А когда я случайно заглянул в замочную скважину, то увидел, что он чуть было не поцеловал ее! Твой брат! Ты можешь себе представить? Но он не решился… — Кендер вздохнул. — А потом Рейстлин чуть было не вытолкал Крисанию из комнаты. Она ушла, но ей очень не хотелось — я это видел. И вообще, госпожа приоделась к этому случаю, как на парад…

Заметив, что на лице Карамона появилось озабоченное выражение, Тас вздохнул спокойнее.

— Мы говорили о Катаклизме, и Рейстлин упомянул, что с сегодняшнего дня начнутся разные ужасы — это боги посылают людям весть, дабы они изменились к лучшему.

— Влюблена, говоришь? — хмуро пробормотал Карамон, и кендер, пользуясь его задумчивостью, соскочил с табурета на пол.

— Точно, — подтвердил он. — Никаких сомнений быть не может.

С этими словами Тас пробрался в угол, где лежал его пояс с кошельками, и, порывшись в одном из них, извлек целую пригоршню сладостей. Конфеты и глазурь на печенье растаяли от жары, сладости слиплись в один неаппетитный комок, к тому же к ним приметались всякие мелкие предметы, которые Тас хранил в кошельке прежде. Но кендер был уверен, что Карамон не обратит на это внимания. Так и вышло. Гигант взял гостинец из рук кендера и принялся задумчиво его грызть, даже не посмотрев, что это такое.

— Помнишь, маги сказали, что ему нужен жрец добра? — пробормотал, пережевывая гостинец, Карамон. — А вдруг они были правы? Неужели Рейст все же решился идти до конца? Если да, то должен ли я попытаться помешать ему? Имею ли я на это право? Если Крисания решит помочь ему, разве это не будет ее собственным выбором? Для Рейсшина такой поворот весьма кстати — если она любит его достаточно сильно…

Карамон, не договорив, принялся облизывать липкие пальцы.

Тассельхоф облегченно вздохнул и в ожидании сигнала к завтраку присел на краешек своей лежанки. Гиганту так и не пришло в голову спросить, зачем, собственно, кендеру понадобилось увидеться с Рейстлином. Теперь Тас был уверен, что Карамон уже не вспомнит об этом. Его секрет остался при нем…

* * *

Небо в этот жаркий день было настолько чистым и ясным, что казалось: стоит вглядеться повнимательнее, и за хрустальным куполом, накрывшим Истар, удастся разглядеть другие миры и даже райские сады Паладайн. Однако среди людей, бросавших взгляды вверх, охотников подолгу изучать небесный свод не находилось.

Все дело было в цвете неба, которое, как справедливо заметил Тассельхоф Непоседа, приобрело сегодня «довольно любопытный оттенок». Небо было зеленым, и от этого у многих на душе становилось беспокойно.

Странный цвет неба, которое, словно «мертвая» бирюза, из лазурного вдруг стало ядовито-зеленым, сочетался с невиданной жарой. Раскаленным воздухом было трудно дышать, и это в значительной степени повлияло на праздничное настроение жителей города. Те, кто вынужден был все же выбраться из дома и отправиться на праздник, торопливо шагали по пыльным, раскаленным мостовым, опасливо косясь на небо и обмениваясь раздраженными замечаниями. По их словам выходило, что жару они расценивают как личное оскорбление, однако, каким бы сильным ни было их возмущение, никто не осмеливался говорить в полный голос, ибо в душе у каждого поселился страх.

В Храме люди чувствовали себя веселее, так как празднество проходило в обширных палатах Короля-Жреца, огражденных от внешнего мира. Отсюда не видно было зеленых небес, и каждый, кто оказывался поблизости от Короля-Жреца, забывал о своем недовольстве и страхе. Разлученная с Рейстлином, Крисания тоже попала под влияние Короля-Жреца и просидела вблизи трона довольно долго, наслаждаясь миром и покоем, которые снизошли на нее благодаря обаянию этой святой личности. Она не разговаривала с ним, не задавала никаких вопросов, она просто позволила его волшебным чарам рассеять тревогу и изгнать из мыслей мрачные образы, которые посетили ее сегодня ночью. Правда, она тоже видела зеленое небо и теперь пыталась вспомнить все, что ей было известно о Тринадцати днях.

Однако вскоре она пришла к выводу, что все это, вероятно, было страшными детскими сказками. Король-Жрец наверняка принял меры, чтобы предотвратить такую страшную катастрофу! Он-то не оставит без внимания эти знамения, потому что с кем, как не с ним, говорят боги?

Иными словами, Крисании очень хотелось изменить ход истории, или в крайнем случае ей хотелось, чтобы Король-Жрец оказался непричастен к тому, в чем его обвиняли легенды и предания. Свет, исходивший от Короля-Жреца, слепил глаза Крисании, и за этим светом она не видела его истинного лица, которое показал ей Рейстлин: испуганного и усталого, с бегающим взглядом. Король-Жрец снова предстал перед ней уверенным и сильным, готовым расстаться с коварными и лживыми приспешниками, которые обманывали его и чьей невольной жертвой он стал…

* * *

Зрителей на трибунах было немного, мало кому хотелось сидеть на открытом воздухе под зеленым небом, цвет которого становился все гуще по мере того, как солнце перевалило зенит и клонилось к закату.

Гладиаторы и те чувствовали себя не в своей тарелке — нервничали и с тревогой поглядывали на небо. От этого они работали неискренне, вполсилы, и малочисленные зрители, выражая свое недовольство свистом и грубыми выкриками, отказывались приветствовать даже своих любимцев.

— А что, у вас тут часто бывает такое небо? — спросила Киири и поглядела в потолок. Она, Перагас и Карамон стояли в каменном коридоре под ареной, дожидаясь своего выхода. — Если да, то я понимаю, почему мой народ предпочел жить под водой!

— Мой отец был моряком, — сказал Перагас, — он плавал в далекие страны, так же как мои деды и прадеды. Я тоже ходил на большом корабле, покуда не попытался научить уму-разуму первого помощника капитана при помощи гандшпуга.

За это меня высадили в первом же порту и продали в рабство. Но я никогда не видел такого неба и не слышал об этом от других, хотя моряки — народ болтливый.

Готов поклясться, что это не к добру…

— Несомненно, — кивнул Карамон и поежился. Наконец-то он начал понимать, что до Катаклизма осталось меньше двух недель. Через тринадцать дней… погибнут двое его друзей, которые стали ему так же дороги, как Стурм и Танис!

Остальные жители Истара мало волновали Карам она. Он не часто с ними сталкивался, однако уже понял, что это эгоистичный и скупой народ, живущий в основном ради собственного удовольствия и ради добывания денег (впрочем, на маленьких детей он смотрел не без сожаления). Только эти двое, Перагас и Киири, были ему близки. Карамон чувствовал, что должен их предупредить. Если они покинут город, то, возможно, избегнут общей печальной участи.

Погрузившись в свои невеселые мысли, Карамон почти не обращал внимания на схватку. На арене сошлись Рыжий Минотавр, прозванный так за цвет волос, покрывавших его звериное лицо, и молодой гладиатор-новичок, прибывший в школу несколько недель тому назад. Только вчера Карамон снисходительно, с чувством собственного превосходства следил за его тренировками.

Внезапно он почувствовал, как напрягся стоявший рядом с ним Перагас, и взгляд Карамона немедленно устремился на арену.

— Что случилось? — спросил он.

— Этот трезубец… — тихо сказал Перагас. — Ты видел его в оружейной комнате?

Карамон, прищурившись на яркий солнечный свет, стал всматриваться в оружие, которым потрясал Рыжий Минотавр, Нет, прежде он не видел такого трезубца. Карамона захлестнула удушливая волна гнева. Минотавр, который был значительно опытнее своего соперника, сильно теснил молодого гладиатора.

Карамон уже знал, что именно минотавры будут противниками их троицы в финальном поединке — они слыли упорными и свирепыми бойцами. Сегодня единственной причиной, по которой новичок продержался так долго, послужило артистическое «искусство» Рыжего. Минотавр носился вокруг своего соперника в таком показном раже, что на трибуне уже не раз раздавался смех.

— Это боевой трезубец, — уверенно определил Карамон. — Арак собирается по-настоящему пустить парню кровь. Смотри…

Он указал на три глубокие кровоточащие раны, которые появились на груди молодого воина. Перагас ничего не ответил. Он взглянул на Киири, но она в ответ лишь пожала плечами.

— Что ты делаешь?! — закричал Карамон, перекрывая рев трибун.

Рыжий Минотавр как раз закончил бой: сбив своего противника на землю, он ловко пришпилил его к опилкам трезубцем, острия которого чудом не пронзили горло молодого гладиатора.

Поверженный боец с трудом поднялся на ноги, изображая стыд и досаду, как его учил Арак. Прежде чем уйти с арены, он даже погрозил кулаком победителю, однако, вместо того чтобы ухмыльнуться Карамону и его товарищам, которые стояли в коридоре у самого входа (принятый среди гладиаторов знак — мол, публику снова удалось поводить за нос), боец прошел мимо, даже не взглянув на них. Карамон успел заметить, что его лицо бледно, а на лбу выступили крупные капли пота.

Руку новичок прижимал к груди, к тому месту, где кровоточили три глубокие раны.

— Это раб Онигиона, — сказал Перагас и положил руку на плечо Карамону. — Считай, что тебе повезло, дружище. Можешь больше не волноваться.

— Что? — переспросил Карамон, растерянно глядя на своих товарищей.

В этот момент из глубины коридора донесся пронзительный крик и глухой звук упавшего тела. Обернувшись, Карамон увидел, что молодой гладиатор лежит на полу, корчась в агонии.

— Не сметь! — Киири вцепилась в Карамона, который хотел броситься к упавшему. — Сейчас наш черед выходить на арену. Смотри, минотавр уже пошел.

Рыжий Минотавр прошествовал мимо, всем своим видом выказывая троице презрение. Минотавры вообще не замечали никого, кто, по их мнению, принадлежал к низшим расам. На умирающего новичка он даже не взглянул. Между тем в коридоре, словно из-под земли, появился гном, за спиной которого маячила гигантская туша Раага. Небрежным жестом Арак приказал великану убрать безжизненное тело.

Карамон колебался, но Киири вонзила ногти ему в руку и потащила за собой, на арену, под палящие лучи солнца.

— Варвар отомщен, — быстро шепнула она. — Твой хозяин на самом деле не имел к этому никакого отношения.

Все это подстроил господин Онигион, а теперь Кварат расквитался с ним.

Немногочисленная публика приветствовала их на удивление громкими криками, так что шум даже заглушил последние слова Киири. Очевидно, при виде своих любимцев самые азартные зрители позабыли о тревогах, но Карамону было не до приветствий. Рейстлин не обманул его! Он действительно не виноват в смерти Варвара. Все, что произошло, было простым совпадением или, что еще более вероятно, дурацкой шуткой Арака.

При мысли об этом гигант почувствовал несказанное облегчение. Он мог теперь вернуться домой! Наконец-то он понял, что пытался сказать ему Рейстлин: у них разные пути, и его брат имеет право идти той дорогой, которая ему больше по нраву. Карамон ошибался точно так же, как ошибались маги Конклава и как ошибалась госпожа Крисания, но теперь он вернется домой и сумеет все объяснить.

Рейстлин не чинит никому вреда. Единственное, что хочет его брат, — это чтобы его оставили в покое и дали возможность без помех заниматься своим любимым искусством.

Выйдя на арену, Карамон приветственно помахал зрителям рукой. Схватка была спланирована заранее, и ее исход был предрешен. Сегодня они выиграют, чтобы в финале схватиться с Рыжим Минотавром. И это произойдет в день Катаклизма…

Но Карамон не думал о каре богов. К этому времени он будет уже дома, с Тикой. Конечно, сначала он должен предупредить своих друзей, должен убедить их покинуть этот обреченный город. Затем он извинится перед братом и заберет Крисанию и Тассельхофа обратно, в их собственное время, и там начнет жизнь заново. Но убираться отсюда надо уже завтра, в крайнем случае — послезавтра.

Как раз в тот момент, когда Карамон и его товарищи раскланивались перед публикой после блестяще разыгранного сражения, на Истарский Храм обрушился смерч.

Зеленое небо потемнело и приобрело зловещий оттенок гнилой стоячей воды.

Над Храмом появились первые бешено взвихренные тучи — они ринулись вниз, словно хищные птицы на добычу. Обернувшись вокруг одной из башен, смерч без труда сорвал ее с основания; фундамента и, подняв в воздух, раздробил мрамор в мелкое крошево. В следующее мгновение каменный град обрушился на город.

Никто не был серьезно ранен, каменные осколки жалили больно, но не причиняли увечий. Погибшая башня Храма служила для обучения молодых жрецов отправлению служб, и, к счастью, по случаю праздников в ней никого не было. Тем не менее обитателей Храма и жителей города обуяла паника.

Опасаясь, что за этим смерчем последуют новые, публика ринулась прочь с трибун и заполнила все прилегающие улицы. Каждый стремился как можно скорее добраться до своего дома. В Храме умолк мелодичный голос Короля-Жреца, а его богоравное сияние померкло. Оценив причиненный Храму ущерб, Король-Жрец и его помощники — праведные сыновья и дочери Паладайна — собрались во внутреннем святилище, чтобы обсудить положение. Остальные жрецы сновали по коридорам, пытаясь навести в них хоть какой-то порядок, так как ураган, проникший внутрь Храма, опрокинул мебель, посрывал со стен шпалеры и поднял тучи мельчайшей пыли, которая скрипела на зубах и щипала глаза.

«Это начало», — пытаясь совладать со страхом, подумала Крисания. Руки у нее тряслись, и жрице никак не удавалось собрать с пола осколки тонкого фарфора. «Это только начало… дальше будет еще страшней».

Глава 14

Это силы зла пытаются сокрушить меня! — вскричал Король-Жрец, и его пронзительный, как звук трубы, голос вернул мужество тем,кто его слышал. — Но я не сдамся и не отступлю! Вы тоже должны держаться стойко и отважно! Перед лицом страшной угрозы мы должны объединить наши усилия и смело встретить беду!..

— Нет… — в отчаянии прошептала Крисания. — Нет, все не так! Даже Король-Жрец не понимает! Но почему он так слеп?

Это был утренний молебен по прошествии двенадцати дней после смерча, пронесшегося над Храмом, — первого предвестника катастрофы, первой из Тринадцати Напастей, предшествовавших Катаклизму. С тех пор из разных областей континента что ни день поступали все новые тревожные сообщения. Повсюду происходило что-то странное, небывалое прежде.

— Король Лорак сообщил, что деревья в Сильванести целый день плакали кровью, — продолжал Король-Жрец, и голос его слегка вздрагивал от священного трепета. — Город Палантас укрылся белым туманом, столь плотным, что нельзя было увидеть собственной вытянутой руки. В Соламнии не горит огонь — очаги холодны, кузни закрыты, а уголь, как и лед, не способен отдавать тепло. Зато на равнинах Абанасинии пожар охватил степи, и кочевники вынуждены были покинуть свои зимние стойбища. Только сегодня утром грифоны принесли весть, что эльфийский город Квалиност подвергся нашествию лесных зверей, которые отчего-то взбесились и перестали испытывать страх…

Крисания больше не могла этого выносить. Она встала и, не обращая внимания на осуждающие взгляды окружавших ее жриц, ушла со службы и принялась бесцельно бродить по коридорам Храма.

Кривой зигзаг молнии, полыхнувший за окном, на мгновение ослепил ее, а оглушительный гром заставил закрыть уши ладонями.

— Это должно прекратиться, иначе я сойду с ума! — растерянно пробормотала Крисания и толкнула плечом дверь своей комнаты.

Вот уже двенадцать дней над Истаром бушевала неистовая гроза, обрушивающая на землю водопады дождя пополам с градом. Вспышки молний и раскаты грома следовали друг за другом почти непрерывно; они сотрясали стены Храма, мешали сну и спутывали мысли. Подавленная усталостью и постоянным ужасом, Крисания опустилась в кресло и закрыла лицо руками.

Осторожное прикосновение заставило ее вздрогнуть. Перед жрицей стоял красивый мускулистый человек, закутанный в насквозь промокший плащ.

— Прошу прощения, Посвященная, я не хотел пугать тебя, — сказал гость глубоким приятным голосом, который показался Крисании смутно знакомым, впрочем, как и черты его мужественного лица.

— Карамон! — Жрица наконец-то узнала брата Рейстлина.

Она радостно обняла его за широченные плечи и прижалась к его груди — в эти безумные дни, похожие на кошмарный сон, ей так не хватало чего-то надежного, реального. За окном снова сверкнула молния, и Крисания крепко зажмурилась.

— Я ходила на утренний молебен, — сказала жрица, дождавшись паузы между двумя раскатами грома. — Снаружи, должно быть, творится что-то ужасное — ты промок до нитки!

— Я уже несколько дней пытаюсь увидеться с тобой… — начал Карамон.

— Я знаю. — Крисания нерешительно замялась. — Извини, я была очень занята…

— Госпожа Крисания, — перебил ее Карамон, — речь идет не о приглашении на праздничную пирушку. Завтра этого города не станет!

— Тише! — воскликнула Крисания и нервно оглянулась по сторонам. — Здесь нельзя говорить о таких вещах. Вспышка молнии и удар грома заставили ее вжать голову в плечи, однако она тут же овладела собой.

— Идем.

Немного помедлив, Карамон покорно последовал за Крисанией. Она вывела его из своей комнаты и повела в другую — расположенную в одном из самых дальних внутренних коридоров. После исхода истинных жрецов эта келья пустовала. Окно выходило во внутренний двор и было занавешено плотными шторами, сквозь которые не проникали мертвенные вспышки молний. Даже гром звучал здесь глуше, чем в других помещениях. Крисания пропустила Карамона вперед и, плотно закрыв за собою дверь, опустилась в мягкое кресло, знаком повелев воину сесть напротив.

Карамон нерешительно сел на краешек стула. Он чувствовал себя крайне неловко, так как его смущали воспоминания об обстоятельствах их последней встречи. Тогда он был пьян, и это едва не погубило весь их небольшой отряд.

Должно быть, Крисания тоже подумала об этом. Ее глаза сделались серыми, как рассвет, и холодными, как лед. Под внимательным взглядом жрицы Карамон стыдливо вспыхнул.

— Я рада, что ты чувствуешь себя лучше. — Крисания старалась, чтобы ее голос был не слишком суров, но, видимо, это ей не совсем удалось, так как Карамон покраснел еще сильнее и уперся взглядом в пол.

— Прости, — повинилась Крисания. — Прости меня, пожалуйста. Я… не спала несколько ночей. Эта ужасная гроза не дает мне уснуть. — Она приложила дрожащие пальцы к вискам. — Я даже не могу думать, — хрипло прибавила она. — Этот непрерывный грохот, эти молнии…

— Я понимаю. — Карамон бросил на нее исподлобья быстрый взгляд. — У тебя было полное право презирать меня. Я сам презираю себя за то, каким недавно был.

Но сейчас это не столь важно. Нам нужно выбираться отсюда, госпожа Крисания!

— Ты прав, — жрица судорожно вздохнула. — Надо выбираться. У нас остались считанные часы. Можешь не сомневаться, я прекрасно это понимаю. — Крисания опустила глаза и посмотрела на свои руки. — Я потерпела поражение, — сказала она устало. — До последней минуты я надеялась, что все может измениться. Но Король-Жрец слеп! Слеп!

— Однако ты не поэтому избегала меня, верно? — спокойно спросил Карамон.

— Ты хотела помешать мне бежать отсюда?

Теперь настал черед Крисании покраснеть.

— Нет, — сказала она так тихо, что Карамон едва расслышал. — Я не хотела, чтобы мы отправились обратно без… без…

— Без Рейсшина, — закончил за нее Карамон. — Но, госпожа Крисания, он весьма сильный маг, он сумел сам перенестись в прошлое. Он сделал свой выбор, и я наконец-то понял это. Нам нужно немедля возвращаться…

— Твой брат тяжко болен, — неожиданно сказала Крисания.

Лицо Карамона вытянулось.

— Я пыталась увидеться с ним с первого дня праздников, однако он отказывался от встречи. И вот сегодня Рейстлин сам послал за мной, — продолжила Крисания, чувствуя, как вновь начинает краснеть под внимательным взглядом Карамона. — Я хочу поговорить с ним, хочу постараться убедить его отправиться с нами. Ведь если его здоровье пошатнулось, то у него может не хватить сил для заклинания.

— Да, — пробормотал воин. Он вспомнил, что даже Пар-Салиану потребовалось для подготовки заклинания несколько дней. А ведь Пар-Салиан был здоров! — Что с ним случилось? — спросил Карамон.

— Близость богов влияет на него, — сказала Крисания. — Она влияет на всех, в том числе и на жрецов, но они не хотят признавать этого. — Некоторое время Крисания горестно молчала, затем заговорила вновь:

— Мы должны быть готовы к возвращению. Если Рейстлин согласится отправиться с нами…

— А если нет? — перебил Карамон. Крисания задумалась.

— Я думаю… он согласится, — сказала она в смущении, так как в этот момент мысленно вернулась к их последней встрече, когда Рейстлин стоял подле нее, и она видела в его глазах восторг, смятение и… любовь. — Я говорила с ним… о том, что его путь никуда не ведет. Кажется, мне удалось убедить его в том, что зло способно только разрушать и что в конце концов оно обратится против того, кто выпустил его на свободу. Рейстлин признал мои доводы вполне разумными и обещал подумать о них.

— Кроме того, он тебя любит, — тихо добавил Карамон.

Крисания не посмела встретиться с ним взглядом и не нашла, что ответить.

Ее сердце билось так громко, что некоторое время она не слышала ничего, кроме шума крови в ушах. Жрице казалось, что стены храма сотрясаются не от ударов грома, а от ударов пульса в ее висках.

Карамон неожиданно встал.

— Моя госпожа, — торжественно сказал он, — если ты права и твоя любовь и доброта смогут отвратить Рейстлина от того пути, который он для себя выбрал, если они выведут его к свету, тогда я… я…

Карамон замолчал и поспешно отвернулся. Увидев, как неумело прячет гигант от нее свои слезы, Крисания почувствовала глубокое раскаяние. Она подумала, что прежде явно недооценивала Карамона. Поднявшись следом за ним, она нежно прикоснулась пальцами к мускулистой, влажной от дождя руке воина. Карамон пытался совладать с собой.

— Ты хочешь уйти? Может быть, тебе лучше остаться здесь?

— Нет. — Карамон покрутил головой. — Мне нужно еще забрать из школы кендера и то устройство, которое я получил от Пар-Салиана. Оно спрятано у меня в сундучке. Кроме того, у меня здесь появились двое друзей… Я пытался убедить их оставить город. Возможно, уже слишком поздно, но мне думается, я должен поговорить с ними еще раз.

— Конечно, — кивнула Крисания, — я понимаю. Только возвращайся скорее. Я буду… в комнате Рейстлина.

— Обязательно, моя госпожа, — сказал Карамон. — А теперь я пойду, иначе мои друзья уйдут на тренировку.

Он крепко пожал руку жрицы и решительно вышел, Крисания последовала за ним. В коридоре горели факелы, и в их желтом свете Карамон уверенно двинулся к выходу. Он не вздрогнул даже тогда, когда из окна в конце коридора на него плеснул ослепительный свет вспыхнувшей молнии. Крисания внезапно подумала, что его дух теперь поддерживает та же надежда, что питает и ее саму.

Между тем фигура Карамона растворилась в полумраке, и Крисания, подобрав подол своей белоснежной мантии, пошла в другую сторону — в ту часть Храма, где ждал ее черный маг.

Когда Крисания вступила в коридор Рейстлина, ее уверенность несколько поколебалась, а хорошее настроение как-то само собой улетучилось. Казалось, что в этом коридоре гроза неистовствует ничуть не меньше, чем на улице: тяжелые шторы на окнах не могли скрыть ослепительного блеска молний, толстые стены дрожали от раскатов грома, словно бумажные, а по полу, проникнув внутрь сквозь неплотно закрытое окно, гулял самый настоящий ветер. Здесь. не горел ни один факел, в них не было нужды — молнии сверкали так часто, что коридор был все время озарен их мигающим светом.

Мантия Крисании затрепетала на сквозняке. По стеклам яростно барабанил дождь. Зябко обхватив плечи, Крисания пробралась в конец коридора. Воздух здесь был влажным и довольно прохладным, поэтому жрица облегченно вздохнула, достигнув наконец знакомой двери. Она уже подняла руку, чтобы постучать, как вдруг коридор осветила ярчайшая голубая вспышка. Миг спустя сильнейший удар грома бросил Крисанию на дверь. Дверь распахнулась, и жрица очутилась в объятиях Рейстлина.

Ей показалось, что сон ее повторяется наяву. Едва живая от страха, Крисания сжалась в комок и прильнула к бархату черной мантии мага. Жар его тела согрел ее в одно мгновение.

— Ну, ну, не надо, — словно обращаясь к испуганному ребенку, прошептал Рейстлин. — Не бойся бури, праведная дочь, наслаждайся ею! Испробуй — какова она, сила богов! Так они карают глупцов! Но они не смогут причинить нам вреда… если ты сама этого не пожелаешь.

Постепенно слезы на глазах Крисании высохли, а дыхание успокоилось. Только тогда жрица сумела вникнуть в смысл услышанных слов. Ноги ее подкосились, и она испуганно поглядела на мага.

— Что ты… хочешь этим сказать? — запинаясь, спросила она.

Ее вопрос, должно быть, застал Рейстлина врасплох: в его глазах снова обнажились глубины его бурлящей, мятущейся души.

Но это зрелище только сильнее напугало Крисанию. Она попыталась было отстраниться от него, но Рейстлин протянул руку и дрожащими пальцами отвел с ее лица прядь спутанных влажных волос.

— Идем со мной, Крисания! — позвал он. — Мы перенесемся в то время, где ты будешь единственной в мире жрицей. Мы вместе сможем отворить Врата и бросить вызов богам! Подумай об этом, Крисания! Мы будем править миром, мы будем обладать невиданной мощью! Сегодняшняя гроза — ничто по сравнению с теми силами, которыми мы будем повелевать!

Отпустив Крисанию, Рейстлин воздел руки. Полы плаща взлетели за его спиной, словно иссиня-черные крылья. Гром вторил его оглушительному смеху.

Крисания в ужасе увидела лихорадочный блеск его глаз и болезненный румянец на бледных щеках. Лицо Рейстлина показалось ей очень худым, осунувшимся, совсем не таким, каким она видела его в прошлый раз.

— Ты нездоров, — сказала жрица и попятилась назад, к двери. — Я пойду позову кого-нибудь на помощь…

— Нет! — крик Рейстлина перекрыл раскат грома. Глаза его снова стали непроницаемыми, а лицо — холодным и строгим. Крепко схватив Крисанию за запястье, он вывел ее на середину комнаты, после чего захлопнул входную дверь.

— Да, я болен, — сказал он уже гораздо спокойнее, — но от моей болезни нет иного лекарства, кроме бегства. Я должен вырваться из этого безумия. Почти все мои дела закончены. Завтра наступит Катаклизм, и все внимание богов будет поглощено тем, чтобы преподать жестокий урок этому нечестивому городу. Даже Владычица Тьмы не сумеет разрушить мое заклятие, которое перенесет меня в тот день и час, когда она сама будет уязвима и не сможет противостоять власти истинного жреца!

— Дай мне уйти! — воскликнула Крисания. Страх ее улетучился, вытесненный гневом и яростью. Выдернув свою руку из пальцев Рейстлина, Крисания шагнула к двери, но остановилась. Она все еще чувствовала на себе тепло его объятия…

— Тебе придется творить свои черные дела без меня, — сказала она и отвернулась. В голосе ее зазвенели слезы. — Я не пойду с тобой.

— Тогда ты умрешь, — мрачно возразил Рейстлин.

— Ты смеешь мне угрожать?! — Крисания гневно вскинула голову — ярость мгновенно осушила ее слезы.

— О нет, не от моей руки, — ответил Рейстлин со странной улыбкой. — Ты погибнешь от рук тех, кто послал тебя сюда.

Крисания недоуменно взглянула на мага, но быстро справилась со своим удивлением.

— Очередной коварный ход? — спросила она почти спокойно и отступила на шаг назад.

При мысли о том, что Рейстлин обманул ее, использовал в своих целях, сердце Крисании заныло так сильно, что она едва не застонала. Ей хотелось только одного — уйти прежде, чем маг заметит, как сильно он ранил ее чувства.

— Никакого коварства, Посвященная, — с внезапной усталостью сказан Рейстлин и указал на книгу в красном кожаном переплете, которая раскрытой лежала у него на рабочем столе. — Ты можешь сама посмотреть. Я изучал этот вопрос довольно долго… — Он взмахнул рукой, указывая на ряды книг на полках, и Крисания невольно ахнула. Когда она была здесь в последний раз, книг было намного меньше. Проследив за ее взглядом, Рейстлин кивнул:

— Да, я доставил их из самых отдаленных — во времени и в пространстве — мест. Вот эту, красную, я обнаружил совсем недавно в Вайретской Башне Высшего Волшебства, впрочем, я подозревал, что найду ее именно там. Загляни в нее.

— Что это? — Крисания так посмотрела на фолиант, словно это была ядовитая змея.

— Книга, только и всего. — Рейстлин улыбнулся. — Уверяю, она не превратится в дракона и не унесет тебя по моему велению прочь. Повторяю, это просто книга. Если угодно — своего рода справочник. Она очень старая — написана в Век Мечтаний.

— Зачем мне заглядывать в нее? Что мне это даст? — подозрительно допытывалась Крисания. Между тем уравновешенность Рейстлина успокоила ее.

— Это справочник магических устройств и приспособлений, созданных в Век Мечтаний, — пояснил Рейстлин как ни в чем не бывало. При этом он не сводил глаз с лица молодой женщины, словно бы маня ее взглядом. — Прочти…

— Я не умею читать руны. — Крисания нахмурилась. — Язык магии не для меня.

— Ее лоб внезапно разгладился. — Или ты собираешься «перевести» этот текст для меня? — насмешливо поинтересовалась она.

В глазах Рейстлина полыхнул гнев, но это была краткая вспышка, которая тут же погасла. Взгляд мага наполнился бесконечной усталостью и печалью, которые поразили Крисанию в самое сердце.

— Она написана не на языке магии, — тихо сказал он. — Иначе я не позвал бы тебя.

Поглядев на свою черную мантию, маг скривился в горькой усмешке:

— Не знаю, откуда во мне взялась надежда, что ты поверишь мне.

Посвященная.

Крисания прикусила губу. Ей стало отчего-то стыдно, хотя она никак не могла взять в толк, за что ей стыдиться. Не зная, куда девать глаза, она нерешительно подошла к столу. Рейстлин опустился в кресло и поманив ее рукой.

Жрица сделала шаг вперед и оказалась совсем рядом с ним. Маг произнес какое-то слово, и его посох, стоявший у стены, ярко засиял знакомым желтым светом.

Впрочем, Крисания все равно вздрогнула от неожиданности.

— Читай. — Рейстлин указал на раскрытую страницу. Крисания попыталась сосредоточиться на книге. Она внимательно проглядела всю страницу, хотя понятия не имела, что именно она ищет. Наконец внимание ее привлекла одна строчка, и жрица впилась глазами в поблекшие чернила. «Устройство для путешествий во времени» — гласил подзаголовок, а ниже описывался загадочный скипетр, очень похожий на тот, о котором рассказывал кендер.

— Это оно? — спросила Крисания. — То самое устройство, которое Пар-Салиан дал Карамону, чтобы вернуться назад?

Маг кивнул, и в его глазах блеснул желтый отсвет волшебного посоха.

— Читай дальше.

Крисания стала с любопытством просматривать текст. Собственно текста было совсем немного: один или два абзаца, в которых говорилось о самом устройстве, сконструированном в незапамятные времена великим магом, чье имя давно стерлось из людской памяти. Вкратце перечислялись необходимые условия и требования при пользовании этим магическим приспособлением. Несмотря на то что текст был написан на Общем Языке, большая часть подробностей, касающихся магических принципов, все равно была непонятна Крисании, и она просто пробежала их глазами, останавливаясь лишь на тех фрагментах, которые казались ей более или менее членораздельными.

…Устройство способно перемещать путешественника, уже находящегося под воздействием заклинания, вперед и назад во времени… оно должно быть собрано правильно, а все его части развернуты надлежащим образом… устройство способно перемещать только одно лицо — то, которому оно вручено в момент приведения заклинания в действие… произнесение магической формулы не требуется… устройством могут пользоваться только эльфы, люди и великаны…

Крисания добралась до конца параграфа и неуверенно взглянула на Рейстлина.

Маг выжидательно смотрел на нее. Возможно, он рассчитывал, что жрица найдет в книге нечто такое, что сразу расставит все по местам, но Крисания понятия не имела, что бы это могло быть. Вместе с тем в ней пробудилось какое-то смутное беспокойство, переходящая в страх тревога, словно смысл прочитанного дошел до ее сердца гораздо скорее, чем до разума.

— Читай, — сказал Рейсшин.

Крисания сосредоточилась и снова опустила взгляд в книгу: Снаружи раздавались неистовый стон ветра и оглушительные раскаты грома. Ей показалось, что буря усилилась, хотя минуту назад она не представляла себе, что это возможно.

Взгляд жрицы сам собою упал на нужную строчку, и она едва не задохнулась.

Устройство способно перемещать только одно лицо… Только одно лицо!

Такой удар Крисания уже не могла выдержать. Ноги ее подкосились, и она непременно упала бы, но Рейстлин, к счастью, успел придвинуть кресло, и жрица без сил рухнула в него.

Довольно долго оба молчали: маг стоял над креслом, а Крисания невидящими глазами смотрела прямо перед собой.

— Он знает? — Крисания наконец с трудом разлепила пересохшие губы.

— Карамон? — Рейстлин фыркнул. — Конечно нет. Если бы маги признались ему в этом, он давно бы уже — и совершенно напрасно — передал устройство тебе, Посвященная. Он бы на коленях умолял позволить ему погибнуть вместо тебя. Это, пожалуй, могло бы сделать его счастливейшим из смертных. Нет, госпожа Крисания, им хотелось, чтобы Карамон воспользовался устройством с уверенностью, что он спасает кендера и тебя. Разумеется, он вернулся бы один, хотя я не представляю, что будет, когда Пар-Салиан объяснит ему, отчего все произошло так, а не иначе.

Любопытно, как магистру удалось бы справиться с моим братцем… Карамон вполне способен натянуть им их Башню на самые уши, — закончил Рейстлин с мрачной улыбкой, Взгляд мага встретился со взглядом Крисании, хотя жрица старательно избегала этого. Неизвестно как Рейстлин заставил ее посмотреть себе в глаза, и Крисания снова увидела в них свое отражение. Ей было одиноко и страшно, и жрица поняла, что сейчас по ней это заметно как никогда.

— Они послали тебя на верную гибель, Крисания, — сказал Рейстлин голосом тихим, как дыхание, однако сказанные слова прогремели в ее голове оглушительнее грома. — Это ли то добро, о котором ты говорила? Маги живут в страхе, в страхе таком же сильном, какой испытывает сейчас Король-Жрец. Они боятся тебя ничуть не меньше, чем меня. Единственный путь к добру — это мой путь. Помоги мне победить зло. Ты нужна мне…

Крисания закрыла глаза и снова увидела перед собой строки, написанные Пар-Салианом: «…тебе придется выбирать между жизнью и душой, причем, выбрав одно, ты навсегда потеряешь другое… ты можешь покинуть то время разными путями, в том числе и через Карамона…»

Верховный маг обманул ее! Как еще она может спастись, если не прибегнет к помощи Рейстлина? Или Пар-Салиан именно это и хотел ей сказать? Кто даст ей ответы на все эти вопросы? Есть ли хоть кто-нибудь в этом проклятом мире, кому она могла бы довериться?

Крисания с трудом поднялась из кресла. Ее взгляд был устремлен вперед, но она никого и ничего не видела.

— Я должна идти, — пробормотала она. — Я должна подумать…

Рейстлин не пытался остановить ее. Он не произнес ни единого слова до тех пор, пока Крисания не достигла дверей. А на пороге, как удар молнии, ее настиг и обжег его голос.

— Завтра, — прошептал маг. — Завтра…

Глава 15

Карамону понадобилась вся его сила плюс помощь двух стражников, чтобы отворить гигантские ворота Храма и выбраться наружу. Ветер со свирепой яростью тут же едва не бросил его на каменную стену, но Карамон удержался на ногах.

Некоторое время он стоял неподвижно, бессильный перед мощью стихии, однако в конце концов он одолел упругое сопротивление ветра и дождя. Медленно и осторожно, приноравливаясь к шквалистым порывам, он начал спускаться по великолепной лестнице Храма, превратившейся в каскад небольших, но бурных водопадов.

Когда Карамон оказался на улице, между высокими каменными домами, неистовая ярость штормового ветра немного стихла, однако идти здесь было еще труднее. В некоторых местах стремительно несущаяся по мостовым вода доходила ему едва не до колена, норовя сбить его с ног и опрокинуть на землю. Молнии продолжали слепить Карамона с завидной частотой, а гром гремел оглушительно и страшно.

Улицы были пусты. Горожане отсиживались по домам, отчаянно молясь или отчаянно проклиная немилосердных богов. Редкие прохожие, которых выгнала в непогоду какая-то крайняя нужда, пробираясь по улицам, цеплялись за стены домов или нерешительно перебегали от крыльца к крыльцу.

Карамон спешил — он хотел вернуться на стадион как можно скорее. Несмотря на бурю, на сердце у него было легко и радостно. Гигант надеялся, что теперь-то Киири и Перагас послушаются его и оставят наконец свою непонятную холодную враждебность, которую он заметил в их взглядах, когда обиняками завел разговор о предстоящей катастрофе. Карамон пытался убедить их бежать из Истара, но друзья гладиаторы не слушали его.

— Я не могу сказать, откуда я знаю! Просто знаю, и все! — умолял он. — Грядет страшная беда, я чувствую!

— По-твоему, мы должны пропустить финал? — подозрительно спросила Киири.

— В такую погоду не будет никакого финала! — возразил Карамон.

— Такой шторм не может продолжаться долго! — поддержал Киири Перагас. — Скоро ветер утихнет, тучи разойдутся, и наступят прекрасные денечки. Кроме того, — прищурился он, — что ты будешь делать на арене без нас?

— Буду сражаться один, если понадобится, — растерянно откликнулся Карамон.

На самом деле он планировал, что к этому времени они с Тасом будут уже далеко. С Тасом, Крисанией и, может быть… может быть…

— Если понадобится… — повторила Киири незнакомым голосом, и они с Перагасом переглянулись. — Спасибо, что позаботился о нас. — Она скользнула взглядом по железному ошейнику Карамона, точно такому же, как и у нее. — Но мы, я думаю, не воспользуемся твоим советом. Что стоит наша жизнь — жизнь беглых рабов? Как долго мы протянем, даже если вырвемся из города?

— Все это не будет иметь никакого значения после… после… — Карамон вздохнул и горестно покачал головой. Что он мог им сказать кроме того, что сказал? Как заставить их поверить? Вероятно, какой-то способ существовал, но Киири и Перагас не дали ему возможности найти его — оба ушли, оставив Карамона одного на скамье в обеденном зале.

Но теперь Карамон не сомневался, что на этот раз они прислушаются к его словам. Они должны понять, что это не обычная гроза! Хватит ли только у них времени, чтобы добраться до безопасного места? Нахмурившись, Карамон впервые в жизни пожалел, что в свое время был непростительно глух к учению. Он понятия не имел, насколько велика была территория, ушедшая под воду в результате падения огненной горы. Возможно, бежать было уже поздно.

Карамон вздохнул. Как бы там ни было, он пытался спасти друзей и попробует сделать это еще раз. Придя к такому мнению, он отбросил в сторону тревожные мысли и принялся думать о вещах более приятных. Он был уверен, что вскоре выберется из этого обреченного города и вернется домой. Тогда все происшедшее покажется ему дурным сном.

Он вернется домой, к Тике. Возможно, даже вместе с Рейстлином.

— Я закончу строить дом! — сказал сам себе Карамон, с сожалением вспоминая о времени, потраченном впустую.

Потом перед его внутренним взором встала такая картина: они с Тикой сидят у очага в своем новом доме, ее голова покоится у него на коленях, а в рыжих волосах пляшут оранжевые отблески пламени. Он будет рассказывать Тике о своих приключениях, и она ему, конечно, не поверит. И еще: по вечерам с ними будет Рейстлин. Он будет спокойно сидеть за столом и, кутаясь в белую мантию, листать страницы толстой книги…

— Да, Тика не поверит ни единому моему слову, — пробормотал гигант. — Но это и не важно. К ней вернется прежний Карамон, которого она когда-то полюбила.

На это раз я ее не покину, никогда и ни за что!

Карамон печально вздохнул, вспомнив, как нравилось ему играть с ее непокорными рыжими кудрями — накручивать на палец и любоваться их медным блеском при свете очага.

За этими мечтаниями Карамон сам не заметил, как добрел до стадиона.

Вытащив из стены массивный каменный блок, он протиснулся в образовавшееся отверстие, которым пользовались все гладиаторы для своих небольших романтических похождений. (Арак знал о потайном лазе, но, по молчаливому соглашению с гладиаторами, закрывал глаза на отлучки своих подопечных, — разумеется, до первого злоупотребления.) На арене, естественно, никого не было.

Все учебно-тренировочные занятия были отменены, и бойцы сидели по своим комнатам, проклинали непогоду и со скуки бились об заклад — будет завтра буря или ведро и состоятся ли финальные Игры.

Под стать погоде, настроение Арака было мрачным, но тем не менее оно не имело никакого отношения к разыгравшейся стихии. Гном снова и снова подсчитывал количество золотых монет, которые не попадут в его карман, если придется отменить финальные Игры, — главное зрелище года в Истаре. Арак утешался лишь обещанием Фистандантилуса. Тот сказал, что завтра буря успокоится, и Арак не имел оснований сомневаться в его словах, — если кто-то и может знать события наперед, так это таинственный черный маг. И все же настроение его было препаршивым.

Из окна своей комнаты, откуда он смотрел на бушующую грозу, Арак увидел Карамона, протискивавшегося в потайной лаз.

— Рааг! — рявкнул гном.

Великан подскочил к окну и глянув, вниз, с пониманием кивнул головой.

Затем он схватил свою суковатую дубинку и направился к двери, однако некоторое время ему пришлось ждать, пока Арак спрячет свои бухгалтерские книги.

* * *

Карамон торопился в свою комнату, сгорая от желания рассказать кендеру все, что он узнал о Рейстлине и Крисании. Однако комната оказалась пуста.

— Тас? — окликнул кендера Карамон, оглядываясь по сторонам в надежде, что просто не заметил его в полутьме.

Вспышка молнии весьма кстати осветила комнату, и гигант убедился, что кендера здесь нет.

— Тас, выходи! Теперь не время для игр! — сурово позвал Карамон.

Он помнил, как кендер однажды едва не напугал его, спрятавшись под лежанкой и прыгнув ему на спину, когда Карамон отвернулся. Запалив факел, воин опустился на четвереньки и посветил сначала под свою лежанку, потом под топчан кендера. Таса не было.

— Надеюсь, он не поперся на улицу в такую погоду! — проворчал Карамон, чье раздражение сменилось заботливым беспокойством. — Этот ветер способен унести его за несколько миль, а то и до самой Утехи. Может быть, он в столовой, ждет моего возвращения? Или болтает с Киири и Перагасом. Ладно, сейчас я возьму устройство и пойду искать его…

Так, разговаривая с самим собой, Карамон подошел к небольшому деревянному сундуку, в котором держал свои доспехи. Откинув крышку, он с улыбкой оглядел нарядный костюм, состоявший из плаща, набедренной повязки и нескольких золотых пластин.

— Надеюсь, мне больше не придется появляться на людях в таком виде, — пробормотал он с удовольствием. — Хотя… — Карамон смущенно улыбнулся. — Интересно было бы знать, что сказала бы Тика? Рассмеялась бы или нет? Пожалуй, ей бы это понравилось…

Беззаботно насвистывая, Карамон выгрузил из сундука все пожитки и при помощи одного из своих складывающихся кинжалов осторожно вынул собственноручно изготовленное двойное дно.

И тут его веселый свист оборвался.

Потайное отделение сундука было пусто.

Карамон в панике принялся шарить рукой под сундуком, хотя прекрасно понимал: магическое устройство слишком большое, чтобы провалиться в щель между досками. Так и есть — ничего. С громко бьющимся сердцем Карамон выпрямился и начал обыскивать комнату, заглядывая в каждый угол'» забираясь с факелом под лежанки. Он даже распорол свой соломенный матрас и принялся за тюфяк кендера, когда внезапно ему бросилось в глаза одно обстоятельство, на которое он сначала не обратил внимания.

Исчез не только кендер, исчезли его многочисленные кошельки и все любимые вещички, которые он обычно притаскивал после своих вылазок в город. На крюке за дверью Карамон не увидел и плаща Таса.

Наконец Карамон понял — это Тас взял устройство.

Но зачем?! Некоторое время Карамон чувствовал себя так, словно молния попала прямиком в него. Исполина парализовала страшная мысль, которая внезапно промелькнула у него в голове.

Тас виделся с Рейстлином — он сам сказал об этом Карамону. Но что ему понадобилось от мага? Зачем он встречался с ним? Карамон вспомнил, как во время их разговора Тас искусно обошел молчанием этот щекотливый вопрос, а он этого не заметил.

Гигант застонал. Любопытный кендер не раз расспрашивал его о магическом устройстве, и Карамону казалось, что Тас вполне удовлетворен его ответами.

Разумеется, ему не разрешалось даже ненадолго брать устройство; на всякий случай Карамон время от времени проверял тайник — на месте ли магическое приспособление Пар-Салиана. Впрочем, живя с кендером в одной комнате, поневоле приходилось ежедневно следить за своими вещами. Любопытство кендера могло заставить его вытащить устройство и отнести к Рейстлину… Прежде, когда они сражались вместе, Тас частенько так поступал, если в руки ему попадалось что-нибудь явно волшебное.

А может быть, Рейстлин сам исхитрился и заставил кендера принести устройство ему! Заполучив эту штуку, Рейстлин может принудить их отбыть вместе с ним, куда бы он ни пожелал. Неужели он продумал это с самого начала? Если да, то он обманул не только кендера, он обманул еще и Крисанию. Карамон поник головой.

— Тас! — Внезапно он решил перейти от размышлений к действиям. — Мне нужно найти кендера! Я должен его остановить!

Подхватив свой мокрый плащ, Карамон отпер дверь, но в коридоре, загораживая проход, мрачно возвышалась фигура великана.

— Прочь с дороги, Рааг! — прорычал Карамон, на мгновение позабыв, кто он такой и где находится. Рааг немедленно напомнил ему об этом.

— Куда спешишь, раб? — спросил он и схватил Карамона за плечо.

Гладиатор попытался стряхнуть огромную руку великана, но Рааг только чуть-чуть сжал пальцы, и в плече Карамона что-то хрустнуло. Гладиатор задохнулся от боли.

— Не повреди его, Рааг, — донесся из-за спины великана голос гнома. — Завтра он должен драться. Мало того — он должен победить!

Рааг толкнул Карамона обратно в комнату, словно взрослый, который шутя отталкивает от себя ребенка. Карамон тем не менее отлетел на несколько шагов и упадка каменный пол.

— Ты, как я погляжу, очень занят сегодня, — почти приветливо сказал Арак, входя следом в комнату и усаживаясь на кровать.

Карамон поднялся с пола и потер плечо. Рааг остановился на пороге, загораживая выход.

— Сегодня ты уже надышался свежим воздухом под эдакой грозой, — сочувственно покачал головой гном. — И что же — опять собираешься на прогулку?

Нет, я не могу этого позволить. Вдруг ты схватишь простуду?

— Послушай, гном, — Карамон слабо улыбнулся и облизал свои пересохшие губы, — я собирался выйти в столовую, поискать кендера…

Снаружи сверкнула молния, загрохотал гром, и Карамон невольно вздрогнул.

Сквозь окошко в комнату потянуло дымом.

— Забудь о нем, — перебил Арак. — Кендер сбежал, и, по-моему, это к лучшему. Упаковал вещички и смылся. Карамон откашлялся.

— Отпустите меня, — попросил он. — Я найду его. Арак свирепо ухмыльнулся.

— Мне задаром не нужен этот маленький негодяй! — прорычал он. — Деньги, которые я за него заплатил, пожалуй, уже вернулись ко мне. Но ты — совсем другое дело! В тебя я вложил гораздо больше. Твоя жалкая затея не удалась, раб!

Ведь ты хотел бежать, не так ли?

— Бежать? — Карамон гулко расхохотался. — Ни в коем случае! Ты не понимаешь, гном…

— Не понимаю, значит?! — прошипел гном. — Думаешь, я не знаю, что ты подбивал сбежать двух моих лучших бойцов? Хочешь меня разорить, да?! — Голос гнома поднялся до пронзительного визга, перекрывшего стенания и вой ветра за окном. — Кто подучил тебя сделать это? — Сморщенное лицо гнома внезапно сделалось хитрым. — Твой хозяин тут ни при чем, так что не лги. Я сам разговаривал с ним.

— Рейст… то есть этот, как его… Фистандантилус? — пробормотал Карамон, у которого от удивления отвисла челюсть.

Гном самодовольно ухмыльнулся:

— Он самый. Именно Фистандантилус предупредил меня о том, что ты можешь улизнуть или попытаешься предпринять нечто в этом роде. Он сказал, чтобы я повнимательнее следил за тобой. Маг даже придумал дня тебя подходящее наказание: завтрашняя схватка будет происходить не между твоей командой и минотаврами — ты выйдешь против Киири, Перагаса и Рыжего. — Гном наклонился совсем близко к Карамону и добавил:

— Их оружие будет настоящим.

Карамон некоторое время смотрел на гнома в полном недоумении.

— Почему? — пробормотал он неуверенно. — За что он хочет убить меня?

— Убить тебя? — фыркнул гном. — Он не собирается тебя убивать. Напротив, он уверен, что ты победишь! «Это будет испытанием» — так он сказал мне. Ему не нужен раб, который будет хуже других. Стало быть, тебе придется доказать, что ты лучше. «Карамон уже показал, на что он способен, когда сражался с Варваром, — сказал про тебя Фистандантилус. — То была первая часть испытания». Пусть, говорит, вторая его часть будет еще суровее!

Гном захихикал, в восторге хлопая себя по коленям. Глядя на него, даже Рааг пару раз глухо хрюкнул.

— Я не стану сражаться, — сказал Карамон решительно. — Я не хочу драться против своих друзей, и они тоже не захотят!

— Фистандантилус предвидел, что ты именно так и ответишь, слово в слово! — взревел гном. — Рааг тоже слышал. Клянусь чем угодно, этот маг неплохо тебя изучил. Можно подумать, что вы — родные братья. Так вот что он сказал: «Если эта дубина откажется — а я знаю, что так и будет, — то пусть тогда его друзья сражаются с Рыжим Минотавром и пусть у минотавра будет настоящее оружие!»

Карамон живо вспомнил молодого гладиатора, скончавшегося у него на глазах от яда, которым был напитан трезубец Рыжего Минотавра.

— Что касается твоих друзей, — продолжил гном, — то и об этом Фистандантилус позаботился. После того, что он рассказал им, они ждут не дождутся минуты, когда вы встретитесь на арене!

Карамон поник головой. Его бил озноб: плечи гиганта вздрагивали, словно от рыданий, а в животе образовался тугой тяжелый комок. Коварство Рейстлина наполнило его душу отчаянием и мраком.

«Рейстлин обманул всех — Крисанию, Таса, меня! — размышлял Карамон. — Это он заставил меня убить Варвара. Он лгал мне! И Крисании тоже! Он не способен любить ее, как черная луна не способна осветить ночное небо! Он просто использует жрицу в своих целях! А Тас? Тас!..» Карамон закрыл глаза. Он помнил взгляд Рейстлина, когда тот впервые увидел кендера в Храме. «Кендер может изменить ход времени, — сказал он тогда. — Так вот как они хотят меня остановить!» Да, теперь Карамон знал, куда отправился Тас…

Ветер за окном стонал и выл, гоня по небу черные тучи, но в душе Карамона было еще темнее и ненастнее. Чувствуя головокружение и тошноту, он едва ли понимал то, что происходило с ним и вокруг него. Карамон не видел жеста гнома и не чувствовал, как огромные руки великана подхватили его под мышки. Не почувствовал он и сыромятных ремней, стянувших его запястья.

Лишь некоторое время спустя, когда тошнота и беспросветный ужас отступили, Карамон пришел в себя настолько, что смог оглядеться по сторонам и понять, что происходит. Он находился в крошечном карцере без окон. Рааг уже прикрепил к его ошейнику тяжелую цепь и теперь, продев свободный конец цепи во вбитое в стену железное кольцо, запирал ее на огромный висячий замок. Затем великан швырнул Карамона на пол и проверил кожаные ремни на запястьях пленника.

— Не стягивай туго, — сказал Арак, — ему завтра выступать…

Отдаленный удар грома проник даже в это глухое подземелье, и Карамон с надеждой посмотрел в потолок. «В такую погоду мы не сможем выступать…» — подумалось ему.

Гном ухмыльнулся на прощание и вышел из карцера вслед за Раагом. Он уже почти закрыл за собою дверь, но вдруг снова открыл ее и заглянул внутрь. Глаза его блеснули от удовольствия, когда он разглядел выражение лица Карамона.

— Между прочим, Фистандантилус пообещал на завтра отличную погоду. По его мнению, завтра будет чудесный день, который надолго запомнят все жители Кринна!

Дверь захлопнулась, и снаружи загремели тяжелые засовы.

Карамон сидел в тесном сыром карцере и думал. Его сознание было холодным и безупречно ясным: приступ жестокого страха убил в нем все чувства. Карамон остался совершенно один, даже Таса не было рядом, — не было никого, к кому он мог бы обратиться за советом и помощью. Впрочем, довольно скоро Карамон осознал, что для принятия решения ему не нужны советчики и помощники.

Теперь он наконец понял все до конца. Понял, зачем маги послали его в прошлое. Они-то знали правду, но хотели, чтобы Карамон дошел до нее своим умом.

Его брат погиб безвозвратно, и никакими усилиями его не вернуть.

Рейстлин должен умереть.

Глава 16

В эту ночь мало кому из жителей Истара удалось заснуть.

Буря бушевала с такою силой, что казалось, она способна смести город с лица земли. Завывания ветра напоминали пронзительные крики ведьм и порой даже заглушали непрерывный рев грома в небесах. Ветвистые молнии разбивали в щепки могучие дубы. Град барабанил по крышам домов и по окнам, раскалывая черепицу и разбивая самые толстые стекла. Ветер раскрывал крыши, и ледяной дождь врывался в людские жилища, словно безжалостный завоеватель, заливая очаги и теплые постели. По мостовым неслись потоки мутной воды, обрушивая торговые ряды на рыночной площади, смывая лачуги рабов, переворачивая телеги и повозки.

Но никто из людей не пострадал. Казалось, в эти последние часы великого города сами боги укрыли его жителей от яростной стихии, лелея последнюю надежду, что они наконец одумаются и сумеют внять грозным знамениям.

На рассвете буря внезапно улеглась, и на город опустилась полная тишина.

Боги не осмеливались даже вздохнуть, боясь пропустить обращенный к ним голос, который еще бы мог спасти мир.

В начисто отмытом, водянисто-голубом небе поднялось солнце. Но ни одна птица не приветствовала утро своей песней, ни один листок не шелохнулся на деревьях от дуновения свежего ветерка. Дым от сожженных молниями деревьев поднимался к небу прямыми неторопливыми столбами. Вода с улиц схлынула, словно в одночасье ушла в гигантскую сточную канаву, и люди осторожно выбрались из своих убежищ, чтобы в тревоге оглядеться по сторонам. Всем с трудом верилось, что неистовый разгул стихии действительно прекратился, но, похоже, это было именно так, и большинство жителей, немного успокоившись, отправились спать.

Был, правда, в Истаре один кендер, который мирно проспал всю ночь и на рассвете был разбужен внезапно установившейся тишиной.

Тассельхоф Непоседа очень любил вспоминать, как он разговаривал с призраками в Омраченном Лесу, как встречался с драконами и даже летал на двух из них, как близко подошел к Шойкановой Роще (количество шагов, отделявших кендера от страшной Рощи, от рассказа к рассказу неизменно уменьшалось), а также о том, как поверг саму Владычицу Тьмы (правда, не без небольшой посторонней помощи). Простая гроза, даже такая сильная и продолжительная, как эта, вряд ли могла напугать отважного кендера и помешать ему выспаться всласть.

Добыть из Карамонова сундука магическое устройство было легче легкого. Тас уже не раз мысленно качал головой, удивляясь наивности Карамона — его тайник без труда обнаружил бы любой кендер, достигший трехлетнего возраста, — однако он всякий раз воздерживался от желанияуказать гиганту на то, что двойное дно не слишком надежный способ прятать драгоценности.

Тас вытащил магическое устройство Пар-Салиана из сундука, и сердце его забилось от восторга и любопытства. Кендер уже успел позабыть, как на самом деле выглядит эта чудесная вещица, напоминающая по форме и размеру яйцо. Тасу казалось невероятным, что именно его руки смогут развернуть эту штуку и превратить ее в скипетр, который держал в руках верховный маг Вайретской Башни!

Тас торопливо повторил инструкции, которые дал ему Рейстлин. Маг объяснил кендеру, как пользоваться волшебным приспособлением, всего несколько дней назад и настоял, чтобы тот заучил наставление наизусть, не без яда заметив при этом, что бумажку с записями Тас непременно потеряет.

Инструкция оказалась несложной, и Тас запомнил ее со второго раза.

Бег времен беспрерывный замедлить нельзя, Но можно их обогнать, А если захочешь вернуться назад, То надо застыть, переждать.

Для этого крепко возьмись за концы — Зацепятся верно детали — И в разные стороны их разведи, И вскроются времени дали…

Устройство было таким красивым, что Тас еще долго мог бы любоваться им.

Однако этого он как раз и не мог себе позволить. Торопливо засунув штуковину в один из своих кошельков, кендер перепоясался ремнем. К нему он привесил еще несколько кошельков (на случай, если по пути Тасу попадется что-нибудь стоящее), затем надел плащ и торопливо выскользнул из комнаты. Он вспоминал свою последнюю беседу с Рейстлином, которая состоялась несколько дней назад.

— Лучше «одолжить» устройство накануне назначенного дня, — посоветовал ему маг. — Тогда буря будет особенно неистовствовать, и Карамону может взбрести в голову отправиться обратно, не дожидаясь Катаклизма. Кроме того, за день до катастрофы, пока внимание жрецов отвлечено грозой, тебе будет намного проще пробраться в Священную Келью Храма — комнату, где Король-Жрец разговаривает с богами. В утро последнего дня буря прекратится, и тогда Король-Жрец со своими ближайшими соратниками явится в эту комнату, чтобы востребовать у богов могущества для окончательной победы. В это время ты уже должен быть на месте, а устройство Пар-Салиана следует привести в действие, как только Король-Жрец закончит молитву…

— А как оно действует? — с любопытством перебил кендер. — Я думаю, оно выбросит в небо луч синего огня или что-нибудь в этом роде. Король-жрец, конечно, падет ниц…

— Нет, — кашлянув, сказал Рейстлин, — никто не падет — что касается голубого света, то тут ты абсолютно прав.

— В самом деле? — восхитился Тас. — Вот здорово! Выходит, я угадал правильно! Возможно, займись я магией, из меня вскоре вышел бы толк.

— Несомненно, — сухо заверил Рейстлин. — А теперь позволь я продолжу с того места, на котором ты…

— О, прошу прощения. Этого больше не повторится, — извинился Тас. Он хотел добавить что-то еще, но Рейстлин сурово на него посмотрел, и кендер заткнулся.

— Ты должен пробраться в Священную Келью и спрятаться в нише за портьерами. Она расположена сразу за алтарем, так что там тебя никто не найдет.

— Потом я предотврати… предотвращу Катаклизм, вернусь к Карамону и расскажу ему обо всем! Я стану настоящим героем и прославлюсь в веках… — Тас внезапно замолчал. — А как я прославлюсь, если остановлю то, что еще не начиналось? Как люди узнают, что я совершил, если они не верят в угрозу?..

— Они узнают, — пообещал Рейстлин.

— Правда? Но я все же не понимаю… Ах да, ты, наверное, очень занят, — спохватился Тас, заметив нетерпеливый взгляд мага. — Должно быть, мне тоже пора. Ну хорошо, скажи только, ты куда-нибудь отправляешься после того, как все закончится?

Все это Тас проговорил стремительной скороговоркой, так как крепкая рука мага неумолимо подталкивала его к двери.

— Туда, куда я решил отправиться, — ответил Рейстлин.

— А нельзя ли и мне с тобой? — с замиранием сердца осведомился кендер.

— Нет. Ты будешь нужен в своем собственном времени, — объяснил Рейстлин и странно посмотрел на кендера. Во всяком случае, Тасу его взгляд показался странным. — Тебе придется приглядывать за Карамоном.

— Да, ты прав, конечно. — Кендер важно кивнул головой. — За ним приходится очень много приглядывать.

Тем временем они достигли двери, и Рейстлин был настолько любезен, что распахнул ее перед кендером. Тас искоса посмотрел сначала на дверь, потом на мага.

— А не мог бы ты… «в-вжикнуть» меня куда-нибудь, как в прошлый раз? Мне очень понравилось…

Подавив вздох, Рейстлин покорно «вжикнул» кендера из Храма прямо в пруд, где плавали лебеди. Кендер остался весьма доволен, чего нельзя было сказать о птицах. Откровенно говоря, Тас даже не помнил, когда Рейстлин в последний раз был с ним так добр.

«Должно быть, это из-за того, что я остановлю Катаклизм, — решил кендер.

— Он, наверное, очень мне благодарен, но не знает, как выразить признательность.

А может, ему просто запрещено выражать свою признательность, коль скоро он черный маг…»

Это была очень интересная мысль, и Тас посвятил ее обдумыванию весь путь от пруда до стадиона.

И вот теперь он снова вспомнил об этом, когда до Катаклизма оставалась всего одна ночь. Он был не прочь предаться приятным воспоминаниям, но ход его мыслей был прерван самым неожиданным и досадным образом. Кендер, оказывается, довольно плохо представлял себе, на что способна разбушевавшаяся стихия, поэтому был неприятно удивлен, когда налетевший шквал приподнял его над землей и сильно саданул спиной о каменную стену стадиона. Слегка отдышавшись, а заодно убедившись, что у него ничего не сломано, Тас повторил попытку. На сей раз все сошло удачно, и он заторопился к Храму, сжимая в руке кошелек с магическим устройством.

Ему хватило сообразительности держаться поближе к домам, где ветер дул не так свирепо, и постепенно буря начала ему даже нравиться. Один раз молния ударила в дерево в двух шагах от него и разбила старый ствол вдребезги. (Тас с большим интересом изучил, какие они, эти дребезги.) В другой раз он не правильно оценил глубину потока, несущегося по улице, и клокочущая вода тащила его с огромной скоростью один или два квартала. Это было восхитительно, но кендеру показалось, что купание понравилось бы ему гораздо больше, умей он дышать под водой. В конце концов вода прибила его к неглубокому месту, где Тасу удалось встать на ноги.

Когда он наконец достиг Храма, ему было почти жаль, что все эти увлекательные приключения закончились. Кендер вынужден был напомнить самому себе о той важнейшей миссии, которая ему предстояла. Только после этого он пробрался в сад, а из сада проскользнул в Храм. Как и предсказывал Рейстлин, в суматохе и всеобщем смятении затеряться оказалось очень легко. Жрецы носились по коридорам с ведрами и тряпками, собирали воду, попавшую внутрь сквозь разбитые окна, сметали осколки стекол, зажигали погасшие факелы и утешали тех, кто не мог больше выносить ужаса бури.

Тас понятия не имел, где находится Священная Келья — комната, о которой говорил Рейстлин, — однако кендер, пожалуй, ничего не любил так сильно, как прогуливаться по незнакомым местам. Часа два или три спустя (нет нужды говорить, что предусмотрительно захваченные им запасные кошельки за это время весьма потяжелели) он наткнулся на помещение, которое довольно точно соответствовало описанию Рейстлина.

Факелы в комнате не горели, так как для молений не требовался яркий свет, однако вспышки молний освещали ее столь хорошо, что Тас не только разглядел искомые занавески, но и смог довольно подробно исследовать все помещение (оно оказалось пустым и, следовательно, скучным), включая алтарь (он был не лучше).

Когда кендер наконец нырнул за занавески, он уже настолько устал, что был рад отдыху. За занавесками он, правда, надеялся найти потайное помещение, где Король-Жрец отправляет религиозные обряды, на которые не дозволено глядеть простым смертным, однако ничего подобного за алтарем не оказалось. Это действительно была простая ниша в стене, скрытая тяжелыми пыльными портьерами.

Тяжело вздохнув, Тас принялся устраиваться. Он расстелил свой плащ, надеясь его слегка просушить, и тщательно отжал хохолок волос на макушке.

Затем, слегка раздвинув портьеры, он принялся любоваться содержимым своих кошельков, освещенных вспышками молний, которые метались за витражными стеклами окон.

Вскоре веки его отяжелели настолько, что Тасу с трудом удавалось удерживать глаза открытыми, а от напавшей зевоты он едва не вывихнул челюсть.

Свернувшись клубочком на полу, Тас задремал, не обращая внимания на раскаты грома. Последняя его мысль была о Карамоне: заметил ли гигант его отсутствие и очень ли на него рассердился?..

Проснулся Тас от тишины. Почему она заставила его воспрять от крепкого сна, кендер так и не понял. В первые минуты он не мог сообразить даже, где он находится, однако довольно быстро все вспомнил.

Разумеется, он находился в Священной Келье Храма Короля-Жреца в Истаре.

Сегодняшний день был днем наступления Катаклизма, страшной катастрофы, которая смела город с лица земли. Или, вернее, он мог бы стать днем Катаклизма. А может быть, правильнее говорить, что сегодняшний день некогда был днем наступления Катаклизма? Запутавшись вконец, — ведь изменять ход истории такая морока! — Тас решил пока не думать об этом, а разобраться с другой, более важной проблемой: почему так тихо?

И сразу же понял, в чем дело: гроза прекратилась! Как и предсказывал Рейстлин. Кендер осторожно выглянул в щелку между двумя портьерами и увидел за окнами яркий солнечный свет. От неожиданности он даже растерялся, но быстро справился с собой.

Он не мог знать, который теперь час, однако, судя по тому, как ярко сверкало солнце, половина утра уже прошла. Тас вспомнил, что Король-Жрец должен воззвать к богам в полдень, когда солнце окажется в зените, и подумал, что жрецы, наверное, уже направляются к Священной Келье, ибо, чтобы попасть сюда, им надо было пройти немало извилистых коридоров Храма.

Он почти угадал, так как именно в этот момент в Храме ударили колокола.

Казалось, они раскачиваются над самой его головой — таким громким показался Тасу их медный рев, напугавший его сильнее раскатов грома. Однако колокола быстро смолкли, после чего Тас облегченно вздохнул и осторожно выглянул из своего укрытия. В этот момент в комнату проскользнула закутанная в темный плащ фигура.

Тас поспешно отпрянул за портьеру. Пришелец двигался неуверенно, мелкими шажками, низко наклонив голову. Сперва он облокотился на низкую каменную скамью, затем опустился на колени перед алтарем. Под плащом сверкнула белая мантия, и, хотя в белое одевалось большинство жрецов, кендеру показалось, что он уловил в этой фигуре что-то знакомое. Именно по этой причине, когда он уверился, что пришелец не смотрит в его сторону, Тас вновь рискнул выглянуть в щелочку между портьерами.

«Да это же Крисания! — сказал кендер самому себе. — Интересно, для чего она явилась сюда так рано?» Внезапно горькое разочарование охватило его — Тас решил, что жрица пришла в Келью для того, чтобы помочь ему предотвратить наступление катастрофы. «Проклятье! — подумал Тас. — Рейстлин же ясно сказал, что я и один справлюсь!»

Потом он услышал негромкий шепот и понял, что Крисания либо разговаривает сама с собой, либо молится, — он не мог расслышать, что это было на самом деле, но он склонялся к последней версии. Действительно, что еще делать жрице перед алтарем? Тас порядком извелся от любопытства, но в конце концов осмелел и придвинулся к портьерам как можно ближе.

— О Паладайн Дарующий Свет, мудрейший бог извечного добра, внемли моему голосу в этот горестный день! Я знаю, что не смогу предотвратить неизбежную кару. Должно быть, вера моя поколеблена, коль скоро я осмеливаюсь подвергать сомнению справедливость того, что происходит по воле твоей. Я прошу немногого, Паладайн! Помоги мне понять, что происходит. Если я должна умереть, то позволь мне знать — за что. Дай мне увидеть в собственной смерти твой промысл, открой мне ее смысл, покажи, что я не зря вернулась в этот век и в этот час. Даруй мне возможность остаться незримой в твоей Священной Келье, позволь мне увидеть собственными глазами и услышать собственными ушами все, что произойдет дальше!

Ведь ты знаешь — этого не видел и не слышал никто из смертных, способных поведать что-либо потомкам. Я хочу знать, с какой просьбой обратился к тебе, всемогущему, Король-Жрец. Он хороший человек, может быть даже слишком хороший…

Крисания спрятала лицо в ладонях, и голос ее сделался почти неслышным.

— Моя вера висит на волоске, — прошептала жрица. — Дай мне знак, Паладайн, что посланная тобою кара не случайный каприз! Если это лишь прихоть, то я умру, как и было для меня уготовано, умру вместе с теми, кто верил в тебя до конца, как в истинного бога.

— Не говори о них так, Посвященная! — послышался в ответ печальный голос.

От неожиданности кендер чуть не вывалился из ниши. — Они давно уже не верят в истинных богов. Эту веру в них заменили алчность, корысть, честолюбие…

Крисания ахнула и подняла голову. Лицо жрицы поразило Таса сильнее, чем белая полупрозрачная фигура, которая возникла из пустоты рядом с алтарем.

Крисания, должно быть, не спала несколько ночей кряду — под глазами ее залегли глубокие тени, щеки ввалились, губы потрескались и пересохли.

— К-кто ты такой? — запинаясь, обратилась она к мерцающей, призрачной фигуре.

— Лоралон. Я пришел, чтобы забрать тебя с собой. Ты не должна умереть, Крисания. Ты — последняя из истинных жрецов Кринна и должна присоединиться к нам, к тем, кто покинул проклятые богами края две недели назад.

— Лоралон, великий жрец Сильванести?.. — пробормотала Крисания.

Она долго смотрела на старого эльфа, затем опустила голову и обратила взгляд к алтарю.

— Я не могу сейчас уйти, — твердо сказала она. — Пока не могу. Я должна слышать, что скажет Король-Жрец. Я должна понять…

— Разве того, что ты поняла, не достаточно? — Голос Лоралона сделался суров. — Вспомни, что творилось в твоей душе сегодня ночью. Вспомни, что чувствовала ты, Посвященная, и ответь мне.

Крисания судорожно вздохнула и откинула волосы с лица. Пальцы ее сильно дрожали.

— Благоговение и собственное ничтожество… — прошептала жрица. — Что еще может чувствовать смертный пред гневом богов…

— И ничего больше? — настаивал Лоралон. — Может быть, зависть? Желание сравняться с ними в могуществе? Не хотела ли ты стать такой же, как боги?

— Нет! — воскликнула Крисания, и лицо ее вспыхнуло.

— Идем со мной, Посвященная, — сказал Лоралон. — Истинная вера не нуждается ни в знамениях, ни в оправданиях, ни в доказательствах. Твое сердце должно подсказать тебе путь к истине.

— Я слышу шепот своего сердца, — ответила Крисания. — Но слова — не более чем тени. Я должна узреть правду, увидеть, как свет ее соперничает с ясным светом дня! Я не могу пойти с тобой. Я должна остаться и услышать, что скажет Король-Жрец! Только тогда я смогу решить, правы ли боги в своем гневе!

Лоралон посмотрел на жрицу взглядом, в котором жалости было намного больше, чем негодования.

— Ты не видишь света, потому что стоишь к нему спиной, а тень под твоими ногами — твоя собственная. Ты прозреешь, когда тьма окружит тебя, Крисания… бесконечная тьма. Прощай же, праведная дочь Паладайна!

Тассельхоф моргнул и протер глаза. Старый эльф исчез, будто его и не было!

«Может, померещилось?» — с беспокойством подумал кендер, но сразу же отмел эту мысль. Он отчетливо помнил его слова, но никак не мог взять в толк, что они означают. Все это выглядело так странно. А что имела в виду Крисания, когда сказала, что здесь ей была уготована верная смерть?

Но вскоре кендер приободрился. Никто ведь еще не знал, что Катаклизм на самом деле не произойдет. Поэтому неудивительно, что Крисания подавлена и полна мрачных предчувствий.

«То-то она удивится, когда мир вовсе не узнает, что такое Катаклизм!» — подумал Тас с гордостью.

Внезапно до его слуха донесся далекий хор голосов, славящих в гимне Паладайна. «Процессия Короля-Жреца! — понял кендер. — Начинается!..»

Он вынужден был зажать рот рукой, чтобы не выдать себя невольным радостным вскриком. В последний раз он глянул сквозь щелочку на Крисанию. Жрица с отрешенным видом стояла на коленях у алтаря, однако при звуках пения она поморщилась. Искаженный причудливым эхом хор звучал пронзительно и хрипло.

Лицо Крисании внезапно посерело, губы решительно сжались, а глаза потемнели. Невидящим взглядом она уставилась на свои молитвенно сложенные у груди руки. Тас не на шутку испугался за жрицу.

— Ничего, скоро тебе станет легче, — прошептал кендер, обращаясь к Крисании, которая, к счастью, не могла его услышать.

Пора было действовать. Тас отошел от занавески и вынул из кошелька магическое устройство. Опустившись на пол, он ловко развернул яйцеобразный предмет, превратив его в скипетр, и стал ждать.

Процессия все тащилась по коридорам и переходам Храма, и кендер, утомленный ожиданием, зевнул. Он всегда подозревал, что наиважнейшие миссии — довольно скучное дело. Оставалось только надеяться, что благодарный мир по достоинству оценит его заслуги после того, как все благополучно закончится. Тас с удовольствием поиграл бы с магическим устройством — уж больно ловко оно раскладывалось и снова собиралось, — однако Рейстлин строго предупредил его, чтобы он оставил жезл в покое до тех пор, пока не настанет пора пустить его в ход, а при работе строго следовал инструкциям. Взгляд мага при этом был настолько пронзительным, а в голосе слышалось столько металла, что даже свойственная кендеру беспечность была поколеблена.

Ожидание было непереносимым (к тому же левая нога кендера затекла и почти ничего не чувствовала). Однако, когда Тас уже готов был пошевелиться, хор прекрасных голосов зазвучал у самой двери в Священную Келью. В щель под портьерами хлынул ослепительно яркий свет, и кендер, как ни пытался смирить свое любопытство, все же не утерпел и выглянул одним глазком наружу.

Свет едва не ослепил его.

— Великий Реоркс! — пробормотал кендер, закрывая глаза рукой.

Он вспомнил, как однажды, в далеком детстве, смотрел на солнце и пытался понять, действительно ли это большая золотая монета сверкает в высоком небе, и если да, то нельзя ли ее оттуда как-нибудь достать. После этого опыта ему пришлось в течение трех дней лежать с завязанными мокрой тряпкой глазами.

— Интересно, как он это делает? — задал себе вопрос кендер и снова выглянул за портьеру.

Он смотрел прямо на свет, как когда-то смотрел на солнце, и сумел разглядеть правду. Солнце не было Золотой монетой. Король-Жрец не был божественным.

При виде этого обычного человека Тас не Испытал потрясения, подобного тому, какое пережила Крисания, разглядевшая Короля-Жреца сквозь чары, которыми он себя окружил. Возможно, так вышло лишь потому, что кендер не знал заранее, как следовало тому выглядеть. Кендеры вообще не склонны к благоговейному трепету ни перед чем и ни перед кем, хотя Тас вынужден был признаться себе, что при виде Сота, Рыцаря Смерти, что-то у него в груди екнуло. Словом, он был только слегка удивлен тем, что Король-Жрец оказался всего-навсего лысеющим мужчиной средних лет, с бледно-голубыми глазами. Он выглядел испуганным, словно олень, запутавшийся рогами в кустарнике, и Тас почувствовал Легкое разочарование.

«Я зря ввязался в это дело, — с досадой отметил он. — Катаклизма и так не будет. Вряд ли этому человечку удалось бы рассердить меня настолько, чтобы я бросил в него даже вчерашним пирогом, не говоря уже о целой огненной горе».

Однако кендеру ничего не оставалось, кроме как доводить начатое дело до конца (ему очень хотелось испробовать магическое устройство), поэтому он остался за портьерой и прислушался. В конце концов что-то должно было случиться. Тас попытался рассмотреть Крисанию, но сияние, окружавшее Короля-Жреца, было таким ярким, что кендер не сумел рассмотреть никого из присутствовавших в Келье — ни молодую жрицу, ни свиту правителя.

Король-Жрец тем временем встал напротив алтаря. Он двигался не спеша, но его голубые блеклые глазки метались из стороны в сторону. Тасу стало интересно, видит ли Король-Жрец Крисанию, однако тот, судя по всему, был изрядно ослеплен собственным светом, так что взгляд его даже не задержался на том месте, где, насколько Тас помнил, замерла коленопреклоненная жрица.

Из своего убежища кендер ясно видел, как Король-Жрец хотел сначала опуститься на колени, но потом, передумав, остался стоять и даже сердито тряхнул головой. Лицо правителя странным образом переменилось: выражение ужаса И растерянности сменилось выражением дерзкой самоуверенности.

— Паладайн! — трубным голосом воззвал Король-Жрец, и кендер подумал, что таким же голосом он, вероятно, распекает своих писцов. — Взгляни, Паладайн, на окружившее меня зло! Ты свидетель бедствий, обрушившихся на Кринн в последние дни. Ты знаешь, что все они направлены против меня, потому что я единственный, кто борется со злом в этом мире! Надеюсь, теперь ты понял, что твое учение о равновесии не оправдало себя?!

Голос правителя надломился и зазвучал мягче, однако в нем по-прежнему не было и намека на покорность или смирение.

— Я все понимаю. Ты вынужден был прибегнуть к этому учению, когда был слаб и уязвим. Но теперь у тебя есть я, твоя правая рука, твой посланник на Кринне!

Ты и я — мы вместе сумеем истребить все зло в этом мире. Помоги уничтожить людоедов-великанов! Наставь на путь истинный заблудшие людские души! Отыщи глухие уголки для гномов, гоблинов, кендеров и других рас, которые не были созданы твоею волей…

«Какое оскорбление! — подумал за портьерой уязвленный Тассельхоф. — Если он будет продолжать в том же духе, то я, пожалуй, не стану предотвращать Катаклизм. Пусть его придавит этой огненной горой!»

— Я буду править миром к вящей славе добра! — Голос Короля-Жреца поднялся до пронзительного крещендо. — На Кринне наступит век благоденствия, способный соперничать с прославленным Веком Мечтаний!

Правитель широко развел руки в стороны.

— То же, и даже больше, ты дал Хуме, Паладайн. Хуме, низкородному рыцарю!

Я требую, чтобы ты ниспослал мне могущество и власть изгнать тени зла, которые нависли над моим миром!

Король-Жрец воздел руки вверх и замолчал в ожидании ответа.

Тас, задержав дыхание, стиснул в руках волшебный скипетр.

И ответ пришел.

Ужас охватил кендера. Это был парализующий, леденящий душу ужас, какого он не испытывал ни тогда, когда стоял перед Сотом, ни тогда, когда подошел совсем близко к страшной Шойкановой Роще. Дрожа, как от лютого холода, Тас упал на колени и низко склонил голову, жалобно всхлипывая и умоляя о милосердии и прощении могучую невидимую силу. Из-за занавески доносился какой-то невнятный шепот, но кендер знал, что это губы Крисании повторяют его мольбы, ибо и она тоже почувствовала на себе жестокую тяжесть гнева богов.

Один лишь Король-Жрец не издал ни звука. Он стоял совершенно неподвижно и смотрел в небо, которого не мог видеть сквозь потолок и крышу Храма… Не мог видеть, потому что был ослеплен собственной гордыней.

Глава 17

Продумав дальнейший план действий, Карамон наконец поддался усталости и забылся глубоким живительным сном. Спал он крепко и проснулся лишь тогда, когда Рааг, звеня ключами, уже снимал с ошейника цепь.

— А как насчет этого? — спросил Карамон, протягивая вперед связанные сыромятным ремнем руки.

Рааг покачал головой. Гном не считал Карамона настолько глупым, чтобы тот решился безоружным напасть на великана, однако вчера вечером в глазах воина было столько отчаяния и безумной решимости, что Арак решил перестраховаться.

Карамон вздохнул. Он подозревал, что дело может обернуться похожим образом, но в конце концов отверг такую возможность. Однако главное, что ему было необходимо, — это оставаться в живых до тех пор, пока он не уверится в том, что Рейстлин мертв. Ну а потом вряд ли что-нибудь будет иметь для него значение…

Бедная Тика… Она будет ждать его, ждать долго, пока однажды утром не поймет вдруг с пронзительной ясностью, что Карамона больше нет в живых. — Пошел! — приказал Рааг.

Карамон послушно двинулся вслед за великаном — вверх по извилистой и сырой лестнице, ведшей в коридор под ареной из нижнего горизонта естественных пещер, где размещался карцер и кладовые. По пути он старался избавиться от мыслей о Тике. Воспоминания могли ослабить его решимость, а этого Карамон позволить себе не мог. Рейстлин должен был умереть.

Гиганту казалось, что вспышки молний вчерашней грозы осветили наконец ту часть его разума, которая вот уже много лет была скрыта тьмой. Наконец-то Карамон увидел подлинные масштабы честолюбивых притязаний своего брата, осознал, насколько сильна в нем неукротимая жажда власти. Теперь он уже не мог найти, да и не хотел искать для Рейстлина никаких оправданий. Как ни досадно это было, однако Карамон вынужден был признать, что даже Даламар, темный эльф, изучил Рейстлина гораздо лучше, чем сам он знал своего брата-близнеца.

Прежде его ослепляла любовь, точно так же, как теперь она ослепила Крисанию. Карамон фыркнул и вспомнил слова Таниса, которые часто повторял про себя: «Я никогда не видел, чтобы что-то сделанное из любви привело ко злу». Что же, когда-нибудь все случается в первый раз… Кстати, это было любимым присловьем старины Флинта. Вот он, этот первый раз… первый и последний.

Карамон пока не знал, каким именно образом убьет своего брата. Но технические подробности не очень его беспокоили. Им овладел какой-то странный покой, который позволял ему думать рассудочно и удивительно ясно. Карамон знал, что теперь он сможет убить Рейстлина. Брату не удастся его остановить, на этот раз — уже нет. А раз Рейстлин не сможет ему помешать, то и никто не сможет, разве сама смерть.

«Я должен дожить», — мрачно сказал себе Карамон.

Не говоря ни слова, он позволил гному и Раагу надеть на себя доспехи.

— Не нравится он мне, — бормотал Арак себе под нос.

Спокойное, бесстрастное лицо могучего гладиатора испугало гнома куда сильнее, чем могла бы испугать вспышка понятного гнева. Единственная искорка промелькнула в глазах Карамона тогда, когда Арак прикрепил к его поясу короткий меч. Воин посмотрел на оружие и с горечью улыбнулся, узнав бесполезную складную игрушку.

— Приглядывай за ним. И держи отдельно от остальных, пока не придет время выпускать их на арену, — шепнул гном Раагу.

Великан кивнул и вывел Карамона, руки которого все еще были связаны, в хорошо знакомый коридор под аре-ной, где уже ждали остальные бойцы. Завидев Карамона, Киири и Перагас бросили на него быстрый взгляд. Женщина презрительно оттопырила нижнюю губу и отвернулась. Перагас продолжал смотреть на друга в упор, и Карамон, не дрогнув, выдержал этот взгляд. В его лице не было ни мольбы о прощении, ни сознания собственной вины, которые Перагас, видимо, ожидал увидеть, поэтому чернокожий атлет несколько смутился. Пошептавшись с Киири, он, однако, тоже отвернулся, но Карамон заметил, как плечи Перагаса поникли и как он с сомнением покачал головой.

Сверху донесся рев трибун, и Карамон отвлекся на то, что происходило на арене. Полуденное солнце сияло в небе по-праздничному щедро. Толпы зрителей, успевших немного поспать перед началом Игр, находились в приподнятом настроении, что весьма обрадовало Арака. Гном, как заправский режиссер, спланировал несколько предварительных схваток, чтобы расшевелить зрителей и подогреть их азарт, однако главным зрелищем сегодня был все же финальный бой, который должен был определить победителя сезона. Гладиатор-раб в случае победы получал свободу, а Рыжий Минотавр — столько денег, сколько хватило бы ему для безбедного существования в течение нескольких лет.

Арак поступил довольно умно, устроив предварительные схватки едва ли не комическими. Для этой цели он специально привез нескольких овражных гномов и дал им в руки настоящее оружие, которым они, естественно, не умели пользоваться. Публика хохотала до слез, глядя, как потешно овражные гномы спотыкаются о собственные алебарды, тыкают друг в Друга рукоятками кинжалов и мечей, после чего с визгом разбегаются в разные стороны. Восторг публики, однако, не шел ни в какое сравнение с удовольствием, которое получили от этого сами овражные гномы. Под конец представления они до того вошли в раж, что побросали оружие и принялись забрасывать друг друга грязью и мокрыми опилками.

В результате Раагу пришлось выйти на арену и пинками загонять овражных гномов в коридор.

Зрители громко аплодировали, однако вскоре многие из них принялись в добродушном нетерпении топать ногами. Публика требовала перейти к настоящим развлечениям, но Арак — недаром он был Мастером истарских Игр, — выдержав необходимую паузу, давал страстям накалиться в полную силу. И он был прав. Вскоре трибуны ревели, топали, рукоплескали и скандировали имена своих любимцев.

Именно поэтому никто на стадионе не заметил первый толчок.

Пожалуй, только Карамон почувствовал, как земля под ногами заходила ходуном. От внезапного страха он похолодел, а желудок его поднялся куда-то к самому горлу. Но это не был страх смерти — Карамон боялся, что погибнет, не успев довершить задуманное. Он попытался припомнить все, что когда-либо слышал о Катаклизме. Насколько ему было известно, огненная гора упала на город ближе к вечеру, однако самому падению предшествовали поколебавшие многие земли землетрясения, извержения вулканов и прочий разгул стихий, отчего население Кринна изрядно проредилось. Сама же огненная гора рухнула вниз с такою силой, что на месте Истара образовалась глубокая впадина, в которую хлынули морские волны.

Когда-то Карамон видел развалины этого города. Это случилось, когда гигантский водоворот всосал в себя корабль, на котором он путешествовал по Кровавому Морю Истара. Тогда морские эльфы спасли его, вытащив на поверхность буквально со дна, однако для тех, кто собрался сегодня на стадионе, никакого спасения не будет.

Воспоминание вновь оживило давнее видение — обросшие буро-зелеными и красными водорослями подводные руины Истара. Душа Карамона содрогнулась от ужаса, и он вдруг понял, что все это время старательно избегал думать о реальности катастрофы, «Я никогда не верил, что это может случиться… — осознал Карамон, содрогаясь вместе со вздрагивающей землей. — У меня есть всего несколько часов, а может, итого меньше! Нужно срочно найти Рейстлина!»

Потом он немного успокоился. Рейстлин ждал его. Рейсшин нуждался в нем, вернее, он нуждался в «опытном, закаленном бойце». Наверняка он позаботится о том, чтобы Карамону хватило времени победить в сегодняшней схватке и добраться до того места, где дожидается маг. Или проиграть… Что ж, тогда маг найдет ему достойную замену.

Тем не менее Карамон испытал огромное облегчение, когда толчки прекратились. Трибуны чуть стихли, и до слуха воина донесся голос Арака, который объявлял о начале финального боя.

— Некогда они сражались в одной команде, дамы и господа, и, как вы знаете, это была лучшая команда за многие годы. Не раз вы видели, как кто-то из них подвергал свою жизнь опасности, чтобы спасти партнера. Они сроднились между собой, они стали как братья… — Карамон поморщился, словно от боли. — Но теперь они стали лютыми врагами. Это произошло потому, дамы и господа, что, когда речь заходит о свободе, о богатстве, о победе в этих величайших Играх, в конце концов любовь и дружба отступают на второй план. Вы можете быть уверены, что за победу они согласны на все и уже не пощадят друг друга. Эта битва — битва не на жизнь, а на смерть между морской женщиной Киири, Перагасом с Эргота, Карамоном Непобедимым и Рыжим Минотавром. Для каждого из них есть только два пути — или победить, или погибнуть!

Публика отозвалась радостными воплями. Несмотря на то что мало кто верил в реальность смертей на Играх, всем нравилось, когда их убеждали в противном. Тут на арену вышел Рыжий Минотавр с презрительной гримасой на заросшем шерстью лице, и восторженный гул стал еще громче. Киири с Перагасом проводили противника взглядами, затем оглядели его трезубец и многозначительно кивнули друг другу. Рука Киири стиснула рукоять кинжала.

Карамон почувствовал, как под его ногами снова вздрогнула земля, и в это время Арак выкрикнул его имя. Финальные Игры начались.

* * *

Тассельхоф тоже почувствовал толчки и вначале решил, что это не на шутку разыгралось его воображение, ибо насколько он себе представлял гнев богов, тот обязательно должен был сопровождаться чем-то подобным. Затем он увидел, как перед ним раскачиваются тяжелые портьеры, и понял, что земля дрожит на самом деле.

— Запускай магическое устройство! — прозвучал в его голове чей-то голос, и кендер нащупал на полу оброненный жезл.

Бормоча себе под нос инструкции, он принялся за работу.

— Бег времен беспрерывный замедлить нельзя… Надо повернуть устройство вот так. Потом что? Вот: Но можно их обогнать…

Кендер сдвинул вдоль рукоятки жезла обернутую вокруг нее золотую цепочку, так что она плотными кольцами собралась у шарообразного украшения на его конце.

Увидев, что все получается как надо, Тас продолжил работу.

— А если захочешь вернуться назад, — надо убедиться, что цепочка свободно навита на черенке. Я хочу изменить время, и что я для этого делаю? Для этого крепко возьмись за концы… и в разные стороны их разведи…

Кендер крепко взялся за концы жезла и, подняв устройство над головой, повернул их, как показывал Рейстлин. Поскольку все шло в соответствии со словами мага, Тас вправе был ожидать, что «зацепятся верно детали», однако что-то было явно не так.

Крупный сверкающий бриллиант вывалился из навершия жезла и ударил кендера по носу. За ним посыпались более мелкие самоцветы, так что вскоре Тас очутился под настоящим дождем из драгоценных камней.

— Что такое? — В полутьме Тас попытался рассмотреть скипетр и понять, что же с ним случилось. В отчаянии он повернул концы жезла в обратном направлении, и дождь драгоценностей превратился в град. Алмазы и сапфиры, изумруды и сердолики сыпались и сыпались на пол, разнося вокруг хрустальный мелодичный звон.

Тассельхофу почему-то казалось, что волшебное устройство Пар-Салиана должно работать как-то иначе, а не рассыпаться у него в руках, хотя, когда имеешь дело с магическими игрушками, ни в чем нельзя быль уверенным полностью.

Некоторое время он тупо глядел на россыпи драгоценных камней у себя под ногами и ожидал обещанного голубого луча.

Каменный пол внезапно подпрыгнул, и Тас, не удержавшись на ногах, вывалился из своего убежища в Священную Келью. Он упал у самых ног Короля-Жреца, но тот не заметил кендера.

Правитель смотрел поверх него, с удивительной беспечностью любуясь раскачивающимися портьерами и крошечными трещинами, которые, словно змеиный выводок, разбежались по мраморному алтарю. Наконец он улыбнулся с таким видом, словно увидел долгожданный знак богов, и быстро пошел к выходу, прочь из Священной Кельи.

— Нет! — простонал Тас, сжимая в руках остатки магического жезла, которые на глазах продолжали разваливаться на части. Рукоять рассоединилась, золотая цепь скользнула между пальцев и со звоном упала на пол. Тассельхоф, с трудом удерживая равновесие на вздрагивающем полу, медленно поднялся на ноги. В руке он держал несколько алмазов — все, что осталось от жезла Пар-Салиана.

— Что я наделал! — ужаснулся он. — Но я же следовал инструкциям Рейстлина!

Я все сделал правильно!..

Внезапно кендера осенила страшная догадка. На глазах у него выступили слезы, и блестящие камни на полу смазались и поплыли.

— Он был так добр со мною, так терпелив, — пробормотал Тас. — Он заставил меня повторить инструкции несколько раз — он хотел увериться, что я ничего не перепутаю. Я и не перепутал…

Кендер в отчаянии зажмурил глаза, страстно желая, чтобы, когда он откроет их, все происшедшее оказалось просто дурным сном.

Однако это был не сон.

— Он специально сделал так, чтобы я сломал устройство! — всхлипнул Тас. — Но зачем? Чтобы навсегда оставить нас в прошлом? Чтобы мы умерли? Но я же сам слышал, что ему нужна Крисания! Маги в Башне так и говорили… — Тас быстро обернулся. — Крисания!

Жрица была здесь, но она не видела и не слышала кендера. Неподвижно глядя перед собой, она по-прежнему стояла на коленях, хотя пол Кельи ходил ходуном, а алтарь грозил вот-вот рассыпаться. Серые глаза Крисании грозно мерцали, а руки, молитвенно сложенные у груди, были крепко стиснуты.

Губы ее беззвучно шевелились. Неужели она молилась? Тас юркнул за портьеры и принялся собирать драгоценные остатки магического жезла в кошелек. Потом он подобрал золотую цепь, которая едва не провалилась в расколовшую пол трещину, и складную трубку, служившую рукоятью скипетра. Надежно затянув горловину кошелька, кендер в последний раз оглядел пол и вернулся к жрице.

— Госпожа Крисания! — остановившись прямо перед ней, негромко позвал он.

Тас не хотел мешать ее молитвам, однако инстинкт подсказывал ему, что нужно торопиться.

— Госпожа Крисания! — повторил он громче, так как жрица по-прежнему не замечала его.

Глядя на ее губы, Тас прочел по ним невысказанные мольбы.

— Я знаю, — говорили губы Крисании, — я знаю, в чем его ошибка! Пусть боги дадут мне то, в чем отказали ему! Судорожно вздохнув, Крисания опустила голову.

— Благодарю тебя, Паладайн! — услышал Тас ее шепот. — Благодарю!

С этими словами Крисания поднялась с колен. Оглядевшись с некоторым удивлением по сторонам, она наконец заметила зловещую пляску стен и пола.

— Крисания! — воскликнул Тас и потянул жрицу за рукав ее белой мантии (темный плащ она давно сбросила). — Я сломал его, Крисания! Устройство Пар-Салиана, наш единственный шанс вернуться домой!.. Но я не хотел, это было подстроено! Бедный Карамон! Ты должна помочь мне, Крисания! Идем к Рейстлину, поговорим с ним! Заставь его починить жезл!

Жрица удостоила кендера невидящим взглядом, словно он был незнакомцем, приставшим к ней на улице.

— Рейстлин? — пробормотала она, осторожно, но решительно высвобождая рукав из пальцев Таса. — Ну конечно же, Рейстлин! Он пытался объяснить мне, а я не стала слушать. Но теперь я знаю, знаю правду!

Оттолкнув кендера, Крисания подобрала подол мантии и стремительно выбежала из Кельи. И в тот же миг весь Храм вновь вздрогнул до самого основания.

Перед тем как выпустить Карамона на арену, Рааг наконец развязал ему руки.

Карамон пошевелил затекшими пальцами и сморщился от боли. Продолжая разминать запястья, он вышел на арену вслед за Рыжим Минотавром, Киири и Перагасом.

Трибуны взорвались аплодисментами. Карамон занял свое место между Киири и чернокожим атлетом и с опаской посмотрел на небо. Полдень уже миновал, и солнце, перевалив через зенит, начало медленно клониться к закату.

К закату, которого в Истаре никто не увидит.

Он подумал, что, возможно, и сам не доживет до следующего рассвета и никогда больше не увидит, как алые лучи восходящего солнца румянят высокие каменные бастионы, как превращается в море огня вода в океане, как розовеют на восходе вершины гигантских валлинов… Глаза Карамона защипало от слез. Однако воин плакал не по себе, а по тем, кто стоял рядом с ним и обречен был погибнуть, так и не узнав, за что боги послали им такую страшную участь.

Плакал он и по брату, которого любил сильно и нежно, но того Рейстлина больше не было, тот Рейстлин умер много лет назад.

— Киири, Перагас, — позвал Карамон товарищей, когда Минотавр выступил вперед для поклона, — я не знаю, что сказал вам маг, но я не предавал вас.

Киири даже не взглянула на гиганта, однако Карамон заметил, как ее губы презрительно скривились. Перагас искоса посмотрел в его сторону и, заметив на щеках Карамона следы слез, некоторое время колебался, но потом тоже отвернулся.

— На самом деле не имеет значения, поверите вы мне или нет, — сказал Карамон. — Если хотите, можете убить друг друга за золотой ключ, но я пойду к свободе своим путем.

Киири обернулась, и в глазах ее промелькнула искра недоверия. Трибуны ревели, приветствуя Минотавра, который обходил арену по кругу и размахивал над головой трезубцем.

— Ты спятил! — прошептала Киири и многозначительно покосилась на Гаага.

Огромная туша великана, как обычно, загораживала единственный выход.

Карамон безмятежно посмотрел в том же направлении. На лице его не дрогнул ни один мускул.

— Наше оружие — настоящее, — хрипло шепнул Перагас, — а твое нет!

Карамон кивнул, но ничего не ответил.

— Не делай этого! — сказала Киири и придвинулась ближе к гиганту. — Мы поможем тебе разыграть все как по нотам. Ни один из нас, я думаю, не поверил до конца этому черному магу, однако согласись — твои попытки подбить нас на побег выглядели подозрительно. Маг сказал, что ты хочешь в одиночку завладеть призом.

Вот что мы сделаем: притворись, будто ты серьезно ранен, и пусть тебя унесут.

Ночью мы поможем тебе бежать…

— Никто из нас не доживет до ночи, — прервал ее Карамон. — Ни я и никто другой. У меня мало времени, да и объяснять сейчас — дело пустое. Я все равно не могу рассказать всего. Прошу у вас только одного — не пытайтесь остановить меня.

Перагас хотел что-то сказать, но слова замерли у него на языке. Новый толчок, еще более сильный, чем предыдущие, сотряс землю.

На этот раз его почувствовали все. Арена закачалась, деревянные мостки, переброшенные через Ямы Смерти, сухо затрещали, а дополнительные трибуны, выстроенные из бревен и досок, подпрыгнули. Помосты опасно покачнулись, едва не сбив Рыжего Минотавра с ног. Киири в страхе схватилась за Карамона, а Перагас широко расставил ноги, словно моряк на палубе попавшего в шторм корабля.

Зрители, подброшенные в воздух мощным толчком, испуганно замерли. Часть публики повскакала со своих мест, однако подземные колебания прекратились так же внезапно, как и начались.

Вокруг стало удивительно тихо. Карамон почувствовал, как на голове его зашевелились волосы, а по спине побежали мурашки. Молчали даже собаки и птицы, а из города не доносилось обычного шума. Зрители застыли в ожидании чего-то страшного. «Я долженнемедленно выбраться отсюда», — решил Карамон. Ни друзья, ни что-то иное больше не имело значения. У него была только одна цель — остановить Рейстлина.

Действовать нужно было немедленно, пока публика не оправилась от потрясения или пока не тряхнуло снова. Карамон быстро огляделся. Рааг по-прежнему стоял у выхода, однако на его бородавчатом лице застыло выражение растерянности и страха. Великан не понимал, что происходит, и Карамон решил воспользоваться этим. Правда, рядом с великаном откуда-то взялся Арак, но он был озабочен соображениями иного порядка: придется или не придется возвращать зрителям деньги.

Между там трибуны начали приходить в себя, хотя в глазах у публики все еще была заметна тревога.

Карамон набрал в грудь побольше воздуха и, легко подняв Киири в воздух, швырнул ее на Перагаса, отчего оба повалились на землю. Увидев, что они упали, Карамон повернулся и, с разбега бросившись на великана, ударил его плечом в брюхо всею массой своего хорошо натренированного тела. Человека такой удар непременно бы убил или покалечил, однако Рааг лишь с шумом выдохнул воздух и, отлетев назад, ударился спиной о каменную стену.

Пока великан, точно рыба, жадно разевал рот, Карамон попытался завладеть его дубинкой, однако не успел он за нее взяться, как Рааг пришел в себя.

Взревев от ярости, великан ударил Карамона в челюсть с такою силой, что гигант отлетел обратно на арену и распластался на опилках.

Тяжело рухнув на спину, первое время Карамон не видел ничего, кроме неба и бешено вращавшихся трибун. Тем не менее воинский навык заставил его машинально откатиться в сторону, как только он заметил слева от себя какое-то движение. И вовремя! Трезубец Минотавра вонзился в опилки как раз в том месте, где мгновение назад была его рука. Промахнувшись, Рыжий Минотавр зарычал от ярости и попытался повторить выпад, но Карамон уже вскочил на ноги.

Встряхнув головой, чтобы избавиться от плавающего перед глазами тумана, он едва не пропустил третий удар Минотавра. Тут бы ему и конец, однако в последний момент его заслонило черное тело Перагаса. Сверкнула сталь — это могучий атлет отбил трезубец, который непременно прикончил бы Карамона. Гигант тем временем немного отступил назад и почувствовал прохладные руки Киири, поддержавшие его под локоть.

— Ты в порядке? — не тратя лишних слов, быстро спросила она.

— Оружие! — прохрипел Карамон, у которого от удара великана все еще гудела голова.

— Возьми мое. — Киири сунула ему в руку свой короткий меч. — Переведи дух, а я займусь Раагом.

Великан, распалившись от ярости, грозно надвигался на них, оскалив крупные острые зубы.

— Нет! Не надо!.. — воскликнул Карамон, но Киири только ухмыльнулась в ответ.

— Смотри! — сказала она почти весело, затем произнесла несколько слов на незнакомом Карамону языке, которые звучали как заклинание.

И внезапно Киири исчезла. Вместо нее на арене появился огромный медведь, тут же поднявшийся на задние лапы. Карамон ахнул — сначала он никак не мог взять в толк, куда девалась женщина и откуда свалилось это чудовище. Только потом он вспомнил, что Киири была сайринкой и обладала способностью изменять свой вид и превращаться в разных животных.

Огромный медведь был выше великана! Рааг остановился и выпучил глаза.

Медведь грозно взревел, и Карамон увидел в его пасти страшные, влажно блестевшие клыки. Толстая, как бревно, лапа метнулась к бородавчатому лицу Раага, и яркое солнце вспыхнуло на длинных черных когтях зверя.

Великан взвыл от боли — из ран его хлынула странная желтоватая кровь, а один глаз вытек из глазницы. Медведь бросился на великана, и некоторое время Карамон не видел ничего, кроме горы бурого меха и отчаянно дергающихся под медвежьей тушей желтых ног Раага с широкими расплющенными ступнями.

Зрители, поначалу разразившиеся бурными приветствиями и одобрительными возгласами, наконец сообразили, что перед ними разыгрывается вовсе не очередной акт из пьесы Арака. Здесь все было взаправду, и кто-то взаправду должен был умереть. После непродолжительного молчания, сначала в одном месте, потом в другом раздались одинокие хлопки. Очень скоро вся публика пришла в настоящее неистовство, и на трибунах поднялся оглушительный рев.

Карамон, однако, не обращал на зрителей никакого внимания. Выход ему преграждал теперь только Арак, и Карамон не сомневался, что сумеет без труда отшвырнуть его со своего пути…

И в этот момент он услышал победный клич Минотавра. Обернувшись, Карамон увидел, как Перагас согнулся от боли, потому что тупой конец трезубца угодил ему в солнечное сплетение. Рыжий уже занес оружие для последнего, смертельного удара, но Карамон громким криком отвлек на себя его внимание.

Рыжий Минотавр развернулся к новому противнику, и на его волосатой роже появилась кровожадная ухмылка. Увидев, что Карамон вооружен только коротким мечом, он сразу же ринулся в атаку. Очевидно, он рассчитывал покончить с врагом одним ударом, однако Карамон легко уклонился, да еще успел коварно двинуть Рыжего ногой в коленную чашечку. Это был жестокий и весьма болезненный удар, от которого Минотавр с громким ревом покатился по земле.

Карамон, понимая, что его противник на время выведен из строя, кинулся к Перагасу. Его чернокожий друг стоял на коленях и прижимал руки к животу.

— Ну же, вставай, — сказал Карамон, обхватывая Перагаса за плечи. — Я помню, как ты после подобных ударов вставал и съедал своего врага без хлеба.

Вставай. Да что с тобой?!

Последнее восклицание вырвалось у Карамона непроизвольно. Перагас не отвечал, тело его сотрясали конвульсии. Черная кожа посерела, и на ней выступили крупные капли пота. И тут Карамон заметил на руке Перагаса три параллельные царапины…

Гладиатор с трудом поднял голову и взглянул на своего друга. Увидев ужас в глазах Карамона, он понял, что слова уже ни х чему. Перагас вздрогнул от боли — яд разъедал ему рану — и повалился на бок.

— Возьми… мой меч, — прошептал чернокожий атлет. — Быстрее, глупец!

Минотавр был уже на ногах, и Карамон, не колеблясь более ни секунды, вынул из слабеющей руки друга длинный тяжелый меч.

Перагас выгнулся в предсмертной судороге.

Первый выпад Рыжего Карамон парировал почти вслепую — слезы застилали ему глаза. Даже с поврежденной ногой Минотавр был очень опасен, так как, потеряв в подвижности, он сохранил свою невероятную сипу. Кроме того, Рыжему было известно, что для победы ему достаточно только царапнуть Карамона острием отравленного трезубца, в то время как противнику для решительного удара необходимо было подойти почти вплотную.

Соперники осторожно кружили по арене и зорко следили за движениями друг друга. Карамон больше не слышал топота ног, свиста и бешеных оваций на трибунах, вызванных зрелищем настоящей крови. Он даже не думал уже о том, чтобы бежать: перед Карамоном был враг, и он знал теперь только одну вещь — он должен убить, иначе убьют его.

Карамон выжидал, Перагас не раз рассказывал ему, что у минотавров есть один недостаток, одно слабое место: считая себя высшей расой, они, как правило, недооценивали своих противников и совершали ошибки, на которые их можно было спровоцировать. Рыжий ничем не отличался от прочих. Карамон без труда читал по глазам его мысли — вне себя от боли и ярости, минотавр желал поскорее разделаться сосвоим тупоголовым, неповоротливым ихлипким противником-человеком.

Карамон и его соперник подбирались все ближе м ближе к тому месту, где Киири сражалась с Раагом. Карамон определил это по грозному рычанию зверя и пронзительным воплям великана. Он даже обернулся через плечо, чтобы посмотреть, кто берет верх, когда нога сто поскользнулась в луже желтой крови. Рыжий Минотавр, взревев от восторга, ринулся вперед, надеясь насадить покачнувшегося Карамона на трезубец еще до того, как он сумеет обрести равновесие. Но Карамон рассчитал все точно и поскользнулся он не случайно.

Его длинный меч грозно сверкнул на солнце, и Рыжий, в последний момент догадавшись, что его провели, попытался остановиться. Но он забыл о своем раненом колене. Поврежденная нога не выдержала его веса, подломилась, и Минотавр рухнул на арену. В следующий миг меч Карамона раскроил его звериную голову.

Выдернув меч из раны, Карамон услышал за спиной грозный рев и, обернувшись, увидел, как медведь вонзил свои страшные зубы в толстую шею Раага.

Свирепо тряхнув головой, Киири разорвала яремную вену на горле великана. Рааг широко раскрыл рот, но его предсмертного крика так никто и не услышал.

Краем глаза Карамон заметил справа от себя какое-то движение. Защищаясь, он стремительно повернулся и поднял меч, но Арак — а это был он — с выражением отчаяния и горя на изуродованном шрамами лице стремглав пронесся мимо. В руке Арака сверкнул кинжал. Карамон, пытаясь помешать ему, прыгнул вперед, но было слишком поздно. Стальной клинок вонзился в грудь медведя по самую рукоятку.

Руки Арака мгновенно окрасились алой кровью, а медведь страшно взревел. Схватив гнома могучей лапой, Киири швырнула его через всю арену. Тело Арака ударилось о Шпиль Свободы, чуть ниже золотого ключа, и повисло на нем, пронзенное многочисленными украшениями, больше похожими на шипы розы.

Гном пронзительно завопил. Тотчас шпиль покачнулся и, разваливаясь на части, на глазах Карамона рухнул в одну из Ям Смерти, где помещался чан с кипящей смолой.

Киири вытянулась на опилках. Из раны на груди вялыми толчками выплескивалась горячая алая кровь. Публика неистовствовала, но воин не слышал ничего вокруг. Наклонившись, он приподнял тело Киири и прижал его к груди.

Магическое заклинание к этому времени уже потеряло сипу, и Киири снова приняла свой прежний облик.

— Ты победила, Киири, — прошептал Карамон. — Ты свободна…

Женщина слабо улыбнулась. Карамон увидел, как расширяются ее зрачки, — жизнь покидала это красивое сильное тело. В каком-то странном ожидании взгляд ее неподвижно уставился в небо, словно в эти последние мгновения жизни Киири смогла увидеть в вышине стремительно приближающуюся к Истару огненную гору.

Бережно опустив мертвое тело на окровавленные опилки, Карамон выпрямился и оглядел арену. Он увидел неестественно выгнутый труп Перагаса и стеклянный взгляд мертвых глаз Киири.

— Ты ответишь за это, брат… — прошептал Карамон.

За спиной послышался глухой ропот множества голосов, похожий на шум ветра перед бурей, и воин обернулся, готовый встретить любого врага. Но никакого врага там не было — сзади толпились другие гладиаторы. При виде лица Карамона, перепачканного слезами и кровью, они опустили головы и отступили, давая ему дорогу.

И тут Карамон понял, что он наконец свободен. Свободен и теперь должен найти своего брата, чтобы навсегда положить конец его злым деяниям. Душа воина была опалена — ни смерть, ни страх не имели сейчас над ним никакой власти.

Запах крови все еще щекотал его ноздри, а сладостное безумие битвы переполняло сердце.

Думая только о мести, Карамон устремился к выходу. Он уже спускался по ступеням лестницы стадиона, когда первый по-настоящему мощный толчок сотряс обреченный Истар.

Глава 18

Крисания не видела и не слышала Тассельхофа. Ее сознание было ослеплено немыслимой полнотой красок, которые взблескивали и переливались в ее голове, словно драгоценные камни. Все естество ее онемело перед одной мыслью: теперь она знала, для чего Паладайн позволил ей вернуться в прошлое. Вовсе не затем, чтобы восстановить репутацию Короля-Жреца, а затем, чтобы постичь божественный промысл на примере его ошибок. И Крисания знала: она постигла. Она имела власть призвать богов, и они откликнулись бы на ее голос, пришли на ее зов, но не с гневом, а с величием своей помощи! Крисания почувствовала, как раскалывается сковавший ее душу лед тьмы и как освобожденная душа рвется из разбитой скорлупы навстречу солнечному свету.

На мгновение Крисания представила себе саму себя — в одной руке она держит платиновый медальон Паладайна, сияющий, как самая яркая звезда, а другой призывает толпы верующих, которые собираются вокруг нее и с обожанием и трепетом на просветленных лицах внемлют ее бесконечно мудрым словам. Крисания уже знала, куда поведет своих последователей — в тот дивный край, вообразить красоту которого не в состоянии ни один смертный.

Правда, у нее пока не было ключа от заветной двери. Да она и не смогла бы отпереть ее здесь, в Истаре, где гнев богов был так силен, что преодолеть его в этом проклятом месте не удалось бы никому. Где найти ключ, где найти Врата?

Пляска разноцветных искр заставила ее покачнуться от внезапного приступа головокружения. Крисания, казалось, не могла ни видеть, ни слышать, ни сюда из своих келий и других коридоров Храма в надежде выяснить, что означают эти странные толчки и чего им ожидать в ближайшем будущем.

Тас видел, как Крисанию несколько раз останавливали, но она всякий раз вырывалась и продолжала проталкиваться вперед. Она как раз добралась до поворота, когда из-за угла появился Кварат, громко призывавший Короля-Жреца.

Крисания налетела прямо на него, и старший жрец схватил ее за руку.

— Остановись! — воскликнул Кварат и встряхнул жрицу, думая, что с ней случилась истерика. — Успокойся!

— Пусти! — Крисания отчаянно рванулась в сторону.

— Она сошла с ума от страха! Помогите мне удержать ее! — крикнул Кварат ближайшим жрецам.

Тасу внезапно пришло в голову, что Крисания и в самом деле похожа на сумасшедшую. Теперь, когда он сумел изрядно сократить разделявшее их расстояние, Тас смог рассмотреть ее лицо. Волосы Крисании растрепались и спутались, большие серые глаза казались почти черными из-за непомерно расширившихся зрачков, щеки жарко пылали. Она не слышала обращенных к ней голосов, кроме одного-единственного, который не слышали остальные.

Несколько жрецов, повинуясь приказу Кварата, помогли ему удержать женщину, Крисания яростно вскрикнула и рванулась так отчаянно, что едва не освободилась, — кендеру даже показалось, что он видит клочья белой ткани в руках жрецов.

Подбежав к месту схватки, Тас уже был готов прыгнуть на спину ближайшему участнику свары и как следует треснуть его до лысой голове, но тут вспышка яркого света ослепила его. Свет заставил замереть на месте не только жрецов, но даже Крисанию.

Все неподвижно застыли. Некоторое время кендер слышал лишь судорожные всхлипы Крисании да тяжелое дыхание жрецов, пытавшихся остановить ее. Затем в коридоре раздался голос Короля-Жреца.

— Боги грядут, — сказал правитель, — я повелел им прийти… Пол под ногами Таса подпрыгнул и швырнул его в воздух, словно перышко. Потом пол быстро опустился и вновь поднялся навстречу падающему кендеру. Тас ударился о мрамор с такою силой, что некоторое время не мог вздохнуть и только раскрывал рот, как выброшенная на берег рыба.

Воздух вокруг заполнился пылью, каменным крошевом, треском и испуганными воплями. Тас все еще беспомощно лежал на дрожащем мраморном полу, когда поддерживающие потолок колонны начали с грохотом рассыпаться. Сверху полетели массивные каменные глыбы, стены треснули и разъехались, и коридор огласился пронзительными предсмертными криками, от которых кровь стыла в жилах.

Истарский Храм рушился.

Тасу наконец удалось встать на четвереньки, и он пополз вперед, стараясь не спускать глаз с Крисании. Та, казалось, не видит или не понимает того, что происходит вокруг. Державшие ее жрецы разбежались, и Крисания, слыша сквозь грохот и треск лопающихся перекрытий зовущий голос Рейстлина, продолжила свой путь. Вдруг Тас заметил, как стоявший невдалеке Кварат бросился на Крисанию. Но тут огромная мраморная колонна, мимо которой проходила жрица, обрушилась прямо на Кварата.

Тас затаил дыхание. Сначала он ничего не видел, но потом, когда мраморная пыль осела, он разглядел на полу кровавое месиво. Крисания ничуть не пострадала. Она равнодушно оглянулась на эльфа, чья кровь забрызгала подол ее белого платья, и пошла дальше.

— Крисания! — хрипло крикнул кендер, но жрица не замечала его. Она по-прежнему слышала только далекий голос Рейстлина, который заставлял ее идти вперед сквозь груды щебня и каменных глыб.

Шатаясь, кендер поднялся в полный рост. Избитое тело болело, но Тас знал, что сейчас не время обращать на это внимание. Бросившись вслед за Крисанией, он успел заметить, как она повернула направо и начала спускаться вниз по каким-то ступеням, однако, прежде чем повернуть за угол, кендер, движимый неодолимым любопытством, посмотрел назад.

Ослепительный свет все еще заполнял коридор, озаряя тела мертвых и раненых. Потолок прогнулся и местами провалился, стены раскололись и держались на честном слове, все кругом заполняла мелкая белесая пыль. И над этим разорением пронзительно и хрипло, утратив свое сладкозвучие, раздавался голос Короля-Жреца:

— Боги грядут!..

* * *

Выбравшись со стадиона, Карамон поспешил к Храму. Кругом царили разрушение и смерть, однако ничто не могло задержать его. Как и Крисания, он тоже слышал голос Рейсшина, но маг не звал его: Карамон слышал его иначе — это был взывающий голос родной крови.

Именно поэтому он оставался глух к стонам умирающих и мольбам о помощи. Он не замечал ничего, что происходило вокруг. Здания обрушивались в двух шагах от Карамона, огромные камни сыпались на мостовые, чудом не задевая его. Руки и ноги воина были в кровь иссечены острыми осколками гранита и разлетающегося стекла.

Но Карамон ни на миг не останавливался. Не чувствуя боли от порезов и ушибов, он карабкался по грудам щебня, отбрасывал в сторону гигантские балки стропил и так, преодолевая преграду за преградой, медленно, но верно продвигался к Храму по улицам гибнущего города. Храм все еще сверкал над Истаром своей единственной уцелевшей башней, а в руке Карамона, словно соперничая с башней, сверкал окровавленный меч.

* * *

Тассельхоф спускался за Крисанией все ниже и ниже. Ему казалось, что они достигли уже самого чрева земли. Кендер даже не подозревал, что в Храме существуют эти подземные коридоры, закоулки, крутые винтовые лестницы, и досадовал на себя за то, что в свое время не сумел их обнаружить. Одновременно он удивлялся, откуда знает о них Крисания, ибо не раз она открывала потайные двери, невидимые даже наметанному глазу кендера.

Землетрясение стихло — Храм вздрогнул в последний раз и замер. Снаружи царили хаос и смерть, но здесь, в подземелье, было удивительно тихо и покойно.

Тасу показалось, что сами недра в ожидании затаили дыхание…

Внизу не было заметно никаких особых разрушений, возможно потому, что коридоры подземелий были высечены в скальном монолите. Правда, здесь тоже висела в воздухе мелкая пыль, и кендеру то тут, то там бросались в глаза тоненькие извилистые трещины на стене или выпавшие из держателя факелы, однако большинство из них продолжали крепко держаться в гнездах.

Крисания, словно она всю жизнь прожила в этом подземелье, быстро шла вперед, хотя Тас уже давно перестал ориентироваться в гигантском лабиринте коридоров и лестниц. Он старался не упустить жрицу из вида, однако начинал уставать и поэтому от души надеялся, что куда бы они ни шли, они скоро туда доберутся. От быстрой ходьбы в боку у кендера закололо, а ноги потяжелели так, словно они принадлежали не шустрому Тассельхофу, ж кривоногому гному в башмаках с железными подметками.

Напрягая последние силы, Тас спустился за Крисанией по длинной лестнице и огляделся. На этот раз сердце у него подпрыгнуло едва ли не до горла: они очутились в длинном узком коридоре, который заканчивался тупиком!

Здесь, над почерневшей дверью, горел в ржавом гнезде один-единственный чадящий факел.

Крисания с радостным криком бросилась к этой двери, распахнула ее и исчезла, в темной утробе комнаты.

«Ну конечно! — догадался Тас. — Секретная лаборатория Рейстлина. Она и должна быть где-то здесь, подальше от света и солнца».

Приободрившись, он поспешил к двери и уже подходил к ней, когда огромная черная тень налетела на него сзади, опрокинула и промчалась вперед.

Тас покатился по полу и застонал от боли в ушибленном плече. В свете факела он рассмотрел маслянистый блеск золотых доспехов и холодно сверкнувший меч. Кендер сразу узнал это бронзовокожее, мускулистое тело, однако лицо, которое было до боли ему знакомо, показалось Тасу чужим, никогда не виданным раньше.

— Карамон? — глядя на своего старого друга, шепотом спросил кендер.

Но Карамон, если это был он, не заметил и не расслышал Таса. Кендер попытался вскарабкаться на ноги… И тут земля снова вздрогнула, и пол ушел из-под ног. Тас невольно оперся спиной о стену, однако услышал грозный хруст камня и взглянул вверх. Потолок на его глазах покрылся трещинами и начал проваливаться.

— Карамон! — отчаянно закричал кендер, но его голос был заглушен грохотом камней и деревянных балок, обрушившихся прямо на него.

Тас попытался отскочить в сторону, но удар короткого бревна пришелся ему прямо по голове, и сознание кендера отказалось иметь дело со всем этим безобразием. Неистово мечущийся свет факела померк перед глазами Таса, и все провалилось во тьму.

Глава 19

Следуя звучащему внутри нее голосу Рейстлина, Крисания без колебаний ворвалась в комнату, высеченную в скале глубоко под фундаментом Храма. Однако стоило ее глазам привыкнуть к полутьме, как сознание вновь к ней вернулось.

Жрица неуверенно огляделась по сторонам и почувствовала, что кровь стынет у нее в жилах.

Она не видела ужасов рушащегося на ее глазах Храма и не смогла бы объяснить, почему подол ее платья забрызган кровью, но стоило ей оказаться в лаборатории, как она вновь стала воспринимать окружающее отчетливо и ярко.

Помещение, в котором очутилась жрица, было озарено светом магического посоха.

Ощущение безмерного, первозданного зла окружило Крисанию, и она едва нашла в себе силы сделать за порогом лаборатории несколько шагов.

Жрица в испуге огляделась по сторонам и вздрогнула, потому что услышала шорох и почувствовала легкое прикосновение к своему плечу. Обернувшись, она увидела множество жутких тварей, запертых в крепких клетках. Разбуженные светом посоха, чувствующие запах живой крови, они зашевелились в своих тесных узилищах, потянулись к жрице жадными скрюченными полуруками-полущупальцами.

Прикосновение одной из этих чудовищных тварей Крисания и почувствовала на своем плече. Передернувшись от страха и омерзения, она шарахнулась в сторону и наткнулась на что-то твердое.

Это был открытый каменный саркофаг, в котором лежало нечто похожее на тело молодого человека, однако старческая кожа, напоминающая пергамент, натянулась на его выступающих костях, а открытый рот был оскален в страшном немом крике.

Пол под ногами Крисании закачался, высохшие мощи подскочили в своем каменном гробу и уставились на нее пустыми черными глазницами. Жрица пронзительно вскрикнула и, обливаясь холодным потом, отшатнулась. Сжав голову трясущимися руками, она зажмурила глаза, лишь бы не видеть этого страшного оскаленного лица. У нее появилось ощущение, что весь мир проваливается в тар-тарары… И вдруг Крисания поняла, что вот уже некоторое время слышит голос, позвавший ее сюда, слышит наяву, а не внутри себя.

— Иди ко мне, Крисания, — сказал голос. — Не бойся. Это создания Фистандантилуса. Они не тронут тебя, пока я здесь.

Жрица почувствовала, как к ней возвращается жизнь. Голос Рейстлина немного успокоил ее. Головокружение прошло, к тому же пол под ногами перестал колебаться. пыль улеглась, и весь мир погрузился в молчание. Крисания открыла глаза. Рейстлин стоял в нескольких шагах от нее и смотрел на жрицу из-под низко надвинутого капюшона. Крисания видела, как блестят его глаза, но видела она и корчащиеся в свете посоха черные тени за толстыми прутьями клеток.

— Фистандантилус? — спросила она непослушными губами. — Это он создал их?

— Да, это его лаборатория, — кивнул Рейстлин. — Он построил ее много лет назад при помощи магии, без ведома жрецов прорыв эти ходы и тоннели, словно могильный червь. Он закрыл свои владения секретными дверьми, спрятав их от посторонних глаз самыми сильными своими заклятиями.

Рейстлин повернулся к свету, и Крисания увидела на его губах насмешливую улыбку.

— За все эти годы он мало кому показывал свои владения, — продолжил маг.

— Только несколько избранных учеников знали его тайну, но никто из них не смог рассказать о вей, так как все они умерли. — Рейстлин слегка откашлялся и заговорив совсем тихо:

— Но однажды Фистандантилус совершал ошибку. Он показал свою лабораторию одному молодому ученику. Это был очень способный ученик, обладающий живым умом и цепкой памятью. Он запомнил все повороты и лестницы, все потайные ходы и ловушки, он запомнил все заклинания, которыми были защищены секретные двери, а потом ночь за ночью, ложась спать, повторял их наизусть, так что магические формулы въелись в его память. Именно поэтому мы стоим здесь, ты и я, целые и невредимые, неуязвимые даже для гнева богов, во всяком случае пока.

Взмахнув черным рукавом, Рейстлин пригласил Крисанию пройти в дальнюю часть лаборатории, где стоял огромный, покрытый затейливой резьбой деревянный стол. На крышке стола покоилась толстая книга в переплете с серебряным окладом, которую маг, видимо, читал перед самым приходом Крисании. Вокруг стола на полу был нарисован при помощи серебристого порошка большой белый круг. Маг остановился у самого стола и сказал:

— Вот так. Смотри на меня, Крисания. Теперь темнота не так страшна, верно?

Крисания прикусила губу и не ответила. Она поняла, что в минуту слабости позволила магу прочесть в своем взгляде больше, чем бы ей хотелось. Вспыхнув, жрица отвернулась.

— Я просто немного испугалась, вот и все. — Взгляд ее снова упал на саркофаг, и Крисания не смогла подавить дрожи. — Кто это… был?

— Без сомнения, один из учеников Фистандантилуса, — сказал Рейстлин. — Маг высосал из него жизненные силы, чтобы продлить собственную жизнь. Он проделывал это… частенько.

Маг закашлялся, глаза его затуманились и потемнели от какого-то ужасного воспоминания. Крисания увидела, как его обычно бесстрастное лицо свела судорога, и на нем застыло выражение страха и боли. Прежде чем она успела задать следующий вопрос, дверь за ее спиной с треском распахнулась, и Рейстлин мгновенно взял себя в руки.

— А-а, входи, братишка! Я как раз вспоминал свое Испытание, а заодно вспомнил и о тебе.

Карамон! Крисания почувствовала, как от радости у чуть не подогнулись колени. Она повернулась, чтобы поприветствовать этого гиганта с добродушным и в то же время мужественным лицом, но слова вдруг замерли у нее на губах. Жрице показалось, что с появлением отважного воина тьма в этой комнате стала еще гуще.

— Что касается испытаний, — продолжил Рейстлин, — то я рад, что ты благополучно пережил свое. Эта молодая госпожа, — он посмотрел на Крисанию, и на его лице снова появилась насмешливая улыбка, — будет нуждаться в надежном телохранителе, ибо там, куда мы отправимся, не слишком безопасно. Я безмерно рад, что рядом с нами будет человек, которого я знаю и которому могу доверять.

В голосе мага было столько язвительности, что Крисания втянула голову в плечи и в испуге посмотрела на Карамона. Тот вздрогнул — слова Рейстлина вонзались в него, словно отравленные иглы. Магу же, судя по всему, это было безразлично. Он отвернулся и принялся читать свою колдовскую книгу, негромко бормоча себе под нос странные слова и вычерчивая в воздухе тонкими пальцами непонятные символы.

— Да, я прошел свое испытание, — спокойно ответил Карамон, вступая в круг света магического посоха. Крисания увидела его лицо и вздрогнула.

— Рейстлин! — воскликнула она в ужасе и попятилась от Карамона, державшего в руке окровавленный меч. — Рейстлин, берегись! — Крисания натолкнулась на стол и замерла; при этом она, сама того не заметив, очутилась внутри магического круга. Крупицы серебристого порошка налипли на подол ее мантии и замерцали, подобно алмазной пыли.

Маг, недовольный тем, что его отрывают от дела, раздраженно поднял голову.

— Я прошел испытание, — повторил Карамон, — точно так же, как ты прошел Испытание в Башне. Там погибло твое тело, а здесь — мое сердце. На его месте в моей груди зияет теперь черная пустота, черная, как твоя мантия. Твоя мантия испачкана кровью моих друзей, Рейстлин. Посмотри на этот меч. Им я убил минотавра, который был вообще ни при чем. Один друг отдал за меня жизнь, второй умер у меня на руках. И кендера ты послал навстречу его гибели, разве нет?

Сколько еще потребуется смертей ради исполнения твоих гнусных планов?.. — Голос Карамона упал до свистящего шепота. — Но теперь все кончено, брат мой. Больше никто не погибнет из-за тебя, никто, кроме одного человека — Карамона. Это будет справедливо, не правда ли, Рейст? Мы вместе пришли в этот мир и теперь вместе умрем.

Гигант сделал еще один шаг вперед. Рейстлин хотел что-то сказать, но Карамон перебил его:

— Ты не посмеешь воспользоваться магией, чтобы остановить меня, братец.

Сейчас ты не можешь этого сделать. Я знаю, заклинание, которое ты готовишься применить, потребует всех твоих сил. Если ты истратишь на меня хоть каплю, то не сможешь перенестись в будущее или куда там ты задумал бежать. В любом случае моя цель будет достигнута: если ты не погибнешь от моей руки, то на тебя обрушится гнев богов.

Некоторое время Рейстлин молча смотрел на Карамона, потом пожал плечами и как ни в чем не бывало вновь углубился в свою книгу. Гигант сделал еще шаг, потом другой. Заслышав лязг золотых доспехов, маг глубоко вздохнул и опять поглядел на близнеца.

— Ты ошибаешься, брат, — тихо сказал Рейстлин, — погибнет еще один человек.

Он бросил взгляд на Крисанию. Карамон тоже посмотрел на жрицу, и она увидела в его глазах искреннюю жалость, однако решительное выражение не исчезло с его лица.

— Боги возьмут ее к себе, — сказал Карамон. — Она принадлежит к истинным жрецам. Никто из них не погиб при Катаклизме, и именно поэтому Пар-Салиан послал ее в прошлое. Взгляни, ее ждут.

Он протянул руку, указывая на что-то позади Крисании, но ей не нужно было оборачиваться — она и без того уже некоторое время чувствовала в лаборатории присутствие Лоралона.

— Ступай с ним, Посвященная, — сказал Карамон. — Твое место там, где свет, а не в этой тьме.

Рейстлин молчал. Он по-прежнему неподвижно стоял у стола, прижимая пальцами страницы колдовской книги.

Крисания боялась пошевелиться. Слова Карамона гремели в ее мозгу, она хорошо их расслышала, но они ничего не значили для нее. Крисания видела только одно: с сияющим медальоном в руке она ведет за собой тысячи людей. Ключ…

Врата… Ей нужен ключ, чтобы открыть эти таинственные Врата! И тут же она увидела перед собой Рейстлина, который Держал заветный ключ в руках. Рейстлин мания ее, звал, и Крисания снова почувствовала не своем челе обжигающее прикосновение его губ.

Белый свет за се плечом замерцал и погас. Лоралон исчез.

«Я не могу…» — хотела сказать Крисания, но голос не повиновался ей.

Впрочем, слова были не нужны — Карамон понял и так. Некоторое время он с жалостью смотрел на жрицу, потом тяжело вздохнул.

— Да будет так, — решительно сказал он и вступил в начерченный на полу круг. — Что для нас еще одна смерть, не так ли, брат?

Крисания с благоговейным ужасом смотрела на сверкающий в свете магического кристалла окровавленный меч. Она живо представила себе, как клинок пронзает ее тело, а заглянув в глаза Карамона, поняла, что и он подумал о том же. Но жрица знала, что теперь ее смерть не остановит Карамона. Она была просто препятствием на его пути, которое не давало ему приблизиться к истинной цели — к брату.

«Какая жуткая ненависть!» — подумала Крисания, но, вглядевшись в глаза Карамона, вдруг поняла, что она не права. «Какая страшная любовь!»

Крисания отступила к Рейсшину и закрыла его своим телом. Карамон придвинулся ближе и занес сверкающий меч. Жрица поняла, что сейчас умрет.

В отчаянии Крисания стиснула в кулаке медальон Паладайна.

— Остановись! — закричала она и зажмурилась от страха.

Тело Крисании непроизвольно напряглось в ожидании страшной боли, но ее вое не было. Потом она услышала звон упавшего на пол меча и мучительный стон. От внезапной слабости ноги Крисании подогнулись, и она почувствовала, что падает.

Но тут сильные руки подхватили ее, обняли за плечи, и мягкий голос торжествующе произнес ее имя. Теплая тьма закружила Крисанию, и она стала медленно тонуть, захлебываясь бархатистым, ласковым мраком. В это время над ухом ее зазвучали странные слова, произносимые на языке магии.

Голос Рейстлина, читающего заклинания, окреп, набрал силу, и заклятие зазвенело под каменными сводами пещеры-лаборатории. Вспыхнул и погас серебристый свет. Руки мага стиснули Крисанию так крепко, что она едва могла вздохнуть, однако возбуждение, овладевшее Рейстлином, передалось и ей. Крисания прильнула всем телом к черной мантии мага, обняла его руками за шею, положила голову ему на грудь, и они закружились в темноте. Слова, которые произносил Рейстлин, слились с шумом крови в ее ушах и с песней камней Истарского Храма…

Единственное, что нарушало гармонию волшебной музыки — это хриплый, мучительный стон.

* * *

Тассельхоф Непоседа тоже услышал песню камней и безмятежно улыбнулся. Ему грезилось, что он снова стал маленькой мышкой, притаившейся под шкафом в лаборатории Пар-Салиана. Под эту песню он пересек магический круг, нарисованный на полу серебряной пудрой, и очутился…

Внезапно кендер очнулся. Он лежал в полутемном коридоре, на холодном каменном полу, придавленный кучей мусора и гнилого дерева. Земля под ним снова начинала дрожать, и по быстро нарастающему внутри него, неведомому прежде страху Тас понял, что на этот раз боги не намерены шутить, — это землетрясение не закончится до тех пор, пока не свершится их воля.

— Крисания! Карамон! — крикнул Тас, но услышал в ответ лишь эхо собственного голоса, вернувшееся к нему из дальнего конца коридора.

Тас с трудом поднялся на ноги и, не обращая внимания на боль в голове, подошел к двери, за которой исчезла Крисания. Факел на стене чудом не погас, и кендер вынул его из гнезда, хотя для этого ему понадобилось вскарабкаться на вывалившийся из стены камень.

В комнате было темно и пусто. Казалось, это единственное место на земле, в котором не ходит ходуном пол и не сыплется с потолка мелкий мусор. «Магия!» — понял Тас, узнав магические принадлежности, в беспорядке разбросанные по лаборатории. Высоко подняв над головой факел, он попытался обнаружить следы Крисании, но в огромной комнате-пещере не было ни одной живой души, кроме запертых в клетках кошмарных тварей. Порождения тьмы, предчувствуя свой скорый конец, яростно кидались на прутья решеток и грызли железо, не желая расставаться с жизнью, какой бы мучительной она ни была.

Тас в отчаянии огляделся. Куда они подевались?

— Карамон? — жалобно позвал кендер, но в ответ услышал лишь далекий нарастающий гул. Даже каменный пол лаборатории чуть дрогнул у него под ногами, и на полках тихонько задребезжало стекло.

Тас снова приподнял факел и увидел на полу возле массивного стола холодный блеск металла. Поминутно обо что-то спотыкаясь, кендер опасливо приблизился.

Вскоре его маленькая ладонь сомкнулась на рукояти гладиаторского меча.

Глядя на покрытое засохшей кровью лезвие, Тас пошатнулся и оперся о стол. Затем он увидел на полу кусок белой ткани, который был придавлен широким клинком. В свете факела тускло блеснул вышитый золотыми нитями Дракон — символ Паладайна.

Стол был окружен широким кругом, начерченным магическим порошком, который совсем недавно был серебристым, а теперь на глазах темнел и таял.

— Никого нет, — обращаясь к плененным чудищам в клетках, тихо сказал кендер. — Все ушли… Я совсем один…

Яростное содрогание земли заставило Таса шлепнуться на четвереньки. Факел выпал из его руки и погас. Над головой кендера раздался громовой гул, едва не оглушивший его. Тас посмотрел вверх и обомлел — потолок пещеры треснул и разошелся: это, не выдержав напряжения, раскололось скальное основание и фундамент Храма.

Храм стремительно разрушался. Крошился мрамор, рассыпались стены, лопались перекрытия этажей, и наконец гигантское здание раскрылось, как раскрывается на рассвете бутон розы. Кендер следил за этой величественной картиной до тех пор, пока не раскололась и не рухнула на землю, сокрушая стены и превращая в руины ближайшие городские постройки, последняя из уцелевших башен Храма.

Не в силах сдвинуться с места, защищенный могущественными заклятиями уже умершего черного мага, Тас стоял глубоко под землей в лаборатории Фистандантилуса и смотрел в раскаленное небо.

И он увидел, как с небес пролился на Проклятый Город огненный дождь.

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен Битва близнецов

Книга первая

А река течет дальше

Темный поток величавой реки времени закружился вокруг, слился с черной накидкой мага и повлек его вместе с теми, кто был рядом с ним, вперед, сквозь столетия.

С неба хлынул огненный дождь, и огромная глыба, подобная горе, рухнула на град Истар, повергнув его помпезное величие. Столь тяжким был удар, что земная твердь прогнулась, и морские воды, милосердно гася жар огненной катастрофы, ринулись в образовавшуюся на месте проклятого города впадину. Величественный Храм, в котором Король-Жрец до последнего мига ждал, что боги наконец одарят его своей властью и могуществом, исчез с лица земли, и теперь уже морские эльфы, устремившиеся в новое море — Кровавое Море Истара, — с удивлением и страхом взирали на глубокую черную дыру в морском дне. Бездонную эту яму укрывал кромешный мрак, а вода в ней была столь холодна, что даже морским эльфам, рожденным в зеленоватой прохладе океанов, недоставало отваги приблизиться к этой угрюмой пропасти.

Однако были в Ансалоне и те, кто завидовал мертвецам Истара, — ведь к ним смерть была сердобольна, ибо пришла быстро.

К тем же, кто пережил катастрофу на Ансалонском континенте, смерть не торопилась — она подбиралась медленно и была неотвратима, мучительна и страшна.

Голод, болезни, убийства — вот что ждало уцелевших… Их ждала война.

Глава 1

Хриплый, протяжный вопль заставил Крисанию очнуться ото сна. Воистину крик этот был страшен, но жрица спала столь глубоко, что в первые секунды никак не могла сообразить, что же разбудило ее. В тревоге Крисания принялась озираться по сторонам, пытаясь понять, где она, и стараясь отыскать причину своего испуга, от которого в груди у нее перехватило дыхание.

Жрица лежала на сыром каменном полу. Кости ее ныли от холода, зубы громко стучали, а все тело дрожало, как у мыши. Крисания еще раз оглянулась вокруг, но тщетно: темнота со всех сторон была такой плотной, что, казалось, не пропускала не только свет, но и звук.

Крисания попыталась вздохнуть, однако ей вдруг показалось, что вокруг больше нет воздуха, — она снова услышала отчаянный вопль и наконец осознала причину своего пробуждения. Узнав голос человеческого существа, Крисания немного успокоилась, хотя звеневший в этом крике ужас эхом отозвался и в ее собственной душе.

В отчаянной попытке преодолеть тьму, пронзить ее если не зрением, то хотя бы разумом, Крисания принялась лихорадочно вспоминать…

Она вспомнила поющие камни стен, вспомнила бормочущий заклинания голос — голос Рейстлина, — вспомнила его руки, обхватившие ее за плечи… Затем пришло ощущение, словно она вступила в стремительно несущийся поток, который вдруг сбил ее с ног и быстро понес куда-то во тьму…

Рейстлин! Крисания протянула руку в темноту, но не почувствовала ничего, кроме сырого и холодного камня. Внезапно память вернулась к ней, вернулась разом, как ужасное озарение. Карамон со сверкающим мечом в руке… Ее собственный торопливый голос, произносящий слова жреческого заклинания, призванного защитить мага… Звон упавшего на пол меча…

Но этот крик… это же голос Карамона! Что, если он…

— Рейстлин! — в страхе окликнула мага Крисания и попыталась встать.

Ее голос, неуверенный и слабый, канул во мрак, будто проглоченный первозданной тьмою. Ощущение было настолько жуткое, что Крисания не осмелилась заговорить вновь. Прижав руки к груди, дрожа от сырости и холода, жрица невольно стиснула в ладони медальон Паладайна. В следующее мгновение благословение могущественного бога теплой волной разлилось по ее телу.

— Свет, — прошептала Крисания и, крепко сжимая в руке медальон, обратилась к Паладайну с мольбой рассеять мрак.

Мягкий свет от медальона просочился меж ее пальцев, раздернул черный занавес окружавшей жрицу темноты, и она с облегчением вздохнула. Подняв медальон над головой, Крисания позволила ему свободно повиснуть на цепочке.

Осветив окружающее пространство, она попыталась определить, откуда донесся до нее крик.

Крисания окинула взглядом разбитую, почерневшую мебель, затянутую густой паутиной, разбросанные книги, криво висящие на покрытых разводами зеленоватой плесени стенах книжные полки, однако все это не показалось ей таким страшным, как окутывавшая их тьма. Тем не менее Крисания понимала, что все эти предметы имеют гораздо больше прав находиться здесь, чем она.

В этот миг крик раздался вновь.

Чувствуя, как дрожат ее руки, Крисания повернулась на звук. Свет, дарованный ей богом, рассеял тьму, и жрица вздрогнула, разглядев наконец две темные фигуры. Одна из них, в черном плаще с капюшоном, неподвижно лежала на полу. Над ней возвышался некто исполинского размера, одетый в испачканные черной кровью золотые доспехи. На шее у гиганта тускло поблескивал железный ошейник раба. Исполин, выставив перед собой руки, точно слепой, всматривался в темноту. Рот его был широко раскрыт, а лицо побледнело от страха.

Медальон Паладайна выскользнул из онемевших пальцев Крисании, когда она опознала лежащее на полу тело.

— Рейстлин! — прошептала она.

Почувствовав, что цепочка вот-вот сорвется с ее пальцев, Крисания опомнилась иподхватила медальон. Она бросилась вперед, и свет судорожно заплясал на полу и стенах. Неясные тени врассыпную бросились из-под самых ее ног, но Крисания уже не замечала их. Охваченная удушливым страхом, победившим даже страх темноты, жрица опустилась на колени рядом с фигурой в черном плаще.

Маг лежал лицом вниз, и голова его была прикрыта капюшоном. Крисания бережно откинула капюшон и перевернула Рейстлина на спину. Подняв медальон повыше — так, чтобы свет падал на лицо мага, — она посмотрела на него и содрогнулась.

Лицо Рейстлина было пепельно-серым, губы посинели, а плотно закрытые глаза безжизненно запали.

— Что ты наделал?! — воскликнула Крисания, взглянув на гладиатора, возвышающегося над неподвижным телом. — Что ты наделал?! — повторила она, и голос ее сорвался от отчаяния.

— Крисания? — хрипло прошептал Карамон. Он протянул руки перед собой и посмотрел куда-то сквозь жрицу. — Крисания? — вновь прошептал он и всхлипнул.

Сделав шаг вперед, он споткнулся о ноги Рейстлина и упал лицом вниз.

Через миг он неуклюже поднялся на четвереньки. Дыхание Карамона было прерывистым, а широко открытые глаза метались по сторонам. Вытянув руку в сторону жрицы, Карамон глухо зашептал:

— Крисания? Где твой свет? Скорее призови свой свет!

— Вот он, разве ты не… Всемогущий Паладайн, да ты ослеп!

Крисания подала гиганту руку и стиснула его дрожащие пальцы. Почувствовав ее прикосновение, Карамон облегченно вздохнул. Его рука сжала ладонь Крисании со страшной силой — жрица прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли, однако руки не отняла. Другой рукой она продолжала удерживать на весу медальон Паладайна.

Поднявшись на ноги, Крисания помогла Карамону встать. Огромное тело воина дрожало как в лихорадке, гигант цеплялся за жрицу в отчаянии и ужасе. Дикий, невидящий взгляд его был по-прежнему устремлен в пространство. Крисания огляделась, пытаясь отыскать во мраке кресло, диван… хоть что-нибудь.

И вдруг она ощутила, что тьма сама смотрит на нее сотней невидимых глаз.

Крисания спешно потупила взгляд, стараясь удерживать его в пределах пятна света, который отбрасывал на пол ее медальон. Затем она помогла Карамону добраться до единственного предмета мебели, который сумела разглядеть поблизости.

— Сядь здесь, — сказала она. — Обопрись спиной и сиди.

Она усадила гиганта на пол, и тот привалился спиной к огромному деревянному столу, покрытому затейливой резьбой. Стол показался Крисании смутно знакомым; одного вида этого стола оказалось достаточно, чтобы пробудить в ней мучительные воспоминания. Где-то она его видела… Впрочем, она была сейчас слишком встревожена и занята, чтобы задумываться об этом.

— Карамон, — спросила она неуверенно, — скажи, Рейстлин… он мертв? Ты убил… — Ее голос сорвался.

— Рейстлин? — Гладиатор обратил к жрице свой незрячий взгляд, и лицо его сделалось тревожным. Судорожно всхлипнув, он попытался подняться. — Рейст?

Где…

— Нет! Сиди! — велела Крисания. В голосе ее одновременно слышались страх и гнев. Решительно опустив руку на плечо Карамона, она заставила его сесть на пол.

Карамон закрыл глаза, и рот его скривился в усмешке. На мгновение он вдруг стал разительно похож на своего брата-близнеца.

— Нет, я не убивал его, — сказал он с горечью. — Да и как я мог?

Последнее, что я слышал, была твоя молитва Паладайну, а потом все вокруг потемнело. Мой меч выпал из руки — я не мог даже пошевелиться.

— Потом… сказала она. — Он жив, но что с ним случилось?

— Он жив! — эхом повторил Карамон. — Я не… — вижу…

Но Крисания не слушала его. Она поспешила к тому месту, где неподвижно лежал Рейстлин, и снова опустилась рядом с ним на колени. Удерживая медальон над его лицом, она попыталась нащупать на шее мага пульс. Вена слабо вздрагивала, и Крисания, молитвенно закрыв глаза, вознесла беззвучную благодарность Паладайну.

— Что с ним?

Крисания, запинаясь, как могла, описала состояние, в котором пребывал маг.

В ответ Карамон только пожал плечами.

— Он истратил все свои силы на заклинание, — сказал гигант. — К тому же он был не в форме, когда начинал… Ты сама говорила мне, будто он чувствует слабость из-за близости богов. Я уже видел его таким однажды: когда Рейст впервые использовал Глаз Дракона, он едва мог пошевелиться. Я держал его на руках… — Карамон неожиданно замолчал, устремив невидящий взгляд в темноту.

Его лицо было неподвижным и угрюмым. — Мы ничего не можем для него сделать. Ему нужен отдых.

— Госпожа Крисания, — спросил Карамон после паузы, — нельзя ли излечить меня, чтобы я снова смог видеть?

Крисания почувствовала, как щеки ее вспыхнули от стыда.

— Б-боюсь, что нет, — запинаясь, пробормотала она. — М-мне кажется, тебя ослепило именно мое заклятие.

При этих словах в ее памяти возникло яркое видение: Карамон с окровавленным мечом в руке, исполненный твердой решимости убить своего брата-близнеца, а если она осмелится помешать, то и ее саму.

— Мне жаль, — пробормотала Крисания, сама не своя от усталости и холода.

— Я была в отчаянии и… испугалась. Но ты не беспокойся, заклятие было временным. Когда волшебство рассеется, ты снова сможешь видеть.

Карамон вздохнул:

— Понятно. Скажи, здесь есть свет? Ты, кажется, говорила, что есть.

— Да, — ответила Крисания. — У меня есть медальон Паладайна…

— Оглянись по сторонам. Расскажи, что ты видишь. Опиши это место.

— Но Рейстлин…

— С ним все будет в порядке! — отрезал Карамон едва ли не приказным тоном.

— Подойди ближе ко мне и встань рядом. Делай, как я сказал! Наши жизни и жизнь Рейстлина зависят от этого! Расскажи, что ты видишь вокруг. Где мы?

Крисания всмотрелась в темноту и почувствовала, что страх снова возвращается к ней. Оставив мага лежать на полу, она нехотя подошла к Карамону и села рядом.

— Я… я не знаю, — неуверенно начала она, снова поднимая медальон над головой. — За пределами круга света от медальона я почти ничего не вижу. Мне кажется, правда, что я когда-то уже бывала здесь, но я никак не могу вспомнить — когда и при каких обстоятельствах. Вокруг разбросана какая-то мебель, но она вся изломана и обожжена, словно побывала в пожаре. Повсюду валяются книги. Ты сейчас опираешься спиной о большой деревянный стол — наверное, это единственный предмет обстановки, который остался невредимым. Стол этот я тоже уже где-то видела… Он довольно красив — на нем вырезаны разные фантастические существа.

Последнюю фразу Крисания произнесла несколько задумчиво.

Карамон ощупал пол рядом с собой.

— Ковер, — сказал он. — Ковер на каменном полу.

— Да, пол покрыт ковром. Был покрыт. Теперь он разодран и выглядит так, словно его кто-то… погрыз.

Крисания осеклась, заметив темную тень, которая порскнула во мрак от света медальона.

— Кто там? — быстро спросил Карамон.

— Те, кто погрыз ковер, — ответила Крисания с нервным смешком. — Крысы.

Отчасти совладав с испугом, она продолжила описание комнаты:

— Здесь есть камин, однако им не пользовались, должно быть, лет сто. Он весь затянут паутиной, как, впрочем, и все остальное…

И снова голос подвел ее. Подумав о падающих с потолка пауках и о крысах, снующих возле самых ног, Крисания вздрогнула и плотнее завернулась в свою изорванную белую накидку. Вид закопченного и пустого очага заставил ее снова ощутить царивший в комнате холод.

Почувствовав, что жрица вся дрожит, Карамон слабо улыбнулся и, взяв ее за руку, сказал с ужаснувшим Крисанию спокойствием:

— Поверь, госпожа Крисания, если нас ожидает встреча лишь с крысами и пауками, то мы можем считать, что нам крупно повезло.

Крисания тут же вспомнила разбудивший ее жуткий крик Карамона. А ведь гигант ничего не видел. Может быть, он что-нибудь услышал? Жрица с опаской огляделась по сторонам.

— Что такое? — в тревоге осведомилась она. — Ты что-нибудь почувствовал?

— Почувствовал… — тихо повторил Карамон. — Да, я почувствовал. Здесь, в темноте, есть нечто… нечто страшное. Я чувствую, что какие-то твари смотрят на нас. Я ощущаю их жгучую ненависть. Где бы мы сейчас ни находились, мы вторглись в их царство. Разве ты не чувствуешь этого сама?

Крисания вгляделась в темноту. Значит, ей не померещилось, темнота и в самом деле смотрела на нее. Или, как выразился Карамон, из темноты смотрело нечто!

Странное дело: чем пристальнее всматривалась Крисания во тьму, чем большие усилия прилагала она, чтобы сосредоточиться и рассмотреть хоть что-нибудь в непроглядном чернильном мраке, — тем реальнее и явственней становились окружившие их черные тени. Они сгрудились в напряженном ожидании за пределами освещенного пространства. Ненависть их была велика, но, в отличие от Карамона, Крисании она показалась леденящей — от такой ненависти немели члены и кровь стыла в жилах. Ощущение это было очень похоже на… на…

Крисания затаила дыхание.

— Что? — встревожился Карамон и попытался встать.

— Тсс! — прошипела Крисания и крепко схватила его за руку. — Ничего, просто… просто я знаю, где мы! — закончила она неожиданно.

Карамон молча повернул к ней свои незрячие глаза.

— В Палантасской Башне Высшего Волшебства! — прошептала Крисания.

— Там, где живет Рейстлин? — с облегчением уточнил Карамон.

— Да… то есть нет. — Крисания беспомощно пожала плечами. — В этой комнате я уже однажды была — это его кабинет. Однако он выглядит совсем не так, как в тот раз. Он выглядит, словно… словно вот уже сто с лишним лет в него никто не заходил. И еще, Карамон, Рейстлин сказал, что возьмет меня с собою в то место и в то время, где нет никаких жрецов! А это время наступило после Катаклизма — перед войной. Перед…

— Перед тем, как он вернулся и заявил на Башню свои права, — мрачно перебил Карамон. — Это означает, госпожа Крисания, что над Башней все еще тяготеет проклятие. Мы оказались именно в том месте Кринна, где зло властвует безраздельно. К этому страшному месту не смеет приблизиться ни один смертный.

Башню стережет Шойканова Роща и одним богам ведомо что еще! Это Рейст перенес нас сюда! Мы оказались в черном сердце мира!

В темноте, за пределами освещенного пространства Крисания неожиданно разглядела бледные вытянутые лица, явившиеся словно по зову Карамона. Лишенные тел головы взирали на нее мертвыми глазницами. Они медленно плыли в холодном воздухе и, словно предвкушая прелесть горячей алой крови, разевали пустые черные рты.

— Карамон, я вижу их! — Крисания задохнулась от страха и невольно прижалась к гиганту.

— Они напали на меня в темноте, — сказал Карамон и обнял Крисанию за плечи. Сам он, впрочем, тоже дрожал. — Я чувствовал их холодные пальцы на своей коже. Именно поэтому я закричал.

— Но почему я не видела их раньше? Что мешает им напасть вновь?

— Ты, госпожа Крисания, — тихо ответил Карамон. — Ты — жрица Паладайна.

Эти твари — порождения зла. Они не смеют причинить вред тебе.

Крисания поглядела на медальон, который крепко держала в руке. Он все еще источал из себя неяркий теплый свет, однако буквально у нее на глазах сияние стало меркнуть. Во всяком случае, так ей показалось. С раскаянием Крисания вспомнила величайшего жреца эльфов Лоралона и свой отказ последовать за ним.

Как он ей тогда сказал? Ты прозреешъ, когда бесконечная тьма окружит тебя…

— Я жрица, это так, — сказала Крисания, прилагая немалые усилия к тому, чтобы не выдать голосом своего отчаяния. — Но моя вера далека от совершенства.

Эти твари чувствуют мои сомнения, чувствуют мою слабость. Возможно, какой-нибудь великий жрец, такой как Элистан, и мог бы сразиться с этими порождениями могил, но я… я не думаю, что у меня что-то получится.

Свет медальона продолжал тускнеть, и Крисания печально покачала головой.

— Мой свет гаснет, Карамон, — сказала она. Подняв голову, Крисания разглядела, что мертвенно-бледные лица придвинулись ближе. В испуге она прижалась к Карамону еще теснее. — Что нам делать?

— Ничего, — пожал плечами Карамон. — У меня нет оружия, и я ничего не вижу!

Он сжал кулаки и подался вперед, но Крисания схватила его за руку и удержала. Глаза ее не отрываясь смотрели на мерцающие в темноте лица.

— Тише! — властно сказала она. — Не говори так! От этого они становятся только сильнее! Возможно, они питаются страхом. Во всяком случае те, что обитают в Шойкановой Роще, делают именно так, — Даламар говорил мне!

Карамон судорожно вздохнул. Несмотря на холод, его полуобнаженное тело блестело от пота.

— Надо попытаться разбудить Рейстлина, — предложила Крисания.

— Ничего не выйдет! — сквозь зубы возразил Карамон. — Я знаю…

— Нужно попробовать! — решительно заявила Крисания, хотя при одной мысли о том, чтобы сделать хотя бы несколько шагов под взглядами этих страшных лиц, у нее кружилась голова, а к горлу подступал плотный комок.

— Будь осторожна, не делай резких движений, — посоветовал Карамон, выпуская ее руку.

Держа медальон высоко над головой и не опуская глаз под взглядом мертвых лиц, Крисания добралась до Рейстлина и тронула его за худое плечо.

— Рейстлин! — окликнула она мага так громко, как только осмелилась, и слегка потрясла его за плечо. — Рейстлин!

Ответа не было. С тем же успехом жрица могла попытаться разбудить труп. Во всяком случае, именно такая мысль пришла ей в голову, когда она увидела, что ее старания напрасны. Опасливо покосившись через плечо, Крисания подумала: посмеют ли они убить его! В конце концов, Рейстлин не принадлежал к этому времени.

«Властелин настоящего и будущего» еще не вернулся, чтобы вступить во владение своей собственностью — Башней.

Или вернулся?

Крисания продолжала звать мага, не забывая при этом следить за поведением нежити, которая подступала все ближе по мере того, как свет медальона слабел.

— Фистандантилус! — в последний раз позвала она Рейстлина.

— Да! — немедленно откликнулся Карамон. — Это имя они знают! Что случилось? Я чувствую, что-то изменилось…

— Они остановились! — едва дыша, откликнулась Крисания. — Теперь они смотрят на него.

— Вернись ко мне! — Карамон вскочил на ноги и низко пригнулся к полу. — Держись от него подальше! Пусть твари увидят, что он принадлежит к их миру!

— Нет! — гневно возразила Крисания. — Ты с ума сошел! Как только свет погаснет, они бросятся на него и растерзают…

— В этом наше спасение!

Карамон бросился к Крисании, и, хотя он по-прежнему ничего не видел, его движение застало жрицу врасплох.

Карамон обхватил ее за плечи и, рывком оттащив в сторону, швырнул на пол, словно тюк белья. Сам он упал на нее сверху и едва не вышиб из молодой женщины дух.

— Карамон! — Крисания жадно ловила ртом воздух и изо всех сил старалась освободиться, но Карамон по-прежнему крепко прижимал ее к полу.

Жрица все еще сжимала медальон в руке, но свет его становился все слабее и слабее. Повернув голову, Крисания обнаружила, что неподвижное тело мага осталось за пределами тусклого пятна света.

— Рейстлин! — воскликнула она. — Нет! Пусти меня, Карамон! Они идут к нему…

Но Карамон не выпустил ее — напротив, он еще сильнее прижал Крисанию к холодному каменному полу. На лице исполина застыло выражение мрачной решимости, невидящие глаза его неотрывно смотрели на жрицу. Крисания едва выносила неумолимую тяжесть его тела.

Ей снова придется использовать против него заклинание! Нужные слова уже готовы были сорваться с языка Крисании, когда темноту вспорол пронзительный крик боли.

— Паладайн, помоги мне!.. — начала молиться Крисания.

Но ничего не случилось.

Крисания еще раз попыталась освободиться от Карамона, хотя и понимала, что это бесполезно, — Паладайн, очевидно, оставил Крисанию. Жрица заплакала от бессилия и, проклиная Карамона, стала смотреть, что будет дальше. Ничего другого ей просто не оставалось.

Бледные мерцающие лица и неясные фигуры окружили Рейстлина. Крисания могла различить закутанное в черный плащ тело мага лишь благодаря их мертвенному голубоватому свечению. Одна из фигур возложила полуразложившуюся руку на плечо Рейстлина, и из горла молодой женщины вырвался протяжный хриплый стон.

Рейстлин вновь закричал. Крисания увидела, как под плащом корчится в судороге его тело.

Карамон тоже слышал крики брата. Крисания поняла это по его побледневшему лицу.

— Отпусти меня! — взмолилась она, однако гигант, несмотря на крупные капли пота, выступившие у него на лбу, решительно замотал головой.

Рейстлин завопил в третий раз. Карамон содрогнулся, и Крисания почувствовала вдруг, что руки его ослабли. Выпустив из пальцев медальон, жрица взмахнула кулачком, чтобы ударить гиганта по лицу, однако в этот момент слабый свет священного амулета погас, и вокруг сгустился кромешный мрак. Тело Карамона внезапно приподнялось вверх, и хриплый крик воина эхом ответил воплям брата.

Преодолевая головокружение, с неистово колотящимся сердцем, Крисания села и принялась шарить, рукой по полу, разыскивая медальон. Рядом повисло в воздухе чье-то лицо, и Крисания быстро подняла голову, полагая, что это Карамон…

Но это был вовсе не он. Лишенная тела голова медленно приближалась к жрице.

— Нет!.. — прошептала Крисания, не в силах сдвинуться с места.

Она чувствовала, как жизнь покидает ее, как холодеют руки и сердце.

Невидимые бесплотные пальцы схватили ее за плечи и стали подтягивать к черному провалу рта, бескровные губы которого вздрагивали от неутолимого голода.

— Пала… — Крисания попробовала молиться, но прикосновение рук мертвеца парализовало не только ее тело, но и душу.

Затем, невнятно и словно бы издалека, она услышала чей-то голос, бубнящий магические формулы. Внезапно ослепительный свет вспыхнул вокруг, и чудовищная голова, которая была уже совсем рядом, пронзительно взвизгнув, исчезла. В воздухе едко запахло серой.

— Ширак!

Яркая вспышка погасла, и комнату осветило мягкое сияние.

— Рейстлин! — благодарно прошептала Крисания и, встав на четвереньки, поползла по черному от копоти полу к тому месту, где лежал маг.

Рейстлин лежал на спине и тяжело дышал. В правой руке он сжимал магический посох. Из хрустального шара, служившего посоху навершием, струился мягкий волшебный свет.

— Рейстлин! Как ты?

Встав на колени рядом с магом, Крисания заглянула в его тонкое бледное лицо. Глаза Рейстлина медленно открылись. Затем он поднял руку и притянул жрицу к себе. Обнимая Крисанию, он гладил ее по мягким черным волосам, и она чувствовала удары его сердца. Тело мага источало странное тепло, которое заставило жрицу позабыть о могильном холоде Башни.

— Не бойся! — успокоил Рейстлин трепещущую жрицу. — Никто больше не причинит нам вреда. Твари видели меня и признали своего хозяина. Ты не пострадала?

Крисания, не в силах произнести хоть слово, лишь улыбнулась в ответ.

Рейстлин вздохнул. Жрица закрыла глаза и, успокоенная, прильнула к его груди, наслаждаясь теплом объятий мага.

Внезапно рука Рейстлина снова легла на волосы Крисании, и та почувствовала, как напряглось его тело. Едва ли не грубо Рейстлин взял жрицу за плечи и отстранил от себя.

— Расскажи, что произошло, — попросил он слабым, но требовательным голосом.

— Когда я очнулась… — Крисания замолчала. Кошмар, который она только что пережила, и последовавшие за ним теплые объятия Рейстлина сбили ее с толку и смутили душу. Заметив, что в глазах мага появилось нетерпение, Крисания поспешно продолжила, стараясь унять дрожь в голосе:

— Я услышала крик Карамона…

Рейстлин широко открыл глаза.

— Брат? — Маг вздрогнул. — Значит, заклинание подействовало и на него.

Удивительно, что я еще жив. Но где же он?

Рейстлин слабо пошевелился и, приподнявшись на локте, увидел Карамона, который невдалеке без чувств лежал на полу.

— Что с ним случилось?

— Я… я прочла заклинание. Он ослеп, — объяснила Крисания и покраснела.

— Я не собиралась причинять ему увечье, так вышло… когда он ворвался в лабораторию и хотел убить тебя… Помнишь, в Истаре, перед самым Катаклизмом?

— Ты ослепила его! Паладайн… ослепил его! — Рейстлин рассмеялся.

Каменные стены комнаты эхом повторили его хриплый смех, и Крисания невольно поежилась. Однако хохот застрял в горле Рейстлина. Маг закашлялся и, жадно ловя ртом воздух, схватился за грудь.

Крисания беспомощно смотрела на него, однако вскоре приступ прошел, и тело Рейстлина расслабленно вытянулось на каменном полу.

— Продолжай, — нетерпеливо прошептал маг.

— Я услышала его крик, но в темноте ничего не было видно. Мой медальон дал мне немного света, я отыскала Карамона и только тогда поняла, что он… ничего не видит. Потом я увидела на полу тебя. Ты был без сознания, и мне не удалось привести тебя в чувство. Карамон попросил меня описать то место, куда мы попали, и я вдруг разглядела… — Крисания вздрогнула. — Разглядела эти жуткие… жуткие…

— Продолжай, — властно сказал Рейстлин. Крисания набрала в грудь побольше воздуха.

— Потом свет медальона стал меркнуть… Рейстлин кивнул.

— …и эти… твари начали приближаться к нам. Тогда я позвала тебя снова, но не твоим именем, а именем Фистандантилуса. Тут твари замешкались, и твой брат… — Страх отпустил Крисанию, и в голосе ее послышались гневные нотки. — Твой брат бросил меня на пол и навалился всею своею тушей, крича, что пусть, мол, они увидят, что ты тоже принадлежишь к их миру.

— Мой брат это сказал? — спросил Рейстлин после небольшой паузы.

Крисания вздрогнула и, озадаченная удивлением и восхищением, которые неожиданно прозвучали в голосе мага, посмотрела ему в лицо.

— Да, — ответила она довольно холодно. — А что?

— Карамон спас нам жизнь, — снизошел до объяснения Рейстлин — теперь голос его был полон сарказма. — На сей раз этому остолопу пришла в голову действительно неплохая мысль. Возможно, стоило бы навсегда оставить его слепым — это помогает ему думать.

Рейстлин попытался было снова засмеяться, но его опять сотряс приступ удушающего кашля. Крисания инстинктивно подалась к нему, чтобы хоть чем-то помочь, но маг, корчась от боли, остановил ее свирепым взглядом. Затем он перекатился на бок, и его вырвало.

Когда Рейстлин снова лег на спину, губы его были испачканы кровью, а пальцы рук сведены судорогой. Дышал он часто и прерывисто, а тело его время от времени вздрагивало от новых позывов к рвоте.

Крисания беспомощно разглядывала мага.

— Помнишь, когда-то ты сказал мне, что боги не в силах излечить тебя от этой болезни? Но ведь ты умираешь! Неужели я ничего не могу для тебя сделать? — спросила она Рейстлина, не осмеливаясь прикоснуться к нему.

Некоторое время Рейстлин лежал молча, не в силах произнести ни слова.

Наконец он с трудом поднял руку и сделал знак жрице наклониться поближе.

Крисания послушалась, и Рейстлин, нежно прикоснувшись к ее щеке, приблизил к ней свое лицо. Жрица почувствовала кожей его теплое дыхание.

— Воды… — едва слышно прошептал маг. Крисания не расслышала, но прочла просьбу по его губам, покрытым коркой запекшейся крови. — Настой… поможет…

— Его рука с трудом скользнула к карману бархатного плаща. — И тепло… нужно разжечь огонь! У меня нет сил…

Крисания кивком головы показала, что все поняла.

— Карамон? — снова беззвучно прошептали губы Рейстлина.

— Эти… твари напали на него. — Крисания посмотрела через плечо на недвижимого воина. — Я даже не знаю, жив ли он…

— Он нам нужен! Ты должна… вылечить его… — Обессилев, Рейстлин умолк.

Глухо стукнувшись затылком, он уронил голову на каменный пол и смежил глаза.

Крисания судорожно сглотнула.

— Ты… уверен? — нерешительно переспросила она. — Он хотел убить тебя…

Рейстлин улыбнулся одними губами и, не открывая глаз, отрицательно покачал головой. Черный капюшон его плаща слегка зашуршал о камень пола. Затем глаза мага приоткрылись, и Крисания на мгновение сумела заглянуть в их мглистые глубины. Свет в зрачках Рейстлина едва теплился, и от этого взгляд мага приобрел выражение мягкое и теплое, почти нежное, нисколько не похожее на то, которое Крисания видела в них прежде. Раньше в карих глазах мага бушевало неистовое пламя, но теперь…

— Крисания… — выдохнул Рейстлин. — Сейчас я, наверное, потеряю сознание… Ты… останешься одна… в этом царстве тьмы. Мой брат… может помочь… тепло…

Глаза его снова закрылись, но пальцы, сжимавшие руку жрицы, крепко стиснули ее запястье, словно маг призывал Крисанию собрать все свои силы и вернуться к реальности. После непродолжительной борьбы с собственной слабостью Рейстлин снова ненадолго открыл глаза и посмотрел прямо в лицо жрице.

— Только не выходи из комнаты! — прошептал он и потерял сознание.

«Ты останешься одна!» Крисания в ужасе огляделась по сторонам, чувствуя, как страх ледяной рукой вцепился ей в горло. Вода! Тепло! Откуда она возьмет их? Никакая молитва ей не поможет! Где угодно, но только не в этой обители зла!

— Рейстлин! — Жрица жалобным голосом окликнула мага и, стиснув в ладонях его тонкие пальцы, прижалась к ним щекой. — Рейстлин, пожалуйста, не оставляй меня! — прошептала Крисания, вздрогнув от прикосновения к его холодеющей коже.

— Я не могу сделать то, что ты просишь, у меня тоже нет сил! Я не могу превратить в воду пыль и пепел!

Рейстлин открыл глаза. Радужины их были темны, как самая темная ночь, в которую он вот-вот готов был погрузиться снова. Чуть шевельнув пальцами в ладонях Крисании, он освободил их и провел рукой по ее щеке от уголка глаз до подбородка. Затем его рука обмякла, а голова безвольно откинулась набок.

Крисания прикоснулась к своему лицу, недоумевая, что именно хотел сказать ей Рейстлин своим странным жестом. Это не было лаской — маг пытался что-то объяснить ей, что-то подсказать. Она поняла это по его настойчивому взгляду. Но что?

От прикосновения пальцев Рейстлина ее кожа запылала, и Крисания вспомнила…

Я не могу превратить в воду пепел и пыль…

— Мои слезы! — пробормотала жрица.

Глава 2

Оставшись в холодной и пустой комнате наедине с бесчувственными телами близнецов, Крисания внезапно остро позавидовала им. «Куда как легче, — размышляла она, — потерять сознание, соскользнуть в бездонную пропасть и, ничего не видя и не слыша, позволить тьме поглотить себя!» Между тем злые силы, бежавшие при звуке голоса Рейстлина, стали вновь ощутимы. Крисания спиной чувствовала их присутствие, словно чье-то холодное дыхание. Злобные взгляды пронзали ее из темных углов. Единственное, что удерживало тварей от нападения, — это свет магического посоха, который продолжал источать ровное сияние. Даже потеряв сознание, Рейстлин не выпустил его из руки.

— Его жизнь зависит только от меня, — стараясь заглушить неумолчный шепот, доносящийся со всех сторон, громко сказала самой себе Крисания. — В слабости своей Рейстлин положился на мою силу. Я всегда, — Крисания отерла слезы и посмотрела, как блестит в волшебном свете посоха соленая влага на ее пальцах, — всегда гордилась своей силой и могуществом, однако до сегодняшнего дня не знала, что есть настоящая сила.

Взгляд жрицы остановился на лице мага:

— Но теперь я увидела настоящую силу в нем! Я не могу подвести его!

— Тепло. — Крисания встала с колен. — Ему нужно тепло. Мы с Карамоном обойдемся… — Она тяжело вздохнула. — Но как мне сделать это? Если бы мы были в Замке Ледяной Стены, то одной моей молитвы было бы достаточно, чтобы согреть нас всех. Паладайн помог бы нам. Но ведь здешний холод — это не тот холод, который приносит с собой снег и лед. Нет, этот холод совсем иной, от него стынет душа, а не тело и кровь. Здесь, в этой обители мрака и зла, моя вера сможет поддержать лишь меня одну и не согреет никого больше!

Оглядевшись по сторонам, Крисания заметила в свете посоха, который худо-бедно освещал почти всю комнату, пыльные портьеры, закрывавшие окно.

Сделанные из тяжелого бархата, слегка потраченного молью, они были достаточно велики, чтобы укрыть трех человек. В первый момент жрица приободрилась, но настроение ее тотчас же упало, как только она сообразила, что, прежде чем она доберется до окна, ей придется пересечь почти весь кабинет. Едва видные в полутьме, заветные портьеры находились на порядочном расстоянии от пределов круга яркого света, который отбрасывал сияющий хрустальный шар на вершине магического посоха.

— Я должна добраться туда, — сказала себе Крисания. — Правда, для этого мне придется войти во мрак…

При мысли об этом сердце жрицы болезненно сжалось, а ее решимость поколебалась.

— Попрошу Паладайна помочь мне… — попыталась успокоить себя Крисания, но взгляд ее против воли упал на платиновый медальон, который — потускневший и холодный — лежал на полу у ее ног.

Наклонившись за ним, Крисания на мгновение заколебалась, не решаясь дотронуться до своего спасительного амулета. Она вдруг вспомнила, как померк его свет, не в силах противостоять наступающим силам зла.

Потом она с сожалением подумала о Лоралоне — великом эльфийском жреце, который явился, чтобы забрать ее с собой и уберечь от неизбежного Катаклизма.

Крисания отказалась, предпочтя подвергнуть свою жизнь опасности ради того, чтобы услышать слова Короля-Жреца, — слова, которые послужили причиной обрушившейся на Истар и весь Ансалонский континент жестокой кары. Быть может, Паладайн гневается? Быть может, в своем гневе он отвернулся и от Крисании, ибо неспроста же в ее время многие верили, что боги отвернулись от Кринна, позволив разразиться самой страшной катастрофе за всю засвидетельствованную историю? Или божественная воля Паладайна не в состоянии проникнуть сюда, сквозь мрачные стены проклятой Башни, защищенные могущественными заклятьями злых сил?

Испуганная и растерянная, Крисания наконец решилась и подняла медальон.

Платиновый Дракон не дал света и вообще никак не отозвался на ее прикосновение.

Металл остался холоден и мертв. Стоя в центре страшной комнаты, Крисания сжимала медальон в руке, и зубы ее мелко стучали от страха.

— Если я не решусь подойти к окну, — убеждала себя жрица, — я умру от холода. Мы все умрем… — Она оглянулась на братьев. Несмотря на то что на Рейстлине была длинная бархатная мантия, руки его оставались холодны, а Карамон и вовсе был в своем гладиаторском наряде — набедренной повязке и символических золотых доспехах.

Вздернув подбородок, Крисания бросила дерзкий взгляд туда, где, притаившись во тьме, тревожно шепталась жуткая нежить. Она должна быть сильнее их!

С этой мыслью Крисания решительно шагнула вперед.

Как только она вышла из круга света магического посоха, темнота ожила.

Шепот стал громче, и Крисания, к своему ужасу, расслышала слова!

Как грозно стучит в твое сердце любовь, Как мрак к тебе радостно льнет, Как рвется и пенится крови поток, Что в жилах проворно течет.

Ответь же, любимая, чистый огонь Кого из ночи призовет?

Молчат небеса, лишь во мраке луна Кровавою каплей плывет.

Затем Крисания ощутила на своей коже ледяное прикосновение мертвых пальцев и, вздрогнув, отпрянула в сторону. Однако вблизи нее никого не было. Чувствуя, что ее начинает мутить от ужаса перед мрачной любовной песней мертвецов, она никак не могла заставить себя сдвинуться с места.

— Нет! — решительно сказала Крисания самой себе. — Я пойду вперед! Эти порождения тьмы не остановят меня! Я — жрица светлого Паладайна! Даже если мой бог отвернулся от меня, я все равно не отрекусь от своей веры!

Гордо подняв голову, Крисания взмахнула руками, как будто раздвигала перед собой тьму, точно занавесь, и, преодолев страх, двинулась к окну. Шипящий шепот и свист раздались вокруг с новой силой. Жрица слышала загробный хохот, звучащий над самым ее ухом, но никто и ничто не осмелилось ни напасть, ни даже прикоснуться к ней. Тем не менее путь к окну показался ей длиною в несколько миль.

Вцепившись в портьеры обеими руками и едва держась на ослабевших ногах, Крисания раздвинула тяжелый пыльный бархат и выглянула наружу в надежде, что огни большого города успокоят ее. «Там живут люди, — прижимаясь лицом к стеклу, говорила она себе. — Я увижу свет…»

Однако древнее пророчество еще не сбылось, и Рейстлин пока не вступил в Башню Властелином настоящего и будущего, — это случится только в грядущем, а ныне Башня все еще была укрыта непроницаемой тьмой, словно неподвижным черным туманом. Возможно, огни прекрасного Палантаса действительно сияли где-то там, за мрачной пеленой, но Крисания ровным счетом ничего не увидела.

Жрица подавленно вздохнула и, поудобней перехватив портьеры, с силой рванула их вниз. Ветхая ткань поддалась ее усилиям, и портьеры обрушились на Крисанию. Выпростав голову из-под пыльной ткани, жрица с удовольствием закуталась в тяжелый бархат и почувствовала, как долгожданное тепло наконец-то вливается в ее жилы.

Кое-как расправив вторую портьеру, Крисания потащила ее за собой через комнату, с тревогой прислушиваясь к скребущему звуку, с которым ткань собирала по пути разбросанный повсюду мусор и обломки мебели.

Свет магического посоха направлял ее сквозь мрак. Когда Крисания очутилась наконец вблизи него, в относительной, как ей казалось, безопасности, она упала на пол совершенно без сил, вся дрожа от пережитого волнения.

До сих пор Крисания не осознавала, насколько она в действительности выдохлась и устала. Много ночей кряду — с тех самых пор, как на Истар обрушилась затяжная буря, — она недосыпала, и теперь, лежа на полу под бархатом занавески, ей не удавалось думать ни о чем ином, кроме сна. Соблазн закрыть глаза и забыться в дреме хоть на несколько минут был непреодолимым…

— Ну-ка, прекрати! — сердито приказала себе Крисания.

С трудом заставив себя подняться на ноги, она подтащила ставшую вдруг невероятно тяжелой портьеру к тому месту, где лежал Карамон, и заботливо накрыла его. Грудь Карамона была неподвижна. Крисания коснулась его шеи пальцами, надеясь уловить в артерии биение жизни. Пульс был медленным и неровным. Совсем рядом со своими пальцами Крисания вдруг с ужасом обнаружила какие-то белые отметины, похожие на следы холодных губ.

Лишенная тела голова всплыла в памяти жрицы. Вздрогнув, Крисания попыталась отогнать от себя зловещий образ и, поплотнее завернувшись в бархат, сосредоточилась на Карамоне. Коснувшись руками его лба, она принялась негромко молиться.

— Паладайн! — прошептала Крисания. — Если в гневе своем ты не отвернулся от своей жрицы, если знаешь ты, что все свои дела она вершит к вящей славе твоей, если в силах ты раздвинуть эту страшную тьму и откликнуться на мою молитву, то… вылечи этого человека! Если предначертанный ему твоею волей жизненный путь еще не завершен, если осталось хоть что-то, что он должен совершить в этом мире, — даруй ему жизнь и здоровье. Ну а если такова его судьба, то возьми к себе его душу, чтобы пребывала она…

Крисания не смогла закончить. Последние силы покинули ее, и она, опустошенная, оставленная во тьме, почувствовала, что не способна выносить более постоянную внутреннюю борьбу с собой. Опустив голову на руки, жрица горько заплакала. Гулкое эхо тотчас подхватило ее рыдания — отчаянные рыдания человека, утратившего последнюю надежду.

Внезапно Крисания почувствовала, как ее коснулась чья-то рука. Жрица вздрогнула от ужаса, однако рука эта была сильной и теплой.

— Ну-ну, Тика, — сказал совсем рядом сонный голос. — Все будет хорошо, ты только не плачь.

Приподняв заплаканное лицо, Крисания увидела, как вздымается и опускается грудь Карамона. Гигант дышал ровно и глубоко, мертвенная бледность постепенно сходила с его чела. Белые отметины на шее тоже поблекли. Похлопав Крисанию по руке, Карамон улыбнулся.

— Это просто дурной сон, Тика, — пробормотал он. — Все пройдет… к утру все пройдет…

Подтянув к подбородку пыльный бархат занавески, Карамон завозился на полу, громко зевнул и, перевернувшись на бок, погрузился в глубокий и спокойный сон.

Не находя сил даже для благодарности Паладайну, Крисания неподвижно сидела и смотрела, как спит исцеленный ею воин. Затем какой-то звук донесся до ее слуха — это был звук капающей воды! Повернувшись, жрица заметила на столе стеклянную реторту. Носик ее был отбит, а сама реторта лежала на боку, у самого края столешницы. Ее содержимое разлилось сотни лет назад, и с тех пор реторта валялась здесь, пустая и пыльная, однако теперь внутри сосуда сверкала чистая прозрачная жидкость, которая медленно стекала на пол. В свете магического посоха каждая капелька блистала словно настоящий бриллиант.

Крисания нерешительно протянула руку и, поймав несколько капель на ладонь, поднесла руку к губам.

— Вода! — выдохнула она.

Вода немного горчила и имела солоноватый привкус, однако Крисании она показалась удивительно вкусной, вкуснее всех вин, которые она когда-либо пробовала. Заставив себя подняться, Крисания набрала в ладонь воды и жадно припала к ней ртом. Напившись, она поставила реторту вертикально и с удивлением заметила, что уровень жидкости внутри немедленно восстановился.

Теперь Крисания смогла поблагодарить Паладайна, обратившись к нему со словами, которые поднялись из самых глубин ее сердца. Страх перед темнотой и населяющими ее тварями пропал, — ее бог не отвернулся от нее, он все еще помогал своей жрице, хотя она, возможно, успела разочаровать его.

Справившись со страхом, Крисания вновь посмотрела на Карамона. Исполин спал спокойно и безмятежно, словно ребенок. Поняв, что за него она может теперь не бояться, жрица направилась к тому месту, где, закутанный в плащ, с синими от холода губами, лежал брат-близнец воина.

Крисания легла на пол рядом с Рейстлином и накрылась вместе с ним сорванной занавеской, надеясь, что жар ее тела, согреет обоих. Положив голову на плечо мага, жрица смежила глаза и позволила себе погрузиться в забытье.

Глава 3

— Она назвала его «Рейстлин»!

— А потом — «Фистандантилус»!

— Как нам узнать, кто он в действительности? Ведь он пришел не через Рощу, как было предсказано. Он пришел без власти! А эти двое? Кто они? Владыка должен был прийти один!

— И все же его магические силы огромны! Я не посмею бросить ему вызов…

— Даже за такую награду, которая нам обещана?

— Запах крови заставил тебя совершенно потерять разум! Если это он и если он узнает, что ты пожрал его избранных, ты вновь окажешься в извечной тьме, где беспрестанно будешь алкать свежей крови, но никогда не сможешь ее попробовать!

— А если это не он, то окажется, что мы не сумели сохранить Башню от вторжения, и тогда уже Она обрушит на нас свой гнев, который будет столь ужасным, что даже та судьба, о которой ты только что говорил, покажется желанной, но — увы — недостижимой!

Последовала непродолжительная тишина.

— Существует один способ проверить.

— Это опасно. Он очень слаб. Мы можем ненароком убить его.

— Но мы должны быть уверены! Пусть лучше он умрет — страшнее не выполнить своего долга перед Ее Темным Величеством.

— Да… его смерть можно будет объяснить. А его жизнь… возможно, и нет.

Холодная, резкая боль проникла сквозь пелену бесчувствия и, подобно ледяным осколкам, пронзила мозг Рейстлина. Маг напрягся, стараясь пробиться сквозь туман собственного бессилия и хоть на краткий миг вернуться в сознание.

Открыв глаза, он чуть было не задохнулся от ужаса: в воздухе над ним плавали две кошмарные головы, лишенные тел, и разглядывали его своими пустыми глазницами. Невидимые холодные руки трогали его грудь — прикосновение ледяных пальцев и заставило его прийти в себя.

Заглянув в черноту пустых глаз, маг мгновенно понял, что нужно от него этим тварям, и парализующий страх охватил его с неодолимой силой;

— Нет! — прошептал он едва слышно. — Я не переживу этого во второй раз!

— Переживешь. Мы должны быть уверены наверняка! — пришел ответ.

Дерзкие слова заставили Рейстлина вскипеть от гнева. Прошипев проклятие, он попробовал приподняться и оторвать от своей груди невидимые холодные руки, но все было тщетно. Тело его отказывалось повиноваться. Только пальцы Рейстлина дрогнули я скрючились — и это было все, чего он достиг.

Ярость, боль, бессильное отчаяние — все это разом смешалось в пронзительном крике, исторгнутом Рейстлином, однако никто его не услышал — даже он сам. Руки ужасных тварей стиснули его грудь с новой силой, острая боль вонзилась под ребра, и Рейстлин провалился… в воспоминания.

В комнате, где тем утром работали семеро учеников мага, не было ни одного окна. Солнцу и лунам, как серебряной, так и красной, не позволялось заглядывать в эту просторную келью. Что же касалось третьей — черной — луны, то ее присутствие ощущалось здесь точно так же, как и в открытом небе над Кринном, где она постоянно, но незримо парила.

Комната была освещена толстыми восковыми свечами, которые стояли на столах в серебряных подсвечниках. Благодаря этому любой из учеников мог осветить свое рабочее место так, как ему было удобно.

Это было единственное помещение в огромном замке Фистандантилуса, которое освещалось свечами. Во всех остальных комнатах свисали с потолков стеклянные шары, которые источали магический свет, рассеивающий сумрак этого оплота тьмы.

В комнате же, где работали ученики, стеклянные шары не применялись по одной простой причине: там они непременно погасли бы, так как келью постоянно охраняло заклятие, рассеивающее колдовство. Только таким образом удавалось избежать постороннего влияния, в том числе влияния солнца и двух дающих свет лун.

Шестеро учеников сидели за столом подле друг друга, негромко переговариваясь или занимаясь своими изысканиями молча. Седьмой ученик расположился отдельно от остальных на дальнем конце стола. Время от времени то один, то другой из скучившейся шестерки поднимал голову и с беспокойством поглядывал на седьмого, однако всякий раз быстро отводил глаза, смущенный встречным взглядом.

Это осторожное любопытство забавляло седьмого ученика, и на губах его время от времени появлялась холодная улыбка. За те несколько месяцев, что Рейстлин прожил в замке Фистандантилуса, он почти не находил поводов даже для подобного развлечения. Откровенно говоря, пребывание здесьдалось ему нелегко, и дело было вовсе не в том, что он вынужден был постоянно скрывать свое истинное могущество, чтобы не дать Фистандантилусу возможности догадаться, кто его ученик на самом деле. Рейстлин довольно удачно притворился одним из тех простаков, которые работали на Фистандантилуса в надежде заслужить его благосклонность и стать настоящими учениками, с которыми маг хоть отчасти поделился бы своим великим знанием.

Обман и хитрость давались Рейстлину легко. Ему, пожалуй, даже нравилось, прикидываясь наивным деревенщиной, выполнять задания мага чуть лучше и чуть быстрее остальных учеников, чем он неизменно приводил последних в замешательство. Он азартно играл в эту игру и с самим Фистандантилусом, неизменно одерживая верх над проницательным магом. Рейстлин часто ощущал на себе взгляд Фистандантилуса и в эти минуты мог даже прочесть его мысли. «Кто такой, этот мой ученик? — думал маг. — Откуда у него такая сила? Ведь я чувствую ее, но мне ни разу не удалось увидеть ее в действии».

Иногда Рейстлин замечал, что Фистандантилус рассматривает его так, словно пытается вспомнить, где и когда он мог видеть своего ученика прежде…

Нет, эти игры определенно были Рейстлину по душе, однако в его ученичестве была и другая сторона, которая ему не нравилась. Дело заключалось в том, что каждый день, проведенный им в замке Фистандантилуса, напоминал ему о самой горькой поре в его жизни — о тех годах, когда он учился в школе магов.

«Хитрец» — так прозвали его товарищи в классе у первого наставника Рейстлина. Они не любили болезненного юношу и не доверяли ему; даже учитель и тот побаивался молодого мага. Юность Рейстлина прошла в холодном одиночестве; единственным человеком, кто любил его по-настоящему, был брат-близнец Карамон, однако любовь его оказалась столь снисходительно-покровительственной и навязчивой, что Рейстлину легче было выносить ненависть однокашников, нежели опеку брата.

И вот теперь, презирая этих шестерых тупиц, из кожи вон лезших от желания угодить учителю, который дразнит их и дурачит и в конце концов просто убьет одного из них, чтобы завладеть его жизненной силой, Рейстлин подчас, лежа в темноте ночи, нет-нет да и вздрагивал, когда до него доносился их дружный смех…

Сердито тряхнув годовой, Рейстлин напомнил себе, что все это не должно его беспокоить. Перед ним стоит великая цель, достичь которой он обязан любыми средствами. Ему необходимо сосредоточиться только на этом и беречь силы, потому что сегодняшний день будет решающим: сегодня Фистандантилус выберет из семерых одного, чтобы сделать его своим учеником.

«Вы, шестеро, уйдете отсюда, ненавидя меня и завидуя мне, — думал Рейстлин. — Вы уйдете отсюда, так и не догадавшись, что один из вас обязан мне жизнью!»

Дверь в комнату со скрипом отворилась, и ученики за столом тревожно вздрогнули. Рейстлин, с кривой усмешкой наблюдавший за ними, заметил точно такое же выражение и на морщинистом, сером лице человека, появившегося в дверном проеме.

Мерцающий взгляд мага неспешно скользил от одного послушника к другому, заставляя их бледнеть и опускать головы. От волнения кто-то нервно теребил края своей одежды, а кто-то судорожно перебирал в кармане заранее припасенные компоненты для заклинаний.

Наконец Фистандантилус перевел взгляд черных глаз на седьмого ученика, сидевшего отдельно от остальных. Рейстлин смело встретил его взгляд — не сморгнул и не потупился. Улыбка, скривившая его губы, стала откровенно насмешливой, и Фистандантилус грозно нахмурил брови. В гневе он захлопнул за собою дверь, и грохот ее заставил шестерых учеников вздрогнуть.

Медленным шагом Фистандантилус прошел на середину комнаты и, тяжело опираясь на свой посох, опустился в кресло. Было слышно, как в тишине скрипят его окостеневшие суставы. Снова поглядев на послушников, на их молодые, сильные тела, Фистандантилус непроизвольно коснулся высохшей, обтянутой старческой кожей рукой амулета, который висел у него на груди на длинной тяжелой цепи. Это был довольно странный амулет — овальный камень красного цвета в простой серебряной оправе.

Ученики довольно часто обсуждали между собой предназначение этого загадочного камня. Иных украшений Фистандантилус никогда не носил, поэтому ни у кого не было сомнений, что вещь эта — очень ценная. К тому же даже начинающий маг в состоянии был почувствовать, сколь мощные охраняющие и отваживающие заклятия наложены на этот красный камень и насколько он защищен от любых колдовских посягательств. «Что же может этот амулет?» — шептали друг другу ученики и обменивались самыми невероятными догадками, начиная от вызова с его помощью тварей из других планов бытия и заканчивая общением с самой Темной Владычицей.

Рейстлин мог бы растолковать им, что делает этот камень, — он-то знал это наверняка, но предпочитал хранить свое знание при себе.

Скрюченные пальцы Фистандантилуса хищно вцепились в камень, в то время как его алчущий взгляд перебегал с одного ученика на другого. Рейстлин мог поклясться, что видел, как Фистандантилус облизнулся, и от этого почувствовал внезапный приступ страха. «Что, если я потерплю поражение? — спросил он сам себя и содрогнулся. — Фистандантилус очень силен. Он — самый могущественный маг из всех, кто когда-либо жил в этом мире. Смогу ли я справиться с ним? Что, если…»

— Начнем испытания, — надтреснутым голосом сказал Фистандантилус, остановив свой взгляд на одном из послушников.

Рейстлин решительно изгнал все сомнения из своего сердца. Он истратил жизнь, чтобы воплотить задуманное. Если он потерпит поражение, то умрет. Не раз уже он глядел в лицо смерти и знал, что ничего страшного в этом нет. Если придется, он встретит ее, словно старого друга…

Один за другим ученики вставали со своих мест и, открыв колдовские книги, зачитывали свои заклинания. Если бы на эту комнату не было наложено рассеивающего магию заклятия, в ней сейчас творилось бы невообразимое: плясали бы огненные шары, призрачные драконы дышали бы иллюзорным пламенем, жуткие чудовища с визгом выскакивали бы из-под стола, вырванные магической силой из других планов бытия. Но, как бы там ни было, комнату по-прежнему освещало спокойное пламя свечей и вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь бормотанием учеников и шуршанием страниц колдовских книг.

Один за другим молодые соискатели сдавали свой экзамен и опускались на место. Они превосходно справились со своей задачей, и в этом не было ничего неожиданного: Фистандантилус выбрал себе в ученики семерых самых способных магов, уже успевших закончить полный курс волшебной науки и прошедших страшное Испытание в Башне Высшего Волшебства. Теперь из этих семерых Фистандантилус выберет одного — того, кто станет его помощником.

Так думали шестеро из семерых.

Рука величайшего из магов снова стиснула на груди алый камень, и взгляд его устремился на Рейстлина.

— Твой черед, маг, — сказал он, и в его глазах сверкнул огонь. Морщины на старческом лбу сделались глубже, словно он вновь Попытался припомнить, где он мог прежде видеть это лицо.

Рейстлин медленно поднялся со стула и, насмешливо улыбнувшись, словно присутствующие в комнате не годились ему в подметки, пожал плечами и с вызовом захлопнул колдовскую книгу. Остальные ученики мрачно переглянулись.

Фистандантилус нахмурился, однако огонь в его угольно-черных глазах вспыхнул ярче.

С прежней кривою улыбкой Рейстлин принялся на память читать сложное заклинание. Такая демонстрация силы заставила шестерых неудачников насупиться и поглядеть на Рейстлина со злобной завистью. Суровое выражение на лице Фистандантилуса сменилась гримасой столь алчного нетерпения, что Рейстлин едва не запнулся в середине очередной магической формулы, которую вплетал в свое заклинание.

Усилием воли он заставил себя отрешиться от всего постороннего и продолжить колдовство. В считанные минуты Рейстлин закончил заклинание, и — неожиданно для всех — комната озарилась радужными сполохами ослепительного света, а тишину разорвал трескучий гром.

Фистандантилус вздрогнул, и хищная ухмылка вмиг исчезла с его лица.

Остальные ученики дружно ахнули.

— Как тебе удалось разрушить охраняющее заклятие? — хрипло спросил Фистандантилус. — Что это за странное колдовство?

Вместо ответа Рейстлин слегка приоткрыл ладони. В руках у него оказался небольшой сгусток голубовато-зеленого огня, от которого и исходил этот слепящий свет. Никто из присутствующих, в том числе и сам Фистандантилус, не мог смотреть на него прямо, не щуря при этом глаз.

Насладившись произведенным эффектом, Рейстлин вновь ухмыльнулся и хлопнул в ладоши. Сияние погасло, и учебная комната снова погрузилась в тишину.

Фистандантилус медленно встал, и ученики в страхе замерли. Ярость клубилась вокруг древнего мага, словно огненная корона при солнечном затмении.

Он шагнул к дерзкому послушнику.

Рейстлин не дрогнул. Он стоял совершенно неподвижно и с отрешенным спокойствием на лице наблюдал, как приближается к нему Фистандантилус.

— Как ты… — прохрипел маг, но тут его взгляд упал на тонкие руки Рейстлина. С яростным воплем Фистандантилус схватил ученика за запястье.

Рейстлин едва не вскрикнул от боли, ибо пальцы старого мага были холодны, как дыхание смерти, однако он заставил себя спокойно улыбнуться, хотя и предполагал, что его улыбка напоминает, скорее, оскал покойника.

— Слепящий порошок! — Фистандантилус дернул Рейстлина за руку, держа его ладонь в свете свечей так, чтобы ее было видно всем. — Обыкновенная ловкость рук — этот трюк под силу любому балаганному шарлатану!

— Так я некогда зарабатывал себе на жизнь, — превозмогая боль, сквозь стиснутые зубы сказал Рейстлин. — Мне показалось, что этот фокус будет уместен в компании недоучек, которых ты собрал здесь, Величайший.

Фистандантилус еще сильнее сжал запястье Рейстлина, и тот невольно ахнул от боли, однако руку не выдернул и взгляда от лица учителя не отвел.

Фистандантилус сжимал запястье Рейстлина изо всей силы, но на лице его при этом явственно читалось любопытство.

— Стало быть, ты считаешь себя лучше их? — не обращая внимания на сердитые перешептывания шестерых неудачников, почти ласковым голосом спросил старый маг.

Рейстлину пришлось чуть помедлить с ответом, чтобы сперва превозмочь ужасную боль.

— Ты сам знаешь, что это так!

Фистандантилус, по-прежнему не ослабляя хватки, пристально вгляделся в его лицо. Рейстлин успел заметить промелькнувший в глазах старика страх, который, впрочем, тут же исчез, загнанный вглубь сменившим его выражением ненасытного голода.

Внезапно Фистандантилус выпустил руку Рейстлина, так что молодой маг не сумел скрыть вздоха облегчения. Потирая запястье, он бросил взгляд на свою руку, где оставались ясно видны следы пальцев Фистандантилуса, — кожа в этих местах совершенно побелела.

— Убирайтесь! — резко приказал Фистандантилус. Шестеро учеников, шурша черными мантиями, молча поднимались со своих мест. Рейстлин тоже пошевелился, но старый маг задержал его:

— Останься!

Рейстлин, потирая онемевшее запястье, опустился на свое место. Кровь медленно приливала в потерявшую чувствительность руку. Шестеро учеников гуськом потянулись к двери и вскоре исчезли за ней. Фистандантилус, проследив, чтобы дверь за ними плотно затворилась, повернулся к своему избраннику:

— Эти шестеро скоро уйдут, и в замке останемся только мы двое. В полночь, когда взойдет Темная Стражница, жди меня в нижней потайной лаборатории. Я провожу там один эксперимент, и мне понадобится твоя… помощь.

Рейстлин с чувством, похожим на какой-то мрачный восторг, смотрел, как скрюченная рука Фистандантилуса теребит и любовно поглаживает красный камень.

Вначале он даже не смог ничего ответить. Наконец Рейстлин насмешливо улыбнулся — на этот раз смеясь над собой и своими собственными страхами.

— Я буду там, учитель, — сказал он.

Рейстлин лежал на холодной каменной плите в тайной лаборатории Фистандантилуса, расположенной в глубоком подземелье замка. Даже толстая бархатная мантия не спасала его от леденящего холода монолитной глыбы. С другой стороны, Рейстлин и сам не смог бы сказать наверняка, отчего он дрожит — от холода, от страха или от предвкушения величайшего события в своей жизни.

Он не видел Фистандантилуса — присутствие старого мага выдавали лишь шелест черной накидки, шарканье теплых войлочных туфель и глухой стук магического посоха по каменному полу. Время от времени слышался негромкий хруст — это переворачивалась пергаментная страница колдовской книги. С каждой перевернутой страницей Рейстлин чувствовал нарастающее напряжение: ему стоило немалого труда лежать на каменном алтаре и притворяться беспомощным в ожидании решительного момента.

Словно подслушав тревожные мысли Рейстлина, старый маг подошел к плите. Он наклонился над учеником, уже не скрывая алчного блеска в глазах. Алый рубин, точно капля крови, свисал с его шеи на длинной цепи.

— Что ж, — сказал Фистандантилус, — ты действительно опытен и прилично обучен. Гораздо лучше любого из прежних учеников, что встречались мне за мою долгую жизнь.

— Что ты хочешь сделать со мною, учитель? — хрипло спросил Рейстлин; ему не пришлось прилагать много усилий, чтобы отчаяние в его голосе прозвучало правдоподобно. Он обязательно должен узнать, как действует амулет Фистандантилуса.

— Какая тебе разница? — холодно ответил маг и опустил руку на грудь ученика.

— Я… пришел к тебе учиться, — сказал Рейстлин, едва сдерживаясь, чтобы не заскрежетать зубами и не скорчиться от этого омерзительного прикосновения. — Я буду учиться до последнего вздоха!

— Что ж, похвальное желание. — Фистандантилус, рассеянно обшаривая взглядом темноту, думал о чем-то другом. Рейстлин решил, что маг, вероятно, повторяет в уме сложное заклинание. — Я рад буду переселиться в тело и завладеть разумом, столь пытливым и жадным до знаний, — продолжил маг. — Хорошо, что при этом ты весьма сведущ в нашем искусстве. Так и быть, кое-что я тебе объясню. Это будет моим последним уроком, ученик;. Постарайся хорошенько его усвоить.

Фистандантилус усмехнулся.

— Ты еще молод и не можешь представить, как ужасна старость. Я хорошо помню свою первую жизнь, и я помню то жуткое ощущение, тот гнев и разочарование, которые испытал, поняв, что я — один из величайших магов всех времен — оказался заперт в немощном, дряхлом теле, которое вскоре неизбежно превратится в тлен. Мой разум был еще ясен и крепок, в своем искусстве я был силен как никогда, однако мое могущество, мои силы и обширные знания — все-все готово было в скором времени обратиться в ничто! Мой мозг стал бы пищей червей!

Тогда я еще принадлежал к ложе Красных Мантий… Ты вздрогнул?

Тебя это удивило? Между тем красную мантию я выбрал для себя сознательно — обдуманно и хладнокровно. Я понял, что в одежде красного мага сумею достичь большего. Можно научиться очень многому, держась золотой середины и черпая знания сразу из двух источников. Я обратился с молитвой к Гилеану, богу Равновесия, чтобы он позволил мне задержаться в этом мире и продолжить совершенствовать свое искусство. Но бог Книги не смог помочь мне в этом. Люди были его творениями, а меня тяготила именно моя человеческая натура и сознание краткости собственной жизни. Бог Равновесия посоветовал мне смириться со своей судьбой…

Фистандантилус пожал плечами.

— Я вижу в твоих глазах понимание, ученик. Право, мне жаль расставаться с тобой. Почему-то мне кажется, что мы прекрасно бы поняли друг друга. Но я отвлекся. Короче говоря, я проклял красную луну и обратился ликом ко тьме.

Владычица Тьмы услышала мою молитву и исполнила мою просьбу. Я облачился в черную мантию и посвятил себя служению Такхизис. За это она взяла меня в свое царство, откуда я обозрел будущее и где узнал тайны прошлого; Именно великая Такхизис одарила меня этим красным камнем, чтобы, существуя в своем времени, я мог переходить из одного тела в другое. Когда же мне захочется перенестись в будущее, новое молодое тело уже будет ждать меня там, готовое вместить мою душу…

От этих слов Рейстлина охватила дрожь. Ненависть исказила его черты — ведь это о его теле говорил сейчас маг, это его тело было готовым вместилищем для души и разума этого мерзкого старика!..

Но Фистандантилус не заметил смятения ученика. Взявшись за полыхнувший кровавым огнем камень, он поднял его над грудью Рейстлина и приготовился произнести заклинание.

Глядя на алый камень, мерцавший в свете магического шара, что висел в центре лаборатории, Рейстлин почувствовал, как сердце его учащенно забилось, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки. С восторженной дрожью в голосе, которую, как он надеялся, Фистандантилус примет за трепет страха, Рейстлин прошептал:

— Расскажи мне, как он действует, учитель! Расскажи, что со мной произойдет!

Фистандантилус удовлетворенно улыбнулся. Его пальцы чуть шевельнулись, и рубин завертелся вокруг своей оси над самой грудью Рейстлина.

— Я положу камень тебе на грудь, прямо на сердце, и ты почувствуешь, как жизненная сила схлынет из твоего тела. Думаю, боль при этом будет почти непереносимой. Но мучения не продлятся долго, ученик, особенно если ты не станешь сопротивляться. Уступи, и ты быстро потеряешь сознание. Поверь мне, борьба только продлевает агонию.

— И что, при этом не нужно говорить никаких слов? — слабо удивился Рейстлин.

— Конечно нужно, — откликнулся Фистандантилус и наклонился над плитой так, что его глаза очутились напротив глаз ученика. Аккуратно поместив свой рубин на грудь Рейстлина, он ухмыльнулся. — Сейчас ты их узнаешь… Это будут последние слова, которые ты услышишь в своей жизни.

Рейстлин почувствовал, как по телу его пробежали мурашки, и с трудом подавил желание немедленно вскочить с каменной плиты и броситься наутек. «Нет, — сказал он решительно и с силой сжал кулаки, вонзив ногти в кожу ладоней, чтобы боль помогла ему отвлечься от тревожных предчувствий, — я должен услышать слова заклинания!»

Победив внутреннюю дрожь, он заставил себя лежать почти спокойно.

Единственной слабостью, которую позволил себе Рейстлин, были плотно закрытые глаза — он не мог видеть склоненное над ним сморщенное лицо Фистандантилуса, не мог чувствовать на своих щеках его зловонное дыхание…

— Вот и хорошо, — сказал надтреснутый голос, — расслабься…

И Фистандантилус начал читать заклинание.

Сосредоточившись на сложном заклятии, старый маг тоже закрыл глаза и принялся раскачиваться из стороны в сторону, не забывая при этом прижимать оправленный в серебро рубин к груди Рейстлина. Потому Фистандантилус и не заметил, что каждое его слово беззвучно повторяется, потому и не расслышал лихорадочного шепота своей мнимой жертвы. А когда он наконец сообразил, что в тайной лаборатории происходит не совсем то, что предполагалось, магическое заклинание было уже закончено, и старый маг ждал, когда в его дряхлое тело хлынет чужая жизнь, чтобы согреть своим теплом его древние кости.

Но ничего не случилось.

Опешив, Фистандантилус открыл глаза. Не в силах скрыть удивления, он уставился на молодого мага в черном плаще, который лежал перед ним на холодной каменной глыбе. И вдруг Фистандантилус, издав какое-то невнятное восклицание, в ужасе отшатнулся.

— Я вижу, ты наконец-то узнал меня, — сказал Рейстлин и сел. Одной рукой он оперся о каменную плиту, а вторая скользнула в потайной кармашек черной мантии. — Телу надоело ждать тебя в будущем.

Фистандантилус ничего не ответил. Взгляд его, метнувшись из-под насупленных бровей к карману на мантии Рейстлина, словно пытался проникнуть сквозь плотную ткань. Впрочем, старый маг довольно скоро справился со своим волнением.

— Неужели тебя послал сюда Пар-Салиан, юный волшебник? — спросил он с издевкой, однако не отвел взгляда от кармана Рейстлина.

Рейстлин проворно соскочил на пол. Свободной рукой он откинул на спину черный капюшон плаща, давая Фистандантилусу возможность увидеть свое подлинное лицо, а не ту простодушную маску, которую он старательно носил на протяжении нескольких месяцев.

— Я сам перенесся сюда. Теперь я — хозяин Башни Высшего Волшебства.

— Этого не может быть! — прорычал старик.

Рейстлин улыбнулся одними губами, однако глаза его остались холодны.

Блестящие, словно стекло, они отражали старого мага, не позволяя ему проникнуть в глубь его души.

— Ты так думал, Фистандантилус, но ты ошибся. Ты недооценил меня. Во время Испытания, в обмен на спасение от огненного шара, ты отнял у меня часть жизненной силы. Ты заставил меня жить в разбитом и жалком теле, испытывая постоянные мучения, и обрек меня на зависимость от моего брата. Ты научил меня пользоваться Глазом Дракона и сохранил мне жизнь, когда я чуть было не скончался на пороге Большой Палантасской библиотеки. Во время Войн Копья ты помог мне низвергнуть Владычицу Тьмы обратно в Бездну, где она больше не представляла опасности ни для мира, ни для тебя самого. Затем, пожив в своем времени и набравшись сил, ты вознамерился перенестись в будущее и завладеть моим телом! Ты хотел стать мной!

Рейстлин заметил, что Фистандантилус прищурился, и на всякий случай крепче сжал в руке предмет, который прятал в кармане. Старый маг, однако, довольно мягко произнес:

— Все это верно, но как ты собираешься исправить дело? Убить меня?

— Нет, — тихо ответил Рейстлин, — я собираюсь стать тобой!

— Глупец! — Фистандантилус сухо рассмеялся и поднес скрюченные пальцы к рубиновому амулету. — Для этого тебе придется испробовать красный камень на мне. А он защищен от любой магии такими могущественными заклятьями, что ты даже не можешь вообразить их подлинной силы, ничтожный колдун…

Его голос осекся, когда Рейстлин наконец вынул из кармана то, что прятал там от глаз Фистандантилуса. В руке его лежал точно такой же рубиновый амулет.

— Защищен от любой магии, но не от ловких рук уличного фокусника, — сказал молодой маг и осклабился. — Он не защищен от хитростей балаганного трюкача…

Рейстлин увидел, как соперник его побледнел. Взгляд Фистандантилуса метнулся к толстой золотой цепи, которую он сжимал в руке. Теперь, когда наваждение рассеялось, старик понял, что ладонь его пуста.

Оглушительный треск расколол тишину. Каменный пол под Рейстлином качнулся, и молодой маг, не удержавшись на ногах, упал на колени. Фундамент лаборатории треснул, и сквозь хаос звуков прорвался голос Фистандантилуса, призывавшего в мир какое-то чудовище.

Узнав заклинание, Рейстлин быстро оградился защитным заговором, чтобы оттянуть время и дать себе возможность воспользоваться собственной магией.

Повернув голову, он увидел, как из широкой трещины в полу вырвалось огромное, мощное тело. Жуткий облик чудовища был знаком ему по кошмарным видениям.

— Хватай его, ну же! — завизжал Фистандантилус и указал на Рейстлина скрюченным, точно птичий коготь, пальцем.

Вызванное им чудовище ринулось к Рейстлину с намерением обвить его своим могучим гибким телом и утащить в расколовшую пол трещину. Страх охватил Рейстлина, как только он понял, что чудовище из иного мира пробует на нем свою магическую силу. Поле защитного заклинания трещало под его яростной атакой. Еще немного, и тварь сожрет его душу, а вслед за тем проглотит и тело.

Полное самообладание! Годы упорного учения, построенного на суровой аскезе и самодисциплине, не пропали даром. Рейстлин почти мгновенно вспомнил нужное ему заклинание. Как только он приступил к чтению магической формулы, к нему сразу же вернулась уверенность.

Призрачная тварь заколебалась.

Фистандантилус в ярости вновь велел чудовищу напасть на противника.

Рейстлин приказал твари остановиться.

Призрак смерил обоих магов мрачным взглядом налитых кровью глаз. Его тело свивалось в тугие кольца и распускалось вновь, да и весь его облик то и дело зыбко менялся. Оба соперника удерживали надежный контроль над тварью и при этом не спускали друг с друга глаз, дожидаясь, кто первым моргнет, у кого первого дрогнут губы или шевельнется палец. Сейчас любое проявление слабости могло оказаться гибельным.

Но ни один из магов не шелохнулся, словно они вовсе потеряли способность двигаться. Рейстлин был выносливее, зато Фистандантилус черпал свою силу из тайных источников: он мог призвать и призывал себе на помощь незримые силы, которые поддерживали его в решительный момент.

Первым не выдержало чудовище. Очутившись меж двух огней, между двух сил, толкавших его в разные стороны, оно не могло больше противостоять раздиравшему его напряжению. С пронзительным воем тварь разлетелась в клочья и растаяла в ослепительной вспышке.

Сила взрыва была такова, что оба мага отлетели к противоположным стенам лаборатории. Отвратительное зловоние наполнило помещение, и сверху, словно алмазный дождь хлынули осколки стекла. Стены и мебель почернели от копоти. То тут, то там вспыхивали маленькие разноцветные огоньки, освещая разгромленную лабораторию призрачным колеблющимся светом.

Рейстлин первым поднялся на ноги и отер рукавом сочившуюся из пореза на лбу кровь. Его противник не был так проворен, хотя оба знали: поражение чревато скорой и страшной гибелью. В неверном свете огней оба мага мрачно уставились друг на друга.

— Вот до чего у нас дошло! — прохрипел Фистандантилус. — А ведь ты мог позволить мне довести дело до конца, и сам бы тогда зажил спокойной, беспечной жизнью. Я готов был избавить тебя от медленного дряхления, слабости и прочих неудобств, которые несет с собой преклонный возраст. Почему ты так спешишь навстречу собственной гибели?

— Ты сам знаешь ответ, — тяжело выдохнул Рейстлин. Его силы были почти на исходе.

Фистандантилус, не сводя с Рейстлина пылающих глаз, медленно кивнул.

— Я уже говорил, — пробормотал он, — мне жаль, что тебе уготовано небытие.

Вместе — ты да я — мы могли бы сделать очень многое. Теперь же…

— Жизнь — для одного, смерть — для другого, — закончил за него Рейстлин.

Вытянув вперед руку, молодой маг бережно положил рубиновый амулет на каменную плиту и, услышав, как Фистандантилус бормочет заклинание, поспешил ответить ему собственным заклятием.

Битва длилась очень долго, и двое хранителей Башни, извлекших это видение из памяти распростертого перед ними черного мага, пребывали теперь в глубокой растерянности. До сих пор действие представало перед ними в мысленных образах Рейстлина, однако внезапно соперники стали настолько близки, что стражи Башни видели схватку глазами сразу обоих магов.

Фиолетовые молнии с сухим треском срывались у противников с кончиков пальцев, тела под прожженными черными мантиями корчились от боли, вопли ярости заглушали хруст расщепленного дерева и крошащегося камня. Жар волшебного пламени плавил каменные стены, обжигающие ветры терзали соперников с неистовой яростью, огненные шквалы заливали коридоры, а сквозь зияющие провалы в полу являлись из Бездны по зову своих повелителей чудовищные призраки. Могучие стихии до основания сотрясали мрачный замок Фистандантилуса, так что его крепкие стены начали трескаться и осыпаться.

Внезапно один из магов с криком, исполненным ужаса и муки, рухнул на пол, и изо рта его хлынула кровь.

Но кто есть кто? Кто пал в этой схватке, а кто уцелел? Как ни старались стражи Башни найти ответ, все было тщетно.

Между тем победитель сам едва держался на ногах. Некоторое время он собирался с силами, а затем медленно двинулся вперед по изуродованному полу.

Его дрожащая рука протянулась к каменной плите и зашарила по ее выщербленной поверхности. Наконец обожженные пальцы нащупали и крепко схватили оправленный в серебро рубин. Затем маг медленно побрел туда, где лежал его поверженный враг.

Там, у распростертого тела, он опустился на колени и положил амулет на грудь своей жертвы.

Побежденный маг едва дышал и уже не мог говорить, но взгляд его, устремленный на врага из-под черного капюшона, был яснее всяких слов и грозил проклятием, столь страшным, что даже стражи Башни — сами будучи порождениями преисподней — почувствовали дуновение такого леденящего холода, что их собственное мучительное существование в сравнении с ним было подобно купанию в теплых струях южного моря.

Победитель некоторое время колебался. Разумеется, он без труда прочел и понял невысказанное проклятие в блестящих черных глазах, и душа его в страхе смутилась увиденным. Наконец он решился. Тонкие губы упрямо сжались, и маг с силой прижал красный камень к груди побежденного.

Тело на полу скорчилось и забилось в мучительной агонии. Пронзительный крик сорвался с губ поверженного мага и захлебнулся в кровавой пене. Кожа жертвы ссыхалась и трескалась, как древний пергамент, в то время как широко раскрытые глаза бессмысленно смотрели в темноту. Понемногу тело на полу превращалось в высохшую мумию.

Победитель судорожно вздохнул и повалился рядом со своей жертвой. Он сам был ранен и чрезвычайно слаб, но в руке его сверкал красным огнем волшебный амулет, через который вливалась в него новая жизнь, обещавшая вскоре вернуть ему силы и принести полное выздоровление. В голове мага теснились воспоминания о веках безраздельной власти и необоримого могущества, тысячи заклинаний и магических формул, чудесные и жуткие видения, явленные ему сотни лет назад. Но к этому великому знанию примешивались болезненные воспоминания о брате-близнеце, о слабом, изнуренном недугами теле, о годах жизни, проведенных наедине с тяжкой болью.

Две жизни слились в одном теле, и несметное количество странных, несовместимых друг с другом воспоминаний то и дело сшибались в мозгу с такою силой, что маг непрерывно вздрагивал, словно бился в предсмертных конвульсиях, как бился недавно поверженный им враг. Некоторое время победитель пристально разглядывал зажатый в своей руке кроваво-красный камень, после чего прошептал в ужасе:

— Кто я?

Глава 4

Стражи, мерцая пустыми глазницами, скользнули от Рейстлина прочь, Рейстлин был еще слаб и не мог двигаться, но взгляд его следил за ними неотступно.

— Вот что я скажу вам, — маг обратился к ним беззвучно, но хранители прекрасно поняли его, — если вы осмелитесь еще раз прикоснуться ко мне, я обращу вас в прах, как обратил в прах его!

— Да, Хозяин! — прошептали в ответ два голоса, и бледные лики стражей растаяли во мраке.

— Что… — сонно пробормотала Крисания. — Ты что-то сказал?

Осознав, что она спала, положив голову на плечо мага, жрица смущенно вспыхнула.

— Могу я… чем-нибудь помочь тебе? — спросила она.

— Нужна горячая вода, — Рейстлин без сил откинулся навзничь, — для моего настоя.

Отбросив с лица густые волосы, Крисания огляделась по сторонам. Сквозь окна сочился серенький свет. Блеклый, словно пропущенный сквозь космы тумана, он показался ей безрадостным и ненадежным. Волшебный посох Рейстлина продолжал светиться ровным желтоватым светом, освещая середину комнаты и отгоняя обитающих во мраке существ. Несмотря на то что свет посоха был довольно ярким, тепла он не давал, и Крисания потерла озябшую шею. Все тело у нее затекло и одеревенело — должно быть, они проспали несколько часов кряду. В комнате по-прежнему было холодно и сыро, как в погребе.

Крисания неуверенно покосилась на закопченный, холодный очаг.

— Чем растопить — найдется, — пробормотала она закосневшим языком, — но у меня нет ни кремня, ни трута. Я не смогу…

— Разбуди моего брата! — перебил Рейстлин и тут же принялся жадно хватать ртом воздух.

Должно быть, он хотел сказать что-то еще, но лишь бессильно махнул рукой.

Глаза его сверкали, лицо перекосилось от ярости.

Затем маг успокоился, устало закрыл глаза и прижал ладонь к груди.

— Пожалуйста, — прошептал он, — больно…

— Конечно. — Крисания устыдилась своей нерасторопности. Стянув с себя занавеску, она укрыла ею Рейстлина и заботливо подоткнула края. Маг благодарно кивнул, но сил на большее у него уже не было, так что жрица, дрожа от холода, поспешила к спящему Карамону.

Крисания уже протянула руку, чтобы тряхнуть гиганта за плечо, но в последний миг внезапно заколебалась. Что, если гигант все еще слеп? А если он прозрел, то не вознамерится ли снова убить Рейстлина?

Но сомнения ее были недолгими. «Если он попытается напасть, — решила Крисания, тряся Карамона за плечо, — я остановлю его. Я сделаю то, что однажды уже совершила».

— Карамон, — позвала она негромко, — Карамон, проснись! Надо…

— Что?! — Карамон стремительно сел, и его рука непроизвольно дернулась к рукоятке меча, которого у него не было. Карие глаза воина остановились на Крисании, и та, с облегчением и тревогой одновременно, поняла, что гигант видит. Впрочем, взгляд его оставался бесстрастным и пустым, словно Карамон не узнал жрицу. В следующее мгновение исполин быстро оглядел комнату.

Взгляд его вдруг помрачнел, на скулах шевельнулись желваки, и Крисания поняла, что гигант все вспомнил. Карамон холодно смерил ее взглядом. Жрица попыталась было что-то сказать — извиниться или объясниться, — но не успела.

— Госпожа Крисания, — с внезапной заботой в голосе воскликнул Карамон и, сняв с себя штору, протянул ее жрице, — здесь холодно. Набрось это на себя.

Прежде чем Крисания успела возразить, Карамон набросил пыльную, но теплую ткань ей на плечи. Жрица успела заметить, что взгляд его скользнул по телу Рейстлина, равнодушно и без малейшей задержки, словно того и вовсе не существовало.

Крисания схватила Карамона за руку:

— Карамон, он спас нам жизнь. Он прочел заклинание, и те ужасные твари, что обитают здесь, оставили нас в покое!

— Просто они признали в нем своего! — Карамон опустил глаза и попытался высвободить руку, но Крисания держала его крепко.

— Можешь убить его, — сказала она гневно, — пока он беззащитен и слаб.

Правда, если ты сделаешь это, мы тоже погибнем, но ведь ты собирался расправиться с ним, чего бы это ни стоило!

— Я не могу убить его. — Карие глаза Карамона были спокойны и чисты, и Крисания отметила про себя, насколько они с братом все же похожи. — Давай будем честны друг с другом, Посвященная, — если я попытаюсь убить его, ты снова ослепишь меня.

Он рывком освободил руку.

— По крайней мере, хоть один из нас должен видеть…

Крисания почувствовала, что щеки ее запылали от стыда и гнева, ибо в горьких речах Карамона ей послышалось эхо слов Лоралона. Гигант тем временем быстро поднялся на ноги.

— Я разожгу огонь, — сказал он сурово, — если только, — он махнул рукой, — друзья моего братца позволят мне это.

— Надеюсь, позволят, — ответила Крисания не менее сурово и тоже встала. — Они… они не тронули меня, когда я ходила за шторами.

Карамон внимательно поглядел на нее, и Крисания впервые подумала о том, как она выглядит после всех этих передряг — с ветхой бархатной портьерой на плечах, в изорванном белом платье, испачканном кровью, сажей и пылью. Рука жрицы непроизвольно поднялась, чтобы поправить волосы. Некогда гладко причесанные и уложенные вокруг головы, теперь они, грязные и спутанные, висели как попало, закрывая ей глаза. На щеках Крисания чувствовала грязные разводы от недавних слез и сухую коросту запекшейся крови.

Стараясь сохранить достоинство, жрица провела ладонью по лицу и попыталась сделать что-нибудь с волосами, но все было тщетно. Осознав, как глупо она, должно быть, выглядит, и рассердившись пуще прежнего из-за сочувственного взгляда Карамона, Крисания судорожно вздохнула и попыталась взять себя в руки.

— Итак, я уже не та холодная мраморная дева, которую ты когда-то встретил, — твердо сказала она. — Так же, как и ты больше не тот забулдыга, который не мог ступить по прямой и двух шагов. Похоже, за время путешествия мы кое-чему научились и кое-что поняли.

— Уж я — точно, — мрачно откликнулся Карамон.

— Вот как? — Крисания приняла вызов. — Любопытно! А понял ли ты, как поняла это я, что маги, послав меня в прошлое, позаботились о том, чтобы я никогда не вернулась обратно?

Карамон недоуменно уставился на Крисанию, и та ответила ему мрачной улыбкой.

— Нет, ты не знал, пожалуй, об этой незначительной детали. Во веяном случае, твой брат уверял меня в этом. Устройством перемещения во времени мог воспользоваться только один человек — тот, кому его дали, — ты! Маги из Вайретской Башни послали меня в прошлое навстречу смерти, потому что боялись меня!

Карамон нахмурился. Минуту или больше оба молчали, потом Карамон сказал:

— Ты могла бы покинуть Истар с тем эльфом, что приходил за тобой. С Лоралоном.

— А ты отправился бы с ним? — с горечью спросила Крисания. — Смог бы ты отказаться от жизни в своем времени, если бы оставалась хоть какая-то надежда туда вернуться? Нет! Почему же ты думаешь, что я смогла бы?

Карамон нахмурился еще сильнее и уже собирался что-то ответить, но тут Рейстлин громко закашлялся. Бросив взгляд на мага, Крисания прервала спор:

— Разведи-ка лучше огонь, иначе мы можем погибнуть.

Отвернувшись от Карамона, Крисания направилась к Рейстлину.

Всматриваясь в бледное лицо мага, жрица задумалась, слышал ли он хоть что-нибудь. Однако поначалу она даже не поняла, в сознании ли он.

Рейстлин был в сознании, но выглядел настолько ослабевшим, что едва ли содержание разговора между Крисанией и Карамоном могло его заинтересовать.

Жрица налила немного воды из реторты в треснувшую глиняную миску и опустилась на колени рядом с магом. Оторвав кусок ткани от своей белой накидки — в том месте, где она была чище всего, — Крисания обтерла ему лицо, горевшее точно в огне.

Карамон за ее спиной собирал обломки мебели и складывал их на решетку очага.

— Надо бы что-то на растопку, — услышала Крисания бормотание исполина. — А-а, книга…

При этих словах Карамона глаза мага открылись, голова дернулась, и Рейстлин попытался встать.

— Не надо, Карамон, не делай этого! — испуганно крикнула жрица, и гигант замер с увесистым томом в руках.

— Опасно, брат! — выдохнул Рейстлин. — Колдовские книги… лучше вовсе к ним не прикасаться…

Голос отказывался ему повиноваться, и маг замолчал, однако взгляд его был так выразителен, что Карамон подчинился. Промямлив что-то маловразумительное, он выронил фолиант и принялся шарить под столом. Рейстлин с облегчением закрыл глаза.

— Здесь… как будто письма. — Карамон перестал шуршать разбросанной под столом бумагой. — Может быть, они сгодятся? — спросил он, отдуваясь.

Рейстлин кивнул, и уже через полминуты до слуха Крисании донеслось веселое потрескивание пламени. Покрытая горючим лаком старая мебель охотно занялась, и вскоре в очаге приветливо заплясал жаркий огонь. Бледные тени, маячившие в темноте, отступили, спасаясь от оранжевых отсветов пламени, однако не исчезли вовсе.

— Нужно перенести Рейстлина ближе к огню, — сказала Крисания. — Он говорил про какой-то настой…

— Да, — без выражения откликнулся Карамон. Подойдя к брату, он поглядел на него сверху вниз и пожал плечами. — Пусть он сам перенесет себя туда при помощи магии, если ему это так нужно.

Глаза жрицы вспыхнули от гнева. Она резко повернулась к Карамону, однако Рейстлин сделал слабый жест рукой, и Крисания прикусила губу.

— Ты вздумал взрослеть не в самое подходящее время, братишка, — прошептал маг.

— Возможно. — Лицо Карамона заметно опечалилось. Тряхнув головой, он отступил к очагу и замер у огня. — Возможно, это уже не имеет значения.

Увидев, что взгляд Рейстлина последовал за Карамоном, Крисания с удивлением отметила промелькнувшую на лице мага быструю, сдержанную улыбку.

Потом взгляд его вернулся к Крисании, и улыбка сразу погасла. С трудом приподняв руку, Рейстлин сделал ей знак приблизиться.

— С твоей помощью, — хрипло сказал он, — я, пожалуй, смогу встать.

— Тебе понадобится посох… — Крисания потянулась за магическим посохом Рейстлина.

— Не прикасайся! — резко воскликнул Рейстлин и тут же закашлялся. — Нет, — повторил он чуть мягче и едва не задохнулся от нового приступа кашля. — Чужие руки… не должны… свет погаснет…

Невольно вздрогнув, Крисания быстро оглянулась через плечо на дальний темный конец комнаты. Рейстлин проследил ее взгляд и заметил бледные тени, колышущиеся во мраке за пределами круга света, исходящего от хрустального шара на конце посоха.

— Нет… они не нападут на нас, — тихо сказал он, когда Крисания обняла его за плечи и помогла подняться с пола. — Они знают, кто я такой… — Губы мага скривились в усмешке. — Они знают, кто я такой, — повторил он уверенней, — и не посмеют гневить меня. Однако… — Рейстлин снова закашлялся и тяжело навалился на Крисанию, — мы будем в большей безопасности, если кристалл не погаснет.

Маг пошатнулся и чуть не упал. Крисания вовремя поддержала его. Дыхание жрицы участилось, выдавая охватившее ее смятение. Слыша хрипы и бульканье в горле Рейстлина, Крисания чувствовала к больному магу острую жалость, и в то же время близость его жаркого тела заставляла жрицу краснеть и прятать глаза. От Рейстлина исходил дурманящий аромат используемых в заклинаниях компонентов — розовых лепестков, бергамота, пачулей, еще чего-то сладковатого, а черный бархат его плаща казался на ощупь очень мягким — много мягче бархатной портьеры на ее плечах. Взгляды их встретились, и невозмутимая зеркальная поверхность глаз Рейстлина на мгновение растаяла, позволив Крисании заглянуть вглубь, где полыхала страсть. Рука, которой маг опирался на ее плечо, непроизвольно, словно помимо его воли, притянула Крисанию, ближе.

Жрица зарделась, одновременно желая немедленно броситься прочь и навсегда остаться в нежных объятиях мага. Как ни спешила она отвести взгляд, было уже слишком поздно. Тело Рейстлина напряглось. Он резко и едва ли не грубо убрал руку с ее плеча. Отстранившись от Крисании, маг всей тяжестью налег на свой посох.

Но у него не было сил, чтобы передвигаться самостоятельно. Покачнувшись, Рейстлин начал оседать на пол. Крисания поспешила ему на помощь, но внезапно между нею и магом возник Карамон. Сильные руки подхватили мага с такой легкостью, словно тот весил не больше ребенка. Без видимых усилий Карамон перенес брата к огню и опустил в разболтанное, черное от копотикресло.

— Садись, госпожа Крисания. — Карамон подтянул к огню еще одно кресло, прежде стряхнув с него широкими ладонями пыль и золу.

— Спасибо, — пробормотала Крисания, старательно отводя взгляд в сторону.

Она опустилась на продавленное сиденье, подалась вперед и неподвижно уставилась на огонь. Самообладание понемногу возвращалось к ней.

Когда жрица вновь нашла в себе мужество оглядеться по сторонам, она увидела, что Рейстлин, закрыв глаз, полулежит в своем кресле, а Карамон кипятит воду в побитом жестяном котелке, который, судя по виду посудины, он выкопал откуда-то из-под горы углей в очаге. Чтобы вода грелась быстрее, он подложил в огонь покрытую затейливой резьбой деревянную ножку от разломанного стула.

Отсветы пламени блестели на его золотых доспехах и гладкой загорелой коже, а мышцы на спине всякий раз ходили ходуном, стоило озябшему гиганту слегка повести плечами.

«Он и в самом деле прекрасно сложен», — подумала Крисания и вздрогнула. Ей вспомнилось, как с мечом в руках Карамон ворвался в подземную лабораторию Фистандантилуса в обреченном Храме. Тогда в его глазах она увидела смерть — смерть Рейстлина и свою собственную…

— Вода закипела, — возвращая Крисанию к действительности, громко сказал Карамон.

— Давай я приготовлю ему отвар, — предложила жрица, радуясь, что тоже может что-нибудь сделать для мага.

Когда она подошла к Рейстлину, тот открыл глаза. Заглянув в них, Крисания увидела только свое отражение — бледное, растерянное лицо. Рейстлин молча протянул жрице маленький шелковый мешочек, завязанный тесемкой, и в изнеможении откинулся на спинку кресла. Крисания взяла мешочек и повернулась к Карамону.

— Положи несколько листьев в чашку и залей кипятком, — сказал исполин.

— Что это за листья? — полюбопытствовала Крисания, открывая мешочек и морщась от незнакомого острого запаха. Карамон помог ей налить в чашку кипяток.

— Не знаю. — Гигант пожал плечами. — Рейст всегда сам собирает травы.

Рецепт этого снадобья Пар-Салиан дал ему сразу после… после Испытания, когда ему было совсем плохо. Да, — Карамон улыбнулся, — пахнут они отвратительно, а на вкус, должно быть, это и вовсе жуткая отрава… Но настой поможет ему.

Карамон посмотрел на брата едва ли не с нежностью, но тут же отвернулся.

Крисания подала дымящийся настой Рейстлину. Тот немедленно вцепился в чашку дрожащими пальцами и поднес ее к губам. Сделав первый глоток, маг облегченно вздохнул и снова вытянулся в кресле.

Наступила неловкая тишина. Карамон, не отрываясь, смотрел на огонь.

Рейстлин тоже погрузил взгляд в языки пламени и молча пил свое снадобье.

Крисания вернулась в кресло и занялась тем же, чем, как она полагала, занимаются сейчас оба близнеца, — попыталась привести в порядок свои мысли и хоть немного разобраться в том, что с ними произошло.

Считанные часы назад она стояла в центре обреченного города, осужденного разгневанными богами на гибель. Уже тогда она была на грани срыва. Сейчас Крисания признавала это, как и то, что тогда она этого не понимала. С какой слепой самонадеянностью она воображала, будто душа ее надежно защищена крепчайшими стальными стенами веры. Увы — теперь она с сожалением и стыдом осознавала это, — вера ее оказалась отнюдь не из стали, а всего лишь изо льда.

В горниле правды сталь закаляется, а лед тает, превращаясь в текучую воду. Ее вера растаяла, оставив ее беззащитной и ранимой. Если бы не Рейстлин, она, наверное, погибла бы в Истаре.

Рейстлин… При мысли о нем щеки жрицы снова зарделись. Ей еще никогда не приходилось сталкиваться с любовной страстью. Когда-то, много лет назад, Крисания была помолвлена с молодым человеком, в которого, как ей казалось, была влюблена. Но она не любила его, нет, и теперь могла признаться себе не только в этом; но и в том, что никогда по-настоящему не верила в любовь — во всяком случае, в ту любовь, которая воспевалась в легендах и сказках. Зависимость от другого человека всегда казалась ей слабостью, а раз так — то ее следовало сторониться. Крисания вспомнила, как Танис Полуэльф рассказывал ей о своей жене Лоране. «Когда ее нет рядом, — сказал он, — мне кажется, будто я лишился руки…»

«Что за романтические бредни», — подумала она тогда, но теперь жрица все чаще задавала себе один и тот же вопрос: чувствует ли она нечто подобное по отношению к Рейстлину? Мысленно возвращаясь к последним дням в Истаре, к бушующей над городом буре, к вспышкам молний и треску грома, Крисания с неизменным постоянством вспоминала только одно — жаркие объятия Рейстлина. При этом жрица испытывала уколы сладкой боли, и ей безумно хотелось, чтобы миг этот повторился. Однако что-то внутри нее по-прежнему сопротивлялось, вызывая невнятные, смутные страхи. Помимо своей воли Крисания припомнила лихорадочный блеск в глазах мага — восторг, охватывавший Рейстлина при каждом новом порыве бури. Он радовался надвигающейся катастрофе так, словно сам ее вызвал.

Воспоминания Крисании были сродни запаху, который она, приблизившись к Рейстлину, недавно ощутила. Маг благоухал розовыми лепестками и экзотическими ароматами, и вместе с тем от него тянуло тленом, плесенью и едкой серой.

Словом, насколько тело Крисании жаждало его прикосновений, настолько ее душа в ужасе отшатывалась прочь…

В животе Карамона громко заурчало, и Крисания, вздрогнув, возвратилась в реальность. Подняв голову, она увидела, как исполин тут же смущенно покраснел.

Несмотря на то что Крисания вспомнила теперь и о собственном голоде, она невольно рассмеялась.

Карамон с сомнением посмотрел на жрицу, подозревая, очевидно, что у нее началась истерика; однако, заметив выражение его лица, Крисания рассмеялась еще громче. Смех ее был приятен и звонок — казалось, сама тьма немного отступила перед ним, а от сердца отлегла тяжесть. В конце концов Карамон, захваченный ее весельем, тоже рассмеялся.

— Так боги напоминают нам, что мы люди, — смахнув выступившие на глазах слезы, сказала Крисания. — Подумать только, мы находимся в самом жутком месте, какое можно себе вообразить, нас окружают чудовища, готовые пожрать нас и наши души, а я думаю только об одном: как сильно мне хочется есть.

— Нам потребуется еда. — Отсмеявшись, Карамон сразу же посерьезнел. — И какая-нибудь приличная одежда, если, конечно, мы намерены здесь задержаться.

— Он посмотрел на брата. — Сколько времени мы здесь пробудем?

— Не долго, — отозвался Рейстлин. Кружка с настоем в его руках почти опустела, и голос мага звучал теперь намного увереннее. — Мне нужно время, чтобы восстановить силы и закончить кое-какие исследования. Эта госпожа… — Он посмотрел на Крисанию, и жрица невольно поежилась — таким холодным вдруг показался ей его голос. — Эта госпожа должна обратиться к своему богу и укрепиться в вере. Только после этого мы будем готовы пройти через Врата. Ну а потом, брат мой, ты сможешь пойти куда пожелаешь.

Крисания почувствовала на себе вопросительный взгляд Карамона и с трудом сохранила внешнее спокойствие, хотя упоминание о страшных Вратах — проходе, сквозь который они должны были проникнуть в Бездну и предстать пред Владычицей Тьмы, — заставило ее сердце в страхе замереть. Именно поэтому она предпочла смотреть на пламя в очаге, нежели отвечать на взгляд Карамона.

Гигант вздохнул и слегка откашлялся.

— Ты отправишь меня домой? — поинтересовался он.

— Куда пожелаешь.

— Да, — резко сказал Карамон и посмотрел на брата, — я хочу вернуться назад, к Тике, хочу… поговорить с Танисом. — Его голос дрогнул. — Я должен буду объяснить… как получилось, что Тассельхоф погиб в Истаре…

— О боги, Карамон! — Рейстлин раздраженно махнул рукой. — Мне казалось, что в тебе наконец-то созрел взрослый мужчина! Вернувшись домой, ты застанешь кендера на кухне у Тики, где он будет потчевать ее лихими историями и одновременно сгребать в свои кошельки все, что плохо лежит!

— Что?! — Карамон побледнел, и глаза его вылезли из орбит.

— Выслушай меня, братец, выслушай хоть раз в жизни! — прошипел Рейстлин, наставив на Карамона длинный тонкий палец. — Кендер сам навлек на себя все эти беды, воровски пристроившись к заклинанию Пар-Салиана. Тому, что кендерам, гоблинам и гномам запрещены перемещения во времени, есть причина, и причина очень веская! Эти расы появились случайно, не по воле богов, но по капризу судьбы, по небрежности великого Реоркса. Эти расы, в отличие от эльфов, великанов и людей, находятся вне потока времени, поэтому кендер мог изменить ход истории, что он и сам быстро понял, стоило мне об этом проговориться. Я не мог допустить, чтобы такое случилось! Предотврати он Катаклизм, что он, собственно, и собирался сделать, и кто знает, что могло бы произойти?!

Возможно, вернувшись в собственное время, мы обнаружили бы, что нашим миром безраздельно правит Владычица Тьмы, ибо Катаклизм отчасти был ниспослан богами и для того, чтобы подготовить обитателей Кринна к грядущему, к будущему отпору силам зла…

— И ты его убил! — перебил мага Карамон.

— Я велел ему забрать твое магическое устройство, — сухо заявил Рейстлин, — я научил его пользоваться им и отправил его домой!

Карамон моргнул.

— Точно? — с сомнением спросил он. Рейстлин вздохнул и запрокинул голову на спинку кресла.

— Да, — сказал он. — Но я не надеюсь, что ты мне поверишь. Почему, собственно, ты должен мне верить?

Руки мага слабо шевельнулись и запахнули полы черного плаща.

— Знаешь, — тихо сказала Крисания, — кажется, я припоминаю… В последние минуты перед землетрясением я видела Тассельхофа. Он… тоже был в Священной Келье…

Рейстлин чуть приоткрыл глаза и сквозь узкие щелочки век посмотрел на жрицу. Его горящий взгляд, пронзив сердце Крисании, заставил ее вздрогнуть и смешал все ее мысли.

— Продолжай! — потребовал Карамон.

— Я помню… у него в руках было какое-то устройство. Во всяком случае, мне так показалось. Он еще что-то говорил… — Крисания приложила руку ко лбу.

— Но я не могу вспомнить — что. Там было страшно и стоял такой грохот… Да, я уверена — у него было с собой магическое устройство!

Рейстлин улыбнулся:

— Ну, уж госпоже Крисании-то ты, надеюсь, поверишь? — Маг пожал плечами.

— Жрице Паладайна ни к чему лгать.

— Значит, Тассельхоф дома? Уже? — Карамон никак не мог осмыслить новость.

— И когда я вернусь, я застану его…

— …живым и здоровым, с полными карманами вещиц, которые ты не считал в своем доме лишними, — закончил Рейстлин с легкой брезгливостью. — Однако сейчас нам следует обратить внимание на вопросы более важные. Ты прав, братец, нам нужна еда и теплая одежда. Здесь мы не найдем ни того ни другого. Уже прошла примерно сотня лет после Катаклизма. Эта Башня, — маг взмахнул рукой, — все эти годы оставалась покинутой. Ее охраняют существа из другого мира, порождения тьмы, вызванные к жизни проклятием мага, чьи останки все еще украшают собой шипы ворот, расположенных как раз под нами. Шойканова Роща, однако, уже поднялась из земли, и на всем Кринне не найдется ни одного смертного, кто отважился бы войти в нее. Ни одного, кроме меня. Никто не может войти в Башню, но стражи не станут мешать кому-то из нас — например, тебе, братец, — выйти отсюда. Ты пойдешь в Палантас и купишь там еду и одежду. Я мог бы, конечно, создать все это силой своей магии, но я не смею без нужды тратить свои силы до тех пор, пока мы — то есть Крисания и я — не войдем во Врата.

Карамон широко распахнул глаза. Устремив свой взгляд на испачканное сажей окно, гигант подумал об ужасах Шойкановой Рощи.

— Я дам тебе амулет, который охранит тебя, — заметив испуганный взгляд Карамона, заверил Рейстлин брата, — но опасность поджидает тебя не только в Роще — здесь, в Башне, ты рискуешь ничуть не меньше. Хранители слушаются меня, но твоя горячая кровь не дает им покоя. Поэтому будь любезен, не выходи из этой комнаты без меня. И ты тоже, госпожа Крисания.

— А где находятся эти… Врата? — неожиданно спросил Карамон.

— В лаборатории над нами, на самом верхнем этаже Башни, — объяснил Рейстлин. — Маги старались спрятать Врата в самые надежные места, какие только могли придумать, ибо, как ты, должно быть, уже догадался, Врата эти чрезвычайно опасны!

— Мне кажется, твои маги занимались тем, чем им лучше бы вовсе не заниматься! — проворчал Карамон. — С чего это им вздумалось проложить прямую дорожку в Бездну?

Рейстлин замком сплел пальцы и перевел взгляд на огонь, словно только пляшущее пламя могло постичь смысл его слов.

— В своей тяге к знаниям человек породил множество двуликих вещей.

Некоторые из них до сих пор служат нам. Например, меч в твоих руках, Карамон, служит орудием справедливости, он защищает невинных и карает виновных. Однако тот же меч в руках, скажем, нашей с тобой сестрицы Китиары будет рубить все головы подряд без разбору, если ей того захочется. Виноват ли в этом кузнец, который выковал меч?

— Нет, но… — начал было Карамон, но Рейстлин не обратил на его возражение никакого внимания.

— Давным-давно, в Век Мечтаний, когда практикующие маги пользовались уважением и магическое искусство процветало на Кринне, пять Башен Высшего Волшебства стояли подобно маякам в том безбрежном океане невежества, каким являлся тогда весь этот мир. В них жила и действовала великая магия, приносившая пользу всем. Маги трудились не покладая рук, вынашивая грандиозные и величественные планы. Кто знает, обернись все иначе, и мы бы сейчас летали на ветрах, одолевая воздушные просторы с той же легкостью, что и драконы.

Возможно, мы покинули бы этот несовершенный мир и переселились бы в новые, очень далекие миры…

Голос Рейстлина был тих и ровен. Завороженные его словами Карамон и Крисания боялись шелохнуться. Маг тем временем продолжал:

— Но этому не суждено было случиться. Стремясь ускорить свою работу, маги решили, что им необходимо связываться друг с другом прямо из Башен, не тратя ни сил, ни времени на сложные заклятия перемещения. И маги создали Врата.

— И у них получилось? — перебила Крисания, глаза которой, как у маленькой девочки, сверкали от любопытства.

— Еще как! — фыркнул Рейстлин. — Успех был таким, какого они и представить себе не могли… — Голос его стал еще тише. — Даже в кошмарном сне им не могло привидеться ничего подобного. Врата не только позволили за один шаг преодолеть пространства, разделяющие пять Башен и другие центры магии на Кринне, они оказались дверьми, ведущими в царства богов, что, к своему несчастью, случайно обнаружил один неумелый маг из нашего братства.

Рейстлин поежился, как от озноба, и, наклонясь к огню, плотнее завернулся в свой черный плащ.

— Соблазненный Владычицей Тьмы, искушениям которой не в силах противостоять ни один смертный, — сказав это, Рейстлин побледнел, — он вошел через Врата в ее царство и получил то, что сулила она ему ночами во сне…

Рейстлин громко и неестественно расхохотался, но ту же захлебнулся в приступе кашля.

— Глупец! — продолжил он, отдышавшись. — Никто не знает, что с ним случилось дальше, — известно только, что он не вышел ни через те Врата, через которые вошел, ни через какие другие. Зато из Врат явилась Владычица Тьмы. А за ней пришли в наш мир легионы ее драконов…

— Первые Войны Драконов! — ахнула Крисания.

— Да, — кивнул Рейстлин, — и причиной их был один из нас — маг, лишенный воли и уже не владеющий собой. Тот, кто позволил соблазнить себя… — Рейстлин замолчал и задумчиво посмотрел на огонь.

— Но я никогда не слышал этого предания! — возразил Карамон. — В легендах говорится, что драконы явились вместе…

— Твои познания в истории, братец, ограничиваются детскими сказками, рассказанными тебе на ночь! — нетерпеливо перебил его Рейстлин. — Слова твои показывают, сколь мало ты знаешь о драконах. В действительности это независимые, очень гордые, погруженные в самих себя создания. Собравшись вместе, они не способны приготовить даже обед, не говоря о том, чтобы согласовать совместные действия такого масштаба, какого требует серьезная война. Нет, Владычица Тьмы вошла в наш мир полностью, во плоти, а не просто тенью, какою она была во время нашей последней войны. Она навязала миру страшную битву, и только великая жертва Хумы позволила изгнать ее прочь.

Рейстлин замолчал и, прижав ладонь к губам, некоторое время сидел в глубокой задумчивости.

— Утверждают, что Хума не уничтожил ее физически, когда взял в руки Копье, хотя легенда гласит об обратном. Но тот факт, что он все же изгнал ее из нашего мира, доказывает, что здесь, на Кринне, Такхизис уязвима. — Рейстлин неподвижно глядел на пламя. — Будь в это время кто-то, кто обладал бы истинной властью, возле Врат, сквозь которые она вошла, он смог бы уничтожить ее полностью, а не просто низвергнуть назад — тогда история нашего мира была бы совсем иной.

Никто не проронил ни звука. Крисания смотрела на огонь и, возможно, видела в нем нечто исполненное истинного величия, подобного тому, какое грезилось и магу. Карамон молча вглядывался в лицо брата.

Неожиданно Рейстлин поднял голову, и лицо его порозовело.

— Завтра, когда у меня прибавится сил, я поднимусь наверх, в лабораторию, и начну приготовления. — Он угрюмо посмотрел на Карамона и жрицу. — Тебе, госпожа, следует обратиться к своему божеству.

Крисания нервно сглотнула. Неуверенно придвинув кресло поближе к огню, она наклонилась к очагу. Внезапно Карамон очутился перед нею и, схватив ее за руки, заглянул ей в глаза.

— Это безумие, госпожа, — сказал он с отчаянием. — Позволь мне увести тебя из этого ужасного места! Ты испугана, и у тебя есть причины бояться! Возможно, не все, что сказал о Рейстлине Пар-Салиан, правда. Возможно, я тоже ошибался, когда оценивал его поступки. Пусть я неверно истолковал его побуждения и мотивы, однако то, о чем он сейчас говорит, я представляю достаточно ясно и не могу обвинять тебя за то, что ты боишься! Пусть Рейст один осуществляет то, что задумал! Пусть бросает вызов богиням и богам, если ему так этого хочется! Но тебе-то зачем идти с ним до конца! Вернемся домой! Позволь мне забрать тебя в наше время, подальше от этого «сейчас», в котором мы очутились.

Рейстлин ничего не сказал, но Крисания слышала его мысли так ясно, как будто он произнес их вслух.

— Ты слышала Короля-Жреца! Ты сама сказала, что знаешь, в чем его ошибка!

Паладайн благоволит к тебе — даже в этом оплоте тьмы он отвечает на твои молитвы. Ты — его избранница! Ты добьешься успеха там, где оступился Король-Жрец! Идем со мной, Крисания, — это наша судьба!

— Да, я боюсь, — сказала Крисания, осторожно освобождаясь из сильных рук Карамона. — И я очень тронута твоей заботой. Однако этот страх — моя слабость, с которой я должна сразиться. С помощью Паладайна я одолею его еще до того, как вместе с твоим братом войду во Врата.

— Да будет так, — хмуро сказал Карамон и отвернулся.

На губах Рейстлина заиграла сдержанная улыбка, не отразившаяся ни в его глазах, ни в голосе.

— А теперь, Карамон, — сказал он едко, — если ты закончил и не собираешься больше вмешиваться в дела, в которых все равно ничего не понимаешь, изволь приготовиться к походу в город. За окном уже утро, и рынки, должно быть, открылись. — Рейстлин порылся в кармане плаща и достал несколько золотых монет.

— Вот, этого должно хватить на еду и одежду.

Карамон машинально поймал монеты на лету и посмотрел на брата таким взглядом, какой Крисания уже однажды видела — в Храме обреченного Истара. Она, помнится, еще подумала тогда: какая жуткая ненависть… какая страшная любовь!

В конце концов исполин опустил глаза и спрятал деньги в поясе.

— Подойди ко мне, Карамон, — тихо сказал Рейстлин.

— Зачем? — осведомился тот с внезапным подозрением.

— Нам надо избавиться от твоего железного ошейника. Или ты хочешь появиться на улицах в обличье раба? А кроме того, я должен дать тебе амулет.

— Рейстлин был на удивление терпелив. Заметив, что Карамон все еще колеблется, он мягко добавил:

— Я никому бы не посоветовал выходить из этой комнаты без моей печати, но если ты так решил…

Обернувшись на бледные лица, которые все еще маячили в серой полутьме, Карамон шагнул к брату и остановился над ним со скрещенными на груди руками.

— Что теперь? — проворчал он.

— Встань на колени.

Глаза Карамона сверкнули. На языке у него явно вертелась пара крепких словечек, но, покосившись на Крисанию, гигант сдержался.

Маг вздохнул, и лицо его сделалось печальным.

— Я очень устал, Карамон. У меня нет сил подняться. Прошу тебя…

Стиснув зубы, Карамон медленно опустился на колени, так что его лицо оказалось на одном уровне с бледным лицом брата. Рейстлин негромко произнес какое-то слово. Стальной обруч на шее Карамона распался на две половинки и со звоном упал на пол.

— Ближе, — попросил маг. Карамон сглотнул и потер шею.

— Я делаю это ради Крисании, — сказал он глухо. — Если бы мы очутились тут вдвоем, я бросил бы тебя гнить в этом поганом месте!

Рейстлин вытянул вперед руки и положил их на голову Карамона.

— Неужели, брат мой? — спросил он так тихо, что Крисания невольно задержала дыхание, чтобы расслышать его слова. — Ты бросил бы меня? А тогда, в Истаре, — ты действительно готов был убить меня?

Лицо гиганта мучительно напряглось, однако он ничего не ответил. Рейстлин быстро наклонился вперед и поцеловал брата в лоб. Карамон вздрогнул, словно маг прикоснулся к нему раскаленным тавром.

Рейстлин выпустил его голову, и гигант с мукой во взгляде посмотрел на брата.

— Не знаю! — пробормотал он в отчаянии. — Помогите мне, боги, — я не знаю!

Неожиданно Карамон всхлипнул и, закрыв лицо руками, уткнулся брату в колени.

Рейстлин погладил длинные волнистые волосы исполина.

— Ну вот, Карамон, — сказал он, — я дал тебе свой амулет. Теперь стражи не смогут повредить тебе, — во всяком случае, пока я здесь…

Глава 5

Карамон стоял в дверях кабинета и вглядывался в открывающуюся за ними тьму коридора. Темнота была живая — в ней блестели чьи-то глаза и раздавался невнятный сиплый шепот. Рейстлин подошел к гиганту и встал рядом. Одной рукой он взял брата за руку, а другой продолжал сжимать магический посох.

— Все будет хорошо, брат, — спокойно сказал он. — Верь мне.

Рейстлин заметил косой взгляд Карамона и насмешливо улыбнулся:

— Я пошлю с тобой одну из тварей. — Он легко взмахнул тонкой кистью.

— Лучше я один! — буркнул Карамон и ухмыльнулся, заметив пару лишенных тела глаз, приблизившихся к нему из темноты.

— Проводи его, — велел Рейстлин глазам. — Он — под моей защитой. Ты видишь меня? Ты знаешь, кто я такой?

Глаза почтительно моргнули и холодно уставились на Карамона. Гигант вздрогнул и снова взглянул на брата, но лицо Рейстлина осталось непроницаемым.

— Хранитель проводит тебя через Рощу, однако должен предупредить, что в городе тебя подстерегают куда большие опасности. Нынешний Палантас — вовсе не тот прекрасный и безмятежный город, каким он станет через двести лет. Здесь полным-полно беженцев и разного сброда, ютящегося в развалинах, трущобах и просто в сточных канавах. Каждое утро по городу проезжают огромные телеги, которые собирают на улицах тела тех, кто умер за ночь. Тебе могут встретиться люди, которые пожелают убить тебя за пару ботинок. Поэтому первым делом купи себе хороший меч и держи его при себе, чтобы все видели.

— В городе мне ничего не грозит, — отрезал Карамон. Он резко повернулся и пошел по коридору, стараясь не обращать внимания на мерцающие глаза, бесшумно плывшие в воздухе на уровне его плеча.

Рейстлин дождался, когда Карамон и его жуткий провожатый исчезнут в темноте, и только после этого вернулся в кабинет.

Крисания сидела в кресле и без особого успеха пыталась расчесать пятерней свои спутанные волосы. Рейстлин ступал почти бесшумно, и жрица не услышала, как он приблизился и встал сзади. Опустив руку в карман своего черного плаща, он достал пригоршню мелкого белого песка. Подняв ладонь над головой Крисании, маг потихоньку начал сыпать песок ей на голову.

— Аст тасарк симиралан кринауй! — прошептал Рейстлин. Глаза Крисании мигом смежились, а голова поникла. Жрица погрузилась в крепкий магический сон.

Рейстлин обошел кресло и, встав напротив Крисании, долго смотрел на ее склоненную голову.

Крисания смыла с лица следы сажи и крови, однако под глазами ее залегли глубокие синеватые тени. Нижняя губа была рассечена, а щеки казались бледными и запавшими. Черные пряди спутанных волос упали ей на лицо, и маг осторожным движением отвел их в сторону.

Согревшись у огня, Крисания отбросила в сторону бархатную штору, в которую куталась, спасаясь от холода. Белое платье и накидка — изорванные, опаленные огнем и испачканные в крови — распахнулись на ее шее, и Рейстлин видел, как высокая грудь ее поднимается и опадает в такт спокойному, мирному дыханию.

— Будь я такой, как другие мужчины, она принадлежала бы мне уже сейчас, — прошептал Рейстлин.

Его рука задержалась перед лицом жрицы и снова коснулась черных волнистых волос.

— Но я не такой, как все, — пробормотал Рейстлин и убрал руку.

Наклонившись, он поднял штору и накрыл ею жрицу. Крисания улыбнулась во сне и, положив руку на подлокотник кресла, опустила голову на руку.

Рейстлин слегка коснулся пальцами ее гладкой щеки и задрожал от нахлынувших воспоминаний. Ему захотелось отменить сонный заговор, обнять жрицу, прижать к себе, как он прижимал ее при чтении заклинания, перенесшего их из гибнущего города в иное время. У них будет целый час до возвращения Карамона, может быть, даже больше…

— Я не такой, как другие! — хмуро повторил Рейстлин и взял себя в руки.

Он отошел в сторону и оглядел темные углы кабинета.

— Охраняйте ее в мое отсутствие, — приказал маг колыхавшимся во мраке бледным теням. — Вы двое, — обратился он к тем ликам, которые оказались рядом, когда Рейстлин пришел в себя, — пойдете со мной.

— Да, Хозяин! — Призраки покорно приблизились. Свет магического посоха, упав на их невидимые во тьме фигуры, обозначил полупрозрачные очертания черных мантий.

Очутившись в коридоре, Рейстлин плотно закрыл за собою дверь. Затем он произнес магическую формулу и в мгновение ока был перенесен в лабораторию, расположенную под самой крышей Башни Высшего Волшебства.

Не успел он перевести дух, как из темноты на него что-то набросилось.

Визги и пронзительный вой разорвали столетнюю тишину лаборатории, крылатые черные тени ринулись на мага, протягивая к его горлу костлявые скрюченные пальцы, хватая его за одежду и с треском раздирая ткань плаща. Чудовища не испугались даже магического света посоха, и Рейстлин, которого захлестнула волна их жгучей ненависти, едва не потерял самообладание.

Однако он быстро взял себя в руки. Посох со сверкающим хрустальным шаром на конце описал в воздухе широкую дугу, а хриплый возглас на языке магии заставил призраков отступить.

— Поговорите с ними! — приказал Рейстлин сопровождавшим его хранителям. — Скажите им, кто я такой!

— Фистандантилус! — прошипел один.

— Фистандантилус! — прохрипел другой, заглушая глухой ропот опаленных магическим светом тварей. — Его время еще не настало, и предсказание не сбылось… это магический эксперимент…

Чувствуя слабость и легкое головокружение, Рейстлин нащупал стул и тяжело опустился на сиденье. Он укорял себя за то, что не сумел предугадать нападение.

Проклиная свое слабое тело, которое едва не подвело его, маг вытер кровь, выступившую из раны на лбу, и сосредоточился.

«Это твоих рук дело, моя владычица! — мрачно подумал он. — Ты не посмела схватиться со мной в открытую. Здесь — в моем мире — я тебе не по зубам! Но ты уже вновь проникла сюда. Уже возведен в Нераке твой Храм. Злые драконы гнездятся в нем и пожирают яйца драконов светлых. Но дверь еще закрыта, ибо Краеугольный Камень заперт великой жертвенной любовью. В этом твоя ошибка, Такхизис. Явившись через Врата в наш мир, ты показала нам дорогу в свой мир!

Правда, пока я не могу дотянуться до тебя… и тебе нет дороги по эту сторону… но придет время…»

— Тебе нехорошо, Хозяин? — послышался рядом встревоженный голос. — Прости нас, что мы не сумели защитить тебя, однако ты слишком быстро перенесся.

— Вы ничем не сможете помочь! — прорычал Рейстлин и закашлялся. — Оставьте меня на время… Мне нужно отдохнуть. Но прежде уберите отсюда всех этих…

— Да, Хозяин.

Ожидая, пока пройдет головокружение и стихнет боль в груди, Рейстлин просидел в тишине почти час, снова и снова возвращаясь мыслями к задуманному.

Чтобы как следует подготовиться к воплощению своих планов, ему понадобится как минимум две недели отдыха и тщательного изучения необходимых записей. Время это он проведет здесь, в Башне. Крисания была на его стороне — он не сомневался, что жрица пойдет за ним без принуждения и в нужный момент призовет мощь Паладайна, чтобы помочь ему открыть Врата и сразиться с их ужасными Стражами, поджидающими дерзких с другой стороны.

У него было знание Фистандантилуса, — знание, которое тот скапливал веками, и у него была сила собственного молодого тела. Перед тем как войти во Врата, он обретет невиданное могущество — он станет величайшим магом из всех, какие только существовали на Кринне!

Мысль эта успокоила Рейстлина, и он почувствовал прилив сил.

Головокружение прошло, боль в груди улеглась, и даже рана на лбу стала затягиваться. Маг поднялся и оглядел лабораторию. Она выглядела точно так же, как и тогда, когда он впервые вошел… Она будет точно такой же, когда он войдет в нее через двести с лишним лет. Тогда он вступит в Башню в соответствии с предсказанием — могучим Владыкой настоящего и будущего. Тогда ворота Башни откроются перед ним сами, и мрачные хранители будут почтительно приветствовать своего господина — никому из них и в голову не придет напасть на него…

Рейстлин машинально потрогал шрам на лбу и пошел в дальний конец лаборатории, освещая себе путь посохом. С любопытством оглядываясь по сторонам, он, однако, заметил несколько странных вещей, которые сбили его с толку. Все здесь должно быть в точности так, как он увидит это в будущем, однако сейчас на столе стоял целехонький сосуд, который Рейстлин видел уже разбитым, а книга заклинаний, которую он подобрал… подберет с пола, лежала сейчас на массивном каменном столе.

— Разве стражи трогают вещи? — спросил маг у двоих хранителей, которые уже вернулись к нему. Он медленно шел к дальней стене лаборатории, к Дверям, Которые Никогда Не Открывались.

— Нет, Хозяин, — откликнулся один из стражей. — Нам нельзя здесь ничего трогать.

Рейстлин пожал плечами. Мало ли что могло произойти за два столетия?

— Должно быть, землетрясение, — пробормотал он себе под нос, теряя всякий интерес к этим мелким несоответствиям. Впереди его ждала загадка более грандиозная.

Подняв повыше светящийся кристалл магического посоха, чтобы рассеять тьму, окутывающую Врата с платиновой резьбой, изображающей пятиглавого дракона, Рейстлин приблизился к дальней стене, где помещались тяжелые двери из стали и серебра, которые не мог отпереть ни один ключ на Кринне.

И… ахнул.

Несколько минут он стоял совершенно неподвижно — ярость клокотала в его горле, легкие пылали. Наконец маг набрал в грудь побольше воздуха, и живую тьму Башни взорвал его гневный вопль.

Крик мага, разнесшийся по закоулкам Башни, был столь ужасен, что страшные хранители поспешно укрылись в самой густой тени, решив, что сама Владычица Тьмы прорвалась в мир живых.

Карамон услышал этот крик у ворот Башни. Содрогнувшись от леденящего ужаса, он выронил многочисленные свертки, которые нес в руках, и кое-как разжег купленный в городе факел. Через полминуты, с факелом в одной руке и новым мечом в другой, воин ринулся вверх, перескакивая сразу через две ступеньки.

Ворвавшись в кабинет, Карамон увидел Крисанию, которая, не понимая, что к чему, сонно оглядывалась по сторонам.

— Я слышала чей-то крик… — сказала она, протирая глаза.

— С тобой все в порядке? — быстро спросил Карамон.

— Да, пожалуй. А что? — Тут Крисания поняла, о чем подумал Карамон. — Это не я. Я заснула, а этот крик… он разбудил меня.

— Где Рейст? — спросил Карамон.

— Рейстлин! — испуганно повторила за ним Крисания и ринулась к дверям, но Карамон остановил ее:

— Я знаю, почему ты заснула. — Он мрачно стряхнул с ее волос тонкую белую пыль. — Сонное заклятие. Крисания недоуменно распахнула глаза:

— Но почему?..

— Сейчас узнаем.

— Эй, воин! — услышал Карамон над самым своим ухом.

Исполин резко обернулся. Одной рукой он отодвинул Крисанию к себе за спину, а второй занес меч. Навстречу ему выплыла из темноты призрачная фигура в черной мантии.

— Ты ищешь мага? Он наверху, в лаборатории. Магу нужна помощь, но нам он запретил прикасаться к себе.

— Я иду, — немедленно откликнулся Карамон. — Один.

— Я с тобой, — сказал Крисания решительно. — Я пойду с тобой! — твердо повторила она, заметив хмурый взгляд Карамона.

Гигант попытался было возразить, но Крисания только упрямо качала головой, и в конце концов он вынужден был уступить.

— Держись ближе ко мне, — пробормотал Карамон сквозь зубы, однако в напоминании не было необходимости.

Если раньше темнота казалась зловещей, но спокойной, то теперь она просто пульсировала, взбухала и трепетала, ибо потревоженные страшным криком Рейстлина духи заполнили мрак коридора своими призрачными телами. Даже сквозь купленную на рынке теплую одежду Карамон чувствовал, как исходящий от нежити могильный холод пробирает его до костей и студит кровь. Крисания и вовсе так дрожала, что едва могла идти.

— Дай мне факел, — попросила она. Карамон без слов отдал ей смолистое древко и, обхватив жрицу свободной рукой за плечи, прижал к себе. Крисания тоже обхватила Карамона за пояс, и вскоре дрожь ее понемногу унялась.

— Так что же все-таки случилось? — спросил Карамон сопровождавшего их призрака, но тот не ответил.

Держа меч в левой руке, а правой обнимая Крисанию, Карамон последовал за хранителем, который медленно, не касаясь ступеней, плыл вверх по лестнице.

Пламя факела прыгало и трепетало, как при сильном сквозняке, хотя Карамон не чувствовал на лице ни малейшего дуновения.

Подъем показался им бесконечным, но в конце концов они все же достигли площадки на верхнем этаже Башни Высшего Волшебства и очутились перед маленькой дверцей.

— Нужно передохнуть, — сказал Карамон. Онемевшие от холода губы едва шевелились, и слова его были практически не слышны. Крисания закрыла глаза и прислонилась к гиганту, стараясь выровнять хриплое прерывистое дыхание. Карамон не был уверен, смог бы он одолеть еще хоть один лестничный марш, — а ведь еще недавно он был в прекрасной физической форме.

— Рейст… Фистандантилус здесь? — едва переведя дух, запинаясь, спросила Крисания.

— Да. — Хранитель указал на дверцу, и она, повинуясь его жесту, бесшумно распахнулась.

Ледяной воздух хлынул из комнаты на площадку. Он взъерошил волосы Карамону и сорвал капюшон с головы Крисании. Некоторое время Карамон не в силах был даже пошевелиться, парализованный ощущением безграничного зла, которым был напоен внезапно вырвавшийся из лаборатории ветер. Но Крисания, сжимая в кулаке медальон Паладайна, сделала шаг к двери.

Карамон нашел в себе силы поднять руку и, схватив жрицу за локоть, заставил ее остановиться:

— Стой. Я войду первым. Крисания устало улыбнулась:

— В иной ситуации — да, но не теперь. Сейчас мой медальон куда более грозное оружие, чем твой меч.

— Вам не нужно оружие, — вмешался в разговор призрак-хранитель. — Хозяин приказал нам охранять вас. Мы подчиняемся его воле.

— А что, если он мертв? — шепотом спросил Карамон и почувствовал, как напряженно подобралась Крисания.

— Если бы он умер, — ответил призрак, — ваша горячая кровь уже стыла бы на наших губах. Не медлите — входите!

Карамон и Крисания нерешительно вошли в лабораторию. Жрица приподняла факел повыше и огляделась по сторонам.

— Вот он, — шепнул Карамон. Не столько свет факела, сколько внутренняя духовная связь, всегда существовавшая между близнецами, позволила ему разглядеть неподвижное тело в черном плаще, скорчившееся на полу у дальней стены лаборатории.

Позабыв о своих страхах, Крисания кинулась к Рейстлину. Карамон последовал за ней, но был более осторожен и не забывал внимательно оглядываться по сторонам.

Рейстлин лежал на боку. Капюшон целиком закрывал его лицо. Магический посох валялся неподалеку, словно маг в приступе гнева отшвырнул его прочь.

Хрустальный шар в навершии посоха погас и выглядел теперь обычным безжизненным кристаллом. На полу Карамон увидел осколки стекла и толстую книгу — очевидно, брошенный посох разбил какой-то сосуд и столкнул со стола фолиант.

Передав Карамону факел, Крисания опустилась на колени рядом с Рейстлином и попыталась нащупать у него на шее пульс. Пульс оказался слабым и прерывистым, но маг определенно был жив.

Крисания с облегчением вздохнула:

— Он не умер, но я не понимаю, что с ним…

— Хозяину никто не причинял вреда, — вставил беззвучно паривший над ними хранитель. — Похоже, он что-то искал в этой части лаборатории. Он подошел к стене, пробормотал что-то о Вратах и высоко поднял над головой посох. Затем хозяин закричал, отшвырнул посох и с проклятьями упал на пол. Когда мы осмелились приблизиться, он уже был без сознания.

Карамон недоуменно поднял факел.

— Интересно, что могло случиться? — пробормотал он. — Здесь же ничего нет!

Просто голая каменная стена!

Глава 6

Ну как он? — войдя в комнату, осведомилась Крисания. Она откинула на спину белый капюшон, распустила на шее шнурок и позволила Карамону снять со своих плеч плащ.

— Рейст беспокоится, — ответил гигант, бросая озабоченный взгляд в полутемный угол. — Он так ждал твоего возвращения…

Крисания вздохнула, но прикусила губу.

— Видят боги, мне хотелось бы принести хорошие вести!

— Я рад, что твои новости не из лучших, — мрачно заметил Карамон, верно истолковав удрученный вид жрицы. — Может быть, он все-таки откажется от своей безумной затеи и вернется домой.

— Я не могла… — начала было Крисания, но Рейстлин нетерпеливо прервал ее на полуслове:

— Если вы закончили обсуждать то, что вас не касается, то не соблаговолит ли госпожа посвятить в подробности того, к кому это имеет непосредственное отношение?

Крисания вспыхнула. Раздраженно покосившись на Карамона, она быстро подошла к кушетке у камина, на которой лежал больной Рейстлин.

Гнев, по свидетельству хранителя, охвативший мага в верхней лаборатории, дорого ему обошелся. Карамон на руках перенес брата в кабинет, а Крисания устроила ему ложе на старой кушетке. Гигант оказался удивительно внимательной и нежной сиделкой, он заботился о Рейстлине так, как могла бы заботиться мать о своем захворавшем ребенке, однако даже он мало чем мог ему помочь. Рейстлин пролежал без сознания полтора дня, изредка произнося в бреду какие-то непонятные слова и выкрикивая имена, которые Крисания прежде никогда не слышала.

Лишившись света волшебного посоха, к которому не осмелился прикоснуться даже Карамон и который так и остался лежать на полу в лаборатории, гигант и жрица вынуждены были неотлучно находиться при Рейстлине. Карамон поддерживал яркий огонь, благо разломанной мебели было еще предостаточно, однако оба постоянно ощущали близкое присутствие безмолвных, но враждебных хранителей.

Скрываясь во тьме, они зорко следили за пришельцами.

В конце концов Рейстлин очнулся. Первым делом он велел Карамону вскипятить воды и приготовить ему питье. Слегка взбодрившись, маг послал одного из стражей за посохом, а потом поманил Крисанию к себе.

— Ты должна отправиться к Астинусу, — прошептал он.

— К Астинусу? — удивилась Крисания. — К летописцу? Зачем? Я не понимаю…

Глаза Рейстлина сверкнули, а на бледных щеках выступили пятна лихорадочного румянца.

— Врата исчезли! — прошипел он в бессильной ярости.

Пальцы мага сжались в кулаки, и его скрутил отчаянный кашель. Когда приступ немного ослаб, Рейстлин взглянул на жрицу едва ли не с угрозой.

— Не трать время на дурацкие вопросы, отправляйся! — приказал он и, задыхаясь, упал на подушки.

Карамон сочувственно покосился на Крисанию. Жрица отошла к столу и невидящим взглядом уставилась на почерневшие колдовские книги.

— Подожди, госпожа, — сказал Карамон, поднимаясь с пола. — Ты ведь не собираешься в самом деле идти к этому… Астинусу? Кто он такой? И как ты собираешься пройти сквозь Шойканову Рощу?

— У меня есть защита, — тихо сказала жрица. — Такой же… амулет, как у тебя. Рейстлин дал мне его при первой нашей встрече. Что касается Астинуса, то он с незапамятных времен является хранителем и главным летописцем Большой Палантасской библиотеки. Он день за днем записывает историю…

— Может быть, так оно и было в нашем времени, — возразил Карамон, — но сейчас… Подумай хорошенько, Крисания!

— Астинуса иногда называют Бессмертным, — терпеливо объяснила жрица. — Он первым ступил на землю Кринна, когда был создан мир, — так гласит легенда, — и Он же будет последним, кто его покинет.

Во взгляде Карамона по-прежнему читалось сомнение.

— Он записывает историю, творящуюся перед его глазами, — продолжала Крисания. — Он знает все, что было в прошлом, и все, что происходит в настоящем. Только… — Жрица с беспокойством поглядела на Рейстлина. — Только в будущее он заглянуть не в силах. Поэтому я и не понимаю, чем он может нам помочь.

На лице Карамона все еще сохранялось недоверчивое выражение: он не очень-то поверил в рассказанную Крисанией историю. Однако жрица была настроена решительно, и Карамон наконец понял, что иного выбора у него нет: Рейстлину час от часу становилось все хуже, он весь горел в жару и временами начинал бредить.

Всякий раз, приходя в себя, он сердито осведомлялся, почему Крисания до сих пор здесь.

* * *

Вскоре жрица отправилась в путь, отважно бросив вызов ужасам Рощи и не менее страшным улицам Палантаса. Все обошлосьблагополучно, и вот теперь она опустилась на колени рядом с ложем мага.

— Рассказывай с самого начала! — велел Рейстлин. — Ничего не пропускай.

Крисания, взволнованная страшной прогулкой через Рощу и по коридорам Башни, молча кивнула и попыталась взять себя в руки. Кое-как приведя в порядок мысли, она начала свой рассказ.

— Я отправилась в Большую библиотеку и сказала, что хочу видеть Астинуса, — сказала она, нервным жестом поправляя складки простого белого плаща, который Карамон купил для нее в городе вместо изорванной и испачканной кровью жреческой одежды. — Эстетики не хотели пускать меня, и мне пришлось показать им медальон Паладайна. Представляешь, в какое смятение они пришли!.. — Крисания улыбнулась.

— Минуло более ста лет с тех пор, как старые боги покинули Кринн, так что в конце концов один эстетик отправился доложить Астинусу. Некоторое время мне пришлось подождать, однако в конце концов меня отвели в кабинет летописца, где он просиживает дни напролет и порой задерживается далеко за полночь…

Крисания замолчала, испугавшись пристального взгляда Рейстлина. Ей вдруг показалось, что, будь его воля, маг вырвал бы слова из ее груди вместе с ее сердцем. Крисания потупила взгляд, но, взяв себя в руки, продолжила. Теперь она старалась не смотреть на Рейстлина.

— Я вошла в кабинет, а он… он сидел и писал. Мне показалось, что он не обращает на меня внимания. Потом приведший меня Эстетик назвал мое имя.

«Крисания из рода Тариниев» — так я, по твоей просьбе, представилась у дверей библиотеки, и именно так обо мне и доложили. Тогда… — Жрица нахмурилась и ненадолго замолчала.

— Что? — Рейстлин нетерпеливо подался вперед.

— Тогда Астинус поднял голову, — ответила Крисания, — перестал писать и сказал: «Ты?!» — таким страшным голосом, что я невольно вздрогнула, а Эстетик побледнел. Однако, прежде чем я успела спросить, что он имел в виду и откуда ему известно мое имя, Астинус схватил свое перо и, вернувшись к тем строкам, которые дописывал уже при мне, немедля и решительно их вычеркнул!

— Вычеркнул… — задумчиво пробормотал Рейстлин, и взгляд его стал рассеянным. — Вычеркнул, — повторил он, откидываясь на подушки.

Крисания молчала до тех пор, пока маг сам не прервал своих размышлений.

— Что было дальше? — слабым голосом спросил Рейстлин.

— Астинус исправил что-то в том месте, где он ошибся, а потом снова взглянул на меня. Я подумала, что сейчас он опять рассердится. Эстетик, должно быть, тоже испугался, потому что весь дрожал, но на этот раз Астинус был спокоен. Кивком головы он отпустил Эстетика и пригласил меня сесть. Затем спросил, для чего я пришла к нему. Я рассказала Астинусу, что мы разыскиваем Врата. Как ты и научил меня, я рассказала, что по нашим сведениям они должны были находиться в Башне Высшего Волшебства в Палантасе, однако, проверив свои предположения, мы убедились, что их там нет. В ответ на мои слова Астинус кивнул, словно ничего удивительного здесь для него не было. «Когда Король-Жрец пытался завладеть Башней, — сказал он, — Врата были перенесены в безопасное место. В свое время они могут вернуться в Палантасскую Башню, но сейчас их действительно там нет». «Тогда где же они?»

— спросила я. Астинус очень долго не отвечал. Наконец он сказал… — Крисания замолчала и, обернувшись через плечо, бросила взгляд на Карамона, словно давая ему понять, чтобы он держал себя в руках. Рейстлин, однако, перехватил ее взгляд.

— Рассказывай! — хрипло потребовал он.

Крисания глубоко вздохнула. Она хотела вновь спрятать взгляд, но маг схватил ее за запястье и, несмотря на свою болезненную слабость, стиснул так сильно, что жрица не смогла высвободиться из его цепких пальцев.

— Он сказал… сказал, что эти сведения будут тебе кое-чего стоить, — пробормотала Крисания. — Он сказал, что у каждого человека есть цена, за которую он оказывает определенные услуги, даже у него.

— Стоить… стоить мне… — еле слышно повторил Рейстлин. Глаза его сверкали.

Крисания вновь безуспешно попыталась вырвать руку, так как пожатие Рейстлина причиняло ей боль.

— Что же это за цена? — спросил Рейстлин.

— Он сказал, что ты сам знаешь! — выдохнула Крисания. — Он сказал, что ты обещал ему эту вещь давным-давно.

Рейстлин выпустил ее руку, и жрица отпрянула от кушетки, потирая запястье и избегая сочувственного взгляда Карамона. Маг, не обращая внимания ни на брата, ни на Крисанию, вновь откинулся на подушки. Лицо его вытянулось, побледнело, а во взгляде появилась мрачная решимость.

Крисания встала и отошла к столу, чтобы налить себе воды, однако руки ее дрожали так сильно, что она расплескала полкружки себе на платье. Карамон помог ей налить воды. Лицо его было хмуро.

Крисания, проследив за его взглядом, заметила на своем запястье следы пальцев Рейстлина. Поставив стакан на стол, Крисания быстро одернула рукав, чтобы скрыть белые пятна на коже.

— Он не хотел, — тихо сказал жрица. — Боль заставляет его терять терпение.

Что наши страдания по сравнению с его? Ты должен понимать это лучше других, Карамон. Он настолько увлечен своими грандиозными планами, что не замечает, когда делает другим больно.

С этими словами Крисания вернулась к магу, который по-прежнему неподвижно лежал на кушетке, устремив невидящий взгляд на огонь.

— Он все знает, — пробормотал гигант себе под нос. — Теперь-то я понимаю: он обо всем знал с самого начала!

* * *

Астинус Палантасский, хронист Кринна, сидел в своем кабинете и записывал историю. Время давно перевалило за полночь. Эстетики уже несколько часов назад заперли двери Большой библиотеки, заложив их тяжелыми засовами. Мало кто допускался в библиотеку в течение дня, ночью же и вовсе никого не пускали.

Однако замки и засовы ничего не значили для человека, который пошел этой ночью в библиотеку и теперь стоял перед Астинусом, словно изваяние, высеченное из тьмы.

Но летописец даже не поднял головы.

— Я уже начал беспокоиться, куда ты запропастился, — сказал он вместо приветствия.

— Я был болен, — отозвался гость. Он неуверенно кашлянул, словно проверяя, действительно ли болезнь оставила его.

— Теперь, надеюсь, тебе лучше? — спросил Астинус, продолжая скрипеть тростниковым пером.

— Я понемногу выздоравливаю, — откликнулся маг. — Однако многие вещи требуют моего немедленного вмешательства и препятствуют этому.

— Тогда садись. — Астинус, не глядя, указал кончиком пера на кресло.

Гость с вымученной улыбкой пододвинул кресло поближе и сел. Затем последовала долгая пауза, продолжавшаяся, наверное, несколько минут. В полной тишине лишь тростниковое перо Астинуса изредка поскрипывало по пергаменту, да сдержанно покашливал мрачный пришелец.

Наконец Астинус отложил перо и поднял взгляд на позднего гостя. Тот, в свою очередь, откинул на спину широкий капюшон плаща. Летописец некоторое время сурово разглядывал молодое лицо, затем удовлетворенно кивнул:

— Я еще не видел твоего нового лица, Фистандантилус, но глаза эти мне знакомы. Впрочем, взгляд твои немного изменился. В нем я вижу тень грядущего.

Значит, ты все-таки стал владыкой времени. Просто ты еще не обрел того могущества и пласта, которые были предсказаны.

— Меня зовут не Фистандантилус, Бессмертный. Меня зовут Рейстлин, и этого достаточно, чтобы ты понял, что произошло. — Улыбка Рейстлина погасла, а глаза сузились в щелочки. — Но ты, конечно, знаешь об этом? Наверняка запись о нашей битве уже хранится где-нибудь там…

Маг сделал широкий жест в направлении заставленной книжными шкафами стены кабинета. На полках хранились бесчисленные свитки пергамента и корешки толстых томов. Я верно записал твое имя и подробно описал биту, холодно возразил Астинус. — Не хочешь ли сам прочесть об этом… Фистандантилус?

Рейстлин нахмурился, и глаза его сердито блеснули из-под бровей, однако Астинуса это не смутило. Откинувшись на спинку кресла, он спокойно разглядывал мага.

— Принес ли ты то, что обещал?

— Да, — сказал Рейстлин. — На его изготовление я потратил не одну неделю.

Он высосал у меня столько сил…

На лице Астинуса, лишенном печати прожитых лет, впервые за время беседы промелькнуло нечто похожее на живое чувство. Он с интересом подался вперед, и глаза его заблестели. Рейстлин медленно раздвинул в стороны полы плаща, и хронист увидел, что в его груди зияет сквозная рана, в черной дыре которой, словно живое сердце, дрожит и поблескивает небольшой, похожий на хрустальный шар, предмет.

При виде этого зрелища Астинус не выдержал и вздрогнул — не то от страха, но то от какого-то другого чувства. Однако рана эта, скорее всего, была всего лишь иллюзией, так как, повинуясь знаку мага, хрустальный шар выплыл наружу.

Другой рукой Рейстлин запахнул на груди одежду.

Шар подплыл совсем близко к Астинусу и медленно опустился на подставленную ладонь летописца. Астинус осторожно накрыл его другой рукой. От прикосновения хрустальная сфера наполнилась бледным, точно лунным сиянием, начала переливаться серебристым и красноватым снегом, даже неявная чужая тень третьей луны на мгновение окружила магический шар. Подлунным свечением одно видение стремительно сменялось другим.

— Ты видишь, как время полнится событиями, — с гордостью в голосе сказал Рейстлин. — Теперь, Астинус, тебе не нужно будет полагаться на невидимых посланников из других планов бытия, чтобы добыть знания о том, что происходит в мире. Teперь твои собственные глаза заменят их и станут твоими слугами на пути познания истории.

— Да, да! — выдохнул Астинус, с восторгом глядя на мерцающий шар. В глазах его блестели слезы радости, руки слегка тряслись.

Теперь твоя очередь, — заметил Рейстлин. — Где находятся Врата?

Астинус с трудом оторвал взгляд от своей игрушки.

— Разве ты сам не в силах догадаться, человек грядущего и былого? Или ты не изучал истории?

Рейстлин молча смотрел на Астинуса. Лицо его, неподвижное и бледное, напоминало гипсовую маску.

— Ты прав, Бессмертный. Я изучал историю. Так вот почему Фистандантилус отправился в Заман… — сказал он наконец.

Астинус кивнул.

— Заман — магическая крепость на равнинах Дергота… неподалеку от Торбардина, родины горных гномов. Они владеют и Заманом, — произнес Рейстлин бесстрастным голосом, словно читал страницу исторического трактата. — Сейчас туда стекаются двоюродные братья горных гномов — гномы холмов, чтобы найти там убежище от зла, захлестнувшего мир после Катаклизма.

— Врата расположены…

— …в подземных лабиринтах Замана, — с горечью закончил Рейстлин. — Именно там Фистандантилус развязал Великую Гномью Войну…

— Развяжет… — поправил Астинус.

— Развяжет, — пробормотал Рейстлин, — войну, которая и определит его собственную судьбу!

Маг надолго замолчал. Внезапно он поднялся с кресла и подошел к столу Астинуса. Положив руки на книгу, он повернул ее к себе. Летописец с интересом наблюдал за ним.

— Ты прав, — кивнул Рейстлин, пробежав глазами ровные строки; чернила, которыми они были написаны, еще не успели просохнуть. — Я действительно из будущего. Я читал «Хроники» — в них все было написано именно так. Во всяком случае, это место я запомнил. Я знаю, что ты напишешь здесь… — Он указал на пустое место под последней строкой и процитировал по памяти:

— «Сегодняшнего числа, через полчаса после восхода Темной Стражницы, Фистандантилус принес мне Шар Проходящего Времени».

Астинус ничего не ответил. У Рейстлина затряслись руки.

— Ты напишешь это? — спросил он, и в голосе его послышались гневные нотки.

Астинус слегка пожал плечами. Рейстлин вздохнул:

— Значит, я не сделал ничего, чего бы никогда не происходило. — Его руки внезапно сжались в кулаки, а когда он снова заговорил, его голос звучал так, словно маг сдерживал гнев из последних сил. — Не так давно госпожа Крисания приходила к тебе от моего имени. Она рассказала, что ты, увидев ее, что-то исправил в книге. Покажи мне это место.

Астинус нахмурился.

— Покажи! — повысил голос Рейстлин.

Летописец неохотно выпустил из рук шар (он завис в воздухе на некотором расстоянии от стола), и свет внутри него немедленно погас, после чего хрустальная сфера сделалась непрозрачной и темной. Хронист пошарил на полу за креслом и вытащил оттуда толстый фолиант с деревянными крышками и кожаным корешком. Чтобы отыскать нужное место, ему понадобилось всего несколько секунд.

Затем Астинус повернул книгу так, чтобы маг мог прочесть натканное.

Сначала Рейстлин прочел отрывок целиком, затем пробежал глазами исправление, внесенное летописцем. Наконец он выпрямился и, шурша плащом, сложил руки на груди. Лицо мага было бледным, но спокойным.

— Это изменит время.

— Это ничего не изменит, — ледяным тоном возразил Астинус. — Один человек пришел вместо другого — только и всего. Замена была равноценной. Время, ничуть не потревоженное, продолжает течь дальше.

— И оно несет меня с собой?

— Да. Или ты считаешь, что можно остановить реку, бросив в нее горсть гальки? — Астинус криво усмехнулся.

Рейстлин пристально посмотрел на него, и мимолетная улыбка тронула его губы. Указав на шар, он прошептал:

— Ну что же, тогда следи за этой галькой, Астинус, следи хорошенько!

Прощай, Бессмертный.

Комната внезапно опустела. Летописец вновь остался один. Астинус долго сидел неподвижно, молча размышляя о происшедшем. Потом, перевернув все еще лежащую на столе книгу, он перечитал те строки, которые писал в тот момент, когда госпожа Крисания Таринская переступила порог его кабинета:

Такого-то числа, за три часа до Полуденной Стражи, ко мне явился жрец Паладайна Денубис, посланный великим Фистандантилусом, чтобы расспросить меня о местоположении Врат. В благодарность за мою помощь Фистандантилус передаст мне давно обещанный Шар Проходящего Времени…

Имя «Денубис» было вычеркнуто, а вместо него вписано «Крисания».

Глава 7

— Я умер, сказал Тассельхоф Непоседа.

Несколько мгновений он молчал, потом вздохнул разочарованно:

— Я умер. Это точно. Должно быть, я уже на Том Свете…

Прошло еще несколько мгновений.

— Ну что ж, — сказал Тас, — по крайней мере, ясно одно: крутом тьма.

Подождав еще немного, кендер почувствовал, что быть мертвецом ему уже наскучило. Тас прислушался к своим ощущениям и выяснил, что лежит на чем-то жестком, холодном и в высшей степени неудобном.

— Должно быть, мое тело покоится на мраморной погребальной плите, как тело Хумы, — вслух подумай кендер, пытаясь вернуть ослабевшее воодушевление и энтузиазм первых минут. — Или на постаменте героев в часовне, как был похоронен Стурм.

Эта мысль развлекала его еще некоторое время. Потом кендер неосторожно пошевелился и охнул от острой боли в боку. Одновременно он осознал, что голова у него тоже раскалывается от боли. Ко всему, он дрожал от холода, острый камень упирался ему куда-то под лопатку, а шея одеревенела, словно ее прохватило сквозняком.

— Да, этого я никак не ожидал, — раздраженно заметил Тас. — Всегда считалось, что раз человек умер, значит, он ничего не чувствует.

Кендер специально сказал это погромче, на случай, если кто-нибудь слышит его. Боль никуда не исчезла, и он повторил еще раз:

— Я сказал, что мертвец ничего не чувствует! И снова ничего не произошло.

— Проклятье! — выругался Тас. — Наверное, это еще не настоящая смерть.

Наверное, я умер, но душа моя еще не окончательно рассталась с телом. Я даже не окоченел, а ведь это для трупа обязательно. Что ж, подождем.

Он заерзал, устраиваясь поудобнее (уж очень досаждал ему каменный обломок под лопаткой), сложил руки на груди и стал смотреть вверх, в непроницаемую тьму. Уже через пару минут неподвижность до крайности надоела кендеру, и он нахмурился.

— Мало того что я умер, так теперь мне еще придется изнывать от скуки? — сурово спросил Тас неизвестно кого. — Хорошо, — решил он тут же, — если я ничего не могу поделать с собственной смертью, то уж скучать я вовсе не обязан.

Наверняка здесь какая-то ошибка. Нужно кого-нибудь отыскать и исправить недоразумение.

Кендер сел и попытался спустить ноги с края мраморной плиты, на которой он, по его предположению, лежал. Никакой плиты, а тем более постамента, на которые, по обычаям Кринна, укладывали погибших героев, не было и в помине.

Тассельхоф, судя по всему, лежал на голом каменном полу.

— Фу, как грубо и пошло! — разочарованно поморщился кендер. — Не хватало еще засунуть меня в погреб для овощей!

С трудом поднявшись на ноги, он сделал шаг вперед и тут же наткнулся на что-то холодное и твердое.

— Камень, — уныло констатировал Тас, ощупывая преграду. — Хм, когда Флинт умер, его положили в деревянный гроб, а мне досталась усыпальница, высеченная в скале. Все должно было быть совершенно наоборот. Ну точно, кто-то что-то напутал. Эй! — крикнул он, безрезультатно вглядываясь в темноту. — Есть тут кто?.. А впрочем, что ты можешь знать? — с досадой перебил себя кендер и по привычке ощупал свои кошельки. — Даже кошельки на месте! — изумился он. — Мне позволили взять с собой в загробный мир все, что у меня было, даже магическое устройство Пар-Салиана. Это благородный поступок. И все же, — кендер решительно сжал губы, — я был бы весьма признателен, если бы кто-нибудь избавил меня от этой дурацкой боли. Поневоле почувствуешь себя живым, если так гудит в голове.

Поскольку тьма была такой, что Тас не видел даже собственного носа, он принялся на ощупь исследовать пространство и вскоре наткнулся на поверхность какого-то крупного камня. Поверхность показалась ему странной. Она словно была изрезана некими знаками, возможно — рунами, которые если и не были знакомы Тасу, то по крайней мере пробудили в нем некие смутные воспоминания. Форма камня тоже показалась необычной. «Никакая это не скала! — неожиданно понял Тас.

— Это какой-то стол! Стол, украшенный руническими письменами…»

Память внезапно полностью вернулась к нему.

— Понял! — с триумфом воскликнул кендер. — Это тот большущий стол из лаборатории Фистандантилуса, куда я спустился за Крисанией в поисках Карамона и Рейстлина! Я опоздал — они отчалили отсюда, оставив меня одного. И в это время огненная гора рухнула прямо мне на голову! Ух ты! Значит, я нахожусь в том же месте, где умер?

Кендер ощупал шею. Стальной ошейник был на месте, — ошейник, который надели на него, прежде чем продать в рабство. Продолжая исследовать окружающую темноту, Тас споткнулся. Он опустил руку и тут же порезался обо что-то острое.

— Меч Карамона! — сказал он, нащупав рукоятку. — Точно, я видел его на полу возле стола. А это означает, — Тас понемногу распалялся, — что меня даже не похоронили! Мое тело бросили там, где оно упало! Я до сих пор нахожусь в подземельях разрушенного Храма!

Кендер задумчиво слизнул с пальца кровь. Ему в голову внезапно пришла неожиданная мысль. Наверное, он потому не сразу расстался со своим телом, что его решили заставить добираться на Тот Свет пешком> Вот, оказывается, как! Даже после смерти никто никуда не подвезет его задаром! Ну уж этого он терпеть не собирается!

— Послушайте! — завопил кендер во всю силу своих легких и потряс во мраке маленьким кулачком. — Мне нужно поговорить с кем-то, кто всем этим заправляет!

Ему никто не ответил.

— Ну и темнота, — проворчал Тас, в очередной раз запнувшись о какое-то невидимое препятствие. — Это же надо — застрять в подземелье дурацкого Храма!

Теперь я нахожусь, наверное, на дне Кровавого Моря Истара…

«Кстати, я могу встретить тут кого-нибудь из морских эльфов, о которых рассказывал мне Танис, — подумал неожиданно кендер. — Но нет, лучше забыть об этом. Я же мертв, а мертвецы, как правило, не встречаются с живыми, будь то эльфы или люди. Если, конечно, я не превратился в ходячее чучело наподобие Сота. — При мысли об этом Тас заметно повеселел. — Интересно, как он добился этой работенки? Должно быть, это очень забавно — побыть Рыцарем Смерти. Однако для начала неплохо бы узнать, куда я должен попасть и почему меня до сих пор там нет!»

Кое-как сориентировавшись в темноте, Тас пошел туда, где, по его представлениям, должна была находиться дверь. Задумавшись о Кровавом Море Истара, которое, возможно, плескалось у него над головой, кендер удивился, почему в подземелье до сих пор не хлынула вода. Внезапно его осенило:

«Проклятье, как я мог забыть! Сам Храм не попал на дно Кровавого Моря! Он был перенесен в Нераку! Я же сам был там, когда сражался с Владычицей Тьмы».

Наконец кендер нащупал выход — это был дверной косяк, сама дверь отсутствовала — и осторожно ступил в столь же непроглядную тьму коридора.

— Нерака… гм… — сказал Тас, раздумывая, где он на самом деле предпочел бы оказаться — в оплоте Такхизис или на дне океана. Сделав шаг вперед, он наступил на что-то круглое, наклонился и поднял… «Факел! Наверное, это тот, что горел на стене в коридоре. Где-то у меня были огниво и трут…»

Тас пошарил в кошельках и наконец отыскал заветную вещицу.

— Странно, — вслух подумал он, когда факел наконец разгорелся, — все здесь выглядит точно так, как было в последний раз, — все поломано и порушено землетрясением. Мне казалось, Владычица Тьмы должна была уже навести тут порядок. Когда я был в Нераке, этого безобразия и в помине не было. Интересно, где тут выход?

Кендер вспомнил петляющий коридор, трескающиеся стены и рушащиеся колонны.

— Да, ничего хорошего ждать не приходится, — вздохнул он и всхлипнул:

— Как болит!.. Но другого выхода я не знаю.

Он снова вздохнул, однако присущий кендерам оптимизм помог ему справиться с унынием. «Помнится, здесь в стенах было полно щелей. Возможно, какая-то из них так разошлась, что в нее сможет протиснуться кендер?»

Тем не менее Тас пошел вперед весьма осторожно, памятуя о боли в голове и об ушибленном боке, который не давал ему как следует вздохнуть. По пути кендер внимательно исследовал обе стены коридора, но ни та ни другая ничем его не обрадовали. И лишь почти добравшись до лестницы, Тас нашел наконец то, на что надеялся и что искал, — подходящую щель в стене, настолько глубокую, что свет факела не смог осветить ее до конца.

Никто, кроме миниатюрного кендера, не смог бы протиснуться в нее, даже для Таса она была узковата. Ему пришлось передвинуть на поясе все свои кошельки и пролезать в щель боком.

— Кто бы знал, что быть мертвецом — такая морока! — воскликнул кендер и с треском разорвал свои чудные голубые штаны об острый выступ камня.

Чем глубже забирался Тас, тем труднее давался ему путь. Кошельки то и дело застревали, и он, не имея возможности развернуться, вынужден был тянуть и дергать их за ремешки до тех пор, покуда они не освобождались. В конце концов лаз сузился настолько, что кендеру пришлось отвязать кошельки и поднять их над головой вместе с факелом. Только после этого, выдохнув воздух и разорвав рубаху, Тасу удалось преодолеть последние несколько шагов. Несмотря на успех, кендер выбрался из щели разгоряченный, вспотевший и злой.

— Никогда не понимал, почему люди так боятся смерти, — пробормотал он, вытирая лицо рукавом рубашки. — Теперь мне ясно!

Некоторое время Тас потратил на то, чтобы отдышаться и вернуть кошельки на прежнее место. Свет, который он заметил в конце внезапно расширившейся трещины, привел его к широкой дыре, из которой он в конце концов и выглянул, не в силах бороться с вновь пробудившимся любопытством.

— Да-а… — прошептал кендер. — Это превзошло мои ожидания!

Расстилающийся перед ним ландшафт не был похож ни на что, прежде Тасом виденное. Пейзаж представлял собою плоскую голую равнину, протянувшуюся, насколько хватало глаз. Над равниной висело низкое и пустое небо, которое светилось каким-то странным светом, какой бывает виден на западе после захода солнца, словно где-то далеко пылает пожар и освещает заревом низкие облака.

Здесь же небо не только над горизонтом, но и над самой головой Тассельхофа было выкрашено в этот странный, тревожный цвет. Несмотря на закатное сияние, все вокруг выглядело каким-то чересчур темным и зловещим. Земля казалась черной бумагой, расстеленной под низким небом. Само небо напоминало пустыню — ни солнца, ни облаков, ни звезд, ни лун. Ничего.

Тас сделал пару осторожных шажков. Земля под ногами ничем не отличалась от обычной земли. Кендер прошел немного вперед и оглянулся на развалины Храма.

— Клянусь бородой великого Реоркса! — От волнения он едва не выронил факел.

Сзади ничего не было! Не было ни развалин, ни трещины, которую он преодолел с таким трудом. Все исчезло! Кендер осмотрелся и обнаружил, что стоит в центре огромного пустого пространства. Со всех сторон, насколько хватало глаз, не было ничего.

Тассельхоф Непоседа почувствовал, как сердце его ушло в пятки, да там и осталось, не желая возвращаться на привычное место. Где бы он ни находился, это, без всякого сомнения, было самое скучное место, какое только можно себе вообразить.

— Это не может быть Тот Свет! — жалобно сказал кендер. — Этого не может быть! Это какая-то ошибка… Хотя погодите-ка… Я должен встретить здесь Флинта! Фисбен говорил мне об этом! О других вещах Фисбен, признаться, говорил невнятно, но об этом он сказал совершенно ясно!

«Минуту, как же это было? Я помню красивое дерево, под ним сидел ворчливый старый гном и что-то вырезал из деревянной чурки… А вот и дерево! Интересно, откуда оно взялось?» Кендер изумленно заморгал. Вдали, где несколько мгновений назад ничего не было, он увидел высокое дерево.

— Я совсем не так представлял себе красивое дерево, — пробормотал Тас и поспешил вперед. При этом он обратил внимание на новое любопытное явление: земля как будто старалась выскользнуть у него из-под ног. «У Фисбена всегда был плохой вкус, — подумал Тас, с трудом удерживая равновесие. — Да и у Флинта не лучше».

Вскоре он приблизился к дереву, которое, как и все вокруг, было черным, безжизненным и согбенным, как старая ведьма, которую кендеру однажды довелось увидеть воочию. Листвы на ветках не было.

— Эта сухостойная увяла, должно быть, лет сто назад! — фыркнул Тас. — И если Флинт думает, что Тот Свет шибко украсился ее жалкой тенью, то он сильно ошибается. Эй, Флинт! — Кендер подошел поближе и заглянул за корявым ствол. — Флинт? Где ты? А-а-а, вот ты где! — воскликнул кендер, заметив приземистую бородатую фигуру, сидящую поддеревом. — Фисбен так и сказал, что я найду тебя здесь. Готов поспорить, ты не ожидал так скоро повстречать меня. Я…

Тас обогнул толстый ствол и вдруг остановился как вкопанный.

— Эй! — возмутился он. — Ты не Флинт! Ты… Арак!

Тас отшатнулся, как только гном, Мастер Истарских Игр, повернул к нему свое свирепое лицо. На губах Арака играла такая злобная ухмылка, что кендер весь похолодел. Ощущение это было ему совершенно незнакомо — он не мог даже припомнить, переживал ли когда-нибудь нечто подобное. Прежде чем Тас успел насладиться новым чувством, Арак вскочил на ноги и с глухим рычанием кинулся на кендера.

Тас испуганно завопил и взмахнул факелом, стараясь удержать гнома на безопасном расстоянии; одновременно он нащупывал свободной рукой небольшой нож, который прятал за поясом. Стоило ему, однако, обнажить клинок, как Арак внезапно исчез, словно провалился сквозь землю вместе с деревом. Кендер снова остался один посреди пустого пространства, под зловеще светящимся небом.

— Вот и хорошо, — заключил Тас. Как ни старался он взять себя в руки, голос его едва заметно дрожал. — Хотя, признаться, мне здесь не все нравится.

Взять хотя бы последнее происшествие — оно немного жутковато. Правда, Фисбен не обещал, что Тот Свет будет сплошным праздником, но он не обещал и обратного!

Кендер медленно огляделся по сторонам. Нож он убирать не спешил, да и факел на всякий случай держал прямо перед собой.

— Я знаю, что не был слишком набожным, — прибавил кендер и неуверенно переступил с ноги на ногу, пытаясь удержаться на дурашливой земле, которая с новой силой начала колебаться у него под ногами, — но думаю, в жизни я не так уж много нагрешил. И еще я победил Владычицу Тьмы. Правда, справедливости ради следует признать, что мне немного помогли… — Тас решил, что сейчас настал момент, когда следует быть до конца честным. — Кроме того, я близкий друг Паладайна, и…

— Во имя Ее Темного Величества, — произнес за спиной кендера мягкий голос, — ты-то что тут делаешь?

Тассельхоф от неожиданности подпрыгнул фута на три — явный признак, что кендер пребывал в расстроенных чувствах, — и повернулся. За его спиной, там, где мгновение назад никого не было, он увидел фигуру, живо напомнившую ему Элистана — жреца Паладайна. Только этот человек был одет в черные, а не в белые одеяния и на шее у него вместо медальона Паладайна висел медальон с изображением пятиглавого дракона.

— Прошу прощения, сударь, — пробормотал Тас, — откровенно говоря, я сам не знаю, что тут делаю. Кроме того, я не имею никакого понятия о том, где находится это «тут». Кстати, осмелюсь представиться — Тассельхоф Непоседа. — Кендер вежливо протянул незнакомцу руку. — А как твое имя?

Человек не обратил на протянутую руку кендера никакого внимания. Откинув назад черный капюшон плаща, он Подошел ближе. Тас вздрогнул, увидев длинные, со стальною сединой волосы незнакомца. Они были настолько Длинны, что, пожалуй, достали бы ему до пят, если бы, вместе с длинной седой бородой, не принялись развеваться в воздухе во все стороны сразу, окружив мрачную черную фигуру подобием серебристого сияния. Лицо человека было похоже на обтянутый пергаментом череп.

— 3-замечательно! — восхитился кендер. — Как ты это делаешь? Впрочем, что это я, ты ведь все равно не скажешь. Кажется, ты говорил о месте, где я нахожусь? Видишь ли, я…

Человек в черном приблизился еще на шаг, и Тас, который конечно же ничуть его не боялся, вдруг почувствовал, что по какой-то причине не хочет, чтобы незнакомец подходил ближе.

— Я умер… — Тас попытался отступить назад, однако почувствовал, что уперся спиной в невидимую преграду. Между тем благородное негодование вытеснило из сердца кендера страх, и Тас вернулся к вопросам, которые не переставали занимать его все это время. — Между прочим, это не ты тут всем заведуешь? Не пойми меня превратно, но мне кажется, что со смертью дело здесь поставлено не очень хорошо. Мне больно! — признался он, с укором глядя на незнакомца. — У меня гудит в голове и болят ребра, а между тем мне пришлось пройти пешком несколько миль после того, как я выбрался из-под развалин Храма…

Тут кендер счел себя вправе несколько преувеличить, ибо рассудил, что раз развалин нигде не видно, значит, он может считать, что отошел от них достаточно далеко.

— Из-под развалин Храма?! — Фигура застыла в полушаге от Тассельхофа.

Длинные волосы трепетали вокруг головы черного человека, словно на сильном ветру. Глаза его — теперь кендер отчетливо это видел — были такого же красного цвета, как и здешнее небо. Лицо незнакомца внезапно стало пепельно-серым.

— Да! — с готовностью подтвердил Тас и сглотнул. Помимо прочего, от человека исходил пренеприятнейший запах. — Я шел за госпожой Крисанией, которая искала Рейстлина, а потом…

— Рейстлина! — Голос человека был столь зловещ, что волосы на голове кендера зашевелились почище, чем космы незнакомца. — Идем со мной!

Чужая рука — весьма необычной была эта рука! — сомкнулась на запястье Тассельхофа.

— О! — воскликнул кендер. — Мне же больно!..

Но на него не обратили никакого внимания. Словно пытаясь сосредоточиться, угрюмый незнакомец закрыл глаза и сильнее стиснул руку кендера. Земля под ногами Таса закачалась сильнее и вдруг ушла куда-то вбок. Кендер в восторге ахнул: словно на большой скорости, черная равнина замелькала перед его глазами и наконец слилась в стремительно несущуюся размытую полосу. «Мы стоим на месте, — понял Тас. — Это земля движется под нами».

— Уф! — тоненько сказал он. — Так куда, ты говоришь, я попал?

— Ты попал в Бездну, — загробным голосом отозвался незнакомец.

— Боги мои! — сокрушенно вздохнул кендер. — Вот уж не думал, что при жизни я был так плох! — Щекочущая слезинка скатилась по его носу. — Так вот она какая, Бездна… Надеюсь, ты не рассердишься, если я откровенно скажу, что сильно разочарован? Мне всегда казалось, что Бездна — очень любопытное место, однако теперь она мне вовсе не кажется таковой. Увы, здесь скучно, однообразный пейзаж и… я не хотел бы никого оскорбить, но здесь очень скверно пахнет. Я бы сказал — смердит. — Как бы в подтверждение своих слов Тас понюхал воздух и, слишком расстроенный, чтобы искать платок, вытер нос рукавом. — Куда, ты говоришь, мы сейчас направляемся?

— Ты хотел видеть того, кто всем здесь заправляет, — сказал незнакомец, и его сухая, как у скелета, рука сомкнулась на медальоне с изображением пятиглавого дракона.

Ландшафт тем временем изменился. Теперь вокруг Таса раскинулся город, похожий на многие другие города, в которых кендеру когда-либо приходилось бывать, и все же он никак не мог понять, что это за место. Возможно, дело было в том, что город, как и равнина перед ним, был зловещим, пустынным, плоским, словно отражение на поверхности мертвой воды стоячего пруда, и вместе с тем в нем кипела невидимая, напряженная жизнь. Тас не мог ни разглядеть, ни расслышать ее, но тем не менее он ощущал вокруг себя непонятное движение и слышал немотствующую речь.

Если бы кому-то вздумалось опросить кендеров Кринна, какое место изо всех сущих им хотелось бы посетить больше всего, то во многих ответах царство Владычицы Тьмы занимало бы второе или третье место.

Но вот теперь Тассельхоф Непоседа дожидался аудиенции у страшной и загадочной Владычицы и чувствовал себя несчастным, как никогда в жизни.

Прежде всего, помещение, в котором оставил его провожатый, оказалось совершенно пустым. Здесь не было ни столов, на которых лежали бы разные интересные безделушки, ни кресел, благодаря чему кендер вынужден был ожидать стоя. Если говорить честно — здесь и стен-то не было! Тас знал, что находится в комнате только потому, что, когда жрец, приведший его сюда, велел ему «подождать в комнате», он и в самом деле почувствовал себя запертым в четырех стенах.

Но глаза говорили ему совершенно иное. Вместо замкнутого помещения, которое он ощущал, кендер видел вокруг уже знакомую бескрайнюю пустоту. Он даже не был уверен, где здесь верх, а где низ, ибо теперь и небо и земля одинаково отливали небывалым багрово-черным цветом.

Тас попытался взбодриться, повторяя про себя, что вот-вот встретится с Владычицей Тьмы, и припоминая истории, которые рассказывал Танис о своей встрече с Такхизис в Неракском Храме.

«Меня окружила великая тьма, — говорил Танис, и голос его слегка дрожал, хотя к тому времени прошло уже несколько месяцев со дня этой встречи, — но мне тогда показалось, что тьма эта окутала мой мозг, а не окружающий мир. Она была такой плотной, что я едва дышал. Потом завеса мрака приподнялась, и Владычица заговорила со мной, хотя я не слышал ни слова. Зато я видел ее во всех воплощениях — Пятиглавым Драконом, Темной Воительницей, Темной Искусительницей, — ибо она еще не полностью перебралась в наш мир. Она не обладала всей полнотой власти и меняла обличья, словно примериваясь, в каком из них ей будет вольготнее».

Тас помнил, что в этом месте Танис поник головой.

«И все же ее сила была очень велика. В конце концов, она — богиня, одна из создательниц мира. Ее черные глаз;; смотрели прямо мне в душу, и я не совладал с собой — пал на колени и поклонился ей…»

И вот теперь он, Тассельхоф Непоседа, должен встретиться с Владычицей в ее собственном царстве, где она властвует безраздельно.

— Надеюсь, она предстанет в образе Пятиглавого Дракона, — сказал кендер, чтобы слегка приободрить себя.

Однако эта восхитительная перспектива не произвела должного эффекта, хотя Тас ни разу в жизни не видел ни одного живого существа с пятью головами, тем более — дракона. Как ни странно, но любопытство и тяга к приключениям отчего-то оставили кендера.

— Пожалуй, я спою, — сказал Тас самому себе, надеясь обрести присутствие духа в звучании собственного голоса. — Песня всегда поднимала мне настроение.

И он принялся негромко напевать слова первой же песни, что пришла ему на ум. Это оказался «Гимн рассвету», которому научила кендера Золотая Луна.

Любая ночь кончается, Коль дремлет свет в глазах, Пусть темнота сгущается — Прогонит солнце страх.

Когда глаза откроют Секрет, что ночь хранит, То душу утомленную Свет яркий озарит.

Кендер как раз приступил ко второму куплету, когда с ужасом обнаружил, что невидимые стены эхом возвратили ему его же песню в столь искаженном виде, что он едва узнал собственный голос. Да и слова песни были не те…

Любая ночь кончается, Но меркнет свет в глазах, И темнота сгущается, И опьяняет страх.

Когда глаза познают Секрет, что ночь хранит, То душу утомленную Мрак вечный поглотит.

— Хватит! — заорал Тас в жуткую, пылающую закатными красками темноту, в которой звенел и звенел последний, самый страшный куплет. — Я не хотел! Я…

Давешний провожатый в черном одеянии внезапно возник из пустоты, изрядно напугав кендера.

— Ее Темное Величество сейчас примет тебя, — сообщил он, и, прежде чем Тассельхоф успел дважды моргнуть, он очутился уже в другом месте.

Кендер знал, что это другое место, вовсе не потому, что он куда-то переместился или шагнул, напротив — он был уверен, что не двинул и пальцем.

Просто Тас почувствовал, что это другое место, хотя его окружала все та же необычная пустота и призрачное мерцание. Вместе с тем тревога под сердцем подсказывала кендеру, что он здесь не один.

Стоило Тасу осознать это, как тут же перед ним возникло черное полированное кресло, повернутое к нему спинкой. В кресле восседала неподвижная фигура, также одетая во все черное.

Решив, что произошла какая-то ошибка и жрец отправил его не туда куда следует, Тассельхоф, нервно теребя ремешки своих драгоценных кошельков, осторожно обошел кресло кругом. Он хотел увидеть лицо сидевшего в кресле человека, но вышло так, что кресло само повернулось ему навстречу. Во всяком случае, кендер не смог бы с уверенностью сказать, кто к кому повернулся первым.

И тут он увидел то, что хотел, и сразу понял, что никакой ошибки нет.

Правда, перед ним был вовсе не Пятиглавый Дракон. И не воительница, закованная в закопченные доспехи. И даже не Темная Искусительница, которая столь часто навещала Рейстлина во сне. Перед кендером сидела женщина, с головы до ног одетая в черное — открытым оставалось только лицо. Ее белая и гладкая, будто мраморная, кожа была лишена морщин и каких-либо иных примет возраста, а глаза казались удивительно большими и темными. Руки богини, затянутые в тонкую черную то ли ткань, то ли кожу, спокойно лежали на лакированных подлокотниках кресла.

Выражение лица Владычицы Тьмы нельзя было назвать ни жутким, ни угрожающим, ни внушающим благоговение, — строго говоря, на нем вообще не было никакого выражения. Однако Тас всем нутром почувствовал, что богиня пристально его рассматривает, заглядывая прямо в его душу и находя там нечто такое, о чем сам он, возможно, никогда не подозревал.

— М-мое имя — Тассельхоф Непоседа, Ваше В-величество, — опомнился кендер, машинально протягивая вперед руку. Он слишком поздно понял, насколько неуместным и, возможно, оскорбительным может показаться этот жест. Тас хотел было убрать свою затрепетавшую ладошку и с запоздалым достоинством поклониться, но внезапно почувствовал на своей руке пять тонких и холодных пальцев.

Прикосновение было мимолетным, однако ощущение от этого прикосновения было таким, словно кендер набрал полную пригоршню разозленных шершней. Точно пять раскаленных стрел пронзили руку Таса и достали до сердца, отчего кендер невольно ахнул.

Впрочем, боль исчезла столь же внезапно, как и возникла. Кендер пришел в себя и обнаружил, что стоит в одном шаге от этой прекрасной, но очень бледной женщины. И таким мягким было сияние ее глаз, что Тас тут же усомнился — а ее ли прикосновение причинило ему столь сильную боль? Однако, взглянув на руку, кендер рассмотрел след, очертаниями напоминающий пятиконечную звезду.

— Расскажи мне твою историю.

Губы женщины не шелохнулись, но кендер отчетливо слышал ее холодный и властный голос. Он с трепетом подумал, что Владычица Тьмы, возможно, знает его историю лучше, чем он сам. И кендер послушно начал рассказ.

От волнения он взмок, руки его беспрерывно тискали кошельки, и все же Тассельхоф Непоседа состряпал самую правдивую историю, на какую только был способен кендер. В пять секунд он пересказал все обстоятельства своего путешествия в Истар, и каждое слово казалось ему правдой.

— Пар-Салиан случайно послал меня в прошлое вместе с моим другом Карамоном. Мы хотели убить Фистандантилуса, но оказалось, что это переодетый Рейстлин, и мы его не тронули. Я собирался предотвратить Катаклизм при помощи магического устройства, но Рейстлин сделал так, что оно рассыпалось в моих руках. Потом я отправился за жрицей Крисанией в тайную лабораторию Рейстлина, расположенную глубоко под Истарским Храмом, — я хотел отыскать Рейстлина и заставить его починить устройство, но тут на меня обрушился потолок, и я потерял сознание. Когда я очнулся, они все убыли и оставили меня одного. А потом начался Катаклизм, я умер и попал в эту вашу Бездну.

Тассельхоф перестал тараторить и, глубоко, судорожно вздохнув, промокнул покрытый испариной лоб хохолком волос, растущих на его макушке. Сообразив, что последняя фраза получилась не слишком вежливой, он поспешил исправить свою оплошность.

— Я вовсе не жалуюсь, Ваше Величество. Кто бы ни отправил меня сюда, наверняка у него были на то самые веские основания. В конце концов, я действительно разбил Глаз Дракона. Потом, я припоминаю, мне не раз говорили, будто я нечаянно взял то, что мне не принадлежит, и к Флинту я не относился с должным уважением, а однажды… просто ради шутки, я спрятал одежду Карамона, пока он купался, и ему пришлось голышом возвращаться в Утеху. Однако, — Тас гордо выпрямился, — я всегда помогал Фисбену искать его шляпу!

— Ты не мертв, — сказал тот же голос в мозгу кендера. — Тебя никто сюда не посыпал. Тывообще не должен был здесь оказаться.

От этого потрясающего сообщения Тас вздрогнул, поднял голову и посмотрел прямо в темные, исполненные неземной мглы глаза Владычицы.

— Нет? — пискнул он срывающимся голоском. — Я не умер? — Он невольно приложил руку к голове, которая все еще болела. — Так вот в чем дело!.. То-то я смотрю, голова у меня болит! А я-то подумал, что кто-то что-то напутал…

— Кендерам нельзя здесь находиться, — продолжил голос.

— Ну, это дело обычное. — Узнав, что он не умер, Тас окончательно почувствовал себя самим собой. — Таких мест, куда кендерам вход заказан, и на Кринне полным-полно.

Владычица, однако, словно его не слышала.

— Когда ты вошел в лабораторию Фистандантилуса, ты оказался под защитой могущественного заклинания, которое маг наложил на это место. Истар провалился под землю, когда с неба упала огненная гора, но я сумела спасти Храм Короля-Жреца. Когда я буду готова, я вернусь в ваш мир.

— Но ты же не победишь! — выпалил Тас, не успев подумать о приличии. — Я… я з-знаю, — замялся он под взглядом бездонных черных глаз. — Я б-был там.

— Нет, ты там не был, потому что этого еще не произошло. Ты, кендер, нарушил заклятие Пар-Салиана, тем самым дав третьим силам возможность изменить время. Фистандантилус — или Рейстлин, как знаешь его ты, — наверняка говорил тебе об этом. Именно поэтому он послал тебя навстречу смерти… думал, что послал. Он не хотел изменять время. Катаклизм был необходим ему для того, чтобы перенестись со жрицей Паладайна в то место и время, где она будет единственной истинной жрицей.

Тассельхофу показалось, что на мгновение в глазах богини промелькнул мрачный огонек. Сам не зная почему, кендер вздрогнул.

— Очень скоро ты пожалеешь об этом решении, Фистандантилус, мой честолюбивый друг. Но уже невозможно что-либо изменить. Бедный, ничтожный смертный. Ты сделал всего одну ошибку, но она дорого тебе обойдется. Ты заперт в своей временной петле и мчишься навстречу собственному жребию.

— Я не понимаю, — признался Тас.

— Да, не понимаешь, — мягко сказал голос. — Твое появление здесь позволило мне предвидеть будущее и дало возможность его изменить. Уничтожая тебя, Фистандантилус уничтожил свою единственную возможность вырваться из петли времени. Его бренное тело снова погибнет, как погибло оно много лет назад.

Только на этот раз, когда его душа будет искать новое тело, чтобы вселиться в него, я сумею ей помешать. В далеком будущем молодой маг Рейстлин погибнет во время Испытания в Башне Высшего Волшебства, а Фистандантилус погибнет здесь. Он исчезнет и не сможет помешать моим планам. А потом один за другим умрут и другие. Без помощи Рейстлина Золотая Луна не убережет голубой хрустальный жезл, и это станет началом конца мира.

— Нет! — всхлипнул объятый ужасом кендер. — Этого не может быть! Я… я не делал ничего такого! Я… я просто хотел отправиться с Карамоном, это казалось мне таким замечательным приключением! Он… он не справился бы один, я знаю. Я был нужен ему!

Тас оглянулся по сторонам в поисках выхода. Бежать можно было куда угодно, но спрятаться было решительно негде. Упав на колени перед женщиной в черном, кендер с отчаянной мольбой посмотрел ей в глаза.

— Что я наделал! — беспомощно вскричал он. — Что натворил!

— Ты совершил поступок, кендер, после которого сам Паладайн отвернулся бы от тебя.

— Что же будет со мной? — всхлипнул Тас. — Куда мне теперь деваться? — Он вытер на щеках слезы. — Меня нельзя послать назад, к Карамону? Или обратно в мое собственное время?

— Твоего времени больше не существует. А отправлять тебя к Карамону мне ни к чему. Ты сам должен это понимать. Нет, ты останешься здесь, со мной, — только тогда я буду уверена, что все будет как надо.

— Здесь? — ахнул Тас. — Надолго?

Черное кресло вместе с сидевшей в нем женщиной зыбко колыхнулось и стало таять, растворяясь в окружающей багровой полутьме.

— Я думаю, ненадолго, кендер. А может быть — навсегда…

— Что?.. Что она имела в виду? — Тас повернулся и увидел рядом с собой седовласого жреца, появившегося словно затем, чтобы заполнить пустоту, оставшуюся после исчезновения его повелительницы. — Ненадолго или навсегда?

— Хоть ты и не умер, но с каждым мигом ты умираешь, — проскрипел жрец. — Жизненные силы сочатся из твоего тела, как вода сочится из плохо сшитого бурдюка.

Так случается со всеми живыми, кто по ошибке попадает в наши края, но оказывается недостаточно силен, чтобы справиться со злом, которое пожирает их изнутри. Когда ты умрешь, боги определят твою судьбу.

— Понятно, — кивнул Тас и, почувствовав комок в горле, судорожно сглотнул.

— Наверное, я это заслужил. О, Танис, прости меня! Я совсем не хотел этого!..

Жрец крепко схватил его за руку. Земля ушла из-под ног кендера, и окружающее пространство снова переменилось. Но Тассельхоф ничего не замечал.

Слезы застилали его глаза — он отдался беспросветному отчаянию, уповая лишь на то, что смерть придет к нему быстро.

Глава 8

— Вот ты и на месте, — сказал черный жрец.

— Где это? — по привычке откликнулся Тас — на самом деле ему было все равно. Жрец пожал плечами:

— Думаю, если бы в Бездне была тюрьма, то именно в ней ты бы сейчас и оказался.

Тас огляделся по сторонам. Он уже привык к здешнему пейзажу, и зрелище бескрайнего пустого пространства нисколько его не удивило. Спору нет, это была необычная тюрьма — без толстых каменных стен, без зарешеченных окон, без запоров и тюремщика, и все-таки — кендер знал это наверняка — выхода отсюда не было.

— Я что, не смогу здесь ни прилечь, ни присесть? — жалобно спросил Тас. — Нельзя ли мне получить кровать и хотя бы табурет… ох!

Не успел он договорить, как перед ним возникли из пустоты трехногая деревянная табуретка и застеленная шерстяным одеялом кровать. Однако вид этих знакомых предметов, стоящих посреди пустого пространства, ничуть не утешил кендера.

— Спа… спасибо, — пробормотал он и со вздохом опустился на табурет. — А как насчет еды и питья?

Он выждал минутку, надеясь, что сейчас перед ним явятся хотя бы корочка хлеба и кувшин воды, но ни то ни другое не появилось. Жрец внимательно посмотрел на Таса и отрицательно покрутил головой, отчего седые волосы взвились над его головой, словно снеговая туча.

— Нужды твоего смертного тела будут удовлетворены. Пока ты здесь, ты не будешь испытывать ни голода, ни жажды. К тому же я исцелил твои раны.

Только теперь Тас обратил внимание на то, что голова у него больше не болит и перестали ныть ребра. Даже стальной обруч куда-то пропал с его шеи.

— Не нужно меня благодарить, — сказал жрец, заметив, что Тас собирается открыть рот. — Это сделано для того, чтобы ты не путался под ногами и не мешал нашей работе. А теперь — прощай…

Черный жрец воздел руки, явно намереваясь исчезнуть.

— Постой! — воскликнул Тас и, вскочив с табурета, вцепился обеими руками в развевающийся плащ жреца. — Разве я больше тебя не увижу? Не оставляй меня одного!

С тем же успехом кендер мог попытаться удержать дым или туман. Плащ жреца проскользнул между его пальцами и исчез.

— Когда ты умрешь, мы вернем твое тело в мир и проследим, чтобы твоя душа отправилась по предначертанному пути… или осталась здесь, если ты заслужил это. До тех пор нам нет нужды видеть тебя и говорить с тобой.

— Я один! — в отчаянии оглядываясь по сторонам, всхлипнул Тас. — Совершенно один. До самой смерти… Что ж, ее не придется ждать долго, — печально заключил он.

Отступив назад, кендер устало опустился на табурет.

— Хорошо бы поскорее умереть, тогда, по крайней мере, я попаду в какое-то другое место, — рассудил Тас, оглядывая окружающую пустыню.

— Фисбен! — чуть обождав, негромко позвал кендер. — Фисбен! Наверное, отсюда ты меня не слышишь. Да и помочь ничем не можешь… Единственное, о чем мне хотелось бы рассказать тебе перед смертью, так это о том, что я вовсе не хотел испортить заклинание Пар-Салиана и уж конечно не знал о том, что мне нельзя было отправляться в прошлое.

Жалобно вздохнув, Тас крепко стиснул свои маленькие ладошки. Нижняя губа его мелко дрожала.

— Может быть, это ничего не значит, — добавил он, подумав, — может, это все ерунда, но если быть откровенным до конца, то я отправился с Карамоном лишь потому, что уж очень заманчиво это звучало — путешествие во времени…

Кендер смахнул слезы, которые не переставая катились по его щекам.

— Но если говорить о главной причине, то вот она: без меня Карамону было не справиться! Он ведь ничего не соображал из-за своей «гномьей водки», а я обещал Тике приглядывать за ним… О, Фисбен! Если бы нашелся какой-то выход, я бы все сделал, чтобы исправить то, что натворил! Честное кендерское!..

— Приветик!

— Что? — Тас едва не свалился с табурета. Тут же обернувшись, в надежде увидеть как минимум Фисбена, он обнаружил позади себя невысокую фигуру — ниже его самого, — одетую в коричневые бриджи, серую рубаху и коричневый же кожаный фартук.

— Я сказал — приветик! — раздраженно повторил тот же голос.

— 3-здравствуй, — запинаясь, пробормотал Тас, разглядывая пришельца.

Несомненно, это существо не было черным жрецом, во всяком случае, кендер ни разу не слышал, чтобы те носили кожаные кузнечные фартуки. Правда, кендер уже давно уяснил себе, что во всяком правиле обязательно найдутся исключения. И все же стоявший перед ним незнакомец кого-то ему напоминал…

— Ага! — воскликнул Тас и прищелкнул пальцами. — Ты — гном-механик! Прошу простить меня за столь личный вопрос… — Кендер слегка покраснел. — Ты умер?

— А ты? — спросил в свою очередь гном, продолжая с подозрением рассматривать кендера.

— Ничуть! — с негодованием откликнулся Тас.

— Вот и я тоже, — заверил гном-механик.

— Меня зовут Тассельхоф Непоседа. — Кендер протянул свою маленькую руку, которую гном принял и сердечно пожал. — А тебя… О нет! Я не хотел…

Но было уже поздно. Гном открыл рот и затарахтел:

— Гнимш-Маригон-Гэйлс-Эфра-Хуут-Спут-Турандот-Саманелла…

— Только коротко! — закричал кендер, подловив секундную паузу.

— Ox. — Гном разочарованно выдохнул воздух. — Гнимш.

— Отлично. Рад познакомиться, гм… Гнимш, — сказал Тас с явным облегчением. Он совершенно забыл, что полное имя каждого гнома-механика содержит в себе подробную историю рода, начиная с самого первого из известных (или воображаемых) пращуров.

— Приятно познакомиться, Непоседа, — кивнул гном, и они снова пожали друг другу руки.

— Может, присядешь? — Тас перебрался на кровать и вежливо указал новому приятелю на табурет.

Гнимш смерил колченогую конструкцию уничтожающим взглядом и опустился в кресло, которое в один миг возникло у него за спиной из пустоты. Кендер ахнул.

Кресло действительно того заслуживало, ибо обладало подставкой для ног и изогнутыми салазками, позволявшими раскачиваться в нем, как в качалке. Ко всему, спинка кресла откидывалась назад, так что сидевший в нем гном мог при желании занять лежачее положение.

К несчастью, стоило гному-механику опуститься в эту чудесную конструкцию, как спинка самовольно откинулась и он вылетел из нее вверх тормашками.

Недовольно ворча что-то себе в бороду, Гнимш вскочил, повернул какой-то рычаг и вскарабкался обратно. На этот раз подставка для ног внезапно подпрыгнула вверх и звезданула беднягу по переносице. Одновременно спинка накренилась вперед, и кендеру пришлось спасать своего нового знакомого от кресла, которое, казалось, собиралось его сожрать.

— Проклятье! — выругался Гнимш и сердитым взмахом руки отправил кресло туда, откуда оно явилось. Сам же, с горестным выражением лица, опустился на табурет.

Тас когда-то общался с гномами-механиками и, в свое время, насмотрелся на их изобретения. Подходящие к случаю слова сами пришли ему на ум.

— Очень интересно, — авторитетно заявил кендер. — Безусловно, это новое слово в…

— Ничего подобного! — к удивлению кендера, отрезал Гнимш. — Бездарная, никуда не годная конструкция. Это изобретение двоюродного брата моей жены. Мне следовало десять раз подумать, прежде чем садиться в этот капкан. Просто иногда я скучаю по дому. И Гнимш тяжело вздохнул.

— Как я тебя понимаю, — вздохнул в ответ кендер, снова почувствовав в горле тугой комок. — Могу ли я спросить, что ты тут делаешь, если… ты не умер?

— А ты что тут делаешь? — поинтересовался Гнимш.

— Я расскажу… — Тас доверительно наклонился к гному, как вдруг его внезапно посетила новая мысль. — А никто не будет возражать, что мы тут беседуем? Может быть, нам нельзя этого делать?

— О, им все равно, — усмехнулся Гнимш. — Покуда мы им не мешаем, мы можем делать все что вздумается. Правда, — добавил он, поразмыслив, — здесь кругом одно и то же, так что перебираться куда-то нет никакого смысла.

— Понимаю, — с интересом сказал кендер. — А как это — перебираться?

— С помощью мысли, конечно, — пояснил гном. — Неужто ты до сих пор не догадался, как это делается? Само собой, нет! Кендеры никогда не отличались особым умом.

Гнимш фыркнул.

— Гномы и кендеры — в известной мере родня, — напомнил Тас.

— Я тоже слыхал эту небылицу, — скептически отозвался Гнимш.

В интересах поддержания мира кендер почел за благо сменить тему разговора.

— Значит, если я захочу куда-то отправиться, я должен только подумать об этом месте, и — хоп! — я уже там?

— В каких-то пределах, разумеется, — сказал гном. — Ты не можешь попасть ни в одно из священных мест, куда вхожи черные жрецы…

— Ох. — Кендер разочарованно вздохнул. Капища темных сил стояли первым номером в списке здешних достопримечательностей, на которые он был весьма не прочь поглазеть. Но вскоре Тас снова приободрился. — Ты заставил это кресло возникнуть из пустоты, просто подумав о нем, и, стало быть, я сам создал эти кровать и табуретку. Выходит, если я о чем-то подумаю, оно тут же и появится?

— Попробуй, — предложил Гнимш. Тас подумал изо всех сил.

У изголовья кровати появилась вешалка для шляп, и гном-механик насмешливо фыркнул:

— Это уже кое-что!

— Я же просто тренировался! — возмутился кендер.

— Попробуй мысленно представить желаемый предмет, — посоветовал Гнимш. — Вещи, о которых просто думаешь, выходят иногда не совсем такими, как надо.

— Понимаю. — Тас вспомнил недавнее дерево, сидевшего под ним Арака и вздрогнул. — Ты, наверное, прав. По крайней мере, теперь мы можем друг с другом поговорить. Ты не представляешь, как мне здесь было скучно.

Кендер откинулся назад, предварительно — с большим старанием — вообразив себе подушку.

— Ну, валяй, рассказывай свою историю.

— Ты — первый. — Гнимш искоса глянул на Таса.

— Нет, ты. Ты — мой гость.

— Нечего упрямиться.

— И тебе нечего упрямиться.

— Рассказывай ты. Я пробыл здесь дольше тебя.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все… Давай, выкладывай.

— Но… — Тас внезапно понял, что так они ни к чему не придут, и, хотя впереди у него, судя по всему, была уйма времени, он не собирался тратить его на бессмысленный спор с упрямым гномом. К тому же у него не было веской причины скрывать свою историю. Да и рассказывать он любил. В общем, Тас поудобней устроился на подушке и рассказал Гнимшу о том, как он очутился в Бездне. Гнимш слушал его с интересом, хотя и порядком раздражал Таса разными неуместными замечаниями типа «вранье» и «это можно пропустить».

Наконец кендер добрался до финала своей захватывающей истории.

— И вот я здесь. Теперь твоя очередь.

Тас замолчал, радуясь возможности перевести дух.

— Ну что же, — неуверенно сказал Гнимш и оглянулся по сторонам с таким мрачным видом, словно опасался, что кто-то его подслушает, — это началось довольно давно и проистекло из Цели Жизни моего рода. Ты знаешь, что такое Цель Жизни?

Гном мрачно и торжественно поглядел на кендера.

— Конечно, — поспешил заверить его Тас. — У моего друга Гноша была Цель Жизни. Он мастерил Глаза Дракона. Я знаю, что у каждого гнома-механика есть свое главное дело, до исполнения которого он не может ожидать блаженства на Том Свете. Ты, случаем, не поэтому здесь? — поинтересовался Тас.

— Нет. — Гном потряс кудлатой головой. — Цель Жизни моего рода заключалась в том, чтобы усовершенствовать устройство, способное переносить из одного плана бытия в другое. И… — Гнимш вздохнул, — оно сработало.

— Сработало? — От удивления кендер сел на кровати.

— В лучшем виде! — немедленно ощетинился Гнимш.

Тассельхоф был потрясен. Ему еще ни разу не приходилось слышать, чтобы что-нибудь, изобретенное гномом-механиком, сработало… да еще в лучшем виде!

— О, я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Гнимш. — Да, я неудачник. Но ты не знаешь всего. Дело в том, что все мои изобретения работают. Все до единого.

Гнимш обхватил голову руками.

— Почему же ты, в таком случае, неудачник? — спросил сбитый с толку Тас.

Гнимш с удивлением уставился на кендера:

— Что толку изобретать вещи, которые работают? Где здесь широта жеста, где дерзость мысли? Где величие созидательного труда? Что станет с миром, если все вещи будут работать как надо? Что тогда усовершенствовать? Знаешь, — добавил гном, заметно мрачнея, — меня даже хотели изгнать. Мне сказали, что я представляю угрозу для общества. Из-за меня технический поиск пришел в упадок.

— Голова гнома-механика поникла. — Именно поэтому я не ропщу на свою судьбу. Я нахожусь здесь заслуженно, так же как и ты. В Бездну я угодил бы в любом случае, раньше или позже — не имеет значения.

— А где твое устройство? — внезапно взволновался Тас.

— О, они его у меня, разумеется, отобрали. — Гнимш обреченно махнул рукой.

— А ты не мог бы его вообразить? Ты ведь вообразил кресло?

— А ты видел, что оно меня чуть было не прикончило? — огрызнулся Гнимш. — Нет, уж лучше я воображу изобретение своего отца. Оно тоже перенесло папашу в иной план бытия, и без всяких проблем. Комиссия по Взрывающимся Устройствам как раз была занята этим делом. Во всяком случае, именно так обстояли дела, когда сработало мое изобретение. А что это ты задумал? Выбраться из Бездны?

— Мне очень надо, — решительно заявил Тас. — Иначе Владычица Тьмы выиграет войну, и в этом будет только моя вина. К тому же мои друзья находятся в смертельной опасности. Один из них, правда, не совсем мой друг, но по-своему он довольно интересная личность. Хотя он и пытался убить меня, заставив обманом сломать магическое устройство, я уверен, что в этом не было ничего личного. Он имел серьезные основания…

Пораженный внезапной мыслью, Тас замолчал.

— Вот оно! — воскликнул он, вскакивая с кровати. — Вот оно! — закричал он в таком восторге, что вокруг вырос целый лес вешалок для шляп, а Гнимш встал с табурета и опасливо попятился.

— Что — оно? — спросил гном, неловко роняя ближайшие вешалки.

— Смотри! — Тас принялся рыться в своих кошельках. — Вот оно! — повторил он, раскрывая сначала один кожаный мешочек, затем другой.

Гнимш любопытно заглянул внутрь, но кендер внезапно сжал горловины рукой:

— Погоди!

— Что? — вздрогнул Гнимш.

— А они смотрят? — шепотом спросил Тас. — Они об этом узнают?

— О чем?

— Ну, просто… узнают или нет?

— Ну… откровенно говоря, не думаю, — неуверенно ответил гном. — Не могу утверждать наверняка, потому что сам не знаю, о чем речь, однако мне кажется, они тут слишком заняты. Сейчас они выводят из спячки злых драконов и все такое… Это отнимает уйму сил.

— Хорошо, — мрачно сказал Тас. — Взгляни-ка на это. — Он снова раскрыл кошелек и высыпал его содержимое на одеяло. — Это тебе ничего не напоминает?

— В год, когда моя матушка изобрела устройство для мытья посуды, — проворчал Гнимш, — на кухне было по колено черепков. Приходилось…

— Нет! — раздраженно перебил Тас. — Приложи вот эту часть к этой и…

— Мое устройство для путешествий! — ахнул Гнимш. — Ты прав! Оно действительно выглядело примерно так, как ты показываешь. У меня, правда, не было всех этих дурацких бриллиантов, но… Постой, ты не правильно его собираешь. Кажется, эта штука крепилась здесь, а не там. Видишь? А цепочка надевается на шпенек и обертывается вокруг рукоятки. Вот так… Или нет? Дай я подумаю… Цепочка должна идти… Точно, сначала надо прикрепить здесь вот этот камень!

Присев на кровать, Гнимш взял крупный алмаз и закрепил его в нужном месте.

— Видел? Теперь мне нужен еще один вот такой красный штырек. — Он принялся перебирать самоцветы. — Кстати, что ты делал с этой вещицей? Колол орехи или пропускал через мясорубку?

Погруженный в работу, гном-механик не слышал, что ответил Тас. Кендер воспользовался этим обстоятельством и принялся заново, без помех, пересказывать свою историю. Гнимш тем временем, полностью позабыв о его существовании, увлеченно сортировал бесчисленные самоцветы, золотые и серебряные кольца, цепочки и шарики.

С удовольствием отдаваясь своему обстоятельному повествованию, Тас не забывал поглядывать на гнома, и надежда переполняла его сердце. Подспудно кендер понимал, что он помолился не кому-нибудь, а Фисбену, и теперь устройство Гнимша с равным успехом могло зашвырнуть его на луну или превратить в цыпленка, однако Тас был просто обязан воспользоваться подвернувшимся случаем.

Гнимш тем временем вообразил себе черную дощечку с куском мела и теперь с увлечением набрасывал на ней какие-то чертежи и графики, бормоча себе под нос:

— Вставить бриллиант А в золотую лунку Б…

Глава 9

— Это плохое место, брат, — вполголоса сказал Рейстлин, устало сползая с лошади.

— Мы останавливались в местах и похуже. — Карамон помог госпоже Крисании спешиться. — И потом в таверне тепло и сухо, а значит — в тысячу раз лучше, чем здесь, снаружи. Подумай сам, — добавил он, глядя на изможденного брата, который прислонился к мокрому от пота и дождя боку лошади, — мы не сможем отправиться дальше, прежде не передохнув. Входите, а я пока пристрою лошадей.

Крисания, закутавшись в насквозь промокший плащ, стояла перед крыльцом по щиколотку в раскисшей глине и устало разглядывала покосившуюся хибару постоялого двора. Она была согласна с Рейстлином — это было подозрительное место.

Как назывался этот постоялый двор, никто из них так никогда и не узнал, поскольку над дверьми не было никакой вывески. Единственным признаком, по которому можно было определить, что это гостиница, а не сарай, была выставленная в разбитом окне дощечка: «Дабро пажаловать, путьник!». Сам дом, выстроенный из грубо обтесанного камня, от старости по окна врос в землю. Крыша его во многих местах прохудилась, хотя то там, то сям были заметны попытки подправить ее охапками свежей травы. Над разбитым окном был небрежно приколочен небольшой навес, крытый соломой, — возможно, чтобы косой дождь не заливал помещение. Во дворе не было ничего, кроме грязи и кучи надерганных сорняков.

Рейстлин пошел вперед и в открытых дверях оглянулся на Крисанию. Внутри горел свет, а запах дыма сулил тепло очага. Крисания колебалась, но в это время порыв ветра сбросил с ее головы капюшон и холодные струн дождя хлестнули жрицу по лицу. Вздохнув, Крисания вытащила ноги из чавкающей глины и стала подниматься по ступенькам.

— Добро пожаловать, сударь, добро пожаловать, сударыня!

Голос раздался совсем рядом, и Крисания вздрогнула. В сумеречной прихожей она не видела никого, кроме Рейстлина. Наконец она разглядела в углу за дверью подобострастно склонившуюся фигуру.

— Нынче на улице довольно сыро, — продолжил человек, пренеприятнейшим образом потирая руки. Эта его манера, а также засаленный фартук и перекинутая через руку грязная тряпка натолкнули Крисанию на мысль, что это и есть владелец постоялого двора.

Осмотрев внутреннее убранство грязной прихожей, жрица подумала, что хозяин вполне соответствует своему заведению. Тот, не переставая потирать руки, подошел ближе, и Крисания почувствовала мерзкий запах прокисшего пива. Жрица прикрыла лицо капюшоном и поспешно отступила. Хозяин в ответ на это улыбнулся пьяной, гнусной улыбкой, которая могла бы показаться глупой, если бы не хитрый огонек, блестевший в глубине его глаз.

Крисания подумала, что она, пожалуй, предпочла бы вернуться под дождь, но Рейстлин, бросив на трактирщика быстрый взгляд, уже распорядился:

— Стол на троих, да поближе к огню.

— Конечно, сударь, конечно, — залебезил трактирщик. — Разумеется, у самого очага. В такой денек, как сегодня, ничего лучше не придумать. Проходите, сударь, проходите, сударыня.

Угодливо кланяясь, что отнюдь не соответствовало выражению его глаз, трактирщик провел гостей к грязному столу у очага. При этом он не спускал с посетителей внимательного и настороженного взгляда.

— Господин, должно быть, колдун? — внезапно спросил он и протянул было руку, чтобы потрогать черный плащ Рейстлина, но тут же ее отдернул под резким взглядом мага. — И, должно быть, из черных? Давненько мы не видели никого из ваших, — продолжил хозяин, но Рейстлин не удостоил его ответом. Очередной приступ кашля заставил мага тяжело опереться на посох. Крисания посадила его на стул у очага, и Рейстлин повернулся к огню…

— Горячей воды, — распорядилась Крисания, сбрасывая плащ.

— Что с ним такое? — подозрительно спросил хозяин. — Не жгучая лихорадка, часом? Если так, то мне придется попросить вас оставить…

— Нет, — заверила Крисания. — Его болезнь никому не причинит вреда.

Опустившись на скамью рядом с Рейстлином, она гневно поглядела на трактирщика:

— Я просила горячей воды.

— Сию минутку, сударыня, — скривил губы хозяин. Он больше не потирал ладони, однако, прежде чем отойти, спрягал их под своим засаленным фартуком.

Крисания, поглощенная заботами о Рейстлине, тут же позабыла о трактирщике.

Она помогла магу снять мокрый плащ и расправила его на спинке свободного стула для просушки. Оглядев комнату, Крисания обнаружила несколько подушек и устроила Рейстлина так, чтобы он мог откинуться на мягкое.

Крисания опустилась на колени, чтобы снять с ног Рейстлина сырые и раскисшие башмаки, и тут почувствовала, что его руки легли ей на голову.

— Спасибо, — прошептал Рейстлин.

Крисания вспыхнула от удовольствия. Карие глаза мага показались ей горячее огня, а рука, откинувшая с ее лица мокрые пряди волос, — нежной и ласковой.

Жрица была не в силах произнести ни слова.

— Ты — его женщина?

Хриплый голос трактирщика заставил Крисанию вздрогнуть. Она не видела, как он подошел, и не слышала его шагов. Поднявшись на ноги, жрица гневно и одновременно стыдливо отвернулась от Рейстлина.

— Эта госпожа принадлежит к одному из знатнейших родов Палантаса, — раздался в дверях грозный голос. — И я попросил бы тебя говорить о ней уважительно!

— Да, сударь, конечно, — забормотал хозяин, подавленный видом исполинской фигуры Карамона, внезапно возникшей на пороге. Вместе с гигантом в харчевню ворвался порыв холодного ветра и запах дождя. — Я не хотел никого оскорбить и надеюсь, мои слова не были поняты превратно.

Крисания ничего не ответила. Полуобернувшись к хозяину, она нетерпеливо повторила:

— Принеси же, в конце концов, горячей воды!

Рейстлин достал свой мешочек с целебными травами, бросил его на стол и, закашлявшись, жестом попросил Крисанию приготовить настой.

— Кони накормлены и напоены, — сообщил Карамон, нарушив неловкое молчание.

— Мы не успели их загнать, так что через час-другой можно отправляться дальше.

Нам лучше поспеть в Солантус дотемна.

С этими словами он повесил перед камином плащ, и от него тут же клубами повалил пар.

— Кто-нибудь догадался заказать еды? — поинтересовался гигант.

— Нет, я только попросила вскипятить воды, — откликнулась жрица, протягивая Рейстлину чашку с настоем.

— Эй, трактирщик, вина для госпожи и для мага, воды для меня и чего-нибудь из еды. Живо! — распорядился Карамон. За несколько недель пути в этом голом краю они научились есть все, что подавали в убогих придорожных харчевнях. Если, конечно, в них вообще что-нибудь подавали.

— Осенние ненастья только начинаются, — сказал Карамон Рейстлину, когда хозяин, шаркая башмаками, наконец удалился. — Чем дальше на юг, тем дела будут хуже. Скажи, ты все еще настаиваешь на своем плане? Путь слишком труден, ты можешь… не выдержать.

— Что ты хочешь этим сказать? — Рейстлин попытался приподняться и беспомощно застыл в неловкой позе.

— Ничего, Рейст. — Карамон покачал головой. — Просто… ты сильно кашляешь. От сырости твое самочувствие только ухудшится.

Некоторое время Рейстлин пристально смотрел на брата, но в конце концов поверил, что тот не имел в виду ничего сверх того, что сказал. Опустившись на подушки, он хрипло заявил:

— Да, я настаиваю на своем плане. Поверь, это наш единственный путь. Для тебя нет иной возможности снова увидеть свой любимый дом.

— Много мне будет от этого радости, если ты помрешь по дороге, — проворчал Карамон. Рейстлин с горечью улыбнулся:

— Меня трогает твоя забота, брат, однако за мое здоровье опасаться не стоит. У меня хватит сил добраться туда, куда мы направляемся.

— Сдается мне, у тебя есть кое-кто, чтобы заботиться о том, о чем ты сам и думать не желаешь, — мрачно откликнулся Карамон и поглядел на Крисанию.

Та снова залилась краской и хотела было что-то возразить, но тут в комнате снова появился трактирщик. Остановившись возле стола с котелком какой-то полужидкой, но горячей бурды в одной руке и щербатым кувшином в другой, он опасливо поглядел на троих посетителей.

— Простите, что я спрашиваю об этом, господа, — жалобно промямлил он, — но мне хотелось бы сначала увидеть ваши деньга. Что поделать, нынче такие времена…

— Вот. — Карамон достал из кошелька серебряную монету и бросил ее на стол.

— Этого хватит?

— Да, сударь, конечно. — Глаза хозяина алчно сверкнули. Расплескивая похлебку, трактирщик поставил на стол котелок с кувшином и схватил монету. При этом он пугливо покосился на Рейстлина, словно опасаясь, что маг превратит ее в таракана.

Спрятав деньги в карман, хозяин зашел за стойку и вернулся с тремя мисками, глиняными кружками и ложками, выточенными из коровьего рога. Поставив посуду перед гостями, он отступил в сторону и принялся снова потирать руки.

Крисания взяла миску и, с отвращением осмотрев ее, ополоснула оставшейся горячей водой.

— Господа желают еще что-нибудь? — спросил трактирщик таким голосом, что Карамон поморщился.

— У тебя есть сыр и хлеб?

— Да, сударь.

— Тогда приготовь нам в дорогу корзину того и другого.

— Вы… отправитесь дальше? — поинтересовался трактирщик.

Крисания, заметив, как странно изменился голос хозяина, тут же посмотрела на Карамона. Она хотела убедиться, что и он не оставил без внимания эту странность, но исполин с голодным видом принюхивался к еде и осторожно помешивал в котелке ложкой. Рейстлин, казалось, и вовсе не прислушивался к разговору. Взгляд его был устремлен на огонь, пальцы стискивали опустевшую чашку.

— Уж конечно мы не собираемся ночевать здесь, — отозвался Карамон, раскладывая склизкое варево по мискам.

— Но вы не найдете ничего лучшего по дороге в… Куда, говорите, вы направляетесь?

— Не твоего ума дело, — холодно отрезала Крисания. Взяв в руки полную миску, она поднесла ее Рейстлину, но маг, бросив взгляд на жирную пищу, отказался вялым взмахом руки.

Крисания, как ни голодна она была, и сама съела всего несколько ложек похлебки. Отставив миску и закутавшись в непросохший до конца плащ, жрица закрыла глаза и с содроганием подумала о том, что меньше чем через час она снова будет трястись в седле под стылым дождем на дорогах этой унылой, холодной страны.

Рейстлин тем временем успел заснуть. Тишину нарушали лишь Карамон, с азартом бывалого солдата хлебавший из миски неаппетитное варево, да трактирщик, который вернулся в кухню и гремел там посудой, собирая в дорогу путешественникам корзину с хлебом и сыром.

Через час Карамон привел из стойла трех оседланных коней и вьючную лошадь — последняя была тяжело нагружена, поклажу сверху укрывало одеяло, надежно перетянутое крепкими веревками. Гигант подсадил по очереди брата и Крисанию в седла и вскочил на своего огромного жеребца. Хозяин постоялого двора вынес корзину с едой. Не обращая внимания на дождь, который в один миг промочил его одежду, трактирщик несколько раз поклонился с униженной улыбкой и протянул Карамону провиант. Карамон коротко поблагодарил хозяина и бросил ему еще одну монету. Ухватив поводья вьючной лошади, исполин первым выехал со двора.

Крисания и Рейстлин последовали за ним, зябко кутаясь в сырые плащи, которые все еще хранили остатки тепла.

Трактирщик поднял монету из грязи и с ухмылкой посмотрел вслед удаляющемуся отряду. Через несколько минут из конюшни вышли двое и присоединились к хозяину. Тот, подбрасывая и ловя маленький серебряный кружочек, сказал, не поворачивая головы:

— Передайте, они поедут по дороге на Солантус.

* * *

Вечером маленький отряд попал в засаду.

Путники, погруженные в свои невеселые мысли, ехали в серых сумерках уходящего дня, под темными ветвями деревьев, с которых капала дождевая вода, убаюканные тишиной осеннего леса, где не слышно было даже стука копыт их собственных лошадей, так как землю устилал толстый ковер мокрой листвы. Никто из них не услышал ни бренчанья уздечек за кустами, ни короткого лязга стали. А через миг было уже поздно.

Прежде чем путники успели понять, что происходит, какие-то черные тени, словно гигантские птицы, бросились на них с ветвей. Все было проделано быстро и четко.

Один из нападавших приземлился на круп лошади за спиной Рейстлина и ударил мага по голове с такою силой, что тот потерял сознание и мешком свалился на землю. Второй зажал ладонью рот Крисании и приставил кинжал к ее горлу. Для того чтобы свалить Карамона с коня и скрутить ему веревками руки, потребовалось четверо дюжих мужчин, причем в результате один из них так и не смог подняться.

Крисания видела, как разбойник навзничь лежит в истоптанной грязи и голова его неестественно свернута набок.

— Он ему шею сломал, — сказал кто-то главарю, когда тот появился из-за укрытия полюбоваться на работу своих подручных.

— Хорошая работа, ничего не скажешь, — холодно заметил главарь, не уточняя, что именно имеет в виду, и посмотрел на Карамона. Запястья его огромных рук были крепко связаны. Глубокая рана на лбу гиганта сильно кровоточила, и смешанные с дождевой водой алые струйки крови заливали ему лицо.

Карамон моргал и отчаянно тряс головой, пытаясь стряхнуть с глаз кровавую пелену; при этом он продолжал вырываться из рук разбойников, хотя положение его было, пожалуй, безнадежно.

Оценив огромные мускулы Карамона, на которые опасливо косились бандиты, вожак довольно покачал головой.

Карамону наконец удалось стряхнуть с глаз красные капли и оглядеться. Трое путников стояли в окружении по меньшей мере двух или трех десятков хорошо вооруженных разбойников. Взглянув на главаря, гигант пробормотал невнятное проклятье. Перед ним стоял самый огромный человек, которого он когда-либо видел.

Мысленно он немедленно вернулся к гладиаторским боям в Истаре и к Раагу, помощнику Арака. «Великан-полукровка», — сказал себе Карамон и выплюнул зуб, который в потасовке ему выбили рукояткой меча. Вспоминая огромного великана, помогавшего гному готовить бойцов в Истаре, Карамон отметил, что главарь, хотя и казался вполне человеком, унаследовал от одного из своих предков желтоватую кожу, свойственную расе великанов, и лицо с коротким плоским носом. Руки его были невероятной толщины и напоминали корни деревьев, а роста главарь был такого, что возвышался над Карамоном на две с лишним головы. Ходил он странной подпрыгивающей походкой и носил длинный, до пят, плащ.

Арена научила Карамона внимательно оценивать противников и подмечать их слабости, поэтому он стал внимательно следить за вожаком разбойников, и, когда порыв ветра раздул плащ, Карамон с удивлением увидел, что великан-полукровка по колено лишен одной ноги. Отсутствующую часть ему заменял стальной протез.

Великан заметил взгляд пленника и с широкой ухмылкой шагнул к нему.

Вытянув вперед чудовищную руку, главарь похлопал Карамона по щеке.

— Я всегда ценил достойных противников, — сказал он. Затем он с неуловимой быстротой сжал руку в кулак и, практически без замаха, нанес Карамону сокрушительный удар в челюсть. Гигант покачнулся и едва не увлек за собою тех разбойников, что продолжали его удерживать. — Но за смерть моего человека ты заплатишь, — закончил великан.

Закутавшись в меховой плащ, он запрыгал на своем протезе к Крисании. Один из грабителей все еще зажимал жрице рот, но глаза ее, потемневшие от гнева, говорили яснее всяких слов.

— Разве это не удача? — обрадовался главарь. — До праздника Середины Зимы еще ждать и ждать, а я уже получил подарок.

Гулко рассмеявшись, вожак рванул с плеч Крисании плащ. Взгляд его жадно ощупал фигуру жрицы, облепленную мокрым платьем, и остановился на груди.

Великан снова протянул руку. Крисания отпрянула, но главарь оказался проворнее.

Глаза его заблестели желтым огнем.

— Что это за безделушка у тебя на шее, малышка? — схватив Крисанию за плечо и не спуская глаз с медальона Паладайна, хохотнул великан. — Мне кажется, она… тебе не идет. Эге, да это чистая платина! — присвистнул он.

— Дай-ка ее сюда. Боюсь, когда мы будем страстно обнимать друг друга, твоя побрякушка может невзначай затеряться…

К этому времени Карамон уже вполне оправился от удара. Он увидел, как толстые пальцы главаря сомкнулись на медальоне, и успел заметить мрачное удовлетворение в глазах Крисании. В следующее мгновение под струями дождя вспыхнул чистый белый свет, раздался громовой треск, и полукровка с воплем отшатнулся от жрицы.

Остальные грабители тревожно зароптали. Бандит, державший Крисанию, ослабил хватку. Жрица вырвалась из его рук и снова закуталась в плащ.

Вожак поднял руку, и лицо его исказилось от ярости. Карамон испугался, что сейчас он ударит Крисанию, но тут кто-то крикнул:

— Колдун приходит в себя!

Полукровка медленно опустил руку и криво улыбнулся:

— Ладно, ведьма, первый бой ты, пожалуй, выиграла. — Поглядев на Карамона, он добавил:

— Обожаю соревнование — и в драке, и в любви. Сегодня, пожалуй, меня ждет чудесная ночка.

Главарь знаком приказал своему человеку снова схватить Крисанию. Разбойник повиновался с явной опаской. Затем полукровка подошел к стонущему Рейстлину.

— Колдун — самый опасный из всех, — сказал вожак. — Свяжите ему руки за спиной и заткните рот. Если он будет по-прежнему мычать — вырежьте ему язык.

Это навсегда отучит его творить заклинания.

— Почему бы не убить его прямо сейчас? — проворчал один из разбойников.

— Давай, Брак, действуй, — немедленно обернулся к нему главарь. — Возьми свой нож и перережь ему глотку.

— Только не я, — попятился головорез.

— Не ты? Может, ты хочешь, чтобы я был навеки проклят за убийство черного мага? — ласково спросил полукровка. — Ты хочешь, чтобы моя рука отсохла?

— Нет… я не хочу этого, Стальной Костыль. Я… я сказал так сдуру.

— Тогда поднапряги ум. Сейчас он не может причинить нам вреда. Взгляни…

— Вожак указал на Рейстлина. Тот лежал в луже, и руки его были крепко связаны.

Рот мага был уже заткнут грязной тряпкой. Теперь только глаза его с бессильной яростью мерцали из-под капюшона и с отчаянной силой сжимались кулаки, так что один из стоявших поблизости грабителей неуверенно поинтересовался, достаточно ли одной веревки.

Возможно, главарь по кличке Костыль тоже подумал о чем-то подобном. Он подошел к Рейстлину и с размаху ударил его в висок своей железякой. Маг сразу обмяк. Крисания вскрикнула, однако ее держали крепко. Карамон с. удивлением почувствовал, как короткая, острая боль пронзила его сердце при виде неподвижного тела брата.

— Теперь он какое-то время будет вести себя тихо, — с Довольным видом сказал Костыль. — Когда вернемся в лагерь, завяжем ему глаза и заставим пройтись по скале. Если он сорвется, значит, так тому и быть, верно, ребята?

Его кровь не падет на наши головы.

Кто-то неуверенно рассмеялся, но Карамон заметил, что большинство разбойников беспокойно переглядываются и качают головами.

Но Костыль уже отвернулся от пленников и теперь рассматривал нагруженную вьючную лошадь.

— Сегодня у нас богатая добыча, ребята, — заметил главарь и вновь проковылял к Крисании. — Богатая добыча, — повторил Костыль, грубо хватая Крисанию за подбородок.

Наклонившись, он грубо поцеловал ее в губы. Крисания, которую крепко держали за руки, не могла даже увернуться. Она и не попыталась бороться — возможно, внутреннее чутье подсказало ей, что именно этого вожак и добивается.

Когда Костыль отпустил ее, жрица не выдержала и опустила голову. Черные мокрые пряди волос закрыли лицо Крисании, и Карамон не сумел разобрать выражения ее глаз.

— Вы, ребята, меня знаете! — громко объявил главарь, грубо потрепав волосы жрицы. — Всю добычу поделим поровну. После того, разумеется, как я возьму свою долю!

Разбойники загоготали, из толпы раздались непристойные выкрики. По некоторым замечаниям Карамон понял, что подобную «добычу» бандиты «делили» на всех не в первый раз.

Но он видел в толпе и хмурые молодые лица. Кое-кто покачивал головой и бормотал: «Я не стану связываться с ведьмой!» Или: «Я раньше соглашусь прикончить колдуна!»

Ведьма!.. Снова возникло и пошло гулять меж разбойников это слово. В памяти Карамона ожили полузабытые воспоминания о тех днях, когда он и Рейстлин путешествовали по землям Кринна в компании Флинта — кузнеца из племени гномов.

Уже недалек был день великого возвращения истинных богов. С детальной ясностью Карамон припомнил один городок, куда они прибыли на рассвете. Толпа собиралась расправиться со старухой, обвиненной в колдовстве, — ее хотели сжечь заживо.

Его брат и Стурм Светлый Меч — бесстрашный и благородный рыцарь, — рискуя жизнями, спасли женщину от лютой смерти. Старая карга, правда, оказалась шарлатанкой избродячего цирка, не слишком ловкой к тому же, но пример этот наглядно иллюстрировал отношение людей времен безбожия к любым проявлениям магических способностей. То, что Крисания была жрицей, нисколько не могло помочь делу в дни, когда на Кринне не осталось ни одного истинного жреца; люди были склонны смотреть на ее жреческие возможности с суеверным подозрением.

Карамон решил взять себя в руки и рассуждать холодно и последовательно.

Смерть на костре была ужасной, но она не шла ни в какое сравнение с тем, что ждало Крисанию в лагере грабителей…

— Давайте ведьму мне, а остальных тащите сами. — Костыль подошел к своему коню, которого один из разбойников тут же держал в поводу, и вскочил в седло. К нему подвели Крисанию. Полукровка наклонился и, легко подняв жрицу, усадил ее впереди себя. Когда он ухватил поводья, получилось что-то вроде объятий, но лицо Крисании осталось холодным и бесстрастным.

«Знает ли она, что ее ждет?» Карамон смотрел вслед главарю, который с гнусной улыбкой проехал мимо него. Он догадывался, что Крисания была мало осведомлена о глубинах человеческой низости — ее происхождение и сан всегда защищали ее от грубости жизни. Возможно, она даже не подозревает, на какую мерзость способны эти люди.

Внезапно Крисания обернулась. Ее лицо по-прежнему оставалось бледным и спокойным, но в глазах стоял такой ужас, такая мольба, что Карамон в бессильном отчаянии опустил взгляд.

«Она знает… Всемогущие боги, помогите ей! Она все знает…»

Кто-то сильно толкнул Карамона в спину. Потом его схватили за руки и за ноги и тяжело перекинули через седло его же жеребца. Чувствуя, как начинают неметь туго стянутые веревками запястья, Карамон смотрел, как разбойники грузят на коня бесчувственное тело его брата.

Затем все повскакивали на коней и повезли пленников в глубь леса.

Дождевая вода и грязь из луж, по которым рысью скакал жеребец, заливали Карамону лицо, лука седла впилась в бок, в ушах шумело от прилившей к голове крови, но плененный гигант ничего этого не замечал. Перед ним все еще стояли темные, исполненные ужаса и умоляющие о спасении глаза Крисании.

Но Карамон знал, что помощи ждать неоткуда и спасения им не будет.

Глава 10

Рейстлин медленно брел по обжигающим пескам пустыни. Перед ним тянулась цепочка чьих-то следов, и он старательно придерживался их, не отходя в сторону.

Следы вели его все дальше и дальше, по зыбучим, сверкающим сахарной белизной песчаным дюнам. С неба немилосердно палило солнце. Было жарко, Рейстлин ужасно устал и хотел пить. Голова кружилась, в груди пылали угли. Ему очень хотелось лечь на песок и закрыть глаза, но его манил вперед колодец, скрытый в тени деревьев. Как Рейстлин ни старался — он не мог добраться до этого благодатного оазиса. Отпечатки чужих ног вели его в сторону, и он не смел свернуть со своей ненадежной, теряющейся в песках тропы.

Все дальше и дальше брел Рейстлин, все сильнее и сильнее давил на его плечи черный плащ. Несколько миль уже он не поднимал головы, а когда поднял, то содрогнулся от ужаса. Следы вели на грубый деревянный помост. Там стояла на коленях одетая в черное фигура, голова ее склонилась на толстую деревянную колоду. Рейстлин, хотя и не видел лица, мгновенно понял, что это он сам стоит на эшафоте и, положив голову на плаху, ждет, когда со свистом рассечет воздух топор палача. Палач тоже был там. Лицо его скрывал черный капюшон. Бот он поднял топор и занес его над шеей Рейстлина. А когда сверкающая сталь сорвалась вниз, то в последнюю секунду Рейстлин сумел разглядеть лицо своего убийцы…

— Рейст!.. — прошептал совсем рядом чей-то голос. Маг слегка шевельнул головой. Голос подарил ему отрадное утешение — все предыдущее было только дурным сном. Рейстлин хотел поскорее проснуться, отогнать прочь кровавый кошмар.

— Рейст! — тревожно шепнул голос.

Ощущение реальной, не выдуманной опасности заставило мага очнуться.

Некоторое время он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, приходя в себя и вспоминая, что с ним на самом деле произошло.

Под ним была мокрая земля, руки стягивала веревка, а рот был заткнут какой-то грубой тряпкой. Голова раскалывалась от боли, но в ушах продолжал звучать настойчивый голос Карамона.

Где-то невдалеке Рейстлин разобрал смех и шум множества голосов. Ноздри его щекотал едкий дым костра. Шепот брата слышался совсем рядом, и тут Рейстлин вспомнил все: нападение, огромного человека на стальной ноге… Маг осторожно открыл глаза.

Карамон лежал рядом с ним в грязной луже. Его запястья были туго стянуты веревками, а огромные кулаки почернели от застоявшейся крови. Однако в глазах брата Рейстлин заметил знакомый огонек, который заставил его вспомнить о прежних днях — о тех временах, когда они сражались плечом к плечу, сведя воедино магию и разящий меч.

Несмотря на боль и таящую угрозу темноту, окружавшую их, Рейстлин ощутил такой душевный подъем, какого не испытывал уже много лет.

Опасность снова сблизила их, и связь между близнецами окрепла настолько, что они могли общаться практически без слов: улыбкой, взглядом, мыслью…

Увидев, что Рейстлин пришел в себя и понимает, в какую переделку они попали, Карамон подполз к нему как можно ближе.

— Ты в состоянии освободить руки? Серебряный кинжал еще с тобой?

Рейстлин коротко кивнул. В начале времен боги запретили магам носить всякое оружие и доспехи. Считалось, что причина этого скрыта в призвании магов посвящать все свое время постижению магического искусства, — им не стоило тратить драгоценных часов на упражнения с мечом и кинжалом. Однако после того, как маги помогли легендарному Хуме победить Владычицу Тьмы, создав волшебные Глаза Дракона, боги даровали им право носить с собою маленькие кинжалы в память о копье Хумы.

Кинжал был прикреплен к запястью Рейстлина хитроумной кожаной петлей, которая позволяла оружию в случае необходимости выскользнуть прямо в подставленную ладонь. И все же серебряный кинжал был последним средством защиты — маг мог воспользоваться им только после того, как истратит все свои заклинания… или в таком положении, как теперь.

— Ты можешь пустить в ход свою магию? — снова шепнул Карамон.

Рейстлин устало закрыл глаза. Да, он сможет, но воспользуйся он магией сейчас — и у него останется меньше сил для встречи со страшными Хранителями Врат. Однако, судя по всему, ситуация нынче такая, что до этого момента он может вовсе не дожить.

«Нет, я останусь жить! — яростно подумал Рейстлин. — Фистандантилус остался жить, значит, останусь и я! Я ничего не делаю сам, я лишь иду по следам на песке…»

Эта мысль рассердила мага, и он отогнал ее. Открыв глаза, Рейстлин кивнул.

— Я достаточно силен, — мысленно передал он брату, и Карамон облегченно вздохнул.

— Рейст, — прошептал воин, и лицо его снова омрачилось, — ты… знаешь, что они… что ждет Крисанию?

Рейстлин тут же представил себе грубые руки великана-полукровки, шарящие по телу Крисании, и испытал такую ненависть и ярость, что сам испугался. Сердце мага болезненно сжалось, и кровавая пелена на мгновение ослепила его.

Заметив странный взгляд Карамона, Рейстлин понял, что лицо выдало его. Маг мрачно ухмыльнулся, и Карамон поспешно продолжил:

— У меня есть план.

Рейстлин нетерпеливо кивнул — он уже знал, что было у Карамона на уме.

— Если мне не удастся… — Карамон приблизил губы вплотную к уху брата.

— «Я убью сначала ее, а затем себя», — закончил Рейстлин. Но в этом, конечно, не будет нужды. Карамон в безопасности. Под защитой…

Услышав приближающиеся шаги, маг закрыл глаза и притворился, будто все еще лежит без сознания. Он чувствовал в рукаве тяжесть кинжала. Изогнув кисть, Рейстлин высвободил серебряную рукоять кинжала из удерживающей ее петли.

Проделывая это, маг хмуро думал о Крисании: почему он так близко к сердцу принимает судьбу женщины, которая ему совершенно безразлична… за исключением, конечно, ожидаемой от жрицы помощи.

Два разбойника подняли Карамона на ноги и куда-то повели. Гигант был рад, что головорезы второпях решили, будто Рейстлин все еще без сознания, и не тронули мага. Запинаясь в темноте о склизкие корни и скрипя зубами от боли в затекших икрах, Карамон поймал себя на том, что из ума у него не. выходит странное выражение, которое появилось на лице его брата при упоминании об уготованной Крисании участи. Увидь он подобное выражение на чьем-либо другом лице, он сказал бы, что оно вызвано бессильной яростью влюбленного, но брат его был не таков. Или он ошибается? Может, Рейстлин все же способен на подобное чувство? Еще в Истаре Карамон решил, что в сердце брата нет места для любви, что зло полностью поглотило его душу, но теперь он снова начал сомневаться.

На короткий миг его брат-близнец вдруг опять стал похож на прежнего Рейстлина, с которым он плечом к плечу сражался с общим врагом и которому доверял в битве как самому себе. Да и слова Рейстлина о Тасе не казались ему уж столь сомнительными: Карамон готов был поверить, что его брат не убивал кендера. Ну, а с Крисанией, несмотря на частые приступы раздражительности, Рейстлин почти всегда был мягок. Возможно…

Один из грабителей пребольно ткнул Карамона чем-то под ребра, вернув гладиатора к той отчаянной реальности, в которой он находился. «Возможно!.. Как бы не так!» Карамон фыркнул. Вполне вероятно, для них в самом скором времени все закончится здесь. И единственное, что он сможет приобрести ценою своей жизни, — это быструю смерть для своих друзей.

Изучая по пути разбойничий лагерь и вспоминая все, что он видел и слышал за время своего пленения, Карамон мысленно поправлял свой план.

На самом деле то место, куда их привезли, напоминало скорее небольшой, затерянный в лесной глуши поселок, нежели логово шайки грабителей. Обитатели поселка жили в грубых бревенчатых хижинах, а в обширной пещере под холмом содержался скот. Судя по всему, никто не признавал здесь никакого закона, кроме закона грубой силы, олицетворением которой был главарь шайки — великан-полукровка.

В свое время Карамону не раз приходилось сталкиваться на большой дороге с отпетыми головорезами, но теперь он ясно видел, что большинство жителей поселка отнюдь не были безжалостными душегубами. Еще в лесу он заметил на многих лицах явное неодобрение того, на что собирался вожак обречь Крисанию. Эти люди, одетые в грязные лохмотья, были тем не менее вооружены отличными стальными мечами — такие передаются в семьях от отца к сыну, — причем содержали свое оружие в образцовом порядке. Разбойник, к которому дорогой меч попал случайно, не стал бы заботиться о нем с такой любовью. К тому же Карамону показалось — правда, в сгустившихся сумерках не мудрено было и ошибиться, — что на многих клинках он видел изображение Розы и Зимородка, древнего герба Соламнийских Рыцарей.

Обладатели мечей, правда, были гладко выбриты и не носили длинных усов, этого неизменного атрибута рыцарства, однако в их суровых молодых лицах Карамон угадывал сходство с лицом своего давнего друга, Стурма Светлого Меча. Вспомнив Стурма, Карамон припомнил и историю рыцарских орденов тех времен, что последовали сразу после Катаклизма.

Именно рыцарей обвинили поселяне во всех своих бедствиях. Разъяренные толпы изгнали их из замков и поместий. Многие рыцари погибли, многие потеряли свои семьи, которые были растерзаны чернью на их глазах. Те, кто уцелел, вынуждены были скрываться. Кто-то скитался по лесам в одиночку, кто-то пристал к шайкам разбойников.

На многих лицах Карамон заметил печать злых дел, но во многих глазах видел он также покорность судьбе и безнадежное отчаяние. Он и сам знавал плохие времена, так что хорошо представлял себе, до чего могут довести человека голод и отчаяние.

Все это давало Карамону надежду осуществить свой план.

В центре лагеря горел большой жаркий костер. Когда воин вступил в круг света, все разбойники разом оставили свои дела и окружили его зловещим кольцом.

У самого костра, с бутылкой в руке, сидел в огромном деревянном кресле одноногий главарь. За его спиной пересмеивались и кривлялись несколько человек из свиты Костыля, в которых Карамон без труда признал ту подлую породу льстецов и подпевал, которую можно встретить у подножия всех, даже самых ничтожных тронов. То, что среди них был давешний трактирщик, Карамона нисколько не удивило.

Радом с креслом главаря сидела на стуле Крисания. Лиф ее белого платья был разорван — Карамону не нужно было гадать, чьими руками. Чувствуя в душе нарастающий гнев, воин заметил на скуле жрицы ссадину. Нижняя губа ее распухла.

Несмотря на ужас своего положения, Крисания держалась с достоинством, не обращая никакого внимания на грубые шутки грабителей. Карамон мрачно улыбнулся.

Он не мог не восхититься мужеством молодой жрицы. Зная о горестях, выпавших на ее долю, — безумие последних дней Истара, мрачная башня Рейстлина и плен разбойников, — небывалых в ее прежней тихой и безопасной жизни, Карамон подумал, что спокойствию Крисании могла бы позавидовать даже Тика.

Тика… Карамон нахмурился. Ему не стоило вспоминать Тику, особенно сейчас, видя, в каком положении находится Крисания! Отогнав прочь воспоминания, Карамон перевел взгляд со жрицы на своего противника.

Заметив пленника, Костыль прервал разговор с одним из своих подпевал и взмахом огромной руки велел Карамону подойти ближе.

— Готовься к смерти, воин, — приторно улыбнулся Костыль и бросил ленивый взгляд на Крисанию. — Я думаю, госпожа не станет возражать, если наше с ней свидание немного задержится. Тобой, бычок, я займусь сам. А ты, дорогая, можешь считать этот спектакль прелюдией к нашим ночным развлечениям.

Он погладил Крисанию по щеке. Жрица отпрянула, и главарь, гневно сверкнув глазами, закатил ей звонкую пощечину.

Крисания молча подняла голову и посмотрела на своего мучителя с мрачной надменностью. Карамон, зная, что не может позволить жалости отвлечь себя, продолжал внимательно изучать соперника. Он понимал, что власть вожака держится на страхе и грубой силе и что большинство людей следует за ним не по своему желанию, а в силу необходимости. Жители поселка боялись главаря. Вероятно, в этих краях великан-полукровка — и закон, и судья. В этом нищем краю люди остаются верны ему только потому, что он добывает пропитание и поддерживает их жизнь. Без главаря половина из них умрет от голода, а другая погибнет в стычках с иными шайками. Интересно все же, насколько глубока их преданность Костылю?

Карамон расправил плечи и заметил со спокойным презрением:

— Стало быть, ты настолько храбр, что отваживаешься бить женщин? — Он ухмыльнулся. — Развяжи меня, и тогда поглядим, кто из нас на самом деле мужчина.

Костыль посмотрел на него с сочувствием, и Карамон заметил в его взгляде искорку сметливого лукавства.

— Я ожидал от тебя большей сообразительности, воин, — вздохнул Костыль. — Боюсь, ты окажешься скучным противником. Но ничего лучшего у меня на сегодняшний вечер все равно нет. На вечер, а не на ночь…

Великан усмехнулся своей поправке и отвесил Крисании шутовской поклон.

Затем Костыль отшвырнул в сторону меховой плащ и, обернувшись к своим людям, приказал принести ему меч. Подхалимы наперегонки бросились исполнять приказ вожака, в то время как остальные попятились, освобождая место возле костра, — очевидно, подобные представления давались в поселке довольно часто. В суматохе Карамон успел подать Крисании знак глазами, Метнув взгляд в ту сторону, где остался лежать Рейстлин.

Жрица моментально поняла его. Она грустно улыбнулась, кивнула, и пальцы ее тут же сомкнулись на медальоне Паладайна, а распухшие губы зашевелились в беззвучной молитве.

В этот миг Карамона подтолкнули вперед, и он потерял Крисанию из виду.

— Чтобы выбраться из этой передряги, одних молитв Паладайну будет маловато, госпожа, — пробормотал воин и не без удовольствия подумал, что, возможно, в те же самые мгновения его брат обращается с молитвой к Владычице Тьмы.

Самому ему некому было молиться и не на что надеяться, кроме собственных мускулов.

Кто-то перерезал путы на его руках, и Карамон тут же принялся растирать затекшие запястья. Затем он сбросил с себя промокшую рубашку: одежда всегда давала противнику возможность ухватиться за нее. Именно так учил его Арак на гладиаторской арене в Истаре.

При виде великолепной мускулатуры Карамона по толпе разбойников прошелся восхищенный шепоток. Дождевая вода струилась по его загорелому, прекрасно сложенному телу; оранжевые блики пламени играли на груди и плечах, покрытых многочисленными шрамами, заработанными воином в битвах. Кто-то сунул в руку Карамона меч, и он взмахнул им искусно и легко, так что даже Костыль, казалось, несколько растерялся.

Но если полукровка — пусть на мгновение — и испугался своего противника, то Карамон был смущен не меньше. Потомок двух рас, Костыль унаследовал лучшие боевые качества обеих. Развитая мускулатура и стать великана сочетались в нем с человеческой подвижностью и проворством. Вдобавок ко всему в глазах его светился острый человеческий ум. Костыль тоже сражался почти обнаженным, однако не чудовищный вид врага заставил Карамона присвистнуть. Поразило его другое — оружие, которое держал в руке великан-полукровка. Без сомнения, это был самый лучший меч, который Карамон когда-либо видел в жизни.

Длинный и тяжелый, он явно был рассчитан на двуручную хватку. Однако великан без видимых усилий удерживал меч одной рукой! К тому же, судя по паре разминочных взмахов, Костыль умел с этим оружием обращаться. Клинок в его руке тихонько пел, со свистом рассекая темноту, и, играя отблесками костра, оставлял за собою оранжевый тающий след.

Когда вожак вышел на середину оцепленного толпой крута, Карамон с отчаянием понял, что ему предстоит сразиться не с грубым глупым животным, а с умелым, расчетливым бойцом, который мог дать фору и опытному воину с двумя целыми ногами.

Уже после первых пробных выпадов Карамон сообразил, что даже свою железную ногу вожак сумел превратить в опасное оружие.

Некоторое время противники осторожно кружили по поляне — присматривались друг к другу, выискивали слабые места и пытались определить возможную тактику боя. Потом великан, совершенно неожиданно для Карамона, уперся в землю здоровой ногой и, легко удерживая равновесие, лягнул его железякой с такою силой, что гладиатор полетел на землю и выпустил из рук меч.

Проведя столь успешную атаку, Костыль вновь встал на обе ноги и ринулся на Карамона с явным намерением разделаться с ним одним ударом и перейти к иным развлечениям. Но Карамон, хоть выпад вожака и застал его врасплох, был опытным бойцом и не раз оказывался в подобных ситуациях, особенно в начале своей гладиаторской карьеры. Он притворился, будто у него перехватило дыхание (отчасти так оно и было), а сам выжидал удобного момента. Стоило Костылю приблизиться, как Карамон схватил его за здоровую ногу, резко рванул на себя и опрокинул великана на землю.

Стоявшие вокруг зрители завопили и заулюлюкали. Услышав знакомые звуки, разом напомнившие ему Истарские Игры, Карамон почувствовал, как сердце его забилось быстрее. Все тревоги отступили на задний план, сомнения в своих силах исчезли. Карамон теперь был опьянен азартом боя, испытывая воодушевление и едва ли не восторг.

Вскочив на ноги, Карамон бросился за своим мечом, однако великан оказался быстрее. Он первым дотянулся до меча и наподдал его ногой, так что клинок отлетел далеко в сторону. Но на примете у Карамона уже было другое оружие. Все это время он держал в поле зрения увесистое бревно, которое наполовину лежало в костре и то и дело постреливало искрами. Теперь настала пора им воспользоваться.

Костыль, однако, перехватил его взгляд и мигом догадался, в чем дело.

Карамон ринулся к костру, великан бросился наперерез.

Карамон прыгнул. Костыль взмахнул мечом, и сверкающее лезвие черкнуло гладиатора по голени, оставив на ноге кровавый след. Но Карамон, перекатившись по траве, выхватил из костра бревно и был уже на ногах в тот миг, когда острие меча вонзилось в землю в том месте, где только что была его голова.

Огромный меч со свистом описал в воздухе круг, и Карамон с трудом парировал удар своей дубиной. Горящие щепки брызнули во все стороны. Удар был такой силы, что руки Карамона едва не зазвенели, но он все-таки выстоял и со всей силы оттолкнул противника, пока тот не успел восстановить равновесие.

Но вожак уже крепко стоял на ногах. Ему снова удалось оттеснить Карамона, и некоторое время противники просто кружили по поляне, выбирая подходящий момент для атаки. Затем в воздухе снова запела сталь и полетели искры.

Карамон понятия не имел, сколько длится этот бой. Чувство времени исчезло, вытесненное усталостью и болью. Несмотря на все усилия, он так и не сумел нанести решающего удара. Что и говорить — еще ни разу в жизни Карамон не сталкивался с таким грозным противником. Правда, и Костыль, начинавший бой с заносчивым сознанием собственного превосходства, теперь взялся за дело всерьез и сражался с мрачной решимостью. Зрители затихли, увлеченные смертельной борьбой двух исполинов.

Единственными звуками, нарушавшими тишину на поляне, были потрескивание дров в костре и хриплое дыхание бойцов. Иногда раздавался шумный плеск, когда тот или иной из противников оступался и падал в лужу, да время от времени кто-то крякал от боли, пропустив чувствительный удар.

Понемногу огонь костра и лица стоявших вокруг людей стали расплываться у Карамона перед глазами. Обгорелое бревно в его руках казалось ему теперь тяжелее целого дерева, а каждый вздох обжигал легкие и давался с неимоверным трудом. Его противник, правда, был измотан ничуть не меньше — несколько раз Карамон замечал, что великан не наносит удар, когда ему следовало бы это сделать, а пытается перевести дух. На боку Костыля чернела огромная ссадина — как раз в том месте, куда пришелся удар Карамонова бревна. При этом был ясно слышен хруст ребер великана, а уродливое желтое лицо его исказилось от боли.

Однако Карамон тут же был вынужден отступить, едва успевая подставлять свою дубину под мощные удары меча. После такого обмена любезностями противники ненадолго успокоились и вновь пошли по кругу, не видя и не слыша ничего вокруг и целиком сосредоточившись друг на друге. Оба знали, что любая ошибка может оказаться гибельной.

И тут Костыль поскользнулся. Он вполне мог бы устоять на ногах, но усталость заставила его упасть на здоровое колено и выставить вперед железный протез. В начале боя он поднялся бы во мгновение ока, но теперь его силы были на исходе, и он непозволительно промедлил.

Карамон не стал мешкать. Именно этого мгновения он и дожидался. Из последних сил он бросился вперед, взмахнул бревном и что было мочи опустил его на колено выставленной вперед ноги. Точно так же, как удар молота вгоняет в дерево гвоздь, так и удар Карамона вогнал железный протез вожака в землю.

Великан зарычал от ярости и боли и отчаянным рывком попытался высвободить ногу. Ему едва это не удалось, но тут Карамон вторым ударом выбил из рук Костыля меч.

Видя в глазах Карамона собственную погибель, вожак изо всех сил рванул из земли железную ногу, однако было уже поздно.

Бревно гладиатора с хрустом опустилось на голову великана, и вожак опрокинулся навзничь. Он пару раз судорожно вздрогнул, затем вытянулся и затих.

Костыль лежал в грязи, все еще прикованный к земле железным протезом, а из его разбитого черепа вытекали черная пузырящаяся кровь и мозги.

Карамон обессилено зашатался и, опираясь на свою обугленную, изрубленную дубину, упал на колени. В ушах у него шумело — это разбойники с гневными криками бросились вперед, чтобы расправиться с победителем…

Но никто не осмелился нанести удар.

Карамон недоуменно поднял голову. Перед глазами его все плыло, но он сумел рассмотреть опустившуюся рядом с ним черную фигуру. Рука брата обняла его за плечи — с пальцев второй с грозным шипением срывались маленькие фиолетовые молнии. Закрыв глаза, Карамон привалился головой к груди Рейстлина.

Потом он ощутил прикосновение легких пальцев к своей пылающей коже и услышал мягкий голос, полушепотом читавший молитву к Паладайну. Карамон тут же почувствовал растекающееся по всему телу тепло. На глазах потрясенных разбойников раны на его теле закрылись и зарубцевались, а на смертельно бледное лицо вернулся легкий румянец. Даже огненные фокусы Рейстлина не так поразили грабителей, как это чудесное исцеление.

— Колдовство! Она исцелила его! Сжечь ведьму!

— Сжечь обоих, сжечь ведьму и колдуна!

— Они зачаровали воина! Они держат его в плену! Убьем их и освободим его душу!

Карамон бросил быстрый взгляд на брата и понял, что Рейстлин тоже хорошо помнит историю и понимает, какая опасность им грозит.

— Стойте! — Карамон встал на ноги и повернулся лицом к грозно шумящей толпе. Он видел, что только страх перед магией Рейстлина удерживает разбойников на почтительном расстоянии, но, услышав кашель брата, понял, что магия может его подвести. Нужно было выкручиваться как-то иначе.

Схватив Крисанию за руку, Карамон заслонил ее своей спиной и остался лицом к лицу с толпой.

— Только посмейте тронуть ее, и умрете, как умер ваш вожак! — заявил он громким и ясным голосом.

— Почему это мы не должны трогать ведьму?! — прокричал кто-то в ответ.

— Потому что это моя ведьма! — сказал Карамон и придал своему лицу самое свирепое выражение. За спиной его Крисания возмущенно хмыкнула, но, к счастью, ей хватило ума промолчать. Да и Рейстлин сделал ей соответствующий знак. — Она вовсе не околдовывала меня, — продолжал Карамон. — Это я держу ее в плену — она и черный маг послушны моей воле. Обещаю, что никто из них не причинит вам вреда.

В толпе поднялся недоверчивый ропот, но, приглядевшись к лицам повнимательнее, гладиатор понял, что эти люди больше не представляют угрозы. В их глазах он увидел восхищение и готовность повиноваться.

— Позвольте же нам продолжить наш путь, за это мы… — начал было Рейстлин, но Карамон оборвал брата.

— Погоди, — прошипел он, хватая мага за руку. — У меня есть одна идея.

Рейстлин кивнул.

Карамон подошел к тому месту, где в залитой кровью грязи лежало тело великана. Неподалеку блестел его меч, и гладиатор, подобрав оружие, поднял меч высоко над головой. В свете костра загорелая фигура воина казалась отлитой из бронзы. Стоя над поверженным врагом с огромным мечом в руках, Карамон являл собою зрелище величественное и грозное.

— Я победил вашего главаря и вправе объявить себя здесь новым хозяином, — заявил Карамон с внезапным вдохновением. — Мне потребуется от вас только одно — чтобы вы оставили убийства, разбои и воровство. Мы держим путь на юг…

Эти слова гиганта вызвали в людях неожиданную и странную реакцию.

— На юг!.. Они едут на юг! — взволнованно загомонили вокруг, а откуда-то слева донеслись нестройные приветственные крики. Карамон ничего не понимал.

Рейстлин осторожно взял его за локоть.

— Что ты от них хочешь? — поинтересовался маг. Лицо его показалось Карамону бледнее обычного. Воин пожал плечами.

— Мне подумалось, что нам неплохо было бы иметь при себе охрану, — ответил он. — Земли к югу отсюда, по слухам, кишат всяким отребьем. Думаю, мы могли бы взять с собой нескольких воинов из числа бывших рыцарей, только и всего…

Молодой человек с благородной осанкой, которая за версту выдавала его происхождение, — тот, что более остальных напоминал Карамону Стурма, — выступил вперед. Жестом призвав остальных к молчанию, он спросил:

— Если я правильно понял, вы держите путь на юг? Не означает ли это, что вы разыскиваете легендарные сокровища гномов Торбардина?

Рейстлин ухмыльнулся:

— Теперь понимаешь? — Приступ кашля заставил мага схватиться за грудь.

Если бы не Крисания, он, пожалуй, не устоял бы на ногах.

— Я понимаю, что тебе необходим отдых, — отрезал Карамон. — Если мы и дальше будем путешествовать втроем, то вряд ли сможем спокойно спать по ночам.

При чем здесь гномы Торбардина? О чем вообще толкует этот парень?

Рейстлин угрюмо смотрел в землю. Наконец маг вздохнул и холодно сказал:

— Ответь им «да», скажи, что мы идем на юг, чтобы напасть на гномов.

Карамон вытаращил глаза:

— Напасть на Торбардин? Зачем?!

— Так надо, — тихо заверил Рейстлин. — Делай, как тебе сказали.

Однако Карамон колебался.

Рейстлин пожал плечами, и леденящая улыбка тронула его тонкие губы.

— Это твоя единственная возможность вернуться домой, братец. Пожалуй, иначе нам не уйти с этой поляны живыми.

Карамон мигом огляделся по сторонам: люди на поляне подозрительно переглядывались и недоверчиво шептались. Нужно было быстро принимать решение или готовиться к новому бою. Карамон попытался выиграть время, чтобы понять, что происходит.

— Мы следуем на юг, это правда, — сказал он, — но у нас свои цели. Что это такое — сокровища торбардинских гномов?

— Говорят, под горами, в своем королевстве, гномы скопили несметные богатства, — ответил ему все тот же осанистый воин.

— Они украли их у людей! — добавил еще кто-то, и все вокруг согласно закивали головами.

— Там не только золото и камни! — выкрикнул третий. — У гномов закрома ломятся от зерна, а в пещерах под горами полно коров и овец! Этой зимой они разжиреют как свиньи, а мы опять будем пухнуть с голоду!

— Мы уже не раз собирались отправиться в Торбардин за своей долей этого добра, — сказал молодой рыцарь, — но Костыль уверял, что в здешних краях тоже можно прокормиться. Признаться, среди нас были и те, кто думал иначе.

Карамон соображал изо всех сил — он сожалел, что в свое время не был усерден в изучении истории. Ему приходилось кое-что слышать о Великих Гномьих Войнах и сражении за Гномьи Врата: Флинт — старый приятель Карамона — ни о чем другом, кроме этого, в общем-то, и не говорил. Сам Флинт Огненный Горн был из народа гномов холмов и поэтому не раз обвинял в жестокости и жадности горных гномов Торбардина. То же самое говорили Карамону сейчас и собравшиеся на поляне люди, с той разницей, что, по словам Флинта, выходило, будто богатства горных гномов были украдены не у людей, а у гномов холмов, с коими жители гор состояли в двоюродном родстве.

Если дело действительно обстояло так, то Карамону этого было достаточно, чтобы оправдать свое решение. В конце концов, он мог просто послушаться брата и поступить по совету Рейстлина. Однако внутри Карамона что-то переломилось — переломилось еще в гибнущем Истаре. Никогда больше он не станет слепо повиноваться словам Рейстлина.

Но тут гигант почувствовал на себе пристальный взгляд брата, и в голове его эхом отдались слова:

— Твоя единственная возможность вернуться!.. Карамон гневно сжал кулаки; но он прекрасно понимал, насколько сильна над ним власть Рейстлина.

— Мы держим путь на юг, в Торбардин, — хрипло сказал Карамон и остановил взгляд на крепко сжатом в своих руках мече. — Пойдете ли вы с нами?

Вышла небольшая заминка. Из толпы выступило несколько человек, чтобы пошептаться с молодым рыцарем, который, очевидно, говорил от их имени. Тот молча выслушал своих товарищей и повернулся к Карамону.

— За тобой мы пойдем без колебания, воин, — сказал он. — Но что у тебя общего с этим черным магом? Кто он такой, чтобы мы шли за ним?

— Мое имя Рейстлин, — сказал маг и снова закашлялся. — Этот воин — мой телохранитель.

Ему никто не ответил, но во взглядах людей по-прежнему можно было прочесть сомнение. Карамон ринулся спасать положение.

— Это правда, — веско заявил он. — Только настоящее имя мага — Фистандантилус.

При этих словах глубокое почтение и благоговейный страх проступили на лицах окружающих.

— Меня зовут Гэрик, — представился юноша и поклонился великому магу старомодным поклоном Соламнийских Рыцарей. — Нам приходилось слышать о тебе, Величайший. И хотя дела твои столь же черны, как и твой плащ, мы сами родились в век тьмы, и не нам гордится праведной жизнью. Мы последуем за тобой и за великим воином, которого ты привел с собой.

С этими словами Гэрик шагнул вперед и положил свой меч к ногам Карамона.

Остальные разбойники последовали его примеру — некоторые с искренней готовностью, некоторые с осторожностью и опаской. Кое-кто попятился и скрылся в темноте. То были просто трусливые воришки, и Карамон не стал их преследовать.

В общей сложности вокруг Карамона осталось человек тридцать. Некоторые из них явно принадлежали когда-то к рыцарским орденам, как Гэрик, остальные были обычными грабителями и разбойниками.

«Моя армия!» — с мрачной улыбкой сказал себе Карамон, когда чуть позже стелил одеяло в углу хижины Костыля. За дверьми негромко переговаривался с товарищем Гэрик: Карамон выбрал их как самых надежных на вид и доверил им стоять на часах.

Гигант так устал, что, казалось, стоит только лечь, и он тут же заснет мертвецким сном. Однако вот уже больше часа он лежал в темноте, а сон все не приходил.

Как и всякий солдат, Карамон когда-то мечтал сделаться полководцем. И вот наконец он получил такую возможность. Пусть его отряд невелик, но это только начало — бывший гладиатор ничуть не сомневался в этом. Впервые с того времени, как он очутился в этой проклятой богами эпохе, Карамон почувствовал нечто похожее на удовлетворение.

Планы роились в его голове один суматошнее другого. Подготовка солдат, продовольствие, обмундирование, оружие… Все это было далеко не просто. Даже во время Войн Копья Карамон по большей части следовал указаниям Таниса.

Рейстлин тоже не знал всех тонкостей искусства военачальника. Или притворялся, что не знает. Во всяком случае, он ясно дал понять Карамону, что в этих вопросах ему придется полагаться только на себя. К своему удивлению, гигант принял это известие без трепета и даже наоборот — чуть ли не с радостью. Во всяком случае, какими бы сложными ни казались подобные проблемы, все они были сугубо материальными, и Карамон надеялся, что со временем во всем разберется.

Как бы там ни было, но путаные вопросы магического свойства отходили для него на второй план.

Размышляя о своем брате-близнеце, Карамон невольно посматривал в ту сторону, где, скорчившись у огромного очага, лежал Рейстлин. Несмотря на жару, он по-прежнему кутался в свой черный плащ, да к тому же накинул сверху одеяло, которое удалось отыскать Крисании.

Жрица дремала с другой стороны очага. Сон ее был тревожным и беспокойным.

Несколько раз она вскрикивала во сне и испуганно вскидывала голову.

Карамон перевернулся на живот, пытаясь заставить себя не думать о свалившихся на него заботах. Как ни странно, ему это удалось. Усталость понемногу стала одолевать его.

Но даже погружаясь в сон, Карамон не мог не думать об одной вещи, которая странным образом беспокоила его. Он не мог забыть странного взгляда Рейстлина — того, который маг бросил на него, стоило Карамону произнести имя «Фистандантилус».

Нет, в глазах Рейстлина не было ни гнева, ни его обычного раздражения.

Даже в глубинах сна не давало покоя Карамону выражение глубочайшего ужаса и страха, которое промелькнуло вдруг во взгляде его брата…

Книга вторая

Армия Фистандантилуса

По мере того как армия под командованием Карамона продвигалась все дальше на юг, к границам Торбардина — великого гномьего королевства, — слава ее росла как снежный ком. Легендарное «сокровище, скрытое под горами», привлекало в ее ряды все новых и новых воинов — жителей Соламнии, влачивших нищенское существование на грани голодной смерти.

К тому же и минувшее лето выдалось неудачным, урожай засох на корню, а страшные болезни косили людей налево и направо, принося больший урон, чем неистовые банды гоблинов и великанов, которых согнал с насиженных мест все тот же могущественный владыка — Голод.

Осень была еще в разгаре, а ледяное дыхание грядущей зимы уже ощущалось на суровых просторах Соламнии, особенно по ночам. От этой зимы жители Соламнии не ждали ничего хорошего, а перспектива увидеть своих детей умирающими от голода или страшных болезней, которые не умели лечить жрецы новых богов, заставляла целые семьи сниматься с насиженных мест и, бросая свой жалкий скарб, присоединяться к воинству Карамона. Огромная армия шла на юг.

Карамон, вместо того чтобы заботиться о пропитании и обучении трех десятков человек, внезапно оказался ответственным за несколько сотен солдат, не считая женщин и детей. А ведь каждый день в лагере появлялись все новые люди.

Среди них были и рыцари, прекрасно владевшие мечом и копьем, благородное происхождение которых не могли скрыть даже жалкие лохмотья, прикрывавшие их тела. Однако большинство все же составляли селяне, которые держали выданные им мечи так, как когда-то держали мотыга и лопаты. Но и в них Карамон порой замечал какое-то мрачное благородство. Возможно, это было вызвано тем, что после нескольких лет безнадежного противостояния Голоду и Нужде у этих людей появился наконец реальный противник, с которым можно сразиться.

Иными словами, не успел Карамон оглянуться, как оказался полководцем — предводителем многочисленного воинства, которое называлось теперь Армией Фистандантилуса.

В первую очередь бывший гладиатор столкнулся с проблемой обеспечения провиантом своих солдат и их семей. Это была нелегкая задача сама по себе, но Карамон вовремя вспомнил, как он действовал, когда сам был наемным солдатом.

Выяснив, кто из приставших к отряду людей пробавлялся прежде охотой, Карамон разослал их во все стороны в поисках дичи. Женщины занимались тем, что коптили или сушили мясо, заготавливая его впрок, на будущее.

Многие из тех, кто присоединялся к армии Фистандантилуса, приносили с собой то немногое, что у них еще оставалось, — мешочки с зерном и сушеными фруктами. Фрукты пополняли запасы армии, а зерно Карамон приказал перемалывать в муку и печь из нее дорожный хлеб. Круглые буханки были тверже камня, однако в случае крайней нужды этот хлеб мог бы спасти от голода, а припасено его было столько, что армия могла бы просуществовать только на нем одном не меньше месяца. Даже дети получили особое задание — они охотились с пращами и силками на мелкую дичь, ловили рыбу, носили воду и заготавливали дрова.

Кроме этого, новоиспеченных солдат необходимо было тренировать — обучать владению луком и копьем, обращению с мечом и щитом.

И наконец, необходимо было где-то достать эти луки, копья и мечи…

Между тем известия о движении огромной армии распространялись все шире и шире…

Глава 1

Пакс Таркас некогда считался цитаделью мира. Теперь его имя ассоциировалось с грядущей войной. История великой каменной крепости начиналась с легенд — историй об исчезнувшем ныне племени гномов, называвших себя калтаксами.

Как людям нравятся блестящие золотые монеты и сталь, из которой они куют свое сверкающее оружие, как эльфы влюблены в свои лесистые холмы — животворное начало и колыбель всего, что движется и дышит, точно так же и гномы обожают камень, из которого, как они считают, сделан остов мира.

Веку Мечтаний предшествовали Великие Сумерки — период, когда история мира еще была покрыта завесой тайны. Именно в те годы обитала в огромных пещерах Торбардина раса гномов, чья резьба по камню была столь искусной, что даже великий Реоркс — Кузнец Мира — восхищался, глядя на их прекрасные творения.

Мудрость его была поистине безгранична. Он понял: коль скоро смертные достигли такого совершенства, значит, на земле они добьются всего, что пожелают. Им будет нечего больше хотеть и не для чего жить в этом мире. И тогда Реоркс всю расу калтаксов переселил на небо, поближе к своему небесному горну.

Сохранилось лишь несколько предметов, сделанных искусными руками калтаксов. Они хранятся в гномьем королевстве Торбардин и ценятся там превыше всего. С вознесением калтаксов каждый гном втайне мечтал о том, чтобы достичь таких же вершин в работе с хрупким камнем и попасть в конце жизни в обитель могущественного Реоркса.

Но с годами и эта достойная цель превратилась в навязчивую идею, наваждение для целого народа. Гномы не могли думать ни о чем другом, кроме камня, и от этого сама их жизнь стала однообразной и тяжелой, подобно материалу, который они использовали для своего ремесла. Трудясь не покладая рук, гномы проникали все глубже и глубже в недра гор, держась подальше от остального мира. А мир, в свою очередь, сторонился гномов.

Шло время. Происходило немало трагических событий, таких, например, как войны между эльфами и людьми. Эти войны завершились подписанием Свитка Вложения Меча в Ножны и добровольным исходом Кит-Канана и всех его последователей из древней эльфийской страны Сильванести. Как говорилось в Свитке, эльфы Квалинести (что значит «освобожденные») получили в свое полное распоряжение земли к западу от Торбардина, где они должны были создать новое государство.

Это решение оказалось взаимоприемлемым и для эльфов, и для людей. К несчастью, ни одна из сторон не потрудилась спросить мнения гномов. Им же нашествие переселенцев-эльфов в их родные края показалось посягательством на тот образ жизни, который они вели в своих глубоких каменных пещерах. Гномы взялись за молотки и топоры и вышли из подземелий. Предводитель свободных эльфов Кит-Канан обнаружил, что ему и его народу, не оправившемуся от прежних потрясений, угрожает новая истребительная война.

Прошло много лет, прежде чем мудрые эльфийские короли сумели убедить упрямых гномов, что эльфам нет никакого дела до их драгоценного камня. Эльфам по сердцу пришлась живая красота гор, и хотя их странная любовь ко всему переменчивому и недолговечному была гномам абсолютно непонятна и чужда, они в конце концов согласились начать переговоры. В результате выяснилось, что две расы не представляют угрозы друг для друга и вполне могут жить в дружбе.

В честь достигнутого эльфами и гномами соглашения и был выстроен Пакс Таркас. Могучая крепость охраняла горный перевал, по которому проходила дорога из Торбардина в Квалинести, и служила одновременно напоминанием о естественных различиях между двумя расами и памятником их единству, к которому народы пришли через кровавое противостояние.

Незадолго до Катаклизма эльфы и гномы вместе стояли на крепостных бастионах, однако теперь — сто с лишним лет спустя — одни только гномы несли дозор на двух самых высоких башнях. Трудные времена снова разделили два этих народа.

Эльфы, отступив в леса своего возлюбленного Квалинести, чтобы залечить раны, заставившие их искать уединения, поставили Пакс Таркас. Чувствуя себя в безопасности на лесных просторах, они закрыли границы для всех без исключения.

Непрошеных гостей — будь то человек или гоблин, великан или гном — убивали на месте без суда и следствия.

* * *

Обо всем этом размышлял Дункан, король Торбардина, стоя на башне Пакс Таркаса и глядя, как солнце опускается за горы — в страну эльфов. На мгновение он отвлекся и подумал о том, станут ли эльфы атаковать само небесное светило, вторгшееся в их пределы.

При мысли об этом король презрительно фыркнул. Впрочем, у эльфов было достаточно оснований для столь сурового затворничества. Что, в конце концов, мир сделал им хорошего?

Нет, эльфы достаточно пострадали, когда незваные пришельцы вторглись в их страну, насиловали женщин, убивали детей, сжигали дома и резали скот. И разве были это гоблины или дети зла — великаны-людоеды? Нет, тысячу раз нет! Это были те, кому эльфы доверяли и всегда встречали как лучших друзей, — люди.

«Теперь настал наш черед, — мрачно подумал король, шагая по бастионам и разглядывая западный край неба, окрашенный в кровавый закатный цвет. — Теперь и нам придется поплотнее захлопнуть за собой двери и попрощаться со всем остальным миром. Пусть он отправляется в Бездну своим путем, но даст нам возможность идти своим…»

Погруженный в размышления, король не сразу заметил, что рядом с ним на площадке появился еще один гном. Внимание его привлек сначала цокот подбитых железом башмаков, который звучал эхом его собственных шагов. Второй гном хотя и был на целую голову выше своего короля и мог сделать один шаг, пока Дункан делал два, однако из уважения к монарху нарочно приноравливался к поступи своего коротконогого сюзерена.

Дункан недовольно нахмурился. В любое другое время он был бы рад обществу своего ближайшего друга, но только не сейчас. Появление гнома показалось ему чем-то вроде дурного знака: его высокая фигура заставила короля обратить внимание на длинные и мрачные тени гор, протянувшиеся к Пакс Таркасу, словно холодные хищные пальцы.

— Эльфы будут неплохо охранять нашу западную границу, — сказал король, не имея больше сил выносить затянувшееся молчание.

— Да, тан, — ответил его собеседник почтительно, и король бросил на него острый взгляд из-под насупленных мохнатых бровей. Несмотря на то что гном согласился с Дунканом, в его голосе была холодная сдержанность и легкое неодобрение.

Король раздраженно хмыкнул и круто повернулся на каблуках, направляясь в противоположную сторону. Он уже предвкушал некое злорадное удовольствие от того, что обескуражил своего собеседника, однако гном, вместо того чтобы повторить маневр, просто остановился посреди дозорной площадки и остался стоять, печально глядя с высоты башни вниз, на земли эльфов, которые уже окутались осенними сумерками.

Сначала Дункан хотел продолжать свою прогулку в одиночестве, но потом остановился, давая возможность слишком высокорослому по гномьим стандартам советнику догнать себя. Второй гном, однако, так и не сдвинулся с места, и король сам подошел к нему.

— Клянусь бородой Реоркса, Харас, — пробормотал он. — Что случилось?

— Я думаю, тебе нужно встретиться с Огненным Горном, — медленно сказал Харас, разглядывая темно-пурпурное небо. Высоко над его головой, почти в зените, сверкала первая яркая звезда.

— Мне нечего сказать ему, — коротко ответил король.

— Тан мудр. — Харас произнес это ритуальное обращение с легким поклоном, как и полагалось по этикету, однако от Дункана не укрылся ни его легкий вздох, ни то, как его советник заложил руки за спину.

— Ты хотел сказан.: «Тан глуп как осел»! — взорвался Король. — Или я не прав? — Он схватил Хараса за плечо.

Вместо ответа Харас лишь улыбнулся и слегка наклонил голову, легко поглаживая ладонью серебристую курчавую бороду, которая мягко переливалась в свете развешанных по зубчатому ограждению факелов. Когда же он попытался что-то ответить, площадка башни вдруг огласилась громкими криками, топотом ног, сердитыми окликами и звоном железа на стенах сменялась стража. Капитаны зычно выкрикивали приказы, один солдаты покидали посты, другие их принимали. Харас молча прислушивался к этой какофонии, затем кивнул, как бы услышан в этих звуках подтверждение своим невысказанным мыслям.

— Я думаю, тебе следует, по крайней мере, выслушать то, что он хочет сказать, тан Дункан, — заговорил наконец советник. — Ходят слухи, будто ты хочешь подтолкнул, наших двоюродных братьев начать войну.

— Я?! — прогремел Дункан. — Я этого хочу? Это они выступили в поход, это они покидают свои холмы, словно крысы, бегущие из горящего дома! Они сами решили оставить наши пещеры под горами и переселиться на холмы; мы не просили их уходить из того дома, где веками жили наши общие предки. Но нет, в своей глупой гордыне они…

Некоторое время король излагал долгую историю действительных и мнимых обид, закончившуюся расколом некогда единого народа. Харас снисходительно слушал, терпеливо дожидаясь, пока король выговорится и его гнев поостынет.

— Выслушать его тебе ничего не стоит, тан, — сказал он, когда Дункан наконец выдохся. — А мы можем от этого только выиграть. Будь уверен, на нас направлены взоры не только народа холмов, но и других наших соседей.

Дункан проворчал что-то себе под нос, но на лице его ясно отразилась напряженная работа мысли. Несмотря на то что в запальчивости он совсем недавно как бы обвинил самого себя в глупости, король Дункан вовсе не был «ослом». И уж конечно Харас не считал глупцом своего короля, скорее наоборот. Вождь своего клана, тан Дункан сумел объединить в союз все семь гномьих кланов, став правителем Торбардина. Даже племя деваров хотя и не слишком охотно, но все же признало Дункана своим вождем.

Девары, которых иногда еще называли «темными гномами», обитали в глубоких, едва освещенных, дурно пахнущих пещерах, которых избегали даже сами гномы Торбардина, проводившие под землей почти всю свою жизнь. Много лет назад этот клан поразило безумие, из-за чего остальные гномы стали еще больше сторониться своих мрачных собратьев. Теперь же эта болезнь, многократно усиленная навязанной деварам изоляцией и вынужденными кровосмесительными связями, проявлялась намного чаще, чем прежде, хотя и те девары, которые не были подвержены заболеванию, отличались удивительными даже для гномой упрямством н сварливостью.

Но и они могли оказаться полезными союзу кланов. Свирепые, не знающие жалости девары умели убивать без раздумий и составляли одну из главных сил в армии Дункана. Именно по этой причине, а также потому, что в глубине души он выше всего ставил справедливость, Дункан относился к деварам с особенным уважением и вниманием. Впрочем, он был достаточно умен, чтобы при этом не поворачиваться к своим подопечным спиной.

Точно так же мудрость короля проявилась и в отношении его к тому, о чем только что сказал Харас. Дункан и сам неоднократно задумывался, чьи глаза будут следить за их поведением в столь непростой и чреватой серьезными осложнениями ситуации. С опаской он посмотрел на запад. Дункан был уверен, что эльфы не желают гномам зла. И все же, если эльфы сочтут, что гномы пытаются спровоцировать войну, они будут действовать быстро и решительно, пытаясь защитить свой родной край.

Потом король повернулся на север. Уже который раз ему передавали упорные слухи о том, что воинственные кочевники Абанасии собираются заключить с гномами холмов, которым они позволили стать лагерем на своей земле, военный союз.

Дункан чувствовал — этот союз уже почти состоялся, и беседа с Огненным Горном могла бы помочь ему узнать это наверняка.

И наконец, самые тревожные сведения касались огромной армии, которая двигалась к Торбардину со стороны разоренной Соламнии, армии, ведомой могущественным черным магом…

— Хорошо, — прорычал король недовольно. — Ты опять оказался прав, Харас.

Скажи гномам холмов, что я встречусь с ними в Совете Танов. Посмотрим, сумеешь ли ты уломать вождей кланов, ведь я пошел на это без решения Совета, просто по твоей просьбе…

Харас с улыбкой поклонился, причем его длинная борода едва не коснулась загнутых вверх мысков ботинок. Дункан отпустил его коротким кивком и, отвернувшись, пошел прочь, звонко стуча каблуками по каменным плитам. При его приближении стоявшие на бастионах гномы-часовые кланялись своему королю, но тут же возвращались к непосредственным обязанностям. Собственно говоря, гномы всегда были независимым народом, преданным в первую очередь своему клану и только потом — кому-либо еще, пусть и наделенному самой высокой властью. Все они, безусловно, уважали Дункана и прислушивались к его мнению, и король не мог этого не знать. Но чтобы удержаться на троне, ему приходилось вести ежедневную борьбу за него.

Разговоры между гномами, ненадолго прерванные появлением короля, возобновились почти сразу же, как только Дункан скрылся в коридорах башни.

Гномы знали, что приближается большая война, и ждали ее с нетерпением. Харас, прислушиваясь к их низким голосам, вещающим о былых боях и походах, тяжело вздохнул.

Советник короля отправился на поиски посольства гномов холмов с таким тяжелым сердцем, что его можно было сравнить с гигантским боевым молотом, висевшим у него на поясе. Молот этот был настолько увесист, что мало кто из гномов смог бы его даже просто поднять. Харас тоже знал, что война неизбежна.

Его не покидало ощущение, сходное с испытанным только раз в жизни, в детстве, когда он вместе с родителями оказался в Тарсисе. Там он долго стоял на морском берегу, потрясенный до глубины души, наблюдая, как волны одна за другой разбивались о берег. Эта война была столь же неотвратима и неизбежна, как морские волны, которые он видел один-единственный раз, но запомнил на всю жизнь. И все же он был настроен сделать все возможное, чтобы предотвратить бойню.

Харас никогда не делал секрета из своего отношения к войнам, которые всем сердцем ненавидел. Его аргументы в пользу мира были вескими и звучали убедительно. Многим гномам, правда, это казалось странным, потому что Харас был живым героем целого народа. Еще молодым гномом, задолго до Катаклизма, он принимал участие в сражениях с легионами гоблинов и великанов-людоедов в Великих Гоблинских Войнах, развязанных Королем-Жрецом из Истара.

В то время еще не ослабло доверие между разными расами и народами. Гномы заключили союз с орденом рыцарей, и именно они первыми пришли на помощь своим союзникам, когда орды гоблинов вторглись в Соламнию. Гномы и люди сражались бок о бок, и именно тогда на молодого Хараса неизгладимое впечатление произвели рыцарские Кодекс и Мера. Рыцари же, в свою очередь, дивились воинскому искусству молодого гнома.

Харас был выше и сильнее всех своих сородичей. Он так умело управлялся со своим боевым молотом — сделанным не иначе как с помощью самого Реоркса, — что зачастую сдерживал врага в одиночку, не дожидаясь подхода товарищей.

За его доблесть рыцари прозвали его Харасом, что на их языке и означало «рыцарь». Высшей чести для постороннего и быть не могло.

Вернувшись домой, Харас обнаружил, что слава намного его опередила. Он мог бы стать военачальником гномов, даже королем, однако у него не было столь честолюбивых устремлений. Зато в его лице Дункан обрел мудрого советника, друга и самого преданного сторонника. Поговаривали даже, что своим стремительным взлетом к вершинам власти король во многом обязан Харасу.

Но даже если это было и так, то сей факт нисколько не омрачил их отношений. Старый король и молодой герой стали друзьями, причем практицизм Дункана уравновешивал идеализм Хараса, не давая ему отрываться от земли.

А потом разразился Катаклизм. В первые, самые страшные годы, когда земля тряслась едва ли не каждую ночь, мужество и отвага Хараса стали примером для всех его соплеменников. Это он произнес зажигательную речь, которая заставила танов всех племен объединиться и назвать Дункана королем. Даже девары, которые вообще никому не доверяли, признавали Хараса, ибо только объединение гномьих племен помогло им в эти трудные годы не только уцелеть, но даже несколько увеличить численность своего клана.

Ныне, через сто лет после Катаклизма, Харас все еще оставался гномом в расцвете сил. Когда-то он был женат, но его любимая погибла во время катастрофы, а гномы если женятся, то на всю жизнь. На Харасе обрывался его род, у гнома не было сыновей, а он, предвидя уготованное миру мрачное будущее, был даже отчасти рад этому.

— Регар Огненный Горн из племени жителей холмов со товарищи!

Глашатай трижды стукнул о каменный пол тупым кон-том своего церемониального жезла. Делегация гномов вступила в зал, с гордо поднятыми головами и, торжественно ступая по гладким гранитным плитам, приблизилась к трону. Тронный зал Пакс Таркаса назывался теперь залом Совета Танов, ибо за троном стояли в ряд шесть кресел, в которых сидели представители остальных шести кланов союза горных гномов. Они ничего не решали, потому что в военное время вся власть (если точнее — вся власть, которой обладал Совет) переходила к королю, но были глазами и ушами своих танов, которым они подробно докладывали, что сказал и что сделал король.

Одновременно все шесть представителей были командирами воинских подразделений своих племен. Предполагалось, что в случае открытых столкновений армия гномов будет действовать как единый организм, однако оказалось, что войско Торбардина состоит из семи совершенно самостоятельных отдельных отрядов.

У каждого гномьего полка был собственный командир, каждое племя старалось жить своей собственной, обособленной жизнью. Стычки между ополченцами из разных племен были отнюдь не редкостью — сводились старые счеты, причем вражда зачастую Уходила корнями в глубокое прошлое. Как ни старался Дункан поплотнее закупорить эти кипящие котлы, из-под крышек нет-нет да и выплескивались кровавые пузыри древних распрей.

К счастью, перед лицом общего врага кланы все-таки объединялись. Даже одетый в лохмотья и, по обыкновению, пренебрегший утренним умыванием капитан деварского батальона Аргат, в бороде у которого были на варварский манер завязаны десятки узелков, отчаянно боролся со скукой, подбрасывая и ловя острейший кинжал и наблюдая за всем происходящим без обычного для него насмешливого пренебрежения.

Был здесь и капитан батальона овражных гномов по имени Хан-гуг. «Гуг» на языке этих гномов означало «солдат», и, таким образом, «хай-гуг» был всего лишь старшим солдатом, что сделало его посмешищем для всей армии. Для овражных гномов, однако, это было высшим отличием, и соплеменники почти боготворили Хай-гуга. Дункан, проявив незаурядную политическую прозорливость, неизменно был вежлив с капитаном овражных гномов и этим сумел завоевать если не любовь, то верность последнего до гробовой доски. Тем же, кто считал овражных гномов скорее помехой, чем реальной силой, король отвечал, что никогда не знаешь, что может понадобиться тебе в следующую минуту.

Итак, Хай-гуг тоже был в зале Совета Танов. Его кресло, правда, стояло в самом темном углу, а самому капитану строго-настрого велели сидеть тихо и молчать. Подобным инструкциям Хай-гуг способен был следовать буквально, а однажды он просидел в своем кресле два дня кряду, пока о нем наконец не вспомнили и не разрешили встать.

«Гномы есть гномы, и этим все сказано!» — гласила старая пословица, имевшая хождение среди всего остального населения Кринна. Вспоминали ее, как правило, когда речь заходила о различиях между горными гномами и гномами холмов, однако различия эти действительно существовали. Посторонний наблюдатель мог бы, конечно, их и вовсе не заметить, но для самих гномов разница была огромной.

Как ни странно, ни горные гномы, ни эльфы ни за что не хотели признаваться, что гномы холмов покинули древнее королевство Торбардин по тем же самым причинам, по которым эльфы Квалинести покинули свой родной Сильванести.

Гномы Торбардина веками вели упорядоченную, размеренную жизнь. Каждый гном четко знал свое место внутри клана, свою пещеру и свою работу. Браки между членами разных племен были делом неслыханным, а преданность своему роду служила основным мерилом, определяющим все поступки и даже мысли гномов. Контакты с внешним миром не поощрялись, да никто особенно и не стремился к этому. Самым страшным наказанием для гнома было изгнание, по-сравнению с которым даже смертная казнь казалась более гуманной и милосердной. Идеал и высшее счастье, по представлениям гномов, состояли в том, чтобы родиться, жить и умереть, не выходя ни на шаг за пределы Торбардина.

К несчастью, это была — во всяком случае, в прошлом — просто красивая мечта. Гномам приходилось постоянно отстаивать свои владения с оружием в руках, а стало быть, хоть как-то общаться с внешним миром. Даже если никто не собирался вторгаться в пределы гномьей страны, обязательно находились люди, желавшие воспользоваться искусством гномов в обработке камня и готовые щедро платить за работу. Прекрасный город Палантас, как: и многие другие города Кринна, был выстроен целой армией трудолюбивых гномов, лучших мастеров Торбардина. Так появились среди гномьего народа бродяги, изрядно попутешествовавшие на своем веку, насмотревшиеся на внешний мир, а от этого, сами понимаете, ничего хорошего ждать не приходится. Именно эти гномы первыми заговорили о браках между разными кланами и о меновой торговле с людьми и эльфами. Они чуть ли не в открытую высказывали свое желание жить не в пещерах, а под открытым небом. Но самой крамольной и наиболее вредной оказалась растлевающая умы и сердца идея о том, что в мире есть вещи поважнее, чем работа с камнями, пусть и драгоценными.

Наиболее трезвомыслящие гномы усмотрели в этом прямую грозу самому общественному устройству и традиционному укладу жизни, и раскол был предрешен.

Те, кто хотел, ставили свои родные пещеры под Торбардинскими горами; однако расставание прошло не так гладко, как ожидалось. С обеих сторон прозвучало немало резких слов, и только тогда было положено начало непримиримой вражды, которая продолжалась уже не одно столетие. Те, кто уходил, направили свои стопы к холмам, где жизнь была, по крайней мере, свободной, хотя и не совсем такой, на какую они надеялись. Зато они могли свободно жениться, на ком хотели, могли уезжать и приезжать, когда заблагорассудится, зарабатывая себе на жизнь своими собственными руками. Оставшиеся же гномы лишь теснее сомкнули ряды, и жизнь их теперь вовсе перестала меняться.

Обо всем этом размышляли король и посол народа холмов, меряя друг друга изучающими взглядами. Должно быть, оба думали о том, насколько знаменательным может стать этот исторический момент, ибо за несколько столетий два народа впервые встречались вот так, лицом к лицу.

Регар Огненный Горн, один из старейшин наиболее влиятельного клана гномов холмов, был немного старше Дункана. Этой зимой старый гном готовился встретить свой двухсотый день рождения, но на вид он казался намного моложе, так как был крепок телом и духом. В его роду все были долгожителями, чего, к сожалению, нельзя было сказать о сыновьях Огненного Горна. Их мать умерла от сердечного приступа, а недавно обнаружилось, что и сыновья Регара подвержены той же болезни. Несколько лет назад он похоронил старшего из них, а теперь сходные симптомы приближающейся смерти Огненный Горн подметил у среднего — молодого семидесятидвухлетнего гнома, который только недавно женился.

Закутанный в меха и звериные шкуры, посол имел столь же варварский вид, что и капитан Аргат, правда, выглядел он намного чище девара. Регар стоял, широко расставив ноги, и сурово рассматривал Дункана из-под таких густых и низких бровей, что многим было непонятно, как он вообще что-нибудь видит.

Волосы и борода его — аккуратно расчесанная, заплетенная в косу и заткнутая спереди за пояс — отливали серебром. Вид у посла и так был довольно внушительный, а стоявшие по сторонам его соплеменники-гномы, одетые почти так же (разве что бороды у них были покороче и не такие седые), еще усиливали это впечатление.

Король Дункан без трепета встретил взгляд Регара — эта «игра в гляделки» была древним обычаем гномов; были известны случаи, когда двое противников упорствовали до тех пор, пока не начинали валиться с ног от напряжения.

В таких ситуациях приходилось вмешиваться третьей, нейтральной стороне, чтобы развести противников. Единственное, что позволил себе Дункан, — погладить свою длинную в завитках бороду, которая свободно падала ему на грудь и живот.

Это был знак удовлетворения, и Регар, не подавая вида, что заметил его, вспыхнул от гнева.

Шестеро представителей гномьих кланов стоически молчали, изготовившись к долгому ожиданию. Гномы из свиты Регара расставили ноги и уставились в пустоту прямо перед собой. Капитан деварского батальона продолжал подбрасывать и ловить свой сверкающий кинжал, что раздражало всех присутствующих без исключения.

Хай-гуг сидел в своем углу, всеми позабытый, и единственным, что напоминало о его присутствии, был характерный запах овражного гнома, который никак нельзя было истребить.

Король подумал, что скорее Пакс Таркас обветшает и обрушится им на головы, чем кто-нибудь осмелится нарушить напряженное молчание. И действительно, состязание в выдержке и терпении продолжалось довольно долго, пока наконец Харас не втиснулся между посланником и королем. Как только его могучие плечи заслонили двух гномов друг от друга, оба воспользовались этим, чтобы опустить взгляды, не уронив при этом собственного достоинства.

Поклонившись своему королю, Харас обернулся к Регару и поклонился ему с подчеркнутым уважением. Исполнив свою миссию, советник отступил в сторону.

Представители обеих сторон могли теперь говорить свободно, как равные, хотя у каждого из mix были свои представления о том, насколько они равны в действительности.

— Я удостоил тебя аудиенции, — заговорил Дункан, — и почтил тебя своим вниманием, посланник Регар, чтобы узнать, какие причины побудили наших дальних родственников прибыть в королевство, которое они предпочли покинуть столько лет назад.

— В истории нашего народа тот день, когда мы навсегда отрясли со своих ног прах вашего каменного склепа, считается одним из самых великих дней, — парировал Огненный Горн. — С тех пор мы живем под открытым небом, как подобает честным гномам, вместо того чтобы подобно ящерицам скрываться в расселинах и пещерах.

Регар похлопал себя по заплетенной в тугую косу бороде; Дункан погладил свою. Оба гнома поглядели друг на друга с откровенной угрозой во взгляде, а представители народа холмов закивали головами: они определенно считали, что Регар вышел победителем из первого раунда словесных состязаний.

— Для чего же эти честные гномы вернулись в старый пыльный склеп? — вопросил Дункан. — Уж не для того ли, чтобы ограбить могилы?

И король с довольным видом откинулся на спинку трона.

Шестеро горных гномов — представители кланов — одобрительно зашептались.

Им казалось, что их король отыграл проигранное очко.

Регар вспыхнул.

— Разве гном, который возвращает себе то, что было у него украдено, может называться вором? — резко спросил он.

— Я не понимаю, в чем смысл твоего вопроса, благородный Регар, — ровным голосом ответил Дункан. — У вас ведь нет и не было ничего такого, что стоило бы красть. Я слыхал, что даже кендеры обходят стороной ваши земли.

На этот раз шестеро представителей кланов за спиной короля с одобрением засмеялись, в то время как гномы холмов в буквальном смысле тряслись от ярости.

Им было нанесено смертельное оскорбление. Харас только вздохнул.

— Я мог бы рассказать тебе кое-что о воровстве, — прорычал Регар, справившись со своим гневом. — Подряды — вот что вы крали! Вы брали меньшую плату, вы работали себе в убыток только для того, чтобы вырвать из наших ртов лишний кусок хлеба! Вы даже совершали набеги на нашу землю, утоняли скот и воровали зерно. До нас дошли сведения о богатстве, которое вы скопили, и теперь мы пришли потребовать то, что принадлежит нам по праву! Не больше и не меньше!

— Ложь! — проревел Дункан, впиваясь пальцами в подлокотники трона. — Все это ложь! Какие бы богатства ни хранились в наших пещерах под горами — это наши богатства, заработанные нашими руками и нашим потом. А вы, словно блудные дети, возвращаетесь к порогу нашего дома и начинаете хныкать, что у вас от голода сохнут кишки. Вы привыкли проводить свои дни в праздности и лени, а теперь требуете, чтобы мы отдали заработанное нами честным трудом…

— Король сделал оскорбительный жест. — Вы и выглядите-то как нищие попрошайки!

— Попрошайки, вот как? — взревел Регар, и его лицо налилось пунцовой краской ярости. — Нет, клянусь бородой великого Реоркса! Если бы я умирал от голода, а кто-нибудь из вас подал мне корку черствого хлеба, я плюнул бы ему на башмаки! Попробуйте-ка оспорить, что вы построили эту крепость почти на нашей территории! Попробуйте только сказать, что это не вы настроили эльфов против нас и вынудили их прекратить с нами торговлю! Попрошайки! Нет, тысячу раз — нет! Клянусь молотом Реоркса и его наковальней, мы вернемся в Торбардин, но вернемся как завоеватели! Мы возьмем то, что принадлежит нам, а заодно преподадим вам урок, который вы не скоро забудете!

— Вы придете как трусы, — поддразнил гнома Дункан. — Вы придете, прячась за черными полами плаща великого мага, прячась за блестящими щитами воинов-людей, жадных до чужого добра. Вот увидите, они используют вас, а потом зарежут из-за угла и обчистят ваши трупы!

— Кто бы говорил об ограбленных трупах! — прервал короля Огненный Горн. — Вы обворовывали нас на протяжении столетий!

Представители горных кланов повскакивали с кресел, а гномы холмов сбились в плотную группу. Высокий, истерический хохот девара перекрыл громоподобные проклятья, сыплющиеся с обеих сторон, и только Хай-гуг скорчился в своем темном углу, открыв от удивления рот.

Великая война могла начаться прямо в зале Совета Танов, если бы Харас не выбежал вперед и не встал между разгорячившимися гномами. Его высокая фигура выглядела весьма внушительно, а сильные руки, расталкивавшие готовых вцепиться друг другу в бороды гномов, помогли восстановить видимость спокойствия, хотя оскорбительные выкрики еще некоторое время продолжали раздаваться с обеих сторон. Наконец в зале установилась мрачная, напряженная тишина.

В этой тишине и прозвучал глубокий и исполненный печали голос Хараса, — Давным-давно я молил богов о том, чтобы они дали мне силу для борьбы со злом и несправедливостью. Реоркс ответил мне и допустил к своему волшебному горну, и там, в кузнице самого бога, я выковал и закалил этот боевой молот. С тех пор он сверкал во многих битвах, поражая зло и защищая мой родной дом от всех его врагов. Неужели ты, мой король, потребуешь, чтобы я отправился на войну против своих сородичей? А вы, мои двоюродные братья, неужели у вас хватит смелости начать эту кровопролитную воину? Ведь именно к войне, к братоубийственной войне приведут ваши необдуманные слова, высказанные в минуты гнева, и даже я вынужден буду поднять молот, чтобы защитить свой дом. Неужели мы все этого хотим?

Никто не проронил ни слова. Гномы мрачно сверкали глазами, но обе стороны выглядели пристыженными. Искренние слова Хараса тронули многие сердца, только на двоих его речь не произвела никакого впечатления.

Эти двое были уже не молоды, и оба давным-давно расстались со всеми иллюзиями относительно того, какие законы правят миром. И король, и Регар знали, что пропасть стала слишком широка для того, чтобы перекинуть через нее мост из цветистых фраз. Но что-то все же необходимо было сделать.

— Выслушай же мое предложение, король Дункан, — сказал Регар, отдышавшись.

— Отзови своих воинов из крепости, отдай Пакс Таркас и земли, что его окружают, нам и нашим союзникам-людям. Отдай нам половину тех богатств, что спрятаны под горами, — эта половина все равно не принадлежит вам — и позволь тем из нас, кто предпочтет безопасность уютных пещер свободной жизни под вольным небом, вернуться в Торбардин. Убеди эльфов возобновить торговлю с нами и подели пополам строительные подряды. За это мы вспашем и засеем земли вокруг Торбардина и станем продавать вам урожай по цене меньше стоимости зерна, которое вы выращиваете под землей. Если потребуется, мы будем защищать ваши границы и ваши горы.

Харас бросил на короля умоляющий взгляд, надеясь убедить его хотя бы обдумать это предложение, однако Дункан выглядел непреклонным.

— Убирайтесь! — прорычал он в гневе. — Возвращайтесь к своему черному магу и к вашим друзьям людям! Посмотрим, сумеет ли ваш маг справиться с каменными стенами нашей крепости, сможет ли сдвинуть с места хотя бы маленький камешек в наших чертогах под горами. И мы еще поглядим, надолго ли люди останутся вашими друзьями и союзниками! Я уверен, что все изменится в одночасье, как только над лагерными кострами закружат холодные ветра и первая кровь прольется на снег!

Регар в последний раз посмотрел на Дункана и покачал головой. В глазах гнома пылала такая ненависть и злоба, что взгляд его был равносилен удару.

Затем, повернувшись на каблуках, он махнул рукой своим спутникам и быстро вышел из зала Совета.

Известие об аудиенции и о том, чем она закончилась, распространилось быстро. К тому времени, когда гномы холмов готовы были покинуть крепость, на стенах было полным-полно их новообретенных врагов, выкрикивавших оскорбления и ругательства. Несмотря на это, Регар и его свита отъехали от Паке Таркаса, ни разу не оглянувшись назад.

Харас в это время был еще в зале, наедине с королем (если не считать всеми позабытого Хай-гуга). Шестеро представителей вернулись к своим кланам, чтобы донести до танов известие о том, чем кончились переговоры. В некоторых пещерах уже пошли по кругу кружки с элем и «гномьей водкой» — горные гномы пили за грядущую войну. Теперь в стенах Пакс Таркаса, воздвигнутого как памятник миру, раздавались воинственные песни и хриплый хохот.

— Разве трудно было немного поторговаться с ним, тан? — спросил Харас с сожалением в голосе.

Дункан, чей внезапный гнев успел остыть, поглядел на своего друга и советника и покачал головой. Его седая борода тихо зашуршала по воротнику парадного платья. Он вправе был не отвечать на столь дерзкий вопрос, однако никто, кроме Хараса, и не осмелился бы его задать.

— Харас, — прочувствованно сказал король, доверительным жестом опуская ладонь на плечо гнома. — Скажи мне честно, много ли у нас под горами сокровищ?

Или мы действительно ограбили наших двоюродных братьев? Разве мы совершаем набега на их земли и на чьи бы то ни было земли вообще? Разве справедливы их обвинения?

— Нет, — покачал головой советник, встретившись взглядом с глазами короля.

Дункан вздохнул.

— Ты сам видел, что за урожай собрали мы в этом году. Ты знаешь, сколько денег осталось в казне, да и те нам придется истратить, чтобы запасти хоть что-нибудь на зиму.

— Так и скажи им это! — искренне ответил Харас. — Скажи им правду. Они не чудовища, а такие же гномы, как и мы. Они поймут…

Дункан улыбнулся устало и печально.

— Нет, они не чудовища. Но, что еще хуже, они как дети. — Он пожал плечами. — О, мы можем сказать им правду, можем даже показать им наши закрома и сокровищницу. Но дело в том, что они нам не поверят. Они не поверят даже собственным глазам! Почему? Да потому, что они не хотят в это верить!

Харас нахмурился, но король терпеливо продолжал:

— Они не захотят поверить нам, мой друг. Более того, они вынуждены не верить. На этом строится их единственная надежда уцелеть нынешней зимой. Кроме этой надежды, у них нет ничего. И неудивительно, что они готовы сражаться за свою надежду. Я их понимаю, но, к счастью или к несчастью, я не их король.

Взгляд Дункана на мгновение померк, и Харас, с удивлением глядя на него, внезапно понял, что недавний гнев короля был хорошо разыгранной ролью, маской, которая только сейчас спала с лица верховного тана.

— Теперь, по крайней мере, они могут вернуться к своим женам и голодным детям и сказать: «Мы сразимся с угнетателями. Когда мы победим, вы снова сможете есть досыта!» Это поможет им позабыть о своих пустых желудках хотя бы на время.

Лицо Хараса исказилось, как от боли.

— Но разве обязательно доводить дело до войны?! — воскликнул он. — Я не сомневаюсь, что мы могли бы поделиться тем немногим, что у нас…

— Друг мой, — негромко сказал король, — я клянусь тебе молотом Реоркса, что, если бы я согласился на их условия, мы все непременно погибли бы. Наши племена прекратили бы свое существование.

Харас, потрясенный, уставился на него.

— Дела обстоят так плохо? Король только кивнул в ответ.

— Именно так. Об этом мало кто знает — только вожди племен, а теперь вот и ты… Поэтому я прошу тебя — держи язык за зубами. Урожай едва не весь погиб.

Наши амбары пусты, в казне почти нет денег, а нам предстоит еще готовиться к войне. Этой зимой придется ввести жесткие нормы на продовольствие — только так, по нашим подсчетам, мы сумеем с нынешними запасами дотянуть до весны, да и то едва-едва. Даже сотня лишних ртов и та может…

Дункан не договорил, но все было ясно и без слов.

Харас некоторое время стоял молча и размышлял, затем поднял голову, и глаза его блеснули.

— Если это правда, то будь что будет! — сказал он суровo. — Лучше yмереть от голода, чем сражаться со своими братьями.

— Это слова благородного гнома… — ответил король, но гром барабанов, раскатившийся по коридорам и залам Паке Таркаса, прервал его. Глубокие голоса жрецов зазвучали под сводами старинной крепости, выкликая слова древних, как сам мир, боевых заклинаний. — Но словами сыт не будешь! — Король повысил голос, чтобы перекричать тяжелый, грозный гул. — Их нельзя пить, нельзя обернуть вокруг озябших ног или сжечь в очаге, чтобы согреться. И даже самые благородные речи не смогут успокоить ребенка, у которого живот сводит от голода.

— А как насчет детей, отцы которых уйдут на войну, чтобы никогда не возвратиться? — перебил короля советник.

— Что ж, — Дункан покачал головой, — они будут горевать месяц, два, но в конце концов успокоятся. Во всяком случае, все это время у них будет небольшая ежедневная порция еды и угля. Впрочем, трудно сказать, что лучше…

С этими словами король поднялся с трона и вышел из зала Совета. Он снова шел на дозорную башню.

* * *

Пока Харас разговаривал с королем в зале Совета, Регар Огненный Горн и его товарищи ехали на своих коротконогих и мохнатых горных пони прочь от Пакс Таркаса. Грубые насмешки и оскорбления все еще звучали у них в ушах. На протяжении нескольких долгих часов Регар не произнес ни одного слова и очнулся от своей мрачной задумчивости лишь тогда, когда они отъехали от крепости уже довольно далеко. На перекрестке дорог старый гном натянул поводья и остановился.

Обернувшись к самому молодому из сопровождавших его гномов, посол сказал ровным, бесцветным голосом:

— Ты поедешь дальше на север, Даррен Железный Кулак.

С этими словами старый гном вытащил из-за пояса потертый кожаный кошелек.

Оттуда он достал свою последнюю золотую монету. Огненный Горн долго глядел на нее, затем вложил в протянутую ладонь Даррена.

— Вот. Этим ты оплатишь переправу через Новое море. Отыщи этого Фистандантилуса и скажи ему… скажи ему…

Регар замолчал — то, что он должен был сказать, не лезло ни в какие ворота, но другого выхода он не видел. Это решение он принял, уезжая из Пакс Таркаса под свист и улюлюканье горных гномов. Ухмыльнувшись, он продолжил хрипло:

— Найди Фистандантилуса и скажи ему, что когда он окажется под стенами Пакс Таркаса, его будет ждать армия гномов, готовая сражаться на его стороне…

Глава 2

Над Соламнией сгустилась холодная ночная тьма. Звезды в чернильно-черном небе сверкали так ярко, как бывает только в морозные зимние ночи. Созвездие Платинового Дракона Паладайна и созвездие Такхизис, Владычицы Тьмы, осторожно кружились вокруг неподвижных Весов Гилеана. Пройдет еще две сотни лет, если не больше, прежде чем эти два созвездия исчезнут с небосвода, боги сойдут на землю и начнут войну, в которой примут участие все жители Кринна.

Пока же двое извечных врагов просто глядели друг на друга в небесах.

Если бы хоть один из великих богов бросил взгляд вниз, он (или она) непременно заметили бы слабые и жалкие попытки людей сравняться с ними в их небесной славе. На равнинах Соламнии, под стенами города-крепости Гарнет, вся степь была усыпана кострами, освещавшими ночь, подобно звездам в вышине.

Это стояла лагерем армия Фистандантилуса. Огни костров отражались в сверкающих щитах воинов и начищенных нагрудных пластинах, играли на лезвиях мечей и остриях бесчисленных копий. Языки пламени дрожали на лицах, и без того уже освещенных огнем надежды и вновь обретенной гордости, искрились в темных глазах тех, кто примкнул к лагерю совсем недавно и не решился пока вступить в войско, взлетали высоко в небо и глядели на веселые игры детей.

Вокруг походных костров сидели и стояли группы людей. Воины негромко переговаривались, смеялись, пели песни, пили, ели, точили мечи и полировали доспехи. Ночной воздух был полон шуток и проклятий, звона железа и длинных историй, которые так хорошо рассказывать и слушать у костра долгой осенней ночью. То тут, то там раздавались болезненные стоны, и люди растирали руки и плечи, гудевшие от непривычных упражнений с мечами и копьями. Загрубевшие от работы с мотыгами и лопатами ладони покрылись свежими мозолями от рукояток мечей и пик, однако никто не жаловался. Жаловаться им было не на что: люди у костров видели, как веселы и беззаботны их дети, они знали, что дети более или менее сыты, а что будет завтра — мало кого волновало. Лица женщин светились гордостью за своих мужей: впервые за долгие годы у них в жизни появилась какая-то определенная цель.

Были, конечно, среди них и такие, кто понимал — на пути к этой цели погибнуть так же легко, как выпить кружку воды в жаркий летний полдень, однако смерть в бою была совсем иной, чем от голода или жгучей лихорадки. Поэтому никто не покинул войска, каждый надеялся на лучшую долю для себя лично и уж как минимум — на достойную и быструю смерть.

«В конце концов, — подумал про себя Гэрик, когда появился другой солдат, чтобы сменить его на посту, — смерть придет к каждому из нас; уж лучше встретить ее при свете дня, с мечом в руке, чем позволить ей подкрасться к тебе ночью, под покровом темноты, и дать схватить себя за горло ужасными холодными руками».

Теперь он был свободен. Вернувшись к своему костру, Гэрик достал из мешка толстый походный плащ и, торопливо проглотив миску кроличьего рагу, пошел по равнине между кострами.

Направляясь к окраине лагеря, он миновал множество костров, отмахиваясь от приглашений посидеть с друзьями. Сегодня у него было дело, и он торопился.

Никто, впрочем, не обратил на него внимания и ничего особенного не заподозрил.

Многим не спалось по ночам, несмотря на усталость; радостное ожидание и волнение овладело душами и умами многих. И Гэрик был отнюдь не единственным, кто избегал света костров, лишь только наступала ночь: темнота вокруг лагеря была наполнена шорохами, шепотом и нежным смехом.

У Гэрика действительно было назначено свидание, но вовсе не с любовницей, хотя многие девушки в лагере были бы счастливы малейшим знакам внимания молодого и привлекательного аристократа.

Подойдя к условленному месту возле большого серого валуна, довольно далеко от лагеря и от тех мест, где обычно встречались любовники, Гэрик поплотнее завернулся в плащ, присел и стал ждать. Ожидание было недолгим.

— Гэрик? — раздался в темноте неуверенный голос.

— Микаэл! — радостно воскликнул Гэрик, вскакивая на ноги.

Двое мужчин пожали друг другу руки и вдруг, повинуясь внезапному импульсу, крепко обнялись.

— Я не поверил своим глазам, когда увидел, что ты въезжаешь в лагерь, кузен! — проговорил Гэрик, слегка отдышавшись. Он по-прежнему сжимал руку молодого человека, словно боясь, что тот может раствориться в темноте.

— Я тоже, — откликнулся Микаэл, крепко держа своего родича за плечо и кашляя, словно пытаясь освободиться от комка в горле. Наконец оба опустились на валун. Некоторое время они молчали, смущенно покашливая. Оба боялись, как бы дрожь в голосе не выдала их чувств, и изо всех сил притворялись мужественными и бывалыми солдатами.

— Я думал, что вижу призрака, — сказал наконец Микаэл, делая попытку засмеяться. — До нас дошли слухи, что ты умер… Убит… — Его голос прервался, и он снова кашлянул. — Слишком сыро, — пробормотал он вполголоса.

— У меня горло постоянно чем-то забито.

— Мне удалось спастись, — негромко ответил Гэрик. — Но моим отцу с матерью и сестре не повезло.

— Анне? — пробормотал Микаэл с болью в голосе.

— Она умерла быстро и без мучений, — тихо сказал Гэрик. — Как и мама…

Отец сам зарубил их, прежде чем толпа расправилась с ним. Чернь словно взбесилась. Они разорвали тело отца в клочья…

Гэрик поперхнулся, и Микаэл сочувственно пожал ему руку.

— Твой отец поступил как истинно благородный человек. Он погиб как настоящий рыцарь, защищая свой дом. Эта смерть все же лучше того, что было уготовано многим… — добавил он мрачно, и Гэрик внимательно посмотрел на друга. Впрочем, в темноте мало что можно было рассмотреть. — Но как же ты? — продолжал Микаэл. — Как тебе удалось спастись? Где ты пропадал больше года?

— Мне не пришлось спасаться от толпы, — с горечью в голосе объяснил Гэрик.

— Я был далеко и вернулся, когда все уже было кончено. Я был… впрочем, это не важно. — Молодой человек вспыхнул. — Дело в другом. Я должен был там быть вместе со своей семьей, когда все это случилось. Я должен был умереть вместе с ними!

— Твой отец не был бы от этого в восторге, — покачал головой Микаэл. — Онбыл бы счастлив, если б узнал, что ты жив и что его род не прервется.

Гэрик нахмурился еще сильней, и его глаза мрачно сверкнули.

— Возможно. Хотя я не был с женщиной с… — Он покачал головой. — В общем, я сделал для своей семьи все, что мог. Я поджег замок…

Микаэл ахнул, но Гэрик не слышал его.

— Я не хотел, чтобы чернь завладела древними стенами и поселилась там.

Прах моих родных, пепел, в который они превратились, — все осталось там, среди руин замка, который выстроил мой прапрапрадед. Потом я долго скитался в одиночестве, не слишком заботясь о том, что будет со мной дальше. В конце концов я встретил небольшую группу людей, таких же, как я. Многие из них тоже были вынуждены оставить свой дом… в силу обстоятельств. Они не задавали мне никаких вопросов. Им было все равно, кто я такой. Важно было только, хорошо ли я владею мечом. Я присоединился к ним и стал жить, как они.

— Это были… разбойники? — переспросил Микаэл, безуспешно пытаясь скрыть свое удивление. Гэрик смерил его холодным взглядом.

— Да, разбойники, — Ответил он наконец. — Ты потрясен? Тебя удивляет, что Соламнийский Рыцарь так быстро забыл Кодекс и Меру и присоединился к разбойникам с большой дороги? Но ты ответь мне на один вопрос, Микаэл: где были Кодекс и Мера, когда толпа убивала мою семью, моего отца, который приходился тебе родным дядей? Существует ли вообще честь в этом жестоком и грубом мире, на этой забытой богами земле?

— Возможно, что ее действительно нигде нет, — уверенно ответил Микаэл. — Только в наших сердцах.

Гэрик долго молчал, потом начал приглушенно всхлипывать, с трудом сдерживая рвущиеся из груди рыдания. Микаэл обнял его за плечи и прижал к себе.

Гэрик судорожно вздохнул и попытался вытереть слезы ладонью.

— Я ни разу не плакал с тех пор, как нашел тела своих родителей, — признался он. — Ты прав, кузен. Живя с разбойниками, я словно увязал в глубоком болоте, из которого, наверное, так никогда бы и не выбрался, если бы не наш предводитель…

— Это Карамон? Гэрик кивнул.

— Мы устроили засаду и поймали всех троих — его самого и его спутников.

Мне и раньше приходилось грабить людей, но я никогда не задумывался о том, что делаю. Иногда мне это даже нравилось, когда удавалось убедить себя в тем, что я граблю таких же грязных псов, какие погубили отца. Но спутниками Карамона оказались маг и какая-то женщина. Маг был болен, и когда я ударил его сзади, он свалился с коня, словно тряпичная кукла. А женщина… Я знал, что с ней будет, и от одной мысли об этом меня чуть не стошнило, однако я боялся нашего главаря — одноногого великана-полукровку. Он был жестоким и свирепым, самым настоящим чудовищем! Но Карамон не испугался и бросил ему вызов. В ту ночь я увидел настоящее благородство и понял, что такое настоящая сила — это когда человек хочет отдать свою жизнь, чтобы защитить тех, кто слабее его. И он победил…

Гэрик понемногу успокоился и заговорил ровным, негромким голосом, хотя глаза его продолжали гореть.

— Благодаря ему я прозрел и увидел, во что превратилась моя собственная жизнь. Когда Карамон спросил, кто хочет отправиться с ним, я не раздумывая согласился, как согласились многие из нас. Впрочем, я последовал бы за ним в любом случае.

— А теперь ты — в числе его личной гвардии? — спросил Микаэл, слегка улыбаясь.

Гэрик кивнул и снова покраснел, на этот раз от удовольствия и гордости.

— Я объяснил ему, что я нисколько не лучше других, что я такой же бандит и вор, но он только посмотрел на меня таким взглядом, словно видел меня насквозь и доподлинно знал, что творится в моей душе. Потом он улыбнулся и сказал мне так: «Каждому человеку когда-то случается заблудиться в ночи. Ночь темная, беззвездная, но когда приходит утро, человек встречает его другим, не таким, как раньше».

— Странно, — пробормотал Микаэл. — Интересно, что он хотел этим сказать?

— Мне кажется, я его понимаю, — сказал Гэрик и бросил взгляд на дальний конец лагеря, где высился огромный шатер Карамона. Дым от костров, поднимаясь в небо, клубился вокруг высокого флагштока, на котором развевалось едва видимое в темноте шелковое знамя — зигзаг черной молнии и звезда на ярком фоне.

— Иногда мне кажется, что он сам идет через свою собственную беззвездную ночь. У него на лице часто бывает такое выражение… — Гэрик покачал головой. — Знаешь, — сказал он вдруг, — Карамон и маг — братья-близнецы.

Микаэл удивленно вытаращил глаза, и Гэрик кивнул.

— Точно. Впрочем, это довольно странное родство. Я бы не сказал, что братья горячо любят друг друга.

— Так он же из ордена Черных магов, — фыркнул Микаэл. — Так что ничего удивительного я в этом не вижу. Странно, что маг вообще путешествует с вами.

Насколько я слышал, эти маги умеют мчаться верхом на ночных ветрах и призывать себе на помощь из могил мертвецов, которые служат им и повинуются каждому их слову.

— Я не сомневаюсь, что наш маг все это умеет, — подтвердил Гэрик, мрачно покосившись на маленькую палатку неподалеку от Карамоновой. — Хотя я и видел его магию только один раз, еще в разбойничьем лагере, я уверен, что он очень силен. Мне достаточно только заглянуть ему в глаза, как у меня живот сводит от страха, а кровь в жилах превращается в воду. Просто он был очень болен, когда мы поймали их в лесу. Ночь за ночью, когда он еще спал в палатке брата, я слышал, как у него буквально легкие разрываются от кашля. Мне иногда казалось, что он вот-вот задохнется. Не представляю, как может человек терпеть такую боль. Иногда я сам себя спрашиваю…

— Но он выглядел вполне здоровым, когда я видел его сегодня, — перебил Микаэл.

— О, его здоровье с тех пор значительно улучшилось. Он не делает ничего, что могло бы вновь подорвать его силы, и целые дни проводит в своей палатке, изучая колдовские книги, которые возит с собою в огромных тяжелых сундуках. Но и у него есть своя «беззвездная ночь»… — Гэрик задумчиво посмотрел на друга.

— Он неизменно мрачен, а по ночам его преследуют кошмарные сны. Я не раз слышал, как он с криком просыпался и начинал что-то бормотать на неведомом языке. Эти ужасные крики, я думаю, могли бы разбудить и мертвого…

Микаэл вздрогнул, потом вздохнул и тоже посмотрел на шатер Карамона.

— Когда мне сказали, что армию ведет черный маг, я не хотел и слышать о том, чтобы вступить в нее, — сказал он. — Говорят, что этот Фистандантилус — самый могущественный маг из всех, кто когда-либо жил на свете. Когда ты увидел меня сегодня, я еще не решил, как мне поступить. Я и приехал-то только затем, чтобы узнать поподробнее, действительно ли армия вдет на юг, чтобы помочь угнетенным жителям Абанасинии в их борьбе с горными гномами.

Он снова вздохнул и сделал такое движение рукой, словно хотел пригладить длинные усы, однако его пальцы остановились, так и не достигнув гладко выбритой верхней губы. Усы — этот древний символ рыцарства — могли ныне погубить своего обладателя.

— Мой отец еще жив, Гэрик, — продолжил Микаэл, — но я думаю, что он с удовольствием обменял бы свою жизнь на смерть, подобную той, какой умер твой отец. Хозяин Вингаардской Башни дал нам возможность выбора: остаться в городе и умереть или бежать и выжить. Отец предпочел бы смерть, как и я, но нам приходилось думать не только о себе. Горький это был день, когда мы погрузили что могли на жалкую повозку и уехали. Я помог им устроиться в Тротале, в полуразрушенном доме, и надеюсь, что у них будет все хорошо, во всяком случае до весны. Мама еще довольно молода и может работать за мужчину, а мои младшие братья — умелые охотники…

— А что отец? — сочувственно спросил Гэрик, когда Микаэл замолчал на полуслове.

— В тот день, в день нашего бегства, у него в душе словно что-то надорвалось, — с горечью ответил Микаэл. — Он просто сидит, смотрит в окно целыми днями и ночами напролет и молчит. Он так ничего и не сказал с того дня, как мы бежали от родного очага. На коленях у него меч, а он все смотрит, смотрит…

Микаэл внезапно стиснул кулаки.

— Зачем я лгу тебе, Гэрик? Мне нет никакого дела до бедствий гномов в Абанасинии! Я приехал сюда, чтобы отыскать сокровище, сокровище, скрытое под горами! И славу! Славу, которая вернет былой блеск глазам моего отца! Если мы победим, то Соламнийское Рыцарство снова сможет возродиться!

С этими словами Микаэл тоже посмотрел на маленькую палатку, стоявшую неподалеку от большой. Никто в лагере не осмеливался приблизиться к ней без крайней нужды.

— Однако идти к славе под водительством мага, которого прозвали Темным…

Рыцари прошлого ни за что бы так не поступили. Паладайн…

— Паладайн отвернулся от нас, — перебил Гэрик. — Он предоставил нас самим себе. Я почти ничего не знаю о магах — ни о белых, ни о черных, — и наш колдун меня мало волнует. Я остаюсь с войском из-за одного человека — Карамона. Если он приведет меня к славе и богатству — тем лучше. Если нет…

— Он тяжело вздохнул. — Что ж, как бы там ни было, он помог мне оставаться в мире с самим собой. Хотел бы я пожелать и ему того же… — добавил он едва слышно.

Впрочем, Гэрик сумел справиться со своим мрачным настроением и поднялся.

Микаэл последовал его примеру.

— Мне пора возвращаться в лагерь — я должен хоть немного поспать. Завтра снова вставать с рассветом, — сказал он, — Войска выступают через неделю, если не раньше, — так я слышал. Что скажешь, кузен, остаешься?

Микаэл посмотрел на Гэрика. Взглянул на палатку Карамона, на его яркий флаг с девятилучевой звездой, трепещущий на холодном ветру. Затем он кивнул.

Гэрик широко улыбнулся. Два друга взялись за руки и пошли к лагерю.

— Скажи мне еще одно, — негромко спросил на ходу Микаэл. — Это правда, что Карамон держит в плену ведьму?

Глава 3

— А куда ты собралась? — резко спросил Карамон. Он только что вошел в шатер и теперь быстро моргал глазами, не привыкшими к полумраку после яркого дневного солнца.

— Я не хочу больше оставаться здесь, — ответила Крисания, аккуратно укладывая свою белую жреческую мантию в дорожный сундучок. Он был раскрыт и стоял на полу рядом с ней.

— Мы уже говорили об этом, — заметил Карамон, оглядываясь на вход в палатку. Ему не хотелось, чтобы часовые слышали хоть слово, и он тщательно задернул входной полог.

Шатер Карамона был его гордостью. Когда-то он принадлежал знатному Соламнийскому Рыцарю. Сделан он был из какой-то особенной старинной ткани, названия которой никто не знал, но она прекрасно защищала даже от сильного ветра, а дождевая вода скатывалась по ней, не смачивая материи. Даже Рейстлин, осмотрев палатку, удивился и сказал, что ткань эта, должно быть, пропитана каким-то маслом.

Шатер было достаточно велик, чтобы вместить Карамонову походную койку и несколько сундуков с картами, деньгами и драгоценностями, которые они захватили с собой из Башни Высшего Волшебства, доспехами и одеждой, а также койку и сундучок Крисании. Здесь же Карамон принимал посетителей и собирал военный совет.

Рейстлин расположился по соседству, в маленькой палатке из такой же ткани.

Карамон несколько раз предлагал Рейстлину жить вместе в шатре, однако маг настаивал на уединении. И Карамон, лучше других зная, как сильно нуждается его брат в одиночестве и покое, уступил. Впрочем, Рейстлин никогда особенно и не жаждал жить вместе с братом. Крисания же открыто возмутилась, когда узнала, что должна оставаться в одной палатке с Карамоном.

Напрасно Карамон твердил, что рядом с ним она будет в большей безопасности. Рассказы и слухи о ее «ведовстве», о странном медальоне забытого бога, который она носила на груди, и о том, как она вылечила Карамона после поединка, передавались из уст в уста и уже расползлись по всему лагерю.

Особенно рьяно слухами пичкали новоприбывших, но и старожилы не гнушались почесать языки на эту тему, всякий раз уснащая рассказ новыми подробностями.

Крисания редко выходила из палатки, но если это случалось, на нее тут же устремлялись мрачные, настороженные взгляды. Стоило Крисании подойти ближе, как женщины в тревоге прижимали к груди младенцев, а дети постарше бежали от нее в ужасе, наполовину показном, наполовину настоящем.

— Я прекрасно знаю твои аргументы, — возразила Крисания, продолжая упаковывать свои пожитки. — Но это не значит, что я их принимаю. Да, — остановила она гиганта, который набрал в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, — я помню твои рассказы о том, как ведьм сжигали на кострах. Ты рассказывал об этом не один раз. Я не сомневаюсь, что это правда, однако такие жуткие вещи происходили очень давно, и для нас теперь они — «преданья старины глубокой».

— Куда же ты пойдешь? — желчно спросил Карамон, краснея. — Уж не к Рейстлину ли?

Крисания прекратила укладывать одежду в сундук и на мгновение застыла, прижимая к груди платок. Она смотрела прямо перед собой, но щеки ее даже не порозовели. Напротив, они стали еще бледнее, если такое вообще было возможно.

Губы Крисании плотно сжались. Когда она наконец ответила, ее голос был холоден и спокоен, как безветренный зимний день.

— Я знаю, что в лагере есть еще одна маленькая палатка, похожая на палатку Рейстлина. Я буду жить в ней. Если считаешь необходимым, можешь поставить у дверей стражу.

— Прости меня, Крисания, — выпалил Карамон, делая шаг вперед.

Крисания по-прежнему не смотрела на него, и гигант бережно взял молодую женщину за руки и повернул к себе лицом.

— Я… я не хотел тебя обидеть. Пожалуйста, прости меня. Конечно, стража необходима, просто в этом вопросе я никому не доверяю. Никому, кроме себя самого. Но даже теперь… — Его дыхание вдруг стало частым, а сильные пальцы крепко сжали локти Крисании. — Я люблю тебя, — сказал Карамон негромко. — Ты не похожа на других женщин, которых я знал когда-то. Я не хотел этого и сам не знаю, как это случилось. Ты даже… не понравилась мне, когда мы встретились впервые. Мне казалось, что ты холодная, безразличная, высокомерная девчонка, которая не хочет ничего знать, кроме своей религии. Но когда я увидел тебя в клешнях этого великана-полукровки, когда я увидел твое мужество и подумал о том, что… что они могут с тобой сделать…

Он скорее почувствовал, чем увидел, как Крисания невольно вздрогнула; молодой женщине все еще снилась та ночь. Она хотела что-то сказать, но Карамон поспешил воспользоваться ее настроением и торопливо продолжил:

— Я смотрел на вас с братом, и это напомнило мне меня самого, но… не знаю, как сказать, в прошлом или в будущем. Ты заботилась о нем так нежно, с такой искренней теплотой и терпением… — Карамон криво улыбнулся.

Крисания даже не пыталась вырваться из его объятий. Она просто стояла и смотрела в лицо гиганта своими чистыми серыми глазами, по-прежнему прижимая к груди сложенный белый платок.

— Это одна из причин, по которой я предпочитаю переехать, — сказал Крисания негромко и слегка покраснела. — Я почувствовала, что твоя… привязанность ко мне усиливается. И хотя я знаю тебя достаточно хорошо и могу не опасаться, что ты станешь оказывать мне знаки внимания, которые я сочту, гм-м… нежелательными, я все же не хотела бы оставаться с тобой в палатке одна.

— Крисания!.. — начал Карамон, и его руки задрожали.

— То, что ты чувствуешь, — это не любовь, Карамон, — мягко продолжила Крисания. — Просто ты одинок и скучаешь по своей жене. Это ее ты любишь, я знаю. Я видела, как загораются нежностью твои глаза, когда ты вспоминаешь Тику.

При звуке этого имени лицо Карамона потемнело.

— Что ты можешь знать о любви?! — воскликнул он чуть громче, чем следовало бы. — Конечно, я люблю Тику. Но до нее я любил многих женщин, а Тика знала многих мужчин, я готов в этом поклясться!

Он сердито фыркнул. То, что он сказал о Тике, было не правдой, и Карамон прекрасно это знал. Просто ему очень хотелось в это верить, так как подобный расклад помогал ему не так остро ощущать свою вину — чувство, от которого он пытался избавиться вот уже несколько месяцев.

— Тика, в конце концов, просто человек, — прибавил он с кислой улыбкой. — Она сделана из плоти и крови, а не изо льда!

— Что я знаю о любви? — повторила Крисания спокойно, но ее глаза потемнели от гнева. — Я расскажу тебе, слушай. Я…

— Молчи! Не говори ничего! — глухим голосом выкрикнул Карамон. Он уже не владел собой и, крепко обхватив Крисанию своими огромными ручищами, прижал к себе. — Не говори ничего! — повторил он. — Не говори, что любишь Рейста! Он не заслуживает твоей любви. Он просто использует тебя, так же, как и меня. Когда он покончит со своим делом, он выбросит тебя на помойку. Мы оба будем ему ни к чему великому богу Рейстлину!..

— Отпусти меня! — резко приказала Крисания, и по ее лицу пошли красные пятна. Темные глаза метали молнии.

— Разве ты не понимаешь?! — закричал Карамон, готовый трясти молодую женщину до тех пор, пока она не поймет. — Или ты ослепла?

— Прошу прощения, — раздался негромкий голос, — что прерываю вас. Однако у меня срочные новости.

При звуке этого спокойного, почти мягкого голоса Крисания опять побледнела. Карамон выпустил ее из рук, и жрица отпрянула так быстро, что запнулась о сундучок с одеждой и упала на колени. Лицо ее было скрыто под свесившимися длинными черными волосами, а сама она притворилась, будто перебирает свое имущество.

Карамон нахмурился и повернул лицо, ставшее от гнева багровым, ко входу в шатер, где стоял его брат-близнец.

Рейстлин спокойно рассматривал брата неподвижными и блестящими, словно два зеркала, глазами. На лице его не было никакого выражения, как не было никаких эмоций в его ровном голосе, однако на долю секунды блестящая поверхность его глаз стала прозрачной, и Карамон увидел внутри такую обжигающую и бурлящую ревность, что вздрогнул, как от удара. Впрочем, продолжалось это столь недолго, что гигант не был бы уверен в реальности происшедшего, если бы не внезапное ощущение холодной тяжести в желудке и не горький привкус во рту.

— Что за новости? — спросил он, сглатывая слюну.

— Посланцы с юга, — коротко объяснил Рейстлин.

— И?.. — подбодрил Карамон, так как маг почему-то замолчал.

Рейстлин вдруг отбросил на спину капюшон и шагнул вперед, впиваясь в Карамона глазами. Их взгляды скрестились, как сверкающие мечи, только что не зазвенели, однако странным образом братья стали в этот момент больше, чем когда-либо, похожи друг на друга. Сходство между ними усилилось и бросилось бы в глаза каждому, кто увидел бы их в эти мгновения. И снова — правда, всего лишь на миг — с лица мага спала его всегдашняя холодная маска.

— Гномы Торбардина готовятся к войне! — прошипел Рейстлин и сжал в кулаки свои тонкие пальцы. Он произнес эти слова с такой страстью, что Карамон удивленно заморгал, и даже Крисания подняла голову от сундучка и посмотрела на мага с беспокойством.

Сбитый с толку, Карамон отвел глаза и отвернулся, притворяясь, будто поправляет какие-то карты на столе. Потом пожал плечами.

— Я не понимаю, ты что, ожидал чего-то другого? — спросил он спокойно. — В конце концов, это была твоя идея. Это ты распустил слухи о скрытом под горами сокровище, и мы не делали никакой тайны из того, куда и зачем направляемся.

Скажу больше, этот призыв — «Присоединяйся к армии великого Фистандантилуса, и ты получишь свою долю гномьих сокровищ!» — привлек под наше знамя основные силы.

Карамон сказал это, как само собой разумеющееся, однако на Рейстлина его слова подействовали самым неожиданным образом. Он попытался что-то сказать, но т его судорожно искривленного рта не вырвалось ни одного членораздельного звука. Некоторое время он шипел и кашлял так сильно, что в уголках его губ показалась кровавая пена. Запавшие глаза сверкали, как раскаленные угли в зимнюю ночь, как красная луна на скованном льдом пруду. Кулаки его сжались словно против воли, и маг шагнул к Карамону.

Крисания вскочила на ноги, а Карамон не на шутку испуганный — попятился назад, но налетел на стол и схватился за рукоять меча. Между тем Рейстлин титаническим усилием воли взял себя в руки и немного успокоился. Издав завершающий яростный рык, он повернулся и вышел вон. При виде его часовые у входа задрожали от страха.

Карамон остался на месте, охваченный беспокойством и тревогой. Он не понимал, какая муха укусила его брата и почему он так резко отреагировал на самые обычные слова. Да, Рейст бывал вспыльчив, но в логике ему никогда нельзя было отказать…

Крисания тоже посмотрела Рейстлину вслед, и на лице ее возникло озадаченное выражение, однако раздавшиеся за стенами шатра громкие возгласы вывели обоих из задумчивости. Карамон пошел к выходу. У порога он, однако, остановился и, полуобернувшись к Крисании, холодно сказал:

— Если нам действительно пора всерьез готовиться к войне, у меня не будет времени, чтобы надежно оберегать тебя. Поэтому ты останешься здесь. Я оставлю тебя в покое — в этом можешь быть уверена. Даю слово чести.

С этими словами он покинул палатку и отправился к часовым.

Крисания вспыхнула, но она была слишком разгневана, чтобы отвечать.

Некоторое время она оставалась в шатре просто ради того, чтобы не уронить собственного достоинства, и только потом вышла наружу. Бросив взгляд на лица стражников, Крисания поняла: они слышали многое, если не все, хотя и Карамон, и она сама старались не повышать голоса.

Не обращая внимания на откровенные довольные улыбки охранников, молодая жрица быстро огляделась по сторонам и заметила мелькнувшие па опушке ближайшего леса черные одежды мага. Вернувшись в палатку, Крисания схватила платок, торопливо набросила его на плечи и быстрым шагом пошла в ту же сторону, что и Рейстлин.

Карамон увидел Крисанию в просвете между деревьями. Хотя он не видел Рейстлина, ему не нужно было гадать, почему Крисания так торопится именно в этом направлении. Карамон громко окликнул жрицу. Насколько ему было известно, в этом лесу ее не подстерегала никакая опасность — и взрослые охотники, и мальчишки ежедневно углублялись в него на много миль, а парочки из лагеря давно облюбовали опушку для своих ночных утех, — однако в теперешнее неспокойное время лучший способ избежать неприятностей — не искать их самому.

Услышав, как военачальник зовет Крисанию по имени, двое часовых обменялись понимающими взглядами. Карамон внезапно понял, как все это должно выглядеть со стороны, и поспешно закрыл рот. Он не мог позволить себе гнаться за молодой девицей с жалобными криками, словно отвергнутый любовник. К тому же к нему уже направлялся Гэргас, который вел за собой усталого гнома в пыльной куртке и высокого смуглого молодого человека, облаченного в одежды варвара — меха, украшенные перьями.

«Посланники», — понял Карамон и с тоской покосился в сторону леса. Ему придется принимать их сейчас, усаживать, произносить вежливые пустые слова, прежде чем они приступят к настоящему делу. Между тем Крисания уже скрылась из виду. Предчувствие грозящей ей опасности охватило Карамона с такой силой, что он чуть было не махнул на все рукой и не ринулся вслед за жрицей, не разбирая дороги. Все его воинские инстинкты призывали именно к этому. Карамон не мог сказать, чего именно он боится, но страх и дурные предчувствия были так же реальны, как рукоять меча, которую он в задумчивости стиснул.

Но он не имел права так поступить. Он обязан был думать о людях, которые доверяли ему, и не мог отложить встречу и погнаться за девушкой без риска оскорбить гонцов, принесших ему какие-то вести и, может быть, предложения.

Солдаты навсегда перестанут уважать его. Можно было бы, конечно, послать за Крисанией стражников, однако и в этом случае он попадал в глупое положение.

Делать нечего. Пусть Паладайн сам присматривает за своей жрицей, если уж ей так приспичило носиться по лесам.

Карамон скрипнул зубами и повернулся, чтобы приветствовать посланников и проводить их в шатер.

Он усадил гостей поудобнее, обменялся с ними приветствиями по всей форме, а когда подали еду и вино, все же не выдержал и, извинившись, выскользнул наружу.

* * *

Следы на песке ведут меня вперед…

Поднимая голову, я снова вижу одно и то же: плаху, палача в черном капюшоне и острое лезвие топора, сверкающее на ослепительно ярком солнце…

Топор опускается, отрубленная голова падает на песок вверх лицом…

— Моя голова! — прошептал Рейстлин на бегу, мучительно заламывая руки.

Палач захохотал и отбросил капюшон на спину, открывая…

— Мое лицо! — прошептал Рейстлин одними губами, чувствуя, как страх растекается по его телу, словно парализующий яд, а лоб покрывается холодным потом. Сжав виски холодеющими ладонями, Рейстлин попытался отогнать видение, которое каждую ночь преследовало его во сне. В последнее время даже после пробуждения он чувствовал на шее холод опускающегося топора и металлический привкус на языке, превращающий в скрипящий пепел все, что он пил и ел.

Он знал, что эти видения не отпустят его больше.

— Властелин настоящего и прошлого! — Рейстлин гулко рассмеялся. — Я никто!

Я оказался в ловушке, обладая колоссальной властью над магическими силами и могуществом! В ловушке! Я иду по его следам, зная, что каждая проходящая секунда уже когда-то была. Я иду по его следам навстречу его судьбе. Я слышу эхо собственных слов еще до того, как открою рот. Я встречаю людей, которых никогда не видел, но я знаю их. А это лицо… — Рейстлин прижал ладони к щекам.

— Это его лицо! Не мое. Не мое! Кто я такой? Я свой собственный убийца, палач с топором в руках! Его голос поднялся до пронзительной высокой ноты. В исступлении, не соображая, что делает, Рейстлин впился ногтями в лицо, словно это была маска, которую непременно нужно сорвать.

— Остановись, Рейстлин! Что ты задумал?! Остановись, прошу тебя!

Рейстлин едва расслышал этот голос, но сильные тонкие пальцы перехватили его запястья, и он стал бороться с ними, пытаясь вырваться. Однако безумие уже отпустило его, темные и страшные волны, которые захлестывали его сознание, отступили, оставив Рейстлина на прибрежном песке холодным и опустошенным, выжатым до последней капли. Зато он снова мог чувствовать и мыслить. Лицо саднило, а под ногтями алела кровь.

— Рейстлин!

Маг узнал голос Крисании и поднял голову. Жрица стояла перед ним, продолжая удерживать его руки на безопасном расстоянии от лица. Огромные серые глаза смотрели прямо на Рейстлина с тревогой и беспокойством.

— Со мной все в порядке, — холодно ответил маг. — Оставь меня.

Он опустил голову, но тут же вздрогнул, почувствовав, что ужас из его кошмарного сновидения никуда не делся, а притаился где-то поблизости.

Тяжело вздохнув, маг вытащил из кармана плаща чистую тряпицу и промокнул глубокие царапины на лице.

— Нет, — решительно ответила Крисания. — Не в порядке.

С этими словами она отобрала у него платок и стала осторожно вытирать кровь с его расцарапанного лица.

— Прошу тебя, позволь мне сделать это для тебя, — прошептала она, когда Рейстлин прорычал что-то невразумительно-раздраженное. — Я знаю, что ты не позволишь мне исцелить тебя, но здесь неподалеку есть чистый ручей. Пойдем к нему. Там ты сможешь напиться, а я омою твои раны как следует.

С губ Рейстлина уже готовы были сорваться резкие и горькие слова. Маг уже поднял руку, чтобы оттолкнуть молодую женщину, но вдруг понял, что не хочет, чтобы она уходила. Даже мрачные сны отступили, потому что она была рядом, а легкие прикосновения живой человеческой руки были необыкновенно приятны после холодных объятий смерти.

С усталым вздохом он кивнул.

Крисания, бледная от беспокойства, обняла мага за плечи, чтобы поддержать его, и Рейстлин позволил отвести себя через лес к ручью, с особой остротой ощущая тепло ее тела. На берегу великий маг уселся на большой плоский камень, нагретый осенним солнцем. Крисания обмакнула платок в бегущую воду и, опустившись рядом с ним на колени, промыла испачканное кровью лицо Рейстлина.

Пожелтевшие листья деревьев с тихим шуршанием сыпались с ветвей.

Рейстлин молчал. Его глаза не отрываясь следили за последним полетом осенних листьев, за тем, как они отчаянно цепляются слабыми черенками за раскачивающиеся ветки, как кувыркаются в воздухе и уносятся в небытие вместе со стремительным потоком. Заглянув в ручей, он увидел в бегущей воде свое отражение. На щеках темнели длинные царапины, а глаза не напоминали больше зеркала, холодно и равнодушно отражавшие окружающее. В их темных глубинах были лишь боль и мука — и ни единого проблеска света. Рейстлину, однако, почудилось, что в воде колышется отражение его собственного страха, и он презрительно улыбнулся ему.

— Скажи, — неуверенно проговорила Крисания, закончив омывать его раны и кладя руку ему на плечо, — что с тобой? Я ничего не понимаю. Ты пребываешь в мрачной задумчивости с того самого дня, как мы покинули Башню. Может, это из-за того, что Врат не оказалось в том месте, где ты ожидал их найти? Или Астинус сообщил тебе нечто такое, что заставило тебя опечалиться?

Рейстлин не отвечал. Он даже не посмотрел на жрицу. Яркое солнце согрело его черные одежды, но прикосновение рук Крисании оказалось жарче солнечных лучей. И все же глубоко внутри него какая-то часть его мозга продолжала холодно взвешивать и подсчитывать возможные варианты ответа. Сказать или не сказать?

Что он выиграет? Что он выиграет, если промолчит?

Да… ее необходимо приручить, привлечь к себе, укрыть от света и приучить к тьме…

— Я знаю… — сказал в конце концов Рейстлин, впрочем, без видимой охоты.

Маг по-прежнему не смотрел на Крисанию, следя взглядом за бегущей у его ног водой. — Я знаю, что Врата находятся неподалеку от Торбардина в магической крепости, которая называется Заман. Об этом и поведал мне Астинус. Но ты, должно быть, помнишь легенды, где рассказывается, как Фистандантилус начал Гномьи Войны, чтобы подчинить Торбардин и воцариться там? Об этом же пишет и Астинус в своих «Хрониках»… — Голос Рейстлина прозвучал с какой-то особенной горечью. — Слово в слово, как я тебе сказал. Но даже «Хроники» можно читать между строк, читать внимательно и анализировать, как это должен был сделать я, но не сделал в тщеславии и самонадеянности. Возможно, я просто не хотел видеть правды…

Рейстлин стиснул ладони, и Крисания села напротив него, крепко сжимая в пальцах забытый влажный платок.

— Фистандантилус пришел в Торбардин, чтобы сделать то же самое, что намереваюсь сделать и я! — Эти слова Рейстлин прошептал едва слышно, словно его томили мрачные предчувствия. — Ему плевать было на гномов! Все это было только предлогом, маскировкой! Фистандантилус хотел только одного — добраться до Врат, а гномы стояли на его пути, как сейчас они мешают мне. Во времена Фистандантилуса именно гномы владели крепостью и землями на многие мили вокруг нее. И был единственный способ попасть к Вратам и попытаться их отворить — навязать гномам истребительную войну. А теперь история повторяется снова.

Потому что я должен сделать то же самое… мне приходится это делать!

Рейстлин с печальным и горьким выражением лица уставился на какой-то камешек на дне ручья.

— Насколько я помню «Хроники», — неуверенно проговорила жрица, — Гномьи Войны все равно должны были начаться. Горные гномы и гномы холмов давно враждовали между собой. Ты не должен винить себя за…

— Еще раз говорю, мне нет дела до гномов! — раздраженно проговорил маг. — По мне, пусть они все провалятся сквозь землю или утонут!

Неожиданно он повернул голову и смерил Крисанию холодным, пристальным взглядом.

— Значит, ты читала работы Астинуса, в которых говорится об этом периоде истории? Если так, то подумай сама! Как закончились Гномьи Войны?

Взгляд Крисании затуманился. Она попыталась вспомнить и вдруг побледнела.

— Взрыв, — сказала она непослушными губами. — Страшный взрыв, который на века выжег равнины Дергота. В огне погибли тысячи людей, в том числе…

— В том числе и Фистандантилус! — закончил Рейстлин мрачно.

Некоторое время Крисания могла только молча смотреть на него. В конце концов она поняла, что именно Рейстлин имел в виду.

— О, нет! — воскликнула она, роняя испачканный в крови платок и хватая мага за руку. — Ты же совсем другой человек! И обстоятельства нашего похода другие. Все совсем по-другому, Рейстлин. Ты ошибся!

Рейстлин покачал головой, и жесткая, насмешливая улыбка скривила его губы.

Он осторожно высвободил руку из пальцев Крисании и нежно коснулся ее подбородка, мягким движением заставив жрицу поднять взгляд.

— Нет, обстоятельства нисколько не изменились. Я не ошибся. Я пойман, захвачен потоком времени, который несет меня навстречу судьбе.

— Откуда ты знаешь? Как ты можешь быть уверен в этом?

— Я знаю, потому что мне известно кое-что, о чем тебе неведомо. Я знаю, кто еще погиб вместе с Фистандантилусом в тот день.

— Кто? — машинально спросила Крисания, чувствуя, как ее плеч, словно сорвавшийся с дерева лист, коснулся первый холодок страха.

— Твой старый приятель, Крисания. — Рейстлин вновь улыбнулся. — Денубис, бывший жрец Паладайна.

— Денубис! — беззвучно повторила Крисания.

— Да. — Рейстлин кивнул и, не отдавая себе отчета в своих действиях, осторожно провел пальцами по подбородку Крисании, коснулся ямочки на ее щеке. — Об этом я тоже узнал у Астинуса. Если помнишь, Денубиса всегда тянуло к темному магу, хотя он боялся в этом признаться даже себе. Он сомневался в своей вере, как и ты. И я почти уверен, что в последние дни в Истаре Фистандантилус сумел уговорить его отправиться вместе с ним…

— Но ты не уговаривал меня, — решительно перебила мага Крисания. — Я сама решила пойти с тобой. Это было мое собственное решение.

— Разумеется, — сказал Рейстлин кротко и убрал руку.

Все это время он с жадностью ласкал гладкую кожу Крисании и теперь вдруг почувствовал, как все его существо встрепенулось, а кровь быстрее побежала по жилам. Взгляд мага почти против его воли скользнул по мягким губам и белой нежной шее молодой жрицы, но перед глазами, непрошенная, все время вставала другая картина — Крисания в объятиях Карамона.

Рейстлин вспомнил приступ неистовой ревности, овладевшей им в эти минуты, и попытался взять себя в руки.

«Этого не должно быть! — упрекнул он себя. — Из-за ерунды все мои планы могут пойти прахом…»

Он попытался встать, но Крисания снова поймала его руку и прижалась к ладони щекой.

— Нет, — шепнула она, глядя на мага снизу вверх своими ясными серыми глазами, которые светились в ярком солнечном свете, пронизывающем поредевшие кроны деревьев, как два драгоценных камня. Рейстлин вдруг почувствовал, что не в силах отвести взгляд. — Мы изменим время, ты и я! Ты сильнее Фистандантилуса.

И я сильнее в своей вере, чем Денубис. Я слышала, что потребовал Король-Жрец у богов, я знаю, в чем его ошибка! Паладайн ответит на мои молитвы, как прежде.

Вместе мы сумеем изменить свои судьбы и судьбы мира. Ты и я…

Страсть, которая звучала в голосе Крисании, заставила ее прохладные щеки вспыхнуть и порозоветь, а светлые серые глаза приобрели темно-голубой оттенок.

Рейстлин чувствовал своей ладонью частое биение ее живого пульса. Он наслаждался прикосновением к ее нежной, мягкой, горячей коже и… сам оказался на коленях радом с девушкой. Крисания полулежала в его объятиях. Его рот искал ее губы, касался глаз, шеи, ключиц, а пальцы запутались в блестящих черных волосах. Аромат ее тела заполнил его ноздри, а сладкая боль желания затопила Рейстлина целиком.

Крисания легко уступила сжигавшему ее огню, как она уступила его магии, и теперь с жадностью целовала Рейстлина. Маг осторожно опустился на мягчайший ковер из опавшей листвы и потянул Крисанию за собой. Солнечный свет, лившийся с высокого голубого неба, ослепил его. Черный плащ нагрелся так сильно, что Рейстлин почти задыхался от жара, столь же непереносимого, как и острая боль во всем теле, какой он никогда не испытывал.

Кожа Крисании казалась ему прохладной, а губы были сладкими, словно глоток воды для умирающего от жажды. Рейстлин закрыл глаза, и тут перед его мысленным взором возникло призрачное лицо богини — темноглазое, надменно-прекрасное, победоносное, хохочущее…

— Нет! — вскричал Рейстлин. — Нет!! — взвизгнул он так, словно его душили, и с силой оттолкнул Крисанию. Дрожа, как в лихорадке, и с трудом преодолевая сильнейшее головокружение, маг вскочил на ноги.

От яркого солнца глаза жгло как огнем. Ему было так жарко в своем магическом облачении, что он почти задыхался и жадно хватал ртом воздух.

Накинув на голову капюшон, Рейстлин изо всех сил сосредоточился, пытаясь совладать со своими чувствами и взять себя в руки.

— Рейстлин! — воскликнула Крисания и схватила его за руку. Ее голос казался магу теплым и нежным, но прикосновение только усилило боль, хотя Крисания желала лишь облегчить его страдания. Решимость Рейстлина поколебалась, а боль разрывала тело…

В ярости маг вырвал руку. Лицо его стало свинцово-серым, когда он подался вперед и вцепился в тонкую ткань. Одним рывком он сорвал платье с плеч молодой женщины, а второй рукой толкнул полуобнаженное тело на кучу листьев.

— Ты этого хочешь? — прошипел он в ярости. — Тогда подожди здесь Сейчас явится мой братец… — Он задохнулся и замолчал, с трудом переводя дыхание.

Крисания, лежа на спине в куче сырых желтых листьев, увидела свою наготу, отражающуюся в его зеркальных глазах, и прикрыла грудь разорванным платьем. Она не произнесла ни слова и только молча смотрела на мага.

— Так значит, ты решила, что мы пришли сюда за этим? — безжалостно продолжал Рейстлин. — Я думал, твои цели гораздо выше плотской грязи, Посвященная. Ты похваляешься Паладайном, гордишься своей жреческой властью; почему ты не подумала, что это может быть ответом на твои молитвы? И ты чуть было не преуспела, Посвященная. Я чуть было не пал жертвой твоих чар.

Этот удар достиг своей цели. Крисания вздрогнула, как от ожога, и маг увидел, как ее взгляд сам собой ушел в сторону. Закрыв лицо руками, Крисания разрыдалась; черные волосы разметались по голым плечам, которые выглядели такими белыми, мягкими, гладкими…

Рейстлин резко отвернулся и зашагал прочь. Он шел быстро и чувствовал, как с каждым шагом к нему возвращается спокойствие. Боль желания улеглась, пожар страсти утих, и Рейстлин снова обрел способность рассуждать трезво и ясно.

Внезапно среди деревьев он заметил движение и блеск доспехов. Карамон!

Легкая улыбка Рейстлина превратилась в издевательскую усмешку. Как он и предсказывал, его братец не выдержал и отправился на поиски. Что ж, какое ему дело, если этим двоим друг друга так не хватает?

Добравшись до своей палатки, Рейстлин вошел в ее мягкий прохладный полумрак. Самодовольная улыбка все еще играла на его губах, но вскоре она растаяла, стоило только Рейстлину припомнить, как близок он был к тому, чтобы испортить все своими собственными руками и потерпеть поражение. Воспоминание о собственной слабости и — что греха таить — о горячих податливых губах не давало ему покоя. Дрожа, маг упал в продавленное походное кресло и уронил голову на руки.

Однако победная улыбка вернулась на его лицо через полтора часа, когда Карамон ворвался в его палатку словно ураган. Лицо гиганта было багровым, глаза метали молнии, а рука сжимала рукоять меча.

— Я убью тебя, недоносок проклятый! — вскричал Карамон, задыхаясь от ярости.

— За что на этот раз, братец? — раздраженно осведомился маг, не отрывая глаз от колдовской книги, которую читал. — Или я опять погубил твоего очередного ручного кендера?

— Ты прекрасно знаешь, за что! — прорычал Карамон и присовокупил несколько проклятий.

Бросившись вперед, он вырвал книгу из рук брата и захлопнул ее. Стоило ему только коснуться темно-синего переплета, как кожа на его руках задымилась, словно это была не книга, а раскаленная стальная заготовка, только что вытащенная из горна; однако он даже не поморщился.

— Я нашел в лесу госпожу Крисанию, — сказал он. — Она плакала, а ее платье было разорвано. Эти царапины на твоем лице…

— Оставлены моими собственными ногтями, — перебил Рейстлин. — Или она не рассказала тебе, что произошло?

— Да, но…

— Разве не сказала тебе так называемая госпожа Крисания, что это она предлагала мне себя…

— Не верю!

— …а я отверг ее! — холодно закончил Рейстлин и без колебаний ответил взглядом на взгляд.

— Ты наглый сукин сын!

— А теперь она, должно быть, плачет в шатре и благодарит своего бога за то, что я люблю ее достаточно сильно и ставлю ее добродетель превыше собственных желаний. — Рейстлин с горечью усмехнулся, и этот его смешок подействовал на Карамона как отравленный кинжал.

— Я не верю ни одному твоему слову, — зловеще повторил Карамон. Затем он протянул руку и, схватив Рейстлина за плащ, легко поднял его хрупкое тело над креслом. — И ей не верю! Ради того, чтобы спасти твою жалкую шкуру, она скажет все что угодно, она солжет самому…

— Убери-ка руки, братец, — ровным голосом проговорил Рейстлин.

— В Бездне твои братья! — отрезал Карамон.

— Я сказал — убери руки! — Рейстлин добавил еще какое-то слово, и палатка озарилась ослепительной голубой вспышкой. Раздался треск, пронзительное шипение, и Карамон вскрикнул от боли. Сильный, парализующий удар пронзил его тело, и он невольно ослабил хватку.

— Я тебя предупредил. — Рейстлин огладил помятую мантию и снова сел.

— Клянусь всеми богами, на этот раз я убью тебя! — Карамон пришел в себя и, скрежеща зубами, выхватил меч.

— Тогда — вперед, — отрывисто бросил Рейстлин, поднимая голову от колдовской книги, которую успел подобрать с пола и раскрыть. — И давай поскорее с этим покончим. Твои постоянные угрозы порядком мне надоели.

Однако Карамон, хоть и был в ярости, заметил в глазах брата загадочный огонек, говорящий о страстном желании ускорить ход событий.

— Попробуй же!.. — прошептал Рейстлин, в упор глядя на брата. — Попробуй убить меня, ну? Тогда-то уж ты никогда не вернешься домой…

— Плевал я на это!

Карамон, охваченный жаждой крови, не помня себя от ревности и ярости, сделал еще шаг по направлению к креслу брата и занес меч.

— Предводитель! Карамон!

Снаружи послышался топот бегущих ног. С проклятьем гигант опустил меч и заколебался. На глазах у него снова выступили слезы бессильной ярости, он почти ничего невидел.

— Предводитель! Где он? — Теперь уже несколько голосов перекликались вблизи палатки, а им отвечали выставленные у входа часовые.

— Я здесь! — откликнулся наконец Карамон. Отвернувшись от Рейстлина, он резким движением бросил меч в ножны и распахнул полог.

— Что там еще?

— Предводитель, я… Что у вас с руками? Вы обожглись? Каким образом?

— Не важно. Так в чем же дело?

— Повелитель, эта ведьма сбежала!!

— Сбежала? — с беспокойством повторил Карамон. Бросив на брата уничтожающий взгляд, гигант выбежал из палатки.

Рейстлин отчетливо слышал его гулкий голос, требующий объяснений, и ответы стражников.

Но он не прислушивался к словам, а лишь со вздохом прикрыл глаза. Карамон не убил его. Ему не было позволено убить его, как не было позволено никому из смертных изменять время.

Перед Рейстлином по-прежнему темнела на песке длинная цепочка следов…

Глава 4

Однажды Карамон похвалил Крисанию за ее умение ездить верхом. Это было удивительно, ибо до того, как молодая жрица выехала из Палантаса в сопровождении Таниса Полуэльфа и отправилась на поиски таинственной Вайретской Башни Высшего Волшебства, она ни разу не садилась в седло и каталась только в отцовской карете. Высоко-, родные дамы в Палантасе никогда не ездили верхом, даже для собственного удовольствия, хотя 6ольшинство женщин Соламнии время от времени пользовались этим способом передвижения.

Только все это было в какой-то другой жизни. «Моя другая жизнь…» — Крисания мрачно улыбнулась и склонилась к развевающейся гриве коня, одновременно пришпоривая его пятками. Как далеко от нее была эта прежняя спокойная жизнь…

Жрица подавила вздох и наклонилась еще ниже, чтобы уберечь нежную кожу от так и норовящих хлестнуть по лицу ветвей деревьев. Она не оборачивалась.

Крисания надеялась, что погоня за ней будет организована не скоро. Карамону придется сначала решить вопросы с посланцами возможных союзников, а послать за ней своих стражников он не решится… Только не за ведьмой!

Внезапно Крисания рассмеялась. Если кто-то и был похож на ведьму, так это именно она. Перед побегом она даже не позаботилась о том, чтобы сменить разорванное платье. Когда Карамон нашел ее в лесу у ручья, Крисания кое-как скрепила ткань на груди застежкой от плаща, и это ее вполне устроило. Платье уже давно перестало быть белоснежным; в полутьме оно иногда могло сойти за белое, однако за время долгого перехода от Палантаса пыль, дождь и частые стирки в ручьях и мутных озерах помогли ему приобрести пепельно-серый цвет.

Теперь, разорванное и забрызганное грязью, платье развевалось на скаку, словно взъерошенные перья большой серой птицы. Длинный плащ трепетал за спиной, а спутанные волосы то и дело падали на лицо, так что Крисания едва могла рассмотреть дорогу.

Наконец она выехала из леса. Перед ней расстилалась степь, заросшая травой, и Крисания осадила коня, чтобы осмотреть окрестности. Конь, не уставший от неторопливой рыси, остался весьма недоволен маневрами всадницы. Он затряс головой и, танцуя, сделал несколько резких прыжков боком, с вожделением косясь на море травы и умоляя Крисанию отпустить поводья и позволить ему помчаться галопом. Жрица потрепала его по спине.

— Пошел! — воскликнула она, отпуская повод.

Раздувая ноздри и прижимая уши, скакун ринулся вперед, словно стрела, выпущенная из лука. Он мчался по широкой дуге, взрывая копытами землю и явно наслаждаясь новообретенной свободой. Крисания, цепляясь за гриву, наслаждалась своей свободой, и теплое полуденное солнце показалось ей особенно приятным по контрасту с обжигающе холодным ветром, который бил ей в лицо. Восхищение быстрой скачкой и легкий привкус страха, который Крисания всегда чувствовала, находясь в седле, притупили ее разум, заставили на время позабыть о недавних переживаниях и умерили боль, поселившуюся в груди.

Вместе с тем ее дальнейшие планы наконец-то оформились с предельной ясностью. Далеко впереди темнел пихтовый лес, а справа от нее, сверкая на солнце, вздымались к небу заснеженные шапки Гарнетских гор. Крисания резко дернула повод, чтобы напомнить коню, кто здесь хозяин, и замедлить его бешеный бег. Сначала в лес, а потом…

Крисания находилась в пути уже около часа, когда Карамону удалось наконец более или менее привести в порядок дела и отправиться в погоню. Как и предвидела Крисания, ему пришлось долго объяснять посланникам, почему ему необходимо срочно уехать, причем сделать это надо было так, чтобы не оскорбить их. На это ушло немало времени, так как варвар с Равнин не знал ни слова на гномьем и с трудом объяснялся на Общем языке. Гном говорил на Общем очень хорошо (это была одна из причин, почему посланником выбрали именно его, однако он с трудом понимал странный акцент Карамона и постоянно просил гиганта повторять сказанное.

Сначала Карамон попытался объяснить, кто такая Крисания и какие отношения его с ней связывают, однако ни гном, ни варвар не в силах были ничего понять.

Видя, что все его старания ни к чему не ведут, Карамон плюнул на свою репутацию и заявил напрямик, что от него сбежала принадлежащая ему женщина.

Варвар с пониманием кивнул. Женщины его собственного племени славились диким нравом… То одной, то другой время от времени приходило в голову отправиться в бега. В этой ситуации для него не было ничего удивительного и нового. Он только посоветовал Карамону остричь беглянку наголо, когда поймает, чтобы непослушную жену узнавали издалека. Гном, напротив, был несколько удивлен. Гномья женщина скорее решила бы сбрить волосы на подбородке, чем убежать от мужа. Но он вовремя напомнил себе, что находится не среди гномов, а среди людей, от которых можно ждать чего угодно. Люди есть люди…

Оба пожелали Карамону удачи и скорого возвращения и поспешили вернуться к столу, за которым они дегустировали эль. Карамон облегченно вздохнул и, выйдя из палатки, обнаружил, что Гэрик уже оседлал для него коня и держит наготове.

— Мы отыскали следы, — доложил Гэрик, указывая рукой на север. — Она отправилась через лес по звериной тропе. Госпожа… — Гэрик замолчал и продолжил с восхищением в голосе:

— Госпожа взяла одного из лучших коней. Но я не думаю, что она успела намного вас опередить.

Карамон вскочил в седло.

Спасибо, Гэрик… — начал он и осекся, увидев вторую оседланную лошадь. — А это еще что такое? — спросил он недовольно. — Я же сказал, что отправляюсь один.

— Я поеду с тобой, брат, — раздался из-за палатки знакомый голос.

Карамон обернулся. Маг вышел из тени, одетый в походный плащ и сапоги для верховой езды. Гигант хотел что-то сказать, но Гэрик уже почтительно придерживал Рейстлину стремя и помогал ему усесться верхом на нервную вороную лошадку, которой маг отдавал предпочтение в последнее время.

В присутствии своих людей Карамон не посмел ничего возразить. Очевидно, Рейстлин предвидел это, так как в его глазах промелькнул довольный огонек, затем они снова стали зеркальными, как безмятежная поверхность стоячей воды.

— Тогда — вперед, — пробормотал Карамон, пытаясь скрыть свой гнев. — Гэрик, пока меня не будет, ты останешься за главного. Не думаю, чтобы я отсутствовал слишком долго. В любом случае, твоя первоочередная задача — заняться гостями. Проследи, чтобы их накормили и напоили, а наших селян выведи подальше в поле. Когда я вернусь, они должны колоть своими копьями соломенные чучела, а не друг друга. Ясно?

— Да, господин, — торжественно ответил Гэрик и поднял руку в рыцарском салюте.

А Карамон, увидев знакомый жест, снова вспомнил Стурма, а вместе с ним — дни своей юности, когда он и Рейстлин путешествовали со своими друзьями — Танисом, Флинтом Огненным Горном, Стурмом…

Покачав головой, он попытался отогнать от себя эти воспоминания и быстро выехал из лагеря.

Однако воспоминания не желали оставлять Карамона. Напротив, стоило ему только въехать в лес и отыскать звериную тропу, как они нахлынули с новой силой. Причиной этому был Рейстлин. Обернувшись через плечо, Карамон увидел, что брат едет позади него, как это бывало в старые Добрые времена. Маг никогда особенно не любил верховую езду, однако в седле держался уверенно, даже с изяществом. Впрочем, Карамон знал, что Рейстлин прекрасно справится с любым делом, если только этого захочет. Маг ничего не говорил, он даже не смотрел на Карамона из-под своего черного капюшона, однако и это было Карамону хорошо знакомо. В прежние времена им случалось путешествовать, обмениваясь за неделю лишь одним-двумя десятками слов.

Но, несмотря на все это, связь между ними — родство крови, тела и души — продолжала существовать, и Карамон почувствовал, как в нем пробуждается полузабытое ощущение товарищества. Его гнев понемногу остывал, и гигант начинал сознавать, что в основном он сердился вовсе не на Рейстлина, а на себя самого.

Полуобернувшнсь в седле, Карамон сказал:

— Мне… очень жаль, что так вышло, Рейст… Прости меня. Ты говорил правду, Крисания рассказала мне, что… что она…

Карамон стушевался и покраснел.

— Проклятье, Рейст! Только одного я никак не пойму — зачем тебе понадобилось поступать с ней так жестоко и грубо?

Рейстлин поднял голову, и брат увидел его лицо.

— Я должен был быть жестоким и грубым, — ответил он почти мягко. — Я должен был заставить ее увидеть пропасть, разверзшуюся у самых ее ног, пропасть, которая способна поглотить всех нас, стоит только один раз оступиться.

Карамон с любопытством покосился на брата.

— Можно подумать, что в тебе нет ничего человеческого, Рейст.

К его огромному изумлению, Рейстлин не стал спорить, а лишь печально вздохнул, и пронзительный взгляд его на мгновение стал задумчивым и печальным.

— Человеческого во мне больше, чем ты можешь себе представить, брат, — сказал он с кривой, болезненной улыбкой, которая ужалила Карамона прямо в сердце.

— Тогда люби ее, люби! — Карамон чуть придержал коня и поехал бок о бок с братом. — Забудь про все пропасти и бездны. Может быть, ты и могущественный маг, может быть, она великая жрица, однако под вашими плащами, хоть они у вас и разного цвета, спрятано одно и то же. Вы оба сделаны из плоти и крови, а не из заклинаний и молитв. Обними же ее и… и…

Карамон так разволновался, что невольно дернул поводья, и его конь остановился посреди тропы, в то время как Рейстлин проехал чуть вперед.

Обернувшись, он увидел, что лицо Карамона горит от возбуждения.

Маг тоже остановился и, дождавшись, пока брат снова поравняется с ним, наклонился с седла и коснулся пальцами руки Карамона. Прикосновение Рейстлина обожгло гиганта, словно огонь.

— Выслушай меня, Карамон, и попытайся понять, — сказал Рейстлин спокойно, однако бывший гладиатор невольно вздрогнул. — Я не способен любить. Неужели ты до сих пор этого не понял? О да, ты совершенно прав, под моим черным платьем скрывается смертное тело из плоти и крови — что весьма прискорбно. Как любой мужчина, я подвержен похоти, только и всего. Так что все это… просто похоть.

Рейстлин пожал плечами.

— Для меня это, возможно, не имело бы никакого значения. Я мог бы поддаться своим желаниям. Ничего страшного наверняка не произошло бы. Ну конечно, увлечение женщиной ослабило бы мои силы, но ненадолго. И ни в коем случае не повлияло бы на мои магические способности. Но… — взгляд Рейстлина пронзил Карамона, словно осколок льда, — это погубит Крисанию, когда она об этом узнает. Заметь, я говорю «когда», а не «если». Она обязательно узнает!

— Ты просто ублюдок, и сердце твое черно, как твое платье! — сквозь стиснутые зубы откликнулся Карамон. Рейстлин приподнял бровь.

— Разве? — переспросил он. — Если бы это было так, разве я не воспользовался бы случаем, который мне представился? Разве я не сорвал бы этот цветок, тем более что меня об этом умоляли чуть ли не на коленях? Нет, я, в отличие от некоторых, умею держать себя в руках и контролирую свои эмоции.

Карамон растерянно заморгал и, пришпорив коня, снова двинулся по тропе впереди Рейстлина. Опять этот Рейстлин каким-то образом перевернул все с ног на голову. Ощущение вины, казалось, только и дожидалось этого момента, чтобы с новой силой дать о себе знать Карамону. Это он стал легкой добычей животных инстинктов, которые не сумел держать под контролем, а его брат, только что хладнокровно признавшийся в своей неспособности любить, оказался благородным и самоотверженным. Понять этого гигант никак не мог и только качал головой.

Братья-близнецы в молчании углублялись в лес по следам Крисании. Она явно предпочитала держаться тропы, не отклоняясь от нее ни влево, ни вправо. И ни разу она не побеспокоилась о том, чтобы хоть как-то замаскировать следы своей подкованной лошади.

— Вот женщины!.. — пробормотал Карамон себе под нос некоторое время спустя. — Если уж у нее было настроение прогуляться и разрядить свое дурное настроение, почему было не облегчить нам задачу и не пойти пешком? С чего ей вздумалось хватать лошадь и мчаться, не разбирая дороги?

— Ты не понял ее замысла, брат, — немедленно откликнулся Рейстлин. — Поверь, у нее есть определенная цель.

И он пристально всмотрелся в следы на тропе.

— Вот уж! — фыркнул Карамон. — Слушай меня, Рейст, я-то их знаю. Как-никак я несколько лет был женат. Крисания поступила так потому, что была уверена — мы непременно отправимся за ней. Вот и понеслась по полям по лесам, сама не зная куда. Да и убегать насовсем она не хотела. Так, блажь одна… Или истерика. Вот увидишь, пройдет немного времени, она успокоится и мы нагоним ее. А может быть, и совсем скоро, если конь захромает. Крисания будет сидеть под кустом, неприступная и холодная. Мы извинимся перед ней, и… она получит свою дурацкую отдельную палатку, если ей так этого хочется. Ага! Гляди! Что я тебе говорил?

Карамон резко остановил коня и указал на степь, по которой тянулась полоса примятой травы.

— По этому следу и слепой овражный гном пройдет! Едем!

Рейстлин ничего не сказал и пришпорил кобылу, но на его узком лице появилось задумчивое выражение. Братья пересекли степь и, отыскав то место, где Крисания углубилась в пихтовник, последовали за ней. След привел их к ручью, но, переправившись на противоположный берег. Карамон вдруг остановился.

— Что за… — пробормотал он, оглядываясь по сторонам. Стронув своего коня с места, он медленно поехал по кругу. Рейстлин только вздохнул и остался на месте, оперевшись руками о луку седла.

— Я тебе говорил!.. — мрачно заметил он. — У нее была цель. Она очень умна, брат. Она хорошо знает тебя и знает, как работает твой мозг… когда он работает.

Карамон угрюмо покосился на Рейстлина и промолчал.

След Крисании потерялся.

Как справедливо заметил Рейстлин, у Крисании действительно была цель. Она в самом деле была умна и сообразительна; заранее зная, как будет размышлять Карамон, Крисания подготовила трюк, рассчитанный на то, чтобы обмануть его.

Сама она, разумеется, не имела большого опыта лесной жизни и не была мастером по запутыванию следов, однако, прожив несколько месяцев в лагере среди охотников и следопытов, она невольно прислушивалась к их долгим обстоятельным рассказам — слушала и запоминала. Ей часто бывало одиноко: с «ведьмой» никто не хотел знаться, Карамон был слишком занят вопросами управления армией и снабжения, да и Рейстлин предпочитал свои колдовские книги ее обществу. Поэтому единственными развлечениями, которые она могла себе позволить, стали верховая езда да украдкой подслушанные рассказы.

Крисании не составило труда сбить погоню со следа. Проехав вверх по течению ручья и найдя каменистый берег, на котором подковы коня не оставили почти никаких следов, она снова углубится в лес. Теперь она избегала широких троп, протоптанных лесными зверями, выбирая самые глухие заросли, где только могли протиснуться конь и всадник. Отыскав в конце концов узкую заросшую тропку, ведущую от ручья в направлении гор, Крисания направилась по ней, тщательно маскируя и путая свои следы. Она, конечно, не могла считать себя искушенной в таких делах, и опытный следопыт без труда разгадал бы все ее хитрости, однако Карамон едва ли был опытнее нее. К тому же Крисания была уверена, что гигант сочтет ее не способной даже на эту примитивную уловку, поэтому полагала себя почти в полной безопасности.

Знай Крисания, что Рейстлин отправился за ней в погоню вместе с Карамоном, она, возможно, не была бы так спокойна, потому что кто-кто, а уж маг знал ее едва ли не лучше, чем она сама. Однако она об этом даже не подозревала и потому продолжила путь, пустив коня спокойной рысью. Жрица хотела дать коню отдохнуть, а заодно уточнить свои дальнейшие планы.

В ее седельной сумке лежала карта, тайно похищенная из сундука Карамона.

На карте была помечена крошечная деревушка у самого подножия Гарнетских гор — столь маленькая, что даже не имела названия; во всяком случае, на карте ничего не было написано. Но именно эта деревня стала ее целью. Направив свои стопы туда, Крисания рассчитывала разом решить две задачи: изменить ход истории и заодно доказать этим близнецам, то похожим друг на друга, то совершенно разным, что она не просто неудобный и подчас опасный багаж, который они тащат с собой через половину континента неизвестно зачем. Она покажет им, что и она чего-то стоит!

В этой деревне Крисания намеревалась возродить веру в древних богов Кринна.

Именно эта идея посещала жрицу чаще всего, однако до сих пор по разным причинам она не могла осуществить свой замысел. Не последнюю роль играло то обстоятельство, что Рейстлин и Карамон запретили ей использовать свои жреческие возможности. Оба опасались за ее жизнь, так как им на своем веку доводилось видеть сожжение ведьм. (Рейстлин едва не стал жертвой подобного мероприятия, однако был спасен Стурмом и Карамоном.) Крисания обладала достаточным здравым смыслом, чтобы понимать: ни один человек из тех, кто примкнул к армии Карамона, и ни один человек из их семей не станет ее слушать, что бы она ни говорила. Воины Карамона по-прежнему верили, что Крисания — настоящая ведьма. Именно поэтому Крисании казалось, что стоит ей только отыскать людей, которые никогда о ней не слышали, и все решится само собой. Она собиралась рассказать людям свою историю и рассчитывала, что те, кто услышит ее, поверят: боги не оставили людей, не отвернулись от Кринна. Это люди забыли богов, и Крисания собиралась убедить в этом хоть кого-нибудь. Ей казалось, что после нескольких по-настоящему весомых слов люди пойдут за ней, как последуют за Золотой Луной две сотни лет спустя.

Однако ей не хватало мужества, чтобы предпринять решительные шаги, и только резкие слова Рейстлина заставили ее начать действовать. Даже сейчас, направляя коня через притихший сумеречный лес, она слышала его голос и видела его сверкающие глаза.

«И я это заслужила! — призналась Крисания самой себе. — Я пренебрегла своей верой, я пыталась использовать свои „заклинания“ для того, чтобы заставить его стать ближе ко мне, вместо того, чтобы подать пример и приблизить его к Паладайну…»

Вздохнув, Крисания рассеянно провела рукой по своим спутанным волосам.

«Если бы не его сила воли, я рухнула бы в пропасть!»

Ее восхищение магом, и без того сильное, возросло многократно, как и предвидел Рейстлин. Крисания твердо решила сделать все возможное, чтобы восстановить свой авторитет в его глазах, показать себя достойной его доверия и уважения. Жрица всерьез опасалась, что теперь Рейстлин, должно быть, ставит ее чрезвычайно низко, и эта мысль вогнала ее в краску. Вернувшись в лагерь с толпой последователей и почитателей, она рассчитывала не только доказать магу, что он ошибался и что время можно изменить, явив миру истинного жреца, какого он не знал больше сотни лет, но и зажечь своей верой большую часть Карамоновой армии.

Размышляя об этом и строя планы один лучше другого, Крисания почувствовала спокойствие, какого не испытывала вот уже несколько месяцев, почти с тех самых пор, как они очутились в этом времени. И впервые она делала что-то такое, к чему ни Карамон, ни Рейстлин не имели никакого отношения. Она не подчинялась больше приказам мага и не видела перед собой широкую спину бывшего гладиатора, прокладывающего путь. Она была сама по себе, и от сознания этого настроение ее поднялось. По ее подсчетам, она должна была достичь деревни еще до темноты.

Тропа уходила вверх по склону холма. Наконец Крисания достигла его гребня, после чего тропа пошла вниз, в небольшую уютную долину. Жрица осадила коня: внизу она разглядела маленькую деревню, к которой стремилась.

Что-то в облике селенья показалось ей странным, однако Крисания была не настолько опытным путешественником, чтобы с одного взгляда разобраться, что к чему. Она помнила только об одном — до темноты ей нужно попасть в деревню; к тому же Крисании не терпелось поскорее осуществить свой план.

Она в последний раз пришпорила коня и начала спускаться по склону холма, сжимая в кулаке медальон Паладайна.

* * *

— Ну и что теперь делать? — спросил Карамон.

— Это ты специалист по женщинам, — кротко заметил Рейстлин.

— Ну хорошо, я ошибся, — признал Карамон. — Но это ничего нам не дает.

Скоро стемнеет, а в темноте нам не найти ее следов, как бы мы ни старались.

Кстати, я что-то не слышал, чтобы ты предложил что-нибудь умное, — проворчал он, хмуро глядя на брата. — Может быть, ты все же что-нибудь наколдуешь?

— Если б я мог, то давно бы уже наколдовал тебе мозги, — едко заметил Рейстлин. — Или ты рассчитываешь, что Крисания возникнет из воздуха? А может, мне следовало бы поискать ее при помощи моего хрустального шара? Нет, я не стану зря тратить силы. К тому же в этом нет необходимости. У тебя есть карта, или ты об этом тоже не подумал?

— Карта у меня есть, — угрюмо пробормотал Карамон, вытаскивая из седельной сумки свиток и вручая его брату.

— Между прочим, ты мог бы пока напоить лошадей и дать им отдохнуть. — Рейстлин соскочил с седла, и Карамону ничего не оставалось, как спешиться и отвести лошадей к ручью, пока Рейстлин изучал старинный свиток.

Карамон привязал лошадей к кустам и вернулся на поляну. Стало уже совсем темно. Рейстлин уткнулся в карту и пытался рассмотреть выцветшие от времени буквы. Карамон слышал, как он пыхтит от напряжения и кашляет, сгорбившись над пергаментом.

— Тебе не следовало бы ночевать в лесу, — грубовато заметил Карамон. — Тут слишком сыро. На пользу тебе это не пойдет.

Рейстлин снова закашлялся и строго посмотрел на брата.

— Со мной все будет в порядке.

Карамон пожал плечами и тоже заглянул в карту. Рейстлин указал ему на маленькую точку в предгорьях.

— Она здесь, — сказал он уверенно.

— Откуда ты знаешь? — усомнился Карамон. — Что ей там делать? Не вижу в этом никакого смысла… — И военачальник нахмурился.

— Ты просто до сих пор не понял, какую цель преследует Крисания, — ответил маг, задумчиво сворачивая карту. Взгляд его был устремлен на быстро темнеющее небо. Между бровями появилась глубокая морщина, которой Карамон раньше не замечал.

— Ну так что же? — скептически хмыкнул гигант. — Что это за цель такая, о которой ты все время бормочешь? Объясни же, в чем тут дело!

— Крисания подвергается серьезной опасности, — неожиданно заявил Рейстлин.

В его голосе, однако, слышались гневные нотки.

— Откуда ты знаешь? — Карамон тревожно огляделся по сторонам. — Ты видишь что-то такое, что могло бы…

— Я ничего не вижу! — взорвался Рейстлин. — А вот ты — идиот!

С этими словами маг поспешил к своей лошади.

— Я просто думаю, использую свои мозга, — бросил он через плечо. — Она направилась в эту деревню, чтобы возродить там веру в Паладайна — старую религию, позабытую на Кринне. Она собирается рассказывать людям об истинных богах!..

— Клянусь Бездной и всеми ее жителями! — выругался Карамон. — Ты прав, Рейст! — добавил он после секундного размышления. — Я сам слышал, как она вслух раздумывала именно о такой возможности. Уже тогда она собиралась предпринять нечто подобное. Впрочем, я не думал, что она говорит об этом серьезно.

Видя, что брат отвязывает лошадь и готовится вскочить в седло, Карамон сделал несколько быстрых шагов и взялся за уздечку черной кобылы.

— Погоди минуточку, Рейст, — сказал он. — Сейчас мы ничего не сможем сделать, придется дождаться утра. — Карамон махнул рукой куда-то в сторону гор.

— Ты сам знаешь, что нам не стоит ехать ночью по звериной тропе. Лошадь может ступить в какую-нибудь канаву и сломать ногу. Не говоря уж о тварях, что живут в этих подозрительных лесах.

— У меня с собой посох, он осветит путь, — откликнулся Рейстлин, кивком головы указывая на свой магический жезл в кожаном чехле, пристегнутом к седлу.

Одновременно он попытался выпрямиться, однако приступ кашля заставил его снова согнуться в три погибели и вцепиться в луку седла.

Карамон терпеливо ждал, пока Рейстлин придет в себя.

— Вот что, Рейст, — сказал он негромко. — Я беспокоюсь не меньше тебя, однако мне кажется, что на этот раз ты преувеличиваешь опасность. Давай рассуждать спокойно. Вряд ли Крисания столкнется с гоблинами или прочей нечистью, зато свет твоего волшебного жезла привлечет всех тварей, которые шныряют ночью по лесам, как пламя свечи притягивает ночных бабочек. Во-вторых, наши лошади выдохлись. Да и ты вряд ли сможешь продолжать путь, не говоря уже о том, чтобы сражаться. Давай заночуем здесь, а завтра отправимся в путь со свежими силами.

Рейстлин некоторое время раздумывал, пристально глядя на Карамона. Гигант боялся, что брат начнет спорить, но новый приступ кашля заставил мага согнуться пополам. Рейстлин сполз с седла и, прижимая руки к груди, прислонился к теплому боку лошади. Казалось, он настолько утомлен, что не в силах сделать и шага.

— Ты прав, брат, — сказал он тихо.

Карамон, удивленный столь откровенным проявлением слабости, хотел было броситься на помощь Рейстлину, но вовремя сдержался. Любое проявление заботы могло спровоцировать мага на какую-нибудь резкость. Поэтому Карамон притворился, будто ничего не замечает, и стал отвязывать от седла свернутую постель Рейстлина. Одновременно он бормотал себе под нос какие-то слова, не зная, что можно было бы сказать в этом случае.

— Я расстелю одеяла, и ты сможешь отдохнуть. Наверное, мы могли бы рискнуть и разжечь маленький костер, чтобы ты смог приготовить это свое снадобье от кашля. У меня должно быть немного мяса и овощей, которые приготовил в дорогу Гэрик… — бормотал он, сам не понимая, что и зачем говорит. — Я приготовлю жаркое, совсем как в старые времена…

— Клянусь богами! — воскликнул он внезапно и ненадолго замолчал. — Помнится, мы никогда не знали, откуда прилетит следующая стрела и с какой стороны ждать нападения, однако ели мы знатно! Помнишь, Рейст? У тебя была какая-то травка, которую ты всегда добавлял в еду. Что это было за растение…

— Он посмотрел вдаль, словно пытаясь разглядеть прошлое в холодном ночном тумане. — Ты помнишь, о чем я говорю? Ты использовал ее для заклинаний, но в котелке эта трава мне всегда нравилась больше. Как ее… маньорам? Марьонар?

Карамон от души рассмеялся.

— Никогда не забуду, как твой прежний учитель поймал нас за приготовлением супа из его компонентов для заклинаний! Мне тогда казалось, что он наизнанку готов вывернуться!

С ностальгическим вздохом Карамон вернулся к действительности и принялся развязывать узлы.

— Знаешь, Рейст, — сказал он негромко, — я побывал в сотне волшебных мест — у эльфов, у гномов, во всяческих Дворцах — и вкушал всевозможные экзотические блюда, для которых и названия-то нет в нашем языке. Но ничто не могло сравниться с нашей походной пищей. Мне так хотелось бы снова попробовать что-нибудь подобное, просто для того, чтобы убедиться: наша еда была действительно такой, какой я ее помню. Как в добрые старые времена…

Плащ Рейстлина зашуршал у него за спиной. Карамон замер, чувствуя, что брат повернул голову в капюшоне и пристально его разглядывает. Карамон попытался сосредоточиться на сбруе, которая никак не хотела поддаваться его усилиям. Он вовсе не хотел выставлять напоказ свои слабости, и теперь ждал от Рейстлина какой-нибудь колкости.

Снова зашуршал темный плащ мага, и Карамон почувствовал в руке мягкий кожаный мешочек.

Майоран, — негромко сказал маг. — Трава называется майоран…

Глава 5

Крисания почувствовала что-то неладное лишь тогда, когда ее конь уже вступил на деревенскую улицу.

Карамон, конечно, заметил бы нечто странное уже при первом взгляде с гребня холма. В первую очередь ему бросилось бы в глаза отсутствие дымков над печными трубами. Он заметил бы и неестественную тишину, повисшую над деревней, — ни голосов матерей, окликающих своих непослушных чад, ни топота скота, возвращающегося с пастбищ, ни восклицаний односельчан, приветствующих своих соседей после трудового дня; в легких сгущающихся сумерках не было слышно ни звука. Не дымила даже деревенская кузница, а в подслеповатых окошках не мерцали огоньки свечей. В высоком небе, распластав крылья, парили многочисленные стервятники…

И Карамон, и Танис Полуэльф, и Рейстлин — любой из их компании — обязательно заметил бы эти приметы беды и, приближаясь к околице, непременно положил бы руку на рукоять меча или приготовил бы защищающее заклятие.

Только въехав в деревню, Крисания удивилась тишине и безлюдью. Оглядываясь по сторонам, она обратила внимание на отсутствие жителей и впервые ощутила легкую тревогу. Только теперь она услышала резкие скрипучие крики и, подняв голову, рассмотрела кружащихся в небе птиц. Ее присутствие явно раздражало стервятников; поначалу они поднялись высоко-высоко, но голод пересилил страх, и они снова спустились вниз и расселись на ветвях деревьев, не то устраиваясь на ночлег, не то дожидаясь, пока Крисания уберется восвояси.

Крисания спешилась перед дверями здания, вывеска на котором свидетельствовала, что это постоялый двор. Привязав коня к столбу, она подошла ко входу. Если это и была гостиница, то очень маленькая. Выглядела она добротной, крепкой, с аккуратными занавесочками на окнах, и производила бы впечатление исключительно уютного, гостеприимного места, если бы не сверхъестественная, зловещая тишина. В окнах не было видно никакого света, хотя темнота быстро сгущалась, накрывая поселок звездным покрывалом ночи. Когда Крисания распахнула дверь, она почти ничего не могла рассмотреть внутри.

— Эй, есть здесь кто-нибудь? — неуверенно позвала Крисания.

При звуке ее голоса стервятники, сидевшие на крыше, хрипло закричали и захлопали широкими крыльями. На голову Крисании полетела сухая солома и какой-то мусор. Молодая женщина невольно вздрогнула и перешагнула порог.

— Эй! — снова позвала она. — Мне нужна комната…

Но голос ее сам собой затих. Каким-то внутренним чутьем Крисания поняла, что постоялый двор покинут обитателями. Может быть, все жители решили присоединиться к армии Рейстлина? Крисания знала несколько случаев, когда целые деревни снимались с насиженных мест и вливались в отряды Карамона. Но нет.

Оглядевшись по сторонам, она поняла, что тут причина в другом. Если бы люди ушли воевать, они захватили бы с собой все свое имущество и в доме не осталось бы ничего, кроме мебели.

А здесь Крисания разглядела накрытый к ужину стол…

По мере того как глаза ее привыкали к темноте, молодая женщина продвигалась в глубь комнаты и видела наполненные вином кружки, открытые бутылки в центре стола, несколько тарелок, две из которых валялись, разбитые, на полу вперемежку с начисто обглоданными костями. Между ножками стола бродили две тощие кошки, и Крисания догадалась, кто сбросил тарелки и расправился с остатками еды.

На второй этаж вела узкая чистенькая лестница. Крисания хотела подняться по ней наверх, но мужество вдруг покинуло ее. Она малодушно решила сначала осмотреть поселок в надежде отыскать кого-нибудь из жителей или хотя бы их следы, которые помогли бы ей понять, что произошло.

На полке Крисания нашла масляную лампу. Среди ее вещей были трут и огниво; она без труда зажгла фитиль и вышла на улицу.

Тем временем наступил уже поздний вечер и снаружи было совсем темно. «Что же случилось? — гадала Крисания. — Где все?» Она не находила никаких следов того, что на поселок было совершено нападение. Не было ни крови, ни поломанной мебели, ни валяющегося в беспорядке оружия. И — самое главное — не было тел погибших.

Беспокойство ее продолжало нарастать. При виде Крисании конь, привязанный снаружи, тонко и жалобно заржал, и жрица почувствовала непреодолимое желание вскочить в седло и унестись прочь как можно быстрее. Тем не менее она понимала, что ее конь устал и что вряд ли ускачет далеко, не отдохнув как следует. Кроме того, его необходимо было накормить.

Подумав об этом, Крисания отвязала своего скакуна и отвела в стойло за постоялым двором. Оно пустовало. Что ж, ничего необычного в этом не было — в последнее время лошади стали роскошью, которую не каждый мог себе позволить.

Зато в яслях нашлась солома, а в поилке свежая вода, словно постоялый двор готовился к приему путников.

Крисания повесила лампу на крюк, расседлала коня и неловко вычистила его скребницей; она видела, как это делается, но ни разу не занималась этим сама.

Конь, впрочем, остался весьма доволен процедурой. Уже выходя из стойла, Крисания слышала, как он удовлетворенно фыркает и с хрустом жует солому.

Высоко подняв над головой лампу, жрица с опаской вернулась на пустынную улицу. С надеждой она всматривалась в темные окна домов и витрины лавок, но тщетно. Никого и ничего не видно было в окнах, затянутых слюдой или выскобленными бычьими пузырями.

Она прошла еще несколько шагов и вдруг услышала какой-то шум. На мгновение ее сердце замерло от страха, а Рука, сжимавшая лампу, задрожала. Крисания остановилась, прислушалась к далеким звукам, пытаясь уверить себя, что их производит ночной зверь или какая-нибудь птица.

Но нет… Звук повторился снова, мерный, странно знакомый. Сначала что-то скрипнуло, потом раздался негромкий глухой удар, словно от падения какого-то предмета. Как бы там ни было, Крисании показалось, что в этих звуках нет ничего угрожающего или зловещего, к тому же Паладайн пока еще не оставил свою праведную дочь, однако Крисания продолжала стоять посреди улицы. Отчего-то ей вовсе не хотелось идти узнавать, кто или что издает эти звуки.

— Что за чушь! — сурово сказала себе жрица, слегка успокоившись. Легкий гнев, вызванный не столько собственной нерешительностью, сколько таким нелепым крушением всех ее планов и надежд, заставил ее сдвинуться с места. Несмотря на приступ этой нежданной решимости, Крисания заметила, что рука ее — совершенно непроизвольно — крепко стиснула висящий на груди медальон Паладайна.

Она шла вперед, и странный звук становился все громче. Ряд домов и небольших лавок неожиданно кончился, и Крисания, повернув за угол, пошла медленно и осторожно, забыв при этом погасить свою лампу. Когда она спохватилась, было уже поздно. Завидев свет, человек, производивший эти странные звуки, неуклюже повернулся и выпрямился, прикрывая глаза ладонью.

— Кто здесь? — раздался мужской голос. Крисании он показался молодым, только смертельно усталым. — Что тебе нужно?

В этом голосе не было ни испуга, ни враждебности, одно лишь отчаяние и легкое недовольство, словно присутствие постороннего ложилось на плечи этого человека тяжким бременем.

Вместо того чтобы ответить, Крисания приблизилась. Теперь она поняла, что это были за звуки. Человек копал землю. Сейчас он стоял, тяжело опираясь на заступ. Никакого светильника она не увидела. Можно было подумать, что незнакомец начал работать еще засветло и даже не заметил, что наступила темнота.

Крисания подняла лампу повыше, чтобы свет от нее падал на них обоих, и стала рассматривать незнакомца. Человек был моложе нее. Он выглядел лет на двадцать. У него было бледное серьезное лицо, блестящее от пота и испачканное глиной. Одет он был в длинную рясу, которую Крисания приняла бы за жреческую, если бы не непонятный знак, вышитый на груди.

Крисания сделала еще шаг вперед и заметила, что юноша едва держится на ногах. Если бы не заступ, он, наверное, упал бы — так сильно его качало.

Позабыв про все свои страхи, Крисания бросилась вперед с намерением ему помочь. К ее изумлению, юноша отшатнулся от нее и взмахнул рукой, словно не желая, чтобы она приближалась.

— Назад! — слабым голосом воскликнул он. — Не подходи!!

— Что? — испуганно спросила Крисания. — Почему?

— Держись от меня подальше! — решительно повторил молодой человек. Было видно, что слова даются ему с огромным трудом; он покачнулся, и на этот раз даже черенок его мотыги не помог ему устоять. Странный молодой человек упал на кучу свежевырытой земли и схватился руками за живот.

— Я ничего такого… — пробормотала жрица, сообразив, что юноша болен или ранен. Наклонившись к нему, она обняла его за плечи, пытаясь помочь подняться, но тут взгляд ее случайно упал на яму, которую копал незнакомец.

Крисания в ужасе замерла.

Это была общая могила.

В огромной яме лежали тела мужчин, женщин, детей. Ни у кого из них она не увидела ни ран, ни крови, но все они были мертвы. Крисания начала понимать, куда делись жители поселка.

Повернувшись к юноше, чтобы задать какой-то вопрос, она разглядела пот, стекающий по щекам, увидела блестящие от жара глаза и все поняла. Вопросы были не нужны.

— Я пытался предупредить тебя, — прошептал юноша. — Жгучая лихорадка…

— Идем, — сказал Крисания, и ее голос задрожал от горя. Повернувшись спиной к могиле, она помогла юноше подняться и, не обращая внимания на его слабое сопротивление, повела его по улице.

— Не надо… — задыхаясь, прошептал молодой человек. — Ты тоже заболеешь!

Умрешь… Несколько часов — и все…

— Ты болен, и тебе необходим отдых, решительно перебила Крисания. — Не беспокойся за меня.

— Но… могила… — прошептал юноша, в смятении и тревоге глядя на темное ночное небо. — Тела… их нельзя оставлять! Птицы…

— Их души отлетели к Паладайну, — ответила жрица, пытаясь справиться с тошнотой, подкатившей к горлу при мысли о мрачном пиршестве, которое устроят стервятники на останках. Даже сейчас из листвы на ближайших деревьях доносились голоса этих мерзких тварей.

— В могиле лежат только бренные оболочки. Твои односельчане простят. Жизнь всегда главнее.

Юноша вздохнул, но, очевидно, у него уже не оставалось сил, чтобы спорить.

Он уронил голову на грудь и обвил рукой шею Крисании. Жрица заменит, что он не правдоподобно худ, — она едва чувствовала тяжесть его тела, а ведь юноша почти повис на ней. «Интересно, — подумала она, — когда он последний раз по-человечески питался? Очевидно, неделю назад, если не больше…»

Двигаясь медленным шагом, они наконец удалились на порядочное расстояние от могилы.

— Мой дом… здесь, — юноша указал рукой на небольшую хижину втиснувшуюся между двумя лавками. Крисания кивнула.

— Расскажи мне, что здесь произошло, — попросила она, пытаясь отвлечь и себя, и его от шума, который подняли птицы на деревьях.

— Рассказывать-то особенно не о чем, — с горечью ответил юноша, стуча зубами в сильнейшем ознобе. — Все началось внезапно, когда никто не ждал беды.

Казалось, еще вчера утром дети мирно играли во дворах, а уже к вечеру большинство из них умерло на руках у матерей. Столы были накрыты к ужину, но есть было некому. Сегодня утром все, кто еще мог ходить, копали эту могилу… выкопали последнее пристанище самим себе…

Голос юноши дрогнул, а судорога боли заставила его тело скорчиться на пороге хижины.

— Теперь все будет хорошо, — попыталась утешить его Крисания. — Сейчас я помогу тебе лечь. Немного холодной и долгий сон — вот что тебе нужно. Я помолюсь за них, и ты…

— Молитвы! — Юноша выдавил из себя горький смех. — Я был жрецом в этом поселке! Много ли добра принесли людям мои молитвы?

И он слабо махнул рукой в направлении могилы.

— Тише, попе, не трать понапрасну силы! — воскликнула Крисания. Она помогла юноше лечь на кровать и закрыла входную дверь. В очаге были сложены поленья, и она разожгла огонь от своей лампы. Когда дрова запылали, она зажгла несколько обнаруженных в хижине свечей. Юноша следил за ней лихорадочно блестящими глазами.

Крисания отыскала в сенях ведро с водой, затем, намочив чистую тряпку, вернулась к постели больного и приложила прохладную ткань к его голове.

— Я тоже жрица, — сказала она, показывая на медальон Паладайна. — Я буду молить своего бога вылечить тебя.

Наклонившись вперед, Крисания положила ладони на плечи молодого жреца и зашептала:

— О Паладайн, Свет Несущий, ответь мне…

— Как?! — перебил юноша и стиснул ее запястье сухими горячими пальцами. — Чего ты хочешь?

— Я хочу вылечить тебя, — ответила Крисания с терпеливой улыбкой. — Я — Посвященная Паладайна.

— Паладайна!.. — Молодой человек сморщился от боли, затем, задержав дыхание, недоверчиво заглянул в лицо Крисании.

— Ты действительно… назвала это имя? Но как это может быть? Я знаю, что все его жрецы исчезли сто лет назад, в ночь перед Катаклизмом. Во всяком случае, так мне говорили.

— Это длинная история, — покачала головой Крисания и накрыла юного жреца одеялом. — Позже я расскажу ее тебе. А пока просто поверь, что я действительно настоящая жрица этого великого бога, который непременно тебя вылечит.

— Нет! — воскликнул юноша и стиснул руку Крисании с такой силой, что ей стало больно. — Я тоже жрец, жрец бога-Искателя. Я не сумел вылечить своих односельчан, людей, которые верили мне. Они умерли!.. — Его глаза закрылись, словно от боли. — Я молился… но боги не откликнулись.

— Это потому, что боги, которым ты молился, не настоящие, — наставительно сказала Крисания, приглаживая рукой влажные волосы юноши. Тот открыл глаза и посмотрел на нее пристально и серьезно. Жрица впервые заметила, что он красив, красив по-настоящему, строгой и простой красотой. Глаза юноши были голубыми, а волосы, теперь потемневшие от пота, совсем недавно были золотыми.

— Воды… — прошептал юноша-жрец. Крисания помогла ему сесть и поднесла к губам миску с водой. Юноша с жадностью выпил все, что в нейбыло, и устало откинулся на спину. Спокойно глядя на женщину, он покачал головой и устало закрыл глаза.

— Ты знаешь, кто такой Паладайн? Слышал что-нибудь о древних богах? — настойчиво теребила его Крисания, хотя юноша, судя по всему, был слишком слаб для теологических споров.

Однако молодой человек открыл глаза, и Крисании показалось, что в них промелькнул огонек.

— Да, — с горечью ответил он. — Я знаю о них все. Я знаю, как они устроили самую страшную в истории катастрофу, знаю, как они сотрясали землю и обрушивали на города огненные горы. Я знаю, что они наслали на нас болезни, которые не щадят ни детей, ни женщин. Они позволили злу безнаказанно разгуливать по нашей земле, а сами удалились в свои заоблачные дали. Мы были в беде, а они оставили нас!

Теперь настал черед Крисании изумленно воззриться на юношу. Она, конечно, ожидала отказа признать власть Паладайна, даже полного невежества, и знала, что уж с этим-то она справится. Но ненависть такой силы?.. Она явно была Крисании не по плечу, не говоря уже о том, что жрица рассчитывала столкнуться с пораженной предрассудками толпой, а наткнулась лишь на умирающего возле братской могилы жреца.

— Боги вовсе не бросили нас в беде, не отвернулись от нас, — сделала она слабую попытку вернуться к своей первоначальной идее. — Они здесь, рядом, они ждут только нашей молитвы… все беды человек сам навлек на себя своим невежеством и гордыней!

На память Крисании пришла история Золотой Луны, которая исцелила умирающего Элистана и тем самым обратила его в древнюю веру. Воспоминание придало ей силу.

Она уже видела, как исцелит этого молодого жреца, как обратит его к Паладайну, и тогда…

— Я хочу помочь тебе, — повторила она. — Потом у нас будет достаточно времени, чтобы поговорить обо всем. Ты обязательно поймешь, стоит только постараться…

Она опустилась на колени рядом с постелью умирающего юноши и, сжимая в кулаке медальон Паладайна, снова начала молитву:

— О Паладайн, Светозарный бог мой…

Худые пальцы юноши с такой силой дернули Крисанию за рукав, что она выпустила из руки платиновую пластину. В испуге она подняла голову. Юноша полусидел на кровати, дрожа не то от лихорадки, не то от возбуждения, и смотрел на нее все тем же пристальным, но спокойным взглядом.

— Нет, — сказал он вдруг удивительно ровным и звучным голосом. — Это ты должна понять… Нет нужды переубеждатъ меня, мне осталось недолго, к тому же я тебе верю!

Он поднял голову и некоторое время всматривался в тени на потолке с мрачной и горькой улыбкой.

— Да, Паладайн действительно с тобой. Я ощущаю его божественное присутствие. Должно быть, с приближением смерти мои глаза открылись…

— Это прекрасно! — воскликнула Крисания в благоговейном восторге. — Я могу…

— Остановись! — Юноша жадно хватал ртом воздух, как будто задыхаясь. Пот стекал по лицу молодого жреца ручьями, словно он немилосердно страдал от жары, хотя в хижине все еще было довольно прохладно.

— Послушай! Я верю тебе и именно поэтому… не хочу, чтобы ты меня исцелила.

— Что? — Крисания уставилась на него. Она ничего не понимала. — Ты болен, — сказала она наконец. — Ты бредишь. Ну конечно же… Ты просто сам не понимаешь, что говоришь!

— Я все понимаю, — ответил юноша. — Посмотри на меня! По-моему, я еще вполне в здравом уме.

Крисания всмотрелась в его лицо и кивнула с явной неохотой.

— Вот, тебе приходится признать, что я не брежу. Я все слышу и все понимаю.

— Тогда почему же…

— Потому, — негромко отозвался умирающий, тяжело и хрипло дыша, — что если Паладайн существует — а теперь я в этом убежден, — почему же он… допустил, чтобы все это случилось? Как он позволил, чтобы все мои односельчане умерли? За что он обрек нас на такие страдания? Зачем вообще был нужен Катаклизм? Ответь мне, жрица Паладайна! — воскликнул он вдруг, в гневе стискивая ее руку. — Ответь!

Это были ее собственные вопросы, вопросы, которые ей задавал Рейстлин.

Крисания почувствовала, как ее разум снова бредет, спотыкаясь, в потемках сомнений. Что Крисания могла ему сказать, если она сама еще не отыскала ни одного ответа на свои собственные вопросы?

Непослушными губами жрица повторила слова Элистана:

— «Мы должны верить. Пути богов неведомы и непонятны смертным. Мы не можем увидеть…»

Юноша снова упал на подушку и устало покачал головой. Крисания замолчала на полуслове, ощущая свое полное бессилие перед лицом столь сильного гнева и ненависти. «Я все равно вылечу его! — решила она. — Он болен, слаб телом и умом. Нельзя ожидать, чтобы он все понял с первого раза…»

Потом она вздохнула. Нет. В иных обстоятельствах Паладайн позволил бы ей это. Но не сейчас. В отчаянии Крисания подумала о том, что бог не станет слушать ее молитв. В своей божественной мудрости он возьмет юношу к себе, и тогда все разъяснится. В других обстоятельствах…

Но, увы, не сейчас.

Внезапно Крисания подумала о том, что время нельзя изменить. Во всяком случае так, как пыталась она. Золотая Луна возродит веру в древних богов только тогда, когда уляжется гнев и отступит застарелая ненависть и недоверие, когда люди будут способны слышать, понимать услышанное и верить в него.

Ощущение, собственной неудачи овладело ею. Все еще стоя на коленях возле постели жреца, она спрятала лицо в ладонях и обратилась к Паладайну, моля о прощении за то, что никто в этом мире не хотел ее слышать и понимать.

Легкая, почти невесомая рука коснулась ее волос, и Крисания подняла голову. Юноша слабо улыбался ей.

— Прости меня, — сказал он негромко, с трудом шевеля потрескавшимися губами. — Я не хотел… разочаровывать тебя.

— Я все понимаю, — так же тихо откликнулась Крисания. — И уважаю твой выбор.

— Спасибо. — Юноша замолчал, и на протяжении нескольких минут Крисания слышала только его тяжелое дыхание. Когда она захотела подняться, горячая рука юноши сомкнулась на ее запястье.

— Сделай для меня одну вещь, — попросил юноша.

— Все, что хочешь, — ответила Крисания, хотя почти ничего не видела из-за выступивших на глазах слез.

Посиди со мной сегодня ночью… пока я буду умирать… — чуть не падаю. Кто-то удерживает меня, дает мне упасть и влечет меня вперед. Вперед и вверх по ступеням. Вот я уже на вершине. Вот плаха, почерневшая от пролитой здесь крови. Она прямо передо мной. О, как нужно мне освободить руки! Если бы только удалось разорвать эти веревки, тогда бы я мог воспользоваться своей магией. Спастись! Спастись!

«Нет спасения! — смеется мой палач, и я слышу свой собственный голос, свой собственный смех. — На колени, маг! Склони голову на плаху. Усни на холодной окровавленной подушке и увидишь себя во сне!»

Нет! Я кричу от ужаса и ярости, я пытаюсь бороться, но крепкие руки хватают меня сзади. Меня заставляют опуститься на колени. Ах, какая эта плаха холодная и скользкая! От нее просто мороз по коже! Я продолжаю корчиться и извиваться на этой старой деревянной колоде, но какая-то сила прижимает меня к ней все сильней и сильней.

Вокруг потемнело — это на голову мне натянули капюшон… но я слышу, слышу, как все ближе ко мне подходит палач. Я слышу, как его черный плащ шелестит по помосту, я слышу, как поднимается сверкающий топор. Все выше и выше, вот сейчас он…

— Рейстлин! Рейстлин, проснись!

Рейстлин с трудом открыл глаза. Первое мгновение он смотрел прямо вверх, и взгляд его был совершенно безумным, страшным. Он не понимал, где он и кто заставил его проснуться.

— Что случилось, Рейст? — спросил тот же голос.

Сильные руки крепко держали его за плечи, а знакомый голос был исполнен неподдельного тепла и заботы. Звук его заглушил в мозгу Рейстлина свист опускающегося топора.

— Карамон! — вскричал Рейстлин и схватил брата за руки. — На помощь!

Останови их!! Не дай им убить меня!!!

— Тс-с-с! Тише! Я не дам им ничего сделать, — прошептал Карамон, прижимая брата к своей широкой груди и неловко гладя его по мягким каштановым волосам. — Все в порядке, все хорошо. Я здесь…

Рейстлин прижался щекой к плечу Карамона и, прислушиваясь к ровному стуку сердца гиганта, судорожно вздохнул. Затем он снова закрыл глаза и заплакал, как ребенок.

— Ну не смешно ли? — прошептал Рейстлин некоторое время спустя, когда Карамон развел небольшой костер и повесил над ним котелок с водой. — Я самый могущественный маг из всех, кто когда-либо жил, а обыкновенный ночной кошмар заставляет меня рыдать от страха, словно младенца.

— Значит, ты все-таки больше человек, чем тебе кажется, — рассудительно проворчал Карамон, наклоняясь над котелком и пристально в него заглядывая, как бы пытаясь заставить воду закипеть поскорее при помощи своей силы воли. Затем он пожал плечами:

— В конце концов, ты сам об этом говорил.

— Да, человек! — негромко, но яростно откликнулся маг. Он сидел у самого огня и весь дрожал, несмотря на толстое одеяло и дорожный плащ, который Карамон накинул ему на плечи.

Гигант с опаской посмотрел на брата, припомнив все то, о чем его предупреждали Пар-Салиан и другие маги — члены Конклава на своем заседании в Вайретской Башне.

— Твой брат хочет бросить вызов богам! Он сам хочет стать богом!

Под взглядом Карамона Рейстлин заерзал на траве и подтянул согнутые ноги как можно ближе к груди. Руки он положил на колени, а подбородком уперся в запястья. Карамон вспомнил прекрасное ощущение, которое он пережил, когда брат, еще сонный, потянулся за помощью и защитой именно к нему… Он поспешно отвернулся. К горлу его подступил тугой комок.

Рейстлин внезапно вскинул голову.

— Что это? — спросил он, но Карамон, тоже заслышавший какой-то подозрительный шум, уже вскочил на ноги.

— Не знаю, — шепотом отозвался гигант, напряженно прислушиваясь. Он двигался на удивление тихо и проворно для своей огромной фигуры. В два прыжка он оказался возле своих вещей и выхватил из ножен меч. Рейстлин схватился за свой магический посох, лежащий рядом. Легко, словно кошка, вскочив на ноги, он опрокинул котелок в огонь, и по поляне поплыли клубы белого пара.

Давая глазам привыкнуть к темноте, братья некоторое время стояли и внимательно прислушивались.

Негромко бурлил по камням ручей, возле которого они остановились. Под холодным ветром потрескивали и скреблись друг о друга ветви деревьев, осенние листья падали на землю с сухим шелестом. И все же звук, который заставил их насторожиться, не производили ни ветер, ни вода.

— Вон там! — прошептал Рейстлин одними губами и указал рукой направление.

— В лесу, прямо напротив нас, за ручьем.

Оттуда действительно доносился какой-то непонятный шорох, словно кто-то крался в темноте. Звук этот раздавался несколько секунд, затем все ненадолго смолкло, затем снова послышался непонятный шелест и скрип. Определенно там был кто-то или что-то — неуклюжее, тяжелое и, скорее всего, опасное.

— Гоблины! — догадался Карамон, крепче стискивая рукоять меча, и они с Рейстлином обменялись взглядами. В это мгновение все, что разделяло близнецов, — годы мрака, отчуждения, ревность и ненависть — исчезло, словно никогда и не существовало. Обоим грозила нешуточная опасность, и, отзываясь на нее, братья снова стали единым целым, как во чреве матери.

Карамон первым шагнул вперед, осторожно ступая по скользким камням на дне ручья. Сквозь деревья была видна только новорожденная красная луна — Лунитари, — которая светила так же тускло, как и далекие равнодушные звезды, напоминая тлеющий в темноте фитиль погашенной свечи. Карамон двигался с предельной осторожностью, боясь поскользнуться, зашуметь и привлечь к ним обоим внимание врагов. Прежде чем сделать шаг, он подолгу ощупывал ногой устилавшие дно ручья камни. Рейстлин следовал за ним, держа наготове в одной руке посох, а другой слегка опираясь на плечо Карамона, чтобы не потерять равновесия.

Они бесшумно переправились на другой берег. Посторонний звук по-прежнему не стихал. Теперь стало ясно, что производят его какие-то живые существа.

Шуршание и потрескивание продолжали доноситься из темноты, даже когда ветер ненадолго успокаивался.

— Это часовые гоблинской ватага! — едва слышно прошептал Карамон, обернувшись через плечо, чтобы Рейстлин его расслышал.

Тот кивнул. Ватаги гоблинов, совершавшие набеги на мирные поселения людей, как правило, оставляли часовых на тропе, по которой они намеревались отходить в случае, если столкнутся с серьезным сопротивлением. Это было довольно скучным занятием, к тому же гоблинам-часовым почти не доставалось никакой добычи. В силу этих обстоятельств в охранение чаще всего назначали гоблинов самого низшего ранга — наименее умелых или самых молодых.

Рейстлин внезапно схватил Карамона за руку, и гигант мгновенно остановился.

— Крисания! — прошептал маг. — Крисания в поселке! Мы должны узнать, куда направились основные силы! Карамон ухмыльнулся.

— Я возьму их живьем, — шепнул он и подтвердил свои слова жестом, будто обхватывая огромной рукой шею воображаемого гоблина.

Рейстлин хмуро улыбнулся в ответ.

— А я допрошу, — прошипел он, также делая соответствующий жест.

После окончания этого маленького военного совета близнецы медленно двинулись по тропе в направлении источника звуков, стараясь, однако, держаться в тени, так, чтобы ни один луч света не отразился от пряжки или навершия Карамонова меча. Шорох и шелест временами стихали, но, насколько они могли судить, их враги оставались на одном месте и даже не подозревали об их приближении. Наконец Карамон и Рейстлин остановились у куста, который надежно скрывал их обоих. Шуршание и треск возобновились. Судя по всему, часовые засели где-то совсем недалеко, шагах в двадцати от тропы, в глубине леса.

Рейстлин быстро огляделся по сторонам. Как ни слаб был красноватый лунный свет, он все же разглядел вторую тропу, которая ответвлялась от главной как раз в том месте, где они притаились, и вела от ручья в лес. Для разведчиков это было самое подходящее место. Охранявшие главную тропу гоблины могли легко напасть на своих врагов и быстро отступить в чащу, если противник окажется им не по зубам.

— Жди здесь, — едва слышно прошептал Карамон.

В ответ ему раздался тихий шорох темного плаща Рейстлина. Гигант медленно, крадучись углубился в лес. Он шел всего лишь в паре шагов от едва заметной звериной тропы, которая уводила в темную чащу.

Рейстлин остался стоять рядом с толстым древесным стволом, который прекрасно скрывал его от чужих глаз. Рука его бесшумно опустилась в потайной кармашек плаща, а тонкие пальцы принялись поспешно закатывать щепотку серы в кусочек помета летучей мыши. Слова соответствующего заклинания сами собой возникли в его мозгу, и Рейстлин повторил их про себя. Несмотря на то что маг полностью сосредоточился на своей задаче, его настороженное ухо продолжало ловить все звуки ночного леса, в том числе легкий шум, который производил его брат-исполин.

Карамон, конечно, старался двигаться как можно тише, но Рейстлин все равно слышал поскрипывание его кожаных доспехов, легкое звяканье металлических пряжек, шелест опавших листьев под ногами. К счастью, их враг производил столько шума, что Карамону, скорее всего, удалось бы подкрасться к своей добыче незамеченным…

Внезапно в темноте раздался пронзительный вопль, за которым послышались громкий треск ломающихся веток и сдавленное проклятье.

Рейстлин вздрогнул.

— Рейст! Помоги!! А-а-а!!! — раздался голос Карамона, и тут же его заглушил еще один невнятный вопль.

Рейстлин, подобрав полы своего плаща, ринулся по тропе. Ему было уже не до осторожности. Карамон продолжал вопить где-то впереди; голос его был каким-то приглушенным, но чистым. Не похоже было, чтобы Карамона душили или резали на куски.

Рейстлин с разбега вломился в какие-то кусты и, не обращая внимания на колючие ветви, хлеставшие его по лицу и цеплявшиеся за одежду, продрался сквозь них на полянку. Неожиданно для себя очутившись на открытом месте, маг остановился, укрывшись за стволом дерева. Впереди он заметил какое-то странное движение: гигантская черная тень словно парила низко над землей, а вместе с ней парил — судя по хриплым проклятьям и крикам — схватившийся с непонятной тварью Карамон.

— Аст кирананн — сот-аран; зух кали яларан! — Рейстлин быстро проговорил вслух слова, замыкающие заранее подготовленное заклинание, и подбросил высоко в воздух шарик мышиного помета, смешанного с серой.

В ветвях деревьев словно вспыхнуло ослепительное белое солнце. Вспышка сопровождалась раскатистым грохотом. Верхушки деревьев от взрыва вспыхнули, словно факелы, и ярко осветили поляну. Рейстлин прыгнул вперед. Слова другого заклинания готовы были сорваться с его губ, а с пальцев уже с треском слетали маленькие фиолетовые молнии, но маг вовремя остановился и замер в крайнем Удивлении.

Прямо перед ним болтался в воздухе Карамон, подвешенный за ногу к вершине одного из деревьев. Рядом с ним, в петле поменьше, барахтался испуганный громом и огнем кролик.

Рейстлин, как зачарованный, смотрел на брата. Карамон, не переставая призывать на помощь, плавно раскачивался на веревке из стороны в сторону, а вокруг него сыпались горящие листья.

— Рейст! Сними меня! Ох!..

Карамона развернуло вокруг собственной оси, и он наконец увидел брата.

Лицо гиганта вздулось и покраснело от прилива крови, глаза вылезли из орбит, но он все же выдавил из себя улыбку.

— Ловушка для волков, — пояснил он.

Лес вокруг пылал красивым оранжевым огнем. Его отблески играли на клинке, валявшемся в траве, где Карамон его уронил, плясали на смазанных жиром кожаных доспехах воина и в испуганных красных глазах кролика.

Рейстлин неуверенно хихикнул.

Теперь пришел черед Карамона воззриться на брата в крайнем изумлении.

Чтобы повернуться лицом к Рейстлину, ему пришлось совершить несколько не слишком изящных движений телом и свободной ногой. Наконец это ему удалось, и предводитель огромной армии умоляющим тоном пробормотал:

— Ну давай же, Рейстлин! Сними меня! Маг весь как-то ссутулился, и плечи его затряслись. Рейстлин смеялся.

— Да пропади ты пропадом, Рейст! В этом нет ничего смешного! — рявкнул Карамон, размахивая руками. Это движение заставило его снова завертеться вокруг своей оси, а кроме того, он опять начал раскачиваться из стороны в сторону, словно на огромных качелях. Перепуганный кролик, отчаянно работая в воздухе всеми четырьмя лапами, тоже закружился вокруг Карамона, все больше запутывая веревки, которыми приманка и добыча были привязаны.

— Сними меня! — снова прогремел Карамон, а кролик сдавленно пискнул.

Это было уже слишком! Воспоминания детства и юности нахлынули на Рейстлина. Годы мучений исчезли, позабылись, словно их никогда и не было.

Рейстлин снова стал подающим большие надежды и исполненным честолюбивых мечтаний юношей. Он опять был вместе с братом, который оказался ближе всех людей на земле, ближе всех, кто когда-то был с ним рядом, и всех, кто когда-либо будет. Со своим шумным, туповатым, но самым любимым братом-близнецом…

Рейстлин не мог больше сдерживаться. Схватившись за живот, он повалился на траву и захохотал во весь голос, не пряча текущих по щекам слез.

Карамон с угрозой поглядел на брата, однако и самый свирепый взгляд человека, болтающегося головой вниз на веревке, имеет свои особенности.

Рейстлином овладел новый, еще более сильный приступ смеха.

Маг смеялся так, что ему чуть не стало плохо. Вместе с тем он давно не чувствовал себя так хорошо. Именно смех, искренний и веселый, разогнал поселившуюся внутри него тьму, и Рейстлин, лежа на мягкой и сырой подстилке из опавших листьев и глядя в небо, где, рассыпаясь искрами, догорали верхушки деревьев, продолжат хохотать, чувствуя, как в груди вскипает, словно молодое вино, давно забытая радость. Карамон, продолжая раскачиваться на веревке, тоже присоединился к брату, и его басовитый смех эхом разнесся по ночному лесу.

Только падающие сверху горящие сучья заставили Рейстлина немного опомниться. Кое-как протерев слезящиеся глаза, он вскарабкался на ноги, хотя колени его все еще подгибались. Сделав несколько шагов, Рейстлин особым образом изогнул запястье и извлек спрятанный в рукаве серебряный кинжал. Вытянувшись во весь рост, он перерезал петлю, захлестнувшую Карамонову лодыжку, и гигант рухнул на землю, невнятно бранясь.

Продолжая посмеиваться, Рейстлин обрезал и шнур, который был привязан к задней лапе кролика. Одуревший от страха зверек упал прямо к нему в руки; маг погладил его по длинным трясущимся ушам и пробормотав несколько ласковых слов.

Понемногу кролик успокоился, словно впав в гипнотический транс.

— Все-таки мы взяли его живым, — заметил Рейстлин и улыбнулся. — Но не думаю, чтобы он рассказал нам что-либо интересное.

С этими словами он указал Карамону на притихшее животное.

Гигант сидел на земле и растирал ушибленное плечо. Лицо у него все еще было красным, словно он только что вылез из бочки с охрой.

— Очень смешно, — пробормотал Карамон с легкой укоризной. Затем смущенно покосился на кролика. Пламя в верхушках деревьев понемногу догорало, однако поляну затянуло плотным дымом, а трава кое-где еще горела, подожженная упавшими сверху ветками. К счастью, осень выдалась сырой и дождливой, так что начинающийся небольшой пожар заглох, так и не успев набрать силу.

— Отличное заклинание, — снова подал голос Карамон. — Мне оно всегда нравилось.

Он покосился на тлеющие, обугленные вершины и поднялся, постанывая и ругаясь сквозь зубы.

— Это Фисбен меня научил, — откликнулся Рейстлин, криво улыбаясь. — Помнишь? Думаю, старик оценил бы сегодняшний фейерверк по достоинству.

Продолжая держать кролика на руках и рассеянно поглаживая его шелковистую шерстку, маг пошел прочь с поляны. Зверек, убаюканный ласковыми прикосновениями и магическими словами, закрыл глаза и задремал. Карамон подобрал свой меч и последовал за братом, слегка припадая на пострадавшую ногу.

— Проклятая веревка, — в очередной раз выбранился он. — Я чуть не порвал сухожилия!

И Карамон встряхнул ногой, пытаясь поскорей восстановить кровообращение.

Между тем в лесу потемнело. Огонь в вершинах деревьев совсем погас, а на небо наползли плотные облака, скрывшие даже ущербный серп Лунитари. Мрак стал таким плотным, что братья не могли разглядеть звериной тропы под ногами.

— Думаю, нам нет смысла таиться, — проговорил Рейстлин спокойно, затем добавил короткое непонятное словцо:

— Ширак!

Хрустальный шар на вершине его магического посоха ярко вспыхнул, а потом замерцал мягким волшебным светом.

Близнецы вернулись в свой поспешно покинутый лагерь в молчании, но это было дружелюбное, уютное молчание, которым им не случалось наслаждаться уже много лет. Единственными звуками, раздававшимися в ночи, были скрип доспехов Карамона, легкое шуршание черного плаща мага да беспокойное фырканье привязанных к деревьям лошадей. За их спинами, уже на противоположной стороне ручья, время от времени еще падали с деревьев обгоревшие сучья.

Очутившись в лагере, Карамон задумчиво помешал остывшие угли костра, затем посмотрел на кролика, которого Рейстлин все еще держал в руках.

— Ты что, хочешь оставить его на завтрак?

— Я не питаюсь гоблинами, — улыбнулся Рейстлин и опустил зверька на землю.

Почувствовав под лапами холодную твердую почву, кролик встрепенулся и открыл глаза. Быстро оглядевшись по сторонам, он мгновенно сориентировался и молнией бросился к деревьям, ища спасения в дремучей лесной чаще.

Карамон вздохнул, затем усмехнулся и тяжело уселся на землю рядом со своей постелью. Стянув башмаки, он снова потер свою слегка распухшую лодыжку.

— Дурак! — прошептал Рейстлин, и хрустальный шар конце волшебного посоха погас. Маг уложил посох рядом с собой, затем лег и укрылся одеялом.

С наступлением темноты вернулся и его страшный сон. словно никуда не уходил, а поджидал Рейстлина здесь, погасшего костра.

Рейстлин вздрогнул. На лбу его выступили крупные капли пота. Он не мог, не смел закрыть глаза! Но он так тал, так вымотался… Сколько ночей он уже провел без сна?

— Карамон… — негромко позвал Рейстлин.

— Что? — откликнулся из темноты гигант.

— Карамон, — снова сказал Рейстлин. — Помнишь, когда мы были детьми, мне часто снились… кошмары?..

Голос мага дрогнул, и он слегка откашлялся. Карамон молчал. Рейстлин прочистил горло и продолжил:

— Помнишь, как ты охранял мой сон? Ты прогонял нехорошие сны, и я спал спокойно…

— Помню, — ответил Карамон каким-то странным голосом.

— Карамон… — сказал Рейстлин в третий раз, но закончить не смог.

Усталость и боль на мгновение оказались сильнее его, плотная тьма сомкнулась вокруг, и все тот же кошмарный сон выполз из своего потайного убежища.

И тут раздался скрип доспехов и звон стали. Рядом с собой Рейстлин рассмотрел в темноте сквозь дрему огромную тень брата. Карамон сел на землю рядом с ним и, привалившись спиной к стволу дерева, положил на колени обнаженный меч.

— Спи, Рейст, — негромко сказал он, и Рейстлин почувствовал на плече неловкую, большую, но очень теплую руку. — Я посторожу…

Маг завернулся в одеяла и закрыл глаза. Через несколько мгновений он уже спал спокойным и безмятежным сном. Последнее, что Рейстлин помнил, засыпая, был его вечный кошмар, в испуге отлетающий прочь, изгнанный ярким блеском меча Карамона.

Глава 6

Жеребец Карамона беспокойно заплясал, когда гигант наклонился вперед, вглядываясь в раскинувшуюся внизу деревню. Мрачно нахмурившись, Карамон перевел взгляд на брата. Лицо Рейстлина было скрыто капюшоном, по которому непрестанно били капли дождя, начавшегося еще утром. Низкие тяжелые тучи неслись по небу, казалось, задевая вершины могучих деревьев. К счастью, ветра не было, и единственным звуком, нарушавшим мертвую тишину, был стук падающих капель и шорох опавшей листвы под копытами коней.

Маг покачал головой. Затем он прошептал что-то ласковое на ухо своей лошади и начал медленно спускаться в долину. Карамон последовал за ним, нетерпеливо погоняя своего коня, чтобы поскорей поравняться с братом. Рейстлин услышал, как Карамон позади достал из ножен меч.

— Тебе не понадобится меч, брат, — сказал маг, даже не обернувшись.

Скоро копыта их лошадей уже хлюпали по грязи раскисшей дороги. Карамону казалось, что они слишком шумят, но Рейстлин как будто вовсе не придавал этому значения. Вопреки совету брата, Карамон продолжал сжимать рукоятку меча до тех пор, пока они не оказались на околице небольшого селения. Сойдя с коня и отдав поводья Рейстлину, он осторожно подкрался к той самой гостинице, к которой подходила Крисания.

Заглянув в дверь, Карамон увидел накрытый стол, разбитую глиняную посуду.

Заметив его тень, кошки с виноватым видом скрылись под креслами, а собака, напротив, кинулась навстречу Карамону и, радостно поскуливая, лизнула его руку.

Гигант рассеянно потрепал пса по загривку и собирался войти, когда Рейстлин окликнул его:

— Эй! Мне кажется, я слышу лошадиное ржанье! Вон там!

Карамон, наполовину вытащив меч из ножен, обогнул постоялый двор и скрылся за углом. Через несколько минут он вернулся.

— Это ее конь, — сказал он. — Расседлан, напоен и накормлен.

Рейстлин кивнул покрытой капюшоном головой с таким видом, словно он ожидал чего-то подобного.

Карамон с беспокойством оглядывался по сторонам. С крыши постоялого двора капала вода, распахнутая настежь дверь повисла на ржавых петлях и иногда визгливо поскрипывала на сквозняке. Ни в одном из окон не светился ни единый огонек. Во всей деревне не было слышно ни малейшего шороха.

— Что тут случилось, Рейст?

— Мор, — коротко ответил Рейстлин. Карамон торопливо прикрыл нос и подбородок плащом. Рейстлин иронично улыбался из-под капюшона.

— Не бойся, брат, — сказал он, соскочив с седла. Карамон взял из его рук поводья и привязал лошадей к коновязи перед гостиницей, затем вернулся к магу и встал рядом.

— Не бойся, — повторил Рейстлин. — С нами — настоящая жрица или ты забыл об этом?.. Она вылечит нас в два счета.

— В таком случае, где же она? — проворчал Карамон приглушенным басом, продолжая закрывать лицо.

Маг слегка повернул голову, вглядываясь в ряды молчаливых и темных домов, выстроившихся вдоль деревенской улицы.

— Думаю, вон там, — сказал он наконец и указал рукой.

Карамон поглядел в ту сторону и с трудом разглядел робкий огонек, мелькающий в окне самой дальней лачуги.

— Уж лучше бы мы оказались в лагере гоблинов, — ворчал Карамон, пробираясь по грязи вслед за братом. Его голос немного дрожал; это был страх, который он даже не пытался скрыть. Гигант способен был спокойно смотреть смерти в лицо и никогда особенно не боялся погибнуть в бою, с мечом в руке, однако перспектива загнуться от чего-то непонятного, что витало вокруг, невидимое и неслышимое, подействовала на Карамона угнетающе.

Рейстлин ничего не ответил, а лица его по-прежнему было не разглядеть под низко надвинутым черным капюшоном. Карамон не мог себе даже представить, о чем думает его брат-близнец.

Они как раз достигли перекрестка, когда Карамон вдруг случайно посмотрел влево.

— Боги мои! — Карамон резко остановился и схватил брата за руку. Отвечая на вопросительный взгляд Рейстлина, он указал на открытую могилу.

Никто из них не сказал больше ни слова. При их приближении из ямы с сердитым карканьем взлетели стервятники, и небо на мгновение сделалось из серого черным. Карамон заглянул в яму, зажал ладонью рот и поспешно отвернулся.

Рейстлин еще некоторое время смотрел на трупы, и его тонкие губы сжались, превратившись в едва различимую узкую полоску.

— Идем, брат, — позвал он и первым пошел к маленькой хижине, в окне которой они заметили огонек.

У хижины, однако, Карамон оказался раньше Рейстлина. Держа ладонь на рукояти меча, он осторожно заглянул в окно и, кивнув головой, со вздохом отступил назад. Рейстлин, верно истолковав подаваемые Карамоном знаки, приблизился к двери и осторожно ее толкнул.

На смятой постели лежал юноша. Глаза его были закрыты, а руки сложены на груди. На пепельно-сером лице застыло выражение спокойствия, хотя прикрытые веками глазные яблоки глубоко запали, скулы заострились, а губы посинели от холода, который насылает только смерть. Рядом с ним стояла на коленях жрица, одетая в платье, которое когда-то было белым. Голова ее покоилась на сложенных для молитвы руках, а черные волосы рассыпались по одеялу.

Карамон хотел что-то сказать, но Рейстлин остановил его движением руки, не желая, чтобы гигант нарушил мертвую тишину хижины.

Близнецы молча стояли в дверном проеме, прислушиваясь к падению тяжелых капель холодного дождя.

Крисания пребывала со своим богом. Сосредоточившись на молитвах, она не видела и не слышала ничего вокруг и, наверное, не обратила бы внимания на появление братьев, если бы поскрипывание Карамоновых доспехов не вернуло ее к действительности. Приподняв голову и откинув на плечи спутанные волосы, жрица без малейшего удивления посмотрела на близнецов.

Лицо Крисании было бледным от усталости и пережитого потрясения, однако она хорошо владела собой. Несмотря на то что она не просила Паладайна прислать к ней на подмогу Карамона и Рейстлина, она прекрасно знала, что бог читает молитвы сердца так же легко, как и произнесенные вслух. Именно поэтому она слегка склонила голову, чтобы поблагодарить Несущего Свет, вздохнула и повернулась к братьям.

Ее взгляд тут же встретился со взглядом Рейстлина. Крисания заговорила, и ей показалось, что звук ее голоса сливается с монотонной и равнодушной песней дождя.

— Мне ничего не удалось сделать… — сказала жрица.

Рейстлин остался совершенно спокоен; во всяком случае, он ничем не выдал своего волнения. Бросив взгляд в сторону кровати, он спросил:

— Этот не поверил тебе?

— О нет, он-то поверил!.. — Крисания тоже посмотрела на неподвижное тело.

— Просто он не позволил мне вылечить его. Он был… очень сердит…

Наклонившись, она накрыла мертвеца одеялом.

— Паладайн взял его к себе. Я yверен, что теперь он все понял.

— Он — да, — заметил Рейстлин. — А ты?

Крисания поникла головой, и лицо ее скрылось под густыми черными волосами.

Она молчала так долго, что Карамон, ничего не понимавший, негромко откашлялся и переступил с нош на ногу.

— Гм, Рейст… — начал он…

— Тише! — шепнул маг.

Крисания подняла голову. Карамона она даже не слышала. Серые глаза ее потемнели, став одного цвета с плащом мага.

— Я поняла, — сказал она твердо. — Впервые я все поняла, и теперь ясно вижу, что мне следует сделать. В Истаре я видела, как гибнет вера в богов.

Милостивый Паладайн показал мне, в чем заключалась гибельная ошибка Короля-Жреца — в гордыне. Мой бог хотел, чтобы я смогла этого избежать. Он дал мне знание, и теперь, если я спрошу, он непременно ответит. Но в Истаре Паладайн показал мне также, насколько я слаба. Когда я покинула обреченный город и отправилась сюда с тобой, я была похожа на испуганного ребенка, который в страхе и отчаянии вцепился в первого встречного. Теперь я вернула свою силу, а воспоминания о той страшной ночи навеки изгнаны из моей памяти.

Произнося свою пламенную речь, Крисания, незаметно для себя самой, приблизилась к Рейстлину. Его глаза смотрели на жрицу не мигая, и Крисания видела в них свое отражение. Медальон Паладайна, который она носила на груди, сиял ровным холодным светом, руки были крепко сжаты, а голос звучал прерывисто, как у больного лихорадкой.

— Это зрелище всегда будет стоять у меня перед глазами, — негромко сказала Крисания, останавливаясь перед великим магом. — Даже когда я пройду с тобой через Врата, вооруженная своей верой и силой моего бога, я буду вспоминать об этом и сделаю все, чтобы навсегда покончить с силами тьмы.

Рейстлин взял ее за руки. Пальцы Крисании, казалось, онемели от холода, и он сжал их ладонями, согревая своим обжигающим прикосновением.

— Нам не придется изменять время, — сказала Крисания негромко. — Фистандантилус был злым человеком, настоящим негодяем и преступником. Он делал все только для того, чтобы прославить в веках свое имя. Но тебе и мне не все равно, к чему приведут наши поступки. Одного этого может оказаться достаточно, чтобы изменить ход истории. Я знаю это — мой бог говорил мне!

Рейстлин неуверенно улыбнулся и, склонившись к рукам жрицы, прикоснулся к ним губами, не отрывая при этом взгляда от ее лица.

Крисания почувствовала, что краснеет. Затем у нее вдруг перехватило дыхание. Карамон, словно поперхнувшись, издал какой-то придушенный звук и быстро вышел на улицу.

Карамон стоял в гнетущей тишине, и дождь поливал его голову. Сквозь этот шум воин слышал слова, которые теперь ему ни за что не забыть. Монотонный, как падение дождевых капель, голос повторял одну и ту же фразу:

— Он хочет сам стать богом. Он хочет стать богом!

В страхе Карамон покачал головой. Интерес, с каким он занимался своей армией, его восторг по поводу того, что он наконец-то стал полководцем, влечение к Крисании, тысячи мелких забот, которые ежедневно занимали его, — все это заставило на время забыть о том, зачем он вообще вернулся в прошлое. Теперь — вместе со словами девушки — память словно вернулась к нему и отрезвила, привела в чувство, подобно внезапно нахлынувшей ледяной волне.

Но несмотря на все это, Карамон не мог забыть, каким был Рейстлин прошлой ночью. Сколько времени прошло с тех пор, как братья в последний раз ощущали такую близость друг к другу? Карамон очень хорошо помнил, какое было лицо у Рейстлина, когда он охранял его сон. Хитрые морщины в уголках губ разгладились, исчезла горькая складка между бровями, и лицо мага снова стало совсем юным, каким помнил его Карамон с раннего детства. Теперь он начинал понимать, что то время было самой счастливой порой в его жизни.

Памяти, однако, нравилось играть с Карамоном злые шутки, словно его душа получала особое, извращенное удовольствие от собственных мучений. На смену светлым воспоминаниям явилось вдруг одно весьма неприятное — об истарском плене. Карамон снова увидел себя в темной тюремной камере и снова подумал о том, что брат его, оказывается, действительно способен причинять любое, даже самое страшное зло. Он снова вспомнил свою готовность убить Рейстлина. И наконец, Карамон вновь подумал о Тассельхофе…

Но ведь Рейстлин все ему объяснил! Он растолковал ему все еще в Истаре!

Карамон почувствовал себя окончательно запутавшимся, сбитым с толку.

Что, если Пар-Салиан ошибается? Что, если все маги ошиблись? А если Рейст и Крисания действительно могут спасти мир от ужасов и страданий?

— Я просто ревнивый, подозрительный дурак, — пробормотал Карамон себе под нос, смахивая с лица дождевые капли. — Вдруг все эти старые маги просто завидуют ему, как и я?

Несмотря на то что час был довольно ранний, вокруг заметно потемнело — облака сгустились и казались абсолютно черными. Дождь, и до этого не слабый, теперь превратился в настоящий ливень.

Рейстлин вышел на улицу. Следом за ним появилась Крисания, с головой укрытая плотным, сразу посеревшим от воды плащом. Карамон слегка откашлялся.

— Я сейчас вынесу его и опущу к остальным в яму, — предложил он, делая шаг к двери. — Потом займусь могилой…

— Нет, брат мой, — остановил его Рейстлин. — Нет. Это не должно быть спрятано под землей.

Он откинул на спину капюшон плаща и поднял лицо к облакам, подставив его под неутомимо льющиеся бесчисленные водяные струи.

— Эта картина должна отражаться в глазах богов! Дым этого костра поднимется до самых небес, и прогремит такой гром, что даже они услышат!

Карамон слегка вздрогнул, удивленный этой неожиданной вспышкой ярости, и повернулся к брату. Лицо Рейстлина было таким же бескровным и худым, как у лежащих в могиле трупов, а голос звенел от гнева.

— Идем со мной, — сказал маг, освобождая свою руку от нервно сжимавших ее пальцев Крисании, и быстро зашагал по направлению к яме. Крисания нерешительно последовала за магом, придерживая на ходу капюшон, чтобы его не сорвали порывы ветра. Карамон подумал и присоединился к ним.

Рейстлин остановился на самой середине улицы, по которой сбегали мутные ручьи, и повернулся к брату и жрице.

— Возьми наших лошадей, Карамон, — распорядился он. — Отведи их вместе с конем Крисании к лесу и привяжи там, да не забудь замотать им головы мешковиной. Потом возвращайся сюда.

Карамон уставился на него в недоумении.

— Быстрее! — хрипло воскликнул маг.

Гигант молча повиновался и повел лошадей в лес.

— Теперь встань рядом, — продолжил маг, когда его брат вернулся. — И не сходи с этого места, не приближайся ко мне, что бы ни случилось.

Его взгляд обратился на Крисанию, затем снова вернулся к Карамону.

— Ты понял?

Карамон молча кивнул и, протянув руку, осторожно взял жрицу за локоть.

— В чем дело? — спросила та и отпрянула.

— Его магия… — ответил гигант.

Рейстлин бросил на него резкий повелительный взгляд, и Карамон осекся.

Встревоженная отчужденным выражением, появившимся на лице мага, Крисания тревожно осмотрелась по сторонам и сделала шаг в сторону Карамона. Тот, не своя взгляда с брата, обнял ее за плечи. Они стояли теперь на холодном дожде, затаив дыхание, опасаясь чем-либо помешать Рейстлину.

Маг закрыл глаза. Запрокинув голову, он поднял руки ладонями вверх, словно обращаясь к низким, темным облакам. Его губы шевельнулись, но в первые мгновения ни Крисания, ни Карамон не могли ничего разобрать. Затем, хотя Рейстлин, казалось, нисколько не повысил голоса, они начали разбирать слова.

Это был странный, стрекочущий, какой-то паучий язык — без сомнения, язык магии.

Рейстлин снова и снова повторял один и тот же набор слов, и его голос то сбивался на фальцет, то превращался в бас, и поэтому фразы всякий раз обретали новый смысл.

Над долиной вдруг воцарилась тишина. Карамон понял, что не слышит больше даже шипения дождя в лужах: все поглотила сверхъестественная и странная музыка голоса мага, читавшего свое заклинание. Даже Крисания, прислушиваясь к этим неземным звукам, крепче прижалась к Карамону и вслушивалась, широко раскрыв глаза. Гигант, однако, не придумал ничего лучшего, как успокаивающе похлопать жрицу по плечу.

А Рейстлин все читал свое заклинание, и Карамон тоже в конце концов почувствовал, как нарастает в его душе благоговейный трепет. У него появилось ощущение, что какая-то неведомая сила толкает его к магу и что все в мире в эти минуты, повинуясь неслышному, но ясному приказу, тянется к Рейстлину.

Испуганно оглядевшись вокруг, Карамон, однако, увидел, что стоит на том же самом месте. Стоило ему вновь повернуться к брату, как то же чувство овладело им с утроенной силой.

Рейстлин стоял теперь как бы в самом центре мира, вытянув вверх руки, и все звуки, цвета и краски на свете как бы притягивались к нему; казалось, даже воздух перетекал незримыми волнами в магическое пространство. Земля под ногами Карамона заколыхалась. Все вокруг пришло в движение и устремилось туда, где стоял великий маг.

Рейстлин поднял руки еще выше и слегка возвысил голос. Ненадолго он прервался, а затем отчетливо и властно произнес несколько коротких непонятных слов. Тут же налетел мощный порыв ветра, а земля вздыбилась с такой силой, что Карамон едва устоял на ногах. Ему казалось, что весь мир сошел с ума и сейчас рухнет, похоронив и мага, и Крисанию, и его самого…

Но ничего особенного не произошло.

Кое-как сохраняя равновесие, Карамон осмелился-таки бросить быстрый взгляд на брата и увидел, как тонкие пальцы мага словно вонзились в обложенное тучами небо. Могучие силы, которые Рейстлин вызвал из земной тверди, прошли сквозь его тело и ударили в облака раскаленной серебряной молнией. Вслед за этим послышались раскаты грома, и трехзубый огненный зигзаг пронзил крышу хижины, в которой лежало тело молодого жреца. В следующий миг вся постройка превратилась в полыхающий ярким пламенем шар.

Крисания громко вскрикнула и затрепетала в объятиях Карамона. Она пыталась освободиться, но гигант, помня о приказе брата, крепко держал ее.

— Смотри! — прохрипел он. — Огонь его не трогает!

И действительно, Рейстлин был цел и невредим.Стоя в самой середине огненного шара, он воздел свои тонкие руки к небу. Черные одежды мага развевались, словно на штормовом ветру. Он снова что-то сказал, и огненные струи ринулись от него во все стороны, освещая темноту, скользя по мокрой траве и разливаясь по поверхности луж, подобно маслу, вылитому в воду. Очень скоро Рейстлин оказался как бы внутри огромного колеса с огненными спицами и пылающим ободом.

Крисания больше не вырывалась. Благоговение и страх словно парализовали ее волю и сковали движения. Карамон тоже не мог ничем ей помочь. Держась друг за друга, словно испуганные дети, они стояли и смотрели, как вокруг неистовствует пламя. Море огня разливалось по улицам все шире, и, наконец, стали один за другим загораться дома. Старое сырое дерево вспыхивало, будто солома.

Разноцветные языки магического пламени вздымались все выше, окрашивая низкие облака в багровый, оранжевый, зеленоватый и темно-синий цвета. Солнце скрылось за тучами. Стервятники с криком метались в воздухе, лавируя между сверкающими молниями и деревьями, мгновенно превращавшимися в пылающие факелы.

Рейстлин произнес наконец заключительную фразу. По его велению на землю обрушился ослепительно белый огонь, мгновенно превративший тела, лежавшие в братской могиле, в легкий пепел.

Налетевший вихрь сорвал с головы Крисании капюшон, и нестерпимый жар опалил ее лицо. Жирный черный дым был настолько плотен, что она едва могла дышать; оранжевые искры водопадом сыпались вокруг, а осторожные синеватые язычки пламени подбирались к самым ее ногам. Крисания, казалось, в любой момент может вспыхнуть как бумага.

Но ничего подобного не случилось. Карамон и жрица стояли на крошечном островке земли, охраняемом могуществом Рейстлина, где им не грозила никакая опасность. Это, однако, продолжалось до тех пор, пока Крисания не почувствовала на себе взгляд мага.

Рейстлин манил ее из самого сердца устроенного им огнедышащего рукотворного ада.

Крисания негромко ахнула и попятилась, налетев на Карамона.

Рейстлин снова позвал ее кивком головы. Черный плащ мага хлопал и трепетал на ураганном ветру. Он протягивал Крисании руки…

— Нет! — крикнул Карамон, крепко держа жрицу за руку, но она, не отрывая взгляда от глаз мага, осторожно высвободилась и пошла вперед.

— Иди ко мне, праведная дочь Паладайна! — Негромкий голос Рейстлина достиг ушей Крисании сквозь грохот и рев огненной стихии, и жрица поняла, что эти же слова она слышит в своем сердце.

— Иди сквозь пламя, Посвященная. Иди, и ощутишь божественное могущество!

Пламя, окружившее Рейстлина, жгло душу Крисании. Ей казалось, что ее кожа чернеет и ссыхается от жара, что она слышит, как трещат волосы и ресницы, а раскаленный воздух, заполнявший легкие при каждом вдохе, заставлял ее морщиться от боли. Но огонь зачаровывал Крисанию, звал и манил к себе, неумолимо притягивал, так же как негромкий голос мага.

— Нет! Не надо!

Она услышала за спиной отчаянный крик Карамона, но даже не обернулась. Это волновало ее не больше, чем стук собственного сердца. В два шага Крисания достигла огненного круга, и Рейстлин подал ей руку, но в последний момент девушка заколебалась.

Рука мага горела! Крисания видела, как дотлевает рукав и обугливается кожа.

— Иди же! — прошептал голос.

Крисания подняла непослушную руку и бесстрашно протянула ее к огню. В первое мгновение боль обожгла ее с такой силой, что сердце жрицы едва не остановилось. От страха и боли Крисания громко вскрикнула, но пальцы Рейстлина уже сомкнулись вокруг ее запястья и потащили ее вперед. Она крепко зажмурилась.

Прохладный ветерок коснулся ее лица, и Крисания вдохнула свежий и чистый воздух. Жар пламени куда-то исчез, и она чувствовала только знакомое тепло, исходящее от тела Рейстлина. Открыв глаза, Крисания увидела, что стоит совсем рядом с магом. Тогда она подняла голову, заглянула ему в глаза… и что-то острое кольнуло ее сердце.

Худое лицо Рейстлина блестело от пота, глаза отражали ослепительное белое пламя, полыхавшее в глубокое могиле, а дыхание вырывалось сквозь стиснутые зубы вместе с короткими, судорожными всхлипами. Казалось, маг не отдает себе отчета в том, где он находится и что творится вокруг него, и тем не менее в заостренных чертах его лица Крисании ясно виделось выражение триумфа и восторженного экстаза.

«Теперь я понимаю, — подумала Крисания, — почему Рейстлин не может любить меня. В его жизни есть только одна-единственная любовь — его магия. Ради нее он готов на все, готов рискнуть самым дорогим!»

Эта мысль причинила ей боль, но она была сродни легкой и светлой печали, ничуть не напоминая вонзившийся в сердце раскаленный шип.

«И снова Рейстлин показал мне, какой я была, — пронеслось в голове жрицы.

— Слишком долго я позволяла себе заблуждаться насчет того, в каком мире на самом деле живу. Мои представления о нем были наивны и поверхностны; точно так же не знала я, кто я есть, какая я… Рейстлин прав. Теперь я чувствую, какое оно — могущество великих богов. Я должна стать достойной этого могущества и…

Рейстлина».

Рейстлин закрыл глаза. Крисания почувствовала, как магические силы постепенно уходят из его тела, словно кровь, вытекающая из раны. Руки бессильно опустились, а окружавшее их пламя мигнуло и погасло.

С легким, едва слышным вздохом Рейстлин опустился на обожженную землю.

Снова пошел дождь, и Крисания услышала, как капли дождя негромко шипят на пепелище деревни, заливая последние язычки пламени и алеющие угли. Клубы остывающего пара поднимались из обгоревших домов и медленно плыли по улицам, словно призраки бывших ее обитателей.

Крисания опустилась рядом с магом и отвела с его лица длинные каштановые волосы. Рейстлин посмотрел на нее. В его глазах промелькнули узнавание и тень глубокой, неизбывной печали, словно у человека, которому было позволено ненадолго вступить в царство опасной, но могущественной и буйной красоты и который вдруг снова очутился в мокром, грязном и суетном мире.

Маг покачнулся и едва не упал. Крисания поддержала Рейстлина и увидела, что Карамон бежит к ним, разбрызгивая жидкую грязь.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Да, — прошептала Крисания. — А он?

Вместе они помогли магу подняться на ноги. Рейстлин как будто вовсе не осознавал их присутствия. Шатаясь, словно пьяный, он буквально повис на плече Карамона.

— С ним все в порядке, — объяснил Карамон. — Он всегда так…

Гигант ненадолго замолчал, потом проговорил едва слышно:

— Всегда… Что я такое говорю?! Ни разу в жизни мне не приходилось видеть ничего подобного! Клянусь всеми богами… — Он с благоговением поглядел на своего брата-близнеца. — Я никогда не видел такого могущества и такой силы! Я просто не представлял себе… не знал…

Карамон поддерживал Рейстлина, и маг опирался на него всем своим весом.

Его снова одолел кашель, и маг жадно хватал ртом воздух до тех пор, пока приступ не прошел. После этого он едва мог стоять.

Все трое были окутаны клочьями тумана и едкого дыма, а дождь разошелся не на шутку и лил теперь с утроенной силой. Со всех сторон доносился треск проседающих деревянных конструкций и шипение попавшей на горячие угли воды.

Рейстлин поднял голову. Взгляд его слегка прояснился, и он посмотрел сначала на Карамона, потом на Крисанию.

— Я попросил тебя сделать это, — проговорил он, глядя на жрицу, — чтобы ты не сомневалась больше ни во мне, ни в моих возможностях. Если в Торбардине нас ждет успех, Посвященная, мы войдем через Врата в Бездну — мир невообразимого страха и бесконечного ужаса…

Крисания, пригвожденная к месту его пристальным сверкающим взглядом, невольно затрепетала.

— Ты должна быть уверена в своих силах, праведная дочь Паладайна, — продолжал Рейстлин. — Именно поэтому я устроил так, чтобы ты была вместе со мной в этом долгом пути. Дорога к цели постоянно подвергала меня испытаниям, но и тебе пришлось преодолеть многое. В Истаре тебя испытывали ветром и водой, в Башне ты прошла испытание Тьмой, а только что — выдержала испытание огнем. Но тебя ждет еще одно испытание, Крисания! Последнее, самое важное испытание. Мы все должны быть готовы к нему!

Глаза Рейстлина устало закрылись, и маг пошатнулся. Карамон, ставший вдруг суровым и мрачным, подхватил брата и, подняв его, понес к лошадям.

Крисания поспешила за ними, озабоченно поглядывая на мага. Несмотря на бледность, лицо Рейстлина все еще хранило выражение торжества и безмятежного спокойствия.

— Что с ним? — спросила жрица, догоняя Карамона.

— Он спит, — ответил гигант, и его голос прозвучал совсем глухо. Крисания видела, что бывший гладиатор прячет от нее какое-то чувство, что-то очень важное, и это не давало ей покоя.

Подойдя к лошадям, привязанным поддеревьями, Крисания на мгновение обернулась.

Над пепелищем поднимался редкий серый дым. Дома превратились в перемешанную с грязью золу, из которой кое-где выступали обугленные бревна.

Деревья, превратившись в почерневшие искореженные скелеты, еще дымились. На глазах у Крисании дождь потушил последние угольки, а ветер унес их прочь вместе с дымом.

Поселок исчез, словно его никогда не существовало.

Крисания внутренне содрогнулась и, плотнее запахнув плащ, повернулась к Карамону. Гигант подсадил Рейстлина в седло и теперь тряс его, пытаясь заставить мага проснуться ровно настолько, чтобы быть в силах управлять лошадью.

— Карамон, — сказала Крисания, когда воин наклонился, чтобы помочь ей сесть в седло. — Что Рейстлин имел в виду, когда говорил о последнем испытании?

У тебя в этот момент было такое лицо… Ты ведь знаешь, о чем шла речь?

Скажи…

Карамон ответил не сразу. За его спиной сонно раскачивался в седле Рейстлин; в конце концов голова мага упала на грудь — очевидно, маг снова задремал.

Карамон посадил Крисанию на коня и вскочил в седло. Наклонившись, он вынул из безвольных рук брата поводья и сжал их в кулаке.

Когда они уже ехали прочь из долины, Карамон привстал на стременах и посмотрел назад, на сожженную деревню. Рейстлин продолжал спать, свалившись на шею своей вороной кобылки, и брат слегка поддерживал его могучей рукой.

— Так что же ты мне ответишь, Карамон? — повторила свой вопрос Крисания, когда они достигли гребня горы.

Гигант повернулся к жрице, затем вздохнул и обратил свой взор к югу, где далеко за морем лежал Торбардин. Над далеким горизонтом скапливались плотные серые облака.

В древней легенде говорится, — неохотно объяснил Карамон, — что великого Хуму испытывали боги, прежде чем он вышел на битву с Такхизис — Владычицей Тьмы. Его испытывали ветром, огнем и водой. Последним испытанием Хумы, — негромко закончил Карамон, — было испытание кровью.

Песнь о Хуме

(Короткая старинная баллада)

Сквозь пепел пожарищ и реки кровавые — страшную жатву драконьих орд — шел Хума, лелея под светлым челом одну лишь мысль — мечту о Серебряном Драконе, Стэге бесконечном, и только это давало силы отважному рыцарю, идущему навстречу неизбежному. Трудна и опасна была дорога его, но в конце пути героя встретила последняя гавань — храм, стоящий далеко-далеко на востоке, почти на самом краю мира.

Там, окруженный роями звезд и комет, в лучах своей немеркнущей славы явился Хуме светоносный Паладайн.

И поведал могучему рыцарю бог, что из всех возможных выпал Хуме самый страшный жребий.

Бесконечно мудр Свет Несущий, ибо ведомо ему, что сердце смертных — вместилище тоски и что мы можем лишь вечно стремиться навстречу свету, становясь тем, чем никогда бы не стали даже в самых дерзновенных мечтаниях.

Книга третья

Следы на песке

Армия Фистандантилуса продолжала стремительно двигаться на юг и достигла Кэргота, когда осенний ветер срывал с деревьев последние листья, а холодное дыхание зимы сковало землю первыми заморозками.

Достигнув побережья Нового моря, армия остановилась, но Карамон заранее знал о предстоящей переправе и сумел к ней подготовиться. Поручив командование брату и своим офицерам, Карамон во главе небольшого отряда отборных воинов выдвинулся к побережью. Вместе с ним отправились все кузнецы, плотники и лесорубы, влившиеся в его войско и обнаруженные в попутных поселках.

Свой штаб Карамон разместил в Кэрготе. За всю свою жизнь — прошлую жизнь — ему довольно часто приходилось слышать рассказы о процветающем торговом порте, каким стал Кэргот через три с лишним столетия после Катаклизма, однако теперь Карамон обнаружил только небольшой поселок, который в одночасье оказался на морском побережье. Раньше Кэргот находился в самом сердце Соламнийских равнин и его жители занимались по преимуществу разведением скота и огородничеством.

Вскоре после катастрофы море заплескалось буквально у порогов домов, и жители поселка никак не могли к этому привыкнуть.

Иногда, глядя туда, где заканчивались все проходившие через поселок дороги, — на краю высокого утеса, у подножия которого за узкой полоской песчаных пляжей перекатывались волны, — Карамон вспоминал Тарсис. Этот город, наоборот, был крупной морской гаванью, однако после Катаклизма море отступило от него, и долго еще остовы парусных и гребных судов гнили на безводном песке, словно мертвые альбатросы. Здесь же, в Кэрготе, море шумело там, где сотни лет подряд паслись стада и пахарь шагал за плугом.

Застрявшие на песке Тарсиса корабли Карамон вспоминал по несколько раз на дню. В Кэрготе, правда, было несколько лодок, однако для армии это было каплей в море. Карамону пришлось разослать своих людей вдоль всего побережья с приказом покупать или реквизировать любую способную держаться на воде посудину вместе с экипажем. Добытые таким образом баркасы и шаланды приходили в Кэргот.

Там плотники и кузнецы приводили их в порядок и переоборудовали для того, чтобы на коротком пути через пролив Чоллси до Абанасинии они могли принять на борт как можно больше людей или груза.

Ежедневно Карамон получал сообщения о маневрах армии гномов, о том, как укрепляются стены Паке Таркаса, как горные гномы используют труд рабов (овражных гномов) в рудниках и кузнях, изготавливая оружие и доспехи, и о том, как это оружие доставляется в крепость или в пещеры под горами.

Прибывали к нему и посланцы гномов холмов и их союзников-варваров. От них Карамон узнал, что племена Абанасинии, позабыв на время о междоусобных распрях, объединились, чтобы сражаться за жизнь своего народа. Гномы холмов тоже не теряли времени даром и усиленно готовились — ковали оружие, используя для черной работы все тех же овражных гномов.

Готовясь к войне, Карамон тайно послал гонца к эльфам в Квалинести. Ответ главы эльфов пробудил в нем ощущение, будто он снова имеет дело с Солостараном, великим Беседующим-с-Солнцами, умершим в Карамоновом времени. Рейстлин, узнав о попытке Карамона втянуть в войну и эльфов, лишь насмешливо улыбнулся. Он и так знал, каким будет ответ. Впрочем, в сердце его все же жила слабая надежда, что в этом времени все еще может быть иначе…

Но, увы, все было именно так, как он и предвидел.

Посланники Карамона, однако, никогда раньше не имели дела с Солостараном.

Не успели они спешиться, г эк вокруг них засвистели стрелы, с тупым стуком вонзаясь в траву и окружая каждого из парламентеров как бы кольцом смерти.

Всмотревшись в заросли, солдаты Карамона увидели сотни лучников, стоящих со стрелами наготове. Ни одного слова ни с той, ни с другой стороны не прозвучало.

Вместо ответа посланцы привезли Карамону эльфийскую стрелу.

Да и сама предстоящая война вызывала в душе Карамона странные и противоречивые чувства. Складывая воедино случайно услышанные обрывки разговоров, которые вели между собой Рейстлин и Крисания, он внезапно подумал о том, что все, что он делал, когда-то уже было сделано до него. Мысль об этом стала для гиганта таким же кошмарным наваждением, как и для его брата, хотя и по совершенно иной причине.

— Мне кажется, что у меня на шее снова появился стальной ошейник, который я носил в школе гладиаторов в Истаре, — пробормотал Карамон однажды вечером, сидя у себя в комнате в кэрготской гостинице, превратившейся в штаб армии Фистандантилуса. — Я снова раб, такой же раб, каким был тогда. Только сейчас мне намного хуже. Раньше я мог выбирать — жизнь или смерть. Если бы мне вздумалось умереть, я бросился бы грудью на меч. Теперь же у меня, по-видимому, отняли и эту возможность…

Эта мысль — пугающая и странная — заставляла его ночами лежать без сна и лихорадочно искать хоть какой-нибудь выход из сложившегося положения, сути которого он не понимал. Будь Рейстлин рядом с ним, Карамон не преминул бы обсудить свои волнения с братом, однако маг остался с основными силами, которые были еще довольно далеко от побережья. Но даже если бы он оказался теперь здесь, Карамон вовсе не был уверен в его готовности обсуждать с ним эту проблему.

Рейстлин между тем набирался сил с каждым днем. После того как его заклинания превратили целую деревню в пылающий погребальный костер, могучий маг два или три дня отлеживался, почти не реагируя на окружающее. Очнувшись от своего полусна-полузабытья, он первым делом объявил о том, что проголодался, и в течение полутора недель поглотил такое количество пищи, какое, бывало, съедал за несколько месяцев. Изнурявшие его приступы кашля больше не повторялись; Рейстлин стремительно восстанавливал силы и даже немного пополнел.

Однако ужасные сновидения продолжали преследовать его, сладить с ними не могли даже самые сильные зелья. Рейстлин обдумывал свою проблему денно и нощно.

Если бы только он знал, в чем была ошибка Фистандантилуса, приведшая к гибели могущественного мага, он мог бы попытаться ее исправить.

В голове его роились самые невероятные планы. Он даже задумывался о том, чтобы вернуться в будущее и провести дополнительные исследования, однако он тут же отказался от этой идеи: если сожжение деревни уложило его в постель на несколько дней, то перемещение во времени отнимет сил куда больше. Пока он будет восстанавливать силы, в будущем пройдут один-два дня, а в прошлом пролетят века. Даже если он сумеет вернуться в нужное время, у него может не хватить сил, чтобы сразиться с Владычицей Тьмы.

И вот, когда Рейстлин готов был уже впасть в отчаяние, к нему пришел простой и ясный ответ…

Глава 1

Рейстлин приподнял полог палатки и вышел наружу. При виде его часовой, выставленный Карамоном, вздрогнул. Появление мага всегда воздействовало подобным образом даже на его личных телохранителей, не говоря уже об остальных обитателях лагеря. Никто никогда не слышал, как Рейстлин подходит; всегда он возникал как будто прямо из воздуха. Люди замечали его только тогда, когда к их плечам прикасались обжигающе-горячие пальцы мага, а над самым ухом раздавался негромкий спокойный голос. Иногда, правда, о приближении Рейстлина свидетельствовал тихий шорох его длинного черного плаща.

На палатку, в которой обитал Рейстлин, простые солдаты взирали с благоговейным трепетом и любопытством, но всегда — с почтительного расстояния.

Никто, впрочем, пока не замечал, чтобы вокруг нее творилось что-то необычное.

Некоторые, особенно дети, только и ждали, что из палатки вылетит живой дракон или еще какое-нибудь чудовище, которое ринулось бы на лагерь, пожирая все на своем пути, пока им не удалось бы умилостивить его имбирными хлебцами.

Но, увы, — к разочарованию самых настойчивых наблюдателей — ничего такого не происходило. Маг пуще прежнего берег свои силы и приумножал их отдыхом и штудированием магических книг. «Впрочем, сегодня вечером все будет по-другому, — с ухмылкой подумал Рейстлин. — Но тут уж ничего не поделаешь».

— Эй, солдат! — буркнул он.

— Д-да, господин? — в некотором смятении откликнулся стражник. Великий маг вообще редко с кем-нибудь заговаривал, тем более с простыми воинами.

— Где госпожа Крисания?

Стражник не смог отказать себе в удовольствии чуть-чуть скривить губы, когда он сообщал, что по его мнению, «ведьма» находится в шатре Карамона и готовится ко сну.

— Послать за ней, господин? — спросил он Рейстлина с явной неохотой.

Маг невольно улыбнулся. Впрочем, улыбка его все равно не была видна в черной тени капюшона.

— Не стоит. — Маг кивнул так, словно ответ доставил ему удовольствие. — Есть ли известия от моего брата?

— Предводитель Карамон Прислал гонца с сообщением, что он возвращается в лагерь завтра, мой господин, с легким недоумением ответил стражник, уверенный, что маг-то уж должен бы знать такие вещи. — Он распорядился, чтобы мы дожидались его возвращения на месте и дали возможность подтянуться обозам с продовольствием. Первые фургоны прибыли только сегодня после обеда.

Неожиданная мысль заставила стражника слегка нахмуриться.

— Если ты хочешь отдать, иной приказ, господин, я вызову капитана стражи…

— Нет, ничего такого я не имел в виду, — успокоил встревоженного воина Рейстлин. — Я просто хотел удостовериться, что ничто мне не помешает… никто и ничто. Это ясно, гм… как там тебя?..

— Микаэл, мой господин, — ответил страж. — Разумеется, мой господин. Если ты приказываешь, я никому не дам тебе помешать.

— Вот и хорошо. — Рейстлин снова кивнул и ненадолго замолчал, глядя в небо.

Вечер уже наступил, но вокруг было довольно светло благодаря свету красной Лунитари и звездам. Солинари — серебряная луна — была на ущербе и напоминала тоненькую царапинку на обсидианово-черном небе, однако для глаз мага важнее всего была Нуитари — луна, которую мог видеть только он. Сегодня было полнолуние черного светила, и оно, невидимое, сгустком мрака темнело на черном небе среди ярких звезд.

Рейстлин шагнул к Микаэлу и слегка откинул бархатный капюшон плаща, чтобы свет красной луны отразился в его глазах. Стражник в испуге отступил назад, и только его воспитание и честь Соламнийского Рыцаря помогли ему совладать с собой.

Рейстлин почувствовал, как молодой человек напрягся. Поняв, что рыцарь просто-напросто боится его, маг сдержанно улыбнулся. Подняв руку, он уперся ею в стальную кирасу стража.

— Никто не должен войти ко мне, какова бы ни была причина, — негромким, но твердим голосом отчеканил маг, прекрасно зная, как действует на людей такая манера говорить. — Никто, что бы ни случилось! Ни госпожа Крисания, ни мои брат, ни ты сам… никто!

— Я… я понял, мой господин, — запинаясь пробормотал Микаэл.

— Сегодня ночью ты можешь услышать и даже увидеть много странного, — продолжал Рейстлин, пристально глядя на стражника, словно пытаясь загипнотизировать его. — Не бойся, тебя это не касается. Но каждый, кто осмелится войти в палатку, подвергает опасности свою жизнь… и мою тоже!

— Да, господин! — Микаэл с трудом сглотнул, и по его лицу, несмотря на прохладу, побежала струйка пота.

— Ты ведь состоишь или состоял в рыцарском ордене Соламнии? — внезапно спросил Рейстлин.

Молодой человек переступил с ноги на ногу, засопел, в смущении отвел глаза и уже открыл было рот, однако маг остановил его легким движением руки.

— Не важно, можешь не отвечать. Хоть ты и сбрил усы, я прочел ответ на твоем лице. Видишь ли, однажды у меня был один знакомый рыцарь… Поклянись Кодексом и Мерой, что ты сделаешь, как я велел.

— Я клянусь… Кодексом и Мерой… — прошептал Микаэл.

Маг, удовольствовавшись ответом, кивнул и повернулся, чтобы войти в палатку, а Микаэл, освободившись от взгляда страшных глаз, в которых отражалось только его собственное бледное лицо, вернулся на свое место. У самого порога маг, однако, обернулся и тихо позвал:

— Эй, рыцарь!

Микаэл посмотрел на него.

— Если кто-нибудь войдет в палатку и помешает моим занятиям, — сказал Рейстлин тихим и почти ласковым голосом, — то я, если, конечно, останусь жив, надеюсь увидеть на песке твой хладный труп. Смерть будет для тебя единственной уважительной причиной…

— Да, господин, — ответил Микаэл неожиданно твердым голосом, хотя он и старался говорить негромко. — «Эст суларус от митас» — «Честь или жизнь».

— Вот именно. — Рейстлин пожал плечами. — Именно так все обычно и кончается.

С этими словами великий маг исчез в своей палатке, оставив Микаэла стоять в темноте на часах и гадать: что же там, в конце концов, должно произойти.

Понимая, что ожидать можно чего угодно, Микаэл пожелал, чтобы рядом с ним был его кузен Гэрик — человек, с которым ему легче было бы нести эту тревожную и опасную службу. Но, увы, Гэрик отправился с Карамоном и вместе с ним должен был вернуться — не раньше завтрашнего утра.

Чувствуя себя предельно несчастным, Микаэл плотнее закутался в толстый шерстяной плащ и с тоской посмотрел на лагерь. Там горели веселые жаркие костры, передавались из рук в руки чаши горячего вина со специями, звучали смех и шутки. Там были покой и добрые друзья, а здесь — лишь холодная звездная ночь да притаившаяся в красноватой полутьме неведомая опасность.

Войдя в палатку, Рейстлин плотно задернул полог и подошел к большому деревянному сундуку, который стоял на полу рядом с его кроватью. Этот сундук, украшенный вырезанными на нем руническими письменами, был еще одной вещью Рейстлина, кроме, естественно, магического посоха, которую он никому не позволял трогать. Впрочем, никто к этому и не стремился, особенно после того, как один из воинов по ошибке схватился за него, перепутав, видимо, со своими пожитками.

Рейстлин не сказал ни единого слова, он просто наблюдал. Солдат, державший сундук, неожиданно ахнув, выпустил его из рук и открыл рот от изумления…

Этой ночью потрясенный воин рассказывал у костра своим товарищам, что на ощупь сундук мага оказался намного холоднее льда. И не только это: едва он прикоснулся к резной деревянной поверхности, как испытал столь сильный страх, что едва не сошел с ума.

С тех пор только сам Рейстлин перетаскивал сундук с места на место, хотя никто не мог понять, как это ему удавалось. Тем не менее он всегда оказывался в палатке мага.

Приподняв крышку сундука, Рейстлин некоторое время внимательно разглядывал его содержимое — переплетенные в темно-синюю кожу колдовские книги, пергаментные свитки, бутылочки и мешочки с компонентами для заклинаний и несколько черных накидок, аккуратно сложенных на дне сундука. Здесь не было волшебных брелоков и колец, обязательных лишь для более слабых и менее могущественных магов. Рейстлин считал, что этими игрушками пользуются только недоумки.

Он поочередно осматривал свои магические сокровища. Взгляд его на мгновение задержался на тонкой, изрядно потрепанной книжечке. Название ее, начертанное яркими и затейливыми буквами, сразу же бросалось в глаза: «Ловкость рук. Приемы и способы развлечь и удивить». Чуть ниже было начертано: «Удивите своих друзей! Волшебные трюки и фокусы». Судя по ее виду, книжка была зачитана чуть ли не до дыр и затерта нетерпеливыми руками ее хозяина много лет назад.

Даже сейчас, наскоро пролистав эту книженцию, Рейстлин не сдержал улыбки, о чем-то вспоминая.

Потом, порывшись в кармане плаща, маг извлек оттуда маленькую коробку и, поставив ее на ладонь, поднес поближе к глазам. Коробочку тоже охраняли вырезанные на крышке руны. Пробормотав магическую формулу, чтобы нейтрализовать их действие, маг с благоговением открыл крышку. Внутри была только одна вещь — серебряная подставка, которую он осторожно извлек и, поднявшись на ноги, установил на столе в самом центре палатки.

Затем маг расположился в кресле и достал из другого потайного кармана небольшой предмет, похожий на обычный детский шарик, выточенный из хрусталя. Он сверкал на свету и переливался всеми цветами радуги, казавшимися как бы живыми и находившимися в непрестанном движении. Они сливались, разъединялись и кружились, кружились без конца, словно в поисках выхода из своей темницы.

Рейстлин положил сферу на подставку. Поначалу она выглядела там совершенно неуместно, ибо по сравнению с ней была слишком мала, но уже в следующее мгновение, как всегда неожиданно, шар увеличился в объеме — в точном соответствии с размерами подставки.

Нельзя было, правда, сказать наверняка — шарик ли это вырос, или подставка съежилась… Возможно, усох и уменьшился сам Рейстлин, ибо теперь настал его черед чувствовать себя неуместным и жалким по сравнению с шаром.

Впрочем, к этому ощущению маг уже привык. Он не в первый раз пользовался Глазом Дракона — а именно таково было название магического устройства — и знал, что в первые минуты он всегда подчиняет своей воле того, кто им управляет.

Рейстлин, однако, овладел искусством обращения с шаром давным-давно (вернее — овладеет в недалеком будущем!) и выучил правила жутковатой игры с заключенной внутри хрустальной сферы властной и свирепой сущностью драконьего племени.

Рейстлин закрыл глаза и, расслабившись в кресле, погрузился в свою магию.

Потом он протянул руку и, дотронувшись пальцами до холодной поверхности хрусталя, произнес древнее заклинание.

— Лет билак мойпаралан — сух аквлар танталгузар!

Холод шара начал распространяться по всему его телу, проникая в кости и замораживая кровь. Рейстлин скрипнул зубами и повторил заклинание.

Цветные полосы внутри сферы замелькали с такой быстротой, что за ними мудрено было бы уследить даже наметанному глазу мага. Рейстлин, приподняв веки, пристально всматривался в водоворот красок. У него едва не закружилась голова.

Продолжая прижимать пальцы к холодному боку волшебного устройства, он негромко повторил магическую формулу в третий раз.

Бешеная пляска цветов внутри шара прекратилась, и в глубине его замерцал огонек.

Рейстлин моргнул и нахмурился. Глаз Дракона не должен был быть ни белым, ни черным: он должен сочетать все оттенки, но не иметь какого-либо определенного цвета. Все это символизировало единство добра, зла и баланса (равновесия между ними) — трех сил, которые только и могли удержать внутри сферы агрессивное драконье начало. Таким Глаз оставался всегда, с того самого раза, когда Рейстлин впервые заглянул в него и подчинил заключенные внутри него силы своей воле.

Однако теперь свет внутри шара был словно окружен черной аурой. Чем дольше Рейстлин всматривался в него, чем более цепким и внимательным был его взгляд, чем сильнее сосредотачивался маг, стараясь исключить всякую возможность воздействия собственного воображения, тем сильнее он хмурился. Черная тень внутри Глаза была, хотя лишь по краям. Это была тень… крыльев!

Две руки протянулись к Рейстлину из шара. Маг перехватил их и… вскрикнул!

Руки потянули его с невероятной силой, и Рейстлин, не будучи готов к такому повороту событий, едва не потерял контроль над ситуацией. Только почувствовав, что его затягивает внутрь каменной сферы, он собрал всю свою волю и дернул руки на себя.

— Что это значит? — строго спросил он. — Как вы смеете не повиноваться мне? Я уже много лет ваш повелитель.

— Она зовет… Она зовет, и мы должны подчиняться.

— Кто зовет? Кто может быть для вас главнее меня? — с насмешкой осведомился Рейстлин, хотя сердце его внезапно сжалось от холода еще более сильного, чем холод ледяной поверхности шара.

— Наша Владычица! Даже во сне мы слышим ее голос, который тревожит нас.

Приди и ты к нам, хозяин. Мы примем тебя! Скорее!

Владычица Тьмы! Рейстлин невольно вздрогнул, не в силах с собой совладать.

Руки, почувствовав его слабость, снова потянули его внутрь шара, но маг в гневе стиснул ледяные запястья еще сильнее и попытался сосредоточиться, разобраться в собственных мыслях, которые крутились у него в голове еще быстрее, чем краски Глаза Дракона.

Великая Такхизис! Он обязан был это предвидеть! Она вступила в этот мир — пусть пока только одной ногой, обутой в легкие черные сандалии, — но вступила!

Теперь она проникла в сновидения злых драконов и пытается разбудить их.

Изгнанные с Кринна искупительной жертвой Соламнийского Рыцаря Хумы, драконы всех мастей (и злые… и добрые) долго спали в потайных местах, и вот теперь их сон нарушила Она…

Разумеется, Такхизис, предстающая порой в образе Пятиглавого Дракона, намеревалась разбудить только злых драконов, которые помогли бы ей добиться своей цели — из Владычицы Тьмы превратиться в Царицу Мира.

Глаз Дракона, хранящий в своей сердцевине начала добрых, злых и нейтральных драконов, не мог не откликнуться на приказы Такхизис, тем более что на данный момент злое начало в нем, подпитываемое флюидами, идущими из темных уголков души самого Рейстлина, явно преобладало.

«Что я вижу, — задумался маг, вглядываясь в глубины хрустальной сферы, — тени черных крыльев или свою собственную тень?»

Однако времени на сомнения у него не было. Все, о чем он подумал, пронеслось в мозгу Рейстлина с быстротой молнии. Этого краткого мига хватило ему, чтобы понять, какая ему грозит опасность. Еще секунда слабости — и Такхизис завладеет его бренным телом и хрупкой душой.

— Нет, моя повелительница, — негромко пробормотал Рейстлин, крепко стиснув холодные запястья своими ладонями. — Может быть, ты и победишь, но это будет совсем не просто…

С шаром он говорил негромким, но твердым и властным тоном.

— Я все еще ваш господин, — сказал он. — Это я спас вас в Сильванести и от безумного короля эльфов Лорака. Это я вытащил вас со дна Кровавого Моря Истара, я, Рей-Маг заколебался, сглотнул появившуюся во рту противную горечь и закончил сквозь стиснутые зубы:

— Я… Фистандантилус, Властелин настоящего и Будущего. Я приказываю вам повиноваться!

Свет внутри шара потускнел. Рейстлин почувствовал, что холодные руки задрожали и едва не выскользнули из его пальцев. Гнев и страх поднялись было в нем с чудовищной силой, но маг справился с собой, продолжая удерживать чужие персты. Наконец дрожь протянутых из шара рук улеглась, а напряжение ослабло.

— Мы готовы подчиняться, хозяин. Рейстлин не позволил себе даже вздохнуть с облегчением.

— Очень хорошо, — сурово сказал он голосом школьного учителя, распекающего ребенка. (Но каким же опасным был этот ребенок, хуже змеи! — подумал он.) Стараясь говорить как можно спокойнее, маг продолжал:

— Я хочу передать сообщение моему ученику, который остался в Палантасе, в Башне Высшего Волшебства. Вы должны донести до него мои слова сквозь время. Имя ученика — Даламар.

Говори, хозяин. Он услышит твои слова, как слышит удары собственного сердца. А ты узнаешь его ответ. Рейстлин кивнул…

Глава 2

Даламар захлопнул магическую книгу и в досаде сжал кулаки. Он был уверен, что все сделал правильно, произнес все слова с верной интонацией и повторил заклинание нужное число раз. Да и компоненты для него он подобрал такие же, какие использовал Рейстлин. Сотни раз видел Даламар, как шалафи читает это заклинание, и все равно не смог его повторить!

Темный эльф устало положил голову на руки и закрыл глаза, чтобы вызвать в памяти образ Рейстлина, пытаясь припомнить все до мельчайших подробностей — тон его голоса и ритм произносимых им фраз. Он пытался понять свою ошибку, но не знал, в чем, собственно, она заключалась.

Все было тщетно. Казалось, он делал все точно так же, как учитель, но не смог добиться результата. «Ну что ж, — со вздохом сказал себе Даламар. — Придется, видно, дождаться возвращения Рейстлина».

Поднявшись из-за стола, Даламар произнес короткую команду, снимая заклятье света, наложенное им на хрустальный шар, стоявший на подставке в библиотеке Рейстлина. Волшебный свет мигнул и погас, и комната погрузилась во тьму. Даже в очаге не горел огонь — стояла поздняя весна, и ночи в Палантасе были достаточно теплыми. Пользуясь отсутствием Рейстлина, эльф рискнул даже немного приоткрыть окно.

И в лучшие времена Рейстлин не отличался здоровьем, предпочитая свежему воздуху уютное тепло своего кабинета, в котором пахло то розами, то специями и тленом, то всем этим одновременно. Обычно Даламару было все равно, и лишь временами, особенно весной, его эльфийская душа тосковала по зеленой стране, которую он оставил навсегда.

Стоя у раскрытого окна и вдыхая запахи просыпающейся жизни, заглушить которые не могли даже ужасы Шойкановой Рощи, Даламар поймал себя на том, что думает о своей родине — Сильванести.

Темный эльф — тот, кто изгнан из светлого круга, — вот кем был Даламар для своих соотечественников. Когда его увидели в черной мантии — в одежде, на которую никто из эльфов не мог взглянуть без содрогания, — и уличили в использовании высшего магического искусства, пользоваться которым он не имел права ни по своему рангу, ни по положению в обществе, эльфийские старейшины приказали связать ему руки и ноги, заткнуть рот, завязать глаза, бросить в телегу и отвезти к границам страны эльфов. В эти последние часы на земле своих предков Даламар не мог ничего видеть, и лишь обоняние подарило ему напоследок запах осин, распускающихся цветов и жирной сырой земли.

Вернулся бы он назад, если б мог? Сумел бы отказаться от всего, что окружает его теперь? Жалеет ли он о том, что было прежде?

Даламар не знал, как ответить на эти вопросы, но рука его непроизвольно потянулась к груди. Там, под черной ученической рясой, огнем горели пять глубоких ран. С тех пор как Рейстлин коснулся его своими пальцами, прошло уже больше недели, но выжженные в его теле ямки так и не затянулись. Даламар понял, что вряд ли когда-нибудь боль пройдет.

Теперь он обречен жить с этими незаживающими ранами на теле. Всякий раз, когда он будет снимать свою черную накидку, он будет видеть эти воспаленные язвы. Они никогда не зарастут кожей. Такую цену он заплатил за то, что предал своего шалафи.

Как он сказал Пар-Салиану, главе Ордена Магов, владыке Вайретской Башни Высшего Волшебства, — и своему хозяину, поскольку Даламар был в первую очередь шпионом Конклава, совета магов, которые не доверяли Рейстлину и боялись его так, как не боялись никого из смертных за всю свою жизнь: «Я заслужил это наказание, и даже большее…»

Решится ли он оставить это опасное место и вернуться на родину, в Сильванести?

Даламар поглядел за окно и криво улыбнулся. Он снова вспомнил Рейстлина, своего шалафи, учителя. Почти против воли Даламара взгляд его перебегал со звездного неба на ряды полок, заставленных книгами, переплетенными в темно-синюю кожу. В памяти эльфа снова ожили чудесные и жуткие, восхитительные и страшные, омерзительные и вызывающие благоговейный трепет зрелища, привилегии созерцать которые он удостоился только благодаря тому, что был учеником великого мага. Ему довелось ощутить могущество, которое ненадолго поселялось в его душе и задевало самые чувствительные струны. В конце концов эти воспоминания заставили его забыть о боли и мучениях.

Нет, он никогда не вернется домой. Никогда не покинет…

Размышления Даламара прервал звон серебряного колокольчика. Он звякнул только раз и почти сразу затих. Тем не менее для всех, кто жил (или не жил) в Башне, этот звук был подобен оглушительному реву сигнальной трубы. Кто-то пытался войти в Башню! Тот, кто сумел миновать гибельные ловушки Шойкановой Рощи и теперь находился у самых ворот.

Даламар, только что вспоминавший Пар-Салиана, нахмурился, ибо ему показалось, что именно могущественный белый маг пытается проникнуть в Палантасскую Башню вопреки воле ее хозяина. Всего несколько дней назад эльф сказал Пар-Салиану и совету магов: «Я убью всякого, кто попытается проникнуть в Башню в отсутствие учителя». И вот теперь — этот неизвестный и непрошеный гость…

Даламар произнес несколько слов и в мгновение ока исчез из библиотеки. В следующий миг он был уже внизу, у дверей Башни.

Но внизу его ждали не маги Конклава. Перед ним стояла высокая и стройная фигура, одетая в доспехи из драконьей чешуи. Лицо пришельца скрывала страшная рогатая маска Повелителя Драконов, а в руке он держал черный бриллиант — «слезу ночи». За спиной гостя, или, вернее, гостьи, Даламар почувствовал присутствие еще одного могущественного существа — страшного Рыцаря Смерти.

Черный камень понадобился Повелительнице Драконов затем, чтобы держать на почтительном расстоянии стражей Башни. Их бледные тени даже теперь были видны в мрачном свете «слезы ночи», однако приблизиться они не осмеливались. Между тем Повелительница Драконов тоже была в ярости; ее лица, скрытого под маской, Даламар разглядеть не мог, зато он остро чувствовал силу ее гнева.

— Госпожа Китиара, — сказал Даламар и поклонился. — Прости за столь нелюбезный прием. Если бы ты заранее известила о своем появлении…

Китиара сорвала с головы свой страшный шлем и поглядела на темного эльфа холодным взглядом своих карих глаз, сразу напомнивших Даламару о родстве воительницы с его шалафи.

— …Тогда бы ты подготовил мне еще более теплый прием, не сомневаюсь! — прорычала молодая женщина, сердито встряхнув своими темными вьющимися волосами.

— Я прихожу и ухожу, когда мне вздумается, особенно если речь идет о том, чтобы навестить моего братца!

Ее голос буквально дрожал от ярости.

— Сначала я вынуждена продираться сквозь эти ваши проклятые деревья, а теперь на меня еще и нападают у самого входа! Хорош прием, нечего сказать! — Грозная воительница потянула из ножен меч и шагнула вперед. — Клянусь Владычицей Тьмы, я преподам тебе урок, эльфийское отродье!..

— Я вынужден снова принести тебе свои извинения, — спокойно повторил Даламар, но в его раскосых глазах сверкнул огонек, который заставил Китару заколебаться.

Как и большинство воителей, Повелительница Драконов привыкла считать магов слабаками, которые проводят время за чтением ненужных книг, вместо того чтобы регулярно упражняться с мечом и щитом. Конечно, мага могли иногда устроить шикарный гром и фейерверк, однако, когда дело было серьезным, Китиара предпочитала полагаться на свой меч и воинское умение, а не на запутанные колдовские заклинания и птичий помет.

Именно таким она представляла себе Рейстлина, своего сводного брата, и точно так же она смотрела на его ученика, который к тому же был еще и эльфом, то есть принадлежал к расе ничтожной во всех отношениях, по ее мнению.

Однако Китиара во многом отличалась от других воинов, и именно благодаря этому воительнице удалось пережить большинство своих противников. Самое главное — она всегда умелатрезво оценить силу своих врагов. Вот и теперь одного вида спокойных глаз Даламара, его уверенной и собранной позы оказалось достаточно, чтобы Китиара задумалась, не столкнулась ли она с противником, по меньшей мере равным ей по силам.

Даламар был ей непонятен, во всяком случае — пока она не разобралась в нем до конца. Однако даже того, что было ей известно, хватило, чтобы относиться к темному эльфу с некоторой опаской. И хотя воительница мысленно велела себе быть осторожной и попытаться когда-нибудь, если удастся, превратить силу эльфа в его же уязвимое место, она почувствовала, как привлекает ее загадочность Даламара.

То, что он был недурен лицом (Китиара подумала, что в его чертах вовсе нет ничего эльфийского) и крепок телом (широкие плечи и атлетическую фигуру она рассмотрела даже под бесформенным черным балахоном), навело Повелительницу Драконов на мысль, что открытым и дружелюбным поведением она добьется большего, нежели неприкрытой враждебностью. Глядя на грудь Даламара, где воротник его черной накидки разошелся, обнажив упругую смуглую кожу, Китиара решила, что она, пожалуй, сумеет совместить приятное с полезным и немного развлечься.

Вложив меч в ножны, Китиара сделала еще шаг вперед. Огонь, который прежде сверкал на клинке, засиял теперь в ее глазах.

— Прости меня, Даламар, — ведь тебя так зовут? — проговорила она, и ее свирепый оскал превратился в лукавую, чарующую улыбку. — Эта дурацкая Роща вывела меня из себя. Ты совершенно прав. Мне следовало заранее уведомить моего братца о своем появлении. Просто я действвала под влиянием импульса, — добавила она, чуть-чуть приподнимая голову и заглядывая в лицо эльфа, отчасти скрытое в тени капюшона. — Я часто делаю то, что мне хочется…

Даламар жестом отпустил стражей Башни и тоже улыбнулся в ответ на слова молодой воительницы.

— Я прощена? — Китиара протянула руку в перчатке. Улыбка Даламара стала шире, но он только покачал головой и сказал:

— Сними перчатку, госпожа.

Китиара вздрогнула, и ее глаза опасно сверкнули, но это продолжалось считанные доли секунды. Эльф смотрел на нее и не переставал улыбаться. Пожав плечами, воительница потянула толстую кожаную перчатку за пальцы и наконец сняла ее.

— Ну вот, — сказала она. — Теперь ты видишь, что я не прячу никакого оружия.

— Я это знал, — откликнулся Даламар, беря ее пальцы в свои. Не отрывая взгляда от лица Китиары, эльф поднес ее руку к губам и с жадностью поцеловал. — Просто я не мог отказать себе в этом удовольствии.

Губы у эльфа оказались горячими, а пальцы — сильными, и Китиара почувствовала, как кровь быстрее потекла в жилах. Но по глазам Даламара она поняла, что он разгадал ее игру и готов в нее вступить. Правила, по которым она играла, по-видимому, его устраивали. Ее уважение к нему выросло еще больше, как, впрочем, и осторожность. Вот уж поистине ей встретился противник, достойный ее внимания.

Высвободив руку из пальцев Даламара, Китиара спрятала ее за спину кокетливым жестом, который резко контрастировал с ее стальными доспехами и воинской осанкой. Этот жест был призван одновременно смущать и притягивать. По слегка покрасневшему лицу Даламара Китиара поняла, что определенного успеха она достигла.

— А ты не подумал, что кое-какое оружие я могла спрятать под доспехами? — спросила Китиара с насмешливой улыбкой. — Может быть, хочешь поискать?

— Напротив, — возразил Даламар, — твое главное оружие всегда на вид.

Доведись мне обыскивать тебя, госпожа, я искал бы то, за чем охотился взгляд многих мужчин, но чего никто из них не касался по-настоящему.

Глаза эльфа смеялись, а у Китиары перехватило дыхание. Завороженная его словами, вспоминая прикосновение горячих губ эльфа к своей руке, она сделала еще один шаг вперед, обращая лицо навстречу губам Даламара.

Сделав вид, что не заметил ее порыва, Даламар грациозно отступил в сторону. Китиара, ожидавшая, что сейчас ее заключат в объятия, не нашла опоры и потеряла равновесие, неловко споткнувшись.

Впрочем, она тут же с кошачьей ловкостью выровнялась и повернулась к эльфу, чувствуя, как от стыда и ярости пылают ее щеки. Китиаре случалось убивать мужчин и за меньшее, однако она с неудовольствием обнаружила, что эльф, скорее всего, даже не заметил того, что произошло.

Или заметил?

По его лицу нельзя было понять ровным счетом ничего.

Но он только что говорил о Рейстлине… Нет, эльф сделал это специально.

Ничего, он за это заплатит.

Теперь Кит знала, что представляет из себя ее противник, и могла оценить его силу и умение владеть собой. Упрекать себя за ошибку воительница не стала: она раскрылась и пропустила удар, зато в следующий раз она не повторит свой промах.

— …Я глубоко сожалею, что шалафи сейчас нет, — продолжал тем временем Даламар. — Но я уверен, что твой брат будет очень огорчен известием, что ты приходила и не застала его.

— Нет? — удивилась Китиара. — Но где же он? Куда это ему вздумалось отправиться?

— О, я уверен, что он собирался известить тебя, — заметил Даламар, искусно изображая удивление. — Шалафи отправился в прошлое, чтобы овладеть знаниями Фистандантилуса, а затем — попытаться отыскать Врата, сквозь которые он…

— Ты хочешь сказать, что он отправился в прошлое без жрицы? — перебила Китиара, на мгновение позабыв о том, что никто, кроме нее, не знает, что Сот был послан ею убить Крисанию и тем самым помешать безумному намерению Рейстлина бросить вызов Владычице Тьмы. Прикусив губу, она быстро оглянулась через плечо на молчаливого Рыцаря Смерти.

Даламар перехватил ее взгляд и слегка улыбнулся. Он знал все мысли, которые роились сейчас в этой голове под прекрасными вьющимися локонами.

— Тебе, стало быть, известно о нападении на госпожу Крисанию? — с невинным видом спросил он. Китиара оскалилась.

— Ты прекрасно понимаешь, что я знаю об этом. И мой братец тоже. Если он и самонадеянный глупец, то все-таки не полный же идиот!

Она резко повернулась на каблуках к Соту.

— Ты сказал, что женщина мертва! — бросила она.

— Она была мертва, — прогудел Рыцарь Смерти, выступая из тени, и его глаза полыхнули оранжевым огнем в невидимых под шлемом пустых глазницах. — Ни один смертный не смог бы уцелеть после моей атаки. И твой хозяин не мог спасти ее…

Немеркнущий взгляд мертвых глаз остановился на лице темного эльфа.

— Не мог, — согласился Даламар. — Но вот ее господин мог, и он сделал это.

Паладайн наложил на свою жрицу заклятие противодействия и призвал к себе ее душу, оставив на земле пустую скорлупу тела. Брат-близнец моего шалафи и твой сводный брат Карамон, госпожа… — эльф поклонился, чем разъярил Китиару еще сильнее, — доставил тело в Вайретскую Башню Высшего Волшебства, и маги отправили жрицу к тому единственному жрецу, чья молитва в силах была воссоединить душу и тело — к Королю-Жрецу из Истара.

— Недоумки! — почти прорычала Китиара, и ее лицо сделалось синевато-багровым от гнева. — Они сами отослали ее к Рейстлину! Именно это ему и было нужно!

— Они знали, — негромко проговорил Даламар. — Я сказал им…

— Ты сказал? — изумилась Китиара.

— Я должен кое-что объяснить тебе, госпожа. — Даламар слегка поклонился.

— Но это займет некоторое время. Давай же по крайней мере устроимся с комфортом.

Не согласишься ли ты подняться в мои апартаменты?

С этими словами эльф протянул руку. Китиара, поколебавшись, оперлась на нее, но Даламар, обхватив ее за талию, крепко прижал к себе. От неожиданности молодая женщина слегка опешила и попыталась вырваться, однако вскоре затихла.

Эльф держал ее крепко и одновременно очень уверенно.

— Для того чтобы заклятье перенесения подействовало, — холодно сказал Даламар, — необходимо стоять как можно ближе друг к другу.

— Я еще не разучилась ходить, — парировала Китиара. — И не привыкла к магии.

Но даже произнося эти слова, Китиара продолжала прижиматься к мускулистому, сильному телу эльфа с самозабвением неутоленной страсти.

— Прекрасно… — Даламар пожал плечами и вдруг исчез.

Оглядевшись в недоумении по сторонам, воительница услышала его далекий голос:

— Вверх по спиральной лестнице, госпожа. Через пятьсот тридцать девять ступеней поверните налево.

— Так что, как ты изволишь видеть, — закончил Даламар, — я был заинтересован в этом не меньше твоего, госпожа. Конклав магов всех трех Лож послал меня именно затем, чтобы помешать Рейстлину совершить этот возмутительный поступок.

Темный эльф и Повелительница Драконов сидели в Даламаровых комнатах, самых шикарных и комфортабельных во всей Башне. Остатки роскошного ужина исчезли по мановению руки эльфа. Собеседники сидели перед камином, зажженным скорее ради его уютного света, нежели для того, чтобы согреться. Ночь и без того была теплой, но пляшущие языки пламени действовали умиротворяюще и располагали к беседе…

— Тогда почему же ты его не остановил? — сердито поинтересовалась Китиара, со стуком опуская на столик золотой кубок с вином. — Что в этом сложного?

И она совершила соответствующий жест свободной рукой.

— Нож в спину — и все. Быстро, просто, удобно, — с этими словами она насмешливо посмотрела на эльфа. — Или вы, маги, выше этого?

— Нет, не выше, — ответил Даламар, качая головой и пристально глядя на Китиару. — Существуют методы более тонкие, мы, маги Ложи Черных Мантий, пользуемся ими, когда хотим избавиться от своих врагов. Но они бесполезны против него, госпожа. Только не против твоего брата.

Даламар едва заметно вздрогнул и отпил вина из своего кубка с неуместной поспешностью.

— Ба! — фыркнула Китиара. — Что за важная шишка мой брат?!

— Выслушай меня, Китиара, и постарайся понять, — негромко, но твердо сказал Даламар. — Ты просто не знаешь своего брата. Ты не знаешь его и нисколько не боишься. Это очень опасно и может привести к весьма печальным последствиям.

— Бояться? Рейста? — Китиара снова фыркнула. — Да он же весь ссохся, как старый сучок, от него одна кожа да кости и остались!

Она рассмеялась, но смех ее замер сам собой. Наклонившись вперед, она прошептала:

— Ты говоришь серьезно! Я вижу по твоим глазам. Даламар угрюмо улыбался.

— Я боюсь его так, как не боялся ничего на свете, в том числе и самой смерти. Вот, взгляни!

Он поднял руки к груди и одним движением разорвал по шву свою черную накидку, обнажая зияющие на коже раны.

Китиара с интересом посмотрела на глубокие воспаленные стигматы, затем перевела взгляд на бледное лицо Даламара.

— Что за оружие оставило эти следы? Я не узнаю…

— Его рука, — перебил эльф бесстрастно. — Это следы его пяти пальцев.

Таков был его ответ Пар-Салиану и магам Конклава.

Китиара всякого повидала на своем веку, в том числе людей, заживо выпотрошенных, и людей с начисто содранной кожей, людей с отрубленными головами и людей, зверски истязаемых в темницах под горами, известными как Властители Судеб. И все же, глядя на гноящиеся раны, она представила себе, как тонкие пальцы Рейстлина прожигают насквозь тело темного эльфа, и не смогла сдержать дрожи.

Откинувшись на спинку кресла, Китиара заново обдумывала все то, о чем только что рассказал ей Даламар. В конце концов ей стало казаться, что она действительно недооценивала Рейстлина. Мысль эта, безусловно, ничуть ее не успокоила. Лицо воительницы стало мрачным. Насупившись, Китиара медленно потягивала вино.

— Итак, он собрался проникнуть сквозь Врата, — медленно проговорила она наконец, пытаясь свыкнуться с только что услышанной потрясающей новостью. — Он пройдет через Врата с помощью жрицы и окажется в Бездне. А что потом? Надеюсь, он погашает, что никому не под силу сражаться с Владычицей Тьмы в ее собственном мире?

— Разумеется, он знает, — с горечью кивнул Даламар. — Шалафи силен, но там… там Такхизис сильнее. Он хочет выманить ее из Бездны, хочет заставить Темную Воительницу войти в наш мир. Он уверен, что здесь он сумеет победить.

— Безумец! — прошептала Китиара едва слышно. — Он сошел с ума!

Заметив, что вино из кубка потекло по ее дрожащей руке, воительница торопливо поставила сосуд.

— Он видел Такхизис, когда она явилась из Бездны всего лишь бледной тенью, и ей запрещено было перейти в наш мир полностью. Он просто не представляет себе, что будет, если она обрушится на Кринн во всю свою мощь…

Китиара вскочила на ноги и быстрыми нервными шагами заходила по мягкому ковру, на котором были вытканы столь любимые эльфами изображения цветов и деревьев. Почувствовав, как внутри у нее все холодеет, она в конце концов остановилась у огня. Даламар тоже поднялся и, тихо шурша своей черной накидкой, встал рядом. Даже погруженная в свои мысли, воительница чувствовала за спиной жар его тела.

— И что говорят твои маги, чем это все кончится? — спросила она неожиданно. — Кто победит, если Рейсту удастся его безумный план? Есть у него шанс?

Даламар пожал плечами и, сделав шаг вперед, положил руки на нежную шею Китиары. Его пальцы осторожно погладили упругую гладкую кожу. Ощущение было изысканное. Повелительница Драконов закрыла глаза и глубоко, прерывисто вздохнула.

— Магам это неизвестно, — негромко сказал Даламар и наклонился, чтобы поцеловать Китиару за ухом. В ответ молодая женщина потянулась всем телом и, как кошка, выгнулась назад, навстречу эльфу. — Здесь он будет в своем мире, — продолжал Даламар, — а Такхизис будет слабее. И все же ее не так просто одолеть. Некоторые полагают, что эта битва может разрушить наш мир.

Китиара подняла руку и запустила пальцы в длинные шелковистые волосы эльфа, приближая его жадные губы к своей шее.

— Но… есть у него шанс? — хриплым шепотом повторила она свой вопрос.

Даламар помолчал, потом внезапно отпрянул. Продолжая удерживать Китиару за плечи, он развернул ее к себе лицом. Заглянув в глаза воительницы, он увидел все, о чем она думала в этот момент.

— Разумеется. Шанс есть всегда.

— А что будешь делать ты, если Рейстлину удастся пройти Врата? — Руки Китиары легли на грудь Даламара в том самом месте, где пальцы ее сводного брата навечно оставили свои страшные следы. Глаза воительницы светились огнем страсти, которую, однако, контролировал ее трезвый и расчетливый ум.

— Я должен помешать ему вернуться в этот мир, — ответил Даламар. — Я обязан запереть Врата, чтобы он не смог выйти через них наружу.

Его пальцы медленно скользнули по линии ее изогнутых губ.

— И какова же будет твоя награда за столь опасное предприятие? — поинтересовалась воительница, игриво прижимаясь к эльфу и слегка покусывая его пальцы.

— Я стану хозяином Башни Высшего Волшебства, — ответил Даламар. — И новым главой Ложи Черных Мантий. А почему…

— Я могла бы тебе помочь, — со вздохом перебила его Китиара, медленно передвигая руки с груди Даламара вверх, к плечам, слегка царапая через одежду его тело. Темный эльф почти машинально стиснул ее в объятиях.

— Я могла бы помочь, — повторила Китиара хриплым, низким голосом. — Тебе не под силу сражаться с ним в одиночку.

— О моя госпожа! — Даламар посмотрел на нее с кривой улыбкой. — Кому ты станешь помогать, мне или ему?

— Это, — заявила Китиара, запуская руки под черную ткань накидки, — будет зависеть от того, кто победит.

Улыбка Даламара стала шире, а горячие губы скользнули по подбородку женщины.

— Именно так я и подумал, госпожа, — шепнул он на ухо воительнице.

— Мы прекрасно поняли друг друга, — отрезала Китиара и не сдержала довольной ухмылки. — А теперь — довольно о моем брате. Меня давно интересует один вопрос. Скажи, темный эльф, что носят маги под своими мантиями?

Даламар снова улыбнулся.

— Только собственную кожу, — проговорил он. — А что носят под доспехами женщины-воины?

— Ничего…

* * *

Китиара ушла.

Даламар лежал на кровати, наполовину бодрствуя, наполовину погрузившись в приятную дремоту. Подушка под его щекой все еще хранила аромат волос молодой женщины — запахи благовоний и железа. Эта неестественная смесь продолжала опьянять Даламара, кружила ему голову, хотя с самой Китиарой она странным образом не ассоциировалась.

Темный эльф с наслаждением потянулся. Он не сомневался, что Повелительница Драконов предаст его, когда ей это будет выгодно. Но и она не могла не знать, что он уничтожит ее в мгновение ока, если это ему понадобится для достижения своей цели. Между тем это знание ни одному из них не отравило проведенных вместе часов. Напротив, их любовные экзерсисы приобрели особую остроту…

Даламар прикрыл глаза и позволил сну постепенно овладевать собой. За приоткрытым окном он услышал шорох драконьих крыльев. Дракон готовился к полету. Даламар представил себе Китиару верхом на ее голубом драконе, в сверкающем под луной шлеме…

— Даламар!

Темный эльф вздрогнул от неожиданности и сел на кровати. Сон как рукой сняло, а все его тело содрогнулось от страха. Он узнал этот голос, не мог не узнать… В ужасе Даламар оглядывался по сторонам и ничего не видел.

— Шалафи? — неуверенно проговорил он. В комнате никого не было, и он прижал руки к вискам. Должно быть, почудилось во сне…

— Даламар!

На этот раз ошибки быть не могло. Эльф слышал голос отчетливо и ясно, хотя и раздавался он откуда-то издалека. Беспомощно оглядываясь по сторонам, Даламар изо всех сил боролся с подступившим к горлу страхом. Рейстлин не любил шутить и никогда этого не делал. Отправившись в прошлое при помощи сложнейшего заклинания неделю назад, он должен был отсутствовать еще долгое время. В то же время Даламар знал голос учителя, как свой собственный. Обознаться он не мог.

— Я слышу тебя, шалафи! — отозвался эльф, стараясь, чтобы голос его звучал как можно тверже. — Но не вижу. Где…

— Я в прошлом, как ты и предположил, ученик. И говорю с тобой при помощи Глаза Дракона. У меня есть для тебя задание. Слушай внимательно и выполняй все в точности.

Начинай действовать немедленно, не теряй времени. Дорога каждая минута…

Даламар закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Он хорошо слышал голос Рейстлина, и ему не мешал даже раздающийся за окном смех: в городе начинался какой-то (праздник, посвященный приход) весны, и за стенами Старого Города пылали в ночи приветливые костры. В их дрожащем свете юноши и девушки дарили друг другу цветы и целовались под покровом ночной тьмы. Вливавшийся в спальню воздух казался сладким от запаха любви и зацветающих весенних роз.

Но Рейстлин уже начал говорить, и Даламар отвлекся от всего окружающего.

Он позабыл Китиару, позабыл о любви. Он не вспоминал даже про наступившую весну, что для эльфа было совсем уж странно. Он слушал, задавал вопросы, запоминал, и все его тело слегка вздрагивало при звуке голоса шалафи.

Глава 3

Бертрем, мягко шаркая по полу туфлями, шел по коридору Большой Палантасской Библиотеки. Его длинная ряса тихонько шелестела в такт негромкой мелодии, которую послушник напевал себе под нос. Он только что наблюдал из окна за весенним праздником, и теперь, возвращаясь к своей работе, протекавшей среди многих тысяч рукописных томов и свитков, никак не мог отделаться от застрявшего в голове мотива.

— Ту-там, та-там… — напевал он своим тонким негромким голосом, стараясь не разбудить дремлющее в широких и пустых коридорах эхо.

Впрочем, только эхо он и мог потревожить в столь поздний час. Библиотека давно была закрыта, а большинство Эстетиков — членов Ордена, чья жизнь была целиком посвящена научным изысканиям и трудам, направленным на изучение великого хранилища рукописей, в которых были собраны все знания со дня сотворения Кринна, — либо уже спали, либо занимались своей будничной работой…

— Ту-там, та-там… Моя любовь — как горлинка в ветвях, ту-тум, ту-там…

А я стрелок, что к ней крадется…

Увлекшись, Бертрем даже позволил себе пойти дальше слегка пританцовывающим шагом.

— Ту-там, та-там… Я поднял лук, стрелу наладил… — Он повернул за угол.

— Ту-тум, ту-там… Стрела летит, и в сердце ей свое стальное острие вонзает…

Эй, там!.. Кто ты такой?

Послушник почувствовал, как его собственное сердце подпрыгнуло чуть ли не к самому горлу, когда он едва не налетел на высокую фигуру в черном плаще и капюшоне, стоявшую посреди слабо освещенной мраморной залы.

Незнакомец ничего не ответил. Он просто молча смотрел на Бертрема.

Послушник собрал все свое мужество и, поплотнее запахнувшись в рясу, мрачно смерил непрошеного гостя взглядом.

— Что за дело привело тебя сюда? — спросил он весьма неприветливо. — Библиотека закрыта! Да, даже для тех, кто носит черную мантию. Уходи…

Эстетик нахмурился и махнул пухлой ладошкой.

— Возвращайся утром, да соблаговоли воспользоваться дверью, как все приличные люди…

— Я — не все, и я — не человек, — сказал пришелец с сильным эльфийским акцентом. — Что касается дверей, то они предназначены лишь для тех, кто не умеет проходить сквозь стены. Мне это дано, равно как и умение делать вещи куда менее приятные…

Бертрем вздрогнул. Последние слова эльфа, произнесенные спокойным и ровным голосом, отнюдь не были пустой угрозой.

— Ты — темный эльф! — догадался Бертрем, отчаянно пытаясь понять, что ему нужно делать. Может быть, пора поднять тревогу и позвать кого-нибудь на помощь?

— Точно! — С сардоническим смешком незнакомец стянул с головы капюшон, и магический свет свисающих с потолка хрустальных шаров — дара магов Астинусу, преподнесенного еще в Век Мечтаний, — упал на его смуглое лицо.

— Мое имя Даламар. Я здесь по поручению…

— Рейстлина Маджере! — ахнул Бертрем и с беспокойством огляделся по сторонам, словно ожидая, что великий черный маг вот-вот прыгнет на него из-за угла.

Даламар улыбнулся. Черты его лица были тонкими, даже изящными, как и у всех эльфов, однако в глазах читалась такая холодная решимость и непреклонность, что Эстетику сразу расхотелось звать кого-нибудь на подмогу.

— Ч-что тебе угодно? — пробормотал он запинаясь.

— Не мне, а моему учителю, — поправил Даламар. — Не бойся. Я ищу знаний, ничего, кроме знаний. Если ты мне поможешь, я уйду так же быстро и незаметно, как пришел.

«А если я не помогу ему…» — Бертрем задрожал, чувствуя, как по спине побежала липкая струйка пота.

— Я сделаю все, что в моих силах, маг, — пробормотал он. — Но тебе все же следует сначала переговорить с…

— …Со мной! — раздался из темноты знакомый голос. Бертрем испытал такое сильное облегчение, что едва не потерял сознание.

— Астинус! — невнятно воскликнул он, указывая на Даламара пальцем. — Это… он сам, я не впускал его… Он… Рейстлин…

— Да, Бертрем, — сказал Астинус спокойно. — Не волнуйся.

Историк выступил вперед и похлопал Бертрема по плечу.

— Я в курсе всего, что произошло. При его появлении Даламар даже бровью не повел, словно вовсе не заметил присутствия Астинуса.

— Возвращайся к своей работе, Бертрем, — продолжил тем временем летописец, и его глубокий баритон эхом разнесся по коридорам библиотеки. — Ступай, я сам справлюсь с этой проблемой.

— Да, учитель! — Бертрем с благодарностью поклонился, не сводя взгляда с темного эльфа, и, пятясь задом по коридору, исчез за углом. По шороху накидки и звукам хлопающих по каменным плитам сандалий Астинус заключил, что послушник удаляется по коридору бегом. Темный эльф за все это время не проронил ни звука и не сдвинулся с места.

Астинус улыбнулся про себя. Его лицо, обращенное к Даламару, было лишено возраста; оно оставалось спокойным и абсолютно непроницаемым.

— Иди за мной, юный маг. За мной, — сказал главный летописец библиотеки, резко поворачиваясь на каблуках и идя по коридору быстрым, широким шагом, как нельзя лучше соответствовавшим его внешности и возрасту.

Даламар, которого этот внезапный маневр застал врасплох, немного поколебался, затем, опомнившись, побежал Догонять Астинуса.

— Откуда вам известно, что я ищу? — требовательно спросил он, поравнявшись с летописцем и главным хранителем библиотеки.

— Я записываю историю, — просто ответил ему Астинус. — Даже сейчас, пока мы идем и разговариваем, вокруг нас происходит великое множество разных событий, о которых я тотчас же узнаю. Я слышу каждое произнесенное слово, я вижу любые движения, жесты и поступки вне зависимости от того, важные они или обыденные, хорошие или плохие. Я вижу всю историю насквозь. Я пришел первым и должен буду уйти последним… А теперь — сюда.

Астинус резко повернул налево и снял с подставки светящийся шар. Казалось, от прикосновения шар стал гореть еще ярче. Даламар увидел бесконечные ряды толстых книг. По их гладким кожаным переплетам он даже мог сказать, что эти книги довольно старые, но все они были в превосходном состоянии. Эстетики постоянно очищали их от пыли и в случае необходимости клеили или переплетали.

— Здесь то, что тебе нужно. — Астинус жестом указал на полки. — Гномьи Войны.

— Это?! — Даламар в изумлении разглядывал бесконечные полки и бесчисленные тома, чувствуя, как его понемногу охватывает отчаяние.

— Да, — холодно ответил Астинус. — И еще в соседней галерее…

— Я… я… — Даламар растерялся… Наверное, Рейстлине очень хорошо представлял себе, насколько сложным будет задание, которое он дал ученику. При мысли о том, что ему придется прочесть все эти тома строго в указанный срок, темный эльф почувствовал дурноту. Никогда еще в своей жизни он не чувствовал себя столь беспомощным и слабым.

Маг ощутил на себе ледяной взгляд Астинуса и вспыхнул от гнева.

— Возможно, я мог бы помочь, — спокойно проговорил Астинус.

Даламар обернулся к нему и увидел, как историк, даже не читая вытисненного на корешке названия, снимает с полки увесистый том. Открыв его наугад, он стал быстро листать тонкие, высохшие страницы, исписанные рядами черных убористых букв.

— Ага, вот оно! — Астинус вынул из кармана закладку в виде тонкой пластинки из слоновой кости, заложил найденную страницу и, захлопнув книгу, вручил ее Даламару.

— Возьми книгу с собой и передай своему учителю. Здесь есть то, что он ищет. И еще скажи ему вот что: «Ветер сотрет следы на песке, но только после того, как он их оставит». Запомнишь?

Историк поклонился темному эльфу с мрачной торжественностью, затем обогнул его и пошел вдоль полок. На углу он остановился и обернулся к Даламару, который стоял, прижимая к груди книгу.

— И еще, молодой маг… Тебе не следует приходить сюда снова. Хроника сама вернется на свое место, как только ты покончишь с делами, — я не хочу, чтобы ты снова испугал кого-нибудь из Эстетиков. Бедняге Бертрему, без сомнения, пришлось лечь в постель после твоего внезапного появления. И еще — передай своему шалафи мои наилучшие пожелания…

Астинус снова поклонился и скрылся в полумраке.

Даламар еще некоторое время стоял в раздумье, прислушиваясь к неторопливым, но твердым шагам летописца, пока они не затихли в отдалении.

Потом он пожал плечами и, произнеся магическую фразу, перенесся в Башню Высшего Волшебства.

— Астинус дал мне свои комментарии к Гномьим Войнам, шалафи. Многое здесь заимствовано из древних Хроник, которые он сам написал…

— Астинус знает, что мне нужно. Начинай.

— Хорошо, шалафи. Вот начало отмеченного им абзаца: «…И тогда великий маг Фистандантилус воспользовался Глазом Дракона, чтобы пройти сквозь время и связаться со своим учеником, которому он велел пойти в Палантасскую Библиотеку и прочесть в Хрониках, увенчается ли успехом его величайшая миссия…» — Голос Даламара задрожал и смолк. Ученик перечитывал про себя поразивший его абзац снова и снова.

— Продолжай! — донесся голос Рейстлина.

Даламар не был уверен, слышит ли он его в действительности, или прозвучавшее слово — плод разгоряченного воображения. Тем не менее, оторвавшись от строк, написанных столетия назад, но абсолютно точно описывавших события, происходившие несколько часов назад, Даламар продолжил:

— «Важно отметить, что Хроники на данный момент повествуют…» Эта фраза подчеркнута, шалафи! — перебил сам себя Даламар.

— Какая?

— «На данный момент» подчеркнуто. Рейстлин никак на это не отреагировал, и Даламар стал читать дальше.

— «…Повествуют, что затея Фистандантилуса могла бы осуществиться. Не исключено, что великий маг вместе со жрецом Денубисом, судя по всем отмеченным Фистандантилусом приметам, проникли бы сквозь Врата. Что случилось бы с ними в Бездне, предугадать невозможно, ибо реальные исторические события пошли по другому пути.

Твердо уверовав, что ему по силам попасть через Врата в Бездну и бросить вызов Владычице Тьмы, Фистандантилус продолжал готовиться к Гномьим Войнам с удвоенной энергией. Паке Таркас пал под ударами объединенной армии гномов холмов и варваров (смотри «Хроники», том CXXVI, книга 6, страницы 589–700).

Великий военачальник армии Фистандантилуса Перагас — раб из Северного Эргота, которого маг в свое время купил и обучил гладиаторским боям в Школе Истарских Игр, — сумел оттеснить армию короля Дункана и принудил гномов отступить в горные твердыни Торбардина.

С тех пор война за Гномьи Врата мало интересовала Фистандантилуса, да и с самого начала она служила ему лишь для достижения собственных целей. Отыскав Врата под высокой горной крепостью Заман, он устроил в крепости свой штаб и начал готовиться к тому, чтобы пройти наконец сквозь запретные двери. Между тем предводитель его армии продолжал вести с гномами жестокую истребительную войну.

То, что случилось дальше, даже я, Астинус из Палантаса, не в силах описать достоверно и во всех подробностях, ибо могущественные магические силы, призванные Фистандантилусом, замутили мой взор.

Предводитель Перагас погиб в сражении с деварами — темными гномами из Торбардина. После его смерти армия Фистандантилуса начала терпеть поражение за поражением. Несметные полчища горных гномов вырвались из подземных чертогов Торбардина и ринулись на штурм крепости Заман.

В ходе сражения, осознав, что война проиграна и времени осталось мало, Фистандантилус и Денубис поспешили к Вратам. Здесь великий маг начал читать свое заклинание. В это самое время некий гном-механик, находившийся в плену у гномов Торбардина, включил свое устройство для путешествий во времени, которое он соорудил, стремясь вырваться из темницы. Остается загадкой, как ему удалось привести в действие этот аппарат. Тем не менее устройство сработало, вопреки всем известным примерам из истории Кринна.

Начиная с этого момента я могу опираться исключительно на свои собственные догадки и предположения. Вероятно, эта машина времени каким-то образом вступила во взаимодействие с могущественным и сложным заклинанием величайшего из магов.

Результат нам всем хорошо известен.

Произошел колоссальной силы взрыв, уничтоживший живое и неживое на равнинах Дергота. Обе сражавшиеся армии были практически мгновенно истреблены.

Крепость Заман рассыпалась на части. В результате обвала и возник холм с мрачным названием Череп.

Во время взрыва погиб несчастный Денубис. Фистандантилусу удалось выжить только благодаря своей мощной магии. С тех пор, правда, его дух существовал только в иных планах бытия, однако это скитание продолжалось лишь до тех пор, пока он не нашел пристанища в теле молодого, но подающего большие надежды мага Рейстлина Маджере…»

— Достаточно!

— Да, шалафи, — пробормотал Даламар.

А затем Рейстлин исчез.

Ничего как будто не произошло, не было сказано ни слова, но Даламар, сидевший в кабинете, почувствовал, что те снова остался один. Темный эльф был совершенно потрясен и сбит с толку тем, что он только что прочел. Пытаясь найти хоть один ответ на тысячи вопросов, которые вертелись у него в голове, он так и просидел за столом Рейстлина всю ночь до самого рассвета.

* * *

Восторженная дрожь пробежала по телу Рейстлина. Мысли его пришли в хаотическое движение; ему нужен был не один час холодных размышлений и расчетов, чтобы убедиться: все, только что им услышанное, — правда. Пока же одна-единственная фраза сверкала у него в мозгу: Задуманное могло бы осуществиться!

Осуществиться!!!

Рейстлин судорожно вздохнул, только сейчас сообразив, что все это время он почти не дышал.

Руки его, лежавшие на гладкой поверхности Глаза Дракона, дрожали. Восторг охватил его, и маг рассмеялся своим особенным, странным смехом. Следы на песке больше не вели на эшафот, они приводили к дверям из кованой платины, украшенной символами и изображениями Пятиглавого Дракона. И они откроются по его приказу!

Нужно только найти и прикончить этого гнома-механика, пока он не закончил сооружать свое дурацкое устройство…

Рейстлин почувствовал резкий рывок. Что-то с силой потянуло его за руки.

— Прекратить! — закричал он, проклиная себя за то, что расслабился и потерял контроль над ситуацией.

Но шар не подчинился его приказу. Слишком поздно Рейстлин очнулся от своих мыслей — чужие холодные руки затягивали его все глубже в хрустальные бездны магического устройства.

С ужасом он почувствовал, что тащат его с многократно умноженной, нечеловеческой силой. Маг поднял голову и вздрогнул: в самом начале это были руки, по которым нельзя было определить — молодые они или старые, принадлежат людям или, может быть, эльфам. Теперь его запястья мертвой хваткой держали изящные, нежные женские руки с длинными тонкими пальцами…

Рейстлин мгновенно взмок и, стараясь не поддаваться охватившей его панике, отчаянно с ними боролся. Он призвал всю свою силу — и магическую, и человеческую, — тщетно пытаясь сломить противостоящую ему чужую волю.

Рейстлин приблизился к шару почти вплотную. Он разглядел в белесом тумане лицо — прекрасное женское лицо темными глазами. Вишневые губы шептали ласковые слова, на которые его тело мгновенно отзывалось с чудовищной силой и страстью, в то время как душа корчилась от отвращения.

Все ближе и ближе…

Рейстлин еще раз попытался вырваться из объятий, сжимающих его со все большей нежностью и все большей силой. Стремление выжить слабело вопреки его воле, и Рейстлин решил проникнуть в тайники своей души. Он и сам не знал, что хотел найти — какую скрытую внутри энергию или секретное оружие. В одном он был уверен: только там он найдет спасение…

Перед его мысленным взором возникло видение прелестной жрицы в белом одеянии, с платиновым медальоном Паладайна на высокой груди. Ее серые глаза сверкнули в темноте, и смертельная хватка тонких рук на мгновение ослабла, но тут же стала еще крепче. Рейстлину показалось, что он слышит сдавленный женский смех. Образ Крисании тут же бесследно исчез.

— Брат! — позвал Рейстлин сквозь зубы, и вместо Крисании перед ним возник Карамон. Одетый в золотые доспехи, со сверкающим мечом в руках, он встал впереди Рейстлина, заслоняя его. Но не успел он сделать и шага, как что-то ударило его в спину, и Карамон тоже пропал.

Все ближе и ближе к туманной поверхности, за которой начинается небытие…

Рейстлин уронил голову на груда: он быстро слабел и начинал терять сознание. И в этот миг, как бы в самой глубине своей бездонной, таинственной души он увидел одинокую жалкую фигурку. На ней не было ни белых жреческих одеяний, ни рыцарских доспехов, а в руке не видно было никакого оружия. Фигурка казалась совсем крошечной, ее чумазое личико блестело от слез. В руке она держала только крысу… мертвую, окоченевшую крысу…

* * *

Карамон прибыл в лагерь с первыми лучами солнца. Он ехал всю ночь и теперь чувствовал себя совершенно одеревеневшим от усталости и не правдоподобно голодным.

Мысли о завтраке и мягкой постели служили ему утешением на протяжении последних полутора часов пути, и лишь только вдали покачался лагерь, на лице гиганта появилась довольная ухмылка. Он уже готов был дать шпоры своему усталому коню, однако, вглядевшись пристальнее, Карамон осадил копя и, подняв вверх руку, заставил остановиться своих провожатых.

— Что там происходит? — в тревоге спросил он, мигом забыв о еде и отдыхе.

Гэрик, скакавший сзади него, в недоумении потряс головой.

Лагерь напоминал потревоженный улей. Не горел ни один костер, а люди бестолково метались между палатками или собирались группами, которые также перемешались с места на место.

Потом вдруг кто-то замелил группу всадников во главе с Карамоном и издал громкий вопль. В следующую минуту все, кто был в лагере, ринулись вперед. Тут же Гэрик подал короткую команду, и его воины, пришпорив коней и подняв щиты, выехали вперед, загородив предводителя закованными в броню телами.

Карамон впервые стал свидетелем проявления такой преданности со стороны своих людей. Это настолько тронуло его, что сначала он даже не мог говорить.

Смущенно откашлявшись, он приказал всадникам расступиться.

— Это не мятеж, — заявил он уверенно и выехал вперед. Рыцари неохотно пропустили его.

— Взгляните, никто из них не вооружен, — бросил Карамон через плечо, успокаивая своих верных защитников. — Половина здесь — женщины и дети. И все же… — Он ухмыльнулся. — Спасибо за службу.

При этих его словах Гэрик покраснел от удовольствия, но, как заметил Карамон, продолжал держать руку на рукояти меча.

Карамон между тем был уже посреди толпы. Несколько рук угрожающе потянулись к уздечке его коня. Карамонов жеребец нервно запрядал ушами и присел на задние ноги, готовясь нанести удар передними копытами.

— Всем назад! — вдруг зычно крикнул Карамон, привставая на стременах. — Вы что, спятили? Разве это армия?! Вы вес выглядите точь-в-точь как кучка перепуганных крестьян. Назад, я сказал! У вас, может быть, цыплята разбежались или на свиней мор напал? Что нее это значит? Где мои офицеры?!

— Здесь, предводитель, — раздался совсем рядом голос одного из капитанов — коренастого взъерошенного человека с сердитым красным лицом.

Толпа, пристыженная словами Карамона, понемногу успокаивалась, а невнятные крики перешли в глухой ропот, когда прибывшая вместе с капитаном комендантская сотня начала рассекать толпу и наводить порядок.

— Прошу извинить за беспорядок, предводитель, — сказал краснолицый офицер, помогая Карамону сойти с коня. Спешившись, гигант потрепал жеребца по шее, и тот сразу присмирел, хотя и продолжал беспокойно вращать глазами и поводить большой головой.

Капитан не был молод; он не принадлежал к рыцарскому ордену, но зато обладал тридцатилетним опытом наемной военной службы. Лицо его было изборождено морщинами и покрыто шрамами, половину левой кисти он потерял в бою, да и ходил, заметно прихрамывая. Лицо его, обычно спокойное и невозмутимое, сейчас горело от стыда.

— Разведчики донесли, что вы близко, — доложил он. — Но прежде чем я успел известить вас, эти бешеные псы… — капитан покосился на отступающую толпу, — ринулись на поиски, словно вы — сука во время течки… Прошу прощения, я не имел в виду ничего оскорбительного…

Осознав свой промах, капитан окончательно стушевался.

— Что же все-таки стряслось? — спросил Карамон, стараясь сохранить суровое выражение лица.

Не дожидаясь ответа, он пошел по направлению к лагерю, ведя жеребца в поводу. Офицер, против ожидания, медлил с ответом. Повернувшись к предводителю, он бросил многозначительный взгляд на сопровождавших Карамона всадников.

Тот сразу понял, в чем дело.

— Ступайте вперед, — приказал он и взмахнул рукой. — Гэрик, наведи в лагере порядок.

Когда они с капитаном остались вдвоем, Карамон повернулся к капитану. В ответ на его вопросительный взгляд офицер произнес только одно короткое слово:

— Маг…

Достигнув палатки Рейстлина, Карамон увидел вокруг нее кольцо вооруженных стражников. Сердце его упало. Охрана с трудом сдерживала любопытных. Стоило Карамону приблизиться, как сразу же раздались восклицания: «Предводитель здесь!

Он сумеет с этим разобраться!» Многие одобрительно кивали головами, некоторые вздыхали с облегчением, а иные почему-то аплодировали.

Благодаря капитану, шедшему впереди и прокладывавшему дорогу при помощи своих локтей и отборной ругани, толпа расступилась, давая Карамону пройти.

Стражники тоже пропустили гиганта, а затем снова сомкнули ряды. Люди продолжали напирать, стараясь заглянуть за двойное кольцо вооруженных солдат и хоть что-нибудь увидеть. Капитан так и не сказал Карамону, что же именно произошло в лагере в его отсутствие, и тот готов был к чему угодно, начиная с дракона, восседающего на крыше палатки Рейстлина, и кончая стеной зеленого пламени вокруг нее.

Вместо всего этого Карамон увидел лишь воина, стоявшего на часах у самого входа, да госпожу Крисанию, расхаживавшую из стороны в сторону в сильнейшем беспокойстве. Лицо воина показалось Карамону знакомым.

— Кузен Гэрика? — спросил он несколько неуверенно. — Микаэл, не так ли?

— Да, предводитель, — откликнулся рыцарь.

Выпрямившись, он попытался салютовать Карамону по всей форме, но у него это плохо получилось. Лицо Микаэля было осунувшимся, бледным, а глаза покраснели. Казалось, молодой рыцарь вот-вот упадет в обморок, и все же он продолжал сжимать свою пику и загораживать вход в палатку.

Заслышав голос Карамона, Крисания подняла голову — Хвала Паладайну! — воскликнула она.

Карамон бросил взгляд на ее ввалившиеся серые глаза и вздрогнул, несмотря на то что утреннее солнце пригревало совсем по-летнему.

— Уберите людей! — приказал Карамон капитану, и тот принялся командовать своими людьми. Стражники нашали теснить толпу. Постепенно собравшийся у палатки народ стал расходиться, недовольно ворча. Впрочем, большинство полагало, что ничего интересного они здесь все равно не увидят.

— Выслушай меня, Карамон. — Крисания схватила гаранта за руку. — Этот рыцарь…

Но Карамон стряхнул со своей руки ее пальцы и, не обращая внимания на ее попытки что-то ему объяснить, попытался пройти в палатку мимо Микаэла. Рыцарь преградил исполину путь и поднял пику.

— С дороги! — приказал Карамон, неприятно удивленный.

— Прошу прощения, — твердо ответил Микаэл, хотя гигант видел, как трясутся его губы. — Фистандантилус приказал мне не пропускать никого.

— Вот видишь! — воскликнула Крисания, когда Карамон отступил на шаг, гневно глядя на Микаэла. — Я хотела сказать, но ты меня не слушал! Я всюночь пыталась войти к нему, я знаю, там внутри случилось что-то ужасное. Но Рейстлин заставил этого юношу поклясться Кодексом и какими-то весами, что ли…

— Мерой, — машинально поправил Карамон, качая головой и думая о Стурме. — Кодексом и Мерой. Этой клятвы ни один рыцарь не нарушит, даже если ему будет грозить смерть.

— Но это же безумие! — вскричала Крисания, и ее голос сорвался.

В смятении она закрыла лицо руками. Карамон нерешительно обнял ее, но Крисания лишь благодарно прижалась нему.

— О Карамон, я так испугалась! — проговорила она. — Это было ужасно. Я проснулась среди ночи — мне показалось, что он зовет меня. Я побежала сюда и увидела, как в палатке вспыхивает огонь, и услышала голос Рейстлина. Он выкрикивал какие-то непонятные слова. Потом Рейст стал звать тебя… А затем я услышала, как он в отчаянии стонет. Я хотела войти, но…

Крисания слабо взмахнула рукой в сторону Микаэла.

— Потом его голос стал стихать. Это было ужасно, жутко! Как будто какая-то сила уносит его прочь!..

— А что было потом?

Крисания некоторое время молчала, потом неуверенно сказала:

— Он… говорил что-то еще. Огонь погас, и раздался громкий треск, словно гром ударил. А потом все затихло, только… только это была очень страшная тишина. Жрица зажмурилась и вздрогнула.

— Что он сказал? — настойчиво переспросил Карамон. — Ты разобрала?

— Мне показалось… я еле слышала его, но мне показалось, он сказал что-то похожее на «бубу» или «бупу». Крисания растерянно подняла на Карамона глаза.

— Бупу! — удивленно вскричал Карамон. Ты уверена?

Крисания кивнула.

— Почти.

— Но почему он звал именно ее, эту маленькую девчонку из племени овражных гномов? — требовательно спросил Карамон.

— Понятия не имею. — Крисания устало вздохнула, отбрасывая ладонью упавшие на глаза волосы. — Я тоже об этом думала. Разве что… Это не Бупу рассказывала Пар-Салиану о том, как добр был с нею Рейстлин когда-то?

Карамон тряхнул головой. Об овражных гномах можно будет подумать потом. На данный момент его гораздо больше занимала совсем другая проблема. Он посмотрел на Микаэла и опять вспомнил Стурма. Сколько раз в своей жизни он видел подобное выражение на лице Соламнийского Рыцаря? Эта клятва, клятва Кодексом и Мерой…

Будь проклят этот Рейстлин!

Микаэл будет стоять здесь, пока не упадет от усталости, а очнувшись и увидев, что не сдержал слова, — убьет себя. Должен быть какой-то способ обойти клятву — или обойти Микаэла.

Карамон посмотрел на Крисанию. Она могла бы воспользоваться своими способностями жрицы и заколдовать воина.

Но об этом нечего и мечтать. Да после этого ее сожгут живьем, и даже он ничего не сможет поделать. Будь проклят Рейстлин, все жрецы и жрицы! А также и все Соламнийские Рыцари с их дурацкими Кодексом и Мерой!

Испустив протяжный вздох, он подошел к Микаэлу. Воин с угрозой приподнял свою гожу, но Карамон показал ему пустые ладони.

Затем гигант неуверенно прокашлялся. Он знал, что хочет сказать, но не представлял, с чего ему следует начать. В голову вновь и вновь лезли воспоминания о Стурме, и Карамон будто наяву увидел лицо старого друга.

Впрочем, сейчас оно встало перед его глазами не таким, каким было при жизни, скрытое под благородной, но суровой и холодной маской. Карамон понял, что в память ему врезалось лицо мертвого рыцаря, с которого перенесенные страдания стерли выражение непомерной гордости и упрямства. В темных неподвижных глазах еще горел отсвет теплоты и понимания, и Карамону показалось, что Стурм печально улыбается ему.

Поначалу Карамон был настолько испуган этим видением, что почти лишился дара речи и молча смотрел на Мнкаэла. В конце концов образ Стурма растаял, и он понял, что глядит на мрачное, испуганное и усталое, но исполненное суровой решимости лицо молодого рыцаря.

— Микаэл, — сказал Карамон, не опуская рук. — Когда-то у меня был друг — член Ордена Соламнийских Рыцарей. Сейчас он мертв. Он погиб в бою далеко отсюда, когда… Впрочем, это не имеет значения. Стур… мой друг был очень похож на тебя. Так же, как и ты, он верил в рыцарский Кодекс и готов был отдать ради этого свою жизнь. Однако в самом конце он вдруг понял, что в жизни есть что-то более важное, чем Кодекс и Мера, нечто давно забытое и не принимаемое во внимание…

Микаэл упрямо нахмурился и крепче стиснул копье.

— Сама жизнь… — негромко закончил Карамон. В глазах рыцаря сверкнул огонек, который почти сразу же исчез из-за выступивших на его глазах слез.

Микаэл сердито моргнул, и выражение суровой решительности снова проступило в его чертах. И все же Карамону показалось, что юноша из последних сил борется со своим отчаянием и сомнениями.

И он зацепился за это, направляя свои слова точно в цель, словно наконечник стрелы, острие меча или пики.

— Жизнь, Микаэл… Это больше, чем Кодекс и Мера. Это самое важное на свете. И речь идет не только о нас, но и о жизни наших близких и друзей. Кодекс и Мера были созданы для того, чтобы хранить и защищать жизнь, однако в конце концов про нее как-то позабыли, и это назначение великих Правил было утрачено.

Они стали важнее самой жизни…

Карамон опустил поднятые руки на затылок и сделал еще один шаг по направлению к Микаэлу.

— Я требую, чтобы ты покинул свой пост, вовсе не потому, что держу в мыслях какое-то коварство. И ты и я — мы оба знаем, что ты покинешь свой пост не из трусости. — Карамон покачал головой. — Только боги ведают, что ты видел и слышал сегодняшней ночью. Я прошу пропустить меня из сострадания. Там, внутри, мой брат. Возможно, он умирает или уже умер. Когда он заставил тебя дать клятву, он не предвидел подобного исхода. Я должен прийти к нему на помощь.

Пропусти меня, Микаэл. Этим ты не уронишь чести и не запятнаешь своего имени.

Микаэл стоял неподвижно, глядя прямо перед собой. Внезапно с его лицом что-то случилось, плечи ссутулились, а пика выпала из пальцев. Карамон едва успел протянуть руки и подхватить падающее тело. Прижимая юношу к себе, гигант почувствовал, как рыдания сотрясают его тело, и неловко похлопал его по плечу.

— Эй, кто-нибудь, — позвал он, обернувшись через плечо. — Сходите за Гэриком! А, вот и ты… — Гигант с облегчением вздохнул, увидев, что Гэрик бегом направляется к ним. — Отведи своего кузена к костру, — распорядился он. — Покормите его чем-нибудь горячим и дайте выспаться. А ты… — он указал на одного из воинов, — встанешь на его место.

Когда Гэрик увел Микаэла, Крисания хотела войти в палатку, но Карамон остановил ее.

— Лучше я войду первым, госпожа.

Он ожидал, что жрица начнет спорить, и удивился, когда Крисания покорно отступила в сторону. Карам он уже взялся за полог палатки, когда почувствовал ее руку на своем плече.

Слегка вздрогнув, он обернулся.

— Ты мудр, как Элистан, — сказала жрица, пристально заглядывая ему в глаза. — Я тоже могла сказать рыцарю эти же слова, но почему-то не сказала.

Почему, как ты думаешь?

Карамон слегка покраснел.

— Я… я просто попытался понять его, вот и все, — пожал он плечами. — Поставить себя на его место…

— А я не хотела понять его. — Крисания побледнела и прикусила губу. — Я желала только, чтобы он мне подчинился.

— Вот что, госпожа, — решительно перебил ее Карамон. — Покопаться в своей душе мы еще успеем. Сейчас мне может понадобиться помощь.

— Конечно! — В лице жрицы снова появилось выражение твердости и уверенности в себе. Ни секунды не колеблясь, она вошла в палатку мага вслед за Карамоном.

Памятуя об оставленном снаружи часовом и о многих других любопытных, Карамон плотно задернул полог. В палатке было настолько темно, что поначалу он ничего не мог рассмотреть. Некоторое время Карамон и Крисания неподвижно стояли у входа, ожидая, пока их глаза привыкнут к темноте. Внезапно жрица вцепилась гиганту в плечо.

— Я слышу, как он дышит! — с облегчением сказала она.

Карамон кивнул и медленно шагнул вперед. Снаружи становилось все светлей и светлей, и кромешный мрак понемногу рассеивался.

— Вот он! — Карамон пинком отшвырнул попавший ему под ноги легкий походный стул и опустился на колени.

— Рейст! — негромко позвал он.

Маг лежал на полу. Даже в полутьме было видно, что лицо его стало пепельно-серым, а губы посинели. Дышал он часто и неглубоко, но все-таки дышал!

Карамон осторожно приподнял тело брата и перенес на кровать. На губах Рейстлина появилась довольная улыбка — будто он видел какой-то приятный сон.

— Мне кажется, он просто спит, — озадаченно сообщил гигант Крисании, которая в это время накрывала мага одеялом. — Но что-то определенно случилось.

В палатке уже можно было кое-что рассмотреть, но Карамон все же зажег принесенную с собой свечу и внимательно огляделся.

— Интересно… О боги!..

Крисания подняла голову.

Шесты, на которых держалась палатка, были опалены каким-то страшным огнем, да и крепчайшая ткань местами почернела и словно бы расплавилась. Впечатление было такое, словно в палатке бушевал огненный смерч, однако сама она на удивление мало пострадала, и восклицание Карамона было вызвано вовсе не ее видом, а предметом, стоявшим на столе.

— Глаз Дракона! — с благоговением прошептал Карамон.

Созданный усилиями магов всех трех Лож и наполненный концентрированной сутью добрых, злых и нейтральных драконов, этот шар, настолько могущественный, что мог подобно мосту соединять берега разных времен, все еще покоился на серебряной подставке на столе Рейстлина.

Только раньше он был источником магического, чарующего сияния.

Теперь же он был черным, безжизненным, а в самом центре зияла глубокая трещина.

Теперь…

— Он разбился, — прошептал Карамон.

Глава 4

Армия Фистандантилуса переправилась через проливы Чоллси благодаря имеющейся в ее распоряжении целой флотилии разнокалиберных судов: ветхих лодчонок и баркасов, парусных джонок и гребных галер, грубых барж и разукрашенных прогулочных гондол. Отрезок пути, который предстояло преодолеть морем, был не слишком велик; потребовалось чуть больше недели, чтобы переправить людей, животных и продовольственные припасы.

К тому моменту, когда армия достигла побережья, она разрослась настолько, что лодок уже не хватало. Некоторым судам пришлось совершить по несколько рейсов туда и обратно. Самые вместительные из них были переоборудованы для перевозки скота: превратившись в плавучие скотные дворы, они имели даже стойла для лошадей и коров, а также загоны для свиней.

Переправа прошла довольно гладко, хотя Карамон уже больше недели спал всего по три часа в сутки. Все остальное время он занимался решением проблем, которые, по всеобщему убеждению, никто, кроме него, решить не мог: начиная со скота, страдающего морской болезнью, и заканчивая подъемом с морского дна деревянного сундука с мечами, оброненного по небрежности в воду.

Когда основные силы были уже на противоположном берегу, налетевший внезапно шторм задержал переправу по меньшей мере дня на два. Огромные волны бились о берег, а ураганный ветер сорвал с якорей две баржи, к счастью, пустые, и выбросил их на камни. Как бы там ни было, в конце концов переправилась вся великая армия.

Обошлось без серьезных происшествий, если не считать свалившегося за борт любопытного мальчишки (спасен) да лошади, сломавшей ногу (пущена в общий котел).

На другом берегу армию встречал вождь Всадников Равнин — племен варваров-кочевников, населявших северные степные районы Абанасинии; они были весьма не прочь захватить легендарные сокровища горных гномов. Кроме того, прибыли и представители гномов холмов. Именно встретившись с ними, Карамон испытал потрясение, которое запомнилось ему на долгие годы.

— Регар Огненный Горн и его спутники! — провозгласил Гэрик, входя в палатку. Отступив в сторону, рыцарь пропустил вперед трех гномов.

Карамон, в ушах которого еще звучало имя главного гнома, уставился на него во все глаза. Он смотрел до неприличия долго, и только тонкие пальцы Рейстлина, сомкнувшиеся на его запястье, заставили предводителя опомниться.

— Ни слова!.. — прошипел маг.

— Но он похож… а имя! — вполголоса отозвался Карамон.

— Разумеется, — заявил Рейстлин ровным голосом. — Скорее всего, это дед нашего Флинта.

Дед Флинта! Флинта Огненного Горна — старого боевого друга Карамона, умершего на руках у Таниса в Обители Богов. Ворчливый, раздражительный, острый на язык, на самом деле он был отзывчивым и мягкосердечным гномом. Карамону он всегда казался чуть ли не стариком, а вот теперь оказывается, что он еще даже не родился. Перед Карамоном стоял дед Флинта.

Бывший гладиатор почувствовал легкое головокружение, с необыкновенной остротой осознав, где он находится и в каком времени. Все, что случалось с ним до этого, могло происходить и в другую эпоху, в его времени, и Карамон так к этому и относился, стараясь не принимать ничего близко к сердцу. Даже обещание Рейстлина отправить его домой представлялось ему чем-то вроде обычной поездки.

Он даже воображал себе, как братец сажает его на какой-то особенный корабль и машет с пристани платочком. Все разговоры об «изменении» времени исполин просто-напросто выкинул из головы. Он мало что понимал в этих вопросах, а все попытки разобраться в них напоминали ему бесконечное хождение по кругу.

Теперь же его сначала бросило в жар, затем в холод. Флинт еще не родился.

Таниса нет. Тика не существует. Его самого еще нет на свете!

Нет, слишком невероятно, слишком сложно. Этого не может быть!

Шатер покачнулся перед глазами Карамона, и он испугался, что его сейчас стошнит. К счастью, Рейстлин уже обратил внимание на смертельную бледность его лица. Интуитивно поняв, что именно пытается осознать и усвоить его брат, Рейстлин поднялся на ноги и, заслонив совершенно обалдевшего Карамона, произнес несколько приветственных фраз. Между делом он бросил на предводителя многозначительный резкий взгляд, напоминая ему о его долге.

Наконец Карамон взял себя в руки и приложил максимум усилий, чтобы выбросить из головы все. мысли, которые его смущали и беспокоили. Впрочем, он пообещал себе обязательно все это спокойно обдумать, когда наступит более подходящий случай. В последнее время Карамон часто поступал именно таким образом, вот только удобный момент для раздумий никак не наступал…

Как бы там ни было, гигант встал из-за стола и обменялся рукопожатием с коренастым седобородым гномом.

— Вот никогда не думал, — заговорил Регар, опускаясь в предложенное кресло и одним глотком опустошая поднесенную ему кружку эля, — что мне придется иметь дело с людьми и магами, да еще и выступить против моих дальних родственников.

С этими словами гном ухмыльнулся и посмотрел на дно пустой кружки. Карамон жестом приказал снова налить пенного эля предводителю гномов холмов.

Не переставая ухмыляться, Регар дождался, пока осядет пена. Затем он вздохнул и поглядел на Карамона, который сидел за столом напротив него.

— Дурт замиш охт дурт табор. Странные времена порождают странное братство.

— Кто бы мог возразить, но только не я, — пробормотал Карамон, покосившись в сторону Рейстлина. Потом он поднес к губам чашу с водой и медленно выпил. Маг из вежливости чуть пригубил вина из стоявшего перед ним бокала.

— Давайте встретимся на рассвете и обсудим наши планы, — предложил Карамон. — К этому времени вождь варваров тоже будет здесь.

Ухмылка Регара стала глубже, и Карамон мысленно вздохнул, предчувствуя неприятности. Несмотря на это, он продолжал как можно более приветливым тоном:

— Давайте отужинаем сегодня вечером, чтобы скрепить наш союз, уважаемый гном.

Услышав такое, Регар не выдержал и вскочил на ноги.

— Может, мне и придется сражаться бок о бок с варварами, — прорычал он, — но, клянусь бородой Реоркса, я не обязан сидеть с ними за одним столом. Да и с вами тоже!

Карамон снова встал. Он был одет в свои самые лучшие парадные доспехи (подарок рыцарей) и производил впечатление весьма внушительное. Гном даже присвистнул, глядя на гиганта снизу вверх.

— Ты очень силен, так? — спросил он и фыркнул. С сомнением покачав головой, гном добавил:

— Я подозреваю, что и в голове у тебя больше мускулов, чем мозгов.

Карамон не сдержал улыбки, хотя слышать эти слова ему было больно. Фраза Регара прозвучала очень похоже на то, что мог бы сказать в такой ситуации Флинт.

Но Рейстлин не улыбался.

— Что касается военных вопросов, — неожиданно произнес он, — то мой брат умеет блестяще их решать. Когда мы выехали из Палантаса, нас было всего трое.

Именно благодаря смекалке и энергии предводителя Карамона нам удалось собрать и привести в Абанасинию могущественную армию. Полагаю, этого должно быть достаточно, чтобы вы признали его единственным главой военного союза.

Регар снова фыркнул, пронзительно глядя на мага из-под насупленных, мохнатых бровей серо-стального цвета. Затем он повернулся, позвякивая тяжелыми доспехами, и неуклюже протопал к выходу из шатра. У порога он обернулся.

— Выехали втроем из Палантаса? — переспросил он. — А теперь все это?..

Гном широко взмахнул рукой, обводя взглядом Карамона, палатку, рыцарей в сверкающей броне, стоявших на часах у выхода, и вспоминая сотни людей, которых он видел еще утром, занятых разгрузкой кораблей со снаряжением и продовольствием или обучающихся воинскому искусству под руководством опытных командиров…

Карамон, удивленный и тронутый неожиданным комплиментом мага, не нашел что ответить. Ему удалось только кивнуть.

Регар фыркнул в третий раз и вышел, однако в его темных глазах промелькнуло нечто похожее на восхищение. Не прошло и нескольких минут, как он снова заглянул в палатку.

— Я приду на ужин, — проговорил он и исчез.

— Мне тоже пора, брат мой, — рассеянно промолвил Рейстлин, поднимаясь из-за стола. Сложив на животе спрятанные в рукавах руки, маг в глубокой задумчивости пошел к выходу. Карамон неловко взял его за локоть. Рейстлин остановился с явным раздражением.

— Что еще?

— Я… я просто хотел поблагодарить. — Карамон сглотнул слюну и поспешно продолжил:

— …За то, что ты сказал. Ты… никогда не говорил обо мне ничего подобного… раньше.

Рейстлин улыбнулся. Это была улыбка, в которой участвовали только его тонкие губы, но не глаза, однако Карамон ничего этого не заметил — так глубоко он был взволнован и растроган.

— Это не похвала, а всего лишь истина, — пожал плечами маг. — Кроме того, даже если бы это была ложь, она все равно помогла бы нам приблизиться к цели, коль скоро эти гномы необходимы нам как союзники. Я всегда говорил, что у тебя есть немало скрытых достоинств и талантов, однако ты до сих пор не удосужился их как следует развить. Мы же, в конце концов, близнецы, — ухмыляясь, присовокупил Рейстлин. — Я не думаю, чтобы мы были слишком уж разными, хотя ты, кажется, почти убедил себя в обратном.

Он пошел было дальше, но рука Карамона снова остановила его. Сдержав нетерпеливый вздох, маг повернулся к брату.

— Я хотел убить тебя в Истаре. — Гигант облизнул сухие губы. — И… я думаю, у меня была для этого серьезная причина, по крайней мере, если судить по тому, что мне тогда было известно. Сейчас я в этом не так уверен…

Он вздохнул, поглядел на мыски своих ботинок и снова поднял голову.

— Мне хотелось бы думать, что ты поставил магов в такое положение, что им пришлось отправить меня в прошлое для того, чтобы помочь мне как следует усвоить этот урок. Возможно, основная причина была вовсе не и этом… — поспешно добавил Карамон, заметив, как нервно сжались губы Рейстлина и как быстро его обычный холодный взгляд становится ледяным. — Я даже уверен, что эта причина не была для тебя главной. Ты все это затеял в первую очередь ради себя самого, это-то я знаю очень хорошо. И все же мне кажется, какая-то частичка тебя думала и обо мне. Тебе было не совсем наплевать, что я в беде, и ты решил помочь.

Рейстлин наблюдал за своим братом с явным удовольствием. Увидев, что Карамон замолчал, он слегка пожал плечами.

— Хорошо, брат. Если эти романтические бредни помогут тебе лучше сражаться и строить свою стратегию, если вообще они помогут тебе думать, а мне — и это для меня самое важное — уйти наконец отсюда и вернуться к работе, можешь тешить себя ими сколько угодно. Мне до этого нет никакого дела.

Маг освободил локоть от пальцев Карамона и зашагал к выходу из шатра. Он уже взялся за полог, но вдруг заколебался. Полуобернувшись, он заговорил негромко, однако в каждом его слове слышались боль и глубокая печаль.

— Ты никогда не понимал меня, Карамон. Затем он ушел, сопровождаемый тихим шуршанием своей черной накидки.

* * *

Ужин решили провести на свежем воздухе. Поначалу, однако, все складывалось далеко не лучшим образом.

Угощение было расставлено на длинных столах, наскоро сколоченных из плотов. Регар прибыл в сопровождении четырех десятков гномов. Темный Ковыль — вождь Всадников Равнин, своей горделивой осанкой, высокой статной фигурой, суровым видом и мрачным лицом напомнивший Карамону Речного Ветра, — также привел с собой не менее сорока варваров. В свою очередь, Карамон выбрал из своего окружения около сорока воинов, которым, как ему казалось, он мог полностью доверять и кто способен был вести себя благоразумно даже во хмелю.

Предводитель с самого начала предполагал, что и гномы, и варвары, и его воины сядут за столами отдельно друг от друга и никакие уговоры не заставят эти племена смешаться между собой. Так и случилось. Гномы сгрудились вокруг Регара, варвары окружили своего вождя, а солдаты Карамона растерянно переминались с ноги на ногу, не зная, то ли сразу хвататься за мечи, то ли стоит немного подождать.

Карамон вышел вперед. Для этого случая он подготовился специально, надев золотые доспехи, в которых выступал когда-то на арене в Истаре. Бронзовая кожа, мощная атлетическая фигура, властное выражение лица произвели такое сильное впечатление, что даже гномы переглянулись, как бы против воли восхищаясь исполином. Но одного восхищения было явно недостаточно.

Карамон поднял руки.

— Я приветствую своих гостей и соратников! — провозгласил он гулким баритоном. — Добро пожаловать к столу. Этот ужин посвящен нашему союзу, и, смею надеяться, он положит начало долгой дружбе между столь разными племенами.

Среди гостей пронесся возмущенный ропот, а один из гномов сплюнул себе под ноги. Варвары мигом схватились за луки и выступили вперед — среди Всадников Равнин подобный жест считался смертельным оскорблением. Вождь с трудом сдержал своих людей, а Карамон тем временем продолжал, не обратив на происшедшее ни малейшего внимания.

— Нам предстоит сражаться всем вместе, так давайте же хотя бы первую ночь проведем не в бою, а за общим пиршественным столом и по-братски разделим хлеб и вино. Я знаю, что вам нелегко было расстаться со своими друзьями, сородичами и прийти сюда, но мне очень хочется, чтобы здесь вы обрели новых друзей. И для начала я предлагаю вам сыграть в одну игру.

При этих словах гномы снова заволновались и затрясли бородами. Их глаза широко раскрылись, а ворчливые голоса прозвучали в вечерней тиши подобно отдаленному грому. Ни один взрослый гном никогда не позволял себе играть в какие-то игры! (Принятые среди этой расы развлечения типа «Метни молот» или «Расколи камень» считались спортивными соревнованиями.) Темный Ковыль и его люди, напротив, заметно оживились, ибо варвары жили ради состязаний и игр, сравниться с которыми по занимательности могли, по их понятиям, лишь стычки и войны с соседними племенами.

Карамон помахал в воздухе рукой, призывая обе стороны ко вниманию, затем указал на новенький шатер конической формы, который возвышался как раз позади пиршественных столов и притягивал к себе любопытные и подозрительные взгляды и гномов, и варваров. Высотой он был футов в двадцать, а над ним развевалось знамя Карамона. Шелковое полотнище с девятиконечной звездой трепетало на ветру, освещенное грандиозным костром, разложенным неподалеку.

Дождавшись, когда шатер привлек всеобщее внимание, Карамон быстро наклонился и потянул за какую-то веревку. Покрывавшая конус парусина упала на землю, и по сигналу гиганта несколько ухмыляющихся мальчишек поволокли огромное полотнище прочь.

— Что за ерунда? — проворчал Регар, нервно ощупывая свой боевой топор.

Под парусиной оказался один-единственный мощный столб, торчащий посреди широкой ямы, залитой жидкой грязью. Сам столб был совершенно гладким и блестел в свете костра. Почти у самой его вершины имелась круглая площадка, в которой было прорезано несколько отверстий не правильной формы.

Однако не грязная лужа и не столб заставили и варваров, и гномов разразиться восторженными криками. И те и другие пришли в крайнее волнение, разглядев то, что было укреплено над площадкой. Там, сверкая скрещенными рукоятками, висели меч и боевой топор.

Даже в полутьме было ясно видно, что это не грубое железное оружие, каким пользовались многие. Эти великолепные изделия древних мастеров были выкованы из отличной стали и даже издалека казались удобными, изящными и очень прочными.

— Клянусь бородой Реоркса! — Регар судорожно вздохнул. — Этот топор стоит столько же, сколько вся наша деревня! За такое оружие я отдал бы пятьдесят лет жизни!

Темный Ковыль нервно заморгал глазами, с жадностью и нетерпением глядя на меч, притягивающий его, как магнит.

Карамон, внимательно наблюдавший за обоими, улыбнулся.

— Это оружие — ваше! — воскликнул он. Регар и вождь варваров в немом изумлении воззрились на гиганта.

— Если вы сумеете снять его оттуда, — закончил Карамон.

Теперь все заговорили почти одновременно, перебивая друг друга возбужденными криками. В следующее мгновение толпа из сорока гномов и сорока варваров сорвалась с места и ринулась к столбу. Перекрывая гул голосов, Карамон крикнул:

— Регар и Темный Ковыль! Каждый из вас может выбрать по девять воинов себе в помощники. Тот, кто первым достигнет платформы, получит в награду топор и меч.

Вождь варваров не нуждался в понуканиях. Не побеспокоившись даже о том, чтобы позвать на помощь своих людей, он прыгнул в грязь и начал пробираться к столбу. С каждым шагом, однако, он погружался в вязкую жижу все глубже. Когда Темный Ковыль наконец доковылял до столба, грязь была ему уже выше колена.

Огненный Горн был более осторожен. Он видел, каких трудов стоило сопернику преодолеть яму, и поэтому сразу выбрал себе девять помощников из самых крепких гномов. По его приказу они дружно шагнули в ров и тут же погрузились в грязь чуть ли не по самые бороды благодаря тяжелым доспехам, потянувшим их на дно.

При помощи гномов, не принимавших участия в этой затее, один за другим они выползли обратно на твердую почву. Последним из лужи выбрался Регар.

Проклиная всех известных ему богов и отжимая грязную и мокрую бороду, предводитель гномов принялся быстро сбрасывать доспехи. Закончив с этим, он снова вошел в ров, не дожидаясь своих помощников.

Темный Ковыль к этому времени уже достиг столба. Прямо у его подножья грязь была не особенно глубокой, и он нащупал ногами твердую землю. Победно оскалившись, вождь кочевников обхватил руками столб, подтянулся и. выдрав ноги из жидкой глины, обвил ими столб. Под крики своих соплеменников он взобрался вверх фута на три, а потом вдруг резко соскользнул вниз, к немалому удовольствию гномов. Как он ни старался, даже повторить свой прежний успех ему не удавалось — всякий раз великий вождь съезжал обратно в яму, громко скрипя зубами. Наконец он оставил свои попытки и, сидя в грязной луже, мрачно смотрел на проклятый столб, умышленно смазанный салом.

Регар, где вброд, где вплавь, тоже добрался до вожделенного столба. Грязь нередко доходила ему до подбородка, и только невероятная сила Огненного Горна позволила ему преодолеть последний отрезок пути.

— Отойди-ка! — прорычал он, обращаясь к расстроенному вождю. — Надо работать головой! Если мы не можем взобраться за призом наверх, значит — мы должны заставить его упасть вниз!

С улыбкой триумфатора на заляпанном грязью лице Регар широко размахнулся и ударил по столбу топором.

Раздался высокий вибрирующий звук. Топор гнома со звоном отскочил прочь, вырвавшись из рук Регара, — столб оказался сделанным из железного дерева. Сам гном не устоял на ногах и полетел на спину. Теперь настала очередь варваров смеяться, а громче всех хохотал их по пояс измазанный в грязи вождь.

Понемногу смех затих, а гном и варвар мрачно бросали друг на друга напряженные взгляды. Гном первый отвернулся и посмотрел на свой топор, который медленно погружался в грязь. Потом он посмотрел наверх, на прекрасное, но, увы! — недосягаемое оружие на платформе. Его стальное лезвие блистало так заманчиво, так волшебно.

Регар не выдержал и с сердитым рычанием повернулся к своим людям.

Девять гномов, успевшие освободиться от доспехов, к этому времени почти уже перебрались через ров. Регар что-то сказал им на гномьем языке и велел выстроиться в ряд у основания скользкого столба. Затем гномы начали строить живую пирамиду. Трое встали внизу, двое вскарабкались им на плечи, еще один сверху и так далее. Нижний ряд гномов ушел в грязь почти по пояс, но глубже они уже не проваливались, упершись ногами в твердую землю.

Темный Ковыль мрачно смотрел на гномов, потом позвал девятерых своих воинов. Уже через несколько секунд они строили собственную пирамиду.

Гномы, более низкорослые, чем варвары, были вынуждены сделать основание своей пирамиды менее широким. Один за другим они влезали друг другу на плечи, изо всех сил стараясь достичь необходимой высоты. Венчал эту живую гномью пирамиду сам Регар. Он балансировал на самой вершине, попирая ногами бедных соплеменников, стонущих и скрипящих зубами от неимоверного напряжения всех своих сил. Регар вытягивал руки, едва ли не подпрыгивал, но до платформы, как он ни старался, ему было не достать.

Темный Ковыль, хоть и выстроил пирамиду при помощи своих людей гораздо шире в основании, чем у гномов, без труда добрался по спинам варваров до платформы. Открыто смеясь над Регаром и постигшей его неудачей, он попытался протиснуться в одно из проделанных в площадке отверстий.

Но лаз оказался для него слишком узким.

Как он ни тужился, ни выдыхал из себя воздух — ничего не помогало.

Несмотря на то что вождь был довольно жилистым и поджарым, он не мог пролезть в дыру. В этот момент Регар отважился на опасный маневр. Оттолкнувшись ногами от плеч самого верхнего гнома, он прыгнул…

И промахнулся.

Описав дугу под самой платформой, он звонко шлепнулся в грязь, поднимая тучу брызг. От толчка гномья пирамида рассыпалась, и все девятеро повалились кто. куда.

На этот раз варвары не смеялись. Темный Ковыль задумчиво посмотрел сверху на барахтающегося в глине Регара и внезапно спрыгнул вниз. Приземлившись рядом с предводителем гномов, он схватил его за тунику и выволок на поверхность.

К этому времени вождя варваров и Регара можно было отличить друг от друга только по росту, настолько оба извалялись в липкой жирной грязи. Некоторое время они молча стояли в яме, ничего не предпринимая. Потом Регар смахнул грязь с лица и сказал:

— Ты знаешь, что только я смогу пролезть в эту дыру.

— А тебе должно быть ясно, — откликнулся Темный Ковыль, — что только я могу поднять тебя туда.

Гном быстро пожал руку кочевнику. Вместе они поспешили к варварской пирамиде, которая все еще держалась. Темный Ковыль первым вскарабкался наверх и встал там в качестве последней ступени перед самой платформой. Регар взобрался к нему на плечи и без труда проскользнул в люк.

Гномы внизу разразились радостными криками.

Очутившись на платформе, Регар схватил меч и топор и высоко поднял их над головой победным жестом. Приветственные крики быстро затихли. Гном и варвар недоверчиво и подозрительно смотрели один на другого.

«Вот он, решающий момент! — подумал Карамон. — Как много в тебе от Флинта, Регар? А сколько в тебе от Речного Ветра, Ковыль? Сейчас все зависит от этого!..»

Регар посмотрел сквозь отверстие в платформе вниз — на суровое лицо вождя варваров.

— За этот топор, который, должно быть, выковал сам Реоркс, я премного обязан тебе, варвар! — громко сказал он. — Сражаться рядом с тобой будет для меня великой честью. Ну а тебе, если ты хочешь биться бок о бок с гномами, тоже понадобится доброе оружие!

И под радостные вопли всего лагеря он протянул драгоценный сверкающий меч своему новому товарищу.

Глава 5

Пиршество затянулось далеко за полночь. Отовсюду доносились крики, смех, добродушные проклятья на гномьем языке, варварских наречиях, равно как на соламнийском и Общем языках.

В этой суматохе Рейстлину без труда удалось ускользнуть незамеченным. В атмосфере всеобщей радости и веселья никто не хватился молчаливого мага.

Возвращаясь в свою палатку, которую Карамон восстановил для него, Рейстлин старался держаться в темноте, не выходя к жарким кострам. В своем черном плаще он был практически невидим в ночи; посторонний наблюдатель мог заметить лишь смутное движение, мимолетную тень — и все.

Палатку Крисании маг обошел по широкому кругу. Жрица как раз стояла у входа, с завистливой улыбкой глядя издалека на праздник. Она не осмеливалась при соединиться к пирующим, понимая, что появление «ведьмы» может нанести непоправимый вред затее Карамона.

«Как странно, — подумал Рейстлин, — что в эти смутные времена черного мага уважают и боятся, а жрице Паладайна грозят насмешки, хула и смерть».

Бесшумно ступая своими мягкими кожаными башмаками, Рейстлин быстро пересек равнину, почти не оставляя следов на полегшей влажной траве. Ненадолго остановившись, он поглядел в небо, где противостояли друг другу созвездия Платинового и Пятиглавого Драконов. Легкая усмешка искривила его губы. Сознание того, что Фистандантилус мог бы преуспеть если бы не случайное вмешательство какого-то дурацкого гнома-механика, заставило Рейстлина почувствовать мрачную радость. По всем его вычислениям выходило, что именно гном и был тем самым ключевым фактором, помешавшим Фистандантилусу достичь цели. Видимо, гном-механик каким-то образом изменил время. Рейстлину пока оставалось непонятным одно — как ему это удалось. Впрочем, маг решил, что ему нужно как можно скорее попасть в горную крепость Заман. Проникнуть оттуда в Торбардин будет совсем просто, а тогда уж он сумеет отыскать этого гнома и сделать так, чтобы он ни при каких условиях не сумел помешать его замыслам.

Время, которое уже было изменено ранее, никогда не повернется вспять. Там, где потерпел неудачу Фистандантилус, он сумеет победить.

Поэтому — как до него Фистандантилус — Рейстлин уделял особое внимание предстоящей кампании, чтобы быть уверенным в том, что Замана он достигнет. Они с Карамоном часами просиживали над схемами и старыми картами, изучая подходы и систему фортификации, сравнивая их с тем, что они помнили сами, когда им с Карамоном случилось побывать в этих краях, и гадая, что и как могло измениться здесь к тому времени, которому еще только предстоит наступить.

Ключом к победе было взятие Паке Таркаса.

А это, как не раз говорил Карамон, тяжело вздыхая, задача практически невыполнимая.

— Дункан непременно сосредоточит там свои главные силы, — заявлял он, указывая пальцем в то место на карте, где была нарисована гномья крепость. — Ты же помнишь, Рейст, что представляет из себя Паке Таркас, ведь он стоит на перевале между двумя высочайшими горными пиками! Эти гномы, чтоб им провалиться, способны удерживать его несколько лет подряд! Стоит им только запереть ворота и обрушить вниз камни при помощи какого-нибудь из их хитроумных механизмов — и мы застрянем под стенами одним богам известно на сколько. А для того чтобы разгрести такой мощный каменный завал, потребуется сила Серебряных Драконов, — прибавил он мрачно.

— Так обойди с фланга, — посоветовал Рейстлин. Карамон покачал головой.

— Откуда? Где? — Его палец двинулся по карте в западном направлении. — С одной стороны у нас Квалинести. Эльфы нарежут из нас ремней и повесят сушиться на деревьях. А на востоке… — Карамон переместил палец правее. — На востоке только горы или море. У нас не найдется столько лодок, чтобы двигаться морем, к тому же взгляни… — Палец пополз вниз. — Если мы высадимся южнее, в пустыне, мы застрянем как раз посередине между двумя вражескими лагерями, подставив под удар оба фланга. К северу от нас будет Паке Таркас, а к югу — Торбардин.

Карамон разочарованно оттолкнул от себя карту и зашагал из стороны в сторону, время от времени раздраженно поглядывая на стол.

Рейстлин зевнул, затем поднялся и слегка коснулся рукой плеча Карамона.

— Помни одно, брат мой, — сказал он негромко. — Паке Таркас пал!

Лицо Карамона стало мрачнее тучи.

— Да, — пробормотал он угрюмо, мгновенно вспомнив, что он просто играет в большую сложную игру. — А ты не помнишь, как это произошло?

— Нет. — Рейстлин покачал головой. — Но он падет… Он помолчал, затем повторил негромко:

— Паке Таркас падет!

Три широкие приземистые тени вышли из леса. Они двигались с предельной осторожностью, избегая не только огней лагерных костров, но даже лунного света.

На краю лагеря тени помедлили, словно уточняя, где находится нужный им объект.

В конце концов одна из темных фигур указала на палатку Рейстлина. Ее спутники что-то проворчали в ответ, и все трое ринулись во тьму с удивительной прытью.

Они двигались быстро, но отнюдь не бесшумно. Ни один гном не умел двигаться достаточно тихо, а эти трое вообще шумели за десятерых. В их одежде что-то шуршало, скрипело и звякало, а под тяжелыми башмаками при каждом шаге с диким треском ломались сухие сучки. Гномы понимали, что создают гораздо больше различных звуков, чем следовало бы… Они постоянно шикали друг на друга, но шума от этого меньше не становилось…

Рейстлин, дожидавшийся гостей в полумраке своей палатки, услышал их еще издалека и с неодобрением покачал головой. Впрочем, планируя эту встречу, он заранее предвидел, что все будет именно так, поэтому велел гномам прийти в то время, когда пир будет в самом разгаре и заглушит все остальные звуки.

— Входите, — сухо сказал он, услыхав стук башмаков на железной подошве, затихший у самого порога его палатки.

Снаружи завозились, засопели, кто-то выругался вполголоса. Очевидно, никто из гномов не стремился войти первым и не соглашался даже первым дотронуться до ткани, из которой была сшита палатка мага. Снова послышалась приглушенная брань, и полог палатки распахнулся так внезапно и резко, что прочная ткань едва не разорвалась. В палатку ввалился гном, очевидно, предводитель троицы и не последний в своем клане. Он двигался разболтанной, дерзкой, вызывающей походкой, в то время как двое других, вошедших следом, вели себя довольно робко, явно нервничая.

Главный гном быстро и уверенно продвигался к столу в самом центре палатки, хотя толком ничего внутри нее нельзя было разглядеть. За тысячелетия жизни под землей все гномы, а девары в особенности, развили в себе превосходное ночное зрение. Некоторые из них, если верить слухам, обладали даже даром эльфийского зрения, то есть умели различать свечение живых существ в абсолютной темноте.

Но, как ни напрягал гном свои привычные к темноте глаза, он не мог увидеть ничего, кроме закутанной в черный плащ фигуры мага, сидевшего напротив входа за столом. Гнома посетило неприятное ощущение, будто в самой кромешной тьме он обнаружил что-то еще более темное, абсолютно непроницаемое для света. Подобная темень бывает лишь на дне самых глубоких трещин, которые внезапно разверзаются под ногами, когда идешь коридорами гномьих чертогов под горами.

Этот девар был сильным и бесстрашным, даже безжалостным; к тому же его предок скончался, пораженный сильнейшим наследственным сумасшествием, однако даже темный гном не сумел подавить невольной дрожи, пронизавшей все его тело.

Сев на стул, главный гном приказал двум своим спутникам остаться перед входом и наблюдать — на случай если кто-то подойдет слишком близко к палатке.

Гномы кивнули и поспешно отступили, радуясь тому, что им не нужно находиться рядом с черным магом. Устроившись у порога, они стали пристально всматриваться в темноту. Неожиданно вспышка яркого света заставила их вздрогнуть, а их вожак прикрыл глаза рукой, издав хриплое рычание.

— Свет нет, свет не надо! — закричал он на ломаном Общем языке. Внезапно он словно одеревенел и на протяжении нескольких секунд только невнятно шипел и плевался, как дикий кот. Оказывается, свет исходил не от лампы или факела — пламя пылало прямо в сложенной ковшиком ладони мага.

Все гномы по своей природе довольно подозрительны и терпеть не могут магии. Девары, самые необразованные из гномов и потому особенно суеверные, были испуганы, словно маленькие дети, хотя этот простой трюк мог бы проделать каждый второй бродячий фокусник.

— Должен же я рассмотреть, с кем имею дело, — тихо сказал Рейстлин. — Не бойтесь, снаружи этого света почти не видно. А если кто-то его и увидит, то решит, что я занимаюсь своими исследованиями.

Темный гном медленно опустил свою широкую ладонь и быстро заморгал глазами на ярком свету. Двое его спутников снова уселись на пол, на этот раз еще ближе к выходу, чем раньше. Главарь деваров (а это был именно он), не раз посещавший Совет Танов при дворе короля Дункана, немного успокоился. Рейстлин, внимательно за ним наблюдавший, заметил в его черных глазах, наполовину безумных, наполовину освещенных расчетливой жестокостью, характерной для большинства его соплеменников, огонек осмысленной рациональности, что делало его, безусловно, еще более опасным.

Пока маг изучал гнома, тот в свою очередь тоже давал оценку своему собеседнику. Рейстлин произвел на девара довольно сильное впечатление. Как и большинство гномов, он хорошо знал людей, а человек, владеющий магией, выглядел для него подозрительным вдвойне. И все же девар умел достаточно хорошо читать по лицам, чтобы рассмотреть в надменном лице, тонких губах и холодном взгляде волшебника безжалостное, неуемное стремление к власти, настолько близкое и понятное гному, что он готов был поверитьРейстлину.

Это ты… Фистандантилус? — грубым голосом спросил девар.

— Я. — Маг сжал пальцы, и огонь погас, снова оставив их в темноте. Гном, однако, лишь вздохнул с облегчением. — К тому же я говорю на гномьем языке, так что нам обязательно общаться на Общем, — продолжал маг. — даже настаивал бы на этом: таким образом мы исключили бы возможность ошибок и непонимания.

— Не возражаю. — Девар наклонился вперед. — Мое имя Аргат, и я — тан моего великого клана. Я получил твое послание, маг. Мы заинтересованы, но нам нужно знать больше.

— То есть вам интересно, что вы с этого будете иметь? — переспросил Рейстлин насмешливо и указал куда-то в угол своей тонкой рукой.

Аргат, покосившись в указанном направлении, не увидел ровным счетом ничего. Затем стоявший в углу предмет начал мерцать, сперва неярко, затем все сильнее и сильнее. Аргат со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы, однако не со страхом, а с недоверием и любопытством.

Внезапно он бросил на мага острый, подозрительный взгляд.

— Разумеется, — кивнул Рейстлин, пожимая плечами. — Сходи посмотри сам. Ты можешь забрать это с собой уже сегодня… если мы договоримся.

Но Аргат уже вскочил и бросился в угол палатки. Упав колени, он по локти погрузил обе руки в сундучок со стальными монетами, которые сверкали ярким, магическим светом. Довольно долго девар молча рассматривал сокровище блестящими глазами, пропуская позвякивающие монеты между пальцами. Наконец он судорожно вздохнул и вернулся на прежнее место за столом.

— Ты хочешь предложить план?

Рейстлин кивнул. Магическое свечение монет в сундучке погасло, однако Аргат время от времени непроизвольно кидал взгляд в том направлении, словно желая убедиться, что сокровище еще тут.

— Лазутчики донесли нам, — сказал Рейстлин, — что Дункан собирается встретить нашу армию на равнине перед Паке Таркасом …планируя или победить нас, или по крайней мере нанести нам возможно больший урон. Если мы выиграем сражение, король вернет свои войска в крепость, закроет ворота и включит механизм, который обрушит огромные скалы и завалит вход. С теми запасами еды и оружия, которые у короля Дункана имеются в Замане, он способен дождаться, когда мы сами сдадимся и отступим, либо того момента, когда к нему придет подкрепление из Торбардина. Тогда он сумеет запереть нас в долине. Я прав?

Аргат почесал пальцами густую черную бороду. Вытащив нож, он подбросил его в воздух и ловко поймал. Перехватив напряженный взгляд мага, гном прекратил свою забаву и широко развел руки в стороны.

— Прошу прощения, — ухмыльнулся он. — Привычка. Надеюсь, что я не слишком испугал тебя. Если это неприятно, я мог бы…

— Если мне это будет неприятно, я сумею сам с этим справиться, — отрезал маг. — Продолжай. — Он взмахнул рукой. — Ну, давай!

Аргат пожал плечами, чувствуя себя несколько неуютно под пронзительным взглядом скрытых под капюшоном глаз Рейстлина. Взгляд этот он ощущал каждой клеточкой своего тела. Когда Аргат подбросил нож высоко в воздух, из темноты выскользнула тонкая белая рука и, перехватив его за рукоятку, с силой вонзила в стол, пробив насквозь довольно толстую доску. Гном сверкнул глазами и насупился.

— Магия, — проворчал он.

— Мастерство, — возразил маг. — Так что, будем продолжать играть в игры, которые наскучили мне еще в младенчестве, или поговорим о наших делах?

— Ну что ж, — сказал Аргат без видимой охоты, пряча нож в ножны. — Твои шпионы не соврали. Таков план Дункана.

— Отлично. Моя идея предельно проста. Дункан вернется в крепость — в открытом бою ему не победить. Тогда он прикажет закрыть ворота… — Рейстлин откинулся на спинку стула и — после минутной паузы — продолжил:

— Но когда он отдаст этот приказ, ворота не закроются.

— Так просто? — насмешливо переспросил Аргат.

— Вот именно. — Маг с загадочным видом сложил руки на груди. — Те, кто должны будут это сделать, умрут. А от вас требуется оставить ворота открытыми всего на несколько минут — пока наши силы не начнут штурм. Паке Таркас падет. А твоим людям придется сложить оружие и присоединиться к нам.

— Действительно просто, но есть одна проблема, — заметил Аргат, кисло глядя на мага. — Наши дома и семьи — в Торбардине. Что с ними станет, когда будет известно о нашем предательстве?

— Ничего, — ответил Рейстлин.

Порывшись в кошельке, он достал старинный свиток, перетянутый узкой черной ленточкой.

— Это передашь Дункану.

Он вручил пергамент гному и кивнул.

— Прочти.

Аргат нахмурился. Он по-прежнему относился к магу с подозрением и сомневался относительно того, что ему можно полностью доверять. Гном отнес свиток к сундуку с монетами, которые вновь засветились в темноте, и развернул его.

— Но это же… — Гном удивленно посмотрел на Рейстлина. — Это написано на языке моего народа! Маг нетерпеливо потряс головой.

— Разумеется. Или ты ожидал чего-то другого? В противном случае Дункан ни за что бы этому не поверил.

— Но… — Аргат с трудом справится с потрясением. — Это тайный язык, известный только деварам и лишь немногим избранным. Например, Дункан знает его, но ведь он — король…

— Читай! — Маг раздраженно взмахнул черным рукавом. — У меня мало времени.

Гном пробормотал какое-то проклятье и развернул пергамент. На чтение свитка ему понадобилось довольно много времени, хотя на листе было начертано всего несколько строк. Затем, поглаживая свою спутанную, черную бороду, он надолго задумался. Наконец он поднял голову и, свернув пергамент в трубочку, несколько раз постучал им по ладони.

— Ты прав, маг, это решает все проблемы. Гном вернулся в кресло и, прищурившись, посмотрел на своего одетого в черное собеседника.

— Но я хочу вручить Дункану кое-что еще, помимо свитка. Мне нужно нечто… особенно впечатляющее!

— Что ваш народ считает «впечатляющим»? — спросил Рейстлин, презрительно кривя рот. — Несколько дюжин изрубленных на части тел? Что еще ты хочешь получить?

Аргат ухмыльнулся.

— Голову твоего предводителя.

Наступила тишина. Ни малейшим звуком или движением не выдал Рейстлин своих мыслей. Казалось, он и вовсе перестал дышать. Молчание длилось так долго, что под конец оно стало казаться Аргату живым существом, могущественным и опасным.

Девар вздрогнул, потом ухмыльнулся. Нет, он будет настаивать на этом. Дункану придется объявить его героем, как этого ублюдка Хараса.

— Хорошо, согласен. — Голос Рейстлина был ровным, лишенным всяких эмоций, однако, когда он поднял голову, Аргат увидел блестящие глаза мага, и ледяной холод их бездонных, черных глубин пронзил его буквально насквозь.

— Согласен, — повторил маг. — Постарайся только исполнить обещание, и получишь все, что требуешь. Аргат нервно и как-то жалко улыбнулся.

— Тебя не зря называют Выбравшим Тьму, не правда ли? — спросил он, поднимаясь из-за стола и делая слабую попытку рассмеяться. Пергамент он заткнул за пояс.

Маг не ответил, и Аргат, пожав плечами, повернулся к своим спутникам.

Властным жестом он указал на стоящий в углу сундук. Гномы быстро подошли к нему и закрыли его ключом, который Рейстлин вынул откуда-то из-под плаща. Несмотря на то что девары были привычны к тяжелой работе, даже они пыжились и кряхтели, поднимая драгоценную ношу.

Гномы-носильщики первыми выбрались из палатки. Аргат проводил их взглядом, затем повернулся к магу, который снова был едва различим в сгустившейся тьме палатки.

— Не беспокойся, мы не подведем.

— Я и не беспокоюсь, — отозвался Рейстлин. Аргат вздрогнул; тон мага ему не понравился.

— Видишь ли, Аргат, — продолжил Рейстлин, развивая свою мысль. — Эти деньги прокляты. Если кто-либо, прикасавшийся к этим деньгам (например, ты), попытается меня обмануть, — кожа на его руках почернеет и начнет слезать клочьями. Когда руки превратятся в мерзкие, отвратительно смердящие обрубки, начнет гнить и разлагаться кожа на его ногах. Ему останется только беспомощно наблюдать, как разлагается все его тело и заживо гниет плоть. Он будет постепенно умирать, испытывая адские муки.

Аргат издал невнятный, сдавленный звук.

— Ты лжешь! — с трудом проговорил он.

Рейстлин снова промолчал. Аргат больше не видел его и не ощущал его присутствия; мага могло уже и вовсе не быть в палатке. Единственными звуками, которые доносились до него, были смех и крики, раздававшиеся у пиршественного костра, да и те стали слышны лишь тогда, когда он отдернул полог. В дрожащем оранжевом свете Аргат видел, как люди и гномы, слегка покачиваясь, передают друг другу чаши с вином.

Вполголоса выбранившись, девар поспешил прочь, но даже на бегу он время от времени тщательно вытирал руки о штаны.

Глава 6

Пришел рассвет. Солнце Кринна выходило из-за горного хребта медленно, неохотно, словно предчувствуя, какие страшные картины предстоит ему осветить.

Но время нельзя остановить, как невозможно предотвратить солнечный восход.

Поднявшееся над вершинами гор светило было встречено пронзительными криками и звоном мечей о щиты. Так приветствовали солнце те, кто, возможно, видел его сегодня в последний раз.

Радовался восходу солнца и Дункан, король горных гномов. Стоя на самом высоком бастионе крепости Паке Таркас в окружении своих военачальников, он прислушивался к раздававшимся вокруг него хриплым воплям воинов и удовлетворенно улыбался. Сегодняшний день должен был стать самым великим днем в истории Торбардина.

Только один гном не приветствовал восход солнца вместе с остальными.

Дункану не было нужды даже оборачиваться, чтобы увидеть его; он и так чувствовал за своей спиной мрачное молчание ближайшего друга, которое отдавалось в сердце короля, и этот немой звук заглушал — казалось ему — грохот всех боевых барабанов его армии.

Отдельно от остальных стоял на вершине башни Харас, славный герой гномьего племени. Рослый, одетый в сверкающие доспехи, с огромным боевым молотом в руках, он был великолепен. Харас стоял, широко расставив ноги, и глядел на восход. На его глаза навернулись слезы, и две крупные капли медленно ползли по щекам.

Но никто на него не смотрел. Гномы избегали смотреть на Хараса. И дело было совсем не в том, что отважный воин открыто плакал на глазах у всех, хотя слезы и считаются среди гномов детской слабостью. Никто не глядел на Хараса потому, что слезы беспрепятственно катились по его гладко выбритому лицу.

Харас сбрил бороду.

Даже оглядывая равнину перед Паке Таркасом и пытаясь оценить силу врага и выгодность занятых им позиций, видя сверкающие в долине наконечники копий, Дункан не мог забыть потрясения, охватившего его в то утро, когда он увидел Хараса, взошедшего на бастион, с голым лицом. Отрезанную бороду гном держал в руках. Подойдя к краю смотровой площадки, он широко размахнулся и, на глазах у своего короля, швырнул ее вниз.

Гномы, как правило, начинают отращивать бороду с ранней юности. Борода является предметом гордости не только ее обладателя, но и всей гномьей семьи.

Только в дни траура гномы перестают ее расчесывать, и лишь одна вещь может заставить взрослого гнома расстаться со своим главным украшением. Без бороды оставался гном, покрывший себя величайшим позором. Лишением бороды наказывали за самые страшные преступления — убийство, воровство, трусость и предательство.

— Почему?.. — только и спросил Дункан у своего советника.

Глядя в сторону, на вершины далеких гор, Харас ответил королю голосом тяжелым и холодным, как скала:

— Я буду сражаться в этой войне только потому, что ты мне приказываешь, тан. Я поклялся тебе в верности, и моя клятва обязывает меня подчиняться. Но я хочу, чтобы все знали, что я считаю для себя позором убивать своих родичей, а также людей, которые не раз сражались бок о бок со мной. Пусть все знают и видят: сегодня Харас идет в бой, умирая от стыда.

— Отличный пример ты подашь тем, кого поведешь за собой. — Король с горечью покачал головой. — Вдохновляющий и достойный подражания…

Но Харас замолчал и не проронил больше ни слова.

— Тан! — закричали сразу несколько голосов, заставив короля снова посмотреть на равнину. Он увидел, как четыре маленькие, словно игрушечные, фигурки отделились от вражеской армии и быстро поскакали к Паке Таркасу. Трое всадников держали в руках развевающиеся флаги. В руках у четвертого был не то жезл, не то посох, конец которого сиял ярким белым огнем, хорошо видным на большом расстоянии даже при свете солнца.

Два знамени Дункан узнал сразу. Одно из них принадлежало гномам холмов, и на нем были изображены молот и наковальня. Такой же символ имелся и на королевском флаге, только на знамени Дункана он был другого цвета. Знамени Всадников Равнин король никогда раньше не видел, но ошибиться он не мог.

Зеленое полотнище, на котором был начертан знак ветра, пригибающего степную траву, как нельзя лучше подходило диким, необузданным варварам. Третье знамя, как догадался Дункан, наверняка принадлежало этому выскочке-предводителю, который взялся неизвестно откуда.

— Гхрм! — фыркнул король, с отвращением рассматривая девятилучевую звезду и черный зигзаг на светлом поле. — Ему больше пристало бы иметь на стяге эмблему Воровской гильдии и мычащую корову!

Его генералы дружно рассмеялись.

— И увядшие розы! — предложил кто-то из танов. — Я слыхал, что в рядах этой армии, среди разбойников и землепашцев, полно бывших Соламнийских Рыцарей, поправших честь и уложения своего Ордена.

Между тем четыре фигуры быстро приближались. Цветные знамена трепетали на ветру, а из-под копыт коней вылетали клубы густой пыли.

— Всадник в черном — это, должно быть, Фистандантилус собственной персоной, — проворчал себе под нос король и нахмурился, так что его густые брови наползли на самые глаза. Как и все гномы, он был совершенно чужд магии, презирал ее и не доверял колдунам.

— Ты совершенно прав, тан, — поддакнул кто-то из военачальников.

— Его я боюсь гораздо больше всех остальных, — мрачно резюмировал король.

— Ба! — Один из старых гномов самодовольно погладил бороду, заплетенную в толстую косу. — Не бойся его, тан. Наши шпионы сообщили, что маг этот весьма слаб здоровьем. Своей магией он пользуется исключительно редко, если вообще он на что-то еще способен. Большую часть времени этот колдун прячется ото всех в своей палатке. Кроме того, для того чтобы разрушить стены Паке Таркаса только с помощью магии, потребуется целая армия таких волшебников, как он.

— Наверное, ты прав, — задумчиво сказал Дункан и поднял руку, чтобы тоже погладить бороду, однако вспомнил о Харасе, и его пальцы неловко повисли в воздухе. Отчего-то ему вдруг стало крайне неуютно, и Дункан решительным жестом сложил руки за спиной.

— И все же продолжайте за ним присматривать. — Король возвысил голос. — Эй вы, лучники! Мешок золота тому, кто сумеет подстрелить эту черную ворону!

В ответ ему донеслось одобрительное гудение, которое тотчас же стихло, как только всадники остановились перед воротами крепости. Ехавший впереди человек — предводитель всей вражеской армии — поднял вверх открытую ладонь. Этот жест с древних времен означал предложение начать переговоры.

Король пересек смотровую площадку, вскарабкался на каменный блок на краю бастиона, используемый как трибуна для оратора, и, уперев руки в бока и широко расставив ноги, посмотрел вниз с самым суровым и мрачным выражением лица, на какое был способен.

— Мы хотим говорить с вами! — прокричал снизу Карамон, и его мощный голос гулким эхом отразился от стен крепости и окружавших ее крутых утесов.

— Все уже сказано! — отозвался Дункан. Голос гнома прозвучал так же внушительно, как и голос человека, хотя ростом Дункан был, пожалуй, раза в четыре ниже Карамона.

— Мы даем вам последний шанс! — продолжал генерал. — Верните своим сородичам то, что им принадлежит! (Верните людям то, что вы у них отняли!

Поделитесь своими сокровищами, ведь мертвым они вам будут ни к чему!

— Зато вы, если останетесь живы, попытаетесь отыскать к ним дорожку, верно? — насмешливо уточнил Дункан. — Все, что у нас есть, мы заработали честным путем. Ради этого мы десятилетиями трудились не покладая рук в своих пещерах под горами и создавали свое, а не отнимали чужое, как это делаете вы, явившись на готовенькое в компании свирепых варваров. Вот наш ответ, и другого не будет!

С этими словами Дункан взмахнул рукой. Лучники уже были наготове, и теперь все они натянули тетивы своих луков. Рука короля опустилась, и одновременно сотни стрел со свистом рассекли воздух. Гномы, собравшиеся на стенах и бастионах, уже приготовились торжествовать, представляя, как четверо врагов в панике кинутся прочь, спасая свои жизни.

Но, увы, их постигло разочарование. Всадники не сдвинулись с места, хотя стрелы летели прямо в них. Только одетый в черное маг поднял руку с посохом, И наконечники стрел разом вспыхнули, а древки задымились. В несколько мгновении грозные стрелы превратились в легчайший пепел, рассеявшийся в воздухе без следа.

— А это наш ответ! — донесся снизу суровый и холодный голос Карамона.

Развернув коня, исполин быстрой рысью поскакал обратно к своим полкам. Следом за ним помчались гном, варвар и одетый в черное маг.

Дункан, услышав, как его воины начали вполголоса переговариваться с недоумением и страхом, и увидев полные сомнений взгляды, которыми они обменивались, постарался как можно быстрее совладать с собственной неуверенностью. Обернувшись назад, он взмахнул кулаками, причем его борода тряслась от гнева.

— Что такое?! — свирепо спросил он. — Кажется, этот балаганный фокусник напугал вас своими штуками. Вот не знал, что моя армия состоит из легковерных младенцев!..

Под взглядом короля головы гномов опустились, а на их лицах выступила краска стыда.

Дункан спустился со своего возвышения и, подойдя к другому краю смотровой площадки, взглянул вниз, в широкий двор крепости, образованный естественным образом — крутыми склонами гор, окружавших Паке Таркас. По периметру двора виднелись пещеры, уходившие далеко в недра гор. Обычно оттуда доносились запахи дыма и кузни, удары молотов о наковальни и стон раскалываемых камней. Сегодня кузни и шахты были закрыты, зато двор кишел гномами. Одетые в тяжелые доспехи, вооруженные щитами, топорами и боевыми молотами — своим любимым оружием для ближнего боя, — они разом подняли головы и, увидев Дункана, снова разразились приветственными криками.

— Война! Это война! — прокричал король, перекрывая шум и поднимая руки над головой.

Крики внизу усилились, затем внезапно наступила тишина. Несколько секунд спустя гномы затянули песню.

Глубоко под горой из руды и огня Возникают железо и сталь топора.

Рукоятку потом для него подберем, А пока раскалим и слегка откуем.

Так дыханье горы порождает войну, Для солдата топор — как отец и как брат.

Ты под гору вернешься на смятом щите, Коль со славой не сможешь вернуться назад.

И пусть в лоне горы топоры рождены, Они грезят во сне о холодных камнях, Где металл в рудной жиле до срока сокрыт, Ведь железо и камень от века родня.

И солдатское сердце сродни топорам, Славной битве победной солдат был бы рад, Он под гору вернется на смятом щите, Коль со славой не сможет вернуться назад.

Цветом красным железо похоже на кровь, Медно-желтым сверкает огонь золотой, Что в той кузнице мира горит и горит Под высокой и древней, как время, горой.

Этот вечный огонь в наших жилах кипит, Как он греет и жжет, знает каждый солдат, Ты под гору вернешься на смятом щите, Коль со славой не сможешь вернуться назад.

Кровь быстрее побежала по жилам Дункана при звуках этой суровой песни, и он почувствовал, как постепенно исчезают его сомнения — совсем как сгоревшие в полете стрелы. Военачальники его армии уже спускались вниз с бастионов Паке Таркаса, торопясь поскорее занять свои места во главе гномьих отрядов. Только один гном остался рядом с королем на смотровой площадке — Аргат, тан племени деваров. Задержался и Харас. Поглядев на своего советника, Дункан открыл рот, чтобы что-то сказать.

Но герой гномьего племени гак мрачно и горько посмотрел на своего короля, что Дункан замешкался, а Харас быстро поклонился своему королю и, повернувшись, сбежал вниз по лестнице, спеша возглавить отряд пехоты.

Дункан проводил своего советника сердитым взглядом.

— Да спалит Реоркс его бороду! — пробормотал он, тоже собираясь идти.

Король непременно хотел присутствовать при том моменте, когда распахнутся огромные ворота крепости, пропуская армию гномов на равнину.

— Что он о себе воображает?! — не мог успокоиться Дункан. — Мои собственные сыновья — и те не осмелились бы так поступить со мной! После битвы придется поставить его на место, чтобы не забывался!

Так, ворча себе под нос, король добрался до лестницы и готов был начать спускаться, когда ему на локоть легла чья-то рука. Подняв голову, Дункан увидел Аргата.

— Я прошу тебя еще раз подумать, о король! — сказал гном на грубом деварском наречии. — Наш план — это очень хороший план. Оставь им этот бесполезный кусок скалы!

Он махнул рукой в сторону неприятельской армии, выстроившейся на равнине.

— Вот увидишь, они не станут цепляться за Паке Таркас, а будут преследовать нас. Когда мы отступим в Торбардин, враг окажется на открытой равнине. Тогда мы легко вернем себе обе крепости и — бац!.. — Темный гном хлопнул в ладоши. — Они попались! Их армия застрянет между Торбардином на юге и Паке Таркасом на севере.

Дункан смерил девара холодным взглядом. Этот план Аргат представил на военном совете, и король еще тогда подумал о том, как он сумел сам до этого додуматься; обычно девары не хотели ничего знать о военной стратегии, и по-настоящему их занимала только доля добычи, которую они могут получить. Может быть, это Харас таким хитрым способом пытается предотвратить вооруженное столкновение?

Дункан сердито стряхнул руку Аргата.

— Паке Таркас никогда не сдастся! — отрезал он. — Твой план — это план труса! Я ничего не оставлю этому сброду — ни одного медяка, ни одной гальки со двора моей крепости. Я скорее умру, чем оставлю Паке Таркас!

Сердито топая башмаками по каменным ступеням, король стал спускаться, то и дело гневно фыркая в бороду.

Аргат с насмешкой посмотрел ему вслед.

— Возможно, так оно и будет, король Дункан! Возможно, ты действительно умрешь, защищая этот дурацкий кусок скалы. Но не Аргат, нет.

Повернувшись к двум деварам, которые прятались в стенной нише, терпеливо дожидаясь его возвращения, Аргат дважды кивнул головой. Гномы кивнули в ответ и быстро исчезли.

Стоя в одиночестве на башне крепости, Аргат наблюдал за тем, как солнце поднимается в небе все выше и выше. Увлекшись этим зрелищем, он, сам того не замечая, то и дело вытирал ладони о свои кожаные доспехи, словно пытаясь отчистить их от какой-то невидимой грязи.

Хай-гуг не был в этом уверен, однако ему казалось, будто происходит совсем не то, что ожидалось.

Тан овражных гномов не отличался особой сообразительностью и понятливостью в том, что касалось стратегии и тактики военных действий, однако даже он понял, что гномы, возвращающиеся со славой после победоносного сражения, не должны так шататься, вваливаясь в ворота крепости разрозненными группами и отрядами, да и крови на их доспехах было, пожалуй, слишком много. Несколько воинов упали замертво уже во дворе крепости, у самых ног Хай-гуга, и он засомневался еще сильнее.

Один, ну двое — это, пожалуй, еще куда ни шло. Во всякой войне кому-то случается погибнуть — это он понимал, — однако количество умерших и тяжелораненых увеличивалось просто катастрофическими темпами. В конце концов Хай-гуг не выдержал и решил сходить посмотреть, в чем дело.

Он сделал всего два шага, когда за своей спиной услышал какую-то непонятную возню. Хай-гуг тяжело вздохнул и обернулся. Он совершенно забыл про ополчение, которым командовал.

— Нет, нет, нет! — сердито закричал он, махая в воздухе руками. — Сколько моя вас повторять: Стоять на Месте! Король Дункан сказать Хай-гуг: «Твоя храбрые гуги Стоять на Месте! Это значит — Стоять на Месте, и все. Понятно?

Хай-гуг оглядел отряд суровым и пристальным взглядом своего единственного глаза. Этот взгляд заставил потупиться и покраснеть тех, кто устоял на ногах во всеобщем смятении или уже успел подняться на ноги. Все овражные гномы — и те, кто споткнулись о свои пики, и те, кто их выронили, и те, кто в суматохе ткнули ими соседей, и те, кто валялись навзничь на земле, и даже те, кто, перепутав все на свете, развернулись в противоположную сторону, — все без исключения затрепетали при звуках голоса своего командира.

— Вот что, ваша тут не поганки жевать пришла, здесь война! — прорычал Хай-гуг, свирепо вращая глазом. — Ваша слушать моя, пока моя идет посмотреть, в чем дело. Нехорошо, что другие гномы так возвращаться крепость. Никто не петь, все только идти кровь. Король не так сказать Хай-гуг! Короче, моя Пойти, а ваша — Стоять на Месте! Понятно? Повторить!

— Моя Пойти, — послушно повторило войско. — Твоя Стоять на Месте.

Хай-гуг дернул себя за бороду.

— Нет, не так! Моя Пойти, а Ваша… Ладно, не важно.

Тан решительно повернулся и заковылял прочь. За его спиной снова послышался нестройный лязг и сухой стук копий, падающих на утоптанную землю.

К счастью, Хай-гугу идти было совсем не далеко, иначе по возвращении он мог бы застать половину своей роты повисшей на остриях пик другой половины. Как бы там ни было, он успел разузнать все, что ему было необходимо, и вернуться к отряду до того, как он понес существенные потери.

Для того чтобы обогнуть угол стены, даже такому невеликому существу, как овражный гном, потребовалось сделать всего две дюжины шагов. За углом Хай-гуг едва не налетел на Дункана. Король стоял спиной к своему верному капитану и поэтому не заметил его. Дункан, Харас и несколько предводителей гномьего войска были слишком заняты важным разговором, чтобы оглядываться по сторонам. Хай-гуг отступил на шаг и, спрятавшись за углом, стал наблюдать и прислушиваться.

В отличие от доспехов большинства гномов, которые выглядели так, словно их обладатели долго катились вниз по каменистому склону, латы Хараса лишь кое-где были погнуты и помяты. Руки и плечи героя были залиты кровью, однако это была кровь врагов, а не его собственная. Мало кто мог противостоять могучим взмахам тяжелого молота, которым гном владел в совершенстве. Множество врагов пало от руки Хараса, однако в последние мгновения своей жизни противники гнома успевали заметить, что он плачет, нанося сокрушительный смертельный удар.

Сейчас Харас не плакал, хотя на лице его еще заметны были следы слез.

Советник ожесточенно спорил со своим королем.

— Нас разбили, тан, — восклицал он. — Железная Рука был совершенно прав, приказывая отступить. Если мы намерены удерживать крепость, нам нужно немедленно впустить внутрь все войска и запереть ворота, как и планировалось. В конце концов, мы предвидели, что так может обернуться, и мы готовились…

— Все равно это позор! — перебил Дункан, изрыгая свирепое проклятье. — Дать побить себя шайке воров и толпе землепашцев.

— Эта разбойничья шайка прекрасно обучена и подготовлена, тан, — ровным голосом возразил Харас, и военачальники согласно закивали головами. — Варвары — прославленные бойцы, а наши родственники с холмов сражаются с мужеством, присущим всем гномам от рождения. И еще не известно, чем бы все это кончилось, если б не кавалерия Соламнийских Рыцарей, которые скатились, словно лавина с гор, и врезались в наши боевые порядки на своих конях.

— Ты должен дать приказ, тан, — сказал один из военачальников. — Или будь готов умереть на месте.

— Так закройте эти проклятые ворота! — в ярости проревел Дункан. — Но не включайте механизм, который должен обрушить камни. Терпите до последнего момента, может быть, он нам и не понадобится. В любом случае штурм ворот обойдется нашим врагам недешево, а мы не сможем выйти обратно, не убрав со своего пути груды камней.

— Закройте ворота! Закройте ворота! — зазвучали десятки голосов.

Все, кто был во дворе крепости — живые, раненые и даже умирающие, — с надеждой обернулись к массивным деревянным воротам, надеясь увидеть, как они захлопнутся. Хай-гуг тоже посмотрел на ворота с благоговением. Ему, разумеется, приходилось слышать рассказы о том, как плавно и бесшумно закрываются они на своих мощных, хорошо смазанных петлях. Говорили даже, что гигантские ворота могли закрыть всего два гнома, по одному с каждой стороны, однако видеть это воочию командиру дружины овражных гномов ни разу не приходилось, Хай-гуг был несколько разочарован тем, что Дункан запретил включать механизм, при помощи которого на тропу перед воротами можно было обрушить сотни тяжелых камней. Это зрелище заслуживало того, чтобы его посмотреть; счастливый свидетель мог бы рассказывать об увиденном до конца своих дней. Впрочем, смотреть, как закрывают ворота, тоже было весьма интересно…

Внезапно Хай-гуг почувствовал, как у него перехватило дыхание. С того места, где он стоял, командир овражных гномов мог видеть все, что творилось снаружи — на дороге перед воротами, однако представшее взору теперь заставило его замереть в изумлении.

Прямо к воротам стремительно приближалась огромная армия. И это не была армия гномов!..

В свою очередь, это могло означать только одно — к Паке Таркасу движутся враги. Хай-гуг пришел к этой мысли, хорошенько подумав, причем столь поразительное умозаключение он сделал, вспомнив, что в этой войне, насколько ему было известно, пригашали участие только две армии.

Полуденное солнце ярко сверкало на начищенных до блеска доспехах рыцарей, на их сомкнутых щитах и обнаженных мечах. Чудовищные кони выбивали копытами частую дробь. За рыцарями бегом приближалась пехота — вся армия Фистандантилуса рвалась к крепости, надеясь ворваться во внутренний двор на плечах отступающего неприятеля, прежде чем ворота будут закрыты и заблокированы. Отважные горные гномы — весьма немногочисленные, впрочем, — рискнули встать на пути этой армады, пытаясь замедлить ее продвижение, и были порублены или затоптаны лошадьми.

Враг приближался, и Хай-гуг нервно сглотнул. Он не особенно хорошо разбирался в тактике и прочих военных хитростях, однако ему показалось, что сейчас воротам самое время закрыться. Видимо, военачальники армии Дункана думали так же, поскольку все они вдруг побежали к ним, громко крича и размахивая кулаками.

— Именем Реоркса, почему они медлят?! — вскричал король.

Харас неожиданно побледнел.

— Это измена, Дункан, — сказал он негромко. — Нас предали. Ты должен немедленно уходить.

— Ч-что, — в недоумении переспросил король. Привстав на цыпочки, он тщетно пытался разглядеть что-либо за толпой гномов, в беспорядке мечущихся по двору.

— Предали? Но как… кто?!

— Это девары, тан, — ответил Харас, которому, благодаря его высокому росту, было видно гораздо больше. — Они убили стражников у ворот и теперь сражаются с нашими же отрядами, чтобы никто не успел закрыть ворота.

— Убить их! — вскричал Дункан, в гневе брызгая слюной. — Убить всех до одного! Я сейчас сам…

С этими словами король гномов выхватил свой меч и прыгнул вперед.

— Нет, тан! — Харас схватил его за кушак и потянул назад. — Слишком поздно. Идем, нам нужно скорее добраться до грифонов. Король должен вернуться в Торбардин.

Но Дункан не желал ничего слышать и яростно сопротивлялся Харасу. В конце концов советник, более молодой и сильный, взмахнул своим огромным кулаком и ударил короля в челюсть. От этого удара Дункан попятился назад, но не упал.

— За это ты распрощаешься со своей головой! — вскричал король, тщетно пытаясь нащупать за поясом рукоять меча, который он обронил минуту назад. Еще один удар Хараса заставил его опрокинуться навзничь. Рухнув на землю, король слабо дернул ногой и затих.

Харас с мрачным, исполненным горя лицом наклонился над ним И, крякнув, вскинул своего короля на плечо вместе с доспехами, кольчугой и прочей амуницией. Громко призывая на помощь тех, кто еще мог стоять на ногах и прикрывать его сзади, Харас побежал туда, где их ждали ширококрылые грифоны.

Потерявший сознание король свисал с его могучего плеча, и руки его безвольно болтались.

Хай-гуг рассматривал наступающую армию со страхом и любопытством, но в его голове все звучал приказ Дункана: «Стоять на Месте!»

Хай-гуг повернулся и поспешил к своему отряду, который оставался на том же месте, где он его оставил. Подчиняться приказу короля — именно так понимал свой долг капитан овражных гномов.

Последние славятся как самый трусливый народ Кринна, и, по правде говоря, эту свою репутацию они вполне заслужили. Однако стоит их загнать в угол — и овражные гномы сражаются со стойкостью и свирепостью, которая способна удивить любого противника.

Несмотря на это, в большинстве случаев отряды овражных гномов используют только на передовых позициях в качестве вспомогательной силы или в глубоком тылу, так как они способны нанести своим ничуть не меньший ущерб, чем врагам, смотря по тому, кто первым подвернется им под руку.

Единственный отряд овражных гномов, находившийся в распоряжении короля Дункана в Паке Таркасе, состоял из рабочих каменоломен. Король поставил их в самом центре двора и приказал стоять на месте, так как это был, по-видимому, единственный способ лишить воинов отряда возможности нанести увечья себе и другим. На случай маловероятного прорыва врага во внутренний двор Дункан даже выдал им пики.

Однако произошло именно то, на что никто не рассчитывал. Видя перед собой армию Фистандантилуса и познакомившись уже с ее боевой мощью, собравшиеся во дворе крепости гномы растерялись. Они знали, что разбиты и находятся в ловушке, из которой спасения не будет.

Мало кто уцелел в этой страшной кровавой сече. Правда, лучники на бастионах продолжали осыпать атакующих дождем стрел и несколько замедлили продвижение авангарда. Это позволило командирам собрать небольшие отряды и с боем пробиться в горы. Большинство гномов, однако, просто бежали сломя голову в ближайшие безопасные ущелья и пещеры. На пути врага остался только один отряд — отряд овражных гномов.

— Вот что! — объявил Хай-гуг своим бойцам, отдуваясь после быстрого бега.

Его лицо под слоем пыли и грязи было бледно, однако, как и подобает настоящему военачальнику, Хай-гуг был спокоен и сосредоточен. Ему было приказано «Стоять на Месте», и он всерьез намеревался исполнить приказ своего короля.

Заметив, однако, что некоторые из его людей опасливо пятятся, завидев мчащуюся к распахнутым воротам конницу, Хай-гуг решил, что настало самое время немного приободрить подчиненных.

Готовя отряд к сражениям, Хай-гуг обучил свою роту боевому кличу и очень этим гордился. Правда, овражным гномам еще ни разу не удалось его правильно повторить.

— Итак, — прокричал он. — Что ваша дать мне?

— Смерть! — дружно и радостно прокричали его солдаты.

Хай-гуг поморщился.

— Нет! Нет! — с огорчением выкрикнул он и топнул ногой. — Все не так!

Гномы озадаченно переглянулись.

— Моя тысячу раз говорить ваша, пожиратели рыбьих пузырей, как отвечать!..

— Верность до конца! — с триумфом прокричал вдруг один из воинов, заметно просветлев лицом. Остальные овражные гномы недовольно заворчали, кто-то обозвал находчивого солдата «медным носом», а завистливый сосед сзади ткнул счастливца пикой (к счастью, он держал ее тупым концом вперед, в противном случае серьезного увечья было бы не избежать).

— Вот! — Хай-гуг собрал все свое мужество, чтобы не обращать внимания на приближающийся гром копыт за спиной. — Сейчас пробовать еще раз. Что ваша дать моя?

— Ве-рно-сть до… до кон-ца!..

Приветствие прозвучало вразнобой, так как многие овражные гномы не смогли выговорить такие сложные слова с первого раза. Как бы там ни было, но первая часть боевого клича была произнесена, хотя и прозвучала она не с таким воодушевлением, как недавно — вторая.

В заднем ряду поднялась одинокая рука.

— Что твоя хотеть, Гуг-снуг? — прорычал Хай-гуг.

— Наша дать вен… верность до конца, когда умереть? Тан свирепо поглядел на гнома своим здоровым глазом.

— Нет, глупый пожиратель водорослей, — отрезал он. — Смерть или верность.

Смотря что первое…

Гномы дружно заулыбались, заметно приободрившись.

Хай-гуг, все еще тряся головой и бормоча что-то себе под нос, повернулся лицом к врагам.

— Пики наизготовку! — скомандовал он.

Какой это было ошибкой! Хай-гуг понял это, как только роковые слова сорвались с его губ. Сзади снова начались суматоха и возня, раздались крики, проклятья и треск ломающихся копий. Отряд овражных гномов еще не сдвинулся с места, но успел понести значительные потери. Правда, это уже не имело никакого значения…

* * *

Солнце, окутанное кроваво-красной дымкой облаков, опустилось за безмолвные синие леса Квалинести.

Все было тихо в Паке Таркасе — могучей, в прошлом неприступной крепости, которая пала вскоре после полудня. Почти до самого захода солнца продолжались стычки с небольшими разрозненными отрядами гномьего войска, которые с боем отступали в горы. Многим удалось спастись благодаря беззаветной отваге маленького отряда копейщиков, до последнего вздоха сдерживавшего натиск конных рыцарей, упрямо стоя прямо посередине двора крепости.

Харас с бесчувственным королем улетел на грифоне в Торбардин, вместе с ними бежали и немногие уцелевшие командиры разгромленного войска.

Остатки армии горных гномов, которым пещеры и заваленные снегом тропы были хорошо знакомы и привычны, пробирались тайными ходами в Торбардин. Девары, предавшие своих сородичей, пили захваченный королевский эль в Паке Таркасе и хвастались своими подвигами, однако большинство воинов армии Карамона с презрением отворачивались от предателей.

Вечером, после захода солнца, двор крепости был полон гномами холмов и людьми, празднующими общую победу. Напрасно пытались командиры остановить потоки эля и вина, грозившие уложить наповал всю победоносную армию прямо во дворе, обагренном свежей кровью. Только щедрые проклятья, пинки да зуботычины позволили им отобрать достаточное количество воинов для ночного дозора и похоронных команд.

Так Крисания прошла через испытание кровью. Бдительный Карамон особо следил за тем, чтобы жрица не приближалась к месту схватки, однако, как только войска вошли в крепость, ему стало не до нее, и Крисании удалось ускользнуть.

Теперь она, накинув поверх белого платья грубый плащ с капюшоном, бродила среди раненых и исцеляла тех, кого осмеливалась лечить, не привлекая к себе излишнего внимания. Выжившие в этой битве благодаря ее стараниям, потом долгие годы рассказывали своим детям и внукам сказку о том, как одетая в белое женщина с сияющим огнем на груди возложила им на раны свои нежные руки и спасла их от мучительной смерти.

Карамон тем временем уже назначил военный совет в одном из залов Паке Таркаса. Он торопился обсудить со своими командирами дальнейшую стратегию и планы на ближайшее будущее, хотя от усталости еле держался на ногах и почти ничего не соображал.

Мало кто заметил и одинокого всадника в черном, который въехал в распахнутые ворота крепости на норовистой вороной кобыле. От запаха свежей крови лошадь пришла в еще большее возбуждение, и человек в черной накидке ненадолго остановился, потрепав испуганное животное по холке и пробормотав несколько ласковых слов. Те же, кто увидел мрачного всадника, застыли от ужаса.

Многим показалось (с испуга или спьяну), что это сама Смерть пришла собрать непогребенных.

Потом кто-то пробормотал короткое слово «маг», и все дружно, как по команде, отвернулись от Рейстлина, неуверенно посмеиваясь и налегая на крепкий эль.

Рейстлин, чьих глаз не разглядеть было под низко надвинутым капюшоном, внимательно осмотрелся по сторонам. Он ехал прямо, до тех пор пока не наткнулся на самое потрясающее зрелище этого кровавого дня. Посреди двора лежали тела овражных гномов — сотня или даже больше, — лежали ровными рядами; многие все еще сжимали в руках пики, правда, у большинства оружие было направлено вперед не тем концом. Вперемежку с гномами на земле валялось несколько мертвых лошадей, убитых (по большей части случайно) отчаянными выпадами сражавшихся до последнего воинов Хай-гуга. Когда животных оттащили, на передних ногах у них обнаружились глубокие следы от зубов. Видимо, в самом конце сражения маленькие бойцы оставили свои бесполезные пики и начали сражаться тем способом, каким они лучше всего владели, — зубами и ногтями.

«Этого не было в Хрониках!» — в панике подумал маг и нахмурился, глядя на изуродованные маленькие тела. Потом глаза его сверкнули.

«Возможно, это означает, что ход времени может быть изменен! Возможно, история уже изменилась!»

Довольно долго он неподвижно сидел в седле, размышляя. Потом Рейстлин понял.

Лицо мага было затенено, и никто не мог видеть на мгновение появившегося на нем выражения гнева, горечи и печали.

— Нет, — едва слышно прошептал маг. — Достойная сожаления гибель этих бедных созданий не вошла в анналы истории не потому, что ее никогда не было. О ней просто забыли…

Он помолчал, мрачно глядя на распростертые под ногами тела.

— Потому что никому не было до них дела…

Глава 7

— Я должен видеть предводителя!

Этот резкий голос проник сквозь приятный, обволакивающий туман сновидений, который согревал Карамона, словно стеганое ватное одеяло. Гигант блаженствовал на кровати — первой настоящей кровати за последние несколько, месяцев.

— Пойдите прочь!.. — пробормотал Карамон и услышал сквозь сон, как Гэрик, стоявший на посту у входа в комнату, проговорил почти то же самое, во всяком случае, близкое по смыслу…

— Невозможно, предводитель отдыхает. Его нельзя беспокоить!

— Я должен увидеть его. Это срочно!

— Но он не спал почти двое суток.

— Я знаю! И все же…

Голоса за дверью вдруг зазвучали тише.

«Вот и ладно, — подумал Карамон. — Можно спать дальше».

Однако он обнаружил, что не может заснуть. Шепот за дверью заставлял его напряженно вслушиваться вкаждое слово, и, хотя он ничего не мог разобрать, спать это мешало почище боевых барабанов. Чувствуя, как с каждой секундой сон ускользает от него, Карамон застонал и накрыл голову подушкой. Все мускулы в его огромном теле ныли — как-никак он не слезал с лошади часов двадцать подряд.

Оставалось надеяться, что Гэрик сможет решить все срочные вопросы без него…

Дверь в комнату тихо отворилась.

Карамон крепко зажмурился и попытался заползти под подушку еще дальше.

Потом ему пришло в голову, что меньше чем через две сотни лет в этой же самой постели будет спать Верминаард, повелитель злых драконов. Может быть, кто-то точно так же будил его в тот день, когда горстка героев освободила рабов Паке Таркаса?

— Предводитель! — сказал над ухом гиганта голос Гэрика. — Карамон!

Из-под подушки донеслись приглушенные проклятья.

«Когда буду уезжать отсюда, — яростно подумал Карамон, — прикажу положить в постель лягушку. За две сотни лет она как раз дойдет до нужной кондиции!»

— Предводитель! — настаивал Гэрик. — Мне очень жаль будить тебя, но во дворе тебя ожидают. Это срочно!

— Зачем? — все еще сонно проворчал Карамон. Все же он нашел в себе силы сесть и отбросить в сторону одеяло. Бедра и спина ныли, и гигант поморщился.

Затем Карамон протер глаза.

— Армия уходит, — сказал Гэрик, заметив вопросительный взгляд исполина.

— Куда это? — уставился на него Карамон, чувствуя, что сон как рукой сняло. — Ты что, спятил?

— Никак нет, — сказал молодой воин, который незаметно просочился в комнату вслед за Гэриком и теперь стоял, прячась за спиной рыцаря. Глаза его были широко раскрыты от прилива благоговения, которое юноша испытывал в присутствии командира. На то, что командир этот полуодет и еще не до конца проснулся, воин не обратил никакого внимания.

— Они теперь собираются во дворе, предводитель. И гномы, и варвары, и даже некоторые из наших.

— Только не рыцари, — быстро вставил Гэрик.

— Ну… я… — Карамон замялся, потом решительно махнул рукой. — Прикажи им от моего имени разойтись. Что за ерунду они затеяли?!

Он яростно выбранился.

— Бот мои, еще вчера три четверти из них были пьяны в стельку, а сегодня с утра им словно вожжа под хвост попала!

— Сегодня они достаточно трезвы, — сказал негромко Гэрик. — И я думаю, тебе все же следует выйти. Это твой брат собрал войска во дворе…

— Что все это значит? — требовательно спросил Карамон.

В холодном воздухе слова слетали с губ вместе с облачками пара. Насколько Карамон помнил, это было самое холодное утро за всю осень. Ночные заморозки покрыли инеем стены и камни во дворе крепости, милосердно прикрыв пятна засохшей крови.

Карамон зябко кутался в грубый солдатский плащ. Второпях он успел надеть только кожаные бриджи и башмаки, и утренний морозец пробирал его до костей.

Во дворе Паке Таркаса было полным-полно гномов и людей. Все они стояли ровными рядами и хранили мрачное молчание.

Взгляд Карамона ненадолго остановился на Регаре Огненном Горне, затем перескочил на вождя варваров.

— Вчера мы сделали то, что хотели, — сказал гигант, и его голос зазвенел от еле сдерживаемого гнева. Сделав несколько шагов, Карамон остановился перед Регаром. — Караваны с продовольствием подтянутся через два дня, — продолжал он.

— Тех запасов, что есть у нас сейчас, не хватит для долгого перехода — вчера вы сами сказали мне об этом, — а на равнинах Дергота вы не найдете и тощего зайца…

— Мы не против пропустить несколько трапез, — проворчал Регар, голосом выделив местоимение «мы» и весьма прозрачно намекая на ставшую общеизвестной любовь предводителя к сытной пище.

Это замечание отнюдь не улучшило настроения Карамона. Лицо исполина покраснело, однако он сдержался.

— А как насчет оружия, длиннобородый глупец? — спросил Карамон с издевкой.

— Как насчет свежей воды, ночевки, пищи для лошадей?

— Нам нет нужды пребывать на равнинах так долго, — парировал гном, сверкая глазами. — Горные гномы — да проклянет Реоркс их каменные сердца! — в смятении и растерянности! Мы должны ударить, пока они не опомнились и не успели снова собрать свои силы.

— Но мы же уже говорили об этом вчера на совете! — выкрикнул Карамон. — Здесь, в крепости, мы столкнулись лишь с частью армии короля Дункана. Под горами вас дожидается еще одна, свежая и более многочисленная!

— Возможно — да, а возможно, и нет, — мрачно проворчал Регар в бороду.

Затем он посмотрел на юг и упрямо сложил руки перед собой. — Как бы там ни было, но мы передумали и выступаем сегодня, с тобой или без тебя.

Карамон бросил взгляд на вождя варваров, который хранил молчание на протяжении всего разговора. В ответ на немой вопрос Карамона Темный Ковыль только кивнул головой. Варвары сидели в седлах позади своего вождя, их лица были суровы, но спокойны, хотя на щеках и под глазами у некоторых еще лежали зеленоватые тени — печать вчерашних неумеренных возлияний.

В конце концов глаза Карамона повернулись к главному виновнику сегодняшних событий — фигуре, закутанной в черный плащ, сидевшей с посохом в руках верхом на вороной кобыле. Взгляд невидимых под капюшоном глаз, следивших за ним с явным удовольствием и интересом, Карамон чувствовал на себе с того самого момента, когда он вышел во двор крепости.

Резко отвернувшись. от гнома, Карамон быстро подошел к Рейстлину, без удивления отметив про себя, что госпожа Крисания тоже здесь, верхом на коне, чуть позади мага. Подол ее белого одеяния — если приглядеться получше — был в черных пятнах засохшей крови, а лицо, закрытое платком, которым жрица завязала шею и подбородок, казалось бледным, но сосредоточенным и решительным. Карамон ненадолго задумался о том, где Крисания была вчера вечером и ночью, однако главное свое внимание он сосредоточил на своем брате-близнеце.

— Это твоих рук дело, — сказал Карамон негромко, останавливаясь рядом с Рейстлином и опуская руку на шею его кобылы.

Рейстлин спокойно кивнул и наклонился с седла, чтобы поговорить с братом.

Карамон увидел его лицо — белое и холодное, словно иней на камнях двора.

— Зачем? — требовательно спросил гигант. — Что ты задумал? Ты же прекрасно знаешь, что нам нельзя выступать без провианта.

— Ты слишком перестраховываешься. — Маг пожал плечами и добавил:

— К тому же обозы нагонят нас без труда. Что касается оружия, то наши люди собрали здесь достаточно стрел, мечей и топоров. Регар прав — нужно ударить как можно быстрее, пока Дункан не оправился.

— Ты должен был обсудить это со мной! — перебил Карамон, сжимая кулаки. — Я здесь командую!

Рейстлин отвернулся от него. Карамон, стоя совсем рядом с ним, почувствовал, как тело его брата содрогнулось под черным теплым плащом.

— Не было времени, — совсем тихо ответил он после минутного молчания. — Я видел сон накануне ночью. Ко мне приходила она — моя Королева, Такхизис… Я должен как можно скорее добраться до Замана.

Карамон внимательно посмотрел на брата, и в его глазах зажглись мрачные огоньки. Он понял.

— Они для тебя ничего не значат, — сказал он тихо, указывая рукой на застывших в ожидании гномов и людей. — Тебе хочется только одного — поскорее добраться до своих драгоценных Врат.

Карамон посмотрел на Крисанию, которая спокойно разглядывала его своими серыми глазами, покрасневшими и запавшими после тяжелой и страшной ночи, проведенной среди раненых и умирающих.

— И ты тоже? — спросил Карамон. — Ты поддерживаешь его в этом?

— Испытание кровью, Карамон, — ответила жрица. — Зло должно быть побеждено, и навсегда. Теперь я знаю, какие самые страшные беды может навлечь на себя человечество…

— Любопытно, — пробормотал Карамон, снова поворачиваясь к брату.

Рейстлин поднял к голове свои тонкие руки и откинул капюшон. Карамону стали видны его глаза, и гигант отшатнулся, увидев в их зеркальной поверхности отражение своего собственного лица — злого, заросшего щетиной, изможденного.

Отросшие спутанные волосы трепетали на холодном ветру. Рейстлин удерживал его своим взглядом, словно змея, загипнотизировавшая птицу на ветке, а в мозгу Карамона сами собой зазвучали слова.

— Ты знаешь меня достаточно хорошо, брат. Кровь, текущая в наших жилах, говорит подчас громче любых слов. Да, ты не ошибся — эта война меня больше не интересует. Я начал ее с одной-единственной целью — достичь Врат, и эти глупцы готовы вымостить мне путь туда своими собственными телами. Именно поэтому меня в конечном счете не волнует, выиграют или проиграют они эту войну.

Я позволил тебе поиграть в полководца, Карамон, и мне кажется, что эта роль пришлась тебе по душе. Ты справился с ней на удивление хорошо и отлично послужил моим целям. Ты и дальше должен будешь служить мне. Ты поведешь мою армию на Заман. Когда я и госпожа Крисания благополучно доберемся до крепости, я отправлю тебя домой. Не забывай, брат, битва на равнинах Дергота была проиграна! Ты не сможешь этого изменить.

— Я не верю тебе, — хрипло сказал Карамон, яростно сверкая глазами. — Ты не поехал бы навстречу собственной смерти. Ты что-то знаешь, знаешь и молчишь!

Ты…

— Я советуюсь только с самим собой. То, что я знаю или не знаю, тебя не касается, а потому — не напрягай мозги в бесплодных раздумьях и догадках.

— Я скажу им! — сквозь зубы процедил Карамон. — Я скажу им правду. Они имеют право знать.

— Что ты им скажешь? Что тебе открылось будущее? Что все они обречены? — заметив в глазах брата сомнение и внутреннюю борьбу, Рейстлин улыбнулся. — Я бы не стал этого делать, брат. Никто тебе не поверит. А теперь, если хочешь когда-нибудь вернуться домой, ты должен надеть доспехи и возглавить свою армию.

Маг снова поднял руки и надвинул капюшон на самые глаза. Карамон резко, с присвистом вздохнул, словно кто-то плеснул ему в лицо ледяной водой. Несколько мгновений он стоял молча, вздрагивая от ярости, которая чуть было не заставила его выйти из себя.

В эти мгновения он не мог думать ни о чем другом, кроме Рейстлина… Вот он смеется на поляне в лесу, вот Рейстлин с кроликом на руках… Рейстлин у костра, он просит посторожить его сон… Ведь не почудилось же ему, Карамон готов был в этом поклясться! Но и сегодняшний Рейстлин тоже реален, реален и холоден, как лезвие ножа, сверкающее на солнце морозным утром.

Понемногу блеск этого ножа начал проникать сквозь туман смущения и растерянности, заполнивший душу и мозг Карамона, бесповоротно и окончательно разрезая еще одну нить, которая связывала его с братом.

Клинок двигался медленно — слишком многое приходилось резать.

Первая ниточка порвалась еще на гладиаторской арене в Истаре, залитой кровью друзей. Карамон понял это только сейчас, во дворе Паке Таркаса, окруженном седыми от инея каменными стенами, когда внутри обрывалась последняя нить, соединявшая его с загадочной и странной, но все же близкой душой.

— Похоже, у меня нет выбора, — мрачно сказал Карамон.

— Никакого, — подтвердил Рейстлин и, подобрав поводья, приготовился дать шпоры своей вороной. — Я должен заняться кое-какими делами. Госпожа Крисания, разумеется, поедет с тобой, в авангарде. Не ждите меня. Некоторое время я буду ехать следом за вами.

«Итак, указания получены, можно исполнять», — с горечью подумал Карамон, глядя вслед удаляющемуся магу. Он больше не чувствовал гнева, только тупую, ноющую боль в груди. Так болит, он слышал, отрубленная нога или рука…

Во дворе крепости воцарилась поистине мертвая тишина. Предводитель в одиночестве вернулся в свой штаб и начал медленно одеваться.

Когда Карамон вернулся, облаченный в свои старые золотые доспехи, и гномы, и варвары, и его собственные солдаты приветствовали его дружными и радостными криками.

Они не только уважали своего предводителя и искренне восхищались им — каждый из воинов чувствовал себя обязанным Карамону за ту блестящую победу, которую они одержали благодаря его превосходному тактическому плану. Многие из воинов верили, что их предводитель — счастливчик, благословленный кем-то из богов. В конце концов, разве не боевая удача Карамона помешала гномам запереть ворота?

Именно поэтому многие почувствовали себя неуютно, когда прошел слух, что армия отправится дальше без него. Об этом говорили вполголоса, причем взоры беседующих непременно обращались к одетому в черное колдуну, если он оказывался в это время поблизости. Никто, однако, не осмелился открыто высказать свое недовольство.

Искренняя радость солдат была приятна Карамону, и он почувствовал себя намного спокойнее. Исполин так взволновался, что в первое время не мог даже говорить. Наконец дар речи вернулся к Карамону, и он отдал необходимые распоряжения.

Затем предводитель взмахнул рукой, подзывая к себе одного из молодых рыцарей.

— Я оставляю тебя в Паке Таркасе, Микаэл, — сказал Карамон, натягивая перчатки, — и назначаю комендантом крепости.

Молодой человек покраснел от удовольствия, видно, ему польстил приказ генерала, однако он продолжал думать и о своих товарищах — о том, что с его отсутствием в их рядах будет недоставать пары крепких рук и одного верного меча.

— Предводитель, я только простой рыцарь, — смущаясь, ответил Микаэл. — Наверняка найдется кто-нибудь более опытный…

Карамон печально улыбнулся.

— Я знаю, на что ты способен, Микаэл. Помнишь, ты был готов умереть, чтобы выполнить приказ, но нашел в себе достаточно сострадания, чтобы ему не подчиниться. Я знаю, что тебе придется не просто, но не сомневаюсь — ты сделаешь все, что в твоих силах. Женщины и дети, разумеется, останутся здесь, к тому же я буду отсылать в крепость всех раненых. Когда подтянутся обозы, проследи, чтобы они отправлялись по нашим следам как можно скорее. Правда, похоже, это случится не скоро… — Он печально покачал головой и добавил:

— Возможно, вам даже придется прожить здесь всю зиму. Что бы с нами ни случилось…

Заметив, что рыцари озабоченно и растерянно переглядываются, Карамон поспешно прикусил язык. Нет, он не должен показывать, что знает будущее, тем более столь безотрадное. И Карамон, старательно изображая беззаботное веселье, хлопнул Микаэла по плечу и прибавил несколько ничего не значащих бодрых фраз.

Затем, под радостные крики солдат, гигант вскочил на коня.

Когда знаменосец высоко поднял боевое знамя, бодрые приветственные крики раздались с новой силой. Широкое светлое полотнище с черным зигзагом и звездой словно горело в ярких солнечных лучах. Карамону стало казаться, что груз забот, давивших ему на сердце, стал легче. Рыцари выстроились позади своего предводителя, и Крисания тоже приблизилась, чтобы ехать вместе с ними. При ее приближении рыцари расступились со свойственной им любезностью и позволили жрице занять место неподалеку от Карамона. До «ведьмы» им было дела не больше, чем всем остальным, просто она была женщиной, а рыцарский Кодекс предписывал им отстаивать ее честь и охранять ее, не щадя своей жизни.

— Открыть ворота! — громко крикнул Карамон.

Тяжелые створки, толкаемые десятками пар нетерпеливых рук, широко распахнулись. Карамон посмотрел назад, на свою армию, готовую выступить по его сигналу, — и вдруг наткнулся взглядом на Рейстлина.

Маг сидел верхом на своей вороной кобыле в тени гигантских ворот. Он даже не пошевелился, просто сидел и молча ждал.

Близнецы не долго разглядывали друг друга; каждый из них успел сделать только по одному вдоху и выдоху. Затем Карамон отвернулся. Он принял из рук знаменосца древко флага и, высоко подняв его над головой, прокричал одно только слово: «Торбардин!». Утреннее солнце, едва успевшее подняться над острыми горными вершинами, засверкало на его доспехах, на золотых нитях, которыми была вышита девятиконечная звезда, заблестело на отточенных остриях копий.

— Торбардин! — еще громче крикнул гигант и, пришпорив коня, галопом проскакал за ворота крепости.

— Торбардин!!! — Тысячи глоток подхватили клич своего предводителя, и тысячи мечей разом громыхнули о щиты. Пришли в движение полки пеших гномов, а их глухие, низкие голоса завели походное присловье, хорошо знакомое Карамону, но способное нагнать на любого непосвященного сверхъестественный страх: «Сталь и камень, сталь и камень, сталь и камень…» Выходя ровными рядами из ворот, коренастые бородатые гномы гулко топали по земле своими подбитыми железом башмаками, выбивая по промерзшим камням грозный, тревожный ритм.

За гномами следовали варвары; они двигались не в таком образцовом порядке.

Завернувшись в свои меха, степные воины ехали верхом или шагали вразвалочку, на ходу дотачивая мечи либо втыкая в волосы разноцветные перья. На лицах у многих были нарисованы какие-то странные знаки. Очень скоро, однако, даже такой нестрогий порядок станет им в тягость, и они разбредутся по разным сторонам тропы и станут двигаться гораздо более привычным для себя образом — охотничьими командами, рыскающими по всему свободному пространству.

Следом за варварами выступало Карамоново войско землепашцев и разбойников — лихих людей. Многие из них все еще нетвердо держались на ногах после хмельной ночи, но предводитель знал, что по прошествии двух-трех часов нелегкой дороги последний хмель выветрится из их голов. Замыкали шествие новые союзники Фистандантилуса — девары.

Аргат, шедший впереди своих людей, изо всех сил старался перехватить взгляд мага, но тот, все еще сидя за воротами на вороной кобыле, прятал лицо в тени капюшона. Единственное, что увидел Аргат, были белые тонкие руки мага, державшие поводья.

Рейстлин не смотрел ни на деваров, ни на других воинов армии, которая медленно проходила мимо него, вытягиваясь в походную колонну. Глаза его были устремлены вперед, где во главе отряда рыцарей виднелась мощная фигура в золотых доспехах. А для того чтобы заметить, как пальцы Рейстлина сжимают уздечку с гораздо большей силой, чем требуется, и черный плащ время от времени приподнимается, словно маг вздыхает, потребовался бы глаз более наметанный и острый, чем у Аргата.

Но вот наконец девары тоже прошли, и крепостной двор опустел. В Паке Таркасе остался только немногочисленный гарнизон и женщины с детьми, пришедшие вместе с войском. Ребятишки уже карабкались на высокие бастионы, чтобы глядеть вслед уходящей армии и подбадривать ее криками, а женщины, смахнув слезы, стали возвращаться к своим каждодневным делам и заботам. Огромные ворота наконец захлопнулись, плавно и бесшумно повернувшись на своих хорошо смазанных петлях.

Микаэл, стоя в одиночестве на смотровой площадке самой высокой башни, тоже провожал взглядом уходящую на юг армию. Острия пик и копий сверкали на солнце, а горячее дыхание воинов поднималось вверх в виде редкого тумана. Основные силы отошли уже довольно далеко, однако монотонное бормотание гномов все еще доносилось до стен Паке Таркаса.

В арьергарде армии, далеко позади самого последнего девара, ехала на лошади одинокая фигурка в черном развевающемся плаще. Заметив ее, Микаэл приободрился — ему показалось добрым предзнаменованием, что Смерть едет теперь позади армии, а не впереди нее.

* * *

Солнце освещало ворота Паке Таркаса, когда их открывали, а после его заката замкнулись врата великой горной твердыни Торбардин. Под скрип и стон механизма, приводимого в движение водой, огромный кусок скалы как бы сам собой встал на место, подчиняясь команде невидимого, но очень могущественного волшебника. Закрытые таким образом ворота практически невозможно было обнаружить на склоне горы — столь совершенным было мастерство гномов, потративших несколько десятилетий на создание этого чуда фортификационного искусства.

Запертые ворота означали войну. Доставленные шпионами на быстрокрылых грифонах известия, что армия Фистандантилуса продолжает свой поход, застали горных гномов врасплох, и теперь всюду под горами кипела бурная деятельность.

Из открытых дверей кузен, где ковали оружие, летели снопы огненных искр. Воины не выпускали оружия из рук, даже ложась спать. Таверны и пивные утроили свои доходы, так как каждый считал своим долгом зайти на кружечку эля и похвастаться великими подвигами, которые он совершит в грядущей битве с неприятелем.

Только в одной части гномьего королевства под горами было относительно спокойно. Именно в это место направил свои тяжелые шага Харас — герой народа гномов — всего лишь через два дня после того, как огромная армия Карамона вышла из-под защиты стен Паке Таркаса.

Вступив в величественный Зал приемов, имевший вид чаши, высеченной прямо в монолите скалы, Харас неприятно поразился, как громко стучат по каменному полу его башмаки. Сейчас покои, в которых король принимал просителей, были пусты, если не считать нескольких гномов, сидевших перед тронным возвышением.

Харас прошел вдоль длинного ряда каменных скамей, на которых еще вчера сотни гномов громкими аплодисментами и приветственными криками выражали свою поддержку королю Дункану, который объявил войну своим сородичам с холмов.

Сегодня в Зале приемов должен был состояться военный совет всех танов гномьего королевства. Военный совет не предусматривал присутствия на нем гражданских лиц, даже если они и являлись королевскими советниками, и Харас был несколько удивлен тем, что его тоже пригласили. Герой впал в немилость, и об этом было известно всем без исключения. Ходили даже слухи о том, что король может изгнать Хараса.

Приближаясь к тронному возвышению, он заметил, что король глядит на него мрачно и недружелюбно, хотя виной этому вполне могла быть иссиня-фиолетовая опухоль на его левой скуле, как раз над бородой. Это был след удара, который Харас нанес своему королю перед бегством из Паке Таркаса.

— Встань, Харас, — резко сказал король, когда рослый безбородый гном склонился перед ним в глубоком поклоне.

— Нет, тан, только в том случае, если мне будет даровано прощение, — ответил Харас, оставаясь в прежнем положении.

— За что ты просишь прощения? — осведомился король с горечью. — За то, что вбил немного ума-разума в голову старого дурака?

Дункан криво улыбнулся.

— За это тебя надо не прощать, а благодарить. Долг не всегда бывает приятен, как говорит пословица. — Король потер ушибленную челюсть. — Теперь я многое понял. Ну ладно, довольно об этом.

Видя, что Харас выпрямился, Дункан протянул ему пергаментный свиток.

— Я вызвал тебя на совет по другой причине. Прочти-ка вот это.

Харас недоуменно рассматривал свиток. Он был перевязан черной ленточкой, но не запечатан. Бросив быстрый взгляд на присутствующих здесь танов, каждый из которых должен был сидеть на совете в своем собственном каменном кресле, стоявшем чуть ниже королевского трона, Дункан невольно остановил взгляд на пустующем месте Аргата, тана племени деваров. Невольно нахмурившись, Харас развернул пергамент и громко прочитал его содержимое вслух, изредка спотыкаясь на грубых словах деварского языка.

Дункану, Королю Гномов Торбардинских.

Привет от тех, кого вы теперь считаете предателями!

Мы посылаем это письмо, зная, что король захочет наказать оставшихся под горами деваров за то, что мы сделаем в Паке Таркасе. Если этот свиток попадет в руки короля, значит, нам удалось продержать ворота открытыми достаточно долго.

Наш план высмеяли на Совете! Возможно, сейчас король видит, насколько мы оказались мудры и прозорливы. Теперь армию врага возглавляет сам колдун. Он — наш друг. Он заставит войско выйти на равнины Дергота. Мы пока что пойдем вместе с армией как друзья и союзники. А когда пробьет час, те, кого вы считаете изменниками, нанесут вашим врагам удар с тыла. Мы нападем на них и погоним их отряды прямо под удары ваших топоров.

Если вы еще сомневаетесь в нашей верности, то можете удерживать наших родственников под горами в качестве заложников до тех пор, пока мы не вернемся как герои. В качестве доказательства своей лояльности мы обещаем преподнести королю Дункану великий дар, который развеет все его сомнения.

За всех деваров — Аргат, тан племени.

Харас дважды перечел свиток и нахмурился еще сильнее.

— Ну, что скажешь? — спросил его король.

— Я не собираюсь иметь никаких дел с предателями, — отрезал Харас, с видимым отвращением скручивая пергамент в трубочку и возвращая его королю.

— Но если они говорят правду, — настаивал король, — то с их помощью мы сможем добиться величайшей победы в истории!

Харас поднял голову и посмотрел своему королю прямо в глаза.

— Если бы сейчас, тан, я мог поговорить с предводителем вражеской армии, с этим Карамоном Маджере, который по всем признакам кажется мне человеком справедливым и честным, я бы подробно объяснил ему, какая опасность угрожает его армии, даже если бы это привело к нашему поражению.

— Тебе следовало бы вступить в Орден Соламнийских Рыцарей, — проворчал один из танов.

В гномьем обществе подобное утверждение отнюдь не считалось комплиментом.

Харас угрюмо оглядел присутствующих, и все надолго замолчали.

Первым нарушил тишину король.

— Харас, — сказал он терпеливо. — Мы все знаем, что ты честный гном, и готовы воздать тебе должное за это. Но никакая честь не спасет от голодной смерти детей тех, кто сложит голову в этой битве. И никакая честь не поможет нашим родственникам отыскать наши кости, если нам случится умереть… Нет, — продолжил король голосом еще более суровым. — Есть время для чести, и есть время, когда каждый обязан выполнить то, что велит ему долг. Ты сам подал мне пример такого поведения.

И он еще раз потер челюсть.

Харас помрачнел. В задумчивости он поднял руку, чтобы погладить отсутствующую бороду. Коснувшись пальцами гладкой щеки, он неловко опустил руки и покраснел.

— Наши разведчики проверили это письмо, — продолжил Дункан. — Армия Фистандантилуса действительно выступила в поход.

Харас поднял голову и ухмыльнулся.

— Я не верю этому, — сказал он. — Как не поверил ни единому слову предателей. Армия вышла из Паке Таркаса, не дожидаясь обозов с продовольствием и снаряжением? Тогда, должно быть, маг действительно взялся руководить армией.

Ни один полководец не допустил бы такой грубой ошибки…

— Они будут на равнинах через пару дней. Их цель, если наши шпионы не ошиблись, — крепость Заман, где они рассчитывают разместить свой штаб. В Замане стоит наш небольшой гарнизон. Он окажет врагу чисто символическое сопротивление, а затем отступит. Возможно, нашим соратникам удастся выманить врага на открытое место.

— Заман… — повторил Харас, задумчиво почесывая подбородок, раз уж он не мог больше дергать себя за бороду. Неожиданно он быстро шагнул вперед, и на лице его отразилось величайшее волнение. — Тан! У меня есть план, который позволит нам прекратить эту войну с минимальным кровопролитием. Согласен ли Совет выслушать меня и позволить попытаться осуществить его?

— Я слушаю, — с подозрением сказал Дункан.

— Дай мне взвод отборных солдат, тан, и я попробую убить этого Фистандантилуса. Когда он умрет, я покажу этот свиток Карамону и нашим родичам, которые пока еще воюют на стороне врага. Они увидят, что их собираются предать, и увидят мощь нашей армии. Продемонстрировав нашу добрую волю, я думаю, мы сможем убедить врагов сложить оружие.

— А что мы будем с ними делать, если они действительно сдадутся? — раздраженно перебил его тан, хотя он уже обдумывал это предложение со всех сторон. Остальные таны тоже перестали шептаться и напряженно прислушивались, обмениваясь пристальными взглядами. Бороды их шевелились, а мохнатые брови сдвинулись на самые глаза.

— Отдай им Паке Таркас, тан, — ответил Харас, едва сдерживая нарастающее волнение. — Отдай его тем, кто захочет там жить, конечно. Наши родичи, несомненно, вернутся на свои холмы. Мы могли бы сделать им несколько уступок, незначительных, конечно… — добавил он поспешно, заметив, как потемнело лицо Дункана. — Этот вопрос можно включить даже в условия сдачи. Зато у наших родичей и у людей будет убежище на зиму. Они могли бы работать в шахтах…

— Это не совсем плохой план, — задумчиво пробормотал Дункан. — Заблудившийся в пустыне захочет спрятаться и под могильным холмом… — Он замолчал, задумавшись, потом покачал головой. — Но это небезопасно, Харас. К тому же твой план может ни к чему не привести. Даже если тебе удастся убить Великого Мага — а я вынужден напомнить тебе, что он один из самых могущественных магов, — многое говорит за то, что ты будешь убит до того, как сумеешь переговорить с их предводителем, Карамоном Маджере. У меня, например, есть сведения, что он и черный маг — братья-близнецы.

Харас устало улыбнулся.

— Это рискованное дело, тан, но я рискну с радостью. Если мой план удастся, больше никто из моих родичей не погибнет в бою.

Дункан смерил его мрачным взглядом, затем потер распухшую челюсть и вздохнул.

— Хорошо, — кивнул он милостиво. — Мы благословляем тебя. Отбери себе самых верных воинов. Когда ты хочешь отправиться?

— Сегодня ночью, тан, с твоего позволения.

— Ворота Торбардина откроются для тебя, герой. Откроются ли они еще раз, чтобы принять твой отряд обратно, или для того, чтобы выпустить армию горных гномов, — будет зависеть только от тебя, Харас. Пусть огонь Реоркса сияет на твоем молоте!

Поклонившись, Харас повернулся и быстро вышел из зала приемов. На этот раз его шаги были намного быстрее и решительнее, чем тогда, когда он шел на Совет.

— Вот идет гном, которого нам очень не хотелось бы потерять, — заметил один из танов, глядя вслед удаляющемуся Харасу.

— Он был потерян для нас с самого начала, — отрезал король хрипло. — Теперь нам нужно подумать, как лучше подготовиться к войне.

Лицо его при этом было искажено страданием и болью, которые король и не думал скрывать.

Глава 8

— Снова нету ни капли воды, — негромко пробормотал Карамон.

Регар ухмыльнулся. Несмотря на то что голос предводителя был нарочито спокоен и лишен всяческих эмоций, гном почувствовал, что Карамон считает его виноватым. Сознание того, что он действительно виноват, нисколько не улучшило его настроения.

— В полдневном переходе отсюда должен быть еще один колодец, — проворчал Регар, и его лицо стало непроницаемым, словно высеченным из гранита. — Раньше колодцев здесь было, что оспин на лице больного. Гном взмахнул рукой, и Карамон непроизвольно огляделся по сторонам. Кругом, насколько хватало глаз, не было ничего — ни дерева, ни птицы, ни даже высохших кустов. Ничего, кроме десятков и сотен миль бесконечного песка, испещренного странными куполообразными дюнами.

Далеко-далеко, на самом горизонте, маячили в дымке горные вершины Торбардина, словно овеществленные призраки из дурного сна.

Армия Фистандантилуса проигрывала сражение еще до его начала.

После нескольких дней ускоренного марша они наконец миновали узкий горный проход, который вывел их от Паке Таркаса прямо на равнины Дергота. Обозы с продовольствием и снаряжением так их и не догнали, а если судить по той быстроте, с которой они продвигались вперед, расстояние между ними скорее увеличивалось, чем сокращалось. Похоже, им пришлось бы сделать недельную остановку, чтобы дать обозам возможность подтянуться.

Рейстлин же, не внемля открытым возражениям Карамона, торопил командиров.

Регару, поддерживавшему черного мага, удалось даже привлечь на свою сторону вождей варваров. И снова Карамону ничего не осталось делать, кроме как идти вперед. Теперь армия поднималась задолго до рассвета и шла по пустыне до позднего вечера, делая короткую остановку лишь в полдень. Только в сумерках, пока было еще достаточно светло, огромная армия останавливалась на ночлег, на скорую руку разбивая лагерь.

Теперь войско Фистандантилуса не походило больше на армию-победительницу.

Исчезло чувство товарищества, перестали звучать у костров шутки и смех, прекратились и ежевечерние игрища. Никто больше не пытался петь на марше, и даже гномы прекратили бормотать свое присловье, сберегая дыхание для долгого пути. По ночам солдаты падали там же, где стояли; проглотив свою скудную порцию провизии, они устраивались на ночлег под ближайшим песчаным холмом, и только немилосердные пинки и брань сержантов способны были пробудить их к жизни на следующее утро.

Боевой дух армии тоже был чрезвычайно низок. Командирам то и дело приходилось успокаивать солдат, недовольных едой. Покуда армия шла через горы, охотникам удавалось добыть достаточно дичи, чтобы никто не голодал, однако на равнинах, как Карамон и предсказывал, зверье не водилось, и подчас единственными живыми существами, попадавшимися на глаза солдатам за время дневного перехода, были их же собственные соседи. Армия кое-как существовала на черством походном хлебе и полосках вяленого мяса, выдававшихся дважды в день — утром и вечером. Это была жалкая порция, но Карамон понимал, что, если обозы не нагонят их в ближайшее время, даже эту крошечную порцию придется уменьшить вдвое.

Кроме еды, однако, у предводителя были и другие заботы, представлявшиеся ему, кстати, намного важнее продовольственных. Во-первых, армии не хватало питьевой воды. Регар, правда, неоднократно заверял Карамона, что на равнинах довольно колодцев, однако первые два, к которым вышла армия, оказались высохшими. Только потом старый гном признал, да и то с величайшей неохотой, что в последний раз он бывал на равнинах Дергота еще до Катаклизма. Во-вторых, Карамона весьма заботило ухудшение отношений между союзниками.

Сшитый на живую нитку, союз варваров, северян и гномов начинал трещать по швам. В частности, те, кто пришел с Карамоном из Соламнии, винили во всех своих трудностях варваров и гномов, поддержавших мага.

Варвары, в свою очередь, никогда раньше не бывавшие в горах, обнаружили, что жить и сражаться на заснеженных тропах не так легко, как на равнинах, и к тому же здесь было довольно холодно. Как заявил Карамону их вождь, «в горах для нас либо слишком высоко, либо слишком низко».

Теперь же, когда на горизонте замаячили горные выси Торбардина, еще более высокие и холодные, варвары совсем пали духом и начали задумываться о том, что все золото и сталь мира не могут быть прекраснее золотистых плоских равнин, к которым они были так привязаны. Не раз уже замечал Карамон, как то один, то другой воин обращал свои черные глаза на север, и понимал, что, проснувшись однажды утром, он может обнаружить, что варвары ушли.

Что касается гномов, то они не скрывали своего презрения, считая людей трусливыми слабаками, готовыми с плачем бежать домой к мамочке, как только им стало чуточку трудней. К недостатку еды и воды они относились так, словно это были просто мелкие неудобства, на которые настоящий мужчина не обращает никакого внимания. Гном, который осмеливался только намекнуть, что его мучит жажда, немедленно становился посмешищем среди своих же товарищей.

Именно об этом, равно как и о сотне других проблем, размышлял Карамон, стоя посреди пустыни и в задумчивости подбрасывая носком башмака мелкий холодный песок. Подняв глаза, он вдруг заметил Регара. Думая, что ero никто не видит, старый том поник головой и вздыхал, ссутулив широкие плечи. Он так был похож на Флинта, что гигант снова почувствовал, как в его сердце словно вонзилась игла. Устыдившись своего гнева, направленного, как он теперь понимал, в первую очередь на самого себя, более чем на кого-либо другого, Карамон постарался сгладить напряженность, возникшую между ними в последнее время. Не переживай, — сказал он Регару. — На ближайшую ночь воды хватит. Наверняка завтра мы отыщем другой колодец, разве не так?

И он неуклюже похлопал гнома по плечу.

Регар с внезапным подозрением поднял взгляд на Карамона и вздрогнул, ему показалось, что над нам насмехаются. Увидев на лице военачальника открытую, приветливую улыбку, старый гном сразу остыл.

— Конечно, — сказал он и с трудом улыбнулся в ответ. Завтра…

Оба отвернулись от пересохшего колодца и возвратились в лагерь.

Ночь на равнины Дергота спустились быстро. Солнце стремительно закаталось за высокие горные вершины, словно устав освещать бесплодные песчаные холмы. Во всем лагере горело всего несколько костров, люди слишком уставали, чтобы после дневного перехода заниматься кухней, да и есть было почти нечего. Гномы, варвары и северяне собирались отдельными группами и с настороженностью друг на друга поглядывали. Отношение к деварам стало еще более презрительным и враждебным.

Карамон поднял голову, и ему вдруг бросилось в глаза, насколько особняком от всего лагеря стоит его собственная палатка, словно он уже сбросил со счетов всех этих людей, доверивших ему свои жизни.

В одной древней легенде, которой Карамон никогда не понимал, говорилось о человеке, который совершил столько злых дел, что сами боги спустились с небес, чтобы покарать его. Когда же они объявили ему, что за все свои преступления он будет наделен способностью видеть будущее, человек только рассмеялся — он решил, что перехитрил богов, однако на самом деле его ждала страшная участь и мучительная смерть. Только теперь Карамон начал понимать, в чем суть этой легенды. Воистину способность заглянуть в будущее для смертного является самым страшным наказанием, самой жестокой карой, ибо обгоняя свое время и все зная заранее, человек лишается самого главного — надежды.

До недавнего времени Карамону еще было на что надеяться. Он верил, что у Рейстлина есть какой-то план, верил, что его брат не допустит того, что неизбежно должно случиться. Не может допустить! Теперь, однако, он уверился в том, что магу абсолютно наплевать на то, что станет с этими людьми и их семьями, оставшимися в Паке Таркасе, и все надежды Карамона погасли. Войска были обречены, а сам он не мог помешать вновь произойти тому, что уже когда-то случилось.

Зная это и предчувствуя, какой боли будет стоить ему эта потеря, Карамон начал бессознательно отдаляться от тех, о ком обязан был заботиться. И он снова начал мечтать о доме.

Родной дом! Карамон прилагал немалые усилия, чтобы запереть эти воспоминания в самых темных, самых глухих уголках памяти, и иногда дом действительно казался ему далеким, прочно забытым, однако раз за разом эти дорогие его сердцу картины виделись отчетливо и ярко, и порой Карамон, сидя долгими одинокими вечерами у костра и глядя в огонь, ничего не видел перед собой из-за выступивших на глазах слез.

Только мысль о доме и помогала ему идти вперед. Ведя армию навстречу неизбежному разгрому и гибели, он думал лишь о том, что каждый шаг приближает его к Тике, к дому…

— Эй, осторожнее!.. — Регар схватил Карамона за руку и сильно дернул, выводя гиганта из состояния печальной задумчивости. Карамон заморгал и поднял голову как раз вовремя, чтобы не споткнуться об один из странных куполообразных холмиков, которыми были испещрены равнины.

— Что это за штуки? — проворчал Карамон, разглядывая холм. — Норы каких-нибудь животных? Я как-то слышал историю о бесхвостых земляных белках, которые живут в похожих домиках в степях Восточных Дебрей.

Он оглядел купол, который достигал трех футов в высоту и был почти такой же ширины у основания.

— Не хотел бы я встретиться с белкой, которая вырыла эту нору!

— Ба! — вскричал Регар. — Ну разумеется, белки! Это же гномья работа, разве ты не видишь? Взгляни, что за красота! — Он любовно провел ладонью по гладкому камню. — Разве природе под силу создать такое? Карамон фыркнул.

— Гномы! Но зачем? Для чего в пустыне стоят эти штуки? Даже гномы при их трудолюбии вряд ли стали бы тратить время ради того, чтобы построить в пустыне тысячу-другую лишних кочек.

— Это наблюдательные посты, — лаконично пояснил Регар.

— Наблюдательные? — удивился гигант. — За чем же им тут наблюдать? За змеями и скорпионами?

— За землей, за небом, за армиями… такими, как наша… — Регар топнул ногой, подняв облачко пыли. — Слышишь?

— Что?

— Вот это. — Регар повторил свой эксперимент. — Пусто.

Морщины на лбу Карамона разгладились, зато глаза широко раскрылись.

— Тоннели!

Оглядевшись по сторонам, он увидел бесконечные, молчаливые ряды холмиков и присвистнул.

— Сотни и сотни миль, — подтвердил Регар, с довольным видом кивая головой.

— Их построили так давно, что и мой прадед этого не помнил. Правда; — гном вздохнул, — ими и не пользовались почти столько же времени, сколько они существуют, во всяком случае — большей их частью. Легенды утверждают, что когда-то между этим местом и Паке Таркасом стояли крепости, соединявшиеся с Хароли-совыми горами, и гном мог пройти подземными ходами от Паке Таркаса до самого Торбардина, ни разу не увидев солнца. Теперь этих фортов нет, как нет и большинства тоннелей. Катаклизм разрушил почти всю систему подземных ходов. И все же я не удивлюсь, — закончил Регар приветливо, — если там внизу шныряют, как крысы, шпионы короля Дункана.

— Нас и так видно издалека, — проворчал Карамон, зорко вглядываясь в пустынные просторы.

— Ага, — кивнул гном. — Только врагам нет от этого никакой пользы.

Карамон не ответил. В молчании они прошли еще немного, затем расстались.

Карамон вернулся к себе в шатер, а Регар прошел туда, где устраивались на ночлег его воины.

Под одним из каменных куполов неподалеку от палатки Карамона действительно находилась пара глаз, которые внимательно следили за тем, что творится в лагере. Но наблюдали они не за армией, а высматривали лишь троих из всего войска…

— Теперь уже недолго, — сказал Харас, глядя в смотровые щели. Эти щели были прорезаны в камне столь хитро, что позволяли разведчикам видеть все, что творилось вокруг купола со всех четырех сторон, в то время как заглянуть внутрь купола снаружи было невозможно. — Во сколько ты оцениваешь расстояние?

Вопрос был обращен к пожилому, морщинистому, но еще очень крепкому гному, который со скучающим видом поглядел сначала в бойницу, затем — вдоль темного тоннеля.

— Двести пятьдесят пять шагов, и окажешься точно под шатром, в самой середине, — ответил гном без колебаний.

Харас снова поглядел на песчаную равнину, где довольно далеко от остальных стояла палатка предводителя. То, что старый гном сумел так точно оценить расстояние, могло показаться чудом, и будь это кто-то другой, а не Сокрушитель, Харас непременно высказал бы свои сомнения,однако в данном случае это было бы лишним. Старый вор, давно отошедший от дел, но призванный королем специально для выполнения опасной миссии, обладал многими талантами, а его подвиги снискали ему славу, которая могла сравняться даже со славой Хараса.

— Солнце садится, — сообщил Харас на всякий случай, хотя косые лучи низкого солнца, пробивающиеся сквозь смотровые отверстия, были ясно видны на стенах тоннеля позади него. — Предводитель возвращается. Входит в палатку…

Великий Реоркс, хоть бы он не изменил своей привычке сегодня!

— Не изменит, — отозвался Сокрушитель.

Присев на корточки в углу, он говорил со спокойной уверенностью человека, который в былые времена зарабатывал на жизнь тем, что наблюдал, как приходили (и в особенности уходили) его соплеменники, и привык рассчитывать свои действия.

— Для того чтобы вломиться в дом, — продолжал Сокрушитель, — необходимо помнить две вещи: у каждого человека есть свои привычки, и никто не любит их менять. Погода стоит такая же, как прежде; никаких происшествий не было, кругом все тот же песок… Heт, он будет вести себя как обычно…

Харас нахмурился: напоминание о небезупречном прошлом Сокрушителя было ему неприятно. Он выбрал этого гнома себе в помощники, прекрасно отдавая себе отчет в своих собственных ограниченных возможностях. Ему нужен был кто-то умеющий бесшумно и скрытно подкрадываться, стремительно нападать и столь же быстро растворяться в ночи.

Но Харас, честью и благородством которого восхищались даже Соламнийские Рыцари, страдал угрызениями совести, и ему довольно часто приходилось напоминать себе, что Сокрушитель уже понес наказание за свои темные дела и что, выполнив кое-какие деликатные поручения короля, он не только в значительной степени реабилитировал себя, но и стал почти что легендарным героем.

«К тому же, — сказал себе Харас, — подумай, сколько жизней мы спасем!»

И он с облегчением выдохнул воздух.

— Ты прав, Сокрушитель. Вот идет маг, а вон и ведьма показалась из своей палатки.

Одной рукой Харас взялся за рукоять боевого молота, надежно пристегнутого к поясу, а второй поправил короткий меч, переместив его поближе. Затем он порылся в большом кошельке и извлек оттуда свернутый в трубку пергамент.

Задумчиво взвесив его на руке, Харас переложил его в потайной карман своих кожаных доспехов.

Обернувшись к четырем гномам, которые стояли позади него, Харас сказал:

— Помните, вы не должны повредить женщине и предводителю в большей степени, чем это будет необходимо. Но маг должен умереть, и умереть быстро, потому что из них всех он для нас самый опасный.

Сокрушитель ухмыльнулся и уселся поудобнее. Он слишком стар, чтобы идти в дело. В былые времена это было бы для него оскорблением, однако сейчас он дожил до таких лет, когда напоминание о возрасте звучало почта комплиментом. Да и ноги уже не те, и колени тревожно поскрипывают…

— Дайте им время погрузиться в обычные дела, — посоветовал старый вор. — Пусть сядут за ужин, пусть расслабятся. Затем… — Сокрушитель приложил ладони к горлу. — Двести пятьдесят пять шагов…

Стоя на посту у шатра предводителя, Гэрик прислушивался к тишине внутри палатки, тревожившей его; он скорее предпочел бы, чтобы там ссорились или говорили в повышенном тоне.

Заглянув в шатер сквозь неплотно прикрытый полог, он увидел всех троих за столом. Как бывало каждый вечер, маг, Карамон и ведьма почти не разговаривали и каждый думал о своем.

Маг был погружен в свои занятия. В лагере поговаривали, что он готовит какие-то особенно сильные заклинания, которые распахнут настежь запертые ворота Торбардина. Что же касается Крисании, то никто не осмеливался даже строить догадки насчет того, о чем она может думать. Поэтому Гэрик был рад тому, что Карамон сам за ней присматривает.

О ведьме тоже ходило немало слухов, странных и тревожных. Поговаривали, что в битве за Паке Таркас она оживляла мертвых одним прикосновением рук, заставляла раны затягиваться, а отрубленные конечности — прирастать обратно.

Гэрик, конечно, ничему такому не верил, и все же в облике этой женщины появилось в последнее время что-то такое, что рыцарь невольно задумывался, уж не были ли его первые впечатления ошибочными.

Он беспокойно переступил с ноги на ногу и поежился на холодном ветру, который задул над равниной. Из всех троих, кто был сейчас в палатке, Гэрик больше всего беспокоился за Карамона. За прошедшие несколько месяцев он не только проникся к своему предводителю любовью и уважением, но стал почти боготворить его. Имея возможность наблюдать за своим кумиром вблизи и стараясь во всем походить на него, Гэрик сумел разглядеть подавленность и угнетенное состояние духа военачальника, хотя Карамон искренне полагал, что довольно ловко скрывает свои переживания. Исполин заменил Гэрику потерянную семью, и теперь молодой рыцарь думал о нем как о старшем брате.

— Все из-за этих темных гномов, пропади они пропадом! — вслух пробормотал Гэрик, притоптывая начинавшими неметь от холода ногами. — Я не доверяю им, не доверяю нисколечко, и, будь моя воля, отослал бы их прочь хоть завтра. И Карамон, я уверен, поступил бы точно так же, если бы не его брат…

Гэрик внезапно замолчал и задержал дыхание, прислушиваясь. Ничего. Но он готов был поклясться, что…

Положив руку на рукоять меча, он всматривался в пустыню. Днем, на солнце, бывало даже жарко, а вот ночью равнины Дергота превращались в холодное и зловещее место. На некотором расстоянии от палатки горели костры, у костров плясали черные тени…

И тут он снова услышал встревоживший его звук. Теперь он раздался сзади, прямо за спиной Гэрика. Это был звук ног, обутых в тяжелые, подкованные железом башмаки…

— Что это было? — спросил Карамон, поднимая голову от тарелки.

— Ветер… — пробормотала Крисания и поежилась, глядя, как ходит ходуном, точно живая, плотная ткань палатки. — Он здесь дует постоянно. На открытом месте…

— Это не ветер, — Карамон приподнялся со скамьи и сжал в кулаке рукоять меча.

Рейстлин поднял голову и раздраженно посмотрел на брата.

— Сядь ты!.. — с досадой проворчал он. — Сядь и доешь скорее свой ужин. Я должен вернуться к работе, а мы еще не обсудили все вопросы.

В последнее время Рейстлин работал над одним особенно трудным заклинанием.

Он перепробовал, казалось, уже все возможные комбинации, интонации и варианты произношения отдельных слов, пытаясь открыть секрет магической формулы, но тайна никак не давалась ему в руки. Слова оставались простым набором звуков, бессмысленным и бесполезным.

Оттолкнув свою тарелку с нетронутым ужином, Рейстлин начал подниматься, когда земля в буквальном смысле ушла у него из-под ног.

Рейстлин почувствовал себя словно на пагубе корабля, стремительно скользящего вниз с высокой и крутой волны. Песок под башмаками расступился и перестал удерживать его. Глянув вниз, маг увидел в полу стремительно расширяющееся отверстие, в которое соскользнул один из подпирающих палатку шестов, так что вся конструкция вдруг перекосилась. Висевшая под потолком лампа раскачивалась из стороны в сторону в каком-то диком танце, отчего на стенах, словно стая взбесившихся демонов, вздымались и опадали бредовые черные тени.

Машинально схватившись за стол, Рейстлин удержался за него и только поэтому не провалился в образовавшуюся дыру. Он видел выползающие из-под земли темные фигуры — широкие, бородатые. Мечущийся свет отразился от стальных клинков в их руках, блеснул в решительных черных глазах. Затем стало совсем темно.

— Карамон! — крикнул Рейстлин, однако раздавшиеся за его спиной свирепое проклятье и лязг меча, покидающего ножны, подсказали ему, что гигант тоже заметил опасность.

Еще маг услышал сильный женский голос, выкликающий имя Паладайна, а в следующее мгновение внутренность палатки осветилась чистым белым светом, однако ему некогда было обернуться и позаботиться о Крисании. Огромный боевой молот, сверкнувший в свете медальона Паладайна, повис над самой головой мага, готовый опуститься прямо ему на темя.

Рейстлин быстро произнес первое заклинание, которое ему пришло на ум, и с удовлетворением увидел, как неведомая сила вырвала оружие из рук гнома.

Повинуясь его приказу, магическая сила подняла молот высоко в воздух и зашвырнула в дальний угол палатки.

В первые мгновения Рейстлин оторопел — настолько неожиданным было нападение, — но теперь его мозг снова работал быстро и четко. Справившись с первоначальной растерянностью, маг рассматривал нападение гномов как еще одну досадную помеху своим занятиям. Преисполнившись решимости устранить неожиданное препятствие как можно скорее, Рейстлин сосредоточился на своем враге, стоявшем прямо перед ним и без страха глядевшем на него своими черными глазами.

Рейстлин, зная, что никто не может погубить его до срока, указанного в Хрониках, мог позволить себе не бояться. Само время защищало его от всех нелепых случайностей. Глядя, как гном схватился за меч, Рейстлин холодно улыбнулся и неторопливо призвал на помощь магические силы.

Он почувствовал, как в его теле собирается и вскипает могучая энергия, принося ему ни с чем не сравнимое экстатическое наслаждение. Про себя маг решил, что сегодняшнее приключение поможет ему слегка развеяться, отвлечься от ежедневных занятий и, кто знает, может быть, именно после этого приятного отдыха сложная задача, которую он решал, наконец-то поддастся ему. А сейчас хорошо бы попробовать вот что…

Рейстлин протянул вперед руки и начал произносить магическую формулу, которой давно не пользовался. Врага вот-вот должны были поразить голубые молнии, которые уже начали шипеть и потрескивать на кончиках пальцев Рейстлина, однако закончить заклинание магу не удалось…

Прямо перед ним неожиданно, как гром среди ясного неба, возникли две невысокие фигуры. Они прямо-таки выпали из темноты, словно свалившись с луны или звезд. Одна из них, не удержав равновесия, повалилась магу прямо под ноги и, посмотрев вверх, издала восторженный вопль.

— Ба, да это же Рейстлин! Все получилось, Гнимш! Получилось!!! — Эй, Рейстлин! Готов поспорить, ты не ожидал увидеть меня здесь, правда? Я мог бы рассказать тебе удивительнейшую историю. Видишь ли, я был мертв. То есть не совсем чтобы мертв, но что-то вроде этого…

— Тассельхоф, — ахнул Рейстлин.

Мысли заметались в голове Рейстлина со скоростью молний, которые готовы были сорваться с его пальцев.

Во-первых, кендер… Значит, время может измениться!

Во-вторых, время можно изменить.

И в-третьих — он может быть убит!

Подумав об этом, Рейстлин испытал настоящее потрясение. Спокойствие и сосредоточенность, необходимые ему, чтобы замкнуть сложное заклинание, оставили его. Явление кендера — одновременно нежданное разрешение его проблемы и путающее напоминание о том, чего это может ему стоить, — заставило Рейстлина потерять над собой контроль. Заключительные, самые важные слова заклинания исчезли у него из памяти, и Рейстлин застыл в нерешительности.

Но враг не медлил.

Повинуясь инстинкту, Рейстлин согнул запястье, и в ладонь ему выпал из рукава маленький серебряный кинжал. Маг стиснул его в руке, но кинжал был слишком мал.

К тому же было уже поздно…

Глава 9

Харас сосредоточился исключительно на человеке, которого он поклялся убить.

Он действовал с решимостью и целеустремленностью бывалого воина, поэтому неожиданное появление двух привидений нисколько не отвлекло его от фигуры мага.

Нельзя сказать, чтобы Харас не обратил на них внимания; он заметил их, но решил, что это, должно быть, твари из Бездны, которых призвал себе на помощь черный маг Фистандантилус.

От него не укрылось, правда, что глаза мага вдруг стали пустыми и круглыми, а рот, готовый выговорить последние слова гибельного заклинания, удивительно раскрылся.

Из этого Харас сделал только один вывод — на несколько мгновений противник в его власти.

Короткий меч уже был в руке гнома, и он сделал яростный выпад, с удовлетворением ощущая, как острая сталь вонзается в живую плоть.

Шагнув к потрясенному Рейстлину, Харас вогнал меч еще раз, чувствуя, как клинок все глубже погружается в хрупкое человеческое тело. Странный, обжигающий жар опалил гнома, словно адский огонь, а гнев и ненависть, извергнутые словно из самой глубины этой черной души, подействовали на Хараса, как удар дубиной, опрокинув его на землю.

Но дело было сделано. Тот, кого звали Фистандантилусом, был ранен, и ранен смертельно. В этом Харас был уверен. Лежа на полу и глядя снизу вверх в эти страстные горящие глаза, гном увидел в них ярость и страшную боль. В пляшущем сиянии не то фонаря, не то какого-то магического источника света гном видел рукоять своего меча, торчавшую из живота волшебника.

Затем вокруг нее обвились тонкие пальцы, и человек хрипло закричал от боли. Харас понял, что бояться не надо: маг не сможет уже причинить ему никакого вреда.

С трудом поднявшись на ноги, Харас выдернул оружие из раны. Маг испустил еще один вопль и, прижав к животу руки, казавшиеся черными от крови, опрокинулся вперед и затих.

Теперь Харас мог позволить себе оглядеться. Его люди сражались с предводителем, который, услышав крик брата, бился со свирепым отчаянием. Ведьмы нигде не было видно, а сверхъестественный белый свет, который она вызвала к жизни, медленно гас.

Заслышав слева от себя какой-то сдавленный звук, Харас быстро обернулся и увидел двух призраков, которых призвал Фистандантилус в последние мгновения перед гибелью. Оба в ужасе уставились на скорчившегося на земле мага. К огромному удивлению Хараса, твари, явившиеся из других планов бытия, оказались поразительно похожи на кендера в ярких голубых штанах и взлохмаченного гнома-механика с какой-то палкой в руках.

У Хараса не было времени, чтобы как следует обдумать это удивительное явление. Он сделал то, зачем пришел, по крайней мере — почти. Карамон явно не стал бы разговаривать с ним — во всяком случае сейчас, поэтому главной заботой Хараса было вывести своих спутников через тоннель, пока никого из них не убили.

Пригнувшись, гном стремительно пересек палатку и схватил свой молот, валявшийся в углу. Затем он выпрямился и с криком метнул его в Карамона.

Тяжелый боевой молот задел голову гиганта по касательной, — оглушив, но не убив его. Тем не менее предводитель рухнул, как бык на бойне, и в палатке внезапно воцарилась тишина.

Вся схватка заняла несколько недолгих минут.

Выглянув наружу, Харас увидел у самого входа молодого рыцаря, который лежал на земле без чувств. Судя по всему, никто из тех, кто сидел вдалеке у костров, ничего не слышал и не заподозрил.

В палатке стало совсем темно, и Харас, выпрямившись, нащупал во тьме свисавший с шеста фонарь. Кто-то поднес ему уголь из жаровни, и гном зажег фитиль.

Маг лежал на полу в луже собственной крови. Предводитель вытянулся на земле совсем рядом, протянув к нему руку, словно последняя мысль Карамона перед тем, как он потерял сознание, была о брате. В углу белел светлый плащ ведьмы.

Жрица распростерлась на спине, глаза ее были закрыты.

Заметив на плаще ведьмы кровь, Харас сурово поглядел на гномов. Один из них покачал головой.

— Прошу прощения, Харас, — сказал он и вздрогнул, ненароком глянув на тело молодой женщины. — Этот свет… он был таким ярким! Я думал только о том, чтобы он поскорее погас. Мне бы и это не удалось, но в это время закричал колдун, и ее свет тоже стал гаснуть. Тогда я ее стукнул… не сильно, и она упала. Ведьма жива, и даже, думаю, не сильно ранена…

— Хорошо. — Харас кивнул. — А теперь поспешим. Подобрав молот, гном посмотрел на лежащего на земле предводителя.

— Мне жаль… — начал он, но, не договорив, вытащил из потайного кармана хрустнувший пергамент и вложил его в протянутую руку Карамона.

— Может, когда-нибудь я сумею объяснить, в чем тут дело, — закончил он и огляделся по сторонам. — Все целы? Тогда давайте выбираться отсюда.

Один за другим гномы стали спускаться в черную яму.

— А что с этими двумя? — спросил один гном, остановившись возле кендера и гнома-механика.

— Возьмем с собой, — решил Харас. — Их нельзя оставлять здесь — они поднимут тревогу.

При этих его словах кендер словно очнулся, впервые за все это время.

— Нет! — взвыл он, умоляюще глядя на Хараса и пытаясь высвободиться из крепких рук второго гнома. — Вы не понимаете! Вы не должны забирать нас! Мы только что из Бездны, едва вырвались и попали сюда…

— Заткни ему глотку, — перебил Харас, сталкивая кендера и гнома-механика в дыру и опускаясь рядом с ней на колени. Он хотел поторопить своих людей и убедиться, что все будет как надо.

Гномы быстро заткнули кендеру рот куском кожи и поволокли его по тоннелю, однако тот отчаянно сопротивлялся — лягался и царапался, — и им пришлось связать пленника, словно цыпленка. Что касается Гнимша, то с ним не было никаких хлопот. На него словно напал столбняк: разинув рот от изумления и страха, он только беспомощно оглядывался по сторонам и покорно исполнял все, что от него требовали.

Харас уходил последним. Прежде чем спрыгнуть в тоннель, он в последний раз оглядел поле битвы.

Лампу он повесил обратно на крюк, и теперь ее мерцающий теплый свет озарял ужасную картину, словно целиком вырванную из какого-то кошмарного сновидения.

Столы были разбиты вдребезги, кресла перевернуты, по полу разбросаны черепки и остатки еды. Из-под тела мага растекалась лужа крови; собравшись в небольшое озерцо у края дыры, она начинала понемногу капать в тоннель.

Харас спрыгнул вниз и, отбежав на безопасное расстояние, остановился.

Подобрав с пола тонкий канат, он сильно за него дернул. Противоположный конец веревки был привязан к опорному столбу, поддерживавшему свод тоннеля, прямо под палаткой предводителя. Послышался короткий гул, и волна затхлого воздуха толкнула Хараса в грудь. С потолка посыпались земля и камни, а густое облако пыли заволокло все вокруг.

Теперь, когда тоннель позади был надежно заблокирован, Харас повернулся и поспешил вслед за своими воинами.

* * *

— Предводитель!..

Карамон вскочил на нош и потянулся руками к горлу врага. Лицо его исказила свирепая гримаса. Гэрик в испуге отскочил.

— Предводитель! — воскликнул он. — Карамон! Это я!!!

При звуке знакомого голоса острая боль пронзила голову гиганта. Обхватив виски руками, он застонал и зашатался. Гэрик в последнее мгновение подхватил своего командира и помог ему сесть в кресло.

— Брат? — хрипло спросил Карамон. — Рейстлин?

— Карамон… я… — Гэрик сглотнул.

— Мой брат?.. — Исполин сжал кулаки.

— Мы отнесли его к нему в палатку, — ответил рыцарь. — Рана…

— Что? Что рана?! — нетерпеливо прорычал Карамон, поднимая голову и глядя на рыцаря красными, полными боли глазами.

Гэрик открыл рот, закрыл и потряс головой.

— Отец… мой отец рассказывал мне про такие раны, — пробормотал он запинаясь. — Человек с такой раной угасает медленно, мучительно, но….неизбежно.

— В живот? — быстро спросил гигант.

Гэрик кивнул и закрыл лицо рукой. Карамон пристально посмотрел на него и заметил, что лицо воина стало белым как полотно и покрылось капельками пота.

Закрыв глаза, гигант тяжело вздохнул и приготовился бороться с головокружением и тошнотой, которые, он знал, навалятся на него, как только он попытается встать. Скрипнув зубами, он все же поднялся. Пространство вокруг него закачалось, но Карамон заставил себя сохранить равновесие. Когда земля под ногами перестала раскачиваться, он рискнул открыть глаза.

— Как ты-то себя чувствуешь? — спросил он, внимательно поглядев на молодого рыцаря.

— Все в порядке, — отозвался Гэрик деланно-бодрым голосом, но его лицо покраснело от стыда. — Они… они напали на меня сзади.

— Понятно. — Карамон рассмотрел запекшуюся кровь в спутанных волосах юноши. — Это бывает, не принимай близко к сердцу. На меня они напали спереди.

Он невесело улыбнулся.

Гэрик кивнул, однако по выражению его лица было видно, что неудача не дает ему покоя.

«Он справится, — устало подумал Карамон. — Нам всем рано или поздно приходится сталкиваться с чем-то подобным».

— Я хочу навестить брата, — сказал он, неверными шагами двигаясь к выходу.

Затем он вдруг остановился. — А госпожа Крисания?

— Спит. Нож скользнул по ее, гм… ребрам. Я… мы перевязали рану… как могли. Нам пришлось… разрезать на ней платье. — Гэрик покраснел сильнее. — И мы дали ей выпить немного «гномьей водки».

— Она знает о Рей… о том, что случилось с Фистандантилусом?

— Маг запретил говорить ей.

Карамон слегка приподнял брови, потом нахмурился. Оглядев разгромленный шатер, он увидел на земляном полу подсохшее кровавое пятно. Вздохнув, предводитель вышел из палатки. Гэрик последовал за ним.

— Как армия?

— В лагере все знают — известия уже распространились. — Гэрик беспомощно развел руками. — Было очень много дел. Во-первых, мы попытались преследовать гномьих лазутчиков.

Карамон фыркнул и тут же сморщился от боли в голове.

— Они наверняка обрушили тоннель.

— Да. Мы пробовали копать, но рыхлая земля все время осыпается. С тем же успехом можно перекопать всю эту проклятую пустыню, — с горечью ответил рыцарь.

— Так что насчет армии? — настойчиво переспросил Карамон, задержавшись перед входом в палатку Рейстлина. При этом ему показалось, что он слышит доносящийся изнутри низкий мучительный стон.

— Люди расстроены, подавлены… — со вздохом признал Гэрик. — Многие сбиты с толку. Я, право, не знаю…

Карамон все понял. Заглянув в полутемную палатку Рейстлина, он сказал:

— Я пойду один. Спасибо за все, что ты сделал, Гэрик, — добавил он с теплотой в голосе. — Ступай отдохни. Мне нужно, чтобы ты хоть немного поспал, прежде чем твоя помощь снова мне понадобится. Если ты не отдохнешь, от тебя будет мало толку.

— Слушаюсь, — отозвался Гэрик и пошел прочь, слегка пошатываясь.

Внезапно он остановился и обернулся. Засунув руку под стальную кирасу, он вынул оттуда испачканный в крови пергамент.

— Мы… нашли это у тебя в кулаке. Написано на языке гномов.

Карамон посмотрел на пергамент, развернул, прочел и снова скатал в трубочку, ничего не сказав и не проявив своих чувств каким-либо иным способом.

Свиток он засунул себе под ремень.

Возле каждой палатки теперь стояли часовые. Карамон жестом подозвал одного стражника и велел ему помочь Гэрику добраться до постели. Затем, приготовившись к самому худшему, он вошел в палатку Рейстлина.

На столе, рядом с открытой колдовской книгой, горела свеча. По всему было видно, что маг рассчитывал вернуться к своим занятиям сразу после ужина, который им так и не удалось закончить. В тени рядом с постелью раненого скрючился на стуле гном средних лет, с лицом, покрытым боевыми шрамами. Карамон сразу признал в нем воина из штаба Регара. Внутри у самого входа в палатку стоял часовой, который приветствовал исполина салютом.

— Подожди снаружи, — приказал Карамон, и стражник вышел.

— Он не дал нам заняться своей раной, — кратко сообщил гном, кивком головы указывая на Рейстлина. — Нужно перевязать. Впрочем, большой разницы нет.

Повязка только поможет удержать внутри то, что уже почти целиком снаружи…

— Я займусь им, — хрипло сказал Карамон.

Гном уперся руками в колени и поднялся, но не вышел, а нерешительно откашлялся, словно не зная, говорить или нет. Приняв решение, он метнул на предводителя взгляд своих быстрых светлых глаз.

— Регар просил тебе сказать. Если хочешь, я мог бы сделать это… ну, ты погашаешь. Быстро и без мучений. Мне приходилось делать это и раньше, я умею.

Дело в том, что я по роду занятий — мясник, забойщик. Сам увидишь.

— Убирайся.

— Как скажешь. — Гном пожал плечами. — Но если бы это был мой брат…

— Ты свободен, — негромко повторил Карамон. Он не глядел на гнома и не слышал даже его тяжелых шагов, когда тот уходил. Все его внимание было сосредоточено на брате.

Рейстлин лежал на кровати поверх одеяла, зажимая руками свою страшную рану. Он был одет, и его черные одежды, обильно смоченные кровью, прилипли к телу. Нестерпимая боль мучила его, и маг перекатывался то на один бог, то на другой. Каждый вздох вырывался из его горла с низким и хриплым стоном, а в легких что-то рвалось и клокотало.

Но самым страшным для Карамона был взгляд Рейстлина. Блестящие глаза мага смотрели прямо на него, видели его, следили за ним. Рейстлин был в сознании.

Карамон опустился на колени рядом с койкой брата и положил руку на его пылающий лоб.

— Почему ты не позволил им послать за Крисанией? — спросил он мягко.

Рейстлин ответил ему гримасой боли. Скрипя зубами, он с огромным трупом заставил себя произнести несколько слов; при этом в уголках его тонких губ выступила кровавая пена.

— Паладайн… не станет исцелять… меня! — Последнее слово прозвучало как сдавленный то ли всхлип, то ли вскрик.

Карамон в смятении уставился на него.

— Но ты умираешь! Ты не можешь умереть! Ты сам говорил…

Глаза Рейстлина закатились, а голова бессильно откинулась. Изо рта вялыми толчками пошла кровь.

— Время… изменилось… Все… изменилось.

— Но…

— Оставь меня! Дай мне умереть! — взвизгнул Рейстлин в гневе, корчась от боли на одеяле.

Карамон содрогнулся. Он с жалостью посмотрел на Рейстлина, но заострившееся, искаженное страданием лицо не принадлежало тому Рейстлину, которого он знал.

Мудрость и разум спали с его лица, будто маска, оставив вместо себя лишь гордость, тщеславие, алчность и жестокость, не знающую сострадания. Глядя на своего брата-близнеца, Карамон даже подумал, что такого Рейстлина он еще никогда не видел. Перед ним был кто-то совсем чужой, незнакомый.

«Возможно, — подумал Карамон, — такое же лицо было у него, когда в Башне Высшего Волшебства он прожигал голыми руками грудь Даламара. Возможно, таким видел Рейстлина перед смертью Фистандантилус».

Содрогнувшись от ужаса и отвращения, Карамон с трудом оторвал взгляд от этого кошмарного, похожего на оскаленный череп лица и, приняв самый суровый вид, на какой только был способен, протянул вперед руку.

— Позволь мне по крайней мере перевязать тебя.

Рейстлин яростно затряс головой. Испачканная кровью рука оторвалась от раны, зажимая которую, он словно бы удерживал внутри себя жизнь, и стиснула ладонь Карамона.

— Нет! Я проиграл. Прикончи меня! Боги смеются, о, как они смеются! Я не могу выдержать…

Карамон уставился на брата, и внезапно им овладел совершенно необъяснимый гнев, который накопился, должно быть, за годы бесконечных ядовитых насмешек Рейстлина в ответ на его безответную заботу о нем. Он видел, как из-за этого человека гибли его друзья. Из-за него он и сам едва не погиб. Это Рейстлин отверг и убил любовь, которая предлагалась ему совершенно бескорыстно.

Карамон протянул руку, схватил брата спереди за черную мантию и приподнял его голову над подушкой.

— Нет, клянусь богами! — проревел Карамон гневно. — Ты не умрешь! Ты слышишь меня?!

Глаза гиганта превратились в две узкие, как бойницы, щелочки.

— Ты не умрешь, брат мой! Всю свою жизнь ты жил только для себя, и даже на пороге смерти ты ищешь самый легкий, самый простой выход — для себя! Ты без колебаний бросаешь меня здесь, ты бросаешь Крисанию! Нет, братец, ты будешь жить! Ты будешь жить, и ты отправишь меня обратно. Что делать потом — это уж твоя забота.

Рейстлин посмотрел на Карамона, и, несмотря на боль, на его губах появилось слабое подобие улыбки. Он почти рассмеялся, однако вместо смеха на его губах вздулся и лопнул кровавый пузырь.

Карамон чуть было не оттолкнул Рейстлина, но опомнился и выпустил черную рясу. Маг снова уронил голову на подушки и пожирал Карамона глазами. В эти минуты в них не было ничего, кроме горькой ненависти и ярости.

— Я скажу Крисании, — мрачно проворчал гигант, поднимаясь на ноги. На яростный взгляд мага он не обратил внимания. — Она должна хотя бы попытаться вылечить тебя. И нечего на меня так смотреть. Я знаю, что, если бы взглядом можно было убить, я бы уже десять раз умер. Выслушай меня, Рейстлин, или Фистандантилус, или кто ты там на самом деле… Если Паладайну будет угодно, чтобы ты отдал концы, прежде чем успеешь натворить еще каких-нибудь страшных дел, пусть так и будет. Но если он пожелает оставить тебя в живых, мы примем его волю как должное, а ты, я думаю, и подавно.

Рейстлин, истративший почти все свои силы, продолжал стискивать ладонь брата своими окровавленными пальцами, которые, казалось, уже окоченели, словно у мертвеца. Карамон сжал губы и решительно освободился от крепкой хватки Рейстлина. Повернувшись, он оставил палатку, все еще слыша за спиной хриплый стон, исполненный муки и страдания. Этот стон проник ему в самое сердце, и на мгновение гигант заколебался, но потом он подумал о доме и о Тике… и пошел дальше.

Оказавшись снаружи, он направился к палатке Крисании, но заметил гнома, который с безразличным видом стоял неподалеку и строгал острым ножом какую-то палку.

Гигант остановился, сунул руку в доспехи и достал пергамент. Он не нуждался в том, чтобы перечитывать написанные на нем несколько слов — их было немного, и Карамон помнил эта слова наизусть.

«Маг предал тебя и армию. Отправь гонца в Торбардин и узнаешь правду».

Гигант швырнул пергамент на песок.

Что за жестокая шутка!

Что за жестокая, издевательская шутка!

* * *

Сквозь пелену страшной боли Рейстлин слышал смех богов. То-то они, должно быть, веселились — протянуть одной рукой спасение, а другой выхватить его у него из-под носа. Как они должны теперь радоваться его поражению и отчаянию!

Израненное тело мага корчилось в агонии, и так же в бессильной ярости извивалась его душа. Сознание собственного провала жгло ее, словно адское пламя.

Жалкий и слабый человечишка, казалось, говорили ему боги. С кем ты вздумал тягаться! Но теперь-то мы напомнили тебе, что ты смертен, смертен, как и весь людской род.

А он не мог признать победы Паладайна! Видеть, как Несущий Свет насмехается над ним, слышать голос бога, радующегося его падению, было свыше сил Рейстлина. Нет! Лучше быстрая смерть! Тогда его душа сумеет найти какой-нибудь темный уголок и спрятаться там. И только этот ублюдок, его брат, его вторая половина, человек, которому он всю жизнь завидовал и которого всю жизнь презирал, отказал ему даже в этом — в его последней надежде на спасение!

Острый приступ боли заставил Рейстлина конвульсивно дернуться.

— Карамон! — беззвучно крикнул Рейстлин в темноту. — Карамон! Не уходи! Ты мне нужен!

Никто не шел. Рейстлин жалобно всхлипнул и, зажимая рану на животе, свернувшись в клубок.

— Не уходи… не оставляй меня одного… с этим!

Разум мага помутился, и перед глазами Рейстлина замелькали видения из его прошлой жизни. Жизнь текла меж пальцев тонкой паутинкой, и маг видел черные драконьи крылья, разбитый Глаз Дракона, Тассельхофа, какого-то незнакомого гнома-механика…

Мое спасение…

Моя гибель…

Яркий белый свет — ослепительное сияние — холодный, как лед, и острый, как сталь клинка, пронзил мозг мага. Он пытался убежать, скрыться от него в ласковую, бархатную тьму, но не мог. Он слышал свой собственный голос, умолявший Карамона быть милосердным — нанести ему последний удар, покончить с невыносимой болью и убрать этот режущий яркий свет, однако слова эти срывались с его языка совершенно бессознательно. Маг даже не чувствовал, произносит ли он их на самом деле, или они существуют только в его угасающем разуме.

Вот только Карамон, которого он увидел в этом беспощадном, ярком свете, повернулся к нему спиной.

Сияние вспыхнуло еще ярче и превратилось в лицо — прекрасное, спокойное и чистое — с холодными и безмятежными серыми глазами. Прохладные пальцы коснулись его пылающей кожи.

— Позволь мне вылечить тебя.

Свет резал его плоть, словно стальной нож. Рейстлин вскрикнул и попытался вырваться, но руки держали его крепко.

— Позволь мне вылечить тебя.

— Уходи… Прочь!

— Позволь мне вылечить тебя.

Бесконечная усталость овладела Рейстлином. Он устал сражаться с болью, насмешками, мучениями, которые преследовали его всю жизнь.

«Ну и хорошо. Пусть боги смеются, по крайней мере, теперь они имеют на это право, — с горечью подумал Рейстлин. — Пусть, пусть он откажется исцелить меня.

Лишь бы скорее… тогда я смогу погрузиться в тишину, и темноту, и немоту… и отдохнуть».

Закрыв глаза, чтобы не видеть этого пронзительного света, Рейстлин ждал, что вот-вот услышит смех…

…И вдруг увидел лицо бога.

* * *

Карамон с тревогой ожидал снаружи, скорчившись в темноте возле входа в палатку Рейстлина и стискивая в ладонях разламывающуюся от боли голову.

Мучительные крики брата, молившего о смерти, вонзались в него, словно кинжалы.

От беспокойства гигант едва держался на ногах. Он почти не сомневался, что жрица потерпела неудачу. Наконец он не выдержал и, стискивая рукоять меча, решительно вошел в палатку и направился к постели брата.

В этот момент крики Рейстлина прекратились.

Крисания без сил упала на его тело, положив голову на грудь мага.

«Умер, — подумал Карамон. — Рейстлин умер».

Глядя на лицо брата, Карамон не почувствовал горя — его вдруг охватил ужас. «Что за страшная маска у смерти!» — подумал гигант и содрогнулся.

Лицо мага было неподвижным, словно у трупа, рот был широко открыт, но из его черного провала не доносилось ни единого звука — ни стона, ни предсмертного хрипа. Кожа была серовато-синего оттенка, а незрячие глаза в провалившихся глазницах смотрели прямо в потолок.

Карамон с осторожностью шагнул вперед. Он так устал и отупел, что не чувствовал ни горя, ни сожаления, ни облегчения. Лишь взглянув повнимательнее на странное выражение лица брата, Карамон вдруг осознал, что Рейстлин не умер.

Просто глаза его, широко раскрытые и неподвижные, казались незрячими оттого, что маг смотрел куда-то далеко и видел другие миры.

Затем тело его вздрогнуло, а с губ сорвался негромкий вздох. Голова откинулась набок, а напряженные мышцы заметно расслабились. Выражение боли тоже исчезло с лица Рейстлина, оставив только серые тени бесконечной усталости на бледных щеках. Он неглубоко вздохнул, затем выдохнул воздух с легким стоном и задышал…

Потрясенный Карамон, глядя, как жизнь возвращается в истерзанное и обескровленное тело брата, все никак не мог решить, благодарить ли ему Паладайна за то, что Рейстлин остался в живых, или горевать — по той же самой причине.

Карамон понемногу стряхнул с себя оцепенение, словно человек, проснувшийся после глубокого и крепкого сна. Опустившись рядом с Крисанией, он бережно обнял ее за плечи и помог подняться. Жрица заморгала, глядя на него, будто видела его впервые. Затем ее взгляд метнулся на Рейстлина, и жрица улыбнулась. Прикрыв глаза, она пробормотала благодарственную молитву.

Затем она вдруг прижала ладонь к своему левому боку и обмякла. На ее белом платье проступило пятно свежей крови.

— Ты должна была вылечить себя, — проворчал Карамон, помогая ей выйти из палатки.

Крисания взглянула на него, и, несмотря на ее слабость, прекрасное лицо озарилось улыбкой.

— Завтра… — негромко ответила она. — Сегодня ночью у меня было другое трудное дело, в котором я добилась великой победы. Разве ты не видел? Паладайн откликнулся на мою молитву!

Глядя на ее безмятежную, мирную красоту, Карамон почувствовал, как на глаза навернулись слезы.

— Значит, таков твой ответ? — грубовато переспросил он, глядя на лагерь.

Костры догорели и превратились в россыпи багровых углей, но на равнине стало чуть светлее — приближался рассвет. Уголком глаза гигант рассмотрел в полутьме какое-то движение. Человек пять бежали от палатки Рейстлина к лагерю, и Карамон понял, что уже завтра утром всем станет известно, что живущие среди них ведьма и маг сумели каким-то чудом вернуться к жизни.

Во рту у гиганта появилась какая-то терпкая горечь, и он с досадой сплюнул. Карамон очень хорошо представлял себе, какие досужие вымыслы и сплетни породит это событие. Теперь еще больше станет враждебных взглядов, еще чаще люди с осуждением и страхом станут качать головами при виде Крисании или Рейстлина. Но с этим, видно, уже ничего не поделаешь. Сейчас же Карамону ничего так не хотелось, как лечь в постель, заснуть и забыть обо всем.

А Крисании тем временем продолжала говорить.

— Это и твой ответ, Карамон, — с горячностью ответила она. — Это — знак, ответ богов, которого мы ждали гак долго.

Остановившись, она серьезно посмотрела снизу вверх на гиганта.

— Неужели ты все так же слеп, как тогда, в Башне? Неужели ты все еще не веришь? Мы предоставили Паладайну решать наши дальнейшие судьбы, и бог сказал свое слово. Рейстлин должен был остаться жить! Он обязан совершить свое великое дело, которое он задумал. Вместе, он и я — и ты, если захочешь к нам присоединиться, — будем сражаться со злом и одолеем его точно так же, как я сражалась со смертью сегодня ночью и победила!

Карамон уставился на жрицу, затем голова его опустилась, а плечи поникли.

«Я не хочу сражаться со злом, — подумал он устало. — Я просто хочу домой.

Неужели я желаю слишком многого?»

Он поднял руку и стал потирать ноющие виски. Внезапно он остановился. В серых предрассветных сумерках он увидел, что его рука все еще в крови — в крови Рейстлина.

— Я оставлю стражу в твоей палатке, — хрипло сказал он. — Поспи… Он отвернулся.

— Карамон, — негромко позвала Крисания.

— Что? — Гигант со вздохом остановился.

— Утром тебе станет легче, я помолюсь за тебя. Спокойной ночи, друг мой.

Не забудь поблагодарить милостивого Паладайна за то, что он подарил жизнь твоему брату.

— Да, конечно, — пробормотал Карамон и кивнул. Ему было совсем скверно, голова раскалывалась, и он, чувствуя, что его сейчас вырвет, поспешил оставить Крисанию.

В шатре его действительно вывернуло наизнанку, и продолжало рвать до тех пор, пока в желудке ничего больше не осталось. Наконец гигант выпрямился и рухнул на кровать, отдавшись во власть усталости и боли.

Но лишь только вокруг него сомкнулась милосердная темнота, Карамон вспомнил слова Крисании: «Поблагодари Паладайна за то, что он даровал твоему брату жизнь».

Он хотел помолиться, но перед глазами встало страшное лицо Рейстлина, и молитва застряла у Карамона в горле…

Глава 10

Негромко постучав по гостевому камню, который стоял перед входом в жилище Дункана, Харас с волнением ожидал ответа. Вскоре дверь отворилась, и на пороге появился сам король.

— Входи и добро пожаловать, Харас, — сказал Дункан и, протянув руку, втащил гнома внутрь.

Вспыхнув от смущения, Харас вступил в королевские чертоги. Дункан улыбнулся герою, чтобы подбодрить его, и повел коридорами в свой кабинет.

Выстроенный глубоко под горой, в самом сердце горного королевства, дом-дворец Дункана представлял из себя настоящий лабиринт комнат, коридоров и залов, заполненных массивной, тяжелой, потемневшей от времени старинной мебелью из драгоценных пород дерева. Впрочем, несмотря на свои внушительные размеры, жилище короля было очень похоже на любой другой дом в Торбардине. Да и могло ли быть по-другому, если любое отступление от общепринятого рассматривалось как дурной вкус и пренебрежение к устоям? Даже тот факт, что Дункан был королем, не давал ему право нарушать вековые традиции. Именно поэтому, несмотря на наличие слуг, Дункан сам открывал входную дверь и встречал гостей. Овдовев, король жил во дворце с двумя совсем молодыми сыновьями (одному было чуть больше восьмидесяти, другому — чуть меньше).

В конце концов Харас очутился в кабинете, который, несомненно, был любимой комнатой короля. Стены ее были украшены боевыми топорами, щитами, трофейными хобгоблинскими клинками с широкими изогнутыми лезвиями, трезубцами минотавров, захваченными каким-то далеким предком, и, конечно, орудиями ремесла: молотками, пробойниками, резцами и прочими инструментами для работы по камню.

Дункан, проявляя истинно гномью приветливость и гостеприимство, устроил Хараса поудобнее в своем лучшем кресле, налил большую кружку эля и помешал угли в очаге. И все же Харас продолжал ощущать себя неловко, хотя он уже бывал здесь, и бывал не раз; ощущение, что он непрошеным явился в дом незнакомого гнома, не покидало его. Возможно, виноваты в этом были странные, пронзительные взгляды, которые король время от времени кидал на своего безбородого советника.

Харас почувствовал, что под этими пристальными взглядами не может расслабиться. Он сидел, нервно отирая с губ густую пену. Не без тревоги он ожидал, когда с формальностями будет покончено.

К счастью, его ожидание не слишком затянулось. Налив и себе кружку эля, Дункан осушил ее несколькими внушительными глотками и сел. Поставив пустую кружку на стол подле правой руки, король погладил бороду и уже открыто посмотрел на героя угрюмым и мрачным взглядом.

— Харас, — сказал он наконец, — ты сообщил нам, что колдун мертв.

— Да, тан, — ответил Харас, слегка вздрогнув. — Рана, которую я ему нанес, безусловно была смертельной. Ни один человек не смог бы выжить после такого…

— Колдун смог, — коротко заметил Дункан. Харас ухмыльнулся и сделал движение, будто хотел подняться.

— Ты обвиняешь меня в?..

Теперь настал черед Дункана покраснеть.

— Нет, друг мой, — сказал он угрюмо и вздохнул. — Нет. Я уверен, ты нисколько не сомневался, что действительно убил его. Но наши разведчики сообщают, что видели мага в лагере. Очевидно, он был только ранен. Кстати, он до сих пор не может сидеть в седле. Армия идет на Заман, и волшебник с ними, его везут в телеге.

— Тан! — выкрикнул Харас, и его лицо вспыхнуло от гнева. — Я клянусь! Его кровь так и хлынула по моим рукам, когда я выдернул меч из его тела. Клянусь Реорксом!

Харас содрогнулся.

— Я видел в его глазах смерть, тан…

— Я не сомневаюсь в твоих словах, сын мой, — сказал Дункан твердо и похлопал героя по плечу. — Мне тоже никогда не приходилось слышать, чтобы кто-то сумел выжить после такой раны. Только в прошлом, когда по земле Криннаеще ступали ноги истинных жрецов…

Дункан не договорил. Как и все остальные служители культа, жрецы гномов исчезли незадолго до Катаклизма, однако обитатели чертогов под горами, в отличие от всех других рас, населяющих Кринн, так и не отказались от веры в своего древнего бога — Кузнеца Мира Реоркса. Правда, гномы все же испытывали некоторое разочарование своим покровителем, поскольку он допустил наступление Катаклизма. Однако вера в него так глубоко въелась в их души и стала настолько важной составляющей гномьей культуры, что ее нельзя было так запросто отбросить в сторону после единственной допущенной богом оплошности. И все же гномы о ней никогда не забывали. Поэтому они не поклонялись Реорксу открыто.

— Как, ты думаешь, это могло случиться? — спросил Дункан и нахмурился.

— Не знаю, тан, — искренне отвечал Харас. — И еще мне непонятно, почему предводитель Карамон нам не ответил…

Он задумчиво помолчал, затем поинтересовался:

— Кто-нибудь допрашивал кендера и гнома-механика, которых мы захватили в шатре предводителя? Может быть, они что-то знают?

— Кендер и гном-механик? — Дункан фыркнул. — Что такого интересного они могут нам сообщить? Да я и не так уж интересуюсь магом, чтобы допрашивать этих двоих. Я позвал тебя, Харас, чтобы сообщить эти неприятные новости и попросить оставить эти твои идеи о мире и переговорах. Сосредоточься на войне, Харас, сейчас это самая главная проблема.

— В этих двоих есть кое-что поинтересней бороды, — пробормотал Харас, цитируя старую пословицу. Он, похоже, даже не слышал того, что говорил ему Дункан. — Мне кажется, нам следует немедленно…

— Я знаю, о чем ты думаешь, — мрачно перебил его король. — Призраки, вызванные или сотворенные магом. Но я же говорил тебе, что это по меньшей мере смешно! Какой уважающий себя маг станет призывать из Бездны кендера? Нет, они, скорее всего, просто слуги или что-то в этом роде. В конце концов, ты сам сказал, что фонарь погас и что в палатке вы устроили настоящий ералаш.

— Я не уверен, — негромко сказал герой, — но мне показалось… Видел бы ты, какое выражение появилось на лице мага, когда он увидел этих двоих! Это было лицо человека, который шел по пустыне и вдруг споткнулся о сундук с золотом и драгоценными камнями. Позволь мне сделать это, тан! — взмолился он. — Разреши мне привести их, поставил, перед тобой и расспросить. Это все, о чем я прошу!

Дункан протяжно вздохнул и поглядел на своего советника с неодобрением.

— Хорошо, — отрезал он неожиданно резким голосом. — Не думаю, чтобы это заняло много времени и принесло нам какой-либо вред. Как, впрочем, и пользу.

Но… — Он смерил Хараса пронзительным взглядом. — Обещаешь ли ты отказаться от дальнейших попыток договориться с врагами и сосредоточиться на подготовке к войне, если из твоей затеи ничего не выйдет? Нам предстоит жестокая битва, сын мой, и твой топор нам бы очень пригодился.

Заметив на лице героя, казавшемся из-за отсутствия бороды еще более молодым, выражение горькой печали, король произнес последние слова совсем другим, дружеским и мягким голосом.

— Ты нам нужен, Харас…

— Да, тан, — твердо ответил гном. — Обещаю. Но только если у меня действительно ничего не выйдет.

Дункан кивнул и, вызвав стражников, вышел вместе с ними из дома.

Задумчивый Харас поспешил следом.

* * *

Они долго шли через обширное подземное королевство, петляли по улицам-тоннелям, пересекли на лодке Урканское море и наконец спустились туда, где размещались темницы первого уровня. Здесь содержались те, кто совершили незначительные проступки и преступления, — должники, молодой гном, который неуважительно разговаривал со старейшиной своего клана, несколько карманных воришек и пьяниц, отсыпавшихся после вчерашнего. Здесь же, во всяком случае до прошлой ночи, сидели за решеткой кендер и гном-механик.

— Все потому, — заявил ведомый стражником Тассельхоф, — что у нас не было карты.

— Ты же говорил, что бывал здесь раньше, — проворчал в ответ Гнимш.

— Не раньше, — поправил его кендер, — а позже. Или спустя — это слово мне кажется более подходящим. Примерно две сотни лет спустя, если я не ошибся в расчетах. Честно говоря, это будет потрясающая история. Мы прибыли сюда, гм… с друзьями. Это было… сразу после того, как Речной Ветер и Золотая Луна сочетались браком, но до того, как мы отправились в Тарсис. Или после Тарсиса?

— Кендер задумался, потом продолжил:

— Нет, этого не может быть, потому что в Тарсисе на меня упал дом, а я…

— Я-уже-слышал-эту-историю, — отрезал карлик.

— Что? — переспросил Тассельхоф.

— Я… уже… слышал… эту… историю… — прокричал Гнимш. Его звонкий голос эхом отразился от каменных стен тоннеля, заставив нескольких прохожих обернуться в их сторону. Стражники-гномы с мрачными лицами погнали своих недавно отловленных во второй раз пленников дальше по коридору.

— Ох! — Кендер помрачнел, но тут же снова приободрился. — Но зато гномий король ее не слышал, а нас ведут к нему. Его величеству, должно быть, будет весьма интересно узнать…

— Ты же говорил, что нам никому нельзя говорить о том, что мы из будущего, — заметил громким шепотом Гнимш, которому мешал идти хлопавший по ногам толстый кожаный фартук. — Помнишь, ты сказал, что мы должны притвориться, будто живем здесь и сейчас?

— Тогда я надеялся, что все пойдет как надо, — парировал Тас и вздохнул.

— И все шло как надо. Твое устройство сработало, и нам удалось бежать из Бездны…

— Нам позволили это сделать, — вставил Гнимш.

— Ну хорошо, позволили, — сказал кендер с легким раздражением в голосе. — Так или иначе, мы выбрались оттуда, а каким образом — дело десятое. И магический прибор сработал, как ты и говорил… — При этих словах кендера Гнимш счастливо улыбнулся и кивнул. — И мы нашли Карамона. Как ты и говорил, устройство было откола… откели… Ну, в общем… чтобы вернуться к нему.

— Откалибровано, — подсказал Гнимш.

— Вот-вот. — Кендер рассеянно жевал кончики своего длинного хохолка. — Но потом все вдруг пошло наперекосяк. Какой-то верзила-гном ткнул Рейстлина мечом, и маг, наверное, умер, а остальные накинулись на нас и уволокли прежде, чем я успел объяснить им, какую они совершают ошибку.

Далее Тассельхоф шел молча, погрузившись в задумчивость. Наконец он покачал головой и сказал:

— Я все обдумал, Гнимш. Я знаю, это отчаянная мера, к которой даже я поостерегся бы прибегать, однако иного выхода у нас, наверное, нет.

Тассельхоф торжественно вздохнул.

— Нам придется рассказать правду!

При этом заявлении кендера Гнимш настолько встревожился, что запутался в фартуке и упал. Стражники, ни один из которых не говорил на Общем языке, подхватили его под мышки и волокли за собой весь оставшийся путь, остановившись наконец перед тяжелой дубовой дверью. Охранники с отвращением покосились на кендера и гнома-механика, но двери открыли. Гнимша и Тассельхофа втолкнули внутрь.

— А я здесь был! — воскликнул вдруг Тас. — Честное слово, был!

— Много нам от этого проку! — проворчал Гнимш.

— Зал приемов, — продолжал кендер, не слушая товарища. — Когда мы тут были в последний раз, Таниса вырвало. Он же эльф, хотя и наполовину, — я тебе рассказывал. Эльфы очень тяжело переносят подземелье.

Тас тихонько вздохнул.

— Хотел бы я, чтобы Танис сейчас был с нами, он бы знал, что нужно делать.

Хотел бы я, чтобы с нами был хоть кто-нибудь по-настоящему мудрый.

Когда стражники вводили их в огромный зал, кендер шепнул Гнимшу:

— По крайней мере, каждый из нас не одинок: у меня есть ты, а у тебя — я.

Это уже кое-что.

— Тассельхоф Непоседа, — представился Тас, склоняясь в глубоком поклоне перед королем горных гномов. Затем он по очереди поклонился каждому из танов, которые сидели в каменных креслах чуть ниже тронного возвышения, на котором стоял трон Дункана.

— А это…

Гном-механик с готовностью выскочил вперед и завел:

— Гнимш-Маригон-Гэйлс-Эфр а-Хуут-Спут-Тур андот-Саманелла…

— Гнимш! — громко сказал Тассельхоф, наступив гному-механику на ногу, когда тот остановился, чтобы перевести дух. — Давай я буду говорить, пока ты что-нибудь не испортил, — громко прошипел он.

Гнимш погрузился в скорбное молчание, а кендер как ни в чем не бывало оглядел тронный зал.

— Как я погляжу, в ближайшие пару сотен лет вы не планируете никакой перестройки, — заметил он. — Я помню этот зал точно таким же, как сейчас.

Только здесь… нет, вон там, повыше, появится трещина. Собственно говоря, уже появилась, только она пока еще слишком тонкая. В будущем эта трещина станет шире, и если вы хотите…

— Откуда ты родом, кендер? — строго перебил его Дункан.

— Из Утехи, — отозвался Тассельхоф, вспомнив, что он собирался говорить правду. — О, не пытайтесь вспомнить, если никогда о ней не слышали, — поспешно добавил он, заметив появившиеся на лбу короля морщины. — Ее, наверное, еще не существует. В Истаре о ней тоже никто ничего не слышал, но Истар не считается, потому что тем, кто там жил, было в высшей степени наплевать на все, чего там не было. В Истаре, я имею в виду. Утеха расположена к северу от Гавани, которой тоже еще нет, но которая появится еще раньше, чем Утеха, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Дункан, подавшись вперед, свирепо посмотрел на кендера из-под густых бровей.

— Ты лжешь.

— Ни чуточки, — с достоинством ответствовал кендер. — Мы прибыли сюда при помощи магического устройства, которое я, как бы это сказать, одолжил у своего приятеля. Оно работало довольно хорошо, но потом я нечаянно его сломал. На самом деле я был вовсе ни при чем, но это совсем другая история. Как бы там ни было, я пережил Катаклизм и попал в Бездну. Не очень-то приятное местечко, доложу я вам. Зато в Бездне я встретил Гнимша, и он его слегка подправил. Что?

Ах, да… Конечно, мое магическое устройство, а не Бездну. Он вообще удивительный мастер, — продолжил Тас доверительно, похлопав Гнимша по плечу.

— Да, он из племени гномов-механиков, но его изобретения работают как надо…

— Значит, вы действительно из Бездны! — суровым голосом перебил Дункан. — Ты только что в этом признался! Призраки из Царства Теней! Вас вызвал этот черный маг, и вы явились в наш мир по его приказу.

Это невероятное обвинение на мгновение лишило кендера дара речи. Некоторое время он что-то бессвязно бормотал, словно душимый негодованием, но постепенно способность говорить вернулась к нему.

— Я… меня еще никогда так не оскорбляли! — воскликнул он. — Даже когда стражники в Истаре обозвали меня, та… грозой кошель… Впрочем, неважно. Кого бы там Рейстлин ни собирался призвать, я не думаю, чтобы в ту минуту он хотел видеть именно нас двоих. — Кендер покосился на Хараса. — Зачем это вам вздумалось убивать его? Конечно, старину Рейстлина нельзя назвать человеком приятным во всех отношениях, и, возможно, он действительно пытался избавиться от меня, когда заставил сломать магическое устройство и бросил одного в Истаре, чтобы боги обрушили на меня огненную гору. И все же он — один из самых интересных людей, каких я когда-либо встречал.

Кендер вздохнул с явным сожалением.

— Твой маг вовсе не мертв, и тебе прекрасно об этом известно, призрак из Бездны! — прорычал Дункан.

— Послушайте же наконец, никакой я не приз… Не мертв? — Лицо кендера засветилось радостью. — Правда? И это — после такого славного удара мечом? Но я же сам видел кровь, и все такое… А-а-а, знаю! — Кендер от волнения даже подпрыгнул на месте. — Я понял! Это госпожа Крисания. Ну конечно же, это она!

— Ведьма, — негромко подсказал Харас, видя, что таны начали недоуменно перешептываться.

— Она действительно бывает холодна и неприветлива временами, — возмутился Тассельхоф, — но это не дает вам т права обзывать ее такими словами. В конце концов, она у жрица, праведная дочь самого Паладайна!

— Жрица! — Таны принялись хохотать.

— Вот и ответ на твой вопрос, Харас, — сказал король, не обращая на кендера внимания. — Колдовство.

— Ты безусловно прав, тан, — пробормотал рослый гном. — Но…

— Послушайте! — взмолился кендер. — Не могли бы вы нас отпустить? Все это — ужасная ошибка, говорю я вам! Мне нужно поговорить с Карамоном…

Эти его слова немедленно возымели действие. Таны затихли, а Харас насторожился.

— Ты знаешь предводителя Карамона? — подозрительно спросил он.

— Предводителя? — удивился в свою очередь Тассельхоф. — Эге-ге! То-то Танис удивится! Предводитель Карамон — вот так так! А Тика?.. Да она же обхохочется!.. Да, конечно, я знаю Карамона… предводителя Карамона, — поспешно продолжил Тас, заметив, что брови короля снова сомкнулись на переносице. — Он мой лучший друг.

Если бы вы только выслушали то, что я собирался вам рассказать, вы бы поняли, что Гнимш и я… Я и Гнимш прибыли сюда, чтобы отправить Карамона домой. Я уверен, что ему вовсе не по душе здесь находиться. Видите ли, Гнимш починил магический прибор, и теперь он может переносить несколько человек…

— Забран, Карамона домой — куда? — переспросил Дункан. — В Бездну? Может быть, маг и его вызвал к себе на помощь из Царства Тьмы?

— Ничего подобного, — отрезал Тассельхоф, который уже начал терять терпение. — Домой в Утеху, разумеется. И Рейстлина, если он захочет. Собственно говоря, я никак не возьму в толк, что они тут делают. Когда мы в последний раз были в Торбардине — а это время наступит через двести лет — Рейстлин едва здесь не помер. Он постоянно кашлял и жаловался на сырость. Флинт Огненный Горн — тоже мой старый друг — сказал как-то…

— Огненный Горн?! — Дункан даже подпрыгнул на троне, со злобой глядя на кендера. — Ты сказал — Огненный Горн твой друг?

— Да не волнуйся ты так, — ответил Тассельхоф, несколько испуганный неожиданной реакцией короля. — Он мой друг. У Флинта, конечно, были свои недостатки — он постоянно ворчал и обвинял людей в краже, если у него что-нибудь вдруг пропадало, а ведь я на самом деле собирался положить его браслет на то место, где я его нашел. Только не успел. Но не будешь же ты из-за этого…

— Огненный Горн — один из военачальников в стане наших врагов, — мрачно пояснил Дункан. — Или ты этого не знал, кендер?

— Нет, — ответил Тассельхоф с интересом. — Не знал. Впрочем, я уверен, что это не может быть тот Огненный Горн, — закончил он, немного подумав. — Флинт родится лет этак через пятьдесят. Возможно, ваш Огненный Горн — это его отец.

Рейстлин говорит, что…

— Кто это такой — Рейстлин? — требовательно спросил Дункан.

Тассельхоф строго поглядел на короля.

— Ты меня совсем не слушаешь, — заявил он. — Рейстлин — это маг, которого вы убили… то есть не убили. Тот, которого вы думали, что убили, но который…

Его зовут не Рейстлин, — фыркнул Дункан. — Его имя — Фистандантилус.

И король мрачно опустился на трон, с которого незаметно для себя поднялся несколько минут назад.

— Итак, — резюмировал он, глядя на кендера из-под кустистых бровей. — Ты собираешься взять этого вылеченного жрицей колдуна, хотя никаких жрецов на Кринне не осталось, и предводителя, которого ты называешь своим лучшим другом, и отправить обоих в то место, которого, по твоим же собственным словам, еще не существует в природе, для того, чтобы они встретились там с нашим заклятым врагом, который, оказывается, еще не родился, и все это при помощи устройства, которое сделано руками гнома-механика и которое работает.

— Правильно! — в восторге вскричал Тассельхоф. — В самую точку! Вот видишь, сколько всего можно узнать, если только слушать внимательно!

И Гнимш, стоявший рядом с ним, с энтузиазмом затряс головой.

— Стража! Убрать обоих! — распорядился Дункан, откидываясь на спинку трона. Повернувшись к Харасу, король посмотрел на героя холодным, внимательным взглядом.

— Ты дал мне слово, — напомнил он. — Жду тебя в зале Военного Совета через десять минут!

— Но тан! Если он действительно знает предводителя Карамона так хорошо!..

— Достаточно! — Дункан был в ярости. — Грядет война, Харас! Твоя честь, все твои игры в благородство и разговоры о братоубийстве не могут остановить бойни. Выбирай, либо ты выйдешь на битву вместе с нами, либо окажешься в тюрьме вместе с предателями деварами, дабы мы больше не видели твоего лица. Ты позоришь себя и нас, советник! Так что же ты выбираешь?

— Конечно, я буду служить тебе, тан. — Харас поклонился с непроницаемым выражением лица. — Я поклялся тебе своей жизнью.

— Смотри не забывай об этом, — отрезал король. — А чтобы ты снова не начал сомневаться, я приказываю тебе находиться в своем жилище и отлучаться из него только по государственным надобностям. Что касается этих двоих, — Дункан указал на Тассельхофа и Гнимша, — их нужно посадить под замок и держать их местопребывание в секрете до конца войны. Всякого, кто осмелится нарушить этот приказ, ждет смерть.

Таны переглянулись между собой и одобрительно закивали головами, хотя кто-то из них все же проворчал в бороду, что теперь, пожалуй, слишком поздно.

Стражники схватили пленников и поволокли прочь, хотя кендер еще пытался протестовать.

— Я сказал правду! — выкрикивал он. — Вы должны мне поверить! Я знаю, мои слова кажутся смешными, но я просто… просто не привык. Я не привык говорить правду! Дайте мне немного времени и увидите — у меня получится!

Если бы Тассельхофу сказали, что можно забраться так далеко под землю, он ни за что бы не поверил, однако сейчас он сам спускался куда-то глубоко-глубоко вниз, ведомый свирепого вида гномами. В памяти его сама собой всплыла старая легенда, которую он слышал еще от Флинта: якобы великий Реоркс жил под землей и выковывал мир своим огромным молотом.

— Должно быть, замечательной личностью был этот Реоркс, жизнерадостной и веселой, — пробормотал кендер, ежась от пронизывающей сырости и холода. Зубы его стучали. — Я-то думал, раз Реоркс ковал этот мир, значит, внизу должно быть по меньшей мере тепло…

— Вот-и-полагайся-после-этого-на-гномов, — проворчал Гнимш, в очередной раз зацепившись за фартук.

— Что? — переспросил кендер, которому уже начинало казаться, что половину своей жизни он разговаривает с гно-мом-механиком и начинает каждое предложение с вопроса «что?».

— Я сказал, на гномов нельзя полагаться, — громко объяснил Гнимш. — Вместо того чтобы строить свои дома возле действующих вулканов, которые, несмотря на некоторую нестабильность, обеспечивают достаточное количество тепла, они зарываются все глубже в холодные недра старых, мертвых гор. — Он сокрушенно покачал головой. — Трудно поверить, что мы с ними дальние родственники.

Тас не ответил, потому что в данное время его куда больше занимали иные вопросы. Например, его весьма интересовало, как им выбраться из этой новой темницы, куда идти, если они выберутся, и когда будет обед. Не найдя никакого приемлемого ответа на эти три животрепещущих вопроса, Тассельхоф погрузился в невеселое молчание.

Правда, в их долгом путешествии был один интересный момент, когда пленники и стража спускались вниз по узкому вертикальному тоннелю, прорубленному прямо в твердой скале. Механизм, при помощи которого осуществлялся спуск, у гномов-механиков назывался «подъемником», как сообщил приятелю Гнимш.

(«Довольно неудачное слово, раз мы не поднимаемся, а опускаемся, не так ли?» — заметил Тас, но его товарищ не обратил на это внимания.) Поскольку никакого удовлетворительного ответа на его вопросы так и не нашлось, Тассельхоф решил не тратить зря времени и сил и вовсю наслаждался путешествием на «подъемнике». Правда, непрочная деревянная клеть, опускаемая несколькими мускулистыми гномами, тянувшими за веревку, несколько раз ударялась о каменную стену шахты, и тогда все, кто в ней находился, падали друг на друга, получая синяки и царапины, но эти мелкие неудобства не могли испортить кендеру настроения. Особенно ему нравилось, как после каждого толчка сопровождавшие их стражники свирепо бранились на гномьем языке и показывали кулаки гномам наверху.

Что касается Гнимша, то его долгий спуск вверг в совершенный восторг, близкий к помешательству. Вытащив из кармана кусок угля и позаимствовав у кендера один из его белоснежных носовых платков, он расстелил его на полу и принялся азартно чертить на нем устройство «нового усовершенствованного подъемника».

— Канаты-тяги-и-пар, — бормотал он, рисуя нечто, напомнившее Тассельхофу ловушку для раков на колесах.

— Вверх-вниз-вверх-вниз…какой-этаж? Здесь-ступенька…

Грузоподъемность: тридцать-два. Застрял?

Предусмотреть-сигнальный-звонок-или-свисток. А-это-аварийный-тормоз…

Когда они наконец достигли самого низа, Тассельхоф снова начал оглядываться по сторонам и запоминать, куда их ведут, прикидывая варианты для побега. (Чтобы можно было бежать даже без карты.) Гнимш, однако, буквально повис на Тассельхофе и, размахивая своим наброском, принялся подробно объяснять ему устройство изобретенного им приспособления.

— Да, — кивал кендер, вполуха слушая восторженного изобретателя. — Действительно замечательно. Что ты говоришь? Посадить в углу флейтиста? Зачем?

А-а, успокаивать музыкой тех, кто боится? Это ты здорово придумал, Гнимш.

Между тем настроение его падало все ниже и ниже, и несколько раз Тассельхоф тяжело вздыхал. Подземелье, в котором они очутились, не только выглядело гораздо ужаснее Бездны, оно и пахло во много раз хуже. Повсюду вдоль стен виднелись низкие двери, ведущие в сырые и тесные тюремные камеры, а в свете факелов, которые едва горели, но зато чадили и воняли за троих, кендер увидел, что они переполнены гномами, что называется, под завязку.

По мере того как конвой вместе с пленниками углублялся в узкие коридоры, смятение в душе Тассельхофа нарастало. Гномы, которые сидели в камерах, были не похожи на преступников. Здесь были не только мужчины, но и старики, и даже женщины с детьми. Скорчившись на грязных одеялах, ссутулившись на шатких табуретах, они с тоской смотрели из камер сквозь зарешеченные оконца на дверях.

— Эй! — позвал Тассельхоф, потянув одного из стражников за рукав куртки и указывая рукой на камеры. Он немного говорил на языке гномов, набравшись этой премудрости от Флинта, поэтому рискнул спросить:

— Что это? Почему все они здесь?

Он надеялся, что сказал именно то, что хотел, ибо язык гномов был довольно сложен. Стоило перепутать падеж и пару предлогов, и получилось бы, будто он спрашивает дорогу к ближайшей таверне. Но Тас не ошибся. Стражник мрачно сверкнул на него глазами и ответил одно только слово:

— Девары.

Глава 11

— Девары? — с недоумением повторил Тассельхоф.

Страж, однако, отказался развивать тему дальше и жестоким пинком отправил кендера вперед по коридору. Тассельхоф споткнулся и чуть не упал, однако удержался на ногах. Идя дальше, он с удвоенным любопытством вертел головой по сторонам и строил всяческие догадки. Гнимш тем временем, в пароксизме изобретательской горячки, продолжал тарахтеть что-то непонятное о какой-то «гидравлике».

Тас думал. Он пытался вспомнить, кто такие были эти девары и где он мог слышать это слово раньше. Ответ пришел к нему внезапно.

— Темные гномы! — воскликнул он. — Ну конечно! Я же очень хорошо помню — они сражались на стороне Повелителя Драконов! Однако в прошлый раз их не было в Торбардине! Впрочем, для кого прошлый, а для кого он еще только наступит. Что за путаница, право! Был — будет, прошлый — будущий… Впрочем, в любом случае не живут же они в тюремных камерах!

И кендер решился снова побеспокоить стражника.

— Эй, а что они сделали? — спросил он, потеребив гнома за рукав. — За что их бросили в тюрьму?

— Они предатели, — отрезал гном.

За этим содержательным разговором (Гнимш продолжал развивать свои идеи, хотя его никто не слушал) их маленькая процессия дошла до конца коридора и остановилась напротив одной из дверей. Гном, с которым заговаривал Тассельхоф, вытащил из кармана несколько ключей и отпер замок.

Заглянув в распахнутую дверь, кендер увидел двадцать или, может быть, тридцать деваров, сгрудившихся в небольшом мрачном помещении с низким потолком.

Кто-то валялся на полу, словно в забытьи, кто-то дремал, сидя на корточках у стены. Несколько темных гномов, собравшиеся небольшой группой в углу, негромко переговаривались между собой. Стоило входной двери отвориться, как они замолчали и повернулись к вошедшим. В этой камере не было женщин и детей — только мужчины, — и все они с ненавистью смотрели на кендера, Гнимша и пришедших с ними стражников.

Тассельхоф схватил гнома-механика за шиворот за мгновение до того, как тот, все еще продолжая увлеченно рассказывать о том, что делать если усовершенствованный подъемник застрянет между этажами, едва не ввалился в камеру.

— Ну, хорошо, — сказал кендер, оттаскивая Гнимша назад и заставляя встать рядом с собой. — Прогулка была весьма, гм… увлекательной. А теперь, если вы возьмете на себя труд проводить нас в нашу прежнюю камеру, которая, должен заметить, была намного просторнее и светлей, чем этот погреб, я думаю, что смогу пообещать, что мы с моим другом Гнимшем не станем больше предпринимать несан-кици… не разрешенных экскурсий по вашему городу, хотя это очень интересное поселение, с которым я не прочь бы познакомиться поближе. Я…

Но гном грубо толкнул его в спину, так что кендер влетел в камеру и распластался на полу.

— Ты решишь наконец, будем мы входить или останемся снаружи? — недовольно спросил Гнимш, тоже очутившийся в камере.

— Думаю, все уже решено, — отозвался Тассельхоф с сожалением, потирая ушибленные при падении ладони. При этом он с подозрением покосился не деваров, которые молча разглядывали новичков. В тишине было слышно, как тяжелые шаги стражников удаляются по коридору. Вслед им из соседних камер неслись оскорбления и угрозы.

— Привет, — сказал Тас, дружелюбно улыбаясь, но не протягивая руки для рукопожатия. — Мое имя Тассельхоф Непоседа, а это — Гнимш. Похоже, мы с вами — товарищи по заключению. А как вас зовут? Эй, я вижу, вы не очень-то любезны…

Тассельхоф напрягся, глядя на одного из деваров, который все так же молча поднялся на ноги и пошел к ним.

Это был очень высокий гном. Его лица почти не было видно под густой свалявшейся бородой и шапкой вьющихся, давно не мытых волос, которые падали ему на глаза. Гном внезапно ухмыльнулся, и в руке его словно сам собой появился большой острый нож. Шаркая ногами по каменному полу, девар наступал на кендера, который невольно попятился в самый дальний угол, увлекая за собой Гнимша.

— Кто-это-такие? — в испуге проверещал Гнимш, наконец-то заметивший не слишком дружелюбно настроенных соседей по камере.

Прежде чем Тас успел ответить, темный гном схватил его за горло и приставил к шее клинок.

«Вот оно! — с сожалением подумал Тассельхоф. — Теперь уж я точно умру.

То-то Флинт повеселится — когда родится, конечно!»

Однако нож девара, промелькнувший в нескольких дюймах от лица кендера, не был направлен ему в горло. Ловким движением клинка девар рассек на плечах Тассельхофа завязки, на которых держались его драгоценные кошельки. Последние со звоном упали на пол, рассыпав все свое содержимое.

Мгновенно у ног кендера образовалась куча мала. Казалось, все девары, сколько их было в камере, разом бросились на добычу. Гному с ножом, безжалостно рубившему и кромсавшему всех, кто ему попадался под руки, досталась самая богатая добыча, и он отполз к дальней стене, прижимая к животу два почти полных кошелька.

Остальное имущество кендера тоже исчезло в считанные секунды. Девары снова расселись по своим местам и принялись разглядывать трофеи, изредка затевая между собой шумные ссоры. Гномы у стены высыпали содержимое захваченных главарем кошельков на пол и принялись за дележ.

Тассельхоф со вздохом облегчения опустился на холодный каменный пол, жадно хватая ртом затхлый воздух. Между тем тревога не оставляла его, ибо кендер догадывался, что, как только его сокровища перестанут занимать темных гномов, они примутся за них самих.

— А обыскивать трупы гораздо легче, — пробормотал Тас. Это неутешительное умозаключение, однако, навело его на светлую мысль.

— Гнимш! — прошептал он. — Магическое устройство! Где оно?

Изобретатель заморгал и, похлопав по карману кожаного фартука, покачал головой. Затем он ощупал другой карман и вытащил оттуда кусок угля и тавровый треугольник с делениями. Некоторое время он внимательно рассматривал оба предмета, однако, сообразив, что это вовсе не магическое устройство, убрал их обратно в карман. Кендер начал всерьез задумываться, уж не наподдать ли ему, когда Гнимш с победоносной улыбкой вынул из-за голенища высокого башмака искомую вещицу.

За время их предыдущего заключения гном-механик сумел собрать устройство таким образом, что оно снова приобрело размеры и форму ничем не примечательного не то брелока, не то кулона, который превращался в красивый скипетр с шаром на конце только в руках того, кто знал, как нужно его разложить.

— Спрячь пока, — предупредил кендер. Бросив быстрый взгляд на товарищей по заключению и убедившись, что они поглощены дележом того, что обнаружилось в кошельках, Тас прошептал карлику на ухо:

— Эта штука сработала и вытащила нас из Бездны, и если она отколе… атколиберо… в общем, то слово, которое ты сказал, — чтобы возвратиться к Карамону, раз Пар-Салиан дал устройство именно ему, то почему бы нам не воспользоваться ею еще раз? Только я не хочу, чтобы она опять перенесла нас во времени. Как ты думаешь, может ли она переместить нас в пространстве? Если Карамон — предводитель этой армии, о которой они все твердили, вряд ли он так уж далеко…

Замечательная идея! — восхитился Гнимш, и его глаза заблестели. — Дай мне только минуточку подумать…

Но было поздно. Кендер почувствовал, что кто-то тронул его за плечо.

Ощутив, как сердце отчаянно прыгнуло куда-то вверх, к самому горлу, Тассельхоф обернулся со Зловещей Улыбкой Известного Потрошителя Деваров. Очевидно, его представление удалось, так как подошедший к нему молодой гном в испуге отпрыгнул назад и поднял вверх кулаки, готовясь защищать свою жизнь.

Заметив, что этот юный девар с полубезумным взглядом черных глаз не представляет для него угрозы, Тас немного расслабился, а тот, видя, что кендер не собирается съесть его живьем, немного осмелел и, перестав трястись, с надеждой поглядел на Тассельхофа.

— Ну, что там еще? — спросил Тас на гномьем языке. — Что ты хочешь?

— Идем. Ты — идем, — ответил девар на ломаном Общем и сделал рукой приглашающий жест. Заметив, что Пожиратель Темных Гномов снова нахмурился, девар отошел чуть дальше в глубь камеры и, указывая на что-то, лежащее на земле, снова поманил кендера рукой.

Тассельхоф осторожно поднялся.

— Будь здесь, — велел он Гнимшу, но тот его не слышал. Довольно бормоча себе под нос, он что-то подвинчивал и подкручивал в магическом устройстве.

Сдерживая нарастающее любопытство, Тассельхоф пробрался вслед за молодым деваром. «Может быть, этот парень отыскал выход, — думал он, — или они прорыли подземный ход…» Юный девар вывел его почти на самую середину камеры и остановился.

— Ты помочь? — с надеждой осведомился он.

Кендер посмотрел туда, куда ему указывали, но никакого тоннеля не обнаружил. На полу на сгнившей мешковине лежал старый девар. Лицо гнома было покрыто крупными каплями испарины, а волосы и борода промокли от пота. Глаза старика были закрыты, а тело дергалось и выгибалось, словно в припадке.

Тассельхофу хватило одного взгляда, чтобы его тоже затрясло. Он обежал глазами тюремную камеру, которая показалась ему страшно тесной и душной, и остановил свой взгляд на лице молодого девара. Отрицательно покачав головой, кендер с сожалением пожал плечами.

— Нет, — сказал он негромко. — Мне очень жаль, но я… ничем не смогу помочь.

И он беспомощно развел руками.

Молодой гном понял его сразу. Опустившись на корточки рядом с больным стариком, он поник головой в безутешном отчаянии, а Тас поплелся обратно к Гнимшу.

Внутри у кендера все словно онемело от ужаса. Плюхнувшись на пол в углу, он вглядывался в полутьму камеры и видел признаки смертельно опасной болезни, которые он должен был бы заметить с самого начала. Из дальних темных углов доносилось невнятное бормотание и бред, крики и стенания, просьбы о помощи и просто хриплые голоса, требовавшие воды. Но страшнее всего были неподвижные, молчаливые тела на полу, тела гномов, которых Тас ошибочно принял за спящих.

— Гнимш, — сказал Тас негромко. — Нам нужно выбираться как можно скорее.

Эти гномы больны, больны неизлечимо… Я видел такую болезнь раньше, это мор…

Глаза изобретателя выпучились от испуга, и он чуть не уронил магическое устройство.

— Надо действовать быстро, Гнимш. — Кендер старался говорить так, чтобы голос его не дрожал. — Оставаясь здесь, мы либо примем смерть от ножа, что само по себе достаточно интересно, однако необратимо, либо медленно и скучно умрем от страшной болезни.

— Мне кажется, все сработает как надо, — поделился с ним своими мыслями Гнимш. — Однако оно ведь может отправить нас обратно в Бездну.

— Там не так уж и плохо, — ответил кендер, вставая и помогая подняться карлику. — Нужно просто немного попривыкнуть, вот и все. Конечно, я не думаю, чтобы они были нам очень рады, однако попытаться стоит.

— Ну, хорошо. Дай только я настроюсь на нужное…

— Не прикасайся к нему!

Хорошо знакомый голос донесся из тени в углу, но он был таким суровым и властным, что Гнимш застыл на месте, судорожно сжимая в руках магический брелок.

— Рейстлин! — воскликнул Тас, оглядываясь по сторонам. — Где ты, Рейстлин?! Мы тут, мы тут!

— Я знаю, где вы, — холодно и спокойно заявил великий маг, возникнув на глазах у потрясенной публики прямо из воздуха.

Его внезапное появление повергло гномов в мистический ужас, они разразились хриплыми воплями. Девар с ножом выскочил из своего темного угла и ринулся на мага.

— Рейстлин, сза… — взвизгнул Тассельхоф.

Маг быстро обернулся через плечо. Он не произнес ни слова и не шевельнул ни пальцем, ни бровью. Темному гному хватило одного его взгляда. Лицо его вдруг стало пепельно-серым, а нож выпал из сведенных судорогой пальцев. Отпрянув назад, рослый гном попытался затеряться в толпе, испуганно скуля.

Прежде чем повернуться к кендеру, Рейстлин обвел камеру взглядом, и в ней воцарилась мертвая тишина. Затихли, похоже, даже те, кто бредил и метался в жару. Удовлетворенный осмотром, маг поглядел на Тассельхофа.

— …ди! — закончил кендер, неуверенно улыбаясь. Затем лицо его просветлело, он подпрыгнул от восторга и захлопал в ладоши. — Ох, Рейстлин, я так рад тебя видеть! И выглядишь ты неплохо, особенно для человека, который… которого… Ну, да это неважно! Ты ведь пришел спасти нас? Это очень хорошо, это просто здорово! Я…

— Хватит болтовни! — с прохладцей в голосе сказал Рейстлин и, протянув руку, подтащил кендера поближе.

— Ну-ка, расскажи, откуда вы свалились?

Тас поглядел в глаза Рейстлину и слегка стушевался.

— Я… не знаю, поверишь ли ты… Никто не верит. Но каждое мое слово — правда, я готов поклясться!..

— Просто рассказывай, — оборвал маг. При этом его рука нащупала воротник куртки кендера и крепко стиснула.

— Хорошо! — Тас сдавленно булькнул и забился, как пойманный в силки перепел. — Кстати, мой рассказ выйдет гораздо лучше, если ты иногда будешь давать мне подышать. А теперь… дай-ка припомнить… Я пытался остановить Катаклизм, но устройство сломалось. Я уверен, что ты не хотел… — Тас заколебался. — Должно быть, ты просто перепутал и дал мне не правильные инструкции…

— Хотел, — угрюмо перебил Рейстлин. — И ничего не перепутал. Продолжай же!

— Я бы с радостью… но без воздуха… Маг слегка ослабил хватку, и Тассельхоф сделал глубокий вдох.

— О боги, как хорошо! Где я остановился? Ах да! После того как устройство рассыпалось на части, я пошел за госпожой Крисанией, все дальше вниз, в самую глубокую часть Истарского Храма, который уже весь трясся и разваливался на куски. Я видел, как она вошла в какую-то дверь, и подумал, что она, наверное, разыскивает тебя, потому что она назвала тебя по имени, когда стучалась. Я надеялся, что ты починишь устройство и…

— Побыстрее и покороче!

— Хорошо. — Кендер послушно кивнул, но «покороче». было свыше его сил, и он решил взять за счет скорости. В результате его речь стала едва понятной.

— Ну вот, я как раз был в коридоре, когда рядом как грохнет! Я обернулся, но это был просто Карамон. Он меня не видел, потому что факел погас и стало темно.

Потом что-то ударило меня по голове, и дальше я ничего не помню. Когда я очнулся, вас уже никого не было, но зато я видел самое главное — как боги сбросили на Истар огненную гору. — Тас набрал в грудь побольше воздуха. — Это было что-то!.. Хочешь, я расскажу тебе подробнее? Не надо? Ладно, как-нибудь в другой раз. Наверное, я опять потерял сознание, потому что, когда я очнулся, кругом было тихо. Я подумал было, что умер, но я не умер. Знаешь, где я был? В Бездне, куда после Катаклизма провалился Храм!

— В Бездне… — шепотом повторил Рейстлин, и рука его задрожала.

— Не слишком приятное местечко, — торжественно заявил кендер. — А знаешь, кого я там встретил? Владычицу! Тассельхофа передернуло.

— Мне… мне что-то не хочется говорить об этом сейчас. — Он вытянул вперед дрожащую правую руку. — Она оставила мне на память вот это, пять маленьких белых пятнышек… и еще она сказала, что мне придется остаться там навсегда, потому что тогда она сумеет изменить ход истории и выиграть войну.

Я… — Кендер с мольбой заглянул магу в глаза. — Я просто хотел помочь Карамону. Но потом я встретил в Бездне…

— Гнома-механика, — негромко подсказал Рейстлин и посмотрел на Гнимша, который в свою очередь уставился на мага с немым восхищением, не смея сдвинуться с места.

— Да. — Кендер с трудом вывернул шею и улыбнулся другу. — Он построил устройство для путешествий в пространстве и времени, устройство, которое работало, действительно работало. Ты только подумай, Рейстлин! Р-раз — и мы уже тут!

— Вы бежали из Бездны?

Маг обратил на кендера взгляд своих блестящих, как зеркало, глаз, и Тассельхоф почувствовал себя весьма неуютно. Воспоминания о последних минутах, проведенных в Бездне, преследовали его по ночам, и в последнее время кендер спал очень мало. Вспоминать об этом лишний раз ему вовсе не хотелось, и все же он улыбнулся Рейстлину обезоруживающей, лучезарной улыбкой (во всяком случае, он надеялся, что улыбка у него вышла именно такой).

— Да, конечно, — сказал он.

Но его старания пропали втуне. Рейстлин рассматривал Гнимша с таким выражением лица, что Тассельхоф похолодел.

— Ты сказал, что твое магическое устройство сломалось, — напомнил он, не оборачиваясь.

— Ну да. — Кендер сглотнул. Почувствовав, что пальцы мага, сжимавшие его воротник, ослабли, Тас сделал попытку освободиться. К его удивлению, маг выпустил куртку, и кендер, не ожидавший такого поворота дела, чуть не упал.

— Значит, устройство было сломано… — пробормотал Рейстлин, пристально глянув на Тассельхофа. — Кто же его починил?

Маг говорил тихо, почти шептал, и Тас отодвинулся от него подальше.

— Я надеюсь, что маги не очень рассердятся, — заметил он. — Гнимш, в общем-то, не чинил его. Ты скажешь это Пар-Салиану, Рейстлин? Я не хотел бы, чтобы у меня были из-за него неприятности… лишние неприятности, я имею в виду. Мы ничего не делали с этим устройством. Просто Гнимш, как бы это сказать… собрал его обратно, и оно заработало.

— Собрал обратно? — удивился Рейстлин, но странное выражение его глаз никуда не исчезло, и кендер заколебался.

— Д-да, — виновато улыбнувшись, Тас шагнул к гному-механику и незаметно ткнул его под ребра как раз тогда, когда Гнимш собирался заговорить.

— Вот именно, снова собрал. Из кусочков.

— Но Тас, — громко заявил изобретатель. — Разве ты не помнишь, как все было? Я…

— Заткнись покамест, — быстро шепнул кендер. — Дай я ему скажу. Мы и так уже попали в беду. Маги не любят, когда кто-то вмешивается в их дела и чинит их вещи, особенно если кто-то чинит их лучше самих магов. Мне думается, что когда я увижу Пар-Салиана, я сумею ему все объяснить. Он будет рад, что ты так здорово его исправил. В конце концов, магам, должно быть, не очень нравилось, что их устройство переносит только одного человека. Наверняка Пар-Салиан тоже так подумает, только все равно будет лучше, если я ему все объясню… если ты понимаешь, что я имею в виду. Рейстлин в таких вещах далеко не лучший вариант, он… часто перескакивает с одной темы на другую, ему недостает обстоятельности и последовательности. Во всяком случае, мне почему-то кажется, что он вряд ли поймет нас правильно, а сейчас… — кендер с тревогой покосился на мага, — сейчас не самое подходящее время для объяснений.

Гнимш тоже поглядел на волшебника, вздрогнул и придвинулся поближе к кендеру.

— Он смотрит на меня так, словно собирается вывернуть наизнанку! — пожаловался гном-механик.

— Он на всех так смотрит, — успокоил товарища Тассельхоф, которому тоже было не по себе. — Со временем ты привыкнешь.

В камере наступила тишина. Никто из деваров не проронил ни слова, и только один больной гном что-то выкрикнул, по-видимому, в бреду. Тас с беспокойством поглядел на деваров и повернулся к Рейстлину. Тот продолжал смотреть только на Гнимша, и странное, угрюмое выражение не сходило с его бледного лица.

— Вот и все, что я могу рассказать, Рейстлин, — громко заявил кендер, озабоченно поглядывая на больных дева-ров. — Может быть, мы пойдем? Может быть, ты «вжикнешь» нас отсюда, как ты это делал в Истаре? Это было здорово! Я тогда…

— Дай мне устройство, — холодно перебил маг, протягивая руку.

По какой-то причине — то ли из-за холода в камере, то ли из-за того, что маг так странно на него глядел, — кендер начал дрожать. Гнимш, сжимавший магический прибор в руке, вопросительно на него взглянул.

— Может, лучше оно пусть пока побудет у нас? — осведомился Тассельхоф. — Мы не потеряем его, честное слово…

— Дай мне устройство. — Рейстлин говорил негромко, но властно.

Кендер с трудом сглотнул. У него во ртупоявился какой-то странный привкус.

— Ты лучше отдай ему, Гнимш, — посоветовал он.

Изобретатель заморгал, словно пьяный, тщетно пытаясь разобраться в ситуации и недоуменно глядя на Тассельхофа.

— С ним… все будет в порядке. — Кендер попытался улыбнуться, хотя его лицо вдруг стало отсутствующим и безразличным, словно деревянное. — Ре-ре-рейстлин — это мой друг. Он его сохранит…

Гнимш сдался. Пожав плечами, он сделал несколько неуверенных шагов вперед, держа в протянутой ладони магическое устройство. Оно выглядело совершенно обыкновенным и даже не блестело в тусклом свете факелов. Рейстлин осторожно взял его в руку и поднес к самым глазам. Некоторое время он внимательно изучал его, затем опустил в один из потайных карманов плаща.

— Подойди ко мне, Тас, — сказал маг мягко и поманил кендера пальцем. Гнимш все еще стоял перед волшебником, безутешно глядя на карман, в котором исчезло его главное изобретение. Тас схватил его за кожаные лямки фартука и оттащил подальше от Рейстлина. Затем он взял товарища за руку и выпрямился.

— Мы готовы, Рейст! — радостно воскликнул он. — Давай! «Вжикни» нас!

Фьюить — и нету. То-то Карамон удивится!

— Я сказал, подойди ко мне, Тас, — повторил Рейстлин спокойным, невыразительным голосом. Взгляд его по-прежнему был прикован к гному-механику.

— Но, Рейстлин, ты же не собираешься оставить его здесь? — взвыл кендер.

Выпустив руку Гнимша, он шагнул вперед, умоляюще протягивая к магу узкие ладошки.

— Если ты собираешься бросить его здесь, то я, пожалуй, тоже останусь. Ему одному ни за что отсюда не выбраться. А ты знаешь, он придумал такой замечательный подъемник…

Пальцы Рейстлина обвились вокруг запястья Таса и рывком заставили его встать рядом.

— Нет, я не оставлю его здесь.

— Вот видишь? — обрадовался кендер, с торжеством оборачиваясь к Гнимшу. — Я говорил!.. Сейчас он «вжикнет» нас к Карамону. Иногда магия — это просто замечательная штука!

Тассельхоф попытался улыбнуться, хотя пальцы Рейстлина причиняли ему боль, но при виде лица товарища вдруг осекся. Он рванулся было обратно, но маг держал его крепко. Гнимш стоял в углу камеры совсем один, и вид у него был одновременно торжественный и испуганный. В руке он сжимал носовой платок Таса.

Кендер почувствовал себя неловко.

— О Гнимш! Не волнуйся. Все будет в порядке. Я же говорил тебе, что Рейстлин — мой дру…

Маг перехватил Таса одной рукой за шиворот, а вторую вытянул вперед и уставил на изобретателя указательный палец. Над самым ухом кендера раздался его негромкий голос, читавший заклинание.

— Аст кираннан кайр…

Ужас охватил Тассельхофа. Эти слова он однажды уже слышал.

— Нет! — завопил он и, извернувшись, поглядел в глаза магу. — Нет!!!

С этим отчаянным криком он толкнул Рейстлина своим маленьким телом и принялся дубасить его кулачками.

— Гардурм сот арн — Зух кали яларан! — спокойно закончил маг.

Кендер, все еще цепляясь за черный плащ Рейстлина, услышал в воздухе шипение и треск. Издав еще один невнятный крик, кендер обернулся и увидел, как молнии, сорвавшиеся с пальца Рейстлина, ударили Гнимша прямо в грудь. Страшная сила приподняла маленькое тело изобретателя над землей и с размаху швырнула о стену.

Изуродованное тело мешком сползло на пол. Гнимш даже не успел вскрикнуть — так быстро все произошло. Обугленный кожаный фартук дымился, а в воздухе растекался тошнотворный запах горелого мяса. Пальцы, все еще сжимавшие носовой платок кендера, судорожно дрогнули и замерли.

Тас не мог сдвинуться с места. Он в ужасе смотрел на обугленное тело на полу, продолжая цепляться за черный, словно сажа, плащ Рейстлина.

— Идем, Тас, — сказал маг. Кендер повернулся к нему.

— Нет, — прошептал он, дрожа и пытаясь вырваться из железных пальцев Рейстлина. Затем он закричал, громко и пронзительно:

— Зачем ты это сделал?! Ты убил его! Убил моего друга! Почему?

— Это касается только меня, — ответил маг, продолжая крепко держать Тассельхофа за шиворот. — А теперь ты должен отправиться со мной.

— Нет, не должен! — в ярости воскликнул Тас, отчаянно пытаясь освободиться. — В тебе нет ничего интересного и любопытного — ты гадкий, злой, как все порождения Бездны! Ты ужасный, страшный, я никуда не пойду с тобой.

Никуда и никогда! Отпусти меня! Отпусти сейчас же!

Ничего не видя из-за слез, застилавших глаза, лягаясь, вопя и размахивая в бешенстве сжатыми кулаками, кендер принялся колотить Рейстлина что было силы.

Его отчаянные крики заставили деваров выйти из оцепенения. В панике они принялись вопить и метаться, привлекая внимание гномов в других камерах, которые столпились у решетчатых окон и дверей, пытаясь понять, что происходит.

Началось что-то неописуемое. Сквозь шум и гам едва пробивались крики стражников, которые, звеня оружием, пытались восстановить порядок.

Рейстлин, с холодным и мрачным выражением на лице, положил ладонь на лоб Тассельхофа и быстро пробормотал какое-то заклинание. В следующее мгновение тело кендера обмякло. Рейстлин подхватил Таса, прежде чем тот успел упасть на пол. Маг произнес еще одну магическую формулу и исчез вместе с кендером, оставив деваров в изумлении глазеть на то место, где они только что были, да на мертвое тело Гнимша, распластавшееся в углу.

Примерно через час после описываемых событий Харас, без труда ускользнув из-под домашнего ареста, пробрался на тот уровень темниц, где содержались изменники-девары, и быстро пошел по узким коридорам.

— Что тут у вас творится? — спросил он у сопровождавшего его стражника. — Отчего так тихо?

— Ну, некоторое время назад узники вроде бы подняли восстание, — пробормотал гном. — Мы так и не поняли, в чем дело.

Харас внимательно огляделся. Девары смотрели на него из камер не с ненавистью, как обычно, а с подозрением и страхом; Тревога королевского советника все росла. Он чувствовал, что случилось что-то пугающее и непонятное, и непроизвольно ускорил шаги. У последней камеры он остановился и заглянул внутрь.

При виде его все девары, которые еще могли двигаться, ринулись прочь от двери и забились в самые дальние и темные углы. Там они сгрудились и невнятно забормотали, указывая куда-то в передний угол, которого не было видно из коридора. Харас вошел в камеру и нахмурился, увидев в углу обожженный труп гнома-механика.

— Кто это сделал? — спросил Харас, метнув яростный взгляд на потрясенного и растерянного тюремщика. — И где кендер?

К его великому удивлению девары, вместо того чтобы угрюмо отрицать свою причастность, ринулись вперед, хором выкрикивая что-то непонятное. Стражник попятился, но Харас остался стоять. Коротким рубящим взмахом руки он заставил темных гномов затихнуть.

— Ты, — приказал он, указывая на девара, который все еще сжимал в руках кошельки Тассельхофа. — Откуда ты взял эти вещи? Что здесь произошло? Кто убил гнома-механика и куда девался кендер?

Девар сгорбился и шагнул вперед. Заглянув в его черные глаза, Харас с ужасом понял, что перед ним безумец.

— Я видел ее, — осклабился темный гном. — Видел. Высокая фигура в черном.

Она пришла за гномом-механиком и за кендером. Скоро она придет и за нами!

Девар жутко захохотал.

— За нами, за нами! — повторил он.

— Кто? — резко спросил Харас. — Кого ты видел? Кто пришел за кендером?

— Кто, кто… — прошептал девар, дикими выпученными глазами глядя то на Хараса, то на труп Гнимша в углу. — Сама Смерть…

Глава 12

На протяжении нескольких столетий ни одно живое существо не осмеливалось проникнуть внутрь магической крепости Заман. Гномы относились к ней с подозрением и страхом по нескольким причинам. Во-первых, некогда крепость принадлежала магам. Во-вторых, каменная кладка стен не только не была гномьей — она вообще была нерукотворной. Легенда гласила, что крепость эта была воздвигнута при помощи магии, буквально выращена из земли за несколько дней, — и с тех пор именно магические силы удерживали вместе массивные каменные блоки, из которых были сложены высокие стены и неприступные зубчатые бастионы.

— Несомненно, это магия, — проворчал, обращаясь к Карамону, Регар, уничтожающе глядя на высокие и тонкие шпили крепости. — Без магии эти стены давным-давно бы рухнули.

Гномы отказались войти в крепость и встали лагерем на равнине. Так же поступили и варвары. Не то чтобы они испугались мрачной цитадели — хотя, конечно, и они довольно часто шептались и поглядывали в ту сторону, — просто Всадники Равнин чувствовали себя неуютно в любом строении, где были каменные стены и крыша над головой.

Северяне из армии Карамона вошли в крепость с песнями и шутками, открыто смеясь над предрассудками своих суеверных союзников, однако их мужества хватило всего на одну ночь. Утро следующего дня застало людей за разбивкой лагеря на открытой местности, при этом мужественные и закаленные бойцы невнятно бормотали что-то о слишком пыльных комнатах и преимуществах свежего воздуха.

— Что тут было? — с беспокойством поинтересовался Карамон у брата, когда, прибыв вместе со штабом на место, они обходили крепость. — Ты говорил, что это вовсе не одна из Башен Высшего Волшебства, однако крепость эта, безусловно, имеет самое непосредственное отношение к магии. Ее выстроили маги и… — Гигант вздрогнул. — Меня не покидает странное ощущение. Не чувство сверхъестественного, как в твоей Башне, а ощущение… ощущение…

Он замолчал, не в силах подыскать подходящие слова.

— Запах насилия и смерти, — подсказал Рейстлин, чей быстрый взгляд метался из стороны в сторону, оглядывая окружающих. — Страшной смерти, брат. Эта крепость была воздвигнута для магических экспериментов. Маги специально выстроили ее подальше от обжитых краев, потому что знали: их магия может выйти из-под контроля и опустошить окрестности на много миль вокруг. Это случалось довольно часто, но здесь же создавались и такие вещи, которые потом очень помогли миру.

— Почему же эту крепость покинули? — спросила Крисания, кутаясь в меховой плащ. Ветер, проносившийся по коридорам крепости, был довольно холодным и нес с собой запах древней пыли и камня.

Рейстлин довольно долго молчал и хмурился. Все трое медленно шли по извилистой галерее, изгибавшейся в чреве огромной цитадели, словно чудовищный пищевод. Мягкие кожаные туфли Крисании едва слышно шуршали по каменным плитам пола, а тяжелые башмаки Карамона, напротив, будили в этих стенах гулкое эхо, которое ледяной сквозняк тут же уносил прочь, а потом вдруг швырял им прямо в лицо из-за какого-нибудь угла. Рейстлин ступал совсем неслышно, и только его длинная накидка шелестела по камням при каждом шаге. В руке он держал магический посох, на который тяжело налегал при ходьбе. Они и сами могли сойти за духов или привидения, двигаясь по коридору в полном молчании, и когда Рейстлин наконец заговорил, Карамон и Крисания вздрогнули от неожиданности.

— Хотя магические Ложи — Красная, Белая, Черная — существовали всегда, — начал Рейстлин, — мы — белые, злые и нейтральные маги — не всегда поддерживали в отношениях друг с другом Равновесие. Когда люди ополчились на нас, маги Ложи Белых Мантий, не желая проливать кровь, добровольно отступили и заперлись в своих Башнях. Черные маги, однако, пытались, во всяком случае, в первое время, найти какой-нибудь способ нанести ответный удар. Они собрались в этой крепости и попробовали создать могучую армию… — Он помолчал. — Их эксперимент не был успешным, однако он привел к появлению в нашем времени таких существ, как дракониды. Потерпев неудачу, эти маги начали постепенно осознавать, насколько безнадежно их положение. Они оставили Заман и присоединились к другим волшебникам. Все вместе они участвовали в сражениях, известных в истории под названием Проигранных Битв.

— Ты, похоже, неплохо знаешь дорогу, — заметил Карамон.

Рейстлин пронзительно посмотрел на брата, но лицо Карамона сохраняло совершенно спокойное, невинное выражение, и только в его карих глазах промелькнул какой-то непонятный огонек.

— Неужели ты до сих пор ничего не понял? — хрипло спросил Рейстлин, останавливаясь посреди коридора. — Я никогда здесь не был, но я ходил по этим коридорам. Та комната, в которой я остановился… Я спал там много лет назад, хотя мы провели в крепости только один день. Я впервые в этой крепости, но я отлично представляю себе расположение всех комнат — начиная от кабинетов и келий для уединенной работы и заканчивая банкетным залом на первом этаже.

Карамон тоже остановился. Медленно оглядевшись по сторонам, посмотрев зачем-то на пыльный потолок и вдоль длинного узкого коридора, в который сквозь узкие резные окна едва просачивался солнечный свет, он встретился взглядом с братом-близнецом, и Рейстлин вдруг содрогнулся, хотя в глазах Карамона не было ничего угрожающего или опасного.

— Значит, ты знаешь; что это — твоя могила, Фистандантилус? — спросил гигант.

Карамону показалось, что на какую-то долю секунды в зеркальной поверхности глаз Рейстлина образовалась небольшая трещинка, сквозь которую он рассмотрел… нет, не гнев, а радость и торжество. В следующее мгновение, однако, взгляд мага снова стал ничего не выражающим и абсолютно безмятежным. В глазах мага отражался только он сам, предводитель Карамон, освещенный бледными лучами неяркого зимнего солнца.

Крисания приблизилась к Рейстлину и накрыла ладонями его руки, вцепившиеся в магический посох. На Карамона жрица посмотрела пронзительно и холодно. В ее серых глазах стояла зима.

— Боги на нашей стороне, — сказала она. — А Фистандантилусу они не помогли. Твой брат достиг вершин магического искусства, а я сильна в своей вере. Мы не можем потерпеть неудачу.

Рейстлин, все еще глядя на Карамона своими блестящими глазами, улыбнулся.

— Да, — прошептал он, и в его голосе гиганту послышалось змеиное шипение.

— Действительно, боги с нами!

На первом этаже величественной магической крепости располагались огромные залы, которые в стародавние дни служили местом встреч и проведения торжеств.

Здесь же находились просторные комнаты, некогда битком набитые мудрыми книгами, предназначенными для углубленного изучения. В глубине крепости помещались кухни и кладовые. Они были пыльными и пустыми.

На верхних этажах было несколько спален, уставленных причудливой старинной мебелью, даже постели все еще были застелены льняными простынями, нисколько не пострадавишми за сотни лет в прохладном и сухом воздухе. Карамон, госпожа Крисания и офицеры штаба Карамоновой армии остановились именно в этих комнатах.

Порой они и спали не очень крепко; иногда просыпались по ночам, разбуженные далекими голосами, произносившими странные слова, или от ощущения чьего-то незримого присутствия. Случалось, в лунном свете им мерещились призрачные белесые фигуры, исчезавшие так быстро, что никому не удавалось рассмотреть их как следует, однако при дневном свете все страхи забывались, и офицеры старались не упоминать о том, что им почудилось ночью.

Но и эти заботы вскоре позабылись, поглощенные неотложными проблемами, касающимися снабжения, участившимися стычками между гномами и людьми, а также сообщениями лазутчиков, которые докладывали, что гномы Торбардина собирают внушительную, прекрасно вооруженную армию.

На первом этаже Заманской крепости был также один коридор, который выглядел как ошибка строителей, кем бы они ни были. Любой, кто вошел бы в него, обнаружил, что этот аппендикс, ответвляющийся от главного коридора, заканчивается глухой стеной без всякого намека на дверь. Там не было даже каменной кладки; впечатление было таким, что строившие этот коридор рабочие вдруг побросали свои инструменты и ушли.

Но этот короткий коридор не был незавершенным или проложенным по ошибке.

Стоило нужному человеку возложить руки на эту стену, стоило произнести правильные слова и начертить в пыли необходимые руны, как в стене появлялась потайная дверь, ведущая к гранитным ступеням, высеченным в монолите фундамента великой крепости.

Эти ступени вели далеко вниз, в темноту, в самое сердце земли, но не каждый мог по ним спуститься. Спуститься в тайные казематы крепости Заман…

— Давай еще раз. — Голос был мягким, терпеливым, но он обвивал Тассельхофа, словно змея, сжимал свои неподатливые, холодные петли и вонзал в его плоть кривые зубы, высасывая из тела жизнь и тепло. — Давай с самого начала… расскажи мне про Бездну, — повторил голос. — Все, что помнишь. Как ты туда попал, что там увидел. Кого ты там увидел. А Владычица Тьмы — как она выглядела и что тебе сказала? Слово в слово…

— Я стараюсь, Рейстлин, честное слово! — прохныкал Тассельхоф. — Но… в эти дни я уже столько раз рассказывал… Я просто больше не могу ничего вспомнить. У меня болит голова, у меня руки и ноги холодные, а комната все кружится и кружится… Если бы… если бы ты велел ей, чтобы она перестала вращаться, я, может быть, припомнил бы что-то еще…

Почувствовав у себя на груди руку мага, кендер вжался в матрас.

— Нет! — простонал он, отчаянно пытаясь сбросить руку Рейстлина. — Не надо, Рейстлин! Я постараюсь, я все вспомню… Не убивай меня, я буду хороший…

Но ладонь великого мага лишь легонько прикоснулась к груди кендера, затем переместилась на лоб. Тас чувствовал, что его лоб горит от жара, но рука Рейстлина была еще горячее.

— Лежи смирно, — скомандовал Рейстлин. Затем, приподняв кендера за руки, маг пристально всмотрелся в его запавшие, лихорадочно блестящие глаза.

В конце концов он уронил Тассельхофа обратно на подушки и, пробормотав какое-то ругательство, поднялся.

Лежа на подушке, насквозь мокрой от пота, кендер увидел нависшее над ним расплывчатое черное пятно, которое вдруг круто развернулось и под шелест развевающейся мантии с дробным стуком каблуков вылетело из комнаты. Ушел… Тас попытался приподнять голову, но это было свыше его сил. Кендер снова упал на подушку.

«Почему я так ослаб? — подумал он. — Что со мной случилось? Почему так хочется спать? Может быть, если я засну, станет не так больно?»

Он закрыл глаза, но непокорные веки снова открылись, словно к ним были привязаны ниточки, за которые дергала чья-то чужая рука.

«Нет, я не смею спать, — в страхе подумал Тассельхоф. — Здесь, в темноте, притаились твари, которые только этого и ждут! Стоит мне задремать, как они набросятся на меня! Хорошо, что я их увидел… вот они, ждут… Готовятся прыгнуть… кто первый. Конечно, одного кендера им мало…»

Откуда-то издалека до него донесся голос Рейстлина, который с кем-то беседовал. Кендер завертел головой и, стараясь прогнать сон, изо всех сил сконцентрировался на голосе мага.

«Может быть, мне удастся что-то понять, — подумал он. — Может быть, я хотя бы узнаю, что со мной такое…»

Неестественно вывернув шею и с трудом сфокусировав взгляд, он увидел знакомую черную фигуру, а рядом с ней — широкий приземистый силуэт. Рейстлин и незнакомец говорили о нем. Тассельхоф попытался сосредоточиться на том, что говорил маг, но его сознание все время куда-то уплывало, оставляя тело в холодной и сырой постели, поэтому кендер не был до конца уверен, слышит ли он эти слова на самом деле, или они ему просто снятся.

— Дай ему чашку зелья, — говорил голос, похожий на голос мага. — Тогда он будет вести себя тихо. Я не думаю, впрочем, чтобы кто-то наверху услышал его, но я не хочу рисковать.

Невысокий собеседник мага пробормотал что-то неразборчивое. Тассельхоф не выдержал и закрыл глаза, позволив прохладным водам синего-синего озера Кристалмир ласкать свое пылающее тело. Должно быть, это блуждающий разум решил наконец взять с собой и тело…

— Когда я уйду, — донесся из-под воды голос Рейстлина, — ты должен будешь запереть за мной дверь и погасить свет. Мой брат в последнее время стал что-то уж очень подозрительным. Стоит только ему обнаружить волшебную дверь, как он тут же спустится сюда. Он не должен обнаружить здесь ничего. Все комнаты должны казаться пустыми.

Темная квадратная фигура что-то пробормотала в ответ, затем послышался скрип плохо смазанных петель.

Вода озера Кристалмир внезапно закипела, из нее высунулись какие-то щупальца, которые вцепились в Тассельхофа, и кендер моментально открыл глаза.

— Рейстлин! — взмолился он. — Не оставляй меня здесь! Помоги!

Но дверь уже с грохотом захлопнулась, и к постели Тассельхофа медленными, шаркающими шагами приблизилась темная фигура. Вглядевшись в нее, кендер узнал гнома и улыбнулся.

— Флинт? — пробормотал он пересохшими, потрескавшимися губами. — Нет — Арак!

Кендер хотел бежать, но мокрые, горячие щупальца не пускали его, цепляясь за ноги и стаскивая с берега обратно в глубину.

— Рейстлин! — не своим голосом взвизгнул кендер, пытаясь отодвинуться, но его ноги отказывались ему повиноваться. Что-то схватило его за талию. Тас посмотрел и обмер: толстое, покрытое зеленой чешуей и мерзкой горячей слизью щупальце крепко обхватило его тело. Кендер отчаянно забился под одеялом.

— Заткнись, ты, недомерок! Пей! — Новые щупальца вцепившись в хохолок волос на макушке и поднесли к самым губам глубокую чашку. — Пей, или я вырву тебе волосы с корнем!

Давясь и отплевываясь, кидая по сторонам дикие взгляды, Тассельхоф выпил снадобье. Жидкость в чашке была горькой, как ивовая кора, но прохладной и успокаивающей. А ему так хотелось пить! Всхлипнув, кендер вырвал чашку из рук гнома и одним глотком осушил ее до дна. Затем он опустился на подушку.

В считанные мгновения жаркие, скользкие щупальца выпустили его руки и ноги, и прохладные, чистые воды Кристалмира сомкнулись над его головой.

* * *

Крисания проснулась оттого, что ей показалось, будто кто-то зовет ее по имени. Никаких звуков она, похоже, не слышала, однако ощущение было столь реальным, что она тут же открыла глаза и села на кровати, еще до конца не осознав, что же такое ее разбудило. Может быть, это был сон? Но нет, ощущение чьего-то присутствия нарастало и становилось все сильнее.

В ее комнате кто-то был!

Крисания натянула одеяло до самого подбородка и быстро огляделась. Свет Солинари, проникавший в комнату сквозь окно, почти не освещал огромной спальни, и жрица ничего не могла рассмотреть в темноте. Зато она слышала движение!

Крисания открыла было рот, чтобы позвать стражу, и… И почувствовала, как чья-то ладонь зажала ей рот. Из ночной темноты возник Рейстлин, сидевший на краю ее постели.

— Прости, что напугал тебя, Посвященная, — сказал он негромким шепотом. — Но мне нужна твоя помощь, а я не хотел бы привлекать внимания стражников.

Он медленно убрал руку.

— Я не испугалась, — запротестовала Крисания. Маг улыбнулся, и жрица вспыхнула.

Маг был так близко от нее, что почувствовал дрожь молодого тела и улыбнулся вновь.

— Ты появился… так неожиданно, — пояснила Крисания. — Только и всего. Я спала, а ты явился как продолжение моего сна.

— Иными словами, — проговорил маг, — мы слишком приблизились к богам.

Врата здесь, и они не дают нам спокойно спать.

«Близость богов и Врат здесь ни при чем, — подумала Крисания и судорожно вздохнула. — Не она заставляет меня дрожать».

Она снова прислушалась к своим ощущениям, вдохнув пьянящий аромат, исходивший от черного плаща Рейстлина и почувствовав сверхъестественный жар его тела, и отодвинулась от него почти сердито, не желая потакать стремлениям и подавленным желаниям своего тела. Он выше этого, так почему она должна быть слабее его.

— Ты сказал, что нуждаешься в моей помощи? — спросила Крисания, возвращаясь к делу. — В чем я должна тебе помочь?

Внезапный страх охватил ее, и жрица импульсивно подалась вперед, схватив Рейстлина за руку.

— Как ты себя чувствуешь? Может быть, тебя беспокоит твоя рана?

Легкая гримаса боли исказила черты мага, затем выражение его лица снова стало мрачным и жестоким.

— Я в порядке, — коротко сообщил он.

— Слава Паладайну. — Крисания улыбнулась и позволила своей руке задержаться в ладони мага. Рейстлин сощурился.

— Богу не достанется ни одна из моих благодарностей, — отрезал он. При этом рука, сжимавшая пальцы Крисании, стиснула их с такой силой, что жрице стало больно.

Она снова содрогнулась. На мгновение ей показалось, что обжигающий жар тела Рейстлина изгоняет тепло из ее собственного тела, оставляя пустоту и холодную оболочку. Испугавшись, Крисания попробовала высвободить руку, но Рейстлин, выйдя из своей мрачной задумчивости, повернулся к ней.

— Прости, праведная дочь, — сказал он, опуская ее пальцы. — Боль была совершенно невыносимой. Я молился о смерти, но мне было в этом отказано.

— Ты знаешь, в чем была причина, — ответила Крисания с состраданием, вытеснившим все ее страхи. Ее рука на мгновение задержалась в воздухе, затем упала на покрывало рядом с дрожащими пальцами мага, не касаясь их.

— Да, я знаю и понимаю, — сказал Рейстлин. — И все же я не могу простить Паладайна. Впрочем, эти вопросы относятся только ко мне и твоему богу, — заметил он с укором.

Крисания прикусила губу.

— Я принимаю твой упрек, я его заслужила. — Она наклонила голову.

Некоторое время оба молчали.

— Ты сказал Карамону, что боги на нашей стороне. Значит, ты разговаривал с Паладайном… с моим богом? — спросила наконец Крисания. Голос ее звучал неуверенно.

— Разумеется. — Рейстлин криво улыбнулся. — Это тебя удивляет?

Крисания вздохнула. Голова ее поникла, а черные волосы рассыпались по плечам. Бледный, рассеянный свет луны заставил ее локоны мерцать в темноте, словно драгоценный голубой жемчуг и выбелил ее кожу, сделав похожей на тончайший папирус. Запах волос Крисании заполнил не только комнату, но и всю бесконечную ночь.

Жрица почувствовала легкое прикосновение к своим волосам. Подняв голову, она увидела, как горят страстью глаза Рейстлина, страстью, которая питалась из какого-то внутреннего источника и не имела никакого отношения к магии. У жрицы перехватило дыхание, но Рейстлин уже встал и отошел.

Крисания вздохнула.

— Значит, ты общаешься с обоими богами? — спросила она недоверчиво.

— С тремя, — откликнулся Рейстлин, поворачиваясь к ней. — Я говорил со всеми тремя богами.

— С тремя? — удивилась Крисания. — И с Гилеаном?

— Кто такой, по-твоему, Астинус, как не жрец и пророк Гилеана, Бога Книги? — с легкой издевкой спросил Рейстлин. — Если, конечно, он не сам Гилеан, собственной божественной персоной, как говаривали некоторые. Впрочем, для тебя в этом не должно быть ничего удивительного…

— Я никогда не говорила с Владычицей Тьмы, — перебила Крисания.

— Вот как? — спросил Рейстлин и подарил жрице такой взгляд, что Крисания содрогнулась до глубины души. — Разве великая Такхизис не знает о твоем самом сокровенном желании? Разве не предлагала она тебе свою помощь.

Глядя в его глаза, чувствуя его близость и нарастающее желание, Крисания не смогла ничего ответить. Рейстлин продолжал глядеть на нее, и жрица все же сказала, судорожно сглотнув:

— Если она и сулила мне осуществление моих желаний, если и предлагала мне свою помощь, то одной рукой она давала, а другой — отнимала.

В темноте послышался шорох черного плаща, словно маг вздрогнул от страха, хотя Крисания произнесла эти слова едва слышно. Лицо Рейстлина, освещенное луной, на мгновение приобрело вид обеспокоенный и задумчивый, но это длилось так недолго, что Крисания приняла это за причудливую игру теней.

— Слава богам, я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать теологические вопросы, — заявил маг с легкой насмешкой в голосе. — У меня есть другое неотложное дело.

— Да, конечно. — Крисания слегка покраснела и отбросила с лица упавшие на него пряди. — Прошу прощения. Ты сказал, что нуждаешься в моей помощи…

— Тассельхоф здесь.

— Тассельхоф? — в крайнем удивлении повторила Крисания.

— Да. И он серьезно болен. Он почти при смерти. Я хочу, чтобы ты испробовала на нем свое целительное искусство.

— Но… я не понимаю, — пробормотала Крисания запинаясь. — Как он здесь очутился? Ты же сказал, что он вернулся в наше время.

— Я так думал, — мрачно кивнул Рейстлин. — Но, по-видимому, я ошибался.

Магическое устройство перенесло его сюда, в тот период, в котором мы все пребываем. Как и полагается кендерам, Тас скитался по миру до тех пор, пока судьба не занесла его в наши края. Должно быть, он услышал о войне и поспешил туда, где интереснее всего. К несчастью, в своих скитаниях Тассельхоф умудрился подхватить чуму.

— Это ужасно! Разумеется, я пойду с тобой. — Крисания стащила со спинки кровати меховой плащ и набросила его на плечи.

Рейстлин деликатно отвернулся. Он смотрел в окно, на луну, но Крисания заметила, что желваки на его скулах ходят ходуном, словно маг вел какую-то борьбу с самим собой.

— Я готова, — деловито сообщила Крисания, застегивая плащ. Рейстлин тут же повернулся к ней и протянул руки. Жрица недоуменно посмотрела на него.

— Нам придется отправиться к нему при помощи моего темного искусства, — негромко сказал маг. — Я же сказал, что не хочу беспокоить стражу.

— Какая разница? — удивилась Крисания. — Почему бы…

— Что я скажу брату? — перебил Рейстлин.

— Понимаю… — протянула Крисания.

— Это довольно серьезная дилемма, — пожаловался Рейстлин, пристально глядя на жрицу. — Если я скажу Карамону, болезнь Таса станет для него еще одной заботой, а у него и так полно проблем. Тассельхоф сломал магическое устройство; это должно особенно расстроить Карамона, хотя я и обещал отправить его домой…

Нет, я должен рассказать ему, что кендер здесь!

— Карамон в последнее время действительно выглядит весьма озабоченным и усталым, — задумчиво покачала головой Крисания.

— События развиваются совсем не так хорошо, как хотелось бы, — без обиняков заявил Рейстлин. — Армия разваливается. Варвары с каждым днем все больше задумываются о возвращении. Гномы Регара и вовсе ненадежный народ — они настаивают, чтобы Карамон нанес удар прежде, чем армия будет к этому готова.

Обозы с продовольствием и снаряжением застряли где-то по дороге, и никто не знает, что с ними случилось. Его собственное войско начинает проявлять недовольство. А если, сверх всего этого, на него еще свалится кендер, сующий свой нос во все дела, болтающий о чем попало?.. — Рейстлин вздохнул.

— И все же, говоря по чести, я не могу не сказан, ему… Крисания поджала губы.

— Нет, Рейстлин, я не думаю, что это будет мудро с нашей стороны. Не надо ему ничего говорить. — Заметив неуверенный взгляд мага, она с горячностью продолжила:

— Карамон тут ничего не сможет поделать. Если кендер действительно серьезно болен, как ты сказал, я сумею его исцелить, но он будет испытывать слабость на протяжении еще нескольких дней. Для твоего брата это будет лишней причиной для беспокойства. Карамон планирует вскоре выступать. Мы же тем временем вылечим кендера и дадим ему возможность полностью восстановить силы.

Если он захочет, то сможет нагнать Карамона на марше, после того как поправится.

Великий маг снова вздохнул, выражая этим свое сомнение и беспокойство.

Затем он пожал плечами.

— Хорошо, Посвященная, — сказал Рейстлин. — В этих вопросах я буду рад положиться на тебя. Твоими устами говорит мудрость твоего бога. Не стоит сообщать Карамону, что кендер вернулся…

Он придвинулся к ней, и жрица, подняв на мага взгляд, перехватила странную улыбку, которая быстро скользнула по его губам. При виде ее Крисания почувствовала непонятный испуг и растерянность и отпрянула, но Рейстлин положил руки ей на плечи и притянул к себе вплотную, окутав мягкими складками своего бархатного плаща.

Крисания блаженно закрыла глаза и тут же забыла эту пугающую улыбку.

Прижимаясь к его горячему телу и прислушиваясь к быстрым ударам его сердца, она не хотела больше ни о чем ни думать, ни знать.

Рейстлин пробормотал коротенькое заклинание и превратил себя и жрицу в пустоту. Несколько мгновений их прозрачные тени еще дрожали в лунном свете, затем с легким хлопком исчезли и они.

* * *

— Ты держишь его здесь, в темнице? — спросила Крисания, вздрагивая от промозглой сырости и прохлады.

Ширак!

По приказу Рейстлина на конце его волшебного посоха засветился хрустальный шар, наполнивший комнату мягким мерцающим светом.

— Он лежит там, — сказал маг, указывая направление.

У стены стояла грубая деревянная кровать. Направляясь к ней, Крисания с упреком посмотрела на Рейстлина, но тот только покачал головой. Когда жрица опустилась на колени в изголовье кровати и положила руку на пылающий лоб кендера, Тассельхоф завопил не своим голосом и открыл глаза. Крисанию он не видел. Рейстлин, следовавший за жрицей, сделал притаившемуся в углу девару знак уйти. Когда он встал рядом с Крисанией, за его спиной раздался стук закрываемой двери.

— Как ты можешь держать его запертым в такой темноте? — возмутилась Крисания.

— А тебе никогда раньше не приходилось лечить больных чумой? — странным голосом спросил Рейстлин.

Вздрогнув, жрица подняла глаза, потом покраснела и потупилась. Рейстлин с горечью улыбнулся и сам ответил на собственный вопрос.

— Нет, конечно же, нет. Чума ни разу не заглядывала в Палантас. И никогда не поражала обеспеченных и богатых… — Он ничего не предпринимал, чтобы скрыть свое осуждение, и Крисания почувствовала, что щеки у нее горят так, словно это у нее жар. — Но к нам эта болезнь пришла, — продолжал Рейстлин. — Она пронеслась по самым бедным кварталам Гавани. Разумеется, никаких лекарей там не было, как не было никого, кто согласился бы остаться там и ухаживать за больными. Даже ближайшие родственники бросали своих больных и бежали из города.

Бедняга! Я делал все, что мог. Варил для них лекарства из трав. Если я не мог исцелить их, то по крайней мере облегчал их страдания. Моему учителю это не понравилось…

Рейстлин говорил совсем негромко, и Крисания поняла, что он совсем позабыл о ее присутствии.

— И это не понравилось Карамону. Он утверждал, что опасается за мое здоровье… ха!

Рейстлин рассмеялся тихо и горько.

— Он боялся за себя! Заразная болезнь способна напугать его сильнее, чем целая армия гоблинов. Но как я мог отвернуться от этих страдальцев? У них не было никого, кроме меня, и они умирали, всеми забытые, в одиночестве…

Крисания почувствовала, как глаза ей жгут подступившие слезы. Рейстлин не видел ее. Память унесла его в маленькие темные хижины в пропахших отбросами и нечистотами кварталах, сгрудившиеся на самой окраине города, словно они пытались спрятаться там от грозной опасности. В своих воспоминаниях он видел и самого себя, одетого в красную мантию, переходящего от одного смертного ложа к другому. Он заставлял их пить свои горькие лекарства и держал умиравших за руку в последние минуты жизни, облегчая их страдания и скрашивая одиночество. Он работал мрачно, с ожесточением, не ожидая для себя ни награды, ни даже простых слов благодарности, а его лицо — последнее человеческое лицо, которое видели в своей жизни многие и многие, — не выражало ни заботы, ни сострадания. И все же многим умирающим он помог обрести покой, ибо они видели рядом с собой человека, который способен был понять их страдания, человека, который сам денно и нощно сражался с непереносимой болью и глядел в лицо смерти, не страшась ее…

Да, он лечил чумных больных. Рейстлин пошел на это, потому что чувствовал: он должен сделать это, даже рискуя собственной жизнью… но почему должен?

Этого он и сам до сих пор не понял. Была какая-то причина, только теперь он уже совсем не помнил, в чем же тогда было дело…

— Как бы там ни было, — сказал маг, возвращаясь к реальности, — я открыл, что яркий свет влияет на зрение таких больных. Те, кого я все-таки вылечил, едва не ослепли, когда…

Его прервал отчаянный крик кендера, увидевшего мага у своей постели.

Бешено вращая глазами, Тас принялся умолять его:

— Пожалуйста, Рейстлин, не надо! Я пытаюсь вспомнить. Не отправляй меня обратно к Владычице Тьмы…

— Тише, Тас, — негромко сказала Крисания, удерживая кендера за плечи обеими руками, так как он, отодвигаясь от Рейстлина, буквально пытался вскарабкаться на стену. — Успокойся. Это я, Крисания. Ты помнишь меня? Я пришла тебе помочь.

Кендер перевел на нее свои пустые блестящие глаза и некоторое время тупо смотрел. Затем он внезапно всхлипнул и вцепился в ее одежды с удивительной силой.

— Не дай ему отправить меня назад в Бездну, госпожа Крисания! — взвыл он.

— Я не хочу, там так страшно! Мы все умрем, умрем, как бедный Гнимш. Великая Такхизис так и сказала мне!..

— Он бредит, бедняжка, — пробормотала Крисания, пытаясь отцепить пальцы кендера от рукава и заставить его лечь. — Что за странные фантазии? — спросила она у Рейстлина. — Так бывает у больных чумой?

— Да, — кивнул маг. Пристально глядя в глаза Тассельхофу, он опустился на колени у изголовья кровати. — Иногда лучше не спорить с ними, их это успокаивает. Тассельхоф…

Рейстлин положил руку на грудь кендеру, и тот, стараясь избежать прикосновения, упал на по душки, дрожа от страха.

— Я буду хорошим, Рейстлин, — прохныкал он. — Только не убивай меня, как Гнимша! Молнии, молнии!..

— Тас, — решительно и твердо сказал маг, но в голосе его проскользнули также нетерпеливые злобные нотки, которые заставили Крисанию с упреком поглядеть на него.

Лицо Рейстлина, однако, выражало лишь заботу и беспокойство, и Крисания решила, что ошиблась. Закрыв глаза, она прикоснулась пальцами к медальону Паладайна, который носила на шее, и принялась читать целебную молитву.

— Я не причиню тебе вреда, Тас, лежи смирно! — зашипел Рейстлин, видя, что жрица сосредоточилась на молитве. — Скажи, Тас, что говорила тебе Такхизис!

При первых же словах Крисании лицо кендера утратило нездоровый румянец, стало спокойным и прохладным, словно рожденные его воображением воды далекого озера. Жар явно спадал, и щеки Тассельхофа приобрели бледный, пепельно-серый цвет. В глаза вернулся огонек сознания, но оторвать свой взгляд от Рейстлина кендер не мог или не смел.

— Перед тем как отпустить нас, она сказала… — Тас поперхнулся и замолчал.

— Отпустить? — Рейстлин подался вперед. — Мне показалось, раньше ты говорил о побеге!

Тассельхоф побледнел еще больше и облизал пересохшие губы. Как ни пытался он отвести взгляд, блестевшие в свете магического посоха глаза мага не отпускали его, гипнотизировали, лишали воли и выуживали правду из самой глубины сознания.

Тас нервно сглотнул. Пересохшее горло першило.

— Воды, — попросил он.

— Когда скажешь, — отрезал Рейстлин, украдкой бросив взгляд на Крисанию.

Жрица продолжала свой разговор с богом и ничего не видела и не слышала. Лицо она закрыла ладонями, а голову опустила.

Кендер еще раз с трудом сглотнул.

— Я… думал, что мы бежим. Устройство сработало, и мы начали подниматься над этой мрачной равниной… Я увидел, как Бездна проваливается все ниже, уходит у меня из-под ног, но тут… — Кендер затрясся мелкой дрожью. — Она больше не была плоской и пустой! Там… там появились какие-то тени, и я вдруг увидел…

Кендер тряхнул головой и застонал.

— О Рейстлин, пожалуйста, не заставляй меня вспоминать об этом! Не заставляй меня снова возвращаться туда!

— Тс-с! — шепнул Рейстлин и зажал кендеру рот ладонью.

Крисания, бросившая на него озабоченный взгляд, увидела только, как маг ласково гладит больного кендера по щеке. Испуганный и бледный вид кендера ей, впрочем, не понравился, и она нахмурилась и покачала головой.

— Ему лучше, — сказала она. — Он не умрет, но над ним еще витают какие-то черные тени, которые не пропускают свет Паладайна и не дают исцелить его до конца. Это тени его галлюцинаций, Рейстлин. Не мог бы ты с этим что-нибудь сделать?

Тонкие брови жрицы снова сошлись на переносице.

— Что бы ни являлось ему в бреду, для него это очень реально. К тому же испугать кендера может лишь что-то по-настоящему страшное.

— Может быть, если ты уйдешь, ему будет полегче, — предложил Рейстлин. — Как-никак мы с ним старые друзья.

— Ты прав. — Крисания хотела подняться, однако кендер схватил ее за руку.

— Не оставляй меня с ним, госпожа! — взмолился он. — Он убил Гнимша!

Бедный механик! Я видел, как он умер… — Тассельхоф заплакал. — Бедный, бедный Гнимш! Сверкнула молния — бах! трах! — он упал и загорелся…

— Ну-ну, Тас, — ласково сказала Крисания, осторожно, но твердо заставляя кендера лечь. — Никто тебя не тронет. Кто бы ни убил этого твоего Гнимша, теперь он не сможет причинить тебе вреда. Твои друзья рядом, правда, Рейстлин?

— Моя магия сильна, — негромко произнес Рейстлин. — Не забывай об этом, Тассельхоф. Не забывай о силе моей магии!

— Да, Рейстлин, — покорно ответил Тас, лежа совершенно неподвижно, словно пригвожденный к матрасу пронзительным взглядом мага.

— Думаю, тебе действительно стоит остаться и побеседовать с ним, — тихо предложила Крисания. — Эти призраки, порожденные его воображением, еще некоторое время будут преследовать Тассельхофа и могут замедлить процесс выздоровления. С помощью Паладайна я вернусь к себе в комнату сама.

— Значит, мы договорились не рассказывать Карамону? — уточнил Рейстлин, искоса поглядев на жрицу.

— Да, — ответила Крисания твердо. — Иначе мы только расстроим его без надобности.

Она посмотрела на своего пациента.

— Я вернусь завтра утром, Тассельхоф, а ты поговори с Рейстлином. Облегчи свою душу. Потом ты заснешь, а когда проснешься, будешь вполне здоров. — Она положила свою прохладную ладонь на влажный лоб кендера и добавила:

— Да пребудет с тобой Паладайн!

— Карамон? — с надеждой спросил Тассельхоф. — Ты сказала — Карамон? Он здесь?

— Да, он здесь. Когда ты выспишься как следует, когда поешь и отдохнешь, я отведу тебя к нему.

— Я хочу встретиться с ним сейчас! — вскричал Тас чуть ли не в восторге, затем бросил боязливый взгляд в сторону Рейстлина. — Если, конечно, это вас не очень затруднит.

— Нас-то не затруднит, — холодно ответил Рейстлин, — только Карамон сейчас очень занят. Он командует армией и ведет войну. На кендеров у него просто нет времени.

— Нет… наверное, нет, — печально согласилсяТассельхоф и вздохнул, опускаясь на подушку. Глаза его все еще были устремлены на Рейстлина.

Крисания в последний раз погладила его по голове и встала. Сжимая в ладони медальон Паладайна, она прошептала молитву и исчезла.

— Итак, Тассельхоф, — сказал Рейстлин тихим голосом, от которого кендера снова начало трясти, — теперь мы одни.

Маг наклонился к кровати, поправил под головой Таса подушку и накрыл его одеялом до самого подбородка.

— Тебе удобно?

Тас ничего не мог сказать, он только кивнул, с нарастающим ужасом глядя на Рейстлина.

Маг сел на кровать рядом с кендером. Он положил больному на лоб свою руку, потом пригладил его влажные волосы.

— Ты помнишь моего ученика Даламара, Тас? — спросил Рейстлин небрежно. — Если я не ошибаюсь, ты должен был видеть его в Вайретской Башне Высшего Волшебства. Я не ошибся?

Его пальцы прикасались к коже кендера совсем легко, словно мохнатые паучьи лапы.

— Помнишь, как Даламар разорвал на груди свою черную рясу и показал пять глубоких ран на груди? Ага, вижу, что помнишь. Это было наказание, Тас. Я покарал его за то, что он кое-что от меня скрыл.

Пальцы мага перестали двигаться по лицу кендера и остановились на лбу, нажав чуть сильнее. Тассельхоф вздрогнул и до крови прикусил губу, чтобы не закричать.

— Я… я помню, Рейстлин.

— Какое интересное переживание, — заметил Рейстлин, — не так ли? Я могу прожечь твое тело насквозь одним прикосновением, как, скажем, я мог бы резать масло раскаленным ножом. Кендеры ведь любят все интересное и необычное?

— Не до такой же степени, — с несчастным видом прошептал кендер. — Хорошо, я скажу тебе, Рейстлин. Я расскажу все… все, что случилось.

Он закрыл глаза и начал говорить, дрожа при воспоминании о пережитом им ужасе.

— Когда мы взлетели, мне вдруг показалось, что не мы поднимаемся над Бездной, а она… проваливается куда-то. Потом я увидел, что она больше не пустая, как мне казалось раньше. Я увидел… мне показалось, что я вижу долины, горы и моря…

Кендер открыл глаза и вытаращился на мага с благоговением во взоре.

— Только это были не моря! Это были ее глаза, а горы и долины — это были ее нос и губы… Мы взлетели вверх с лица! Когда мы поднялись достаточно высоко, Владычица Тьмы посмотрела на меня глазами, в которых горел огонь, открыла рот и… Я думал, что она сейчас нас проглотит! Но ничего не случилось — мы удалялись, а Темная Королева осталась где-то глубоко внизу под нами. И тут она поглядела на меня и сказала… и сказала…

— Что же она сказала? — требовательно спросил Рейстлин. — Это послание было адресовано мне, можешь не сомневаться! За этим она тебя и послала. Что же сказала Королева?

— Она сказала… — Голос кендера стал совсем тихим. — Вернись домой…

Глава 13

То, как подействовали на Рейстлина эти слова, потрясло кендера едва ли не больше, чем любое другое событие за всю его жизнь. Тасу приходилось видеть Рейстлина сердитым, приходилось видеть его довольным, Рейстлина убивающего и Рейстлина убиваемого — это когда Харас, герой народа гномов, пронзил его мечом, — но он никогда не видел на его лице такого выражения.

Рейстлин настолько побледнел, что в первое мгновение Тассельхофа посетила нелепая мысль — Рейстлин умер от разрыва сердца. Во всяком случае, два зеркала — его глаза — разлетелись вдребезги, и Тассельхоф увидел, как в этих осколках тысячекратно отразилось его собственное удивленное лицо. Взгляд Рейстлина стал пустым, незрячим и бездонным, устремленным куда-то вперед, но ничего не способным различить вдали.

Пальцы мага, лежавшие на лбу Тассельхофа, начали крупно вздрагивать, и кендер с изумлением увидел, как сидевший перед ним человек съеживается и становится маленьким и жалким. Лицо Рейстлина состарилось на глазах, а когда он встал, растерянно озираясь по сторонам, кендер заметил, что мага трясет.

— Рейстлин? — спросил Тас с тревогой. Он был рад тому, что внимание мага наконец-то переключилось на что-то еще, кроме его скромной персоны, однако странное выражение лица Рейстлина обеспокоило его. Кендер с трудом сел на кровати. Головокружение прошло, а вместе с ним оставило Таса странное, неведомое ему прежде чувство страха. Он чувствовал себя почти что прежним Тассельхофом Непоседой…

— Эй, Рейстлин, я не хотел ничего такого… Тебя что, тошнит? Ты выглядишь очень странно…

Но маг ничего не ответил. Попятившись, он наткнулся на каменную стену и прилип к ней, часто, с присвистом дыша. Закрыв лицо руками, маг пытался совладать с собой. Его борьба с каким-то невидимым противником была так ясно видна Тассельхофу, словно Рейстлин сражался с напавшим на него привидением.

Затем, с низким и протяжным криком, Рейстлин ринулся вперед. Схватив магический посох и путаясь на бегу в длинных полах плаща, он выбежал сквозь открытую дверь.

Глядя ему вслед, Тас увидел, как Рейстлин пронесся мимо стоявшего в коридоре на часах девара. Тому хватило лишь одного взгляда на лицо мага, чтобы, до смерти перепугавшись, ринуться наутек. С пронзительным визгом он понесся по коридору в направлении, противоположном тому, в котором бежал Рейстлин, и вскоре ни того ни другого не стало видно.

Все происшедшее было так удивительно, что кендеру потребовалось несколько секунд, чтобы понять: он больше не пленник.

— Знаешь что, — вслух обратился к самому себе Тассельхоф, — Крисания была права. Я действительно чувствую себя намного лучше после того, как рассказал обо всем Рейсту. Жаль, что ему это ничего не дало, даже напротив — скорее повредило, но меня это не волнует. Во всяком случае — не сильно.

Кендер протяжно вздохнул.

— Никак в толк не возьму, зачем ему понадобилось убивать Гнимша? Ладно, может быть, когда-нибудь я у него спрошу. А пока… — Он огляделся по сторонам.

— Первым делом нужно найти Карамона и сказать ему, что я добыл магическое устройство и мы можем наконец отправляться домой. Вот не думал, что когда-нибудь скажу такое, — бормотал он, пытаясь спустить ноги на пол, — но «домой» в данных обстоятельствах звучит удивительно здорово!

Он попытался встать, но его ноги, очевидно, предпочитали оставаться в постели, так как Тассельхоф вдруг обнаружил себя по-прежнему сидящим на краешке койки.

— Так не пойдет! — возмутился кендер, с угрозой глядя на взбунтовавшиеся конечности. — Не забывайте — без меня вы ничто! Я ваш хозяин, поэтому, когда я говорю «Шагай!», вы должны шагать. Ясно? А сейчас я собираюсь встать, — хмуро предупредил Тассельхоф свои ноги. — И вправе ожидать от вас послушания.

После такой суровой отповеди эффект был налицо. Ноги вели себя намного лучше, чем в первый раз, и кендер, правда, слегка покачиваясь, сумел пересечь темную комнату и подобраться вплотную к двери, за которой начинался освещенный несколькими факелами коридор.

Осторожно выглянув из-за угла, он посмотрел сначала налево, потом направо, но не увидел ничего, кроме дверей темных комнат, подобных той, из которой он так стремился выбраться. Левый коридор уводил во тьму, правый заканчивался ведущей наверх лестницей.

«Интересно, где это я?» — задумался кендер, направляясь к лестнице, так как, насколько он мог судить, единственный выход из подземелья был именно там.

«Впрочем, не так уж это и важно, — заключил он с философским спокойствием. — Вот преимущество человека, побывавшего в Бездне, — все остальные места, сколь угодно мерзкие, по сравнению с ней кажутся ему светлыми и прекрасными».

На полдороге ему пришлось остановиться для небольшого спора со своими ногами, которые опять взбунтовались. Видимо, они очень хотели вернуться в постель и полежать еще немного, так что Тассельхофу пришлось напомнить им, «кто в доме хозяин». Когда эта минутная слабость прошла, кендер приблизился к подножию лестницы и вдруг услышал доносившиеся сверху голоса.

— Вот незадача, — пробормотал он с досадой, проворно ныряя в тень. — Наверху кто-то есть. Должно быть, это стража. Похоже на гномов. Девары — так, кажется, они называются…

Кендер затаился и напряг слух, пытаясь разобрать, о чем шла речь.

— Неужели нельзя было сподобиться выучить язык, на котором разговаривают все приличные люди, — с раздражением заметил он через несколько минут. — Ведь ничего же не понятно! Впрочем, они что-то уж слишком возбуждены!

Не в силах справиться со своим непомерным любопытством, Тассельхоф медленно поднялся по лестнице и заглянул за угол, но тут же спрятался обратно.

— Двое, — пробормотал он. — И оба загораживают мне проход. И ведь никак их не обойдешь…

Его кошельки с оружием и инструментами исчезли, оставшись в подземных темницах Торбардина, но нож за поясом он сохранил.

«Но чем он может мне помочь против этих?» — спросил сам себя Тассельхоф, с уважением вспоминая огромные боевые топоры, которые он заметил в руках гномов.

Он выждал еще немного, надеясь, что темные гномы уйдут. Оба часовых выглядели довольно усталыми, однако они словно приросли к тому месту, которое охраняли, и уходить никуда не собирались.

— Но я же не могу оставаться здесь всю ночь или весь день, смотря что у них там наверху, — проворчал Тассельхоф. — Ладно, последую совету отца, который любил говорить: «Сначала поработай языком, и только потом берись за отмычку».

Самое худшее, что они мне сделают — если, конечно, не убьют меня на месте, — это посадят обратно под замок. В этом случае я снова буду на свободе минимум через полчаса — или я ничего не понимаю в замках.

Кендер тихо пошел по коридору.

«Или это не отец говорил? — размышлял он на ходу. — Тогда кто? Может быть, дядюшка Пружина?»

Выйдя из-за угла, Тас оказался на виду у гномов-часовых, которые заметно вздрогнули при виде кендера.

— Привет! — беззаботно окликнул их Тас. — Меня зовут Тассельхоф Непоседа.

— Он протянул руку для знакомства. — А вас? Ах, вы не хотите знакомиться? Ну и хорошо. Наверняка я не смог бы правильно произнести ваши имена. Видите ли, я сидел там внизу, в тюрьме, а теперь я ищу того человека, который обычно запирал меня на замок. Вы, должно быть, знаете его — это маг, который всегда ходит в черном. Он как раз допрашивал меня, когда кое-какие мои слова сильно его удивили. У него сделалось что-то вроде припадка, и он выбежал из камеры, позабыв запереть дверь. Может быть, кто-нибудь из вас видел, куда он побежал? Я хотел бы… Эй, куда же вы?

Тассельхоф заморгал, потом с осуждением покачал головой.

— Фу, какие они невоспитанные! Разве прилично вести себя подобным образом?

Последние слова относились к обоим гномам, которые сначала рассматривали кендера с нарастающей тревогой на лицах, а затем, хором выкрикнув какое-то смутно знакомое слово, бросились наутек.

— «Антаракс», — повторил задумчиво Тассельхоф, с недоумением глядя вслед гномам. — Похоже на гномье слово… Ах да, конечно! «Моровая язва»… Так вот оно в чем дело — они думают, что я все еще болен чумой. Ну что ж, это весьма кстати.

Теперь кендер стоял в длинном и пустом коридоре, почти точь-в-точь таком же, как и тот, который он видел внизу. В дальнем его конце виднелась еще одна лестница, к которой бежали оба девара.

— Я все еще не знаю, где я, — подытожил Тас, — и никто, похоже, не собирается подсказать мне, как отсюда выбраться. Должно быть, мне придется последовать за этими двумя деварами — уж они-то, наверное, знают, где выход.

Может быть, мне повезет, и Карамон тоже окажется где-нибудь поблизости.

Однако подгибающиеся ноги недвусмысленно указали Тассельхофу на то, что о беге не может быть и речи. Кендер неловко заковылял вслед за гномами, стараясь двигаться как можно быстрее, однако они взлетели по ступенькам и пропали из виду, а Тас еще не преодолел и половины коридора. Отдуваясь и борясь с головокружением, он карабкался вверх, горя желанием поскорее найти Карамона, однако, справившись с последней ступенькой и завернув за угол, он резко остановился.

— Оп-па! — Кендер присел от неожиданности и поспешно отступил обратно, зажимая рот рукой. — Заткнись, Непоседа, если не хочешь иметь дело с целой деварской армией.

И действительно, двое стражников, за которыми спешил Тассельхоф, столкнулись в коридоре по меньшей мере с двумя десятками гномов. Скорчившись в каком-то темном углу, Тас слышал их возбужденные восклицания и все ждал, что они вот-вот отправятся искать его, топая ножищами по каменному полу.

Но ничего подобного не случилось.

Прислушиваясь к разговору, Тас выждал еще немного, а потом рискнул выглянуть из-за угла. Только теперь он разглядел, что некоторые из присутствующих гномов вовсе не похожи на деваров — их бороды были тщательно расчесаны, да и одеты они были в сверкающие доспехи.

Самое главное, они выглядели довольно воинственно и грозно. На двух деваров эти новые гномы смотрели мрачными взглядами, словно прикидывая — свежевать их сейчас или немного погодя.

— Горные гномы! — пробормотал Тассельхоф, узнав орнамент на доспехах и гербы на щитах. — А если верить тому, что сказал Рейстлин, — они и есть враги, с которыми воюет Карамон. Следовательно, они должны сейчас быть у себя под горой, а не у нас. Если мы, конечно, сами не под горой, а я начинаю склоняться именно к этому выводу. Интересно, однако, что они тут делают?

В это время один из горных гномов заговорил, и Тассельхоф заметно просветлел.

— Наконец-то попался хоть кто-то, кто говорит на нормальном языке! — с облегчением вздохнул он.

Гном говорил на грубой смеси гномьего и Общего, что объяснялось, по-видимому, его незнанием или нежеланием говорить по-деварски. Насколько Тас понял, предводителю горных гномов было плевать на спятившего мага и на умирающего от чумы кендера, который бродит где-то в подземном лабиринте.

— Мы пришли за головой предводителя Карамона, — прорычал гном. — Вы, девары, сказали нам, что маг обещал все подготовить. Если все готово, то на конечном этапе мы могли бы обойтись и без него; лично я предпочел бы не иметь больше дел с черным магом. Теперь скажи мне, Аргат, твои воины готовы атаковать вражескую армию изнутри? Готовы ли вы пойти и убить предводителя? Или все это было простой уловкой? Если да, то вашим сородичам в Торбардине придется плохо!

— Это не уловка, — проревел тот, кого звали Аргат, и стиснул кулаки. — Мы готовы начать действовать. Предводитель сейчас в штабе. Маг сделал так, что он сейчас один — с ним только его телохранитель. Наши люди готовы атаковать гномов холмов. Когда вы сделаете свою работу, когда лазутчики сообщат, что ворота Торбардина открываются…

— Сигнал уже звучит, звучит в эти самые минуты, — отрезал предводитель горных гномов. — Если бы мы были над землей, ты услышал бы зов боевых труб.

Армия Торбардина уже идет!

— Тогда идем и мы, — подтвердил Аргат. Поклонившись, он сказал с насмешкой:

— Если ты не боишься, идем с нами. Мы лишим Карамона головы прямо сейчас.

— Я пойду с вами, — холодно сказал гном, — лишь затем, чтобы убедиться, что вы не замыслили никакого нового предательства.

О чем еще говорили гномы — Тассельхоф не слышал. Привалившись спиной к стене, он старался переварить услышанное. Ослабевшие ноги затекли, и в них впивались тысячи иголок, голова кружилась, а в ушах гудело, но Тас ничего этого не замечал.

— Карамон, — прошептал он, стараясь что-нибудь придумать. — Они хотят убить его! И все это устроил Рейстлин…

Тас вздрогнул.

— Бедный Карамон. Его родной брат-близнец… Если бы только он узнал, это убило бы его на месте. Гномам не понадобились бы даже их топоры.

Внезапно кендер вскинул голову.

— Тассельхоф Непоседа! — сердито сказал он себе. — Что это ты делаешь?

По-моему, ты бездействуешь и не знаешь, на что решиться, совсем как овражный гном, у которого одна нога завязла в глине. Ты должен спасти Карамона! В конце концов, ты же пообещал Тике присматривать за ним!

«Спасти его?! Как, старая дверная ручка?… — зазвучал у него в голове гулкий голос, подозрительно похожий на голос Флинта. — Там не меньше двадцати гномов, а у тебя лишь этот нож, которым лишь курам головы отрезать!

— Что-нибудь придумаю, — отрезал кендер. — А ты сидишь себе под деревом, ну и сиди…

В ответ послышалось насмешливое фырканье, но Тас не обратил на него никакого внимания. Выпрямившись во весь рост, он выдернул из-за пояса маленький нож и начал бесшумно — как умеют только кендеры — красться по коридору.

Глава 14

У нее были темные волнистые волосы и кривоватая хитрая улыбка, которая впоследствии так нравилась мужчинам у ее дочери. Ее характер был простым, открытым и честным, как у одного из ее сыновей, и еще она обладала даром — редким и удивительным, — который она сумела передать своему второму сыну.

Это была способность к магии. Но одна способность сама по себе мало что значит, а она была слаба — слаба волей и духом. Вместо того чтобы самой повелевать магическими силами, она позволила магии овладеть собой, и поэтому она умерла. Ее смерть не оказала почти никакого воздействия ни на ее дочь — волевую и целеустремленную Китиару, ни на сына-силача Карамона. Китиара вообще ненавидела мать и сильно ревновала ее, а Карамон, хоть и забоится о матери, однако гораздо ближе ему был собственный брат-близнец — хрупкий и болезненный Рейстлин. Кроме того, странные видения и галлюцинации, а также мистические трансы, в которые мать частенько впадала, делали ее абсолютной загадкой для молодого воина.

Рейстлина смерть матери повергла в глубокое отчаяние. Он был единственным из ее детей, кто до конца понимал свою мать. Он жалел ее за слабость характера, хотя за нее же и презирал. Когда мать умерла, Рейстлин пришел в ярость; он остался один-одинешенек в целом мире, наедине со своим драгоценным и опасным даром. Как ни сердился молодой маг, в глубине его души рождался безотчетный, всепоглощающий страх, ибо в судьбе матери ему виделся его собственный жребий.

После смерти мужа мать Рейстлина погрузилась в состояние, близкое к трансу, вызванное горем и безразличным отчаянием, из которого она не вышла до конца своих дней. Рейстлин был беспомощен. Он ничего не мог сделать, только смотрел, как угасает огонек ее жизни, по мере того как она медленно уходит во тьму. Мать лежала молча, никого не узнавая и отказываясь от еды, то и дело разумом своим уносясь в иные планы бытия, видеть которые дано было только ей.

Ее сына — тоже мага — это потрясло до глубины души.

Он сидел с матерью в ее последнюю ночь. Держа мать за тонкую руку, он смотрел, как ее ввалившиеся, лихорадочно блестящие глаза следят за чудесами, вызванными к жизни сорвавшимися с цепи магическими силами.

Этой ночью Рейстлин поклялся себе страшной клятвой, что никогда не позволит никому и ничему — ни своему брату-близнецу, ни сводной сестре, ни магии, ни судьбе, ни даже богам — играть собой так, как это было с его матерью.

Он сам, и только сам поведет себя по жизни, поведет туда, куда ему будет нужно.

Он поклялся себе в этом самой страшной клятвой, связавшей его на всю жизнь, но он был еще мальчишкой, который остался один в темноте подле умирающей матери. Он слышал ее последний судорожный вздох и чувствовал, как последняя дрожь пробежала по тонким, таким же, как у него самого, пальцам. Сжимая эти пальцы, он плакал и все умолял ее сквозь слезы:

— Мама, вернись домой… вернись домой!

Теперь, в Замане, эти слова были обращены к нему. Они дразнили и испытывали, смеялись и молили, разогревали его гнев и холодили душу. Они звенели в ушах, эхом отдавались в голове, словно звучали надтреснутые колокола — не в тон, не в лад, невпопад. Чувствуя, что голова его вот-вот разлетится от боли, Рейстлин сильно ударился лбом о стену.

Однажды Рейстлин видел, как Ариакас пытал пленного рыцаря, заперев его внутри звонницы. Ночь напролет темные жрецы звонили в колокола, вознося хвалу своей Королеве. Наутро рыцарь был найден мертвым, а на его перекошенном лице навеки застыла гримаса ужаса — ужаса столь бесконечного и глубокого, что даже привычные к жестокости палачи поспешили поскорее избавиться от трупа.

Рейстлин чувствовал себя примерно так же — запертым внутри своей собственной колокольни, колокола судьбы на которой вызванивали и вбивали ему в череп его же собственные слова, предвещавшие его судьбу: «Вернись домой, вернись домой!». Шатаясь, крепко сжимая голову руками, Рейстлин отчаянно пытался заставить их замолчать, но его усилия ни к чему не привели…

Оглушенный и ослепленный болью, маг решил убежать от них. Пошатываясь и спотыкаясь на каждом шагу, он бродил по коридорам магической крепости, понятия не имея, где находится, ища только одного — спасения. В конце концов он наступил на полу собственного плаща и, запутавшись в ней, с размаху упал на колени.

Из его кармана выпал какой-то круглый предмет, выпал и покатился по каменному полу. Глядя на него, Рейстлин ахнул от страха и гнева. Это было еще одно свидетельство его поражения — разбитый, треснутый, бесполезный Глаз Дракона. Рейстлин бросился за ним, но шар будто специально избегал его растопыренных пальцев, катясь по каменным плитам и подпрыгивая на выбоинах.

Рейстлин полз за ним на четвереньках, и в конце концов шар остановился. Со свирепым горловым рычанием маг протянул к нему скрюченные пальцы и вдруг замер.

Глаза его широко открылись от изумления. Он увидел, куда он забрел, и теперь отпрянул, дрожа.

Перед ним возникли Великие Врата.

Они были точно такими же, как в Палантасской Башне Высшего Волшебства — огромная овальная дверь, стоявшая на небольшом возвышении, с причудливым орнаментом на ней — изображением Пятиглавого Дракона. Пять обращенных к центру двери голов разевали пасти в неслышном гимне Владычице Тьмы.

Врата в Палантасской Башне были заперты; никто не мог открыть их снаружи, сделать это можно было только изнутри, из самой Бездны, из того места, которое никто и никогда не покидал против воли Владычицы Тьмы. Эта Врата тоже были замкнуты, однако с этой стороны войти в них могли двое — идущие рука об руку Белый Жрец Бесконечного Добра и Черный Маг, воплощающий в себе Бесконечное Зло.

Столь невероятное сочетание было специально предусмотрено великими магами, которые надеялись таким образом навсегда запечатать эти страшные Врата, ведущие в Царство Тьмы и Бессмертия.

Обычный смертный, глядя в эти Врата, не увидел бы ничего, кроме непроницаемой, кромешной тьмы.

Но Рейстлин давно уже не был простым смертным. С каждым днем он становился все ближе и ближе к своей богине и подчинял себе силы все более могущественные.

Все его помыслы были направлены на одно, и теперь маг словно завис между двумя мирами. Глядя на закрытые Врата, он почти проникал взглядом сквозь эту тьму!

Для него мрак не был сплошным…

С трудом оторвавшись от созерцания Врат, Рейстлин снова сосредоточился на Глазе Дракона.

«Как он вообще выскользнул из кармана?» — подумал маг сердито. Он держал шар глубоко в секретном кармане своего плаща и теперь недоумевал, как так получилось, что эта волшебная вещица убежала от него. Пораскинув мозгами, Рейстлин усмехнулся самому себе — он знал ответ. Каждый Глаз Дракона был наделен сильнейшим инстинктом самосохранения. Например, этот шар — из Истара, он заставил короля эльфов Лорака похитить себя и увезти в Сильванести, чтобы Глаз Дракона не был уничтожен в Катаклизме. Потом, когда Лорак сошел с ума и шар не мог его больше использовать, он снова поменял хозяина и привязался к Рейстлину. Это он сохранил жизнь молодому магу на пороге библиотеки Астинуса.

Это он сговорился с Фистандантилусом, чтобы доставить Рейстлина к Владычице Тьмы. Теперь же, почувствовав грозящую ему опасность, Глаз Дракона стремился бежать и от Рейстлина.

Но Рейстлин не собирался этого допустить! Протянув руку, он быстрым движением схватил шар.

Раздался пронзительный визг…

Врата открывались.

Рейстлин поднял голову. Врата открывались, но совсем не для того, чтобы пропустить его внутрь. Они открывались, чтобы предупредить, устрашить его, показав дерзкому магу, какое наказание его ждет в случае проигрыша.

Стоя на коленях и прижимая к груди Глаз Дракона, Рейстлин почувствовал присутствие Великой Такхизис, Владычицы Тьмы, которая медленно вставала перед ним. Потрясенный, он благоговейно склонился к ее ногам.

— Это твой жребий, — прошелестел у него в голове знакомый голос. — Судьба твоей матери станет и твоей. Поглощенный собственной магией, ты навсегда останешься у нее в плену. Даже смерть будет казаться тебе желанной и сладостной, но и в этом тебе будет отказано.

Рейстлин повалился на каменные плиты. Его трясло. Точно так же вздрагивало тело Фистандантилуса, когда он прикасался к нему алым рубином. Голова мага лежала на каменном полу. Так же она лежала на плахе во сне, преследовавшем его много ночей подряд. Рейстлин почти готов был признать свое поражение…

Но в нем оставались еще силы. Когда-то давно магистр Ложи Белых Мантий Пар-Салиан получил приказ богов найти достаточно могущественного мага, который мог бы помочь им справиться с растущим злом Владычицы Тьмы. Великий Пар-Салиан долго искал и наконец остановил свой выбор на Рейстлине. В душе молодого мага он разглядел такой запас сил, какого не было ни у кого. Пока Рейстлин был молод, его возможности напоминали бесформенную и холодную глыбу железа, но магистр надеялся, что раскаленное горнило боли, страданий, честолюбие и война сумеют превратить мягкое железо в закаленную сталь. И он не ошибся…

Рейстлин поднял голову с холодного камня.

Огненная ненависть и ярость Владычицы бушевали вокруг него. Пот потек по спине Рейстлина, а при каждом вздохе словно огонь обжигал его легкие. Такхизис мучила его, высмеивала, дразнила Рейстлина его же собственными словами и воспоминаниями, она смеялась над ним точно так же, как смеялись над слабым и хрупким Рейстлином многие. И все же, хотя тело его содрогалось от страха, какого он не испытывал еще ни разу в жизни, душа мага ликовала.

В растерянности он попытался проанализировать причины этого странного несоответствия. Рейстлин попробовал справиться с собой и страшным напряжением сил, после которого он почувствовал себя слабым и разбитым, заставил замолчать звенящие в голове слова, которые произносились уже не его собственным голосом, а голосом его матери. Он закрыл глаза и перестал видеть насмешливую улыбку Черной Королевы.

Тьма окружила его, и в этой прохладной тьме он почувствовал страх своей богини.

Она боялась… боялась его!

Рейстлин медленно поднялся на ноги. Горячие ветры продолжали веять из Врат, раздувая его черный плащ, так что маг казался самому себе окруженным грозовыми тучами. Но теперь он мог смотреть прямо сквозь Врата. Прищурившись, маг разглядывал страшную дверь с мрачной кривой улыбкой. Затем он взмахнул рукой и швырнул Глаз Дракона прямо в нее.

Ударившись о невидимую стену, шар разлетелся вдребезги. Раздался высокий, едва слышный визг, и над головой Рейстлина захлопали, зашелестели огромные черные крылья. С протяжным воем крылья превратились в дым и были унесены горячим ветром.

Могучие силы бились в жилах Рейстлина, силы, которых он никогда раньше в себе не ощущал. Осознание слабости противника подействовало на мага, как терпкое молодое вино. Магия, чистая магия, вырвавшись из тесного пространства мозга, заполнила его сердце и растеклась по жилам горячей, хмельной волной.

Накопленные за века знания и силы теперь принадлежали ему, Рейстлину… и Фистандантилусу!

Внезапно Рейстлин услышал чистый и высокий зов трубы. Музыка ее голоса была холодна, как воздух на заснеженных вершинах далекой гномьей страны.

Звенящий призыв эхом отдался в его голове и изгнал оттуда все посторонние звуки и голоса. Труба призывала Рейстлина перейти черту и вступить во мрак, даря ему власть над самой смертью.

Но Рейстлин заколебался. Он не хотел торопиться и входить через Врата сейчас. Он предпочел бы немного подождать, но готов был перейти в Бездну в любую минуту, если понадобится. Появление кендера означало, что ход времени можно изменить, направив историю по иному руслу, а смерть гнома-механика защищала его от того, что какое-то магическое устройство — наподобие того, из-за которого погиб Фистандантилус, — будет включено в самый неподходящий момент и помешает его планам осуществиться.

Время пришло.

Рейстлин в последний раз глянул на Врата и, слегка поклонившись Владычице Тьмы, развернулся и стремительно зашагал прочь.

* * *

Крисания стояла на коленях в своей комнате и молилась.

Вернувшись из подземелья, где лежал больной кендер, жрица хотела было снова лечь, но какое-то неясное предчувствие, наполнившее ее, помешало ей уснуть.

Кругом стояла полнейшая тишина, словно все живое затаило дыхание.

Предчувствие становилось все острее. Нет, пытаться заснуть бесполезно. Крисания вся была в напряжении и чувствовала себя бодрой, как никогда прежде.

Небо за окном было наполнено светом. Во тьме сверкали яркие звезды, а серебряная луна Солинари светилась, словно изогнутый кинжал. Несмотря на то что окно было довольно узким, Крисания ясно видела каждый предмет в своей комнате.

Вещи и мебель казались ей живыми, затаившимися в ожидании каких-то важных событий.

В задумчивости Крисания стала рассматривать небо вычерчивая в нем знакомые созвездия. Вот Гилеан, Бог Книги, вот его Чаша Равновесия, вот Великая Такхизис и Всебесцветная Драконица. А вот и Паладайн — Отважный Воин, и его Платиновый Дракон. Две луны — Солинари Божий Глаз и Лунитари Ночная Свеча — медленно плыли в вышине. За ними, разбросанные по черному бархату неба, перемигивались созвездия второстепенных богов и мерцающие искры планет.

Где-то там была и черная луна — луна, увидеть которую могли только его глаза.

Крисания стояла у окна до тех пор, пока не замерзли пальцы, которые она положила на каменный подоконник. Осознав, что дрожит от холода, она повернулась к кровати с твердым намерением поспать хоть немного…

Но ночь продолжала сдержанно вздыхать, словно говоря ей: «Подожди… подожди еще чуть-чуть».

А потом она услышала звук трубы. Высокий, чистый, переливчатый, он пронзил ее сердце победным гимном, отчего ее кровь быстрее побежала по жилам.

Дверь в ее комнату со стуком отворилась.

Крисания не удивилась. Теперь ей стало понятно, чего она ждала, стоя у окна, почему не ложилась. Он пришел, и она спокойно повернулась к нему.

Рейстлин стоял на пороге, и его силуэт четко вырисовывался на фоне освещенного факелами коридора. Но не хуже, чем факелами, лицо мага освещалось его собственным светом, порочным светом его души, подобно темной заре поднимавшимся откуда-то из-под черных складок его мантии.

Словно что-то подтолкнуло Крисанию. Обернувшись к окну, она увидела в небесах мерцающую тем же нечистым светом Нуитари — черную луну.

Кровь бросилась ей в голову, и жрица прикрыла глаза, пытаясь справиться с головокружением и унять сердцебиение. Затем, когда силы вернулись к ней, Крисания посмотрела на стоящего перед ней Рейстлина.

И почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Она видала его всяким — охваченным магическим экстазом, сражающимся с неудачами и с самой смертью, но еще ни разу она не видела его во всей полноте и величии его темного могущества и силы. Печать древних знаний и тысячелетней мудрости лежала на его челе, а теперь оно так изменилось, что Крисания едва его узнавала.

— Пора, Крисания, — сказал маг, протягивая руки. Крисания протянула ему свои. Ее пальцы замерзли, и прикосновение Рейстлина буквально обожгло ее.

— Я боюсь, — прошептала жрица. Рейстлин притянул ее ближе.

— Не надо бояться, — сказал он. — Я вижу ясно — Паладайн с нами. Это моя богиня — Владычица Тьма — должна бояться. И она боится. Я чувствую ее страх. Ты и я — вместе мы пересечем границу времен и вступим в Царство Смерти. Вместе мы станем сражаться с Тьмой и заставим Такхизис пасть на колени!

Маг обнял Крисанию и прижал к груди. Его губы нашли рот жрицы и закрыли его поцелуем.

Крисания закрыла глаза и позволила магическому огню — тому, что пожирает тела мертвых, — охватить и свое тело, которое представлялось ей всего лишь холодным, жалким, испуганным, простой скорлупой из белых одежд, в которую она пряталась все эти годы.

Рейстлин чуть отстранился и провел пальцем по ее губам и подбородку, заставив жрицу приподнять голову и заглянуть прямо себе в глаза. В них Крисания увидела самою себя, отраженную зеркалом его души, — себя, окруженную аурой слепящего и чистого белого света. Она увидела себя прекрасной, обожаемой, любимой. Она увидела себя вестницей правды и справедливости, навеки закрывающей путь в этот мир горю, отчаянию и страху.

— Благословен будь, Паладайн! — прошептала жрица.

— Благословен, — согласился Рейстлин. — Я снова должен защитить тебя заклятием, подобным тому, какое я дал тебе, чтобы пройти сквозь Шойканову Рощу.

Теперь мой поцелуй будет защищать тебя при переходе через Врата.

Крисания затрепетала. Маг снова прижал ее к себе и коснулся губами высокого чистого лба… Острая боль пронзила все тело Крисании и достала до самого сердца, так что она поморщилась. И все же она смолчала. Рейстлин улыбнулся ей.

— Идем.

Они покинули комнату на легких крыльях произнесенного быстрым шепотом заклятья за несколько мгновений до того, как красные лучи Лунитари проникли в комнату сквозь окно — словно кровь, стекающая с узкого серпа Солинари в подставленную чашу черной луны.

Глава 15

— А что у нас с провиантскими обозами? — спросил Карамон усталым голосом человека, который заранее знает ответ.

— Никаких известий, — ответил Гэрик, избегая взгляда предводителя. — Но… мы еще ждем.

— Они не придут. Они попали в засаду, и ты об этом знаешь, — устало улыбнулся гигант.

— Зато мы нашли воду, — неуверенно сообщил молодой рыцарь, тщетно пытаясь придать своему голосу оптимистическую тональность. Взглянув на расстеленную на столе карту, он начертил небольшой кружок внутри крошечного зеленого пятнышка на пергаменте.

Карамон фыркнул.

— Колодец, который к полудню бывает уже пуст. О да, за ночь он снова наполняется, да только эта вода на вкус ничуть не лучше лошадиного пота. Должно быть, в него проникает морская вода.

— И все же ее можно пить, — возразил Гэрик. — Правда, нам пришлось выдавать людям строго ограниченные порции и поставить вокруг колодца стражу, однако не похоже, чтобы он внезапно высох.

— Ну хорошо, — вздохнул Карамон, приглаживая пятерней свои длинные вьющиеся волосы. — Скоро у нас будет не так много воинов, чтобы мы не смогли напоить их вволю водой из этой дыры.

В комнате было тепло и душно. Кто-то из слуг перестарался — набил камин дровами и поджег прежде, чем привыкший спать под открытым небом Карамон успел его остановить. Теперь гиганту приходилось держать окна открытыми, чтобы в помещение проникло хоть немного морозного чистого воздуха, однако бушевавшее в очаге пламя продолжало поджаривать его с одного бока.

— Сколько солдат дезертировало сегодня? — спросил Карамон.

Гэрик смущенно откашлялся.

— Около… около сотни, — признался он неохотно.

— Вот как? Куда же они все направляются? В Паке Таркас?

— Да. Мы так считаем.

— Что еще новенького? — мрачно спросил Карамон, всем своим видом показывая, что ничего хорошего он не ждет. — Я вижу, у тебя есть что еще сказать. Выкладывай… — И он строго посмотрел на молодого человека.

Гэрик покраснел. В эти минуты ему очень хотелось, чтобы ложь не противоречила Кодексу чести Ордена, который он ставил для себя превыше всего. И все же, как он готов был без раздумий отдать жизнь за своего предводителя, так же он готов был и солгать, лишь бы избавить Карамона от боли и разочарований.

Он едва не сделал этого, но в последний момент заколебался, а когда поднял глаза, то понял — Карамон знает.

— Варвары? — спросил предводитель. Гэрик, не ответив, потупился.

— Все?

— Увы. Все до одного.

Карамон закрыл глаза. Затем он вздохнул, снял с карты небольшую деревянную фишку, обозначавшую место дислокации его людей, и принялся задумчиво вертеть ее в пальцах. Внезапно Карамон громко выругался и швырнул фигурку в огонь. Минуту спустя он успокоился.

— Я не обвиняю их вождя и его людей, — проговорил он. — Темному Ковылю нелегко было принять такое решение, и так же нелегко им будет вернуться назад.

Горные гномы наверняка перекрыли все перевалы в горах — именно поэтому обозы так нас и не нагнали. Варварам придется пробиваться с боем. Да пребудет с ними милость их богов…

Карамон некоторое время молчал, затем стиснул кулаки.

— Будь проклят Рейстлин! — выругался он. — Будь проклят мой брат!

Гэрик неуверенно переступил с ноги на ногу. Взгляд его обежал комнату, словно он боялся, что черный маг может возникнуть из пустоты в любом ее углу.

— Ну хорошо, — сказал Карамон, выпрямляясь и возвращаясь к изучению карт.

— Проклятьями делу не поможешь. Теперь единственный выход, насколько я понимаю, — оставаться на равнинах со всеми силами, какие еще остались в нашем распоряжении. Нужно выманить гномов на себя, вынудить их сражаться на открытой местности, чтобы мы могли использовать против них кавалерию. Конечно, теперь мы уже никогда не сможем пробиться в Торбардин, — добавил Карамон с горечью. — Теперь мы можем только попытаться отступить в Паке Таркас с минимальными потерями. Там мы будем в относительной безопасности, а потом…

— Предводитель, — один из стражников, стоявших у дверей, вошел в комнату и слегка покраснел, поняв, что перебил своего начальника. — Прошу прощения.

Прибыл гонец.

— Впусти.

В дверях показался молодой человек, одежда и волосы которого были покрыты толстым слоем дорожной пыли. Лицо его раскраснелось от холодного ветра, и он, с завистью поглядев на огонь, все же шагнул вперед, чтобы вручить Карамону письмо.

— Садись, согрейся. — Карамон махнул рукой в сторону очага. — Я рад, что хоть кто-то может оценить эту жару по достоинству. К тому же у меня есть предчувствие, что новости, которые ты нам доставил, не из приятных.

— Благодарю. — Гонец уже устраивался у очага, протягивая руки к огню. — Новости у меня такие — гномы холмов ушли.

— Ушли? — с изумлением повторил Карамон, вскакивая на ноги. — Куда ушли?

Не может быть, чтобы они вернулись…

— Они пошли на Торбардин. — Гонец заколебался. — И рыцари вместе с ними.

— Это безумие!

Карамон с такой силой ударил кулаком по столу, что деревянные фишки на карте подпрыгнули вверх и раскатились в разные стороны. Потом его лицо снова стало мрачным.

— Это Рейстлин! — прорычал он. — Мой трижды проклятый брат!

— Нет, — подсказал гонец. — Это были девары. Меня же просили передать тебе вот это.

Он вынул из сумки свернутый в трубку пергамент и вручил его Карамону.

Предводитель быстро взломал печать.

Предводитель Карамон!

Я только что узнал от лазутчиков-деваров, что ворота Торбардина откроются, когда зазвучит труба. Мы планируем совершить быстрый марш и застать горных гномов врасплох. Выйдя на рассвете, мы достигнем крепости к вечеру. Мне очень жаль, что у меня не было времени известить тебя о нашем плане. Мои люди уверяют меня, что вы получите свою долю военной добычи, даже если прибудете позже. Да осветит свет Реоркса ваши топоры.

Регар Огненный Горн.

Память Карамона немедленно вернулась к испачканному кровью куску пергамента, который он держал в руках совсем недавно. «Маг предал вас…» — было написано на нем.

— Девары! — Карамон оскалился. — Лазутчики!.. Да, они шпионят, да только не в нашу пользу. Изменники, но только не своему народу!

— Ловушка! — ахнул Гэрик, также вскакивая.

— Да, и мы сунулись в нее, как глупые кролики, — пробормотал Карамон, думая о другом пойманном кролике — том, которого его брат держал в руках, а потом отпустил на волю. — Немудрено, что они так легко сдали Паке Таркас. Для них это была невеликая потеря, коли они всегда могут забрать его обратно, особенно если защитники погибнут. Наши солдаты дезертировали сотнями, потом ушли варвары, а теперь гномы холмов отправились штурмовать Торбардин, имея у себя в тылу воинов-деваров. Могу себе представить, что начнется, когда прозвучат трубы и ворота откроются…

За окнами раздался высокий и чистый зов трубы, и Карамон вздрогнул. Он никак не мог понять, слышит ли он этот звук на самом деле, или это ему просто почудилось. Перед его глазами как наяву возникла страшная картина: девары медленно, незаметно рассредоточиваются среди гномов Регара, вклиниваясь между ними и расчленяя боеспособные отряды на маленькие, разрозненные кучки. Потом их руки медленно поползут к рукояткам топоров, молотов, мечей… и зазвучит труба.

Большинство гномов холмов так и не узнают, кто и откуда на них напал, и погибнут, не успев нанести ни единого ответного удара.

Карамону показалось, что он слышит крики, топот подбитых железом тяжелых башмаков, звон оружия и хриплые, бессвязные вопли низких гномьих голосов. Эти звуки доносились так явственно, словно воображаемая битва кипела тут же, за дверью…

Карамон был так поглощен своим видением, что обратил внимание на бледное лицо Гэрика чисто случайно. Выхватив меч, молодой рыцарь прыгнул к входным дверям с криком, который мигом вернул гиганта к действительности. Круто обернувшись через плечо, Карамон увидел ворвавшуюся в коридор толпу темных гномов. Сверкнула сталь.

— Измена! — завопил Гэрик.

— Назад! — прогремел Карамон. — Не выходи из комнаты! Рыцари ушли — мы одни в крепости. Запри дверь!

Карамон прыгнул вслед за Гэриком и отшвырнул молодого человека назад.

— Эй вы, там! Сюда! — крикнул Карамон, обращаясь к стражникам, которые отчаянно сражались перед дверьми в комнату.

Схватив одного из солдат за руку, Карамон потянул его на себя, одновременно опуская меч на голову вырвавшегося вперед девара. Шлем гнома развалился, как горшок из необожженной глины, и на руку Карамона выплеснулась горячая кровь.

Но он не обратил на это никакого внимания. Протолкнув стражника себе за спину, Карамон всей своей тяжестью бросился на набившихся в коридор деваров, кромсая их огромным мечом.

— Назад, идиот! — рявкнул он второму часовому, который еще несколько мгновений колебался, а затем выполнилприказ.

Яростная атака Карамона произвела желаемое действие. Напор его гигантского тела застал темных гномов врасплох. Многие, потеряв равновесие, упали, а остальные в страхе попятились. Но паника была недолгой. Заметив, что противник приходит в себя и снова собирается с силами, гигант подумал об отступлении.

— Берегись! — крикнул Гэрик, стоявший в дверном проеме с мечом в руке.

Карамон повернулся и попытался отступить в комнату, где он был в относительной безопасности, но поскользнулся в луже крови на полу и упал, едва не вывихнув колено.

С диким воем девары ринулись на него.

— Внутрь! — заорал Карамон Гэрику во всю силу своих легких. — Заприте дверь, забаррикадируйтесь…

Остальные его слова заглушил победный клич темных гномов, навалившихся на предводителя сразу вдесятером.

— Карамон!

Проклиная себя за медлительность и чувствуя, как обливается кровью сердце, Гэрик атаковал гномов. Удар молота пришелся ему по левому плечу, и рука рыцаря бессильно повисла. «Хорошо, что я держу меч в правой», — равнодушно подумал он, не чувствуя боли. Взмах мечом, и один из гномов упал как подкошенный, а его голова, отделившись от тела, откатилась в сторону.

Затем над самой головой Гэрика сверкнул топор. Рыцарь машинально пригнулся, но это не спасло бы его, не промахнись гном на полпальца. В следующее мгновение девар упал — это один из часовых атаковал его сзади.

Карамон продолжал бороться, хотя подняться оказалось не под силу даже ему.

Пинком здоровой ноги он отшвырнул двух деваров с такой силой, что они врезались в своих товарищей и опрокинули их на пол. Повернувшись на бок, Карамон ударил кого-то рукояткой меча в лицо и, не обращая внимания на кровь, хлынувшую ему на руки, двинул мечом в обратную сторону, так что клинок вонзился кому-то в живот.

Гэрик, зарубивший еще двоих, продлил ему жизнь еще немного, но, увы, — спасти Карамона он не мог.

— Карамон! Сверху! — крикнул рыцарь, яростно отбиваясь от наседавших на него деваров.

Гигант перекатился на спину и увидел над собой Аргата с занесенным топором. Он попытался подставить меч, но четверо деваров бросились на него и прижали к земле.

Чуть не плача от ярости, не обращая внимания на угрожавшие ему блестящие топоры, Гэрик предпринял отчаянную попытку спасти Карамона, но между ним и предводителем было слишком много гномов. Занесенный Аргатом топор уже начал опускаться…

И вдруг он упал…

Топор выпал уже из мертвых пальцев, и Гэрик успел заметить, как удивленно раскрылись темные глаза предводителя деваров. Стальное лезвие топора зазвенело по залитым кровью каменным плитам пола, а труп Аргата повалился на Карамона.

Сзади из шеи гнома торчала рукоять небольшого ножа.

Гэрик поднял взгляд, чтобы посмотреть, кто же расправился с Аргатом, и ахнул. Над телом дважды изменника стоял кендер.

Гэрик даже заморгал, решив, что боль и беспокойство за жизнь Карамона сыграли с ним нехорошую шутку и что теперь он видит призрак, однако кендер никуда не исчезал. Впрочем, удивляться не было времени. Молодой рыцарь сумел пробиться к предводителю, а за спиной его двое стражников и присоединившийся к ним гонец теснили деваров, энтузиазм которых с гибелью Аргата заметно поубавился. Они рассчитывали на легкую победу, а теперь дело оборачивалось для них пренеприятнейшим образом.

Четверо темных гномов, удерживавших Карамона на полу, поспешно отпрянули, когда гигант начал выбираться из-под трупа девара. Гэрик помог Карамону, оттащив мертвое тело Аргата в сторону и подставив гиганту плечо. Карамон поднялся с трудом — нога, которую он подвернул, едва выдерживала его вес.

— На помощь! — крикнул Гэрик стражникам, но в этом не было необходимости — солдаты были уже рядом. Поддерживая Карамона с двух сторон, они помогли предводителю вернуться в комнату и сесть.

Прежде чем последовать за ними, Гэрик быстро оглядел поле боя. Девары неуверенно глядели на него, не делая попыток повторить нападение. Рыцарю показалось, что в глубине коридора он заметил доспехи горных гномов.

Зато прямо посередине площадки стоял этот странный кендер, который появился как из-под земли будто бы только для того, чтобы спасти жизнь Карамону. Лицо кендера было пепельно-серым, а на губах играла болезненная, неуверенная улыбка. Гэрик не придумал ничего лучшего, как обхватить кендера здоровой рукой вокруг талии и, без труда подняв его над землей, потащить за собой в комнату.

Как только он оказался внутри, стражники захлопнули тяжелую дверь и заперли ее на засов.

Лицо предводителя было мокрым от пота и крови, но он по обыкновению широко ухмылялся. Внезапно Карамон посуровел.

— Не очень-то ты хороший рыцарь, — пожурил он. — Я отдал тебе приказ, а ты не послушался. Мне следовало бы… — Тут кендер, извивающийся у Гэрика под мышкой, поднял голову, и Карамон оборвал себя на полуслове.

— Тас! — прошептал гигант, потрясенный.

— Привет, Карамон, — слабым голосом приветствовал его кендер. — Я… я очень рад снова тебя видеть. Мне нужно многое тебе сказать, много-много важных вещей… наверное, мне нужно было бы рассказать тебе все сейчас, но я не могу… Мне кажется, я сейчас… потеряю сознание.

* * *

— Вот так оно и было, — закончил Тассельхоф, глядя затуманившимися от слез глазами на бледное, лишенное всякого выражения лицо Карамона. — Он наврал мне про магическое устройство — когда я попробовал следовать его инструкциям, оно просто-напросто рассыпалось в моих руках. Я действительно видел, как на Истар свалилась эта огненная гора, — продолжал кендер, — и должен заметить, что одно это почти вознаградило меня за все неприятности. Чтобы увидеть это, стоило, наверное, даже умереть, хотя утверждать наверняка я не берусь — ведь я не умер по-настоящему, хотя в первое время мне именно так и казалось.

Пожалуй, все-таки не стоило бы, если бы потом всю после-жизнь пришлось торчать в Бездне. Это не слишком приятное место, Карамон, и я не пойму, чего Рейстлин так туда стремится.

Тассельхоф вздохнул.

— Но я все равно мог бы простить его за это. — Голос кендера стал жестким, а маленькая челюсть упрямо выдвинулась вперед. — Но только не за то, что он сделал с Гнимшем и пытался сделать с тобой…

Тас прикусил язык. Этого он говорить вовсе не собирался.

Карамон поглядел на него.

— Продолжай, Тас, — мягко сказал он. — Что он хотел сделать со мной?

— Н-ничего, — замялся Тас, виновато улыбаясь. — Это я просто… фантазирую. Ты же меня знаешь.

— Что же еще он пытался сделать? — Карамон с горечью улыбнулся. — Мне казалось, что Рейстлин сделал все, что можно было сделать, лишь бы причинить мне вред.

— Он пытался убить тебя, — пробормотал кендер и покраснел.

— Ах да, конечно. — Выражение лица Карамона не изменилось. — Так, значит, вот что означало послание гнома.

— Он продал тебя этим… деварам, — с несчастным видом продолжал кендер.

— Они собирались доставить твою голову королю Дункану в знак своей преданности.

Рейстлин намеренно отослал из крепости всех рыцарей, сказав им, что ты якобы приказал им отправляться на штурм Торбардина…

Кендер махнул рукой в сторону Гэрика и двух часовых.

— Он сказал гномам, что тебя охраняет только телохранитель…

Карамон молчал. Он и не чувствовал ничего — ни боли, ни гнева, ни удивления. Внутри было так пусто, как бывает только в минуты величайшей усталости или разочарования. Постепенно, однако, эта пустота заполнялась тоской по дому, по Тике, по старым друзьям — Танису, Лоране, Речному Ветру и Золотой Луне.

Тассельхоф, как будто подслушав его мысли, склонил голову на плечо гиганту.

— Можем мы теперь вернуться в наше собственное время? — робко спросил он, глядя на друга снизу вверх. — Я что-то очень устал. Скажи, как ты думаешь, нельзя ли мне будет некоторое время пожить с вами, с тобой и Тикой? Хотя бы до тех пор, пока я не поправлюсь. Я обещаю, что не стану вам надоедать своей болтовней.

Карамон, у которого слезы выступили на глазах, обнял кендера за плечи и прижал к себе.

— Сколько угодно, Тас, — сказал он и печально улыбнулся, глядя в огонь. — Я закончу строить наш дом. На это уйдет не больше двух месяцев, а потом мы съездим навестим Таниса и Лорану — я давно обещал Тике, но нам все было никак не выбраться… Я не мог. Тике всегда хотелось поглядеть на Палантас. И, может быть, мы все вместе сходим на могилу Стурма. Ведь я так и не попрощался с ним как следует…

— А еще мы можем навестить Элистана, — подсказал кендер и вдруг подпрыгнул от волнения. — Госпожа Крисания! Я пытался рассказать ей про Рейстлина, но она мне не поверила! Мы не можем ее бросить!

Тассельхоф в отчаянии заломил руки.

— Нельзя допустить, чтобы Рейстлин взял ее с собой в это ужасное место!

Карамон покачал головой.

— Можно попробовать еще раз поговорить с ней, Тас, только я не думаю, что она нас послушает. Но мы можем по крайней мере попытаться. — Карамон с трудом поднялся и охнул, наступив на больную ногу. — Они теперь, должно быть, возле Врат. Рейстлин не может больше ждать — крепость вот-вот окажется в руках горных гномов.

— Гэрик. — Карамон хромая приблизился к молодому рыцарю, которому один из стражников как раз бинтовал сломанную руку. — Как дела?

Рука Гэрика уже покоилась в грубом лубке, и теперь стражник старался прибинтовать ее так, чтобы она оставалась неподвижной. От боли Гэрик скрипел зубами однако подняв глаза на своего предводителя, он умудрился выдавить улыбку.

— Со мной все будет в порядке сказал он слабым голосом. — Не беспокойся.

Улыбаясь, Карамон подтащил поближе стул и сел.

— Как насчет того, чтобы немного попутешествовать?

— Я готов, предводитель.

— Хорошо. Я полагаю, что другого выхода нет. Скоро это место будет кишеть гномами. Ты должен попробовать выбраться сейчас. — Карамон потер подбородок.

— Регар рассказывал мне, что когда-то между Торбардином и Паке Таркасом существовали подземные ходы. Я рекомендую тебе воспользоваться ими. Это будет совсем не трудно — те холмы, что мы видели на равнине, соединены с подземными тоннелями. Ты должен попробовать воспользоваться ими хотя бы для того, чтобы убраться отсюда подальше, а там уж видно будет.

Гэрик ответил не сразу. Бросив взгляд на гонца и стражников, он вздохнул и негромко спросил:

— Ты сказал, что «рекомендуешь мне». А ты? Разве ты не пойдешь с нами?

Карамон откашлялся и хотел что-то ответить, но не смог. Некоторое время он хмуро смотрел в пол. Этого момента гигант боялся больше всего, и теперь, когда он наступил, приготовленные заранее слова вылетели у него из головы.

— Нет, Гэрик, — сказал он наконец. — Не пойду. Заметив, как сверкнули глаза рыцаря, и догадываясь, о чем он подумал, Карамон поднял ладонь.

— Нет, Гэрик, я не сделаю никакой глупости, например, не стану подвергать опасности свою молодую жизнь ради благородной и дурацкой цели — спасения своего командира!

Молодой человек вспыхнул, а Карамон ухмыльнулся.

— Нет, — продолжил гигант более серьезно. — Хвала богам, я не принадлежу к Рыцарскому Ордену, и у меня хватит здравого смысла бежать, если меня побьют. А сейчас, — он не сдержал тяжелого вздоха, — я разбит. Я не могу объяснить всего, во всяком случае так, чтобы ты понял. Я не уверен что я сам все хорошо понимаю. Единственное, что я могу сказать — это то, что у нас с Тассельхофом есть, гм… скажем так, магический способ вернуться домой.

Карамон смущенно пригладил волосы. Гэрик в мрачном молчании переводил взгляд с предводителя на кендера и обратно.

— Надеюсь, это не связано с твоим братом, — выдавил он наконец и нахмурился.

— Нет, — успокоил его Карамон. — Здесь наши с ним пути расходятся. У него своя жизнь, а у меня — я впервые по-настоящему понял это только сейчас — своя.

Он положил руку на плечо Гэрика.

— Отправляйтесь в Паке Таркас. Ты и Микаэль должны сделать все, чтобы те, кто доберутся туда живыми, смогли перезимовать.

— Но…

— Это приказ, рыцарь, — хрипло сказал Карамон.

— Слушаюсь. — Гэрик отвернулся, быстро обмахнув здоровой рукой набежавшие на глаза слезы.

Карамон бережно обнял рыцаря за плечи, и лицо его стало удивительно нежным.

— Да будет с тобой Паладайн, Гэрик, — прошептал он и, оглядывая остальных, сказал уже громче:

— Пусть Паладайн будет со всеми вами!

Гэрик удивленно поднял голову, и на его щеках появились мокрые следы.

— Паладайн? — с горечью переспросил он. — Тот самый бог, который нас покинул?

— Нельзя терять веру, друг мой, — упрекнул его Карамон, вставая со стула с болезненной гримасой. — Даже если ты не хочешь верить в бога, доверься своему сердцу. Прислушайся к его голосу, и оно станет для тебя лучшим советчиком, чем даже Кодекс и Мера. И тогда ты поймешь…

— Хорошо, — прошептал рыцарь. — Пусть… пусть те боги, в которых веришь ты, пребудут с тобой.

— Я думаю, они были со мной все это время. — Карамон печально улыбнулся.

— Просто я был слишком глуп, чтобы прислушиваться к их голосам. А теперь вам, пожалуй, пора.

Он по очереди попрощался со всеми воинами, стараясь не замечать их тщетных попыток скрыть слезы. Грусть, с которой они расставались со своим предводителем, тронула Карамона. Он и сам испытывал такую печаль, что готов был расплакаться, как ребенок.

Потом они осторожно отперли дверь и выглянули наружу. Коридор был пуст, если не считать трупов, однако Карамон считал, что затишье продлится недолго.

Девары отступили скорее всего лишь затем, чтобы перегруппироваться, а возможно, они просто дожидались подкрепления. После этого они снова предпримут штурм и попытаются прикончить всех, кто засел в штабе не существующей больше армии.

С мечом в руке Гэрик повел троих спутников по коридору, пытаясь следовать несколько путаным указаниям кендера, который рассказал им, как лучше всего добраться до самых нижних этажей магической крепости. (Тас хотел нарисовать подробную схему, но Карамон не дал — время было дорого.) Когда рыцари исчезли из виду и даже эхо шагов затихло в отдалении, Карамон и Тассельхоф отправились в противоположную сторону. Прежде чем уйти, кендер выдернул свой нож из трупа Аргата.

— Ты однажды сказал, что этот нож годится только для того, чтобы сражаться с кроликами, — гордо сказал он, вытирая кровь с лезвия и пряча нож за пояс.

— Не напоминай мне о кроликах, — сказал Карамон таким странным, напряженным голосом, что Тассельхоф посмотрел на него. Посмотрел и вздрогнул — таким бледным стало вдруг лицо исполина.

Глава 16

Час пробил. Он был рожден для этой минуты. Ради этого момента Рейстлин терпел боль, унижения, физические и душевные страдания. К нему он готовился, ради него изнурял себя бесконечным штудированием колдовских книг, ради него боролся, жертвовал, убивал…

Теперь он наслаждался величием минуты, позволив магической энергии собраться над своей головой, окружить себя. Никакие иные звуки или предметы не волновали мага; весь мир, за исключением магии и Врат, перестал для него существовать.

Но даже в минуты торжества его разум не прекращал работу. Глаза мага внимательно осматривали Врата, не пропуская ни малейшей подробности, хотя в этом, наверное, уже не было необходимости. Тысячи раз он видел Врата во сне и в мечтах, видел как наяву. Заклинания, открывающие проход, были просты — ничего особо хитрого в них не было. Маг должен был обратиться с соответствующей фразой к каждой из пяти драконьих голов, охранявших Врата. К головам тоже следовало обращаться в определенном порядке, а каждую фразу необходимо было произнести с особой интонацией, но для великого мага, каким стал Рейстлин, это было пустяковой задачей. Как только он закончит с этим, Крисания обратится к своему богу с молитвой, чтобы он удержал Врата открытыми. Когда они войдут, Врата закроются.

И тогда Рейстлин попробует решить ту великую задачу, которую он перед собой поставил.

Мысль об этом привела его в восторг. Сердце забилось быстрее, кровь побежала по жилам, застучала в висках и запульсировала в набухших артериях на шее. Поглядев на Крисанию, маг кивнул. Пора.

Жрица, раскрасневшись от волнения и восторга, уже предвкушала вожделенный молитвенный экстаз, который даровало ей общение с ее богом. С горящими глазами она встала почти в центре Врат, повернувшись к Рейстлину лицом. Этот поступок свидетельствовал о ее полной и безоговорочной уверенности в способностях Рейстлина; ведь одно неверное слово, даже не к месту сделанная пауза, малейшая оговорка или жест руки могли привести обоих к гибели.

Таким образом древние маги, создавшие эти страшные ворота и по какому-то своему капризу не пожелавшие запереть их навсегда, пытались защитить их от непосвященных. Чтобы просто приблизиться к Вратам, черный маг должен был совершить немало страшных деяний. Но и он не мог в одиночку открыть Врата — в этом ему мог помочь только чистый душой и непоколебимый в своей вере жрец Светоносного Паладайна. И два столь разных человека, воплощения двух противоположных начал, должны были бесконечно доверять друг другу и поддерживать один другого, что представлялось совершенно невероятным сочетанием.

И все же однажды так уже было. Фистандантилус и Денубис, крепко связанные ложным обаянием одного и утраченной верой другого, дошли до Врат вместе. Теперь же пред Вратами стояли двое, соединенные тем, чего не предусмотрели древние мудрецы, — странной, противоестественной любовью.

Крисания вступила во Врата. Она бросила последний взгляд на Рейстлина — последний взгляд в этом мире — и улыбнулась. Рейстлин ответил ей тем же, хотя в мозгу его уже звучали первые строки заклинаний.

Крисания подняла руки. Теперь ее глаза смотрели сквозь мага, смотрели в волшебные сверкающие миры, в которых обитало ее божество. Жрица слышала последние слова Короля-Жреца из Истара и знала теперь, в чем заключалась его роковая ошибка. Его подвела гордыня, с которой он требовал то, о чем ему следовало молить униженно и смиренно.

Теперь Крисании не казалось удивительным, что боги в своем праведном гневе обрушили на город огненную гору и наслали несчастья и болезни на весь мир Кринна. В глубине души она не сомневалась, что Паладайн ответит на ее молитвы и даст ей то, в чем отказал он Королю-Жрецу. Эти минуты были великими не только для Рейстлина, но и для нее.

Как великий рыцарь Хума, она прошла через все испытания — испытания огнем, тьмой, кровью и смертью. Теперь она была готова.

— О Паладайн, Платиновый Дракон! Твоя недостойная рабыня припадает к ногам твоим и просит твоего благословения! Глаза мои открыты для твоего света! Только теперь я поняла все то, чему ты пытался научить меня в своей несравненной мудрости. Так прислушайся же к моей молитве, о Несущий Свет! Не оставь меня в радениях моих! Отвори передо мной сии Врата, дабы могла я идти вперед с твоим факелом в руке. Освети мой путь и пройди его вместе со мной, чтобы навсегда исчезла тьма в этом мире!

Рейстлин затаил дыхание. Все решалось именно в эти мгновения. Не ошибся ли он в ней? Хватит ли у жрицы веры, сил, мудрости? В самом ли деле она — избранница Паладайна?

А Крисанию уже закружило ослепительное сияние. Ее темные волосы засверкали, белое платье светилось, словно пропитанное солнечным светом облако, а глаза мерцали подобно серебряной луне. В эти мгновения ее красота стала совершенно сказочной, неземной, небывалой.

— Благодарю тебя за то, что ты ответил на мою молитву, бог Света, — прошептала Крисания, склонив голову. Две слезинки блеснули на ее бледных щеках, словно драгоценные камни. — Я постараюсь быть достойной тебя!

Рейстлин смотрел на жрицу, зачарованный ее красотой. Он чуть было не позабыл, какая великая цель привела его к преддверию Врат. Он смотрел на нее, словно околдованный, и даже мысли о магии ненадолго — на короткий промежуток между двумя ударами сердца — покинули его.

Потом он встрепенулся. Ничто, ничто не могло остановить его теперь!

* * *

— Карамон, смотри! — прошептал Тассельхоф в благоговейном восторге.

— Мы опоздали, — печально ответил гигант.

В поисках Крисании и Рейстлина оба друга спустились на самый нижний уровень подземных казематов магической крепости и теперь стояли, не в силах отвести взгляд от прекрасной жрицы. Крисания, окруженная аурой серебристого света, стояла в самых Вратах, подняв кверху вытянутые руки и обратив лицо к невидимым небесам. Ее неземная красота болью ужалила Карамона в сердце.

— Не может быть, чтобы было слишком поздно! — вскричал Тассельхоф. — Не может!

— Посмотри внимательней, Тас, — прошептал Карамон, сокрушенно качая головой. — Посмотри на ее глаза! Она слепа, столь же слепа, сколь незрячим был я в Башне Высшего Волшебства. Она не может видеть сквозь этот яркий свет…

— Нужно хотя бы попытаться поговорить с нею, Карамон! — Кендер в отчаянии вцепился в одежду гиганта. — Мы не должны допустить, чтобы она ушла с ним. Это все я виноват — я рассказал ей о Бупу! Если бы не я, Крисания, наверное, не пошла бы с Рейстлином! Пусти меня, я сам с ней поговорю!

Размахивая руками, кендер бросился вперед. Только в последний момент Карамон успел схватить его за хохолок на макушке и потянул на себя. Кендер завопил — от боли и в знак протеста, — и тут Рейстлин обернулся.

В первые несколько секунд великий маг смотрел на них — на своего брата-близнеца и на кендера — с таким выражением, словно никак не мог их узнать. Постепенно, однако, лицо его менялось. Маг узнал обоих, но не был ни доволен, ни огорчен.

— Тише, Тас, — прошептал Карамон. — Ты не виноват. А теперь встань здесь.

Он подтолкнул кендера и заставил его спрятаться за толстой каменной колонной.

— Спрячься, — прошипел он. — Береги устройство, и себя тоже.

Тассельхоф открыл было рот, чтобы возразить, но увидел лицо Карамона, а потом и лицо его брата. Ни слова не говоря, кендер юркнул за колонну, чувствуя себя так, словно он опять попал в Бездну, — испуганным и несчастным.

— Хорошо, Карамон, — негромко пробормотал он. — Я буду здесь. Обещаю.

Тас вздрогнул и притаился за каменным столбом. В памяти его возникла страшная картина — бедняга Гнимш падает на пол, сраженный молниями Рейстлина.

Карамон в последний раз бросил на кендера строгий взгляд и захромал по коридору туда, где стоял Рейстлин. Маг смотрел на него настороженно, почти с угрозой, сжимая в руке свой волшебный посох.

— Значит, ты уцелел, — констатировал он.

— Благодаря богам, а не тебе, — парировал Карамон.

— Благодаря одному богу, мой дорогой братец, — уточнил Рейстлин с кривой улыбкой. — Тебя спасла Владычица Тьмы. Она послала кендера сюда, и это он, я полагаю, изменил время настолько, что твоя жизнь не потребовалась. Тебе не стыдно, Карамон, что своей жизнью ты обязан Темной Воительнице?

— А тебе не стыдно, что ей ты обязан своей душой?

Рейстлин сверкнул глазами. В их зеркальной поверхности появилась небольшая трещинка, которая тут же исчезла. С насмешливой улыбкой маг отвернулся.

Теперь он стоял лицом к Вратам. Подняв правую руку, он повернул ее ладонью вверх и остановил взгляд на драконьей голове в нижнем правом углу Врат.

— Черный Дракон! — Рейстлин говорил мягким, ласковым голосом. — От темноты до темноты разносится в пустом пространстве мой голод.

При этих словах вокруг Крисании начал сгущаться ореол черного света — черного, как сияние «ночной слезы», как лучи невидимой луны Нуитари.

Пальцы Карамона сомкнулись на запястье Рейстлина. Маг сердито дернулся, пытаясь вырвать руку, но Карамон держал его крепко.

— Забери нас домой, Рейстлин… Рейстлин обернулся к брату и воззрился на него в крайнем изумлении, позабыв даже о своем гневе.

— Что? — переспросил он надтреснутым голосом.

— Забери нас домой, — с расстановкой повторил гигант.

Рейстлин издевательски захохотал.

— Какой же ты сопливый дурак, Карамон! — прорычал он наконец, снова попытавшись высвободить руку. С тем же успехом он мог бы вырываться из рук самой Смерти.

— Наверняка ты уже знаешь все, что я сделал! Ведь кендер рассказал тебе про своего друга-механика? Ты знаешь, что я предал тебя, — я собирался бросить твой труп в этом проклятом и страшном месте. Ты уцелел не по моей воле. И все же ты продолжаешь цепляться за меня!

— Я продолжаю цепляться за тебя, потому что вода уже сомкнулась над твоей головой, Рейстлин, — ответил Карамон, глядя на свою сильную, загорелую руку, сжавшую тонкое запястье брата. Рука мага казалась ему хрупкой и тонкой, словно у птицы, и белая кожа была почти прозрачной. Гиганту показалось, что он видит текущую по жилам синеватую кровь. — Моя рука и твоя рука — это все, что у нас осталось.

Карамон помолчал, потом набрал в грудь побольше воздуха.

— Ничто не сотрет и не отменит того, что ты сделал, — продолжил он с глубоким сожалением в голосе. — Наши отношения никогда уже не будут такими, как прежде. Мои глаза открылись, Рейст, теперь я вижу, что ты такое.

— И продолжаешь умолять меня вернуться вместе с тобой? — насмешливо переспросил Рейстлин.

— Я могу научиться жить с сознанием того, что ты такое и что ты сделал, — негромко сказал Карамон, глядя в глаза Рейстлину. — Это тебе нужно будет учиться жить с самим собой. Иногда, особенно по ночам, бремя вины может показаться непереносимо тяжелым, но…

Карамон не договорил. Маг тоже молчал, а лицо его превратилось в непроницаемую маску, по которой нельзя было угадать ни его мыслей, ни чувств.

Карамон сглотнул. Его пальцы чуть сильнее сжались на запястье Рейстлина.

— Подумай вот о чем, — сказал гигант. — В своей жизни ты сделал кое-что хорошее, и, может быть, это твое добро намного важнее всего, что сделал каждый из нас. Легко помогать людям, когда твою помощь оценят. Другое дело — помогать тем, кто швыряет твое добро тебе же в лицо. Ты помогал тем, кто не заслуживал ни помощи, ни сострадания. Ты делал добро, даже когда знал, что все безнадежно и благодарности ты не дождешься. Верь мне… — Рука Карамона задрожала. — Ты еще сможешь сделать немало хорошего, чтобы… искупить причиненное тобой зло.

Оставь все это, вернись домой!

Вернись домой!.. Вернись домой!..

Рейстлин закрыл глаза, потому что боль в груди стала непереносимой. Его левая рука шевельнулась, приподнялась, а тонкие пальцы коснулись гигантской пятерни Карамона легко, словно мохнатые ножки паука. Голос Крисании, все еще читавшей молитву, доносился словно издалека. На веках ее закрытых глаз играли сполохи света.

Вернись домой!..

Когда Рейстлин снова заговорил, его голос был мягким, таким же мягким, как и его прикосновение.

— Ты даже не начал постигать, мой брат, какие черные преступления пятнают мою душу. Если бы ты узнал о них, то отвернулся бы от меня со страхом и отвращением. — Маг вздохнул, и по его телу пробежала легкая дрожь. — Ты прав, иногда по ночам даже я сам отворачиваюсь в ужасе от себя самого…

Рейстлин открыл глаза и посмотрел Карамону прямо в лицо.

— Но знай одно, брат мой, все эти преступления я совершил умышленно, преднамеренно. Знай же еще, что мне предстоят злодеяния еще более мрачные, и я пойду на это без колебаний и вполне сознательно.

Он бросил быстрый взгляд на Крисанию, которая, не видя и не слыша ничего вокруг, стояла в створе Врат, излучая силу и красоту.

Карамон тоже посмотрел на жрицу, и его лицо стало мрачным.

Рейстлин перехватил его взгляд и улыбнулся.

— Да, Карамон, она вступит в Бездну вместе со мной. Она пойдет впереди меня, она будет сражаться за меня с черными жрецами и мрачными магами, с призраками и духами умерших, обреченными вечно скитаться в этом царстве ужаса и теней. Ей предстоит испытать невероятные мучения, которые только способна изобрести моя Королева. Все эти испытания искалечат ее тело, погасят разум, в клочья изорвут и изранят ее. В конце концов, когда она не сможет больше выносить страдания, Крисания упадет на землю, упадет к моим ногам… окровавленная, растоптанная, умирающая. Из последних сил она будет протягивать ко мне руки, прося одного — утешения. Она не станет просить меня спасти ее — для этого у нее слишком твердый характер. Она будет просить меня об одном — чтобы я был рядом с нею в ее смертный час.

Рейстлин глубоко вздохнул, потом пожал плечами.

— Но я пройду дальше, Карамон! Я не задержусь даже для того, чтобы сказать ей слово, чтобы бросить на нее один-единственный взгляд. Почему? Да потому, что она больше не будет мне нужна. Я пойду дальше, к своей цели, и моя сила будет расти даже тогда, когда ее раненое сердце будет истекать кровью.

Рейстлин полуобернулся к Вратам и, подняв левую руку ладонью кверху, посмотрел на голову дракона на вершине Врат. Затем он медленно прочел второе заклинание:

— Белый Дракон! От этого мира до следующего мой голос призывает жизнь!

Карамон посмотрел на Врата, на Крисанию, и его разум заполнился отвращением и ужасом, но он продолжал удерживать Рейстлина за руку. Он хотел сказать еще что-то, но его брат вдруг сделал правой рукой какое-то непонятное, неуловимо быстрое движение, и гигант почувствовал, как к его горлу, к самой артерии, пульсирующей алой кровью, прижался сверкающий серебряный кинжал.

— Отпусти, — коротко сказал Рейстлин. Maг не нанес удара, но Карамон почувствовал, как истекает свежей кровью не тело — его душа. Кинжал Рейстлина перерезал последнюю нить, связывавшую близнецов, положил конец всякой духовной близости между ними. Что-то снова кольнуло Карамона в сердце, и он поморщился, но боль быстро прошла. Последняя связь между ними была оборвана. Он был свободен.

Ни слова не говоря, гигант выпустил руку мага и, прихрамывая, побрел по коридору туда, где за колонной прятался Тассельхоф.

— Последнее предупреждение, брат, — холодно сказал Рейстлин ему в спину, засовывая кинжал в ременную петлю на запястье.

Карамон не ответил, он не остановился и не обернулся.

— Берегись магического устройства для путешествий во времени, — продолжал Рейстлин насмешливым голосом. — Его починила сама Такхизис. Это Ее Темное Величество отправило кендера из Бездны. Если ты им воспользуешься, то можешь оказаться в прескверном месте.

— Это Гнимш! — воскликнул Тассельхоф, выскакивая из-за колонны. — Его исправил мой друг Гнимш. Гном-механик, которого ты убил! Я…

— Тогда воспользуйтесь им, — холодно перебил Рейстлин, и бросил отобранный у Гнимша брелок в руки Таса. — Забирай его отсюда, Карамон, и проваливай сам.

Только помни, я тебя предупредил!

Карамон успел перехватить рассерженного Тассельхофа.

— Спокойно, Тас, спокойно. Хватит. Сейчас это уже не имеет значения.

С этими словами Карамон повернулся назад и снова оказался лицом к лицу с Рейстлином. Лицо воина было бледным от усталости и боли, но на нем появилось выражение холодного спокойствия, присущее человеку, который в конце концов нашел самого себя. Погладив кендера по хохолку волос на голове, он сказал:

— Ну давай, Тас. Нам пора домой. Прощай, Рейстлин.

Рейстлин ничего этого не слышал. Он уже повернулся к Вратам и погрузился в свою магию. И все же, даже начиная третье заклятие, маг следил за тем, как Карамон взял из рук кендера магическое устройство и начал раскладывать его, превращая из ничем не примечательного брелока в скипетр.

«Пусть отправляются, — подумал маг. — Кажется, я наконец-то отделался от этого слюнявого идиота!»

Потом он поглядел на Крисанию и не сдержал довольной улыбки. Жрица стояла в круге белого света, напоминающего сияющее на снегу неяркое зимнее солнце, — обращение к Платиновому Дракону было услышано.

Он снова поднял руки и повернулся к третьей голове, в левом нижнем углу.

— Красный Дракон! От темноты до темноты зову я! Да станет пустота твердью у меня под ногами!

Красные лучи пронзили белое сияние и черную ауру вокруг Крисании. Алый, как кровь, свет обжигал, и все же он послушно лег на пол перед Рейстлином, протянувшись между магом и входом во Врата, словно мост.

Маг возвысил голос. Повернувшись вправо, он обратился к четвертой голове:

— Голубой Дракон! Время как река течет по твоим следам.

Крисанию затопил поток голубого сияния. Затем голубые лучи начали вращаться, кружиться, словно в медленном танце. Стоя в этом свете, как под потоками воды, жрица подняла вверх лицо, а ее платье затрепетало, словно на сильном ветру, засверкало вспышками синего и голубого. Черные волосы приподнялись, невесомые, и заколыхались, как водоросли, готовые плыть в потоке времени.

Рейстлин почувствовал, как вздрогнули Врата. Очевидно, его магия начала взаимодействовать с защитным полем Врат, отзываясь на его команды. Теперь уже душа Рейстлина задрожала от восторга, который разделяла с ним и Крисания. Глаза ее блестели от слез, а губы приоткрылись во вздохе. Вот жрица протянула руки, и от ее прикосновения Врата приоткрылись!

У мага перехватило дыхание. Новые силы хлынули в его тело, содрогающееся от экстатического восторга, и Рейстлин едва не задохнулся. Теперь он видел все, что происходило с той стороны Врат, видел недоступные ему прежде планы бытия, куда не ступал еще ни один смертный до него.

Откуда-то до слуха Рейстлина донеслось бормотание Карамона, который пытался привести в действие магическое устройство.

— Твое время лежит пред тобой… Для этого крепко возьмись за концы и в разные стороны их поверни… И вскроются времени дали…

Домой. Вернись домой…

Рейстлин начал пятое заклинание.

— Зеленый Дракон. Судьба сильнее всех богов, ибо лишь ей под силу сбросить их с трона. Восплачьте же вместе со мной…

Внезапно голос Рейстлина дрогнул. Что-то было не так. Могучая магия, бьющаяся в его теле, вдруг пошла на убыль, стала медлительной и вялой. Ему удалось кое-как договорить магическую формулу до конца, но каждый вздох давался ему с огромным напряжением, а сердце на мгновение перестало биться. Когда же оно снова начало сокращаться, это произошло так неожиданно и резко, что содрогнулась вся хрупкая фигура мага.

В панике Рейстлин устремил свой взгляд на Врата. Сработало ли его последнее заклинание? Нет! Свет вокруг Крисании стал меркнуть. Врата закрывались!

Рейстлин выкрикнул последнее заклинание еще раз, но его голос странно дребезжал и ломался, отражаясь обратно на него же, хлеща мага, словно кнутом, и жаля, словно рассерженный шершень. Что же случилось? Он буквально чувствовал, как магические силы уходят из-под его контроля. Скоро он ослабеет совсем, и Врата закроются навсегда.

— Вернись домой…

Это был ее голос. Это его Королева, Владычица Тьмы, смеялась и дразнила его. Это голос его брата, умоляющий, полный сожаления. И еще один, пронзительный голос кендера. Он не слушал его, он наполовину забыл сказанные Тассельхофом слова…

Но теперь они молнией пронеслись в его голове.

— Гнимш починил устройство. Гнимш, гном-механик…

Рейстлин почувствовал в животе леденящий холод — словно сталь клинка снова пронзила его насквозь. На этот раз, однако, оружие смертных было ни при чем.

Просто он вспомнил слова из летописи Астинуса, переданные ему Даламаром. Это они вонзились в его душу, заставив ее скорчиться от ужаса.

— В это самое время некий гном-механик, находившийся в плену у гномов Торбардина, включил свое устройство для путешествий во времени, которое он соорудил, стремясь вырваться из темницы… Вопреки всей известной истории Кринна, это устройство сработало, и сработало так, как ожидалось… Вероятно, созданное пленным гномом-механиком устройство каким-то образом вступило во взаимодействие с могущественным, но тонким и сложным заклинанием Фистандантилуса — величайшего из магов. Результат нам всем хорошо известен.

Произошел колоссальной силы взрыв, полностью уничтоживший равнины Дергота…

Рейстлин в гневе сжал кулаки. Так, значит, убивать этого Гнимша вовсе не имело смысла! Проклятый гном-механик успел намудрить со своим устройством еще до своей смерти. История повторяется! Следы на песке остались в неприкосновенности…

Рейстлин заглянул во Врата и увидел, как из них выступил палач. Маг видел, как его же собственная рука приподымает черный капюшон, видел блеск опускающегося топора. Своими руками он опустил топор на собственную шею!

Магическое поле Врат бешено пульсировало. Окружившие Врата драконьи головы извергли победоносный рев. Приступ страха и боли исказил лицо Крисании, и маг, заглянув ей в глаза, увидел в них точно такое же выражение, какое он видел в глазах матери, незряче уставившейся в какие-то одной ей видимые дали.

— Вернись домой…

В самих Вратах закружилась неистовая радуга огней. Вырвавшись из-под контроля, они окружили обмякшее тело жрицы, совсем как вызванный Рейстлином огонь в чумном поселке. Крисания вскрикнула от боли — это ее кожа и тело ощутили обжигающий жар прекрасного и гибельного пламени никем больше не управляемой магии.

Наполовину ослепленный этим непереносимым сиянием и собственными слезами, катившимися из обожженных глаз, Рейстлин все смотрел и смотрел на кружащийся огненный вихрь. Он увидел — Врата закрываются.

В бешенстве маг швырнул на пол свой магический посох и издал пронзительный вопль, в котором отразились его неистовая ярость и горькое разочарование.

В ответ ему из Врат донесся переливчатый, насмешливый хохот.

— Вернись домой…

Рейстлином овладело спокойствие — холодное спокойствие отчаяния. Он проиграл, но она не должна увидеть его побежденным. Если ему суждено умереть, он умрет, но подчинит себе свою магическую силу.

Рейстлин поднял голову. Потом встал на ноги. Используя все свои огромные знания и силу, накопленную поколениями магов, свою собственную силу и ту, о которой он и понятия не имел, но которая все это время жила в его теле и в потайных, самых темных уголках души, Рейстлин поднял руки и снова закричал. Но на сей раз это не был невнятный вопль отчаяния и бессилия. Слова приказа прозвучали отчетливо и громко — приказа, который еще никто и никогда не отдавал за всю историю Кринна.

Но они были услышаны и поняты.

Поле Врат держалось. Он сам держал его! Он сам повелевал ему! По его приказу Врата содрогнулись и замерли.

Рейстлин глубоко, судорожно вздохнул. Уголком глаза он увидел яркую вспышку у себя за спиной — магическое устройство для путешествий во времени сработало!

Врата дергались и раскачивались в неистовом, сумасшедшем танце. Магия устройства Пар-Салиана набирала силу и распространялась во все стороны, а могучие судороги пространства сотрясали даже монолитный фундамент старинной крепости. Древние камни стен запели, и убийственные звуки окружили Рейстлина.

Ревели в гневе драконьи головы. Лишенные возраста голоса камней и существующие вне времен голоса драконов соперничали, сплетались, боролись, подняв в конце концов такую какофонию, что немудрено было сойти с ума.

Звук был оглушительным, он раскалывал голову и рвал барабанные перепонки.

Мощь двух заклинаний заставляла землю трястись и подпрыгивать. Поющие камни с треском разлетались на тысячи осколков, а металлические голоса драконов переходили в хрип.

Сами Врата начали рушиться.

Рейстлин пал на колени. Магическое поле разваливалось, трещало по швам, рассыпалось на части, словно рушащийся по кирпичикам мир. Оно ломалось, рвалось, и, поскольку Рейстлин продолжал удерживать его, оно стало разрывать и самого мага.

Голова раскалывалась от боли. Тело свело судорогой. Рейстлин скорчился в агонии. Он оказался перед страшным выбором: стоило ему чуть ослабить усилия, сдаться, и он рухнул бы в пропасть навстречу собственной незавидной судьбе, провалился бы в мрачное безымянное Ничто, по сравнению с которым любой мрак был бы стократ предпочтительнее. Но он знал и другое: если он будет удерживать поле, могущественные магические силы, которые он же сам и вызвал к жизни, разорвут его тело в клочки и разметают по времени и пространству.

Он уже чувствовал, как отрываются мышцы от костей, как натягиваются и лопаются сухожилия и связки.

— Карамон! — простонал Рейстлин, но Карамон и кендер уже исчезли.

Магическое устройство, исправленное каким-то дурацким гномом-механиком, изобретения и аппараты которого всегда работали, сработало и на этот раз.

Карамон был далеко, и помощи ждать было неоткуда — Рейстлин чувствовал, что ему остаются считанные секунды, чтобы что-нибудь предпринять, но боль была столь сокрушительной, что он не мог даже думать. Вот уже затрещали кости, выворачиваясь из суставов, глаза готовы были выскочить из орбит, сердце словно вырвали из груди, а из черепа выдавливался мозг. Рейстлин слышал свой собственный крик и знал, что этот крик — предсмертный. И все же он продолжал бороться, как боролся всю свою жизнь.

— Я справлюсь…

Слова вырывались у него изо рта вместе с клочьями кровавой пены.

— Я справлюсь… я снова подчиню себе свою магию… Он протянул руку и сжал в кулаке магический досох.

— Справлюсь…

Но он уже летел куда-то, летел в ослепительно яркий вихрь света и разноцветного огня. Вернись домой!…

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен Испытание близнецов

Книга первая

Молот богов

Пронзительный голос трубы, словно острая сталь, рассек прохладную тишину осеннего воздуха, и армии гномов Торбардина ринулись с гор на равнины Дергота, чтобы сойтись в битве с заклятыми врагами — своими же сородичами. Столетняя ненависть и непонимание между горными гномами и гномами холмов разлились по безжизненным равнинам потоками крови. Но победа оказалась бессмысленной, да никто с ней особенно и не стремился. Отомстить за обиды, нанесенные века назад дедам и прадедам, давно спящим в земле, — вот какова была цель обеих сторон.

Убийство, убийство и еще раз убийство — такой была война за Гномьи Врата.

Верный своему слову, Харас бился на стороне своего Короля-под-Горой. Он был чисто выбрит, так как бороду свою герой гномьего народа принес в жертву — в знак позора, который испытывал, сражаясь против тех, кого привык называть двоюродными братьями. Харас шел в авангарде армии короля Дункана, сражался и убивал, плача при этом от горечи и стыда. И вдруг он понял, что само слово победа изменило свое значение и превратилось в другое, более страшное, — истребление. Он увидел, как пали и были втоптаны вкровавую грязь штандарты обеих армий, ибо никто уже не помнил о том, за что и ради чего он воюет.

Неистовое безумие охватило сражающихся, которые не могли думать ни о чем другом, кроме мести: оно захлестнуло их багровой волной слепой ненависти и жажды мщения. И когда Харас осознал, что победителей здесь не будет, кто бы ни выиграл это последнее сражение, он бросил на землю свой боевой молот — молот, выкованный с помощью самого бога Реоркса, — и покинул поле битвы.

— Трус! — кричали ему вслед, но если Харас и слышал это, то не обратил на оскорбления никакого внимания. Он сам прекрасно знал, кто он такой и чего стоит. Осушив глаза и смыв кровь родичей со своих рук, он принялся обходить груды мертвых тел и не, остановился, пока не разыскал тела двух возлюбленных сыновей короля Дункана. Вытащив их из-под вражеских трупов, он взвалил изрубленные тела молодых гномов на спину лошади и покинул равнины Дергота, решив вернуться со своей страшной ношей в Торбардин.

Харас был уже вблизи Харолисовых Гор, когда до слуха его донесся странный глухой гул. Лошади — вьючная и та, что была под Харасом, — вдруг занервничали, и гном остановился, чтобы успокоить животных. Воспользовавшись передышкой, он сам огляделся по сторонам. Что это? Это не могло быть ни отзвуком далекой битвы, ни каким-либо иным шумом, издаваемым живыми существами.

Харас повернулся назад. Странный гул доносился, как ему казалось, именно сзади, с той стороны, где его родичи продолжали безжалостно истреблять друг друга во имя высшей справедливости. Звук нарастал и очень скоро превратился в глухой низкий рокот. Харасу даже показалось, что гул приближается; он вздрогнул и опустил голову. Жуткий грохот и рев действительно нарастали, словно кто-то стучал тяжелым железным молотом по огромной наковальне равнин.

«Это Реоркс, — подумал Харас с горечью и страхом. — Это — голос разгневанного бога. Мы сами себя приговорили к этому».

Плотная волна обжигающе горячего воздуха толкнула Хараса в спину и едва не выбила из седла. Тучи песка, пыли и пепла окружили гнома со всех сторон, набились в рот и глаза, в мгновение ока превратив ясный день в кошмарную, апокалипсическую ночь. Деревья вокруг пригнулись к самой земле, лошади испуганно заржали и чуть было не понесли. Харас с трудом удержал испуганных животных.

Ослепленный раскаленными песчинками, задыхаясь и отчаянно кашляя, он прикрыл рот платком и попытался замотать лошадиные головы кусками парусины.

Харас не знал, сколько времени простоял в кромешной мгле, посреди песчаной бури, однако жгучий шквал наконец пронесся дальше и вокруг снова посветлело.

Песок и пыль понемногу осели на землю, и лошади успокоились. Уцелевшие деревья выпрямились, а облака в небе снова поплыли неторопливо, слегка подгоняемые ленивым и прохладным осенним ветерком. Наступила тишина, но она показалась гному еще более страшной, чем рев ветра.

Обуреваемый недобрыми предчувствиями, Харас погонял свою старую лошадь и наконец сумел забраться довольно высоко по склону горы. Ему отчаянно хотелось найти какой-нибудь подходящий наблюдательный пункт. Наконец ему попалась удобная скальная трещина. Харас привязал свою и вьючную лошадей к дереву, а сам вскарабкался по скале и бросил взгляд на равнины Дергота.

И застыл в благоговейном ужасе…

Равнина была мертва…Далеко-далеко, насколько хватало глаз, виднелись лишь почерневшие голые камни и сплавившийся песок.

Обе армии словно испарились. Столь страшен был плясавший здесь огонь, что на засыпанных пеплом равнинах не осталось ни трупов, ни костей. Да и сам облик местности изменился. Когда Харас перевел свой взгляд туда, где совсем недавно высились изящные и тонкие шпили магической цитадели Заман, на месте крепости он увидел одни руины. Цитадель была почти полностью уничтожена. Ее стены обрушились, и теперь развалины напоминали ухмыляющийся человеческий череп, рассматривающий невидящими глазами голые равнины Смерти.

— Реоркс, отец наш, прости… — пробормотал Харас. От слез у него перед глазами все расплывалось. Низко опустив голову, он покинул свой наблюдательный пункт и продолжил путь в Торбардин.

С тех пор гномы верили — ибо именно так сказал им Харас по возвращении, — что обе армии были уничтожены самим Реорксом. В великом гневе бог швырнул оземь свой легендарный молот и превратил своих детей-гномов в пыль. Только в Хрониках Астинуса записана правда о том, что на самом деле случилось в тот день на равнинах Дергота…

Достигнув вершин магического искусства, великий маг Рейстлин, известный также под именем Фистандантилус, вместе с белой жрицей Светоносного Паладайна Крисанией Таринской принялся разыскивать Врата, ведущие в Бездну, чтобы бросить вызов самой Владычице Тьмы.

Эти Врата были главным предметом честолюбивых помыслов Рейстлина, и, чтобы достичь их, маг совершил немало темных дел, и черная мантия, которую он носил, была обильно полита кровью, в том числе и его собственной. Но маг прекрасно разбирался в тайнах человеческого сердца. Он знал, когда и за какую струну потянуть, чтобы добиться своего, знал, как достичь восхищения тех, кто должен был бы оттолкнуть его с негодованием и презрением. Среди последних была и госпожа Крисания, праведная дочь Паладайна. В белоснежном мраморе ее души отыскалась одна роковая трещинка, которую Рейстлин обнаружил и углубил, надеясь, что со временем она пройдет через ее сердце…

Крисания последовала за Рейстлином к страшным Вратам. Она воззвала к своему богу, и Паладайн ответил на ее молитву, потому что Крисания была истинной его избранницей. Рейстлин же надеялся на свою могучую магию и победил, ибо не было на свете мага искуснее его.

Врата открылись.

Рейстлин уже собирался войти в них, когда его брат-близнец по имени Карамон и кендер Тассельхоф Непоседа включили магическое устройство для путешествий во времени. Устройство нарушило структуру волшебного заклинания Рейстлина, а магическое поле треснуло…

…И это привело в непредвиденным и ужасным последствиям.

Глава 1

— Опля! — воскликнул Тассельхоф. Карамон строго покосился на него.

— Но я ни в чем не виноват! — возмутился кендер. — Честное слово!

Он бросил взгляд на окружающий ландшафт, потом снова посмотрел на Карамона и опять оглянулся кругом. Нижняя губа Тассельхофа задрожала, и он потянулся за носовым платком — просто так, на тот случай, если ему вдруг захочется чихнуть.

Но платка у него не было, как не стало теперь и его драгоценных кошельков. Тас вздохнул. За всеми треволнениями он совершенно позабыл о том, что его любимые кошелечки остались в подземных казематах Торбардина.

А переживаний на его долю выпало действительно немало. Несколько минут назад они с Карамоном стояли перед легендарными Вратами в волшебной крепости Заман, где они и включили магическое устройство. В следующее мгновение Рейстлин применил свою магию, и прежде, чем Тассельхоф это понял, снова начались знакомые ему явления — запели камни, затрещал скальный фундамент, и в животе появилось неприятное ощущение, будто тебя тянет во все шесть сторон разом. А потом — вжик! — и они оказались в другом месте.

А это место, где бы оно на самом деле ни находилось, выглядело явно не внушающим доверия. Во всяком случае, Тассельхоф рассчитывал попасть совсем в иные края.

Они с Карамоном стояли на высоком холме возле огромного круглого камня, по щиколотку в липкой и скользкой пепельно-серой грязи, покрывавшей землю под их ногами вплоть до самого горизонта. То тут, то там выступали из жидкого месива острые обломки расколотых валунов. Вокруг не было видно никаких признаков жизни, да и что живое могло бы сохраниться в этой пустыне? Ни дерева, ни былинки — только почерневшие от огня страшные толстые пни торчали из серой грязи. В любую сторону, куда ни посмотри, — всюду было одно и то же.

Даже взгляд наверх не принес Тассельхофу облегчения. Небо прямо над ним было серым и пустым, и лишь на западе оно имело странный лиловый оттенок; там, над самым горизонтом, вскипали неестественные, светящиеся изнутри тучи, перепоясанные тонкими нитями ослепительно-голубых молний. Кроме далекого грома, ни единый звук не нарушал зловещего молчания пустыни…

Карамон глубоко вздохнул и потер лицо рукой. Стояла изнуряющая жара, и, хотя они находились на этой вершине всего несколько минут, влажная от пота кожа гиганта была уже покрыта тонким слоем серого пепла.

— Где мы? — спросил он ровным, совершенно невыразительным голосом.

— Одно могу сказать совершенно точно, — признался Тас. — Понятия не имею.

А ты? — осведомился он после непродолжительного молчания.

— Я делал все, как ты сказал, — отозвался Карамон неестественно спокойно.

— Ты вспоминал, что Гнимш говорил тебе, будто мы должны только подумать о том месте, где хотим оказаться, и именно туда мы и попадаем. Я думал об Утехе…

— И я тоже! — подпрыгнул Тассельхоф. Увидев, что Карамон с угрожающим видом его рассматривает, кендер заколебался:

— Во всяком случае, я думал об Утехе большую часть времени…

— Большую часть времени? — бесстрастно переспросил Карамон.

— Ну… — Тас сглотнул. — Я просто подумал — всего один-единственный разочек! — что было бы, гм…было бы очень любопытно и весьма интересно побывать на…гм…

— Гм — где? — требовательно осведомился Карамон. — Договаривай!

— Ну…

— Что?

Тас продолжал мяться, и Карамон со свистом втянул воздух.

— На луне! — выпалил кендер.

— На луне?! — недоверчиво повторил гигант. — На которой? — добавил он, оглядевшись по сторонам.

— Не знаю, — Тассельхоф пожал плечами. — На какой-нибудь из трех. Мне казалось, что одна другой стоит, и не имеет значения, на которую удастся попасть. Я думал, что Солинари должны покрывать высокие серебристые горы; Лунитари — красные холмы; а что касается третьей, то там должно быть черным-черно…Хотя наверняка утверждать не берусь — я ведь ни на одной из них не был.

Карамон что-то проворчал, и кендер почел за благо прикусить язык. Он молчал минуты три — пока его друг с торжественным выражением лица озирал окрестности, — однако обстоятельства были таковы, что у Таса не хватило ни решимости, ни благоразумия молчать дальше.

— Как ты думаешь, Карамон, мы действительно сделали это? Я имею в виду — улетели на луну? Это место не похоже ни на одно из тех, где я бывал прежде.

Правда, здесь холмы не белые, не красные и не черные — они обычного каменного цвета, но…

— Все может быть, — отрезал Карамон. — Я же помню, как ты привел нас в портовый город, который располагался аккурат посреди песчаной пустыни.

— Но и в тот раз я не был виноват! возмутился кендер. — Даже Танис сказал…

— Тише! — Лицо гиганта озабоченно нахмурилось. — Это место действительно выглядит странно, но вместе с тем в нем чудится что-то знакомое…

— Ты прав, — согласился Тас, снова оглядывая черно-серый, унылый пейзаж.

— Теперь, когда ты сказал об этом, мне тоже начинает казаться, что я тут уже побывал. Только, — кендера передернуло, — я никак не могу припомнить места столь же страшного, кроме…кроме Бездны.

Последнее слово он произнес едва слышно. Пока они разговаривали, бурлящие тучи стремительно приблизились, а долина внизу еще больше почернела. Поднялся горячий ветер, и из туч полился мелкий дождь, смешанный с пеплом и золой.

Кендер как раз собирался отпустить какое-то замечание о мерзком качестве этого дождя, когда мир без всякого предупреждения взорвался.

Вернее, ему показалось, что мир взорвался. Сверкнул ослепительный свет, раздался громкий шипящий звук, а следом за ним — оглушительный грохот. Когда Тас пришел в себя, то обнаружил, что сидит в жидкой грязи и тупо рассматривает огромную дыру, прожженную в скале в каких-нибудь ста шагах от него.

— Боги мои! — ахнул Карамон. Наклонившись, он схватил кендера за руку и помог ему встать на ноги. — Ты в порядке?

— Я…я думаю — да, — неуверенно ответил кендер. Пока он приходил в себя, в холм вонзилась еще одна молния, и в воздух полетели раскаленные осколки камня.

— Любопытно! — воскликнул Тас. — Интересное ощущение, но не такое, какое я хотел бы испытать повторно прямо сейчас, — добавил он поспешно и опасливо покосился на небо, которое с каждой минутой становилось все темнее и темнее, грозя познакомить кендера с еще более захватывающими переживаниями.

— Где бы мы ни были, нам стоит уйти с этого холма, — рассудил Карамон. — Здесь, по крайней мере, есть тропа. Она должна куда-то нас привести.

Поглядев на убогую тропинку и жутковатую долину внизу, Тассельхоф подумал, что это «куда-нибудь» окажется, скорее всего, таким же серым и грязным, как и все вокруг, однако вслух ничего не сказал — уж больно мрачным было лицо Карамона.

Пока они сползали вниз по скользкой вязкой глине, смешанной с пеплом, горячий ветер становился все сильнее, а несомые им песчинки и обугленные деревянные щепки начали больно хлестать их до лицам. Между пнями и почерневшими стволами деревьев плясали извилистые молнии, землю сотрясали тяжелые удары грома, следовавшие один за другим почти непрерывно, тяжелые штормовые тучи собирались на горизонте.

Карамон посмотрел вверх и ускорил шаги. С трудом спустившись по склону холма, друзья вступили в котловину, где раньше, по всей видимости, была уютная и прекрасная долина. Тассельхоф даже подумал, что в это время года деревья должны были бы стоять в оранжево-золотистом убранстве осени, готовясь по весне снова окраситься зеленоватой дымкой нежной молодой листвы.

Теперь же он видел лишь поднимающиеся от пней спиральные дымки, которые тут же разрывались в клочья свирепым шквальным ветром. Несомненно, это чадили старые головешки, снова подожженные ударами молний. Однако, как это ни странно, фантастический пейзаж что-то ему напоминал. Как и Карамону, кендеру все сильней и сильней казалось, что он здесь когда-то уже бывал.

С трудом пробираясь через грязь и стараясь не обращать внимания на урон, наносимый этой противной липкой жижей его чудесным зеленым башмакам и голубым штанам, Тас попытался применить старинную кендерскую уловку, которой следовало пользоваться в случае, когда ты потерялся. Закрыв глаза и выкинув из головы все посторонние мысли, Тассельхоф приказал своему мозгу восстановить картину того, что он только что видел перед собой. Согласно представлениям кендеров, поскольку кто-нибудь из Тасовой родни наверняка бывал здесь раньше, его воспоминания каким-то образом должны были передаться и самому Тассельхофу.

Научных подтверждений этому феномену не существовало (гномы-механики как раз работали над этой проблемой и даже создали для ее решения какую-то Комиссию), однако общественные факты гласили, что ни один кендер за всю историю Кринна еще ни разу не потерялся.

Как бы там ни было, но Тассельхоф закрыл глаза и, стоя по колено в жидкой грязи, попытался представить себе окружающее. Картинка в его голове возникла тотчас же и была такой ясной и подробной, что Тас аж вздрогнул. Даже карты, хранившиеся в подсознании его предков и передававшиеся по наследству, никогда не были столь отчетливыми. Своим мысленным взором Тассельхоф увидел вокруг себя гигантские деревья, а также горы на горизонте и прохладное чистое озеро…

Тас ахнул и открыл глаза. Озеро здесь действительно было! Он просто не заметил его — должно быть, потому, что оно было покрыто толстым слоем пепла и имело такой же, как и у всего окружающего, тусклый серый свет. «Хорошо бы узнать, — задумался кендер, — есть ли еще в нем вода, или оно целиком заполнено липкой грязью?»

«Интересно, — подумал он чуть позднее, — неужели дядюшка Пружина бывал на луне? Если да, то нет ничего удивительного в том, что я узнаю эти места. Но раз так, то уж конечно он кому-нибудь да рассказал бы об этом…Может быть, гоблины сожрали его до того, как ему представилась такая возможность? Кстати, о еде.

Все это здорово напоминает мне…»

— Карамон! — закричал кендер, перекрывая рев ветра и раскаты грома. — Ты не захватил с собой воды? Я позабыл. И еды у меня тоже нет. Я не думал, что нам понадобится провизия, ведь мы вроде бы собирались домой. Однако теперь…

Неожиданно Тассельхоф увидел нечто такое, что мигом позабыл и о еде, и о воде, и даже о дядюшке Пружине.

— Эй, Карамон! — Кендер схватил своего большого друга за локоть и указал на небо. — Как ты думаешь, это солнце?

— Что же еще? — ворчливо отозвался гигант и тоже поглядел на бледный зеленовато-желтый диск, появившийся сквозь прореху в грозовых облаках. — Воды у меня нет, так что помалкивай об этом, ладно?

— Нечего на меня сердиться… — начал было Тас, но, увидев лицо воина, тут же замолчал.

Они прошли еще немного и остановились. Горячий ветер никак не унимался, он рвал с плеч Карамона плащ, а хохолок на голове кендера развевался как знамя.

Гигант разглядывал озеро — то самое, которое заметил Тассельхоф. Лицо Карамона было бледно, а в глазах появилась какая-то тень. Немного постояв, исполин пошел дальше по тропе все с тем же мрачным выражением лица, и кендеру не оставалось ничего другого, как, вздыхая украдкой, последовать за ним.

Наконец Тас решился.

— Карамон, — позвал он. — Давай выбираться отсюда. Даже если это действительно луна, которую, возможно, дядюшка Пружина посетил за день до того, как его съели гоблины, я не вижу здесь ничего интересного. Я, разумеется, имею в виду луну, а не то, что его съели гоблины, хотя если разобраться, то в этом, конечно, тоже ничего приятного нет. Откровенно говоря, здесь, на луне, почти так же скучно, как в Бездне, да и пахнет ничуть не лучше. Кроме того, 'в Бездне я не страдал от жажды…То есть не то чтобы мне теперь хотелось пить, — добавил он торопливо, слишком поздно вспомнив о том, что ему ведено было не затрагивать эту тему. — У меня язык как будто пересох, если ты понимаешь, что я имею в виду, Карамон. С таким языком весьма неудобно разговаривать. Мне хотелось бы просто напомнить, что у нас есть магическое устройство…

Он поднял. украшенный драгоценностями скипетр над головой — будто для того, чтобы напомнить Карамону, как он выглядит.

— И я обещаю…торжественно обещаю и клянусь, что на этот раз буду думать об Утехе каждой своей извилиной, Карамон…

— Тихо, Тас! — откликнулся Гигант. Они как раз достигли самого дна долины, где грязь доставала Карамону до колена. Что касается кендера, то он завяз едва ли не по пояс. От напряжения исполин снова начал припадать на колено, которое повредил во время последней схватки в Замане, и теперь в его взгляде, помимо беспокойства, кендер увидел боль.

Но не только эти два чувства отражались на лице Карамона. Помимо них было еще нечто такое, отчего по спине Таса забегали мурашки. Карамон испытывал страх, самый настоящий, неподдельный страх! Кендер вздрогнул и быстро огляделся по сторонам, недоумевая, что же такого страшного увидел гигант. Вокруг, однако, расстилался все тот же унылый пейзаж. Дождь усилился, а грозовые облака сгустились, но и в этом не было ничего особенного, во всяком случае, вряд ли это могло испугать бывшего гладиатора.

Тассельхоф сдерживался изо всех сил, но у него ничего не вышло. Слова выскочили у него изо рта прежде, чем он сумел этому воспрепятствовать:

— В чем дело, Карамон? Я ничего не вижу. Может быть, тебя беспокоит твое колено? Так я сейчас…

— Тихо, Тас! — приказал гигант странным, напряженным голосом. Он озирался по сторонам, нервно сжимая и разжимая огромные кулаки.

Кендер вздохнул и зажал рот ладошкой, преисполнившись решимости молчать, даже если это повредит его здоровью. И тут он неожиданно осознал, что вокруг стало удивительно тихо. Когда не гремел гром, вокруг не раздавалось ни единого звука — ни шороха дождя, шипевшего в лужах, ни звука тяжелых капель, срывающихся с мокрой листвы на землю. В ветвях не шумел ветер, и даже птицы не чирикали, жалуясь на промокшее оперение…

У кендера что-то задрожало внутри, и он пристальнее вгляделся в обгорелые пни и расщепленные стволы. Несмотря на опаливший их страшный небесный огонь, все равно было видно, какие это могучие деревья, пожалуй — самые большие из всех, что встречал Тас в своей жизни, если не считать, конечно, его визитов в…

Кендер сглотнул. Осенняя листва, курчавый дым очагов, поднимающийся над мирной долиной, озеро, голубое, как небо, и чистое, как хрусталь…

Заморгав, Тассельхоф протер глаза, стараясь освободить ресницы от влаги.

Оглянувшись, он бросил взгляд на тропу и огромный валун на вершине холма…Посмотрел кендер и на озеро, которое теперь было ясно видно за редкими стволами почерневших деревьев, и на зазубренные вершины гор на горизонте…

Нет, это была не луна, и совсем не дядюшка Пружина бывал здесь раньше.

— О Карамон!.. — в ужасе прошептал Тас.

Глава 2

— Что такое?! — Карамон повернулся и смерил кендера таким странным взглядом, что Тассельхоф почувствовал, как мурашки побежали по его спине не только снаружи, но и изнутри. Некоторые из них спустились даже по рукам и ногам.

— Н-ничего, — засмеялся Тас. — Это просто мое воображение. Карамон, — неожиданно для себя прибавил он. — Давай улетим отсюда, а? И поскорее! Мы же можем перенестись туда, куда нам захочется, и даже вернуться в. те времена, когда все мы были вместе и счастливы, были живы Флинт и Стурм, Рейстлин все еще носил красную мантию, а Тика… — Заткнись, Тас! — проскрипел сквозь зубы Карамон. Словно восклицательный знак в конце его слов поблизости вонзилась в глину шипящая раскаленная молния, так что даже кендер поморщился.

Горячий ветер со свистом проносился между торчащими, словно редкие гнилые зубы, пнями. Теплый и липкий дождь прекратился, грозовые облака пронеслись по небу дальше, а в сером небе загорелось бледное солнце. На горизонте, правда, тучи все еще громоздились друг на друга, становясь все чернее и чернее и дыша грозной красотой, которую еще больше оттеняли вспыхивающие между ними разноцветные молнии.

Карамон тем временем снова пошел по тропе, скрежеща зубами всякий раз, когда приходилось ступать на больную ногу. Тассельхоф, который знал теперь, что это за дорога, остался на месте, тупо глядя гиганту в спину.

Карамон обратил внимание на необычное молчание говорливого кендера. Что-то было не так, он это почувствовал и обернулся.

— Ну что еще? Идем! — раздраженно бросил он. Кендер, накручивая на указательный палец свой хохолок, отрицательно покачал головой. Карамон мрачно сверкнул глазами, и Тас неожиданно взорвался.

— Эти деревья — валлины, Карамон! — выкрикнул он.

Суровое лицо гиганта неожиданно смягчилось.

— Я знаю, Тас, — печально ответил он. — Это Утеха.

— Нет, не может быть! Это просто…просто другое место, где тоже растут валлины. Таких мест должно быть много…

— А много ли таких мест, где находится озеро Кристалмир? Или ты не узнал валун, где мы оба встречали Флинта, который сидел там, строгал чурбачок и смотрел на дорогу в…

— Ты не понимаешь! — сердито перебил кендер. — Так не может быть.

Сорвавшись с места, он побежал, или, вернее, попытался побежать, вперед, с трудом выдирая ноги из густой чавкающей грязи. Достигнув места, где стоял Карамон, он схватил гиганта за руку и сильно потянул.

— Давай улетим отсюда, Карамон! Скорее!!! — С этими словами он снова поднял над головой магическое устройство. — Мы можем вернуться в Тарсис! Туда, где драконы обрушили на меня целый дом. Это было чудесное время, все было так увлекательно, так интересно! Ты помнишь?

Его пронзительный голос затерялся среди обугленных деревьев. Карамон взял из рук кендера магическое устройство и, не обращая внимания на отчаянные протес ты друга, начал поворачивать драгоценные камни и изгибать шток, постепенно превращая скипетр с шаром на конце в простой, ничем не примечательный брелок.

Тассельхоф с несчастным видом следил за ним.

— Почему бы нам не убраться отсюда? — жалобно спросил он. — Здесь просто жутко. У нас нет ни еды, ни воды, и, насколько я понимаю, здесь ее взять негде.

Смотри, приближается новая гроза. Сорвется какая-нибудь из этих дурацких молний — и от нас одни башмаки останутся. Кроме того, ты ведь знаешь, что это не Утеха…

— Я не знаю, — тихо откликнулся Карамон. — Но я собираюсь выяснить. Вот только что происходит с тобой, дружок? Куда подевалось твое любопытство? С каких это пор кендеры стали отказываться от приключений?

И он захромал дальше.

— Я любопытен, как и другие кендеры, не больше и не меньше, — пробормотал Тассельхоф неуверенно и, опустив голову, поплелся за Карамоном. — Просто одно дело — интересоваться местом, где ты никогда не был, и совсем другое — проявлять интерес к своему собственному дому. Да где это видано, чтобы кендеры интересовались местами, где им все хорошо знакомо? Родной дом не должен меняться, он обязан стоять и ждать тебя, пока ты не вернешься из чужих краев.

Дом, в конце концов, это нечто такое, о чем ты можешь сказать самому себе:

«Боги! Да тут все выглядит точно так, как и прежде!», а вовсе не: «Боги!

Да тут вес имеет такой вид, словно резвились шесть миллионов драконов!». Дом совершенно не предназначен для приключений, Карамон!

Тас поглядел снизу вверх в лицо гиганта, чтобы убедиться, что его аргументы хоть как-то на него подействовали, однако Карамон, видимо, хорошо скрывал свои чувства. Тассельхоф разглядел только суровую решимость и боль, что весьма озадачило и испугало кендера.

Внезапно Тас осознал, как сильно переменился Карамон, и эта перемена была вызвана не только отказом от «гномьей водки». В лице гиганта кендеру виделось что-то иное — более серьезное и…ответственное. Но не только…

Тассельхоф задумался. «Гордость, — решил он после недолгого размышления.

— Гордость и непреклонность».

Сердце у него упало. Перед ним был уже не прежний добродушный толстяк, за которым кендеру приходилось приглядывать и уводить в сторону от придорожных трактиров. Тас вздохнул, остро почувствовав, как не хватает ему того, прежнего Карамона.

Понемногу они добрались до поворота тропы, и оба узнали это место, хотя никто не сказал ни слова. Карамон промолчал потому, что ему нечего было сказать, а Тассельхоф потому, что упорно не желал верить своим глазам. И все же оба невольно замедлили шаг.

Некогда за этим поворотом путник мог видеть сияющую огнями таверну «Последний Приют». Уже отсюда должен был доноситься запах знаменитой жареной картошки Отика Сандата; можно было услышать веселый смех и гомон множества голосов, становящийся громче всякий раз, когда входная дверь открывалась, чтобы впустить в обеденный зал очередного путника или завсегдатая.

Не сговариваясь, Карамон и Тас остановились перед самым поворотом. Оба по-прежнему молчали и растерянно оглядывались по сторонам, видя вокруг одно лишь запустение — обгорелые пни, засыпанную пеплом землю и черные камни. Тишина гремела у них в ушах страшнее, чем самый адский гром, потому что оба помнили — отсюда должен быть слышен городской шум, даже если города еще не видно.

Собственно говоря, они уже давно должны были услышать голос Утехи, состоящий из гомона рынка, ударов молота в кузне, криков детей и лоточников, звона посуды в таверне. Теперь же они не слышали ничего, кроме мертвой тишины. Лишь со спины доносилось ворчание далекой грозы Наконец Карамон вздохнул.

— Идем, — сказал он и заковылял вперед.

Тас пошел за ним, но намного медленнее, словно на ногах у него вдруг оказались подкованные железом гномьи башмаки. Впрочем, его собственная обувь, облепленная грязью, была не много легче. И все же главная тяжесть была у него на сердце. Снова и снова он бормотал себе под нос: «Это не Утеха! Это не Утеха!», пока наконец коротенькая фраза не зазвучала как одно из магических заклинаний Рейстлина.

Тас обогнул поворот и…

…и с облегчением вздохнул.

— Что я тебе говорил? — воскликнул он, заглушая монотонный свист ветра. — Смотри, здесь же ничего нет, совсем ничего! Ни таверны, ни города, ни деревьев!

Он втиснул свою маленькую руку в горячую ладонь Карамона и попытался оттащить друга назад.

— А теперь пошли скорей отсюда! У меня появилась идея. Мы можем вернуться в то время, когда Фисбен спустил с неба золотую радугу…

Но Карамон, решительно стряхнув руку кендера, побрел дальше. Лицо у него стало мрачнее тучи. Внезапно он остановился и поглядел в землю.

— А что тогда это такое, Тас? — спросил он негромко. Тассельхоф, нервно жуя кончики своих волос, опасливо приблизился и встал рядом.

— Что — «это»? — спросил он. Карамон молча указал.

— Ну это такое расчищенное пространство на земле, — сказал Тас жалобно. — Хорошо, хорошо, может быть, что-нибудь здесь действительно было. Возможно, какое-то большое здание. Но теперь-то его здесь нет, так что же нам из-за этого беспокоиться? Я…0оох, Карамон!..

Поврежденное колено гиганта вдруг подогнулось. Карамон зашатался и непременно упал бы, не поддержи его кендер. С помощью Тассельхофа Карамон с трудом добрался до обгорелого пня необыкновенно толстого валлина, стоящего неподалеку. Уперевшись в пень спиной, Карамон потер колено. Лицо его было искажено болью и блестело от пота.

— Чем я могу тебе помочь? — заламывая руки, с беспокойством спросил Тассельхоф. Внезапно он чуть не подскочил, но грязь цепко держала его, и прыжка не получилось. — Я знаю! Сейчас я найду подходящую деревяшку, и мы сделаем тебе костыль. Здесь должно быть полным-полно сломанных веток. Я пойду поищу.

Карамон ничего не сказал и только устало кивнул.

Тас ринулся прочь, внимательно обшаривая острым взглядом липкую и скользкую серую грязь. Он был очень рад тому, что у него есть дело, которое мешает ему думать о каких-то дурацких расчищенных площадках. Вскоре он нашел то, что искал, — торчащую из грязи ветку, толщина которой была вполне подходящей. Ухватившись за ее конец, кендер изо всех сил потянул, однако руки его соскользнули с мокрого комля, и Тас полетел в грязь.

Поднявшись, он с сожалением оглядел уродливое пятно, появившееся на его голубых штанах, и безуспешно попытался оттереть его. Потом Тас вздохнул и снова ухватился за корягу. На этот раз ему показалось, что сук стал постепенно вылезать из земли.

— Я почти вытащил его, Карамон! — радостно сообщил он. — Я…

Пронзительный визг, нисколько не похожий на голос кендера, разорвал тишину, и Карамон тревожно вскинул голову. Он успел заметить, как хохолок Таса исчезает в какой-то яме, которая вдруг разверзлась прямо под ногами кендера.

— Я иду, Тас! — взревел Карамон, неуверенно отталкиваясь от дерева. — Держись!

Однако он замолчал, увидев, что кендер снова показался на краю ямы. Такого лица Карамон ни разу у него не видел. Кожа Таса стала пепельно-серой, губы побелели, а глаза широко раскрылись от ужаса.

— Не подходи сюда, Карамон! — страшным шепотом проговорил кендер, отчаянно размахивая грязными руками. — Пожалуйста, не подходи!

Но было уже поздно. Карамону потребовалось сделать всего несколько шагов, и он оказался на краю ямы. Гигант заглянул вниз, а Тассельхоф скорчился в грязи у его ног и жалобно всхлипнул.

— Все мертвы, — прохныкал он. — Все до единого.

Он закрыл лицо руками и зарыдал, раскачиваясь из стороны в сторону.

На дне глубокой ямы с выложенными камнем стенами лежали смешанные с жидкой грязью человеческие тела. Здесь были мужчины, женщины и дети. Грязь предохраняла их от тления, и многие лица были легко узнаваемы, хотя, возможно, Карамону это просто показалось. В мыслях своих он перенесся к еще одной братской могиле, которую недавно видел, — в той горной деревне, все жители которой погибли от жгучей лихорадки. Карамон хорошо помнил печальное лицо брата, когда Рейстлин призвал с неба молнии, в считанные минуты превратившие чумную деревню в пепел. Скрипнув зубами, Карамон заставил себя заглянуть в могилу, со страхом ища в грязи спутанные рыжие волосы…

Наконец он отвернулся и с явным облегчением всхлипнул. Затем — совершенно внезапно — сорвался с места и с воплем «Тика!» ринулся обратно, к тому месту, где когда-то стояла таверна «Последний Приют».

Тассельхоф в тревоге вскочил на ноги, но поскользнулся и снова упал.

— Карамон! — завопил он вслед гиганту.

— Тика! — хрипло кричал Карамон, заглушая протяжный стон ветра и раскаты далекого грома. Позабыв о боли в ноге, он добежал до почти сухой и ровной площадки.

«Дорога, шедшая мимо постоялого двора», — механически отметил Тассельхоф, следя глазами за исполином. Кое-как вскарабкавшись на ноги, кендер поспешил, за Карам оном, однако гигант, несмотря на свою хромоту, двигался намного быстрее.

Страх и надежда придавали ему силы.

Вскоре Тас потерял его из виду за частоколом обгорелых стволов, однако до слуха кендера все еще доносился голос гиганта, звавшего свою Тику. Теперь Тассельхоф понял, куда направлялся Карамон, и замедлил шаги. От жары и зловонных испарений у него разболелась голова, а сердце ныло от только что увиденной картины. Нехотя передвигая ноги в густой грязи и страшась того, что ему еще предстоит увидеть, кендер все таки шел вперед.

Он нашел Карамона стоящим возле гигантского обгорелого пня. В руках гигант держал какой-то предмет, а вид у него был такой, словно он долго и упорно сражался и все же потерпел поражение.

Измученный, усталый, опустошенный, кендер приблизился и встал рядом.

— Что это? — спросил он, указывая на грязный инструмент в руках Карамона.

— Молоток, — сдавленным голосом отозвался Карамон. — Мой молоток.

Тас посмотрел внимательно. Это действительно был плотницкий молоток, вернее — когда-то был. Теперь его деревянная рукоятка обгорела и стала примерно на треть короче, чем нужно. В общем, от молотка осталась по большому счету одна лишь ржавая головка.

— Почему ты так уверен? — запинаясь, осведомился кендер, все еще отказываясь верить очевидным, но страшным фактам.

— Просто знаю, — с горечью сказал гигант. — Взгляни…

Он продемонстрировал кендеру, как плохо держится молоток на рукоятке.

— Я сделал его, когда…когда пил…Плохо насадил головку на рукоять. Она, помнится, все время слетала. Впрочем, я все равно почти им не пользовался.

Больная нога Карамона, ослабнув от бега, снова подвела его, и гигант, даже не пытаясь сохранить равновесие, рухнул в грязь. Сидя на земле в том месте, где когда-то был его дом, он сжимал в руках изуродованный молоток и едва слышно плакал.

Тассельхоф отвернулся. Смотреть на плачущего друга было выше его сил. Не обращая внимания на слезы, которые потекли по его собственным щекам, кендер пытался осмотреться, но почти ничего не видел. Еще ни разу в жизни он не чувствовал себя таким слабым, одиноким и беспомощным. Что же случилось? Что и когда пошло не так? Несомненно, где-то должна быть отгадка, ключ, который помог бы им во всем разобраться.

— Я пойду погляжу, — сказал он Карамону, но тот его не слышал.

Тассельхоф со вздохом отошел в сторону. Теперь, не в силах больше отрицать очевидное, он знал, где находится. Дом Карамона был почти в центре города, неподалеку от таверны. Тассельхоф медленно брел вдоль бывшей улицы. Да, он знал, где находится, но было бы лучше, если б он ошибался. То тут, то там Тас видел торчащие из грязи сучья и вздрагивал, ибо от города не осталось ничего, ничего, кроме…

— Карамон! — позвал Тассельхоф, надеясь отвлечь гиганта от постигшего его горя. — Карамон, поди сюда, мне кажется, ты должен взглянуть на это!

Но воин не обратил на настойчивые призывы кендера никакого внимания, и Тас отправился исследовать обнаруженный им объект самостоятельно. На самом краю улицы, в том месте, где, как помнилось Тасу, проходила граница небольшого парка, высился каменный обелиск, которого раньше здесь вроде бы не было.

Рассмотрев его получше, кендер понял, что в прошлый свой визит в Утеху этого камня он точно не видел.

Памятник был высоким и довольно грубо сделанным, однако он сумел выстоять под напором неистовых бурь и огненным шквалом. Поверхность его почернела и выкрошилась от страшного жара, однако, когда кендер начал стирать грязь, он разглядел под ней буквы, которые, как ему показалось, вполне можно было разобрать.

Тас очистил камень от толстого слоя копоти и пыли и долго смотрел на проявившиеся из-под них слова. Потом позвал негромко:

— Карамон.

Странная нотка, прозвучавшая в голосе кендера, проникла сквозь черный туман, окруживший Карамона, и заставила его поднять голову. Увидев странный обелиск и взглянув на необычайно серьезное лицо друга, он с трудом поднялся и, морщась от боли, подошел ближе.

— Что это? — спросил он.

Тас не смог ему ответить. Гигант подошел к кендеру и встал рядом, молча всматриваясь в грубо высеченные буквы незаконченной надписи:

Героиня Копья Тика Вэйлан Маджере Год смерти — 358 Дерево твоей жизни слишком рано срубили.

Не в моих ли руках был этот топор…

— Мне очень жаль, Карамон… — пробормотал Тассельхоф, беря гиганта за руку бесчувственными пальцами.

Карамон опустил голову. Затем он положил одну руку на камень и погладил его холодную, влажную поверхность. На камень упало несколько крупных дождевых капель.

— Она умерла в одиночестве, — прошептал гигант и, сжав кулак, неожиданно ударил по обелиску, до крови рассадив руку. — Это я оставил ее одну! Проклятье, я должен был остаться здесь, рядом с нею!

Его широкие плечи начали подрагивать от сдерживаемых рыданий. Тас, отвернувшийся, чтобы поглядеть на небо, заметил, что грозовые облака снова пришли в движение, и крепче сжал ладонь Карамона.

— Послушай, — серьезно начал он, — я не думаю, чтобы ты мог что-нибудь изменить, если бы был здесь…

Внезапно он замолчал, чуть не прикусив себе язык. Отпустив руку друга — Карамон этого даже не заметил, — кендер опустился на колени прямо в грязь. Его острые глаза заметили, как среди мокрой золы что-то тускло блеснуло в лучах бледного солнца. Тас принялся ладонями быстро откидывать жидкую грязь в сторону..

— Клянусь богами! — с трепетом прошептал он и поднял голову. — Ты был здесь, Карамон!

— Что? — всхлипнул гигант. Тас молча указал на разрытую землю. Карамон опустил голову и посмотрел вниз. У подножия обелиска лежал под слоем грязи его собственный труп.

Глава 3

По крайней мере он был очень похож на труп Карамона, ибо одет был в доспехи Саламнийских Рыцарей — в доспехи, которые Карамон носил во время битвы за Гномьи Врата и в которых он покинул Заман; они были на нем, живом Карамоне, даже сейчас…

Кроме доспехов, никаких иных примет, позволяющих опознать мертвого, они не нашли. В отличие от тел, лежащих в яме, более или менее сохранившихся под пластами глины, тело под обелиском почти полностью истлело. Под доспехами остались одни лишь кости, по которым можно было определить только то, что покойник был весьма крупного телосложения. В одной руке скелета, вытянутой в направлении каменного надгробья, было зажато зубило, словно воин умер в тот момент, когда высекал эту скорбную надпись.

Никаких признаков, указывающих на то, что могло его убить, Тас не заметил.

— Что происходит, Карамон? — спросил кендер дрожащим голосом. — Если это ты, значит, ты умер и поэтому не можешь сейчас стоять здесь рядом со мной…

Внезапно ему в голову пришла новая мысль.

— О боги! А что, если тебя тут нет? Вдруг я просто тебя выдумал?! — Он в отчаянии вцепился в хохолок на макушке и принялся крутить его с такой силой, словно хотел оторвать. — Вот не думал, что у меня такое живое воображение! Ты выглядишь как настоящий!

Кендер протянул руку и потрогал Карамона дрожащими пальцами.

— Да и на ощупь ты живой. Прости меня за такие слова, но и запах от тебя совсем как от настоящего Карамона, разве что спиртом не пахнет! — Тас в отчаянии заломил руки. — Карамон! Я схожу с ума! Как темные гномы из Торбардина!

— Нет, Тас, — пробормотал Карамон. — Все происходит на самом деле. Все реально, я бы сказал — даже слишком.

Он быстро заморгал глазами, но справился с собой и посмотрел сначала на труп, потом на обелиск, который был уже едва виден в неожиданно подкравшихся грозовых сумерках.

— Мне кажется, я вот-вот пойму, в чем тут суть, — неожиданно добавил Карамон и пристальнее всмотрелся в надпись на камне. — Ага! Вот оно! Тас, взгляни скорее на дату!

Кендер вздохнул и нехотя поднял голову.

— Триста пятьдесят восьмой, — тусклым голосом прочитал он. Затем его глаза широко раскрылись. — Триста пятьдесят восьмой! — воскликнул он. — Но мы же вышли из Утехи в триста пятьдесят шестом!

— Мы попали в будущее, — с благоговейным трепетом прошептал Карамон. — Мы забрались слишком далеко!

Грозные тучи, которые собирались над горизонтом, словно армия, готовящаяся к решительной атаке, оказались у них над головами незадолго до наступления вечера, милосердно прикончив умирающее над низким горизонтом, дрожащее, будто студень, солнце. Буря налетела с неистовой яростью. Порыв горячего ветра вырвал Тассельхофа из грязи, а Карамона швырнул спиной на каменный обелиск. Хлынул дождь, крупные капли которого были горячими и тяжелыми, как расплавленный свинец. Потом из туч посыпались градины величиной с кулак кендера, нещадно молотившие по головам и оставлявшие синяки на плечах.

Однако страшнее всего были извилистые разноцветные молнии, впивавшиеся в обгорелые пни, расщеплявшие их в клочья или превращавшие в пылающие костры, видимые, наверное, за сотню миль. Гром, сотрясая землю, гремел без малейшего перерыва, так что Карамон и Тассельхоф в конце концов наполовину оглохли.

Пытаясь найти хоть какое-то укрытие от дождя, они забрались в яму, которую Карамон выкопал в сочащейся влагой глине под огромным упавшим стволом. Из этой ямы они смотрели на неистовую ярость стихии и не верили своим глазам. Огонь, казалось, поднимался до самого неба, а ноздри и глаза ел горький дым полыхающих деревьев. Молнии были совсем рядом, вонзались в мертвую почву и выбрасывали в воздух огромные комья земли и обломки вывороченных с корнем гигантских пней.

Гром ударял по их барабанным перепонкам, словно огромный молот по наковальне.

Единственной радостью во время небывалой бури была вода. Карамон выставил наружу свой шлем и меньше чем за минуту набрал воды достаточно, чтобы напиться.

Вода, однако, отдавала тухлыми яйцами — так заявил кендер, сотвращением зажимая нос, — и почти не утоляла жажды.

Никто ничего не сказал вслух, но каждый подумал, что у них нет возможности запастись этой мерзкой водой впрок, как нет возможности раздобыть хоть какую-то еду. Тем не менее Тассельхоф, впервые почувствовавший себя самим собой с тех самых пор, как понял, где находится, отчасти даже наслаждался свирепой бурей.

— Я никогда не видел, чтобы молния была такого цвета! — прокричал он, перекрывая грохот грозы и не отрывая взгляда от невиданной картины. — Очень похоже на фокусы, которые показывают бродячие факиры.

Однако гроза скоро ему наскучила.

— В конце концов, — снова закричал Тас, глядя, как в небо взлетает объятое пламенем бревно толщиной в три Карамоновых обхвата, — все приедается, особенно если видишь это в пятнадцатый раз. Если тебе не будет слишком одиноко, — прибавил он и зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть, — я, пожалуй, вздремну.

Ты не против, если тебе придется немного покараулить?

Карамон покачал головой, собираясь что-то ответить, но мощный удар грома заставил его вздрогнуть. Меньше чем в тридцати шагах от их убежища вспыхнул голубым огнем огромный пень.

«Это могли быть и мы, — подумал гигант, глядя на тлеющие обломки и морщась от резкого запаха серы. — Впрочем, мы можем быть следующими!»

Его охватило отчаянное желание куда-то бежать и что-то делать. Оно было таким сильным, что мускулы гиганта непроизвольно напряглись, и ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы усидеть на месте.

«Там, снаружи, — верная смерть, — сказал он себе. — Здесь, в яме, мы, по крайней мере, находимся ниже уровня земли».

Однако, словно в ответ на его мысли, лимонно-желтая молния выбила совсем рядом с ним глубокую яму, и гигант с горечью улыбнулся. Нет, нигде они не могли чувствовать себя в полной безопасности. Оставалось только ждать, уповая на милость богов.

Карамон посмотрел на кендера, собираясь сказать что-нибудь утешительное для своего маленького друга, но слова будто замерли у него на губах. Вздохнув, Карамон покачал головой. «Есть все же на этом свете кое-что неизменное, например, кендеры», — подумал он, глядя на Тассельхофа. Кендер крепко спал, свернувшись калачиком и не обращая никакого внимания на разбушевавшуюся стихию.

Карамон тоже забился поглубже в яму, но заснуть не мог. Его глаза неотрывно следили за черными тучами, в непрерывном сверкании молний проносившимися у него над головой. Чтобы отвлечься от этого ужасного зрелища, он попытался разобраться в том, что же, собственно, произошло и как получилось, что они оказались в этом гиблом месте. Он даже закрыл глаза, разболевшиеся от ослепительного света, и снова увидел своего брата, стоящего перед жуткими Вратами, вновь услышал его голос, обращенный к страшным драконьим головам и приказывающий им подчиниться и пропустить их — Рейстлина и Крисанию — в Бездну.

Вспомнил он и молодую жрицу Паладайна, молившуюся своему богу, полностью отдаваясь экстатическому блаженству собственной веры и не ведая о том, что тогда представлял собой Рейстлин, служащий силам зла.

Карамон вздрогнул, услышав слова Рейстлина так ясно, как если бы тот стоял сейчас рядом с ним.

— Да, Карамон, она вступит в Бездну вместе со мной. Она пойдет впереди и будет сражаться за меня с черными магами и жрецами, с призраками и духами умерших, обреченными вечно скитаться в этом царстве ужаса и теней. Ей предстоят самые невероятные мучения, которые только способна изобрести моя Королева. Все испытания искалечат ее тело, лишат разума, в клочья изорвут и изранят ее плоть.

В конце концов, когда Крисания не сможет больше выносить страданий, она упадет к моим ногам…окровавленная, растоптанная, умирающая. Из последних сил она будет протягивать ко мне руки, прося одного — утешения. Она не станет молить меня о спасении — для этого у нее слишком твердый характер. Она будет просить лишь о том, чтобы я был рядом в ее смертный час.

Но я пойду дальше, Карамон! Я не задержусь даже для того, чтобы сказать ей хоть слово, бросить на нее один-единственный взгляд. Почему? Да потому, что она больше не будет мне нужна. Я пойду вперед, к своей цели, и моя сила возрастет тысячекратно…

После этих слов Рейстлина Карамон понял, что ему не вернуть брата. И оставил его в покое…

Оставил в покое и позволил войти в Бездну и бросить вызов самой Владычице Тьмы. Позволил Рейстлину стать богом.

«Для меня это не имеет никакого значения, — с горечью подумал Карамон. — Мне все равно теперь, что с ним случится. Наконец-то я освободился от него, а он — от меня…»

Тас и Карамон включили тогда магическое устройство и прочли рифмованное заклинание, которому научил гиганта Пар-Салиан. Потом Карамон снова услышал, как поют камни, — точно так же, как и в предыдущие два раза, когда он отправлялся в путешествие во времени.

И тут что-то произошло! Именно в этот момент что-то не заладилось и пошло наперекосяк. Теперь, когда у Карамона было время подумать и провернуть все в памяти еще раз, он вспомнил, что произошло что-то совсем не то и не так, как должно было; вот только — что?

«Но я, конечно, ничего не смогу с этим поделать, — с горечью подумал он.

— Я никогда не понимал магии и никогда ей особенно не доверял…»

Еще один близкий удар молнии прервал размышления Карамона, заставив его вздрогнуть, а Тассельхофа — подскочить во сне. Раздраженно бормоча себе под нос ругательства, кендер закрыл глаза ладонями и снова свернулся в комок, удивительно похожий на маленького бурундучка, уснувшего в своей норе.

Карамон вздохнул и, с трудом заставив себя не думать о бурях и бурундуках, снова вернулся к последним минутам, проведенным им в Замане, когда он включил волшебное устройство.

Неожиданно Карамон вспомнил появившееся тогда странное ощущение, будто что-то тянет его в одну сторону, в то время как другая неведомая сила толкала его в противоположном направлении. Что делал Рейстлин? Карамон никак не мог этого припомнить. Понемногу у него в мозгу начал возникать смутный образ брата.

Как из тумана, выступили искаженные ужасом тонкие черты его лица — такое лицо было у Рейстлина в тот момент, когда он в крайнем изумлении смотрел на Врата.

Крисания в это время…Крисания стояла прямо перед этим порогом Мрака, но больше она не молилась. Ее тело корчилось, словно от боли, а глаза были полны…тем же ужасом, что и глаза Рейстлина.

Карамон вздрогнул и облизал губы. Горькая вонючая дождевая вода оставила на его губах какую-то масляную пленку, отчего во рту у него появился такой привкус, словно он долго грыз грязные ногти. Сплюнув, Карамон вытер рот тыльной стороной ладони. Очередной удар грома заставил его поморщиться, как от зубной боли.

Внезапно к нему пришел ответ.

Рейстлин проиграл.

С ним произошло то же самое, что и с Фистандантилусом. Он утратил контроль над своей магией. Волшебное поле так некстати включенного устройства для путешествий во времени вступило в контакт с силами, вызванными его заклинаниями, — таково было единственное более или менее правдоподобное объяснение случившемуся.

Карамон нахмурился. Нет, Рейстлин не мог не предусмотреть подобной возможности. Но если так, то он, несомненно, не дал бы им воспользоваться магическим устройством, он бы просто убил их обоих, как расправился с гномом-механиком — приятелем Таса.

Карамон свирепо потряс головой, надеясь, что в мозгах его прояснится и мысли встанут на свои места. Он пробирался сквозь непонятные и запутанные вопросы с тем же упорством, с каким в свое время штудировал ненавистную арифметику, которую в детстве его заставляла учить мать. Магическое поле прибора было нарушено, это очевидно. Оно зашвырнуло его и кендера слишком далеко вперед, отправило в их же собственное будущее.

«Следовательно, — решил Карамон, — достаточно лишь снова включить устройство, и оно вернет меня в мое настоящее, обратно к Тике, в родную Утеху…»

Открыв глаза, Карамон огляделся по сторонам. Стоит ли возвращаться, чтобы через два года снова встретить такое будущее?

Эта мысль заставила гиганта вздрогнуть. Он промок насквозь, и наступившая ночь оказалась удивительно холодной, однако вовсе не погода беспокоила его. Ему было хорошо известно, каково жить без надежды, зная о том, что ждет тебя впереди. Как он мог вернуться назад к Тике и всем своим друзьям, зная, что с ним случится в недалеком будущем?

Потом он подумал о трупе под обелиском. Каково самому ему будет возвращаться после всего…

Если, конечно, этот труп действительно принадлежит ему. Карамон попытался припомнить последнюю беседу с братом. Тассельхоф изменил время — так сказал тогда Рейстлин. Кендерам, гоблинам и гномам — расам, созданным богами непреднамеренно, по чистой случайности, — перемещаться во времени было заказано. Они, в отличие от великанов, людей и эльфов, существовали вне временного потока. Значит, кендер, попавший в прошлое, способен изменить будущее?

Тассельхоф попал в эпоху Катаклизма случайно, ворвавшись в магический круг, очерченный верховным магом Пар-Салианом, за мгновение до того, как заклятие, призванное отправить в прошлое Карамона и Крисанию, было произнесено.

Тас изменил ход времени. Вот почему Рейстлин считал, что может избежать судьбы Фистандантилуса! Он мог попытаться пойти по другому пути и уцелеть там, где сгинул его предшественник. Рейст мог победить!

Голова у Карамона закружилась, его начинало тошнить. Что все это означает?

Что он здесь делает? Как он может одновременно быть живым человеком и покойником, изрядно к тому же разложившимся? Действительно ли это тело принадлежит (принадлежало? будет принадлежать?) ему? Если кендер на самом деле каким-то образом изменил ход истории, то у подножия каменного обелиска мог оказаться какой-нибудь другой ее персонаж.

И все же самым главным вопросом для Карамона оставался один — что случилось с Утехой?

— Интересно, это все Рейстлин устроил? — пробормотал Карамон себе под нос просто для того, чтобы услышать свой собственный голос среди шипения молний и сотрясающих землю ударов грома. — Имеет ли эта буря какое-нибудь отношение к нему? Случилось ли все это оттого, что он потерпел неудачу, или наоборот…

Карамон вдруг почувствовал, как у него перехватило дыхание. Тассельхоф рядом с ним зашевелился во сне, всхлипнул и что-то невнятно пробормотал. Гигант рассеянно повернулся к другу и похлопал его по плечу.

— Дурной сон, — ласково проговорил он, чувствуя, как сжалось под его большой ладонью маленькое тело кендера. — Просто плохой сон. Спи, Тас…

Тассельхоф перекатился на другой бок и, по-прежнему закрывая глаза ладонями, плотно прижался к спине Карамона. Исполин продолжал ласково похлопывать его по плечу.

Плохой сон…Как бы ему хотелось, чтобы это действительно было так. Он мечтал снова очнуться в своей собственной мягкой постели, пусть даже с гудящей хмельной головой и трясущимися руками. Ему отчаянно захотелось снова услышать, как Тика в отчаянии швыряет на кухне грязные тарелки, проклиная его на чем свет стоит за леность, пьянство и слабоволие и готовя на завтрак при этом его же любимые блюда. Карамон страстно желал вернуться к этому жалкому, растительному существованию, потому что тогда бы он умер легко, ни о чем не зная заранее.

«О, пусть это будет только сон!» — мысленно взмолился гигант, роняя голову на колени и чувствуя, как из-под его плотно сомкнутых век капают жгучие слезы.

Он сидел так довольно долго и, сокрушенный открывшейся ему истиной, даже перестал обращать внимание на бурю. Тассельхоф вздыхал во сне, но не просыпался. Сам Карамон не мог уснуть, а то, что ему привиделось, было сном наяву, реальным кошмаром, от которого нигде не спастись. Для подтверждения худших его опасений Карамону не хватало только одной детали, но в глубине души он был уверен, что не ошибся.

Гроза понемногу стихала, отползая на юг. И когда буря наконец перевалила через горный хребет, тишина зазвенела в ушах Карамона громче самых яростных штормов. Снаружи развиднелось, и небо очистилось — до следующей грозы. Теперь на нем стало возможным разглядеть и луны, и звезды…

Карамон еще некоторое время сидел в грязной норе, вырытой им под бревном, словно ожидая, пока до него донесется запах жареной картошки со специями или пока звонкий смех Тики не прогонит эту странную тишину. Он хотел, чтобы страшная боль в голове, которую он часто испытывал с похмелья, заглушила острую боль в его сердце.

Но ничего такого не произошло. Над мертвой землей воцарилось гробовое молчание, нарушаемое лишь далекими раскатами грома. Карамон чуть слышно вздохнул, поднял голову и посмотрел в небеса.

Он сглотнул скопившуюся во рту горькую слюну и до рези в глазах стиснул веки, стряхивая набежавшие слезы.

Над ним в вышине горело неоспоримое подтверждение всех его худших опасений и страхов.

В небе появилось новое созвездие.

И оно имело вид руны Песочных Часов…

— И что это означает? — осведомился Тассельхоф, протирая глаза и сонно разглядывая звездное небо.

— Это значит, что Рейстлин добился своего, — ответил Карамон, и в его голосе прозвучала странная смесь страха, сожаления и гордости. — Это значит, что он проник в Бездну, бросил вызов Владычице Тьмы и победил ее!

— Еще не совсем, — возразил Тас, внимательнее всматриваясь в расположение звезд. — Вот созвездие Такхизис, просто оно не на том месте, где ему положено быть. Оно вон там, а ему полагается быть вот тут. — Кендер указал пальцем и вздохнул. — А вот созвездие Паладайна. Бедный Фисбен, неужели ему пришлось сражаться с Рейстлином? Не думаю, чтобы это было ему очень по душе. Мне всегда казалось, что Фисбен неплохо понимал Рейстлина, может быть, даже лучше, чем все мы.

— Значит, вполне вероятно, что битва продолжается, — вслух подумал Карамон. — Возможно, именно поэтому здесь, на земле, бушуют такие страшные грозы.

Он немного помолчал, продолжая разглядывать новое созвездие, в то время как в памяти его возникали глаза Рейстлина — такие, какими они были много лет назад, когда он вышел победителем из того страшного Испытания в Башне Высшего Волшебства. Именно тогда зрачки молодого мага приобрели форму песочных часов.

Пар-Салиан, помнится, сказал ему по этому поводу: «Этими глазами, Рейстлин, ты сможешь видеть все вещи такими, какими их делает время. Может быть, хотя бы это научит тебя состраданию и любви к тем, кто тебя окружает».

Но и это не помогло.

— Рейст выиграл, — вздохнув, проговорил Карамон. — Он стал тем, кем хотел, — богом. И теперь он правит мертвым миром.

— Мертвым? — с тревогой переспросил Тас. — Ты хочешь сказать, что теперь весь Кринн выглядит как это грязное болото? И Палантас, и Гавань, и страна эльфов, и даже…даже Кендермор? Все-все?

— Оглянись-ка по сторонам, — вяло откликнулся Карамон. — Что ты скажешь?

Видел ли ты хоть одно живое существо с тех пор, как мы попали сюда?

Он взмахнул рукой, которая была еле видна в бледном свете Солинари, горевшей в очистившемся небе, словно выпученный глаз.

— Ты сам видел, какие хлестали по горам жуткие молнии. Я и сейчас вижу на горизонте новые зарницы — это идет еще одна гроза. — Карамон показал на восток.

— Нет, Тас, ничто не может выжить в этом мире. Мы оба с тобой скоро будем мертвы: нас либо сожжет молнией, либо…

— Либо случится что-нибудь еще, столь же неприятное, — перебил его Тассельхоф. — Мне…мне действительно немного не по себе, Карамон, — жалобно добавил он. — Может быть, это здешняя вода так действует, или я не совсем оправился после болезни.

Не в силах больше сдерживаться, кендер схватился руками за живот, а его лицо перекосилось от боли.

— У меня такое ощущение, словно я проглотил змею.

— Это вода, — отозвался Карамон. — Я тоже чувствую нечто подобное.

Наверное, — из туч нам на головы пролился какой-нибудь яд.

— А мы что, просто так возьмем и умрем? — осведомился Тас после непродолжительного молчания. — Здесь? Ежели ты задумал именно это, то я, пожалуй, пойду лягу рядом с Тикой, если ты не возражаешь…Там я буду в большей степени чувствовать себя дома…Разумеется, до тех пор, пока не попаду туда, где Флинт сидит под деревом со своим чурбачком…

Вздохнув, кендер положил голову на сильную руку Карамона.

— Я должен многое рассказать ему, верно? — спросил Тас. — О Катаклизме и огненной горе, о том, как я спас тебе жизнь и как Рейстлин стал богом. Я уверен, что он мне просто не поверит, но если ты случайно окажешься там вместе со мной, то сможешь сказать ему, что я, гм-м…не преувеличиваю.

— Умереть будет довольно просто, — пробормотал Карамон, задумчиво глядя на обелиск.

На небе тем временем показалась Лунитари. Ее кроваво-красный свет, смешиваясь с бледным свечением Солинари, окрасил засыпанную пеплом землю в недобрые багрово-красные тона. Каменный обелиск, все еще мокрый от дождя, замерцал в темноте зловещим светом, а на его блестящей поверхности отчетливо проступили грубо вырезанные буквы.

— Умереть будет просто, — повторил Карамон, обращаясь больше к самому себе, чем к Тассельхофу. — Проще некуда — лечь на землю и позволить тьме проглотить тебя…

Он скрипнул зубами и с трудом поднялся.

— Смешно, — процедил он, вытаскивая меч и начиная рубить им толстый сук упавшего дерева, торчащий из грязи. — Рейстлин однажды спрашивал меня об этом.

Он хотел знать, готов ли я последовать за ним во тьму.

— Что это ты делаешь? — с любопытством спросил Тас.

Но Карамон ничего не ответил, продолжая кромсать мечом сырое, неподатливое дерево.

— А-а, ты хочешь сделать костыль! — догадался кендер и в тревоге вскочил на ноги. — Но, Карамон, не собираешься же ты в самом деле…Это просто безумие!

Я помню, когда Рейстлин задал тебе этот вопрос, и помню его ответ на твое «да».

Он сказал, что это будет означать твою гибель, Карамон! Каким бы силачом ты ни был, это убьет тебя!

Гигант молчал, только мокрые щепки летели во все стороны из-под сверкающего клинка. В конце концов он обернулся через плечо, чтобы бросить взгляд на новые грозовые облака, которые медленно подкрадывались сзади, гася в небе созвездия и уже подбираясь к лунам.

— Карамон! — Кендер схватил своего большого друга за руку. — Даже если ты пойдешь…туда… — Тас вдруг обнаружил, что не в состоянии произнести вслух нужное слово. — Что ты будешь там делать?

— То, что мне следовало сделать уже давно, — решительно ответил Карамон.

Глава 4

— Ты и вправду хочешь отправиться за ним? — вскричал Тас, выкарабкиваясь из ямы. Теперь он мог по крайней мере видеть глаза Карамона, который все еще сражался с веткой. — Это глупо, просто глупо!.. — Тут ему в голову пришла одна мысль, и он спросил, перебив самого себя:

— А как ты туда собираешься попасть?

Ты что, знаешь, где находится это место! Ты ведь даже не представляешь, где тебе его искать!

— У меня есть способ попасть туда, — спокойно ответил Карамон, убирая меч в ножны и хватаясь за сук обеими руками. Дерево затрещало и переломилось. — Одолжи-ка мне твой нож, — попросил он Тассельхофа.

Кендер со вздохом отдал гиганту кинжал. Глядя, как он срезает мелкие сучки, Тас хотел было продолжить свои возражения, но Карамон перебил его.

— У меня есть магическое устройство, которое доставит меня куда угодно, — сказал он, сурово глядя на несчастного кендера. — Ты знаешь это не хуже меня.

— В…в Бездну? — едва сумел выговорить тот. Глухой удар грома заставил обоих приподнять головы и посмотреть на приближающийся грозовой фронт. Затем Карамон вернулся к своему занятию с удвоенным рвением, а Тас снова попытался его отговорить.

— Магическое устройство помогло нам с Гнимшем выбраться оттуда, но я совершенно уверен, что оно не сможет доставить тебя туда. Тебе не нужно в Бездну, — решительно заключил Тас. — Это очень плохое место.

— Надеюсь, это устройство мне все таки поможет… — Карамон кивком головы подозвал кендера к себе. — Давай-ка проверим, как действует мой костыль, пока снова не полило. Для начала попробуем дойти до обелиска…

Карамон отрезал мечом кусок своего насквозь мокрого плаща и намотал его на верхний конец дрына. Затем он налег на свой импровизированный костыль всей тяжестью. Дерево выдержало. Карамон с трудом выдернул его из грязи и сделал шаг. Сук снова завяз, но Карамон сумел все же продвинуться вперед, оберегая раненую ногу. Тас поддерживал его с другой стороны, и оба медленно, пядь за пядью, пошли по скользкой земле.

Тассельхофу очень хотелось спросить, куда они идут, но он боялся услышать ответ. Впервые в жизни ему было совсем не трудно сдерживаться и хранить молчание. К несчастью, Карамон, словно подслушав его мысли, заговорил первым, отвечая на невысказанный вопрос.

— Может быть, эта волшебная штука действительно не может доставить меня в Бездну, — пропыхтел он, — но я знаю кое-кого, кому эта задача по плечу. Уж к нему-то магическое устройство способно меня перенести.

— К кому же это? — с подозрением спросил Тас.

— К Пар-Салиану. Только он сможет рассказать нам, что случилось, и отправить меня туда…где мне нужно быть.

— К Пар-Салиану? — спросил кендер таким встревоженным голосом, словно гигант намеревался направить свои стопы прямиком к Темной Воительнице. — Это еще большее безумие! — начал было он, но приступ слабости и тошноты заставил его остановиться и замолчать. Карамон терпеливо ждал, налегая на костыль, хотя и сам он выглядел неважно.

Наконец кендер почувствовал себя немного лучше. Он кивнул Карамону (говорить Тас пока не мог) и пошел вперед неверными, заплетающимися шагами.

Вскоре они оказались у обелиска. Оба тут же упали на землю и оперлись спинами о мокрый камень, совершенно вымотанные этим коротким переходом длиной в каких-нибудь три десятка шагов. Горячий ветер снова засвистел, завыл над их головами, а гром слышался теперь гораздо ближе.

Пот заливал глаза Тассельхофа, губы его приобрели зеленоватый оттенок, однако он нашел в себе силы улыбнуться Карамону с вполне невинным — так ему, во всяком случае, казалось — выражением лица.

— Значит, мы должны будем повидаться с Пар-Салианом? — спросил он как можно небрежнее и вытер влажное лицо кончиками волос. — Мне кажется, это не самая лучшая мысль. Тебе не под силу пройти весь путь, даже если бы у нас были вода и еда.

— Я и не собираюсь идти пешком. — Карамон достал из кармана волшебный брелок и начал осторожно раскладывать его, превращая в украшенный драгоценными камнями скипетр.

Тас поглядел на его руки, сглотнул и быстро заговорил:

— Я уверен, что Пар-Салиан…очень занят. Вот именно — занят! Ему, небось, не до нас. — Тас криво улыбнулся. — У него, должно быть, полно дел. Особенно если учесть, какое безобразие творится вокруг. Так что давай забудем об этом и отправимся в такое место и время, где нам было хорошо. Может быть, вернемся в тот год, когда Рейстлин наложил на Бупу привораживающее заклятие и заставил ее влюбиться в себя? Это была довольно веселая шутка. Как сейчас помню — эта грязная девчонка из племени овражных гномов повсюду таскалась за ним…

Карамон не отвечал. Тассельхоф в отчаянии принялся накручивать на палец свой хохолок.

— Он умер, — сказал кендер, траурно вздыхая. — Бедный Пар-Салиан умер и лежит сейчас где-нибудь недвижимый и холодный, как дверная ручка. В конце концов, — радостно заключил Тас, — он был уже очень стар, когда отправил нас в прошлое. Да и выглядел он не ахти…Для него, наверное, стало настоящим потрясением известие о том, что Рейстлин сделался богом и будет править Кринном. Наверняка сердце старика не вынесло этого. Бац — и все! Пар-Салиан готов!

Тас искоса взглянул на Карамона. На губах гиганта появилась легкая улыбка, но он продолжал молчать, ловко поворачивая драгоценные камни, словно детали сложной головоломки. Ослепительная молния заставила обоих вздрогнуть. Карамон поднял голову, чтобы посмотреть на тучи, и его улыбка погасла.

— Я уверен, что и Башня Высшего Волшебства находится теперь совсем не там, где она была раньше! — в отчаянии вскричал Тас. — Если все, что ты говорил, — правда, и если весь мир стал таким, как…как здесь, то Башня должна была пострадать первой. Удар молнии — и все!.. В конце концов, она была выше всех деревьев, которые я когда-либо видел.

— Башня никуда не делась, — мрачно возразил Карамон, ставя на место последнюю деталь и поднимая магическое устройство над годовой. Лучи Солинари заиграли на гранях кристаллов, и жезл засиял в его руках, но набежавшие тучи закрыли луну, и свет погас. В кромешной тьме сверкали лишь ослепительные молнии.

Скрипнув зубами от боли, Карамон подхватил свой костыль и встал на ноги.

Тассельхоф последовал его примеру, но поднимался он гораздо медленней, с явной неохотой.

— Видишь ли, Тас, я неплохо знаю Рейстлина, — сказал гигант, не обращая внимания на опечаленного кендера. — Может быть, уже слишком поздно, но теперь я понял его до конца. Он ненавидел Башню, а вместе с ней и магов за то, что они с ним сделали. Но и ненавидя, он продолжает ее любить, ибо она — часть его магического Искусства. А магия значит для него больше, чем все остальное, — больше, чем сама жизнь. Нет, Башня осталась на месте.

Приподняв устройство на уровень глаз, Карамон начал читать заклинание, но был прерван Тассельхофом.

— О Карамон! — взвыл кендер, вцепившись в друга обеими руками. — Не заставляй меня отправляться к Пар-Салиану вместе с тобой! Я знаю, он сделает со мной что-нибудь ужасное! Он может превратить меня в летучую мышь… — Тас помолчал. — И хотя быть летучей мышью само по себе довольно интересно, я не уверен, что мне понравится спать вниз головой, цепляясь ногами за какой-нибудь сучок. Теперь я думаю, что больше всего на свете мне нравится быть просто кендером, и я…

— Что ты несешь? — перебил его Карамон, свирепо глядя то на Тассельхофа, то на мрачные тучи. Дождь стремительно набирал силу, а молнии били в землю все ближе и ближе к ним.

— Пар-Салиан! — воскликнул Тас, в ужасе приседая. — Я помешал его заклятью! Я отправился в прошлое вместе с тобой, хотя меня никто туда не приглашал! И еще я укра…нашел волшебное кольцо, которое кто-то обронил, и оно превратило меня в мышь. Я уверен, что Пар-Салиан очень сердит на меня за это. И потом, я же тогда сломал магическое устройство! Помнишь? Правда, я в этом не виноват, это Рейстлин заставил меня сделать что-то не правильно, однако Пар-Салиан очень строгий! Он может рассудить, что если бы я с самого начала не влез в это дело — как я и должен был поступить, — то потом не произошло бы ничего из того, что случилось! Или ты со мной не согласен? Правда, я заставил Гнимша починить устройство, но он исправил его не совсем удачно, из-за этого мы…

— Тассельхоф, — сказал Карамон. — Заткнись, пожалуйста.

— Хорошо, Карамон, — покорно согласился кендер.

Гигант посмотрел на его маленькую, жалкую фигурку, освещенную вспышкой молнии, и вздохнул.

— Я не позволю Пар-Салиану сделать с тобой ничего дурного, — сказал он устало. — Обещаю. Или ему сначала придется превратить в летучую мышь меня.

— Честно? — с беспокойством осведомился кендер.

— Даю слово, — отозвался Карамон, не отрывая глаз от грозового неба. — А теперь дай мне руку, и давай выбираться отсюда.

— Конечно. Вот она, — сказал Тас почти радостно и сунул пальцы в ладонь Карамона.

— И еще, Тас…

— Что?

— На этот раз думай, пожалуйста, о Башне Высшего Волшебства в Вайретском лесу. И больше никаких лун, слышишь?

— Хорошо. — Тассельхоф вздохнул. Карамон снова начал читать заклинание, а кендер закрыл глаза и подумал: «Готов поспорить, что из Карамона получилась бы замечательная летучая мышь!»

В следующее мгновение они очутились на опушке леса.

— Я тут ни при чем, — едва открыв глаза, быстро сказал Тас. — Я думал о Башне всем сердцем и головой. Клянусь, у меня и в мыслях не было никакого леса.

Карамон пристально всмотрелся в просветы между стволами. Ночь еще не кончилась, но небо очистилось от туч. Гроза бушевала где-то у горизонта.

Лунитари светилась в небе тусклым красным светом. Солинари медленно погружалась в далекие облака. В зените горела выложенная звездами руна Песочных Часов.

— Ну что же, мы, по крайней мере, все еще в том же временном периоде, — пробормотал Карамон. — Но где мы? В каком месте?

Он оперся на костыль и с раздражением посмотрел на зажатое в руке волшебное устройство. Затем его взгляд переместился на стволы деревьев, освещенные болезненным светом лун. Неожиданно лицо Карамона прояснилось.

— Все в порядке, Тас, — сказал он с явным облегчением. — Ты что, не узнаешь это место? Это Вайретский лес — тот самый магический лес, который охраняет подступы к Башне Высшего Волшебства!

— Ты уверен? — с сомнением спросил кендер. — Мне сдается, что, когда я видел его в последний раз, он был совсем другим. Тогда он был намного старше, а мертвые деревья теснились со всех сторон и словно глядели на меня. Когда я хотел войти, они меня не впустили, а когда захотел вырваться из их кольца, то не выпустили.

— Это тот же самый лес, — пробормотал Карамон, снова складывая скипетр и превращая его в неприметный брелок.

— Тогда что же с ним случилось?

— То же, что и со всем остальным миром, — ответил Карамон, бережно пряча брелок в кожаный кошелек на поясе.

А Кендер уже унесся мыслями в то время, когда он в последний раз побывал в заколдованном лесу.

Создан он был для того, чтобы ограждать от непрошеных гостей Вайретскую Башню Высшего Волшебства, и всегда считался странным и опасным местом, где с неосторожными путниками происходили разные сверхъестественные вещи.

Достаточно сказать, что человек — или, допустим, кендер, — как правило, не мог найти этот лес. Напротив, сам лес находил того, кто был ему нужен. Например, в первый раз он нашел Тассельхофа и Карамона сразу после того, как Сот наложил умертвляющее заклятие на Крисанию. Тогда Тас проснулся после крепкого сна и обнаружил лес на том месте, где еще вчера его не было.

Деревья в лесу показались ему тогда мертвыми. Их скрюченные, почерневшие сучья были лишены листвы: лишь клочья сырого тумана шевелились у земли, да между стволами мелькали какие-то темные тени. Но деревья вовсе не были мертвыми. К тому же у них оказалась довольно любопытная привычка — не свойственная обычным, живым деревьям — следовать за путником. В связи с этим Тас припомнил свои попытки выйти из леса, но в каком бы направлении он ни шел, лес всегда оказывался на его пути.

Все это было довольно загадочно и таинственно. Стоило тогда Карамону вступить под сень чудовищных деревьев, как все чудесным образом преобразилось. Старые стволы, выглядевшие сухими и безжизненными, снова принялись расти, на глазах превращаясь в прекрасные и величественные валлины.

Из мрачной непролазной чащобы лес превратился в зеленую и приветливую рощу, шумящую на ветру согретой солнцем золотисто-зеленой листвой, в которой беззаботно и зазывно Щебетали птицы.

Теперь Вайретский лес снова переменился, и Тассельхоф с недоумением его разглядывал. Как ни странно, он все еще был похож на тот, прежний Вайретский лес, и все же в нем появилось что-то незнакомое и пугающее. Деревья выглядели мертвыми, однако, пристально вглядевшись в то, как они колышутся под ветром, кендер вдруг подумал, что эти черные и голые сучья отнюдь не мертвые, а очень даже живые! Они тянулись к путникам, словно хищные пальцы чудовищ…

Повернувшись к чаще спиной, Тассельхоф оглядел окрестности. Вокруг все было точно так же, как в Утехе. Кроме леса, ни вблизи, ни вдали не было видно ни одного дерева — ни живого, ни засохшего. Только серо-черная, мертвая земля и обгорелые пни. Насколько хватало глаз, нигде не наблюдалось ни малейшего признака жизни — лишь смерть и запустение.

— Что это, Карамон?! — вскричал вдруг Тассельхоф.

Гигант обернулся. У одного из пней скорчилась в грязи какая-то маленькая фигурка.

— Это живое существо! — в крайнем волнении завопил кендер. — Я же говорил, что мы не одни!

— Тас… — Карамон предостерегающе поднял руку, однако прежде, чем он успел остановить друга, Тассельхоф устремился вперед.

— Эй! — закричал он на бегу. — Привет! Ты что, уснул? Вставай скорее!!!

Опустившись на колени, он потряс фигуру за плечо, но с ужасом почувствовал, что тело под его руками — твердое и холодное. От толчка кендера оно перекатилось на спину, и Тас ошарашенно застыл.

— Ох! — сказал он. — Карамон! Это же Бупу! Когда-то очень давно Рейстлин подружился с Бупу — женщиной из племени овражных гномов.

И вот теперь она лежала в грязи, глядя широко раскрытыми невидящими глазами в черное небо с яркими пятнами звезд. Бупу была одета как обычно — в грязное и рваное тряпье, но ее крошечное тело выглядело невероятно худым, чумазое личико заострилось, а всегдашнее его дурашливое выражение навеки уступило место гримасе страдания и усталости. Вокруг шеи мертвой Бупу был намотан длинный кожаный шнурок, к другому концу которого была накрепко привязана сушеная ящерица. В одной руке Бупу сжимала дохлую крысу, а в другой — куриную кость.

Тассельхоф печально подумал, что на пороге смерти Бупу призвала на помощь ту маленькую магию, которой она владела, но магия ей не помогла.

— Она лежит здесь не так давно, — заметил Карамон.

Хромая, он приблизился и, болезненно морщась, опустился на одно колено рядом с крошечным телом.

— Похоже, она умерла от голода. Протянув руку, гигант закрыл остекленевшие глаза Бупу и покачал головой.

— Интересно, как ей удалось продержаться так долго? Те, кого мы видели в Утехе, умерли по меньшей мере несколько месяцев назад.

— Может, Рейстлин защитил ее? — не подумав, брякнул Тас.

Карамон нехорошо осклабился.

— Это просто случайность, вот и все! — сказал он хрипло. — Ты же знаешь овражных гномов, Тас. Они могут существовать месяцами, имея в запасе черствую корку хлеба. Мне кажется, что именно эти гномы прожили после катастрофы дольше других, а Бупу, которая была из них самой умной, сумела пережить и всех своих соплеменников. Однако в этом проклятом краю даже овражный гном не может протянуть долго.

Гигант обреченно пожал плечами.

— Что…что мы с ней сделаем, Карамон? — спросил Тассельхоф неуверенно. — Неужели мы так и бросим ее здесь?

— А что еще мы можем для нее сделать? — резко ответил Карамон, у которого при виде Вайретского леса пробудились старые, не очень приятные воспоминания. — Вот, например, ты — ты хотел бы быть похороненным в этой грязи?

Вздрогнув, гигант огляделся по сторонам, грозовые тучи были совсем рядом; он уже слышал приглушенный гром и шипение молний.

— Кроме того, у нас нет времени. Надо спешить, пока снова не налетела буря.

Тас продолжал жалобно глядеть на него.

— Здесь все равно не осталось ничего живого, что потревожило бы ее останки, Тас, — с явным раздражением отрезал Карамон, но, увидев выражение горя на лице кендера, смягчился. Сняв с плеча остатки плаща, он накрыл ими Бупу.

— А теперь — идем! — поторопил он.

— До свиданья, Бупу! — чуть слышно сказал Тас. Похлопав по маленькой руке, торчащей из-под плаща, — той самой, в которой была зажата крыса, — он хотел получше укрыть тело и вдруг заметил, как в красноватом свете Лунитари что-то сверкнуло. У кендера перехватило дыхание — ему показалось, что он узнает чудесную вещицу. С великой осторожностью он разжал маленькие окоченевшие пальчики Бупу, из них выпала дохлая крыса, вслед за нею в грязь покатился крупный изумруд.

Тас поднял драгоценность. Камень напомнил ему…где же это было? В Кзак Цароте?

* * *

Тогда они сидели в дренажной трубе, скрываясь от солдат-драконидов, а Рейстлина некстати одолел кашель…

Бупу тревожно посмотрела на мага, затем засунула свою маленькую ручку в мешок и выудила оттуда какой-то предмет, который немедленно поднесла к свету.

Прищурившись на него, она вздохнула и покачала головой.

— Это не то, что моя нужно, — пробормотала она.

Тассельхоф, заметив блеск драгоценного камня, подполз к ней поближе.

— Что это? — спросил он, хотя уже знал ответ. Рейстлин тоже глядел на блестящий предмет в пальцах Бупу, и внимательные глаза его сверкали.

Бупу пожала плечами.

— Красивая камень, — равнодушно откликнулась она, продолжая рыться в сумке.

— Изумруд! — присвистнул Рейстлин чуть ли не в полный голос.

Бупу подняла голову.

— Твоя нравится?

— Очень! — воскликнул маг.

— Тебе! — Бупу сунула драгоценность в подставленную ладонь Рейстлина.

Затем, с приглушенным торжествующим воплем, она достала наконец то, что искала.

Тас, наклонившийся ближе, чтобы первым увидеть новый чудесный предмет, с отвращением отпрянул. В руке у Бупу очутилась дохлая — причем уже давным-давно — ящерица. К ее негнущемуся хвосту был привязан обрывок веревки. Ящерицу Бупу тоже протянула Рейстлину.

— Твоя повесить на шею, — сказала она. — Ящерица лечить кашель.

* * *

— Итак, Рейстлин побывал здесь, — пробормотал Тассельхоф. — Это он дал Бупу камень, больше некому. Но зачем? Как амулет? Последний подарок?

Задумчиво качая головой, кендер вздохнул и поднялся.

— Карамон, — начал он, но увидел бледное лицо друга, который пристально вглядывался в мертвую чащу Вайрета. Догадавшись, о чем думает Карамон, Тас молча сунул изумруд в карман.

Вайретский лес казался таким же мертвым и пустым, как и остальной ландшафт. Безжизненные стволы и гнилые ветви словно сочились свежей кровью в красном свете Лунитари. Карамон вспоминал…

«Когда я впервые попал сюда, то испугался, — мысленно сказал себе гигант и положил ладонь на рукоять меча. — Я ни за что не вошел бы в этот лес, если бы не Рейстлин. Еще больше я боялся во второй раз, когда мы привезли сюда госпожу Крисанию, пытаясь помочь ей. И тогда бы я тоже не вошел в лес, если бы не сладкое пение листвы, которая звала и манила меня».

Он с горечью вздохнул.

«Приветлив леса расписной дворец, Где вечность и покой царят законно, Здесь спелый плод на землю не падет, Ручей прозрачный, как стекло, едва течет, И спит шатер листвы завороженно. «— вспомнил Карамон. — Я думал, что они обещали мне помощь; мне казалось, что я получу ответы на все вопросы. Теперь-то я понимаю, что означала эта песня. Смерть — вот что такое этот «сказочный дворец, где время остановилось и спелые плоды вечно покоятся на ветвях».

Вглядываясь во мрак между стволами, Карамон снова вздрогнул, хотя ночной воздух был довольно теплым из-за поднявшегося ветра.

«В этот раз я боюсь больше, чем в предыдущие, — размышлял он. — Что-то нечисто в этом лесу».

Ослепительная молния расколола небо, залила землю ярким, как бы дневным светом, и Карамона хлестнул по лицу настоящий шквал дождевых капель.

— Но по крайней мере, лес все еще стоит! — вслух рассудил Карамон. — Должно быть, его магия по-прежнему способна сопротивляться буре. «Приветлив леса расписной дворец…» — пробормотал он. Тассельхоф тихо подошел к нему сзади.

— Что ты сказал? — спросил он.

— Я сказал, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, — откликнулся исполин.

— Ты же знаешь, что я умирал трижды! — торжественно сообщил кендер. — Первый раз в Тарсисе, когда драконы обрушили на меня здоровенный каменный дом.

Второй раз в Нераке, когда Рейстлин спасал меня из ядовитой ловушки, в которую я угодил. А третий — в Истаре, когда боги сбросили на меня огненную гору. И все же, — прибавил он после недолгих размышлений, — в этой пословице есть доля истины. Смерть действительно всегда на одно лицо. Яд действовал ужасно болезненно, зато все было кончено очень быстро. С другой стороны, дом…

— Идем, — Карамон устало улыбнулся. — Про дом и огненную гору расскажешь Флинту, когда с ним встретишься. Ты готов? — С этими словами он вытащил из ножен свой меч.

— Готов, — уверенно ответил Тассельхоф. — Мой отец любил повторять:

«Самое вкусненькое приберегай напоследок». Хотя… — Кендер помолчал. — Мне кажется, он имел в виду обед, а не способ смерти, однако вполне вероятно, что большой разницы тут нет.

Он вытащил свой маленький нож и вслед за Карамоном вступил в волшебный Вайретский лес.

Глава 5

Темнота поглотила путников. Свет луны и звезд не в силах был преодолевать мрак, царящий в этом страшном лесу. Не видно было и блеска разноцветных яростных молний. Только раскаты грома проникали во мрак чащи, однако даже они походили лишь на собственное слабое эхо. Карамон едва различал у себя за спиной глухой ропот дождя и жирное чавканье крупных градин, врезающихся в раскисшую почву, но в лесу было сухо, словно капли воды не осмеливались просочиться в кромешную тьму Вайрета.

— Ну ладно, и то хорошо, что нет дождя! — с явным облегчением вздохнул кендер. — Вот если бы только у нас был какой-нибудь свет, я бы…

Его голос неожиданно прервался с таким звуком, будто Тас поперхнулся.

Карамон прислушался, ожидая, что еще скажет его маленький приятель, однако расслышал лишь тупой удар, скрип дерева и громкий шорох, словно по земле проволокли чье-то тело.

— Тас? — окликнул он.

— Карамон! — донесся до него приглушенный крик друга. — На помощь! Это дерево, оно меня схватило. Помоги, Карамон!!!

— Это что, шутка?! — рявкнул гигант. — Если шутка, то она совсем не смешная!

— Нет! — снова завопил кендер не своим голосом. — Оно схватило меня и куда-то тащит!

— Что?!.. Куда?! — встревожился гигант. — Я ничего не вижу в этой проклятой темноте! Где ты, Тас?

— Здесь! Здесь! — заверещал кендер. — Оно держит меня за ноги и хочет разорвать пополам!!!

— Продолжай кричать! — Карамон ринулся вперед, но тут же споткнулся обо что-то в темноте. — Я сейчас!..

Огромный древесный сук вынырнул из мрака и с силой ударил его в грудь, опрокинув на землю и сбив дыхание. Когда Карамон немного отдышался, справа от него вдруг что-то затрещало и заскрипело. Наугад рубанув мечом, гигант откатился в сторону и с трудом встал. Нечто весьма тяжелое обрушилось на землю в том месте, где он только что лежал. Карамон снова замахнулся мечом, но еще один толстый сук хлестанул его сзади по пояснице, и гигант упал лицом вниз на голую землю.

Могучий удар пришелся прямо по почкам, и Карамон застонал от боли.

Несмотря на это, он попытался подняться, но раненоеколено отказывалось держать его вес. Он больше не слышал криков кендера — лишь зловещий скрип смыкающихся вокруг деревьев.

Что-то твердое и гибкое обвилось вокруг руки Карамона. Сморщившись, гигант вырвался и отполз подальше, однако крепкие щупальца схватили его за ноги. В отчаянии он ударил по ним мечом, острые деревянные щепки вонзились ему в ногу, однако нападавшему или нападавшим он никакого вреда не причинил.

Сила и крепость столетий чувствовались в массивных ветвях древних деревьев! Магия наделила их способностью мыслить и действовать. Карамон незваным вторгся на земли, которые они охраняли. Теперь деревья собирались убить его; Карамон понял это внутренним чутьем.

Еще один корявый сук крепко обхватил его бедро. Ветки потоньше сплелись вокруг рук, словно проволочные петли. Еще несколько секунд, и они действительно разорвут его на куски…

Издалека донесся хриплый вопль Таса…

Гигант открыл рот и закричал во всю силу легких:

— Я Карамон Маджере, брат мага Рейстлина! Я должен встретиться с Пар-Салианом или с тем, кто ныне является Владыкой Башни!

На мгновение наступила тишина, деревья словно заколебались. Гигант почувствовал, что ветви слегка ослабили свою железную хватку.

— Пар-Салиан, ты здесь? Ты знаешь меня! Я его брат! Я — последняя твоя надежда!

— Карамон? — раздался поблизости дрожащий голосок.

— Тихо, Тас! — прошипел гигант.

Наступившая тишина казалась осязаемо плотной, как и кромешный мрак.

Наконец воин почувствовал, что лес отпускает его. Послышались шорох и скрип, однако на этот раз деревья удалялись. Карамон облегченно вздохнул, чувствуя, как им овладевают слабость и тошнота — последствия пережитого страха.

— Тас, ты цел? — с трудом проговорил он.

— Да, Карамон, — раздался у него за спиной голос кендера. Гигант протянул руку и, нащупав полу Тасовой куртки, притянул его к себе.

Несмотря на то что деревья отступили, у Карамона появилось такое ощущение, будто они продолжают внимательно следить за каждым его движением и прислушиваются к каждому его слову. Гигант медленно убрал меч в ножны.

— Я очень рад, что ты вспомнил про Пар-Салиана и сказал, кто такой, — отдуваясь, пробормотал кендер. — Я как раз думал о том, как мне объяснить.

Флинту, что убило меня на этот раз. Не знаю, можно ли смеяться на Том Свете, однако я почти уверен, что, не будь Флинт мертв, он мог бы лопнуть от смеха…

— Тсс! — слабо шикнул Карамон.

Тас помолчал, потом шепотом осведомился:

— А ты в порядке?

— Да, только дай мне отдышаться. Я потерял свой костыль.

— Он здесь. Я как раз об него споткнулся. — Кендер уполз в темноту, но сразу вернулся, волоча за собой дрын. — Вот он.

Тассельхоф помог Карамону подняться.

— Послушай, — спросил он через минуту, — как ты думаешь, сколько нам понадобится времени, чтобы добраться до Башни? Я…мне очень хочется пить, и, хотя я чувствую себя немного лучше с тех пор, как меня вывернуло наизнанку, в животе у меня как-то щекотно. А иногда там что-то скребет…

— Я не знаю, Тас, — честно признался Карамон. — Я ничего не вижу в темноте, не знаю, куда идти, и не представляю, как можно сделать в этой чаще хотя бы пару шагов и при этом ни на что не налететь и не выколоть себе глаза.

Шорох и поскрипывание вокруг внезапно возобновились, словно штормовой ветер принялся раскачивать огромные сучья, сталкивая их между собой с сухим треском. Карамон напрягся, Тассельхоф тревожно замер — деревья снова смыкаются вокруг них. Путники беспомощно озирались, хотя вокруг по-прежнему не было видно ни зги. Ветки осторожно ощупывали их в темноте, мертвые листья касались волос, нашептывая в уши странные, незнакомые слова. Дрожащая ладонь Карамона сомкнулась на рукоятке меча, хотя он прекрасно понимал, что никакое оружие ему не поможет. Внезапно, когда лес подступил совсем близко, шорох и треск снова прекратились. Вытянув руку, Карамон ощупал крепкие стволы слева и справа от себя. Он чувствовал, как деревья толпятся у него за спиной. Повинуясь внезапно пришедшей ему в голову догадке, гигант вытянул руку перед собой. Впереди никакой преграды не было.

— Держись ближе ко мне, Тас, — приказал он, и кендер на этот раз не стал с ним спорить. Первые же несколько шагов убедили обоих, что они идут по проходу, специально оставленному для них деревьями.

Поначалу кендер и Карамон двигались медленно, боясь запнуться об упавший сук или выступающий из земли корень и следя за тем, чтобы не запутаться в кустах или, чего доброго, не провалиться в какую-нибудь яму. Постепенно, однако, они поняли, что земля под их ногами — ровная и сухая, что никаких препятствий или ловушек здесь нет, равно как нет ни кустов, ни густого подлеска. Они не имели никакого представления о том, куда бредут. Вокруг было все так же темно, однако свернуть с тропы им бы не удалось, даже если б они и захотели. Деревья расступались перед ними и снова смыкались позади.

Жара в лесу стояла совершенно невыносимая. Здесь не было ни ветра, ни дождя, и жажда, позабытая на время за недавним страхом, снова вернулась, чтобы мучить их с удвоенной силой. Карамон, поминутно смахивая пот с глаз, удивлялся, откуда взялась эта странная жара. Казалось, тепло излучали сами стволы волшебных деревьев. Сейчас лес казался куда более живым, чем при прошлых встречах. За треском и скрипом ворочающихся во тьме стволов Карамон различал — или ему это только чудилось — шаги крадущихся хищников, хлопанье птичьих крыльев и плывущие низко над землей горящие глаза иных, не ведомых ему тварей.

Тем не менее мысль о том, что его снова окружают живые существа, не принесла Карамону никакой радости. Он чувствовал их гнев и ненависть, однако довольно скоро ему стало ясно, что эти чувства направлены совсем не против него. Они были обращены, на них же самих.

Затем ему послышалось пение птиц — совсем как в последний раз, когда он входил в чащу Вайретского леса. Звонкая и чистая трель жаворонка поднималась над высокими деревьями, над смертью и мраком. Карамон остановился, чтобы послушать ее, чувствуя, что глаза его защипало от слез.

В восточном небе ясный свет зари, Где только утро вечное царит, Согреет сердце, душу озарит, Тоску развеет, веру оживит.

И жаворонок ангелом любви Взмывает ввысь. Его благословил Тот ангел. Там, где свет в росе сверкает, Он тихо колыбель ветров качает.

Однако не успела отзвучать эта волшебная мелодия, как громкое карканье и резкие хлопки больших черных крыльев заставили Карамона поморщиться. В душе его зашевелились мрачные тени, а в ушах зазвучала другая музыка.

В восточном небе бледный свет зари Из тьмы и мрака ловко мастерит Приметы дня, что вновь во тьме растает, И песня птицы медленно стихает.

На крыльях ночи вороны летят, На западе власть мрака нарастает, И черные сердца стучат, стучат…

Сердца пернатых, что зари не знают.

— Что все это значит, Карамон? — спросил Тассельхоф с благоговейным трепетом в голосе, когда оба друга, ведомые чудовищными исполинами, тронулись дальше. Ответ на его вопрос пришел не от Карамона; в чаще звучали новые голоса — глубокие, печальные голоса сов и неясытей.

От лун зависима сезонов череда, А солнце отмеряет нам года, Копилка дней пустеет, и тогда Из тела дух уходит навсегда.

Но на полях лежит седой туман, Над крышей бойни — молний свет заблудший, И постепенно сходит день с ума, И солнца луч дрожит на тонких сучьях.

— Это значит, что магия вышла из-под контроля, — мрачно объяснил гигант своему другу. — Чья бы воля ни властвовала над этим лесом, этот человек буквально висит на волоске. — Он чуть заметно вздрогнул. — Интересно, что мы увидим, когда доберемся до Башни.

— Если доберемся, — поправил его кендер. — Откуда ты, например, знаешь, что эти страшные деревья не толкают нас к краю какого-нибудь высокого утеса?

Карамон остановился, тяжело дыша. Жара стала невыносимой, ему не хватало воздуха, а грубый костыль больно врезался в под мышку. Теперь, когда нагрузка на раненое колено стала меньше, сустав начал распухать и терять подвижность, а вся нога горела, как в огне. Карамон чувствовал, что сможет пройти еще совсем немного, но Тасу ничего не говорил. Его тоже несколько раз вырвало, и это ослабило действие отравленной дождевой воды, однако жажда сделалась совершенно нестерпимой. К тому же он действительно не знал, куда их ведут деревья.

Преодолевая сухость в горле, Карамон поднял голову и закричал:

— Пар-Салиан! Ответь мне! Откликнись, или я не пойду дальше! Ответь мне!

Деревья перед ним вдруг раздвинулись, сталкиваясь с громким стуком, а их скрюченные ветви заходили ходуном, словно при ураганном ветре, хотя ни единое дуновение не коснулось разгоряченного лица Карамона. Голоса птиц зазвучали все разом, и их песни, еще недавно столь понятные и различимые, смешались, превращаясь в жуткую какофонию, хотя гиганту и чудилась в этом пестром хоре какая-то дикая мелодия, наполнившая его душу страхом и недобрыми предчувствиями.

Даже кендер был слегка встревожен и подошел к Карамону поближе (на случай, если гиганту понадобится моральная поддержка), однако бывший гладиатор стоял твердо, решительно вглядываясь в беспросветный мрак и не обращая никакого внимания на царивший кругом хаос.

— Пар-Салиан!!! — крикнул он еще раз. И вдруг он услышал ответ — высокий, тонкий вопль.

От этого звука у Карамона мурашки побежали по спине. Пронзительный крик вспорол темноту, заставив его позабыть о жаре и заглушая скрип деревьев и птичий галдеж. Гиганту показалось, что в этом жутком вопле отразились весь ужас и боль умирающего мира, прозвучавшие как его предсмертный вопль.

— Клянусь всеми богами! — выдохнул Тассельхоф и вцепился в ладонь гиганта (чтобы тому было не так страшно). — Что это было?

Карамон не ответил. Он каким-то образом чувствовал, что гнев Вайретского леса нарастает, смешиваясь с угнетающим страхом и неизбывной печалью обреченного существа. Мощные стволы столпились за их спинами, словно торопя, понукая не медлить и идти вперед.

Далекий крик продолжался ровно столько времени, сколько может кричать живое существо; затем он прервался, словно для того, чтобы человек — если это был человек — мог набрать в легкие побольше воздуха для нового крика. Гигант старался не прислушиваться к этим звукам, но по лицу его текли капли холодного пота, а по спине бегали мурашки.

И все же он вышел вперед, а верный Тассельхоф старался не отставать.

По-прежнему никто из них не знал, идут ли они в нужном направлении и приближаются ли вообще к месту своего назначения, так как вокруг царил прежний мрак.

Они шли и шли, и каждый новый шаг для Карамона становился настоящей пыткой, несмотря на то что Тассельхоф помогал ему как мог. Непереносимая боль овладела всем его существом, вытеснив из сознания понятие о времени и чувство реальности. Гигант позабыл, зачем они здесь, и даже — куда и зачем идут. Только вперед, шаг за шагом, сквозь окружающую темноту, постепенно превращавшуюся в сумерки души и ума, — вот и все, о чем думал Карамон.

Он шел…

…и шел…

…и шел…

…и шел…

…шаг, другой, третий…сто третий…

И в ушах его, не умолкая ни на минуту, продолжал звучать пронзительный, нечеловеческий вопль.

— Карамон!!!

Новый голос пронзил его отупевший от боли и усталости мозг. Гиганту даже показалось, что он слышит его уже некоторое время, несмотря на несмолкаемые крики вдали, однако только сейчас этот голос проник сквозь пелену тьмы, окружившую его разум.

— Что? — пробормотал он, почувствовав вдруг, как маленькие руки вцепились в него и трясут, трясут изо всех сил. Исполин поднял голову и огляделся по сторонам. — Что? — повторил он, пытаясь вернуться к действительности. — Это ты, Тас?

— Взгляни, Карамон! — Голос кендера доносился до него, словно сквозь плотный туман, и Карамон затряс головой в надежде хоть чуточку прийти в себя.

Вскоре он понял, что уже может кое-что разглядеть в темноте. Это был свет, лунный свет. Заморгав, он с удивлением стал осматриваться.

— А где… — начал он.

— Лес позади нас, — пробормотал Тассельхоф с таким видом, словно одного его неосторожного слова могло оказаться достаточно для того, чтобы снова очутиться в страшной чаще. — Деревья куда-то нас привели, но я не уверен, что это место мне знакомо. Оглянись. Ты что-нибудь припоминаешь?

Карамон огляделся. Он и кендер стояли на поляне. Прямо перед ними чернела бездонная пропасть.

Деревья позади были неподвижны, словно чего-то ждали. Карамону не нужно было оборачиваться, чтобы почувствовать за спиной их молчаливое присутствие. Он знал, что если они с Тасом снова окажутся в этих магических дебрях, то им ни за что не выбраться оттуда живыми. Но где они? Куда привели их мрачные стражи?

Кроме широкой и темной расселины, впереди не было ничего. Похоже, они действительно стояли на самом краю утеса, как и предсказывал Тас.

На горизонте по-прежнему клубились грозовые облака, но они во всяком случае, пока — не приближались. Небо над головой было чистым, и Карамон видел звезды и луны: Лунитари пылала в зените красным огнем, Солинари бросала ослепительные лучи серебристого света, такие яркие, каких гигант не видел никогда в жизни. И еще — возможно, из-за резкого перехода от тьмы к свету — он смог увидеть и Нуитари, черную луну, которую дано было видеть только его брату Рейстлину и ему подобным. Звезды вокруг лун мерцали и переливались, но самыми яркими они были в созвездии Песочных Часов.

Из всех звуков Карамон слышал сейчас лишь глухой ропот деревьев и пронзительный вопль впереди, все еще манящий его к себе.

Гигант устало подумал, что у них нет никакого выбора. Назад поворачивать нельзя — лес их просто не выпустит. Да и что такое смерть, как не конец боли, жажды, страданий, этого пронзительного крика, который рвал на части его душу?

— Подожди здесь, Тас, — сказал Карамон, пытаясь оторвать от себя руки кендера перед тем, как шагнуть в неизвестность. — Я немного пройду вперед и разведаю дорогу…

— О нет! — выкрикнул Тассельхоф. — Ты никуда не пойдешь без меня!

И он вцепился в гиганта с еще большей силой.

— Сам подумай, в какую беду ты попал во время Гномьих Войн, и все потому, что действовал сам по себе! — заявил он, тщетно пытаясь отделаться от комка, застрявшего в горле. — Не успел я вернуться, как мне пришлось тут же спасать тебе жизнь…

Кендер посмотрел в бездонную пропасть, решительно скрипнул зубами и поднял глаза, чтобы встретиться с усталым взглядом своего большого Друга.

— К тому же…мне кажется, на Том Свете мне будет очень одиноко без тебя.

Я прекрасно представляю, что скажет мне Флинт: «Эй, дверная ручка, — скажет он, — куда ты залез и что натворил в этот раз? Как ты умудрился потерять этого дылду Карамона, ведь он не иголка? Кажется, мне самому придется встать с моей мягкой подстилки здесь, под деревцем, и пойти поискать этого мускулистого идиота! У него даже не хватало соображения укрыться от дождя, а теперь он…»

— Ладно, Тас, — с улыбкой перебил его Карамон, живо представивший себе ворчливого старого гнома. — Не станем беспокоить старину Флинта. К тому же мне вовсе не хочется знать, что бы он сказал еще…

— Кроме того, — продолжал кендер, заметно приободрившись, — зачем бы это деревьям понадобилось сбрасывать нас вниз? Они могли раздавить нас еще в лесу.

— Действительно, зачем? — задумался Карамон. Потом он решительно схватился за свой костыль и, чувствуя, как к нему возвращается уверенность, сделал первый шаг в темноту. Тас последовал за ним.

— Только бы Пар-Салиан перестал на меня сердиться… — пробормотал кендер.

Глава 6

Башня Высшего Волшебства возникла перед ними — сложенная из глыб мрака темная грозовая туча на фоне светлого звездного неба. Она высилась цитаделью ночи, незыблемым оплотом магии и колдовства. Столетиями она являлась хранилищем сокровенных знаний.

Именно сюда пришли маги, изгнанные из Палантасской Башни волею Короля-Жреца, объявившего их Искусство вне закона. Сюда принесли они самые ценные реликвии, чудом спасенные от бесчинствующей черни. Здесь они могли жить спокойно, оберегаемые от непрошеных гостей мощью Вайретского леса, здесь молодые маги проходили свое главное Испытание, грозящее гибелью тем, кто оказывался к нему не готов.

В этой Башне Рейстлин продал душу Фистандантилусу и погубил своего брата-близнеца, и — хотя это была только иллюзия — Карамону пришлось наблюдать все это своими глазами.

Именно сюда Карамон и Тассельхоф вернулись вместе с Бупу и принесли с собой безжизненное тело Крисании. Здесь они предстали втроем перед Конклавом — советом магов всех орденов: Черного, Красного и Белого. Именно в этой. мрачной цитадели они впервые в жизни узнали о сокровенном желании Рейсшина — бросить вызов Владычице Тьмы и самому стать богом, а потом встретились с темным эльфом Даламаром — учеником Рейстлина и шпионом Конклава. Из этой Башни верховный маг Пар-Салиан отправил Карамона и Крисанию в прошлое — в легендарный Истар — за несколько месяцев до того, как на обреченный город обрушилась огненная гора.

Именно здесь Тассельхоф нечаянно помешал Пар-Салиану осуществить заклинание, вскочив в очерченный магом волшебный круг. Ему ужасно захотелось отправиться вместе с Карамоном, однако этот его поступок изменил ход истории, так как по всем магическим законам кендерам запрещалось перемещаться во времени.

Карамон и Тас сумели вернуться из пучины лет. Что же они найдут в этом загадочном месте, откуда начиналось их путешествие?

Гигант смотрел на Вайретскую Башню, и в груди его с новой силой оживали страх и недобрые предчувствия. Мужество почти оставило его. Он не смел войти в ворота, по крайней мере до тех пор, пока в ушах у него звучал нечеловеческий, пронзительный крик. Уж лучше бы он вернулся в чащу, где его ждет неминуемая смерть. Кроме того, он совершенно позабыл о самих воротах. Выкованные из чистого золота и серебра, они по-прежнему преграждали вход в Башню. Ворота были тонкими, ажурными — как паутина, спускающаяся со звездных небес, и такими легкими, что, казалось, даже кендер без труда может открыть их. На самом деле все было не так-то просто: могучие заклинания делали ворота прочнее стали — такими крепкими, что целая орда великанов могла бы с разбегу биться о них и не причинить им ни малейшего вреда.

Пронзительные вопли раздавались все громче. Они звучали настолько близко, что вполне могли идти из…

Карамон сделал еще один нерешительный шаг и нахмурился. Ворота Башни стали теперь видны ему целиком.

Там же находился и источник звуков…

Ворота не только не были заперты, они даже не были прикрыты. Одна створка все еще держалась, словно под действием древних чар, зато вторая была сломана и раскачивалась вперед и назад на единственной проржавевшей петле, издавая тот самый пронзительный визг, который Карамон с перепугу принял за человеческий голос.

— Они не на замке! — разочарованно протянул Тассельхоф, чья маленькая рука уже потянулась к набору отмычек.

— Нет, — отозвался Карамон, глядя на изувеченные ворота. — А вот и голос, который мы слышали — голос ржавого металла.

Ему казалось, что он должен испытывать облегчение, однако вместо этого почувствовал, как растет его недоумение.

— Если не Пар-Салиан провел нас сквозь лес, — пробормотал он, задумчиво глядя на черную громаду Башни, — тогда кто же?

— Может быть, никто, — с надеждой сказал кендер. — Если здесь никого не окажется, Карамон, можно нам улететь отсюда?

— Здесь наверняка кто-нибудь есть, — пробормотал Карамон упрямо. — Что-то ведь заставило эти деревья пропустить нас!

Тас вздохнул и печально опустил голову. В лунном свете Карамон отчетливо видел его бледное, чумазое лицо. Под глазами кендера были черные круги, а нижняя губа мелко-мелко дрожала. На кончике носа повисла одинокая слеза.

Гигант потрепал товарища по плечу.

— Еще немного, — сказал он ласково. — Пожалуйста, потерпи еще чуть-чуть, Тас…

Тассельхоф вскинул голову и, смахнув повисшую на носу предательскую каплю, а затем — еще одну, которая как раз затекла ему в уголок губ, ухмыльнулся как можно жизнерадостнее.

— Конечно, Карамон, — сказал он и, не удержавшись, добавил:

— Ты же меня знаешь, я всегда готов к приключениям. Там, в Башне, должно быть полным-полно интереснейших вещиц, возможно даже магических. Как ты считаешь?

Он быстро глянул на черную Башню.

— …Вещиц, которых уже никто никогда не хватится. Я надеюсь, правда, что там не будет магических колец, ими я сыт по горло. Первое, как ты помнишь, зашвырнуло меня прямо в замок какого-то волшебника, где я повстречался с коварнейшим демоническим существом, а второе обратило меня в мышь. Я…

Карамон, позволив кендеру бесконечно болтать и радуясь, что его приятель понемногу возвращается к своему нормальному состоянию, заковылял вперед.

Взявшись рукой за болтающуюся створку ворот, он попытался отворить ее пошире, однако, к его удивлению, проржавевшая петля отломалась, и створка с лязгом упала на каменную мостовую внутреннего двора Башни.

Карамон и Тассельхоф дружно поморщились. Гул от удара эхом отразился от черных, полированных стен и пошел гулять по замкнутому пространству двора.

— Ну что же, — заметил Тас. — Теперь, по крайней мере, они знают, что мы пришли.

Рука Карамона снова сомкнулась на рукояти меча, но не вытащила его. Эхо понемногу затихло, и вокруг снова воцарилась тишина. Ничего не произошло, никто к ним не вышел, и никто не окликнул незваных гостей.

— Зато нам не придется больше слышать этот противный звук, — заявил Тас, перешагивая через опрокинутые ворота. — Теперь-то я могу откровенно сказать, что этот скрип начинал действовать мне на нервы. Согласись, что он был не совсем таким, какой обычно издают ржавые петли, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Он звучал совершенно как…

— Как это!.. — прошептал Карамон. Новый вопль расколол тишину, только на этот раз он был несколько иным. В нем был явный смысл, были какие-то слова, которые Карамон хоть и слышал, но пока что не мог понять.

Непроизвольно обернувшись к воротам, гигант уставился на них, хотя и знал, что он там увидит. Одна створка по-прежнему держалась, вторая — безжизненная и потускневшая — валялась на камнях.

— Карамон… — позвал Тассельхоф друга и сглотнул. — Этот крик…он доносится из башни…

— Убей меня! — крикнул Пар-Салиан. — Прекрати эту пытку! Не заставляй меня мучиться!!!

— А сколько лет подряд ты пытал меня, великий Магистр Ложи Белых Мантий? — раздался в мозгу Пар-Салиана тихий насмешливый голос. Маг забился в судорогах, но вкрадчивый голос не отпускал его, неумолимо следуя за ним и полосуя его душу, словно острым клинком.

— Ты привел меня в Башню и продал ему — Фистандантилусу! Ты сидел и смотрел, как этот паук высасывал из меня жизненные силы и энергию, необходимую ему для того, чтобы перебраться в наш план бытия.

— Это ведь ты заключил с ним такую сделку, — слабо возразил Пар-Салиан, но эхо подхватило его старческий голос и, многократно усилив, понесло по гулким коридорам Башни. — Ты мог отказаться…

— И что потом? Умереть с честью? — В мозгу у мага послышался негромкий смех. — Какой же это выбор? Я хотел жить и совершенствоваться в своем искусстве! И я выжил, Пар-Салиан. За это ты, будучи удручен и разочарован, наградил меня глазами, которые видели кругом только смерть и разложение.

Посмотри же, Пар-Салиан. Что ты замечаешь вокруг себя теперь? Ничего, кроме смерти…Ничего, кроме пустоты, разрушения и гибели этого мира…Теперь мы равны.

Маг застонал, а чужой голос, хозяйничавший в его душе, продолжал безжалостно вещать:

— Мы равны. И я мог бы стереть тебя в порошок, я хочу это сделать, но прежде ты своими глазами увидишь мой триумф! Мое созвездие уже горит в небе, Владычица Тьмы отступает, скоро она будет низвергнута и исчезнет навсегда.

Теперь у меня остался один враг — Паладайн. Я вижу, как он приближается ко мне, но он мне не ровня. Просто старый, седой, сгорбленный человечек, лицо которого исполнено сожаления и горечи. Паладайн обречен. Он слаб, а раны его неизлечимы, как неизлечимы были раны госпожи Крисании, его бедной жрицы, которая умерла на мрачных равнинах Бездны. Ты увидишь, как я уничтожу Паладайна, Пар-Салиан, а когда эта битва будет закончена, когда созвездие Платинового Дракона погаснет в небесах, когда перестанет светить серебряная Солинари, когда ты увидишь и признаешь власть черной луны, когда склонишься перед новым — и единственным — богом, вот тогда ты обретешь свободу, Пар-Салиан! Смерть станет твоим избавителем!

Астинус Палантасский записывал эти слова своим скрипучим пером — не забывая отмечать и крики Пар-Салиана — четкими, черными буквами. Он сидел в Башне Высшего Волшебства перед гигантскими Вратами, вглядываясь в клубящуюся за ними мглу. Его взгляд едва различал в ней фигуру еще более темную, чем окружавшая ее тьма. Только золотые глаза мерцали во мраке — глаза, зрачки которых имели форму песочных часов, — да светилась белая мантия верховного мага, прикованного рядом с Вратами.

Пар-Салиан стал пленником в своей собственной Башне. От пояса и выше он выглядел как обычный живой человек: седые длинные волосы рассыпались по плечам, белая мантия укрывала узкие старческие плечи и немощную грудь, темные глаза не отрываясь смотрели в страшные глубины Врат. То, что он видел там, было настолько жутким, что рассудок верховного мага не выдерживал, лишь слабая искра разума продолжала тлеть в его мозгу. Отвести взгляд Пар-Салиан не смел.

Да, выше пояса маг был обычным человеком, однако нижняя его часть превратилась в холодный мраморный столб. Проклятый Рейстлином, Пар-Салиан вынужден был стоять неподвижно в самой верхней комнате Башни и наблюдать, как на его глазах рушится мир.

Рядом с ним сидел Астинус — летописец, дописывающий последние страницы своего величественного труда, посвященного печальной истории обреченного Кринна. Величественный Палантас, в котором Астинус прожил почти всю свою невообразимо долгую жизнь, прекрасный город, в котором располагалась легендарная Большая Библиотека, — все превратилось в груды мокрой золы и обугленных останков. В последние часы существования мира Астинус пришел в Вайретскую Башню — единственное строение, сохранившееся еще на обезображенном Ансалонском континенте, — чтобы своими глазами увидеть и описать бесславный конец некогда цветущей страны. Когда все будет кончено, он закроет свою книгу и возложит ее на алтарь Гилеана — бога Равновесия. Это и будет конец всего.

Почувствовав, что золотисто-желтые глаза одетой в черное фигуры устремились из глубин Врат на него, Астинус дописал предложение и поднял голову.

— Ты был первым, Астинус, кто ступил на землю Кринна, — сказала мрачная фигура. — И будешь последним, кто ее покинет. Ты опишешь мою окончательную победу, мой триумф и закроешь книгу. Я один стану править миром, и никто не посмеет бросить мне вызов.

— Да. Ты будешь править единолично, и никто не решится оспаривать твою власть и посягать на твое могущество. Но ты будешь управлять и владеть мертвым миром, — тем миром, который уничтожила твоя магия. Ты будешь править один, и ты останешься один в бесформенной, бесконечной пустоте, — холодно отозвался Астинус. И снова заскрипел пером. Пар-Салиан рядом с ним протяжно застонал и изо всей силы рванул себя за тонкие седые пряди.

Астинус видел — как видел он все, что бы ни происходило в мире, даже не поворачивая головы, — что черная фигура сжала кулаки.

— Ты лжешь, мой старый друг! Я могу не только разрушать, но и строить. Я создам новые миры, и они будут принадлежать мне, Я населю их другими людьми — новыми народами и расами, которые станут поклоняться мне!

— Зло не может созидать, — перебил Астинус. — Оно может только разрушать.

В конце концов безраздельное зло оборачивается против себя самого, словно бешеная собака, кусающая свой хвост. Ты уже чувствуешь, как оно вгрызается в твое сердце, чувствуешь, как в страхе корчится твоя душа. Взгляни в лицо Паладайна, Рейстлин! Посмотри на него повнимательнее, как ты уже смотрел однажды на равнинах Дергота, когда лежал пронзенный мечом отважного гнома.

Госпожа Крисания возложила руки на твою рану и призвала своего бога — и он отвечал ей! Тогда, как и сейчас, ты тоже видел на лице бога печаль и сожаление.

И тогда, и теперь Паладайн скорбел не о себе, а о твоей участи. Ты понимал это прежде, понимаешь и сейчас, только не можешь себе в этом признаться. Для каждого из нас, Рейстлин, нет ничего проще, как погрузиться в вечный сон, сон без сновидений, но для тебя не будет ни сна, ни покоя. Тебя ждет бесконечное бдение, бесконечная мучительная явь, и ты ежесекундно будешь напряженно прислушиваться, в надежде услышать звуки и голоса, которые никогда не зазвучат.

Ты будешь вечно всматриваться в пустоту, в которой не будет ни тьмы, ни света, выкрикивать слова, которых никто не услышит и на которые никто не откликнется; ты будешь строить все новые и новые планы, но они никогда не воплотятся, ибо тебе придется снова и снова возвращаться лишь к самому себе. В конце концов, в отчаянии или безумии, ты ухватишься за свое собственное существование пословно изголодавшаяся змея, пожрешь себя самого в тщетной попытке отыскать пищу для своей души и ума. Но снова ты не найдешь ничего, кроме пустоты, и в ней ты будешь существовать целую вечность — крошечная точка, зернышко пустоты в пустоте, пытающееся утолить этим вакуумом свой бесконечный голод…

Врата замерцали, и Астинус поднял взгляд от своих записей. Ему показалось, что железная воля, светившаяся в золотых глазах, дрогнула. Пронзив взглядом их зеркальную поверхность, историк увидел в глубине глаз своего собеседника те самые муки и страдания, которые он только что описал. Он увидел испуганную, одинокую, израненную душу, запертую в плену своих собственных притязаний и отчаянно жаждущую спасения. Впервые за свою жизнь Астинус ощутил что-то похожее на сострадание. Заложив пальцем страницу, на которой он писал, старик хронист привстал и протянул руку по направлению к Вратам…

И вдруг из темноты раздался смех…язвительный, горький, — смех человека, хохочущего над самим собой.

Черная фигура в глубине Врат исчезла.

Астинус вздохнул и взялся за перо. В тот же миг с той стороны Врат сверкнула яркая молния. В ответ ей вспыхнул ослепительный белый свет — отблески последней битвы Паладайна и молодого мага, который сокрушил Владычицу Тьмы и занял ее место.

За окнами Башни тоже заплясали молнии. Гром грянул с такою силой, что волшебные черные камни Башни вздрогнули и даже самый фундамент ее заходил ходуном. Пронзительный вой ветра заглушил стоны Пар-Салиана.

Наконец старый маг поднял измученное худое лицо и с отчаянием посмотрел за окно.

— Это конец, — пробормотал он, слабо хватая воздух скрюченными, узловатыми пальцами. — Конец всего…

— Да, — согласился Астинус и нахмурился, так как из-за резкого толчка едва не сделал ошибку в своих записях. Поудобнее устроив книгу на коленях, он бросил взгляд на Врата, озаренные изнутри вспышками света, и принялся записывать подробности последней битвы.

Через несколько секунд все было кончено. Белый свет Паладайна в последний раз вспыхнул, засиял и погас. Врата вновь потемнели.

Пар-Салиан заплакал. Его слезы капали на каменный пол, и с падением каждой слезинки Башня Высшего Волшебства вздрагивала, словно она предвидела свой жребий и страшилась его. Не обращая внимания на сотрясения пола, Астинус твердой рукой заносил в книгу последние слова своей «Хроники»:

«Четвертого дня пятого месяца 358 года мир перестал существовать».

Затем он вздохнул и хотел уже закрыть толстый том, когда чья-то рука с силой опустилась на страницы, где еще не высохли чернила.

— Нет, — твердо сказал чей-то голос. — Это еще не конец.

Руки Астинуса задрожали. С пера его сорвалась крупная капля чернил и залила последние слова.

— Карамон! Карамон Маджере! — закричал Пар-Салиан, протягивая к гиганту свои слабые руки. — Так это твой голос я слышал в лесу?

— А ты сомневался? — проворчал Карамон, который, несмотря на плачевное положение мага и его ужасные муки, не мог найти в своем сердце ни капли сострадания. Глядя на мраморный столб, в который обратилась вся нижняя половина верховного мага, он вспомнил о пытках, которые довелось испытать в этой же самой Башне его брату-близнецу, о своих собственных мучениях, что выпали на его долю в Истаре.

— Нет, нет! — Маг в отчаянии заломил руки. — Я просто подумал, уж не мой ли измученный разум сыграл со мной злую шутку! Ты понимаешь? Но как ты здесь оказался? Как тебе удалось уцелеть в магических сражениях, которые уничтожили мир?

— Он и не уцелел, — строго перебил Астинус. Справившись с растерянностью, он опустил раскрытую книгу на пол у своих ног и поднялся. Мрачно поглядев на Карамона, он обвиняющим жестом вытянул в его сторону палец:

— Что это за трюк?

Ты же умер! Что означает твое появление?

Не говоря ни слова, Карамон вытащил из-за спины растерянного Тассельхофа.

Теперь, подавленный величием момента, кендер скромно встал рядом с гигантом, глядя умоляюще на Пар-Салиана.

— Хочешь, я все объясню, Карамон? — спросил кендер. Его голос был едва слышен за шумом бушевавшей снаружи грозы. — Мне кажется, я должен рассказать, какая причина заставила меня вмешаться и испортить магическое заклинание уважаемого магистра, а также поведать о том, как Рейстлин дал мне не правильные инструкции и заставил сломать магическое устройство, хотя в этом, наверное, я и сам был немного виноват, так как в результате я очутился в Бездне. Зато там я встретил беднягу Гнимша… — глаза кендера наполнились слезами, — которого потом Рейстлин же и погубил…

— Все это мне известно, — перебил его Астинус. — Значит, Карамон Маджере, ты сумел вернуться из прошлого благодаря своему маленькому другу. У нас почти не осталось времени. Что ты намерен предпринять?

Гигант повернулся к Пар-Салиану.

— Не могу сказать, чтобы я питал к тебе любовь и уважение, маг, — сказал он. — В этом мы с братом не расходимся. Возможно, у тебя были свои причины проделать с нами — со мной и госпожой Крисанией — то, что ты совершил, послав нас обратно в Истар. Если так… — Карамон приподнял руку, чтобы остановить Пар-Салиана, который, казалось, хотел что-то сказать. — Если так, то пусть это останется на твоей совести. Что же касается теперешнего положения дел, знай, что я в силах изменить время. Это сказал мне сам Рейстлин. Из-за того что кендер оказался в прошлом, все уже случившееся может быть изменено…Магическое устройство по-прежнему у меня. С его помощью я могу вернуться в любое время.

Скажи мне, из-за чего мир пришел к катастрофе? И когда это произошло? Если я буду все это знать, я попытаюсь что-нибудь исправить.

Взгляд Карамона переместился с Пар-Салиана на Астинуса, но хронист только покачал головой:

— Не смотри на меня, Карамон Маджере. При любых обстоятельствах, каковы бы они ни были, я обязан придерживаться нейтральной позиции. Я ничем не могу помочь, могу только предостеречь тебя: ты в силах отправиться в прошлое, но я не знаю, в силах ли ты будешь что-либо изменить. Мелкий камень в несущейся реке времени — вот чем ты можешь оказаться.

Карамон кивнул:

— Если так и будет, то я, по крайней мере, умру с сознанием того, что сделал все возможное, чтобы исправить свою ошибку.

Астинус рассматривал гиганта со вниманием и надеждой, никак не вязавшейся с его последними словами.

— О какой ошибке ты говоришь, воин? Ты рискнул своей жизнью, отправляясь в прошлое вслед за братом. Ты сделал все, что мог, и даже попытался убедить его, что тропа зла, которую он избрал, приведет его к гибели. — Астинус указал рукой на Врата:

— Слышал ли ты, что я только что сказал Рейстлину? Представляешь ли ты, что его ждет?

Карамон молча кивнул. На его лице появилось скорбное выражение.

— Тогда давай поговорим, — спокойно предложил летописец.

Башня вновь содрогнулась. Упругий ветер бился в толстые стены, а молнии превратили ночь в ослепительно яркий, высвеченный синевато-голубым светом день.

Крошечная комнатка, расположенная под самой крышей Башни, вздрагивала с такой силой, словно цитадель готова была вот-вот рассыпаться по камешку. Карамону даже показалось, что он слышит чей-то плач, хотя в комнате, кроме них, никого не было. Не сразу он сообразил, что это плачут камни, из которых сложены стены, а когда наконец понял, то с беспокойством огляделся по сторонам.

— У тебя есть время, — успокоил его Астинус и, опустившись в кресло, подобрал с пола тяжелый том. — Не много, но есть. Расскажи, в чем была твоя ошибка.

Карамон судорожно вздохнул. Затем его брови гневно сдвинулись к переносице, и он свирепо покосился на Пар-Салиана.

— Это был ловкий ход, не так ли, мудрец? Способ заставить меня сделать то, чего не могли сделать вы, маги, — остановить Рейстлина. Но вы просчитались. Вы отправили Крисанию умирать в прошлое, потому что боялись ее. Только ее любовь и сила воли оказались сильнее, чем вы предполагали. Она выжила и, ослепленная своим чувством и своими честолюбивыми желаниями, последовала за Рейстлином в Бездну. Я не понимаю одного: почему Паладайн исполнял все, о чем она его молила, зачем он дал своей жрице силы открыть Врата и пройти сквозь них…

— Ты и не должен понимать все, что совершают боги, Карамон Маджере, — холодно прервал его Астинус. — Кто ты такой, чтобы судить об их делах?

Возможно, боги тоже допускают ошибки. Или, скорее, они позволяют себе рисковать уже достигнутым в надежде на то, что им удастся создать что-то более совершенное.

— Как бы там ни было, — продолжал Карамон сквозь стиснутые зубы, — маги отправили Крисанию в прошлое и сами дали Рейстлину в руки один из тех ключей, в которых он так нуждался, — ключ к Вратам. Маги ошиблись, боги проиграли, и я — вместе с ними. — Дрожащей рукой гигант провел по волосам. — Я считал, что мне хватит одних только слов, чтобы заставить Рейстлина свернуть с избранного им гибельного пути, но мне следовало лучше знать своего брата. — Он с горечью усмехнулся. — Разве когда-нибудь мои жалкие слова могли на него повлиять? Я оставил его, когда он стоял у самых Врат, собираясь шагнуть в другой мир. Я бросил его…Это оказалось так просто — повернуться спиной и пойти своей дорогой.

— Ба! — фыркнул Астинус. — А что еще ты мог сделать? Рейстлин слишком могуществен, он сильнее, чем мы можем себе представить! Он удерживал магическое поле при помощи одной лишь воли и мастерства. Ты не смог бы даже убить его…

— Нет, — ответил Карамон, отвернувшись к окну. — Но я мог бы последовать за ним, во тьму, даже если бы это грозило гибелью мне самому. Карамон повернулся и посмотрел в глаза Астинусу. — Тогда он стал бы уважать меня. Тогда он, быть может, прислушался бы к моим словам. Поэтому я хочу вернуться и проникнуть в Бездну… — Гигант отмахнулся от крика ужаса, сорвавшегося с губ Тассельхофа. — Там я сделаю то, что должно быть сделано.

— То, что должно быть сделано… — словно в бреду, повторил Пар-Салиан. — Но ты не понимаешь, что это означает. Даламар…

Через комнату с шипением и треском пронеслась горячая молния, отбросив к стенам всех, кто стоял на ногах. Ни Карамон, ни кендер Некоторое время ничего не видели и даже не слышали оглушительного громового удара. Только потом до них донесся леденящий душу крик.

Потрясенный, Карамон открыл глаза и тут же пожалел, что они не закрылись навечно. Пар-Салиан из мраморного столба превратился в столб пламени. Пойманный в тенета заклятий Рейстлина маг был беспомощен. Он мог только кричать от ужаса и боли, пока пламя ползло вверх по его беззащитному телу.

Тае не выдержал и закрыл лицо руками. Всхлипывая, он скрючился в углу комнаты, стараясь отгородиться от жуткого зрелища. Астинус поднялся с пола, куда его отшвырнул взрыв, и немедленно принялся записывать происшедшее в книгу, которую все таки ухитрился не выпустить из рук. Быстро нацарапав несколько строк, он уронил перо и попытался закрыть массивный фолиант…

— Нет! — выкрикнул Карамон и, вытянув руку, просунул ее между страниц.

Астинус взглянул на гиганта, и тот заколебался, смущенный выражением бессмертных глаз. Руки его затряслись, но он не убрал ладони с гладкого, выскобленного до белизны пергамента. Умирающий маг уже не кричал, а глухо стонал, сотрясаемый жуткой агонией.

Астинус выпустил открытую книгу из рук.

— Держи, — велел Карамон, закрывая драгоценный том и передавая его в руки Тассельхофу.

Кендер кивнул и обхватил огромную книгу, которая размером была едва не больше его самого. Он так и остался в своем углу, со страхом озираясь по сторонам и, очевидно, не понимая, что же, собственно, происходит. Карамон прошел через комнату к телу умирающего мага.

— Нет! — взвизгнул Пар-Салиан из последних сил. — Не приближайся!

Его длинная борода и седые пряди волос на голове уже трещали от жара, кожа пошла пузырями, словно закипая, а вокруг распространился отвратительный запах горелого мяса.

— Скажи мне! — выкрикнул Карамон, закрываясь руками от охватившего тело волшебника пламени. — Скажи, что я могу сделать? Как мне предотвратить то, что должно случиться?!

Глаза Пар-Салиана вылезли из орбит, рот превратился в дымящийся черный провал, а лицо напоминало обожженную бесформенную массу. Он, однако, нашел в себе силы прошептать несколько слов, и эти его последние слова пронзили Карамона подобно разящей молнии, навсегда запечатлевшись в его мозгу:

— Рейстлина нельзя выпускать из Бездны!

Книга вторая

Рыцарь черной розы

Властелин Сот сидел на покрытом черными пятнами копоти и выкрошившемся от жара троне в обезображенном пожаром парадном зале своей Даргаардской Башни. Его оранжевые мертвые глаза горели в черных глазницах, свидетельствуя о том, что жизнь проклятого рыцаря все еще томится в заключении под опаленными доспехами с гербом Соламнии. Сот был один.

Он только что отпустил свою дружину, в прошлом — таких же, как и он, рыцарей, беззаветно преданных ему при жизни и навечно проклятых вместе с ним, обреченных хранить верность своему страшному господину даже после смерти. Он отослал также банши — призраков эльфийскихженщин, сыгравших роковую роль в его падении и теперь обязанных служить тому, кого они погубили. Вот уже несколько сотен лет Сот заставлял этих несчастных снова и снова переживать свою страшную судьбу. Почти каждый вечер, садясь на свой разрушенный трон, он приказывал банши услаждать свой слух повествованием о том, как заслужил он свое проклятье, а они — свое…

Заунывная песня духов заставляла Сота чувствовать острую боль, но он только приветствовал ее. Это было в сотню раз лучше, чем унылое ничто, преследовавшее его на протяжении вечности, что прошла со дня его смерти. Не будь банши, его существование в качестве бессмертного было бы стократ скучнее, однако сегодня он не стал принуждать их петь. Теперь он прислушивался к истории собственной жизни, которую доносил до его слуха резкий ночной ветер, проникающий в обрушенные коридоры и бойницы замка.

«Когда-то давным-давно я был Соламнийским Рыцарем, и у меня было все, чего может пожелать смертный. Я был хорош собой, обаятелен и храбр. Я был женат если не на писаной красавице, то уж, во всяком случае, — не на самой последней из благородных дам. Мои рыцари были верны мне. Да, многие завидовали повелителю Соту, хозяину Даргаарда…

Помнится, как-то весной, за год до Катаклизма, я покинул свое поместье и поехал с дружиной в Палантас. Там собирался Совет Ордена, где мне следовало присутствовать. Сам Совет меня не очень интересовал — я предвидел, что на заседании, как всегда, будет много скучных споров о малозначительных правилах и установлениях. Гораздо больше привлекали меня щедрые вечерние пиры, беседы с добрыми товарищами и рассказы о подвигах и походах. Именно за этим я и отправился.

Мы ехали не спеша, коротая дальний путь за приятной беседой, заполняя дни песнями и шутками. На ночь мы останавливались на постоялых дворах или же ночевали прямо под звездным небом. Погода стояла прекрасная, так как в тот год весна выдалась ранняя и теплая. Солнечные лучи согревали нас днем, а вечерний ветер остужал разогретые доспехи. Той весной мне исполнилось тридцать два года, и все в моей жизни шло как надо. По крайней мере, я не могу припомнить более счастливого времени.

Но однажды ночью — будь проклята серебряная луна, осветившая ее! — когда мы встали лагерем на безжизненной пустоши в предгорьях, нас разбудил пронзительный женский крик, — так, во всяком случае, нам показалось. Затем крик раздался снова, и на этот раз ошибки быть не могло. Мы услышали несколько девичьих голосов, призывавших на помощь, а следом ветер донес до нас грубую речь великанов-людоедов.

Похватав оружие, мы ринулись в битву. Победа далась нам легко — это была всего лишь небольшая шайка грабителей. Большинство из них сразу же разбежались при нашем появлении, лишь их главарь — то ли самый дерзкий, то ли самый пьяный — не пожелал расстаться со своей добычей. И я, пожалуй, способен его понять, так как он завладел самой прекрасной из эльфийских дев. В лунном свете ее красота казалась ослепительной, а страх, написанный на тонком лице, лишь подчеркивал ее необычайную женственность и беззащитность.

Я бросил ему вызов, мы сражались, и я победил. Моей наградой стала перепуганная эльфийская девушка, которую я на руках отнес обратно в лагерь к ее подругам.

До сих пор я словно наяву вижу ее пышные золотистые волосы, сияющие при лунном свете. И теперь передо мной как живые — ее глаза, смотревшие на меня, когда она приходила в сознание. До сих пор я не могу их забыть. В этих небесных очах я прочитал одно — любовь…А уж в моих глазах эльфийка без труда могла рассмотреть благоговение и восторг, которые я не смог, да и не хотел скрывать.

Все мысли о жене, о чести, о моем замке — все исчезло в тот самый миг, когда я впервые взглянул на нее.

Она поблагодарила меня — очень смущенно и робко, — когда я возвратил ее в лагерь, к другим эльфийским женщинам. Они оказались жрицами, паломницами, ехавшими через Палантас в Истар, чтобы поклониться Паладайну в Храме Всех Богов. Спасенная мной девушка оказалась не простой послушницей; в это путешествие она отправилась, чтобы стать в Истаре праведной дочерью Паладайна.

Вернувшись в свой лагерь, я долго не мог уснуть. Мне все представлялось, как я держу в руках гибкое юное тело. Никогда прежде страсть к женщине не сжигала меня с такой силой.

Когда же мне наконец удалось забыться, сны стали для меня сладкой мукой.

Наутро мысль о неизбежном расставании с моей феей как ножом резанула меня по сердцу, и я вернулся в лагерь паломниц. Там я рассказал путницам о выдуманной мною банде гоблинов, которые промышляют вдоль ведущей в Палантас дороги. Мне без труда удалось убедить женщин в том, что они нуждаются в охране, и я предложил им свои услуги. Мои люди были совсем не против того, чтобы продолжить путешествие в такой приятной компании, и мы отправились дальше вместе.

Но боль моя не улеглась. Напротив, она стала еще острее. День за днем я украдкой смотрел на свою возлюбленную, ехавшую вместе со мной — рядом, но не так близко, как мне бы хотелось…Ночь рядом, но не так близко, как мне бы хотелось…Ночь за ночью я лежал без сна, пытаясь успокоить свои лихорадочно плясавшие мысли.

Я желал ее, желал так сильно, как не желал никого, ничего и никогда в своей жизни. И в то же время я оставался рыцарем, связанным суровой клятвой и вынужденным сверять все свои мысли и поступки с Кодексом и Мерой, обязанным хранить верность законной супруге, исполнять долг командира и вести своих людей к славе, являясь для них образцом для подражания во всем, что касалось вопросов чести. Долго, очень долго я боролся с самим собой и в конце концов победил, по крайней мере, так мне казалось. «Завтра, — сказал я себе, — завтра я уеду от нее». Эта мысль оказалась неожиданно приятной, она меня успокоила, и я смог наконец уснуть — впервые за последние дни.

Я действительно собирался уехать и уехал бы, однако судьба обернулась против меня. Отлучившись из лагеря под предлогом того, что отряду необходимо пополнить запасы продовольствия, я на свою беду повстречал эльфийку в лесу, довольно далеко от места стоянки, — подруги послали ее собирать лекарственные травы.

Мы были совсем одни. Наши спутники оказались довольно далеко, а любовь, которую я прочел в ее глазах в первые часы нашего знакомства, разгорелась еще ярче.

Помню, как эльфийка распустила свои волосы и они золотой волной упали к ее ногам. Моя честь, моя решимость никогда больше с ней не встречаться — все оказалось забыто в тот же миг. Пламя безудержной страсти охватило меня…

Бедняжка, ее оказалось так легко соблазнить! Один поцелуй, другой, и вот мы уже лежим рядом на молодой траве, куда я утянул ее за собой в любовном порыве. Мои руки ласкали ее тело, мои губы заглушали ее робкие протесты, а после того…после того как она стала моей, я поцелуями осушил слезы на ее лице.

Той же ночью она сама пришла в мою палатку. Испытанное мною райское блаженство заставило позабыть меня обо всем. Разумеется, я пообещал ей жениться. Как я мог на это решиться? Не знаю. У меня уже была жена, происходившая из богатой семьи. Ее деньги были мне нужны, так как расходы рыцаря обычно превышали доходы, а мои — тем более, однако той ночью, когда я держал эльфийскую деву в объятиях, я уже понял, что расстаться с ней мне не хватит сил. И тогда я придумал один хитрый план…

Наше путешествие продолжалось, и остальные эльфийки начали что-то подозревать. Не заметить улыбок, которыми мы обменивались днем, было почти невозможно, тем более что и я, и она совершенно позабыли об осторожности и старались проводить вместе все свободное время.

В Палантасе, однако, нам пришлось расстаться. Эльфийские жрицы остановились в прекрасном гостевом дворце, который, приезжая сюда, использовал сам Король-Жрец, а моя дружина и я отправились по предназначенным для нас квартирам. Несмотря на это, я был уверен, что моя крошка сумеет найти ко мне дорогу, коль скоро я не могу больше приходить к ней. Первую ночь, однако, я провел в одиночестве, и это меня крайне обеспокоило. Потом прошли вторая и третья ночи, а ее все не было. Я начинал уже понемногу сходить с ума от волнения и переживаний, когда в мою дверь постучали.

Но это была не она. Это был глава Соламнийских Рыцарей в сопровождении трех магистров рыцарских орденов. Лишь только я увидел их, я сразу понял, что должно произойти. Эльфийка узнала обо мне правду и предала меня.

Но я зря возводил на нее напраслину. На меня донесли ее эльфийские спутницы, которые, пытаясь излечить мою красавицу от внезапного недомогания, с ужасом обнаружили, что в своем чреве она носит дитя.

Она никому не говорила об этом, и даже я ничего не знал. Когда правда открылась, «доброжелательницы» жрицы раскрыли ей глаза, рассказав о том, что я женат, и тут, на беду, в Палантас пришло известие из Даргаарда, что моя законная жена «таинственным образом» исчезла.

Меня арестовали и провели по улицам города на потеху толпе. Я стал объектом грубых шуток черни, мишенью для брани и грязных оскорблений. Ничто так не льстило простолюдинам, как то, что рыцарь может внезапно пасть еще ниже, чем они сами. Именно тогда я поклялся, что однажды обрушу самую страшную месть на них и на их прекрасный город, однако мои надежды на возмездие с каждым часом становились все призрачнее.

Совершившийся в конце экзекуции суд был коротким, а приговор — суровым. У меня отобрали и титул, и земли, и как изменник ордена я был осужден на смерть.

На рассвете мне должны были перерезать горло моим же собственным мечом. Правда, тогда я ничего не замечал и ни на что не реагировал — я все еще думал, что моя любовь отреклась от меня.

Однако той же ночью моя верная дружина напала на тюрьму и освободила меня.

Эльфийка была с ними. Она рассказала обо всем и призналась, что беременна.

По ее словам, эльфийские женщины простили ей грехопадение, и, хотя теперь она не могла стать праведной дочерью Паладайна, она имела право вернуться в родительский дом и жить там, пусть и в немилости, до конца своих дней. И все же она не хотела уезжать, не простившись со мной. Она любила меня, это было очевидно, и все же дошедшие до нее слухи не могли ее не расстроить.

Тогда, помнится, я на скорую руку состряпал какую-то ложь о причинах исчезновения моей жены — ложь, которой эльфийка с радостью поверила. Она поверила бы мне, даже если б я назвал тьму светом! Успокоившись, дева согласилась бежать со мной. Лишь потом я понял, что именно эта причина привела ее ко мне в тюрьму, а вовсе не желание сказать мне последнее «прости». В сопровождении моего отряда мы вернулись в Даргаардскую Башню.

Это был нелегкий путь, ибо всю дорогу нас преследовали Рыцари Ордена Розы, и все же мы успели добраться до моего замка и занять оборону. Даргаард стоит на высокой голой скале, и обороняться в нем легче легкого. В подвалах хранился огромный запас провизии, и мы могли продержаться в осаде хоть всю зиму, а она была уже на носу.

Я должен был радоваться жизни, быть довольным собой и моей новой женой, хотя церемония бракосочетания в осажденном замке выглядела жалкой пародией на событие, которое было призвано осчастливить меня на всю жизнь. Но ничего этого я не испытывал. Чувство вины терзало меня постоянно, и, что еще хуже, я мучился от сознания того, что запятнал свою честь. Только теперь я начинал понимать, что бежал из одной тюрьмы лишь для того, чтобы добровольно запереть себя в другой, которую к тому же сам для себя воздвиг. Я избежал позорной смерти, но принудил себя влачить унылое, безрадостное, одинокое существование. Собственно говоря, я всегда был вспыльчивым, готовым сначала ударить, а потом подумать — за что, но теперь эта черта моего характера стала преобладающей. После того как я жестоко избил нескольких слуг, они стали разбегаться при моем появлении. Мои воины тоже старались меня избегать. Наконец наступил день, вернее — ночь, когда я ударил мою эльфийку — единственную в целом мире, способную подарить мне хоть немного счастья.

Глядя в ее полные слез глаза, я впервые понял, в какое чудовище превратился. Схватив любимую в объятия, путаясь в ее распущенных золотых волосах, я на коленях умолял о прощении. Я чувствовал, как шевелится мое дитя в ее чреве. Вместе мы стали молиться Паладайну, и я поклялся, что исполню все, чего он ни потребует от меня, лишь бы моя честь была восстановлена.

Единственное, о чем я просил Светоносного бога, — чтобы мой сын или дочь никогда не узнали о моем позоре.

И Паладайн ответил мне. Он поведал о Короле-Жреце, о его гордыне и тех дерзких требованиях, с которыми этот глупец обращался к богам. Паладайн объявил мне, что весь мир может испытать на себе тяжесть гнева богов, если какой-нибудь человек — как поступил до меня легендарный Хума — не пожелает пожертвовать собой ради спасения невинных жертв.

Свет Паладайна разливался вокруг меня. Моя измученная душа обрела покой.

Какой жалкой показалась мне моя собственная жизнь по сравнению с тем, что ребенок вырастет без позорного пятна на своем — нашем — имени, а мир будет спасен! Что и говорить, в тот же день я выехал в Истар с твердым намерением остановить зарвавшегося жреца и с уверенностью, что Паладайн на моей стороне.

Но вместе со мной отправился в путь и еще коек-то. Это была Такхизис — великая Владычица Тьмы, ведущая нескончаемую борьбу за души, которые ей нравится держать в повиновении. Как же ей удалось победить меня? Какую уловку придумала она для того, чтобы сбить меня с пути Паладайна? Владычица Тьмы использовала опять же эльфийских женщин — жриц того самого бога, с именем которого я отправился в свой великий поход!

На самом деле жрицы эти уже давным-давно оставили Паладайна. Как и Король-Жрец, они рядились в тогу своей собственной правоты и не видели ничего сквозь шоры своего «добра». Я же, преисполнившись гордости за то, какая важная миссия на меня возложена, открыл свои намерения. И конечно, Мои речи здорово их испугали. Они не поверили, что на мир может обрушиться гнев богов, и лишь фанатично твердили мне, что скоро настанет день, когда Кринн будут населять только хорошие, добрые и прекрасные существа (то есть — эльфы).

Им нужно было помешать мне, и они в этом преуспели.

Королева Бездны мудра, ей ведомы самые темные закоулки человеческой души.

Если бы путь мне преградила целая армия, я бы сокрушил ее без промедления и продолжил свой путь, но сладкие речи эльфиек оказались пострашнее вражеских полков. Словно яд, они впитывались в мою кровь до тех пор, пока мои сердце и рассудок не заволоклись багровым туманом ревности.

— Как хитро поступила наша сестра, избавившись от тебя в такой подходящий момент, — говорили они. — Теперь ей достанутся твой замок, все твои земли и богатства, и при этом она не будет испытывать никаких неудобств, связанных с мужем — человеком.

Еще они спрашивали меня, уверен ли я, что ребенок действительно мой, и намекали, что видели мою жену в обществе одного из моих самых молодых дружинников. А я… я действительно не знал, куда направлялась эльфийка, покидая за полночь мою походную палатку.

Они ни разу не сказали ни слова лжи, ни разу не указали прямо на неверность моей возлюбленной, но их речи и вопросы вонзались в меня как отравленные стрелы. Я начал вспоминать ничего не значащие слова, взгляды, улыбки, и они наполнялись для меня новым смыслом. Я был уверен, что эльфийка изменяет мне, и желал только одного — застать ее с любовником. Я готов был убить соперника — кем бы он ни был! Я хотел заставить ее страдать, как страдал в те минуты сам!

И я повернул обратно.

Прибыв домой, я принялся колотить в ворота замка. Моя жена в величайшей тревоге выбежала мне навстречу, держа на руках новорожденное дитя. На лице ее застыло отчаяние, но я принял его за признание вины. Я проклял и ее, и ребенка, и в этот самый миг огненная гора упала на Ансалон.

Мне показалось, что звезды посыпались с неба. Землю стало трясти как в лихорадке, по ней побежали громадные трещины, а в большом зале сорвалась с крюка огромная люстра на сотню свечей. Не прошло и нескольких мгновений, как моя жена была с ног до головы охвачена пламенем. Из огня она протягивала мне ребенка, надеясь спасти его от пожиравшего ее пламени, я заколебался, но тут ревность с новой силой вспыхнула в моей груди, и я отвернулся.

Вот тогда-то умирающая эльфийка призвала на мою голову гнев богов. «Этой ночью ты погибнешь в огне — той же самой смертью, на какую обрек меня и своего сына. Но ты не умрешь совсем — ты будешь скитаться во мраке целую вечность, проживая по одной жизни за каждую жизнь, которую твоя глупость погубила сегодняшней ночью!»

С этими словами она упала на пол и умерла.

Между тем огонь распространялся все дальше, и вскоре весь мой замок полыхал, как облитый маслом муравейник. Никакие усилия не сумели погасить этого странного пламени, от которого плавились даже камни. Мои люди пытались спастись, но не смогли, на бегу превращаясь в живые факелы. Вскоре в Даргаарде не осталось ни одного живого существа, кроме меня самого. Один как перст стоял я посередине большого зала, окруженный стеной огня, который почему-то меня не трогал. Но пламя приближалось, все ближе и ближе, и наконец огненная река захлестнула меня.

Я умирал медленно, в невыносимых мучениях. Когда все же смерть пришла, она не дала мне желанного избавления. Мои глаза закрылись, но тут же открылись вновь, и я увидел перед собой мир пустоты, отчаяния и нескончаемой муки, в котором мне предстояло существовать невероятное количество лет. И вот с тех пор, ночь за ночью, год за годом, я сидел в этом зале и слушал, как эльфийские женщины выпевают мою историю. Но все это кончилось, исчезло с твоим появлением, Китиара…

Когда Владычица Тьмы призвала меня, чтобы я сражался на ее стороне в войне, которую она вела, я сказал, что буду служить тому Повелителю Драконов, у которого достанет мужества провести ночь в Даргаардской Башне. И среди всех воителей нашелся только один отважный человек — это ты, моя Китиара. Я восхищался тобой, я был поражен твоей смелостью, твоим мастерством в обращении с оружием и свирепой, непреклонной решимостью. В тебе я вижу себя самого, вижу то, чем мог бы стать сам.

С моей помощью ты расправилась с остальными Повелителями Драконов, когда мы в суматохе бежали из Нераки после поражения нашей Темной Воительницы. Я помог тебе достигнуть Оплота и восстановить твою былую власть на континенте. Я был с тобой, когда ты попыталась расстроить планы твоего сводного брата Рейстлина, задумавшего бросить вызов нашей Королеве. Меня нисколько не удивило, что он перехитрил тебя, ибо он единственный из всех живых, кого боюсь даже я.

Даже твои любовные похождения доставляли мне удовольствие, моя Китиара.

Мы, живые мертвецы, не можем иметь плотских желаний. Любовь, похоть, страсть — все это позывы горячей крови, которая уже давно не течет в моих остывших жилах, но я видел, как ты вывернула наизнанку этого сопляка Таниса Полуэльфа, и радовался этой победе вместе с тобой и не меньше тебя самой.

Но теперь… что стало с тобой теперь, Китиара? Госпожа превратилась в рабыню, и чью?! Эльфа! О, я видел, как горели твои глаза, когда ты произносила его имя! Я видел, как тряслись твои привыкшие к обращению с мечом пальцы, когда ты получила от него письмо. Ты думаешь о нем, вместо того чтобы планировать новую войну. Даже твои военачальники перестали занимать тебя с тех пор, как ты впервые побывала в Башне у темного эльфа.

Нет, мертвые не испытывают плотских желаний, но зато они могут испытывать ненависть, такую же холодную, как их тела, но обжигающую, словно самый жаркий огонь. Они подвластны ревности, зависти и чувству обладания.

Я мог бы убить Даламара — темный эльф силен, но он всего лишь ученик, и не ему со мной тягаться. Его учитель — Рейстлин. Но ему все равно…

О моя Королева! Берегись Рейстлина! В его лице ты встретила своего самого могущественного противника, с которым тебе в конце концов придется сразиться один на один. Я не в силах помочь тебе в Бездне, и единственное, что я могу сделать для тебя в этой борьбе, — уничтожить Даламара.

Да, ученик мага, я могу убить тебя, но, познав на собственной шкуре, что такое смерть, — не хочу этого. Смерть — это низкая и гнусная вещь. Она может быть мучительной, но боль скоро проходит. Гораздо страшнее оставаться в мире живых, вдыхать запах теплой крови, видеть упругую плоть и знать, что всего этого у тебя никогда больше не будет. Именно это ты очень скоро поймешь и почувствуешь сам, темный эльф..

Что же касается тебя, Китиара, то знай — я выдержу эту боль и скорее проживу еще столетие в непрекращающихся муках, чем снова увижу тебя в объятиях живого мужчины!»

Так Рыцарь Смерти размышлял, строил планы, и его мысли змеились, словно колючие стебли черных роз, которыми заросли руины сгоревшего замка. Мертвые рыцари несли на обрушившихся бастионах бесконечный дозор, каждый на том посту, где застигла его огненная смерть. Призраки эльфийских женщин заламывали бесплотные руки, громко стеная и оплакивая свою судьбу.

Властелин Сот ничего этого не слышал. Он сидел на своем почерневшем каменном троне, а его невидящие глаза неподвижно уставились на жирное пятно черной сажи на каменном полу — пятно, которое он пытался уничтожить при помощи своей магии, но оно неизменно возникало на прежнем месте, снова и снова. В этом пятне угадывались очертания лежащей женщины…

Наконец невидимые губы рыцаря растянулись в зловещей улыбке, а оранжевое пламя ярко вспыхнуло в сумрачных глазницах.

— Ты будешь моей, Китиара, моей навеки…

Глава 1

Карета с шумом остановилась. Лошади недовольно зафыркали и затрясли головами, позвякивая удилами и стуча копытами по булыжной мостовой, словно торопясь поскорее закончить утомительное путешествие и вернуться в свои уютные стойла.

В окно кареты просунулась голова стражника:

— Доброе утро, господин. Добро пожаловать в Палантас. Будь добр, назови свое имя и род занятий.

Молодой воин говорил звонким и бодрым голосом, — похоже, он только недавно заступил на пост. После яркого света он ничего не видел в полумраке кареты, и ему пришлось несколько раз моргнуть, пока глаза его не привыкли к темноте.

Весеннее солнце сверкало так же ярко, как мальчишеская улыбка на лице стражника, — возможно, потому, что стояло раннее утро и солнце тоже вышло в дозор совсем недавно.

— Мое имя — Танис Полуэльф, — сказал сидевший в карете человек. — Я приехал в Палантас по приглашению Посвященного Элистана. У меня есть его письмо. Если ты подождешь, то я…

— Повелитель Танис! — Стражник покраснел так, что лицо его стало одного цвета с украшенной нелепыми эполетами и галунами малиновой униформой. — Прошу прощения, я не узнал… То есть я не разглядел тебя в полутьме, а то бы я непременно… Прости великодушно.

— Оставь, — недовольно буркнул Танис. — Не стоит извиняться. Ты выполняешь свою работу. Вот письмо.

— Я не буду… то есть я должен был… извиниться, я хочу сказать. Ужасно сожалею, господин. Письмо? Нет, не нужно. Проезжай.

Продолжая бормотать, стражник попытался отсалютовать, но, выпрямляясь, крепко приложился затылком о раму каретного окошка.

Попятившись, он зацепился за ручку дверцы, снова отсалютовал и наконец отошел.

Вид у него при этом был такой, словно он только что участвовал в жестокой схватке с хобгоблинами.

Танис улыбнулся, но улыбка вышла у него довольно невеселой. Откинувшись на спинку сиденья, он дал знак кучеру, и карета покатилась дальше в сторону Старой Стены. Поставить стражу на воротах, ведущих в Палантас, — это была его идея. Помнится, ему пришлось потратить немало сил, чтобы убедить Амозуса в том, что стража на городской стене необходима и городские ворота должны быть не только надежно заперты, но и хорошо охраняемы.

— Но люди будут оскорблены этим, — возражал властитель Амозус. — Какая после этого пойдет слава о нашем знаменитом палантасском гостеприимстве? В конце концов, война-то закончилась!..

Танис тяжело вздохнул. Когда же люди чему-нибудь научатся? «Никогда», — ответил он сам себе, глядя из окна на город, который в большей степени, нежели другие города Ансалона, погрузился в благодушие и беспечность после окончания Войн Копья. Случилось это ровно два года назад, такой же теплой и ласковой весной.

Воспоминание заставило Таниса испустить еще один тяжелый вздох. Проклятье!

Как он мог забыть о празднике Окончания Войны?! Когда же наступит этот день?

Через две недели? Через три? Ему снова придется напяливать этот глупый костюм — парадные доспехи Соламнийского Рыцаря, эльфийские награды и тяжеленные гномьи регалии. Роскошные пиры закончатся далеко за полночь, будут произноситься длинные речи, от которых Танис всегда начинал клевать носом, а потом вернется Лорана…

Танис невольно ахнул. Лорана! Она наверняка помнила о приближении праздника. Ну разумеется! Какой же он тупоголовый! Они оба возвращались в Солантус после похорон Солостарана в Квалинести и по дороге завернули в Утеху, разыскивая следы Крисании, тогда Лорана получила послание со стремительными эльфийскими письменами:

«Необходимо срочно прибыть в Сильванести».

— Я вернусь через четыре недели, дорогой, — сказала тогда Лорана, нежно целуя Таниса, но в ее прекрасных глазах прыгали искорки смеха.

Она специально оставила его! Оставила одного, зная, что ему придется участвовать в этих дурацких церемониях! Сама она в это время будет на родине, в стране эльфов, все еще пытающейся избавиться от ужасных последствий правления Лорака… Один день в Сильванести был, безусловно, предпочтительнее вечера, проведенного в обществе Амозуса.

Танису внезапно пришло на ум, насколько все то, о чем он сейчас подумал, не подлежит никакому сравнению. Торжественный ужин в палатах повелителя Амозуса и плачущие кровью деревья страны эльфов, бледные лица мертвых эльфийских воинов, глядящие на тебя из сумеречной тени, ночные стенания измученных душ защитников своей родины…

И Танис начал смеяться. Он готов был хоть каждый день встречаться с этими воинами, лишь бы не скучать в праздности и обжорстве.

Что касается Лораны, то он, конечно, не мог ее винить. Если церемонии нагоняли такую тоску на него, то что говорить о ней, любимице палантасцев, их Золотом Полководце, спасшем прекрасный город от ужасов войны? Не было такой вещи, которую палантасцы не были бы готовы сделать для своей героини, за исключением одного — подарить ей хоть немного свободного времени, не занятого торжествами. В последний праздник Окончания Войны Танису пришлось нести жену домой на руках — за один лишь этот день Лорана вымоталась больше, чем за неделю сражений.

Потом он вообразил ее в Сильванести, представил, как она высаживает цветы, старается возвратить жизнь израненным деревьям и встречается с Эльханой Звездным Ветром — своей названой сестрой, — которая к этому времени тоже должна будет вернуться на родину, правда — без своего нового мужа Портиоса. До сих пор их брак был типичным политическим союзом, холодным, расчетливым, лишенным любви и тепла, и Танис иногда задумывался, не ищет ли Эльхана в Сильванести убежища — тихой гавани, в которой можно спокойно пересидеть торжества. Для Эльханы день Окончания Войны не был праздником.

Эти мысли навеяли Танису воспоминания о Стурме — отважном рыцаре, которого Эльхана продолжала любить и после его смерти. Мертвое тело героя вот уже больше двух лет покоилось в Башне Верховного Жреца, но память о нем по-прежнему жила в сердцах тех, кто любил его и был его другом.

Потом Танис подумал и об остальных друзьях… и врагах.

По окну кареты скользнула тень, словно вызванная к жизни воспоминаниями, и Танис выглянул наружу. Перед ним лежала длинная пустынная улица, в дальнем конце которой открывалась Шойканова Роща — волшебный лес, охранявший подступы к Падантасской Башне Высшего Волшебства, хозяином которой с недавних пор стал Рейстлин.

Даже с этого расстояния Танис почувствовал исходящий из Рощи леденящий холод, от которого стыла душа и замирало сердце. Потом его взгляд перескочил на саму Башню, возвышающуюся над бело-розовыми домами и дворцами Палантаса, словно железная пика, пронзившая грудь города.

Танис подумал о письме, которое привело его в Палантас. Достав пергамент из кармана, он снова перечитал его. Письмо гласило:

«Танису Полуэльфу, лично.

Нам необходимо увидеться как можно скорее. Дело не терпит отлагательства. Будь в Палантасском храме Паладайна после полудня четвертого дня пятого месяца 356 года».

И все. Никакой подписи. Сегодня как раз был четвертый день пятого месяца — Танис получил послание всего два дня назад и вынужден был торопиться, чтобы поспеть к указанному сроку. Письмо написано на языке эльфов, да и почерк был эльфийский. Ничего необычного в этом не было — среди жрецов в храме Паладайна немало эльфов, и Элистан мог попросить написать письмо любого из них, вот только почему на нем нет подписи? Если, конечно, это письмо действительно от Элистана. Но кто еще может так запросто приглашать людей по срочному делу в храм Паладайна?

Пожав плечами — эти вопросы он задавал себе уже не первый раз, но так и не нашел удовлетворительного ответа, — Танис снова убрал письмо в карман и бросил невольный взгляд на Башню Высшего Волшебства.

— Готов поспорить, что это как-то связано с тобой, старая знакомая, — пробормотал полуэльф себе под нос и нахмурился, в очередной раз задумавшись о странном исчезновении Крисании.

Карета неожиданно остановилась, и Танис отвлекся от своих мрачных мыслей.

Поглядев за окно, он увидел стены храма, но заставил себя терпеливо сидеть и ждать, пока слуга не откроет ему дверцу кареты. Про себя Танис улыбался, очень хорошо представляя себе Лорану, сидящую в карете напротив него и гипнотизирующую его взглядом, не позволявшим ему сделать хоть бы малейшее движение к ручке двери. Сколько сил и времени понадобилось ей, чтобы отучить мужа от его привычки нетерпеливо распахивать дверцу едва остановившегося экипажа и бросаться вперед, не обращая внимания на сбитого с ног лакея.

В последнее время они часто подшучивали над этим между собой: Танис делал вид, что хочет открыть дверь, но, поддразнивая жену, останавливал руку у самой дверной ручки и смотрел, как в притворном беспокойстве и гневе сужаются прекрасные глаза Лораны. Но сегодня Танис был один, и воспоминание только напомнило ему о том, как сильно он успел истосковаться по жене за несколько прошедших дней.

«Проклятье, где он ходит, этот лакей? — подумал Танис с неожиданным раздражением. — Может быть, коль скоро я отправился в Палантас один, мне стоит хотя бы раз сделать по-своему?»

Дверь распахнулась. Слуга, кланяясь Танису, начал опускать подножку.

— Оставь это, — нетерпеливо бросил полуэльф, соскакивая на землю. Не обращая внимания на уязвленное выражение лица лакея, Танис глубоко вдохнул чистый воздух, радуясь долгожданному избавлению из пыльного и тесного каретного плена.

Затем он огляделся по сторонам и почувствовал, как его охватывает удивительное ощущение покоя и светлой радости, которую словно излучали стены храма Паладайна. Вокруг святыни не было никаких деревьев — одни лишь зеленые лужайки, напоминающие лоснящийся бархат, которые словно приглашали усталого путника пройтись по ним, присесть, полежать. Клумбы с яркими цветами радовали глаз и наполняли воздух диковинными ароматами, от которых могла закружиться голова. Аккуратно подстриженные кустарники самой разной высоты дарили гостям храма и паломникам прохладные, тенистые убежища от яркого солнца, а многочисленные фонтаны выбрасывали прямо в небо радужные струи кристально чистой воды. Посреди всего этого великолепия прохаживались одетые в белое жрецы, склоняя друг к другу головы в доверительной беседе.

В самом центре великолепного сада стоял храм Паладайна, утопающий в ярких лучах восходящего солнца. Выстроенный из белоснежного мрамора, он отличался простой и строгой архитектурой, которая еще больше усиливала ощущение мира и безмятежного покоя, царившего в саду. В храм вели ворота, но возле них не было никакой стражи. Они словно приглашали войти каждого, кому захочется приобщиться к свету и добру Паладайна. Для усталых, сирых и убогих храм был подобием рая на земле, под его сводами сами собой исчезали печали и горести. Шагая по дорожкам сада, Танис видел множество прихожан, расположившихся на траве лужаек. На их лицах было написано такое блаженство, которое, судя по еще оставшимся следам усталости и забот, им не часто доводилось испытывать в повседневной жизни.

Не успел Танис сделать и нескольких шагов, как вспомнил о своем экипаже.

Со вздохом повернувшись к кучеру, он как раз собирался сказать: «Жди меня здесь», — когда из густой тени под осинками, росшими на самой границе храмовой площадки, появилась какая-то фигура.

— Танис Полуэльф? — спросил незнакомец.

Когда фигура выступила из тени на свет, Танис невольно вздрогнул.

Окликнувший его человек был одет в черную мантию, что было по меньшей мере странно. С его пояса свисали многочисленные мешочки и узелки, наполненные колдовскими травами и снадобьями, а широкие рукава и капюшон накидки были расшиты серебряными рунами.

«Рейстлин!» — было первой мыслью Таниса, который только недавно вспоминал великого мага, но уже в следующее мгновение он понял, что ошибся, и вздохнул свободнее.

Действительно, этот черный маг был выше Рейстлина по крайней мере на голову. Стан его был прям, плечи казались широкими и мускулистыми, а походка — легкой и молодой. Да и голос незнакомца был глубоким и твердым, нисколько не похожим на тревожный, свистящий шепот Рейстлина.

Кроме того — и это было совсем уж странно, — Танису показалось, что незнакомец произнес свой вопрос с эльфийским акцентом.

— Я — Танис Полуэльф, — ответил он, чуть замешкавшись.

Он никак не мог рассмотреть лица незнакомца под низко надвинутым капюшоном, но ему показалось, что человек этот улыбнулся.

— Я рад, что не ошибся. Ты можешь отпустить экипаж, в ближайшее время он тебе не понадобится, — заявил маг, соблюдая формальные правила вежливости. — В Палантасе тебе придется провести несколько дней, а может быть — и недель.

Боги мои, да он, оказывается, прекрасно говорит на языке эльфов! На чистейшем языке эльфов Сильванести! Танис был так потрясен, что несколько мгновений пристально разглядывал незнакомца, не в силах выговорить ни слова.

Неизвестно, сколько бы времени он так стоял, если бы кучеру не вздумалось откашляться. Путешествие было довольно длинным и тяжелым, а Палантас славился на всю страну своими дешевыми постоялыми дворами и превосходным элем…

Но Танис не собирался отпускать карету по одному только слову не знакомого ему мага. Он открыл рот, чтобы хорошенько расспросить его, однако человек в черном сделал быстрое предостерегающее движение кистью одной руки, в то время как жестом другой руки он пригласил Таниса пройти дальше по дорожке, — Прошу тебя, пойдем со мной, — сказал он на эльфийском наречии. — Я направляюсь туда же, куда и ты. Элистан ждет нас.

Нас!

Танис был совершенно сбит с толку этим заявлением. С каких это пор Элистан начал приглашать темных магов к себе, в храм Паладайна? И где это видано, чтобы они могли без опаски ступать под его священные своды?

Выяснить это он мог, лишь сопроводив сию подозрительную личность до покоев верховного жреца. Именно поэтому Танис, все еще немного растерянный, отдал необходимые распоряжения кучеру. Черный маг неподвижно стоял рядом, дожидаясь, пока карета отъедет. Наконец Танис повернулся к незнакомцу.

— У тебя передо мной явное преимущество, — сказал полуэльф на языке Сильванести, более близком к древне-эльфийскому, чем родное для Таниса наречие Квалинести.

Незнакомец поклонился в ответ и отбросил на спину капюшон, открыв лицо свету.

— Меня зовут Даламар, — представился он, пряча руки в рукавах. На Кринне мало кто осмеливался обменяться рукопожатием с черным магом.

— Темный эльф! — воскликнул Танис и покраснел. — Прошу меня простить, — пробормотал он. — Просто я никогда не встречал…

— Таких, как я? — спокойно закончил за него Даламар, но по его благородно-бесстрастному, по-эльфийски тонкому лицу проскользнула легкая улыбка. — В этом нет ничего удивительного. Мы — те, кого называют «лишенными света», — не часто выползаем из своих мрачных нор на белый свет.

Его улыбка внезапно стала более теплой, и Танис заметил какое-то странное выражение, промелькнувшее в глубине глаз темного эльфа, когда он бросил взгляд на ряды осин.

— Но иногда даже мы тоскуем по своей родине, — добавил Даламар.

Танис тоже поглядел на осины — одно из самых любимых эльфами деревьев — и улыбнулся, почувствовав себя намного спокойнее. В свое время ему тоже приходилось блуждать темными тропами, и несколько раз он был близок к тому, чтобы сорваться в страшные зияющие пропасти. Чувства Даламара были ему понятны.

— Близится назначенный мне час, — заметил Танис, поглядев на солнце. — А судя по твоим словам, ты тоже каким-то образом причастен к моему делу. Может быть, продолжим наш разговор?

— Безусловно. — Даламар сразу весь как-то подобрался. На зеленую лужайку парка он последовал за Танисом без колебания, хотя тот, полуобернувшись на своего спутника, заметил на его лице быструю гримасу боли.

— Что с тобой? — спросил он. — Тебе нехорошо? Могу ли я…

Даламар с трудом заставил себя улыбнуться.

— Нет, полуэльф, — сказал он. — Ты ничем не сможешь помочь. Со мной все в порядке. Тебе было бы гораздо хуже, если б ты попал в Шойканову Рощу, которая окружает мое обиталище.

Танис наконец понял и против собственной воли бросил взгляд на далекую, угрюмую Башню, которая возвышалась над Палантасом. Одновременно с этим его посетило престранное ощущение. Он снова поглядел на храм Паладайна и еще раз на Башню. Ему показалось, что оба здания удивительным образом дополняют друг друга. Вместе и Башня, и храм выглядели более цельными, совершенными, законченными, чем взятые по отдельности. Это впервые бросилось Танису в глаза, но он тут же позабыл о своем странном чувстве. На данный момент его куда больше занимало нечто другое…

— Так, значит, ты живешь там? С Рейст… С ним? — Как ни старался Танис, у него язык не повернулся выговорить имя великого мага спокойно, без гнева, и он предпочел обойтись вовсе без этого.

— Он — мой шалафи, — сказал темный эльф.

— А ты его ученик, — кивнул Танис, знавший, что эльфийское слово «шалафи» может с равным успехом означать и «учитель», и «господин». Мысль об этом заставила его нахмуриться. — Тогда что ты делаешь здесь? Это он послал тебя? — спросил Танис, а про себя подумал: «Если это так, то я немедленно ухожу отсюда, пусть даже мне придется идти пешком до самого Солантуса».

— Нет, — негромко откликнулся Даламар. — Но именно о нем мы должны поговорить.

Темный эльф накинул на голову капюшон. Говорил он по-прежнему с видимым усилием.

— А теперь я прошу тебя идти как можно быстрее, Элистан снабдил меня заклятьем, которое должно помочь мне выдержать эту пытку, однако в любом случае я не хотел бы затягивать ее надолго.

Танис озадаченно кивнул. Элистан защищает черных магов своими заклинаниями? Приглашает к себе ученика не кого-нибудь, а самого Рейстлина?

Заинтригованный, он послушно ускорил шаги.

— Танис, друг мой!

Элистан, верховный жрец Паладайна и глава культа Светоносного бога на всем Анасалонском континенте, протянул руку навстречу полуэльфу. Танис тепло пожал эту некогда сильную ладонь, стараясь не замечать, каким вялым и слабым стало пожатие Элистана. Но еще больших усилий ему стоило сдержать себя, чтобы ни взглядом, ни выражением лица не выдать потрясения и жалости, которые он испытывал, глядя на высохшее, беспомощное, похожее на скелет тело, лежащее в кровати на мягких подушках.

— Элистан… — дружески начал Танис, но осекся под строгим взглядом одного из одетых в белое жрецов, стоявших у изголовья постели старика.

— Э-э… Посвященный Паладайна, — вспомнил он наконец официальный титул своего друга. — Ты выглядишь неплохо…

— А ты, полуэльф, опустился до лжи, — укоризненно заметил Элистан и улыбнулся, глядя на жалобное выражение лица рыцаря, которое Танис тщетно пытался скрыть.

Похлопав по загорелой сильной руке своими тонкими сухими пальцами, Элистан добавил:

— И перестань называть меня Посвященным… Да, Гарад, — обратился он к жрецу, — я знаю, что это не правильно и совсем не так подобает обращаться к первому лицу в нашей жреческой иерархии, однако этот человек знал меня еще тогда, когда я был рабом в каменоломнях Пакс Таркаса. А теперь оставьте нас, — властно приказал он всем жрецам. — И принесите все необходимое для того, чтобы гости чувствовали себя уютно.

Взгляд старика упал на темного эльфа, который скрючился в кресле у огня, пылавшего в камине несмотря на уличную жару.

— Даламар, — окликнул его Элистан. — Я знаю, что это путешествие далось тебе нелегко. Я весьма обязан тебе за то, что ты на него отважился. Здесь, в моих покоях, тебе должно быть немного лучше. Чем я могу тебе помочь?

— Вина, — попросил эльф, едва шевеля посеревшими губами. Танис заметил, что его тонкая рука, впившаяся в подлокотник кресла, мелко дрожит.

— Принесите вина и еды для наших гостей, — приказал Элистан жрецам, которые сгрудились в дверях в ожидании распоряжений. Многие из них с неодобрением поглядывали на черного мага. — Да, и проводите ко мне Астинуса, как только он прибудет. После этого прошу нас не беспокоить.

— Астинуса? — ахнул Танис. — Летописца Астинуса?

— Да, полуэльф, — улыбнулся Элистан. — Умирающий заслуживает особого внимания. Как там говорится в поэме о стариках?.. «Теперь они стоят чредой, чтоб только свидеться со мной, но, будь я здрав и полон сил, — никто б меня не посетил…» Так вот, Танис, скрывать тут нечего. Я знаю, смерть моя близка.

Оставшийся мне срок сократился за это время от нескольких месяцев до нескольких недель. Присядь, Танис, ты ведь не раз видел, как умирают те, кто исполнили все, предначертанное им судьбой. Моя жизнь была именно такой. Я сделал все, что должен был, гораздо больше, чем рассчитывал и мог себе вообразить…

Элистан бросил взгляд за окно, на раскинувшиеся внизу лужайки парка и на темнеющую вдали громаду Башни Высшего Волшебства.

— Мне было дано вернуть людям надежду, Танис, —негромко продолжал он. — Надежду и исцеление от многих недугов. Кто еще может сказать о себе такое?.. Я ухожу спокойно, потому что знаю — благодаря моим усилиям наша вера снова стала тверда, как прежде. Свои жрецы Паладайна есть теперь у каждой расы, даже у кендеров… — Улыбнувшись, Элистан провел рукой по своим седым волосам и вздохнул. — Каким тяжелым испытанием это было для нас… Мы до сих пор не в силах понять, чего же нам не хватало для успеха. Кендеры по природе своей — добродушный и сердечный народ, но даже я иногда терял терпение. Мне помогало только одно — когда я начинал выходить из себя, то сразу вспоминал о Фисбене — или Паладайне, как он нам представился, — и о той особенной любви, которую старик питал к твоему маленькому другу Тассельхофу.

При упоминании имени кендера Танис потемнел лицом и спрятал глаза. Ему показалось, что темный эльф в своем углу тоже шевельнулся и быстро вскинул голову, но Элистан ничего этого не заметил.

— Я сожалею лишь о том, что после моего ухода не останется никого, кто способен занять мое место и взять на себя всю трудную работу, а ее осталось еще очень и очень много. — Старый жрец печально покачал головой. — Гарад неплохой человек, быть может — даже слишком хороший. В нем я — увы! — узнаю нового истарского Короля-Жреца. К сожалению, он пока еще не понял необходимости поддержания в мире равновесия, которое необходимо всем нам, чтобы спасти Кринн от нового Катаклизма. Разве не так, Даламар?

К удивлению Таниса, темный эльф кивнул головой. Он сидел, откинув на спину свой капюшон, и даже нашел в себе силы отпить немного красного вина, которое подали ему в высоком хрустальном кубке жрецы. То ли от тепла, то ли от вина лицо его слегка порозовело, а руки перестали дрожать.

— Ты мудр, Элистан, — негромко сказал маг. — Хотел бы я, чтобы и другие были такими же просветленными, как ты.

— Не великая это мудрость — смотреть на вещи с разных сторон, а не только с одной. — Старый жрец повернулся к Танису:

— Друг мой, обратил ли ты внимание на то зрелище, которое открылось твоему взору по приезде в Палантас? Смог ли ты оценить его по достоинству?

Он слабо махнул рукой в направлении окна, где в полуденном мареве медленно, словно грозный мираж, раскачивалась темная Башня Высшего Волшебства.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. — Танис беспокойно заерзал в кресле, не желая делиться своими чувствами в присутствии посторонних.

— Все ты прекрасно понимаешь, — перебил Элистан, и в его голосе прозвучали хорошо знакомые рыцарю едкие нотки. — Ты видел Башню и наш храм и не мог не подумать, что они непременно должны стоять поблизости друг от друга. О разумеется, многие жрецы долгое время не одобряли строительство храма в непосредственной близости от «обители зла», как они в полемическом задоре называли Башню. Против этого высказывались и Гарад, и, конечно, госпожа Крисания…

При упоминании этого имени Даламар поперхнулся и раскашлялся, поспешно опустив свой кубок с вином на низкий столик. Танис же вскочил и принялся по привычке мерить комнату широкими шагами. В волнении он не сразу сообразил, что это может раздражать умирающего, и только несколько минут спустя опомнился и неловко опустился в кресло.

— Есть ли какие-нибудь известия о ней? — спросил он наконец.

— Прости, Танис, — негромко сказал Элистан. — Я не хотел тебя так волновать. И не обвиняй себя больше: она все совершила по своей собственной воле. Иначе просто и быть не могло, и ты в любом случае не мог бы удержать жрицу и спасти ее от судьбы, какой бы она ни была в конечном счете. Впрочем, никаких известий от нее или о ней пока не было.

— Были, — поправил Даламар холодным и бесстрастным голосом, который немедленно приковал к нему внимание обоих собеседников. — Эти известия и являются одной из причин, по которым я собрал вас вместе…

— Ты? — Танис снова вскочил. — А я-то думал, что это Элистан вызвал нас в храм Паладайна! Уж не стоит ли за этим твой обожаемый шалафи? И не он ли сам повинен в исчезновении жрицы?

С этими словами полуэльф сделал шаг вперед, и его лицо, отчасти скрытое рыжеватой бородой, вспыхнуло. Даламар тоже поднялся, и его глаза угрожающе заблистали. Тонкая рука медленно, почти незаметно для глаз, поползла к одному из свисавших с пояса мага кошельков…

— Если Крисания пострадала, то клянусь — я доберусь до твоего хозяина и сверну ему шею!..

— Астинус Палантасский! — громко объявил появившийся в дверях жрец.

Сам хронист уже стоял за его спиной. Выражение его лишенного возраста лица ни капли не изменилось даже после того, как быстрые серые глаза обежали комнату, не упустив ни единой, даже самой мелкой детали, которую скоро занесет в анналы истории его перо. Взгляд летописца отметил и раскрасневшееся лицо Таниса, и гордую, вызывающую позу темного эльфа, и усталое, но исполненное терпения выражение глаз умирающего жреца.

— Позвольте мне предположить… — Историк вошел в покои и непринужденно уселся в самом удобном кресле за рабочим столом Элистана. Положив на столешницу тяжелую книгу, Астинус раскрыл ее на чистой странице, извлек из деревянного футляра тростниковое перо, придирчиво рассмотрел его кончик и поднял глаза.

Принеси-ка мне чернила, дружок, — обратился он ко вздрогнувшему младшему жрецу, который, дождавшись кивка Элистана, поспешно выбежал из комнаты. — Позвольте мне предположить, — продолжал летописец, — что вы только что говорили о некоем Рейстлине Маджере.

— Так оно и есть, — сказал Даламар. — Именно поэтому я и собрал вас здесь.

Темный эльф снова опустился в кресло возле огня. Танис, все еще строя грозные гримасы, вернулся на свое место рядом с постелью Элистана. Вошел Гарад с изящной чернильницей. Поставив ее на стол перед летописцем, он осведомился, не нужно ли чего еще, и, получив отрицательный ответ, с достоинством удалился, не преминув твердо указать всем присутствующим на то, что Элистан болен и его нельзя слишком утомлять.

— Да, это я собрал вас здесь, — повторил Даламар, глядя в огонь.

Неожиданно он поднял глаза и посмотрел на Таниса в упор. — Ты приехал сюда, преодолев лишь неудобства двух дней пути, а я пришел в этот храм, зная, что каждый шаг мой по его священным камням будет стоить мне адской муки. И все же мне необходимо было поговорить со всеми вами сразу. Мне было известно, что Элистан не сможет прийти ко мне, а Танис Полуэльф — не захочет. У меня не было другого выхода, кроме как…

— Продолжай, — поторопил его Астинус. — Пока мы сидим здесь, время мира проходит. Ты собрал нас вместе — хорошо. Зачем?

Даламар еще немного помолчал, рассматривая пляшущие в очаге языки огня.

Когда он заговорил, взгляд его остался прикованным к их причудливой игре.

— Наши худшие опасения сбылись, — негромко сказал он. — Рейстлин добился своего.

Глава 2

«Вернись домой «.

Этот голос все еще звучал в памяти Рейстлина, словно кто-то, опустившись на колени рядом с безмятежным, как горное озеро, водоемом его разума, все ронял и ронял эти слова в прозрачные спокойные глубины — подобно камням, от которых по блестящему зеркалу разбегаются круги. Эти круги беспокоили его, прогоняли сон и мешали размеренному, умиротворенному отдыху.

— Вернись домой… Вернись домой, сын мой… Открыв глаза, Рейстлин увидел перед собой лицо матери. Она улыбалась ему и, протянув руки, гладила его по спутанным, рано поседевшим волосам, которые нечесаными прядями падали на лоб Рейсшину.

— Бедный мой сыночек, — приговаривала мать, и в ее темных глазах горели сострадание и любовь. — Что они с тобой сделали! Я все видела, сынок, я уже давно слежу за тобой, слежу и плачу. Да, сынок, даже мертвые умеют плакать — это единственное доступное нам утешение. Но теперь все кончилось, теперь ты будешь со мной. Здесь ты сможешь отдохнуть и набраться сил…

Рейстлин попытался сесть, но когда он посмотрел на себя, то с ужасом увидел, что все его тело и одежды покрыты кровью. Он не чувствовал никакой боли — значит, это были не раны. Отчего же тогда ему так трудно дышать? Он хватал ртом воздух и почти задыхался…

— Позволь мне помочь тебе, — сказала мать. Ее руки начали осторожно развязывать шелковый шнур, который он носил вокруг пояса и с которого свисали все его драгоценные мешочки с магическими снадобьями. Инстинктивно Рейстлин оттолкнул руки матери и… задышал свободнее. Теперь он мог позволить себе оглядеться.

— Где я? Что со мной? — Маг был растерян и сбит с толку. Снова на него волной накатили воспоминания детства… Воспоминания о двух детских жизнях: о его собственной и о чьей-то еще. В отчаянии он посмотрел на мать, узнавая и в то же время не узнавая ее.

— Что случилось? В чем дело? — раздраженно пробормотал он, гоня прочь воспоминания, которые уже грозили погасить его разум.

— Ты умер, сынок, — с грустной нежностью объяснила ему мать. — И теперь мы с тобой вместе.

— Умер?! — повторил Рейстлин в изумлении. Он снова унесся памятью к событиям, но теперь уже совсем недавним. Он вспомнил, как балансировал на краю гибели. Как случилось, что он потерпел неудачу?

Рейстлин схватился руками за голову и ощутил под пальцами твердую плоть, кости черепа, тепло жизни… И вдруг он вспомнил: Врата!

— Нет! — сердито крикнул маг. — Этого не может быть!

— Ты потерял контроль, сынок, — терпеливо объясняла ему мать. — Ты утратил всю свою власть над магическими силами.

Она протянула пальцы, чтобы снова прикоснуться к Рейстлину, но маг сердито отстранился, и рука матери упала ей На колени. По ее губам скользнула так хорошо знакомая Рейстлину легкая печальная улыбка.

— Магическое поле лопнуло, чудовищное заклинание разорвало тебя на части.

Кринн сотряс страшный взрыв, который выжег все живое и неживое на равнинах Дергота. Волшебная крепость Заман рухнула… — Голос матери дрогнул. — Я едва смогла вынести это зрелище. Ты так страдал, так мучился…

— Я помню, — хмуро пробормотал Рейстлин, снова сжимая виски ладонями. — Я помню боль… но…

Но он вспомнил кое-что еще: радужные всполохи разноцветного пламени; наполнявшее его ощущение победы и экстатического восторга; трубный рев драконьих голов, охранявших Врата, в бессильной ярости старавшихся — но не способных — помешать ему. И еще он помнил объятия, в которые он заключил Крисанию перед тем, как все исчезло.

Поднявшись на ноги, Рейстлин осмотрел окрестности. Он находился на какой-то унылой, серой равнине, напоминавшей пустыни Кринна. Вдали высились горы, очертания которых показались ему знакомыми. Ну конечно же, это Торбардин!

Королевство гномов!

Он повернулся и увидел руины крепости, напоминающие череп, пожирающий своим оскаленным ртом бесконечное пространство равнин. Значит, он в Дерготе, во всяком случае, ландшафт был ему знаком. И все же было в нем что-то странное.

Почему, например, все здесь имеет незнакомый красноватый оттенок, словно он смотрит вокруг налившимися кровью глазами? Да и рельеф местности показался ему каким-то неестественным.

Холм под названием Череп Рейстлин видел еще во времена Войн Копья, но он не помнил, чтобы тот скалился так явственно. Да и вершины гор, четко вырисовывавшиеся на фоне неба, казались ему чересчур острыми.

Да, а что там с небом?..

Рейстлин посмотрел вверх и ахнул. Небо было абсолютно пустым. Маг не увидел там ни солнца, ни звезд, ни лун. Он не мог даже сказать, какое сейчас время суток, потому что небо было очень странного цвета — что-то вроде приглушенного розового, — каким бывает оно после захода солнца.

Потом он опустил глаза и посмотрел на женщину, стоявшую на коленях рядом с ним.

Рейстлин улыбнулся, мрачно сжимая губы.

— Нет! — громко и уверенно сказал он. — Я не умер. Напротив — я победил!

— Маг сделал руками размашистый жест. — И все это — тому подтверждение. Я узнаю это место — кендер описал мне его достаточно точно. Он сказал, что это место похоже одновременно на все те края, в которых он когда-то бывал. Такая местность была вблизи Врат, сквозь которые я прошел. Теперь я уверен — я в Бездне!

Наклонившись, Рейстлин схватил женщину за руку и заставил подняться.

— Чудовище! Привидение! Где Крисания? Скажи мне, кто и что ты такое?!

Признавайся, или, клянусь богами, я…

— Остановись, Рейстлин! Ты делаешь мне больно!

От неожиданности маг вздрогнул и вытаращил глаза. Это Крисания говорила с ним, и именно ее он тряс за плечи. Потрясенный, Рейстлин ослабил свою хватку, но уже через несколько мгновений полностью овладел собой. Жрица попыталась вырваться, но маг держал ее крепко.

— Крисания? — переспросил он, пристально вглядываясь в знакомое лицо.

— Да, — Крисания ответила ему удивленным взглядом. — Но что случилось, Рейстлин? Ты говорил так странно…

В ответ маг только сильнее стиснул ее руку, так что жрица невольно вскрикнула. Да, боль в ее глазах была настоящей, неподдельным был и страх.

Рейстлин улыбнулся, вздохнул и, обняв Крисанию, крепко прижал к себе. Это было настоящее, живое, теплое тело, ровно бьющееся сердце и знакомый запах волос.

— О Рейстлин. — Крисания прильнула к его груди. — Я так испугалась. Мне было очень одиноко в этом жутком месте.

Пальцы мага запутались в ее черных волосах. Аромат ее тела опьянял Рейстлина, заставляя почувствовать жгучее желание. Крисания чуть шевельнулась в его руках и запрокинула голову. Губы ее были зовущими, мягкими.

Жрица затрепетала, Рейстлин посмотрел ей в глаза и…

…И увидел озера пламени.

— Итак, ты наконец вернулся домой, мой маг! Гулкий хохот раздался в его мозгу; тело, которое он обнимал, стало извиваться, и Рейстлин почувствовал, что сжимает в руке одну из шей Пятиглавого Дракона. Ядовитая, едкая слюна закапала из разверзшейся над его головой пасти; жаркое пламя опалило его; сернистые испарения заполнили легкие и гортань. Страшная голова неумолимо быстро скользнула вниз…

В отчаянии Рейстлин призвал на помощь свое магическое искусство, однако даже составляя в уме сложное защитное заклинание, он почувствовал, как сомнения закрадываются ему в душу. Что, если магия не сработает? Что, если у него, ослабевшего после перехода через Врата, не хватит силы, чтобы замкнуть и удержать заклятье?

Острый и холодный, словно лезвие кинжала, страх пронзил его сердце. Слова заклинаний куда-то исчезли, и горячая волна ужаса охватила все его существо.

Владычица! Королева Тьмы! Это она! Лет такар чет…Нет, не так…Что же делать?

До слуха Рейстлина снова донесся смех, но смех этот был торжествующим, победоносным…

Яркий и резкий свет почти ослепил мага, и он почувствовал, что проваливается куда-то в бесконечность, плавными кругами опускаясь из темноты навстречу дню.

Открыв глаза, Рейстлин увидел Крисанию. Перед ним несомненно было ее лицо, но он почему-то помнил его не таким. На его глазах Крисания старела, покрывалась морщинами и умирала. Ее старушечья рука сжимала платиновый медальон Паладайна, ослепительно яркое сияние которого заставило поблекнуть неестественное розовато-черное свечение неба.

Рейстлин снова закрыл глаза, чтобы не видеть состарившегося лица жрицы, и призвал на помощь воспоминания о том, какой он видел ее в прошлом — изящной, красивой, источающей любовь и страсть. Голос Крисании, прозвучавший над самым его ухом, показался Рейстлину неожиданно спокойным и твердым.

— Я едва не потеряла тебя.

Не открывая глаз, маг протянул руку и, нащупав пальцы жрицы, прижался к ним щекой, словно испуганный ребенок.

— Скажи, как я выгляжу? Я ведь изменился, верно?

— Ты выглядишь сейчас так, как выглядел в нашу первую встречу в Большой Библиотеке в Палантасе, — ответила жрица. Ее голос оставался прежним, быть может, он стал даже слишком твердым.

«Да, — подумал Рейстлин. — Я стал таким же, как был, а это означает, что я вернулся в настоящее».

И действительно, во всем своем теле он ощущал былую слабость, немочь, знакомую жгучую боль в груди. Болезненный, удушливый кашель сотрясал его тело, а в горле появилось уже изведанное ощущение, будто оно, а заодно и легкие сплошь затканы паутиной. Рейстлин знал, Что стоит ему взглянуть в зеркало, и он увидит странную кожу с золотистыми оттенком, седые волосы и все остальное…и он был уверен, что зрачки его глаз снова стали похожи на песочные часы.

В ярости он оттолкнул Крисанию и, сжимая кулаки, перевернулся на живот и заплакал от гнева и страха.

— Рейстлин! — В голосе Крисании послышался теперь неподдельный ужас. — Что случилось? Где мы, Рейстлин?

— Мой план осуществился, — прорычал маг и открыл глаза, чтобы снова увидеть высыхающее на глазах лицо жрицы. — Моя затея удалась. Мы — в Бездне.

Глаза Крисании широко распахнулись, а губы чуть приоткрылись, выражая не то испуг, не то радость. Рейстлин горько усмехнулся:

— А моя магия умерла.

Крисания чуть заметно вздрогнула и внимательно посмотрела на него.

— Я не понимаю… — негромко проговорила она.

Корчась от боли, Рейстлин заорал во все горло:

— МОЯ МАГИЯ КОНЧИЛАСЬ!!! Я слаб, слаб как ребенок, и беспомощен в ее королевстве!

Неожиданно опомнившись и сообразив, что она может слышать его в эти минуты, смотреть на него и наслаждаться его слабостью, Рейстлин затих. Его крик замер на покрытых кровавой пеной губах. Маг с опаской огляделся.

— Но нет, ты еще не победила меня, — прошептал он, стискивая в руках магический посох. Тяжело опираясь на него, как на обычную клюку, маг с трудом поднялся. Крисания бережно поддержала его.

— Нет, — шепнул Рейстлин, оглядывая безбрежную пустоту равнин и розовую бесконечность небосвода. — Я знаю, где ты! Я чувствую это. Ты теперь в Обители Богов, притаилась…Мне известно, как устроено твое царство, — в бреду кендер выдал мне эту тайну. Расположенная внизу, Бездна является зеркальным отражением верхнего мира. Пусть мой путь будет долог и опасен, но я все равно найду тебя!

Рейстлин снова огляделся по сторонам.

— Да, я чувствую, как ты проникаешь в мой мозг, читаешь мои мысли и пытаешься предвидеть все, что я скажу или сделаю. Тебе кажется, что победить меня будет легко, но и я тоже чувствую твою растерянность. Со мной та, чьих мыслей тебе никогда не разгадать. Она будет защищать и хранить меня, не так ли, Крисания?

— Да, Рейстлин, — негромко ответила жрица, продолжая поддерживать мага, чтобы тот не упал.

Рейстлин, опираясь на свой посох и на плечо жрицы, сделал шаг, потом еще и еще. И все же каждый новый шаг давался ему с трудом, каждый вдох обжигал легкие. Вокруг себя он видел только пустоту, немыслимую пустоту до самого горизонта.

И внутри у него была такая же пустота. Магия Рейстлина оставила его.

Он споткнулся, и Крисания вынуждена была крепко прижать мага к себе, помогая ему удержаться на ногах. По ее щекам текли слезы.

Рейстлину почудилось, что он слышит далекий смех.

«Может быть, мне лучше сдаться сейчас? — с горечью и отчаянием подумал он.

— Я устал, я так ужасно устал…Кто я без моей магии?

Никто. Просто слабое, больное дитя…»

Глава 3

После заявления Даламара в комнате надолго воцарилась тишина. Затем послышалось царапанье пера по бумаге — это Астинус записывал для истории слова темного эльфа.

— Да будет Паладайн милосерден, пробормотал Элистан. — А она с ним?

— Разумеется, — раздраженно бросил Даламар, будучи не в силах скрывать крайнее волнение, с которым он не мог справиться при всех своих магических способностях. — Как же еще ему удалось бы осуществить свой план перехода? Врата заперты для всех. Есть только одна-единственная возможность: когда могущественный черный маг и светлая жрица, обладающая невероятной силы верой — как раз такой, как у нее, — объединятся.

Танис в недоумении переводил взгляд с темного эльфа на Элистана и обратно.

— Постойте-ка, — сердито заявил он в конце концов. — Что-то я ничего не пойму! О ком вы говорите? О Рейстлине? Что такого он натворил? Имеет ли это какое-то отношение к госпоже Крисании? Где Карамон? Он ведь тоже исчез, причем вместе с Тассельхофом. Я…

— Укроти свою нетерпеливую человеческую половину, полуэльф, — сухо заметил Астинус, не переставая выводить на пергаменте ровные и четкие строки. — Ты, Даламар, начни с самого начала, а не с середины.

— Или по крайней мере с конца, — негромко попросил Элистан.

Даламар пригубил вина и, не сводя глаз с догорающих в очаге поленьев, рассказал очень странную историю, которую до сих пор Танис знал лишь частично.

О многом полуэльф только догадывался, кое-что поразило его, а иное — просто повергло в ужас.

— Госпожа Крисания пленилась Рейстлином, или, если выражаться точнее, его влекло к ней. Никто, в том числе и я, не может быть в чем-либо уверенным, когда дело касается Рейстлина. Ледяная вода слишком горяча, чтобы течь в его жилах.

Кто знает, как давно созрел в его голове этот замысел? Но он всерьез готовился осуществить свою мечту. Для начала он спланировал путешествие в далекое прошлое. Там Рейстлин надеялся овладеть тем, что до сих пор не давалась ему в руки, — знаниями величайшего из когда-либо живших на Кринне магов — Фистандантилуса. Он подготовил для Крисании ловушку, надеясь заманить с собой в прошлое ее, а заодно — и своего брата-близнеца…

— Карамона?! — ахнул Танис. Даламар не обратил на его восклицание никакого внимания.

— Но случилось непредвиденное. Сводная сестра моего шалафи, Повелительница Драконов Китиара, послала…

Таниса как будто парализовало. Он перестал что-либо видеть и слышать.

Кровь бешено пульсировала во всем его теле, а кожа стала такой горячей на ощупь, что, казалось, можно обжечься, дотронувшись до нее.

Китиара!

Ее образ возник перед Танисом — сверкающие огнем глаза, вьющиеся темные волосы, обрамляющие лицо, чуть приоткрытые алые губы улыбаются слегка кривовато, но очаровательно и хитро, чешуйчатые доспехи блестят на солнце…Тогда, окруженная своимивоеначальниками могучими, безжалостными и властными воинами, — она посмотрела на него сверху вниз, сидя на спине своего синекрылого боевого дракона, и Танис едва не погиб на месте от одного ее взгляда…

А потом она лежала обнаженная в его объятиях, озорная, смеющаяся, любящая и любимая…

Танис по-прежнему ничего не видел вокруг, однако он почувствовал на себе сочувственный и в то же время жалостливый взгляд Элистана. Суровый, всезнающий взор Астинуса заставил его вздрогнуть, и Танис, изо всех сил старавшийся держать себя в руках, не заметил, что и у Даламара с лицом не все в порядке.

Если рыцарь покраснел, как свекла, то темный эльф был бледен, как смерть. Не обратил Танис внимания и на то, как задрожал у Даламара голос, когда он произнес имя Повелительницы Драконов.

После непродолжительной борьбы с самим собой Танис успокоился. Его огорчило лишь одно — что застарелая сердечная боль, которая, как он считал, давно прошла, возникла вновь с такой легкостью, словно никуда и не исчезала.

Да, наверное, она продолжала в нем жить…Танис был счастлив с Лораной и, казалось, любил ее так глубоко и сильно, как никто, никогда и никого на свете не любил. Он жил полнокровной, наполненной жизнью, в мире с собой и своими чувствами, поэтому его потрясло до глубины души, когда при звуке одного-единственного имени в нем открылась вдруг темная бездна, о существовании которой полуэльф позабыл или просто-напросто малодушно предпочитал не вспоминать.

— По приказу Китиары Рыцарь Смерти Сот Даргаардский наложил на госпожу Крисанию заклятие, которое должно было убить ее и непременно убило бы, не вмешайся Паладайн. Бог взял ее душу в свою небесную обитель, оставив на земле телесную оболочку. Я думал, шалафи побежден, но — нет. Даже из этого предательского поступка своей сестры Рейстлин сумел извлечь пользу. Его родной брат Карамон и кендер по имени Тассельхоф доставили тело Крисании в Вайрет, в Башню Высшего Волшебства, надеясь, что обитающие там маги сумеют вдохнуть в него жизнь. Они, конечно, не в силах были этого сделать, о чем шалафи, разумеется, прекрасно знал. Маги могли только отправить Крисанию в прошлое, в Истар, в то время, когда там царствовал Король-Жрец, — только он мог умолить Паладайна вернуть душу в тело Крисании. А именно этого Рейстлин и добивался!

Даламар стиснул кулаки.

— Глупцы! Я говорил магам, я предупреждал их, что этим они только сыграют Рейстлину на руку!

— Ты сказал им? — перебил его Танис. — Ты предал своего шалафи?

И он недоверчиво фыркнул.

— Это была опасная игра, Танис. — Даламар наконец-то отвернулся от подернувшихся золой углей в камине и посмотрел на Таниса, которому показалось, что глаза темного эльфа светятся изнутри тем же пламенем, что еще недавно бушевало в узком дымоходе. — Я был шпионом, посланным Конклавом, чтобы следить за каждым шагом Рейстлина. Да, ты удивлен, но ничего странного в этом нет. Его боялись маги и Белой, и Красной Лож…Особенно опасались Рейстлина его же коллеги из Ложи Черных Мантий, ибо они знали, какова будет их судьба, если он придет к власти.

Танис молча смотрел на темного эльфа. Тогда тот поднял руки и медленно раздвинул на груди складки своей накидки. На гладкой коже эльфа рыцарь увидел пять незаживающих страшных ран.

— Это след от его руки, — ровным голосом пояснил Даламар. — Так он наказал меня за мою измену.

Танис очень живо представил себе, как Рейстлин возлагает свои тонкие золотистые пальцы на грудь молодого эльфа; словно наяву видел рыцарь и лицо мага — не злое, не жестокое, не угрожающее — напрочь лишенное всего человеческого. Вот пальцы Рейстлина начали погружаться в тело, и Танис словно почувствовал запах горелого мяса…

Качая головой и чувствуя, как к горлу подступила тошнота, Танис откинулся на спинку кресла. Даламар тем временем продолжал:

— Но маги не захотели меня слушать. Утопающий, как известно, хватается за соломинку. Как и предвидел Рейстлин, их главная надежда была заключена в их собственном страхе. Они решили отправить Крисанию в прошлое, якобы для того, чтобы Король-Жрец исцелил ее. Во всяком случае, так они сказали Карамону, потому что иначе он ни за что бы на это не согласился. На самом же деле они надеялись, что Крисания погибнет или по крайней мере исчезнет вместе со всеми истинными жрецами, которые пропали неизвестно куда в канун Катаклизма. Кроме того, они рассчитывали, что Карамон, очутившись в прошлом и узнав, что его брат-близнец на самом деле не кто иной, как Фистандантилус, попытается убить Рейстлина.

— Это Карамон-то? — Танис с горечью рассмеялся, затем его лицо искалось гневом. — Как они могли рассчитывать на это? Карамон болен! И не способен никого прикончить, разве что пару бутылок «гномьей водки». Рейстлину ничего не стоит с ним расправиться, он, наверное, уже погубил его! Почему это твои маги…

Перехватив раздраженный взгляд Астинуса, Танис замолчал, но все еще никак не мог успокоиться. Полуэльф не видел ни капли смысла в том, что им только что рассказывал Даламар.

Посмотрев на Элистана, Танис догадался, что жрец наверняка знал многое из того, что явилось новостью для него самого. На лице старика не было видно следов потрясения или даже простого удивления, хотя он только что услышал о том, как маги отправили Крисанию навстречу гибели. Единственное, что Танис сумел разглядеть, — это глубокое сожаление и печаль в глазах жреца.

Даламар тем временем продолжал:

— Случилось так, что кендер Тассельхоф Непоседа помешал Пар-Салиану закончить заклинание. Если точнее, то по чистой случайности он отправился в прошлое вместе с Карамоном. Вмешательство кендера, однако, привело к тому, что ход истории мог быть изменен. Что случилось с ними в Истаре, я могу только предполагать. Доподлинно известно, что Крисания не погибла и что Карамон не убил своего брата. Рейстлин сумел завладеть уникальными знаниями Фистандантилуса и, отправившись в будущее, оказался в том периоде истории, где в лице Крисании он имел единственную истинную служительницу добра на всем Кринне. В том же временном промежутке Владычица Тьмы как раз была слабее всего и не могла помешать Рейстлину. Как и Фистандантилус, Рейстлин развязал среди гномов междоусобную войну, к которой активно подключился со всей своей армией, и таким образом получил доступ к Вратам, которые в том веке находились в магической крепости Заман. Если бы история повторилась и все пошло, как было предначертано, то Рейстлин непременно погиб бы при попытке проникнуть во Врата, потому что именно так закончилось существование Фистандантилуса в нашем плане бытия.

— Мы рассчитывали на это, — чуть слышно пробормотал Элистан, перебирая пальцами край одеяла, которым он был укрыт. — Пар-Салиан уверял, что Рейстлин никоим образом не сможет изменить историю.

— Во всем виноват этот дурацкий кендер! — прорычал Даламар с неожиданной злобой. — Пар-Салиан должен был предвидеть, что это жалкое существо совершит именно такой поступок, а именно — ухватится за первую предоставившуюся ему возможность пережить потрясающее приключение! Он должен был послушаться нашего совета и стереть маленького ублюдка в порошок…

— Скажи же, — холодно перебил Даламара Танис, — что случилось дальше с Тассельхофом и Карамоном? Мне наплевать, что было с Рейстлином и — прости меня, Элистан, — с Крисанией. Жрицу ослепила ее же собственная истовая праведность.

Мне жаль ее, однако она сама не захотела открыть глаза, проснуться и посмотреть правде в лицо, в то время как судьба моих друзей не может быть мне безразлична.

Что с ними произошло?

— Мы не знаем. — Даламар пожал плечами. — Однако на твоем месте, полуэльф, я не надеялся бы снова встретиться — с ними иначе, как на Том Свете…В любом случае, моему шалафи они не нужны.

— В таком случае, я услышал все, что мне было нужно, — отрезал Танис, вставая. Его голос дрожал от с трудом сдерживаемого бешенства. — Пусть это будет последним делом в моей жизни, но я найду Рейстлина и…

— Сядь, Танис, — перебил его Даламар. Голоса он не повысил, но в его глазах сверкнул опасный огонек, который заставил Таниса невольно потянуться к рукоятке меча. Впрочем, это движение лишний раз напомнило ему о том, что он находится в храме Паладайна, так как меча на месте не оказалось. Гнев его тем не менее нисколько не остыл. Не доверяя собственному голосу, который мог бы выдать его чувства, Танис молча поклонился сначала Элистану, потом Астинусу и направился к выходу.

— Тебе будет далеко не все равно, что случилось с Рейстлином, когда ты узнаешь все до конца, Танис Полуэльф, — настиг его голос Даламара. — Это может повлиять не только на тебя, но и на всех нас. Я не ошибаюсь, Посвященный?

— Он не ошибается, Танис, — негромко подтвердил Элистан. — Я понимаю твои чувства, но ты должен на время о них забыть.

Астинус помолчал; лишь скрип его пера напоминал о том, что в покоях находится кто-то еще.

Танис сжал кулаки и с проклятьем, которое даже Астинуса заставило подпрыгнуть, повернулся к Даламару.

— Хорошо, — вымолвил он нарочито спокойно. — Что же такого может сделать Рейстлин, чтобы принести всем нам еще больший вред?

— Мои первые слова были о том, что наши худшие опасения сбылись и план Рейстлина удался, — ответил Даламар, и его раскосые эльфийские глаза встретились со взглядом эльфа-полукровки.

— Ну? — резко спросил Танис. Даламар выдержал драматическую паузу, за что удостоился неодобрительного взгляда Астинуса.

— Рейстлин проник в Бездну. Он и госпожа Крисания хотят сразиться с Владычицей Тьмы.

Танис недоверчиво разглядывал Даламара, затем неожиданно рассмеялся.

— Ну что же, — сказал он почти весело. — Похоже, мне не о чем больше беспокоиться. Рейстлина несет навстречу неминуемой гибели.

Однако его смеха никто не поддержал. Даламар рассматривал его с циничной, довольной улыбкой, словно именно такого нелепого ответа он и ожидал от полуэльфа-получеловека. Астинус, не переставая записывать, лишь коротко фыркнул. Элистан еще сильнее ссутулился и, закрыв глаза, откинулся на подпиравшие его хрупкое тело подушки.

Танис с недоумением рассматривал всех троих.

— Но ведь не может он победить! — воскликнул он наконец. — Клянусь богами, мне самому случалось предстать перед Темной Воительницей. Я чувствовал ее мощь и чудовищную власть, незыблемое величие, если можно так выразиться, а ведь это было в то время, когда она еще только переступила границу нашего мира… — Плечи рыцаря непроизвольно вздрогнули. — Я…я просто не могу себе представить, каково это — сойтись с ней лицом к лицу в ее собственном…собственном…

— Не ты один встречался с Такхизис, — устало сказал Элистан. — Мне тоже приходилось…общаться с Королевой. — Он открыл глаза и слабо улыбнулся. — Ты удивлен? У меня ведь, как и у любого нормального человека, были свои испытания и свои искушения.

— Ко мне она являлась лишь однажды, — вставил Даламар и снова побледнел, нервно облизывая губы. — К несчастью — лишь затем, чтобы сообщить мне эти новости.

Астинус ничего не сказал, но зато прекратил писать. Бросив на него взгляд, Танис подумал, что голый камень, пожалуй, и то гораздо выразительнее лица летописца.

— Так ты тоже встречался с Темной Воительницей, Элистан? — с удивлением спросил Танис. — Ты почувствовал, насколько она могущественна, и продолжаешь считать, что болезненный, немощный маг и молодая жрица сумеют с ней совладать?

Глаза Элистана сверкнули, губы напряглись, и Танис понял, что зашел слишком далеко. Покраснев, он почесал бороду и хотел было извиниться, но на полуслове упрямо замолчал.

— Не вижу никакого смысла, не понимаю… — пробормотал Танис себе под нос, опускаясь в кресло.

Последовало непродолжительное молчание, потом полуэльф внезапно воскликнул:

— Но как, во имя Бездны, как нам остановить Рейсшина?!

Поняв, что он сказал, рыцарь покраснел еще сильнее.

— Прошу прощения, я не думал шутить, — извинился он. — . Что ни скажу — все получается как-то не так. Проклятье! Я просто ничего не понимаю, ничегошеньки!

Мы должны препятствовать Рейстлину или желать ему победы?

— Остановить вы его не сможете, — быстро вставил Даламар, увидев, что старый жрец собирается что-то сказать. — Сделать это можем только мы, маги. Наш план осуществляется вот уже несколько недель, а задумали мы его еще тогда, когда впервые узнали о грозящей опасности. Видишь ли, Танис, то, что ты сказал, отчасти верно. И сам Рейстлин, и все мы знаем, что он никогда не сможет победить Властительницу Тьмы в ее собственном царстве. Именно поэтому шалафи планирует выманить ее через Врата в наш мир…

Танис пошатнулся, как от сильного удара в живот, и некоторое время не в силах бью вдохнуть воздух.

— Безумие! — прошептал он наконец, с такой силой стискивая пальцами подлокотники, что резное кресло жалобно скрипнуло. — Мы же едва справились с ней в Нераке, едва загнали обратно, а он хочет снова выманить Королеву из ее владений?

— Если только ему не помешать, — кивнул темный эльф. — А это, как я уже говорил, моя задача.

— Что же тогда делать нам? — требовательно осведомился полуэльф, подаваясь вперед. — Для чего ты собрал нас здесь? Нам что — сидеть и смотреть, как Такхизис…

— Терпение, Танис! — перебил его Элистан. — Ты встревожен, ты боишься, и мы все разделяем твои чувства, однако…

«Все, за исключением этого писателя с каменным ликом древнего идола», — с горечью подумал Танис об Астинусе.

— …Однако с помощью поспешных действий и угроз мы ничего не сможем добиться. — Элистан перевел взгляд на темного эльфа, и его голос зазвучал мягче. — К тому же, насколько я понимаю, мы еще не знаем самого худшего. Я прав?

— Да, Посвященный, — ответил Даламар, и Танис с удивлением увидел в его раскосых глазах отблеск каких-то эмоций. — Недавно я получил известия о том, что Повелительница Драконов Китиара планирует нападение на Палантас.

Полуэльф откинулся на спинку кресла и подумал не без злорадства: «Говорил же я тебе, Амозус, предупреждал я тебя, Портиос…Вы все стремились спрятаться обратно в свои уютные гнездышки и считать, что войны никогда не было…»

Следующая его мысль была совсем иной, отрезвляюще-холодной и весьма неприятной. Он вспомнил объятый пламенем пожаров Тарсис, орды драконидов, штурмующих Утеху, и всюду страдания, боль, смерть…

Элистан что-то говорил, но Танис его не слышал. Закрыв глаза, он пытался размышлять. Что-то такое Даламар говорил о Китиаре, что-то важное, а он прослушал. Между тем эти слова не исчезли, они отложились в глубине подсознания, и их надо было оттуда извлечь. Он задумался о прошлом и почти пропустил их мимо ушей…

— Погодите! — Танис внезапно выпрямился. — Даламар сказал, что Китиара возненавидела Рейстлина и теперь она так же боится возвращения Владычицы в наш мир, как и все мы. Именно поэтому она приказала Соту убить Крисанию. Если все это правда, тогда почему она решила атаковать Палантас? Зачем ей это? Она накапливает силы в Оплоте. Там собрались злые драконы, и у нас есть сведения, что уцелевшие после войны дракониды тоже примкнули к ее армии. Но ведь Оплот так далеко от Палантаса, к тому же между ним и этим городом — территория, которую контролируют Соламнийские Рыцари. Как только злые драконы поднимутся в воздух, светлые драконы снова станут сражаться на нашей стороне. Почему же Китиара решилась рискнуть всем, что приобрела с таким трудом? И для чего…

— Ты, я вижу, неплохо знаешь госпожу Китиару, полуэльф? — перебил его Даламар.

Танис поперхнулся и пробормотал что-то маловразумительное.

— Как-как? — переспросил темный эльф.

— Да, проклятье, я знаю ее! — отрезал Танис и, перехватив предостерегающий взгляд старого жреца, откинулся в кресле. Щеки его пылали.

— В таком случае, ты совершенно прав. — Даламар говорил ровным голосом, но в его узких эльфийских глазах Танис заметил странное удовлетворение. — Когда Китиара впервые узнала о планах Рейстлина, она очень испугалась. Не за него, разумеется. Больше всего она опасалась, что гнев Владычицы Тьмы падет на нее.

Однако, — темный эльф передернул плечами, — это продолжалось недолго, всего лишь до тех пор, пока Китиара не сообразила, что у ее сводного братца есть шансы на победу. Она всегда стремилась сражаться на стороне победителя. Именно поэтому Повелительница Драконов планирует захватить Палантас и первой приветствовать мага, вышедшего из Врат. Кит предложит Рейстлину свои войска — это несомненно. Если он окажется к этому времени достаточно силен — а это будет именно так, можете мне поверить, — он без труда сумеет заставить сторонников тьмы служить себе, а не их Королеве.

— Заставить Китиару? — Теперь настал черед Таниса довольно усмехнуться.

Даламар ответил ему легкой улыбкой:

— О да, полуэльф. Я знаю Китиару так же хорошо, как и ты.

Однако его сарказм, прозвучавший в первой половине фразы, быстро исчез, и закончил эльф с горечью, почти мрачно.

Танис неожиданно для себя кивнул магу с сочувствием.

— Значит, она предала и тебя тоже, — негромко подвел он итог. — Она обещала тебе свою поддержку, клялась быть рядом с тобой в трудные минуты и сражаться на твоей стороне, когда вернется Рейстлин…

Даламар грациозно поднялся на ноги и прошелся перед остывающим очагом, шелестя длинной накидкой.

— Я никогда не доверял ей полностью, — глухо сказал он, повернувшись ко всем спиной и неотрывно глядя не едва тлеющие угли. — Я знал, на какое коварство она способна, и был готов ко всему. Известие о готовящемся штурме Палантаса не было для меня неожиданностью.

Говоря это, он взялся рукой за каминную полку, и Танис увидел, как побелели костяшки его пальцев.

— Кто сообщил тебе об этом? — неожиданно спросил Астинус, и Танис вздрогнул. Он почти забыл о присутствии хрониста.

— Уж конечно, не Такхизис. Ей-то на это глубоко наплевать. — Даламар на долю секунды замялся. Очевидно, мысли его были слишком далеко от покоев Элистана. Вздохнув, он поднял голову. — Мне рассказал об этом Сот, Рыцарь Смерти.

— Сот?! — Танис неожиданно почувствовал, что вновь теряет твердую почву под ногами. Что же это, о небо? Маги шпионят за магами, жрецы Светоносного бога действуют рука об руку со злыми колдунами, темные силы доверяют свои секреты светлым и вместе противостоят мраку, а свет соединяется с тьмой…

— Сот поклялся Китиаре в верности! — растерянно заметил Танис. — С чего это ему вздумалось предать ее?

Даламар повернулся и заглянул рыцарю прямо в глаза. На краткое мгновение между ними образовалась крепкая душевная связь; словно мост, выкованный знанием одного и того же предмета по имени Китиара Ут Матар и опирающийся на общие несчастье, страдание и страсть. Китиара соединила сердца мага и эльфа-полукровки, и Танис, поняв это, задрожал. Даламар кивнул:

— Она нужна ему…мертвой.

Глава 4

Маленький мальчик медленно шел по улицам Утехи. Он не был хорошеньким, миловидным мальчуганом, и сам это понимал — как знал о себе многое другое, такое, чего обычно детям знать не дано. Зато благодаря тому, что он не обладал смазливым личиком и общительным характером — равно как и тому, что он знал о себе слишком много, — этот мальчик проводил довольно много времени наедине с самим собой.

Впрочем, сегодня он шел по улицам не один. С ним был Карамон — его брат-близнец. Поднимая босыми ногами пыль и глядя, как она клубами тянется вдоль улицы, Рейстлин ухмылялся своим мыслям, а думал он о том, что вместе с Карамоном чувствует себя еще более одиноко, чем без него. Объяснялось это довольно просто. Все, мимо кого бы они ни проходили, приветствовали обаятельного и милого братишку Рейстлина, и никто ни слова не сказал ему самому. Все мальчишки звали Карамона поиграть, но никто не приглашал в игру Рейстлина. Даже девчонки — и те искоса оглядывались на рослого не по годам паренька, смотрели по особенному, как умеют только они. Рейстлина девочки никогда не замечали.

— Эй, Карамон, будешь играть в «Царя горы»? — выкрикнул чей-то звонкий голос.

— Ты хочешь сыграть в эту игру, Рейст? — спросил Карамон, заметно оживившись. Он был не только высок, но и весьма силен для своего возраста и поэтому предпочитал игры грубые, где требовались проворство и физическая сила.

Рейстлин же знал, что после нескольких минут такой игры его настигнут головокружение и слабость. Для него к тому же не было секретом, что мальчишкичасто спорили между собой, чьей команде придется принять в свои ряды хилого Карамонова братца.

— Нет, — ответил он. — Но ты, если хочешь, иди.

Карамон заметно поскучнел, потом как можно беззаботнее пожал плечами:

— Мне тоже не хочется, Рейст. Я лучше побуду с тобой.

Рейстлин почувствовал, как горло его перехватило, а в желудке образовался тугой комок. Справившись с собой, он негромко сказал:

— Все в порядке, Карамон. Иди поиграй.

— Ты не очень хорошо выглядишь. — Карамон озабоченно покачал головой. — Может, тебе нездоровится? А я обойдусь без этих дурацких игр, честное слово.

Давай лучше ты мне покажешь этот твой новый фокус с монетой…

— Перестань так со мной разговаривать! — услышал Рейстлин свой пронзительный вопль. — Ты мне не нужен! Я не хочу быть рядом с тобой! Иди играй со своими друзьями-придурками. Вы все — полные идиоты, мне не нужен никто из вас! Убирайся!!!

Лицо Карамона как-то странно сморщилось, и у Рейстлина появилось такое ощущение, словно он пнул ногой щенка, однако от этого его ярость только усилилась, и он отвернулся.

— Ну конечно, Рейст, если ты не хочешь… — пробормотал Карамон.

Рейстлин обернулся через плечо. Его брат уже весело мчался прочь вместе с ватагой остальных мальчишек. Вздохнув, Рейст опустился в тени под деревом и, стараясь не обращать внимания на беззаботные крики сорванцов, вытащил из сумки одну из своих колдовских книг. Раскрыв ее, он погрузился в изучение новых заклинаний, и скоро волшебное искусство магии так захватило его, что он позабыл и про смех детей, и про обиду в глазах брата. Книга уносила Рейстлина все дальше и дальше в заколдованный край, где он повелевал стихиями и он управлял реальностью бытия…

Магическая книга внезапно выпала у него из рук. Рейстлин поднял глаза.

Перед ним стояли двое мальчишек, оба старше и сильнее его. У одного в руках была палка. Ею он сначала выбил книгу из рук маленького мага, а потом ловко ткнул его толстым концом в грудь.

— Вы — клопы, — неслышно сказал Рейстлин обидчикам. — Насекомые. Вы ничего для меня не значите. Даже меньше, чем ничего.

Стараясь не обращать на двух представителей мира насекомых никакого внимания и преодолевая боль в груди, Рейстлин потянулся за книгой. Вооруженный палкой клоп наступил ему на пальцы.

Испуганный — но еще более рассерженный — Рейстлин вскочил на ноги. Руки были его самой большой драгоценностью. Именно своими тонкими, чувствительными пальцами Рейстлин перекладывал хрупкие магические снадобья и рисовал в воздухе изящные магические знаки.

— Оставьте меня в покое, — спокойно, но требовательно сказал он. Что-то было в его голосе и глазах такое, что мальчишки на мгновение опешили, однако вокруг них уже собралась небольшая толпа, и это придало маленьким наглецам храбрости. Их приятели, оставив игры, сбегались со всех концов улицы, чтобы поглазеть на драку. Чувствуя их молчаливую поддержку, мальчишка с палкой решил не давать спуску этому тощему, жалкому, готовому заплакать книжному червю.

— А что ты сделаешь? — с ухмылкой спросил он. — Превратишь меня в лягушку?

В толпе раздался смех, но Рейстлин лишь улыбнулся. В уме он уже произносил слова заклинания.

Этого заклинания ему, по идее, знать еще не полагалось. Это было не обычное охраняющее заклятие, а довольно серьезное, болезненное и агрессивное, использовать которое можно было только тогда, когда тебе грозит нешуточная опасность. Рейстлин знал, что учитель будет в ярости, но сейчас это заботило его меньше всего.

При виде тонкой, змеиной улыбки Рейстлина один из обидчиков попятился и дернул приятеля за рукав.

— Идем отсюда, — опасливо пробормотал он.

Но второй подросток уперся и никуда не пошел. За его спиной, в толпе мальчишек, Рейстлин увидел своего брата. На лице Карамона он разглядел сердитую гримасу.

Рейстлин начал читать заклинание вслух и…

…И застыл.

Что-то было не так! Он забыл слова. Его магия не поможет. О нет, только не теперь…Вместо необходимых формул на ум лезла какая-то бессмысленная чушь.

И ничего не произошло. Мальчишка рассмеялся и, взмахнув палкой, снова ударил ею Рейстлина в живот. Тот упал и скорчился на земле, не в силах вдохнуть воздух.

Когда он с трудом поднялся на четвереньки, кто-то лягнул его ногой. Палка опустилась ему на спину и с треском переломилась. Его снова ударили, и он покатился по земле, глотая пыль и отчаянно пытаясь прикрыть руками голову.

Пинки и удары, словно град, обрушились на него со всех сторон.

— Карамон! — выкрикнул Рейстлин. — Карамон, на помощь!

— «Ты мне не нужен», помнишь? — ответил ему глубокий, непреклонный голос.

Тяжелый камень ударил Рейстлина по голове, причинив жесточайшую боль. Ему даже не обязательно было смотреть, чтобы понять — этот камень бросил в него родной брат! Сознание уплывало, он словно провалился куда-то, а множество рук уже волокло его по пыльной дороге. Вот-вот его швырнут в какую-нибудь глубокую, очень темную и холодную яму, и он будет падать, падать и падать в эту ледяную тьму, и никогда не достигнет дна, потому что никакого дна у этой пропасти нет…

Крисания растерянно озиралась по сторонам. Где это она? Куда подевался Рейстлин? Лишь несколько мгновений назад он шел рядом, тяжело опираясь на ее руку, и вот маг исчез, а сама она оказалась на улице какого-то незнакомого поселка.

Незнакомого ли? Она, казалось ей, однажды побывала если не здесь, то в очень похожем месте. Со всех сторон ее окружали могучие деревья, такие толстые, каких она никогда и нигде не видала. Некоторые строения помещались прямо на мощных ветвях, а один дом очень напоминал постоялый двор. Потом она увидела верстовой столб с надписью.

Утеха!

«Как странно…» — подумала Крисания, озираясь. Да, это действительно была Утеха, куда она приехала с Танисом Полуэльфом в поисках Карамона. Только теперь знакомый поселок выглядел как-то необычно. Все здесь было как будто запорошено розоватой пылью, а здания имели неестественные пропорции. От этого Крисании хотелось протереть глаза, словно в них попали странные мелкие пылинки.

— Рейстлин! — позвала она.

Ответа не было. Проходившие мимо люди вели себя так, словно они не видели Крисанию и не слышали ее.

— Рейстлин! — крикнула жрица, чувствуя первые признаки надвигающейся тревоги. Неужели с ним что-то случилось? Куда он девался? Быть может, Владычица Тьмы сумела…

До ее слуха донесся какой-то шум. Она различила сердитые детские голоса и тонкий, едва слышный призыв о помощи.

Повернувшись на звук, Крисания заметила десятка полтора мальчишек, сгрудившихся вокруг распростертой на земле темной массы. Она видела мелькающие там и сям кулаки, пинающие кого-то ноги и взлетающую в воздухе палку.

Пронзительный крик о помощи повторился, но взрослые жители Утехи шли по своим делам как ни в чем не бывало.

Подобрав подол своего белого платья, Крисания торопливым шагом направилась к детям. К своему ужасу, она довольно скоро поняла, что распростертое на земле тело принадлежало мальчишке!

«Они убьют его!» — в страхе подумала Крисания.

Дойдя до места свалки, она схватила ближайшего к ней сорванца за плечо, повернула к себе, собираясь оттащить его в сторону, и в страхе отпрянула.

Вместо детской рожицы она увидела мертвенно-бледное, как у трупа, похожее на череп лицо. Пергаментная кожа туго обтягивала скулы, губы имели лиловый оттенок, а зубы были черными и гнилыми.

Воспользовавшись замешательством жрицы, мальчишка-мертвец вырвался, глубоко оцарапав кожу Крисании длинными ногтями. Жрица почувствовала острую, жалящую боль и ахнула. Мальчишка — с гримасой извращенной радости на страшном лице — снова повернулся к лежащему на земле телу, чтобы вместе с остальными продолжить свое изуверское занятие.

Глядя на набухающие кровью царапины на руке, Крисания покачнулась от неожиданной слабости. Боль туманила рассудок, парализовала волю. Избиваемая жертва издала еще один слабый, жалобный крик.

— Паладайн, помоги мне… — взмолилась Крисания. — . дай мне силу!

Преодолевая слабость, она решительно схватила за шиворот одного из маленьких демонов и отшвырнула в сторону, потом другого. Вскоре ей удалось дотянуться до окровавленного тела на земле и прикрыть его собой от ударов.

Одновременно с этим она старалась отогнать детей от их потерявшего сознание сверстника.

Она снова почувствовала, как длинные ногти вспарывают ей кожу, как яд растекается по жилам, однако вскоре Крисания заметила, что стоило кому-нибудь коснуться ее, как нападавший тут же отшатывался в сторону, испытывая, по-видимому, не меньшую боль, чем она сама. Наконец маленькие чудовища с мрачными лицами отступили на почтительное расстояние, оставив ее — истекающую кровью и почти теряющую сознание от боли — наедине с несчастной жертвой.

Действуя предельно осторожно и ласково, Крисания перевернула бесчувственное, покрытое синяками, и пятнами крови тело на спину. Откинув со лба мальчугана влажные каштановые волосы, она заглянула ему в лицо и едва удержалась от крика. Ошибки быть не могло — эти правильные черты она ни с кем не могла спутать.

— Рейстлин! — прошептала жрица, стараясь унять дрожь в руках.

Мальчик медленно открыл глаза…

Одетый в черное маг с трудом сел и угрюмо осмотрелся по сторонам. Крисания молча следила за ним.

— Что происходит? — растерянно спросила она, вздрагивая то ли от страха, то ли от озноба, вызванного действием попавшего в глубокие царапины яда.

Рейстлин кивнул, обращаясь больше к самому себе, чем к своей спутнице.

— Вот как она мучает меня, — негромко проговорил маг. — Так наносит она свои удары, выбирая место, где моя защита слабее всего.

Его золотистые глаза со странными зрачками повернулись к Крисании, тонкие губы растянулись в улыбке.

— Ты сражалась за меня, ты одолела Темную Воительницу…

Он прижал жрицу к себе и, словно крыльями, обнял ее своими руками в широких черных рукавах.

— А теперь ты должна отдохнуть. Когда боль успокоится, мы пойдем дальше.

Не переставая вздрагивать, Крисания положила голову на грудь мага и услышала, как при каждом вздохе хрипят и булькают его легкие. От колдовских мантий Рейстлина исходил чуть слышный сладкий запах розовых лепестков и тлена…

Глава 5

— И вот что выходит из всех этих мужественных решений и обещаний, — сказала Китиара низким, густым голосом.

— А ты действительно ожидала чего-то другого? — спросил Сот и с лязгом пожал одетыми в броню плечами. Скрежет древних доспехов прозвучал бесстрастно, однако в тоне Рыцаря Смерти Китиаре послышалась какая-то странная нотка, которая заставила ее внимательно посмотреть на своего спутника.

Оранжевые глаза бессмертного рыцаря сверкали в черных глазницах столь ярко, что Китиара невольно вспыхнула, однако тут же спохватилась.

Шагая по комнате, битком набитой доспехами, оружием, надушенными рубашками и толстыми коврами из шкур диких зверей, она нервно сжимала на груди воротник своей тонкой, как паутина, ночной рубашки. Рука ее слегка дрожала. Этот непроизвольный жест не имел почти никакого отношения к скромности; Китиара знала это и не могла понять, что же заставило ее так смутиться. Стыдливость никогда не была ей свойственна, тем более в присутствии существа, которое превратилось в горстку праха триста с лишним лет назад. И все же под взглядом этих пылающих оранжевых глаза Китиаре вдруг стало не по себе.

— Разумеется, нет, — ответила она спокойно.

— Он, в конце концов, всего лишь эльф, — продолжал Сот неторопливым, почти ленивым тоном. — И не делает секрета из того, что боится своего брата больше, чем самой смерти. Разве удивительно, что он подумал и решил принять сторону Рейстлина, вместо того чтобы сражаться против него на стороне кучки дряхлых, выживших из ума, бессильных магов, из которых сыплется песок?

— Но ведь в случае их победы он мог бы многое получить, — возразила Китиара, пытаясь говорить в тон Соту. Все еще вздрагивая, она сняла со спинки кровати подбитый мехом ночной халат и накинула его на плечи.

— Маги обещали ему титул магистра Ложи Черных Мантий, после чего он почти наверняка занял бы место Пар-Салиана во главе Конклава, как признанный мастер магического искусства. На всем Кринне ему не было равных.

«Ты удостоился бы и других наград, темный эльф! — мысленно закончила Китиара, наливая себе бокал темно-красного вина. — Когда мой спятивший брат окончательно проиграет, тебя никто не сможет остановить. Как мы спланируем нашу дальнейшую жизнь? Ты будешь править при помощи своего магического посоха, а я — при помощи моего меча. Вместе мы смогли бы поставить на колени этих гордых Соламнийских Рыцарей. Мы изгнали бы эльфов из их родных краев — твоей родины, мой милый Даламар! Ты вернулся бы домой с триумфом, как победитель и владыка, а я была бы рядом с тобой…»

Бокал выскользнул из ее пальцев, Китиара попыталась поймать его на лету, но ее действия были слишком поспешными, а рука — слишком сильной. Хрупкое стекло треснуло у нее в ладони, острые осколки вонзились в мякоть, и смешанная с вином кровь закапала на ковер.

Вражеские копья и мечи касались ее тела едва ли не чаще, чем руки любовников, во многих местах на нежной коже Китиары остались их следы. Однако всегда Повелительница Драконов переносила боль не морщась и не жалуясь. Сейчас же ее глаза вдруг наполнились слезами. Боль казалась совершенно невыносимой.

Неподалеку на табуретке стояла полоскательница, и Китиара погрузила раненую руку в холодную воду. Ей пришлось даже прикусить губу, чтобы не вскрикнуть. Вода в миске немедленно покраснела.

— Позови кого-нибудь из жрецов! — прорычала Китиара Соту.

Рыцарь немедленно подошел к двери и окликнул слугу, тут же бросившегося на поиски. Китиара, вполголоса бормоча проклятия и моргая глазами, чтобы стряхнуть с ресниц слезы, схватила полотенце и обмотала им кисть. К тому времени, когда, торопясь и путаясь в длинных полах своей накидки, в комнату вошел один из жрецов, полотенце уже насквозь промокло от крови, а загорелое лицо Китиары стало пепельно-серым.

Жрец наклонился над раной, и воительница почувствовала легкое прикосновение к своей руке. Это был медальон с изображением Пятиглавого Дракона, который висел на шее у лекаря, бормотавшего обращенные к Владычице Тьмы молитвы. Скоро кровотечение остановилось, и рана на глазах затянулась.

— Порезы были неглубокими, — успокаивающе сказал он. — Рука скоро перестанет болеть и будет действовать нормально.

— Тем лучше для тебя, — отрезала Китиара, все еще сражавшаяся с непонятной слабостью. — Это правая рука, в ней я держу меч.

— Уверяю тебя, госпожа, что ты будешь владеть мечом с той же ловкостью и мастерством, что и раньше, — заверил ее жрец. — Могу я еще чем-нибудь…

— Нет! Убирайся!

— Да, госпожа, — жрец поклонился и исчез. Китиара, не желая встречаться взглядом с Сотом, отвернула голову, словно прислушиваясь к удаляющемуся шороху черной накидки жреца.

— Какие они все глупые! Я с трудом выношу их присутствие. Впрочем, время от времени даже жрецы бывают полезны. — Китиара поморщилась, так как излеченная рука еще болела. «Это все мое воображение», — с горечью подумала она.

— Итак, что мне, по-твоему…делать с темным эльфом?

Но прежде, чем Сот успел ответить, воительница громко призвала слугу.

— Убери здесь, — распорядилась она, когда тот явился. — И принеси мне новый бокал!

С этими словами Китиара ударила униженно кланяющегося лакея по лицу.

— Да не такую хрупкую эльфийскую поделку, я их терпеть не могу! Подай золотой кубок. А эту дрянь выброси с глаз долой!

— Но как же госпожа… — несмело возразил слуга. — Им же цены нет! Эти бокалы привезены из Палантасской Башни Высшего Волшебства в подарок от…

— Я сказала — выкинь! — Китиара подхватила уцелевшие бокалы и швырнула их один за другим в стену. Слуга с трудом увернулся от первого летящего сосуда, который громко звякнул о камень и разлетелся вдребезги.

Расколотив последний бокал, Китиара села в кресло и затихла. Некоторое время она сидела молча и неподвижно.

Слуга поспешно смел осколки, убрал полоскательницу с окровавленной водой и торопливо вышел. Когда он вернулся с вином и золотым бокалом, в комнате ничего не изменилось.

— Не прикажешь ли зажечь свечи, госпожа? — негромко спросил лакей, опуская на столик бутылку и массивный золотой кубок.

— Пошел прочь! — ответила Китиара, едва шевеля губами.

Слуга с поклоном удалился и плотно прикрыл за собой дверь.

Рыцарь Смерти неслышным шагом пересек комнату и, остановившись рядом с воительницей, опустил руку на ее плечо. Китиара, которая, казалось, не видела его, дернулась от прикосновения железной перчатки. Исходивший от Рыцаря Смерти могильный холод пронзил ее насквозь, но она не сбросила его руки.

— Ну? — поторопила она, глядя в темноту комнаты, единственным источником света в которой были горящие нездешним огнем глаза мертвеца. — Я задала тебе вопрос. Что нам делать, чтобы остановить Даламара и этого безумца — моего брата? Как вести себя, чтобы Такхизис не уничтожила нас?

— Ты должна захватить Палантас, — ответил Сот.

— Думаю, это вполне возможно, — пробормотала Китиара, задумчиво похлопывая по бедру рукояткой кинжала.

— Совершенно справедливо, госпожа, — поддакнул предводитель ее армии с неприкрытым и неподдельным восхищением в голосе. — Гениально!..

Военачальник — человек лет сорока с небольшим — приложил невероятные усилия, зубами и ногтями пробивая себе путь наверх, к своему теперешнему положению главы Драконьей Армии. Сутулый, никем не любимый, с лицом, обезображенным кривым шрамом, этот человек ни разу не пользовался благосклонностью Китиары, хотя она, бывало, щедро одаривала приглянувшихся ей командиров. Но он не терял надежды.

Бросив взгляд на свою повелительницу, предводитель увидел, как ее лицо, бывшее в последние несколько дней необычайно суровым и замкнутым, просветлело и засияло от похвалы. Китиара снизошла даже до того, что улыбнулась в ответ своей знаменитой кривовато-лукавой улыбкой, которой она так умело пользовалась в случае необходимости, и сердце военачальника забилось чаще.

— Приятно видеть, что ты не утратила сноровки в военном деле, — прогудел стоявший тут же Сот.

Предводитель вздрогнул. Ему давно уже следовало привыкнуть к присутствию Сота; не раз и не два он сражался вместе с рыцарем-мертвецом и его воинами-скелетами, однако холод могилы, который распространяли вокруг себя древние, опаленные огнем доспехи Сота, всякий раз пробирал его до костей.

«Как только Китиара может спокойно его выносить? — задумался предводитель.

— Говорят, это металлическое пугало допущено даже в покои госпожи!»

Мысль об этом остудила его настолько, что сердце военачальника вернулось к нормальному ритму. Может быть, девушки-рабыни не так уж плохи, как ему начало казаться в последнее время? Во всяком случае, уединившись с ними на ночь, можно было не сомневаться, что ты действительно один.

— Разумеется, я не утратила ни умения, ни сноровки! — откликнулась Китиара с таким явственным гневом в голосе, что предводитель с беспокойством огляделся по сторонам, пытаясь выдумать достойный предлог, чтобы смыться. К счастью, весь город готовился к войне, и найти подходящую Причину было нетрудно.

— Если я больше не нужен тебе, госпожа, — поклонился предводитель, — позволь мне идти. Я должен проверить, как обстоят дела с. починкой доспехов.

Нужно еще немало сделать, а времени у нас не так уж много.

— Ступай, — с отсутствующим видом пробормотала Китиара, не отрывая взгляда от огромной карты, которая была выложена мозаикой прямо на полу штаба.

Предводитель отсалютовал и пошел к двери, придерживая меч, чтобы он не слишком бряцал о броню. У дверей его настиг голос Китиары:

— Эй!

— Слушаю, госпожа? — военачальник повернулся.

Китиара хотела что-то сказать, но вдруг передумала и, прикусив губу, слегка покачала головой.

— Я хотела спросить…не согласишься ли ты разделить со мной сегодня вечернюю трапезу? — Она пожала плечами. — Правда, уже довольно поздно. У тебя, вероятно, есть уже какие-то иные планы?..

Предводитель слегка растерялся и ответил не сразу. Ладони его немедленно взмокли.

— Видишь ли, госпожа, я действительно кое-что запланировал, однако это дело может подождать и до завтра…

— Нет, — сказала Китиара решительно и как бы с облегчением. — В этом нет необходимости. Как-нибудь в другой раз. Можешь идти.

Военачальник, все еще недоумевая, медленно развернулся и пошел к двери.

Оранжевые глаза Сота жгли ему спину даже сквозь кирасу.

Торопливо ступая по коридорам, командир размышлял о том, много ли он потерял. Он был уверен, что второго приглашения ждать придется недолго и свое он без труда наверстает. А сегодняшний вечер он компенсирует тем, что пошлет за кем-нибудь из рабынь порезвее…

— Тебе следует немного отдохнуть. Подари себе вечер удовольствий, — сказал Сот, когда шаги военачальника затихли вдали.

— Нужно еще многое сделать, а времени действительно мало, — повторила Китиара, притворяясь, будто полностью поглощена изучением карты. Сама она стояла на изображении Оплота, а взгляд ее был устремлен в северо-западный угол комнаты, где под защитой труднопроходимых гор расположился Палантас.

Проследив за взглядом Повелительницы Драконов, Сот медленно измерил шагами расстояние между двумя городами и остановился у единственного прохода через горы, недалеко от Башни Верховного Жреца.

— Рыцари, конечно же, попытаются задержать тебя здесь, — сказал он. — Тут они остановили твое воинство в прошлый раз.

Китиара ухмыльнулась, тряхнула своими вьющимися волосами и подошла к Рыцарю Смерти походкой, в которой сквозила легкая неуверенность.

— Разве это зрелище не заслуживает внимания? Все эти красавцы рыцари, выстроившиеся в шеренгу поперек прохода… — Неожиданно почувствовав прилив сил, какого она не испытывала уже давно, Китиара расхохоталась. — Представляю себе, какое на их лицах появится выражение, когда они увидят, что мы для них припасли. Да ради одного этого стоило затевать войну!

Она наступила на Башню Верховного Жреца и, повернувшись на каблуках, словно втаптывая мозаику в мрамор пола, сделала маленький шаг и остановилась у внешней стены Палантаса.

— Наконец-то красавец город почувствует, как меч войны рассекает его нежную, упругую плоть. — Улыбнувшись, воительница повернулась к Рыцарю Смерти:

— Думаю, мне все же стоит поужинать сегодня с главнокомандующим. Пошли за ним.

Сот поклонился, и его оранжевые глаза довольно блеснули.

— Нам необходимо обсудить несколько тактических вопросов, — продолжила Китиара и снова засмеялась, расстегивая пряжки на своих доспехах. — фланговые охваты, заход в тыл, стремительные атаки и пробивание брешей в стене…

— А теперь успокойся, Танис, — добродушно сказал повелитель Гунтар. — Ты преувеличиваешь опасность…

Танис Полуэльф пробормотал в ответ что-то неразборчивое.

— Как ты говоришь? — Гунтар повернулся к нему, держа в руке большую кружку с прекрасным элем (нацеженным из большой заплесневелой бочки в самом дальнем углу его погребов). Эль он вручил Танису.

— Я сказал, что действительно очень беспокоюсь, — отрезал полуэльф. Это была ложь, но гораздо более подходящая для разговора с главой Соламнийских Рыцарей, чем то, что он имел в виду на самом деле.

Гунтар Ут Вистан пригладил свои длинные усы — древний символ рыцарства, который и нынче был в почете, — пряча под рукой улыбку. Он, разумеется, слышал, что Танис пробормотал вначале. Гунтар задумался, почему вопрос об угрозе нападения не дали решать непосредственно военным. Теперь вместо серьезной подготовки к решительному отпору противнику, стремящемуся взять реванш после последнего поражения, ему предстояло думать о взаимодействии с какими-то учениками черных магов, белыми жрецами, нервными героями и библиотекарем!

Гунтар вздохнул и мрачно дернул себя за усы. Только кендера ему еще не хватало!

— Танис, мой друг, присядь, — сказал он. — Согрейся у огня. Ты проделал долгий путь, а вечерами у нас еще достаточно свежо. Моряки говорят что-то о неблагоприятной розе ветров и о всякой подобной чепухе. Надеюсь, твое путешествие было не слишком утомительным? По правде сказать, я предпочитаю драконам грифонов…

— Повелитель Гунтар, — перебил его Танис, — я прилетел в Санкрист не для того, чтобы обсуждать погоду и преимущества грифонов перед драконами! Мы в опасности! И не только Палантас, но и весь мир. Если план Рейстлина удастся…Он не смог продолжать и только сжал кулаки.

Гунтар наполнил свою кружку из кувшина, который принес из погреба его старый слуга Уиллс, и подошел к Танису. Положив руку на плечо рыцарю, он заставил того повернуться к себе лицом.

— Стурм Светлый Меч очень хорошо о тебе отзывался и высоко тебя ценил, — сказал он. — Ты и Лорана были его самыми близкими друзьями.

Танис склонил в ответ голову. Даже сейчас, больше чем через два года после смерти Стурма, он не мог вспоминать о нем без глубокой печали.

— Мне достаточно было бы одной этой рекомендации, ибо я любил Стурма и почитал его как собственного сына, — серьезно продолжал Гунтар, — однако я и сам уважаю и люблю тебя, Танис. Твоя отвага в битве не знала себе равных, твоя честь и благородство были достойны настоящего рыцаря…

Заслышав старую песню, Танис раздраженно покачал головой, но Гунтар этого не заметил.

— Те почести, которых ты удостоился по окончании войны, были тобой более чем заслужены. Твою деятельность после войны я назвал бы — не побоюсь этого слова — выдающейся. Вам с Лораной удалось посадить за стол переговоров народы, враждовавшие на протяжении столетий. Портиос подписал договор о мире, а теперь и гномы Торбардина, после избрания нового короля, тоже присоединятся к этому союзу.

— Благодарю тебя; повелитель Гунтар, — ответил Танис в соответствии с этикетом, однако не выпустил при этом из рук кружки с элем и не поклонился.

— Твои похвалы много для меня значат. Хотелось бы мне, чтобы я действительно их заслужил. А теперь мне любопытно узнать, куда ведет эта дорожка, столь щедро усыпанная сахарной пудрой?

— Я вижу, что человеческого в тебе куда больше, чем эльфийского, — заметил Гунтар с легкой улыбкой. — Хорошо, Танис, я согласен пропустить преамбулу и приступаю к сути. Мое мнение таково: ваш — твой и Элистана — былой опыт сделал вас излишне нервными и осторожными. Давай говорить откровенно, мой друг. Ты не воин и не получил соответствующей подготовки, — я имею в виду, конечно, подготовку теоретическую. Поэтому я хочу показать тебе кое-что. Идем…

Танис опустил свою кружку на каминную полку и позволил взять себя под руку. Он вышли с соседнюю комнату, которая, несомненно, служила Гунтару чем-то вроде штаба и была заставлена простой деревянной мебелью, которой рыцари отдавали предпочтение. По стенам были развешены мечи, щиты и знамена всех трех рыцарских Орденов — Розы, Меча и Короны. Военные трофеи, захваченные в давних битвах, сверкали на специальных подставках, а на почетном месте, во всю длину стены, висело драконье копье — первое из тех, что были выкованы Теросом Железоделом. Вокруг него холодно поблескивали кривые гоблинские сабли, клинки драконидов с зазубренными лезвиями, огромный меч великана-людоеда с обоюдоострым лезвием и сломанный клинок, принадлежавший злосчастному рыцарю Дереку, Хранителю Венца.

Что и говорить, это была внушительная коллекция, свидетельствующая о долгой и славной службе в союзе Соламнийских Рыцарей, однако Гунтар даже не взглянул на все это богатство, а направился в угол комнаты, где стоял большой деревянный стол. Скрученные карты были аккуратно вставлены в небольшие ячейки под столом, каждая из которых — как разглядел Танис — снабжалась крошечным ярлычком с пояснительной надписью.

Гунтар некоторое время изучал ярлычки, потом вынул карту, расстелил ее на столе и поманил Таниса. Полуэльф задумчиво поскреб бороду и подошел, стараясь придать своему лицу заинтересованное выражение. Гунтар, напротив, чувствуя себя в своей стихии, с удовольствием потер руки.

— Все дело в снабжении, Танис. Вот, смотри, это армии Повелительницы Драконов, заблокированные в Оплоте. Я согласен, что Китиара сильна: у нее под знаменами собралось немало драконидов, гоблинов и людей, которые ничего не желали бы так сильно, как новой войны. Я согласен, что Повелительница что-то задумала, так как наши шпионы уже давно докладывают о какой-то подозрительной активности во вражеском стане. Но напасть на Палантас!.. Клянусь богами, Танис, это же прямая дорога в Бездну! Взгляни только на громадную территорию, которую ей придется пересечь, а ведь она полностью контролируется Соламнийскими Рыцарями. Даже если у Китиары достаточно сил, чтобы с боями пробиться так далеко на север, это продвижение неизбежно повлечет за собой растягивание коммуникаций. Для того чтобы надежно их защищать, ей понадобится не одна, а целых две армии! Мы без труда сумеем перерезать эти коммуникации, и тогда у ее войска будут большие проблемы со снабжением.

Гунтар снова подергал себя за усы.

— Видишь ли, Танис, если я и уважал кого-то из драконьих повелителей, так это Китиару. Она безжалостна и честолюбива, не задумываясь проливает свою и чужую кровь, однако в уме ей не откажешь. По крайней мере, на бессмысленный риск она не пойдет. Два года Китиара выжидала, копила силы и перегруппировывала свою армию, укрывшись в месте, которое — как она прекрасно понимала — мы не отважимся атаковать. Она приобрела слишком многое, чтобы вдруг допустить такое безрассудство.

— Я думаю, что она это и не планирует, — сквозь зубы пробормотал Танис.

— Что же еще она может придумать? — терпеливо осведомился предводитель рыцарей.

— Не знаю, — излишне резко возразил Танис. — Ты только что сказал, что уважаешь Китиару, но настолько ли, чтобы считать ее действительно серьезным противником? В достаточной ли степени ты ее боишься? Я хорошо ее знаю, и меня не покидает ощущение, что у нее на уме какой-то блестящий и неожиданный фокус… — Замолчав на полуслове, полуэльф уставился в карту.

Гунтар некоторое время молчал. До него дошли кое-какие странные слухи, касающиеся отношений между Танисом и Китиарой. Он, разумеется, ни одному из них не поверил, однако посчитал нетактичным выяснять, насколько близко знает Танис Повелительницу Драконов.

— Ты же не веришь в опасность, не так ли? — неожиданно спросил Танис.

Гунтар в замешательстве переступил с ноги на ногу и пригладил сначала один седеющий ус, затем другой. Наклонившись вперед, он принялся с излишней тщательностью и осторожностью скручивать карту.

— Танис, друг мой, ты же знаешь, как я тебя ценю и уважаю…

— Мы уже говорили об этом, повелитель Гунтар. Глава Соламнийских Рыцарей не обратил на его реплику никакого внимания.

— …Ты знаешь также, что никого в мире я не почитаю так, как Элистана. И все же, когда вы рассказываете мне страшную историю, состряпанную кем-то из черных магов, — историю об этом волшебнике Рейстлине, который якобы проник в Бездну, чтобы биться с Владычицей Тьмы…Прости меня, Танис, я уже не молод и повидал на своем веку множество вещей, однако то, что я узнал от вас, кажется мне просто детской сказкой!

— Так говорили и о драконах, — пробормотал Танис.

Некоторое время он стоял задумчиво опустив голову и почесывая подбородок, затем вдруг поднял голову и пристально посмотрел на Гунтара.

— Властитель, — сказал он решительно. — Я видел, как мужал и набирал силу Рейстлин, мы вместе скитались, я сражался с ним рядом и сражался против него, — поверь, я знаю, на что способен этот человек! — Танис схватил Гунтара за руку.

— Если ты не хочешь последовать моему совету, то прислушайся хотя бы к словам Элистана. Ты нужен нам, повелитель Гунтар! Ты и твои рыцари! Мы должны укрепить Башню Верховного Жреца, хотя у нас осталось слишком мало времени. Даламар разъяснил нам, что в том плане бытия, где обитает Владычица Тьмы, время не имеет никакой власти — Рейстлин может биться с ней годами и месяцами, но для нас пройдет всего несколько дней. Даламар уверен, что его хозяин вернется очень скоро. Элистан ему верит, я тоже. Почему же мы поверили словам темного эльфа?

Все очень просто: Даламар боится. Не скрою, испугались и мы…твои шпионы донесли, что в Оплоте кипит какая-то подозрительная деятельность, — вот и доказательство! Поверь мне, Повелительница Драконов непременно придет на помощь своему сводному брату. Китиара знает, что в случае победы Рейстлин сделает ее повелителем нашего мира, а ведь она — заядлый игрок и ради этого готова рискнуть всем. Прошу тебя, властитель, если не хочешь выслушать меня, то поезжай в Палантас, побеседуй с Элистаном!

Гунтар внимательно рассматривал стоявшего перед ним Таниса. Сам он стал главой Соламнийских Рыцарей благодаря тому, что в душе был человеком простым и честным. К тому же он почти никогда не ошибался, определяя характер тех, с кем ему приходилось общаться. К полуэльфу Гунтар проникся уважением и любовью чуть ли не с первой их встречи, произошедшей сразу после окончания войны, однако доверительных, близких отношений между ними так и не возникло. В характере Таниса было что-то сдержанное, даже холодное; не многим он позволял пересечь те невидимые границы, которые сам же устанавливал.

Глядя на полуэльфа, старый рыцарь внезапно почувствовал себя гораздо ближе к нему, чем когда-либо за всю историю их знакомства. В слегка раскосых глазах эльфа-полукровки предводитель Соламнийских Рыцарей разглядел мудрость, которая никому не дается легко и приходит только с годами через великую боль и страдания. Увидел он в глазах Таниса и кое-что другое — непоколебимое мужество, которое дает ему столько сил, что он не боится признаться в своем страхе.

Теперь в Танисе Гунтар признавал прирожденного лидера, и не такого, кто, отважно размахивая саблей, первым бросается на врага, увлекая за собой остальных; нет, полуэльф был из таких вождей, что не лезут на рожон и управляют людьми исподволь, заставляя каждого делать все, на что он способен, и — иногда чуть больше, помогая человеку открыть в себе такие внутренние ресурсы, о существовании которых до определенного момента мало кто подозревает.

И наконец, Гунтар понял, почему Стурм Светлый Меч, чье безупречное генеалогическое древо уходило в глубь столетий, последовал за эти полуэльфом-получеловеком, рождением своим обязанным — если верить слухам — грязному насильнику — изуверу. Он понял и то, почему благородная Лорана — принцесса народа эльфов, одна из самых могущественных и прекраснейших женщин, каких он только видел на своем веку, — ради его любви рискнула всем, в том числе и самой жизнью.

— Хорошо, Танис, — кивнул Гунтар. При этом суровые морщины на лице его разгладились, а холодный официальный тон потеплел. — Я вернусь с тобой в Палантас. Рыцарей я мобилизую на оборону Башни Верховного Жреца. Как я уже сказал, наши лазутчики сообщили о необычайном оживлении, которое наблюдается в Оплоте, и будет совсем не лишним, если рыцари заранее подготовятся к любым неожиданностям. В конце концов, у нас давно не проводилось полевых учений.

Приняв решение, Гунтар начал немедленно действовать, и уже через несколько минут все в доме заходило ходуном. Он потребовал к себе Уиллса, приказал подать доспехи, наточить меч и оседлать его личного крылатого грифона. Слуги носились по коридорам с таким топотом, что на шум вышла супруга почтенного рыцаря, настаивая, чтобы Гунтар непременно взял в дорогу свой походный плащ на меху.

Танис, позабытый за всей этой суетой, вернулся к очагу, взял с полки свою кружку с элем и опустился в кресло, чтобы отдать должное великолепному напитку. Однако он так и не донес кружку до губ. Глядя в танцующие языки пламени, он снова увидел темные вьющиеся локоны и очаровательную, чуть искривленную, лукавую улыбку…

Глава 6

Крисания не могла сказать, как долго они с Рейстлином брели по розовато-серым равнинам Бездны. Время утратило свою протяженность, а может быть, это она потеряла чувство времени. Иногда ей казалось, что они очутились в этом гиблом и страшном месте всего несколько минут назад, а иногда — что блуждают они по этой постоянно меняющейся пустыне уже несколько лет. От яда, попавшего в раны, ей удалось излечиться, однако теперь она чувствовала себя истощенной, выжатой, лишившейся сил и желаний. Раны на руках никак не хотели заживать, и бинты, которые она накручивала каждый день, за ночь промокали насквозь.

Крисания испытывала чувство голода, но это не означало, что у нее появился аппетит. Здесь он сразу же у нее пропал и, похоже, надолго. Это чувство было скорее рефлекторным. Просто хотелось что-нибудь пожевать, вспомнить вкус свежеиспеченного хлеба или лесной земляники…Жажды она так же не ощущала, но все равно мечтала то о чистой ключевой воде, то о глотке шипучего сидра или густом, пряном аромате тарбеанского чая. В Бездне вода имела розовато-красный или бурый оттенок и сильно отдавала железом и кровью.

И все же они куда-то двигались, во всяком случае, так сказал Рейсшин. В то время как Крисания слабела, он, напротив, день ото дня становился сильнее.

Теперь он помогал Крисании идти, беспрестанно подгонял ее, заставляя шагать все вперед и вперед, без отдыха и почти без сна, мимо пустынных мрачных городов.

Каждый шаг, как он утверждал, приближал их к Обители Богов.

А у Крисании уже в глазах рябило от поселков нижнего мира, повторяющих строения мира живых — Кве-шу, Кзак Царота и прочих. Самое жуткое впечатление оставила переправа через Новое Море, в черных глубинах которого Крисания видела искаженные ужасом лица всех тех, кто погиб в Истаре во время Катаклизма.

Они высадились на берег в том месте, где, по словам Рейстлина, должен находиться Оплот. В этом месте Крисания чувствовала себя хуже всего, что было неудивительно, так как Оплот был центром, где собирались для поклонения своей темной королеве ее приверженцы. Храмы Такхизис были выдолблены в скалах глубоко под горами, известными под названием Властители Судеб. Именно в этих храмах, как сказал Рейстлин, жрецы Темной Воительницы совершали свои страшные обряды» которые превращали еще не вылупившихся из яиц светлых драконов в уродливых драконидов.

Между тем довольно долгое время — а может быть, всего несколько минут — с ними ничего особенного не случалось. На Рейстлина, одетого в черную развевающуюся мантию, мало кто обращал особое внимание, а Крисанию и вовсе не замечали, словно она была невидима для обитателей этого мира. Как бы там ни было, они без труда миновали подземный Оплот, и Рейстлин, который на глазах набирался сил, сообщил Крисании, что теперь они почти у цели. Обитель Богов находилась где-то к северу от них, в Халькистовых горах.

Каким образом он определил направление и стороны света в мире, где не было ни солнца, ни звезд, ни лун, Крисания понять не могла, да и не особенно старалась. Здесь никогда не наступала настоящая ночь, а день оставался сумрачным, неестественным, розовато-серым. Впрочем, она редко задумывалась над этим, с трудом поспевая за магом. По сторонам она уже не смотрела. — что толку, если везде — до самого горизонта — одна и та же угрюмая мгла? Когда Рейстлин внезапно остановился, для жрицы это явилось такой неожиданностью, что она едва не налетела на него. Почувствовав, как напряглось под черным бархатом его тело, услышав, как маг со свистом втянул в себя воздух, Крисания в тревоге подняла от земли взгляд.

Навстречу им брел по дороге старик в белой накидке Учителя…

— Повторяйте за мной слова, обращая внимание на интонацию и смысловые ударения.

Учитель медленно прочел заклинание. Класс так же медленно повторил за ним магическую формулу. Весь, кроме одного ученика.

— Рейстлин!

Класс мгновенно замер.

— Да, Учитель? — Рейстлин даже не пытался скрыть прозвучавшую в его голосе насмешку.

— Я не видел, чтобы твои губы двигались, когда все повторяли задание.

— Наверное, это потому, Учитель, что я его не повторял, — отозвался Рейстлин.

Скажи это кто-нибудь еще из молодых учеников-магов, собравшихся в классе, остальные непременно захохотали бы во весь голос или по крайней мере захихикали. Теперь же они молчали, прекрасно зная, что насмешка Рейстлина относится не только к Учителю, но и к ним самим. Лишь некоторые осмелились мрачно покоситься на смельчака и беспокойно заерзали на скамьях.

— Значит ли это, что ты знаешь это заклинание, ученик?

— Конечно знаю, — дерзко ответил Рейстлин. — Я знал его, когда мне было шесть лет. А когда ты выучил его, Учитель? Вчера вечером?

Учитель покраснел от ярости и бросил на юношу тяжелый взгляд.

— На этот раз ты зашел слишком далеко. Тебе не кажется, что в последнее время ты часто позволяешь себе быть дерзким?

Под взглядом Рейстлина ученики — те, кто еще осмеливался смотреть на него, — поспешно отвернулись и втянули головы в плечи. Один лишь Учитель не дрогнул, и на глазах у Рейстлина его белая накидка превратилась в черную. Грубое и глупое, слегка одутловатое лицо прорезали глубокие резкие морщины, превратив его во властную, волевую, хищную маску. Вокруг шеи Учителя обвилась длинная цепь, с которой свисал кроваво-красный рубин невиданных размеров.

— Фистандантилус! — невольно ахнул Рейстлин.

— Вот мы и встретились, ученик. Но куда же подевалась твоя магия? — Старый маг рассмеялся и принялся ощупывать своей высохшей рукой кровавый камень на груди.

Паника охватила Рейстлина. Где его магия? Нет ее!

Руки его затряслись, а слова заклинаний закружились в голове, словно подхваченные ураганом сухие осенние листья, ускользавшие от него прежде, чем он успевал их схватить. Между тем в руках Фистандантилуса возник огненный шар, и Рейстлин едва не захлебнулся собственным страхом.

«Посох, — промелькнула у него в голове спасительная мысль. — Его-то волшебная сила никуда не должна деться!»

Рейстлин поднял свой магический жезл и, держа его перед собой, воззвал к нему о помощи. Но — странное дело! — тот принялся извиваться и корчиться в его руках.

— Нет! — в ужасе крикнул Рейстлин. — Покорись мне! Подчинись!!!

В ответ посох обвился вокруг его руки. Собственно говоря, это был уже не деревянный посох, а огромная змея. Влажно блестящие ядовитые зубы вонзились в плечо мага.

Вскрикнув от боли, Рейстлин упал на колени, тщетно пытаясь что-либо противопоставить парализующему действию яда. Увы, сражаясь с одним противником, маг на время позабыл про второго и опомнился только тогда, когда до слуха его донеслись отрывки магического заклинания, произносимого вслух.

Боязливо подняв взгляд, он увидел, что Фистандантилус исчез, а на его месте стоит дронт — темный эльф, сражавшийся с ним на последней стадии Испытания.

Дронт внезапно превратился в Даламара, швырнувшего в него огненным шаром. Шар на лету превратился в сверкающий меч, который вонзил в его плоть по самую рукоятку безбородый гном со странно знакомым лицом.

Языки пламени окружили его, клинок проворачивался где-то в подвздошье, ядовитые клыки впивались все глубже. Рейстлин уже почувствовал, что проваливается во тьму, в бездонную яму, в пустоту, когда его резанул по глазам ослепительный белый свет. Складки мягкой белой ткани укрыли его, а чьи-то руки, остановив падение, прижали к мягкой, теплой груди…

Ощущая, как судорожно вздрагивает это тело, слыша хриплые вопли гнева и бессильной ярости, Рейстлин улыбнулся, хотя и знал, кому достаются мощные удары магического оружия…

Глава 7

— Повелитель Гунтар! — воскликнул правитель Палантаса Амозус, вскакивая на ноги. — Танис Полуэльф! Какая приятная неожиданность! Очень рад. Вы прибыли очень кстати. Могу ли я просить вас принять участие в организации праздника Окончания Войны? В этом году мы могли бы начать его пораньше и продлить торжества по крайней мере на неделю. Видите ли, я отвечаю за его проведение и надеюсь, что…

— Чушь, — ворчливо перебил Гунтар, обходя зал для приемов и критически его оглядывая. В уме он уже прикидывал, что необходимо сделать, чтобы здесь можно было обороняться. — Мы прибыли обсудить мероприятия по защите города.

Амозус вытаращился на рыцаря, который уже выглядывал из окон, что-то бормоча себе под нос. Наконец Гунтар повернулся к правителю Палантаса.

— Слишком большие окна, слишком много стекла, — заметил он с довольным видом, приведя Амозуса в еще большее смятение. Последний только и смог, что выдавить из себя несколько невнятных фраз, похожих на извинения, да так и остался стоять в центре зала, нелепо вытянув перед собой руки.

— На нас что, уже напали? — робко спросил он, несколько придя в себя.

Гунтар, не прекращавший своих исследований, бросил на Таниса пронзительный взгляд, и полуэльф, подавив тяжкий вздох, напомнил Амозусу о предупреждении темного эльфа Даламара — о том, что Повелительница Драконов Китиара может попытаться захватить Палантас, чтобы помочь Рейстлину, хозяину Палантасской Башни Высшего Волшебства и своему сводному брату.

— Ах да, конечно! — Лицо Амозуса разгладилось, и он небрежно — и вместе с тем изящно — взмахнул руками, словно отгоняя назойливую мошкару. — Но я уверен, что Палантас вне опасности, повелитель Гунтар! Башня Верховного Жреца…

— Башня Верховного Жреца как раз сейчас подготавливается моими людьми к обороне. Я приказал удвоить численность гарнизона, так как главный удар несомненно придется на нее. Никакого другого пути на Палантас, кроме морского, не существует, а в морях господствуют наши корабли. Противник сможет добраться до его стен только по суше, и я хочу, чтобы город был готов защитить себя. А теперь…

Гунтар, если можно так выразиться, вскочил в седло действия и тут же ринулся в наступление. Не обращая внимания на неуверенные протесты Амозуса, который бормотал что-то о необходимости посоветоваться со своими военачальниками, Гунтар мчался напрямик к своей цели и вскоре оставил градоначальника задыхаться в пыли, поднятой перемещающимися отрядами, обозами с продовольствием, резервами и тому подобным. Амозус сдался почти сразу и опустился в кресло, на всякий случай сохраняя на лице выражение вежливой заинтересованности. Думал он, однако, о своем, ибо опасности, о которых в две глотки твердили ему гости, выглядели совершенно не правдоподобными. Палантас никогда не подвергался нападениям врагов и никогда не был побежден, ибо для того, чтобы приблизиться к его стенам, врагу нужно было пройти мимо мощной Башни Верховного Жреца. До сих пор это не удавалось никому, даже многочисленной драконьей армии, штурмовавшей крепость в прошлую войну.

Танис, читавший мысли Амозуса словно открытую книгу, мрачно улыбнулся и как раз задумался о том, как бы он поступил на его месте, когда в роскошные, обитые листовым золотом двери кто-то негромко постучал. Амозус вскочил на ноги с живостью терпящего поражение военачальника, заслышавшего вдали рога спешащих на помощь полков, однако прежде, чем он успел сказать хоть слово, двери отворились и в зал вошел его старый слуга.

Чарлз служил при дворе правителя Палантаса больше полувека. Он был здесь незаменим, и прекрасно это знал. Его поразительная память хранила огромное число самых разнообразных сведений, начиная с точного количества винных. «бутылок в погребах и заканчивая тем, в каком порядке следует рассаживать за столом прибывших в Палантас гостей из страны эльфов и когда в последний раз проветривали постельное белье. Поведение и манеры Чарлза всегда отличались спокойствием и безукоризненным достоинством, однако на лице слуги частенько появлялось такое выражение, будто, случись ему умереть, тут же все здесь придет в упадок, а дворец немедленно обрушится на головы своих августейших хозяев.

— Прости, что побеспокоил тебя, господин… — начал было Чарлз.

— Очень хорошо! — воскликнул Амозус. — То теть все в порядке, ничего страшного. Что там у тебя?

— …но к нам поступило срочное послание для Таниса Полуэльфа, — невозмутимо, лишь с легким оттенком упрека, продолжил мажордом.

— Ох… — Амозус разочарованно вздохнул. — Для Таниса Полуэльфа?

— Совершенно верно, мой господин, — подтвердил лакей.

— А не мне? — с робкой надеждой вопросил правитель, представляя, как спешившие на помощь войска скрываются за горизонтом.

— Никак нет, господин. Амозус вздохнул:

— Хорошо. Спасибо, Чарлз. Может быть, ты, Танис…

Но полуэльф был уже на полпути к двери.

— Что такое? Уж не от Лораны ли…

— Сюда, прошу тебя, — Чарлз отступил в сторону, пропуская рыцаря в коридор. Уже на самом пороге, встретив строгий взгляд слуги, Танис повернулся и поклонился Амозусу и Гунтару. Глава Соламнийских Рыцарей улыбнулся ему и махнул рукой. Амозус, не удержавшись, бросил на Таниса завистливый взгляд, затем откинулся на спинку кресла и приготовился выслушивать продолжение длиннейшего перечня вещей, необходимых для того, чтобы кипятить масло и плавить свинец.

Чарлз медленно и плотно прикрыл двери, ведущие в зал для приемов.

— Ну что там? — спросил Танис, с трудом сдерживая нетерпение. — Посланник ничего больше не просил мне передать?

— Да, господин, — величественно кивнул Чарлз, затем его лицо внезапно смягчилось и стало чуть-чуть печальным. — Однако я должен был это сообщить тебе только в том случае, если ты сочтешь возможным прервать столь важное совещание.

Элистан, Посвященный Паладайна, первый среди праведных сынов Светоносного бога, умирает. Тот, кто послал за тобой, опасается, что он не переживет сегодняшний ночи.

Храм Паладайна выглядел совершенно спокойным и безмятежным в свете угасающего дня. Солнце садилось в огнедышащем великолепии заката, наполняя небо мягким перламутровым светом, отчего оно стало походить на гигантскую морскую раковину. Танис, ожидавший встретить перед храмом толпы прихожан, а также мечущихся в растерянности и тревоге жрецов, с удивлением увидел, что все здесь на редкость благопристойно. Немногочисленные паломники, как обычно, возлежали на лужайках, а жрецы чинно прохаживались вдоль клумб и цветников, ведя неспешные разговоры. Одиночных служителей культа Светоносного бога также отличала отнюдь не паника, а написанное на их лицах созерцательное спокойствие или сосредоточенность.

Танис даже подумал, что гонец, возможно, ошибся или был не правильно информирован, однако вскоре ему повстречалась совсем молодая жрица, лицо которой казалось заплаканным, а глаза — припухшими. Несмотря на это, девушка нашла в себе силы улыбнуться Танису как ни в чем не бывало, а затем пошла дальше, вытирая на ходу все еще влажные щеки.

Только потом Танис сообразил, что ни Амозус, ни Гунтар еще не были извещены о печальном событии, и грустно улыбнулся. Элистан умирал, как и жил, — со спокойным достоинством, не привлекая к своей персоне излишнего внимания.

У дверей храма Таниса встретил молодой послушник.

— Входи, Танис Полуэльф, и добро пожаловать, — приветствовал он рыцаря. — Тебя ждут. Сюда, пожалуйста…

Танис вступил в прохладную тень. Внутри храма всеобщая печаль гораздо явственнее бросалась в глаза. Эльфы-арфисты наигрывали на своих инструментах какую-то негромкую, грустную мелодию, а жрецы стояли обнявшись, небольшими группами, утешая друг друга в час ниспосланного им испытания. Танис ускорил шаги, чувствуя, как у него самого на глаза наворачиваются слезы.

— Очень хорошо, что ты успел, — продолжал послушник, идя за Танисом в глубь храма. — Мы боялись, что не сможем тебя найти. Правда, печальное известие было разослано во все концы, но посвящены в состояние дел очень немногие — лишь те, кто, по нашему мнению, сумеет сохранить в секрете постигшее нас великое несчастье. Элистан — да снизойдет на него вечный мир — просил, чтобы ему дали умереть спокойно и тихо.

Полуэльф слегка кивнул, радуясь тому, что полумрак и густая борода скрывают его слезы. Он, конечно, нисколько их не стыдился. Эльфы почитали жизнь как высшую драгоценность, как самый главный дар богов и, в отличие от людей, не прятали своих чувств. Просто Танис не хотел, чтобы его слезы расстроили Элистана, которому было нестерпимо больно знать, что его смерть заставляет страдать других.

Наконец Танис и его провожатый вошли во внутренние покои храма, где уже собралась группа жрецов во главе с Гарадом. Все они, низко опустив головы, вполголоса шептали друг другу слова утешения. Дверь, ведущая в следующую комнату, была плотно закрыта, однако заметив, как посматривают на нее жрецы, Танис догадался, кто находится за ней.

Увидев вошедших, Гарад сам пошел навстречу полуэльфу, чтобы приветствовать гостя.

— Мы так рады, что ты прибыл вовремя, — сказал он сердечно, и по его выговору Танис узнал эльфа из Сильванести. Должно быть, Гарад стал одним из первых новообращенных эльфов, снова вернувшихся к религии, позабытой этим народом давным-давно. — : Мы опасались, что дела могут тебя задержать…

— Должно быть, несчастье случилось внезапно, — пробормотал Танис, чувствуя некоторую неловкость: он забыл снять перевязь с мечом, и теперь оружие громко звякало о доспехи, издавая резкий металлический звук, столь неуместный среди траурной тишины храма. Пытаясь приглушить этот звон, Танис прижал меч к бедру.

— Совершенно верно. Элистану стало намного хуже вечером того же дня, как ты уехал из Палантаса, — вздохнул Гарад. — Я не знаю, о чем говорилось в тот день в его покоях, однако потрясение оказалось для него слишком сильным.

Посвященного Паладайна мучили сильные головные боли, и мы ничего не могли сделать, чтобы облегчить его страдания. В конце концов ученик мага Даламар…Гарад не удержался и нахмурился, — я вился в храм со снадобьем, которое, по его словам, должно было помочь нашему верховному жрецу. Я понятия не имею, как он узнал о случившемся, но факт. остается фактом. Странные вещи творятся в городе с некоторых пор…

И Гарад угрюмо покосился на окно, в котором темной тучей маячила громада Башни, бросающая вызов самому солнечному свету.

— Вы впустили его? — спросил Танис с тревогой.

— Я бы ему не позволил, — хмуро признал жрец, — но Элистан приказал не препятствовать темному эльфу. Должен признать, его снадобье подействовало. Боль отпустила, наш учитель сможет теперь умереть в мире и покое.

— А Даламар?

— Он все еще там. С тех пор как он вошел к Элистану и дал ему свои травы, он ничего больше не сказал и не сделал. Он просто сидит в углу и молчит, однако мне кажется, что его присутствие успокаивает учителя, поэтому мы позволили ему остаться.

«Интересно, как бы вы смогли его выгнать!» — подумал про себя Танис, но вслух ничего не сказал.

Между тем дверь в покои верховного жреца Паладайна приоткрылась, и собравшиеся перед ней испуганно вскинули головы. Это, однако, был всего лишь послушник, встретивший Таниса у ворот. Негромко постучав, он дождался, пока ему откроют, и теперь совещался с кем-то невидимым, стоящим по ту сторону двери.

Наконец он повернулся и поманил Таниса за собой.

Рыцарь вошел в небольшую, скромно обставленную комнату. Он старался двигаться как можно тише — как это делали жрецы, одетые в длинные шелестящие накидки и мягкие сандалии, однако у него ничего не выходило. Меч лязгал и гремел, башмаки стучали, кожаные ремни скрипели, а пряжки на доспехах звонко тенькали. Даже для него самого шум этот был подобен топоту армии гномов, и Танис попытался исправить положение, двигаясь на цыпочках, однако и это не дало результатов.

Элистан, лежавший на постели, с трудом повернул на подушке голову и засмеялся.

— Можно подумать, друг мой, что ты пришел сюда, чтобы меня ограбить, — заметил он, приподнимая руку и протягивая ее Танису.

Полуэльф попытался улыбнуться. Он слышал, как входная дверь за ним плотно затворилась, и чувствовал присутствие темной фигуры в дальнем углу комнаты, однако ни на что не обращал внимания. Опустившись на колени рядом с кроватью человека, которого он спасал из каменоломен Пакс Таркаса и чье ненавязчивое влияние сыграло такую важную роль в его жизни и в судьбе Лораны, Танис взял руку умирающего и крепко ее пожал.

— О, если бы я мог сразиться с этим врагом вместо тебя, Элистан, — прошептал он, глядя на высохшие белые пальцы жреца, лежащие в его собственной сильной, медно-красной от загара руке.

— Это не враг, Танис. Старый друг пришел, чтобы навестить меня и забрать с собой. — Элистан осторожно высвободил свою немощную руку из пальцев рыцаря и слегка похлопал его по плечу. — Вижу, вижу, что ты ничего не понимаешь, но обещаю — когда-нибудь ты все поймешь. А теперь — к делу. Я попросил разыскать тебя вовсе не для того, чтобы отягощать твою душу прощанием. У меня есть для тебя одно поручение…

Элистан сделал слабый жест, и вперед выступил еще один молодой послушник с деревянным ларцом в руках, который он передал своему учителю. Зачем послушник бесшумно отступил и снова занял свое место возле дверей.

Темная фигура в углу даже не шелохнулась.

Элистан приподнял крышку ларца и достал оттуда сложенный в несколько раз лист белого пергамента. Вложив его в руку рыцаря, старый жрец сказал:

— Передай это Крисании. Если ей удастся уцелеть, то именно она должна стать следующим верховным жрецом.

Заметив на лице Таниса сомнение, смешанное с недоверием и даже неодобрением, старик светло улыбнулся:

— Друг мой! Ты тоже блуждал во тьме — я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Мы чуть не потеряли тебя, Танис. Но ты сумел превозмочь мрак, выжить в кромешной тьме и в конце концов увидел свет дня. Испытания лишь закалили тебя, сделали сильным и мудрым. То же самое, я надеюсь, произойдет и с Крисанией. Ее вера сильна, но, как сам ты заметил, ей недостает теплоты, сострадания, человечности. Она должна своими собственными глазами увидеть, как на нас повлияло падение истарского Короля-Жреца. Крисании нужно почувствовать боль, Танис, величайшую боль, чтобы научиться с сочувствием относиться к страданиям других. Кроме того, ей необходимо было полюбить.

Элистан закрыл глаза, и на его лице, усталом и как-то сразу постаревшем, отразилась невыразимая печаль.

— Будь это в моих силах, Танис, я направил бы ее на иной путь. Я знаю, какую дорогу она избрала. Но кто может подвергать сомнению волю богов? Никто, разумеется, хотя я… — Элистан прикрыл глаза, но Танис успел заметить в них гневный огонек. — Я мог бы немного с ними поспорить!

Танис услышал за спиной мягкие шаги послушника. Элистан кивнул:

— Да, я знаю. Они боятся, что посетители утомляют меня. Это верно, однако мне осталось не так уж много…наконец я обрету покой. — Жрец снова опустил веки и улыбнулся. — Да, скоро я отдохну. Мой старый друг проводит меня и направит мои неверные шаги…

Танис поднялся и бросил вопросительный взгляд на послушника. Тот покачал головой.

— Он очень много говорит о своем старом друге, но мы не знаем, кто это.

Одно время мы даже считали, что это ты…

— Прощай, Танис Полуэльф! — раздался неожиданно сильный чистый голос старого жреца. — Передай мой последний привет Лоране. Гарад и другие…Элистан слабо кивнул в направлении дверей, — знают о моей последней воле относительно преемника. Они знают, что за послание я доверил тебе, и окажут тебе любую посильную помощь. До свидания, Танис, да благословит тебя Паладайн, Свет Несущий…

Танис не в силах был ничего сказать. Он лишь пожал протянутую руку умирающего. Резко повернувшись, полуэльф стремительным шагом пошел прочь из спальни, мимо неподвижной темной фигуры в углу. Глаза его застилали слезы.

Гарад проводил полуэльфа до главных ворот храма.

— Я знаю, каким было последнее поручение Элистана, — сказал старший жрец.

— Поверь мне, я от всего сердца желаю, чтобы его воля сбылась. Госпожа Крисания, как я понял, совершает сейчас некое довольно опасное паломничество…

— Да.

Это было все, что Танис решился произнести, и не потому, что не доверял Гараду, а просто не был уверен в собственном голосе. Жрец вздохнул:

— Да пребудет с ней Паладайн! Мы все молимся за нее. Она еще молода, но крепка духом и чиста сердцем, — наше Братство нуждается в свежей силе, чтобы и дальше укреплять свое влияние. Если тебе понадобится помощь, Танис Полуэльф, ты всегда можешь к нам обратиться.

Танис с трудом подыскал какие-то вежливые слова для ответа и невнятно их пробормотал. Гарад поклонился и поспешил назад, торопясь вернуться к своему умирающему учителю. Полуэльф еще на несколько мгновений задержался перед входом, пытаясь взять себя в руки. Он размышлял над последними словами Элистана и вдруг услышал снаружи какой-то жаркий спор.

— Прошу прощения, но я не могу тебя пропустить, — донесся решительный голос кого-то из младших жрецов.

— Но я же сказал, что прибыл для встречи с Элистаном! — раздался в ответ старческий каркающий голос.

Танис закрыл глаза и привалился спиной к холодной стене. Он узнал этот голос. Воспоминания нахлынули на него с такой силой, что в висках застучало, а в сердце словно вонзилась холодная игла. Несколько долгих секунд он не мог ни сдвинуться с места, ни заговорить.

— Может быть, если ты назовешь себя, — терпеливо вопрошал молодой жрец, — я мог бы спросить учителя…

— Я…меня зовут… — В старческом голосе послышалась нерешительная интонация с некоторой примесью ярости. — Проклятье, я же помнил это еще вчера!..

Танис услышал нетерпеливый стук деревянного посоха о каменные ступени храма, а старческий голос взял на два тона выше:

— Я — весьма важная персона, молодой человек, и не привык, чтобы со мной обращались подобным образом! Возмутительно! Убирайся с моей дороги, иначе я могу сотворить что-нибудь такое, о чем сам потом пожалею. То есть я хотел сказать — ты пожалеешь! Короче, один из нас пожалеет…

— Мне очень жаль, господин, — повторил жрец, явно теряя терпение. — Но пока ты не назовешь свое имя, я не могу тебя пропустить.

Послышалась какая-то возня, затем наступила непродолжительная тишина, и до слуха Таниса донесся зловещий звук — сухой шелест торопливо переворачиваемых страниц. Улыбаясь сквозь слезы, полуэльф толкнул дверь и выглянул наружу.

Картина, открывшаяся ему, и в самом деле была весьма подозрительной. На ступенях храма стоял старый маг в мантии мышиного цвета, а его волшебная шляпа, казалось, готова была свалиться с головы при первой же возможности. Свой простой деревянный посох он прислонил к стене храма и, не обращая никакого внимания на покрасневшего от негодования жреца, перебирал страницы своей колдовской книги, невнятно бормоча:

— Огненный шар…огненный шар…с чего же начинается это дурацкое заклинание? А может, превратить его в жабу?..

Танис осторожно положил руку на плечо жреца.

— Он и в самом деле очень важная персона, — сказал рыцарь негромко. — Пропусти его. Всю ответственность я беру на себя.

— Это он-то? — Жрец все еще сомневался. Заслышав голос Таниса, старик быстро поднял голову и огляделся по сторонам.

— Как? — закудахтал он. — Важная персона? Где?

Увидев Таниса, старый маг вздрогнул.

— Ах, вот где она, эта важная персона!.. Как поживаешь? Прости, я тебя не заметил… — Он протянул руку, но запутался в своей мантии и уронил фолиант себе на ногу. Наклонившись за ним, он сшиб свой посох, который покатился вниз по ступенькам с сухим деревянным стуком. В довершение всего шляпа все же слетела с головы старика, и он едва не упал, пытаясь подхватить ее на лету. Танису и жрецу понадобилась вся их сноровка, чтобы собрать вещи и не дать старику что-нибудь себе повредить.

— О моя нога! — запричитал маг, приплясывая на месте. — Я едва не оступился! Дурацкий посох, идиотская книга. А где моя шляпа?

В конце концов ему удалось более или менее сосредоточиться — ровно настолько, чтобы сначала убрать магическую книгу в сумку на поясе, а затем натянуть на голову шляпу (сначала он попытался проделать эти действия в обратном порядке). К несчастью, шляпа немедленно съехала ему на самые глаза.

— Я ослеплен богами! — с благоговейным трепетом заявил маг, ощупывая руками пространство вокруг себя, очевидно, в поисках посоха.

Однако поразившую его слепоту оказалось довольно легко исцелить. Молодой жрец — поглядывая на Таниса с явным недоверием — осторожно сдвинул шляпу старику на затылок. Маг наградил его раздраженным взглядом, брошенным из-под седых кустистых бровей, и снова обратился к Танису:

— Важная персона? Так ты…тебя…Скажи-ка, нам приходилось встречаться раньше?

— Разумеется, — ответил Танис. — Только та самая важная персона, о которой я говорил, это ты, Фисбен…

— Я? — От удивления старый маг даже слегка покачнулся, затем негодующе фыркнул и с неодобрением воззрился на младшего жреца.

— Ну да, конечно. Говорил я тебе? А теперь посторонись, посторонись!

Войдя в двери храма, старик повернулся и посмотрел на Таниса из-под полей своей помятой шляпы. Задержавшись на мгновение, маг положил руку на плечо рыцаря. Дурашливое выражение сползло с его лица, и он пристально и внимательно заглянул Танису в глаза.

— Ты никогда в своей жизни не переживал столь страшных часов, полуэльф, — сказал он мрачно и торжественно. — Но надежда есть, и любовь должна победить…

С этими словами он отошел в сторону и немедленно врезался в шкаф. Двое жрецов, выбежавших из-за угла, поспешили к нему на помощь и под руки повели старика в глубь храма.

— Кто же он такой? — недоуменно спросил у Таниса младший жрец, глядя вслед удаляющейся процессии.

— Друг Элистана, — пробормотал в ответ рыцарь. — Его старый друг…

Он уже почти спустился со ступеней, когда до его слуха долетел пронзительный вопль:

— Где моя шляпа?

Глава 8

— Крисания…

Вместо ответа раздался лишь низкий, протяжный стон.

— Тише, тише, теперь все в порядке. Тебя слегка ранили, только и всего.

Выпей лекарство, оно снимет боль…

Рейстлин достал из мешочка травы и высыпал их в кружку с кипящей водой.

Приподняв Крисанию с кучи окровавленных листьев, служивших ей подстилкой, он поднес целебное питье к ее губам. Молодая женщина глотнула обжигающую горькую жидкость, лицо ее сразу разгладилось, а глаза открылись.

— Да, — прошептала она с благодарностью. — Мне уже лучше…

— Теперь, — продолжил Рейстлин ровным голосом, — ты должна помолиться Паладайну, чтобы он исцелил тебя до конца, праведная дочь. Нам нужно идти дальше.

— Я…я не знаю, Рейстлин. Я так ослабела, а Паладайн так далеко…

— Молиться Паладайну? — раздался вдруг суровый голос. — Ты кощунствуешь, Черная Мантия!

Рейстлин нахмурился и раздраженно поглядел вверх. Глаза его непроизвольно расширились.

— Стурм! — ахнул он.

Но рыцарь не слышал его. Он в упор глядел на Крисанию, со страхом и благоговением наблюдая, как на глазах затягиваются глубокие раны на ее теле.

— Колдовство! — воскликнул он, вынимая из ножен меч. — Ведьма!

— Нет, — молодая женщина подняла голову. — Ты ошибаешься, рыцарь, я не ведьма. Я — жрица великого Паладайна. Посмотри на медальон, который я ношу на груди…

— Ты лжешь! — свирепо перебил ее Стурм. — Жрецов больше нет. Все они исчезли незадолго до Катаклизма. К тому же, будь ты истинной жрицей Светоносного, разве ты путешествовала бы вместе с черным магом, несущим одно лишь зло?

— Стурм, это я, Рейстлин! — Маг вскочил на ноги. — Погляди на меня! Ты меня не узнаешь?

Молодой рыцарь немедленно повернулся к нему, держа сверкающий клинок в опасной близости от горла Рейсшина.

— Я не знаю, какими колдовскими способами ты узнал мое имя, Черная Мантия, но смотри: если ты произнесешь его еще хоть раз, это может для тебя плохо кончиться. Здесь, в Утехе, с ведьмами и колдунами не очень-то церемонятся.

— Поскольку ты — добродетельный и благородный рыцарь, связанный к тому же присягой, я молю тебя о справедливости, — проговорила Крисания, медленно вставая.

Суровые морщины на лице рыцаря разгладились. Он поклонился и убрал меч в ножны, искоса бросив на Рейстлина осторожный взгляд.

— Ты совершенно права, госпожа. Я действительно дал клятву неукоснительно следовать Кодексу чести, и я обещаю, что справедливость восторжествует.

Не успел он сказать это, как подстилка из листьев превратилась в деревянный пол, деревья стали скамьями, а небо над головой — потолком. «Мы — в Зале Суда», — понял Рейстлин, на мгновение оглушенный такой неожиданной переменой.

Продолжая поддерживать Крисанию, он помог ей сесть за небольшой столик, стоявший в самом центре комнаты. Перед ними возвышалась небольшая трибуна.

Обернувшись, Рейстлин с удивлением отметил, что зал полон людей. И многих из них он знал!

Здесь были и Отик — хозяин таверны «Последний Приют», который держал в руках тарелку с жареным картофелем, и огневолосая Тика; она указывала пальцем на Крисанию и, смеясь, что-то говорила. И даже Китиара! Прислонившись к дверному косяку и положив ладонь на рукоять меча, воительница стояла, окруженная восхищенными молодыми людьми, и подмигивала Рейстлину.

Маг затравленно огляделся. В углу сидел его отец — бедный дровосек с сутулой спиной и никогда не исчезавшим выражением озабоченности и тревоги на лице. Рядом с ним — и вместе с тем как-то отдельно — сидела Лорана, и ее холодная эльфийская красота сияла, словно звезда в темной ночи.

— Элистан! — вдруг выкрикнула Крисания и, вскочив на ноги, протянула вперед руки, но старый жрец только поглядел на нее печально и отрицательно покачал головой.

— Встать, суд идет! — раздался чей-то громкий и властный голос.

Присутствующие недружно поднялись, громко шаркая ногами и двигая тяжелыми скамьями.

Когда вошел судья, в зале установилась почтительная тишина. Он был одет в серую мантию жреца Гилеана — Бога Равновесия и Нейтралитета, однако стоило ему занять свое место на трибуне, как Рейстлин узнал старого друга.

— Танис! — воскликнул маг, делая шаг вперед. Но полуэльф только нахмурился при виде такого неподобающего поведения, бейлиф — ворчливый старый гном — приблизился к Рейстлину слева и ткнул его в ребра рукояткой своего боевого топора.

— Сядь, колдун, и молчи, пока к тебе не обратятся.

— Флинт? — Рейстлин схватил гнома за руку. — И ты тоже не узнаешь меня?

— И не смей прикасаться к бейлифу! — рявкнул свирепо Флинт и отошел на свое место позади судьи, но Рейстлин все равно расслышал, как он бормочет себе под нос:

— Футы, елы-палы! Никакого почтения ни к моему возрасту, ни к моему положению! Можно подумать, что я — мешок с едой, который может хватать кто ни попадя…

— Хватит, Флинт, — прервал его Танис, строго глядя на Рейстлина и Крисанию. — Кто будет обвинять этих двоих?

— Я! — отозвался, поднимаясь, облаченный в сверкающие доспехи рыцарь.

— Хорошо, Стурм Светлый Меч, — кивнул судья. — Ты получишь такую возможность. Кто будет их защищать?

— Я! Я здесь, Танис…то есть ваша честь! Погоди, я, кажется, застрял…

В Зале Суда раздался смех; почти все присутствующие повернулись, чтобы поглядеть на кендера, нагруженного толстыми книгами. Кендер со своей ношей никак не мог пролезть в дверь. Ухмыляющаяся Китиара схватила его за торчащий хохолок волос на голове и без церемоний рванула вперед с такой силой, что бедняга растянулся в проходе. Книги с грохотом посыпались на пол, а толпа взорвалась хохотом. Кендера, однако, не так-то легко было смутить.

Поднявшись, он тщательно отряхнулся и, споты. каясь о книги, добрался наконец до передних рядов.

— Мое имя — Тассельхоф Непоседа, — заявил кендер звонко, протягивая Рейстлину свою маленькую руку. Маг воззрился на него с недоумением и не сдвинулся с места. Пожав плечами, Тас поглядел на свою повисшую в воздухе ладошку и со вздохом убрал ее за спину. Затем он обернулся к судье:

— Привет! Я — Тассельхоф Непоседа…

— Сядь! — рявкнул гном. — С судьей не полагается здороваться за руку, дверная ты ручка!

— Ну хорошо, — с негодованием возразил Тас. — Я не думал, что это запрещено. В конце концов, я просто старался быть вежливым, а вежливость — это такая штука, о которой вы, гномы, не имеете никакого понятия. Правда, вашей вины в этом, наверное, нет…

— Сядь и заткнись! — взорвался гном, свирепея и яростно стуча об пол своим топором.

Тряхнув хохолком, кендер повернулся и пошел на свое место рядом с Рейстлином, однако, прежде чем сесть, он так удачно передразнил Флинта, что толпа, видевшая его лицо, взвыла от восторга. Гном разозлился еще больше, но на этот раз вмешался судья.

— Соблюдайте порядок! — строго воззвал он, и зрители затихли.

Тас плюхнулся на скамью возле Рейстлина. Маг, почувствовав легкое прикосновение к своему телу, мрачно глянул на кендера и протянул руку.

— Верни ка мне эту штуку, — потребовал он.

— Какую? Ах, эту?.. Так это — твоя? Должно быть, ты случайно обронил…Тассельхоф с самым невинным видом протянул магу один из его кошельков с магическими снадобьями. — Я нашел его на полу.

Рейстлин выхватил кошелек из лапки кендера и снова прицепил его к шнуру, которым была перепоясана его черная накидка.

— Ты мог бы, по крайней мере, сказать мне «спасибо», — заметил кендер пронзительным шепотом, но, перехватив серьезный взгляд судьи — Таниса, успокоился.

— Каковы обвинения против этих двоих? — спросил судья.

Стурм вышел вперед и встал в центре зала. Среди собравшихся послышались аплодисменты — очевидно, молодого рыцаря с печатью скорби на лице, прославившегося своей незапятнанной честью, здесь уважали и любили.

— Я встретил этих двоих на пустоши, ваша честь. Человек в черной мантии назвал имя Паладайна… — При этих словах в толпе раздалось сердитое бормотание.

— На моих глазах он сварил какое-то колдовское снадобье и дал его выпить женщине. Она была серьезно ранена. Кровь покрывала ее одежды, лицо было обожжено и покрыто глубокими ранами. Но, выпив это зелье, прямо на моих глазах она исцелилась.

— Нет! — перебила рыцаря Крисания, неуверенно вставая. — Совсем не так.

Лекарство, которое дал мне Рейстлин, просто облегчило мою боль. Исцелили меня мои собственные молитвы. — Я — служительница Паладайна, и…

— Прошу слова, ваша честь! — завопил кендер, вскакивая. — Моя клиентка вовсе не хотела сказать, что является служителем Паладайна. Молодая женщина имела в виду, что она служила пантомиму! Да-да, именно так, ваша честь! — Кендер хихикнул. — Просто устроила небольшое представление, чтобы скрасить долгое путешествие. Мои подзащитные развлекались подобным образом всю дорогу.

Ха-ха!

Повернувшись к Крисании, кендер прошептал так громко, что его слова наверняка были слышны всем:

— Что ты делаешь? Как я смогу тебя вытащить, если ты будешь говорить правду?

— Тихо! — громогласно рявкнул гном. Кендер повернулся к нему.

— Между прочим, Флинт, ты мне надоел! — крикнул он звонко. — Перестань стучать по полу этим своим топором, а не то я завяжу его узлом вокруг твоей шеи.

Зрители снова захохотали, и даже судья, не выдержав, улыбнулся.

Крисания устало опустилась на сиденье рядом с магом.

— Что это? — с испугом прошептала она. — Насмешка? Спектакль?

— Не знаю, — ответил Рейстлин, — но я собираюсь положить этому конец.

— Замолчите все! — негромко сказал он, поднимаясь из-за стола, причем его шелестящий, с присвистом шепот немедленно заставил заткнуться самых отъявленных зубоскалов. — Эта женщина на самом деле является жрицей великого Паладайна, а я — маг, причисляющий себя к Ложе Черных Мантий и владеющий магическим искусством…

— Так сделай же скорее что-нибудь магическое! — заверещал кендер, подпрыгивая на скамье. — Вж-жикни меня в пруд с утками…

— Сядьте оба! — загремел гном.

— Чтоб у него борода повылезла! — засмеялся кендер, указывая на Флинта пальцем. Зрители поддержали это необычное пожелание дружными хлопками в ладоши.

— Да, колдун, покажи нам что-нибудь магическое, — кивнул Танис, с трудом перекрикивая шум.

На мгновение в зале восстановилась тишина, затем собравшиеся снова забормотали:

— Да, колдун…Что-нибудь волшебное, маг…Покажи нам, покажи, покажи!

— Покажи пару фокусов, слабосильная развалина! — разнесся под сводами зала полнозвучный и сильный голос Китиары.

А у Рейстлина язык прилип к гортани. Крисания смотрела на него со страхом и надеждой во взгляде, и руки мага задрожали. Он подхватил свой посох, который стоял возле стола, однако вспомнив, чем это кончилось в предыдущий раз, не посмел им воспользоваться.

Совладав с собой, он надменно оглядел собравшихся.

— Не думаю, что мне стоит оправдываться и что-либо доказывать таким, как вы!

— А я считаю, это было бы неплохо, — заканючил кендер, дергая Рейстлина за плащ.

— Видите! Он не может! — закричал Стурм. — Я требую огласить приговор!

— Приговор! Приговор! — принялась скандировать толпа. — Сжечь колдуна и ведьму! Спалить их тела! Спасти их души!

— Так что же, маг? — строго спросил Танис. — Можешь ли ты доказать, что ты действительно тот, за кого себя выдаешь? Рейстлин был не в состоянии что-либо отвечать. Шум оглушил его. Он не мог думать, не мог сосредоточиться! Ему хотелось остаться одному, оказаться где-нибудь подальше от этих ужасных криков и умоляющих глаз Крисании.

— Я… — Он запнулся и опустил голову.

— Сжечь их!

Грубые, сильные руки схватили Рейстлина. Судебный зал внезапно исчез, как будто растворился в воздухе. Маг пытался сопротивляться, но все его усилия ни к чему не привели. Человек, державший его, был высок и необычайно силен, а лицо его, прежде добродушное и сердечное, стало теперь серьезным и неумолимым.

— Карамон! Брат мой! — выкрикнул Рейстлин, извиваясь в руках гиганта и стараясь заглянуть ему в глаза.

Но Карамон словно не слышал его. Схватив Рейстлина поудобнее, он потащил пленника вверх по склону холма. Там, на вершине, маг разглядел два высоких деревянных столба, врытых глубоко в землю. К их подножию горожане — бывшие друзья и соседи Рейстлина — с радостными восклицаниями и восторженными воплями подносили охапки сухих дров и хвороста.

— Где Крисания? — спросил Рейстлин у Карамона, надеясь, что молодой женщине удалось освободиться и она сможет освободить его. Карамон не ответил, но в это время маг заметил мелькнувшее в толпе белое платье. Молодую жрицу сам Элистан привязывал к одному из столбов. Крисания отчаянно билась в его руках, стараясь вырваться, однако страдания ослабили тело и сломили дух праведной дочери. Вскоре она прекратила борьбу и, всхлипывая от страха и отчаяния, прижалась спиной к столбу, в то время как Элистан заводил назад и связывал ее руки. Затем он прикрутил веревками к столбу и ноги жрицы.

Черные волосы Крисании рассыпались по гладким обнаженным плечам; раны открылись, и на белой ткани расплылись алые пятна выступившей из них крови.

Рейстлину показалось, что он слышал ее отчаянный крик, обращенный к Паладайну, но за шумом толпы зевак и добровольных помощников палачей не смог разобрать ни слова. Очевидно, она ослабела настолько, что и в своей искренней и крепкой вере уже не находила поддержки.

Рядом, как из-под земли, появился Танис с пылающим факелом в руке.

Повернувшись к Рейстлину, он сказал:

— Гляди на ее судьбу и страшись, ибо тебе уготован такой же жребий!

— Нет! — Рейстлин рванулся, но Карамон держал его крепко.

Наклонившись, Танис ткнул факелом в кучу хвороста, обильно политого маслом Занялось сразу. Огонь быстро пополз по веткам вверх и в стороны, в мгновение ока охватив и дрова, и белое платье Крисании. Раздался душераздирающий крик.

Молодая женщина с трудом подняла голову, чтобы взглянуть на Рейстлина в последний раз.

При виде ее глаз, в которых были и страдание, и ужас, и любовь, Рейстлин почувствовал, как сердце его запылало сильнее, чем сто таких костров. «Они хотели магию — они ее получат!» — подумал Рейстлин и, оттолкнув ошеломленного Карамона, очутился на свободе. Запрокинув голову, он поднял обе руки к небу, и…

И в этот момент слова всех заклинаний вернулись к нему, вошли в его мозг и сердце навеки, чтобы никогда больше их не покидать.

Ослепительная, хищная молния сорвалась с пальцев Рейстлина и ударила в серо-розовый небосвод. Повисшие наверху тучи отозвались подобием эха, послав на землю огненную птицу, вонзившуюся в рыхлую почву возле самых ног мага.

Рейстлин в ярости обернулся к толпе, но собравшихся на холме людей уже не было, они растаяли, испарились, словно никогда и не существовали.

— О моя Королева! — воскликнул маг, чувствуя, как на губах у него закипает смех, а тело и душу переполняет радость обладания могущественными магическими силами. Наконец-то он понял свою главную ошибку и снова увидел открывшиеся перед ним возможности.

Он был обманут, и кем? Самим собой! Еще в подземелье крепости Заман Тассельхоф дал ему в руки ключ, а он пропустил слова кендера мимо ушей, не дав себе труда задуматься о них как следует.

— Достаточно было мне подумать о чем-то, — сказал тогда Тас, — и бац — оно тут же появлялось. Когда я желал отправиться куда-то, мне достаточно было просто представить это место, и тотчас же либо я переносился куда хотел, либо само это место приближалось ко мне — в этом я так и не успел разобраться.

Бездна была похожа одновременно на все города, в которых я когда-то бывал, и все же она не была ни одним из них…

Так говорил кендер.

«Я-то думал, что Бездна — это отражение нашего мира, — рассуждал Рейстлин.

— Именно поэтому я пытался преодолеть ее пешком, словно я все еще на земле.

Между тем все обстоит совершенно иначе. Бездна — это не что иное, как отражение моего разума, и все, что до сих пор происходило, случалось из-за меня ведь я путешествовал по своей собственной памяти!

Властительница действительно в Обители Богов, потому что я считал, что она находится именно там. А Обитель Богов, в свою очередь, может быть и близко, и далеко — в зависимости от того, как я решу. Моя магия не работала, ибо я сам усомнился в ней, а вовсе не потому, что мне мешала Темная Королева. Боги мои, я чуть было не победил самого себя!

Но теперь я знаю, моя Такхизис! Теперь я все понимаю и могу победить!

Обитель Богов в одном шаге отсюда, а Врата — в двух шагах!.. «

— Рейстлин!..

Голос был низким, усталым, измученным. Маг повернул голову. Толпа исчезла, поскольку ее никогда и не было. Она существовала только в его воображении.

Поселок, край, континент — все, что пригрезилось ему, — все исчезло в одночасье. Маг стоял посреди плоской, унылой пустоты. Землю и небо невозможно было отличить друг от друга, они были одинаково пусты и тускло светились сверхъестественными розово серыми красками. Едва видимый горизонт напоминал тонкий порез, сделанный словно острым ножом.

Только один предмет никуда не делся — четко вырисовывающийся на однообразном фоне обгорелый столб, вокруг которого смрадно дымили остывающие головни. У подножия столба лежало неподвижное тело, некогда одетое во все белое, но теперь обгоревшая ткань выглядела почти черной. Запах горелого мяса был непереносим.

Рейстлин осторожно приблизился. Опустившись на колени среди все еще горячего пепла, он перевернул тело на спину.

— Крисания, — констатировал он спокойно.

— Рейстлин? — Лицо жрицы было страшно обожжено, пустые глазницы незряче уставились в небо. С огромным трудом Крисания приподняла скрюченную руку, от которой почти ничего не осталось, кроме обугленных костей и сухожилий.

— Рейстлин? — простонала она в мучительной агонии.

— Да, — отозвался маг.

— Я проиграла, Рейстлин…

— Нет, Крисания, ты не проиграла, — ответил он ровным невыразительным голосом. — Я не пострадал, и моя магия снова всесильна. Теперь я могущественнее, чем когда бы то ни было за всю мою жизнь. Я пойду вперед и одолею Темную Воительницу.

Потрескавшиеся, опаленные губы Крисании разошлись в страшной улыбке.

— Значит, мои молитвы были услышаны… — Она задохнулась от приступа боли, но рука ее по-прежнему слабо цеплялась за полу плаща Рейстлина. Слегка отдышавшись, молодая женщина прошептала что-то едва слышное, и маг наклонился пониже, чтобы лучше слышать.

— Я умираю, Рейст…С каждой секундой я слабею, и долго это не продлится.

Скоро Паладайн заберет меня к себе. Побудь со мной, Рейстлин, пока я не умру…

Маг бросил взгляд на умирающую и увидел перед собой лишь жалкие останки.

Взяв ее за руку, он вдруг вспомнил, какой Крисания была в лесу под Кэрготом — тогда, когда он чуть не потерял над собой власть и не сделал еесвоей. Как светилась ее атласная кожа, как искрились черные волосы, как лучились глаза! Он помнил, помнил сиявшую в этих глазах любовь, помнил, как держал молодую женщину в объятиях, как целовал эту гладкую кожу…

Одно за другим Рейстлин погасил в памяти эти воспоминания, выжег магическим огнем, а теплый пепел пустил по ветру.

Затем он освободился от цеплявшихся за него страшных черных пальцев, на которых странно желтели пластинки ногтей.

— Рейстлин! — в ужасе выкрикнула Крисания, хватая руками пустоту.

— Ты сыграла свою роль до конца, Посвященная. — Рейстлин говорил голосом ровным и холодным, как лезвие серебряного, кинжала, который он носил у запястья. — Время не ждет. Уже идут к Вратам те, кто попытается остановить меня. Я должен бросить вызов Владычице и выиграть мою последнюю битву с ее слугами. Затем, когда я выиграю, я должен вернуться к Вратам и пройти сквозь них прежде, чем кто-нибудь попытается меня остановить.

— Рейстлин, не бросай меня! Не оставляй меня одну в этой темноте!

Опираясь на свой магический посох, который светился теперь ярким холодным светом, маг поднялся на ноги.

— Прощай, праведная дочь, — промолвил он негромким, свистящим шепотом. — Ты мне больше не нужна.

Крисания слышала удаляющийся шорох черной мантии и негромкое постукивание посоха о землю. Сквозь едкий, тошнотворный дым и запах горелой плоти она уловила слабый аромат розовых лепестков…

Затем наступила тишина. Маг ушел. Крисания осталась одна; жизнь покидала ее тело, а иллюзии — разум и сердце молодой жрицы.

— Ты прозреешь, Крисания, когда тьма ослепит тебя…бесконечная тьма…

Это сказал ей Лоралон, эльфийский жрец, незадолго до гибели Истара.

Крисания, наверное, заплакала бы, но огонь выжег не только ее глаза, но и слезы.

— Теперь я прозрела, — прошептала Крисания в темноту. — Я вижу так ясно! Я обманывала себя, я была для него ничем — игрушкой, пешкой, которую он мог как угодно передвигать по клеткам на доске в своей главной партии. Но и я, я тоже использовала его! — Молодая женщина застонала. — Я использовала его, чтобы тешить свою гордость, свое тщеславие! Моя тьма делала окружавший его мрак еще более глубоким. Теперь, если он и победит Властительницу, то лишь затем, чтобы занять ее место!!!

Глядя в небо, которого она не могла видеть, Крисания закричала от боли и отчаяния:

— Я сделала это, мой Бог, и это моя вина! Я убила себя, убила наш мир! Но ответь мне, Паладайн, разве могла я причинить ему больший вред?!.

В вечной тьме, которая окружила Крисанию, горькими слезами обливалось ее сердце — вместо глаз, которых у нее не стало.

— Я люблю тебя Рейстлин, — с трудом прошептала она. Острая боль жгла ее тело сильнее огня. — Я не смогла бы сказать об этом тебе, не смогла бы признаться в этом даже самой себе…Но что бы изменилось, если бы я и призналась?

Крисания приподняла голову; боль утихла. Она медленно соскальзывала куда-то, сознание понемногу уходило.

«Хорошо, — подумала молодая женщина устало. — Я умираю. Пусть смерть поскорее настанет, она прекратит мои мучения».

— Прости меня, Паладайн… — пробормотала Крисания и вздохнула.

Послышался еще один вздох:

— Рейстлин…

И еще один, совсем тихий:

— …прости…

Песня Крисании

Глава 9

Танис некоторое время стоял перед храмом, обдумывая слова мага. Затем он насмешливо фыркнул. Любовь должна победить, — это надо же!..

Вытерев слезы, он с горечью покачал головой. Похоже, магия Фисбена на этот раз бессильна. В пьесе, действие которой развертывалось столь стремительно, любовь не получила даже самой маленькой роли. Давным-давно Рейстлин посмеялся над чувствами своего брата-близнеца и использовал их в своих целях, в конце концов превратив Карамона в полубезумного, бормочущего что-то бессмысленное пьяницу, насквозь пропитавшегося «гномьей водкой». Что касается Крисании, то мрамор — и тот, пожалуй, более горяч и пылок, чем эта холодная дева. Ну а Китиара…Да любила ли она вообще?

Танис осклабился. Он не собирался вспоминать о ней снова, однако его слабые попытки загнать в тайники души свои воспоминания, похоже, заставили их вспыхнуть еще ярче. Внезапно он поймал себя на том, что представляет то время, когда они впервые встретились на пустоши вблизи Утехи. Обнаружив молоденькую девушку, которая не на жизнь, а на смерть билась с целой бандой гоблинов, Танис ринулся на помощь и был с позором изгнан разгневанной воительницей, которой он, видите ли, испортил все удовольствие.

Так Танис попал в плен. До того случая его сердце вроде бы принадлежало изящной и хрупкой эльфийской принцессе Лоране, однако оба понимали, что то была всего лишь детская влюбленность. Танис и Лорана выросли вместе, так как отец девочки из жалости приютил эльфа-полукровку, мать которого умерла при родах.

Фактически именно из-за этого раннего влечения к нему Лораны — чувства, которого ее отец никогда бы не одобрил, — Танис покинул свою эльфийскую родину и отправился по миру вместе со старым гномом-кузнецом Флинтом.

Разумеется, Танис никогда прежде не встречал женщины, подобной Китиаре, — отважной, дерзкой, прелестной и чувственной. Она не делала никакого секрета из того, что полуэльф показался ей привлекательным с первой же встречи. Их наполовину притворная стычка закончилась сладострастной ночью под меховыми одеялами в жилище Китиары. После этого они часто проводили время вдвоем или в компании друзей: молодого рыцаря по имени Стурм Светлый Меч и сводных братьев Китиары Рейстлина и Карамона.

Услышав собственные протяжные вздохи, Танис сердито тряхнул головой. С него довольно! Собрав свои разбегающиеся мысли, он решительно отбросил их прочь, захлопнул дверь и повернул ключ. Китиара никогда не любила его; просто он доставлял ей удовольствие, ей было приятно с ним — вот и все. Он не давал ей скучать и за это был ценим ею…некоторое время. Когда же ей представился шанс получить то, чего она на самом деле желала, — власть и могущество, — Китиара оставила его не раздумывая.

И все же, поворачивая ключ в замке воспоминаний, Танис снова услышал голос Китиары. Она повторяла слова, которые он уже слышал однажды в ту ночь, когда была низвергнута Властительница Тьмы и когда Китиара помогла бежать ему и Лоране.

— Прощай, полуэльф. Помни, я сделала это ради любви к тебе!

Темная фигура, напоминающая живое воплощение своей собственной тени, возникла рядом с Танисом. Первое время Танис разглядывал ее с внезапным, необъяснимым страхом, ибо на мгновение ему показалось, что он сам ненароком вызвал из собственного подсознания какое-то страшное видение. Однако фигура произнесла несколько приветственных слов, и полуэльф сообразил, что на сей раз все обошлось и что перед ним — существо из плоти и крови. Впрочем, что лучше, он сказать затруднялся.

Вздохнув с некоторым облегчением и в то же время опасаясь, не почувствовал ли темный эльф, насколько абстрактны были только что его мысли, Танис кивнул в ответ. Он был наполовину уверен, что Даламар способен угадать, о чем он только что думал. Слегка откашлявшись, полуэльф поспешил перехватить инициативу.

— Элистан?..

— Умер ли Элистан? — спокойно переспросил Даламар. — О нет. Еще нет.

Просто я почувствовал приближение человека, чье присутствие мне было бы крайне тяжело переносить, и потому, видя, что мои услуги больше не нужны, откланялся.

Отступив с дорожки на лужайку, Танис повернулся и встал напротив темного эльфа. Даламар еще не успел натянуть на голову свой черный капюшон, и рыцарь хорошо видел его лицо, освещенное мирным мягким светом безмятежных сумерек.

— Почему ты так поступил? — требовательно спросил он. Даламар с легкой улыбкой покосился на Таниса:

— Как именно?

— Пришел сюда, к Элистану. Облегчил его страдания. — Танис взмахнул рукой.

— Насколько я успел заметить, каждый час и даже лишняя минута, проведенная на священной площадке храма, причиняют тебе адские муки. Я не могу поверить, что ученику Рейстлина может быть какое-то дело до страданий простых смертных, — добавил он мрачно.

— Нет, — ровным голосом ответил Даламар. — Ученик Рейстлина не дал бы ломаного гроша и за жизнь любого из жрецов. Но этот ученик знает, что такое честь. Его научили всегда возвращать долги и никогда ни у кого не одалживаться.

Ну как, соответствует это твоим представлениям о моем шалафи.

— Соответствует, — неуверенно признал Танис. — Однако…

— Я отдавал долг, не более того, — перебил его Даламар и зашагал дальше по тропинке. Танис успел заметить на его лице болезненную гримасу; очевидно, темному эльфу и впрямь было худо во владениях Паладайна, и он стремился выбраться отсюда как можно скорее. Танис с трудом нагнал его.

— Дело в том, — продолжил Даламар, — что Элистан однажды пришел в Башню Высшего Волшебства, чтобы помочь моему шалафи.

— Рейстлину? — От неожиданности Танис остановился. Даламар же продолжал идти, и рыцарю пришлось догонять его чуть ли не бегом.

— Да. — Темный эльф говорил с таким видом, будто ему было все равно, слышит его Танис или нет. — Об этом не знает никто, даже сам Рейстлин. Примерно год назад шалафи заболел. Ему было очень плохо, а я остался один и растерялся.

Я ничего не знал об этой болезни и о том, как ее лечить. В отчаянии я послал за Элистаном. И он пришел…

— И он…вылечил Рейстлина? — потрясение спросил Танис.

— Нет. — Даламар покачал головой, и его длинные черные волосы разметались сзади по капюшону. — Болезнь шалафи неизлечима — это цена, которую он платит за свое магическое искусство. Но Элистан сумел облегчить его страдания и позволил Рейстлину отдохнуть и набраться сил. Сегодня я просто вернул ему долг.

— Неужели Рейстлин тебе так…дорог7 — запинаясь, спросил Танис.

— К чему все эти разговоры: любит — не любит, плюнет — поцелует? А, полуэльф? — нетерпеливо перебил Даламар, заметив, что за разговором они оказались уже недалеко от площадки храма, на которую легли длинные прохладные тени, похожие на ласковые пальцы, протянувшиеся, чтобы закрыть глаза умирающему. — Как и Рейстлина, меня интересует только одна вещь на свете — Искусство и то. могущество, которое оно дает. Ради этого я оставил свой народ, свою родину, свое наследство, в конце концов. За это я был лишен света.

Рейстлин — шалафи, мой господин, он владеет Искусством, как никто из магов.

Когда я вызвался шпионить для Конклава, я знал, что это может стоить мне жизни, однако для меня это была совсем небольшая цена за возможность учиться магии у великого мастера. Как я мог позволить себе потерять его? Даже теперь, когда я думаю о том, что мне придется с ним сделать, о тех знаниях, которые безвозвратно пропадут с его смертью, я начинаю…

— Что? — резко спросил Танис, испытав внезапный приступ страха. — Начинаешь задумываться, не пропустить ли его сквозь Врата? Сможешь ли ты в самом деле остановить Рейстлина, когда он вернется? Захочешь ли ты сделать это?

Даламар и Танис подошли к самой границе парка. Землю укутали мягкие теплые сумерки, напоенные запахами новой жизни. Среди осин сонно чирикали поздние пташки. В городе загорелись огни — то были выставленные на окна подсвечники, которые своим светом освещали влюбленным дорогу домой, а над горизонтом поднялся мерцающий диск Солинари, словно и боги затеплили свою главную свечу, чтобы осветить ночь. И все же взгляд Таниса был устремлен не на прекрасную луну и красоты погружающегося в сон города. Глаза полуэльфа были словно прикованы к единственному пятну ледяного мрака, тонущего в душистом полумраке весеннего вечера.

Башня Высшего Волшебства высилась над городом — грозная, темная, зловещая.

В узких окнах не горел ни единый огонек, и Танис на мгновение задумался, кто или что встретит возвращающегося домой молодого мага.

— Позволь, я расскажу тебе о Вратах, полуэльф, — заметил Даламар. — Я поведаю тебе о них так, как рассказывал мне шалафи…

Темный эльф проследил за взглядом Таниса, непроизвольно устремившимся к самой вершине Башни, и заговорил приглушенным голосом:

— Да, в той лаборатории, в углу, есть дверь без замка. Пять драконьих голов, выкованных из серебра, охраняют ее. Загляни в нее, и ты не увидишь ничего, одну лишь ледяную пустоту. Драконьи головы тоже холодны и неподвижны.

Это и есть Врата. Кроме них, существуют еще одни — они находятся в Вайретской Башне. Третьи Врата, о которых мы знаем, были в Истаре и перестали существовать одновременно с городом во время Катаклизма. Палантасские Врата некогда находились в Замане — так было нужно для того, чтобы оградить их от восставшей черни и Короля-Жреца, который пытался захватить здешнюю Башню. Когда же Фистандантилус уничтожил магическую крепость, Врата снова перенесли в Палантас.

Что касается их происхождения и предназначения, то все трое Врат были сотворены магами в незапамятные времена для того, чтобы владеющие Искусством могли легко общаться между собой, однако их создания завели их слишком далеко — в другие планы бытия…

— В Бездну, — негромко вставил Танис.

— В том числе и в Бездну, — подтвердил Даламар. — Слишком поздно маги поняли, что за страшную дверь они приоткрыли, ибо через Врата кто угодно мог войти в Бездну и выйти обратно. Таким образом, Властительница Тьмы получила доступ в наш мир, которого так давно и настойчиво добивалась. Испугавшись дела своих рук, маги с помощью жрецов Паладайна надежно — во всяком случае, так им казалось — запечатали Врата. По их замыслу, только существо, абсолютно преданное злу, отдавшее мраку всю свою душу, могло надеяться добыть знания, необходимые для того, чтобы отворить эту страшную дверь. И только один человек — воплощение чистоты, добра и непоколебимой веры, — действуя в союзе со злом, мог удержать эту дверь открытой.

— Рейстлин и Крисания.

Даламар цинично улыбнулся:

— В своей бесконечной мудрости эти жрецы и высохшие старики-маги не задумывались о том, что объединить два столь разных начала может великая и безумная любовь. Ты ведь и сам теперь видишь, полуэльф: когда Рейстлин попытается вернуться из Бездны через Врата, я должен его остановить. Потому что следом за ним в наш мир явится Темная Королева.

И все же эти объяснения не успокоили Таниса. Темный эльф осознавал всю величину грозящей миру опасности, хотя выглядел спокойным и уверенным в своих силах…Ну и что с того?

— Но сможешь ли ты остановить его? — настойчиво спросил Танис, непроизвольно бросая взгляд на грудь Даламара, где под черным бархатом — он знал это — зияли глубокие, кровоточащие раны, выжженные в смуглой гладкой коже.

Темный эльф заметил его взгляд и невольно поднял руку к груди. Глаза его потемнели и наполнились тоской.

— Я знаю пределы своих возможностей, полуэльф, — негромко сказал он и, улыбнувшись, чуть заметно передернул плечами. — Буду с тобой откровенен. Если бы шалафи возвращался через Врата, обладая всей своей силой и могуществом, которыми он потенциально владеет, тогда — нет, не смог бы. И никому другому это не по плечу. Но Рейстлин должен стать намного слабее. Он уже истратил немало сил на то, чтобы уничтожить в битве слуг Властительницы Тьмы и заставить ее выйти с ним один на один. Он будет слаб и изранен. Его единственная надежда — выманить Такхизис сюда, в наш план бытия. Только здесь Рейстлин может восстановить свои силы, и только здесь Темная Воительница будет слабее всего.

Тогда — да, я смогу его остановить, да и то лишь потому, что он должен серьезно пострадать в Бездне. И я хочу его остановить.

Танис все еще сомневался; очевидно, это было видно по его лицу, так как улыбка Даламара внезапно стала какой-то кривой, неестественной, нарочитой.

— Видишь ли, полуэльф, — сказал он холодно. — Я выигрываю так много, что предпочитаю рискнуть.

Сказав это, Даламар поклонился и, бормоча заклинания, исчез, однако Танис расслышал последние слова темного эльфа, донесшиеся до него уже из пустоты:

— Сегодня ты видел солнце в последний раз, полуэльф. Рейстлин и Властительница Тьмы встретились, и Такхизис уже собирает свои войска. Битва начинается. Назавтра никакого рассвета не будет…

Глава 10

— Итак, Рейстлин, мы снова встретились…

— Моя Королева…

— Ты кланяешься мне, маг?

— Да, я решил в последний раз отдать тебе почести.

— А я кланяюсь тебе, Рейстлин.

— Для меня это великая честь, твое Темное Величество. — Напротив, я получила огромное удовольствие, наблюдая за твоей игрой. На каждый мой ход ты находил остроумный ответ. Несколько раз тебе приходилось рисковать всем, чтобы сделать хотя бы один шаг вперед. Ты доказал, что являешься умелым и достойным противником, и наша игра доставила мне немало приятных минут. И все же, мой уважаемый оппонент, эта пьеса подходит к концу, как и все в том мире, к которому ты принадлежишь. У тебя на доске осталась только одна фигура — ты сам.

А противостоят тебе мои темные легионы, во всем их неизмеримом могуществе. И все же твои дерзость и мастерство пришлись мне по нраву, Рейстлин, и я готова отнестись к тебе со снисхождением. Вернись к своей жрице, маг. Она умирает, медленно угасает в полном одиночестве, страдая от невероятной боли души и тела, которую умею насылать только я одна. Встань рядом с ней на колени, обними ее в последний раз и крепко прижми к себе. Темное покрывало смерти падет на вас обоих. Оно накроет вас бесшумно и быстро, и ты уплывешь во мрак, где обретешь наконец вечный покой.

— Моя Королева!

— Ты качаешь головой?

— Такхизис, великая Властительница! Искренне благодарю тебя за столь великодушное предложение. Но я затеял эту — как ты ее назвала — игру для того, чтобы победить. И я буду играть до конца.

— Это будет ужасный и крайне неприятный для тебя конец, Рейстлин. Я дала тебе шанс, который ты заслужил благодаря своим знаниям и дерзости. Ты отвергаешь мое предложение?

— Твое Темное Величество, ты слишком добра ко мне. Я недостоин столь трогательной заботы…

— А теперь ты еще и насмехаешься надо мной! Улыбайся, улыбайся своей кривой улыбкой, маг, пока можешь! Если поскользнешься и упадешь, допустив малейшую ошибку, — тогда ты попадешь наконец в мои руки! Когти мои вонзятся в твою плоть, и ты станешь молить о смерти, но она не придет к тебе. В моем мире дни длятся миллионы лет, Рейстлин Маджере, и каждый день я буду являться к тебе в тюрьму, навещать тебя в темнице твоей собственной памяти. Раз уж ты сумел доставить мне удовольствие, то будешь развлекать меня и дальше. Я буду мучить твой разум и твое тело, ты будешь извиваться и визжать от боли, а вечером каждого дня — умирать, но только всякий раз я буду снова возвращать тебя к жизни. Ты не сможешь уснуть, тебе придется все время лежать без сна и дрожать от страха перед наступающим новым днем, и каждое утро первое, что ты будешь видеть, — это мое лицо.

Что? Ты, кажется, побледнел, маг? Твое тщедушное тело уже дрожит, твои руки трясутся от страха? Пади ниц предо мной! Моли о прощении!..

— Моя Королева…

— Как? Ты все еще стоишь?!

— Твой ход, Такхизис…

Глава 11

— Проклятая облачность! Хоть бы ветер поднялся, уж он бы покончил с ней раз и навсегда! — пробормотал Гунтар.

«Неблагоприятная роза ветров!» — подумал Танис насмешливо, но вслух ничего не сказал. Он также промолчал и о последних словах Даламара, зная, что полководец все равно ему не поверит. Полуэльф нервничал и был фактически на Ограни срыва. Ему всегда было нелегко общаться с неизменно добродушным, внешне всем довольным рыцарем. Сейчас, когда Танис глядел на странное, затянутое мрачными облаками небо, он чувствовал себя совсем уж скверно, вспоминая зловещие слова Даламара: «Ты видел солнце в последний раз…» Как и предсказывал темный эльф, рассвет так и не наступил. Вместо солнца к утру на небе появились причудливые лилово-красные облака, освещенные изнутри сверхъестественным светом беснующихся где-то в вышине молний. Ни ветра, ни дождя не было, а жара стояла изнуряющая; она заставляла рыцарей в тяжелых чешуйчатых доспехах, обходивших дозором бастионы Башни Верховного Жреца, бормотать что-то о весенних штормах, то и дело вытирая заливающий глаза пот.

Всего лишь пару часов назад Танис был еще в Палантасе, ворочаясь с боку на бок на шелковых простынях в гостевых покоях властителя Амозуса и обдумывая загадочные слова, которые произнес при прощании Даламар. За всю ночь полуэльф так и не сомкнул глаз, пытаясь разгадать тайный смысл этих слов и вспоминая Элистана.

Примерно около полуночи во дворец Амозуса примчался гонец с известием, что старейший из жрецов Паладайна перешел в другой, лучший и более светлый, мир. Он умер спокойно, без боли, положив голову на колени смешного и доброго старого мага, который таинственным образом появился в храме и столь же загадочно исчез. Эта горестная весть, тревога и горькие мысли о том, что он, Танис, повидал на своем веку слишком много смертей, не давали рыцарю уснуть.

Задремал он лишь под утро, незадолго до того, как во дворце появился гонец с посланием, лично ему адресованным.

Письмо было коротким и лаконичным:

Незамедлительно требуется твое присутствие. Башня Верховного Жреца.

Властитель Гунтар Ут Вистан.

Плеснув на лицо холодной воды и с трудом отбившись от попыток одного из слуг Амозуса помочь ему застегнуть пряжки на доспехах, Танис оделся и выскочил из дворца, вежливо отклонив предложение Чарлза позавтракать. Снаружи его ждал молодой бронзовый дракон, назвавшийся Огнекрылым. Его настоящее, тайное драконье имя было Хирсах.

— Я знаком с двумя твоими друзьями, Танис Полуэльф, — сказал дракон, легко взмывая на своих сильных крыльях над высокой городской стеной. — Я участвовал в битве при Вингаардских горах и имел честь нести в бой гнома Флинта Огненного Горна и кендера по имени Тассельхоф.

— Флинт погиб, — сказал Танис и потер кулаком глаза. Много, слишком много смертей…

— Я слышал об этом, — с уважением отозвался дракон. — Мне было грустно узнать об этом, хотя почтенный гном прожил достойную жизнь. Для таких, как он, смерть — высшая честь и последняя награда.

«Разумеется, — устало подумал Танис. — А что стало с Тассельхофом? С веселым, беззаботным, добросердечным кендером, которому для счастья всего-то и нужно было, что приключения да кошелек с безделушками? Если Рейстлин и вправду убил его, как доверительно сообщил Даламар, то что же это были за награда и честь? А бедный пьянчужка Карамон? Смерть ли от руки собственного брата-близнеца вознаградила его за все перенесенные страдания, или же это был чей-то нож, просто-напросто положивший конец его несчастьям?»

Размышляя подобным образом, Танис в конце концов задремал прямо на спине у дракона и проснулся только тогда, когда Хирсах опустился во внутреннем дворе крепости.

Мрачно оглядевшись по сторонам, Танис почувствовал, что настроение у него совсем испортилось. Он летел сюда, думая о смерти, и она же встретила его здесь, ибо в Башне Верховного Жреца был похоронен Стурм Светлый Меч.

Таким образом, Танис был далеко не в самом веселом расположении духа, когда его провели в комнаты Гунтара, находившиеся в одном из самых высоких бастионов крепости. Отсюда открывался превосходный вид во все стороны света, однако теперь земля была слишком мрачной, а небо — затянуто тучами. Зловещие предчувствия снова зашевелились в душе Таниса, как только он выглянул из окна, поэтому он едва не пропустил момент, когда в комнату вошел Гунтар.

— Прошу прощения, властелин, — сказал Танис, поворачиваясь к нему лицом.

— Может быть, тарбеанского чаю? — спросил Гунтар, протягивая полуэльфу большую кружку, над которой вился ароматный парок.

— Благодарю. — Танис принял кружку с настоем и сделал несколько больших глотков, обжигая себе небо и язык.

Властитель Гунтар тоже подошел к окну и встал рядом, глядя на грозовые тучи. При этом он потягивал свой чай с таким ледяным спокойствием, что Танису захотелось оторвать ему усы.

«Зачем ты послал за мной?» — мысленно торопил Гунтара Танис, хотя и знал, что старый воин непременно будет придерживаться традиционного ритуала, сложившегося за века существования рыцарства.

— Ты слышал об Элистане? — спросил наконец Танис.

Гунтар кивнул.

— Да, мы узнали об этом сегодня утором. Рыцари проведут траурную церемонию здесь, в Башне…если нам дадут это сделать.

Танис едва не подавился своим чаем и поспешно глотнул. Только одна вещь могла помешать рыцарям устроить пышные похороны старейшего жреца Паладайна — война.

— Дадут? переспросил он. — У вас, стало быть, есть новости? Возможно, какие-то донесения из Оплота? Что же сообщили вам лазутчики?

— Наши лазутчики были перебиты все до одного, — ровным голосом ответил Гунтар.

Танис повернулся к нему:

— Как это понимать?!

— Вчера вечером их изуродованные тела сбросили с высоты во двор Солантусской крепости черные драконы. Потом появились эти странные облака — возможно, как прикрытие для драконов. Кроме того… — Гунтар нахмурился и надолго замолчал, глядя в окно.

— Что еще? — требовательно спросил Танис, оставив всякий этикет. В его голове начала понемногу формулироваться смутная догадка. Руки его задрожали так сильно, что горячий чай выплеснулся из полупустой кружки и потек по рукам.

Танис поспешно поставил кружку на подоконник.

Гунтар подергал себя за усы, и на его лице резче обозначились глубокие морщины.

— Странные вести пришли к нам сначала из Солантуса, затем из Вингаарда.

— Какие сообщения? Они видели что-нибудь подозрительное? Что это было?

— Видеть они ничего не видели. Только слышали. Странные звуки, доносившиеся то ли из облаков, то ли из-за облаков…

Танис вздрогнул, вспомнив, что Речной Ветер рассказывал ему об Осаде Каламана.

— Это были драконы? — спросил он. Гунтар только покачал головой.

— Голоса, смех, стук открывающихся и захлопывающихся дверей, скрип, лязг железа…

— Я так и знал! — сжатый кулак Таниса с силой ударил по подоконнику. — Знал, что Китиара задумала что-то необычное. Разумеется, это она!.. Ничего другого просто не может быть!

Он мрачно обвел взглядом облачный горизонт.

— Воздушная Цитадель снова поднялась в небо!

Гунтар тяжело вздохнул за его спиной.

— Я говорил тебе, что уважаю Повелительницу Драконов, и все же я ее недооценил. Одним этим ходом она решила все проблемы, связанные с передвижением войск и их обеспечением. Ей не нужны линии коммуникаций, все, что ей необходимо, она несет с собой. Башня Жреца была выстроена, чтобы успешно противостоять атакам пеших войск, но и я не имею никакого понятия, сколько времени мы продержимся против этой Цитадели. В Каламане дракониды выпрыгивали из нее и планировали вниз на своих коротеньких крыльях, с ходу завязывая уличные бои. Черные маги засыпали Каламан огненными шарами, и, разумеется, там же были злые драконы. Я не сомневаюсь, что рыцари сумеют защитить Башню даже от Воздушной Цитадели, — добавил Гунтар сурово. — Просто это будет гораздо более свирепая и жестокая битва, чем та, к которой мы готовились. Нам нужно пересмотреть нашу стратегию. Каламан выстоял только потому, что выждал, пока большинство войск противника высадится с Цитадели, а затем светлые драконы с наездниками на спинах вылетели из укрытия и овладели этим летучим островом.

Теперь же большинству рыцарей придется остаться внизу, чтобы сражаться с драконидами, которые попытаются проникнуть в Башню. Наготове у меня будет сто рыцарей и столько же бронзовых драконов, готовых по первому сигналу подняться в воздух и напасть на Цитадель.

«В этом есть смысл», — не мог не признать Танис. Нечто подобное и Речной Ветер рассказывал ему о штурме Каламана. Но полуэльф знал и другое: каламанцы не сумели захватить Цитадель, защитники города лишь отогнали ее подальше.

Войска Китиары, отступившие от стен крепости, без труда вернули себе летучий остров и доставили в Оплот, и теперь Кит, несомненно, выбрала удачный момент использовать его еще раз.

Он как раз собирался указать на это Гунтару, но не успел.

— Мы ожидаем нападения в любую минуту, — сказал властитель. — Фактически…

Танис схватил старого рыцаря за плечо.

— Смотри! Вон там!.. — И он показал рукой. Гунтар кивнул. Повернувшись к двери, он крикнул:

— Воздушная тревога!

Внизу загудели трубы, застучали барабаны. Быстро и слаженно рыцари занимали свои места на бастионах Башни Верховного Жреца.

— Мы были наготове почти всю ночь, — зачем-то объяснил Гунтар.

Рыцари были столь выдержанны и дисциплинированны, что никто из них не произнес ни слова и даже не вскрикнул, когда прямо из облаков плавно выплыла гигантская Воздушная Цитадель. Танис видел, как спокойно прохаживаются вдоль стен командиры, отдавая негромкие распоряжения, слышал, как ревут сигнальные трубы и боевые рога. Вскоре, однако, некоторые из защитников крепости начали беспокойно переминаться с ноги на ногу, позвякивая оружием, — высоко в небе послышался шум мощных крыльев, со свистом рассекающих воздух. Почти одновременно несколько эскадрилий светлых драконов, тускло сверкнув бронзовой чешуей, взмыли с башен навстречу неприятелю.

— Я благодарен тебе за то, что ты уговорил меня укрепить Башню, — проговорил Гунтар с наигранным спокойствием. — Хотя я сумел собрать только тех рыцарей, которые явились ко мне по первому зову, все же здесь, в крепости, больше двух тысяч воинов. У нас достаточно провианта и воды…Да, — повторил он после небольшой паузы. — Мы сможем удержать Башню, вне всяких сомнений. Вряд ли в этой летучей штуке помещается больше тысячи воинов.

Танис мрачно пожелал про себя, чтобы старый рыцарь перестал наконец говорить об этом. Со стороны все выглядело так, словно Гунтар настойчиво пытается убедить самого себя, к тому же его бормотание заглушало внутренний голос, который настойчиво пытался докричаться до Таниса, предупредить его о чем-то очень важном и опасном.

И все же, глядя на медленно плывущую в небе крепость, Танис не мог сдвинуться с места. Цитадель, выплывшая из облаков, поглотила все его внимание.

Полуэльф вспомнил, как он впервые увидел ее в Каламане, и столь мощным было потрясение от этого страшного и величественного зрелища, что его буквально пригвоздило к земле. И теперь, как и тогда, он не мог ничего сделать — только стоял и смотрел.

Когда-то давно черные маги и жрецы Такхизис, работавшие в подземных лабораториях Оплота под надзором тогдашнего Повелителя драконов Ариакаса — предводителя вражеских армий, чей военный и технический гений едва не привел Властительницу Тьмы к победе, — сумели при помощи магии вырвать из земли громадный кусок скалы вместе со стоящим на ней замком и заставили его летать.

За время войны летучая крепость атаковала несколько городов, причем Каламан был последним из них — он подвергся нападению за считанные дни до конца войны.

Тогда город едва не захватили, хотя стены его были отлично укреплены, а гарнизон заблаговременно подготовился к обороне.

Цитадель медленно плыла в воздухе на крыльях черной магии, окруженная облаками, в которых сверкали ослепительные молнии. Она становилась все ближе и ближе, и вскоре Танис уже мог рассмотреть огни в окнах трех ее башен и услышать гортанные голоса, громкие приказы и лязг оружия. Звуки эти, вполне обычные на земле, казались особенно грозными и зловещими, ибо они слетали с небес. Еще немного, и до него донеслось бы, наверное, монотонное бормотание магов, готовящихся сбросить вниз свои смертоносные снаряды — огненные шары и разящие молнии. Черные драконы описывали вокруг Цитадели ленивые спирали. Она была уже так близко, что Танис смог рассмотреть во всех деталях даже заваленный щебнем двор и обломки одной из стен, которая обрушилась, когда замок вырвали из земли.

Полуэльф был словно парализован; он глядел в небо с беспомощным восхищением и трепетом, а внутренний голос продолжал звучать. Две тысячи рыцарей, собранных в последний момент и скверно подготовленных! Всего несколько десятков драконов! Конечно, даже при таких условиях Башня может выстоять, но слишком дорогой ценой. И все же несколько дней они продержаться обязаны — за это время Рейстлин будет побежден, и Китиаре больше не придется штурмовать Палантас. Возможно, и подкрепление подоспеет. Тогда можно будет попытаться контратаковать и уничтожить армию Китиары раз и навсегда.

Китиара нарушила хрупкий мир, или, вернее, перемирие, которое существовало между Повелительницей Драконов и свободными людьми Ансалонского континента. Она рискнула покинуть свое убежище в Оплоте и выйти на открытое место. Это — хорошая возможность покончить с ней и ее воинством. Они победят, возможно, даже возьмут Китиару в плен…

Танис почувствовал в горле болезненный комок. Допустит ли Кит, чтобы ее взяли живой? Нет, конечно же нет. Он должен быть там, когда рыцари окружат Цитадель, возможно, именно ему удастся убедить ее сдаться. Несомненно, ему придется проследить за тем, чтобы с ней обошлись по справедливости, как с достойным противником…

О, он так ясно видел Китиару, которая словно живая вдруг возникла у него перед глазами! Вот она, дерзко выпрямившись, стоит в кольце врагов и готовится как можно дороже продать свою жизнь. Но что будет, если Кит увидит среди рыцарей его? Возможно, эти блестящие, непреклонные глаза смягчатся, она опустит меч и протянет к нему руки…

О чем только он думает! Танис потряс головой. Грезит наяву, словно прыщавый юнец в полнолуние. И все же надо устроить так, чтобы в решающий момент он оказался вместе с рыцарями.

Заслышав внизу, на бастионах Башни Верховного Жреца, какой-то шум, Танис поспешно выглянул из окна, хотя в этом не было необходимости. Он знал, что это за явление, первые признаки которого он заметил несколько минут назад.

Драконобоязнь — болезнь более губительная, чем стрелы и огненные шары, — поражала недостаточно подготовленных бойцов при виде злых драконов, которые обладали способностью помрачать рассудок врага и насылать страх одним своим видом. Вот и теперь, завидев на фоне туч черные и голубые крылья, многие из рыцарей, стоявших на бастионах в ожидании нападения, почувствовали себя в высшей степени неуютно. Только старшие рыцари — ветераны Войн Копья — держались неколебимо и лишь крепче сжимали в руках оружие, справляясь со страхом, заполонившим против воли их сердца. Их более молодые соратники, которым еще не приходилось участвовать в битвах с этими жуткими созданиями, бледнели и закрывали глаза, некоторые не выдерживали и с криком ужаса отворачивались.

Несколько таких поддавшихся панике рыцарей Танис заметил на бастионе прямо под окном и заскрипел зубами. Он тоже ощущал тошнотворный страх, от которого похолодело сердце, а во рту стало горько от желчи, поднявшейся из сведенного судорогой желудка. Лицо Гунтара, казалось, ничего не выражало, но Танис знал, что и он испытывает нечто подобное.

С трудом подняв голову, Танис заметил в небе бронзовых драконов, несших Рыцарей Соламнии, которые летели правильным строем чуть выше Башни. Он знал, что они не станут нападать до тех пор, пока сами не будут атакованы — таковы были условия договора, существовавшего между светлыми и злыми драконами с конца последней войны. И все же вожак бронзовых — Хирсах — гордо изгибал шею, а его оскаленные изогнутые клыки ослепительно сверкали при каждой вспышке молнии.

Очевидно, у него не было сомнений, что очень скоро им всем предстоит вступить в битву.

Но внутренний голос Таниса никак не мог успокоиться. Все было как-то слишком уж просто. Вряд ли Китиара действовала бы так прямолинейно — это было совсем не в ее характере.

Цитадель тем временем подлетела совсем близко, и полуэльф подумал, что она напоминает колонию каких-то мерзких насекомых. Дракониды облепили ее со всех сторон, заполнив своими уродливыми телами буквально каждый дюйм свободного пространства. Они свисали со стен, сидели на камнях вывороченного из земли фундамента, толпились на смотровых площадках. В окнах и дверях тоже виднелись оскаленные морды гнусных рептилий, а из каждой бойницы торчали их острые мечи или короткие кожистые крылья.

Над Башней Верховного Жреца воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь нервными всхлипами наименее стойких рыцарей; Танис отчетливо слышал даже негромкое бормотание жрецов и черных магов, которые своими заклинаниями удерживали это невероятное сооружение в воздухе и направляли его движение. Тем временем рыцари, совладав с собой, изготовились к бою: вынули из ножен мечи, ощетинились копьями, натянули тетивы луков. Повсюду стояли ведра с водой, предназначенные для того, чтобы заливать огонь, а отряд, находившийся во дворе крепости, отступил к стенам, готовясь принять на острия пик и мечей драконидов, которые там приземлятся.

Хирсах разбил своих крылатых воинов на боевые звенья по два-три дракона в каждом. Эти двойки и тройки сразу же поднялись выше, под самые облака, готовясь разить врагов из поднебесья — словно стремительные бронзовые молнии.

— Я нужен внизу, — сказал Гунтар и, надев шлем, вышел из штаба, чтобы занять свое место на главном бастионе. Его адъютанты и помощники поспешили за ним.

Танис никуда не пошел, он даже не ответил на запоздалое приглашение Гунтара, вскользь заметившего, что полуэльф может присоединиться к ним, когда пожелает. Внутренний голос у него в голове звучал все громче, все настойчивей.

Закрыв глаза, Танис отвернулся от окна и попытался отключиться от отупляющего действия страха и вычеркнуть из памяти образ смертоносной Цитадели.

И наконец он услышал, что твердил ему внутренний голос.

— Боги мои, нет!.. — прошептал Танис. — Какими же мы были глупыми, какими слепыми! Мы же сыграли ей на руку, сделали все, чего она от нас хотела!

План Китиары стал ему теперь абсолютно ясен, как будто воительница стояла с ним рядом и подробно рассказала ему о своих намерениях. Чувствуя, как страх стиснул его грудную клетку словно железным обручем, Танис открыл глаза и прыгнул к окну, с силой ударив сжатым кулаком по резному каменному подоконнику и содрав при этом кожу. Чашка с остатками чая упала на пол и разбилась, но полуэльф не замечал ни крови, ни хруста черепков под ногами. Глядя в небо, он напряженно следил за тем, как черная тень Цитадели наползает на крепость и засевших в ней рыцарей.

Вот она приблизилась на расстояние полета стрелы. Вот уже в пределах броска копья.

Танис, ослепленный непрерывно сверкающими молниями, мог подробно рассмотреть доспехи драконидов, насмешливые выражения на лицах людей-наемников, мог сосчитать блестящие чешуи на броне драконов, летящих буквально над его головой.

И вдруг все куда-то пропало.

Из Цитадели не было выпущено ни одной стрелы, не сброшено ни одного огненного шара. Хирсах и бронзовые драконы растерянно кружились в опустевшем небе, глядя вслед своим злым собратьям налившимися кровью глазами, но не смея все же первыми нарушить условия договора и напасть на тех, кто их еще не атаковал. Рыцари, стоящие на стенах, задрали вверх головы, глядя, как огромный каменный остров проплыл над ними и исчез по другую сторону крепости, зацепив на лету самый высокий шпиль и обронив во двор несколько камней, которые с сухим дробным звуком разбились о брусчатку.

Вполголоса бормоча проклятья, Танис ринулся К двери и врезался в Гунтара, который неожиданно появился на пороге своего штаба.

— Я ничего не понимаю, — озадаченно говорил Гунтар, обращаясь к своим помощникам. — Почему Китиара не напала на нас? Что она задумала?

— Она решила нанести удар прямо по Палантасу! — Танис схватил Гунтара за обе руки и едва ли не изо всей силы стиснул их. — Даламар все время предупреждал нас именно об этом! Китиаре некогда было возиться с нами, а теперь ей и вовсе не придется этого делать. Вместо того чтобы штурмовать Башню, она решила пролететь над ней!

Глаза Гунтара, едва видимые сквозь прорези шлема, сузились.

— Это безумие! — холодно сказал он, но не сдержался и, резким движением сорвав с головы шлем, не глядя протянул его ординарцу. — Кто же так делает?

Китиара же оставляет незащищенным свой тыл. Даже если она войдет в Палантас, ей его не удержать. Ее отряд окажется меж двух огней — между нами и защитниками города. Нет, она должна была разделаться с нами и только потом двинуться на город — так учит стратегия. В противном случае мы без труда разобьем ее войско, если только враги не улизнут от нас на своей летучей Цитадели. У Китиары нет выхода.

— Послушайте же меня! — взревел Танис. — Я не шучу — Китиара идет на Палантас. К тому времени, когда вы с вашими рыцарями подойдете к городу, ее брат уже вернется к нам через Врата. А она будет уже ждать его там — в городе, лежащем у ее ног.

— Ерунда! — возразил властитель Гунтар. — Ей не взять Палантас так скоро.

Светлые драконы тоже поспешат на его защиту…Проклятье, Танис, я не хуже тебя знаю, что палантасцы — не лучшие в мире вояки, но они сумеют сдержать напор Китиары, хотя бы за счет своей численности! Старью воин фыркнул.

— Рыцари могут выступить немедленно. Через четыре дня мы будем уже под стенами города.

— Вы забыли об одном факторе… — возразил Танис, вежливо, хотя и решительно, проталкиваясь к выходу из комнаты. — Мы забыли об одном факторе, который уравняет шансы Китиары и защитников Палантаса. Это — Сот…

Глава 12

Оттолкнувшись своими мощными задними ногами, Хирсах легко взмыл в воздух и грациозно перемахнул через высокуюкрепостную стену Башни Верховного Жреца.

Мощные взмахи его широких крыльев помогли дракону и его седоку довольно скоро нагнать медленно движущуюся, неповоротливую Цитадель. И все же, как мрачно заметил Танис, воздушная крепость летела достаточно быстро, чтобы достичь Палантаса к завтрашнему утру.

— Не приближайся, — предостерег он Хирсаха. Черный дракон широкими плавными кругами парил над ними и вытягивал шею, но не нападал — очевидно, он получил приказ лишь присматривать за своим бронзовым кузеном и его всадником.

Остальные черные драконы едва виднелись вдали, а поравнявшись с Цитаделью, Танис рассмотрел и голубых чудищ, которые, медленно взмахивая крыльями, летали вокруг башен. В одном из них, самом крупном, полуэльф узнал Ская — личного дракона Китиары.

«Интересно, где она сейчас?» — задумался Танис, тщетно всматриваясь в окна крепости, но видел лишь драконидов, которые показывали на него пальцами и выкрикивали оскорбления. Внезапно испугавшись того, что Китиара может его узнать, бросив в окно случайный взгляд, Танис накинул на голову капюшон плаща.

Затем, тоскливо улыбнувшись, он поскреб бороду. На таком расстоянии Китиара если и увидит одинокого наездника на спине дракона, то решит, что это гонец рыцарей спешит в Палантас, чтобы предупредить защитников города об опасности.

Он мог бы дословно пересказать, что творится сейчас в штабе Воздушной Цитадели.

— Мы могли бы сбить его стрелой или молнией, госпожа Китиара, — предложит кто-нибудь из генералов.

Китиара засмеется — до боли знакомым Танису смехом — и ответит:

— Нет, пусть себе летит, пускай несет свою весть в Палантас и расскажет защитничкам, что их ожидает! Дадим им время как следует пропотеть!

Пропотеть…Танис вытер лицо рукавом. Несмотря на прохладный горный воздух, его рубашка под кожаной туникой и доспехами насквозь промокла и прилипла к спине. Теперь он почувствовал холод и плотнее завернулся в плащ.

Мускулы ног и спина ныли с непривычки — в последнее время он слишком часто ездил в каретах и совсем не летал на драконах, поэтому сейчас Танис поймал себя на том, что скучает по своему теплому и уютному экипажу.

Впрочем, это продолжалось недолго. Посмеявшись над собой, Танис тряхнул головой, надеясь хоть немного взбодриться, — ему было странно, что одна бессонная ночь так сильно на него подействовала, — и попытался не думать о неудобствах путешествия верхом на драконе, чтобы сосредоточиться на возникшей перед ними проблеме.

Хирсах тем временем старался изо всех сил, презрительно не замечая парившее над ним чудовище. Ему удалось существенно увеличить скорость, и черный дракон отстал, а затем повернул назад, к Цитадели, безмятежно плывшей над высочайшими горными пиками, которые непременно остановили бы любую пешую армию.

Танис тщился придумать какой-нибудь план, однако все, что приходило ему в голову, никуда не годилось, так как любому шагу, на котором он останавливался, должен был предшествовать другой, еще более сложный. В конце концов Танис начал чувствовать себя как дрессированная мышь на ярмарке, которая стремительно перебирает лапками по маленькому колесу, торопится, хотя не имеет возможности никогда и никуда прибежать.

Хорошо еще Гунтару удалось как следует запугать генералов властителя Амозуса (в Палантасе это был почетный титул, которым награждались вельможи, отличившиеся на государственной, а отнюдь не на военной службе, — ни один из нынешних генералов при дворе Амозуса ни разу не участвовал в настоящем сражении) и заставить их провести мобилизацию жителей города. К несчастью, большинство восприняло это как повод для очередного праздника. Гунтар и его рыцари со смеху покатывались, глядя, как новобранцы строем ковыляют по пустырю.

В довершение всего Амозус выступил перед ополченцами с двухчасовой зажигательной речью, после чего они, вдохновленные напутствием, напились до состояния полного ступора, причем обе стороны — и пламенный оратор, и его слушатели — остались в итоге весьма довольны собой.

Представляя себе раздобревших владельцев таверн и постоялых дворов, взмыленных, суетливых торговцев всех мастей, худых портных и кузнецов с мясистыми кулаками, которые спотыкаются о свое оружие и друг о друга, пытаются следовать приказам, которые не были отданы, и не слышат команд охрипших от крика офицеров, Танис едва не заплакал от досады. «И эти горе-солдаты, — подумал он, — должны будут не позднее завтрашнего утра противостоять Соту и его страшному отряду оживших мертвецов…»

— Где повелитель Амозус?! — рявкнул Танис, ворвавшись сквозь медленно открывающиеся двери дворца и едва не сбив с ног удивленных и встревоженных лакеев.

— Он с-спит, — начал было один из слуг. — Еще довольно рано; господин никогда не…

— Разбуди его, живо! А кто командует рыцарями?

Слуга удивленно округлил глаза и забормотал что-то невнятное.

— Проклятье! — прервал его Танис. — Кто здесь есть из рыцарей? Рыцарей высокого ранга?

— Только Маркхэм, Рыцарь Розы… — ответил на его вопрос величественный Чарлз, появляясь откуда-то из-за дверей. — Прикажешь позвать…

— Да! — крикнул Танис, чувствуя на себе взгляды тех, кто собрался в огромной прихожей дворца. Люди — и слуги, и знатные господа — смотрели на него как на безумца, и полуэльф сообразил, что паника здесь вовсе ни к чему. Закрыв на мгновение глаза рукой, Танис глубоко вдохнул воздух и, сосчитав до десяти, заставил себя говорить спокойно.

— Да, — повторил он. — Пошлите за Маркхэмом, и за магом — Даламаром — тоже…

Это его последнее распоряжение повергло в ужас даже невозмутимого Чарлза.

Некоторое время он обдумывал его, затем — с глубоким сожалением на лице — отважился возразить Танису:

— Прошу прощения, господин, но я не знаю, каким способом доставить сообщение в Башню Высшего Волшебства. Ни одно живое существо не может войти в эту проклятую рощу, которая окружает ее, даже кендер…

— Проклятье! — снова выругался Танис и задумался. — Я должен с ним поговорить!

Идеи, одна другой невероятней, проносились в его мозгу. Наконец он немного просветлел лицом и поднял голову:

— У вас ведь есть пленные гоблины? Кто-нибудь из них наверняка сможет преодолеть Шойканову Рощу. Возьмите одну из этих тварей, пообещайте ей свободу, деньги, полцарства, хоть самого Амозуса — лишь бы он прошел к Башне и постучал в ворота…

— В этом нет необходимости, полуэльф, — раздался рядом спокойный голос.

Мрачная фигура в длинном черном плаще возникла из пустоты прямо посередине холла, заставив вздрогнуть Таниса и до смерти перепугав лакеев. Даже Чарлз слегка приподнял брови.

— Ты действительно могуществен, — заметил Танис, пока Чарлз отдавал лакеям распоряжения: разбудить Амозуса и разыскать Маркхэма. — Мне необходимо побеседовать с тобой один на один. Идем со мной.

Даламар холодно улыбнулся:

— Спасибо за комплимент, полуэльф, но я не могу его принять. Никакой магии на этот раз или чтения мыслей — просто я предвидел твое возвращение. Когда же из окна лаборатории я заметил бронзового дракона с тобой на спине, приземлившегося на дворцовой площади, я поспешил во дворец. Мне самому нужно поговорить с тобой, и не меньше, чем тебе.

Танис толкнул дверь, и они вошли в одну из комнат.

— Нужно спешить, пока здесь никого нет. Тебе известно, какая опасность движется сюда?

— Я узнал об этом позавчера вечером и немедленно послал записку, но тебя уже не было. — Даламар криво улыбнулся. — Мои шпионы летают на быстрых крыльях.

— Если они вообще летают на крыльях, — пробормотал Танис, задумчиво почесывая бороду. Вздохнув, он поднял голову и пристально посмотрел на Даламара. Темный эльф стоял совершенно спокойно, спрятав руки в рукава, однако лицо его было напряженно-сосредоточенным. Даламар производил впечатление человека, способного в самые тяжелые минуты действовать обдуманно и решительно.

К сожалению, тот, ради кого он явился, все еще был полон сомнений.

В некотором смятении Танис потер лоб. Как просто все было раньше (тут он поймал себя на том, что думает словно чей-то прадедушка, у которого выпали все зубы, вспоминающий о том, какое нежное мясо готовили в дни его юности), когда зло и добро находились по разные стороны баррикад и каждый знал, за что или за кого он сражается. Теперь же ему приходилось заключать союз со злом для того, чтобы бороться против другого зла. Неужели это возможно? Или действительно зло обращается против себя самого, как прочел Элистан на Дисках Мишакаль?

Сердито тряхнув головой, Танис решил больше не терять времени. Он должен был довериться этому Даламару — если не ему самому, то по крайней мере его честолюбию.

— Есть ли способ остановить Сота? Даламар медленно кивнул:

— Ты быстро соображаешь, полуэльф. Значит, и ты считаешь, что Рыцарь Смерти примет участие в атаке на Палантас?

— Это очевидно, разве нет? — огрызнулся Танис. — Именно таким должен быть план Китиары, ведь появление Сота с его отрядом увеличивает ее шансы.

Темный эльф пожал плечами:

— Что касается ответа на твой вопрос — нет. Здесь ничего нельзя сделать, по крайней мере в ближайшее время.

— А ты? Разве ты не можешь остановить его?

— Я не могу надолго оставлять свой пост возле Врат. Даже сейчас я пришел только потому, что знаю — Рейстлин еще далеко, однако медлить нельзя. Наверное, это моя последняя вылазка из Башни, поэтому я и спешил поговорить с тобой, предупредить…Времени осталось мало.

— Он побеждает?! — Танис недоверчиво покосился на Даламара.

— Ты всегда его недооценивал, — насмешливо парировал темный эльф. — Говорю тебе, на данный момент Рейстлин необычайно силен и могуч, он — величайший из всех магов прошлого и настоящего. Разумеется, он побеждает, но какой ценой…Какой дорогой ценой!

Танис нахмурился. В голосе Даламара явно прозвучала гордость, а его слова отнюдь не напоминали речь ученика, готового убить своего шалафи, если возникнет необходимость.

— Давай вернемся к Соту, — холодно предложил Даламар, прочитав по лицу полуэльфа больше, чем тому хотелось показать. — Когда я сообразил, что он непременно воспользуется этой возможностью, чтобы свести свои личные счеты с городом и его жителями, которых, если верить древним легендам, он люто ненавидит с тех пор, как произошло его грехопадение, я тут же попытался связаться с Башней в Вайрете…

— Ну конечно! — перебил Танис, облегченно вздыхая. — Пар-Салиан и Конклав!

Уж они-то смогли бы…

— …Но я не получил на свое послание никакого ответа, — продолжал Даламар, не обращая внимания на восклицание полуэльфа. — Там происходит что-то непонятное, и я не знаю — что именно. Мой гонец обнаружил, что подступы к Башне блокированы, и это стало для него непреодолимым препятствием, несмотря на его собственную, гм-м…скажем так, эфирную природу.

— Однако…

— Ну разумеется, я буду продолжать мои попытки. — Даламар снова шевельнул плечами. — Но думаю, что рассчитывать на помощь из Вайрета было бы неразумно, хотя они единственные могли бы справиться с Рыцарем Смерти.

— Но есть еще и жрецы Паладайна…

— …Которые еще недостаточно крепки в вере. Только при Хуме истинные жрецы могли призывать Паладайна и, используя его могущество, при помощи священных заклятий, побеждать таких, как Сот. В настоящее время на всем Кринне нет никого, кто смог бы сделать что-то подобное. Танис некоторое время размышлял:

— Китиара стремится к твоей Башне, чтобы встретиться там со своим братом, верно?

— И попытается помешать мне, — напряженным голосом подсказал темный эльф и побледнел.

— Сможет ли она пройти сквозь Шойканову Рощу?

Даламар снова пожал плечами, но Танис заметил, что его спокойствие внезапно стало наигранным, плохо скрывавшим внутреннее напряжение.

— Я полностью контролирую Рощу и не пропустил бы никого, ни живую Китиару, ни мертвого Рыцаря. — Даламар улыбнулся, но без тени веселости. — Твой гоблин, кстати, не прожил бы там и пяти секунд. К сожалению, у Китиары есть «слеза ночи» — талисман, который дал ей Рейстлин. Если он сохранился и у нее хватит мужества им воспользоваться, а Сот пойдет с нею — тогда она, может быть, и выйдет к Башне. Но внутри ее Китиаре придется сразиться с хранителями, не менее страшными, чем обитатели Рощи…Короче, это не твоя, а моя забота…

— Не слишком ли много ты на себя берешь? — с легким презрением спросил Танис. — Дай мне талисман, проводи меня в Башню. Я сумею обойтись с Китиарой как надо…

— Ну да, — парировал Даламар с явным удовольствием. — Мне прекрасно известно, как ты «обходился» с ней в прошлом. Выслушай меня, полуэльф, выслушай и не горячись. Тебе понадобятся все твои силы, чтобы попытаться отстоять город, — к тому же ты позабыл одну вещь — истинную цель Сота. Китиара нужна ему самому, и нужна мертвой. Именно так он мне и сказал. Разумеется, он должен сделать так, чтобы кончина воительницы выглядела достойно. Добившись своего — погубив Китиару и отомстив жителям Палантаса, — он уйдет. На Рейстлина ему в высшей степени наплевать.

Танис почувствовал, как внутри у него все похолодело. Он действительно позабыл о том, чего на самом деле добивался Сот, и теперь, когда Даламар напомнил ему об этом, полуэльф не сдержал дрожи. Китиара сделала много зла: умер Стурм, пронзенный ее копьем, из-за нее погибли и другие, множество людей она погубила, многих еще заставит страдать. И все же она не заслужила той участи, которая ожидала ее. Бесконечная жизнь после смерти, страшное существование в противоестественном брачном союзе с этим чудовищным порождением Бездны, наполненное нескончаемой мукой…

Тьма заволокла его глаза. Почувствовав внезапную слабость и головокружение, Танис представил себя балансирующим на краю пропасти, в которую он готов был сорваться…и вот…

Ему казалось, будто его накрыли черным бархатным покрывалом; он чувствовал, что его поддерживают и направляют чьи-то сильные, крепкие руки.

Затем все куда-то пропало.

Прохладное, гладкое стекло — край кубка или бокала — коснулось губ Таниса.

Крепкое вино обожгло язык и согрело горло. Все еще чувствуя головокружение, полуэльф открыл глаза и увидел над собой озабоченное лицо Чарлза.

— Ты проделал слишком долгий путь, ничего не ел и не пил, — укоризненно сказал старый дворецкий. — Так сказал мне темный эльф. Ты совсем не бережешь себя, господин.

За его спиной проплыло в воздухе бледное, встревоженное лицо Амозуса.

Правитель Палантаса, закутанный в серый ночной халат, напоминал восставшее из могилы привидение, — Да, — пробормотал Танис, отталкивая стакан и делая попытку встать. Он чувствовал, как закачался пол у него под ногами, но все же предпочел сидячее положение. — Ты совершенно прав, Чарлз, мне нужно что-нибудь поесть. — Он огляделся по сторонам. — А где Даламар?

Лицо Чарлза посуровело:

— Кто знает, мой господин? Должно быть, вернулся в свою мрачную обитель.

Нам он сказал, что решил с тобой все вопросы. А теперь, если позволишь, я пойду скажу повару, чтобы он приготовил завтрак.

Дворецкий с поклоном удалился, пропустив в дверях Маркхэма.

— Ты уже позавтракал, Маркхэм? — нерешительно приветствовал его Амозус, весьма озадаченный тем фактом, что какой-то темный эльф считает себя вправе появляться в его дворце и исчезать, когда ему заблагорассудится. — Нет?

Тогда давайте поедим втроем. Какие яйца ты предпочитаешь? Вкрутую? Всмятку?

— Быть может, мы не станем обсуждать эту важную проблему сейчас, повелитель? — ответил Маркхэм, с легкой улыбкой кивая Танису, сомкнутые брови, взъерошенные волосы и измученный вид которого свидетельствовали о том, что полуэльф принес во дворец какие-то ужасные новости.

Амозус вздохнул, и Танис понял, что старый правитель просто пытается оттянуть неизбежное.

— Я недавно вернулся из Башни Верховного Жреца… — начал он.

— Ах, — перебил его Маркхэм, удобно устраиваясь в кресле и наливая себе бокал бренди, которым только что отпаивали Таниса. — Властитель Гунтар сообщил мне, что ожидает столкновения с противником сегодняшним утром. Как идет сражение?

Маркхэмбылдовольно состоятельным молодымрыцаремпривлекательным, беззаботным, добродушным и веселым. Отличился он во время Войн Копья, сражаясь под командованием Лораны, и за доблесть был произведен в Рыцари Розы. Танис, однако, помнил слова своей супруги о том, что Маркхэм сражался хоть и отважно, но как-то равнодушно, почти небрежно, проявляя храбрость вне всякой зависимости от обстоятельств. («У меня все время было ощущение, — говорила Лорана, — будто он сражается просто потому, что в данный момент ему больше нечем заняться».) Теперь же беспечный тон молодого человека заставил Таниса припомнить эту оценку, и он нахмурился.

— Не было никакой битвы, — отрезал полуэльф. При этих его словах на лице Амозуса расцвела столь комическая улыбка облегчения и надежды, что Танис едва не расхохотался, и лишь мысль о том, что смех этот будет скорее истерическим, нежели веселым, помогла ему совладать с собой. Маркхэм лишь слегка приподнял брови:

— Не было битвы? Что же, противник еще не подошел?

— О, противник-то подошел, — с горечью пояснил Танис. — А потом пошел себе дальше. Мимо. Вернее, пролетел. Фьюить!.. — Он показал руками, как пролетела над его головой Цитадель.

— Фьюить?.. — Амозус побледнел. — Я не совсем понимаю…

— Это была летучая крепость.

— Клянусь Бездной! — Маркхэм негромко присвистнул. — Цитадель…

Он ненадолго задумался, машинально оглаживая складки на своем безупречном костюме для верховой езды.

— Противник не стал атаковать Башню Верховного Жреца. Теперь он летит над горами, а это значит, что…

— Китиара планирует бросить все свои силы на Палантас, — закончил за него полуэльф.

— Но…разве рыцари не смогли остановить врагов? — растерянно спросил Амозус.

— Это было невозможно, повелитель, — пояснил Маркхэм, беспечно пожимая плечами. — Воздушной Цитадели могут противостоять только драконы, да и то…успех не гарантирован.

— А по условиям договора о сдаче светлые драконы не могут атаковать первыми, пока на них не нападут, — устало напомнил Танис. — У нас в Башне была рота бронзовых, однако даже если бы они могли вступить в бой, то для того, чтобы остановить летучую крепость, понадобилось бы гораздо большее количество драконов, в том числе серебряных и золотых.

Маркхэм, откинувшись на спинку кресла, о чем-то задумался.

— Вблизи Палантаса, — заметил он наконец, — есть несколько десятков серебряных драконов, которые в случае необходимости непременно прилетят к нам на помощь, как только завидят своих злых сородичей, но этого, наверное, слишком мало. Можно, однако, позвать и других…

— Цитадель — это не главная опасность, — сказал Танис. Закрыв глаза, он боролся с головокружением. «Что со мной? — думал он. — Старею? Наверное, я действительно слишком стар для всего этого».

— Не главная? — удивился Амозус. Он был на грани обморока, но — будучи светским человеком — прилагал огромные усилия, чтобы держать себя в руках и не уронить своего достоинства.

— Я почти уверен, что атаку на город возглавит Сот.

— Рыцарь Смерти, — промурлыкал с улыбкой Маркхэм. Амозус же так сильно побледнел, что Чарлз, вернувшийся с завтраком, поспешно поставил поднос на подвернувшийся столик и кинулся на помощь своему господину.

— Спасибо, Чарлз, — сказал властитель напряженным, неестественным голосом.

— Налей мне немного бренди, я думаю, это не повредит…

— Много бренди было бы гораздо полезнее! — весело заметил Маркхэм, осушая свой бокал. — В данных обстоятельствах уместно было бы учинить грандиозную попойку. Что толку оставаться трезвым, особенно если придется биться с Рыцарем Смерти и его отрядом скелетов?..

И он неуверенно затих на полуслове.

— Господа, завтрак подан, — твердо сказал Чарлз, устраивая своего господина поудобнее. Маленький глоток бренди уже вернул на лицо Амозуса румянец, хотя руки его дрожали. Почувствовав запах еды, Танис понял, что он действительно очень голоден, поэтому не стал возражать, когда Чарлз, быстро и умело накрывший на стол, положил ему двойную порцию.

— Ч-что все это значит? — слегка заикаясь, продолжил Амозус, машинально расправляя на коленях салфетку. — И что теперь будет? Я слышал об этом Соте — мой пра-пра-пра-прадед судил его в Палантасе бог знает сколько лет назад. И это тот самый Сот, который похитил Лорану, не так ли, Танис?

Танис скрипнул зубами и не ответил.

— Но что он может сделать против городских стен и наших защитников? — снова спросил Амозус.

И снова ему никто не ответил. В этом, собственно, не было никакой нужды — достаточно было взглянуть на мрачное лицо эльфа-полукровки, чтобы понять:

Рыцарь Смерти может очень и очень многое. Маркхэм, горько улыбаясь, методично тыкал острием ножа в кружевную скатерть, проделывая в ней крошечные дырочки.

Старый правитель все понял. Так и не прикоснувшись к завтраку, он встал из-за стола и, уронив на пол салфетку, неуверенным шагом подошел к высокому окну с огромным стеклом, отшлифованным вручную и покрытым по краям замысловатыми узорами, которые обрамляли прозрачный овал в центре. В этом овале — словно картина в ледяной раме — виднелся прекрасный город, легендарный Палантас. Небо над ним было темно и затянуто тучами, но грозовой мрак, казалось, только оттенял красоту и безмятежность белоснежных башен и дворцов.

Амозус стоял неподвижно, стискивая рукой парчовую занавеску и глядя на город, на людей, которые спешили с корзинами на базарную площадь, изредка поглядывая на мрачное небо и переговариваясь между собой.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Танис, — сказал наконец Амозус дрогнувшим голосом. — Ты думаешь об Утехе и Тарсисе, о Сильванести и Каламане. Ты вспоминаешь своего друга, который покоится в Башне Верховного Жреца, и всех, кто погиб во время последней войны, в то время как мы, жители Палантаса, отсиживались за неприступными горами и высокой стеной, ты обвиняешь нас за то, что война обошла нас стороной…

Танис ничего не ответил. Он ел.

— А ты, Маркхэм… — Амозус тяжело вздохнул. — Третьего дня я слышал, как ты и твои рыцари насмехались над жителями Палантаса, как вы предлагали им взять с собой на баррикады свои мешки с деньгами и, крича «Убирайтесь! Убирайтесь!», закидать врага золотом.

— Против Сота это поможет точно так же, как мечи и копья! — Маркхэм пожал плечами и с сардоническим смехом протянул Чарлзу свой пустой бокал.

Амозус уперся лбом в оконный переплет.

— Мы никогда не думали, что война придет к нам. Этого никогда не было! Во все века Палантас оставался неприкосновенным городом, оплотом мира, процветания и света. Боги хранили нас всегда, даже во времена страшного Катаклизма. И вот теперь, когда на всем континенте царит мир, война идет сюда! — На лице правителя застыли горе, гнев и негодование. — За что? За что?!

Танис отставил тарелку и, откинувшись на спинку кресла, с наслаждением потянулся, пытаясь унять дрожь в мышцах. «Я действительно постарел, — подумал он. — Постарел и размяк. Я привык сладко есть и крепко спать, я теряю создание по пустякам, я тоскую по дням давно прошедшим, по друзьям, которых давно уж нет…И я до смерти устал, наблюдая, как гибнут люди в бессмысленных войнах!»

Тяжело вздохнув, Танис потер усталые глаза и, уперевшись локтями в стол, опустил голову на руки.

— О каком мире вы говорите? — спросил он. — Мы вели себя словно дети, родители которых только и делали, что ссорились и дрались между собой. Когда они наконец помирились, мы стали ходить на цыпочках, не в меру улыбаться, говорить «спасибо» и «пожалуйста» и есть кашу по утрам — лишь бы кошмар не начался снова. И это мы называли миром! — Танис горько рассмеялся. — Одно твое слово, властитель, неверно сказанное или неверно понятое, — и Портиос вместе с эльфами обрушится на вас, как снег на голову. Стоит тебе не так погладить бороду, и гномы снова запрут ворота в свои чертоги под горой!

Полуэльф увидел, что правитель Палантаса поник головой и смахнул изящной рукой слезу со щеки. Его плечи жалобно ссутулились, и весь гнев Таниса куда-то улетучился. На кого, в конце концов, он так рассердился? На судьбу? На богов?

Устало поднявшись с кресла, Танис тоже подошел к окну, чтобы бросить взгляд на мирный, величественный, обреченный город.

— Я не знаю ответа на твой вопрос, — тихо сказал он. — Если бы я мог ответить, то в мою честь был бы воздвигнут храм, где сотни жрецов возносили бы мне молитвы. Я знаю только одно — мы не должны сдаваться, опускать руки. Нужно действовать, предпринимать какие-то шаги, чтобы выпутаться из этой беды.

— Еще бренди, Чарлз! — провозгласил Маркхэм, протягивая дворецкому опустевший стакан. — У меня тост, господа… — Он поднял бокал. — За старание…которое рифмуется с закланием!

Глава 13

В дверь негромко постучали, и Танис, погруженный в раздумье, слегка вздрогнул.

— Входите, кто там? — позвал он. Дверь осторожно отворилась.

— Это Чарлз, господин. Ты просил, чтобы я известил тебя, когда будет смена караула.

Танис повернул голову и посмотрел в окно, которое он открыл, чтобы впустить в кабинет немного свежего воздуха, однако ночь была теплой, душной и безветренной. Небо по-прежнему было затянуто плотными облаками, которые изредка освещались неестественными розоватыми вспышками молний. Прислушавшись, Танис различил звон колоколов, отбивающих восход Темной Стражницы, услышал голоса солдат, заступающих на посты, и мерный шаг патрулей, возвращающихся в казармы.

Что ж, пусть отдохнут, пока можно. Ждать осталось недолго.

— Спасибо, Чарлз, — кивнул Танис. — Зайди на минутку.

— Слушаюсь, господин.

Старый слуга вошел, осторожно прикрыв за собой дверь. Танис внимательно посмотрел на лист пергамента, который лежал перед ним на столе, и, решительно сжав губы, твердой рукой дописал две заключительные строки. Посыпав письмо песком, чтобы дать высохнуть чернилам, он попробовал перечитать написанное, но перед глазами все расплывалось, и он оставил свои попытки. Расписавшись внизу, он свернул пергамент в трубочку и надолго замолчал, сидя неподвижно и держа письмо в руке.

— Господин! — осторожно окликнул его Чарлз. — Тебе нехорошо?

— Чарлз… — Танис замолчал, снимая с пальца стальной перстень с золотой печаткой.

— Приказывай, я слушаю тебя.

— Это письмо к моей жене, Чарлз, — тихим голосом продолжил Танис. — Она сейчас в Сильванести. Нужно отправить его сегодня же, прежде чем…

— Я понимаю, — кивнул Чарлз, протягивая руку.

Танис виновато покраснел:

— Я знаю, что существуют гораздо более важные документы, ждущие отправки, — депеши, распоряжения приказы, — однако…

— У меня есть подходящий гонец, господин. Он эльф, и как раз из Сильванести. Надежный человек, к тому же, говоря откровенно, он будет рад оставить город под таким благовидным предлогом.

— Спасибо, Чарлз, — искренне поблагодарил слугу Танис и пригладил рукой волосы. — Если что-то должно случиться, то мне хотелось бы, чтобы Лорана знала…

— Разумеется, я все понимаю, и не думай больше об этом. Может быть, ты запечатаешь его?

— Ах да, конечно, — спохватился Танис. Взяв перстень поудобнее, он вдавил его в мягкий горячий сургуч, который Чарлз растопил на свече и накапал на пергамент, — на письме отпечаталось изображение осинового листа.

— Прибыл властитель Гунтар, — доложил Чарлз, пряча письмо. — Как раз сейчас он беседует с господином Маркхэмом.

— Гунтар? — Морщины на лбу Таниса разгладились. — Превосходно. Я сейчас…

— Они хотели бы встретиться с тобой, если это удобно, — невозмутимо закончил Чарлз.

— Удобно, удобно. — Танис в нетерпении вскочил. — Насколько я понимаю, Цитадель еще не…

— Никак нет. Господина Маркхэма и властителя Гунтара ты найдешь в летней трапезной. Теперь это официальный штаб обороны.

— Спасибо, Чарлз, — выдавил из себя Танис.

— Что-нибудь еще?

— Нет, благодарю. Я знаю, что…

— Хорошо, господин. — Чарлз поклонился и, придержав дверь для Таниса, запер ее, как только полуэльф вышел. Помедлив у двери несколько мгновений — на случай, если Танис вдруг вспомнит о чем-нибудь важном, дворецкий поклонился еще раз и величественно удалился.

Все еще раздумывая над своим письмом, Танис некоторое время постоял в приятной прохладе полутемного коридора. Затем он судорожно вздохнул и пошел разыскивать летнюю трапезную.

Полуэльф уже взялся за ручку двери штаба, когда заметил уголком глаз какое-то движение. Повернув голову, он увидел темного эльфа, образовавшегося из пустоты.

— Даламар? — удивился Танис и, оставив дверь в покое, сделал несколько шагов навстречу магу. — Я думал, что…

— Я искал тебя, Танис.

— Есть новости?

— Ни одной, которой я был бы рад поделиться. — Даламар пожал плечами. — У меня мало времени, наша судьба висит на волоске. Но я принес тебе это…

Он сунул руку в черный замшевый кошелек, достал оттуда серебряный браслет и протянул его Танису.

Полуэльф взял украшение и с любопытством осмотрел, поднеся к подсвечнику на стене. Браслет из кованого серебра имел четыре дюйма в ширину и казался очень тяжелым. Судя по его величине, он был рассчитан на запястье мужчины.

Серебро потускнело, не то от времени, не то в результате специальной обработки, но зато вставленные в браслет черные камни блестели даже в полумраке коридора.

Не было никаких сомнений, что эта штука — из Башни Высшего Волшебства.

— Он… — неуверенно заговорил Танис, держа браслет двумя пальцами.

Откровенно говоря, он вовсе не стремился узнать, для чего предназначена эта диковина.

— Магический? Да, — ответил Даламар. Танис нахмурился:

— Он принадлежал Рейстлину?

— Нет. — Темный эльф насмешливо улыбнулся. — Шалафи не нуждается в магических амулетах такого рода. Этот браслет я выбрал из коллекции, собранной в Башне. Он очень старый, наверное, его сделали во времена Хумы, а может быть, и раньше.

— А для чего он предназначен? — с сомнением поинтересовался Танис, продолжая хмуриться.

— Он защищает того, кто его носит, от магического воздействия.

— И от магии Сота? — Танис поднял голову.

— От любой. И разумеется, он защитит своего обладателя от магических слов Сота «умри», «замри», «ослепни». Он не дает своему владельцу поддаться страху, который внушает Рыцарь Смерти. Он оградит также от заклятий огня и льда, которыми так любит пользоваться Сот.

Полуэльф пристально посмотрел на Даламара:

— Это действительно ценный дар. Он дает всем нам шанс.

— Обладатель талисмана может поблагодарить меня потом — если вернется живым. — Даламар сложил руки в рукавах. — Даже без своей магии Сот — опасный противник, не говоря уже о тех, кто следует за ним и связан с ним такими страшными клятвами, которые не может отменить сама смерть. Да, полуэльф, скажи мне спасибо — когда вернешься.

— Я? — удивился Танис. — Но я уже почти два года не брал в руки меч. Почему я?

И он с подозрением уставился на темного эльфа. Улыбка мага стала еще шире, а в темных глазах промелькнула довольная искорка.

— Дай его кому-нибудь из рыцарей, полуэльф, и увидишь, что будет. Помни — этот браслет явился из мира тьмы. Он признает только своих.

— Постой! — Видя, что темный эльф приготовился растаять в воздухе, Танис схватил его за рукав. — Еще секунду…Ты сказал, что у тебя есть новости…

— Они тебя не касаются.

— И все же скажи мне.

Даламар промолчал, раздраженно поигрывая бровями. Танис почувствовал, как напряглась под темным бархатом его мускулистая рука.

«Он боится, — неожиданно понял Танис. — Боги, как же он боится!»

Но Даламар уже овладел собой, а его благородные черты не выражали ничего, кроме ледяного спокойствия.

— Жрица, госпожа Крисания, была смертельно ранена. Но ей удалось спасти Рейстлина. Шалафи не пострадал и продолжает поиски Властительницы Тьмы. Так сообщила мне ее Темное Величество.

Танис почувствовал, как горло его сжалось.

— Что с Крисанией? — хриплым голосом спросил он. — Он что, бросил ее умирать?

— Разумеется. — Даламар, казалось, даже удивился подобной наивности. — Она ему больше не нужна.

Танис хмуро посмотрел на браслет и испытал сильное желание вбить его в глотку темного эльфа, однако вовремя опомнился. Он не мог позволить себе такой роскоши, как гнев. Что за безумная, запутанная, дикая ситуация! А тут еще некстати вспомнилось, как Элистан отправился в Башню, чтобы облегчить страдания великого мага…

Круто повернувшись на каблуках, Танис сердито зашагал прочь. Браслет он крепко сжимал в руках.

— Магия начнет действовать, когда ты наденешь его, — донесся до его слуха тихий голос Даламара. Полуэльф нашел в себе силы не оборачиваться, но готов был поклясться, что Даламар смеется.

— В чем дело, Танис? Что случилось? — спросил Гунтар, заметив полуэльфа, вошедшего в трапезную. — Друг мой, ты бледен как смерть…

— Ничего особенного. Я…просто я только что получил не очень приятное известие. — Танис перевел дух и спокойно посмотрел на обоих рыцарей. — Вы и сами выглядите не слишком хорошо.

— Хочешь выпить? — поинтересовался Маркхэм, приподнимая свой бокал с бренди.

Гунтар с осуждением посмотрел на него, но молодой рыцарь ничего не заметил, так как именно в этот момент опорожнял бокал.

— Цитадель появилась в пределах видимости. Ее заметили над горами. На рассвете она будет здесь. Танис кивнул:

— Да, по моим расчетам так все и должно быть. — Он почесал бороду, потом устало потер глаза. Бросив взгляд на полупустую бутылку с бренди, он только покачал головой. Даже пара глотков способна была свалить его с ног — так он устал.

— Что это у тебя в руке? — поинтересовался Гунтар, протягивая руку к браслету. — Какой-нибудь эльфийский талисман, приносящий удачу?

— Не при… — начал было Танис.

— Проклятье! — Старый рыцарь отдернул руку с таким проворством, словно прикоснулся к раскаленному железу. Браслет упал на пол и остался лежать там — на толстом и мягком ковре ручной работы. Пальцы Гунтара скрючились от боли.

Наклонившись, Танис поднял браслет; Гунтар следил за ним с недоверием и испугом на лице. Маркхэм счел за благо проглотить смешок.

— Темный эльф принес его нам, — объяснил полуэльф, не обращая внимания на недоверчивый взгляд Гунтара. — Он защитит того, кто его наденет, от воздействия магии. Только этот браслет даст возможность обычному человеку хотя бы приблизиться к Соту.

— Обычному человеку… — эхом повторил за ним Гунтар и, посмотрев на свою руку, увидел, что кончики пальцев, которыми он так неосторожно прикоснулся к магической вещице, обожжены. — Да он же раскален, хоть это и не видно! Кроме того, меня словно тряхнуло, да так сильно, что чуть сердце не остановилось.

Кто, скажи на милость, сможет надеть его себе на руку?

— Я, например, — ответил Танис, вспоминая слова Даламара: «Этот браслет явился из мира тьмы. Он признает только своих».

— То, что браслет так сильно подействовал на тебя, наверняка связано с твоим рыцарством и священной клятвой Паладайну, — пробормотал он, краснея.

— Выброси его и забудь! — проворчал Гунтар. — Нам не нужна такая помощь, тем более если ее оказывают темные маги.

— Нам нужна любая помощь, властитель, — спокойно возразил Танис. — Позволь мне также напомнить тебе, что каким бы странным это ни казалось, но сейчас мы все сражаемся на одной стороне. А тебя, Маркхэм, я попросил бы рассказать нам о планах по защите города.

Опустив браслет в кошелек и поклявшись себе не замечать мрачных взглядов Гунтара, Танис повернулся к молодому рыцарю, который хоть и вздрогнул от неожиданности, но тут же справился с волнением и помог Танису отвлечься, представив на удивление полный и толковый доклад.

Две тысячи рыцарей оставили Башню Верховного Жреца и двигались к Палантасу, однако им необходимо было по меньшей мере несколько дней, чтобы добраться до города. К светлым драконам отправился гонец, но даже они, скорее всего, не успели бы помочь палантасцам вовремя.

Город жил ожиданием и готовился. Амозус произнес еще одну речь, на сей раз короткую, в которой разъяснил горожанам, что их ждет. К великому удивлению Гунтара, никакой паники не возникло. Несколько наиболее состоятельных купцов попытались, правда, подкупить капитанов стоящих в порту кораблей, но все они отказались выходить в море, опасаясь шторма, — уж больно страшен был вид нависших над головами грозовых туч.

Ворота Старого города были пока открыты. Тот, кто хотел бежать из города и попытаться укрыться на пустоши, был волен это сделать — никто этим людям не препятствовал, — и все же таковых оказалось довольно мало. В городе хоть какую-то защиту обеспечивали стены и рыцари, а на открытом пространстве беглецы могли рассчитывать лишь на свои собственные силы.

Танис считал, что если люди узнают, какая опасность им грозит, то они сами приложат все усилия, чтобы попытаться с ней справиться. Как бы там ни было, но женщины оставили свои богатые наряды и, переодевшись для удобства в мужскую одежду, запасали воду, чтобы тушить пожары. Те, кто жил в Новом городе, не защищенном стенами, перебрались в Старый и теперь трудились не покладая рук над укреплением его бастионов. Дети дневали и ночевали только в винных погребах и штормовых укрытиях. Торговцы открыли лавки и склады и раздавали продовольствие и ткань для бинтов, оружейники распределяли оружие — топоры, вилы, косы — и спешно ковали доспехи, мечи и наконечники для копий, чинили древние щиты и кольчуги и укрепляли стальными пластинами кирасы.

Теперь, глядя из окна на город, Танис видел во многих окнах свет: палантасцы готовились к утру, хотя — полуэльф помнил это много лучше других, — как бы они ни старались, никто из них не мог быть уверен в благоприятном исходе предстоящего сражения.

Вздохнув, он подумал о своем письме к Лоране, и эта мысль неожиданным образом помогла ему принять важное решение. Он знал, однако, что объяви он о нем сейчас — и не миновать долгого яростного спора. Необходимо было так повести разговор, чтобы его оппоненты сами пришли к тому, чего он хотел от них добиться.

Отвернувшись от окна, Танис жестом прервал доклад Маркхэма, а сам обратился к главе Соламнийских Рыцарей:

— Как ты считаешь, повелитель Гунтар, какого плана будет придерживаться противник при штурме?

— Я думаю, все будет предельно просто. — Гунтар подергал себя за усы. — Враг захочет повторить то же, что было при осаде Каламана. Сначала он попытается подогнать Цитадель как можно ближе к городу — при Каламане противнику помешали это сделать драконы, но… — старый рыцарь пожал плечами, — у нас их пока довольно мало. Как только Цитадель повиснет над стенами, дракониды начнут высадку и попытаются взять город изнутри. Злые драконы начнут атаковать…

— …А властелин Сот — ломиться в главные ворота, — закончил за него Танис.

— Рыцари должны поторопиться, чтобы по крайней мере не дать ему времени унести наши трупы, — вставил Маркхэм, снова подсаживаясь к бутылке и наполняя бокал.

— А Китиара, — продолжал вслух рассуждать Танис, — попытается проникнуть в Башню Высшего Волшебства. По словам Даламара, ни одно живое существо не сможет преодолеть Шойканову Рощу, но у Кит есть какой-то амулет, который дал ей Рейстлин. Она может также дождаться, пока Сот прорвется в город, надеясь на его помощь.

— Если ее цель — Башня… — заметил властитель Гунтар, выделив голосом словечко «если». Очевидно, он все еще не верил тому, что порассказал ему Танис о магах и Вратах. — Тогда она полетит на своем драконе и постарается приземлиться как можно ближе к Шойкановой Роще, так как в суматохе сражения уследить за ней, вероятно, будет действительно не просто. Может быть, нам стоит поставить там часть рыцарей, чтобы они ей помешали?

— Рыцари не выдержат там и десяти минут. Роща имеет неприятную особенность сильно действовать на нормальных людей, находящихся от нее даже на расстоянии нескольких сотен шагов, — вставил Маркхэм и, подумав, запоздало присовокупил:

— Повелитель.

— Кроме того, рыцари нам понадобятся, чтобы сдерживать мертвецов Сота, — добавил Танис. — У меня есть один план…

Он глубоко вздохнул. Пора!

— Позвольте мне изложить его вам.

— Давай, — отозвался Маркхэм задумчиво.

— Вы уверены, что Цитадель будет атаковать крепость сверху, а Сот — штурмовать главные ворота, отвлекая вас таким образом от Китиары, которая попытается в суматохе пробраться к Башне. Я верно понял?

Гунтар кивнул.

— Тогда нужно посадить всех рыцарей на драконов; я сам оседлаю Огнекрылого. Поскольку браслет защищает меня от Сота, я им и займусь, а остальные воины могут сосредоточиться на его отряде. Как бы там ни было, у меня личные счеты с Рыцарем Смерти, — поспешно добавил полуэльф, видя, что Гунтар отрицательно качает седой головой.

— Это абсолютная чушь, мой мальчик, — печально возразил старый воевода. — Ты действительно проявил себя героем в последней войне, но у тебя, к сожалению, нет почти никакой военной подготовки. Выйти на поединок с Рыцарем Соламнии…

— Тем более с мертвым, — вставил Маркхэм и пьяно хихикнул.

Усы Гунтара сердито встопорщились, но он сдержался, хотя продолжил довольно прохладно:

— В бою против подготовленного рыцаря, особенно такого, как Сот, у тебя нет ни одного шанса выстоять — ни с браслетом, ни без него.

— Без браслета, повелитель, умение обращаться с мечом не имеет никакого значения, — резонно возразил Маркхэм и выпил еще один бокал. — Тот, кто может указать на тебя пальцем и приказать, чтобы ты умер, имеет явное преимущество перед любым из нас.

— Прошу тебя, — вставил Танис. — Я признаю, что формально моя военная подготовка не была такой тщательной и организованной, как у остальных, однако по количеству лет, что я владею мечом, я превосхожу вас по меньшей мере вдвое.

Моя эльфийская кровь…

— Провались ты в Бездну со своей эльфийской кровью… — пробормотал Гунтар и покосился на Маркхэма, который, не обращая решительно никакого внимания на своего командира, снова потянулся за бутылкой.

— Ну что же, — сказал Танис негромко. — Если меня вынудят, то я, пожалуй, воспользуюсь своим положением виерархии рыцарей, повелитель.

Гунтар покраснел:

— Проклятье, да это же просто почетное звание! Танис улыбнулся:

— Кодекс чести не различает настоящих рыцарей и почетных: ты либо рыцарь, либо нет. Я — Рыцарь Розы, и мой возраст — сто с лишним лет — дает мне право на старшинство.

Маркхэм громко рассмеялся:

— Ради всех богов, властитель Гунтар, разреши ему умереть. Какая тебе разница?

— Он пьян, — процедил сквозь зубы Гунтар, уничтожающе глядя на молодого рыцаря.

— Он молод, — возразил Танис. — Итак, что скажешь, повелитель?

Гунтар сверкнул на него глазами. Горькие слова упрека готовы были вот-вот сорваться с его губ, но они так и не прозвучали. Старый рыцарь как никто другой знал — тот, кто рискует выйти сражаться с Сотом, обрекает себя на неминуемую гибель, вне зависимости от наличия или отсутствия магического браслета. Сначала он, правда, посчитал Таниса либо совсем наивным, либо слишком упрямым, однако, глядя в глаза эльфа-полукровки — непреклонные и решительные, — он снова подумал, что недооценил Таниса.

Поэтому, вместо резких и горьких слов, которые он приготовил для полуэльфа, Гунтар только хрипло откашлялся и указал рукой на Маркхэма:

— Проследи, чтобы этот фрукт протрезвился, и будь наготове. Я пойду предупрежу рыцарей.

— Благодарю, — Танис поклонился.

— Пусть боги будут на твоей стороне, — неожиданно добавил Гунтар низким, сдавленным голосом и, быстро пожав Танису руку, вышел из комнаты.

Полуэльф проводил его взглядом, а затем посмотрел на Маркхэма, который с кривой улыбкой заглядывал одним глазом в горлышко пустой бутылки из-под бренди.

«Он не настолько пьян, как кажется, — подумал Танис. — Или как ему хотелось бы».

Полуэльф отвернулся и подошел к окну. Он стоял, уставясь невидящими глазами вдаль. Рассвет близился.

Лорана!

Возлюбленная жена моя! Когда мы прощались с тобой неделю назад, ни один из нас не думал, что придется надолго расстаться. За нашу жизнь мы провели с тобой в разлуке слишком много времени, однако, должен признаться, именно сейчас я почти не горюю о том, что тебя нет рядом. Ты теперь в безопасности, и это утешает меня, но если Рейстлину удастся осуществить свой план, то, боюсь, на Кринне безопасных мест не останется и в помине.

Откровенно говоря, любимая, у меня нет почти никакой надежды, что кому-то из нас удастся уцелеть, однако мысль о моей — вполне вероятной — смерти нисколько меня не пугает. Я говорю это совершенно честно. Однако я не могу думать об этом спокойно — гнев и ярость беспрестанно терзают мое сердце. В прошлой войне я мог позволить себе безрассудную отвагу — у меня ничего не было, и, следовательно, мне нечего было терять. Но никогда так сильно я не хотел жить, как сейчас. Словно скупец, храню я в памяти счастливые дни и минуты, проведенные вместе с тобой, ни за что и никому не желаю их отдавать. В последние дни я часто размышлял о наших планах на будущее, о детях, которые у нас могли бы появиться…И конечно, я думал о тебе, любимая, о том горе, которое причинит тебе моя смерть…

Никакая бумага не выдержит шквала раздирающих меня на части противоречивых чувств, которые я испытываю при мысли об этом.

Единственное, чем мог бы я утешить тебя, — это мысль о том, что наше расставание действительно было последним. Мир больше никогда не разлучит нас, Лорана. Я буду ждать тебя, родная, ждать в том королевстве, где умирает само время.

И тогда, в один из вечеров в этой стране вечной весны и бесконечных сумерек, я посмотрю на дорогу и увижу на ней тебя. Я так ясно представляю себе, как ты идешь по теплой земле, как последние лучи закатного солнца сверкают в твоих волосах и глаза твои светятся любовью, переполняющей и мое сердце, — что у меня нет никаких сомнений: так все и случится!

Ты придешь ко мне.

Я крепко обниму тебя.

Мы закроем глаза и уснем навеки.

Книга третья

Возвращение

Стражник, охраняющий ворота Старого города, притаился в отбрасываемой ими густой тени. Снаружи доносились голоса других стражей, чуть напряженные и слегка возбужденные в предчувствии скорой битвы. «Там их, наверное, не меньше двадцати, — невесело подумал стражник. — Сегодня первая ночь, как удвоили караул, но свободные от дежурств солдаты предпочитают оставаться на своих местах, а не идти домой. Страшно…»

Над его головой раздавались мерные шаги рыцарей, совершающих обход вдоль стены, а высоко в небе время от времени слышались тяжелое хлопанье и шуршанье драконьих крыльев. Иногда драконы даже переговаривались между собой на своем секретном языке, и их одинокие гортанные голоса нагоняли тоску на старого стражника, хотя он и знал, что это были бронзовые драконы, которых властитель Гунтар прислал из Башни Верховного Жреца, чтобы они несли воздушный дозор, в то время как люди охраняли город с земли.

Все звуки, которые бывалый воин слышал вокруг, сливались для него в единый ритм тяжелых шагов — это шла к Палантасу и его жителям неумолимая судьба.

Именно такая мысль, хотя — скорее всего — и не облеченная в такие выспренние слова, как «судьба» и «тяжелые шаги», крутилась в голове стражника, грузно опершегося на свою алебарду. Он был старым наемником, и за спиной у него была не одна ночь, подобная этой. Когда-то стражник тоже был молод и, подобно юношам, стоявшим на часах снаружи, любил похвастаться великими подвигами, которые он совершит на рассвете, лишь только протрубят наступление, однако во время первого в своей жизни сражения воин так испугался, что не мог потом вспомнить ни единой подробности.

С тех пор прошло много лет, и немало битв, больших и малых, осталось позади. Человек привыкает к страху, который постепенно становится неотъемлемой его частью, совсем как руки, ноги или меч. Стражник тоже привык к нему и уже давно не думал о предстоящем сражении. Будет утро, будет бой, и если тебе повезет — ты снова увидишь вечер.

Внезапный лязг железа, быстрые шаги и голоса заставили воина отвлечься от своих мыслей. Да, иногда бывало и так, что бой начинался задолго до рассвета, но он никогда этого не одобрял. Недовольно ворча и одновременно чувствуя, как кровь начинает быстрее бежать по жилам, стражник выглянул из своей полосатой будки.

— Я что-то слышал! — доложил молодой охранник, задыхаясь от волнения и быстрого бега:

— Вон там! Похоже, железо звякнуло…Должно быть, целый отряд!

Остальные стражники, на всякий случай отступив поближе к воротам и ощетинившись пиками, тревожно вглядывались в темноту. Даже рыцари на стене застыли как изваяния и теперь смотрели на широкую дорогу, которая вела из Нового города в Старый. Кто-то принес несколько факелов в дополнение к тем, что уже горели на стенах, освещая площадку перед воротами. К сожалению, шагах в двадцати от ворот уже ничего нельзя было разглядеть, а из-за лишних факелов темнота за границей светового круга выглядела еще более непроглядной и зловещей.

Теперь старый солдат тоже расслышал непонятный звук, но паниковать не стал. Он прослужил уже достаточно, чтобы знать: темнота и страх часто превращают обыкновенную заблудившуюся корову в целый отряд гоблинов.

Выйдя из-под арки ворот, он замахал руками и рявкнул:

— По местам!

Молодые новобранцы, нервно сжимая оружие, разошлись по своим постам. На дороге остался только старый наемник, который терпеливо ждал, на всякий случай взяв алебарду на изготовку.

Довольно скоро в круг света вступил человек — а вовсе не парнокопытное и не полк драконидов, — который, правда, был настолько огромен, что вполне мог сойти и за двоих. Рядом с ним виднелась еще одна фигурка, ростом и повадками напоминавшая кендера.

Странная парочка остановилась, видимо, ослепленная ярким светом, и стражник получил возможность внимательнее ее рассмотреть. Гигант был без плаща, и свет факелов отражался от доспехов, которые, должно быть, когда-то ярко сверкали, а теперь были покрыты серой коркой запекшейся грязи и сажей. Кендер тоже оказался от макушки до пят выпачкан глиной, хотя, судя по всему, он не раз пытался счистить ее со своих франтоватых, бывших когда-то голубыми леггинсов.

Гигант слегка прихрамывал, а общее впечатление было таким, словно они с кендером совсем недавно побывали в нешуточной переделке.

«Чудно, подумал старый солдат. — Насколько мне известно, война хоть и началась, но стычек с врагом еще не было».

— Странные они ребята, — пробормотал стражник себе под нос, увидев, что гигант быстро осмотрелся по сторонам взглядом бывалого воина и привычным жестом опустил руку на рукоять длинного меча. Коротышка вертел головой, проявляя обычную кендерскую любознательность, однако стражник с удавлением заметил в его руках большую, переплетенную в кожу книгу.

— Назовите ваши имена и род занятий! — приказал наемник, выступив вперед и остановившись перед пришельцами.

— Меня зовут Тассельхоф Непоседа, — тут же отрекомендовался кендер и, после непродолжительной возни с книгой, ухитрился высвободить и протянуть вперед маленькую ладошку. — А это мой друг Карамон. Мы оба из Уте…

— Ну а род наших занятий зависит от того, где мы находимся, — перебивая своего приятеля, дружелюбно заговорил гигант, которого кендер назвал Карамоном.

Лицо его при этом оставалось настолько серьезным, что стражник не сразу нашелся, что ответить.

— Хочешь сказать, что вы не знаете, где находитесь? — с подозрением спросил он наконец.

— Мы не здешние, — спокойно отозвался гигант. — И карту потеряли. Увидели огни, вот и пошли сюда.

«Если это правда, то тогда я властитель Амозус», — подумал стражник, а вслух сказал:

— Это Палантас.

Карамон глянул сначала назад, потом на старого воина, который едва доставал ему до плеча.

— Тогда, значит, это был Новый город…Но где же все люди? Мы обошли полгорода и никого не встретили.

— У нас объявлено военное положение. — Стражник кивнул головой в сторону рыцарей на крепостной стене. — Все ушли в старую часть города. А теперь, когда я кое-что рассказал, может быть, вы все таки объясните мне, чем занимаетесь и каким ветром вас сюда занесло? А заодно — почему вы ничего не знаете о том, что происходит? Я уверен, что слухи о войне облетели уже половину Ансалон — с кого континента.

Гигант почесал заросший щетиной подбородок И осклабился:

— Знаешь, приятель, одна-две бутылки «гномьей водки» запросто могут отключить человека на неделю, а то и больше.

— Верно, — проворчал стражник, разглядывая ясные и чистые глаза незнакомца, в которых светились решимость и стремление непременно добиться какой-то важной цели. Он уже видел такие глаза — у людей, идущих на смерть, знающих это и остающихся в мире с богами и с самими собой, несмотря ни на что.

— Так ты пропустишь нас внутрь? — спросил тот, кого называли Карамоном. — Судя по всему, лишняя пара бойцов вам не помешает.

— Человек твоей комплекции нам действительно подойдет, — парировал стражник и ухмыльнулся, глядя на кендера. — Что касается твоего приятеля, то я боюсь, им не накормишь даже одного грифа-падальщика.

— Я тоже боец! — возмутился кендер. — Да еще о-го-го какой! Однажды я спас жизнь Карамону! — Его лицо посветлело. — Хочешь послушать? Это совершенно удивительная история. Мы все были в магической крепости — это Рейстлин заставил нас остаться там после того, как он убил моего…Ну да это не важно…Самое главное, что туда проникли темные гномы. Они напали на Карамона, а он случайно поскользнулся и…

— Эй, там, откройте ворота! — крикнул стражник.

— Идем, Тас, — сказал гигант.

— Но я только-только подошел к самому интересному месту!

— Кстати… — Человек обернулся, предварительно зажав кендеру рот широкой ладонью. — А какое сегодня число?

— Тринадцатый день пятого месяца 356-го года, — ответил воин. — Кстати, тебе не мешало бы обратиться к жрецам, чтобы они подлатали тебе ногу.

— К жрецам… — пробормотал гигант себе под нос. — Да, правильно, я совсем позабыл…Жрецы уже появились…Спасибо, — крикнул он, исчезая в тени ворот вместе с кендером. Старый солдат услышал, как последний, сумев, очевидно, освободиться от руки своего друга, проговорил довольно укоризненно:

— Фи, Карамон, тебе все таки необходимо иногда мыться. У меня из-за тебя полный рот земли. Так на чем я остановился?.. Ты должен был дать мне закончить, Карамон! Я так и не рассказал, как ты поскользнулся в луже крови и…

Качая головой, стражник смотрел вслед незнакомцам.

— За этим целая история, — пробормотал он, когда большие ворота с лязгом захлопнулись. — Да такая, что ни один кендер не выдумает…Готов поклясться чем угодно…

Глава 1

— Ну что там, Карамон? — спросил Тассельхоф, вставая на цыпочки и пытаясь заглянуть в книгу из-под руки гиганта.

— Тихо, я читаю! — раздраженно прошипел Карамон и дернул плечом. — Не мешай.

С этими словами он продолжил торопливо листать толстый том «Хроник», которые взял у Астинуса.

Вздохнув (в конце концов, это он нес книгу всю дорогу), Тассельхоф прислонился спиной к стене и огляделся по сторонам. Оба путешественника остановились под большой жаровней — одной из тех, что палантасцы использовали для освещения улиц по ночам. Время близилось к рассвету, одна — ко плотные черные облака, повисшие над городом, не пропускали солнечный свет, и ночная тьма лишь слегка посерела. Со стороны бухты наползал холодный и сырой туман, длинные языки которого медленно плыли над самой мостовой. Несмотря на то что во многих окнах горели огни, на улицах почти никого не было. Горожане — все те, кто не принадлежал к ополчению, — получили приказ не покидать домов. По дороге они видели лишь несколько женских лиц в окнах, прижавшихся к стеклам в тревожном ожидании, да изредка вооруженные мужчины пробегали мимо по направлению к главным воротам. Один раз в доме прямо напротив Таесельхофа открылась дверь, и из нее вышел пожилой торговец со ржавым мечом в руке. За ним, плача, шла женщина. Наклонившись, горожанин поцеловал сначала ее, потом — грудного ребенка, которого несла женщина. После этого он решительно повернулся и, не оглядываясь, заспешил прочь, однако Карамон успел заметить, что по его лицу ручьями текут слезы.

— О нет!.. — пробормотал Карамон.

— Что? Что там такое? — забеспокоился Тассельхоф, подпрыгивая на одном месте и пытаясь заглянуть в страницу, которую только что открыл Карамон.

— Вот послушай, — начал гигант. — Здесь написано вот что:

…Утром третьего дня Воздушная Цитадель показалась в небе над Палантасом, а рядом с ней летели орды голубых и черных драконов. И одновременно с магической крепостью перед воротами Старого города появился жуткий призрак, при виде которого не один испытанный в боях ветеран побледнел и в страхе отвернулся.

А был это не кто иной, как властелин Сот Даргаардский, Рыцарь Черной Розы, восседавший верхом не на простом коне, а на настоящем исчадии ада, ноздри и глаза которого полыхали огнем, а от ударов копыт содрогалась земля. Никто не посмел напасть на него, стражи бежали, и рыцарь без помех осадил своего скакуна перед самыми воротами.

— Владыка Палантаса! — воззвал Сот, и его гулкий замогильный голос эхом отозвался от стен. На бастионе появился благородный правитель Амозус, и Рыцарь Смерти продолжил:

— Сдайте город госпоже Китиаре Ут Матар, Повелительнице Драконов, и вручите ей ключи от Башни Высшего Волшебства. Если вы назовете ее владычицей Палантаса, она позволит вам жить в мире и покое, огород ваш избежит разрушений.

Последовало молчание. Сот обратил внимание на выражавшие панический ужас лица ближайших к Амозусу воинов, не осмелившихся даже посмотреть вниз. Сам же правитель хотя и был устрашен, однако стоял прямо и смотрел на Сота с напускным безразличием. Слова Амозуса вернули мужество тем, кто его уже почти лишился.

— Передай наш ответ драконьей госпоже, — закричал властитель. — Много столетий Палантас жил в покое и красоте, однако ни то ни другое не станем мы покупать ценой своей свободы.

— Что ж, тогда купите их ценой своих жизней! — ответил Сот.

Затем губы рыцаря-мертвеца снова шевельнулись, и он произнес слова магической команды. Из мрака за его спиной возникли тринадцать рыцарей, которых безжалостное время превратило в скелеты. Все они, подобно Соту, оседлали кошмарных скакунов преисподней. Следом за ними в колесницах из человеческих костей поспешали сестры-банши из Даргаардского замка, духи тех самых эльфийских женщин, которые волей богов были обречены вечно служить своему повелителю — Соту. Колесницы везли крыланы — небольшие огнедышащие драконы. Банши размахивали «ледяными мечами тьмы и пронзительно кричали, нагоняя на защитников города неизъяснимый страх.

Снова Сот произнес заклинание, вытянув руку, видимую лишь благодаря надетой на нее латной рукавице, по направлению крепостной стены. Тут же по железным полосам, какими были обиты ворота, побежали морозные узоры. Старое дерево мороз сковал намертво, а Сот уже готовил новую магическую формулу.

Одного его слова оказалось достаточно, чтобы ворота рассыпались в прах…

Сот слышал испуганные крики защитников, когда его чудовищный скакун ступил на мостовые Старого города. Верные рыцари-скелеты и банши неслись следом.

А с другой стороны ворот ждал властелина Сота восседавший верхом на бронзовом драконе по имени Огнекрылый (настоящее имя — Хирсах) Танис Полуэльф, Герой Копья. Едва увидев перед собой противника, Рыцарь Смерти возжелал тут же прикончить его и прокричал магический приказ «Умри!», однако Танис, которого защищал серебряный браслет, устоял перед заклинанием. К сожалению, браслет, который помог ему уцелеть в первом столкновении с Сотом, не смог его спасти…

— «Не смог спасти!.. «— выкрикнул Тассельхоф в величайшем волнении. — Что это означает?

— Не перебивай, — отрезал Карамон, — слушай дальше. Так вот, …не смог его спасти. Бронзовый дракон, верхом на котором выехал сражаться Танис Полуэльф, не имел магической защиты и в тот же час околел, принудив своего седока сражаться пешим порядком. Сот тоже спешился, как предписывается законами поединка для всех Соламанийских Рыцарей, а законы эти Рыцарь Смерти все еще соблюдал, хотя фактически он уже несколько веков был мертв. Танис Полуэльф сражался достойно, но Сот превзошел его в мастерстве владения мечом.

Смертельно раненный с пробитой грудью, Танис упал к ногам Рыцаря Смерти…

— Нет! — воскликнул Тассельхоф. — Нельзя допустить, чтобы Танис погиб!

И он с силой потянул Карамона за рукав.

— Идем скорее, у нас еще есть время. Мы должны предупредить Таниса…

— Я не могу, — негромко отозвался Карамон. — Я должен спешить в Башню.

Рейстлин приближается, я это чувствую. У меня совсем нет времени.

— Но как же быть!.. Мы не имеем права допустить, чтобы Танис погиб, — прошептал Тас, глядя на своего друга широко раскрытыми глазами.

— Нет, Тас, мы не можем. — Карамон мрачно посмотрел на кендера. — Ты пойдешь и спасешь его.

От этих слов Карамона у Таса перехватило дыхание.

— Я? — пискнул он наконец. — Но как, Карамон, ведь я даже не воин! Я, правда, сказал стражнику, что умею сражаться, но ведь ты понимаешь, что…

— Тассельхоф Непоседа! — сурово перебил его Карамон. — Боги, возможно, устроили всю эту кутерьму специально для того, чтобы доставить тебе удовольствие. Я сказал — возможно, хотя сам в — этом немного сомневаюсь. Мы с тобой — часть этого мира и должны нести ответственность за его судьбу. Я это ясно вижу и очень хорошо понимаю.

Гигант вздохнул, и на мгновение торжественное выражение на его лице сменилось такой глубокой печалью, что Тас почувствовал подкативший к горлу комок.

— Я знаю, что я — часть мира, — с жалким видом сказал кендер, — и с радостью приму на себя столько ответственности, сколько смогу. Но я — очень маленькая частичка, если ты понимаешь, что я хочу сказать, а Сот — довольно большой и, откровенно говоря, весьма жуткий кусок этого мира. Поэтому…

Раздавшийся издали зов трубы помешал ему договорить. Первой трубе вторила другая. Тас с Карамоном замолчали, прислушиваясь к пронзительным звукам до тех пор, пока они не затихли.

— Это враги? — спросил Тас тихонько.

— Да, — кивнул Карамон. — Так что тебе лучше поторопиться.

Закрыв книгу, он затолкал ее во вместительную холщовую сумку, которую Тас «позаимствовал» в покинутом Новом городе. (Кроме сумки, кендер обзавелся новыми кошельками и еще кое-какими безделушками, о которых гигант, похоже, ничего не знал.) Затем Карамон положил большую ладонь на непокорный хохолок на макушке кендера, пытаясь его пригладить.

— До свидания, Тас. Спасибо тебе за все.

— Но, Карамон! — воскликнул Тас, неожиданно почувствовав себя очень одиноким и растерянным. — Куда ты хочешь…

Гигант бросил взгляд на Башню Высшего Волшебства, которая, словно одинокий мрачный утес, возвышалась над городом. Под самой ее кровлей в окнах сияли огни — там находились лаборатория Рейстлина и Врата.

Тассельхоф проследил за взглядом друга и невольно вспомнил свой непродолжительный опыт знакомства с Шойкановой Рощей…

— О Карамон! — вскричал кендер, хватая гиганта за руку. — Погоди! Куда ты…

— Прощай, Тас. — Карамон решительно освободился от вцепившихся в него маленьких пальцев. — Я обязан это совершить. Ты ведь не хуже меня знаешь, что произойдет, если я этого не сделаю. И ты, надеюсь, понимаешь также, что предстоит сделать, тебе. Так поспеши же! Цитадель, наверное, уже над воротами.

— Но, Карамон! — взвыл Тас в неподдельном отчаянии.

— Ты должен!!! — заорал Карамон, и его разъяренный голос разнесся далеко по пустынным улицам. — Или ты хочешь дать Танису умереть, даже не попытавшись спасти его?

Тас отпрянул. Он еще ни разу не видел Карамона в таком гневе, во всяком случае он не мог припомнить, чтобы гигант так сердился На него. Да за все их совместные приключения Карамон даже ни разу не прикрикнул на кендера!..

— Нет, Карамон… — виновато промямлил кендер. — Просто я не знаю, что я могу сделать.

— Что-нибудь придумаешь, — пробормотал гигант, ухмыляясь. — Смекалка тебя еще ни разу не подводила.

И, повернувшись, Карамон пошел прочь, оставив безутешного Тассельхофа одного.

— До свидания, Карамон! — окликнул его Тас. — Я…я не подведу.

Гигант повернулся. Когда он заговорил, голос его показался Тасу странным, словно его друг поперхнулся.

— Я знаю, Тас, знаю. Ты не подведешь, что бы ни случилось…

Он взмахнул рукой и быстро пошел по улице, в дальнем конце которой виднелась черная тень Шойкановой Рощи — тень, которая не исчезала даже ясным днем, — в ней скрывались страшные хранители Башни.

Тас смотрел вслед Карамону до тех пор, пока гигант не растворился в полумраке. Если быть до конца откровенным, то он очень надеялся, что Карамон вдруг передумает, внезапно повернется и крикнет:

— Погоди, Тас, я пойду с тобой выручать Таниса!

Но Карамон не обернулся.

— Значит, придется самому, — сказал Тас, вздыхая, — А как он наорал на меня!..

Приглушенно всхлипнув, кендер повернулся и медленно побрел в противоположном направлении. Сердце его ушло в пятки, отчего ноги в башмаках, облепленных грязью, казались ему еще тяжелее. Он понятия не имел, как будет спасать Таниса от Рыцаря Смерти, и чем больше Тас об этом размышлял, ' тем невероятнее казалось, что Карамон смог дать ему такое поручение.

— Но я же действительно спас жизнь Карамону, — пробормотал кендер. — Может быть, он начинает что-то понимать…

Внезапно Тас остановился и несколько секунд стоял неподвижно, как столб, прямо посреди улицы.

— Он просто избавился от меня! — с обидой воскликнул кендер. — Тассельхоф Непоседа, у тебя действительно мозгов не больше, чем у дверной ручки, на что еще Флинт не раз указывал! Карамон отослал тебя, а сам пошел на смерть!

Отправить друга на выручку Танису — это был просто предлог!

В отчаянии и растерянности кендер заметался по улице то в одну, то в другую сторону.

— Как же мне теперь быть? — бормотал он. — Что делать?

Сначала Тас сделал несколько шагов в ту сторону, куда ушел Карамон, но с противоположной стороны донесся тревожный зов труб, и он повернул обратно. На мгновение ему послышался далекий голос Таниса, выкрикивающий команды.

— Если я пойду к Карамону, Танис погибнет! — Кендер остановился, сделал еще шаг и снова замер на месте. Руки его, вцепившиеся в знаменитый хохолок на голове, накручивали волосы на палец, что свидетельствовало о полной растерянности и замешательстве кендера. Еще ни разу за свою жизнь Тассельхоф не попадал в столь сложное положение.

— Они оба нуждаются во мне! — вскричал он. — Но как я могу выбрать одного из двоих?

Затем кендер издал вдруг торжествующий вопль, и озабоченные морщины на его лбу разгладились.

— Знаю! — выкрикнул он. — Вот оно! И, испустив вздох облегчения, Тас продолжил свой путь к воротам, на этот раз бегом.

— Я спасу Таниса, — пропыхтел он, сокращая дорогу по какой-то малоприметной аллее. — А потом вернусь и выручу из беды Карамона. Может быть, Танис даже поможет мне сделать это, особенно если гиганта придется тащить, — для меня одного он слишком тяжел.

Пугая кошек, которые бросились врассыпную, Тассельхоф задумался на бегу:

— Интересно, какой же это до счету герой, которого я спасаю? — Он фыркнул.

— Говоря откровенно, все они порядком мне надоели…

Воздушная Цитадель появилась в небе над Палантасом как раз в тот момент, когда рев труб возвестил о смене караула. Высокие, массивные башни и бастионы летучей крепости, мощные каменные стены и освещенные окна, из которых торчали головы бесчисленных драконидов, стали отчетливо видны, так как Цитадель медленно пошла на снижение.

На стенах Старого города было полно народу — рыцарей, горожан, наемников, — но никто из них не произносил ни слова. Каждый лишь крепче сжимал свое оружие, в мрачном молчании глядя вверх. И все же нашлось в городе по крайней мере одно живое существо; которое встретило появление воздушной крепости не одним словом, а целой тирадой.

— О-о! — выдохнул в благоговейном восторге Тассельхоф, прикладывая к груди сложенные ладошки и любуясь. необыкновенным зрелищем. — Как это замечательно!

Я уже успел позабыть, как величественно и прекрасно выглядят летучие острова! Я готов отдать все что угодно, лишь бы прокатиться на такой штуке!

Он вздохнул и не без труда взял себя в руки.

— Но сейчас, Непоседа, — сказал он себе своим самым строгим, «флинтовским», голосом, — тебе есть чем заняться. Итак, — кендер огляделся по сторонам, — вот ворота. Вот Воздушная Цитадель. А вот идет Амозус…О-о! Он ужасно выглядит! Я видал мертвецов, которые смотрелись лучше него, пролежав месяц в земле! А где же…Ага, вот!

На улице показалась мрачная процессия, двигавшаяся навстречу Тасу. Это была небольшая группа Соламнийских Рыцарей, спешившихся и. ведущих коней в поводу. Они шли молча, лица рыцарей казались торжественными и несколько напряженными, словно каждый из них знал, что идет навстречу скорой и страшной смерти. Впереди шагал высокий воин, чья рыжая борода сразу бросалась а глаза среди чисто выбритых подбородков и длинных усов его соратников. Как и остальные рыцари, он был одет в доспехи Ордена Розы, однако создавалось впечатление, что носить их ему было не совсем привычно.

— Танис всегда терпеть не мог железные доспехи, — сказал себе Тас, глядя, как приближается его друг. — И все же это он, снова в доспехах Рыцаря Соламнии.

Интересно, что бы сказал по этому поводу Стурм…Ах, если бы Светлый Меч был здесь!..

Тас почувствовал, что его нижняя губа мелко дрожит, а по щеке катится непрошеная слеза.

— Как бы мне хотелось, чтобы здесь оказался кто-нибудь храбрый и умный! — пробормотал кендер и шмыгнул носом.

Когда рыцари приблизились к воротам, Танис повернулся к ним лицом и отдал несколько негромких команд. В небе послышалось хлопанье больших крыльев, и Тас, поглядев вверх, увидел Огнекрылого, который, посверкивая бронзовой чешуей, летел во главе отряда драконов. Грозная тень снижающейся Цитадели наползла уже почти на самую стену.

— Стурма нет, Карамона нет, никого здесь нет, Непоседа, — прошептал кендер и решительно вытер нос рукавом. — Ты предоставлен самому себе. Вот только что тебе теперь делать?

Самые невероятные и дикие мысли проносились у него в голове, начиная с того, чтобы пригрозить Танису оружием («Эй, Танис, подними-ка руки повыше, я шутить не собираюсь!»), и вплоть до безумной идеи оглушить его ударом по голове («Послушай, Танис, не мог бы ты на минутку снять шлем, чтобы я мог стукнуть тебя как следует?»). В своем отчаянии Тас едва ли не дошел до решения рассказать полуэльфу правду («Видишь ли, Танис, мы с Карамоном отправились сначала в прошлое, а потом по чистой случайности нас занесло в будущее, и Карамон взял у Астинуса его книгу — незадолго до того, как наступил конец света, а в предпоследней главе этой книги была описана твоя гибель, и…»).

Вдруг Тас увидел, как Танис поднял правую руку, на запястье которой тускло блеснуло серебро.

— Вот оно! — сказал себе кендер с явным облегчением. — Именно это я и сделаю; в чем в чем, а уж в этом я специалист…

— Что бы ни случилось, — сказал Танис, мрачно оглядывая собравшихся вокруг него рыцарей, предоставьте Сота мне. Я хочу, чтобы вы поклялись мне в этом Кодексом и Мерой.

— Но, Танис, господин мой… — начал было Маркхэм.

— Я не собираюсь спорить с тобой, рыцарь, — отрезал Танис. — Без магической защиты ни у кого из вас нет ни малейшего шанса. К тому же вам придется сражаться с отрядом Сота. А теперь клянитесь, или я удалю вас с поля боя. Клянитесь же!

Из-за закрытых ворот донесся гулкий утробный голос, призывавший палантасцев сдаваться, и рыцари переглянулись между собой. Каждый из них почувствовал, как при этих нечеловеческих звуках у него по спине побежали мурашки. Затем ненадолго воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом множества крыльев, — это над городом кружили бронзовые, серебряные, черные и голубые драконы, с ненавистью следящие друг за другом и ожидающие лишь сигнала к нападению. Хирсах завис в воздухе неподалеку от Таниса, готовый опуститься на землю по первому его знаку.

Затем они услышали голос правителя Амозуса, напряженный и хриплый и тем не менее — решительный и твердый.

— Передай наш ответ драконьей госпоже. Много столетий Палантас жил в покое и красоте, однако ни то ни другое не станем мы покупать ценой своей свободы…

— Я клянусь, — негромко сказал Маркхэм, — Кодексом и Мерой…

— Клянусь… — один за другим повторили и остальные.

— Спасибо. — Танис посмотрел на стоявших перед ним молодых людей и подумал о том, как мало им осталось жить на белом свете. Да и он сам тоже…

Танис сердито тряхнул головой, отгоняя печальные мысли.

— Огнекрылый… — Он готов был уже призвать дракона, когда в задних рядах рыцарей поднялась какая-то суматоха.

— Эй ты, корова, сойди-ка с моей ноги! — раздался странно знакомый голос.

Громко заржала лошадь, и кто-то из рыцарей свирепо выбранился. Все тот же писклявый голосок с самой невинной интонацией заявил:

— А я тут ни при чем!

Твоя лошадь наступила на меня. Не зря Флинт недолюбливал этих глупых животных…

Остальные скакуны, на которых сказывались напряженность их хозяев и предчувствие близкой битвы, затрясли ушами и зафыркали. Одна из них боком выскочила из строя, едва не оторвав от земли повисшего на уздечке наездника.

— Сдержите коней! — рявкнул Танис. — Что там такое?!

— Дайте мне пройти! Отойдите с дороги! Как? Неужели? Так это твой кинжал?

А я гляжу — валяется…Должно быть, ты обронил его, когда…

— Что же, тогда купите их ценой своих жизней! — раздался в это время за воротами голос Сота.

А из-за первой шеренги рыцарей донеслось:

— Танис, это я, Тассельхоф!

Полуэльф почувствовал, как сердце у него дрогнуло. Он даже не мог понять, какой из голосов его сильнее напугал.

Однако на мысли о чудесах времени не оставалось. Бросив взгляд через плечо, Танис увидел, как покрылись изморозью ворота.

— Танис! — Тассельхоф вцепился в руку старого друга. — Танис! Ты должен поспешить и спасти Карамона! Он пошел в Шойканову Рощу.

«Карамон? Карамон мертв!» — была первая мысль Таниса. Но в таком случае Тас тоже должен был погибнуть. Полуэльф был в этом уверен. «Что происходит? — подумал он. — Или я от страха сошел с ума?»

Кто-то вскрикнул, и Танис, подняв голову, увидел, как побледнели лица рыцарей под забралами. Ему не надо было оборачиваться, чтобы понять: ворота разрушены и Сот со своим отрядом ворвался в город.

— По коням! — скомандовал полуэльф, пытаясь оторвать от себя кендера. — Тас, сейчас не время…Убирайся отсюда, беги!..

— Но Карамон…Он погибнет! — взвыл Тассельхоф. — Ты должен спасти его!

— Карамон…давно…мертв! — прорычал Танис.

С трубным боевым кличем Хирсах приземлился на мостовую рядом с Танисом.

Злые и светлые драконы — оскалив клыки и выставив вперед острые когти — с яростью ринулись друг на друга. Битва закипела. Воздух наполнился сверкающими молниями и едким запахом кислоты. В Воздушной Цитадели заревели рога. С неистовыми воплями из нее посыпались вниз дракониды, уже в падении расправлявшие свои короткие кожистые крылья, чтобы смягчить удар.

И, распространяя перед собой волну животного страха, впереди отряда мертвецов мчался властелин Сот — бесплотное видение на адском коне.

Но как ни старался Танис, ему все не удавалось стряхнуть кендера. В конце концов полуэльф кое-как схватил извивающееся маленькое существо поперек туловища и, задыхаясь от гнева, швырнул его в боковую улочку.

— И не смей высовываться! — крикнул он.

— Танис! — крикнул в ответ Тас. — Не выходи биться с ним. Ты погибнешь, я знаю!

Удостоив Тассельхофа последнего яростного взгляда, Танис повернулся на каблуках и побежал вперед, призывая дракона. Огнекрылый перелетел через него и опустился на мостовую.

— Танис! — донесся до слуха рыцаря пронзительный голос кендера. — Ты не можешь биться с Сотом без браслета!

Глава 2

Браслет!

Танис машинально бросил взгляд на свое запястье. Так и есть — магический браслет исчез. Резко развернувшись, полуэльф ринулся за кендером, но было слишком поздно. Тассельхоф уже несся по улице с такой скоростью, словно от этого зависела его жизнь.

— Танис! — окликнул своего командира Маркхэм.

Полуэльф обернулся. В арке разрушенных городских ворот возник Сот верхом на своем кошмарном скакуне. Его пылающий взор остановился на Танисе, и тот почувствовал, как его душа словно заледенела от ужаса, который распространял вокруг себя этот восставший из мертвых, хотя расстояние между ними было еще порядочным.

«Что же делать?» — подумал Танис. Он не мог сражаться — без браслета у него не оставалось ни малейшей возможности не то чтобы победить — даже просто сойтись с Рыцарем Смерти лицом к лицу. «Слава богам, — успел подумать полуэльф, — что я все же не принадлежу к настоящим рыцарям, которых священные клятвы обязывают умереть с честью».

— Бегите! — приказал Танис непослушными губами. — Отступайте! Вы ничего не сможете с ним сделать. Помните о своей клятве и сражайтесь с живыми врагами…

Он не успел договорить — прямо перед ним приземлился драконид, чья омерзительная рожа была искажена безумной жаждой крови. К счастью, Танис еще помнил, как бороться с этими рептилиями. Их нельзя было колоть мечом, так как после гибели тело драконидов превращалось в камень, в котором намертво застревал любой клинок, поэтому Танис ударил врага рукоятью прямо в оскаленную пасть, лягнул чудовище ногой в брюхо и легко перепрыгнул через упавшую гадину.

За спиной он услышал испуганное ржание лошадей и топот копыт. Танис очень надеялся, что рыцари исполнили его приказ и теперь отступают, однако оглянуться и проверить времени уже не было. Между тем полуэльф все еще надеялся вернуть себе браслет.

— Кендер! — крикнул он Хирсаху, указывая, на несущуюся по улице маленькую фигурку, — Сюда его!

Дракон мгновенно понял, что от него хотят, и легко взмыл в воздух. Хотя улица, по которой, сверкая пятками, мчался Тассельхоф, была довольно широкой, Хирсах все равно задевал своими могучими крыльями за окна и стены домов, и тогда на землю сыпались кирпичи и разбитые стекла.

Танис бежал следом за драконом. По сторонам он почти не смотрел, да в этом и не было особой нужды — отчаянные крики и лязг оружия помогали ему ясно представить себе, что происходит вокруг.

Сегодняшним утром сама смерть пировала на широких улицах и аллеях Палантаса. Армия мерзких чудовищ и сверхъестественных существ, ведомая Сотом, подобно ледяному вихрю ворвалась в город через уничтоженные ворота и теперь сметала все на своем пути.

К тому времени, когда Танис догнал дракона, Хирсах уже держал кендера зубами за ноги в его знаменитых голубых штанах. Тассельхоф болтался в его пасти вниз головой, и Хирсах время от времени встряхивал пленника, словно заправский тюремщик. От этой тряски новенькие кошельки Таса раскрылись, и из них хлынула на мостовую всякая всячина: брелоки, ложки, кольца для салфеток, наперсток и даже четверть головки сыра.

Но среди всего этого богатства не было серебряного браслета с черными камнями.

— Где он, Тас? — сердито спросил Танис, у которого руки чесались взять кендера за шиворот и самому хорошенько его потрясти.

— Т-ты…никогда не найдешь, — отозвался кендер, клацая зубами.

— Опусти его, — обратился Танис к дракону. — И постой на страже.

Воздушная Цитадель остановилась над самой городской стеной, — засевшие внутри черные маги и жрецы отбивали атаки серебряных и бронзовых драконов, и пока что вполне успешно. Ослепительные вспышки молний и ползущий по улицам плотный удушливый дым мешали рассмотреть подробности сражения, но Танису казалось, что он видел, как из Цитадели вылетел крупный голубой дракон и взял курс на Башню Высшего Волшебства.

«Китиара», — решил Танис, но особо задумываться еще и об этом у него не было времени.

Хирсах выронил Таса изо рта (кендер едва не сломал себе при этом шею, падая на мостовую) и взлетел, поглядывая в сторону южной части города, где сконцентрировались значительные силы противника, а обороняющиеся несли самые большие потери.

Танис подошел к кендеру и посмотрел на него в упор. Тас вскарабкался на ноги и с вызовом уставился на полу эльфа.

— Тассельхоф Непоседа, — сквозь зубы процедил Танис, едва сдерживая гнев.

— На сей раз ты зашел слишком далеко. Твоя шалость может стоить жизни сотням ни в чем не повинных людей. Верни мне браслет, Тас, и знай, что с этого момента нашей дружбе конец!

Танис ожидал каких-нибудь дурацких отговорок или жалобных извинений, поэтому был совершенно не готов к тому, что кендер, несмотря на бледный вид и дрожащие губы, ответит на его упрек взглядом, полным спокойного достоинства.

— Это будет нелегко объяснить, Танис, — сказал кендер, — а мне действительно сейчас некогда. Твой поединок с Сотом не имел бы практически никакого значения…

Тас серьезно посмотрел на своего старого друга.

— Ты должен верить мне, Танис, на этот раз я говорю чистую правду. Ни сам поединок, ни его исход…те люди…они все равно умерли бы, и ты вместе с ними.

Но самое худшее заключается в том, что тогда весь мир тоже мог бы погибнуть. Ты остался жив, и, может быть, еще есть надежда на спасение. А теперь, — решительно закончил кендер, поправляя одежду и приводя в порядок свои кошельки, — мы пойдем спасать Карамона.

Танис молча смерил Тассельхофа сумрачным взглядом, затем поднял руку и сдернул с головы стальной шлем. Он никак не мог понять, что, собственно, происходит, как не понял ни слова из всей этой болтовни кендера.

— Хорошо, — устало сказал полуэльф. — Расскажи мне о Карамоне. Он действительно жив? Где он?

Тассельхоф с беспокойством нахмурил брови:

— В том-то и дело, Танис, что он, быть может, уже погиб. Карамон пошел к Башне, ему предстоит пройти сквозь Шойканову Рощу.

— Через Рощу? — с тревогой переспросил Танис. — Но это невозможно!

— Я знаю. — Кендер нетерпеливо дернул себя за хохолок на голове. — И все же он непременно должен пробраться в Башню, чтобы остановить Рейстлина…

— Понимаю, — пробормотал Танис, швыряя шлем на мостовую. — Или, по крайней мере, начинаю понимать. Идем скорее. Ты знаешь, какой дорогой Карамон пошел к Башне?

Лицо Тассельхофа заметно посветлело.

— Так ты идешь? Ты веришь мне? О Танис, я так рад! Ты даже не представляешь себе, какая это колоссальная ответственность — присматривать за Карамоном. Сюда, скорее! — закончил он, указывая рукой направление.

— Могу я быть тебе еще чем-нибудь полезен, полуэльф? — спросил сверху Хирсах, вытягивая шею и косясь на кипевшую над городом битву.

— Нет, если ты только не можешь вступить в Рощу.

Хирсах печально покачал головой:

— Мне очень жаль, полуэльф. Даже злые драконы не смеют приближаться к этим проклятым деревьям. Я желаю тебе удачи, но боюсь, что вы не застанете своего друга в живых.

С этими словами могучий дракон взмахнул Крыльями и стрелой понесся туда, где сверкали молнии и раздавались пронзительные трубные крики атакующих ящеров.

Танис, глядя ему вслед, мрачно покачал головой и быстрым шагом последовал за кендером, который уже бежал по улице, подпрыгивая от нетерпения.

— Может быть, Карамон не смог подойти к Роще слишком близко, — с надеждой заметил Тас. — Я, например, не смог, даже когда мы пытались сделать это вместе с Флинтом, а ведь, как тебе известно, кендеры ничего не боятся!

— Ты сказал, что он хочет остановить Рейстлина? — уточнил Танис. Кендер кивнул.

— Тогда он может подойти и к Роще, и даже продвинуться дальше, — мрачно изрек полуэльф.

Карамону потребовались все его мужество и выдержка, чтобы только приблизиться к Шойкановой Роще. Как бы там ни было, но он сумел подойти к ней ближе, чем любое другое живое существо, не обладающее защитным талисманом.

Только остановившись перед стеной темных, молчаливых деревьев, гигант перевел дух и вытер со лба холодный пот. Несколько минут потребовалось ему для того, чтобы заставить себя сделать еще один шаг.

— Здесь я умру, — пробормотал он, стараясьунять противную дрожь в руках и облизывая пересохшие губы. — Но какая мне, в конце концов, разница? Я уже сотни раз встречался со смертью лицом к лицу, что же теперь-то отступать?!

Он положил ладонь на рукоять меча и сделал один маленький шажок.

— Я не умру! — крикнул он лесу. — Я не могу умереть — слишком многое поставлено на карту! И никаким деревьям меня не остановить!

И он сделал еще один шаг.

— Я бывал и в более жутких местах! — продолжал подбадривать себя Карамон.

— Я прошел даже сквозь Вайретский лес, путешествовал по Кринну накануне его гибели и даже видел конец света. Нет, — решительно продолжил он. — Даже в этой Роще нет такого страха, который я бы не переборол!

С этими словами Карамон сделал третий шаг и вступил в Шойканову Рощу.

Вечная тьма немедленно окружила гиганта. Он как будто опять очутился в Башне, когда заклятие Крисании ослепило его, только на этот раз с ним никого не было.

Паника начала овладевать Карамоном; он ничего не видел, но ощущал чье-то незримое присутствие. В этом кромешном мраке была какая-то жизнь — нечистая, жуткая, невозможная, живая смерть или мертвая жизнь…Карамон почувствовал, как волосы зашевелились на голове и все мышцы сразу стали словно ватные. Не в силах удержаться на ногах, он упал на четвереньки и ткнулся лицом в сырую, прелую листву, всхлипывая от нечеловеческого страха.

— Ты — наш! — зазмеился совсем рядом свистящий шепот. — Наш-ш-ш! Твоя кровь, твое тепло, твоя жизнь — наши, наши, наши! Подойди ближе — отдай нам твое теплое тело и горячую кровь. Нам холодно, очень холодно, мы не можем. больше терпеть вечный холод…Иди же к нам!..

Ужас сковал все тело Карамона. Он еще мог повернуться и бежать, но…

— Нет! — прохрипел он в темноту, заглушая это змеиное шипение. — Я должен остановить Рейстлина…Я обязан…идти дальше.

И впервые в своей жизни Карамон обнаружил в глубинах своего сознания ту же несгибаемую стальную волю, которая вела к цели его брата-близнеца, позволяла ему мужественно переносить боль и страдания, помогала одолевать любые препятствия — даже саму смерть — на пути к великой цели. Он скрипнул зубами и, все еще не в силах подняться на ноги, пополз вперед, взрывая локтями и коленями рыхлую землю.

Это было поистине героическое усилие, однако продвинуться далеко Карамону не удалось. Онемев от изумления, парализованный страхом, он смотрел, как из-под земли вырастают тонкие бледные руки. Холодные и белые, словно мраморные, пальцы вцепились вдруг в его запястья и потянули. куда-то вниз. Сбросив с себя оцепенение, Карамон рванулся изо всех сил, но к нему тянулись уже десятки других рук и хватали его за ноги и одежду. Острые когти впивались в не защищенные доспехами части тела, и Карамон почувствовал, что еще немного, и рыхлая почва Рощи сомкнется над его головой. Ледяной холод сковывал сердце, парализовал волю…

«Я проиграл…» — пронеслась мысль.

— Карамон?! — раздался взволнованный голос. Гигант пошевелился.

— Танис, он приходит в себя!

— Слава богам!

Карамон с трудом разлепил забитые землей глаза и увидел над собой хорошо знакомое бородатое лицо полуэльфа. Танис смотрел на гиганта, и лицо его выражало одновременно облегчение, удивление, растерянность, восхищение и тревогу.

— Та…нис… — Карамон с трудом сел, чувствуя, что еще не вполне отошел от пережитого ужаса. Танис обнял его за плечи своими сильными руками и крепко прижал к себе.

— Друг мой… — Полуэльф поперхнулся, и по его лицу покатились слезы радости и облегчения.

— Ты в порядке, Карамон? — спросил Тассельхоф, возникая в поле зрения гиганта. Карамон судорожно вздохнул.

— Да, — сказал он, сжимая голову ладонями. — Я так думаю, — добавил он через мгновение.

— Это был самый храбрый поступок, о каком я когда-либо слышал, — торжественно заявил Танис, отпуская Карамона. — Самый отчаянный и…самый безрассудный.

Карамон покраснел.

— Да, — пробормотал он. — Пожалуй…Но ты ведь меня знаешь…

— Как будто да, — отозвался Танис, почесывая бороду и с удивлением разглядывая обветренную бронзовую кожу Карамона, его бугрящиеся мускулы и новое, незнакомое выражение на лице — выражение спокойной, но твердой решимости. — Будь я проклят, Карамон, если хоть что-нибудь понимаю! Месяц назад ты разве что брюхо не волочил по земле…Ты был пьян, как…как не знаю кто, и заснул прямо на полу! Теперь же…

— За этот месяц я прожил несколько лет, Танис, — пояснил Карамон, медленно поднимаясь на ноги с помощью кендера. — Вот и все, что я могу тебе сказать, если не вдаваться в подробности.

Он осмотрелся по сторонам.

— Но как вам удалось вытащить меня из этого жуткого места? — Гигант оглянулся через плечо на сумрачный бор, видневшийся в дальнем конце улицы, и не смог сдержать дрожи.

— Я нашел тебя, — ответил Танис, тоже вставая, — Они…эти руки — пытались утянуть тебя под землю. Не самое подходящее место для того, чтобы обрести вечный покой, дружище. — А как вам удалось проникнуть в Рощу?

— Благодаря вот этому. — Танис улыбнулся и показал Карамону серебряный браслет.

— Эта штука позволила тебе войти? Тогда, может быть…

— Нет, Карамон, — отозвался Танис, пряча браслет в своем широком поясе и искоса поглядывая на кендера, который состроил самую невинную рожицу. — Его магии хватило только на то, чтобы подойти к Роще вплотную. Стоило мне оказаться под деревьями, как волшебная сила браслета стала стремительно убывать.

Воодушевление, вспыхнувшее было на лице гиганта, погасло.

— Я пытался использовать наше магическое устройство, — сказал он, поглядев, на Тассельхофа. — Оно тоже не сработало. Впрочем, я не очень-то на него рассчитывал, ведь оно не помогло нам даже в Вайретском лесу. Здесь же, когда я попытался привести его в рабочее положение, брелок не пожелал раскладываться. В конце концов я чуть было его не сломал, так что пришлось оставить эту штуку в покое.

Карамон помолчал минуту, потом сказал с бесконечным отчаянием в голосе:

— Я обязательно должен попасть в Башню, Танис! Непременно! Не могу сейчас все тебе объяснить, но я видел будущее, которое ждет всех нас, если план Рейстлина удастся. Во что бы то ни стало мне нужно пробраться к Вратам и остановить Рейстлина! Я — единственный, кому это по силам.

Танис, вздрогнувший при этих словах Карамона, положил руку на плечо гиганта:

— Я знаю. Тас мне примерно так и объяснил. Даламар сейчас в Башне, он…А как, кстати, ты собирался проникнуть сквозь Врата?

— Танис! — Карамон посмотрел на полуэльфа с таким серьезным и решительным выражением на лице, что Танис от удивления заморгал. — Ты не понимаешь, а у меня нет времени объяснять. Ты обязан мне верить. Я должен проникнуть в Башню — любой ценой.

— Хорошо. — Танис, крайне заинтригованный, взглянул на Карамона. — Я действительно ничего не понимаю, но попытаюсь помочь тебе чем смогу, если это вообще возможно.

Карамон глубоко вздохнул.

— Спасибо, друг мой, — сказал он устало. — В последнее время я чувствовал себя очень одиноко и, если бы не Тас, не знаю, что бы теперь со мной было…

Он посмотрел на кендера, но тот явно его не слышал. Блестящие темные глаза Тассельхофа были устремлены вверх, на Воздушную Цитадель, которая, слегка покачиваясь, висела над городской стеной. Вокруг нее сошлись в жестокой битве светлые и злые драконы; внизу, на земле, откуда поднимались клубы плотного дыма и доносились яростные крики и лязг оружия, тоже кипел бой.

— Готов поспорить, — заявил Тас торжественно, — что на Цитадели можно долететь до Башни. Вжик — и мы уже над Рощей. В конце концов, летучей крепостью движет злая магия, и в этом гадком лесу живет зло. Магия летучей крепости гораздо сильнее, чем магические силы Рощи, то есть, возможно, они не так уж различаются между собой, просто лесному злу может оказаться не по силам остановить громадную Цитадель. А мы могли бы…

— Тас!

Кендер повернулся и увидел, что оба воина — и Танис, и Карамон — уставились на него в немом восхищении.

— Что? — воскликнул он на всякий случай. — Это не я! Я не виноват…

— Если бы мы только могли туда попасть!.. — вздохнул Танис и посмотрел на летучий остров.

— Магическое устройство — вот что доставит нас туда! — воскликнул Карамон и выудил из внутреннего кармана туники, которую он надевал под доспехи, невзрачный брелок.

— Куда оно нас доставит? — Кендер медленно начал осознавать. — Нас?..

Туда? — Он проследил за взглядом полуэльфа, и его глаза засияли как звезды. — Правда? Честное слово? Но это же здорово! Я готов. Летим сейчас же!

Тас посмотрел на магическое устройство в руках Карамона.

— Но ведь он поднимает только двух человек, — простодушно заметил он. — Как же Танис поднимется к нам в Цитадель?

Карамон неловко откашлялся, и Тассельхоф мгновенно понял все.

— О нет! — взвыл он.

— Прости, Тас. — Карамон торопливо превращал брелок в украшенный драгоценными камнями скипетр. — Нам придется биться насмерть, чтобы захватить Цитадель или хотя бы тех, кто ею управляет.

— Ты должен взять меня с собой, Карамон! — крикнул Тас. — Это была моя идея! Я тоже могу сражаться! — С этими словами он выдернул из-за пояса свой маленький нож. — Я спас твою жизнь, и Таниса тоже!

По лицу Карамона, сохраняющего упрямое молчание, Тассельхоф понял, что ничего не добьется, и обратился к Танису, умоляющим жестом сложив руки перед грудью:

— Возьмите меня с собой, Танис! Может быть, устройство поднимет и троих, то есть вас двоих и еще одного кендера, а? Я же совсем маленький, эта штука меня даже не почувствует! Ну пожалуйста, что вам стоит?

— Нет, Тас, — твердо сказал Танис, вставая рядом с Карамоном. Одновременно он погрозил кендеру пальцем с самым серьезным выражением лица.

— И я действительно не шучу, Непоседа!

Кендер выглядел настолько убитым горем, что Карамон едва не поддался жалости.

— Тас, — сказал он негромко, опускаясь рядом с кендером на колени. — Ты же своими глазами видел, что будет с нами, со всем миром, если мы не сумеем помешать Рейстлину. Мне нужно, чтобы Танис был со мной, — я не могу обойтись без его меча и его сильных рук. Ты ведь понимаешь, правда?

Тассельхоф попытался улыбнуться, но его нижняя губа предательски задрожала:

— Да, Карамон, я все понимаю. Мне очень жаль только, что…

— В конце концов, это на самом деле была твоя идея, — торопливо добавил Карамон и встал.

Его последние слова как будто слегка успокоили кендера, однако полуэльф чувствовал себя не так уверенно.

— Это — то меня и тревожит, — проворчал он себе под нос, пытаясь прочесть выражение лица кендера, поскольку оно не внушало ему особого доверия.

— Тассельхоф! — с самым строгим видом заявил полуэльф, как только Карамон снова встал рядом с ним. — Обещай мне, что найдешь какое-нибудь безопасное место и будешь держаться подальше от неприятностей. Даешь слово?

На лице кендера отразилась жестокая внутренняя борьба — он прикусил губу, нахмурил брови и пару раз дернул себя за хохолок. Внезапно его глаза расширились. Тас оставил волосы в покое и кивнул.

— Ладно, я обещаю, — сказал он с таким невинным и искренним видом, что полуэльф застонал.

Однако он уже ничего не мог сделать. Карамон начал читать заклинание, поворачивая магическое устройство в руках. Последнее, что увидел Танис, прежде чем закружившийся вокруг волшебный туман отрезал его от окружающего, — это кендер, который, стоя на одной ноге и почесывая икру пальцами другой, махал им рукой с широкой улыбкой.

Глава 3

— Огнекрылый! — сказал себе кендер, как только Танис и Карамон исчезли из виду.

Повернувшись кругом, кендер потрусил вдоль улицы в направлении южной оконечности города, где кипела жаркая битва. Почему-то ему казалось, что дракон должен быть в самой гуще сражения. Лишь некоторое время спустя кендер осознал, что его план не лишен недостатков.

— Проклятье! — пробормотал Тас, останавливаясь и запрокидывая голову. В небе было черным-черно от широких крыльев драконов, которые, сталкиваясь в воздухе, с остервенением рвали друг друга когтями и зубами.

— Как же я найду моего дракона в этой толчее? Глубоко вдохнув воздух, кендер неожиданно поперхнулся и закашлялся. Только теперь он обратил внимание на то, что улицы города заволокло дымом, а серое рассветное небо, все еще затянутое облаками, приобрело розово-красный оттенок, — то было зарево большого пожара. Горел, несомненно, Палантас.

— Да, город стал опасным местом, — глубокомысленно заметил Тас. — А ведь Танис велел мне отыскать тихое убежище. Единственное надежное укрытие, насколько я понимаю, — рядом с Танисом и Карамоном, а. ведь они теперь в Цитадели и, возможно, попали без меня в беду, в то время как я застрял в Палантасе, который враги решили разграбить и спалить дотла. Нет, здесь оставаться нельзя, особенно если я хочу сдержать свое обещание… — И кендер крепко задумался. — Я знаю, что делать! — воскликнул он внезапно. — Я помолюсь Фисбену! Несколько раз это получалось — по крайней мере так мне казалось, — может быть, сработает и сейчас. В любом случае, хуже не будет.

Заметив группу драконидов, движущихся в его сторону, и не желая, чтобы ему помешали в таком важном деле, Тассельхоф юркнул в боковую аллею и, притаившись за кучей мусора, возвел очи горе.

— Вот что, Фисбен! — сказал он торжественно. — Если мы не выберемся из этой переделки, то, как говаривала моя матушка, придется побросать серебро в колодец и переехать жить в курятник. Правда, я не совсем хорошо понимаю, что она имела в виду, но звучало это довольно внушительно. Я должен быть вместе с Танисом и Карамоном, Фисбен, ты ведь знаешь, что без меня им не справиться. А для этого нужен дракон, хотя бы самый плохонький. Я не так много прошу, Фисбен, по своей скромности я не могу пожелать большего — например; чтобы ты забросил меня прямо туда. Пошли мне одного-единственного дракончика, только и всего!

Тас ждал.

Но ничего не произошло.

Испустив разочарованный вздох, кендер строго оглядел небо и подождал еще немного.

И снова никакого результата. Тассельхоф вздохнул совсем уж печально.

— Хорошо, — сказал он. — Я готов пожертвовать содержимым одного, ну ладно…двух моих кошельков, лишь бы прокатиться на Цитадели. Вот и вся правда — остальная правда. К тому же я всегда искал твою шляпу, когда ты ее терял…

Но, несмотря на искренность этого последнего порыва, никакой дракон так и не появился, и Тас сдался. Убедившись, что дракониды ушли, он выбрался из своего укрытия и вернулся на улицу.

— Наверное, Фисбен был занят, — пробормотал кендер. — Поэтому он и не…

В это мгновение из-под его ног взметнулась целая туча пыли, а откуда-то сверху посыпались груды мусора и увесистые камни. Громкий звук, похожий на удар грома, оглушил Таса, а затем внезапно наступила тишина.

Тассельхоф поднялся на ноги и, отряхивая грязь со своих голубых леггинсов, прищурил глаза, стараясь увидеть хоть что-нибудь сквозь стену дыма и гари.

Сначала он решил, что на него снова обрушился дом, как это произошло в Тарсисе, однако вскоре он разобрался в случившемся.

Посреди улицы лежал на спине бронзовый дракон. Его сверкающую чешую заливала кровь, хлеставшая из глубоких ран, а широкие крылья, накрывшие собой полквартала, обрушили несколько домов. Глаза дракона были закрыты, шея и хвост обожжены, и Тасу показалось, что гигантский ящер не дышит.

«Ну уж этого я никак не мог иметь в виду, — раздраженно подумал Тас. — На что мне мертвый дракон?»

В это мгновение дракон пошевелился И открыл один глаз, который уставился на кендера, словно с трудом его узнавая.

— Огнекрылый! — ахнул Тас, подбегая к поверженному гиганту. — Я как раз тебя ищу! Ты сильно ранен?

Молодой дракон как раз собирался что-то ответить, когда на него и на кендера упала густая черная тень. Теперь уже оба глаза Хирсаха открылись; он что-то прохрипел и слабо пошевелился, пытаясь поднять голову, однако даже это оказалось ему не по силам. Тас посмотрел вверх и увидел над собой огромного черного дракона, круто пикирующего вниз с явным намерением прикончить свою жертву.

— Э, нет, нет! — воскликнул он. — Это мой бронзовый, его дослал мне Фисбен! Как там полагается сражаться с драконами?..

На память кендеру пришли легенды о Хуме Победителе Драконов, однако ничем конкретным они помочь ему не могли, так как у Таса не было не только Драконьего копья, но и никакого другого оружия, если не считать его маленького ножа.

Непоседа вытащил его из-за пояса и, с сомнением осмотрев, покачал головой и затолкал обратно. Ну что же, он сделает все, что в его силах.

— Вот что, Огнекрылый, — быстро прошептал кендер, вскарабкавшись на широкое драконье брюхо. — Твое дело лежать тихо и притворяться мертвым, договорились? Да, я знаю, что ты хочешь умереть с честью, сражаясь со своим, врагом, как Рыцарь Соламнии. У меня тоже был один знакомый рыцарь. Но сейчас мы не можем позволить себе погибнуть, даже с достоинством и славой. Двое моих лучших друзей пока еще живы, но они могут погибнуть, если ты не поможешь мне добраться до них. Кроме того, сегодня утром я уже один раз спас тебе жизнь, хотя ты, наверное, об этом не догадываешься. Короче, я все объясню тебе позже, а теперь ты очень обяжешь меня, если сделаешь все, как я скажу…

Тас так и не понял, послушался ли его Хирсах или просто потерял сознание.

Времени у него было мало, поэтому он выпрямился на брюхе дракона и запустил руку в один из своих секретных кошельков в надежде, что ему под руку попадется что-нибудь полезное. Через мгновение Тас уже сжимал в руке серебряный браслет Таниса.

— Вот никогда бы не подумал, что Танис может настолько беспечно обращаться с такой драгоценной вещью, — пробормотал кендер, Надевая браслет на руку. — Обронить магическую штучку — ничего себе! Впрочем, ему было не до этого — он пытался привести в чувство Карамона. Хорошо, что я заметил, как она валяется на земле, и успел ее подобрать. А теперь… — Он поднял руку над головой, указывая пальцем на черного дракона, который уже открыл пасть, готовясь окатить поверженного противника едкой кислотой. — Только попробуй! — прокричал кендер грозно. — Этот дохлый дракон принадлежит мне, я его нашел! Вернее, это он нашел меня. Едва не вбил меня в землю! Так что держись от него подальше и не вздумай попортить шкуру своей ядовитой слюной.

Черный дракон в недоумении завис над кендером, явно сбитый с толку. Ему случалось делиться добычей с драконидами или гоблинами, но с кендером — никогда. Он тоже был ранен в битве и чувствовал легкое головокружение от потери крови и сильного удара по носу, однако нечто подсказывало ему, что здесь что-то не так. Насколько дракон мог припомнить, он никогда не встречал злых кендеров.

Впрочем, все когда-нибудь случается в первый раз. К тому же кендер явно говорил правду, так как на его запястье сверкал настоящий магический браслет, блокирующий могучие заклинания черного дракона.

— А известно ли тебе, сколько я могу получить за драконьи зубы в Оплоте? — продолжал Тас. — Не говоря уже о когтях? Я знаю одного мага, который только за один коготь платит по тридцать стальных монет! Давай лети отсюда; пока я не сшиб тебя камнем и не увеличил свою добычу вдвое!

Черный дракон снова осклабился. Этот глупый разговор начинал его раздражать, тем более что раны болели все сильнее. Решив уничтожить кендера вместе с его «добычей», дракон разинул зубастую пасть…

И в этот момент сзади на него налетел еще один бронзовый ящер.

Взвыв от боли и ярости, черный мигом позабыл про добычу, так как ему пришлось теперь спасать свою собственную шкуру. Развернувшись, он ринулся прочь, пытаясь набрать высоту и занять атакующую позицию. Бронзовый дракон преследовал его по пятам.

Тас уселся на брюхе Огнекрылого и с облегчением выдохнул воздух, вытирая со лба пот.

— Я уж думал, тут нам и конец, — пробормотал он, снимая с руки браслет и запихивая его обратно в секретный кошелек. Дракон под ним тоже зашевелился и задышал, и Тас, съехав вниз по чешуйчатому боку, очутился на земле. — Огнекрылый? Ты сильно ранен? — спросил Тас, лихорадочно вспоминая, что он знает о лечении раненых драконов. — Я мог бы поискать кого-нибудь из жрецов, хотя, боюсь, они сейчас слишком заняты.

— Нет, кендер, — ответил Хирсах своим глубоким низким голосом. — В этом нет нужды.

С этими словами он открыл глаза, потряс головой и изогнул длинную шею, чтобы оглядеться по сторонам.

— Ты спас мне жизнь, — прибавил он, с некоторым недоумением рассматривая крошечную фигурку кендера.

— Два раза, — скромно уточнил Тас. — Первый раз был сегодня утром, когда Сот ворвался в ворота. У моего друга Карамона — ты его не знаешь — есть такая книга, в которой говорится о том, что случится в будущем, точнее, не случится, поскольку мы уже изменили время. Так вот, если бы я не укис позаимствовал у Таниса этот браслет, вы оба погибли бы от рук Сота.

— Разумеется, — дракон перекатился на брюхо и, расправив одно из крыльев, стал внимательно его разглядывать. Оно было сильно исцарапано и кровоточило, но разрывов нигде не было. Затем Хирсах столь же придирчиво осмотрел второе крыло.

Тас с очарованным видом следил за ним.

— Думаю, мне бы понравилось быть драконом, — со вздохом заметил он.

— Еще бы! — подтвердил Огнекрылый и, осторожно встав на свои когтистые лапы, высвободил хвост из-под развалин.

— Мы, драконы, — избранная богами раса. Мы живем так долго, что по сравнению с нами даже долгожители эльфы сгорают быстрее свечи. Жизнь людей и кендеров для нас длится лишь миг — и те и другие живут не дольше, чем падающая звезда. Наше дыхание несет смерть, а наша магия столь сильна, что только самые могущественные волшебники могут с ней совладать.

— Я знаю, — ответил Тас, стараясь скрыть свое нетерпение. — Ну так как? Ты уверен, что все работает?

Хирсах с трудом скрыл улыбку.

— Да, Тассельхоф Непоседа, — сказал он торжественно, складывая и раскрывая широкие крылья. — Все, гм-м…работает, как ты выразился. Просто перед глазами все немного плывет… — Дракон потряс головой. — Ну и поскольку ты спас мне жизнь…

— Дважды.

— …дважды, — поправился дракон, — я должен оказать тебе ответную услугу.

Чего ты хочешь?

— Отвези меня к Воздушной Цитадели. — Тас приготовился уже вскарабкаться на спину дракона, когда почувствовал, что Хирсах поднимает его когтями за воротник. — О, спасибо, что подсадил меня. Я, конечно, мог бы и сам…

Однако дракон и не думал сажать его к себе на спину. Вместо этого кендер, к своему неудовольствию, обнаружил, что висит в воздухе, а дракон смотрит ему прямо в глаза.

— Это будет исключительно опасно, — строго сказал Хирсах. Ты можешь даже погибнуть. Я не хочу этого. Давай я доставлю тебя к Башне Верховного Жреца или к Соламнийским Рыцарям…

— Я был в Башне Жреца! — завопил Тассельхоф. — Мне нужно пробраться в летучую крепость! Видишь ли, Танис Полуэльф…Ты ведь знаешь его, верно? Так вот, Танис как раз сейчас находится там, наверху. Он специально оставил меня здесь с одним важным поручением…я должен был кое-что для него выяснить и…Я все разузнал, теперь мне нужно немедленно встретиться с полуэльфом, — быстро закончил кендер.

— Скажи мне, предложил дракон. — А я передам сведения Танису.

— Н-нет… — Тас слегка замялся. — Так ничего не получится. Это…секретный кендерский язык, который не переводится на общий. Ты же не владеешь кендерским, не так ли?

«Конечно владею», — хотел сказать Хирсах, но, заглянув в исполненные надежды глаза Тассельхофа, передумал.

— Конечно нет, — фыркнул он и осторожно посадил кендера на спину, между крыльями. — Я отвезу тебя к Танису Полуэльфу, если таково твое желание. К сожалению, мы сражаемся без всадников, и у меня нет седла, так что держись крепче за шею.

— Хорошо, Огнекрылый, — радостно воскликнул Тас, приводя в порядок свои кошельки и хватаясь за бронзовые чешуйки дракона обеими руками. Внезапно ему в голову пришла одна мысль. — Скажи, Огнекрылый, — прокричал он, — ты ведь не будешь вытворять в воздухе всякие штуки, например переворачиваться через голову или пикировать к земле? Я понимаю, как это увлекательно, просто мне будет не слишком удобно, поскольку я не привязан, и все такое…

— Нет, — ответил Хирсах, улыбаясь. — Напротив, я постараюсь доставить тебя Как можно быстрее, так как мне не терпится вступить в бои.

— Тогда я готов, — отозвался Тас и пришпорил дракона пятками.

Хирсах оттолкнулся от земли и взмыл в воздух. Поймав восходящее воздушное течение, он легко набрал высоту и понесся над Палантасом. Путешествие, однако, оказалось не из приятных. Когда Тассельхоф глянул вниз, у него дух захватило от того, что он увидел. Новый город почти целиком был объят пламенем. Поскольку жителей в нем не оставалось, дракониды чувствовали себя полновластными хозяевами, методично обходя дом за домом, грабя и предавая строения огню. Что касается Старого города, то светлым драконам пока удавалось сдерживать натиск черных и голубых ящеров, не давая им полностью уничтожить Палантас, как в свое время они истребили Тарсис. Рыцари и городское ополчение противостояли вражеским солдатам на улицах города, но лишь на второстепенных направлениях. На острие же главной атаки действовал Сот со своим отрядом сверхъестественных существ, и здесь потери палантасцев были огромны. Со своего высокого наблюдательного пункта Тас хорошо видел трупы рыцарей и их лошадей, разбросанные вдоль проспекта, словно оловянные солдатики, которых одним движением руки смел со стола капризный ребенок. Разглядел он и самого Рыцаря Смерти, который, почти не встречая сопротивления, двигался вперед по направлению к Башне. Его отряд безжалостно истреблял все живое, что попадалось на пути, а пронзительные, торжествующие крики банши заглушали даже вопли умирающих.

Кендер с трудом перевел дыхание.

— Боги мои! — прошептал он. — Неужели это моя вина? В конце концов, я просто не мог представить себе ничего подобного, а Карамон никогда не читал мне того, что там говорилось у него в книжке о событиях, которые произойдут после смерти Таниса. Я просто предполагал, однако…Нет, — решительно перебил Тас самого себя. — Если бы я не спас Таниса, Карамон погиб бы в Шойкановой Роще. Я сделал все, что должен был сделать, а уж коли все так запуталось, то нет смысла ломать над этим голову.

Отвлекшись от ужасных вещей, которые творились внизу на улицах Палантаса, Тассельхоф огляделся по сторонам, стараясь рассмотреть сквозь дым, что же делается в небесах. Позади он уловил какое-то движение, а обернувшись, увидел огромного голубого дракона, поднимающегося в воздух неподалеку от Шойкановой Рощи.

— Дракон Китиары, — пробормотал Тас, узнав великолепного — и смертельно опасного — Ская. Голубой летел без седока — седло на его спине пустовало.

— Огнекрылый! — воскликнул кендер, заметив, что дракон Китиары изменил направление полета и теперь движется прямо к ним.:

— Вижу, — спокойно отозвался бронзовый летун, измеряя расстояние взглядом. — Не беспокойся, мы уже почти прилетели. Сначала я доставлю тебя на место, а затем вернусь, чтобы сразиться со Скаем.

Тас повернулся и увидел, что они действительно подлетели совсем близко к Воздушной Цитадели. Все мысли о Китиаре и о голубом драконе тотчас же покинули его голову — вблизи вражеская крепость оказалась еще интереснее, чем с земли.

Кендер даже сумел во всех подробностях рассмотреть скалу, на которой некогда был выстроен замок, и кипящие вокруг нее черные магические облака, удерживавшие Цитадель в воздухе. Толстые стены крепости, казавшиеся снизу такими могучими и несокрушимыми, при ближайшем рассмотрении оказались изрезаны глубокими трещинами, появившимися в результате воздействия вывернувшей замок из земли волшебной силы. В окнах трех самых высоких башен Цитадели горел свет; решетка на воротах также была поднята, однако Тас не обнаружил никаких признаков жизни.

Впрочем, он не сомневался, что, оказавшись внутри крепости, может встретиться не только с живыми существами, но и с чем угодно другим…

— Где бы ты хотел высадиться? — спросил Хирсах с ноткой нетерпения в голосе.

— Да все равно, — вежливо ответил Тас, понимая, что дракон торопится снова вступить в бой. — Где тебе удобней.

— Не думаю, что главный вход был бы наилучшим вариантом, — заметил Огнекрылый, круто ложась на крыло и огибая Цитадель по широкой нисходящей дуге.

— Высажу тебя где-нибудь сбоку.

Тассельхоф хотел сказать «спасибо», однако по какой-то непонятной причине желудок его вдруг провалился куда-то вниз, а сердце подпрыгнуло вверх и едва не застряло в горле. К счастью, это продолжалось недолго; Хирсах выровнялся и плавно приземлился на покинутой площадке под стеной. Тассельхоф тут же соскользнул с его спины и юркнул в тень, напрочь позабыв обо всем на свете, прежде всего о том, чтобы попрощаться.

Но лишь только кендер почувствовал под ногами твердую почву (если так можно сказать о летящем по воздуху куске скалы с выстроенным на нем замком), как самообладание вернулось к нему.

— До свидания, Огнекрылый! — крикнул он и помахал в воздухе своей маленькой ладошкой. — Спасибо! Желаю удачи!

Но бронзовый дракон — даже если и услышал его — ничего не ответил. Не сводя глаз со стремительно приближавшегося к нему Ская, он оттолкнулся от скалы и стал стремительно набирать высоту. Скай с налившимися кровью глазами устремился за ним, со свистом рассекая воздух широкими крыльями. Кендеру ничего не оставалось, как только пожать плечами и предоставить драконам самим выяснять отношения. Тихонько вздохнув, он огляделся по сторонам и попытался оценить обстановку.

Тас стоял во внутреннем дворе, добрая половина которого, очевидно, осталась на земле после того, как магические силы вознесли крепость в воздух.

Обнаружив, что находится в опасной близости от того места, где вымощенный каменной плиткой двор обрывался в пустоту, он торопливо отбежал к крепостной стене, двигаясь в самой густой тени с инстинктивной осторожностью и грацией, которые присущи кендерам от рождения и выгодно отличают их от всех народов Кринна.

Наконец Тас обнаружил в стене нишу и дверь, ведущую внутрь Цитадели, она была огромной и толстой, сделанной из дуба, укрепленного полосами ржавого железа. Опытный глаз кендера подметил также, что в дверь врезан один из самых необычных замков, который он когда-либо видел, и у него просто руки чесались поэкспериментировать с ним. И все же, как рассудил Тассельхоф, с другой стороны этой двери может оказаться какой-нибудь очень необычный стражник, а сталкиваться с подобными неожиданностями ему почему-то меньше всего хотелось.

Намного благоразумнее было бы забраться в окно, и вскоре оно — ярко освещенное — обнаружилось почти над самой его головой.

Но до него еще нужно было добраться.

— Проклятье! — выбранился Тас, смерив взглядом высоту. Окно располагалось по меньшей мере в шести с половиной футах от земли. Оглядевшись, он заметил толстую деревянную колоду и изрядное количество разбитых камней, из которых — после нескольких минут изнурительного труда — ему удалось сложить под окном некое подобие пирамиды. С осторожностью на нее взобравшись, Тас наконец заглянул внутрь.

На полу комнаты лежали два окаменевших трупа драконидов с размозженными головами. Еще одно тело валялось у выхода из комнаты — именно тело, так как голова рептилии была отрублена. Кроме этих мертвых ящериц, в комнате, похоже, никого не было, и Тассельхоф, встав на цыпочки, просунул в окно голову. Где-то неподалеку раздавались звон мечей, хриплые крики и — один раз — чей-то яростный рев.

— Это Карамон! — сказал себе Тассельхоф и протиснулся в окно. Спрыгнув на пол, он с удовольствием отметил про себя, что Цитадель в данный момент висит на месте и никуда лететь не собирается. И, как определил кендер прислушавшись, зычный рев Карамона и сочная брань Таниса раздавались где-то совсем недалеко.

— Как любезно с их стороны дождаться меня, — пробормотал Тас с довольным видом и бесшумно выскользнул из комнаты.

Очутившись в освещенном факелами коридоре с гладкими белыми стенами, кендер замер и попытался сориентироваться. Звуки битвы раздавались откуда-то сверху. Тас, заметив в конце коридора ступени, направился в ту сторону. В качестве меры предосторожности он выхватил из-за пояса свой маленький ножик, но по дороге ему так никто и не попался.

— Гм… — фыркнул Тассельхоф. — Я был прав. Здесь намного безопаснее, чем в городе. Надо бы не забыть упомянуть об этом при Танисе. Интересно, кстати, где они могут быть и как мне до них добраться?

После десяти минут почти вертикального подъема по крутым ступенькам кендер остановился, чтобы немного отдышаться. Вглядываясь в полумрак, освещенный редкими факелами, он сообразил, что поднимается по узкой лестнице между внешней и внутренней стенами одной из башен Цитадели. Звуки схватки все еще достигали его слуха, однако теперь ему казалось, будто Карамон и Танис рубятся с врагом прямо за стеной напротив него, но он никак не мог придумать, как ему туда попасть. Разочарованный и усталый, Тас решил на время перестать думать об этом и сосредоточиться на других проблемах.

«Я могу спуститься вниз и попробовать поискать другую дорогу, — размышлял он, — а могу продолжить подъем. Спуститься вниз, конечно, намного легче, однако там, скорее всего, окажется слишком многолюдно. Зато наверху может отыскаться какая-нибудь дверь, иначе зачем у них тут лестница?»

Подчиняясь велениям логики, Тас решил продолжить подъем, хотя это и означало, что шум битвы будет понемногу удаляться и в конце концов окажется под ним. Прошло еще несколько минут, и он уже готов был поверить, что эту лестницу выстроил какой-нибудь пьяный гном с извращенным чувством юмора, однако ступени внезапно кончились, и Тас оказался на крохотной площадке перед дверью, появление которой он и предсказывал.

— Ага, здесь тоже замок! — сказал себе кендер, с удовольствием потирая руки. Уже довольно долгое время ему никак не удавалось попробовать свои силы на каком-нибудь простеньком запорном устройстве, и Тас Начинал всерьез опасаться, что его навыки и сноровка в этом деле могут быть частично утрачены. Внимательно осмотрев запор, кендер осторожно положил руку на ручку двери. К его огромному разочарованию, она оказалась не заперта.

— Ну хорошо, — вздохнул Тас, стараясь скрыть досаду. — Все равно у меня нет с собой никаких инструментов.

С этими словами он тихонько толкнул дверь и осторожно заглянул внутрь.

За дверью не оказалось ничего, кроме каких-то деревянных перил. Тас шагнул через порог и попал на узкий балкон, опоясывающий внутренность башни. Шум битвы слышался здесь намного громче, ибо эхом отражался от стен огромного каменного колодца, на который изнутри была похожа башня Цитадели. Тассельхоф сделал несколько шагов по деревянному полу балкона и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз, откуда доносились звон стали и яростные крики.

— Эй, Танис! Карамон! закричал кендер приветливо. — Вы еще не узнали, как сдвинуть с места эту штуку?

Глава 4

Танис и Карамон находились с противоположной стороны башни, на таком же балконе, что и Тассельхоф, только расположенном несколькими ярусами ниже. Оба героя с трудом отбивались от небольшой армии гоблинов и драконидов, заполонивших ведущие на балкон ступени. Сдерживать напор врага обоим помогала массивная деревянная скамья, которую они установили поперек верхней площадки лестницы. За их спиной находилась дверь, и Тасу показалось, что Танис с Карамоном пытались добраться до нее, но были остановлены преследователями и вынужденно вступили в бой.

Карамон, чьи руки по локоть были выпачканы в зеленой крови, был занят расплющиванием драконидских голов увесистым дрыном, в котором Тассельхоф без труда опознал кусок перил. Для того чтобы сражаться с рептилиями, это было самое подходящее оружие. Меч Таниса весь был иззубрен, кольчуга на руках и плечах рассечена во многих местах, и из ран сочилась кровь. На стальном нагруднике полуэльфа кендер разглядел внушительную вмятину, также указывающую на то, что друзьям пришлось без него жарковато.

С первого же взгляда Тассельхофу стало ясно, что положение у Карамона и Таниса безвыходное. Дракониды не могли приблизиться к преградившей им путь скамье, чтобы сбросить ее вниз или просто перебраться через нее. С другой стороны, как только друзья оставят свою баррикаду, противник настигнет — их и задавит своей численностью.

— Танис! Карамон! — снова позвал кендер. — Сюда! Я тут!

При звуке его голоса оба воина посмотрели вверх в крайнем удивлении. Затем Карамон увидел кендера и закричал во всю силу легких:

— Тассельхоф! Эта дверь позади нас — она заперта. Мы не можем выбраться отсюда.

— Я сейчас! — с восторгом отозвался кендер и перекинул ногу через перила, готовясь спрыгнуть вниз, что, несомненно, привело бы его прямо в центр событий.

— Нет! — раздался голос Таниса. — Отопри ее с другой стороны! С другой! — И он показал рукой, где кендер должен оказаться.

— Ох, — разочарованно вздохнул Тас. — Разумеется. Никаких проблем…

Он перебрался обратно на балкон и уже готов был выскочить за дверь, как вдруг внизу что-то изменилось. Дракониды внезапно прекратили атаку, словно их внимание отвлекло нечто необычное. Тас услышал резкие слова команд и, снова перегнувшись через перила, увидел, как они отталкивают друг друга, освобождая проход и скаля свои острые зубы. Танис и Карамон, которых тоже насторожила внезапная заминка, выглянули из-за своей баррикады.

По лестнице медленно поднимался рослый драконид в черной мантии, расшитой колдовскими знаками. В когтистой передней конечности он сжимал магический посох — вырезанное из дерева изображение готовящейся ужалить змеи.

Бозак! Черный маг! Тассельхоф почувствовал себя почти так же, как перед заходом Хирсаха на посадку. Воины противника принялись убирать мечи в ножны, уверенные, что на этом битва и закончится. Несомненно, колдун мог решить проблему гораздо быстрее и эффективнее, чем они сами.

Тассельхофу было хорошо видно, как рука Таниса метнулась к поясу и принялась лихорадочно его ощупывать. Ничего! Лицо полуэльфа смертельно побледнело. В отчаянии воин принялся оглядывать пол вокруг себя.

— Знаешь что, — сказал Тас самому себе, — похоже, настал момент, когда магический браслет мог бы кое-кому очень и очень пригодиться. Танис, я уверен, ищет именно его. Наверное, он не знает, что потерял свою волшебную игрушку. Как вовремя я его подобрал…

Он сунул руку в кошелек и выудил браслет.

— Эй, Танис, вот он! Ты выронил его, а я нашел! Лови!!! — закричал он, размахивая браслетом в воздухе.

Танис посмотрел вверх, брови его сдвинулись к переносице самым устрашающим образом, и кендер почел за благо не мешкать. Швырнув браслет вниз, он выждал несколько мгновений, надеясь, что полуэльф поблагодарит его (тот почему-то этого не сделал), потом тихонько вздохнул.

— Через минуту я буду у вас! — обнадежил он друзей и ринулся вниз по ступенькам.

«Он, конечно, поступил очень неблагодарно, — размышлял Тас на бегу. — И он совсем не похож на прежнего Таниса, который так любил веселые розыгрыши.

Наверное, на него таким образом подействовала слава, ведь быть героем так нелегко, так непросто…»

Задумчиво покачивая головой, Тас прислушался и уловил за стеной приглушенное бормотание мага. Затем раздалось несколько несильных взрывов, после чего разочарованно и злобно завопили дракониды.

— Этот браслет немного их остудит, — пробормотал Тассельхоф. — Но медлить нельзя. Интересно, как я попаду на противоположную сторону башни? Боюсь, что для этого мне придется спуститься до самого низа.

Он довольно быстро достиг первого этажа, промчался мимо комнаты, сквозь окно которой проник в Цитадель, и наконец достиг коридора, соединяющегося с первым под прямым углом. Тасу оставалось только надеяться, что этот путь выведет его на ту сторону башни, где находились Танис и Карамон.

Сверху донесся еще один взрыв, и Тас почувствовал, как Цитадель содрогнулась. Кендер побежал быстрее и на огромной скорости обогнул еще один угол.

Бамс! С разбегу кендер врезался в нечто приземистое и темное, что опрокинулось навзничь с коротким шумом, похожим на резкий выдох.

От удара и сам Тассельхоф полетел вверх тормашками. Упав на пол, он лежал очень тихо, борясь с ощущением — главным виновником которого был отвратительный запах, — что его ударили по голове мешком, плотно набитым гниющими объедками.

Потрясенный, кендер все же кое-как встал на ноги и выхватил свой маленький кинжал, приготовившись подороже продать свою жизнь.

Неизвестное существо тоже поднялось с пола.

— 0оох!.. — сказало оно, приложив руку ко лбу. Оглядевшись по сторонам, существо увидело перед собой кендера с лицом, исполненным мрачной решимости.

Свет факелов отразился от острого ножа, и болезненное «О-ох!» сменилось испуганным «А-аа-ах!».

С этим вскриком вонючая тварь потеряла сознание и грохнулась на пол.

— Овражный гном! — фыркнул Тас и с отвращением сморщил нос. Спрятав нож за пояс, он пошел было прочь, но вдруг остановился.

— А что? — сказал он себе. — Это может быть весьма кстати.

Вернувшись к валявшейся на полу куче тряпья, кендер нащупал под ней тщедушное тело и потряс.

— Эй, очнись! — позвал он.

Судорожно вздохнув, овражный гном открыл глаза, но, увидев склонившегося к нему кендера, побледнел и торопливо закрыл их снова, притворяясь, будто опять потерял сознание.

Тас потряс гнома сильнее. Со вздохом тот приоткрыл один глаз, но кендер почему-то никуда не исчез. Бедняге оставалось только одно — прикинуться мертвым, что он тут же и сделал. (При этом овражные гномы задерживают дыхание и становятся совершенно негнущимися и твердыми.) — Ну ладно, идем, — раздраженно бросил Тас, в третий раз тряхнув гнома. — Мне нужна твоя помощь.

— Уходи! — отозвалась куча тряпок замогильным голосом. — Моя умирать!

— Еще нет, — сказал Тассельхоф самым страшным голосом, на какой был способен. — Но скоро умрешь, если не поможешь мне.

И он замахнулся ножом.

Овражный гном громко икнул от страха и проворно сел, смущенно почесывая за ухом. Увидевкендера, он неожиданно обнял его обеими руками и заголосил:

— Ты меня спасать! Я быть мертвый, ты меня лечить! Твоя есть великий жрец!

— Ничего подобного, — отрезал Тас, несколько озадаченный неожиданной реакцией овражного гнома. — А теперь отпусти. Нет, ты запутался в шнурке от кошелька…Не так!..

После некоторых усилий ему удалось наконец отцепить от себя маленькое грязное существо. Заставив овражного гнома встать на ноги, Тас строго на него посмотрел.

— Мне нужно пройти на другую сторону башни, — заявил он. — Я правильно иду?

Маленький гном задумчиво посмотрел вдоль коридора, затем повернулся к кендеру.

— Эта путь правильная, — сказал он затем, указывая в ту сторону, куда Тас двигался до столкновения с ним.

— Вот и хорошо. — Кендер двинулся было дальше, но услышал за спиной недоумевающий голосок.

— Какое такая башни? — пробормотал овражный гном, почесывая макушку.

Резко остановившись, Тас обернулся назад с весьма свирепым выражением на лице, которое на сей раз не было наигранным. Рука его сама собой поползла к рукоятке заткнутого за пояс ножа.

— Моя пойти с великий жрец, — поспешно объявил гном. — Моя проводить!

«Неплохая идея!» — подумал кендер и, схватив овражного жителя за грязную ладошку, поволок за собой. Вскоре они отыскали еще одну. ведущую вверх лестницу, и Тас начал быстро подниматься по ней. Звуки боя слышались здесь гораздо отчетливее, и гном-грязнуля явно утратил значительную часть своего энтузиазма.

Через десяток ступеней он даже попытался вырвать свою крошечную лапку из руки кендера.

— Моя уже один раз была мертвый! — воскликнул он, отчаянно трепыхаясь. — Когда ты мертвый два раза, твоя кладут в деревянный коробка и кидают глубокий ям. Моя не нравится!

Подобную теорию Тас слышал впервые, и она показалась ему довольно любопытной, однако у него не было времени на подробные расспросы. Не выпуская руки овражного гнома, он с не кендерской силой поволок его вверх по ступеням — туда, где раздавались хриплые крики и смачные удары.

Как и с противоположной стороны башни, эта лестница тоже заканчивалась дверью, только здесь дверь была заперта, а из замочной скважины, К которой приник кендер, доносились проклятия Карамона и хриплое дыхание Таниса.

Тассельхоф подергал ручку на себя (на тот случай, если Карамон открывал дверь не в ту сторону) и, убедившись, что она действительно закрыта, с довольным видом потер руки.

— Хорошая дверь, — заявил он, оглядывая толстые дубовые доски. — Крепкая!

С этими словами Тас снова наклонился к замочной скважине и крикнул в нее:

— Эй! Я здесь!

— Открой… — послышалась возня, — дверь! — донесся в ответ гулкий рев Карамона.

— Я делаю, что могу! — слегка раздраженно отозвался кендер. — У меня нет с собой инструментов, придется положиться на импровизацию. Продержитесь еще немножко!

И он схватил за шиворот жалкое существо, которое, почувствовав себя на свободе, медленно отползало обратно к лестнице. Не тратя времени на уговоры, Тас показал своему провожатому нож, и тот в ужасе повалился на, пол.

— Моя остаться! — взвизгнул он в отчаянии. Вернувшись к двери, Тас вставил острый кончик ножа в замочную скважину и начал осторожно ковыряться в механизме. Замок почти поддался, когда что-то тяжелое ударило в дверь с противоположной стороны, и кинжал полетел на пол.

— Эй, там, поосторожнее! — сердито крикнул кендер. — Так вы мне не поможете!

Подавив досадливый вздох, Тас снова вставил нож в замок.

Овражный гном тем временем подполз ближе, с интересом наблюдая за действиями кендера.

— Твоя не знать! — объявил он неожиданно. — Моя думать, твоя не такой уж великий!

— Что за чушь? — отмахнулся Тас, сосредоточившись на своем любимом занятии.

— Дверь не открывать ножом, дверь открывать ключом! — сказала куча тряпья с бесконечным презрением.

— Моя очень хорошо знать! огрызнулся Тассельхоф. — Только у меня нет клю…Ну-ка, дай сюда!

И он сердито выхватил у гнома ключ, который тот вертел в руке. Вставив его в замочную скважину, Тас повернул его на один оборот и, услышав щелчок, резким рывком распахнул дверь. В ту же секунду, чуть не сбив кендера с ног, в дверь ворвался Танис, а за ним — Карамон, который тут же захлопнул дверь за собой, отломив кончик меча драконида, сунувшегося было следом. Подпирая дверь спиной и хрипло дыша, Карамон посмотрел на кендера.

— Запри, живо! — прохрипел он.

Тассельхоф быстро повернул ключ в обратную сторону. Из-за двери послышались яростные вопли, треск и тупые удары.

— Я думаю, дверь задержит их, — заметил Танис, переводя дух.

— Боюсь, ненадолго, особенно если за дело возьмется Бозак. Идемте! — отозвался Карамон.

— Куда? — спросил Танис, вытирая с лица пот. Плечо его было рассечено, кровь сочилась и из многочисленных порезов на руках; в остальном же полуэльф почти не пострадал. Карамона кровь покрывала с ног до головы, но, поскольку она была зеленого цвета, Тассельхоф почти сразу понял, что это скорее всего жидкость, текущая в жилах драконидов.

— Мы так и не узнали, где находится устройство, заставляющее. крепость летать!

— Готов поклясться, что он знает! — вставил Тас, указывая на овражного гнома. — Именно для этого я и захватил его в плен, — добавил кендер, весьма довольный своей персоной.

Сильнейший удар сотряс дверь, и Карамон обернулся.

— Давайте убираться отсюда, — пробормотал Танис.

— Как твое имя? — спросил он у гнома уже по пути вниз.

— Рунс, — отозвался тот, с подозрением косясь на Тассельхофа.

— Очень хорошо, Руне, — кивнул Танис, ненадолго задержавшись на полутемной лестничной площадке, чтобы перевести дыхание. — Покажи нам, пожалуйста, где находится устройство, заставляющее Цитадель лететь.

— Кресло Капитана Ветров, — добавил Карамон, строго глядя на крошечное грязное существо с высоты своего гигантского роста. — Мы слышали, как один из гоблинов называл его именно так.

— Это секрет! — важно объявил Рунс. — Моя не сказать. Моя обещать.

Карамон посмотрел на маленького гнома столь свирепо, что Руне побледнел — это было заметно даже сквозь слой грязи на его лице. Тас, испугавшись, что добытый им с таким трудом «язык» сейчас снова потеряет сознание, решил вмешаться.

— Да он просто не знает, пуф-ф! — поддразнил он, подмигивая Карамону.

— Моя знать! — оскорбился овражный гном. — А ты пытаться меня обмануть, но моя не поддаваться простой трюк, глупый кендер.

Теперь пришел черед Тассельхофу обидеться. Со вздохом разочарования он прислонился к стене и негодующе отвернулся. Карамон снова попытался запугать гнома, но тот, хоть и съежился внутри своего тряпья, посмотрел на гиганта с вызовом.

— Твоя свинья не вытянуть из меня тайна! — гордо объявил он, скрещивая грязные ручонки на тщедушной груди, заляпанной остатками похлебки. К счастью для него, Карамон не понял оскорбления или просто не расслышал его, так как сверху донеслись громкий треск и возбужденные голоса драконидов.

— Гм, Рунс, — Танис доверительно склонился к грязному существу, — а что именно ты не должен нам выдавать?

Руне несколько приободрился и сделал значительное лицо.

— Моя не должна никому говорить, что Кресло Капитана Ветров находиться на верхний этаж средний башня, — отчеканил он и показал Танису маленький кулак.

— Моя не сказать и вы не заставить мне!..

Через некоторое время они оказались на углу коридора, который вел к Креслу Капитана (так заявил Рунс, который направлял их, останавливаясь у каждой двери и говоря: «Эта ход идти не секретное место!»). Двигался маленький отряд с предельной осторожностью, тем более что в коридоре оказалось как-то уж слишком тихо. И худшие их опасения оправдались. Не успели они дойти и до половины коридора, как позади с треском распахнулась потайная дверь и оттуда выскочило десятка два драконидов под предводительством Бозака.

— Прячьтесь за меня! — приказал Танис, обнажая меч. — Браслет у меня…Я так думаю, — добавил он неуверенно, вспомнив о идущем рядом Тасе. Посмотрев на свое запястье, он убедился, что серебряный браслет все еще на месте, и вздохнул с облегчением. Дракониды ожидали приказаний Бозака.

— Танис, — негромко сказал Карамон, также берясь за меч и скрываясь за спиной друга, — Наше время кончается, я чувствую это. Мне нужно добраться до Башни Высшего Волшебства как можно скорее. Один из нас должен подняться в рубку и сдвинуть эту штуку с места.

— Но один человек не сможет сдержать натиск всей этой компании, — возразил Танис, кивая на толпящихся в коридоре многочисленных врагов. — Нам некого туда послать.

Неожиданно он замолчал на полуслове и вопросительно посмотрел на Карамона.

Он почти догадался.

— Ты серьезно? — спросил он после небольшой паузы.

— Иного выхода нет, — проворчал Карамон, прислушиваясь к бормотанию Бозака, который затянул длинное певучее заклинание.

Потом оба, и Танис и Карамон, посмотрели на Тассельхофа.

— Нет, — начал Танис. — Невозможно…

— Это единственный наш шанс, — продолжал настаивать Карамон. Танис в ответ только покачал головой.

Кендер, в недоумении переводивший взгляд с гиганта на Таниса и обратно, неожиданно понял все.

— О Карамон! — ахнул он, прижав руки к груди и едва не порезавшись собственным ножом. — О Танис! Как здорово! Я уверен, что вы будете мной гордиться! Я доставлю вас к Башне, чего бы это мне ни стоило! Вы не пожалеете, честное кендерское! А теперь, Руне, мне понадобится твоя помощь…

Схватив овражного гнома за руку, Тассельхоф понесся дальше по коридору в направлении винтовой лестницы, указывая на которую Руне заявил:

— Моя ни. за что не скажет что этот лестница ведет к секретному месту!

Кресло Капитана Ветров, созданное для управления Воздушной Цитаделью властителем Ариакасом — бывшим Повелителем Драконов, командовавшим армией Властительницы Тьмы во времена Войны Копья, — вошло в историю как одно из самых блестящих творений его гениального, хотя и жестокого ума. Оно помещалось в специально выстроенной комнатке на верхнем этаже самой высокой башни Цитадели.

Поднявшись по узким ступенькам, Капитан должен был пробраться сквозь люк в потолке, и только после этого он оказывался в маленькой круглой рубке без окон, в центре которой находилось небольшое возвышение… Никакого кресла здесь, естественно, не было, только на самой платформе, на расстоянии футов трех одна от другой, стояли две небольшие колонны.

При виде их Тас, тащивший за собой Рунса, глубоко вздохнул. Колонны, высотой в четыре фута каждая, казались отлитыми из серебра и были прекраснее всего, что кендер когда-либо видел. Поверхность их была украшена изящными письменами и магическими рисунками, а каждая линия, каждый штрих были заполнены золотом, сверкавшим при свете факелов, словно паутина с капельками застрявшей в ней росы на восходе солнца. На вершине каждой колонны Тассельхоф заметил большие блестящие шары, сделанные из черного кварца, — Твоя не входить на возвышение, — строго сказал овражный гном.

— Ты знаешь, как управляться с этими шарами, Рунс? — спросил Тассельхоф, вскарабкавшись на платформу, которая возвышалась над полом фута на три.

— Нет, — спокойно ответило жалкое существо, величественно складывая руки на груди и свирепо глядя на кендера. — Моя никогда не быть здесь. Моя не выполнять поручения для главный маг. Моя никогда не входить эта комната и не делать для маг, что он хотеть. Моя никогда не видеть, как большая главный маг летать много раз.

— А где этот большой главный маг сейчас? — с опаской поинтересовался Тассельхоф, оглядываясь по сторонам.

— Его нет внизу, — с достоинством ответил Руне. — И его не готовиться разнести твои друзья на мелкий кусочек.

— Ах этот… — Тас задышал свободнее. — Но если его здесь нет, кто же будет управлять Цитаделью?

— Ага, понятно, — сказал Тас после непродолжительных размышлений и ступил обеими ногами на черные круги, которые он заметил между колоннами. Судя по всему, они были сделаны из того же камня, что и шары. Из люка донеслись приглушенный взрыв и крики драконидов. Судя по всему, браслет Таниса продолжал успешно отражать магические атаки, а Карамон доделывал остальное.

— Твоя не должна смотреть на черный круг в потолке, — подсказал Руне.

Тас немедленно поднял голову и ахнул от удивления. В потолке обнаружился черный экран того же диаметра, что и возвышение, на котором кендер стоял.

Теперь он начал понемногу светиться сверхъестественным голубовато-белым светом.

— Ну хорошо, Руне, — сказал Тассельхоф, готовый пуститься в пляс от восторга. — Что я не должен делать дальше?

— Твоя не должна класть руки на черные шары, — последовал категорический ответ. — Твоя даже не может представить этот большой магия…

— Танис! — закричал кендер в люк. — В каком направлении от нас находится Башня?

Не сразу он получил ответ на свой вопрос. Клинки зазвенели внизу с особой яростью, затем раздался хриплый вопль. Кендеру на мгновение показалось, что звуки эти приближаются. Потом донесся задыхающийся бас Карамона:

— На северо-западе! Почти точно на северо-западе!

— Понял! — Тассельхоф встал поудобнее на черных кругах в полу и поднял руки, чтобы положить на шары…

— Проклятье! — выругался он. — Я слишком мал!

Некоторое время он стоял неподвижно, потом махнул Рунсу:

— Эй ты, скажи-ка мне вот что… — Он замялся, формулируя вопрос. — Руки и ноги не должны быть на шарах и черных кругах одновременно?

Вопрос поверг Рунса в крайнее смятение. Он только смотрел на Таса и молчал, широко открыв рот, но кендеру показалось, что ответ он знает и так.

Свирепо глянув на овражного гнома (ему просто необходимо было глянуть на кого-то свирепо — так он был разочарован), Тас решил подпрыгнуть и дотронуться до шаров. Ему это удалось, однако, как только его ноги оторвались от площадки, экран над головой мгновенно потемнел.

— Ну что теперь делать?! — простонал он. — Карамон и Танис без труда смогли бы дотронуться до шаров, однако они слишком заняты и в ближайшее время — судя по звукам — не собираются заглянуть ко мне хотя бы на минутку. Как же быть?!

Внезапно в его голове молнией пронеслась блестящая мысль.

— Рунс! — позвал он. — Иди сюда!

Гном подозрительно сощурился и попятился.

— Моя нельзя! — заявил он.

— Погоди, Рунс, не уходи! — взвыл кендер. — Ты должен мне помочь. Мы полетим на этой штуке вместе!

— Моя?! — ахнул овражный гном, и его глаза стали круглыми, как плошки. — Летать как большая главный маг?

— Ну да! Ты должен будешь вскарабкаться ко мне на плечи и…

На чумазом лице Рунса появилось заинтригованное выражение.

— Моя! — выдохнул он с восторгом. — Сама! Как главная маг!

— Ну да, Руне, конечно! — нетерпеливо подбодрил его Тас. — Давай скорее, пока…пока большой начальник…маг нас не поймал.

— Моя спешить. — Руне ловко вскарабкался на возвышение, а потом на плечи кендера. — Моя очень спешить. Моя всегда хотела летать…

— Я буду держать тебя за лодыжки…Ой, отпусти мои волосы! Выпрямись, Руне, просто выпрямись, только медленно. Все будет в порядке. Видишь, я держу тебя? Ты не упадешь. Нет, нет, держи равнове!..

Кендер и овражный гном рухнули на пол.

— Тас! — донесся снизу тревожный голос Карамона.

— Минуточку! У меня почти получилось! — отозвался кендер, вскакивая на ноги и хватая Рунса за воротник. — Равновесие, держи равновесие!

— Равно…се…Равовеси… — пробормотал Руне, лязгнув зубами.

Тас снова занял место на черных кругах, а овражный гном заполз к нему на плечи. И на этот раз он сильно покачнулся, но устоял и каким-то чудом ухитрился выпрямиться. Тас вздохнул. Руне несколько раз протягивал руки к черным шарам и отдергивал, но в конце концов его грязные пальцы легли-таки на их блестящую поверхность.

Тут же экран на потолке ослепительно вспыхнул, образовав вокруг странной пирамиды из кендера и овражного гнома сверкающую стену света. На потолке проступили рунические письмена, написанные красным и фиолетовым пламенем.

Сердце Таса едва не выпрыгнуло из груди, когда летающая крепость, ощутимо вздрогнув, сдвинулась с места и стала набирать ход.

От сильного толчка дракониды и их предводитель — маг попадали на пол.

Танис тоже упал и стукнулся затылком о стену, а Карамон врезался в него.

Черный маг Бозак первым вскочил на ноги. Наступая на своих собственных воинов, которые беспомощно барахтались на земле, и не обращая больше никакого внимания на Таниса и Карамона, он ринулся к лестнице, ведущей наверх, к Креслу Капитана Ветров.

— Останови его! — прорычал Карамон, отталкиваясь от стены, так как Цитадель опасно накренилась набок, словно зачерпнувший воды корабль.

— Попробую, — с трудом отозвался Танис, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, — хотя мне кажется, что сила браслета почти исчерпана.

Он ринулся к Бозаку, однако Цитадель резко качнулась в другую сторону.

Танис промахнулся и упал. Черный маг, сосредоточившись на том, чтобы помешать ворам, похищавшим его Цитадель, пробежал мимо, даже не взглянув на врага.

Карамон метнул вслед Бозаку кинжал, но стальное лезвие отскочило от невидимой магической защиты, которой окружил себя маг.

Бозак достиг подножия спиральной лестницы, когда остальные дракониды только-только поднялись на ноги. Танис, преследовавший мага, уже почти нагнал его, когда Цитадель вдруг ринулась вертикально вверх. Бозак опрокинулся навзничь, прямо на Таниса. Дракониды тоже попадали, а Карамон, чудом удержавшись на ногах, прыгнул на Бозака сверху.

Должно быть, именно неожиданные и непредсказуемые толчки и рывки крепости отвлекли внимание мага и помешали ему сосредоточиться. Так или иначе, но его защита не сработала. Драконид отчаянно сопротивлялся, размахивая своими острыми когтями, однако Карамон успел оттащить его от Таниса и вонзил ему в живот свой меч как раз в тот момент, когда тварь принялась визгливо выкрикивать новое заклинание.

Тело мага немедленно превратилось в мерзкую лужу тягучей желтой жидкости, а коридор заволокло оранжевым ядовитым дымом.

— Отходим! — крикнул Танис и, подобравшись к открытому окну, глотнул свежего воздуха. Когда перед глазами его немного прояснилось, он ахнул.

— Тас! — заорал он. — Мы летим не туда! На северо-запад! Нам нужно на северо-запад!

В ответ сверху донесся пронзительный голос кендера:

— Северо-запад, Руне! Представь себе северо-запад!

— Руне? — пробормотал Карамон, кашляя и в тревоге глядя на Таниса. Тот пожал плечами.

— Как моя думать сразу два направления? — раздался возмущенный голос овражного гнома. — Ты хотеть север или запад? Реши, и полететь! Нет — висеть на месте.

— Северо-запад! — крикнул Тас. — Это одно направ…Впрочем, не важно, Руне. Ты думай, что надо лететь на север, а я буду думать — что на запад. Тогда у нас все получится.

Закрыв глаза, Карамон в отчаянии прислонился спиной к стене.

— Танис, — окликнул он друга. — Может быть, ты…

— Поздно, — мрачно отозвался полуэльф, поднимая меч. — Вот они…

Но дракониды, которых повергли в смятение смерть предводителя и непонятные маневры Воздушной Цитадели, только недоуменно переглядывались между собой и вопросительно косились на своих противников. В этот момент крепость совершила новый маневр, резко двинувшись на северо-запад и — одновременно — стремительно опускаясь вниз футов на тридцать.

Этого дракониды не выдержали. Спотыкаясь и падая, скользя по полу, натыкаясь друг на дружку, они ринулись прочь и вскоре исчезли за той же дверью, из которой и появились.

— Мы движемся в нужном направлении! — сообщил Танис, выглядывая в окно.

Присоединившийся к нему Карамон увидел, что Башня Высшего Волшебства стремительно приближается.

— Хорошо, — кивнул гигант и повернулся к лестнице. — Пойдем посмотрим, как там…

— Погоди, — остановил его Танис. — Разве Тас слепой и мы должны его направлять? Да и дракониды могут вернуться.

— Пожалуй, ты в чем-то прав, — согласился Карамон, хотя и посмотрел вверх с некоторым сомнением.

— У нас еще есть несколько минут, — успокоил его Танис, устало облокачиваясь на подоконник. — Мы сможем подняться в рубку, когда захотим. Но, пока еще есть время, объясни мне, что, собственно, произошло…

— Невероятно, — негромко промолвил Танис, снова выглядывая в окно. Я не ожидал такого даже от Рейстлина.

— Знаю, — печально кивнул Карамон. — Я сам не ожидал. Некоторое время я просто не хотел этому верить, однако продолжалось это не долго. Когда я увидел его стоящим перед Вратами и услышал, как он хочет поступить с Крисанией, — вот тогда я понял, что зло окончательно поглотило его Душу.

— Ты прав, Карамон, его необходимо остановить, — сказал Танис, беря друга за руку. — Но означает ли это, что ты непременно должен отправиться за ним в Бездну? Даламар уже в Башне, он ждет Рейстлина у Врат. Вы вдвоем должны помешать ему проникнуть в наш мир. Тебе самому нет нужды пересекать эту черту…

— Нет, Танис, — ответил Карамон, качая головой. — Помнишь, Даламар уже однажды пытался остановить Рейстлина, и чем это закончилось? К тому же с темным эльфом должно случиться нечто такое, что помешает ему остановить Рейстлина…

С этими словами Карамон открыл свою походную сумку, которая висела у него через плечо, и достал оттуда переплетенный в кожу том «Хроник».

— Может быть, мы успеем помешать? — предположил Танис, чувствуя себя несколько неловко оттого, что ему приходится говорить о будущем, которое уже свершилось и было записано на пергаменте рукой летописца.

Карамон не ответил. Открыв том на странице, которую он пометил, гигант быстро проглядел ее и негромко присвистнул.

— Что там? — спросил полуэльф, наклоняясь, чтобы тоже посмотреть, но Карамон поспешно захлопнул книгу.

— Да, — пробормотал он, избегая смотреть Танису в глаза. — С ним действительно случится неприятность. Китиара убьет его.

Глава 5

Даламар сидел один в лаборатории Башни Высшего Волшебства. Мрачные стражи — существа и живые, и мертвые одновременно, — как всегда, стояли на своих постах при входе в Башню, наблюдая и выжидая…

За окном лаборатории пылал Палантас. С вершины Башни темному эльфу был прекрасно виден весь город. Он наблюдал, как в ворота ворвался Сот, как отступали и падали рыцари, как с Воздушной Цитадели сыпались вниз многочисленные дракониды. Он следил за боями, которые вели в небе друг с другом светлые и злые драконы, и их кровь лилась на Палантас багровым дождем.

Последнее, что увидел Даламар перед тем, как черный дым поднялся в небо и заволок плотной пеленой эту картину разрушения и гибели, была Цитадель, которая двинулась с места, как-то странно кидаясь из стороны в сторону и раскачиваясь в воздухе. Первое время ему казалось, что летучая крепость направляется в сторону гор, однако в конце концов он убедился, что после нескольких беспорядочных маневров Цитадель двинулась в его сторону.

Даламар наблюдал за ней до тех пор, пока крепость не исчезла в дыму. Он недоумевал. Неужели Китиара решила добраться до него таким способом?

При мысли об этом Даламар почувствовал, как страх кольнул его в самое сердце. Сможет ли Цитадель пролететь над Шойкановой Рощей?

«Сможет!» — рассудил темный эльф, непроизвольно сжимая кулаки. Как он мог упустить такую возможность?

До боли напрягая зрение, Даламар снова высунулся в окно. Дым слегка рассеялся, и он снова увидел Цитадель, однако на его глазах она снова изменила направление и заметалась из стороны в сторону, словно пьяница, пытающийся впотьмах найти дорогу домой. В конце концов крепость снова развернулась и полетела к Башне, но теперь она продвигалась буквально черепашьим шагом.

«Что такое? — задумался Даламар. — Может быть, Капитан Ветров ранен?»

Он решил рассмотреть Цитадель подробнее, но ему помешал плотный дым, поднявшийся в воздух где-то вблизи Башни. От едкого запаха горящих тряпок и мусора у Даламара запершило в горле и защипало глаза.

«Склады горят!» — сообразил он, изрыгнув проклятие. Темный эльф уже готов был отвернуться от окна, когда заметил вспышку пламени в здании, которое высилось напротив Башни Высшего Волшебства, — в храме Паладайна. Даже сквозь дым Даламар сумел разглядеть яркое зарево, поднимавшееся все выше и выше.

Ухмыльнувшись, он представил себе, как на мирных лужайках вокруг святилища жрецы в белых накидках разят врагов пиками и палицами, одновременно призывая на помощь своего светоносного бога.

Все еще мрачно улыбаясь, Даламар пересек комнату и остановился подле огромного каменного стола, заставленного пузатыми ретортами, прозрачными колбами и прочей дребеденью. Небрежно сдвинув в сторону склянки, он освободил на столе место для колдовской книги, которую снял с полки. Рядом Даламар положил несколько свитков и магических устройств, которые, как ему показалось, могли пригодиться.

Окинув взглядом свое хозяйство и убедившись, что все в порядке, Даламар развернулся и пошел к выходу из лаборатории, не остановившись рядом с черными томами Рейстлина и проходя мимо полок Фистандантилуса, магические книги которого были переплетены в темно-синюю — цвета ночного неба — кожу. Открыв дверь, он произнес одно короткое слово.

В следующее мгновение во мраке вспыхнула пара горящих глаз и перед ним возникло призрачное тело, которое то исчезало, то появлялось, словно пар от дыхания на морозе.

— Я хочу, чтобы стражи заняли позиции на верхнем этаже Башни, — распорядился он.

— Где именно, Ученик Мага?

Даламар ненадолго задумался.

— У двери, которая ведет вниз от Галереи Смерти, — сказал он наконец. — Пусть стражи ждут там.

Глаза пару раз мигнули и пропали, а Даламар вернулся в лабораторию, плотно закрыв за собой дверь.

Переступив порог, темный эльф, однако, остановился. Он собирался наложить на дверь запирающее заклятие, и тогда никто не смог бы к нему войти.

Так точно поступал Рейстлин, когда занимался в лаборатории сложными и опасными экспериментами, требующими полной концентрации внимания. В таких условиях любая, самая незначительная помеха или малейшая ошибка были недопустимы. Даже легкий вздох, несвоевременное движение глаз или поворот головы могли привести к тому, что магические силы вышли бы из-под контроля и разнесли по камешку всю Башню.

Даламар уже приложил к двери тонкие пальцы и готов был прочесть соответствующее заклинание, но вдруг передумал.

«Нет, — решил он. — Мне может понадобиться помощь. Стражи должны иметь возможность войти, если я буду не в силах отменить заклятие».

Подумав так, Даламар пересек комнату в обратном направлении и устроился в своем самом любимом, большом и уютном кресле, которое он перенес сюда из своих покоев, чтобы облегчить бессменное дежурство у Врат.

«…Если я не в силах буду отменить заклятие». — Откинувшись на мягких плюшевых подушках, темный эльф задумался о смерти, которая ему грозила. Его блуждающий взгляд в конце концов остановился на Вратах. Выглядели они как обычно — пять драконьих голов, немых и холодных, охраняли проход, зубастые пасти были разинуты в беззвучном гимне Властительнице Тьмы. Пустота внутри Врат также казалась ледяной и непроглядной, и все же Даламару что-то не давало покоя.

Вдруг темный эльф заморгал и встряхнул головой: ему показалось, что глаза драконьих голов начинают светиться собственным светом.

От волнения и страха горло Даламара перехватило судорогой, а ладони вспотели, и он машинально вытер их о свою черную рясу. Смерть, гибель…Дойдет ли до этого?

Руки темного эльфа нащупали вышитые на мантии серебряные руны, которые должны были защитить его от некоторых из опасностей. На пальце Даламара сверкал крупный зеленый камень, вставленный в целительное кольцо, — это было могущественное магическое устройство, но его возможностями он мог воспользоваться только один раз.

Сцепив руки перед собой, Даламар принялся торопливо перебирать в памяти уроки Рейстлина, когда маг объяснял, как правильно оценить опасность полученной раны и выбрать рациональный способ ее лечения, сберегая силу кольца.

Воспоминания были такими отчетливыми, что темный эльф вздрогнул. Словно наяву, он услышал спокойный голос шалафи, равнодушно описывающий разные стадии боли. Словно наяву, он почувствовал, как тонкие пальцы Рейстлина, пылающие странным внутренним жаром, легко движутся по его телу, обозначая те области, где помещаются жизненно важные органы.

Инстинктивно Даламар прижал руки к груди, где продолжали кровоточить пять глубоких ран, навечно выжженных Рейстлином в его плоти. Одновременно он вдруг почувствовал, что в его мозг как будто заглянули глаза шалафи — золотистые, непроницаемо-блестящие, равнодушные и смертельно опасные.

Даламар отпрянул назад и съежился в кресле.

«Могучая магия окружает и защищает меня, — твердил он себе, пытаясь успокоиться. — Я в достаточной степени овладел Искусством, и, хотя я не так одарен, как шалафи, но сумею постоять за себя, когда Рейстлин, израненный и ослабевший, появится в нашем мире. Да что там говорить — после схватки с Властительницей он должен быть едва жив, и уничтожить его будет легче легкого!»

Даламар сжал кулаки и с силой опустил их на подлокотники кресла.

«Тогда почему я буквально задыхаюсь от страха?» — требовательно спросил он себя.

Над дверью звякнул серебряный колокольчик, и Даламар вскочил с кресла, чувствуя, как воображаемая боязнь уступает место страху вполне реальному. Этот осязаемый страх заставил напрячься его тело, сердце стучать реже, а кровь — медленней течь по жилам. Темная тень неизвестности исчезла из его разума, и темный эльф овладел собой.

Звонок означал, что в Башню кто-то проник. Кто-то сумел преодолеть страшную Рощу и стоял теперь перед самыми воротами. В других обстоятельствах Даламар, прочтя коротенькое заклинание, покинул бы лабораторию немедленно, дабы самому встретить незваного гостя, однако сейчас он не смел оставить Врата без присмотра ни на секунду.

Посмотрев на страшные Врата, темный эльф кивнул самому себе. Нет, ему вовсе не почудилось, что глаза драконов мерцают в полумраке. Даже пустота внутри Врат зашевелилась в тревоге, и по ее поверхности пробежала какая-то рябь.

Он никак не может теперь покинуть лабораторию. Придется положиться на стражей Башни.

И все же темный эльф не мог усидеть на месте. Подойдя к двери, Даламар наклонил голову и стал слушать. Ему показалось, что снизу донеслись придушенный вскрик и звон стали. Затем снова наступила тишина. Как ни прислушивался Даламар, как ни сдерживал дыхание — он не смог разобрать ничего, кроме ударов собственного сердца.

Темный эльф вздохнул. Должно быть, стражи Башни уже справились со своей задачей. Подумав об этом, Даламар отвернулся от двери и подошел к окну» однако за это время дым стал еще плотнее, и он ничего не увидел. Где-то вдали прогрохотал гром, а может быть взрыв.

Неожиданно Даламар поймал себя на том, что все еще думает, кто бы мог быть там, внизу? Возможно кто-то из драконидов, одуревший от крови и жаждущий новых убийств? При большом везении кто-нибудь из них мог бы случайно преодолеть Рощу…

«Это не имеет значения», — холодно оборвал себя Даламар. Когда все закончится, он, наверное, сможет спуститься вниз и посмотреть на труп.

— Даламар!

При звуке этого голоса страх и надежда овладели им, и сердце темного эльфа подпрыгнуло.

— Будь осторожен, мой друг, — вслух сказал себе Даламар. — Она предала своего брата, предала и тебя самого. Не вздумай доверять ей!

И все же его руки тряслись, когда он торопливо шел через лабораторию к двери.

— Даламар!

Несомненно, это ее голос, хоть и искаженный болью и страхом…

Неожиданно о дверь лаборатории с внешней стороны что-то тупо ударилось, и послышался шорох сползающего на пол тела.

— Даламар… — тихо позвала из-за двери Китиара.

Когда темный эльф взялся уже за ручку двери, глаза драконов за его спиной ослепительно вспыхнули рубиновым, изумрудным, голубым, белым и черным огнями.

— Даламар… — прошептала Китиара слабеющим голосом. — Я…пришла тебе помочь…

Темный эльф осторожно открыл дверь лаборатории. Молодая женщина лежала на полу у его ног. При виде ее Даламар ахнул.

Если Китиара и была одета в доспехи, то теперь стальная кольчуга и латы были сорваны с нее, причем явно не человеческими руками. На смуглой коже чернели следы когтей. Плотное, облегающее белье черного шелка, которое воительница носила под доспехами, превратилось в лохмотья, обнажая полные груди и исцарапанный плоский живот. Кровь сочилась из глубокой раны на ноге, а грубые кожаные башмаки были изорваны в клочья. И все же Китиара смотрела на него ясными глазами, в которых не было ни капли страха. В руке она сжимала «слезу ночи» — черный алмаз, который дал ей Рейстлин для защиты от ужасов Шойкановой Рощи.

— Еле прошла, — прошептала Китиара, и ее губы слегка раздвинулись в чарующей кривой улыбке, при виде которой Даламар почувствовал, что кровь его забурлила. Воительница протянула руку:

— Я пришла к тебе. Помоги мне встать…Даламар протянул ей свою руку.

Поднявшись, Китиара немедленно прижалась к нему, и темный эльф почувствовал, что она вся дрожит. Зная, что за яд течет сейчас по ее венам вместе с кровью, Даламар нахмурился и покачал головой.

Обняв молодую женщину за плечи, темный эльф втащил ее в лабораторию и захлопнул за собой дверь.

Китиара вдруг повисла на нем всей своей тяжестью и закатила глаза.

— О Даламар… — прошептала она, и темный эльф понял, что сейчас она потеряет сознание. Чтобы удержать ей, он обнял молодую женщину обеими руками.

Китиара положила голову ему на грудь и с облегчением вздохнула.

Продолжая прижимать девушку к себе, Даламар почувствовал легкий запах ее волос — странную смесь благовоний и стали. Молодое тело затрепетало в его руках, и темный эльф сжал его еще крепче. Китиара открыла глаза и посмотрела на него.

— О-о, — простонала она. — Мне уже лучше…Ее руки медленно скользнули куда-то вниз. Даламар слишком поздно заметил, как сверкнули карие глаза и как страшно искривились полуоткрытые губы. Плечо Китиары совершило быстрое движение, и темный эльф почувствовал, как между его ребер входит острая сталь ножа.

— Итак, мы сделали это! — прокричал Карамон, глядя вниз на темные верхушки деревьев страшной Шойкановой Рощи, над которыми Цитадель в это время проплывала.

— Да, пока все идет как надо, — согласился с ним Танис и вздрогнул. Даже на такой высоте он чувствовал исходящие от деревьев пронзительный холод и волны ледяной ненависти, словно хранители Башни стремились дотянуться до них и сбросить вниз. С огромным трудом полуэльф заставил себя отвлечься и перевести взгляд на вершину Башни.

— Если удастся подлететь ближе, — крикнул он Карамону, пытаясь перекричать вой невесть откуда взявшегося ветра, — можно спрыгнуть на галерею, что идет вокруг верхней части Башни.

— Это Галерея Смерти, — мрачно откликнулся Карамон.

— Что?

— Галерея Смерти, — повторил гигант, придвигаясь ближе к краю площадки и продолжая вглядываться вниз. Деревья Шойкановой Рощи казались с высоты застывшим зловещим зеленым морем. Даже ветер не осмеливался потревожить их угрюмое и опасное спокойствие. — Это здесь стоял маг, который проклял Башню, — так рассказывал мне Рейстлин. И именно отсюда он бросился вниз.

— Какое замечательное, веселое местечко, — пробормотал Танис в бороду.

Цитадель как раз попала в облака дыма, и жуткий лес внизу практически исчез из виду. Полуэльф старался не думать о битве, идущей сейчас в городе, однако даже дым не помешал ему заметить объятый пламенем храм Паладайна.

— Ты, конечно, понимаешь, — прокричал Танис, вставая рядом с гигантом на краю площадки и беря друга за плечо, — что Тас может врезаться вместе с крепостью прямо в Башню?

— До сих пор боги были на нашей стороне, — ответил Карамон.

Танис заморгал, недоумевая, не ослышался ли он.

— Что-то ты говоришь совсем не так, как говорил Карамон, которого я знал раньше, — весельчак и оптимист, — вымолвил он наконец и ухмыльнулся.

— Тот Карамон умер, — ровным голосом ответил гигант, не отрывая взгляда от приближающейся Башни.

Танис перестал улыбаться и вздохнул.

— Прости, — только и сказал он, неуклюже похлопав воина по плечу.

Карамон повернулся к нему и взглянул на Таниса пронзительными чистыми глазами.

— Нет, — сказал он. — Отправляя меня в прошлое, Пар-Салиан сказал мне, что я должен спасти одну душу — не больше, но и не меньше. — Он печально улыбнулся.

— Я всегда думал, он подразумевал душу Рейстлина, но теперь вижу — он ошибался.

Я должен был спасти свою собственную душу.

И Карамон внезапно напрягся.

— Приготовься, — сказал он, внезапно меняя тему разговора. — Мы уже достаточно близко. Можно прыгать.

Внизу, в дыму под обрывом, действительно появился балкончик, шедший по периметру Башни, при виде которого Танис испытал неприятное головокружение и тяжесть в желудке. Он никак не мог отделаться от странного ощущения, что Цитадель стоит на месте, а Башня Высшего Волшебства медленно движется внизу.

Полуэльф всегда представлял ее такой огромной, а теперь ему казалось, что он должен прыгнуть с вершины высокого дерева и попасть на крышу детского кукольного домика. В довершение всего Цитадель приближалась к Башне слишком стремительно, острые красные шпили на вершине последней начали подпрыгивать и раскачиваться перед глазами полуэльфа в такт рывкам летучей крепости.

— Прыгай! — закричал Карамон и бросился в бездну.

Клубы дыма, попавшие Танису в лицо, на мгновение ослепили его, и он замешкался. Цитадель продолжала двигаться вперед, и полуэльф вдруг с ужасом увидел, что впереди замаячила высокая каменная колонна, поддерживающая центральный шпиль. Нужно было либо прыгать, либо ждать, пока тебя размажет по камню. Танис выбрал первое. Едва только он покинул площадку, как до него донеслись короткий тупой удар и громкий скрежет.

Танис летел прямо в пустоту, ничего не видя за плотной завесой дыма ни вокруг себя, ни внизу. Когда из кружащегося тумана внезапно вынырнула Галерея Смерти, у него оставалась лишь доля секунды, чтобы сгруппироваться.

Он не разбился и ничего себе не сломал, и все равно удар вышел оглушительный. Танис повалился на бок и тут же перекатился на живот, инстинктивно прикрыв голову руками, когда сверху на него посыпались обломки камня и увесистые кирпичи. Карамон был уже на ногах.

— На север! — кричал он, запрокинув голову. — На север!

Танису показалось, что он слышит доносящийся сверху пронзительный голос кендера, который громко повторял слова Карамона, но, может быть, это было просто эхо. Так или иначе, каменный скрежет вверху прекратился, а с неба перестали падать камни. Сквозь разрывы в дыму полуэльф увидел, что Цитадель сначала нерешительно застыла на месте, а затем, слегка покачиваясь, легла на новый курс, направляясь прямиком ко дворцу правителя Амозуса.

— Ты в порядке? — Карамон помог Танису подняться, — Очень, — ответил тот невпопад и вытер с губ кровь. — Я, кажется, прикусил язык. Проклятье, ну и боль!

— Вот единственное место, откуда можно попасть внутрь, — сказал Карамон, выведя Таниса по балкону к высокой каменной арке в стене Башни. Под аркой обнаружилась небольшая деревянная дверь, но она была заперта, очевидно, на засов, так как никакой замочной скважины на ней не было.

— С той стороны может стоять охрана, — заметил Танис, увидев, что Карамон готовится высадить дверь плечом.

— Может, — согласился Карамон, разбегаясь.

Несмотря на то что места для разбега было не очень много, гигант ринулся вперед с удивительной скоростью. Удар получился довольно сильным — дверь вздрогнула, затрещала, но выдержала. Карамон, потирая плечо, молча отступил назад и критически осмотрел преграду.

На сей раз он действовал более обдуманно и сосредоточенно. Наметив место, где дерево пострадало сильнее всего, Карамон оттолкнулся от перил Галереи и яростно бросился вперед. Дверь с треском обрушилась внутрь, и он, не удержавшись на ногах, полетел в темноту.

Танис кинулся за ним в дымный полумрак и обнаружил гиганта лежащим на полу среди мусора и изломанных досок. Полуэльф уже протянул Карамону руку, чтобы помочь ему подняться, и вдруг замер, напряженно прислушиваясь.

— Клянусь Бездной!.. — пробормотал Танис, не в силах сказать ничего больше — так он был потрясен.

Заметив напряженное лицо Таниса, Карамон проворно вскочил на ноги.

— Ну да, — сказал он осторожно. — Мне уже приходилось с ними встречаться.

Из пустоты на друзей уставилась пара бестелесных глаз, светившихся белым фосфорическим светом.

— Не давай им прикасаться к тебе, — негромко предупредил Карамон. — Они высосут жизнь из твоего тела.

Глаза тем временем подплыли ближе. Карамон поспешно выступил вперед и заслонил собой Таниса.

— Мое имя — Карамон Маджере, — медленно проговорил он. — Я — брат Фистандантилуса. Вы должны знать меня — я уже бывал здесь, только это было очень давно.

Глаза остановились, но Танис почти физически ощущал их холодный и внимательный взгляд. Стараясь защититься от него, он поднял руку, и свет глаз отразился в серебряном браслете.

— Я друг твоего господина, Даламара, — сказал Танис, стараясь говорить как можно тверже. — Он дал мне этот браслет…

Внезапно в его руку вцепилось что-то холодное, и полуэльф ахнул от боли.

Закачавшись, он чуть не упал, но Карамон успел его поддержать.

— Браслет исчез, — прошипел Танис сквозь стиснутые зубы.

— Даламар! — закричал Карамон так громко, что у Таниса заложило уши. — Даламар! Это Карамон, брат Рейстлина. Мне нужно пройти сквозь Врата и я смогу остановить его. Отзови стражей, Даламар!

— Возможно, мы уже опоздали, — холодно заметил Танис, немного успокоившись и глядя на светящиеся глаза, которые снова возникли в темноте перед ними. — Должно быть, Китиара опередила нас и Даламар уже мертв…

— Тогда и нам осталось недолго… — угрюмо отозвался Карамон.

Глава 6

— Будь ты проклята, Китиара, — прохрипел Даламар, задыхаясь отболи.

Попятившись назад, он прижал ладонь к ране, но горячая кровь потекла между пальцев и закапала на пол.

Как ни странно, на лице воительницы не было заметно ни следа торжества.

Напротив, Даламар ясно чувствовал ее неуверенность и видел страх, который охватил Китиару, лишь только она увидела, что ее удар, который должен был уложить темного эльфа на месте, не достиг цели.

«Почему?» — в бешенстве спросила она себя. Почему именно в этот раз ей выпало промахнуться? Ведь таким способом она убила больше сотни мужчин, зачем же темный эльф должен был стать исключением?

Думая об этом, она выронила окровавленный нож и тут же выхватила меч, сделав почти неуловимый, стремительный выпад.

Меч со свистом рассек воздух. Китиара вложила в удар всю свою силу, однако на половине пути стальной клинок наткнулся на какую-то непреодолимую преграду.

При столкновении меча с магическим защитным полем, которое успел соткать вокруг себя Даламар, в воздухе полетели горячие искры, а шок от удара, передавшийся через рукоять меча и поднявшийся вверх по руке Китиары, неожиданно оказался столь сильным, что молодая женщина выпустила оружие из ставших бесчувственными пальцев. Прижимая к груди парализованную руку, Китиара упала на колени.

Даламар воспользовался передышкой, чтобы справиться с болью, которую причинил ему подлый удар ножом. Защищающее заклятие он прочел чисто рефлекторно — помогли навыки, вырабатываемые годами упорного совершенствования в магическом искусстве. Теперь же темный эльф мрачно смотрел на стоящую на коленях женщину, которая тянулась к упавшему мечу левой рукой, пытаясь одновременно распрямить скрюченные пальцы правой.

Но битва только начиналась.

Китиара ловко схватила меч и легко, как кошка, вскочила на ноги. Глаза воительницы пылали боевым огнем и почти сладострастным восторгом, которые овладевали ею во время сражения. Даламар припомнил, что уже видел подобное выражение на чьем-то лице, а секунду спустя вспомнил, что таким становилось лицо Рейстлина, когда он проделывал свои магические опыты. Как ни странно, но мысль о шалафи помогла темному эльфу сосредоточиться. Даламар проглотил комок в горле, мешавший ему нормально дышать, и попытался изгнать из своего сознания боль и страх, сконцентрировавшись исключительно на заклинаниях.

— Не вынуждай меня убивать тебя, Китиара, — сказал он как можно спокойнее, стараясь выиграть время, ибо с каждой секундой начинал чувствовать себя все сильней и уверенней. И все же, ввиду грядущих событий, ему не хотелось расходовать силы на что попало. Вот будет потеха, если он истратит все свое могущество на Китиару и погибнет от руки ее брата!

Сначала Даламар подумал о том, чтобы призвать хранителей Башни, однако от этой мысли сразу же пришлось отказаться. Китиара уже сумела пробраться мимо них, используя «слезу ночи», и талисман все еще находился в ее руках, а рисковать он не мог.

Размышляя таким образом, темный эльф незаметно отступал к широкому каменному столу, на котором были разложены его магические приспособления.

Уголком глаза он уже видел, как поблескивает на столе золотой магический жезл.

Чтобы им воспользоваться, ему придется довольно точно рассчитать время, так как сначала надо будет убрать защитное поле, и Китиара — судя по ее глазам — отлично это понимала. Она, казалось, только и ждала, чтобы Даламар предпринял какие-нибудь активные действия и убрал свою защиту.

— Тебя обманули, Китиара, — негромко сказал Даламар, стараясь отвлечь ее внимание.

— И это сделал ты, — насмешливо парировала молодая женщина и, подхватив со стойки ветвистый серебряный подсвечник, ловко бросила его в Даламара.

Подсвечник, разумеется, отскочил от магического защитного экрана и упал на ковер у самых ног темного эльфа. В воздухе поднялось небольшое колечко дыма, и запахло паленой шерстью, однако растопленный воск быстро залил огонь.

— Это сделал Сот, — спокойно ответил Даламар.

— Ха-ха-ха! — театрально рассмеялась Китиара и швырнула в Даламара носатую реторту. Стекло разлетелось на тысячу осколков, и разлившаяся кислота проделала в ковре неровную дыру с обугленными краями. А Китиара уже подхватила увесистую подставку.

Она, несомненно, знала, как следует сражаться с магами. Ее снаряды, безусловно, не были предназначены для того, чтобы причинить Даламару какой-нибудь вред, однако вынуждали мага тратить силы на поддержание защитного поля и не позволяли ему расслабиться ни на минуту.

— А как ты думаешь, почему Палантас был укреплен и готов к обороне? — поинтересовался Даламар, незаметно пятясь к столу. — Разве ты ожидала этого?

Сот открыл мне твои планы — это он сказал, что ты собираешься напасть на город, чтобы помочь своему братцу. «Когда Рейстлин выйдет из Врат, маня за собой Владычицу Тьмы, Китиара будет тут как тут, чтобы приветствовать нового владыку мира как любящая сестра».

Молодая женщина замедлила наступление, а кончик ее меча чуть заметно опустился.

— Это сказал тебе Сот?

— Кто же еще! — Даламар небрежно пожал плечами, с облегчением почувствовав сомнения Китиары. Боль в боку тоже немного успокоилась, и он рискнул бросить на нее взгляд. Черная туника прилипла к ране, остановив кровь, словно грубое подобие бинта.

— Но почему? — насмешливо спросила Китиара. — Зачем Соту предавать меня, темный эльф?

— Он хочет тебя, Китиара, — негромко сказал Даламар. — Ты нужна ему, а добиться этого он сможет только одним способом…

Холодный страх пронзил Китиару с такой силой, что она покачнулась. Теперь ей стала понятна странная интонация, которую она замечала в последнее время в каждом слове Рыцаря Смерти. К тому же именно он посоветовал ей штурмовать Палантас.

Чувствуя, как гнев ее улетучивается, Китиара содрогнулась, словно от холода. Глядя на глубокие царапины на руках и ногах, она мимолетно задумалась о том, что в раны наверняка попал яд хранителей Башни, однако мысль эту вытеснило кошмарное воспоминание о торчащих из земли холодных руках, хватавших ее на пути сюда.

Яд. Сот. Смерть. Она не могла ни думать, ни говорить. Подняв голову, она увидела, что Даламар улыбается.

Стараясь скрыть свои чувства, Китиара резко отвернулась от темного эльфа, прилагая невероятные усилия, чтобы совладать со страхом и взять себя в руки.

Даламар, не сводя с воительницы настороженного взгляда, сделал последний шаг, который отделял его от стола, и посмотрел на магический жезл.

Китиара низко опустила голову, а ее плечи поникли. Казалось, она едва удерживает меч в правой руке, положив его широкое лезвие на ладонь левой. На самом же деле Китиара только притворялась ослабевшей и уязвленной. Сила понемногу возвращалась в ее парализованную правую руку, а уголком глаза Кит продолжала следить за темным эльфом. «Пусть думает, что победил, — размышляла она. — Пусть готовится. Я услышу, когда он решит напасть. При первом же слове заклинания, которое он произнесет, я сделаю из него двух Даламаров!»

Но как Китиара ни прислушивалась, она не слышала ни слова — только негромкий шорох черного плаща эльфа да его неровное дыхание.

«Интересно, — задумалась Китиара, — правду ли он сказал насчет Сота? И если да, то какое это имеет значение?»

Эта мысль даже немного развеселила ее. Чтобы завоевать ее, мужчины порой проделывали и не такое, а она все еще оставалась свободной, как ветер. С Сотом она поквитается позднее. Гораздо больше Китиару занимало то, что сказал Даламар о Рейстлине.

Неужели он отважится вызвать Владычицу Тьмы в наш мир? Эта мысль испугала Китиару.

— Однажды я оказалась полезной твоему Темному Безбожию, — прошептала она.

— Однажды, когда ты была настолько слаба, что напоминала лишь прозрачную тень по нашу сторону стекла. Но если ты будешь сильна, останется ли в этом мире место для меня? Нет! Я знаю это, потому что ты ненавидишь и боишься меня так же сильно, как я тебя…

«Что же касается этого жалкого червя — моего брата, то с этой стороны Врат его будут ждать, и кто?! Даламар! — размышляла молодая женщина уже про себя. — Темный эльф, который предан своему шалафи и телом и душой. Ты, Даламар, не станешь мешать ему, когда он, извиваясь от боли, выползет из Врат, — ты поможешь ему, и в этом твое предназначение. Нет, дорогой мой любовничек, позволь тебе не поверить. Ни единому твоему слову…»

Даламар видел, как дрожит Китиара, видел, как многочисленные ранки на ее теле становятся синюшно-багровыми. Несомненно, она слабеет. Вон как она побледнела, когда он упомянул про Сота; к тому же темный эльф готов был поклясться чем угодно, что заметил в глазах Повелительницы Драконов самый настоящий страх. И все же он не доверял ни ей самой, ни ее словам, ни бессильно опущенным плечам.

Между тем рука Даламара скользнула за спину и нащупала магический жезл.

Быстрым жестом подняв его над головой, он произнес магическую команду, которая рассеяла защитное поле вокруг него. В это же самое мгновение Китиара резко повернулась, держа меч обеими руками. Она вложила в удар все свои силы, и сверкающее лезвие, несомненно, снесло бы Даламару голову с плеч, не повернись он в последний момент, чтобы воспользоваться жезлом.

Как бы там ни было, удар клинка пришелся на его правое плечо, лезвие вошло глубоко в тело, раздробив лопатку и чуть не отрубив руку. Даламар вскрикнул и выронил жезл, успев все же пустить его в ход. Трезубая молния с шипением ударила Китиару в грудь и отшвырнула назад ее скорчившееся тело.

Даламар с трудом устоял на ногах, упершись здоровой рукой в стол. От боли его тошнило. Алая кровь толчками выплескивалась из ужасной раны. Некоторое время темный эльф тупо вертел головой, стараясь заглянуть себе через плечо и осмотреть рану, затем припомнил уроки Рейстлина по анатомии. Судя по яркому цвету крови, меч задел артерию, и через пару минут он будет мертв.

Целительное кольцо было надето на палец правой, искалеченной руки. С трудом схватившись за зеленый камень пальцами левой, Даламар произнес коротенький приказ, высвобождавший магическую энергию перстня. Тут перед его глазами все поплыло, и он потерял сознание, медленно опустившись на пол в лужу собственной крови.

— Даламар! — Чей-то голос позвал его по имени, и темный эльф слабо пошевелился. Острая боль пронизала тело. Даламар застонал и попытался было вернуться обратно во мрак бесчувствия, однако снова услышал свое имя. Вместе с окликающим его голосом вернулась память, и темного эльфа охватил страх.

Именно страх заставил его очнуться. Он попытался сесть, хотя боль была такой, что он едва не потерял сознание во второй раз. В плече со скрежетом терлись друг о друга раздробленные кости, а правая рука бессильно повисла.

Кольцо остановило кровотечение, и угроза смерти миновала, но долго ли он проживет после того, как вернется шалафи?

— Даламар! — снова раздался знакомый голос. — Это я, Карамон!

Даламар всхлипнул с облегчением и, подняв голову — что потребовало неимоверных усилий с его стороны, — посмотрел в сторону Врат. Глаза драконьих голов сияли значительно ярче, и темному эльфу показалось, будто волны света пробегают теперь по их шеям. Черный мрак внутри Врат определенно шевелился, волновался, как море в шторм, и Даламару показалось, что он ощущает на своих щеках дуновение горячего ветра, хотя, вполне возможно, его просто знобило.

В темном углу в другом конце комнаты послышался шорох, и новый страх овладел Даламаром. Нет, не может быть, чтобы Китиара осталась жива после такого удара!

Скрипя зубами от боли, Даламар посмотрел в ту сторону. Он видел распростертое на полу тело, видел, что оно лежит неподвижно и только слегка дымится, чувствовал запах горелой плоти. Но этот звук…

Даламар устало закрыл глаза. В голове его закружилась черная пустота, готовая снова швырнуть его в омут беспамятства. Нет, еще не время отдыхать!

Превозмогая боль, он открыл глаза, тупо удивляясь, почему Карамон не идет. Он же ясно слышал, как гигант звал его по имени! Ему потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить о хранителях Башни и сообразить, что они не позволяют Карамону пройти.

— Стражи Башни! — начал Даламар, сосредоточив все свои силы на заклинании, которое должно было подчинить ему страшных хранителей и дать Карамону возможность подняться в лабораторию. — Слушайте меня и повинуйтесь…

За спиной Даламара драконьи головы вспыхнули еще ярче, а перед ним, в темном углу, обожженная рука медленно протянулась к пропитавшемуся кровью поясу и в предсмертном усилии стиснула рукоять кинжала.

— Карамон, — негромко позвал Танис, глядя на уставившиеся на него из темноты глаза. — Мы могли бы уйти. Давай поднимемся обратно, может быть, мы найдем другой путь…

— Его нет, — упрямо ответил гигант. — И я никуда не уйду.

— Но, Карамон, ты же не можешь сражаться с этим бестелесным духом!..

Вместо ответа Карамон снова закричал:

— Даламар! Даламар!!! Это Карамон Маджере и Танис Полуэльф! Мы…

Пылающие холодным огнем глаза внезапно погасли, словно их и не было.

— Стражи ушли! — воскликнул Карамон и начал торопливо спускаться по еле видимым в темноте ступеням. Танис едва успел схватить его за плечо.

— Это ловушка! Простая уловка…

Но Карамон отмахнулся от него.

— Нет, — сказал он. — Хранителей Башни можно почувствовать, даже если они невидимы. Я больше ничего не чувствую, а ты?

— Я как будто что-то… — неуверенно пробормотал Танис.

— Но это не они, — убежденно продолжил Карамон. — И нас это не касается.

И он почти бегом понесся вниз по спиральной крутой лестнице.

Дверь на нижней площадке была распахнута, и Карамон ненадолго задержался перед ней, с осторожностью заглянув в коридор, ведший в главную часть здания.

Внутри было так темно, словно свет еще не был создан богами. Не горел ни один факел, ни одно окно не пропускало сюда тусклый свет дня. Танис внезапно представил себе, как он вступает в этот мрак и исчезает навсегда, проваливаясь на самое дно океана зла, пропитавшего, казалось, даже камни, из которых некогда выстроили свою Башню маги. Карамона Танис почти не видел, зато вдруг услышал частое дыхание гиганта и почувствовал, как напряглось его тело.

— Что там такое? — спросил он.

— Ничего, просто глубокая шахта до самого первого этажа. В середине Башни есть пустое пространство. Спиральные ступени идут вдоль стены по ее периметру, а двери лабораторий выходят на лестницу. Если я правильно помню, то мы сейчас стоим на узкой площадке на самом верху…в таком случае лаборатория, которую мы ищем, двумя пролетами ниже… — Голос Карамона дрогнул. — Мы теряем время, нам пора идти. Рейстлин приближается, я чувствую…

Нащупав в темноте руку Таниса, Карамон заговорил гораздо спокойнее.

— Идем, — сказал он. — Только держись поближе к стене. Эта лестница приведет нас туда, куда мы стремимся.

— Один неверный шаг в этой проклятой тьме, — проворчал Танис, — и нам будет уже все равно, что там станет делать твой братец!

Карамон не ответил, и полуэльф понял — его слова пропали зря. В темноте он не видел ни зги, однако хорошо представлял себе решительное лицо Карамона.

Гигант пошевелился и нащупал ногой первую ступеньку. Танис, прижимаясь к стене, приготовился последовать за ним.

И тут в темноте загорелись уже знакомые ему глаза.

Полуэльф невольно потянулся к рукоятке меча, но тут же устыдился своего жеста — настолько неуместным и, главное, бесполезным он ему показался. Призрак никак не отреагировал; его глаза продолжали разглядывать пришельцев с ледяным спокойствием.

— Идите, — произнес нечеловеческий голос. — Сюда.

В темноте возникла полупрозрачная рука, указывающая путь.

— Мы ничего не видим! — прокричал Танис.

В руке призрака вспыхнул неяркий свет, похожий на болотный огонек, и полуэльф вздрогнул. Он, пожалуй, предпочел бы полный мрак обществу такого провожатого, но возражать не стал, тем более что Карамон уже несся во всю прыть по протяженному лестничному пролету.

Внизу, на площадке, призрачная рука и глаза остановились перед открытой дверью, ведущей в какую-то комнату. В комнате что-то ярко светилось, и лучи света проникали даже на площадку. Танис удивился, как это он не заметил их раньше. Карамон тем временем ринулся внутрь, и полуэльф поспешил за ним, не забыв с силой захлопнуть за собой дверь, чтобы страшным глазам не вздумалось последовать за ними.

Очутившись в комнате, Танис остановился и стал оглядываться по сторонам.

Внезапно он понял, что находится в лаборатории Рейстлина. Они дошли!

Подумав об этом, полуэльф устало прислонился спиной к двери, глядя, как Карамон опускается на колени рядом с неподвижной темной фигурой, плавающей в луже еще не успевшей свернуться крови.

«Даламар», — равнодушно подумал Танис, рассмотрев черную накидку. Странная апатия охватила его, и полуэльф не мог ни действовать, ни говорить.

Зло с наружной стороны двери, безусловно, было злом, но теперь оно казалось Танису каким-то умиротворенным, пыльным, древним, как сам мир. Зло, которое он почувствовал, едва переступив порог лаборатории, было другим — живым, дерзким, агрессивным; оно дышало, вздрагивало, пульсировало. От темно-синих колдовских книг на полках веяло на Таниса ледяным холодом, а от книг в новеньких черных переплетах с вытесненной на корешке серебряной руной Песочных Часов исходил обжигающий сухой жар. Полуэльф с трудом оторвал взгляд от полок и увидел, что из большой стеклянной колбы уставились на него полные страдания глаза. В затхлом воздухе витали запахи специй, каких-то порошков, сушеных грибов и розового масла, а из ближайшего угла так пахло горелым мясом, что Танис чуть не поперхнулся.

Но не это было главным в комнате. Свет, который они заметили еще снаружи, исходил из дальнего угла лаборатории и был прекрасен, как не что иное, когда-либо виденное человеческим глазом. И все же этот свет наполнил душу благоговейным страхом, напомнив ему о столкновении с Властительницей Тьмы.

Словно кролик, загипнотизированный змеей, полуэльф уставился в угол. Волшебный свет представлялся ему удивительной смесью всех цветов и оттенков, сплавленных воедино в раскаленном горниле Врат и в то же время постоянно меняющихся, плавно текущих, бурлящих и вскипающих. Лишь потом, когда его глаза приспособились к неистовому великолепию красок, Танис сумел разобрать пять драконьих голов на длинных шеях, каждая из которых имела свой спектр лучей.

«Вот они — Врата!» — понял Танис, разглядев золотое основание, из которого вырастали изящно изогнутые драконьи шеи, окаймлявшие овальную черную пустоту в середине. Зубастые пасти были открыты в немом вопле, глаза сияли, словно раскаленные звезды.

Танису пришлось приложить некоторое усилие, чтобы заставить себя заглянуть в пустоту внутри Врат. Там ничего не было, но полуэльфу мрак показался живым, объемным, бесконечным. Инстинктивно Танис догадался, куда ведет эта страшная дверь, и вздрогнул.

— Да, это Врата, — подтвердил Карамон, заметив бледное лицо и отвисшую челюсть друга. — Подойди сюда и помоги…

— Ты пойдешь туда? — прошептал Танис, потрясенный спокойствием гиганта. — Но это же…глупо, Карамон! Глупо и безрассудно!

— У меня нет другого выхода, — ответил исполин с уже знакомым Танису выражением спокойной решимости на лице. Полуэльф хотел с ним поспорить, но Карамон уже повернулся к нему спиной и снова склонился над искалеченным Даламаром.

— Я знал, к чему это должно привести, — напомнил он, не оборачиваясь, и Танис промолчал, также опускаясь на колени рядом с темным эльфом.

Даламар, несмотря на свою ужасную рану» ухитрился сесть и привалиться спиной к столу так, что лицо его было обращено к Вратам. Очевидно, он ненадолго потерял сознание, однако при звуке голосов его глаза широко открылись.

— Карамон! — прошептал он, поднимая дрожащую левую руку. — Ты должен остановить…

— Я знаю, Даламар, — мягко ответил гигант. — Я знаю, что мне делать, но мне нужна твоя помощь. Скажи…

Ресницы темного эльфа опустились, а лицо стало пепельно-серым. Танис наклонился ниже и потянулся рукой к его шее, чтобы пощупать пульс и убедиться, что маг еще жив. Что-то ударило Таниса в спину и, отскочив от доспехов, упало на пол с металлическим звоном. Опустив взгляд, полуэльф увидел неподалеку окровавленный кинжал.

В следующую секунду он был уже на ногах и сжимал обнаженный меч, развернувшись лицом в сторону предполагаемой опасности.

— Это Китиара, — прошептал темный эльф, слабо кивнув головой, и Танис рассмотрел в темном углу распростертое тело.

— Ну конечно, — пробормотал Карамон, взвешивая кинжал в руке, — именно так она и пыталась убить его. Только в этот раз, Танис, ты помешал ей.

Но полуэльф не слышал его. Убрав меч в ножны, он быстро пересек комнату, захрустев битым стеклом и пинком отшвырнув серебряный подсвечник.

Китиара лежала на животе, прижимаясь щекой к залитому кровью полу. Темные волосы упали ей на лицо, и полуэльф не мог видеть ее глаза. Казалось, все силы, которые у нее еще оставались, она истратила на последний неудачный бросок, и Танис решил, что она мертва.

…И ошибся.

Та же несгибаемая воля — свирепая, яростная и неостановимая сила, которая толкала одного из братьев-близнецов все дальше во тьму, а второго вывела к свету, — все еще поддерживала жизнь в этом изуродованном теле. Китиара услышала шаги и поняла, что к ней приближается враг…

Рука молодой женщины слабо зашевелилась, шаря по полу в поисках меча.

Потом она приподняла голову и посмотрела вверх мутнеющими глазами.

— Танис? — Китиара уставилась на эльфа-полукровку с недоумением. Где же она? В Устричном? И они снова вместе?.. Ну конечно! Танис вернулся к ней!

Улыбаясь, Китиара протянула к нему руки. А у Таниса перехватило дыхание и к горлу подступила тошнота. Как только Китиара повернулась, ему стала видна зияющая обугленная дыра в ее груди. Мышцы и плоть выгорели полностью, и в полутьме было видно только, как белеют изогнутые дуги ребер, под которыми тоже ничего не было. Зрелище было жутким, и полуэльф, которого одолевали воспоминания, не выдержал и отвернулся.

— Танис! — хрипло позвала Китиара. — Иди же ко мне!

Сердце полуэльфа заныло от жалости, и он опустился рядом с бывшей возлюбленной на колени, чтобы взять ее на руки. Китиара заглянула в его глаза и увидела там свою смерть. Страх овладел ею; воительница оттолкнула руки Таниса и попыталась подняться, но это ей уже было не по силам. Китиара упала на пол, глухо стукнувшись затылком.

— Я…ранена… — прошептала она с гневом и горечью. — Насколько…серьезно?

Рука ее поползла к груди и стала ощупывать края раны.

Танис сорвал с плеч плащ и укрыл им изуродованное тело.

— Лежи спокойно, Кит, — сказал он. — С тобой все будет в порядке.

— Лжец! Проклятый лжец! — сжав кулаки, выкрикнула Китиара, почти точно — ах, если бы она это знала! — воспроизводя обращенные к Танису последние слова Элистана. — Он убил меня, проклятый темный эльф!

Жуткая улыбка исказила ее лицо, и Танис содрогнулся.

— Но я ранила его! — с торжеством воскликнула Китиара. — Теперь он не сможет помочь Рейстлину. Владычица Тьмы прикончит его и уничтожит всех, всех!

Застонав, она забилась в агонии, изо всех сил вцепившись в Таниса.

Полуэльфу ничего не оставалось, как прижать ее к себе. Когда боль ненадолго отпустила ее, Китиара открыла глаза и посмотрела на него.

— Слабак, — прошептала она насмешливо и в то же время с горьким сожалением. — Весь этот мир мог бы быть нашим, твоим и моим…

— Мне и так принадлежит целый мир, — ответил Танис, сердце которого разрывалось между жалостью и отвращением. Китиара тряхнула головой и хотела сказать что-то еще, но ее блуждающий мутный взгляд вдруг остановился на чем-то еще, за спиной Таниса.

— Нет! — Воительница издала такой ужасный крик, который не смогли бы вырвать у нее ни самые жестокие пытки, ни чудовищные страдания. — Нет!!!

Скорчившись от страха, молодая женщина прижалась к груди Таниса и зашептала быстро, бессвязно, дрожа словно в лихорадке:

— Не отдавай меня ему, Танис! Прогони его! Не хочу…! Я всегда любила тебя, полуэльф! Всегда…любила…тебя…

Голос ее опустился до еле слышного — не громче дыхания — шепота.

Танис обернулся через плечо, но сзади никого не было.

«Кого она имела в виду? Даламара?» — удивился он.

— Кто? Кого прогнать, Китиара? Я Не понимаю… — начал он и осекся. Китиара уже не слышала его, ибо уши ее навеки оглохли для речей живых. Она слышала только один-единственный голос, который будет звучать теперь для нее без конца, целую вечность.

Танис почувствовал, как тело в его руках обмякло, и, отведя назад темные вьющиеся волосы, вгляделся в лицо Китиары в надежде поймать хоть какой-нибудь признак того, что душа ее обрела покой, но не было ни малейшего следа умиротворения на этом лице! В мертвых карих глазах застыло выражение ужаса и отчаяния, а чарующая кривая улыбка превратилась в оскал.

Танис поглядел на Карамона, и гигант мрачно покачал годовой. Полуэльф медленно опустил тело на пол и наклонился, чтобы поцеловать стынущий лоб, но не смог этого сделать — слишком уж угрюмым и страшным было лицо мертвой воительницы.

Накрыв Китиару своим плащом, Танис некоторое время стоял на коленях возле неподвижного тела. Темнота, темнота без просвета окружала его. Потом он услышал грузные шаги Карамона и почувствовал его тяжелую руку на своем плече.

— Танис…

— Все в порядке, — хрипло откликнулся полуэльф и поднялся. В ушах его еще звучала последняя мольба Китиары: «Не отдавай меня ему, Танис!»

Глава 7

— Я рад, что ты здесь, со мной, — просто сказал Карамон.

Гигант стоял перед Вратами и пристально вглядывался в кромешный мрак, наблюдая за каждым движением, тревожившим бездонную и пустую тьму. Даламар, обложенный подушками, сидел рядом с ним в своем кресле. От боли его лицо вытянулось и посерело, а правая рука висела на перевязи. Танис беспокойно мерил комнату широкими шагами. Драконьи головы светились так ярко, что на них больно было смотреть.

— Карамон, пожалуйста… — снова начал Танис.

Гигант посмотрел на него с решительным и мрачным выражением на лице, и Танис осекся. Как можно спорить с гранитной скалой?

— Ну хорошо, — вздохнул он и вдруг спросил:

— А как, собственно, ты собираешься пройти сквозь них?

Карамон улыбнулся. Он догадался, что хотел сказать ему друг, и был рад, что он замолчал.

Танис мрачно оглядел Врата и ткнул в их сторону пальцем:

— Ты говорил мне, что Рейстлину пришлось истратить годы, чтобы стать этим…Фистандантилусом, обмануть госпожу Крисанию, заставив ее пойти с собой, и все равно он чуть было не погиб! — Полуэльф перевел взгляд на Даламара:

— Ты можешь войти в эти Врата, темный эльф? Даламар отрицательно покачал головой:

— Нет. Как сам ты сказал, для того, чтобы переступить этот порог, нужны огромные силы и знания, которых у меня нет и, наверное, уже никогда не будет. И не надо так на меня смотреть, полуэльф, мы ни минуты не потратили зря. Я уверен, — что Карамон не стал бы с таким упорством рваться к Вратам, если бы не знал, как в них войти…

Темный эльф оборвал самого себя и пристально поглядел на Карамона.

— А войти он должен, иначе нам всем конец, — подвел Даламар итог.

— Когда Рейстлин будет сражаться с Темной Королевой и ее войском, ему придется предельно сосредоточиться именно на этом, не отвлекаясь ни на что другое, — сказал Карамон ровным, устрашающе спокойным голосом. — Я прав, Даламар?

— Безусловно, — кивнул темный эльф, вздрагивая, и, действуя здоровой рукой, плотнее запахнулся в свой черный плащ. — Один лишний вздох, одно неверное движение, одна ошибка — и для него все пойдет прахом. Его разорвут в клочья, растащат по косточке и перемелют в пыль.

Карамон удовлетворенно кивнул.

«Как он может быть таким спокойным?» — удивился Танис, но внутренний голос подсказал ему, что таким бывает спокойствие человека, который знает свою судьбу и принимает ее безоговорочно.

— В книге Астинуса, — продолжал гигант, — я прочел, что Рейстлин, зная, что ему придется использовать всю свою магию для борьбы с Властительницей, открыл Врата перед решительной схваткой, чтобы ему было куда отступать. Таким образом, когда после битвы он вернется к ним, то найдет Врата готовыми впустить его обратно в наш мир.

— Рейстлин хорошо понимал, — вставил темный эльф, — что после битвы с Властительницей он будет слишком слаб для того, чтобы открыть Врата самостоятельно, ведь для этого нужны все силы, которыми он некогда обладал…Да, ты прав, Карамон. Он ненадолго откроет Врата, и это произойдет очень скоро. Тогда любой человек, обладающий достаточной силой и мужеством, сможет сквозь них пройти.

Темный эльф закрыл глаза и прикусил губу, сдерживав крик боли. Он сознательно не стал применять лечебный настой, который мог усыпить его.

— Если Карамон проиграет, — сказал Даламар, — я буду нашей последней надеждой.

«Темный эльф — единственная надежда мира на спасение! — подумал Танис. — Бред! Не может быть, чтобы все это происходило наяву…»

Облокотившись на каменную поверхность стола, он положил голову на руки и сидел неподвижно. Как же он устал! Все тело ныло и болело, раны на руках жгли, как раскаленное железо, а голова до сих пор тихо кружилась. Когда же полуэльф расстегнул нагрудную пластину доспехов, она показалась ему тяжелой, как могильная плита, но все же на душе у него было еще тяжелее.

Воспоминания обступили Таниса, протягивая к нему свои холодные руки, словно страшные хранители Башни. Вот Карамон похищает надкушенный окорок с тарелки Флинта, пользуясь тем, что старый гном отвернулся; вот Рейстлин, создающий волшебные иллюзии для сирот из Устричного; вот Китиара, смеясь, бросается ему на шею и шепчет что-то на ухо…

Сердце воина заныло, на глаза навернулись слезы, и полуэльф украдкой смахнул их рукой.

«Нет, все не правильно! — подумалось ему. — Неужели именно так должно было закончиться все то, что вначале казалось прекрасным и вечным?»

Перед глазами Таниса все плыло, и он сам уже не мог понять — от слез или от усталости. Не без труда он различил на каменной крышке стола толстый том, который показывал ему Карамон, — последнюю книгу Астинуса.

«Значит, вот что ожидало всех нас…» — Танис пришел в себя…и тут же почувствовал заботливый взгляд Карамона. Сердитым жестом вытерев глаза и лицо, полуэльф со вздохом поднялся.

Но, как он ни старался, призраки воспоминаний никуда не делись. Они оставались с ним…и витали над головой Таниса, а также над изуродованным, обожженным телом, которое осталось лежать в углу под плащом.

Человек, темный эльф и эльф-полукровка в молчании смотрели на мрачные Врата. Водяные часы на каминной полке отсчитывали время; тяжелые капли падали сквозь узкую горловину с частотой, совпадающей с биением трех сердец.

Напряжение в комнате достигло предела, казалось — еще немного, и что-нибудь здесь сломается, взорвется, и тогда все полетит в тартарары.

Даламар пробормотал что-то на эльфийском языке, и Танис бросил на него тревожный взгляд, опасаясь, не бредит ли он. Лицо мага было мертвенно-бледным, как у трупа, а вокруг запавших глаз появились иссиня-черные круги. Не отводя глаз, Даламар смотрел в пустоту Врат.

Похоже, что и Карамона начало покидать его невозмутимое спокойствие. Он нервно хрустел суставами, сжимал и разжимал огромные кулаки, а его бронзовая кожа заблестела от пота, крупные капли которого отражали сияние пяти драконьих голов. Гигант изредка вздрагивал, а его огромные мышцы судорожно напрягались.

Танис неожиданно почувствовал нечто странное. Воздух…Он был совершенно неподвижен, как перед грозой или катастрофой. Шум битвы, идущей на улицах Палантаса — крики умирающих и яростный лязг железа, — который Танис слышал, даже не осознавая этого, внезапно стих, как отрезанный. Даже хранителей Башни было не слышно, хотя Танис не был уверен, должны ли они производить какие-то звуки. Затихло и бормотание Даламара.

Тишина накрыла их, словно огромным толстым одеялом; она была такой же удушливой и пыльной, как мрак за пределами лаборатории, и в этой тиши, не особенно громко звучали падающие в часах капли. Их мерный стук гипнотизировал Таниса, пробирал до костей, и полуэльфу начало казаться, что он вот-вот сойдет с ума.

Даламар внезапно открыл глаза и с дикой силой стиснул черный плащ на груди, пальцы его побелели. Танис непроизвольно шагнул к Карамону и обнаружил, что гигант тоже потянулся к нему.

— Танис!.. Карамон!.. — заговорили оба одновременно. Гигант схватил друга за руку:

— Позаботься о Тике, ладно?

— Я не пущу тебя туда одного! — воскликнул полуэльф. — Я пойду с тобой!..

— Нет, Танис. — Голос Карамона был тверд. — Если я погибну, Даламару понадобится твоя помощь. Попрощайся с Тикой за меня и попробуй ей объяснить…Передай ей, что я люблю ее и я… — Он не договорил. Танис крепко пожал ему руку.

— Я знаю, что сказать Тике, Карамон, — проговорил он, вспоминая свое прощальное письмо к Лоране.

Карамон кивнул, стряхнув с ресниц слезы, и прерывисто вздохнул.

— И попрощайся с Тасом. Я думаю, он так ничего и не понял…Во всяком случае не все. — Гигант с трудом улыбнулся:

— Разумеется, сначала тебе придется как-то выманить его из этой летучей крепости.

— Я думаю, он все понял, — негромко ответил Танис.

Драконьи головы, обрамляющие Врата, начали издавать пронзительные, хотя и тихие звуки. Карамон напрягся.

Визг голов Становился громче, он как будто приближался, становясь резче и тоньше. Врата пылали разноцветным пламенем, и на стенах играли переливающиеся тени.

— Готовься! — предупредил Даламар.

— До свидания, Танис! — Карамон обнял полуэльфа.

— До свидания, Карамон.

Гигант выпустил Таниса, и тот отступил.

Пустота раздвинулась, Врата открылись.

Танис заглянул внутрь — он был уверен в этом, поскольку не мог отвести глаз; однако спроси у него кто-нибудь, что же он там увидел, и полуэльф не нашел бы ответа. Даже спустя годы Врата все еще снились ему; Танис знал это, потому что с криком просыпался среди ночи, весь в поту, однако сновидение тут же растворялось в его сознании, и он никак не мог вспомнить, что же ему привиделось. Часто после подобных пробуждений он не мог больше заснуть и дожидался рассвета, дрожа под теплыми одеялами.

Но это было потом, а пока Танис знал только одно — надо остановить Карамона. Знал — и не мог сдвинуться с места, не мог даже пальцем пошевелить.

Пригвожденный к полу ужасом, он молча смотрел, как Карамон кивнул ему на прощание и спокойно взошел на золотое возвышение.

Драконьи головы завопили так, что у Таниса заложило уши. Это был вопль триумфа, ненависти, угрозы…Полуэльф и сам что-то кричал, но его голос потонул в оглушительном реве чудовищ.

Потом ослепительно вспыхнул яркий, многоцветный, радужный огонь, Танис зажмурился и вдруг стало темно.

Карамон исчез.

— Помоги ему Паладайн… — прошептал Танис и вздрогнул, услышав голос Даламара, эхом повторивший его слова:

— Такхизис, моя Королева, помоги ему…

— Я еще вижу его, — промолвил темный эльф после непродолжительного молчания. От волнения он полупривстал в кресле, но тут же тяжело рухнул обратно на подушки. Боль, о которой он на время позабыл, снова добралась до него, и Даламар поморщился и застонал. По его бледному лицу стекал пот.

Танис прекратил расхаживать по лаборатории и остановился рядом с магом.

— Вон он, — указал Даламар, с присвистом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

Танис, все еще помня потрясение, испытанное им, когда он неосторожно заглянул в открывающиеся Врата, неохотно посмотрел туда снова. Сначала он не увидел ничего, кроме голого ландшафта под куполом недобро рдеющего неба, однако вскоре полуэльф заметил красноватый свет, отражающийся от блестящих доспехов, и рассмотрел крошечную фигурку, которая, стоя спиной к Вратам, в ожидании оперлась на рукоять меча.

— Как он сумеет закрыть Врата? — спросил Танис как можно спокойнее, хотя от горя его горло то и дело сжимало судорогой.

— Он не сможет этого сделать, — отозвался Даламар.

Танис с тревогой перевел на него взгляд:

— Но тогда что помешает Властительнице Тьмы попасть в наш мир, когда…когда все будет кончено?

— Она сможет воспользоваться Вратами, только если кто-то пройдет этот путь впереди нее, полуэльф, — неожиданно раздраженно ответил Даламар. — Иначе она давно уже перебралась бы в этот мир. Рейстлин держит их открытыми, и, если он вернется через них, Владычица Тьмы последует за ним. Со смертью Рейстлина Врата закроются.

— Значит, Карамон должен убить его — своего близнеца?

— Да.

— И погибнуть сам, — пробормотал Танис.

— Молись за то, чтобы он погиб! — неожиданно взорвался Даламар, но тут же успокоился, облизывая пересохшие губы. От боли его тошнило, а голова постоянно кружилась. — Карамон тоже не сможет вернуться через Врата — это верно. Смерть от рук Властительницы Тьмы может быть ужасной, мучительной, бесконечно долгой, но поверь мне, полуэльф, жизнь там — намного хуже.

— И он знал это?

— Да, конечно знал. Зато мир будет спасен. — Даламар цинично улыбнулся.

Откинувшись в кресле, он продолжал глядеть внутрь Врат, и его тонкие пальцы то мяли, то разглаживали черный бархат плаща, расшитый серебряными рунами.

— Не мир, — поправил его Танис. — Душа. Не больше и не меньше… — Заслышав за собой скрип ведущей в лабораторию двери, он резко обернулся.

Даламар тоже отреагировал удивительно быстро. Танис еще не успел рассмотреть, что же там такое, а темный эльф уже держал в руке свиток пергамента, который он заблаговременно заткнул за пояс.

— Никто не может войти к нам, — шепнул он Танису. — Хранители Башни…

— Хранители Башни не остановят его, — перебил Танис со страхом в лице, очень похожим на гримасу ужаса, изуродовавшую черты мертвой Китиары.

Даламар мрачно улыбнулся и почти беспечно развалился в кресле, с которого, казалось, готов был вот-вот вскочить. Ему не нужно было даже заглядывать за плечо Таниса, который ненароком загородил ему всю панораму, — могильный холод растекался по комнате, подобно сырому туману, — Входи, Сот! — громко сказал Даламар. — Я ждал тебя.

Глава 8

Чудовищный свет Врат ослепил Карамона, несмотря на то что он крепко зажмурился. Затем его окружила прохладная тьма, и он открыл глаза. В первое мгновение он не видел ничего и едва не запаниковал, вспомнив, как был ослеплен Крисанией и чуть не погиб во мраке Башни Высшего Волшебства.

Между тем темнота понемногу рассеивалась, и Карамон начал осматриваться. Небо светилось странным малиново-розовым светом, как будто солнце только что село, если воспользоваться выражением Тассельхофа. Ландшафт был точно таким, как его описывал кендер, — ровным, пустым, бесконечным. Куда бы Карамон ни смотрел, по своему цвету небо почти не отличалось от земли.

Только обернувшись назад, Карамон увидел нечто неоднородное и резко контрастирующее с окружающим. Это были Врата — единственный предмет, единственное цветное пятно на безликой голой равнине. Обрамленные пятью головами драконов на длинных шеях, они казались Карамону далекими и маленькими, хотя гигант знал, что не миг настолько от них удалиться.

Врата чем-то напомнили ему картину в раме, висящую на стене. На этой картине он видел Таниса и Даламара, но они почему-то не двигались, словно и в самом деле были нарисованы кистью талантливого художника, обреченные жить на холсте всю жизнь, пристально вглядываясь в никуда.

Задумавшись на мгновение, могут ли они видеть его, Карамон решительно повернулся к Вратам спиной и вытащил меч из ножен. Широко расставив ноги, он оперся на клинок и стал ждать своего близнеца.

У Карамона не было никаких сомнений, что битва между ним и Рейстлином закончится его собственной смертью. Даже ослабевший и раненый, маг был достаточно силен, чтобы смять его, как былинку. Он знал своего брата достаточно хорошо и не обольщался на его счет — Рейстлин никогда и никому не позволял застать себя врасплох и всегда держал в запасе пару заклинаний, а на худой конец мог воспользоваться спрятанным в рукаве серебряным кинжалом.

«Но даже если я умру, — спокойно размышлял Карамон, — моя цель будет достигнута. Я силен, здоров и нахожусь в отличной форме. Все, что мне нужно, — лишь пронзить мечом его хрупкое тело, а там — будь что будет…»

Он знал, что успеет нанести удар до того, как магия Рейстлина оглушит, ослепит, лишит его силы, как это уже было однажды в Башне Высшего Волшебства…Слезы выступили на глазах Карамона и потекли вниз по щекам и подбородку. Гигант упрямо мотнул головой и вытер кулаком глаза, стараясь думать о чем-нибудь таком, что отвлекло бы от печальных мыслей и заставило — хоть на мгновение — забыть о пронизывающем его страхе.

Крисания…

Бедная госпожа Крисания. Карамон искренне надеялся, что она умерла быстро, так ничего и не успев понять…

Внезапно воин вздрогнул и заморгал, вглядываясь вперед. Там, где секунду назад ничего не было видно, кроме далекого розовато-серого горизонта, возник какой-то предмет. Возвышаясь на светлом фоне неба, он казался совершенно черным и Плоским, словно вырезанным из бумаги, как сказал бы Тассельхоф. Карамон узнал этот столб — он был поразительно похож на те, что использовались в старые времена для сожжения на них ведьм и колдунов.

Воспоминания нахлынули на него снова, и он увидел Рейстлина, привязанного к такому же столбу, кучи хвороста у ног брата, который изо всех сил старался освободиться и выкрикивал оскорбления тем, кто хотел свалить все свои промахи и глупости на «колдуна-шарлатана».

— Мы со Стурмом подоспели как раз вовремя, — пробормотал Карамон, припоминая, как сверкал на солнце блестящий меч рыцаря — одно это уже обращало в бегство суеверных крестьян.

Пристальнее взглянув на столб для казней, сам собой придвинувшийся ближе, Карамон увидел распростертую под ним человеческую фигурку. Неужели Рейстлин?

Столб ли приблизился к Карамону, или он сам шел к нему, не замечая этого, — гигант так и не понял. Обернувшись на Врата, он заметил, что они значительно отдалились от него, однако все еще были видны.

Боясь, как бы ему не потеряться вэтой однообразной местности, Карамон решил остановиться. В ушах его снова зазвучал голос кендера: «Если хочешь куда-нибудь попасть, нужно об этом просто подумать. Если хочешь что-нибудь получить, достаточно это представить, однако будь осторожен — Бездна умеет искажать все, что ты видишь перед собой!»

Карамон так и поступил. Пристально поглядев на столб, он представил себя у его подножия и мгновенно перенесся туда. Обернувшись к Вратам, он увидел их висящими между небом и землей, наподобие миниатюры, написанной ярким лаком.

Поняв, что в любой момент сможет вернуться, Карамон поспешил к лежащему на земле телу.

Сначала ему показалось; будто человек одет в черную мантию, и сердце подпрыгнуло в его груди, однако при ближайшем рассмотрении Карамон понял, что черной она казалась лишь на фоне розовато-серой земли. Тело, лежавшее под столбом, было одето в белое платье.

Карамон догадался, кто перед ним.

Ну конечно, ведь он только что думал о ней…

— Крисания! — позвал он.

Жрица подняла веки и повернула голову на звук, однако ее глаза смотрели куда-то сквозь него, и Карамон догадался, что она слепа.

— Рейстлин! — прошептала она с такой надеждой и отчаянием в голосе, что Карамону захотелось отдать все на свете, даже саму жизнь, чтобы хоть на несколько минут стать тем, кого с невыразимой тоской звала Крисания.

Покачав головой, он опустился на колени и взял ее руку в свою.

— Это Карамон, госпожа Крисания.

Она посмотрела на него невидящим взглядом и легонько стиснула пальцы гиганта. На ее запачканном сажей лице отразилось смятение.

— Карамон? Где я?

— Я прошел через Врата, Крисания, — объяснил воин.

Молодая женщина вздохнула и закрыла глаза.

— Значит, и ты тоже в Бездне, вместе с…с нами…

— Да.

— Я была глупа, Карамон, — прошептала Крисания. — И теперь расплачиваюсь за свою ошибку. Я хотела бы только узнать…пострадал ли кто-нибудь еще…кроме меня…и его? — Последние слова она произнесла едва слышно.

Карамон не знал, что сказать.

— Госпожа Крисания… — начал он, но Крисания остановила его. Услышав в его голосе печаль, она опустила ресницы и тихо заплакала, приложив ладонь гиганта к своим губам.

— Конечно… — всхлипнула она. — Вот почему ты пришел сюда. Мне очень жаль, Карамон, мне так жаль…

Плечи Крисании затряслись, и Карамон прижал ее к груди, слегка покачивая, словно ребенка. Он понимал, что она умирает; жизнь покидала тело молодой жрицы, однако он никак не мог сообразить, что нанесло ей смертельный удар, ибо никаких ран не обнаружил.

— Жалеть не о чем, — сказал он, отвода назад блестящие черные волосы, упавшие на белое, словно мраморное, лицо Крисании. — Ты ведь любила его. И эта ошибка не только твоя, но и моя, и я с радостью заплачу за нее.

— Если бы дело было только в этом!.. — простонала Крисания. — Моя гордыня, мое честолюбие привели меня к такому концу…

— Разве? — удивился Карамон. — Если так, то почему Паладайн отвечал на твои молитвы, почему для тебя он открыл Врата, а на Короля-Жреца сбросил огненную гору? Почему, ты считаешь, он наградил тебя? Не потому ли, что он лучше тебя видел, что творится в твоем сердце?

— Паладайн отвернулся от меня! — выкрикнула Крисания и, схватив рукой медальон, попыталась сорвать его с шеи, но то ли она была слишком слаба, то ли цепочка оказалась слишком крепкой…Тонкая рука молодой женщины опустилась на грудь, так и не выпустив платинового изображения дракона, а на лице жрицы появилось выражение безмятежного покоя.

— Нет, — прошептала она, обращаясь больше к самой себе, нежели к Карамону.

— Он здесь, он поддерживает меня. Я так ясно вижу его…

Карамон встал, легко подняв Крисанию над землей. Ее голова прислонилась к плечу гиганта, а тело расслабилось, почувствовав человеческое тепло.

— Мы возвращаемся к Вратам, — сказал ей Карамон.

Крисания не ответила, только улыбнулась. Слышала ли она его или прислушивалась к другому зовущему ее голосу?

Воин не стал долго раздумывать об этом. Повернувшись лицом к Вратам, Карамон представил, что находится напротив них, и они стремительно приблизились.

Не успел он, однако, опустить Крисанию на землю, как с неба ударила молния, какой Карамон никогда прежде не видел. Вокруг него в мгновение ока из земли вылезли десятки потрескивающих и шипящих деревьев малиново-красного цвета, и гигант на краткий миг представил себя заключенным в раскаленную клетку, прикосновение к прутьям которой означало быструю и мучительную смерть.

Страх и неожиданность парализовали Карамона, и, даже когда молния погасла, он все еще стоял неподвижно, втянув голову в плечи и ожидая оглушительного удара грома.

Но гром так и не прогремел, лишь издалека донесся звук, похожий на вопль отчаяния и боли.

Крисания медленно открыла невидящие глаза.

— Рейстлин, — прошептала она, еще крепче сжимая свой платиновый медальон.

— Рейстлин, — подтвердил Карамон.

Слезы снова покатились по щекам Крисании. Закрыв глаза, молодая женщина крепче прижалась к плечу воина. Карамон вздохнул и медленно пошел к Вратам, соблюдая осторожность, хотя и не представлял себе, чем кончится его рискованная затея. Мысль, пришедшая ему в голову, была неожиданной, опасной и практически неосуществимой, но он хотел попробовать.

Крисания умирала. Пульс на ее шее был слабым, но частым, словно у неоперившегося птенца. Возможно, если ему удастся переправить ее сквозь Врата, она останется жить…

Вот только сможет ли он переправить Крисанию, не выходя из Бездны?

Держа молодую женщину на руках, Карамон сделал несколько шагов к Вратам, а точнее, это они приблизились к нему, стоило только Карамону подумать о том, что нужно подойти поближе. Драконьи головы уставились на него своими сверкающими глазами, а разинутые пасти, казалось, готовы были проглотить Карамона вместе с его ношей.

Он по-прежнему видел с той стороны Таниса и Даламара — один стоял, второй сидел, но оба были неподвижны. Смогут ли они помочь? Сумеют ли принять Крисанию из его рук?

— Танис! — позвал он. — Танис! Даламар!

Но ни тот ни другой никак не отреагировали, — возможно, они просто его не слышали.

Карамон осторожно опустил Крисанию на площадку перед Вратами. Он знал, что все бесполезно, знал с самого начала. Он мог вынести ее и спасти, но это означало бы, что Рейстлин тоже останется жить, пройдет через Врата и приведет за собой Темную Королеву, обрекая Кринн на разрушение, а его народ — на гибель.

Размышляя таким образом, Карамон опустился рядом с Крисанией на странную землю Бездны и взял жрицу за руку. В каком-то смысле он был даже рад, что встретил ее здесь, — без Крисании ему было бы чересчур одиноко. Теперь же прикосновение к ее руке успокоило его. Если бы только удалось спасти ее…

— Как ты собираешься поступить с Рейстлином, Карамон? — вдруг спросила Крисания.

— Я должен помешать ему выйти из Бездны, — ровным голосом ответил гигант.

Крисания понимающе кивнула и снова подняла к нему голову, словно она могла видеть его лицо.

— Рейстлин убьет тебя?

— Да, — без колебаний ответил Карамон. — Но не раньше, чем падет сам.

Крисания сморщилась, словно от физической боли, а хрупкие пальцы с силой стиснули крепкую ладонь Карамона.

— Я буду ждать тебя… — Молодая женщина поперхнулась и закашлялась.

Отдышавшись, она продолжила:

— Я буду ждать тебя здесь. Когда все закончится, ты станешь моим проводником, потому что я ничего больше не вижу. Ты должен вывести меня из тьмы и отвести к Паладайну.

Глаза ее снова закрылись, а голова плавно запрокинулась, словно позади была мягкая подушка. В первое мгновение воину показалось, что она мертва, но пальцы молодой женщины так и не выпустили его руки, грудь медленно вздымалась и опадала, а когда Карамон прикоснулся пальцами к ее шее, то почувствовал, как по жилам течет пульсирующая кровь.

Карамон готов был приговорить к смерти себя, своего брата-близнеца — это казалось так просто и легко! Но мог ли он обречь на гибель Крисанию?..

Воин заозирался по сторонам. Возможно, еще есть время и он успеет вынести Крисанию на руках и вернуться…

Преисполнившись надежды, Карамон вскочил и легко подхватил молодую женщину на руки. Делая шаг к Вратам, он уловил краем глаза какое-то движение, повернулся…

…И увидел Рейстлина.

Глава 9

— Входи же, Рыцарь Черной Розы! — повторил Даламар.

Танис увидел в темноте горящие оранжевым огнем глаза и схватился за рукоять меча. Он успел наполовину вытащить клинок из ножен, когда его кисти легко коснулись прохладные тонкие пальцы, и полуэльф вздрогнул от неожиданности.

— Не вмешивайся, Танис, — негромко сказал Даламар. — Мы ему безразличны.

Он пришел за другим.

Леденящий душу взгляд скользнул по лицу Таниса, и он вздрогнул. Огоньки свечей отразились от древних тусклых доспехов, украшенных резьбой по обычаям трехвековой давности. Под языками копоти, пятнами ржавчины, и крови, покрывавшими латный нагрудник, все еще угадывались очертания Розы — символа высшего из Орденов Соламнийских Рыцарей.

Ноги Сота, обутые в тяжелые башмаки, не производя ни малейшего шума, пересекли комнату. Оранжевые глаза еще раз обежали лабораторию и остановились на неподвижном теле, лежащем в углу под плащом Таниса.

«Не отдавай меня ему! — вспомнил Танис. — Я всегда любила тебя, полуэльф!»

Сот опустился на колени рядом с телом Китиары, однако прикоснуться к ней не смог: казалось, что какая-то невидимая сила мешает ему дотронуться до предмета своей страсти. Наконец он поднялся, и его глаза полыхнули из-под забрала потусторонним огнем.

— Отпусти ее ко мне, полуэльф, — раздался гулкий, как из бочки, голос Рыцаря Смерти. — Твоя любовь привязывает Китиару к этому плану бытия. Отпусти ее.

Танис, все еще сжимая меч, шагнул вперед.

— Он убьет тебя, Танис, — предупредил Даламар. — Убьет без колебаний.

Отпусти Китиару к нему. В конце концов, из нас троих он понимал ее лучше всех, — добавил темный эльф, усмехаясь.

Оранжевые глаза ярко вспыхнули.

— Понимал?.. Я восхищался ею! Как и я сам, она была рождена, чтобы править, покорять и завоевывать. Но она оказалась сильнее, чем я. Она сумела отбросить любовь, которая грозила связать ее по рукам и ногам. Если бы не злосчастный поворот судьбы, она стала бы властительницей Ансалона!

Несколько раз повторенный эхом, гулкий голос Сота облетел комнату, и Танис вздрогнул, почувствовав в нем неистовую страсть и обжигающую ревность.

— Но где она оказалась? — Огромная рука Сота в стальной перчатке сжалась в кулак. — Словно дикий зверь в клетке, она заперлась в Оплоте и принялась готовиться к войне, в которой не могла победить. Ее мужество и решимость стали слабеть, Китиара опустилась до того, что, подобно рабыне, приковала себя к новому любовнику — темному эльфу! Лучше бы она умерла в бою, чем позволила своей жизни выгореть дотла, как свеча в канделябре…

— Нет, — пробормотал Танис. — Нет! Пальцы Даламара сомкнулись на запястье руки, которой полуэльф сжимал меч.

— Китиара никогда не любила тебя, Танис, — холодно сказал, он. — Она использовала тебя, так же как меня и даже его, — И он кивнул в сторону властителя Сота. Полу эльф хотел что-то сказать, но Даламар сделал повелительный жест, призывая его к молчанию.

— Она использовала тебя до самого конца, полуэльф. Даже сейчас она протягивает к тебе руки из-за той черты, откуда не возвращаются, в надежде, что ты спасешь ее.

Но Танис все еще колебался. В мозгу его горело искаженное ужасом мертвое лицо воительницы, и пламя поднималось все выше…

Огонь, только огонь видел Танис перед собой. Всматриваясь в янтарные языки пламени, он увидел замок, некогда прекрасный и неприступный, но успевший с тех пор почернеть и разрушиться. Он увидел гибнущую в огне прекрасную эльфийку с ребенком на руках, увидел, как, спасаясь от пожара, падают воины в древних рыцарских доспехах. Из ревущего, всепожирающего пламени донесся до него голос Сота:

— Перед тобой целая жизнь, полуэльф. У тебя есть то, ради чего стоит жить.

Среди тех, кто тебя окружает, много таких, чья жизнь и благополучие зависят от тебя. Я знаю это, поскольку все, что имеешь ты, было когда-то и у меня, но я сам отказался от этого, предпочтя свету тьму. Хочешь ли ты последовать за мной?

Захочешь ли отказаться от всего, что имеешь, ради того, кто давным-давно выбрал для себя дорогу мрака?

«У меня есть целый мир», — вспомнил Танис свои собственные слова. И вспомнил улыбку Лораны…

Полуэльф закрыл глаза, и лицо Лораны встало перед ним как живое — прекрасное, мудрое, любящее. Золотые волосы сияли, и их свет отражался в прозрачных эльфийских глазах. Сияние становилось все ярче и ярче, вот оно уже затмило собой солнце и звезды. Чистое, ослепительное, оно пролилось на Таниса, затопило его память, осветив ее до самого дна, и полуэльф понял, что в этом волшебном свете он уже не может разобрать черты холодного лица, скрытого грубым плащом.

Танис медленно вогнал меч в ножны.

Сот повернулся. Торжественно опустившись на колени, он легко поднял накрытое окровавленным плащом тело Китиары. Затем Танис услышал слова магической формулы, и ему показалось, что он видит глубокое темное ущелье, которое вдруг разверзлось у ног Сота. Порыв ледяного ветра пронесся по лаборатории, и Танис невольно зажмурился, отвернув лицо в сторону.

Когда он снова открыл глаза, в углу уже никого не было.

— Они исчезли. — Даламар выпустил запястье Таниса. — И Карамон тоже.

— Исчез? Куда? — Обливаясь холодным потом, полуэльф повернулся к Вратам.

Окрашенный красным, ландшафт был пуст И безлюден.

«Захочешь ли ты отказаться от всего, что имеешь, ради того, кто давным-давно выбрал для себя дорогу мрака?» — донеслось до него гулкое эхо.

Песня Властителя Сота

Глава 10

Впереди его ждали Врата.

Позади оставались Властительница Тьмы, страдания, боль, смерть…Впереди была победа. Несмотря на неимоверную усталость и сильную слабость — такую, что он едва мог стоять, — Рейстлин ни на мгновение не забывал, как выглядят Врата. Теперь ему Сказалось, будто на пути к ним он прошел, проковылял, прополз несколько сотен бесконечных миль, и лишь мысль о том, что осталось еще совсем немного, поддерживала его сейчас. Он уже различал эти прекрасные яркие цвета — зелень травы, голубизну неба, белый лен облаков, черноту ночи, алые краски похожего на пролитую кровь заката…

Кровь… Рейстлин посмотрел на свои руки, обагренные его собственной кровью. Его раны были слишком многочисленны, чтобы их сосчитать. Его били палицей, кололи мечом, поджаривали на огне и поражали молниями. Темные жрецы, черные маги, легионы вурдалаков и демонов, служивших ее Темному Безбожию, — все они вышли на битву против него одного. Черная мантия Рейстлина превратилась в обугленные лохмотья, а каждый вздох становился пыткой. Его все время рвало кровью, и он уже не помнил, когда это произошло в первый раз. Непрекращающийся жуткий кашель заставлял падать на колени через каждые несколько шагов; при этом Рейстлина постоянно выворачивало наизнанку, но желудок был пуст. Внутри ничего не осталось, все как будто выгорело дотла.

Но, несмотря на это, он уцелел.

Предчувствие близкого триумфа, словно жидкое пламя, растекалось по жилам Рейстлина. Он превозмог боль, он почти победил. Он был еле жив…но все таки жив, а не мертв.

Маг чувствовал, как за его спиной грозовой тучей вскипают гнев и ярость Властительницы. Казалось, сама земля под ногами и небо над головой дрожат от ее тяжелой поступи. Рейстлин победил слуг Темной Королевы, и теперь никто не мог противостоять ему. Никто, кроме самой Такхизис.

Врата отражались миллионами цветов в его зрачках, имеющих форму песочных часов. Все ближе и ближе подходил маг к заветной цели, а позади него неслась Властительница Тьмы, ярость которой сделала ее безрассудной и неосторожной.

Ничего, он успеет покинуть Бездну, и Королева не сможет ему помешать. А потом…

Огромная тень накрыла его, и маг невольно вздрогнул. Подняв голову, он увидел над собой огромную руку с длинными острыми ногтями, отсвечивающими красным, занесенную для удара.

Рейстлин только улыбнулся. Это была всего лишь тень, и ничего больше.

Напрасно тянется к нему рука, которая ее отбрасывает! Он уже почти достиг Врат, а Такхизис, понадеявшись на то, что ее слуги остановят Рейстлина, была слишком далеко. В худшем случае эти пальцы успеют схватить лишь край его изорванного плаща, когда он будет пересекать порог Врат, и тогда Рейстлин воспользуется остатками своей силы, чтобы перетянуть Властительницу в свой мир.

А потом — в его плане бытия — кто из двоих окажется сильнее?

Рейстлин снова закашлялся, но, несмотря на боль в истерзанных легких, нашел в себе силы улыбнуться, нет, скорее — оскалиться тонкими окровавленными губами. У него не было никаких сомнений в исходе поединка. Никаких…

Стискивая горло одной рукой и сжимая в другой магический посох, Рейстлин пошел дальше, скупо отмеряя себе ровно столько жизненной энергии, сколько необходимо было для того, чтобы не упасть и кое-как переставлять ноги. Каждым глотком воздуха, обжигавшим гортань и легкие, он наслаждался, словно нищий медным грошем, найденным в сточной канаве. Славной будет грядущая битва, ибо теперь настал его черед собирать легионы, которые станут сражаться на его стороне. Даже боги откликнутся на его зов, ибо появление Владычицы Тьмы в мире Кринна, во всей ее силе и могуществе, неизбежно должно было вызвать гнев небес:

Луны падут на землю, планеты сойдут с орбит, звезды изменят свой путь по небосводу, а стихии — ветер, воздух, вода и огонь — станут выполнять его приказы.

Вот они, Врата! Ревут в бессильной ярости драконьи головы, знающие, что им не хватит силы остановить его. Еще один вздох, еще один удар сердца, еще один шаг…

Рейстлин поднял накрытую капюшоном голову и встал как вкопанный.

Громадная широкоплечая фигура, не заметная в ослепительном сиянии Врат, скрытая красной пеленой Бездны и тенью смерти, выросла перед ним, загородив Врата могучей спиной. В руке человек держал огромный блестящий меч.

Несколько мгновений Рейстлин разглядывал незнакомца, не в силах понять, кто же перед ним. Внезапно волна бешеной радости захлестнула его.

— Карамон!

Рейстлин протянул к брату дрожащую руку. Он не знал, кому обязан этим чудом, этим неожиданным волшебством. Самое главное, что его брат-близнец снова оказался здесь, рядом с ним, ожидая Рейстлина, чтобы, как всегда, сражаться на его стороне.

— Карамон! — задыхаясь, пробормотал Рейстлин. — Помоги мне, брат…

Усталость и боль понемногу делали свое дело. Рейстлин быстро терял способность сосредоточиваться и даже думать о чем-либо. Магия больше не пульсировала в его теле — подвижная, словно ртуть; теперь она текла медленно, вяло, будто наполовину свернувшаяся кровь, проступающая из ран.

— Помоги, Карамон. Мне…трудно идти…Но Карамон не двинулся с места. Он стоял непоколебимо, как скала. Лишь в глазах его появилось странное выражение любви и сожаления, глубокой и жгучей жалости. Этот взгляд проник в обожженную, пустую душу Рейстлина и вывернул ее наизнанку.

Маг вздрогнул. Он понял, зачем Карамон явился сюда.

— Ты мешаешь мне пройти, брат, — холодно сказал Рейстлин.

— Я знаю.

— Отойди в сторону, если не хочешь помочь! — На этот раз в надтреснутом голосе мага прозвучала злоба.

— Нет.

— Кретин! Идиот! Ты умрешь! — Это был уже шепот, не громкий, но угрожающий. Карамон глубоко вздохнул.

— Да, — сказал он спокойно. — И ты тоже.

Небо над братьями потемнело, тени собирались вокруг Врат, словно свет начал потихоньку меркнуть. Воздух стал разреженным и холодным, как высоко в горах, но Рейстлин спиной ощущал беспредельную, огнедышащую ярость Такхизис.

Страх сдавил ему сердце, а гнев заставил напрячься узловатые мускулы на руках. Магические формулы уже срывались с губ, оставляя во рту металлический привкус крови, но на половине заклинания Рейстлин вдруг закашлялся и упал на колени. И все же нужные слова никуда не исчезли, а магия все еще оставалась подвластной ему. Вот сейчас он увидит, как Карамон корчится в огне…Однажды он уже наблюдал это, в Башне Высшего Волшебства, только тогда это была иллюзия.

Теперь все будет по-настоящему, если только ему удастся перевести дыхание…

Приступ прошел так же внезапно, как и начался. Магическая формула была готова. Рейстлин поднял свое перекошенное лицо, занес руку…

Карамон стоял перед ним с мечом в руке, и в глазах его светилась жалость.

Жалость! Этот взгляд вонзился в Рейстлина, словно тысяча раскаленных ножей. Да, Карамон умрет, но только не с таким выражением на лице!

Рейстлин навалился на свой посох, с трудом встал и откинул на спину черный капюшон, чтобы его братец увидел себя — обреченного и несчастного — в зеркальных глазах близнеца.

— Значит, ты жалеешь меня, Карамон, — прошипел он. — Ты, гора мускулов с мозгами кролика! Ты даже не способен понять, какого могущества я достиг; не способен измерить ту боль, которую я преодолел, оценить одержанную мной победу.

И ты смеешь жалеть меня? Прежде чем ты умрешь — а я непременно убью тебя, — запомни: я возвращаюсь в свой мир, чтобы стать богом!

— Я знаю, Рейстлин, — ответил Карамон без всякого страха, лишь чуть-чуть печально. Жалость не исчезла из его глаз, магу показалось, что она стала еще глубже. — Именно потому мне и жаль тебя. Я видел будущее и знаю, чем все это кончится для тебя и всего мира.

Рейстлин недоверчиво уставился на брата, подозревая обман.

Красноватое небо над головами братьев потемнело, но простертые к Рейстлину руки медлили. Маг понял, что Властительница колеблется. Очевидно, она обнаружила присутствие Карамона, и Рейстлин почувствовал ее нерешительность, ее страх. Последние его сомнения, что Карамон может оказаться призраком, видением, созданным повелительницей Бездны, чтобы задержать его, исчезли, и Рейстлин шагнул навстречу брату.

— Ты видел будущее? Но как?!

— Когда ты прошел сквозь Врата, твое магическое поле повлияло на устройство Пар-Салиана, и нас с Тасом закинуло в будущее.

Рейстлин жадно пожирал Карамона глазами.

— И?.. Что же случится?

— Ты победишь, — просто ответил Карамон. — Ты уничтожишь не только Властительницу Тьмы, но и всех других богов. Твое созвездие будет гореть в небе…но недолго.

— Недолго? — прищурился Рейстлин. — Скажи же скорее, что случится дальше?

Кто угрожает мне? Кто мой будущий враг?

— Ты сам, — ответил Карамон печально. — Ты будешь править мертвым миром, Рейстлин, — миром, в котором не будет ничего, кроме серого пепла, дымящихся руин и остывших трупов. Ты останешься в небе один и будешь пытаться творить, но тебе не хватит необходимых для этого сил. В отчаянии ты начнешь высасывать жизнь из звезд, и звезды будут взрываться и гаснуть одна за другой. В конце концов ни в тебе, ни вокруг не останется ничего…

— Нет! — прорычал Рейстлин. — Ты лжешь! Будь ты проклят!

С этим отчаянным криком он отшвырнул магический посох и ринулся вперед, хватая Карамона скрюченными пальцами. В испуге гигант поднял меч, но по приказу Рейстлина оружие выпало у него из рук. Тогда Карамон схватил Рейстлина за запястья и сжал их.

«Боги мои, да он способен разорвать меня пополам! — насмешливо подумал Рейстлин. — Может, но не разорвет. Он слаб, он колеблется и боится. „Карамон проиграл, но сначала я узнаю правду“.

Парализовав воина магической командой, Рейстлин вырвал руку из его застывших пальцев и приложил ее ко лбу брата, вытягивая то, что было у него в мозгу.

И Рейстлин увидел…

Он увидел тлеющие кости мира, обугленные пни, серую грязь и мокрую золу, обожженные скалы, курящиеся дымы и сгнившие тела…

Он увидел себя, зависшего в самом сердце холодного космоса, — пустота снаружи и пустота внутри. Эта пустота навалилась на него, стиснула, сжала и принялась поглощать. Рейстлин корчился, выворачивался наизнанку, ища в себе хоть что-нибудь могущее утолить чудовищный вакуум и заполнить внутреннюю пустоту — капельку крови, хотя бы воспоминание о боли, — но не нашел. В нем никогда ничего не было и уже не будет; он обречен на вечное одиночество; беспрестанно заглядывать внутрь самого себя ине находить ничего…ничего…ничего…

Рейстлин опустил голову, а его рука соскользнула со лба Карамона. Теперь он тоже знал, что так будет, чувствовал это каждой клеточкой своего истерзанного тела. Знал, потому что эта пустота уже давно была в нем. О нет, она не успела пожрать его без остатка — пока еще нет, но он, казалось, видел свою одинокую, испуганную душу, забившуюся в самый дальний, темный уголок пустой телесной оболочки.

С губ Рейстлина сорвался горький крик, он оттолкнул от себя Карамона и огляделся. Тени на равнине сгущались. Властительница — его Королева — отбросила все сомнения и собиралась с силами, готовясь к прыжку.

Рейстлин опустил глаза, пытаясь сосредоточиться и отыскать в себе хотя бы гнев, пытаясь раздуть угасающий огонь своей магии, но даже это ему не удалось.

Охваченный страхом, он покачнулся и рухнул на четвереньки.

Ужас готов был прикончить Рейстлина. В надежде на помощь он протянул руку в пустоту…и услышал звук — протяжный жалобный стон. Он пополз на звук, и его рука сомкнулась на какой-то ткани, под которой он почувствовал тепло живого тела.

— Бупу! — прошептал Рейстлин и, жалобно всхлипнув, поднял голову.

Маленькое тело Бупу из племени овражных гномов лежало перед ним; черты ее чумазого лица заострились, щеки запали, а зрачки расширились от страха. Узнав Рейстлина, Бупу отпрянула от него в совершенном ужасе.

— Бупу! — в отчаянии закричал Рейстлин, хватая ее за грязное платьице. — Ты забыла меня? Помнишь, ты подарила мне книжку и большой изумруд… — Рейстлин порылся в своих кошельках и извлек оттуда мерцающий зеленый камень.

— Вот он, Бупу, вот твой «маленький камешек»! Возьми его, он защитит тебя!

Бупу потянулась к изумруду, но глаза ее вдруг остекленели, и Рейстлин вложил камень уже в мертвые, сведенные последней судорогой пальцы.

— Нет! — страшно закричал Рейстлин и почувствовал на плече руку Карамона.

— Оставь ее в покое, — хрипло приказал гигант, отшвырнув Рейстлина в сторону. — Или тебе мало того, что ты с ней уже сделал?

В руке Карамона снова появился меч, и от его яркого блеска у Рейстлина начали слезиться глаза. Тело Бупу расплылось, и маг увидел на его месте Крисанию, увидел такой, какой он оставил ее у столба казней, с обугленной кожей и выжженными глазами.

Пусто…пусто…внутри ничего нет…Ничего? Что-то шевельнулось в уголке — что-то совсем маленькое, жалкое, и все же…Душа Рейстлина протянула руки…и пальцы мага коснулись тела Крисании.

— Она не умерла, — прошептал он. — Еще не умерла…

— Да. — Карамон поднял меч. — Оставь ее. Дай ей умереть в мире!

— Она останется жить, если ты вынесешь ее через Врата.

— Да, она останется жить, — с горечью кивнул гигант. — И ты тоже, Рейстлин. Я вынесу Крисанию из Врат, а следом за нами придешь ты!

— Спаси ее!

— Нет. — Карамон упрямо покачал головой. С лицом бледным от горя и гнева, он шагнул вперед и занес меч.

Рейстлин взмахнул рукой. Карамона словно парализовало, и он застыл на полушаге, подняв клинок к темнеющему небу.

— Возьми Крисанию, возьми вот это и ступай! — Маг поднял свой посох и протянул Карамону. Хрустальный шар на его конце засиял белым магическим светом — чистым и ярким, — разогнавшим мрачные сумерки Бездны и осветившим всех троих.

Карамон колебался и хмурил брови.

— Бери же! — выкрикнул Рейстлин и закашлялся, чувствуя, как стремительно покидают его силы. — Бери… — выдавил он из себя между двумя приступами кашля, согнувшего его пополам. — Когда выйдешь…с той стороны — воспользуешься им, чтобы замкнуть Врата.

Карамон недоверчиво прищурился.

— Я не лгу! — прорычал Рейстлин. — Я лгал тебе раньше, но не сейчас.

Попробуй, и ты сам поймешь. Смотри, я снимаю с тебя замораживающее заклятие.

Больше я ничего не могу, и если ты обнаружишь, что я солгал, то можешь меня убить. Я не сумею остановить тебя!

Карамон почувствовал, что может двигать рукой, в которой держал меч. Не выпуская оружия и не сводя глаз со своего брата, он нерешительно протянул вперед левую. Его пальцы коснулись твердого деревянного посоха, и гигант сразу посмотрел на хрустальный шар, боясь, что он мигнет и погаснет, оставив их в сгущающейся холодной тьме.

Но свет шара не ослаб, и пальцы Карамона сомкнулись на посохе чуть выше руки Рейстлина. Белое сияние пролилось на изорванную, окровавленную черную одежду мага, на тусклые, помятые доспехи гиганта, покрытые пылью и грязью.

Рейстлин выпустил посох из рук. Медленно, чуть не падая, он попятился назад и встал — один, без всякой поддержки. Посох в руках Карамона продолжал светиться ровным белым светом.

— А теперь торопись, — холодно сказал Рейстлин. — Я помешаю Властительнице последовать за вами, но надолго меня не хватит.

Карамон молча посмотрел на него, потом перевел взгляд на волшебный посох.

Наконец он судорожно вздохнул и убрал меч в ножны.

— Что…что будет с тобой? — хрипло спросил он, опускаясь возле Крисании, чтобы поднять ее на руки.

— Я буду разрушать твой разум и изнурять твое тело, чтобы ты извивался и визжал от боли, а вечером каждого дня — умирал, но всякий раз возвращался к жизни. Ты не сможешь уснуть, ты будешь лежать без сна и дрожать от страха перед наступающим новым днем, и каждое утро первое, что ты будешь видеть, — это мое лицо, — услышал Рейстлин. Эти слова, словно змеи, проникли ему в сердце, а в ушах раздался страшный, почти сладострастный смех.

— Спеши, Карамон, — ответил Рейстлин. — Она идет…

Голова Крисании прислонилась к широкой груди Карамона. Темные волосы закрывали лицо молодой женщины, а рука все еще сжимала медальон Паладайна. На глазах Рейстлина следы огня исчезли с ее тела, а черты разгладились, стали спокойными и умиротворенными. Потом маг посмотрел на Карамона и увидел на его лице хорошо знакомое выражение растерянности, удивления и обиды.

— Слюнтяй! Идиот! Какое тебе дело до того, что будет со мной! — взорвался Рейстлин. — Уноси ноги, дурак!

Выражение лица Карамона изменилось, а может быть, оно с самого начала было таким, просто маг этого не замечал: сила Рейстлина уходила, как вода в песок — слишком быстро, — и перед глазами начинал меркнуть даже свет посоха. И все же ему почудилось, что в глазах брата он видит понимание…

— Прощай, брат, — сказал Карамон. Держа на руках Крисанию и неловко прижимая к себе посох, Карамон повернулся и пошел прочь, Хрустальный шар отбрасывал вокруг него серебристый свет, который мерцал в наступившем мраке, словно диск Лунитари, отражающийся в спокойных водах озера Кристалмир. Его магические лучи коснулись и драконьих голов на Вратах, превратив их в неподвижный холодный металл.

Карамон подошел к границе Врат. Рейстлин, который пристально следил за ним не только глазами, но и всем сердцем, заметил размытые цвета и движение жизни на пороге тьмы и на мгновение ощутил уютное домашнее тепло. А за его спиной уже раздавались хриплое дыхание, булькающий смех и пронзительное шипение. Маг уже слышал лязг огромного чешуйчатого хвоста, изгибающегося из стороны в сторону, хруст сухожилий в могучих крыльях. Пятиглавый дракон подобрался совсем близко, и зловонные пасти уже нашептывали ему свои угрозы.

Но Рейстлин даже не обернулся. За Вратами он увидел Таниса, бросившегося на помощь Карамону, который с Крисанией на руках вышел из серебряной рамы ворот. Горячие, соленые слезы выступили на глазах Рейстлина. Как же ему хотелось последовать за Карамоном, хотя бы просто для того, чтобы Танис прикоснулся к его руке, чтобы поднять на руки Крисанию и прижать к груди…И он сделал маленький шаг вперед.

Карамон повернулся к нему лицом и поднял магический посох.

Гигант смотрел внутрь Врат — на Рейстлина и мимо Рейстлина…Маг увидел, как глаза брата расширились от ужаса и отвращения.

Ему не нужно было оборачиваться, он и так знал, что увидел за его спиной Карамон. Сама Такхизис — Властительница Тьмы — припала к земле позади него, приготовившись к прыжку. Пронизывающий холод ящероподобного тела пробирал Рейстлина до костей и развевал изорванную мантию. Он чувствовал ее присутствие, но мысли Темной Королевы сосредоточились не на нем — она увидела, что Врата еще открыты…

— Замкни Врата! — закричал маг.

Поток огня опалил тело Рейстлина. Чудовищная лапа с серпами когтей ударила его в спину, и маг, не устояв на ногах, упал на колени. Он увидел, что Карамон, лицо которого стало таким, словно изогнутые когти вонзились ему в сердце, шагнул вперед, к нему!..

— Закрой Врата, дурак! — завизжал Рейстлин, сжимая кулаки. — Оставь меня в покое. Ты не нужен мне, не нужен!!!

И тут свет исчез — Врата закрылись. Тьма навалилась на Рейстлина со свирепой яростью; чудовищные когти разрывали его плоть, клыки рассекали мускулы и дробили кости. Изо рта мага хлынула кровь, но он знал, что жизнь еще долго не покинет его тело.

Он не выдержал и вскрикнул, зная, что отныне будет только кричать от боли и ужаса, кричать бесконечно…

Что-то коснулось его плеча…рука. Рука слегка встряхнула его, и Рейстлин изо всех сил вцепился в нее.

— Эй, Рейст! — окликнул его голос. — Проснись! Это был только сон. Не бойся, я никому не дам обидеть тебя. А теперь смотри, я покажу тебе одну штуку…Вот увидишь, это очень смешно…

Тугие кольца драконьего тела стиснули Рейстлина, круша ребра и сминая легкие. Черные блестящие клыки кромсали его внутренние органы, они вырвали и пожрали его сердце и, разрывая тело, проникали все глубже — в самую душу мага.

Сильная рука крепко обняла его за плечи. Рейстлин поднял вверх ладонь, освещенную лунным светом, и начал создавать в ночном воздухе забавные детские иллюзии. Едва слышный голос прошептал над самым его ухом:

— Вот это да, Рейст! Смотри, кролики…

Маг улыбнулся. Карамон был рядом, и он больше ничего не боялся.

Боль успокоилась, дурной сон рассеялся, как туман под лучами солнца, и лишь из-за горизонта донесся протяжный вой, полный горького разочарования и страха.

Но это уже было не важно. Ничто на свете больше не имело значения.

Рейстлин чувствовал лишь уютное тепло и бесконечную усталость.

Опустив голову на плечо брата, Рейстлин закрыл глаза и медленно погрузился в спокойный, бесконечный сон без сновидений.

Глава 11

Танису казалось, что капли воды в водяных часах падают прямо на его обнаженные нервы, равномерно и неумолимо. Звук падающих капель звонким эхом отражался от каменных стен лаборатории, и полуэльф морщился, время от времени протирая слезящиеся от напряжения глаза.

Наконец он не выдержал напряжения и, отвернувшись от Врат, подошел к окну.

К его огромному удивлению, день еще не кончился и до вечера было довольно далеко. Между тем за то непродолжительное время, прошедшее с сегодняшнего утра, Танис столько всего пережил, что ничуть не удивился бы, обнаружив, что весна давно прошла, лето пролетело, а осень понемногу вступает в свои права.

Плотный дым больше не поднимался над городом и не застилал окно Башни; огонь, поглотив все, что способно было гореть, сам по себе потух. Сражающиеся драконы — злые и светлые — тоже куда-то исчезли с небес, и Танис прислушался.

Из города не доносилось ни звука. Руины, лежащие вокруг Башни, были укрыты туманной дымкой, казавшейся еще мрачней из-за тени, которую отбрасывала на окрестности Шойканова Роща. Небо продолжало клубиться грозовыми облаками.

«Битва закончилась, — тупо подумал Танис. — Все закончилось, и мы победили. Пустая, никчемная, никому не нужная победа…»

Неожиданно внимание его привлекло какое-то ярко-голубое пятно, трепещущее в сером небе над городом. Танис высунулся в окно и ахнул.

Воздушная Цитадель внезапно появилась в его поле зрения, выйдя из плотных серых облаков, и, весело кренясь то в одну, то в другую сторону, стала описывать круги над развалинами. На башне Цитадели трепетало по ветру блестящее шелковое знамя сочного голубого цвета, и Танис всмотрелся пристальнее, так как ему показалось, что он узнает не только знамя, но и элегантный шпиль, который торчал под каким-то странным углом.

Покачав головой, Танис не сдержал улыбки. Ну конечно — и шпиль, и голубой вымпел украшали некогда крышу дворца правителя Амозуса.

Облокотившись на подоконник, Танис беспечно наблюдал за маневрами летучей крепости, как будто за его спиной не решалась в эти минуты дальнейшая судьба мира. Он увидел, что Цитадель, в качестве почетного эскорта, сопровождает могучий бронзовый дракон, грациозно парящий чуть ниже голубого стяга, и узнал Хирсаха. Крепость и дракон как будто танцевали в воздухе, легко и свободно кружа над городом, и Танис почувствовал, как его горе и страхи успокаиваются и спадает чудовищное напряжение последних нескольких часов. Что бы ни происходило там, в других планах бытия, кое-что — и кендеры прежде всего — никогда не меняется.

С почти мечтательным выражением в глазах Танис наблюдал за Цитаделью и вдруг с удивлением увидел, что летучая крепость остановилась над бухтой и, перевернувшись фундаментом кверху, пьяно закачалась.

— Что это Тас делает?.. — пробормотал он. И вдруг он понял. Цитадель задергалась, затряслась, как трясут полупустую солонку над блюдом с картофелем, и из ее окон и дверей посыпались маленькие черные фигурки с коротенькими крыльями. Чем сильнее тряслась Цитадель, тем больше драконидов вываливалось в море, и Танис ухмыльнулся. Тассельхоф довольно оригинальным способом избавлялся от остатков вражеского гарнизона.

Когда с драконидами было покончено. Цитадель снова вернулась в прежнее положение и понеслась над морем по широкой дуге, плавно набирая скорость, и полуэльф услышал, как трещит и хлопает на ветру длинное голубое полотнище.

И вдруг… — Танис ахнул — летучий остров круто спикировал вниз и неуклюже плюхнулся прямо в воду.

Полуэльф почувствовал, как у него перехватило дыхание, но уже в следующее мгновение Цитадель выпрыгнула из воды, словно игривый молодой дельфин с голубой ленточкой на плавнике, и, разбрызгивая на лету во все стороны морскую воду, которая выливалась из каждой щели и бойницы, взмыла в небо и исчезла за облаками.

Танис укоризненно покачал головой, улыбнулся и обернулся к Даламару, который указал пальцем на Врата.

— Я снова вижу его. Карамон вернулся на прежнее место.

Полуэльф быстро пересек лабораторию и встал, опершись рукой на спинку кресла Даламара. Он тоже рассмотрел Карамона — крошечную фигурку в сверкающих доспехах. Гигант нес кого-то на руках.

— Это Рейстлин? — с некоторым недоумением спросил Танис.

— Госпожа Крисания, — пояснил Даламар.

— Может быть, она еще жива! — вырвалось у Таниса.

— Для нее лучше было бы умереть, — сухо прокомментировал темный эльф.

Затем на его лице появилось непреклонное выражение, и он закончил свою мысль более решительно:

— Лучше для всех нас, полуэльф. Теперь Карамону предстоит трудный выбор.

— Что ты хочешь сказать?

— Ему непременно придет в голову, что он сумеет спасти Крисанию, если перенесет ее в наш мир. Из-за этого опрометчивого поступка Карамона мы все окажемся в зависимости либо от желания Властительницы Тьмы, либо от прихоти его братца. А возможно — от милосердия их обоих…

Танис молча следил за Карамоном. Гигант действительно приближался к Вратам, держа на руках молодую женщину в белом платье.

— Что ты знаешь о нем? — внезапно спросил темный эльф. — Какое решение он примет? В последний раз, когда мы с Карамоном встречались в Вайретской Башне, я увидел перед собой шута-пропойцу, однако, насколько мне известно, он сильно изменился…Вернее, его изменили события, которые с ним произошли.

— Не знаю, — озабоченно ответил Танис, обращаясь больше к самому себе, чем к Даламару. — Карамон, которого я когда-то знал, лишь наполовину был самостоятельной личностью. Вторая половина Карамона всегда принадлежала его брату. Теперь это другой человек, он действительно изменился… — Полуэльф поскреб бороду и нахмурился. — Бедняга…Нет, я и в самом деле не знаю.

— Похоже, что выбор сделали за него! — перебил Даламар с облегчением.

Танис поднял голову и увидел рядом с Карамоном Рейстлина. С напряженным вниманием он стал наблюдать за последней встречей близнецов…

Танис никогда и никому не рассказывал об этой сцене даже спустя много лет.

Все, что он увидел и услышал, навсегда врезалось в его память, но он ни с кем не мог об этом говорить. Ему казалось, что стоит облечь эту трагедию в слова, и событие потеряет свою высокую значимость и большую часть своей жуткой красоты.

И все же, когда Танису случалось бывать в подавленном настроении или грустить, он всегда вспоминал последний дар этой навеки погрузившейся во мрак души и, закрывая глаза, благодарил богов за их великую щедрость.

Карамон вынес Крисанию из Врат. Танис, с удивлением заметив в руках гиганта все еще сияющий ярким белым огнем магический посох, бросился к нему на помощь и взял молодую женщину на руки.

— Побудь с ней, Танис, — сказал Карамон. — Я должен закрыть Врата.

— Скорее! — услышал полуэльф резкий голос Даламара, который с ужасом уставился на что-то за пределами страшной границы. — Скорее замкни Врата!

Танис заглянул в лицо молодой женщины и понял, что она умирает. Дыхание ее было неглубоким и частым, гладкая кожа посерела, а губы приобрели синеватый оттенок. Но он бессилен был что-либо сделать для Крисании, разве только уложить ее в безопасном месте. В безопасном?Он огляделся по сторонам и уперся взглядом в темный угол лаборатории, где еще недавно лежала другая умирающая женщина. И все же это была самая удаленная от Врат часть комнаты.

«Там Крисании ничто не будет угрожать, впрочем, как и в любом другом месте», — подумал он печально. Уложив жрицу на пол, он устроил ее поудобнее и поспешно вернулся к двери, ведущей в пустоту.

И вдруг остановился, загипнотизированный тем, что открылось его взору.

Тень зла заволокла Врата, и обрамляющие их головы драконов издали торжествующий вой. Между тем живые головы Пятиглавой Такхизис уже терзали и грызли тело великого мага, которое Властительница Тьмы держала в своих когтях.

— Рейстлин…Нет! — Карамон, вне себя от горя, шагнул к Вратам.

— Стой! — в ярости крикнул ему Даламар. — Останови его, полуэльф! Убей его, если потребуется, но закрой их!

Перед Вратами появилась огромная женская рука, которая быстро приближалась к ним. Танис, потрясенный и парализованный ужасом, лишь беспомощно смотрел, как эта рука на его глазах превращается в могучую драконью лапу с изогнутыми длинными когтями, испачканными в крови. Десница Властительницы подбиралась все ближе и ближе к Вратам, намереваясь помешать Карамону закрыть их: Темная Воительница стремилась войти в ту дверь, которая позволила бы ей снова попасть из Бездны в мир живых.

— Карамон! — громко закричал Танис и, справившись с ужасом, прыгнул вперед, но что он мог сделать? Ему просто не хватило бы физической силы, чтобы противостоять гиганту.

«Он пойдет туда, — в отчаянии подумал Танис. — Он не даст своему брату умереть…»

«Нет, — раздался вдруг у него в голове странно знакомый голос. — Он не пойдет назад, и в этом — спасение мира…»

Карамон остановился, зачарованный видом огромной руки, с которой стекала кровь Рейстлина. Громадные когти дракона были уже совсем близко от его лица, а чуть дальше сверкали во мраке торжествующие, безжалостные и бездонные глаза.

С трудом преодолевая их гипнотическое воздействие, Карамон медленно поднял посох.

И ничего не случилось. Только оглушительно расхохоталась Властительница, а драконьи головы вокруг Врат победно затрубили, возвещая о приходе своей повелительницы.

И тут рядом с Карамоном возникла расплывающаяся темная тень. Рейстлин, одетый в черную мантию, по капюшону которой рассыпались его седые волосы, поднял руку, и его смугло-золотистые пальцы легли на древко магического посоха рядом с рукой брата.

Хрустальный шар вспыхнул чистым серебристым огнем.

Многоцветная радуга внутри Врат закружилась, завертелась, разбежалась в стороны, стараясь укрыться от сияния посоха, навершие которого горело, как Вечерняя Звезда, однако поток ослепительного света настигал ее всюду и вбирал в себя.

Врата закрылись.

Драконьи головы замолчали так неожиданно, что от тишины у Таниса зазвенело в ушах. Внутри Врат снова возникла пустота, в которой не было ни движения, ни покоя, ни света, ни темноты. Ничего…

Карамон стоял перед Вратами один, с магическим посохом в руке. Хрустальный шар на его вершине еще некоторое время продолжал ярко светиться.

Потом он замигал…

И наконец погас…

Лаборатория погрузилась во тьму, точнее, в мирную, благословенную темноту, столь приятную для глаз, истерзанных ослепительным светом.

— Прощай, брат мой… — раздался в темноте тихий шепот Карамона.

Глава 12

Астинус Палантасский сидел за столом в своем кабинете в Большой Библиотеке и делал записи разборчивым твердым почерком, каким была записана вся история Кринна с самого первого дня, когда боги впервые обратили свое внимание на эту землю. Этой же рукой будет записана история последних дней мира — до самого конца — когда придет время поставить последнюю точку и навсегда закрыть тяжелый том. Даже сейчас Астинус продолжал работать, не обращая внимания на царивший вокруг хаос, или, если быть более точным, то природа этого человека была такова, что никакой хаос не мог коснуться его. Прошло всего два дня с того события, которое Астинус окрестил в своих «Хрониках» «Испытанием близнецов» (но все остальные называли «Битвой за Палантас»). Город лежал в руинах.

Единственными уцелевшими зданиями были Башня Высшего Волшебства и Палантасская Библиотека, сохранившаяся в значительной степени неповрежденной главным образом благодаря героизму Эстетиков.

Последние, руководимые тучным Бертремом — который, как говорят, был обязан своим неслыханным мужеством какому-то безвестному дракониду, ухитрившемуся пробраться в хранилище и наложить лапу на одну из драгоценных книг, — атаковали врага с такой самоотверженностью и фанатизмом, что почти никто из драконидов, осаждавших Библиотеку, не уцелел.

Однако, как и другие горожане, Эстетики дорого заплатили за победу. Больше половины их погибло, и теперь братья по Ордену оплакивали их, а прах героев был помещен на полки рядом с книгами, которые они защищали не щадя живота.

Доблестный Бертрем не погиб. Он был только легко ранен, а наградой ему стало то, что он увидел свое имя, вписанное твердой рукой в одну из великих книг рядом с именами других героев Битвы за Палантас. Иной награды в этой жизни он не мог и желать. Книгу поставили на полку, но с тех пор Бертрем не мог пройти мимо, чтобы не остановиться, открыть тяжелый том на заветной странице и насладиться воспоминаниями о тех славных днях.

Прекрасный город Палантас тоже превратился в грустное воспоминание и удостоился всего лишь нескольких слов в «Хрониках». Дворцы и дома знати превратились в груды обожженных камней. Склады и лавки с их многочисленными бочками с крепким изысканным вином и элем, запасами хлопка и тонкой шерсти, сундуками, в которых хранились чудесные вещицы со всех концов Кринна, превратились в груды углей. Выгоревшие остовы кораблей медленно дрейфовали по забитой пеплом поверхности гавани.

Жители, как кроты, копались на пепелище в поисках уцелевшего имущества.

Целые семьи, обливаясь слезами, разглядывали руины своих домов и возносили благодарственные молитвы богам, которые помогли им спастись.

Но тех, кто погиб, было гораздо больше. Рыцари, защищавшие город, полегли почти в полном составе, пытаясь помешать Соту и его отряду бессмертных, а одним из первых пал доблестный Маркхэм. Верный своей клятве, он не стал нападать на Сота, а собрал конных рыцарей и повел их в атаку на банши и оживших мертвецов, которые ворвались в город вместе с Рыцарем Смерти. Несмотря на многочисленные раны, он снова и снова вел в бой своих изможденных, окровавленных людей и продолжал отвлекать основные силы нападающих до тех пор, пока не упал замертво под копыта своего коня. Именно мужество Маркхэма и его рыцарей спасло множество жителей Палантаса, которые иначе неминуемо погибли бы от холодных ледяных клинков армии бессмертных (а армия эта, по свидетельству очевидцев, таинственно исчезла, как только среди них появился Сот с закутанным в плащ телом на руках).

Погибших рыцарей оплакали их оставшиеся в живых соратники, а потом перевезли тела в Башню Верховного Жреца, где их должны были замуровать в той же усыпальнице, в которой находилось тело Героя Копья — рыцаря Стурма Светлого Меча.

Вскрыв усыпальницу, которую никто не тревожил со дня Битвы за Башню Жреца, рыцари с удивлением обнаружили, что тело Стурма не тронуло тление, хотя прошло уже больше двух лет. Это чудо легко нашло свое объяснение: на груди героя блестело какое-то украшение эльфийской работы с крупным драгоценным камнем, и каждый, кто входил в тот день в усыпальницу, чтобы попрощаться с мертвыми, глядел на бриллиант и чувствовал, как в душе его воцаряется мир, побеждающий тоску и печаль.

Но не только рыцари оплакивали своих героев. Весь Палантас надел траур в память о своих родных и близких. Многие рядовые граждане Палантаса тоже погибли в тот трагический день: мужчины — отстаивая город и свои семьи, а женщины — защищая дома и детей. В соответствии с древними традициями павших следовало предать огню, а прах развеять над морем, где он мог бы смешаться с пеплом сожженного города.

Астинус записывал события по мере того, как они происходили, и в той же последовательности. Эстетики с благоговением передавали друг другу слухи о том, что летописец не прекратил писать даже тогда, когда в его кабинет проник какой-то ретивый драконид, которого Бертрем насмерть забил кочергой буквально в двух шагах от резного стола летописца.

Вот и сейчас Мастер работал, не обращая внимания на возню, сопение и шаркающие шаги в коридоре, и оторвался от летописи лишь тогда, когда Бертрем, вошедший в кабинет, загородил ему свет.

Лишь тогда Астинус поднял голову и нахмурился.

И Бертрем, который, не дрогнув, одолел вооруженного до зубов врага практически голыми руками, побледнел и попятился, не прекращая своего отступления до тех пор, пока луч солнца снова не упал на лист пергамента.

Астинус как ни в чем не бывало снова склонился над книгой.

— В чем дело? — сухо осведомился он, не поднимая головы.

— К тебе — Карамон Маджере и с ним…кендер. Они хотят повидаться с тобой, Мастер.

В голосе Эстетика слышалось смятение. Даже если бы демон из Бездны явился в Библиотеку и потребовал свидания с Астинусом — и тот не испугал бы Бертрема так сильно, как кендер (если, конечно, это был бы не огненный демон).

— Проводи их ко мне, — кивнул Астинус.

— Обоих?! — потрясение спросил Бертрем. Астинус снова поднял голову, и его лоб покрылся глубокими морщинами.

— Надеюсь, драконид не повредил тебе слух, Бертрем? — спросил он. — А может, тебя случайно стукнули по голове?

— Н-нет, Мастер… — Бертрем покраснел и, пятясь, выскочил из кабинета, едва не запутавшись в своей длинной рясе.

— Карамон Маджере и…и Тассельхоф Сын Соседа! — неуверенно объявил он, снова появляясь на пороге кабинета хрониста минуты полторы спустя.

— Тассельхоф Непоседа, — представился кендер, протягивая Астинусу маленькую ладошку, которую историк серьезно пожал.

— А ты — Астинус Палантасский, — продолжил Тас, и его хохолок затрепетал от восхищения. — Мы с тобой уже встречались, но ты, наверное, меня не помнишь, потому что этого, видишь ли, еще не произошло. А теперь, если задуматься как следует, не произойдет вовсе. Я правильно говорю, Карамон?

— Не произойдет, — подтвердил гигант, и Астинус пристально посмотрел на него.

— Ты совсем не похож на своего брата, — сказал летописец. — Во всяком случае, не так, как должны быть похожи близнецы. Впрочем, — спокойно прибавил он, — Рейстлину пришлось пройти через страшные испытания, которые повлияли на его облик и образ мыслей. И все же в твоих глазах есть что-то от него…

Астинус задумчиво нахмурился. Он никак не мог понять, что происходит, а на всем Кринне не могло произойти ничего такого, что было бы недоступно его уму.

Как следствие, историк не на шутку разозлился.

Астинус выходил из себя чрезвычайно редко. Как правило, одного его раздраженного слова бывало достаточно, чтобы все Эстетики в панике забегали по коридорам Библиотеки, однако на сей раз он был рассержен по-настоящему. Седые брови встопорщились, губы плотно сжались, а в глазах появилось такое выражение, что кендер принялся озираться по сторонам в поисках неотложного дела, сославшись на которое он мог бы как можно скорее удалиться, не теряя достоинства.

— Ну, в чем дело?! — Хронист хватил ладонью по столу с такой силой, что перья в стакане подпрыгнули, чернила расплескались, а ожидавший снаружи Бертрем ринулся прочь со всей возможной скоростью, какую позволяли ему развить сваливающиеся с ног мягкие сандалии и длинный подол рясы.

— В тебе есть какая-то тайна, Карамон Маджере, а для меня нет и не может быть никаких тайн. Я знаю все: что, где и как происходит, мне известны мысли каждого живого существа на Кринне и все их тайные желания. Почему же я ничего не могу прочесть по твоим глазам, Карамон Маджере?

— Тас уже сказал тебе, — невозмутимо отозвался Карамон. С этими словами он полез в дорожную сумку, которая висела у него через плечо, достал оттуда огромный переплетенный в кожу фолиант и бережно опустил его на стол перед летописцем.

— Это моя книга! — воскликнул Астинус и нахмурился еще сильнее. Он сидел за столом мрачнее тучи, а следующую свою фразу почти прокричал:

— Откуда она взялась? Ни одна из моих книг не может покинуть пределов Библиотеки без моего ведома. Бертрем…

— Взгляни на дату.

Астинус смерил Карамона яростным взором, затем бросил беглый взгляд на дату на переплете и открыл было рот, чтобы снова окликнуть Бертрема, однако что-то остановило его. Крик замер на губах историка, так и не родившись, а глаза удивленно расширились. Наконец он поднял голову, посмотрел на Карамона и снова принялся разглядывать дату.

— Так вот оно что…Я вижу в твоих глазах будущее.

— Будущее, которое записано в этой хронике, — торжественно подтвердил Карамон.

— И мы действительно там побывали! — поддакнул Тассельхоф, подпрыгивая на месте. — Хочешь, я расскажу? Это совершенно невероятная история. Мы, видишь ли, вернулись из прошлого в Утеху, только она совсем не была похожа на прежнюю Утеху. Откровенно говоря, я думал, что нас занесло на луну, потому что, когда Карамон включал магическое устройство, я нечаянно подумал: как хорошо было бы побывать на луне. Только это была не луна, просто…

— Тише, Тас, — ласково сказал Карамон. Положив руку кендеру на плечо, он медленно двинулся в сторону выхода. Кендер, которого неумолимая ладонь Карамона толкала в том же направлении, обернулся у самого порога и крикнул, приветливо помахивая рукой:

— До свидания, Астинус! Буду рад встретиться с тобой после…то есть до…Ну в общем, еще раз.

Но Астинус не слышал и не видел его. День, когда он получил от Карамона Маджере толстый том, стал единственным днем в истории Палантаса, которому был уделен лишь один коротенький абзац:

«Сегодня, в два часа пополудни, Карамон Маджере принес мне Хронику Крита», том ММСХL. Этот том, который написан моей рукой, я никогда не писал и не напишу».

* * *

Похороны Элистана для жителей Палантаса превратились в отпевание их прекрасного города. Церемония, согласно последней просьбе жреца, началась на восходе солнца, и на нее явились все жители — молодые и старые, богатые и нищие. Даже раненых — тех, кто не мог двигаться самостоятельно, — принесли на самодельных носилках и уложили на обожженной траве лужаек вокруг храма.

Среди раненых был и Даламар. Когда Танис и Карамон привели темного эльфа и усадили его под опаленными осинами, никто не проронил ни звука: вот уже несколько дней в городе циркулировали упорные слухи о том, что молодой маг сражался с самой Темной Госпожой — как называли Китиару — и победил ее, после чего воинство Повелительницы Драконов разбежалось. Элистан хотел быть похороненным в своем храме, но от величественного сооружения остались одни закопченные мраморные стены. Амозус не раз заводил речь о своем фамильном склепе, но Крисания отклонила его великодушное предложение. Она помнила, что Элистан обрел свою веру в рабском труде, в подземных каменоломнях Пакс Таркаса, и потому распорядилась — а она, как Посвященная Паладайна, стала официальной главой Братства — положить Элистана в одну из глубоких пещер под основанием храма, которые раньше использовались как кладовые.

Это решение многих повергло в шок, но никто не осмелился ни оспаривать, ни подвергать сомнению решение Праведной Дочери Светоносного бога. Пещеры были приведены в порядок, убраны и освящены, а из остатков стен храма — сооружен мраморный саркофаг. Именно с этих пор, даже когда культ Паладайна достиг наивысшего расцвета — а эти дни были не за горами, — жрецов стали хоронить именно в подземном каменном лабиринте, который вскоре стал одной из самых почитаемых святынь на Кринне.

Пока же прихожане в молчании рассаживались вокруг руин храма. Ранние птицы, которые ничего не знали ни о смерти, ни о войне, ни о горе, а знали лишь то, что солнце встает и что они живы, наполнили воздух веселым, беззаботным щебетом. Первые лучи солнца позолотили вершины далеких гор, изгоняя отовсюду, в том числе и из людских сердец, печаль и мрак ночи.

Прощальную речь произнес только один человек. Это была Крисания, и никто не счел это неприличным. И дело здесь вовсе не в том, что молодая женщина по воле Элистана становилась его преемницей на посту Верховного Жреца, а в том, что она, как показалось жителям Палантаса, воплотила в себе всю их боль, их потери и надежды.

Говорили, что этим утром она впервые встала с постели, впервые с тех пор, как Танис Полуэльф на руках вынес ее из Башни Высшего Волшебства и доставил ко входу в Большую Библиотеку, где Эстетики и уцелевшие жрецы трудились не покладая рук, облегчая страдания раненых и умирающих. Довольно долгое время Крисания сама балансировала на грани жизни и смерти, однако ее вера и молитвы жрецов сохранили ей жизнь. Вот только зрение так и не вернулось к молодой жрице.

В то утро Крисания стояла перед жителями города, и ее незрячие глаза были направлены прямо на солнце, которое она никогда больше не увидит. Яркие лучи сверкали в ее длинных черных волосах, обрамлявших прекрасное лицо, на котором ясно видны были глубокая вера и сострадание.

— Я стою в темноте, — сказала Крисания, и ее чистый, нежный голос зазвучал над толпой вместе со звонкими песнями жаворонков, — но я чувствую на своем лице тепло и знаю, что стою лицом к солнцу. И я вижу солнце, хотя мои глаза навеки покрыл мрак. Способность видеть может утратить и тот, кто слишком долго глядит на солнце, и тот, кто слишком долго живет в темноте. Элистан учил нас, что смертные не должны жить только на ярком свету или только во тьме, они должны переходить из тьмы к свету и обратно. Если мы будем не правильно пользоваться и тем и другим — а ведь тень и свет есть великий дар богов, — то потери и смерть неизбежны, однако и день и ночь способны вознаградить любого так щедро, как это только возможно. Мы все прошли через испытания кровью, мраком, огнем… — Тут ее голос сорвался, а те, кто стоял ближе других к Крисании, заметили на ее щеках слезы, но жрица взяла себя в руки и продолжала все тем же уверенным и спокойным голосом:

— Мы с честью выдержали эти испытания, как некогда выдержал их Хума, хотя наши потери неисчислимы, а утраты столь горьки, что мы еще долго будем скорбеть и оплакивать ушедших. Но жертва была не напрасной. Мы стали сильнее, мы укрепились в сознании того, что наш дух может подчас сверкать ярче и чище, чем звезды на небе.

Кто-то, ведомый Черной луной, может выбрать себе тропу тьмы, кто-то предпочтет ходить дорогами света, но и тот и другой путь каменист и опасен, и лишь рука друга, слова ободрения помогут вам осилить нелегкую дорогу.

Способность любить бесконечно, способность сострадать, заботиться о других даны каждому из нас — дарованы щедрыми богами представителям всех рас и народов Кринна…

Крисания немного помолчала.

— Наш город погиб в огне, — проговорила она мягко. — Мы потеряли многих из тех, кого любили, и, возможно, жизнь может показаться кому-то слишком тяжким бременем. Но помните — стоит протянуть руку, и ваших пальцев обязательно коснется чья-то теплая рука, которая протянется вам навстречу. Только вместе с кем-то близким сможете вы обрести силы и надежду, необходимые вам, чтобы идти дальше…

После церемонии жрецы в белоснежных мантиях отнесли тело Элистана к месту его последнего упокоения, а Карамон с Тасом отправились на поиски Крисании. Они отыскали ее среди развалин храма:

Крисания стояла, опустив руку на плечо молодой жрицы, которая стала ее поводырем.

— Тут пришли двое, — доложил ей послушник, — и хотят видеть Посвященную.

Крисания повернулась и протянула вперед руку.

— Позвольте мне дотронуться до вас, — сказала она.

— Это я, Карамон, — неловко начал гигант. — И еще…

— Я… — подавленно пискнул кендер.

— Вы пришли попрощаться, — улыбнулась Крисания.

— Да, мы уезжаем сегодня, — кивнул Карамон, беря ее тонкие пальцы в свои.

— Поедете прямо в Утеху?

— Нет…не совсем. — Карамон слегка замялся. — Сначала мы с Танисом отправимся в Солантус. Потом, когда…когда я снова почувствую себя самим собой, мы воспользуемся магическим устройством и оно перенесет нас в Утеху.

Крисания слегка сжала его руку и заставила Карамона приблизиться.

— Рейстлин обрел покой, — сказала Крисания тихо. — А ты?

— Да, госпожа, — решительно и уверенно ответил гигант. — Наконец-то я смогу жить в мире с самим собой. — Он вздохнул. — Просто мне нужно поговорить с Танисом и разобраться в своей прошлой жизни, привести в порядок события и мысли. Кроме того, — Карамон сильно покраснел, — мне нужно узнать, как строят дома. Когда я строил наш дом, я постоянно был пьян и не имел никакого представления о том, что и как делают мои руки.

Гигант посмотрел в лицо молодой женщине, и она, почувствовав его взгляд, которого не могла видеть, улыбнулась и слегка порозовела. Увидев эту улыбку, увидев мокрое от слез лицо Крисании, Карамон прижал ее к себе.

— Прости… — прошептал он. — Как бы мне хотелось, чтобы я мог избавить тебя от всего этого…

— Нет, Карамон, — ответила молодая женщина. — Я вижу, и вижу ясно, как и обещал Лоралон…

С этими словами она прижала руку Карамона к своей щеке и поцеловала ее.

— Прощай, Карамон. Пусть Паладайн благословит тебя…

Тассельхоф громко шмыгнул носом.

— До свидания, Криса… то есть я хотел сказать — Посвященная, — сказал он жалобно, неожиданно ощутив недостатки своего малого роста и оттого почувствовав себя одиноким и несчастным. — Мне очень жаль, что я устроил такую кутерьму…

Крисания не дала ему договорить. Она протянула руку и, положив ее на голову кендера, пригладила его непослушный хохолок.

— Многие из нас, Тассельхоф, — сказала она, — ходят тропами или дорогами тьмы, и лишь немногие избранные обладают собственным светом, который разгоняет мрак и заставляет ярче сиять все краски дня.

— Правда? Должно быть, это очень нелегко — обладать таким светом. Что же это может быть? Наверное, факел, — предположил Тас. — Свеча слишком мала, к тому же тающий воск всегда капает на ботинки тем, кто ходит со свечой в руке…Скажи, как ты думаешь, смогу ли я когда-либо встретить кого-нибудь из тех, о ком ты говоришь? — с интересом закончил он.

Крисания улыбнулась:

— Я говорила о тебе, Тассельхоф. Насколько я тебя узнала, ты не из тех, кто позволит каплям воска замарать твои туфли. Прощай, Тассельхоф Непоседа. Я не буду просить Паладайна благословить тебя, потому что ты и так его близкий друг…

— Ну, — внезапно спросил Карамон, пока они пробирались сквозь толпу, — решил ты наконец, что тебе делать дальше? Теперь у тебя есть Воздушная Цитадель, которую подарил тебе Амозус, и ты можешь отправиться в любое место Кринна. Возможно, даже на луну, если захочешь…

— Ах вот ты о чем… — рассеянно отозвался кендер, который после разговора с Крисанией пребывал в некоторой благоговейной задумчивости. — У меня больше нет Цитадели. Она была слишком большая, к тому же когда я решил обследовать ее, то оказалось, что внутри нет ничего интересного. А до луны она не долетит, я уже пробовал. Кстати, — он поглядел на Карамона широко раскрытыми глазами, — известно ли тебе, что если подняться высоко-высоко, то из носа начинает течь кровь? А знаешь ли ты, что там, наверху, ужасно холодно и вообще как-то неуютно? Кроме того, луны оказались намного дальше, чем я рассчитывал. Вот если бы у меня было магическое устройство…

И он искоса поглядел на гиганта.

— Об этом не может быть и речи, — отрезал Карамон. — Устройство вернется к Пар-Салиану.

— А я мог бы отнести его старому магу, — тут же предложил кендер. — Заодно и объяснился бы с ним, рассказал, как я нечаянно его сломал, а Гнимш починил и оно чуть не помешало заклятию…Нет? — Он тяжело вздохнул. — Ну ладно. В общем-то, я все равно решил поехать с тобой и Танисом, если я тебе еще нужен… — И он посмотрел на Карамона с печальной, чуть заискивающей улыбкой.

Карамон ответил тем, что обнял кендера за плечи и прижал к себе с такой силой, что раздавил несколько интересных и, несомненно, весьма ценных вещиц, которые нашли себе прибежище в кошельках Тассельхофа.

— Кстати, — спохватился вдруг гигант, — а что ты сделал со своей Цитаделью?

— А-а… — Тас небрежно махнул рукой. — Я подарил ее Рунсу.

— Овражному гному! — ахнул Карамон, останавливаясь.

— Не волнуйся ты так, все равно он не сможет летать на ней один, — успокоил его Тас. — Хотя… — Он задумался и добавил:

— Если, конечно, он не догадается позвать на помощь еще нескольких гномов. Об этом я как-то не подумал.

— Где она? — простонал Карамон.

— Специально для него я опустил крепость на землю в одном чудном местечке, — объяснил Тас несколько смущенно. — Это была самая богатая часть какого-то города, над которым мы пролетали. Ему там очень понравилось, в Цитадели, я имею в виду, а не в городе, хотя, по зрелом размышлении, мне кажется, что и город должен прийтись ему по душе. Как бы там ни было, Руне здорово помог всем нам, поэтому когда я спросил у него, хочет ли он владеть Цитаделью, и он сказал «да», я тут же опустил ее на то место, которое мне понравилось.

— Ну и переполох поднялся, ты бы видел! — со счастливой улыбкой присовокупил Тассельхоф. — Из этого огромного замка выбежал какой-то человек; он уселся на холме прямо напротив Цитадели и начал кричать, что, дескать, это его собственность и какое, мол, мы имели право садиться тут со своей Цитаделью и так далее в том же духе. Начался большой скандал. Тогда — очень вежливо, Карамон! — я указал ему на то, что наша крепость накрыла собой отнюдь не всю его собственность, а потом мы поговорили о необходимости делиться с ближним и все такое. Я уверен, это могло бы его утешить, если бы он только слушал. А потом Руне начал рассказывать этому человеку про то, как ему нравится Цитадель и как он собирается жить в ней со своим кланом. Тогда у этого человека случилось нечто вроде припадка, потому что его унесли, а вскоре на холме собрался уже весь город; Сначала было очень интересно, но потом мне все это наскучило. Короче, я был рад, что Огнекрылый полетел с нами. Он помог мне вернуться.

— Ты мне ничего об этом не рассказывал, — сказал Карамон, изо всех сил стараясь казаться свирепым.

— Ну наверное, я просто позабыл, — пробормотал кендер. — У меня, знаешь ли, было слишком много забот в последнее время. Мне необходимо было многое обдумать, Карамон.

— Я знал, Тас, — кивнул гигант, — и беспокоился за тебя. Вчера я видел, как ты разговаривал с каким-то незнакомым кендером, и подумал, что ты мог бы, пожалуй, вернуться домой. Помнишь, ты говорил мне, что собираешься в Кендермор?

Лицо Тассельхофа стало необыкновенно серьезным. Он сунул свою ладошку в руку Карамона и придвинулся ближе.

— Нет, Карамон, — сказал он негромко. — Это не одно и то же. Я…я боюсь, что больше не смогу разговаривать ни с одним кендером.

Он тряхнул головой, и его хохолок печально закачался.

— Я пытался рассказать им о Фисбене с его волшебной шляпой, о Флинте и его дереве, о Рейстлине и о бедном Гнимше… — Тас сглотнул и, вытащив откуда-то огромный носовой платок, промокнул глаза. — Но они, кажется, меня не поняли. Им просто…нет до этого дела. А ведь это очень трудно, когда тебе самому не все равно, да, Карамон? Иногда это просто больно!

— Да, Тас, — откликнулся гигант.

За разговором они вошли в тенистую рощу, где под высокой, стройной осиной, золотистые листья которой трепетали под лучами солнца, дожидался их Танис.

— И не иногда — постоянно. Просто внутренняя боль намного лучше пустоты, — добавил воин.

Подойдя к друзьям, Танис одной рукой обнял Карамона за широкие плечи, а другую положил кендеру на плечо.

— Готовы? — спросил он.

— Готовы, — ответил Карамон.

— Вот и хорошо. Лошади ждут за рощей. Мы могли бы, конечно, взять экипаж, но, если говорить откровенно, мне никогда не нравилось ездить в этих ящиках на колесах. Да и Лоране тоже, хотя она ни разу в этом не признается. Как бы там ни было, но природа в это время года по-настоящему прекрасна. Давайте же воспользуемся нашим путешествием и порадуемся этой красоте.

— Ты ведь живешь сейчас в Солантусе, да, Танис? — осведомился Тассельхоф, когда они взобрались в седла и поехали вдоль разрушенной улицы, только что расчищенной от обломков. — Я однажды был в Солантусе — там замечательная тюрьма! Одна из лучших, в которых я побывал. Разумеется, я попал туда по ошибке. Небольшое недоразумение с набором столового серебра, который упал с полки и случайно попал в мои кошельки…

Горожане, покончив с похоронами, вернулись на развалины, чтобы собрать осколки своей разбитой прошлой жизни. Заслышав веселый и звонкий голосок кендера, многие оборачивались и долго смотрели путникам вслед…

Даламар поднялся по крутой спиральной лестнице, ведущей в лабораторию под самой крышей Башни Высшего Волшебства. Он шагал по ступенькам, хотя мог бы перенестись в лабораторию магическим способом, и размышлял о долгом путешествии, которое предстояло ему сегодняшним вечером. Жрецы Элистана вылечили его, но темный эльф все еще чувствовал слабость и не хотел лишний раз напрягать свои силы — физические и магические.

Поздним вечером, когда на небе появится черная луна Нутари, он отправится в Вайрет, в другую Башню, чтобы присутствовать на заседании Конклава магов — одном из самых важных за последние несколько сотен лет. Пар-Салиан решил удалиться от дел, и теперь нужно будет выбрать его преемника. Наверное, им станет Юстариус, магистр Ложи Красных Мантий.

И Даламар нисколько не был против этого. Он и сам понимал, что пока недостаточно силен и могуществен, чтобы стать Верховным Магом.

Пока…Однако что-то ему подсказывало, что на том же совете магов будет избираться магистр Ложи Черных Мантий…

Даламар улыбнулся. Он знал, кто будет новым магистром.

Темный эльф уже подготовился к отбытию. Стражи получили строгий наказ не впускать в Башню никого — ни живых, ни мертвых — в его отсутствие. Вряд ли это вообще могло случиться, поскольку не тронутая пожарищами Шойканова Роща надежно охраняла подступы к цитадели магического искусства, однако Даламар подумал, что мрачному одиночеству и тишине Башни скоро придет конец.

По распоряжению темного эльфа несколько комнат Башни были тщательно убраны и обставлены новой мебелью. Даламар планировал вернуться сюда с несколькими учениками — разумеется, принадлежащими к Черной Ложе, — хотя он допускал и возможность того, что если среди Красных Магов Окажутся один или двое, обладающие исключительными способностями и талантом, то и их можно будет пригласить с собой. Причиной такого желания Даламара были его прозорливость и дальновидность, стремление как можно раньше начать передавать другим те знания и умения, которые он приобрел, однако темный эльф не стыдился признаться самому себе и в том, что желает обрести не только учеников, но и добрых товарищей.

Но все это будет потом; пока же ему оставалось еще одно важное дело.

Отворив дверь лаборатории, темный эльф ненадолго замер на пороге. Он не был здесь с того самого дня, когда Карамон, замкнув Врата, вынес раненого Даламара наружу.

В лаборатории было темно. По команде мага в подсвечниках тут же вспыхнули свечи, согревая комнату мягким желтым светом, но тени никуда не исчезли, просто отступили и притаились по углам, словно живые. Даламар взял с ближайшей подставки серебряный подсвечник и начал медленно обходить лабораторию, собирая разбросанные свитки, кольца, магический жезл и прочую мелочь. Как только в руках у него оказывалось достаточное количество магических предметов, Даламар произносил негромкий приказ, и они немедленно отправлялись вниз, в его собственный кабинет.

Вот он прошел темный угол, в котором лежало тело Китиары. Ее кровь засохла на полу безобразным пятном; к тому же здесь было холоднее обычного, словно Сот побывал тут совсем недавно. Даламар не стал задерживаться и прошел к массивному каменному столу, заставленному ретортами и колбами. Из одного сосуда на него с мольбой глянули печальные круглые глаза, и маг произнес слово, которое погасило их — навеки.

Наконец он подошел к Вратам и остановился. Пять драконьих голов, глядевших в жуткую пустоту, все так же разевали пасти в неслышном крике, вознося хвалу своей Темной Королеве. По ним пробегали тусклые отблески, но это было лишь отражение света горевших в лаборатории свечей.

Даламар стоял перед Вратами и долго вглядывался во мрак. Ничего — ни движения, ни намека на свет…Темный эльф протянул руку и потянул за свисающий с потолка тонкий золотой шнур. Сверху упала тяжелая пыльная портьера красного бархата, заслонившая Врата от взглядов посторонних.

Отвернувшись от Врат, Даламар уперся взглядом в книжные полки, уставленные многочисленными томами. Желтый свет подсвечника скользнул по темно-синей коже переплетов и отразился от серебряных рун. От книг исходил пронизывающий холод.

Колдовские книги Фистандантилуса — теперь его.

Там, где заканчивались синие корешки, стояли другие книги, переплетенные в черную кожу и дерево, также украшенные серебряными магическими знаками и рунами. Даламар невольно протянул руку, чтобы дотронуться до них, и почувствовал, что каждый фолиант излучает странное внутреннее тепло, благодаря которому книги казались на ощупь живыми.

И книги Рейстлина — тоже его.

Даламар пристально посмотрел на каждую и вздохнул. В этих томах были описаны чудеса, разгадки многих тайн, каждая книга могла стать источником могущества и власти, но темный эльф отвернулся. Пройдя мимо полок к двери, он взялся за ручку и, обернувшись, отправил подсвечник на каменный стол у окна.

Взгляд его сам собой остановился на одном предмете в лаборатории.

В темном углу стояла вещь, хозяином которой прежде был Рейстлин, — волшебный Посох Магиуса. На мгновение дыхание темного эльфа перехватило: ему показалось, что на вершине посоха — в хрустальном шаре, который оставался темным с того дня — сверкнул огонек. Лишь несколько минут спустя Даламар с облегчением вздохнул, сообразив, что это всего лишь отблеск пламени свечей.

Произнеся негромкую команду, он погасил свечи в подсвечниках, и комната погрузилась во мрак. Да, он действительно ошибся. В наступившем мраке Посох Магиуса перестал быть виден: ни малейшая искра не освещала изнутри его хрустальное навершие, стиснутое золотой драконьей лапой.

Даламар втянул в легкие побольше воздуха и, со вздохом выпустив его, вышел из лаборатории и решительно захлопнул за собой дверь. Достав из небольшой коробочки, испещренной могущественными рунами, серебряный ключ, он вставил его в разукрашенную замочную скважину серебряного замка — совершенно нового замка, созданного отнюдь не кузнецами Кринна. Прошептав магическую формулу, Даламар повернул ключ, и замок щелкнул. В ответ этому звуку раздался еще один щелчок.

Смертоносная ловушка была готова.

Отвернувшись от двери, Даламар призвал к себе одного из хранителей Башни.

Повинуясь его приказу, из стены выплыли бестелесные глаза и придвинулись ближе.

— Возьми этот ключ, — приказал темный эльф. — Ты будешь хранить его целую вечность. Не отдавай его никому, даже мне самому. Начиная с этой минуты ты будешь охранять эту дверь, в которую не должен войти никто. Пусть тех, кто попробует это сделать, настигнет мгновенная смерть.

Глаза несколько раз мигнули в знак повиновения. Когда Даламар начал спускаться по лестнице, он увидел, что светящиеся глаза страшного хранителя, вглядываясь в бесконечную тьму, заняли свое место в дверном проеме.

Темный эльф довольно кивнул и пошел дальше… домой…

Тук-тук-тук!

Тика Вилайн Маджере села на кровати и прислушалась.

Ее сердце стучало так громко, что она почти ничего не слышала, и все же молодая женщина терпеливо выжидала, когда звук, поднявший ее ото сна, раздастся снова.

Но вокруг было тихо. Неужели ей это приснилось?

Откинув с лица рыжие вьющиеся волосы, Тика сонно покосилась в окно. Стояло раннее утро; даже солнце еще не взошло, и небо было глубокого синего цвета, каким оно бывает только перед рассветом. Птицы в ветвях понемногу просыпались, перепархивая с ветки на ветку и звонко пересвистываясь между собой, однако Утеха еще спала. В этот предрассветный час даже городской сторож обычно уступал настойчивому и ласковому теплу весенней ночи и сладко похрапывал под своим навесом, упираясь подбородком в грудь.

«Наверное, мне это приснилось! — с некоторым страхом подумала Тика. — Интересно, привыкну ли я когда-нибудь к тому, что приходится спать одной? Любой звук или шорох заставляет меня подскакивать на постели и таращиться во тьму…»

Она легла и натянула на голову одеяло, пытаясь снова уснуть. Крепко зажмурив глаза, Тика попробовала вообразить, что Карамон снова здесь, попыталась представить себе, как она лежит рядом с ним, положив голову на его плечо, и прислушивается к его ровному дыханию, к мощным ударам сердца — таким уютным и привычным звукам, которые всегда позволяли ей чувствовать себя в безопасности…Вот его рука похлопала ее по плечу, а знакомый голос пробормотал сонно:

— Это просто плохой сон, Тика…К утру все пройдет…

Тук-тук-тук-трах!

Молодая женщина открыла глаза. Нет, это ей не приснилось. И звук, что бы это ни было, доносился сверху. Кто-то или что-то засело в ветвях гигантского гингко, прямо над ее головой!

Отшвырнув в сторону одеяла, Тика соскочила на пол и, двигаясь с легкостью и сноровкой, которые приобрела во время войны, схватила ночной халат, висевший на спинке кровати, и втиснулась в него, впопыхах перепугав рукава. Затем она неслышно выбралась из спальни в коридор.

Тук-тук-тук-трах-бах!!

Тика решительно сжала губы. Кто-то забрался на дерево — туда, где находился их новый, недостроенный дом, который Карамон принялся возводить для Тики среди могучих ветвей гингко. Но кто и зачем? Может быть, вор? Карамон же оставил наверху все свои инструменты…

Тика едва не рассмеялась, но только всхлипнула. Инструменты! Молоток, насаженный так плохо, что слетал при каждом ударе; беззубая пила, напоминающая челюсть овражного гнома; рубанок, которым нельзя было строгать даже масло! И все же они были дороги Тике, и она оставила все это добро там, где оставил его он.

Тук-тук-тук-трах-бах-бах!

Тика уже вышла в прихожую своего маленького дома, когда ей в голову пришла мысль об оружии. Торопливо оглядевшись по сторонам, она схватила первое, что попалось под руку, — увесистую сковороду на длинной ручке. Крепко сжимая сковороду в руке, она неслышно и незаметно выскользнула наружу.

Лучи солнца чуть тронули вершины далеких гор, и снежные пики зазолотились на фоне безмятежно голубого неба. Капли росы сверкали в траве, как крошечные бриллианты, а утренний воздух был прозрачен и свеж, как арбуз. Молодые блестящие листья гингко шуршали наверху и радовались нежным прикосновениям солнечных лучей, разбудивших их. Новорожденный день казался таким свежим, чистым и новым, словно это был первый день только что сотворенного мира, на который боги еще взирают с довольными улыбками.

Но Тика не думала ни о богах, ни о прелести утра, ни о холодной росе, которая стекала по ее босым ногам. Сжимая за спиной сковороду, она подкралась к ведущей наверх лестнице и принялась карабкаться в клеть недостроенного дома, укрепленную на самых толстых сучьях могучего дерева. У края платформы она, однако, приостановила свой подъем, осторожно заглянув через люк внутрь.

Ага! В доме действительно кто-то есть! Тика с трудом разглядела темную фигуру, сидевшую на корточках в темном углу, и, неслышно перебросив свое тело через край люка, стала подкрадываться к незваному пришельцу по теплому деревянному полу. И тут ей послышалось сдавленное хихиканье…

Тика на мгновение заколебалась, потом решительно сжала в руках сковороду и. пошла дальше.

«Это просто воображение разыгралось», — твердила она себе, все ближе и ближе подходя к укрытой плащом фигуре.

Теперь она смогла лучше рассмотреть вора. Это был мужчина, человек очень сильный, если судить по его загорелым мускулистым рукам и ширине плеч. Своими габаритами он, пожалуй, мог бы поспорить с Карамоном — Тика поняла это, хотя незнакомец и был обращен к ней спиной. Но вот он поднял руку, и молодая женщина заметила зажатый в его кулаке молоток Карамона!

Как он смеет хватать Карамоновы инструменты?!

Тика была в ярости, и никакие, даже самые устрашающие размеры не могли ее испугать. К тому же она знала, что все мужчины становятся одинакового роста, стоит только повалить их на землю и приставить к горлу острие меча. Меча у нее не было, зато была сковорода. Тика широко размахнулась и…

— Карамон! Сзади!!! — раздался пронзительный голос.

Гигант с удивительным проворством вскочил на ноги и обернулся.

Сковорода со звоном упала на пол. За ней последовали молоток и несколько гвоздей…

Тика благодарно всхлипнула и заключила Карамона в объятия.

— Разве это не замечательно, Тика? Готов поспорить, ты ужасно удивилась!

Ведь ты правда удивилась, Тика? А скажи, неужели ты действительно треснула бы Карамона по голове сковородой, если бы я не остановил тебя? На это было бы любопытно взглянуть, хотя я не уверен, пошло бы это Карамону на пользу или нет.

А помнишь, как ты огрела сковородой драконида, который хотел ударить Гилтанаса?

Тика?.. Карамон?..

Тассельхоф посмотрел на двух своих старых друзей. Они не произнесли ни слова, они даже не слышали, что он говорил. Они просто стояли, держа друг друга за руки, и молчали, и кендер почувствовал, как какая-то подозрительная влага стекает по его лицу.

— Ну ладно, — сказал он, с трудом выдавив из себя улыбку. — Вы пока побудьте тут, а я спущусь вниз и подожду вас в гостиной.

Кендер ловко спустился по лестнице и вошел в аккуратный маленький домик, стоявший в тени гигантской кроны гингко. Оказавшись внутри, он первым делом достал носовой платок и трубно высморкался и лишь потом принялся осматриваться по сторонам.

— Судя по всему, — пробормотал он, с восторгом разглядывая новехонькую серебряную мисочку с хрустящим печеньем, — Тика и Карамон еще некоторое время пробудут там, наверху, может быть дажедо обеда…

Кендер перевел взгляд на чудесный соусник, стоящий на верхней полке, и рассеянно сунул мисочку (вместе с печеньем) в свой самый большой кошелек, пребывая в полной уверенности, что поставил ее обратно на полку.

— Пожалуй, у меня есть время, чтобы произвести инспекцию своего имущества.

Усевшись на полу и задумчиво жуя печенье, кендер вытряхнул на ковер содержимое своих знаменитых кошельков. Первое, что попалось ему на глаза и наполнило сердце гордостью, был комплект самых последних карт Кринна, подаренный ему Танисом. Скрестив ноги, Тас принялся разворачивать карты одну за другой и водить по пергаменту маленьким пальцем в поисках всех тех замечательных мест, которые он когда-то посетил.

— Это были потрясающие приключения, — вздохнул он некоторое время спустя, — но вернуться домой еще лучше. Я останусь здесь, с Тикой и Карамоном, и мы заживем как одна семья. Карамон говорил, что построит для меня специальную комнату в своем новом доме, где будет множество шкафчиков, куда я смогу складывать свои кошельки…А это еще что такое?..

Кендер пристально вгляделся в карту.

— Мерилон? Никогда не слышал про город с таким названием. Интересно, на что он похож…Что же это? — опомнился Тассельхоф. — Ты же обещал покончить с приключениями, Непоседа! У тебя и без того полным-полно историй, которые можно рассказывать Флинту. Ты же собирался осесть и стать уважаемым членом общества!

Может быть, тебя сделают Главным шерифом!..

Скатав карту (и мечтая при этом о том, как он станет шерифом и получит сверкающую шерифскую звезду), Тас повернулся к ней спиной и принялся рассматривать остальные свои сокровища. При этом он разговаривал сам с собой, задавая себе вопросы и сам же на них отвечая.

— Так…белое куриное перо, изумруд, дохлая крыса…Интересно, откуда она взялась?.. Кольцо с украшениями в виде листьев плюща, маленький золотой дракон…Вот честное слово, не помню, как они попали ко мне…вернее, не помню, чтобы я клал их в кошелек. А это?.. Кусок разбитого голубого кристалла, зуб дракона, лепестки белой розы, детский плюшевый заяц, довольно потертый между прочим…Ага! Ну и ну! Чертеж Гнимша с планами механического подъемника!

Та-ак…А это что за книга? «Краткое руководство по производству волшебных фокусов»…Любопытнейшая вещь, я уверен, что когда-нибудь она может мне очень и очень пригодиться. Что там у меня еще есть?..

Кендер нахмурился и даже покачал головой:

— Серебряный браслет Таниса! Сколько же можно его терять?! Интересно, что бы Танис делал, если бы я не ходил за ним по пятам и не собирал все, что он теряет? Удивительная беспечность! И как только Лорана умудряется его терпеть?

Кендер заглянул в последний кошелек и разочарованно вздохнул:

— Вот и все, пожалуй…Что же, все это было очень интересно. Иногда даже не боюсь этого слова — чудесно! Я повстречался с несколькими драконами, полетал на Цитадели, побывал мышью, разбил Глаз Дракона, подружился с самим Паладайном…

Он помолчал, затем снова испустил тяжелый вздох.

— Иногда, правда, мне было очень грустно, — негромко сказал он. — Однако теперь все происшедшие события ничуть не кажутся мне печальными. Просто иногда у меня немного болело вот здесь. — Кендер прижал ладошку к сердцу. — И я уверен, что приключений мне будет очень и очень не хватать. Только мне не с кем стало отправляться в дорогу. Все мои друзья осели, обзавелись семьями, их жизнь стала радостной и спокойной..

Тас озабоченно покивал и запустил руку в кошелек, ощупывая его дно.

— Пора и мне остепениться, — решил он. — Наверное, быть Главным шерифом тоже очень и очень интересно. Я смог бы тогда… А это еще что такое?.. Тут, в самом углу?

И Тас извлек из кошелька невзрачный брелок, который застрял в складках ткани и никак не хотел вылезать. Потом он поднес его поближе к глазам — чтобы удостовериться, что не ошибся — и судорожно вздохнул.

— Интересно, как Карамон ухитрился его обронить? Он всегда был так аккуратен, особенно когда дело касалось этой штуки! Впрочем, в последнее время у него было столько дел и забот: немудрено, что он случайно положил брелок мимо кармана. Нужно пойти и отдать ему это устройство — Карамон будет очень рад, ему так не хотелось его потерять. Кроме того, что скажет Пар-Салиан?..

Тас пристально рассматривал маленький шарообразный брелок, который умещался у него на ладони. Наверное, поэтому он так и не заметил, что другая его рука — несомненно, действовавшая совершенно самостоятельно, поскольку Тас покончил с приключениями — протянулась к деревянному футляру с картами Ансалона.

— Как там называлось это место? Мерилон?

Наверное, и эти слова произнесла сама его непослушная рука, а отнюдь не почтенный кендер, решивший остепениться и стать шерифом Утехи.

Футляр с картами очутился в кошельках Таса, вместе со всеми остальными его сокровищами, которые самостоятельные руки кендера поспешно рассовали по местам. Кошельки Тас подвесил к поясу, перекинул через плечо, а один — самый маленький — удобно поместился в кармане новеньких ярко-красных леггинсов.

Затем руки Таса начали ловко превращать брелок в жезл, украшенный золотом и драгоценными камнями и выглядевший как настоящий магический скипетр.

— Когда вы закончите, — строго сказал кендер своим рукам, — мы с вами отнесем скипетр наверх, к Карамону, чтобы и он смог полюбоваться на эту красоту…

— А где Тас? — спросила Тика, неохотно выбираясь из теплого уюта Карамоновых объятий. Гигант, щека которого покоилась на мягких, огненно-рыжих кудрях Тики, поцеловал ее в макушку и прижал к себе еще крепче.

— Не знаю…Наверное, пошел в дом.

— Ты понимаешь, что мы теперь останемся без вилок и ножей? — спросила Тика, снова прижимаясь к Карамону.

Гигант улыбнулся. Прикоснувшись пальцами к подбородку Тики, он приподнял ее голову и поцеловал в губы…

Примерно через час Тика и Карамон прохаживались по платформе незаконченного дома и гигант рассказывал жене об усовершенствованиях в планировке, которые он задумал.

— Детская будет здесь, — говорил он, — рядом с нашей спальней. А тут будет спальня для наших старших детей. Собственно говоря, я задумал построить две спальни — отдельную для мальчиков и отдельную — для девочек…

Потупившись, он удачно притворился, будто не замечает яркого румянца на щеках Тики.

— Тут будут кухня, комната Таса, гостевая комната, на случай если Танис и Лорана решат немного у нас пожить. А здесь… — Карамон внезапно запнулся.

Они как раз вступили в единственную комнату дома, которая была почти закончена, — в комнату, над дверью которой была прибита табличка с магическим знаком.

Тика посмотрела на мужа, и ее смеющееся лицо стало вдруг бледным и серьезным.

Карамон поднял руки и, оторвав табличку, некоторое время рассматривал ее, а затем с улыбкой передал Тике.

— Сбереги ее для меня, любимая, — ласково попросил он.

Тика с любопытством посмотрела на Карамона, и ее вздрагивающие пальцы ощупали гладкие края дощечки, коснулись замысловатой рунической надписи.

— Ты когда-нибудь расскажешь мне, как все случилось? — спросила она тихо.

— Когда-нибудь, — ответил гигант, заключая ее в объятия. — Когда-нибудь, — повторил он и, поцеловав волосы Тики, повернулся, чтобы посмотреть на просыпающийся город.

Сквозь густую листву гингко он рассмотрел внизу красную крышу таверны «Последний Приют», а утренний ветерок донес до него сонные, ворчливые голоса, неуверенный смех и запах дыма, поднимающегося из печных труб и растекающегося в воздухе над Утехой.

Карамон обнимал Тику и чувствовал, как ее любовь окружает его со всех сторон, согревая душу. Эта любовь вела его сквозь опасности и страдания, сияя перед ним путеводной звездой, подобно серебристому свету Солинари…или хрустальному шару на вершине магического посоха…

Карамон глубоко и с облегчением вздохнул.

— Впрочем, это не имеет значения, — пробормотал он. — Я вернулся домой.

Свадебная песня

Майкл Уильямс Сон Дающего Имена

I

II

III

IV

V

Марк Энтони Драконий народ

Как только обитатели долины обнаружили древнюю могилу, они послали за мной.

Всего семь дней назад подули в долине теплые весенние ветры, заставившие зиму выпустить из крепких объятий горные края Южного Эргота. Я, как обычно, был благодарен природе за смену времен года. В пещере, где я обитаю в последние годы, летом вполне прохладно и даже приятно, а в темные месяцы я чувствовал себя как в могиле, и никакой огонь, ни земной, ни магический, не мог отогреть меня, когда я мучился от холода. Но вот, наконец, зима убралась восвояси, я отдернул в сторону кожаный занавес, закрывавший узкий вход в пещеру, и поток света и воздуха развеял промозглую темноту, царившую внутри.

Пещера была невелика, не больше пяти шагов в ширину, а в глубину шагов пятнадцать. Но даже и такая, меня она совершенно устраивала. Дно пещеры покрывал сухой песок, и было более чем достаточно места для моих немногочисленных пожиток: кровать, сплетенная из ивовых веток, с тростниковым тюфяком, решетка для сушки трав и полка, на которой я держу запечатанные воском глиняные горшки с маслом, соленой рыбой и сморщенными оливками. В середине пещеры в жаровне горит огонек, а клубы дыма поднимаются к своду и исчезают в незаметных трещинах.

Сидя на протертом до дыр коврике возле жаровни, я разглядывал крошечный скелет крота, который прилепил сосновой смолой к куску коры. Я по природе своей человек любознательный, и меня всегда особенно поражало то, как устроены живые твари. Каждый раз я обнаруживал, что всякое животное обладает чертами, идеально приспособленными для выживания в условиях, в которых оно обитает.

То же самое можно было сказать и про крота. Кости его передних конечностей были изогнуты самым невероятным образом, благодаря чему к ним могли прикрепляться сильные мышцы, позволявшие зверьку копать, а его острые клиновидные зубки были просто созданы для прокусывания панцирей жуков, которыми кроты в основном и питаются. Окунув перо в чернильницу, сделанную из плода паслена, я аккуратно зарисовал скелетик на куске натянутого пергамента, попутно отмечая интересные черты.

На порог упала чья-то тень.

Я удивился и поднял глаза. У входа в пещеру виднелся темный силуэт. Фигура замерла в тот момент, когда я внезапно пошевелился, а затем стоявший развернулся и собрался бежать.

— Постой! — крикнул я.

Силуэт замер на месте — мой посетитель решил ближе не подходить. Я отложил перо, встал и направился наружу. Перешагнув каменный порог пещеры и выбравшись из сумрака на свет, я смог как следует разглядеть таинственного гостя: это был босоногий мальчик, не старше двенадцати зим, в просторной одежде из грубой ткани; он опасливо переминался с ноги на ногу.

Обитатели долины посещали меня не так уж редко. Время от времени кто-нибудь из них поднимался по извилистой тропе, которая вела от обветшавших домиков деревушки, через рощицу серебристо-зеленых осин, к моей пещере. Обычно они приходили попросить целебную мазь от загноения, или травку, облегчающую зубную боль, или отвар от бесплодия. Для жителей долины я был просто отшельником, дичившимся окружающего мира, знахарем, который удалился в горы, чтобы в одиночестве заниматься своими изысканиями. Возможно, сумасшедший, но не опасный. Само собой, если бы местные знали, кто я на самом деле, они непременно переменили бы свое отношение, и я был бы сожжен в собственной пещере.

Прошло пять лет с того дня, когда я спасся бегством после разрушения Башни Высшего Волшебства в Далтиготе. Мне до сих пор, бывает, снится зарево пожара.

Никто из нас не ожидал, что толпа явится так скоро. Указом Короля-Жреца все маги были преданы анафеме и объявлены служителями Зла, а магия — ересью. Но между нами и Истаром лежал почти весь континент. Далтигот располагался на западной оконечности Империи. Нам казалось, что время еще есть и мы успеем завершить начатую работу, а потом бережно уложить наши книги и свитки и отправиться в тайные пристанища, где сможем спокойно продолжить занятия магией.

Но мы заблуждались.

Указ Короля-Жреца прокатился по стране, как лесной пожар. Его разжигали страхи, масла в огонь подливала ненависть, и густыми клубами темного дыма над этим пожаром поднималось невежество. Когда сброд хлынул по улицам Далтигота в сторону Башни, размахивая факелами и поблескивая оружием, мы не стали давать отпор. Это бы только еще более опорочило таких, как мы, в глазах толпы. Мы позволили варварам вбежать в открытые ворота, предать огню накопленное за много веков знание и сровнять с землей нашу сияющую Башню.

Я оказался в числе тех немногих, кому повезло. Мне удалось уцелеть, отделавшись легкими ранениями, и я бежал из города на юг, в горы, в эту уединенную долину, где никто понятия не имел, как выглядят чародеи. Бывало, я задумывался о том, скольким братьям и сестрам удалось спастись в день разрушения Башни. Если кто-то остался в живых, то едва ли теперь он смог бы узнать меня. Когда-то я был Торвином, Магом Ложи Белых Мантий, энергичным, уверенным в себе молодым чародеем. А теперь я просто Торвин-Отшельник. Ношу только серые и бурые одежды, отрастил длинные волосы и бороду. Роста я немаленького, но при теперешнем образе жизни исхудал, даже стал костлявым.

В целом я выглядел как раз так, как полагается отшельнику. Это и спасало мне жизнь. Жители долины были верными и преданными подданными Империи. Если бы они обнаружили, что я предаюсь магическим трудам, на меня легло бы клеймо еретика. А кара за ересь одна — костер. Непросто было жить, постоянно скрывая силу, которой я нацелен, держа в тайне, кто я такой и чем занимаюсь. Иногда я мечтал, как смогу раз и навсегда улететь на крыльях магии от страхов, ненависти и невежества окружающих. Но до тех пор стоило затаиться, чтобы сохранить жизнь.

Стоявший передо мной мальчик из долины кусал губы; глаза у него были широко раскрыты от страха. Я улыбнулся, чтобы успокоить его, и ласково сказал:

— Не бойся, отшельники не кусаются. Конечно, если не считать случаев, когда они до смерти проголодались. Но тебе повезло, я ведь только что покушал. А в горшочке у меня есть еще немного супа. Не хочешь попробовать?

Мальчик смотрел на меня так, как будто я предложил ему миску с ядовитыми пауками. Он сглотнул и наконец, заставил себя заговорить. Голос его звучал встревожено.

— Меня послал за тобой отец. Когда они пахали поле, там нашлись кости.

От любопытства я поднял брови.

— Кости?

Мальчик энергично закивал:

— Они нашли там вот это. И еще много таких вещей.

Он протянул мне маленький предмет, стараясь, чтобы я не прикоснулся при этом к его грязной ручонке. Я перевернул вещицу, держа ее кончиками пальцев, и почувствовал, что волнуюсь все сильнее. Это был каменный нож.

Он был высечен из гладкого бурого кремнистого сланца. С одной стороны пластинки породы были умело отколоты, образовывая острый режущий край, а другая сторона была сглажена и скруглена так, чтобы служить рукояткой. Нож удобно лег в мою ладонь, и я тут же почувствовал, что в последний раз рука человека касалась его многие тысячи лет назад.

Уже не в первый раз я рассматривал артефакт, случайно извлеченный из древнего захоронения. Многие считают, что такие вещи были сделаны гоблинами или троллями, но это не так. Не гоблины мастерили такие каменные ножи, наконечники стрел из вулканического стекла и медные топоры. Все это было изготовлено людьми. Теми, кто жил здесь давным-давно, когда еще не возведены были города и не приручены дикие лошади, когда не успел еще человек украсть у гномов секреты обработки золота и железа. Я знал это, потому что с помощью найденных предметов пробовал увидеть то, что видели глаза того древнего народа.

— Нам стало страшно пахать, — продолжал, осмелев, мальчик. — Скалдирк говорит, что это дурное предзнаменование. Отец послал меня за тобой, чтобы ты сказал, что это за кости, и утихомирил духов, которые в них сидят.

Я совершенно не владел искусством усмирения духов, но не стал говорить этого мальчику. Каменный нож я крепко сжимал в руке.

— Отведи меня туда, где это нашли.

Мальчик кивнул, повернулся и торопливо зашагал вниз по узкой тропе. Я поспешил за ним. Моя пещера располагалась у подножия горного хребта, который разделял долину на северную и южную части. Посреди долины текла стремительная речка, вдоль которой и обитали в крытых дерном каменных домиках большинство жителей этих мест. К югу долина сужалась и начинался крутой подъем в ущелье, уходившее далеко в голубые горы. По этому проходу можно было подняться к вершинам, но, насколько мне было известно, туда никто никогда не ходил.

Хотя все горы здесь были ошеломительно высоки, одна вершина возвышалась над остальными. Этот огромный двурогий пик, казалось, цеплялся за небо. Жители долины называли его Драконьей горой из-за рогатой вершины. То есть я всегда предполагал, что из-за этого.

Я шел за мальчиком по тропинке, вившейся среди вересковой пустоши и проходившей иногда мимо груд каменных обломков. Наконец мы перешли небольшой перевал, и я увидел кучку местных жителей. В своих грязных серых и бурых одеяниях они стояли посреди вспаханного поля, глядя вниз, на землю. Подобрав полы одежды, я подошел к ним. Из темной свежевспаханной земли выступали очертания чего-то белого. Я встал на колени на вспаханную землю. Пока я рассматривал то, что обнажил плуг, меня все больше охватывало волнение. Я осторожно разгреб землю, с все большим изумлением рассматривая то, что пролежало там с древних времен.

Это оказалась могила.

Скелет был почти не поврежден, только кости ног зацепило плугом. По форме тазовых костей я понял, что это женщина.

У нее едва прорезались зубы мудрости, значит, женщину похоронили молодой, умерла она лет двадцати от роду, не более. Ее тело уложили, подтянув колени к подбородку, как у ребенка в материнском чреве, как бы возвращая усопшую в объятия мира. Почва была окрашена ржаво-красным: это были остатки охры, которую нанесли ей на кожу.

По вещам, положенным в могилу, я понял, что покойная была кем-то вроде принцессы. Нефритовые и костяные бусины, лежавшие в земле вокруг ее шеи, когда-то были ожерельем; нить, на которую они были нанизаны, сгнила много веков назад. Медные кольца были надеты на кости пальцев, а рядом лежали, чаша из бивня и гребень, вырезанный из оленьего рога. С такой роскошью в загробную жизнь отправляли только знатных женщин. Я предположил, что она была дочерью вождя. Для того чтобы о чем-либо говорить наверняка, потребовалось бы более тщательно изучить найденные предметы, но, как мне представлялось, женщина была погребена более двух тысяч лет назад забытым народом, обитавшим в долине задолго до нынешних жителей.

Мне пришлось отвлечься, когда заговорил один из мужчин. Я подумал, что это отец мальчика, которого посылали за мной, — их грязные лица были похожи.

— Что ты думаешь, Торвин? — спросил мужчина. В его темных глазках светился страх. — Я никогда не видел ничего подобного. Это эльф?

Другой мужчина, коренастый кривоногий тип, бесцеремонно захохотал:

— Скажешь тоже! Никаких эльфов не существует, Меррит. — Но смех его быстро затих в холодном воздухе, а остальные стали нервно оглядываться, стараясь оградить себя от сил зла с помощью особым образом сложенных пальцев.

Я не стал говорить им, что эльфы действительно существуют. Мне ни разу не посчастливилось самому увидеть эльфа или побывать в их скрытых от глаз лесных поселениях, но благодаря научным изысканиям я получил некоторые сведения об этих существах, так что я был уверен, что они никогда бы не произвели таких грубых изделий. Эльфы обрабатывают золото и хрусталь, но никак не кость и сланец.

Я сказал собравшимся на поле, что бояться нечего, что это просто могила, а лежащие в ней кости принадлежат человеку, ничем не отличавшемуся от нас. Если вещи покойной и могли показаться странными, то лишь потому, что жила она очень давно. Мне показалось, что мои слова их в какой-то степени успокоили. Я объяснил нескольким мужчинам, каким образом следует извлечь кости и предметы, и пообещал похоронить все это в тайном месте, так, чтобы дух умершей никого не тревожил.

Я не сказал им, что намерен сначала изучить эти кости. Они не поняли бы научных целей и испугались бы, прояви я такой интерес к скелету.

Пока мужчины трудились, я отошел в сторону. Сидя на старом пне, я следил, чтобы они были осторожны. Вот тогда-то я и увидел… Из свежевспаханной земли возле моих ног торчала каменная дуга, слишком гладкая поверхность и правильная форма которой говорили о том, что создана она не природой. Я погрузил пальцы в землю, потянул и вытащил этот предмет. Отряхнув камень, я стал рассматривать его.

Камню придали форму полумесяца, тщательно обтесав. Один его конец был широким, и на нем были выдолблены бороздки, так что с помощью жилы или стебля вьющегося растения к камню можно было легко прикрепить древко. Другой конец был заострен, как у маленькой мотыги; Мне уже случалось видеть такие предметы. Это было тесло. Именно этим инструментом, без сомнения, и была вырыта могила.

Внезапно меня охватило желание немедленно действовать. Но делать то, что мне захотелось, было опасно. Я знал, что следует подождать до тех пор, пока я не окажусь в своей пещере, где буду в безопасности, поскольку меня никто не сможет увидеть, но этого мне пришлось бы дожидаться несколько часов. Кроме того, жители долины были так заняты работой, что не обращали на меня никакого внимания. Они не заметят. А мне хотелось знать, кем была похороненная здесь женщина. Нет лучшего способа узнать это, чем посмотреть на нее глазами тех, кто много-много лет назад вырыл эту могилу.

Бережно держа каменное тесло, я повернулся к местным спиной. Так и не успев как следует поразмыслить о том, что задумал сделать, я позволил магическим заклинаниям тихо слететь с моих губ. С последним словом по всему телу прокатилась дрожь. Стало покалывать пальцы, сжимавшие камень, а вокруг все побелело. Я зажмурился, и то, что предстало мне затем, было увидено уже не моими глазами.

Он стоял на берегу высокогорного озера. Ледяной ветер трепал темные волосы, пытался сорвать с плеч шкуру тура, в которую кутался этот человек. Это был высокий, хорошо сложенный мужчина. Высоко в горах, где обитало его племя, жизнь была суровой, но на его красивом лице не было ни одной морщины. Правда, возраст выдавало выражение его светлых глаз. Он был далеко не юн. Мужчина дрожал: лохматая шкура рыжего тура была накинута прямо на голое тело. Когда-то все они пришли к Драконьему озеру с пустыми руками. И уйти ему тоже придется без всего. Таков Закон о Разрыве.

Перед ним собралось все племя — дюжины две мужчин и женщин, все в облегающих одеждах из оленьих шкур. Драконий народ был высок ростом, и казалось, что время странным образом не коснулось их лиц. Так же как и лица мужчины в шкуре. Сейчас эти красивые гордые люди были суровы и мрачны, а в их светлых глазах застыла печаль. За их спинами в ярко-голубое небо поднимался огромный горный пик. Его рогатая верхушка отражалась в серебряных водах Драконьего озера. Сама гора, там, наверху, почти ничего не напоминала, а вот ее отражение, слегка искаженное рябью, было действительно похоже на дракона, тянущего рогатую голову в небо и расправляющего серебристо-белые крылья.

Один из соплеменников, сильный мускулистый мужчина, шагнул вперед. Лицо его, как и у остальных, не выдавало возраста, но в медной бороде и длинных волосах виднелись седые пряди, и глаза у него были не серые, а цвета старого меда. Он заговорил и его звучный голос был похож на штормовой ветер.

— Ты действительно решил это сделать, Скайлит?

Спустя долгое мгновение Скайлит кивнул, плотнее укутавшись в турью шкуру:

— Я люблю ее, Теваррек.

— Твоя любовь гибельна, и она навек разделит твою тропу и путь нашего народа.

— Знаю.

Теваррек покачал головой. На лице его читались непонимание и гнев.

— Кажется, многие соплеменники тебя понимают, Скайлит. Думаю, что некоторые даже завидуют твоей любви. О себе я такого сказать не могу. Я считаю, что ты глуп. Но ведь я и сам не такой, как все, верно? — Тут он заговорил насмешливо: — Так что, она и правда так красива, это существо из племени долины?

На губах Скайлита мелькнула улыбка:

— Она прекрасна, да. Но я бы не ушел только из-за этого. Я не хуже вас знаю, как недолговечна красота человека.

Двое впились друг в друга взглядами. Наконец Теваррек глубоко вздохнул:

— Однажды оказавшись по ту сторону Препоны, ты никогда не сможешь вернуться. Принимаешь ли ты такую судьбу, Скайлит?

Скайлит колебался лишь мгновение.

— Принимаю, — произнес он.

Теваррек сорвал шкуру тура с плеч Скайлита и швырнул ее на землю.

— Тогда уходи! Уходи и никогда не возвращайся в наши края!

Скайлит избрал эту судьбу сам, но все же резкие слова ранили его. Взглянув напоследок на лица соплеменников — они уже не были его народом, — он обернулся и побежал вдоль берега озера. Голое тело покалывало от холода, острые камни царапали босые ступни.

От дальнего конца озера брал начало ручей, стремительно падавший со скал в ущелье, а затем спускавшийся в подернутую дымкой зеленую долину, которая раскинулась далеко внизу. Скайлит стал пробираться вниз по ущелью. Через несколько мгновений исчезло из виду озеро и все те, кто стоял на берегу. Скайлит смахнул слезы, щипавшие глаза, и заставил себя думать только об опасной тропе, по которой нужно было спуститься.

Прошло, наверное, около часа, когда он начал скользить вниз, — каменистая осыпь выскальзывала из-под ног, — но потом Скайлит остановился. Струйки тумана плыли над камнями, лежавшими перед ним, и вились вокруг его ног. К склону горы льнуло сплошное покрывало плотного серого тумана, в котором не было видно ни единого просвета. Скайлит стоял у туманной кромки, на переднем краю Препоны.

Он не представлял, какие когда-то потребовались чары, чтобы создать Препону. Наколдовали ее много веков назад, чтобы спрятать народ от мира после Темного Времени, когда почти все им подобные были перебиты или изгнаны из этих земель. Немногие оставшиеся поднялись к Драконьему озеру и сотворили Препону, чтобы никто из долины не мог обнаружить их. Немногочисленные остатки Драконьего народа могли жить спокойно, пока никто не знает, что они поселились среди этих величественных вершин.

Скайлит не позволил себе оглянуться. Собравшись с духом, он шагнул внутрь Препоны. Его тут же окружил холодный туман, и мир вокруг превратился в серебряный водоворот. Дрожа и спотыкаясь, он шел вперед; пробираться можно было только на ощупь. То и дело Скайлит оскальзывался на скалистом склоне и падал. Один раз при падении он рассек ладони об острые камни. Наконец среди тумана забрезжил свет. Вокруг стали вырисовываться нечеткие силуэты: засохшее дерево, изрезанный трещинами кусок гранита. Да. Это было то самое место, где он впервые увидел ее, гибкой тенью мелькнувшую в тумане. Уланию.

«Почему, — думал он, — судьба заставила нас осмелиться и войти в зачарованный туман одним и тем же весенним утром, зачем она поднялась, а я спустился?» Этого он не знал. Ему было известно лишь одно: как только он заметил в тумане ее худенькую фигурку, он понял, что любит ее. В тот день они расстались на границе тумана и света, которую он не осмелился переступить. После этого они еще три раза встречались в дымке. Расставаясь в третий раз, они решили, что больше не станут встречаться в тумане.

С бешено бьющимся сердцем Скайлит бросился вниз по склону, не замечая, как выкатываются из-под босых ног камни. Туман стал прозрачнее, а потом разом разлетелся в клочья. Замерев на месте, Скайлит прищурился от ярких солнечных лучей. Он преодолел Препону.

Раздался голоса звонкий, как бегущая по камням вода:

— Скайлит! Ты все-таки пришел!

Наконец картина у него перед глазами прояснилась. Перед ним стояла стройная молодая женщина; глаза у нее были карие, того же цвета, что и ее одежда из оленьих шкур, а волосы такие же черные, как нож из вулканического стекла, висевший у нее на бедре. Она протягивала ему серебристую волчью шкуру. Он неуверенно шагнул вперед, и женщина тут же накинула на него шкуру и обняла его.

Скайлит задрожал, прикоснувшись к ней. Хриплым голосом он произнес слова, которые будто оцарапали ему горло:

— Я никогда не смогу вернуться, Улания.

Она прижала его к себе еще крепче:

— Тогда пойдем со мной, в долину. Наша хижина ждет нас.

Он перестал дрожать и кивнул. Только тогда Скайлит вспомнил, что принес ей подарок. Нарушив все же Закон о Разрыве, он спрятал эту вещицу на затылке под длинными волосами. Он расплел пряди, на которых держался его подарок, предмет оказался у него в руке, и он протянул его Улании. Это был большой браслет из бивня, украшенный резьбой; он был очень древним и считался одним из величайших сокровищ народа.

Улания вскрикнула от радости и надела украшение на руку, как велел Скайлит. Светлая кость, казалось, светится на ее смуглой коже. Мужчина улыбнулся. Потом он откроет ей тайну этого браслета. Пока ему достаточно видеть, что украшение ей идет. Скайлит поцеловал Уланию, и они направились вниз по склону горы.

Они успели сделать всего лишь несколько шагов, когда с вершин налетел холодный порыв ветра. Из серой стены Препоны вырвался, разделив Скайлита и Уланию, поток тумана. Неожиданно он потерял ее. Его охватила паника.

— Улания! — крикнул Скайлит.

Какое-то мгновение, к его ужасу, ответа не было. Он всматривался в нахлынувший туман, но ничего не видел. Потом в его руку легла холодная рука, крепко сжавшая его ладонь.

— Я здесь.

Тут ветер сменил направление и унес туман обратно к Препоне. Сердце его успокоилось. Они продолжили путь вниз по склону, и он больше не выпускал ее руки. Вскоре ему снова стало радостно.

Но всю дорогу, пока они не оказались в долине, Скайлит не мог забыть, как неожиданно между ними оказался холодный туман.

— Торвин? Знахарь Торвин?

Мир вокруг меня завертелся, цвета смазались, а потом все резко остановилось. Местные жители уже закончили разбирать могилу, и теперь несколько человек стояли вокруг меня; на их грубых лицах читалась тревога. Раньше, когда я погружался в прошлое с помощью этого заклинания, предмет позволял мне уловить лишь расплывчатые, приглушенные видения, как будто я смотрел на них сквозь матовое стекло и прислушивался через толстый слой ткани. Но на этот раз все явилось четко, совсем как в жизни. Увиденное все еще стояло перед глазами; пусть это были лишь разрозненные образы, но они казались чуть ли не ярче моих собственных воспоминаний — никогда не переживал ничего подобного. Я с силой вцепился в полукруглое тесло.

— Знахарь Торвин, с тобой все в порядке?

Я поднял глаза. Хриплый голос принадлежал Мерриту, отцу мальчика, который привел меня сюда из моей пещеры. Со мной определенно не все было в порядке — мне пришлось слишком резко освободиться от действия заклятия, и кровь стучала в висках, — но нужно было развеять их опасения. Мне удалось подняться на ноги, хотя стоял я нетвердо.

— Ничего страшного, — сказал я. — Немного закружилась голова, вот и все. Я просто не окреп после зимней лихорадки. Мне нужно вернуться в пещеру.

Моих объяснений им, видимо, оказалось достаточно, и Меррит что-то проворчал в знак согласия. Он сказал, что они уже извлекли все, что было в могиле, завернули кости и разные предметы в старое одеяло и двое мужчин уже отправились с этим тюком к моей пещере. Я оставил местных жителей, которые продолжили пахать, и медленно побрел обратно, мимо голых еще полей, а потом по извилистой тропинке вверх. К тому времени, когда я наконец переступил каменный порог своего жилища, мужчин, которые вышли раньше меня, уже нигде не было, а посреди пещеры лежал принесенный ими тюк.

Отложив каменное тесло, которое, несмотря на его значительный вес, я все-таки захватил с собой, я зажег огонь в жаровне силой мысли и слова. Даже после этого простого заклятия в висках у меня сильно застучало. Я нагрел воду и заварил горький чай из ивовой коры и шиповника, выпил его и, хотя не был голоден, съел кусочек лепешки, слушая, как у входа в пещеру чирикают воробьи.

К наступлению ночи чай оказал на меня нужное действие, и теперь голова не болела, а только слегка гудела. Я пошел разворачивать одеяло. Хотелось узнать, пострадали ли кости и предметы при извлечении из земли или же местные следовали всем моим советам и были достаточно осторожны.

Я остановился, обернулся и посмотрел на каменное тесло, лежавшее возле жаровни. Повторять магические действия после такого незначительного перерыва было глупо, возможно даже опасно, но все же меня внезапно охватило столь сильное желание сделать это, что я понял: мне не удержаться. Хотелось узнать, что дальше случилось с ним. Со Скайлитом. Я не понимал, почему желание настолько овладело мной. Ведь, в конце концов, этот человек жил и умер более двух тысяч лет назад. Могло ли иметь какое-то значение то, что с ним случилось? Но это почему-то было для меня важно. Возможно, просто потому, что я не понаслышке знал, каково бытьизгнанником.

Я сел, скрестив ноги, и положил на колени полукруглое тесло. Мои пальцы скользнули по гладкому камню, как будто ощущая все, что хранила его память. Я сделал глубокий вдох, все еще в нерешительности. А потом с моих губ сами заструились магические слова.

Глубокой зимой у них родилась дочь. Они назвали ее Илианой, что на языке долины значило Дитя Неба, потому что, хотя девочка унаследовала от матери волосы цвета обсидиана и орехового оттенка кожу, глаз такого цвета, как у нее, никогда еще не встречалось ни у кого в племени, обитавшем в долине. Они были серо-голубыми, цвета зимнего неба. Совсем как у отца.

Рожала Улания нелегко. Три дня корчилась она от боли в их хижине, где стены были сделаны из шкур. Все это время повивальная бабка из ее племени бросала на Скайлита злобные взгляды. Похоже, сморщенная карга решила, что во всем виноват он. Улания потеряла много крови, но повитуха знала свое дело хорошо, и благодаря этому мать и дочь выжили. Девочка родилась сильной и вскоре начала быстро расти, а вот Улания после родов была очень слаба.

Целый месяц она не могла выйти из хижины. К лету, однако к женщине вернулись силы.

Поначалу племя относилось к Скайлиту подозрительно и даже с опаской, но со временем мнение переменилось.

В тот день, когда Улания привела Скайлита к стоявшим кругом куполообразным хижинам, племя, увидев его — высокого, сероглазого, почти голого (на мужчине была лишь шкура, которую дала Улания), — решило, что она привела с высокой горы какого-то духа. Узнав об этих страхах, он разрезал руку каменным ножом и показал, что из раны течет алая человеческая кровь. Вождь племени, в отличие от всех остальных, не боялся. Он злился. Улания была его единственной дочерью, и он запретил ей связываться с этим чужаком. Но она только свирепо сверкнула глазами, схватила Скайлита за руку и повела его в приготовленное ею жилище. Всякая женщина имела право поселить в своей хижине любого мужчину, которого она выбрала.

Многие месяцы племя избегало Скайлита. Но потом, весной, после рождения Илианы, младший сын вождя упал в бушующую реку, полноводную от растаявшего снега. Мальчик погиб бы, если бы не Скайлит, который сделал то, на что не осмелились другие: нырнул в ледяную воду и вытащил беднягу.

После этого все изменилось. Племя не то чтобы приняло Скайлита, но уже, по крайней мере, не так боялось его. Он показал им хорошие засады, где можно было поджидать лохматых рыжих туров, и научил делать более длинные луки, из которых стрелы с каменными наконечниками летели дальше и с большей силой. Глаза Улании светились счастьем, когда она наблюдала за ним в такие моменты, и до самого конца года их дни были радостными.

Зимой Улания захворала, но к тому времени, когда с гор подули порывистые ветры, болезнь прошла, и Скайлит вскоре позабыл об этом. Илиана уже умела ходить и училась говорить, и родители отдавали ей все свое внимание. А потом, однажды вечером, когда на смену летней зелени уже приходила золотая осень, Улания сказала Скайлиту, что снова ждет ребенка. Он поцеловал ее и крепко обнял.

— Ты для меня все, Улания. — Он произнес эти слова как молитву.

Она улыбнулась, но ничего не ответила, только нежно погладила его по щеке.

А через три дня она умерла.

Ребенок был зачат в недобрый час, как сказала потом повивальная бабка. У Улании случился выкидыш, и внутри у нее что-то оборвалось. Все случилось очень быстро. Скайлит тогда был на охоте. Когда он вернулся в хижину, Улании уже не было в живых.

Он сам вырыл каменным теслом могилу для жены, нарядил ее в одежды из тонкой кожи, надел на нее бусы; потом преклонил колени, поцеловал остывшие губы и снял с руки Улании костяной браслет, который когда-то подарил ей.

— Тебе это уже не пригодится, любимая, тебе больше не летать, — прошептал Скайлит, надевая браслет себе на руку.

Илиана плакала, звала мать, но ни одна из женщин не пыталась успокоить ребенка. Скайлит поднял дочь, и у него на руках она замолчала. Многие люди из племени бросали в его сторону недобрые взгляды. Хорошее отношение к нему ушло вместе с Уланией, и теперь их лица снова выражали страх и недоверие. Они могли бы принять Илиану, если бы не ее светлые глаза, из-за которых она всегда будет казаться не такой, как все. Скайлиту с дочерью больше нечего было делать в долине.

Пока остальные опускали в могилу тело Улании, Скайлит поднял глаза и посмотрел на двурогий пик, возвышавшийся над долиной. Его охватило странное волнение. Да, ему запретили возвращаться к озеру. Но не Илиане. Драконий народ станет теперь ее племенем. Только они смогут показать ей, кто она на самом деле. Теваррек сказал, что вернуться будет невозможно. Но ради Илианы он должен попробовать.

Все плакали, кидая в могилу горсти земли, а он уже шел прочь, крепко держа одной рукой Илиану. А из другой руки выпало тесло…

Видение развеялось.

Глаза мои распахнулись, и я глотнул воздуха. Несколько мгновений я смотрел на тесло, а потом выпустил его из пальцев. Оно больше ничего не могло мне поведать. На этот раз в висках стучало не так сильно. Наверное, все еще действовал чай. А может, я уже успел привыкнуть к наплыву образов.

Я опустился на колени возле тюка, который принесли в пещеру местные, и развернул грубую ткань. Засияли, освещенные пламенем, резные украшения из бивня, ярко заблестела красная медь. Так, значит, Улания была похоронена в той самой могиле. По щеке у меня покатилась слеза, и я стряхнул ее. Как странно плакать о человеке, которого никогда не знал, о той, которой не стало за тысячи лет до моего рождения.

Я поднялся и прошел в глубь пещеры. Постороннему показалось бы, что там нет ничего, кроме тени, которую отбрасывает выступ скалы, но я-то знал, что это не так. Я зажег свечу, протиснулся в узкую щель и оказался в тесном закутке. На каменном выступе стоял кедровый сундук. Я поднял крышку, и изнутри поднялся сладковатый запах пыли. Здесь я хранил то, что не осмелился бы показать жителям долины: хрустящие свитки пергамента, склянки из цветного стекла, глиняные горшочки с мазями и порошками. Это были мои личные артефакты, мои магические орудия.

Проводя пальцами по тонкой материи моей аккуратно сложенной белой мантии, я, как Скайлит, думал о том, удастся ли мне когда-нибудь вернуться в Башню, где я смогу продолжить свои исследования. Но что я обнаружу там? Этого я не знал. Возможно, это будет то же самое, что нашел Скайлит, если он все же вернулся к Драконьему озеру. Если вернулся. И мне этого никогда не узнать. Разве что…

В тот самый миг, когда мне в голову пришла эта мысль, я понял, что обязательно попытаюсь. Я приготовил все, что понадобится: еду, флягу с водой и дорожный посох. Остаток ночи я провел, раскладывая кости Улании на одеяле и тщательно размещая вокруг них найденные в могиле предметы. Когда вернусь, я снова похороню ее так, как подобает. А пока ограничусь только этим.

В серых предрассветных сумерках я отправился в путь. Я решил подняться по ущелью к озеру. Когда я шел через долину, я видел, что ее обитатели уже встали и принялись за свой нелегкий труд. Возле каменных домишек, теснившихся один к другому, я встретил Меррита. Он бросил на меня удивленный взгляд. Я не часто приходил в селение, особенно в столь ранний час.

Меррит поприветствовал меня, а потом спросил, потирая руки:

— Закопали ли вы кости, знахарь Торвин?

— Да-да, — солгал я, раздражаясь из-за того, что приходится задерживаться. — Сегодня никакие духи вас не потревожат, Меррит. А что, пахать вам уже не нужно?

Он опустил голову и поспешил прочь, но успел перед этим бросить в мою сторону косой взгляд. Если бы я не был так поглощен своими мыслями, меня встревожила бы, наверно, настороженность, блеснувшая в его маленьких глазках. Но я пошел дальше, к южному краю долины. Здесь начиналось то самое узкое ущелье, где путь преграждали, один за другим валы из острых камней, и вело оно к нависавшему надо мной двурогому пику — Драконьей горе, уже окрашенной первыми рассветными лучами. Я начал восхождение.

Подъем оказался нелегким. Жизнь в Башне, а потом в пещере совершенно не подготовила меня к физическим нагрузкам, и я быстро запыхался. Непросто было подниматься по крутому склону. Башмаки скользили по каменистой осыпи. Понимая, что дорожный посох здесь бесполезен, я отбросил его и полез, хватаясь за камни руками. Чем выше я поднимался, тем разреженнее становился воздух — легкие резало, словно ножом.

И вот, когда я уже был уверен, что дальше пройти не смогу, склон стал более пологим. Вместо ущелья передо мной лежала вытянутая долина; по ее округлым очертаниям было ясно, что ее выточили в незапамятные времена ледники. Кругом зеленел ковер свежей травы. Здесь я пошел быстрее, останавливаясь только изредка, чтобы выпить глоток воды или немного перекусить.

И вот, наконец, я оказался у дальнего края этой зеленой долины. Обернувшись, я понял, что преодолел гораздо большее расстояние, чем мне казалось. Долина, где я жил, лежала далеко внизу, притихшая и окутанная дымкой. Вытянув шею, я посмотрел вперед. Теперь мне было не видно Драконью гору. У гор есть странная особенность: издалека их увидеть легче, чем вблизи. Но я все равно знал, что пик, уже недалеко.

Перед тем как проделать последний отрезок пути вверх, я решил несколько минут отдохнуть. Неподалеку был широкий плоский камень, нагретый солнцем. Я сел на него, съел немного сушеных фруктов и попил воды, потом поднялся и уже собирался идти дальше, как вдруг заметил, что возле камня что-то разбросано. Я поднял один из предметов. Это оказался маленький осколок кремня, толстый с одного края и узкий и острый с другого. Давным-давно кто-то, остановившись, как и я, на этом месте, сделал себе каменное орудие, возможно — нож. А разбросанные осколки остались лежать, как отколотые скульптором куски мрамора на полу мастерской.

Я смотрел на каменный осколок в своей ладони и думал: разве такое возможно? Но ведь в этих местах проходило совсем немного людей. У меня был только один способ все узнать. Я крепко сжал осколок и погрузил сознание во тьму, бормоча уже привычные слова заклинания.

Скайлит преодолел подъем на дальние скалы и резко остановился. Перед ним вздымалась стена серого тумана. Препона.

Илиана тревожно завертелась у него на руках. Ее маленьким ножкам не терпелось побегать. Только не здесь. Он прижал ее к себе сильнее, не обращая внимания на недовольные вопли девочки. Стебелек тумана протянулся в их сторону и скользнул по его руке. Он отшатнулся от холодного прикосновения, но не позволил себе отступить. Единственная надежда Илианы лежала по ту сторону Препоны. Напрягшись всем телом, он шагнул вперед. Вокруг него бесшумно сомкнулась туманная стена.

Тут же стало нечем дышать. Казалось, эта серая масса заполняет легкие и душит. Скайлит слышал, как плачет Илиана, но звуки казались далекими и приглушенными, хоть он и чувствовал, как льнет к нему дрожащее от страха маленькое тельце. Он прижал дочь к себе еще сильнее, и пелена тумана будто стала тоньше, так что Скайлит смог делать судорожные вдохи и выдохи. Воздуха едва хватало на то, чтобы не упасть замертво, но ему и этого было достаточно.

Кружилась голова. Скайлит пытался пробраться вперед. Дымка расступалась перед ним неохотно. Ему казалось, что он вязнет в болоте, с трудом умудряясь переставлять ноги. А вот встревоженная Илиана вовсю размахивала ручками, и туман ей не мешал. Скайлит наклонился над ней. Туман расступился вокруг девочки, отхлынул, будто вода, и теперь мужчина потихоньку мог двигаться вперед, будто листок, плывущий по воде вслед за каноэ.

Без Илианы Скайлит не смог бы сделать в глубь Препоны и десяти шагов. Ей неведомо было изгнание, а на нем оно лежало тяжким бременем. Для него она стала ключом. Вместе с ней он мог как-то ковылять вперед, задыхаясь от сверхъестественного тумана.

Илиана уже почти не плакала, только тихо похныкивала. Скайлит ощущал странную легкость в голове. Вокруг яростно кружился вихрь тумана, и он уже подумывал, не сходит ли с ума. Мысли стали запутанными, неопределенными. На скользком камне, скрытом в тумане, он оступился, упал и разбил колени. В тот самый момент внезапно налетевший порыв ветра разорвал туман в клочья, и они улетели прочь, проскользнув над каменистой почвой. Скайлит вдруг увидел перед собой серо-зеленый склон, который тянулся вверх, к высоким пикам. А стена тумана у него за спиной растаяла в прохладном воздухе.

Из горла у него вырвались рыдания. Он зарылся лицом в мягкие темные волосы Илианы. Она, будто почувствовав важность этого момента, замолчала, глядя на горы широко раскрытыми голубыми глазами.

Наконец Скайлит встал. И он, и дочь были голодны, так что перед тем, как подняться на самый верх, стоило подкрепиться. Найдя кролика, забежавшего в туман и находившегося в оцепенении, Скайлит свернул ему шею, а потом отнес к широкому плоскому камню, где оставил Илиану. Быстрыми, умелыми движениями он сделал из куска кремня нож и разделал тушку. Они поели сырого мяса, а потом немного отдохнули.

Вскоре Скайлит поднялся. Илиана спала. Он осторожно взял дочь на руки и, склонившись над ней, тихо прошептал:

— Пойдем, милая. Пойдем домой.

И они снова начали подниматься по ущелью.

До озера я добрался на закате.

Легкие жгло огнем, ноги дрожали от усталости, но я решил не делать привал. Скайлит прошел сквозь Препону. Это подтвердили видения, хранившиеся в разбросанных осколках кремния. Но что же случилось после? Неужели у отверженного действительно была возможность вернуться? Мне нужно было это узнать.

Взглянув на озеро, я раскрыл рот от изумления. В его кристальных водах лежал огромный медный дракон. Естественно, это было лишь отражение рогатого пика, освещенного заходящим солнцем. Но образ, который я увидел в воде, был настолько пугающе реальным, что сердце у меня ухнуло и на мгновение я то ли с ужасом, то ли с надеждой поверил в то, что дракон был настоящий, живой. Но драконы существуют только в мифах, так что эта картина являлась всего лишь игрой света на воде. Я отвернулся от озера и начал искать. Здесь обязательно должно было что-то остаться с тех древних времен.

Возможно, я вышел к нужному месту случайно, а может, мне помогло какое-то невероятное родство, возникшее между мной и Скайлитом. Как бы то ни было, когда я поднялся на груду валунов, чтобы получше разглядеть окрестности, у меня из-под ног выкатился камень. Я не смог удержаться и свалился в какую-то темную яму.

Он полулежал, прислонившись к камню. В той самой позе, в которой две тысячи лет назад сделал свой последний вздох. Я подумал, что не мог не узнать его. Кости стали хрупкими и пожелтели от времени, многие потрескались или сломались. Но, глядя на них, я понимал, что принадлежали они высокому мужчине с гордой осанкой. Последние сомнения были развеяны, когда я увидел на его руке браслет из бивня.

Странно: мне казалось, что я встретил старого друга после многолетней разлуки. Возможно, в некотором роде так оно и было. Пусть нас и разделяли тысячелетия, но наши жизни — наши судьбы — каким-то образом переплелись. Дрожащей рукой я снял браслет, подаренный Скайлитом Улании, с древней кости, на которую он был надет.

— Прости меня, — прошептал я и понял, что действительно прощен.

Несколько мгновений я не отрывал глаз от покрытого причудливой резьбой браслета, а потом в последний раз воспользовался силой магии, чтобы посмотреть на то, что когда-то видели чужие глаза.

Он стоял на берегу озера. Племя собралось перед ним, и на их молчаливых лицах читалась тревога. Крупный медноволосый мужчина сделал шаг вперед. Он заговорил. Голос его звучал пугающим грохотом:

— Ты принес нам гибель, Скайлит.

Скайлит яростно покачал головой:

— Нет, Теваррек. Я принес надежду. — Держа перед собой Илиану, он вытянул руки. Маленькая девочка молча смотрела на медноволосого мужчину, и ее круглое личико было спокойно.

— В этой твоей гнусности нет никакой надежды, — прорычал Теваррек и с обличающим видом ткнул пальцем в костяной браслет на руке Скайлита. — Сначала ты украл самое священное наше сокровище, а потом подарил его той, к которой он никогда не должен был попасть в руки, и все ради того, чтобы появилась… вот эта. — Он с отвращением махнул рукой в сторону Илианы. — А теперь ты с ее помощью уничтожил Препону. Рано или поздно нас обязательно обнаружат. Мы должны бежать, и я не знаю, куда мы сможем отправиться на этот раз. Но куда бы ни лежал наш путь, можешь не сомневаться, что тебя мы с собой не возьмем.

— Мне это безразлично. — Скайлит резко шагнул вперед. — Только возьмите с собой Илиану. Больше я ни о чем не прощу.

Щеки Теваррека покраснели от ярости.

— Ни за что! Она не принадлежит к нашему племени.

— Но она такая, как мы! — умоляюще произнес Скайлит. — Посмотри, какие у нее глаза!

Теваррек даже не взглянул на ребенка.

— Решаю здесь я, и я говорю, что мы не возьмем ее с собой. — Он уже собрался повернуться и уйти.

— Тогда я вызываю тебя.

Собравшиеся ахнули. Не успел еще Теваррек ответить, как Скайлит опустил ребенка на землю и раскинул руки в стороны, откинул голову и испустил бешеный вопль, который эхом повторили горы. Теваррек повернулся в сторону Скайлита и свирепо уставился на него. Тело Скайлита пронзила судорога. Мышцы скручивались у него под кожей и раздувались до невероятных размеров, так что его одежда разлетелась на лоскутки, тело странным образом росло и постепенно менялось, приобретая новую форму. Через мгновение Скайлит-человек исчез. На его месте появилось что-то большое и серебряное. Это существо подпрыгнуло, расправило огромные металлические крылья, откинуло рогатую голову на шее с волнистым гребнем и испустило рев.

Серебряный дракон.

Скайлит взмахивал крыльями, поднимался все выше и выше над озером, и его охватило ликование. Он наслаждался, подставляя ветру сверкающую чешую. Вот уже пять веков он не принимал истинного обличья; с тех самых пор, как окончилась последняя Драконья Война, он ни разу не насладился радостью полета. Война кончилась тем, что смертный по имени Хума изгнал из этих земель всех драконов своим сверкающим магическим Копьем. Так, по крайней мере, гласили легенды, которые рассказывали смертные. Но нескольким драконам удалось избежать Копья, приняв человеческое обличье, и они поселились в этих местах, чтобы скрыться от мира, в котором драконьему роду отныне не было места. А теперь они больше не смогут здесь оставаться.

Скайлит кружился в воздухе, почти опьяненный позабытым за много лет восторгом полета. В чувство его привел яростный вопль, раздавшийся снизу. Там, на земле, широко раскинул руки Теваррек. Тело его засверкало. Внезапно с того места, где он стоял, поднялся в воздух мощный дракон с бронзовой чешуей. Взмахивая красновато-золотистыми крыльями, бронзовый дракон неумолимо понесся на серебряного. Скайлит понимал, что большой дракон сильнее, но Илиане было не на что надеяться, кроме этого боя.

Племя с земли наблюдало, как два дракона кругами летают над озером. Внезапно Теваррек развернулся и сделал выпад. Скайлит парировал удар, но опоздал на какие-то доли секунды. Когти бронзового рассекли ему бок, оставив пылающую полосу боли. Неистово хлопая крыльями, Скайлит смог отлететь от противника на безопасное расстояние, а потом начал кружить на месте. На мгновение он растерялся, не видя Теваррека, но потом до его чутких ушей откуда-то сверху донесся порывистый звук. Он вытянул вверх гибкую длинную шею и вскрикнул. Столько лет проведя в человеческом теле, он многое успел забыть. Летать — совсем не то же самое, что двигаться по ровной земле. А Теваррек, похоже, помнил полеты лучше.

Бронзовый пикировал на него.

Скайлит забыл, что высота дает преимущество. Пока серебряный дракон отступал, Теваррек поднялся выше в небо и теперь, сложив крылья, с чудовищной скоростью падал вниз. Скайлит выгнул спину и захлопал крыльями, уже понимая, что не успеет уклониться от врага.

В тот самый момент он заметил, как внизу что-то мелькает. На долю секунды Скайлит опустил взгляд. Стоявшая возле озера крошечная фигурка, размахивая ручками, тянулась к нему. В сердце Скайлита острой болью отозвалась любовь и тоска. Он знал, что должен сделать. Ему самому уже не спастись. Сейчас важна была только ее свобода.

Он снова вскинул голову. Теваррек был уже почти над ним. В глазах бронзового сиял беспощадный золотой свет; он торжествующе скалил острые зубы. Скайлит напряг крылья и взлетел навстречу противнику. Ярость в глазах Теваррека сменилась удивлением. Такой реакции он не ожидал. Драконы понеслись прямо друг на друга. Теваррек расправил крылья и попытался уклониться в сторону. Но было уже поздно.

С раскатистым грохотом драконы столкнулись в воздухе. Тело Скайлита пронзила мучительная боль. Превозмогая страдания, он впился в Теваррека когтями и зубами. Тот тоже полосовал его когтями, но Скайлит не замечал этого. Теваррек бешено извивался, стараясь высвободиться, но это ему не удавалось. Он пытался пошире расправить крылья, чтобы остаться в воздухе, но и это было невозможно. Сплетясь в серебряно-бронзовый клубок, драконы рухнули вниз. Какое-то мгновение крики обоих эхом отражались от холодных камней. А потом оба ударились о торчавшую из земли острую глыбу, и стало совсем тихо.

Скайлит сразу же понял, что Теваррек мертв и что сам он тоже умирает. Он не мог пошевелиться, а мысли его были легки, как плывущие на ветру пушинки. На него легла тень, и Скайлит понял, что к нему подошел кто-то из его племени. Женщина несла на руках Илиану. Малышка смотрела на Скайлита без страха и не узнавала его. «Конечно, — возникла у него в голове неотчетливая мысль. — Она не знакома с этим моим обличьем». Из последних сил он сосредоточился. Очертания его переломанного тела расплылись и сжались. Теперь на камнях лежал окровавленный мужчина, голый, только на руке у него был надет костяной браслет.

— Теперь мы должны уйти, — сказала женщина.

В ее светлых глазах читалась грусть.

Из горла Скайлита тихо вырвалось лишь одно слово:

— Куда?

— Думаю, что мы уйдем из этого мира; — ответила та. — Воссоединимся с остальными. Нам давно пора было это сделать.

Илиана протянула к нему ручку и погладила его по измазанной кровью щеке. А потом женщина с ребенком на руках развернулась и пошла вслед за народом.

Через мгновение и женщина, и весь Драконий народ исчезли. Берег был пуст, а в водах озера отражались две дюжины величественных серебряных существ. Вместе с ними летел, расправив переливающиеся крылья, совсем маленький дракончик. Скайлит с улыбкой наблюдал, как они исчезают в сгущающихся сумерках, но потом стало совсем темно.

Они выбрали это место для поселения из-за отражения в водах озера, но вовсе не отражению был обязан Драконий народ своим именем. Теперь я это знал. Все-таки драконы существовали не только в мифах.

На заре я покинул озеро. Ночь была долгой и холодной, но мне было страшно спускаться по ущелью в темноте. Еще я чувствовал внутреннее сопротивление — мне не хотелось покидать его. Мне казалось, что я оставляю лежать здесь, среди холодных камней, частицу самого себя. Костяной браслет я положил за пазуху. Хоть он у меня останется. Взглянув напоследок на серебрящиеся воды Драконьего озера, я повернулся и начал спускаться с горы.

Еще находясь высоко над долиной, я заметил дым, но с такого расстояния было трудно разобрать, откуда поднимается тонкая голубая струйка. Пока я пробирался вниз по каменистому склону, в душе моей росло недоброе предчувствие, но я не понимал, что именно меня тревожит, и лишь прибавил шагу.

Ближе к выходу из ущелья я уже бежал сломя голову, не думая, что можно упасть на скользких камнях. И вот скалы расступились, и я оказался в хорошо знакомой мне долине. Я понесся по полям — кое-где местным еще предстояло пахать, но вокруг было ужасающе безлюдно. Ни души. Несмотря на усталость, я бегом бросился вверх по извилистой тропе к своей пещере. За последним поворотом я встал как вкопанный и никак не мог отдышаться. Вот я и узнал, почему меня обуревали такие странные предчувствия.

Они подожгли мою пещеру. Черно-сизый дым валил из нее и вяло поднимался в небо. Потрясенный, я шагнул было вперед, но тут же отпрянул: пещера раскалилась. Было слишком поздно. Я понял, что уже ничего не осталось. Ни Улании, ни предметов из могилы. Сгорели мои свитки, и книги, и моя белая мантия. В оцепенении смотрел я на поднимавшиеся клубы. Внутри у меня не было ни злобы, ни сожалений, одна только непонятная пустота.

Позади меня хрустнули ветки. Какие-то тени вышли из леса на поляну, перед пещерой.

— Значит, ты вернулся.

Я медленно обернулся. Это был Меррит. В его маленьких глазках светились опасные огоньки, мясистые ручищи сжимали вилы. Позади него стояло несколько местных. У всех на лицах были написаны ненависть и недоверие. Каждый был вооружен топором, лопатой или дубинкой.

Меррит с угрожающим видом шагнул вперед.

— Мы знаем, кто ты такой.

Я ничего не ответил, не в силах отвести взгляд от вил у него в руках.

Меррит продолжал, тихим, шипящим голосом:

— Сегодня утром в твою пещеру пришла Селда, чтобы попросить чего-нибудь от зубной боли. Она увидела кости, которые ты якобы похоронил. Они были разложены, как будто для какого-то колдовства. Она привела нас, и мы обыскали пещеру. Мы нашли все — и твои омерзительные зелья, и проклятые книги по черной магии. Все это время ты лгал нам, скрывая, кто ты на самом деле. Но больше ты от нас не спрячешься, колдун.

Последнее слово он произнес так, как будто выплюнул яд. Я не мог не содрогнуться, услышав, сколько ненависти в его голосе. Я непроизвольно сделал шаг назад, они же, все как один, тут же шагнули вперед и подняли оружие. Да, они действительно собрались убить меня.

— Вы не понимаете, — тихо пробормотал я. Эти слова не выражали ни возмущения, ни осуждения. Ничего, кроме истины.

— Нет, я все понимаю, колдун. — Лицо Меррита исказилось жуткой усмешкой. — Я понимаю, что ты должен сгореть, как и все прочие еретики, согласно воле повелителя Истара. — Он махнул рукой остальным. — Бросайте его в пещеру!

Я даже немного обрадовался, что этот затянувшийся спектакль заканчивается. Мне, как и Драконьему народу, суждено было скрываться лишь до поры до времени. Я сунул руку за пазуху и достал костяной браслет. Местные напирали, размахивая оружием. Спину уже обжигало пламя. Как же давно я мечтал о том, чтобы не стало вокруг меня страха, ненависти и невежества. И вот, наконец, время пришло. Я закрыл глаза и надел браслет — пусть он станет моим погребальным украшением.

Голоса местных стали тише. Люди продолжали кричать, но мне казалось, что вопли их не столько кровожадные, сколько испуганные. Я больше не ощущал жара; напротив, меня обдувало прохладой. Я почувствовал, что мое тело стало непривычно гладким и обтекаемым. По жилам разлилась сила. Ощущение было восхитительным. Неужели вот так и умирают?

Я открыл глаза и тут же понял, что не умер. Почему-то жители долины теперь оказались далеко внизу. Они в страхе побросали оружие и бежали со всех ног, напоминая перепуганных мышей. Люди уменьшались у меня на глазах. Дымившийся вход в пещеру тоже исчезал вдалеке, а деревья казались жалкими веточками.

Я поднимался все выше и выше, и меня переполняла такая сила и свобода, какой я еще ни разу в жизни не испытывал. Долина исчезла в дымке, и вскоре прямо надо мной уже возвышался двурогий пик, Драконья гора. Я посмотрел вниз и наконец, понял, в чем заключалась сила браслета, что значил подарок, который сделал Улании Скайлит.

В водах Драконьего озера я снова увидел отражение огромного дракона. Взмахивая серебряными крыльями, он вытягивал изящную шею и сверкал яхонтовыми глазами. Но это была уже не игра света на поверхности воды. Дракон был настоящим. Возвращаться мне нельзя, но зато я могу улететь.

Я открыл рот и испустил ликующий рев. На сердце было легко, а ветер поднимал меня все выше и выше.

Адам Леш Добыча

В ноздри старого красного дракона ударил запах эльфа. Класш мгновенно проснулся и насторожился, при этом умудрившись не шелохнуться. Любое движение заставило бы осыпаться груду золота, серебра и драгоценностей, на которой возлежал дракон. Стараясь дышать все так же ровно, Класш медленно приоткрыл один глаз и осмотрел треугольный Большой Зал, с удовольствием отмечая, сколько всего ему удалось здесь накопить за минувшие века. Наконец дракон увидел эльфа. Вор был один; он притаился в дальнем углу и пытался вскрыть замок на длинном, узком сундуке, который дракон видел впервые. Там же Класш заметил и распахнутую потайную дверцу, которую тоже раньше не замечал.

«Проклятые гномы, — сказал себе дракон. — Вечно им не хватает потайных дверей, и ведь делают они их столько, что все и не найдешь».

Стряхнув остатки сна, Класш отметил про себя, что запах от эльфа идет как от гнилой рыбы. Разглядывая непрошеного гостя, дракон обратил внимание на его широкие плечи, большой рост, худощавое, но крепкое тело и серебристые волосы.

«Скорее всего, полукровка, — задумчиво сказал себе Класш. — И, наверное, невкусный. Полукровки всегда невкусные».

Странно: снаряжение у вора было отличное, но на боку висели лишь пустые ножны. Сквозь кольца блестящей эльфийской кольчуги были пропущены полоски кожи, благодаря которым бряцания металла было почти не слышно. Полы серого плаща с капюшоном были откинуты, чтобы эльф мог свободно работать руками.

Рассерженный дракон наблюдал, как прилежно эльф ковыряется в замке. Как подкравшийся к добыче кот, Класш был совершенно неподвижен.

Щелчок — и замок открылся.

Класш быстро прикрыл глаз, поскольку эльф решил посмотреть на дракона, чтобы убедиться, что того не потревожил шум. Довольный, что огромный зверь по-прежнему спит, вор откинул крышку. Класш снова открыл глаз и увидел, как эльф вытащил из сундука великолепный сверкающий палаш — в звоне клинка ясно слышалось, что оружие заговорено. Дракон поразился: он и не знал, что среди его имущества скрывается такой артефакт!

Эльф торопливо вложил меч в ножны и скользнул к открытой двери, совершенно не обращая внимания на остальные сокровища, лежащие почти у самых его ног. Класш дохнул в сторону эльфа сгустком пламени. Должно быть, тот все же не терял бдительности, потому что ему удалось уберечься от огня, пригнувшись за грудой почерневших чешуйчатых кольчуг и опаленных костей — останков глупых рыцарей, осмелившихся бросить вызов Класшу. Пламя подожгло несколько ветхих гобеленов и деревянных сундуков; зал осветился и наполнился дымом.

Дракон давным-давно понял, что его огромное тело не предназначено для того, чтобы пробираться через возвышающиеся по всему залу сверкающие дюны из золота и серебра, драгоценных камней и разных украшений, поэтому произнес заклинание.

Класшу пришлось сдержаться, чтобы не вскрикнуть от боли, когда его шея съежилась, а туловище будто сложилось. Когда огромный зверь уменьшился на четверть, его голова и конечности начали принимать формы, приличествующие огромной кошке. Все его тело покрылось огненно-рыжей шерстью, которая гуще всего росла на голове и шее, превращаясь в пышную шелковистую гриву. Появившиеся на лапах когти были меньше, но острее драконьих; они слабо поблескивали в свете огня.

Обретя кошачью ловкость, дракон сжался в комок, испустил громогласный рык и прыгнул к тому месту, где прятался эльф. Золото и серебро взлетело в воздух, когда Класш изящно приземлился, а потом перепрыгнул через доспехи. Оказавшись по другую сторону импровизированной баррикады, дракон увидел, как эльф мчится туда, где на него будет труднее напасть, в сторону сверкающих груд сокровищ. Вор скрылся из виду, обогнув поставленные один на другой деревянные сундуки.

Дракон бросился туда, принюхиваясь в надежде, что кошачье обоняние поможет отыскать вора, но ему не повезло: все запахи перебивала едкая вонь, исходившая от горящих гобеленов, а из-за дыма Класш мог видеть только на несколько футов перед собой.

Наконец он почуял запах эльфа, идущий со стороны сундуков, поскреб лапой в щели между ними, пока не почувствовал под когтями ткань. С победоносным ревом Класш попытался вытащить эльфа из укрытия, потянув на себя серый плащ, выпачканный сажей и опаленный огнем, и услышал, как над головой что-то заскрипело. Класш поднял глаза, но было слишком поздно: несколько сундуков, стоявших один на другом, уже валились на него. Эльфа нигде не было видно. Сундуки сбили Класша с ног и придавили ему передние лапы. Он попытался высвободиться, но сил не хватило.

Когда огонь начал гаснуть и по всему залу легли тяжелые тени, Класш снова сменил обличье. Тело его переполнила боль; очертания зверя дрогнули, конечности слились с туловищем. Сундуки зашевелились, а потом снова замерли на месте: змеиные формы позволили Класшу выскользнуть из-под них. Выбравшись из-под завала, он заметил эльфа. Вор скрылся в тени возле большой груды монет.

Долго оставаться безногой змеей дракон не мог; он снова уменьшился в размере и стал менять форму, на этот раз превратившись в человекоподобное существо.

Сейчас Класш был размером с крупного людоеда или малорослого великана, с холмов, но никто бы не принял его ни за того, ни за другого. Это существо, с жесткой, как у пресмыкающихся, красной кожей, с горящими красными глазками, с громадными мускулами по всему туловищу, на руках и на ногах, напоминало скорее демона из Бездны, чем кого-либо из рожденных на Кринне. Класш быстро устал от многочисленных превращений; тяжело дыша, он обвел взглядом свои покои.

Крупными шагами двинулся дракон к горе монет, где он в последний раз видел эльфа. Став человекоподобным, он, как обычно, утратил остроту восприятия и быстроту реакции. Его обоняние не улавливало ничего, кроме запаха дыма. Так и не обнаружив эльфа, Класш направился к сделанной гномами двери. Он собирался посторожить выход, чтобы не дать вору уйти.

Раздался звон металла о камень. Класш побежал туда, где громоздилось оружие погибших рыцарей. На пол упал меч. Обогнув гору железа, дракон обнаружил рядом с мечом лишь большой драгоценный камень. Поняв, что это была попытка отвлечь его, Класш повернулся, посмотрел в сторону потайной двери и увидел бегущего к ней эльфа.

Отбросив меч ногой, дракон метнулся к двери. Эльф уже прыгнул в коридор. Класш ринулся вперед и успел чешуйчатой рукой схватить вора за щиколотку. Эльф упал. Дракон раскрутил его в воздухе и отшвырнул подальше от двери. Вор перевернулся, как акробат, и, ловко приземлившись, одним быстрым движением выхватил сияющий магический меч.

Класш подобрал упавший меч и двинулся на эльфа. Все еще оставаясь в человекоподобном обличье, дракон начал вычерчивать клинком головокружительные восьмерки, и незваный гость принял бой. Несколько минут оба делали выпады и парировали удары, испытывая отвагу соперника. Эльф успел нанести Класшу глубокий болезненный удар в левую ногу. Несчастный взвыл, перестал следить за своим обличьем и начал вновь превращаться в дракона. Эльф бросился к выходу.

Класш с облегчением вздохнул, стряхнув с себя человеческий облик. В тот момент, когда он обернулся, эльф уже выскочил в дверь. Дракон еще раз дохнул струей пламени, но только напрасно потратил силы и потерял драгоценные секунды. Жар, пронесшийся по коридору вслед за эльфом, повредил и без того обветшавшие несущие конструкции туннеля, и своды рухнули. Этот выход оказался перекрыт. Класшу придется воспользоваться парадным входом.

Выбравшись из когда-то роскошных ворот, Класш с силой взмахнул крыльями и поднялся в воздух. Впервые после невыносимо засушливого лета пошел дождь. Обычно Класш наслаждался осенними ветрами и дождями, охлаждавшими воздух, раскаленный его дыханием, но сегодня он не обращал внимания на ливень. Дракон поймал сильный восходящий поток теплого воздуха и расслабил крылья.

Поднявшись на сотни футов над землей, Класш посмотрел вниз и увидел эльфа: тот спускался по склону. Гнев дракона успел остыть, но он досадовал на себя за то, что не проник в сознание несносного воришки. У Класша имелась Подвеска для Чтения Мыслей, которую он когда-то давно похитил у эльфов. Как только Класш настроится на мысли эльфа, у того не останется никаких шансов на спасение. Теперь, когда эльф стал отлично виден, разделаться с ним можно было за несколько мгновений.

«…еще не совсем», — думал вор.

Есть! Страх!

Класшу, который читал все переживания бегущего эльфа, было приятно осознавать, что жертву объял ужас. Опьяненный успехом дракон даже не заметил, как упустил восходящий поток и начал снижаться; понял он это лишь тогда, когда почувствовал, что эльф перепугался еще больше. Класш посмотрел на него и увидел, что тот смотрит на небо. Заметив дракона, эльф поспешил в укрытие. Класш вышел из пике и полетел вверх.

Как следует сосредоточившись, дракон снова погрузился в сознание перепуганного эльфа.

Страх!

Мозг опять захлестнула сильнейшая паника, которой был охвачен эльф, но на этот раз Класшу удалось погрузиться глубже, и он смог узнать имя:

Б'инн Ал'Тор. Дракон попытался пробиться еще дальше, но путь оказался перекрыт непроницаемой стеной паники.

Эльф ловко петлял по пересеченной местности. Кругом почти уже не было зелени: осенние горы окрасились в красные, рыжие, желтые и коричневые тона.

Незадолго до Первой Драконьей Войны дракон прилетел в эти горы, подыскивая себе жилище. Он был приятно удивлен, обнаружив возле самой вершины одного из высочайших пиков цитадель гномов. Класш терпеть не мог любых смертных, но самую глубокую и неумолимую ненависть испытывал к гномам. Он с огромным удовольствием выжил их из крепости и устроил там свое логово. Теперь он почти все время проводил в роскошном зале, который гномы когда-то называли Залом Хобба.

Эльф спускался по весьма крутому и скользкому склону. Растительности на такой высоте было мало, кроме того, дождь все еще моросил, так что каждый шаг приходилось делать с величайшей осторожностью.

Теперь дракон уже не испытывал желания поскорее прикончить незваного гостя; ему хотелось сделать так, чтобы это существо помучилось перед смертью. Класш, почти скрытый грозовыми тучами, летел за ним на большой высоте. Только в сотне ярдов от эльфа дракон разогнался и стремительно направился к своей добыче. Когда он пролетел над эльфом всего в нескольких ярдах, тот потерял равновесие, сбитый с ног ветром, поднятым яростно хлопающими крыльями.

Эльф смог бы удержаться, если бы потоки воздуха не вызвали небольшого оползня. Он упал и покатился по склону, ударяясь о влажные скалы и попадая под удары падающих камней.

Боль! Страх! Унижение!

Дракон, весьма довольный, взмыл ввысь, наслаждаясь эмоциями, проносившимися в сознании эльфа. Класш отлично развлекался и не хотел, чтобы забава закончилась слишком быстро.

Сделав круг, дракон снова ринулся вверх.

Превозмогая боль, эльф заполз за валун. Класш почувствовал некоторую симпатию к своей жертве: пока обреченный проявляет удивительную находчивость, с ним интересно иметь дело.

Вору удалось заползти под плоский камень, лежавший поверх нескольких валунов, и оградиться от нападения дракона этим каменным щитом. Поскольку наброситься на жертву теперь было невозможно, Класш опустился на камень, который и без такого значительного груза располагался на валунах весьма неустойчиво.

Страх!

Эльфа пронзил ужас, но деться ему было некуда. Дракон дал ему несколько минут передохнуть, а потом сместил вес тела. Плоский камень заскрежетал о валуны, и на раненого эльфа обрушился поток гравия и пыли.

Страх!

Как и ожидал Класш, ужас эльфа достиг своего предела; дракон наслаждался этим чувством, как приятной музыкой. За мгновение до того, как плоский камень рухнул, Класш поднялся в воздух.

Сделав круг, он осмотрелся но нигде не увидел эльфа. Прищурившись, он еще раз изучил участок вокруг укрытия, где только что прятался вор, и только тогда увидел негодяя, направлявшегося к крутому обрыву.

Пока дракон снижался, от взмахов его крыльев поднялся небольшой смерч. Эльф подбежал к утесу и спрыгнул.

Потрясенный, дракон взмыл в воздух и развернулся, чтобы понять, что произошло.

На поверхности утеса был небольшой выступ, по которому можно было пробраться в пещеру. Солнце светило с другой стороны, и склон утеса покрывала тень, поэтому дракон оказался не в состоянии оценить размеры пещеры, пока пролетал мимо нее. Но позволить вору так легко убежать и лишиться такого развлечения Класш не мог. Выступ был слишком узким для приземления, поэтому дракон сразу нырнул внутрь.

Прямо в воздухе Класш принял новое обличье: в пещеру стремительно влетел грифон. Коснувшись пола пещеры, Класш почувствовал в лапе острую боль, из-за которой он чуть было не потерял контроль над собой. Оказалось, что рана, нанесенная ему эльфом в Большом Зале, успела загноиться.

Вновь обратившись драконом, Класш принялся зализывать рану, ощущая на языке привкус заговоренного клинка. Целебная драконья слюна быстро подавила остатки магической силы, вложенной в удар, и рана начала затягиваться.

Когда глаза Класша привыкли к темноте, он понял, что оказался в еще одном коридоре, высеченном гномами в те же давние времена, что и Зал Хобба.

— Будь дважды прокляты эти гномы! Все-то они в трудах, — пробормотал Класш.

Какие-то птицы явно облюбовали это место: на самой большой груде каменных обломков лежали два крупных яйца. Осматривая зал, дракон между делом жадно проглотил оба.

К счастью, глупые гномы предпочитали строить с размахом, о чем свидетельствовали размеры коридора, открывшегося перед драконом, — здесь Класш не рисковал застрять. Можно было точно сказать, куда направился эльф, потому что в пыли, покрывавшей каменный пол, отпечатались его следы. От нее у дракона слезились глаза и першило в горле. Однако он все же двинулся по следу, хотя такая игра его уже не особенно развлекала.

— Вор за это заплатит, — поклялся Класш. — Когда я, наконец, вопьюсь когтями в плоть этого эльфа, он пожалеет, что не сгорел тогда, когда я в первый раз дохнул на него пламенем. Я стану жевать медленно, смакуя его ужас и страдания.

Вдруг следы исчезли. Класш присмотрелся повнимательнее. Через несколько футов следы снова обнаружились.

Он отправился дальше.

Страх!

Пробиться сквозь стену паники, преградившую путь в сознание эльфа, не удавалось, и Класш довольствовался лишь тем, что наблюдал за эмоциями своей жертвы и читал те редкие мысли, которые все же проскальзывали сквозь переживания.

«Нельзя останавливаться… пыльно… идет за мной следом… ловушка…» — вот о чем думал объятый ужасомэльф.

Вскоре Класш увидел, что следы снова оборвались, но на этот раз дракон даже не сбавил шагу.

Что-то очень острое кольнуло его в бок, но боль быстро стихла, и дракон, не обращая внимания на рану, продолжил путь, стараясь нагнать эльфа.

Внезапно у Класша начала зудеть шкура. Теперь он уже явно не испытывал никакой радости от погони; дракон чувствовал только гнев и раздражение. Класш отчаянно желал выбраться из этих душных коридоров. Дракон уже собирался, нагнав эльфа, просто изжарить его огненным сгустком, чтобы разделаться побыстрее. Он снимет с обгоревшего трупа сияющий меч, а потом полетит к ближайшему горному озеру и с удовольствием отдохнет в его прохладных водах.

От приятных мыслей Класша отвлек еще один сильный укол в бок. Он снова не обратил на это внимания, но после третьего укола лязгнул зубами и взвыл от досады и боли.

Внутри у Класша волной поднималась тошнота. Голова болела, все тело сильно ломило. Зуд стал в десять раз сильнее; казалось, что шкура вот-вот слезет. Конечности перестали слушаться, и дракон рухнул на пол.

— Яд! Треклятые гномы отравили меня! — проревел Класш.

Он ударил хвостом. Желудок скручивало от боли, в голове стучало, как будто по ней бил молотом каменный великан, потом потемнело в глазах. Впервые за свою долгую жизнь Класш потерял сознание.

Дракон не скоро пришел в себя. Тело его ныло, в голове по-прежнему гудело, живот болел, но организм уже оправился от действия сильного яда. Дракон не представлял, сколько времени он пролежал без чувств. Он больше не улавливал эмоций эльфа и не слышал его мыслей. Магическая связь оборвалась в тот момент, когда Класш потерял сознание.

Он поднялся на ноги. Пришлось несколько минут присматриваться, пока снова не обнаружились отпечатавшиеся в пыли следы эльфа.

Поглощенный собственными невзгодами, Класш не заметил, что слой пыли стал тоньше, а следы эльфа начали пересекаться с другими следами. Он не слышал звуков, доносящихся из расположенной впереди галереи, пока не повернул за угол и не налетел на небольшую группу гоблинов. Те на мгновение замерли, а потом в панике бросились врассыпную, побросав все, что несли; они метались туда-сюда, налетали друг на друга и пронзительно верещали что-то нечленораздельное. Быстрым движением Класш зацепил одного из них за куртку.

— Как мне выбраться отсюда? — прорычал он перепуганному до истерики существу, которое тут же потеряло сознание.

Класш отбросил гоблина в сторону — тело ударилось о стену, так что хрустнула шея, — схватил другого, но результат оказался тем же самым: гоблин лишился чувств.

— Даже на простой вопрос ответить не могут, — проворчал Класш и решил сменить тактику.

Он пошел вслед за самой большой группой гоблинов, рассчитывая, что те, вероятно, направляются к выходу. Но вскоре все они оказались в тупике, и стало очевидно, что гоблины лишь метались в панике. Дракону не хотелось попусту тратить магические силы, но он понимал, что безнадежно заблудился. Так что Класш схватил еще одного гоблина и наложил на него заклятие, приносящее спокойствие.

— Я не причиню тебе вреда. Выведи меня отсюда, — приказал он.

Дракон пламенем расчищал себе дорогу, сжигая все, что попадалось на пути. Гоблин, теперь уже совершенно спокойный, вел его по коридорам, которые казались бесконечными; но наконец, показался выход. Небо было темнее, чем тогда, когда Класш подлетал к пещере. Дождь лил как из ведра.

Глянув вниз, Класш заметил странное приспособление: нечто вроде деревянной площадки, подвешенной на нескольких веревках. Сооружение перемещалось по вертикали, вдоль выходов из каменных коридоров, расположенных один над другим. Сквозь стену дождя дракон разглядел эльфа, перебирающего руками веревку.

— Вор! — завопил он, бросаясь к выходу, и взмыл в небо, случайно задев гоблина. Тот рухнул вниз, но остался спокоен. Он даже не вскрикнул перед смертью, падая на скалы.

Класш расправил крылья, слыша, как хрустят суставы, и начал набирать высоту. Прохладный ветер, обдувавший морду, и падавшие на тело капли дождя окончательно избавили его от тошноты. Ужасающе громко чихнув, он очистил нос от пыли и лишь после этого начал кругами снижаться, приближаясь к деревянной площадке.

Эльф, стоявший на площадке, как раз оказался возле очередного входа в коридор, когда Класш дохнул на него белым пламенем. Площадка тут же загорелась. Веревки оборвались, и охваченное пламенем сооружение рухнуло на скалы рядом с телом несчастного гоблина.

Дракон полетел вниз и приземлился возле пылающих обломков. Внимательно их рассмотрев, он не обнаружил никаких следов эльфа. Не было там ни его вещей, ни похищенного меча.

— Коридоры гномов! Вор успел проскочить в то отверстие!

Только через час Класшу удалось найти маленькую, незаметную пещеру — это был выход из туннелей, начинавшихся у подножия горы, в долине. На лужайке было где спрятаться; неподалеку находился лес. Идеальное место для засады.

Класш обнаружил на склоне широкий надежный выступ и лег там, поджидая эльфа.

Надежды Класша оправдались. Через час дождь поутих, и эльф высунул голову из пещеры.

Снова сосредоточив внимание на воре, дракон постарался проникнуть в его мысли.

!Где же дракон?! — думал эльф.

Он тут же получил ответ на свой вопрос — увидел Класша, лежащего на каменном выступе.

Страх. Сознание дракона снова наводнили переживания эльфа, но их Класшу было недостаточно, однако проникнуть глубже ему по-прежнему не удавалось. Вор двинулся вперед по лужайке, быстро и бесшумно, прячась за деревьями и валунами. Страх! Страх!

Эльф прибавил шагу, а потом побежал в сторону леса, где мог почувствовать себя в относительной безопасности. Дракон поднялся в воздух, резко пошел на снижение и перерезал эльфу путь к лесу полосой огня, постаравшись, чтобы пламя было подальше от деревьев. В нескольких футах от земли дракон вышел из пике, взмыл в небо и развернулся.

Эльф по-прежнему мчался со всех ног прямо к стене огня, совершенно не пытаясь сбавить темп.

Он подпрыгнул и нырнул в огонь. Вокруг тела эльфа замерцала золотая дымка, и он пролетел сквозь пламя, не пострадав от жара. Опустившись на ноги, он бросился в лес, быстро пробежал через негустую поросль у опушки и скрылся из виду в лесных дебрях.

— Вор, — произнес Класш и почувствовал, что на этот раз его слово проникло в сознание эльфа, миновав преграды.

Удивление. Страх.

— Вор. Эльф, — продолжал дракон. — Я знаю, что ты слышишь мои мысли. Я чувствую твой страх. Ты думаешь, что в лесу ты в безопасности, но ведь я сожгу лес дотла, уничтожу любое дерево, растение и живую тварь, чтобы добраться до тебя. Сдавайся. Ты был достойным соперником, поэтому я обещаю тебе быструю смерть.

«Пошел ты в Бездну», — ответил эльф.

— Да брось ты. Я хорошо знаю таких, как ты. Я воюю с вами уже тысячелетия. Ты же не позволишь мне уничтожить весь этот лес только ради того, чтобы прожить несколько лишних мгновений.

Ответа от эльфа не последовало.

— Б'инн Ал’Тор, — самодовольно сказал Класш.

Удивление.

— Да, вор. Я знаю твое имя. И хорошо знаю твой род. Драконы хорошо знают Дом Тора. Мы всегда считали вашу семью сильным противником. Как низко ты пал. Жалкий вор, недостойный носить имя Тора.

Стыд.

«…я достоин…» — подумал эльф.

— Нет, не достоин, — сурово ответил Класш. — Достойный рода Тора не стал бы пробираться в мое жилище через черный ход, а потом убегать и прятаться в туннелях, построенных гномами, или скрываться в лесу, который я сожгу дотла, если ты не сдашься.

Ненависть к себе.

«…глупо…»

— Да, ты очень глуп, юный эльф. Разве ты не знаешь, кто я? Моего настоящего имени тебе не узнать никогда, но в мире я известен как Класш, самый древний и сильный из драконов.

Удивление.

— Ты удивлен? — рассмеялся Класш. — Это естественно. Ведь сама Такхизис выпустила меня из недр, где я был погребен. А я, по ее требованию, скрывал от мира свое освобождение, чтобы потом всеми силами помогать новому поколению драконов захватить Кринн. А тебе я все это рассказываю потому, что знаю: так или иначе, ты умрешь еще до конца дня.

Молчание.

— Не отвечаешь, Б'инн Ал'Тор… Так что, полукровка? — со смехом выдавил из себя Класш.

Удивление. Стыд.

— Да, я знаю о тебе все, Тор. Отверженный полукровка.

Класш сам домысливал историю. Он не мог преодолеть преграды из эмоций, заслонявшей от него сознание эльфа, но достаточно знал об эльфийских обычаях, чтобы дорисовать картину.

— Там, в зале, я почуял в тебе человека. А в приличном эльфийском обществе полукровок не любят, верно? Поэтому тебя выгнали, и ты стал простым воришкой. Черным пятном на репутации гордого Дома Тора.

Эльф осторожно пробирался через лес. Сверху дракону было видно, что тот участок, где скрылся вор, — всего лишь узкая полоса деревьев. Лес рассекал широкий и глубокий овраг, лежавший не совсем зарубцевавшимся шрамом на желто-красной коже осенней земли. Деревья росли почти до самого края ущелья. Эльф поймет свою ошибку, когда будет уже слишком поздно.

Он должен был оказаться у края оврага уже через несколько минут.

— Я устал за тобой гнаться, пария, так что мы собираемся делать? — спросил Класш. — Мне сжечь лес или ты сдашься? Да брось, полукровка, ради чего тебе оставаться в живых?

Гнев.

«…жена… ребенок…»

— Жена и ребенок. Да, ради этого стоит жить… и, наверно, стоит умереть, — произнес Класш. — Если из-за тебя мне придется сжечь мой собственный лес, то уничтожен будешь не только ты, но и твоя семья. Я их разыщу, вор. Я буду убивать их не торопясь. Буду смаковать вкус твоего малыша. Потом доберусь до его матери. Ее я проглочу целиком, и она изжарится в огне, бушующем у меня в желудке.

Какое злодейство!

— Ты наверняка заметил, как я настойчив, — продолжал Класш. — Сколько бы на это ни ушло времени, я разыщу твою семью и убью их всех. Может, я попрошу своих собратьев начать борьбу с Домом Тора. И так я, возможно, сотру с лица Кринна этот благородный Дом, чья история насчитывает уже тысячелетия, и он бесследно исчезнет. Пропадет и будет забыт. И все из-за тебя — полукровки, усомнившегося в могуществе Класша.

Вина.

— Ты можешь их спасти, Б'инн Ал’Тор. Просто сдайся, и с меня хватит одной твоей смерти.

«…лжет!» — подумал эльф.

— Я не лгу. Я всегда держу данное слово. Только выйди, и я пощажу твою семью и Дом Тора. Умрешь лишь ты, и я на этом успокоюсь. Только ты.

«Нет!»

Сила, заключенная в ответе эльфа, поразила дракона, но Класш не стал уделять этому внимание. Через мгновение вор покинет скрывающий его навес ветвей и увидит, что путь ему преграждает ущелье. Класш уже предвкушал, какое отчаяние он прочтет в сознании своей жертвы, когда наступит этот момент.

Но расчеты дракона не оправдались.

Выскочив из леса, эльф увидел ущелье, но не остановился, а побежал еще быстрее.

Вор собирался прыгать!

Надежда!

Почувствовав неладное, рассвирепевший дракон решил положить конец этой игре. Он резко спикировал наперерез эльфу, собираясь если не сжечь его пламенем, то прикончить когтями и зубами.

Эльф прыгнул с обрыва.

Класш пронесся над оврагом и увидел, как вор ухватился за веревку и пролетел на ней далеко в сторону. Класш промчался мимо, даже не задев его, и рухнул в густые заросли, на деревья, росшие по склонам оврага. Отчаянно пытаясь высвободиться, он услышал треск. Его начали обстреливать со всех сторон камнями и комьями земли. Класш понял, что попался. А потом он почувствовал, как что-то ударило его по голове, и в глазах потемнело.

Класш очнулся, но пошевелиться не смог. Ему было трудно дышать. Взгляд его упал на эльфа, который сидел на камне в нескольких футах от дракона. На коленях у эльфа лежал сияющий меч. Класш снова попытался пошевелиться и понял, что его завалило землей и камнями. Придавленный, он постепенно терял последние силы. Дракон попробовал дохнуть пламенем, но огненный сгусток застрял у него в горле.

— Как?… — прошептал Класш.

Эльф ответил ему мысленно и очень уверенно.

«Я тебя перехитрил, дракон. Все просто. Великого и ужасного Класша обманули».

— Ты умеешь передавать мысли?

«Да, Класш, и я с самого начала знал, кто ты. Я обладаю таким даром. Вот почему ты не мог свободно читать мои мысли. В действительности, сам того не подозревая, ты слышал только те мысли и эмоции, которые я позволял тебе услышать».

— Кто?…

«Я на самом деле Б'инн Ал’Тор, полукровка сын из Дома Тора, но судьба моя была совсем не такой, как ты предполагал. В наше время эльфы стали более просвещенными, и они понимают, какими достоинствами может обладать потомок эльфа и человека. Многих из нас отправляют на особые задания, где оказывается идеальным то сочетание выносливости и ловкости, которым мы обладаем, а также наше особое телосложение. Я один из Губителей Драконов. Моя работа — убивать таких, как ты».

— Никогда не слышал… о тебе, — пробормотал Класш.

«О нас никогда и не услышат ваши сородичи. Мы не оставляем следов. Находят лишь мертвого дракона, погибшего в результате несчастного случая. Так нам удается самым замечательным образом подрывать боевой дух армии драконов. Да, ты правильно понял, Класш, — продолжал Б'инн Ал’Тор, — я пришел убить тебя. Как только я проник в твое сознание, всякая твоя мысль стада мне известна. Ни одно твое действие не было для меня неожиданным. И я потчевал тебя мыслями и переживаниями, которые тебе хотелось услышать. Я играл с тобой, как рыбак с рыбой: то натягивал леску, то ослаблял ее, но наконец, вытащил тебя… и вот ты попал в мою ловушку».

— Откуда ты узнал об этом мече?

«Этот меч называется Клинком Тора. Фамильное оружие моих предков было потеряно во времена Братоубийственных Войн. Те самые гномы, которые раскрыли мне секреты Зала Хобба, рассказали и о том, что когда-то их предки нашли этот меч и спрятали его в своем Большом Зале».

Умирающий дракон молчал. Все реже наполнялись воздухом его сдавленные легкие.

«Тебе нечего сказать, дракон? — спросил Б’инн Ал’Тор. — Тогда прощай. Ты вскоре умрешь, а мне предстоит убить еще немало твоих сородичей».

Эльф посмотрел, как в последний раз медленно закрылись глаза дракона. Он подождал несколько часов, чтобы убедиться, что Класш мертв. Довольный своей работой, Губитель Драконов Б'инн Ал’Тор повернулся и направился вверх по оврагу. И ни разу не оглянулся.

Уже в другом столетии Дунстан Ван Эйр, ученик Астинуса, напишет о Губителях Драконов: «Во время Третьей Драконьей Войны была образована тайная группа отлично обученных эльфов и полуэльфов. Им было поручено выслеживать и убивать важных драконов. В состав группы входили замечательные воины и маги. Группа называлась „Губители Драконов“. Изучив физиологию и психологию своих жертв, Губители, пользуясь хитростью и обманом, проводили тщательно продуманные операции и уничтожали драконов одного за другим. Они не оставляли никаких следов, и каждая гибель дракона казалась несчастным случаем. Несмотря на то, что группа действовала в течение нескольких десятилетий и у драконов не могло не возникнуть подозрений по поводу многочисленных несчастных случаев, происходивших с их собратьями, никаких подтверждений того, что Губители существуют, драконы найти не могли. Мудрец, рассказавший о них, сам узнал об этой группе случайно, от потомка Б’инна Ал’Тора, которого принято считать величайшим из Губителей Драконов.

Девиз Губителей Драконов звучал так: „Одному дракону — одного Губителя“.

Ходят слухи, что группа продолжает свою работу и в наши дни».

Крис Пирсон И снизошла слава

В летнем ветерке, хлопавшем голубыми с золотом флагами замка, уже чувствовалось прохладное дыхание осени. Рыцари на стенах устало переминались с ноги на ногу, через Соламнийские долины глядя на юго-восток. Они всегда смотрели на юго-восток. Говорили, что один дерзкий оруженосец пошутил: если какая-нибудь армия подойдет к укреплениям с северо-запада, то враг сможет разрушить стены, и заметят это только тогда, когда захватчики уже будут пировать во дворе замка. Узнав про шутку оруженосца, его господин отправил языкастого мальчишку убирать навоз из стойла. Во времена, когда все ожидали войны с Повелителями, в замке шутили мало.

И все же сэр Эдвин не мог не взглянуть с мрачной улыбкой на северо-запад, когда вышел из здания, которое служило когда-то замковой молельней. Это было еще до Катаклизма, еще до того, как Боги повернулись к миру спиной. Он покачал головой, поднимаясь по ступеням на высокую внутреннюю стену крепости. Эдвин понимал, что шутка была безобидной: хотя враг был уже близко, рыцари знали, что с северо-запада опасность им не грозит. Не там были сосредоточены основные силы противника.

А вот на юго-востоке дела обстояли по-другому.

Вообще-то и с той стороны пока нельзя было увидеть ничего особенного; разведчики сообщили, что вражеская армия находится в нескольких переходах, а ведь на пути врага был замок Аркуран. И все же среди бойцов ходили мрачные слухи. Некоторые даже говорили, что вернулись драконы и своими крыльями они заслоняют небо, как это случалось во времена Хумы.

Большинство рыцарей только насмехались над этими рассказами, но Эдвин, задумываясь над ними, мрачнел. Его товарищи не воспринимали всерьез старые легенды, а он всегда верил, пусть за это его и могли назвать глупцом, что многие сказания правдивы. Эдвин чтил память Хумы Губителя Драконов, которого в нынешние времена мало кто вспоминал. Если Хума на самом деле существовал, значит, были и драконы. Так где же они теперь?

Эдвину часто казалось, что ответ на этот вопрос они могут узнать слишком скоро.

Он окинул взглядом зубчатую стену и наконец, возле юго-восточной башни заметил того, кого искал глазами. Этот человек стоял неподвижно, а его синий плащ развевался на ветру. Другие, проходя по зубчатым стенам, сторонились его, и никто не останавливался, чтобы обменяться с мрачным рыцарем дружеским приветствием или шутками. Эдвин вздохнул и пошел в ту сторону, напевая на ходу куплеты старой соламнийской военной песни:

Певец из Эдвина был неважный, но недостаток таланта вполне можно было простить, слыша, с каким воодушевлением он поет. Когда Эдвин проходил мимо рыцарей, они улыбались и приветствовали его. В эти суровые дни ему было приятно видеть, как они радуются.

В песне было еще много куплетов, и Эдвин исполнил бы их все, но угрюмый рыцарь взглядом заставил его замолчать. Этого человека песня не радовала; напротив, он застыл на месте, когда молодой рыцарь приблизился к нему. Эдвин остановился на почтительном расстоянии.

— Нет ничего хорошего в том, чтобы говорить такое о драконах, — сказал рыцарь.

Эдвин пожал плечами:

— Это же просто песня, брат, песня для поднятия духа.

— Она сеет страх, — ответил рыцарь. — Пусть драконы остаются в детских сказках.

— А что, если… — Эдвин остановил себя, но слишком поздно.

Загремев доспехами, рыцарь, погруженный до того момента в раздумья, повернулся к равнинам спиной и свирепо посмотрел на него.

Какое-то мгновение Эдвин выдерживал пронзительный взгляд брата, но потом отвел глаза.

— Ты собирался сказать: «А что, если слухи окажутся правдой»? — договорил за него старший рыцарь, лицо которого, как всегда, было хмурым.

Эдвин посмотрел на него с удивлением:

— Да, брат, я думал об этом. Нет дыма без огня, как говорится.

Старший рыцарь снова устремил взор на бесплодную равнину:

— Но даже если среди врагов и есть драконы, стоит ли напоминать об этом воинам? Они и так встревожены. И оттого, что им начнут сниться драконы, будет только хуже, не важно, существуют ли те на самом деле или все это сказки. Я хочу положить конец подобным бредням!

Склонив голову, Эдвин пристально разглядывал каменные плиты.

— Да, Дерек, — устало произнес он.

За тридцать лет своей жизни он говорил эти слова бессчетное количество раз.

Лорд Дерек Хранитель Венца повернул голову и положил Эдвину на плечо руку в железной рукавице.

— Я не хочу быть с тобой суровым, брат, — сказал он. — Всем нам предстоит сражаться, и меня беспокоит боевой дух наших людей. Они не выдержат, если вокруг будут слишком много болтать о драконах. — Он замолчал и окинул взглядом стену, чтобы убедиться, что их разговор никто не слышит, — Я частенько подумываю, не распространяют ли эти слухи люди Лорда Гунтара.

Эдвин кивнул, все еще отводя взгляд от брата. Всем было известно, что более нежные чувства связывают рыцарей и гоблинов, чем Дерека Хранителя Венца и Гунтара Ут-Вистана. Оба давно мечтали получить звание Лорда-Рыцаря, и за годы соперничества между ними встала каменная стена.

Их политические маневры напоминали кхас, одну из любимых игр Дерека. Эдвин никогда особо не увлекался ни кхасом, ни политикой, но понимал, что на этот раз, когда замок Хранителей Венца вот-вот будет осажден, а Лорд Гунтар, формально являющийся главой Высокого Совета, скорее всего, находится в полной безопасности на острове Санкрист, Дерек вот-вот проиграет. Эдвину приходила в голову грустная мысль, от которой он пытался избавиться, но не мог. Ему казалось, что потерпеть политическое поражение Дереку страшнее, чем утратить фамильный замок или даже расстаться с жизнью.

— Нет ли вестей с Санкриста? — спросил он. На этот раз взгляд отвел Дерек и слегка ссутулился, хотя заметил это только Эдвин. А вот ярость в глазах старшего брата стала бы видна всякому, кто посмотрел бы в его сторону.

— Никаких, — тихо проворчал он. — Гунтар не может не знать о нашем тяжелом положении. Он просто придерживает воинов возле себя, дожидаясь, когда же я потерплю поражение!

— Ты несправедлив к нему! — возразил Эдвин. — Как ты можешь такое про него думать?

Дерек внимательно посмотрел на брата. Он, конечно, понял упрек, скрытый в этом вопросе: ведь Дерек на месте Гунтара поступил бы точно так же, если не хуже.

— Он сделает все, чтобы не позволить мне стать Великим Магистром, — огрызнулся Дерек. — Даже задержит подкрепление. Но у него ничего не получится. — Он посмотрел на собственный замок, как на ладью в кхасе. — Запомни мои слова: наступит день, когда Гунтар пожалеет обо всем, что сделал мне во вред.

Братья стояли на зубчатой стене, и больше ни один из них ничего не говорил. Те, кто знакомился с Дереком и Эдвином Хранителями Венца, часто удивлялись, узнав, что они родные братья. Дерек был серьезен, мрачен и задумчив, а чело Эдвина было чистым, без единой морщинки и глаза — ясными и бесхитростными. Кое-кто за спиной называл его простодушным мальчиком.

С давних времен было принято, чтобы старший сын феодала становился его наследником. Второй сын, которому не доставалось никаких земель, часто шел в священники. Духовенства, конечно, со времен Катаклизма не существовало, но рыцари то и дело шутили, что священник из Эдвина вышел бы неплохой. Он верил не только в древние сказания, но и много времени проводил в старой молельне, где, по его словам, обретал внутренний покой.

Дерек над этим смеялся. Никому, кроме брата, он не простил бы подобного поведения. Дерек всегда надеялся, что Эдвин вырастет из всего этого. Но теперь, видя, как блаженно младший брат свободен от, бремени, которое власть возложила на него самого, Дерек понимал, что Эдвин уже никогда не изменится. И хотя некоторые посмеивались над Эдвином Хранителем Венца за его простоту, Дерек иногда подумывал: то, что принимают за наивность, на самом деле — проницательность, которой он, старший, всегда был лишен.

— Эй! Посмотрите на равнины!

Это кричал молодой Рыцарь Короны, стоявший на высокой северо-восточной башне. Он указывал вдаль. Дерек, Эдвин и другие рыцари повернулись и, потрясенные, не могли оторвать взгляда. Мгновение все молчали, потом один из рыцарей тихо выругался.

— Да защитят нас Виркхус и его легионы, — прошептал Эдвин. Он дотронулся до Трумбранда, своего старинного меча.

Дерек ничего не ответил — он смотрел на облачный горизонт.

Вдалеке, кружась в потоке холодного ветра, начал подниматься густой столб черного дыма.

К полудню внутренний двор замка Хранителей Венца наполнился беженцами, большинство из которых были в неописуемом ужасе. Наконец рыцарям удалось отыскать мужчину, не потерявшего разум от страха, которого они и привели к Дереку в Большой Зал.

— Линбир из Арчестера, кожевник, — возвестил сенешаль сэр Уинфрид и жестом пригласил войти в зал статного лысеющего мужчину.

Дерек поднял взгляд от большого стола, на котором лежала карта Соламнии. Она была испещрена флажками, изображающими расположение рыцарей и предполагаемые позиции армий Повелителей. Разглядывая деревенского жителя, освещенного красным светом камина, Дерек крутил длинный темный ус. В ответ Линбир посмотрел на Дерека с пренебрежением.

Не ожидавший от простолюдина такого неуважения, Хранитель Венца вспыхнул от гнева.

— Не стой и не трать понапрасну мое время! Говори! — рявкнул он. — Какие невзгоды приключились с тобой и твоими товарищами?

Линбир был мрачен.

— Какие невзгоды? — хрипло повторил он. — Ну, так я скажу, милорд. Мы полагались на таких, как вы, верили, что вы нас защитите, — вот какие невзгоды.

Дерек приподнялся, сжав кулаки, но сумел сдержаться: ему нельзя попадаться на такой крючок, нужно быть выше этого. Но все же в его голосе прозвучала такая ярость, что Линбир смешался:

— Что ты хочешь этим сказать?

Кожевник откашлялся.

— Я хочу сказать, милорд, — презрительно ухмыльнулся он, — что армии Владычицы Тьмы уже разорили Арчестер.

Дерек бросил на него свирепый взгляд:

— Это невозможно. Такого не может быть, пока замок Аркуран защищает…

— Замок Аркуран тоже пал.

От потрясения Дерек забыл возмутиться тем, что его перебили. У него перехватило дыхание.

— А что с Лордом Ауриком? — спросил он.

— Убит, милорд, вместе с его людьми.

Дерек откинулся на спинку кресла. Лорд Аурик так долго был одним из главных политических сторонников Дерека. А еще он был его другом, грозным воином и человеком в высшей степени благородным. Невозможно было вообразить, что он убит, а замок Аркуран пал. Дерек никогда не слышал, чтобы осада так быстро увенчивалась победой.

— Какое же предательство стало тому причиной?

— Никакого предательства не было, милорд, — ответил Линбир. Его голос, наконец, смягчился от сострадания к павшим рыцарям, но эта жалость лишь еще больше разожгла гнев Дерека. — Армии разгромили замок.

Дерек фыркнул:

— За тысячу лет замок Аркуран ни разу не сдавался, когда его осаждали, и магия была бессильна перед его стенами.

— Может, так оно и было, — согласился кожевник, — но стены раскрошились, будто глиняные, когда в наступление двинулись драконы.

Дерек отвел глаза и снова стиснул кулаки. Так, значит, все это случилось на самом деле. Сбылось то, о чем пел Эдвин. Дерек понимал, что это противоречит здравому смыслу, но ему хотелось винить брата в появлении драконов.

— Да, милорд. Драконы, — повторил Линбир. — Из старинных песен. Рыцари гибли один за другим, и им было не до защиты нашей несчастной деревушки. — Он покачал головой. — Подумать только, мы-то надеялись, что они уберегут нас от беды.

С этими словами, не попросив позволения удалиться, кожевник повернулся и вышел из зала. Дерек не шевельнулся и не попытался остановить его.

В голове рыцаря эхом повторялось одно и то же слово: «драконы». Драконы сровняли с землей стены замка Аркуран, убили Аурика и его людей. Драконы нанесли еще один удар по честолюбивым стремлениям Дерека.

Он протянул руку и выдернул из карты флажок, изображавший уничтоженный ныне замок.

— Милорд?

Дерек поднял взгляд от стола и увидел в дверях сэра Уинфрида. Лицо старого сенешаля было искажено тревогой.

— Ну? В чем дело? — спросил Дерек. Это прозвучало резче, чем ему хотелось.

Уинфрид давно привык к вспыльчивости своего господина — даже если его и обидела грубость Дерека, он не подал виду.

— С северо-запада к нам приближается всадник, милорд, — сказал он. — На его щите виден рыцарский герб.

Забавно, но первой мыслью, пришедшей в голову Дерека, было то, что шутник-оруженосец ошибался: дозорные все же смотрели и на северо-запад.

— Думаешь, это посланник Лорда Гунтара? — спросил он.

Уинфрид пожал плечами.

— Он приближается к воротам. Лучники наготове, милорд, на случай, если это хитрость неприятеля.

— Хорошо, — ответил Дерек. — Посмотрим, что это за человек.

Вслед за Уинфридом он вышел из зала и направился через внутренний двор крепости. Эдвин хлопотал над какой-то деревенской девушкой, у которой кровоточила нога.

Больше Дерек не удостоил его взглядом. У Эдвина был дар исцелять больных и раненых. Он разбирался в травах и умел лечить переломы. Люди говорили, что от одного его присутствия им становится лучше. Дерек все это считал чепухой. Брат и перепуганные, измученные сельчане занимали в его мыслях далеко не самое важное место-

Вместе с Уинфридом он зашел в помещение у ворот, откуда поднялся по ступеням на сторожевую башню. Скрываясь за мерлонами, лучники натягивали тетивы. Дерек посмотрел на дорогу, ведущую к воротам крепости. Всадник галопом подлетал к замку, и на его блестящем щите можно было разглядеть зимородка, розу, меч и корону Соламнийских Рыцарей. Доспехи его скрывал зеленый плащ, так что было неясно, кто именно пожаловал в замок. Приблизившись к воротам, всадник осадил свою взмыленную гнедую. Он торопливо оглянулся, как будто опасаясь погони, а потом попытался спешиться, но затекшие ноги не слушались, и он упал, тихо выругавшись.

Дерек увидел, как рыцарь рухнул на землю; судя по виду, в последнее время на его долю выпали нелегкие битвы. Это было неудивительно — горы так и кишели разбойниками, и одиноким всадникам путешествовать по дорогам было опасно. Рыцарь поднялся на колени, снял шлем с забралом. По плечам его рассыпалась копна рыжих волос. Лицо мужчины было бледным, на подбородке виднелась засохшая струйка крови, но когда он поднял взгляд на сторожевую башню, стало видно, что в глазах его сверкают искорки смеха.

— Приветствую тебя, старый друг! — крикнул он Дереку и тут же сильно закашлялся; судя по всему, он довольно долго скакал во весь опор и очень устал. — Чудесный денек, как раз для верховых прогулок на природе, верно? — хрипло сказал рыцарь, когда отдышался. Он улыбнулся, и под закрученными рыжими усами сверкнули белоснежные зубы.

Дерек был изумлен. Зеленый плащ, рыжие волосы, неукротимая бодрость духа… — он знал лишь одного такого рыцаря.

— Эран, ты? — крикнул Хранитель Венца, когда рыцарю удалось подняться на ноги.

— Последний из мне известных, — ответил рыжеволосый. Он снова оглянулся, скорее по привычке, чем осознанно, а потом поднял взгляд на башню. — Думаю, ты согласишься поднять ворота и впустить меня?

Дерек покинул сторожевую башню и направился к воротам замка. Его опередили два юных оруженосца, предложившие помочь сэру Эрану Длинному Луку дойти. Эран изо всех сил пытался от них отделаться.

— Отстаньте, — ворчал он. — Я проскакал верхом через пол-Соламнии, так что до несчастного внутреннего двора в состоянии добраться сам.

— Позаботьтесь о его лошади, — приказал Дерек оруженосцам, — Проследите, чтобы ее почистили, покормили и напоили. Вычешите репейник из ее гривы.

Кивая и кланяясь, оруженосцы взяли у Эрана поводья и повели лошадь через барбакан во внутренний двор.

Эран Длинный Лук, Рыцарь Короны, оглядел Дерека с ног до головы, а потом двинулся ему навстречу.

— Рад снова видеть тебя, — сказал он, улыбаясь, несмотря на то, что долгие часы в седле измучили его.

Дерек шагнул вперед и обнял Эрана — за всю жизнь Хранителя Венца выражение его лица не было больше похоже на улыбку, чем в этот момент.

— Похоже, тебе пришлось несладко, — сказал он.

Длинный Лук поморщился.

— Мне очень не повезло неподалеку от Оуэнсбурга, — сказал он. — Я столкнулся с патрулем хобгоблинов. В жизни не встречал такого множества этих поганцев. Дорогу пришлось прокладывать стрелами. — Он снял висевший за спиной колчан и открыл его; там было всего лишь две стрелы. — Еле выбрался, честное слово. Остаток пути я вовсю подгонял свою старушку Кольчугу — боялся, что она не выдержит.

— С ней все будет хорошо, — успокоил его Дерек. — Но что же привело тебя сюда в эти неспокойные дни? Сейчас, кажется, не самое подходящее время навещать старых друзей.

Эран хохотнул, вешая колчан на плечо.

— Это ты верно сказал, но все же я здесь. Я находился в замке Ут-Вистан, когда прибыл гонец, передавший твою просьбу прислать подкрепление. Я спросил Гунтара, не мог бы он отправить сюда меня.

Дерек сделал шаг назад, радостно потирая руки:

— Значит, Гунтар все же посылает подкрепление!

Улыбка исчезла с лица Эрана. Он почесал в затылке:

— Ну, вообще-то, боюсь, что это не совсем так. Выделить на подмогу он смог одного меня.

— Чтоб ему провалиться! — прошипел Дерек и ударил кулаком в латной перчатке по стене. Металл зазвенел о камни. — Какой глупец! Неужели он не понимает… — Он резко замолчал и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто из его людей не стал свидетелем этой вспышки.

Эран участливо посмотрел на друга и снова улыбнулся.

— Я не говорил, что, кроме меня, никто не приедет, — сказал он. — Перед тем как совет разошелся, я подошел к Альфреду Мар-Кеннину и кое-что шепнул ему на ухо. Я сказал ему, что ты, став Лордом-Рыцарем, отблагодаришь тех, кто помог тебе в беде. Он согласился отправить отряд Рыцарей Меча без ведома Гунтара. Они прибудут из Солантуса в течение недели. Ни за что не угадаешь, кто у них предводитель.

Дерек зажмурился, обдумывая эту новость и стараясь заглушить свою ярость.

— Неужели Бриан Гром, — сказал он.

Эран сверкнул широкой, самой обезоруживающей улыбкой:

— Угадал. — Он похлопал Дерека по спине. — Вот мы и снова втроем. Что скажешь, а? Будет совсем как после нашего посвящения, когда мы, молодые, так и рвались в бой.

Дерек кивнул. Он уже мысленно оценивал ситуацию на игральной доске для кхаса и продумывал новую стратегию.

— Спасибо тебе за это, Эран, — сказал он.

— Не за что, дружище, — ответил рыжеволосый рыцарь и огляделся. — Эдвин далеко?

— Он во внутреннем дворе. Помогает страждущим.

Эран рассмеялся:

— Есть вещи, которые никогда не меняются. Не скажу, что удивлен. Он все так же мечтает повторить подвиги Хумы, верно? Ну, теперь у него может появиться такой шанс.

Дерек помрачнел:

— Сейчас не время шутить.

Эран хотел было сказать, что это не шутка, но суровое выражение лица Дерека заставило рыцаря замолчать.

— Пойду, поприветствую его, — сказал Эран, собираясь уйти. — А потом, наверно, прилягу. Ты не представляешь, как у меня все болит. Я уже не так молод, как когда-то. Устроим пирушку в честь моего прибытия или как?

Дерек кивнул, и Эран пошел в замок. Даже настолько устав и измучившись, рыжеволосый рыцарь ступал с необыкновенной легкостью — так же, как много лет назад, когда он, Дерек и Бриан Гром были как братья. Хранитель Венца снова погрузился в мрачные раздумья. День принес много дурных вестей: сначала Линбир рассказал про драконов, — правда, Дерек напомнил себе, что это еще не подтвердилось, — а вот теперь он, наконец, окончательно убедился, что Гунтар отказался послать подкрепление на защиту замка Хранителей Венца.

— Значит, ты рассчитываешь победить, оставив меня без поддержки перед лицом врага, — прошептал он, глядя в полумрак. — Думаешь, что мной можно пожертвовать, как жрецом в кхасе. Молись, чтобы твои расчеты оправдались, Гунтар. — Он сжал кулаки. — Молись!

— Боюсь, что наше гостеприимство уже не то, что в прежние времена, — сказал Эдвин, пока Эран Длинный Лук угощался куском жареного кабаньего мяса.

В Большом Зале суетились слуги, наполняя кувшины теплым темным пивом, на огромном обеденном столе были расставлены блюда с хлебом, сыром и фруктами — по сравнению с мирными временами угощение казалось жалким. Эдвин ножом указал в сторону остальных рыцарей, собравшихся за трапезой:

— Мы уже привыкли питаться только кашей и салом.

Дерек, не произнесший с того момента, как преломили первый кусок хлеба, и двух слов, сердито глянул на брата:

— Эдвин, помолчи.

Эран, рот у которого был набит мясом, хохотнул. Он залпом допил пиво и покачал головой.

— Ничего страшного, Дерек, — беспечно сказал он. — Мне уже случалось оказываться в осадах. По крайней мере, вам не приходится есть крыс. А вот я помню, как однажды…

Он замолчал. Никто, даже Эдвин, не попытался хотя бы из вежливости сделать вид, что слушает.

Эран обвел взглядом сидящих за столом и покачал головой. Как бы он ни старался поднять всем настроение, эти люди, похоже, решительно настроены оставаться мрачными. Ну да, у них на это было полное право — а он вынужден смириться. Перед пиром Длинный Лук посмотрел на разложенную на столе карту. Замок Хранителей Венца был почти окружен. С севера приближались хобгоблины, с которыми у Эрана состоялась столь неприятная встреча, и все говорило о том, что с юга движется огромная армия, уже уничтожившая замок Аркуран. Вот и все, что Дерек успел узнать от крестьян перед тем, как те отправились в горы. Он предупредил их, что в глуши им вряд ли удастся выжить, но остаться в замке они наотрез отказались.

Но более всего тревожил Эрана хозяин замка. Дерек всегда был серьезен, так что казалось, будто он постоянно не в духе, но сейчас выглядел мрачным и зловещим, как грозовое облако. Рыцарь напряженно ожидал момента, когда тот начнет метать молнии.

— Сколько человек может быть в том отряде, который придет к нам на подмогу, сэр Эран? — спросил старый Пакс Гаретт, Рыцарь Меча, бывший когда-то одним из самых близких друзей отца Дерека и Эдвина, и погладил седые усы. — И когда они прибудут?

Эран с неловким видом откашлялся и отложил нож.

— Хм, — начал он, — двадцать-тридцать. Это если отряд никого не потеряет в пути. Прибудут они сюда дней через пять или шесть — опять же, если в походе обойдется без всяких трудностей.

— Двадцать-тридцать! — потрясение повторил Пакс. — Дней через пять или шесть! Клянусь Бездной, да что вы, этого же мало! А что думает Гунтар по поводу своих действий?

— Гунтар бездействует, — проворчал Дерек. Все взоры обратились в его сторону. — Он сидит у себя в замке и придерживает.

Эран покачал головой:

— Это не так, милорд. На Санкристе, по правде говоря, осталось совсем немного рыцарей. Их едва хватает, чтобы держать Высокий Совет. Большинство из них сражаются при Вингаарде и Солантусе. Гунтар выразил сожаление, что не сможет помочь…

— Да ну! — огрызнулся Дерек. — Он, наверно, даже сейчас вместе со своими людьми смеется над нами! Он сделал это намеренно, чтобы убрать нас с дороги. Чтобы убрать меня с дороги. — Глаза его сверкнули, отражая свет очага. — Меня и в самом деле не удивило бы, если бы мне сказали, что он договорился с врагом и что мы брошены на съедение волкам, а ему все сойдет с рук!

В зале стало очень тихо. Рыцари потрясение смотрели на Дерека. Эран опустил глаза и глядел в тарелку.

— Брат! — с упреком произнес Эдвин. — Ты ведь так не думаешь!

Дерек заморгал, обводя взглядом зал, а потом потер лоб, покрывшийся от гнева пятнами.

— Простите. Я зря это сказал, — устало проговорил он. — Но Гунтар оставил нас почти без всякого подкрепления, а нам предстоит вынести удар основных вражеских сил.

— Здесь вряд ли что-то может особенно привлечь неприятеля, не в обиду тебе будет сказано. Дерек, — ответил Эран. Эти слова были вполне справедливы. Когда-то род Хранителей Венца был одним из самых могущественных в Соламнии, но ныне Лорд Дерек не мог похвастаться своими владениями. Семья уже давно утратила былое влияние, и лишь благодаря непрерывным многолетним ухищрениям Дереку удалось оказаться в шаге от звания Лорда-Рыцаря. Но теперь перспектива становилась все более призрачной. Дерек со злостью вонзил в стол нож.

— Они нападут на нас, — сказал он.

— Но зачем? — спросил Эран. — Какая им от этого польза? Ведь даже Лорд Альфред не был вполне уверен, что стоит выводить войска из Солантуса и бросать их на защиту замка Хранителей Венца, если враг может просто пройти мимо и атаковать другие цели.

— Они нападут на нас, — повторил Дерек, не отводя взгляда. — Потому что могут одержать здесь победу, и весьма быструю.

— У них есть драконы, — добавил Эдвин. На этот раз даже слуги замерли и посмотрели на него. Дерек метнул на брата свирепый взгляд: он еще не рассказывал остальным, о чем говорил Линбир. Вообще-то рассказывать было и необязательно: до всех уже успели дойти слухи. Но только сейчас об этом заговорили. На лицах Пакса и остальных рыцарей было написано потрясение. Тишину нарушил наигранный смех Эрана.

— Драконы! Ничего себе! — воскликнул он, стараясь превратить все в шутку. Он действительно в это не верил. — Какой ты у нас стал остряк, Эдвин! Верно, Дерек?

Другие рыцари не засмеялись. Эран бросил пронзительный взгляд на старого друга.

— Верно, Дерек? — повторил он уже более настойчиво.

Дерек поковырял холодное мясо на своей тарелке.

— Мой брат, пусть и слишком резко, говорит правду, — сурово сказал он и отпил глоток пива, которое на вкус показалось ему не лучше грязной дождевой воды. — Драконы уничтожили Аурика и его людей, сровняли с землей замок Аркуран. Те, кому удалось уцелеть, все как один повторяли это.

Эран, приоткрыв рот, выдохнул. Теперь он знал, почему тихие разговоры во время пира казались такими принужденными и вялыми. Ему, наконец, стало понятно, в каком отчаянии находится Дерек. Он отложил нож — у него пропал всякий аппетит — и устремил взгляд вверх, туда, где высоко на стене зала висели поблескивающие щиты. На каждом из них был изображен герб Хранителей Венца, в котором виднелся знак Рыцаря Розы. Род Длинных Луков был значительно менее почитаемым, но Эран понимал, насколько гордится Дерек своим наследием. А сейчас это наследие былообречено и не имело уже никакого значения.

— Ну а что же мы? — прогремел сэр Пакс, стукнув кулаком по столу. — Пришли в уныние перед лицом достойной смерти? Не может быть, чтобы эти люди, с тоской размышляющие за бутылью вина о том, как встретятся в славной битве с драконом, были Рыцарями Соламнии!

Это немного приободрило рыцарей, но после окончания пира они быстро разошлись: им предстояло нести ночной дозор на зубчатых стенах крепости. Вскоре остались только Дерек, Эдвин и Эран. Сидя перед картой, они потягивали коньяк.

— Скоро ли здесь будут войска? — наконец спросил Эран, тряхнув кубком так, что золотистый коньяк плеснул до самых краев.

— Деревенские говорят, что враг преследовал их на пути сюда, но задержался где-то возле Эксвуда, — ответил Дерек, указывая на небольшую группу деревьев, обозначенную на карте. — Они дожидаются, пока их догонят повозки с припасами, и я предполагаю, что мы их увидим через два дня.

— Значит, отряд Брайана, скорее всего, вовремя не успеет, — глухим голосом произнес Эран. — Нам стоит рассчитывать только на те силы, которые уже имеются в нашем распоряжении.

— Мы уже начали подготавливать оборону, — добавил Эдвин. — Мы были бы рады, если бы ты взял на себя командование лучниками.

Эран кивнул.

— Я надеялся, что вы ко мне обратитесь. Для меня это была бы большая честь. Конечно, если вы позволите, Лорд Дерек.

Дерек что-то рассеянно пробормотал. Никто и не сомневался, что именно Эран, один из лучших стрелков Соламнии, должен возглавить лучников замка. Но мысли Дерека были где-то далеко.

— Что тебе известно о драконах, Эран? — спросил он.

— Боюсь, что знаю о них не больше твоего, а может, и меньше. Только то, что рассказывала мне о них в детстве нянька, — ответил рыжеволосый рыцарь. — Они большие, страшные, покрыты чешуей, а на завтрак едят непослушных маленьких мальчишек.

Он хохотнул, Эдвин улыбнулся, но Дерек по-прежнему оставался погруженным в мрачные размышления. Эран вздохнул и покачал головой. Он тряхнул кубок, расплескав коньяк себе на пальцы.

— Ну, опровергни же это, Дерек! Что ты хочешь от меня услышать? До сегодняшнего вечера я и не знал, что они существуют. Само собой, я понятия не имею, как убить такую проклятую тварь! Хуме для этого требовалось Драконье Копье, если верить легендам. Среди твоего вооружения, я полагаю, такого не найдется?

Дерек пристально глянул на него и ничего не ответил. Эран нахмурился и слизнул капли коньяка с пальцев.

— Рыцарю в Капюшоне хватало одного лишь меча, — тихо сказал Эдвин.

— Демоны бы вас обоих побрали! — завопил вдруг Дерек. — Рыцарь в Капюшоне существовал только в сказках! И Хума тоже!

— А что ты скажешь насчет драконов, брат? — спросил Эдвин. — Они тоже бывают только в сказках? Или встречаются на самом деле? Ты уже засомневался, верно?

Эран уже много раз слышал этот спор раньше. Эдвин верил в древние легенды. Он преклонялся перед такими героями, как Хума, Винас Соламн и Бертел Светлый Меч. Дерек всегда высмеивал брата за это. Дерек верил только в самого себя. Эран знал, что спор может продолжаться до глубокой ночи, и решил, что стратегически верно для него будет удалиться.

— Боюсь, поездка меня утомила, — сказал Эран с притворным зевком. — С вашего позволения, милорд, я удаляюсь.

Дерек махнул ему вслед, не отрывая недовольного взгляда от Эдвина. Эран с извиняющимся видом посмотрел на младшего рыцаря, а потом встал и вышел. Дверь он постарался прикрыть как можно тише, но она все равно хлопнула, и грохот нарушил тишину огромного зала.

После ухода Длинного Лука оба брата хранили молчание. Эдвин достаточно долго выдерживал пристальный взгляд Дерека, но наконец, опустил глаза и посмотрел на свои руки, лежащие на коленях:

— Я… прости, Я не хотел сказать…

— Нет, ты все верно сказал, — холодно ответил Дерек. — Я поступал глупо, надо было верить каждой песне всякого барда. Это ты имел в виду?

Эдвин поежился:

— Пожалуйста, брат…

— Нет-нет, — сказал Дерек с насмешливой улыбкой. — Ты, конечно, прав. В рядах врага действительно имеются драконы. Так что тебе стоит поскорее пойти, отыскать Молот Хараса и выковать себе несколько Копий, чтобы спасти мир.

— Прекрати, Дерек! — Эдвин отпихнул стул и встал; его палец, наставленный на брата, дрожал. — С меня хватит твоих насмешек. Я уже не ребенок. Я не хочу быть Хумой, Дерек. Мне просто нужно во что-то верить. Неужели ты этого не понимаешь?

Дерек посмотрел на брата потемневшими глазами, и руки, которые он держал под столом, сжались в кулаки. Но на этот раз Эдвин не опустил глаз. Свирепый взгляд Дерека засверкал, как лед; рыцарь покачал головой.

— Вот и хорошо, можешь во что-то верить, — сказал он. — Верь в драконов. А поскольку они уже приближаются, мы должны отправить кого-то в Вингаард, чтобы предупредить тамошних рыцарей.

— Ну да, хорошая мысль, — согласился Эдвин. Он внезапно замолчал, осознав, о чем говорит брат, — Нет, Дерек. Ты ведь, конечно, не станешь…

— Я серьезно, Эдвин. Я хочу, чтобы ты уехал.

— Но здесь мой дом! Я не могу просто так уйти…

— Если придут драконы, то у тебя не станет дома, — продолжил Дерек. — Мы погибнем все до последнего, как защитники замка Аркуран. А имя Хранителей Венца не должно исчезнуть. Твоя жена в Вингаарде, в безопасности. А я не женат. Ты должен оставить после себя наследника, чтобы наш род продолжался. — Он замолчал, губы его превратились в жесткую черточку. — А еще ты должен предстать перед Лордом Гунтаром и обвинить его в причастности к моей смерти и смерти моих воинов. Эдвин ударил кулаком по столу.

— Так вот в чем дело! — прокричал он, и его дрожащий голос зазвенел, взвившись до самых стропил. — Раз ты сам не сможешь стать Лордом-Рыцарем, то решил осрамить Гунтара, чтобы ему это место тоже не досталось! Ты так давно ведешь эту проклятую борьбу за власть, что больше уже ничего и не видишь! Ты уже не думаешь даже о собственной чести!

Дерек, не привыкший к такому неповиновению, потрясение глядел на брата.

— Найди себе другого лакея, который будет у тебя на посылках, брат, — продолжал Эдвин. Ни разу за все тридцать лет он не разговаривал с братом так гневно. — Я не стану пешкой на твоей доске для кхаса. — С этими словами он повернулся и вышел.

Дерек смотрел ему вслед, пока не начал гаснуть огонь в очаге. «Если бы все было так просто, как представляет себе Эдвин, — сказал он себе. — Как было бы здорово, если бы к ним прибыл Паладайн и спас бы всех. Но Паладайн не придет, ни на этот раз и никогда больше».

«Отказ Гунтара послать подкрепление является частью его плана», — решил, наконец, Дерек.

Гунтар лишил воинов Дерека надежды, настроил против Дерека его собственного брата и сделал все, чтобы от рода Хранителей Венца остался лишь пепел. И все это ради того, чтобы не дать Дереку занять место, справедливо ему полагающееся.

Зарычав, старший из братьев швырнул хрустальный бокал об стену. Прочертив в воздухе дугу из золотистого коньяка, бокал ударился о камень и разлетелся на мелкие осколки. Дерек сел и погрузился в созерцание сверкающих стекляшек. Так он сидел несколько часов, обдумывая новый план.

К рассвету небеса над замком Хранителей Венца затянуло грозовыми облаками, по цвету напоминавшими нечищеные доспехи. Земли на юго-востоке подернулись дымкой: там вот-вот пойдет дождь; ветер, до этого слегка прохладный, стал влажным и холодным. Воины на стенах дрожащими руками сжимали алебарды и опустили забрала, защищая лица от ветра. Сейчас уже никто не пел. И почти никто не разговаривал. Доложили, что разведчики, отправленные из замка, пропали. Они должны были вернуться уже несколько часов назад, но даже самому остроглазому часовому не удалось заметить никаких признаков их приближения. Надвигалась буря, и уже совсем близко была вражеская армия, поэтому с каждым часом надежд на возвращение разведчиков становилось все меньше.

К полудню по стенам замка уже хлестал дождь, а некоторые оруженосцы, не закаленные в битвах, поговаривали о том, не стоит ли последовать примеру жителей Арчестера, отправившихся в горы. Рыцари быстро пресекли такие разговоры, но даже самый строгий выговор не мог заставить молодых людей смотреть на происходящее без ужаса. Сэр Уинфрид приказал удвоить число часовых на воротах подземного выхода из крепости, чтобы предотвратить дезертирство, а самых трусливых посадили под замок, чтобы не позволить им сеять панику по всему замку.

Дерек пришел в ярость, узнав о неподчинении, и запомнил имена всех виновных — если ему вдруг случится уцелеть, он непременно доложит об их трусости Высокому Совету. Никому из них не суждено стать рыцарями, если в этом вопросе его слово имеет какой-нибудь вес.

Но это было еще не самое худшее. Дерек обнаружил, что его брат ушел в старую молельню, где по старинному обычаю устроил ночное бдение. Некоторые молодые рыцари хотели к нему присоединиться. Что за кощунственное сумасбродство! Дерек хотел было положить этому конец, но ему было все еще больно вспоминать злые слова, которые Эдвин сказал прошлой ночью. Дерек решил не препятствовать причудам брата.

Выйдя из Большого Зала, Хранитель Венца отправился осматривать укрепления замка. Он пребывал в мрачном настроении. На высокой внутренней стене он обнаружил Эрана Длинного Лука, сидевшего с подветренной стороны деревянного навеса и старательно выстругивавшего стрелу. Рядом стоял его замечательный лук; тетива была прикрыта от дождя. Рыцарь поднял глаза, услышав громыхание доспехов Дерека.

— Доброго дня, милорд, — сказал он с ухмылкой.

Дерек сердито посмотрел на него. На приветствие он не ответил.

— Незачем тебе делать стрелы, Эран, — сказал Дерек, присев под навесом и вытирая с лица капли дождя. — У нас, если потребуется, их хватит на всю зиму.

Эран пожал плечами:

— Ты же меня знаешь. Я скорее отправлюсь в бой в чужих доспехах, чем выпущу стрелу, которую не сам оперил. — Он обмакнул в глиняный горшочек кончик окрашенного в зеленый цвет пера и приклеил его к стреле. — Что слышно о разведчиках? — спросил он, вытащив из замшевого мешочка второе перо.

Дерек покачал головой:

— Возможно, пережидают грозу в укрытии.

Эран приклеил третье перо и начал насаживать на стрелу широкий стальной наконечник.

— А сам ты в это не веришь? — спросил он и постучал по наконечнику, проверяя, надежно ли тот держится, а потом внимательно осмотрел готовую стрелу. — Но если ветер не стихнет, то будет еще хуже. Твои лучники ничего не смогут сделать.

Дерек проворчал:

— Но и вражеские — тоже.

— Это нам не больно поможет, когда они приставят к стенам осадные лестницы. — Довольный своей работой, Эран положил готовую стрелу в колчан, который был уже наполовину полон, и тут же снова взялся за работу. — Давно видел Эдвина?

— Он в старой молельне.

— Молится Благословенному Паладайну? Надеюсь, он получит от него ответ.

Дерек сердито глянул на рыцаря. Эран улыбнулся.

— Попробуй иногда посмеяться над шутками, друг мой.

Дерек, нахмурившись, покачал головой и отвел взгляд. Эран всегда отлично попадал в цель — не только стрелой, но и словом. Дерек с ужасом подумал, что Эдвин действительно молится древним Богам. Только этого сейчас и не хватало!

Дерек обернулся и осмотрел внутренний двор замка. Несколько слуг пытались прикрыть окно Большого Зала, с которого бурей сорвало ставни. Возле северо-восточной башни стояли поглощенные разговором сэр Пакс и сэр Уинфрид. Лакей бежал за плащом, который сорвал и нес по двору ветер.

С восточной стороны в небе появилось что-то темное. Оно начало резко снижаться, приближаясь к замку. Затаив дыхание. Дерек тронул Эрана за руку. Рыжеволосый рыцарь перестал выстругивать стрелу и посмотрел в небо.

— Что это, Бездна его побери? — спросил он, и глаза его округлились. — Клянусь Хумой, Молотом и Копьем!

Летевший предмет был человеком; то есть человеком он был прежде.

С отвратительным глухим звуком тело ударилось о западную стену внутреннего двора и упало на крышу амбара. Несколько рыцарей отнесли труп вниз, во двор. Когда подошли Дерек и Эран, сэр Уинфрид уже прикрыл лежавшее на булыжниках тело своим темно-синим плащом. Эран заставил толпу расступиться, а Дерек подошел к трупу и сдернул покров.

Судя по одежде, это был один из разведчиков, но обезображенное лицо не позволяло узнать, кто именно. На трупе было множество следов, оставленных огромными когтями, острыми, как наконечники копий.

Дерек, как ни старался, не смог не содрогнуться, снова накрывая тело.

— Отнесите тело в молельню, — сказал он с деланным спокойствием. — И возвращайтесь на свои посты.

Воины начали неохотно расходиться. Дерек повернулся и направился к воротам.

Сэр Уинфрид быстрыми шагами догнал его.

— Милорд! — позвал он. Дерек остановился и обернулся.

— Там было и еще кое-что, милорд, — сказал сенешаль, протягивая влажный свиток пергамента. — Эта записка была прикреплена к телу.

Дерек молча взял пергамент и пошел к воротам. Эран последовал за ним. Как только они укрылись от бури, Дерек развернул записку и поднес ее поближе к факелу. Чернила размыло дождем, один из углов пергамента был измазан кровью, но слова все равно можно было прочитать. К удивлению Дерека, послание, написанное уверенным быстрым почерком, было на безупречном соламнийском:

«Господину этого замка. Посмотрите, какая смерть вам предстоит. Сдавайтесь. Темная Владычица».

— Так что же, — сказал Эран с неестественной улыбкой, — нам пришел конец или как?

Слухи разлетелись быстро. Враг был уже рядом, и слуги, оруженосцы и лакеи решили, что лучше встретиться в горах с разъездом хобгоблинов, чем иметь дело с драконами. Рыцари у ворот подземного выхода отважно сдерживали перепуганных мужчин и женщин, надеявшихся покинуть замок Хранителей Венца. В конце концов, опасаясь бунта, Дерек приказал рыцарям пропустить уходящих. К наступлению сумерек в замке остались только рыцари и несколько храбрых простолюдинов. Новость о предостережении, полученном от Темной Владычицы, укрепила решимость многих рыцарей, правда, те, кто помоложе, начинали трусить.

С наступлением ночи буря усилилась. Завыл ветер. На затянутом тучами небе вспыхивали молнии, и от грома содрогались камни замка. Эран с неудовольствием прекратил делать стрелы и начал чистить меч. Дерек шел по внутренней стене и старался приободрить рыцарей. Он обнаружил, что некоторых из них на посту не оказалось, и решил, что они дезертировали.

— М-милорд, — сказал сэр Пакс. — Они пошли в старую молельню.

Эдвин стоял на коленях в молельне, склонив голову, и руки его сжимали старинный меч Трумбранд. Истерзанное тело разведчика было положено на погребальные носилки. Эдвин не шелохнулся. Возможно, он и заметил, что внесли труп, но не подал виду.

Молодые рыцари пробрались вперед, нервно поглядывая друг на друга. Эдвин не поднял глаз даже тогда, когда они преклонили колени слева и справа от него. Глаза его были закрыты, дышал он медленно и глубоко, губы были слегка приоткрыты.

— Подайте мне знак, — молился он, обращаясь ко всем силам, которые могли бы прислушаться к его мольбам. — Я не боюсь. Я сделаю то, что вы потребуете. Только дайте мне знать, что я не один.

Снова и снова повторял он свою простую мольбу. Молитва заполняла его мысли, не давала чувствовать голод и усталость, приносила мир и спокойствие. В юности он часто заходил в молельню, когда удавалось, незаметно для Дерека, отлучиться на час или два. Бывало, он преклонял колени и совершал бдения, как это делали в преданиях Хума, Винас и Рыцарь в Капюшоне. Иногда Эдвину казалось, что он почувствовал что-то, но никогда не был в этом уверен. Сейчас его молитва, была пылкой как никогда. К замку приближались драконы — настоящие драконы. Но если существуют настоящие драконы, значит, и Хума мог существовать на самом деле. А, следовательно — Эдвин трепетал от этой мысли — существует и Паладайн!

— Ты, должно быть, устал, молодой человек.

Эдвин внезапно затаил дыхание и чуть не закашлялся. Он открыл глаза и удивленно осмотрелся. Перед ним никого не было. Слева и справа дремали решившие присоединиться к нему молодые рыцари.

— Я говорю, ты, наверно, устал, Эдвин.

Голос раздавался из-за его спины. Хранитель Венца поморщился, чувствуя, как одеревенели от многочасовой неподвижности суставы, и повернулся вполоборота, чтобы посмотреть на пришедшего. Позади Эдвина стоял Пакс Гаретт, и на лице старого рыцаря читалось сочувствие. Он опустил руку в железной перчатке на плечо Эдвину и ласково улыбнулся.

— С-сэр Пакс! — запинаясь, пробормотал Эдвин. — Почему вы пришли? Что-то стряслось? — Он начал подниматься, тревожно наморщив лоб, сжимая в руке Трумбранд. — Нас атакуют?

— Нет-нет, — сказал Пакс. Мягко, но настойчиво он заставил Эдвина снова опуститься на колени. — Ничего настолько дурного не стряслось. Мне просто нужно было ненадолго передохнуть от этой несносной бури. — Он глянул через плечо на закрытую дверь молельни. — А еще этой ночью я должен был поговорить с тобой. — Он взял фляжку, висевшую у пояса, откупорил ее и сделал большой глоток. Вытерев седые усы, он передал флягу Эдвину. — К сожалению, это просто вода, — добавил старый рыцарь. — Пришли времена, когда более крепкие напитки обжигают мое старое нутро.

Эдвин взял флягу и жадно отпил. Хрустнув коленями, Пакс присел рядом с ним.

— Зачем же вы пришли сюда? — спросил Эдвин. — Мой брат, конечно же…

Пакс покачал головой, пронзительно посмотрев на Эдвина:

— У твоего брата и без того полно забот. Я знал, что рано или поздно настанет такой день. И, — добавил он с лицом человека, у которого сбылась заветная мечта, — я в некотором роде рад, что он настал. Ты всегда был особым человеком, Эдвин. Немногие в наши дни верят в предания. Во времена моего детства тоже находились люди, насмехавшиеся над легендами, но таких было мало. Теперь другие времена. Сказания считают вымыслом, а Кивалена Сота и Рутгера из Сэддлвея — просто ловкими лгунами.

Эдвин кивнул. Ему всю жизнь приходилось выслушивать такие насмешки от Дерека и от остальных.

— Значит… все в легендах… действительно правда? — медленно и тихо спросил он.

Пакс улыбнулся и хохотнул.

— Кто знает? — ответил он. — Мне не довелось видеть ни как Хума шел в поход против Всебесцветной, ни как скакал Рыцарь в Капюшоне сражаться с Ангетримом. Но, с другой стороны, я и ни одного дракона никогда не видел. Одни легенды — вымысел, другие — правда, а в третьих есть и то и другое. Какое это имеет значение? Важно только то, что мы во что-то верим. Дереку я так и не смог это объяснить, но ты… — Пакс с любовью погладил Эдвина по плечу, — ты это знал всегда. Не теряй веры, Эдвин, и однажды, может статься, барды сложат песни и о тебе.

Эдвин взял старика за руку.

— А о вас, Пакс? — спросил он. — Будут ли и о вас петь барды?

Пакс снова хохотнул, но в глазах его мелькнуло сожаление.

— Сомневаюсь, — ответил он. — Не так много в сказаниях упоминается восьмидесятилетних Губителей Драконов. Но кто знает, верно? — Слегка качнувшись, Пакс поднялся на ноги и положил ладонь на лоб Эдвину. — Не теряй веры, молодой человек.

Сказав это, старик ушел.

Эдвин посмотрел на похоронные носилки, которые опустили там, где когда-то стоял алтарь Паладайна. Он с удивлением увидел, что сквозь ставни, закрывавшие узкие окошки над носилками, пробивается первый неяркий свет наступившего дня.

Раздалось громкое, пронзительное пение птицы, пробудившее дремавших молодых рыцарей. Эдвин затаил дыхание. Ставни распахнулись. На подоконнике сидел зимородок. На его голубых перьях блестели капли дождя; наклонив головку, птица разглядывала рыцарей. Потом она открыла клювик, снова издала свой резкий клич и улетела, мелькнув голубыми крылышками.

Эдвин молча кивнул собственным мыслям.

— Благодарю, — прошептал он и улыбнулся.

Бледной тенью наступило утро. Рыцари смотрели и ждали, большинство из них переполняли безнадежность и отчаяние. Даже старый Пакс, стоявший с мечом в руках возле северо-восточной башни, казался тоскливым и погруженным в раздумья. На исхлестанных непогодой равнинах часами нельзя было ничего разглядеть. Дерек мрачно сказал Эрану, что хуже, скорее всего, уже не будет. А потом, в полдень, буря стихла.

Ветер достаточно ослаб, так что Эран снова взял свой лук. Дождь превратился в мелкую морось, а от чернильного цвета грозовых туч остались светлые облака. Рыцари напряженно вглядывались в юго-восточную сторону, подрагивали их алебарды. Все ждали, что вот-вот увидят на равнине темные фигуры вражеских воинов. Дерек, спустившийся на внутренний двор поговорить с Уинфридом, тронул свой меч и тревожно посмотрел на небо. Эран, стоявший на юго-восточной башне, положил стрелу на тетиву и стал ждать.

Дверь молельни отворилась. Жмурясь от света, оттуда вышел Эдвин, В неярких лучах солнца поблескивали его доспехи, щит и меч. Вслед за ним, щурясь, как впервые выбравшиеся из норы крольчата, вышли пять молодых рыцарей. Дерек повернулся и сурово посмотрел на них.

— Я был прав, Дерек, — сказал Эдвин. Голос его звучал так безмятежно, что у старшего брата побежали мурашки по спине. — Я не ошибался, когда верил в легенды. Так сказал мне Пакс.

Дерек нахмурился:

— О чем ты говоришь?

— Этой ночью в молельне Паладайн подал мне знак, — повторил Эдвин. — Я был прав, Дерек, и теперь это знаю.

— Прекрати, Эдвин! — рявкнул Дерек, раздраженный и смущенный. — Хватит нести ерунду. Отправь воинов на посты. Свое наказание они получат позже.

— Но…

— Сейчас же, Эдвин! — закричал Дерек и отвернулся.

В следующее мгновение Эдвин тихо вздохнул и зашагал прочь; пять молодых рыцарей последовали за ним.

— Как вы полагаете, что с ним произошло? — спросил сэр Уинфрид.

Дерек пожал плечами:

— Может, он уснул. Это же настолько в духе Эдвина, не замечать разницы между сном и… — Он замолчал, видя, что Уинфрид смотрит уже в другую сторону. — Что там еще?

— Ваш брат, — ответил сэр Уинфрид, — поднимается на северо-восточную башню.

Дерек про себя выругался. Повернувшись, он успел увидеть, как сэр Пакс шагнул в сторону, а Эдвин и пять молодых рыцарей прошли по внутренней стене и вошли в высокую башню. Показавшись на самом верху, они подняли мечи. Остальные воины заворожено наблюдали, как Эдвин встал под развевавшимся над башней знаменем Хранителей Венца.

— Глупец проклятый! — крикнул Дерек.

Эдвин поднял Трумбранд к губам и поцеловал эфес.

И тогда сквозь облака спустилось существо из страшных снов.

Дракон был огромен — длинным телом он мог бы накрыть больше половины замка Хранителей Венца. Его чешуйчатое тело несли гигантские лазурные крылья, и сам он сверкал, как чудовищный сапфир. Блеснули изогнутые когти. На морде, похожей на посмертную маску, горели глаза, красные, как пламя Бездны. В раскрытой пасти виднелось несколько рядов клыков, похожих на мечи. Огромен был змеиный хвост.

Рыцари, побросав оружие, бросились наутек. Сэр Пакс зарычал от ярости, когда молодые попытались спастись от плавно кружившего над замком чудовища. Дракон внушал сильный, сверхъестественный ужас, от которого у самых мужественных бойцов дрожали колени, а в голову лезли мысли о смерти. Выдержали лишь немногие, среди которых были пепельно-бледный Пакс и остолбеневший Эран, потрясение наблюдавший за драконом. Во дворе стоял Уинфрид, замерший на месте под зловещим взглядом монстра. И даже не ведавший страха Дерек, который в молодости сражался вместе с Эраном и Брианом Громом против людоедов, колдунов и кое-кого еще похуже, упал духом и похолодел, охваченный волной потустороннего ужаса, обрушившейся на замок Хранителей Венца.

Лишь Эдвин, находившийся со своими людьми на северо-восточной башне, казался спокойным. Он твердо стоял на месте, выпрямив спину.

Дракон описал круг. Дерек тщетно старался сделать хотя бы шаг. Одна часть его существа пронзительно призывала его скрыться из поля зрения чудовища; другая же рвалась броситься на северо-восточную башню спасать брата. И Дерек оставался на месте. Сэр Уинфрид, стоявший возле него, утратил самообладание и бросился в укрытие над воротами замка. Дерек этого не заметил.

Наконец дракон взмыл в облака и исчез. Эран неуверенно издал ликующий возглас, но тут же смолк: воздух содрогнулся от ужасающего громогласного вопля.

Широко разинув пасть, сложив крылья, дракон стрелой несся вниз. Он летел прямо к северо-восточной башне. На Эдвина. Тот, не дрогнув, наблюдал за ним. А потом Дерек услышал нечто странное и не мог поверить своим ушам. Его брат пел!

Эдвин поднял меч. Огромный синий дракон затаил дыхание. Мелькнула молния.

Ее удар попал прямо в меч Эдвина. От его доспехов ливнем полетели во все стороны искры. Ослепительная вспышка — и северо-восточная башня замка Хранителей Венца раскололась надвое.

— Эдвин! — прокричал Дерек, прикрывая рукой глаза. Он услышал пронзительный крик дракона, треск пожара, грохот камней, обрушивающихся во двор. Потом все это заглушил громогласный раскат: башня рухнула. Осколок камня царапнул Дерека по щеке. Потекла кровь, Дерек в ярости прищурился, пытаясь сфокусировать взгляд. Он посмотрел на громадное синее пятно — должно быть, это был дракон, — которое поднялось прямо над ним и взмыло в небо. Поток воздуха от крыльев сбил Дерека с ног, и он растянулся на булыжниках. Когда ему удалось подняться, огромного голубого пятна было уже не видно.

Все стихло. В воздухе веяло свежестью, как после грозы.

Дерек посмотрел на облака. Дракон был далеко — в этом он не сомневался, поскольку ужас перед чудовищем больше не сковывал его сердца. Он перевел взгляд на руины северо-восточной башни.

От нее осталась куча камней, многие из которых от удара молнии превратились в стекло. Через пробоину в стене, оставшуюся на месте башни, Дерек видел равнины Соламнии. На обломках догорало лазоревое знамя, украшенное золотым венцом.

Среди развалин нашли тела четырех молодых рыцарей. Пятого рыцаря и Эдвина найти пока не удавалось, и рыцари продолжали разбирать завалы. Падающие камни пробили крышу Большого Зала и завалили стол, на котором у Дерека лежала карта с аккуратно воткнутыми флажками; Невероятно, но старая молельня, стоявшая как раз под башней, не пострадала. Рыцари отнесли в нее тела убитых товарищей и положили их, завернув в белые саваны, возле мертвого разведчика. Они не произнесли ни одной молитвы и не стали петь гимнов в память погибших.

Дерек стоял в тускло освещенной молельне один. Взгляд его был направлен на похоронные носилки:.

В сознании его крепла уверенность, что брат мертв. Тело так и не нашли, но ведь и выжить при обрушении башни было невозможно.

За спиной у него тихо скрипнула дверь молельни. Дерек не обернулся. Послышались приближающиеся шаги, и Дерек узнал идущего по стуку стрел в его колчане.

— Это моя вина, Эран, — монотонно проговорил он. — Я должен был остановить его.

Эран Длинный Лук не нашел что ответить на это. Он переминался с ноги на ногу, тихо бряцая доспехами.

Дерек повернулся к нему.

— У тебя для меня есть новости, — решительно произнес он. — Так выкладывай!

Рыжеволосый рыцарь покачал головой:

— Мы с Уинфридом оценили повреждения. Стены восстановить невозможно. Хорошо подготовленная армия сможет прорваться через брешь в стене за один день, как бы мы ни пытались их сдержать.

— Значит, все кончено, — подытожил Дерек, измученно прислоняясь к помосту с погребальными носилками. — Еще не началась осада, а замок Хранителей Венца уже пал.

В дверь молельни постучали.

— Войдите, — отозвался Дерек. Дверь распахнулась, и показался осунувшийся сэр Уинфрид. Как и большинству рыцарей, ему было стыдно вспоминать, как он бросился спасаться бегством при виде дракона.

— Нашли еще одного рыцаря, — сказал Уинфрид. — Это не Эдвин, — добавил он, увидев, как в глазах Дерека промелькнула искра. — Сэр Рохан Белый Плащ, Рыцарь Короны.

— Белый Плащ, — эхом повторил Дерек. Он попытался вспомнить, как выглядел этот человек, но не смог. — Когда его достанут из-под камней, принесите тело сюда, к остальным…

— Но, милорд, — сказал сэр Уинфрид, — он все еще жив. — Дерек и Эран обменялись потрясенными взглядами и бросились к двери.

Сэр Рохан был все еще жив, но страшно изуродован. Ноги ему раздробило, позвоночник был сломан, лицо обожжено. Голова рыцаря бессильно перекатывалась из стороны в сторону, в каждом вдохе и выдохе слышался хрип, и на иссохших губах выступала кровавая пена.

— Он хотел поговорить с вами, милорд, — сказал один из рыцарей.

Дерек и Эран забрались по камням наверх и подошли к небольшой группе защитников, пытавшихся заделать брешь в стене, но отложивших работу, чтобы утешить умирающего товарища.

— Сэр Рохан, — сказал Дерек, присев, и поморщился от запаха обгоревшей плоти. — Я здесь. Что вы хотели сказать мне?

— Милорд, — прохрипел Рохан. Взгляд его широко раскрытых стекленеющих глаз устремился в сторону Дерека. Говорил он еле слышным шепотом, и Дереку с Эраном пришлось наклониться, чтобы услышать его слова. — Ваш… брат… — Рыцарь застонал.

Эран молча взял его за руку и посмотрел на Дерека.

Лицо Хранителя Венца казалось безжизненным, на нем нельзя было прочесть никаких чувств.

— Что вы знаете о моем брате?

— Он заколол дракона… вонзил меч… в шею, — задыхаясь, говорил Рохан. — Не выпустил… не выпустил… — Белый Плащ мучительно вдохнул сквозь зубы, зажмурился и больше уже не открывал глаз. — Как раз перед тем, как башня… рухнула, я увидел, как… улетает дракон. А он… Эдвин… все еще… держался за… свой… меч…

Рохан медленно выдохнул. Рука его обмякла, и ладонь выскользнула из руки Эрана.

— Покойся с миром, — прошептал Эран, положив руку на лоб мертвого рыцаря. Он поднял на Дерека взгляд, в котором теплилась надежда, но выражение лица его друга было прежним. — Что ты думаешь об этом?

Дерек покачал головой:

— Он бредил.

— Возможно. — Эран задумчиво погладил рыжие усы. — Ты, конечно, нрав, Дерек, Но все же… — Он внимательно взглянул на друга.

— Нет, — сказал Дерек, и по его тону было понятно, что обсуждать больше нечего. — Мой брат мертв и лежит где-то под этими руинами. — Он махнул рукой, указывая на лежащие вокруг груды каменных обломков. — Это же не старинное предание, Эран. Человек не может улететь, вцепившись в меч, которым он пронзил горло дракону. Эдвин всю жизнь верил в песни, и это навлекло на него такую смерть. Я не допущу, чтобы из-за бреда умирающего о моем брате начали рассказывать небылицы.

Эран поджал губы и собрался было возразить, но, увидев в глазах Дерека свирепое выражение, промолчал и положил ладонь сэра Рохана на его бездыханную грудь.

— Мы больше не можем тратить время на бессмысленные поиски. Могилой моему брату станут эти руины.

Дерек поднялся и отряхнул плащ.

— Отнесите этого человека в молельню, где лежат остальные, — приказал он, кивком указав на тело Рохана. — И прекращайте копать. Соберите людей. — Сердито окинув всех взглядом, Хранитель Венца отвернулся от мертвого рыцаря и пошел прочь.

Через два часа замок Хранителей Венца опустел. Еще недавно могущественный и неприступный, он стал теперь всего лишь еще одними дымящимися руинами на просторах Соламнии. Рыцари оставили в замке все, что не могли увезти с собой на лошадях. Они оставили и мертвых: разведчика, пятерых рыцарей Эдвина и сэра Пакса Гаретта.

Дерек обнаружил тело старого бойца на полу в одной из комнат. Рыцари шептались, что Пакс был не в силах пережить свое бегство от дракона и, как велит старый обычай, покончил с собой. Дерек быстро положил конец таким разговорам. Пакс был стар, и непередаваемый ужас, которым веяло от дракона, совершил то, что не успели сделать годы. У старика просто не выдержало сердце.

На запад они двигались медленно. Путь был опасен. Впереди скакал Эран, и на тетиве его лука постоянно лежала стрела; он смотрел, нет ли где засады хобгоблинов. Колонну всадников замыкал сэр Уинфрид, то и дело оглядывавшийся в сторону замка, хотя развалины давно уже скрылись из виду за лесистыми холмами. Все рыцари тревожно поглядывали вверх, опасаясь, что оттуда с громким воплем обрушится на них синекрылая смерть, но небо было по-прежнему ясно, как в летний день, хотя ветер уже стал по-осеннему холодным.

Лорд Дерек почти все время молчал, и воины не заговаривали с ним. В конце концов, он в одночасье потерял брата, дом и все свои владения. В каком бы мрачном настроении Дерек ни пребывал, он имел на это полное право. Все же один молодой Рыцарь Короны, мельком взглянув в глаза своему господину, проскакавшему рядом, сказал товарищам, что выражение лица у Дерека совсем не то, что бывает у человека, охваченного гневом или горем.

— Он больше похож, — заметил рыцарь, — на игрока в кхас, обдумывающего последний ход противника.

Но рыцарь не стал говорить, что увидел не только это. Не стоило упоминать о том, что блеск в глазах твоего господина вполне может свидетельствовать о зарождающемся помешательстве.

К счастью, они не наткнулись ни на одну засаду хобгоблинов. За два дня и две ночи, что скакали они по дороге на Солантус, рыцари не встретили никого страшнее белки. Потом, на третий день, Эран развернулся и направился назад, к остальным. Рыцари тревожно схватились за мечи и булавы, но Длинный Лук успокоил их жестом. Он осадил коня, поравнявшись с Дереком, и в тот же момент к ним присоединился сэр Уинфрид.

— Какие новости? — спросил Дерек скрипучим после долгого молчания голосом.

— Впереди на дороге отряд рыцарей, — ответил Эран. — Во главе скачет Бриан Гром.

— Наше подкрепление, — с горечью пробормотал Уинфрид.

Дерек кивнул, плотно сжав губы.

— Вперед.

Вскоре после этого рыцари из замка Хранителей Венца встретили отряд сэра Бриана Грома, Рыцаря Меча. Подкрепление насчитывало не более двадцати человек, и Дерек взвыл от бессильной ярости, видя, как мало бойцов откликнулось на его призыв о помощи.

«Хотя теперь это почти не имеет значения, — говорил он себе, успокоившись. — Они прибыли бы так поздно, что от них все равно не могло быть никакого толку. — Потом он снова посмотрел на отряд и переменил мнение. — Возможно, — решил Хранитель Венца, словно оценив ситуацию на доске для кхаса, — они окажутся полезнее целого полка».

Вновь и вновь он возвращался к этой мысли, и с каждым разом настроение его становилось чуточку менее отвратительным. К тому моменту, когда Бриан Гром поприветствовал их и пришпорил своего серого жеребца, чтобы, опередив отряд, встретить друзей, Дерек Хранитель Венца был уже готов вести себя почти вежливо.

— Друзья мои! — воскликнул сэр Бриан, и под его светлыми усами, уже блиставшими серебром, засветилась теплая улыбка. — Мы встретились, чтобы снова быть вместе.

Эран подъехал к Грому, и товарищи обнялись. Давным-давно, еще при жизни Лорда Кервина Хранителя Венца, Дерек, Бриан и Эран вместе странствовали в поисках приключений. Они совершили столько подвигов, что все и не припомнишь, а потом Дерек оставил их и вернулся в родовое имение, чтобы облачиться в мантию Лорда. Встретив старого друга, Эран потерял дар речи. Вслед за ним к сэру Бриану подъехал Дерек и пожал ему руку, облаченную в латную перчатку. Он, возможно, даже и улыбнулся бы, но Гром слишком уж мрачно посмотрел на воинов из замка Хранителей Венца и откашлялся.

— Но почему же вы не дождались нашего прибытия в крепости, милорд? — спросил он.

Эран отвел взгляд, лицо его потемнело. Дерек гордо произнес:

— В этом не было нужды. Мы разделались с осаждающими, и теперь я направил своих людей на север, к укреплениям Вингаарда, чтобы помочь защитникам города. И тебя я прощу сделать то же самое.

Сэр Уинфрид потрясение уставился на Дерека.

— М-милорд? — пролепетал он. У находившегося рядом Эрана отвисла челюсть. Дерек обернулся и глянул на обоих. Эран вздрогнул, увидев в холодных голубых глазах Дерека какой-то особенный блеск.

— Я рассказываю сэру Бриану о нашей победе над вражеской армией и над их драконами, — произнес Дерек. Он снова повернулся к Грому. — Славная была победа! Мои бойцы сражались великолепно, и враг, наконец, отступил. Мне кажется, они решили, что слишком много потребовалось бы сил, чтобы захватить замок Хранителей Венца. Больше они не осмелятся нам досаждать.

— Дерек… — прошептал Эран.

Тот повернулся в седле и пронзил взглядом рыжеволосого рыцаря.

— Что? — спросил он.

Эран в смятении выпрямился в седле: в глазах Дерека уже пылал настоящий пожар.

— Н-ничего, — пробормотал Эран, а внутри у него зашевелился леденящий ужас. — Потом поговорим;

— Так, значит, вы одержали победу, — сказал Бриан, нервно переводя взгляд от Дерека к Эрану и обратно.

— О да! — проревел Хранитель Венца. — Они побежали от одного нашего вида! Мы сломили их дух, и теперь у них будет повод бояться Рыцарей Соламнии!

Гром нерешительно кивнул. Он снова глянул на рыцарей Дерека. Некоторые из них казались встревоженными: до них донеслись слова их лорда.

— А что… — заговорил было Бриан, но тут же запнулся.

Дерек бросил на него обжигающий взгляд, а Эран торопливо отвел глаза.

— Ч-что стало с сэром Эдвином? — спросил Гром.

У Дерека задергался левый глаз, но это продолжалось совсем недолго. Бриан сделал вид, что ничего не заметил.

— Погиб в славном бою, как и сэр Пакс Гаретт, — как-то неискренне ответил Хранитель Венца. — Они бились отважно, но ведь это война, а на войне убивают. Может, — добавил он, прищурившись, так что глаза его превратились в сверкающие щелки, — они и остались бы в живых, если бы ваши люди прибыли к нам раньше.

Бриан вспыхнул.

— М-милорд, мы мчались к вам во весь опор…

— Нет-нет, друг мой, не ваша в том вина, — сказал Дерек и опустил руку в железной перчатке на плечо Бриану. — Виноват Гунтар. Он предал нас, предал все рыцарство. Его бездействие дорого нам обошлось, и он за это заплатит. Ты, сэр Бриан, вместе с Эраном и со мной отправишься на Санкрист, где мы доложим Высокому Совету о моей победе и об обмане Лорда Гунтара. А потом, — добавил он, и на лице его появилась усмешка, заставившая Эрана вздрогнуть, — потом я стану Лордом-Рыцарем!

Они поскакали дальше. На развилке дороги рыцари вслед за сэром Уинфридом повернули на север. Ни тогда, ни потом они не говорили о битве у замка Хранителей Венца. Упомянули только, как погиб, стоя на северо-восточной башне и защищая свой дом, Эдвин.

Дерек, Эран и Бриан повернули на юг. Когда они оказались достаточно далеко от остального отряда, Гром не выдержал и задал вопрос, так мучивший его.

— Милорд, — спросил он, — что на самом деле произошло в замке?

Дерек медленно повернулся, скрипнув седлом, и устремил на сэра Бриана горящий взгляд, которым, казалось, можно было прожечь сталь.

— Победа, — ответил он. — Славная победа. И однажды барды сложат о ней песни.

Гром бросил взгляд на Эрана, и тот покачал головой. В тревожных глазах рыцаря ясно читалось:

«Больше ничего не спрашивай».

Бриан задумчиво прикусил нижнюю губу, а потом пожал плечами.

— Как вам будет угодно, милорд, — сказал он и посмотрел назад, на пыльную дорогу.

В тот день все трое не произнесли больше ни слова.

Линда П. Бейкер Затишье между битвами

По неровной черепичной крыше хлестал дождь.

Раскаты грома чередовались с яркими вспышками молний.

Со стороны стойки, в ответ на громкие требования принести еще эля, доносился перестук глиняных кружек.

Звук плоти, хлопающей о плоть: один из его людей ударил другого тыльной стороной руки.

Насмешливые крики. Крики одобрения.

Грохот ломающейся мебели.

Так проходило время между битвами, и бойцы отдыхали.

Лароннару, первому капитану второй роты Армии Драконов, возглавляемой Владычицей Тьмы, передышка перед битвой не приносила ни отдыха, ни спокойствия.

Он встал, уронив стул, на котором сидел. Грохота никто не заметил — такой шум стоял в таверне.

Лароннар раздраженно сделал три больших шага и оказался возле сцепившихся бойцов. Схватив обоих за шиворот, он воспользовался тем самым усилием, с которым они мутузили друг друга, и столкнул их лбами. Оба покачнулись от удара, и Лароннар выхватил у того, что поменьше ростом, кинжал и вонзил его в стол. В дымном свете таверны было видно, как оружие задрожало.

— Чтобы никаких драк, — тихо, но угрожающе сказал он и свирепо глянул на хорошенькую девицу за стойкой, высокую и рыжеволосую. Это из-за нее началась драка. Уже второй раз ему приходится разнимать тех, кто подрался из-за этой служанки, — Больше не будет никаких драк. — На этот раз слова предназначались ей.

Солдат поменьше кротко забрал кинжал. Другой пробормотал какие-то извинения.

Лароннар потопал обратно к своему месту. Он был настолько уверен в силе своего гнева и в повиновении своих бойцов, что без опаски повернулся к ним спиной. Он поднял стул ногой, со стуком поставил его на место и тяжело сел, потом жестом приказал рыжей служанке, чтобы та снова наполнила ему кружку. Он был не в том настроении, чтобы терпеть скандалы в барах. И уж точно не в те времена, когда второй роте полагается драться не друг с другом, а с врагом.

Его план сработал превосходно. Как он и предполагал, для охранявших портовый город Ленат отрядов людей и гномов внезапное нападение второй роты со стороны воды стало полной неожиданностью. Должно быть, им атака роты показалась нападением самих Темных Богов, вышедших прямо из пылающего послеполуденного солнца.

Войска Паладайна бежали из Лената в беспорядке, надеясь укрыться в ближайших предгорьях. Отряд Лароннара поджидал их, собираясь преградить путь, и тут началась буря. Иглами жалили капли дождя, а в крылья драконов задувал сильный ветер, от которого они кренились и сбивались с курса.

Если бы всем командовал Лароннар, то они все равно бы продолжили драться, несмотря ни на что.

— Так близко, — пробормотал он уже раз в двадцатый с тех пор, как зашел в бар, и отхлебнул эля, — Мы уже почти могли напасть на них! — Он бросил взгляд на своего заместителя по имени Хейлис, сидевшего напротив него, а потом на рыжеволосую служанку, подливавшую тому в кружку эля.

Хейлис улыбнулся Лароннару, глянув через плечо пышной бойкой бабенки, устроившейся у него на колене. Его грязныесветлые волосы были, как всегда, взъерошены и торчали клоками, и это придавало его внешности что-то дьявольское, злодейское, несмотря на приветливую улыбку.

— Забудь об этом, капитан, — убедительным тоном сказал он и засмеялся: женщина попыталась вывернуться из его объятий. — Мы же взяли город. А завтра разберемся и с Воинами Света.

Вес сидевшей у него на коленях женщины не помешал Хейлису поднять ногу, упереться подошвой сапога в бедро рыжей служанки и подтолкнуть ее в сторону Лароннара.

— Воспользуйся затишьем.

Скорее по привычке, чем испытывая какое-то желание, Лароннар поймал служанку, которая, оступившись, летела в его сторону. Она упала ему на колени, но при этом ухитрилась не пролить ни капли эля из кувшина, который несла. Губы у нее были поджаты, то ли от наигранного, то ли от искреннего гнева — этого Лароннар не мог понять, да ему и дела до этого не было. Она — добыча победителей. Служанка попыталась подняться, но он притянул ее к себе, прижавшись лицом к ее пышным рыжим локонам; волосы у нее были до пояса. Пахло от нее дымом, элем и пряностями — то есть лучше, чем ото всех тех, с кем Лароннар имел дело за последние несколько месяцев.

Может, Хейлис и прав. В конце концов, Лароннар ничем не мог повлиять на ход битвы, пока не стихнет буря и пока его командир не решит, что можно дать сигнал к возвращению. Он вполне может позволить себе расслабиться.

Среди жалких заведений портового города Лената таверна «Полосатая обезьяна» считалась одной из лучших, она была даже приличнее, чем кое-какие другие забегаловки, в которых случалось бывать Лароннару. Таверну освещали потрескивающие свечи, дымящие факелы и большой очаг, сильно коптивший, от которого пахло сырыми дровами. Массивная дубовая стойка была до блеска отполирована локтями нескольких поколений посетителей, дощатый пол истоптан множеством башмаков. Эль был горьким, но его хватало вдоволь. Служанки, пусть и не особенно дружелюбные, были слишком напуганы, чтобы открыто проявлять неприязнь.

Г-образный общий зал таверны был наполнен военными, и вся эта разношерстная публика, состоящая из людей, людоедов и драконидов, славно проводила время, находясь в великолепном расположении духа. Было шумно. От грязных бойцов пахло кровью. Они жадно пытались вылакать как можно больше эля и обратить на себя внимание служанок, пока не миновала гроза и битва не возобновилась.

— Ну вот. — Лароннар еще ближе прижал к себе рыженькую, поглаживая ее по бледным рукам. Она ерзала, стараясь освободиться, но он не отпускал ее. — Я капитан этого сброда. И ты не сможешь…

Двери таверны «Полосатая обезьяна» распахнулись, и внутрь ворвался порыв пахнущего морем ветра, упало несколько дождевых капель. Факелы, вставленные в нечищеные медные крепления, погасли. Возле двери какая-то женщина взвизгнула от притворного испуга. Приятный, звонкий мужской голос послышался раньше, чем успел войти его обладатель.

— Славная была битва! Мы парили над самым лесом, а брюхо моему дракону щекотали верхушки валлинов…

Лароннар замер. Почувствовав, что ее уже не так крепко держат за талию, рыжая служанка встала. Он сжал пальцами ее мягкое предплечье и потянул женщину обратно к себе на колени, тихо выругавшись.

Голос, принадлежавший Дралану, командиру Лароннара, продолжал:

— Для нас не было неожиданностью, что из леса выскочили эльфы. Они так увлеклись, выжидая в засаде…

Когда Лароннар услышал эти слова, произнесенные уверенным, звучным голосом, его перекосило.

— Ублюдок, — еле слышно пробормотал он. — Это мой план! — Стараясь не обращать внимания на голос Дралана, Лароннар ухватился за присборенный воротник служанки и притянул ее ближе к себе.

С другой стороны стола бабенка, сидевшая на коленях у Хейлиса, ворковала, как голубка в брачный сезон. Ускользнув от поцелуя Хейлиса, она убрала руку с его шеи и высвободилась из объятий.

— Так это и есть Командующий? — тихо спросила она. — А он красавец. Как он изыскан!

Будто в ответ на ее слова, Дралан откинул за плечи плащ, и засияли его доспехи из серой, как сталь, драконьей чешуи, подчеркивавшие мускулы. На широкой груди Командующего сверкал золотой с изумрудами медальон, — поговаривали, что это подарок Такхизис, Королевы Темных Богов.

— Ах… — вздохнула женщина.

Лароннар свирепо глянул на нее, а сидевшая у него на коленях служанка критически осмотрела вошедшего.

— Он и правда очень красив, — согласилась она.

Услышав, каким ласковым голосом оценивает она его командира, Лароннару захотелось схватить пальцами ее тонкую шейку и сжать так, чтобы она произнесла что-нибудь менее неприятное его слуху.

Дралан, потомок царственного рода, держался величаво; он был как раз таким, каким никогда не суждено стать Лароннару. Высоким, широкоплечим, представительным. Черноволосым красавцем. Своими голубыми глазами и приятным голосом он мог очаровать любую понравившуюся ему женщину; его манеры позволяли завоевать уважение и доверие всех мужчин, с которыми он имел дело. Дралан был воспитанным, породистым, образованным. И фаворитом возглавлявшей их армию драконицы.

А что на свете живет Лароннар, драконица даже не знала. Повстречай она его на улице, и смотреть на него не стала бы, хотя он был не меньше ростом и не слабее Дралана.

Интерес двух женщин не ускользнул от проницательных небесно-голубых глаз Дралана. Сначала он поклонился Лароннару, своему первому капитану, ухитрившись сделать это простое приветствие одновременно элегантным и пренебрежительным, а потом удостоил внимания рыжую служанку, сидевшую у того на коленях.

— Кэлэй!

Так вот, значит, как ее звали.

Дралан протянул руку. Рыжая красотка, не произнеся ни слова, соскользнула с коленей Лароннара.

Лароннар ухватил ее за край передника и попытался притянуть обратно к себе.

На этот раз она не дала себя удержать. Игриво шлепнув его по рукам, женщина отошла от него. Когда она глянула на Лароннара через плечо, ее зеленые глаза искрились смехом.

— Что ни говори, победу сегодня одержали благодаря стратегии Командующего. Я хочу дослушать до конца, как все было.

Лароннар помрачнел и начал подниматься.

— Это был мой план! — еле слышно прошипел он.

— Капитан! — крикнул Хейлис и, опередив Лароннара, вскочил на ноги. — Возьму-ка я нам еще выпить! — Он схватил кувшин и вылил остатки в кружку Лароннара, а потом громко потребовал еще эля.

Приподнявшись, Лароннар мгновение колебался. Взгляды Лароннара и Дралана встретились. Глаза Командующего были широко раскрыты. Он с любопытством ожидал, что произойдет, и был готов встретить со стороны Лароннара как покорное отступление, так и вызов. Сопровождавшие Дралана люди и дракониды смотрели на Лароннара с нескрываемой неприязнью.

По спине у Лароннара пробежала лихорадочная дрожь, волосы встали дыбом.

— Брось, капитан, — прошептал Хейлис, стоявший спиной к толпе возле дверей. — Ты что, хочешь, чтобы с тебя заживо содрали кожу? Или сделали что-нибудь еще похуже? Ты же знаешь, ему покровительствует сама Синяя Драконица.

Эти слова подействовали, но вовсе не из-за того, о чем предостерегал Хейлис. Лароннара пусть волосы у него были русые и прямые, а глаза даже его родная мать называла «невзрачными карими», обладал все же одним талантом, и в этом Командующему было до него далеко. Никто не умел выстраивать такие хитроумные, блестящие планы сражений. До сих пор Дралан приписывал себе успехи, которых удалось добиться благодаря планам Лароннара. За это он его и терпел.

А Лароннар сносил поведение Дралана из-за обещания, которое тот ему дал. Дралан обязался, что на этот раз, если кампания в Ленате окажется быстрой и успешной, он расскажет о мастерстве Лароннара Синей Драконице. Вот тогда-то перед Лароннаром — он в этом был уверен — откроются перспективы, о которых он мечтал.

Хотя бы ради такого удобного случая он должен попридержать язык и не проявлять ни зависти, ни ненависти. На угловатом лице Лароннара явно отразилось усилие: он подавил в себе гнев, загнал его внутрь, сжал до маленького узелка где-то в животе.

С наигранным безразличием Лароннар взял кружку эля и залпом осушил ее. Горький напиток, густой, как масло, обжег горло. Хейлис легонько похлопал его по плечу, стараясь усадить.

Снова раздался громкий голос Дралана, просившего чего-то выпить, а потом он заговорил тише, и до слуха Лароннара доносилось лишь докучливое жужжание: Дралана расспрашивала возле стойки горстка лицемерных, подобострастных подхалимов. Несколько человек выкрикнули, что возьмут ему чего-нибудь выпить, лишь бы он продолжил свой «занимательный рассказ».

— О чужих заслугах, которые он приписывает себе, — пробормотал Лароннар, но не дал воли медленно закипавшему гневу; он пожал плечами и сел. Уперевшись одним сапогом в дощатый пол, он качнулся назад, поставив другую ступню на перекладину между ножками стула. Спинка громко стукнулась о стену, но среди царившего в переполненной таверне шумного разгула на это никто не обратил внимания.

С громким вздохом облегчения Хейлис тоже сел и качнулся на стуле.

Лароннар свирепо глянул на Командующего, который одной рукой обнимал рыжую служанку.

— В один прекрасный день эта ящерица-драконид, которая прислуживает Дралану, обнаружит нашего прославленного Командующего с кинжалом в горле.

— Ш-ш! — Хейлис перегнулся через стол и с опаской осмотрелся. — Вам стоит быть осторожнее.

Лароннар сердито поглядел в сторону стойки. Кэлэй жестами указывала посетителям, чтобы они посторонились и освободили место для Командующего. И солдаты, и горожане без колебаний слушались и отходили в сторону.

Женщина улыбнулась Командующему, отдавая ему кувшин. Дралан не обращал внимания на обступившую его толпу почитателей и помощников. Он прижал женщину к себе, наклонился и стал что-то шептать ей на ухо.

Лароннар фыркнул от отвращения.

— Хотел бы я знать, чьи замыслы он себе сейчас приписывает.

— А это действительно ты придумал выманить эльфов из Сильванести, оставив прямо в поле пирующих людоедов? — спросил Хейлис, стараясь отвлечь друга от его мыслей.

Лароннар усилием воли отвел взгляд от красотки, которая, казалось, жадно внимала каждому лживому слову, которое ей шептали. Он отпил несколько больших глотков эля, а потом с такой силой стукнул кувшином по столу, что остатки напитка плеснули через край и забрызгали грязную столешницу.

— Да, это придумал я! — подтвердил он. — Как и тот план, который позволил нам захватить этот вонючий порт.

— То есть это ты решил, что подобраться нужно по воде?

— Да. И это тоже сработало. Конечно, все уже не будет иметь никакого значения, если мы так и будем сидеть здесь, пить и распутничать, а эти проклятые рыцари успеют перегруппироваться. — Лароннар обвел свирепым взглядом собравшихся у стойки и громко сказал: — Это был мой план. Что, кто-то из вас слышал, что это придумал другой?

Порт Ленат располагался на далеко уходящем в море полуострове, который с северо-востока омывало Кхурманское море, а с юго-запада — залив Балифор. Городок был меньше, чем порт Балифор, расположенный на другом краю залива, но Ленат отлично подошел бы для того, чтобы стянуть в нем войска Владычицы Тьмы. Менее чем в ста пятидесяти милях от города к югу располагался Сильванести, оплот эльфов. Так что мысль захватить этот порт была просто великолепной.

А придумал это Лароннар.

— Нет, — отозвался Хейлис, немного раньше, чем следовало бы, и похлопал друга по плечу. — Не успеешь оглянуться, как мы вернемся на поле боя. Рыцари не додумаются сделать перегруппировку. Мы их слишком напугали.

Попытки Хейлиса успокоить Лароннара лишь усугубили его опасения, но согревающий душу эль уже начинал оказывать свое действие. Лароннар заговорил уже небрежным тоном, чуть невнятно.

— Гроза — не повод прерывать битву.

Ветер завывал так, как будто вот-вот обрушит стену, к которой прислонился Лароннар. Он слышал, как по дощатому тротуару возле таверны хлещет ливень.

— Как бы сильно она ни бушевала, — неожиданно добавил он.

— Вам не нравится эль, милорд?

Лароннар вздрогнул: зал и крикливых посетителей накрыла тень. Он уже положил руку на рукоять меча, но понял, что тихий голос принадлежал хорошенькой рыжей служанке. Успокоившись, он с непринужденным видом положил руку обратно на бедро. Медленным взглядом из-под отяжелевших век он окинул всю ее фигуру, от макушки до выглядывавших из-под длинной туники кожаных сапожек.

Кэлэй была великолепна. Огненно-рыжие волосы подчеркивали белизну кожи, которая оттенком напоминала песок на берегу бухты. Туника цвета слоновой кости подчеркивала форму ее красивой груди. Ткань была заколота на плече простой деревянной брошью, и казалось, что мягкие складки вот-вот разойдутся, обнажая ее тело.

Лароннар почувствовал, как в жилах у него быстрее потекла кровь.

Женщина проворно наполнила его кружку. Рваной тряпкой, которая была ненамного чище заляпанного пола, она вытерла деревянный стол.

— Я случайно услышала ваш разговор. Неужели вы предпочли бы в такую дождливую ночь оказаться под открытым небом? Насколько мне известно, отдых поднимает боевой дух войска.

Лароннар пробормотал:

— Он поднимает выручку вашего хозяина. — Он поймал ее за руку и улыбнулся, смягчив язвительность своих слов. Он не скрывал интереса к ней, улыбка его была мягкой и манящей.

Он провел большим пальцем по мягкой гладкой коже ее запястья. Она опустила глаза и глянула на его ласковые пальцы. На мгновение Лароннару показалось, что на ее безупречном личике отразилась досада. Но потом она улыбнулась ему, и у него перехватило дыхание.

Она наклонилась. Ее губы оказались совсем близко…

— Так вот, как я и говорил, Кэлэй… — голос Дралана был отлично слышен даже через весь грохот и гомон, — я тут же понял, что паруса кораблей помогут нам подойти незамеченными.

Кэлэй выпрямилась. Она посмотрела через плечо на Дралана, потом на Лароннара и снова на Дралана, обдумывая, как поступить.

— Мы были так низко. Когда мы скользили над волнами, я чувствовал на губах вкус морской воды.

Приятный голос Дралана определил ее выбор. Она с извиняющимся видом улыбнулась и отвернулась от Лароннара.

Чувствуя, как внутри у него закипает гнев, Лароннар без единого слова отпустил ее руку.

Не обращая внимания на крики тех, кто требовал еще эля, Кэлэй пробралась между столиками туда, где стоял, повернувшись спиной, Дралан.

Лароннар на ощупь нашел свою кружку, поднес ее к губам и осушил. Капельки эля, скатившись по подбородку, капали на его белую рубашку.

— На этот раз не выйдет, — поклялся он вслух, поднимаясь.

Хейлис поднялся так же торопливо и схватил его за руку:

— Капитан! Не надо! Она просто пытается вывести тебя из себя. Если пойти у нее на поводу, мы все друг друга поубиваем. Защитникам Лената не придется беспокоиться.

— Я и так вышел из себя, — прорычал Лароннар и двинулся вперед.

Хейлис не успел остановить его. Он нагнал Кэлэй как раз в тот момент, когда та подвинулась поближе к Дралану.

— Ветер над водой дует совсем иначе… — рассказывал Дралан.

— Послушай-ка! — Лароннар схватил Кэлэй за руку и притянул ее к себе. От женщины пахло специями, солодом и дымом. — Незачем тебе тратить время, слушая эти небылицы!

Кэлэй засмеялась, достаточно громко, так что это привлекло внимание Дралана.

— Разве слушать вашего Командующего — напрасная трата времени?

— Ты пьян, Лароннар. — Дралан встал между женщиной и Лароннаром и уперся кулаком в его нагрудник. — Барышня не желает тратить на тебя время.

Гнев, который Лароннар сдерживал уже слишком долго, вспыхнул раскаленным, губительным пламенем. Сжав кулаки, он попробовал обойти Дралана сбоку.

Дралан преградил ему путь, выставив вперед ногу в безупречно чистом сапоге, и сильнее уперся кулаком в грудь Лароннару.

— Я бы посоветовал тебе уйти, капитан. Я просто рассказывал дамам и господам о моей сегодняшней победе.

О моей победе! Плесни Дралан на Лароннара раскаленной лавой, и то не удалось бы так сильно распалить его гнев.

— План был мой, и тебе это известно! — Голос Лароннара звучал глухо. Капитан почти потерял контроль над собой. — Ты говорил, что на этот раз…

— Довольно, капитан. — Дралан ровно настолько подчеркнул это звание, чтобы Лароннар понял, что командир имеет в виду. Оказаться разжалованным гораздо проще, чем добиться повышения.

Он чувствовал, что с ним обошлись несправедливо, и от ярости был почти не в состоянии думать. Дралан вовсе не собирался держать свое слово, не намерен был признать заслуги Лароннара.

Дралан посмотрел на него, насмешливо прищурившись.

Что за безрассудство — бросать вызов своему командиру в таверне, набитой его сторонниками. Но Лароннар даже не попробовал отступить и остудить вздымающуюся внутри ярость.

Это самоубийство, — услышал он прорвавшийся сквозь ярость внутренний голос.

Он глянул на Кэлэй. Розовым кончиком языка она быстро облизнула губы. Зрачки у нее так расширились, что сверкающая зеленая радужка стала почти не видна.

Самоубийство — но ему было уже все равно.

— Это был мой план! — прокричал Лароннар. Эти слова отразились от высокого потолка и эхом вернулись к нему, радуя его больше, чем победа на поле боя. Он внезапно протрезвел, как будто месяц не пробовал эля. — Все планы были моими!

Выражение лица Дралана медленно преобразилось. Вместо насмешки оно выражало теперь злобу и угрозу. Он молча положил руку на рукоять меча.

— Ты, наверно, за всю свою карьеру не спланировал ни одной битвы, — язвительно сказал Лароннар. — Ну да, если не считать того случая, когда ты напал из засады на овражных гномов!

С окаменевшим лицом, бледным от гнева, Дралан все же протянул ладонь для рукопожатия.

— Брось, капитан, — спокойно произнес Дралан. — Ты же знаешь правила.

Правила Лароннар знал. По приказу Дралана он добивался их соблюдения. Драки в отрядах, подчиненных Дралану, были запрещены. Командир считал их дикостью. Но воспитанные люди вполне могли разрешить свой спор на дуэли.

Лароннар ухмыльнулся, увидев протянутую руку. Со стороны этот жест казался благородным, но за ним стояла старая хитрость — с притворной учтивостью пожать руку противника, а в это время достать спрятанное оружие. Осторожно, не сводя глаз с Командующего, Лароннар снял висевший на поясе цестус и надел его на руку.

Верхняя сторона перчатки, сделанной из жесткой, черной как смоль кожи, была покрыта стальной сеткой эльфийской работы, тонкой, как паутина, и прочной, как кольчуга. На костяшках торчали шипы с бритвенно-острыми краями.

Быстрыми, ловкими движениями Лароннар вынул из ножен нечто похожее на длинный кинжал и сбросил с него накладную деревянную рукоятку. В руке у него осталось прочное стальное лезвие, длиной в три ладони, зазубренное с того конца, где была рукоятка; через разрез на верхней стороне перчатки он протолкнул конец лезвия в плоский узкий карман, сделанный на кастете.

Послышался лязг металла. Пока Лароннар сгибал и разгибал пальцы, натягивая перчатку, лезвие в свете факелов сверкало голубыми искрами. Нарочито медленно он расстегнул пряжку ремня, на котором висели ножны, и уронил меч на пол.

Как легко догадаться, взгляды всех присутствовавших в таверне, включая Дралана, были прикованы к падающему на пол мечу.

Лароннар рубанул лезвием, торчавшим из перчатки. Движение было таким уверенным, ловким и быстрым, что Дралан, когда лезвие блеснуло мимо самого его лица, оступился и прижался к стойке.

Командующий быстро пришел в себя и оттолкнулся от поручня на стойке. Он вытащил меч. Отпихнув стоявшего возле его локтя драконида, Дралан принял боевую стойку. Толпа расступилась, освобождая место для поединка.

Оружие легко соприкоснулось: оба пока лишь пробовали клинок соперника. Сталь задребезжала, ударившись о сталь. Через цестус полилась песня скрестившихся мечей, и этот звук заплясал под кожей у Лароннара, пронесся по каждой его косточке.

Лароннар атаковал. Ухватившись за руку в перчатке другой рукой, он со всей силы направил удар на своего командира.

Дралан успел уклониться.

За счет движущей силы своего удара Лароннар развернулся на месте, снова замахнувшись. Меч Дралана встретил удар, и скрещенные лезвия оглушительно зазвенели, как колокола.

Дралан отпрянул, и меч его задел крыло одного из вертевшихся поблизости драконидов. Острое лезвие пронзило кожистую перепонку, и из раны брызнула зеленая кровь. Драконид взвыл от боли, и другой ящерочеловек оттащил его подальше от Дралана.

Толпившиеся вокруг, тараща глаза, толкали друг друга и пятились подальше от дерущихся. Соперники так и плясали взад-вперед вдоль стойки, сверкали и звенели их клинки. Наблюдавшие за боем весело кричали, увлеченные этим представлением, и им было безразлично, кто победит.

Ободряющие крики придали Лароннару сил, и он атаковал с еще большим неистовством.

Не выдержав такого натиска и стремительности соперника, Дралан попятился. Каждый удар он отражал, но в его движениях не было напора; он отступал. Увернувшись от страшного удара, он запрыгнул на стул, а оттуда на стол. Стол угрожающе зашатался под его весом. Ужасающе быстро мелькнул сверху вниз меч Дралана.

Теперь уворачиваться пришлось уже Лароннару. Он парировал удар, который мог бы раскроить ему череп. Теперь уже Дралан мастерски работал мечом, а Лароннар отступал.

Дралан спрыгнул со стола, чуть не сбив с ног Лароннара, и на мгновение они сцепили кисти рук, так что мечи угрожающе закачались у них над головами.

— Я тебя предупреждал, — прорычал Дралан. — Теперь я научу тебя уважать командиров.

Лароннар промолчал, чтобы не сбивать дыхание. Он отпустил руку Дралана и схватил его за шею. Его широкоплечий соперник начал задыхаться: Лароннар, вдавив большой палец в мягкую плоть внизу шеи, пережал ему горло.

Дралан присел, а потом снова выпрямился, рванувшись всем телом. Пальцы Лароннара, срываясь с шеи Дралана, прочертили на ней кровавые борозды.

Противники начали описывать круги; оба тяжело дышали.

Дралан переложил меч в левую руку, а правой вытер шею и увидел, что пальцы в крови. Он выругался и бросился в атаку. Мечом он владел прекрасно. Это был танец проворных ног, искусных рук; серебряное лезвие сверкало, отражая огоньки свечей.

Лароннар потерял равновесие и навзничь упал на стол. Дралан высоко поднял меч и нанес удар, который мог бы стать смертоносным. Лароннар едва успел, изогнувшись, уклониться. Клинок просвистел возле уха и впился в стол как раз там, где только что была голова Лароннара. На шею и на щеку ему посыпались щепки.

Лароннар скатился со стола и пополз прочь, опираясь на руки и колени. Дралан, хохоча, бросился за ним, отшвыривая в стороны, как дощечки, попадавшиеся на пути тяжелые дубовые столы.

Лароннар быстро поднялся, вместо щита держа над головой меч. Клинок Дралана, просвистев, слегка задел руку Лароннара, и показалась кровь. Лароннар попятился.

Дралан усмехнулся, глядя, как капает кровь с запястья соперника.

— Сдавайся, Лароннар. Возможно, я оставлю тебе жизнь, если ты униженно попросишь пощады.

Лароннар сделал обманное движение вправо, потом перекатился влево по одному столу, потом по другому и оказался рядом с Хейлисом, который, как и помощник Дралана, все время переходил с места на место, чтобы быть поближе к капитану. В руке Хейлис держал ремень и меч, которые Лароннар бросил возле стойки.

Дралан бросился в атаку, а Лароннар схватился за кинжал, висевший на ремне, который держал Хейлис. Неправильно истолковав намерение капитана, Хейлис ринулся вперед, чтобы подать ему меч, и Лароннар споткнулся о кожаный ремень и о ногу помощника.

Оступившись, Лароннар схватил Хейлиса за плечо и развернулся. Меч Дралана вонзился Хейлису в спину.

Молодой человек дернулся на руках у Лароннара, в горле у него булькнуло, и он обмяк. На лице застыло потрясенное, недоумевающее выражение. Кровь из его раны текла по руке Лароннара.

— Ублюдок! — прорычал Лароннар Дралану.

Командующий, не успевший даже вытащить меч из тела Хейлиса, был поражен не меньше, чем его жертва.

— Но я же не хотел… — пробормотал Дралан.

Лароннар ухватился за ремень Хейлиса и толкнул тело на руки Дралану. Под весом мертвого тела ремень с оружием расстегнулся, и Лароннар отошел на безопасное расстояние, сжимая его в руках.

К тому моменту, когда Дралан вытащил меч из трупа, Лароннар уже держал в руке то, что ему было нужно, — кинжал Хейлиса. На всякий случай он прихватил и другое смертоносное оружие — принадлежавший его помощнику маленький ручной арбалет, и засунул его за ремень.

Дралан посмотрел на кинжал и усмехнулся. Это же лишь дополнение к настоящему оружию; с кинжалом ходят только воришки.

Лароннар, оскалившись, парировал своим клинком первый удар Дралана. Для туповатого Командующего у Лароннара был готов небольшой сюрприз.

Презрительное высокомерие придавало Дралану почти беспечность; он снова размахнулся. Лароннар отразил удар кинжалом и мечом. Пока Дралан забавлялся, Лароннар постепенно переходил с места на место, подводя своего врага к открытой двери. Лароннар шагнул в проход между столами. Теперь, когда вокруг не было препятствий, он атаковал соперника вставленным в перчатку клинком; при этом он слишком замахивался в сторону, намеренно оставляя левый бок незащищенным.

Дралан купился на эту уловку.

Лароннар поднял левую руку и нажал большим пальцем на украшенную драгоценным камнем кнопку на гарде кинжала. В стороны от центрального клинка выскочили еще два узких. Воспользовавшись тремя лезвиями, Лароннар блокировал светлый, сверкающий меч Дралана. Полетели искры. Металл запел, ударившись о металл. Кинжал скользнул дальше, до середины лезвия Дралана. Лароннар повернулся, вложив в это движение весь вес своего тела. В таверне, где внезапно стало тихо, треск ломающегося меча был похож на удар грома.

Дралан выругался и швырнул в Лароннара рукоятью сломанного меча.

Лароннар снова пришел в движение; он бросил кинжал и рубанул правой, описав небольшой полукруг вставленным в перчатку лезвием.

Дралан отпрянул, но лезвие все же попало ему в плечо. Острие, пронзив кожаную одежду и ткань под ней, вонзилось в кожу. Дралан упал, сжимая окровавленную руку.

Лароннар нанес удар вниз, вцепившись левой рукой в кулак правой, на котором была перчатка. В последний момент Дралан откатился в сторону. Меч Лароннара, просвистев в воздухе в том месте, где только что был Дралан, врезался в тяжелые дубовые половицы. Лароннар упал на колени. Дралан пнул его.

Взрыв боли оглушил Лароннара: Командующий попал ему тяжелым ботинком прямо в лицо. От удара он отлетел назад, придавив себе руку.

Лароннар застонал и попробовал перевернуться и подняться на ноги. На губах и на языке он чувствовал вкус крови; он сосредоточил все внимание на ее тошнотворном металлическом привкусе. Обхватив голову, он с трудом приподнялся на колени, упираясь локтями в пол. Восстановив равновесие, он увидел, как Дралану помогает подняться на ноги Кэлэй.

Помощник-драконид протягивал своему командиру оброненный Драланом меч.

Стоявший на коленях Лароннар снял с ремня маленький арбалет Хейлиса и выстрелил.

Раздался звук, похожий на поднявшийся и тут же затихший порыв ветра: это ахнули посетители, увидев, как упал навзничь, ломая расшатанные двери таверны, драконид, у которого во лбу торчала пущенная из арбалета стрела.

Через сломанные двери ворвался дождь и холодный соленый ветер. Посетители, толпившиеся возле двери, заерзали и затолкались, начали пробираться вдоль стен: им не хотелось уходить, не досмотрев, чем кончится драка, но и промокнуть, наблюдая за ней, тоже было неохота.

Дралан, тяжело дыша, на мгновение ошеломленно замер, глядя на мертвого помощника и на длинный меч, тускло поблескивавший на дощатом тротуаре; драконид все еще сжимал рукоятку меча. Дралан посмотрел на Лароннара.

— Из-за нашей ссоры погибли два хороших человека. Давай прекратим бой, — отрывисто проговорил он и протянул руку ладонью вверх. — Сделаем это благородно.

Лароннар одной только силой воли заставил себя встать. Холодный воздух погасил свечи и факелы, так что в таверне воцарилась мерцающая полутьма. От прохлады в голове у Лароннара прояснилось. Он кивнул и протянул руку — ту, на которой была перчатка.

Что-то в его лице или в его глазах выдало его.

Дралан развернулся, бросился к телу своего помощника.

Лароннар вцепился пальцами в доспехи, защищавшие спину Дралана, и затащил его внутрь, в таверну, но Командующий уже успел схватить меч человека-ящера. Кулаком в перчатке со стальной сеткой Лароннар ударил Дралана в затылок.

Чувствуя, как Дралан осел, наклонившись вбок, он понял, что оглушил соперника. Но двуручный меч Дралан все же не выпустил.

Лароннар с силой ударил по открытой шее Дралана торчавшими из перчатки шипами, царапнув ими противника по голове. Дралан заревел, как раненый зверь, и рванулся вперед, вырываясь из рук Лароннара.

Дралан выпрямился и, шатаясь, повернулся к Лароннару. Кровь стекала у него по щеке, заливая белый воротник. В руках он сжимал меч драконида.

Дралан нанес удар, но меч он держал неуверенно, а перед глазами все расплывалось. Клинок ударил Лароннара в ребра, и тот упал. Следующий удар был нанесен уже более точно, и острие рассекло ему бедро. Лароннар жадно глотнул воздух. По ноге прокатилась боль.

От боли он испугался, а страх придал ему сил. Лароннар ударил противника неповрежденной ногой. Меч выпал из рук Дралана, а Лароннар отполз назад, сжимая рукой кровоточащую рану на ноге.

Шатаясь, Дралан пошарил по полу, нащупал меч и двинулся на врага. Он повернул в руках тяжелый меч, стараясь поудобнее ухватить огромную рукоять. Остановившись, он провел рукавом по лицу, чтобы вытереть глаза от крови.

Лароннар отпрянул. В руке у него все еще был арбалет. Он провел пальцами по ремню, надеясь найти стрелы. Не осталось ни одной — все растерялись в драке!

Лароннар опрокинул стол, заполз за него и попробовал подтянуться и встать. Нога горела, как в огне. Он уже слышал шаркающие шаги приближавшегося Дралана.

И тут Лароннар почувствовал, как на плечо ему опустилась нежная рука, — ему показывали, что нужно оставаться да месте. Он повернулся и увидел рыжеволосую служанку Кэлэй. Она мило улыбалась, от нее пахло пряностями. А вот туника на груди была измазана кровью: помогая встать Командующему, она испачкалась.

— Позвольте вам помочь, — сказала она, и в ее голосе слышалась музыка порывистого ветра.

— Что это за игру ты затеяла?! — огрызнулся Лароннар. Он отбросил ненужный теперь арбалет и, как кинжал, сжимал в руке отломанную ножку стула. — Мстишь за то, что мы взяли ваш жалкий городишко?

— Я не играю, милорд. Я буду помогать тому, кто сможет лучше всех отплатить за мою помощь. — Она опустилась на колени возле него.

— Сначала ты помогаешь ему, а потом мне. — Лароннар снова попытался подняться. Уже совсем рядом тяжело зашаркали по деревянному полу ботинки Дралана.

Лароннар упал, и она подхватила его.

Внезапно на край стола, прямо над головой Лароннара, обрушился тяжелый меч. Полетели щепки и большие куски дерева.

Бедро его скручивало от боли, но Лароннар, не обращая на это внимания, поднялся на ноги. Он замахнулся ножкой стула, и она просвистела в нескольких дюймах от лица Дралана. Тот потерял равновесие, и тяжелый меч, соскользнув с края стола, вонзился острием в пол.

Пока Дралан вытаскивал меч, Лароннар повернулся к Кэлэй.

— Дрянь! Ты пытаешься отвлечь мое внимание! — Он замахнулся на нее так же, как только что на Дралана. — Если ты нас всех убьешь, то вместо нас придет еще больше других.

Увернулась она намного проворнее Командующего.

— Я буду помогать тому, кто хорошо отплатит за мою помощь, — повторила она. В ее голосе слышалась уже не нежность, а лихорадочная злоба. Она накрыла его руку своей, сжала его кулак и произнесла какое-то непонятное слово.

Лароннар потрясение раскрыл рот. Из того места, где соприкасались их руки, вырывался свет и валил ядовитый дым. Кожу его защипало, словно от крапивы.

Кэлэй произнесла другое слово, а потом выпустила его руку так резко, что он пошатнулся. Вместо ножки стула в той руке, к которой она прикасалась. У него теперь был заряженный и взведенный маленький арбалет.

Она резко вдохнула, и это предупредило его об опасности. Он повернулся навстречу Дралану, в руках у которого был поблескивающий меч драконида.

Лароннар шагнул вперед, прижал заряженный арбалет к груди Дралана и нажал на спусковой механизм, который мягко сработал.

Маленькая стрела, длиной всего лишь с ладонь, угодила в сердце Дралану в тот самый момент, когда тот вонзил меч в плечо Лароннара. По телу Лароннара искрами рассыпалась боль, но она была удивительно слабой.

Лароннар наблюдал, как на лице Дралана отразилось вначале изумление, а потом гнев. И как мертвые пальцы Дралана выпустили меч. Как Дралан упал на пол. Лароннар слышал, как вонзившийся в его плечо меч, выпав, с грохотом ударился сначала о край стола, а потом об пол.

А Лароннар все еще держался на ногах!

Он осторожно опустил подбородок, всего на полдюйма, и чуть повернул голову, чтобы посмотреть на свое плечо. Никакой крови. Ни рассеченной плоти, ни торчащих костей. Меч не причинил ему вреда! Как?…

Он повернулся к Кэлэй. Она успела отойти в сторону и стояла теперь у выхода, возле беспорядочно нагроможденных столов. Женщина улыбнулась и пожала плечами; от этого движения мягкая туника плотно обтянула ее грудь. Потом она повернулась и пошла.

Он хотел догнать ее, но тут раздались бурные, радостные крики солдат, которые все еще были в таверне. Они бросились к Лароннару, начали пожимать его онемевшие ладони, хлопать по спине, поздравлять с победой.

Лароннар вышел из трактира и глубоко вдохнул свежий после дождя соленый воздух. Уже прозвучал призыв к оружию. Закончилось затишье между битвами.

В вечернем небе мерцали первые звезды; они отражались в лужах на неровном деревянном тротуаре. Дорога превратилась в настоящее болото, и было так тихо и безлюдно, что Лароннар слышал шум моря и поскрипывание кораблей, стоявших возле берега.

Он победил! Теперь командующим будет он. Сердце его все еще стучало быстро, в ритме недавнего поединка, наполненное радостью и гордостью. Раны горели. Плечи ныли. От усталости он еле шагал, но сам не замечал этого. В ушах у него звенели крики. Тосты в честь его нового звания: командующий Лароннар.

Он широко раскинул руки навстречу наступающей ночи и грядущей битве. Теперь ему остается только разыскать зеленоглазую колдунью, которая помогла ему выиграть бой. Он нашел бы отличное применение ее силе.

В темном небе у него над головой показался дракон; сделав пару кругов, он снизился и почти бесшумно опустился. Это был не его свирепый синий дракон с черными глазками-пуговками, а драконица командующего, Чар.

Беспощадное, коварное создание, от нее так и веяло изяществом и силой, злобой и величественностью. Сражаться вместе с Драланом Чар повелела сама Владычица Тьмы. Грациозно поднимая лапы, огромное создание зашагало к нему по размокшей от дождя дороге.

Лароннар с опаской смотрел на драконицу.

Прилетела ли она сюда поздравить его? Или убить? Внезапно стихло пульсирующее ликование битвы, улетучилась радость. У него перехватило дыхание.

На плечах и на груди у Чар была кожаная упряжь тонкой работы; седло украшали вышивка и сияющие драгоценные камни. По широкой чешуйчатой груди шла полоса, в середине которой был рельефно вышит металлическими нитями пяти цветов пятиглавый дракон, символ Владычицы Тьмы.

— Это был честный бой, — прохрипел он. Было видно, как он сглотнул, но рот и горло у него остались такими же сухими. Он опустился перед огромным существом на одно колено. — Спроси у любого из них! Не убивай меня!

— Смерть… — проворчала глубоким грудным голосом Чар, добродушно-насмешливо и вместе с тем язвительно. — Неужели этого ты ожидаешь от меня в ответ, Лароннар? Я же сказала, что стану помогать тому, кто поможет мне.

Лароннар поднял взгляд и пристально посмотрел в хитрые блестящие глаза. Они были изумрудными, как весенняя трава на равнинах. Он почувствовал запах пряностей и дыма. Лароннар забыл, что только что опасался быть сожженным прямо на этом месте.

— Ты!.. — ахнул он.

— Милорд? — Сделав большой шаг вперед, она вытянула левую переднюю лапу так, чтобы он смог подняться в седло.

— Это была ты! — воскликнул он, а потом понял, что так и смотрит на нее, глупо разинув рот. Он вдохнул, стараясь прийти в себя. — Это ты мне помогла! Ты, которая…

Она кивнула.

— Зачем?

— Наверно, я устала от Дралана. Возможно, я сочла его слишком… благородным, — тихо ответила она.

Говорила Чар таким милым и порочным тоном, что по спине Лароннара, отчасти от страха, отчасти от удовольствия, побежали мурашки.

— Наверно, я сочла тебя более достойным. — Огромная драконица повернула голову в одну сторону, потом в другую, разглядывая его так, как люди рассматривают, поднеся к свету, какого-нибудь жука.

Лароннар вытянулся во весь рост и поклонился, не отрывая от нее глаз.

— Благодарю…

Чар фыркнула, прерывая эти церемонии:

— Тот, кто сражается, сидя в моем седле, должен быть беспощадным. Бессовестным. Лишенным всякого благородства. Таким злобным, чтобы родная мать опасалась повернуться к нему спиной.

Она подалась вперед и склонила голову так, что ее светящиеся зеленые глаза оказались вровень с глазами Лароннара.

— Предупреждаю. Я честолюбива, и мне мало возглавлять в армии госпожи лишь небольшой отряд. Если ты не оправдаешь моих надежд, с тобой произойдет то же, что и с Драланом.

Лароннар надел на голову шлем, опустил забрало, Он встал на мощную ногу Чар и запрыгнул в седло.

— А теперь мы должны выиграть битву!

Оттолкнувшись мощными лапами, Чар подпрыгнула и расправила огромные крылья, ловя потоки свежего соленого воздуха.

Джанет Пек Подобающие почести

— Бесхарактерный человечишка. — Язвительный баритон бронзового дракона Тарискатта раздался в ушах Линдруса в тот самый момент, когда мускулистый боец шагнул на размокшее поле, где ожидали своих ездоков драконы Небесного Эскадрона. Чешуйчатый зверь понюхал воздух, явно показывая, что даже через дождь чувствует этот отвратительный запах. — Снова напился.

Война против Такхизис и ее фаворитов за господство в Ансалоне достигла высшей точки. Воины всех рангов откликнулись на отчаянный призыв к оружию. Пусть представители разных рас и не сражались бок о бок, но отряды их шли в бой рядом. Наступили времена, когда даже косы признавались неплохим оружием. А хорошему бойцу на драконе просто цены не было, особенно если у обоих был такой большой опыт сражений, как у Тарискатта и Линдруса. Но, к сожалению, их ненависть друг к другу была так же глубока, как основания Харолисовых гор, погруженные в самое сердце Кринна.

Боец вспыхнул, несмотря на холодный дождь, его мышцы задергались от гнева, кулак, сжимавший промасленный мешок с драконьей упряжью и небольшим седлом, стиснулся еще крепче, и грубые, покрытые шрамами пальцы так и впились в кожу. Дракон всегда умел найти слова, которые смогут как можно сильнее вывести из себя его всадника. Тарискатт был мастером словесных выпадов; особенно ему это удавалось по утрам, когда Линдрус мучился похмельем. От скрипучего голоса усиливалась боль, колотившаяся в висках бойца, и тот становился еще более раздражительным.

— Ты пьешь, человек, потому что боишься, — сказал дракон. — Ты пытаешься элем заглушить собственную трусость.

— Элем я пытаюсь притупить обоняние, чтобы не чувствовать, как от тебя смердит, — парировал Линдрус.

В сырую погоду исходивший от дракона сернистый дух, к которому примешивался еще и запах запекшейся крови, был невыносим. Линдрус заставил себя подойти ближе. Хвост Тарискатта слегка задергался. Увидев это, человек приготовился отразить нападение. Случиться может все, что угодно. Несмотря на похмелье, боец уже готов был уклоняться от ударов рогов и свирепых укусов.

Пил он не для того, чтобы утопить страх. Линдрус не напивался, как некоторые другие бойцы, до положения риз. Он пил, чтобы стереть кровавые воспоминания, ну и за компанию.

Он всегда, с самого детства, терпеть не мог драконов. Он ненавидел в них все — их заносчивость, их запах, их язвительность. А теперь ему приходится верхом на драконе воевать против Такхизис. На губах воина появилась полуулыбка: какие же невероятные повороты внезапно происходят в нашей судьбе.

По щекам и подбородку Линдруса катились серые капли дождя, похожие на холодные слезинки. Он предпочел бы пронзить эту бессердечную зверюгу Драконьим Копьем, а не отправляться верхом на ней в бой. Но долг заставил воина сделать еще один шаг к дракону.

В полную боевую готовность человека привел взъерошившийся гребень Тарискатта. За этим обычно следовал удар острых как бритва когтей. У Линдруса уже было несколько шрамов.

Воин сосредоточился и пошел к дракону.

Дракон смотрел ему прямо в глаза своими холодными глазищами, хвост сильнее захлопал но грязи.

Боевые умения, приобретенные Линдрусом в его странствиях, и помогли ему, и помешали. Сначала генерал Шаррид дал ему высокое звание и поставил командовать наземным подразделением. Два года назад генерал убедил Линдруса отказаться от должности и пройти боевую подготовку на молодом медном драконе. Вскоре стало понятно, что опытный боец должен летать на драконе постарше. А когда Шаррид назначал предводителя Небесного Эскадрона, было вполне разумно выбрать именно Линдруса. Но единственным достаточно опытным драконом, который был в их распоряжении, оказался острый на язык человеконенавистник Тарискатт.

Линдрус всем жаловался на свой воздушный транспорт, особенно генералу Шарриду. Командующий ответил, что на данном этапе войны у него нет выбора и он просто вынужден объединить в пару даже таких врагов, как Линдрус с его драконом. Нужно смириться с тяжелой ситуацией и сделать все, что будет в их силах. И вот никому не понятным образом их ссоры друг с другом постепенно начали приносить пользу совместной работе. Они научились, поднимаясь в воздух, направлять взаимную ненависть, острую, как копье, против общего врага.

— Мотылек, — прорычал Тарискатт. Хвост его уже вовсю хлестал по земле. — Лети же на мой огонь.

— Желтая змея, — твердо ответил Линдрус.

Внимательно следя задраконом, он согнул колени, так что сапоги глубже погрузились в грязь. Большой бронзовый дракон никогда не давал запрячь себя без сопротивления, но сейчас воин уже почти подошел на то расстояние, с которого можно было набросить на плечи животного кожаные ремни с седлом и креплением для Драконьего Копья. Он перехватил кожаный мешок так, чтобы при первой возможности раскрыть его и накинуть упряжь.

Склонив голову набок, Тарискатт внезапно изменил направление движения, устремил длинный рог прямо на Линдруса и разинул пасть, сверкая клыками.

Человек увернулся от удара, поскользнулся на размокшей грязи, но мгновенно восстановил равновесие и нырнул бронзовому под грудь, проскочив под правой ногой. Мощная челюсть дракона зарылась в скользкую землю на том месте, где только что стоял боец. Прокатившись по земле, Линдрус вытащил из мешка упряжь и перебросил ремень с пряжкой и седло через самое толстое место на шее Тарискатта. Пригнувшись, он успел ускользнуть от изогнутых, как косы, когтей и выскочил из-под дракона как раз в тот момент, когда тот опустился всей тяжестью на землю, намереваясь придавить человека. Линдрус схватился за блестящую чешуйку на плече дракона и, качнувшись, поднялся наверх. Подтянув ремни упряжи один к другому, воин одной рукой застегнул пряжку и упал на землю.

Тарискатт повернул к нему голову. Наездник бросился прочь и остановился только тогда, когда оказался на безопасном расстоянии от зубов, когтей и хвоста своего соратника. Тяжело дыша, он повернулся к дракону и бодро крикнул:

— Неплохо!

Тарискатт надменно поднял лапу — с когтя свисала грязная тряпка того же цвета, что и размокшая земля, но был заметен и кусочек темно-красного — цвета туники Линдруса. Он с омерзением отшвырнул лоскут и брезгливо почистил лезвиеподобные когти о ближайший камень.

Линдрус посмотрел на порванную тунику. Дракон оторвал кусок ткани над левым бедром. Еще немного, и коготь нанес бы тяжелое, даже смертельное, увечье.

— Червяк! — язвительно произнес Линдрус, показывая, что его совершенно не вывел из равновесия тот факт, что он находился на волосок от смерти. — Ты заслужил, чтобы с тебя заживо содрали кожу. Тебе нужно залить кипящее масло в нос и в глотку, а между пальцев запустить жучков-точильщиков…

— Молчать! — скомандовал знакомый голос.

Линдрус обернулся.

— Генерал Шаррид!

Высокий мужчина, постарше Линдруса, стоял, скрестив руки на груди. Его рано поседевшие волосы, заплетенные в косичку, поблескивали под струями дождя.

— Прекратить такие разговоры!

Воин выпрямился и отдал честь.

— Но…

— Люди, — фыркнул Тарискатт, беспокойно переминаясь с лапы на лапу. — Во всем этом лагере никто не сгодится на приличный обед, да и дельных наездников не найти.

Командующий перевел взгляд с дракона на человека и поджал губы:

— Однажды ваша ненависть встанет между вами и в небе. Один из вас допустит ошибку. И тогда я потеряю вас обоих. Мы несем слишком большие потери, чтобы я мог позволить себе это. Пойми меня. Вы же ведете всех за собой. Я хочу, чтобы вы прекратили эти драки и оскорбления. От них страдает боевой дух. — Он смотрел то на одного, то на другого, моргая от попадавших в глаза капель дождя. — Отвечай.

— Так точно, сэр, — неохотно ответил боец.

— Я понимаю человеческий язык, — пробурчал дракон. — А также язык насекомых.

Не обращая внимания на Тарискатта, генерал шагнул в сторону Линдруса и заговорил тише:

— Кстати, я слышал, что дракониды вызвали подкрепление — лучшую воздушную группу. Вам придется иметь дело с Занарком Крейсом и его красным драконом.

— С Карором Костоломом? — Дракон набросился на эту новость, как на лакомую добычу. — Достойный противник.

Шаррид положил руку на плечо Линдруса.

— Я не осмеливаюсь отложить битву из-за погоды. Будь начеку. Тебе хорошо известно, что облака и дождь могут сильно осложнить вашу работу.

— Благодарю, сэр, но я… — предостерегающе заворчал Тарискатт.

— Хм… мы с этим можем справиться, — постарался поудачнее выразиться Линдрус. — Нам уже доводилось это делать.

Дракон посмотрел на облака. В наклоне его головы и в напряжении тела чувствовалось нетерпение и скука.

Покачав головой, генерал отступил на шаг.

— Да пребудут с вами добрые боги.

— Благодарю, сэр.

Линдрус вздрогнул. Дурное предчувствие поползло у него по спине, словно струйка дождя, просочившаяся под кожаные доспехи. Он рассчитывал услышать от своего соратника очередное оскорбление, но на этот раз бронзовый молчал.

Приближалась битва, и, хотя ни один из них не признавался в этом, ради битв они и жили.

Тарискатт нырнул в плотное скопление облаков. Дождевые капли обжигали Линдрусу кожу. Он изо всех сил вглядывался в темные слои туч, но видел вокруг лишь сплошной серый туман.

Внезапно они вынырнули из нижнего слоя облаков и полетели прямо на дракона-разведчика в попоне цвета войска Такхизис, голубого с золотом, и юношу-всадника, одетого в те же цвета. Тарискатт с ревом спикировал на некрупного дракона, обрушился всем своим внушительным весом на его шею и, выбрав самый уязвимый участок, вонзил огромные растопыренные когти. Пытаясь вырваться, дракон-разведчик отчаянно хлопал крыльями, стараясь двигаться с той же скоростью, что и схвативший его боевой дракон, но не успевал, и Тарискатт тащил разведчика вверх. Тот еще некоторое время пытался хоть что-нибудь сделать, но потом его шея громко хрустнула, словно толстая ветка. Верховой дракон Линдруса выпустил свою жертву. Дракон Владычицы Тьмы, переломившись, полетел вниз; его наездник вопил от испуга.

— Фу, — выразил недовольство Тарискатт. — Какая толпа собралась.

Теперь к ним присоединились еще шесть пар бойцов — весь Небесный Эскадрон. Драконы летели за Тарискаттом и Линдрусом неровным клином, держась подальше от своего непредсказуемого и вспыльчивого предводителя. Группа сделала несколько кругов над размокшим полем битвы, где строились пехотинцы, а потом полетела дальше, сквозь струи дождя, в поисках битвы.

Тарискатт внезапно сильнее захлопал крыльями, так что Линдруса отбросило в седле назад: бронзовый что-то заметил и, разогнавшись, пошел в атаку. Черный дракон противника с воем выставил навстречу когти; его наездник держал наготове меч. Линдрус пригнулся, подняв Драконье Копье и дожидаясь возможности воспользоваться своим оружием.

— Правее! — крикнул он, заметив, что там черный хуже защищен. — Возьми немного правее!

Тарискатт не стал терять времени. Не давая себя исцарапать, он резко нырнул вниз, оказавшись почти под своим врагом. Теперь наездник мог направить свое оружие в самое уязвимое место противника. Наконечник копья Линдруса прошел между чешуек черного дракона и глубоко погрузился в грудь. Тот взвыл от неожиданного смертельного удара и попробовал схватить Тарискатта зубами за шею, но безрезультатно.

Падающему вражескому дракону удалось лишь зацепить когтями верхушку грудной пластины бронзового, и теперь она шаталась. Тарискатт заворчал и замахал крыльями, уходя назад и немного вверх. Черный быстро терял силы: крылья его двигались неуверенно, глаза остекленели. Древко копья переломилось, когда бронзовый начал набирать высоту, а противник — падать. Линдрус сделал торжествующий жест, видя, как падает черный дракон вместе с его ошеломленным наездником.

Тарискатт внезапно изогнулся, и все его тело затрепетало: он еще не пришел в себя после молниеносной атаки. Линдрус ахнул, сжимая древко теперь уже непригодного Драконьего Копья; он ощутил потрясение своего крылатого напарника так остро, как если бы они были единым целым. Тишина длилась лишь мгновение, но оно показалось очень долгим. А потом бронзовый заревел и помчался навстречу Карору Костолому и ухмыляющемуся Занарку Крейсу.

Линдрус выругался. Враг как нельзя лучше сумел воспользоваться тем приподнятым настроением и облегчением, которое они испытывали после победы над черным. Линдрус должен был не попасться на эту уловку сам и не дать это сделать напарнику, ведь совсем недавно он предупреждал остальных бойцов Небесного Эскадрона о возможности таких выходок со стороны врага.

— Вот мы и встретились! — прокричал через шум дождя Крейс. — Я слыхал, на вас возлагают большие надежды!

Не утруждая себя ответом, Линдрус оценивал ситуацию. Он понимал, что Тарискатт ранен, но не решался посмотреть, насколько серьезно: он опасался выпустить смертельно опасного противника из поля зрения. Быстро взглянув по сторонам, в поисках кого-нибудь, кто мог бы прийти на помощь, и увидев, что все остальные бойцы уже с кем-то сражаются, Линдрус понял, что им с напарником придется полагаться только на себя.

Без Драконьего Копья воин чувствовал себя голым. Зная, что теперь ему и его летучему напарнику придется по большей части обороняться, Линдрус обнажил меч. Он решительно приготовился к поединку, в котором все будут решать хитрость и длина оружия.

У Тарискатта еще оставалось немало сил: он резко развернулся и скрылся в плотных облаках, чтобы выиграть время, а затем, выполнив хитрый маневр, чтобы сбить врага с толку, ринулся в бой.

Для противника это оказалось меньшей неожиданностью, чем надеялся Линдрус. Крейс и Карор пошли почти на такую же уловку. Врагу оказалось достаточно сделать разворот на три четверти, описав небольшой круг, и драконы налетели друг на друга. Не более дюжины ударов успело сделать сердце, и вот воин уже устроился покрепче в седле, прокричал боевой клич и поднял меч.

Драконы ревели, кусая друг друга и нанося удары когтями. Кожистые перепонки крыльев хлопали на ветру. Ворча, каждый из них пытался взять верх за счет более удачного маневра; люди давали команды крылатым напарникам.

Тарискатт описал круг, Линдрус отбросил своим клинком в сторону копье Крейса и сделал ложный выпад, после которого все равно нельзя было нанести удар: мешало поднимающееся крыло собственного дракона. Враг тут же снова направил свое двуручное оружие на соперника, и длинное острое лезвие ранило всадника на бронзовом драконе в предплечье. Линдрус почувствовал, как удар рассек толстые кожаные доспехи и по руке потек горячий поток крови. Рана была неглубокой, но достаточно серьезной. Заставив себя не обращать внимания на боль, Линдрус, держа меч двумя руками, приготовился продолжать бой; драконы, изгибаясь, царапали друг друга.

Крейс нанес несколько несильных ударов в ближнее к нему крыло Тарискатта, просто для того, чтобы вывести дракона из себя. Раны были неопасными, но на исход поединка могло повлиять и то, что бронзовый терял кровь, а вместе с ней и силы. Чтобы сравнять шансы, Линдрус должен был лишить соперника копья.

— Вверх, Тарискатт! Скорее! — закричал он, всей душой желая, чтобы тот поднялся.

Слегка повернув, металлический дракон, с силой хлопая крыльями в струях дождя, начал быстро набирать высоту. Противник был совсем рядом, и Линдрус решил, что стоит воспользоваться мечом. Дождавшись момента, когда крыло бронзового дракона не заслоняло противника, он потянулся из седла в сторону и рубанул по крылу красного. Линдрус надеялся сломать кость, но сумел нанести лишь глубокую рваную рану. В неярком свете кровь казалась почти черной.

Карор заревел и рванул прочь, рассекая облака. Бронзовый, не дав ему далеко уйти, атаковал, так что красному пришлось развернуться. Разорванное крыло не давало ему свободно маневрировать. Крейс попытался ткнуть противника копьем; этого и ожидал Линдрус. Он держал меч наготове, но удар нанес лишь в самый последний момент, верно рассчитав время. С силой рубанув по копью, он отсек от него несколько дюймов, и серебристый наконечник отлетел от древка. Враг, ругаясь, бросил бесполезную деревяшку, обнажил меч и приказал своему крылатому напарнику перейти в нападение. Драконы с оглушительным грохотом столкнулись.

Битва продолжалась, и вот бронзовый уже начал задыхаться от напряжения, а у его седока закружилась голова. Ни одна из сторон не решалась преддожить противнику устроить передышку. Ни один из них не осмеливался дать врагу даже малейшего преимущества.

«Сегодня победит более выносливый дракон, — мрачно думал Линдрус, стараясь достать мечом лапы Костолома. — Хорошо бы, им оказался ты, Тарискатт». Он не успел отразить удар красного, и коготь оставил у воина на лбу неглубокую рану. Он тряхнул головой, чтобы кровь не заливала глаза, и продолжал сражаться.

Коварный бронзовый дракон применял самые ужасные приемы, на которые был способен, атаковал, делал хитрые ложные выпады. Карор не отставал от него. Драконы, как и их седоки, ни в чем не уступали друг другу. Каждый всадник выкрикивал команды, стараясь ранить соперника мечом, а их крылатые напарники то склоняли, то поднимали головы, сцепившись в смертельном танце высоко в небе.

Наконец, увидев, как покрываются кровавой пеной губи его дракона и как подрагивают с каждым взмахом уставшие крылья, Линдрус все понял. Сегодня ему с Тарискаттом удача не улыбнется. Да и в будущем им ее не видать. По ухмылке Занарка Крейса было видно: он уже знает, кто выйдет из боя победителем.

Бронзовый взвыл так, что содрогнулись небеса, собрался с силами, отлетел в сторону, внезапно развернулся и свирепо ринулся на красного. Линдрусу оставалось только решительно атаковать. Онемевшей рукой он поднял меч и горящими взглядом оценил расстояние до противника. Момент, столкновения он рассчитал совершенно верно; но слишком поздно понял, во что станет эта атака его напарнику.

— Проклятый червь! — завопил он. — Ты с ума сошел? Не смей…

Понимая опасность ситуации, Карор разогнался до такой же огромной скорости. Драконы с сокрушительной силой врезались друг в друга. Один из когтей Костолома зацепил Тарискатта за болтавшуюся пластину чешуи на груди. Линдрус видел, каким жутким светом сияли глаза красного, пока тот рвал и наносил удары. И вот заблестела ничем не защищенная плоть.

Линдрус испытал такое же злорадство, с силой вонзив клинок красному дракону в глаз. Воин с трудом удержался в седле, когда красный, взвыв, дернул головой назад. Тарискатт воспользовался этим моментом и глубоко всадил когти всех четырех лап в искалеченную чешую на брюхе Костолома. Карор застонал, и струи дождя окрасились его кровью. Он резко рванулся в сторону и развернулся, чтобы скрыться в густых облаках, признавая победу металлического дракона и его седока.

— Плавно иди на снижение, — приказал Линдрус, и Тарискатт вздрогнул. Он пытался махать крыльями ровно, но они не слушались. Дракон совсем выбился из сил и почти сразу камнем полетел вниз. Линдрус приготовился к смерти. Закрыв глаза, он вверил себя и своего великолепного боевого дракона воле Паладайна.

Толчок заставил воина снова открыть глаза; кругом все было серым, беспробудно серым. Они снова летели. Пусть рывками, но Тарискатт все-таки снижался, а не падал.

— Что ты делаешь? — прокричал всадник.

Дракон молча продолжал работать крыльями; его блестящая после дождя чешуя была покрыта пятнами крови.

— Что ты делаешь? Тарискатт! Отвечай!

— Приземляюсь, — выдавил, наконец, бронзовый дракон, хрипя от натуги.

— У тебя не хватит сил. Мы вместе упадем.

— Нет.

Дракон не мог тратить энергию еще и на разговоры. Линдрус скрипнул зубами, понимая, что переубедить напарника невозможно, — оставалось только держаться в седле до конца и не терять надежды.

Приземление вышло жестким. Тарискатт отчаянно махал крыльями, чтобы смягчить удар, но силы его иссякли. Он рухнул, кости передних лап хрустнули, и этот звук мучительной болью отозвался в душе Линдруса. Дракон проехал вперед по земле, и раны на его груди стали еще шире. Застонав от боли, Тарискатт остался лежать там, где упал; пошевельнуться он был не в силах.

Линдрус рассек мечом упряжь на боку дракона и бросил оружие на землю. Соскользнув вниз по плечу зверя, он бросился вперед по размокшей грязи и остановился возле головы Тарискатта.

Блеск уже угасал в глазах его боевого напарника, лужи окрашивались драконьей кровью. Линдрус ничего не мог поделать. Он просто смотрел, и его обуревали странные чувства. Воина охватило отчаяние. Он не знал, как поступить, и ему было горько, что большого бронзового уже никак не спасти.

— О том, как мы бились, сложат песни, — прошептал дракон.

Казалось, он пытается утешить своего седока.

— Песни слагают только победители, — жестко ответил Линдрус, стоя на коленях возле дракона, который сейчас вдруг стал ему так же дорог, как собственная жизнь.

Тарискатт подмигнул:

— Ты хороший наездник, человек. И не переживай. — Грудь дракона в последний раз поднялась. Глаза его закрылись. Бронзовый вздрогнул и замер.

Линдрус почувствовал сильную, рвущую душу боль. Вначале крик раздался у него внутри, а потом вырвался из легких. Подняв лицо к небесам, он снова и снова выкрикивал имя дракона. Тот был ему лучшим другом, а он и не знал об этом. На дракона можно было положиться. И он обладал блестящим умом. Теперь ничто не имело значения, только его дракон, знавший и понимавший, как никто иной, все сильные и слабые стороны Линдруса.

Сокрушенно смотрел Линдрус на небеса, наблюдая за битвой. Для него и для его боевого товарища все было кончено. Опустив голову, воин поковылял сквозь струи дождя к утесу, возвышавшемуся на краю долины.

Воин с трудом поднялся туда, ободрав колени и ладони, но обрадовался, что по-прежнему способен испытывать боль.

Глядя вниз, на долину, Линдрус понял, чего ему всегда хотелось больше всего. Было бы честью погибнуть вместе с таким великолепным боевым драконом, как Тарискатт. А безумный зверь перед смертью спас его, человека, своего ненавистного наездника.

Неужели признававшему лишь драконов Тарискатту не хотелось умереть, избавившись от человека в своем седле? А Линдрус до самого конца оставался на его спине и стал единственным свидетелем кончины огромного зверя, услышал его прощальные слова. Дракон похвалил его. Может быть, они оба пытались заслонить ненавистью какие-то другие, непривычные чувства?

Душу Линдруса охватило отчаяние, показалось, что дракон обманул его: враг превратился в друга и тут же покинул его. Воину чудилось, что сама жизнь его провела. Всей душой он желал избавиться от своей смертной оболочки.

Взгляд Линдруса скользнул к краю утеса — достаточно просто шагнуть в этот неяркий свет… Спускались сумерки, и не видно было уже ни подножия отвесной каменной стены, ни лежавшей под ней осыпи. Так просто. И все будет кончено. Воин занес ногу над пропастью.

Как же он неправ! Вздрогнув, Линдрус отпрянул от края. Столько месяцев проведя вместе с Тарискаттом в боях против армии Такхизис, он не мог, нет, не имел права совершить напоследок такой бесполезный поступок.

Линдрус медленно улыбнулся, а в его голубых глазах вспыхнула какая-то мысль. Он тут же повернул прочь от обрыва и начал безо всякой осторожности спускаться по тому же склону, по которому поднимался. Воин скользил, и из-под ног летели камни. Гравий ливнем обрушивался вниз.

Линдрус вновь проникся чувством долга, и оно сияло, как бронзовая чешуя Тарискатта. У война есть возможность в последний раз применить свои боевые умения и воздать должное дракону. Линдрус побежал обратно на поле битвы и начал собирать оружие с убитых. Взял он столько, сколько мог нести на себе. Для того чтобы экипироваться, ему потребовалось некоторое время, но воин не жалел об этом — все должно находиться под рукой. Он повесил оружие на ремешки, продетые в отверстия его кожаных доспехов, на ремень — везде, где осталось место. Линдрусу было уже безразлично, что толстая кожа доспехов совсем прорвалась. Вскоре никакие доспехи ему будут не нужны.

Справившись со своим делом, Линдрус немного передохнул. После этого он, как всегда тщательно, проверил, хорошо ли ему удалось разместить на своем теле ножи, булавы, мечи, лук и стрелы. После Линдрус направился к самому большому военному лагерю, который разбил противник в этих краях. Он прокрадется под покровом темноты и разделается с часовыми, а потом, выждав подходящий момент, бросится в гущу драконидов и Повелителей Драконов, выкрикивая свой новый боевой клич.

Сейчас он воздаст подобающие почести самому лучшему напарнику в своей жизни. Линдрус собирался погибнуть и погубить при этом немало приспешников Такхизис, выкрикивая имя огромного бронзового дракона.

И Тарискатт еще раз устрашит своих врагов.

Кевин Т. Стейн Слепота

Драконы… вольны выбирать, на стороне

каких богов им находиться.

Создание мира

— Мошенники, — еле слышно пробормотал Борак. Отвернувшись от четырех остальных, он сделал вид, что что-то ищет в седельной сумке. Незаметно для мужчин, сидевших, скрестив ноги, за низким столиком, Борак вытащил нижнюю четверть карт из колоды и крепко сжал их в руке. Остальные карты он швырнул в ближайший очаг.

— Во что мы теперь сыграем? — крякнул Тайнэн, как следует приложившись к оплетенной бутылке. Когда кто-то попытался схватить ее, Тайнэн сердито посмотрел на него и дал негодяю бутылкой по носу. Тот завопил, скорее от злости, чем от боли, и потянулся за мечом, но тут же присмирел, когда Тайнэн угрожающе посмотрел на него, и вытер кровь из-под носа.

Происшествие привлекло к себе всеобщее внимание, и Борак воспользовался моментом и провел пальцами по краям карт. Чуткие подушечки тут же ощутили, что половина из них — крапленые. Усмехнувшись, он бросил в огонь оставшуюся четверть колоды и с отвращением покачал головой. На этот раз его не волновало, смотрит на него кто-нибудь или нет.

— Что с тобой? — спросил Тайнэн, доставая пригоршню игральных костей откуда-то из-под черных верховых доспехов, изношенных за время битв.

В ноздрях Борака дым огней лагеря перемешивался с запахом пота и немытых тел. Одними из самых грязных были воины из его группы, за исключением капитана Тайнэна — у того хватало чувства собственного достоинства, чтобы мыться после каждой боевой вылазки. Но и он производил впечатление оборванца, нищего, одетого в форму, снятую на поле боя с убитого солдата.

— Мошенники и лжецы, хвастуны и зазнайки! Всех вас ненавижу, — сказал Борак. — Нет у вас ни чести, ни уважения к человеку более достойному.

Тайнэн глянул на своих товарищей и подмигнул им.

— Если бы здесь за столом сидел еще один человек, то, возможно, все было бы по-другому. Но я вижу только тебя, Борак!

Борак сжал кулаки с такой силой, что кожа на его перчатках скрипнула, и этот звук не заглушил даже гвалт, стоявший в лагере. За время этой войны он уже несколько раз приходил в такое состояние: ему хотелось убить людей, вместе с которыми он был вынужден сражаться. Под его безупречно чистой черной одеждой напряглись мышцы. Он медленно и осмотрительно поднялся на ноги.

— Тебе, Тайнэн, — спокойно проговорил Борак, останавливаясь после каждого слова, чтобы сделать глубокий вдох, — так… повезло… оказаться в Альянсе с силами Владычицы Тьмы.

По запаху, который исходил от бойцов, Борак понял, что все они испугались, кроме Тайнэна, выпившего столько, что ему ничего уже не было страшно. Теперь на лице капитана отразилась безучастность.

— Тебе придется с этим смириться, — пробормотал он и снова отпил из бутылки, а потом глянул в сторону, на того, у кого шла кровь носом; мужчина прижимал к лицу грязную тряпку.

— Я больше уважаю этого идиота, — сказал Тайнэн, указав на бойца большим пальцем. — Он берет то, что ему хочется, ну или пытается это взять. А ты, Борак, только хнычешь, как слабая женщина, о справедливости и об Альянсе.

— Ты жив только благодаря Альянсу, Тайнэн, — ответил Борак. — А то я бы сам был не против убить тебя.

Тайнэн насмешливо оскалился:

— Ну, давай же…

Остальные отпрянули от этих двоих. Борак стоял в нерешительности, сжав кулаки. Тайнэн отпил из бутылки и начал встряхивать игральные кости.

Наконец Борак разжал пальцы:

— Ты не заслуживаешь такой чести. Тайнэн хрипло рассмеялся. Раскрыв ладонь, он показал всем кости и громко встряхнул их, приглашая остальных выбрать свой кубик. Все старательно отводили глаза, чтобы не встретиться взглядом с Бораком. Каждый выбрал себе кость, понравившуюся ему по цвету или по виду точек на сторонах. Тайнэн метнул первым, и все закричали; деньги быстро перешли из одних рук в другие.

— Боишься драки, а, Борак? — сказал капитан, не поднимая глаз от костей. Он резко засмеялся, видя, как не повезло товарищу, и сгреб монеты со столика. — Ты говоришь о чести и о уважении, ты их требуешь. — Тайнэн посмотрел прямо в глаза Бораку. — Мы их стараемся заслужить.

Тот пристально посмотрел на него. Мышцы Борака постепенно расслаблялись, лицо принимало спокойное выражение.

Мужчины засмеялись и добродушно выругали Тайнэна. В их глазах отражался свет пламени. Тайнэн снова метнул кости. Увидев, как подпрыгнул лиловый кубик, Борак понял, что у Тайнэна будет выпадать только нужное число.

— Мошенник… — тихо повторил Борак. Не обращая внимания на эти слова, Тайнэн собрал со стола монеты и кости, поднял руку, чтобы снова метнуть, но в этот момент Борак плюнул.

Посередине столешницы появилась дыра, дерево от слюны Борака почернело.

— Люди! Глупцы и обманщики, — прокричал Борак.

Сидевшие за столом вскрикнули от ужаса и вскочили с земли.

— Да будь ты проклят, Борак! — завопил Тайнэн. — Я и сам бы тебя убил! Скажи спасибо этому проклятому Альянсу!

Борак напряг мускулы, а его одежда растворилась, будто впитавшись в чернеющее тело. Он с радостью почувствовал действие магического амулета, с помощью которого можно было приобретать человеческое обличье, расправил крылья и устремился навстречу ночи и темноте, в которой прекрасно видел.

Владычица Тьмы принудила Борака и его соплеменников подчиниться условиям Альянса, союза драконов с людьми. Но любить Альянс — или людей — он не обязан.

— Только я уснул, как меня будит Командующий, — пробурчал Тайнэн, набросив седло на широкую спину черного дракона и умелыми движениями затянув ремни на его груди. — Говорит, что ты получил очередное секретное задание.

Борак ничего не ответил, лишь расслабил грудь, чтобы всадник мог как следует подтянуть упряжь. Положив голову на передние лапы, он устремил взгляд в никуда.

— И какое же на этот раз будет твое секретное задание, а? Если оно вообще существует!

— Донесли, что на сторону врага встал жрец Мишакаль. Он исцеляет их раненых. Генерал хочет, чтобы жреца убили, — ответил Борак резко.

— Да неужели? — Тайнэн, немного придя в себя после сна, пожал плечами. — Так как же мы собираемся отыскать этого жреца?

Любимым оружием Тайнэна были дротики; слева и справа от седла у него было по связке, всего более двадцати штук. К седлу был прикреплен широкий неподвижный щит, на котором держалось короткое копье; такими же копьями и щитами пользовался противник. Человек явно ждал ответа.

Борак молчал. Щит и копье напоминали ему о ненавистных Драконьих Копьях, отчего настроение его становилось еще более мрачным. Он не стал отвечать на вопрос своего седока.

Тайнэн пристегнул на бок меч. Он часто повторял, что меч заговорен убивать слабых и приносить победу сильным. Однажды Борак с помощью простого заклинания обнаружил, что ни клинок, ни что-либо другое из вещей Тайнэна не обладают магической силой. Этот человек только и делал, что лгал и хвастал.

Проверив напоследок доспехи, Тайнэн натянул на голову черный кожаный капюшон, чтобы в полете защитить лицо от пыли и холода, потом надел покрытый вмятинами шлем. Борак бросил взгляд назад и вспомнил все удары, нанесенные по шлему Тайнэна, каждую битву, каждую кампанию. Ни разу дракон не видел, чтобы человек проявил милосердие и пощадил побежденных. Он вспоминал о тех, кого убил, только к вечеру, когда начиналась попойка. И тогда не было конца его рассказам о собственной удали.

— Знаю, о чем ты думаешь, Борак, — прогремел из-под шлема голос Тайнэна. Он подтянулся за выступ седла, отчего ремни неприятно сдавили грудь дракона. Устроившись поудобнее и сунув ноги в стремена, наездник поместил копье посередине и взялся за вожжи, прикрепленные к уздечке на морде Борака. — Знаю, о чем ты думаешь, но мне до этого нет дела. Молчи давай. Я буду обращаться с тобой так, как с любым другим конем.

Тайнэн сильно натянул вожжи, так что Бораку пришлось поднять голову. Сдерживая ярость, дракон взлетел. Перекрикивая порывы ветра, Тайнэн заявил:

— Теперь ты работаешь с нами! На нашей стороне. И ты останешься с нами.

— Поднимайся, будь ты проклят! — прокричал Тайнэн сквозь дым, развернувшись в седле и метнув еще один дротик — это был один из его излюбленных приемов. Борак попытался выполнить команду, но места для маневра не было. К серебряному дракону, летевшему прямо над ним, слева спустился еще один.

Дротик Тайнэна попал в крыло одному из серебряных. Тот ненадолго прекратил движение по кругу, и Борак успел сложить крылья, а потом развернуть их как можно шире, поймать поток воздуха и подняться выше. Первый дракон пронесся мимо, и Борак отметил его неопытность: всаднику пришлось вцепиться в седло, чтобы не упасть.

Тайнэн изо всех сил бил Борака по бокам, указывая вниз. Быстро оглядевшись, Борак понял, что в данный момент опасность ему не грозит, и оставил без внимания команду Тайнэна. Внутри у дракона кипели злоба и ярость. Почувствовав на языке вязкий привкус тьмы, он выплюнул сгусток кислоты, и ему показалось, что он изрыгнул всю свою ненависть к Тайнэну, к приятелям Тайнэна, ко всем людям.

Серебряного дракона и его всадника обрызгало кислотой. Борак оставался на той же высоте, не обращая внимания на пинки и приказы Тайнэна; он смотрел, как кислота прожигает дыры в серебряных крыльях противника. Это была молодая драконица; поняв, что погибает, что в воздухе ей больше не удержаться, несчастная вскрикнула и кругами пошла на снижение. Под конец она уже совсем не могла лететь. Драконица упала, и ее тело, оставив прореху в сплошной стене дыма, исчезло из виду.

Человек, сидевший на драконице, завопил от боли и ужаса, но крики его быстро оборвались.

Борак поднялся выше и полетел сквозь дым. Ему представлялось, что среди участвовавших в этой вылазке драконов он самый старый и самый опытный и ему почти нечего опасаться. Правда, во всей этой суматохе им так и не удалось обнаружить жреца.

Тайнэн стукнул Борака сбоку по голове древком дротика, заставив того отвлечься от размышлений.

— Я же тебе приказал! — завопил он. — Ты должен мне подчиня…

Тайнэн не договорил; из горла его вырвалось клокотание, полное боли. Вонзившийся ему в спину сверкающий наконечник Драконьего Копья пробил тело насквозь и ударил в голову Бораку, над бровью. Борак вздрогнул от боли и повернул голову, чтобы вытащить зазубренный наконечник. Противник застал их врасплох: сквозь облака и дым сражения к ним поднялся другой серебряный дракон, старше и намного опытнее.

Борак ничего не чувствовал, кроме жгучих мук от нанесенной Драконьим Копьем раны. Огромным черным камнем начал он падать вниз; боль помутила разум, и драконом управляли одни только инстинкты. Борак падал, и мимо него стремительно пролетали облака, а земля становилась все ближе; дракон был уверен, что соперник не настигнет его, потому что не станет так круто, безумно спускаться. В седле, пристегнутое ремнями, вздрагивало и подпрыгивало безжизненное тело Тайнэна. Борак был рад, что его наездник умер, ему хотелось, чтобы все они умерли, чтобы земля поглотила их и он смог бы успокоиться. И чтобы не было больше этой боли…

…Борак постепенно пришел в сознание. Упал он на склоне холма, а вокруг все еще продолжалась битва между силами Добра и Зла. У него не было сил лететь, кроме того, он чувствовал, что при падении сломал… что-то сломал. Он ничего не испытывал, кроме жгучей боли в голове.

Драконье Копье пробило костяную пластину над его левым глазом. Правым он мало что видел, а левый, залитый кровью, почти ослеп.

Борак с трудом поднял окровавленную голову. Тайнэн лежал неподалеку. При падении он ударился головой; шея у него была сломана, а тело неестественно выгнулось, но Бораку это было безразлично. Ему самому удалось выжить, и только это сейчас имело значение.

Вокруг лежало много других убитых солдат, с обеих сторон. Дракон почувствовал, что снова проваливается в темноту. Нужно было составить какой-то план. На мгновение его охватила паника: он попробовал с помощью магии обратиться к своему амулету, но тот поначалу не отзывался, и Борак испугался, что потерял его. А потом чары сработали.

Борак повелел своему телу принять то обличье, в котором он представал людям, — сломанные кости крыльев превратились в сломанные пальцы, новая плоть покрылась синяками и ранами. Левый глаз пылал от боли. Хватаясь за землю немногими неповрежденными пальцами, Борак подполз к одному из убитых вражеских солдат, раздел его и, стараясь не задевать собственные раны, натянул на себя его одежду. Потом все снова потемнело; сокрушительная чернота навалилась на него…

Что-то шевельнулось. Борак вздрогнул и пришел в себя.

— Он жив! — прошептал кто-то.

— Тихо! — приказал другой голос. — Прислушайся.

Рана над бровью все еще кровоточила, но теперь глаз был перевязан полоской ткани. Другой глаз был закрыт, но по запаху дракон понял, что рядом люди.

Спустя мгновение еще один человек подошел к Бораку справа.

— Я ничего не слышу! — сказал он. Раздался скрежет меча о щит, загремели доспехи, кто-то, волоча ноги, прошел по грязи. — Попробую найти нашу роту.

— Никуда мы не пойдем! — сказал второй, возможно их командир. — Неподалеку отсюда упал черный дракон!

От запаха человечьего страха Бораку стало чуть лучше. Он постарался сосредоточиться. Дракон опасался, что эти люди могли не обмануться его внешностью, несмотря на то, что сейчас он был одет и казался человеком. У них могли вызвать подозрения знаки различия на украденной им форме. Борак сжал зубы и с удовольствием почувствовал, как живот наполняет кислота. Ему стало немного спокойнее. Если потребуется, он снова обратится в дракона и в мгновение ока разделается с этими людьми, несмотря на все свои раны.

— Говорю вам, дракон совсем неподалеку! — нервно проговорил третий мужчина. — Я его чувствую. А вы разве нет?

Борак постарался не открывать глаз; лицо его оставалось таким же бесстрастным. Он слышал, как дрожат эти одетые в доспехи люди; от них исходил смрад ужаса.

— Я пошел, — сказал третий. — Ситуация изменилась! Если мы не уйдем сейчас, нам никогда не найти свою роту!

— А что же с драконом? И что делать с этим раненым? Здесь его оставлять нельзя.

Борак ждал ответа.

— Понесем его с собой. Ты пойдешь первым и разведаешь путь, — ответил наконец командир. — Мы двинемся за тобой.

Снова загрохотали доспехи, и разведчик ушел через горный хребет. Борак почувствовал, что его передвинули, а под голову подложили что-то мягкое, наверно скатку.

— Давайте найдем пару копий и сделаем носилки. Мы отнесем этого человека в лагерь и будем молиться Мишакаль, чтобы ее жрец нашел способ спасти раненому глаз.

Жрец. Жрец Мишакаль. Борака позабавила такая насмешка судьбы. Он, отменный убийца, раненый дракон, в человеческом облике, будет лежать у ног человека, которого ему приказали убить.

Смех разбирал его, но, когда носилки подняли, все пересилила боль. Он снова провалился в темноту…

— …убивают всех! — услышал Борак. — Всех, кто остался в живых, даже раненых!

Борак вынырнул из темноты и медленно открыл здоровый глаз. Боль немного утихла, но воспоминания о Драконьем Копье бередили рану, будто новый удар.

— Довольно, мы отдохнули! — сказал командир. Борак оглядел своих спасителей. Казалось, что все они скроены на один лад: одного роста, одного телосложения. Их белая форма была изорвана, доспехи повреждены, на кольчугах не хватало звеньев, а на шлемах заметны вмятины от ударов булавой, но оружие они держали наготове.

Над Бораком склонился командир.

— Тебе было бы легче, если бы ты не просыпался, — сказал он. — Мы сейчас понесем тебя, ты готов?

Борак ничего не ответил. Его мысли постепенно прояснялись: этот человек и его соратники рискуют жизнью ради того, чтобы спасти его. Расскажи ему кто-нибудь о таком в таверне, он бы лишь саркастически посмеялся. Но сейчас ему смеяться не хотелось.

— Пора идти, — приказал командир. Они подняли Борака с земли и вынесли его из небольшого углубления на склоне холма, где они прятались. Двое тащили носилки, сделанные из двух копий и одеяла, а остальные четверо шли по сторонам, готовые защищать друг друга и раненого. В сердце Борака зашевелилось чувство, совершенно непохожее на все, что он пережил за свою долгую жизнь. Эти люди на самом деле помогали друг другу, стараясь спасти того, кого приняли за своего. Ему стало интересно, играют ли они в кости.

Внезапно солдат, шагавший справа от Борака, упал; грудь его пронзили две стрелы. Командир щитом преградил путь брошенному в них копью. Не успело еще тело первого солдата коснуться земли, как со склона холма на них понесся отряд бойцов армии Владычицы Тьмы. Бораку показалось, что их боевой клич, рассекая воздух, впился прямо ему в рану, и он поморщился.

— Извини, — сказал один из тащивших носилки, быстро, но очень осторожно опуская их на землю. Солдаты побежали навстречу нападавшим.

В ушах Борака бушевал шум боя. По числу бойцов силы были равны, но спасшие его измученные солдаты утратили присутствие духа. Удар длинного меча разорвал белый плащ командира и прочертил на животе кровавую борозду, но воин продолжал сражаться.

За деревьями стрелок поднял лук и прицелился в спину командира.

Борак медленно поднял правую руку. Человеческими губами он произнес гибельное заклятие. Лучник рухнул на землю.

Командир ничего не заметил. Взяв палаш в одну руку, он выхватил из-за пояса еще один клинок и сделал быстрый выпад. Грудь соперника оказалась незащищенной. Нанеся удар, командир выдернул палаш из груди врага. Тот упал на колени. Командир поднял клинок высоко над головой и обрушил на раненого ужасный удар; тот лишь попытался защититься. Наконец, с криком замахнувшись еще раз, командир прикончил своего противника.

— А где тот лучник? — крикнул он своим солдатам, упираясь ногой в грудь убитого и вытаскивая меч.

— Здесь, сэр. Он мертв, сэр! — доложил один из солдат. — Странно, на его теле нет ни единой раны.

— Ну и ладно, — сказал командир, опускаясь на колени возле Борака. — А у тебя все хорошо?

Борак посмотрел ему в глаза и увидел заботу и сострадание. Эти люди искренне делали все возможное, чтобы доставить его к их жрецу. Борак понимал, что, окажись он среди сторонников Владычицы Тьмы, его давно бы уже бросили умирать. Нет у них ни чести, ни отваги. Трусы. Обманщики.

— На юг, — прошептал Борак.

— Что?

Дракон облизнул губы.

— Идите на юг, а не на запад.

Командир нерешительно глянул на Борака, а потом сказал остальным:

— Пока мы остановимся здесь, чтобы оценить обстановку. Нельзя позволять врагу нападать из засады. Я хочу отправить всех на разведку. Потом встретимся здесь.

Командир посмотрел, как побежали солдаты, кто через поле, кто через холмы. Спустя мгновение он сказал:

— Ты здесь пока в безопасности. Они скоро вернутся и отнесут тебя к целителю.

— Я… разведчик, — с трудом произнес Борак.

От движения челюсти в глазах у него потемнело.

— На юг, — задумчиво повторил командир. Он встал и осмотрел рану на животе. Обоняние подсказывало Бораку, что она неглубока. — Может, тебе что-нибудь нужно?

Борак молча покачал головой. Он почувствовал, что снова проваливается в забытье.

Командир кивнул, еще мгновение смотрел на него, а потом пошел прочь и исчез за деревьями. Борак не сожалел о том, что применил заклинание: лучник собирался убить командира тайком, как поступают трусы. Он тяжело выдохнул и прикрыл глаз, чутко прислушиваясь, не возвращаются ли из разведки солдаты.

…Борак проклинал всю человеческую расу. С тех пор как воины ушли, прошло уже больше часа. «Не подстрелили ли этих глупцов мародеры?» — думал он, ругая солдат за то, что те так глупо разошлись поодиночке, а не стали прорываться вперед вместе.

Дракон попытался подняться, но он был все еще беспомощен из-за пылающей раны, нанесенной Драконьим Копьем. Голова его упала обратно на носилки, и беднягу чуть не вырвало от боли.

— Люди! — Во имя Владычицы Тьмы Борак проклинал их всех.

Потом он с громким стоном приподнялся и сел. Перенеся вес тела, дракон подтянул ноги и попробовал встать, но тут же почувствовал слабость и упал.

Кто-то подхватил его.

— Тебе нужно лежать.

Это говорил командир; он уже вернулся из разведки. Борак расслабился и позволил уложить себя обратно на носилки.

— Куда ты собирался идти? — спросил человек. — Нас хотел искать?

Борак попытался что-то сказать, но смог только сделать несколько глубоких вдохов, чтобы приглушить боль.

— Мы отошли не так далеко. Да, ты был прав. Мы наткнулись бы на лагерь войск Владычицы Тьмы, если бы пошли на запад. Нужно двигаться на юг. Поднимите носилки, — приказал командир остальным. — Он спас нам жизнь. Мы отплатим ему тем же.

Солдаты несли Борака на свои позиции, а в голове у него эхом раздавались слова командира. Войска, стоявшие на стороне Добра, не были еще разбиты наголову, но уже стремительно отступали. Целители помогали легкораненым, чтобы те смогли вернуться на поле боя и защитить тех, кто был не в силах идти. Борак увидел кавалерию: ей предстояло пойти в авангарде.

Дракона поражали взаимопомощь и доверие, царившие среди солдат. Никакого щелканья кнутом, ни одной угрозы, никакого пьяного бесчинства. Везде он видел уважение, порядок и дружелюбие…

— Пока оставим тебя здесь, — сказал командир. — Мы должны вернуться на поле боя.

Взмахом руки он велел солдатам опустить Борака на землю перед большим белым шатром.

— Возможно, мы еще удостоимся почета сражаться вместе с тобой, — сказал он.

А потом командир и солдаты ушли выполнять свой долг.

Из шатра вышел старик. На нем было опрятное синее одеяние, но длинные седые волосы и борода свисали неровными космами. Он опустился на колени возле Борака и осторожно приподнял повязку на поврежденном глазу.

— Ты… — заговорил Борак, стараясь, чтобы его драконья ненависть, воспламенившись от боли, не вырвалась наружу. — Ты — целитель?

Старика, казалось, что-то встревожило, то ли вопрос, то ли что-то еще.

— Я? Нет, что ты! Но он скоро сюда придет. Я буду отвлекать тебя от боли. В костисыграем?

Старик сунул руку в мешочек и достал несколько кубиков. Борак закрыл глаза. Это сострадание становилось для него почти невыносимым. Он был уже зрелым драконом и многое повидал, но такое… Он не мог поверить, что бывают такие люди.

— Давай, давай. Вижу, у тебя они тоже с собой. Попробуй метнуть.

Борак достал из черного бархатного мешочка свои игральные кости и жестом предложил старику бросить. Он очень-очень внимательно наблюдал, как кружится и подпрыгивает каждый кубик…

— Какая будет ставка? — спросил дракон.

— Жизнь, — ответил старик. Борак вздрогнул и встревожено поднял взгляд. Старик рассмеялся и показал пригоршню монеток. Метнув кости в первый раз, старик проиграл. И во второй раз. И в третий. Борак выиграл пять раз, два раза была ничья. Боль в голове дракона стихла, и он снял повязку. Кровь еще сочилась, но глаз все же видел, хоть и размыто.

— Не видел ли ты на поле черного дракона? — спросил старик, бросая Бораку несколько монет.

Борак взял монеты, добавил их к своей ставке и покачал головой.

— Говорят, что драконов сотворили из самой сущности Кринна, — пробормотал старик, будто разговаривая сам с собой. — Интересно, могут ли злые драконы становиться на сторону Добра, и наоборот?

Кости застучали на низком столике, и Борак коротко выдохнул:

— Такое, я не сомневаюсь, возможно.

Правым глазом он заметил, что висевший на шее у старика амулет сияет голубым светом. Левый глаз почти ничего не различал.

— Если ты сейчас убьешь меня, дракон, то останешься без глаза, — сказал старик. — Присоединяйся к нам! Дай мне слово, что не вернешься на сторону Зла, и я исцелю тебя!

В голове у Борака одно за другим проносились воспоминания о чести, храбрости и справедливости, которые он обнаружил в рядах противника, и о трусости, подозрительности и жестокости войск, к которым он принадлежал. Внимательно приглядевшись, он увидел, что амулет на шее старика был Медальоном Веры, символом Мишакаль.

Борак несколько мгновений молча смотрел на медальон; издалека доносился шум отступления.

Его собственные соратники с радостью бросили бы его умирать. Этот человек спас его, но теперь от него потребовали что-то взамен. Все люди таковы. У них может быть разный характер, но сущность у них у всех одна и та же. А он, дракон, стоит выше их всех.

Борак вздохнул и чуть было не согласился, но передумал. На губах его уже пенилась драконья ненависть. Он плюнул в Медальон Мишакаль, и слюна пережгла цепочку.

— От твоего тела не останется и следа, — прорычал Борак.

Пока он затаскивал старика в палатку, левый глаз его навсегда утратил способность видеть.

Терри Макларен Сущность зверя

День у Фалона, Главного книжника Двенадцатого Аванпоста, выдался очень неудачный.

— Простите, я на минуту должен отвлечься. Блот, займись очагом! От него только дым и никакого тепла. У меня ноги замерзли! — крикнул Фалон грязнолицему растирателю чернил, и тот от неожиданности разлил себе на руку пинту пузырившейся краски, черной как вороново крыло.

— Ну что же, господа, теперь мы можем снова начать? — Главный книжник потер лоб; глаза ему ел дым, и он с трудом сфокусировал взгляд на стоявших перед ним двух охотниках. — Прошу прощения. Как видите, дел у меня немало. Так что, Кейл, ведь так тебя зовут, да? Так вот, теперь рассказывай ты. А ты, Эдрин, помолчи, пока он не закончит.

— Но, сударь…

— Я сказал: помолчи. Ты так орал, что у меня заболели уши. Давай, Кейл.

— Так вот… — начал Кейл еле слышно. — Мы отправились в горы искать отбившегося толсторога, ну и, значит, не нашли ничего, кроме обглоданного скелета, а проходили весь день, уже становилось поздно и холодало, так что мы с Эдрином сказали Риллигеру, что пора вниз, пропустить в трактире по паре кружек, все равно без толку ходим. Но у Риллигера был с собой новый нож, и он хотел остаться. Сказал, что ту овцу, должно быть, задрал медведь, так что нам есть на кого поохотиться, и мы остались: я с Эдрином у большой скалы, а Риллигер на опушке леса. А потом небо над нами закрыла та самая огромная тень и страшно завоняло, как будто от трупа, пролежавшего неделю, и я крикнул Риллигеру: «Эй, Риллигер, что-то это не похоже ни на одного медведя, что я в жизни видел, прячься», а Эдрин сказал: «Я уже в укрытии!», а Риллигер… не ответил. — Кейл замолчал; лицо его покраснело от усилий: слишком много слов пришлось сказать практически на одном дыхании.

— И тогда-то вы и услышали… — подсказал Главный книжник.

— Мы услыхали, как что-то захлопало высоко над нашими головами, выше облаков, а потом стало так холодно и мы не могли шевельнуться, а за спиной у нас я заметил старую пещеру, и мы побежали туда, а потом стемнело и мы остались в ней до утра, и вместе дрожали, оставшись без огня и совершенно замерзнув, а когда рассвело, мы стали искать Риллигера, но он…

— Исчез. Просто исчез! Бесследно! — крикнул, не в силах сдержаться, Эдрин; его глухой голос срывался от горя.

Фалон кивнул: наконец-то все прояснилось.

— Говоришь, дурно пахло? И над тобой пронеслась тень? А потом вдруг похолодало? Не заметили ли вы повисших в воздухе льдинок?

Кейл и Эдрин кивнули. Рослые охотники переминались с ноги на ногу: в маленькой комнатушке книжника Фалона им было тесно. Главному книжнику было знакомо это чувство: он сам, человек немаленького роста, просидел здесь, день за днем, уже пять лет, собирая сведения для Бестиария Астинуса, и рядом были лишь его помощники Андер и Дэл, да еще гном Блот, недавно нанятый растиратель чернил. Но стоит составить достаточно подробное описание для Бестиария какого-нибудь редкого существа вроде, скажем, белого дракона, — и он окажется в просторных кабинетах самой Палантасской Библиотеки. А там тепло. И чернила превосходные. И самый гладкий пергамент. Все самое лучшее. Такая возможность бывает раз в жизни. Ему вдруг показалось, что сегодняшний день складывается не так уж плоха.

— Сударь? — Эдрин шагнул вперед. — Что это было, ну, то, что поймало Риллигера?

Фалон поднял густые седые брови, изо всех сил изображая озабоченность данным вопросом:

— Господа, на данный момент, не проведя никаких наблюдений, я не могу этого знать. Вы на охоте не выпили пуншу, а?

Лицо Кейла потемнело от гнева. Он покачал головой:

— Сударь, Риллигер пропал. А мы его друзья. Мы целый день скакали сюда и просим вашей помощи. На нашей горе живет что-то большое и ужасное, и нам нужно знать, что это за зверь. Раз уж он унес Риллигера, он может поймать кого угодно.

Фалон с серьезным видом кивнул:

— Конечно. Совершенно согласен. Я поручу эту работу своему лучшему помощнику. Теперь, господа, отправляйтесь домой и держитесь подальше от горы, пока не получите от нас вестей.

Кейл и Эдрин молча вышли, наклонившись, чтобы не удариться о грубо обтесанную балку притолоки. Фалон повернулся к углу, где сидел Андер, самый способный его помощник. Тот раскрашивал тщательно выполненные изображения серо-бурой пичуги, которую зарисовал несколькими днями раньше. Птица, несмотря на свое название, была неожиданно яркой и разноцветной.

— Андер…

— Да, сударь? — отозвался помощник, не отрывая взгляда от своего рисунка.

— Андер, ты слышал наш разговор? Конечно же, слышал; ты же такой внимательный. Ты прошел хорошее обучение, поэтому наверняка понял, что передо мной встала очень серьезная задача.

— Да, сударь. Кажется, эти охотники столкнулись с драконом, и, судя по месту, где произошло нападение, вполне возможно, с белым. Хотя я не слышал, чтобы они встречались так далеко на севере, а Валкарша — самая высокая гора в этой цепи. Даже на середине ее склонов царит вечная зима, — сказал помощник книжника, смешивая чернила, чтобы точно подобрать цвет, который осенью имеет хохолок серо-бурой пичуги.

— Молодец, Андер. Я именно это и предполагаю. Значит, ты оценишь то, что для наблюдения я посылаю самого способного, то есть тебя, — отвечал ему Фалон.

Андер, наконец, поднял голову и посмотрел на Главного книжника:

— Меня, сударь? Но ведь я только что вернулся с полей! Мне надо закончить эти наброски. Сейчас очередь Дала отправляться наблюдать.

— Он вернется из поселка только через неделю. И не волнуйся о недоделанной работе. Об этом я позабочусь сам. Кроме того, на этот раз тебя ждет повышение по службе, Андер. Как мне кажется, тебе будет приятно вернуться с задания и узнать, что ты считаешься уже не помощником, а настоящим книжником. А тебе, как мне известно, для этого осталось описать лишь одного зверя. Всего лишь одного, — сказал Фалон, проводя пальцем по чистому листу пергамента.

Андер, не в силах в такое поверить, заморгал, глядя на главного книжника; перо его так и повисло в воздухе.

— Вы серьезно, сударь? Я так… долго этого ждал. Уже почти перестал надеяться.

Фалон широко улыбнулся:

— Конечно, серьезно. Я понимаю, что здесь у нас все… хм… происходит довольно медленно, но сейчас тебе выпал отличный шанс. Кто знает, возможно, однажды ты займешь мое место — конечно, когда меня направят в Палантас. Но сейчас это не важно. Сейчас имеет значение только этот белый дракон. Ах да! С тобой пойдет Блот, он составит тебе компанию и, в случае чего, будет защищать тебя.

Андер несколько мгновений молчал, зачарованный открывавшимися перед ним возможностями. Ледяной дракон… это будет его, Андера, личный вклад в великую книгу Астинуса. Такой шанс выпадает в жизни только раз.

— Аванпост сможет гордиться мной, сударь. — Андер просиял, отложил набросок серо-бурой пичуги и начал складывать в котомку хлебцы, сыр, мелки и дощечки для зарисовок.

Фалон махнул рукой в сторону Блота, которого было почти не видно из-за корзины с углем; от пыли, которая на него только что высыпалась, гном стал еще темнее, чем обычно.

— Представишь мне обычный отчет… да, и на этот раз кое-что еще, Блот. Поставь, пожалуйста, точку. Ну, подведи итог. Это особый случай.

Фалон подмигнул. Грязное лицо гнома неспешно растянулось в широкой улыбке.

— Как вам будет угодно, сударь. Поставлю точку. — Он сдавленно засмеялся.

От Аванпоста до горы Валкарши можно было добраться за два дня. Андер и Блот быстрым шагом двигались по осенней проселочной дороге, которая вилась вверх по склону. По пути им почти никто не встречался. Собственно, встретили они только рыженькую пастушку, которая некоторое время шла вместе с ними и показала им источник. Она достаточно подробно описала Андеру внешний вид зверя.

— Блестящий. Белый. Когда он пролетал надо мной, я не разглядела головы, а вот хвост у него был длинный и тонкий, гибкий — когда он взлетал, конец хвоста изогнулся петлей. В жизни, скажу я вам, господа, не случалось мне еще так перепугаться. И за прошедший месяц эта тварь утащила у меня целых шесть овец! — пожаловалась она.

Андер, слушая ее, делал зарисовки и добавлял детали, которые она припоминала, а потом показал девушке, что ему удалось изобразить с ее слов.

— Это он! Это то, что я видела! — воскликнула она. — Так что же это?

— Я могу лишь сделать обоснованное предположение, что это был draco albicanus, или белый дракон. Спасибо, ты нам очень помогла, — ответил он, уходя, а девушка осталась стоять на узкой тропинке, охваченная ужасом.

Переночевав на жесткой, подмороженной земле и прошагав целый день под холодным дождем, они добрались до подножия горы Валкарши. Андер опустился на корточки, приблизил лицо к влажной земле и дунул посильнее, освободив от опавших листьев отпечаток лапы; потом достал мерную ленту и измерил странный след.

— Двадцать четыре дюйма в длину, примерно шесть дюймов в глубину, а в конце каждого из трех пальцев виден отпечаток когтя. Похоже, Блот, я был прав. Где-то наверху, поблизости, дракон. Ни одно другое существо не оставляет таких следов. Смотри.

Гном, глядя на отпечаток через плечо Андера, стоял и кивал:

— Ага. Дракон. Шефу это понравится. Скажи, а теперь, когда есть этот след и рисунки, которые ты сделал со слов пастушки, что тебе еще нужно, чтобы составить описание?

— Ну, чтобы все сделать как следует, мы должны увидеть его сами. Но еще лучше, если у нас будет какое-нибудь вещественное доказательство, это было бы неопровержимо, — рассеянно ответил Андер, зарисовывая на дощечке след.

— Тогда пошли, — сказал Блот, нетерпеливо глядя на крутой склон горы.

Чтобы осмотреть местность, о которой рассказывали охотники, им нужно было еще полдня подниматься по крутому склону. Гном с трудом успевал за Андером, который пробирался вперед через голые ветки невысокого кустарника. Чуть выше кустарник сменился густым хвойным лесом, и первые утренние лучи, разгоняя тяжелые тени, пробивались сквозь скопища сине-зеленых игл. Блот старательно запоминал дорогу. Возвращаться он собирался один.

Через несколько часов, пройдя еще сотни футов, они вышли на небольшую полянку; высокие сосны, обрамлявшие ее, были расколоты в щепки, а на сверкающем снегу все еще лежал замерзший скелет барана.

Андер скинул котомку, понюхал воздух и прислушался. Ничто не нарушало жуткой тишины: ни пение зимних птиц, ни шорох пробиравшихся под снегом грызунов.

— Вот где все случилось, Блот. Смотри, вот здесь, должно быть, дракон и поймал Риллигера.

Андер указал на следы на снегу. От сугробов вели глубокие, торопливые отпечатки только двух пар ног, а третья цепочка внезапно обрывалась, как будто идущий просто взлетел с места. Блота передернуло, когда он посмотрел на мертвого толсторога; потом гном поднял глаза к небу и подумал о незадачливом охотнике.

— Не пора ли нам подыскать убежище? Я хочу сказать, темнеет. И ветер поднимается. Что, если дракон вернется сюда? — беспокойно крикнул он, обращаясь к стоявшему выше по склону напарнику.

— Да, ты прав, — откликнулся Андер, глядя на стальные облака. — Я рассчитывал, что к этому моменту у нас все будет готово и мы пойдем обратно в долину. Не нравится мне это небо, возможно снова пойдет снег. Охотники говорили о какой-то пещере… — вспомнил он и, окинув взглядом заснеженный склон горы, заметил небольшое темное пятно. — Кажется, я ее вижу.

Через несколько минут Блот огнивом поджег собранные щепки и подложил в слабый огонек пару сломанных ветром ветвей покрупнее, а Андер в это время, сидя у входа в узкую пещеру с высокими сводами, просматривал свои заметки.

— Думаешь, мы увидим дракона до наступления темноты? — встревожено спросил гном. Андер задумчиво улыбнулся:

— Думаю, нам не стоит из-за этого беспокоиться. Посмотри на эти стены, — видишь, лишайник ободран и свисает огромными пластами? К тому же тут не зимует ни одной летучей мыши. А как здесь пахнет! Фу! Запах, должно быть, идет из глубины сети пещер. Блот, мне кажется, мы разбили лагерь в одном из дальних туннелей, отходящих от самого логова дракона.

— От самого логова? — Из-за грязи на лице гнома и его нечесаной бороды было незаметно, как он побледнел.

— Судя по всему, нам нужно будет только обследовать пещеру. Мы пройдем немного дальше, пока не кончится буря. А потом можно будет спускаться.

— Обследовать пещеру? — Блот с усилием сглотнул. — Хочешь сказать, пойти прямо в его гнездо?

— Не волнуйся, приятель. Если хочешь, можешь остаться здесь, у костра, пока я гляну, что там, в глубине. В котомке есть хлебцы, угощайся, — сказал Андер, дружески похлопав Блота по спине. — Ты же знаешь, для меня это замечательная возможность: меня могут повысить по службе; я не посмею подвести Фалона. В этом захолустье он помогает мне сделать карьеру, так что я в долгу перед ним и обязан подготовить описание наилучшим образом. А еще, знаешь, Блот, мне кажется, что он и для тебя сделает что-то хорошее. До твоего прихода я был растирателем чернил, а потом стал помощником книжника, как и Дэл. Возможно, ты получишь повышение одновременно со мной… Фалону понадобится новый помощник. И твой недельный заработок будет на две монеты больше. Да и работа будет не такая грязная! — Андер засмеялся и вытащил из костра горящую палку. Засунув за пояс мешочек для сбора материалов, он отправился в глубь сети пещер.

Гном ничего не сказал, только съежился и придвинулся к костерку. Но как только Андер исчез, пройдя сквозь узкую щель между камнями, Блот достал свой длинный нож и пошел следом; лицо его было хмурым. Гному нужно было выполнить свое задание, и чем скорее, тем лучше; Блота трясло от одной мысли о том, что он идет там, где недавно побывал дракон.

Как можно тише шагал он вслед за помощником книжника; неяркий красный огонек, головня Андера, подпрыгивал в воздухе в нескольких футах впереди. Следуя за огоньком, Блот миновал несколько поворотов, а воздух в пещере все более и более наполнялся смрадом разложения; стены и пол становились скользкими от невидимого льда. Коридор неожиданно расширился, а потом мерцающий свет от дымящейся ветки в руке Андера озарил высокие своды галереи и стали видны колонны льда высотой футов по тридцать, а также многочисленные ряды обледеневших сталактитов, сверкавших, будто тысячи острых, как иголки, зубов и готовых от малейшего колебания дождем осыпаться на вошедших.

А потом головня осветила кое-что еще.

У Блота так и сжался желудок, когда неяркий свет упал на источник вони. На дне глубокой карстовой воронки лежал третий охотник, точнее, то, что от него осталось, а под ним была еще целая куча: он был самой недавней из бесчисленных несчастных жертв. Блот мог различить кости лося, череп медведя, выступающие кривые клыки на челюстях людоеда, и поверх всего были разбросаны крупные белые чешуйки.

Андер мгновение стоял на краю темной воронки, не желая тревожить мертвого. Наконец он встал на колени над смрадной ямой и бережно накрыл краем плаща Риллигера его истерзанное лицо. Андер взял новый нож, который все еще сжимала окоченевшая рука Риллигера, чтобы отдать его охотникам, а потом осторожно поднял с кучи останков блестящую ромбовидную чешуйку и положил ее в мешочек для найденных материалов.

Этого момента и ждал Блот: Андер нашел вещественные подтверждения. Теперь Блот может довести до конца свою работу. Он осторожно поднял кинжал, готовясь выполнить приказ Фалона. Поставить точку. Если Андер останется стоять к нему спиной, сделать это будет легко, напомнил себе гном. Достаточно просто подойти и ударить, а потом столкнуть тело в воронку, туда, где лежит охотник, и во всем обвинить дракона, а самому уйти, взяв мешочек и записи с измерениями. Все можно было сделать так легко.

Все было бы просто, не будь он так напуган.

Схватившись за стену, чтобы не упасть без чувств, Блот задел длинную сосульку. Ее негромкий звон подхватил пугающий хор жутких кристаллических голосов. Андер резко поднял голову, услышав этот звук, но, пытаясь разглядеть, откуда раздается звон, все же не посмотрел в сторону Блота. Глаза его были устремлены к северной стене пещеры; казалось, он слышит оттуда что-то другое. А потом этот звук уловил и Блот.

Это было цоканье и скрежет когтей зверя, тащившего что-то тяжелое.

Внезапно пещеру наполнило такое отвратительное зловоние, что глаза Блота помимо его воли увлажнились, а волоски в носу, как ему казалось, с каждым вдохом будто обжигало. Вытирая лицо, он пошатнулся: гора содрогнулась от шума, и несколько сверкающих ледяных кинжалов обрушились на беззащитные головы человека и гнома. Крепко зажмурившись, Блот распластался по стене, а Андер забрался под выступающий камень. Через пару мгновений все успокоилось.

Подавляя в себе ужас перед драконом, Андер поднял над головой мешок, встал и повернулся к выходу, но тут же от удивления замер. В паре футов от него стоял с поднятым ножом Блот, на лице у которого застыло выражение беспредельного ужаса.

— Ш-ш… — предостерегающе прошипел Андер, вздохнув от облегчения и указав на свод пещеры. — Еще один громкий звук, и на нас может обрушиться половина этой горы. — Он перешагнул через широкую расщелину и поспешил встать возле Блота. — Ты меня немного напугал. Спасибо, что пришел поддержать меня. Надо нам отсюда выбираться! Я нашел чешуйку, да и судьба несчастного Риллигера окончательно прояснилась. А теперь, мне кажется, нам пора. Дракон вернулся!

Блот медленно опустил нож — возможность была упущена. Но потом Андер прошел мимо него вперед, и его спина снова оказалась открытой для удара. Со стороны северной стены доносилось цоканье и скрежет когтей.

Нельзя было терять времени. Блот поднял нож, шагнул к свету и замахнулся, чтобы ударить Андера в спину. Но тут гном, уже готовый вот-вот совершить убийство, поскользнулся на обледеневшем полу. Ступня Блота поехала вперед, и он упал спиной в глубокую расщелину.

Андер обернулся, услышав звук падающих камней и рвущейся ткани.

— Блот! С тобой все в порядке? — тихо спросил он, стараясь не задеть низко свисавшее ледяное острие. Он держал головню в нескольких футах от себя, пытаясь разглядеть в кромешной темноте тоннеля, куда же делся растиратель чернил.

— Я внизу! — крикнул Блот; в его приглушенном голосе слышалась боль.

Андер наклонился на звук. Держа головню над расщелиной, он увидел Блота. Тот висел тремя футами ниже над ужасной воронкой, зацепившись за камни одной ногой. Щиколотку другой ноги гном сжимал руками; на штанине уже показалась темная струйка крови.

— Держись, Блот, думаю, что смогу до тебя дотянуться. Только не шевелись и не шуми, — прошептал Андер.

Сунув головню в щель в стене пещеры, он лег на покрывавшие пол холодные мелкие камни. К счастью, со стороны северной стены доносились теперь другие звуки: судя по всему, огромный зверь ел. Андер, насколько мог, свесился вниз, протянул руку, схватил Блота за грязный воротник рубахи и вытащил.

— Держись руками за мою шею! — велел он.

Посадив гнома себе на спину, Андер бросился по коридору туда, где горел костер и где они могли почувствовать себя в безопасности.

— Ну что, придется обходиться вот этим, пока мы не доберемся до хорошего лекаря, — сказал Андер, закончив бинтовать Блоту ногу. — Но, конечно, рану придется зашивать. Я знаю, как тебе сейчас больно.

— Просто не представляешь, — обессилено возразил гном.

— Но, слава Гилеану, буря прошла. — Андер указал в сторону выхода из пещеры, где яркие лучи полуденного солнца сверкали на свежевыпавшем покрывале снега. — Если мы поторопимся, то успеем спуститься с горы засветло. Как мне кажется, нам лучше не упускать такую возможность. Дракон сейчас, скорее всего, занят своей добычей, но кто знает, когда он отвлечется и заметит нас.

— Я готов, — сказал Блот, попытался встать и поморщился.

— Давай я понесу тебя, — предложил Андер. — Мы можем бросить здесь все вещи, кроме дощечек и чешуйки.

Блот кивнул, не в силах отказаться. Смотреть в глаза Андеру он тоже был не в силах.

Путь вниз оказался намного быстрее, но идти было трудно. Гном оказался довольно тяжелым, так что добрались они только чудом. Блота пронзала острая боль каждый раз, когда Андер делал очередной шаг по неровной земле, а когда они спустились на заросший лесом участок, вместо снега пошел дождь. Андер неожиданно споткнулся, и они оба футов сто пятьдесят катились вниз по крутому оврагу; это сократило их путь не меньше чем на полчаса, но Андер ободрал кожу на плече, а Блот потерял сознание и глубокая рана у него на ноге снова открылась.

Когда гном пришел в себя, нога была уже заново перебинтована. Андер бесшумно нес его, сосредоточенно глядя на тропинку в сгущающейся темноте; совсем немного, и они выйдут из соснового леса. Так и получилось: как только село солнце, перед ними открылась широкая и почти сухая дорога; стало еще теплее.

Блот оглянулся посмотреть на заснеженную вершину горы Валкарши; он не мог поверить, что остался жив. Андер не просто вытащил его из логова дракона, но и раз за разом рисковал жизнью на этом крутом склоне, стараясь донести спутника невредимым.

Блот начал переосмысливать свою миссию. За все то время, что он вкалывал, как раб, тянул лямку и выполнял все приказания своего господина, Фалон ничего не сделал для Блота. Вот уже год, как Главный книжник говорил красивые слова, которые оставались словами, то и дело обещал, что они вместе отправятся в Палантас, но на самом деле не брал его с собой даже тогда, когда отправлялся в трактир выпить кружечку эля. Блот прикоснулся к так и не обагрившемуся кровью кинжалу у пояса.

Андер опустил гнома на землю и потянулся, с облегчением разминая уставшие мышцы.

— Держись, дружище. Когда мы спускались, я заметил огни таверны. Уже совсем скоро мы сядем у очага и выпьем грога. Я припоминаю, что на этом постоялом дворе живет целительница. Слушай, Блот, ты что-то притих. Что, боль усиливается? Ты потерял много крови.

— Нет… нет. Я просто задумался, вот и все, — пробормотал Блот. — До таверны я дотерплю.

— Тогда пойдем, пока нам обоим не пришлось остановиться здесь на ночь, — сказал Андер, снова поднимая гнома себе на плечи; до постоялого двора было уже недалеко.

Часа два спустя целительница, наложив швы на ногу Блота, отправилась ужинать, предварительно объяснив ему, как держать рану в чистоте. Гном сидел, положив ноги на решетку у потрескивавшего очага; он наелся тушеного мяса и теперь сжимал в покрасневших от мороза руках кружку грога.

— Андер…

— Да, Блот? — Помощник книжника, сделав последние штрихи на рисунке, изображающем белую чешуйку, отложил дощечку и приготовился слушать.

— Я должен тебе кое-что сказать.

— Ты хочешь еще мяса? Или у тебя ничего не осталось в кружке? Позову-ка я трактирщика.

— Нет, все в порядке, спасибо. Андер, я собирался тебя убить.

— Повтори-ка еще разок, Блот. Мне послышалось, ты сказал, что собирался убить меня. — Андер тревожно засмеялся.

— Ты все верно расслышал. Я действительно собирался убить тебя. Вот почему я потерял равновесие и упал. Мне приказал это сделать Фалон. Вот уже много лет он приписывает себе твою работу, обкрадывает тебя, чтобы попасть на теплое местечко в Палантасской Библиотеке. Он рассчитывал, что белый дракон его прославит. Я должен был убить тебя и принести ему добытые сведения — тогда его повысят по службе. На всех работах, которые ты выполнял, Фалон стирал твое имя и писал свое. Никто в библиотеке о тебе даже не знает, Андер, и Фалон хотел, чтобы никогда не узнали.

Только спустя несколько мгновений Андер снова обрел дар речи:

— Понятно. И… ты бы сделал это? Ты действительно убил бы меня там, наверху? — Он с трудом сдерживал дрожь в голосе.

Блот смотрел в свою кружку.

— Нужно было сделать так, чтобы все считали тебя жертвой рассвирепевшего дракона.

— Сколько же времени мне понадобилось, чтобы занять это место! А Фалон отправлял в библиотеку запечатанные посылки. И это задание. Теперь все ясно. А ты знал. И готов был оставить меня наверху. — Андер вздохнул.

Блот не ответил. Ему нечего было больше сказать. Андер подвинулся к окну и бросил взгляд в ветреную сырую ночь. Наконец он заговорил, и голос его звучал уже немного увереннее:

— Блот, я только одного так и не понял. Почему ты, после всего, что произошло, мне об этом рассказываешь? У тебя были бы еще другие возможности выполнить приказ. Сегодня ночью, пока я сплю. Завтра, после того, как мы выйдем с постоялого двора. Где угодно по дороге домой.

Гном ответил не сразу:

— Я не хотел этого делать, Андер. Ты бы мог, когда я упал, просто оставить меня в той дыре в логове дракона, как я собирался оставить тебя, — никогда в жизни мне не было так страшно. А ты принес меня сюда, оплатил мой ужин и помощь целительницы. У меня никогда не было друзей. Поэтому я должен был тебе все рассказать. Пусть ты теперь и возненавидишь меня. — Гном выглядел несчастным.

— Понятно, — Андер вернулся к столу, сел и долго смотрел на потрескивающий огонь в очаге. — Ну что же нам теперь делать? Как ты понимаешь, Фалон этого так не оставит. Если мы вернемся вместе, то он найдет способ прикончить и меня, и тебя.

— Я знаю. Я вообще не собирался возвращаться. Я устал делать всю грязную работу за Фалона.

Андер покачал головой:

— Так не годится. Он тебя разыщет. Ты же сам знаешь. А если я вернусь назад один, то он все равно попытается убить меня, чтобы получить повышение. Что же нам делать? — Он слегка постучал пальцами по дубовому столу, на котором были разложены его наброски и записи.

Несколько мгновений человек и гном сидели в уныний, глядя друг на друга. Но наконец, Андер оперся ладонями о столешницу и набрал воздуха в легкие.

— Блот, другого выхода нет. Тебе придется вернуться одному и отдать Фалону эти материалы для Бестиария, и пусть он поступит с ними так, как считает нужным. Только в этом случае никто не погибнет.

— Но тогда тебе никогда не удастся стать книжником! — возразил Блот.

— Да, не удастся. Но я останусь в живых, и ты тоже. Так что это меньшее из двух зол, — ответил Андер, почти смеясь.

— Ну ладно… — Блот явно не мог придумать ничего более удачного.

Андер собрал бумаги и отдал их своему несостоявшемуся убийце.

— Ничего страшного, Блот. Надеюсь, что когда-нибудь еще увижусь с тобой. Будь осмотрителен.

— «…как заключение, на основе вышеупомянутых замеров и зарисовок, можно считать бесспорным то, что таинственное существо является редчайшим белым драконом, о чем свидетельствует и найденный образец чешуи. Судя по размеру и форме чешуйки, можно предположить, что она принадлежала самке дракона и располагалась на груди. Это позволяет выполнить более, точные зарисовки, основанные на словах очевидцев». Отличная работа, Блот. Именно это мне и было нужно!

Прочтя записи Андера, Фалон поднял повыше найденную помощником тонкую белую чешуйку. Сквозь нее все казалось подернутым дымкой, и грязная комнатушка книжника становилась очень похожей на зал Великой Палантасской Библиотеки. Фалон почти видел себя, стоящего в теплом, ярко освещенном южном крыле и читающего лекцию увлеченным новичкам. Помощники в это время точили бы его перья и приводили в порядок рабочий стол. Оставался только один вопрос.

— Блот?

— Да, сударь? — хмуро отозвался гном.

— Ты принял меры в отношении Андера, не так ли? В соответствии с моими указаниями?

— Он вас больше не побеспокоит, сударь, — коротко ответил Блот. — Сейчас я пойду, сэр, мне надо вернуть лошадку.

— Да, конечно. Когда вернешься, уложишь мои сумки. А потом, Блот, у меня будет для тебя особое поручение. Этим я награжу тебя за верную службу. — Фалон улыбнулся, провожая Блота до самой двери взглядом глаз-бусинок.

Пока Блот хромал к выходу, ему все время казалось, что он чувствует удар ножом в спину. Гном тихо прикрыл за собой тяжелую дубовую дверь, залез на принадлежавшего трактирщику пони и поехал по дороге — не по той, по которой ездил обычно.

Фалон аккуратно собрал бумаги и откинулся на спинку расшатанного стула. Он снова поднял драконью чешуйку, посмотрел сквозь нее на яркий луч, падавший через единственное окно Аванпоста, и от всего сердца рассмеялся, глядя, как чешуйка переливается и искрится на свету. Казалось, что этот предмет обладает собственной жизненной силой.

Вдалеке сотряслась от низкого ворчания гора Валкарша, и над головами Кейла и Эдрина, проверяющих силки в долине, пронеслась темная тень.

Андер отвернулся от окна и жестом показал трактирщику, что собрался уходить. Вот уже неделю он находился в пути, и это был пятый постоялый двор из тех, где ему довелось остановиться. Он отхлебнул большой глоток из кружки и пристально вглядывался в ночь. Стало совсем темно, а значит, самое время, пускаться в путь.

— С вас одна стальная монета, сударь, — сказал трактирщик, протягивая Андеру счет.

— И вы куда-то пойдете посреди ночи, сударь? — раздался голос позади него.

Усталое лицо Андера расплылось в улыбке:

— Блот? Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашел? И ты так… изменился. — Андер заморгал, не веря своим глазам: гном был совершенно чистым.

— Как ты помнишь, я неплохой следопыт. Я шел по твоему следу несколько дней. У меня для тебя неожиданные новости.

— О чем это ты, Блот? — недоверчиво спросил Андер. — Как там Фалон? — Лицо его помрачнело от подозрений. — Это он послал тебя за мной?

— Фалона больше нет, — коротко бросил Блот.

— Нет?

— Как и нашего старого Аванпоста. Доставив ему подготовленные тобой материалы, я вернул лошадку трактирщику, а припоя назад, увидел лишь ровное место: от Аванпоста ничегошеньки не осталось. Все было покрыто инеем. Многие видели, как с горы вылетел дракон, а некоторые говорят, что за семь миль был слышен взрыв. Ты в жизни не видел такого месива, как осталось на том месте, Андер.

Сколько труда уйдет на то, чтобы снова отстроить Аванпост. Трактирщик, будь любезен, еще кружечку. Андер потрясение покачал головой.

— Но самую приятную новость я приберег на сладкое, Андер. Посмотри, что я нашел среди камней на развалинах. Здесь все, кроме чешуйки. — Блот протянул Андеру дощечку, края которой все еще покрывал иней.

— Это же мои наблюдения, мои заметки о драконе!

Лицо Блота озарила улыбка.

— Они самые, Андер. А возглавить Аванпост теперь некому.

— Значит…

— Ну, разве ты не понимаешь? — Блот отпил большой глоток грога и похлопал Андера по спине. — Как мне представляется, Двенадцатому Аванпосту требуется новый Главный книжник. Можно сказать, тебя только что… повысили по службе!

Дж. Роберт Кинг Даже драконья кровь

Все это произошло в самом начале Войны Копья. В те первые дни, когда большинство жителей Ансалона даже и не знали, что идет война. В Оплоте о ней было известно, но все предпочитали не показывать виду. Воспаленное, раздувшееся послеполуденное солнце все еще висело над гаванью, и от воды поднимался пар. Двое у стойки были пьяны, как будто дело было перед самым закрытием. Кроме них да еще полусонного бармена, в маленьком заведении, пахнущем деревом, не было никого.

Войдя сюда, эти двое еще не были знакомы. Но теперь, после нескольких кружек эля «Драконья кровь» и двух-трех пинт виски «Верховный Повелитель», когда немало стальных монет перешло из одних рук в другие за дружеской игрой в карты, они стали близки, как пара жуликов, каковым и являлся один из них.

Жулик, лысеющий толстячок небольшого роста, с жиденькой бородкой, дал своему пьяному партнеру еще одну карту снизу колоды.

— Теперь в любой момент удача может повернуться к тебе лицом, друг мой.

Игравший с ним высокий мужчина кивнул и подмигнул:

— Она просто обязана это сделать. Ты же меня почти совсем обчистил. Если я хоть немного не отыграюсь, мне наверняка придется бросить Марту и наших тройняшек:

Все неудачники говорят что-нибудь в таком роде. Двое пьяных игроков замолчали; карты расплывались у них перед глазами и дрожали в руках. Человек с бородкой скрипнул зубами; в его улыбке читались не то дурные предчувствия, не то бурный восторг.

— Ты сейчас что-то получишь, друг мой. Ситуация изменилась.

Худой поднял глаза и увидел, что пророчество его компаньона сбывается неожиданным образом. Что-то он сейчас действительно получит, что-то, что заключено в стальной футляр для свитков, который несет ему какой-то молодой человек. Выражение лица юноши было суровым, как это бывает у парнишек, желающих выполнить поручение наилучшим образом. На нем были знаки, свидетельствующие о его принадлежности к Синей Армии Драконов, оккупационные войска которой стояли в Оплоте.

Будь толстяк не так пьян и не обогатись он, настолько обобрав своего партнера, он попридержал бы язык в присутствии любого представителя армии Ариакаса. Но он был нетрезв и только что разбогател.

— Да, похоже, ситуация изменилась, — сказал жулик, жестом указывая на гонца, застывшего позади второго игрока. — Правда, к худшему.

— Кит Кроули с Восточной Уэйверли-роуд? — спросил молодой человек; брови на его серьезном лице вытянулись прямыми линиями. — Вас только что призвали на военную службу в Синюю Армию Драконов под предводительством Лорда Ариакаса. Здесь ваше назначение.

Кит взял футляр со свитком; его худая рука дрожала еще сильнее, чем в тот момент, когда он увидел, какие ужасные карты ему достались. Мгновение он таращился на сургуч, запечатанный перстнем самого Ариакаса, а потом с серьезным видом открыл футляр. Оттуда выкатился свиток пергамента, который мужчина поднес еще ближе к груди, чем карты. Скосив глаза на свиток, он прочитал:

«Почтенному Киту Кроули с Восточной Уэйверли-роуд,

От Лорда Ариакаса.

Приветствую Вас!

Вы удостаиваетесь особой чести прервать Ваши нынешние занятия и немедленно явиться в лагерь Северной Армии на площади перед Храмом Луэркхизис».

Кит поднял взгляд, на мгновение помрачнел, глядя на своего лысого партнера, и сказал:

— Ты прав. Мне пора идти.

Плечо Кита сжали толстенькие короткие пальцы.

— Давай сначала посмотрим твои карты.

Совершенно забыв о своем недавнем нежелании это делать. Кит бросил на стол свои жалкие карты, среди которых не было ни одной нужной масти и ни одной короны. Пьяная гримаса толстяка расцвела широкой улыбкой, когда он показал, какие удачные карты были у него на руках: три золотые короны и две серебряные. Он тут же схватил лежавшие перед ним монеты пухлыми пальцами.

Кит ошеломленно смотрел на это, не веря своим глазам.

— Благодарю за развлечение, друг мой…

— Меня зовут Джемисон, — ответил толстяк, сгреб последнюю стопку монет и положил ее в свой набитый кошелек. — Запомни мое имя.

Кит, кивая, повторил:

— Джемисон, да-да. Джемисон. Я уже понял, что, наконец, нашел тебя. Мое настоящее имя Булмаммон, я аурак и профессиональный убийца. Можешь не записывать. Помнить тебе это уже не понадобится.

Джемисон удивленно поднял взгляд и успел увидеть только обрушивающийся на него меч Кита. Клинок рассек мышцы и кости сверху донизу. Кит быстро разрезал шнурки, на которых висел кошелек, болтавшийся под безжизненной рукой, и молниеносно подхватил его.

Гонец и бармен лишь ахнули, и в таверне стало ужасно тихо. Юноша сделал еще шаг назад, а потом еще, и наконец, уперся в пустой столик.

Кит привязал мешочек к поясу. Обернувшись, он бросил взгляд на испуганного молодого человека.

— Да брось ты, — насмешливо обратился к нему Кит. — Тебе сообщили, что я аурак и профессиональный убийца, да?

Молодой человек потрясение кивнул.

— И тебе сказали, что я лучший в своем деле, верно? — продолжал Кит.

— Безусловно, лучший. Мне говорил это полковник Армон. — Запинаясь, юноша добавил: — Дело все только в том… Я никогда раньше не видел драконида-аурака.

— Так прекрати же дрожать, как юная эльфийка при виде паука! Теперь-то ты меня увидел, — приказал Кит, раздражаясь.

Не успев договорить эту фразу, наемный убийца перестал быть высоким, сухощавым человеком. Он превратился в крупного золотого драконида. Зубастые челюсти монстра щелкнули, по телу прокатилась волна удовольствия: от носа, по необычному красному гребню, по покрытой чешуей спине, до самого кончика мускулистого хвоста.

— Ну вот, — произнес он более низким, холодным голосом рептилии, причем пугающе трезвым, — Ариакас сказал «немедленно». Пойдем. — Когтистая лапа аурака вцепилась в рукав юноши, не украшенный еще ни единым шевроном, и бесцеремонно потащила его к двери. Когда они оказались у самого выхода, Булмаммон, оскалившись, глянул на бармена. — А тебе лучше всего поработать сейчас шваброй и лопатой и забыть все, что ты только что видел.

Тот послушно кивнул и бросился выполнять указания.

Они вышли из таверны на пыльную улицу квартала трущоб; в воздухе висел неизменный для Оплота пар и запах серы. Драконид быстро зашагал по уходившей вверх дороге; хвост его поднимал вздымавшуюся в небо змейку пыли.

Молодой гонец с трудом поспевал за аураком. Ему пришлось бежать.

— Господин Кроули, не забывайте, мне приказано сопровождать вас, — проговорил запыхавшийся гонец.

— Господина Кроули более не существует. Я убил этого деревенщину, чтобы, приняв его внешность, разделаться с Джемисоном. Мое имя капитан Булмаммон, я один из отборных профессиональных убийц на службе Лорда Ариакаса. А тебя как зовут?

В последний раз, когда Булмаммон поинтересовался чьим-то именем, от ответившего осталось два куска мяса на полу. Рука юноши опустилась на большой кинжал.

— Карл, — испуганно ответил он. — Рядовой Карл Берон.

— Рядовой Берон, — рявкнул драконид. — тебе приказано сопровождать меня. А мне приказано немедленно явиться в лагерь. Я отвечаю только за выполнение тех приказов, которые даны мне.

Рядовой Берон вспыхнул, выслушав выговор. Дальше оба неловко молчали. То есть неловко чувствовал себя рядовой и попытался завязать разговор.

— Булмаммон — это ваша фамилия или имя, капитан?

— У меня нет родных, а значит, нет и фамилии, — отрывисто ответил аурак. — И друзей у меня нет. Иначе работать убийцей было бы невозможно.

— Из меня, наверно, мог бы выйти хороший убийца, — сказал Карл. — Я сирота.

Драконид повернул длинную морду так, что острые, как лезвия, зубы щелкнули прямо перед лицом у Карла. Драконид был удивлен.

— Скольких же человек тебе довелось убить, рядовой Берон?

— Пока ни одного, но меня собираются перевести на соламнийский фронт.

Аурак заговорил ледяным тоном:

— Я совершил свое первое убийство, когда мне еще не исполнилось трех часов. Яйцо, из которого я вылупился, было с изъяном. И я, и остальные из той же кладки появились на свет уродливыми. Мы были тщедушными, слабыми, на всех конечностях не хватало по пальцу, а на голове у каждого был красный гребень. Все остальные погибли под каблуками жрецов, которые подготовили наше появление. Я спрятался в куче мертвых тел и выждал, когда останется только один охранник. Он начал вилами убирать трупики. И стал моей первой жертвой. Я убил его, когда мне не было и трех часов от роду, — повторил Булмаммон, ухмыльнувшись. — И с того момента я уже знал, для чего появился на свет. Чтобы убивать. Истязать, устрашать — и убивать. Я благодарен жрецам за то, что они меня этому научили. И благодарен Ариакасу за то, что он платит за мою работу.

Драконид и гонец, находившийся в большом замешательстве, подошли к мосту через одну из многочисленных лавовых рек, протекавших в Оплоте, и направились на другой берег. Рядовой поморщился от сильного жара, исходившего от каменного моста, драконид же не обратил на это никакого внимания. Он смотрел уже не на мост, а вперед, на мощенную камнем площадь перед Храмом Луэркхизис. На площади стояли шатры армии Ариакаса. Среди хлопающей парусины можно было разглядеть других похожих на Булмаммона драконидов. Однако по сравнениюс ним они казались блеклыми, какими-то… заурядными. На его гладком бескрылом теле чешуя отливала золотом, а эти дракониды были крылатыми, медного цвета. С ленцой выполняли они порученную им работу. Иногда среди воинов-рептилий попадались наемные солдаты человеческой расы, бойцы-минотавры и даже несколько цепных людоедов — самый безжалостный отряд Ариакаса.

Золотой драконид остановился посередине моста.

— Нам вон туда, капитан Булмаммон, — сказал рядовой. — Полковник там, неподалеку от ударных частей.

Булмаммон перевел глаза туда, куда указывал юноша. Возле моста стояли восемь бойцов-драконидов; в пепельных лучах вечернего солнца их чешуйчатые шкуры казались серыми, крылья зловеще взмахивали, бросая темные тени на их головы, как у грифовых черепах. Каждый драконид был вооружен мечом с торчащими зубьями и одет в доспехи из металлических пластин. Один из них держал альпинистское снаряжение: толстые веревки и крюки; странно было видеть такие приспособления в лапах у крылатого существа.

— Сиваки, — произнес Булмаммон, выразив в этом слове все свое презрение к своим ближайшим родственникам. — Надеюсь, мне не придется иметь с ними дела.

Аурак зашагал вниз по горбатому мосту и дальше, по потрескавшимся камням площади. Без малейшего колебания направился он к полковнику, будто намереваясь пройти сквозь него, но все же остановился — правда, на полшага ближе, чем полковнику хотелось бы, так что человек был вынужден отскочить назад, как перепуганный кролик.

— Профессиональный убийца на службе Синей Армии Драконов, капитан Булмаммон, прибыл в ваше распоряжение, полковник Армон. Что прикажете, сэр?

К полковнику быстро вернулось самообладание, хотя его непроницаемое бледное лицо, обрамленное короткими рыжеватыми волосами, напряглось еще сильнее и стало еще чуть бледнее. Отодвинувшись в сторону, он указал на сиваков, с жадным интересом смотревших на него и его собеседника.

— Это ваша ударная бригада, — сказал полковник Армон. — Восемь лучших сиваков из всех, что имеются в нашем распоряжении. Я хочу, чтобы они вернулись. Все. — Он покачал головой. — Так что на этот раз никаких убийств ради собственного развлечения, капитан Булмаммон. Этого мы себе позволить не можем.

— Я приведу назад всех тех, кто не будет убит при выполнении нашего задания, полковник, — проворчал аурак. — Теперь поговорим о моей миссии…

— Вы поведете этих бойцов к Северному перевалу. Минуя его, увидите большой дуб, с нижней ветки которого свисает веревка. Пять дней назад там повесили дезертира. Я оставил его висеть, чтобы другим было неповадно, но тело исчезло. Веревка была оборвана в пятнадцати футах над землей. Патрульные, заметившие исчезновение тела; обнаружили, что земля истоптана и видны отпечатки когтей, больших когтей; они вели к пещере. Дозорные, которых поставили наблюдать за входом в пещеру, доложили, что видели искалеченного дракона…

— Дракона? Вы поручаете мне убить дракона? — прорычал Булмаммон, не веря своим ушам.

— Дракон совсем детеныш, и у него порвано крыло. Золотой дракон. Судя по всему, мы недавно убили его мать. Большой угрозы он не представляет, но стоит ли дожидаться, пока он вырастет и станет опасным? — Полковник замолчал, как будто задумавшись. — Да, капитан, это не я приказываю вам убить дракона. Этого желает Лорд Ариакас. Приказ поступил непосредственно от него. Вы должны спуститься в пещеру с помощью скалолазных приспособлений, найти дракона и убить его. Теми же веревками вы воспользуетесь, чтобы притащить сюда его голову.

— Дайте мне сделать это одному, сэр, — сказал Булмаммон. — Эти сиваки будут только мешать.

Полковник покачал головой:

— Они отправятся с вами. Это тоже приказ Лорда Ариакаса. Рядовой Берон тоже пойдет.

— Рядовой Берон? — Булмаммон нахмурился. — Зачем за мной потащится этот хилый человечек?

— Это приказ Верховного Повелителя. Отправляйтесь в путь немедленно. Удачной охоты, капитан.

Булмаммон только фыркнул.

Капитан Булмаммон припустил на бешеной скорости, рассчитывая добраться до Северного перевала над Храмом Хаэрзид до того, как солнце исчезнет за горизонтом. Рядовой не отставал ни на шаг, хотя лицо его блестело от пота. Сиваки, стуча когтями, неслись за ними ускоренным маршем. Перейдя мост, они вошли в трущобы, и от одного звука их шагов улицы пустели на несколько кварталов вперед. Когда отряд миновал Храм Хаэрзид, в водах Западного Нового моря блеснули последние лучи солнца. К тому времени, как они начали по извилистой дороге подниматься на Северный перевал, уже стемнело.

Подъем был крутым; по сторонам виднелись обнаженные пласты базальта. Тут и там среди вулканических пород жались к земле чахлые растения.

Отряд шагал вперед молча, так что было слышно лишь поскрипывание чешуи.

Когда они перешли покрытую песком седловину, базальт сменился гранитом. Пики, возвышавшиеся перед ними, были древнее, чем вулканы, и имели более плавные обводы. Кустарниковая поросль сменилась деревьями. Капитан Булмаммон повел свой отряд в полумрак леса.

Рядовой Берон извлек кинжал из ножен у пояса. Клинок блеснул в его неопытной руке; казалось, что юноша пользуется этим оружием лишь в качестве бритвы, впрочем, бриться ему пока нужды не было. Булмаммон усмехнулся и покачал увенчанной красным гребнем головой. Какой из этого человечка может быть убийца!

Когда отряд по извилистой тропе вышел из леса, Булмаммон повел бойцов через горный луг к холму с огромным дубом, широко раскинувшим ветви.

Булмаммон так резко остановился, что рядовой Берон чуть было не налетел на него. Юноша успел отпрыгнуть в сторону, а драконид повернул голову и воззрился на него красными глазками.

— Убери-ка кинжал, рядовой! Только порежешься! — Берон подчинился, и капитан снова присмотрелся к дереву. Стоящие у него за спиной сиваки ворчали и рявкали друг на друга.

Булмаммон еще мгновение разглядывал дерево и веревку, болтавшуюся футах в десяти у него над головой. Потом он медленно повернулся, свирепо глянул на своих бойцов и прохрипел:

— Среди нас есть предатель!

Ни один из сиваков не шевельнулся, лишь раздался тихий ропот возмущения и недоверия.

Булмаммон яростно пошел прямо на солдат. Оказавшись возле ближайшего из своих подчиненных, он схватился за веревки с крючьями, которые были обмотаны у того вокруг туловища и перекинуты через плечо, тряхнул драконида и сорвал с него снаряжение.

Сивак впился в него глазами:

— Я ничего не сделал, сэр!

Булмаммон как будто не слышал этих слов. Отойдя от драконидов, он направился к огромному дубу, взмахнув когтистой лапой, перебросил одну из веревок через толстую ветку, на которой до этого был повешен дезертир, и зашагал дальше. Веревка размоталась, крюк просвистел в воздухе и стремительно понесся вниз, на Булмаммона.

Аурак поймал его — железо зазвенело, ударившись о твердую, как металл, чешую.

Булмаммон повернулся к своей ударной бригаде. В одной лапе он сжимал черенок крюка, в другой — свободный конец веревки, которая с каждым его шагом разматывалась.

— Один из вас замышляет убить меня. — Сиваки переглянулись, потом снова посмотрели на аурака. Странно, но они не выразили никакого возмущения, а вот рядовой Берон вмешался:

— Сэр, это же чепуха!

— Молчать, рядовой! — Капитан Булмаммон разглядывал морды сиваков. Те смотрели на него со старательным и бессмысленным выражением солдат, выполняющих свой долг.

Внезапно крюк, который сжимал в когтях Булмаммон, полетел в стоявшего в строю пятым сивака. Острые лапы крюка легко погрузились под чешую на брюхе и глубоко впились во внутренности. На черепашьей морде драконида не отразилось ничего, даже удивления, а потом из-под его похожей на клюв верхней губы струей потекла кровь. Остальные, рыча и огрызаясь, отпрянули прочь от товарища.

Капитан Булмаммон дернул за свободный конец переброшенной через ветку веревки; она натянулась, и насаженного на крюк драконида поволокло по траве.

Рядовой Берон наблюдал за происходящим, раскрыв от изумления рот. Продолжая тянуть верёвку, Булмаммон объяснил:

— В конце концов, рядовой, чтобы поймать рыбку, мне нужна наживка.

Когда подрагивавший труп поднялся в воздух футов на пятнадцать, аурак подошел к ближайшему пню, опустился на колено и привязал свободный конец веревки.

Довольный, он отряхнул руки, развернулся и начал отдавать приказания:

— Вы двое встанете на посту в пятидесяти шагах к северу. Вы двое — то же самое, но к югу. Вы трое отправляетесь на запад. Мы с рядовым останемся здесь. Будем ждать дракона. Когда он придет взять приманку, подтягивайтесь поближе. Я ослеплю зверя магической вспышкой, — поэтому, когда он подойдет к наживке, отведите взгляд, а то тоже останетесь слепыми, как кроты, — а потом я привяжу дракона веревкой к стволу. Он, конечно, будет изрыгать огонь, но не сможет увидеть цели, и ему не удастся пережечь веревку, не поджигая самого себя. И тогда вы наброситесь на него с мечами. Вопросы есть?

Сиваки уже растворялись во тьме. Булмаммон посмотрел им вслед, а потом взял второй крюк с прикрепленной веревкой и направился к стволу дуба.

Рядовой Берон шел вместе с Булмаммоном. Когда они приблизились к висевшему на дереве жуткому трупу, рядовой замедлил шаг, а потом остановился. Он потрясение смотрел на окровавленный труп, лицо которого освещал мерцающий свет.

Карл, ахнув, глянул на Булмаммона. Потом рядовой прищурился, заморгал, потер глаза. И снова посмотрел на тело.

— Капитан, — вскрикнул он. — Капитан, почему предатель превратился в вас? У него ваше лицо!

Булмаммон вонзил второй крюк в ствол дерева, футах в пяти от земли, старательно и терпеливо размотал веревку и разложил ее большой петлей на земле под телом. Снова обойдя дерево, он накинул веревку на другую ветку.

Карл смотрел то на лицо мертвого сивака, висевшего на дереве, то на живого аурака внизу. Лица ничем не отличались, даже характерный красный гребень был на голове у обоих.

Булмаммон залился смехом, похожим на скрежет кинжала о кинжал. В завершение своей работы он закидал веревочную петлю землей, а потом, взяв свободный конец, пошел в укрытие, которое должно было стать наблюдательным постом.

— Это известная уловка. Сиваки на три дня принимают облик своего убийцы, чтобы его можно было отыскать или запугать его друзей и родню.

Рядовой Берон последовал за аураком в красные сумерки.

— А какая от этого польза, сэр? — спросил он.

— От отчаяния и горя можно потерять силы и наделать глупостей, — сказал Булмаммон и расположился за валуном, окруженным кустарником. — Как я и говорил, лучше не иметь никаких близких отношений.

Карл посмотрел на медленно раскачивающийся труп и на черную лужу крови, которая уже накапала с него. По телу рядового пробежала дрожь.

— Хорошо, что вы разоблачили предателя, не дав ему сорвать задание.

— Он был не более предателем, чем я сам, — сказал Булмаммон. — А теперь заткнись. Дракон уже почуял запах мяса.

Тут же стало слышно, как через лес пробирается какое-то крупное существо, а потом звук стих: должно быть, дракон остановился. Раздалось пофыркивание. Вход в маленькую пещеру на склоне неподалеку на мгновение осветил огонь. Это было предостережение. Большинство разумных существ бросятся в бегство, заметив приближение дракона, даже если это всего лишь раненый детеныш. Мало кто осмелится заманивать его в ловушку.

— Когда он подойдет к трупу, — прошептал Булмаммон рядовому, — я ослеплю его яркой вспышкой магического света. Отведи взгляд. Потом я обвяжу его веревкой и притяну к стволу. Ты быстро бегаешь?

— Я не отставал от вас, капитан, — ответил рядовой.

— Как только зверь окажется крепко привязанным, ты возьмешь у меня веревку и обежишь вокруг дракона столько раз, на сколько хватит ее длины. Понял?

Берон кивнул.

Потом послышался звук тяжелых шагов большого раненого существа, пробиравшегося через низкие поросли вниз по склону. Судя по звуку, дракон двигался медленно, из-за ран и из осторожности. Даже покалеченный, он был опасен, тем более, если загнать его в угол.

Было слышно, как дракон подбирается ближе; от его шагов содрогалась гора. А потом из черных зарослей шиповника появился сам раненый зверь. Сначала показалась когтистая передняя лапа. Потом вырисовались темные очертания груди и изогнутая змеиная шея.

Пройдя вперед, дракон наложил заклятие, от которого тени, казалось, потянулись вслед за ним.

— Обыкновенные затемняющие чары, — отметил Булмаммон. — Моего слепящего света он не выдержит.

Дракон, хромая, подошел к дереву. Булмаммон, обладавший ночным зрением, видел, как вокруг зверя постепенно стягивается кольцо сиваков. Аурак дышал медленно, похожий на настоящего хищника, поджидавшего свою добычу. Он положил чешуйчатую лапу на напряженное плечо рядового:

— Подожди. Еще рано.

Они наблюдали, как окутанное сверхъестественным мраком чудовище подбиралось к болтавшемуся на дубе телу. Даже в темноте было заметно, насколько голоден и измучен дракон.

— Веревки его выдержат, — пробормотал Булмаммон, будто уверяя самого себя. — Он будет привязан к дереву до тех пор, пока от драконьего огня не запылает вся вершина холма. Он сам разожжет себе погребальный костер.

Наконец дракон с обвисшей шкурой приблизился к трупу.

— Еще не время, — шепнул Булмаммон, впиваясь когтями в тело юноши.

Ветка дрогнула несколько раз, а потом выпрямилась, и в воздухе мелькнули два обрывка веревки. Послышался звук перекусываемых костей.

— Пора! — прокричал убийца.

Булмаммон крепко держал Карла за руку, так что рядовой чуть было не упал, когда драконид бросился вперед. В другой лапе аурак держал конец веревки, которая была прикреплена к стволу. За считанные секунды драконид и гонец преодолели половину расстояния, отделявшего их от дракона.

Скрытое сумраком существо перестало жевать и посмотрело на двоих нападавших большими умными глазами.

Запыхавшийся Булмаммон произнес одно-единственное слово, и вспыхнул бело-голубой свет. Яркий как молния шар сверкнул вокруг головы дракона и тут же исчез.

Капитан закрыл глаза. Когда вспышка погасла и вершину холма снова накрыла тьма, он повернулся. Глаза зверя были широко раскрыты, на морде застыло потрясенное выражение, а из открытого рта виднелся наполовину пережеванный труп сивака. Острые уши чудовища торчали вверх, когтистые пальцы на передних лапах были сжаты от ужаса, между зубов прорывались язычки пламени.

Булмаммон остановился и дернул Карла назад. В темноту ночи ворвался ревущий испепеляющий поток. Драконий огонь. Не останови его Булмаммон, Берон оказался бы сейчас в самом сердце пламени. Когда огонь погас, капитан метнулся вперед, таща с собой рядового.

Они бежали там, где только что бушевало пламя; в воздухе все еще потрескивали искры. В пять прыжков Булмаммон достиг дерева и натянул веревку, которая опутала дракона. Еще два шага — и та плотно прижалась к стволу. Карл тянул ее, как береговой матрос.

Ошеломленный и напуганный дракон дергался, пытаясь освободиться, но веревка выдержала. Булмаммон потянул сильнее и двинулся по кругу, приматывая дракона к дереву. Тяжело дыша, он тащил веревку дальше и дальше.

От столба огня, который изрыгнул дракон, загорелись голые ветки дуба. Кора отрывалась от ствола и дымными лентами валилась вокруг драконида и рядового. Послышалось шипение — несколько искр упали на золотую чешую на шее Булмаммона. Он еще сильнее потянул за веревку, и вырывающийся дракон оказался обвязан двумя петлями. Потом капитан вдруг остановился.

— Держи, — прорычал Булмаммон и сунул в руку рядового конец веревки. — Продолжай наматывать. Держи же!

Карл схватил веревку и, уцепившись за нее покрепче, двинулся вокруг дерева. Когда он намотал еще одно кольцо, подоспели сиваки и начали рубить мечами молотившего лапами дракона.

Булмаммон шагнул назад и с удовольствием посмотрел на происходящее. Дракон корчился от ужаса, стараясь порвать веревки. Когда в его жилистый бок вонзились зазубренные клинки, дракон выдохнул огненный шар. Сиваки благополучно убежали, а вот рядового пламя чуть было не задело. Когда от стены пламени ничего не осталось, рядовой бросился вперед. Ему, наконец, удалось ухватить конец веревки, и теперь дракон был привязан к стволу четырьмя витками. Первые двое сиваков снова пошли в наступление, и к ним присоединились еще двое.

С такими бойцами аураку можно было просто подождать, когда придет время нанести последний удар.

В напоенном огнем воздухе зазвенели мечи; они торжествующе блестели, впиваясь в драконью плоть. Взревев от мучительной боли; юный дракон изверг столб пламени, от которого загорелись ветки над его головой.

Охота шла именно так, как и планировал Булмаммон.

Дракон выпустил между оранжевых от жара зубов еще один сгусток пламени, метя в сиваков, — двое из четырех оказались охвачены огнем. Черные фигуры корчились и дрожали в танце ужаса: сиваки сгорели заживо.

На дракона бросились другие. Они рубили и кололи, уклоняясь от плещущих в них струй драконьего огня, становившихся все слабее и слабее. Двое сиваков бросились с разных сторон и одновременно нанесли удары, отрубив детенышу передние лапы. Одному из них пришлось заплатить за свою выходку. Он поскользнулся на крови и был испепелен огненным шаром, который выдохнул дракон, прижигая свои раны.

Ослепший детеныш вертел головой по сторонам, отгоняя нападавших и извергая остатки своего огня. Трава на вершине холма горела, и от дерева и раненого зверя медленно расползалась яркая стена пламени. Гонец, двое уцелевших сиваков и даже Булмаммон отпрянули от огня. Дракон еще два раза дохнул, пламя, наконец, закончилось, и зверь остался беззащитным.

Булмаммон вытащил меч и бросился сквозь стену огня. Мгновение ему было ужасно больно, но потом лишь пощипывало обожженную чешую, и вот он уже оказался на почерневшем пятачке между драконом и стеной огня. Приготовившись нанести удар зверю в горло, Булмаммон сделал выпад, но, резко повернув голову, дракон отбросил его в сторону.

— Кто убивает меня? — скрежещущим голосом произнес детеныш, выпустив сквозь зубы серые струйки дыма. — Кто убивает меня?

Булмаммон тут же вскочил снова; меч он держал перед собой. Он пригнулся, готовясь отскочить, если в горле дракона осталось еще хоть сколько-то огня.

— Я убиваю тебя. Я — капитан Булмаммон, величайший из убийц на службе Лорда Ариакаса, аурак, увенчанный красным гребнем, это я убиваю тебя. — Он поднял меч, чтобы нанести гибельный удар, но остановился.

Ослепший дракон склонил огромную голову. Между опаленных ушей стоял красный гребень, точно такой же, как у Булмаммона. Оба они вылупились из кладки золотого дракона, у обоих было одно и то же уродство. Они были родными братьями.

Ну и что с того? Булмаммон рассвирепел. Он злился на себя за колебания. Шея дракона была так близко, что одним ударом меча можно было лишить зверя жизни, и огни на холме погасила бы кровь. Но Булмаммон был не в силах пошевелиться.

Внезапно вокруг него все пришло в движение. Солдат-сивак бросился сквозь пламя горящей травы, и доспехи его горели, когда он рубанул мечом по чешуе дракона. Еще один дымящийся воин подбежал вслед за ним и жестоко рассек плечо зверя.

Булмаммон оторвал взгляд от своего клинка и посмотрел на двух сиваков, с кровожадным ликованием наносивших удары мечами, а потом на склонившего голову дракона и на гребень, так похожий на его собственный.

Один из сиваков кивнул профессиональному убийце и сказал:

— Дракон беспомощен. Перед тем как убить, над ним можно позабавиться. Вы это заслужили!

Капитан Булмаммон все еще бездействовал. Почему? Что удерживало сейчас его трехпалую лапу, которую раньше не могли остановить никакие силы Небес или Бездны? Красный гребень? Нет. Тот смысл, который этот гребень скрывал в себе: выжил еще один из появившегося на свет под несчастливой звездой выводка.

Булмаммон снова посмотрел на свой меч и понял, что может им воспользоваться. Развернувшись, он отрубил голову одному из сиваков. Тело рухнуло, и голова покатилась по покрытой сажей земле. Из-под ног аурака на него посмотрело собственное лицо, на котором застыло потрясение. Шатаясь, ошеломленный Булмаммон прошел мимо задней лапы дракона и снова взмахнул мечом, обезглавив и второго солдата. Глаза драконида непроизвольно закрылись мигательной перепонкой, когда в них брызнула жгучая, как огонь, кровь.

Булмаммон повернулся, поднял меч и в последний раз обрушил его. Он перерезал веревки, которыми дракон был привязан к дереву.

— Живи, брат. Живи, если сможешь.

Убийца повернулся и медленно пошел прочь, неспешно, ничего не чувствуя, прямо в огонь.

Даже драконья кровь — не вода, и голос ее не заглушить.

Булмаммон вышел из огня, почти не чувствуя, как горит на нем одежда. Все кончено. Однажды не решившись на убийство, он обречен теперь каждый раз колебаться. Карьера убийцы для него закончена.

И поэтому он даже не обернулся, чтобы защититься от набросившегося на него рядового…

— Кто-нибудь, принесите ему тряпицу и воды, — приказал Ариакас. Он потрясение смотрел на промокшего от крови молодого человека, вытянувшегося по стойке «смирно» возле его стола.

— Как я понимаю, ваша миссия увенчалась успехом, рядовой Берон?

— Булмаммон был предателем, как вы и подозревали. Да, сэр. Я убил его этим ножом. — Молодой человек бросил кинжал на стол Верховного Повелителя. — Ах да. Его сородич тоже мертв.

Ариакас кивнул:

— Отлично. Конечно, после гибели Булмаммона у нас появилась вакантная должность, и мне понадобится найти ему замену. — Он замолчал и жестом пригласил рядового сесть настоявший рядом стул. — Родни у вас нет, верно, Карл? Отлично. Пора нам поговорить о вашем будущем.

Джеф Грабб Бум

— Дело касается гномов, — выдохнул капитан Крыла Морос, потерев переносицу двумя пальцами. — Я прав?

Неуклюжий сержант пожал широкими плечами, сопроводив это движение неопределенным мычанием. С тех самых пор, как Армия Драконов вошла в эту проклятую долину, гномов касалось абсолютно все.

— Один из этих маленьких крыс хочет, чтобы вы удостоили его аудиенции, — доложил сержант.

Морос снова вздохнул. Удостоил его аудиенции. Должно быть, сержант слово в слово повторил просьбу гнома, поскольку его подчиненный был чаще всего не в состоянии сообщить что-то, ни разу не сбившись и не добавив какого-нибудь не очень приличного сравнения или ругательства… когда дело касалось гномов. В этом-то и заключалась одна из самых коварных проблем. Через какое-то время оказывалось легче согласиться с ними, чем позволить им продолжать говорить. Еще до поступления на службу к Владычице Тьмы случалось Моросу слышать рассказы о том, как один солдат или один купец попытался перехитрить гномов, но потом тело его было найдено расчлененным на бесчисленные кусочки, удобные для транспортировки. Морос полагал, что в этой долине гномы представляют основную опасность для его армии, и приказал своим бойцам обходить их стороной.

«А ведь они, между прочим, вовсе и не зловредные», — мрачно подумал Морос. Если бы они открыто взбунтовались или пошли на явную измену, он с чистой совестью отправил бы их всех в рабство, на рудники. Покажи они, что в их сердцах кроется хотя бы малейшее темное, низкое намерение, их можно было бы отправить служить силам Такхизис, даже заставить трудиться подневольно. Но эти гномы были, скажем так, просто неосторожны. Они могли кого-нибудь убить, но все происходило случайно, гномы признавали свою вину, и, что хуже всего, были при этом бодры и жизнерадостны.

В глубине души капитан Крыла тайно мечтал о чем-нибудь более спокойном, например, на передовой в одиночку сражаться с батальоном отлично вооруженных эльфов. Он был готов на все, лишь бы не нянчиться с лагерем гномов.

Морос устало махнул рукой, и сержант вышел. Угрюмые стены таверны ненадолго осветили яркие лучи осеннего солнца. Долину будто одеялом накрыла необычная для этого времени года томительная жара, так что все вокруг еле копошились. Единственным сколько-нибудь ценным заведением на десять миль вокруг был местный постоялый двор. Морос считал его своим командным пунктом; он удобно устроился в прохладной тени общего зала таверны.

Гномы. Ну почему обязательно гномы? Морос, командовавший раньше головным отрядом, вынужден был торчать в этой тихой заводи в тылу. А теперь еще и его начальство начало задавать вопросы.

Неприятные вопросы о сборе установленной подати, и еще более неприятные о борьбе со шпионажем и предательством среди местного населения.

Почему же эти болваны-командиры все никак не могут понять, что безопаснее всего было бы не обращать на гномов внимания?

А ведь до сих пор война шла так успешно! Морос командовал несколькими сотнями, которые поддерживали мощный отряд людоедов. Обычно жители городов и деревень, увидев их, да в придачу еще и синего дракона по кличке Осколок Сланца, на котором летал сам Морос, пугались и сдавались без боя.

Возможно, они добились на этой войне даже слишком больших успехов, потому что их Крыло быстро обогнало всю остальную армию. Пока другие подразделения сражались то с горсткой бойцов в Квалинести, то с отрядом кендеров, Крыло Мороса прорывалось вперед. Им было приказано дождаться остальных частей, но Моросу, как всегда, хотелось взять еще один рубеж, захватить еще клочок земли. Судя по имеющимся сведениям, эта долина была просто идеальна — жители занимались в основном земледелием, неподалеку от поселения был перекресток, а из важных зданий здесь имелась только кучка беленых домишек с островерхими крышами, крытыми тростником. В одном из них и располагался трактир, где сейчас, как кролик в силке, болтался Морос.

«Кампания удалась на славу», — с тоской размышлял Морос. Они сражались ровно столько, чтобы заставить местных жителей человеческой расы присягнуть на верность новым господам, и для Мороса нашелся подходящий кров (где имелось невероятное количество эля), да еще появилась возможность неплохо отдохнуть, поджидая, когда их часть нагонит остальная армия.

А потом они столкнулись с гномами, и все полетело кувырком.

Никто из местных не упоминал, что в дальнем конце долины, по другую сторону ручья, расположен лагерь гномов. Жители только принесли присягу на верность и отправились обратно на поля убирать урожай. Только позже, когда Морос услышал раздавшийся в дальнем конце долины грохот, а потом увидел, как, шатаясь, возвращаются в лагерь те, кому посчастливилось вернуться живыми из дозора, у него появились первые подозрения, что здесь его Крыло ждут неприятности.

Хозяин постоялого двора вразвалку подошел к столу Мороса. Медлительный и массивный, он раскачивался, как кукла-неваляшка. Комической внешности не соответствовали лишь глубоко посаженные глаза, холодные и жесткие, как стальные шарики. Глядя в них, Морос чувствовал, какое негодование кипит внутри у этого человека. Войска капитана отпугнули посетителей, некоторых даже арестовали. Пострадали и несколько домов. А теперь еще Морос целыми днями прохлаждался здесь, в таверне, просматривая донесения. Днем он накачивался подававшимся на постоялом дворе отменным элем, а вечером смаковал настойки.

От мысли, что его присутствие раздражает трактирщика, капитан чуть было не улыбнулся. Чуть.

Трактирщик резким движением поставил перед ним кружку пенистого эля и молча кивнул. Морос кивнул в ответ, что заменяло у него плату, и трактирщик медленно, вразвалку вернулся на свое место за стойкой, где снова стал протирать кружки грязной тряпкой.

Морос, развлечения ради, подумал, не объявить ли ему трактирщика врагом Армии Драконов, чтобы того отправили работать на рудники, но, немного поразмыслив, решил, что делать этого не стоит. Толстый, как тюлень, человек не выдержит в шахтах и десяти дней. Кроме того, в отсутствие трактирщика Моросу придется самому где-то доставать эль. Местные нужны для того, чтобы приносить армии собранный урожай, а гномы… Гномов тоже лучше не трогать.

Людоеды из его отряда хотели, конечно, поскорее пойти в атаку на лагерь гномов, но большинство предпочли действовать более хладнокровно. Морос верхом на Осколке Сланца отправился, как он сам выразился, «добиться капитуляции».

На дальнем конце долины, на том берегу, виднелся участок, покрытый грязью и затянутый дымом. Когда Морос на драконе приблизился, стало слышно, как работает «промышленность» гномов. Подлетев еще немного, он увидел сотни две-три гномов. Все они чем-то стучали и гремели, что-то раскалывали или перестраивали, а также занимались множеством других дел, так что Моросу показалось, что даже смотреть на них утомительно.

Нет, с гномами ему совершенно не хотелось связываться.

Все осложнялось тем, что большая часть лагеря гномов располагалась в сети ходов и пещер, пронизывавших известняковые предгорья. Эти узкие, переплетенные между собой туннели могли служить боевым силам гномов крепостью, которая позволила бы им несколько недель или даже месяцев выдерживать осаду.

А перед входами в туннели все было загромождено различными устройствами — огромными непонятными конструкциями из дерева, металла или веревок; на свободных от этих конструкций участках располагались кузницы или сборочные площадки. Здесь же лежали остатки от многочисленных изобретений гномов. Как понимал Морос, девяносто из ста были вообще непригодны, а девять из оставшихся десяти выполняли совсем не то, что от них ожидалось. Но то единственное на сотню, которое все же работало так, как задумано, могло дать достойный отпор.

А Армия Драконов Такхизис не так уж многого пока добилась в честных битвах.

И все же предчувствия Мороса не обманули. Одного присутствия Осколка Сланца хватило для того, чтобы заставить гномов подчиниться. Они согласились не покидать своей части долины. Армия Драконов, со своей стороны, обязалась оставить гномов в покое и требовать лишь небольшую дань. В тот момент Моросу казалось, что он одержал самую крупную за свою карьеру победу, не потеряв при этом ни одного бойца.

Сейчас, несколько недель спустя, сидя в таверне с наполовину пустой кружкой, капитан уже не был настолько уверен в этом. Гномы остались в своих подземных ходах. Крестьяне отдали часть урожая. Другие части Армии Драконов прибыли и двинулись дальше, оставив Мороса в долине. Людоедов у него забрали для удара на южном фронте, а половину находившихся под его командованием людей из регулярной армии направили подавлять мятеж на севере. Оставшаяся часть его теперь уже не такой многочисленной армии приготовилась надолго задержаться на захваченной территории. Дисциплина ослабевала, и дезертирство превращалось в серьезную проблему. Многие из солдат помогали крестьянам убирать урожай и начали мыслить не так, как подобает.

Не для того Морос присягал на верность Владычице Тьмы, чтобы стать военным правителем какой-то забытой долины, но начальство отказалось дать ему и; Осколку Сланца новое назначение. Вместо этого оно выражало недовольство по поводу числа податей и захваченных пленных, а также регулярности предоставления докладных и их содержания. «Когда ничего не происходит и ты сообщаешь об этом, они начинают брюзжать по поводу того, что не сделано никаких успехов», — угрюмо подумал Морос.

Так что он уже был в дурном настроении, а тут еще какой-то гном.

В таверну снова ворвался сноп солнечных лучей, возвестивший о возвращении сержанта. Вслед за ним шел самый злобный гном на свете.

Морос никогда до этого не встречал злобного гнома, ему даже не приходило в голову, что такое возможно. Ему, как и большинству солдат; гномы казались чем-то вроде кендеров — такие шаловливые маленькие создания, мало отличающиеся от вредных животных. У них была неприятная привычка что-нибудь взрывать, но это всегда получалось нечаянно. Гномы — простые создания, безобидные, если оставить их в покое.

Но ступавший вслед за сержантом гном был другим. Шаркающей походкой это существо в мешковатых штанах, льняной рубахе и черном хлопчатом жилете напоминало рептилию, а в глазах у него горели свирепые огоньки, как у змеи. Гном постоянно потирал руки. На плечи его, подобно пелерине, было накинуто тяжелое пальто, еще более подчеркивающее и без того заметную сутулость. Казалось, что он нагрузил глубокие карманы пальто собственной злобой.

Злой гном напоминал то ли бешеного кролика, то ли одержимого духами Бездны бурундучка. Моросу стало интересно. От этого гнома так и веяло недоброжелательностью.

Глядя на него, Морос подумал, что для гномов не все еще потеряно. Ему доводилось слышать о том, как хобгоблины и даже дракониды совершали, бывало, добрые и милосердные поступки. А раз встречаются такие отклонения от нормы, то почему бы не существовать и злому гному?

Капитан Крыла жестом указал на стул, стоявший напротив, и гном вскарабкался на него, однако садиться не стал, вместо этого подавшись вперед, уперся ладонями в столешницу и принялся буравить Мороса взглядом, в котором, казалось, сосредоточилась вся его внутренняя энергия.

— Имя? — спросил Морос.

— Бум, — ответил гном.

Морос моргнул:

— Бум?

Гном с утомленным видом набрал воздуха в легкие:

— Бум-великий-и-славный-мастер-тот-кому-подвластны-силы-взрывов-и-кто-владеет-темными-тайнами-недоступными-человеку…

Капитан пожал плечами, не желая дослушивать имя до конца. Гном замолчал и снова пристально посмотрел на него серьезным взглядом.

— Бум, значит, — сказал Морос. — И что же у тебя для меня есть?

— Оружие, — ответил гном, и глаза его почти засветились от рвения. — Оружие, которое способно уничтожить всех, кто встанет против вас.

Морос удивленно поднял бровь. Он не ожидал, что гном может предложить ему средство разрушения. Если такое устройство и правда существует, то оно помогло бы наладить отношения с командованием, а возможно, и позволило бы получить новое назначение и выбраться из этого кошмара. Правда, изготовленное гномами оружие чаще всего оказывалось громоздким, ломким, склонным взрываться само по себе и непригодным на практике.

— Покажи, — сказал капитан.

Гном тут же глубоко залез в правый карман пальто. Морос заметил, как рука сержанта легла на эфес меча. В дальнем конце зала, за стойкой, замер протиравший до этого кружки трактирщик.

Гном вытащил маленький предмет и положил его на стол. Трактирщик вытянул толстую шею, чтобы разглядеть получше. Сержант расслабился и опустил руку.

— Это же камень, — сказал Морос. — Как мне кажется, камни уже использовались в прошлом в качестве оружия.

— Весьма особый камень, — многозначительно заявило маленькое существо.

Капитан Крыла подумал: случается ли вообще этому гному моргать? — и взял в руки камень. Он казался ничем не примечательным, камень как камень, серовато-бурый, такие можно найти на дне любого ручейка в десяти милях отсюда. С одной стороны был отколот кусочек, и это место тоже казалось серым, правда, кое-где были заметны черные крапинки.

— И что же делает этот «особый» камень? — спросил Морос, небрежно крутя его в руках. Гном, тоненько повизгивая, захихикал:

— Он взрывается. Бу-у-ум!

Морос окаменел и чуть было не выронил камень. Гном снова залился смехом.

— Не беспокойся, этот камень не взорвется, — заявило маленькое существо. — Я должен его еще переработать, чтобы произвести взрывчатое вещество — как железную руду нужно переплавить, чтобы сделать сталь. Необработанный камень я называю гномитом. Обогащенное вещество, которое получится в итоге, будет называться плюс-гномиумом.

Несмотря на эти заверения, Морос опустил камень на стол осторожно и махнул трактирщику, чтобы тот принес эля этому слегка помешанному гному. Капитан заметил, что трактирщик подходит к столу с опаской, будто ему придется иметь дело со свирепым дикобразом, а кружку ставит осторожным движением взломщика сейфов.

— А есть ли у тебя уже… обогащенный материал? — спросил Морос, почти с ужасом ожидая ответа.

— Они, глупцы, мне не верили, — сообщил вдруг Бум, не обращая внимания на вопрос, схватил кружку, наполовину осушил ее одним глотком.

Морос кивком велел трактирщику принести еще эля и решил уточнить:

— Они?

— Я не из деревенских гномов-механиков, — надменно сказал гном. — Я родом с самой горы Небеспокойсь, великой цитадели гномов. Там меня считали гением и провидцем, пока я не рассказал им про плюс-гномиум и скрытую в нем силу. Эти трусы забрали мои труды и прогнали меня. Мне потребовалось много лет, чтобы отыскать место, где гномит находится в изобилии, и еще несколько лет я потратил на восстановление отобранных у меня записей. — Бум в упор посмотрел на Мороса. — Пойми же это, человек. Они лишили меня возможности заниматься моей работой. А известно ли тебе, что случается, когда гному не дают продолжать труд всей его жизни?

«Судя по всему, гном от этого сходит с ума, — подумал Морос. — Душа его начинает корчиться и свивается в конце концов в пылкий сгусток ненависти». Если так, то это объясняет исступленные порывы гнома, нервный взгляд его немигающих глаз.

— Так, значит, это взрывчатое вещество уже находится в распоряжении гномов с горы Небеспокойсь? — спросил капитан, уверенный, что, будь у гномов сверхоружие, они наверняка уже успели бы его применить.

Бум беспокойно покачал головой:

— Они не знают, как привести его в действие. В их руках оно безобидно. Мои записи, скорее всего, подшили к какому-нибудь другому делу, а из опытного образца, наверно, сделали светильник или что-нибудь в таком роде. — Он снова захихикал, и этот смех напоминал Моросу скрежет грифеля по школьной доске.

— Ты сказал, что камень не взорвется, если его не обогатить. А теперь говоришь, что и обогащенное вещество не взорвется? — В голосе потерявшего терпение капитана уже явно слышалась досада. Еще один замок на песке; просто бред и нелепые предположения.

— Начну сначала, — сказал Бум, в одной руке держа камень, а в другой — кружку, которую он тут же и осушил. — Если расколоть этот камень надвое, что получится?

Морос пожал плечами:

— Камень поменьше, да?

— А если и его расколоть пополам?

— Камень еще меньше.

— А если снова и снова разбивать половинки надвое?

Если до этого у Мороса чуточку побаливала голова, то теперь боль становилась уже невыносимой.

— В конце концов, — сказал капитан Крыла, — получится слишком маленькая частичка, которую уже не разбить, потому что она меньше, чем лезвие, которым мы дробим камень.

— Хорошо же, — продолжал гном. — А теперь представь, что у тебя имеется оружие, например, невероятно острый меч, которым можно расколоть все, что угодно, каким бы маленьким оно ни было. И что тогда?

— Как я полагаю, — ответил Морос, — получатся пылинки.

— А если раздробить эти пылинки?

— Пылинки еще меньше?

Гном пылко кивнул в знак согласия:

— В какой-то момент получится наименьшая частица камня. Если разделить и ее, то она перестанет быть камнем. Я назвал эту наименьшую частицу «атоми», в честь самых крошечных членов семейства пикси.

Боль щупальцами сжимала мозг Мороса.

— И что дальше? — спросил он.

— Что будет, если надвое разделить атоми?

— Что?

— Бу-у-ум!

Гном захохотал, схватил принесенную трактирщиком кружку и осушил ее так же стремительно, как и первую.

Морос издал звук, похожий на рычание.

— Значит, это взрывчатое вещество будет получено только при условии, что у нас есть невероятно острый меч, которым мы сможем дробить самые мелкие частицы? Но зачем мне вообще устраивать взрывы, если в моем распоряжении есть такой меч?

Гном скуксился и поднял обе руки:

— Это все предпосылки. Я хочу, чтобы ты понимал, о чем я буду говорить.

— Предпосылки, — пробормотал капитан и посмотрел на сержанта, взгляд которого был устремлен в никуда. Несомненно, его подчиненный перестал следить за разговором еще тогда, когда речь зашла о дроблении чрезвычайно маленьких частиц, делению не поддающихся.

Трактирщик поставил перед гномом очередную кружку и одним быстрым движением толстой руки забрал со стола пустые. Глядя на выражение лица толстяка, Морос решил, что тот в рассуждениях гнома что-то понимает.

То есть у него имелось некоторое преимущество перед капитаном Крыла.

Бум, не обращая внимания на реакцию людей, схватил только что поставленную на стол кружку.

— Так вот, ты прав: очень сложно разделить что-либо на столько частей, чтобы получить атоми. Кроме того, некоторые материалы могут позволить атоми внедриться в себя, не давая им улететь в пространство. Но есть и такие вещества, как, например, металл, полученный из гномита, в которых частицы не так плотно сцеплены между собой, как в других материях. Атоми в них свободно болтаются, структура вещества непостоянна, и его легко раздробить.

Гном по имени Бум достал из кармана рубахи и положил на стол нечто вроде небольшого насекомого.

— Вот еще одна моя разработка, — самодовольно улыбнулся он. — Она стрекочет всякий раз, когда ею поглощается атоми, вылетевший из такого вот камня.

Гном нажал переключатель на спинке у насекомого, и оно нудно стрекотнуло, а через несколько секунд снова издало такое же металлическое щебетание.

— Посмотри, что произойдет, если я поднесу к нему этот камень, — сказал гном. — Оно возбудится, стремясь поглотить больше атоми.

И действительно, стоило гному поднести камень к насекомоподобному устройству, как усики повернулись и вместо стрекотания раздались многочисленные щелчки, которые наконец слились в монотонный гул, от которого у Мороса заныли зубы, а в и без того болящую голову будто вбили клинья. Он жестом попросил гнома прекратить демонстрацию.

Возбужденный Бум кривовато улыбнулся и засунул похожее на насекомое устройство обратно в карман, где оно продолжало столь же усердно пощелкивать и умолкло только после того, как гном с силой хлопнул по карману.

Морос прочистил горло:

— Значит, у тебя имеется камень с неустойчивой структурой и энергично работающий счетчик атоми. Каким образом это можно использовать в качестве оружия?

Гном допил третью кружку и улыбнулся:

— Эти подвижные атоми действуют подобно невероятно острому мечу, отсекающему новые и новые атоми с поверхности вещества с неустойчивой структурой. Металл, полученный путем переработки гномита, плюс-гномиум, выделяет множество свободных атоми, которые, оказываясь вблизи другого куска плюс-гномиума; выделяют из него еще больше свободных атоми, и, в концеконцов, весь этот материал вспыхивает из-за того, что над ним так и прыгают атоми, и тогда…

— Бу-у-ум, — договорил за него Морос.

— Цепная реакция продолжается до тех пор, пока все атоми не образуют огненный шар. — Гном просиял, будто засветившись изнутри скопищем свободных атоми.

Капитан хмуро посмотрел на него, снова взял камень в руки и спросил:

— А насколько сильный произойдет взрыв? Скажем, если взять фунт твоего обогащенного плюс-гномиума и положить его у стен этого трактира, то…

Он замолчал, потому что гном залился смехом:

— Если мы подорвем его прямо у трактира, то от взрыва весь этот дом превратится в пар и, развеянный на атоми, разлетится во все концы света. От тебя не останется даже горстки праха, которую можно было бы положить в табакерку.

С трудом вынося бьющуюся в голове боль, Морос продолжал:

— Хорошо, а если положить возле ручья у подножия холма…

— Постоялый двор все равно окажется в воронке, развороченной силой взрыва. Твои кости будут перемешаны с пылающей землей и превратятся в пыль.

— А по ту сторону ручья, возле поселения гномов?

— Оттуда поднимется огненный смерч, который сожжет постоялый двор и всех его обитателей примерно через секунду после взрыва, — сухо ответил гном. — Девяносто восемь процентов гномов погибнут в первые же секунды.

— Отлично. Значит, на дальнем краю долины…

Гном мгновение постучал по губам коротеньким пухлым пальцем, а потом сказал:

— Возможно, огненный смерч пройдет мимо и не накроет тебя, но поднятый взрывом ветер сровняет таверну с землей. От бревен останутся один щепки. И конечно, если ты станешь смотреть на этот огонь, яркий как солнце, то от твоих глаз останутся только лужицы в глазницах.

Морос вдруг заметил, что возле него стоит трактирщик, принесший гному очередную кружку эля, и пальцы, сжимающие ручку, совершенно белые.

— Благодарю, — язвительным тоном сказал капитан Крыла. Трактирщик быстро поставил эль на стол и отошел. — Каких масштабов взрыв мы сейчас обсуждаем? — спросил Морос гнома, стараясь вникнуть в подробности.

— Если взять фунт материала, то воронка, по моим расчетам, будет диаметром около полумили, а огненный смерч охватит четыре-шесть миль. А развороченная взрывом земля, конечно, останется бесплодной, пока не сменится несколько человеческих поколений.

— Несколько… поколений, — медленно проговорил капитан, обдумывая предложение гнома.

«Это же не просто магический огненный шар, и не хитрая тактика ведения боя, и не обыкновенное осадное орудие. На Кринн за секунду обрушится кусок солнца, который выжжет большое пятно. Если все это правда, то плюс-гномиум — оружие, способное принудить к повиновению последних бунтующих эльфов и людей.

Если это правда.

Но кто же подорвет такую бомбу? Часовые механизмы, сделанные гномами, чудовищно ненадежны. Если только группа бойцов-смертников? Никто не может рассчитывать, что успеет достаточно далеко уйти от места взрыва. Даже дракон, скорее всего, не сможет улететь от огненного шара или выжить после всего того, о чем говорил Бум. — Морос невольно глянул в сторону двери, туда, где в стойле ждал его Осколок Сланца. — Как же невыносимо будет видеть, как бесследно сгорит ездовой дракон, даже если благодаря этому будет разбита вражеская армия. Пойду ли я на такое? А способен ли на это какой-нибудь другой Повелитель Драконов?

А что станет после такой атаки с землей! Какой же военачальник в здравом уме решится опустошить землю на несколько поколений вперед? Что будут есть люди? И зачем нужна земля, если на ней не останется людей? Даже хранить плюс-гномиум в арсенале было бы безумием, поскольку его могут украсть или — что еще хуже — скопировать.

Если он вообще действует. Разве можно начинать целую военную кампанию, полагаясь на обещание гнома?»

Морос покачал головой.

— Мне жаль, Бум, — начал он, стараясь помягче отказаться от предложения безумца, — но, как мне кажется, твой замысел не соответствует нашим нынешним потребностям. Не сомневаюсь, рассуждения твои обоснованы, но вся эта идея дробить крошечные камешки и маленьких фейри, чтобы произвести мощный взрыв, кажется просто фантазией. Я хочу сказать, что очень уважаю несомненный талант, которым ты обладаешь, но, знаешь ли, гномы, как правило…

Голос капитана Крыла смолк.

Лицо гнома приобрело цвет спелого турнепса, на нем белыми пятнами выделялись широко раскрытые глаза. Бум весь затрясся, затрепетал от ярости.

Морос испугался, что это безумное маленькое существо само вспыхнет и превратится в небольшой огненный шар.

— Я, конечно, могу направить доклад моему руководству, и если они заинтересуются… — начал было капитан, но слишком поздно.

Гном вытянул вперед короткую толстую руку, обвиняюще указывая на него пальцем.

— Ты ничем не лучше глупцов с горы Небеспокойсь! Ты увяз в прошлом и боишься увидеть будущее! Но на этот раз я готов тебе ответить!

Безумное создание сунуло другую руку в левый карман пальто и вытащило оттуда куб размером с человеческий кулак. Все его грани были гладкими и блестящими, а из верхней торчал толстый сероватый стержень. Конец стержня был плоским, как головка ключа.

Гном говорил про фунт вещества. И этот предмет внешне вполне мог весить именно столько…

— Я сделал работающий образец! — крикнул Бум. — Я смогу доказать правильность моей теории!

Он выдернул из куба ключ.

Морос нырнул под стол, как будто дубовая доска могла защитить от обещанного гномом взрыва. Падая на пол, капитан заметил, что трактирщик укрылся за стойкой, и подумал, насколько бессильны эти попытки спрятаться от огненного шара. Тупоголовый сержант, понявший из всего только половину, бросился на гнома, так как, по его представлениям, тот снял с предохранителя что-то вроде бомбы.

Взрыва не последовало.

Не обращая внимания на острую боль в плече, Морос поднялся на ноги. На другом конце зала медленно приходил в себя трактирщик — его широкая физиономия опасливо показалась из-за стойки.

А в середине зала боролись сержант и гном. Человек был на три фута выше и на сто двадцать фунтов тяжелее противника, но тот дрался с неимоверной силой безумца. На лице сержанта уже появились глубокие царапины, а сумасшедший гном то и дело выворачивался у него из рук. По полу было разбросано содержимое карманов Бума: всякие приспособления, куски веревки, записные книжки с растрепанными страницами, загадочный камень, обгрызенные куски мела и механическое насекомое, которое снова принялось за работу и громко стрекотало. С каждым мгновением его трели становились все громче.

Капитан Крыла похолодел — это говорило о том, что вокруг стало больше свободных атоми, и означало, насколько Морос понял, что в плюс-гномиуме уже запустился описанный Бумом процесс, а в результате цепной реакции должен был произойти взрыв. Скоро кучка атоми вспыхнет.

Они были в опасности. Кубическая бомба вот-вот собиралась взорваться.

Капитан отчаянно шарил глазами по залу; Куба нигде не было видно. Должно быть гном, когда сержант схватил его, выронил устройство, и оно, как брошенная игральная кость, закатилось куда-то в угол. Нужно было немедленно найти его, пока всех не спалил огненный шар.

Насекомообразное устройство уже вовсю гудело, и тут у капитана родилась идея. Морос схватил механизм и начал размахивать им туда-сюда. Если гном говорил правду, то, оказавшись рядом с кубом, тот начнет стрекотать еще громче.

Справа от капитана валялся перевернутый стул, и когда он направил механизм в ту сторону, щебетание усилилось, а уж когда Морос подошел, стало оглушительным. Капитан Крыла отшвырнул стул. Коробочка была там; она так и светилась от прыгавших внутри атоми. Схватив куб, Морос почувствовал, что он теплый.

А ключа нигде не было! «Насекомое» щебетало все громче и громче, его голосок, будто царапая по костям, пробивался прямо в мозг капитана. Тот стал поворачиваться туда-сюда, пытаясь найти сероватую затычку, которая не даст бомбе взорваться. Его охватила паника. Он не мог найти ключ!

Сержант крепко держал гнома за горло, а тот кусал противнику пальцы.

Где же проклятый ключ? Пощелкивание стало еще громче и участилось.

Толстая рука схватила Мороса за запястье, а вторая запихнула затычку в прорезь на кубе. Стрекотание усердного счетчика атоми тут же стало совсем тихим.

Посмотрев друг на друга, капитан и трактирщик дружно вздохнули. Потом толстяк отпустил запястье Мороса и отошел назад, вытирая лоб посудной тряпкой. Морос поставил куб на стол, возле перевернутых кружек эля.

Сержант, наконец, смог применить всю свою человеческую силу и стоял теперь посреди зала со своим пленником, безумным маленьким гномом, обхватив его поперек туловища. Бум пинался и вопил, но стойкий сержант не обращал внимания как на оскорбления, так и на физическую агрессию. По выражению лица своего подчиненного капитану стало ясно: сержант считает, что выполнил только что задачу чрезвычайной важности.

Морос нагнулся, чтобы оказаться лицом к лицу со свирепым, но теперь уже беспомощным гномом.

— Нападение на офицера Армии Драконов является преступлением, которое карается смертной казнью, — прорычал он. Гном заметно побледнел, увидев, что сержант обнажил клинок. — Я обвиняю тебя в этом и приговариваю к каторжным работам на рудниках. Сержант, запри его, пока не приедет младший командир с фургоном для каторжан.

Пока сержант тащил гнома из трактира, тот продолжал изрыгать проклятия и угрозы. Когда открылась дверь, в трактир на мгновение ворвался сноп солнечных лучей. Морос и трактирщик остались одни.

Капитан снова повернулся к кубу, внешне совершенно непримечательному. Он взял его и подержал на ладони. Куб уже успел остыть. Отсчитывавший атоми сверчок стрекотал тихо. Морос подумал, не следует ли ему отправить все это своему руководству, вместе с гномом, но потом прикинул, что будет, если устройство не сработает, а хуже того — если сработает, и отказался от этой затеи.

Он посмотрел на трактирщика, который глядел на него пристально и с опаской.

— Сейчас я отправлюсь в дозор на Осколке Сланца, — сообщил Морос. — Мы осмотрим те высокие горы на западе. Плюс-гномиум мне лучше взять с собой, чтобы с ним ничего не случилось.

Несколько мгновений они молчали, а потом трактирщик сказал:

— Вам стоит быть поосторожнее. Эти горы непроходимы и необитаемы. Будет жаль, если вы случайно выроните плюс-гномиум, пролетая над ними.

— Конечно, будет жаль, — согласился с ним капитан Крыла.

Он глянул на трактирщика: тот взял кусок необработанного гномита и теперь вертел ничем не примечательный камень в руках, будто надеясь, что сможет своими пухлыми пальцами раскрыть его секреты.

— Можете оставить этот камень себе, — сказал Морос, — как напоминание о том, что никогда не стоит слушать гнома, каким бы заманчивым ни казалось его предложение. Даже если ему удастся сделать именно то, что он задумал, от него одни неприятности. Но, с другой стороны, кто же поверит, что такая сила может заключаться в куске камня?

— Никто не поверит, — тихо пробормотал трактирщик, убирая камень в карман передника, — и за это мы можем благодарить Богов.

Ник О'Донахью Сказители

Давно уже наступила ночь. Было полнолуние перед осенним равноденствием, и над горами на востоке светила красная полная луна. Благодаря ей путники могли двигаться не только днем, но и ночью, так что торговцы, пилигримы и многие, кому приходилось странствовать, воспользовались этим и успели покрыть большое расстояние. Однако разумные путешественники разбили палатки или остановились на постоялых дворах. Ночью идти опасно даже при лунном свете.

В таверне «Поджидающий огонек» горели дрова в очаге, а котелок из-под тушеного мяса с овощами был уже пуст. Рядом с ним закипал второй горшок сидра; официантка поспешила туда и, несколько раз зачерпнув напиток огромным ковшом, наполнила кувшин, а потом пошла к столикам. Посетители в этот вечер заняли все скамьи; они тихо беседовали и доедали остатки хлеба.

Трактирщик крикнул официантке:

— Наполни-ка горшок для сидра еще разок, Пейланн. — Она кивнула, ловко, грациозно повернулась и поставила на стол горячий кувшин так, чтобы до него не могла дотянуться маленькая девочка, которая упорно обгрызала край свежего, каравая; мать девочки гладила ее по голове и распутывала дочке волосы.

Официантка поставила еще один кувшин под бочонок с сидром и открыла краник.

— Мы кого-нибудь еще ждем, Дариен?

Тот улыбнулся в ответ.

— Кто его знает. — Он расставил на большом подносе глиняные кружки для эля. — Хотя где мы найдем им место, одним лишь Богам известно.

Но тут от легкого ветерка колыхнулись огоньки светильников: открылась входная дверь. Все закричали:

— Закройте!

— Снаружи так холодно.

— Вечно кто-нибудь да заявится посреди ночи.

Дариен, как обычно, внимательно оглядел незнакомцев. Их телосложение особого впечатления не производило; это были среднего роста худые, жилистые мужчины. У одного из них волосы были черные, у другого — темно-русые. Вошедшие улыбнулись сидевшим в таверне людям, сверкнув белыми зубами.

В то же время Дариену показалось, что эти двое прошли мимо столиков с полным безразличием, как будто были людьми совсем не того сорта, что местные семейства, торговцы или путешественники.

Трактирщик приветствовал их, не выходя из-за стойки; улыбнулся он еще шире, чем вошедшие:

— Чем могу быть полезен?

Один из них заговорил:

— Здесь у вас можно поужинать?

Дариен покачал головой:

— Все, что было, давно уже съели. Посмотрите, какая толпа; на постоялом дворе заняты все кровати, а к нам еще приходят поесть местные. Хлеба почти не осталось. Разве вы не взяли с собой еды в дорогу? — Он глянул на маленькие котомки.

Двое посмотрели друг на друга. Черноволосый быстро ответил:

— Мы обедаем где придется, а еды с собой берем ровно на один день. Мы проделали очень большой путь.

Трактирщик с сомнением спросил:

— Вы торговцы? — Они покачали головами. — Паломники? — Потом он нерешительно добавил, опасаясь оскорбить пришедших: — Беглые жрецы?

Русоволосый ответил:

— Меня зовут Ганни, а его… — он слегка замялся, — Кори. Мы — сказители.

Кори добавил:

— Мы рассказываем страшные истории.

Ганни обвел взглядом собравшихся:

— Похоже, этим людям было бы интересно нас послушать.

— Так-так. — Дариен почесал в голове. — Значит, рассказывая истории, можно заработать на жизнь, да?

— Если хорошо умеешь это делать. — Кори многозначительно посмотрел на бочонок эля.

Пейланн наполнила еще две глиняные кружки и с заинтересованным видом подошла поближе к новым посетителям.

— А как вам удается получить побольше денег, раз уж вы хорошо знаете свое дело?

Кори как-то не совсем весело сказал:

— Мы заключаем пари.

— Это я придумал, — гордо заявил Ганни.

Пейланн залилась легким серебристым смехом и продолжила разговор:

— И как все происходит?

Кори неохотно пояснил:

— Мы бьемся об заклад с вами и с кем угодно из посетителей, что сможем напугать присутствующих нашим рассказом. Если мы проиграем, то останемся без денег и без еды.

Ганни недовольно глянул на него:

— Но проигрываем мы редко.

Кори ответил ему мрачным взглядом:

— Но может и такое случиться.

Дариен кивнул:

— Понятно. А чтобы выиграть, вам нужно напугать почти всех, кто находится в трактире.

— Если только они не окажутся переодетыми кендерами или еще какими-нибудь существами, лишенными всякого страха, — с сомнением в голосе сказал Кори.

— Посмотрите вокруг, молодой человек. Вот тот старик, Бранн, — пастух, стадо его сейчас неподалеку в загоне. Малышка Элинор, которая устроила беспорядок на столе, и ее мать Аннелла пришли из деревни. А вот тот толстый — купец из Соламнии, а остальные, возле него, тоже все люди… — Тут он подался вперед. — А ты меня не обманываешь? Ты собираешься напугать их одним лишь рассказом или чем-то еще?

— Наши истории сами по себе хороши, — уверил его Ганни.

Дариен стал наполнять кувшин элем, внимательно глядя на новых посетителей.

— А что я должен буду сделать, если вы выиграете?

— Вы нам заплатите и приготовите поесть.

Он непроизвольно глянул на пустой котелок.

— Приготовить вам поесть? — хохотнул Дариен. — Сейчас я могу вам предложить остатки хлеба. За счет нашего заведения, пока мы еще не знаем, кто выиграет пари.

Пейланн посмотрела на него с удивлением и открыла рот. Он едва заметно покачал головой, дав ей знак ничего не говорить, а потом постучал своим золотым кольцом по кружке. Настойчивый стук заставил всех замолчать.

— Это Кори… — Дариен нерешительно замолчал, а потом указал на второго мужчину, — а это Ганни. Я заключил с ними пари.

Он объяснил условия, а потом Ганни низко поклонился и сказал:

— Все остальные тоже могут делать ставки!

Присутствующие переглянулись. Поспорить с незнакомцем, что тебя не напугает какая-то история? Кажется, на этом можно заработать денежки.

Кори подошел к каждому столику, принял ставки у тех, кто заинтересовался, а потом вернулся к Ганни.

— Надеюсь, у нас хватит денег расплатиться, если мы проиграем, — предостерег он.

Ганни посмотрел на него и закатил глаза.

— Когда это мы проигрывали? — Он быстро зажал Кори рот рукой и снова поклонился присутствующим. — Что же, начнем нашу историю.

— Я хочу, чтобы рассказали про совомедведей, — потребовала девочка.

Мать тихо сказала малышке:

— Тише, Элинор. — И с извиняющимся видом посмотрела на молодых людей. — Она очень любит сказки.

— Чудесная девочка. — Кори опустился на одно колено. — Наша история, к сожалению, будет не про совомедведей. — Бросив взгляд на собравшихся, он произнес на удивление сильным голосом: — Можно ли нам рассказать вам историю о драконах?

Присутствующие вздрогнули и выпрямили спины. Дариен и Пейланн с встревоженным видом подались вперед.

— Отлично. — Ганни встал одной ногой на край скамейки и наклонился в сторону слушателей. — Однажды, во времена не столь давние, жили два молодых человека, и были они бродягами. Эти выдумщики ходили с одного постоялого двора на другой, тратили деньги и пускались в погоню за мечтой. Назовем их… — он сделал вид, что задумался, — Корион и Элган…

Сходство имен уловили все без исключения. Пастух Бранн снисходительно улыбнулся и устроился поудобнее послушать историю. Даже Элинор вдруг посмотрела на сказителей с интересом, переводя взгляд с одного на другого, будто ожидая, что у каждого вот-вот засияет на лбу его настоящее имя.

— В то самое утро Элган проснулся…

Элган проснулся в свете летнего солнца и потер нос. Его щекотала травинка.

Которую держал за стебелек Корион.

— Доброго утра. Как ты себя чувствуешь?

Элган пошевелил пальцами ног, пересчитал пальцы на руках и, наконец, с некоторым трепетом зажал ноздрю и высморкался.

— Отлично; — Он вылез из плаща, в который был укутан, подполз к ручейку, наклонился и стал жадно пить.

Корион сказал:

— Славная была ночь, да? Такие милые люди.

Элган глянул вниз, на долину; из труб домишек поднимался дым, а самый большой столб дыма шел из очага в таверне «Отдых для путника». Элган повернулся к Кориону.

— Тебе стоило бы получше обдумывать свои поступки, — осуждающе сказал он.

— Это была совершенно невинная забава.

— Невинная? Этот-то фокус с ножами? Просто безрассудство.

Элган ухмыльнулся. Да, он спрятал в рукаве один за другим дюжину столовых ножей, а потом бросал их в стену, возле которой стоял Корион, так что лезвия вонзались у самого тела товарища.

— Я что, задел тебя хотя бы одним ножом?

Корион, почесав в голове, ощупал краешек левого уха и обвиняюще уставился на Элгана.

— Ну ладно, разве я задел тебя больше одного раза?

Корион угрюмо ответил:

— Мне стоило умереть.

— Будь осторожен, когда высказываешь такие желания, — рассеянно ответил Элган.

— Я ничего не желаю, я говорю то, что есть. — Он перестал, наконец, щупать ухо, но по-прежнему хмурился. — А все эти истории о битвах с драконами… Да ты просто пускал всем пыль в глаза. Я же тебя с детства знаю…

— Ты и тогда был пессимистом…

— …и мне совершенно точно известно, что ты никогда не участвовал в битве с драконом. — Он сделал паузу. — Мне кажется, ты никогда этого и не видел.

— Неправда, — твердо ответил Элган. — Ты наверняка помнишь, как на дне рождения моего старшего брата мы вместе смотрели генеральное сражение, в котором участвовали три человека и три дракона…

— О Боги. Элган, так ты о кукольном театре! — Мгновение молча постояв на солнце, Корион произнес: — Ты так ничего и не сказал мне о Белдиезе.

— Белдиезе… — Элган потянулся, мечтательно зажмурившись.

Она подошла к нему после трюка с ножами и посмотрела ему прямо в глаза. А глаза у нее были серебряно-голубые, и в них загадочно отражались огоньки свечей; эти глаза пленили его. Ее лицо обрамляли длинные темные волосы, почти прямые, и когда он взглянул на нее, то почувствовал, что ему уже ни за что не вырваться на свободу. А как звенел колокольчиком ее голос, когда она начала задавать вопросы…

Он заговорил:

— Она спросила меня о битве с драконами.

Корион фыркнул:

— И ты всю ночь рассказывал разные истории.

Под конец вечера столики сдвинули к середине зала, и Элган стоял на одном из них, размахивая кувшином эля и рассказывая о битвах. Он запрыгнул на спину сильному добродушному трактирщику, потребовал себе метлу и поскакал по таверне, показывая все тонкости обращения с копьем. Элган помнил, что разок он даже поймал «копьем» колечко для шторы, которое держала Белдиезе.

Еще он помнил, как потом они долго целовались и шли под звездным небом.

— Куда вы шли?

— Сначала мы гуляли, а потом… кое к кому зашли.

Корион недоверчиво нахмурился. Это у него хорошо получалось.

— И к кому же?

— К одному… важному человеку. Он отлично писал пером. — Элган прищурился, стараясь припомнить, — И поздно ночью мы что-то написали. Вместе. Хоть бы вспомнить что.

Корион ответил только тогда, когда достал чистую рубашку и окинул взглядом склон холма:

— Почему бы не спросить у нее?

Элган вскочил на ноги.

— О Боги! Я же так и не привел себя в порядок. — Он выхватил рубашку из рук Кориона, натянул ее, пробормотав «спасибо», и бросился вниз по склону. Он помнил, что накануне она показалась ему хорошенькой…

Теперь, увидев ее в лучах солнца, он решил, что в таверне «Отдых для путника», наверно, было темно или это он был слеп: она поистине прекрасна. У Белдиезе были прямые темные волосы до пояса, фигурка танцовщицы, пухлые губки, которые так шаловливо улыбались накануне. А еще, конечно, у нее были чудесные огромные глаза, излучающие свет. И они смотрели на него, а девушка как-то застенчиво улыбалась.

— Белдиезе? — произнес он. Ему просто хотелось услышать, как звучит ее имя.

— Элган. Я не знала, как ты будешь чувствовать себя сегодня. — Она положила руку ему на плечо.

Корион, прикрыв голую грудь плащом, скромно стоял поодаль, попивая из кувшина воду. Всем своим видом он показывал, что стоит достаточно далеко и разговора не слышит.

Элган положил ладонь на ее руку и улыбнулся в ответ:

— И я тебе по-прежнему нравлюсь, даже при ярком свете?

— Я тобой по-прежнему восхищаюсь, — сразу же ответила она. — Все были так потрясены твоими рассказами о битвах с драконами. И дело не только в том, как ты рассказывал… — Она сделала шаг назад и широко развела руки. — А в том, насколько глубоко ты знаешь мельчайшие детали. Как дракон обрушивается на свою жертву, как ловит и теряет воздушные потоки, бесшумно скользит, и как наносят удары копьем… — Она сделала движение руками, изображая удар копьем, и шагнула при этом поближе, так что ее руки коснулись его пояса.

Он вспыхнул:

— Я не хотел хвастаться.

Корион, притворявшийся, что находится вне пределов слышимости, фыркнул.

— Твой рассказ звучал как слова человека знающего, а вовсе не хвастуна. Более того… — она игриво тронула его за нос, — я спросила, смог бы ты ради меня вступить в бой с драконом, и ты согласился. Помнишь?

Это Элгану уже не понравилось.

— Мне, конечно, может не хватить мастерства для того, чтобы по-настоящему сразиться с драконом.

Она грустно улыбнулась.

— Вчера вечером я как раз опасалась, что потом ты поведешь себя вот так. Я тебе сразу сказала. А ты поклялся, что сможешь это сделать. Ты согласился подписать договор, который составил жрец, живущий неподалеку от города. — Она выразительно добавила: — На самом деле он скорее маг, чем жрец. У Элгана волосы встали дыбом. — Зачем же ты обратилась к магу?

— Для того чтобы взятые обязательства на самом деле тебя связывали. — Она достала свиток и показала ему.

— Я не стану сражаться с драконом…

Кусок пергамента внезапно вылетел из ее пальцев, обвился вокруг его правой руки и начал медленно сжиматься. Он ухватил пергамент и дернул. Ничего не произошло. Элган достал нож и попытался разрезать договор, но пергамент только плотнее сжал его руку.

— Видишь? — Белдиезе стояла, сложив руки на груди, и с волнением поглядывала на пергамент. — Именно об этом мы с тобой говорили. Это обязательство тебя связывает.

Договор начал жать еще сильнее, и рука стала темно-красной. Элган прикусил губу, представив, как стенки пергамента, наконец, соприкоснутся и ему оторвет руку. На лице Кориона читалась тревога.

Элган с содроганием глотнул воздух и сказал:

— Ладно, я выполню свои обязательства.

— Хорошо же. — Она указала вниз. — Твое седло и копье лежат у подножия холма; кого оседлать, найдешь сам. У тебя всего два дня.

Она указала на пергамент, который, хотя уже и не давил, по-прежнему оставался у него на руке. Элган внимательно посмотрел на договор. Написанные каракулями пункты ему было почти не разобрать, но под словами «сразиться с драконом» он узнал свою подпись.

Он окончательно решил подчиниться.

— Так где же предполагаемый дракон? — скептически спросил он.

Ротик Белдиезе насмешливо скривился.

— В договоре указано его имя. Джегендар.

Корион, которому, как предполагалось, было из разговора ничего не слышно, шумно вдохнул, уронил бутыль, согнулся и закашлялся.

Элган подбежал к нему и стал хлопать по спине — пожалуй, слишком рьяно; Корион опустился на колени и стал хватать ртом воздух.

— С тобой все в порядке?

Корион сердито глянул на него.

— Все в порядке, только спина теперь болит.

— Ты, наверно, чем-то поперхнулся.

— Конечно, — холодно согласился он. Элган повернулся к Белдиезе, сложил руки на груди и небрежно спросил:

— А почему именно Джегендар?

— Ты о нем что-то слышал?

— Если это тот же дракон. Например, не называют ли этого Джегендара Джегендаром Черным? Или Джегендаром Темным? — Совсем смутившись, он добавил: — Или Крыльями Смерти?

— А еще Джегендаром Богатым. Да, это тот самый, и единственный. Джегендар.

Элган помрачнел.

— Так почему же Джегендар?

Он готов был услышать множество разных объяснений. История злодеяния, требующего возмездия, или повесть о человеческой жадности и об ордах драконов, или о поисках славы, или о магических орудиях. Но того, что произошло, он совершенно не ожидал: в воздухе внезапно что-то замерцало, раздался свист расправленных крыльев, девушка исчезла, а перед ними предстала серебряная драконица.

— Если он умрет, — спокойно сказала она, — то все унаследует его падчерица, — Она глянула на молодых людей сверху вниз и, обнажив клыки, улыбнулась. — Не все из присутствовавших вчера в таверне были людьми.

Корион снова закашлялся.

Белдиезе рассмеялась. Серебристый звук эхом прокатился в горах, и она улетела прочь.

— И она улетела прочь. — Кори замолчал и подмигнул Пейланн, которая недовольно посмотрела на него. Она уловила намек на свой серебристый смех.

Пейланн собрала столовые ножи и смахнула крошки с исполосованной лезвием разделочной доски. На случай, если кто-то не уловил параллелей между рассказом и самими сказителями, Ганни взял со стола четыре ножа, и они исчезли в его рукаве; потом они стали по одному появляться в его как будто свободной руке, и он начал бросать их в сторону Кори, который подставлял разделочную доску. Потом Кори вернул ножи на место.

— Итак, — сказала Пейланн, наклонившись над стойкой. — Пока у нас есть алчный, порочный дракон и молодая, коварная, готовая убивать драконица. И что же дальше?

Все посетители таверны внимательно слушали.

— Почему ты такого дурного мнения о драконах? И почему твой друг все время поглядывает в окно?

Ганни вздрогнул и сделал шаг назад.

— По привычке. Простите его. — Он обернулся. — Не все драконы плохи, как вы узнаете из нашей истории. Ведь после того, как Белдиезе скрылась из виду…

После того как Белдиезе скрылась из виду, Корион подошел к Элгану.

— Ты, — сказал он с тем удовольствием, которое люди испытывают, когда их друзья наделали глупостей, — серьезно влип.

— Да, мы влипли.

— «Мы»? — Корион с притворным непониманием огляделся по сторонам.

Элган тоже осмотрелся.

— Больше я никого не вижу.

— Джегендар, — жестко сказал Корион, — будет хохотать до колик, когда увидит тебя.

Элган глянул на него.

— Нас, — невесело добавил Корион.

— Мы найдем способ победить его. Справимся. Мы молодые, хитрые, умные, умеем действовать согласованно…

— Все, конечно, верно. — Корион вздрогнул. — Но это же Джегендар!

— Он всего лишь дракон, верно?

Корион слабым голосом произнес:

— Когда я был маленьким, родители пугали меня историями о Джегендаре.

— Меня тоже. Может, теперь, когда ты это узнал, тебе будет полегче.

Корион замер, погруженный в раздумья.

— А в договоре сказано «сразиться с драконом» или «убить дракона»?

— «Сразиться».

— Вот тебе и ответ. Мы некоторое время посражаемся, а затем удалимся. В этом нет ничего позорного.

— Вообще-то есть.

— Может, и так, но, по мне, лучше жить и стыдиться, чем просто умереть. Но это если мы вообще выживем после схватки с Джегендаром. А почему ты так заулыбался?

— Мне пришла в голову одна мысль. Драконы же разумны, верно? — Он улыбнулся Кориону. — Большинство драконов.

— Да, кстати, ты случайно ее рассказал Белдиезе, откуда ты столько знаешь о драконьих битвах?

Элган неловко переступил с ноги на ногу.

— Я не говорил, что принимал в них участие.

Корион как будто растаял, контуры его тела расплылись в воздухе, и теперь перед Элганом стоял дракон.

— Значит, она так и не знает всей правды.

Элган, столь же быстро сменив обличье, вздохнул:

— Нет. Она не знает.

— Мне это все вовсе не нравится, — жестко сказала Пейланн, накрывая на стол. — Злобный жестокий дракон, алчная, готовая на убийство молодая драконица и еще два дракона-прохвоста. — Последнее слово она особенно подчеркнула. — Кроме того, все слишком часто превращаются. А драконы обличья не меняют.

— Некоторые могут.

Все обернулись и посмотрели на Аннеллу, мать Элинор. Она вздрогнула от их взглядов, но взяла себя в руки и сказала:

— Облик меняют красные и серебряные драконы. Черные этого не делают.

Бранн, державший в руке кружку, кивнул:

— Молодая Аннелла совершенно права, в том числе и насчет черных. Красные и серебряные могут превращаться, а черные — нет. Так рассказывают.

Ганни одобрительно кивнул:

— А два дракона из нашей истории, Корион и Элган, серебряные. — Он сложил руки на груди.

— Кроме того, — задумчиво добавил Кори, — другие драконы могут воспользоваться магией.

— Это верно. — Тут в голосе Ганни зазвучало суровое осуждение. — Даже черный дракон вроде Джегендара может носить кольцо превращений.

Слушатели беспокойно заерзали. Они обратились к трактирщику, желая услышать его мнение.

— Они правы, — неохотно сказал Дариен. — Если черный дракон найдет где-нибудь кольцо превращений и сможет надеть его, то и он будет способен принимать человеческий облик.

— Вот видишь? — Ганни лучезарно улыбнулся Пейланн. — Среди вас и сейчас может находиться дракон, и никто об этом не узнает…

Найти Джегендара оказалось на удивление легко. Как угрюмо заметил Корион, достаточно просто двигаться туда, откуда раздается плач.

Среди холмов пылал пожар: горел крестьянский двор. Элган подошел туда в человеческом обличье, чтобы не перепугать спасшихся от огня.

Огромный черный дракон, в три раза превосходивший по длине Элгана в его драконьем теле, сидел на стене домика без крыши и, как черный ворон, заглядывал внутрь. Он равнодушно смотрел то в один угол, то в другой. Потом он глянул вниз, на Элгана, остановившегося на некотором расстоянии.

— Кто еще сюда пожаловал?

— Это всего лишь я, Элган. — Он облизал внезапно пересохшие губы.

— Элган? — Черный дракон осмотрел Элгана с ног до головы, не улыбнувшись и не нахмурившись. Джегендар махнул окровавленными когтями. — Все совершенно ясно. Ты здесь, чтобы сразиться со мной?

— Похоже, я вынужден это сделать… — Элган почувствовал, как у него краснеют уши, — потому что, ну… на днях я, похоже, что-то сболтнул насчет того, что знаю, как сражаться с драконами…

— То есть ты хвастался. — Из домика раздался то ли вопль, то ли причитания. — Простите. — Джегендар наметил свою жертву, проследил за ее движением и резко опустил голову, как цапля в ручей. Раздался вопль, а потом еще один. Внутри домика Джегендар снова на кого-то набросился.

— И я тут подумал, — сказал Элган, внезапно устыдившись, что приходится говорить такие слова, — что поскольку и вы не хотите сражаться по-настоящему, мы могли бы разыграть битву понарошку, чтобы это устроило…

— Попробую-ка я угадать. — Черный дракон поднялся и вытер лапой пасть. — Тебя обязала сразиться со мной одна дама. Она хочет, чтобы ты убил меня, поскольку я так жесток, верно?

— Ну, у нее были личные мотивы, в основном имущественного характера…

Джегендар внезапно улыбнулся, оскалив желтеющие клыки:

— А, Белдиезе? И почему меня это совершенно не удивляет? — Один из его клыков был испачкан кровью. Джегендар сказал: — Снова прошу прощения. — Он очистил зуб от крови быстрым движением языка. Глаза его были полуприкрыты, как у мурлыкающего кота.

Потом он снова открыл глаза и спросил:

— И мне никак не отговорить вас от этой… битвы?

Элган честно признался:

— Как бы мне хотелось, чтобы вам это удалось.

— Ну, давайте я попробую. — Как будто мимоходом он швырнул в Элгана камнем размером с кендера. Элган пригнулся, и Джегендар кинул еще один камень и еще один.

Элган, вне себя от ужаса, пополз, пытаясь найти убежище. Через несколько мгновений он, уже съежившийся в канаве и наполовину засыпанный большими камнями, услышал глумливый смех и почувствовал порыв холодного ветра: Джегендар поднялся в воздух и полетел прочь.

Вниз по камням, прямо к Элгану, что-то покатилось; он поднял руку, чтобы защититься от падающего предмета. Его плеча коснулось что-то мягкое, мокрое и мясистое. Элган вздрогнул и задергался под камнями.

Несколько камней откатились в стороны, и показалась голова Кориона.

— Я видел, как он улетел. Большая скотина, верно? Как ты с ним пообщался? — Наклонив голову, он понюхал воздух. — Пахнет кровью. С тобой все в порядке?

Элган вытянул вверх руки.

— Вытащи меня. А потом мы обдумаем нашу завтрашнюю стратегию. — Он посмотрел на черневшую далеко в небе точку. — А стратегия нам нужна очень хорошая.

Элинор, зарывшись лицом в кофту матери, испуганно поглядывала одним глазом.

Одним быстрым движением, так что мать даже не успела возразить, Кори посадил Элинор себе на плечи, схватил ковшик для сидра и бросился на Ганни, который, изображая панику, стал бегать от него по таверне. Они вертелись и уклонялись от ударов, описывали спирали и подпрыгивали у очага, быстро ныряли в холодный воздух возле дверей. Время от времени один или другой выкрикивал:

— Планируй!

— Снижай скорость!

— Бросайся вниз!

— Выходи в петлю!

Элинор размахивала черпаком, стараясь ударить Ганни. Ей было очень весело.

Но Пейланн, Дариен и посетители смотрели на них с опаской, и все заметили, что временами Ганни замирал у окна и пристально всматривался в небо.

Когда Кори, запыхавшись, остановился у стола и посадил девочку на место, Аннелла обняла ее и крепко прижала к себе. Элинор в восторге размахивала ручками.

— Они о драконах знают все!

— Немало, — согласился Ганни.

Взрослые, не особенно доверяя его словам, обратились к Дариену, чтобы услышать его мнение.

— Откуда мне знать? — раздраженно сказал он. — Я всего лишь трактирщик.

Помолчав мгновение, он неохотно проговорил:

— Но немножко о драконах я все же знаю, — потому что на такой работе, как у меня, многое случается услышать. Ну да, все подробности звучат вполне правдоподобно.

Ганни сел возле Бранна, и тот отпрянул от него.

— Вы замерзли? — Ганни указал на очаг, в котором догорали угольки. — Вскоре угли покроются серым пеплом, таким же, который покрывает одежду путника, проснувшегося утром возле костра…

Они проснулись и заметили на своей одежде тонкий слой пепла, будто от догоревшего костра; посмотрев вниз, на долину, они увидели, что она почти полностью окутана дымом. Умывались они молча, не глядя друг на друга.

Так, в человеческом обличье, неся в руках копье и седло, они медленно спустились по склону. Когда Элган и Корион поравнялись с деревенскими жителями, никто не посмотрел на них и не заинтересовался их ношей; всем было слишком тяжело.

Одни, с ничего не выражающим лицом, глядели перед собой пустыми глазами, другие были в ярости, а кто-то плакал. Все тащили сундуки, неудобные, как попало перевязанные свертки, наскоро уложенные мешки из-под зерна. Многие несли младенцев или утомившихся в пути детишек.

Впереди покачивалась охваченная пламенем вывеска таверны «Отдых для путника»; краснели раскаленные от жара буквы.

Среди беженцев был и трактирщик, с трудом ковылявший. На спине он нес полку с оловянными пивными кружками.

Он споткнулся о лежавший на дороге камень. Корион бросился вперед, поддержал его ношу и не дал ему упасть.

— С вами все в порядке?

Трактирщик посмотрел на него, будто не понимая, о чем речь.

— Он сжег наши дома и все хозяйство. — Трактирщик указал в сторону холма, где сквозь дым виднелись развалины домов и надворных построек. — Он сжег все сено, которое мы припасли на зиму. — Трактирщик нахмурился. — Он говорил, что ему нужно размяться перед важным сражением.

Корион и Элган посмотрели вслед трактирщику, с трудом зашагавшему дальше. Элган потер руку в том месте, где ее стягивал договор.

Корион ступил за развалины амбара и подбросил монету.

— Выбирай, орел или решка.

Спустя мгновение он, угрюмо что-то пробормотав, принял драконье обличье.

— Надень на меня седло.

Корион, с Элганом на спине, поднялся в потоке утреннего ветра над противоположным склоном холма и подлетел к окраине городка. Внизу пылал хлев и стоящая неподалеку скирда. Элган потянул левый повод.

— Подлетай туда слева, держи крылья неподвижно, чтобы тебя было не слышно, и поднимайся по спирали направо, на восходящих теплых потоках, которые будут там над огнем…

— Летать я и сам умею.

Элган замолчал, и Корион стал снижаться, приближаясь к пожару. Перед хлевом металась туда-сюда женщина; она держала на руках младенца и вопила, глядя в небеса. Ребенок не шевелился. Элган прикрыл глаза.

— Поторопись.

Когда Корион скользнул по краю восходящего потока, его правое крыло приподнялось под давлением воздуха. Он подлетел поближе к потоку и начал подниматься, постепенно сужая круги, и вот они уже описывали совсем узкую спираль, направленную вверх. Элган уже в девятый раз проверил упор для копья; еще он то и дело поглядывал по сторонам.

— Корион?

— М-м? — Корион плотно сжал губами удила и нервно покачивался туда-сюда.

— Мне кажется, он знает…

— Конечно, — раздался неподалеку от них невозмутимый голос.

Элган натянул поводья, и они метнулись влево, а на том месте, где они только что были, промелькнул темный силуэт и воздух рассекли когти.

— …все, что мы собираемся делать. — Элган держал копье близко к себе, довольный, что не уронил его. Пока Корион разворачивался, Элган машинально поднял палец, вытянул руку, будто крыло, и ощутил поток воздуха. Ветер был холодным.

Зависнув под слоем облаков, они смотрели во все стороны, ожидая увидеть Джегендара.

Наконец Элган сказал:

— Какой классический маневр выполняется после неудачной атаки?

— Устремиться вниз, набрать скорость, в самом низу поднять крылья воронкой, изо всех сил замахать ими и резко рвануть вверх, найти восходящий поток, подняться в облака… — Корион тревожно окинул взглядом нижний слой облаков. — Спрятаться там и выждать подходящий момент, — медленно договорил он.

— Он должен был воспользоваться другим потоком. Ветром возле гор или… — Элган замолчал: их взглядам вдруг открылись лежавшие здесь и там пылающие развалины. — Кори, у Джегендара здесь что-то вроде игровой площадки, где он устроил для себя целую систему восходящих потоков… Поднимайся повыше, переходи с одного восходящего потока на другой. Посмотрим, может, удастся его перехитрить.

— Не думаю, что мы сможем провести его, — мрачно сказал Корион. И он, конечно, был прав, Джегендар снова атаковал. На этот раз он камнем выпал из облаков, прорвав небольшую дыру в туче позади себя, и, легонько шевельнув самым кончиком крыла, повернул в их сторону. Элган с криком распластался по спине Кориона, который потерял восходящий поток и неловко закувыркался вниз. Элган отчаянно цеплялся за его спину.

— Подлети ближе к облакам. Там он, по крайней мере, не сможет вот так на нас пикировать.

Корион захлопал крыльями, уклоняясь от заметных восходящих потоков. Боковой ветер с силой встряхивал их, и Кориону приходилось постоянно подправлять курс, чтобы остаться над склоном холма. Они были на такой высоте, что при выдохе изо рта белыми облаками валил пар.

Элган похлопал Кориона по боку:

— Смотри.

Впереди неторопливо летел, окидывая взглядом небо под собой, Джегендар.

— И где мы будем прятаться? — спросил Корион.

— Прятаться не будем, — ответил Элган. — Мы набросимся на него. Ты быстро нырнешь, стараясь не шуметь крыльями, а в последний момент улетишь прочь. Есть у меня одна мысль.

Когда Элган изложилсвой план, Корион сказал:

— Здесь же не таверна, и он не хочет, чтобы мы его развлекали.

Элган посмотрел на без всяких усилий летевшего Джегендара:

— Нам нужно попробовать что-нибудь сделать.

Полный дурных предчувствий, Корион вздохнул и полетел вперед, поймал ветерок, поднялся, а потом начал резко снижаться, набирая скорость. Элган внимательно следил за противником и был готов в любой момент отказаться от атаки, но тот ни разу не глянул в их сторону. Джегендар был почти неподвижен; он держался в восходящем потоке, широко расправив крылья, и лишь слегка уменьшал их размах, поднявшись, слишком высоко. Он был отличной мишенью: взгляд его был устремлен на лежавший среди зеленых холмов круглый глубокий пруд, обрамленный известняковыми склонами.

Элган тоже посмотрел вниз. Воды были совершенно неподвижны, не было ни малейшего ветерка. Поверхность казалась зеркальной…

К своему ужасу, Элган заметил, что оба дракона ясно отражаются в пруду.

— Уходим! — завопил Элган, рванув левый повод.

Корион немедленно сделал вираж, настолько крутой, что Элгана с силой вдавило в седло.

Джегендар развернулся, оскалив зубы в жуткой улыбке. Он приготовился броситься туда, где должен был бы оказаться развернувшийся Корион.

Элган с силой натянул правый повод. Корион пробормотал:

— Все в порядке. — И чуть было не перевернулся; его левое крыло взметнулось вверх и оказалось там, где только что было правое. Элган схватился за седло, и они, завертевшись, полетели прочь; этот глупый и неуклюжий маневр отнял много сил, но спас им жизнь. Джегендар пронесся мимо.

Элган тихо сказал Кориону:

— Мы погибли.

Корион согласился.

— Это еще если нам очень повезет.

— Спрячемся в облаках?

— Он догонит нас и там. Он доберется до нас, куда бы мы ни полетели. — Джегендар снова летел в их сторону, набирая скорость.

Послышались раскаты грома. Внизу разразилась перевалившая через горы гроза. Вихревые ветра трепали нижний слой темных туч.

Элган наклонился вперед, к голове Кориона, и предложил:

— Дадим туче нас засосать?

— Что за безумная мысль! Нас будет швырять во все стороны, как игрушку. — Корион добавил: — Ни один дракон в здравом уме… Ну что ж. — Он развернулся в сторону грозы. — Прикроешь меня со спины.

— Двигайся по левому краю грозы зигзагами.

Когда они оказались под самым облаком, Корион перестал взмахивать крыльями. Совсем рядом оглушительно грохотал гром, а ветер дул так сильно, что Элган вцепился в луку седла и сжал дракона ногами, чтобы удержаться. Со всех сторон взвивались струи воздуха. Через несколько секунд они были уже внутри грозовой тучи.

Их трясло из стороны в сторону в темноте, лишь иногда вспыхивали молнии. Корион постоянно прилагал все усилия, чтобы держаться ровнее. Элган вцепился в седло; ему вспоминалась легенда о драконе, который от порывов грозового ветра потерял сознание и головой вниз выпал из облаков.

Молния вспыхнула особенно ярко, и Элган увидел, что Корион повернул голову и посмотрел на него. Было заметно, что он испуган. Корион извиняющимся тоном проговорил:

— Я не смогу долго так держаться. Я теряю силы.

— Джегендар тоже устает, и он стар. Ты же выносливее его, верно?

— Джегендару, — жестко ответил Корион, — не приходится нести на себе всадника.

Элган задумался, а потом сложил ладони рупором и скомандовал, перекрикивая гром:

— Дай ветру унести тебя вперед, а потом возьми влево и спускайся. Пора.

— Ну, раз уж это так необходимо, — хмуро ответил Корион.

Вылетев из туч, они увидели, что дома внизу уже не горят. Элган натянул левый повод, направляя Кориона в сторону сгоревшего амбара, где они расстались с Белдиезе.

Ветер разогнал облака. Элган с облегчением произнес:

— Похоже, скоро засияет солнце.

— Мы от этого что-то выигрываем?

— Кто-то от этого выиграет, — туманно ответил он. — Не приближайся к амбару сразу; облети вокруг и проверь, нет ли где нашего противника. Возьми влево, — торопливо добавил он. В такой момент не стоило полагаться на классические приемы.

Корион накренился влево, слегка сложил крылья и пошел на снижение. Элган крепко держал копье.

— Куда ты?

Не успел Корион ответить, как Элган посмотрел вверх и сдавленно проговорил:

— Он слева.

Тут же, не тратя времени на то, чтобы убедиться в этом, Корион резко повернул влево.

Джегендар вынырнул из облака, а потом исчез; не было ни малейшего сомнения в том, что он их увидел.

Корион, закончив поворот, полетел по прямой.

— И что теперь?

— Его нет ни с одной стороны.

Рассеялись почти все облака, кроме нависшей над долиной большой грозовой тучи.

В ярком солнечном свете Корион почти завис. Он вытягивал шею то вверх, то вниз.

— Внизу? — Он посмотрел вниз. — Наверху? — Он прищурился. — Его нет. Надеюсь, нам удалось от него избавиться.

И тут их накрыла тень, с каждой секундой становившаяся все темнее. Элган в панике завопил:

— Он был со стороны солнца! Он…

Корион дернулся в сторону, а Элган поднял копье вертикально. Джегендар, проносясь мимо них, зацепился за копье левым крылом.

От сильного толчка Элган уронил копье. Оно скатилось под туловище Кориона и исчезло из виду.

Они снова поднялись к облакам. Джегендар замедлил свой полет, развернулся, посмотрел на них и зарычал, увидев, что Элган безоружен. Корион, вытянув шею вперед, изо всех сил захлопал крыльями.

Подняв глаза, Корион и Элган увидели нависшие над долиной грозовые облака; под самыми темными из них описывал круги Джегендар. Он спускался прямо на них. Его черное тело темным силуэтом выделялось на фоне вспыхивающих молний.

Корион произнес почти спокойно:

— Отлично. Теперь ты вывел его из себя.

— Вывел его из себя? — с сомнением повторил Дариен, вопреки собственному желанию увлеченный рассказом. — И какой же толк от этой выходки?

— Да, бестолковая выходка, — мрачно согласился Ганни. Он подвинулся к окну и выглянул так, чтобы его собственный силуэт не смогли увидеть снаружи. Элинор уснула на спине у Кори; он подался вперед и опустил ее на руки Пейланн. Малышка не проснулась.

— Но все же, — глубокомысленно заметил Ганни, — рассерженный враг не склонен задумываться. Оставалось надеяться только на то, что его удастся перехитрить…

— Он нас перехитрил, — сказал Корион. Взгляд его так и метался по небу. — Куда он подевался?

— Он бросился вниз на нас, а потом рванул в облака, так что тебе из-за меня было его не видно. Это он умеет.

Они стали снижаться.

Корион захлопал крыльями. Он опускался и набирал скорость. Тело его оставалось все таким же прямым от напряжения.

— Как же мы сплоховали! Как ты думаешь, он заметил, что ты остался без копья?

— Он, я уверен, видел, что я уронил копье. — Элган сжимал и разжимал пальцы, стараясь расслабиться.

Впереди под ними был виден круглый пруд. Корион сделал вираж в ту сторону, приподняв левое крыло и снизившись. Он смотрел на падавшую от них тень, пока не оказался над водой. Солнце было прямо над ними.

В какой-то момент, когда пруд ослепительно засиял, как золотой диск, Корион увидел, или же ему показалось, отражение еще одной небольшой черной точки. Она была над ними. Он прошипел Элгану:

— Посмотри скорее наверх.

Тот посмотрел.

— Я ничего не вижу…

— Подними большой палец так, чтобы заслонить солнце, и посмотри, не видно ли справа или слева крыльев.

Элган крикнул:

— Он там! Прямо над нами, со стороны солнца, и он снижается. Он камнем летит на нас… ближе-ближе… о Боги, его когти…

Корион крикнул:

— Держись!

Прижав крылья к туловищу, он устремился вверх, будто выпущенный из рогатки камень.

Оказавшийся прямо над ними Джегендар согнул и выпрямил свои огромные лапы. Рыча от ярости и наслаждения, он летел вниз…

— Лови! — Корион поднял голову, и Элган увидел, что дракон прятал под своим телом копье. Корион бросил копье Элгану, и тот ловко поймал оружие и метнул его со всей силы, а к ней добавилась еще и скорость, которую они успели разбить.

Просвистев в воздухе, копье вонзилось Джегендару в грудь. Оно пробило его плоть легко, будто влетев в темную тучу.

Джегендар рухнул вниз. От одного удара такой силы он должен был бы умереть. Корион снизился, довольный тем, что хитрость сработала…

— А сработала бы такая хитрость, господа? Особенно в отношении другого дракона? — Бранн ничуть не пытался спорить, он просто уточнял.

Ганни холодно посмотрел на него:

— В отношении глупого самоуверенного дракона, которому давным-давно никто не бросал вызов? Запросто.

Бранн тут же согласился и поднес ко рту кружку. Не только чтобы выпить, но и чтобы спрятаться за ней.

Ганни продолжал:

— По крайней мере, им удалось добиться как раз того, чего они и ожидали. Корион полетел пониже…

Корион полетел пониже, чтобы посмотреть, умер ли Джегендар.

Над лежавшим на холодной траве телом поднималась дымка, будто над горячим источником или закипающей водой. Копье пробило туловище дракона насквозь и пригвоздило его к земле.

— Свое дело мы сделали, — с облегчением сказал Корион.

Послышалось шуршание: с руки Элгана слетел договор. Пергамент рассыпался в пепел, который легким ветерком понесло мимо носа Джегендара…

А там пепел внезапно взвился вверх от сильной струи воздуха. Джегендар, тяжело дыша, открыл один глаз.

— Очень хорошо, — холодно проговорил он.

Уже стоявшие на земле Корион и Элган оцепенели.

— У вас почти получилось. Если бы копье бросили чуть получше, я был бы сейчас мертв… — он глянул вниз, — а не мучился бы от ужасной боли. Так знайте же, — тихо прошипел он и закашлялся, — Знайте. Я исцелюсь. И найду вас.

Элган сказал, и голос его задрожал лишь чуть заметно:

— Тебе никогда нас не разыскать.

Джегендар обхватил копье своими огромными когтистыми пальцами и отломил его над раной.

— Я найду вас, какое бы обличье вы ни приняли, и буду сжигать дотла все поселения, где вы побываете, пока не поймаю вас. Вы будете скитаться по земле, каждую ночь вслед за вами будут идти смерть и несчастья.

Элган открыл было рот, но, так ничего и не сказав, быстро зашагал прочь. Корион, приняв человеческий облик, последовал за ним. Перед тем как покинуть окутанную дымом долину, они остановились только для того, чтобы взять свои заплечные мешки. Элган задумчиво посмотрел на черную громадину:

— Хотел бы я знать, сколько времени ему понадобится для исцеления.

И оба зашагали по первой из многих дорог, которые им было суждено пройти.

— …По первой из многих дорог.

В очаге догорали последние огоньки, светильники уже погасли. В таверне стало темно; внезапно показалось, что внутри так же холодно, как и за дверями.

Кори закончил рассказ:

— И вот эти двое в человеческом обличье скитаются из города в город, из таверны в таверну, стараясь спрятаться среди людей. А по ночам вслед за ними летит исцелившийся дракон Джегендар. И куда бы они ни приходили, вскоре те места охватывали безжалостные пожары. И до сих пор мало кому удалось спастись в тех местах, куда они забредают.

Довольно долго никто не произносил ни слова. Наконец Бранн с дрожью в голосе спросил:

— И он их все еще не поймал?

Ганни, совершенно перестав улыбаться, уже раз в двадцатый глянул в окно.

— Пока нет.

— И он испепелил все селения, где они побывали?

— Дотла. — Кори тревожно наблюдал за выражением лица Ганни. — И не оставил камня на камне. Жители бежали, землю орошали кровь и слезы.

— Так, значит, эти два дракона вечно будут бежать от Джегендара? — печально спросил пастух.

Кори развел в стороны руки. Его освещал огонь камина, и тени от его рук, нависшие над столом, затрепетали, как крылья. Пока он не опустил руки, никто не шевельнулся.

— Боюсь, на этом наш рассказ и заканчивается.

Кори скромно кашлянул.

— Если вы помните, — серьезным тоном сказал он, — мы договаривались, что, если наш рассказ вас напугает, вы нам заплатите. — Он обвел взглядом присутствующих, одного за другим; несколько человек вздрогнули. — Мы, как мне кажется, свой выигрыш заслужили.

Посетители стали нервно расплачиваться. Они вытаскивали монеты из карманов, сумок или кошельков и клали их в ладони Кори и Ганни, будто взятку или плату за ненападение.

Пастух достал пять-шесть ржавых монеток и положил их на ладонь Кори.

— Все, что у меня есть, — жалобно произнес он.

Кори утешительно похлопал его по плечу, но монетки забрал все до единой.

Аннелла забрала из рук Пейланн все еще спавшую Элинор и, обняв девочку так, будто пыталась защитить, понесла ее к выходу из таверны. Кори хотел погладить Элинор по головке, но мать отшатнулась.

Все как один, даже странники, которым предстоял долгий путь, надели верхнее платье и исчезли под покровом ночи. В таверне остались только трактирщик, официантка, Кори и Ганни. Две шапки наполнились монетами, а все кровати на постоялом дворе были пусты.

Пейланн, убирая со столов, бросила на них сердитый взгляд.

— Мило у вас все вышло, а?

Кори невинным тоном спросил:

— У вас случайно не найдется комнаты, где мы могли бы остановиться?

— Места у меня теперь предостаточно, — холодно ответил Дариен. — Все благодаря вам.

Пейланн со стуком поставила на стол кружки. На подносе не было ни монетки; все чаевые достались сказителям.

— Поглядывать в окно — это вы славно придумали.

Ганни посмотрел на нее с видом оскорбленной невинности. Он потыкал кочергой в камине.

— Догорают последние угольки.

— Ничего страшного, — Дариен обвел свирепым взглядом опустевший зал. — Ведь таверна называется «Поджидающий огонек».

— Так вы нам пока что не заплатили, — решительно напомнил Кори.

— И чем же я должен заплатить вам за то, что вы погубили мое заведение?

Ганни нахально постучал по пальцу Дариена:

— Это кольцо неплохо смотрится.

Дариен, как будто с удивлением, опустил взгляд на кольцо.

— Ну, уж нет. Оно стоит больше, чем может показаться; по крайней мере, мне оно дорого. Держите. — Ганни не верил своим глазам: Дариен достал из шкатулки с выручкой две золотые монеты и швырнул каждому из них. — Все, что могу предложить.

— А теперь, — мрачно проговорил он, — если вы и правда умеете обращаться в драконов, я посоветовал бы вам это сделать.

Его тень широко расползлась по стене. Кори и Ганни неловко переминались с ноги на ногу.

— Мы же сказали, — жалобным голосом проговорил, наконец, Кори, — это всего лишь предание.

— Да и рассказ ваш тоже не особенно хорош, — непринужденно сказал Дариен. — Конец должен быть получше. Не желаете ли послушать?

Сказители ничего не ответили. Из-за стойки за ними пристально наблюдала Пейланн, протиравшая кружки.

— Когда-то, не так уж давно, жили два легкомысленных молодых человека, которые рассказывали историю, порочащую двух драконов. Они зарабатывали себе на жизнь, выступая со своим рассказом, пугали людей и сеяли страх и недоверие к драконам, а также вовсю намекали, что и сами являются драконами. Кроме того, они всячески внушали мысль, что их преследует черный дракон, а причиной этому послужило коварство серебряного дракона. Свой рассказ они украшали всякими деталями, почти все из которых были совершенной ложью.

Ганни сердито ответил:

— Наш рассказ основан на реальных событиях.

— Ваш рассказ основан, — холодно сказал Дариен, — на том, что существуют настоящие черный и серебряный дракон. А остальное вы выдумали.

— Но что же в этом плохого? — слабым голосом спросил Кори. — Предание, оно и есть предание.

Дариен улыбнулся ему:

— Не всегда. — Он постучал кольцом по стойке. — Разве найдется настолько глупый дракон, который станет преследовать пару болтающихся из таверны в таверну лгунишек по всему Кринну…

Оба рассказчика с облегчением улыбнулись.

— …если ему достаточно просто найти постоялый двор и дождаться их прихода?

Улыбки с лиц сказителей исчезли.

Тень трактирщика растеклась по потолку и опустилась, и руки его будто втянулись. И вот в таверне, припав к полу, сидел черный дракон, на пальце у которого по-прежнему было кольцо превращений.

— Я еще не до конца выплатил то, что полагается вам по условиям пари…

— Мы это вам простим, — визгливо сказал Ганни.

— Правда, не стоит беспокоиться, — дрожащим голосом поддержал его Кори.

— Ерунда. — Дракон поднял обсидиановый коготь, делая вид, что задумался. — Ах да. Вы говорили, что я должен приготовить еду. — Он с ухмылкой посмотрел на них сверху вниз, и в свете, камина блеснули красным его острые зубы. — С удовольствием.

Из-за стойки раздался недовольный голос серебряного дракона:

— Не здесь же, Джегендар.

Этому требованию тут же подчинились Кори и Ганни, бросившиеся в закрытое окно. Вслед за ними, отшвыривая в стороны створки, устремились два дракона. В камине догорели последние огоньки, а вопли ужаса и хлопанье крыльев постепенно затихли вдалеке.

Дон Перрин и Маргарет Уэйс Секретное оружие инженеров первой армии драконов

— Спокойно, спокойно… — командовал Кэн.

Приставленные к баллисте дракониды, сивак и бааз напряженно ждали приказов своего командующего.

Неприятель — легкая эльфийская кавалерия, выискивающая бреши в оборонительной линии Ариакаса, — был совсем рядом, но еще за пределами досягаемости выстрела из баллисты. Командующий эльфами стремился обнаружить самый слабый участок фронта, где оказалось бы особенно мало бойцов Армии Драконов, известной отсутствием дисциплины.

Наверное, это скользкое существо с острыми ушками решило, что здесь и есть слабое звено. Кэн усмехнулся. Эльф жестом отправил десятерых всадников проверить правый фланг противника.

Голос Кэна звучал поначалу так тихо, что слышать могли только его подчиненные:

— Подождите, спокойно, спокойно… — И тут он проревел: — ОГОНЬ!

Как только первый эльф пересек сухой овражек и начал двигаться к правому краю, из баллисты с силой вылетело огромное бревно. Тяжелый снаряд попал прямо в скакавшего вторым эльфа, и тот вместе с лошадью обрушился на следующего позади. Все смешалось, кони и эльфы повалились друг на друга. Никто не смог подняться. Захватив с собой двоих погибших, остальные эльфы быстро поскакали обратно. Поисково-разведывательному отряду эльфов пришлось отступить на свои позиции.

Приставленный к орудию расчет испустил радостный вопль. Дракониды высоко подняли знамя и стали размахивать им, чтобы видела вся армия.

Кэн, рослый драконид-базак, стоял позади баазов и сиваков, стрелявших из этого огромного, похожего на арбалет орудия. Он скрестил руки на груди и улыбнулся еще шире.

— Теперь они знают, что наши снаряды могут долетать до ручья, но не догадываются, что мы можем простреливать еще и дорогу!

Его подчиненные хлопали друг друга по чешуйчатым спинам. Кэн позволил им немного повеселиться — видит Владычица Тьмы, в последнее время радостные моменты выпадали не часто. Он уже собирался дать команду вернуться на места, когда из зарослей появился драконид-сивак, который остановился перед Кэном и отдал честь.

— Лорд Раджак хочет видеть вас в своем походном шатре. Немедленно.

— Раджак? Какого демона ему понадобилось? — проворчал Кэн. — Мы работаем на генерала Немика.

После повышения по службе Кэн стал инженером дивизии и подчинялся непосредственно командиру дивизии. Шестью месяцами раньше он был бригадиром мостостроителей, находившихся в подчинении Раджака, который был тогда вторым адъютантом. Построив эту баллисту, он и его бригада доказали, что вполне справятся и с полевыми инженерными работами. Немик, один из немногих оставшихся в Армии Драконов опытных и искусных генералов, отзывался о работе драконидов весьма лестно, и с тех пор они поступили непосредственно под его командование.

Кэну было приятно, что его заслуги оценили по достоинству.

Судя по всему, теперь этому пришел конец. Кэну никогда не нравился Раджак. Неприязнь была взаимной: для Раджака дракониды были мясом, которым можно швырять в противника, пока не наступит время выйти в бой «настоящим боевым частям», состоящим из людей.

— Мы работаем на генерала Немика, — упрямо повторил Кэн.

Сивак покачал головой:

— Нет. Уже нет. Вчера Немик получил повышение: он стал помощником Лорда Ариакаса, после того как во время вылазки прошлой ночью топором зарубили Боромонда. Теперь Лорд Раджак — командующий Первой дивизией.

— Клянусь глазами Владычицы Тьмы! — Кэн заскрипел зубами от досады.

— Мне доложить Лорду Раджаку, что вы уже идете, сэр? — попытался поторопить Кэна сивак. — Он ждет.

Базак хотел было уже велеть передать Раджаку, что тот может пойти в Бездну и устроиться там поудобнее, но тут его отвел в сторону его помощник Слит.

— Вам нужно идти, сэр.

— Но ведь этот тип просто идиот! — кипел от ярости Кэн. — Ты же знаешь, что он с нами сделает! Он отправит нас в дозор или даст какое-нибудь настолько же опасное задание. Он ждал случая разделаться с нами с тех самых пор, как под ним провалился мост через Версоново озеро. И виноват был во всем он сам, чтоб ему пропасть. Я его предупреждал, что не надо пытаться перевести через мост этих волосатых мамонтов, но он меня слушать не стал…

Слит посочувствовал своему командиру:

— Знаю, сэр, но вы должны с ним поговорить. — Он понизил голос. — Вы же слышали, о чем сейчас поговаривают. Эта война почти закончена, и нас ждет поражение. Мы все еще живы, слава Ее Темному Величеству, и мне бы хотелось такое положение дел сохранить. Не дай этому ублюдку Раджаку возможности выместить злобу на нас перед самым окончанием войны.

Кэн что-то проворчал, но был вынужден признать, что Слит прав. Из-за пререканий и распрей между командующими войск Владычицы Тьмы неприятелю удалось вытеснить Армии Драконов с захваченных территорий и заставить отступить в Нераку, главный город Владычицы. Когда эта война начиналась, армия одерживала славные победы, но теперь все было совсем по-другому. Они сражались лишь от безысходности. Никто не хотел гибнуть, отстаивая интересы тех, кто уже явно был обречен на поражение. Дезертирство стало привычным явлением. Даже тем, кто оставался верен прежним убеждениям — например, Кэну и его команде, — совершенно не хотелось пропадать даром. Кэна вполне устраивала его работа: он командовал бойцами, стрелявшими из дальнобойных орудий. Они наносили потери врагу, но сами при этом почти не рисковали.

Оставив Слита за главного и приказав подчиненным к своему возвращению подготовить баллисту к бою, Кэн зашагал по дороге к походному шатру, перед которым развевался флаг Первой дивизии. Это говорило о том, что внутри находится командующий. Охранявшие шатер люди лениво выпрямились, но, хотя Кэн и был выше их по званию, отдавать честь пришедшему дракониду не стали.

— А, Кэн. Заходи, садись. — На Лорде Раджаке были черные кожаные доспехи, совсем новые, еще блестящие. Возле него сидели два других полковых командира и огромный воин-минотавр.

— Как ты, несомненно, слышал, — продолжал Раджак, — я получил повышение и стал генералом, кроме того, теперь я командую Первой дивизией. Мне нужно, чтобы во главе полков встали самые лучшие командиры, и, скажу тебе прямо, Кэн, ты в их число не входишь. Не обижайся, но ведь всем известно, что вы, ящерицы, немного туповаты, верно?

У Кэна зачесались когти. Дракониду потребовалось все самообладание, какое у него только было, чтобы не разорвать командующему лицо и не заставить его перекусить собственным мясом.

Раджак продолжал, указывая на минотавра:

— Я хочу познакомить тебя с Чк'полом. Он будет вашим новым командующим. Командующим третьим полком Первой дивизии.

Ничего не понимающий, Кэн на мгновение даже перестал злиться.

— Хм… но в нашем дивизионе нет третьего полка…

Раджак лениво махнул рукой:

— Дорогой мой драконидик, вы и есть третий полк — ты и твоя маленькая инженерная команда. Мне стало понятно, что на вас, драконидов, наша армия напрасно тратит ценные ресурсы. Выполнение инженерных задач лучше предоставить людям, у которых для этого есть достаточные умственные способности. Теперь вы, дракониды, найдете свое истинное призвание, то, для чего вы всегда и были предназначены. Вы станете главными строевыми частями Первой дивизии! А присутствующий здесь командующий Чк'пол удостоится чести вести вас в бой.

Чешуйки Кэна тревожно зацокали друг о друга. Мало того что его понизили в должности, так его еще и посылают на передовую под предводительством минотавра!

Да и минотавр был тот еще фрукт.

— Как ты знаешь, Чк'пол славится храбростью в бою, — продолжал Раджак.

— Его репутация мне известна, — мрачно ответил Кэн.

Этому самому Чк'полу, и никому иному, Первая Армия Драконов была обязана тем, что в ее рядах не осталось, кроме него, ни одного минотавра. Всех их он отправил на смерть. Они гибли, участвуя в глупых атаках, в которых не было надежды на успех. То есть ее не было у его подчиненных. Самому Чк'полу каким-то чудом всегда удавалось вернуться.

— Пусть ваш подчиненные быть готовы, — сказал минотавр, воображая, что изъясняется на языке драконидов. — Я говорить с ними.

Темные жрецы утверждали, что Саргас, Бог минотавров, был супругом Владычицы Тьмы. Кэн такого выбора Ее Величества не одобрял.

Он хмуро отдал честь и покинул шатер.

Кэн побежал по дороге обратно, к командному бункеру. Двести драконидов, находящихся в его подчинении, жили в землянках. Неподалеку располагалась и площадка, где собирали боевые орудия, например баллисты. Бункер был вырыт в склоне холма.

Кэн распахнул деревянную дверь и немного постоял на месте, пока глаза его после ослепительного солнца, сверкавшего снаружи, не привыкли к прохладному сумраку.

За столом, ожидая возвращения Кэна, сидели Слит и семь командиров инженерных войск.

— Как вы быстро! — сказал Слит. Заметив, как поникли крылья Кэна, помощник добавил: — Что, все настолько плохо, да?

Непривычный к бегу Кэн глотнул воздуха:

— Нас теперь превратили в третий пехотный полк!

Слит провел когтями по деревянному столу, оставив длинные борозды.

Глот, один из базаков, не особенно, по общему мнению, сообразительный, заморгал и сказал:

— Пехотный! Это значит — на передовую! Там же могут убить!

Кэн набрал воздуха и приготовился сообщить по-настоящему плохую новость, но тут она сама вошла в дверь.

— Хватит болтать! — скомандовал появившийся в дверном проеме Чк'пол. В руках он держал огромную секиру. От него воняло, а рептилии-дракониды не выносили бычьего запаха. — Построить всех бойцов. Я говорить с ящерки о завтрашней битве!

Ящерки! У Кэна между зубов мелькнул кончик языка. Глот, знавший вспыльчивый нрав своего командира, невольно поморщился.

Медленно и неохотно Кэн отдал честь новому командиру полка.

— Да, сэр. Будет сделано немедленно, сэр.

Остальные офицеры-дракониды выбежали из бункера и направились к своим бойцам.

Солнце уже опустилось низко и вот-вот должно было скрыться за лесом. С восточной стороны тянулись оборонительные сооружения: оттуда наступали войска заклятого врага драконьей армии, Золотого Генерала. Вот уже полгода ее отряды преследуют их, заставляя отступать все дальше и дальше. Разведка доносила, что Золотой Генерал больше не стоит во главе своих войск, что она похищена Владычицей Тьмы, а армия ее находится в беспорядке.

Кэн в это не поверил. Даже если что-нибудь случится, эльфы, узнав такую новость, станут сражаться еще ожесточеннее. А их офицеры умели действовать сообща и не пытались при первой возможности разделаться друг с другом. Однако командование, принимая решения, к его мнению совершенно не прислушивалось. Первой Армии Драконов было приказано прекратить отступление и дать отпор эльфам и рыцарям. И теперь вся Первая Армия окопалась и ожидала атаки.

Двести драконидов третьего полка выстроились на земляных валах, где были возведены деревянные оборонительные сооружения. Вдоль линии обороны были установлены семь баллист, за каждой из которых была закреплена команда из двадцати драконидов. Перед валами стоял Чк'пол, размахивавший своей проклятой секирой.

Кэн пожелал, чтобы минотавр отрубил себе что-нибудь.

— Вас ждать слава, воины-дракониды! — произнес Чк'пол. — Завтра произойти большая битва. Погибнуть многие тысячи воинов. Возможно, и большинство из вас! Вы умрете с честь! Мы не прятаться! Броситься вперед, навстречу врагу, отрубить им головы! Мы найти великая слава для Владычицы Тьмы и Саргаса, Бога войны!

Еще около часа продолжал минотавр свои пылкие речи. Истощив, наконец, словарный запас на драконидском, Чк'пол заговорил на языке минотавров, которого почти никто из драконидов не понимал. Они только ошеломленно пялились на нового командира.

Слит стоял возле Кэна. Тот лишь качал головой.

— Эта корова еще и разговаривает. Что он там сказал, Бездна его побери? — прошептал Кэн.

— Да я сам с трудом понимаю, — отозвался Слит. — То ли какая-то история о битвах минотавров, то ли еще что-то. Он то и дело упоминает в одном и том же предложении и славу, и честь, и смерть. Еще он говорит что-то насчет «броситься в самую гущу схватки». Знаете ли, от всех этих разговоров о битвах я начинаю нервничать. Как сказал Глот, там же могут убить! Только я начал подумывать, что мы переживем эту войну… — Слит подошел поближе и заговорил тише: — Вы же слышали, о чем поговаривают. Ну и что с того, что Золотого Генерала похитили? У них еще много генералов, верно? Мы проигрываем, безнадежно проигрываем! Это всем известно. Знаете, о чем я тут подумывал? — Его красные глазки смотрели мечтательно. — Мы — вы, я и ребята — уйдем отсюда и поселимся тихонько в Халькистовых горах. Я слышал, что там обитают холмовые гномы. У них, мерзавцев, на все хватает сил. Они выращивают зерно, откармливают скот, тащат камни с гор, в общем, много чем занимаются. Мы могли бы время от времени, когда нам потребуются продукты, совершать набеги на их деревни. Вот это была бы жизнь…

Кэн с восхищением посмотрел на своего помощника:

— Это было бы великолепно, Слит.

— Ну да. — Слит пожал плечами и заговорил озлобленным голосом: — И кто мне поверит? Мы ни за что не доживем до всего этого, мы даже и не увидим Халькистовых юр.

— Нам нужно как-то разобраться с этим новым командующим, и поскорее, — проворчал Кэн. — А то, при всех этих глупых разговорах о смерти, славе и чести… нас перебьют, и никто, я готов поспорить, не сложит о нас ни одной баллады!

Чк'пол продолжал свою напыщенную речь. Многие дракониды, стоя на солнышке, уже начали клевать носом, но Чк'пол вдруг снова перешел на драконидский язык:

— Вот план завтрашней битвы. Мы найти самое сильное место в рядах противника и броситься туда! Мы сломить всякое сопротивление! Прорвать огромную брешь. Это будет славная победа!

— Огромная брешь — это неплохо, — угрюмо произнес Слит. — Но окажется она в ком-то из нас! Скажите, сэр… — Сивак встал поближе. — А не навестить ли нам сегодня ночью нашего командующего в его шатре? — Драконид достал кинжал и взмахнул им.

— А что мы сделаем с телом? — спросил Кэн.

— Поджарим говядины на завтрак.

Кэн задумался, потирая чешуйчатый подбородок.

— Нет, — решил он, наконец. — Я, например, побрезговал бы его есть. И у остальных от такого блюда может случиться расстройство желудка. Да и Раджак обязательно начнет выяснять, куда делась его любимая корова.

— Мы могли бы сказать, что он дезертировал.

Кэн злобно глянул на минотавра, который в тот момент рассказывал, каким образом в рукопашной схватке лучше всего рубить эльфов.

— Он-то? Дезертировал?

Слит на мгновение задумался.

— Да, — мрачно сказал он. — Я понимаю, о чем вы, сэр. Так что же нам делать?

— «…В самую гущу схватки…» — вдумчиво произнес Кэн.

Потом он улыбнулся и щелкнул зубами.

Слит уставился на него с надеждой, к которой примешивалась некоторая настороженность:

— Я знаю, что скрывается за вашим выражением лица, Кэн. Отлично знаю. Либо вы нас спасете, либо погубите еще раньше, чем это успеет сделать Чк'пол!

— Слит, в заключение этой воодушевляющей речи я приказываю тебе взять под свое командование второй отряд. Сходи на склад инженерного имущества и найди чертежи катапульты. И приступайте к работе. Мне нужно, чтобы к вечеру катапульта была готова.

— Катапульта? Но сэр, у нас ведь уже есть баллисты…

— Тьфу ты, ну я же знаю, что есть! Делай что тебе сказано. Нам нужна одна катапульта…

— Да, сэр. — Слит терялся в догадках.

Закончил свою речь Чк'пол ревом. Судя по всему, это был один из боевых кличей минотавров, от которого у драконидов чешуя вставала дыбом. Как понял Кэн, бойцам при звуках этого рева полагалось бряцать оружием и кричать от восторга. Что же, вопль минотавра оказал некоторое воздействие — бойцы, по крайней мере, проснулись. Дракониды, моргая, разинув рты, уставились на нового командира.

Чк'пол нахмурился. Он не привык к такой вялой реакции на свои выступления.

Кэн бодро крикнул. Остальные дракониды последовали его примеру. Чк'пол улыбнулся, остался доволен и был настолько любезен, что разрешил бойцам разойтись. Дракониды с мрачным видом побрели в землянки.

Минотавр поднялся на вал и подошел к Кэну, который как раз в тот момент сказал Слиту:

— У тебя есть приказ, помощник. Выполняй.

Слит отдал честь и побежал на задворки, где располагались склады.

Чк'пол посмотрел вслед Слиту:

— В чем дело, драконидик? Я не давать этой ящерке никаких приказаний!

— На сегодняшний вечер у нас намечено торжество, сэр, в честь вас, нашего нового командующего, для того, чтобы приготовиться к славе, которую мы обретем в завтрашней битве!

Ноздри Чк'пола затрепетали от удовольствия.

— Торжество? В мою честь? Это быть великолепно! Я не ожидать такого. У вас, ящерок, не хватает храбрости для битв. Это помогать бы. Но… — минотавр поднял руку, — никакого эля, вина и прочих дурманящих напитков! Все бойцы должны иметь ясная голова перед великой битвой, которая быть завтра.

Кэн с поклоном ответил:

— Конечно, сэр. У нас есть особый напиток. Мы называем его «шальным сидром», сэр.

— «Шальным»? Почему же «шальным»? — Минотавр посмотрел на него недоверчиво.

— Потому что можно ошалеть, пока пытаешься его раздобыть. Этот напиток делается из яблок.

— Из яблок, говорите? — Чк'пол облизнулся. — Должно быть, это полезно для здоровья. Кто яблоко в день съедает, того и темный жрец избегает.^[1]

— Надеемся, что так оно и есть, сэр, — ответил Кэн. — Вам обязательно нужно выпить побольше сидра.

Но вот взошло солнце, и в сердце Кэна закралось отчаяние. Чк'пол, которому, по расчетам драконида, полагалось уже быть мертвецки пьяным, все еще стоял, стучал кулаком по столу и во всю мощь своих легких горланил боевые песни минотавров.

— Подпевайте! — орал он, и драконидам приходилось пробормотать пару куплетов.

Кэн печально смотрел на Чк'пола и не мог поверить своим глазам. Восемь часов этот чертов бык лакал их превосходный «шальной сидр», все еще держась на ногах! За эту долгую ночь они с Глотом выпили четыре галлона. А минотавр один выхлестал не меньше трех с половиной. Кэн тревожился. Чк'пол казался трезвым, как Соламнийский Рыцарь, а сидра оставалось уже совсем мало.

В дверях бункера показался Слит. Жестом он вызвал Кэна наружу.

Чк'пол пил очередную кружку и обещал рассказать еще одну потрясающую историю о сражениях. Он не заметил ни ухода Кэна, ни того, что уснул Глот.

Катапульта стояла за главными оборонительными сооружениями. Центральный рычаг был сделан из восьмидюймового бревна, балки толщиной в фут, веревки тоже выглядели внушительно.

— Молодец, — сказал Кэн и мрачно добавил: — Остается только надеяться, что у нас будет возможность ее применить.

Слит тревожно глянул в сторону бункера:

— Мне представлялось, что вы собирались позаботиться о нашем уважаемом командующем. Клянусь Владычицей, судя по голосу, он в любую минуту готов повести бойцов в атаку!

— Знаю, — ответил, беспокойно хмурясь, Кэн. — У меня есть план, но для этого командующий должен быть пьян, как гном. Но он хлебает это пойло, будто материнское молоко! Я бы год провалялся в беспамятстве, выпей я хоть половину того, что он успел в себя влить.

И тут раздался серебристый звук эльфийского рога.

Кэн и Слит глянули друг на друга и застонали.

— Может, он не услышал, — сказал Слит.

Из бункера донесся рев, от которого их чешуя встала дыбом.

— Услышал, — ответил Кэн.

Чк'пол выскочил из бункера, таща за собой Глота. Минотавр заморгал от лучей утреннего солнца. С дальнего конца поля доносились звуки других рогов. Секундой позже заиграли тревогу по всей драконьей армии.

На другом конце поля уже строилась огромная армия Золотого Генерала.

— Скорее, Слит! — прошипел сквозь зубы Кэн. — Я отвлеку его. А ты оглушишь ударом по голове!

Слит побежал выполнять приказ. Краем глаза Кэн увидел, как его помощник взял в руки толстую ветку.

— Ах, сэр! — прокричал Кэн и пошел навстречу Чк'полу. — Э… хм… враг приближается.

А враг действительно приближался. Со спины. Слит подкрался к минотавру сзади. Взмахнув крыльями, драконид немного приподнялся в воздух и со всей силы врезал веткой по рогатой башке.

Чк'пол зажмурился, на мгновение покачнулся, а потом потер рукой макушку. Злобно глядя перед собой, он развернулся и увидел пораженного, трепещущего Слита.

— Именем Саргаса, что ты делаешь? — Минотавр сердито посмотрел на него. — Ты что, хочешь свалить меня на землю?

— Н-нет, с-сэр. Это… Это… — заикаясь, проговорил Слит. — Это… старинный обычай драконидов, сэр! Так делают перед самой битвой! — Он неожиданно развернулся и обрушил ветку на голову ничего не подозревавшему Глоту.

Драконид рухнул, как зарезанный бычок.

— «Кто дубиной ошарашен, в битве ловок и бесстрашен», — в отчаянии добавил Кэн. — Это старинная поговорка драконидов.

— Правда? — Чк'пол явно заинтересовался. — Я любить узнавать новые обычаи.

Он потянулся, чтобы подобрать с земли брошенную ветку. Кэн и Слит с содроганием ожидали удара, но их спасли звуки неприятельского рога.

Чк’пол навострил уши.

— Ах! Вот, наконец, и началась битва! — произнес он и направился было к валам, но на мгновение замер: минотавр увидел катапульту. — Я не приказывал ставить эту штуку. Убрать ее. Сегодня нам не понадобятся никакие осадные орудия. Они годятся только для слабаков. Мы сразимся с остроухими врукопашную!

— Сэр, если вы позволите, я бы посоветовал сначала немного их утихомирить, — в последний раз попытался предложить Кэн. — Пусть их обстреляют из луков, баллист и катапульты, чтобы уничтожить побольше неприятеля, а потом мы пойдем в атаку…

— Вот еще! Ты рассуждаешь, как генерал Немик. В чем дело, ящерица? Струсил? — Чк'пол бросил на Кэна яростный взгляд.

— Нет, сэр, — спокойно ответил Кэн. — Хм, сэр, вы точно хорошо себя чувствуете? — Он с надеждой глянул на минотавра. — Вы как будто побледнели.

— Я в жизни не чувствовал себя лучше! — прорычал Чк'пол. — А теперь прикажи ящерицам построиться в боевой порядок. — Он положил Кэну на плечо вонючую волосатую ручищу. — Сегодня мы обрести славу! Хотя знаешь, драконидик, мне бы еще яблочного сока. Я хотеть пить.

Кэн повернулся к Слиту. Тот выглядел удрученным.

— Построй полк в шеренги на валах, в полном боевом порядке. Приготовьтесь к рукопашной схватке.

Слит что-то пробормотал на драконидском по поводу тушеного мяса, отдал честь, а потом медленно и неохотно потащился на валы и начал выкрикивать команды.

Кэн жестом подозвал другого своего офицера.

— Глот, принеси командующему еще кувшин сидра. Ему нужно быть в самой лучшей боевой форме. Он хочет пить! Быстро!

— Нас вот-вот уничтожат, — сказал Глот еле слышно.

— Под моей койкой стоит кувшин «гномьей водки», — тихо добавил Кэн. — Подлей ее в сидр.

Глот вернулся с кружкой в руке. Минотавр осушил ее одним глотком и утер выступившие слезы.

— Великий Саргас! Совсем неплохо, — благоговейно произнес Чк'пол и ударил Кэна по лопаткам так, что драконид чуть не полетел вниз с вала.

Удержавшись все же на ногах, базак посмотрел туда, где начинала смыкать ряды армия Золотого Генерала. В первых рядах выстроилась тяжелая кавалерия. Она была уже готова к атаке. Кэн никогда еще не видел так много эльфов, даже не представлял, чтоб ему провалиться, что во всем мире их может столько набраться.

— Вот какого я о вас мнения, дрянные эльфишки!

Чк'пол швырнул пустую кружку с вала, и она разлетелась на мелкие осколки, ударившись о камни. А вместе с нею разбиты вдребезги были надежды драконидов на то, что удастся выжить. Кэн покачал головой и вверил свою душу Владычице Тьмы.

Откуда-то снизу донесся крик:

— Дракон! Медный дракон!

Кэн застонал. Только этого им и не хватало!

Высоко в небе показался дракон. В лучах солнца переливалась его медная чешуя; сверкал серебряный наконечник страшного оружия, называемого Драконьим Копьем. Для выстроенной в боевом порядке эльфийской кавалерии появление дракона было сигналом: они двинулись в наступление. Земля загудела от топота копыт. Многоголосый хор эльфов затянул песню, вызвавшую у драконидов суеверный страх.

Чк'пол посмотрел на Кэна:

— Наступил день, когда можно погибнуть и прославиться, согласен, драконидик?

— Ну, во всяком случае, один из нас точно погибнет и прославится, — пробормотал Кэн.

— Что ты сказал, драконидик?

— Я сказал, что жду не дождусь ринуться в бой вслед за вами, сэр, — поправился Кэн.

Чк'пол с одобрением улыбнулся:

— По моему сигналу мы бросимся вниз с валов и столкнемся с ними лоб в лоб, рога в рога, когти в когти.

— Да, сэр, — жалким голосом ответил Кэн.

— Впере-ед! — прокричал минотавр, поднял секиру и упал мордой вниз.

Кэн смотрел на него, боясь поверить в свою удачу. Он пнул валявшегося у его ног минотавра когтистой ступней.

В ответ Чк'пол гнусаво захрапел.

— Слит! Глот! Сюда! — крикнул Кэн. Он подхватил командующего под волосатые подмышки, два офицера — за ноги.

— И что теперь? — спросил Слит.

— Он хотел оказаться в самой гуще схватки, — проворчал Кэн. — Его желание будет исполнено! Идем вон туда.

Слит и Глот ухмыльнулись. Все вместе, напрягаясь под тяжелой ношей, они перетащили пьяного минотавра вниз. Пришлось немало потрудиться, и, в конце концов, им удалось погрузить командующего в чашу катапульты.

— Замечательная мысль! — с восхищением сказал Слит. — Тело обнаружат наполе боя, далеко отсюда. Все решат, что он умер от ран, полученных в битве. Никто и не подумает в чем-то подозревать нас! Вы гений, сэр!

Слит занял свое место и занес меч над удерживающим канатом.

— Ждите моего приказа! — крикнул Кэн.

Он побежал обратно к валам. Эльфийская кавалерия была уже совсем рядом.

— Всем занять свои места! Приготовиться к бою! — крикнул он.

Дракониды выполнили приказ. С валов полетели пущенные из арбалетов стрелы. Возле баллист стояли бригады бойцов.

Основные силы неприятеля наступали на Второй полк, стоявший по правую руку от Кэна. Драконид выжидал момент. Вслед за тяжелой кавалерией вперед ринулись широкие шеренги пехоты. Когда эльфы пересекли русло пересохшего ручья, Кэн приказал стрелять из баллист. Результат стал заметен сразу: в стройных рядах наступающих появились огромные бреши; шеренги заколебались. Дракониды перезарядили орудия и приготовились дать еще один залп.

Но последствия от выстрелов из тяжелых орудий заметил летевший на драконе эльф. Медный дракон описал в воздухе дугу и начал снижаться, собираясь уничтожить орудия и стрелков. Тяжелая кавалерия повернула и пошла в атаку в ту сторону, где находился Кэн.

Кэн повернулся спиной к сражению и посмотрел вниз, на Слита.

Сивак застыл в боевой стойке с мечом в руках.

И тут Чк'пол проснулся. Осмотревшись, он понял, что лежит в чаше катапульты. Это зрелище подействовало на него отрезвляюще.

— Побери вас, драконидишек, Саргас! — проорал он, пытаясь высвободиться. — Вытащите меня отсюда! Я изобью вас до смерти за…

— ОГОНЬ! — прокричал Кэн.

Слит перерезал удерживающий канат. Центральный рычаг катапульты выпрямился и запустил минотавра в небо.

— Заряжайте орудия, — сказал Кэн, наблюдая, как Чк'пол грациозно пролетает над вершинами деревьев.

— Провалиться мне в Бездну! — крикнул Слит, взбегая на вал, чтобы посмотреть. — Только гляньте на это, сэр!

Медный дракон окатил расположенную на валу площадку с баллистой струей кислоты. Орудие взорвалось, а команда со всех ног бросилась бежать. Медный дракон собирался всех их, одного за другим, уничтожить, но тут прямо в грудь ему врезался минотавр.

— Да будет милостива к нам Владычица Тьмы, — в благоговейном ужасе произнес Кэн. — Его рога вонзились прямо в дракона! — Он повернулся к своему помощнику. — Отличный выстрел, Слит!

— Благодарю, сэр, — ответил Слит. Дракон, всадник-эльф и минотавр попадали, как мешки с картошкой, с силой ударились о землю, и над ними взвилось облако пыли.

— Славная смерть, — серьезным тоном сказал Кэн.

— Да, он погиб с честью, — согласился Слит и добавил, уже громко: — Командующий погиб! Почтим память командующего молчанием.

Через несколько мгновений Кэн сказал:

— Мне кажется, они тебя не слышали.

Слит пожал плечами.

Кэн повернулся к своим подчиненным:

— Пустите в дело эти баллисты! Артиллеристы, открывайте огонь, когда считаете нужным.

Оставшиеся баллисты начали обстрел наступающей эльфийской кавалерии; в первых ее рядах погибла десятая часть бойцов. Лошади, перепуганные шумом и потоками крови, кружили на месте, вставали на дыбы и фыркали. Следовавшая за кавалерией пехота остановилась.

— Огонь! — завопил Кэн.

Выпущенные баллистами метательные снаряды полетели в ряды неприятеля.

Эльфийская кавалерия развернулась и обратилась в бегство. Лошади поскакали, топча пехотинцев, и те тоже стали в панике отступать.

— Давайте их еще поторопим! — крикнул Кэн. Он спрыгнул с вала, и его подчиненные последовали за ним. Они уже собирались погнаться за отступающими эльфами и прикончить отставших и раненых, но тут Кэн уголком глаза заметил сверкающие доспехи.

Поначалу он испугался, что допустил ошибку, но, повернувшись в ту сторону, откуда он приготовился встретить новую опасность, Кэн увидел, что оттуда мчались Всадники Смерти под командованием Немика, главный кавалерийский полк Первой Армии Драконов. Пронесшись мимо драконидов, они ринулись в гущу сражения, уничтожая на своем пути неприятеля.

Кэн приказал своим подчиненным возвращаться. Их задача была выполнена.

— Стройся!

Команду передали по цепочке. Дракониды медленно выстроились в боевом порядке.

В этот день удача была на их стороне. Избранная Кэном стратегия отлично сработала.

Он приказал бойцам вернуться на валы. Проходя мимо трупа сбитого медного дракона, базак остановился.

Чк'пол лежал возле дракона. Макушка минотавра была залита кровью. Рога так и остались вонзенными в грудь чудовища. Потрясенный Кэн молча смотрел на эту картину. От крепкой, как броня, чешуи летучего зверя могло отскочить даже копье, но от выпущенного из катапульты минотавра не могла защитить никакая, даже самая прочная, чешуя или самая толстая шкура.

Под тушей дракона лежал выпавший из седла всадник-эльф. Кэн взял меч и изрубил эльфа на мелкие кусочки. Пусть Золотой Генерал — или кто уж там ими командует — знает, что этот офицер был убит драконидами.

— Где наш бесстрашный командир? — спросил Слит, подходя сзади.

Кэн указал на тело. Оба подошли поближе, чтобы как следует разглядеть труп минотавра. Они начали обсуждать, разумно ли будет приволочь тело Чк’пола обратно, чтобы отчитаться перед Лордом Раджаком, и тут труп пошевелился.

— О великий Чемош! — Кэн невольно захлопал крыльями и поднялся в воздух на полфута; только потом ему удалось прийти в себя.

Слит оцепенел от ужаса.

Чк'пол начал ерзать и вертеться, упираясь в тушу монстра руками, пытаясь высвободить рога.

— Кэн! Кэн! — крикнул Чк'пол. — Я тебя вижу, Кэн!

— Можно считать, что мы погибли, — тихо сказал Слит. — Он непременно вспомнит, что это мы с ним так обошлись! Может, мне стоит как бы нечаянно рубануть его мечом, сэр…

Позади них раздался крик.

— Слишком поздно, — пробормотал Кэн. — Кое-кто успел нас увидеть.

Обернувшись, он увидел Лорда Раджака. Тот, в окружении людей-телохранителей, обходил поле битвы. Они заметили тело медного дракона и шли рассмотреть его получше.

Кэн отдал честь и встал навытяжку.

Чк'пол, вымазанный кровью, с трудом поднялся на ноги. Он шатался и сжимал руками окровавленную голову.

Раджак потрясенно посмотрел на минотавра и драконидов.

— Надо сказать, я приятно удивлен. Благодаря моему новому третьему полку мы одержали победу. Но ты весь покрыт кровью, Чк'пол. Что с тобой случилось?

Минотавр застонал, бросил на своих подчиненных мрачный взгляд и открыл рот.

— Сэр, — заговорил Кэн, не дав минотавру произнести ни слова, — вы просто не поверите! Наш командир полка единолично убил этого дракона. Он пронзил его рогами, сэр. Готов поспорить, что до него ни один минотавр не осмеливался на такой отважный поступок. А потом он в одиночку атаковал всю кавалерию неприятеля. Он обрушился на них, как удар молнии, сэр. Как будто упал с неба!

Слит закашлялся, стараясь сдержать смех.

— Это зрелище нужно было видеть, сэр! — пылко продолжал Кэн. — Честь и слава нашему командующему! Гип-гип-ура! — закричал он.

Этот вопль восторга немного запоздало подхватил Слит.

Чк'пол разинул рот и ошеломленно заморгал.

Раджак подошел к мертвому дракону, увидел на груди зверя раны от рогов и в благоговейном ужасе посмотрел на Чк'пола:

— Клянусь Владычицей Тьмы! Никогда не видел ничего подобного! Молодец, Чк'пол! Как сказал драконид, ты заслужил великую честь и славу. Я сделаю все, чтобы тебя вознаградили. Командующий полком, следуй за мной.

— Но… но… — Чк'пол бросил свирепый взгляд на Кэна. — Они… я…

— Не скромничай, Чк'пол, — сказал Раджак. — Нашей армии нужны герои. Ты для нас всех просто сокровище. Ребята, помогите ему идти.

Двое солдат повели, поддерживая с обеих сторон, спотыкающегося Чк'пола, который покачивался и что-то бормотал себе под нос, на оборонительный вал.

— Это было великолепно, сэр! — сказал Слит. — Теперь он никогда не решится сказать правду!

Кэн покачал головой:

— Да, Раджаку он не скажет, как все было на самом деле. Но подожди еще: он до нас доберется. Он же все еще наш командующий, или ты забыл?

Слит высунул изо рта язык с загнутым кончиком. Оба мрачно зашагали к валам. К ним подошел Глот и отрапортовал:

— Сэр, мы потеряли четырех бойцов, в том числе и командующего, а также одну баллисту. По моему приказу третий отряд уже строит новую. Что-то случилось?

Кэн покачал головой:

— Командующего можешь не считать. Он жив.

Глот уронил меч, чуть не попав по собственной ступне.

— Жив? Как ему только удалось выжить? Саргас его побери, а…

— Смирно! — Кэн отдал честь. На вал поднимался Чк'пол.

— Теперь нам несдобровать, — пробормотал Слит.

Кэн приготовился к худшему.

Чк'пол подошел к командиру драконидов, схватил его за плечи и поцеловал в обе щеки.

Кэн чуть было не потерял сознание от вони и от потрясения.

— С-сэр? — заикаясь, проговорил он.

Чк'пол улыбнулся.

— Молодцы, ребята. В глазах командующего дивизией я обрести честь и славу. — Минотавр прищурился и указал большим пальцем на катапульту. — Это быть моя мысль, как вы знать. Вы оба помнить это!

— Да, сэр, — согласился Кэн.

— Ваша мысль, сэр, — добавил Слит, — гениальна. Просто гениальна.

— Да-да. — Чк'пол снова заулыбался. — А теперь мне пришла идея еще лучше…

Дракониды про себя охнули и приготовились услышать, что им готовит судьба.

Чк'пол повернулся к катапульте и посмотрел на нее с нежностью.

— Мы сделать это снова, — сказал он. — Завтра вы снова запустить меня в гущу сражения. Но на этот раз я хочу пролететь вдвое дальше и подняться на вдвое большую высоту. На вдвое большей скорости. Вы сможете мне это устроить, дракониды?

Дракониды посмотрели друг на друга и улыбнулись.

— Ваш следующий полет принесет вам истинную славу, сэр, — пообещал Кэн.

— Можете в этом не сомневаться, сэр, — сказал Слит.

— Отлично. — Чк'пол обнял обоих за плечи своими волосатыми ручищами. — А теперь, ящерки, давайте отпразднуем. Нет ли у вас еще того вкусного яблочного сока?

Роджер Э. Мур Через дверцу высоко в небе

Он спешил домой, уже приготовился расслабиться в уютном местечке под скалой, которая была всего в ста двадцати милях прямо под ним, но тут они нагнали его. Лемборг увидел, как в левом зеркале заднего вида пронеслась яркая точка, и не успел он мысленно произнести слово «ракета», как в хвостовой части его корабля взорвался левый гидродинамический маневрирующий отсек.

Раз десять Лемборга швырнуло над креслом пилота туда-сюда — как мяч, которым играют детишки, — насколько позволяли ремни безопасности, а в ушах звенело от трескучего, как раскат грома, взрыва находившегося под давлением отсека. Когда в глазах у Лемборга перестало двоиться, крохотный гном увидел, что огромный голубой шар Кринна сияет уже в зеркалах заднего вида его корабля, а не в окне рубки. «Дух горы Небеспокойсь», модель XXVIII-B, поворачивал по часовой стрелке, а за ним на многие мили, будто хвост кометы, тянулась закрученная лента белого дыма.

Но, помимо всего прочего, гном заметил, что среди бесчисленных созвездий перед его кораблем появилась новая звезда, которая двигалась не вместе со всеми остальными; она светила ярко, не мерцая, и даже такой неопытный пилот, как Лемборг, с первого взгляда понял, что эта звезда следует за ним.

Они преследовали его.

Лемборг жадно глотнул воздуха. Сознание его тяготила тысяча не передаваемых словами страхов. Белобородый гном обеими руками схватился за торчавший сбоку желтый рычаг и резко дернул его на себя. Со скрипом и пронзительным визгом на хвостовой части «Духа» разжались зажимы; оглушительно и возмущенно завыли сирены предупреждения и сигнальные звонки. «Дух» содрогнулся по всей длине, так что Лемборг лязгнул зубами, и от корпуса корабля отделился весь гидродинамический маневрирующий блок. В то же мгновение справа от Лемборга снова показался огромный, исчерченный белыми полосами лик Кринна.

Как только блок оказался отброшен, Лемборг отпустил желтый рычаг, поднял руку, схватился за висевшее над ним на толстом штыре кольцо и резко дернул. Раздался металлический визг: в сторону хвостовой части выстрелила по желобу огромная пружина, потянувшая трос к главному гироскопическому стабилизатору, урчание и поскуливание которого тут же разнеслось по всему «Духу». Корабль перестал дергаться и вертеться.

Лемборг, часто дыша, рухнул в мягкое кресло; его темное, как кора дерева, лицо побледнело, а по щекам стекали струйки пота. Впереди снова был виден великолепный Кринн, красивый сине-белый мяч, заполнивший собой окно корабля. Всего в нескольких минутах полета раскинулся остров Санкрист и гора Небеспокойсь, где можно будет почувствовать себя в безопасности. Гном был почти дома.

Пусть корабль остался без маневрирующего блока, который стоил целых семнадцать тысяч четыреста шесть монет, весил две тонны, а на совершенствование конструкции ушло три года, — все это не имело значения. Важно было лишь, настигнут они его или нет. Из-за взорвавшегося отсека весь блок стал не просто бесполезным, но и опасным. А еще он мешал разогнаться, а сейчас Лемборгу могла помочь только скорость.

По правому борту, совсем близко, что-то мелькнуло. Гном увидел, как оно темной молнией унеслось вперед, еле заметное на фоне белых облаков Кринна, а потом исчезло.

Они промахнулись. С ними такое случалось нечасто. Он знал, что следующий выстрел будет точным. Пора выбросить последнюю коровью лепеху, как говаривал его двоюродный брат, служивший в Гильдии Ликвидации Побочных Продуктов Сельского Хозяйства.

Лемборг взялся за рычаг управления и настроил гиростабилизатор, так что теперь корабль спускался на Кринн по более пологой траектории. Пилот «Духа» взял курс на остров Санкрист. Потом он пробормотал молитву, передаваемую гномами-механиками из поколения в поколение («Великий Реоркс, пожалуйста, не дай этому устройству повести себя неподобающим образом и взорваться!»), привстал, насколько позволяли ремни безопасности, и с силой ударил правым ботинком.

Каблук стукнул о металлическую пластину, и она слегка подалась. Лемборг услышал где-то вдалеке за спиной скрежет, закрыл глаза, скрипнул зубами и изо всех сил вжался в кресло.

Раздавшийся грохот был громче взрыва маневренного отсека, громче треска молнии, ударившей в ваше жилище, громче ударов о Наковальню Созидания Молота, которым Реоркс из хаоса выковал Звезды, Пять Миров и Вселенский Порядок, — так, во всяком случае, показалось Лемборгу, когда его со страшной силой вдавило в мягкое кресло: еще немного, и у него слезла бы кожа с лица. Раскаленные иглы пронзили барабанные перепонки. Дышать он уже не мог. Гном потерял сознание.

Снова открыв глаза, он увидел вокруг безумное кружение. Проносящийся сквозь кабину ветер хлестал его по лицу и хлопал ремнями безопасности по груди и рукам. В разбитом окне были видны бешено летящие по ярко-голубому небу облака. Одни были похожи на огромные клочки ваты, другие — на белые кружева. В воздухе стоял запах гари.

Обессиленный Лемборг неподвижно лежал в кресле. Оранжевый комбинезон был измазан грязью. Гному казалось, что череп изнутри обжигает лава, тело болело так, будто его измолотили великаны, желудок скручивали приступы тошноты.

Тут гном вспомнил, что можно воспользоваться аварийной кнопкой. «Почему бы и нет, — подумал он, превозмогая боль. — Будет интересно посмотреть, что случится, если аварийная система не сработает». Пальцы его правой руки сползли к дальнему концу подлокотника, нащупали внизу кнопку и нажали на нее.

Корабль сильно тряхнуло, так что Лемборга швырнуло вперед, на ремни безопасности. Беспорядочно проносившиеся мимо облака стали двигаться медленнее: «Дух» снизил скорость и начал двигаться по прямой. Гном представил, как резко вылетели наружу и зафиксировались на своих местах аварийные крылья «Духа». Тормозной парашют, скорее всего, сразу же оторвался, но он все же выполнил свою функцию, так что к кораблю частично вернулась управляемость.

Измученный Лемборг ухватился левой рукой за торчавший возле его колена короткий рычаг и слегка пошевелил его. «Дух» наклонился вперед, и стало видно, что всего в нескольких футах под кораблем расстилается пустыня со сверкающими барханами. Гном обрадовался — он почти дома — и, щурясь от ветра, стал всматриваться вперед, стараясь найти место для посадки.

Потом Лемборг понял, что корабль снижается слишком быстро. Глаза его округлились от ужаса. Гном инстинктивно поднял правую руку, будто пытаясь отвести от себя надвигающийся хребет нанесенных ветром песков.

Еще бы чуть-чуть — и «Дух» перелетел бы через бархан. Еще бы чуть-чуть, но…

По кораблю прокатился оглушительный грохот. «Дух» с силой встряхивало: он, скользя по бархану то левым, то правым бортом, ударялся о торчащие из песка камни. В нижней части корпуса завыли тысячи сирен. Аварийные крылья врезались в валуны и отломились от корпуса. В кабину пилота полетел песок, набиваясь Лемборгу в рот и царапая ему лицо.

Гном зажмурился, поэтому так и не увидел ни возвышавшихся перед ним каменных стен, ни закрытых древних ворот под аркой, которые оказались на пути «Духа». Конический корпус корабля, врезавшись в деревянные ворота, оставил от них только облако взлетевших щепок. Когда «Дух» скользнул дальше, выступавшие слева и справа в средней части корпуса вспомогательные маневренные блоки ударились о каменную кладку по сторонам от створок ворот и сразу же взорвались, так что «Дух» рассекло пополам, а от арки почти ничего не осталось.

В потоках ярко-оранжевого пламени, осколков камней и почерневших обломков передняя половина «Духа горы Небеспокойсь», модель XXVIII-B, со скрежетом проползла еще немного вперед и остановилась на центральной площади давным-давно заброшенного города в пустыне. Нос корабля оказался немного приподнят: он заехал на песчаную горку возле пересохшего фонтана. На обожженный металлический корпус со звоном сыпались обломки стены.

У Лемборга кружилась голова. Он открыл глаза, и на мгновение его взору предстала расплывчатая картина: в разбитое окно корабля заглядывает, оскалив зубы, огромное чудовище. «Скорее всего, это не к добру», — подумал он и тут же провалился в блаженное забытье.

В сознание Лемборг пришел не сразу; казалось, целые столетия ему снились кошмары. Сначала он с трудом осознал, что не умер. Ощущение это было не особенно приятным: кожу на лице и руках сильно обожгло солнце. Гном облизал потрескавшиеся губы и понял, что хочет пить, вернее, что его мучает ужасная жажда.

— Приветствую, — Голос, гулко раздавшийся у него в ушах, был таким низким и громким, что Лемборг всем телом ощутил вибрацию воздуха. — Тебе нужно поскорее объяснить, каким образом твое любопытное приспособление оказалось в моем городе и был ли способ твоего появления здесь спланирован заранее. Ты произвел на меня большое впечатление, поэтому я терпеливо жду твоего ответа.

Маленький гном открыл глаза и ошеломленно посмотрел на искусно расписанный потолок, такой большой, что края его Лемборг уже не видел. Марширующие человечки в разноцветных одеждах, играющие на трубах и бьющие в барабаны, расходились концентрическими кругами. Ближе к центру были изображены уже не марширующие, а протягивающие руки в сторону трона, где сидел красивый, в великолепных доспехах, мужчина. Правой рукой он спокойным жестом победителя поднимал меч. Потолок потрескался от времени, но краски почти не выцвели.

Лемборг моргнул и попробовал пошевелиться, но тут же со стоном закрыл глаза: все тело невыносимо болело, и гному казалось, что он превратился в сплошной синяк.

— Ты сильно изранен, но все же выживешь, — дружелюбно произнес звучный голос, не похожий на голоса существ, с которыми случалось сталкиваться Лемборгу. Слова звучали отчетливо, но на такой низкой ноте, что гном понял — с ним разговаривает создание огромных размеров. Может, людоед. Хорошо бы не минотавр.

— Во… — Лемборг не смог произнести больше ни звука, так пересохло у него в горле. Он закашлялся, поднял руку, и волна боли тут же прокатилась по ней и охватила плечо и грудь.

Неожиданно в лицо гному плеснуло холодной водой. Он ахнул, попытался сесть и тут же вскрикнул: это резкое движение причинило сильную боль. Лемборг попробовал снова лечь, но от этого все только заболело еще сильнее.

Что-то огромное и твердое слегка надавило ему на левую руку. Он уже собирался снова вскрикнуть, но тут через все его тело блаженной родниковой струей устремился облегчающий боль поток. Боль ушла. Ему представилось, будто его накрыла прохладной пеной накатившая на песок морская волна.

Он вздохнул, потом неуверенно набрал воздуха в легкие, перекатился на левый бок и снова открыл глаза. На этот раз ему удалось сесть.

И гном увидел дракона, а вернее — драконицу, но в таких тонкостях он не разбирался.

— А-а-а-а-а! — завопил Лемборг, снова падая на спину. Драконица поблескивала, похожая на громадную гору начищенного золотистого металла. Из-под толстых надбровных дуг, покрытых чешуей, на гнома спокойно глядели огромные темные глаза. Голова чудовища почти касалась высокого расписного потолка. Футах в двух от Лемборга покоились колоссальных размеров когти — каждый был длиннее ноги гнома.

— Еще воды? — участливо спросила драконица. Гигантская когтистая лапа, находившаяся возле гнома, бесшумно поднялась, выгнулась чашечкой и погрузилась в стоявшую рядом широкую металлическую лохань. После этого лапа снова поднялась и, обрушивая с когтей потоки воды, стала со страшной скоростью приближаться к гному.

Он пополз назад, но в ту же секунду его окатило с головы до ног. Лемборг зашелся мучительным кашлем и истерически замахал руками.

Гном смутно ощущал, что к нему приблизилось нечто громадное. Воздух вокруг стал очень горячим.

— Ты не почувствуешь страха, — проговорила драконица заклинание. Воздух вокруг Лемборга обжигал, как будто рядом открыли дверцу колоссальой печи. Певучие слова драконицы прозвучали внутри тела гнома, а потом, наполненные пылающей силой, ворвались в его сознание.

Лемборг упал, уронив руки вдоль тела. Немного покашляв, он отдышался и опять сел. Драконица, снова устроившаяся в первоначальном положении, внимательно смотрела на гнома.

— Не надо больше воды, спасибо! — поторопился крикнуть вымокший гном. — Теперь я вполне хорошо себя чувствую. Простите, что я так перепугался. У меня никогда не было возможности увидеть дракона с такого близкого расстояния. В наших краях их можно встретить только в книгах. Как я вижу, в жизни драконы намного крупнее. Я просто растерялся. — Он глянул назад, чтобы убедиться, что его не ждут еще какие-нибудь неожиданности.

— Приятно слышать, — ответила драконица. Лемборг не совсем понял, какая именно его фраза оказалась такой приятной. Драконица слегка повернула голову и стал разглядывать гнома правым глазом. Лемборгу это движение показалось почти царственным.

— Нам следует представиться друг другу, — подсказала гному драконица. Лицо Лемборга обдало сухим горячим воздухом, от которого пахло раскаленным песком. У гнома зачесалась голова. Он торопливо облизнул потрескавшиеся губы.

— Ах да, конечно. — Гном осторожно поднялся на ноги, отряхнул свой оранжевый летный комбинезон и выпрямился перед драконом. Где-то в глубине его сознания возникла мысль, что иметь дело с настоящим драконом невероятно опасно, но отчего-то гному казалось, что беспокоиться по этому поводу не стоит. — Техник-пилот четвертого класса Аэродинамической Гильдии Лемборгэмаунтголоферпаддерсонрит. Это, конечно, сокращенная форма моего имени, но ее усекают еще больше и зовут меня Лемборгом. Будь у нас свободное время, я назвал бы более длинный сокращенный вариант моего имени, на это потребовалось бы не более получаса, или же мое полное имя, которое…

— Пожалуй, лучше как-нибудь в другой раз, — убедительным тоном сказала драконица. Гном замолчал. — Меня зовут Калкон, так ко мне можешь и обращаться, Лемборг, хотя это тоже сокращение от моего полного имени, но я не стану произносить его целиком, чтобы не утомлять тебя. — Она чуточку приподняла морду. — Ты уже слышал от меня комплименты по поводу способа твоего прибытия сюда, в так называемые Северные Пустыни Соламнии. Зрелище получилось интересное и неординарное. Все было не менее эффектно, чем грандиозный смерч триста пятьдесят третьего года, унесший отсюда западную башню Великого Храма. Мне удалось наблюдать сцену твоего прибытия от начала до конца из дверей центральных казарм. Конечно, имело место очень разрушительное использование энергии, и в результате мне потребовалось прибегнуть к исцеляющему заклинанию, которое способствовало твоему выздоровлению… — последние слова драконица особенно подчеркнула, — но не могу не восхититься твоим стилем. Ты, наверное, пользуешься заслуженным уважением среди своих коллег-магов.

Гном разинул рот от удивления.

— Что? О нет! Благодарю, но я не маг, я принадлежу к Аэродинамической Гильдии горы Небеспокойсь. К магам я не имею ни малейшего отношения. Спасибо за заклинание. Это было очень мило. Хм… — Лемборг повернулся и обвел взглядом огромный пустой зал. — Я только что приземлился здесь на технолетюге, а он… похоже, сейчас он куда-то подавался. Судя по всему, я приземлился вне намеченной зоны посадки. Я же держал курс на гору Небеспокойсь. Надеюсь, что мой технолетюг новой модели не потерялся и не… ну, что с ним ничего не случилось. Возможно, кому-то известно, куда эта дурная штука могла…

— Ты гном-механик с Санкриста, что на западе, — перебила его драконица, кивком показывая, что кое-что понимает. — Твой народ собирает механические устройства, которые потом взрываются.

Лемборг скорчил недовольную мину:

— Ну не все, естественно. Это всего лишь миф, ведь в действительности за последние двадцати отчетных лет менее девяноста процентов от всех изобретенных гномами устройств взорвались или были изъяты из употребления по причине опасных недостатков конструкции или производственных дефе…

— Технолетюгом ты называешь свое летательное устройство, — терпеливо уточнила Калкон. — Что именно делает технолетюг?

— Ну… — Лемборг сосредоточенно наморщил лоб. Ему уже случалось объяснять это людям, но они почти ничего не понимали. А ведь такая простая штука. — Этот корабль, который, конечно, просто куда-то не туда попал, называется технолетюгом. Технолетюги летают подобно птицам, но при, этом не взмахивают крыльями, и у них нет перьев и тому подобного, так что это скорее, хм, планирование за счет поступающей энергии; хм, примерно так летают, точнее говоря, планируют маголетюги, но, в отличие от них, технолетюгам для полета не требуется никакой магии, только технические устройства. Оба вида кораблей были разработаны для путешествий в межпланетном пространстве — то есть в той, хм, пустоте, которая расположена над миром или вокруг мира, то есть, в действительности, между различными мирами, и такие технолетюги могут, хм…

— Ты прибыл сюда на летающем корабле, который может путешествовать в другие миры, — снова перебила драконица. Лемборг, пораженный тем, насколько быстро собеседница уловила суть, энергично кивнул. — Так, значит, ты возвращался сюда из другого мира, верно?

— Нет-нет, конечно, я стартовал отсюда, — ответил Лемборг. Слегка выпятив грудь, он с гордым видом подергал свою короткую седую бороду. — На самом деле это был первый за всю историю успешный запуск технолетюга Аэродинамической Гильдии! Этого чудесного достижения удалось добиться после всего лишь двадцати семи попыток, если не считать предшествующих восьмидесяти шести программ. Сегодня утром, на заре, я вылетел прокатиться на «Духе горы Небеспокойсь», модель XXVIII-B, и…

Лемборг вдруг замолчал и опустил взгляд, а его коричневое лицо побледнело и стало почти серым.

Драконица внимательно смотрел на гнома, ожидая продолжения рассказа.

Лемборг поднял глаза, облизал губы и сглотнул.

— Хм, простите меня за то, что я потерял нить нашего разговора, — в смятении проговорил он, — Нам, наверное, сейчас лучше всего будет обменяться адресами и встретиться попозже, как только позволит расписание. Да, конечно же, сейчас мне лучше всего будет отправиться к моему технолетюгу, если, естественно, его кто-нибудь видел, а потом поддерживать переписку, сразу после того, как забастовка Почтовой Гильдии горы Небеспокойсь будет прекра…

— Скажи мне… — произнесла драконица.

— Сказать? Что сказать? Ах да, адрес. Лучше я перешлю его, когда…

— Скажи мне сейчас.

— Мне его сейчас совсем не вспомнить, но…

— Нет. Скажи мне правду.

Лицо Лемборга излучало тревогу.

— Да нет, вообще-то, я просто подумал, что мне лучше отправиться в путь до того, как… я успею наскучить вам в качестве гостя, и…

Драконица резко приблизила к гному свою огромную голову, при этом выражение ее морды не изменилось, только пасть слегка приоткрылась.

— Пока они не добрались сюда! — выкрикнул гном. Он попятился неуверенными шагами и упал на пятую точку. Огромными, как тарелки, глазами он уставился на зубы драконицы. — Пока они не добрались сюда!

На несколько мгновений воцарилась напряженная тишина. Гном дрожащими руками ухватился за свою седую бороду.

— Они, — произнесла драконица, отодвигаясь назад.

— Мне действительно пора идти, — настойчиво сказал гном, скатывая в комочки пряди бороды. — Я должен отправиться в путь, пока… хм, пока… Все дело в генераторе порталов, я вовсе не думал забирать его у них, он просто оказался на моем пути, когда ситуация вышла из-под контроля и пришло время поскорее оттуда удирать, пока они, хм, меня не поймали; и началась такая неразбериха, все бегали и в результате оказались на мосту, возле которого и был генератор; и вот я — бах! — налетел прямо на него, все, конечно, так несуразно вышло, и генератор порталов щелкнул и раскрылся и зацепился мне за рукав вот здесь, и, естественно, у меня не было времени отцепить его и вернуть на место, так он и оказался на борту «Духа горы Небеспокойсь»; к счастью, этот генератор не из самых тяжелых, и вот он сначала висел у меня на рукаве, а потом остался там, на корабле… — Лемборг замолчал, чтобы отдышаться. — А сейчас они, несомненно, очень хотят получить его обратно — он им очень нужен, иначе их устройство переходов в пространстве можно просто выбросить на свалку; так что они, конечно, скоро заявятся за генератором, возможно уже через несколько минут, ведь они были совсем близко, когда мне пришлось запустить твердотопливную систему высокоскоростного хода; и самое лучшее, что я сейчас могу сделать, это улететь, чтобы к тому моменту, когда они прибудут сюда, оказаться подальше. Очень далеко. Пожалуйста.

Драконица посмотрела на Лемборга, а тот, тяжело дыша, на нее.

— Понятно, — сказала Калкон, и еще минута прошла в молчании.

Гном нервно заерзал, окидывая взглядом зал.

Сверкающая драконица без лишних движений поднялась. Она была колоссального размера. Крылья ее на мгновение расправились — эта пара металлических вееров была не меньше облака. Лемборг оторвал взгляд от пола. В глазах его было потрясение и благоговейный ужас; перепугался он еще сильнее, чем в самом начале.

— Пойдем, посмотрим твой корабль, — сказала драконица, выходя из просторного зала. Лемборг молча пошел следом. С потолка на них неподвижно взирал одетый в доспехи человек на троне.

Когда Лемборг вышел под открытое небо, его ослепили солнечные лучи, так что некоторое время он двигался на ощупь вдоль стены, пока не налетел на пьедестал мраморной статуи. Его поразил размер здания, в котором он находился, но, когда гном снова смог видеть, стало ясно, что сам город был еще грандиознее. Вокруг огромной площади возвышались купола, башни, шпили, колонны и островерхие крыши. Лемборг и огромный дракон стояли на верхней площадке широкой длинной лестницы, спускавшейся с высоты второго этажа, так что перед ними открывалась великолепная панорама заброшенного города. Большинство построек, сложенных из серого или коричневатого камня, были одного и того же блеклого цвета; единственной яркой краской на этой картине была голубизна неба. Несмотря на это, изысканная архитектура внушала благоговейный трепет; здания на удивление хорошо сохранились.

Почти сразу Лемборг увидел то, что больше всего бросалось в глаза на покрытой барханами площади: обломки «Духа горы Небеспокойсь», модель XXVIII-B. Несколько мгновений он оглядывал истерзанный дымившийся корпус. Гном сел на теплую верхнюю ступень и протяжно вздохнул.

— Могло быть хуже, — пробормотал он. — По крайней мере, все еще можно разобрать название корабля.

— Ты мог погибнуть, да? — спросила драконица, глядя в ту же сторону.

— Погибнуть? Конечно, это могло случиться. Ведь именно так и закончились первые двадцать семь запусков. — Гном с сокрушенным лицом всматривался в обломки. — У корабля оторвана корма. Тяжелый случай. И от посадочного устройства ничего не осталось. Нет ни маневрирующих отсеков, ни посадочных крыльев, ни рулевых плавников, ни тормозного парашюта. — Он снова вздохнул, на этот раз потише. — Десять, максимум двенадцать недель в доке номер два на судостроительной верфи, потом еще год оформлять бумаги.

— На горе Небеспокойсь, — уточнила драконица.

— Да, — согласился, закрывая глаза, гном. — Не здесь.

Драконица мгновение помолчала, а потом сказала:

— Они пытались убить тебя.

— Что? — Гном потрясение распахнул глаза. — Ну да, конечно. Они… — Он сильно задрожал и обхватил себя руками, будто очень замерз. Потом Лемборг встал, поднял руку и осторожно потрогал лысеющую макушку. — Мне лучше поскорее отправляться, — тихо произнес он.

— Пока они не добрались сюда, — договорила за него драконица.

— Да. Да. Нужно поскорее отправляться. Наверно, прямо сейчас.

Драконица подняла голову, нюхая ветер. Закрыв глаза, она целую минуту стояла неподвижно, а потом опустила голову и снова посмотрела на Лемборга.

— Никто еще не появлялся. Ничего не изменилось. Здесь, со мной, ты пока в безопасности. Вернемся-ка мы внутрь, обсудим ситуацию и подумаем, что можно предпринять.

Гном пошел за драконицей в здание. Лемборг смотрел по сторонам, разглядывая богатую роспись потолка и стен. Большая часть изделий из металла — перила, статуи людей в просторных одеяниях, подсвечники на стенах, предметы обихода — почти не пострадала от ржавчины, но все было покрыто слоем крупного песка. И под ботинками Лемборга хрустел песок. Драконица двигалась мягкими ритмичными шагами, которые прокатывались по комнатам и залам подобно землетрясению.

— Милое жилище, — сказал, наконец, Лемборг.

— Здесь располагалось правительство, — отозвалась Калкон. — Город назывался Озеро Кантриос. К востоку от городской стены было большое озеро. Этот город был излюбленным местом отдыха богатых жителей старой Соламнии, уголком для развлечений. Амфитеатр все еще цел, а вот казармы обрушились, и гладиаторская арена находится в жалком состоянии. Когда случился Катаклизм, озеро пересохло, на полях к северу и к югу все выгорело, а ирригационные туннели разрушились. Еще, как мне кажется, здесь прошел ураган, и теперь на храме не хватает одной башни, ты уже от меня об этом слышал. В остальном, несмотря на песок, все хорошо сохранилось. Жители ушли отсюда чуть менее четырех веков назад, но город хранит сухой воздух, так что кажется, что люди бросили свои дома лишь вчера. Все забыли о городе на озере Кантриос, и только мне удалось снова отыскать его. Это произошло всего… всего несколько лет назад.

Лемборг хотел что-то спросить и уже открыл рот.

— Я здесь господствую в одиночестве, — сказала драконица. — Нас не потревожат никакие другие животные и существа. Они не желают бросать мне вызов, чтобы лишить меня этой привилегии.

Лемборг остановился и, так и не закрыв рот, уставился на драконицу.

— Нет, я не умею читать мысли, — сказала та, не оборачиваясь, — но достаточно неплохо знаю мышление смертных, чтобы предугадать наиболее вероятный ход разговора. Можешь не волноваться за неприкосновенность своих мыслей.

— А, — вздохнул гном. Он не произнес ни слова, заходя вслед за драконицей в особенно большой зал.

Калкон прошагала в дальний конец, расположилась вполоборота к Лемборгу и опустила свое громадное чешуйчатое брюхо на пыльный мраморный пол. Хвост драконицы медленно рассек воздух, шевельнувшись туда-сюда.

— Добро пожаловать в мой тронный зал, — сказала Калкон, плавно поворачивая голову и окидывая взглядом помещение. Ее звучный голос эхом отражался от дальних стен и колонн: в зале не было никакой мебели. Вдалеке виднелись фрески, но изображения было не различить.

— Благодарю, — пробормотал Лемборг. Гном был все еще встревожен. Он осмотрелся и облизал пересохшие губы. — Мне пора идти, — добавил он.

— Время еще есть, — сказала драконица. — Подойди поближе.

Гном немного помедлил, а потом сделал то, что от него требовалось.

— Прости, — сказала Калкон. — Для того чтобы принять правильное решение, мне нужно многое узнать, а мой личный метод изысканий, как показала практика, не знает себе равных.

— Что… — начал было Лемборг.

Калкон произнесла магическое слово. Гном тут же увидел, как расширяются глаза драконицы, и вскоре они заполнили собой все пространство.

В сознании Лемборга стало пусто; мозг его ожидал приказаний.

— Теперь вспоминай, — велела Калкон. — Думай о враге. Думай о том, из-за чего ты здесь оказался.

Лемборг качнулся назад, но не упал. Взгляд его был расфокусирован, глаза потускнели. Ему снился сон.

Драконица закрыла глаза и увидела сон гнома.

Вспыхнул огонь, раздался грохот, и на небеса поднялся технолетюг под названием «Дух», корабль, способный летать без помощи магии. Гномы совершили невероятное. Пилот кричал от радости, дергал за металлические рычаги и крутил ручки. Кабина дрожала, а небо за окном постепенно из голубого стало синим, а потом черным, и со всех сторон сияли звезды, они горели, как драгоценные крошечные камни. Звезд было больше, чем песчинок в пустыне. Еще в окне было видно большое небесное тело, покрытое синими морями и темными землями, над которыми волчками кружились белые завитки облаков. Пилот в изумлении смотрел туда, вниз, и думал только о красоте Кринна, своей родной планеты.

Но вскоре гном заметил другой корабль, также летевший высоко над миром. Это был управляемый силой магии маголетюг, и двигался он быстрее «Духа». Он напоминал огромную спиралевидную ракушку, а от ее устья тянулись длинные прямые щупальца. Корабль поравнялся с «Духом», и экипаж маголетюга набросил тросы на технолетюг. Затем члены экипажа, глядя перед собой тусклыми, неживыми глазами, поймали гнома и затащили его на спиралевидный корабль, где ему предстояло увидеть своих новых повелителей.

Пилоту случалось читать о кораблях такого типа, называемых наутилоидами. Читал он и о тех, кто ими управлял, и слышал о них ужасные рассказы. А теперь люди с безжизненными глазами отвели маленького пилота к этим самым повелителям, которые собирались совершить трапезу на глазах у своего «гостя».

Эту трапезу пилот помнил яснее всего. Он никогда не забудет, как силой держали предназначенное в пищу блюдо, а оно пыталось сопротивляться. Гном увидел, как один из повелителей безмолвно наклонил свое фиолетовое лицо с щупальцами над головой вопившего человека и…

Калкон вскочила на все четыре лапы и широко раскрыла пасть, обнажив все свои сверкающие зубы. Огромный хвост хлестнул так, что покрытая фресками штукатурка рассыпалась бледной пылью. Хриплое, похожее на рычание, дыхание несколько минут эхом раздавалось по всем залам.

Избавившись, наконец, от навязчиво всплывавшей омерзительной картины, Калкон посмотрела на погруженного в транс гнома. Тот уставился на нее остекленевшими глазами.

«Он всего лишь гном, — подумала она. — В этом мире он — дитя. И его преследуют злобные существа. Но он не мое дитя. Мои дети не здесь. Он гном, и спасти его некому. Я могла бы оставить его тут, и жестокие твари наверняка найдут его, а я больше не стану о нем думать. Я не оказалась возле собственных яиц, когда за ними пришло порочное создание. Я делала то, что от меня требовали в качестве выкупа, но все обещания оказались ложью, и теперь я потеряла моих детей. В нужный момент меня не оказалось рядом. Я допустила, чтобы мои дети оказались в когтях Зла, и осталась без них. А он не мое дитя. Он не мое дитя. Но…»

Калкон услышала едва уловимый звук, неразличимый для уха человека или гнома. Она подняла голову. Ветер обдавал быстро двигавшийся объект, летящий по небу. Теперь она ясно это слышала. Летательный аппарат был на расстоянии трех миль.

Драконица посмотрела на гнома.

— Лемборг, — сказала она. Тот моргнул и зашевелился, приходя в себя, а потом неуверенно поднял руку к лицу. — Лемборг, нам пора уходить.

Было, конечно, слишком поздно покидать заброшенный город. Маленький гном ни капли не ошибся: они не заставили себя долго ждать и явились, чтобы найти его. Но еще оставалось время подготовиться, правда сделать для этого можно было не так уж много.

Все же Калкон тревожилась не так уж сильно. У мозгоедов был свой летательный аппарат, но ведь она была не кто-нибудь, а Калкон, и этот город принадлежал ей. Она поторопила Лемборга к выходу и спрятала его в подвальном помещении, которое, несомненно, в прошлом служило покойницкой (этого она ему не стала говорить). Ненадолго погрузившись в медитацию, она произнесла заклинание и стала невидимой. После этого она тихо выбралась под полуденное солнце, чтобы встретить вторгшегося в ее владения неприятеля.

Первым, кого она заметила, выйдя на улицу, были уже шагавшие по городу враги. «Быстро же они», — подумала драконица, пристально глядя на любопытное сооружение, проплывавшее над спортивной ареной. Летательный аппарат выглядел именно так, как запомнил его гном: золотая спиралевидная раковина, расположенная вертикально, из устья которой выходили несколько переплетенных между собой деревянных щупалец, изогнутых, как лук. Из середины корабля торчал высокий шест, увешанный черепами; к задней части раковины прикреплен был странного вида парус. В нижней части аппарата висел руль.

Корабль захватчиков был достаточно большим. Калкон прикинула, что он немногим короче ее собственного тела, длина которого составляла двести пятнадцать футов. Как ей показалось, корабль был полностью сделан из дерева. Отлично: если это так, то оно должно хорошо гореть.

Она осторожно устроилась внизу лестницы, так, чтобы видно было центральную площадь, где все еще дымились обугленные обломки «Духа горы Небеспокойсь», и стала ждать. Так она провела двадцать минут, наблюдая, как корабль описывал над городом круг; потом раковина подлетела ближе и наконец зависла прямо над «Духом».

Калкон открыла пасть, готовясь атаковать, но тут корабль совершенно неожиданно взлетел вверх, прямо в небо. Потрясенной драконице показалось, что корабль будто выпустили из лука. Она стояла и, не проронив ни звука, удивленно наблюдала, как тот сначала стал маленьким пятнышком высоко в небе, а потом совершенно исчез из виду.

Еще час она провела на площади в полной тишине. Калкон ничего больше не увидела и не услышала; полная сомнений, она фыркнула, взлетела, сделала круг над городом и поняла, что ничего не пострадало. Сняв с себя заклинание, делавшее ее невидимой, она вернулась в правительственное здание, где находился маленький гном.

— Проблема решена? — спросил тот сердитым тоном, хотя и был рад, что вышел, наконец, из подвального помещения (он догадался о его назначении).

— Похоже, да, — непринужденно сообщила Калкон. Она описала корабль, его действия и его поспешное отправление.

Выслушав ее, Лемборг не успокоился.

— Они могут вернуться сюда снова, — пробормотал он, непроизвольно крутя одной рукой пальцы другой.

— А могут и не вернуться, — сказала драконица. Она задумчиво посмотрела на гнома. — Мне было бы любопытно узнать, как действует этот самый генератор порталов, без которого ты их оставил.

Лемборг вздохнул и стал объяснять. По-видимому, каждая группа миров вместе со своим солнцем была окружена непроницаемой сферой немыслимо большого размера. Пройти сквозь такую сферу и оказаться в другом мире можно через «дверь», открываемую исключительно с помощью устройства переходов в пространстве, при этом магическую силу, за счет которой работает такое устройство, обеспечивает генератор. Существа, пытавшиеся убить Лемборга, не могут выбраться из этой группы миров без своего генератора; им придется остаться здесь навсегда, а это их вряд ли устраивает, если им необходимо оказаться в совершенно других местах.

Калкон с понимающим видом кивнула, хотя все сказанное показалось ей просто ерундой. Дверца в небесах — да это просто вообразить себе невозможно. Как это похоже на гномов — верить в такую чепуху. Правда, пока его рассуждения казались вполне обоснованными. Она решила еще немного подождать перед тем, как вынести для себя окончательное решение по данному вопросу.

Сделав свои выводы, она благовоспитанно выдержала паузу, а потом спросила:

— Ты играешь в кхас?

— В кхас? — Гном почти перестал терзать пальцы на руках. — Неужели здесь имеются фигуры и доска для кхаса?

— Самые лучшие, — ответила Калкон. Лемборг вскоре получил возможность убедиться, что у Калкон действительно самый великолепный комплект для кхаса на всем Ансалоне, насколько гном в этом разбирался. Они начали играть; Лемборг при этом жевал сухофрукты из мешочка, который ему удалось спасти с обломков корабля. («Выглядела, во всяком случае, как настоящая», — сказал он о фигуре горгульи в центре пересохшего фонтана, оскаленная морда которой заглянула в окно его корабля после приземления.)

Именно во время этой долгой партии, состоявшейся в тронном зале Калкон, Лемборг разговорился. Наступил вечер, а он все еще подробно расписывал Калкон программу выхода гномов горы Небеспокойсь за пределы атмосферы Кринна с последующей высадкой на лунах, пояснял, что колонии гномов-механиков появятся на каждой из блуждающих звезд, которые он называл планетами, и что теперь гномам для полетов более не придется рассчитывать только на норовистые, ненадежные волшебные корабли, потому что теперь маголетюгам на смену придут такие замечательные механизированные технолетюги — конечно, если технолетюги больше не будут взрываться при запуске двигателя.

— Конечно, — восторженно продолжал он, — в Управление по Вопросам Заселения Новых Территорий, Депортации и Потерянного Багажа постоянно поступают сообщения о том, что гномы горы Небеспокойсь уже успели поселиться в самых различных мирах, как в этой сфере, так и в других, но будущие модели «Духа горы Небеспокойсь» позволят этой струйке превратиться в бушующий поток, и сферы преобразятся под великим напором просвещения, которое принесет с собой цивилизация гномов. И тогда у каждого будут работающие на энергии пара холодильники и скоростные повозки.

— Понятно, — сказала Калкон, осторожно передвигая по доске своей длинной передней лапой синюю ладью. Одним глазом внимательно рассмотрев шестиугольную доску, она одобрительно кивнула. Калкон совершенно ничего не могла понять из рассказов гнома, но видела, что разговоры, похоже, помогают Лемборгу успокоиться.

Секунду спустя он сделал ход белым кавалеристом.

— Этап экспансии, конечно, будет благоприятен и для гномов, и для будущего небесных сфер, — добавил он, жуя инжир. — Недавние данные демографической статистики указывают на то, что подземная урбанизация в недрах горы Небеспокойсь развивается по экспоненциальной функции, благодаря выращиванию надежных гидродинамических аквакультур и успешному массовому производству неядовитых искусственных пищевых продуктов типа снерга, гуфанкса, кватца и… нет, что касается хойрка, то его употребление до сих пор в двадцати процентах случаев приводит к летальному исходу, так что над ним еще предстоит поработать, но три из четырех — это уже замечательно. Малыши обожают гуфанкс и всегда просят добавки, хотя от этой пищи серьезно портятся зубы. — Он устроился на стуле поудобнее и посмотрел на партнершу, ожидая что-нибудь услышать. — Как удивительно встретить золотого дракона, настолько интересующегося прикладными технологиями.

— Латунного, — поправила его Калкон. Ей было невыносимо наблюдать, как гном перемещает фигуры, совершенно не обдумывая хода. Это выводило ее из себя.

— Что-что?

— Я латунный дракон. Ты принял меня за золотого?

Лемборг разинул рот, и оттуда выпали кусочки разжеванного инжира.

— Ах! Я должен принести многочисленные извинения, — смущенно произнес он. — Внешность обманчива. Да и фигура для латунного дракона слишком величественная, такое существо скорее примешь за короля.

— За королеву. — Что это собирался делать гном с белым кавалеристом? Драконице было все труднее сосредоточивать свое внимание на игре. Что-то в словах гнома было такое…

— Короле… Так вы латунная драконица? — изумился гном.

— Да. Я латунная драконица.

— Ах… тогда я должен принести еще более многочисленные извинения, но, тем не менее, для такого юного латунного дракона, а тем более драконицы…

— Я старая. Дракон наполняется огромной силой и радуется жизни, когда ему исполнится много лет, в течение которых он накапливает мощь. А я очень старая. Этим мы отличаемся от людей, которые ценят только годы молодости.

В том, как Калкон это произнесла, Лемборгу послышалось что-то странное. Он опустил взгляд на игральную доску с клетками из белого и голубого мрамора. Свои следующие слова он тщательно обдумал:

— Тогда, конечно, ваша жизнь сейчас должна быть как никогда замечательной.

Калкон нехотя протянула лапу и передвинула синего жреца вдоль ряда чародеек. Она знала, что оставила фигуру в опасном положении, но это был единственный хороший ход, который можно было сделать. Внезапно у нее пропал всякий интерес к игре.

Лемборг немедленно сделал ход белым ферзем. Он приготовился уже сказать слово «шах», но Калкон отвернулась и направила взгляд на дальнюю стену.

— Конечно, должна, — сказала драконица. — Само собой.

Лемборгу показалось, что стоит перевести разговор в другое русло. Надежнее всего говорить о доме и семье; ну, по крайней мере, когда имеешь дело с людьми. Он посмотрел на доску, кашлянул и еле слышно произнес: «Шах». Потом спросил, уже погромче:

— А ваши дети вас здесь время от времени навещают? Прилетают ли подросшие драконы в старое гнездо, под крыло матери?

Огромная драконица не отвечала, все так же устремив взор куда-то во тьму, в сторону стены.

Подождав немного, Лемборг снова заволновался. Он покашлял, но ответа так и не последовало. Если бы игра происходила в Академии Бесконечного Изучения Кхаса и Ничего Иного, на горе Небеспокойсь, Калкон сейчас уже пришлось бы признать себя проигра…

— Я не знаю, где мои дети, — ответила драконица удивительно тихо. — Возможно, они умерли, но мне остается лишь надеяться, что это так.

Потрясенный, гном не смог ничего ответить. Он только смотрел на драконицу. Прошло некоторое время.

— У меня была кладка яиц, — тихо произнесла Калкон. — Четыре маленьких яичка. Чуть менее сотни лет назад Владычица Тьмы забрала яйца и у меня, и у всех остальных моих сородичей, обещая вернуть их после того, как закончится разгоревшаяся тогда война. Опасаясь за своих детей, мы дали клятву не вмешиваться. А потом она тайно прибегла к магии и наполнила наши яйца мерзостью. Из них вылупились дракониды — жалкое подобие своих родителей. И моих четверых детей сделали баазами, изуродовали их тело и сломили дух, испортили и развратили. Если этот мир хоть сколько-нибудь милосерден, то им давно уже следовало бы умереть. Никто из них, если они выжили, не знает обо мне. Они лишены умений, которыми обладаем я и мои сородичи. Им навсегда суждено быть на стороне Зла, так что для меня они потеряны навсегда. Если я увижу когда-нибудь моих детей, мне придется убить их.

Лемборг смотрел на доску для кхаса. Внезапно игра потеряла для него значение.

— Прошу простить мой внезапный уход. Вернусь утром, — сказала Калкон, поднимаясь, и расправила огромные крылья. — Меня потянуло как следует полетать и попить воды из океана. Я преклоняюсь перед твоим стилем игры и вынуждена признать свое поражение.

Огромная драконица быстро удалилась. Лемборг довольно долго пребывал в бездействии, а потом медленно расставил фигуры для начала игры. Настроение у него было скверное. Зачем он только спросил ее о детях, почему он вообще не родился немым? Гном вялыми движениями раскатал коврик, который нашла для него Калкон, завернулся в него и задул масляную лампу, при свете которой они играли. Он лежал в беззвучной темноте и не мог успокоиться.

Площадь освещал тусклый красный свет. Лунитари была полной, двух других лун не было видно, а все небо было усеяно мерцающими звездами. Калкон подняла голову к небесам и стала размышлять, чем она заслужила такую судьбу. Она делала то же, что и другие живые существа, но в этом не было никакого смысла. Она поселилась на опустевших развалинах, но все равно не избавилась от боли и чувства вины, и вот она спала, летала, ела и старалась ни о чем не думать. Но все это не помогло. Ее детей уничтожили, и она сама была отчасти за это в ответе.

Калкон быстро прижалась к земле, оттолкнулась и взлетела. Поднимая ее все выше, в красном свете луны с шумом рассекали воздух огромные крылья. Ее взгляд упал на окутанный тьмой огромный безлюдный город. Все было неподвижно, лишь ветер переносил с места на место песок. Город был пустым, как ее существование, безжизненным, как ее дети. Безразличным взором скользнула она по крышам и шпилям.

Из-за единственной сохранившейся башни Великого Храма в воздухе показался объект. Высокая золотая раковина и направленные на дракона начищенные деревянные щупальца поблескивали в лунном свете.

Калкон моргнула. Как эта штука сюда попала?

За пять секунд они успели выстрелить в нее пять раз.

Ее ранило в шею, правую переднюю лапу и в правую половину чешуйчатой груди. Резко вдохнув, Калкон почувствовала, как в легкие вонзились сломанные ребра и копья, выпущенные из баллист. Снаряд из катапульты с силой ударил в правое крыло и сломал самую крупную кость. Крыло сложилось, драконица закрыла глаза, заревев от боли, пролетела, кувыркаясь, сто футов вниз и упала на бывшие конюшни.

Лемборг сел. Он был все еще завернут в ковер. Рев и последовавшее вскоре за ним громыхание становились все тише. Что это, землетрясение? Ему, жившему на горе Небеспокойсь, никогда не случалось слышать, что в Северных Пустынях случаются землетрясения. Такое казалось невероятным.

Гном вылез из ковра. Лемборгу было уже не уснуть: ему хотелось пойти посмотреть, что происходит, но после своего неудачного вопроса за кхасом он опасался случайно встретить Калкон. Он должен уйти отсюда один, до возвращения мозгоедов, должен постараться не наговорить драконице еще больших глупостей. Калкон спасла его из обломков технолетюга, вылечила, развлекала, и вот чем он ей отплатил. Лицо гнома горело от стыда.

В большой темной комнате он с трудом мог что-либо разглядеть. Собрав свои немногочисленные вещички, он вышел в длинный коридор с высоким потолком, стараясь вспомнить, где выход. Дошел до конца коридора, два раза повернул налево, один — направо, а потом понял, что окончательно заблудился. Высоко над ним было окно — стекла от песка стали уже матовыми, — и оттуда пробивался бледно-красный лунный свет. Лемборг был противен самому себе. Бросив вещи, он подтянулся, держась за подоконник, и взглянул на окутанный тьмой город.

Гном по-прежнему находился на третьем этаже правительственного здания. Руины были освещены красными лучами Лунитари. Настанет день, когда по красной луне зашагают тысячи гномов, подумал Лемборг. Гномы построят там прекрасные города, распространят свои великие изобретения по всему космическому пространству, и гидродинамика станет общедоступной. Но сейчас он не мог мечтать о грядущих достижениях. Они значили не больше, чем партия в кхас. Лемборг сморгнул слезу, вздохнул и опустил взгляд.

Прямо перед окном, менее чем в двадцати футах, в воздухе торчал шест, увешанный человеческими черепами. В окровавленных макушках виднелись прогрызенные дыры.

Потрясение ахнув, Лемборг выпустил край подоконника и, как только ноги его коснулись пола, бросился бежать, оставив вещи лежать под окном. Маголетюг мозгоедов, эта огромная золотая ракушка, похожая на вращающуюся на ребре монету, поднялась на высоту окна и зависла. Корабль начал разворачиваться, широко размахивая изогнутыми щупальцами.

Лемборг понесся за угол, и в тот самый момент огромное окно у него за спиной разлетелось. Длинные щупальца маголетюга рассекли стекло, будто косой, справа налево, и сотни осколков сверкающим водопадом полетели в разные стороны. Не стих еще звон, как со щупалец в коридор начали спрыгивать костлявые люди в рваной одежде. Под их босыми ногами захрустело. Ни один не вскрикнул — лица людей были пусты, на них нельзя было прочесть даже решимости выполнять приказ; не медля ни секунды, они бросились догонять гнома.

«Они собираются поймать меня, — в ужасе подумал Лемборг, пробегая по темному коридору. — Они поймают меня, а потом съедят». Гном в этом не сомневался. От таких мыслей он понесся еще быстрее, дважды повернул направо, потом налево и обнаружил ведущую вниз винтовую лестницу. По ней он спустился на два этажа и побежал по узкому коридору налево. Где-то далеко позади эхом разносился топот преследователей.

Гном вбежал в дверь, за которой коридоры расходились в три стороны. Он повернул направо. Впереди что-то неярко светило. Лемборг остановился в неуверенности, а потом осторожно двинулся вперед, чтобы разведать, что там такое.

Это оказалась открытая дверь, и оттуда веяло ночным ветерком. Гном крадучись подобрался поближе — только тихо заскрипел нанесенный ветром песок под его ботинками — и выглянул наружу. Перед ним была освещенная луной площадь. В воздухе все еще чувствовался слабый запах сгоревшей краски, доносившийся со стороны обломков «Духа горы Небеспокойсь».

Лемборг прищурился. Вокруг заостренного носа «Духа», казалось, не ходили, а проплывали над земной поверхностью человекоподобные фигуры в длинных одеяниях.

Мозгоеды. Лемборг уже видел, как они левитируют, когда они гнались за ним на своем маголетюге-наутилоиде. В тот раз, когда им не удалось его поймать. Он развернулся и побежал обратно, внутрь здания, через ту арку, от которой расходились коридоры.

В его левое плечо вцепилась когтями четырехпалая рука. Лемборг, вне себя от ужаса, повернулся и вонзил зубы в кожу схватившего, холодную и скользкую, как угорь. Рука тут же отдернулась, но несколько других рук схватили Лемборга за руки и за одежду. Это были человеческие руки, грязные, покрытые шрамами. Гном отбивался как сумасшедший и вопил, но держали его крепко, и ему было с ними не справиться. Вот так держали и того человека, у которого мозг успели выесть из черепа, пока тело еще оставалось живым.

Слегка потирая укушенную руку, мозгоед подождал, когда гном выбьется из сил, а потом поднял в неярком свете непострадавшую руку и указал в сторону площади. Человеческие существа с пустыми глазами, державшие гнома, кивнули и, таща с собой пленника, последовали за своим господином, одетым в длиннополые одежды.

Еще три мозгоеда ожидали возле «Духа» и пересохшего фонтана. Их ступни зависли в нескольких дюймах над песком; прохладный ветерок развевал длинные одеяния. Дрожащий Лемборг, которого крепко держали рабы, узнал уже знакомые ему белесые глаза и розово-лиловую пакость, считающуюся у мозгоедов лицом, с которой свисали извивавшиеся, как червяки, мерзкие щупальца. Худые ладони мозгоедов были скрыты широкими рукавами; руки они скрестили на груди, будто обдумывая приговор.

Рабы остановились перед парившими в воздухе повелителями. Несколько мгновений царила тишина. Потом один из рабов подошел к Лемборгу спереди. Тот снова попытался вырваться, но не смог.

Одетое в лохмотья человеческое существо посмотрело на Лемборга сверху вниз. Раб оказался женщиной. В красном свете луны ее глаза зияли бездонными дырами. Казалось, что она умерла уже много недель назад и изнутри успела разложиться.

— Ты причинил много беспокойства, — произнесла она голосом, лишенным какой-либо интонации, так, как читают вывески. — Тебе удалось бы убежать и остаться безнаказанным, если бы не телепатическое искусство наших властителей, которым ничего не стоит читать простенькие мыслишки всякого сброда вроде тебя. Ты скажешь нам, где спрятан генератор порталов.

Лемборг снова попробовал вырваться, снова не смог и прекратил попытки. Женщина смотрела ему через плечо, как будто прислушиваясь к чему-то, чего не слышал гном.

— Ты оставил генератор в своем корабле, возле кресла пилота, — сказала женщина. — Его никто не охраняет. Кому-нибудь известно, что ты здесь находишься?

Лемборг, тяжело дыша, молча уставился на нее.

— Только старой латунной драконице, — произнесла женщина. Помолчав немного, она добавила: — Которая мертва. Мы расстреляли ее из катапульт и баллист нашего корабля. Сейчас двое наших повелителей осматривают ее тело. Известно ли тебе о каких-либо ценностях, находящихся в этом городе?

— Замолчи! — яростно заорал на нее Лемборг. — Замолчи, замолчи, замолчи! — По его щекам, вдоль бакенбардов, внезапно покатились слезы.

— Тебе ничего от нас не скрыть. Наши повелители получат из твоего сознания любые сведения, стоит тебе лишь о чем-то подумать. Они сообщают мне, что я должна сказать, и я передаю это тебе. А твои мысли просты, как у рыбки. — Она сделала паузу. — Никаких сокровищ ты здесь не видел. Значит, ты пригодишься нашим повелителям только для одного. Преследуя тебя, они устали и проголодались. Теперь они будут кушать, а тебя съедят последним, чтобы ты успел увидеть, что тебя ожидает. — Женщина замолчала, похожая на марионетку, послушную своим веревочкам.

Один из паривших над песком мозгоедов подплыл по воздуху к женщине и Лемборгу. Его ноги коснулись земли позади женщины, тонкие пальцы схватили ее за руки, и в грязную, покрытую синяками кожу впились длинные когти.

Женщина с пустыми глазами опустилась на колени. Голова ее резко откинулась назад. В распахнутых глазах отразилась красная луна; бледные губы задрожали.

Мозгоед плавным движением стал наклоняться к ней, пока влажные щупальца, расположенные у него на месте рта, не прикоснулись к ее лицу. Затем они вытянулись и накрыли верхнюю часть ее головы, от самых глаз, и через несколько секунд уже с силой сжимали череп.

Женщина вздрогнула, а потом дернулась от сильных судорог. Она открыла рот, подняла лицо в ночное небо и обреченно завопила. Лемборг запрокинул голову и завыл вместе с ней, крепко зажмурив глаза и брыкаясь изо всех сил.

И тут над городом раздался ужасный рев, заглушивший оба вопля. Рев рокотал и отдавался эхом, постепенно затихая в вое далеких ветров.

Лемборг, дрожа и хватая ртом воздух, открыл глаза. Теперь и остальные мозгоеды опустились на землю и молча стояли, уставившись на что-то вдалеке, с правой стороны от Лемборга. Женщина, о которой все забыли, лежала на боку, подтянув к груди колени, и всхлипывала. Волосы ее слиплись от крови. Лемборг посмотрел туда, куда были обращены взгляды мозгоедов.

Раздался глухой топот: к ним бежало какое-то тяжелое существо. Огромное, освещенное луной, оно выметнулось из-за угла в дальнем конце засыпанной песком площади. Неровными прыжками существо приближалось к Лемборгу и мозгоедам, стараясь не наступать на правую переднюю лапу. Двигалось оно очень быстро.

Калкон. Что бы там ни сделали мозгоеды, расправиться с ней окончательно они не смогли. И конечно, она, сумевшая излечить Лемборга, и себе смогла оказать помощь.

Через мгновение Лемборг понял, что вот-вот должно произойти. Во что бы то ни стало нужно было вырваться. Яростно задергавшись, он высвободил левую руку из пальцев отвлекшегося в тот момент раба, а потом извернулся и укусил за руку того, кто держал его справа. Раб с проклятиями выпустил его. Лемборг понесся прочь. Когда Калкон набросится на врагов, его в темноте будет не видно, так что нужно скорее оказаться подальше от мозгоедов.

И он очень правильно поступил. Калкон не стала дожидаться, пока мозгоеды покажут, на что они способны и какие приемы имеются в их арсенале. Когда те двое, которые остались обследовать ее тело, обнаружили, что она жива, они попытались уничтожить, причем чрезвычайно болезненным, мучительным способом, ее сознание. Сейчас их дымящиеся тела, наполовину погруженные в большую лужу расплавленного песка, лежали на улице возле руин кавалерийских конюшен.

Оказавшись достаточно близко от мозгоедов, Калкон открыла пасть и дохнула на них. Один из мозгоедов как будто растворился в воздухе еще до того, как горячая волна докатилась до него. Остальных троих и рабов отбросило назад; тела заплясали и от них, как от подгоревшего жаркого, повалил дым. Мозгоеды и рабы вскоре попадали на землю, беспорядочно дергаясь и испуская жуткие вопли. Потом крики стихли, и было слышно только потрескивание пламени, маленькими язычками лизавшего тлеющие остатки одежды и обугленную плоть.

В тот момент, когда из горла Калкон вырвался испепеляющий все на своем пути поток, она почувствовала, как между глаз ее копьями впиваются удары, направляемые силой мысли, и как эти копья проникают глубоко в мозг. Как и те двое незадолго до этого, эти мозгоеды попытались сокрушить ее сознание, но они в свой удар вложили в несколько раз большую губительную силу. Копья взрывались в ее сознании, вспыхивая ослепительным, мучительным светом. Боль была невыносимой. За секунду ее мысли разорвало в клочья.

Лемборг, убегая, почувствовал, как его накрыло горячим потоком; воздух обжигал, дышать стало невозможно. Гном упал, закрыл голову руками и спрятал лицо в песке. Крики, раздававшиеся у него за спиной, стихли. Он слышал глухой топот драконицы, ощущал всем телом, как дрожит земля от ее шагов. Кожа на шее и голове болела так, как будто он сильно обгорел на солнце.

Теперь топот и пыхтение доносились уже из-за спины гнома, со стороны обломков его корабля. Мучаясь от боли, Лемборг дождался, когда жар в воздухе поостыл; потом гном поднял голову и огляделся. Он увидел поднявшуюся на дыбы Калкон, которая вовсю топала и издавала странные звуки вроде ворчания или поскуливания. Ее сломанное крыло волочилось по песку, а хвост хлестал из стороны в сторону, так что воздух над площадью постепенно заполняло огромное облако песка.

Тут в плечо Лемборгу вцепилась когтистая рука; гном вскочил на ноги, поднял взгляд и закричал:

— Калкон!

Драконица остановилась и начала ошеломленно оглядываться по сторонам. С ее когтей клочьями свисали обугленные останки мозгоедов и их рабов. Не наступая на правую лапу, она поспешила в сторону Лемборга.

«Если ты нападешь на меня, я убью его», — прогудел у нее в голове чей-то голос.

Калкон отпрянула; глаза ее распахнулись необычайно широко. Дрожа, она начала оглядываться по сторонам, стараясь понять, откуда доносился крик. В пятидесяти футах перед ней стоял мозгоед; он вцепился в Лемборга и держал гнома перед собой как щит.

«Если ты не станешь нападать на меня, я заберу генератор порталов и удалюсь, — прогудел тот же голос; Лемборг тоже слышал его у себя в голове. — После этого я снова телепортируюсь, но на этот раз на свой корабль. Этого маленького я буду держать при себе. Потом я его выпущу. Мне не помешают забрать генератор порталов».

Закончив последнюю фразу, мозгоед стал медленно пробираться в сторону «Духа горы Небеспокойсь», держа Лемборга между собой и драконицей.

Калкон пошатнулась и дважды моргнула все так же широко распахнутыми глазами.

— Владычица Тьмы, — ответила она низким голосом, — верни мне мои яйца.

Мозгоед замер, но потом снова двинулся в сторону обломков корабля. Лемборг, которого тот почти волок перед собой, протянул руку в сторону драконицы.

— Калкон… — произнес он. Его лицо исказилось от ужаса.

Калкон откинула голову и бросилась вперед. Сердце не успело стукнуть второй раз, как драконица уже преодолела пятьдесят футов, отделявшие ее от мозгоеда.

Перепуганный монстр пихнул Лемборга прямо на приближающуюся драконицу, а потом бросился бежать. Гном потерял равновесие и упал. Что-то большое и тяжелое обрушилось ему на правую ногу, которая с громким треском сломалась в четырех местах ниже колена. Лемборг взвыл и перекатился на спину, схватившись за переломанную ногу.

Какой-то предмет, пролетев в воздухе, шлепнулся на землю возле него. Лемборг увидел это, но его сознание, затуманившееся от боли, никак не отреагировало. А упавший предмет был рукой мозгоеда; четырехпалая кисть еще подергивалась. Остальных частей тела поблизости не было.

Лемборг чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он так и не отошел от шока, и мир вокруг стал совершенно размытым, нереальным. Боль, охватывавшая его до этого мощным потоком, стала стихать. «А умирать вовсе не так плохо, как мне казалось, — подумал он, — если, конечно, это и есть смерть». Даже наутилоидный корабль мозгоедов, облаком взмывший над правительственным зданием, выглядел каким-то расплывчатым и призрачным. С наутилоида на Калкон обрушился ливень камней и копий; стараясь уклониться от ударов, она рычала на корабль и называла его Владычицей Тьмы. Неужели так называется этот маголетюг? Лемборга удивило, что она это знает. Хотя вообще-то теперь она ко всем предметам обращалась со словами «Владычица Тьмы».

Гном снова опустился на землю, опершись на один локоть. Нога у него теперь почти не болела, правда в нескольких местах она была неестественно согнута. Он увидел, как Калкон одной рукой (или, возможно, ногой, гном не знал точно, как следует называть эту огромную конечность) ухватилась за стоявшую на высохшем фонтане ухмыляющуюся фигуру горгульи и одним движением сорвала ее с места. Драконица сильно размахнулась, и статуя, кувыркаясь в воздухе, полетела прямо в небо.

«А это еще зачем?» — подумал Лемборг. Статуя врезалась в наутилоид, загрохотав, как Молот Реоркса. Дождем полетели куски обшивки и обломки конструкции, и золотая раковина раскололась, как тухлое яйцо. Сухой дождь пролился на песок. Гном подумал, что об этом следует написать в очередном отчете, который он подаст в Организационный Комитет горы Небеспокойсь по Вопросам Выпадающих в Виде Дождя Объектов. Если ему удастся отыскать перо и чистый лист. Гном долго оставался погруженным в лихорадку и странные сновидения. Боль накатила на него, а потом прошла. Он стал легким, как перышко, а над ним, как речной поток, проносился ветер. Лемборгу снилось, что его баюкают в бронзовой колыбели, высоко над миром, и кругом слышен лишь неторопливый, ритмичный звук рассекаемого воздуха. Один раз гному показалось, что он поднимается на поверхность огромного моря; он почувствовал, как на его сомкнутые веки светят солнечные лучи. «Спи», — сказал ему звучный и нежный голос, и Лемборг снова погрузился в сновидения.

Совсем скоро наступила ночь. Горячей кожи Лемборга коснулись прохладные травинки. Он почти не мог пошевелиться, но это не имело значения. «Ты дома, — произнес раскатистый голос. — Я могу исцелить твои раны, но с лихорадкой мне не справиться. Тебя скоро найдет твой народ, и они сумеют сделать то, чего не могу я. Тебе придется до их прихода полежать. Сейчас тебе нечего бояться. — После некоторого колебания голос продолжал: — Мне повезло, и мое сознание отдохнуло и исцелилось, а крыло я вылечила с помощью магии, так что теперь я тоже возвращаюсь к своим соплеменникам. Мне предстоит долго лететь на север, но я к этому, как мне кажется, готова. — И снова голос смолк; на этот раз пауза была более продолжительной. — Я многим тебе обязана, Лемборг. Я убежала от своего прошлого, но оно снова нашло меня, и теперь я могу посмотреть ему в лицо и продолжить свой путь. Но мне будет не хватать твоего общества, и я буду скучать по твоему любопытнейшему стилю игры в кхас. Я рада, что твой корабль избрал мой город своим последним пристанищем. Он и ты принесли то, что мне было так нужно».

Голос смолк. После этого несколько мгновений дул сильный ветер, а когда он стих, стало очень тихо и спокойно. В мире наступил полный порядок.

Так продолжалось двадцать минут. Потом Лемборга нашли гномы.

— Что за чепуха в двенадцатой степени! — фыркнул Первый Помощник Главы Аэродинамической Гильдии. Он отшвырнул в сторону отчет Медицинской Гильдии, и стопка толстых листов легла на сотни других отчетов, выброшенных в большой деревянный ящик с аккуратно выведенной надписью:

«Только для использованных бутылок». — Им разве что судна для больных разрабатывать. Просто не верится, что можно было прислать такую чепуху. Мозгоеды! Маголетюги! Дракон, умеющий играть в кхас! Лемборгэмаунтголоферпаддерсонрит сильно ударился головой, вот и все. То же самое случилось с моим четвероюродным братом, в которого попала молния. Он начал считать себя героем, губителем драконов или чем-то в таком духе. — Первый Помощник тяжело вздохнул, опустив взгляд на свой письменный стол. — Но поразительно, что он выжил при крушении корабля. Судя по всему, технолетюг упал в море сразу после взлета. А ведь какой был многообещающий запуск. Корабль поднялся просто безупречно.

— Даже не взорвался, — согласился, энергично кивая, стоявший с другой стороны стола Второй Помощник. — А это всегда великолепное начало для любого воздухоплавательного предприятия.

Первый Помощник проворчал, задумчиво подергав себя за короткую седую бороду:

— Возможно, лучше всего было бы назначить пилотом следующей миссии Лемборгэмаунтголоферпаддерсонрита, поскольку он приобрел определенный опыт, даже если его и преследуют бредовые идеи. Он уже оправился после лихорадки, так что, пройдя один-два курса повышения квалификации, он смог бы…

— Согласен, это великолепная мысль, — сказал Второй Помощник, снова кивнув, но уже с меньшим энтузиазмом. — Просто превосходная, за исключением одной небольшой детали: Лемборгэмаунтголоферпаддерсонрит сегодня утром был выписан из Первичного Травматологического Центра на Склоне Холма и подал заявление на предоставление отпуска. Боюсь, что он уже ушел.

Первый Помощник потрясение уставился на Второго:

— Ушел? Как ушел? Куда? На заявление нужно ответить отказом! А его самого немедленно вернуть! Он наш старший технолетюгопилот! Это бунт!

Гном, стоявший с другой стороны стола, поморщился. Он понимал, что вот-вот произойдет нечто неприятное.

— Я полностью согласен: это похоже на бунт, поскольку он даже не стал дожидаться, когда его заявление пройдет обычное семидесятивосьминедельное рассмотрение, а сразу же отправился в гавань в Ксеносе и сейчас наверняка уже успел сесть там на корабль. — Он дал руководителю еще один листок бумаги, и Первый Помощник прочел написанное (для этого ему пришлось искать очки, которые были им обнаружены на собственной голове). — Но, возможно, это и к лучшему, поскольку он, похоже, так и не избавился от своих, хм, галлюцинаций, совсем как ваш четвероюродный брат.

Первый Помощник тяжело вздохнул и выронил листок.

— Он отправился на север, туда, где обитают драконы, а с собой взял только шесть смен одежды, а еще доску и фигуры для кхаса. Я понимаю, что вы сейчас думаете. Ну что же, отправляйтесь в спальный корпус учебного центра и прикажите курсантам собраться через два часа в конференц-зале, чтобы мы могли выбрать пилота для миссии номер двадцать девять. Кандидаты, как обычно, будут тянуть жребий.

— Немедленно! — крикнул Второй Помощник и выбежал из кабинета.

Первый Помощник еще раз взглянул на заявление Лемборга об уходе в отпуск, скомкал бумагу и выкинул ее в ящик.

— Рано или поздно этот технолетюг у нас заработает как следует, — пробормотал он и продолжил разбираться с бумагами.

Дуглас Найлз Яйца Авроры

После Рождения Звезд, в начале Века Мечтаний, Боги Света и Тьмы подарили миру своих детей, первых драконов. Взмывших в небеса над Кринном царственных существ было всего десять: пять любимых дочерей Паладайна и пять отважных сынов Такхизис.

Драконицы Платинового Отца были светлыми, добрыми созданиями из блестящих металлов, даривших миру силу. Пять сестер — золотая, серебряная, латунная, бронзовая и медная — поселились на западном Ансалоне и бессчетные эоны воспевали хвалы Паладайну среди широкой горной гряды, которую уже позже назвали Харолисом.

Против них были пять сынов Владычицы Тьмы. Эти твари, непреклонные и жестокие, носили цвета своей матери: красный, синий, черный, зеленый и белый. Во имя Такхизис творили они зло и разрушения; поделив меж собой обширные земли, несли гибельный хаос и бедствия. Наконец цветные драконы, подобно дочерям Паладайна, обосновались на месте; свои логова они устроили в высоких горах Центрального Ансалона. Потом этот край, где дымятся вулканы, назовут Халькистом.

Большую часть той эпохи число драконов оставалось неизменным: их по-прежнему было десять. Эти древние существа не старели, оставаясь такими же, как во времена, когда достигли зрелости. Но они и не размножались. Конечно же, и Паладайн, и Такхизис желали, чтобы у их могущественных детей появилось потомство и весь Кринн населили бы им подобные.

Но многие и многие тысячелетия, которые сейчас считаются доисторическими. Богам этого добиться не удавалось. А потом времена, наконец, перешли тот рубеж, за которым начинается история; на земле появились людоеды и эльфы. Каждый из этих народов претендовал на господство, а могущественных драконов рассматривали как противников или союзников. Почитая Платинового Отца и Владычицу Тьмы, эти народы назвали их новыми именами — эльфы нарекли Паладайна Э'ли, а Такхизис для людоедов была Темной Госпожой.

В конце концов, с помощью жестоких жертвоприношений и сил космической магии обоим Богам, и Паладайну, и Такхизис, удалось открыть секрет продолжения рода; они научились создавать яйца. Каждое Божество вступило в связь с порожденными им драконами, после чего Владычица, Тьмы сама наполнила яйцами гнездо; отложила яйца и каждая из дочерей Паладайна.

Наконец Такхизис преисполнилась надеждами на безраздельное владычество, и ответом на ее замыслы стала война! В небесах Кринна яростно прозвенели трубные гласи, призывавшие цветных драконов. Потомки ее врага погибнут, и миром будет править Зло.

В те дни людоеды были могучими, и с их помощью драконам Такхизис удавалось очень быстро разделаться с противником. Вскоре серебряный, бронзовый, латунный и медный драконы пали жертвами неожиданных нападений из засады. Зная, что в живых осталась лишь одна драконица противника. Владычица Тьмы уже строила планы единоличного господства…

Повсюду воздух был наполнен черным дымом; над изуродованной землей поднимались десятки его струй, похожие на лес туманных деревьев невероятной высоты. Эти безобразные стволы расплывались и сливались в сплошную пелену, гнетущим покровом нависшую над просторами Кринна.

Затянут пеленой был весь край, доступный взору пролетавшего высоко Фурийона. Красный дракон скользил под облаками, легко делал виражи вокруг колонн взлетающего пепла и дыма, парил на восходящих потоках. Над вулканами Центрального Ансалона столбы дыма и пепла были черными и огромными. С высоты Фурийону открывался вид на сотни вершин, извергавших в небо содержимое своей пламенной утробы.

Земля была обезображена глубокими ущельями и оврагами; в одних бушевали белые ленты турбулентных потоков, в других пугающим красным огнем светились реки расплавленного камня. Изломанную линию горизонта образовывали острые конусы темных гор, вознесшихся из безжизненного каменного ложа; здесь и там пики образовывали массивы в шесть-восемь вершин, из кратеров которых валил дым и пар, извергалась лава. Другие горы были намного выше своих соседей, и на много миль вокруг окружали их пирамиды застывшей магмы.

Над одной из таких колоссальных вершин Фурийон пролетел, огибая кратер по самой кромке. С холодным любопытством разглядывал он сеть пылающих трещин, проходящих по дну глубокого жерла среди темных глыб остывшей лавы. Через несколько мгновений дракон унесся уже далеко, медленно и размеренно взмахивая сильными пурпурными крыльями. Обжигающие восходящие потоки, в которых Акис, белый дракон, спалил бы всю чешую, могучему красному лишь помогали подняться выше, так что ему не приходилось лишний раз взмахивать крыльями.

Показались еще более высокие горы, но рядом с одним огромным пиком даже самые громадные выглядели совсем крошечными. Вулкан-прародитель, массивный конус из древнейшей породы, способен был бы, дай он волю, уничтожить всю окружавшую горную цепь. Внизу, где со всех сторон подножия утесов скрывались в сумрачных ущельях, склоны могучей горы казались черными, но выше черноту постепенно сменял ржаво-красный цвет. Кое-где неровными зубцами выступали пласты породы; на них не росло ни травинки. Лишь эти выступы нарушали гладкую поверхность колоссальных отвесных склонов.

У этой горы, при всем ее огромном размере, кратер был удивительно маленьким, из-за чего пик казался очень острым. Он будто касался черных слоистых облаков. Необычно было то, что из этого глубокого жерла не вылетал ни пепел, ни дым, ни пар, ни огонь, — но кратер все же светился от жара, и багряное сияние глубинного огня очертило на облаках светлый круг.

Фурийон в этом уже однажды убедился, пролетев почти над самым кратером. Жар от пузырившейся лавы исходил столь неистовый, что древнему красному дракону пришлось повернуть в сторону у самого края жерла; он почувствовал, что не вылетит живым из этих обжигающих восходящих потоков.

Но красный все же успел мельком заглянуть в жерло и увидел, на какую невообразимую глубину уходит оно в сердце Кринна.

Глаза Фурийона засверкали, когда он опустился на один из самых высоких выступов на изрезанном трещинами лике голой скалы. Широко раскрыв пасть, он вытянул в небо покрытую алой чешуей шею и изрыгнул огромное облако пламени. По склону горы с шипением и грохотом скатились испепеляющие все на своем пути сгустки пламени: так могущественный красный известил о своем прибытии.

С каменного выступа, располагавшегося лишь немногим ниже того, на который взгромоздился Фурийон, раздался треск, и небо рассекла молния. Лежавший, свернувшись на камнях, древний синий дракон Аркан выпрямился и склонил голову, приветствуя своего красного брата. Фурийон тоже поклонился, блеснув желтыми глазами. Багровый дракон с завистью смотрел на ожерелье из серебряной чешуи, сверкавшее на синей шее Аркана. Это был трофей, напоминавший о победе синего над серебряным драконом Паладайна.

В ноздрях у Фурийона защипало от едкого зловонного газа; глянув вниз, он увидел проплывающее вдоль склона зеленовато-желтое облако. Снизу на Фурийона, подняв голову, смотрел Коррил, изумрудно-зеленый дракон. Кожистые веки нависали над темными, обманчиво кроткими глазами зеленого, устремившего бесстрастный взор на двух высших змеев; из его широко раздувающихся ноздрей вылетали струйки ядовитого дыхания.

Внутри у Фурийона все еще сильнее запылало, когда он увидел на шее Коррила цепочку латунных чешуек. Вот и зеленый уже успел одержать победу в войне против дочерей Паладайна.

Фурийон поднял взгляд в небо, ожидая появления остальных. Следующим показался черный Коррозус; скользнув вдоль плеча огромного вулкана, он опустился на истертую поверхность каменного выступа. Черный дракон известил о своем прибытии, изрыгнув целый поток темной кислоты; едкая шипящая струя стекла по склону, и лишь далеко внизу жгучая пена впиталась в пористую породу. Фурийон, хотя и сидел намного выше, все же заметил на змеиной шее Коррозуса ожерелье из медной чешуи.

Последним показался огромный белый дракон Акис, старавшийся лететь как можно выше над пылающими вершинами. Подлетев к своему обычному месту, располагавшемуся еще ниже на склоне, Акис дохнул на окружавшие его камни, и окутавшее скалы огромное облако остудило их и убелило инеем. Только после этого бесцветный змей опустился на свое каменное ложе. Подняв заостренную голову, Акис выдохнул еще одно морозное облачко, и его обдало прохладным бризом.

Фурийону было горько видеть, что даже быстрокрылого Акиса, который, как отлично знали его братья, с трудом выносил царившую в этих местах жару, украшал символ боевых успехов: на шее у него висела цепь из бронзовой чешуи, напоминавшая еще об одной поверженной металлической драконице.

— Чувствуй себя как дома, брат мой, — с нескрываемой издевкой обратился Фурийон к снижавшемуся белому дракону.

— Смейся-смейся! — ухмыльнулся Акис. — Сердце Халькистовых гор лежит слишком далеко от царства снегов и льдов. Ты заговорил бы по-другому…

— Молчать! — рявкнул Аркан, и эхо разнесло этот приказ по горным склонам. Фурийон, рассвирепевший оттого, что их осмелились прервать, метнулся было к дерзкому синему, но лазурный змей прошипел слова, которые оказались более убедительны: — Говорит наша госпожа!

Могучий красный дракон умолк; его поза свидетельствовала о том, что он приготовился внимательно слушать. Грохот, доносившийся из глубины горы, перерос в ощутимое дрожание. Камень пульсировал с такой силой, что Фурийону пришлось когтями вцепиться в край выступа, иначе его запросто стряхнуло бы со скалы. Срывались с места и летели вниз со склона камни, но троны пяти драконов были выбраны весьма продуманно: оползни ревели по сторонам, но ни один камешек не задевал ни одного из сынов Владычицы.

Дым и пепел резко вырвались из кратера в небо, а потом опустились и вихрем окутали драконов, расположившихся ближе к вершине. Сквозь непроглядную тьму хлестали огненные языки, и брызгала на камни, шипя и рассыпая искры адского пламени, раскаленная лава. Бледный дракон Акис снова испустил морозное облако, стараясь защитить себя от невыносимого жара. Остальные драконы лишь щурились, чувствуя некоторое неудобство; по силе извержения всем им было ясно, что на этот раз их Владычица собирается сообщить нечто чрезвычайно важное.

Прижавшемуся к своему трону Фурийону пришлось еще долго сидеть в облаке дыма и пепла; в ноздрях у него щипало, а из-за каменной крошки он вынужден был щуриться. Ему было забавно думать о том, как, должно быть, мучается сейчас белый Акис; трон бледного дракона, как менее могущественного, располагался ниже всех остальных, и это спасало его от самых яростных вспышек их Владычицы.

Наконец пепел и дым сменило чистое пламя, синим цветком взмывшее из утробы вулкана. Огненный столб, прожигая облака, прорвался высоко в бледное небо, и ввысь понеслась мерцающая от неумолимого жара волна. Облака вокруг прорехи лежали сплошной пеленой, как мрак вокруг раскаленной печной трубы.

Губительный жар отступил, и засияла во всем великолепии Владычица Тьмы; сильный ветер очистил склон горы от пепла и мелких камешков. Фурийон и его братья все так же крепко держались за каменные выступы, отвернувшись от жгучего ветра; они устремили взоры вверх, чтобы видеть свою могущественную повелительницу во всем блеске.

Лишь тогда, когда огонь почти погас, а пробоина в покрывале темных облаков начала затягиваться, услышали дети Владычицы ее слова:

— Приветствую вас, могучие сыны… знайте, что я довольна вашими деяниями, и я награжу вас за храбрость, лютость и непреклонность в битвах.

— Приветствуем тебя. Царственная Мать, — пробормотал Фурийон, вторя остальным. Его охватило тепло и любовь к великой повелительнице хаоса, Богине, породившей его и братьев.

— Наши яйца, драгоценные сферы, которые сотворила я вместе с каждым из вас, лелеемы в сердце Бездны. Внутри них набирает силу наше славное потомство… и однажды оно появится на свет. И тогда весь лик Кринна будет населен нашими детьми.

От мыслей о потомках Фурийон затрепетал от восторга и с подобострастным обожанием склонил багровую голову.

— Мы недостойны твоей милости, о Царственная Мать, — произнес он скрежещущим голосом, извергая из ноздрей пар и дым. — Красные драконы будут править миром во славу тебе!

— О да, самый дерзновенный и могучий из сынов моих. Синие и черные, зеленые и белые драконы будут помогать и служить им, — да, я желаю, чтобы в принадлежащем мне мире властвовали огненные драконы!

С ликующим криком поднял Фурийон морду к облачному небу, изрыгнув раскаленный, шипящий огненный шар.

— Но вы должны знать и то, дети мои, что на Кринне все еще таится опасность.

Когда прозвучало это предостережение, остальные четыре змея еще смотрели на могущественного красного, стараясь ничем не выдать зависти, недовольства и переполнявших их злобных мыслей.

— Но, госпожа… — заговорил Аркан, могущественный змей с бирюзово-голубой чешуей. — Я же убил серебряную драконицу. Смотри, вот у меня на шее ожерелье из чешуи, которую я сорвал с поганого трупа этой жалкой змеюки.

— Да, сын мой.

— Я тоже! — Зеленый Коррил не мог позволить себе показаться менее удачливым. — Сокрушительными ударами когтей, свирепыми укусами расправился я с ненавистной латунной змеей. И я ношу теперь на шее ее чешую как напоминание о том, что наш враг убит.

— И у меня есть трофей, о Мать! — выкрикнул Коррозус, тряхнув гибкой шеей так, что зазвенело ожерелье из медной чешуи. — И я убил одного из драконов Паладайна.

Потом похвастался и Акис, шею которого украшало ожерелье из бронзовых чешуек.

— Я вижу ваши победы, сыны мои, — и моя гордость огненным ливнем снисходит на вас с небес.

В ответ на похвалу четыре дракона поклонились. Один лишь Фурийон смотрел на остальных, и внутри него все бурлило, и его поочередно переполняли то зависть, то ярость.

— Но опасность все еще остается, и вот поэтому я вас и собрала.

— Нам известно, что жива еще золотая драконица Аврора, но и ей, конечно, недолго удастся скрываться от нас, — обнадеживающе ответил Владычице Тьмы Аркан.

— Да, но нам грозит и другая опасность, сыны мои. Драконицы Паладайна чуть было не провели нас, хотя мои верные сыны и перебили их одну за другой.

— Как же такое возможно? — спросил Фурийон, втайне теша себя надеждой, что все старания его братьев закончились позорной неудачей.

— Аврора держалась поодаль, когда убивали ее сестер. Все это время она оберегала будущее металлических драконов.

— Ты хочешь сказать, что драконы Паладайна тоже создали яйца? — прошипел Коррозус. Остальные змеи молчали, похолодев от такой догадки.

— О да, черный сын мой. Они отложили яйца и поручили Авроре охранять их.

— Скрыл ли Паладайн свое отродье в надежном месте?

Задав этот вопрос, Фурийон боялся услышать ответ. Так близка была их окончательная победа, и они надеялись, вместе со своими потомками, совсем скоро обрести неограниченную власть над миром. Но если яйца охраняет Платиновый Отец, подобно тому, как Такхизис оберегает в Бездне будущее потомство злых драконов, то планы цветных драконов могут и не увенчаться успехом.

— Нет. Они допустили ошибку, — сказала Владычица. — Они оставили яйца на Кринне.

— А здесь мы можем их найти и уничтожить! — заверил ее Фурийон, давший себе слово украсить шею цепью из золотой чешуи.

— Да, сыны мои. Вы должны убить Аврору и уничтожить яйца металлических дракониц. Только тогда мы можем рассчитывать на безопасное будущее, когда нам не будут угрожать драконы Паладайна.

— Эта рассеянная мечтательница — золотая станет легкой добычей! — хвастливо заявил Коррозус. — Я буду рад, когда от моего жгучего дыхания с ее боков осыплется золотая чешуя!

— Мы вылетим немедленно, о, Владычица! — пообещал Фурийон, расправив огромные, похожие на паруса, крылья. Красному было досадно, что черный брат успел дать свое хвастливое обещание раньше него.

— Но скажи нам, — спросил Акис, — где нам найти яйца металлических драконов?

— Вы должны их поискать, сыны мои. Они скрыты в горах на западе, и, о могущественные сыны мои, я повелеваю вам, всем пятерым, полететь туда, найти кладку и уничтожить ее, не оставить от нее и следа. Сделайте это, и тогда никогда больше не появятся в этом мире металлические драконы!

Сыны Такхизис подняли головы, и небеса огласили пять гордых криков. Широко разинув пасти, драконы извергли свое смертоносное дыхание. Огонь и молнии, кислота, мороз и ядовитый газ перемешались и взвились ужасающим столбом.

Воцарилась тишина. Фурийон весь трепетал на самом краю своего высокого трона. До западных гор было далеко; от них драконов сейчас отделяла обширная равнина Центрального Ансалона. Но он знал, что сможет преодолеть это расстояние всего за несколько дней. А стоит ему оказаться там, на западе, над дальней горной цепью, как он, воспользовавшись силой магии, а может, даже благодаря одному лишь своему острому зрению, обнаружит охраняемую Авророй кладку.

Аркан и Акис с яростными боевыми криками поднялись в воздух. Фурийон напрягся, но замер на месте, услышав, как в сознании прозвучал голос его госпожи:

— Подожди, мой багровый сын… Я хочу поговорить с тобой наедине.

Фурийон почувствовал что-то вроде покалывания и замер, провожая взглядом взлетевших Коррозуса и Коррила. Весь в напряжении, он подождал, пока черный и зеленый змеи вслед за своими братьями не улетели на запад, вдоль спускавшихся в долину ущелий.

— Я желаю, Фурийон, чтобы ты одержал в этой битве блистательную победу. Все слышали, что я объявила повелителями мира красных драконов, — но ты должен заполучить трофей, который подтвердит, что ты по праву занимаешь место выше братьев, и покажет, что я не ошиблась в своем выборе!

— О да, Царственная Мать. — Фурийон был полон решимости и уверенности; он уже приготовился пойти на все, лишь бы только самому уничтожить Аврору. — Мою шею украсит ожерелье из золотой чешуи, и этот трофей многие века будет возвещать о моем величии! Я когтями и клыками разорву Аврору на кусочки!

— Это смелые слова. Так и будет. Но остерегайся и не трать напрасно свои магические силы, сын мой. Я даровала тебе самые могущественные из заклинаний, самые действенные чары, которые только могла тебе дать. Воспользуйся ими!

Красный дракон уже воображал, как разделается с золотой Авророй, полагаясь на грубую силу, но тут он услышал совет Владычицы: он должен силой магии лишить золотую способности двигаться, а потом задушить так, чтобы она даже не поняла, что на нее напали.

С ликующим криком рвущегося в бой Фурийон расправил алые крылья навстречу восходящим потокам и устремился на запад, навстречу судьбе, которая определит будущее мира.

Времен года тогда еще не было, — ничто не говорило о смене месяцев или лет. Где-то царил холод, и никогда не становилось тепло; в других же краях всегда было тепло, и солнце всходило сотни и тысячи раз, а погода так и не менялась.

Но время все же шло, и это сильнее всех ощущало одно существо. Похожая на золотую ленту, она лежала, обвившись вокруг острого горного пика, послушная повелению своего господина; с неистощимым терпением ожидала она возвращения сестер. Так проходили бесчисленные дни.

Она ждала и ждала, и в мире появилась смена времен года, и стали происходить события. И наконец, она поняла: остальные никогда уже не вернутся.

Аврора лежала, свернувшись, на самом верху огромного пика. Она высоко держала золотую голову и напряженно вглядывалась в горизонт на востоке; вот уже многие дни напролет смотрела она туда. На небе не было ни облачка, солнце стояло высоко, но на далеком горизонте так и не блеснуло ни одного пятнышка.

Осознание того, что она осталась одна, пришло к могущественной золотой драконице постепенно: она будто медленно проснулась от глубокого сна. А потом эта мысль прочно укрепилась в ее сознании, и ей открылась правда: ее сестры убиты. Пали жертвами коварной Владычицы Тьмы.

Существо не столь великое могло бы предаться отчаянию и даже прийти в ужас; для Авроры же это была просто задача, требовавшая сосредоточенного обдумывания. Когда она приняла эту новую, вселяющую тревогу реальность, в ее древнем мозгу промелькнуло множество самых разных мыслей.

На некоторое время она позволила себе отвлечься, как когда-то раньше, в мирные времена. Что же на самом деле значит оказаться в полном, совершенном одиночестве? Аврора всегда держалась одна, поодаль от остальных дракониц Паладайна, не разделяя их ограниченных интересов. Латунная, медная и бронзовая были жадны и полны мелочной зависти, а нетерпеливая серебряная была слишком недальновидной и непоседливой, так что вести с ней беседы дольше чем в течение нескольких дней никак не удавалось.

Уединенное существование устраивало Аврору, ибо давало ей достаточно времени для ее самого любимого занятия — размышления. Ей было приятно проводить дни в раздумьях о поэзии или истории, постоянно приобретать новые знания самого разного рода. А еще она, конечно, уделяла время магии; золотая любила сплетать нити заклинаний — Паладайн одарил ее исключительными способностями. Аврора уже освоила много заклинаний, но для того, чтобы чего-то достичь в волшебстве, как и вообще в жизни, стоит побольше времени уделить занятиям, созерцанию и размышлениям.

А была ли она, в сущности, по-настоящему одна, даже сейчас? По сути, нет — ведь внизу, в огромной пещере, своды которой нависали над обширным подземным Озером, были скрыты яйца. Этот клад лежал в самом сердце горной цепи, и над ним поднимались целые мили каменных глыб. Добраться туда можно было лишь из долины Паладайна, которую было отлично видно с вершины, где уже бессчетные дни лежала золотая драконица.

Подумав об этом, она вспомнила, что давно ничего не ела. Драконица окинула взглядом богатую дичью долину, подыскивая, чем бы подкрепиться. Далеко внизу, у подножия огромного пика, что-то зашевелилось, и Аврора почувствовала, что проголодалась очень сильно. Тратить время на долгое преследование добычи ей не хотелось, так что она решила воспользоваться магией. Драконица произнесла заклинание, позволяющее принять новое обличье, и ее золотое тело стало уменьшаться; она превращалась в орла. Золотая чешуя на груди стала перьями; перьями покрылись и сияющие кожистые крылья, и с горы слетела ловкая хищная птица с проницательными глазами; легко описывая круги, она плавно опускалась ниже и ниже.

Теперь Аврора уже ясно видела, что шевелилось у подножия горы. Там, на лугу, заросшем высокой травой, паслось стадо оленей. Горделивый самец стоял на страже, а самки пощипывали сочный клевер. Еще несколько крупных мохнатых оленей стояли возле родника и пили.

Обратившаяся в орла Аврора снизилась чуть поодаль от лужайки, чтобы не спугнуть вожака. Когда вершины деревьев оказались под самым брюхом огромной птицы, она взмахнула крыльями и быстро понеслась туда, где паслось стадо.

Теперь, когда ее уже не скрывали деревья, Аврора возвратилась к своему истинному обличью. Золотые крылья отбросили пугающую тень, накрывшую половину лужайки, и крупный самец заревел, оповещая остальных об опасности. Олени тут же бросились врассыпную, к лесу. Но золотая драконица уже выбрала свою жертву, олениху с седой мордой, тяжёлая, неуверенная поступь которой выдавала весьма преклонный возраст. Олениха, пронзительно крича от ужаса, захромала вслед за молодыми, но ее уже накрыла огромная крылатая тень.

Аврора по-кошачьи набросилась на добычу, прижала олениху к земле и одним сокрушительным движением челюстей сломала мускулистую шею зверя. К тому времени, когда остальные олени скрылись в лесу, драконица уже устроилась на земле над свежим мясом, и от запаха крови у нее заурчало в животе. Лужайка оказалась местом очень приятным. Ноздри золотой драконицы ласкало благоухание множества цветов. Замечательно было бы пообедать среди этого пасторального пейзажа, под сенью пышных крон сосен, возле безмятежной воды. Но Аврора помнила о своей единственной обязанности: она должна оберегать яйца. Драконица знала, что не может долго оставаться в низине, как бы приятно здесь ни было, потому что долины Паладайна отсюда не видно. Схватив в зубы оленью тушу, она поднялась в воздух и с силой взмахнула перепончатыми крыльями. Золотая стала подниматься кругами, постепенно набирая высоту, а потом направилась к своей огромной вершине.

Когда драконица подлетела к склону горы, солнце на западе висело уже над самым горизонтом. Аврора, все еще держа в зубах оленью тушу, внимательно осмотрела склоны горы и небо вокруг нее; после этого она опустилась на камни на огромной высоте. Склонившись над еще теплой тушей, золотая драконица собиралась уже приступить к трапезе, но что-то заставило ее остановиться. Она прищурилась и вгляделась туда, где в небе что-то мелькнуло: с севера подлетало какое-то крылатое существо.

По размеру летевший был явно крупнее любой птицы, но для дракона у него был слишком неяркий, какой-то буроватый оттенок. Прижав свежее мясо двумя валунами, золотая змея подняла голову и стала, прищурившись, всматриваться в сумерки среди горных склонов, стараясь понять, что за существо летит к ней.

Вскоре Аврора разглядела сильное тело и широкие крылья, покрытые перьями: грифон. Обычно эти хищники с соколиными головами избегали встречи с драконами, так что она удивилась, видя, что грифон подлетает все ближе к пику. С терпением, присущим таким, как она, почти бессмертным существам, золотая ждала, когда грифон поднимется к священным камням ее вершины: взлететь на такую высоту ему было непросто. Теперь она уже могла разглядеть гордую соколиную голову с крючковатым клювом и черно-белый узор на перьях грифона. Наконец летучий хищник с кошачьим телом и мускулистыми ногами опустился на выступ скалы чуть ниже того места, где лежала золотая драконица.

— Приветствую вас, достопочтенная древняя, — вежливо обратился к ней грифон. Он говорил на своем языке, но Аврора его понимала, — собственно, она умела понимать речь всех разумных существ, обитающих на просторах Кринна.

— Добро пожаловать, Пернатый Охотник, — ответила золотая драконица, соблюдая приличествующие церемонии, и замолчала, терпеливо ожидая, когда грифон объяснит суть дела, с которым он к ней явился.

— На много миль вокруг небеса над равнинами пусты, — расплывчато заметил хищник. Когда Аврора в ответ лишь что-то безразлично проворчала, сокологоловый продолжил: — Я скорблю о гибели ваших отважных сестер.

— Как уверенно ты говоришь о том, что мне самой до сих пор еще было неизвестно, — ответила золотая драконица, хотя уже и раньше догадывалась о случившемся.

— Одна за другой металлические драконицы были безжалостно уничтожены змеями Владычицы, — повествовал грифон, печально покачав соколиной головой. — А недавно, как рассказали мне сородичи, змеи Такхизис вылетели из Халькиста. Они хотят расправиться с последним из своих врагов.

Полуприкрыв глаза, Аврора задумалась над услышанным. Слова грифона явно давали понять, что в сложившейся ситуации она должна срочно что-то предпринять. Не было никаких сомнений, что драконы Владычицы Тьмы будут здесь в самом скором времени, — Аврора знала, что не в их привычках было тратить время на созерцание и философские рассуждения. А еще золотая драконица понимала, что она должна будет самостоятельно принимать решения и продуманно отвечать на действия своих врагов. Наверно, придется пока обойтись без глубоких размышлений.

Аврора резким движением оторвала от туши оленя заднюю ногу и, держа ее одной лапой, поднялась в воздух; она указала на мясистую тушу.

— Угощайся… и спасибо за то, что ты мне поведал, — сказала она сокологоловому.

Грифон низко поклонился, в знак почтения к золотой драконице расправив крылья.

— Благодарю вас за щедрость, о, древняя. Мои малыши уже несколько дней ничего не ели.

— Накорми же их как следует.

Аврора взлетела в воздух, и солнце сверкнуло на ее золотой чешуе. Довольный грифон остался на камнях; он начал разрывать тушу на куски поменьше, которые ему под силу будет унести. Драконица облетела высокий пик, вглядываясь в небо на востоке и на севере, чтобы убедиться, что змеи Такхизис еще не успели явиться прямо к ней. Жадно съев, прямо в воздухе, оленью ногу, она сложила свои широкие крылья и нырнула вниз, туда, где простиралась долина Паладайна.

Управляя своим телом, будто кораблем, она пролетела между отвесных скал, поднимавшихся на тысячи футов над узкой затененной долиной, — лишь существа, способные подняться над землей, могли попасть в эти места, окруженные сплошным кольцом крутых гор. Опустившись на дно долины, Аврора встала на землю и, сложив крылья, вошла в темное отверстие с зазубренными краями, зиявшее в склоне горы.

Отсюда начинался очень длинный туннель; неподалеку от входа он заметно расширялся, и Аврора снова расправила крылья и полетела к огромной пещере, скрытой глубоко в сердце гор.

Она всегда испытывала потрясение, прилетая сюда: еще секунду назад ей приходилось делать вираж за виражом в петляющем пещерном коридоре, и вот она уже в просторном зале. Внизу плескались тихие воды громадного подземного озера. Своды зала были где-то очень высоко; они будто заключали в себе целое небо. В далеком будущем на берегах этого огромного водоема вырастут целых пять многолюдных городов, но сейчас здесь обитали лишь миллионы летучих мышей. А еще в этом зале располагалось драгоценное гнездо.

Золотая драконица летела прямо к своей цели. Приблизившись к высокой каменной колонне, поднимавшейся из вод озера до самого свода пещеры, Аврора резко повернула, облетела каменный ствол и оказалась там, где на отвесной поверхности был широкий уступ.

Золотая драконица приземлилась на каменной площадке, сложила крылья и прошла в сумрачную нишу, едва не касаясь стен. Ее ноздри наполнил влажный, ласковый воздух грота; Аврору тут же охватило светлое блаженство, присущее этому священному месту.

В центре круглого зала она увидела гнездо — огромную чашу из крупных драгоценных камней, сплавленных огнем и морозом, которыми дохнули на них золотая и серебряная драконицы. От яиц исходило мягкое свечение, отражавшееся в мириадах граней агатов и изумрудов и в сверкавших струйках сотен маленьких водопадов на зеркально-гладких стенах грота.

Аврора знала, что в кладке было двадцать яиц, по четыре каждого цвета: светлые латунные и бронзовые; темные шары из чистой меди; серебряные, сиявшие, как лучи прозрачного света; безупречно гладкие золотые. Золотые яйца снесла сама Аврора, остальные — ее четыре сестры, за неисчислимые времена до своей гибели; отцом был сам Паладайн. В этой кладке скрыта была надежда на то, что и в будущем в мире будут обитать металлические драконы Платинового Отца.

Как изменится мир, если змеи Такхизис проникнут в грот и уничтожат драгоценное гнездо? Над этим вопросом Аврора могла бы размышлять очень долго, но она понимала, хотя от этого ей было немного грустно, что время философствовать уже прошло и теперь она должна стать воительницей, достойной своего рода. Ей придется пустить в ход смертоносную силу когтей и клыков, мощь мускулов и огненное дыхание.

А еще она должна прибегнуть к магии. Аврора понимала, что одержать победу ей способны помочь в первую очередь не уступающие губительному огню заклинания, освоенные ею, — этот неистощимый кладезь силы она и обратит против врага.

Покинув грот, Аврора снова полетела над водой; драконица начала строить план. Она встретит змеев Владычицы Тьмы заклятиями, а потом воспользуется всеми видами оружия, которыми обладало ее тело. Она станет действовать терпеливо и четко, а ее противники, как она искренне надеялась, будут находиться под влиянием беспорядочных порывов своей бессмертной повелительницы.

Вылетев, наконец, из длинного туннеля, она поднялась на вечернем бризе и направилась к вершине. В полночь Аврора уже расположилась на своем месте, холодея от предчувствия надвигающейся опасности. Устремив взгляд в сторону равнин, она тихо пропела заклинание, призывающее силы магии, и обрела возможность видеть все вокруг в истинном свете.

Аврора сразу же заметила их: на горизонте с северо-востока показались пять разноцветных точек, предвещавших недоброе. Первым летел, опережая остальных, похожий на привидение белый дракон. В нескольких милях позади него следовали красный и черный. Вдалеке изо всех сил старались нагнать братьев синий и зеленый.

Аврора спустилась с вершины с той стороны, откуда приближался враг. Окинув взглядом гладкую каменную стену, она выбрала на отвесном склоне наиболее подходящее место. Не так уж просто силой заклинаний создать мираж, но золотая драконица призвала магию умело и безукоризненно правильно, и на склоне гор, подчиняясь ее воле, проявилась призрачная картина. Мираж выглядел настолько правдоподобно, что рвущийся в бой нетерпеливый белый дракон почти наверняка обманется. Завершив необходимые магические действия, Аврора полюбовалась появившимся пейзажем. Потом она поднялась обратно на вершину и свернулась калачиком за каменным гребнем, из-за которого могла, оставаясь незамеченной, следить за приближающимся бельм драконом.

Наводящий ужас дракон летел вперед с бешеной скоростью; еще до рассвета он добрался к подножию Западной гряды. Когда взошло солнце, Аврора уже могла видеть его даже без помощи магии. Золотая пристально следила за ним; хотя скалистый хребет скрывал ее почти полностью, она все же на всякий случай пустила в ход заклинание, делавшее ее невидимой.

Без этого заклинания она вполне могла бы и обойтись, поскольку белый не сводил глаз с миража, нарисованного силой магии. Бледные губы злобного змея растянулись в жестокой улыбке, когда он, не проронив ни звука, сложил крылья и стремительно начал пикировать к картине, созданной Авророй.

Золотая чувствовала, каким жгучим желанием убить веяло от белого, который несся туда, где, как ему казалось, беспечно дремала на широком уступе золотая драконица.

Белому не терпелось наброситься на свою жертву; он рвался прокусить своими острыми, длинными клыками ее золотые чешуйки. Бледный змей без всяких колебаний спикировал, вытянув вперед длинную шею; резко снижаясь, он набрал огромную скорость и со всего размаху врезался в невидимый горный склон. Аврора, хотя и сидела намного выше, услышала хруст позвонков и тяжелый глухой звук: это, рухнув с высокой гладкой скалы, ударилось о камни уже безжизненное огромное тело.

Золотая драконица поднялась в воздух и пролетела над обрывом; внизу, на мелких камнях у подножия скалы, лежало распростертое тело бледного дракона. Убедившись, что ее враг мертв, Аврора громко крикнула, и ее возглас эхом пронесся по сжатым стенами гор долинам; потом она расправила крылья и стала подниматься.

Снова оказавшись над каменным выступом, она увидела красного и черного драконов; теперь можно было уже легко разглядеть их тела и большие крылья. Чуть подальше, с трудом набирая высоту, летели синий и зеленый змеи. Тогда Аврора приступила к выполнению следующего пункта своего плана: планируя над горами, она поднялась над самым высоким гребнем Харолиса, где оказалась отлично видна драконам Владычицы Тьмы.

Красный и черный немедленно повернули в сторону Авроры, а следовавшие позади синий и зеленый полетели по длинному глубокому ущелью, чтобы обогнуть огромную гору, не поднимаясь для этого на высоту вершины.

Скользя по восходящим потокам, Аврора летела к южному пику колоссального массива, дав возможность двум летящим поближе драконам быстро сократить разделявшее их расстояние. Когда врагам оставалась до нее всего миля, золотая резко нырнула и исчезла из виду, скрывшись за западным склоном горы. Устремив взгляд в долину Паладайна, Аврора полетела над самыми камнями, делая резкие виражи или поднимаясь немного выше, когда путь преграждали холмы или утесы.

Вскоре она услышала доносившиеся сверху яростные крики и поняла, что красный и черный уже пересекли хребет и заметили ее. Аврора не стала оглядываться, чтобы не потерять скорость, — она и без этого чувствовала, что цветные драконы устремились вниз вслед за нею; вскоре это подтвердил еще один пронзительный вопль, прозвучавший значительно ближе, чем предыдущие крики.

В голосе красного была отчетливо слышна необузданная ярость. Понимая, что бешенство врага может сыграть ей на руку, Аврора решила сохранять спокойствие и разжечь в красном такую дикую ненависть, чтобы он потерял над собой контроль. Не время еще было развернуться и вызвать на бой самого крупного и сильного из ее врагов, багрового змея. А еще золотая знала, что красному, как ни одному другому из змеев Владычицы Тьмы, подчинялись магические силы, и она решительно приготовилась немедленно обезопасить себя от возможной магической атаки.

Действуя согласно своему плану, Аврора, наконец, опустилась на землю перед хорошо знакомым входом в подземный коридор. Сердце ее замерло при мысли о находившемся внутри сокровище, но Аврора, не мешкая бросилась внутрь, взмахнув золотым хвостом.

Почти сразу же драконица остановилась, развернулась и стала обдумывать следующее заклинание, устремив взгляд на освещенную солнцем площадку у входа в пещеру. Она знала, кого совсем скоро там увидит; и вот, сверкнув красной чешуей, показался багровый дракон, уже приготовившийся наброситься на ненавистную ему золотую.

Аврора изрыгнула заклятие слабоумия, поразившее красного в самое средоточие бурлившей в нем магической силы. От ее разящих слов багрового змея слегка отшвырнуло назад; толчок показался ему слабым, но в ту же секунду из памяти красного дракона исчезли, будто стертые тряпкой с доски, все известные ему сокровенные заклинания и магические приемы.

Разъяренный змей, взревев, изрыгнул трещащий огненный шар, который со свистом полетел в туннель. Аврора, произнеся магические слова, сразу же развернулась и понеслась в глубь пещерных коридоров. Ей лишь слегка опалило кончик хвоста: золотая драконица, как и ее кровавого цвета враг, могла почти без всякого вреда для себя переносить адский огонь драконьего дыхания, обрекавший на гибель большинство других существ.

Аврора стремительно мчалась по темным подземельям: каждый поворот туннеля был ей хорошо знаком, а зрение золотой Драконицы в темноте было столь же острым, как и при свете. Шагов через сто она оказалась в просторной пещере; развернувшись, Аврора стала смотреть в сторону узкого туннеля, из которого только что выскочила. Драконица ощущала, как оттуда веет злой силой: враги приближались.

Но время сражаться все же еще не наступило. Аврора прошептала другую мощную магическую формулу и почувствовала, как сила заклинания струится из ее тела и пропитывает скальную породу. Выгибаясь, своды потекли вниз, а пол туннеля взмыл им навстречу, и подземный коридор перегородила сплошная каменная стена. Несколько томительных мгновений золотая драконица надеялась услышать, как с грохотом врежется в стену массивный красный; она рассчитывала, что ее рассвирепевший враг, несущийся с огромной скоростью, будет, по меньшей мере, сильно искалечен.

Но вместо грохота она услышала лишь вопль негодования. Золотая почувствовала, как нагревается стена, опаляемая с той стороны огненным дыханием змея. «Зря старается», — подумала Аврора, знавшая, что стена сможет выдержать даже самое раскаленное пламя, которое способен изрыгнуть багровый змей.

Двух сынов Владычицы Тьмы ей удалось задержать, пусть на какое-то время. Если обстоятельства сложатся в ее пользу, то она успеет разобраться с двумя другими врагами, но нужно действовать быстро. Решив, что зеленый и синий, скорее всего, все еще летят по глубокому ущелью, Аврора окинула местность мысленным взором, чтобы определить, где именно они находятся. Она быстро проговорила простенькое заклинание телекинеза, и не успело еще повторить его эхо, отражавшее звуки от дальних стен пещеры, как золотая драконица внезапно возникла прямо в воздухе, высоко над пенистой речушкой, глубоко пробившей свое русло в теле скал.

Совсем недалеко, чуть пониже нее, парил, широко расправив крылья, зеленый дракон. Внезапного появления своей соперницы он не заметил. Быстро оглядевшись, Аврора увидела, что синий летел далеко впереди; судя по всему, он, как и зеленый, не заметил внезапного появления своей золотой соперницы. Драконица бросилась вниз, отведя крылья назад: это позволяло ей набрать максимальную скорость, почти не производя шума.

Приблизившись к намеченной жертве, Аврора заметила, что над хвостом зеленого дракона плывет в воздухе светящееся пятнышко перламутрового цвета, похожее на большой драгоценный камень. Драконица уже открыла было пасть и приготовилась дохнуть смертоносным пламенем, но тут она почувствовала какой-то сверхъестественный тревожный трепет. Что-то в этой перламутровой бирюльке настораживало, заставляло заподозрить, что здесь не обошлось без магии. Подлетев совсем близко, золотая увидела, что из парящего в воздухе шара на нее смотрит окруженный белым ободком зрачок. За ней уже некоторое время следят, поняла она.

Зеленый развернулся ошеломляюще быстро, обратив изумрудную морду навстречу мчавшейся на него Авроре. Получив предупреждение от своего магического глаза, крылатая рептилия взревела и описала в воздухе отчаянную крутую петлю. Золотая почувствовала, что брюхо ее уже распирает от огня, и изрыгнула испепеляющий сгусток. В тот же момент ее окутало облако ядовитого газа; защипало ноздри и веки, и нежную кожу обожгла острая боль.

И вот два могучих дракона столкнулись в облаке пламени и газа. Задыхаясь, Аврора старалась вонзить клыки в шею зеленого. Его обгоревшие крылья оторвались, не выдержав ударов когтистых лап золотой, и рассыпались пеплом, но тут и ей пришлось дернуться от резкой боли: в тело вонзились когти изумрудного дракона. Враг чуть было не распорол ей брюхо клыками, но Аврора успела увернуться… Наконец на шее зеленого дракона сомкнулись сокрушительные золотые челюсти, и враг был уничтожен.

Бросив обгоревшее и окровавленное тело в реку, Аврора расправила крылья и стала набирать высоту. Перед глазами у нее все расплывалось. Она стала искать взглядом синего и увидела, что лазурный змей, услышавший звуки схватки, развернулся и теперь быстро летит в ее сторону.

Неожиданно синий дракон исчез, и Аврора потеряла драгоценную секунду в раздумьях о том, не применил ли ее враг заклинание невидимости. Мгновение спустя все стало ясно, но промедление чуть было не стоило ей жизни. Золотая инстинктивно развернулась и увидела, что враг скопировал ее тактический прием: телепортировался на наиболее удобную для атаки позицию. Теперь синий пикировал на нее. Пронзительно вскрикнув, Аврора, вокруг которой еще не совсем развеялось удушающее облако ядовитого газа, попыталась вдохнуть побольше воздуха, чтобы снова разжечь смертоносный огонь, притаившийся у нее внутри, но лишь зашлась мучительным кашлем.

Из пасти синего вырвалась обжигающая молния, удар которой оставил золотую драконицу без одного крыла. Авроре удалось лишь ударить пронесшегося мимо синего по хвосту, после чего он стал пикировать на нее, но она увернулась. Золотая сильно накренилась и инстинктивно взмахнула единственным крылом, отчего ее сильно закружило, и беспомощная драконица стала падать в глубокое ущелье.

Оборвав болтавшиеся лохмотья, оставшиеся от крыла, Аврора выгнула шею и хвост. С ее губ слетело еще одно заклинание, и сила левитации остановила стремительное падение. Золотое тело начало плавно подниматься выше и выше в небо. Синий дракон восторженно заревел и полетел прямо к Авроре. Пасть его была широко разинута, и было видно, что в утробе у него сверкает еще одна молния, уже готовая вырваться.

В этом беспощадном оскале золотая драконица увидела неотвратимую гибель, грозившую ей и всему ее роду, — и она знала, что не имеет права обмануть возложенные на нее надежды. Самое сильное из известных ей заклинаний Аврора надеялась пустить в ход только в самом конце битвы — или вовсе обойтись без него, потому что это была магия, обращавшаяся к мрачным сферам, привычная Владычице Тьмы, а не Платиновому Отцу. Но теперь у нее уже не было выбора, и Аврора отчеканила навстречу несущемуся на нее змею сумрачные смертоносные слова.

Губительное заклятие сдавило все внутренности синего дракона и скрутило его в извивающийся комок. Молния погасла, так и не успев вырваться из пасти, и жизненная сила перестала пульсировать в лазурном теле. Бездыханный дракон рухнул вниз, вслед за зеленым братом, и исчез в неистово бурливших водах горной речки.

Стараясь не обращать внимания на обжигающую боль, охватившую кусок плоти на месте ее левого крыла, Аврора, по-прежнему левитировавшая под действием заклинания, произнесла еще одну магическую формулу. Чары заставили подняться вихрь, на котором ее тело, ставшее почти невесомым, понеслось в сторону горы. Увлекая с собой огромную всадницу, воздушный поток обогнул могучий пик и доставил драконицу на каменный выступ на самом верху неприступного отвесного склона.

Приземлившись на выступе, Аврора рухнула как подкошенная; золотое тело дернулось от судорог, и на мгновение ее охватила слабость. Понимая, что медлить нельзя, она, превозмогая боль, поползла по гладкой поверхности скалы туда, где были в беспорядке навалены огромные камни. Тело ее было готово разорваться от боли. Постанывая, золотая драконица передними лапами откатила валуны в сторону.

Вскоре ей удалось расчистить скрытое завалами устье пещеры. Это был один из потайных входов, ведущий в огромный зал под горой. Аврора проползла по усыпанному, каменными обломками ходу и вскоре оказалась на выступе, за которым разверзлись сумрачные просторы пещеры; в ста футах ниже смутно поблескивало подземное озеро.

Без всяких колебаний Аврора прыгнула с выступа и нырнула в глубокие холодные воды. Задними лапами она гребла, а передними поворачивала; ей нужно было приплыть к другому сумрачному коридору, ведущему в этот огромный зал. Грести было тяжело, но зато холодная вода приглушала боль в ранах. С непоколебимой решимостью плыла золотая драконица к своей цели.

У подножия утеса, снова прибегнув к магической левитации, золотая поднялась из воды. С ее тела в озеро обрушивались целые водопады. Плывя по воздуху наверх, к входу в знакомый длинный коридор, Аврора пыталась утешить себя надеждой на то, что каменная стена все еще стоит, преграждая красному и черному путь в эту священную пещеру.

Но уже на входе в темный туннель ноздри ее уловили маслянистый запах рептилий, и она все поняла. Аврору охватил ужас. Она решила не тратить время даром и не возвращаться к препоне, возведенной ее чарами. По зловонию она поняла, что два змея Владычицы Тьмы были уже внутри. Значит, они проломили каменную стену и были теперь уже в пещере, над водами подземного моря.

Аврора снова бросилась в холодные воды, нырнула поглубже и поплыла к середине озера. Она старалась не думать о яйцах в благословенном гроте, которые сейчас так легко мог уничтожить враг. Золотая драконица напомнила себе, что вход в пещеру достаточно хорошо скрыт. Ей оставалось лишь надеяться, что змеи Владычицы Тьмы ещё не отыскали бесценный клад металлических драконов.

Наконец золотая драконица увидела огромную каменную колонну, отвесно поднимавшуюся из вод озера и исчезавшую в темноте под зубчатым сводом. Вглядываясь в сумрак. Аврора искала глазами черного или красного драконов, но тех нигде не было видно. Тогда она снова начала левитировать, поднимаясь вверх вдоль отвесной стены, к заветному уступу, Переведя дыхание, она почувствовала, как бурлит у нее в брюхе смертоносный жар. Описывая спираль, Аврора старалась разглядеть, не шевельнется ли что-нибудь во мраке. Тут она выдала себя шумом, который змеи Зла не могли не услышать.

Черный подлетел к ней так стремительно, что Аврора могла бы и не увидеть его в темноте: приближавшегося чудовищного змея выдавали лишь белые зубы, кинжалами блиставшие в широко раскрытой пасти. Реакция золотой драконицы последовала немедленно, и в темной пещере все зашумело и закипело от жаркого, оранжево-красного, как взрыв, огненного потока, который выдохнула Аврора. С шипением поднялся пар, и пронзительный от боли вопль черного дракона зазвенел в темноте, эхом отражаясь от дальних стен над берегами подземного моря.

Пылавший огненным шаром дракон изрыгнул обжигающую струю кислоты, расплескавшуюся по боку Авроры, и золотые чешуйки прожгло насквозь.

Черный, как полуночная тьма, змей, уклоняясь от сверкающего потока огня, метнулся от своей противницы вниз, и тогда Аврора по-кошачьи прыгнула ему на спину. Быстро отыскав выступавший у основания его шеи позвоночник, золотая драконица с хрустом перекусила своему врагу хребет.

Аврора выпустила безжизненное тело, и оно с плеском упало в воду; сама она все еще парила, удерживаясь в воздухе силой заклинания. Направляя себя хвостом, она поднялась на край каменного выступа возле грота. Кислота с шипением проникала все глубже под кожу, и чешуя на боку стала осыпаться, а по телу покатились огненные реки боли. Золотая медленно проползла вперед — левая передняя лапа почти не слушалась ее — и сунула голову в неярко фосфоресцировавший грот.

Она почувствовала слабость и облегчение, увидев, что выложенное из драгоценных камней гнездо в центре круглого зала было нетронуто и драгоценные шары по-прежнему сияли чистым металлическим блеском.

Фурийон скользил под самым сводом огромной пещеры. Он был взбешен выходкой золотой драконицы, стершей своим заклинанием в его памяти все известные ему магические слова. Переполняясь досадой, он чувствовал, что гнездо с металлическими яйцами совсем рядом, но никак не мог отыскать его.

Но он говорил себе, что скоро все же одержит победу.

Он видел, как пал белый, слышал, как был убит черный. По долгому отсутствию золотой он догадался, что Аркан и Коррил тоже не устояли перед губительной силой Авроры.

Но сейчас могучая золотая змея сильно пострадала — в воздухе стоял сильный запах крови и обожженной молниями плоти; было ясно, что Аврора получила множество ран. Сейчас она, ослабевшая и легко уязвимая, совсем рядом с ним; вот он и увидел ее: измученная, она растянулась на узком выступе, высоко над черными водами моря.

Фурийон представил, как будет плясать и позвякивать у него на шее ожерелье из золотой чешуи, и сердце его переполнилось гордостью; он уже предвкушал, как будет благодарить его Владычица.

Этот трофей он всегда будет носить на шее, решил он, сложив багряные крылья, и спикировал на беспомощную золотую драконицу.

Все тело Авроры было сплошной раной. Страдая от невыносимой боли в искалеченных конечностях, она смотрела прямо перед собой. Золотая драконица понимала, что красный не может быть далеко, так что прокатившийся по пещере яростный вопль, возвестивший приближение чудовищного змея, не стал для нее неожиданностью.

Багровый дракон, блестящий и полный сил, бодрый, без единой раны, пикировал на Аврору сверху. Огоньки, догорая, все еще пульсировали у нее в брюхе, но золотая понимала, что против такого врага смертоносный огненный шар будет почти бесполезен.

Аврора знала, что теперь, когда она уже истратила все смертоносные заклинания и лишилась крыла, а все тело покрывают кровоточащие раны, ей уже не одолеть несущегося на нее врага. Она мрачно простонала, подумав о кладке… Яйца, конечно, будут обречены, если она погибнет: алый змей разорит гнездо и уничтожит ихвсе до единого.

Красный дракон был уже рядом. Он разинул пасть и выставил вперед когтистые лапы, готовясь вцепиться в тело золотой. За мгновение до столкновения Авроре в голову пришла мысль, и драконица решила действовать, не взвешивая все свои опасения и ни о чем не жалея. Философствовать не было времени — она знала, что должна сделать.

В тот момент, когда красный вихрем взлетел на выступ, золотая драконица вскочила. Аврора выставила перед собой сильную лапу и со всей силы вцепилась в своего врага. Змей Такхизис, не ожидавший от золотой таких действий, с размаху врезался в нее, и два змея тут же переплелись, превратились в клубок из хвостов, шей, ног и когтей. Оказавшись на самом краю выступа, драконы потеряли равновесие и свалились вниз.

Они падали прямо в воды озера, и Аврора потрясенно, с ужасом осознала, насколько силен красный. Грозный змей извивался и корчился, пытаясь вырваться, — еще несколько секунд, и ему это непременно удастся.

— Ты достанешься мне, — яростно прошипел Красный, и голос его был властным и пронзительным, — Ты будешь моей добычей! Я буду носить ожерелье из твоей чешуи!

Аврора судорожно обдумывала, как ей следует поступить. В ее распоряжении осталось единственное заклинание, которое она опасалась применить против своего противника, потому что на извивающегося, сопротивляющегося дракона оно могло и не подействовать. Но если она направит магическую силу против себя самой, то действие будет немедленным, неизбежным… и смертельным.

Она припомнила слова красного. Так, он намерен носить ожерелье из ее чешуи? Будто исполняя его желание, она одним движением, похожим на удар кнута, тугими кольцами обвила свою шею вокруг шеи багрового. Спокойные темные воды окружили драконов. Аврора пропела могущественное заклинание и почувствовала, как сознание покидает ее, уступая место суровому холоду навлеченной ею на себя гибели. Магическая сила потекла по ее телу, превращая покрытую золотой чешуей плоть в безжизненный камень.

Вокруг туловища красного по-прежнему тугой спиралью обвивался твердый, как скала, хвост, а превратившиеся в камень лапы и шея навечно сдавили окоченевшим ожерельем горло безжалостного красного дракона. Золотая драконица, дочь Паладайна, обратилась в недвижный камень, всего лишь статую, украшение или памятник. Но нет… она стала еще и якорем. Аврора уже не почувствовала, как окружила ее холодная вода и как корчился и извивался, утопая, ее враг, когда два чудовища погрузились в темные глубины подземного озера. Не почувствовала она и наполненного ненавистью последнего выдоха красного дракона, от которого поднялась над холодной водой струя пара. Багровый змей еще долго извивался, погружаясь все глубже и глубже, и наконец, навеки лег на дне тайного моря и обратился в камень, как и его соперница.

Казалось, что ее окаменевшая чешуя даже там, на недосягаемой для лучей света глубине, сияет слабым золотым светом.

В приглушенном свете пещеры поблескивало гнездо с яйцами. Вот уже целые эоны стекали по стенам струйки воды, которым предстояло журчать еще много веков.

Металлические шары, окруженные сплавленными друг с другом драгоценными камнями, излучали неяркое сияние, и этот бледный свет выхватывал из мрака призрачного стража, кольцом свернувшегося вокруг кладки. Туманное тело его, хотя и воздушное и эфемерное, имело заметный платиновый оттенок.

Через неисчислимое время поверхность двух яиц начала пульсировать. Золотая оболочка с влажным треском лопнула, и наружу выглянула острая золотая мордочка; извиваясь, выбралось через отверстие существо с гибким змеиным телом. Дракончик заморгал, потянулся и попытался сделать первые, неуверенные шаги.

Вскоре после этого треснул серебряный шар, и показалась другая мордочка. Даже тогда платиновое нечто едва шевельнулось — лишь вытянуло изогнутую шею, гордо подняв похожую на туманную дымку голову над драгоценными потомками.

— Я назову тебя Ауриканом, — прошептал низкий голос; звук доносился извне, не из этого мира, и струей ветра кружился над золотым детенышем. Дуновение пролетело возле серебряного существа, и снова гортанный голос произнес слово, которое стало именем малютки Дарлантана.

Так на Кринне снова появились добрые металлические драконы.

Джон Маддокс Робертс Убийство в Тарсисе

Глава 1

Тонкое снежное покрывало легло на город. Над побелевшими улицами в свете полной луны сверкали серебром шпили замков, остроконечные крыши домов и зубцы стен. Из многих окон лился ровный свет масляных ламп или более живой, желтоватый, — свечной. Над большинством домов к небу тянулись тонкие струйки дыма от каминов и очагов.

Человек, созерцающий это зрелище, нашел его весьма миловидным, хотя и не лишенным всепроникающей меланхолии: целые районы и кварталы города были разрушены и тонули в темноте. Ни единого дымка не поднималось оттуда, не растекалось вокруг домов желто-оранжевое свечение. Наблюдатель с удивлением обнаружил в себе неприязнь к этой мрачной картине. Ведь сам он считал себя истинным поэтом, которых меланхолия и грусть должны притягивать с непреодолимой силой.

Человек стоял у окна под самой крышей постоялого двора «Счастливое возвращение», названного так в те времена, когда этот город еще был большим портом и счастливые возвращения его аргонавтов из далеких морей были обычным делом. Разумеется, учитывая альтернативу, любое возвращение можно было считать счастливым.

Гостиница находилась на небольшом холме в юго-западной части города, по соседству с громадой форта, некогда прикрывавшего гавань. Отсюда, с четвертого этажа, открывалась панорама города. Лишь башни замков и крепостных стен возвышались над уровнем наблюдателя.

Некогда этот город назывался Тарсисом Гордым, подумал человек, Тарсисом Прекрасным и даже Городом Десяти Тысяч Кораблей, хотя это уже было явным преувеличением. Каков же он сейчас? Тарсис Умирающий — вот имя, которого он достоин. Во время Великой Катастрофы море отступило от города, покинуло его, предав, как предает жених свою возлюбленную, сбежав из-под венца прямо со ступеней храма. Караванная торговля кое-как поддерживала с тех пор существование города, но никогда уже Тарсису не суждено было восстановить былое могущество и благосостояние, которые делали его если не королем городов, то уж, по крайней мере, наследным принцем.

Задумчивый наблюдатель уже собрался сочинить трагическую поэму по этому поводу и даже взялся за поиски рифмы к первой строке, но тут его творческий порыв был прерван стуком в дверь его комнаты.

— Входите, — буркнул он, даже не обернувшись.

Вошедший был невысоким коренастым человеком в наскоро наброшенном на ночную рубаху плаще. С головы он даже не снял свой ночной колпак с длинной кисточкой.

— К вам посетитель, — объявил он.

Действительно, вслед за трактирщиком в комнату вошел второй человек, по виду которого сразу было ясно, что даже стучаться в дверь простолюдина было бы ниже его достоинства. Незнакомец был одет в черный бархат с серебристой оторочкой. Его перчатки и сапоги были сшиты из тонкой черной кожи. Черная маска почти полностью прикрывала его лицо. На поясе незнакомца висел изящный легкий меч и составляющий с ним пару кинжал.

— Живо добавь огня, — бросил аристократ хозяину трактира, даже не кивнув в сторону едва тлеющего камина. — И закрой ставни.

— Я предпочитаю бодрящий воздух здешней ночи, — негромко сообщил поэт. При этих словах трактирщик споткнулся и растерянно сжался, втянув голову в плечи. Впрочем, делай, что тебе сказал почтенный гость, и поживее, — облегчил он участь хозяина заведения.

Пока трактирщик возился с дровами, ни гость, ни постоялец гостиницы не произнесли ни слова. Постучавшись, в комнату вошла девушка, дочь хозяина, неся на подносе кувшин, два кубка и блюдо с перемешанными сухофруктами и сухим печеньем. Наполнив кубки, она молча удалилась.

Довольный тем, что огонь в камине загудел быстро и весело, трактирщик улыбнулся.

— Что-нибудь еще, уважаемые господа? — поинтересовался он.

Ответа не последовало, и хозяин счел благоразумным удалиться, лишь поклонившись перед тем, как закрыть дверь.

Человек в бархатном одеянии взял кубок, не снимая перчаток, и сделал глоток.

— Ты — Нистур, — сказал он без вопросительной интонации в голосе.

— Да, это я, — ответил поэт, поднимая второй кубок.

— У тебя отличные рекомендации.

— Клиенты всегда были мной довольны.

— Мое имя — не твоего ума дело, — высокомерно вставил человек в бархате.

— Разумеется. И именно поэтому я его и не спрашиваю.

Аристократа такой ответ несколько покоробил. Он привык к почтению, смешанному с самоунижением, которое сквозило в поведении общающихся с ним простолюдинов, даже таких, чья репутация была не менее зловещей, чем у этого.

Да и вообще, этот тип оказался не совсем таким, каким он ожидал его увидеть; и сейчас гость внимательно разглядывал стоящего у окна постояльца, взвешивая свои последующие слова.

Человек по имени Нистур был невысок ростом и достаточно плотно сложен.

Потертая кожаная куртка с некоторым усилием стягивалась завязками на округлом брюшке. На ногах постояльца были остроносые, с загнутыми вверх носками сапоги из желтой кожи, некогда первоклассные, но теперь изрядно потрепанные. Шерстяные широкие штаны были сшиты из оранжево-черной полосатой ткани. Воротник и манжеты белой льняной рубахи были затерты от множества стирок.

И все же было в этом человеке что-то достойное и основательное. Ногти на руках были тщательно подстрижены и наманикюрены, закрученные кончики усов торчали в стороны, клиновидная бородка аккуратным, симметричным треугольником спускалась на грудь. Оставленная свободной на затылке копна черных кудрявых волос была аккуратно подстрижена на дюйм выше угольно-черных бровей, из-под которых, словно два куска антрацита, не мигая смотрели холодным, колючим взглядом небольшие глаза.

— Когда вы пришли, я как раз сочинял полутрагическую поэму, посвященную закату вашего города, — сообщил Нистур.

— Поэты получше тебя посвятили этому долгие годы жизни, — раздраженно ответил посетитель. — И с чего ты решил, что эта тема всего лишь полутрагична? — Еще не договорив фразы, аристократ уже осудил себя за то, что проявил интерес к мыслям простолюдина.

— В истинных трагедиях великие города разрушаются сразу и до основания, как это случилось с Истаром. Недостойно великого эпоса описывать то жалкое существование, которое влачит сейчас твой город, не так ли?

— Я пришел сюда не для того, чтобы беседовать о поэзии, — отрезал аристократ. — Мне нужно, чтобы умер один человек в этом городе. Заказ по твоему профилю?

— Безусловно, — согласился Нистур. — Нет, в душе я, конечно, поэт, но в наши жестокие времена божественным даром стихотворца не проживешь. Вот я и выбрал себе в качестве приносящего кусок хлеба древнее и почетное ремесло асассина.

— Называй себя как хочешь, мне это безразлично. — Аристократ махнул рукой, затянутой в перчатку; на черной коже сверкнул массивный золотой перстень в форме дракона, сжимающего в когтях большую голубую жемчужину. — Человека, который должен умереть, зовут Железное Дерево. Он — наемный солдат. Сейчас он остановился в одной из таверн у старого мола. Там обычно собираются такие, как он. Почему он должен умереть…

— …меня не касается. Я прекрасно понимаю это. Если вы не горите желанием поведать мне всю историю, приведшую вас к решению нанять убийцу, то не нужно постоянно напоминать мне об этом. Вы не первый мой клиент.

Пораженный дерзостью этих слов, аристократ уже собрался поставить простолюдина на место, как тут с улицы донеслись воинственные крики, многократно отраженные от стен узкой улицы. Следом послышался лязг стали, ударяющейся о сталь. И постоялец, и его посетитель тотчас же определили, что где-то по соседству обычная кабацкая ссора переросла в драку, а затем и выкатилась на улицу уже в виде поножовщины и вооруженной стычки.

Оба человека подошли к окну и с интересом выглянули на улицу. Аристократ даже наполовину снял с лица маску, чтобы лучше видеть происходящее, но руку он держал так, чтобы не дать Нистуру возможности увидеть себя. Тот, в свою очередь, даже не пытался разглядеть своего посетителя. Весь опыт подсказывал поэту-убийце, что чем меньше он знает о своем клиенте, тем лучше.

Внизу около дюжины человек вовсю орудовали тяжелыми двуручными мечами, действуя не столько с умением, сколько с энтузиазмом. В мгновение ока двое из дерущихся уже оказались на земле. Послышались стоны и проклятия. На снег потекла кровь, окрашенная луной в черный цвет.

Бой продолжался недолго. Одна из сторон, решив, что с нее хватит, по сигналу бросилась наутек. Вторая, словно стая гончих, почувствовав добычу, бросилась вдогонку. Два человека остались неподвижно лежать на снегу; еще один поковылял прочь, опираясь на меч как на костыль и зажимая рукой рану на боку.

Аристократ и асассин отошли от окна.

— Эти банды черни просто наводнили город в последнее время, — сказал человек в черном бархате. — И все орудуют этими двуручными тесаками. Да, в былые времена настоящие мужчины встречались в поединках на палашах или даже шпагах. И он прикоснулся к рукоятке своего изящного клинка.

— Былые времена были куда более изящны, — согласился Нистур. — Единственным преимуществом выбора этих ребят является возможность в короткое время нанести максимальный урон при минимуме умения. Для людей, которых мы только что видели, это главное. Я ведь тоже пользуюсь довольно старомодным оружием.

Нистур кивнул в сторону стоящего в углу комнаты меча. Перевязь была обмотана вокруг ножен и спиралью спускалась на пол. Этот клинок не был ни тонкой рапирой аристократа, ни двуручным мастодонтом уличных бузотеров. Не был он похож ни на длинный прямой широкий меч — излюбленное оружие пехоты в строю, ни на палаш матроса. Это был клинок средней длины, быть может, на три пальца длиннее двух футов, с глубокой вогнутой гардой. Рядом с мечом лежал на полу и маленький кованый щит, выдающийся вперед заостренным конусом не более фута в диаметре.

— Да, глубокая гарда теперь не в моде, — согласился аристократ. — Но, по крайней мере, это оружие благородного человека. Обоюдоострый? — деловито поинтересовался он.

Высший свет Тарсиса традиционно отождествлял себя с рыцарской, воинской аристократией. И хотя на самом деле защита города еще много поколений назад была отдана наемным профессионалам, среди благородных горожан считалось достойным мужчины заниматься воинским искусством и уж по крайней мере разбираться в оружии.

— Нет, заточен с одной стороны, — коротко ответил Нистур и добавил:

— Его выковали двести лет назад гномы из клана Дробителей Наковален.

— Да, они знали толк в своем деле, — подтвердил аристократ. — У меня есть кое-что из их произведений в домашней коллекции. Ну да ладно, перейдем к делу. Похоже, дело свое ты знаешь, и теперь тебе известно и имя жер… скажем, объекта приложения твоих знаний. Что-нибудь еще тебе нужно?

— Я, конечно, сомневаюсь, стоит ли беспокоить столь благородного господина по таким пустякам, — закрутил фразу Нистур, — но остался вопрос вознаграждения.

— Вот, — с гримасой презрения посетитель извлек из складок плаща небольшой мешочек и положил его на стол, — здесь половина, как договорено. Выполнишь задание — сообщи трактирщику и получишь остальное.

Торговаться не имело смысла. Плата за такие услуги устанавливалась по древнему обычаю, оставаясь неизменной уже несколько веков.

— Еще одно дело, — продолжил аристократ. — Пустяк, но я хочу, чтобы оно было выполнено.

— Что именно? — поинтересовался Нистур.

— На этом человеке — очень необычные доспехи. Выполнив свое задание, потрудись снять их с него и передать мне. Можешь получить за это надбавку к плате за работу.

Нистур вспыхнул от негодования.

— Господин, вы меня оскорбляете! Я — асассин с высокой репутацией, и я не занимаюсь мародерством. Признаю, что для героев и даже рыцарей снять латы с поверженного противника, столь же благородного и знатного, — обычное дело. Но это возможно только на поле боя, после открытого поединка. Для человека моей профессии это было бы деградацией. Я уверен, что у вас найдется немало слуг, которые с превеликим удовольствием сделают это по вашему требованию. Но меня — увольте.

Человек в бархате, казалось, с трудом сдерживает себя от гневного взрыва.

— Ну что ж, если ты о себе такого высокого мнения… Ладно, просто выполни работу, и получишь оставшиеся деньги.

— Именно это я и предполагал сделать, — сказал Нистур. — Вы сами узнаете о том, что заказ выполнен. Не сомневаюсь, что у вас в городе найдется немало добросовестных осведомителей. Деньги пришлите сюда.

— Как хочешь, — согласился аристократ, поправляя маску на лице. — Надеюсь больше с тобой, не встречаться. Лучше, если ты исчезнешь из города, как только получишь свои кровавые деньги, убийца.

— Даже не знаю, что, кроме вашего общества, удерживало бы меня в этом городе по окончании работы, — подчеркнуто вежливо ответил Нистур.

Человек в черном бархате резко развернулся и, сверкнув серебристой отделкой плаща, исчез в темном коридоре.

Дверь закрылась, Нистур вздохнул. С того дня, когда он занялся этой работой, он понял, что ему суждено выполнять заказы таких людей. Этот человек был бы рад убить самого Нистура по окончании дела. Быть может, это попытается сделать человек, передающий деньги. Такие люди много говорят о чести, но действуют, опираясь на ее законы, только когда общаются с равными и когда это явно идет им на пользу. Не в меру нечестных клиентов часто приходилось карать за нарушение слова — не из тяги к справедливости, а просто из стремления спасти свою жизнь.

Вновь наполнив кубок вином, он подошел к окну. Попытавшись продолжить сочинение поэмы, Нистур обнаружил, что первые строчки вылетели из памяти. Ну и пусть, поэт-убийца пожал плечами. Тарсис в его глазах не заслуживал теперь и пары куплетов. Пусть он исчезнет и останется забытым.

Ночная стража уже утащила куда-то тела двух погибших в недавней стычке. На снегу остались лишь черные лужи крови. Луна ярко освещала все вокруг, но одновременно лишала мир красок, делая его черно-серебристым. Нистур обнаружил, что в его мозгу родилось другое произведение — что-то в стиле элегантного, изящного пятистишья истарских стихотворцев.

Весьма удовлетворенный удачным упражнением своего дара, Нистур подготовился к выполнению полученного заказа.

Привычным движением его рука скользнула за застежку куртки и легла на рукоятку висящего на шее обоюдоострого кинжала. Затем другой рукой он прикоснулся к чуть торчащей из-за отворота правого сапога плоской костяной ручке длинной, тонкой, как шило, заточки. Все было в порядке. Он застегнул перевязь меча на поясе и приторочил к ножнам клинка свой маленький щит. С крюка у входа он снял шляпу, в поля которой были вставлены тонкие, острые, как бритва, лезвия. Поверх всего Нистур накинул подбитый мехом плащ, а на руки надел перчатки из тонкой козьей кожи, украшенные разноцветными лоскутками.

Собравшись, асассин вышел из комнаты, спустился по лестнице и, миновав общий зал, вышел в темную морозную ночь. Больше всего он походил на самого обычного горожанина, вооруженного всего лишь одним клинком — мечом бюргера, не считающимся серьезным оружием ни аристократами, ни профессиональными бойцами.

Таверна называлась «У утопленника». Здание было смешанной постройки — камень чередовался с деревом, в основном фрагментами обшивки и каркасов старых кораблей. Некогда море плескалось почти у самого порога этих домов. Но и сейчас, отступив, оно оставило о себе не только воспоминания, но и целый мир вещей, так или иначе связанных с мореплаванием. Таверну освещали старые корабельные лампы, с потолка свисали модели древних судов, а стены были расписаны морскими батальными сценами. Стойка бара была сделана из лопатки морского дракона — так клялся и божился хозяин. В любом случае эта кость принадлежала какому-то огромному созданию.

Несмотря на исчезновение из города моряков, в таверне собиралась шумная, многолюдная и весьма пестрая публика. Погонщики, проводники и охранники многочисленных караванов наполняли такие заведения. Ведь в Тарсисе и по сей день перекрещивались четыре крупнейшие караванные дороги, не считая множества менее важных троп. Немало здесь болталось и наемных солдат, пропивавших в тавернах деньги, полученные за участие в бесчисленных мелких войнах.

Чужаков в Тарсисе не жаловали. Город, некогда бывший портом-космополитом, оставшись островом посреди океана пыльных степей, ушел в себя и терпел пришельцев, только пока те могли тратить в нем деньги. Это касалось даже людей, но в еще большей степени здесь недолюбливали гномов, троллей и прочую нечисть.

Но сейчас, наплевав на отношение к ним городских властей и большинства жителей, постояльцы гостиницы и просто зашедшие на огонек веселились и отдыхали как могли, поглощая в огромных количествах еду и вино, играя в кости, рассказывая о чудесах, виденных в дальних краях, и постепенно готовясь к новой долгой дороге — к морю, к Торбардину — через Пыльные Степи, в почти сказочные восточные страны или еще невесть куда. Хохот, довольные крики, песни на дюжине языков — все это сразу било по ушам вновь вошедшего.

Во всей этой компании выделялся один человек, сидящий за маленьким столиком у стены в полном одиночестве. Человек был молод, но его глаза говорили о большом и не столь уж радостном жизненном опыте. Распустив по плечам непрочесанные волосы, человек мрачно глядел в почти пустую кружку. Подняв ее, он явственно заметил дрожание руки. Поставив кружку обратно на стол, он с ненавистью, словно на предателей, посмотрел на свои руки.

В этот момент в зал вошел с улицы невысокий, плотно сложенный тип в зимнем плаще и шляпе. Его наружность и поведение заметно отличались от того, что было типично для завсегдатаев таверны «У утопленника». Коротко переговорив с трактирщиком, вновь пришедший направился прямо к одинокому посетителю за столиком у стены. Тот поднял глаза, только когда человек в шляпе подошел к нему вплотную.

— Прошу прощения, уважаемый, — начал разговор тот, который стоял, — но я позволю себе предположить, что вы принадлежите к славному роду наемных воинов.

— Ну и что с того? — вздохнул второй.

— Меня зовут Нистур. Вы позволите присоединиться к вам?

— Садись, — буркнул тот. Вновь подняв кружку, он был вынужден придержать одну дрожащую руку другой.

Нистур сел.

— Простите, если я лезу не в свое дело, господин, но вы напоминаете человека, глядящего в дно своей последней кружки.

— Положим, так оно и есть. Дальше что?

— Ничего. Просто я могу предложить вам еще одну.

Не успел он договорить, как трактирщик уже подошел к ним с двумя огромными глиняными кружками в руках.

— Полнехонькие, — объявил хозяин, — и, как договаривались, самый лучший эль.

В этот миг за спиной трактирщика появилась худенькая фигура в плаще с глубоко накинутым капюшоном. С неожиданным для полного человека проворством хозяин обернулся и сдернул с головы незнакомца капюшон, выставив на обозрение узкоскулое лицо человека, определить пол которого сразу никто не взялся бы.

— Эй, Ракушка! — воскликнул трактирщик. — Опять ты здесь! Сколько тебе говорить — не ходи сюда. Прочь отсюда! Нечего приставать к моим гостям!

Большие серые глаза незнакомца излучали выражение оскорбленной невинности.

— Я ведь только чуть погреться… Неужели ты меня выгонишь на улицу в такой холод?

Такой голос мог принадлежать в равной мере и юноше-подростку, и девочке, становящейся девушкой. Рыжие волосы Ракушки были небрежно собраны в какой-то узел на голове, что никак не помогало определить пол этого человека.

— Выгоню-выгоню! Катись отсюда! Марш за дверь, а не то я стражу позову!

Человек, которого звали Ракушкой, с недовольным вздохом повиновался.

Трактирщик с услужливой улыбкой обернулся к клиентам.

— Вы уж меня извините. Я пытаюсь не пускать сюда всю эту шушеру, но с тем же успехом можно ловить корзинкой ветер. Все равно ведь пролезут.

С этими словами хозяин заведения удалился, чтобы обслужить других клиентов.

— Спасибо, — невозмутимо сказал одинокий посетитель, поднимая новую кружку и делая большой глоток. Дрожь в руках почти прошла.

Поставив сосуд на стол, он спросил Нистура:

— Ну и какое у тебя предложение? Ты сам догадался, что я наемник, и первым начал разговор. Мне кажется, ты в курсе, что наемник — это тот, кто нанимается служить за деньги. Я полагаю, что ты хочешь мне за что-то заплатить.

— Логично. Так оно и есть, — согласился Нистур, смакуя эль. Трактирщик не обманул. Напиток действительно был превосходным.

Человек, сидящий перед ним, был не старше четверти века, но что-то в его глазах отличало его даже от большинства видавших виды наемных солдат. Его руки — сильные, с большими ладонями и сбитыми костяшками — были настоящими руками воина, и в то же время они чем-то напоминали руки гнома. Тонкая золотая полоска сверкала на одном из пальцев незнакомца.

Нистур прикинул, что за человек оказался перед ним. Опытный наемный воин — без сомнений. Его кольчуга действительно была очень редкого вида. Плотно облегающий тело костюм из мелких поблескивающих чешуек прикрывал его от шеи до запястий и до середины голени, где был заправлен в кожаные сапоги. Была ли чешуя металлической или же представляла собой шкуру какой-то огромной рептилии — этого Нистур сказать не мог. Перчатки из такого же материала были засунуты за пояс воина, на том же ремне висели пристегнутыми довольно короткий, чуть изогнутый меч и длинный, очень широкий кинжал. Шлем, лежащий на столе, представлял собой всего лишь небольшую круглую стальную шапку.

— Внесем ясность, — сказал Нистур. — Я хочу нанять тебя. Я, понимаешь ли, торговец и собираюсь съездить в Зериак. Это пробная поездка, без каравана — так, чтобы прикинуть, есть ли смысл возить туда кое-какие благовония и специи.

Я перепродаю эти товары. Да, еще я этот, ну — представитель союза торговцев…

— Зериак? До него придется проделать часть пути по безлюдной территории, вне всех караванных троп.

— Вот почему я и хочу нанять опытного бойца себе в охрану. А ты, я вижу, подходящий кандидат, к тому же привычный к путешествиям.

— Это правда. Но таких тут полкабака. Почему бы тебе с ними не поговорить?

— Да они же компаниями работают. А честнее сказать — бандами. Наймешь одного — значит, наймешь и всех остальных. Нет, мне нужен только один сопровождающий. Вот трактирщик и показал мне на тебя.

Его собеседник невесело рассмеялся.

— Один? Именно один я и есть. И по весьма веским причинам.

Нистур вздохнул.

— Похоже, вы не очень-то сговорчивы, уважаемый. По моему опыту я знаю, что обычно наемники более чем охотно соглашаются на работу. Если ты не склонен следовать общему правилу, я найду кого-нибудь другого.

С этими словами Нистур стал подниматься со своего табурета.

— Стой! — сказал солдат, подкрепив слова требовательным жестом. — Я очень заинтересован в работе. Но я просто не верю во все с первого слова. Если ты хорошо заплатишь, я пойду с тобой. Хоть сейчас, куда угодно, только бы подальше от этого гнилого города!

Нистур вновь сел.

— Вот и замечательно. Как мне называть вас, господин?

— Железное Дерево.

— И какую же страну вы называете родным краем?

— Никакую. Я решил забыть свое прошлое, как только стал наемником.

Спрашивать у моих коллег об их прошлом — неблагодарное занятие.

— Я знаком с такими обычаями. Поверь, наемники — не единственные, кто предпочитает сам строить свою жизнь, а не следовать тому, что им написано на роду. Ну да ладно. Итак, я собираюсь отправиться в дорогу рано утром. Пойдешь со мной сейчас?

Железное Дерево осушил свою кружку до дна и встал из-за стола.

— Я готов.

— Где твои вещи?

— Все, что у меня есть, — перед тобой. Жилье и еда в Тарсисе дороги. Я потратил или проиграл здесь все, что у меня было. Осталось лишь то, чем я могу заработать еще. — Нахлобучив стальную шапку, подбитую войлоком, себе на голову, он добавил:

— Ну что, идем?

Выйдя из таверны, Нистур обнаружил, что у его спутника нет даже плаща.

Кольчуга наверняка весьма слабо защищала от холода, и Нистур почувствовал что-то вроде сочувствия к человеку, попавшему в столь тяжелый переплет. Усилием воли он заставил себя отбросить это чувство, совершенно не подходящее человеку его профессии. Сейчас его касалось только одно — выполнить заказ клиента по возможности чисто и элегантно.

Один из перекрестков на их пути образовывал небольшую площадь с фонтаном посередине. Пересекая ее, они на миг остановились, прислушиваясь к непонятному звуку, шедшему откуда-то сверху. Он напоминал далекий, приглушенный гром, и Нистур внимательно оглядел серебристые тучи, тянувшиеся к луне с юга.

— Эти тучи несут скорее снег, чем дождь, — пробормотал он. — Да и вообще, странно слышать гром в такое время года.

— Это не гром, — твердо сказал Железное Дерево.

Удивившись странному дрожанию в голосе своего спутника, Нистур с удивлением обнаружил столь же неспокойное выражение на его лице. Проследив за его взглядом, Нистур заметил, как меж двух огромных туч мелькнула какая-то черная тень, не оставившая за собой никакого следа на черно-серебристом небе.

Асассин тряхнул головой. Стоп, подумал он, никакой мистики. Сейчас главное — это работа. Нечего искать видения на небесах.

— Пойдем, — бросил он и направился дальше по узкой темной улочке.

Повернув в узкий переулок, Нистур и его спутник дошли до его конца, где тупик чуть расширялся, оставляя серебристую площадку между стенами домов.

— Вот вроде и подходящее место, — объявил Нистур.

— Что? — подозрительно переспросил Железное Дерево. — Подходящее для чего?

Куда ты меня вообще тащишь?

Нистур повернулся к нему и церемонно поклонился.

— Друг мой, есть силы, которые желают вашей смерти. Я был привлечен, чтобы удовлетворить это желание. Пожалуйста, не пытайтесь найти в этом личных мотивов. Это всего лишь профессиональный вопрос. Можете считать себя в самой что ни на есть смертельной опасности. — С этими словами он выхватил из ножен меч.

— Ах, так ты асассин! — почти довольно и безо всякого удивления произнес Железное Дерево. Несомненно, этот человек получал в жизни больше плохих новостей, чем хороших. — И что, ты хочешь выполнить заказ в честном поединке, даже с формальным вызовом? Обычно ваш брат предпочитает кинжал в спину или яд в вино.

— Только отбросы нашего клана поступают так, — заверил его Нистур. — Из-за них о нас идет такая дурная слава.

Отбросив плащ, он шагнул вперед, выставив перед собой свой маленький щит.

Одним привычным движением Железное Дерево сунул руки в чешуйчатые перчатки, а затем выхватил меч и кинжал. Это оружие было столь же странным и необычным, как и снаряжение Нистура. Поединок обещал быть интересным, но в его исходе Нистур не сомневался. Он считал себя настоящим мастером боя, и никогда в жизни он еще не видел наемного солдата, более чем просто умело обращавшегося с оружием. Солдат во многом полагался на силу, храбрость, надежность доспехов и редко имел такой же навык в обращении с оружием, как человек, который долгие годы изо дня в день отрабатывал это искусство.

Сверкнувший в свете луны клинок Нистура был остановлен широким кинжалом солдата. В тот же миг Железное Дерево нанес три последовательных удара своим мечом, направив их в голову, колено и бок Нистура. И каждый раз путь его клинку преграждал маленький щит, которым невысокий, плотненький Нистур орудовал с невообразимой скоростью. Лишнего лязга не было слышно — ведь поединок вели настоящие бойцы, а не кабацкие драчуны. Шагах в двадцати — тридцати никто и не заподозрил бы в редком позвякивании свидетельства жаркого боя.

Нистура поразило мастерство наемника. Ему еще не доводилось встречать солдата, так умело пользующегося своим оружием. И все же подчас защитные движения его кинжала запаздывали, и дважды он принимал удары меча Нистура на защищенное двойным слоем брони предплечье. Пока что это не принесло ему ощутимого вреда, но показало, что время работает на противника.

Доспехи солдата будут представлять серьезную проблему, подумал Нистур.

Конечно, рубящим ударом в полную силу, наотмашь, ему удалось бы пробить их, но, во-первых, это было бы не в его стиле, а во-вторых, от такого удара изрядно пострадал бы даже его великолепный меч. Оставался укол, но даже в этом случае клинок не был бы застрахован от пары-тройки заусенцев. Нистур решил выждать, пока представится возможность завершить поединок одним уколом в шею — как раз над верхней кромкой кольчуги. Такой финал послужил бы отличным завершением всей этой разыгранной им поэмы в действии.

Нистур уже прикидывал последнюю комбинацию ударов и защитных блоков, как вдруг его противник резко отскочил в сторону. Рука, которую Нистур видел слабо дрожащей над столом, теперь яростно тряслась.

Железное Дерево выругался на незнакомом Нистуру языке, а затем вдруг неожиданно осел на подкосившееся колено и воскликнул:

— Только не сейчас!

Нистур бросился было вперед, чтобы одним ударом покончить с ослабевшим противником, но сдержал свой порыв. В арсенале умелого бойца всегда были такие обманные приемы, как неожиданное недомогание, преувеличенные страдания от пустячной царапины и другие провоцирующие на атаку действия. А ведь при любой атаке нападающий хоть на миг, но остается неприкрытым, уязвимым для неожиданного ответного удара. Вот на использование такого мгновения и были рассчитаны отвлекающие внимание приемы-приманки.

Вместо последнего рывка вперед Нистур отступил на шаг, ни на миг не ослабляя внимания. Он не стал атаковать противника, а издали резко ударил своим клинком по его мечу. Изогнутое лезвие вылетело из словно онемевшей руки Железного Дерева, который, казалось, тратил все силы только на то, чтобы удержаться на ногах. Но Нистур не купился и на это, зная, что и кинжал в руках опытного воина — грозное оружие. Прикрываясь нацеленным в лицо противника мечом, асассин сделал выпад и ударом кромки щита выбил широкий кинжал солдата из ослабевшей руки. Второй клинок со звоном упал на холодные, припорошенные снегом камни мостовой.

Железное Дерево задрожал всем телом и вдруг повалился на землю, зашуршав по камням чешуей кольчуги. И все-таки какая-то шкура, подумал Нистур. Не металл. Осторожно, носком сапога он перевернул на спину бившегося в судорогах противника.

— Боюсь, я вынужден покончить с этим делом, мой невезучий друг, — сказал Нистур, убирая меч в ножны. — Не принимай это так близко к сердцу. Я не знаю, от чего именно ты так мучаешься, но мне ясно, что шансов продолжить карьеру наемника у тебя никаких; кроме того, я теперь понимаю, почему ты был так одинок.

Из-за голенища Нистур выхватил блеснувшую в лунном свете заточку.

Десятидюймовый клинок, как и меч асассина, был заточен лишь с одной стороны, массивная тыльная часть лезвия добавляла силы рубящему удару, которого противник, готовый к уколу, не ожидал бы от такого оружия.

Наклонившись над солдатом, Нистур почувствовал что-то вроде сожаления по поводу бессмысленности происходящего. Его противник был повержен, но не им, а какой-то неведомой болезнью. И вот теперь этот великолепный, но невезучий воин должен умереть по прихоти какого-то заносчивого аристократишки, возненавидевшего солдата и презиравшего убийцу, но желавшего оставить чистыми свои руки, одетые в бархатные перчатки.

Бесполезные размышления, оборвал сам себя Нистур. Он приставил острие заточки к горлу противника, но в этот момент рука солдата, в которой что-то сверкнуло, метнулась к его шее. Нистур почувствовал укол и растекающееся по телу оцепенение. Попытавшись вонзить свой клинок в намеченное место, он понял, что не может этого сделать. Спрятанный кинжал! Да к тому же отравленный! Как это низко и подло, особенно для доблестного вояки. Нистур тяжело сел на заскрипевший под его штанами снег.

— Я повержен. И, главным образом, из-за моих недостойных мужчины сомнений, — произнес Нистур, жалея, что не приготовил для такого случая более патетического заявления. Непростительное упущение для поэта.

— И все же, уважаемый, — обратился он к солдату, — я был о вас лучшего мнения.

Железное Дерево невесело усмехнулся.

— Будь это кинжал — разве ты смог бы сидеть и нести всякую чушь? — Слова с трудом вырывались из его полупарализованной гортани. — Нет, твой язык был бы уже намертво приколот к глотке. Вот, взгляни, какая девочка тебя поцеловала.

С этими словами солдат вновь поднял руку и показал асассину повернутое наружу кольцо. На обратной стороне украшения золотые нити сплетались в сложный узел. Нистуру уже доводилось видеть этот узор.

— Узел Таналуса! — выдохнул он.

— Точно. Даже такой отчаянный парень, как я, старается обезопасить себя от всякой шушеры. Ну что ж, убийца, теперь ты заколдован и не сможешь причинить мне вреда.

Железное Дерево попытался засмеяться, но силы покинули его. Тело отказывалось служить ему, и лишь глаза, не закатываясь, внимательно, не мигая, смотрели на Нистура.

Тот же, в свою очередь, тоже неподвижно сидел, словно оглушенный. Быть заколдованным и привязанным к тому, кого только что собирался убить?! Не поверить в реальность случившегося он не мог. Будь заклинание не действующим, он смог бы вонзить клинок в горло противника, даже будучи смертельно раненным.

Проблема теперь была другой — что делать? Нистур понятия не имел о том, что за болезнь мучила солдата. Был ли этот приступ смертельным или он должен пройти?

Но в любом случае промерзший переулок не место, чтобы проводить ночь, — ни для него, ни для его жертвы-господина.

Асассин встал и подобрал свой плащ, затем поднял с земли оружие Железного Дерева. Обернувшись, он увидел силуэт в капюшоне, склонившийся над его предполагавшейся жертвой.

— Эй, ты! Пошел прочь от этого человека!

Незнакомец выпрямился, и Нистур узнал человека по имени Ракушка, которого трактирщик выгнал на улицу.

— Ему нужна помощь, — сказал — или сказала — Ракушка: точно определить этого Нистур не мог.

— Да что ты говоришь! Ни за что не догадался бы по свойственному мне скудоумию.

— Я сейчас позову кого-нибудь, — пробормотало существо неопределенного пола, пробираясь к выходу из тупика вплотную к Нистуру. — Ой, извините, господин, так скользко. Я сейчас…

Не сделав и шага, подозрительная тень была схвачена за плечо Нистуром.

Развернув человека в капюшоне к себе лицом, асассин ловко и привычно наскоро обыскал его. Это мероприятие дало ему двойной результат. Во-первых, оказалось, что Ракушка — женщина или, скорее, девушка, причем худая почти до стадии истощения. Во-вторых, Нистур выяснил род ее деятельности: он извлек на свет два кошелька, один — пустой, а другой — полный под горловину. Их завязки были аккуратно и чисто срезаны.

— Украсть кошелек у него — невелика премудрость, — сказал Нистур, указывая на лежащего наемника, но по поводу моего — прими мои комплименты. Я даже ничего не почувствовал.

Ракушка и сама выглядела немало ошарашенной.

— А как же ты догадался?

— Во-первых, бескорыстное милосердие — вещь почти нереальная и потому подозрительная. А во-вторых, я видел, как ловко ты можешь двигаться, поэтому, стоило тебе споткнуться на ровном месте, как я сразу заподозрил неладное.

Кстати, странно, что ты не стащила и вот это кольцо.

— Я хотела, — призналась она, — но оно не слезало.

— Многие люди без колебаний забрали бы его вместе с пальцем или с рукой.

На этот раз девушка оскорбилась:

— За кого ты меня принимаешь?

— Давай пока что замнем этот вопрос. Скажи мне лучше, есть ли здесь где-нибудь место, где мой друг мог бы прийти в себя от своего приступа?

Девушка нахмурилась и с сомнением спросила:

— Друг? Не дури меня.

— Теперь — друг. И я чувствую страстное желание помочь ему. Ну, отвечай. Я заплачу тебе, если ты поможешь.

— Я знаю одного лекаря. Очень хорошего. Он живет в старой гавани. А платить мне не надо. Я сама украду все, в чем нуждаюсь.

— Я не собирался подвергать сомнению твой профессионализм, — церемонно извинился Нистур. — Ладно, держи его оружие. Подбери перевязь и шлем. Я понесу парня, а ты показывай дорогу, только не убегай далеко вперед.

— Ты потащишь его на себе? — скептически отнеслась к его словам девушка. — Да он вполовину больше тебя.

— Как часто люди обманываются, глядя на форму…

Нистур нагнулся над солдатом, приподнял его, подставил плечо под середину тела и разогнул ноги. Железное Дерево повис у него на плече. Нистур продолжил свою речь:

— Уверен, ты и не предполагаешь, что я еще и поэт. Я прав?

— Пожалуй, что так, — удивленно согласилась воришка.

Они направились вниз по улицам по направлению к старому порту. Тучи сгустились, закрыв луну; пошел снег.

Глава 2

— Далеко еще? — спросил Нистур.

Он пытался не показывать усталости, но солдат в кольчуге на его плече явно становился тяжелее с каждым шагом.

— Совсем рядом. Где-то вот за этим кораблем. В общем, совсем близко.

С этим сомнительным утешением они продолжили свой путь среди лежащих на земле кораблей.

Много лет назад море, отступая от Тарсиса, оставило после себя множество кораблей. Великая Катастрофа случилась в конце навигации, когда все суда — от рыбацких шхун до боевых галер — либо были загнаны в доки, либо стояли на якоре и на рейде. Большинство из них были большими торговыми парусниками с двумя-тремя мачтами, с объемистым трюмом, просторными каютами для пассажиров и внушительными кубриками для команды. Почти все они осели на песчаное дно гавани ровнехонько килем вниз и уже никогда не покидали своего места, разве что по частям.

Спустя годы часть кораблей, в основном небольших, пустили на строительство домов и на дрова. Самые старые просто сгнили, превратившись в зловонные кучи древесной трухи, но большинство было превращено в дешевое жилье для бедняков и изгоев. Великая Катастрофа коснулась города и мощным землетрясением. Тысячи людей погибли под развалинами домов, и с тех пор выжившие не чувствовали себя спокойно в каменныхпостройках, предпочитая деревянные хижины или старые корабли.

Толстые бревна шпангоутов, упираясь в борта, поддерживали корпуса судов в вертикальном положении. Некоторые из кораблей обросли пристройками и даже были надстроены на один-два этажа над палубами. В качестве материала для работы опять же шли детали брошенных судов. Над дверями, прорубленными в бортах, тут и там виднелись вывески магазинов, мастерских, увеселительных и питейных заведений. Эти корабли имели более приличный вид, многие даже были заново покрашены. Большинство же превратилось в жалкие лачуги, где ветер гулял по комнатам, проникая в щели между досками обшивки, из которых он давно уже выдул всю смолу и паклю.

Населяли гавань, конечно, жители Тарсиса, но городская власть да и жители самого города не считали их полноправными горожанами, относясь к ним с презрением, как и к иностранцам или гномам.

— Здесь! — победно воскликнула Ракушка.

Они стояли около пузатого торгового корабля — сухогруза средних размеров, некогда годного, скорее всего, для долгих плаваний с небольшим, но дорогим грузом. На взгляд Нистура, корпус неплохо сохранился и явно носил следы бережливой обработки в последнее время. Как и у всех кораблей в этом мертвом порту, у этого отсутствовали давно спиленные мачты, которые заменила дымовая труба. Струйки дыма над нею выглядели более чем гостеприимно — так казалось уставшему и замерзшему Нистуру. Бледножелтый свет лился из иллюминаторов в борту судна.

Ракушка громко постучала в дверь.

— Эй, старик! Впусти меня! — крикнула она и повторила довольно бесцеремонный стук.

Дверь приоткрылась, выпуская на покрытое снегом дно залива полоску света.

— Кто там? А, Ракушка, это ты? С тобой что-нибудь случилось?

Нистур не видел говорящего, скрытого за створками двери.

— Не со мной. Тут человек, которому чертовски плохо. Не посмотришь, что с ним?

— Думаю, что да. Заносите его.

Хозяин отступил с прохода, в который тотчас же шмыгнула карманница.

Нистур, пошатываясь под тяжестью тела, стараясь не задеть за дверные косяки, последовал за ней. Войдя, он оказался в переднем отсеке трюма. Толстые шпангоуты полукружиями уходили к потолку, на котором выделялись лежащие крест-накрест балки. Освещалось это пещероподобное помещение подвешенными к потолку на крючьях судовыми лампами.

— Ну, что с ним, ранен в поединке? Хозяин оказался мужчиной весьма почтенного возраста, с совершенно седыми волосами и бородой.

— Нет, ни царапины, — ответил Нистур. — Его тут подкосил Приступ какой-то странной болезни, а моя подружка сказала, что ты понимаешь толк во врачевании.

— Я всего лишь скромный ученик, лишь кое-что понимающий в этом деле. Зовут меня Станбог, и я не сказал бы, что достоин носить звание лекаря…

— Старик, толстяк хорошо заплатит, — сказала Ракушка, желая помочь делу. — У него полно денег, он ведь наемный у… ой! — воскликнула она, почувствовав железную хватку Нистура на своем плече.

— Я — поэт по имени Нистур и друг этого несчастного человека. Пожалуйста, помоги ему, чем сможешь.

— Я постараюсь. Сделаю, что смогу, независимо от платы. Мирса! Отнеси беднягу в кабинет и сними с него эту змеиную шкуру.

Откуда-то из темноты в комнату вошла женщина. Она была намного выше Нистура, с широким, скорее, по-мужски красивым лицом. По ее плечам спускались две толстые косы из странно перемешанных рыжих и светло-золотистых волос. Она явно была родом из какого-то варварского племени, но Нистур так и не смог определить какого, хотя и считал себя знатоком географии и разных народов.

Нистура поразило, с какой легкостью она приняла с его плеча безжизненно висящее тело солдата. Ее мощное, красивое, как у храмовой статуи, тело плотно облегали кожаные одежды. Даже рисунки, украшающие этот наряд, казались татуировкой на ее собственной коже. Как бы ни была тяжела сама женщина, сколько бы ни весила ее ноша, но ни звука не донеслось из-под ее отороченных мехом сапог, когда она шла по дощатому полу к двери в другое помещение.

— Сейчас я его осмотрю, — сказал лекарь. — Проходите, погрейтесь.

Убийца и воровка проследовали за стариком внутрь судна и по деревянному трапу поднялись в другую комнату, бывшую некогда, по всей видимости, капитанской каютой. В ней были окна с литыми стеклами, вдоль тяжелого деревянного стола стояли резные скамьи, а главное — в углу весело гудела сложенная из кирпичей печь, подмигивающая огоньками сквозь отверстия в заслонке.

Нистур снял с себя шляпу и плащ, повесив их на крюк, на котором в прошлом, видимо, висела штормовая накидка капитана. Сняв с плиты медный кувшин, Станбог плеснул теплого вина в кубки и протянул их гостям.

— Премного признателен, — сказал Нистур, отхлебнув и почувствовав, как вино начинает делать свое дело. — Ума не приложу, что случилось с моим другом. Только что он дрался, как… в общем, был весел и здоров и вдруг — задрожал, руки и ноги отказались служить ему, даже голос пропал. Похоже, он может только дышать.

Да, еще глаза. Они не пусты. Я уверен, что парень в сознании.

— Ясно, — сказал Станбог. — А никаких признаков болезни раньше не было заметно?

— Еще вечером я обратил внимание на то, что его руки дрожали. А потом…Нистур явно колебался, стоит ли продолжать.

— Что «потом»? — спросил Станбог.

— Ну, может быть, это к делу не относится, но мы услышали какой-то странный звук, шедший с неба. Похоже на далекий гром — но какая гроза может быть в это время года? Так вот, этот парень просто затрясся от ужаса. Не верю, чтобы солдат, настоящий воин, боялся грома. Скорее всего, у него было какое-то кошмарное видение или же он вспомнил что-то, что заставило его так ужаснуться.

— Звук, похожий на гром… А сам ты ничего не видел?

— В какой-то миг мне показалось… Да нет, чепуха, ничего не было.

— Ясно, — сказал старик врачеватель, оборачиваясь к входящей женщине.

— Я приготовила его, — сказала Мирса с таким жутким акцентом, что Нистур с трудом понял ее.

— Я вас ненадолго оставлю, — сказал лекарь. — Грейтесь, угощайтесь вином.

Мирса, найди им что-нибудь поесть. В такую ночь человек должен подкрепить свои силы.

Врачеватель вышел, а Мирса направилась к еще одной двери, которая вела, судя по всему, в кухню или же на камбуз, если морская терминология еще была применима к этому странному дому. Ракушка, почувствовав себя как дома, залезла с ногами на один из угловых диванов. Нистур внимательно и с интересом осматривал столь странное, даже с точки зрения такого много повидавшего на своем веку асассина, помещение.

Воздух здесь был наполнен ароматами трав — пучки высушенной зелени свисали из-под потолка. Те же ароматы распространяли и засунутые между потолком и поперечными балками полотняные мешки. Книги с магическими заклинаниями и колдовскими текстами делили место на полках с непонятными приспособлениями из дерева, металла, стекла и камней. Целые батареи стеклянных бутылок и каменных флакончиков выстроились вдоль стен, надписанные незнакомыми иероглифами или обозначенные магическими символами. Тут и там валялись кости каких-то непонятных животных, кое-какие были даже сложены в полные скелеты, застывшие в живых позах. В нескольких ступках и под жерновами были видны перемолотые минералы и перетертые травы.

— И не говори, просто скромный врачеватель, — пробормотал Нистур, берясь за ручку красивого зеркала в бронзовой оправе.

Скосив глаза, он сумел рассмотреть на шее, чуть ниже челюсти, маленький шрам, словно от свежего ожога. При этом боли не чувствовалось, исчезло и онемение. На коже четко отпечатался узор Узла Таналуса, со всеми переплетениями его нитей, размером с отпечаток большого пальца. Нистур со вздохом отложил зеркало. Сколько же ему суждено нести на себе это клеймо и приносимое им заклятие?

Мирса вернулась.

— Вот, держите, — сказала она, — чтоб с голоду не подохли.

Она резко поставила на стол большой поднос, на котором лежали тонкие плоские лепешки, куски сухого сыра, сухофрукты и мелкая вяленая рыбешка. Такая заготовленная впрок еда была нормальной пищей бедняков в это время года. Лишь богатые горожане могли позволить себе покупать свежие продукты.

Ракушка быстро пересела с дивана на скамью у стола и без лишних предисловий принялась набивать себе рот. Нистур сел напротив и начал есть с неменьшей охотой. Его положение было сейчас более чем незавидным, и теперь приходилось наедаться впрок, не зная, когда и где он сможет поесть в следующий раз — Не присоединишься к нам? — спросил он у дикарки.

— Не голодная, — сообщила она таким тоном, что стало ясно: никакой голод не заставил бы ее сесть за один стол с ним.

Нистур был уверен, что ничем не оскорбил эту женщину, но и неоправданная враждебность не была ему в новинку. Он решил отнестись к этому делу как философ и поэт и принялся деятельно обгладывать очередную рыбу.

— Мирса, не будь такой суровой, — сказала Ракушка. — Он вовсе не такой плохой, каким кажется. Он застукал меня со своим кошельком и даже не дал пинка.

Договорив, девушка отправила в рот очередной кусок лепешки с сыром.

— Ну, если ты так говоришь, малышка… — Нистур с удивлением увидел какое-то подобие нежности на лице дикарки, погладившей девчонку по голове.

Никакого намека на это чувство, разумеется, не было в ее взгляде, устремленном на него самого.

— Боюсь, я не смогу определить, откуда ты родом, — попытался завязать разговор Нистур. — Рисунок на твоей тунике напоминает мне украшения некоторых горных племен. А вот покрой брюк и сапоги — скорее как у народов с Ледника. В любом случае, сдается мне, твой дом далеко от этих мест.

— А кто тебе сказал, что у меня есть дом? — возразила Мирса и пошла прочь.

На ее широкой спине, расправив крылья, парил нарисованный на коже куртки орел.

— Очень приветливая дама, — усмехнулся Нистур, выждав небольшую паузу.

— Не обращай внимания. Она ненавидит всех и каждого, кроме Станбога и, может быть, меня. Но и мне нужно держать ухо востро, когда у нее плохое настроение.

— Варвары славятся своей агрессивностью, — заметил он, — но редко она так явно проявляется. Обычно враждебность приберегается для кровных врагов, а с незнакомцами дикари более или менее приветливы, хотя и настороженны.

— Не думаю, что у нее есть свое племя, — сказала Ракушка, — Наверное, она такой же изгой, как и я.

Это кое-что проясняло. Нистур знал, что дикари обычно очень сильно привязаны к своим племенам, кланам или родам. Эти люди, переносящие любые ранения как легкие царапины, выдерживающие любые нагрузки и трудности, панически боятся быть отвергнутыми племенем, быть изгнанными из него. Если эта женщина — изгнанница, то ее дурной характер, пожалуй, более чем простителен.

Через несколько минут врачеватель присоединился к ним. Он налил себе вина, сел за стол и снял с переносицы очки с толстыми линзами.

— В настоящий момент твой друг вне опасности. Через несколько дней он оправится от приступа. Но эта болезнь смертельна, она убьет его через год-другой.

— Что же это за недуг? — спросил Нистур. — Я был знаком с ним совсем недолго, и мне никогда не доводилось видеть ничего подобного ни с ним, ни с кем-либо другим.

— Я думаю, что он отчаянно смелый, дерзкий и страшно невезучий человек…начал лекарь, но Нистур перебил его:

— О храбрости можно догадаться по его профессии. Редко когда трусливые наемники доживают даже до его лет. Дерзость и невезение определить сложнее, если нет возможности долго наблюдать за человеком.

— Я знаю, что он дерзок и бесстрашен, потому что однажды он вступил в бой с черным драконом. Не повезло же ему в том, что чудовище укусило его.

— Быть укушенным драконом и выжить после этого! — взвыл Нистур. — Да я сказал бы, что этот парень просто везунчик.

Станбог покачал головой.

— Нет, несмотря на свой страшный вид и жуткие клыки, многие драконы не столь уж сильны в бою. Они слишком уж полагаются на свое отравленное дыхание и огромные, но неуклюжие когти. А этот был, видимо, еще молод, иначе от его яда человек умер бы на месте. А получилось, что твой приятель заработал периодически возвращающиеся приступы паралича. Когда-нибудь паралич затронет сердце или легкие — и он умрет.

— Откуда ты знаешь, что тот дракон был черным? — спросил Нистур.

— Я читал о таком воздействии яда молодых черных драконов в древних книгах. Да к тому же на нем часть драконьей шкуры.

— Он мог и украсть доспехи, — предположила Ракушка, держа в одной руке вяленую рыбу, а в другой — сушеную грушу и явно не зная, в какой очередности съесть их.

— Нет, нет, — не согласился Станбог, — этот костюм был выкроен точно по нему и никому другому не подойдет. Он сидит на нем как влитой, как кожаная одежда на Мирсе. Иногда солдаты переделывают чужую кольчугу под себя, но такая переделка всегда видна за версту. Судя по состоянию чешуи, эту шкуру сняли с дракона лет пять назад, не больше. Этот срок совпадает со стадией развития болезни. В общем, человек, лежащий у меня в кабинете, был, по крайней мере, одним из тех, кто убил дракона, снял с него шкуру и сделал себе из нее доспехи.

— Но мести дракона он все же не избежал, — возвышенно произнес Нистур. — Нет, честное слово, случай, достойный поэмы… Я, кстати, специалист по героическому эпосу, если вдруг понадобится.

— Неужели? — сказал Станбог. — А я было подумал о тебе как о человеке, скажем так, более агрессивной профессии.

— Правда? Тогда позволь обратить внимание на тебя, — перевел разговор Нистур. — Все эти колдовские штуковины, твои ученые речи, глубокие познания в области драконов разного цвета — все это вызывает подозрения, что ты не просто скромный лекарь тел человеческих.

Станбог аккуратно протер линзы очков.

— Я ведь только ученик в магических науках, ну, может быть, скромный подмастерье. Но практикую я только искусство врачевания.

— Понятно, — кивнул Нистур. — У тебя, наверное, железный характер и незыблемая воля.

— С чего ты взял? — самым невинным голосом спросил Станбог.

— С того, что очень мало кто из тех, кто освоил магические силы и заклинания, может удержаться и не опробовать их действие на практике. Говорят, что у человека, занимающегося магией, сердце меняет ритм и движется в унисон с вибрациями скрытых сил…

— Доходили до меня эти слухи, — отмахнулся Станбог. — Но я не обращаю на них внимания. Я вот слышал другую сказку: мол, человек, много лет совершенствовавшийся в боевых искусствах, не сможет сдержаться, чтобы не опробовать свои умения в деле, а подчас и не связать свою жизнь и судьбу с оружием. Но мы-то с тобой знаем, что это полная ерунда, пустая болтовня, правда?

— Истинная правда, уважаемый лекарь, — согласился Нистур.

Наблюдавшая за этим словесным поединком Ракушка едва успевала перевести взгляд с одного собеседника на другого. Единственное, что она поняла, это то, что оба хотели побольше узнать друг о друге, не рассказывая слишком много о себе.

Этот странный разговор был прерван громким стуком в дверь.

— Кто там еще? — спросил Станбог.

— Бессонные ночи — извечный спутник врачевателя, — заметил Нистур.

Появилась Мирса, за которой по трапу поднялась маленькая фигурка, оказавшаяся гномом, принадлежащим к совершенно незнакомому Нистуру клану.

Борода и усы этого карлика были абсолютно белыми, хотя он не выглядел очень старым, по своим, разумеется, меркам. Его кожа была розовой, как румянец на щеках засмущавшейся девушки. Лишь темно-синие ветви вздувшихся вен пересекали тыльную сторону его ладоней. Гном щурился, словно даже тусклый свет ламп был нестерпимо ярок для него.

— Что случилось, друг мой? — спросил Станбог.

— У малышей опять колики, — ответил гном, голос которого был похож на скрип мельничных жерновов. — Боюсь, некоторые могут умереть. Не посмотришь, что с ними?

Станбог вздохнул:

— Если ты думаешь, что это так серьезно, то лучше сходить. Мирса, приготовь мою сумку.

Женщина вышла и вернулась через минуту, неся большой мешок из тюленьей кожи.

— Плохая погода, — сообщила она. — И опасно.

— Я подожду тебя снаружи, Станбог, — сказал гном. Он явно хотел поскорее уйти от нестерпимо яркого для него света.

— Если волнуешься, можешь проводить меня, — весело сказал лекарь Мирсе.

— И оставить этих здесь одних? — ткнула она пальцем в гостей.

Лекарь улыбнулся:

— Ракушка никогда не станет воровать у нас, а что касается нашего нового знакомого, то, уверяю тебя, он слишком возвышенная и благородная натура, чтобы опуститься до такого. Нистур, видишь ли, поэт.

Дикарка фыркнула, разумно полагая такой довод не слишком-то убедительным.

— А откуда взялся этот гном? — поинтересовался Нистур. — Я в городе ни одного не видел. Разве что его компания объявилась здесь только этой ночью?

Тогда откуда он тебя знает?

— Нет, этот народ живет здесь со дня основания города. Они — наследники тех гномов, которых наняли копать котлованы под первые фундаменты, шахты, колодцы. Многие старые здания в городе уходят на три-четыре этажа под землю.

Там и живут гномы Тарсиса. Сейчас их осталось немного — последствия нехватки свежей крови и вырождения из-за слишком близкородственных браков. Еще несколько поколений — и, боюсь, они совсем исчезнут. Разумеется, по человеческим меркам это не такой уж маленький срок, учитывая, сколько живут эти карлики.

— Интересно. А я-то думал, что в Тарсисе живут только люди.

— Мало что оказывается таким же простым, каким мы видим его в первый раз.

Этот город — не исключение. В Тарсисе несколько городов: Старый Город, Новый, Подземный, Гавань — это только основные. Есть и другие. Ну да ладно, пойду я.

Тут есть пустые каюты, можешь переночевать. Рано утром я осмотрю твоего знакомого.

— Прими мою глубочайшую признательность, — ответствовал Нистур.

— Не благодари, пока он не оправится, — сказал Станбог.

Надев плащ, лекарь накинул на голову капюшон. Вслед за ним за дверь вышла дикарка, неся на спине его мешок. Напоследок она одарила Нистура взглядом, в который вложила предупреждение о самых печальных для него последствиях, если она, вернувшись, обнаружит какой-нибудь беспорядок. Затем оба скрылись в темноте.

— Этот город, оказывается, более интересное место, чем я мог подумать, — заметил Нистур. — Странная пара. Да еще этот гном. А остальные похожи на него?

Ракушка кивнула:

— Более или менее. Все они живут под землей и не выносят яркого света. Они никому не причиняют вреда, но люди побаиваются их, считая привидениями или чем-нибудь еще.

— Боюсь, что лечение моего приятеля будет недешево. Не знаю, как и чем я смогу рассчитаться.

Глаза девушки широко раскрылись:

— Я видела твой кошелек. Он достаточно тяжел. А старик Станбог никогда не просит много.

— Нет, эти деньги я должен вернуть. Это был мой гонорар за дело, которое я не выполнил. — Нистур печально вздохнул.

Казалось, что глаза воришки вот-вот выпрыгнут из орбит.

— Вернуть? Ты что — спятил?

— Нет. Просто я — человек принципов. Есть такая штука, как профессиональная этика, понимаешь?

— Не понимаю и понимать не хочу! Сначала ты собираешься убить человека, а когда небеса преподносят тебе его на блюдечке, ты вдруг отказываешься от своей затеи. Затем ты тащишь его к доктору, а теперь еще и собираешься вернуть деньги какому-то мерзавцу, который нанял тебя, чтобы убить этого беднягу! Хорош убийца.

— Полегче, полегче! — оскорбленно воскликнул Нистур. — Я не убийца, я — асассин.

— Невелика разница.

— Я и не ожидал, что ты сможешь понять меня. Ты на себя посмотри. Тоже та еще штучка. Ракушка — очаровательное прозвище. Как ты его заработала?

Девушка широко улыбнулась:

— Это по моему ремеслу.

В тепле она сняла плащ и верхнюю куртку, оставшись в плотной полотняной блузе. Нистур заметил, что она не так уж истощена, как ему показалось вначале; скорее, у нее было стройное, жилистое тело гимнастки. Откуда-то из-за пояса она вынула кольцо из створки перламутровой ракушки, которое надевалось на первый сустав большого пальца. Ее излом представлял собой острое лезвие не больше дюйма в длину.

— Вот так я и работаю. Отвлекаю человека сама или прошу напарника. А потом шнурок, на котором висит кошелек, пропускаешь между пальцами и режешь кромкой кольца. Дело техники. Обычно клиент даже ничего не чувствует, а когда спохватится — будет уже поздно.

— Знакомый прием. У меня на родине воришки пользовались роговым наперстком и маленьким костяным ножичком на другом пальце. Некоторых из них так и звали — «Рогатые пальцы». Ракушка — куда более приятное прозвище.

— А откуда ты родом?

— Издалека… А как тебя звали, пока ты не получила почетный профессиональный псевдоним?

— А как хотели, так и звали. Обычно не больно-то ласково. Не слишком ли ты много хочешь выудить из меня, не сказав ничего о себе?

— Я просто очень любопытен от природы. И при этом весьма скрытен. Я свободно раскрываю себя только с моей Музой. Не хочешь послушать кое-что из моих откровений?

— Как-нибудь в другой раз, — сказала девушка, выразительно зевая. — Я вот чего думаю: останусь-ка я тоже здесь переночевать. Сто лет досыта на ночь не ела. Пошли, я покажу тебе пустую каюту.

Нистур последовал за ней.

— Ты часто здесь оставалась?

— Один раз, с год назад. Попала в одну заварушку и получила кинжалом по ноге. Меня упекли в городскую тюрягу, и рана стала гноиться. День ото дня мне становилось все хуже. Одна нищенка, оказавшаяся со мной в камере, рассказала мне о лекаре, который живет в гавани, в старом корабле. Когда меня выпустили, я из последних сил разыскала его. Он спас мне ногу и жизнь. Я здесь прожила чуть ли не месяц на всем готовом, а он даже ни слова не сказал про плату. Вот почему я больше здесь никогда не оставалась.

Нистур, идя за ней следом по узкому коридору с целым рядом дверей, остановился:

— Теперь я не понимаю тебя.

— Я ведь как разумею: если тебя лечат и хорошо с тобой обходятся — не злоупотребляй таким отношением. Теперь понял? Если бы я стала часто ходить сюда, он бы подумал, что я просто пользуюсь его добротой.

— Ну да, тогда ясно, — пробормотал Нистур. Девушка привела его в узкую комнату с прикрученной к стене и полу кроватью и подсвечником у входа.

Небольшой столик, шкаф и табурет дополняли аскетическую обстановку каюты кого-то из младших офицеров экипажа. Нистур прокашлялся:

— Ты уж извини, что я так грубо и пренебрежительно говорил с тобой.

Теперь-то я понимаю, что ты можешь оценить честный и благородный поступок.

— Да, вот еще. — Девушка словно не расслышала его слов. — Я не хотела бы надоесть Мирсе и попасть ей под горячую руку. Эта женщина дрожит над Станбогом, как мать над младенцем.

— Да, парочка действительно хоть куда, — сказал Нистур, сам с трудом удержав зевоту: как-никак, а денек сегодня выдался не из легких. Я вообще удивляюсь, как они могли оказаться вместе, да еще и прожить бок о бок столько лет.

— Я, честно говоря, не знаю эту историю, — призналась Ракушка. — Но бьюсь об заклад — без твоих любимых трагедии и проявлений чести там не обошлось.

Он бежал по объятой огнем деревне. Со всех сторон сыпались искры и полыхали языки пламени, пляшущего по стенам и крышам домов. Шум сражения стих.

Появилось что-то другое, неизмеримо более страшное. Он никогда не убегал с поля боя, но сейчас он бежал, бежал от чудовищного создания, преследующего его.

Удушливое дыхание монстра проникало в легкие обжигающей смесью едкого газа и подхваченного ветром колкого песка. Повсюду лежали трупы крестьян — сожженных или задохнувшихся. На всех лицах застыло выражение запредельного ужаса.

Казалось, все погибшие обвиняют его в чем-то.

Над ним нависла огромная крылатая тень, закрывшая, казалось, половину неба. Это чудовище, гнавшееся за ним, приблизилось вплотную. Он знал, что если ему удастся сбросить с себя чешуйчатую кольчугу, то появится надежда на спасение. Но он с ужасом обнаружил, что не может оторвать доспехи от кожи.

Чешуйчатая шкура приросла к нему. В ушах слышалось биение огромного сердца чудовища, безмолвно распростершего свои гигантские крылья над ним.

Железное Дерево очнулся, покрытый холодным потом, в ужасе вращая глазами.

Где я? — подумал он. Лишь сердце и легкие продолжали работать. Остальные органы и части тела были безжизненны и неподвижны. Он едва мог дышать и чуть поворачивать голову из стороны в сторону. Руки и ноги перестали быть бесчувственными, но двигаться все еще не могли. Воспоминания о кошмарном сне ослабли, улетучились из памяти, оставив после себя лишь ощущение давно пережитого ужаса.

Итак, еще один приступ позади. Такого сильного и тяжелого у него еще ни разу не было. Над головой он увидел шпангоуты и дощатый потолок. Пахло смолой.

Где он? На корабле? Как он сюда попал? Где асассин? Бой был последним, что осталось у него в памяти. Он все еще был настолько слаб, что ничего не мог сделать, чтобы облегчить свои страдания. Не мог даже позвать на помощь. Он почувствовал, как сон снова наваливается на него, и он, уже засыпая, мысленно зашептал заклинания, выученные несколько лет назад, призванные защитить его от кошмарных видений.

Глава 3

Правитель Тарсиса проводил совещание с Высшим Советом. По древнему обычаю, все советники надели маски, что теоретически должно подчеркивать анонимность их выступлений. Хотя на самом деле все присутствующие прекрасно осведомлены о том, кто есть кто под той или иной маской. Лишь Верховный Правитель присутствовал на Совете с открытым лицом. Это был высокий человек с вечно угрюмым выражением на вытянутой физиономии. Свой пост он занимал не по праву крови. Правитель города избирался двумястами аристократами Нижнего Совета из десяти членов Высшего. Огромные силы, деньги, интриги пускались в ход, чтобы стать членом Высшего Совета. Еще больше умения играть в политические игры и еще больше денег требовалось, чтобы стать Верховным Правителем. Таким образом, на этот пост попадал наиболее изворотливый, по-своему умный и беспринципный из всех аристократов города.

Большинство горожан ничего не знало об этих закулисных играх. Все знали, что кому-то суждено родиться в семье аристократов, кому-то из них — стать Правителем Тарсиса. Простолюдинам вообще не объявляли ни имени Правителя, ни времени его смерти или переизбрания нового. Для горожан Правитель был как бы один — полутень, полубог — со дня основания города.

В отличие от большинства других городов, высший свет Тарсиса не был обязан своим положением обширным земельным владениям с богатыми пастбищами, пашнями и тучными стадами. В этом городе аристократами были выходцы из древних купеческих родов. После Великой Катастрофы и ухода моря многие из них разорились, а оставшиеся на плаву изо всех сил пытались поддерживать вид беззаботной и помпезной жизни. Когда та или иная семья окончательно погружалась в нищету, то ее представители предпочитали покинуть город, нежели пережить позор лишения титула и обращения в простых горожан.

Земли вокруг Тарсиса были действительно мало пригодны для земледелия.

Небольшие крестьянские хозяйства производили лишь самое необходимое для того, чтобы прокормить город, но никак не на внешнюю продажу. С другой стороны, окрестные равнины отлично подходили для скотоводства — разведения тех животных, которые не боятся холодов и не нуждаются в заготовке корма на зиму. Как и в большинстве стран, этим делом здесь занимались кочевые племена, готовые в равной мере как к набегу на город, так и к мирной торговле с ним. Кочевники были воинственны и непредсказуемы. Подчас они нарушали мирные договоры просто со скуки — от нечего делать. Они давно могли бы уничтожить Тарсис, если бы не выясняли постоянно отношения между собой.

Именно они, кочевники, беспокоили Правителя Тарсиса в тот вечер.

— Мои господа, — начал он, — настало время договориться о чем-то конкретном по поводу посольства, присланного в город Киагой Метким Луком, новым Верховным Вождем племен кочевников.

— «Посольство» — не слишком ли громко сказано для кучки немытых дикарей? — сплюнул один из присутствующих. Советник Рукх, главный соперник Правителя на последних выборах, все еще не потерявший надежды занять когда-нибудь этот пост.

— Согласно традициям дипломатии, все делегации называются так, представляют ли они великие цивилизованные страны или мелкие племена дикарей.

Это всего лишь условность, но условность, отлично работающая уже не одно столетие. Главного посланника зовут посол Ялмук — Кровавая Стрела, и его присутствие здесь мы будем терпеть, пока его соплеменники не нарушают мир.

— Долго это не протянется, — сказал из-под желтой маски Советник Бласим — толстый ленивый человек, обеспечивший себе место в Высшем Совете только благодаря своему огромному состоянию. — Эти невежественные дикари понятия не имеют о самоограничении. Сами, с позволения сказать, послы перепьются и начнут драться — не успеешь оглянуться. А там и до войны рукой подать.

— Если так произойдет, посольство будет выслано из города, — нетерпеливо сказал Правитель. — Есть куда более серьезные проблемы, чем наша неприязнь к варварам. Нам придется иметь с ними дело, и успеха мы сможем добиться, только действуя все воедино, одним фронтом и следуя общему плану. Эти дикари, может быть, и примитивно устроены, но они моментально увидят любую нашу слабость и воспользуются ею. Всем понятно, что я сказал?

— Разумеется, Правитель, — ответил нестройный хор.

Приходилось удовлетвориться этим. Правитель знал, что не может положиться ни на одного из присутствующих. Он пожалел, что Тарсис — не настоящее наследное королевство, где каждый аристократ приносит присягу на верность королю. Но чего нет, того нет. Город был основан торговцами, ревностно следившими друг за другом, почти до потери здравого смысла. Они и установили такой порядок, при котором верховная власть вверялась одному выбранному человеку, но ни одна семья не могла навечно присвоить себе титул и право власти. В результате сейчас он, Правитель, был окружен завистниками и соперниками, а не верными вассалами и слугами.

— Советник Мелкар, вы взялись провести разведку владений этого Меткого Лука. Какую реальную опасность он представляет?

На Мелкаре были белые одежды и красная маска. Он ответил:

— Опасность действительно абсолютно реальна. За много поколений Меткий Лук — первый Вождь, провозгласивший себя и, главное, подтверждающий свой титул — Повелителя Пыльных Равнин. Он худо-бедно добился некоторого единства кочевых племен этих самых равнин. Долгие годы кочевники тешили себя междоусобными войнами, а к нам приходили только затем, чтобы выменять на свое мясо, молоко, шерсть и шкуры то, что производилось в городе или привозилось в него. Киага решил, что теперь пришло время требовать у нас все необходимое как дань, а армия, которую он сколотил, может сделать эти требования более чем убедительными.

Эти слова вызвали всеобщее беспокойство.

— Видели ли вы сами эту армию? — поинтересовался Советник в синей маске.

— Да, видел. Пять тысяч опытных воинов. Все — отличные стрелки. У каждого — четыре-пять первоклассных сменных лошадей. И главное, они верны Меткому Луку.

Они полагают, что он — могучий колдун.

— Стрелки, — иронично повторил Советник Рукх. — Ребенку известно, что на равнине этим парням лучше не попадаться. Если сумеешь ускакать от их лошадей, тебя догонят их стрелы. Но вот что эта гвардия сможет противопоставить стенам и башням города, я, право, не знаю.

— Крепость — надежная защита, — согласился Правитель, — но лучше избежать опасности прежде, чем город будет осажден.

Столь осторожные слова скрывали серьезную озабоченность. Стены Тарсиса были возведены, когда население города было раз в десять больше нынешнего, а множество деревень вокруг поставляли в случае опасности дополнительных защитников из крестьян, укрывавшихся в городе. Сейчас стена во многих местах была разрушена, и Правитель не был уверен, что у него хватит солдат хотя бы на треть протяженности укреплений.

— Итак, вы предлагаете посеять семена раздора между племенами? — спросил Советник Бласим.

— Это всегда было нашей политикой, — сказал Правитель. — Нужно отделить кое-кого из участников посольства и поговорить с ними наедине. Я уверен, что кое-кто из них не прочь свалить вождя, прибравшего к рукам их власть. Обычные члены племени могут думать, что он — бог, но вожди и знать уверены, что он просто-напросто очень удачливый и наглый представитель их братии. Да и вообще, я встречал мало людей, не готовых за определенную мзду предать своего господина.

А кое-кто готов это сделать и бесплатно — было бы кому.

— Я позволю себе продолжить свою обычную политику, — произнес Бласим. — Попробую убедить некоторых из них в пользе и выгоде мирного сотрудничества с нами, как это было заведено веками.

— Попробуйте. Остальные пусть также действуют каждый по отдельности, но в том же направлении. Сейчас я собираюсь пригласить посланников. Потрудитесь изобразить великий интерес и дружелюбие. Когда начнете переговоры и неофициальные беседы, старайтесь расколоть их, узнать, кто что любит, кому по вкусу вино, кто без ума от золота или красивого оружия. Советник Рукх.

— Да, Правитель.

— Как отвечающему за безопасность города, вам следует осмотреть стены, но потрудитесь сделать это, не особо афишируя. Мне не нужна паника среди горожан.

Одновременно займитесь наймом солдат, сшивающихся в портовых кабаках.

Официально это будет набор в карательную экспедицию против бандитов, перекрывших караванный путь из Залива Ледяных Гор. Поселите солдат в старых казармах портового форта — подальше от лагеря кочевников. Если уж суждено быть войне, лучше пожертвовать чужаками, чем своими горожанами.

— Как прикажете, Правитель, — ответил Рукх тоном, недалеким от дерзости.

— Кто за все это будет платить? — подал голос Советник Меде, казначей, чью маску пересекала золотая полоса.

Правитель Тарсиса заскрипел зубами. Эти торгаши больше заботятся о деньгах, чем о собственной жизни. Но ему приходилось считаться с их мнением — иначе его положение стало бы еще более шатким.

— Придется поднять таможенные пошлины на провозимые через город товары.

Случись заварушка — большая часть наемников погибнет, сэкономив нам деньги на оплату. Есть еще вопросы? Нет? Отлично. Всем понятна наша задача, а теперь примем наших гостей.

Взяв с подставки рядом с троном обтянутый войлоком молоток. Правитель ударил в висящий по соседству гонг. Советники поспешили занять места в креслах, стоящих по обе стороны от трона Правителя.

В дальнем углу зала распахнулась дверь, и на пороге появился мажордом.

Ударив жезлом об пол, он громко произнес:

— Что угодно моему господину?

— Пригласи послов Киаги — Меткого Лука, — приказал Правитель Тарсиса.

Дворцовый управитель сделал шаг в сторону, и из-за его спины показалась весьма странная процессия. Возглавлял ее человек в выкрашенных в красный цвет козьих шкурах, гордо переступающий короткими кривыми ногами, ни дать ни взять — вылитый принц. Его лицо, покрытое шрамами, украшала змеевидная татуировка.

Длинные усы спускались над тонкими губами. Узкие глаза сверкали синими огоньками. На нем была широкая квадратная шапка, отороченная мехом, из-под которой во все стороны торчали разноцветные пряди волос, подозрительно напоминающие человеческие скальпы.

Вслед за ним ступал еще более странный персонаж. Кожаные одеяния этого человека были увешаны разными амулетами и талисманами, костями — равно человеческими и звериными, звякающими бубенчиками и колокольчиками, миниатюрными фигурками животных, отлитыми из бронзы и железа, кусками янтаря, коралла и лазурита. На его поясе висели бубен и рог, а на голове была водружена высокая коническая шляпа из войлока, еще более плотно увешанная всеми вышеперечисленными предметами, свисающими на лицо плотной завесой, почти закрывавшей его от посторонних глаз.

Остальные члены делегации были типичными представителями воинов степей, одетыми в кожи и шкуры, обутыми в мягкие сапоги с загнутыми вверх сносками, подпоясанными широкими ремнями с металлическими и каменными украшениями.

Сложность татуировок на их лицах указывала на их высокий ранг в своих племенах.

Никто из вошедших не был вооружен, но пустые колчаны, ножны и перевязи для луков составляли часть костюма каждого из них, за исключением шамана.

Мажордом сделал шаг вперед и трижды ударил жезлом о мраморный пол.

— Слушайте все! Правитель Тарсиса и Высший Совет принимают посольство от Киаги — Меткого Лука, Повелителя Пыльных Равнин. Посланник Ялмук — Кровавая Стрела в соответствии с законами Тарсиса вручил свои верительные грамоты Совету и признан полномочным послом со всеми привилегиями и почестями, вытекающими из этого звания.

Мажордом поклонился и вышел из зала. Первым нарушил молчание чужеземец.

— Посол Ялмук был вынужден вручить также свой меч, кинжал, лук и быстрые стрелы. Это оскорбление посланника. Воин степей не может быть лишен своего оружия!

Правитель Тарсиса поборол в себе закипевший от такой дерзости гнев.

— Я понимаю, что вы чувствуете себя оскорбленными. Но таков обычай нашего двора. Разве иноземцы появляются перед вашим Вождем с оружием?

— Конечно нет! — воскликнул Ялмук. — Но мой господин Киага — повелитель мира и может приказывать кому угодно, ибо имеет на это право.

Остальные посланники одобрительно зашушукались при этих словах.

— Становится ясно, — заявил Правитель Тарсиса, — что вопросы субординации нужно прояснить сейчас, прежде чем мы приступим к дальнейшим переговорам.

— Какие еще переговоры? — возмутился Ялмук. — У меня есть четкие приказы моего Вождя!

— И все же ты должен понять, — собрав в кулак всю выдержку, спокойно и негромко сказал Правитель, — что я ни при каких условиях не соглашусь иметь дело с твоим господином на неравноправной основе. В обычае всех народов, включая и кочевые племена, чтобы правители обращались друг с другом как равный с равным.

Я признаю посольство твоего Вождя только на этих условиях.

— Мой мудрый господин, — заносчиво объявил Ялмук, — позволил мне снисходительно принять при необходимости эту твою жалкую просьбу. Отныне и впредь мой Вождь называет тебя братом, равным ему во всем.

— Отлично, — чуть улыбнувшись, сказал Правитель Тарсиса.

Он понял, что весь этот странный спектакль был затеян только для того, чтобы проверить его на крепость, посмотреть, как далеко он шарахнется от занесенного кнута. Это был самый обыкновенный прием, хорошо известный цивилизованной дипломатии.

— Прошу тебя огласить просьбы моего брата, Вождя Киаги-Меткого Лука.

— Требования Киаги — Меткого Лука таковы: до сих пор жители равнин имели обыкновение приходить в Тарсис, чтобы обменять прекрасную и ценную продукцию наших стад и табунов на всякую не стоящую внимания ерунду, произведенную в вашем городе. Отныне и впредь Тарсис будет обязан выплачивать дань каждый год во время праздника Долгого Дня. Дань составляют: тысяча седел из лучшей кожи и дерева, тысяча мечей из лучшей стали, тысяча кинжалов такого же качества, десять тысяч наконечников для стрел такого же качества, десять тысяч тюков тонкой шерсти, десять тысяч тюков тканого шелка и десять тысяч стальных монет.

На миг в зале воцарилась тишина.

— Я понял, — прокашлялся Правитель. — Даже отложив на миг тот факт, что это не подлежит обсуждению, я хотел бы спросить, понимает ли Вождь Киага, что весьма затруднительно ткать шерстяную ткань, не получая сырья — стриженой шерсти с равнин?

Посол нетерпеливо отмахнулся.

— Разумеется, вы вольны покупать нашу шерсть, как и в прошлом. Лишь цена будет изменена. До сего дня она была равна одной унции серебра за сто весовых мер шерсти. Отныне и впредь она устанавливается в десять раз выше.

— Эти требования абсолютно неприемлемы, — несколько устало произнес Правитель Тарсиса. — Мы не видим причин, по которым стоило бы менять веками сложившиеся отношения между городом и вашим народом. Как бы то ни было, если наши условия обмена и цены кажутся вам не соответствующими истинной стоимости, что ж, мы готовы к переговорам.

— Вы не поняли намерений Киаги — Меткого Лука, — прошипел посол. — Он не желает вести переговоры. Вы должны принять его условия, в противном случае вас ждут война, осада и истребление!

— Все предельно ясно, — спокойно продолжил Правитель. — И все же нам в любом случае придется обсудить кое-какие вопросы с вашим посольством. А пока что я приказал устроить завтра вечером большой пир по случаю появления первого посольства от нового Властелина Равнин.

— Мы принимаем ваше предложение, — сказал Ялмук. — Но учтите, у вас мало времени. Через три заката и рассвета мой Вождь прибудет в наш лагерь, и, если он не будет удовлетворен моим докладом, он сотрет Тарсис с лица земли!

Посол развернулся и, не поклонившись, пошел к выходу. За ним последовали его соплеменники. Как только дверь за ними захлопнулась, советники заговорили.

Советник Рукх начал первым:

— Я не ослышался? Этот вшивый и блохастый степной шакал требует дань с нашего города да еще и угрожает нам?

— Успокойтесь, — сказал Правитель. — Это же всего лишь торговля. Вождь кочевников первым взял слово и, естественно, заломил неприемлемую цену. Так он заранее обеспечивает себе положение великодушного и разумного политика, когда ему придется выдвинуть какие-нибудь менее абсурдные требования.

— Мой господин, — обратился к нему Мелкар, — я думаю, вы недооцениваете Киагу. Боюсь, он собирается получить все до последней монеты, а в случае отказа — привести в исполнение свои угрозы. Нужно немедленно подготовить город к обороне.

— Я уже отдал необходимые указания, но, надеюсь, обойдется без крови.

Завтра на банкете начинаем прощупывать этих дикарей. У нас есть три дня, чтобы отколоть их от своего Вождя. Этого времени должно хватить.

Правитель Тарсиса обвел банкетный зал довольным взглядом. Пока все шло в соответствии с его планами. Дикари орали, пили, жутко воняли, отвратительно вели себя, но пока что до откровенных потасовок дело не доходило. По периметру зала стояли стражники с дубинками наготове, но Правитель не очень-то надеялся на эту охрану. В Тарсисе было мало своихвоинов. Городская стража давно уже превратилась в чисто полицейскую команду — плохо обученную и неэффективную.

Все члены Высшего Совета, сняв маски, веселились и улыбались, словно находясь в кругу самых близких людей. Перед каждым из них сидел один из членов посольства, а за дальними концами стола веселились и пировали приглашенные аристократы Нижнего Совета.

Рядом с Правителем сидели Ялмук и шаман, которого называли Говорящий с Тенями. В его компетенцию входило общение с духами умерших, а также тысячами мелких божков и десятком главных божеств жителей степей. Видимо, шаман был крупной шишкой среди своих соплеменников. Он все время находился рядом с Ялмуком, который то и дело обращался к нему за советом. Правитель Тарсиса понял, что шаман — тот человек, которого надо разрабатывать. Проблема была в том, на что может клюнуть этот шарлатан.

— Почтенный Говорящий с Тенями, — обратился к нему Правитель, — это по воле ваших богов Киага — Меткий Лук возвысился до положения Повелителя Пыльных Равнин?

Из-под завесы амулетов и всякой дребедени на него глянули ничего не говорящие глаза шамана.

— Все духи наших предков пришли ко мне и сказали, что Киага и есть тот, о ком пророчествовали долгие века.

— Понятно. То есть это благодаря тебе он стал Вождем?

— Благодаря воле предков, — ответил шаман, — и благодаря своей силе и своему уму. После долгих лет вражды он сумел объединить многие племена.

— Как это впечатляет, — сказал Правитель и подумал, что дело идет, пожалуй, в нужном направлении. Если этот колдунишка помог Киаге стать Вождем, то он должен считать себя по крайней мере равным ему, если не ставит себя выше.

Наверное, любой недостаток почестей он воспринимает как личную обиду.

— Твой Вождь должен ценить тебя и ставить выше всех остальных соплеменников.

— Мой Вождь слушает, когда я говорю, — спокойно ответил шаман.

— Да, он слушает своего мудреца, — вставил свое слово Ялмук, — но Вождь знает, что его слова и сила покоятся в мечах и луках его верных воинов!

С этими словами он залпом осушил изрядных размеров кубок с вином.

— У Вождя должны быть воины, — продолжил шаман, — но лучшие стрелки и всадники не помогут ему, если не будет он в согласии с богами и духами предков.

— Как скажешь, шаман, — пробурчал Ялмук. Через несколько минут посол встал и пошел вдоль стола, и Правитель мог доверительно поговорить с шаманом один на один.

— Похоже, посол думает, что он выше тебя, — прокомментировал он.

Говорящий с Тенями коснулся кончиками пальцев обода бубна.

— Он — великий Вождь своего племени, уступающий только моему господину, который ценит его больше других.

— Я уверен, что это место должно принадлежать тебе — тому, кто привел Киагу к вершине власти и сделал так, чтобы все племена признали его своим господином.

— Киага — Меткий Лук выбирает и решает так, как считает нужным. Негоже обычному человеку подвергать сомнению или обсуждать его решения.

— Ну конечно же. Но мы здесь, в Тарсисе, умеем ценить заслуги по достоинству.

В этот момент Ялмук вернулся к их столу. Через некоторое время шаман присоединился к группе придворных дам, которые заинтересовались обычаями и обрядами его племени. Правитель Тарсиса получил возможность поговорить с послом один на один.

— Ваш шаман, похоже, высоко себя ценит, — заметил он как бы невзначай.

— А, все эти говоруны с тенями ставят себя выше, чем нужно, — буркнул кочевник, явно с трудом ворочая мозгами и языком от выпитого вина. — Они не работают, у них нет табунов, они не воюют, и при этом они считают, что имеют право жить лучше других да еще и презирать всех остальных.

— Полностью согласен с тобой. Кстати, заметь — в Тарсисе жрецы не лезут в государственные дела. Они занимаются делами божественными, а мы, люди торговые и военные, занимаемся земными проблемами. Я знаю, что ты — вождь великого племени. И как правитель правителя, я понимаю, что тебя задевает то, как много чести выпадает на долю кого-то колдуна, а не достойного человека вроде тебя и твоих воинов.

Ялмук покачал головой:

— Я никогда не оспорю решений своего Вождя. Он не такой, как другие люди.

— Конечно нет. Ты ведь верный слуга своего господина. Поверь, я, как никто другой, знаю цену истинной верности. И я знаю, что такие люди, как ты, никогда не предадут своего Вождя, а вот ваш шаман… боюсь, он не устоит перед соблазном настроить Вождя против тебя. Случись такое, знай — здесь, в Тарсисе, ты всегда найдешь достойный прием и безопасность.

— Я на этот счет не беспокоюсь, — заявил посол, но что-то в его голосе выдавало неуверенность в собственных словах.

К концу банкета Правитель Тарсиса был доволен тем, как он сумел влить яд в свои сладкие речи.

На следующий день члены Высшего Совета собрались в Зале Заседаний, чтобы представить свои доклады Правителю. Первым взял слово Советник Рукх:

— Господин, я принял в своем доме троих дикарей из этого посольства: самого посланника и еще двоих. Одного зовут Гуклак, прозвище другого — Потрясающий Копьем. Посол Ялмук — парень себе на уме, но в целом, боюсь, он достаточно верен своему Вождю. Гуклак — просто фанатик. А вот Потрясающий Копьем — совсем другое дело. Киага победил его в поединке и насильно присоединил его племя к своему. Естественно, парень не забыл такой обиды, да и по единоличной власти тоскует. А кроме того, он туп, тщеславен и жаден до золота. Думаю, нескольких монет будет достаточно, чтобы перекупить его.

— Очень хорошо, — сказал Правитель, оставив при себе сомнения по поводу верности Ялмука своему Вождю. Так же он не стал вслух подвергать сомнению истинность доклада Рукха. Чем бы ни закончились переговоры Советника с его постояльцами-кочевниками, он расскажет все так, как ему нужно. Правитель Тарсиса знал, что может доверять только той информации, которая подтверждена многократно из самых разных источников, включая доклады его собственных осведомителей, внедренных в дома почти каждого из членов Совета.

Затем Правитель выслушал более или менее сходные доклады других советников.

— Ну что ж, дела идут неплохо, — подытожил он сказанное ими. — Расклад получается примерно такой: треть посольства фанатично предана Киаге, треть колеблется, а треть только ждет повода, чтобы взбунтоваться. Если это действительно так, то мы можем действовать против Киаги по нашей обычной схеме.

Я полагаю, что и всех остальных вождей, собирающихся в лагере под нашими стенами, можно разделить примерно в той же пропорции. Я постараюсь затянуть насколько возможно переговоры с послом, а вы тем временем продолжайте свои переговоры с другими вождями. Дарите им подарки. Обещайте им почетные звания и титулы — благо, это нам ничего не стоит. Обещайте им золота, даже женщин Тарсиса в жены и наложницы. Обещайте им все, что угодно.

— Киага — Меткий Лук прибывает завтра, господин, — напомнил Советник Мелкар. — Он может быть не в настроении вести переговоры.

— В любом случае продолжайте готовить город к отражению штурма.

— Мой господин, — вступил в разговор Советник Альбан, известный своей суеверностью, — мой астролог предупредил меня о тяжелом будущем, нависшем над городом. Он говорит, что есть все признаки войны людей, колдунов и драконов. Не может ли этот шаман Киаги быть могущественным магом? Если это так, то какие шаги мы можем сделать, чтобы защитить себя от этой напасти?

Правитель с трудом скрыл неудовольствие. С Альбаном приходилось считаться: у этого старика было огромное состояние. Колдуны? Драконы? Древняя история и легенды! Что все это значит в современной дипломатии и военной науке! Но приходилось говорить спокойно и вежливо:

— Советник Альбан, я говорил с этим шаманом и понял, что это самый обычный кочевник, ничем не отличающийся от остальных. Кроме того, я проконсультировался с торговцами, регулярно общавшимися с этими дикарями. Все в один голос утверждают, что племенные колдуны — просто мелкие шарлатаны. Считается, что они общаются с мертвыми. Ну и что с того? Неужели мертвый дикарь опаснее живого? А кроме того, они умеют только лечить кое-какие болезни да проклинать непокорных соплеменников. Кое-что из этого совсем не требует магических знаний, а все их заклинания — самые простые и примитивные. Если бы у этих кровожадных дикарей были настоящие могучие колдуны, разве не попытались бы кочевники захватить весь мир еще много веков назад?

— Мудрые наблюдения, — признал Советник Альбан, — но есть вероятность, что что-то изменилось. Я получил беспокоящие меня сведения, господа. Часовые на башнях докладывают, что в небе время от времени мелькает огромная крылатая тень, появление которой сопровождается далекими раскатами грома. Судя по всему, это похоже на близкое появление настоящего дракона типа Великого Вирма. Если это так, то нам грозят великие бедствия и разрушения.

Правитель Тарсиса вздохнул. Только этого сейчас не хватало! Ну почему нужно общаться с таким идиотом? Ответ был дан так же беззвучно, как был поставлен вопрос. Потому что он богат и влиятелен, вот почему. Вслух же Правитель сказал:

— Мой уважаемый Советник, я должен напомнить вам, что вот уже в течение многих поколений ни единого дракона, какого бы то ни было типа или вида, не было замечено в окрестностях Тарсиса. Более того, что касается докладов часовых: большинство из несущих службу на башнях — наемники из самых отсталых и примитивных народов. Этим людям дракон мерещится в каждой туче, как дриады в каждом кусте в вечернем лесу или привидения в любой темной комнате.

Эти слова вызвали легкий смешок у присутствующих.

— И все же, — дипломатично завершил свою речь Правитель, — мы не должны сбрасывать со счетов никакую опасность. Я просто вынужден умолять вас. Советник Альбан, внимательнейшим образом продолжить ваши изыскания и держать меня в курсе дела.

— Если мне будет позволено, я соберу совет наиболее компетентных в этой области горожан, чтобы выработать должные контрзаклинания и отработать магическую защиту от драконов, — живо принялся за дело Советник Альбан.

— Разумеется. У вас будут все необходимые полномочия, — согласился Правитель.

По крайней мере старый дурак займется делом и не будет мешать настоящей дипломатии.

— Ну а теперь к делу. Все ли готово к приему Киаги — Меткого Лука?

— Почетный эскорт собран и вымуштрован, — отрапортовал Рукх. — Музыканты до сих пор репетируют. Сухие лепестки цветов собраны в корзины и установлены на балконах. К каждой корзине приставлена дама, чтобы осыпать лепестками торжественный кортеж. Если бы этот дикарь приехал летом, он был бы осыпан свежими лепестками, но он, похоже, понятия не имеет о церемониале встреч. Пусть довольствуется сеном. А если серьезно, почтенный Правитель, медленно двигающаяся по узким улицам процессия — отличная возможность раз и навсегда избавиться от этого властителя мира. Одна стрела — и его нет. А без своего лидера эти кочевники превратятся в стадо, которое останется только грамотно загнать в загон и отправить на бойню.

Правитель Тарсиса кивнул:

— Очень заманчивое решение проблемы. Я прикидывал его с того момента, когда узнал, что этот дикарь собирается приехать в город. Это, конечно, было бы нарушением всех дипломатических норм и законов, но не это останавливает меня.

В конце концов, речь идет не о настоящем короле или правителе, а всего лишь о главаре дикарей. Дело в другом. Есть другие причины, по которым я отвергаю эту идею. Первое — я не думаю, что угроза столь сильна, что стоит прибегать к таким радикальным мерам. Второе — мы еще недостаточно знаем о том, что за армия стоит под нашими стенами. И третье — нашей политикой всегда было натравливать одних дикарей на других, а не предпринимать активных действий самим. Пока я не почувствую, что все возможности исчерпаны, мы будем полагаться на продолжение переговоров и закулисную игру. Всем ясно?

— Да, господин, — хором ответили советники.

— Тогда за дело. И строго следовать моим инструкциям.

В этот вечер, удовлетворенный тем, как идет подготовка по всем возможным направлениям, Правитель Тарсиса направился в спальню, чтобы отдохнуть и хорошенько выспаться перед трудным днем. Но ему не суждено было провести эту ночь спокойно.

— Господин, господин! — Панический крик сопровождался громким стуком в дверь. — Господин, проснитесь!

Правитель Тарсиса сел на кровати и протер руками глаза, пытаясь согнать пелену сна с сознания.

— Ну, что там случилось? — недовольно крикнул он. Ему казалось, что он лишь секунду назад положил голову на подушку.

— Скорее, скорее, господин! Там убийство!

Наконец он узнал этот голос. Констебль Вейт, начальник ночной стражи — достойное место для человека, шарахающегося от собственной тени.

— И чего ради будить меня по этому поводу? — оборвал его Правитель.

Его тон не сулил ничего хорошего тому, кто прерывает его драгоценный сон по всяким пустякам.

— Убит посол дикарей, этот, ну как его, — Ялмук!

При этих словах Правитель бросился к двери и распахнул ее. В спальню ввалился бледный, как полотно, констебль, а за ним — старый слуга, безмолвно принявшийся одевать господина.

— Это случилось на исходе третьей ночной смены, Правитель. Портовый патруль как раз заканчивал осмотр старого волнореза и возвращался во Дворец Правосудия с группой задержанных…

Правитель быстро перевел это бюрократическое заклинание на язык реальности: стражники пропьянствовали ночь напролет в какой-то забегаловке. А чтобы выполнить положенную квоту задержанных, арестовали тех, кто подвернулся под руку, в основном пьяных в хлам посетителей, выставленных трактирщиками за дверь. Банды, терроризировавшие ночной город, оставались вне поля зрения патрулей. Вся полиция годилась только на то, чтобы поднять шум, случись где пожар.

— …когда до стражников донесся шум с площади.

— Какой площади? — терпеливо спросил Правитель, знавший, что Вейт был типичным констеблем, а значит — несколько туповатым и медленно соображающим (даже в трезвом виде).

— Площадь перед Дворцом Правосудия, господин. Там, около статуи Абушмулума Девятого, собралась толпа.

— Что делала толпа на площади в такой час?

— Она выскочила из таверны «Бездонная бочка», господин. Это заведение — ну прямо за статуей. Тело лежало у ног памятника.

— Его кто-нибудь трогал?

— Нет, господин. Один из стражников сбегал во Дворец Правосудия и сообщил мне о происшествии. Я выставил там пост, а затем тотчас же направился к вашему превосходительству.

— Ты был во Дворце Правосудия и не заметил толпы на площади?

— Они собрались в другом конце, господин. А стены и двери у нас толстые…

Не толще, чем твой череп, подумал Правитель.

Вслух же он сказал:

— Констебль Вейт. Я сам осмотрю место происшествия. Не беспокойтесь, дорогу до площади я сам найду. А от вас я хочу, чтобы вы послали по гонцу к каждым воротам с приказом страже никого ни под каким предлогом не выпускать из города! Ни ночью, ни утром не открывать ворот никому! И так до моего особого распоряжения. Вы меня поняли?

— Так точно, ваше превосходительство.

— Выполняйте.

Расправив плечи и выставив при этом живот, констебль Вейт неумело отсалютовал, неловко повернулся на каблуках, чуть не упав, и выскочил вон из спальни.

Вслед за ним вышел и Правитель Тарсиса. Идя по коридорам дворца и по мерзлым камням мостовой в окружении ночной стражи, он думал, что все предосторожности наверняка уже опоздали. Его не столько беспокоило то, что убийца мог уже покинуть город, сколько то, что известие об убийстве, скорее всего, дойдет до лагеря кочевников. Правителя страшила не сама перспектива войны, а возможность ее развязывания прежде, чем он будет полностью готов к ней.

Перед Дворцом Правосудия Правитель обнаружил довольно большую толпу.

Площадь перед дворцом, как и все другие площади города, некогда блиставшие великолепием, теперь же была весьма запущенным пустырем с выщербленным покрытием, обшарпанными фасадами обступивших ее домов и изуродованными, полуразрушенными статуями. Одна из них и представляла собой запечатленный в камне образ Абушмулума Девятого, короля из тех давних времен, когда Тарсисом правили короли, таких давних, что никто уже и не помнил, за что этот монарх удостоился этой статуи. Само собой, ничего больше о нем тоже не было известно.

Плотная цепь стражников с секирами наперевес окружала толпу, в которой большинство составляли подвыпившие горожане и чужеземцы, уже изрядно протрезвевшие на холодном ветру.

— Кто-нибудь из свидетелей ушел с места преступления? — спросил Правитель у старшего стражника из оцепления.

— С тех пор, как мы здесь, — никто, господин Правитель, — откозырял тот.

— Хорошо. Отведите их во Дворец Правосудия и распределите по камерам до допросов.

В этот момент кто-то из кабацких завсегдатаев попытался запротестовать. На это Правитель ответил следующим замечанием:

— Всех, кто будет создавать излишние проблемы, можете убить без суда и следствия. Протестующие крики тотчас же смолкли. Конвоиры и задержанные удалились в сторону Дворца Правосудия, и Правитель оглядел оставшуюся перед ним неподвижную фигуру.

— Факелы, — коротко приказал он.

В пляшущем свете перед его глазами предстала страшноватая картина.

Тело лежало навзничь на постаменте статуи — на мраморном кубе высотой почти в немалый рост Правителя. С одной стороны пьедестала свешивались ноги погибшего, обутые в сапоги с загнутыми вверх носками. С другой — голова Ялмука — Кровавой Стрелы глядела застывшими глазами куда-то вдаль. На горле кочевника зиял страшный, глубокий разрез. Большая струя крови сбежала по мраморной глыбе и растеклась лужей по снегу и камням мостовой. Руки вождя были подняты перед грудью, пальцы скрючены и выставлены вперед, словно когти кошки, отбивающейся от врага, лежа на спине.

Над трупом возвышался каменный Абушмулум в своей королевской мантии.

Древнему королю, казалось, было неловко, что Правитель застал его в столь неприятной компании.

— Снимите эту падаль и унесите во дворец, — приказал Правитель. — Передайте тем, кто будет его бальзамировать, чтобы они отнеслись к этому как к похоронам государственной важности. Хоть он и варвар, дикарь, но — как ни крути — посол.

Их Вождь может потребовать тело назад.

Затем Правитель осмотрел пьедестал. Как же убийца поднял тело так высоко?

Ялмук не был сухощав, скорее; наоборот, а следовательно, это было дело не для слабосильного. Или же убийца был не один. Но это уже не имело значения. Хуже всего было то, что этот дурак Ялмук соизволил оказаться зарезанным внутри стен Тарсиса, проявив невежливость и явно желая опозорить город и его Правителя. Это было совершенно бестактно.

А хуже всего то, что наутро должен был появиться Киага — Меткий Лук. Он-то явно захочет выяснить, что случилось с его послами. Стоит ли надеяться на то, что он не узнает об убийстве?

Правитель был вынужден признаться себе, что такая надежда была бы самообманом. В «Бездонной бочке» было полным-полно посетителей, и многие из них наверняка тотчас же отправились в лагерь кочевников, чтобы передать столь важную новость. После приказа никого не выпускать из города возможность проникнуть за ворота просто-напросто стала дороже. Взятка охране вместо медяка стала равняться двум или самое большее трем монетам. Знай Правитель, что новость можно удержать в городе, — он, не колеблясь, посадил бы под арест всех жителей, жестоко расправляясь с теми, кто ослушался бы его приказа. Но судя по всему, такие драконовские методы были бы бессмысленны.

Идя по направлению к порталу Дворца Правосудия, Правитель вдруг почувствовал, что над ним нависла какая-то черная тень. Подняв голову, он увидел, что между темно-серыми тучами мелькнул какой-то змеевидный силуэт.

Мелькнул — и тотчас же исчез. Какая-то невыносимая тяжесть навалилась на плечи Правителя. Даже изваяние древнего короля, казалось, гневно глядело на него, словно упрекая в том, что некогда великий, процветающий город дошел до такого жалкого состояния.

Правитель тряхнул головой, чтобы сбросить эти нездоровые видения. Похоже, что эти неприятности вкупе с бреднями колдунишки Альбана плохо действуют на меня, сказал он сам; себе. Ничего удивительного. Куда более загадочно сейчас, например, то, как убийце удалось затащить труп на пьедестал.

Глава 4

Барабанная дробь глухо доносилась до старого порта из-за городских стен.

Железное Дерево и Нистур стояли на бывшей палубе корабля, служившей теперь крышей этому странному дому. Тут и там вокруг них поднимались к небу дымы других очагов и печей, выходившие из заменивших мачты труб.

Кочевники нервничают, — заметил Железное Дерево, прикрывая лицо от ледяного ветра. — Им нужно сражаться или двигаться куда-то. Они не привыкли так долго оставаться на одном месте, ничего не делая.

— Тут ходят слухи, — сказал Нистур, — что у них появился новый вождь, сумевший объединить их племена.

— Похоже, это больше чем слухи. Я уже три года слышу об этом человеке, который называет себя Киага — Меткий Лук. Видел я и то, что осталось от городов на краю пустыни, взятых его воинами.

Нистур пожал плечами:

— Эти беззащитные городишки под силу захватить даже банде с большой дороги. Взять такой город, как этот, — совсем другое дело.

— Я еще кое-что узнал, — добавил Железное Дерево. — Ракушка сказала, что в городе появились чиновники, набирающие в солдаты всех, кто пожелает. Плату предлагают хорошую.

Нистур подчеркнуто заботливо посмотрел на него.

— Какая жалость, что ты сейчас не в том состоянии, чтобы наниматься в солдаты.

— Я уже почти поправился, — возразил солдат. — Слабость всегда проходит через два-три дня после приступа. Так что я готов к службе хоть сейчас.

— И все же стоит ли ввязываться в это дело? Правители Тарсиса славятся скупостью и умением нечестно вести все сделки.

— Наемник, который ищет господина с хорошим характером, очень быстро сдохнет с голоду. В день выплаты основного жалованья господа всегда устраивают склоку, но в итоге платят почти все, о чем договаривались, потому что они нас боятся.

— Да, эти дела ты лучше меня знаешь, — признал Нистур. — Но мне не улыбается перспектива воевать на стороне обреченных. Как ты думаешь, эта толпа дикарей может одолеть Тарсис?

— Я не знаю, в каком состоянии оборона города, его стены, — пожал плечами Железное Дерево. — Никогда не думал, что найду здесь работу. Тарсис — то место, где наемники проводят время между войнами. Тут появляется множество заказчиков — и человек моей профессии не засиживается долго без работы, прогуляв последний заработанный грош. А что касается твоего вопроса, то кочевники — великолепные воины, но в основном как конные лучники. В чистом поле с ними лучше не встречаться. Уйдешь от их скакунов — попадешь под стрелу. В ближнем бою они неплохо орудуют копьем и весьма посредственно — мечом. Обычно укрепленный город — орешек не по их зубам. Для штурма нужны осадные машины. Нужны люди, умеющие вести подкопы, строить катапульты. У кочевников всего этого нет. Защищать такой город можно, всего лишь контролируя стены и подходы к ним и выжидая, пока кочевникам не надоест это дело и они не снимут осаду.

— Может быть, — с сомнением сказал Нистур. — Но это ведь город торгашей, а они ни за что не согласятся пожертвовать частью своих денег. Только уж в отчаянной ситуации, при смертельной опасности.

— И все равно, — отрезал Железное Дерево, — легкая это будет война или нет, я нанимаюсь в защитники. Не могу же я и дальше сидеть на шее у доброго старика.

Нистур сокрушенно вздохнул:

— Значит, я обречен наниматься вместе с тобой. — И он задумчиво почесал клеймо, оставленное на его шее кольцом Железного Дерева.

Наемник одарил его грустной улыбкой.

— Если не хочешь оказаться привороженным к наемнику — не нанимайся сам убивать его. Ничего, Нистур. Умереть, повинуясь древнему волшебству, — не худшая судьба.

— Остается только проверить правоту твоих мыслей на деле, — пробурчал экс-асассин.

Над таверной покачивалась вывеска с изображением двух скрещенных ножей.

Уже с порога вошедшие увидели, что, несмотря на ранний час, в заведении было полно людей, в основном одетых в разнокалиберные, несомненно, трофейные доспехи наемных солдат. Просто цельный набор брони, без повреждений и по размеру, был здесь редкостью, не говоря уже о такой диковине, как идеально пригнанная драконья кольчуга Железного Дерева.

В одном углу комнаты спиной к очагу сидел офицер, проводивший запись. В его руках были пергаментный свиток и золоченое перо. Бок о бок с ним важно восседал представитель городского казначейства, перед которым возвышались столбики по пять стальных монет в каждом. Желающие получить работу, вспомнив армейскую дисциплину, выстроились в более или менее организованную очередь.

Зарегистрировавшись в пергаментном списке, каждый солдат получал свои пять монет.

— Пять железяк только за запись. — Железное Дерево довольно хмыкнул. — Неплохое начало.

— Вот только правителям Тарсиса это почти ничего не стоит, — вздохнул его компаньон.

— Это почему?

— Наемники потратят почти все эти деньги здесь же, в Тарсисе. В основном в кабаках и гостиницах. Правитель введет специальный налог на покрытие военных расходов. Большую его часть выплатят хозяева этих заведений. Очень скоро эти монеты вновь перекочуют в городскую казну.

— Верно соображаешь, — согласился Железное Дерево, — скупердяйничать они всегда начинают ближе к концу. Чаще всего в середине кампании выплату жалованья приостанавливают, обещая все заплатить в конце, да еще и с надбавкой. Вот тогда и нужно наседать на них всерьез.

— Как странно — честному человеку приходится собачиться из-за уже оговоренных денег со всяким сбродом, я имею в виду хозяев, — сообщил Нистур.

Подошла их очередь. С лица офицера слетело выражение презрительной скуки, когда его взгляд наткнулся на доспехи и оружие Железного Дерева.

— Неплохо смотришься, — заявил он. — А вот твой приятель не очень-то похож на солдата. Что скажешь?

— А я и, не вояка, — вступился за себя Нистур. — Я вообще поэт!

— Он куда лучше управляется с мечом, чем можно подумать, глядя на него, могу вас уверить, — с полным правом сказал Железное Дерево.

— Думаю, что к твоей характеристике стоит прислушаться, — согласился чиновник. — Ты и сам выглядишь как офицер.

— Я был пехотным капитаном в полудюжине армий.

— Отлично. Я набираю солдат в полк Шагбара. Ему нужны опытные офицеры. На первых порах — двойная плата. Твое имя?

— Железное Дерево.

Золотое перо, только что опустившееся в зеленые чернила, зависло над пергаментом.

— Железное Дерево? Слышали мы об одном таком, слышали.

— Да кто о нем не слыхал, — сказал наемник в изрядно исцарапанной бронзовой кирасе и не менее старом шлеме. — Он же проклятый. С ним никто служить не захочет.

Остальные согласно загудели.

— Это правда? Ты и есть тот самый Железное Дерево?

— Да, это я. Но на мне нет проклятия. Просто дело в том, что я…

Чиновник поднял руку:

— Достаточно. Можешь не продолжать. Я должен учитывать общее мнение, ты ведь понимаешь. Я не могу нанять того, кому не доверяют остальные, не могу жертвовать эффективностью своих людей. Ты уж не обижайся. Я сам против тебя ничего не имею.

— Ну да, ничего не имеешь, — грубо повторил его слова Железное Дерево.

Резко развернувшись, он растолкал очередь и вышел на улицу. Нистур же облегченно вздохнул:

— Ну и ладно. Не пойти ли нам обратно к гостеприимному лекарю, чтобы в спокойной обстановке обсудить кое-какие планы на предмет того, как убраться подальше из этого города?

— Я умею только воевать, — сказал Железное Дерево. — Пойдем попытаем счастья у других вербовщиков.

С печальным вздохом Нистур последовал за ним, кутаясь в плащ.

К обеду им дали от ворот поворот еще в шести тавернах. Дурная слава Железного Дерева всюду опережала его. Никто толком не знал, что с ним не так, но никто не соглашался служить с ним. В полном отчаянии приятели забрели в какую-то трущобу, где наткнулись на открытую покосившуюся дверь, над которой вместо вывески был прибит человеческий череп с торчащей в одной из глазниц рукояткой кинжала.

— Будет ли это разумным шагом? — поинтересовался Нистур. — Нам сегодня отказали во всех мало-мальски приличных полках. В последний набирали всякий сброд. Не сомневаюсь, что здесь вербуют только отпетых бандитов, по которым давно петля плачет.

— Разумным шагом? — переспросил солдат. — А кто говорит о здравом смысле?

Нет, просто я должен получить работу. Неужели в этом огромном городе не найдется полка, отряда или хотя бы банды, где не отказались бы нанять такого, как я?

— Друг мой, — проникновенно заметил Нистур, — я не думаю, что отчаяние, которое охватывает командира при виде одного из его воинов, является тем чувством, которое должно царить в какой бы то ни было армии.

— Мы зря теряем время, — оборвал его Железное Дерево и, чуть нагнув голову, чтобы пройти под низкой дверной притолокой, шагнул вперед.

Наемники, собравшиеся на этом вербовочном пункте, своей свирепостью и омерзительностью превзошли все самые худшие ожидания Нистура.

Даже тусклый свет коптящих ламп не мог скрыть клейма, отсеченные уши, вырванные носы и разные татуировки, которыми правосудие двух дюжин стран метило отъявленных каторжников и смертников. На нескольких шеях и вовсе виднелись синие следы от веревки — следствие неудачной казни через повешение. Доспехов у этого воинства отродясь не водилось. Их оружие составляли длинные кинжалы, тяжелые тесаки и, лишь у немногих, короткие палаши. Но менее опасными от этого они не выглядели. При первом же взгляде на них становилось ясно, что этим ребятам убить человека не сложнее, чем рюмку опрокинуть.

Человек, проводивший запись, выглядел едва ли чуть приличнее остальных, да и одет был ненамного лучше их. Перед сидевшим рядом с ним хмурым казначеем высились столбики всего из двух монет. Да, здесь вербовали явно не в элитный полк.

Покрасневшими от дыма и винных паров глазами чиновник оглядел вновь прибывших.

— Имя? — хрипло бросил он — Железное Дерево. Я… — При этих словах чиновник и казначей зашлись в нездоровом хохоте. — Не понял. Что здесь смешного? — угрожающим голосом спросил Железное Дерево.

— Смешного? Да тут умереть со смеху можно. Я, конечно, не семи пядей во лбу, но и не настолько туп, чтобы нанимать человека, который известен всем и каждому тем, что приносит несчастья всем, с кем ни свяжется. Ступай, приятель, да если я даже… — Голос чиновника сменился хрипом, когда на его горле сомкнулись пальцы Железного Дерева.

Солдат с завидной легкостью выволок вербовщика из-за стола и прижал того к каменной стене.

— Ты, видать, трижды тупой, если думаешь, что я готов унижаться и выслушивать оскорбления от какого-то капрала, поставленного над бандитской шайкой. На что вас нанимают: добивать раненых, шарить по их кошелькам после того, как другие завершат сражение?

С нечленораздельным криком вербовщик выхватил кинжал, но его рука была тотчас же остановлена коротким режущим ударом стилета Нистура. Из раны на запястье полилась кровь, и кинжал выпал из онемевших пальцев.

— Не стоит драться, обменявшись противоречивыми мнениями, — заметил экс-асассин.

— Убить их! — взвыл вербовщик, зажимая здоровой рукой рану, чтобы прекратить кровотечение.

Желая порадовать своего начальника, только' что записанные наемники бросились на двух. чужаков, Нистуру пришлось тотчас же расквасить нос одному из нападавших ударом щита. Второй получил не менее ощутимый удар гардой меча в челюсть. Железное Дерево обезвредил еще двоих, взмахнув по разу мечом и кинжалом.

Краем глаза Нистур заметил, что трактирщик, пригнувшись, шмыгнул через открытую дверь на улицу. Настало время уходить. В переполненном зале было трудно эффективно использовать оружие.

— Уходим! — сказал Нистур. — Тут особо не развернешься, да и стража скоро подоспеет.

Еще один бандит упал, схватившись за рану под коленом. Следующий, как и первый, вышел из боя с разбитым конусом щита лицом.

— Пробивайся к выходу, — сказал Железное Дерево. — Я прикрою сзади.

Нистур не стал спорить. Кольчуга солдата давала тому неоспоримое преимущество в положении прикрывающего. На Нистуре же никаких доспехов не было.

Через несколько мгновений экс-асассин вывалился в дверной проем и тотчас же откатился в сторону, крикнув: «Давай!» Сразу же за ним последовал его компаньон, на щеке которого появился неглубокий, чуть кровоточащий шрам.

— Пора сваливать! — крикнул Нистур, и оба метнулись к ближайшему перекрестку.

Вслед за ними бросились в погоню и бандиты из таверны. Но за углом все резко остановились. Там, выстроившись поперек улицы, стояла дюжина стражников с огромной сетью в руках. За первой шеренгой виднелись еще две дюжины солдат с секирами наперевес.

— Именем Правителя Тарсиса, — монотонно загудел из середины строя офицер, сдайте оружие и проследуйте за нами во Дворец Правосудия.

Железное Дерево вызывающе крикнул:

— С каких это пор городская стража стала так ревностно относиться к своим обязанностям?

— С тех пор, как Правитель объявил в городе военное положение. Ясно тебе, чужеземец? Сдай оружие.

Железное Дерево повернулся к Нистуру:

— По-моему, он просто цену набивает. Но думаю, нескольких медяков на эль ему и паре его приятелей будет достаточно.

— Сдается мне, что на этот раз… — начал Нистур, но его слова утонули в резком окрике офицера:

— Взять их!

В тот же миг на приятелей была наброшена крепкая сеть. Их недавние противники уже давно растворились в темном переулке позади таверны, не желая погибать в явно неравной схватке. Нистур и Железное Дерево тотчас же прекратили сопротивление и были разоружены, связаны и препровождены в изрядно заполненные камеры Дворца Правосудия.

— Вот ведь тупицы, — пробормотал Нистур, приводя в порядок одежду после обыска. — Как они только умудряются найти все деньги у задержанных, если пропускают даже оружие?

С этими словами он поправил за голенищем стилет и занялся другими, еще более экзотическими приспособлениями, оставшимися при нем после обыска.

— Им нужны твои деньги, а если ты вдруг зарежешься или пырнешь своего сокамерника — в том для них большой беды не будет, — сообщил Железное Дерево.

Оба приятеля сидели на покрытом соломой полу в камере без. окон, где находилось еще с дюжину заключенных. Кое-кто из них был с изрядной жестокостью избит. На лицах и телах некоторых виднелись следы пыток средней тяжести.

— Они не сняли мою кольчугу только потому, что она не по размеру ни одному из этих жирных свиней. Но боюсь, они скоро найдут на нее покупателя.

— Заткнитесь, вы оба, — прохрипел один из их сокамерников. — Вас-то хоть было за что арестовывать. Нарушение общественного порядка — вполне достойный повод. А мы вообще ничего не сделали.

Не обращая на него внимания, Нистур наставительным тоном сказал своему компаньону:

— Если бы ты не был так настойчив в желании получить работу, мы, вполне вероятно, не оказались бы в столь дурацком положении. А что касается реплики нашего собрата по несчастью, то осмелюсь заметить, что ни в одной из тюрем я не встречал абсолютно невинных узников. Что привело вас сюда, друг мой? Какая злая игра судьбы? Наверное, негодяй-карманник подкинул вам за пазуху чужой кошелек и поднял шум, чтобы досадить вам, а самому избежать заслуженного наказания?

Железное Дерево подхватил:

— А я знал одного парня, которого застукали в темном переулке над еще теплым трупом. Одной рукой он держался за рукоять кинжала, вонзенного в сердце убитого, а второй шарил у него за пазухой в поисках кошелька. Так этот умник клялся на суде, что в тот момент он только что наткнулся на беднягу и хотел вытащить кинжал из раны, заодно пытаясь нащупать пульс на теле.

Взрыв невеселого смеха встретил эту историю солдата. Но один из узников, подождав, сказал:

— И все же с нами — совсем другое дело. Мы действительно оказались здесь ни за что. Мы просто сидели в «Бездонной бочке» и выскочили на площадь, когда кто-то заорал, что нашел труп на постаменте памятника, что у самого входа в таверну. Мы хотели только посмотреть, а тут налетела стража, продержала нас на холоде, а потом отвела сюда. Да разве будешь с ними спорить, тем более что сам Правитель приказал.

В разговор вступил другой арестованный, уже изрядно избитый:

— Теперь Правитель и его следователи начали трясти нас всех по очереди. Им нужно выяснить, не видели ли мы или не слышали чего-нибудь, относящегося к убийству. Да кто там чего слышал! А когда результаты допроса следователю не нравятся, сам знаешь, что бывает. С каждым разом нас лупят чуть посерьезнее.

Еще немного — и дело дойдет до каленого железа и плетей.

— А что за суматоха из-за какой-то мокрухи? — деловито поинтересовался Нистур. — Важную шишку завалили?

— Какого-то кочевника, — ответил один из арестантов. — Говорят, чуть ли не их посла.

— Понятно, чего эти дикари забили в барабаны, — пробормотал Железное Дерево. — Не думаю, что такая новость настроит их на мирный лад. Как его убили?

— Перерезали глотку, — ответил человек, судя по одежде — странствующий торговец. — В следующий раз, окажись я рядом с трупом в чужом городе, смоюсь куда подальше.

— Мудрый вывод, — прокомментировал Нистур.

Так, рассказывая о себе, узники скоротали время до ужина, когда им принесли жидкую похлебку в деревянных мисках. Чуть позже спокойное течение времени в зарешеченной камере без окон было нарушено шумом и криками в коридоре.

— Руки не распускай! Сама дойду! Хватит шарить, уже все отобрали.

Сомнений не было. Этот голос принадлежал Ракушке, которую вел по коридору стражник в черном балахоне с капюшоном — форме тюремщиков Дворца Правосудия.

Дойдя до камеры, где находились ее приятели, Ракушка капризно остановилась и чуть ли не требовательным голосом сказала:

— Хочу в эту!

С этими словами она сунула что-то в ладонь стражника, снимавшего с ее рук конвойные кандалы. Тот, чуть приоткрыв решетку, втолкнул девушку внутрь и тотчас же захлопнул за ней замок. Улыбаясь, Ракушка сказала:

— Ну и ну, кого я вижу!

— Плохой из тебя воришка, — вместо приветствии сообщил Железное Дерево. — При твоей-то работе быть пойманной дважды за несколько дней!

— Я попалась потому, что мне это было нужно.

— Предположим, что это так, — сказал Нистур. — Но объясни тогда, почему ты предпочитаешь сидеть на тюремной содоме, а не гулять на свободе?

— Я хотела разыскать вас, вот почему, — ответила она, присаживаясь рядом.

— Признаюсь, я тронут, — сказал Нистур, — но зачем тебе это?

— Ну, это не совсем моя идея, — созналась Ракушка. — Я узнала, что вас арестовали, и рассказала Станбогу. Он очень боится за тебя, Железное Дерево, и попросил меня помочь вам здесь чем можно. Я-то в этом заведении гость частый, знаю, что к чему…

— Я очень благодарен старику за то, что он меня выходил, — буркнул солдат, — но нянька мне не нужна.

— Конечно, — презрительно улыбнулась девушка, — могучий воин, равного которому нет, но почему-то время от времени падающий на ровном месте без сознания.

— Не обижайся, мы действительно оценили твою жертву, — примирительно сказал Нистур. — Значит, это заведение тебе знакомо?

— Знакомо — не то слово. Я тут чуть, не полжизни провела.

— Везет тебе, — буркнул кто-то из узников-иностранцев. — Во многих странах за повторную кражу отрубают руки.

— А кому это здесь нужно? — возразила она. — Страже? Еще чего, я ведь для них — постоянный источник: дохода. Зачем им бесполезный инвалид в городе?

— Кстати, — опросил Нистур, — как ты пронесла сюда монету, за которую тебя отправили именно в нашу камеру?

— Лучше не спрашивай, у тебя же равно так не получится, — демонстративно горда ответила Ракушка.

Правитель Тарсиса спешился у основания башни, прикрывавшей северную сторону Западных ворот. Здесь еще сильнее слышался барабанный гул, который привел горожан почти что в панику. По пути к воротам Правитель видел ужас, застывший в глазах прохожих, еще вчера выражавших лишь презрение по отношению к варварам-кочевникам.

Внутри башни толстые стены хранили тишину, но на ее верхней площадке барабанная дробь с удвоенной силой наваливалась на уши. Казалось, сами стены содрогаются от этого грохота. Главные ворота Тарсиса и ближайшие стены были надежно защищены гарнизоном городской стражи и, что было более эффективно, элитными отрядами наемных воинов. Но Правитель знал, что большие участки полуразрушенной стены во многих местах едва прикрыты редкими патрулями. Сквозь бой барабанов до его ушей доносились звуки работы кузнецов и плотников, лихорадочно приводивших в порядок военные механизмы и приспособления, запущенные и полуразвалившиеся за долгой ненадобностью.

Правитель направился к площадке для переговоров, которая возвышалась над серединой ворот, проклиная про себя торгашей-сенаторов, так запустивших оборонительные сооружения, города. То, что он сам принимал участие в формировании городской политики, никак не умаляло его гнева.

Как только он поднялся, на деревянный помост, нависший над воротами, воздух прорезал вой дюжины фанфар. Это дунули в свои инструменты выстроившиеся за спиной Правителя герольды.

Стоя на виду у вражеской армии, выше всех защитных сооружений города.

Правитель почувствовал себя неуютно. Но что поделать — тот, кто властвует, должен оправдывать свое звание и положение. Кроме того, несколько зорких телохранителей внимательно следили за неприятельским войском, готовые при первом же намеке на выстрел из лука, арбалета или пущенный из пращи камень сбить господина с ног, повалить его на помост под прикрытие толстых бревен переднего бортика.

Неожиданно барабанный бой стих. Войско кочевников зашевелилось.

Задвигались с места на место флаги и штандарты. Правитель, наблюдая за этим зрелищем, нерадостно отметил, что перед ним оказалось чуть ли не вдвое больше воинов, скакунов и шатров, чем он видел два дня назад. Похоже, Киага прибыл не один, а с подкреплением. Плохая новость, нечего сказать.

Армия кочевников представляласобой колоритное зрелище: разноцветная, блестящая упряжь и попоны лошадей, яркие цветные одежды воинов, их начищенные до блеска остроконечные шлемы. Лица кочевников были закрыты до глаз разноцветными повязками. Воины яростно размахивали над головой мечами и потрясали копьями, украшенными шелковыми лентами. Но Правитель знал, что это был всего лишь спектакль дам устрашения. Настоящее оружие кочевников — маленькие, круто изогнутые луки — пока что покоилось притороченным к седлам.

Как только оно окажется в руках свирепых воинов, можно будет считать, что игра окончена и война началась всерьез.

Вдруг, словно по команде, армия кочевников расступилась, образуя длинный прямой коридор от ворот до дальнего, самого большого шатра, сотканного из алых и черных полос. Всадники, образовавшие коридор, подняли копья в приветственном салюте.

Правитель увидел приближающиеся к стенам две фигуры. Вскоре в одной из них он узнал Говорящего с Тенями, верховного шамана кочевников. Второй всадник в алом плаще с золотым подбоем, лицо которого закрывала до глаз полувуаль из такой же ткани, не мог быть ни кем иным, кроме как Киагой — Метким Луком.

Чуть позади следовал еще один всадник в сверкающей кольчуге, чье лицо было полностью скрыто за бронзовой маской. Этот воин нес высоко поднятый к небу штандарт — на длинное древко был насажен череп какого-то рогатого животного.

Ниже, после венца из развевающихся конских хвостов, колыхалось знамя с вытканной на нем хищной птицей, сжимающей в когтях изогнутую саблю.

Два верховных властителя кочевников и сверкающий знаменосец остановились перед воротами Тарсиса. Повисло молчание.

— Я приветствую тебя, Киага — Меткий Лук. Мир тебе, — прервал паузу Правитель. Его голос, привычный к торжественным церемониям, звучал громко, достойно и уверенно.

— Я не приветствую тебя с миром, Правитель. Тарсиса! — прокричал одетый в алое кочевник. — Ты убил моего посла. Этим ты оскорбил меня, всех кочевников Пыльных Равнин и всех бессмертных богов. Не будет мира между нами, пока не восторжествует справедливость!

Начало не предвещало ничего хорошего. Правитель набрал воздуха и заговорил:

— Я пропущу мимо ушей твои оскорбления и невежливость твоих слов. Убийство посланника — серьезный повод для гнева. Но я заверяю тебя, что не имею к этому никакого отношения и что я найду убийцу или убийц. Это несчастье не должно прервать наши переговоры.

— Несчастье? Ты еще не знаешь, что такое настоящее несчастье, Правитель.

Но ничего, скоро ты все познаешь сполна! И несчастье, и горе. За нанесенное мне и моему народу оскорбление я разрушу твой город, сровняю его с землей, уничтожу всех его жителей, перепашу всю эту землю и смешаю ее с солью, чтобы даже трава не росла здесь еще сотни лет!

Войско кочевников одобрительно загудело при этих словах.

Правитель пробурчал себе под нос:

— Этого он делать не собирается, иначе уже давно напал бы на город. А значит, ему нужно сохранить лицо, отложив штурм. Попробуем помочь ему.

Вслух же Правитель произнес:

— Если даже тебе это удастся, то потребует сил и времени. Чего бы ты хотел от меня сейчас, мой брат-правитель?

— Выдай мне убийц! Они должны быть приведены ко мне через пять восходов солнца, чтобы быть преданными смерти по нашим обычаям.

Это уже лучше.

— Будь уверен, они будут найдены. И я лично доставлю их к тебе.

— И не вздумай дурачить меня! — взвыл Киага. — Я не приму трупы тех, кто якобы был убит при аресте.

— Ни в коем случае. Сколько бы человек ни участвовало в заговоре, они все будут доставлены тебе в здравии и в состоянии принять и оценить любое наказание, которое ты сочтешь нужным наложить на них.

— Итак — пять дней! А затем — готовься к войне. Пока я не получу убийц, ни один человек не покинет Тарсиса.

— Согласен, но я требую, чтобы мои уполномоченные следователи имели свободу входа и передвижения по вашему лагерю. И им нужно разрешение на допрос любого из твоих воинов, невзирая на его ранг.

— С чего это я должен позволять такое?

— Потому что я не могу быть уверен, что не твои люди убили Ялмука — Кровавую Стрелу. Много дней твои люди свободно ходили по городу наравне с остальными жителями. И любой из них теоретически мог убить посланника.

— Это абсурд! — крикнул Киага. — Но никто еще не говорил, что Меткий Лук не великодушен и мелочен. Твои офицеры могут свободно приходить в мой лагерь, спрашивать любого из нас независимо от ранга и получать честные ответы. Я обещаю им безопасность и право возвращения в город. Пусть на них будут твои личные печати. Любой, кто попытается покинуть город без этого пропуска, будет тотчас же убит.

— Согласен! — крикнул Правитель Тарсиса.

— Пять дней! — напомнил Киага.

Развернув коня, он поскакал прочь от ворот Тарсиса. За ним последовали шаман и знаменосец. За все время переговоров шаман не произнес ни слова.

И вновь Правитель Тарсиса собрал Высший Совет. Маски на лицах советников раздражали Правителя, ибо мешали разглядеть выражение лиц. Но ему и в голову не приходило предложить им снять никому не нужные маски. С традициями не шутят.

Слово взял Советник Рукх:

— Не вижу проблемы, господин. У нас в тюрьме полным-полно всякой швали.

Выберем пару-тройку бандитов посвирепее на вид и выдадим их этому дикарю. Тот порадуется, да и наш палач получит лишний отгул.

Правитель возразил:

— Не думаю, что Киагу так легко одурачить. Я общался с ним недолго, но он произвел на меня впечатление человека с мозгами. Он готов вести переговоры и торговаться, поэтому не стоит лишний раз провоцировать гнев его самого и его воинов.

В разговор вступил Советник Меде, казначей:

— Уважаемый лорд Рукх прав лишь отчасти. Я знаю, что в Тарсисе есть достаточное количество весьма достойных людей, которые абсолютно разорены и изрядно задолжали казне. Уверен, что среди них найдутся такие, которые ради благополучия своих семей и погашения долгов согласились бы признаться в убийстве. Сознавшийся аристократ будет выглядеть более убедительно, чем каторжникголоворез.

— Убедительно, но только до первых горячих щипцов, — возразил Правитель, — а там они живо сознаются в обмане.

— Господин, — вставил Советник Мелкар, — а что, если вместо поисков убедительного фальшивого убийцы поискать настоящего, выяснить, кто на самом деле убил варвара, и передать его или их Киаге?

— Это было бы наилучшим выходом, — согласился Правитель, — но боюсь, тут возникнут сложности. Во-первых, у меня нет опытных следователей по таким делам.

Наши дознаватели занимаются в основном контрабандистами, теми, кто уклоняется от уплаты налогов, да чиновниками — ворьем и взяточниками. Кроме того, наши аристократы не очень-то жаждут предстать перед допросами каких-то следователей невысокого ранга.

— Я с удовольствием принял бы на себя столь тяжкую обязанность, — негромко сказал Советник Рукх. — Не считая вас, я самый знатный человек в городе и имею полное право опрашивать кого бы то ни было.

С таким же успехом ты можешь быть и убийцей, подумал Правитель и сказал:

— Благодарю вас за готовность возложить на себя сей груз, но я не хотел бы, чтобы люди могли сказать, что мы решаем все дела келейно, выводя себя из-под подозрения, когда назначаем следователем одного из членов Совета. Я не могу позволить, чтобы наша репутация честных, достойных и бескомпромиссных правителей подвергалась сомнению… Нет, господа, я найду достойного следователя, имеющего опыт и ни кровно, ни финансово не связанного с высшим светом Тарсиса.

Глядя на удаляющихся советников, Правитель прикидывал, сумеет ли он выполнить столь убедительно звучащее решение. Где же найти такого человека?

Правитель глянул в сторону песочных часов, стоящих в углу комнаты. Уже весьма ощутимая часть отпущенных ему пяти дней пересыпалась в нижнюю колбу.

Глава 5

Сколько дней мы здесь? — спросил Железное Дерево.

Нистур внимательно посмотрел на своего компаньона.

— Или у тебя очень медленно растет борода, или же мы здесь еще совсем недолго, — раздраженно ответил он.

— Успокойтесь и отдыхайте, — со знанием дела посоветовала Ракушка. — Вы в тюрьме еще и дня не провели. Просто тут время по-другому двигается.

Сама она лежала на спине, закинув ногу на ногу, и жевала соломинку.

— Это не единственное, что здесь идет не так, как обычно, — сказал Нистур, почесав себя под мышкой. — Двуногие обитатели этого места вполне, терпимы.

Четвероногих можно, по крайней мере, как-то избегать. А вот что делать с шестиногими — ума не приложу.

Оба приятеля отказались от очередной похлебки. Ракушка же, ничуть не смущаясь, умяла их порции, стоя у решетки и болтая о чем-то с охранниками.

Вернулась она с задумчивым выражением на лице.

— Ну что, есть новости? — поинтересовался Нистур.

— Кое-какие известия из дворца, — ответила девушка.

— Разумеется, — скептически заметил солдат. — Дворцовая канцелярия не забывает держать тебя в курсе дед.

— Вы что, действительно не знаете, как мир устроен?

— Знаешь, я думал, что знаю, — сказал Нистур, — но, познакомившись с тобой, я скорее склонен усомниться в этом.

— Ну и как он устроен? — буркнул Железное Дерево.

Ракушка улыбнулась:

— Понимаете, богатые и важные люди прячут свои слова и мысли друг от друга, совершенно забывая, что вокруг них есть другие, а то и не считая этих других за людей. Они никогда не обращают внимания на охрану и слуг.

— Справедливое наблюдение, — согласился Нистур. — Ну и что же услышали эти непрошеные уши во дворце?

— Стражники говорят, что из-за этого убитого дикаря могут быть большие неприятности. Вождь кочевников вне себя от ярости. Он дал Правителю пять дней, чтобы найти и доставить ему убийц. Потом он начнет штурм. Сдается мне, что осталось уже не пять дней, а четыре с половиной.

— Теперь понятно, почему стража так ревностно взялась за дело, — сказал Железное Дерево. — Ну и что дальше собираются делать во дворце?

Ракушка гордо поделилась столь важной информацией:

— У Правителя серьезные трудности. Ему нужно назначить следователя, а он никому не доверяет. Его стражники могут найти только кружку с элем на расстоянии вытянутой руки. А любой из членов Высшего Совета не преминет воспользоваться такими полномочиями, чтобы избавиться от самых опасных конкурентов, а то и подсидеть самого Правителя.

— А другие чиновники? — спросил Нистур. — Судьи, например? Неужели в правительстве города не найдется достойных людей?

— Все они получили эти места по протекции и теперь полностью зависят от своих патронов среди советников, — ответила Ракушка.

— Над этим стоит поразмышлять, — пробормотал Нистур, почесывая бородку.

— Вот еще, — буркнул солдат. — Что тебе до дворцовых дел, когда сам ты в тюрьме?

— Нет, нет, подожди. Слушай, Ракушка, а твоя система наоборот не работает?

Ну, не сможешь ли ты передать кое-что отсюда во дворец?

Девушка подумала.

— Никогда не пробовала. Но, наверное, должно получиться. Проблема в том, что слуги-то всегда прислушиваются к словам господина, а вот наоборот — далеко не всегда.

— Да, это будет труднее, но надеюсь, что ненамного, — сказал Нистур. — Тут нужно подключить материальную заинтересованность. Я думаю, что если обещать каждому, кто будет участвовать в этой цепочке, некоторое вознаграждение, то наше послание довольно быстро дойдет до Правителя.

— Какое еще послание? — удивился Железное Дерево.

— Я просто ищу способ выбраться из этой клетки, куда, смею напомнить, нас привела главным образом твоя настойчивость в поисках работы.

— Хватит напоминать мне об этом. Что ты задумал?

— Минутку. Вдохновение нисходит от богов, а они подчас весьма неторопливы.

Солдат и девушка терпеливо ждали, пока экс-асассин и поэт размышлял.

Наконец он снова нарушил молчание:

— Я полагаю, что мы можем стать решением той самой проблемы, которая так мучает господина Правителя. Представьте себе, что он узнает, будто в его темнице томятся узники, чье ремесло — расследование убийств, заговоров и прочей грязи. Не востребует ли он услуг таких людей?

— Еще как востребует, — согласился Железное Дерево, а затем, оглядевшись, поинтересовался:

— Но вот где он их возьмет?

— Не прикидывайся болваном, — недовольно фыркнул Нистур. — Мне сейчас не до удовлетворения твоего чувства юмора. Сосредоточься лучше на придумывании для нас блестящей легенды о наших успехах в прошлом в разных странах, достаточно далеких от Тарсиса.

— Первый шаг может сработать, — признал Железное Дерево. — Правитель вытащит нас отсюда и вызовет к себе. Проблема в другом — поверит ли он нам?

— Ты забываешь о ключевом факторе. Он страстно захочет поверить нам, цепляясь за единственную возможность решить свою проблему. Поэтому он закроет глаза на многое из того, на что в другой раз несомненно обратил бы внимание.

— Попробовать стоит, — сказал солдат. — По крайней мере выберемся из-за решетки, а там уже будем думать, как уйти из, города.

— Не знаю… — усомнилась Ракушка. — Передать что-то просто во дворец — не проблема. А вот самому Правителю — я не уверена.

— У самого неприступного властителя есть доверенные слуги — старая няня, верный паж, иногда мажордом…

— Виночерпий! — воскликнул Железное Дерево. — В городе, где никто из аристократов не доверяет друг другу и боится быть отравленным, виночерпий должен быть самым надежным человеком.

— Замечательно, — заметил Нистур. — Мой друг, ты уже делаешь первые успехи на новом поприще.

Ракушка посмотрела на одного приятеля, потом на другого и поинтересовалась:

— А как же я? Мне что, так и сидеть тут?

— Не волнуйся, — успокоил ее Нистур. — Окажись мы на свободе, уж как-нибудь тебя вытащим. А теперь, подруга, слушай внимательно, что именно ты должна передать во дворец.

Склонившись к ней, Нистур с четверть часа негромко втолковывал девушке что-то; затем Ракушка встала, подошла к решетке и забарабанила по прутьям.

Правитель Тарсиса поймал себя на том, что грызет ногти. А ведь от этой привычки он избавился много лет назад. Песчинки одна за другой пересыпались в нижнюю колбу часов, а решение проблемы не становилось ни на йоту ближе. Ни один из опрошенных чиновников не показался ему ни достаточно умным, ни достойным доверия. А уж о сочетании этих двух качеств и мечтать не приходилось.

— Господин?

Правитель подряд голову и увидел стоящего передним виночерпия.

— Что?

— Вам нужно подкрепить силы, господин. Вы не спали и не ели с того времени, как прибыл этот вождь дикарей. Нельзя так пренебрегать собой. Я приказал повару приготовить для вас кое-чего вкусного, а сам смешал несколько бодрящих напитков.

Старик держал перед собой большой поднос с несколькими тарелками и большой чашей теплого вина, от которой шел запах каких-то трав.

— Наверное, ты прав, — согласился Правитель и потянулся к чаше.

— Господин, знаете ли, я тут узнал кое-что интересное. Быть может, это окажется полезным в решении проблемы с кочевниками.

— Да? — с надеждой спросил Правитель. — Что ты узнал? Неужели нашлись свидетели? Кто-то видел убийц и может описать их?

— Нет, господин, не совсем это. Просто у вас в тюрьме под Дворцом Правосудия находятся два чужеземца, которые известны во многих странах как следователи по убийствам, заговорам и всяким таким делам.

— Ерунда! Я вчера утром сам допрашивал всех свидетелей с места преступления. Не было в тюрьме никаких таких чужеземцев.

— Я слышал, что их задержали только вчера вечером, за нарушение порядка.

— Тогда… пошли-ка за констеблем Вейтом. Немедленно.

Виночерпий бросился исполнять приказание, а Правитель Тарсиса стал прикидывать преимущества такого поворота дел. Если все это правда, то вполне возможен благоприятный исход: ведь именно такие следователи ему и нужны — не местные, не повязанные с его главными соперниками в борьбе за власть. Как виночерпий узнал об этих людях, Правителя не интересовало. Он достаточно доверял старику, но никогда не снисходил до того, чтобы вникнуть в его мысли или внутренний мир. Обычно он вообще едва замечал его присутствие.

Минуту спустя появился констебль Вейт.

— В нижней тюрьме находятся два чужеземца, задержанные за нарушение порядка вчера после обеда, — сказал Правитель. — Они утверждают, что являются следователями по убийствам. Привести их ко мне.

Вейт заморгал:

— Но… Господин, я не слышал о таких задержанных…

— Зато я слышал. У Правителя Тарсиса есть источники информации, недоступные какому-то констеблю. Иди и выполняй приказание.

— Слушаюсь, господин! — Констебль отдал честь, развернулся на каблуках и бросился к выходу.

Меньше чем через час Вейт вернулся. Вслед за ним конвоиры ввели в зал двух закованных в кандалы узников. Один был высоким, крепким на вид парнем в очень необычной кольчуге. Второй скорее походил на купца или молодого ученого. Причем он умудрился даже из камеры выйти так, что сохранил некоторое подобие достоинства в своем костюме. Замыкал процессию стражник, с трудом тащивший в руках оружие и личные вещи, конфискованные у задержанных при аресте.

— Вот эти чужеземцы, господин, — доложил Вейт сам собой разумеющийся факт.

— Детектив Нистур, к вашим услугам, мой господин, — сказал один из пленников умудрившись при этом, несмотря на ручные н ножные кандалы, отвесить церемонный поклон и снять шляпу.

— Детектив Железное Дерево, мой господин, — сообщил второй, коротко, по-военному поклонившись и отдав честь.

— Констебль, — обратился Правитель к Вейту, — можете быть свободны вместе с охраной. И снимите с них эти железяки.

— Господин, это опасные преступники! — запротестовал Вейт.

— Снимите кандалы и вынесите их оружие из зала. Я буду в достаточной безопасности, если вы останетесь за дверью.

— Как прикажете, господин, — с сомнением согласился констебль.

Повернувшись к арестованным, он пригрозил:

— Чтоб без шуток! Только дернитесь! Не забывайте, я здесь — за дверью.

— Да уж, при таких-то угрозах — кто посмеет хоть шаг ступить? — заметил Нистур.

Зазвенели падающие на пол цепи, и стражники вышли из зала. Последним шел Вейт, подозрительно оглядываясь на арестованных.

— У меня не так много времени, чтобы тратить его попусту, — сказал Правитель Тарсиса. — До меня дошло известие, что вы двое — опытные следователи.

Это так?

— И даже более того, — сказал Нистур, подкручивая кончик левого уса. — Мы очень известны во многих местах. Взять хотя бы великий город Тансуг. Кто, как не мы, расследовали и предупредили о страшном заговоре жрецов Жабьего Бога?

— Тансуг? — переспросил Правитель. — Никогда не слышал о таком городе.

— Это довольно далеко отсюда, Но о Палантасе вам уж наверняка известно.

— Разумеется.

— Так вот, всего-то полгода назад именно мы нашли убийцу Йесамуна, главы Гильдии Строителей. Вам следует всего лишь послать туда гонца и получить от тамошнего правителя подтверждение. Я думаю, он даст нам самые лучшие рекомендации.

— На это уйдет несколько недель. У меня нет столько времени.

— Очень жаль, — продолжил Нистур. — Всегда лучше заручиться чьей-нибудь поддержкой на новом месте. Но могу дать вам слово благородного человека, что мы — я и мой коллега — непревзойденные мастера расследования уголовных дел. Только дайте нам разрешение, предоставьте Полномочия — и мы сделаем все, что вам нужно.

Правитель долго молча смотрел на них, а затем все же принял решение.

— Рискнем, пожалуй. Но учтите, что, скорее всего, первое же ваше дело в этом городе станет для вас последним. У вас есть всего лишь чуть больше четырех дней, чтобы распутать убийство. После этого армия кочевников уничт… возьмет город в осаду. Мне же нужно от вас вот что… — И Правитель коротко ввел приятелей в курс дела, рассказав о переговорах, о том, как был найден труп посла, и о требованиях Киаги — Меткого Лука.

— Все ясно, — сказал Нистур, дослушав рассказ до конца. — Не волнуйтесь.

Злоумышленник или злоумышленники будут переданы вам в течение четырех дней.

— Рекомендую вам; сдержать свое слово, — не очень любезно сказал Правитель и, посмотрев на Железное Дерево, добавил:

— Я смотрю, твой приятель не очень-то разговорчив.

Нистур поспешил объяснить:

— Я — аналитический центр нашего дуэта. А мой компаньон обеспечивает военно-боевую экспертизу, что, сами понимаете, немаловажно в таких делах.

— Да, ты-то явно не боец, — сказал Правитель, кивнув в сторону Нистура.

Затем он встал и подошел к резному деревянному сундуку, откуда извлек на свет два серебряных амулета с его личной печатью. Амулеты висели на тонких серебряных цепочках.

— С этой печатью вы можете везде проходить и всех допрашивать, включая и лагерь кочевников.

— Нам нужна еще одна печать, мой господин, — сказал Нистур.

— Еще одна? Зачем?

— Нам потребуется проводник — мы ведь не знаем города. В тюрьме мы познакомились с одной молодой горожанкой по имени Ракушка. Похоже, она прекрасно ориентируется во всех районах города. Если вы согласитесь выпустить ее под нашу ответственность, мы обязуемся проследить за ее законопослушным поведением.

— Констебль Вейт!

Констебль, словно слон, ввалился в зал.

— Да, мой господин!

— В тюрьме есть заключенная по имени Ракушка?

— Так точно, мой господин! Она у нас завсегдатай.

— Привести ее сюда.

— Слушаюсь, мой господин.

Казалось, констебль уже перешел порог способности удивляться. Подождав, пока за ним закроется дверь, Нистур вновь заговорил:

— Остался еще один маленький момент, господин.

— Не понимаю, о чем идет речь. Вы получили задание, полномочия, и каждая секунда, проведенная здесь, является потерянным для следствия временем.

— Я имею в виду наш гонорар.

— Гонорар? Ты имеешь в виду плату, деньги?

— Господин на редкость догадлив.

— Вам обоим нравится дышать, не так ли?

— Осмелюсь признаться, что я с трудом представляю себе жизнь без удовлетворения этой скромной потребности, — сообщил Нистур.

— Так вот. Выполните то, за что взялись, — и я позволю вам дышать.

Провалите дело — вас повесят. Я думаю, что жизнь — достаточно щедрый гонорар.

Кстати, еще можно будет выдать вас Киаге. Этот парень найдет что-нибудь повеселее банальной виселицы.

— Как будет угодно господину, — печально согласился Нистур. — И все же нам понадобятся деньги на оперативные мероприятия. Многое в нашей работе основывается на мелком подкупе слуг и прочей черни в целях получения крупиц нужной информации.

— Хорошо. Дворцовый казначей выдаст вам разумную сумму, о расходовании которой вы подадите подробный отчет.

— Как вам будет угодно, — согласился Нистур.

— Тогда — прочь отсюда. Принимайтесь за. дело.

Новоявленные следователи водрузили себе на шею серебряные печати, чем немало удивили поджидающих их у выхода из зала конвоиров. Получив образно свое оружие, приятели потребовали от ближайшего конвоира отвести их к дворцовому казначею.

— Кто вы такие, чтобы приказывать мне! — заорал было стражник.

Тут ему в лицо уткнулся зажатый в руке Железного Дерева серебряный медальон.

— Мы — следователи по особо важным делам, назначенные и уполномоченные Правителем Тарсиса! Понял, болван? Если жить надоело — можешь не слушаться нас.

— Да, господин, слушаюсь, господин, — забормотал стражник, выпучив глаза. — Пойдемте, я провожу вас.

Ракушка присоединилась к ним у дворцовых ворот.

— Значит, получилось! — радостно улыбаясь, воскликнула она.

Нистур повесил ей на шею печать Правителя.

— Ты теперь следователь, назначенный Правителем Тарсиса. С этой штукой ты можешь допрашивать кого хочешь — хоть самого Киагу.

— Зачем мне это нужно? — сказала девушка, взвешивая серебряный амулет на ладони. — Я вот думаю, сколько бы мне за эту штуковину дали?

— Не смей никому отдавать ее даже на время, пока мы не окажемся в безопасности, — предупредил ее Нистур.

— Предлагаю первым пунктом нашего плана поставить нормальный обед, — заявил долго молчавший Железное Дерево. — Я умираю с голоду.

— Хорошая еда, теплая ванна — звучит заманчиво, — согласился Нистур. — Ракушка, веди нас в достойное заведение. Я полагаю, мы можем списать такие траты на текущие оперативные расходы.

Следуя за Ракушкой, солдат пробурчал:

— Этот Правитель Тарсиса — всего лишь жалкий ростовщик, меняла. Это видно по тому, как он отсчитывает монеты. А жадность! Плебей. Настоящий аристократ щедро заплатил бы нам, а не стал торговаться, как старуха на рынке.

— Увы, это не город благородных принцев, — вздохнул Нистур. — Местные уроженцы даже в поэзии ничего не понимают.

Ракушка привела их в дорогую таверну «Три дракона». Добротная скульптурная группа из трех бронзовых крылатых змеев возвышалась над входом, предупреждая, что это заведение предназначено для состоятельных клиентов. Навстречу компании выскочил человек в фартуке, который, окинув презрительным взглядом Ракушку, вежливо, но холодно обратился к ее спутникам:

— Могу я быть чем-нибудь полезен?

— Любезный хозяин, — Нистур взял его за плечо, — отведите нас в лучший кабинет, накройте-ка нам стол, принесите лучшего эля и готовой еды. Подавайте все в таком количестве, какое окажется необходимым для удовлетворения нашего голода и жажды. Пообедав, мы предадимся неге в вашей, надеюсь, уже подогретой бане.

Поймав недоверчивый взгляд трактирщика, Нистур, по примеру Железного Дерева, резко сунул тому под нос серебряную печать.

— Мы — следователи, назначенные Правителем.

Выражение лица хозяина тотчас же изменилось.

— Разумеется, господин. Пожалуйста, проходите сюда. Все, что у меня есть, в вашем распоряжении.

С патан волшебной быстротой для троицы был накрыт стол, на котором выстроились стройными рядами аппетитно пахнущие блюда.

— Эти серебряные безделушки — отличная вещь, — заметил Нистур.

Затем в их комнате воцарилось молчание, прерываемое только чавканьем да звоном тарелок.

Наконец, наевшись и оставив на столе лишь сладости, приятели отослали официантов прочь и приступили к обсуждению. Естественно, первым взял слово Нистур:

— Итак, друзья мои, нам нужен план. Мы должны исходить из того, что город закрыт и плотно окружен кочевниками. Покинуть его будет нелегкой задачей.

— Ну через ворота мы с нашими побрякушками выйдем, — напомнил Железное Дерево.

— И окажемся среди дикарей, которые будут следить за нами почище местной стражи. Так что хрен редьки не слаще.

— Я, пожалуй, осмотрю городские стены, — сказал солдат. — Может быть, кочевников не так много, чтобы действительно плотно окружить город. Если между их заставами можно просочиться, то с наступлением темноты я предлагаю рискнуть.

Конечно, есть шанс нарваться на шальной патруль, но это уже судьба, да и перехитрить их трудно, но можно.

— Вам-то хорошо, — сказала Ракушка, — а я из города никогда не выходила, — У тебя нет другого выбора, — спокойно сказал Железное Дерево. — Кочевники вполне могут захватить город. Тогда здесь камня на камне не останется. Поехали с нами. Жизнь я тебе обещаю интересную, хотя, вполне вероятно, не очень длинную.

— Я уже мечтала о путешествиях, но карманников нигде особо не жалуют.

Своих везде хватает.

— Друзья мои, — обратился к ним Нистур, — мне кажется, мы совсем упускаем из виду другую возможность.

— Какую же? — поинтересовался солдат.

— Действительно выяснить, кто убил этого посланника.

Железное Дерево обалдело посмотрел на него:

— Но ведь мы не следователи. Это же всего лишь легенда.

— Как знать? — вздохнул Нистур. — Мы ведь никогда не пробовали. Осмелюсь напомнить, что мы все — храбрые, полные сил, умеющие приспосабливаться к жизни люди с весьма развитым интеллектом. Да мы просто созданы, чтобы быть следователями!

В голосе Нистура появился энтузиазм, не разделенный Железным Деревом.

— Ну, я не знаю… — начал он неуверенно, но был прерван Ракушкой:

— Слушайте, мы ведь не можем просто так высматривать путь к бегству. Скоро нас здесь каждая собака узнавать будет. Будьте уверены, кое-кто из горожан добросовестно сообщит Правителю о каждом нашем шаге. Нам придется притворяться, будто мы что-то делаем. Лучшим прикрытием, как я понимаю, станут поиски убийцы.

Не забывайте, у нас только четыре дня. За это время мы должны что-то решить.

— Вот видишь, — оживился Нистур, — даже наша юная дама согласна с тем, что в моем предложении есть глубокий смысл.

— Согласен, — буркнул Железное Дерево. — Следователи так следователи. Но с чего мы начнем?

— Глубокая мысль, коллега, — отозвался Нистур. — Начнем с предложений самого, младшего из. нас.

Ракушка вздрогнула и вдруг заговорила, напуская на себя серьезный вид:

— Ну… Я вот думаю… Ну, о тех, кто попал за решетку вместе с нами, но ни за что. Я всегда оказывалась в тюрьме заслуженно, а они просто попались под руку Правителю. Теперь, когда их допросили, Правитель забудет о них, и неизвестно, сколько еще времени бедняги просидят за решеткой. Не можем ли мы чего-нибудь для них сделать?

— Отличное предложение! — согласился Нистур. — Что может быть более естественным, чем допрос свидетелей следователями? Вперед, в тюрьму! Но, стоп — сначала в ванну!

— Вот что, приятель, — Нистур дружески похлопал старшего конвоира по плечу, — мы допросили свидетелей и выяснили все, что было нужно. Больше они нам не нужны. Можешь выпустить их.

Тюремщик с сомнением оглядел троицу вчерашних узников.

— Из дворца я не получал такого приказа.

— Ты разве не понял, кто мы? В права следователя по особо важным делам входит право и арестовывать, и отпускать на свободу любого, кто может быть полезен в расследовании. Так что выполняй приказ. Хотя, если не веришь, можешь побеспокоить Правителя и потребовать у него разъяснений…

— Ну… я, пожалуй, выполню ваш приказ… но только под вашу полную ответственность.

— Под полнейшую, — подтвердил Нистур.

Когда тюремщик удалился. Железное Дереио сказал:

— Пока что мы неплохо берем их на испуг нашими побрякушками. А что, если кто-нибудь серьезно упрется рогом? Не окажется ли у нас кишка тонка?

За воротами бывшие узники тепло поблагодарили своих нежданных избавителей.

Железное Дерево напомнил им:

— Не думаю, что вы теперь намного в лучшем положении. Киага не выпускает никого из города.

— Все равно, это куда лучше, чем сидеть за решеткой, — возразил странствующий торговец. — Если начнется штурм и кочевники ворвутся в город, можно будет попытаться прорваться отсюда с оружием в руках.

Нистур поинтересовался:

— А кстати, под какой статуей вы нашли труп?

— Я покажу. — Купец подвел их к памятнику Абушмулуму Девятому и поспешил вслед за другими узниками удалиться от дверей тюрьмы, опасаясь, что власти могут и передумать.

«Следователи» без посторонних глаз начали осмотр пьедестала. Кровь до сих пор никто не смыл — ни с мраморного куба, ни с плоских камней мостовой.

— Не понимаю, зачем убийце понадобилось затаскивать труп на пьедестал, — пожал плечами Железное Дерево.

— А ну-ка, подсади меня, — попросил его Нистур. — Посмотрю, что там, наверху.

Вслед за Нистуром на камень с ловкостью обезьяны влезла и Ракушка.

— Ну и что там? — спросил оставшийся внизу солдат.

— То, что можно было предположить, — разочарованно ответила девушка. — Большая лужа крови, словно старина Абушмулум напустил в штаны. Ничего интересного.

— А мне вот это и кажется любопытным, — заметил Нистур.

— Что именно? — спросила она.

— Наверху крови значительно больше, чем внизу. Туда, на мостовую, стекла лишь небольшая часть.

— Ты хочешь сказать, что убили его не внизу, а сначала затащили на пьедестал живым? — спросил Железное Дерево.

— Выходит, что так, — сказал Нистур, слезая с мраморного куба. Вслед за ним легко спрыгнула Ракушка.

— Что за чушь получается? — пробормотал Железное Дерево. — Значит, Ялмук зачем-то забрался на пьедестал вместе с убийцей? Не понимаю.

— И не поймешь, пока мы не соберем все факты, — сказал Нистур.

— Ты говоришь так, словно понимаешь толк в этом деле.

— Я учусь, как, впрочем, и ты. Пошли.

— Куда ты собрался? — спросила Ракушка.

— Констебль говорил, что труп перенесли в дворцовый морг. Будем надеяться, что он все еще там.

— Еще не хватало дохлых дикарей рассматривать, — недовольно фыркнула девушка, но пошла вслед за своими спутниками.

Морг находился, естественно, в самом дальнем от покоев Правителя крыле дворца. Здесь готовили к погребальному обряду важных городских покойников.

Нистур наскоро объяснил цель. их визита унылому, зловещего вида типу — старшему из похоронной команды.

— Вы как раз вовремя, — торжественно объявил он. — Скоро мы отвезем его за ворота и отдадим кочевникам, чтобы те похоронили его по своим обычаям.

Ялмук — Кровавая Стрела возлежал на обитом шелком катафалке. Одежда вождя была выстирана, а его тело вымыто и натерто благовониями. Его руки лежали на груди, сжимая рукоять сабли. Смертельная рана была со вкусом задекорирована шелковым шарфом. Даже лицу покойника служители морга сумели придать мирное, спокойное выражение.

— Хорошая работа, — заметил Железное Дерево. — Можно подумать, что бедняга только и ждал такого случая и был счастлив умереть.

— Мы всегда стараемся сделать все возможное для наших клиентов, — с достоинством и гордостью сообщил главный бальзамировщик.

Нистур аккуратно отодвинул с шеи покойника шелковый шарф. Вдвоем с напарником они внимательно осмотрели рану на шее. Ракушка, побледнев, отвернулась и отошла в сторону.

— Я думаю, ты немало насмотрелась на жертв убийц на своем веку, — буркнул Нистур.

— Более чем достаточно, — ответила она, — но привыкнуть к этому никак не могу. Я ведь вор, а не головорез.

— Странная рана, — сказал Железное Дерево. — Не могу, правда, сказать почему…

— Я тебя понял, — подхватил Нистур. — Дело в том что рана ровная и абсолютно равная по глубине. Любой клинок оставил бы другой след. А тут… вся шея перерезана. Так даже серпом не получится…

— Вы, по-моему, просто наслаждаетесь, — с отвращением пробормотала Ракушка.

— Упражнения на тренировку остроты мысли всегда приятны, — ответил Нистур.

Затем он обратился к служителю морга:

— Мне нужно приподнять его, чтобы осмотреть затылок и шею сзади.

— Это действительно необходимо? — переспросил тот, явно пораженный таким неуважением к проделанной работе.

— Уверяю вас, ему от этого хуже уже не будет. С оскорбленным видом бальзамировщик и смотритель морга приподняли Ялмука за плечи, почти посадив труп.

— Ага! — воскликнул Нистур. — А вот, друзья мои, что мы имеем с этой стороны. Шрам идет по всей окружности шеи и сзади доходит по глубине до кости.

Но заметили ли вы разницу?

Ракушка, не желая выглядеть трусихой перед своими приятелями, потянулась в сторону трупа и, с трудом сдерживая тошноту, сказала:

— Словно два шрама. Один заходит за другой.

— Совершенно точно! — согласился Нистур.

— Что же это могло быть? — озадаченно почесал в затылке солдат. — Никогда не видел такой раны.

— А мне доводилось, — сказал Нистур. — В бытность, скажем так, представителем некоей профессии, я ознакомился с преимуществами и недостатками множества видов Оружия. Эта рана нанесена не клинком. Я уверен, что ее причиной стала проволочная удавка. Ну да, просто прочная стальная нить с двумя ручками на концах. Накидываешь такую штуку сзади и тянешь за рукоятки крест-накрест, чтобы затянуть петлю. Двойной разрез получается там, где струна перекрещивается на затылке.

По знаку Нистура служители морга уложили труп на место и ревностно принялись вновь приводить его в порядок.

— Пойдемте отсюда, друзья, — сказал Нистур. — У нас еще много дел.

На улице Ракушка вздохнула свободнее.

— Не нравится мне это место. Я, конечно, не в хоромах живу, но, по крайней мере, не среди мертвецов.

— А где ты живешь, когда не ночуешь у Станбога или не пользуешься гостеприимством городской тюрьмы? — поинтересовался Железное Дерево.

Девушка пожала плечами.

— Здесь, там. Везде. В основном — в Старом Городе.

— А я думал, он заброшен, — сказал Нистур.

— Так говорят городские власти, и для них это истинная правда. В этом районе не платят податей и не ведут никаких дел с Правителями. Но те люди, кто не может найти другого места, живут там. Если тебе негде переночевать, там всегда можно найти какую-нибудь нору, где ты будешь в безопасности и даже в относительном тепле.

— А почему говорят, что там очень опасно?

— Так ведь там бандит на бандите. Они охотятся за воришками вроде меня, вытряхивая добычу за день. Мало того, начнут пытать, так ты им про все заначки расскажешь, где что спрятала. Многие из этих ребят явно не в себе. Убить могут просто так, даже не для того, чтобы ограбить.

— Ну а теперь у тебя есть шанс стать официальным лицом.

— Еще чего не хватало. Моя жизнь — это моя жизнь, и я не собираюсь менять ее на другую.

— Давайте лучше займемся нашими делами, — прервал их разговор Железное Дерево. — Жаль, что труп обмыли да и одежду постирали.

— Согласен. Он, конечно, много выиграл с точки зрения эстетики, но улики уничтожены начисто. Хорошо еще, что мы его вообще застали здесь.

— Что будем делать теперь? — спросила Ракушка.

— Мы знаем, что многие высшие аристократы Тарсиса были задействованы в дипломатических играх с посланниками. Конечно, первое подозрение падает на них.

Но я не считаю, что мы должны начинать допрашивать их всех подряд.

— Почему же? — спросил Железное Дерево.

— Не забывай один из них нанял меня, чтобы убить тебя. Значит, он не откажется еще от одной попытки нанять убийц, увидев нас вместе. А кроме того, он с полным правом может считать себя обманутым и оскорбленным мною. Я ведь так и не вернул деньги.

— Понятное дело, — вздохнул солдат.

— Хотя найти его все же не помешало бы.

— Зачем? — поинтересовалась Ракушка.

— Да чтоб деньги вернуть, я же сказал. Мне не нужно того, что я не заработал.

Железное Дерево что-то напряженно обдумывал. Наконец он сказал:

— В моих путешествиях я только один раз встретился с людьми, которые используют удавки в качестве повседневного оружия. Это одинокие кочевники, изгнанники нескольких далеких племен, которые таким образом расправляются с застигнутой врасплох жертвой. Обычно они пользуются тетивой или кожаным шнурком, но стальная струна подойдет для такого дела еще лучше. Сдается мне, что в армии, стоящей за городскими стенами, найдется не один десяток мастеров обращения с этой штукой.

— Ценный вывод, — заметил Нистур. — Вот видишь, ты уже начинаешь оправдывать доверие Правителя.

— Но зачем тащить тело или еще живую жертву на постамент? — спросила Ракушка.

— Я как раз думал над этим, — ответил Нистур. — И, похоже, нашел ответ.

Пошли со мной.

Вскоре Нистур вновь привел их к площади у Дворца Правосудия и попросил приятеля подсадить его на пьедестал.

— Смотрите, — сказал он.

Сняв с шеи шарф, он взял его за концы и сел на корточки на самом краю верхней площадки мраморного куба. Шарф длинной дугой свешивался вдоль боковой поверхности пьедестала.

— Видите? Жертва проходит мимо, а убийце остается только набросить удавку ей на шею и затянуть петлю. А потом ему нужно всего-навсего выпрямить ноги, вот так. — Нистур медленно встал, словно поднимая в руках тяжелый груз. — Так работают мышцы ног и спины, а они гораздо сильнее, чем руки, которыми приходится тянуть, если душить человека сзади, с одного с ним уровня. А так человек даже средней силы может не только легко убить, но и поднять труп на пьедестал, вытянув его за веревку или, в нашем случае, за концы проволоки. Шаг назад — и жертва остается на постаменте, агонизируя на глазах убийцы. Отличный вариант для того, чтобы убить человека, физически более сильного. Так что нам вовсе не нужно разыскивать богатыря и великана, хотя это, быть может, и ограничило бы круг подозреваемых.

— Эффективно и к тому же эффектно, — заметил Железное Дерево.

— Вот-вот, и это очень важно, — подтвердил Нистур.

— Что именно?

— А то, что это не просто рядовое убийство, — сказал Нистур, слезая с пьедестала. — Оно не только уничтожает жертву, но и оставляет в недоумении и в неведении того, кто обнаружит случившееся. Это говорит нам об одной важнейшей детали, редчайшем качестве для убийцы. Этот человек чувствует стиль.

Глава 6

— Я полагаю, — сказал Нистур, — что нам нужна база, место расположения, — в общем, называйте как хотите.

Троица «следователей» стояла на высоком и круто изогнутом мосту, пересекавшем то, что некогда было одним из полноводных каналов, соединявших все районы Тарсиса с гаванью. По этим каналам товары и продукты доставлялись в город и развозились по рынкам, магазинам и домам. Теперь же от каналов остались лишь сухие русла, заваленные грязью и опавшей листвой, которую не могли смыть даже редкие осенние ливни. Несколько старых барж, осев на дно, так и остались стоять у набережных, превратившись в некое подобие жилых домов.

Железное Дерево потрогал висевшую на груди печать Правителя.

— С этими штуками мы можем расположиться хоть во дворце, хоть в самой шикарной гостинице или богатом доме Тарсиса. Но что-то мне эта идея не нравится.

— Совершенно справедливое ощущение, — подхватил Нистур. — Ведь наши первые подозреваемые — это важные городские шишки. У нас, конечно, есть большие полномочия и гордое звание, но защитить нас могут только наши головы и руки.

Что касается меня, то мало кто из местных вояк мог бы потягаться со мной в бою один на один. В том, что ты, Железное Дерево, настоящий воин, я убедился лично.

Ракушка умеет исчезать и уходить от погони. Замечательно, но нужно быть реалистами — мы не сможем ничего сделать, если по приказу кого-либо из аристократов Тарсиса нас окружат две-три дюжины вооруженных солдат или бандитов. С наступлением темноты я бы вообще не стал соваться в сам город.

Надеюсь, что никто не осмелится напасть на нас днем, опасаясь непрошеных свидетелей.

— Можно занять одну из башен городской стены. Самоебезопасное место, — предложил Железное Дерево.

— Ты говоришь как солдат, — возразил Нистур, — и забываешь о том, как там будет неуютно и неудобно. А кроме того, вокруг будет полно народу — квартирующие там наемники и ополченцы из местных, поднимающиеся на стену и спускающиеся обратно караульные смены… Нет, я предпочел бы место, где мы могли бы появляться и исчезать, не привлекая лишнего внимания. Быть может, мы будем прибегать к тайным операциям в ходе расследования нашего дела.

— В Старом Городе я знаю множество укромных уголков. Но вот насчет комфорта — даже я чувствую себя там неуютно, — сказала Ракушка, а затем, помолчав, добавила:

— А почему бы нам не остаться там, где мы уже бывали?

Корабль Станбога — довольно безопасное место. Во всяком случае, окрестные жители любят старика и всегда предупреждают об опасности.

— Неплохая идея, — согласился солдат. — К тому же у нас теперь есть чем расплатиться со стариком.

Нистур кивнул:

— Хоть он и клянется, что не занимается колдовством, я более чем уверен в том, что он сумеет применить к делу парочку защитных заклинаний. К тому же Мирса, по-моему, стоит трех-четырех наемников, которых сплошь и рядом вербуют в эти дни в городе.

— Итак, к Станбогу, — сказал Железное Дерево. — Если он, понятно, не будет против. Кстати, а что ты скажешь о самом Правителе города?

— Ты имеешь в виду, не сам ли он разделался с посланником? — поинтересовался Нистур.

— Для нас никто не может быть свободен от подозрений. Это же гнилой город, одни торгаши. Как ведь обычно начинаются все мелкие войны, в которых такие, как я, добывают свой хлеб? Два аристократа не поделят титул или кусок земли и, подумав, решают выяснить это дело при помощи силы. Все честно и открыто. У кого больше денег, чтобы нанять солдат, больше мозгов в голове, чтобы правильно вести войну, тот и победил. Здесь же все наоборот. Все клянутся друг другу и Правителю в верности, а на самом деле каждый второй готов вступить в сделку хоть с Киагой, хоть с чертом, лишь бы сорвать свой куш.

— Увы, ты абсолютно прав, — печально вздохнул Нистур. — Никому здесь доверять нельзя. Остается рассчитывать только на самих себя. Вот я и хочу доверить нашей юной подруге одно важное дело.

— Какое? — подозрительно прищурившись, спросила Ракушка.

— Не беспокойся. Тебе, я думаю, даже понравится. Ты ведь на дне города своя в доску. Знаешь наперечет всех воришек, шлюх, попрошаек. Эти люди вряд ли согласятся что-либо рассказывать официальным лицам. По возможности они просто смоются при нашем приближении. Но тебе они могут рассказать очень многое.

Походи среди них сегодня, поспрашивай, не видел ли кто-нибудь чего-либо необычного в ночь убийства, не слышал ли какого разговора… Будь готова приплатить за информацию.

Вынув несколько монет из кошелька, он протянул их девушке и спросил:

— У тебя есть оружие?

Ракушка покачала головой:

— Был маленький нож, но тюремщики забрали его и не отдали.

— Тогда купи себе другой. И не такой, чтобы кошельки срезать, а побольше, чтобы можно было защититься. Вечером приходи к Станбогу — расскажешь нам, что узнала.

— Договорились, — сказала девушка и, прежде чем уйти, убрала серебряную печать под тунику. — Лучше не показываться с этой штукой на людях. Там, где я ошиваюсь, знак Правителя будет нервировать людей. Да и убить могут за серебряную-то штучку.

— Может быть, это вовсе и не серебро, а только посеребренная сверху медь, — предположил Железное Дерево.

— Поверь мне, я знаю людей, которые готовы убить и за такой кусок меди. А другие, узнав, что это печать Правителя, еще и приплатят, лишь бы получить возможность замочить того, кто ее носит. Ладно, вечером увидимся.

Ракушка бесшумно, словно кошка, исчезла в темноте.

— Не понимаю, как эта девчонка до сих пор жива, крутясь в этом гадюшнике, — сказал Железное Дерево.

— Да уж, крутиться ей приходится изрядно, — согласился Нистур, а затем, помолчав, хлопнул приятеля по плечу и сказал:

— Пойдем, дружище. У нас есть еще несколько часов до наступления темноты. Я не хочу больше никого допрашивать, пока не выясню, каково же положение самого города. Давай-ка займемся этим делом.

— Согласен, — ответил Железное Дерево. — Посмотрим, в каком состоянии стены, поглядим на лагерь кочевников. Хотя подожди, а почему это ты все время командуешь? Тоже мне, начальник нашелся на мою голову. Не забывай, кто кому отметину поставил на шее.

— Об этом я не забываю ни на минуту, — заверил его Нистур, машинально потирая клеймо. — И все же, я полагаю, ты согласишься, что язык у меня подвешен лучше. Во мне говорит поэт. И всякого рода умственные упражнения мне чрезвычайно приятны. Что скажешь, если мы поделимся следующим образом: ты следуешь моим указаниям в ходе следствия, я же буду беспрекословно подчиняться тебе, окажись мы втянутыми в бой или попади в общую заваруху со всем городом? С готовностью полагаюсь на твой боевой опыт.

— Пока согласен, — буркнул Железное Дерево.

Когда они направились мимо стен дворца через площадь к Северным воротам Тарсиса, Нистур спросил:

— Не думаешь ли ты, что пришло время рассказать, почему один из местных аристократов решил убрать тебя? Сначала я не спрашивал, потому что речь шла о моей работе и это было не моего ума дело. Но теперь мы связались с этими негодяями, и в целях нашей общей безопасности я хотел бы выяснить, чем и кому же ты так сумел насолить. Железное Дерево развел руками:

— Поверь, знал бы сам — рассказал бы тебе. Я вовсе не собираюсь подвергать нас еще большей опасности. Но я действительно понятия не имею, почему один из местных аристократов так возжелал моей смерти. Я в городе меньше месяца, тихо проживал полученные за последнюю войну деньги. Я ни с кем не общался, кроме как с нашим братом-наемником да с посетителями кабаков у старого волнолома. Хотя я, конечно, всего не помню… — Его голос дрогнул.

— Что? Ты хочешь сказать, что ко всем остальным удовольствиям у тебя еще и провалы в памяти?

— Иногда случается что-то вроде того. Но в последнее время не было. — Железное Дерево покачал головой. — Нет, я уверен — ни с одним из местных аристократов дел у меня не было.

— Ну и ладно. Аристократов-то и в лучшие времена не поймешь. Может быть, он шлялся по городу переодетым и ты обыграл его в кости. А может быть, его с женой проносили по городу в паланкине, а та слишком внимательно посмотрела на тебя из-за занавески, вот он и взбеленился.

— Все возможно, — признал Железное Дерево. — Может быть, он вообще принял меня за кого-то другого. Ничего, скоро все выяснится. Сейчас важнее подумать, как выпутаться из той западни, в которой мы оказались.

Приятели прошли дворцовую ограду и вышли на широкую улицу, ведущую прямо к одним из трех городских ворот. Нистура поразило то, как различаются две ее стороны. С юга возвышался один из добротных кварталов с большими красивыми домами и дорогими лавками. А по другую руку — с северной стороны — начинался Старый Город, не признаваемый городскими властями, считающийся заброшенным.

Большинство его высоких зданий разрушилось во время Великой Катастрофы, а те, что сохранили свои два-три этажа, стояли теперь словно пустые каркасы, зияя провалами окон, будто пустыми глазницами. Здесь Катастрофа прошлась обычным землетрясением, за которым всегда следуют опустошительные пожары. В Старом Городе не осталось ни одного деревянного сооружения, а все устоявшие при землетрясении здания изрядно обгорели.

— Судя по высоте руин, это был один из богатейших и роскошных районов города, — заметил Нистур. — Надо же — такой ущерб. Теперь понятно, почему Тарсис так и не оправился после Катастрофы.

— У этих торгашей просто духу не хватило, — презрительно бросил Железное Дерево. — Я видел города, от которых после Катастрофы камня на камне не оставалось. Так они просто заново отстроились. Даже не подумаешь, что их коснулись такие потрясения. А с этих чего взять?

— Я от них тоже не в восторге, но нужно быть справедливым: город обслуживал гавань, которая после Катастрофы исчезла.

— Ас чего это я должен быть к ним справедлив? — буркнул Железное Дерево.

Наконец они подошли к воротам — внушительному сооружению, сами створки которого были из толстых бревен высотой футов по двадцать. Массивная железная решетка из толстых прутьев служила второй защитой ворот. Обычно в эти часы она была поднята так, что только острые зубья нижней кромки виднелись над головами прохожих. Но по случаю военного положения ее не поднимали и днем. В одной из огромных створок ворот была сооружена маленькая калитка такой ширины, что в нее с трудом проходил один человек. Калитка, не менее толстая, чем сами ворота, висела на толстых кованых петлях и была заперта на несколько внушительных металлических засовов и толстенный деревянный брус.

По обеим сторонам ворот возвышались башни, превышающие общий уровень стен на пятнадцать футов. Верхние площадки башен были обрамлены устрашающими зубцами. На башнях были установлены большие баллисты и несколько тяжелых арбалетов — в три-четыре раза больше тех, которые служат личным оружием. Эти оборонительные приспособления устанавливались на поворачивающихся платформах и могли посылать во врага тяжелые металлические стрелы или камни величиной с хорошую дыню.

Большая группа наемников, вооруженных самым разным оружием, внимательно проследила взглядом за подошедшими приятелями.

— Кто командует гарнизоном ворот? — спросил Железное Дерево, приблизившись к солдатам.

— А кому он понадобился? — не очень приветливо отозвался один из наемников.

Показанные серебряные печати возымели свое обычное действие. Через минуту солдаты разыскали командира, который не замедлил подойти к посетителям.

— Капитан Карст, к вашим услугам, — представился солидный седоусый воин, подошедший к приятелям, спустившись с одной из башен. Бросив взгляд на драконью шкуру солдата, он, не удержавшись, воскликнул:

— Железное Дерево? Тебе же отказали все вербовщики! Как же ты смог так быстро занять этот высокий пост при Правителе Тарсиса?

— Как знать, капитан, в чем наше предназначение и не стоим ли мы большего, чем имеем в этой жизни? — торжественно продекламировал Нистур и деловито добавил:

— Нам нужно осмотреть стены и бросить взгляд на лагерь кочевников.

Капитан слегка пожал плечами, звякнув пластинами доспехов.

— Рад помочь. Пойдемте.

Проводя приятелей по узкой спиральной лестнице внутри башни, капитан поинтересовался:

— Нам сообщили, что Правитель выдал три такие печати следователям. Вы действительно думаете разыскать убийцу этого дикаря?

— На это мы и нанялись, — подтвердил Железное Дерево.

На вершине башни им отдал честь сержант — начальник караула.

— В лагере кочевников все спокойно, господин капитан. Появилась еще одна банда этих варваров. Человек сто, наверное.

Нистур и Железное Дерево подошли к зубцам и посмотрели на раскинувшийся перед ними лагерь кочевников.

— Впечатляет, — коротко прокомментировал увиденное Нистур.

Лагерь действительно представлял собой внушительное зрелище: сотни шатров и навесов. загоны для лошадей и другого осота; воины, тут и там упражняющиеся в стрельбе из лука или метании копья; дозорные патрули, уходящие и возвращающиеся в лагерь. Всему этому недоставало порядка, свойственного цивилизованной армии, но все говорило о том, что это войско тоже знает, что делает.

Железное Дерево обратился к капитану:

— Обычно эти варвары кочуют целыми племенами. Сколько из этой толпы воинов?

— Здесь одни солдаты, — доложил Карст. — Их новый Вождь сумел убедить кочевников оставить свои семьи в безопасных местах, утверждая, что тем нечего бояться, когда междоусобная вражда осталась в прошлом. Сегодня лагерь на треть больше, чем был вчера. Я думаю, что по племенам прошел слух, будто Киага собирается разграбить Тарсис. Вот сюда и тянутся даже те, кто еще не присягнул ему на верность, желая поучаствовать в дележе такого лакомого куска.

— Если он добьется своего, — сказал Железное Дерево, — то присягнут ему все кочевники Равнины. Он станет их лидером, Верховным Вождем, тут и спорить нечего.

— Ты хочешь сказать, — предположил Нистур, — что он не очень-то заинтересован в успехе нашего следствия? Мы ведь таким образом лишаем его отличного повода для штурма.

— Да, ему это совсем ни к чему, — согласился Карст. — Отмени он штурм — как тогда ему объясняться с его головорезами? Они-то уже настроились на войну и богатую добычу.

— Значит, в нашей работе особого смысла нет, — подытожил Нистур.

Карст ткнул пальцем в сторону шатра Киаги.

— Этот дикарь, по-моему, крепко задумал разграбить город. Эти пять дней ему просто были нужны для того, чтобы собрать побольше воинов. Мы-то за это время ничего толком не сделаем. Тут работы невпроворот.

— А в каком состоянии оборонительные сооружения города? — поинтересовался Железное Дерево.

— В лучшем, чем были два дня назад, — четко отрапортовал Карст. — Всех плотников и кузнецов города согнали на ремонт помостов, перекрытий и приведение в порядок баллист и катапульт. Кстати, большинство метательных приспособлений уже в рабочем состоянии. Каменщики и подсобные рабочие заделывают бреши в стенах. Кстати, разрушения оказались не такими уж большими, как мы боялись.

— А хватит ли людей, чтобы защитить стены по всему периметру?

— При серьезной осаде — нет. Но я что-то не видел, чтобы кочевники серьезно готовились к штурму. Никаких осадных машин они не строят, да и не умеют, наверное. А без осадных башен и тяжелых таранов можно долго и безуспешно штурмовать даже маленький гарнизон, укрывшийся за такими стенами.

— Значит, у кочевников не так много шансов на успех? — с надеждой в голосе поинтересовался бывший асассин;

— Ну да, — каким-то странным голосом подтвердил Железное Дерево и криво усмехнулся.

— Есть прописные истины военного дела. — Карст был доволен, найдя в лице Нистура благодарного слушателя. — Нельзя штурмовать крепость с одними луками и копьями. Такое оружие в сочетании с мобильностью чрезвычайно эффективно в бою на открытой местности. Но здесь защитники могут легко укрыться за зубцами стен и даже отвечать нападающим стрелами своих арбалетов. Для безопасности стрелков и предназначены эти щиты. — И капитан показал на стоящие рядом с зубцами сбитые из толстых досок квадраты и крепления в стенах, предназначенные для них.

— Понятно, — сказал Нистур и стал слушать дальнейшие пояснения Карста.

— Далее. Если вы ведете бой в чистом поле, то вам нужны подготовленные, обученные, умеющие держать строй солдаты, к тому же по возможности физически сильные. Нельзя сунуть в руки крестьянскому парню меч и ожидать, что он будет эффективно им действовать. Натянуть большой лук под силу только очень крепкому человеку, и требуются годы тренировок, чтобы научиться попадать в цель на большом расстоянии. Другое дело — защита крепости. Тут каждый горожанин будет полезен. Даже слабак сможет провернуть ворот арбалета. А стрела, пущенная в гущу вражеских солдат, вполне вероятно, попадет в кого-нибудь из них.

Карст шагнул к груде камней величиной чуть больше кулака, насыпанной у ближайшей бойницы. Такие же груды лежали по всему помосту, идущему вдоль стены.

Примерно такие же булыжники использовались для мощения городских улиц.

— Чтобы вывести человека из строя, метнув такой камень, потребуются немалая сила и отменная меткость, не так ли? — спросил Карст.

Нистур взвесил камень на ладони и подбросил его пару раз невысоко в воздух.

— Я бы не стал и пытаться, — заключил он. — Слишком мала вероятность удачного попадания.

— Но с высоты стены, окружающей Тарсис, такой камень, будучи переброшен через край бойницы слабой рукой старого купца, долетев до земли, наберет скорость достаточную, чтобы убить человека.

Перегнувшись через край стены. Карст сказал:

— Вот, посмотрите сюда.

Нистур высунулся вслед за капитаном и увидел, что вертикальная почти на всем протяжении стена образовывала резкий вогнутый склон у самого основания.

— Этот склон, — объяснил Карст, — во-первых, затрудняет использование осадных башен и перекидных мостиков. Их просто трудно будет подогнать к самой стене. А во-вторых, смотрите сами. — И Карст бросил вниз один из булыжников.

Набрав изрядную скорость, камень звонко ударился о вогнутый склон и отскочил от него почти горизонтально.

— Вот видите! Стоит лишь чуть приноровиться — и сильный удар в грудь, живот или в лицо обеспечен. Если учесть, что почти ни у кого из кочевников нет доспехов, то, случись им подойти близко к стенам, град камней заставит их держаться на достаточном расстоянии.

— Вы хорошо разбираетесь в своем деле, капитан, — одобрительно сказал Нистур. — А что вы скажете про осадные лестницы? Здесь-то стены действительно высоки и отвесны, но есть места, где они ниже, частично разрушены, и там противник может рискнуть взобраться по ним.

— Никто из часовых или разведчиков не видел, чтобы кочевники сколачивали лестницы. А сам я думаю, что у этих дикарей кишка тонка штурмовать с лестницами. Такая атака — это очень крупная ставка. Большие потери неизбежны.

— Точно, — согласился Железное Дерево. — Господа обычно посылают в первых рядах с лестницами крестьян-рекрутов, считая их ни на что более не пригодными.

Они оказываются наименее болезненными потерями в бою.

— Так и есть. А на что еще они годятся? Зачем подставлять опытных солдат, даже не дав им возможности вступить в бой. Деревенщина штурмует стены с лестниц, отвлекая силы защитников, а настоящие воины бросаются в атаку с осадных башен, где они в безопасности до самого соприкосновения с противником.

А дикари не строят башен, не сколачивают лестниц, не сгоняют в качестве убойного мяса крестьян из соседних деревень.

— Так что же получается? — удивился Нистур. — Если все так ясно, то, может быть, вся эта демонстрация — лишь повод для Киаги и Правителя города покрасоваться друг перед другом, а затем решить все проблемы за столом переговоров?

— Чего не знаю — того не знаю, — пожал плечами Карст. — Я никогда не служил в таком странном городе, как Тарсис, да и про вождя, способного собрать воедино такую армию кочевников, я что-то раньше не слыхал.

— Не может ли быть так, — предположил Нистур, — что обе стороны хотят войны, но толком не представляют, как ее вести и с чего начинать?

— Надеяться на это я бы не стал, — мрачно, как Железное Дерево, усмехнулся Карст.

— Почему же? — спросил Нистур, уже догадываясь, каким будет ответ.

— Потому что, когда господа затевают войну, сами не понимая, как грамотно вести ее с наименьшими потерями, слишком много крови проливают простые солдаты и офицеры. Причем зачастую зазря.

— Кто отвечает за ворота? — спросил Железное Дерево.

— Я, — ответил Карст.

— Я имею в виду, кто из местных аристократов? Они наверняка распределили между собой участки стены, где могут в свое удовольствие упражняться в потугах выглядеть настоящими командирами.

— А, ты про этих. Так ведь тут же главный въезд в город. За него отвечает сам Правитель. Он у нас полковой патрон.

— Это такой почетный титул, пародия на звание, — объяснил Железное Дерево. — Во всех армиях у каждого полка есть свой патрон. Это обычно кто-нибудь из местных аристократов, приезжающих пару раз в год проверить, как идут дела во вверенном ему подразделении.

— Вторые по значению ворота — Северные. Там заправляет Советник Рукх, следующий после Правителя влиятельный человек в Тарсисе. Южные ворота под патронажем Советника Бласима, толстого, совершенно бесполезного типа. Есть еще старые портовые ворота, они сейчас наглухо замурованы, а отвечает за этот участок стены Советник Меде. Он главный банкир и казначей города, сами судите, какой милый и полезный из него начальник. Советник Мелкар — единственный, кто хоть что-то понимает в военном деле и действительно хочет сделать что-нибудь полезное для обороны города. Он командует фортом на юго-западном углу стен.

Есть еще Советник Альбан, но он уже слишком стар и даже не претендует на то, чтобы выглядеть бравым воякой. Все дела в его форте он пустил на самотек.

Выслушав напоследок этот малообнадеживающий доклад Карста, Нистур и Железное Дерево пошли по стене на юг. Повсюду шел ремонт метательных машин, заканчивалась заготовка камней, копий, дротиков. Дальше в стенах появились провалы и осыпи, через которые можно было перейти по наскоро сколоченным деревянным мостикам. Далеко не везде ремонтные работы шли полным ходом. Кое-где даже кустарник, разросшийся на внешней стороне осыпавшейся стены, еще не был вырублен, что дало бы возможность противнику почти скрытно приблизиться к самому пролому.

— Капитан не очень верит в тарсисскую аристократию, — заметил Нистур, — но он, похоже, считает, что стены города достаточно крепки, чтобы сдержать натиск кочевников.

— Все, что он говорит, правда, — сказал Железное Дерево, — просто опытный вояка многого не договаривает.

— Чего же именно? — удивился Нистур.

— А того, что явно бросается в глаза, но может стоить жизни тому, кто будет болтать лишнее. Ты ведь сам видел, что Киага не готовится к штурму стен.

Он что, не понимает, чем это грозит в случае атаки? Нет, судя по тому, что я слышал об этом человеке, он вовсе не глуп. Наоборот, он умеет многое продумывать наперед. Безмозглый самозванец не сумел бы объединить столько племен, кто бы там ни напророчествовал о скором приходе Великого Вождя.

— Значит, он действительно не собирается идти на штурм, а все эти приготовления — только демонстрация силы.

— Или у него есть другой план захвата города, — негромко сказал Железное Дерево.

— Какой такой другой план?

— Ну, например, сговор с каким-нибудь аристократом-предателем, который пообещал Киаге открыть одни из ворот за деньги и обещание какого-нибудь поста в захваченном городе или среди советников Вождя.

— Да, мрачная перспектива; я как-то об этом и не подумал.

Обойдя весь город по периметру, приятели спустились со стены и направились в сторону бывшей гавани.

— Ну, что скажешь? — поинтересовался Нистур.

— Похоже, нам лучше бы найти этого убийцу, — помолчав, ответил Железное Дерево.

— Что же заставило тебя изменить планы?

— Сбежать отсюда сейчас едва ли удастся. Я все время следил со стены за дозорами и патрулями кочевников. Это не просто боевое охранение. Судя по их количеству, они действительно выполняют приказ не выпускать никого из города.

Мы станем для них всего лишь учебной мишенью для стрельбы из лука. Город они обложили плотно.

— Но ведь и требование выдать убийц может оказаться просто уловкой.

— Скорее всего, так и есть, Но не забывай, даже такому дикарю, как Киага, нужно держать мину большого политика. Не столько перед Правителем Тарсиса, сколько перед своими вождями. Раз он при всех пообещал, что не станет штурмовать город, если получит убийцу, он будет вынужден сдержать слово, по крайней мере, пока не изобретет другого предлога для штурма.

— Да, так мы бы выиграли время, — согласился Нистур. — Хорошо еще, если бы он и запрет на выход из города снял.

— Ну, это вряд ли. Просто не забывай, с кем имеешь дело. Это же кочевники.

Как они воюют? Набегами, погонями, недолгими засадами. Им в диковинку, что настоящая война, осада — это прежде всего долгое-долгое ожидание. У них не хватит терпения. Даже если Киаге удастся удержать их здесь, вокруг города, они потеряют настрой и интерес к этой войне.

— А значит, — и их патрули станут реже, ленивее и менее внимательны?

— Вот именно. Хочешь не хочешь, а часть из них все равно вернется к оставленным семьям — кормить-то их надо. Мало-помалу большая часть воинов займется привычным делом — перегоном скота и набегами на деревни и караваны.

— А раз так, то возникнут и старые разногласия из-за пастбищ, дележа добычи. Всплывет и кровная вражда.

— Точно. Так что сейчас каждый выигранный день Делает наше бегство все более вероятным.

— А следовательно, — заключил Нистур, — хотим мы того или не хотим, но нам придется действовать как следователям. И причем как хорошим следователям.

Не успели они постучать в дверь дома-корабля Станбога, как Мирса с готовностью открыла им.

— Старик ждет вас, — сказала она.

Странный незнакомый акцент делал ее слова едва понятными, но красноречивые приглашающие жесты трудно было истолковать не правильно.

— А мы думали, что свалимся как снег на голову, — сказал Нистур, снимая шляпу и отряхивая с нее снег.

— Заходите, заходите. Грейтесь. Я ничуть не удивлен вашим появлением.

Поднявшись по скрипучему трапу, приятели с удовольствием наполнили кубки подогретым вином. Железное Дерево выложил на стол большой мешок.

— Вот, — сказал он, — тут пара жареных уток, фрукты, свежий хлеб — с этого мы начнем попытку расплатиться за твое гостеприимство и заботу. Городскому Совету еще не пришло в голову ограничить продажу продовольствия. Здесь действительно давненько не видали войны и осады.

— История города не помнит такого, — подтвердил Станбог.

— Значит, ты ждал нас? — осведомился Нистур, с удовольствием потягивая терпкий согревающий напиток.

— Мне рассказали, что сегодня утром вы были выпущены из тюрьмы. Затем на свободе оказалась и Ракушка. Провернуть такое дело — это свидетельствует о недюжинном уме и смекалке. Расскажите-ка, как было дело.

Разложив еду на столе и прикладываясь к ней в соответствии с аппетитом.

Железное Дерево и Нистур подробно рассказали все, что с ними случилось, старику и Мирсе. Станбог от души смеялся на протяжении почти всего рассказа.

— Нет, это ж надо! Куда там местным шутникам, — все еще хихикая, произнес старик. — Придумать эту легенду и таким образом выбраться из-за решетки — это уже требует изрядной фантазии и актерского мастерства. Но продолжать разыгрывать спектакль дальше на глазах всего города — это просто гениально.

— В общем-то, это было не так уж трудно, — скромно сказал Нистур. — В этом городе никто не знает, как полагается выглядеть настоящему следователю, как ему надлежит говорить и уж тем более что он должен делать. Кто скажет, что мы — не самые что ни на есть образцовые дознаватели?

— Отлично придумано, — признал Станбог. — Взять меня — я тоже понятия не имею, как выглядят настоящие детективы.

— Ну и сколько вы их сможете дурачить? — отрезвила всех Мирса, держа в руках сразу половину уже изрядно обглоданной утки.

Воцарилось молчание, нарушенное торжественным голосом Нистура:

— А мы никого не собираемся дурачить. Мы вычислим преступника, кем бы он ни был, и вручим его Правителю в назначенное время.

В разразившемся в ответ фырканье смешались в равных долях скептицизм и издевка.

Когда Железное Дерево снова потянулся за кружкой, Станбог обратил внимание на вновь появившуюся легкую дрожь в его руках.

— Э, да тебе отдохнуть нужно, голубчик. Как врач, я приказываю тебе, — настойчиво сказал старик.

Губы Железного Дерева уже скривились для короткого резкого отказа, но, подумав, солдат решил согласиться.

— Наверное, ты прав. Тебе виднее. Да и к утру я должен быть в форме.

— Логичное заключение, — удовлетворенно заметил Станбог.

— Пожалуй, я скоро тоже отправлюсь на боковую, — сказал Нистур. — Но сначала я, хочу выслушать, что скажет Ракушка, когда вернется.

Мирса потянулась и сказала:

— Я — спать у двери. Когда девчонка приходить, я разбужу. — И она скрылась в трюме, служившем в этом странном доме прихожей.

Когда Железное Дерево скрылся в своей каюте, Нистур тихонько спросил у лекаря:

— Что, скоро новый припадок?

— Не думаю. Рановато еще. Но что ни говори, а наш друг еще весьма слаб после предыдущего приступа.

— А есть от этого дела лекарство?

— По крайней мере, я не знаю такого. — Станбог бросил взгляд на Нистура. — Но когда он умрет, ты будешь свободен. Разве не этого ты ждешь?

Рука Нистура непроизвольно потянулась к отметине на шее.

— Значит, ты все знаешь?

— Узел Таналуса знаком любому, даже не очень искушенному в магии.

— Что касается твоего вопроса… сначала я был просто подавлен и удручен.

Но сейчас… Не скажу, что я счастлив быть связанным колдовскими силами по рукам и ногам, но этот парень мне симпатичен. Несмотря на внешнюю диковатость, он вовсе не похож на безмозглого барана, каковыми являются большинство наемников. Он с достоинством и даже, я бы сказал, с изяществом принял свою тяжелую долю. При этом он следует законам чести, которые не очень-то соблюдают куда более удачливые люди.

— Ты прав, — вздохнул Станбог, — ну а ты, мой друг, не устал ли от такой своей жизни? Разве профессия наемного убийцы не опротивела тебе еще до того, как тебя наняли убить этого обреченного?

— Ты почти не ошибся, старик, — прошептал Нистур, глядя ему в глаза.

Станбог кивнул и сказал:

— За долгую жизнь я встречал множество людей, гномов, эльфов и разной другой нечисти. Они были в разном душевном состоянии, по-разному переживали и осмысливали свою жизнь. После стольких лет наблюдений нетрудно прочесть знаки, которыми человек, сам того не желая, обозначает, что признает прожитую жизнь ошибкой.

— По правде говоря, в душе я всегда считал себя поэтом. К сожалению, мы живем во времена, когда люди, обладающие божественным даром стихосложения, не так почитаемы, как раньше.

— Это печально, но так оно и есть, — признал Станбог.

— Ну а ты? — спросил Нистур, обводя рукой заставленные магическими приспособлениями и книгами полки. — Сдается мне, что все это было бы лишним для простого лекаря.

Помолчав, Станбог кивнул:

— Правильно. Некогда, будучи еще молодым, я решил стать великим колдуном.

Я долго стремился к этому, много путешествовал, разыскивая магов и учась их ремеслу. В юношеской дерзости я возомнил себя равным самым великим колдунам, которые были на самом деле старше и много мудрее меня. Их оскорбляли мои амбиции и жадность, с которой я вынюхивал их самые сокровенные заклинания.

Один за другим мои учителя прогоняли меня. Мне говорили, что я никогда не пройду Испытаний в Башне Великого Колдовства, которые посвятили бы меня в один из Магических Орденов. Я же, по моей глупости и дерзости, решил, что смогу достичь всего сам, что Испытания и Ордена были созданы лишь для слабых волей и силой колдунов. Я возжелал действовать сам — так, как я хочу, подняться выше ограничений Добра, Зла и Беспристрастности. Я приступил к овладению самыми могучими заклинаниями и ритуалами — теми, за которые подчас не берутся и мудрейшие из мудрейших колдунов. Зрелость и мудрость — вот то, что нужнее всего в колдовстве, в правлении и в любом другом серьезном деле.

— Я, кажется, понимаю, что с тобой случилось, — с сочувствием произнес Нистур.

— Со временем многие колдуны презрели и отвергли меня, а то и возненавидели лютой ненавистью. Причем многие из них были не только сильнее, но и злее меня. Клянусь, ведь даже в самых дерзких и заносчивых мечтах я не видел себя Черным Магом. Мои амбиции простирались куда дальше.

— Вполне понятно. Ты ведь был, в конце концов, еще так молод.

Станбог засмеялся:

— Ты — редкий дипломат, друг мой, что хорошо скрывает твою опасность. Что ж, даже сильному хищнику нужна защитная окраска.

— Ты все верно подметил. И все же, значит, твои амбиции привели тебя к ереси, заблуждению?

Улыбка слетела с лица Станбога.

— Это слишком мягко сказано. Мое заблуждение обернулось страшнейшим грехом. Чтобы поразить мудрейших магов, которых я по глупости считал ненужными соперниками, я решил оживить древнее заклинание, которое не применялось даже колдунами высочайшего ранга в течение пяти веков. Я не могу даже произнести его название для тебя, ибо и это требует проведения определенного защитного ритуала и принятия всеми обсуждающими его некоторых обетов.

— Звучит страшновато, — хмыкнул Нистур.

— Это не то слово. То заклинание влечет за собой высвобождение стольких сил, что может обернуться смертью не только для самого колдуна, но и для всех тех, кто окажется на свою беду рядом с ним. Многие могучие колдуны, ставшие к тому времени моими врагами, объединили свои силы и направили их на то, чтобы каждый шаг ритуала, проделанный мной, накапливал высвобождаемые силы против меня. Будь я действительно великим магом, каким себя мнил, мне бы ничего не стоило почувствовать это и уберечься от враждебного вмешательства. Но… будь я великим магом, мне бы и в голову не пришло совершить что-либо подобное.

— Молодость, дело понятное. Я вот тоже, было дело… — начал Нистур, но Станбог жестом остановил его.

— Не нужно излишних сокрушении по этому поводу и параллелей с другими юношескими ошибками. Это не идет ни в какое сравнение.

— Извини, я не хотел оскорбить тебя.

— Спасибо тебе за сочувствие. Оскорбления никакого не было. Просто не нужно лишних слов, чтобы выразить чувства. Я тебя понял. Так вот, я выполнил весь ритуал шаг за шагом и произнес слово за словом все заклинание, ожидая, что вот-вот великие силы откроются и подчинятся мне.

— И что тогда? — негромко спросил Нистур.

— Тогда… Тогда я услышал стоны ужаса и замкнулся в одиночестве вокруг себя. Оказалось, что я не вознесся к духам высших энергий, как ожидал. Нет, я остался все в том же своем жилище. Сначала ничто не предвещало надвигающейся катастрофы. Лишь свечи и лампы в комнате закоптили и потускнели. Затем затрещали камни и балки над моей головой, и на меня посыпался мелкий песок.

Понимая, что мое жилище вот-вот обрушится, я бросился к шкафу и успел собрать малую часть моих инструментов и книг в большой мешок. Многое из того, что ты видишь в этом доме, я спас тогда. Я едва успел выскочить из своего жилища, как оно рухнуло за моей спиной. Но я даже не смог обернуться, чтобы посмотреть на развалины своего дома, — такое страшное зрелище открылось моим глазам с порога.

Насколько хватало глаз, всюду рушились дома, мосты, сараи, мельницы и изгороди. Листья сорвались с деревьев и неслись по ветру. Урожай в полях полег.

Успевшие выскочить из зданий люди рыдали. Из-под руин доносились душераздирающие стоны. Домашний скот и дикие звери обезумели. Трава пожухла, реки и колодцы на глазах пересыхали.

Станбог перевел дыхание, отхлебнул из кружки, а затем продолжил:

— Целый день я брел, взирая на этот безумный ландшафт. Все, созданное человеческим трудом, обратилось в прах. Погибло и все живое, кроме самих людей.

И когда люди увидели меня, они все поняли. Они и раньше недолюбливали и побаивались меня лично, но моя магия не внушала им ужаса. Завидев меня, все еще в ритуальных одеждах и с мешком колдовских принадлежностей за спиной, они забрасывали меня камнями и убегали. Не будь они столь потрясены тем, что случилось, меня разорвали бы на куски.

Когда я добрался до непострадавших земель, я сразу же обратился к колдунам, моля их помочь мне ликвидировать последствия той катастрофы. Но все они, даже добрейшие из них, лишь смеялись надо мной. Для колдуна наказание за отступничество и нарушение иерархии неотвратимо и необратимо. Я протестовал, доказывая, что жившие по соседству со мной люди невиновны и не должны страдать из-за моей глупости. Колдуны были безжалостны. Справедливость — из мира обычных людей, говорили они мне. Она придумана людьми и касается только их отношений, нарушают они ее или добиваются. Но она никакого отношения не имеет к колдунам, которые следуют другим законам и правилам. Я, дерзкий молодой волшебник, разумеется, должен был это понимать. Я проклинал себя, мучился, запретил себе навеки и думать о колдовстве. Единственное, что позволил я себе со временем, после долгих лет отшельничества и поста, это стать лекарем, который лишь время от времени произносит какой-нибудь невинный заговор над чашей с лекарством, чтобы оно скорее выбило хворь из больного.

Нистуру показалось, что еле заметная нотка гордости мелькнула в последних словах Станбога.

— Ты слишком суров к себе, старик. Мне кажется, что долгие годы аскезы и верного служения людям заработали тебе если не прощение, то хотя бы какой-то покой.

Станбог покачал головой:

— Для этого мало одной жалкой жизни.

— Откуда ты родом?

— Этого я никому не открою. Я распрощался навеки с родной страной и даже изменил свое имя, чтобы никогда, даже случайно, кто-нибудь не узнал во мне того колдуна.

— А что же это за имя — Станбог?

— Так звали одного нищего, юродивого, жившего в моем родном городе. Живя на подаяние горожан и окрестных крестьян, он был объектом постоянных насмешек и презрения, граничащего с омерзением. Я решил, что для меня будет достойно взять имя самого жалкого из известных мне людей.

— Тогда уж, если это не слишком бестактный вопрос, расскажи, как ты, занятый самобичеванием и поклявшийся посвятить жизнь милосердию и добрым делам, встретил и оказался вместе с этой дикой женщиной.

Станбог кивнул:

— Ее история печальна и не очень-то красива. Много лет назад, странствуя в холодной северной пустыне, я набрел на нее посреди ледника. Она почти замерзла, а на ее теле было множество ужасных ран. В общем, она была на три четверти мертва. На нее напали, жестоко изранили, изнасиловали и оставили умирать.

Нистур удивленно поднял брови:

— Это был либо какой-то великан, либо целая банда, я полагаю?

— Это точно. Вокруг были следы жестокого боя, и, поверь, не один мужчина встретил свою смерть в тот день, домогаясь тела этой женщины. Вылечить нанесенные ей раны оказалось очень нелегким делом, но излечить ее разум и тем более душу было еще труднее. В первый год она несколько раз пыталась убить себя. Если не считать чувства почти животной преданности и обожания, которое она испытывает ко мне, мало кто может похвалиться, что ощущает от нее что-либо, кроме ненависти и отвращения. Единственные, с кем она умеет находить хоть какой-то контакт, — это женщины-изгои вроде нашей Ракушки.

— Что касается ненависти, особенно к мужчинам, это более чем понятно. А почему именно изгои, отверженные ей ближе других?

— Она и сама была такой. Мать Мирсы принадлежала к народу северных гор. Ее отец — дикарь с ледяной равнины. Их племена не признали такого союза, и молодая пара покинула обжитые места, стала жить отдельно, охотиться, собирать съедобные травы и растить свою дочь. Однажды одно из племен, не знаю точно какое, решило наказать отступников. Взрослые были убиты, а девочка сумела спастись. Несколько лет она прожила в одиночестве, применяя то, чему успела научиться у родителей.

Время от времени она нанималась в какую-нибудь армию, но долго нигде не задерживалась, так как не признавала дисциплины. И вот однажды, возвращаясь в родные места одна, изгнанная из очередного войска, она наткнулась на целую банду негодяев, которые едва не убили ее. На ее счастье, я проходил мимо в тот день.

— Да уж, действительно на счастье, — согласился Нистур.

В трюме послышался шум, и вскоре в каюте появилась Мирса, за которой по трапу взбежала Ракушка, которая тотчас же подобралась поближе к очагу и протянула к огню руки.

— Ну что, узнала что-нибудь? — спросил ее Нистур.

— Толком ничего, — ответила девушка, поворачиваясь к огню замерзшей спиной.

— На улице жуткий холод. Никто из нищих, воришек или проституток ничего не слышал и не знает. К бандитам я соваться боюсь. Есть только одна стоящая зацепка, но не знаю, понравится ли это тебе.

— Что ты имеешь в виду?

— Я наткнулась на старуху Жабий Цветок на сенном рынке. Хотя это она сама подошла ко мне и сказала, чтобы я пришла к ней завтра с моими знакомыми. У нее, мол, есть чем нам помочь. Честно говоря, я понятия не имею, как она вообще узнала, что у меня есть какие-то приятели, которым нужно что-то выяснить. Но прежде чем до меня это дошло, старуха уже исчезла.

— Жабий Цветок? — пораженный, воскликнул Станбог. — Да что может знать эта старуха?

Ракушка только пожала плечами.

— Что это за странное имя и кто под ним скрывается? — поинтересовался Нистур.

Станбог хитро прищурился:

— Завтра увидишь. Обещаю — получишь настоящее эстетическое наслаждение.

Глава 7

— Ну то еще за Жабий Цветок? — раздраженнее, чем обычно, спросил Железное Дерево.

— Некто, кто полагает, что у нее есть информация, нужная нам, — как всегда, невозмутимо ответил Нистур.

Они стояли на бывшем дне гавани рядом со стеной-бортом жилища Станбога.

Обозревая пейзаж, Нистур подумал, что и снега в Тарсисе, наверное, не бывает достаточно много, чтобы сделать город красивым. В этом унылом месте белые кристаллы только свидетельствовали о смене времен года и приносили с собой зимний холод. Увидев выходящую на улицу Ракушку, кутающуюся в тонкий плащ, Нистур спросил:

— Ты что, не можешь украсть себе одежду потеплее?

— Если одеваться слишком тепло и комфортно, потеряются ловкость и быстрота движения, — с вызовом ответила она, а затем со вздохом добавила:

— Да и появись у меня хороший плащ, кто-нибудь тотчас же украл бы или отнял его у меня.

— Тяжелая у тебя жизнь, — заметил Нистур. — А главное — не соскучишься.

Воровать — воруй, но не заворовывайся. А не то попадешь на перо к кому-нибудь, кто стоит выше тебя в вашей иерархии или просто сильнее.

— И не говори, — согласилась Ракушка. На пороге дома появились Станбог и Мирса. На дикарке не было никакой другой одежды, кроме той, что она носила в помещении. Даже длинные кожаные перчатки она сунула за ремень. По всему было видно, что заставить надеть на себя что-нибудь лишнее это дитя снегов мог лишь лютый мороз. Единственным оружием Мирсы был широкий нож, похожий на заостренный на конце тесак мясника.

Нистур осведомился:

— Вы твердо решили сопровождать нас? Просто предоставить нам крышу — это одно дело. Ходить по городу вместе с нами — совсем другое. Наши враги, а их у нас, я уверен, объявится предостаточно, могут стать и вашими врагами.

— Какая-то игра судьбы свела нас вместе, — ответил Станбог. — Было бы неразумно сопротивляться воле богов. А кроме того — вы самые занятные ребята из тех, кого я встречал за долгие годы. И уж очень хочется посмотреть, как вы собираетесь выполнить свое задание.

— Ну а ты? — поинтересовался Железное Дерево у Мирсы. — Если мы тебя и очаровали, то ты это изящно скрываешь.

— Я иду со Станбогом, — бесстрастноответила она.

— Ну что ж, вперед. Веди нас, Ракушка, — скомандовал Нистур.

Компания пересекла беспорядочно заставленное обитаемыми корпусами и остатками развалившихся и растащенных по частям кораблей дно залива, а затем по широким ступеням поднялась на старинный волнолом и углубилась в портовый квартал, полный кабаков и постоялых дворов, которые частично поглотили опустевшие склады, таможенные дворы, судоремонтные мастерские. Не занятые под гостиницы и увеселительные заведения здания порта, как и корабли на дне гавани, либо сгнили и развалились, либо были разобраны по частям на дрова или для ремонта обитаемых домов. Порт был ограничен с одной стороны заливом, а с другой — каменной стеной, продолжением окружавших Тарсис оборонительных сооружений. С тех пор как прекратил свое существование порт, ворота были заложены кирпичом.

Осталась лишь узкая калитка с толстенной деревянной, обитой железом дверью. Всю компанию сонная стража пропустила без каких бы то ни было вопросов. Судя по всему, никто не ждал нападения кочевников с этой стороны. Слишком уж непривычный и неудобный для их тактики ландшафт представляли собой старый порт и заставленное кораблями дно залива.

Ракушка провела их кратчайшим путем через район складов и магазинов, где хранились и продавались товары со всего света, свозимые в Тарсис караванами и дожидавшиеся очередного перекупщика. Затем путники пересекли широкую площадь и оказались в так называемом Верхнем Городе. Инстинктивно, оказавшись здесь, они шли осторожно, обхватив ладонями рукоятки оружия.

В других районах жители провожали их любопытными взглядами или вовсе не обращали внимания. Но никто не выказывал признаков тревоги или враждебности.

Здесь же из каждого зияющего окна, из каждого переулка незнакомцев провожали хищные, настороженно-враждебные взгляды.

— Я посчитал — мы миновали пять компаний явных бандитов с большой дороги, — сказал Нистур. — Но никто пока что не стал связываться с нами.

Ракушка деловито пояснила:

— К нам могут привязаться только Скорпионы или Зеленые Драконы.

— Это почему? — поинтересовался Железное Дерево.

— У нас трое бойцов. А эти ребята никогда не нападают при соотношении меньше чем один к трем в их пользу. Тут только в двух бандах больше девяти человек.

Железное Дерево недовольно фыркнул:

— Им бы понадобилось большее соотношение, чем три к одному, сунься они к нам.

— Но они-то об этом не знают, — возразила девушка. — О Нистуре с виду не скажешь, что он опытный боец. Мирса — на ней нет доспехов, да и ее клинок больше похож на хозяйственное орудие, чем на оружие воина. Можно предположить, что трое на одного будет вполне достаточно.

— Неужели они могут напасть, даже увидев Станбога? — удивился Нистур. — По-моему, его очень уважают в этих местах.

— В этой части города никто не застрахован от нападения, — сказала Ракушка.

Тем временем она подвела их к цели — низенькой покосившейся двери под старой-престарой деревянной вывеской. Вывеска представляла собой деревянный круг — спил дубового бревна, на котором рукой, явно не имеющей большого опыта в рисовании, был какой-то непонятного цвета краской нарисован большой, смотрящий прямо вперед глаз. Вокруг глаза был укреплен венок из дубовых веток с сухими серебристыми листьями и желудями.

— Во многих странах, — сказал Нистур, — этот символ принадлежит предсказателям будущего.

— И здесь так же, — пояснил Станбог. — Старуха Жабий Цветок — что-то вроде прорицательницы.

— Она, надеюсь, не шарлатанка и действительно обладает этим даром?

— Она самая настоящая предсказательница, — заверил его Станбог. — Вот только подчас ее предсказания трудно понять.

Постучав и не получив ответа, они открыли дверь и зашли внутрь здания. В нос им ударила такая вонь, что Нистур и Железное Дерево с трудом подавили тошноту. Даже Мирса зажала свой элегантно переломанный нос. Запах представлял собой смесь испарений гниющей еды как растительного, так и животного происхождения, прокисшего эля, болотного газа, плесени и кошачьей мочи. Два кота воззрились на вошедших из противоположных углов комнаты. Привыкнув к полумраку, гости рассмотрели, что, судя по состоянию помещения, дом изрядно пострадал еще во время Великой Катастрофы и с тех пор так и не был приведен в порядок.

Повсюду высились груды всякого хлама: сломанная мебель и черепки разбитой посуды, тюки сгнившей ткани и статуэтки с отбитыми головами и руками, стертые и выцветшие картины и прочие предметы непонятного предназначения. Несомненно, обитатель этого дома был отчаянным скрягой.

— Видал я медвежьи берлоги и посимпатичнее, — заметил Железное Дерево.

— Жабий Цветок! — позвала Ракушка. — Это я. Ракушка, я привела своих друзей, как ты просила!

В дальнем углу комнаты послышалась какая-то возня, отодвинулась занавеска, и перед глазами вошедших появилось существо не больше трех футов ростом, с непропорционально большой по сравнению со сгорбленным телом головой. Волосы существа, будь они чистыми, были бы седыми до белизны. Со сморщенного личика глядели горевшие зелеными огоньками и очаровательным слабоумием глаза. Существо открыло широченный рот, обнажив редкие желтые зубы. Вонь в комнате удвоилась.

— А, добро пожаловать, — проверещало милое создание. — У старухи Жабьего Цветка гости бывают не часто. — Скрежещущий смех почти осязаемо резал уши.

— Я даже знаю почему, — буркнул Нистур.

— Сумасшедший гном? — охнул Железное Дерево.

— Тише ты, — цыкнул на него Станбог. — Веди себя прилично.

Старухагном подбежала к Железному Дереву и схватила его за руку, приговаривая:

— А, куманек, заходи-заходи.

Солдат резко отдернул ладонь, словно обжегшись, а затем убрал обе руки под плащ. Старуха, не переставая хихикать, несколько раз живенько повернулась на месте, распространяя омерзительное зловоние. Одета она была в какие-то заплесневелые лохмотья.

Неожиданно она остановилась и резко ткнула в сторону гостей крючковатым пальцем.

— А вы принесли старушке поесть?

— Разве мы когда-то забывали про старых друзей, — сказал Станбог, снимая с плеча мешок и протягивая его старухе.

Та живо схватила его, вытащила первое, что попалось ей под руку — черствую лепешку, — и начала шарить в мешке, перебирая остальные деликатесы.

— Я гляжу, на здоровье вы не жалуетесь, уважаемая, — заметил Станбог, — как и на отсутствие аппетита.

Старуха лишь промычала в ответ что-то неразборчивое, ни на минуту не переставая напихивать рот корками и вяленой рыбой.

— Такими темпами она скоро лопнет, — глядя на гнома, заметил Железное Дерево.

— Сумасшедшие гномы, занимающиеся предсказаниями, весьма устойчивы к внутрижелудочному давлению, — глубокомысленно произнес Нистур.

Наконец Жабий Цветок перестала жевать и жестом пригласила гостей следовать за собой в дальнюю комнату.

— Сдается мне, там воняет еще хуже, — шепнула Мирса.

— Готов поспорить, да боюсь, не с кем, — согласился Нистур.

— Ничего не поделаешь, — заметил Станбог. — Посмотрим, что она затеяла.

Они прошли, через узкую и низкую дверь и оказались в почти не освещенной спальне. Никто не стал сожалеть о том, что не сумел разглядеть обстановку.

Несколько раз споткнувшись, все наконец ввалились в следующую комнату, которая, в отличие от двух предыдущих, оказалась абсолютно пустой. Над земляным полом низко нависал потолок, который, судя по всему, мог обрушиться в любую секунду.

Единственным предметом в этой комнате был стоящий в ее середине большой необработанный камень со сравнительно плоской верхней гранью. Ничто не украшало черно-серый валун, кроме нескольких засохших цветков, возложенных к его основанию неизвестно сколько лет назад.

Старуха, побегав вокруг камня, прижалась к нему и закатила глаза.

— Если она так предсказывает, то почему бы не выволочь этот булыжник во двор, — предложил Нистур, — там хоть вонять не будет.

— Не забывай, кто она, — напомнил Станбог. — Ее народ не любит много света и открытых пространств. Не славились гномы никогда и изящными логическими построениями.

— Дайте ей хоть начать, — вступилась за старуху Ракушка.

Водянистые зеленые глаза открылись. Послышался невнятный шепот:

— Скажите Жабьему Цветку, в чем дело.

Нистур неуверенно начал:

— Тут такое дело… в общем, убили кой-кого…

— Убитый кочевник! — взвыла старуха. — Проволока, петля на шее!

— Как она могла узнать об этом? — поразился Нистур.

— Жабий Цветок много чего знает, — сказала Ракушка. — Давай, старушка, продолжай.

— Скажите еще! — потребовала та.

— Вождь кочевников хочет знать, кто убил того, или будет война…

— Война! — простонала та. — После войны много добычи. Ух ты! — И, продолжая ухать, старуха запрыгала на одном месте.

— Приятно видеть хоть кого-то, кого не пугает такая перспектива, — заметил Нистур. — Ну так вот. Правитель Тарсиса хочет, чтобы мы нашли убийцу. Но подозреваемых столько, что нам всех не успеть допросить, да и убить нас могут.

Да и уже пробовали. Я сейчас все объясню. Кто-то нанял меня убить вот этого парня, который…

— Ты не убийца! — крикнула старуха. — Ты — поэт! Слова складывать, рифмы строить! Ты — поэт!

— Мое искусство никогда еще не было определено так лаконично. Да, я поэт.

Но раньше я… ну, нанял меня один аристократ, чтобы… Эй, что ты делаешь?

Старуха-гном шарила в его кошельке.

— У тебя сахар есть?

— Попытайся сконцентрироваться на деле, — терпеливо предложил Нистур, вежливо, но настойчиво забирая кошелек из ее грязных рук.

Станбог протянул старухе кусок плавленого сахара, и по ее лицу расплылась блаженная улыбка.

— У кочевников есть шаман, — попробовал взять дело в свои руки Железное Дерево. — Мы думаем, что он…

— Колдун! Амулеты! Лица не видно! Он — нет!

— Обнадеживает, — сказал Нистур и продолжал:

— Если мы не найдем убийцу.

Правитель убьет нас или отдаст под пытки вождю дикарей.

— Да, он делать это! Разрезать на куски! Сжечь на медленном огне и это… это… — Было похоже, что старуха потеряла мысль, если то, что бурлило в ее голове, можно было назвать мыслями.

В разговор вступил Станбог, заходя совсем с другой стороны:

— Наш друг-воин мучается от страшной болезни. Его когда-то укусил черный дракон.

— Это все? — спросила вдруг старуха.

— А тебе мало? — буркнул Нистур.

Не обращая на него внимания, старуха-гном вскарабкалась на камень. Показав пальцем на Железное Дерево, она проверещала:

— Иди сюда, нагнись!

Наемник подошел к камню и наклонился так, что его лицо оказалось на одном уровне с лицом старухи. Несколько секунд она смотрела ему в глаза, затем вдруг резко оттолкнула солдата обеими руками в грудь, а сама кубарем слетела с камня и пошла колесом по кругу, делая неожиданные прыжки и кувырки.

— Все ясно, — подытожил Железное Дерево. — Гномы тоже бывают полными идиотами.

— Быть может, — возразил Станбог, — но скажи, когда и где безумие считалось несовместимым с даром предвидения?

— Ты и сам-то не подарочек, — не очень вежливо сказала Мирса, обращаясь к Железному Дереву.

Неожиданно, выдохнувшись, старуха грохнулась на пол, затем с трудом поднялась на ноги и ткнула пальцем в сторону Железного Дерева.

— Твоя проблема не дракон, — задыхаясь, проскрежетала она, — твоя проблема — не вождь дикарей. Музыкант!

При этих словах Железное Дерево вздрогнул, словно от сильного толчка.

Старуха взвыла:

— Что? Попала?

Затем, расхохотавшись, она ткнула пальцем в земляной пол.

— Лекарство от укуса дракона? Туда! Вниз! Искать огненного червя!

— Искать кого? — попытался выяснить Нистур, но старуха уже ничего не замечала вокруг и лишь бормотала:

— Вождь дикарей! Шаман! Важный советник! Музыкант! Все они! Все одно! Все в одном! Фальшивые глаза! Фальшивые глаза!

Неожиданно ее собственные глаза закатились, и горбатая старуха снова повалилась ничком на пол, где ее тело стали сотрясать судороги, швыряя ее из стороны в сторону. Ударившись головой о камень, она затихла. Станбог пощупал ее пульс и заглянул под веко.

— Она умерла? — с сожалением в голосе спросила Ракушка.

На лицах остальных были написаны лишь растерянность и любопытство.

— Нет, — ответил лекарь, — она просто уснула. Так бывает с гномами, обладающими сверхъестественными способностями. Напряжение, да на полный желудок — вот организм и защищает сам себя. Немудрено. Ладно, видимо, больше мы от нее ничего не добьемся. Мирса, отнеси ее на кровать, и пошли отсюда.

Если бы Жабий Цветок не спала беспробудным сном, она бы сочла невежливым то, насколько поспешно гости покинули ее дом. Снаружи даже воздух грязного, залитого отбросами переулка казался свежим морским бризом. Продышавшись, первым заговорил Нистур:

— Напрасная трата рыбы и сухарей.

— Я не уверен, — возразил Станбог. — Насколько я в этом разбираюсь. Жабий Цветок действительно говорила, находясь в трансе предсказателя. Проблема в том, что образы и логику гномов трудно перевести в понятные нам знаки. Слушай, солдат, что это она тебе твердила про какого-то музыканта?

На мгновение на лице Железного Дерева появилась неуверенность, но затем, взяв себя в руки, он сказал:

— Нет, ничего. Просто вспомнил я одну историю из своего прошлого. К нашему делу это не относится. Как-нибудь расскажу. Не сейчас.

— Дело твое, — согласился Станбог. — Но все-таки что-то она ухватила.

Разобраться бы в этом.

— Ну почему все предсказатели говорят так загадочно? — пожаловался Нистур. — Я понимаю, что добиться связного рассказа от безумного гнома — дело почти безнадежное. Но мне-то этого и не нужно. Вполне хватило бы одного имени или пары четких примет. «Есть один». Замечательно. Естественно, есть. И нам нужно его найти, пока не кончилось наше время, которое, кстати, уходит с каждой минутой.

Железное Дерево пробормотал:

— Фальшивые глаза? Чушь какая-то.

— А что это за огненный червь? — спросила Мирса.

Ракушка нахмурилась:

— Да есть одна легенда… Неожиданно она замолчала, но Станбог ободряюще кивнул:

— Рассказывай.

— Говорят, что под городом живут какие-то чудовища. Иногда они вылезают на поверхность и пожирают людей. Видите вон тот люк?

Все посмотрели туда, куда показала Ракушка. Люк посередине улицы был полузасыпан листьями, ветками и мусором. Все это застряло в переплетениях тяжелой кованой решетки.

— Говорят, что эти решетки сделали для того, чтобы чудовища не могли вылезти на поверхность.

— В каждом городе и деревне есть своя легенда, — сказал Железное Дерево. — Обычно в маленьком поселении чудовище селят где-то по соседству: в ближайшем озере, на вершине холма, в пещере или недалеком болоте. Никто сам его не видел, но каждый знает кого-то, который слышал, что чья-то бабушка была им съедена. В больших городах, как и в Тарсисе, такое чудовище вполне может обитать и в самом городе. Места здесь хватит. Хотя в каждой легенде есть доля истины.

— Но как это может помочь излечить нашего приятеля? — спросил Нистур.

— Волшебная тварь. — Станбог словно думал вслух. — Бывает, бывает.

Создание, обладающее особым даром… Вполне возможно.

— Но у нас нет времени шляться по канализации в поисках какого-то чудовища, которое вполне может не столько вылечить Железное Дерево, сколько сожрать всех нас, — подытожил Нистур.

— Мы потратили здесь слишком много времени. — Железное Дерево словно стряхнул с себя оцепенение и деловито продолжил:

— Напрасно это было или нет — скоро мы узнаем.

— Может быть, я зря потащила вас сюда? — виновато сказала Ракушка.

Нистур положил ей руку на плечо:

— Ерунда. Наоборот, ты предложила нам зацепку, когда у нас не было ни единой версии. Мы просто обязаны были попробовать. Ну ладно, придется приступать к менее приятной части. Я думаю, мы должны допросить самых важных шишек в этом городе.

— Нет, — возразил Железное Дерево. — Я предлагаю начать с лагеря кочевников.

Я, может быть, и ошибаюсь, но мне кажется, что с дикарями будет проще, чем с этими лживыми аристократами в масках.

— Может быть, ты и прав. Но даже если нет, я не вижу особой разницы в том, с кого начинать. Пойдем посмотрим на этих разукрашенных молодцев поближе.

— Эй, там! — неожиданно донесся до них грубый окрик.

Оказалось, что путь по улице им преграждают семеро плохо одетых парней с лицами, не предвещающими ничего хорошего. Топот шагов с другой стороны возвестил о появлении еще пяти бандитов, перекрывших путь к отступлению. Все разбойники были вооружены: некоторые — мечами, остальные — самодельными орудиями убийства вроде двух деревяшек на цепи или утыканной острыми шипами дубины. Несмотря на молодость, на их лицах застыла маска жестокости и цинизма.

— Зеленые Драконы или Скорпионы? — спросил Нистур у Ракушки.

— И те и другие. Не все, конечно, но, по-моему, вполне достаточно.

— И часто они действуют сообща?

— Такого никогда не бывало, — покачала головой Ракушка.

— Понятно, — сказал Нистур и обратился к бандитам:

— Почтенные господа, прежде чем вы совершите ужасную и непоправимую ошибку, я настоятельно прошу вас позволить нам пройти.

Разбойники только криво усмехнулись, словно настоящий смех был им неведом.

— Пройти? — переспросил самый высокий и крепкий из них, явно главарь. — Интересно, зачем мы сюда явились — только для того, чтобы уступить вам дорогу?

— Я понял ваш намек, — сказал Нистур. — Ясно как день, что кто-то вас нанял, чтобы убить нас. Может быть, мы смогли бы предложить вам больше, чем то, что вам осталось получить от заказчика?

— Не мели ерунды, — ответил главарь. — У тебя отродясь таких денег не было.

Затем он обратился к своим приятелям, называя их клички:

— Змея, Беркут, Блоха — вы берете на себя здоровую тетку. Левша, Кинжал и я займемся этим болтливым попугаем. Остальным — взяться за солдата. На девчонку и старика не обращать внимания. Потом отловим их, когда с этими разберемся.

— Болтливый попугай! — возмутился Нистур. — Это я-то!

Его меч и маленький щит сверкнули в воздухе. Два клинка словно сами влетели в руки Железного Дерева. Солдат и экс-асассин встали спиной друг к другу, словно не в первый раз принимали неравный бой вместе. Мирса втолкнула между ними. Станбога, за которым поспешно проскочила Ракушка, а затем широкая спина дикарки завершила построение боевого треугольника. В руках Ракушки оказалось по увесистому камню. Бледная, но без испуга на лице, девушка внимательно выжидала и высматривала цель.

Троица, назначенная нападать на Мирсу, не особо опасаясь, бросилась вперед первой. Мирса, еще не успевшая достать нож, схватила самого щуплого из нападающих за воротник и, увернувшись от его дубинки с гвоздями, швырнула его на двух других бандитов. Прежде чем те успели восстановить равновесие, широкий нож дикарки дважды свистнул в воздухе, начертив букву "X", — и все трое нападающих взвыли и повалились на землю, заливая мостовую бьющей из глубоких порезов кровью.

— Первая кровь. Молодец, Мирса! — сказал Нистур, следивший за происходящим краем глаза и в то же время внимательно глядевший на своих противников. Те, увидев, какой отпор дала та, которую они считали самой легкой жертвой, несколько растерялись.

— Вперед, Левша, — прошипел главарь. Тот, кого так называли, словно только и ждал ободряющего приказа. Он нырнул вперед, выставив меч для укола, действуя быстро, словно ящерица. Но его неуловимый клинок почему-то звякнул о маленький щит, а в следующий миг вылетел из руки закричавшего от боли бандита: это меч Нистура глубоко вонзился в запястье противника. Главарь, решив, что противник подставил ему незащищенный бок, взмахнул мечом. Нистур как-то нехотя, лениво сделал шаг в сторону, уходя с траектории движения клинка, а затем резко вскинул руку. Конус щита вонзился в лицо главаря. Послышался звук, словно от расколотого руками ореха. Главарь повалился на мостовую, будто мешок с камнями, а на лице того, кого назвали Кинжалом, отразилось решительное намерение не ввязываться в гиблое дело.

Железное Дерево в этот момент, улыбаясь, приговаривал:

— Ну, давайте, я уверен, что еще не всем расхотелось. Ну, кто самый смелый?

Неожиданно из-за его плеча со свистом вылетели два камня. Бандиты, следившие только за одним противником, не ожидали другой опасности и поэтому не успели среагировать. Оба камня попали в цель, и двое из нападавших со стоном упали на колени, закрывая руками окровавленные лица. Раздался звонкий голос Ракушки:

— Эй, ну что? Теперь вас пятеро против троих. И это — не считая меня!

Думаете, стоит еще раз попробовать?

Стоявшие раскрыв рты невредимые бандиты вдруг стали медленно, шаг за шагом отходить от тех, кого они уже считали было своими жертвами. Отойдя шагов на пятнадцать, они, не сговариваясь, словно по команде развернулись и бросились бежать изо всех сил. Шестеро раненых последовали их примеру, хотя и с куда меньшей прытью.

— Придержи одного, — сказал Нистур Мирсе. Та схватила одного из тех, в чью голову угодил камень Ракушки. Кровь залила парню глаза, и он, побежав, ударился о стену и затем, перепутав направление, почти налетел на Мирсу.

Железное Дерево убрал в ножны клинки, которыми он так и не воспользовался, и разочарованно протянул:

— Ну, так совсем неинтересно.

— Не волнуйся, в следующий раз они соберут такую компанию, что ты не соскучишься, — заверил его Нистур.

— Эй, ты, — обратился он к раненому бандиту. — Кто тебя нанял?

— Вы убьете меня?

— Если ты не будешь отвечать — непременно. Я лично, — пригрозил Железное Дерево.

— Это была какая-то важная птица, из аристократов. Но я с ним не говорил.

— Кто взял деньги? Главарь?

— Да. Это он договорился со Скорпионами, чтобы они помогли нам. Денег было столько, что стоило даже забыть про старую вражду, чтобы заработать их. Так сказал Каменный Кулак.

— Что именно вам приказали сделать? — решил выяснить Нистур.

— Убить солдата в кольчуге из драконьей шкуры, потом этого… ну, кто бы он ни был, этого пухленького, с допотопным мечом. Да, и еще воровку-карманницу.

— Троих с печатями Правителя, — заметил Железное Дерево. — Ас остальными что?

— Про других нам ничего не говорили, но мы решили не оставлять свидетелей.

Казалось, парень просто пересказывает неудачную сделку на рынке. Было видно, что он просто наслаждается тем, что ему позволили дышать и видеть небо еще несколько минут.

— Ты видел этого аристократа? — спросил Нистур.

Парень пожал плечами:

— Он был в маске, как все они. Но я не думаю, что он был настоящим господином. Не знаю, но мне что-то не верится. Может быть, кто-то из доверенных слуг. Настоящие аристократы сюда и не суются. Эти места не по ним.

— Не знаю, не знаю, — сказал Нистур, обводя взглядом окружающие руины. — А по мне, в этом есть свой шарм, хотя, разумеется, дело вкуса…

— А? Чего? — Молодой бандит был явно не специалист в области ведения светских бесед.

Не обращая на него внимания, Нистур повернулся к склонившемуся над лежащим главарем Станбогу и спросил:

— Он может говорить?

— Говорить? — переспросил лекарь. — Да он едва дышит.

Лицо главаря распухло от удара настолько, что глаза и рот были видны едва заметными щелочками. Из разбитого носа и с ободранного лба текла кровь, превращая все лицо в страшную алую маску. Станбог негромко сказал:

— В жизни бы не подумал, что так изуродовать человека можно всего лишь одним движением маленького щита.

— У каждого есть свои маленькие хитрости, — скромно заметил Нистур.

Ракушка вступила в разговор:

— Даже если бы он был в состоянии говорить, мы вряд ли узнали бы что-нибудь еще. Наверняка аристократ послал сюда дворецкого или еще кого-нибудь из слуг. Сюда ему соваться не с руки. Да и все равно никто не узнает его, даже если снова встретит. Обычные горожане, а уж тем более люди городского дна никогда не видят аристократов вблизи.

— Наверное, ты права, — согласился Нистур. — Ладно, пошли отсюда.

— Эй, вы что, не собираетесь меня убивать? — как-то разочарованно сказал раненый бандит, словно обижаясь, что ему приходится напоминать им о столь неприятном для него, но само собой разумеющемся деле.

— Я знаю, что это потрясет тебя куда больше, чем любая мучительная смерть, — сообщил ему Нистур, — но вынужден тебя огорчить. Мы не будем убивать ни тебя, ни твоего главаря.

Парень пожал плечами:

— Дело ваше. Я, в общем-то, не против, спорить не буду.

— Когда сможешь снова видеть, — посоветовал ему Железное Дерево, — оттащи своего главаря домой. Хотя… можешь и бросить его здесь, я не знаю, как тут у вас принято. Пошли, — сказал он остальным, направляясь вниз по улице.

— Я думаю, что ни один из серьезно раненных не жилец на этом свете, — сказал Станбог… — Нравы в этой части города жестокие, а на каждого из этих парней наверняка имеет зуб кто-нибудь из местных обитателей.

— Ну и ладно. Тарсис станет чуть более приличным местом, — сказала Ракушка. — Они хотели убить нас. Если они выживут и вылечатся, будут убивать других и дальше. Это все, что они умеют делать. Так что не трать на них жалость.

— Да, он такой, — согласилась Мирса. — Вечно всех жалеет.

Нистур задумчиво почесал бороду и сказал:

— Эти головорезы были плохо вооружены даже для бандитов. Как-то я видел схватку из окна таверны. Там у всех бандитов были двуручные мечи. Тоже не самое благородное оружие, но вполне эффективное. Окажись наши противники вооружены так же, мы бы так легко не отделались.

— Если у всех у них были мечи, — сказала Ракушка, — значит, обе банды были из другой части города.

Компания вынуждена была разделиться у главных. городских ворот. Капитан Карст согласился выпустить из города только тех, у кого была печать Правителя.

— Мы снова нагрянем к вам вечером, — пообещал Нистур Станбогу и Мирсе. — Или не нагрянем — смотря по обстоятельствам, — мрачно добавил он.

— Я полагаю, — сказал Станбог, — что стоит получше обдумать слова Жабьего Цветка. Причем пусть это сделает каждый из нас, а потом сравним наши догадки.

— Честно говоря, — признался Нистур, — я настолько запутался, что пугаюсь уже и самых простых и ясных вещей. Чего уж говорить о таинственных предсказаниях полудурочного гнома. Займемся, чем можем. Глядишь, что-нибудь да прояснится.

— Будем надеяться, — сказал Станбог. — Удачи вам, друзья. Ждем вас.

Еще раз продемонстрировав печати, трое уполномоченных следователей были выпущены стражниками через калитку, которая тотчас же закрылась за ними. Из-за нее донеслись лязг задвигаемых засовов и шуршание деревянного бруса. Впереди, на расстоянии полета стрелы самого мощного арбалета, стояла шеренга воинов-кочевников, внимательно рассматривающих непрощеных визитеров.

— Киага пообещал, что они должны будут признавать эти печати, — сказала Ракушка. — Вы думаете, они его послушаются?

— Скоро узнаем, — буркнул Нистур.

— Если даже и нет, — криво улыбнулся Железное Дерево, — надеюсь, что долго мучиться нам не придется.

Расправив плечи и подняв головы, троица направилась к вражескому лагерю, демонстрируя больше уверенности, чем действительно ощущала в себе. Железное Дерево и Нистур, умудренные опытом путешествий знали, что дисциплина кочевников — штука весьма и весьма ненадежная. Что уж было говорить о Ракушке: ей, чувствовавшей себя как рыба в воде внутри города, но никогда не бывавшей за его стенами, казалось, что здесь все, даже трава, питает вражду и несет угрозу ей и ее друзьям.

Подойдя к боевому охранению кочевников, они нимало удивились, что те, глянув на печати, не говоря ни слова, пропустили их в лагерь. Некоторые из дозорных с неприязнью проводили их взглядом, большинство же отнеслось к визитерам абсолютно равнодушно. Проходя по лагерю, гости увидели, что войско, казавшееся пестрым, но однородным с городской стены, вблизи оказалось составленным из представителей самых разных племен. Некоторые кочевники были, похоже, родом из тех же мест, что и Мирса, — одетые в шкуры и мех, на многих были шапки из волка или лисы. Другие предпочитали яркие, кричащих тонов разноцветные шерстяные одеяния. Головы этих кочевников украшали плотно намотанные тюрбаны, а их лица были скрыты шелковыми полумасками до глаз. Кроме этих двух типов, среди кочевников было множество других, отличающихся друг от друга одеждой, боевой раскраской, татуировкой да и внешностью. Среди этих колоритных воинов тут и там сновали просто и небрежно одетые, невооруженные люди, чьи головы были почти наголо выбриты.

— Короткие волосы — символ рабов у кочевников? — спросил Нистур.

— Точно, — ответил Железное Дерево. — Я знаю, кто эти люди: пленники из маленьких городков с окраин пустыни.

— Куда мы теперь пойдем? — спросила Ракушка, чуть осмелевшая после того, как поняла, что по крайней мере пока их никто убивать не собирается.

— Пойдем к большому шатру, — сказал Железное Дерево. — Хочу я поговорить с этим Киагой лицом к лицу.

— Пожалуй, я с тобой согласен, — кивнул Нистур, выглядевший чуть обиженным тем, что Железное Дерево перехватил инициативу.

Почетная охрана перед большим шатром привлекла внимание гостей. Одни стражники отдыхали, лежа на земле перед входом в шатер, другие, сидя верхом, собрались группой у штандарта Вождя. Лица всех были скрыты повязками, но, несмотря на расслабленно-небрежные. позы стражников, в их глазах застыли напряженное ожидание и подозрительность.

— По-моему, они не очень-то озабочены безопасностью Киаги, — заметила Ракушка.

— А вот и ошибаешься, — возразил Железное Дерево. — Видишь, как они держат копья?

— А чего тут не видеть? — удивилась девушка. — Вон тот, в синем шарфе, оперся на него и спит стоя. Те двое на лошадях перебросили их через плечо, словно мальчишки — свои удочки. Троица у входа, играющая в кости, сидит на корточках и, чтобы не упасть, ухватилась за воткнутые в землю древки. А тот, который только что не храпит, положил его на колени и едва придерживает. Что из этого? По-моему, они все держат оружие как-то небрежно, неряшливо.

— Все они, — объяснил ей Нистур, — держат оружие, перехватив его в центре тяжести. Одно наше подозрительное движение — и нас проткнут с шести сторон. Это тебе не уличные бандиты. Тут действительно нужно держать ухо востро и не нервировать охрану.

Ракушка вздохнула:

— Ничего себе. Я-то никого в жизни не видела, кроме городской стражи Тарсиса да пьяных наемников. Чтобы от них смыться, такие тонкости знать не нужно.

Когда они подошли к шатру, навстречу им вышел человек, держащий руку на рукоятке сабли. На нем было черно-алое одеяние, а над полумаской сверкали ярко-голубые глаза.

— Что вам нужно?

— Мы — следователи, назначенные Правителем Тарсиса, чтобы выяснить, кто убил Ялмука — Кровавую Стрелу, посланника Киаги — Меткого Лука. В соответствии с договором нашего господина и вашего Вождя мы пришли, чтобы допросить некоторых людей из вашего лагеря. Но сначала мы хотели бы поговорить с самим Киагой — Метким Луком.

Не убирая правой руки с сабли, человек протянул вперед левую. Нистур, поняв, в чем дело, положил ему на ладонь печать Правителя.

Стражник долго рассматривал ее с одной стороны, затем с другой. Вернув амулет Нистуру, он столь же тщательно осмотрел две другие печати. Убедившись, что они не фальшивые, он развернулся и коротко сказал:

— Следуйте за мной.

Войдя в шатер, гости поразились богатству убранства этого временного жилища. Повсюду висели прекрасные ковры и занавеси из тончайшего шелка. Изящные золотые и серебряные лампы свисали из-под высокой крыши, каркас которой был собран из изящно изогнутых ребер какого-то огромного животного. Вдоль стен стояло несколько курильниц, над которыми вился ароматный дымок, заглушавший неприятные запахи армейского лагеря.

— По-моему, Киага вовсе не так аскетичен, как приписывает молва вождям кочевников, — заметил Нистур.

— Интересно, почему нас не заставили сдать оружие? — спросила Ракушка.

— Они нас не боятся, — сказал Железное Дерево. — Да и с чего бы? Посмотри, сколько здесь охраны — больше, чем перед входом.

Неожиданно все стражники встали, когда из глубины шатра, из-за занавеси, появился высокий, выше Железного Дерева, человек, чей рост подчеркивал и увеличивал остроконечный тюрбан. На нем было пурпурное одеяние, а над черной полумаской горели изумрудно-зеленые глаза. Вслед за ним появился шаман, чье лицо было почти не видно за множеством свисающих с шапки амулетов, а затем — высокий, крепко сложенный охранник в кольчуге и бронзовой маске на лице. Киага долго изучающе смотрел на гостей, затем ткань повязки на лице шевельнулась, словно губы под ней расплылись в улыбке.

— Так вы и есть следователи, уполномоченные Правителем Тарсиса? — Глаза Вождя искрились от веселья. — А я ожидал благородных, убеленных сединами аристократов, быть может, почтенных чиновников или, на худой конец, офицеров в высоком звании. А он присылает ко мне целый цирк: бродячего наемника, сиротку с улицы да еще и клоуна в придачу.

— Нам жаль, что мы настолько разочаровали тебя, Киага — Меткий Лук, — с достоинством ответил Нистур.

— Вовсе нет! Никакого разочарования. Я думал, что мне будет скучно, а получилось все наоборот. Я изрядно развлекся. Присаживайтесь, друзья. Вы здесь под моей защитой.

— Мы премного признательны тебе за гостеприимство, — сказал Нистур, садясь на шелковую подушку, набитую ароматными травами, — но мы должны быть краткими.

По твоему же решению наше время весьма ограничено.

— Но при вашем-то уме и опыте — его более чем достаточно, — возразил Киага.

— Очень приятно услышать похвалу из столь высоких уст.

— В моем народе, — сказал Киага, — считается грубостью и оскорблением говорить о серьезных вещах наскоро. Но раз уж вы так ограничены во времени, давайте отбросим церемонии и перейдем сразу к делу. И все же не забывайте об угощении.

Коротко стриженные рабы и рабыни принесли широкие блюда, на которых лежали сухие фрукты, лепешки и полоски вяленого мяса. Еда была типичной для кочевников. Зато вино было редкого качества, да и наливали его в аметистовые кубки тончайшей работы.

— Убитый Ялмук — Кровавая Стрела, — начал Нистур, — был вождем племени, которое ты подчинил себе два или три года назад. Это так?

— Он был вождем кочевников с Голубых Гор. Это правда, что мне пришлось силой убедить этот народ в моем праве властвовать над ними. Но с тех пор они стали моими верными подданными.

— И все же, — возразил Нистур, — старая вражда и соперничество не забываются в один день. Во время пребывания твоего посольства в Тарсисе Правитель города и его подданные обратили внимание на некоторую, я бы сказал, напряженность в отношениях между его участниками.

— Это правда? — спросил Киага, не выказывая ни удивления, ни тревоги. — Не мог ли ты быть более конкретен?

— Сам Правитель был свидетелем некоторой стычки между Ялмуком и Говорящим с Тенями.

Нистур кивнул в сторону шамана, выражение лица которого было невозможно прочесть из-за паутины свисающих на него амулетов.

— И какой же вывод ты делаешь из этого? — спросил Киага.

— Они ревностно соперничали друг с другом за большее влияние при тебе, которого каждый из них, по его собственному мнению, заслуживает больше другого.

Такого рода соперничество за милость властителя — более чем достаточный повод для убийства.

— Значит, ты решил, что Говорящий с Тенями убил Кровавую Стрелу? — Киага явно от души веселился.

— Я просто не утверждаю, что он вне подозрений.

— Твои подозрения безосновательны.

— В чем же их ложность?

— А вот в чем: Говорящий с Тенями был со мной всю ту ночь, когда произошло убийство.

— Неужели? — невозмутимо ответил Нистур. — А я-то думал, что тебя в лагере не было до следующего утра.

— Я пообещал своим вождям и посланникам, что присоединюсь к ним не позднее этого срока. Получилось так, что я прибыл как раз на закате предыдущего дня. И всю ночь я провел, консультируясь с моим шаманом.

— Понятно, — сказал Нистур, явно разочарованный. — И все же среди посланников были другие вожди, которые не очень-то ладили между собой и даже, осмелюсь огорчить тебя, высказывали некоторую неудовлетворенность твоим владычеством над ними.

— Да что ты говоришь? Ты слышал это от самого Правителя Тарсиса?

— Из его собственных уст, — признал Нистур со вздохом.

Киага, не выдержав, рассмеялся:

— Позволь мне объяснить тебе, что именно ты слышал, мой друг. Из уст лживого и жалкого человека, каким является этот Правитель, лился яд, которым он рассчитывал отравить мои отношения с верными мне вождями. Он надеется вновь посеять между нашими племенами семена старой вражды. Он хочет убедить меня в том, что вожди плетут против меня заговор, а их — в том, что я недостоин править ими, что я недостаточно ценю их ум, силу и преданность.

Но я скажу тебе то, что ты можешь передать жалкому Правителю слово в слово: Киага — Меткий Лук — не дурак! И вожди его племен — тоже не дураки. Да, я слышал своими ушами, вожди рассказывали мне, как Правитель и его советники плели свои сети вокруг них, подкупая, натравливая друг на друга и настраивая против меня. Все произошло именно так, как я предупреждал их, снаряжая в посольство! Но верность моих подданных непоколебима!

— Я уверен в этом, — негромко сказал Нистур. — И все же мы хотели бы провести свое расследование по задуманному нами плану, безусловно, учитывая то, что услышали от тебя. Нам ведь нужно представить доклад Правителю. Надеемся, что ты поймешь нас.

Киага развел руками и вновь широко улыбнулся под маской:

— Ну разумеется!

Затем его глаза остановились на Железном Дереве, и Вождь сказал:

— А твой приятель-то не очень разговорчив.

— Зато он хорошо слышит, — ответил Нистур. — И действует решительно.

— Отличные качества, — прокомментировал Киага, — что для советника, что для воина.

— И я уверяю тебя, что он хорош как в одной роли, так и во второй. А что касается твоих вождей, то я…

Киага неожиданно встал:

— Не хочу быть невежливым, но у меня много дел. Моя армия готовится к войне. Итак, вы можете пользоваться в моем лагере полной свободой. Можете входить в любой шатер и допрашивать кого угодно, невзирая на ранг.

Все встали, и Нистур поклонился:

— Тогда мы приступим к делу. И я могу тебя заверить — убийца будет доставлен тебе в срок.

— Посмотрим, как вам это удастся. — С этими словами Киага развернулся и вышел из шатра.

Снаружи донесся яростный вой, вырвавшийся из нескольких сотен глоток. Это армия кочевников приветствовала своего обожаемого Вождя.

Когда следователи вышли из шатра, Киаги уже не было видно. С ним ускакала и большая часть его личной стражи.

— Ну и что ты о нем скажешь? — спросил Железное Дерево.

— Он совсем не такой, каким я его себе представлял. То, что он не безмозглый и невежественный варвар, — видно за версту. Если Правитель Тарсиса думает, что примитивные дипломатические уловки пройдут с этим парнем, то он глубоко заблуждается. Готов поклясться, что никакой он не варвар по крови, этот Киага. Спорим, что его лицо не похоже ни на одно лицо из этого лагеря. А закрывает он его для того, чтобы воин из любого племени мог представить лицо Вождя таким, каким ему хочется. И еще одно странное наблюдение. Говорил-то он со мной, но смотрел все время на тебя. Не думаешь ли ты, что вы могли встречаться с ним раньше?

— Как знать, может быть, в какой-нибудь армии. За столько лет с кем я только не встречался. Всех не упомнишь.

Железное Дерево помолчал, напрягая память, а затем сказал:

— Нет, вряд ли. Такого человека я бы не забыл.

Нистур повел разговор дальше:

— То, что он так клянется в верности ему вождей, лишь возбуждает подозрения, что он сам глубоко сомневается в ней.

— По крайней мере, он угостил нас, — сказала Ракушка, — и теперь мы можем быть уверены в нашей безопасности. Я много слышала про законы гостеприимства, принятые у кочевников. Если гость зашел к тебе в шатер и ты накормил его, то напасть на него означает прогневать богов.

— Да, это их закон, — согласился Железное Дерево. — Даже если гость оказался твоим врагом, после того как он уйдет из твоего дома, нельзя преследовать его еще день и ночь.

— С другой стороны, — возразил Нистур, — сдается мне, что этому Киаге глубоко наплевать на то, что подумают о нем боги кочевников.

Глава 8

— Ну и с кого начнем? — поинтересовалась Ракушка.

— С человека по имени Гуклак, — ответил Нистур.

Они прошли по лагерю, спрашивая дорогу у встречных воинов, и вскоре вышли к участку, занимаемому кочевниками с Великой Ледяной Реки, чьим вождем и был Гуклак. Этот народ кочевал, разбивая на стоянках невысокие полукруглые юрты из войлока. Лошади племени были невысокими, мохнатыми и неприхотливыми животными, хотя и уступали многим другим скакунам в скорости. Сами кочевники с Ледяной Реки тоже были невысоки ростом и заплетали свои рыжие или светлые волосы в множество тугих косичек. Среди воинов почти половину составляли женщины, сражавшиеся на равных с мужчинами. И те и другие носили на своих телах множество разноцветных татуировок.

Перед юртой вождя стоял вкопанный в землю штандарт высотой футов в двадцать. С нескольких его поперечных перекладин свисали человеческие черепа.

Троица «следователей» внимательно разглядывала этот внушительный символ, ожидая, что кто-нибудь из проходящих мимо подскажет им, где найти вождя.

— Симпатичный штандарт, не правда ли? — раздался позади них голос, принадлежащий мужчине, столь же внимательно, но еще и с удовлетворением разглядывавшему покачивающиеся на ветру черепа.

— Просто великолепный, — поспешил выразить свой восторг Нистур. — Я полагаю, это все головы достойных воинов?

— Именно так, — кивнул незнакомец. — Каждый череп некогда принадлежал вождю какого-либо племени. И все они были снесены с плеч одним из моих предков.

Теперь их отвага и доблесть перешли к моему племени.

— Ты — Гуклак? — спросил Железное Дерево.

— Да. Я Гуклак — Укротитель Лошадей, сорок четвертый вождь народа Великой Ледяной Реки. Мои предки владели горами и долиной реки на северо-западе сотни поколений с тех пор, когда мы отвоевали эти места уЗмееголовых Людей, когда сами боги были еще молоды.

— До тех пор, пока Киага не присвоил себе всю верховную власть, — продолжил за Гуклака Нистур.

— Киага — Меткий Лук — необыкновенный человек, — твердо заявил Гуклак. — Он — великий завоеватель, отмеченный богами и предсказанный шаманом. Нет позора в том, чтобы признать его господином. И в прошлом мои предки порой следовали за чужими вождями, участвуя в войнах, не видя в этом для себя бесчестья.

Гуклак с вызовом глядел на чужаков, словно приглашая их оспорить его слова.

— Никто и не предполагал, что такой сильный вождь, как ты, покрыл бы себя позором, — заверил его Нистур. — Киага должен быть счастлив, зная, что у него такие верные подданные. Он и сам сказал нам, что все его вожди столь же верны и преданы ему, как ты.

— Мы все ему подчиняемся. И все же одни из нас более верны Киаге, чем другие.

— А какова была верность Ялмука — Кровавой Стрелы? — спросил Железное Дерево.

Гуклак внимательно оглядел наемника и сказал:

— Ты похож на опытного воина, а не на чиновника из Тарсиса.

— Кем бы мы ни были раньше, — сказал Нистур, — но сейчас мы ведем расследование. Нам нужно выяснить, кто был истинным убийцей Ялмука. Вот почему мы спрашиваем тебя, был ли он столь же верен Киаге, как ты.

Вождь немного помолчал, а затем ответил:

— Ялмук был храбрым воином и мудрым вождем. Но он был и гордым человеком, не очень охотно подставлявшим шею под ярмо верховной власти Киаги.

— И все же Киага доверил ему вести переговоры с Тарсисом?

— Киага великодушен. Он часто завоевывает верность колеблющихся, оказывая им особые почести и доверие. Многие из его личных охранников — воины, некогда поклявшиеся убить его. Ну а кроме того, Ялмук должен был вести переговоры только до приезда Киаги. Дальше Верховный Вождь собирался брать дело в свои руки.

— Мы слышали, что между Ялмуком и шаманом отношения были очень натянутыми, — заметил Железное Дерево.

Гуклак сплюнул через левое плечо:

— Я стараюсь вообще поменьше общаться с шаманом. И без него как-нибудь управлюсь. Пусть шаманы общаются с духами и богами, а земные дела пусть оставят вождям.

— А Киага, похоже, ценит помощь Говорящего с Тенями, — сказал Нистур.

Вождь пожал плечами:

— Говорящий с Тенями предсказал приход Киаги. За это он хорошо вознагражден той ролью, которую играет при Верховном Вожде. Мир духов — везде вокруг нас. Душам предков нужно рассказывать о земных делах и спрашивать их совета. Для таких дел и требуется шаман. Но когда он лезет в дела Вождя — воину лучше держать саблю и лук под руками.

— Понятно, — сказал Нистур и перевел разговор на другую тему:

— А что ты скажешь о вожде по имени Потрясающий Копьем?

К их удивлению, Гуклак разразился громким смехом:

— Ничего хорошего ни от меня, ни от других воинов вы о нем не услышите! Он вождь племени Гнилого Источника. Это презренные люди, и он больше всех своих подданных заслуживает презрения за все презираемые в воине качества.

— А между прочим, Киага его уважает! — словно невзначай бросил Железное Дерево.

— Народ Гнилого Источника богат, потому что через их земли проходит большая караванная дорога, а они наложили пошлину на каждый фунт груза, провозимого по ней. Но Потрясающий Копьем — дурак, и богатство уходит у него, как песок, сквозь пальцы. Можете посмотреть на него, если хотите посмеяться.

Презрительно усмехнувшись, Гуклак нырнул в свою юрту. Войлочный полог опустился за его спиной.

— Ялмук? — переспросил Потрясающий Копьем. — А что мне за дело до этого мерзавца и жулика?

Несмотря на ранний час, вождь племени Гнилого Источника был изрядно навеселе и явно вознамерился напиться вусмерть к заходу солнца. Глаза вождя были красны от выпитого и от едкого дыма, висевшего в его шатре. Его одежда была просто шикарна — скроенная так же, как кожаные одеяния воинов его племени, она была сшита из прекрасного шелка. Его шапка была отделана мехом горностая, а в свисающие по плечам косички были вплетены золотые украшения и нити жемчуга.

Густые усы спускались с верхней губы на подбородок вождя, а их позолоченные кончики соединялись тонкими золотыми цепочками с большими рубиновыми серьгами, висящими в его ушах. Рукоятка его сабли была выточена из слоновой кости.

Но вся эта мишура не добавляла Потрясающему Копьем величественности. Не могла она скрыть и того, что, несмотря на богатство и грозное имя, он был слабым, глуповатым человеком. Понятно, почему Киага приблизил его к себе, подумал Нистур. Такого человека можно использовать в своих интересах, зная, что он никогда не будет представлять серьезной опасности.

— И все же, — настаивал Нистур, — он был убит, а нас назначили расследовать это преступление и найти убийцу…

Железное Дерево наклонился поближе к вождю:

— Это убийство — оскорбление для Киаги. Неужели ты не хочешь, чтобы твои Верховный Вождь был отомщен?

— Киага — Меткий Лук — великий лидер, — промычал Потрясающий Копьем, — но он ведь всего лишь один вождь среди многих, просто он возглавляет совет вождей. В общем-то, я и сам… — Из-за спины вождя на его плечо легла сильная рука. Это кто-то из воинов высокого ранга, понимая, что его вождь явно говорит лишнее, попытался остановить этот поток крамольного красноречия.

Вождь неприязненно сбросил руку со своего плеча.

— Я — Потрясающий Копьем! И говорю что хочу и что думаю! Ялмук — Кровавая Стрела был предателем и мерзавцем. Правильно, что его там пришили. Боги не позволят, чтобы его убийца был найден и отдан на растерзание Киаге. Да и самому Меткому Луку будет спокойнее и лучше без него. Может быть, он теперь наконец раскроет глаза и воздаст должные почести тем, кто слу… кто сотрудничает с ним верой и правдой, объединяя в один великий народ племена Пыльных Равнин.

— Я уверен, что столь мудрый вождь, как Киага, отметит почестями и твой вклад в это дело, и твою преданность ему, — проникновенным голосом сказал Нистур.

— А то нет! Да я первым говорю на совете вождей! Я ведь лидер в войске, у меня даже самое почетное место в шатре Вождя — по правую руку от Киаги.

— Разумеется, никто не посмеет усомниться в твоих доблестях, которые Киага оценил по достоинству. Великий Вождь должен во всем полагаться на самых верных и близких ему воинов. И все же… мне кажется, что Киага изрядно зависит от этого своего шамана. Ну, как его там… А, вспомнил — Говорящий с Тенями. Так ведь его зовут?

В ответ вождь разразился хохотом, перемежающимся с иканием.

— А, Говорящий с Тенями! Этот ряженый даже рот боится раскрыть в присутствии воинов. Знай себе шепчет Киаге на ухо, натравливает его против других вождей. Он просто завидует нам.

— Но разве не он предсказал приход Киаги?

— Было дело. Но кто даст гарантию, что не сам Киага снарядил этого шарлатана в пророческий поход? Я ничего против не имею: умный вождь может пользоваться любым полезным инструментом. Но всему надо знать меру, а Киага, похоже, начал принимать этого шута горохового с зеленой рожей чересчур всерьез.

— А Ялмук так же относился к шаману?

— Да мы все так думаем. Просто многие изображают зачем-то почтительное отношение к колдуну. Сам посуди, ну что этот шарлатан сделал такого, кроме как предсказал появление Великого Вождя? Я никогда не видел, чтобы он участвовал в зимнем празднике встречи с духами предков. Шаман нашего племени, Брат Призраков, регулярно вызывает души умерших. Духи предков являются к нему во снах, а он толкует их знаки. А этот Говорящий с Тенями? Он ничего такого не делает, а Киага тем не менее общается с ним ночи напролет один на один. К ним допущен только один раб, да и тот — с вырванным языком.

— Понятно, — сказал Нистур. — А Ялмук, часом, не оскорбил как-нибудь шамана?

На лице Потрясающего Копьем отразилась напряженная работа мысли.

— Ты хочешь спросить, не шаман ли убил Ялмука?

— Сам Киага заверил нас, что шаман в ту ночь был с ним. Но это не значит, что Говорящий с Тенями не мог послать кого-нибудь исполнить это поручение.

— Мне начинает казаться, — глубокомысленно изрек Потрясающий Копьем, — что вы делаете все, чтобы доказать, будто убийство посланника — дело рук одного из нас. Чушь! Его убил Правитель Тарсиса. Быть может, и за то, что Кровавая Стрела запросил слишком высокую цену за свое предательство.

— Ты думаешь, он хотел сговориться с Правителем? — переспросил Нистур.

— Я же сам был в посольстве. Эти аристократишки из Тарсиса так и увивались за нами, чуть не дочек своих в постель нам подкладывали — лишь бы мы предали нашего Вождя. Ну скажи ты мне, зачем, например. Советник Рукх… — В этот момент тяжелая рука по-настоящему сильно сдавила плечо вождя, пресекая излишне откровенную речь. — Ну ладно, в общем, не в этом дело. Ялмука убил или Правитель, или кто-нибудь из его приспешников. Это уже детали. Убийство — явная провокация, а раз так — быть войне. Мы сотрем Тарсис в порошок, камня на камне не оставим. Этот мерзкий город перестанет торчать, как заноза, на наших равнинах!

— Тем хуже для тебя и для твоего племени, — огорошил вождя Железное Дерево.

— Это еще почему? — удивился Потрясающий Копьем.

— Тарсис — место, где пересекаются караванные пути. Если вы его разрушите, ни один караван не сможет пересечь равнину без этого места для отдыха и рынка для обмена товаров. А значит, купцы поведут свои караваны в обход, за горными хребтами. Боюсь, что ваш участок караванной тропы совсем исчезнет. С чего тогда будет жить твое племя?

Пока вождь разгонял пьяный туман и пытался осознать сказанное ему «следователями», те откланялись и вышли из юрты. Оглянувшись, Нистур буркнул Железному Дереву:

— Зря ты ему так в лоб все выдал. Он же тотчас все разболтает, и Киага обвинит нас в попытках настроить вождей против него.

Железное Дерево усмехнулся:

— Ну не мог я удержаться. Нужно было сбить спесь с этого самоуверенного болвана.

— Ну а теперь куда? — спросила Ракушка, выразительно поглядывая на солнце.

Долгое пребывание в лагере противника действовало ей на нервы. — Не пора ли возвращаться в город?

— Пока нет, — ответил Нистур. — Есть тут еще один человек, с которым я очень хотел бы поговорить.

Неожиданно за их спинами вырос высокий воин в аккуратно пригнанной кожаной одежде, богато украшенной вышивкой и инкрустациями из разноцветных камней. Это его сильная рука предупредительно ложилась на плечо вождя, когда тот начинал нести лишнее.

— Я — Лагхан — Боевой Топор, правая рука вождя племени Гнилого Источника. — Представившись, он повернулся к гостям так, чтобы им было видно устрашающего вида орудие убийства, имя которого носил могучий воин.

— Для нас большая честь познакомиться с тобой, — с достоинством поприветствовал его Нистур.

— Мой вождь, — сказал Лагхан, — мудрый и храбрый правитель. Но иногда он выпивает лишнего и начинает нести всякую чушь. Я вам настоятельно рекомендую не воспринимать слишком всерьез все то, что вы слышали в его юрте.

Рука Лагхана зависла в дюйме от рукоятки его грозного топора. На таком же расстоянии от рукояти меча застыла и ладонь Железного Дерева. Оба воина стояли неподвижно, словно два кота, готовые сойтись в смертельной схватке. Нистур поспешил снять повисшее в воздухе напряжение.

— Я прекрасно понял тебя, Лагхан. Не волнуйся, мы — достойные люди и не воспользуемся минутной слабостью вождя. Все, о чем мы слышали, останется между нами и не будет доложено ни Киаге, ни Правителю Тарсиса. У нас здесь лишь одна цель — выяснить, кто убил Ялмука — Кровавую Стрелу.

Лагхан — Боевой Топор чуть расслабился и опустил руки.

— Вот и хорошо. Занимайтесь только этим — и вам здесь никто мешать не будет.

— А по-твоему, кто убил Ялмука? — спросил Железное Дерево.

Лагхан долго молча смотрел на него, а затем ответил:

— Мои мысли — это мое личное дело. Киага сказал, что вы свободны спрашивать, но он не приказывал мне отвечать. Вы двое — девчонку я не имею в виду — не похожи на жителей Тарсиса. Мой вам совет, не пытайтесь раскопать то, в чем копаться не следует. Лучшее, что вы можете сделать, — выбраться ночью из города через один из проломов в стене или напрямую выйти из ворот с вашими побрякушками и уехать из города. Я могу устроить так, что никто вас не тронет и не будет преследовать.

— Великодушное предложение, — вздохнул Нистур, — но у нас есть свои обязанности. Лагхан покачал головой:

— Вы что-то скрываете. Я не верю, будто вы столь глупы и не понимаете, что нет чести в служении бесчестным людям.

С этими словами Лагхан — Боевой Топор развернулся и вновь скрылся в юрте вождя.

Отойдя на достаточное расстояние от лагеря племени Гнилого Источника, Нистур негромко усмехнулся:

— А здесь ведь все как в Тарсисе. Такие же закулисные игры, интриги, борьба за власть.

— Есть существенная разница, — возразил Железное Дерево. — Эти варвары смотрят тебе в глаза и прямо говорят о своей ненависти или верности. Может быть, они и дикари, но понятие чести им знакомо.

— Эти честные ребята убьют — недорого возьмут, — возразила Ракушка. — Какая разница — умереть от руки благородного дикаря или негодяя-аристократа? Ладно, куда идем-то?

— В шатер шамана, куда же еще? — изобразил удивление Нистур.

Шатер Говорящего с Тенями примыкал к шатру Вождя. Жилище шамана было соткано из черных шкур, украшенных магическим орнаментом. Снаружи стены шатра были увешаны мелкими амулетами и более крупными предметами — бронзовыми и каменными фигурками, скелетами птиц и летучих мышей, а также тряпичными и восковыми куклами, изображающими людей, многие из которых были утыканы острыми шипами или пронзены миниатюрными кинжалами. Ракушка поежилась:

— Не нравится мне здесь.

— Я думаю, на этот эффект и рассчитана вся эта чертовщина, — заметил Нистур.

— А может, я подожду вас снаружи, пока вы будете говорить с шаманом? Я нужна вам как проводник в городе, а здесь от меня никакого толку.

— Нет, ты пойдешь с нами, — жестко сказал Железное Дерево.

— Да, — подтвердил Нистур. — Твои зоркие глаза и чуткие уши могут заметить то, что упустим мы.

Подойдя к шатру, Нистур громко похлопал ладонью по шкуре, закрывающей вход. Из-за нее немедленно появился коротко стриженный раб, уставившийся на посетителей карими глазами.

— Мы пришли к Говорящему с Тенями, — сказал ему Нистур. — Будь добр, сообщи ему это. И напомни, что сам Киага позволил нам расспрашивать кого угодно из его подданных.

Не говоря ни слова, раб приподнял полог повыше и жестом пригласил их войти. Следуя выразительным жестам Слуги, гости расселись на подушках, разбросанных по полу, и стали ждать.

— Немногословный человек, — заметил Железное Дерево в спину скрывшемуся за войлочной стенкой-ковром рабу.

— И есть весьма веская причина его молчаливости, — отозвался Нистур. — У него нет языка.

— Это, наверное, и есть тот раб, о котором говорил пьяный вождь, — сказала Ракушка.

— Несомненно, — подтвердил Нистур. — Для сильных мира сего обычное дело держать при себе бессловесных слуг, которые не могут рассказать чужим о том, что им доводится видеть и слышать.

Ракушка осмотрелась:

— Противное местечко. Нет, не нравится мне здесь.

Повсюду в шатре висели магические амулеты самых разных видов и размеров. В одном из углов сидела поджав ноги мумия, глядевшая на посетителей пустыми глазницами и оскалившаяся почти беззубым ртом. На груди высушенного трупа была укреплена курильница, из которой по шатру расползался душный, тяжелый, почти липкий на ощупь дым.

— Между прочим, у Станбога в каюте всяких штучек понатыкано не меньше, чем здесь, — заметил Нистур.

Девушка пожала плечами:

— Это совсем другое дело. Я знаю, что Станбог никогда не накладывает на людей заклятий и никого не заколдовывает, да и мертвых он не вызывает. По мне, мертвые должны быть не живее вон той мумии, только пусть лежат спокойно в земле, а не украшают помещение вместо мебели.

Нистур демонстративно оскорбился:

— Что? Да как ты смеешь! Это же один из возлюбленных предков! Ты только представь, сколько увлекательных разговоров состоялось у шамана с этим парнем.

Когда ему надоедает общаться с невежественными дикарями, он приходит сюда и ведет светскую беседу в свое удовольствие.

— Да ну тебя! — отмахнулась Ракушка. — Тоже мне — шуточки.

Нистур понял, что нервы девушки и так напряжены до предела, и замолчал, не желая дергать ее.

Наконец из-за тяжелого ковра появился сам хозяин шатра. В полумраке шаман казался почти бесформенным сгустком темноты. Говорящий с Тенями швырнул щепотку какого-то порошка в курильницу, и из нее вырвались языки яркого, но почему-то совершенно холодного пламени. Наконец стало возможно разглядеть покрытое зеленой краской лицо шамана и его карие глаза. Постояв с минуту в полном молчании, колдун сел на одну из подушек и спросил:

— Что вам нужно от Говорящего с Тенями?

— У нас есть к тебе несколько вопросов, касающихся Ялмука — Кровавой Стрелы, — ответил Нистур.

— Ялмук мертв. Не хотите ли вы, чтобы я вызвал его дух, который сообщил бы вам имя убийцы? — Даже сквозь сильный акцент шамана в его голосе ясно прослеживалась ирония.

— Не пытайся уйти от разговора, — предостерег его Нистур. — У нас есть разрешение Киаги допрашивать любого человека в лагере, включая тебя.

— Да что вы знаете о Киаге? — взвыл шаман, явно цепляясь за слова Нистура.

— Это я пророчествовал о приходе Великого Вождя. Я ушел в Ледяную Пустыню, где долгие дни ждал озарения. Я вскрыл себе вены и выпустил столько крови, что был почти на грани смерти. И вот уже на пороге другого мира духи Равнины и души предков объявили мне то, что я затем нес своим соплеменникам.

Шаман бросил следующую щепотку в курильницу, которая на этот раз отозвалась всплеском изумрудно-зеленого огня.

— Мне было видение: белый олень с прекрасными рогами, в десять раз больше любого земного оленя. Это был олень-призрак, белее снега в Ледяной Пустыне.

Перед ним появился золотой грифон, но был убит рогами и копытами оленя. А затем олень ударил копытом о землю и, поднявшись к звездам, помчался по небу.

Все племена Пыльных Равнин ведут свой род от великого белого оленя. Грифон для нас — символ городов, окружающих равнину. И я понял, что среди кочевников должен вскоре появиться Великий Вождь, который объединит племена и поведет их в разрушительный поход на города.

— А зачем вам нужно уничтожить их? — спросил Нистур. — Вы же не производите сами многое из того, в чем нуждаетесь, и закупаете или обмениваете эти товары в городах.

— Негоже, чтобы свободный кочевник хоть в чем-то зависел от слабого, выродившегося горожанина. Пусть все они погибнут, а мы вернемся к тому, как жили наши предки! Там, где сейчас стоят города, вскоре зазеленеет трава и будут пастись наши стада.

— Какая печальная перспектива, — заметил Нистур. — И все же мы здесь не для того, чтобы выяснять, кто был предтечей Киаги, а для того, чтобы найти убийцу Ялмука.

— Кто именно — неважно, — ответил шаман, — ибо убили его жители Тарсиса.

Когда все горожане будут убиты, дух Ялмука окажется отомщен.

— Надежный способ отомстить, — согласился Нистур. — Но он сработает только в том случае, если убийца действительно кто-то из горожан. А мы в этом вовсе не уверены.

— Тогда вы просто глупцы. Многие вожди раньше враждовали между собой, у многих была обида на Ялмука. Но Великий Вождь Киага, объединив племена, навеки положил конец, старым распрям.

— Одно дело — подчиниться Великому Вождю, — заметил Железное Дерево, — а другое — забыть о кровной вражде. Быть может, чья-нибудь личная ненависть пересилила верность новому порядку?

— Или же, — подхватил Нистур, демонстративно оглядывая шамана с головы до ног, — какой-нибудь амбициозный, обидчивый и подозрительный человек не потерпел рядом с собой соперника в борьбе за благосклонность Великого Вождя.

На лице Говорящего с Тенями промелькнуло что-то вроде улыбки.

— А если даже и так? Почему этот человек совершил убийство не здесь, а в городе, где за каждым кочевником следят десятки глаз?

Голос колдуна, казалось, дрожал от еле, сдерживаемого смеха.

— Вот, предположим, если вдруг ты, — он ткнул пальцем в Нистура, — почему-то, ну, просто так, решил убить его, — и рука шамана показала на Железное Дерево, — стал бы ты тащить его для этого сюда, где посмотреть на такое зрелище сбежалось бы множество народа? Нет, ты наверняка отвел бы его куда-нибудь в безлюдное место, но в пределах города, где ты чувствуешь себя как рыба в воде.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Железное Дерево.

Шаман наклонился к нему поближе, так что солдат отчетливо разглядел зрачки и коричневую радужную оболочку глаз колдуна.

— Я вижу смертельную болезнь в твоем лице. Я вижу дрожь в твоих глазах.

Твои друзья не видят этого телесным взглядом, но я вижу глазами духа. Яд черного дракона действует медленно, но верно.

— С этим ничего не поделаешь. Тем более мы должны быстрее выполнить наше задание, пока с моим другом чего-нибудь не приключилось, — сказал Нистур и добавил:

— К делу это не относится.

— Ты так в этом уверен? — поинтересовался шаман. — А не хочет ли твой друг излечиться от своего недуга? Я — великий шаман — не единожды возвращал к жизни людей, которых все врачеватели и колдуны Тарсиса сочли бы бесповоротно мертвыми.

— Сдается мне, что именно мертвецов ты и оживлял, а не лечил раненых и больных! — сама удивляясь своей дерзости, выпалила Ракушка.

— Ты не смеешь говорить о священных вещах, воровка! — грозно оборвал ее шаман, и девушка тотчас же пожалела о своей выходке.

Нистур встал на ее защиту:

— Отнюдь. Она, между прочим, уполномоченный Правителем Тарсиса следователь, ведущий дело об убийстве посланника твоего народа. И ее полномочия были подтверждены и твоим повелителем. Не следует преуменьшать роль нашего расследования, да и преувеличивать собственную значимость, колдун.

Шаман выдержал долгую паузу и медленно произнес:

— Я не привык, чтобы со мной говорили таким тоном. И я жестоко караю всякого, оскорбившего меня.

Железное Дерево, в свою очередь, наклонился к колдуну и столь же отчетливо сказал:

— Нас не интересует твоя гордость, колдун. Если мы не найдем убийцу, мы все равно умрем. Так что прибереги свои угрозы для других.

Говорящий с Тенями чуть улыбнулся за паутиной своих амулетов.

— Есть вещи пострашнее простой смерти. Но, впрочем, этот разговор бессмыслен. Что вам от меня нужно?

— Мы слышали, — начал Нистур, — что между тобой и Ялмуком была, скажем так, взаимная неприязнь и…

Железное Дерево неожиданно оборвал своего красноречивого компаньона:

— Хватит терять время! Шаман, отвечай, это ты убил Ялмука?

Колдун фыркнул:

— Говорящий с Тенями не убивает оружием.

— Ты нанял, приказал или каким-либо колдовством заставил кого-нибудь другого совершить убийство?

— Нет, и еще раз нет.

— А как ты докажешь, что не лжешь? — вставила Ракушка.

Шаман рассмеялся:

— Это мне напоминает щенка, гоняющегося за собственным хвостом. Ну да ладно. Раз уж вы уполномоченные следователи, уважу почтенных должностных лиц.

Подмигнув Ракушке, шаман встал и подошел к резному сундуку, стоящему у стены. Вернувшись, он положил перед собой кожаный мешок, завязанный хитроумным узлом. Пока колдун распутывал узел. Ракушка разглядела на тыльной стороне его ладоней какие-то нарисованные или вытатуированные знаки.

Из раскрытого мешка были извлечены горсть желтовато-белых кристаллов — скорее всего, высушенная и раздробленная смола — и изогнутый высушенный корень какого-то дерева в форме человеческой руки со скрюченными, узловатыми пальцами.

— Вы знаете, что это такое? — спросил Говорящий с Тенями.

— Должен признать, что мне неизвестно предназначение этих предметов, — сказал Нистур и поглядел на солдата.

Железное Дерево лишь молча покачал головой. Шаман продолжил:

— Это — Рука Истины. Тот, кто солжет под ее заклинанием, будет мучиться от страшной боли и может быть даже разорван Рукой на куски.

— Сдается мне, что я слыхал об этом заклинании, — заметил Нистур.

— Тогда смотри внимательно, — требовательным голосом произнес шаман.

Бросив несколько кристаллов смолы в курильницу, Говорящий с Тенями положил на ярко-алые угли корень в форме руки. Против ожидания дерево не загорелось и не обуглилось, лишь из пальцеобразных отростков выплеснулись языки пламени, заплясавшие над курильницей.

Закрыв глаза, шаман забормотал что-то на непонятном языке. Отговорив заклинание, он вдруг сунул руку в самую середину танцевавшего над деревянной лапой огня. Пламя задрожало и вдруг приняло форму огненной маски, напоминающей человеческое лицо с оскаленным ртом. Три глаза глядели с этой страшной маски.

Три огненных рога росли над ее лбом, а из огненных челюстей торчали по три острых, нестерпимо ярких клыка.

Страшный рот искривился, и в шатре послышался какой-то нечеловеческий голос:

— Говори, и если ты солжешь, твоя рука будет моей рукой.

Огненная голова приблизилась к руке шамана и почти коснулась клыками его пальцев. Говорящий с Тенями помолчал, а затем нараспев затянул:

— Это держит ответ Говорящий с Тенями, шаман кочевников Пыльных Равнин.

Говорящий с Тенями не убивал вождя Ялмука — Кровавую Стрелу. Говорящий с Тенями не заставлял и не просил никого убивать Ялмука. Говорящий с Тенями не знает, ни кто убил Ялмука, ни зачем. Если Говорящий с Тенями лжет, пусть Страж Истины откусит его руку.

Все замерли, ожидая, что сделает чудовищная огненная голова.

Медленно-медленно пылающая маска отодвинулась от руки шамана, огненный рот недовольно закрылся. Вновь послышался незнакомый глухой голос:

— Ты говорил правду, и я остался голоден. Приведи мне лжеца.

Последние слова голос произнес, уже слабея и угасая.

Пламя погасло, и шаман вынул из курильницы деревянную руку. Ко всеобщему удивлению, корень ничуть не обгорел, пролежав столько времени на пылающих углях.

— Ну что, вы удовлетворены? — спросил Говорящий с Тенями.

— Я полагаю, что мы просто обязаны удовлетвориться, — сказал Нистур, вставая с подушек.

— Пока что, — добавил Железное Дерево.

— И бросьте вы искать убийцу, — словно по-дружески посоветовал им шаман. — Вы ведь все равно обречены.

Железное Дерево схватился за рукоятку клинка.

— Не вижу причин, по которым ты был бы достоин пережить меня, колдун.

— Твои угрозы пусты и напрасны, солдат, — ответил шаман. — И все же, — добавил он, сменив тон, — моему Вождю нужны храбрые воины. Если бы ты присягнул на верность Киаге — Меткому Луку, он бы мог приказать мне излечить тебя. Как верный шаман моего Вождя, я должен буду подчиниться.

— Что ты имеешь в виду? — прошептал Железное Дерево.

Шаман, не отвечая, встал и направился к выходу. Обернувшись, он бросил через плечо:

— Сейчас я должен идти к Вождю. А вам я советую поторопиться с поисками убийцы. Время идет.

Отбросив полог, шаман скрылся в глубине шатра.

— Что он имел в виду? — повторил свой вопрос солдат, выйдя наружу вместе со своими спутниками.

— Он просто хотел отвлечь тебя от дела, — заверил его Нистур. — Он хочет запутать нас, смутить, а как играть на чужих слабостях — этому его учить не надо. Заметив признаки болезни на твоем лице, он и начал давить на тебя.

Половина искусства этих шарлатанов состоит в том, чтобы посеять зерно сомнения в человеке.

— А ты думаешь, это колдовство с лапой — всего лишь фокус? — спросил Железное Дерево.

— Я думаю, у нас есть более компетентный специалист по этим вопросам, — ответил Нистур.

Пройдя через ворота города, друзья были встречены капитаном Карстом.

— Вас вызывает к себе Правитель, — сообщил он им. — Сегодня вечером вы должны представить ему доклад о ходе расследования. Вам надлежит быть во дворце с ударом вечернего гонга. Да, если вы не знакомы с обычаями города, здесь вечерний гонг звучит, когда солнце касается горизонта, а не когда оно скрывается за ним на половину диска или целиком.

— Спасибо за точную информацию, капитан, — сказал Нистур.

Железное Дерево посмотрел на солнце и сказал:

— У нас есть по крайней мере два часа — куда пойдем?

— К Станбогу, — уверенно ответил Нистур. — У меня к нему есть несколько вопросов.

Войдя в каюту, они застали Станбога за изучением какого-то толстенного тома, посвященного свойствам волшебных зверей.

— Рад видеть, что с вами больше ничего не случилось, — поприветствовал вошедших лекарь. — Как продвинулось расследование?

— Очень жаль, что тебя не было с нами, — посетовал Нистур. — Твоего опыта и знаний нам очень не хватало. Особенно во время последнего разговора.

— Надеюсь, я все же смогу пригодиться. Расскажите, как было дело.

Станбог внимательно выслушал рассказ Нистура, подкрепленный замечаниями Железного Дерева. Слушая о встрече с шаманом, лекарь несколько раз перебивал рассказчиков, прося их описать подробно ту или иную деталь.

Выслушав до конца, Станбог сказал:

— То, что вы описали, судя по всему, — настоящее заклинание проверки истинности слов говорящего. Руку Истины и желтые кристаллы трудно подделать. Да и наказание того, кто осмелится шутить шутки с огненной маской, ждет ужасное.

Уж можете мне поверить — в наказаниях и карах я толк знаю.

— Значит, он говорил правду? — с тяжелым разочарованием в голосе спросил Железное Дерево.

— Почти наверняка, — ответил Станбог.

— И он — настоящий шаман, а не фокусник? — поинтересовался Нистур.

— В этом я не могу быть так уверен. Как самые простые приворотные заклинания умеет применять любая знахарка или ведьма, так и это заклинание, будучи подготовлено опытным колдуном, может быть некоторое время использовано человеком, имеющим лишь минимальные познания в колдовском искусстве. Со временем сила заклинания иссякает, внешне огонь тоже блекнет, а пользующийся им оказывается не в силах восстановить его.

— Подождите, я, кажется, что-то вспомнила! — воскликнула Ракушка.

— Ну-ка, ну-ка, выкладывай, — поспешил приободрить ее Станбог.

— Ну, я просто заметила какой-то рисунок на его руках. Может быть, чернилами, а может, и татуировка.

— Наверное, какой-нибудь символ? — уточнил Станбог.

— Ну, ты, наверное, так бы и назвал эту мазню. Я вот и подумала, не защищает ли эта штука его руку от пламени и от зубов той уродины.

— Я тоже помню какой-то знак на его руках, — согласился Нистур. — Но я как-то не придал этому значения.

— И я тоже, — добавил Железное Дерево, — но там было столько всяких колдовских штучек, что на все обращать внимание просто не было времени.

— Ты не могла бы воспроизвести этот рисунок? — спросил Станбог, протягивая девушке обрывок пергамента и кусок угля.

Высунув от усердия кончик языка. Ракушка принялась за рисование. Закончив, она вздохнула, вытерла со лба пот и отдала листок лекарю.

— Вот. Не уверена, что абсолютно точно, но думаю, что похоже.

Нистур, бросив взгляд на сложное пересечение множества линий, согласился:

— По-моему, что-то вроде того. Жаль, что я не присмотрелся повнимательнее к шаману. Железное Дерево добавил:

— В любом случае Ракушка рассмотрела этот рисунок лучше нас, и мы вряд ли добавим что-нибудь к ее картинке.

Станбог внимательно вертел пергамент перед глазами.

— Что-то не узнаю. Да разве все упомнишь. Но на защитный символ не похоже.

Они совсем другие. Мирса, передай-ка мне, пожалуйста, вон тот том — с верхней полки, между ретортой и хрустальной ступкой. Это один из самых полных каталогов магических рисунков и символов, — пояснил он гостям.

Открыв поданную Мирсой книгу, Станбог внимательно вгляделся в первую же страницу, на которой плотными рядами были изображены две дюжины разных знаков, — Что, так на каждой странице? — пораженный, спросил Нистур.

— Да, всего их здесь собрано больше пятнадцати тысяч. Это так называемый «Список Гарлака» — один из самых известных и авторитетных каталогов подобного рода.

Железное Дерево невесело заметил:

— Похоже, не зная точно, к какому разделу относится нужный нам знак, ты можешь долго проискать его.

— И все же попробую, — воодушевился Станбог. — Что-то мне подсказывает, что эта находка Ракушки многое может объяснить. Эх, будь у меня точная копия, я бы в пять минут нашел нужный нам символ в книге. А так — придется повозиться.

— Будем надеяться, что тебе повезет, — сказал Нистур. — Наше время неумолимо уходит.

Глава 9

Они шли по улицам вечернего Тарсиса, подгоняемые холодным ветром. Небо было еще светлым, алые солнечные лучи отражались от нескольких больших снежных туч, но узкие улицы уже были погружены в густые сумерки.

— Засиделись мы за ужином в той таверне, — сказала Ракушка. — Теперь, глядишь, опоздаем во дворец.

Нистур изобразил на лице благородное негодование:

— Я не собираюсь представать перед Правителем Тарсиса на пустой желудок.

Пара кружек эля может сделать его кислую рожу чуть более терпимой.

— Мы еще успеем проголодаться, проведя пару часов в приемной, — добавил Железное Дерево. — Знаю я эту хваленую точность аристократов, особенно по отношению к тем, кто стоит ниже их.

К их удивлению, стража тотчас же повела их прямо в кабинет Правителя. Идя по длинной анфиладе залов, Нистур бурчал:

— Надо было сообразить раньше. Этот Правитель — всего лишь один выскочка из торгашей. А эти ребята умеют ценить время и пунктуальность.

— Вы опоздали, — заметил Правитель, как только «следователи» вошли в кабинет. Нистур с достоинством ответил:

— Служба, ничего не поделаешь. Важный пункт расследования потребовал несколько большего времени, чем мы ожидали.

— Нужно учиться эффективнее планировать время, — наставительно заявил Правитель. — Ладно, что вы можете доложить мне?

Рассказ Нистура о допросах в лагере кочевников Правитель выслушал весьма нетерпеливо.

— И на это вы потратили целый день? — спросил он, когда Нистур закончил.

— Простите, господин, но я полагал, что мы получили много ценной информации.

Нистур едва сдерживал негодование, видя такую недооценку затраченных им усилий. Но Правитель прояснил свою позицию:

— Наплюйте на варваров! Даже если убийство совершил кто-нибудь из них, Киага ни за что не признает этого. Я требую, чтобы вы сконцентрировались на городской знати. Вот список самых важных лиц города с именами, титулами и адресами.

— Вы полагаете, господин, — сказал Нистур, — что убийство, скорее всего, дело рук кого-нибудь из аристократов Тарсиса?

— Я должен быть честен и не имею права исключить эту возможность.

Железное Дерево через плечо Нистура пробежался по списку и удивленно сказал:

— Насколько я помню рассказ капитана Карста, в основном эти люди — члены Высшего Совета.

— Увы! Я вынужден подозревать даже достойнейших людей из своего окружения, — с печальным видом вздохнул Правитель. — Но я составил этот список не просто так. Все эти господа принимали у себя дома участников посольства, вели с ними переговоры и делали, скажем так, некоторые предложения. Советник Рукх особенно ревностно отнесся к этой деятельности.

— Я должен это понимать так, — осторожно сказал Нистур, — что вас не удивило бы не очень брезгливое отношение Советника Рукха к некоторым милостям и услугам, которые при определенных условиях мог бы предложить ему Киага?

— Я этого не говорил.

— Ну, нет так нет. Если больше нас здесь ничего не задерживает, то позвольте откланяться и начать поиски убийцы согласно вашим ценным указаниям.

— Достаньте мне убийцу хоть из-под земли! — потребовал Правитель.

— Мы очень надеемся, что нам это удастся, — ответил Нистур с поклоном.

Выйдя из дворца, приятели проконсультировались с поджидавшей их Ракушкой.

Проглядев список, она сказала:

— Они живут в тех частях города, где я бываю нечасто, но найти эти дома не проблема. Но что нам будет за толк от этих расспросов? Я вообще думала, что Правитель обрадовался бы, окажись убийца одним из кочевников.

— А я, кажется, понял, что он задумал, — произнес Нистур.

— Я тоже, — добавил солдат. — Правитель, скорее, будет рад выдать Киаге одного из своих соперников, чем доказывать ему, что именно один из варваров убил посланника.

— Если вы выдадим Правителю одного из советников, то очень порадуем его. С одной стороны — одним конкурентом меньше. С другой — Киага будет вынужден отложить штурм и вести переговоры.

Ракушка помолчала и осторожно предположила:

— Тогда, быть может, Правитель не будет требовать от вас веских и убедительных доказательств?…

— Похоже, что наша юная подруга мудреет на глазах, — усмехнулся Нистур.

Дом Советника Рукха находился в районе, сильно пострадавшем во время Великой Катастрофы, и был построен уже после трагического катаклизма. Предки Советника скупили много опустевших участков вокруг и, расчистив завалы, окружили свою виллу лужайками и садом. Даже сейчас, голый и прозрачный, сад радовал глаз строгой симметрией своих аллей и газонов.

Подойдя к дверям, Нистур взялся за бронзовое кольцо, висевшее в пасти отлитого из того же металла чудовища, и громко постучал. После долгой паузы дверь открыл мажордом, перед глазами которого тотчас же оказались три печати Правителя.

— Мой господин ждал вашего визита, — голосом, выражающим тоску и презрение, произнес мажордом. — Следуйте за мной.

Друзья прошли по коридору и оказались в зале, увешанном фамильными портретами. Через несколько минут хозяин дома вышел к гостям.

— Я — Советник Высшего Совета Рукх, — объявил он. — Пожалуйста, будьте кратки. Я отправляюсь на осмотр ворот и моего участка городской стены.

К удивлению гостей, Рукх был облачен в доспехи: нагрудник и наспинная пластина, внушительные наплечники, щитки на бедра и голени плюс кольчужные перчатки до локтя. Место обычной бархатной маски заняло металлическое забрало.

Все доспехи были красиво гравированы и позолочены. Но опытный взгляд сразу мог определить, что это были лишь церемониальные латы, которые не выдержали бы и одного серьезного удара настоящего клинка или стрелы. Случись Рукху участвовать в бою, такие доспехи скорее создавали бы дополнительную опасность, сковывая движения и не обеспечивая защиты.

— Позволю себе напомнить, — заметил Нистур, — что, имея эти печати, мы можем не ограничивать себя во времени, разумеется, в пределах, отпущенных нам Киагой.

— Не мелите чушь. Оборона города сейчас куда важнее, чем поиски убийцы какого-то дикаря, которого к тому же, скорее всего, убрали его же соплеменники.

Ладно, валяйте спрашивайте.

— Господин Советник, — начал Нистур, — были ли у вас какие-либо деловые контакты с послом кочевников — Ялмуком — Кровавой Стрелой?

— Были. Помимо официальных переговоров и банкетов, я принимал в своем доме самого посла и еще двух вождей: Гуклака и Потрясающего Копьем. Мои слуги до сих пор не могут избавить дом от вони.

— Не пытались ли вы переубедить, подкупить или иным образом склонить посла к предательству интересов его народа?

— Разумеется, пытался! А в чем же еще, по-вашему, заключается дипломатия?!

— Боюсь, я не специалист в этой области, — ответил Нистур. — Но в таких скользких делах недалеко и до конфликта. Это я могу утверждать со всей ответственностью. Вот я и интересуюсь, не возникли ли у вас какие-нибудь серьезные трения с Ялмуком?

— Никаких, если не считать рутинных переругиваний по поводу заслуг и доблестей народов, которые мы представляем.

— И как он вам показался? — поинтересовался Железное Дерево. — Я имею в виду, в отношении верности Верховному Вождю.

— Ему был не по душе столь стремительный взлет Киаги, и секрета он из этого не делал. И все же я бы счел его достаточно верным Вождю, по крайней мере, с нашей сегодняшней позиции. Деньги и почести, которые я ему предлагал, не возымели действия. Дикарь был уверен, что вскоре он это все и так получит.

Что-что, а его уверенность в победе Киаги в войне была непоколебима. И если уж речь зашла об этом, то во избежание такого исхода дела я хотел бы откланяться и отправиться на осмотр…

— Еще минутку, — остановил его Нистур. — А каковы были ваши дела с оставшимися двумя?

— Абсолютно такими же, — нетерпеливо ответил Советник. — Гуклак сразу же отшил меня со всеми моими предложениями. Это просто фанатик. Потрясающий Копьем — продажный дурак и пьяница. Я его начал разрабатывать, но убийство Ялмука отрезвило и насторожило даже этого глупца. Ну, теперь все?

— Пока — да, — сказал Нистур.

— Великолепно. — Рукх направился к двери и остановился, дожидаясь, пока слуга укрепит на латах черный бархатный плащ. — Удачи вам в поисках убийцы. Но будь я на вашем месте, я начал бы с того человека, чьи печати вы носите на шее.

Прощайте.

Оказавшись на улице, Нистур заметил:

— Вот еще один верный слуга Правителя.

— Он вообще странный какой-то, — сказал Железное Дерево. — Я удивился, что ты не стал допытывать его дальше.

— Да из него ничего больше не выжмешь. Все, что он хотел, он уже сказал, даже закинув удочку насчет Правителя. Что с тем, что с другим нужно держать ухо востро. Да и кстати…

— Кстати — что? — спросил Железное Дерево.

— Я вот думаю, а не он ли и заказал мне убить тебя? Хотя нет, не уверен…

Следующим в списке шел Советник Мелкар, но не прошли они и половины пути до его дома, как их бегом догнал какой-то человек в одежде слуги богатого аристократа, который сказал:

— Господа, я послан на ваши поиски Советником Альбаном, который настоятельно и незамедлительно требует вашего присутствия в его доме.

— Он в списке один из последних, — сказал Нистур. — Видимо, Правитель не считает, что он представляет для него большую опасность. Но было бы приятно поговорить с человеком, который сам хочет встретиться с нами.

— Согласен, — сказал Железное Дерево и, повернувшись к Ракушке, наставительно произнес:

— По-моему, это один из самых богатых людей в городе.

Но не вздумай прихватить хоть что-нибудь на память в его доме.

Ракушка фыркнула:

— Обычно то, что есть у таких богачей, в руках незаметно не унесешь.

Следуя за слугой, они подошли к дому, стоящему в плотном ряду других зданий. Видимо, его владелец предпочитал не тратить деньги на покупкупустого пространства. Войдя внутрь, они оказались в огромном зале, заваленном и заставленном странными скульптурами, непонятными инструментами, чучелами и скелетами редких зверей. На стенах висели непонятные рисунки, чертежи и карты звездного неба, испещренные разными стрелками и надписями.

Ракушка присвистнула:

— Как в каюте Станбога, только в сто раз больше!

Они поднялись по резной винтовой лестнице в виде извивающегося дракона.

Каждая чешуйка была вырезана из дуба с величайшим усердием. Наконец на третьем этаже слуга постучал в закрытую тяжелую дверь, с которой на гостей взирали нарисованные чудовища.

— Входите, — послышался приглушенный дверью голос.

Они вошли в комнату, сверх всякой меры забитую магическими приборами, колдовским инвентарем и астрологическими чертежами. В центре помещения вокруг большого стола стояли пять-шесть мужчин и женщин, одетых в костюмы с вышитыми магическими символами. На столе лежали звездные карты — словно в штабе генерала, планирующего сражение. Во главе стола сидел маленький пожилой человек, близоруко разглядывающий вошедших.

— А, вы и есть следователи, назначенные Правителем? — спросил он. Глянув издалека на предъявленные печати, старик продолжил:

— Входите, входите. Я вас другими представлял.

— Прошу прощения, если наш вид разочаровал вас, — с поклоном сказал Нистур.

— Нет, нет, напротив. Я-то ждал кого-нибудь из придворных канцелярских крыс или вовсе тупого констебля. А вы, судя по виду, и вправду знаете, за что беретесь.

— Именно так, господин Советник, именно так, — заверил его Нистур.

— Но в будущем у вас может не все так гладко получаться, если, конечно, вам не будет оказана помощь. Вот, извольте взглянуть. — И он потащил гостей к столу.

Весь стол, до последнего дюйма столешницы, был завален звездными картами со свеженанесенными линиями, чертежами, наложенными на рисунки созвездий, свитками пергамента, покрытыми магическими символами и беспорядочными чернильными кляксами. Повсюду валялись металлические булавки, стеклянные шарики, костяные скрепки и еще много всякой всячины.

Нистур внимательно оглядел все это богатство и сказал:

— Э-э… я позволю себе признать свое невежество, но что все это должно обозначать?

— Это доказательство моих серьезнейших опасений, над которыми смеялся Правитель! Доказательство того, что Киага обладает огромной магической силой!

— Игнорировать такие свидетельства, — заметил Нистур, — значит подвергать себя серьезнейшей опасности. А ваши исследования показывают, какого рода могуществом обладает Вождь кочевников?

— Весьма странным, — ответил Альбан. — Все указывает на то, что у Киаги есть талисман с огромной энергией, который может одарить его поистине сверхъестественными возможностями.

— Понятно. А эта сила не имеет ничего общего с убийством посла? — на всякий случай решил поинтересоваться Нистур.

Астролог лишь отмахнулся:

— Это слишком мелко для моих построений и исследований.

— И все же мы назначены расследовать это убийство. Скажите, вы, наряду с другими советниками, принимали у себя в доме членов посольства кочевников?

— Конечно. Но среди них был всего лишь один интересующий меня человек.

— Говорящий с Тенями, — сказал Железное Дерево.

— Совершенно верно, молодой человек. Именно шаман вызвал у меня интерес.

Альбан опустил руку в стоящую на столе большую чашу, набрал полную горсть каких-то поблескивающих кристаллов и высыпал их, пропуская между пальцами.

Кристаллы каким-то непонятным образом легли на стол узором в форме пятиконечной звезды. Астролог продолжил:

— Эти шаманы, несмотря на примитивность и грубость их методов, подчас имеют доступ к великим энергиям.

— Позволю себе высказать некоторые сомнения, — оторвался от стола один из астрологов в высокой островерхой шапке из серого шелка с серебристыми звездами.

— Шаманы, в своем большинстве, общаются лишь с ограниченным кругом духов и пророчествуют от лица умерших родственников. Да и в этих жалких рамках они действуют подчас наугад. Эти дикари не знают и не воспринимают истинное Искусство и Мастерство.

— А я не согласна! — почти завизжала очень толстая женщина, чья хламида с вышитыми лунными дисками и разной полноты полумесяцами была размером с небольшой шатер кочевников. — Я встречалась с некоторыми шаманами диких племен и могу заверить, что они умеют подчинить себе большие силы. Их ритуалы и техника кажутся нам странными и подчас необъяснимыми, но это лишь оттого, что у дикарей все передается устно и ничего не записывается.

— Но у нас совсем другой случай, — возразил еще один участник совещания колдунов с морщинистым, словно сушеное яблоко, лицом. — Если бы Говорящий с Тенями имел доступ к большим силам, наши карты показали бы это.

— И все же, — вновь заговорил Советник Альбан, — у нас есть пока еще не вполне ясные указания на странное единение шамана и Вождя. Их звездные карты до странности совпадают. А если у Вождя есть столь могучий талисман, да и сам он так тесно связан с шаманом, то что мешает Киаге передать часть своего могущества Говорящему с Тенями?

Нистур решил влезть в разговор:

— Мы узнали от кочевников, что Говорящий с Тенями странствовал по Пыльным Равнинам, пророчествуя о скором пришествии Великого Вождя.

В отличие от Железного Дерева и Ракушки, которым явно не нравились все эти обсуждения, Нистур не хотел упускать ни малейшей возможности выяснить что-либо, что могло бы помочь в их деле.

— Да, да, и это очень странно, — согласился Альбан. — Я от него так и не добился объяснений.

Ведь шаманы обычно предсказывают будущее и говорят от имени предков в некоем экстатическом трансе. Я никогда еще не слыхал, чтобы шаман, во-первых, ходил из племени в племя, а во-вторых, пророчествовал, находясь в сознании и отдавая себе в сказанном отчет.

— А почему это не вызвало подозрения у кочевников? — спросил Железное Дерево.

— Почему же не вызвало? — переспросил Советник. — Но, как я уже говорил вам, Киага и Говорящий с Тенями обладают сверхъестественными возможностями большой силы. Видимо, им удалось погасить вполне естественную подозрительность кочевников, как и заставить тех отбросить древнюю межплеменную вражду во имя борьбы за идею Киаги.

— Не настолько уж и эффективно было это магическое воздействие, — сказал Нистур. — Скорее, он сумел убедить их чем-то земным и осязаемым. Да и недовольных его владычеством среди кочевников и их вождей тоже немало. Не забыты и старинные распри между племенами.

— Умей он полностью управлять столькими людьми, он был бы величайшим магом в мире и не нуждался бы в целой армии для достижения господства над другими народами.

— Какая изящная и убедительная мысль! — согласился Нистур.

— Талисман дает Киаге преимущество в земных делах, — продолжал Альбан, — и этот Вождь умеет с максимальной выгодой использовать это преимущество.

— Что вы все вокруг да около! — буркнул Железное Дерево. — Если у вас нет ничего, кроме пугающих домыслов и нерешенных загадок, то чем вы можете нам помочь?

— А кто вам сказал, что это я должен вам помогать? — недовольно спросил Альбан. — Это вы должны потрудиться на благо Тарсиса! Наш враг — Киага — Меткий Лук, и мы должны выяснить, в чем источник его силы.

— Прошу прощения, господин, — вновь вступил в разговор Нистур, — но мы не были наняты как военные разведчики. Правитель города желает распутать убийство посла кочевников. Найдя убийцу, мы выиграем время для того, чтобы Тарсис укрепил свою оборону во всех отношениях, и в частности — в выяснении неземных способностей Вождя дикарей.

— Чушь! — отрезал Альбан. — Этот Киага твердо намерен начать войну и начнет ее в тот день, когда сочтет нужным. Он не станет менять свои планы независимо от того, найдете вы убийцу или нет.

— Вполне вероятно, — согласился Нистур. — Но у нас есть приказ, и мы будем стараться его выполнить.

— Вы говорили с Киагой и с шаманом? — Мысли Альбана явно могли развиваться только в одном направлении.

— Да, — ответил Нистур.

— Опишите вашу беседу, — Господин Советник, — возразил Железное Дерево, — нам приказано докладывать Правителю Тарсиса, а не вам.

— Спокойно, приятель, — хлопнул его по плечу Нистур. — Времени это займет немного, а глядишь — будут и полезные результаты.

Пока Нистур рассказывал, астрологи не теряли времени даром: внимательно слушая, они в то же время рассматривали гостей, кто — в увеличительное стекло, кто — сквозь магический кристалл, кто — через хрустальный шар. Время от времени колдуны аккуратно дотрагивались до одежды Нистура или драконьей кольчуги Железного Дерева. Ракушка поспешила спрятаться за спинами приятелей и по возможности избежать назойливого внимания.

Выслушав все до последнего слова, колдуны встали в тесный кружок и зашушукались, прерываясь время от времени лишь для того, чтобы перейти на язык таинственных жестов. Неожиданно невнятный гул смолк, и Советник Альбан обратился к терпеливо ждущим гостям:

— Дело даже хуже, чем мы предполагали. Ваша встреча с шаманом и Вождем оставила на вас следы того, что вы находились в присутствии большого источника магической силы, и того, что на языке науки называется «заклинаниями иллюзий», или, скажем прямо, — обмана. И при этом природа энергетического талисмана не стала яснее. Для того чтобы хоть что-то прояснилось, нам потребуется несколько часов измерений и, кроме того, определенное положение планет, которое будет иметь место лишь следующей ночью. Но как только мы получим результаты, я пошлю слугу разыскать вас, чтобы сообщить все, что мы выясним. А пока можете действовать по намеченному вами плану.

Церемонно поблагодарив за столь великодушное разрешение, «следователи» поспешили удалиться.

Ракушка потрясла головой и спросила:

— Этот старый лопух действительно из ума выжил или только прикидывается?

— Боюсь, что первое предположение больше соответствует истине, — согласился Нистур. — Но это не лишает его бред доли здравого смысла. Я с самого начала был уверен, что без колдовства в этом убийстве не обошлось. Что-то здесь не то.

Впрочем, нам от этого ничуть не легче.

— А что ты скажешь об этой компании колдунов? — спросил приятеля Железное Дерево.

— Каких колдунов! — отмахнулся Нистур. — Это же жалкие любители, немногим серьезнее фокусников с деревенской ярмарки. На одежде ни одного из них нет знака, который подтверждал бы их принадлежность к какому-либо Ордену. А значит, они не только не достигли успехов в освоении Искусства и Мастерства, но даже не рискнули встать на сложный и опасный путь Ученичества. Друг мой, в мире полным-полно людей, которые прочли несколько умных книг, быть может, освоили полдюжины заклинаний из самых простых и думают, что это все, что нужно, чтобы считаться настоящим колдуном.

Железное Дерево усмехнулся:

— Что-то вроде деревенских хвастунов, которые в мирное время щеголяют в доспехах, увешанные оружием, но которых днем с огнем не сыскать, когда протрубит труба.

— Именно так. Хотя, быть может, сложив свои жалкие. способности, эта компания и высчитает что-нибудь стоящее, но как мы об этом узнаем, не имея даже малейшего опыта в деле толкования звезд?

— Ну а теперь куда? К Мелкару? — зевая, спросила Ракушка.

Железное Дерево вновь заглянул в свиток:

— Судя по списку, Мелкар должен быть на службе в своем форте до третьего ночного гонга. Это где-то за час до рассвета.

Свернув пергамент, солдат вновь сунул его себе за пояс и продолжил:

— Карст говорил, что Мелкар — единственный из советников, серьезно относящийся к своим воинским обязанностям. Значит, он сейчас, скорее всего, в форте или где-нибудь на стене. Поищем его или подождем, пока он вернется домой?

Нистур стряхнул со шляпы снег.

— Мы можем потратить уйму времени на его поиски. Я предлагаю вернуться к Станбогу, обогреться, перекусить и выяснить, удалось ли ему разобраться с тем рисунком.

— Я бы не отказалась и вздремнуть немного, — призналась Ракушка.

Подойдя к жилищу Станбога, они с удивлением обнаружили привязанную перед дверью лошадь. Одного взгляда на ее нестриженые хвост и гриву, на неподкованные копыта, на упряжь и седло было достаточно, чтобы определить принадлежность животного к табунам кочевников.

— Неужели гость? — удивился Нистур.

— Может, кто из дикарей мозоль натер? — буркнул Железное Дерево, поправляя перевязь с мечом.

В каюте они застали Станбога склонившимся над книгой, в которой он, судя по всему, продвинулся где-то на треть. В дальнем же углу, ко всеобщему удивлению, рядом с Мирсой сидел молодой парень-кочевник с шевелюрой точно такого же цвета, как и у спутницы Станбога. Самое сильное впечатление парень явно произвел на Ракушку, которая застыла с открытым ртом.

Нистур вопросительно посмотрел на Станбога, который, на миг оторвавшись от книги, шепнул:

— Это ее брат.

Нистур и Железное Дерево сели за стол, а Ракушка так и осталась неподвижно' стоять у двери. Мирса и ее брат, похоже, вообще не заметили их появления, настолько они были увлечены разговором.

— А я думал, что она одна на белом свете, — шепнул в ответ Нистур.

— Еще два часа назад она тоже так думала. Столько лет прошло с тех пор, как они виделись в последний раз. Мирса считала, что ее брат был убит в той же стычке, когда погибли их родители. Но, видимо, мальчишку продали в одно из племен степных кочевников. Со временем семья, купившая его, наверное, привыкла к нему как к сыну. Сейчас он оказался здесь вместе с одним из племен в армии Киаги.

Станбог с нежностью поглядел на брата с сестрой. Мирса каждую минуту дотрагивалась до юноши, гладила его по голове, словно все еще не веря, что перед ней живой человек, а не призрак.

— А как он узнал, что она здесь? — с подозрением в голосе спросил Железное Дерево. — Вдруг это шпион, засланный Киагой?

— Только дурак не поверит в то, что они — брат и сестра, — сказал Нистур.

— Да, — согласился Станбог, — никаких сомнений. Парень сказал, что пару лет назад небольшая группа кочевых торговцев лошадьми встретилась с принявшим его племенем. Они как раз возвращались из Тарсиса, где я вылечил нескольких из них от черной лихорадки. Торговцы рассказали о лекаре и его весьма необычной помощнице, отметив редкое сходство юноши с нею. Ведь из-за смешанного происхождения их черты лица и цвет волос получились очень редкими среди кочевников. С тех пор парень мечтал попасть в Тарсис, но его племя кочевало далеко от этих мест и только сегодня присоединилось к войску Киаги. Не тратя времени даром, он сумел разыскать меня и, как видите, сестру.

Нистур смахнул набежавшую слезу.

— Как трогательно. Разумеется, такая встреча стоит нескольких строк. — И он потянулся за пергаментом и чернилами.

Мирса встала и подвела к ним юношу.

— Это Бадар — мой брат, — представила она его. — Я думала, что он мертв, но он вернулся ко мне.

В ее покрасневших глазах стояли слезы.

— Я… я рад познакомиться с друзьями моей сестры. — Парню было явно непривычно говорить на местном языке, а его акцент был, пожалуй, еще сильнее, чем у Мирсы.

Даже будучи младше сестры на несколько лет, рослый и возмужалый юноша мог бы сойти за ее близнеца. Одет он был, как и она, в плотно прилегающую куртку и брюки из кожи, хотя и иного покроя и с другим орнаментом.

— Я — Нистур, поэт, — представился экс-асассин. — А это Железное Дерево — воин-профессионал. Ну а это…

— Меня зовут… это… Ра… Ракушка. — Судя по голосу девушки, можно было предположить, что она вот-вот упадет в обморок.

Нистур прищурился: нет, совершенно точно, это не было игрой света — Ракушка покраснела от смущения, как какая-нибудь знатная барышня.

Поэтические чувства Нистура сегодня получали подарок за подарком.

Молодой варвар церемонно пожал протянутые ему руки и сказал:

— Вы сражались плечом к плечу с моей сестрой. Мой меч — к вашим услугам.

— Для нас это большая честь, — заверил его Нистур. — И все же мы не хотели бы мешать вам. У нас пока есть о чем поговорить со Станбогом, а с вами мы еще пообщаемся потом.

Улыбаясь, брат с сестрой снова ушли в свой угол, где продолжили негромкий разговор.

— Ну, что у тебя с тем знаком? — спросил Железное Дерево.

— Я пересмотрел все защитные символы, но среди них нет ничего похожего.

Теперь приходится рыться наугад.

— Мы тут имели весьма занятную беседу с одним чудаком, — сказал Нистур и подробно рассказал лекарю о встрече с Советником Альбаном и его приятелями-астрологами.

Выслушав его, Станбог сказал:

— Я знаком со всеми его приятелями. Ни один из них не принадлежит к Орденам, но в то же время они и не шарлатаны. Каждый из них кое-что умеет. Сам Альбан — знатный энтузиаст-любитель. Он очень умен, но ему не хватает мыслительной дисциплины, чтобы стать настоящим магом. Вот он и нанимает второсортных колдунишек, чтобы количеством заменить качество. Если им удастся прекратить выяснение отношений между собой — может быть, они там и насчитают что-нибудь дельное. Кое-что из переданных тобой слов Альбана уже заинтересовало меня.

— Что же именно?

— Ты сказал, что он упомянул заклинание иллюзий?

— Да, но какое именно — он не назвал.

— Разумеется. Существуют разные классификации, но постороннему любой колдун назовет только самое общее название. Да и скажи он тебе его, ты вряд ли сумел бы воспроизвести термин из языка Искусств правильно, не перепутав слов и слогов. Так что в любом случае это нам мало чем помогло бы.

— Так что же значит этот символ? — спросил Железное Дерево.

— Пока что я точно ничего не могу сказать. Но я обнаружил признаки, по которым его можно отнести к заклинаниям изменения формы, а их — великое множество. Но лишь часть из них можно назвать заклинаниями обмана или иллюзий.

Это существенно облегчит поиски.

— А такое заклинание обмана может обмануть огненную маску? — спросил Нистур.

— Ни в коем случае, — ответил Станбог. — Рука Истины создана специально для того, чтобы противостоять любой лжи на уровне словесного или символического обмана.

Полистав книгу, лекарь позвал Ракушку, чтобы та посмотрела один из символов. Ответа не последовало.

— Ракушка, ты меня слышишь? — негромко переспросил Станбог.

Девушка, как завороженная, смотрела на пару, сидящую в дальнем углу.

— А? Что? — вздрогнув, спросила она.

Станбог повторил свой вопрос. Внимательно посмотрев в книгу и даже поводив пальцами по рисунку, девушка сказала:

— Нет, очень похоже, но у того знака не пересекались вот эти линии, а вот здесь они, наоборот, замыкались почти что в круг.

Замолчав, она непроизвольно, словно подчиняясь какому-то давлению извне, вновь повернула голову в угол, где сидели Мирса и ее брат, Трое наблюдателей проследили направление ее взгляда, затем переглянулись и с понимающим вздохом улыбнулись.

— Ну что ж, — сказал Нистур, — пора подкрепиться, выпить рюмку-другую согревающего — и за работу. Я полагаю, что Мелкар должен вот-вот вернуться домой.

— Вы идите, — сказала Ракушка, — а я останусь здесь. Мне хочется спать. Как дойти до дома Мелкара — я вам объясню.

— Хорошо, — согласился Нистур, — передохни немного.

Ракушка даже не удосужилась поблагодарить его за предоставленную возможность остаться в доме.

Подкрепившись и согревшись, Нистур и Железное Дерево вновь пошли в город.

Солдат первым нарушил молчание:

— И кто бы мог подумать, что нашу трезвую и даже циничную подругу так легко сразит наповал этот варвар с огненной шевелюрой.

— Дела сердечные подчас бывают так таинственны и непредсказуемы, — мечтательно произнес Нистур, натягивая перчатки. — И даже очерствевшая душа карманницы неожиданно оказывается легко уязвимой для безумной влюбленности. В конце концов, Бадар лишь чуть старше нее и, надо признать, выглядит хоть куда.

Нет, ты вспомни, как он выжал слезы из каменной Мирсы! Наверное, он из тех мужчин, которые, даже сами того не желая, растопляют лед в душах самых жестокосердных женщин.

— Да ты и вправду поэт, а я думал — только выпендриваешься, — не то с одобрением, не то осуждая, сказал Железное Дерево.

Уточнив дорогу у встречных патрулей городской стражи, приятели быстро пришли в район, расположенный у Северных ворот. Эта часть города также была сильно повреждена во время Катастрофы, и впоследствии те, у кого были деньги, воспользовались общей разрухой, чтобы по дешевке скупить целые кварталы руин и выстроить на этих участках свои шикарные виллы.

— Где-то здесь, — сказал Нистур, оглядываясь. — Стражники сказали, что его дом — с колоннами из зеленого мрамора. Вот только поди разберись, какого они цвета, в темноте да еще и за снежной завесой.

— Знать бы еще, что имел в виду под зеленым мрамором тот в хлам пьяный патрульный, — буркнул Железное Дерево и вдруг ткнул куда-то пальцем. — Смотри — не здесь ли?

Невысокая внешняя ограда сада, окружающего одну из вилл, прерывалась парой массивных колонн, поддерживающих кованую решетку ворот. Подойдя поближе, приятели увидели в верхней части створок фамильный герб — два выкованных оленя, встав на дыбы, сцепились рогами, на которых покоился стеклянный шар со светильником внутри. Ниже герба строгие линии изящной решетки перекрывались какой-то тенью не правильной формы.

Нистур кашлянул и осторожно предположил:

— Странный вкус у Советника Мелкара. Похоже, он украшает ворота своего дома свежими удавленниками. Остается только выяснить, вешает он их здесь живыми или же получает готовыми с виселиц городской тюрьмы.

Железное Дерево пожал плечами:

— Может быть, это один из слуг, чем-то не угодивший ему. Кто их разберет, этих местных аристократов.

— Боюсь, что все не так просто, — невесело заключил Нистур. — Смотри, бедняга одет как кочевник.

Подойдя еще на несколько шагов, они смогли разглядеть лицо повешенного.

— Ну и ну, — сказал Нистур. — Похоже, где-то мы с этим парнем уже встречались.

— Точно, — согласился Железное Дерево, явно не ожидавший такого поворота дел. — Хотя, должен признать, выглядит он сейчас значительно хуже, чем при нашей предыдущей встрече.

Неестественно склонив голову, на перекладине ворот висел, чуть покачиваясь на ветру, Гуклак — вождь племени кочевников Великой Ледяной Реки.

Глава 10

— Да, подкинули вы мне задачку, — невесело сказал Правитель Тарсиса. — Нет, то, что вы нашли убийцу раньше крайнего срока, это, конечно, замечательно.

Плохо, что им оказался. Советник Мелкар, единственный достойный воин среди моих советников. Любой другой из членов Высшего Совета был бы более подходящей кандидатурой.

Правитель рассерженно посмотрел на следователей, словно те сами были виноваты в таком исходе дела.

— Я понимаю, — сказал Нистур, — вам трудно смириться с мыслью о том, что Мелкар убил Гуклака. Это кажется почти невероятным и нам тоже.

— Но труп был найден на воротах его дома, — сказал Правитель.

— С таким же успехом можно подозревать Абушмулума Девятого в убийстве Ялмука, — возразил Железное Дерево. — Ведь, в конце концов, у подножия его статуи был найден труп посланника.

— Советник Мелкар нес службу на своем посту до третьего ночного гонга, — обратил внимание Правителя Нистур. — А когда мы нашли тело, он только-только передал пост своим подчиненным и направлялся домой. Едва ли у него хватило бы времени на убийство, даже если предположить, что он зачем-то вознамерился вывесить жертву на всеобщее обозрение у входа в собственный дом.

— Должен вам напомнить, — сказал Правитель, — что у Советника Высшего Совета Тарсиса есть немало слуг. А в случае Мелкара — это и подчиненные ему солдаты, и личная охрана. Многие из этих людей с удовольствием разделались бы с кем-нибудь из важных кочевников, обеспечив при этом строжайшее алиби своему господину.

— Ну почему именно Гуклак? — спросил Железное Дерево. — И как он оказался в городе?

— Увы, стены Тарсиса не являются непреодолимой преградой, — вздохнул Правитель. — Узнав об убийстве, я отдал приказ об ускорении восстановительных работ, выставлении постов у всех осыпей городских стен, а кроме того, в целях укрепления общественной безопасности сейчас стража и наемники проводят рейд-облаву по выявлению и изоляции всех недовольных, сомневающихся, а также всех подозрительных чужеземцев.

— Я сильно сомневаюсь, что последняя мера заметно повысит безопасность Тарсиса, — заметил Нистур. — А кроме того, ни это, ни остальные мероприятия ни в коем случае не уменьшат неизбежного взрыва гнева Киаги.

— Все равно горожане и противник должны видеть, что Правитель принимает решительные меры. В искусстве власти обман подчас не менее важен, чем реальность.

— Да, да, разумеется, — без особого энтузиазма подтвердил Нистур.

— Киагу уже известили об убийстве Гуклака — Укротителя Лошадей? — поинтересовался Железное Дерево.

Правитель криво усмехнулся:

— Я полагаю, это будет сделано и без моего участия. У этого варвара, похоже, немало источников информации в городе. Я сомневаюсь, что все они попадут в мою сеть.

— Естественно, не станете же вы отправлять в кутузку каждого второго наемника, — согласился Нистур. — Не в обиду моему коллеге, далеко не все из его братии придерживаются столь же строго кодекса воинской чести. Подчас мелкой монеты бывает достаточно, чтобы развязать им языки.

— Не стану спорить, — признал Железное Дерево. — Я видел ваших солдат. Часть из них — отъявленный сброд, который за грош выдаст все, что угодно, хоть самому черту.

— Со всех сторон предатели и завистники, — вздохнул Правитель. — Такова тяжкая доля властителя.

— Каково будет ваше решение, господин? — спросил Нистур. — От этого будут зависеть наши дальнейшие действия.

— Ну что ж. Вы можете продолжать расследование. Советник Мелкар будет помещен под домашний арест. Если вы не предложите мне более подходящей кандидатуры до исхода назначенного срока, я буду вынужден выдать его варварам.

Вы свободны.

Оказавшись на улице. Железное Дерево воскликнул:

— Что же это за правитель, который готов выдать противнику своего лучшего командира под самым надуманным предлогом! Да даже если Мелкар и убил этого дикаря…

— Не забывай, — напомнил ему Нистур, — что любой властитель больше всего опасается и ненавидит действительно смелых, толковых и сильных соперников. Если говорить о Высшем Совете, то мы ясно видели две кандидатуры — Рукха и Мелкара.

Несомненно, Правитель предпочел бы избавиться от первого из них, но, на худой конец, и Мелкар будет удачной жертвой.

— Даже если этот человек никогда не замышлял ничего дурного против Правителя?! — Железное Дерево не на шутку рассердился.

— Боюсь, что так. Если Мелкар так же честен, сколь храбр, то в Нижнем Совете найдется немало желающих посадить на трон Правителя этого рыцаря без страха и упрека. Это типичная судьба бравого вояки — за популярность и честность он рассчитывается головой.

— Я устал от этого гнилого города! — в сердцах воскликнул солдат. — Не могу здесь больше оставаться. Повсюду ложь и предательство, и при этом все тебе мило улыбаются. А если не улыбаются, то только чтобы не напугать тебя звериными клыками и змеиным жалом, торчащими из их пасти.

— Какая великолепная метафора! — восторженно произнес Нистур. — Я и не думал, что ты так одарен. Тебе стоило бы… Подожди, кто это там? Не Ракушка ли? И похоже, что она торопится рассказать нам не самые приятные новости.

— Нистур! Железное Дерево! — задыхаясь от долгого бега, выпалила девушка.

— Станбога забрали в тюрьму! И Мирсу с Бадаром тоже. Скорее! Надо вытащить их оттуда.

Она с такой силой потянула своих друзей к Дворцу Правосудия, что сумела протащить их за собой несколько шагов.

— Минуточку, — наконец смог сказать Нистур. — Прежде чем что-то делать, мы должны выяснить поконкретнее, что случилось.

— И то верно, — согласился Железное Дерево. — Мы теперь на собственном опыте знаем, что единственная вещь, которой у человека в тюрьме в избытке, — это время. А ну-ка рассказывай все по порядку.

— Это случилось на рассвете. Станбог все сидел над книгой. Мирса и ее брат разговаривали, а я уснула. Вдруг раздался громкий стук в дверь. Мирса открыла, и ей в лицо сунули какое-то постановление об аресте всех подозрительных. Она решила посоветоваться со Станбогом, но в корабль тотчас же ввалилась целая толпа стражников и наемников во главе с констеблем Вейтом. Мирса и Бадар решили не проливать свою и чужую кровь зазря и сдали оружие. Их обоих заковали в кандалы и увели. Меня не арестовали только потому, что я показала им эту печать. Хоть на что-то эта железяка сгодилась.

Железное Дерево негромко выругался и сказал:

— Это и есть та облава, о которой сказал Правитель. Я должен был раньше сообразить, чем это нам грозит!

— А в чем их обвинили? — спросил Нистур.

— В пособничестве противнику, кажется, так сказал Вейт. Ведь Станбог — чужеземец, Мирса — и вовсе дикарка. А тут еще в доме явный воин из армии кочевников. Я попыталась им все объяснить, да куда там! Кто ж меня слушать будет.

— Да, это можно было предположить, — протянул Нистур. — Ладно, пойдем, может, удастся что-нибудь выяснить.

На площади перед Дворцом Правосудия был выстроен временный загон, плотно охраняемый со всех сторон городской стражей. За забором задержанные дожидались распределения по камерам. Почти никого из них не отпускали. Среди арестованных большую часть составляли временно оказавшиеся в Тарсисе чужеземные купцы и местные жители родом из других стран. Немало попалось в облаву и всякого уличного сброда. Видимо, выслуживаясь перед начальством, наемники гребли всех без разбора, рассчитывая, что офицеры местной стражи разберутся, кого сажать, а кого отпускать. Но те тоже не желали показаться ленивыми или мягкосердечными к возможным пособникам противника, поэтому распределяли задержанных по камерам, почти не разбираясь в причинах ареста.

Тыкая во все стороны своими печатями, друзья подошли к входу во Дворец.

— Не могу я вас впустить! — крикнул им сержант, отвечающий за караул у входных дверей. — У меня особые указания от Правителя. Никаких посещений задержанных вплоть до окончания проверки.

Железное Дерево потряс перед его носом печатью:

— Узнаешь? С этой штукой я могу входить туда, куда мне нужно.

Сержант только покачал головой:

— Не сейчас! У меня приказ Правителя, подкрепленный распоряжением Советника Рукха, — никого не впускать. Я получил этот приказ позже сообщения о печатях следователей и буду выполнять последнее по времени распоряжение. Нистур буркнул:

— Даже боги бессильны против твердолобого упорства младшего командира, ревностно исполняющего приказ. Ну не драться же нам с ним и его стражей?!

— Даже обратившись к Советнику Рукху, мы ничего не добьемся, — сказал Железное Дерево. — Он только рад будет вставить нам палки в колеса. Глядишь, еще и наручники на нас нацепит — до выяснения.

Ракушка сказала:

— Наших в толпе на площади нет. Значит, они уже в камерах.

— Ничего не поделаешь, — вздохнул Нистур. — Будем надеяться, что через пару дней все чуть уляжется и мы сможем вытащить их оттуда.

— Или же Киага разрушит город, — согласился Железное Дерево. — Тогда все это и вовсе потеряет какое бы то ни было значение.

— Быстро же вы сдались! — рассерженно воскликнула Ракушка. — Ну-ка, дайте мне пару монет.

Изумленные, те протянули ей деньги. Схватив монеты. Ракушка подбежала к одному из охраняющих загон стражников и зашептала что-то тому на ухо, одновременно сунув ему в руку деньги. Стражник тотчас же покинул свой пост, попросив кого-то из сослуживцев подменить его, и скрылся за воротами Дворца Правосудия. Вскоре он вновь вышел на площадь и что-то шепнул Ракушке, получив за свое сообщение вторую монету. Вернулась девушка с задумчивым выражением на лице.

— Ну, что ты выяснила? — спросил ее Нистур.

— Они в камерах нижнего уровня, глубоко под землей. Облава началась со Старой Гавани, и они оказались одними из первых задержанных. Эти камеры напоминают пчелиные соты: они построены в форме сужающихся кверху конических ям. Заключенных спускают туда по лестнице, затем лестницу убирают и для верности накрывают яму железной решеткой с замком. Хотя это уже совершенно лишнее. Из каменного мешка и так не выбраться. Разумеется, это самые темные, холодные и мокрые камеры в тюрьме.

— Печальная новость, — заметил Нистур.

— Вовсе нет. Именно оттуда и есть шанс вызволить их, — оживилась Ракушка.

— Что-то я тебя не пойму, девочка, — сказал Железное Дерево.

— Нет, вы действительно чуть что — сразу опускаете руки, — вздохнула девушка.

— Быть может, нам не хватает той информации, которая поддерживает в тебе надежду, — осторожно предположил Нистур, не желая явно признаваться в том, что у Ракушки появился план в ситуации, казавшейся ему и его другу безвыходной.

— Вы согласны на время доверить командование мне? — озорно спросила она.

— Я на все согласен, только бы вытащить старика из-за решетки! — ответил Железное Дерево. — Но боюсь, у нас и так осталось мало времени, чтобы найти убийцу.

— И намного вы приблизились к разгадке? — поинтересовалась Ракушка.

— Признаюсь, что она почти так же далека, как и в первый день расследования, — сказал Нистур.

— Ну так вот. А когда Станбога арестовали, он успел сказать мне, что разобрался в значении того рисунка.

— Слушай, — обратился Железное Дерево к своему напарнику, — лучше делать то, что она скажет. По-моему, ей сейчас виднее. А сами мы пока что зашли в полный тупик.

— Согласен, — ответил Нистур. — Ну что, подруга, куда мы пойдем?

Ракушка глубоко вздохнула:

— Я покажу вам тот город, о существовании которого Правитель и все его шпионы даже не догадываются. А если и предполагают, то предпочитают не соваться туда, забыть о нем навеки.

Правителю Тарсиса было не до гаданий о том, чем занимаются его следователи. Иные проблемы волновали его. Только что прибыл гонец от Главных ворот, который сообщил, что у стены появился сам Киага — Меткий Лук, который требует встречи лично с Правителем.

Ругаясь и проклиная все на свете, раздавая пинки и оплеухи слугам, Правитель облачился в самые шикарные церемониальные доспехи, пластины которых были украшены серебряным и золотым литьем и драгоценными камнями. Редкой красоты и роскоши плюмаж спускался со сверкающего шлема. Длинный плащ из тонкого шелка, отороченный мехом горностая, был прикреплен к плечевым пластинам доспехов, и Правитель был подсажен слугами на лучшего коня из дворцовой конюшни.

Окруженный личной охраной и отрядом стражников, расталкивающих прохожих по сторонам улиц и освобождающих знатному всаднику дорогу, Правитель быстро доскакал до ворот и спешился. Несмотря на то что парадные доспехи весили гораздо меньше боевых, подъем на вершину башни стоил Правителю изрядного труда.

Кроме того, длинный, волочащийся за ним шлейф плаща, добавлявший ему солидности при следовании верхом, здесь только мешал, несмотря на то что два оруженосца несли его на руках, не отставая от Правителя.

Оказавшись на переговорной площадке и увидев Киагу, Правитель и вовсе пожалел, что так вырядился. Киага, одетый во все черное и в строгую железную кольчугу, верхом на коне в боевой упряжи, поддерживающей лук и копье всадника, выглядел не разодетым для переговоров парламентером, а командиром, готовым повести свою армию в военный поход. Да, с точки зрения внешности Вождь варваров выигрывал у Правителя Тарсиса. Оставалось попробовать переиграть его в словесной дуэли.

— Я пришел на твой зов, как бы груб и невежлив он ни был, — возвестил со стены Правитель. — Что тебе от меня нужно?

— У меня есть полное право требовать твоей головы, Правитель Тарсиса!

— Чтобы получить ее, тебе придется взять город штурмом, — возразил тот.

— И я это сделаю, если ты немедленно не выдашь мне того, кто убил еще одного из моих вождей.

Правитель вздохнул. Разумеется, он особо не рассчитывал, что сумеет оставить весть о смерти Гуклака в стенах города. И все же какая-то надежда в нем теплилась.

— А как твой вождь оказался в моем городе, Киага? Я не убивал его, пробравшись тайком в твой лагерь. А любой шпион заслуживает смерти. Как знать, не проник ли он в Тарсис, чтобы вести переговоры с кем-нибудь, чьи интересы не совпадают ни с моими, ни с твоими.

— Это единственное, что удерживает меня от приказа о немедленном начале штурма города. Но мое терпение иссякает. Я требую доставить мне убийц Ялмука и Гуклака завтра на рассвете. И ты, лично ты. Правитель Тарсиса, должен будешь привезти их мне в мой шатер, потому что я не хочу быть обманутым тобою.

— Ты меня совсем за идиота держишь, Киага? — вырвалась у Правителя непротокольная фраза. — Мне только не хватало являться к тебе в лагерь, чтобы ты убил меня или взял в заложники!

— Я пришел к стенам твоего города, где меня легко могут поразить стрелой или копьем. Так поступаем мы — смелый народ Пыльных Равнин. Но, понимая причины твоей трусости, я могу поклясться перед всем моим войском, что не причиню тебе вреда и не задержу тебя в своем лагере, если ты привезешь мне убийц. Ты сможешь вернуться в город целым и невредимым. Я клянусь тебе в этом духами предков наших племен, и ни один воин не последует за мной, если я нарушу эту клятву.

Правитель Тарсиса размышлял, анализируя слова Киаги, пытаясь найти в них ловушку.

— Мой господин, — негромко сказал стоявший за его плечом капитан Карст, — он прав — ни один кочевник не стерпит нарушения такой клятвы. Если так поступит вождь — это ляжет пятном позора на все племя или армию.

— Хорошо, — сказал Правитель, — слушай меня, Киага — Меткий Лук. Завтра на рассвете я выдам тебе убийц.

— Запомни! — повторил Киага. — Или убийцы, или война!

Развернув коня, Вождь кочевников поскакал сквозь строй воинов к своему шатру.

— Я очень надеюсь, что вы сумеете выполнить его требование, мой господин, — сказал капитан Карст. — Мы еще не готовы. Чтобы привести стены хоть в более или менее годное к обороне состояние, нужно еще как минимум дней десять, лучше месяц. Да и горожан-рекрутов еще учить и учить, чтобы от них хоть какой-то толк был.

— Думаю, что завтра я подброшу этому псу кость, которой он займется в течение некоторого времени. Затем мы сумеем втянуть его в переговоры. Месяц не месяц, но две-три недели мы протянем время. Хотя, кто знает, может быть, удастся совсем избежать войны.

Карст поклонился и проводил тяжелым взглядом исподлобья спускающегося по лестнице Правителя. Капитан понял, что тот имел в виду под костью. Завтра утром кочевникам будет выдан Мелкар — единственный из членов Высшего Совета, который благодаря своим знаниям, опыту и авторитету сумел бы толком возглавить оборону города.

Всегда верный тем, кто его нанимал. Карст поймал себя на мысли о том, что любой глупости и издержкам в борьбе за власть должен быть предел. Капитан решил посоветоваться с верными и надежными офицерами и разработать с ними план прорыва с отрядами наемников, не желающих бессмысленно погибать по глупости начальства, из этого гнилого, проклятого богами города.

— Надеюсь, ты не поведешь нас к кому-нибудь из подружек Жабьего Цветка? — поинтересовался Нистур.

Ракушка привела их в Старый Город, где ветхие, покосившиеся дома опасно склонялись над узкими улицами.

— Почти угадал, — ответила девушка. Через некоторое время она остановилась на одном из перекрестков и опустилась на колени у одной из решеток, закрывавших канализационный сток. Запустив руку между переплетениями стальных прутьев, Ракушка, пошарив немного на ощупь, вдруг резко клацнула чем-то, напоминающим замок. Вытащив руку из решетки, она сказала:

— Тащите в эту сторону. Я с такой тяжестью одна не справлюсь.

С изрядным усилием двое приятелей повернули на двух петлях тяжелую решетку и поставили ее вертикально.

— Восхитительно, — буркнул Нистур, заглядывая внутрь колодца и принюхиваясь. — Еще одна часть города, быть может, самая отвратительная.

— От этих туннелей не требуется быть ароматизированными покоями, — возразил Железное Дерево. — Надо только, чтобы они привели нас туда, куда нам нужно.

Ракушка, признайся, что ты задумала?

— Потом объясню. Спускайтесь, здесь есть лестница. Кто пойдет последним, пусть закроет решетку. Она на пружине со стопором, поэтому нужно только немножко потянуть, и она сама медленно опустится на место.

С непривычки темнота показалась им непроглядной, а незнакомая лестница — бесконечно длинной.

— Предупредила бы, что нам понадобятся факелы или лампы, — буркнул Нистур, голос которого разнесся гулким эхом по темному туннелю.

— Не понадобятся, — уверенно ответила Ракушка.

Ее слова донеслись словно со дна пропасти. Спуск продолжался. У Нистура уже заломило в руках и в ногах, но вот он повис на последней металлической скобе, болтая ногами в воздухе.

— Прыгай, — неизвестно откуда Донесся до него голос Ракушки.

— Последовать такой рекомендации — значит оказать человеку большое доверие, — прокомментировал Нистур и разжал пальцы.

В тот же миг его подошвы неловко коснулись пола. «Падение» состоялось с высоты в пять-шесть дюймов.

Железное Дерево, стоявший рядом, усмехнулся:

— Будь ты чуть повыше ростом — тебе не пришлось бы пережить такой ужас.

— Вовсе я и не испугался, — восстанавливая достоинство, ответил Нистур. — Просто высота не та вещь, которую хочется принимать на веру в полной темноте.

— Темнота не такая уж и полная, — заметил Железное Дерево.

И вправду, Нистур стал различать силуэты приятелей, хотя и не в деталях.

— Скоро привыкнете, — пообещала Ракушка. — А там, куда мы идем, света еще больше.

— А откуда идет этот свет? — осведомился Нистур.

— Есть светящиеся грибы, — ответила Ракушка, — да и кое-какие камни тоже излучают свет в подземелье.

Нистур потер ближайшую, чуть светившуюся бледно-голубым светом стену и ощутил под рукой лишь холодный твердый камень.

— Действительно, светящийся минерал. Весьма любопытно, — изрек он.

— Пойдемте дальше, — поторопила их девушка. — Теперь, чуть привыкнув к полумраку, мы уже не рискуем свернуть себе шею.

Идя по туннелю, друзьяобратили внимание, что воздух в нем был не затхлым.

Он все время еле заметно двигался, подчиняясь тяге какой-то невидимой вентиляционной и, по всей видимости, отопительной системы, — в туннеле было явно теплее, чем на улице.

Вскоре они вышли в довольно высокий зал, в который вели еще несколько туннелей. Зал был освещен гирляндами светившихся разными оттенками грибов, свисающих с потолка.

— Сейчас посмотрим, кажется, сюда, — пробормотала Ракушка.

Услышав эти слова, Нистур запротестовал:

— Не хочешь ли ты сказать, что притащила нас в эту гробницу, сама не зная точно, куда идти?

— Ну, может быть, отчасти ты и прав, — ответила она, внимательно разглядывая все возможные варианты продолжения маршрута.

— А, вот, по-моему, этот, — сказала девушка и нырнула в один из туннелей.

Не имея других достойных внимания предложений, оба приятеля последовали за нею.

Туннель петлял и делал поворот за поворотом, но Ракушка явно была уверена в правильности выбранного пути. Через несколько минут она остановилась у одного из ничем не примечательных изгибов стены и объявила:

— Вот!

— Что — вот? — спросил Железное Дерево, оглядываясь.

Не отвечая, Ракушка направилась к темному пятну на стене, не испускавшему свет. Раздался звук, который нельзя было бы определить никак иначе, кроме как стук костяшек пальцев по толстому дереву.

— Дверь? — изумился Нистур.

Ответом ему послужили шаркающие шаги какого-то существа за столь неожиданной в каменном подземелье деревянной дверью. Та со скрипом приоткрылась, образовав на полу туннеля полоску света. И хотя в помещении за дверью горело всего-то две-три свечи, после полумрака коридора это показалось просто праздничной иллюминацией.

Затем дверь открылась пошире, и на пороге появился гном с совершенно седыми волосами и бородой.

— Кто здесь? — спросил гном. — А, это ты, Ракушка. А эти двое — кто такие?

Нистур нетерпеливо снял шляпу:

— Позволю напомнить, мы, кажется, встречались несколько дней назад в доме Станбога. Я — Нистур, а это — мой друг Железное Дерево. В тот вечер ему было нехорошо, и вас не представили друг другу.

Ракушка прервала это церемонное приветствие:

— Делвер, у Станбога неприятности, — обратилась она к гному. — Только ты и твой народ можете помочь ему выпутаться из беды.

Преодолев подозрительность, вполне естественную для того, у кого гости бывают далеко не каждый день, гном предложил всем троим войти.

— Если Станбогу нужна помощь, мы будем рады сделать все, что в наших силах. Если бы не он, у нас за последние годы поумирал бы каждый второй ребенок.

Ракушка быстро, без лишних деталей пересказала Делверу все., что произошло со Станбогом, Мирсой и ее братом. Гном внимательно слушал, время от времени кивая.

— До нас кое-какая информация доходила, — сказал он, — но мы не лезем за выяснениями всего, происходящего наверху, в деталях. Люди почти забыли про нас, и нас это вполне устраивает. По крайней мере, никто не лезет в наши дела. Но ради Станбога мы можем и напомнить о своем существовании.

— Отлично! — радостно воскликнула Ракушка. — А что мы будем делать?

— Ну, не торопись, это не будет ни легко, ни просто.

— А-а, — протянула она. — Я-то думала, что мы просто пойдем, туда и вытащим их, проломив пол камеры.

— В старой части города, под дворцом и тюрьмой, все сложнее. Многие туннели там обвалились, другие заложены камнями или кирпичом. Придется покопать. Да к тому же… Ладно, нужно посоветоваться с остальными. Есть одна опасность, которая может не только осложнить это дело, но и сделать его невыполнимым.

— Что же это за опасность? — преувеличенно небрежно поинтересовался Нистур.

— Бехир, — коротко ответил Делвер, — но не буди лихо, пока оно тихо. Нужно поговорить с теми, кто лучше разбирается в том, что происходит в той части города. Пойдемте.

Пройдя через жилище Делвера, оказавшееся к тому же и его мастерской скульптора-камнереза, они очутились, в коридоре, более широком, чем тот, по которому пришли сюда. В этом переходе с потолка даже свисали на цепях кованые железные корзины, доверху наполненные каким-то светящимся веществом. В месте, где коридор упирался в большую дверь, Делвер остановился, но вместо того чтобы открыть тяжелую створку, повернулся в сторону и отворил дверцу маленького помещения вроде кладовой или стенного шкафа. Из дыры в потолке этой комнатушки свисала толстая цепь, уходившая в такое же отверстие в полу. Цепь была перекинута через блок и соединена с рычагом. Делвер три раза повернул рычаг, вышел из комнатки и закрыл за собой дверь. Через несколько секунд по коридору пронеслись один за другим три гулких удара гонга.

— Это сигнал к общему сбору, — пояснил гном. — Его слышно повсюду в подземелье.

Проследовав за ним через большую дверь, друзья оказались в новом большом зале, вырубленном в скале. Затем им пришлось спуститься по лестнице и пройти еще по нескольким залам и коридорам. Нистур не переставал удивляться тому, сколько сил было затрачено на то, чтобы соорудить этот подземный город, а затем еще и украсить его.

Увлеченный этими мыслями, он даже не заметил, что Делвер привел их в поднимающийся амфитеатром зал, на ступенях которого сидело сорок — пятьдесят гномов, несколько потерявшихся в этом внушительном помещении, рассчитанном явно на более представительные собрания.

— Что случилось, Делвер? — спросил самый старший гном, чьи седые брови спускались по вискам наподобие усов. — Общий сбор прозвучал из твоей части подземелья.

— И кто эти незнакомцы? — спросила почти столь же старая женщина.

— Это друзья Станбога. Они принесли новости, касающиеся, пожалуй, всех нас. Там, наверху, большие неприятности, — сказал Делвер.

— А нам-то что до этого? — фыркнул старый гном. — Пусть кочевники хоть. испепелят город, до нас им не добраться. В подземелье они соваться не станут.

— Дело не в кочевниках. Горячая Кузница, — сказал Делвер. — Выслушай Ракушку.

Девушке пришлось еще раз пересказать свою историю. Гномы слушали внимательно, время от времени тихонько перешептываясь.

Первой вслух высказалась довольно молодая, по меркам гномов, женщина.

— Нельзя оставлять Станбога в беде, — сказала она. — Он спас моего ребенка, когда я уже считала малышку мертвой.

— Я согласен, все мы многим обязаны ему, — подтвердил тот, кого называли Горячей Кузницей.

— Просто вызволите его из тюрьмы, — попросила Ракушка. — Его и тех двоих, что с ним в камере. А потом мы сразу же уйдем отсюда, чтобы не подставлять вас под гнев Правителя.

— Какое нам дело до его гнева, — отмахнулся старый гном.

Повернувшись к собранию, он громко спросил:

— Ну что, мы согласны?

Ответ гномов был единогласным.

— Тогда приступим. Кто лучше всех знает тот район?

Один гном среднего возраста поднял руку. Старик подбодрил его:

— Ну, Острая Кирка, рассказывай.

Острая Кирка вытер лысину рукавом и, расправив плечи, гордо встал во весь свой четырехфутовый рост.

— Под Дворцом Правосудия наши предки, как водится, оставили множество туннелей: частью по требованию заказчика, частично же для себя. К сожалению, многие из ближайших к поверхности переходов обрушились во время Катастрофы, и до сих пор не все они расчищены.

— Сколько времени потребуется, чтобы докопаться от ближайшего свободного коридора до камер? — спросил его Делвер.

— Я возьму в архиве старые чертежи, чтобы уточнить, но полагаю, что не меньше нескольких часов. И не забудьте про бехира.

— Я заранее знаю, что ответ меня не порадует, — заявил Нистур, — но считаю своим долгом спросить: что это за бехир такой?

— Ты не знаешь, кто такой бехир? — не веря своим ушам, переспросил Делвер.

— В других местах они не водятся, — с достоинством ответил Нистур.

— Это огромный червяк, — пояснил Горячая Кузница. — Чудовищный ящер — шагов двадцать в длину. И жрет он все, что попадется ему на зуб.

— Дракон? — негромко произнес Железное Дерево.

Гном покачал головой:

— Нет, у бехира нет крыльев, он не умеет говорить, и его дыхание не ядовито.

— Успокаивающие подробности, — сказала Ракушка.

— Но вместо всего этого он умеет изрыгать стрелы-молнии из своей пасти, — добавил Горячая Кузница.

— И всего-то, — сказал Нистур. — Ну, тогда нам бояться нечего. Мой приятель — Железное Дерево — знаменитый победитель драконов. Видите, на нем кольчуга из убитого им черного дракона. Так что справиться с каким-то жалким бехиром ему — раз плюнуть.

Посмотрев на приятеля, Нистур с удивлением обнаружил, что тот бледен как полотно.

— Ладно, за работу, — сказал Горячая Кузница. — Острая Кирка, отправляйся в архив за планами. Остальным приготовить инструменты и собраться в старом банкетном зале под дворцом.

Гномы разбежались через разные выходы из зала. Все явно с энтузиазмом отнеслись к делу, взорвавшему монотонность их подземной жизни.

— Эх, поработаем! — довольно потирая руки, прокряхтел Делвер. — Давненько я не брал в руки кирку или лопату. Соскучился по любимому делу.

— А как далеко простираются эти подземные разработки? — поинтересовался Нистур, обегая глазами доступную взгляду часть лабиринта туннелей.

— Под всем наземным городом есть подземный. Мои предки выкопали первые фундаменты Тарсиса, заложили основания его стен, а затем остались под городом, роя поселения для себя. Раньше они связывали нас с мелкими деревушками гномов, расположенными по соседству. Теперь там никто не живет. Нас и в городе-то осталось раз-два — и обчелся. Раньше здесь жило много тысяч представителей моего народа, а сейчас — несколько десятков.

— Да, это печально, — посочувствовал ему Нистур, а затем негромко спросил у Железного Дерева:

— Что с тобой? Приближается приступ?

— Нет, дело не и этом. Просто… не ожидал я, что эти сказки про драконоподобного червяка окажутся реальностью.

— Но это же не настоящий дракон. Так, жалкое подобие.

— Здесь настоящего и не надо. Велика разница под землей — есть у него крылья или нет. Не зря, наверное, на люках в городе такие решетки.

— Ладно тебе переживать. Гномы живут по соседству с этой тварью, и пока ничего, живы. Я ведь расписал тебя как победителя драконов, так что ты уж смотри — держись как подобает такому герою.

— Да, похоже, выбора у меня особо-то и нет, — вздохнул Железное Дерево.

Через несколько минут все гномы и люди собрались в длинном и узком банкетном зале с каменными столами. На одном из столов Острая Кирка развернул свиток и придавил его по углам камнями.

— Вот самый подробный план этой части подземелья. Здесь обозначены и самые древние туннели, и новейшие, выкопанные уже после Великой Катастрофы. — Поводив пальцами по непонятному пересечению линий и черточек, он добавил:

— Вот эти обрушились и не были восстановлены.

— Ну и сколько нужно прокопать? — поинтересовался Горячая Кузница.

— От нижнего яруса темницы до ближайшего открытого туннеля — ярдов пятьдесят плотной обрушившейся кладки.

— Пятьдесят ярдов! — воскликнул Нистур. — Да это же по крайней мере неделя работы!

— Если бы это была гранитная скала — то и больше. Гранитная кладка потребовала бы около недели. Даже ракушечник с залива был бы серьезным препятствием. Но там завал из мягкого туфа с ближайших холмов… Это совсем другое дело. Не забывайте, мы ведь гномы, а для гномов копать — почти то же, что дышать.

— Не забудьте сделать лаз пошире, — напомнила Ракушка. — Станбог — не худенький мальчик, да и Мирса с Бадаром не самые узкие в плечах.

В этот момент в банкетный зал вбежали два молодых гнома.

— В двух уровнях под тюрьмой бехир устроил логово. Но сейчас он спит, — сообщили они.

— Надеюсь, эти червяки спят крепко, — буркнул Нистур.

— Вообще, бехиры могут спать годами, — пояснил Горячая Кузница, — но этот в последнее время что-то забеспокоился. Мы давно следим за ним. Похоже, что он проголодался и вот-вот тронется на поиски пищи.

— А почему вы его не убили? — спросил Нистур. — Если они часто спят, это, наверное, было бы не так сложно.

— А ты когда-нибудь убивал существо, которое может метать молнии? — сказал Делвер.

Горячая Кузница пояснил:

— Множество этих тварей мы поубивали за долгие столетия жизни в этом городе. Но каждый раз, когда мы думаем, что убили последнего из бехиров, появляется еще один. Они гнездятся в природных пустотах, намного глубже, чем доходят наши туннели. Когда бехир вырастает и ему становится тесно в гнезде, он поднимается сюда, где больше места.

— Да, пренеприятнейшее соседство, — согласился Нистур. — А копание случайно не разбудит эту тварь?

— А вот это мы скоро узнаем, — философски заметил Горячая Кузница и обратился к остальным гномам:

— Работать будем двумя бригадами. Одна расчищает подход к тюрьме, а другая отвозит камни и блокирует туннель, ведущий к. нам от логова бехира. Может быть, это заставит его поискать обходной путь и задержит на некоторое время. Хотя лучше было бы, если бы он вообще не проснулся.

— Прекрасный план, — заметил Нистур.

— Мы хотим жить не меньше вашего, — ответил ему кто-то из гномов.

— Далеко до этого заваленного туннеля? — спросил Железное Дерево.

— Пойдемте, я вам покажу, — предложил Горячая Кузница.

Гном подвел их к большой квадратной двери в конце одного из ближайших к залу туннелей. Дверь не запиралась на замок, но была вся разрисована магическими символами гномов.

Самые молодые и сильные гномы уже собрались около двери, притащив свои кирки, молоты, ломы, клинья и лопаты. Старики стояли чуть поодаль с тачками для отходов наготове.

— Мы сейчас примерно под центром площади перед Дворцом Правосудия, — объяснил Горячая Кузница.

— Да, такие туннели дали бы вам огромные преимущества в борьбе, случись у вас конфликт с обитателями наземного города, — заметил Нистур.

— Открывай! — скомандовал Горячая Кузница.

Пронзительно проскрипев ржавыми петлями, дверь распахнулась, открыв за собой сплошную, гладкую, как зеркало, стену, сложенную из каменных блоков.

Центральный камень был отмечен несколькими строчками на незнакомом языке, под которым был начертан магический символ. Горячая Кузница стал внимательно водить пальцем по строчкам и линиям рисунка.

— Здесь говорится о том, когда и почему был заложен этот туннель. Чертеж внизу — личный знак руководителя работы. Сейчас мы вынем этот блок из стены, а когда закончим дело — поставим на место, добавив к этим строчкам описание того, что будет сделано сегодня.

Дождавшись, когда камень будет отнесен в безопасное место, Горячая Кузница скомандовал:

— Ну, за работу!

Гномы, словно термиты в дерево, вгрызлись кирками и ломами в каменную стену.

Горячая Кузница ушел в банкетный зал и начал заносить в один из свитков описание начала работ. Нистур улыбнулся:

— Вы так серьезно относитесь к своим копательным делам.

— Конечно. А разве что-либо другое может быть столь же важным?

— Ив самом деле, наверное, нет, — смутившись, ответил Нистур.

Разумеется, в работе люди были гномам не помощники. Те и так отлично справлялись с заданием. Железное Дерево, Нистур и Ракушка оказались не у дел.

Одна из женщин принесла им еды и эля, что было съедено и выпито с большим аппетитом.

— Не люблю я вот так сидеть и ждать без дела, — пожаловался Железное Дерево.

— Это потому, что ты — человек действия. А я люблю использовать свободное время в целях расширения знаний о мире. Мне кажется, что образовавшуюся: передышку мы могли бы использовать к обоюдному удовольствию.

— Ты о чем? — спросил Железное Дерево. Нистур наклонился к нему через стол и сказал, глядя в глаза:

— Друг мой, я думаю, что пришло время узнать твою историю. К счастью или несчастью, но наши судьбы оказались крепко связаны. Когда-нибудь я с удовольствием расскажу о себе. Но сейчас мы все оказались слишком зависимы от тебя и твоего прошлого. Подчас твоя странная болезнь, вражда, которую испытывают к тебе некоторые люди, дурная слава, на версту опережающая тебя, — все это подвергает нас обоих и наших друзей опасности. Хотелось бы узнать причину всего этого. — Откинувшись назад, Нистур глотнул из алебастрового кубка и добавил:

— А кроме того, это отвлечет тебя от мыслей о чудовище, которое дрыхнет где-то по соседству.

Некоторое время Железное Дерево смотрел на Нистура молча, с почти враждебным выражением в глазах. Ракушка даже втянула голову в плечи и сидела почти не дыша. Затем после долгого молчания солдат в драконьей кольчуге заговорил.

Глава 11

Название страны, откуда я родом, — начал Железное Дерево, — к делу не относится. Я был рожден в знатной, благородной семье, и у меня были, как я думал, блестящие перспективы. Разумеется, это все было давно, в пору моей ранней юности.

— Да, все мы так начинали, — подхватил Нистур.

— Заткнись! — оборвала его Ракушка. — Дай человеку рассказать.

— Приношу свои извинения, — ничуть не обиделся Нистур. — Я обещаю, что постараюсь не перебивать.

— Меня готовили стать воином, как и всех мальчиков в моей семье. Но я хотел быть не просто воином, а рыцарем, героем. Типичная мечта для молодого человека. Но вот реальные действия для ее осуществления предпринимают немногие.

Железное Дерево отхлебнул эля из кубка и продолжил:

— В своих устремлениях я был не одинок. Недалеко от замка отца находился небольшой городок. Сын тамошнего правителя и богатейшего торговца был моим ровесником. Его звали Бореас, и мы очень дружили с раннего детства, вместе росли и взрослели. Отец Бореаса хотел, чтобы сын унаследовал его семейное дело — торговлю вином, что очень прибыльно в наших местах. Но Бореас и слышать об этом не желал. Ему хотелось приключений, он любил петь, играть на арфе, выступать со сцены. Вся городская знать возмущалась таким поведением, недостойным сына столь уважаемого отца.

Бореас не обращал на них никакого внимания и жил как хотел. Разумеется, красивый, талантливый, душа компании, он пользовался большим успехом у девушек.

Совершенно закономерно настал день, когда ему пришлось уносить ноги из города.

Он явился в наш замок и подбил меня уехать с ним. Он заморочил мне голову одной недавно услышанной им историей. Говорили, что не очень далеко от нашего городка появился молодой черный дракон. Бореас утверждал, что дракон, как ему положено, сидит на сокровищах, словно наседка на яйцах. Так, мол, им — драконам — полагается. Какое у него было сокровище — денежное или магическое, — никто не знал. Зато было известно, что эта тварь уже сожрала несколько человек из окрестных деревень, да и среди путешественников те места стали пользоваться дурной репутацией.

Бореас мечтал о том, что сложит песнь о себе как о победителе дракона и будет исполнять ее, аккомпанируя себе на арфе, перемежая пение с художественной читкой возвышенной прозы — рассказа о великой победе. Мои же стремления были несколько иными. Я знал, что заслужить уважение и почтение старших и ровесников можно долгими годами безупречной службы. Но по молодости меня это абсолютно не устраивало. А тут появился реальный шанс решить проблему общественного признания одним махом. Я мог стать героем прямо сейчас. А смертельная опасность только придавала привлекательности этому предприятию.

Повернувшись к Ракушке, он пояснил:

— Молодежь часто думает так. Юные хотят славы, но хотят ее немедленно, сейчас же. Долгий извилистый путь их не устраивает. Они пытаются ускорить его, срезая повороты, но это часто приводит к смерти или поражению.

— Я понимаю, — тихо сказала девушка.

— Итак, мы отправились в путь. У обоих были прекрасные скакуны. При мне были копье и дедовский меч. Правда, доспехи были старыми — теми, в которых я тренировался дома. Отец не спешил заказывать мне новую броню, пока моя фигура не сформировалась окончательно. Несмотря на это, я чувствовал себя настоящим героем.

По мере приближения к тем местам, где объявился дракон, мы наслышались о нем множество историй. Судя по всему, он был действительно очень молод — он и в логове-то своем обосновался всего за год до того. Известие о юном возрасте дракона огорчило Бореаса, сообразившего, что тот, видимо, еще не успел собрать достойного сокровища. Я же, не интересуясь сокровищами, нашел эту новость успокаивающей. К тому моменту я стал уже изрядно сомневаться в своих силах в отношении состязания со взрослым драконом. А ну как я оказался бы не первым таким горе-героем за его жизнь? Но если речь идет об очень молодом экземпляре, убеждал я себя, то здесь вопросов нет. Я должен справиться. А чтобы стать героем, опять же решил я для себя, неважно, большой был дракон или маленький.

Наконец мы добрались до деревушки у подножия высоких гор. Крестьяне объяснили нам, как добраться до перевала, за которым лежит большое озеро с берегами, поросшими густым лесом, где и устроил себе логово дракон, изредка налетавший на работающих в поле или одиноких путников, проходивших по дороге.

Надо сказать, что крестьяне обрадовались, узнав о цели нашего появления.

Эта тварь изрядно досаждала местным жителям не только прямой угрозой их жизням, но и тем, что распугала всех купцов, проводивших теперь свои караваны другой дорогой и не останавливавшихся в деревенских трактирах и постоялых дворах. Нас встретили так, словно мы уже были известны как профессиональные победители драконов. Несколько дней нас кормили, поили и всячески развлекали, а затем намекнули, что не худо бы и за дело взяться. Даже не протрезвев окончательно, мы с веселыми песнями покинули деревню и направили наших коней в горы.

— Ну? — нетерпеливо подогнала его Ракушка. — А что было потом?

— Я не помню, — просто ответил Железное Дерево.

— Что?! — возмущенно воскликнула Ракушка. — Ты выехал из деревни, потом убил дракона — и не помнишь как? Да я более связно вру в суде.

— Пусть рассказывает как хочет, — остановил ее Нистур.

— Нет, правда. Я ничего не помню из последующих трех дней. Это уже потом я узнал, что прошло как минимум три дня. Очнулся я на склоне ледника, почти у вершины горы. Первое, что я почувствовал, была нестерпимая боль.

Судя по глазам Железного Дерева, эти воспоминания и сейчас были живы в его душе.

— Я был один. Меч моего деда пропал. Доспехи на моем теле были изуродованы так, что страшно было смотреть на них. Несколько глубоких, до кости ран осталось на моем теле, от которого вдоль склона тянулся кровавый след. Что случилось с Бореасом? Я знал, что ответ, скорее всего, можно будет найти в начале обозначенного моей кровью следа.

Встать на ноги потребовало неимоверных усилий. Боль была нестерпимой, ноги отказывались держать вес тела, и изо всех ран от напряжения вновь потекла кровь. Судя по цвету уже засохшей и почерневшей кровавой лужи на том месте, где я лежал, без сознания я пробыл довольно долго — несколько часов, а то и целый день.

Дотащившись до изгиба склона, я с удивлением обнаружил по другую его сторону густую рощу в форме круга в несколько сот шагов диаметром. Добравшись до деревьев, я подобрал с земли подходящую палку и, опираясь на нее как на костыль, стал пробираться сквозь сухостой, стараясь не потерять кровавый след, менее заметный на опавшей листве, чем на снегу. К моему удивлению, в лесу было намного теплее, чем на склоне.

Такой страшной прогулки я не припомню за свою жизнь. Каждые два-три шага мне приходилось останавливаться, чтобы передохнуть. Ловя ртом воздух, морщась от боли, я уже думал, что вот-вот умру. Лишь желание выяснить судьбу друга удерживало меня от того, чтобы лечь на землю и тихо дожидаться смерти.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я добрался до небольшого озера в центре леса. Над водой поднимались густые клубы пара. Видимо, озеро питали горячие подземные источники и это тепло позволяло расти вокруг водоема густому лесу, нетипичному для таких высот.

Сняв с себя остатки доспехов, я обмыл рады н ссадины на своем теле. Вода из подземного источника явно обладала какими-то целебными или, по крайней мере, восстанавливающими свойствами. Помывшись и даже искупавшись в озере, я почувствовал себя намного лучше. Раны перестали кровоточить, а боль уменьшилась до вполне терпимого предела. Отдохнув, я вновь налег на костыль и пошел вдоль берега. Вскоре я наткнулся на подходящую вплотную к воде и выдающуюся в озеро острым мысом скалу. В гигантском камне виднелась извилистая трещина, расширявшаяся книзу. Лишь только увидев это, я понял, что логово дракона должно быть именно там.

Железное Дерево замолчал, подождал, пока женщина-гном уберет тарелки со стола, а затем, хлебнув еще эля из кружки, сказал:

— Я столько лет не говорил так долго. Горло пересохло.

— Ничего, хоть облегчишь душу, — сказал Нистур. — Пожалуйста, продолжай.

— Что было потом? — спросила Ракушка.

Железное Дерево вздохнул и снова заговорил:

— Уже потом я узнал, что черные драконы обычно водятся в теплых равнинах, предпочитая густые влажные леса и болота. Тот дракон-подросток в поисках собственного логова и территории залетел слишком далеко на север и забрался высоко в горы. На свое счастье, он наткнулся на это теплое озеро, где и обосновался, начав потихоньку терроризировать округу…

Но тогда я ничего этого не знал… Мне было нужно только одно — найти Бореаса. Безоружный, я перешел вброд лагуну, отделявшую меня от входа в пещеру.

Даже сквозь боль и усталость я ощутил на подходе к ней жуткую вонь. Если вы, начитавшись и наслушавшись легенд, считаете, что логово дракона похоже на дворец, в котором гигантская тварь возлежит на грудах драгоценностей, то ваши представления об этих созданиях не вполне точны. Я могу твердо заявить — молодого дракона заботит только одно: добывать еду и переваривать ее. Я наткнулся на множество останков, в основном лошадей и овец, среди которых кое-где виднелись и человеческие скелеты. Воняло все одинаково отвратительно.

Около входа в пещеру я обнаружил самого дракона.

Он был мертв, а на его теле виднелись следы ожесточенной битвы. В разных углах пещеры я увидел куски своих доспехов и, по всей вероятности, клочья моего мяса и лоскутья кожи. Подле израненного дракона валялись мое сломанное копье и согнутый, как тонкая проволока, стальной меч деда. Человеческая и драконья кровь перемешалась на полу пещеры.

Дракон был размером больше доброго коня-тяжеловоза, а мощные хвост и шея делали его еще раза в три длиннее. Увидев такую тварь, я понял, какой глупостью и самонадеянностью были мои мечты победить взрослого дракона в поединке один на один.

Я был вынужден решать, что делать дальше. Нигде не было видно следов Бореаса. Уйти сейчас я боялся. Я не был уверен, что не замерзну и не заблужусь на склоне прежде, чем доберусь до людей. Да и состояние ран внушало мне опасения. Но я пришел сюда, чтобы прославиться как победитель дракона. Мой кинжал оставался при мне, и я из последних сил стал снимать с дракона шкуру.

Должен вам признаться, что работенка эта была не из легких. Я потратил на нее несколько дней и испортил не только свой кинжал, но и оружие тех несчастных, обглоданные кости которых валялись вокруг логова дракона.

— А что же ты ел? — спросила Ракушка. — Ты охотился?

— Это ему не понадобилось, — сообразил Нистур, — потому что питался он мясом дракона.

— Точно. И могу заявить, что оно весьма питательно. Действительно, на драконьем мясе и в целебных водах теплого озера я быстро поправился и восстановил силы. Дракон, даже мертвый, хитро мстил мне. Я уже стал надеяться на полное выздоровление, еще не зная о том, что мои раны все равно смертельны.

Яд тогда еще не действовал так явно.

На теле дракона было множество шрамов, небольших ран и две серьезные, каждая из которых могла быть смертельной. Одна рассекла его грудь, другая была следом удара, пронзившего мозг через открытую пасть и пробитое небо. Я не знаю, какая из ран оказалась решающей в бою, не знаю и кто нанес ее. Я действительно не знаю, я ли убил дракона. Быть может, это сделал Бореас, а я лишь лгал всем вокруг столько лет.

Обыскав логово, я не нашел сокровищ. Видимо, дракон еще не успел натаскать себе богатых жертв. Лишь в одном углу я обнаружил вот это. — Железное Дерево потрогал кольцо на своем пальце. — Даже тогда мне было известно его значение, и я решил взять себе волшебное кольцо, смутно предчувствуя, что когда-нибудь оно может сослужить мне добрую службу. Как видите, так и получилось.

Наконец шкура дракона была свернута в рулон. Я хотел унести еще и голову чудовища, но понял, что ни за что не смогу донести такую тяжесть. Единственное, что я не рискнул сделать, — это вскрыть драконий желудок. Я боялся обнаружить там останки Бореаса.

— Да, представляю себе столь безрадостную перспективу, — заметил Нистур.

Ракушка тотчас же пнула его под столом ногой. Железное Дерево продолжал:

— Я так мечтал о том, как я вернусь домой победителем дракона. И что же?

Было ясно, что мне обратной дороги нет. Я считал, что виновен в смерти Бореаса, столь любимого всем городом, и, кроме того, я опасался мести его могущественного отца, который в горе мог обвинить меня просто-напросто в убийстве. Поэтому я спустился с горы по другому склону и пошел куда глаза глядят.

Долгие месяцы я скитался по горам и лесам. Доев запас вяленого драконьего мяса, я питался тем, что мог поймать, схватить либо убить камнем или привязанным к палке ножом. Не один раз я собирался выбросить эту шкуру, вес которой изматывал меня. Но вспомнив все, что я пережил, чтобы заполучить ее, я вновь взваливал ее на плечо и шел дальше.

Наконец я оказался не в диких лесах, а среди возделанных полей. За несколько драконьих чешуек я покупал себе еду. Крестьянам я, наверное, казался безумцем, но безумец со шкурой дракона на плече вызывает не презрение, а осторожное почтение. Придя в какой-то город, я разыскал лучшего мастера по изготовлению доспехов, который и выкроил по мне эту кольчугу. В качестве платы он взял себе вторую половину шкуры. Сделка показалась ему настолько выгодной, что он отдал мне шлем, неплохой меч, сносного коня и всю необходимую амуницию и сбрую.

С тех пор и по сей день я зарабатываю свой хлеб, воюя за интересы других людей и получая за это деньги. Это, разумеется, несколько не то, что я понимал под рыцарскими странствиями, но я уже давно забыл о таких глупостях.

— Слушай, да твоя история заслуживает целой баллады, нет — поэмы! — не сдержался Нистур.

— А когда ты узнал о своей… болезни? — тихо спросила Ракушка.

— Года два спустя. Однажды я почувствовал легкую дрожь в руках, но, решив, что просто перетренировался с мечом и щитом, не придал этому значения. Но затем это повторилось, а со временем стало все заметнее и чаще. Мои товарищи по службе стали замечать мои проблемы со здоровьем.

Армия ведь очень маленький, тесный мирок, друзья мои. Все все знают друг про друга, слухам внимают как голосу богов. Я и раньше был белой вороной в братстве наемников: человек, видимо, убивший дракона, но вовсе не ведущий себя как герой. Плюс к тому мое явно не низкое происхождение — все это и так было подозрительно. А тут еще этот странный недуг. Однажды приступ свалил меня прямо в бою. Я был ранен, да еще и один из приятелей чудом уцелел, вытаскивая меня на себе. Потом это стало повторяться чаще, и я уже сбился со счета полученных из-за этого ран. Но хуже всего, что меня стали сторониться. Прошел слух, что я несу на себе проклятие" а уж от этого недалеко и до того, чтобы отказаться служить со мной. Где проклят один — пропадает и весь отряд. Невезучий человек накликает беду не только на себя, но и на тех, кто рядом. И это еще не все…

— Неужели судьба подкинули тебе еще неприятностей?! — воскликнул искренне огорченный Нистур.

— Мне начал повсюду мерещиться дракон. Сначала он появлялся во сне, но не растворялся при пробуждении. Я считал, что все это — бред моего сознания, на худой конец — призрак убитого мной молодого дракона. Но постепенно чудовище стало показываться все чаще и подолгу, и я понял, что это не детеныш, а взрослая тварь. Дракона стали замечать и другие люди. А значит, это был не призрак. Связать грозное чудовище с моей кольчугой было уже делом времени, и причем не очень долгого.

Однажды я решил съездить в тот город, где оружейник сделал мне мои доспехи. К моему ужасу, я обнаружил лишь пожарище, причем еще дымившееся. Это не было следом военного набега или обычного городского пожара. Нет, на город налетел дракон. Никто из жителей не спасся. Сотни трупов лежали на улицах и площадях, а уцелевшие сошли с ума от ужаса и доживали свои последние дни. Я понял, что это произошло не случайно. От тех, кто еще мог хоть что-то сказать, я узнал лишь одно — дракон был огромным и черным.

Я разыскал одного колдуна из Ордена Красной Магии. Он был хорошо знаком со всем, что касалось драконов. Моя история его очень заинтересовала. Колдун рассказал мне, что появление черного дракона в холодных странах — большая редкость, ибо они обыкновенно живут в болотистых жарких джунглях. Даже найденное теплое озеро вскоре перестало бы удовлетворять молодого дракона, и в поисках лучших мест он наверняка перебрался бы снова на юг спустя некоторое время. Самое страшное было в том, что этот детеныш слишком рано покинул гнездо и мать стала разыскивать его повсюду. И каким-то непостижимым чутьем она выследила меня по этим доспехам. Тот город она уничтожила, найдя там вторую половину шкуры своего детеныша. Меня она тоже давно разыскала бы, если бы не мои постоянные путешествия. Драконы могут охотиться только по ночам и лишь изредка вылезают на свет. А кроме того, в этих краях довольно холодно, что уменьшает их активность и затрудняет мамаше поиски.

— А почему бы тебе не избавиться от этой шкуры? — спросила Ракушка. — Сколько бы она ни стоила, жизнь-то дороже. А на новые латы ты, глядишь, и заработал бы.

— Я уже пытался, но что-то не позволяет мне снять ее с себя и даже оставлять крепления расстегнутыми больше, чем на несколько минут. Один раз я попросил товарища подождать, пока напьюсь до полусмерти, а затем снять с меня эту шкуру, но стоило ему потянуть за кольчугу, как я чуть было не убил его, прежде чем пришел в себя.

— Да ты просто любимец судьбы, приятель, — усмехнулся Нистур. — Тебе остается замечательный выбор: бегать от дракона и гадать, что убьет тебя раньше — яд мертвого чудовища или месть его живой мамаши.

Железное Дерево грустно кивнул:

— Получилось так, что вместе со многими другими наемниками я осел в Тарсисе, дожидаясь если не войны, то хоть каравана, к которому можно было бы пристроиться в качестве охранника. Кроме того, здесь я еще не бывал и надеялся — как оказалось, напрасно, — что моя дурная слава сюда не добралась. Не получив никакой работы;, я уже всерьез подумывал о том, чтобы выйти с мечом на большую дорогу и заняться грабежом путешественников. Не правда ли, тяжелая расплата за юношеское тщеславие, которое я из мечтаний решил воплотить в жизнь.

— Кто знает, может быть, судьба переменит свое отношение к тебе, — осторожно предположил Нистур.

— Если это так, то хорошо бы побыстрее, — огрызнулся Железное Дерево. — Сдается мне, времени осталось не так уж много.

— Шаман говорил, что знает средство от твоего недуга, — напомнила Ракушка. — Как вы думаете, он не врет?

— Я бы не доверил Говорящему с Тенями даже вывести бородавку, — ответил Нистур. Поглядев на Железное Дерево, он убежденно добавил:

— И не думай, приятель. Я понимаю, что он подбросил тебе надежду, но пойми, он просто пользуется твоим отчаянием и готовностью поверить во что угодно.

— И все же не отчаивайся, — успокоила солдата Ракушка. — Вот вытащим Станбога из-за решетки, а там — дай ему только время, и старик что-нибудь придумает. Он кого хочешь вылечит.

— Наша юная подруга, быть может, преувеличивает, но лишь самую малость, — подхватил Нистур. — В конце концов, мир велик, и никогда не знаешь, откуда свалятся неприятности, а откуда придет спасение.

— Не нужно меня утешать и успокаивать, — сказал Железное Дерево. — Если бы я был из тех, кто сдается, я уже давно сделал бы это. Ну да ладно… Как там дела у гномов?

Подойдя к туннелю, они посторонились, пропуская очередную тачку с обломками камня. Казалось, что гномы проходят сквозь завал, как гвоздь через масло, оставляя после себя узкий, но достаточный для того, чтобы дать пройти человеку, туннель. В этом проходе ничего не было видно в двух шагах впереди — так плотно висела здесь в воздухе пыль. Лишь откуда-то из темноты доносился ровный, как тиканье часов, стук инструментов о камень.

Пропустив еще одну тачку с камнем и две, возвращавшиеся налегке в туннель, Нистур присвистнул:

— А эти ребята действительно знают толк в своем деле.

— А как ты с ними познакомилась? — спросил Железное Дерево у Ракушки.

— Я же провела все детство в Старом Городе, облазив все обнажившиеся после Катастрофы подвалы, подземелья и туннели. Время от времени я встречала гномов.

Они хоть и не самые общительные создания, но, не видя во мне никакой угрозы, все же стали общаться со мной, выясняя, что происходит в городе. Когда Станбог поселился в Гавани, я рассказала им о новом лекаре.

Друзья вернулись в зал и снова уселись за стол. Нистур продолжил разговор:

— А у тебя была семья?

— Не знаю. Я родителей не знала. Сколько себя помню, я побиралась по улицам и помойкам да пряталась в развалинах Старого Города. — Она невесело рассмеялась. — Вы двое хоть мир повидали, а я нигде не была и ничего не умею, кроме как воровать.

— Зато в своем деде ты мастер, — возразил ей Нистур.

— Но главное, что ты не разучилась быть настоящим другом, ощущать благодарность за добро, — сказал Железное Дерево.

— Последние дни, проведенные с вами, стали самыми интересными за всю мою жизнь, — призналась она и, покрутив в руках серебряную печать, добавила:

— Да и с этой штукой было весело. Знай себе изображай важную персону, никто тебя не гонит, не пинает… Но, чует мое сердце, всему этому веселью скоро придет конец. — И она печально вздохнула.

— Из всего, что мы можем сказать, — возразил Нистур, — предсказания будущего — самое никчемное и неблагодарное дело. Я полагаю, что весь наш жизненный опыт ничем нам не поможет в ближайшие несколько часов, а посему предлагаю воспользоваться образовавшейся паузой для того, чтобы восстановить силы отдыхом и сном.

Под стук инструментов приятели быстро задремали, подложив руки под головы.

Лишь Ракушка забралась на соседний стол и свернулась на нем калачиком, закутавшись в плащ.

Проснулись они оттого, что на их плечи легли руки гнома.

— Мы — под их камерой, — сказал Горячая Кузница, когда друзья протерли глаза. — Вы хотите быть там, когда мы пробьем пол?

— Конечно! — воскликнул Нистур. — Мне доводилось участвовать в побеге из тюрьмы, организовывать бегство другим, но такой экзотики я что-то не припоминаю.

Ракушка уже бросилась вперед по туннелю, как все вдруг почувствовали глухой удар где-то под землей и последовавшую за ним вибрацию пола и стен.

— Что это? — с ужасом спросила девушка. — Землетрясение?

После Катастрофы всем жителям Тарсиса из поколения в поколение передавался ужас перед землетрясениями.

— Нет, — ответил Горячая Кузница. — Это… будем надеяться, что ничего страшного.

Они быстро прошли по туннелю, где уже почти осела поднятая работой пыль, и оказались в тупике, который гномы расширили в небольшую круглую комнату с высоким потолком. В центре помещения была оставлена аккуратная ступенчатая пирамида, с которой можно было достать киркой до каменного свода. Один из гномов как раз и занимался тем, что аккуратно вынимал скрепленные раствором камни и передавал их тем, кто стоял на ступеньках пирамиды.

Нистур спросил:

— А это точно то место, которое нам нужно? Вы не могли ошибиться?

Гномы явно оскорбились бы, если бы поняли суть вопроса. Один из них простодушно ответил:

— Да где ж тут ошибаться-то?

— И вправду — где? — сам себе буркнул Нистур.

Неожиданно помещение вновь сотряслось от далекого удара. Раздался крик одного из молодых гномов:

— Он просыпается!

— Быстрее! — скомандовал Горячая Кузница. — Нам теперь не до скрытности.

Рушьте потолок, не тяните время!

Стоявший на пирамиде гном удвоил скорость работы, но врожденное прилежание и почтение к труду каменотеса не позволяли ему варварски ломать кладку.

Железное Дерево взял в руки тяжелый молот.

— А ну-ка, пусти! — крикнул он, взбегая по каменным ступеням.

После первого же удара на голову солдата посыпались каменная крошка и превратившийся в песок раствор. От второго по потолку побежали ветвистые трещины. Лишенный столь любимой им работы гном-каменщик завопил:

— Варварство! Где это видано? Какой скандал!

— Бывают случаи, когда мы должны отступать от обычаев, — утешил его Горячая Кузница.

С третьим ударом с потолка посыпались крупные камни, а сам Железное Дерево скатился по ступенькам пирамиды прямо в заботливо подставленные руки гномов.

В своде образовался зияющий провал, из которого донесся приглушенный голос:

— Что случилось?

— Станбог! — звонко крикнула Ракушка. — Это мы пробились к тебе на помощь.

— Ракушка? — раздался насколько возможно ласковый голос Мирсы.

— Быстрее спускайтесь! — крикнула Ракушка. — Времени на рассказы и расспросы нет. У нас на пути еще какое-то чудовище.

В этот момент раздался новый подземный удар, за которым последовал истошный вопль:

— Он пробивается через барьер!

Горячая Кузница приказал одному из самых молодых и расторопных гномов:

— Беги к остальным, пусть опускают железные решетки на выходах из зала.

Затем он скомандовал:

— Уходим отсюда! Мы свое дело сделали. Если чудовище прорвется в зал, уходите по туннеля дальше, опуская за собой решетки. Попытайтесь заманить его в одну из ловушек. Может быть, сработает, и оно свалится в бездонный колодец.

Железное Дерево вновь взялся за молот, чтобы расширить дыру в потолке.

Нистур спросил у Горячей Кузницы:

— А ты почему не убегаешь?

— Я останусь с вами, — ответил гном. — Я уже стар и все равно скоро умру.

Если мы не убьем чудовище, оно съест многих из нас. Потом оно уснет, и, может быть, те, кто выживет, смогут расправиться с ним.

— Не бойся, — ободрил его Нистур, — наш победитель драконов быстро наведет здесь порядок.

— Может,твой приятель и победитель драконов, — буркнул гном, — но каменщик из него никуда не годный. Он просто варвар! — И Горячая Кузница закатил глаза, взглянув на не правильной формы дыру в потолке.

Наконец в пролом спрыгнула Мирса, приземлившаяся на груду обломков легко, как горная коза. Вслед за ней Бадар опустил, держа за руки, Станбога, а затем спрыгнул сам.

— Было бы весьма любопытно узнать, как вам удалось провернуть такое дело, — сказал Станбог, отряхивая свой плащ.

— Сейчас не до того, — ответил Нистур, поправляя перевязь меча. — Тут по соседству шастает какой-то бехир, и говорят, что встреча с ним не обещает быть приятной.

На лице Бадара застыло выражение, смешавшее в себе восторг и панику.

— Что… что это за место? Где мы? — выдавил он.

Ракушка бросилась объяснять ему:

— Мы в пещерах гномов. Не бойся, здесь есть выходы на поверхность. Но до них еще надо добраться.

— С чего ты взяла, что я боюсь? — Страх Бадара как рукой сняло. — Никогда я не боялся никакой твари — летающей или ползающей. Мне только нужно оружие.

Нистур подмигнул Железному Дереву:

— Узнаешь? Знакомые слова. Эх, молодость, молодость…

— Уходим отсюда! — крикнул солдат, явно не расположенный вести беседу. Меч уже сверкал в его руке.

Горячая Кузница повел всех к банкетному залу. Вновь пополнившим компанию не пришлось привыкать к полумраку. В их камере было еще темнее. У конца туннеля гном остановился и выглянул в большой зал.

— Пока что его не видно, — негромко сказал он. — Один бросок до противоположной стены. Наши приподнимут решетки и пропустят нас. На время мы будем в безопасности, а там…

В этот момент что-то с грохотом вломилось в зал через одну из боковых дверей, выломав косяки и разворотив дверной проем. Сквозь облако пыли было видно извивающееся змееподобное тело, на котором, однако, шевелилось множество пар коротких когтистых лап. На длинной шее поворачивалась из стороны в сторону огромная, похожая на крокодилью голова, осматривающая зал в поисках добычи.

Длинные шипы на макушке и затылке чудовища поднимались и опускались с каждым его вздохом.

Попятившись, вся компания скрылась и своем туннеле. Кроме Станбога, все вооружились: Бадар и Горячая Кузница взяли в руки молоты, а Ракушка и Мирса — прочные стальные прутья, используемые гномами как рычаги при подземных работах.

Эти толстые прутья были футов шести в длину, один их конец был заострен, а другой слегка изогнут и расплющен.

— Чудовище может услышать нас? — прошептал Нистур.

— Вряд ли, если говорить тихо, — ответил гном.

— Тогда самое время поделиться полезными идеями, если они у кого-то есть.

Лично я готов признать, что у меня в голове ничего дельного не наблюдается.

— Ты же говорил, что он, — гном ткнул пальцем в сторону Железного Дерева, — победитель драконов.

— Ну, ведь не всех подряд, а только' одного, — оправдывался Нистур. — И давно это было, да и дракон был маленький… Лично я предлагаю отступить в тюрьму, переждать в камере и попытаться выбраться отсюда через верх.

— Я не оставлю мой народ в сражении с бехиром, — объявил Горячая Кузница. — А кроме того, я не собираюсь позориться, прячась от опасности в городской кутузке.

— Спокойствие, друзья, спокойствие, — примирительно сказал Станбог. — Дайте-ка мне посмотреть на это создание, а потом мы все вместе помозгуем, как с ним можно справиться.

Старик подобрался к самому выходу. Судя по всему, чудовище еще не заметило этот туннель. Поколебавшись, бехир направился к одной из решеток, перекрывавших другие выходы, и ударил по ней вполсилы. Решетка зазвенела, но не поддалась.

Бехир взмахнул шеей и со злости изо всех сил ударил по решетке головой. Крепкая кованая конструкция опять устояла.

Пока чудовище было занято, Станбог внимательно оглядел его и помещение, отметив про себя висящие на стенах железные держатели для факелов и бронзовые корзины-люстры со светящимися грибами. Кроме того, от его внимания не ускользнуло и то, что столы и скамьи были не просто прикреплены к полу, а вырублены из единого с ним монолита в процессе строительства зала. Когда бехир стал разворачиваться, пятясь между неподвижными столами, Станбог вернулся к своим друзьям, и вся компания отступила в глубину туннеля.

— Ну что, выяснил что-нибудь полезное? — нетерпеливо спросил Железное Дерево.

— То, что мы имеем перед нами, — тоном лектора произнес Станбог, — есть не что иное, как самый настоящий бехир. Это не дракон, но убить его будет ничуть не легче.

— Я надеялся услышать что-нибудь более обнадеживающее, — вставил Нистур.

— Позволь мне договорить. У бехира есть некоторые таинственные свойства, но в главном нужно исходить из того, что он всего лишь большая рептилия со всеми вытекающими отсюда качествами: свирепостью, активностью на голодный желудок и вялостью в сытом состоянии. Кроме того, эти твари почти безмозглы. К сожалению, сейчас бехир демонстрирует явные признаки голода, — Еще он изрыгает молнии! — с ужасом добавил Горячая Кузница.

— Да, — согласился Станбог, — но, использовав единожды это страшное оружие, он должен некоторое время ждать, пока накопятся силы для следующей молнии.

— Великолепно, — усмехнулся Железное Дерево. — Выберем одного из нас в качестве объекта для обжаривания, а остальные затем преспокойно забьют молотками безобидную зверюшку насмерть.

— Позвольте мне объяснить вам кое-какие научные положения, — настойчиво сказал Станбог. — Есть два типа молний: природные и магические. Природные все мы наблюдаем во время грозы. Они страшны и могучи, но бесцельны, если, конечно, не направляются волей богов. Магические молнии создаются могущественными колдунами или же продуцируются животными некоторых видов; представитель одного из них пребывает сейчас в состоянии голода по соседству с нами. И те и другие молнии, как известно, тяготеют к земле, а металлические предметы могут притягивать их еще в воздухе и передавать их энергию в землю.

— Думаешь, можно обезопасить себя от его молний? — спросил Нистур.

— Если мы соберемся и будем действовать слаженно и быстро, пожалуй, это было бы возможно.

— А как мы потом убьем его? — осведомился Горячая Кузница.

Все обернулись к Железному Дереву. Тот помрачнел и махнул рукой:

— А, там видно будет.

Пока Станбог обсуждал с ними свой план, чертя на полу какие-то линии и знаки, Бадар и Ракушка принесли еще стальных прутьев. Больше с точки зрения подготовки делать было нечего.

Решившись на что-либо. Железное Дерево больше не колебался. С криком «За мной!!» ом бросился вперед, сжимая в руках стальной стержень. Вслед за ним метнулась Ракушка, держав руках его меч, чтобы в нужный момент отдать его солдату или, в случае крайней необходимости, воспользоваться им собственноручно. Хотя никто особо не верил в эффективность клинков против чешуйчатой брони бехира.

Почувствовав движение, чудовище с неожиданной ловкостью развернулось, перебирая множеством лап.

Подняв отвратительную голову на уровень торчавших из стены канделябров, оно переводило взгляд с одного движущегося объекта на другой. Все находились примерно на одном расстоянии и были одинаково активны. Крокодилья голова, казалось, трещала от титанических мыслительных усилий, которые бехир прикладывал, чтобы сделать выбор.

Вбежавших в зал поспешили поддержать криками гномы, спрятавшиеся за решетками. Станбог и Горячая Кузница успели предупредить их, чтобы те не прикасались к металлу.

Не обращая внимания на то, что творилось вдалеке, бехир сосредоточился на агрессивно себя ведущих ближайших возмутителях спокойствия. Чудовище хотело есть и судило о присутствующих только с точки зрения гастрономических показателей. В этом отношении самыми привлекательными ему показались Мирса и Железное Дерево — наиболее рослые и крупные из всей компании.

Заняв позицию у железных колонн — подставок для факелов — и уперев в них стальные стержни, Мирса и Железное Дерево выжидали.

Наконец чудовище явно сделало выбор. Страшный взгляд его ледяных, янтарного цвета глаз остановился на Мирсе. Женщина-воин еще больше напряглась, до боли в кулаках сжимая железный рычаг. Она знала, что выпущенный из рук стальной прут лишь какое-то мгновение пробудет в воздухе, касаясь одним концом железной колонны. И вот от этого мгновения зависела теперь ее жизнь.

Бехир разинул пасть, обнажив несколько рядов острых, как гвозди, зубов и змеиный, с тремя жалами на конце язык. Шипы на затылке чудовища поднялись вертикально и образовали полукруг за его головой. Бехир чуть вздрогнул и замер, явно прицеливаясь.

— Прыгай! — крикнул Станбог.

Мирса, не отдавая себе отчета в том, что делает, машинально выпустила стальной прут из рук и изо всех сил метнулась в сторону. В тот же миг сверкнула молния. Гномы в ужасе закричали — настолько слепяще ярким был для них этот свет. Люди же, проморгавшись, увидели, что прут и колонна раскалились докрасна и оказались намертво приварены друг к друг. Мирса лежала ничком футах в десяти, но была ли она мертва, без сознания или просто приходила в себя от шока, определить было невозможно.

Бадар бросился к сестре, а в этот момент бехир, остававшийся несколько секунд неподвижным, стал сжимать свое змееподобное тело для броска.

Железное Дерево усмехнулся и сказал Нистуру:

— Ну вот, пришло время проверить, достоин ли герой носить на себе драконью шкуру.

С этими словами он перехватил наперевес свой железный стержень и бросился вперед.

Голова чудовища тотчас же повернулась в сторону опасного движения. Нистур последовал за другом, но без такого же мрачного энтузиазма. Поняв, что важнее всего сейчас отвлечь чудовище, запутать его, Ракушка, Станбог и даже Горячая Кузница запрыгали, замахали руками и закричали на разные голоса.

Но на этот раз примитивный мозг пресмыкающегося уже поставил себе цель.

Этой целью стал Железное Дерево. Огромная голова метнулась к солдату, но тот молниеносным движением отскочил в сторону и вонзил заостренный конец стержня сквозь открытую пасть в нижнюю челюсть бехира. Чудовище взвыло и замотало головой, пытаясь выбросить из пасти посторонний предмет, от которого исходила такая боль. Но Железное Дерево всем весом повис на рычаге, загоняя его глубже в рану.

Нистур, подбежав к бехиру сбоку, попытался всадить свое импровизированное копье ему между лап. Но стержень скользнул по чешуе и ударился о каменный пол.

В следующий миг хвост ящера сбил Нистура с ног; тот, не ожидая удара по ногам, рухнул на пол, ударившись всем телом.

Бехиру наконец удалось освободить свою пасть от постороннего предмета.

Теперь голод чудовища смешался с черной ненавистью к противнику. Железное Дерево еще не успел поднять рычаг и восстановить равновесие, когда крокодилья голова снова метнулась к нему. Не имея времени хорошенько прицелиться, солдат ткнул стержнем в пасть бехира, попав в боковую часть нижней челюсти. Резко дернув свое оружие кверху, Железное Дерево успел поставить его вертикально — так что пасть бехира не могла захлопнуться полностью. Стержень начал на глазах сгибаться в полукольцо, и одновременно с этим чудовище резко вскинуло голову к потолку. Железное Дерево, не отпустивший оружия, теперь болтался на изогнутом рычаге, как акробат на трапеции. Вдруг в мозгу рептилии что-то сработало, и она стала изгибаться всем телом, протягивая переднюю пару лап к столь непривычно несговорчивому и причиняющему боль обеду.

К этому времени Мирса, опираясь на руку Бадара, встала на ноги и ждала, пока исчезнут пляшущие перед ее глазами круги. Первое, что она увидела, когда зрение вернулось к ней, это огромные когти, скребущие кольчугу Железного Дерева, и открывшееся брюхо бехира с менее крупной и крепкой чешуей на шкуре.

Издав дикий боевой клич, она метнулась к выпавшему из рук Нистура острому железному пруту и с расстояния десяти футов метнула это подобие копья, наполовину вонзив его в тело чудовища.

Вслед за сестрой метнул свой стержень и Бадар, угодив в брюхо чудовищу рядом с первой раной. Бехир заревел, напрягся от боли, и Железное Дерево рухнул на пол, сжимая в руках обломок своего стального прута фута в два длиной.

В это время вскочивший на ноги Нистур взмахнул мечом и рубанул по шкуре бехира. Безрезультатно. Тогда Нистур прицелился между двумя крупными пластинами шкуры и попытался вонзить острие меча в эту щель. Отличный, выкованный гномами клинок изогнулся дугой под весом человека, но не смог проткнуть толстую шкуру.

Нистур в сердцах выкрикнул:

— Это все равно что штурмовать крепость зубочистками!

Не упуская из виду хвост бехира, Нистур не глядя опустил меч в ножны и крутил головой в поисках более эффективного оружия.

Несмотря на полученные раны и отмокающие действия всех людей, бехир сконцентрировался на одном противнике. Чудовище и Железное Дерево глядели друг на друга почти с одинаковой ненавистью, явно решив сражаться до победы или смерти.

Железное Дерево, полуприсев, выжидал, сжимая в руках острый обломок прута.

Неожиданно для всех наблюдателей голова чудовища метнулась к нему, целясь широко разинутой пастью посередине туловища человека. Еще более неожиданными оказались действия Железного Дерева. Вместо того чтобы отскочить в сторону, он изо всех сил бросился вперед, словно желая быть проглоченным. Челюсти захлопнулись, заскрежетали по кольчуге зубы. Бехир задрал голову, и по его шее и телу пробежали судороги — чудовище явно торопилось заглотать добычу.

— Нет! — послышался крик Нистура, который, схватив двадцатифутовый молот, изо всех сил опустил его на шею бехира, что не произвело никакого эффекта.

Горячая Кузница, к которому частично вернулось зрение, столь же безрезультатно ударил молотом по шее ящера с другой стороны. Мирса и Бадар выхватили свои копья из ран и вновь вонзили их в брюхо чудовища, которое лишь взвыло в ответ, не прекращая глотать добычу. Ракушка изо всех сил молотила мечом по толстой шкуре бехира, разумеется, без какого бы то ни было результата.

Рептилия, не обращая ни на что внимания, продолжала заглатывать человека.

Наконец ее челюсти сомкнулись. Железное Дерево оказался целиком в глотке чудовища.

Несколькими ударами хвоста бехир расшвырял по залу остальных нападавших и замер, решая, сможет ли он проглотить кого-нибудь еще прямо сейчас или же стоит, не обращая на них внимания, передохнуть и подождать, пока проглоченная добыча по крайней мере попадет в желудок. Вдруг шея ящера резко изогнулась, словно гигантская плеть, взлетела к потолку голова, из пасти донесся низкий стон — и бехир рухнул на пол. Хрустнула, ударившись о каменный пол, нижняя челюсть, янтарные глаза закатились и погасли.

Все осторожно приблизились к ящеру, опасаясь какой-нибудь ловушки с его стороны.

— Смотрите! — крикнула Ракушка, показывая на затылок бехира, где из рваной раны торчало несколько дюймов металлического острия.

Нистур восхищенно произнес:

— Вот расплата за пожирание героя!

— Чудовище еще живо! — закричала Ракушка, заметив конвульсивные подергивания шеи бехира.

— Его мускулы будут подавать признаки жизни еще несколько часов, — успокоил ее Станбог, — но мозг уже мертв.

— Оно все еще пытается глотать, — заметил Нистур и неожиданно, словно утратив дар речи, показал рукой на странную выпуклость, образовавшуюся на более мягкой шкуре на горле бехира.

В следующий момент это вздутие было прорвано изнутри, и из разрыва показалось лезвие кинжала, а за ним — рука в чешуйчатой кольчуге, — Он жив! — завопила Ракушка.

— Дай-ка мне меч! — крикнула ей Мирса.

Схватив оружие, она поставила одну ногу на шею поверженного чудовища и, размахнувшись, сильно и предельно точно ударила по краю разреза, сделанного изнутри, не задев при этом руки Железного Дерева. Еще два удара последовали один за другим — ив шкуре бехира образовался разрез, достаточный, чтобы вытащить человека из глотки чудовища.

— Тащите! — скомандовал Нистур, разводя шире края раны.

Бадар и Мирса ухватились за торчащую наружу руку и резко потянули на себя.

Железное Дерево в мгновение ока был вытащен из чрева ящера, весь покрытый отвратительно пахнущей слизью. Все сразу обратили внимание, что с драконьей кольчугой творится что-то непонятное. Она на глазах бледнела, становясь синей, голубой, а затем и вовсе прозрачной; при этом она словно кипела. Чешуйки сжимались и отваливались от основы, которая тоже, в свою очередь, начала съеживаться и кусками опадать на пол.

— Он освободился от проклятых доспехов, которые чуть не заменили ему собственную кожу. — Станбог сорвал с себя плащ и стал протирать кожу солдата, объясняя остальным:

— Едкие вещества, содержащиеся в слюне бехира, оказались способны растворить даже драконью шкуру. Она защитила нашего друга, сохранив ему жизнь еще раз. Да, так я, пожалуй, смогу что-то добавить в свод знаний о драконах и им подобных.

— Можешь интерпретировать это как хочешь, — сказал Нистур, помогая Станбогу снять с друга остатки некогда роскошных доспехов, — но я бы назвал это наградой за героизм и крепость духа. Впрочем, я ведь, в конце концов, поэт, а не ученый сухарь Железное Дерева вдруг глубоко вздохнул несколько раз и прохрипел:

— Я жив?

Станбог, улыбаясь, ответил:

— Не только жив, но, по-моему, даже не получил ни одной серьезной раны.

Нистур тоже улыбнулся и, чтобы привести друга в чувство, сильно хлопнул его по плечу:

— Ну, приятель, теперь ты убедился в том, что именно ты сам убил того черного дракона?

Глава 12

Вернувшись в ту часть подземелья, где обычно жили гномы, участники побега и сражения промыли и перевязали свои раны. Все, кроме Станбога, так или иначе пострадали в схватке с бехиром. Больше всех досталось, конечно. Железному Дереву, которому потребовалось сменить несколько раз воду в ванне. Гномы разыскали для него одежду подходящего размера, а затем устроили небольшую пирушку в честь героя, его друзей и доброго лекаря Станбога. Больше всех радовался, пожалуй, Горячая Кузница. Еще бы, теперь его имя будет навеки вписано в скрижали истории гномов рядом с именем победителя бехира.

Поев, Станбог завел серьезный разговор с двумя гномами-знахарями, объясняя им, как и на что можно использовать те или иные части тела бехира. То, что не годилось в качестве лекарства, можно было выгодно продать колдунам для использования в различных заклинаниях.

Затем Нистур быстро, но образно пересказал Станбогу то, о чем поведал ему Железное Дерево во время подготовки побега. Выслушав историю, старик серьезно задумался.

Наконец обед был закончен, и друзья вспомнили о тех опасностях, которые продолжали угрожать им.

— Итак, — начал Нистур, — Ракушка сказала, что тебе удалось выяснить, что означают рисунки на руках шамана — Да. Помните, я сказал, что они, скорее всего, принадлежат к обманным заклинаниям.

— Так оно и было, — подтвердил Железное Дерево.

— Так вот, перед самым арестом я обнаружил очень похожий рисунок в книге.

Это один из символов перемен.

— Каких еще перемен? — удивился Нистур. — Объясни толком.

— Ну, в данном случае, это часть большого заклинания, помогающего человеку изменить внешность. Не превратиться в другого, понимаешь? А только поверхностно измениться в глазах других.

— И много их — таких заклинаний? — поинтересовался Нистур.

— Огромное количество. И я едва-едва успел найти точно тот символ, который углядела Ракушка. Знаете, что он означает?

— Ну говори же!

— Это символ заклинания перемены цвета глаз.

Все вопросительно уставились на Станбога.

— Ты уверен? — высказал Нистур общее недоумение.

Станбог пожал плечами:

— Если вы правильно нарисовали символ, то да.

— Но как же он мог защитить его от огненной рожи? — спросила Ракушка.

— Великолепный вопрос, девочка, имеющий полное право быть поставленным и обдуманным. Но боюсь, что у меня на данный момент нет готового ответа на него, — витиевато ответил Станбог.

— Значит, этот Говорящий с Тенями — настоящий маг? — спросил Нистур.

— Вовсе не обязательно. Я ведь ухе объяснял вам, как поступают в таких случаях те" кто знаком лишь с азами Искусства и Мастерства. Они покупают у настоящего колдуна какое-то поверхностное заклинание, которое состоит, например, из этого символа да нескольких магических строк на одном из тайных языков. Таким продуктом можно пользоваться, но нельзя его изменить; кроме того, со временем заклинание теряет свою эффективность и нуждается в новой подпитке Силой. А сделать это может только достаточно сильный колдун.

Железное Дерево негромко, словно сам для себя, несколько раз повторил:

— Цвет глаз… другой цвет глаз…

— Насколько я помню, у шамана были темно-карие глаза, — сказал Нистур. — Хотя поручиться не могу. Во-первых, мы видели его в полумраке, во-вторых, он был в шапке с кучей всякой дребедени, свешивающейся на лицо. А в-третьих, сама его физиономия была вымазана зеленой краской. Впрочем, все это ерунда. Ну зачем, скажите мне, Говорящему с Тенями могло понадобиться изменять цвет глаз?

В комнату ворвался молодой гном и что-то прошептал на ухо Горячей Кузнице.

Тот выслушал и обратился к спорящим приятелям:

— Я послал разведчиков послушать, что творится в городе. У нас есть такие места, откуда можно многое узнать, оставаясь незамеченными. Так вот. В городе переполох: кочевники готовятся к штурму. Вполне вероятно, что через пару часов начнется бой. Пока что объявлено перемирие для встречи Правителя с Киагой.

Кажется, Правитель и Высший Совет решили, кого выдать в качестве убийцы вождей.

Если Киагу не устроит их решение и он не согласится с тем, что именно этот человек совершил убийство, то делегация Тарсиса будет отпущена в город, а штурм начнется в тот момент, когда закроются ворота.

— У вас отлично налажена система сбора информации. — Нистур сделал искренний комплимент гномам.

— Что-то перестал я верить этому Киаге, — заметил Железное Дерево. — Извини меня, Бадар, но я не удивлюсь, если, нарушив условия перемирия, твой вождь возьмет да и захватит Правителя и его свиту в заложники.

— Киага поклялся в своих словах душами всех предков, — сказал Горячая Кузница.

Бадар встрепенулся:

— Если Великий Вождь дал такую клятву, он выполнит все договоренности.

Если же он нарушит ее — ни один вождь, ни один воин не последуют за ним.

— Я полагаю, — сказал Нистур, — и вряд ли у вас есть другие версии, — что выдан кочевникам будет Советник Мелкар. Одно это уже будет победой для Киаги-дипломата. Ведь Мелкар — единственный стоящий командир из городской знати. Остальных всерьез воспринимать нельзя.

— Что же мы можем предпринять? — спросил Станбог.

— Признаюсь, я не вижу выхода, — вздохнул Нистур. — Расследование убийства оказалось нам не по зубам. Жаль, конечно. Советника Мелкара. Он пострадает ни за что. Но, боюсь, весь этот город плохо кончит. Все местные аристократы — с рождения плуты, интриганы и мошенники.

— Мы взялись разобраться и найти виновного, — скрипнув зубами, с расстановкой сказал Железное Дерево. — И мы сделаем это.

Все с удивлением посмотрели на него. Сам же солдат обратился к гному:

— Слушай, Горячая Кузница, ты говорил, что у вас есть туннели, ведущие за городские стены. А нет ли у вас выхода в лагерь кочевников?

— Конечно, есть. Если хотите, я могу провести вас к самому шатру Киаги. А будь у нас пара часов — мы бы прокопались и под шатер.

— Это уже лишнее. Пошли, — скомандовал Железное Дерево всем присутствующим.

— Но послушай, приятель… — возразил было Нистур, однако резкий жест солдата оборвал его фразу.

Затем Железное Дерево сказал:

— Дайте мне спокойно подумать. Я должен составить план, как офицер перед сражением. Времени у нас нет, поэтому во многом придется действовать наугад, принимая решения с ходу.

— Так ты догадался, кто убийца? — с надеждой спросил Станбог.

— Пока нет. Никак не могу свести все концы. Но это уже дело нескольких минут. Все, теперь я его не упущу!

И солдат с силой сжал ладонь в кулак.

— Все это замечательно, если твоя мысль успеет опередить события, — заметил Нистур. — А если в самый ответственный момент ты окажешься только на подходе к принятию решения или не сможешь выстроить строгую систему доказательств?

— Можешь не ходить со мной, — ответил Железное Дерево. — Если нужно, я пойду один.

Нистур фыркнул:

— Ах, какие мы гордые н благородные! Ладно, не кипятись. Так и быть, уважу старого приятеля. Да и куда ты денешься без моего красноречия…

Железное Дерево улыбнулся и хлопнул друга по плечу.

— Я тоже не упущу возможности поприсутствовать при обвинительной речи, — сказал Станбог.

— Я пойду со Станбогом, — словно эхо, отозвалась Мирса.

— Нет, — сказал ей Железное Дерево. — Я хочу, чтобы вы с братом пошли в город и достали нам лошадей. Сколько у нас денег?

Порывшись по карманам, все выложили свои монеты на стол. Пересчитав их, солдат сказал:

— Этого хватит на несколько сносных кляч. Хороших скакунов, разумеется, на эти деньги не купишь. Не будет хватать на шесть, берите пять. Ракушка может ехать с кем-нибудь вдвоем.

Горячая Кузница извлек откуда-то и выложил на стол основательный мешок, полный монет.

— Вот, держите. Тут вам хватит и на хороших лошадей, и на первое время в дороге. Ведь, если я все правильно понял, вы вскоре собираетесь покинуть город, причем, скорее всего, в изрядной спешке. А значит, главное, что вам сейчас нужно, — надежные скакуны. Я полагаю, что вам стоит купить по два коня на каждого. Не переживайте, за долгие годы у нас скопилось немало монет, а пользоваться деньгами нам приходится ой как редко.

— Спасибо, — коротко и просто сказал Железное Дерево, а затем еще раз обратился к Мирсе и Бадару:

— Тогда не торгуйтесь — берите лучших коней и не задерживайтесь. У нас каждая секунда будет на счету.

Горячая Кузница, обратимся к Станбогу:

— Я хотел бы попросить тебя об одной услуге. — Если это в моих силах, рад буду помочь, — ответил лекарь, и они с гномом зашептались о чем-то.

— Ворота ведь заперты, — напомнила Ракушка. — Как вы собираетесь выехать из города?

Отвлекшись от разговора со Станбогом, гном сказал:

— Я вас выведу. Неподалеку от конного рынка среди старых развалин есть вход в широкий туннель, по которому можно даже лошадей провести. А заканчивается он за холмом к югу от города.

— Отлично. Значит, там мы и встретимся, если, конечно, останемся в живых.

Мирса выразительно посмотрела Станбогу в глаза, но тот кивнул и произнес:

— Делай, что он сказал, дорогая. А мы с тобой скоро увидимся.

Махнув рукой Бадару, Мирса скрылась в одном из коридоров вслед за Делвером и еще несколькими гномами. Ракушка с тоской проводила взглядом Бадара.

— Ну что ж, не будем терять время, — сказал Железное Дерево, вставая из-за стола. — Пошли. Я хотел бы быть на месте в тот момент, когда делегация Тарсиса подъедет к шатру Киаги.

Нистур последовал за ним, говоря:

— А что? Это будет дело, достойное поэмы. Слушай, а если наша версия не устроит Правителя, иди Киагу, или, того и гляди, обоих?

— Придется уносить ноги, — честно ответил солдат.

— Ах, это будет короткая, но захватывающая дух восхитительная пробежка!

Всю дорогу по бесконечным туннелям Железное Дерево молчал, обдумывая свой план. Наконец Горячая Кузница остановил их где-то в середине бывшей подземной деревни. Один из встретивших их гномов бойко доложил:

— Мы сейчас под выходящим на поверхность валуном, прямо перед шатром Киаги. Делегация Тарсиса как раз на подходе.

— Значит, пора поговорить с ними, — произнес Железное Дерево.

— Согласен, — отозвался Станбог. — Мне не терпится увидеть этого Великого Вождя вместе с его шаманом.

— Мне тоже, — сказал Железное Дерево, внимательно поглядев лекарю в глаза.

Ракушка подбросила на ладони печать Правителя:

— Я так думаю, в последний раз мы пользуемся этими побрякушками.

Горячая Кузница подвел их к лестнице, которая вела в странное, не правильной формы помещение. Изрядно поднатужившись, несколько гномов отодвинули фрагмент стены, открывший выход в узкую, чуть шире человека трещину, рассекающую валун надвое. Само помещение оказалось выдолбленным изнутри камнем.

— Удачи вам, друзья, — сказал Горячая Кузница. — Дверь для вас будет открыта. Если вам понадобится путь к отступлению — не мешкайте. Сразу сюда. Мы захлопнем выход за вами, и пройдет очень много времени, прежде чем преследователи поймут, куда вы подевались, а уж тем более сумеют добраться до входа в туннель. А дальше никто из них не сунется, уверяю вас, а если и рискнет, то непременно заблудится в коридорах. Так что мы вас ждем.

Выйдя из тени валуна, вся компания осталась практически незамеченной в утренних сумерках. Стоявшие неподалеку кочевники не обратили на чужаков никакого внимания, так как все их взгляды были нацелены на площадку перед большим шатром Киаги.

Там, гарцуя на рослом, богато украшенном скакуне, Великий Вождь ожидал приближающихся представителей Тарсиса. Рядом с ним на более скромной лошади восседал Говорящий с Тенями, за их спинами возвышался великан-знаменосец в бронзовой маске.

Приближающаяся кавалькада была весьма внушительна. Сотня молодых воинов-аристократов плотным каре окружала саму делегацию. Расступившись, богато наряженные всадники пропустили вперед Правителя в роскошных доспехах и его советников. За Советником Рукхом следовал отряд его личной стражи. Советник Альбан вел за собой неумело держащихся в седле астрологов из его компании. Лишь Советник Мелкар ехал без почетного эскорта. Он также восседал на роскошном коне, но был закован в позолоченные, по причине столь высокого ранга преступника, кандалы. На стенах и башнях Тарсиса собралась толпа горожан и солдат, не желающих упускать такое редкое зрелище.

Правитель неспешно подъехал шагов на двадцать к Киаге и остановился. Все вокруг замерло.

— Киага — Меткий Лук, — громко, нараспев начал Правитель Тарсиса, — как и было обещано мною, я привел сюда и выдам тебе убийцу двух твоих подданных — посланника и другого вождя. Я надеюсь, что это поможет перекинуть мост через пропасть, которая пролегла между нашими народами, и мы сумеем возобновить столь трагически прерванные переговоры.

Несколько секунд Киага разглядывал делегацию Тарсиса, затем его взгляд задержался на гордо поднявшем голову, закованном в кандалы Мелкаре.

— Было совершено два убийства, — крикнул в ответ Киага, — но я вижу здесь только одного обвиняемого. Я готов признать его убийцей Гуклака, который был найден повешенным на воротах его дома. Но я никак не убежден в том, что именно он убил Ялмука — Кровавую Стрелу.

Рев тысяч воинов подтвердил, что кочевники согласны с мнением своего Вождя. Лишь только шум стих, раздался голос Мелкара:

— Я никого не убивал, но ни один из вас на самом деле не желает выяснить, кто убийца!

— Молчать! — заорал Правитель. — Не пытайся скрыть свою вину за жалкой ложью.

Эти слова были встречены с нескрываемым неодобрением строем воинов Киаги.

Недовольны были явно и сопровождавшие Правителя всадники. В воздухе повисла опасная напряженность, готовая в любой миг разразиться бурей насилия.

— Стойте! — раздался громкий, звучный голос Железного Дерева. — Прекратите!

Этот человек невиновен. Мы, следователи, назначенные расследовать эти убийства, нашли правду!

Все с удивлением молча воззрились на взявшуюся словно из-под земли странную маленькую компанию, направившуюся к площадке между двумя переговаривающимися сторонами. Первым нарушил молчание Правитель Тарсиса:

— Эй, откуда вы взялись? Вас не было в моем эскорте.

— И мимо моих часовых они не проходили, — опомнился Киага. — Что все это значит?

Нистур церемонно снял шляпу, поклонился Правителю и Вождю и сообщил:

— Мы ведь следователи. Такие штучки, позвольте заметить, — наш фирменный стиль.

— Это неважно! — крикнул Правитель. — Я снял с вас полномочия с того момента, когда вы нашли убийцу в лице Мелкара. Прочь отсюда, или вы рискуете навлечь на себя мой суровый гнев!

— У нас все еще осталось вот это. — Железное Дерево поднял над головой серебряную печать. — А это значит, что полномочия с нас не были сняты. Нам было поручено не сообщить о случайно найденном трупе, а выяснить правду, что мы и сделали, уложившись при этом в срок. Изволите ли вы выслушать наш доклад?

— Вы — презренные простолюдины и шарлатаны! — крикнул Киага. — Прочь отсюда! Молчать, когда говорят властители народов!

Из строя кочевников выехал человек и громко заявил:

— Я, правая рука вождя племени Гнилого Источника, Лагхан — Боевой Топор, хочу выслушать, что собираются сказать эти люди.

— Да, да, — поспешил согласиться сам вождь, как всегда, пьяный. — И мне интересно. Пусть расскажут, что они выяснили.

Опять послышались нестройные голоса; большинство кочевников хотело узнать, чем закончилось расследование убийств следователями Правителя. Все это время Станбог внимательно следил за Киагой и шаманом, время от времени недовольно хмурясь и покачивая головой.

Лица Киаги под маской не было видно. Но все его тело выдавало сильнейшее напряжение.

— Ладно! — крикнул он. — Говорите, только побыстрее. Мои люди жаждут войны и мести.

— Я полагаю, — предложил Нистур, — что будет лучше, если высокие договаривающиеся стороны проследуют в шатер и спокойно выслушают подробный доклад нашей группы.

— Это не входило в мои требования к тебе, Правитель Тарсиса! — крикнул Киага. — Я обязуюсь соблюдать все условия, но пусть твои клоуны не испытывают моего терпения.

— А как я могу удостовериться, что все это не ловушка, подстроенная тобой в сговоре с ними? — спросил Правитель.

— Минуту, — вдруг вступил в разговор Станбог.

Он подошел к компании астрологов Советника Альбана и коротко переговорил с ними. Те покивали головами и, спешившись, встали кругом между двумя делегациями.

— Нам понадобится копье, — объявил Станбог.

Правитель ткнул в сторону одного из своих всадников и щелкнул пальцами.

Воин подъехал к Станбогу и протянул ему двенадцатифутовое копье, которое тот воткнул в землю так, чтобы оно стояло абсолютно вертикально. Маги-астрологи Альбана затянули какой-то речитатив на не понятном никому, кроме них и Станбога, языке. Старый лекарь пояснил:

— Почтенные колдуны развешивают над всеми присутствующими полог мира. Все мы оказываемся под властью этого заклинания. Все видят, где сейчас солнце. — И он показал на сверкающий диск, поднявшийся над горизонтом. — Если кто-либо нарушит мир до того, как оно достигнет зенита и исчезнет тень от копья, на головы всех нас обрушится суровая кара богов. Не хочет ли почтенный Говорящий с Тенями присоединиться к столь благородному и похвальному делу?

Ко всеобщему удивлению, человек с выкрашенным зеленой краской лицом яростно замотал головой. Ответил же за него Киага:

— Наш шаман говорит с тенями предков и духами Равнин, а не участвует в выродившейся профанации городских колдунов.

— Жаль, — ответил Станбог и негромко добавил:

— Хотел бы я посмотреть на эту зеленую рожу в деле. — Затем, вновь набрав побольше воздуху в легкие, Станбог предложил:

— Проследуем же в шатер, ибо, даже пока я говорю, наше время уходит.

Под гул голосов советники и вожди спешились и прошли в большой шатер Киаги. За это время друзья успели перекинуться несколькими фразами.

Нистур напомнил:

— Опять этот шаман ни слова при Киаге не вымолвил.

Железное Дерево улыбнулся улыбкой настигающей жертву акулы:

— Помнишь, что сказала Жабий Цветок? Фальшивые глаза! А что еще — не забыл? Есть один. Один!

— Сдается мне, ты раньше меня: сумел найти в старушечьем бреду зерно истины, — признал Нистур.

— Теперь следи за тем, что я буду говорить, соображай на ходу и прикрывай меня, если я что-то упущу, — сказал Железное Дерево.

В шатре Киага и вожди сели по одну сторону от входа, а Правитель, его советники и свита — по другую. Все глядели на противников с едва прикрытой враждебностью. Железное Дерево, Нистур, Ракушка и Станбог вышли на середину.

— Говорите, и не испытывайте наше терпение, — приказал Киага.

— Мой суд будет скор и суров, если вы солжете, — пообещал Правитель Тарсиса.

— Не волнуйтесь. — Нистур церемонно раскланялся. — Наш доклад превзойдет все ваши даже самые смелые ожидания и догадки. Мой друг и коллега обратится к вам со своей речью первым. — Жестом передав слово Железному Дереву, он шепотом добавил:

— Ну давай смелее!

— Мое имя — Железное Дерево. Я — наемный воин, назначенный Правителем Тарсиса расследовать убийство Ялмука — Кровавой Стрелы и впоследствии Гуклака — Укротителя Лошадей. В результате расследования я пришел к следующим выводам.

Железное Дерево обвел суровым взглядом всех присутствующих, словно желая убедиться в том, что все внимательно его слушают. Затем он обернулся к Правителю Тарсиса:

— Мой господин, несколько дней назад вы приняли в городе посольство от Киага — Меткого Лука. Ныне покойный вождь Ялмук — Кровавая Стрела был уполномочен вести переговоры в отсутствие Великого Вождя до тех пор, пока Киага сам не прибудет в лагерь своего войска. Это так?

— Абсолютно верно, — подтвердил Правитель.

— Так вот, это абсолютно не соответствует истине. — Эти слова Железного Дерева были встречены всеобщим вздохом удивления. — Это была первая ложь из дальнейшей цепи обманов. Киага вовсе не отсутствовал в лагере и в городе.

Наоборот, он присутствовал как здесь, так и внутри городских стен. Да, да, в Тарсисе Киага побывал даже раньше, чем туда прибыл назначенный им посланник со спутниками.

— Он лжет! — крикнул Киага.

Железное Дерево подскочил к нему с ловкостью рассерженного льва.

— Выслушай меня, а потом назови лжецом, если посмеешь!

— Продолжай, продолжай, — крикнул Потрясающий Копьем, пьяный и явно наслаждающийся спектаклем. — Я хочу дослушать до конца!

Железное Дерево снова обратился к Правителю Тарсиса:

— А вы, мой господин, пытались посеять раздор между приближенными Киаги, в особенности между Ялмуком и Говорящим с Тенями. Вы также приказали советникам, принимавшим вождей в своих домах, проверить на прочность их верность Киаге — Меткому Луку.

Правитель развел руками, словно призывая всех внять чувству здравого смысла:

— Это же дипломатия! Кто из властителей, переживающих за судьбу своего народа, не пользуется этими приемами?

— Грязная игра велась в Тарсисе, а не дипломатия. Ваши же приближенные лгали вам и плели свои заговоры Но в итоге получилось, что все вы работали на Киагу, играя по его правилам и по его плану.

— Ты, по-моему, просто заговариваешься, — сказал Правитель.

— Вовсе нет, — возразил Железное Дерево. — Советник Рукх, вы докладывали, что Гуклак был фанатично предан Киаге? Было такое, господин Правитель?

— Да, — отозвался Правитель Тарсиса. — Такой доклад я от него получал.

— Но, опросив других вождей, мы выяснили, что его верность вовсе не была столь уж непоколебимой. Говоря точнее, этот человек был готов продаться противнику. Но Советник Рукх придержал эту информацию, полагая использовать слабость Гуклака себе на пользу. О колебаниях второго убитого — Ялмука — вы узнали лично.

— Но как это все соотносится с твоими словами о том, что Киага был в городе, когда все считали, что его нет даже в лагере его армии? — спросил Правитель, гневно глядя на Советника Рукха, который сидел с выражением оскорбленной невинности на лице.

— Ну, для начала… — С этими словами Железное Дерево шагнул к Говорящему с Тенями и, прежде чем кто-либо опомнился, сорвал с его головы увешанную амулетами островерхую шапку, за которой потянулись и длинные пряди парика. Под шапкой оказались коротко стриженные волосы, а сам человек с зеленым лицом с ужасом в глазах уставился на Киагу, не издав при этом ни звука.

— Это не шаман, — объявил Железное Дерево. — Узнали ли вы этого человека?

Да, это безъязыкий раб Киаги, исполняющий роль шамана в присутствии самого Меткого Лука.

— А на банкете, я помню, он разговаривал весьма оживленно, — возразил Правитель.

Железное Дерево четко ответил:

— Вы говорили не с шаманом. Тот, кто скрывался за зеленой краской и сетью амулетов, был не кто иной, как сам Киага, собственной персоной!

Быстрым, словно пантерьим, движением Железное Дерево схватил Киагу за руку и сорвал с нее перчатку, обнажив на тыльной стороне ладони Вождя таинственный знак. Одним взмахом зажатой в кулак перчатки он превратил символ в бесформенное пятно. Изумрудно-зеленые глаза Киаги, широко раскрытые и полные ненависти, стали светлеть.

— Когда Вождь притворялся Говорящим с Тенями, заклинание делало его глаза карими, у Киаги они были зелеными. А теперь смотрите, какого цвета они на самом деле.

Вожди столпились вокруг Киаги, наблюдая, как его глаза быстро становились бледно-голубыми. Железное Дерево продолжил:

— Не было никогда никакого Говорящего с Тенями. Этот человек сам предсказал вам свое пришествие в качестве Великого Вождя.

Выражение разочарования и горя на лицах кочевников было почти комично. А Железное Дерево словно вознамерился добить их окончательно:

— Не существует не только Говорящего с Тенями, но, следовательно, и Киаги — Меткого Лука!

— Кто же тогда этот человек? — требовательным тоном спросил Правитель, явно не имея ни малейшего намека на ответ в своей голове.

Железное Дерево сорвал с лица Киаги повязку, открыв всем довольно красивое, но невыразительное лицо, искаженное сейчас страхом.

— Ни вы, ни кто-либо из присутствующих не знает этого человека, кроме меня. Его имя — Бореас. Он проходимец, но при этом актер и музыкант-арфист.

Когда-то, в другой стране, почти в другой жизни, он был моим другом. Но дружба прервалась, когда он предал меня в минуту опасности, а затем оставил умирать.

В этот момент послышался возглас Ракушки:

— Значит, не зря Жабий Цветок сказала, что за всем этим стоит музыкант.

Музыкант, фальшивые глаза, не многие — один!

Железное Дерево кивнул и продолжил:

— Когда он понял, что Ялмук и Гуклак могут предать его, он решил уничтожить их наиболее выгодным для себя способом. Лучшим вариантом былопредставить дело так, словно убили их жители Тарсиса. Так он достигал двух целей: избавлялся от опасных приближенных и объединял остальных вождей еще крепче, подогревая их общую ненависть и желание отомстить.

— Какое бесчестье! — картинно воскликнул Правитель.

Железное Дерево одарил его безжалостной улыбкой:

— Дальнейшего успеха этот человек добился, сумев навлечь подозрение на Советника Мелкара. Он знал, что, выдав ему единственного достойного командира, Правитель Тарсиса серьезно ослабит оборону города. Он все четко рассчитал, видимо, хорошо зная таких людей, как вы. Он заранее понял, что вы ухватитесь за малейший повод, чтобы избавиться от потенциального соперника.

Советники озлобленно глядели на Правителя, на тот, не обращая на них внимания, заявил:

— И все же ты меня не убедил!

— Ну что же, продолжу объяснения. Для такого актера, как Бореас, ничего не стоило изобразить из себя одного из тарсианских аристократов, тем более что обычно они появлялись на людях в масках. Одеваясь как местный житель, он спокойно проходил через ворота. Причем сделать это он мог в любое время дня и ночи — городскую стражу ничего не стоит подкупить, чтобы она открыла калитку в неурочный час. Скорее всего, в одежде и в маске аристократа он и вызвал Ялмука на разговор на площадь. Тот не ожидал ничего, кроме очередной попытки подкупа или же, наоборот, предложения о сотрудничестве с вождями кочевников. На самом же деле на пьедестале статуи Абушмулума Девятого Ялмука уже поджидал вот этот самый раб. Он или сам Бореас — это уже неважно — накинул проволочную петлю на шею несчастному Ялмуку, и вдвоем они в момент подняли тело на пьедестал. Вот почему вся кровь стекла с постамента на мостовую.

Приблизив свое лицо к испуганному лицу Верховного Вождя, Железное Дерево усмехнулся:

— Проволочная удавка — не правда ли, замечательное, стильное оружие для арфиста? Что скажешь, Бореас? — Оглянувшись, он попросил:

— Разыщите его арфу.

Я уверен — на ней не будет хватать струны.

— Ну а Гуклак? — раздался голос одного из вождей.

— Нет ничего проще. Скорее всего, он убил его еще здесь, в лагере, а затем, переодевшись тарсианским аристократом, перекинул его труп через седло и поехал к городу. У стражи на воротах есть приказ не впускать в город чужеземцев и не давать ходить туда-сюда своим горожанам. Но к аристократам это не относится. Бореас всегда мог выдать себя за патрульного всадника, возвращающегося с дежурства с добычей или телом убитого кочевника.

— Он лжет! — истошно завопил Бореас-Киага.

Этот крик был встречен мрачным молчанием. Ракушка обернулась к Нистуру:

— Вот как ему удалось пройти испытание Рукой Истины! Он сказал, что Говорящий с Тенями не убивал Ялмука. Это же правда! Шаман действительно никого не убивал и не мог убить, потому что его самого не было в природе!

Нистур кивнул:

— Еще один урок нам обоим: никогда не доверяй человеку, говорящему о себе в третьем лице.

Один из вождей с досадой крикнул:

— Но как мог нас провести какой-то проходимец, жалкий актеришка!

— Я полагаю, это мы сейчас объясним, — сказал Станбог. — Вот идет мой коллега с доказательством и объяснением.

Действительно, из дальней части шатра, отгороженной висящими коврами, появился один из колдунов Советника Альбана, державший на вытянутых руках медную клетку с изящной подставкой внутри.

Объяснения Станбога были прерваны появившейся вслед за астрологом его полной коллегой, которая объявила:

— Арфы там нет, но зато я нашла вот это. — И она подняла над головой лютню, на которой явно недоставало одной струны.

— Логично, — согласился Железное Дерево. — Арфу было бы затруднительно таскать с собой но всех путешествиях.

Когда улегся поднявшийся шум, Станбог вновь взял слово:

— Несколько лет назад эти два человека — Железное Дерево и Бореас — вступили в бой с молодым черным драконом. Железное Дерево убил чудовище, но и сам был тяжело ранен. Бореас же, скорее всего прятавшийся в бою за спиной друга, вырезал у поверженного дракона сердце и оставил своего спутника умирать.

Сердце дракона он возил с собой повсюду. Вот оно.

Почтительный ропот прошел по рядам тарсианцев и кочевников, когда Станбог поднял над головой сверкающую клетку, в центре которой на подставке лежало ярко-алое, горящее изнутри сердце размером вдвое больше бычьего. И хотя сам дракон был убит уже несколько лет назад, сердце все еще пульсировало, полное какой-то сверхъестественной энергии. Станбог продолжил:

— Сердце черного дракона, заколдованное несколькими заклинаниями опытного колдуна, знатока Искусства и Мастерства, может придавать особый внутренний облик тому, кто им обладает. Способный будет казаться талантливым или даже гениальным, самый обыкновенный человек обернется великим титаном. Бореасу стала мала любая сцена. Своим театром он решил сделать весь мир.

Резкий возглас Нистура прервал речь Станбога. Бывший асассин возбужденно крикнул:

— Точно! Я узнал тебя!

Подойдя к Бореасу, он извлек из-под складок туники кошелек с монетами и бросил его под ноги бледному как смерть актеру.

— Я возвращаю тебе деньги, ибо я не выполнил твой заказ.

Обернувшись к присутствующим, Нистур пояснил:

— Этот человек, одевшись одним из аристократов Тарсиса, нанял меня, чтобы убить того, кто стоит сейчас рядом со мной. Тогда мы еще не были с ним знакомы.

Тот, кто называет себя столькими именами, одержим манией убийства. Помимо тех двух, которые он совершил лично, он возжелал смерти моего друга, причем из страха предпочел сделать это чужими руками. Ко всему этому он нанял еще и банду убийц, которые напали на нас в Старом Городе.

Слова Нистура подхватил Станбог:

— Этот человек задумывал нечто большее, чем просто убийство, когда планировал это. И не просто завоевать Тарсис собирался он, готовясь к осаде города.

— А что может быть важнее, чем завоевание Тарсиса? — почти обиделся Правитель. — Если, конечно, предположить, что я допустил бы такое.

— Похоже, что Бореас внимательно изучил все, что известно о черных драконах. Это не просто летающие ящеры, какими мы их обычно представляем. Они сами и части их тела обладают могучими сверхъестественными силами. У Бореаса было сердце дракона, но у Железного Дерева оставалась его шкура. Объединенные, эти два предмета в сочетании с некоторыми древними заклинаниями превратили бы Бореаса во владыку, более могущественного, чем он мог даже мечтать. Где-то в руинах Старого Города в Тарсисе похоронена знаменитая библиотека Кристанна.

Если где-то и сохранились те древние заклинания, то искать их нужно именно в свитках этой библиотеки.

Бореас, судивший о людях по себе, узнал, что Железное Дерево появился в Тарсисе, и тотчас же заподозрил, что его бывший товарищ тоже разыскивает свиток с древними заклинаниями и собирается похитить у него драконье сердце. Вот Бореас и нанял Нистура убить Железное Дерево, проговорившись, что заинтересован в его кольчуге. В другой раз он поспешил нанять отъявленных негодяев, чтобы мы не вышли живыми из Старого Города, где может находиться тот древний свиток.

Итак, Бореас хотел смерти Железного Дерева, хотел получить оставшуюся часть драконьей шкуры и, кроме того, рассчитывал разыскать заклинания власти в древней библиотеке.

— Что значит — оставшуюся часть шкуры? — спросил Правитель.

— Похоже, нас ждут еще серьезные осложнения. Дело в том, что эти два человека совершили даже более безрассудный и необдуманный поступок, чем они предполагали. Убитого ими молодого дракона разыскивала его мать. Найдя своего детеныша мертвым, она обезумела от горя и жажды мести. С тех пор она разыскивает убийц. Когда она разыскала оружейную мастерскую, где оставалась вторая половина шкуры ее детеныша, не пошедшая на доспехи Железному Дереву, она уничтожила весь этот городок, спалив его дотла, и отправилась на дальнейшие поиски. И вот у стен Тарсиса сердце и шкура оказались рядом.

— Дракон! — сказал Правитель. — Мне докладывали, что часовые на башнях видели летающую змею в последние дни в ночном; небе. Но я решил, что это всего лишь иллюзия, игра воображения.

— Еще не поздно! — отчаянно взмолился Бореас. — Дракон-мать охотится только по ночам и не вынесет долгих холодов. У меня есть сердце, у Железного Дерева… — Оказалось, что Бореас до сих пор не замечал, что на Железном Дереве нет его привычных доспехов. — Он… он спрятал шкуру, но под пыткой он признается, где она. Гномы Тарсиса должны знать, где находится пропавшая библиотека. С этими талисманами и свитком заклинаний я смогу справиться с этим драконом и с любым другим! — Обернувшись к Правителю, он крикнул:

— Я поделюсь с тобой этим могуществом, брат мой, Правитель Тарсиса!

— Я должен взвесить все плюсы и минусы… — начал Правитель, но был перебит яростным криком Потрясающего Копьем:

— Что же это за змеиное гнездо лжецов и предателей! Я такого в жизни не видел! — кричал он, схватившись за рукоять сабли.

— Да что ты вообще в жизни видел, пьянчуга? — ответил ему кто-то из вождей.

Освободившись от авторитета Киаги, вожди тотчас же вспомнили о давней межплеменной вражде.

В это же время Мелкар обернулся к Правителю и прохрипел:

— А ты ведь еще хуже этих варваров! Да, черен был тот день, когда ты сел на трон Правителя Тарсиса. Прикажи меня расковать! Немедленно!

Повсюду уже сверкали выхваченные из ножен клинки, и лишь истошный вопль Альбана предотвратил перерастание скандала в побоище.

— Стойте! Вспомните, что нарушение мира до полудня повлечет за собой страшную кару.

Все обернулись к воткнутому в землю перед входом в шатер копью. Его тень сжалась до каких-то нескольких дюймов. Наступила полная тишина, которой воспользовался Станбог.

— Случилось так, — вернулся он к своей теме, — что кольчуга Железного Дерева была уничтожена целиком, до последней чешуйки, раз и навсегда. Осталось только разыскиваемое матерью сердце. Насколько мне известно, черные драконы не очень умны, но они славятся своей мстительностью и безжалостностью. Дракон-мать страдает, мучается и копит в себе злобу. Боюсь, что, обезумев от горя и злости, чудовище сможет напасть на тех, у кого находится сердце ее детеныша, даже при свете дня. Я уже стар, друзья мои. Быть может, уши уже обманывают меня и шутят со мной шутки. Но не слышит ли кто-либо из молодых какого-нибудь странного и необычного звука?

Все замерли, и в наступившей тишине явно стали слышны раскаты далекого грома. С каждой секундой звук приближался.

— Пора сматываться, — негромко, без лишней патетики сказал Нистур своим друзьям. — Пойдем, — потянул он за собой Железное Дерево.

Тот с трудом заставил себя отпустить Бореаса, который от ужаса почти перестал соображать что-либо. Уже с порога Нистур, еще раз поклонившись и помахав шляпой перед присутствующими, сказал:

— Мы позволим себе удалиться, ибо наша работа сделана. Господа, я надеюсь, что ваше дальнейшее общение будет не менее приятно, чем наша общая встреча.

Всего хорошего.

Друзья с достоинством покинули шатер и, лишь завернув за угол, со всех ног бросились к валуну. Добежав до открывшейся перед ними потайной двери, они остановились и оглянулись.

— Смотрите! — воскликнула Ракушка.

Но все и так внимательно наблюдали за происходящим, не в силах оторвать взгляд от такого, зрелища.

Из шатра выбегали вперемежку тарсианцы и кочевники. А само черно-алое сооружение накрыла огромная тень. В следующий миг тень обернулась черным, как ночь, силуэтом дракона. Истощенная долгими поисками и измученная холодом мать убитого дракона тем не менее сохранила силы для отчаянной атаки. Приземлившись на задние лапы, она хвостом разбросала, словно котят, воинов и их лошадей, а когтями передних лап вцепилась в шелк и войлок шатра. Разорвав огромную палатку надвое, словно старую простыню, она сунула в разрыв голову и закрутила ею под складками ткани.

— Пойдем скорей отсюда! — взмолилась Ракушка. — Не хочу я смотреть на это!

Но несмотря на эти произносимые машинально слова, она была не в силах заставить себя отвернуться.

Голова дракона вынырнула из-под рухнувшего шатра. В одной когтистой лапе чудовище сжало сверкающую клетку с мерцающим алым факелом — сердцем, а в другой извивалась человеческая фигурка. Дракон присел на задние лапы и издал дикий рев. Затем могучие крылья громоподобно хлопнули в воздухе, и поднявшийся вихрь снес не один шатер в лагере. С невероятной скоростью крылатая черная тень скрылась в зимнем свинцовом небе.

— Ну, теперь, — тихо сказал Станбог, — мы действительно можем уходить.

— Вот то, что ты просил, — сказал Горячая Кузница, протягивая Станбогу довольно большой керамический горшок, плотно закрытый деревянной пробкой и залитый для герметичности воском. Помолчав, гном добавил:

— Не забудь только о моей просьбе, хорошо?

— Разумеется, не забуду, друг мой, — заверил его Станбог.

Гномы провели их еще раз по лабиринту туннелей и вывели к последней перед выходом на поверхность площадке.

— Что это? — спросил Железное Дерево.

— Помнишь, что сказала Жабий Цветок? — И Станбог очень похоже передразнил речь старой гадалки:

— Хочешь лекарство против яда дракона? Иди вниз! Ищи огненного червя!.. Так вот, здесь часть сердца бехира и несколько его когтей.

Все это имеет свойство приостанавливать действие драконьего яда.

— Этим я смогу вылечиться? — переспросил Железное Дерево.

— Я не уверен, что окончательно, но с помощью этих средств и кое-каких заклинаний мы сумеем ослабить действие яда и избавить тебя от приступов, по крайней мере, до тех пор, пока не найдем полного противоядия.

— В любом случае это лучше, чем ничего, — улыбнулся солдат.

Гномы распахнули потайные двери и выпустили их на поросший травой склон холма. Солнце растопило почти весь снег, и даже небо из свинцового стало почти голубым. В нескольких ярдах ниже по склону Мирса и Бадар сидели прислонившись спинами друг к другу. Рядом паслась дюжина стреноженных лошадей. Брат с сестрой расплылись, в улыбках, увидев четыре уставшие фигуры, появившиеся в буквальном смысле из-под земли. Нистур поинтересовался у Станбога:

— О какой услуге просил тебя Горячая Кузница?

— Я пообещал ему, что буду рассказывать об их колонии всем гномам, с которыми мне доведется встретиться в странствиях. Здесь у них огромный город, есть и чем торговать с другими гномами. Появись у них приток свежей крови — и через одно-два поколения большинство болезней, передающихся по наследству, исчезнет. Гномы Тарсиса смогут вновь стать многочисленным и процветающим народом.

Неожиданно вдалеке за их спинами раздался неясный шум. Он доносился со стороны города или из-за него. Затем в небо поднялись столбы дыма.

— Это началось с полчаса назад, — сказала Мирса. — Либо бой, либо мятеж.

— Мне показалось, — осторожно сказал Бадар, — что я видел пролетающего над городом дракона. А вы не заметили ничего такого?

— Еще как заметили, — подтвердил его догадку Нистур, — причем с расстояния, пренеприятно малого.

Станбог покачал головой:

— Глупость человеческая беспредельна. После всего увиденного и услышанного, после всех потрясений они еще хотят воевать.

Вздохнув, он добавил:

— Я остался без своих книг и приборов, но главное сокровище лекаря и ученика Искусств и Ремесла здесь. — И он похлопал себя по макушке.

Неожиданно, уже подойдя к предложенной ей лошади. Ракушка попятилась и: сказала:

— Я никогда не выходила за пределы города. Мне страшно.

— Тебе нельзя здесь оставаться, — объяснил ей Станбог, — Даже если кочевники не захватят Тарсис, у тебя в городе появилось слишком много врагов.

Нистур начал уговоры с другой стороны:

— Поехали с нами, Ракушка. Хоть мир посмотришь. Знаешь, сколько на свете интересного!

Девушка опасливо погладила лошадь:

— Да я и верхом-то никогда не ездила.

— Я тебя научу, — улыбнулся ей Бадар. — Для начала проедешь немного со мной.

Юноша протянул улыбнувшейся Ракушке руку. Безо всякого усилия он одним движением поднял девушку и посадил ее в седло позади себя.

— Как, оказывается, просто решаются проблемы, — вздохнул Нистур. — Нужно только, чтобы решал их нужный человек.

Неожиданно Железное Дерево от души рассмеялся:

— Нет, вы только посмотрите на себя! Ну и компания: безработный наемник, к тому же изрядно больной и известный своей невезучестью. К нему прилагается асассин, который больше не может убивать и все больше строит из себя знатного рифмоплета. Затем — колдун, еретик, нарушивший все клятвы своей братии и отказавшийся от колдовства напрочь. Ну и дальше: воришка-карманница и парочка варваров — изгоев и выродков даже по меркам своих диких племен. Ну и сборище!

— И все же судьба свела нас всех вместе, — заметил Нистур.

— Да, — согласился Станбог. — И я не могу отделаться от мысли, что это неспроста.

— Вполне вероятно, что мы уже спасли мир от тирана, — гордо заявил Нистур.

Станбог кивнул:

— Да, но большую часть опасностей мы создали сами. Не кажется ли вам, что четверо из нас — я имею в виду себя, Нистура, Железное Дерево и даже Ракушку — чем-то очень похожи? Каждый из нас в прошлом оступался, хотел получить благополучие — такое, каким он его себе представлял, — идя по легкой, но скользкой дороге. Оправдание есть только у Ракушки — судьба не предложила ей другого выбора. Мы же трое сами виноваты в своих бедах. Я думаю, что эта встреча дает нам шанс загладить нашу вину и искупить грехи. И нужно мудро воспользоваться этой возможностью. Другой у нас не будет.

Рассаживаясь по своим скакунам и беря в поводья запасных лошадей, все вдумчиво размышляли над словами старика.

Над Тарсисом висело сплошное дымное облако.

— Но что мы должны делать, чтобы выполнить волю богов и искупить наши грехи? Как мы сможем заработать себе прощение? — очень серьезно спросила Ракушка.

— А разве это не очевидно? — удивился Нистур. — Нас наняли расследовать убийство, и с первого же раза, осмелюсь заявить, мы блестяще справились с делом. Если такие проблемы возникли у Правителя Тарсиса, то почему бы им не быть и в других местах? Будем зарабатывать себе на жизнь, распутывая убийства, заговоры и другие преступления! Пусть о нас узнают, как о тех, кто восстанавливает Истину и утверждает Справедливость.

— И куда же мы направимся? — Железное Дерево охладил поэтический пыл Нистура прозаическим вопросом.

Нистур покрутил головой и привстал в седле.

— Ах, друзья мои, в том-то и прелесть нашего дела! В отличие от наемных солдат, нам не придется искать или дожидаться войны; в отличие от купцов, мы не будем искать, где и что можно дешевле купить и дороже продать. — Обведя рукой горизонт, Нистур добавил:

— Куда бы мы ни отправились, где бы ни остановились, мы везде найдем порок. А значит, без работы мы не останемся.

Выслушав эту воодушевляющую речь, они повернули лошадей и поскакали прочь от охваченного пожаром Гордого Тарсиса.

Маргарет Уэйс Лучшие

История древних времен…

Я знал, что эти четверо придут. Они явились по моей не терпящей отлагательства просьбе. Неважно, что их на это подвигло, — а у этой пестрой компании, как я знал, мотивы были различны, — они были здесь.

Лучшие. Самые лучшие.

Я стоял на пороге трактира «Горький эль», глядя на них, и на сердце у меня становилось спокойнее, чего давным-давно не бывало.

Все четверо сидели за отдельными столиками. Конечно, ведь они небыли друг с другом знакомы — разве только понаслышке. Каждый, или каждая, спокойно ел и пил, не выставляя себя напоказ. Им это было ненужно. Они были лучшими. Но хотя губы их ничего не произносили, занятые горьким элем, столь известным в этих местах, глаза не бездействовали: оценивая друг друга и наблюдая, как их оценивают другие. Я был рад, что каждому понравилось то, что он или она увидели. Мне не хотелось, чтобы члены группы сорились.

На самом видном месте сидел Орин — маленького роста, но большой храбрости. В этих местах он знаменит умением обращаться с топором, но этим славиться большинство гномов. Его топор — Шипокол — лежит перед ним на столе, где он может и следить за ним взглядом, и погладить рукой. Настоящий талант Орина проявляется под горой, говорят, он облазил больше драконьих пещер, чем любой другой из когда-либо живших гномов. И он ни разу не заблудился ни на пути туда, ни (что гораздо важнее) на пути обратно. Многие охотники за сокровищами обязаны жизнью — и где-то третьей частью клада — своему проводнику, Орину Темному Провидцу.

Рядом с гномом расположилась за лучшим в «Горьком эле» столом женщина несказанной красоты. Волосы ее длинны и черны, как безлунная ночь; ее глаза пили души мужчин, как гном пил пиво. Завсегдатаи трактира — жалкий сброд, неудачники — вились бы вокруг нее, как мухи, вывесив языки, как собаки, если бы не ее платье.

Она была хорошо одета, поймите меня правильно. Одежда ее была из самого тонкого и дорогого бархата во всей стране, голубой шелк который сиял в свете огня. Серебряная вышивка шла по краю рукавов и подола, что отпугивало любителей сорвать поцелуй или ущипнуть за щеку, — пентаграммы и звезды, переплетающиеся круги и тому подобное, одним словом, чародейские знаки. Ее взгляд встретился с моим, и я поклонился чародейке Аланде, прибывшей из своего чудесного замка, затерянного в Лесах Голубого Тумана.

Около двери — как только можно ближе к дверям, но в то же время оставаясь в трактире — расположился один из четверых, которого я неплохо знал, поскольку именно я повернул ключ в камере его темницы, выпуская его на свободу. Он был худ и проворен, копна рыжих волос и зеленые жуликоватые глаза так очаровывали вдовушек, что они охотно расставались со своими сбережениями, да еще и любили его за это. Его тонкие пальцы могли проскользнуть и выскользнуть из кармана так же быстро, как его нож мог отрезать кошелек с пояса. Он был хорош, так хорош, что попадался нечасто. Но однажды Рейнард Искусник совершил одну маленькую ошибку. Он попытался стащить кошелек у меня.

Прямо напротив Рейнарда, у другой стены зала — темный уравновешенный свет в чешуйках мироздания, — сидел человек с благородной осанкой и непреклонным выражением лица. Завсегдатаи тоже оставили его в одного из уважения к длинному, сверкающему мечу и надетой поверх доспехов накидке со знаком серебряной розы. Эрик Гладкий Камень, Рыцарь Розы, благочестивый паладин. Я был столь же удивлен, увидев его, как и обрадован. Я послал своих вестников в Башню Верховного Жреца, умоляя рыцарей о помощи, и знал, что они откликнутся — они были связаны долгом чести. Но они прислали мне лучшего из них. Все четверо были лучшими, самыми лучшими. Я посмотрел на них и почувствовал благоговейный трепет и почтение.

— Пора закрываться на ночь, Мирианна, — сказал я, обращаясь к хорошенькой девчушке, стоявшей за стойкой бара.

Четверо охотников на драконов посмотрели на меня, и ни один из них не шевельнулся. Завсегдатаи, наоборот, поняли намек. Они залпом допили свое пиво и безропотно ушли. Я давно не бывал в этих местах — вновь посетив по своей надобности, — и, конечно, они подвергли меня испытанию. Мне пришлось научить их уважать меня. С тех пор минула неделя, и один, как я слышал, все еще не пришел в себя. Другие, поспешно проходя мимо меня, морщились, потирая свои ушибы и вежливо желали мне спокойной ночи.

— Я запру дверь, — сказал я Марианне.

Она тоже ушла, с кокетливой улыбкой пожелав мне доброй ночи. Я прекрасно знал, что ей хотелось бы сделать мою добрую ночь еще лучше, но был занят.

Когда девушка ушла, я закрыл и запер дверь. Рейнард от этого явно занервничал (он уже искал другой выход, чтобы иметь возможность бежать), поэтому я быстро перешел к делу:

— Нет нужды спрашивать, зачем вы здесь. Вы все прибыли в ответ на мою просьбу о помощи. Я — Гондар, сенешаль короля Фредерика. Я тот, кто послал вам письма. Благодарю вас за то, что так быстро откликнулись, и я приглашаю вас, м-м… большинство из вас, — я бросил суровый взгляд на Рейнарда, который усмехнулся, — в Фредериксбург.

Сэр Эрик поднялся и отвесил мне учтивый поклон. Аланда взглянула на меня своими удивительными глазами. Орин что-то пробурчал. Рейнард позвякивал монетами в кармане.

«Клиенты заведения завтра обнаружат, что у них не хватает денег на пиво», — подумал я.

— Вы все знаете, зачем я послал за вами. По крайней мере, вам известна часть правды. Та часть, которую я мог обнародовать.

— Присядь, сенешаль, — произнесла Аланда с изящным жестом. — И расскажи нам ту часть, которую ты не смог обнародовать.

К нам присоединился рыцарь, а так же гном. Рейнард тоже собрался было подойти, но чародейка остановила его взглядом. Ничуть не оскорбившись, он вновь усмехнулся и облокотился о стойку бара.

Все четверо вежливо ждали, когда я продолжу.

— То что я говорю вам, исключительно секретно, — заговорил я, понижая голос. — Как вам известно, наш добрый король Фредерик отправился на север по приглашению своего единоутробного брата, герцога Норхэмитонского. Многие при дворе отговаривали Его Величество от этой поездки. Никто из нас не доверяет злонравному и алчному герцогу. Но Его Величество всегда был любящим братом, и он поехал на север. Сбылись наши худшие опасения. Герцог держит короля в заложниках и требует в качестве выкупа семь сундуков золота, девять сундуков серебра и двенадцать сундуков драгоценных камней.

— Клянусь оком Паладайна, мы должны сровнять замок этого герцога с землей! — вскричал Эрик, Рыцарь Розы, опуская ладонь на эфес меча.

— Тогда нам никогда больше не увидеть Его Величество, — покачал я головой.

— Не для этого ты призвал нас сюда, — проворчал Орин. — Не для того, что бы спасать своего короля. Может, он и хороший король, насколько мне известно, но… — Гном пожал плечами.

— Да, но ведь тебе, Орин, все равно, жив или мертв король людей? — сказал я с улыбкой. — И нет никакой причины, по которой тебя это должно было бы заботить. У гномов есть свой собственный король.

— А у некоторых, — прозвучал нежный голосок Аланды, — вообще нет короля.

Я подумал, верны ли слухи о том, что она заманивает в свой замок молодых людей и держит их там, пока они ей не наскучат, а затем превращает их в волков, заставляя охранять свое жилище. Ночью, говорят, можно услышать их тоскливый вой. Глядя в эти прекрасные глаза, я поймал себя на мысли о том, что, может, это того и стоит, — и вновь вернулся к обсуждаемому вопросу:

— Я не открыл вам самого худшего. Наше королевство богато, и я собрал выкуп — знать опустошила свои сокровищницы, их благородные жены пожертвовали своими драгоценностями. Сокровища погрузили в фургоны и готовы были отправить на север, когда… — я откашлялся, пожалев, что не налил себе кружку эля, — огромный красный дракон обрушился с неба и напал на караван с сокровищами. Я пытался сражаться, но… — мое лицо загорелось краской стыда, — я никогда не испытывал такого сковывающего все члены ужаса. Я пришел в себя, лежа на земле лицом вниз, дрожа от страха. Охрана бежала… А на Королевской Дороге сидел дракон. Проклятое чудовище неспешно проглотило лошадей, а затем, схватив когтями фургон с сокровищами, улетело.

— Ты ни в чем не виноват. Это был страх, который умеют вселять все драконы, — авторитетно сказал Орин, имевший многолетний опыт в подобных делах.

— Хотя со мной никогда такого не случалось, я слышал, что страх перед драконом почти нельзя преодолеть. — Сэр Эрик сочувственно положил свою руку на мою. — Бесчестная магия лишила тебя мужества, сенешаль. Не стоит стыдиться этого.

— Бесчестная магия, — повторила Аланда, мрачно взглянув на рыцаря. Я видел, что она размышляет над тем, какой прекрасный из него мог бы получиться волк.

— Я видел на своем веку много сокровищ, — отрывисто произнес Рейнард, вздохнув. — И поверьте мне, это великолепное зрелище. Но в логове этого дракона их должно быть намного больше.

— Несомненно, — подтвердил Орин. — Не думаешь же ты, сенешаль, что он ограбил только ваше королевство? Мой народ перевозил партию золотых слитков с южных рудников, когда красный дракон — дерните меня за бороду, если не тот же самый, — налетел сверху и скрылся вместе с ними.

— Золотые слитки! — Рейнард даже облизнулся. — Сколько они стоили? Все вместе?

Орин бросил на него угрожающий взгляд:

— Не твоего ума дело, Ловкач!

— Меня зовут Искусник, — поправил он, но остальные не обратили на него внимания.

— Я получила известия с востока от моих сестер, — проговорила Аланда, — что тем же самым драконом похищены несколько самых могущественных артефактов, принадлежащих нашему Ордену, вместилищу сокровенных знаний. Я опишу вам их, но это тайна. И они очень опасны для непосвященных, — добавила она с умыслом — специально для Рейнарда.

— Мы тоже пострадали от чудовища, — мрачно сказал Эрик. — Наши собратья, живущие на западе, послали нам в дар священную реликвию — кость пальца Винаса Соламна. Дракон напал на конвой, истребил всех до единого и унес нашу святыню.

Аланда рассмеялась, состроив гримаску:

— В это я не верю! Зачем дракону заплесневелая старая кость?

Лицо рыцаря ожесточилось.

— Кость пальца была вставлена в бриллиант величиной с яблоко. Бриллиант хранился в чаше, изготовленной из золота, инкрустированной рубинами и изумрудами. Чаша устанавливалась на серебряное блюдо, в которое были вправлены сотни сапфиров.

— А я думал, что вы, праведные рыцари, даете обет бедности, — хитро заметил Рейнард. — Может, мне стоит опять начать посещать храмы?

Эрик величественно поднялся и, не отводя от вора взгляда, начал медленно вытаскивать меч. Рейнард отступил в сторону, поближе ко мне.

— Спокойно, сэр рыцарь, — произнес я, поднимаясь. — Путь в логово дракона ведет вверх по отвесной скале, где не видно, за что ухватиться и куда поставить ногу.

Рыцарь оценивающе посмотрел на тонкие пальцы и жилистое тело Рейнарда, затем вложил меч в ножны и сел на место.

— Так ты обнаружил логово! — выкрикнул Рейнард. Он дрожал от возбуждения, и я даже испугался, что он кинется обнимать меня.

— Это правда, сенешаль? — наклонилась ко мне Аланда. Я почувствовал запах дорогих притираний, от прикосновения кончиков ее пальцев к моей руке меня пробрала дрожь. — Ты нашел логово дракона?

— Молю Паладайна, чтобы это было так! Я бы с чистым сердцем покинул этот мир, чтобы провести вечность в царстве Паладайна, если бы у меня была возможность сразиться с этой тварью! — воскликнул Эрик. Подняв священный медальон, висевший на шее, к губам, он поцеловал его, скрепляя благочестивую клятву.

— Потеряв выкуп, собранный, что бы спасти моего короля, — сказал я, — я принял обет не есть и не спать, пока не выслежу, где находиться логово дракона. Много утомительных дней и ночей шел я по следу — то сверкающая монета, то драгоценный камень, выпавший из фургона, указывали мне путь. След привел прямо к вершине, именуемой Черная Гора. День я провел, терпеливо ожидая и наблюдая, и был вознагражден. Я увидел, как дракон покидает свою нору, и знаю, как пробраться внутрь.

Рейнард пустился в пляс по таверне, напевая и щелкая длинными пальцами. Эрик, Рыцарь Розы, по-настоящему улыбнулся. Орин Темный Провидец любовно провел большим пальцем по лезвию топора. Аланда поцеловала меня в щеку.

— Ты должен навестить меня как-нибудь вечером, сенешаль, когда приключение завершиться, — прошептала она.

Все четверо вместе со мной провели ночь в трактире и встали задолго до рассвета, чтобы выступить в путь.

Над нами возвышалась Черная Гора со своей вечно скрытой облаком серого дыма вершиной. Гора получила свое название за то, что некогда изрыгала сверкающий черный камень. Теперь гора лишь иногда урчит, напоминая нам, что еще жива, но никто не может припомнить, когда она последний раз извергала пламя.

Мы подошли к ней на исходе дня. Лучи солнца заливали отвесную стену, по которой нам предстояло взбираться, алым пламенем. До отказа запрокинув голову, я смог разглядеть широкую черную дыру, служившую входом в логово дракона.

— Ни единой зацепки не видно. Клянусь Паладайном, ты не преувеличивал, сенешаль, — нахмурившись, сказал Эрик и провел рукой по гладкому черному камню.

Рейнард рассмеялся:

— Ба! Я взбирался на стены замков, гладкие, как у благородных дам… Э-э, просто скажем, что они были гладкими.

Вор перебросил через плечо моток длинной веревки и взял было еще мешок клиньев и молоток, но я остановил его:

— Может, дракон сейчас в логове. Если это так, то он услышит, как ты вбиваешь клинья в скалу. — Я посмотрел наверх. — Тут не так уж и высоко, и только кажется, что тяжело. Заберись и брось нам веревку. Ее будет вполне достаточно.

Рейнард согласился. Он осмотрел поверхность скалы, на сей раз совершенно серьезно, без тени усмешки, затем, к изумлению всех присутствующих, прилип к вертикальной поверхности, как паук, и начал подниматься.

Я знал, что Рейнард хорош в своем деле, но должен признаться, не знал насколько. Я смотрел, как он ползет по отвесной скале, просовывая пальцы в мельчайшие трещинки, цепляясь ногами в поисках упора, повисая иногда на одном усилии воли. Я был потрясен. Он был лучшим. Ни один из живущих людей не смог бы забраться туда.

— Боги с нами в нашем праведном предприятии, — благочестиво сказал Эрик, глядя на Рейнарда.

Аланда сдержала зевок, прикрыв рот изящной ручкой. Орин в нетерпении переминался с ноги на ногу у подножия скалы. Я продолжал следить за Рейнардом, восхищаясь его работой. Он добрался до входа в пещеру и исчез внутри, но через мгновение вышел, показав движением руки, что все спокойно, и сбросил нам веревку. К несчастью, она оказалась слишком короткой — мы, как ни старались, не могли дотянуть до нее. Орин громко выругался. Аланда рассмеялась и, щелкнув пальцами, произнесла какое-то слово. Веревка задрожала и внезапно выросла до нужной длины.

Эрик с сомнением оглядел ее, но подняться наверх можно было только так, поэтому он ухватился за веревку, затем, судя по всему о чем-то подумав, повернулся к чародейке:

— Госпожа, я полагаю, что твои нежные ручки не годятся для того, чтобы обдирать их о жесткие волокна, и одета ты не для карабканья по горам. Если ты простишь мне мою дерзость, я подниму тебя наверх.

— Поднимешь? Меня?! — Аланда пристально взглянула на рыцаря, затем рассмеялась.

Эрик окаменел; его лицо стало суровым и холодным.

— Прости, госпожа…

— Прости ты меня, сэр рыцарь, — дружелюбно прервала его Аланда. — Но я не слабая и беспомощная девица. И было бы неплохо, если бы ты это запомнил. И вы — тоже, — посмотрела она на меня и Орина.

С этими словами чародейка вытащила из рукава кружевной шелковый платок и расстелила его на земле. Встав на него, она произнесла слова, похожие на звон колокольчиков. Платок стал твердым как сталь и подниматься воздух вместе с Аландой.

Глаза сэра Эрика широко раскрылись, и он сделал знак, ограждающий от злых сил.

Чародейка уже поравнялась с входом в пещеру, и Рейнард помог ей сойти с платка. Глаза вора чуть было не вылезли из орбит, он почти пускал слюнки, и мы все расслышали его слова:

— Какой бы из тебя, госпожа, получился вор-домушник! Я готов отдать тебе половину… нет, четверть моей доли сокровищ за этот клочок ткани.

Аланда подобрала стальную пластинку, взмахнула ею в воздухе, и платок вновь стал шелковым и кружевным. Чародейка, аккуратно сложив, спрятала его в рукав, не обращая внимания на завистливый взгляд вора.

— Он не продается, — сказала Аланда и пожала плечами. — В любом случае, тебе он вряд ли пригодится. Если кто-нибудь, кроме меня, прикоснется к нему, платок обмотается вокруг носа и рта несчастного и задушит его.

Женщина мило улыбнулась Рейнарду. Смерив чародейку взглядом, он решил, что это правда, сглотнул слюну и поспешил отвернуться.

— Пусть Паладайн хранит меня, — сурово произнес Эрик и принялся карабкаться вверх.

Он был силен, этот рыцарь. В тяжелых доспехах, в кольчуге, с висящим на боку мечом, он подтягивался с легкостью. За ним быстро последовал гном — держась за веревку и упираясь в стену ногами, он поднялся чуть ли не бегом. Настал мой черед. Подъем выдался жарким во всех смыслах. Во-первых, несмотря на то что уже наступил вечер, от скалы, нагретой дневным солнцем, исходило ощутимое тепло. Во-вторых, один раз я чуть не сорвался, и от страха за собственную жизнь меня бросило в горячий пот. Но все обошлось, и я с облегчением вздохнул, когда Эрик втащил меня на уступ, в прохладную тень пещеры.

— Где гном? — спросил я, заметив, что рядом только трое из моих спутников.

— Он пошел вперед, на разведку, — ответил Эрик.

Я кивнул, радуясь возможности отдохнуть. Рейнард смотал веревку и спрятал под скалой, что бы воспользоваться ею на обратном пути, а я тем временем осмотрелся. Всюду на стенах пещеры виднелись следы, оставленные телом огромного дракона. Мы разглядывали их, когда вернулся Орин, бородатое лицо которого расплылось в улыбке.

— Ты прав, сенешаль. Это путь к логову дракона. И вот доказательство.

Гном поднес свою находку к свету — это был золотой слиток. Рейнард жадно взглянул на него, и я тотчас же понял, что из-за этого предмета могут возникнуть неприятности.

— Вот доказательство! — повторил Орин — его глаза сверкали так же ярко, как золото. — Это нора зверя. Мы его нашли! Мы нашли его!

Эрик, Рыцарь Розы, с мрачным выражением лица обнажил меч и двинулся по огромному туннелю, ведущему прочь от входа в пещеру. Потрясенный Орин схватил его за локоть и оттащил назад.

— Ты в своем уме, человек? — спросил гном. — Ты что, войдешь к дракону через парадную дверь? Может, еще поищешь колокольчик, чтобы позвонить и сообщить, что мы пришли?!

— Разве здесь есть еще вход? — спросил Эрик, уязвленный превосходством, прозвучавшим в голосе Орина.

— Черный ход, — хитро ответил гном. — Тайный путь. У всех драконов есть черный ход, так, на всякий случай. Им-то мы и воспользуемся.

— Ты хочешь сказать, что мы должны залезть на другую сторону этой проклятой горы? — изумленно вопросил Рейнард. — После того как приложили столько усилий, чтобы попасть сюда?

— Нет, Ловкач, — презрительно расхохотался Орин. — Мы пойдем через гору. Безопаснее и проще. Следуйте за мной.

Он подошел к трещине в стене, и, протиснувшись внутрь, мы оказались в туннеле, ведущем в глубь горы.

— Здесь темнее, чем в сердце Владычицы Тьмы, — пробормотал Эрик после того, как мы сделали несколько пробных шагов. Хотя он и говорил тихо, его слова громким эхом отразились от каменных стен.

— Тс-с! — проворчал гном. — Что ты подразумеваешь под темнотой? Я все прекрасно вижу.

— Далеко без него мы не уйдем, — проворчал Эрик. Он уже чуть не размозжил себе голову о низко нависшую скалу. — Не зажечь ли факел?

— Факел будет дымить. Кроме того, ходят слухи, что в этих горах живут другие существа, не только дракон! — зловеще произнес Рейнард.

— Это подойдет? — спросила Аланда.

Сняв с пояса украшенный драгоценными камнями жезл, она подняла его, как светильник. Чародейка не произнесла ни слова, но, как бы оскорбившись темнотой, жезл загорелся неярким белым светом.

Орин покачал головой, осуждая людские слабости, и двинулся в глубь туннеля. Мы пошли следом.

Тропа вела вниз, вокруг, поверх и под, внутрь и обратно, вверх, вбок и через… настоящий лабиринт. Как Орин умудрился не заблудиться и не запутаться, было выше моего понимания. Все мы сомневались (Рейнард высказывал свои сомнения вслух), но гном даже ни разу не остановился.

Вскоре мы утратили чувство времени, бродя в темноте под горой, но мне казалось, что прошла большая часть ночи. И без найденного золота мы все равно бы догадались о присутствии дракона просто по его запаху. Он был не тяжелым или тошнотворным, вызывающим спазмы в горле, а, напротив, легким, как дыхание, и немного отдавал кровью и серой, золотом и железом. Он не пропитывал все вокруг, но разносился по узким коридорам, как пыль, поддразнивая и насмехаясь.

Аланда с отвращением сморщила нос. Но едва она пожаловалась, почти не дыша, что не выдержит больше в этой «душной дыре», как Орин остановил нас. Хитро улыбаясь, он сказал:

— Вот.

— Что? — с сомнением в голосе спросил Эрик, глядя на еще одну трещину в стене. (За это время мы видели много трещин!)

— Путь к другому входу, — ответил гном.

Протиснувшись в щель, мы оказались в новом туннеле, самом большом из пройденных нами. Здесь было не светлее, зато мы смогли вдохнуть свежего воздуха и поняли, что туннель связан с внешним миром. Аланда поднесла жезл к стене, и там опять оказались следы, оставленные телом дракона. В довершении ко всему на земле сверкнуло несколько красных чешуек.

Орин Темный Провидец совершил невозможное — провел нас прямо под горой. Гном был весьма доволен собой, но его настроению не суждено было долго оставаться хорошим.

Мы остановились отдохнуть, немного попить и перекусить, чтобы подкрепить силы. Аланда сидела рядом со мной, рассказывая тихим шепотом о чудесах ее замка, когда Орин внезапно вскочил на ноги.

— Вор! — взревел он и набросился на Рейнарда: — Отдай!

Мы оба поднялись, причем Искусник умудрился сделать так, что между ним и разъяренным гномом оказался я.

— Мой золотой слиток! — верещал Орин.

— На равных правах, — произнес Рейнард, осторожно выглядывая из-за моей спины, чтобы в случае чего спрятаться обратно, увернувшись от гнома. — Было ничье — стало мое.

Орин начал размахивать своим проклятым топором в слишком опасной близости от моего колена.

— Заткни им рот, сенешаль! — приказал Эрик так, как будто я был одним из его солдат. — Нас услышит дракон!

— Глупцы! Я положу этому конец! — Аланда опустила руку в шелковую сумочку на поясе.

Я подумал, что сейчас мы потеряем двоих: и вора, и проводника, но неожиданно у нас появились намного более серьезные проблемы.

— Орин! Сзади! — прокричал я.

Видя по испуганному выражению моего лица, что это не шутка, Орин развернулся.

К нам направлялся рыцарь, вернее то, что от него осталось: доспехи скрывали кости, а не тело, шлем гремел на голом, залитом кровью черепе, меч сжимали пальцы-кости. За ним я увидел то, что сначала показалось целой армией этих ужасных созданий, хотя в действительности их было всего шесть или семь.

— Я слышал об этом! — в ужасе прошептал Эрик. — Это люди, осмелившиеся напасть на дракона. Чудовище убило их и теперь заставляет разложившиесятрупы служить ему.

— Я избавлю их от страданий, — воскликнул Орин. Ринувшись вперед, он ударил живого мертвеца, подрубив тому колени. Скелет упал, и гном рассмеялся. — Не стоит вам марать руки об этот сброд, — сказал он нам. — Не подходите.

Гном занялся вторым живым мертвецом, а в это время первый скелет, подобрав кости, начал себя собирать! Через несколько секунд он опять был цел и обрушил свой меч на голову Орина. К счастью, на голове у того был тяжелый стальной шлем, поэтому меч не причинил ему вреда, но от удара гном закачался.

Аланда сунула руку в сумочку, вытащила щепоть ядовитого порошка и бросила его в ближайшего к ней живого мертвеца. Скелет охватило ревущее пламя, едва не испепелив вора, который пытался стянуть с пояса рыцаря украшенный драгоценностями кинжал. После этого Рейнард весьма благоразумно отошел в сторону и продолжал наблюдать за боем из-за угла.

Эрик, Рыцарь Розы, обнажил меч, но нападать не стал, вместо этого возвел клинок острием вверх перед одним из живых мертвецов.

— Призываю тебя, о Паладайн, освободи этих благородных рыцарей от проклятия, обрекающего их на столь жалкое существование!

Скелет продолжал идти, сжимая в костлявой руке ржавый меч. Эрик проявил твердость, стоял неподвижно, повторяя свою мольбу на звучном соламнийском. Даже когда живой мертвец поднял меч для смертельного удара, Эрик неколебимо взглянул на него, не усомнившись в своей вере.

Я смотрел как зачарованный, застыв на месте, не в силах сделать ни шагу.

— Паладайн! — воскликнул Рыцарь Розы, потрясая мечом.

Орин, который некоторое время обменивался ударами с двумя скелетами, причем удача ему явно не улыбалась, произвел стратегическое отступление. Аланда со своей магией и Эрик со своей верой занялись оставшимися живыми мертвецами.

Я наконец тоже извлек меч из ножен, но, видя, что нужды в моей помощи нет, просто смотрел и восхищался. Когда скелеты были превращены или в прах, или в дымящуюся груду пепла, чародейка и рыцарь присоединились к нам. Ни одна прядь не выбилась из прически Аланды. Эрик даже не вспотел.

— Никто в этих краях не смог бы сделать того, что сделали вы, — сказал я, потому что именно так и думал.

— Я делаю хорошо все, за что берусь, — откликнулась Аланда, отряхивая с ладоней пыль. — Очень хорошо, — добавила она с очаровательной улыбкой и бросила на меня томный взгляд из-под длинных ресниц.

— Мой Бог Паладайн помогал мне, — смиренно произнес Эрик.

Побитый гном сердито глянул на него:

— Хочешь сказать, что мой Бог Реоркс не помогал?

— Славный рыцарь ничего подобного не имел в виду, — поспешил я положить конец ссоре. — Без вас, Орин Темный Провидец, мы давно бы были съедены драконом. Кстати, почему, как ты думаешь, скелеты напали на нас? Потому что мы подошли слишком близко к логову — и все благодаря исключительно твоему опыту. Никто в этих краях не смог бы провести нас так далеко без всяких происшествий, и всем нам это известно.

При этих словах я многозначительно взглянул на Эрика, который понял намек и вежливо, хотя и слегка чопорно поклонился гному. Аланда закатила глаза, но пробормотала что-то милое.

Затем я отвесил Рейнарду пинок под зад, и вор нехотя отдал золотой слиток, значивший, судя по всему, для гнома больше, чем все наши комплименты. Орин, конечно, поблагодарил нас, но все его внимание было приковано к золоту. Он подозрительно осмотрел его, словно беспокоясь не заменил ли Рейнард слиток фальшивым, попробовал на зуб, потер о камзол и, наконец убедившись, что золото настоящее, для большей надежности сунул его за пазуху, под кожаный доспех.

Гном был так занят слитком, что не заметил, как Рейнард, подобравшись сзади, стащил его кошелек. Заметил это я, но не потрудился никому сообщить.

Как я сказал, мы подошли к самому логову дракона.

Мы двинулись вперед, удвоив бдительность, внимательно следя за тем, чтобы враг не застал нас врасплох. Мы находились теперь очень глубоко под горой. Было тихо. Слишком тихо.

— Мне кажется, мы должны что-нибудь слышать, — прошептал мне Эрик. — хотя бы дыхание дракона.

— Возможно, это значит, что его нет дома, — сказал Рейнард.

— Или — что мы зашли в тупик, — лениво обронила Аланда.

Завернув за угол туннеля, мы все остановились и вытаращили глаза. Чародейка была права — перед нами, преграждая путь, стояла каменная стена.

Темнота в этот момент стала еще темнее. Все признаки свежего воздуха давно остались позади, душок крови и серы, к которому примешивался теперь влажный и холодный запах плесени, усилился во сто крат. Как и запах золота. Я его чуял и уверен — мои спутники тоже. Может быть, во всем повинно наше воображение, может, мы принимаем желаемое за действительное. А может, и нет. У золота есть запах. Его собственный металлический запах и, кроме того, зловоние от всех тех рук, которые прикасались к нему, жаждали его, стискивали в ладонях и потеряли. Таков был запах, и для каждого в этой пещере он был сладостным благоуханием. Сладостным и разочаровывающим, потому что, по-видимому, не было способа добраться до его источника.

Щеки Орина покраснели. Он дернул себя за бороду, бросив на нас косой взгляд.

— Здесь должен быть вход, — пробормотал он, беспомощно пнув стену.

— Надо возвращаться, — мрачно сказал Эрик. — Паладайн преподал мне урок. Я должен встретиться с драконом в честном бою, а не красться, как…

— Вор? — радостно подсказал Рейнард. — Очень хорошо. Ты, сэр рыцарь, можешь возвращаться к главному входу, если хочешь. А я проскользну в окно.

С этими словами Искусник закрыл глаза и приник к каменной стене. Казалось — поверьте мне, это выглядело именно так, — будто он занимается с ней любовью. Руки вора гладили камень, ощупывали каждую трещинку, проникали в малейшие отверстия. Он даже прошептал что-то похожее на воркованье и уговоры. Внезапно с победоносной улыбкой Рейнард поставил ноги в две выемки внизу стены, вложил руки в две щели вверху и надавил.

Каменная стена задрожала, а затем заскользила в сторону! Вспыхнул луч красноватого света. Вор спрыгнул на пол и приглашающим жестом махнул рукой в сторону открытого им входа.

— Потайная дверь, — сказал Орин. — Так я и думал.

— Ну что, пойдешь в обход к парадной двери, сэр рыцарь? — лукаво спросил Рейнард.

Эрик взглянул на вора, но, вероятно, передумал встречаться с драконом лицом к лицу в честном бою. Он вытащил меч, подождал, пока стена не отъедет до конца, полностью открывая нашему взору то, что находилось внутри.

Из дверного проема лился яркий свет. Все мы моргали, терли глаза, пытаясь привыкнуть к неожиданному освещению после темноты туннелей, и ждали, пытаясь услышать дракона. Никто из нас не сомневался, что перед нами жилище твари.

Но не было слышно ни звука. Стояла мертвая тишина.

— Дракона нет дома! — Рейнард потер руки. — Хиддукель Обманщик, покровитель воров, сегодня со мной! — Он ринулся к проему, но рука сэра Эрика, как рок, опустилась ему на плечо.

— Я пойду первым, — сказал соламниец. — Это мое право.

С мечом в руке и молитвой на устах, праведный рыцарь вошел в логово дракона.

Рейнард прокрался прямо за ним. Орин, двигаясь с большой осторожностью, последовал за вором. Аланда сняла с пояса странный на вид свиток и, крепко держа его, вошла за гномом. Я, оглядываясь и держа кинжал наготове, замыкал шествие.

Дверь начала с грохотом закрываться, и я остановился.

— Мы сейчас окажемся в ловушке! — прокричал я так громко, как только смел.

Остальные не обратили на меня никакого внимания. Они обнаружили место, где хранились сокровища дракона.

Источником яркого света была яма расплавленной лавы, пузырящаяся в углу гигантского пещерного зала. Пол пещеры был стерт до зеркального блеска, возможно, огромным телом дракона. Сверкающая груда величиной с замок Его Величества возвышалась на полу пещеры.

Здесь были собраны все прекрасные и ценные предметы нашего королевства. Золото отсвечивало красным в свете огня, драгоценные камни переливались и искрились всеми цветами радуги, серебро отражало улыбки охотников за драконом. И что лучше всего, в пещере никого не было.

Сэр Эрик упал на колени и вознес молитву.

Аланда стояла, приоткрыв рот.

Орин от радости разрыдался себе в бороду.

Но вот потайная дверь захлопнулась.

Никто этого не заметил.

— Дракона нет дома! — заголосил Рейнард и нырнул в груду сокровищ.

Моих сокровищ.

Вор начал хватать золото руками.

Мое золото.

Я подошел к нему со спины.

— Не стоит слишком спешить с выводами, — сказал я и ударил его в спину кинжалом, предал смерти, которой заслуживает любой вор. — Мне кажется, что тебе, по крайней мере, стоило осмотреться, — доброжелательно добавил я, показывая на мой клад. — Как и подобает лучшему.

Рейнард сразу умер — такого удивленного трупа я никогда не видел. Не думаю, что он понял, что к чему.

Но Аланда поняла. Она была неглупа, эта чародейка, и немедленно — хотя и несколько запоздало — поняла правду, даже до того, как я снял кольцо, изменяющее внешность.

Теперь наконец-то после стольких недель, проведенных в тесноте крошечной оболочки, я смог расправить мышцы. Мое тело росло, медленно принимая свои истинные необъятные размеры, и почти заполнило собой пещеру. Я держал кольцо прямо у нее перед глазами.

— Ты права. — В моих пальцах, которые теперь стали когтями, сверкал драгоценный камень. — У твоего Ордена в самом деле было много могущественных артефактов — носителей сокровенного знания. Вот как раз один из них.

Аланда в ужасе глядела на меня. Она попыталась воспользоваться свитком, но не могла преодолеть страха, внушаемого любым драконом, бледные, пересохшие губы отказывались выговаривать магические слова.

Она была достаточно мила, чтобы пригласить меня провести с ней ночь, и я сделал ей одолжение. Я похвастался чародейке — перед тем как она умерла — всей магией, находившейся теперь в моем распоряжении. Ожерелье из волчьих зубов — один из наиболее ценных моих артефактов — обвился вокруг ее прекрасной шеи и разорвал ей горло.

Все это время Орин Темный Провидец наносил удары топором по моей задней лапе. Я позволил ему немного развлечься. Гном был неплох, он все-таки оказал мне любезность, показав слабые места в моей обороне. Однако, когда стало казаться, что он скоро пробьет шкуру до крови, мне надоел этот односторонний поединок. Подняв Орина, я бросил его в яму раскаленной лавы. В конце концов он стал частью горы — подходящая смерть для гнома. Уверен, что ему понравилось.

Остался сэр Эрик, который все это время хотел встретиться со мной в честной битве. Я удовлетворил его пожелание.

Он отважно сошелся со мной лицом к лицу, призывая Паладайна сразиться на его стороне.

Но, вероятно, Паладайн именно в это время был занят чем-то еще, поскольку никак себя не проявил.

Эрик умер в сиянии славы.

Ну хорошо. В сиянии пламени.

Я уверен, что его душа направилась прямиком в Свод Мироздания, и думаю, что Паладайну пришлось попотеть, объясняя свое отсутствие.

Теперь все они были мертвы. Все четверо.

Я убрал огонь, вымел пепел рыцаря, затем вытолкнул два трупа за потайную дверь. Вор и чародейка заменят воинов-скелетов, которыми мне пришлось пожертвовать ради большей достоверности.

Подойдя к груде сокровищ, я привел в порядок золото там, где в нем покопался вор, затем взгромоздился на вершину груды, разлегся на ней и с наслаждением зарылся глубоко в золото, серебро и драгоценные камни. Я расправил крылья, прикрывая золото, несколько минут восхищенно полюбовавшись, как свет огня играет на моей красной чешуе, потом обернул длинный хвост вокруг золотых слитков гномов, удобно расположился поверх драгоценностей рыцарей и положил голову на магические сокровища чародеек.

Я устал, но был доволен. Мой план удался. Я избавился от них.

Они были лучшими. Самыми лучшими.

Рано или поздно, вместе или порознь, они бы начали преследовать меня. И могли застать врасплох.

Удобнее устроившись на сокровищах, я закрыл глаза. Я заслужил отдых.

И я мог спать спокойно… теперь.

Маргарет Уэйс Честь и хитрость

Расположенный на пересечении оживленных торговых путей город Утеха, в отличие от многих других мест, всегда был рад незнакомцам. Утеха радушно предлагала путешественникам выбор таверн и питейных заведений.

Самой известной из них была гостиница «Последний приют», построенная высоко на ветвях могучего валлина. Она славилась аж до самого Палантаса прекрасным элем и ароматной жареной картошкой. Ее прозрачные окна сверкали, как маяк, для любого жаждущего, а запах картошки со свининой манил голодного. Улыбка хозяина Отика, что встречал гостей на пороге, была жарче пылающего очага. Но не всем путникам по нраву яркие огни и теплые улыбки…

Некоторым больше по душе мрак ночи, а в жареной картошке они вообще не видят смысла. Они предпочитают крепкую «гномью водку» пенящемуся каштановому пиву. Таким путешественникам в Утехе подойдет вторая таверна, известная как «Корыто». Выстроенная на земле из соображений безопасности — ибо кто, нагруженный «водкой», будет лазить по деревьям! — таверна «Корыто» соответствовала изображению на вывеске, где огромная свинья валялась в помоях. Да она даже внешне походила на свинью — низкое здание, втиснутое в проем между двумя стволами валлинов.

У таверны было другое преимущество — гости могли заходить в нее прямо с большой дороги, не заглядывая в Утеху. Тут допустимо было устраивать такие встречи, которые нельзя провести нигде в другом месте.

Трое таких людей сидели нынче ночью за столиком, поедая безвкусный картофель с жилистой говядиной и запивая пивом. Они отставили прочь «гномью водку», как только перешли к обсуждению дел. Говорили они тихо, хотя всем было известно, что официантки в «Корыте» глухие, владелец за стойкой немой и все они становятся еще и слепыми за пару добрых стальных монет.

— Это богатый город, — со знанием дела хмыкнул один, подмигивая, — точно говорю тебе, Головорез. Я жил тут три месяца, монета в городишке водится. У одного старого жирного Отика скоплено столько, что можно целый год гулять в Оплоте!

— А вот мне так не показалось, — буркнул другой, угрюмо уткнувшийся в тарелку с картофелем.

— Это потому, что у тебя отсутствует воображение, Срезала, — сказал его брат. Родственники в минуту просветления, от которого они так и не оправились, на пару решили взять себе милые клички Головорез и Срезала. — Продолжай, Изящный Джек. Что ты разузнал еще?

— Живет тут жена одного Соламнийского Рыцаря. Она явно просто набита драгоценностями, но для виду притворяется бедной. И кузнец-гном, у которого дома должны водиться серебро и сталь.

— И что дальше? — проворчал Головорез. Он был в плохом настроении — местная говядина плохо усваивалась его утробой. — Мы не сможем обнести их за одну ночь! А после первого же дела это проклятое место встанет на дыбы, людоеды их задери! Нет, жратва тут — полное дерьмо! — Он швырнул тарелку на пол, разбрызгивая подливку.

Метнувшаяся к столу худая собака, подъедавшая отходы, мудро проигнорировала говядину и набросилась на картошку. Официантка позволила животному вылизать посуду и лишь потом подобрала ее, ловко пнув кусок мяса под стойку.

— Разве я вызвал бы вас, если бы уже все не продумал? — проговорил Изящный Джек, получивший кличку за тонкие и ловкие руки. Он хвастался, что, засунув пальцы в кошель, набитый монетами, может на ощупь рассортировать их, отсеять мелочь и забрать только стальные.

— Конечно нет, Джек, — согласился Головорез, пиная брата под столом в колено.

— Тогда слушайте, друзья, — начал Джек, знаком предлагая остальным наклониться ближе. — Три недели назад шерифу донесли, что гоблины собираются напасть на город. Он созвал ополчение, и все воины оставили дома, готовясь защитить родные края. Женщины и дети скрылись в гостинице…

— И что? — прорычал Срезала.

— Я еще не закончил. Шериф велел добрым гражданам свезти все ценности к нему и вместе с несколькими помощниками спрятал их в укромном месте. — Джек откинулся на спинку стула, страшно довольный. — Ну как вам идея? Это будет самая легкая работа, которую мы когда-либо проворачивали.

— Дошло! Мы вскроем все сундуки, пока мужчины далеко, — сказал Срезала.

— Да нет же, болван! — Брат вновь пнул его. — Какой смысл обносить дома, когда все ценности уже спрятаны?

— Ну, тогда я ничего не понимаю.

— Надо потрошить место, где спрятаны ценности, — пояснил Головорез.

— О-о… — вылупил глаза Срезала. — Тогда это хороший план. Джек ловко придумал. — Он рыгнул. — А где это укромное место?

— Я не знаю, — пожал плечами Джек.

— Что?! — завопил Срезала, его рука потянулась к ножу, спрятанному в сапоге. — Мне не нравятся подобные игры, Изящный Джек!

— А откуда я мог разузнать подобное? — удивился Джек. — Кто мне расскажет? Проклятие! Да большинство горожан и сами не знают. Шериф каждый раз меняет место, посвящены в это только помощники и те, кто охраняет его.

— А может, проследить за ними?

— Нет. Я уже пробовал, но они слишком осторожны. В последний раз стража изловила меня и уже хотела бросить за решетку, но я притворился пьяным.

— А что нам тогда остается? — нахмурился Головорез, начиная соглашаться с братом. — Думаю, Изящный Джек, ты предлагаешь нам заделаться кендерами, вот что я думаю.

— А ты думай поменьше, — предложил Джек, — тебе это явно вредит. — Он подвинулся к братьям еще ближе. — Вот как мы поступим…

Звук рога расколол тихую ночь и пробудил близнецов от спокойного сна.

— Только не это! — возмутился Рейстлин, натягивая одеяло и кладя на голову вторую подушку, чтобы укрыться от шума.

Карамон был уже на ногах и натягивал короткие штаны.

— Скорей же, Рейст! Ты должен собираться. Мы часть ополчения, ты знаешь закон: «Все здоровые мужчины старше шестнадцати…»

— Я не здоровый мужчина, — отозвался брат из-под одеяла. — Так им и передай, пусть оставят меня в покое.

— Да я говорил им в прошлый раз, Рейст, — искренне произнес Карамон, — но шериф сказал, что даже если ты не можешь сражаться, то будешь собирать выпущенные стрелы и подносить воду…

— Нет, — пробурчал Рейстлин, глубже зарываясь в теплую постель.

Рога заревели вновь, на этот раз к ним прибавились тревожные голоса. Кричали дети, мимо топотали по деревянному настилу бегущие ноги.

Рейстлин вздохнул и сел, отбросив одеяло.

— Ты мог бы применить магию, — предложил Карамон, надеясь улучшить настроение брата.

— И какую? — зевнул Рейстлин. — Вытягивать монеты из их ушей или шелковые шарфы из пупков? Не будь тупицей, Карамон, ты знаешь, что в моей магической книге нет заклинаний. Пока нет, ведь я только учусь… И не стой там разинув рот, двигайся! Спеши на зов, пора защитить нас от сил зла!

— А ты разве не идешь? — переминаясь, спросил Карамон.

— Думаю, что должен, — ответил Рейстлин раздраженно, — Поэтому пойду, все равно никто не даст мне сегодня больше поспать. Кроме того, я просто обожаю доставать окровавленные стрелы из изрубленных трупов.

— Правда, Рейст? — удивился Карамон. — Обязательно скажу шерифу.

Рейстлин не потрудился ответить — на Карамона сарказм расходовался впустую. Его брат уже сбегал наружу и притащил большой топор отца, всегда стоявший у входа, — единственное наследство Гилона, доставшееся детям. Затем Карамон слился с толпой бегущих людей, направляясь к лавке кузнеца — точке сбора ополчения. Дети, женщины и старики спешили к «Последнему приюту».

Натянув белую мантию, которую он носил в знак уважения к учителю, архимагу Ложи Белых Мантий, Рейстлин вышел на улицу. Мимо бежали мужчины и женщины, вооруженные мечами и луками, готовые отстоять любимый город. Видя их, юноша ощутил полную беспомощность, ведь в отличие от брата он не мог похвастаться ни выносливостью, ни боевым мастерством. Карамон в свои шестнадцать был уже выше любого мужчины в Утехе и сильнее всех в округе. Приветливый и веселый, он был общим любимцем и баловнем.

Рейстлин являл собой полную противоположность: тощий, с веретенообразными руками и ногами. Часто болевший, легко утомлявшийся, он не мог даже поднять топор отца, с которым Карамон управлялся играючи. Чтобы хоть как-то компенсировать слабость, Рейстлин оттачивал ум до остроты кинжала.

Именно мудрость поможет ему выжить в мире, а не сила. Мудрость и мастерство мага. Правда, этот навык был еще не вполне развит: хотя Рейстлин упорно учился, ему пока запрещали использовать даже самые простые заклинания.

Поэтому, стоя у порога дома, который он делил с братом, Рейстлин горько размышлял, не стоит ли ему направиться в гостиницу, к женщинам и детям. По крайней мере, там его ждет горящий очаг, а не морозные ночи в лесу, в ожидании атаки гоблинов. У Отика еще и горячий сидр есть… Но с другой стороны, помещение будет переполнено крикливыми детьми и плачущими младенцами.

После некоторого размышления Рейстлин предпочел общество гоблинов. А в бою он будет не только собирать стрелы, но и применит знания травника и целителя, ставшие очень ценными после того, как во время Катаклизма исчезли жрецы.

Рейстлин торопливо бросил в сумку несколько баночек с мазями и бальзамами, препятствующими заражению ран и помогающими от ожогов. Потом добавил ткань для перевязки и, закинув сумку на плечо, поспешил присоединиться к брату и остальным членам ополчения Утехи.

— Скорее, парень! — проворчал один из городских стражей. — Мы поднимаем лестницу.

Это был путь с земли на уровень уличных переходов, который можно было использовать как часть обороны города. Ни один враг не сумел бы без помощи крыльев атаковать Утеху, расположившуюся между стволов и верхушек деревьев. Большую опасность мог представлять огонь, хотя валлины горели не так хорошо, как другие деревья. Вокруг скрипели ковши и ведра — это люди торопливо черпали воду.

Рейстлин миновал большую толпу, которая собралась полукругом возле шерифа, но нигде не видел Карамона. Наконец он нашел брата стоящим рядом со Стурмом. Зажигающиеся тут и там факелы наполнили площадку дымом, и Рейстлин закашлялся.

— С тобой все в порядке, Рейст? — с тревогой спросил Карамон.

— Думаю, нет, — сказал Стурм, бросая на юного мага неодобрительный взгляд. — К тому же ночной воздух, холод, возможно, скоро бой. Надо ему укрыться…

Стурм Светлый Меч, сын Соламнийского Рыцаря, был на два года старше близнецов и перенял от отца недоверие к магам. Они с Рейстлином были знакомы уже десяток лет и долго не могли переносить общество друг друга.

— Возможно, тебе надо идти в гостиницу, Рейстлин, по крайней мере, там ты будешь в безопасности от… — Стурм сделал паузу и исправился: — Будешь в надежном месте.

— Возможно, тебе следует остудить голову в ведре, Стурм Светлый Меч, — язвительно ответил Рейстлин. — Если повезет, то люди могут принять ведро за шлем и немедленно произведут тебя в рыцари…

— Следи лучше за собой, — буркнул Стурм сердито, отодвигаясь в сторону, — но держись подальше от меня, у меня нет времени возиться с тобой.

— Да успокойтесь вы оба, — несчастным голосом произнес Карамон, наблюдавший за ссорой, — Шериф говорит…

— Мы получили известие, что те же самые отряды гоблинов, которые бродили в нашей области три недели назад, все еще рядом! Они планируют нападение на город! — Шериф указал на высокого, одетого в рванье человека. — Этот мужчина утверждает, что видел их разведчиков в лесу. Ему удалось подкрасться ближе и подслушать разговоры…

— Я немножко говорю по-гоблински, — скромно сказал бедняк.

— Фух! — фыркнул Рейстлин. — А я говорю на языке овражных гномов.

— Тише! — сказал Стурм, строго посмотрев на него.

— Все вы знаете, кому что делать, — продолжал шериф, — и кому какой пост занять. Лучники пусть расположатся в ветвях, воины — у подножия стволов.

— А я однажды видел гоблина! — раздался пронзительный голос, и маленькая рука замахала из гущи толпы. — Вроде в Кендерморе… или в руинах… может, в Палантасе? Могу показать место, у меня есть карта! Так или иначе, этот гоблин был большим уродливым дикарем с раскосыми глазами, он сказал мне, сказал, что…

— Это тот кендер, — прошептал Карамон, — который живет у гнома.

При звуках этого голоса каждый из обширной толпы вокруг шерифа немедленно начал проверять, на месте ли их мешочки, кольца, оружие или любые другие предметы, которые могли вызвать любопытство кендера. Рейстлин лихорадочно ощупал сумку с лекарскими принадлежностями и с облегчением убедился, что она еще подвязана к поясу.

Рассказ кендера был прерван звуками драки. После сдавленного выкрика «ой-йовмшш» грубый низкий голос прозвучал над толпой:

— Прошу прощения, шериф, он больше не будет вас прерывать.

Снова раздались приглушенные звуки: кендер явно собирался что-то выкрикнуть сквозь зажимавшую его рот руку.

— Хорошо, Огненный Горн, — произнес шериф, — убедись, что он будет держаться от нас подальше.

— Я прослежу, — промолвил с мягким акцентом высокий полуэльф.

— Спасибо, Танис. Теперь вернемся к делам. Так, кто принес ценности для сохранения, давайте их сюда.

Люди немедленно зашевелились, опуская мешки с монетами, семейные реликвии и прочие драгоценности в большой металлический сундук. Шериф быстро составлял опись, которую для сохранности отправят в гостиницу. Когда последний сверток был уложен и описан, крышку закрыли и опечатали.

— Кто мне поможет? — спросил шериф.

Человек в потертом плаще немедленно поднял руку, но взгляд шерифа лишь скользнул по нему. Зато он задержался на Карамоне и Стурме, стоявших поодаль.

— Вы, молодые люди, — решил он — Берите сундук и идите за мной, я укажу нужное место. А двое стражей займут места спереди и сзади, наблюдая, чтобы никто не проследил наш маршрут. — Он пристально поглядел в глаза подошедшим юношам, — Обещайте сохранить расположение сундука в тайне.

— Клянусь честью сына Рыцаря Соламнии, — молвил Стурм торжественно, поднимая меч и целуя его эфес. — Пусть смерть заберет меня, если я не сдержу слова.

— Хорошо… Но я не особенно доверяю клятвам, парень, — сказал шериф мрачно. — Просто обещай — и все. А что насчет тебя, Карамон Маджере?

— Не скажу ни одной живой душе, — проговорил Карамон. — Могу даже зажмуриться, чтоб ничего не знать о тайном месте.

— Прекрасно, так и сделай, — блеснул глазами шериф. Он уже начал жалеть, что подобрал такую парочку. — Идите за мной, остальные по местам!

Ночь опустилась на Утеху. Никаких признаков присутствия гоблинов не было. Рейстлин, зевая и дрожа, сидел на ветке дерева ниже кузницы, ожидая любых возможных событий.

Он уже не раз пожалел, что поднялся с постели, и серьезно рассматривал возможность немедленного возвращения туда, когда прибежал один из стражей, сопровождавших шерифа с сундуком.

— Маджере! Идем со мной! — закричал он, как только заметил Рейстлина. — С твоим братом произошло несчастье!

— И что Карамон отколол на этот раз? — требовательно спросил Рейстлин, но сердце его болезненно защемило.

Карамон мог быть болваном и тупым чурбаном, но он был его братом и единственным членом семьи, который у него остался после смерти родителей.

— Он врезался в дерево со всего размаха, — усмехнулся страж. — Решил идти с закрытыми глазами.

Когда Рейстлин быстро собрался и проверил, взял ли все необходимое, он заметил краем глаза, что мужчина в потертом плаще наблюдает за его приготовлениями с повышенным вниманием.

— Что нашел интересного? — раздраженно буркнул юноша.

— Только забеспокоился о друге, — тихо ответил мужчина. — Надеюсь, с твоим братом не случилось ничего серьезного.

— Если рана на голове, можешь не беспокоиться… — сказал Рейстлин.

Когда он прибыл на место, Карамон уже пришел в себя, что было хорошим признаком. Он даже начал узнавать собравшихся вокруг.

— Здорово, Стурм… Ну и дела, как голова гудит… Что случилось? Привет, Рейст, а ты что тут делаешь? Знаешь, где спрятали сундук с драгоценностями? В лодке…

— Заткнись! — хором закричали Стурм, шериф и оба юноши.

— Ты помнишь, как тебя зовут? — спросил Рейстлин, исследуя шишку размером с куриное яйцо на голове брата.

Карамон на миг задумался, потом лицо его прояснилось.

— Я Король-Жрец Истара.

Рейстлин вздохнул и повернулся к шерифу:

— Рана несерьезная, но, как видите, ему необходим уход. Могут стражи проводить его к гостинице? Ему надо согреться и лежать неподвижно, надо проследить за ним, пока не уснет.

— Хорошо. А он не будет больше болтать о потайном месте? — поинтересовался шериф.

— Если он начнет, говорите ему, что он ошибся и сокровища лежат на дне Кровавого моря. Я должен сбегать к Безумной Мэггин и взять травы для примочек. Как только смогу, присоединюсь к вам в «Последнем приюте».

— Но ты не должен блуждать тут в одиночестве, сынок, — сказал шериф, — не забывай о гоблинах.

Рейстлин прикусил язык, чтобы не брякнуть, что он думает о предстоящем нападении гоблинов.

— Карамону надо срочно оказать помощь, шериф. Иначе он будет считать себя Королем-Жрецом до конца жизни.

— Это было бы плохо, — промолвил Стурм. — С нас хватит и одного безумного… — Затем юноша великодушно добавил: — Я пойду с Рейстлином, шериф.

Рейстлин раздраженно нахмурился, но нельзя было тратить время на пререкания. — Хорошо, если ты настаиваешь… Идем, Светлый Меч.

Стражи подняли контуженого Карамона, стонавшего и жалобно бормотавшего при каждом шаге, и повели к гостинице. Последние слова, которые донеслись до них, были:

— Жгите еретиков!

Шериф пошел осматривать посты вокруг города, а Рейстлин со Стурмом зашагали в противоположном направлении, решив срезать путь через рощу. Дом Безумной Мэггин располагался в той же части города, что и «Корыто». Вскоре шум и свет факелов остались позади. Мостки были пусты — здесь уже давно никто не селился. Дерево прогнило и осыпалось, канаты и настилы угрожающе скрипели и раскачивались. Мрачно темнели заброшенные дома.

Двое юношей шли в тишине, каждому было нечего сказать попутчику. Только один раз Стурм спросил:

— Ты уверен, что с Карамоном все будет хорошо? Возможно, его надо показать кому-то еще… Кто более искусен в лекарском деле.

Рейстлин не снизошел до ответа на столь явное оскорбление, и на этом беседа завершилась. Они продолжали идти между толстых стволов валлинов, Стурм запалил факел и высоко держал его, чтобы было видно дорогу среди густых ветвей.

Две луны, серебряная Солинари и красная Лунитари, уже взошли и поднялись довольно высоко. Рейстлин поглядел на них и высчитал, что уже глубоко за полночь.

— Слушай, а мы идем… — начал Стурм, но так и не смог закончить вопрос. Рейстлин услышал сзади неясный шорох, но отреагировать уже не успел. Сильный удар оглушил его, крепкая рука зажала рот, а горла коснулась сталь.

— Только пикни, и я тебя располосую от уха до уха, — сказал кто-то.

Рейстлин чуть кивнул, показывая, что понял и будет держаться тихо. Острие слегка прокололо его кожу в знак того, что говоривший не шутит.

Хоть Рейстлин и замер, но попытался скосить глаза и посмотреть, что случилось со Стурмом. Он слышал звуки борьбы, звон стали и хриплое дыхание, затем последовал глухой удар и стон. Звук падения свидетельствовал о том, что борьба закончена.

— Ты его не прикончил, Головорез? — спросил другой человек, появляясь из гущи ветвей.

— Нет, Джек, только постучал ему по голове, преподав урок хороших манер. — Головорез потер челюсть и свирепо уставился на Стурма. — Он еще заплатит мне, ублюдок.

— Всему свое время. Свяжите им руки тетивами и поставьте на ноги. Зажгите свет, мне надо увидеть их лица… Если кто попробует кричать, немедленно прирежь…

— Свет? А если кто-нибудь заметит?

— Они примут нас за патруль ополчения.

Мужчина зажег фонарь, другой рывком поднял связанного Стурма. По лбу юноши текла кровь, но больше никаких повреждений не было заметно. Тот, кого назвали Головорезом, повертел в руках короткий меч Стурма и зашвырнул его в чащу. Стурм Светлый Меч стоял прямо и с вызовом смотрел на пленивших его, особенно на человека в бедной одежде по имени Джек.

Рейстлин узнал его — это именно он говорил, что подслушал планы гоблинов о нападении на Утеху. В голове у юного мага мгновенно, со всеми отвратительными подробностями, возникла схема действий воров.

— Значит, никаких гоблинов нет? — спросил Рейстлин, когда ему связывали руки.

— О, конечно есть, и очень много. — Джек подмигнул ему. — Приблизительно в ста милях отсюда.

— Это была уловка, — объяснил Рейстлин смотрящему с негодованием Стурму. — Они хотели заставить нас собрать все ценное в одном месте.

— И вы, парни, сейчас расскажете нам, где оно спрятано, — сказал Изящный Джек, подходя к Стурму. — Только не говори, что не знаешь, — тебя я запомнил, ты нес этот проклятый сундук.

— Тебе придется меня убить, потому что я ничего не скажу, — спокойно ответил Стурм.

— Я не собираюсь убивать вас, — покосился на него Джек. — Мертвые вы совершенно бесполезны. Но я могу заставить вас пожалеть, что вы не умерли. Головорез не любит церемониться с людьми. Сначала он отрежет тебе палец или два, потом выбьет глаз…

— Твори свои ужасы, — холодно сказал Стурм. — Я не нарушу клятву.

«Нет, лучше ты позволишь им сделать из себя отбивную, проклятый глупец», — подумал Рейстлин. Видя, что никто не обращает на него внимания, он попытался пошевелить руками, проверяя, как туго связаны запястья и нельзя ли растянуть узлы. Путы поддавались, но, чтобы освободиться, требовалось много времени. А его как раз не было.

— Может, он желает умереть, — произнес Головорез. — А вот понравится ли ему смотреть, как умирает друг? Может, тогда он запоет по-другому?

«Вряд ли», — мелькнула у Рейстлина быстрая мысль, и он предпочел не дожидаться ответа Стурма.

— Я скажу вам, где спрятаны сокровища, — тонким голосом, изображая раболепие, закричал он. — Только не мучьте меня! Я скажу все!

— Да он не знает ничего, — презрительно бросил Стурм.

Рейстлин даже ухом не повел, не отрывая взгляда от воров.

— Точно, — сказал Джек, подумав, — не знаешь. Ты с ними не ходил, мы вместе стояли у лавки кузнеца.

— Мне выболтал брат, — запищал Рейстлин.

— Брат? Это тот большой бугай? Который сам врезался в дерево? — с сомнением проговорил Джек.

— Он прошептал мне на ухо, когда я осматривал его рану!

— А ведь он прав, Джек, — вмешался Головорез. — Я слышал, как большой парень болтал что-то о лодке, а остальные заткнули ему пасть.

— Значит, лодка… — В глазах Джека появился интерес.

— Я знаю какая! Я покажу вам все, только не мучьте! — умолял Рейстлин.

— Ты трус! — загремел Стурм, неистово задергавшись. — Да я тебя…

— Заткнись! — прикрикнул Изящный Джек. — Что касается тебя, парень… Пойдешь первым, и помни, если обманешь нас, сначала прикончим на твоих глазах друга, а потом возьмемся за тебя. Вперед.

Рейстлин подчинился, место ему было известно. Он бывал там много раз прежде, собирая травы с Безумной Мэггин. Но сейчас ему предстояло найти правильный путь в темноте, да еще с убийцей за спиной, который подталкивал его острием кинжала. Стоит ему хоть раз выказать сомнение, как ему перестанут верить, а потом убьют.

Рейстлин прошел через подлесок, в поисках ориентиров, которые указали бы, что они на правильном пути. По крайней мере, он был благодарен похитителям за то, что те заткнули Стурму рот платком. А то этот будущий рыцарь в приступе честности мог выболтать всю правду…

— Эй, мы идем уже слишком долго, — подозрительно сказал Джек. — Шериф не отсутствовал так много времени.

— Уже почти пришли, — откликнулся Рейстлин, вознося молитву Богам, если они действительно есть, что был прав.

Он уже вымотался и тяжело дышал, дрожа от рассветного холода. Когда он уже окончательно уверил себя, что пошел неправильным путем и заблудился, его коснулось дуновение влажного ветра, и юноша увидел звезды, отражающиеся в воде.

Это было именно то место — Рейстлин никогда бы не смог забыть этот запах.

— Вот оно. — Он с облегчением вздохнул.

— Где?

Воры посветили фонарем в разные стороны. Свет заиграл на поверхности большого водоема, в котором окрестные фермеры мыли и поили скот. Неподалеку на мелких волнах качался маленький ялик, привязанный к дереву.

— Вон лодка! — крикнул один из грабителей.

— Сундук в ней, — промямлил Рейстлин и, видимо истощенный до предела, рухнул к подножию дерева. Оттуда юноша бросил на Стурма предостерегающий взгляд, но тот уже и так догадался о намерениях Рейстлина и тоже остановился.

— Я принесу сокровище, — проговорил Джек, — а вы будете караулить пленников.

— Угу, и позволим тебе уплыть, помахав нам ручкой. Я не вчера родился, Изящный Джек, — бросил Головорез, — поэтому пойду с тобой. А с местными пусть сидит Срезала.

— Чтобы позволить вам разделить все на две части вместо трех? Меня не проведете!

Все трое двинулись к лодке, намереваясь вытянуть ее на сушу, но в спешке не обратили внимания на красные вешки, предупреждавшие держаться подальше от этого места.

Их возбужденные возгласы внезапно сменились громким плеском и проклятиями, фонарь потух. Через несколько секунд послышались жалобные крики о помощи.

Воры угодили в смертельные объятия старой трясины.

Рейстлин быстро тер узлы, спеша освободиться, наконец, размяв затекшие запястья, вытащил кляп изо рта Стурма и взял его нож, чтобы разрезать основательно связанные руки Светлого Меча.

Крики грабителей перешли в отчаянный визг и плач.

Рейстлин отвернулся.

— Куда ты собрался? — спросил Стурм, расшнуровывая кожаный жилет. — Не можем же мы оставить их тут умирать.

— А я вот могу, — заверил его Рейстлин. — Как ты думаешь, что они собирались сделать потом с нами?

Стурм промолчал, быстро стаскивая рубашку.

— Пойдешь к ним — трясина засосет и тебя, — мрачно предупредил Рейстлин.

— Раз у меня есть шанс, надо его использовать. — Стурм напрягал глаза, стараясь лучше рассмотреть дорогу при свете звезд. — Скорее, наберем больших веток, а то долго они не продержатся. Поторопись.

— Но они — воры, Стурм! — воскликнул Рейстлин. — Убийцы!

Стурм притащил первую ветку и перебросил ее к трясине.

— Они — дети Паладайна, — сказал он, пробуя ногой зыбкую почву. — Иди сюда, Рейстлин, мне нужна твоя помощь…

— Можешь убираться в Бездну, — прошипел тот. — Вместе с детьми Паладайна.

Стурм не ответил, глубже уходя в болото. Рейстлин поколебался еще немного, но, видя, что Стурм не собирается отступать, принялся подворачивать край белой мантии, а затем двинулся за будущим рыцарем в отвратительную жижу, пускающую пузыри…

Юноши вернулись в «Последний приют», где Стурм передал связанных и угрюмых «детей Паладайна» шерифу, объяснив их грабительский план. Шериф уныло разглядывал воров: мало того что ему предстояло заняться судом, так еще и надо было объяснить гражданам Утехи, как легко его провели.

— Надо было утопить их в трясине, — проворчал он. — Никто не ощутил бы потери…

— Я ощутил бы, — натянуто ответил Стурм, но шериф, лишь покачав головой, увел заключенных к тюрьме.

Одежды Рейстлина пропитались грязью, в сапогах хлюпало. Он еще держался, но уже чувствовал боль в груди и жар лихорадки в крови. Завтра он свалится на много дней совершенно больной.

Отправившись к брату и обнаружив у того явные улучшения — Карамон больше не считал себя Королем-Жрецом, — Рейстлин сидел у огня, завернувшись в одеяло, и попивал медовое молоко, согревая горло.

— Могу я присоединиться к вам? — спросил подошедший Стурм.

— Да о чем речь, Стурм! — Карамон радостно пихнул ему стул. — Садись и выпей.

— Не смогу остаться с вами надолго — мать будет волноваться, — но я решил задержаться, чтоб извиниться перед Рейстлином.

— За что? — удивленно поднял глаза юноша.

— Я недооценил тебя сегодня вечером, — ответил будущий рыцарь. — Подумал, что…

Он замялся, и Рейстлин закончил за него:

— Ты подумал, что я жалкий трус, который продаст всех друзей, лишь бы спасти свою шкуру.

— Я ошибся, — признал Стурм. — Ты проявил мудрость и храбрость, вызвав мое восхищение.

— Спасибо, — сухо сказал Рейстлин.

Стурм поклонился и встал, собравшись уходить.

— Сэр рыцарь, — позвал юный маг.

Стурм замер, опасаясь очередной насмешки.

— Да?

— Рисковать собственной жизнью, чтобы спасти тех несчастных негодяев, было глупо, — сказал Рейстлин, — глупо, но благородно… Ты восхитил меня, решив не бросать людей, которые еще недавно собирались убить тебя.

Стурм Светлый Меч улыбнулся, что случалось с ним крайне редко:

— Спасибо.

— Вы хорошо поработали вместе! — вмешался с энтузиазмом Карамон. — Нам надо когда-нибудь втроем отправиться на поиски приключений!

Оба юноши вежливо кивнули друг другу.

— Небеса сохраните, — пробормотал Рейстлин.

— Не допусти Паладайн, — взмолился Стурм.

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмэн Шелковые нити

Глава 1

Вайретскую Башню Высшего Волшебства во все времена было трудно найти, особенно сейчас, когда война близится к концу. Контролируемая лучшими магами Конклава, Башня перемещается в ужасном зачарованном лесу, полном опасных животных.

Многие видят, как молодые маги бродят, парят или просто сидят у самой опушки. Их лица бледны, дыхание с хрипом вырывается из груди, руки подрагивают. Все они должны преодолеть себя и бросить вызов судьбе. Если они достаточно отважны, лес расступится, разрешив им пройти, а магическая Башня сама найдет каждого.

Но это теперь. А раньше, перед Катаклизмом, мало кто мог обнаружить Вайретскую Башню Высшего Волшебства.

Она бродила в тенях леса, скрываясь от света дня, и, опасаясь нарушителей, уничтожала всех незваных гостей (особенно если их было несколько). В дни перед самым Катаклизмом маги Ансалона были необычайно подозрительны, страшась святого рвения Короля-Жреца, который боялся их растущей мощи и обвинял в жутких грехах.

И он был прав, что боялся. Своры внутри Конклава шли яростные, маги желали биться, но опасались, что боевые действия могут уничтожить мир. Они рассуждали так: лучше не нанимать первыми, а скрыться в благословенных тенях магии и ждать.

Ждать.

Был канун нового года, очень странная зима, пожалуй, самая теплая из всех, какие могли вспомнить жители Ансалона. Теперь мы знаем, что жара была вызвана гневом Богов, решивших наказатьпогрязший в грехах мир. Люди же считали, что это просто удивительное природное явление, а многие сваливали вину на гномов.

Была как раз такая редкая ночь, когда кажется, что мир замер и не дышит. Искры сыпались с черного меха кота, который сидел на черной мантии хозяина. Запах гибели распространялся в воздухе, как аромат грозы.

Именно такой ночью некий мужчина вступил под сень Вайретского Леса и уверенным шагом устремился прямиком к Башне Высшего Волшебства. Никакие наваждения не могли остановить его. Деревья, что должны были напасть на любого нарушителя и разорвать в клочья, лишь отступали назад.

Человек игнорировал их всех, не говоря ни слова и не замедляя шаг. Достигнув Башня, он прошел сквозь запечатанные рунами стены, не потревожив ни одного стража и не вызвав ничьего интереса. Беспрепятственно пересек двор. По нему прогуливались несколько магов в белых и красных мантиях, что-то обсуждая тихими голосами — несомненно, трудности, обрушившиеся на остальной мир. Человек прошел между ними — никто не обратил на него внимания.

Он вошел в Башню и стал подниматься по лестнице, держа путь к большим палатам на самом верху. Комнаты для гостей и кельи учеников находились ниже, но все они пустовали этой ночью. Уже давно вход гостям был строжайше запрещен и никакие ученики не постигали тайное искусство. Это было слишком опасно — многие заплатили за настойчивость собственными жизнями.

Комнаты наверху занимали самые могущественные маги, члены Конклава. Семеро членов Ложи Черных Мантий управляли злой магией ночи, семеро магов в белых мантиях — доброй магией дня, а семеро в красном — промежуточной магией сумерек.

Мужчина вошел в изящно обставленную комнату, где каждая вещь знала свое место. Маг никогда не менял привычек. Книги заклятий, переплетенные в черную кожу, выстроились в алфавитном порядке, за ними ухаживали каждый день. Свитки в сотовидном хранилище выставляли напоказ полированные футляры. Магические кольца и жезлы аккуратно разместились по шкатулкам — на каждой висел ярлык, исчерпывающе поясняющий содержимое.

Черный маг работал за столом из черного дерева, в его поверхности отражался желтый свет масляной лампы, свисавшей с потолка неподалеку от его головы. Он заканчивал работу над свитком, нахмурив брови, шевелил губами, формулируя волшебные слова, перо опускалось в кровь ягненка и запечатлевало их на пергаменте.

Он не услышал, что прибыл гость. Двери в комнатах магов не имеют замков — каждый почтителен к личному имуществу другого, — поэтому человек вошел беспрепятственно, не ожидая, пока отодвинут засов или повернут ключ, — впрочем, на свете не было замков, способных его остановить. Гость встал на пороге, пристально разглядывая мага и молча ожидая, пока тот завершит работу. Наконец маг закончил, размял дрожащие от напряжения руки, отбросил падающие на лицо спутанные седые волосы — и замер.

Его глаза расширились, затем он потряс головой, словно думая, что гость померещился ему от усталости. Человек на пороге, закутанный во все черное — от атласного капюшона до бархатного подола мантии, остался неподвижен.

Маг медленно поднялся.

— Подойди, Акар.

Маг так же медленно шагнул вперед, ощущая слабость в ногах и учащенное биение сердца в груди, а ведь он прежде не боялся никого на Кринне. Ему было под сорок, он был прекрасно сложен и высок. Рано поседевшие волосы обрамляли решительное, строгое и упрямое лицо. Сделав несколько шагов, он неловко опустился на колени и поклонился — первый раз в жизни.

— Повелитель… — едва вымолвил Акар, широко разводя руки в знак открытости и готовности подчиняться приказам. Маг не смел поднять голову, несколько раз пытался, но безуспешно. — Это такая честь…

Человек в мантии сделал плавное движение рукой, и дверь в помещение захлопнулась, затем еще жест, и сама она перестала существовать — теперь на ее месте была глухая стена. Маг краем глаза наблюдал за изменениями, и холод ужаса бежал по его спине — теперь отсюда нет выхода, кроме черных объятий смерти…

— Акар, — сказал ночной гость, — посмотри на меня.

Маг медленно, с усилием поднял голову, в его животе поселился холод, по лицу струился пот. Он сжал зубы, чтобы не выдать свое состояние невольным криком.

Посетитель внимательно смотрел на Акара. Белое лицо, обрамленное тенями капюшона, было словно создано из стали и льда.

— Кто я, Акар? Назови мое имя, — скомандовал он. — Назови так, как ты зовешь, когда просишь у меня частицу могущества.

— Нуитари… — задохнулся маг. — Нуитари, Бог Черной Луны…

Лицо Божества сияло мрачным, призрачным светом, из мрака одежд взметнулась бледная рука.

— Протяни мне левую ладонь!

Акар послушался, найдя силы для столь простого движения. Тонкие бледные пальцы Бога сжали сильную загорелую человеческую ладонь…

Маг уже не смог сдержать крика — боль вывернула его наизнанку, холод потек сквозь его тело, похожий на прикосновение обжигающего льда к влажной плоти. Но его рука не дрогнула, он не попытался отдернуть ее, продолжая стоять на коленях и содрогаться от мучительной боли.

Глаза под тяжелыми веками вспыхнули, и полные губы чуть раздвинулись в улыбке. Нуитари неожиданно отпустил своего слугу. Откачнувшись, Акар увидел на побелевшей коже пять отметин от пальцев Бога.

— Мой знак будет тебе символом и подписью, — сказал Нуитари, — чтобы то, что ты сейчас узнаешь, никогда не казалось тебе сном или вымыслом.

— Если бы я хоть раз так подумал, то усомнился бы в оказанной мне чести, — пробормотал Акар, глядя на отметины, затем вновь поднял взгляд на Нуитари. — Чем я могу служить, милорд?

— Встань с колен, присядь… У нас есть много тем для обсуждения, и не стоит пренебрегать удобствами.

Акар медленно поднялся и двинулся к своему столу, стараясь не морщиться от боли и не трясти горящую руку. Он знал, чего ожидают от него, поэтому, несмотря на боль, сотворил для гостя кресло из тьмы, скрепленное звездами. Маг подождал, пока Бог усядется, и лишь затем примостился на краешек рабочего кресла. Больную руку он спрятал в складки мантии, двигая пальцами каждый раз, когда ледяной огонь пробегал под кожей.

— Боги недовольны, Акар, — начал Нуитари. Полуприкрыв тяжелые веки, он смотрел на масляную лампу, что висела над ним. — Чешуя баланса начала давать трещины, угрожая миру и всем живущим. Разрушение Кринна предсказано… Чтобы его предотвратить, Боги решили предпринять определенные меры для восстановления равновесия. Через две недели, Акар, мы обрушим с небес огненную гору, которая ударит в Ансалон и расколет его на части. Она упадет на Храм Короля-Жреца, погрузив его глубоко в недра. Реки крови омоют храм, а волны моря навсегда затопят это место. Так будет, если человечество не раскается в грехах, чего, говоря между нами, Акар, оно точно никогда не сделает… — Нуитари улыбнулся.

Маг уже не ощущал боли в руке.

— Благодарю за предупреждение, Повелитель, я немедленно сообщу об этом остальным членам Конклава. Мы предпримем все необходимые шага, чтоб защитить нас…

Нуитари лениво взмахнул рукой, словно отбрасывая в сторону помеху.

— Не беспокойся. Мой брат Солинари и сестра Лунитари придут в залы магии и предупредят всех… Не надо бояться, все будет хорошо. Но, — мягко добавил Бог, — не делай никаких попыток быть вовлеченным в их дела. У меня для тебя есть другая, более важная задача.

— Да, Повелитель. — Акар наклонился вперед, всем своим видом выражая внимание.

— Завтра ночью Боги прибудут на Ансалон, чтобы спасти тех жрецов, которые остались верными и не поддались на извращенные догмы Короля-Жреца. В это время появится Потерянная Цитадель, сформировав мост между мирами. Истинные жрецы смогут войти в нее и отправиться в другие земли, далеко отсюда… Ты понимаешь, Акар?

— Я думаю, Повелитель, — нерешительно начал маг, — но не вполне понимаю. Какова моя роль в этом? Мое влияние на жрецов очень мало, особенно на тех, кто поклоняется Паладайну и ему подобным. Нет ни одного оставшегося в живых, кто служил бы Ее Темному Величеству. Король-Жрец издавал много эдиктов, темные жрецы первыми попали в его руки и в пламя так называемого очищающего огня.

— Ни одного оставшегося в живых? Странно. А ты когда-нибудь думал об этом, Акар?

Маг пожал плечами:

— Как я уже сказал, Повелитель, у меня мало влияния среди жрецов. Такхизис, Темная Королева, была выслана из нашего мира очень давно. Могу только предположить, что она оказалась не способна прийти на помощь к тем, кто призывал ее… Не спасла их от смерти в огне.

— Моя мать всегда помнит тех, кто служит ей, Акар, — прошелестел Нуитари. — И так же она помнит всех, кто подводит ее.

Маг вздрогнул от лютого приступа ледяной боли, закусил губу и прикрыл глаза.

— Прошу прощения, Повелитель, как могу я служить нашей Королеве?

— Ночью, когда мост между мирами окончательно сформируется, по нему двинутся истинно верующие жрецы разных Богов. В столь уникальный момент и души темных жрецов, томящиеся в Бездне, могут к ним присоединиться.

— Те, кто погиб, служа Темной Королеве, смогут вернуться в наш мир?

— Да. Раз все истинные покинут Кринн, то после падения огненной горы не будет никаких жрецов, кроме поклоняющихся Ее Темному Величеству.

Акар удивленно поднял брови:

— Действительно интересный план, Повелитель. Он, несомненно, поможет в возвращении Такхизис из заточения. Но что конкретно должен делать я? Простите мне мою смелость, но я служу сыну, а не матери. Мои возможности лежат лишь в сфере магии, как и ваши собственные.

Нуитари казался польщенным таким ответом. Он склонил голову набок, и широко улыбнулся.

— Я окажу матери услугу. И маг, который послужит моей матери, получит богатую награду от ее сына.

— Ах-х… — задохнулся Акар, откидываясь на спинку кресла. — Что за награда, Повелитель?

— Власть. Ты станешь самым могущественным магом на Кринне — отныне и навеки. Сильнее Фистандантилуса…

— Мой учитель, — пробормотал Акар, бледнея при упоминании этого имени.

— Великий Фистандантилус будет вынужден склониться перед твоей силой!

— Фистандантилус? — зачарованно повторил Акар. — Я буду отдавать ему приказы… Но как это возможно?!

— С помощью Богов возможно все…

Однако было видно, что Акара эти слова не убедили.

— Я в полной мере знаю силу и власть этого мага. Его мощь способна конкурировать с силой любого Бога.

— Может, это лишь кажется ему самому? — Нуитари нахмурился, и тьма его одежд заколыхалась. — Этот Фистандантилус вызвал недовольство матери, даже сейчас он находится в храме Короля-Жреца, стремясь захватить Темную Королеву. Он явно раскрывает рот на кусок, который не сможет проглотить. Его необходимо остановить.

— Что мне делать, Повелитель?

— Если кровь доброго и верующего человека будет в гневе пролита на мосту, дверь в Бездну откроется и темные жрецы смогут вернуться.

— Повелитель, но как я смогу найти Потерянную Цитадель? Никто не знает, где она находится, известно лишь то, что она плывет в магических сферах мироздания. И нет очевидцев ее пребывания на Кринне с начала времен.

— Линии на твоей руке укажут путь, — произнес Нуитари.

Ладонь Акара вспыхнула, боль на мгновение едва не заставила его потерять сознание, кожа коробилась. Маг задыхался, из груди вырывался хрип и свист. Наконец он затих, медленно поднес руку к лицу и вгляделся в ладонь:

— Вижу… Карта… Какие будут еще распоряжения, милорд?

— Только сталь вправе пролить кровь.

— Это значительно усложняет дело, — покачал головой Акар. — У магов из разрешенного к ношению оружия только кинжал…

— Найди того, кто исполнит приказ. Ты не должен промахнуться.

— Понимаю… я справлюсь. А как насчет стражи, Повелитель? Разве Боги не будут охранять мост?

— Там будет один из Богов Нейтралитета — Зивилин. Он не вмешается, пока ты или кто-то еще будете исполнять задуманное по собственной воле.

Акар мрачно улыбнулся:

— Я справлюсь, Повелитель. Думаю, проблем не будет. Спасибо за оказанную мне высокую честь.

Нуитари встал:

— Я долго наблюдал за тобой и, надо сказать, весьма впечатлен твоими успехами, Акар. Не подведи меня, не дай усомниться в моем выборе. Пусть благословение Черной Луны всегда пребудет с тобой, мой верный слуга.

Маг согнулся в низком поклоне, а когда поднял голову, увидел, что остался совершенно один в своих палатах. Глухая стена исчезла, дверь вернулась на свое место, недавно законченный свиток одиноко лежал на столе. Все было точно так же, как и прежде, если не считать мучительной боли.

Акар поднес руку к свету и вгляделся в знак темного Бога. Там проявились линии, тянущиеся к центру ладони. Он внимательно изучал схему, стараясь расшифровать ее, когда с лестницы донеслись звуки шагов и шорох мантии. Кто-то, видимо нежданный посетитель, негромко кашлянул.

— Прочь! — рявкнул Акар. — Не тревожить меня!

Маг достал чистый пергамент и принялся перерисовывать линии с руки. Человек, что стоял за дверью, кашлянул снова, но на этот раз приглушенно, словно посетитель зажимал рот. Акар раздраженно поднял голову, оторвавшись от работы:

— Пошел в Бездну вместе со своим кашлем! Прекращай отвлекать меня, кто бы ты ни был!

За дверью на миг настала тишина, потом шаги торопливо зашелестели вниз, вызывая слабое эхо. Акар уже не обращал на это никакого внимания.

Глава 2

Старший жрец хмурился, мрачно кривя губы и тряся многочисленными подбородками и массивным брюхом, скрытым под богатыми одеждами.

— И это все, что ты можешь сказать, сэр рыцарь?

Воин, к которому обратились с этими словами, понуро опустил голову, не замечая полной чаши, которую держал в руке. Это был еще юноша, „грохотавший доспехами“, как метко гласила рыцарская поговорка. Тело парня просто не успело вырасти до объемов панциря, который оставил в наследство отец. Если судить по мрачному, суровому лицу, ему рано пришлось взять в руки меч и взвалить на себя многочисленные обязанности. Он, наконец, поднял глаза и достойно встретил взгляд жреца.

— Сожалею, Праведный Сын, но это мое последнее слово. Отец пожертвовал достаточно на Храм в Истаре — на мой взгляд, более великодушно, чем должен был, — но и он не смог предвидеть будущего.

Девушка, что стояла за стулом рыцаря, неожиданно вышла вперед и приблизилась к священнику.

— И, кроме того, отец не предсказал, что однажды Король-Жрец возьмет свои слова, подтвержденные клятвой, обратно.

Они с юным рыцарем были настолько похожи, что сразу становилось понятно — это близнецы. Одинакового роста и веса, они даже искусству фехтования обучались наравне. Только копна длинных пышных волос, которые ниспадали густой волной до самых колен, выделяли сестру. Волосы брата были аккуратно подрезаны по плечи, а усы, как и подобает Рыцарю Соламнии, находились в безупречном порядке.

Но думали и действовали брат с сестрой всегда одинаково.

— Мир, Николь, — произнес брат, дотягиваясь до ее руки, но девушка была уже слишком распалена.

— Пожертвуйте на Храм еще, говоришь ты! Увеличьте славу Паладайна! Но мы увеличим не славу Бога, а твой кошелек!

— Придержи язык, дочь моя, — прошипел старший жрец, впиваясь в нее взглядом. — Ты накличешь гнев Богов!

— Дочь твоя? — задохнулась Николь. Покраснев и сжав кулаки, она сделала еще шаг к жрецу. — Не смей меня так называть! Два человека, имевшие на это право, уже мертвы. Отец, погибший на службе твоего лживого Короля-Жреца, и мать, скончавшаяся, не вынеся мучений и тяжелых невзгод!

Жрец, казалось, встревожился при виде разъяренной девушки, подступавшей все ближе. Он оглянулся на двух телохранителей с гербом Истара на плащах, стоявших у дверей. Чуть успокоившись, а может, вспомнив, что он гость в замке Рыцаря Соламнии, старший жрец вновь повернулся к юноше:

— Я не виню тебя за эту недостойную вспышку, сэр рыцарь. То, что твоя сестра не научилась почтительно говорить с человеком в сутане, не твоя вина, а скорее того человека, который преподавал ей уроки религии и веры.

Пристальный взгляд толстяка переместился на стоявшего в отдалении человека в скромной одежде семейного целителя. Он был молод, не старше брата с сестрой, но суровое выражение лица придавало ему солидности. Он не походил на обычного жреца Истара, не носил никаких драгоценностей на пальцах, лишь священный символ, висящий на кожаном ремешке, сверкал мягким синим светом на его груди. Целитель выглядел обеспокоенным обвинениями старшего жреца, но ничего не сказал в ответ — только поклонился.

Николь вспыхнула еще сильнее и посмотрела на него.

— Не обвиняйте брата Майкла в моем остром языке, Праведный Сын Паладайна, — тихо произнесла она. — Простите мою откровенность, но трудно видеть, какие лишения испытывают те, кто оставлен под нашим присмотром, и знать, что мы ничего не можем сделать для них.

— Есть многое, что ты можешь сделать, сэр рыцарь. — Старший жрец говорил только с юношей, игнорируя его сестру. — Обрати свои земли и имения лицом к церкви. Освободи воинов от службы — время опасностей миновало, воцарился мир и покой. Все зло уже стерто — или в скором времени будет стерто — с лица Ансалона. Посмотри в лицо фактам, сэр рыцарь. Раньше мы нуждались в рыцарстве и армии, чтоб охранять мир и защищать невинных. Но то время прошло, и настает новая эра, когда рыцарство становится устаревшим и старомодным, а его вера и убеждения — смехотворными… — Старший жрец улыбнулся, заколыхав толстыми подбородками. — Люди хотят нового развития, и его можем обеспечить только мы. Храм разошлет хорошо подготовленных жрецов, — он кинул уничтожающий взгляд на брата Майкла, — чтобы они могли принять контроль над мирными землями, собирать налоги и исполнять закон. Тебе, естественно, будет разрешено жить в замке, как почетному опекуну…

— Опекун! — Рыцарь побледнел и вскочил на ноги, нащупывая рукоять меча. — Опекун отцовского дома! Опекун благородного состояния, что передавалось от отца к сыну на протяжении нескольких поколений! Пошел вон! Убирайся, или, клянусь Паладайном, я тебя…

Он наполовину обнажил клинок. Жирное лицо старшего жреца пошло красными пятнами, глаза выпучились, он вскочил со стула, а его охранники выхватили оружие — под сводами зала залязгала сталь.

— Праведный Сын, позволь мне сопровождать тебя к повозке, — шагнул вперед брат Майкл, старательно занимая место между оскорбленным жрецом и разъяренным рыцарем.

Николас с усилием взял себя в руки и вложил меч в ножны, сестра успокаивающе гладила его по плечу. Брат Майкл, продолжая непрерывно говорить, торопливо увлек старшего жреца Истара из зала. Но в дверях толстяк остановился и окинул всех уже ледяным и спокойным взглядом:

— Значит, ты посмел угрожать человеку в рясе именем Паладайна? Остерегись, сэр рыцарь, ибо гнев Богов падет на тебя!

— Сюда, сюда, Ваша Праведность, — потянул его за мясистую руку брат Майкл, и они быстро вышли в пустой темный коридор, стены которого украшали только забытые новогодние ленты, а реликвии прошлых лет давно исчезли, сменившись порванным и запятнанным кровью знаменем.

Старший жрец огляделся и презрительно фыркнул:

— Ты только посмотри, брат Майкл, как быстро пришло в упадок это прекрасное поместье. Где гобелены? Где старинные доспехи? Того и гляди, потолок рухнет на голову. Это позор — и я не успокоюсь просто так! Надеюсь, брат, ты сможешь указать этим двум гордым молодым людям ошибочность их путей.

Брат Майкл сунул руки в широкие рукава и молча рассматривал многочисленные драгоценности, которые носил старший жрец. Затем он покрепче сжал губы, чтобы неосторожные слова не принесли большей беды.

Жрец склонился к нему:

— Ведь будет жалко, любезный брат, если столь милых людей соберется навестить инквизитор?

— Но они — верные последователи Храма… — вскинулся целитель.

Старший жрец вновь фыркнул:

— Церковь желает получить эти земли. Если бы рыцарь выказывал себя истинно верующим, то беспрекословно отдал бы все, что имеет, в распоряжение Короля-Жреца. А раз он и его ядовитая сестрица противятся воле Храма, значит, они в сговоре с силами Тьмы. Верни их на истинный путь, брат Майкл, верни, или я начну задаваться вопросами о тебе…

Старший жрец, тяжело переваливаясь вслед за вооруженными до зубов телохранителями, почти добежал до своей повозки, спазматически дергая руками в благословениях для нескольких голодных крестьян, которые почтительно сорвали капюшоны с головы при его приближении. Но когда Праведный Сын скрылся внутри, на лицах людей проступили презрение и ненависть к хозяину богатого фургона.

Брат Майкл еще долго стоял на пустой дороге в оседающих клубах пыли, сжимая рукой священный медальон.

— Даруй мне понимание, Мишакаль, — взмолился он своей Богине. — Ты — единственный свет в этом ужасном мраке…

Брат с сестрой, услышав скрежет колес по каменным плитам двора, вздохнули с облегчением. Рыцарь вытащил меч и с сожалением взглянул на острую сталь:

— До чего я дошел? Хотел обрушить оружие на святого жреца!

— Он заслужил это, — бросила Николь. — Жаль, у меня ничего не было, вот уж я бы пару подбородков ему подрезала!

Они обернулись на приближающийся звук шагов и увидели остановившегося в дверях семейного целителя.

— Заходи, брат Майкл, — пригласила девушка, принимая его неуверенность за нежелание их беспокоить. — Ты — член нашей семьи.

На самом деле Майкл обдумывал, как потактичнее передать им ужасную угрозу. Они так молоды, а вся их жизнь прошла в борьбе за выживание поместья — слишком мало Николас мог сделать для голодающих арендаторов. Его горстки воинов не хватало, чтоб защитить склады от постоянных нападений гоблинов, — от таких мыслей у Майкла всегда ком поднимался к горлу. Ему бы сейчас скакать на турнир в сияющей броне, завоевывая покровительство прекрасной дамы… А он круглый год сражается с голодом и нищетой, с каждым днем проигрывая эту бесславную битву. Даже собственного коня сэру Николасу приходилось использовать в пахоте.

Брат Майкл низко поклонился и тут почувствовал на рукаве мягкие пальцы.

— Неприятный разговор с Праведным Сыном? Прости, мой язык иногда бывает острее меча. Если это поможет, я пошлю большое письмо с извинениями и раскаянием…

Целитель в упор посмотрел на Николь, и девушка затаила дыхание. В его сердце теснилась любовь к ней, тоска, восхищение ее красотой и сострадание, — смесь этих чувств заставила горло юноши мучительно сжаться. Легонько пошевелившись, чтоб убрать ее руку, Майкл двинулся по комнате. Николь — дочь рыцаря, а он бедный жрец самого низкого уровня, без всяких шансов подняться выше.

— Так что случилось, брат Майкл? Что этот человек сказал тебе? — Николас шагнул навстречу, а целитель не смог себя заставить посмотреть ему в глаза.

— Он угрожал прислать инквизитора, милорд, — опустив голову, пробормотал Майкл.

— Если мы не отдадим земли церкви?

— Да, милорд. Я глубоко сожалею, что тоже отношусь к ней.

— Относишься? — закричала Николь. — Да как ты можешь сравнивать себя с… ними! Ты работаешь ради людей и разделяешь с нами все трудности, не требуя никакой награды! О, я все вижу, брат! Даже как ты незаметно возвращаешь те монеты, что мы тебе платим за службу.

Она невольно расхохоталась, видя, как лицо жреца вытягивается от удивления, хотя впору было расплакаться.

— М-миледи… — Майкл запнулся, густо покраснев. — Вы и так делаете для меня слишком много… Мне ничего не надо… Одно то, что вы кормите меня, уже большая честь… — Целитель так смутился, что не мог продолжать.

— Николь, — быстро сказал Николас, — нам лучше обсудить неотложные вопросы. Значит, старший жрец решился в открытую угрожать нам и прислать инквизитора?

— Боюсь, что так, — промолвил брат Майкл, благодарный Николасу за то, что тот пришел ему из помощь и сменил тему. — Подобные случаи уже происходили.

— Но наверняка, — запротестовала Николь, — только с негодяями, магами, жрецами Темной Королевы и ее приспешниками? Мы всегда искренне верили в Паладайна.

— Раньше так и было, миледи, и не было причин бояться, — сказал Майкл. — Вначале Король-Жрец действительно пытался избавить мир от тьмы. Но он не понимал, что для окончательного ее искоренения придется убить всех, к чьему сердцу она хоть раз прикоснулась — даже слегка. Только признав постоянную тьму в мире и каждодневно противостоя ей, мы можем избегнуть поражения.

У брата Майкла была собственная тьма, как он считал, — его любовь к Николь. Она была отнюдь не такой чистой, светлой и святой, как ему хотелось. Слишком сильно было туманящее голову желание обладать девушкой: обнять ее и впиться в губы жарким поцелуем, распустить узел волос и ощутить их шелковистый водопад…

— Я понимаю, — мягко произнесла Николь, — я тоже ношу красивое платье, когда люди голодают, но, с другой стороны, я так замучилась чинить и штопать его. — Она утомленно провела руками по изношенной и латаной ткани. — Может, мы не правы, Николас? Возможно, это греховная гордыня — хотеть сохранить наши земли… Возможно, мы должны отдать все церкви… ведь так хочет Паладайн. А если этого желает наш Бог…

— Нет, — твердо сказал Николас. — Я не уверен в том, что это желание Паладайна, а не Короля-Жреца и его Высокочтимых Сынов.

— Но почему?

— Потому, миледи, — откликнулся брат Майкл, — что Король-Жрец утверждает, будто знает помыслы Богов. Как подобное может говорить смертный?

— Ты служишь Мишакаль.

— Я следую законам Богини, выполняю ее заповеди. Но никогда не посмел бы заявить, что действую от ее имени, миледи.

— А разве неправильно хотеть избавить мир от зла?

Брат Майкл заколебался. Он сам дни и ночи проводил в размышлениях, но ответить на такой вопрос было непросто.

— А как дать определение злу, миледи? Слишком часто на это место подставляется тот, кто чем-то отличается от нас, или тот, кого мы не понимаем. Уничтожить всех магов? Но был великий маг Магиус, который бился рядом с отважным Хумой против Тьмы и был его самым большим другом. В местах, где я родился, около Кзак-Царота, живут кочевники, называющие себя Детьми Равнин. Согласно утверждениям Короля-Жреца, они варвары, но я никогда не встречал более щедрых и любящих людей. Они поклоняются всем Богам, даже тем, которые уже покинули Кринн. Когда кто-то заболевает, Дети Равнин молятся Мишакаль, но они просят и Моргиона убрать свою темную руку.

— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился Николас, — Моргиона и Темную Королеву давно выкинули прочь из нашего мира.

— Разве? — улыбнулся брат Майкл. — А чума и другие болезни тоже исчезли? Нет. И что мы говорим? Говорим: страдает недостойный. Но была ли недостойной ваша мать?!

Брат с сестрой замерли, переваривая неожиданную мысль.

— Ты намекаешь нам, брат Майкл… — протянул побледневший Николас, стараясь улыбнуться, — что нужно бросить вызов Королю-Жрецу? Подумай, прежде чем ответить. Как наш духовный наставник, ты окажешься в еще большей опасности, чем мы, если прибудет инквизитор.

Майкл ответил не сразу. Он сцепил руки за спиной и быстро заходил по залу, обдумывая каждое слово. Сестра подалась к брату, в волнении схватив его за плечо. Наконец брат Майкл повернулся к ним:

— Не делайте ничего. Пока. Я… я не могу объяснить, но у меня были странные видения в последнее время. Вчера вечером ко мне явилась Мишакаль, я ясно ее разглядел. Лицо Богини было печально, глаза полны слез. Она начала говорить что-то, но я не слышал… Потом она протянула ко мне руку и исчезла. Я буду молиться, чтобы она вновь посетила меня, и испрошу совета. Затем я смогу ответить четко и непреклонно.

Николас облегченно вздохнул, казалось, с его плеч свалилась гора. Николь робко улыбнулась Майклу:

— Спасибо, брат, мы верим в тебя.

Целитель почувствовал выступивший холодный пот, он не мог противиться ее обаянию, настолько Николь была прекрасна. На миг их взгляды пересеклись, и девушка смущенно покраснела.

— Николас, — быстро сказала она, — пора заняться тренировками с мечом, мне не терпится разучить новый прием.

Брат подошел к стойке с разнообразным оружием и снял тренировочные мечи.

— Да, пожалуй, ты права, надо размяться и выкинуть этого жирного жреца из головы.

Он перебросил ей оружие, и Николь ловко поймала его.

— Сейчас, только сменю платье на подходящий костюм, а то оно и так ветхое. Не стоит сопровождать нас, любезный целитель, — весело подмигнула она брату Майклу. — Я знаю, что даже тренировочный бой смущает тебя…

Она не любит его. Почитает и уважает, но не любит. Чего он мог ждать от нее? Как мог надеяться? Целитель, не воин… Как сияют ее глаза при рассказах о храбрости и доблести на поле битвы. В мечтах она видит смелого рыцаря, а не скромного жреца.

Близнецы весело убежали, смеясь и шутя, оставив Майкла одиноким и опустошенным. Вздохнув, он побрел в семейный Храм возносить молитвы…

Глава 3

— Ты знаешь, что тебе предстоит?

— Знаю, — прорычал вождь гоблинов. Он походил на человека больше остальных и, соответственно, был гораздо опаснее по сравнению с прочими. — Гони монету.

— Половина сейчас, половина — когда доставишь рыцаря. Живым!

— Мы так не договаривались. — Гоблин скривил рожу, казавшуюся еще более мерзкой при свете красной Лунитари. — Ты сказал — доставить рыцаря. Ты не говорил, что хочешь живого рыцаря.

— А зачем мне мертвый? — раздраженно бросил Акар.

— Не знаю, что делают маги с мертвецами, и не хочу знать, — усмехнулся гоблин. — Но живой рыцарь требует другой цены.

— Прекрасно, — нехотя согласился Акар и потянулся за черным бархатным мешочком с золотом.

Он отсчитал несколько кружков и протянул гоблину, который уставился на них с сильным подозрением.

— Они настоящие, — проскрежетал маг. — Чего вылупился, думаешь, исчезнут?

— Меня это не удивит, но вместе с ними исчезну и я. Запомни это. — Вождь торопливо затолкал награду в меховую сумку на поясе. — Завтра днем. Здесь.

— Да, здесь, — повторил Акар. Две тени разошлись в разные стороны и скрылись в окружающей непроглядной тьме…

Наступил рассветный час. Сон брата Майкла был неспокоен, и он неожиданно проснулся, услышав голос, позвавший его по имени. Целитель встал, тяжело дыша, и посмотрел в темноту своей маленькой комнаты без окон.

— Кто… Кто это?

Никакого ответа.

— Я нужен? Кто-то заболел?

Опять тишина.

Майкл опять прилег, говоря себе, что ему показалось и что надо снова уснуть. Он уже начал дремать, когда вновь услышал голос:

— Майкл… Майкл…

Целитель вновь сел, утомленный навязчивым сном.

— Что тут твори…

Целитель замер: прямо возле него мерцала синим светом фигура прекрасной женщины. Он, конечно, видел ее изображение раньше, но никогда — так близко. Теперь уже Майкл не сомневался, что она прибыла сюда помочь и утешить. Молитвы были услышаны.

Целитель не стеснялся наготы — Великая Мишакаль видит всех, когда они появляются на свет, так же как открытость их душ и сердец. Он соскользнул с кровати, упал на колени и распростерся на холодном каменном полу.

— Мишакаль, я твой верный слуга, повелевай мной. Каково твое желание?

Голос Богини был прекрасен — подобен пению множества птиц, шепоту матери и звонким серебряным колокольчикам на рассвете:

— Ты действительно истинный мой слуга, Майкл. Один из самых преданных. Я нуждаюсь в тебе, следуй за мной…

— Конечно, Избранная… — Целитель вскочил на ноги и принялся натягивать на себя все подряд, не думая, что он делает. Синий свет ослеплял его, наполняя сердце радостью. — Кто-то болен… видимо, в деревне…

— Оставь заботы этого мира, брат Майкл, они больше не твои. — Богиня протянула ему дивную руку совершенной формы. — Идем…

Юноша услышал звуки рогов, выпевающих сигнал к началу битвы, услышал крики, скрежет доспехов и звон мечей, свист стрел, что пролетают мимо зубцов стен. Он оглянулся на дверь, которая вела к семейному храму:

— Но, Великая, там идет битва! Они будут нуждаться во мне…

— Недолго, — произнесла Богиня. — Паладайн сохранит их, спасет верные души и уведет из мира, которому скоро суждено погибнуть в огне. Сбрось свои заботы, Майкл, и пойдем со мной…

— А я увижу их снова? Николаса, Николь…

— На другой стороне. Ты подождешь их там, они скоро присоединятся…

— Тогда я иду. — Майкл даже обрадовался возможности уйти, отбросив боль переживаний и тягот жизни. А любовь его обретет подлинную чистоту…

Он уже протянул руку, чтобы коснуться Богини… как вдруг дикий крик разорвал утро, кулаки замолотили в его дверь.

— Майкл! Брат Майкл! Скорее, с Николасом беда! Он ранен и нуждается в тебе!

Голос Николь! Дрожь пронзила целителя до кончиков пальцев.

— Ты ничего не сможешь сделать, брат, — печально произнесла Богиня. — Верный и благородный рыцарь ранен, но сейчас, когда его сестра стоит тут и умоляет о помощи, беспомощного Николаса уносят нападавшие. Ты не успеешь прийти на помощь.

— Но если сэр Николас пал, кто будет командовать воинами? Замок захватят…

— Брат Майкл! Умоляю… — Голос Николь срывался на хрип.

Мишакаль пристально смотрела на своего жреца холодным взглядом:

— Чему суждено случиться — произойдет. Ты не можешь сделать ничего, чтобы предотвратить предсказанное. Не теряй веры в Богов и надейся, что все происходит к лучшему, когда не понимаешь, что творится вокруг. Ты недавно говорил: „Как смертный может утверждать, что действует от имени Бога?“ Если ты откажешься, испытывая недостаток веры, останешься и вмешаешься, то рискуешь приговорить всех — себя, женщину и остальной мир.

— Майкл, ты мне нужен! — билась об дверь Николь.

— Тогда пусть будет так, Великая, — медленно сказал целитель. — Я не могу оставить их.

Он сделал шаг назад, не в силах больше выносить сияние, исходящее от Богини, — начинали болеть глаза.

— Я люблю ее… Я люблю их обоих. Не могу поверить, что их смерти послужат во благо! Прости меня, Мишакаль.

Майкл двинулся к двери и положил руку на засов, несмотря на то, что его сердце разрывалось на части: он хотел идти с Богиней, но снаружи слышался голос Николь.

Засов пошевелился, и свет вокруг целителя начал меркнуть. Майкл обернулся.

— Завтра, в Ночь Судьбы, мост в Потерянную Цитадель откроется всем истинным жрецам. Те, кто сохранил веру, смогут по нему пройти…

Синий свет замерцал и окончательно исчез. Майкл рывком распахнул дверь, и Николь вцепилась в его рукав:

— Где ты был? Что происходит? Ты не слышал, как я звала?

— Я был… был погружен в молитвы, — неубедительно произнес юноша.

Ее глаза блеснули — дочь рыцаря не могла понять, как можно валяться перед алтарем и молить о спасении, когда другие мужчины берут оружие и сражаются. Николь решительно потянула целителя за собой, он несколько раз споткнулся, чтобы не отстать от нее. На Николь была только тонкая ночная сорочка, которая хлестала ее по лодыжкам; на белой ткани виднелись брызги крови. Майкл не успел даже рта раскрыть и спросить, что случилось.

— Они унесли его внутрь, — лихорадочно говорила Николь на бегу, — мы сняли доспехи. Рана серьезная, но не смертельная, однако надо спешить — он потерял много крови. Я оставила старого Джайлса рядом с ним.

— Нет нужды спешить, — прошептал Майкл, — мы все равно придем поздно.

Но, тем не менее, он побежал быстрее, словно пытаясь опередить судьбу. Они ворвались в комнату на первом этаже, рядом с выходом, — тяжелораненого не могли унести слишком далеко.

— Джайлс! — звала Николь. — Я привела целителя! Николас? Где вы все? Джайлс! О Боги! Паладайн! Нет!

Крик убитой горем девушки ранил Майкла больнее острой стали. Николь поднимала с земли тело старого слуги.

— Джайлс, очнись, где Николас? — Майкл опустился на колени рядом со стариком, из груди которого торчала стрела, судя по оперению — гоблинская.

— Мишакаль, исцели… — Голос целителя задрожал — священный медальон Мишакаль, что он носил на шее, обычно сиявший синим пламенем Богини, был темен как ночь. Он запнулся, не зная, что делать дальше.

— Они… они взяли его, — неожиданно прохрипел старик.

— Кто взял? Джайлс, ответь мне! — закричала Николь.

— Гоблины… — Глаза слуги остекленели, голова бессильно поникла.

Майкл аккуратно опустил Джайлса на пол, потрясенный своей беспомощностью и горем Николь, и осмотрелся: вокруг все было разгромлено, окно выбитое палицей или дубиной, качалось на одной петле, кровь заливала подоконник.

— Его потащили туда, — сказал он. — Но зачем?

Николь безучастно глядела на пустую кровать и разодранные подушки, лицо девушки было белее мела.

— Почему? Гоблины — мясники и убийцы, они никогда не берут пленных. О, Николас… — Дрожь пробежала во ее телу; она рухнула на колени и зарылась лицом в остатки одеял.

Майкл осторожно, стараясь утешить, коснулся ее плеча:

— Миледи…

Николь рванулась к нему с диким криком:

— Ты! Это твоя ошибка! Если бы ты был тут раньше, вместо того чтобы ползать под юбками своей Богини, мой брат был бы спасен! Его раны были бы перевязаны и он мог бы оказать сопротивление!

В дверном проеме появился взъерошенный, залитый кровью лучник.

— Где милорд? Враги вновь начали атаку, каковы будут распоряжения?

Брат Майкл выпрямился, собираясь выложить воину ужасные новости о гибели сэра Николаса, но тут острые ногти впились в его руку как гвозди.

Вперед выступила Николь.

— Милорд скоро присоединится к вам, — сказала она ровным голосом. — Мы обрабатываем его рану.

— Пусть Паладайн поможет вам сделать это быстрее, — пробормотал лучник и умчался.

— Катарина! — закричала девушка. — Катарина, где ты?

Из соседней комнаты вышла старая женщина, нянька близнецов.

— Немедленно неси мужскую одежду, ту, что я использую для тренировок! Шевелись!

Катарина смущенно посмотрела на хозяйку:

— О миледи, на это нет времени, нам нужно бежать…

— Иди! — рявкнула Николь. — Делай, что тебе говорят!

Катарина беспомощно глянула на Майкла, который лишь развел руками, затем повернулась и побежала в кладовку, грохоча деревянными башмаками. Николь бросилась к валяющемуся на полу кинжалу Николаса и протянула его целителю.

Майкл посмотрел сначала на острое лезвие, потом на девушку:

— Мои обеты запрещают носить холодное оружие, миледи.

— Слабак! Я же не прошу, чтобы ты бился с ним! — Николь затолкала кинжал в его безвольную руку, потом распустила свои золотые волосы, ухватила их в кулак и повернулась спиной к жрецу, — Режь. По плечи, как у брата.

Майкл внезапно понял, что она задумала и ошеломленно пробормотал:

— Но, миледи… это шутка? Неужели…

— Да, именно это я задумала! — гневно посмотрела она через плечо. — Это единственный шанс спасти брата, как ты не понимаешь? Они похитили Николаса, а теперь устраивают новую атаку, чтобы прикрыть налетчиков. Надо немедленно опрокинуть гоблинов, тогда можно будет выслать отряд в погоню!

— Но ты женщина! Воины не пойдут за тобой.

— Они ничего не узнают, — спокойно сказала Николь. — Мы с братом достаточно похожи, чтобы я легко смогла, будучи в доспехах, обмануть всех. Кроме того, можешь не волноваться, брат, — горько добавила она. — Ты останешься здесь и сможешь в тишине помолиться за мою безопасность. А теперь режь!

Ее сарказм резал острее лезвия — только теперь целитель понял, как широка пропасть, разделявшая их. Иногда он надеялся, что она любит его. Иногда — что она ответит на его чувства. Если бы он был благородного происхождения или Николь — обычного, разве не могли бы они жить счастливо? Но теперь он увидел правду в ее глазах. Николь презирала его, презирала за слабость.

Майкл поудобнее перехватил волосы девушки и неловко взмахнул кинжалом. „Сколько раз, — горько подумал он, — я мечтал об этом мгновении — просто прикоснуться, пропустить эти пряди сквозь пальцы…“

Снаружи раздался леденящий крик, в окно влетела шальная стрела. Сжав зубы, целитель принялся кромсать золотые пряди.

— Милорд! — Седой сержант схватил рыцаря за руку. Кровь текла по его доспехам, он хромал — непонятно, от новой раны или от старой. — Милорд, это безнадежно, их слишком много! Надо отступать!

— Нет! — неистово крикнул рыцарь, отталкивая его. — Скоро они выдохнутся! Перестрой людей для новой атаки!

— Милорд, мы будем готовы для последнего удара, — тихо сказал сержант.

Майкл, стоявший рядом, понял, что тот знает правду: их ведет не лорд, а леди. Жрец подвинулся ближе, желая дослушать беседу.

Сражение было коротким и жестоким. Он сделал многое, чтобы ослабить боль смерти, но в сегодняшнем бою слишком многие заметили, что целитель спрятал поглубже в одежды свой медальон, а с его губ больше не срываются молитвы. Майкл был способен лишь призывать милостивую и быструю смерть. Но мысль о том, что Николь могут ранить, приводила его в ужас. Что тогда?

— Что-нибудь еще, милорд? — почтительно спросил сержант.

Николь ответила не сразу, она была уже сильно измучена, неровно подрезанные волосы, что падали на плечи, блестели от пота. Любой другой рыцарь давно бы скинул шлем в перерыве между атаками, чтобы обтереть лицо и освежить голову…

Майкл посмотрел с высоты стен на ближайший лес. Уже давно наступил день, и враги были хорошо видны, — впрочем, они и не делали тайны ни из своего присутствия, ни из своего числа. А вокруг рыцаря оставалась лишь жалкая горстка воинов.

— Сообщи людям, что я освобождаю их от обязательств, — низким голосом произнесла Николь старику. — Если они хотят бежать, пусть спасаются… Гоблины будут слишком заняты грабежами и поджогами, чтобы преследовать их.

— Очень хорошо, милорд, — поклонился сержант.

— Передай им мою благодарность, они сражались храбро.

— Да, милорд. — Голос старого служаки был глух. — Лорд присоединится к нам?

Николь промолчала. Майкл выступил вперед, собираясь сообщить каждому правду, но спасти ее. Все, что угодно… Он поймал взгляд вспыхнувших синих глаз из прорезей шлема — и словно примерз к месту.

— Да, но чуть позже, — ответила она. — И не ждите меня, я попытаюсь спасти некоторые реликвии.

— Милорд!

— Иди, Джофри, передай мою благодарность и благословение. — Рыцарь протянул руку в латной перчатке.

Сержант упал на колено и приложился к перчатке губами.

— Никогда в моей жизни я не видел благородного рыцаря, который сражался бы с такой отвагой. Пусть Паладайн всегда благословляет тебя! — Старик склонил голову, по его морщинистым щекам текли слезы.

Когда он исчез в дыму, выкрикивая приказы, Майкл решительно взмахнул руками:

— Тыдолжна идти с ним, миледи!

Николь даже не поглядела на него, она не отрывала взгляда от кишащего гоблинами леса.

— Сегодня твои молитвы не сработали, брат Майкл…

Лицо целителя залилось краской стыда, он ссутулился, собираясь уйти. Неужели она тоже узнала правду или догадалась?

— Постой, Майкл, — тихо позвала Николь. — Прости меня… И проси Богов простить меня. Просто… нет никакой надежды!

Обессилев, она на миг привалилась к жрецу, и он с трудом смог удержать девушку в полном рыцарском доспехе.

— Надо уходить, миледи, — горячо зашептал Майкл.

— Да, — пробормотала Николь, словно в изумлении, — недалеко от замка есть пещера. Мы с Николасом часто играли там в детстве. Она хорошо скрыта, и мы будем в безопасности.

— Есть что-то, что надо взять с собой? — беспомощно спросил Майкл. Он посмотрел на стены замка — даже теперь они казались мощными и неприступными. Было трудно вообразить, что теперь они не могут дать убежища. — Может, слуг?

— Я их давно отослала, остальные сбежали, — сказала Николь. — Мы одни. — Она сняла шлем, открыв пепельно-серое лицо, измазанное кровью и блестящее от пота. — У большинства из них родственники в этой области, они предупредят всех, чтобы прятались или уходили в лес. А драгоценности мы продали несколько лет назад, все самое ценное сейчас со мной. — Николь с нежностью посмотрела на меч брата, который принадлежал до этого их отцу, а еще раньше — деду. — Но нам нужна еда и бурдюки с водой.

Из леса раздался дикий рев гоблинов — оттуда выкатилась и понеслась по истоптанным полям черная волна воинов. Ворота были заперты, и требовалось некоторое время, чтобы открыть их, даже при том, что их никто больше не охранял.

Губы девушки сжались, она надвинула шлем и взмахнула мечом:

— Держись за мной, но не суйся под руку с оружием. Возможно, придется пробиваться к выходу.

— Да, миледи.

Они поспешили к лестнице, ведущей вниз, но тут Николь остановилась и, повернувшись к Майклу, прошептала:

— Мы найдем Николаса, и ты излечишь его…

Целитель лишь кивнул — ему нечего было ответить. Они нырнули во тьму спасительных переходов. Жрец чувствовал, как на него наваливается отчаяние. „Все безнадежно, — хотелось закричать ему. — Даже если мы найдем твоего брата, мне не вылечить его! Как ты сама этого не понимаешь и не видишь?“

Схватив символ Мишакаль, он вытащил его из складок одежд. Если бы медальон горел как раньше, то мог бы рассеять мрак. Но теперь вокруг продолжали клубиться молчаливые тени. Юноша опустил символ на грудь и тяжело вздохнул.

— „Ты все увидишь сама, уже скоро… Тогда можешь презирать и ненавидеть…“

С такими мыслями Майкл последовал за Николь.

Глава 4

Ночь готовилась расправить крылья над землей. Николь стояла у входа в пещеру и смотрела на последние лучи багрового солнца. Дым костра разъедал глаза и забивал ноздри гарью, ветер иногда доносил хриплые крики и дикий смех гоблинов.

— Надо отдохнуть, миледи, — мягко сказал Майкл.

— Ты поспи, брат Майкл, а я буду стоять в дозоре.

Дух Николь был силен, но он не мог добавить силы мышцам. Не успела девушка произнести эти слова, как колени ее подогнулись, и Майкл едва успел подхватить ставшее безвольным стройное тело. Он с трудом вынул из судорожно сжавшихся пальцев Николь меч, перепачканный черной кровью гоблинов, добрел до ручья и вымыл руки холодной водой.

— Разбуди меня до рассвета, — невнятно пробормотала девушка, когда целитель вернулся. — Пойдем следом… надо найти Николаса…

Она спала, а Майкл, прикрыв глаза, сидел рядом; слезы усталости и отчаяния душили его, к горлу подступал ком. Он так ее любит и так подведет ее. Даже если они найдут Николаса, что они смогут сделать с армией гоблинов? А он еще и не сумеет исцелить юного рыцаря. Завтра ночью мост в Потерянную Цитадель откроется всем истинным жрецам — пройдут только праведные… Голос Мишакаль вновь зазвучал в его ушах — Богиня давала шанс искупить грехи. Завтра ночью… У него есть день, чтобы найти мост, место, о котором известно лишь из легенд. Он пересечет мост, и свет Богини вновь снизойдет на него, успокаивая боль этой безнадежной любви и бесполезного существования. Только там он сможет вновь обрести потерянную веру…

— До свидания, Николь. Когда ты проснешься, меня здесь уже не будет, — сказал Майкл. Протянув руку, он погладил искромсанные волосы девушки. — Не сердись на меня, но ты не нуждаешься во мне.

Я был бы лишь обузой, слабый мужчина, не сумевший призвать на помощь власть своей Богини. Да одна ты и пойдешь быстрее…

Целитель медленно покачивался, не собираясь засыпать. Но успокаивающая дремота подкралась незаметно, голова Майкла свесилась, и он медленно сполз по стене. Юноша не видел, как в темноте медальон вновь запылал мягким синим светом, охраняя и оберегая. Этой ночью никто не потревожил их, хотя немало злобных существ прокрадывалось мимо входа в пещеру под покровом тьмы. Однако с рассветом сияние исчезло…

Маг в черной мантии сидел на корточках посреди поляны в чаще леса. Был самый разгар утра, солнце сияло сквозь клочья дыма, что носился меж верхушек деревьев. Акар раздраженно чихнул, затем вновь вернулся к гадальным камням, разбросанным перед ним. Внимательно вглядываясь, он повернул один:

— Это Ночь Судьбы. Истинные жрецы покинут Ансалон. У меня есть последняя ночь, чтобы найти Потерянную Цитадель… Где эти проклятые гоблины? — Акар мрачно посмотрел на дым. — Наслаждаются победой, конечно. Посмотрим, сколько продлится их веселье, если они обманут меня.

Его размышления прервал шелест ветвей. Акар одной рукой мгновенно сгреб камни и швырнул их в черный бархатный мешочек и быстро отступил под защиту деревьев. Слова смертельного заклинания уже клубились на его губах.

На поляну вышли четверо гоблинов, весело и громко хвастаясь своими подвигами. Между ними виднелись носилки, на которых лежал человек. Маг выругался, заметив, что рыцарь неподвижен.

В центр поляны вышел вождь и заорал на весь лес:

— Маг! Покажи себя, да живей! Я хочу получить свои деньги!

Акар покинул укрытие, прошел мимо вождя, проигнорировав того, и приблизился к опущенным носилкам. Молодой рыцарь застонал и скорчился от боли. По его внешнему виду было понятно, что он плохо осознает, что с ним случилось. Николас посмотрел на мага с выражением, которое Акар назвал для себя „холодным“.

— Что это?! — воскликнул он. — Что вы притащили?

— Рыцаря Соламнии. Только вот броню с него успели снять. — Голос гоблина звучал расстроено. Наверняка он сам рассчитывал получить доспехи.

— Ха! Он слишком молод, чтобы быть рыцарем. А даже если это так, он почти при смерти. Какая мне от него польза?

— Радуйся, что он хоть в таком состоянии, — зашипел вождь. — Ты думал, соламниец сдастся без борьбы?

Маг склонился над юношей, грубо сорвав окровавленные повязки с живота, и посмотрел на рану. Николас закричал от боли, сжав кулаки. Кольцо, знак рыцаря — владетеля манора, ярко вспыхнуло на свету. Акар схватил его и удовлетворенно хмыкнул:

— Так-так… значит, ты действительно рыцарь…

— Что тебе надо от меня? — задохнулся раненый, но маг не обратил на его слова внимания, изучая серьезность повреждений. Он почувствовал лихорадку, сотрясающую тело, и присел рядом:

— Он протянет не больше часа.

— Тогда делай то, что задумал, быстро, — ухмыльнулся гоблин.

— Исключено. Он мне нужен живым на всю ночь.

— И что? Теперь захочешь, чтобы мы притащили к тебе жреца? — откровенно глумился вождь.

— К сожалению, в округе не найдешь ни одного жреца, который мог бы излечить его.

Вождь развел руками:

— Тогда сам позаботься о нем, ты же вроде маг. Может, твои заклятия годны на что-то? Заплати нам и поступай как знаешь. У нас впереди еще много важных дел. Замок оказался полностью пустым, когда мы захватили его. А говорят, там была красотка…

Рыцарь зарычал, изо всех сил пытаясь подняться. Его рука бессильно зашарила по боку в поисках меча.

— Береги силы, — вставая, пнул юношу Акар. Настроение его стремительно улучшилось, он почти улыбался. — Вот ваша плата!

Дождь золотых монет посыпался под ноги вождю гоблинов. Тот настолько изумился перемене настроения мага, что открыл рот и изумленно воззрился на деньги.

— Эй, вы, подберите все! — наконец гаркнул он своим подчиненным.

Гоблины гурьбой кинулись исполнять приказ, а вождь с удивлением посматривал на человека, который стоит так дорого. Акар потерял к уродливым воинам интерес и вновь повернулся к рыцарю, который изо всех сил старался не показать слабости.

— Что тебе надо? — вновь прохрипел Николас.

— Этой ночью мне необходимо пролить кровь истинно верующего человека на мосту в Потерянную Цитадель. К сожалению, сэр рыцарь, ты прекрасно подходишь на эту роль. По крайней мере, все твои люди в этом уверены, а в наши дни это редкость, уверяю. А потом черные жрецы получат шанс вернуться обратно из Бездны…

— Я скоро умру, — улыбнулся рыцарь, — и рад, что не буду тебе полезным, хвала Паладайну.

— Не радуйся, сэр рыцарь. Моя магия достаточно сильна, хоть я и не смогу излечить тебя. Да честно, и не хочу. Представляю, сколько хлопот ты бы доставил всем, будучи здоровым. Но ты останешься живым до самой Потерянной Цитадели — это в моих силах, хоть и обойдется мне в год жизни. — Маг пожал плечами. — Но что с того? Когда я обрету власть, сравнимую с мощью Фистандантилуса, то легко верну этот год, да еще и с процентами!

Акар вскинул руки, пристально вглядываясь в голубое небо, туда, где плыла черная луна Нуитари, которую даровано было видеть только магам Ложи Черных Мантий.

— Мое желание таково: пусть рыцарь остается в живых, пока не встретит смерть от острия кинжала! — Маг выхватил собственный нож и поднял его к невидимым звездам. Темный металл на фоне неба внезапно вспыхнул бледным, холодным светом.

— Желание сбудется! — удовлетворенно расхохотался Акар.

— Нет! Паладайн, не допусти этого… Возьми мою жизнь, убей меня сейчас! — Рыцарь отчаянно пытался встать на ноги. Он разрывал на себе повязки, покачиваясь на носилках и пробуя ползти к лесу.

Акар неподвижно наблюдал за его попытками. Николас умудрился встать на колени, но тут силы полностью оставили его. Рыцарь с удовлетворением смотрел, как кровь хлещет на землю. Ужасная боль навалилась на него, и юноша приготовился умереть.

Но смерть не приходила.

Акар коротко свистнул, и к нему подбежала лошадь, запряженная в маленькую повозку, черная, как гоблинская кровь. Ее, собственно, так и звали. Маг нагнулся и, тяжело перевалив тело рыцаря через борт, неторопливо принялся связывать руки и ноги Николаса.

— Я, конечно, не думаю, что ты можешь причинить мне вред, — задумчиво проговорил он, — но вы, рыцари, — крепкая порода… Сожалею, что ничего не могу сделать для того, чтобы облегчить твою боль. Попробуй не стонать слишком громко — тут водятся весьма опасные существа. А нам еще надо найти Потерянную Цитадель…

Акар прыгнул в повозку и, дернув поводья, посмотрел в небо. Там стремительно промелькнула тень, и маг мог бы поклясться, что тень эта не простая. Он краем глаза вгляделся в солнечный свет и через некоторое время увидел искомое. Тень, заметная, только если смотреть под определенным углом, представляла собой широкую полосу тьмы, прорезающую лучи солнца. Все на земле, чего касалась тень, немедленно охватывало пламя, лес расступался, превращаясь в пепел и испуская удушливый ядовитый дым.

Акар фыркнул, сзади закашлялся сэр Николас. Когда дым немного рассеялся, унесенный северным ветром, маг увидел, какая ужасная дорога пролегла через лес.

— Нуитари, благослови, — пробормотал Акар, понукая лошадь ступить на выжженную землю.

Глава 5

Николь и Майкл легко шли по следу гоблинов… слишком легко. Армия уходила, оставляя за собой широкую просеку, по которой к горам катились телеги с добром. Гоблинам не было нужды скрывать свое присутствие, в они не опасались погони: у рыцарей в соседних замках свои заботы и слишком мало людей.

Майкл с тревогой посматривал на свежесрубленные деревья и раненых гоблинов, которых товарищи предпочли добить и бросить на дороге. Но никаких следов брата Николь.

— Миледи, если они действительно везут твоего брата, то сколько у нас шансов освободить его? Ведь гоблинов… не меньше сотни! — сокрушенно покачал головой Майкл.

— Тогда я достойно умру рядом с ним, — ответила Николь, поднимая голову от следа и привычным движением попытавшись отбросить волосы за спину. — Ты знал, с чем мы столкнемся, я предупредила тебя утром.

Майкл не хотел вспоминать о нынешнем утре: спросонок не узнав друг друга, оба непроизвольно схватились за оружие. Он хотел сказать девушке о решении покинуть ее, но не осмелился…

Тишина становилась тягостной, — несомненно, она тоже подумала об утреннем недоразумении.

— Николь… — начал целитель, пытаясь выразить то, что было у него на душе.

Девушка быстро отвернулась и с внезапной застенчивостью уставилась в землю.

— Ты слышал когда-нибудь, чтобы гоблины брали заложников, брат Майкл? — Она сделала особенный акцент на его звании.

Майкл вздохнул и устало покачал головой:

— Нет, никогда. Требуется много умения, чтобы в дальнейшем обменять пленных на выкуп, а гоблины думают только о грабеже и убийствах.

— Верно, но все-таки они преднамеренно похитили Николаса — его одного. Больше попыток увести в плен не было, а Джайлса убили… Почему?

— Значит, у них был приказ схватить твоего брата.

— Вот именно, Майкл! — Лицо Никель озарилось от этой мысли, она даже забыла про формальности в обращении. — Нападение на замок тоже было отвлекающим маневром, чтобы скрыть главную цель — захват Николаса. Значит, кто-то или что-то хочет получить его живым!

— Да, миледи, — согласился Майкл, думая о том, что, возможно, брату Николь следовало бы желать смерти.

Следующие несколько часов поисков не дали никаких результатов. Целитель надеялся уговорить Николь найти убежище в одном из соседних замков, чтобы сам он мог уехать…

— Майкл! — Возбужденный голос девушки прозвенел в воздухе как колокольчик.

Целитель поспешил через кусты к ней.

— Посмотри, посмотри на это! — Николь указывала на кровавое пятно в притоптанной траве. Кровь была красной и явно человеческой.

Прежде чем Майкл смог вымолвить хоть слово, девушка уже мчалась по новому следу, который отходил в сторону от основного пути отряда гоблинов. Он поспешил за ней, не зная, благодарить или проклинать Богов за этот неожиданный знак.

Они выскочили на поляну и замерли. Хотя солнце ярко сияло с небес, здесь ощущалось присутствие зла. Пальцы Николь бессильно сжимали эфес меча. Она посмотрела на Майкла и, поежившись, придвинулась ближе к целителю, которому тоже было не по себе в столь мрачном месте.

— О, Майкл, — отрывисто прошептала Николь, — где он? Что они с ним сделали? Я…

Внезапно она закричала — при виде большой лужи крови под кустом и обрывков грязных бинтов и повязок, которые сама наложила на раны брата. Девушка застонала и, закрыв лицо руками, начала оседать на землю. Майкл обнял ее, поддерживая.

— Миледи, нам нужно уходить отсюда! — Любовь Майкла жгла его разрывающееся сердце смертельным огнем. — Я провожу тебя до замка сэра Томаса, там безопасно.

— Нет! — Николь торопливо вытерла мокрые глаза и отодвинулась от него. — Я на мгновение допустила слабость. Просто это место так ужасно… — Она огляделась, содрогаясь, — Но Николаса тут нет, — продолжала девушка уже более мрачно и решительно. — Они должны были как-то везти его дальше…

Николь начала рассматривать следы на поляне и быстро обнаружила тележную колею вместе с новыми пятнами крови. Они пошли по ним и вскоре наткнулись на выжженную в лесу черную полосу. Майкл с ужасом смотрел на уничтоженные растения, и кровь стыла в его жилах.

— Такое чувство, словно мы через щелку заглянули в Бездну, — вымолвил он.

Николь была бледна как полотно, целитель видел, какая сильная дрожь бьет ее.

— Я не могу идти туда…

Ветер стонал в вершинах почерневших деревьев, словно издавая крики боли… и вдруг Майкл с ужасом понял, что это человеческий голос! Он оглянулся на девушку, надеясь, что та не услышит.

— Миледи, нам действительно надо убраться подальше от этого злого места.

— Николас! — вскричала Николь. — Я слышу тебя! Мы уже идем!

Она шагнула прямо в искаженные, расплывчатые тени дороги, но Майкл удержал ее:

— Николь, подумай, что ты делаешь!

Девушка решительно отпихнула его:

— Я иду, а ты, трус, можешь оставаться. — Но тут она передумала и намертво вцепилась в брата Майкла. — Хотя нет, ты пойдешь со мной и излечишь его!

— Да не могу я! — дико закричал целитель, выдергивая священный символ из-за пазухи. — Медальон темен! Темен, как камни на этой проклятой дороге! А ты знаешь, что это означает? Богиня отвернулась от меня и не ответит на молитвы. Даже если мы найдем Николаса, я ничего не смогу для него сделать.

— Но… как? — Николь потрясенно воззрилась на него. — Как могла Богиня оставить тебя?

„Потому что я отказался последовать за ней! Я сделал это ради тебя и Николаса!“

Майклу хотелось закричать, выразить свою обиду и боль, гнев на нее, гнев на Богов… Но он не должен гневаться, это неправильно. Истинный жрец никогда не впадает в ярость, никогда не подвергает сомнению Богов. И целитель взял себя в руки.

— Я не могу объяснить, — сказал он устало. — Это касается только меня и Богини… А теперь давай уйдем, мы ничего не можем сделать.

Руки Николь бессильно упали.

— Спасибо, что сопровождал меня так долго, — холодно и разочарованно произнесла она. — Тебе больше не нужно идти за мной. В этом злобном месте больше опасности для тебя, чем для меня, — ты теперь совершенно беззащитен. Прощай, брат… я имею в виду — Майкл.

Девушка медленно повернулась и двинулась через разоренный огнем лес. Тени мгновенно затанцевали вокруг, и вскоре Майкл уже не мог разглядеть даже блики солнца на ее латах.

Целитель остался один возле мрачной дороги. Слова Мишакаль, о которых он предпочел не вспоминать, вновь пришли на ум: „Чему суждено случиться — произойдет. Если ты откажешься, испытывая недостаток веры, останешься и вмешаешься, то рискуешь приговорить всех — себя, женщину и остальной мир“.

Он остался. Он вмешался. И помог Злу излиться на Николь, а возможно — и на весь мир!

— Я должен верить, — сказал себе Майкл. — Она ушла. Паладайн защитит ее, а любовь — лучшая броня Николь… Она может потерять только жизнь, я же рискую душой. Мне нужно найти Потерянную Цитадель и просить прощения у Мишакаль. У меня осталось полдня на поиски крепости и собственной веры…

Целитель повернулся спиной к внушающему страх лесу, в котором исчезли Николь с Николасом, и двинулся своей дорогой. Затем остановился — он не мог бросить ее. Не мог бросить одну умирать в ужасе и боли. Пусть это будет стоить ему души, но он пойдет с Николь до конца. Пока гибель не настигнет их… и весь мир.

Глава 6

Майкл ослеп. Густая темная пелена окутала его с того самого момента, как он ступил на черную дорогу.

Мгновенно.

Все, что он мог видеть, — это неясные колебания тьмы вокруг, не более. Ни сияния брони Николь, ни золота ее волос. Слепота была настолько странна и ужасна, что он несколько раз провел рукой по глазам, а потом ущипнул себя.

— Майкл? — Раздавшийся рядом голос Николь был испуганным. — Это ты? Майкл, я ничего не вижу!

— Я тут, — сказал он и хотел как-то ее утешить, но слова не шли. Да, он тут, но что хорошего он может предложить? Что предпринять? Он потянулся на звон застежек ее брони. — Я… я тоже ничего не вижу, миледи.

Целитель запнулся и заморгал. Повернув голову, он обнаружил, что может видеть! Но только дорогу назад. Там горячий свет играл на листве, ясно различалась поляна и колеи от повозки… Ему сразу стало легче — он-то уже попрощался со зрением навсегда.

— Что там, Майкл? — Руки Николь нащупали его ладони.

— Обернись, миледи. — Он медленно повернул ее.

— А я боялась… — выдохнула девушка с таким же облегчением, но тут же вскрикнула: — Но я не вижу тебя! И ничего не вижу впереди.

— Зато мы видим выход.

— Но мне он не нужен! — сердито произнесла Николь. — Мне…

До них вновь долетел человеческий крик, но на этот раз тише. Теперь они расслышали и стук копыт лошади, и поскрипывание повозки на неровной дороге.

Девушка рванулась вперед.

— Вернись, Николь!

Майкл уловил шум быстрых шагов, затем звук падения. Он двинулся туда на ощупь, а темнота с каждой секундой становилась все более густой. Целитель едва не споткнулся о девушку и опустился на колени рядом.

— Ты не пострадала?

— Оставь меня в покое! — Николь медленно пыталась подняться. — Я все равно пойду за ним.

— Николь, да будь же разумной! — Майкл потерял терпение. — Это безнадежно! Даже если бы мы могли видеть, как угнаться пешком за повозкой? А ведь мы не видим ни следов, ни вообще ничего. А если впереди овраг или пропасть?

— Я его не брошу. Если надо, поползу.

Он ощутил, как девушка поворачивается назад, и посмотрел туда же. Никогда еще солнечный свет в конце темного тоннеля не был столь красивым. Поляна, которая еще недавно казалась ужасным местом, теперь выглядела мирной и прекрасной. „Вот так всегда. Мы считаем некоторые вещи вечными, пока не теряем их“, — с горечью подумал Майкл и привычно сжал символ Мишакаль на груди.

— Откуда эта тьма? — грустно спросила Николь. — Какое зло ее создало?

— Нуитари, — ответил мягкий, шепчущий голос. — Бог невидимых… Вы идете в свете черной луны.

— Кто это? — Николь вскочила на ноги — Майкл услышал лязг стали. — Где ты?

— Твое оружие бесполезно, сэр рыцарь, — рассмеялся неведомый собеседник. — Я сидел тут десять минут, наблюдая за двумя слепцами, и мог при желании двадцать раз вас убить.

Майкл нащупал и опустил руку Николь с клинком, ощутив, как та напугана. Но девушка не пожелала смириться и, отпихнув его, начала размахивать перед собой оружием в надежде поразить врага. Лезвие с шипением рассекало тьму.

Невидимый наблюдатель вновь рассмеялся, но неожиданно смех оборвался мучительным кашлем. Прошло немало времени, прежде чем он закончился, сменившись хриплым, тяжелым дыханием.

— Миледи, не надо. — На этот раз Майкл отвел меч уже твердо и решительно. — Если этот человек наблюдал за нами, как утверждает, значит, он может видеть здесь.

— Верно. — Николь, наконец, опустила меч. — Эй, ты можешь видеть?

— Могу, — спокойно ответил голос. — Для каждого из тех, кто идет в ночи Нуитари, этот лес освещен так же ярко, как днем. А для вас он будет темнее с каждым новым шагом. Но быть может, вы забрели сюда случайно? Тогда лучше уходите, пока еще видите выход.

— Если ты наблюдаешь за нами давно, то знаешь, что мы тут отнюдь не случайно, — холодно заметила девушка, направляя меч на звук. — Одного человека, близкого нам, похитили и увезли по этой дороге. Мы думаем, что это дело рук гоблинов.

— Юноша? — спросил голос. — Красавчик, хорошо сложен и с тяжелой раной, перемотанный кровавыми повязками?

— Да, это он! — охнула Николь. — Это мой брат. Так ты видел его?

— Видел. И дам вам совет: возвращайтесь. Вы ничего не сможете сделать для него. Он уже мертвец, и вы лишь присоединитесь к нему. Разве это не правда, Праведный Сын Мишакаль? — Казалось, невидимка глумиться.

— Я не Праведный Сын, — сказал Майкл спокойно, — просто скромный брат.

— Похоже, даже уже не брат, — произнес голос. Целитель ощутил, как его прожигает взгляд удивительных глаз. Странные, очень странные глаза — он мог бы поклясться, похожие на песочные часы. Майкл со стыдом быстро спрятал священный символ в складки одежд.

— Оставь его в покое, — вмешалась Николь. — Он имеет веские причины быть тут. Он следует за мной не из любви, а из верности!

— Неужели?

Майкл буквально ощутил искорки смеха в песочных часах.

— А ты, значит, пришел за братом, сэр рыцарь? — тихо прошелестел голос. — Оставь его, ты не поможешь ему, только погибнешь зря.

— Пусть будет так, — твердо сказала девушка. — Но я не могу жить без него, мы близнецы…

— Близнецы? — Голос изменился, стал низким — и более темным, чем окружающий лес. — Близнецы…

— Да, — неуверенно повторила Николь, напуганная неожиданной переменой в голосе незнакомца. Это добрый знак или плохой? — Мы близнецы, а если тебе хоть что-то известно о близнецах, то ты знаешь, что они гораздо ближе, чем обычные братья.

— Я знаю… кое-что о близнецах, — прошептал голос. Слова падали так мягко и тихо, что оба путника едва их расслышали.

— Тогда ты понимаешь, что я не оставлю его, — продолжала девушка. — Я пойду за ним и спасу, а если нет, то умру рядом.

— Ты не спасешь его, — произнес голос после паузы. — Твой брат захвачен могущественным магом из Ложи Черных Мантий по имени Акар. Ему нужен добродетельный человек… А твой брат тоже рыцарь?

— Николас — рыцарь, — ответила Николь, — а я — нет. Я женщина, как ты знаешь. Хоть мне и не видны твои глаза, но я чувствую их.

— Один близнец более сильный, второй — рожденный в хрупком и нежном теле… Ты никогда не обижалась на брата?

— Конечно нет! — Девушка ответила слишком быстро и сердито. — Я же люблю его. О чем ты говоришь!

— Ни о чем… — вздохнул голос, и внезапно вновь раздался затяжной кашель, такой сильный, что, наверное, мог разорвать человека на куски.

Непреднамеренно, забыв, что он стал бессилен, Майкл потянулся помочь незнакомцу, но услышал только шипящий смех.

— Ты мне не поможешь, целитель? Даже если бы с тобой было покровительство Богини. Это гнев Богов разрывает на части мое бедное тело так же, как огненный гнев поразит скоро этот мир. — Вдруг неведомый собеседник стал предельно серьезным. — Ты говоришь правду… значит, ты женщина. И ты последуешь за братом, хотя путь будет темным и может привести к ужасному концу?

— Именно.

— Как мы пойдем? — требовательно спросил у спутницы Майкл. — Мы ничего не видим!

— Я вижу, — сказал голос, — и стану вашими глазами.

Целитель услышал шелест длинных одежд неподалеку и звук, как если бы некие предметы, возможно подвешенные к поясу незнакомца, терлись друг о друга, а также легкий стук посоха, который сопровождал шаги незнакомца. Майкл сморщился, когда его коснулся резкий аромат розовых лепестков и сладковатый смрад разложения, и почувствовал протянутую к ним руку.

— Одну минуту! — Он остановил Николь, которая уже вложила клинок в ножны и двинулась навстречу неожиданному попутчику. — Если ты можешь видеть в свете Нуитари, значит, ты тоже маг Ложи Черных Мантий, чародей Зла! Почему мы должны доверять тебе?

— Конечно, не должны, — ответил голос.

— Но зачем тогда ты помогаешь нам? По какой причине? Это ловушка?

— Может быть. Но разве у вас есть выбор?

— Нет, — сказала Николь неожиданно нежным голосом, — но я верю тебе.

— Интересно узнать почему, миледи, — усмехнулся невидимка.

— Потому, что ты сказал о близнецах… один слабый, другой сильный…

Незнакомец надолго замолчал, Майкл уже начал думать, что тот ушел, но тут услышал хриплый вздох измученных легких.

— Причина, по которой я помогу, будет вам непонятна. Просто скажу так: Акар собирается присвоить то, что по праву принадлежит мне. Я намереваюсь проследить, чтобы он не заполучил этого… Так вы идете или нет? Надо спешить! Близится Ночь Судьбы, времени почти не осталось…

— Я иду, — решительно сказала Николь. — Я пойду туда, куда ты поведешь, пусть даже это будет стоить мне жизни.

— А ты, брат жрец? — спросил маг мягко. — Тоже со мной? Женщина поставила на кон жизнь, для тебя цена будет дороже — ты рискуешь душой…

— Нет, Майкл, не надо, — вмешалась девушка. — Возвращайся. Это не твоя битва — только моя. Я бы не хотела, чтобы ты жертвовал чем бы то на было ради нас.

— Что случилось, миледи? — неожиданно взъярился целитель. — Неужели ты думаешь, что я люблю Николаса меньше тебя? Или ты думаешь, я не имею права никого любить в вашем семействе? Так вот, миледи, я люблю и иду с тобой!

Майкл слышал, как Николь глубоко вздохнула.

— Решение будет окончательным, брат, — наконец произнесла она низким голосом и взяла руку незнакомца.

Маг разразился скрипучими звуками, которые вполне могли быть смехом:

— А вы действительно слепцы!

Майкл решительно протянул руку, и пальцы целителя встретились с пальцами мага, тонкими и хрупкими, как птичьи косточки. Кожа незнакомца горела, словно в лихорадке, и прикасаться к ней было неприятно.

— Ты так и не назвался, — произнес юноша холодно.

Маг словно бы задумался. Целитель поразился, как вздрогнула рука их неожиданного спутника при таком простом вопросе — словно он причинял боль.

— Я… Рейстлин.

Это имя ничего не значило для Майкла, но раз маг колебался, решил он, значит, наверняка соврал. Черная Мантия вел их в темноту, которая, как он и предупреждал, становилась с каждым шагом все гуще. Они быстро шагали, доверившись Рейстлину, держась за его руку и слушая, как мерно постукивает посох и шелестит мантия.

Ноздри забивал запах роз и смерти…

Глава 7

С ними ничего не происходило, и доверие к Рейстлину начало расти. Путники даже прибавили шагу, что казалось почти невероятным. Майкл будто скользил по земле, а порывы ветра жалили слепые глаза.

Ветви цеплялись за одежду, царапали лицо и трепали волосы, кусты ежевики путались в ногах. Целителю представилось, как на такой скорости он врежется головой в дерево или рухнет в усыпанную камнями пропасть, после чего юноша покрепче ухватил тонкую кисть мага. Майкл понятия не имел, сколько времени они вдут во тьме, может, один удар сердца, а может — столетие. Сколько еще они смогут поддерживать такой темп? А как может так спешить этот хилый, больной маг? Ноги самого Майкла начали наливаться тяжестью, он едва переставлял их, навалившись на плечо Рейстлина.

Внезапно он споткнулся и кубарем полетел вниз, выпустив руку мага. Тяжело дыша, Майкл поднял голову и замер: перед ним выросло здание, которое можно было назвать эталоном красоты и элегантности. Колонны черного, белого и красного мрамора поддерживали куполообразный свод, в зеркальной поверхности которого отражалось вечернее небо и, особенно ярко, два крупных созвездия — два дракона, Паладайн и Темная Королева, настороженно смотрели друг на друга. А за ними виднелась раскрытая книга жизни Гилеана — Бога Нейтралитета.

Широкий мост из сверкающего звездного света изливался с купола, уходя в бесконечность неба. Там вырисовывалась открытая дверь, за которой проплывали странные солнца — желтое и красное на фоне тьмы, а загадочные планеты кружили вокруг них.

Красота видения заставила выступить на глазах Майкла слезы, и, только ощутив, как они бегут по щекам, юноша понял, что зрение вернулось к нему. Он тут же заметил вдалеке высокого мага в черных одеждах, а рядом повозку, на которой лежал связанный юноша, — их почти скрывала густая тень здания. Майкл бы скользнул взглядом мимо — и маг, и повозка были почти неразличимы, — но заметил бледное лицо рыцаря, перекошенное от муки и покрытое крупными каплями пота.

Затем целитель увидел Рейстлина и очень удивился, что тот молод, хотя выглядит слабым и больным. На бледных щеках мага горели пятна лихорадочного румянца, дыхание было прерывистым и хриплым. Рейстлин тяжело опирался на посох, на верхушке которого, в искусно сделанной драконьей лапе, мягко светился и играл гранями, отражаясь в холодных карих глазах, кристалл. „Странно, — подумал Майкл, — они же были в форме песочных часов“.

— Николас! — закричала Николь, бросаясь к брату, но Рейстлин неуловимым движением крепко схватил ее за руку. Девушка всегда на равных состязалась с братом во всех единоборствах и была выше мага, поэтому Майкл, решив, что она легко сломит сопротивление, кинулся к Николь, спеша остановить ее.

Акар прервал свою работу и удивленно посмотрел в их сторону.

— Кто здесь? — низким голосом настороженно вопросил он.

Но тонкая и хилая рука Рейстлина продолжала сжимать запястье девушки, и Николь задохнулась от боли, не в силах пошевелиться.

— Ни звука! — прошипел маг. — Если он заметит нас, все пропало!

Он быстро утянул девушку под полог теней черной дороги. Майкл неохотно последовал за ними, не в силах оторвать взгляд от чудесного здания и сияния звезд, которые скоро подарят покой и успокоят боль.

— Ты сломаешь мне руку, — пискнула Николь, безуспешно пытаясь освободиться. — Пусти, я сама пойду!

— Если бы я тебя не утащил, тебе сломали бы все кости, — мрачно бросил Рейстлин. — Сила Акара велика, и он не побоится пустить ее в ход, если увидит в тебе помеху своему плану.

Девушка потрясение замерла, а Акар, успокоившись, вернулся к своим делам. Он с натугой приподнял рыцаря и, вытащив его из повозки, свалил на землю. Николас не смог сдержать стона.

— Скоро твои мучения закончатся, сэр рыцарь, — хмыкнул Акар, вытирая окровавленные руки, и вытащил из-за пояса кинжал. Сталь ярко и остро вспыхнула. Маг осмотрел оружие и, найдя его полностью пригодным, с удовлетворенным ворчанием сунул в ножны, затем ухватил рыцаря за лодыжки, чтобы тащить дальше, но тут Николас распрямил ноги и ударил потерявшего осторожность Акара в грудь.

Тот отлетел и тяжело рухнул на землю, а Николас медленно пополз назад, стремясь укрыться в тенях, откуда они прибыли.

— Я иду к нему, и ты не остановишь меня! — Николь потянулась за мечом, несмотря на то, что другая ее рука была по-прежнему стиснута пальцами Рейстлина. Искры спрыгнули с эфеса, ужалив ее пальцы, и девушку скрутило от боли. Она вновь попробовала — и снова почувствовала удар. Николь впилась взглядом в спутника:

— Все мерзкие маги заодно, мне следовало догадаться. А вот доверять тебе — не следовало!

— Тихо! — приказал Рейстлин, не отрывая взгляда от Акара.

Он так сосредоточился на действиях собрата по Ложе, что даже прекратил кашлять, лишь лихорадочный румянец продолжал играть на щеках. Маг не обращал внимания на бьющуюся женщину, хотя его хватка не ослабевала ни на миг. Николь обернулась к Майклу:

— Что ты стоишь? Беги к Николасу, спаси его! Этому проклятому магу не справиться с двоими!

Целитель шагнул вперед, с неохотой отрывая взгляд от удивительного моста, хоть его сердце и рвалось помочь рыцарю и девушке. Голос Рейстлина остановил его:

— Тут замешана не только судьба одного храброго рыцаря. Все судьбы мира сейчас балансируют на Весах Гилеана. Что ты видишь?

— Я вижу… самое прекрасное зрелище в моей жизни… Храм с черно-бело-красными мраморными колоннами. Его купол — небеса со звездами. От него тянется мост из звездного света, уводящий из нашего мира… Вот по нему идут люди… мужчины и женщины… эльфы… Они оглядываются назад с сожалением, все грустные… Но Паладайн с ними, он ободряет их, и они продолжают идти к двери…

— Что ты делаешь? — требовательно спросила Николь. — Зачем околдовал его?!

Ноги Майкла сами двинулись вперед, словно желая, чтобы их хозяин немедленно присоединился к идущим по мосту, но крик девушки встряхнул его и вернул к жизни.

В это время Акар смог подняться на ноги и впился взглядом в ползущего рыцаря.

— Действительно, как я и говорил, рыцари — крепкая порода. Но, сэр рыцарь, я теряю терпение, а для подобных игр осталось совсем немного времени. — Акар быстро пнул Николаса в лицо, и тот без звука рухнул, потеряв сознание. Маг наклонился над телом и принялся его перекатывать к Храму.

— Он тащит Николаса к зданию. Что он задумал? — спросил Майкл у Рейстлина, который продолжал следить за Акаром с мрачным выражением лица.

— Он задумал убить его! — закричала Николь, вновь пробуя освободиться.

— Миледи, пожалуйста… — мягко начал Майкл.

— Не мешай мне! — Глаза девушки полыхали. — Ты околдован! Маг наложил на тебя какое-то заклятие… Мост из звездного света! Сияющий Храм! Да вокруг просто старые руины, в них, вероятно, и находится алтарь Зла Темной Королевы!

Майкл оторопело воззрился на нее:

— Но разве ты не видишь?

— Она не может, — сказал Рейстлин. — Для нее это просто разрушенная крепость, и ничего больше. Только ты, жрец, видишь правду. И только ты можешь не дать Ее Темному Величеству вернуться на Кринн.

Майкл не поверил магу, но продолжал недоумевать, как Николь не видит того, что так очевидно и прекрасно для него, — она ведь действительно смотрит на него как на заколдованного.

— Что мне делать? — спросил целитель.

— Леди права. Акар хочет убить рыцаря, но совершить это он должен только в пределах руин, или, как видишь ты, на мосту из звездного света. Если добродетельная кровь прольется на священном мосту, темные жрецы, что томятся в Бездне, смогут вернуться на Кринн.

— Ты поможешь мне?! — воскликнул Майкл.

— Не доверяй ему! — надрывалась Николь, продолжая вырываться. — У него цвет одежд тоже черный!

— Я привел вас сюда, — мягко сказал Рейстлин, — и без моей помощи вы не справитесь. Твой брат умрет, а Кринн падет в руки Темной Королевы.

— Что нам делать?

— Когда Акар бросит кинжал, быстро подбери его и ни в коем случае не отдавай обратно. Этот глупец связал жизнь рыцаря с оружием.

— Хорошо, — кивнула Николь, — я сама это сделаю.

— Нет! — Возможно, это был случайный блик света от Храма, но карие глаза мага, сверлившие Майкла, внезапно сверкнули золотом, как будто это был их истинный цвет, а остальное — лишь маскировка. — Жрец в одиночку должен схватить кинжал, иначе заклятие не будет разрушено.

— И что тогда? — Майкл посмотрел на человека в черном, который неутомимо тащил рыцаря по траве.

— Не знаю, — бросил Рейстлин. — Я не слышу голоса Богов — в отличие от тебя. Слушай, что тебе скажут. А миледи, — выпустил он руку Николь, — должна прислушиваться к голосу сердца.

Девушка мгновенно отпрыгнула от мага и, выхватив меч, взмахнула им перед Рейстлином:

— Мне никто не нужен! Особенно Боги и маги. Я сама спасу брата!

Она бросилась к Храму, и звездный свет вдруг вскипел тьмой на длинном клинке. Майкл кинулся следом, опасаясь за нее куда больше, чем за себя. Он приостановился и оглянулся на мага — Рейстлин оперся на посох и пристально смотрел на него.

— Я не верю тебе, — крикнул Майкл.

— Кому из нас ты не доверяешь больше? — Маг искривил тонкие губы в усмешке. — Мне или все-таки себе?

Целитель не ответил и побежал за Николь. Ветер донес до него слова:

— Помни, когда кинжал упадет, подбери его!

Глава 8

Соленые капли усеяли лоб Акара, мантия намокла от пота, пока он тащил рыцаря через бурелом и кусты. Несмотря на хорошую форму, маг более был привычен к работе за письменным столом, поэтому сделал паузу, чтобы унять боль в мышцах. Оглянувшись, он оценил оставшееся расстояние.

В темном свете Нуитари Акар мог видеть разрушенную цитадель, чьи каменные стены давно превратились в пыль. Мост начинался от развалин первого этажа — переход, мерцающий призрачным жаром. На дальней стороне моста теснились темные фигуры, протягивая нетерпеливые руки. Многочисленные призрачные голоса просили скорее освободить легионы Тьмы.

— Еще несколько мгновений, сэр рыцарь, и ты освободишься от жизни, а я от тебя, — в общем, оба мы будем довольны, — рассмеялся Акар, наклоняясь к Николасу.

Юноша уже пришел в себя, отгоняя липкие тени, которые шептали ему о покое и прекращении мучений. Но хуже боли была мысль о том, что его смерть послужит укреплению власти Зла в мире. Он собрался с силами и сосредоточил взгляд на лице врага.

— Чего уставился? — прищурился Акар, удивленный вспышкой ярости в глазах полумертвого рыцаря. — Если стараешься меня запомнить, чтобы узнать, когда наши души встретятся с другой стороны мира, то не напрягайся: я обязательно представлюсь.

Николасу потребовалась вся его воля, чтобы дышать ровно и не стонать при каждом вдохе. Он чуть раздвинул в улыбке запекшиеся губы и хрипло прошептал:

— Я смотрю на тебя, как на любого другого противника. Жду, пока ты совершишь ошибку.

Акар расхохотался громче:

— И что потом, сэр рыцарь? Заплюешь меня? Или у тебя еще остались силы?

— Паладайн со мной, — спокойно прошептал Николас. — Он даст мне силы.

— Тогда пусть поспешит, — хмыкнул Акар. Возможно, поддавшись настроению темных призраков, маг внезапно решил поторопиться. Он прервал отдых и начал грубо втаскивать тело на изломанные ступеньки, слушая крики Николаса даже с некоторым удовлетворением. — Вроде бы Паладайн тебя не слышит, — глумился Акар, — а мы уже на мосту, где твоя жизнь завершится.

Мертвенный свет луны упал на лицо Николаса, превращая его в восковую маску, а кровь перекрашивая в черный цвет. После тьмы теней он почти ослепил юношу, заставляя его тело выгнуться и задергаться в судорогах.

— А, ты уже познал отчаяние! — Акар медленно вытащил кинжал. — Признай поражение, пойми, что Бог оставил тебя и весь мир!

— Стой, слуга Зла! Опусти руки, или, клянусь Паладайном, я отрублю их!

Акар замер, глядя во тьму. Его остановил не прозвучавший приказ, а ужасные крики темных жрецов из Бездны. Какую угрозу они увидели? Маг обернулся и внимательно осмотрел рыцаря в мерцающей броне, с мечом в руке, который бежал к нему, собираясь вступить в бой.

Вокруг Потерянной Цитадели кружили мощные заклинания, и Акар сомневался, сможет ли рыцарь проникнуть сквозь них. Как он и ожидал, через несколько шагов бронированная фигура ударилась о первый барьер и с яркой вспышкой была отброшена назад.

— Николь! — закричал раненый рыцарь, пытаясь приподняться, чтобы броситься на помощь, но лишь бессильно падая вперед.

Девушка вновь кинулась на преграду, закричав от боли и ярости. Вторая ослепительная вспышка — и она, поднявшись с земли, в бешенстве принялась рубить барьер мечом. Жрец в поношенных синих одеждах, казалось, пытался отговорить ее.

Акар уже потерял к ним интерес — под темным светом Нуитари виднелась гораздо более опасная фигура. Маг в темных одеждах стоял, опершись на посох, сиявший кристаллом-навершием, — Акар сразу узнал посох Магиуса, мощный артефакт, который должен был бы храниться в Вайретской Башне: Но вот самого мага Акар никак не мог узнать, а ведь он знал всех членов Ложи Черных Мантий.

— Значит, тем, кто попытается заполучить всю власть, будешь именно ты, Акар, — шагнул вперед Рейстлин.

Что за странный маг? Голос звучал очень знакомо, но Акар мог бы поклясться, что никогда не видел его обладателя. Слова убийственного заклинания начали слетать с губ мага, он переложил кинжалв левую руку, а правой принялся набирать из поясного мешочка необходимые составляющие. Жрецы из Бездны вновь закричали, призывая его не медлить, но Акар не мог атаковать незнакомого мага, не зная, кто он, — это было против всех законов Конклава. В мире, где магия презираема и гонима, все маги чувствовали близость друг друга ради самого чародейства.

— Ты имеешь преимущество передо мной, брат, — крикнул Акар, напрасно стараясь заглянуть под низко надвинутый капюшон Рейстлина. — Я не узнаю тебя, а ты, кажется, знаешь меня. Я был бы счастлив восстановить старое знакомство, но, как видишь, сейчас немного занят. Позволь мне закончить с рыцарем, а потом я с удовольствием выслушаю все претензии ко мне!

— Так ты не узнал меня, Акар? — прошелестел мягкий голос. — Ты уверен?

— Ну, если ты снимешь капюшон и дашь мне посмотреть на твое лицо… — протянул Акар, — Только быстрее, у меня мало времени.

— Мое лицо ты не узнаешь, а вот этот предмет — наверняка. — Странный маг поднял руку так, чтобы на нее падал свет Нуитари, и Акар похолодел: в тонкой руке, обтянутой золотистой кожей, висел серебряный кулон с кровавым камнем. Акару был известен этот артефакт, он очень часто видел его на шее своего учителя Фистандантилуса — величайшего из магов Зла. Ходили слухи, что с помощью кулона старик высасывал жизни учеников, вселяясь в их тела, но Акар никогда не верил в эти россказни… до сегодняшнего дня.

— Фистандантилус! — завизжал Акар. Пальцы, шарящие в мешочке, не слушались, парализованный страхом мозг утратил нить заклинания.

Зубчатая белая молния пронзила левую руку Акара, выбив кинжал и отбросив пораженного мага назад. Николас вновь попробовал уползти прочь, на дрожащих руках подтягивая измученное тело и стремясь убраться подальше от призрачного света. Он достиг края лестницы и, не удержавшись, кубарем скатился вниз, его затянутые дымкой смерти глаза отчаянно искали сестру. Николь заметила брата и простерла к нему руки, но магический барьер продолжал разделять их.

Из тьмы долетел приказ:

— Подбери кинжал!

Глава 9

Майкл услышал крик Рейстлина и вспомнил его наставления: „Когда кинжал упадет, подбери его!“

— Как? — возопил он. — Как преодолеть барьер?!

Жрец безуспешно пытался помешать Николь, когда она отчаянно бросалась на магическую преграду. Ее руки уже обгорели и покрылись волдырями, но девушка продолжала атаковать препятствие, вызывая все новые и новые вспышки пламени.

Майкл измученно посмотрел вокруг и вдруг заметил кинжал, блестевший в призрачных лучах около моста. Маг в черных одеждах, который стремился освободить темных жрецов, уже немного пришел в себя от удара молнии и теперь оторопело оглядывался по сторонам. Он был намного ближе к оружию, чем целитель.

— Да ты можешь войти, глупец! — рявкнул Рейстлин и зашелся в сильном кашле — заклинание сильно ослабило его. Он рухнул на колени недалеко от Николь.

У Акара, увидевшего падение врага, загорелись глаза.

Майкл зажал в кулаке темный и безжизненный символ Мишакаль и решительно зашагал вперед, сжав зубы в ожидании страшного удара, который, скорее всего, убьет его. К изумлению целителя, ничего не случилось — барьер расступился. Он рванулся вперед по ступеням и выхватил кинжал из-под самого носа шатающегося Акара. Ледяные пальцы мага лишь скользнули по коже жреца, но Майкл уже отступил, с ужасом глядя в яростные глаза Акара. Но маг еще не мог двигаться быстро — слишком сильным был недавний удар Рейстлина. Целитель пятился вниз по лестнице, не понимая, что делать теперь, но стремясь оказаться как можно дальше от Акара.

У подножия лестницы лежал Николас, и Майкл поразился мужеству израненного молодого человека. Он остановился, опустился на колено и сжал руку рыцаря. Умирающий воин ответил слабой улыбкой:

— Паладайн помог мне!

Внезапный синий свет залил обоих, смыв выражение боли с лица юноши, словно его погрузили в чистый водный поток.

Время остановилось.

Каждый замер в момент своего последнего движения: Николь, бегущая к барьеру, черный маг, тянущийся к потерянному оружию…

Преисполненный благодарности, Майкл поднял глаза к звездному мосту, где, окутанная сиянием, стояла, улыбаясь, его Богиня.

— Мишакаль! — отчаянно взмолился жрец. — Дай мне силы излечить этого человека, преданного слугу Паладайна!

Сияние замерцало, лицо Богини стало печальным.

— Я не имею такой силы здесь. Жизнь рыцаря связана магическим проклятием с кинжалом, что ты, держишь в руке. Только его владелец может решить судьбу, рыцаря и принести ему облегчение…

Майкл, охваченный внезапным отвращением, с ужасом воззрился на клинок.

— Ты не можешь намекать на это, Великая! Я целитель, а не убийца!

— Я ни на что не намекаю. Я говорю, что боль рыцаря может завершиться навсегда. Выбор за тобой. Ты можешь видеть этот мост?

— Да, — с тоской произнес Майкл, глядя на вереницу людей, что поднимались к другим мирам, — я вижу его четко и ясно.

— Это значит, что ты тоже можешь пройти по нему. Отбрось кинжал — беспокойства этого мира больше тебя не касаются…

Майкл посмотрел на Николаса, лежащего неподвижно, с закрытыми глазами, — будто спящего… пока свет Богини омывает его. Как только он исчезнет, ужасное заклинание вновь обретет силу.

Глаза Николь, стремившейся подобраться ближе к брату, словно говорили: „Ты не можешь его исцелить“. Чуть дальше стоял Рейстлин, странный маг Ложи Черных Мантий, только что бившийся с собратом, и пристально следам за Майклом блестящими глазами, в которых отражался свет Мишакаль. Он словно все знал и все видел. Кто этот Рейстлин? Какова его цель? Майкл ничего не понимал.

В нем снова зародился гнев. Какова ценность одной человеческой жизни для всех бессмертных Богов? Как они могут ожидать от него правильного поступка, если всю жизнь он брел как слепой, словно в недавнем черном лесу?

— Раз я нахожусь в этом мире, меня касается все! — крикнул Майкл. — Когда, Великая, я приносил тебе клятву, я принял ответственность за мир и людей! И никто не избавит меня от них, пока я жив, даже Бог!

— Но, убив этого человека, Майкл, ты все равно нарушишь клятву!

— Пусть будет так, — резко ответил целитель, берясь за кинжал двумя руками. — Должен ли… должен ли я ударить его?

— Нет, — мягко произнесла Богиня, — просто окуни его в кровь — это разрушит чары.

— И мою клятву? — спросил жрец снова, но не отчаянно, а в глубокой печали. — Я потеряю твое покровительство?

Богиня не ответила, и Майкл покорно склонил голову.

Синее сияние потухло, время возобновило свой бег.

Майкл услышал за спиной приближающееся дыхание Акара, заметил надежду в глазах Николь, ощутил руку рыцаря, с надеждой сжимающего его пальцы, и ясно увидел его измученное лицо.

— Ударь теперь, — донесся издалека слабый голос Рейстлина, — или все будет потеряно!

— Ударить? Что ты имеешь в виду? — закричала Николь и, увидев кинжал, поняла намерения Майкла. — Остановись, жалкий жрец! Предатель! — Она повернулась к Рейстлину. — Помоги мне, ты же понимаешь, что я чувствую! Не дай ему убить моего брата!

Увидев, что девушка не смотрит на него, Майкл понял, что должен ударить немедленно.

Борясь с застилающими взор слезами, целитель коснулся острием покрытого потом виска рыцаря и немного нажал. Тонкая струйка крови показалась из раны, а над ухом завопил добравшийся до него Акар.

Николас открыл глаза и повернул голову — свет звездного моста играл на его лице.

— Паладайн милосерден, — прошептал он. При звуках голоса брата Николь стремительно повернулась:

— Николас!

Его глаза закрылись и дыхание остановилось. Лицо очистилось от страданий, словно омытое бессмертной рукой. Николь видела, как Майкл почтительно положил клинок на грудь рыцаря.

— Николас! — Рвущийся от боли голос Николь ранил Майкла сильнее, чем его кинжал — рыцаря.

Барьер исчез, девушка одним прыжком оказалась рядом и упала на мертвое тело брата. Остриженные волосы перепутались с его волосами, и невозможно было различить, кому они принадлежали. Потом она медленно подняла голову и воззрилась на Майкла с Акаром.

— Жрец убил твоего брата! — крикнул мат. — Именно мои заклинания поддерживали его, а он нарушил их!

Майкл не мог ничего сказать или объяснить. Зачем, если все равно она не поймет.

Николь смотрела на него пустыми глазами. Внезапно руки мага вцепились в шею целителя и вздернули его на ноги.

— Ну, жрец! — прошипел Акар. — Мост уже так близко! А проклятый Фистандантилус — далеко…

Майкл попытался что-то сказать, но маг зажал ему рот.

— Да, ты в моих руках, добрый и праведный жрец Мишакаль. Я слышал, что тебе сказала Богиня, — рассмеялся Акар. — Уверен, твоя кровь откроет путь не хуже рыцарской!

Целитель отчаянно сопротивлялся.

— Прекрати брыкаться, — прошипел ему в ухо маг, — или увидишь, как я спалю девку в огне! Вот… так уже лучше, стой спокойно. А ты, Фистандантилус, — заорал он, не переставая пятиться со своим пленником вверх по лестнице, — слишком слаб, чтобы остановить меня!

Рейстлин стоял на коленях, кровь текла из уголков его рта, и только посох спасал мага от падения. Но он смог улыбнуться и сделать указующий жест — Майкл, прижатый к черному магу, услышал, как Акар взвыл и тихо выругался.

Кинжал.

Кинжал остался лежать на обнаженной груди рыцаря. Только сталь вправе пролить кровь. Акар замер, скрипя зубами от ярости. Майкл под ногами уже видел мост и теперь мог слышать ледяные голоса, просящие его смерти, и видеть черные фигуры, корчащиеся от жажды свободы. Целителю на миг показалось, что у него разыгралось воображение, но свечение моста ослабевало, и тени выделялись совершенно отчетливо.

Ночь Судьбы подходила к концу.

— Девочка… — Голос Акара стал неожиданно мягок и слащав. — Принеси мне, пожалуйста, кинжал.

Николь перевела на него пустой взгляд и моргнула, потом потянулась к лезвию, лежащему перед ней.

— Лживый жрец убил рыцаря, который был так дорог для тебя… Принеси кинжал, девочка, и ты отомстишь за него…

Николь взяла клинок дрожащей рукой и медленно переводила взгляд с него на Майкла с Акаром. Ее глаза были наполнены тьмой. Медленно встав, девушка принялась подниматься по лестнице, ведущей в Потерянную Цитадель.

Неужели ее заколдовали? Но маг не говорил никаких слов и не делал никаких жестов — Майкл бы заметил.

— Давай, девочка. Поторопись, — прошипел Акар, и Николь зашагала быстрее. Ее глаза были по-прежнему пусты, как глаза мертвого Николаса. Рука, сжимавшая горло Майкла, напряглась:

— Не думай о побеге, жрец! Даже если тебе это удастся, я просто пролью ее кровь на мосту, вот и все. Делай свой выбор — ты или она. Мне это вое равно.

Николь подошла вплотную, держа кинжал в расслабленной левой руке. Правая рука мечницы была свободна.

Свет моста бледнел все быстрее, на далеком небе появились первые признаки серого утра — утра, в которое человек забыл Богов.

У Акара оставались секунды, и он быстро протянул руку. Николь ударила — лезвие пробило ладонь мага насквозь, выйдя с другой стороны.

Маг взвыл от боли и гнева. Воспользовавшись этим, Майкл вырвался на свободу и бросился ничком на землю. Единственная помощь, которую он мог оказать Николь, — дать простор ее правой руке.

Меч брата — а теперь ее собственный — пронесся над целителем, как светлая серебристая дуга. Снова раздался вой Акара: Николь редко промахивалась, и теперь маг в один миг оказался наполовину перерубленным. Майкл быстро вскочил на ноги и увидел, как кровь хлещет из раны черного Акара и из его глотки.

Николь вытащила меч из тела. Маг пошатнулся и, нелепо взмахнув руками, рухнул мертвым на самом пороге Потерянной Цитадели. С бесстрастным и суровым в утреннем свете лицом Николь пнула мертвеца сапогом.

— Жаль, Майкл, что я напугала тебя, но я должна была подыграть ему. Я боялась, что он швырнет в меня заклятие прежде, чем я доберусь до него.

— Значит, ты все поняла, — пролепетал в ответ Майкл.

— Нет, — горько покачала головой Николь. — Я ничего не понимаю, но знаю, что именно Акар был виновен в смерти брата, и, клянусь Кодексом и Мерой, он должен быть отмщен. Что касается тебя… — устало посмотрела она на целителя, — ты сделал что мог.

Николь повернулась и медленно пошла по лестнице вниз. Шокированный ужасной смертью, которую только что увидел, Майкл хотел последовать за ней, но ноги не слушались. Ледяной пот выступил по всему его телу, и юноша вынужден был ухватиться за Каменный столб парапета. Он посмотрел вверх, где недавно светлый мост уносил цепочку счастливцев к другим мирам, лишенным горя и страданий.

Мост исчез. Дверь к звездам закрылась.

Глава 10

Утро было смертельно тихим. Тишайшим.

Майкл поднял голову, и голоса темных жрецов смолкли. Теперь их угроза захватить мир, когда все истинные жрецы покинут его, превратилась в пустой звук.

Все праведные жрецы ушли… Майкл вздохнул и потрогал темный и холодный символ Мишакаль, который висел на его шее. Он засомневался, когда должен был верить. Он разгневался, когда должен был покориться. Он прервал чужую жизнь, вместо того чтобы оберегать ее.

Брат Майкл вновь вздохнул, окончательно разгоняя туман воспоминаний. У него оставалась еще одна задача, единственная миссия, которой он теперь достоин, — похоронить мертвых. Затем он сможет оставить Николь наедине с ее горем и уйти, чтобы никогда больше не видеть. Вот и все, что он в силах сделать.

Он отпустил столб и медленно сошел по лестнице к Николь, которая сидела у тела брата, сжимая его руку. Она не посмотрела на Майкла и никак не прореагировала на его присутствие. Броня Николь была забрызгана кровью черного мага, а сама она — смертельно бледна. Целитель смотрел на них и видел, как похожи близнецы в этот момент, казалось, он смотрит на два трупа… Дочь рыцаря, Николь не сможет надолго пережить своего бедного брата.

Тень упала на неподвижные фигуры, и кашель нарушил тишину. Майкл напрочь забыл про мага в черных одеждах, что привел их сюда, и недоуменно посмотрел на него, стоящего рядом. Запах роз и тлена разлился в воздухе, цепляясь за складки черной мантии. От Рейстлина исходил сильный лихорадочный жар.

— Что, получил, чего хотел? — горько спросил жрец.

— Дело сделано, — спокойно ответил маг.

— Да кто ты такой?! — накинулся на него Майкл. — Ты сказал мне одно имя, а Акар назвал тебя по-другому. Кто ты и зачем сюда пришел?

Черный маг задумался, опершись на посох, затем посмотрел на целителя карими глазами, которые отливали золотом в холодном утреннем свете.

— Если бы я встретил тебя год назад и задал бы те же самые вопросы тебе, жрец, ты бы ответил мне необычайно красноречиво. Полагаю, месяц или день назад ты знал, кто ты, и отвечал за каждый совершенный поступок. Так ты бы мне солгал? Твой ответ сегодня совпал бы с прошлыми? Нет, — покачал головой Рейстлин. — Думаю, нет…

— Прекрати говорить загадками, — расстроено попросил Майкл. — Ты знаешь, зачем пришел. А мы выполнили твои желания, даже если в конце ты был так слаб, что не мог сам остановить Акара. Я думаю, ты мог бы все объяснить!

— Я ничего никому не должен! — прошипел Рейстлин, и пятна лихорадочного румянца на его щеках стали ярче. — Именно я невольно выполнял ваши желания — больше, чем вы мои. Да, я мог справиться с Акаром самостоятельно, но появились вы — и все встало на места.

Рейстлин щелкнул пальцами, и кинжал, висевший на кожаном шнурке, прыгнул в руку мага так быстро, что жрец не уследил за ним глазами.

— Если бы она попыталась тебя убить, — произнес маг, поворачивая лезвие к свету так, что заиграли блики, — у нее ничего бы не вышло.

— Ты мог убить Акара…

— Зачем? Вы и сами прекрасно справились. Он был всего лишь инструментом в руках Темной Королевы, нужным для того, чтобы пролить кровь верующего в гневе.

— И ты убил бы Николь? — недоверчиво посмотрел на Рейстлина Майкл.

— Прежде, чем она убила бы тебя.

— Но тогда проклятие все равно исполнилось бы, ведь кровь упала бы на мост.

— Ах, — возразил Рейстлин с хитрой улыбкой, — но это была бы уже не кровь верующего человека, а всего лишь кровь убийцы.

Целитель воззрился на мага — эти холодные расчеты ужасали его.

— Уходи, — глухо прошептал он.

— Естественно, — живо сказал Рейстлин. — Мне надо срочно попасть в Истар. События в ближайшие тринадцать дней закрутятся хороводом и закончатся Катаклизмом, так что мое присутствие там необходимо.

— Катаклизм? Это еще что?!

— Через тринадцать дней Боги в гневе обрушат огненную гору на Ансалон. Земля расколется, появятся новые моря, а старые горы исчезнут. Погибнет бесчисленное множество живых существ. Еще больше останутся жить дальше, перенося темные и ужасные дни, которые заставят их пожалеть, что они не умерли…

Майклу не хотелось верить, но эти странные глаза, казалось, уже все видели, хотя страшные события еще не произошли. Он вспомнил слова Мишакаль, ведь она говорила, что соберет праведные души, чтобы спасти их от скорого огня. Целитель посмотрел на две фигуры перед собой — мертвую и живую, — которые словно служили иллюстрацией к описанной картине.

— Значит, надежды нет?

— Вы — единственные, кто может ответить на этот вопрос, — сухо произнес маг.

Сначала отчаяние накрыло Майкла с головой, как темный поток, что топит всея в своих ядовитых водах. Но постепенно целитель стал понимать значение одержанной победы. Богиня не оставила его. Темная Королева еще долгое время не сможет прийти в мир Кринна.

Майкл, Николь. Николас — три шелковые нити, идущие вместе. Рейстлин и Акар — еще две. Никто из них не мог видеть дальше собственных узлов и переплетений. Но в глазах Богов, видящих все сразу, они — не спутанный клубок, а прекрасный гобелен. Захоти Боги разорвать полотно, ему уже никогда не радовать ничей глаз, но, исправленное в нужных местах, оно могло стать еще более прекрасным.

Майкл наклонился и вынул холодную руку Николаса из пальцев Николь.

Мягкое синее сияние окружило их. Рыцарь открыл глаза и поднялся. Его раны исчезли. Сейчас он был облачен в сияющие доспехи с символом короны, что блестел на панцире.

Николь радостно рванулась к нему, но Николас предупреждающе отступил на шаг.

— Николас, — замерла сестра, — почему ты не идешь ко мне?

— Отпусти его, миледи, — прошептал Майкл. — Его ожидает Паладайн.

Николас ободряюще улыбнулся сестре и начал подниматься по лестнице Потерянной Цитадели.

— Николас! — отчаянно закричала Николь, бросаясь вслед. — Куда ты? Я пойду с тобой!

Рыцарь, не отвечая, продолжал идти, затем, уже на пороге разрушенного Храма, повернулся и печально посмотрел на сестру, словно прося понять.

Синее сияние разливалось все сильней, рядом с рыцарем появилась Мишакаль.

— Теперь вы двое должны разделиться, — сказала она, — но знайте, что однажды снова будете вместе.

Пристальный взгляд Мишакаль переместился на Майкла, и Богиня протянула к нему руку:

— Ты можешь уйти со мной, брат, если захочешь.

Священный свет брызнул из медальона Майкла, и он благодарно обхватил его, вспоминая красоту других миров. Свечение усилилось, озарив лицо стоящей в стороне Николь — ничего не понимающей, потерянной.

И таких, как она, будет множество, когда придут страшные дни…

— Я остаюсь, — объявил Майкл, и Мишакаль понимающе кивнула.

Звездный мост вспыхнул вновь, и рыцарь двинулся по нему, повернувшись на прощание, чтобы в последний раз бросить взгляд на сестру.

Затем он прошел в дверь, и мост исчез, погасив синее сияние. Стоящий рядом с Майклом маг вновь начал кашлять.

— Наконец-то, — пробормотал он, одергивая мантию на своем худом теле и крепче сжимая посох, затем произнес магические слова, и посох загорелся, почти ослепив Майкла. Жрец поднял руку, чтобы защитить глаза.

— Стой! — крикнул он. — Ты говорил, что знаешь будущее! Что случится с нами? Скажи, что ты знаешь?!

Фигура мага начала таять в воздухе, поразительно меняясь. Черная мантия сменилась красной, волосы побелели, а кожа стала золотой. Глаза, как и подозревал Майкл, приняли форму песочных часов.

— Что я знаю? — мягко повторил Рейстлин. — В мире утративших веру ты единственный, кто предан… Поэтому тебя будут оскорблять, унижать и преследовать… — Золотые глаза переместились на Николь. — Но я вижу ту, которая тебя любит и рискнет всем, чтобы защитить…

— Ты знаешь, что с нами случится? — робко спросила Николь.

Губы Рейстлина искривились в жестокой улыбке.

— Это мне свойственно…

Маг исчез.

Николь и Майкл стояли одни в холодном свете серого утра.

Но они были вместе.

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмэн Истинный рыцарь

Глава 1

Николь и брат Майкл покинули Потерянную Цитадель и брели по лесу, теперь лишившемуся своего очарования, потрясенные увиденным и осмысливая новое положение дел.

Они не сомневались, что недавние события были реальны, — на руках Николь еще свежа была кровь брата и черного мага, а у Майкла на шее болтался священный символ Мишакаль, потухший и темный. Все верные жрецы покинули Кринн, чтобы служить Богам в других планах мироздания, а темные жрецы Такхизис не смогли вырваться на свободу из Бездны…

Слова странного мага, что назвал себя Рейстлином, эхом отражались в их сердцах: „Через тринадцать дней Боги в гневе обрушат огненную гору на Ансалон. Земля расколется, появятся новые моря, а старые горы исчезнут. Погибнет бесчисленное множество живых существ. Еще больше останутся жить дальше, перенося темные и ужасные дни, которые заставят их пожалеть, что они не умерли…“

Майкл с Николь вышли на поляну, где Акар забрал у гоблинов умирающего рыцаря, его кровь все еще пятнала землю. Они не сказали друг другу ни единого слова.

Тринадцать дней. Тринадцать дней до разрушения мира.

— Куда мы отправимся? — нарушил тишину Майкл.

Николь медленно обвела взглядом удлинившиеся к вечеру тени. Напряжение понемногу отпускало, тело снова начинало обретать чувствительность, каменная тяжесть в ногах ослабевала. В голове билась одна мысль.

— Домой, — выговорила она.

Майкл хотел было возразить, но девушка взглядом остановила жреца. Замок, в котором она провела самые счастливые дни, принадлежал их роду много поколений. Но недавно его атаковали и взяли штурмом гоблины, поэтому Николь знала, что, вернувшись, она найдет лишь ограбленный и сожженный остов…

Но ее это не волновало. Замок — это дом.

— Там я хочу умереть… — тихо произнесла девушка и медленно пошла вперед.

Майкла весьма удивило хорошее состояние замка; он даже подумал, что гоблины решили сделать в постройках склады, чтобы было где хранить награбленное. Целитель был уверен, что в замке полно отвратительных тварей, но, понаблюдав некоторое время, убедился, что гоблины отправились в поисках поживы в другое место.

В пустых залах царили зловоние и жуткий беспорядок. Оба путника зажали рты и, шатаясь, выбежали наружу. Мебель и двери были изрублены в щепы, занавеси сорваны, праздничные новогодние ленты и украшения осквернены и сожжены, церемониальные доспехи, наверное, достались королю гоблинов. Коридоры кишели паразитами, обнаглевшими от полной безнаказанности.

Никто из арендаторов или крестьян до сих пор не вернулся — одни попрятались в дальних лесах, а другим некуда было возвращаться. Все равно колодцы отравлены, амбары разграблены, сараи и дома превращены в развалины.

Майкл обвел взглядом окружающий их хаос и покачал головой:

— Миледи, поместье сэра Томаса в двух неделях пути. Позволь мне сопроводить тебя туда, мы пойдем ночами и…

Николь не слушала его, медленно снимая доспехи и складывая у почерневшей стены. Под доспехами у Николь оказался костюм брата для тренировок на мечах… Прихватив лоскут ткани, зацепившийся за ветку ближайшего дерева, Николь завязала рот и нос и вошла внутрь, принявшись за неблагодарную работу по расчистке. Через некоторое время она заметила, что Майкл помогает ей, стараясь брать на себя самую сложную работу. Девушка отбросила со лба мокрую прядь и непонимающе посмотрела на него.

— Не надо мне помогать, я сама со всем справлюсь. Сэр Томас будет рад тебя видеть.

— Николь, разве ты еще ничего не поняла? — оторопело проговорил Майкл. — Я уйду от тебя не раньше, чем смогу, например, научиться летать. Я хочу остаться потому, что люблю тебя.

Даже если бы он заговорил по-эльфийски, это не вывело бы ее из оцепенения. Никакие слова сейчас не могли бы дойти до сердца Николь.

— Я очень устала, — сказала девушка, — а спать не хочу… Ведь все безнадежно, правда? Но у нас будет место, где можно умереть…

Майкл приблизился и робко попытался обнять ее, на лице целителя отражалась целая гамма чувств.

— Надежда есть всегда…

Николь отстранилась и продолжила работу.

Они делали приготовления, чтобы пережить скорый День Разрушения. То есть этим занимался только Майкл — Николь после очистки замка большую часть времени сидела и разговаривала с пустотой в комнате брата, иногда смеясь или плача.

Она была податлива и безропотна. Если Майкл находил ей какое-нибудь дело, Николь выполняла задание покорно и без жалоб, а потом возвращалась к стулу в пустой комнате. Ела и пила она, если только ей клали еду в руки и специально поили.

Это все больше угнетало целителя, он спорил с Николь, кричал, уговаривал, один раз даже потряс за плечи, но девушка осталась безучастна — для нее он стал совершенно чужим человеком. А Майкл работал так много, что иногда просто не успевал проследить за Николь.

Целитель бродил по округе в поисках продовольствия, которое еще не сожрали гоблины. Майклу ничего не было известно о ловушках и силках, да и не смог бы он ловить маленьких зверьков — юноша не прикасался к мясу с тех пор, как принес клятву Богине, зато прекрасно знал ягоды и травы, дикие овощи и плоды, которыми и питался. Но странный горячий ветер, дувший в последнее время день и ночь, сушил землю, поэтому жрецу пришлось устроить запасы, которые теперь смогли бы прокормить обоих долгое время, если расходовать их экономно. Майкл настойчиво отгонял мысли о том, что, если с Николь что-то случится, он останется один…

Он молился Мишакаль, прося ее исцелить девушку, вылечить рану, что, не задев тело, избороздила душу. Он молился Паладайну, прося Бога Соламнийских Рыцарей принять под покровительство дочь, которая боролась со злом не меньше любого из сынов. И казалось, что Паладайн услышал, — их одиночество пока не тревожила ни одна живая душа. Майкл наблюдал за дорогой, намереваясь передать с каким-нибудь путником весть сэру Томасу и просить любой помощи. Правда, когда тринадцать дней превратились в девять, жрец уже не рассчитывал ни на что.

Но однажды в сумерках тишину нарушил грохот копыт по внутреннему двору.

— Мир этому замку! — раздалось зычное приветствие на соламнийском.

Новые звуки, казалось, пробудили Николь.

— Гость, — прошептала она, а Майкл поспешно кинулся к окну, чтобы посмотреть на прибывшего.

— Рыцарь, — сказал он. — И судя по доспехам, Рыцарь Розы.

— Мы должны оказать ему гостеприимство, — произнесла Николь.

Мера и Кодекс требовали накормить путника и, если надо, вылечить. Ведь он „драгоценный камень на подушке гостеприимства“. Честь Николь заставляла разделить с рыцарем все, что она имела.

Вздрогнув, девушка поднялась со стула и озадаченно посмотрела на свою поношенную мужскую одежду:

— Я не готова принять гостя. Отец был бы недоволен, он всегда приучал меня строго придерживаться Меры. Надо надеть самое лучшее платье… Отец еще брал церемониальный меч… — Николь огляделась, словно ожидая, что все вышеперечисленное появится из воздуха.

Она увидела меч брата, стоящий в стойке для оружия, прицепила его к поясу и направилась встречать гостя — первое осмысленное действие за последние дни. Майкл последовал за девушкой, мысленно благодаря путника за своевременное появление. Гость явно приехал издалека — его черный конь был мокр от пота и покрыт слоем грязи.

Николь торжественно вышла во двор, и если странный рыцарь и был поражен ветхим видом ее одежды, то ничем не выдал себя — в эти дни обедневшие члены рыцарства не были редкостью. Он выхватил меч и поднес его к шлему лезвием вверх в знак мира и произнес:

— Милорд, к сожалению, у меня не нашлось оруженосца, чтобы послать предупредить тебя о столь позднем визите…

— Добро пожаловать в замок Витсанд, сэр рыцарь, но я не лорд, а леди. Меня зовут Николь, дочь Дэвида Витсанда. Сойди с коня и отдохни под нашим кровом. К сожалению, у меня нет конюха, чтобы отвести твоего скакуна в конюшню, но я сама сделаю это.

Рыцарь, облаченный в полный доспех с выгравированной на панцире розой, медленно стянул шлем. Потрясенный Майкл шагнул ближе к Николь.

— Прости меня, миледи, — проговорил гость, — могу лишь умолять тебя поверить в то, что вечерние тени ввели меня в заблуждение и я принял благородную леди за мужчину.

Николь улыбнулась и, поклоном поблагодарив за комплимент, во все глаза принялась разглядывать прекрасного жеребца. Майкл же не мог оторвать взгляда от лица рыцаря: сильное и красивое, оно было измождено до крайней степени, но черные глаза на этом худом лице настолько парализовали волю жреца, что слова благодарности замерли на его губах. Глаза пылали диким огнем, который, казалось, пожирал саму плоть…

Целитель начал всерьез опасаться, что к ним прибыл безумец, но Николь ничего не замечала, полностью поглощенная животным, которое со сдержанным достоинством принимало ее ласки.

— Миледи, — начал Майкл, облизнув сухие губы и не зная, с чего начать, — я думаю, возможно…

— Прошу прощения, — подняла взгляд Николь, — позволь представить тебе, сэр рыцарь, нашего, семейного целителя, брата Майкла.

Рыцарь вежливо поклонился:

— Рад видеть тебя, брат Майкл. Меня зовут Лорд Сот из Даргаардской Башни. Леди Николь, благодарю тебя за столь доброе предложение, но, к сожалению, я должен от него отказаться. Дела заставляют меня провести нынешнюю ночь в дороге, и если ты не против, то я не буду даже спешиваться. Я завернул к вашему замку только напиться.

Слова рыцаря были вежливы и спокойны, но в сочетании с диким огнем в глазах звучали очень странно. Николь восхищенно посмотрела на него, — видимо, виной этому тоже были вечерние тени.

— Хорошо, Лорд Сот, я сама принесу воды!

Дочь рыцаря, она понимала, что у воина может быть много оснований спешить, поэтому быстро убежала к колодцу. А Майкл отправился на поиски ковша и соломы для коня. Вернувшись, он обнаружил Лорда Сота медленно и расчетливо пьющим из маленького железного ковшика.

— Я не потревожил бы вас вообще, если бы мне встретился водоем или поток, — говорил он в перерывах. — Но никакой чистой воды в вашей округе не осталось. Работа гоблинов, как я понимаю… — Он посмотрел на разрушенный замок с видом опытного воина.

— Да, — подтвердила Николь и погладила шею коня, — они обрушились на нас около двух недель назад. Мой брат погиб, защищая замок и людей.

— По-видимому, он был не единственным, кто сражался? — Горящие глаза Сота заметили, что меч на боку ее совершенно не тяготит.

Девушка вспыхнула.

— Это мой дом, — ответила она просто.

— Твой дом… Благословенный, несмотря ни на что… — произнес рыцарь, и пламя в его глазах вспыхнуло сильнее, лицо помрачнело и налилось горечью сожаления. Сот беспокойно пошевелился в седле, будто от боли. — Мне нужно отправляться в путь… — Он вернул ковшик Николь.

— Я не буду препятствовать тебе в твоих делах, Лорд Сот, — сказала девушка, — но знай, что ты всегда желанный гость в моем доме.

— Благодарю, леди Николь, но я не имею права думать об отдыхе до тех пор, пока не выполню свою задачу. Я скачу в Истар и должен быть там через четыре дня.

— Истар! — закричал Майкл. — Но ты не должен туда ехать, через четыре дня… — Он замер, не зная, как подобрать нужные слова.

Огненные глаза рыцаря опалили целителя.

— Так ты знаешь, жрец… Знаешь, какая ужасная судьба уготована миру. Но я оставлю тебе твои убеждения, сам же предотвращу Катаклизм, даже если расстанусь с жизнью. — Лорд Сот поклонился Майклу, а затем надел шлем и дал шпоры коню, быстро растворившись во тьме.

— Даже если это будет стоить жизни… — мягко повторила Николь, глядя ему в след. — Вот истинный герой — спасает мир не раздумывая… А я? Что делаю я?

Она повернулась и огляделась по сторонам, возможно впервые за все время видя замок в истинном свете.

— Мера. Присяга. Моя честь — моя жизнь… Я почти забыла заветы отца и брата, но этот рыцарь вернул мне память. Наверное, сам Паладайн направил… Я вечно обязана Лорду Соту из Даргаардской Башни!

Майкл с радостью присоединился бы к благодарностям за возвращение Николь к жизни, но странная тень поселилась в сердце жреца, словно дым от дальнего пожара. Он поежился и ничего не сказал…

Глава 2

Меланхолия Николь исчезла, развеянная Рыцарем Розы. Она вновь начала верить в будущее и, обретя надежду, взялась за дело с необычайной энергией. Девушка решила, что мир еще можно спасти и есть шанс, что он не будет изуродован ужасным бедствием…

Майкл с растущим опасением наблюдал за ней, не зная, как помягче объяснить, что эта мечта может остаться лишь мечтой.

— У меня были мрачные видения в последние дни, Николь, я видел, как Король-Жрец противостоит Богам, не думая молить их, как подобает простому смертному. Он сам желает диктовать Богам условия, считая себя равным им. Я чувствовал их гнев… такой, как этот странный ветер.

Николь прервала его, успокаивающе махнув рукой:

— Брат, успокойся. Рыцарь Соламнии уже скачет в Истар, чтобы все предотвратить, и с ним благословение Паладайна.

Майкл знал, что она упомянула об этом не для того, чтобы задеть его чувства, — скорее всего, Николь даже не сравнивала рыцаря и жреца, не видя в них ничего общего. Но целитель смолчал — девушка могла подумать, что он ревнует к рыцарю, а он и не собирался этого делать. Николь не любила Лорда Сота, а лишь видела в нем воплощение чести, набожности и благородства. Кодекс и Мера возводили рыцаря выше обычного смертного с присущими ему недостатками…

Майкл отправился на прогулку и не возвращался обратно до тех пор, пока его горечь не улеглась. Он немного половил рыбу, уговаривая себя, что вера Николь слишком трогательная и искренняя, чтобы он мог уничтожить ее.

— Возможно, если бы в мире было больше таких, как она, нам не пришлось бы столкнуться с этой ужасной судьбой, — сказал он странному ветру и голубым небесам.

В ночь перед Катаклизмом Майкл очнулся от сна о страшных пожарах и крови, скатившись с кровати на пол и обливаясь холодным потом. Гнев Богов разливался напряжением в воздухе, потрескивая и грохоча в пустом небе.

Робкий стук в дверь заставил юношу подняться.

— С тобой все хорошо, брат? — спросила Николь. Он распахнул дверь и едва не сбил ее с ног; девушка отступила на шаг. Майкл знал, каким ужасным мог показаться: лохматый, исхудавший, с опухшими от бессонных ночей глазами.

— Нам нужно срочно укрыться в безопасном месте, — пробормотал он, хватая Николь за руку.

— Да это просто буря, — слегка нервно ответила девушка. — Майкл, ты делаешь мне больно!

Но целитель и не думал ослаблять хватку.

— Он настал. День Гнева.

— Но Лорд Сот… — начала она.

— Он не сможет ничему помешать, Николь! — завопил Майкл, чтобы перекричать мощный раскат грома, сотрясший стены. — Я не знаю, как и почему это случилось, но он потерпел неудачу! Так бывает, знаешь, даже с Рыцарями Соламнии! Они тоже смертны, как и все мы!

— Я верю в него! — рассердилась Николь.

— Он человек, а мы должны верить в Богов, — уже спокойнее сказал целитель. — Стены нашего замка крепки, благословенны, как сказал рыцарь. Думаю, можно остаться и здесь.

— Нет, этого не может быть! Он сумеет!

Девушка быстро вырвалась и бросилась в семейное святилище. Целитель побежал следом, понимая, что помещение без окон в центре замка будет самым безопасным местом.

Николь стояла на коленях перед алтарем.

— Паладайн, молю тебя, помоги Лорду Соту! Прими его жертву, как когда-то принял жертву Хумы!

Снаружи по стенам замка все сильнее колотил горячий и сухой ветер, вопя множеством голосов. Молнии били с небес, раскалывая деревья, гром ворчал, как рассерженный гигант. Буря набирала силу все утро и с каждой минутой становилась все более могучей. Солнце исчезло, и день стал чернее ночи. Ураган выворачивал старые деревья и швырял их на молодые, слабые стволы.

Майкл осмелился покинуть святилище и добраться до ближайшего окна. Сотни зажженных молниями деревьев и пылающая трава освещали непроглядную темень. За его спиной послышались шаги Николь.

— Боги оставили нас, — прошептала она.

— Нет, — твердо сказал Майкл, беря ее под локоть, — это мы забыли их.

Под звуки усиливающегося ветра они вернулись обратно. Теперь в нем слышался рев драконов, жаждущих крови и смерти. Стены замка дрожали непрерывно, сама земля содрогалась в ужасе. Землетрясение заставило каменное сооружение заходить ходуном, по стенам побежали трещины, где-то послышался шум обвала. Они прижались к алтарю, не в силах говорить или молиться. Майкл знал, что они обречены, — скоро потолок обрушится на них и погребет под тоннами камней. Он придвинул губы к уху Николь и лихорадочно принялся описывать прекрасный мост из звездного света, виденный им недавно. Там они найдут свободу и покой, уйдя от ужасов этого мира.

Внезапно все кончилось.

Шторм стихал, бурные облака рассеивались с жалобными вздохами, опустилась тишина, а они все еще были живы.

— Любимая моя, мы спасены! — закричал Майкл, не соображая, что говорит, и сжимая Николь в объятиях.

Девушка была напряжена как струна, но тут же порывисто обняла его. Оба упали на колени перед алтарем Паладайна и сдавленными от волнения голосами вознесли благодарственные молитвы за спасение…

— „Земля расколется, появятся новые моря, а старые горы исчезнут. Погибнет бесчисленное множество живых существ. Еще больше останутся жить дальше, перенося темные и ужасные дни, которые заставят их пожалеть, что они не умерли…“ Так сказал маг в черной мантии… Но почему? Почему это случилось, Майкл? — отрывисто прошептала Николь. — Возможно, некоторые заслуживали смерти, особенно такие, как тот ужасный жирный жрец… Но сейчас погибли и виновные, и невинные… Как могли Боги, если они добрые, допустить такое?

— Не знаю, — беспомощно ответил Майкл. — Многое бы отдал за то, чтобы знать, — но не знаю…

— По крайней мере, я не одна, — мягко сказала Николь. — Ты со мной, и я рада этому… Ты знаешь, я понимаю, что, если бы ты ушел вместе с Богиней, я давно уже была бы мертва.

Он не отвечал. Просто не мог. Слова растворялись в любви и тоске.

— Обними меня крепче, — прошептала девушка, сильнее приникая к жрецу.

Майкл сделал, как ему приказали, и, прижав светлую голову к груди, не удержался и поцеловал золото волос.

К его удивлению, Николь вернула поцелуй, их губы встретились и жадно слились…

— Николь, — прошептал целитель, когда снова смог дышать, — я не могу быть удостоенным такой чести… Ты дочь рыцаря из благородного семейства, а мой отец владел магазином в Кзак-Цароте, мать же была из равнинных кочевников. У меня нет ничего, чтоб дать…

— Я выйду за тебя замуж, Майкл.

— Николь, послушай меня!

— Майкл… — Девушка поцелуем заставила жреца замолчать. — Подумай сам, какое это теперь имеет значение?

Наверное, Паладайн услышал их брачные и смирил гнев, чтобы благословить союз, поскольку стены замка остались крепко и нерушимо стоять вокруг. Когда настало следующее утро, тяжелая печаль, смешанная с радостью, навалилась на них. Майкл склонился над алтарем и провел пальцем по глубокой трещине, что теперь змеилась на его поверхности.

— Мы узнаем, почему это случилось, Майкл, — твердо сказала Николь. — Будем искать, пока не найдем ответ. „В мире утративших веру ты единственный, кто предан… Поэтому тебя будут оскорблять, унижать и преследовать… Но я вижу того, кто тебя любит и рискнет всем, чтобы защитить…“ Это тоже слова черного мага, слова Рейстлина.

— Хорошо, — кивнул Майкл — в этот момент он согласился бы с любыми словами Николь. — Мы найдем ответ.

Глава 3

Холодные жестокие ветры обрушились на Кринн после Катаклизма, запасы продовольствия в замке быстро истощались. Поток, где Майкл ловил рыбу, навсегда исчез в пучине земли, холод убивал все, что еще могло расти. В окрестностях уцелел только их замок, но однажды появилась группа людей с юга, которые предложили еду в обмен на убежище.

Майкл согласился есть мясо, надеясь, что Богиня простит ему этот грех. Но охотники долго не гостили; передохнув и похоронив своих мертвых, они двинулись дальше, ища новые угодья для охоты. Целитель только сегодня утром видел, как они сушили мясо и ягоды перед дорогой. При мысли о том, что на юге остались леса и равнины, сердце целителя внезапно сжалось от тоски по родным местам.

— Кзак-Царот, — сказал он.

— Что? — не поняла Николь.

— Там был Храм Мишакаль, и там хранились священные Диски… Почему я подумал о них так поздно? — Он лихорадочно заметался по комнате.

— Какие диски? О чем ты говоришь?

— Диски Мишакаль, на которых написана вся мудрость Богов. Ты поняла, любимая? Именно на них мы найдем ответы!

— Если ответы вообще есть, — мрачно произнесла Николь. — Вчера я помогала хоронить ребенка. Совсем маленького. Что было ему до Короля-Жреца и его прислужников? Зачем Боги покарали такого кроху?

— Мы найдем Диски и найдем ответ.

— В Кзак-Цароте! — рассмеялась Николь. — Ты помнишь, что сказали нам беженцы про Кзак-Царот?

— Помню, — Майкл зашагал еще быстрее — рожденный там, он с трудом мог поверить вестям о полном разрушении города, — Но надо убедиться лично…

Николь подбежала к нему и быстро обняла:

— Прости, любимый, прости меня. Я не хотела тебя обидеть, просто забыла, что там твой дом. Завтра мы двинемся на юг, здесь меня ничто не держит.

На следующее утро Николь уже закрывала за собой тяжелую дверь, когда вдруг остановилась.

— Нет, — тряхнула женщина головой и пнула створку, — рыцарь сказал, что этот дом благословен. Пусть он станет защитой для всех, кто в ней нуждается. У меня есть чувство, что я никогда больше не увижу замок…

— Не говори так — это плохое предзнаменование, — предостерег Майкл.

— Это не предзнаменование, — спокойно и грустно улыбнулась Николь. —Наша дорога пролегает совсем в другую сторону.

Она погладила на прощанье холодный камень стен, и оба путника двинулись на юг…

Если бы они знали, как трудно и опасно будет их путешествие, то никогда не оставили бы замок. Они готовили себя к ужасным разрушениям, которые придется увидеть, но реальность оказалась во сто крат страшнее. А самым главным потрясением стало появление морских вод там, где их никогда не было.

Достигнув Каэргота, они уперлись в преграду — Сиррионское море теперь скрыло некогда солнечные холмы. Здесь им пришлось задержаться и работать, чтобы иметь возможность заплатить за переправу. Николь помогла справиться с бандой гоблинов, что шныряла недалеко у побережья, а Майкл показывал жителям целебные травы и съедобные коренья, чтобы те не питались одной только рыбой.

Наконец, уплатив команде зловеще выглядящих эрготианцев, чья родина теперь оказалась отделенной проливом на западе, Майкл и Николь на огромном плоту двинулись в путь и угодили в ловушку. Эрготианцы потребовали у них все ценности и еду в обмен на жизни. Николь, одетая как рыцарь, отказалась и просто-напросто избила мерзавцев, заслужив некоторое уважение. Усмиренная, команда продолжила переправу, хотя на Майкла в его синей рясе они поглядывали с откровенной насмешкой. Николь сказала, что „ее брат“ у смертного одра матери дал клятву быть верным прежним Богам…

Переправившись, через, как его теперь называли, Новое море, Майкл и Николь даже подружились с командой, и эрготианцы пообещали, что их плот всегда к услугам рыцаря и целителя, если те пожелают вернуться. Если бы путники знали, что случилось с Кзак-Царотом, то немедля приняли бы приглашение…

В прибрежных холмах Майкл и Николь немедленно заблудились, поскольку никакая карта больше не говорила правду, дороги не вели никуда или уводили в топи и глухомань. Бывшие плодородные земли высохли, а леса сгорели или погибли. Голод и болезни заставили выйти на разбой даже мирных в прошлом жителей. Многие скитались в поисках счастливой и тихой жизни, которая, по слухам, лежит где-то за соседним холмом. Никого не делает мягче и добрее крик голодных детей.

Говорили, что недавно несколько эльфийских городов на окраинах Квалинести были атакованы дикими толпами. Скорее всего, это было правдой, потому что когда Майкл и Николь случайно приблизились к границам эльфов, несколько стрел, пущенных мимо, заставили их держаться подальше.

Николь не снимала доспехов и сверкающего меча с пояса. Ее грозное оружие и решительный вид отпугивали многих грабителей, которые желали мяса в животе, а не острой стали. Но были случаи, когда негодяи были неплохо вооружены и не боялись „безусого рыцаря“. Тогда Николь и Майкл принимали бой, если некуда было отступить, а когда была возможность — спасались бегством. Целитель срубил себе большой посох, которым научился пользоваться с достаточной эффективностью, хотя бился в основном не за себя — за Николь.

Жрец все больше впадал в отчаяние при виде хаоса, охватившего мир; теперь уже Николь приходилось заботиться о нем, как он заботился о ней перед Катаклизмом. Ее любовь не давала Майклу угаснуть, хотя теперь он даже не обращался с молитвами к Мишакаль.

И вот, после многих месяцев утомительного путешествия, они достигли цели.

— Великий город Кзак-Царот, чья красота окружает вас… — шепотом прочел Майкл надпись на поваленном обелиске, проводя рукой по растрескавшимся письменам.

Голова целителя поникла, он спрятал лицо в ладонях, чтобы никто не мог увидеть его плачущим. Николь ласково погладила жреца по плечу огрубевшей рукой, обветренной и покрытой царапинами и синяками.

— Я не знаю, почему плачу, — резко сказал Майкл, смахивая слезы до того, как они смогли застыть на лице. — Мы столько повидали жестокостей и ужасов, а тут лишь кусок камня… Но все же я помню…

Рыдания вновь сотрясли его. Целитель думал, что стал достаточно сильным, чтобы вернуться, но опустошение оказалось слишком велико и страшно. Раньше отсюда можно было увидеть весь Кзак-Царот в его величии, услышать крики купцов и зазывал, смех детей и гомон толп на улицах!

Сейчас вокруг царила тишина. Тишина и пустота. Это было самое страшное из всего им пережитого — хотя ему говорили, что Кзак-Царот исчез в пучинах земли без остатка, но Майкл никогда не верил таким слухам. Он продолжал надеяться и теперь горько проклял напрасные чаяния.

Николь тихо отошла в сторону, понимая: горе Майкла настолько личное, что даже она не вправе вмешиваться в эти чувства. Она обнажила меч и, зорко поглядывая вокруг, охраняла покой возлюбленного.

Вскоре рыдания целителя стихли. Николь слышала его тяжелое свистящее дыхание.

— Мы пойдем дальше? — спросила она спокойным голосом.

— Да, ведь мы уже зашли далеко… — Он вздохнул. — Просто видеть чужие города, лежащие в руинах, и свой дом застать таким же… тяжело.

Николь забралась на обелиск, собираясь перебраться по нему через болотную жижу. Майкл поколебался мгновение, потом последовал за любимой. Его ноги прошли по надписи: „Боги возблагодарят нас за красоту домов“.

Красота… Вокруг расстилалась сухая пустыня, виднелись обугленные деревья и кусты. Никаких признаков живого, даже следов зверей нет. Взгляд Майкла слепо скользил по окрестным руинам.

— Не могу поверить… — прошептал он. — Зачем я сюда явился? Что ожидал найти?

— Семью, — произнесла Николь.

Целитель пораженно воззрился на нее, затем медленно кивнул:

— Да, ты, конечно, права… похоже, ты уже прекрасно знаешь меня.

— Может, ты и найдешь ее. — Женщина попыталась улыбнуться. — Многие могли выжить.

Она не верила тому, что говорит, но знала, что не дурачит Майкла. Она что-то слышала в этой тишине, какие-то странные звуки. Возможно, это ветер колебал мертвые ветви деревьев…

— Вряд ли. — Майкл отрицательно покачал головой. — Если кто и выжил, то они наверняка ушли на равнины. Предки моей матери прибыли оттуда.

Николь неуверенно прислушивалась.

— Ты знаешь, мне чудится, что Кзак-Царот наполнен плачущими призраками.

— Мертвецы на улицах? — Майкл вздохнул. Неужели кто-то еще способен не заслужить милосердия Богов…

— Какого еще милосердия?! — едва не закричала на него Николь, но вовремя прикусила язык.

За прошедшее время они много узнали друг о друге, их любовь больше не была прекрасным свадебным нарядом. Но, пообтершись, эта одежда стала гораздо более удобной для носки. Ни один из них не мог представить ночь без объятий любимых рук, но пережитое уже начало пятнать и кромсать материю любви. Когда эти дыры будут залатаны, их брак станет гораздо крепче, но сейчас споры делались все горячее, а аргументы — все больнее и острее.

— Сейчас почти полдень, — бросила Николь. — Если мы собираемся начать поиски, у нас не так много времени. Куда пойдем?

Майкл услышал холод в голосе и без труда понял, что она имеет в виду.

— Прямо. Дальше будет большой колодец, а за ним должен находиться Храм Мишакаль.

— Если он сохранился…

— Храм должен быть, — твердо сказал целитель. — Там мы найдем все ответы.

Остатки того, что раньше было широкой улицей, привели путников к большому внутреннему двору. На востоке одиноко возвышались четыре мраморные колонны, которые теперь ничего не поддерживали, полуразрушенная стена не более четырех футов в высоту показывала остатки колодца.

Николь заглянула вниз и пожала плечами, разглядев только тьму. Майкл подошел ближе и похлопал по пыльному камню:

— У нас была привычка выбегать из храмовых комнат для обучения и сидеть тут, обсуждая будущие планы. Хотели с помощью Богов сделать мир лучше…

— Боги вас не услышали. — Николь внимательно оглядывалась по сторонам. — Так это и есть Храм? От него все-таки что-то осталось…

Майкл поспешил к зданию, чей чистый белый камень, такой сияющий и холодный, казался знакомым и чужим одновременно. Остальные развалины его не интересовали, так же как и люди, некогда прогуливавшиеся здесь. Он спешил к огромным двойным воротам, отлитым из золота и богато украшенным орнаментом. Они загадочно мерцали в лучах зимнего солнца, и целитель спешил распахнуть их.

Он взлетел по ступеням, ударился о створки и отлетел в сторону. Ничего не понимая, Майкл вновь навалился на двери, но те остались неподвижными. Отступив назад, жрец воззрился на них в недоумении.

— Что случилось? — крикнула Николь, подходя к подножию лестницы.

— Двери не открылись…

— Значит, они заперты, да и выглядят очень надежно, не так ли? — Николь медленно поднималась, осматривая вход. — Но, если подумать, можно попытаться их…

— Они не могут быть заперты. Не могут быть. На них нет запоров… Храм всегда был открыт…

— Забавно. Но ведь должен быть путь внутрь? — Николь раздраженно и сердито навалилась на дверь плечом, но та не дрогнула. — Нам надо попасть внутрь любой ценой. А кроме этого есть еще пути?

— Нет, это единственный.

— Тогда я все равно войду! — Николь выхватила меч и уже собиралась вставить лезвие между створками, когда Майкл перехватил ее руку:

— Нет, Николь, я запрещаю тебе!

— Запрещаешь мне? — яростно зашипела женщина. — Я — дочь Рыцаря Соламнии, и ты не смеешь приказывать мне! Да ты всего лишь жалкий…

— …жрец, — закончил Майкл. — А теперь даже уже и не он. — Целитель печально коснулся амулета на шее и посмотрел на символ Богини. — Она не откроет мне двери…

— Теперь не самое подходящее время, — раздался голос.

Николь развернулась с обнаженным мечом:

— Кто это еще?

— Убери оружие, дочь рыцаря, — тихо произнес голос, — я не причиню вреда.

На нижних ступенях сидела женщина средних лет в поношенной одежде, тень от колонны почти полностью скрывала ее. Возможно, именно поэтому ни Майкл, ни Николь не заметили ее до сих пор.

Соламнийка вложила меч в ножны, но не спешила убирать руку от гарды, ведь, как говорили, Катаклизм не уничтожил всех магов. Такая вот, мирная с виду женщина свободно могла оказаться скрывающейся чародейкой. Они медленно спускались по лестнице, внимательно вглядываясь в черты лица незнакомки, искаженные страданием и горем. При виде ее морщин на глаза Николь навернулись слезы, хотя она не плакала уже много месяцев, за все время трудного путешествия.

— Кто ты, уважаемая? — мягко спросил Майкл, становясь рядом с неподвижной женщиной на колени. — Как тебя зовут?

— У меня нет имени, — спокойно произнесла женщина, — я — мать всего живого.

Под тонким одеянием она дрожала от холода, и Майкл, сорвав с себя плащ, набросил ей на плечи:

— Тебе нельзя тут оставаться, уважаемая, скоро ночь, холод усилится.

— О, но я должна остаться. — Женщина, казалось, не заметила плаща. — Иначе как меня найдут дети?

Николь тоже опустилась на колени, ее голос, который был хриплым и скрипучим, когда она спорила с Майклом, теперь стал нежным и ласковым:

— А где они? Мы отведем тебя к ним.

— Там, — кивнула женщина в сторону разрушенного города.

— Она сошла с ума, — вздохнула Николь, взглянув на Майкла, и обратилась к женщине: — И как долго ты сидишь здесь, уважаемая?

— С того самого дня, — горько произнесла женщина. Пояснений не потребовалось. — Они никогда надолго не покидали меня, а тут потерялись… Вы знаете, мы договорились, что встретимся тут, если что, но они все не идут… Я должна ждать, ведь рано или поздно они придут…

Николь смахнула рукавом непрошеную слезу, Майкл пристально глядел на женщину, колеблясь и не зная, что делать. Нельзя оставить тут это бедное безумное создание, иначе она погибнет. Но без борьбы она не покинет свое место, так тоже можно убить ее. Возможно, если ее отвлечь от трагедии…

— Уважаемая, я жрец Мишакаль. Я вернулся сюда в поисках Дисков, которые хранились здесь. Ты сказала, что сейчас неподходящее время, но когда откроются золотые створки?

— Когда зло поднимется из колодца… когда синий кристалл вновь наполнится светом… когда темные крылья заслонят землю… тогда придут мои дети… и двери храма откроются, — ровным голосом проговорила женщина.

— Когда это случится?

— Не скоро… не скоро… — Незнакомка неожиданно мигнула, и ее взгляд очистился от безумия. — Так вы ищете Диски? Но они находятся в другом месте…

— Где?! — нетерпеливо воскликнул Майкл.

— Некоторые говорят… что в Палантасе, — пробормотала та. — Астинус… Великая Библиотека… идите в Палантас… там найдете ответы на все вопросы…

— Палантас! — Майкл выпрямился, потрясенный мыслью о новом путешествии через пустынные земли, которое займет долгое время. Но глаза Николь уже зажглись, как звезды.

— Палантас! Башня Верховного Жреца, цитадель Рыцарей Соламнии! Да, там мы найдем все ответы… — Она вскочила на ноги. — Майкл, до заката еще есть время, надо немедленно трогаться в путь.

Целитель неохотно поднялся:

— Ты уверена, что не пойдешь с нами, уважаемая?

— Мое место здесь, — пожала плечами женщина, — иначе как они узнают, где меня найти? Но за плащ спасибо, теперь мне будет гораздо теплее.

Майкл сделал несколько шагов прочь, но внезапно обернулся — незнакомка на миг показалась ему очень близкой и родной, возможно, он видел ее раньше или встречал в детстве…

— Я не могу уйти, оставив тебя тут!

Женщина улыбнулась странной грустной улыбкой:

— Ступай с моим благословением, дитя. Когда-нибудь ты тоже вернешься, и я буду ждать тебя здесь…

Глава 4

Огромный морской порт Палантас, построенный гномами еще в Век Силы, если верить слухам, пережил Катаклизм почти без последствий.

Майкл и Николь с удивлением и беспокойством чувствовали, что теряются во все растущих потоках беженцев, которые устремлялись в богатую и безопасную гавань. Расположенный на западе Соламнии, на берегах залива Бранчалы, город охранялся благородными лордами из Соламнийских Рыцарей, а их цитадель. Башня Верховного Жреца, надежно оседлала горный перевал, контролируя и защищая поток товаров и богатств, что уходил из Палантаса во внутренние земли.

Но хотя городские стены и изящные башни города смогли уцелеть в Катаклизме, трещины и пропасти избороздили души горожан. Они всегда были такими, но раньше их скрывали золото, страх перед Богами и мощью рыцарей… Теперь, спустя год после бедствия, поток золота больше не вливался в город, море не пестрело парусами. Вместо богатых караванов через ворота входили одни нищие, торговля Палантаса находилась на грани полного краха.

Здесь, как и в других местах Ансалона, люди искали любого виновного, кроме себя, чтобы возложить на него все грехи.

Майкл и Николь с попутчиками достигли Палантаса в середине утра. И хотя до них еще долетали слухи об изобилии, больше всего было рассказов о грабежах, убийствах и насилии. Они были готовы увидеть самое страшное, но картина, представшая перед их глазами, все равно потрясла влюбленных.

— Пусть же Боги проявят жалость… — прошептал Майкл в ужасе.

У самых стен все поля чернели от нищих, оборванных людей, которые отчаялись попасть внутрь. Завидев новеньких, они бросались к ним, жалобно бормоча и выпрашивая что-нибудь, что могло облегчить их муки. Добросердечный Майкл немедленно раздал бы все, что имел, но Николь, сжав зубы, отбрасывала в стороны самых наглых, терпеливо проталкиваясь к городским воротам.

Створки были распахнуты, меж ними внутрь и наружу под зорким контролем стражей текли людские ручейки. Один из стражей, заметив Николь и ее оружие, поглядел с интересом.

— Эй, наемник! Праведному Сыну нужны мечники! — крикнул он, ткнув пальцем вдоль улицы. — Можешь заработать на еду и место для ночевки. Если заинтересовался, иди в Старый город.

— Праведный Сын? — проговорил Майкл недоверчиво.

— Спасибо за вести! — крикнула стражу Николь и поспешила утащить мужа подальше.

Крики нищих остались за стенами, но внутри Палантаса положение было не намного лучше — люди сидели и спали везде, прямо на улицах и холодных камнях. Тут и там появлялись личности со зловещими физиономиями, но, заметив меч Николь и крепкий посох Майкла, проходили мимо. Две неряшливые женщины попробовали увлечь их в покосившуюся лачугу. В городе пахло грязью и болезнями. Майкл и Николь не могли справиться с отвращением и узнать у кого-либо из прохожих правильное направление. Отец Николь часто ездил в Палантас и рассказывал, что он похож на большое колесо. Огромная древняя библиотека находится в центре, известном как Старый город, наряду с дворцами, домами рыцарей и другими важными зданиями.

Они прошли сквозь ворота внутренней стены, отделявшей Старый город от Нового. Здесь улицы не были так переполнены, да и воздух был чище. Майкл и Николь поспешили вперед, уверенные, что именно библиотека должна быть приютом мира в этом несчастном городе. Завернув за угол, они поняли, почему улицы казались свободными, — все люди собрались здесь.

— А где же библиотека? — спросил Майкл, глядя поверх голов.

— Вот она, — ответила Николь, указывая на здание, вокруг которого и бурлила толпа.

— А что здесь происходит? — поинтересовался целитель у стоящей рядом женщины.

— Тише! — зашипела та. — Не видишь. Праведный Сын говорит!

— Давай сюда. — Николь потянула Майкла к небольшой купе деревьев, что росли вдоль богатой улицы. Оттуда они могли слышать и видеть оратора, который стоял сейчас на широких ступенях Великой Библиотеки Палантаса.

— Думаете — те, кто сейчас за стенами, добрые люди? — надрывался тот. — А я скажу вам — это ложь! — Он указал пальцем на тонкие изящные колонны за спиной. — Такая же ложь, как то, что они говорят о Короле-Жреце!

Толпа вокруг сердито зароптала.

— Да, я видел их и легко прочел правду их сердец своими собственными глазами! — Оратор выкатил глаза, как бы демонстрируя их наличие, но в них не было ничего замечательного, разве что они слегка косили и на вид были очень хитрыми.

— Великий Астинус, — с сарказмом продолжил оратор, — пишет, что Король-Жрец навлек на всех гнев Богов, требуя от них невозможного! А кто, кроме него, имел такое право? Кто из живущих настолько же непорочен, как он? А я назову вам реальную причину того, почему Боги сбросили пламенную гору на Истар!

Он сделал паузу, ожидая, пока толпа успокоится.

— Из ревности! — Он сделал вдох, и его слова далеко разнеслись в морозном воздухе. — О, как они ревнивы! Они не смогли пережить существование человека, который был достоин стать Богом гораздо более их самих! Они боялись, что он бросит им вызов! А ведь Король-Жрец мог это сделать — и наверняка победил бы!

Люди одобрительно заревели с затаенным чувством гнева.

— И хотя он ушел, — продолжал Праведный Сын, складывая руки в набожной печали, — многие из нас поклялись продолжить начатое в память о деяниях Короля-Жреца. Да! — закричал оратор, поднимая кулак к небесам. — Мы бросаем вам вызов, Боги! Мы не боимся! Обрушьте на нас еще одну гору, если посмеете!

Майкл дернулся вперед, открывая рот для гневных слов.

— Ты сошел с ума? — зашептала рядом Николь. — Ты нас погубишь!

Она быстро схватила его медальон и запихнула внутрь синих одежд, скрывая от чужих глаз. Майкл вздохнул, но ничего не сказал. В толпе никто не обращал на них внимания, все смотрели только на говорившего.

— Лорд Палантаса на нашей стороне! — кричал мужчина. — Он согласился изменить законы, понимая, что наши поправки справедливы и истинны, и только этот проклятый старик мешает всему! — Он снова указал на колонны за спиной.

— Тогда мы сами сделаем это, без него! — послышался голос из толпы, видимо, это был специально подготовленный человек. — Читай нам свои законы, Праведный Сын! Дай нам услышать их!

— Да!

— Давай!

— Да, читай закон!

Крики толпы превратились в скандирование.

— Сейчас, добрые граждане, сейчас, — поднял руку косоглазый оратор. Он покопался за пазухой и, колыхнув белоснежным одеянием, что так контрастировало с поношенной одеждой остальных, достал свиток.

— Первое: эльфам, гномам, кендерам и любому другому существу, в чьих жилах течет хоть капля нечеловеческой крови, запрещено жить в городе! Все будут высланы! Любой, кто не подчинится, будет казнен!

— Второе: любой маг или чародей, ведьма или колдун, ученик мага, чародея или колдуна… — оратор сделал паузу, чтобы перевести дух, — пойманный внутри городских стен, будет казнен!

Люди на площади встретили этот пункт недоумением и даже смешками, уж слишком невероятной казалась такая перспектива. Палантас уже давно избавился от них, хоть и дорогой ценой.

— Третье: все Рыцари Соламнии и члены их семейств должны быть изгнаны!

Громкие одобрительные крики.

— Все богатство и достояние вышеназванных рыцарей должно быть конфисковано и роздано простым людям!

Еще более громкое одобрение и радость. Теперь уже Николь вспыхнула и собиралась открыть рот, но Майкл был наготове.

— Ты тоже держи себя в руках, — зашептал он, расправляя ее плащ по панцирю и прикрывая складками меч в старинных серебряных ножнах, украшенных короной и зимородком.

Они отошли еще глубже в тень деревьев.

— Четвертое: библиотеку надлежит снести и сровнять с землей! Все лживые книги и свитки должны быть преданы огню! — Праведный Сын дернул рукой, и свернувшийся свиток громко щелкнул. Не сводя глаз с собравшихся, он сделал широкий жест, словно уже ломал башню и обрушивал ее.

Народ заорал и начал надвигаться на древнюю библиотеку.

Оттуда никто не вышел, ни один защитник не выглянул наружу. Но древнее здание, мрачное и полное достоинства, смиряло толпу одним своим видом. Первые ряды заколебались и замедлили шаг, позволяя остальным выйти вперед, если те хотят. Вторые же, неожиданно очутившись на переднем крае, терялись, бесцельно сотрясая воздух криками. Из толпы неслись угрозы, летели тухлые яйца и засохшие овощи, но люди не хотели подступать ближе.

Оратор мрачно понаблюдал за ними и понял, что время еще не пришло. Он сошел с возвышения, и его немедленно окружили верующие и матери, испрашивающие милости для больных детей.

— Именем Короля-Жреца… — кротко говорил он, передвигаясь от одного к другому. — Во имя Короля-Жреца…

— Что это за издевательство? — задыхаясь, спрашивал Майкл, едва способный сохранять спокойствие. — Я не могу в это поверить! Они что, ничему не научились?

Часть толпы продолжала топтаться на ступенях библиотеки, остальным стало скучно, и они побрели прочь к тавернам, несмотря на то, что те не сильно могли развлечь их в эти дни.

— Тише! — Николь потянула его еще дальше в тень.

Праведный Сын шел через толпу, умело общаясь с людьми, обещая им все, чего те хотели, но быстро избавляясь от них. Вокруг него уже возникла маленькая свита, которая умело отсекала новых просителей. Они прошли совсем рядом, но Николь с Майклом были почти незаметны в тени.

— Они уже ели у тебя с рук, Праведный Сын, почему ты не подстегнул их для штурма?

— Еще не время, — ответил тот удовлетворенно. — Пусть идут к друзьям и соседям, расскажут все, что услышали. На следующем собрании у нас будет в сто раз больше людей, а потом и в тысячу раз! А пока пришло время подогреть их ненависть… Помнишь пекаря-полуэльфа, который упрямо отказывается уехать из города? Проследи за тем, чтобы от его булок несколько людей заболели… Добавь пару капель… — Праведный Сын передал подручному маленький стеклянный пузырек. — Сообщишь, кто именно. Я как раз окажусь рядом, чтобы излечить их… — Один из прихвостней посмотрел на склянку с сомнением, поэтому Праведный Сын презрительно дернул щекой. — Это не яд, эффект со временем исчезнет, но откуда знать об этом сиволапым крестьянам? Пусть думают, что это моих рук дело.

Тот кивнул и поглубже спрятал пузырек.

— А что насчет библиотеки?

— У нас будет другое собрание, через два-три дня, когда в городе начнутся неприятности. Если ты сможешь достать одну из тех книг, где написана ложь о Короле-Жреце…

— Это легко — глупый старик Астинус позволяет любому читать их.

— Прекрасно. Я сам зачитаю ее толпе. Думаю, это решит судьбу старика и библиотеки. Он единственный, кто еще стоит на моем пути к вершине власти в Палантасе. Как только его не станет, я легко разберусь с этим жеманным лордом города. Кроме того, продолжай распространять в тавернах истории о рыцаре, что был проклят Богами.

— О Соте?

— Да, о Лорде Соте…

Николь тихо выдохнула, Майкл схватил ее за руку, призывая к тишине.

— Не уверен, Высокочтимый, что мы должны полагаться на эту историю, чтобы вызвать ненависть черни к рыцарям. О нем рассказывают и другие истории…

— Что еще за истории? — резко спросил Праведный Сын.

— Говорят, он ехал в Истар, предупрежденный о Катаклизме, планируя остановить Короля-Жреца.

— Ерунда! — фыркнул тот. — Вот что ты должен говорить: Сот был разъярен, когда узнал, что Король-Жрец хочет обнародовать правду о его извращенных связях с эльфами и троллями. Намекни очень ясно, да, еще добавь историю о том, как он убил свою первую жену. Это все очень нравится… Тише, кто-то еще хочет благословения…

Из переулка навстречу им вышла молодая женщина, ждущая ребенка, и робко встала поодаль. Праведный Сын внимательно поглядел на нее и мягко улыбнулся:

— Подойди же ближе, дочь моя. Что я могу сделать для тебя?

— Прости, что потревожила тебя, Праведный Сын, — залилась румянцем женщина, — но я слышала твою проповедь вчера в Храме и смущена…

— Я помогу тебе, дочь моя, — сказал тот кротко. — Что тебя запутало и смутило?

— Я всегда молилась Паладайну, а ты велишь больше не молиться никому из старых Богов. Я должна молиться Королю-Жрецу?

— Да, дочь моя. Когда Королева Зла напала на мир, остальные Боги в страхе сбежали, а Король-Жрец нашел в себе храбрость и остался биться с нею, почти как Хума. А сейчас, в небесном плане, Король-Жрец продолжает бой и нуждается в молитвах. Ты, дочь моя, должна помочь ему в сражении…

— И поэтому мы должны выгнать кендеров и эльфов?

— И всех остальных, кто ведет свой род от сил Тьмы.

— Теперь я поняла… Спасибо, Праведный Сын. — Женщина поклонилась, а жрец возложил ей на голову руку и благословил ее и будущего ребенка.

— Во имя Короля-Жреца, — сказал он торжественно.

Женщина побежала прочь, а Праведный Сын наблюдал за ней с довольной улыбкой на губах. Затем он посмотрел на своих помощников, и они продолжили путь, обсуждая дальнейшие планы по захвату власти.

Ни Николь, ни Майкл не могли ничего сказать долгое время. Они были настолько потрясены и измотаны, словно выдержали долгий бой с сотней врагов и сил совсем не осталось.

— О, Майкл, — пробормотала Николь, — этого не могло случиться! Я не верю — Лорд Сот был столь же отважен, сколь и благороден… Он никогда не сделал бы такие ужасные вещи.

— Какая ложь! — Бледное лицо Майкла перекосилось от гнева. — Ложный жрец извратил правду!

— Но что из этого правда?! — воскликнула Николь. — Мы же не знаем точно!

— Тише, не привлекай внимания, — предостерег ее муж, заметив, как несколько мужчин бросают в их сторону внимательные взгляды.

— Да, правда о наших друзьях! — крикнул он громко. — В этом справедливом городе все откроется, он прекрасен и благословен!

Мужчины, покачиваясь и дыша перегаром „гномьей водки“, приблизились.

— Новички в Палантасе?

— Мы пришли из Витсанда, — кланяясь, проговорил Майкл.

— Ну, вы, по крайней мере, люди. Беженцы? Думаете воровать у нас?

Целитель с негодованием посмотрел на них:

— Вот еще, мы не нищие! Но дорога и схватки с попрошайками изрядно измотали нас…

— А зачем тогда вы тут прячетесь? Может, так принято в… ну, откуда вы там явились.

Николь переступила с ноги на ногу, и меч тихонько звякнул о панцирь. Один из пьяниц поднял голову и прислушался:

— А вроде я слышал, как звенит сталь.

Он сделал шаг к Николь и схватил грязной рукой ее за подбородок, выворачивая лицо к свету:

— А ты выглядишь словно благородный, мальчишка… Как думаешь, друган, похож? Может, сын какого-нибудь нобля? С толстым кошельком…

— Отпусти меня, — выдавила Николь сквозь сжатые зубы, — или живо станешь мертвецом.

— Пожалуйста! — Майкл попытался влезть между ними. — Нам не нужны неприятности.

Но он только ухудшил ситуацию, распахнув плащ жены, — в слабом свете блеснул металл доспехов.

— Рыцарь собственной персоной! — заорал мужик в ликовании. — Смотри, кого я поймал! Ну, сейчас позабавимся! — Он потянулся за длинным кинжалом на поясе. — Сейчас глянем, действительно ли ваша кровь такая голубая, как вы любите говорить…

Николь пронзила его мечом прежде, чем он сам и его пьяные дружки поняли, что произошло. Мужик воззрился на нее в полном изумлении, затем подавился кровью, хлынувшей из горла, и рухнул на землю. Остальные выхватили кинжалы, а один закрутил шипастой дубинкой.

Майкл поднял посох, но меч Николь с капающей алой кровью метался перед нападавшими, как хищная змея. Пьяницы нерешительно замерли, и тут Майкл приложил одного по голове, а Никель прочертила шрам на щеке другого. Теперь до самой могилы он будет меченым. Этого было достаточно — остальные решили, что с них хватит, и рванулись бежать.

— Трусы! — рассмеялась Николь, вытирая клинок о рубашку трупа. — Мелкая уличная шушера…

— Да, но они приведут подмогу, — сказал Майкл мрачно, — Нам нельзя оставаться в городе, надо уходить. — Он тоскливо посмотрел на библиотеку.

— Мы вернемся, — уверенно кивнула Николь. — У меня есть идея. Давай поторопимся, а то один из них вроде догнал так называемого Праведного Сына и теперь говорит с ним.

И действительно, свита жреца явно смотрела в их направлении, куда показывал рукой незадачливый головорез. Майкл с Николь быстро зашагали в противоположную сторону и смешались с толпами, которые Катаклизм обрушил на улицы Палантаса. Они проскочили ворота раньше, чем к стражам подбежали гонцы и передали приказ высматривать нарушителей, спрятались за остановившимся фургоном и ясно все расслышали.

— Рыцарь Соламнии! — орал гонец. — Огромный! С мечом длинней шести футов! С ним другой, в синих одеждах ложной Богини!

— Мы найдем таких, — сказал страж, кланяясь, а гонцы побежали к другим воротам.

— Пойдем, фургон сейчас тронется. Что с тобой такое? — Николь торопливо запахнула плащ, прижимая ножны к боку.

Майкл проверил священный медальон и убедился, что тот недоступен чужому взгляду. Но стража, к счастью, не удостоила их вниманием.

Выйдя за ворота, они некоторое время лавировали среди нищих, пока не удалились на приличное расстояние и не укрылись в ближайшем лесу.

— Что ты задумала? — спросил Майкл.

— Мы двинемся в Башню Верховного Жреца, — ответила Николь. — Рыцари должны узнать, что происходит в Палантасе, должны узнать о заговоре. Они положат конец этому произволу, и тогда мы сможем войти в библиотеку и прочесть Диски Мишакаль. Мы докажем всем, что Праведный Сын всего лишь жалкий шарлатан.

Майкл не выглядел таким же уверенным:

— Но рыцари давно должны были бы все знать… А если знали, но не остановили его раньше, значит, просто не в силах этого сделать.

Николь спорила, указывая на дорогу в горы, что безмятежно вырисовывались над ними. Дорога вела в цитадель рыцарей.

— Там мы узнаем правду и о Лорде Соте, — добавила женщина мягко. — Я не верю лживым словам и хочу узнать правду!

Майкл лишь глубоко вздохнул и покачал головой.

— Ну? — резко спросила Николь. — В чем дело?

— Я подумал, что есть такие вещи, которых нам лучше не знать…

Глава 5

Холодный ветер, что дул с черного плана злой магии, изодрал плащ рыцаря в клочья. Он стоял посреди этого ледяного ужаса и позволял ветру проникать в самый центр пустой оболочки. Непроизвольно рыцарь запахнул плащ плотнее — человеческий жест, пришедший из глубин памяти, ибо сейчас ничто не могло защитить его от вечного холода смерти.

Рыцарь был мертв еще не так долго и отчаянно цеплялся за маленькие успокаивающие привычки прошлого, о потере которых жестоко сожалел. Трепещущий плащ казался живым, а вот его тело (которое тоже было не его) оставалось неподвижным.

У него было срочное дело — следить за городом Палантас. И хотя рыцарь находился совсем близко от него, ни одно живое создание не подозревало о его присутствии. Тени темной магии надежно оберегали мертвого рыцаря от постороннего взгляда. Его вид напугал бы горожан, сделав их совершенно бесполезными.

А он отчаянно нуждался в живых, но, зная свою черную силу, не был уверен, как лучше приблизиться к ним.

Он наблюдал. Завидовал. Ненавидел.

Палантас. Однажды он сможет править им, сея смерть и разрушение. Но пока еще рано. Город спасся от ужасов Катаклизма, значит, в его глубинах есть нечто, что он может использовать… Праведный Сын? Сначала рыцарь тоже так думал, темная радость заполняла то место, где раньше было сердце. Он услышал, что тот прибыл с востока, утверждая, будто остался единственным спасшимся из Истара, чтобы принять бразды правления над душами верующих. Возможно ли это? Неужели он нашел истинного жреца, оставленного на Кринне? Но после долгих дней и ночей, слушая его дурацкие проповеди, рыцарь понял, что был обманут.

Еще при жизни он знавал множество подобных шарлатанов, да и сам нередко использовал их. Теперь он легко распознал все уловки и трюки притворы. Он даже позабавился мыслью уничтожить Праведного Сына, ибо ненавидел всех живущих лютой и ревнивой ненавистью. Можно было бы сделать это, избавив глупых жителей Палантаса от тирана, но какая от этого выгода лично ему, кроме наблюдения, как теплая живая плоть становится мертвой?

— Никакой, — сказал он себе. — Раз они так тупы, что сажают себе на шею подобное ничтожество, значит, заслуживают этого.

И все же что-то звало рыцаря из недр города, поэтому он решил остаться и ждать. У него есть вечность и не надо думать о еде и отдыхе.

Он был на посту, когда два человека — безусый юнец с мечом и жрец в потертой синей рясе — выбежали из ворот с привлекающей внимание поспешностью. Он заинтересовался и отвел глаза стражам. Когда беглецы приблизились, ему, как и любому существу из магического плана, стал хорошо виден амулет Мишакаль, скрытый на груди жреца. Да и рыцарь казался знакомым.

Мертвый рыцарь приблизился.

— …Мы двинемся в Башню Верховного Жреца, — говорил юнец. — Рыцари должны узнать, что происходит в Палантасе, должны узнать о заговоре. Они положат конец этому произволу, и тогда мы сможем войти в библиотеку и прочесть Диски Мишакаль…

— Башня Верховного Жреца? — Рыцарь горько рассмеялся.

Друг юноши, казалось, тоже испытывает сомнения.

А потом рыцарь услышал свое имя и уловил восхищение в голосе юноши. Боль живых человеческих отношений обрушилась на него, приведя в неожиданное замешательство. Сот не слышал больше ничего, он на время потерял всякую способность воспринимать окружающее.

А в это время парочка двинулась по извилистой дороге, ведущей к Башне Верховного Жреца.

Создав магического коня — такое же темное творение пламени и ненависти, как и он сам, — Лорд Сот невидимым компаньоном отправился следом…

Башня Верховного Жреца была заложена основателем рыцарства Винасом Соламном. Построенная высоко в Вингаардских горах, она охраняла Западные Врата, единственный проходимый перевал.

Дорога туда была крута и опасна, но из-за большого числа караванов и оживленной торговли ее содержали в отменном порядке. Она стала легендарной сама по себе, даже вошла в поговорку: „Гладкий, как дорога в Палантас“. Но, как и многое другое, со времен Катаклизма положение изменилось.

Ожидавшие легкого пути, Майкл и Николь были расстроены, увидев прекрасный некогда тракт в руинах, в некоторых местах почти непроходимых. Огромные валуны усеивали путь, широкие трещины преграждали дорогу. Кое-где стены гор явно сблизились, сузив проход до тропинки. Путники с трудом передвигались и через несколько миль пути полностью вымотались. Они достигли ровной площадки, расчищенной от леса, — возможно, здесь раньше было место для отдыха караванов. Невдалеке журчал чистый ручей, скрываясь в чаще леса. Отыскались и черные круги на камнях, оставленные кострами.

Оба, не сговариваясь, уселись отдыхать. Несмотря на то, что представляли себе трудности пути наверх, устали они гораздо сильнее, чем могли ожидать, да и наступали сумерки с их давящим мраком. Майкла и Николь не оставляло чувство, что за ними наблюдают, — целитель постоянно оглядывался, а женщина не убирала руку с эфеса меча. Ничего подозрительного не было заметно, но чувство не проходило.

— Мы хотя бы, — заметила Николь, — видим отсюда всю дорогу. — Она прикинула, сколько они уже прошли по разрушенному тракту.

— Нам просто мерещится, — сказал Майкл. — Нервничаем после того, что случилось в Палантасе, вот и все.

Они расположились на гладком камне и немного перекусили, экономя припасы. Сверху нависало серое дождливое небо, волоча тучи, как казалось, по верхушкам соседних елей. Когда влюбленные решили заговорить вновь, то заметили, что приглушают голос, словно боясь, что их подслушают. Призрак страха и напряженности повис над ними.

— Странно, — пожал плечами Майкл, — что рыцари не расчищают дорогу, ведь прошел почти год со времени Катаклизма. Можно было уже навести мосты, заделать трещины, убрать валуны… Ты знаешь, — продолжал он спустя некоторое время, сам не понимая, для чего говорит, — мне кажется, рыцари сделали это нарочно, они боятся быть атакованными!

— Чушь! — взвилась Николь, ощетиниваясь, — Чего еще боятся рыцари? Тех пьяниц из Палантаса? Да они просто пыль у ног своего ложного жреца, а простые граждане всегда хорошо относились к рыцарям и уважают их. Рыцари обороняли Палантас вот уже много поколений! Вот увидишь, когда они прибудут в город, все повалятся на колени при одном взгляде на них и будут просить милосердия.

— Что ж они до сих пор не приехали?

— Они не осознали опасности! — резко ответила Николь.

— И никто не принес им вести?

Женщина лишь поежилась под плащом и сменила тему:

— Какой сильный ветер… И какой ледяной… Проникает сквозь плоть и кости, кажется, еще немного — и замерзнет сердце.

— Да, ветер просто режет, — подтвердил Майкл. — Странный холод, не зимний. Я никогда не испытывал подобного.

— Наверное, это из-за того, что мы забрались высоко… — Николь старалась не обращать на ветер внимания. Встав, она подошла к краю дороги и всмотрелась в лес. — Ничего… — Она легонько толкнула замершего у костра Майкла. — Чему ты улыбаешься? Скажи, мне тоже хочется развеселиться.

— А? Что? — Задумавшийся Майкл подпрыгнул от неожиданности. — Забавно, что только не лезет в голову в такие мгновения. Я вспомнил, как ребенком жил в Кзак-Цароте и к нам в гости пришел дяди из кочевников. Думаю, ты никогда не видела жителей равнин — они ходят в кожаной одежде, расшитой бисером, и украшают себя перьями. Мне всегда нравилось, когда они навещали наше семейство, приносили свои товары… Так вот, дядя рассказывал самые замечательные истории, которые мне когда-либо приходилось слышать. Никогда не забуду сказания про Темных Богов, о которых нам пришлось услышать вновь с появлением Короля-Жреца, про призраков и умертвий, бродящих в муках по Ансалону. Мне потом много дней не удавалось уснуть!

— И что потом? — прижалась к нему, согревая, Николь. — Почему ты вздыхаешь?

— Я рассказал одну из историй своему учителю, еще молодому жрецу из Истара. Он пришел в ярость и назвал всех равнинников проклятыми лгунами и опасными богохульниками, которые разлагают молодежь. Сказал, что дядя все выдумал, если только он не опасный еретик, что не существует призраков и живых мертвецов — ведь все Зло уничтожил всемогущий Король-Жрец. Я до сих пор чувствую шишку на голове — он меня ударил, естественно, от имени Мишакаль…

— Почему ты вдруг вспомнил все это?

— Да из-за умертвий… — Майкл попробовал рассмеяться, но лишь простужено закашлялся. — Мой дядя говорил, что, когда мертвец к тебе приближается, чувствуется ужасный могильный холод, замораживающий сердце, и…

— Майкл, прекрати! — дернулась Николь. — Хватит пугать меня, глупый. Просто снег сыплют, вот и холодно. Надо идти, а мы почти не отдохнули… Такими темпами мы достигнем цитадели только к ночи. Подай-ка мне мех с водой, надо наполнить его из ручья до отказа.

Целитель молча подал ей требуемое, и женщина поспешила к потоку, что шелестел в камнях, а Майкл вытащил символ Мишакаль из-за пазухи и удивленно на него воззрился. Он мог бы поклясться, что тот сияет синим, разгоняя все ближе подступающий мрак…

И в самом центре тьмы горели огненные глаза! Они смотрели на Николь с другой стороны потока, а та, ничего не подозревая, как раз вставала, стряхивая капли воды с меха.

— Почему я тебя знаю? — спросил глубокий и ужасный голос.

Майкл попробовал позвать жену, но голос отказал ему, из горла донеслось лишь слабое сипение. Тогда он попытался подняться, чтобы прийти на помощь Николь, но ноги стали ватными и не подчинялись.

Женщина же не дрогнула и не убежала — она замерла и не отрывала взгляда от бледного силуэта, который проявлялся из теней. Это был Рыцарь Соламнии — вернее, нечто, когда-то им бывшее, — сидящий на коне, словно вышедшем из ночного кошмара. Странный и таинственный свет, возможно, отброшенный черной Нуитари, падал на броню с эмблемой розы, но металл не сиял, они был обуглен и черен, словно хозяин прошел сквозь ужасный огонь. На голове рыцаря виднелся шлем, но лица нельзя было рассмотреть — под опущенным забралом клубилась тьма, освещенная пламенем глаз.

Сот приблизился к Николь, в его рука непроизвольно дернулась, словно рыцарь хотел принять у женщины мех с водой. И по этому движению Майкл немедленно узнал его.

— Ты дала мне воду, — утвердительно произнес рыцарь замогильным голосом. — Она немного утолила сжигавшую меня жажду. Жаль, что ты не сможешь сделать этого снова…

Голос Сота резанул такой неподдельной болью, что на глаза Майкла навернулись слезы, которые немедленно превратились на щеках в лед. Слова рыцаря встряхнули Николь, и она, выйдя из оцепенения, выхватила меч:

— Не знаю, из какой тьмы и порока ты явился, но ты оскверняешь доспехи рыцаря!

Майкл, наконец, нашел в себе силы встать и, подбежав к жене, схватил ее за руку:

— Убери оружие, он не собирается причинять нам вред!

— Моли Мишакаль, чтоб это оказалось правдой!

— Да посмотри на него, Николь, — едва смог прошептать целитель. — Ты разве не узнаешь его?

— Лорд Сот! — ахнула Николь, опуская клинок; — Но что за ужасная судьба выпала тебе, во что ты превратился?!

Рыцарь молчал, лишь волныхолода, исходящие от него, стали сильнее, почти замораживая умы молодой пары. И все же Майкл верил, что Сот держит свою черную силу под контролем, так же как железной рукой укрощает коня.

— Я слышу жалость в твоем голосе, — пророкотал Сот, — сострадание, что трогает ту часть моей души, которая обречена вечно гореть и извиваться от нестерпимой боли… Поскольку я один из тех, кого вы называете умертвиями, один из немертвых, что обречены не знать покоя… никогда!

Его кулаки сжались от гнева, конь нервно шарахнулся под ним, загремев копытами.

Николь отступила, вновь вскинув меч.

— Значит, то, что я слышала о тебе, — правда! — Она старалась унять дрожь в голосе. — Ты предал всех, и рыцарей, и Богов! А теперь ты проклят…

— Это несправедливо, — зашипел Сот, — я был обманут! Моя жена знала о гневе Богов, и я собрался остановить бедствие, заплатив, если надо, собственной жизнью… Но Боги не проявили милосердия! Они жаждали наказать Кринн! Боги не дали мне добраться до Истара и, стараясь отмыть руки от крови невинных, наложили проклятие на меня! А теперь они покинули мир, который разрушили!

Майкл, ощутив, как дрогнуло сердце, крепко стиснул символ Мишакаль, и Рыцарь Смерти не мог не заметить этого.

— Ты не веришь мне, жрец? — Огненные глаза опалили кожу Майкла, а душу сковал лютый холод.

— Да, милорд, — Целитель сам удивился, как нашел храбрость для подобного ответа, — Да, я не верю тебе. Боги не могли быть настолько несправедливы.

— Неужели? — горько вмешалась Николь. — Я не говорила тебе, Майкл, чтоб лишний раз не ранить тебя или не расстроить, но что, если ты не прав? Что, если нас обманули? Ведь Боги оставили без наказания тех негодяев, которых мы недавно видели в Палантасе.

— Ты же видела Николаса, — печально посмотрел на нее Майкл, — видела, как он обрел мир и благословение. Слышала обещание Богини о нашем собственном мире! И как после всего этого ты можешь сомневаться?

— А где теперь та Богиня? — закричала Николь. — Что она делает, когда ты возносишь ей молитвы? Молчит…

Майкл бросил взгляд на символ Мишакаль — тот был темен и холоден, подобно Рыцарю Смерти.

Но ведь еще недавно он светился. Или ему показалось? Возможно, он выдаст желаемое за действительное и его вера — лишь вымысел?! Рука Николь накрыла ладонь муха.

— Вот видишь, Майкл, ты больше не веришь…

— Диски Мишакаль! — отчаянно воскликнул он. — Если мы отыщем их, я смогу доказать тебе… доказать себе… — В этот момент Майкл отчетлива понял, что он действительно теряет веру.

— Что такое Диски Мишакаль? — пророкотал Лорд Сот, но целитель молчал.

— Это священные тексты Богов, — наконец проговорил он. — Я… думаю найти в них ответы…

— Где они находятся?

— А зачем тебе знать об этом? — осмелел Майкл, и тени закружились вокруг. Он ощутил гнев Сота, гордость и высокомерии, неутолимое желание узнать больше… Рыцарь справился с гневом, но жрец знал, каких усилий ему это стоило.

— Эти Диски могут стать моим спасением, — заявил Сот.

— Но как, ведь если ты утратил веру…

— Пусть Боги ответят мне лично, — гордо сказал рыцарь. — Они должны снять проклятие и избавить меня от вечных мучений!

Майкл ощутил в его славах какую-то неправильность, и одновременно с этим они звучали отголоском его собственных мыслей.

— Диски находятся в библиотеке, — сказала Николь, видя, что Майкл молчит. — Мы хотели их найти, но толпа непрерывно осаждает ее… Поэтому мы пошли в Башню Верховного Жреца, чтобы предупредить рыцарей. Они отправятся в Палантас и пресекут волнения, восстановив мир и порядок.

К их ужасу и удивлению, Сот разразился жутким долгим смехом, идущим из самой темной глубины доспехов.

— Вы проделали длинный путь и видели много ужасов, — пророкотал Рыцарь Смерти, — но, видимо, вам придется увидеть и самое худшее. Желаю вам удачи!

Тронув поводья, Лорд Сот растаял в тенях.

— Милорд! — закричала вслед Николь. — Что ты имеешь в виду?

— Он ушел… — выдохнул Майкл. Холод медленно покидал тело, кровь побежала по жилам быстрее. — Надо срочно уходить!

— Точно, — согласилась женщина и посмотрела на мех с водой, вздрогнув от мысли, что его могла коснуться рука Рыцаря Смерти. — С ним поступили несправедливо!

Она решительно посмотрела на Майкла, словно ожидая возражений, но тот промолчал. Тишина стеной разделяла их до самого конца пути.

Глава 6

Башня Верховного Жреца была мощной крепостью, возвышающейся почти на тысячу футов над землей и окруженной толстыми, мрачными зубчатыми стенами. Майкл никогда еще не видел более неприступной цитадели. Теперь он понял слова Николь, которая говорила, что крепость никогда не сдавалась врагу, а рыцари защищали ее с честью. Оба остановились, со страхам глядя на стены. — Никогда не была тут, — произнесла Николь. Ужас от встречи с мертвым рыцарем прошел, но гнев на Майкла еще окутывал душу. Она пристально разглядывала крепость широко распахнутыми от восхищения глазами. — Но отец часто рассказывал Николасу и мне о ней, так что я смогу пройти по ней даже с закрытыми глазами. Вот там, к примеру, — Верховная Бдительность, а там — Гнездо Зимородка, символ всех рыцарей… Мы с Николасом часто мечтали, как побываем здесь, ведь брат говорил, что человек не станет рыцарем до тех пор, пока не помолится в часовне Башни… — Женщина опустила голову и смахнула слезы.

— Ты преклонила колена вместо него, — сказал Майкл.

— Зачем?! — воскликнула Николь. — Кто теперь меня услышит?

Они двинулись к широкой длинной дороге, ведущей к воротам охваченной тишиной крепости. Хотя солнце уже закатилось, но нигде не зажглись огни, не было видно воинов на стенах и наблюдательных постах. Николь, видимо, тоже показалось это странным, она даже замедлила шаг и, задрав голову, выкрикнула приветствие.

Никто не ответил.

Внезапно закутанные фигуры появились со всех сторон — крепкие руки схватили Майкла и обездвижили его, вырвав посох. Он безуспешно рванулся, пытаясь разглядеть, что с Николь, но та скрылась за стеной тел. Оттуда раздавался звон стали и ругательства.

— Ты пленник Рыцарей Соламнии, — произнес голос на резком языке торговцев, — оставь сопротивление!

— Лжец! — крикнула Николь на соламнийском. — С каких пор истинные рыцари прячутся в тени и устраивают засады?

— Мы идем в темноте, потому что дни теперь наполнены тьмой.

Из ворот крепости появился еще один человек, в сопровождении большой группы воинов, если судить по звону металла. Вспыхнул свет, и Майкл увидел вокруг сверкание доспехов и полированной брони, а также обилие длинных ухоженных усов, что всегда было признаком рыцарства. Через плечо говорившего вилась лента, некогда яркая, а теперь полинявшая и блеклая. Майкл прожил среди соламнийцев достаточно долго и знал, что это отличительный знак Лорда-Рыцаря и боевого командира.

— И кто к нам попал теперь?

— Шпионы, я в этом уверен, милорд, — ответил один из держащих Майкла.

— Поднесите факелы ближе, мне нужно их рассмотреть!

Рыцари подтащили целителя, но действовали в рамках приличия и не грубо, словно из уважения к своему командиру. Николь, которая чуть успокоилась при виде Лорда-Рыцаря, вновь вспыхнула от несправедливого обвинения.

— Мы не шпионы! — прошипела она сквозь зубы и угрожающе взмахнула мечом, давая понять, что с ней можно справиться, но прольется много крови.

Воины вопросительно посмотрели на приблизившегося командира.

— Значит, тут у нас юнцы, умеющие владеть оружием как мужчины… — протянул он, посмотрев на своего воина с порезанным лицом. Потом присмотрелся к мечу Николь и нахмурился. — Как к тебе попали доспехи и оружие, принадлежащее Рыцарю Короны? Наверняка похитил с мертвого тела… И думал продать его тут — а вот это было большой ошибкой, за которую ты поплатишься жизнью!

— Я не крал! Я несу его… — Николь сделала паузу, поняв, что говорить об истинных планах не имеет права, ведь она не настоящий рыцарь, и быстро исправилась: — Мой отец, покойный сэр Дэвид Витсанд и мой брат-близнец Николас были Рыцарями Короны. Этот меч и броня принадлежат брату!

— И она надела доспехи, обрезала волосы и защитила замок и каждого из нас, — закричал, дернувшись, Майкл.

— А кто будешь ты? — повернулся командир к целителю.

— Наверняка тот самый ложный жрец из Палантаса, — вмешался один из воинов. — Смотрите, на нем символ Мишакаль!

Лорд-Рыцарь не стал долго разглядывать Майкла и вновь повернулся к Николь.

— Она? Надела? — повторил он, приглядываясь к лицу и внимательно изучая очертания тела Николь. — Клянусь Паладайном, ложный жрец говорит правду, это женщина!

— Майкл не ложный жрец… — начала Николь.

— С ним разберемся позже, — отмахнулся Лорд-Рыцарь, — сначала изволь объясниться сама!

Лицо женщины пошло красными пятнами, Майкл видел, какая борьба разгорелась у нее внутри. Она всегда жила Кодексом и Мерой, боролась со Злом и защищала невинных, считая себя истинным рыцарем. Но, если судить по Мере, она им не является.

Церемонно опустившись на колено перед Лордом-Рыцарем, Николь протянула ему меч рукоятью вперед, словно побежденный на турнире.

— Да, ты прав, милорд, я нарушила закон. — Николь смертельно побледнела, но голову держала высоко поднятой — она преклонила колено не от позора, а из уважения.

Лицо Лорда-Рыцаря осталось холодным, он лишь протянул руку и медленно принял клинок. Николь неохотно выпустила меч из рук — со времени смерти брата она не расставалась с ним.

— Ты действительно преступила Меру, леди. Рука женщины не может коснуться меча истинного рыцаря. Но мы учтем тот факт, что ты пришла добровольно и сдалась…

— Сдалась? Этого никогда не будет, милорд! — заявила Николь, вскакивая на ноги и переводя взгляд с клинка на каменное лицо командира. — Я пришла предупредить вас. Тот ложный жрец, которого вы упоминали, подбивает граждан Палантаса сжечь библиотеку! Уничтожить все знание, накопленное от сотворения мира.

Николь посмотрела на воинов, ожидая увидеть на их лицах боль и удивление, но никто не пошевелился и не сказал ни слова, а лица стали суровее и ожесточились.

— Правильно ли я понял тебя, леди? Ты прибыла сюда не для того, чтобы просить прощения за свое преступление? — проговорил рыцарь.

— Да ты… — непонимающе воззрилась на него Николь. — Мое преступление? Ты не слышал, что я сейчас сказала? Библиотека в опасности! А следом за ней и весь город окажется в руках этого злодея.

— То, что происходит в Палантасе, нас совершенно не волнует, леди, — сказал Лорд-Рыцарь.

— Не волнует? Как это понимать?

— Многие из этих воинов пришли из Палантаса, так же как и я. Люди выгоняли нас, грозили семьям и поджигали дома. Мою жену разорвала толпа…

— И все же, — начал Майкл, — есть Мера, сэр рыцарь! Во имя Паладайна ты обязан защищать невинных…

— Невинных? — Глаза командира вспыхнули. — Да если Палантас сгорит до основания, то я скажу, что он заслужил это! Паладайн в справедливом гневе отвернулся от них, так пусть же попадутся Темной Королеве и будут прокляты!

— Гнев Богов пал на всех, — заметил Майкл. — Как может любой из нас говорить, что не заслужил этого?

— Богохульство! — заревел Лорд-Рыцарь и наотмашь ударил Майкла по лицу. Целитель дернулся и обвис в руках солдат, чувствуя, как по губе бежит кровь.

Командир посмотрел на Николь:

— Богохульнику не будет разрешен доступ внутрь Крепости. Ты, леди, как дитя рыцаря, можешь остаться у нас, в полной безопасности. Ты снимешь доспехи и вернешь их нам, а сама будешь день и ночь молить в часовне о прощении. Об отце и брате, чью память ты запятнала!

Лицо Николь покрылось смертельной бледностью, словно ее пронзили мечом, затем кровь прилила к щекам.

— Я не позорила память рыцарей! Ты! Ты — вот кто настоящий позор! — Она обвела взглядом остальных воинов. — Вы спрятались от мира за стенами, скуля и жалуясь Паладайну на несправедливость всего произошедшего! А он вам не отвечает, не правда ли? Вы потеряли свою силу и теперь боитесь!

Она стремительно рванулась и выдернула свой меч у оторопевшего Лорда-Рыцаря, прежде чем тот понял, что случилось. Затем Николь отшатнулась и вскинула клинок в защитной стойке.

— Схватить! — приказал командир. Воины начали медленно сходиться, окружая женщину.

— Держись… — прозвучал мрачный голос.

Порыв ледяного ветра погасил факелы, замораживая плоть и кровь. Мечи и кинжалы посыпались на землю с гулким звоном, походящим на похоронный. Лица рыцарей стали бледными под заиндевелыми шлемами, когда они увидели, кто к ним приближается.

— Рыцарь Черной Розы! — заорал один в панике.

— Спаси Паладайн! — поднял Лорд-Рыцарь руку в охранном знаке.

Хохот Лорда Сота грохотал, как горный обвал, он обуздал коня и оценивающе посмотрел на рыцарей, потом презрительно хмыкнул:

— Эта женщина куда больше достойна носить доспехи, чем вы! Она противостояла мне, смотрела в лицо без страха. А что сделаете вы? Может, сразитесь со мной?

Воины пятились, бросая испуганные взгляды на командира. Лицо Лорда-Рыцаря стало желтым, как старая кость.

— Они союзники Такхизис! — закричал он. — Отступайте, спасайте свои души!

Рыцари кинулись обратно, стремясь скорее попасть под защиту каменных стен. Ворота захлопнулись за ними, зазвенели запоры, и Башня Высшего Жреца затаилась, словно была совершенно пуста…

Глава 7

Николь с Майклом провели ночь в пещере в горах. Прижавшись друг к другу для тепла, они с трудом заснули, хотя им снова казалось, что за ними наблюдают. С рассветом они заторопились в Палантас, хотя не очень понимали, что делать в городе.

— Если мы сможем найти Диски, все изменится к лучшему, — повторял Майкл.

— Надо предупредить Астинуса об опасности, — возражала Николь, — а потом забрать Диски.

— Отдать их Лорду Соту, хочешь сказать?

— Он спас нас у крепости, мы его должники. Если я смогу прервать его мучения, я сделаю это без колебаний. Он истинный рыцарь, — добавила Николь, бросая грустный и задумчивый взгляд на горы. — Мое сердце говорит именно так.

Майкл вновь промолчал. Сот действительно спас их, только вот для их пользы или для собственной? Действительно ли он проклят несправедливо или заслужил свою судьбу злыми страстями? Целитель мог лишь снова твердить про себя: надо найти благословенные Диски, и все станет ясным.

Они не особенно волновались о том, как снова проникнуть в Палантас. Помня толпы у ворот, Майкл с Николь сильно сомневались, что стражи вообще заметят безусого рыцаря и жреца в синей рясе. Им надо подойди к полудню, когда народу будет особенно много.

Но, подойдя к Палантасу, они с удивлением увидели абсолютно пустую дорогу, уходящую в распахнутые ворота города. Встревоженные внезапными переменами, Майкл и Николь вновь укрылись в роще и принялись наблюдать.

— Что-то точно не в порядке, — произнесла женщина, разглядывая городские стены, — не видно ни одного стража или часового… — Она поправила меч и плотнее запахнула плащ. — Давай подойдем поближе…

Никакие нищие не беспокоили их, ни один стражник не окликнул… Стены были покинуты, улицы пусты… Только одинокая дворняга пронеслась мимо с куриной головой в зубах. Поспешив через пустующие улицы торгового Нового города, где также не было видно ни единой живой души, Майкл и Николь лишь покачивали головами, глядя на закрытые двери и запертые ставни магазинов.

— Словно все готовятся к празднику, — сказал Майкл.

— Или к войне, — мрачно поддержала его Николь, кладя руку на эфес. — Ты только посмотри на это!

Один из магазинов впереди оказался незакрытым, наоборот, двери были распахнуты, окна выломаны. Разноцветные шелка из Квалинести беспорядочно валялись в грязи, стены покрывали оскорбительные надписи. В дверях лежало тело эльфийки с перерезанным горлом, рядом замер мертвый ребенок.

— Пусть Боги простят их, — пробормотал Майкл.

— Надеюсь, твои Диски объяснят и это, — горько сказала Николь.

Теперь им все чаще встречались и другие признаки погромов и бессмысленного насилия. Хоть Палантас и избежал физического разрушения, но души жителей были безвозвратно искорежены.

За стеной Старого города Майкл услышал первые крики толпы, огромной массы сошедших с ума людей, что, прикрываясь анонимностью стада, собирались совершить преступление, на которое никогда не отважились бы поодиночке. Ужасный шум нарастая, становясь похожим на вой, — у целителя зашевелились волосы на голове и задрожали поджилки.

Из врат Старого города валил дым, поэтому Майкл и Николь проскользнули никем не замеченные и замерли, пораженные. На площади неистово горело несколько зданий, а перед ними плясала пьяная толпа, размахивая бутылками и награбленным добром. Но наибольшее скопление людей виднелось вокруг здания библиотеки — там слушали оратора и горожане вели себя более спокойно. Громкий голос призывал к дальнейшим разрушениям и грабежу.

Николь взобралась по водосточной трубе на крышу ближайшего дома, чтобы лучше видеть.

— Праведный Сын вещает со ступеней, — сообщила она, вернувшись, — вместе со своими прихвостнями, вооруженными секирами и дубинами с факелами. Он…

Ее слова прервались громким ревом толпы, таким, что стены домов затряслись.

— Надо пробраться в библиотеку! — Майкл был вынужден кричать, чтобы жена услышала его. Он чувствовал, как его охватывает паника, — одна мысль, что Диски могут пасть жертвой этого хаоса, ужасала его.

— У меня есть идея! — прокричала Николь в ответ и сделала знак следовать за ней. Они пробрались вдоль края толпы и скользнули в маленький переулок, тянувшийся в полутьме. Добравшись до его конца, Николь огляделась: прямо перед ними было одно из крыльев здания библиотеки. Толпа клубилась у главного входа, а до остального им не было дела.

— Можно забраться в окна!

Влюбленные пробрались в тень растущих у стен деревьев, топча мертвые цветы и тонкие жерди, которые поддерживали ветки кустов. Впереди оставалась только полоска лужайки, в отличие от рощи, отлично выстриженная и гладкая. Перескочив через нее, Майкл и Николь прижались к стенам библиотеки, стараясь не попасться на глаза бунтовщикам.

— Окно, вероятно, охраняют, — произнес Майкл, а Николь поднялась на цыпочки и отважилась заглянуть внутрь.

— Я не вижу никого, даже Чтецов… — прошептала девушка, используя словечко на всеобщем, которое означало членов Ордена Эстетиков, последователей Бога Гилеана. Они посвящали свои жизни сбору и хранению знаний. Однако на всякий случай она вытащила меч из ножен. — Быстрее!

Майкл коротко размахнулся, выбил посохом стекло, и Николь немедленно вскарабкалась на подоконник. Быстро осмотревшись и не заметив ничего подозрительного, она нагнулась, чтобы помочь мужу.

Оказавшись внутри, жрец замер: он столько слышал о Великой Библиотеке, но никогда не представлял, что она так прекрасна внутри. Огромная зала, уставленная ухоженными книгами до самого потолка, казалось, не имеет конца. В сердце Майкла неожиданно вспыхнула тоска по неведомой мудрости, что хранилась тут. И все эти трактаты находятся в смертельной опасности!

— Майкл! — предупреждающе воскликнула Николь.

Из тьмы книжных стеллажей выдвинулся монах с мечом, перекрыв проход.

— Н-не… не д-двиг-гайтесь…

Создавалось впечатление, что монах весит куда меньше, чем огромный двуручный клинок, который он с трудом удерживал в руках. Его лицо покрывали пятна, пот тек по лысой макушке, да и сам он дрожал так, что стучали зубы. Но монах отчаянно старался сохранить грозный вид, становясь от этого еще забавнее. Николь собралась рассмеяться, но, вспомнив беснующихся людей у ворот и их руки, обагренные кровью, только вздохнула.

— Слушай, — разглядывая наивного монаха, она сделала шаг вперед, — ты совершенно неправильно держишь клинок. — Женщина взяла трясущиеся руки старика и, вынув оружие, показала, как надо. — Вот ту руку сюда, а эту туда. Вот… Теперь у тебя есть шанс причинить мне вред, а не просто зарезать самого себя.

— С-спасибо, — прошептал монах, изумленно глядя то на Николь, то на собственный меч, а затем на удивление ловко схватил клинок и приставил острие к горлу женщины. — А теперь… я в-вынужден… п-просить вас у-уйти…

— Да во имя Паладайна! Мы на твоей стороне! — раздраженно рявкнула Николь, отпихивая дрогнувшее лезвие подальше.

Снаружи раздался новый вой одобрения словам Праведного Сына, но нельзя было разобрать, что он сказал.

— Мы пришли помочь, — приблизился Майкл, — у нас мало времени… Нам нужны Диски.

— Что здесь происходит, Мэлакай? — раздался громкий строгий голос. — Я слышал, как разбилось окно…

Высокий человек в мантии, казавшийся старым, но с удивительно молодым и гладким лицом, вошел в хранилище и медленно направлялся к ним.

— Это они… разбили, мастер, — задохнулся монах.

Строгий взгляд мужчины обратился на молчащую пару.

— Вы в ответе за это? — указал он на чернеющее окно.

— Ну, да… мастер. — Майкл вспыхнул от смущения. — Но это только потому, что мы не могли войти через главный вход.

— Мы не собирались причинять вред, — развела Николь руками, — верьте нам, мы хотели лишь помочь.

— Меня зовут Астинус, — холодно произнес вошедший. — Я слышал, ты сказал, что вам нужны Диски Мишакаль? — Он пристально посмотрел на грудь Майкла, словно увидел сквозь ткань одежд спрятанный амулет, и нахмурился. — Все истинные жрецы покинули Кринн.

— Мне предлагали, — насупился Майкл, — но я хотел остаться и не мог уйти.

— Да-да, у меня записано. Вы пришли за Дисками, а…

На библиотеку вновь обрушилась волна криков, словно рев бушующего океана. Монах едва устоял на ногах, явственно ощущая злобу в гнев горожан, его глаза расширились от ужаса.

— Присядь, Мэлакай, успокойся, — посоветовал Астинус, — и, кроме всего прочего, убери меч, пока не отрубил себе пальцы на ногах. Когда почувствуешь себя лучше, сходи за метлой и убери стекла. Кто-нибудь может порезаться. А теперь вы, двое, проследуйте за мной…

— Ты безумен? — воззрилась на Астинуса Николь. — Слушай, что кричат на площади! Они хотят крови, твоей крови. Надо готовиться к обороне! Так, первым делом забаррикадируем окна, нужно подтащить шкафы с книгами…

— Опрокинуть шкафы? — прогремел Астинус, впервые выведенный из себя. — Девушка, ты сошла с ума! Да ты имеешь представление о том, что только здесь тысячи томов, каталогизированных согласно дате в месту?! Сколько труда ушло на то, чтобы правильно подобрать их один к другому! А как переживут сотрясение старые и ветхие тексты? Наши методы продления жизни пергаменту еще так несовершенны…

— Да они тут все сожгут, старик! — заорала Николь.

— Надеюсь, ты не собираешься нарушать порядок? — Астинус многозначительно проигнорировал Николь и посмотрел на Майкла. — Ты, жрец Мишакаль, пришел сюда не затем, чтобы опрокидывать шкафы?

— Нет, мастер, — поспешно заверил Майкл.

— Прекрасно, тогда пойдем со мной.

— Прости, мастер, — кротко сказал целитель, но если бы моя жена могла сопровождать нас…

— Она будет держать себя в руках? — Астинус с сомнением глянул на женщину.

— Будет, будет. — Майкл кивнул Николь: — Убери меч, дорогая…

— Да вы все безумцы! — Девушка переводила взгляд с одного на другого.

Майкл быстро подмигнул:

— Старик шутит…

Николь медленно вложила клинок в ножны и посмотрела на Мэлакая, который безучастно сидел, так и не выпустив меча из рук. Они двинулись в глубь библиотеки, неторопливо переходя из зала в зал под аккомпанемент все нарастающего воя толпы, никак не наберущейся храбрости. Сквозь разбитое окно заползали клубы дыма, как зловещее предзнаменование…

Майкл шел будто во сне, не веря в реальность происходящего. Внутри библиотеки все было мирнее и тихо, как и сам Астинус. Иногда они замечали осторожно шмыгающих монахов с испуганными лицами и драгоценными томами в руках, которые под хмурым взглядом мастера замедляли шаг и спускали голову. Они прошли через общественные читальные залы, маленькую прихожую и, поднявшись на два лестничных пролета, перешли в рабочую секцию. Тут, за высокими столами, на табуретах сидели Эстетики, переписывая книги, как ужасный противовес творящемуся снаружи. Немногие прекратили работу и толпились у окон, разглядывая площадь…

— Что это значит? — прогремел Астинус. Монахи дернулись и испуганно бросились обратно, перья заскрипели усерднее. Астинус прошел мимо, глядя сверху на пергаменты, и внезапно остановился у одного стола:

— Тут пятно, Джоханн.

— Да, мастер… извините, мастер…

— Из-за чего возникла помарка?

— Я… я испугался, мастер. Умирать страшно…

— Если взялся за дело, делай аккуратно. Перепиши страницу.

— Да, мастер. — Эстетик убрал испорченный лист и достал чистый.

Он склонился над работой, но Майклу бросилось в глаза, что монах почти успокоился. „Если Астинус продолжает волноваться из-за пятен, значит, все в порядке“ — вот что он говорил себе. Целителю тоже хотелось в это верить, но пока он лишь убеждался, что хозяин библиотеки либо пьян, либо безумен, а может, и то и другое вместе.

Затем они шли через жилые кельи по узким извилистым коридорам.

— Моя комната, — произнес Астинус, входя в маленькое помещение, полностью заставленное книгами, в котором стоял стол с бумагами, стул, лампа, и больше ничего. — Я редко принимаю посетителей, но, учитывая события в городе, сделаю исключение. Ты, — указал он на Майкла, — можешь сесть на стул, а ты, девушка, стань у двери и ничего не трогай! Поняла? Вообще ничего! Я скоро вернусь.

— А куда ты идешь? — требовательно спросила Николь.

Астинус с застывшим лицом резко повернулся к ней.

— Мастер… — прибавила та более почтительным тоном.

— Вы искали Диски Мишакаль… — И Астинус закрыл за собой дверь.

— Наконец-то, — Майкл присел на стул, ощутив, как устал. — Скоро мы будем иметь ответы на все вопросы.

— Если проживем достаточно долго, чтобы прочитать их, — сердито сказала Николь. Она начала метаться по маленькой комнате, размахивая руками. — Этот старик выжил из ума! Он позволит погибнуть себе и монахам, а эта библиотека станет их общей могилой! Как только получим Диски, надо немедленно уходить, и пусть попробует остановить нас тогда…

— Николь! — испуганно сказал Майкл. — Посмотри… посмотри сюда…

— Чего еще? — Она прекратила метаться, пораженная его тоном. — Что?!

— Книга… она осталась лежать на столе открытой…

— Майкл, да нет времени сейчас читать книги!

— Николь, — прошептал целитель, — тут говорится о Лорде Соте…

— Что?! Да объясни же толком!

Майкл быстро пожирал текст глазами.

— Ну?

Целитель посмотрел на жену снизу вверх:

— Он убийца, Николь, и один из самых страшных… Тут все написано… Лорд Сот влюбился в прекрасную эльфийку, девственную жрицу… Он увез ее в Даргаардскую Башню и держал в плену, а затем убил первую жену, мешавшую его планам…

— Ложь… — прошептала Николь побелевшими губами. — Я не верю этому! Ни один истинный рыцарь не предал бы клятв подобным ужасным образом!

— Один это сделал! — прогремел рядом с ними мертвый голос.

Лорд Сот появился в комнате.

Глава 8

Майкл, задрожав, вскочил на ноги, а Николь развернулась к рыцарю, ее рука метнулась к мечу и тут же бессильно упала. Холод проклятого затопил комнату. Но огненные глаза Рыцаря Смерти смотрели не на них, а на книгу, лежавшую на столе.

— Тут рассказана моя история? — Закованная в сталь рука потянулась к страницам.

— Да, — вяло ответил Майкл, а Николь придвинулась ближе к нему.

— Поверни книгу так, чтобы я мог прочесть, — приказал Лорд Сот.

Майкл дрожащими руками двинул огромную книгу в сторону мертвого рыцаря. Сгустилась тьма, почти погасившая свет, только огонь ужасных глаз освещал страницы. Майкл и Николь прижались друг к другу, взявшись за руки.

— Ты действительно сделал все это? — тонким детским голосом спросила Николь. — Убивал невинных…

Огненные глаза Сота опалили ее сердце.

— Ради любви. Я сделал все это ради любви…

— Не ради любви! — Теплота рук Николь придала Майклу сил. — А из-за похоти и черного желания! Она — та эльфийка — ведь возненавидела тебя, когда ты украл ее?

— Она любила меня! — Кулаки Сота сжались, затем он продолжил чтение, и руки расслабились. — Она ненавидела… и молилась за меня. Ее молитвы услышали… Мне была дана возможность остановить Катаклизм, и когда я приехал в ваш замок, леди, той как раз направлялся в Истар…

Голос мертвеца был грустен и преисполнен сожаления и горя, от которого ныло сердце. Темнота окончательно сгустилась, не стало видно ничего, кроме пылающих глаз и их отражения в обугленной броне. Шум толпы отдалился, став лишь легким отголоском ветра.

— …И, как сказано тут, я сбился с пути… — Сот ткнул пальцем в страницу. — Но именно Паладайн заставил меня сделать это. Эльфийские жрицы, очарованные Королем-Жрецом, сказали мне, что любимая была неверна… а ее ребенок родился от другого. Раненная гордость жгла душу, сокрушая меня, и наконец, остановила. Я помчался обратно, обвиняя мою любимую… ложно обвиняя… Грянул Катаклизм… Мой замок пал… Она погибла в пожаре… Так же как и я… Но я не остался мертвым! — Доспехи Сота гневно лязгнули. — Я пробудился для вечного мучения и боли… Освободите меня! Жрец, ты же можешь! Ты должен… Ты — истинный жрец!

Лорд Сот протянул черную руку к медальону:

— Богиня благословила тебя!

— Но она не благословила тебя! — воскликнул Майкл, высказывая накопившие опасения. — Ты лгал мне, милорд, говоря, что Боги прокляли тебя несправедливо, из-за того, что ты потерял веру. Все злые страсти, что толкнули тебя на преступления, по-прежнему живут внутри!

— Как ты смеешь говорить мне подобное?! Осмелился бросить мне вызов?! Несчастный смертный, я могу убить тебя одним словом! — Палец Лорда Сота парил возле сердца Майкла. Одно прикосновение смертельно холодной руки — и кровь застынет в жилах целителя навсегда.

— Мог бы, — ответил Майкл, — но не будешь! Ты не убьешь человека за то, что он сказал правду. Я слышу твое раскаяние милорд, слышу горе… Лучшие качества ведут непримиримый бой с темными страстями. Если бы ты полностью встал на сторону Зла, милорд, то больше не испытывал бы мук и страдания.

— Жестокий выбор ты предлагаешь мне, жрец, — расхохотался Сот.

— Это могло бы стать искуплением, — возразил Майкл мягко.

Рыцарь Смерти помолчал немного, затем его рука опустилась, и он вернулся к книге, принявшись перечитывать текст. Майкл одной рукой сжимал священный символ, другой — руку Николь. Никто из них не произносил ни единого слова. Слова перестали быть важны, а Сот, казалось, больше не замечал их присутствия.

— Нет! — внезапно взвыл он, запрокинув голову к небесам. — Вы сначала соблазнили меня, а теперь, когда я оступился и пал, издеваетесь надо мной! Я не буду молить о прощении! Это вы обязаны испросить его у меня!

Из глаз Рыцаря Смерти метнулся огонь, упавший на книгу и разлетевшийся искрами по всей комнате. Майкл закричал и прикрыл собой Николь, его рука поднялась, чтобы защитить лицо от пламени.

— Что здесь происходит?

Голос Астинуса был подобен ушату ледяной воды. Пламя пожара потухло, Майкл опустил руку и сквозь плавающие в глазах пятна увидел, что Лорд Сот ушел, а на его месте стоит хозяин библиотека.

— Я что, не могу оставить вас без присмотра даже на мгновение? — холодно вопросил Астинус.

— Но… мастер, разве ты не видел его? — удивился Майкл. — Лорд…

Николь вонзила ногти ему в руку.

— Не говори ничего этому старому дурню, — прошептала она и добавила громче: — Прости нас, мастер. А ты принес Диски Мишакаль?

— Нет, — бросил Астинус, — их тут нет и никогда не было. Более того, они никогда не будут храниться здесь.

— Но… — Майкл непонимающе воззрился на него. — Но ты сказал, что пойдешь за ними…

— Я сказал, что вы их хотели получить. Но я не говорил, что принесу их, — спокойно сказал Астинус. — А ходил я открыть двери.

— Главные двери! Двери в библиотеку! — Николь задохнулась. — Ты открыл их! Безумец! Теперь нет ничего, что может остановить толпу!

— По крайней мере, теперь они перестанут портить резьбу на створках…

Рев толпы теперь стал слышен отчетливо.

— Жгите книги! Жгите книги! Жгите книги! — скандировали горожане.

Целитель посмотрел на лежащий на столе том — он был совершенно цел, затем на Астинуса и мог бы поклясться, что на губах хозяина мелькнула тень улыбки.

— Вы можете бежать через заднюю дверь, — произнес тот.

— Можете! — презрительно ответила Николь, пихая Майкла в сторону. — Может, тебя, старик, я и хотела бы оставить толпе, но тут полно невинных душ, которых, согласно Кодексу и Мере, я должна защищать.

— Ты не связана клятвой и вообще не рыцарь! — раздраженно заметил Астинус.

Но Николь уже выскочила из комнаты. Можно было разобрать лишь топот по лестнице. И шум толпы. Майкл подхватил посох и хотел было кинуться следом, но, проходя мимо Астинуса, продолжавшего странно улыбаться, не выдержал:

— Эта женщина достойна носить доспехи и меч гораздо больше других! — Он ткнул пальцем в книгу. — Так сказал сам Лорд Сот, запиши его слова тоже!

Целитель поклонился Астинусу и бросился за женой, чтобы погибнуть рядом…

Толпа страшно удивилась, когда увидела, как хозяин распахивает большие двери, ведущие в Великую Палантасскую Библиотеку. На мгновение вид Астинуса, стоящего в проходе, заставил замолчать даже Праведного Сына, который меньше всего ожидал подобного поворота событий. Челюсть жреца отвисла, он, вытаращив глаза, смотрел, как Астинус поклонился толпе и тихо скрылся внутри.

Затем появилась Николь и в одиночку стала перед дверями.

— Астинус просит передать вам, — крикнула она, раскидывая руки, — что библиотека всегда открыта для всех! Мудрость веков принадлежит вам, приходите и пользуйтесь, но делайте это с уважением и без оружия.

Даже последний злодей в толпе не мог не приветствовать такую храбрость. А большинство собравшихся были просто горожанами, которые озлобились от голода и несчастий и хотели выместить на ком-нибудь обиды. Они смущенно замялись, страшась того, что хотели сделать. Праведный Сын понял, что теряет поддержку.

— Да, она открыта! — забрал он. — Идите внутрь! Читайте о Богах, что принесли вам столько страдания! Читайте об эльфах, что жируют в сытости, пока остальные голодают! Читайте о рыцарях, таких как, она! Даже теперь они сидят на нашей шее!

Толпа неуверенно переминалась, тогда Высокочтимый мигнул своему помощнику. Камень вылетел из толпы и ударил Николь в плечо, заставив ее шагнуть назад, но вреда не причинил.

— Трусы! — крикнула женщина, выхватывая меч. — Хотите сражаться — делайте это лицом к лицу!

Но это не путь толпы. Второй камень последовал за первым, угодив Николь прямо в лоб. Та зашаталась и опустилась на одно колено, кровь потекла по лицу. Толпа ликующе взвыла, прихвостни орали громче всех. Николь встала и столкнулась с самым первым и храбрым. Перед ее глазами сверкнула сталь. Майкл видел, как жена упала, и рванулся к ней, когда невидимая рука упала ему на плечо. Прикосновение заморозило его и заставило опуститься на колени. Глянув в огненные глаза, Майкл с трудом сдерживал крик боли, зная, что Рыцарь Смерти может убить его в любой момент.

— Книга останется тут навсегда, и кто угодно сможет прочитать ее? — спросил Сот.

— Да, милорд, — ответил Майкл.

Рыцарь медленно кивнул, словно он и не спрашивал, а лишь просил подтверждения:

— Меня уже не спасти, но, возможно, моя история предупредит кого-то… — Пламенеющие глаза неожиданно озорно блеснули. — Забавно, не правда ли, жрец? Сейчас два ложных рыцаря будут защищать истину!

Он отпустил Майкла и медленно вышел из дверей…

Толпа валила вперед, размахивая дубинами, несмотря на то, что первого наглеца Николь уже отбросила — у того была перебита рука.

Люди приостановились, сдерживаемые острой сталью, но тут новый камень сильно ударил девушку по руке и выбил меч. Толпа радостно взвыла и навалилась на нее. Николь старалась дотянуться до меча, но со всех сторон градом сыпались удары…

Она слышала, как Майкл выкликает ее имя, но ничего не понимала. Еще один сильный удар по голове заставил ее рухнуть на землю. Женщина лежала, не в силах пошевелиться…

Тень накрыла ее, и невидимые руки помогли подняться. Тот, кто стоял за ее спиной, подал меч.

Вытерев кровь с лица, Николь пригляделась сквозь туман боли и не поверила глазам. Над ней стоял Рыцарь Соламнии — броня переливалась серебром в солнечном свете, гребень шлема трепетал на ветру, меч, как серебристое пламя, покачивался в сильной руке.

Он уважительно отсалютовал женщине и повернулся к толпе. Та постаралась вернуть приветствие как могла — теперь-то ей не придется умереть, опозорив честь рыцаря.

Истинного рыцаря…

Николь посмотрела на толпу и непонимающе замерла: превосходство было тысяча к одному, но никто не нападал. Лица, еще недавно перекошенные злобой и ненавистью, теперь кривились в ужасе. Проклятия и угрозы сменились воплями страха. Мужчины, прежде окружавшие ее, ползли на коленях прочь, по-собачьи подвывая.

Праведный Сын несся впереди всех, причем по набранной скорости было ясно, что он не остановится до самого Нового моря.

Меч Николаса внезапно стал слишком тяжел для Николь и выпал из руки. Внезапно она почувствовала смертельную усталость и медленно начала оседать на ступени. Крепкие руки не дали ей упасть.

— Николь! — закричал знакомый голос в ухо. — Любимая!

Она приоткрыла глаза и увидела Майкла, освещенного синим светом.

— Библиотека… спасена?

Майкл кивнул, его горло перехватило.

— Трусы… — улыбнулась Николь. — Они не осмелились биться с истинным рыцарем…

— Нет, — подтвердил Майкл сквозь слезы, — не осмелились…

Синий свет окутал девушку, успокаивая. Через минуту она уже спала.

Глава 9

— Действительно ли леди настолько здорова, чтобы путешествовать? — Мэлакай смотрел на Николь с тревогой. — Была очень серьёзная травма…

— Да, все прекрасно, — с легким раздражением ответила женщина.

— Дорогая… — мягко начал Майкл. Николь поглядела на них обоих и вздохнула. Она терпеть не могла болеть.

— Извини, что вспылила, я очень благодарна тебе за помощь, Мэлакай…

— Мы бы сделали больше, но ты и так в надежных руках, — с улыбкой кивнул монах на Майкла. — Никогда не забуду тот ужасный день. Я смотрел из окна, как ты стояла рядом с жутким черным рыцарем! Это так храбро и отчаянно!

— Каким еще черным рыцарем? — удивилась Николь.

Эстетик залился краской и хлопнул себя по губам, затем, виновато посмотрев на Майкла, поклонился и кинулся прочь из комнаты.

— О чем он говорит? Там не было никакого злого рыцаря, только Рыцарь Розы. Я все четко помню.

— Астинус просил нас зайти перед отъездом. — Майкл быстро отвернулся от нее. — Я все упаковал — Эстетики оказались очень любезны и подарили нам теплые вещи и продовольствие.

— Майкл… — Никель подошла, развернув мужа лицом к себе. — Что имел в виду Чтец?

Целитель посмотрел на нее, содрогаясь от мысли, что недавно почти потерял ее.

— На твоей стороне бился Лорд Сот, любимая.

Она изумленно воззрилась на него:

— Нет! Это невозможно! Я же видела истинного рыцаря!

— Думаю, ты видела ту его часть, что еще принадлежит Свету… К сожалению, боюсь, что не многие увидят ее снова… — Майкл глубоко вздохнул. — А теперь пойдем, надо проститься с Астинусом…

Эстетик распахнул перед ними дверь. Нестареющий мужчина с невыразительным лицом усердно писал что-то в толстой книге. Он не посмотрел в их сторону, продолжая работать. Они несколько минут стояли в тишине, затем Николь стало скучно, и она отошла к окну.

— Девушка, — немедленно поднял голову Астинус, — ты заслоняешь мне свет!

— Прошу прощения. — Николь одним прыжком отскочила назад.

— Что вы здесь делаете?

— Ты посылал за нами, мастер, — напомнил Майкл.

— Хе-хех… — Астинус тщательно вставил перо в чернильницу и размял руки. — Хорошо, так и быть, задавайте вопросы. Мне не будет покоя, пока вы не отвяжетесь…

— Но как ты, мастер, узнал, что мы хотим…

— Это и есть вопрос?

— Нет, мастер, но…

— Живее! Целые тома истории проходят мимо, пока вы тут мнетесь, тратя мое время.

— Как скажешь, мастер. Вот мой вопрос. Почему нас направили искать Диски Мишакаль сюда, когда их тут нет?

— Прошу прощения, — заметил Астинус, — мне казалось, что вы пришли сюда искать ответ?

— Я пришел искать Диски, на которых написан ответ, — терпеливо ответил Майкл. — И не нашел их.

— Но ответ ты нашел?

— Я… — Майкл замер, озадаченный. — Возможно… да, думаю, я многое понял…

— И что?

— Те люди снаружи ищут ответ. Лорд Сот искал ответ. Рыцари в крепости ищут ответ. Но они его ищут в неправильном месте, так же как и мы раньше… Он тут, в наших сердцах.

Астинус кивнул и, взяв перо, смахнул с кончика каплю чернил.

— И ты обнаружил это, не переворачивая шкафы, хвала Гилеану!

— Есть еще одна вещь, — проговорила Николь, втащив из коридора громко звякающий тюк. — Не проследит ли кто-нибудь из твоих людей, чтобы это было отослано в Башню Верховного Жреца?

— Твоя броня. — Астинус по-прежнему держал перо на весу. — Или, точнее, броня брата. В чем дело? Теперь ты стыдишься быть рыцарем?

— Никогда! Я носила бы ее теперь с еще большим достоинством и гордостью, чем раньше, но в странах, куда мы планируем отправиться, не носят железа. Они никогда не видели ничего подобного и могут испугаться.

— Едете на Равнины? — Астинус вновь принялся за письмо. — Там еще остались люди, верящие в истинных Богов. Но в конечном итоге даже их вера ослабнет и умрет. Однако твоя мать будет рада тебя увидеть, жрец…

— Его мать? — Николь ошеломленно посмотрела на Астинуса. — Но мы никогда не говорили…

Астинус раздраженно махнул рукой:

— Если это все вопросы, то Мэлакай проводит вас…

Майкл и Николь обменялись взглядами.

— Он даже не собирается говорить спасибо, — прошептала девушка.

— Это еще за что?! — прорычал Астинус.

Николь лишь улыбнулась и покачала головой.

Мэлакай уже ждал у двери, и они повернулись, собираясь уходить.

— Жрец, — произнес Астинус, не прерывая работы.

— Да, мастер?

— Продолжайте искать…

— Конечно, мастер. — Майкл покрепче сжал руку Николь. — Мы будем…

Послесловие

Майкл, жрец Мишакаль, и Николь, дочь рыцаря, оставилигород Палантас и никогда в него больше не возвращались.

Они отправились на юг, на Равнины Абанасинии. Здесь они присоединились к кочевникам.

Ребенок ребенка ребенка ребенка Майкла и Николь получил имя Странник и знал, что его предки никогда не теряли веры в истинных Богов.

Позднее у Странника родился внук по имени Речной Ветер…

Маргарет Уэйс, Трэйси Хикмэн История, которую Тассельхоф обещал не рассказывать никому-никому, а рассказал всем

Часть первая

Я так и думал, что ты удивишься, что я решил рассказать тебе ее, хоть и обещал этого не делать. Я уверен, Танис не возражал бы, увидев, что это ты. Я, полагаю, ты уже знаешь другие истории о Войне Копья и о Героях Копья (среди которых есть и я, Тассельхоф Непоседа) и как 10 лет назад мы победили Владычицу Тьмы и ее драконов. Это всего лишь еще одна история, та, которая никогда еще не была рассказана. А почему она не рассказана, ты узнаешь, когда я перейду к части об обещании Фисбену.

Все это началось примерно месяц назад. Я путешествовал вверх по реке Вингаард, по направлению к Вингаардской Башне. Ты ведь слышал о Даргаардской Башне, насколько она ужасна и, по предположениям, Лорд Сот довольно часто туда наведывался. Я давненько не видел Лорда Сота — он рыцарь смерти и мы с ним не совсем друзья, он, как бы ты сказал, просто близкий знакомый. Однажды ночью я размышлял о нем, о том, как он чуть не убил меня (Я на него не в обиде, ведь рыцари смерти должны заниматься такими вещами, представь себе). Ну и мне пришло на ум, что он, должно быть, заскучал, ничего не делая за эти десять лет с тех самых пор, как мы повергли Владычицу Тьмы, ну, разве что пугает людей.

Как бы там ни было, я подумал, что надо найти Лорда Сота и ввести его в курс последних событий и, возможно, он зло посмотрит своими огненными глазами, и заставит меня дрожать, прочувствовать всю прелесть ужасного холода.

Я шел к Даргаардской Башне, и остановился в небольшом городке, который я могу показать на карте, так как не могу вспомнить его названия. У них там отличная тюрьма. Я знаю это, потому как провел там ночь из-за спора с мясником о связке сосисок, которая увязалась за мной из его магазина.

Я пытался объяснить мяснику, что это должно быть волшебные сосиски, потому как я не мог представить себе, как иначе они могли волочиться за мной. Понимаешь, я думал, он будет доволен, осознав, что он умеет создавать волшебные сосиски. Если я и съел две из них, то только потому, что хотел проверить, как проявится ли их волшебство в желудке. (Оно проявилось, но я не уверен, что это можно считать за волшебство. Надо будет спросить у Даламара.) Короче говоря, он не был обрадован, что умеет делать волшебные сосиски, и я оказался в тюрьме.

Как бы там ни было, Все, что ни делается, все к лучшему, как говорила моя бабушка. Помимо меня, в тюрьме оказалось довольно много кендеров. (Не находишь, что это довольно поразительное совпадение?). Мы приятно провели время, а я узнал последние новости из Кендермора.

И еще я узнал, что кто-то меня разыскивает. Этот кто-то был другом друга моего друга, и у него было важное послание для меня. Подумать только! Важное Послание! По всему Ансалону кендеров просили передать его мне, если вдруг на меня натолкнутся. Вот что было в Важном Послании:

„Встречай меня у Горы Серебряной Драконицы в годовщину. Подпись: ФБ“.

Должен сказать, что я подумал, что послание немного путаное, и я все еще думал, что послание успело исказиться, пройдя через такое количество рук. Но мои друзья заверили, что именно так и звучало, или почти так, что в прочем одно и то же. Я сразу же догадался, кто такой этот ФБ, да и конечно ты тоже. (И Танис догадался. Я могу даже изобразить, как он простонал при этом.) И еще я знал, где находится Гора Серебряной Драконицы. Я был там раньше с Флинтом, Лораной, Гилтанасом, Теросом Железоделом и Сильварой, до того как мы узнали, что она — сама Серебряная Драконица. Ты ведь помнишь эту историю, не так ли? Астинус записал ее и назвал „Драконы зимней ночи“.

Я все размышлял над посланием, и думал, что за годовщина имеется в виду, когда подошел кендер, передавший его мне. Он сказал, что есть и вторая часть послания:

„Повтори имя Фисбен задом наперед три раза и хлопни в ладоши.“

Для меня эти слова были волшебными, а я крайне интересуюсь магией. Но, зная Фисбена, как его знал я, я подумал что, пожалуй, стоит принять меры предосторожности. Я сказал кендерам, с которыми мы сидели в одной камере, что это послание от довольно рассеянного старого волшебника и что заклинание должно быть Ужасно Интересное и, что я, наверно, лучше подожду утра, когда нас выпустят.

Но Кендеры сказали, что, конечно, неприятно будет взорвать такую прекрасную тюрьму, но если я разнесу ее, то они ни за что не желали бы пропустить такое зрелище. Они собрались вокруг меня, и я начал:

„Небсиф, Небсиф, Небсиф“ — быстро сказав это и, задержав дыхания, я хлопнул в ладоши.

Ух!

Как только рассеялся дым, я обнаружил, что держу в руках свиток. Я тут же его быстренько раскрутил, думая, что это еще одно заклинание. Но это было не оно. Кендеры сильно расстроились и даже немного обиделись, что я не подорвал ни тюрьму, ни себя. Они вернулись к сравнению тюрем в Соламнии. Я прочел то, что держал в руках.

Это оказалось приглашение. По крайней мере, я думал, что это оно. Его было сложно прочесть, потому как оно было все в прожженных дырах, кляксах и пятнах, от которых пахло как от виноградного желе.

Почерк был красивым и аккуратным. Я не могу его скопировать, но вот что там было сказано: (включая кляксы и пятна)

ТОРЖЕСТВО ПО СЛУЧАЮ ДЕСЯТИЛЕТИЯ

(клякса) КОП (пятно)

СОСТОИТСЯ У

ГОРЫ СЕРЕБРЯНОЙ ДРАКОНИЦЫ

В ДЕНЬ ПРАЗНИКА СЕРЕДИНЫ ЗИМЫ

ГЕРОЙ КОПЬЯ,

ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ НАСТАИВАЕТСЯ

МЫ СОБИРАЕМСЯ В ЧЕСТЬ РЫЦАРЯ СОЛАМНИИ,

КОТОРЫЙ ПЕРВЫМ СРАЗИЛСЯ С (клякса, клякса)

СЭРА (пятно и отпечаток от чашки с чаем) ОВЕРА.

И подпись — ЛОРД ГУНТАР УТ-ВИСТАН

Ну, естественно, это же все объясняло (кроме клякс). Рыцари проводят торжество в честь чего-то. Возможно Войны Копья. И так как я один из Героев, то меня пригласили! Это крайне меня заинтересовало. Я отложил свой визит к Лорду Соту (Надеюсь, он поймет, если читает это) и выпустил себя из тюрьмы с помощью ключа, который оказался у меня в кармане и направился к Горе Серебряной Драконицы.

Возможно ты и не нашел бы дороги туда раньше. Но, после войны, рыцари проложили дорогу прямо к Изваянию, да и вообще отремонтировали дороги, так что добираться теперь легко. Они оставили Разрушенную Башню разрушенной. Я проходил мимо нее и немного побродил по Лесам Мира, затем я остановился полюбоваться горячими источниками, в которых бурлило как в Тикином котле. Я пересек мост, за которым я увидел статуи, выглядевшие как мои друзья, но были всего лишь статуями. Возможно это из-за Изваяния. И затем я вошел в Обитель Туманов.

Обитель Туманов очень сильно связана с другой моей историей, и расскажу ее, если ты вдруг подзабыл, что я рассказывал, когда был здесь в прошлый раз. Горячие Источники смешиваются с Ледяным Озером, производя на свет такой плотный туман, что даже кончика носа не увидишь. Долгое время никто раньше не знал, где находится Обитель, кроме Сильвары и остальных серебряных драконов, которые охраняли Усыпальницу Хумы, последнее пристанище поистине великого рыцаря из далекого прошлого. Его могила там, а вот его самого там нет.

На севере от Обители Туманов стоит горя Серебряной Драконицы. Ты можешь попасть в нее через секретный тоннель в Усыпальнице Хумы. Я это знаю, так как случайно упал в нее, и меня унесло по воздушной трубе, проложенной в Статуе Драконицы. Вот там то я и нашел Фисбена, уже после того, как он умер, только он был живым.

Это произошло в горе, в которой Терос Железодел выковал Копья, и поэтому там стоит Изваяние.

Каждый год, в День Праздника Середины Зимы рыцари приходят к Горе Серебряной Драконицы и Усыпальнице Хумы. Они поют песни о Хуме и Стурме Светлом Мече, который раньше был моим хорошим другом. Они „говорят о доблести днем, а ночь проводят в молитвах перед могильной плитой Хумы“ — это цитата Таниса.

Я знал про это. Но меня раньше никогда не приглашали, возможно, потому, что я не рыцарь. (Хотя, я с удовольствием бы им побыл. Я знаю историю о полукендере, который практически был рыцарем. Читал? А, ну ладно.) Как я понял, меня пригласили в этом году, потому что год особенный, десятилетие чего-то там, чего я не смог прочитать из-за клякс. Но, вообще то это было без разницы, так как там намечалась большая вечеринка в честь этого самого.

Я уже довольно долго мотался в тумане, пытаясь угадать, где нахожусь (Я немного сбился с пути), когда я услышал голоса. Я остановился послушать и пока останавливался, я прокрался за дерево. (Это не „подсматривание“. Это называется „осторожность“, а осторожность способствует продлению жизни. У Таниса она очень развита. Объясню попозже.)

Вот что я услышал:

„Десятилетние должно быть благочестивым, торжественным, священным праздником перепосвещения для всех добропорядочных и праведных людей Крина.“ Это был Танис! Я был уверен, что это его голос, только говорил он тоном Лорда Гунтара. Затем Танис сказал своим обычным голосом: „Чушь. Все это — только слова.“

„Что?“ — сказал другой голос, и я узнал в нем Карамона, все того же старого, сбитого с толку, Карамона. Я не мог поверить своей удаче.

„Танис, дорогой“, услышал я женский голос, и это была Лорана! Я понял это, так как только она называла „МОЙ ДОРОГОЙ“, „говори немного потише.“

„Но что?…“ — это был снова Карамон.

„Никто меня не услышит“, — прервал его Танис. Он явно был раздражен и находился в Плохом Настроении. „Этот проклятый туман глушит все. А правда состоит в том, что у рыцарей политические проблемы. Тот набег драконидов на Тротал вызвал бунт в Палантасе. Люди думают, что рыцарям надо пойти в горы и истребить драконидов, гоблинов и всех тех, которые бы могли истребить их самих первыми. Это вина тех тупиц, которые считают, что нам надо вернуться в золотые дни Короля-Жреца.

„Но ведь леди Крисания — …“ — снова попытался Карамон.

„Да, она напомнила людям правду.“ — объяснял ему Танис „И я думаю, что многие поняли. Но фанатики обрели новобранцев. В основном, после рассказов беженцев о горящем Тротале и гоблинах, убивающих детей. И, похоже, никто не понимает, что рыцари не смогут собрать достаточную армию для похода на Кхалкхистс, даже если они объединятся с дворфами. Остальная часть Соламнии останется без защиты, чего, возможно, набеги гоблинов и хотели добиться. Но эти дураки не хотят ничего слушать.“

„Вот почему мы…“

„… Здесь? Да, поэтому.“ — ответил Танис — „Рыцари превратили все это в спектакль, для того, что бы напомнить всем, насколько мы поистине великими и замечательными являемся. А ты уверен, что мы идем в правильном направлении?“

Я мог видеть их с того места, где я прятался.

(Осторожность, не подглядывание.) Танис, Карамон и Лорана ехали верхом, в сопровождении рыцарей, которые ехали позади, и довольно далеко. Танис привстал на лошади и озирался — как будто он потерялся. Карамон озирался тоже.

„Я думаю…“ — начал Карамон.

„Да, дорогой“ — снисходительно сказала Лорана — „Вот след. Я проходила этой дорогой раньше.“

„Десять лет назад“ — напомнил ей Танис, улыбнувшись.

„Да, десять лет“ — ответила она. — „Но я никогда этого не забуду. Я была с Сильварой, Гилтанасом и… Флинтом. Старый добрый Флинт. „Она вздохнула и вытерла щеку.

Я почувствовал, что сейчас всхлипну. Я оставался за деревом пока не успокоился. Я слышал, как сглотнул Танис. Он поправил седло и приблизился к Карамону. Их лошади прошли, чуть не задев меня.

„Я боялся, что это случится.“ — тихо сказал Танис — „Я пытался отговорить ее от поездки, но она настояла. Проклятые рыцари. Полируют свои доспехи и воспоминают победу десятилетней давности, надеясь, что люди вспомнят битву у Башни Высшего Волшебства и позабудут Разгром Тротала.“

Карамон прищурился: " Тротал был? — …“

„Не преувеличивай, Танис“ — прервала его Лорана, подъезжая к ним — „И не беспокойся за меня. Хорошо, когда нас вспоминают тот, кто ушел раньше нас, кто ждет нас в конце нашего долгого пути. Мои воспоминания о добром друге не горьки, они не делают меня несчастной, это только грусть. Это наша потеря, а не их.“ — сказала она, посмотрев на Карамона.

Здоровяк улыбнулся и покачал головой в молчаливом понимании. Он думал о Рейстлине. Я знаю об этом, потому что я тоже думал о Рейстлине. Немного тумана попало мне в глаза, и они даже заслезились. Я думал, что же Карамон высек на небольшом камне, который он установил в Утехе в честь Рейстлина.

ТОТ, КТО ПОЖЕРТВОВАЛ ЖИЗНЬЮ РАДИ МИРА, ТОТ, КТО СПИТ, В ПОКОЕ, В ВЕЧНОЙ НОЧИ.

Танис погладил бороду. (Его борода смотрится вполне прилично, хоть в ней и появилось несколько седых волос). Он выглядел расстроенным.

„Ты увидишь, что я имел в виду, когда приедем. Рыцари столкнулись со всеми этими неприятностями, расходами и думаю, что это им ни как не на пользу. Люди не живут в прошлом. Они живут в настоящем. Вот что нужно учитывать. Рыцарям нужно хоть что-то, поддерживающее нашу веру в них сейчас, а не воспоминания о том, что они сделали 10 лет назад. Начали поговаривать даже, что тогда это было работой магов. Боги и магия.“ — Он покачал головой — „Мечтаю о том, что бы мы смогли позабыть прошлое и думать о будущем“.

„Но мы должны помнить прошлое, чтить его.“ — сказал Карамон, наконец-то ухитрившийся закончить фразу. Он бы этого не сделал — настолько Танис был взвинчен — просто тот в как раз чихнул в этот момент. „Если они разделятся сейчас, то, как мне кажется, стоит напомнить о тех временах, когда они объединились“.

„Только если это будет что-то достойное.“ — невнятно пробормотал Танис. Он порылся в карманах, возможно в поисках носового платка. Он совершенно не следит за своими вещами и теряет их. Я знаю это, так в это время как раз держал его сумку.

Вот как получилось, что у меня была его сумка: Я вышел из-за дерева, решив удивить его. Я узнал сумку, которая была привязана (правда довольно плохо) к седлу и внезапно она сорвалась и упала мне прямо в руки. Я хотел сказать и кое-что, но они снова начали говорить, и было бы нетактично прерывать их. Поэтому я взял сумку и снова отошел за дерево и заглянул внутрь, что бы убедиться, действительно ли это сумка Таниса или по ошибке чья-то другая.

„Но рыцари ничего не делают, они остановились в прошлом“ — говорил Танис. — „Запомни мои слова. Слышал ли ты последнюю песню, которую они сочинили о Стурме?“ Какой-то менестрель пел ее нам прошлой ночью, до того как мы уехали. Я чуть не умер от смеха“

„Ты очень оскорбил его“ — Сказала Лорана — „Он даже не остался на ночь. И не надо было провожать его до ворот, крича при этом на него“.

„Я просил петь правду в следующий раз. Стурм Светлый Меч не был образцом добродетели и отваги. Он был человеком, и имел те же страхи и недостатки какие есть у большинства из нас. Вот про что надо петь“.

Танис снова чихнул. „Проклятый туман! Мороз до костей, а нам еще предстоит провести всю ночь, стоя на коленях на старой заплесневевшей могиле. Черт возьми, куда же я сунул свой платок?“

Конечно же, тот был в сумке.

„Это он, Танис?“ — спросил я, появившись из тумана.

Когда они оправились от удивления, то были очень счастливы, что встретили меня. Лорана обняла меня (она такая красивая!) и потом они спросили меня, куда я направлялся, я им объяснил, и тогда они уже не выглядели столь счастливыми.

„Тебе следовало пригласить его“ — сказала Лорана.

(Или же она сказала, что „Тебе НЕ следовало приглашать его“. Я не уверен, Она сказала это так тихо, что мне пришлось напрячься, чтобы услышать.)

„Я не делал этого“ — Сказал Танис, пристально глядя на Карамона.

„И не я“ — без колебания ответил тот.

„Да не волнуйтесь“ — сказал я, решив, что они наверно ужасно себя чувствуют из-за того, что забыли пригласить меня. „У меня было собственное приглашение. И оно меня нашло“ — Я показал его.

Они уставились на него и были так удивлены, что я подумал, что лучше им не говорить о том, кто его послал. Как я уже говорил, Танис стонет каждый раз, когда я упоминаю Фисбена.

Танис тихо сказал Карамону что-то, наподобие „Будет только хуже, если мы попытаемся избавиться от него… идет с нами… этой дорогой. Присматривай за ним.“

Мне стало интересно, о ком они говорят.

„О ком это вы говорите?“ — спросил я — „Кому нужно следовать за вами? За кем нужно присматривать?“.

„Догадайся с трех раз“ — проворчал Танис, сажая меня на лошадь впереди себя.

Оставшуюся часть пути до Горы Серебряной Драконицы я провел в попытках отгадать, про кого же они говорили, но Танис сказал, что я так ни разу и не угадал.

Часть вторая

„Я же просил не приводить кендера“ — сказал Лорд Гунтар.

Он думал, что говорит тихо, но я его слышал. Я обернулся, ища того кендера, которого он просил не приводить.

Я точно знал, что это не я. Ведь я один из Героев Копья.

Мы стояли на Верхней Галерее, которая находится внутри Горы. Это было большое помещение с Копьями, расположенными по одной из сторон, и оно предназначалась для официальных торжеств. Таких, как это. Мы оделись в свои лучшие одежды потому, что, как сказал Танис, это торжественное и священное событие. (Я надел свои новые пурпурные штаны с красной бахромой, которые мне сшила Тика, и замшевую рубашку, украшенную желтым, оранжевым и зеленым бисером, которую мне подарила Золотая Луна.)

Еще там было множество рыцарей в своих блестящих доспехах и Карамон. (Тика осталась дома с детьми), Лорана и еще несколько людей, которых я не знаю. Леди Крисания должна была подойти с минуты на минуту. Это было очень волнующее зрелище и мне совсем не было скучно и не было еще больше, если б я мог ходить и разговаривать со всеми. Но Танис сказал, что бы я оставался рядом либо с ним, либо с Карамоном или Лораной.

Я подумал, что это даже приятно, что они хотят, чтобы я держался рядом с ними, и, как я делал так, как сказал Танис, хотя я и указал, что будет более вежливо, если бы я пообщался бы и с остальными.

Танис же ответил, что общаться мне ни в коем случае не стоит.

„Я не приводил его“ — отвечал Танис Лорду Гунтару. — „Каким-то образом он получил приглашение. Кстати, у него есть все основания быть здесь. Он такой же Герой, как и любой из нас, а может даже лучше.“

Мне опять стало интересно, про кого же говорит Танис. Эта личность была очень на меня похожа. Танис собрался еще что-то сказать, но чихнул. Он, должно быть, подхватил сильный насморк в Долине Туманов. (Я часто удивляюсь, почему мы говорим „Ты подхватил насморк“. Я имею в виду, что никто из тех, кого я знаю, его не выкидывал, и я никогда не слышал, что кто-нибудь устраивает погоню за насморком. Как мне кажется, было бы более правильно говорить „насморк поймал тебя“).

„Будь здоров“ — сказал Лорд Гунтар. „Я полагаю, что помощь не понадобится. Ты ведь будешь присматривать за ним, не так ли?“

Танис пообещал, что будет. Я дал ему носовой платок. Странная вещь, по дороге он снова потерял его. Лорд Гунтар повернулся ко мне.

„Тассельхоф, мой старый друг“, сказал он, сложив руки за спиной. Большинство людей так делают, когда их представляют. „Я так снова видеть тебя. Надеюсь, дороги, которыми ты ходишь ровные и безопасные“. (Это была вежливая форма обращения к кендеру, и я решил, что она как раз то, что нужно, при обращении рыцаря. Немного людей понимают это).

„Спасибо, сэр Гунтар.“ — сказал я, протягивая ему руку.

Он вздохнул и пожал ее. Я заметил, что он носил очень красивый серебряный браслет и весьма изысканный кинжал.

„Надеюсь, ваша жена хорошо себя чувствует?“ — спросил я, продолжив вежливую беседу. Ведь все-таки это было Официальное Торжество.

„Да, спасибо за заботу“ — сказал Гунтар — „Она… мм… благодарит за подарок к Середине Зимы“.

„Правда?“ — я был очень взволнован — „Я очень рад, что ей понравилось. Я все время вспоминаю то время, когда мы с Фисбеном провели в Вашем замке. Сразу после… после…“

И я чуть было не рассказал то, что не хотел рассказывать. Что было бы очень плохо. Но я вовремя остановился.

„Я — Я имею в виду до Совета Белокамния. Когда я разбил глаз дракона и Терос разломал камень с Копьем. Она еще его не использовала?“

„Копье?“ — озадачился Гунтар.

„Нет, нет, подарок на праздник“ — поправил я его.

„А… это…“ — смутился Гунтар — „Маг Даламар посоветовал нам не…“

„Ага, так значит, оно БЫЛО волшебным“ — кивнул я — „Я подозревал это. Я хотел и сам попробовать, но у меня уже была пара экспериментов с волшебными кольцами, и, хоть они дали очень интересный результат, я не хотел бы снова превратиться в мышь или перенестись в замок злого мага за мгновение. Это не было бы уместно, если ты, конечно, понимаешь, что я имею ввиду.“

„Да“, сказал Лорд Гунтар, подергав усы — „Я понимаю“.

„Плюс ко всему, я думаю, мы должны делиться такого рода опытом. Было бы эгоистично испробовать все самому. Не то, что бы я хотел, что бы ваша жена перенеслась в замок злого мага. По крайней мере, не раньше, чем она сама захочет попутешествовать. Ведь это прекрасная смена деятельности. Кстати, я не рассказывал Вам как я…“

„Прошу прощения“ — Сказал Лорд Гунтар — „Но мне нужно поприветствовать других гостей.“

Он поклонился, проверив на месте ли браслеты, и отошел.

„Он очень вежлив“ — сказал я.

„Дай мне кинжал“ — вздохнув, ответил Танис.

„Кинжал? Но у меня нет кинжала.“

И вдруг я заметил, что он у меня БЫЛ. Элегантный кинжал с украшением в виде розы на рукоятке. Ты даже не представляешь, как я был удивлен!

„Он твой?“ Спросил я с сожалением, потому что тот был по-настоящему красив.

„Нет, он принадлежит Лорду Гунтару. Передай его мне.“

„Должно быть, он обронил его“ — сказал я, отдавая кинжал Танису. Как-никак у меня был свой собственный кинжал, который я назвал Убийцей Кроликов, но это совершенно другая история.

Танис повернулся к Карамону, говоря что-то насчет того, что бы связать кому-то руки и засунуть в мешок. Это было очень интересно, но я не расслышал, про кого они говорят, потому как увидел того, кого я ни как не ожидал увидеть.

Того, кого я не хотел видеть.

Того, кого я не предполагал увидеть.

В тот момент у меня возникло очень странное ощущение, похожее на то, которое возникает сразу после удара чем-то тяжелым по голове и еще до того, как ты видишь эти яркие звезды, оно возникает как раз тогда, когда ты погружаешься в темноту.

Я рассмотрел его очень внимательно. И понял, что это не может быть он, потому как был очень молод. Я не видел этого рыцаря вот уже десять лет и полагал, что за это время он должен был постареть. Он стоял немного поодаль от того, кто стоял перед ним. А потом до меня дошло, что это сын того рыцаря, про которого я подумал вначале. Я все еще надеялся что ошибся. Все-таки десять лет прошло.

Я дернул Таниса за рукав.

„Это Оуэн Глендовер?“ — спросил я, указав рукой.

Танис посмотрел на него. „Нет, это сын Оуэна, Гвинфор. Оуэн Глендовер там, сзади, рядом с Копьями.“ Потом он неодобрительно посмотрел на меня — „А когда ты познакомился с Оуэном Глендовером? Я не встречал его с тех пор, как кончилась война.“

„Да не знаю я его“ — сказал я, чувствуя себя очень плохо.

„Но ты назвал его имя и спросил он ли это“.

Временами Танис бывает совсем тупоголовым.

„Чье имя?“ — спросил я, чувствуя совсем паршиво.

„Оуэна Глендовера!“

Я подумал, что Танис не должен кричать на Официальном Торжестве и сказал ему об этом.

„Никогда не слышал о нем“ — добавил я. А затем стало еще хуже — вошел Терос Железодел.

Ты знаешь Тероса Железодела? Уверен, что да, но на всякий случай напомню, если ты вдруг подзабыл. Он кузнец с серебряной рукой, который выковал Копья из серебра из магического колодца, который, как полагают некоторые, находится под Горой Серебряной Драконицы.

„Терос,…“ — у меня были проблемы с дыханием.

„Ну да“ — Сказал Танис — „Ведь это десятая годовщина Изготовления Копья. Ты разве этого не знал? Это написано прямо на наших приглашениях. Мы собрались здесь в честь сэра Оуэна Глендовера, первого кто использовал Копье против дракона.“

Но этого не было сказано в МОЕМ приглашении. Я достал его из сумки и взглянул еще раз. В моем приглашении говорилось, что мы собрались в честь СЭРА (пятно и отпечаток от чашки с чаем) ОВЕРА.

Было очень странно, что я не свалился в обморок, если учесть, в каком нервном изнеможении я был. (Точно не знаю что это такое, но чувствовал я себя именно так).

„Я себя плохо чувствую, Танис“ — сказал я, кладя одну руку на лоб, а вторую на живот, и обе они плохо меня слушались. „Я думаю мне лучше спуститься“.

Я и вправду собрался уйти. Я хотел уйти от Горы Серебряной Драконицы как можно дальше. Только я не мог сказать это Танису, потому что и он и Карамон и Лорана были очень рады меня видеть и так обо мне заботились. Я не хотел обижать их.

Но Танис взял меня за руку и сказал — „Нет, ты останешься со мной. По крайней мере, до конца церемонии“.

Очень хорошо, что он настоял, хотя остаться мне было очень тяжело и неохота. Я решил, что может и смогу выдержать церемонию, особенно если Оуэн Глендовер не заговорит со мной. И еще я подумал, что он хочет говорить со мной не больше, чем я с ним. Танис сказал, что мне предстоит подняться с ним, как одному из Героев Копья, когда мое имя назовет Лорд Гунтар. Мне не нужно будет ничего говорить, только поклониться и выглядеть достойно.

После этого рыцари будут петь и пойдут молиться на могилу Хумы, а потому как меня туда не пускали (не знаю почему, ведь я бывал там уже несколько раз раньше, о чем ты еще услышишь), то я мог уйти и, возможно, мы смогли бы пообедать.

Я совсем не чувствовал голода, но я сказал Танису, что было бы неплохо пойти вместе. И я спрятался за Карамоном (за ним могло спрятаться шесть кендеров) так, чтобы Оуэн меня не увидел, и я надеялся, что все скоро закончится. Я так разнервничался, что забыл спросить Лорда Гунтара о Фисбене, который сюда не приехал.

Церемония началась. Лорд Гунтар и все сановники стали у Копий, стоявших у стены Верхней Галереи. Я услышал начало речи Лорда Гунтара. Он говорил:

„Мы, рыцари, собрались здесь, чтобы снова посвятить себя борьбе со злом, которое все еще находится в нашем мире.“

„С Владычицей Тьмы ведущей непрекращающуюся вечную войну против сил добра. Несмотря на то, что ее драконы отступили, они продолжают опустошать наши земли. Ее армии драконидов, гоблинов, огров и еще множества других мерзких созданий вышли из тьмы, чтобы убивать, жечь, грабить.“

Это было интересно и дышать мне стало легче, но тут он заговорил о магии Копий, которые были освящены самим Паладайном и как с помощью магических копий были побеждены драконы Владычицы Тьмы. Чем дольше Лорд Гунтар говорил об этом, тем подозрительнее становился мой желудок.

Затем я вдруг почувствовал и жар и холод. Одновременно. Тебе может и покажется это немного забавным, но я тогда так не думал. Поверь мне на слово, это было очень неприятное ощущение. А потом помещение начало расплываться.

Потом Лорд Гунтар представил Тероса Железодела, и рассказал, как тот выковал Копья. Потом Лорд Гунтар объявил Сэра Оуэна Глендовера.

„Первый рыцарь, использовавший Копье в битве.“

У кого-то начался приступ удушья о он свалился на пол, на что Танис сказал это из-за ног, но я думаю это было нервное изнеможение. По-началу, я подумал, что это я свалился, но потом понял, что нет, так как я все еще стоял на ногах.

Это был сэр Оуэн Глендовер.

Церемония после этого быстро закончилась.

Я мог уйти, потому как Танис выпустил меня и побежал к Оуэну. Все бежали к Оуэну, наверно, что бы посмотреть, не потерял ли он ног. Я уверен, что это должно быть ужасно интересно — судя по булькающим звукам, которые он издавал и тому как он метался по полу — и я хотел было сам посмотреть, но не был уверен, что сам я не потеряю собственные ноги в любую минуту.

„Отойдите!“ — крикнул Карамон — „Дайте ему воздуха!“

Бедный Карамон. Он подумал, что мы высосали весь воздух в этом большом помещении, и совсем не даем его Оуэну, чтобы не дать ему снова соединиться с ногами! Но все сделали то, что он сказал (как я заметил, в основном из-за его мускулов). Отошли все, кроме сына Оуэна, склонившегося над отцом. Он выглядел ужасно озабоченным и встревоженным.

Леди Крисания… (Я не говорил, что она там была?). Неважно. Леди Крисания (а она там была) склонилась над Оуэном, положила руку на его голову и помолилась Паладайну и Оуэн Глендовер перестал шаркать ногами. Но я не заметил, что бы ему стало лучше. Он все еще лежал, бледный как смерть, а его дыхание звучало по-настоящему смешно — когда он вообще вспомнил, что надо дышать.

„Ему нужен покой и тишина“ — сказала Леди Крисания — „Нет, лучше его не трогать. Ему нужно тепло. Соорудите постель для него здесь.“

Все сняли плащи и меховые накидки и Терос с Карамоном очень, очень осторожно подняли рыцаря и уложили его на получившееся ложе. Лорана накрыла его своей меховой накидкой. Гвинфор остался рядом с отцом и держал его за руку.

Танис что-то тихо сказал Лорду Гунтару. Лорд Гунтар кивнул головой и объявил, что сейчас как раз подходящее время, чтобы спуститься всем рыцарям вниз, к могиле, и помолиться и перепосвятить себя борьбе со злом. Рыцари тоже так думали и ушли. В помещении сразу стало свободней.

После этого Лорд Гунтар сказал, что остальные гости могут сходить пообедать, а Карамон позаботился, чтобы они ушли, независимо от того, хотят они есть или нет. В помещении стало еще свободнее. Я не мог идти к могиле, не был голоден, да еще и ноги не шли, поэтому я остался.

„Мой отец поправится?“ — спросил Гвинфор у Леди Крисании. Терос Железодел стоял над Оуэном, смотря вниз на рыцаря с таким мрачным выражением, которого я еще у Тероса не видел.

„Да, мой Лорд“ — ответила Крисания, поворачиваясь на голос Гвинфора. (Леди Крисания слепа. Это еще одна интересная история, правда, она немного печальная, поэтому я сейчас не буду ее рассказывать). „Паладайн позаботится о нем“.

„Пожалуй, нам лучше уйти“ — предложил Танис.

Но Леди Крисания в отрицании покачала головой. — „Нет. Я попросила бы Вас всех остаться. Здесь что-то не так.“

Я должен был сказать ей об ЭТОМ.

„Я сделала все, что бы исцелить его, но его недуг не в теле. Он у него на душе. Паладайн дал мне знать, что он несет бремя. Секрет, который он хранит уже очень, очень долгое время. И пока мы не поймем, что это такое и не освободим его от этого бремени, боюсь, он не поправится.“

„Если Паладайн сказал тебе об этом секрете, то почему, черт возьми, он не рассказал, что это такое?“ — спросил Танис раздражительно. Иногда боги выводят его из себя.

Лорана прочистила горло и подарила Танису взгляд, которым время от времени одаривают друг друга женатые люди. К счастью, я никогда не был женат.

„Паладайн так и сделал“, улыбнувшись, сказала Леди Крисания.

Можешь мне не верить, но она повернула голову и посмотрела на меня, несмотря на то, что видеть меня она не могла и даже не знала, что я там присутствовал, так как я вел себя так же тихо, как и в тот раз, когда я случайно превратился в мышь.

„Тассельхоф!“ — сказал Танис не очень-то вежливо. „Ты что-то об этом знаешь?“

„Я?“ — спросил я оглядываясь. Я и не думал, что он говорит с каким-то другим Тассельхофом, но я надеялся.

Как бы там ни было, он имел в виду меня.

„Даааа…“ — сказал я не смотря на него и как можно дольше растягивая слова. Мне не нравится, когда он так строго смотрит. „Но я обещал не рассказывать“.

Танис вздохнул. „Ладно, Тас. Ты обещал не рассказывать. Но я уверен, что ты уже рассказал эту историю уже десяток раз, поэтому ничего страшного не случится, если ты расскажешь ее…“

„Нет, Танис“ — перебил я его. Это было невежливо, но он понял все совсем неправильно. Я взглянул на него. Я был кране серьезным „Я не рассказывал. Никому. Никогда. Я ведь обещал.“

Он уставился на меня. Спустя какое-то время моргнул. Он выглядел обеспокоенным. Наклонившись, он положил руку на мое плечо. „Ты не рассказывал это никому?“

„Нет, Танис“ — ответил я, и почему-то слеза выкатилась из моего глаза. „Никогда. Я обещал ему, что расскажу.“

„Кому обещал?“

„Фисбену“ — ответил я.

Танис застонал. (Я ведь говорил, что он всегда стонет, когда я упоминаю Фисбена).

„Я тоже, знаешь ли“ — сказал неожиданно чей-то голос.

При этом мы все повернулись к Теросу. Я никогда не видел его таким мрачным, угрюмым и серьезным, ведь обычно он был довольно милым, даже тогда, когда он иногда приподнимал меня за хохолок, что было совсем подло.

„Мы с Сэром Оуэном Глендовером часто обсуждали это между собой, каждый ища свою правду. Свою я нашел. И думал, что и он нашел свою. Возможно я ошибся. Впрочем, не мне рассказывать его историю. Если бы он хотел ее рассказать, то сделал бы это раньше.“

„Ну, конечно“ — сказал Танис, еще более раздражительно — „Если жизнь человека — это ставка…“

„Я ничего не могу сказать тебе“ — сказал Терос. — „Меня там не было.“ Он повернулся и ушел с Верхней Галереи.

Остался я. Видишь ли, я БЫЛ там.

„Давай, Тас“ — сказал Карамон настолько льстиво, что мне захотелось его прибить. „Ты можешь рассказать нам.“

„Я обещал никому не рассказывать“. Сказал я. Они обступили меня и мне еще никогда не было так плохо, кроме, разве что того раза, когда я был в Бездне. „Я обещал Фисбену“.

Танис весь побагровел, и, я уверен, он точно бы наорал бы на меня, если бы не две вещи: он чихнул, а Лорана вонзила свой локоть ему под ребра — что бы прекратить все это. Я даже забыл отдать я ему носовой платок — настолько я был несчастен.

Леди Крисания обошла вокруг меня, вытянула руку и дотронулась до меня. Ее прикосновение было очень мягким и нежным. Мне захотелось, залезть к ней на руки и заплакать, как маленькому ребенку. Конечно, я этого не сделал. Ведь сделать это было непристойно для кендера в моем возрасте, да к тому же еще и герою. Но мне так хотелось!

„Тас“ — сказала она мне, — „Как получилось, что ты пришел сюда?“

Я подумал, что это немного странный вопрос, ведь я был приглашен. Я рассказал ей о сосисках, тюрьме о послании и приглашении от Фисбена.

Танис снова застонал и чихнул.

„Вот видишь, Тассельхоф“ — сказала Леди Крисания, — „Это Фисбен послал тебя сюда. Ты ведь знаешь, кто такой Фисбен на самом деле, не так ли?“

„Я знаю, кем, по его МНЕНИЮ, он является " — Я сказал так, потому что Рейстлин мне как-то рассказал, что он не сам не уверен, говорит ли старый чокнутый маг правду или нет. „Фисбен думает, что он бог Паладайн.“

„Неважно, является он богом или нет“ — Леди Крисания снова улыбнулась — „Но он отправил тебя сюда с какой-то целью. Думаю, он хотел, что бы ты рассказал на эту историю.“

„Правда?“ — спросил я с надеждой — „Мне бы очень хотелось рассказать, это так на меня давит.“

Я вручил Танису его платок, и, немного подумав, добавил — „Но ведь Вы этого не знаете наверняка, Леди Крисания.“ — Сказал я, снова начиная паршиво себя чувствовать. „Я всегда все делаю НЕПРАВИЛЬНО. И сейчас мне бы не хотелось поступить неправильно.“

Я подумал еще. „Правда, я также не хотел бы, что бы Оуэн умер.“

И вдруг меня осенило. „Придумал! Я расскажу вам эту тайну, а вы скажете, могу ли я кому-нибудь ее рассказывать или нет. Если нет, то я тогда я рассказывать не буду.“

„Но Тас, если ты нам ее расскажешь, то…“ — Начал Карамон.

В этот момент Лорана подтолкнула его с одной стороны, а Танис с другой, а Карамон закашлялся, что видимо было реакцией на толчки, так как больше он ничего не сказал.

„Я думаю, это очень мудро“ — сказала Леди Крисания. Еще она сказала, что хотела бы быть рядом с Оуэном Глендовером, и мы пошли за ней. Там не на что было сесть, поэтому мы расположились на полу, сев кругом. Леди Крисания села рядом с Оуэном, а все остальные вокруг нее и напротив меня.

Это произошло там, сидя на полу рядом с Оуэном Глендовером, лежащим в своих доспехах на меховых накидках, там я рассказал историю, которую поклялся (своим хохолком) никогда и ни за что не рассказывать.

Я взял свой хохолок и крепко держал его, потому как думал, что вижу его в последний раз.

Часть третья

Ты, конечно, должен помнить ту историю, когда мы отправились к Горе Серебряной Драконицы. Мы шли с Флинтом, Лораной, ее братом Гилтанасом, Теросом Железоделом и Сильварой, серебряной драконицей, правда, тогда мы еще не знали, что она — дракон.

Сильвара вела нас в надежде найти Копья и рассказать нам, как их можно изготовить. Но как только мы туда пришли, у нее появились сомнения, рассказывать ли нам или нет — это из-за клятвы, которую дали драконы добра.

Это очень запутанная история, практически не имеющая не имеющая ни какого отношения к моей, но она поясняет ситуацию, поэтому продолжим: Пока мы были в Усыпальнице Хумы, Сильвара всех заколдовала, всех, кроме меня, так как я спрятался за щитом. Я отправился на поиски того, что помогло бы моим друзьям, которые спали от ее заклинания, и меня засосало внутрь Горы. Вот там то я и встретил Фисбена, уже после того, как он умер, только он был живым.

Я привел его обратно, и он поговорил с Сильварой. Это случилось после разговора, когда Сильвара решила раскрыть свое настоящее обличие. Она отвела Тероса Железодела к колодцу, наполненного металлом, из которого можно выковать Копья. Только это случилось уже позже. Я начну с того, что произошло сразу после разговора Фисбена с Сильварой. Он решил, что ему пора уходить.

„Ну, счастливо!“ — Сказал нам Фисбен. Мы были внутри Усыпальницы Хумы, в Горе.

„Весьма, весьма рад был повидаться. Немножко обидная история, правда, вышла с этими, чтоб им, куриными перьями… " (Я мог бы рассказать эту историю, но она займет слишком много времени) „Но нет, нет, я не сержусь!“

Тут он уставился на меня

„Ну так что, ты идешь? Я же не могу ждать тебя до утра!“

Отправиться в путешествие с магом! Особенно с мертвым магом! Я не мог упустить такую удачу. (Правда, я догадывался, что он не был мертв по-настоящему, но тогда в это все верили, особенно Фисбен).

„Я? С тобой?“ — крикнул я.

Все это было так увлекательно и могло произойти прямо там и тогда, но меня посетила мысль — если я уйду, то кто же тогда будет присматривать за моими друзьями? (Если бы тогда я знал, что Сильвара — это дракон, то я бы так не переживал, но я не знал). Я даже не мог представить, во что они без меня могут вляпаться, особенно дворф, мой друг Флинт.

Флинт был по-настоящему замечательной личностью и обладал множеством хороших качеств, но — честно сказать — у него практически отсутствовал здравый смысл. Он постоянно вляпывался в неприятности, а я его из них вытаскивал.

Но Фисбен пообещал мне, что с Флинтом и с остальными друзьями без меня все будет в порядке, и что бы увидим их снова в Дни Голода, которые скоро наступят. Поэтому я схватил свои сумочки и мы с Фисбеном отправились в путешествие.

Путешествие, про которое я еще никому до сегодняшнего дня не рассказывал.

История, которую я никогда не рассказывал

„Куда мы идем?“ — спросил я Фисбена, когда Усыпальница Хумы осталась далеко, далеко позади нас.

Маг жутко спешил. Он пыхтел, сопел и топал по дороге, размахивая руками, шляпа сдвинулась на лоб, а его посох зарывался в землю.

„Не знаю“ — сказал он бодро. И пошел еще быстрее, чем прежде.

Меня немного поразила эта странность. Я имею в виду, что, когда я отправляюсь в путешествие и не знаю, куда направляюсь, то никогда не спешу. Я иду медленно. Наслаждаюсь пейзажами. Может быть, мы шли быстро из-за того, что наслаждаться то было нечем. Мы еще не успели далеко уйти, как — шмяк — мы вошли прямо в Долину Туманов.

Предполагаю, ты удивишься, почему именно ШМЯК. Ты наверно думаешь, что ХЛЮП — это более подходящее слово для описания путешествия в тумане. Или же ФЬЮТЬ. Я подумал „шмяк“ потому, что оно было очень похоже. Шмякнулись прямо в серую стену тумана. Он был густым. Чрезвычайно густым. Я знал это, так как даже поднял руку к лицу, когда шагнул прямо в него. Я удивился бы, если бы туман стал бы еще более густым, что бы проверить наше мужество.

„Провались ты!“ — кричал Фисбен, размахивая руками — „Убирайся с дороги! Не вижу ничего! А что это значит? — Совсем никакого уважения к старшим!“

Он стоял там, размахивая руками и проклиная туман. Я вглядывался как только мог, но все равно видел его недостаточно хорошо. Но мне показалось, что чем больше он проклинал туман, тем плотнее тот становился, что-то типа ответной реакции — „я покажу тебе, старикашка“. Мой хохолок совсем промок и капли воды стекали по спине, а мои ботинки медленно наполнялись просачивающейся грязью. Все это, конечно, было очень интересно, но вскоре весь интерес пропал.

„Фисбен“ — сказал я, собираясь одернуть его за рукав.

Думаю, что я испугал его, неожиданно появившись из такого плотного тумана.

Как бы там ни было, он очень вежливо извинился за удар посохом мне по носу и помог выбраться из болотины и держал голову, пока она не перестала кружиться. Мы поначалу подумали, что мой нос сломан, но потом решили, что нет, и, когда кровотечение остановилось, мы продолжили свой путь.

Мы шли и шли. В конце концов, Фисбен сказал, что думает, что тумана станет меньше. Из-за чудесного заклинания, которое он произнес. Я подумал, что будет невежливо перечить ему и, кроме того, я мог отчасти видеть траву, по которой шел, если нагнусь и поищу ее, поэтому я решил, что он должно быть прав. Мы немного замедлили шаг, особенно после того, как Фисбен — БУМС — врезался в дерево.

Это случилось сразу после (или же до) того, как он поджег дерево, которое привело нас к Усыпальнице Хумы.

Был день (Ночь мы провели, добираясь сюда.) Туман поднялся до такого уровня, что мы только и могли увидеть, где находимся, что, как я думаю, для тумана довольно подло. Он как бы смеялся над нами.

Должен сказать, я был немного разочарован снова увидеть Усыпальницу Хумы. Не то что бы оно не было прекрасным местом. Оно было. Усыпальница Хумы — для тех, кто совершает паломничество сюда — настоящий храм. Прямоугольное основание, сделанное из черных камней, которые Флинт назвал обсидианом. Снаружи вырезаны рыцари и летящие драконы и это очень священное и почитаемое место.

Внутри находится могила Хумы, куда было положено его тело. Доспехи и его меч все еще там, а вот тело — нет. Усыпальница — эта печаль, которая заставляет вас думать о собственной жизни, и как сделать мир лучше. Но это хорошая разновидность печали, потому как ты осознаешь, что здесь все еще частьтвоей жизни, а сама твоя жизнь изменяется и становится лучше.

Вот что я почувствовал, когда увидел Усыпальницу Хумы в ПЕРВЫЙ раз. Но сейчас, наверно из-за тумана, все казалось немного по-другому. То, что я почувствовал, было той разновидностью печали, от которой на душе не становится лучше.

„Ага!“ — крикнул Фисбен — „Я понял, где мы.“

„Рядом с Усыпальницей Хумы“ — сказал я.

„Нет!“ — он был поражен — „А мы разве не отсюда ушли?“

„Да. Должно быть, мы шли по кругу. Раз уж я здесь, то пойду попрощаюсь с Флинтом.“ — и я начал взбираться по ступенькам.

„Нет, Нет.“ — Быстро сказал Фисбен, стаскивая меня оттуда. „Их здесь нет. Они все внутри Горы Серебряной Драконицы. Сильвара отвела их к магическому колодцу, из металла которого выковываются Копья. Пойдем, у нас есть другие дела.“

Чтож, я согласился с тем, что храм выглядел темным и заброшенным. Да и фраза про другие дела звучала заманчиво. Поэтому мы отправились.

Не успели мы сделать и двух шагов, как туман снова вернулся. Только на этот раз к нему был примешан дым от тлящего дерева, и траву под ногами я не видел. Я не видел даже своих ног.

Мы шли, шли, шли, потом остановились пообедать. Мы снова пошли, и Фисбен рассказал, какой он изумительный следопыт, намного лучше, чем Речной Ветер, и что он (Фисбен) никогда не теряется, что он всегда держится ветра по правую руку и что мох никогда не растет на северной стороне. А потом мы вышли к Усыпальнице Хумы. Во второй раз.

„Ага!“ — крикнул Фисбен, разгоняя туман, и тут же ударился ногой о ступени, ведущие к храму.

Когда он увидел, где мы находились (во второй раз) он крикнул. „Снова ты!“ — нахмурился он и потряс храму кулаком. Он пнул ступень той же ногой, которой и споткнулся об нее.

Фисбен прыгал на одной ноге, крича на лестницу. Наблюдать за этим было немного забавным, но видимо позже стало достаточно скучно, потому что следующим моим воспоминанием было то, что я заснул.

Я имел в виду, что должен был сказать, что следующим моим воспоминанием было то, я проснулся, но ведь перед этим я должен был уснуть, не так ли? Я думаю, что спал довольно долго, потому что я весь окостенел, у меня все болело от спанья на гладких черных ступенях, и проснулся я мокрый, замерзший и голодный.

„Фисбен?“ — окликнул я.

Его не было.

По мне поползли мурашки. Возможно, это из-за того, что сама Усыпальница была немного жуткая. Мой желудок скрутило из-за боязни, что с Фисбеном что-то случилось, и, если уж быть честным, то это туман заставил мою кожу трястись, как сказал бы Флинт. А затем я услышал его (Фисбена) храп. Он спал на траве, а его поврежденная нога лежала на ступеньке, а его шляпа на ней (на ноге).

Я был очень рад видеть его и догадываюсь, что испугал его, разбудив своим криком. Он извинился за выпущенный огненный шар, а у нас появилась возможность поесть горячий завтрак, благодаря тому, что загорелось еще одно дерево. Он сказал, что мои брови в скором времени отрастут.

После завтрака мы отправились снова — Фисбен замотал ногу в полотенце, которое я нашел в своей сумочке.

Мы опять кружили в тумане не помню уже сколько времени. Помню только, что мы ели и спали и снова вышли к Усыпальнице Хумы.

В третий раз.

Не хочу обидеть рыцарей, когда говорю это, но я уже начал понемногу уставать от этого пейзажа.

„Вот оно“ — пробормотал Фисбен. Он начал закатывать рукава. „Преследуешь нас! Приказываю тебе!“

„Не думаю, что она преследует нас“ — указал я. Боюсь, я сказал довольно резко „Думаю, это мы следуем за ней“

„Нет!“ — Фисбен был поражен. Потом он озадачился. „Ты так думаешь?“

„Да“ — отрубил я, думая, отрастут ли мои брови, и гадая, как я без них выглядел. Я вообще хотел увидеть хоть что-нибудь кроме Усыпальницы Хумы, тумана и горящих деревьев.

„Раз так, то не думаешь ли ты, что мне стоит выпустить по-настоящему сногсшибательное заклинание и взорвать это сооружение?“ — спросил он задумчиво.

„Не думаю, что это понравится рыцарям“ — указал я раздражительно — „Ты ведь знаешь, какие они“.

(Без обид. Я не имею в виду всех рыцарей. Только некоторых.)

„С другой стороны,“ — продолжил я — „Если Хума вдруг вернется, то очень обидится, что кто-то взорвал его могилу, пока он отсутствовал. И я бы не стал его винить.“

„Нет, конечно, нет“ — сказал Фисбен расстроено. „Может тогда взорвать лестницу?“

„А как тогда Хума будет подниматься, если не будет ступенек?“

„Я понял тебя“ — вздохнул Фисбен.

„Видишь ли, Фисбен“ — сказал я решительно (Я решил, что мне нужно быть решительным) — „Все это конечно забавно. Правда. Почти сломать нос, лишиться бровей, смотреть, как ты поджег два дерева и видеть Усыпальницу Хумы в третий раз (для меня в четвертый) — но думаю, все захватывающие дела мы здесь уже переделали. Пора двигаться отсюда. БЕЗ РАЗНИЦЫ КУДА.“ — Последние слова я сказал крайне решительно, в надежде, что он поймет намек.

Фисбен некоторое время что-то бормотал, сделал несколько магических пассов, которые отчасти были интересными, что-то наподобие фейерверка из белых и пурпурных звезд. Он спросил, понравилось ли мне, и не хочу ли я увидеть еще?

Я сказал, что нет.

Тогда он расстроился по-настоящему и снял шляпу, полотенце, обернутое вокруг его больной ноги, потом надел шляпу обратно, только он надел ее на ногу, а полотенце — на голову.

Внезапно он произнес: „Ну точно! Заклинание…“

„Погоди! Не сейчас!“ — крикнул я и прыгнул, закрыв руками лицо.

„Заклинание, которое перенесет нас прямо туда, куда мы направляемся!“ — закончил он с триумфом. „Давай, держись за меня. Держись крепко, парень. Убери руки от мой сумки. Там вещи Мага! И немного отличной ливерной колбасы. Готов? Ну, поехали!“

Ладно, подумал я. В последний раз! В последний!

Я схватился за рукав Фисбена, и он произнес несколько слов, отчего у меня создалось впечатление, что это пауки ползают в моей голове. Все вокруг размылось, и я слышал только ветер в ушах.

Когда я открыл глаза, мы были на месте.

Внутри Усыпальницы Хумы.

Часть четвертая

„Фисбен!“ — сказал я и на этот раз я был серьезен и решителен — „Ты именно это хотел сделать?“

„Да“ — сказал он, крутя в руках полотенце и незаметно оглядывая помещение. — „Прямо туда, куда я и хотел. А, ты наверно хочешь узнать, где мы? Попробуй, угадай.“

Боюсь, что я уже кричал: „Мы в Усыпальнице Хумы!“

„Ну надо же…“ — сказал он.

С меня было уже достаточно. „Ненавижу задевать твои чувства, Фисбен, но думаю, что маг из тебя никудышный и — …“

Я не закончил, потому что брови Фисбена (у НЕГО-ТО они были) сошлись вместе, нависли над носом и стали очень жесткими. Фисбен вдруг стал очень сердитым и раздраженным. Я боялся, что рассердился на меня, но оказалось, что нет.

„Заклятье!“ — крикнул он.

„Что?“ — спросил я, так как не понял, про что он говорит.

„Заклятье!“ — снова сказал он — „На нас наложили заклятье! Мы прокляты!“

„Как интерес… в смы… смысле — как это ужасно.“ — Я заикался, так как его злость стала еще более злой. „Кто… кто нас заклял?“ — спросил я очень вежливо.

„Кто же еще. Владычица Тьмы.“ — он пристально посмотрел на меня и обошел могилу. — „Она знает, что я отправляюсь за оком дракона, и пытается мне помешать. Я с ней расправлюсь. Я… (бла, бла, бла)“

Я вставил бла, потому что на самом деле не разобрал, что он там говорит насчет того, что он сделает с Владычицей Тьмы, если доберется до нее. Или же я сделаю, точно уже не помню.

„Ну, ладно“ — сказал я живо, в приподнятом настроении.“ Нас прокляли и мы под заклятьем. А теперь давай уйдем и разберемся с этим в дороге“.

Фисбен рассердился на меня — „Так ведь в этом все и дело. Мы не сможем уйти“

„Не сможем уйти?“ — душа у меня ушла в пятки — „Ты хочешь сказать… что мы…“

„В ловушке“ — мрачно закончил Фисбен — „Обречены навечно бродить в тумане и всегда возвращаться туда, откуда ушли. К Усыпальнице Хумы.“

„Навечно!“

Из пяток душа выкатилась в башмак. У меня застрял комок в горле и начал меня душить. „Очень рад, что ты не мертв больше, Фисбен, и я тебя очень люблю, но я не хочу быть запертым этим проклятым заклятьем в этой Усыпальнице с тобой навеки! Да и что же там Флинт будет без меня делать? А Танис? Я ведь, знаешь ли, их советчик. Ты должен вытащить нас отсюда!“

Боюсь, я вел себя немного грубо, наверно оттого, что устал от этой Усыпальницы, от тумана, да и вообще от всего. Я схватил Фисбена за одежды, и мое сопение переросло в хныканье, потом в плач и я потерял над собой контроль на довольно продолжительное время.

Фисбен погладил меня по голове и дал выплакаться, потом похлопал меня по спине и сказал, что мне нужно собраться и держаться молодцом. Он собрался предложить свой платок, чтобы я смог вытереть нос, да только он не смог найти его. К счастью, я нашел его сам и после его использования почувствовал себя немного лучше. Забавно, но процесс, начинающийся с комка в горле и заканчивающийся плачем, придает вам сил.

Мне стало настолько лучше, что у меня появилась идея.

„Фисбен,“ — сказал я, обдумав вопрос, — „Если Владычица Тьмы наложила на нас заклятье, то значит, она должна наблюдать за нами, верно?“

„Ты прав!“ — сказал он, оглядываясь. Он снова начинал злиться.

Мне пришло на ум, что мне не стоит говорить так громко, ведь если она наблюдала за нами, то могла еще и подслушивать. Я подобрался к Фисбену и, как только нашел среди волос его ухо, зашептал: „Если она наблюдает за парадным дверью, то почему бы нам незаметно не выйти черным ходом?“

Он как будто оглох. Потом он мигнул и сказал — „Кстати! У меня идея! Если владычица Тьмы наблюдает за парадной дверью, то почему бы нам незаметно не выйти черным ходом?“

„Но это моя идея!“ — возразил я.

„Не дурачься!“ — сказал он, обидевшись — „Разве это ты великий маг?“

„Нет“ — признал я.

„Значит это — моя идея“ — сказал он — „Цепляйся“.

Он схватил меня за хохолок, а я его за одежды, и он произнес еще больше этих паучеползающих слов. Усыпальница начала размываться, поднялся ветер, и все вокруг меня закружилось. В целом, довольно приятное ощущение. Потом все успокоилось, и я услышал Фисбенское „ой…“, которое мне не сильно нравится. Мне случалось пару раз самому говорить такое, поэтому я знаю, что оно означает.

Я очень осторожно открыл глаза, думая, что если снова увижу Усыпальницу, то я сильно расстроюсь. Но нет. Не увидел. Я полностью открыл глаза и в это же время открылся мой рот, что бы спросить, где мы находимся.

„Тшш…“ — сказал Фисбен.

Его усы щекотали мою щеку, и прежде чем я понял, что произошло, он поднял меня и потащил в самую темную часть того места, где мы были.

„М… ипа… м… плип…“ — сказал я, что означало „Но, Фисбен, это же Флинт“, только звучало немного по-другому из-за того, что он зажал мой рот рукой.

„Тихо! Мы не должны быть здесь!“ — он зашипел, оглядываясь на меня. Он выглядел крайне раздраженным и не был доволен ни мной, ни собой и, вероятно, Владычицей Тьмы тоже. Поэтому я замолчал.

Нет, конечно же, я очень хотел крикнуть „Эй, Флинт! Это я, Тас!“, потому что знал, что дворф будет очень рад видеть меня.

Он всегда рад, только никогда этого не признает, потому что все дворфы такие. Терос Железодел был вместе с Флинтом. И я знал, что и Терос будет рад видеть меня, ведь совсем недавно в Усыпальнице Хумы он спас меня от падения в дыру, из которой я мог вылететь с другой стороны мира.

Мне ничего не оставалось делать, кроме как смотреть, ведь Фисбен все еще зажимал мой рот, а его усы щекотали меня. Ну, я и смотрел. Похоже, что мы оказались в кузнице, только это был самая большая и лучшая кузница, которую я когда-либо видел за всю свою жизнь. Думаю, что Терос очень доволен этой кузницей, ведь он самый лучший кузнец из всех, кого я знаю. Он и эта кузница просто обязаны быть вместе.

Там была наковальня, по размерам больше чем я сам, и горн с мехами и целое озеро холодной воды, в которую опускают раскаленный металл, чтобы услышать его шипение и увидеть поднимающийся пар, а когда металл достают оттуда, то он перестает быть раскаленным.

Но самой удивительной вещью здесь был гигантский колодец, наполненный чем-то вроде расплавленного серебра, который испускал замечательный свет. Он напомнил мне цвет волос Сильвары под светом Солинари, серебряной луны. Единственным освещением в кузнице был свет от этого серебра и, казалось, что все покрыто серебром — даже борода Флинта. Темная кожа Тероса сияла, как будто он стоял под светом луны. А его серебряная рука сверкала и светилась сама. Все это было так красиво и поразительно, что у меня снова начал подниматься комок в горле.

„Тшш…“ — зашипел Фисбен.

В любом случае я не мог говорить — из-за комка, и, думаю, что Фисбен знал об этом, так как он отпустил меня. Мы тихо стояли в тени и смотрели. Все это время Фисбен бормотал, что нас здесь быть не должно.

Пока Фисбен бормотал сам с собой, наверно пытаясь вспомнить заклинание, я боролся с комком и слушал, о чем говорят Флинт с Теросом. Пока я боролся с комком, я был слишком занят, что бы слушать, о чем они говорят, но после этого мне показалось, что никто из них не выглядит счастливо, что было странно, учитывая тот факт, что мы находились рядом с прекрасным колодцем серебра. И я прислушался, чтобы понять почему.

„Из этого мне предстоит ковать Копья?“ — спросил Терос, посмотрев на колодец с мрачным выражением.

„Да, друг“ — вздохнув, ответил Флинт.

„Драконий Металл. Магическое серебро.“

Терос нагнулся и взял с пола что-то из кучи этого чего-то, лежащего на полу. Это было Копье, и оно блестело в свете от колодца с серебром и, конечно, оно мне очень понравилось. Он держал его в руке — оно было хорошо сбалансированным. Свет отразился от острия. Неожиданно рука Тероса напряглась, и он со всей силы бросил Копье прямо в каменную стену.

Копье сломалось.

„Ты этого не видел!“ — прошептал Фисбен и закрыл мне глаза рукой, но уже, конечно, было слишком поздно, что он, должно быть, понял, так как отпустил руку, после того как я начал вырываться.

„Вот твои магические Копья!“ — проворчал Терос, уставившись на обломки разломанного Копья.

Он присел на корточки у края колодца, Его здоровенные руки лежали на коленях, а его голова была низко опущена. Он выглядел разбитым, обессиленным, измученным. Я никогда не видел Тероса таким, даже когда дракониды отсекли ему руку, и он чуть не умер.

„Сталь.“ — сказал он — „Без примесей, Но далеко не лучшая. Посмотри, как она разлетелась. Простая, обыкновенная сталь.“ — Поднявшись, он подобрал один из обломков — „Нужно рассказать остальным“.

Флинт посмотрел на него и пригладил руками бороду, он всегда так делает, когда очень сильно и глубоко задумывается. Подойдя к Теросу, дворф положил свою руку на плечо здоровяка.

„Нет, друг, ты не расскажешь“ — сказал он — „Ты сделаешь еще больше копий. Ты воспользуешься своей серебряной рукой и скажешь, что они сделаны из металла драконов. А про сталь ты ничего не скажешь.“

Терос удивленно уставился на него. Потом нахмурился — „Мне им не солгать.“

„Тебе и не придется“ — сказал Флинт, с Таким Выражением на лице.

Я знал Это Выражение. Такое ощущение, что гора сваливается прямо перед тобой. (Говорят, что такое и вправду случилось, во время Катаклизма). Ты можешь сказать, что тебе это не нравится, но гора-то никуда не денется. Вот как раз Таким и было его Выражение.

Я мысленно сказал Теросу — ТЫ ДОЛЖЕН ОТСТУПИТЬ, ПРЯМО СЕЙЧАС, ПОТОМУ, ЧТО ТЕБЕ НИКОГДА НЕ СЛОМИТЬ ЕГО.

Флинт продолжал: „Мы возьмем эти Копья и отдадим рыцарям со словами „Вот, парни, Паладайн дает вам эти Копья. Он вас не забыл. Он сражается на вашей стороне, прямо сейчас“. И вера наполнит их сердца, она вольется в их руки и в их ясные глаза, и когда они будут бросать эти Копья, то именно вера, сила рук и зрение будут направлять эти Копья в сердца злых драконов. И кто тогда скажет, что это не магия? Возможно, это как раз самая величайшая магия в мире“.

„Но ведь это неправда“ — сердясь, заспорил Терос.

„А откуда ты знаешь, что правда, а что нет?“ — задал вопрос Флинт, хмуро посмотрев назад, хотя получилось так, что он пододвинулся к Теросу еще ближе. — „Вот ты здесь стоишь. Живой и невредимый, с серебряной рукой, хотя — по правде говоря — должен бы валяться мертвым, разлагаясь в земле с пожирающими тебя червяками“.

„Мы здесь, внутри Горы Серебряной Драконицы, приведенные сюда прекрасным созданием, которое отдало все, даже свою любовь, ради нас всех. Нарушила свою клятву и обрекла себя, хотя — по правде говоря — могла всех отправить нас всех с помощью магии куда-нибудь подальше, не произнеся ни слова“

„Я скажу, что мы сейчас будем делать, Терос Железодел.“ — Продолжил Флинт, и непреклонное выражение на его лице стало еще более непреклонным. Он закатал рукава и одернул штаны. — „Сейчас мы будем работать. Вместе. Мы сделаем эти Копья. И для каждого мужчины и для каждой женщине, у которых есть сердце, мы сделаем эту правду той магией, которая будет их вести.“

На этой фразе у Фисбена тоже появился комок в горле. Он вытер глаза своей бородой. Подозреваю, что мой вид был не лучше. Мы оба остались на месте, всхлипывая и делясь платком, который по счастью у меня нашелся, и пока мы там всхлипывали Терос и Флинт ушли.

„Что будем делать?“ — спросил я — „Поможем Теросу и Флинту?“

„Да уж, большая от тебя помощь. Свалишься, чего доброго, в колодец. Нет, не будем“ — сказал он, обдумывая, что же ему делать с бородой, которая, должно быть, стала соленой от слез, — " Думаю, что я понял, как разрушить заклятье.“

„Правда?“ — обрадовался я.

„Мы возьмем парочку этих копий“ — сказал он, указывая на кучу копий, лежавших рядом с колодцем.

„Но ведь они не работают“ — напомнил я ему — „Терос же говорил про это.“

„А как ты их будешь использовать?“ — задал вопрос Фисбен, хватая меня за уши и дернув их так, что у меня слезы потекли из глаз. „Бестолочь! Разве ты не слушал?“

Конечно же, я слушал. Я слышал каждое слово, и поэтому мне было не совсем понятно, в чем моя вина, и почему ему вздумалось оторвать мне ухо, особенно после того, как он сжег мои брови и чуть не сломал нос.

„Если ты вежливо попросишь Тероса, то, уверен, он одолжит тебе парочку.“ — сказал я, растирая уши и пытаясь не сойти с ума. Как-никак это с помощью Фисбена я попал под заклятье и, хоть оно и было скучным и неинтересным заклятьем, оно им все-таки было, и я чувствовал, что я чем-то обязан Фисбену. „Тем более что они не работают“

„Нет, нет“ — проворчал тот, и его глаза лукаво сверкнули — „Не будем беспокоить Тероса. Он сейчас разжигает огонь в кузне. Мы с тобой просто проберемся и позаимствуем одно или два Копья. Он даже не заметит.“

В чем-чем, а в заимствовании я профессионал. Лучшего занимальщика вам не найти (кроме, разве что, дядюшки Пружины), но это отдельная история.

Мы с Фисбеном вылезли из тени, где мы прятались, и тихо, как мышки, поползли в сторону копий, лежавших рядом с сияющим колодцем с серебром. Как только я подобрался к Копьям поближе, то мне пришлось признать, что они великолепны, вне зависимости от того, работают они или нет. Мне и нужно то было одно, самое плохенькое, и я был очень рад, что Фисбен тоже решил взять одно себе. На первых порах я слегка засомневался — как мы уйдем с ними — ведь они такие длинные, большие и тяжелые и мне даже одно не упрятать в свой мешочек.

„Я буду держать за рукоять,“ — сказал Фисбен — „А ты за тот конец, с острием. Понесем на плече. Вот так.“

Я понял, что это сработает. Однако на деле у меня не получалось удержать их на плече, так как плечи Фисбена находились выше, чем мои. Но я задрал вверх острие, а Фисбен управился рукоятью. Мы взяли два Копья и побежали с ними.

И пока мы бежали, Фисбен произнес еще больше тех слов, от которых ползают пауки, и мы попали прямо в…

Правильно. В Усыпальницу Хумы.

Часть пятая

„Ну, Опять!“ — начал я, расстроившись. Но я не закончил предложение, что может еще и к лучшему, а то этот сумасшедший Фисбен разозлился бы, и я остался бы не только без бровей, но и еще без хохолка.

Причина, по которой я не закончил предложение, заключалась в том, что мы были не одни в Усыпальнице Хумы. Там был рыцарь. В полном обмундировании. Он преклонился перед могилой, освещенный серебряным светом луны, а по его щекам текли слезы.

„Спасибо тебе, Паладайн“ — он говорил, снова и снова повторяя эти слова. От того, как он их говорил, мне захотелось уйти куда-нибудь подальше и быть тише травы.

Но внезапно Копья стали очень тяжелыми. Кажется, я отпустил свою часть Копья, и, может быть, именно из-за этого Фисбен потерял равновесие и чуть не упал на спину и выронил свою часть. Короче говоря, вместе мы бросили средние части. Копья упали на каменный пол с поразительным грохотом.

Рыцарь чуть не выпрыгнул из своих доспехов. Вскочив на ноги, он выхватил меч, быстро развернулся и уставился на нас.

Перед молитвой он снял свой шлем. Думаю, Ему было где-то около тридцати лет. Его каштановые волосы были заплетены в две длинные косы. Его глаза были такими же зелеными, как листья валлина в Утехе (Я там живу, когда не путешествую и когда не отдыхаю в тюрьме). Правда, в тот момент его глаза не выглядели зелеными, как листья. Они глядели жестоко и холодно.

Не знаю, кого ожидал увидеть этот рыцарь — дракона или же хотя бы драконида, или же гоблина (или двух гоблинов), но уж точно не нас с Фисбеном.

Выражение его лица сменилось с гневного на озадаченное и ошарашенное, но оно тут же снова стало жестким.

„Маг“, — сказал он таким тоном, словно произнес „дерьмо огра“, — „И кендер“. (Не буду описывать, КАК это звучало). „Что вы здесь делаете? Как вы осмелились осквернить это священное место?“

Он разошелся не на шутку и стал водить перед собой мечом, что было довольно опасно, ведь он мог поранить кого-нибудь — например меня, так как вдруг я оказался ближе к нему, чем Фисбен, который и вытолкнул меня вперед.

„Погоди минуту, сэр Рыцарь“ — сказал Фисбен довольно смело, я подумал, что это наверно из-за того, что он использует меня в качестве щита, но мое маленькое тело не будет большой помехой острому лезвию. „Мы ничего не оскверняем. Мы пришли сюда почтить Хуму, так же как и ты, да только вот самого Хумы нет.“ Показав на пустую могилу, маг добавил: — „Поэтому мы… решили подождать немного, дать шанс ему вернуться обратно.“

Рыцарь довольно долго пристально смотрел на нас. По-моему, он должен был подкрутить свои усы, как Стурм, когда тот крепко задумывается, да только у этого рыцаря усов еще не было. Так, несколько волосинок. Словно он только что начал отращивать их. Он чуть-чуть опустил свой меч, но только чуть-чуть.

„Ты белый маг?“ — спросил он.

Фисбен показал рукав. „Белый как снег“. На самом деле тот не был белым, так как был испачкан в грязи, кровью от моего носа, нашими слезами, пеплом от сгоревшего дерева и сажей, в которой мы испачкались в кузнице.

Одежды Фисбена не впечатлили рыцаря. Он снова поднял меч, и лицо его стало необычайно жестоким. „Я не доверяю магам любого цвета. И мне не нравятся кендеры.“

Я уже собрался высказать свое мнение рыцарю, что должно было бы помочь ему — (Танис говорит, что мы всегда должны знать свои ошибки, что бы стать лучше) — но Фисбен схватил меня за хохолок и поднял, словно кролика за уши, и отодвинул меня к стене.

„Как вы нашли это священное место, сэр Рыцарь?“ — спросил Фисбен, и его глаза стали хитрыми и сообразительными, какими они иногда бывают, когда он не рассеян и не сбит с толку.

„Меня привел сюда свет от двух горящих деревьев и небесный фонтан белых и пурпурных звезд“, — голос рыцаря стал почтительным.

Фисбен улыбнулся мне — „А ты еще говорил, что маг из меня никудышный“.

Это ошеломило рыцаря. Он снова опустил свой меч. „Ты это сделал? Ты специально привел меня сюда?“

„Ну конечно“, — сказал Фисбен — „Все время знал, что ты придешь сюда“.

Я собрался объяснить рыцарю про свои сожженные брови, и даже показать где они были раньше, если он заинтересуется, но в этот момент Фисбен неожиданно наступил на мою ногу.

Никогда бы не подумал, что такой старый человек, особенно такой худой как Фисбен, может быть таким тяжелым, но он им был. И я даже не мог объяснить ему, что он стоял на моей ноге — он зашикал на меня, говоря что-то об уважении к старшим и что кендеру не следует перебивать разговаривающих, а к тому времени, когда я умудрился выдернуть свою ногу из-под него, они с рыцарем уже говорили о чем-то другом.

„Расскажи мне точно, что произошло“, — сказал Фисбен — „Это очень важно, с точки зрения мага“.

„Да, и еще назови свое имя“, — предложил я.

„Меня зовут Оуэн, из Дома Глендовер“, — сказал рыцарь, но это было все, что он собирался сказать нам. Он все еще держал свой меч, и все еще пристально смотрел на Фисбена, пытаясь решить, то ли дружески похлопать его по плечу, то ли дать ему хороший подзатыльник.

„А меня Тассельхоф Непоседа“ — представился я, любезно протягивая руку, — „И у меня есть собственный дом в Утехе, только у него нет имени. А может, даже и дома-то больше нет.“ — добавил я, вспомнив увиденное в Утехе, когда я там был в последний раз, и немного взгрустнув от этой мысли.

Рыцарь вскинул брови (У НЕГО брови были) и принялся теперь пристально смотреть на меня.

„Ну, ничего, все в порядке“, — сказал я, думая, что рыцарю, наверное, стало жаль мой дом, потому что его, скорее всего, сожгли драконы. „Тика сказала, что я смогу пожить у нее, если я увижу ее снова“, — я расстроился еще больше, так как уже давно не видел Тику.

„Ты проделал весь этот путь из Утехи?“ — его изумлению не было придела.

„Некоторые из нас прошли еще более длинный путь“ — важно произнес Фисбен, но рыцарь не услышал его, что может и к лучшему.

„Да, мы пришли из Утехи“, — объяснял я — „Большинство. Правда, некоторых сейчас с нами нет. Таниса, Рейстлина, Карамона, Тики — мы расстались с ними в Тарсисе, а потом и со Стурмом, Элистаном, Дереком Хранителем Венца — они отправились в…“

„Дерек Хранитель Венца!“ — удивился Оуэн — „Вы путешествовали вместе с Дереком Хранителем Венца?“

„Я еще не закончил“ — сказал я, строго поглядев на него — „Перебивать — не вежливо. Танис так говорит. Внутри находятся Лорана, Флинт, Терос…“

„Но ведь я как раз и ищу Дерека!“ — сказал рыцарь, совершенно меня игнорируя. (Точно не уверен, но, по-моему, игнорирование людей противоречит кодексу рыцаря, однако Стурм часто игнорировал меня, поэтому я про это и подумал. Но Танис говорил, что игнорирование кендеров не входит в Меру, хотя должно бы.)

„Я посланник Лорда Гунтара, и мне поручено найти сэра Дерека…“

„Ты немного опоздал“, — сказал я стараясь выглядеть опечаленным этим фактом, хотя таким и не был — „Он уже ушел с Оком Дракона“

„С чем?“ — уставился на меня Оуэн

„С РОКОМ дракона — трава такая“ — сказал Фисбен, так дернув меня за хохолок, что у меня слезы полились из глаз, — „похожа на волчью отраву, только немного другая“

Я совсем не понял, про что идет речь, но в любом случае это было что-то не очень важное. Я видел, что Оуэн становится немного раздражительным. Поэтому я продолжил.

„Не знаю, с какой целью ты его ищешь. Дерек — НЕ очень-то приятная личность“, — проинформировал я его.

„Опиши мне его“ — сказал Оуэн.

„Ты разве не знаешь его?“ — удивился я — „Как же ты найдешь его, если даже его не знаешь?“

„Просто опиши мне его, кендер“ — прорычал Оуэн.

„Тассельхоф Непоседа“, — напомнил я ему. Он наверно забыл. — „Ну, Дерек практически все время был на всех сердит, не совсем вежлив и, подозреваю, у него не очень-то развит здравый смысл, если тебя интересует мое мнение“.

Так уж получилось, что мое мнение его не интересовало. Его интересовало только как выглядел Дерек, а не то, что он делал. Что я ему и рассказал. Похоже, что мой рассказа удовлетворил его, правда, рассказывать Оуэну было довольно тяжело, ведь он был совсем сбит с толку.

„Да, это Дерек Хранитель Венца“, — сказал он — „Ты довольно точно описал его. Похоже, что ты говоришь правду“.

Он еще немного подумал, взглянул на могилу Хумы, которая выглядела великолепно в свете луны, как будто бы та могла помочь ему. (Если тебе интересно, откуда там взялся лунный свет в то время, как должен бы быть туман, то слушай. Я попозже объясню тебе, когда придет время.)

„Меня послали найти Дерека Хранителя Венца“, — медленно говорил рыцарь, как будто собираясь остановиться в любой момент и забрать все свои слова назад, — „Меня… послали за ним. Но я потерял его след и молился Паладайну, чтобы тот помог мне снова найти его. Той ночью, во сне, мне сказали отыскать место, где покоится Хума. Я не знал, где находится это место — никто не знает. Но мне сказали, что если я внимательно буду смотреть на Солинари в безоблачную ночь, то увижу карту на поверхности луны. Следующей ночью я так и сделал. Я увидел карту, которая оказалась картой родных земель, Южного Эргота. Я тридцать лет бродил по этим равнинам и горам, но не знал, что существует это место. Солинари вела меня, но внезапно меня окутал туман. Луну я больше видеть не мог.“

„Тропинка привела меня в долину между гор и исчезла. Я не мог выбраться обратно и блуждал там несколько дней. Не могу сказать, сколько точно — время потеряло для меня смысл. После я увидел огонь, горевший не так далеко. Я отправился к нему, думая, что по крайней мере найду кого-нибудь, кто выведет меня обратно на тропинку. Потом огонь исчез, и я снова заблудился. Потом загорелся еще один и появилось облако пурпурных звезд и я обнаружил это священное место. Усыпальницу Хумы. И вас“.

Смотря на нас, он покачал головой, и я могу заверить тебя, что мы были не совсем тем, чего он просил от Паладайна.

„Но, если Лорд Дерек отправился с Оком Дракона, то что тогда вы здесь делаете?“ — спросил он, посмотрев на нас дольше, чем требовала вежливость. — „Почему вы остались здесь?“

„Мы под заклятьем“, — сказал я. „Разве это не восхитительно? Ну, если честно, то не очень. На самом деле оно довольно скучное, я уж молчу про здешний холод, мерзость и сырость. Как видишь, Владычица Тьмы закляла нас и мы не можем выбраться отсюда, потому что каждый раз, когда мы пытаемся это сделать мы возвращаемся обратно. А нам нужно отсюда выбраться, потому что у нас Чрезвычайно Важная Миссия к… к…“

Я остановился, так как не был точно уверен, в чем заключалась наша Важная Миссия.

„Лорду Гунтару. Важная Миссия к Лорду Гунтару“, — сказал Фисбен — „Нам нужно увидеть его прямо сейчас. Это крайне срочно.“

„Вы под черным заклятьем?“ — Оуэн отодвинулся от нас обоих. Поднял меч и кладя руку на могилу Хумы.

„Ну, что касается заклятья, то пока да“, — Фисбен почесал голову — „Должно быть я немного преувели…“

„Да-да“, — заявил я. (мне нравится это слово — заявил). „Владычица Тьмы здесь до смерти боится Фисбена, самого великого и могущественного мага“.

Фисбен залился краской, снял шляпу и повертел ее в руках. „Стараюсь“, — сказал он скромно.

„Зачем ты меня вызвал?“ — сказал Оуэн. Он все еще оставался подозрительным.

Фисбен что-то пробормотал, подбирая слова — „Ну, я… видишь ли… это…“

„Знаю! Знаю!“ — закричал я, подпрыгивая на цыпочках и вытягивая руку вверх. Любой, кто был ребенком знает, но вдруг рыцарь никогда им не был, или у него не было мамы, которая бы рассказывала ему истории, такие, какие рассказывала моя. „Только настоящий рыцарь может разрушить заклятье!“

Фисбен глубоко вздохнул. Сняв шляпу, он вытер свой лоб рукавом. „Ну да, настоящий рыцарь. Спасает дам в затруднительном положении“.

„Но мы не дамы“, — сказал я, подумав, что нам нужно быть честными, — „Но вот положение у нас крайне затруднительное, так что я думаю, что это засчитывается, не так ли?“

Оуэн стоял перед могилой Хумы. Он все еще казался сбытым с толку и подозрительно смотрел на нас — возможно, потому что мы не были дамами. В смысле, что это было бы не очень-то здорово, но уж это не наша вина.

„И еще здесь Копья“, — сказал я, указывая туда, куда мы их бросили, — „только они не…“

„Копья!“ — выдохнул Оуэн и неожиданно, как будто Солинари свалилась прямо с небес и осветила рыцаря, его доспехи засветились, засветились серебром, а сам он был таким красивым и сильным, что я удивленно уставился на него. „Вы нашли Копья!“

Он вложил в ножны меч и заторопился к тому месту, куда мы указывали. Увидев два Копья, лежащих на полу в свете луны, Оуэн что-то громко вскрикнул (я не понял, что именно) и упал на колени.

Спустя некоторое время он сказал (на этот раз я его понял), — „Слава Паладайну. Эти Копья — настоящие, такие же, как и то, каким Хума сражался с Владычицей Тьмы. Я видел изображения, вырезанные снаружи Храма“.

Он поднялся на ноги и встал перед нами. „Теперь я верю, что вы говорите правду. Вы хотели принести эти Копья Лорду Гунтару, не так ли, Господин Маг? А Владычица Тьмы наложила заклятье, что бы помешать вам“.

Фисбен весь раздулся от гордости, когда его назвали Господином Магом, и я увидел, что он смотрит на меня, чтоб увидеть, заметил ли я это. Конечно же, я заметил. Я был очень рад за него, потому что в основном его называют по-другому и не очень-то вежливо.

„Ну, мм, да“, — сказал он, пыхтя, прихорашиваясь и приглаживая свою бороду. „Да, именно так. Отнести Копья Лорду Гунтару. Мы должны отправляться прямо сейчас“

„Но ведь Копья не…“, — начал я.

„Светятся“, — перебил Фисбен, — „Копья не светятся“.

Ну, и до того как я хотел заметить, что Копья не только не светятся, но еще и не работают, Фисбен перевернул вверх дном одну из моих сумочек, из-за чего все мои ценные и полезные мелочи, собранные по всему миру высыпались на пол. К тому времени, как я все сложил обратно, проверил, удивляясь, откуда же это у меня несколько вещиц, которых я не мог вспомнить, Фисбен и Оуэн уже собрались уходить.

Оуэн держал Копья в руке — я еще не говорил, что он очень сильный? В смысле нам пришлось таскать их вдвоем с Фисбеном, а он держал сразу оба без каких-либо затруднений.

Я спросил про это у Фисбена, на что тот ответил, что это почет и уважение дают ему такую необыкновенную силу.

„Почет и уважение. Мы позаботимся об этом, раз уж мы вместе“, — пробормотал Фисбен, и мне показалось, что я снова вижу его лукавый взгляд.

Сэр Оуэн Глендовер попрощался с Хумой и был очень расстроен, что ему приходится покидать Усыпальницу.

„Не волнуйся“, — объяснял я ему — „Если ты не разрушишь заклятье — мы вернемся сюда“.

„Да все в порядке, он его уже разрушил“, — сказал Фисбен и мы вышли за дверь, под свет луны.

Вот тогда-то я и понял, что там БЫЛ лунный свет. (Помнишь, я говорил тебе, что попозже объясню, когда придет время, так вот, оно наступило). Туман ушел, и мы могли видеть Стражей и Входной Мост, а позади нас Гора Серебряной Драконицы. Оуэн был так поражен, что мы не могли стащить его с места. Но Фисбен напомнил ему, что Копья — „спасение людей“ и это заставило рыцаря сдвинуться.

У него была лошадь, но он каким-то образом ее упустил. Он сказал, что когда мы доберемся до обжитых земель, то найдем других лошадей, и это поможет нам быстрее добраться до Лорда Гунтара.

Я подумывал о том, что Фисбен может доставить нас туда намного быстрее, если захочет произнести заклинание. Потом я подумал, что благодаря заклинаниям Фисбена, а все на это указывало (особенно мои брови), мы можем оказаться прямо в центре Горячих Источников. Возможно, Фисбен подумал о том же, так и он ничего не сказал. Вот так мы и отправились. Оуэн — с Копьями, я — со своими сумочками, и Фисбен — с какой-то мелодией.

И, слава всем богам, мы НЕ вернулись в Усыпальницу Хумы.

Часть шестая

Обращу твое внимание на то, что это не моя вина, что мы пришли в Пустошь. У меня была карта, и я говорил Фисбену и Оуэну, что мы идем не туда. (Карта была отличной — а если Приморский Тарсис и окружил себя сушей, то не понимаю, в чем тут моя-то вина).

Была ночь. Мы брели по горам, когда пришли к ущелью. Я сказал Фисбену, что нам нужно идти налево. Это вывело бы нас из гор, и мы направились бы к Санкристу. Но Фисбен посмеялся надо мной и сказал, что моя карта устарела (устарела!), а Оуэн Глендовер поклялся, что он скорее сбреет себе усы, чем послушается совета от кендера. (довольно безопасная клятва, если учесть, что сбривать-то и нечего). И это после того, как он блуждал в Долине Туманов, и даже не знал, где находился.

Он сказал, что нам стоит подождать утра, и, когда взойдет солнце, мы определимся, куда нам идти, на что Фисбен ответил, что он нутром чует, что солнце утром не взойдет, и, представь себе, он был прав. Солнце не взошло или же если оно и взошло, то мы это пропустили этот момент из-за снега и тому подобное.

Короче, мы повернули направо, хотя должны были повернуть налево, и в результате оказались в Пустоши и увязли в приключение, только про приключение — попозже.

Я могу рассказать от тех днях, что мы провели, скитаясь по горам в снегу, но, по правде говоря, это не очень интересно… если не считать того, что Фисбен как-то ночью случайно растопил наше снежное убежище, когда пытался читать свою книгу заклинаний при свете магической свечи, которая оказалась больше магической чем свечей. (Я вынужден был следить за фитилем).

Еще одна история — это путешествия вместе с Оуэном Глендовером. Мне начал нравиться этот рыцарь. Он сказал, что не возражает против путешествия вместе со мной. (тебе это, может, и показалось бы и не совсем вежливо, но это было больше, чем я ожидал).

„Возможно“, — сказал он — „это из-за того, что у меня не так много ценных вещей, которые я могу потерять“.

Не совсем понял последнюю часть, особенно после того, как он потерял то, что он назвал самым ценным имуществом: небольшой, очень красивый портрет его жены и сына, который хранился в небольшой кожаной сумочке, которая была под его доспехами, под сердцем.

Он обнаружил, что потерял его как-то ночью, когда мы отдыхали под снежным навесом (один такой Фисбен и растопил) и мы все стали очень усердно разыскивать этот портрет. И когда Оуэн сказал что вывернет меня наизнанку (или же наоборот, вовнутрь), если я не отдам портрет обратно, Фисбену посчастливилось найти его в кармане моей рубашки.

„Вот видишь“, — сказал я, протягивая портрет Оуэну — „Сохранил его от сырости“.

Он даже не оценил это. На минуту я подумал, что он собирается сбросить меня с горы, и, похоже, он тогда думал то же самое. Но, спустя какое-то время он успокоился, особенно после моих слов о том, что дама на портрете — одна из самых красивых дам, каких я только видел, после Тики, Лораны и, конечно, одной знакомой кедерши, которая навсегда останется в моем сердце. (Если я вспомню, то потом расскажу тебе).

Оуэн вздохнул и сказал, что сожалеет о том, что накричал на меня, и что на самом деле он не собирался разрывать ни мои кармашки, ни внутренности, (смотря, что первое попалось бы под руки). Все это произошло из-за того, что он очень сильно скучал по жене и сыну, и очень сильно за них беспокоился, ведь он был здесь, в снегу, с нами, а они остались дома одни.

Ну, я все это понял, хоть у меня и не было ни жены, ни детей, а может и дома тоже. Тогда мы и договорились с Оуэном. Если я нахожу портрет, то я должен буду немедленно отдать его обратно владельцу.

Было поразительно, что он так часто терял этот портрет, учитывая, как он был ему дорог. Но я не делал ему замечаний, так как боялся задеть его чувства. И, как я уже сказал, мне стал нравиться Оуэн Глендовер.

„Жизнь моей жены не была легка“, — рассказывал он нам однажды ночью, пока мы отогревались от снега, в котором шли весь день. „Судя по тому, что ты рассказал мне о своем друге Светлом Мече, ты должен знать, как поносят и преследуют рыцарей. Моя семья переехала из родного дома много лет назад, но для нас было делом чести вернуться и снова владеть им. Наши земли переходили из одних плохих рук в другие. Люди в деревне страдают от их тирании, и хотя они и были одними из тех, кто выгнал нас, они уже сполна заплатили за это“.

„Я работал наемником, чтобы выжить и душой и телом и чтобы заработать денег, чтобы законно выкупить обратно, то, что у нас украли. Для того, чтобы сохранить свою честь, несмотря на то, что воры, укравшие дом, ею не обладали“.

„В конце концов, я накопил необходимую сумму. Стыдно признаться, но я вынужден был скрывать свою принадлежность к рыцарям. Иначе мне бы отказали в продаже“.

Он дотронулся до своих усов, когда говорил это. Те еще только отрастали и были такими же рыжими, как и его волосы.

„В любом случае, воры заключили выгодную сделку, учитывая то, что дом практически был разрушен. Мы восстанавливали его сами, так как не были в состоянии нанять работников. Помогли крестьяне. Они были рады тому, что вернулся рыцарь, в основном из-за того, что настали опасные времена“.

„Жена с сыном очень помогали мне, делая намного больше, чем от них ожидалось. Руки жены огрубели и потрескались от перетаскивания камней и от замешивания раствора, но мне их прикосновение казались такими нежными, словно она надевала лайковые перчатки каждую ночь. Сейчас, в мое отсутствие, она охраняет дом. Вместе с сыном. Мне не хотелось оставлять их, с тем злом, которое повсюду в тех землях, но мой долг — быть с рыцарями, как она сама мне напомнила. Я молюсь Паладайну, что бы тот защищал их.“

„Защищает“, — сказал Фисбен. Только он сказал это очень, очень тихо, так что я едва расслышал. И скорее всего и не услышал бы, если бы не почувствовал, как комок снова начинает подкатываться и не стал бы рыться в кармане Фисбена в поисках носового платка.

Оуэн рассказал самые интересные истории про то, как он был наемником, и сказал, что я хороший слушатель, как и его сын, так как задаю слишком много вопросов.

Так мы и шли, по-настоящему хорошо проведя время, и, полагаю, именно поэтому я не стал сильно возражать, когда мы свернули не туда. Мы блуждали около четырех дней, когда, наконец, закончился снег, и снова взошло солнце.

Оуэн взглянул на солнце, и сказал, что мы не на той стороне гор.

Я попытался быть заботливым и подбодрил его: „Если Тарсис сам ушел от моря, то, может, и горы умеют прыгать“.

Но Оуэн не долго думал над моим предположением. Он выглядел очень расстроенным и опечаленным. Мы оказались в Пустоши, как он сказал, и залив, который был перед нами (Я разве не упоминал? Перед нами был залив) называется заливом Моргаш, что означало Залив Тьмы, а это в свою очередь, означало, что мы оказались в Плохом Месте, и надо убираться отсюда, пока не Стало Хуже.

„Это все твоя вина!“ — стал кричать на меня Фисбен и топнул ногой по снегу. — „Твоя и этой дурацкой карты.“

„Нет, не моя!“, — отпарировал я. (Еще одно хорошее слово — отпарировать.) „И это не дурацкая карта.“

„Нет, дурацкая!“ — закричал Фисбен и рыком снял ссебя шляпу, кинул ее на снег и начал топтать ее. — „Дурацкая! Дурацкая! Дурацкая!“

После этого Стало Хуже.

Фисбен провалился в дыру.

Нормальный человек провалился бы в нормальную дыру, возможно, подвернул бы ногу или расшиб нос, но нет, только не Фисбен. Он улетел в дыру, да еще и нас прихватил — очень заботливо с его стороны. Только вот Оуэну это совсем не понравилось.

С минуту Фисбен прыгал по снегу, называя меня дубиной (кстати, это было не оригинально — Флинт все время так на меня кричал), а уже в следующее мгновенье снег под его ногами провалился. Он потянулся, чтобы ухватиться за что-нибудь и схватил меня, и я почувствовал, как снег проваливается подо мной, и я тоже потянулся, чтобы ухватиться за что-нибудь и схватил Оуэна, и снег под ним тоже начал проваливаться, прежде чем мы осознали это, все мы стали падать, падать и падать.

Это было самым выдающимся падением и довольно захватывающим, со снегом, летящим вокруг нас и обрушивающимся на нас. Был крайне занятный момент, когда я подумал, что мы нанижемся на Копья, которые были у Оуэна и которые он не успел отбросить, когда я схватился за него. Но нет, не нанизались.

Мы приземлились в самом низу и Копья тоже приземлились в самом низу и снег, который падал вместе с нами, тоже приземлился в самом низу. Мы немного полежали там, переводя дыхание. (мое осталось где-то наверху).

Оуэн вытащил себя из сугроба и пристально посмотрел на Фисбена.

„Все в порядке?“ — грубо спросил он.

„Ничего не сломано, если ты это имеешь в виду“, — сказал Фисбен немного дрожащим голосом, — „Только вот, кажется, шляпу потерял“.

Оуэн сказал что-то насчет отправки шляпы Фисбена на вечные муки и затем выдернул меня из сугроба, поставил на ноги и поднял меня снова, когда я опять свалился, (дыхание было еще в пути) и спросил в порядке ли я.

Я сказал, что да и что это было захватывающе, и, как думает Фисбен, не могли бы мы повторить все это снова? Оуэн сказал, что по-настоящему захватывающая часть еще только начинается, потому что, как, во имя Бездны, мы собираемся выбираться отсюда?

К этому времени я уже успел хорошо осмотреться. Кажется, мы были в пещере, или что-то типа того, сделанной из снега и льда. А дыра, в которую мы провалились, была очень, очень высоко над нами.

„Там наши сумки, веревка и еда“, — сказал Оуэн, поглядев на дыру, которую мы сделали, и нахмурился.

„Не стоит беспокоиться“, — бодро сказал я. — „Фисбен очень великий и могущественный маг и он просто перенесет нас обратно за одно мгновение. Не так ли, Фисбен?“

„Без моей шляпы — нет“, — ответил он чопорно, — „Не могу работать без нее“.

Оуэн пробормотал что-то, что я не буду приводить здесь, так как это что-то было не очень любезным о Фисбене и я уверен, что Оуэн сейчас стыдится того, что он сказал. Его взгляд был хмур и сердит, но вскоре стало очевидно, что без магии (или чего-нибудь на нее похожего) нам оттуда не выбраться.

Я попытался вскарабкаться по стене пещеры, но всегда съезжал вниз, что доставило мне большое удовольствие, несмотря на то, что Оуэн остановил меня, после того как целая глыба снега отломилась и упала прямо на нас. Он сказал, что может упасть вся гора.

В общем, нам ничего не оставалась делать, кроме как искать шляпу Фисбена.

Оуэн вырыл из-под снега Копья и сказал, что шляпа должна быть где-то рядом. Мы искали, но ее не было. После этого мы изрыли то место, куда приземлился Фисбен, но ее не было и там.

Фисбен очень расстроился и принялся рыдать.

„Я ношу эту шляпу уже долгие годы“, — хныкал он, сопя и вытирая глаза кончиком бороды. „Лучший материал в мире. За исключением фетра, но те не для магов“.

Я уже хотел спросить кто такой этот Фетр, и что он сделал со своей шляпой, как Оуэн сказал „Тшш…“ таким голосом, что кровь начинает леденеть, а желудок вытворять довольно забавные вещи.

Мы умолкли и посмотрели на него.

„Я что-то слышал“ — сказал он. Только он сказал это без голоса, одними губами.

Я прислушался и тоже услышал что-то.

„Ты что-нибудь слышал?“ — спросил голос. Только вот голос этот не принадлежал ни одному из нас. Он долетел из-за стены снега, стоявшей в одном из концов пещеры.

Я уже слышал подобный голос — скользкий, шипящий и неприятный. Я понял, кому принадлежит этот голос и, по выражению лица Оуэна (злое и ненавидящее), понял, что и он догадался.

„Драконид!“ — прошептал Оуэн.

„Это всего лишь снежный обвал“, — ответил другой голос. И этот рокочущий низкий голос прозвучал холодно, настолько холодно, что несколько иголок льда прошли через мою кожу прямо в кровь, и я весь задрожал. „Обвалы часто случаются в этих горах“.

„Мне показалось, что я слышал голоса“, — настаивал драконид. „На другой стороне этой стены. Возможно, это часть моего подразделения“.

„Глупости. Я приказал им ждать в горах, пока не приду. Они не осмелятся не подчиниться приказу. И лучше бы им подчиняться, или я заморожу их на месте. Ты просто нервничаешь, вот и все. А мне не нравятся ящерицы, которые нервничают. Ты заставляешь нервничать меня. А когда нервничаю я, то могу и убить кого-нибудь“.

Возник сильный скользящий и скрипящий звук, и вся гора затряслась. Снег снова свалился на нас, но никто не пошелохнулся и не издал не звука. Мы просто смотрели друг на друга. Каждый из нас сам придумывал картину к этому звуку, и хотя моя картина была очень интересной, она не ассоциировалась с долгой жизнью. (Танис объяснил мне однажды, что я должен смотреть на происходящее с такой позиции, что бы увидеть, способствует это происходящее или нет продлению моей жизни. И если нет, то я должен обождать, вне зависимости от того, насколько это происходящее могло быть интересным. И оно не было).

„Дракон!“ — с трепетом прошептал Оуэн.

„Не способствует продлению жизни“, — посоветовал я ему, на случай если он не знал.

Хотя догадываюсь, что он знал это, так как посмотрел на меня так, словно хотел заткнуть мой рот рукой, только был недостаточно близко. Поэтому я сам закрыл своей рукой рот, что бы не втянуть его в неприятности.

„Скорее всего, белый“, пробормотал Фисбен, глаза которого чуть не вылезли из орбит. „Моя шляпа! Моя шляпа!“ — он сжал руки.

Наверно тут мне стоит остановиться и объяснить, куда мы попали, раз уж тут был дракон. Не совсем уверен, но думаю, что мы попали в совсем небольшую пещеру, рядом с которой находилась огромная, в которой и жил дракон. Стена снега отделяла нас и я начал думать, что эта стена не такая уж и толстая. В смысле, что когда оказываешься в пещере с белым драконом, то лучше бы иметь стену толщиной во много миль и у меня возникло не очень приятное чувство из-за того, что такой толстой стены не было.

Итак, мы были в снежной пещере, постепенно замерзая до смерти. (Я этого еще не говорил?) И не могли даже пошевелиться из-за страха, что дракон услышит нас. А Фисбен не мог колдовать, так как у него не было шляпы. Оуэн не выглядел знающим, что нужно делать, и полагаю, что не могу винить его за это, так как он наверно никогда не встречался с драконом раньше. Поэтому мы ничего не делали, кроме как стояли и дышали, да и то осторожно. Это все, что нам оставалось.

„Ну, докладывай“, — сказал дракон.

„Да, Хозяин“, — голос драконида стал более вежливым. Возможно, из-за того, что он не хотел нервировать дракона. „Я проверил деревню, как ты и приказал. Она богата — много еды, отложенной на зиму. Один из этих (тут драконид вставил очень плохое слово) Соламнийских Рыцарей имеет поместье рядом, но он уехал по какому-то поручению“.

„Он оставил всадников охранять свое поместье?“

Драконид издал неприятный гул. „Этот рыцарь беден, как нищий. Он не мог позволить выставить охрану. В поместье никого нет, кроме его жены и ребенка“.

Лицо Оуэна совсем побледнело. Мне стало жаль его, так как я понял, что они говорят про его жену и сына.

„Крестьяне?“

„Деревенщина!“ — фыркнул драконид — „Они падут ниц, когда мы нападем. Мы с легкостью возьмем деревню.“

„Прекрасно. Мы будем хранить пищу здесь, чтобы потом использовать ее, когда основные силы будут брать Башню Верховного Жреца. Там есть еще деревни, кроме этой?“

„Да, Хозяин. Я покажу тебе на карте. Глендовер здесь, а вот…“

Я не слушал дальше. Я боялся, что Оуэн сейчас упадет. Его лицо стало белее, чем снег и его трясло так, что его доспехи задрожали.

„Моя семья!“ — застонал он. И я увидел, что его колени покосились.

Я могу передвигаться практически бесшумно, когда мне нужно, и посчитал, что это как раз один из таких моментов. Я передвинулся к нему, обвил его рукой и поддерживал его до тех пор, пока его не перестало трясти.

Наверно он был благодарен, потому как он держал меня очень крепко. Крепко и неудобно. (Я не упоминал, что он был очень силен?) И дыхание чуть снова не покинуло меня прежде, чем он расслабился и отпустил меня.

К тому времени кровь снова стала возвращаться к его лицу, и он больше не выглядел больным. Он выглядел решительным, жестоким и беспощадным. И тогда я понял, что он собирается сделать. И это не способствовало продлению жизни.

Дракон и драконид горячо обсуждали, какую деревню им стоит сжечь и ограбить после Глендовера.

Пользуясь тем шумом, который они производили, я прошептал Оуэну — „Ты хоть раз видел дракона?“

Он покачал головой. Он подтянул застежки на своей броне, затянул ремень и, уже видев раньше как Стурм делает тоже самое перед битвой, я понял, что все это означает.

„Они огромные“, — сказал я, чувствуя, что комок снова поднимается в горле. „И крайне крупные. И громадные. И у них ужасно острые зубы и они обладают магией. Магией намного большей, чем у Фисбена. Даже чем у Рейстлина, правда, ты его не знаешь, но это не так важно. А белые драконы могут убить, просто дыхнув на тебя. Я знаю это, так как встречал одну драконицу у Ледяной Стены. Они образуют вокруг тебя лед, тверже, чем скала и это убьет тебя“.

Мои слова не произвели на Оуэна Глендовера никакого впечатления. Он просто продолжал застегиваться, и лицо его становилось все холоднее и холоднее, так что я даже подумал, что оно не слишком изменится, когда белый дракон дыхнет на него морозом, ведь мне казалось, что оно и так уже заморожено.

„О, Фисбен!“ — боюсь, что я даже немного расхныкался, но я на самом деле не хотел видеть Оуэна, отправляющегося в тот конец пещеры. „Останови его“.

Но от Фисбена помощи не было. Он снова глядел тем хитрым и лукавым взглядом, от которого я чувствую себя скрюченным. И тихо сказал „Он может это сделать. У него есть Копья“.

Лицо Оуэна озарилось радостью. Он стал выше и стройнее. Его светло-зеленые глаза заблестели, наполнившись изнутри прекрасным, величественным, ослепительным светом.

„Да“, — сказал он благочестивым голосом, как будто молился. „Паладайн вручил мне эти Копья и теперь отправил сюда, чтобы я смог защитить свою семью. Это работа Паладайна“.

Что ж, я хотел рассказать ему, что нет, это работа не Паладайна. Это всего лишь старый, худой и сумасшедший порою маг, из-за которого все мы провалились в эту дыру. Но не стал. Я думал о чем-то более важном.

О Копьях.

Я смотрел на них, лежащих на снегу, и слыша голос Тероса в своей голове. И посмотрел на Оуэна, такого высокого и статного и представлял себе его жену и сына, и как им будет грустно, когда они узнают что Оуэн мертв. Потом я подумал, что если умрет он, то и они наверно тоже. И я снова услышал голос Тероса в своей голове.

Оуэн потянулся и взял одно из копий. Крик вырвался из меня, прежде чем я смог поймать его. (Крик)

„Нет! Оуэн! Ты не сможешь использовать Копья!“ — кричал я, схватив его за руку и повиснув на ней. „Они не работают!“

Часть седьмая

В общем, в тот момент произошла целая куча событий. Попытаюсь все рассказать по порядку, но там было все так запутанно, что я могу и ошибиться.

Оуэн Глендовер посмотрел на меня и спросил „Что?“

Фисбен посмотрел на меня и сказал резко „Ты, глупый кендер! Держи рот на замке!“

Драконид тоже посмотрел бы на меня, если бы мог видеть через стену снега и крикнул „Я слышал это!“

Дракон сдвинулся с места (мы могли слышать его, несмотря на стену) и сказал „И я тоже. Я чувствую теплую кровь! Шпионы! Давай, ящерица, предупреди остальных, а я разберусь с этим.“

БУМ!

Это была голова дракона, ударяющая об стену льда разделявшую нас. (Очевидно, стена была намного толще, чем мы предполагали. За что мы все были очень благодарны.) Гора затряслась, и еще больше снега свалилось на наши головы. Дыра над нами выросла. Правда, это нам не сильно помогло, ведь мы не могли добраться до нее.

Оуэн Глендовер держал Копье и смотрел на меня „Что ты имел в виду, когда говорил, что Копья не работают?“

Я беспомощно посмотрел на Фисбена, который так сердито нахмурился, что я боялся, что его брови слетят с него и упадут прямо на нос.

БУМ!

Это снова была голова дракона.

„Я должен был сказать ему, Фисбен!“ — завопил я. Я говорил так быстро насколько мог, потому как видел, что на детали времени не остается. „Мы подслушали, как Терос Железодел говорил Флинту, что Копья не магические, не специальные и никакие другие. Они — обычные стальные Копья. А затем Терос бросил одно из них в стену и оно сломалось — я это видел“.

Я остановился, чтобы глубоко вдохнуть, так все что я сказал — было сказано на одном выдохе.

Второй выдох я использовал для того, чтобы крикнуть: „Фисбен! Вон твоя шляпа!“

Драконьи удары головой вышибли кусок снега, на котором была шляпа Фисбена, немного грязная, мятая и уж совсем не волшебная. Мне пришлось нырнуть за ней, вытащить и надеть ему на голову.

„Вот она! Сейчас мы сможем выбраться! Давай, Оуэн!“ — и я потянул рыцаря за руку.

БУМ! БУМ! Это была голова дракона. Оба раза.

Оуэн посмотрел на сотрясающуюся стену, (мы слышали, как на другой стороне дракон кричит „Шпионы!“) на меня, на Копья и на Фисбена.

„Что ты знаешь об этом, маг?“ — спросил он. Оуэн был бледен, и дышал немного забавно.

„Может, Копья и обычные, а может и освящены. Может они испорчены, а может — испорчен ты“, — Фисбен указал пальцем на Оуэна.

Рыцарь сильно покраснел и приложил руку к сбритым усам.

БУМ! В стене образовалась трещина, через которую можно было увидеть часть гигантской морды дракона, белой как кость. Но он не мог просунуть туда свою пасть целиком. Поэтому он отступил и принялся снова ломать лед. (Этот лед оказался намного, намного крепче, чем я предположил вначале. Очень странно).

Оуэн продолжал держать Копье и очень внимательно смотрел на него, будто бы ища в нем трещины. Что ж, мне нужно было бы сказать ему, что их там нет, ведь Терос был отличным кузнецом, даже когда он работал с обычной сталью. Но времени не было. Я сунул шляпу в руки Фисбена.

„Быстрей!“ — кричал я — „Давай! Пойдем, Оуэн! Пожалуйста!“

„Ну, Сэр Рыцарь?“ — спросил Фисбен, надевая шляпу — „Ты идешь с нами?“

Оуэн бросил Копье и выхватил меч.

„Иди“ — сказал он — „Забери кендера. Я остаюсь.“

„Ты дурак!“ — сказал Фисбен — „Ты не победишь дракона мечем!“

„Беги, маг!“ — прорычал Оуэн — „Уходи, пока еще есть возможность“. Он посмотрел на меня и моргнул — „Портрет у тебя“, — мягко сказал он — „Отдай им его. Скажи им…“

Мне никогда не узнать того, что мне нужно было рассказать им, потому как в тот момент голова дракона пробила стену льда.

Пещера, в которой мы оказались запертыми, была слишком мала для дракона, и он мог просунуть только свою голову. Его подбородок проскреб по полу, а злобные глаза страшно смотрели на нас. Он был настолько огромен и величественен и поразителен, что боюсь, я даже позабыл о том, что это не способствует продлению жизни, которая могла бы прекратиться прямо там, но Фисбен схватил меня за шиворот и оттащил меня к противоположной стене.

Оуэн оступился, держа меч и оставив Копья на снегу. Можно сказать, что рыцарь довольно удачно приземлился, несмотря на всепоглощающий страх, распространяемый драконом. В тот момент он видимо понял, что Фисбен был прав. С мечем против дракона сражаться бесполезно.

„Колдуй, Маг“ — крикнул Оуэн — „Отвлеки его внимание!“

„Отвлечь внимание! Ладно!“ — пробормотал Фисбен и бесстрашно, как мне показалось, вышел из-за меня. (Я тогда был впереди него) и махнул шляпой по направлению к дракону.

„Кыш!“ — сказал он.

Не знаю, понятна ли тебе причина или нет, но дракон не кышнулся. Его это только разозлило. Один его глаз горел, пока снег подо мной не начал таять. Он начал глубоко, очень глубоко вдыхать, и я понял, что когда он выдохнет, мы все останемся тут на веки в виде замороженных статуй.

Свистел ветер и снег завихрился вокруг нас оттого, что дракон всосал весь воздух. И, вдруг, послышалось драконье „Хлоп…“, а в его глазах стоял изумленный и испуганных взгляд.

Он всосал шляпу Фисбена.

Фисбен размахивал ее перед мордой дракона и, видишь ли, когда дракон всасывал воздух, ее вырвало из рук Фисбена и засосало. Шляпа пролетела по воздуху, мимо зубов дракона и „Хлоп…“ — застряла в горле у дракона.

„Моя шляпа!“ — завопил Фисбен и так надулся, что я подумал, что он собирается лопнуть.

Дракон, задыхаясь, хрипя и кашляя, замотал своей головой, пытаясь избавиться от шляпы.

Оуэн стремительно подался вперед, нисколько не думая о том, чтобы по рыцарски поприветствовать противника, что, на мой взгляд, было разумно с его стороны, и воткнул (точнее попытался воткнуть) свой меч в глотку дракона.

Лезвие задрожало и рассыпалось. Дракон набросился на Оуэна, но не мог ничего сделать, кроме как попытаться ударить его головой, так как шляпа все еще мешала дышать. Оуэн отлетел на снег и приземлился рядом с Копьями.

Это было все оружие, какое у нас имелось, кроме моего хупака. Я должен был бы предложить ему взять мой хупак, но в тот момент я про него забыл. Все происходящее было таким захватывающим.

„Спаси мою шляпу!“ — кричал Фисбен, прыгая на месте — " Спаси мою шляпу!»

ТЬФУ!

Дракон выплюнул шляпу. Она пролетела через всю пещеру и врезалась прямо в лицо Фисбена и сбила его с ног. Оуэн поднялся на ноги. Он весь дрожал, его броня болталась, но он поднял Копье и бросил его со всей силой, на которую был способен. Копье ударилось о чешую дракона и рассыпалось на тысячи осколков.

Дракон снова набирал воздух. Оуэн выглядел раненым и поверженным. Он знал, что сейчас умрет, но это его не сильно беспокоило. Из-за мысли о том, что его жена, ребенок и возможно еще и крестьяне тоже умрут, которые дали росток в его сердце.

А затем я, кажется, услышал голос. Это был голос Флинта, и он зазвучал так близко, что я даже оглянулся, ожидая от него, всего покрасневшего и орущего, удара по голове.

«Ты тупица! Ты что, не слышал, что я говорил? Скажи ему то, что я сказал Теросу!»

Я попытался вспомнить и вспомнил это. Я начал бормотать: «Когда ты бросишь это Копье, то именно твоя вера, сила твоих рук и твое зрение будут направлять это Копье в темное сердце злого дракона. Это слова Флинта. Или что-то вроде этого, Оуэн. Я немного изменил текст. Может, я и ошибся!» Я крикнул: «Бросай второе Копье!»

Не знаю, слышал ли он меня или нет. Дракон издавал много шума, а снег завывал вокруг нас. Но то ли Оуэн меня слышал и внял моему (и Флинта) совету, то ли он видел, как шляпа приземлилась на Фисбена и понял, что Копье оставалось нашей последней надеждой. Он взял Копье, но не бросил его. Он побежал с ним, прямо на дракона. И со всей силой воткнул его прямо в горло дракона.

Кровь забила струей, превращая белый снег в красный. Дракон ужасно завыл, замотав головой из стороны в сторону, от боли и ярости. Оуэн налег на Копье, засовывая его все глубже и глубже в дракона. Копье не сломалось, оно было всажено прямо и точно.

Кровь была повсюду, Оуэн был весь в крови, а крик дракона был криком поверженного. Затем дракон издал нечто вроде булькающего звука. Голова упала на окровавленный снег, вздрогнула и осталась лежать.

Никто из нас не двинулся с места. Фисбен был без сознания, Оуэн — измотан битвой с драконом, а я потому, что в тот момент мне не хотелось двигаться. Дракон не двигался тоже, и я понял, что он мертв.

Оуэн припал к земле, тяжело дыша, стирая кровь со своего лица. Фисбен пошевелился, застонал и пробормотал что-то на счет своей шляпы, поэтому я понял, что с ним все было в порядке. Я поторопился помочь Оуэну.

«Ты ранен?» — спросил я с тревогой.

«Нет» — ответил он и, опираясь на меня, нетвердо встал на ноги. Он покачнулся назад, но поймал себя сам и, с трудом дыша, уставился на дракона.

Фисбен открыл глаза и оцепенело смотрел по сторонам. Затем он увидел нос дракона, находившийся в футе от него, завопил, и в панике подпрыгнул и попытался «просочиться» сквозь твердую стену позади него.

«Фисбен», — сказал я ему — «Дракон мертв.»

Фисбен поглядел на его злые, полузакрытые глаза. Тот не двигался, и глаза не моргали. Маг подошел к нему и постучал по морде.

«Похоже на то!» — сказал он.

Оуэн уже немного оправился и перестал использовать меня в качестве опоры. Подойдя к дракону, он взял Копье и резко выдернул его. Пришлось постараться. Копье крепко засело, и было погружено почти по самую рукоятку. Он вытер его об снег, и мы увидели, что наконечник был острым и заточен наилучшим образом и даже нигде не поврежден. Оуэн перевел взгляд с целого Копья на разбитые осколки второго, лежащие рядом с головой дракона.

«Одно сломано, а вторым удалось сделать то, на что ни одно обычное Копье не способно. В чем истина?» — Оуэн выглядел озадаченным и смущенным.

«В том, что ты убил дракона», — сказал Фисбен.

Оуэн снова поглядел на Копья «Но я не понимаю…»

«Любой сказал бы, что ты это сделаешь. Или же, что тебе будет даровано право!» — фыркнул Фисбен. Он напялил свою шляпу и вздохнул. Шляпа больше не выглядела шляпой. Она была вся смятая и в чем-то липком.

«Драконья слюна», — грустно сказал он — «И кто же будет платить за сухую чистку?» — посмотрел он на нас.

Мне стоило бы предложить заплатить, чем бы это ни было, да только денег у меня было не много. С другой стороны, ни Оуэн ни я не в тот момент не обратили на Фисбена внимания. Оуэн начищал хорошее Копье, и когда он с этим закончил, то стал собирать осколки разломанного и тщательно осматривать их. Затем он снова покачал головой и сделал нечто, чего я не понял. Он очень трепетно и аккуратно сложил осколки в одно место, завернул их и обвязал куском кожи, который я нашел для него в одном из моих кармашков.

Я собрал все свое имущество, которое оказалось разбросанным оттого, что я бегал и прыгал во время битвы с драконом. К тому времени как Оуэн уже собрался, я собрался и Фисбен тоже собрался, то осознал, что мы все еще заперты в пещере.

«Вот ведь», — сказал Фисбен, подошел к задней части пещеры, попинал ее немного ногой, и стена обвалилась.

Мы увидели солнце и синее небо, а когда проморгались от яркого света, то увидели что то, что мы принимали за стену ею не было. Это был всего лишь сугроб, и догадываюсь, что мы могли выйти отсюда в любое время, если бы знали, что это был он.

Да уж, Оуэн одарил Фисбена действительно необычным взглядом.

Фисбен не видел этого. Он запихивал свою шляпу в карман, поднял свои вещи, лежащие на снегу и вышел на солнце. Мы с Оуэном последовали за ним; Оуэн держал копья, а я — свои самые ценные вещи.

«Сейчас», — сказал Фисбен — «Мы с кендером отправимся к Лорду Гунтару. А тебе, Оуэн Глендовер, следует вернуться в свою деревню и встретиться с налетчиками. Нет, нет, не возражай. Ведь я великий и могущественный маг. Я просто перенесу нас к Лорду Гунтару. Это не займет много времени. Драконид убежал предупредить свой отряд. Теперь они будут действовать быстро. Если ты вернешься в логово дракона, то увидишь, что пещера проходит сквозь всю гору, и ты сократишь свой путь вдвое, а угрожать тебе ничего не будет, ведь дракон мертв».

«Нет, нет, с нами все будет в порядке. Я знаю, где найти Лорда Гунтара. И все время знал. Нам нужно было идти влево, а мы забрали вправо» — сказал он.

Я хотел сказать, что все время это говорил, но, похоже, Оуэн был больше озабочен своим путем.

Он попрощался с нами и пожал мне руку очень вежливо и официально. Я отдал ему портрет обратно и объяснил (довольно строго), что если он так много для него значит, то ему стоит получше заботиться о нем. Он улыбнулся и пообещал, что будет. Затем он пожал руку Фисбену, который все это время смотрел на него и на этот необычный путь.

«Пусть твои усы отрастут» — сказал Фисбен, похлопав Оуэна по плечу. — «На счет мой шляпы не волнуйся. Конечно, она уже никогда не будет прежней», — печально вздохнул он.

Оуэн отошел и отсалютовал нам. Я ему тоже хотел отсалютовать, но этот комок внутри снова начал толкать меня, поэтому я стал рыться в поисках платка. А когда нашел (в кармане Фисбена), то Оуэн уже ушел. Комок разросся и превратился бы в рыдание, если бы Фисбен не схватил меня и не устроил освежающую встряску. Затем он погрозил пальцем.

«Тассельхоф Непоседа!» — сказал он, очень серьезно и прямо-таки магически глядя на меня, что сразу привлекло мое внимание, чего, должен заметить, иногда не случается, когда он что-то мне говорит. «Ты должен пообещать мне что никогда, никогда и ни за что и никому не расскажешь про Копья».

«А что с ними?» — спросил я заинтересованно.

Его брови чуть не взлетели прямо в небо и не присоединились к моим, которые, вероятно, были где-то там же.

«Ты имеешь в виду… что… Копья… не… работают?» — предположил я.

«Они работают!» — заорал он.

«Конечно же, да» — поспешно ответил я. Я знал, почему он кричит. Это все из-за его шляпы. «А как на счет Тероса? Вдруг он кому-нибудь расскажет? Ведь он очень честный».

«Терос сам решит» — сказал Фисбен — «Он отнесет Копья на Совет Белокамния, и мы увидим, что он сделает, когда придет туда».

Ну, конечно же, когда Терос придет на Совет Белокамния, а на случай, если ты забыл — это встреча Рыцарей Соламнии, эльфов и еще некоторых личностей, не помню уже каких. И все они готовы убить друг друга, в то время как они должны убить злых драконов, и я пытался объяснить им это, а когда разбил Око Дракона (оно было именно ОКОМ, а не какой-то там травой), то думаю, все были готовы убить меня, когда пришел Терос с Копьями, бросил одно в Белый Камень и расколол его (Камень, а не Копье), поэтому думаю, что он решил, что они работают.

Фисбен вытащил свою липкую шляпу из кармана и аккуратно надел на голову. Он начал что-то бормотать и делать пассы руками, поэтому я понял, что он готовит какое-то заклинание. Я прикрыл лицо и схватил его за рукав.

«А что на счет Оуэна?» — спросил я — «Что если он расскажет остальным рыцарям, о Копьях?»

«Не перебивай меня. Трудное оно, это заклинание». — пробормотал он.

Я замолчал или я хотел замолчать, но слова вылетели из меня и я не смог остановить их — как икоту, которую ты не в состоянии подавить.

«Оуэн Глендовер — рыцарь» — сказал я — «А ведь ты знаешь, как относятся к правде рыцари. Он обязан, чем там обязаны рыцари, рассказать о Копьях другим рыцарям, не так ли?»

«Если он это сделает, то сделает. Он сам решит» — сказал Фисбен. И внезапно у него в руках появилась черная летучая мышь.

«Летучая мышь!» — закричал он на кого-то, но я никого не увидел. «Могло быть и хуже», — пробормотал он, отпуская мышь. «Теперь придется начать сначала».

«Мне немного непонятно», — сказал я, глядя на мышь, улетавшую в пещеру — «Если Оуэн и Терос сами принимают решение рассказывать или нет, то тогда и я тоже должен решать сам. В смысле буду ли я говорить про копья или нет. Работающие.» — добавил я.

Фисбен перестал читать свое заклинание и посмотрел на меня. Брови его распрямились. «О боже! Я думаю, что наконец то понял. Ты абсолютно прав, Тассельхоф Непоседа. Решение будет твоим. Что скажешь?»

Ну, я думал, думал, думал.

«Наверно они не магические», — сказал я после долгих раздумий, от которых у меня даже волосы заболели. «Возможно магия внутри нас. Но, тогда, если это правда, то не все смогут найти в себе магию, и тогда, если они попытаются использовать Копья и думают, что магия не в них а в копье, то тогда магия, которой в Копье нет, в реальности будет в них самих. И через некоторое время они поймут это — как это понял Оуэн, хоть он и не искал, а они будут искать магию внутри себя, а не снаружи».

У Фисбена появилось такое выражение, которое бывает, когда ты висишь на канате, а кто-то этот канат сильно раскрутил, потом снял тебя с каната, а перед глазами у тебя все идет ходуном и подпрыгивает, если, конечно, тебе когда-нибудь доводилось этим заниматься.

«Пожалуй, я лучше присяду», — сказал он и опустился прямо не снег.

Я тоже присел, и мы поговорили еще, и в итоге он понял, что я хочу сказать. Это было тем, что я не должен никогда и ни за что и никому рассказывать о том, что Копья не работают. И, чтобы уверить его в том, что не скажу про это не слова, я поклялся самым дорогим, чем может поклясться кендер.

Я поклялся свом хохолком.

И могу сказать, здесь и сейчас, для Астинуса и для истории, что я держал свою клятву.

Я бы не был собой без хохолка.

Часть восьмая

Я закончил свой рассказ. Они все сидели на Верхней Галерее, недалеко от бедного Оуэна Глендовера и слушали меня. Это лучшая аудитория, которая когда-либо была у меня.

Танис, Леди Крисания, Лорана, Карамон, сын Оуэна Глендовера и Лорд Гунтар, все они сидели, уставившись на меня, словно были превращены в ледяные статуи дыханием того белого дракона.

Но единственное, о чем я думал — это то, что мой хохолок отсохнет и упадет. Я надеялся, что этого не произойдет, но я все-таки пошел на этот риск. Я просто не мог дать Оуэну умереть, ведь этот рассказ мог помочь ему, только я не знал как.

«Ты хочешь сказать» — сказал Лорд Гунтар, а его усы задрожали, — «Что мы сражались всю войну и рисковали своими жизнями, думая, что они магические, в то время как это обычная сталь?»

«Ты это сказал» — ответил я, трогая себя за хохолок и думая о том, что я его там не обнаружу — «Не я».

«Терос Серебряная Рука знал, что они обычные» — продолжил он, расходясь — «Знал, что это обычная сталь. Он должен был сказать это кому-нибудь».

«Терос Железодел знал. И он расколол таким Копьем Белый Камень» — спокойно сказала Леди Крисания — «Копье не сломалось, когда он кинул его».

«Да, это правда», — сказал Лорд Гунтар, спасовавший перед этим фактом. Он подумал над этим и снова зло сказал «Но, как напомнил нам кендер, ведь и Оуэн Глендовер тоже знал, и Мера должна была заставить рассказать это на Совете Рыцарей».

«Что я знал?» — спросил голос, и мы все подпрыгнули.

Оуэн стоял посредине кучи из одежд и, несмотря на то, что он выглядел так же плохо, как и после той битвы с драконом, он сумел подняться на ноги сам.

«Вам известна правда, Сэр!» — нахмурившись сказал Лорд Гунтар.

«Я сам дошел до правды. Как я могу решать за остальных? Вот что сказал я себе и вот во что я верил до тех пор, пока… пока…»

«Пока я не стал рыцарем» — закончил Гвинфор.

«Да, сын», — Оуэн вздохнул и подкрутил усы, которые были очень длинными, только они не были рыжими — в основном они были седыми. «Я увидел тебя с Копьем в руке и снова увидел Копье, первое Копье, которое я бросил, и которое рассыпалось передо мной на осколки. Как я мог отпустить тебя на битву со злом, зная, что оружие, от которого зависит твоя жизнь — обычное. И как я мог сказать тебе это? Как я мог уничтожить твою веру?»

«Вера, которую ты боишься уничтожить в сыне, находится не в Копье, а в тебе самом, не так ли Сэр Рыцарь?»

«Да, Праведная Дочь» — ответил Оуэн — «Теперь я это понял, выслушав историю кендера. Которая», — добавил он, сглотнув — «не совсем точна».

Танис строго посмотрел на меня.

«Все было так, Танис!» — беззвучно сказал я ему. Мой хохолок, кажется, отваливаться не собирался, и я планировал и дальше сохранить его.

«Это моя вера меня подвела, когда я бросал в первый раз», — сказал Оуэн — «А во второй раз мое сердце и мои намерения были чисты.»

«Так же как будут и мои, отец» — сказал Гвинфор — «Так же как будут и мои. Ты должен был сказать мне раньше».

Гвинфор обнял отца. Оуэн крепко сжал сына, хоть это и непросто было сделать, учитываю всю ту броню, которая была на него одета, но они справились. Лорд Гунтар, похоже, подумал по началу, что сходит с ума, но потом, чем больше он об этом думал, тем больше я в этом сомневался. Он подошел к Оуэну, и они пожали друг другу руки и обнялись по-дружески.

Лорана пошла за Теросом, который, как ты помнишь, вышел. Он был ужасно угрюмым и мрачным, когда вошел, так как думал, что все будут орать на него. Но он расслабился, когда увидел улыбающегося Оуэна, и что мы все тоже улыбаемся, и даже Лорд Гунтар улыбался так широко, как никогда, скорее всего, просто из-за дрожащих усов.

Они решили продолжить церемонию по поводу Создания Копья, но это уже не было «спектаклем», как сказал Танис, когда думал, что Лорд Гунтар его не слышит. Это было тем самым временем, когда рыцари перепосвящали себя чести, храбрости, благородству и самопожертвованию. И сейчас это значило больше, чем когда-либо.

«Будете сообщать им правду о Копьях?» — спросила Лорана.

«Какую правду?» — спросил Лорд Гунтар и поглядел таким же лукавым и хитрым взглядом, как и Фисбен. «Нет, не буду. Но я собираюсь убедить Оуэна рассказать им свою историю».

И они с Оуэном и Гвинфором вышли (Оуэн очень вежливо со мной попрощался) и направились к Гробнице Хумы, где находились все остальные рыцари, приготовившиеся поститься, молиться и перепосвятить себя.

«Его история!» — сказал я Танису. «Она такая же его, как и моя и Фисбена».

«Ты абсолютно прав, Тас» — сказал Танис серьезно. Одним из его качеств, которое мне нравится — это то, что он всегда серьезно ко мне относится, — «Это твоя история. Я разрешаю тебе спуститься в Гробницу Хумы и рассказать ее самому. Уверен, что Лорд Гунтар поймет».

«Это точно лучше бы для него» — сказал я важно.

Я уже собрался спуститься в Гробницу Хумы, так как был уверен, что Оуэн опустит множество самых интересных моментов, когда к нам подошел Карамон.

«Чего-то я не понял», — сказал Карамон, и на его лице можно было увидеть сложный мыслительный процесс — «Так Копья работают или нет?»

Я посмотрел на Таниса. Танис посмотрел на меня. Затем он положил руку на плече Карамона.

«Карамон», — сказал он — «Я думаю, нам стоит немного поговорить. Мы использовали копья и выиграли с их помощью войну. И, видишь ли…»

Они ушли, разговаривая. Я надеялся, что Карамон поймет правду о Копьях, однако я думал о том, что более забавно то, что он только что поймал насморк Таниса.

Я оказался предоставленным самому себе, и я уже снова собирался спуститься в Гробницу Хумы, когда внезапно меня посетила мысль.

Гробница Хумы. Снова.

Не поймите меня неправильно, если вы рыцарь и читаете это. Гробница Хумы — это прекрасное, священное, скорбное и чувствуешь-печаль-пока-не-почувствуешь-себя-лучше место.

Но я уже насмотрелся на него достаточно для одной жизни.

Тут я услышал чих Таниса и подумал, что ему наверно нужен носовой платок, который он оставил у меня в кармане, поэтому я лучше решил сходить отдать его Танису.

И еще я подумал, что Оуэн Глендовер должно быть ищет портрет, который он опять умудрился потерять. Я собрался вернуть ему потрет… когда он покинет Гробницу Хумы.

Маргарет Уэйс и Дон Перрин Верзила и малыш

Они называли себя мастер Верзила и мастер Малыш. Мы знали, что это не настоящие имена, но настоящие нас и не интересовали — мы приняли их за простых фермеров из Гудлунда, которые ищут, к примеру, потерянную копну сена.

В конце концов — их дело, как называть себя.

Мы просто жили себе потихоньку в Гудлунде — пока незнакомцы не тревожили нас, мы тоже их не беспокоили. Я, лорд-мэр Гудлунда, побывал во многих местах, но никогда не видел ничего милее родной долины.

Верзила был, пожалуй, самым высоким человеком из всех, кого когда-либо видел я, да и остальные тоже. Когда он входил в таверну, то вынужден был не только нагибать голову, но и сгибаться пополам, иначе легко мог разнести в щепки ветхое здание. Единственная таверна, которая могла бы легко вместить мастера Верзилу, находится в Утехе, но я постоянно забываю ее название.

Мы сразу смекнули, что в жилах Верзилы есть частица эльфийской крови. В Гудлунде ничего не имеют против эльфов, как не возражают против любого, кто любит добрую шутку, кружку эля и трубку с крепким табачком. А если еще и шахматы, то… Впрочем, я забегаю вперед.

Нашу долину люди прозвали Краюхой Хлеба, по ней широко раскинулись три города: Фэйрфилд на севере, Саннивал на юге и наш Гудлунд на западе. На востоке высится горя Благодетельная, с вершин которой стекают потоки кристально чистой воды. Из-за нее и самого большого числа солнечных дней на всем Ансалоне кажется, что наши фермы действительно благословлены Богами. Мы производим столько продуктов, что с излишком хватает не только самим, но и всем близлежащим землям.

Этим летом нас напугали рассказы об ужасной засухе, поразившей некоторые части континента, поэтому я отправился в Северный Эргот и своими глазами увидел все. Ужас! Пшеница гибнет на корню, ручьи пересохли и заросли травой. Вернувшись, я первым делом отправился к Благодетельной и осмотрел горные потоки, убеждаясь, что у нас по-прежнему все в порядке.

Нынешний урожаи обещал быть не менее богатым, чем в прошлом году и фермеры начали обсуждение, как распределить припасы между пострадавшими землями, что останутся без еды на зиму.

Близилась пора жатвы.

Два незнакомца прибыли к нам в конце лета. Они вошли в таверну и, потребовав табака и эля, вежливо выпили за здоровье хозяина заведения, ответившего им тем же. Затем, заметив на мне золотую цепь и поняв, кем я являюсь, они обратились ко мне.

— Лорд-мэр, — сказали они, — мы пьем за ваш прекрасный город и его обитателей.

Я был рад в ответ поднять собственную кружку:

— И за ваше здоровье, друзья!

Они действительно были славные парни, несмотря на свои странные прозвища и загадочные взгляды. Первый, как я уже отмечал, был очень высок и скуласт, что наводило на мысль об эльфах. С копной серебристо-седых волос, темными глазами и тонкими пальцами, он был очень изящен, особенно когда улыбался необыкновенной, грустной улыбкой.

Второй незнакомец, Малыш, несомненно, тоже был больше человеком, хотя и с примесью гномьей крови. Это был самый невысокий парень из виденных мной — ниже большинства кендеров. Но на его груди бугрились узловатые мышцы, делавшие ее похожей на пивную бочку, а кулаки выглядели готовыми проломить скалу, если бы Малышу пришло в голову нечто подобное. Когда он передвигался, из-под его одежды слышалось тихое звяканье, намекая на кольчугу, с которой он не расставался. Сам по себе этот факт не очень настораживал, учитывая слухи о войне где-то на северо-западе Халькистовых гор. Там, похоже, всегда зрела напряженность и гремело оружие.

Будучи не только лорд-мэром, но и владельцем наибольшего количества мельниц в долине, я посчитал себя вправе произнести небольшую приветственную речь и поинтересоваться, что привело незнакомцев к нам — дело или удовольствие?

— И дела, и удовольствие, лорд-мэр. — Мастер Малыш не спеша поставил перед собой стул и взобрался на него, чтобы все могли его видеть. — Вы, добрые люди Гудлунда, несомненно, задаетесь вопросом, зачем мы прибыли в вашу плодородную долину. Мы прослышали про ваш превосходный эль, добрый нрав и… — Тут он сделал эффектную паузу. — Мы также слышали, что вы считаете себя самыми лучшими шахматистами на Ансалоне!

— Что значит «считаете»? — заорал один из фермерских приказчиков, и все дружно расхохотались.

Как я упоминал, мы, в Краюхе Хлеба, имеем одну всепоглощающую (не считая фермерства) страсть.

Это игра в шахматы.

Шахматная доска стоит в любом доме и таверне, имеется даже огромная доска на главной городское площади, где проводятся ежегодные соревнования. У нас есть детские шахматные клубы, Лига игроков-женщин, Лига игроков-мужчин, Лига игроков обоих полов, Ассоциация шахматистов, Гильдия шахматистов и еще много подобных организаций. Наши игроки отправлялись в самые дальние уголки Ансалона, чтобы принять участие в различных турнирах. Мы даже были вынуждены, выстроить особое помещение для всех трофеев. Мы не просто думали, что мы самые лучшие, — это действительно было так.

Но Малыш лишь поклонился и продолжал:

— По этой самой причине я и мастер Верзила прибыли в Гудлунд. Пить эль, смотреть на изобильную жизнь, а также бросить вызов каждому! Ибо мастер Верзила полагает себя лучшим игроком в шахматы на всем Кринне!

— Прекрасно! — воскликнул я и потянулся за лежащей неподалеку доской. — Как лорд-мэр, я буду играть первым, и немедленно!

Малыш поднял руку, загорелую и покрытую мозолями, совсем не подходившими шахматисту. Скорее — мечнику.

— Ах, игра в таверне, теплая и дружеская, — не совсем то, что мы имели в виду. Шахматы для Верзилы и меня — способ заработать на жизнь… — Мастер Малыш сказал эти слова, как бы извиняясь за собственную слабость, а мастер Верзила печально кивнул. — Если вы придете к нашим шатрам, которые мы разбили неподалеку от Урожайной ярмарки, то мы будем к ваши услугам. Поверьте, мы вас не разочаруем!

К сожалению, на следующий день я занимался делами и не смог сразу пойти на ярмарку, но многие из горожан отправились туда незамедлительно. Потом и я присоединился к ним.

Шатры незнакомцев были сделаны из дорогого красного, белого и золотого шелка, два из них — небольшие, предназначенные для проживания, а третий — огромный, открытый со всех сторон. Там стоял большой стол и два стула. Глядя на маленький шатер, я не мог не задаться вопросом, поджимает ли ноги Верзила во сне, — шатер не выглядел настолько длинным, чтоб полностью вместить его.

Стол был большой, приблизительно три фута в диаметре, прочно стоящий на четырех опорах. Прямо на его столешнице темными и светлыми породами дерева были выложены клетки для игры. Один из стульев уже занимал мастер Верзила, поджидая соперника.

Кроме расставленных фигур рядом на столе покоилось небольшое медное блюдо. Честно говоря, его я заметил позже — сначала не мог оторвать глаз от потрясающих фигурок. Это были самые удивительные, самые ценные и великие шахматы из всех, какие доводилось видеть собравшимся. Мы в основном играли деревянными фигурами, хотя некоторые модники имели каменные наборы из Торбардина или стальные из Палантаса. Но все как обычно — короли, королевы, рыцари…

Эти шахматы были другими — они состояли из фигурок драконов, сделанных не из дерева или камня, а из драгоценных минералов и самых редких металлов, встречающихся на Ансалоне. Дракон-Паладайн, управляющий стороной Света, был отлит из золота, да так искусно, что я мог разглядеть каждую чешуйку. Под лучамисолнца фигура сияла. Рядом с Паладайном стояла серебряная драконица, прекрасная до слез.

Напротив располагалась сторона Тьмы. Над Другими фигурками возвышалась пятиглавая многоцветная драконица из множества драгоценных камней. Грани искрились, ослепляя. Рядом разевал пасть черный дракон из редкого опала. Остальные фигурки были не менее великолепны — туры представляли собой драконов, обвившихся вокруг башен, рыцари — драконов с крошечными наездниками на спинах. Золото, платина, алмазы, изумруды, сапфиры, рубины…

Возможно, Король-Жрец Истара и оценил бы ценность подобных шахмат, а я лишь утирал слезы восхищения. Люди вокруг тоже прослезились и не скрывали восхищенных реплик.

Мастер Малыш выждал, пока собравшиеся немного успокоятся, затем объявил:

— Вот наши условия. Каждый, кто хочет играть, платит одну стальную монету за привилегию сразиться с самим мастером Верзилой. Кто выигрывает — забирает себе вот этот великолепный набор!

Я не поверил ушам и с трудом перевел взгляд от фигурок на Малыша и Верзилу.

— Вы серьезно это говорите?! — решительно воскликнул я.

— Абсолютно, лорд-мэр, — кивнул мастер Малыш.

Я, как и все присутствующие, запустил руку в кошелек и вытащил деньги. Сталь загрохотала по медному блюду. Затем мы написали наши имена на клочках пергамента и опустили их в шляпу мастера Малыша, чтобы определить первого счастливчика.

Выпало имя — Боммон.

Я не мог не сдержать стон разочарования: у Боммона, одного из наших чемпионов, были целые полки призов.

— Что ж, друзья, мы можем идти домой, — сказал я. — Боммон выиграет этот великолепный набор.

Но никто не сдвинулся с места, все замерли, приготовившись наблюдать.

Боммон выбрал сторону Тьмы, но не сразу смог заставить себя прикоснуться к чудесным фигуркам, покоренный их красотой. Он успокоился с большим трудом, затем сел и приступил к игре.

Почти три четверти часа Боммон и мастер Верзила делали осторожные ходы. Все напряженно за ними наблюдали, кроме мастера Малыша — его игра совершенно не интересовала. Он собрал деньги с подноса и унес их в шатер, затем не спеша отполировал свой меч, потом вынес и разложил для продажи несколько прекрасных шахматных наборов, хоть и не таких великолепных, какие были в игре.

Мастер Верзила внезапно двинул своего серебряного дракона и, улыбнувшись, откинулся на стуле, словно показывая — игра окончена. Мне пришло в голову, что он так и не сказал ни слова с тех пор, как пришел в город. Боммон изучил положение на доске и поник головой.

— Эх, ты прав, мастер Верзила… я проиграл… — Затем Боммон улыбнулся. — Но, знаешь, это была самая лучшая партия в моей жизни! Я навсегда запомню наши ходы, особенно когда твой рыцарь вышел мне во фланг! Это было просто блестяще!

Мастер Верзила улыбнулся и показал рукой на блюдо, словно приглашая его кинуть монету и начать новую партию.

— Эх, сегодня не получится, много работы, — развел руками Боммон. — Но может быть, завтра?

— Завтра в любое время! — протиснулся вперед мастер Малыш, звякая блюдом.

Боммон бросил жадный взгляд на шахматы, но встал и поплелся прочь. Все зрители обменялись взглядами — каждый горел желанием вступить в бой.

Наступила моя очередь, и, потирая руки, я уселся за стол. Мастеру Верзиле потребовалось пятнадцать минут, чтобы разделаться со мной. Один за другим наши лучшие игроки уступали непревзойденному мастерству, но никто не считал потраченную сталь. В тот день мы разошлись по домам лишь для того, чтобы лучше подготовиться к завтрашнему сражению.

Весть о вызове мастера Верзилы разлетелась по долине.

На следующий день я выстоял очередь из пятнадцати человек, мужчин и женщин, а в конце недели мастер Малыш вынужден был раздавать пронумерованные билеты и составлять графики. Плотная толпа наблюдала за игрой в мертвой тишине, нарушаемой только звоном монет о блюдо.

Вся ярмарка сдвинулась с места и окружила три шатра игроков. Вдова Пек продавала свежие фрукты проголодавшимся, а уважаемый Йохансон за три стальные монеты составлял безусловно выигрышные стратегии.

Игроки находились в хорошем настроении.

— Сегодня точно мой день, мастер Верзила! — кричала Бикон.

— Играешь только до моей очереди! — вторил ей Отто Смити. — Потом твоим набором буду владеть я!

Началась первая игра.

Ее мастер Верзила выиграл за шесть ходов, после чего противник, парень из Гильдии Портных, пожал ему руку:

— Боюсь, сегодня я не в форме, а ты действительно лучший шахматист из виденных мной. За одним исключением…

Пораженный Верзила поднял голову, а сбоку подскочил Малыш, закричав:

— И кто же он? Не ответит ли мой добрый господин?!

— Мы зовем этого парня Черноногим и почти ничего не знаем о нем. Он давненько не бывал в наших местах, этим летом его уж точно не было. Говорят, он живет в горах и спускается в долину лишь ради игры. Он грубиян и одиночка, но истовый поклонник шахмат. Кроме того, несомненно, он играет не хуже мастера Верзилы.

Мастер Верзила действительно казался чрезвычайно расстроенным этим замечанием — он нахмурился и водил по доске пальцем взад-вперед. Мастер Малыш хлопнул себя по штанам и воскликнул, смягчая ситуацию:

— Прекрасно, портной! Вот пусть этот Черноногий и приходит на поединок! Тогда и посмотрим на него!

Было бы действительно прекрасно, сам я один раз играл с ним, и он победил меня за три хода, применив никогда прежде не виденный гамбит. С этого дня все мы в Гудлунде начали высматривать Черноногого, надеясь на БОЛЬШУЮ ИГРУ.

— Следующий! — крикнул мастер Малыш.

На стул уселась высокая женщина в потрепанных сапогах и поношенных штанах. Мастер Верзила поклонился и начал игру, которую выиграл на двадцатом ходу. Женщина встала и молча ушла.

Игры потекли одна за другой. Мастер никогда не прерывался, даже не обедал. Малыш болтался неподалеку, занимаясь торговлей, которая шла весьма бойко, некоторые покупали шахматные наборы только для того, чтобы занять себя во время ожидания в очереди. К концу дня Верзила победил семнадцать противников, а очередь и не думала уменьшаться. Малыш подошел и обратился к пятидесяти ожидающим:

— Уважаемые, поединки возобновятся завтра, после восхода солнца! Ваша очередь сохранится, а если вы не сможете прийти, передайте билеты тем, кто займет ваше место! Естественно, мы возместим все потери!

Удивительные фигуры на столе пылали и искрились в лучах заходящего солнца, проникавшего в шатер. Многие не уходили, просто чтобы полюбоваться подобной красотой подольше. Никто не вернул билеты, настолько потряс горожан удивительный навык мастера Верзилы.

Следующий день был повторением предыдущего, если не считать того, что многие остались ночевать рядом с гостями, если судить по примятой траве.

Мастер Верзила немедленно принялся за работу и уже к полудню победил одиннадцать игроков. Казалось, его темп лишь ускоряется. Двенадцатый игрок, десятилетний Зен Виллер, поинтересовался после партии:

— А почему вместо привычных королей и королев в твоем наборе одни драконы, мастер?

Верзила бросил грустный взгляд в сторону Малыша, и тот поспешил ответить:

— Мудрый вопрос, сынок… Мастер Верзила и я полагаем, что силы Добра и Зла влияют больше на драконов, чем на людей. Драконьи мощь и сила, интеллект и мудрость делают их более логичными фигурами на доске, разве не так?

Зен невразумительно пожал плечами — вопросы философии волновали его гораздо меньше желания победить. Он сделал первый ход и на четвертом был вынужден признать поражение.

— Думаю, мне нельзя уже переходить вот той пешкой? — с тоской сказал мальчик и указал на драконида из черного алмаза.

Мастер Верзила покачал головой, и Зен, вздохнув, убежал играть к приятелям.

Через два дня мастер Верзила нанес поражение всем, кто желал сразиться с ним. Он недавно перевалил через сотую победу, когда в очереди и вокруг вдруг возник шум и поднялось удивленное перешептывание. Я стоял у палатки вдовы Пек, поэтому удивленно повернулся посмотреть на неожиданную суету.

С ближайшего холма спускался человек, одетый во все черное, включая штаны из дорогой кожи и сапоги.

— Черноногий! — возбужденно загомонили все.

С тех пор как мы дали подобное прозвище, никто не поинтересовался его настоящим именем. Черноногий спокойно подошел и встал последним в очередь, небрежно кинув на поднос мастера Малыша стальную монету.

Любопытный гомон летал по толпе, несколько мальчишек понеслись в город, чтобы рассказать об удивительной новости. Прошло совсем немного времени, и почти все, кто мог ходить, побросали дела и потянулись на ярмарку. Мастер Верзила, видимо, ждал предстоящей игры с не меньшим волнением, чем остальные. Он не сводил глаз с Черноногого, побеждая соперников механически.

Даже мастер Малыш выказал признаки возбуждения — он прекратил торговлю досками и полировал меч с такой яростью, что скоро в клинок можно было смотреться не хуже, чем в зеркало.

Черноногий невозмутимо ждал собственной очереди, он ни с кем не разговаривал и вообще был нелюдимым парнем. У него были холодные черные глаза, бледная кожа и липкие ладони. Фактически мы всегда бывали рады, когда он убирался обратно в горы. Сам я несколько раз намекал, что в других городах долины не хуже, но Черноногий утверждал, что в Гудлунде ему нравится больше всего. Это все же так лестно, зачем было спорить?

Но я был рад, что Черноногий сыграет с мастером Верзилой.

Вот и до него дошла очередь, он шагнул вперед и уставился на драгоценную доску. Я видел, как у него порозовели вечно бледные щеки. В отличие от остальных, он не просто хотел эти фигуры — он жаждал, вожделел их! Его протянутая рука коснулась головы пятиглавой драконицы и с тоской упала вдоль туловища.

— Верно ли, — начал он замогильным тоном, от которого у меня мурашки поползли по спине, — что эти прекрасные шахматы достанутся тому, кто победит тебя?

— Абсолютно верно, господин, — поклонился мастер Малыш.

Черноногий сел на стул, и мастер Верзила выпрямился на своем. Малыш прекратил заниматься полировкой и с беспокойным выражением на лице встал рядом с другом, чего не делал никогда прежде. Мастер Верзила выглядел мрачным, — несомненно, они боялись потерять свои чудо-шахматы.

Черноногий начал атаку, смело двинув рыцаря вперед. Мастер Верзила кивнул, затем посмотрел на мастера Малыша, чего тоже не делал никогда прежде. Малыш одобрительно кивнул. Верзила надолго задумался, потом произвел ответное движение на фланге с турой.

Черноногий фыркнул и приготовился к затяжной игре, которая действительно продолжалась более чем тридцать ходов без заметного преимущества какой-либо из сторон.

Наблюдающая толпа превратилась в тихое старое кладбище.

Игра достигла пятидесятого хода, и перевес начал склоняться в пользу претендента. Мастер Верзила был необычайно взволнован, его рука дрожала, когда он приготовился делать ход золотым драконом. Мастер Малыш обильно потел и казался все более растерянным. Верзила вновь кивнул партнеру, затем двинул золотого дракона.

Черноногий тихо рассмеялся и переместил собственную пятиглавую драконицу в убийственную позицию:

— Тебе шах и мат, мастер Верзила!

Слитный вздох пронесся по толпе горожан — только что мы наблюдали игру, о которой будем говорить до конца жизни. Но, кроме того, позорно было сознавать, что именно мерзкий Черноногий станет теперь владельцем изумительных шахмат.

Мастер Верзила сидел на своем стуле, бледный и измученный, мастер Малыш, казалось, впал в ступор, он лишь бессильно шевелил ртом.

— Выходит, я все же лучше тебя, мастер, — искоса глянул на него Черноногий. — А теперь я был бы тебе очень обязан, если бы ты передал мне приз.

Все мы ждали какого-то чуда, которое позволило бы Верзиле вдруг сделать последний гениальный ход и выиграть партию, но ничего не происходило. Он медленно окинул взглядом доску и поднялся, поклонившись противнику.

— Все верно, я проиграл… — Верзила дернул рукой в сторону Малыша. — Принеси коробку, мастер, нам надо уложить шахматы.

— Да упаковывай получше! — прикрикнул Черноногий противным голосом. — Мне далеко идти, и я не хочу повредить приз.

Мастер Малыш изо всех сил душил рыдания, рвавшиеся из груди, и, едва волоча ноги, направился в шатер. Верзила оперся на стол, словно мог упасть, а прощально гладил фигуры, ласково прикасаясь к ним.

Я должен был отвернуться — слишком сильная боль исказила его лицо. Время шло, а мастер Малыш не появлялся, что вынудило Черноногого забеспокоиться.

— Не думаешь ли ты отказаться от уговора, а, мастер Верзила? — бледнея от гнева, спросил он. — Тогда оставь себе футляр, обойдусь без него!

Он протянул руку к фигурам, намереваясь рассовать их прямо по карманам, когда Малыш вышел из шатра. Некоторые из тех, кто стоял рядом, испуганно вздрогнули и бросились в стороны, остальные, наоборот, постарались придвинуться, чтобы разглядеть его получше.

Вместо футляра мастер Малыш держал в руках обнаженный меч. Сам он оказался закованным в полный рыцарский доспех, сияющий серебром, со знаком Ордена Розы на груди. Малыш медленно приблизился к Черноногому, который презрительно смотрел на него.

— Что это значит? Нарядился на дурацкий праздник?

Мастер Малыш вскинул меч в благородном приветствии:

— Я сэр Майкл Широкоплечий, Рыцарь Розы. Кодекс и Мера требуют от меня противостоять Злу везде, где я его встречу. Это мое предназначение, а потому, Черноногий, или как там тебя, готовься к бою! Вызываю тебя на поединок!

Черноногий удивленно уставился на сэра Майкла, который едва доставал ему до пояса, потом принялся смеяться.

— Ты, мелкая карла! — захлебывался он. — Убери меч подальше, пока не порезал кого-нибудь!

Я смотрел на мастера Верзилу, надеясь, что тот выручит друга в затруднительной ситуации, но он лишь улыбался краем рта. Как лорд-мэр, я должен был вмешаться, поэтому решительно вышел вперед:

— Слушай меня, мастер Малыш! Господин Черноногий выиграл спор, это была великая игра. Позорно утерять такие изумительные фигурки, но вы сами предложили их в качестве залога!

Сэр Майкл поклонился мне:

— Лорд-мэр, примите мой совет убедите своих людей скорее покинуть это место и укрыться в домах.

— Но, в самом деле, уважаемый господин…

Тут я замер. Черноногий мерил рыцаря взглядом, в котором было столько ненависти, что я пожалел, что не нахожусь сейчас с другой стороны горы Благодетельной, верхом на добром коне. Я медленно отступил к палаткам ярмарки и начал:

— Дамы и господа, думаю, совет, прозвучавший здесь, весьма ценен и надо следовать ему! Особенно женщинам с маленькими детьми!

Вокруг расползалось чувство страха, сырого и темного, как туман накрывая собой солнечный день. Дети испуганно разревелись, я сам едва держался, чтобы не закричать от ужаса. Как лорд-мэр Гудлунда, я не мог оставить ярмарку. Рядом задержалось еще несколько уважаемых горожан, остальные рванулись что есть сил в сторону города с криками и паническими воплями.

Все это время Черноногий не двинулся с места, держа в руках золотого дракона и переводя взгляд с Верзилы на Малыша и обратно.

— Тебе бросили вызов, — холодно сказал сэр Майкл, отбрасывая ножны в сторону, — бейся или умри на месте, создание Зла.

Черноногий внезапно швырнул в рыцаря фигурку, но сэр Майкл поднял руку и отбил ее в сторону.

— Да, я создание Зла, маленький рыцарь, — прорычал Черноногий, — но совсем не такое, какого ты ожидаешь! У меня есть сюрприз для тебя, сэр Майкл!

Черноногий коснулся кольца на пальце, и внезапно его внешность начала стремительно меняться.

Он начал быстро расти.

Еще мгновение назад Черноногий был чуть повыше меня, а теперь уже стал больше самого огромного шатра, его одежда таяла, превращаясь в чешую! Огромные крылья распахнулись за спиной, лицо вытягивалось, превращаясь в морду, ставший пастью рот открылся, демонстрируя страшные клыки; глаза вспыхнули красным, как рубины шахматных фигурок; черный хвост нервно дергался, свиваясь кольцами.

— Вот мое истинное лицо! — объявил Черноногий, наслаждаясь всеобщим ужасом.

Огромный черный дракон, прежде бывший человеком, еще не закончил трансформацию, но теперь ни у кого не оставалось сомнений в конечном результате: из жуткой пасти разило кислотой, крылья закрывали солнце. Последние храбрецы с визгом кинулись кто куда. Я бы тоже убежал, но ноги отказались служить мне.

Черный дракон! Мы предоставили кров и стол в своей долине черному дракону!

— Все вы обречены! — зашипел Черноногий. — И как такой карлик собирается бороться со мной?

Я подумал, что еще мгновение, и он перерастет самые высокие дубы в округе и кислотный шквал обрушится на нас. А потом… потом…

— Ты должен был биться со мной в образе человека, — сообщил сэр Майкл. — Я дал тебе такой шанс.

Он бросился вперед, на еще не закончившую превращение тварь. Если бы его меч коснулся Черноногого, тот умер бы мгновенно, но, ударившись о черную чешую, он лишь бессильно отскочил. Дракон ударил рыцаря лапой в грудь, и сэр Майкл отлетел назад, ударившись о стол с шахматами и разбив тот вдребезги. Фигурки раскатились вокруг него, как лепестки роз, что рассыпают над могилами павших рыцарей.

Мастер Верзила упал на колени рядом с другом, стараясь привести его в чувство.

— Я не ранен! — Сэр Майкл задыхался, но не оставлял попыток встать на ноги. — Ты должен… Остановить его! Не дай… не дай ему расти дальше!

Разумные слова.

Дракон продолжал раздуваться с каждым мигом, вот уже и крылья развернулись во всю мощь, чешуя заполнила все уязвимые места, становясь толстой и непробиваемой.

Мастер Верзила вскочил на ноги и, вскинув правую руку, выкрикнул единственное слово. Звук его голоса прозвучал для нас как зов серебряной трубы, что приносит спасение. Я не разобрал, что именно он сказал, но на мгновение мне полегчало, — несомненно, это было одно из тайных слов власти.

Оно ударило Черноногого как копье. Тот задрожал и заскрежетал зубами — заклинание поймало его в ловушку между формами, он уже не был человеком, но еще не стал настоящим драконом. Тварь выла и старалась дотянуться до мастера Верзилы когтями, но тот предусмотрительно держался на безопасном расстоянии. Теперь Верзила принялся напевать все более странные слова и кружиться вокруг дракона, напряженно следящего за его усилиями полыхающими красными глазами.

Мастер делал руками странные движения, словно сплетая цепь ила шнур, видимый только ему. Человек-дракон оказался плотно схвачен, как цыпленок, что высунул из яйца голову только наполовину и застрял.

Длинная шея метнулась к Верзиле, и, хотя тварь еще не могла двигаться со скоростью черного дракона, тот с трудом уклонился от зубов. Тогда мастер бросился еще скорее бегать вокруг приведенного в бешенство Черноногого, творя невидимую цепь.

— Поспеши, сэр рыцарь! — закричал мастер Верзила. — Долго я его не удержу!

Сэр Майкл был уже на ногах — размахивая верным мечом и пыхтя в тяжелых доспехах, он мчался на человека-дракона. Черноногий сумел бы отразить удар взмахом когтя, если бы это не было обманным финтом.

Майкл пропустил когти мимо себя и ударил дракона в грудь, где чешуя была еще совсем слабой и непрочной. Лезвие прошило насквозь грудь Черноногого и вышло с другой стороны. Чудовище заревело от ужасной боли и попыталось освободиться, но сэр Майкл мертвой хваткой держался за эфес, хотя его оторвало от земли и трясло в воздухе. Кровь и кислота обрушились на него из раны умирающего зверя, сжигая плоть. Прошло еще несколько секунд, и сэр Майкл вынужден был разжать руки и рухнул вниз, застонав от боли.

Черный дракон зубами выхватил клинок из тела, но поздно — рана была смертельной. Черноногий пошатнулся и начал оседать на землю, не сводя кроваво-красных глаз с победивших его, особенно с высокого, тощего шахматиста.

— Кто?… — прохрипел он. — Скажи мне! Кто ты, убивший меня?! Ни один простой человек, каким ты притворяешься…

Мастер Верзила выступил вперед.

— Это за мою семью и клан. Именем Виооршада Быстрого и Хумы, храбрейшего из всех, дело моей чести — прервать род Базальта Черного, стерев, в конце концов, его цвет с лица Кринна. Ты — его последний потомок, и вместе с тобой умрет самое большое Зло на Ансалоне.

Черноногий удивленно посмотрел на него угасающим взглядом.

Он, как и все мы, увидел, как на месте мастера Верзилы на мгновение возник призрачный образ огромного серебристого тела, увенчанного изящной головой на длинной шее. Металлические крылья взвились над Черноногим.

Тот протяжно заревел и умер.

Изображение серебряного дракона пропало, остался только привычный мастер Верзила — длинный и тощий шахматист. Он помог сэру Майклу подняться на ноги, а я лишь изумленно смотрел на них.

Майкл ободряюще улыбнулся:

— Не бойтесь! Это Виооршад Сверкающий, самый молодой из серебряных драконов клана Виооршада. Нам жаль, что мы обманули граждан Гудлунда и тебя, лорд-мэр, но нам надо было выманить Базальта из его логова, для чего годился только один путь.

Мастер Верзила пристально посмотрел на труп Черноногого:

— Кому, как не мне, было знать, что Базальт Черный никогда не мог устоять против хорошей игры…

Вот так и закончился тот шахматный поединок с самыми большими ставками за всю историю нашей долины. Мы отнесли сэра Майкла в город, где целых два дня чествовали обоих как героев. Городской жрец оказал помощь рыцарю, и скоро тот смог обедать в моем доме наравне с мастером Верзилой.

— Но откуда ты узнал, что Черноногий — черный дракон? — спросил тогда я.

— Он был единственным, кто мог победить меня, — улыбнулся мастер Верзила. — Не прими это за оскорбление себе или другим почтенным горожанам, вы прекрасные шахматисты, нет сомнений. Но вы всего лишь люди…

Я выхватил шахматную доску, стремясь доказать обратное:

— Сыграем здесь же и немедленно!

Мастер Верзила поднялся и, улыбнувшись, покачал головой:

— Сожалею, лорд-мэр, но в ближайшую тысячу лет я не буду играть в шахматы.

Сэр Майкл тоже встал из-за стола:

— Прощай, лорд-мэр, нам надо вернуться и доложить об успехе. Война против Лорда Ариакана разгорается… И примите еще один совет: Краюхе Хлеба пора отложить шахматные доски и готовиться встрече с реальным врагом.

— Мы сделаем это. Я не могу выразить, как город благодарен вам двоим.

Мы крепко пожали друг другу руки.

— Пусть Паладайн ведет вас и впредь!

Сэр Майкл и серебряный дракон покинули город под крики и радостные вопли толпы жителей. Я уже собрался созвать городской совет, когда примчался мальчишка с большой деревянной коробкой в руках.

— Что там еще? — поинтересовались у него.

— Два незнакомца на дороге сказали, что я должен отдать ее лично лорду-мэру!

К крышке была приколота записка:

— «Мы оставляем их у вас, лорд-мэр. Думаем, они отлично украсят зал трофеев. Возможно, это принесет вашим чемпионам удачу…»

Я раскрыл упаковку.

Там, блестя и искрясь в свете факелов, покоились великолепные шахматы.

За исключением одной фигуры — конечно же, черного дракона.

Маргарет Уэйс, Дон Перрин Демоны разума

Посуда ударилась об пол — тарелки треснули, кружки разбились вдребезги, — эти звуки напоминали последний тревожный сигнал перед бурей.

Шум привел в себя разомлевшего на солнце Карамона — тот дернулся и с размаху ударился головой о нависающую полку. Задумчиво потирая голову, он гневно уставился на стойку, когда мимо пронеслась Тика, одарив его ВЗГЛЯДОМ.

Карамон всегда думал о ее взгляде как о ВЗГЛЯДЕ — именно так, написанном заглавными буквами. Теперь он часто удостаивался таких ВЗГЛЯДОВ. ВЗГЛЯД был очень красноречив и выражал следующее:

«Попробуй скажи хоть слово, Карамон! Хоть слово!»

Карамон бился с гоблинами, хобгоблинами, драконидами, драконами и несчетным числом воров, разбойников и злых жрецов. Но он знал, что лучше подчиниться ВЗГЛЯДУ, ведь он нежно любил жену. Если бы его попросили назвать самую прекрасную, мудрую и храбрую женщину на Кринне, он назвал бы Тику Вайлан Маджере. Немедленно и без сомнений.

В ее рыжие волосы уже прокралась седина, а прежде смеющееся лицо испещрили морщины — следы многих горестей и слез. Оба сражалась бок о бок с ним за возвращение Богов на Кринн, оставалась с ним, когда Боги покинули мир. Карамон и Тика потеряли на той войне двух нежно любимых сыновей, присутствовали на похоронах двух лучших друзей. Любовь давала им силы и утешала в горе. Карамон был благодарен ей за то, что в ужасные дни, когда он медленно погибал от «гномьей водки», Тика смогла вырвать его из объятий крепкого пойла.

Карамон знал, что мир без Тики — не то место, где он собирается жить, но, получая очередной ВЗГЛЯД, всякий раз жалел, что мир не может распахнуть пасть и в один миг проглотить его.

Карамон прикусил язык и пошел за шваброй, чтобы вытереть разлитый эль.

— Вот так, Джасар, — донесся с куши голос Тики, — попробуй взяться по-другому… Это всего лишь несколько разбитых тарелок и пара кружек пива…

Карамон мысленно застонал — он знал, каким образам Тика ведет счет. «Всего лишь» означает пятнадцать или двадцать, а то и больше. Ему и в голову не приходило, как официантка может быта такой неуклюжей. Но он молчал до самой ночи, когда двери гостиницы закрылись за последим клиентом и пришла пора ложиться спать.

Карамон сидел на кровати в стаскивал сапоги, Тика устроилась перед зеркалом, расчесывая волосы, как всегда делала веред сном. Ровно сто движений расческой. Силач ощутил прилив смелости, увидев, что жена расположилась к нему спиной.

— Я знаю, ты ее любишь, дорогая… Но мне кажется, пора уволить Джасар…

Карамон забыл про зеркало. Он обнаружил это слишком поздно, поняв, что ВЗГЛЯД работает одинаково хорошо и через отражение.

Отскочив от зеркала, ВЗГЛЯД ударил его прямо между глаз.

— Она еще слишком мало времени провела у нас. Ей надо научиться большему. Подносы большие и неудобные, их тяжело ухватить и сбалансировать. А, кроме того, у нее неприятности дома и она расстроена. — Тика расчесывала волосы с такой силой, что они потрескивали.

Карамон робко выдохнул.

Если Тика начала оправдываться, значит, он в безопасности. А ВЗГЛЯД просто сработал по привычке. Но осторожность не помешает.

— Она уже работает три месяца, дорогая… — Он произнес эти слова мягко, чтобы сделать их наблюдением, а не аргументом в споре. — И сначала неплохо зарекомендовала себя, не то чтобы очень здорово, но терпимо… Но с течением времени ничего не поменялось, наверное, даже стало хуже! Клиенты жалуются, что Джасар путает заказы или не приносит их вовсе. Она стала нервной, как кендер в заключении! И это пятый поднос с тарелками, который она уронила на этой неделе. Я еще согласен менять их раз в неделю, а теперь не могу видеть улыбки гончара, когда тот встречает меня в своей лавке. Да он уже планирует построить себе новый дом! Мы теряем клиентов, мы теряем деньги… Мне жаль, Тика, Джасар хорошая девочка, но мы больше не можем позволить себе ее содержание…

Он приготовился пригнуться, как только ВЗГЛЯД начнет свой путь, но Тика лишь вздохнула, отложила расческу — всего после семидесяти девяти движений! — и повернулась к Карамону, ласково глядя на него:

— Это четвертая работа, которую она меняет за год. Если я прогоню ее, они с мужем будут голодать.

— А что муж? — спросил силач. — Почему он ей не помогает? Если подумать, что-то не припомню, чтобы видел его…

— А ты сходи в «Корыто», — бросила Тика.

— Так вот в чем дело… — Карамон сразу стал серьезным. Он сам одно время проводил в «Корыте» по многу часов, когда пристрастился к «гномьей водке».

— Он калека, потерял на войне руку, — добавила жена.

— Наши сыновья потеряли больше, — спокойно заметил муж, — они отдали жизни… А этому парню повезло.

— Он, кажется, так не думает. В любом случае, именно поэтому голова Джасар занята совсем другими делами, а не работой. Она переживает за него, волнуется. Я знаю, каково ей сейчас, Карамон, со мной было так же, когда ты пил. Но, по крайней мере, ты не делал…

Она замолчала.

— Не делал чего? — Карамон нахмурился. — Он ее бьет, что ли?

— И всегда говорит потом, что сожалеет… Но, это не наше дело, Карамон!

— Да уж! — Силач вскочил и сжал огромные кулаки. — Я пропишу ему любимого лекарства, пусть узнает, каково оно на вкус. Нет большего труса среди мужчин, чем тот, который поднимает руку на женщину!

— Карамон, не надо! Пожалуйста! — Тик вскочила и успокаивающе положила руки на плечи мужа. — Ты сделаешь только хуже.

— Ладно… — Карамон погладил растрепавшиеся волосы жены. — Я не буду груб с ним настолько, насколько хотел. Но я должен с ним хотя бы поговорить, мне-то известно, что происходит, когда голова по уши в бутылке.

— Так Джасар останется? — Тика сжалась, как птенец, на широкой груди мужа.

— Пусть, — вздохнул Карамон. — А этот гончар может строить себе новый дом…

На следующий день Карамон снял передник н, аккуратно повесив его на стойку, покинул гостиницу.

Он шагал по дощатым настилам — ведь Утеха была выстроена на гигантских валлинах, и здания связывали висячие мосты и длинные переходы. Люди подходили к нему обменяться рукопожатиями и перекинуться парой фраз, дети просились прокатиться на его широких плечах, а коты терлись у мощных ног.

Скромный по натуре Карамон всегда удивлялся повышенному вниманию к себе, но получал от этого искреннее удовольствие. Когда он смотрелся в зеркало Тики, то видел здоровенного мужчину средних лет (не жирного, а именно здоровенного) с широким лицом и начавшим появляться вторым подбородком и абсолютно не понимал, что в нем такого особенного. Чего он не мог заметить, так это открытости и честности собственного взгляда, который, казалось, говорит: «Я перенес множество страданий, но, несмотря на это, нахожу радость в каждом восходе и солнечном луче».

Теперь Карамон Маджере был одним из самых уважаемых и любимых людей в Утехе. Но так было не всегда — еще недавно он вызывал отвращение, валяясь пьяный под ногами прохожих и обливаясь жалостливыми слезами. Дети шарахались от него, а люди показывали пальцами. Он не любил себя тогда и не был удивлен, что его никто не любит.

Размышляя о подобных вещах, Карамон направлялся к дому Джасар Латхаузер, расположенному в старой, почти заброшенной части Утехи. Здесь селились в основном бродяги, проходимцы и подозрительные личности. Здания лепились к стволам, гнилые и почерневшие, готовые рухнуть в одно мгновение. Карамон не раз предлагал, чтобы их снесли, а потом построили новые в безопасном месте. Глядя на них, он сделал пометку в уме снова поднять этот вопрос на следующем собрании городского совета.

Он нашел нужный дом, который выглядел чуть крепче других, и постучал в дверь. Никакого ответа, хотя муж Джасар явно был дома. Из щели явственно пахло «гномьей водкой». Вероятно, дрыхнет после вчерашнего. Карамон забарабанил сильнее, но потом понял, что этот способ не поможет, у него самого в голове после пьянки гномы стучали не умолкая. Человек просто не разберет новых звуков.

Дверь была не заперта, даже не имела замка, и Карамон распахнул ее. В нос немедленно ударил запах водки и рвоты, заставив его сморщиться. В единственной комнате лачуги на кровати лицом вниз прямо в одежде лежал человек. Даже солнце, заглядывающее в окно, казалось смущенным, поэтому лучи падали только на ножку кровати, не касаясь спящего.

Карамон развернулся на пятках и отправился к ближайшему колодцу, наполнил ведро ледяной водой, вернулся в дом и опрокинул его над человеком, заставив того подскочить и изумленно захлопать глазами, сплевывая воду и отфыркиваясь.

— Ах ты, гадина! Соображаешь, что делаешь?! — Близорукий, он не мог разглядеть, кто перед ним, и принял Карамона за жену, поэтому замахнулся на него левым кулаком, потому что правого не было — рукав просторной рубашки болтался. — Ты же знаешь; что лучше не будить меня…

— Я не твоя жена! — От раскатов баса Карамона задребезжали треснувшие стекла. — Но можешь попробовать свой удар на мне, Джемел Латхаузер. Только предупреждаю — затем мне придется ответить…

Пораженный мужчина сощурил глаза и нахмурился:

— Что за ерунда… парень… что ты здесь делаешь… запутался…

— Меня зовут Карамон Маджере, а твоя жена работает на меня. Поэтому я и пришел.

— Она сказала, что я ее бью? Проклятая лгунья! В любом случае это не ваше дело…

Джемел встал и покачнулся. Он был грязен и небрит, одежда пестрела заплатами. Но когда-то он был видным парнем, на теле еще виднелись мускулы, хотя над поясом уже нависало брюшко любителя эля. На лице, теперь опухшем и оплывшем, еще выделялся решительный подбородок. И, даже назвав жену лгуньей, он отвел глаза — видимо, прекрасно понимая, во что превратился.

— Твоя жена любит тебя, — начал Карамон.

— Ничего подобного! — зарычал Джемел сквозь похмельный туман. — Она лишь жалеет меня из-за этого… — Он потряс пустым рукавом. — Мне было бы лучше без нее, но она упрямо висит на моей шее…

— Может, стоит избить ее еще пару раз, и тогда наверняка избавишься, — проговорил Карамон. — Послушай, Джемел, я знаю, каково тебе сейчас.

— Откуда тебе знать! — закричал Джемел с такой болью, что Карамон поразился. — Проклятье! У тебе есть обе руки! Как, во имя Богов, ты можешь знать, что я чувствую?! Убирайся вон, ублюдок!

Джемел схватил Карамона за рубашку, словно был способен вытолкать силача наружу. Тот одним движением освободился от его дрожащей руки.

— И все же послушай… — терпеливо начал он.

— Нет, сам слушай! — Джемел изо всех сил пнул Карамона в живот, отчего силач согнулся и отступил на шаг, — Убирайся! Занимайся собственными делами!

Карамон перевел дыхание:

— Ты только что сделал это дело моим…

Он бросился на Джемела. Хоть и с одной рукой, Джемел был значительно моложе, а кроме того, в армии его явно учили драться без оружия. Но Карамон быстро уложил его на лопатки и уже занес кулак для последнего удара, когда увидел слезы на лице противника.

Силач удивленно опустил руку:

— В чем дело?

— Ну, бей же! Бей! Покончи со мной! Бей! — Джемел уже откровенно рыдал, сотрясаясь и всхлипывая.

Карамон ошеломленно поднялся, не зная, что делать с человеком, который ведет себя как ребенок. Он нерешительно потрепал его по плечу, и муж Джасар скривился.

— Моя рука! — сипло закричал Джемел. — Она болит! Как она болит. Я никак не могу унять эту боль!

— Я слишком сильно на тебя навалился, мне очень жаль… — виновато протянул Карамон.

— Да не левая, — сказал Джемел, медленно поднимаясь. — Правая, та, которой я всегда держал меч… Она до сих пор сжимает клинок и ноет так сильно, что я никак не могу ослабить боль…

Карамон безучастно посмотрел на Джемела:

— Но у тебя нет правой руки.

— Могу поклясться, со зрением у тебя все в порядке! — Джемел негодующе посмотрел на него. — Но она продолжает беспокоить меня… Я чувствую ее день и ночь, никак не могу выпустить проклятый меч! Не могу спать. Не могу работать. Скоро я сойду с ума… Я бы обрубил ее, если бы за меня уже не постарались…

Про себя Карамон уже решил, что Джемел свихнулся, и подумал, что это не самый плохой вариант для парня.

— Так ты пьешь… гм… чтобы ослабить боль?

— Ха! — Джемел горько усмехнулся. — Думаешь, помогает? Ничего подобного. Я чувствую боль, сколько бы ни выпил… Но потом я могу уснуть…

— Это не сон, а пьяное забвение. Как ты потерялруку?

— Тебе какое дело? — Джемел снова стал угрюмым. — Так получилось…

Карамон некоторое время размышлял.

— Так, давай приведем тебя в порядок. Когда ты в последний раз хорошо ел, не считая, конечно, выпитой «гномьей водки»?

— Не знаю, — устало ответил Джемел. Он встал и, покачнувшись, едва снова не упал, но ухватился за спинку ветхого стула и сел, закрыв глаза. — Какая разница? Мне жаль, что я ударил тебя, но, если я желаю упиться до смерти, как ты мне помешаешь?

— Тут вопрос с посудой, — пробурчал Карамон, — и с гончаром, решившим построить новый дом…

— Чего? — Джемел уставился на него.

— Да не бери в голову, разберемся позднее. А теперь давай-ка, хорошенько позавтракаем. Мало найдется на свете мужчин, которых бы не вылечила горячая яичница с ветчиной. А пока будешь есть, расскажешь мне о сражении… Знаешь, я тоже немного был солдатом, — добавил он скромно.

— Ты прав, Карамон, — сказала Тика следующим утром, — этот Джемел и вправду безумец. Как может болеть несуществующая рука? Как отрубленная рука может держать меч? Скажу Джасар, пусть поскорее бросает его, не жить же с ним до… — Она сделала паузу и посмотрела на мужа. — Что ты затеял?

— Просто упаковываю пару вещей. — Карамон укладывал рубашку и чулки в кожаный мешок. — Собираюсь отправиться в небольшое путешествие. Джемел еще не знает, но пойдет со мной. Возьмем лошадей — не исключено, что они помогут в моем плане…

— Возможно? С тобой? — Тика непонимающе воззрилась на мужа.

Возможно, одна из причин, по которой их брак вынес столько невзгод, состояла в том, что Карамон еще мог удивлять жену.

— Ладно, — произнесла она, уперев руки в бока. — И что там у тебя запланировано?

Карамон некоторое время разыскивал в углу походные сапоги.

— Я знаю, что чувствует Джемел, говоря об отрубленной руке. Я подобное испытал, когда Рейст уехал принять черные одежды. Часть меня оказалась отрезанной, но все еще болела. Ты дала мне время найти себя, думаю, Джемелу необходимо то же самое. А ты пока отнеси это плотнику Джону. — Силач медленно развернул бумагу, которую вынул из кармана. — Пусть сделает мне коробку по этим размерам: три фута в длину, два фута в ширину и фут высотой. Здесь надо просверлить три отверстия шесть на два дюйма. Крышка не нужна — верх будет открытым, а в середине нужна перегородка. Скажешь ему, пусть берет старую древесину из обветшалых лачуг, чтобы она выглядела действительно старой. Да, и пусть вырежет Символ Глаза, ну помнишь, какой обычно используют маги. Все должно быть готово через три недели, к нашему возвращению.

Тика подошла и положила ладонь ему на лоб.

— Лихорадки вроде нет, — подозрительно сощурилась она. — А ты в «Корыто» не заглядывал?

— Да трезвый я, — улыбнулся Карамон, наклоняясь и целуя жену. — Вернусь через три недели, присмотри за Джасар…

— Ты ничего не хочешь мне объяснить?

Карамон серьезно покачал головой:

— Ты моя жена, Тика, и я люблю тебя больше жизни… Но ты не сможешь сохранить тайну даже ради спасения собственной души.

Щеки Тики вспыхнули, но силач был настолько серьезен, что ее гнев сменился смехом. Неохотно, но она признала, что муж прав.

— Пусть Боги помогут тебе, Карамон, — нежно поцеловала его Тика.

— Богов уже нет, ты же помнишь.

— Кого ты слушаешь, Фисбена? Вот уж поверил старому глупцу, который и имя свое не всегда помнит! Отправляйся, Карамон Маджере, я не намерена весь день стоять здесь и слушать всякую чепуху.

Джемел сначала отказался ехать и был непреклонен. Карамон не спорил — просто уселся в доме, неподвижный, как пик Глаз Просителя, заявляя, что просидит, если надо, так целый месяц. Напрасно Джемел спорил и угрожал, проклиная Карамона.

Тот говорил только одно слово:

— Одевайся.

Джемел даже не знал, куда они направляются. Мужчины были в пути уже неделю, а он так ничего не выяснил, кроме того, что трясется по дороге вслед за огромным чурбаном, владельцем гостиницы, кажется, всю жизнь.

Да, вроде Маджере был Героем Копья — Джемел слышал истории бардов и песни менестрелей о том, как Карамон бился с драконами и даже с самой Темной Королевой, а его брат стал самым могущественным магом из когда-либо живших на Кринне.

Может, и так, а может, нет.

Менестрели и барды также любили петь о Войне Хаоса, о славе и чести. Они никогда не говорили о страхе и ужасе, что ломает солдата в считанные мгновения, не пели о крови, смерти и боли. Джемел ехал, мрачно сжав зубы, лишь иногда намекая Карамону о необходимости остановиться и промочить горло в ближайшей таверне.

Карамон всегда отказывался.

Сначала они питались захваченным продовольствием, а когда оно вышло, охотились и ловили рыбу. Жаркое солнце и работа потихоньку изгоняли яд «гномьей водки» из крови однорукого ветерана, еда вновь стала приносить удовольствие. Карамон был прекрасным поваром, его тушеные кролики оказались лучшими из пробованных Джемелом. В сумерках он засыпал мгновенно, утомленный дневными делами, но посреди ночи всегда просыпался с криком, нащупывая несуществующую руку.

На восьмой день они достигли места в северной Абанасинии, недалеко от побережья, и Джемел понял, куда лежит их путь. Он остановил лошадь и впился взглядом в Карамона:

— Что ты задумал, демон тебя раздери? Решил отколоть смешную шутку?

— То сражение прошло недалеко отсюда, не так ли? — Карамон осмотрелся по сторонам. — Ты говорил, что отметил своим мечом могилу…

— Мечом… — прошептал Джемел, и слезы навернулись на его глаза. Он сморгнул их и яростно дернул поводьями, разворачивая лошадь. — Я уезжаю!

Карамон перехватил лошадь ветерана за уздечку.

— Меч! — быстро сказал он. — Тот меч, что ты держишь все время в руке! Надо найти его!

— Ты сумасшедший, — дернулся Джемел. — При чем тут меч, какое он имеет отношение ко мне?

— Ты знаешь, что мой брат был великим магом?

— Да, и что с того?!

— Я кое-чему научился у него, — торжественно произнес Карамон, — и здесь чувствую сильную магию, просто уверен в этом. Ты был проклят демоном Хаоса, и я могу снять проклятие, Джемел. Но для этого нужен твой меч…

— Проклятие… — Джемел задумался. Подобный подход объяснил бы многое, но сможет ли толстый хозяин гостиницы управиться со злобной тварью? Сомнительно.

— Магия теперь больше не работает, я слышал, как маги жалуются, что их силы уходят. Так что, даже если твой брат был архимагом, какая теперь разница?

— Рейстлин посещал Бездну, — сказал Карамон, — а, кроме того, был хозяином Башни Высшего Волшебства, что в Палантасе. Он знал очень много заклинаний, таких, которых не знает никто. — Тут силач перешел на заговорщицкий шепот: — Некоторым брат научил меня. Думаю, одно из них поможет тебе.

— Как?! Сделаешь мне новую руку, серебряную, как вопят барды?

— Нет, но моя магия уберет боль.

Джемел пристально посмотрел на Карамона, ища на его открытом лице следы жалости, насмешки или хитрости. Тот уверенно выдержал взгляд. — Хороню. Я покажу, где лежит мой меч. Скоро они нашли огромную братскую могилу. Плоская рукоять меча Джемела,простого, в отличие от причудливых клинков Рыцарей Соламнии, одиноко торчала из земли.

Хотя могила находилась далеко от любой деревни или города, она была чистой и аккуратной, словно за ней тщательно ухаживали, убирая сухие листья и ветки. Вокруг рос усыпанный цветами дикий кустарник.

Джемел спешился и медленно пошел к могилам. Сквозь жалящие слезы он посмотрел на рукоять, а затем положил на нее левую руку…

Дождь лил с волос Джемела, ослепляя его. Ветеран смахивал воду со лба и щек, но это помогало слабо. Ветка хлестнула его по лицу, он отвел ее в сторону и продолжил идти вперед. Сэр Тречард, командующий, должен быть неподалеку.

Джемел в сотый раз проверил, на месте ли привязанный к бедру футляр с сообщениями. Капитан распорядился доставить весть срочно, поэтому нельзя было столько времени бродить в темноте под дождем. Он не мог ничего разглядеть, но слышал звон стали и крики сражения. И странный, очень странный запах, примешивающийся к ароматам сосновой смолы и влажной травы, преследовал его уже шагов пятьдесят или около того, пробуждая неясные детские воспоминания… Вспышка молнии, ослепительный свет, расколотое дерево…

Джемел вновь вгляделся во тьму. Странный дождь. После месяцев засухи он должен был принести облегчение — но только не такой. Вода имела маслянисто-железистый вкус, будто с небес лилась кровь…

— Как эти глупцы могут ожидать, что я быстро доберусь, если не видно даже рук? — бормотал он под нос, принимаясь за любимое солдатское дело — перетирать кости начальству.

Слух подсказывал Джемелу, что он уже рядом с битвой, — в этот момент деревья закончились, и он вышел на чистое место. Ему сказали, что найти сэра Тречарда будет очень просто. Он командует левым крылом армии, что билась в лесах к северу от Квалинести, сражаясь с демонами Хаоса.

Джемел слышал битву, но не видел ее. Он решил подождать на опушке, надеясь определить направление и не угодить в ловушку. Молния полыхнула и осветила все вокруг — посыльный не поверил глазам. Не хотел верить.

Группа рыцарей и маленькие отряды копьеносцев стояли на пустынной равнине, ожидая приближения новых монстров, никогда не виданных на Кринне. Возможно, твари вылезли из моря или из земли, а может, из низких черных облаков. Не важно, откуда, но послали их в бой, несомненно, силы Хаоса. Огромные щупальца свисали с их оплывших тел, глаз и ушей не было заметно, но монстры уверенно ползли к рыцарям.

Шеренги воинов сомкнулись.

— Бросок! — закричал кто-то, и по голосу Джемел опознал сэра Тречарда.

Рой копий устремился сквозь дождь к тварям со щупальцами. Джемел радостно вздохнул: бросок точен, оружие должно поразить мерзкие создания.

Твари не сделали никакой попытки присесть или избежать удара — вместо этого они с ужасающей скоростью принялись вращать щупальцами. Отростки крутились с такой быстротой, что начали пропадать из виду, — у Джемела даже закружилась голова. Копья ударяли в туманные круги и ломались, крошась, — щупальца разрезали дерево, как нож — масло. Землю перед монстрами усеяли обломки.

Твари прибавили скорости.

Ветер от их щупалец ударил в лицо Джемелу, серный смрад забил рот. Копьеносцы заколебались и начали отступать, но рыцари в сверкающих панцирях останавливали их, приказывая вернуться в строй.

Безуспешно.

— Держитесь крепче, Рыцари Соламнии! — успокаивающе кричал сэр Тречард. — Мы столкнулись с неприятностями, но Паладайн с нами!

Первой мыслью Джемела было последовать примеру копейщиков и бежать, но тут он вспомнил про послание. Он не был рыцарем и никогда не надеялся стать им, но дал присягу и поклялся в верности. Джемел не мог подвести друзей и отступить — судорожно сжав меч, он заставил себя идти вперед. Рукоять была скользкой от странного дождя, рука быстро заболела от чересчур сильного напряжения.

Монстры столкнулись с рыцарями.

Сэр Тречард вырвался вперед и вонзил клинок в тело первой твари. Благословленный Паладайном меч вспыхнул синим светом, и щупальца бессильно отлетели от него. Оружие мгновенно пробило сердце монстра, тот рухнул на землю, забрызгивая рыцарей и Джемела вонючей кровью.

Но остальные твари приближались как ни в чем не бывало.

— Парни, их можно убить! — заорал сэр Тречард. — Двигайтесь быстрей!

Ободренный, Джемел рванулся вперед, стремясь быстрее передать сообщение, когда ощутил, как ужасный ветер ударил сзади в шею, и услышал жуткий приближающийся гул.

Запах молний стал непереносим.

Посыльный обернулся и увидел тварь с крутящимися щупальцами, ползущую к нему. Он взмахнул мечом, целясь в создание Хаоса, но один диск щупалец отбросил клинок, а другой пропорол бедро. Сила удара отбросила Джемела назад, и он упал, покатившись по пропитанной дождем земле.

Испугавшись, что монстр сейчас нападет снова, солдат вскочил, размахивая мечом, но тварь уже переключила внимание на ближайших рыцарей, как на более серьезную угрозу. Однако Джемелу надо было любой ценой выполнить миссию — хромая и морщась от сильной боли, он хотел осмотреть рану, но странная тьма мешала сосредоточиться. Теперь его одежда пропитывалась не только дождем, но и кровью.

Сэр Тречард был уже совсем рядом, но каждый шаг мог заставить Джемела потерять сознание. Командующий бился с новым монстром и не обращал на посыльного внимания.

— Сэр Тречард! — завопил Джемел.

Тот лишь посмотрел по сторонам, пытаясь найти источник звука.

— Сэр! — снова окликнул солдат, — У меня послание от Рэка Вандиша! Он сообщает… Берегитесь, сэр!

Монстр Хаоса прыгнул вперед — сэр Тречард успел развернуться, но хлещущие, щупальца выбили меч из его руки. А затем смазанный круг врезался в тело командующего. Щупальца разрезали металлические доспехи как тонкий шелк, превращая тело под ними в кровавые ошметки. Но самое ужасное заключалось в том, что сэр Тречард еще был жив. Несмотря на то, что его внутренности разлетелись в стороны, он кричал и корчился на земле.

Джемел задохнулся и, ничего не соображая от шока, ударил. Лезвие пронзило внутри монстра что-то, как надеялся посыльный, жизненно важное. Тварь захрипела, в ее теле замерцали огненные вспышки, но она еще была жива. Меч намертво застрял в плоти демона, и Джемел с ужасом понял, что не может отпустить рукоять. Щелкнули щупальца — монстр срезал руку посыльного у плеча, и она медленно исчезала вместе с клинком в чудовищной утробе.

Фонтаном ударила кровь, и Джемел начал падать в черную бездну, подсвеченную вспышками молний…

Очнулся он в армейской палатке. Воздух внутри был горяч и пах кровью, смертью и молниями… Память вернулась, а вместе с ней и боль в правой руке — хотя солдат ясно видел, как ее оторвало… Возможно, ему показалось и ничего страшного не произошло — ведь рука болит…

Джемел осмотрел себя и заплакал. Там, где должна была находиться его правая рука, не было ничего, кроме пропитанных кровью бинтов, намотанных на огрызок плеча.

Внутрь вошел солдат:

— А-а, уже проснулся, это хорошо. Как себя чувствуешь?

— Как ты сам думаешь, глупец?! — зарычал Джемел. — У меня больше нет руки!

— Можешь считать себя счастливчиком, — ответил солдат. — Ты был единственным, кого мы нашли живым на той равнине. И не будь с нами друида-целителя, который прекратил кровотечение, это тоже мало помогло бы.

— И как долго я провалялся?

— Почти полтора дня, мы все еще хороним мертвых…

— А как… — сглотнул слюну Джемел, — как там с тварями Хаоса?

— Всех уничтожили. Ты славно потрудился вместе с рыцарями. Сейчас резервы выдвинулись вперед и очищают территорию от оставшихся монстров. Эй, что ты делаешь?!

— Встаю, — прохрипел Джемел. — По крайней мере, ноги у меня в порядке. Покажи мне, где меня нашли.

— Мне кажется…

— Проведи меня туда! — заорал посыльный.

— Это мерзкое зрелище…

— Знаю, — проговорил Джемел мрачно, — я там был.

Солдат лишь покачал головой, но, видя, как Джемел уверенно держится на ногах, пожал плечами и согласился.

— Вот оно…

Джемелу показали темное пятно на залитой дождем равнине. Перемешанная земля и трава до сих пор были покрыты кровью, которую не могла смыть небесная влага. Невдалеке отряд солдат с бледными лицами копал огромную яму для захоронения павших, вернее, того, что от них осталось. Не было ни одного целого тела, отрубленные руки и ноги валялись тут и там вперемешку с внутренностями и иссеченными торсами. Панцири, разрезанные на длинные ленты, горсти звеньев от кольчуг… То и дело один из солдат-могильщиков отбегал в сторону и его неудержимо рвало.

Джемел заколебался, его самого начало мутить, но он не отступил. Его отсутствующая рука горела огнем. Около останков лежала груда оружия, собранная для вечного отдыха с погибшими владельцами. В ней был и его меч, который посыльный легко узнал. У рыцарей были драгоценные клинки с гравированными лезвиями и розами на гардах и рукоятях, у Джемела — простой пехотный меч.

Солдаты начали опускать останки в яму, а он мог только стоять, однорукий, беспомощный, не способный помочь — лишь раскаиваться. Ведь если бы Джемел не отвлек сэра Тречарда, тот бы остался жить. Солдаты работали споро, стремясь поскорее покончить с ужасной миссией. Не было никаких речей и ритуалов, посвященных храбрости рыцарей, — времени мало, идет война. Воины торопливо сгребали; мокрую землю и закидывали могилу.

Джемел вытащил свой меч и неуклюже сжал его левой рукой — боль пронзила обе руки, ведь правая тоже по-прежнему сжимала его. Меч выпал из пальцев, разбрызгивая воду. На равнине не нашлось ни одного камня, чтобы отметить место захоронения отважных рыцарей. Джемел, вновь наклонившись, неловко подобрал свое оружие, подошел к рукотворному холму и вонзил клинок в мягкую землю.

Сделав это, посыльный повернулся, собираясь идти обратно, но силы оставили его, и Джемел потерял сознание…

— Я — единственный выживший… — проговори Джемел. Его рука, стискивающая ржавый эфес, вновь и вновь погружала клинок в сухую траву. — Люди говорили, я счастливчик… — Он фыркнул и оглядел братскую могилу.

— Их боль закончилась, они могут спокойно спать…

— Да, я знаю, — спокойно сказал Карамон. — Мне сказали примерно то же самое после окончания Войны Хаоса. После того как Рыцарь Тьмы принес мне изрубленные и окровавленные тела сыновей. После того как я должен был сказать их матери, что двое наших детей мертвы. И я сажал валлины на могилах, вместо того чтоб выбирать свадебные букеты… Мне потребовалось много времени, чтобы признать правоту людей, прежде чем я перестал тяготиться вопросом, почему я жив, а они — нет…

Джемел молча смотрел на могилу.

— А что это были за монстры — с которыми вы дрались? — Карамон мудро изменил тему.

— Какие-то создания Хаоса. Сами Боги бежали от них. По крайней мере, так говорят…

— А вы остались… — протянул Карамон.

— Да, ряды не дрогнули, — жестко сказал Джемел, — и чего достигли? Остались лежать там же… Ладно, Маджере, вот этот проклятый меч. Что теперь? Отправишься собирать мышиный помет или как-нибудь по-другому поворожишь?

— Заберем его в Утеху. Магия моего брата сработает только там, где он меня ей обучил.

— А Джасар думает, я сумасшедший, — прошептал Джемел. Он еще немного постоял у могилы, затем повернулся к Карамону. — Подожди! Если я заберу меч, что останется знаком захоронения?

— Посмотри на эти прекрасные кусты белых и красных роз. — Карамон склонился, втягивая аромат цветов. — Вот лучший знак из всех. Взгляни, Джемел, где еще ты видел, чтобы они так удивительно разрослись? Здесь и почва-то сухая, а как цветут…

— Твоя правда. — Джемел еще раз окинул взглядом песчаную равнину, покрытую коричневой травой и уродливыми сорняками повсюду, кроме могил, на которых полыхали бутонами удивительно прекрасные цветы. — Именно так…

— А люди еще говорят, будто Боги покинули нас, — улыбнулся Карамон, покачивая головой. — Вот теперь пора возвращаться домой.

— Карамон! — Тика возмущенно смотрела на мужа. — Что ты задумал? Это моя лучшая льняная скатерть!

— Извини… — Карамон залился краской. — Я думал, она старая… Я… гм… мне нужно сделать одежды мага…

Жена впилась в него взглядом:

— Карамон Маджере, это заходит слишком далеко! Ты прекрасно знаешь, что не сможешь сотворить ни одного заклинания, даже если от этого будет зависеть твоя собственная жизнь.

— Речь идет не о моей жизни. — Карамон придерживал полотнище подбородком и старался измерить его.

— Ты про Джемела? Я считаю, ты даешь этому несчастному ложные надежды, и думаю, это жестоко. А теперь, во имя милосердия, отдай несчастную скатерть мне! — Выхватив ткань у мужа. Тика задумчиво расстелила ее на столе. — Так, если я сделаю разрезы тут и тут… получатся рукава…

— Спасибо, дорогая. — Карамон чмокнул ее в щеку.

— Я только надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — мрачно протянула Тика.

— Я тоже на это очень надеюсь, — пробормотал Карамон, когда убедился, что жена не может его слышать…

На следующее утро гостиница «Последний приют» оказалась закрыта. Жители Утехи встревожились, по городу поползли различные слухи, дети старались, вытянув шеи, заглянуть в темные окна, чтобы узнать о творящемся внутри. Но не так давно Карамон вставил разноцветные стекла, через которые ничего нельзя было разглядеть.

Гостиница работала всегда, невзирая на войны и болезни, — почему она не открыла двери сегодня, никто не знал. Но каждый горожанин сгорал от желания узнать эту тайну.

Внутри находилось только четыре человека: Карамон, облаченный в великолепные белые одежды, мрачная и возбужденная Тика, Джасар, бледная и отчаянная, да похмельный, во всем сомневающийся Джемел.

— С тех пор как он нашел этот меч, стало только хуже, — со слезами в голосе прошептала Джасар Тике. — Он постоянно смотрит на него, хватает, а затем швыряет обратно на пол, — и так раз за разом. И все время жалуется на боль!

— Тише, тише, — сказала Тика, успокаивающе гладя женщину по руке, — все будет в порядке. Карамон хороший человек, возможно немного ненормальный, но хороший. Это что-нибудь да значит…

На столе посредине обеденного зала возвышалась магическая коробка. Три фута длиной, два шириной и один высотой, испещренная загадочными символами, она выглядела очень внушительно и таинственно. Крышки не было, и каждый мог увидеть деревянную перегородку, что разделяла ее внутри. У каждого отсека в боку было вырезано отверстие, узкая мель зияла в перегородке. Все прикрывала волшебная ткань, тонкая как паутина, в которой Тика признала свой лучший шарф эльфийской работы.

— Принеси свой меч, Джемел Латхаузер, — торжественно провозгласил Карамон.

Джемел с мрачным выражением лица встал перед коробкой, но в его глазах читалась такая сумасшедшая надежда, что Карамону пришлось утереть непрошеную слезу и прочистить горло.

— Положи клинок внутрь отверстия, — приказал он.

Рука Джемела задрожала, он не сразу сумел это сделать, но затем справился, разместив меч в широкой щели перегородки. Клинок исчез в волшебной коробке.

— Прекрасно. — Карамон облегченно выдохнул. — Теперь, что бы ни происходило, ты не должен коснуться магической ткани сверху. Она заряжена сильнейшими заклятиями, дарованными мне братом, великим архимагом Рейстлином Маджере. Точно выполняй мои приказания. Если ты хоть немного замешкаешься, все пропало! Понимаешь?

— У него ужасно внушительный голос, — зашептала Джасар, а Тика только закатила глаза и покачала головой.

Джемел стоял, вытянувшись в струнку, напряженный, как стальная пружина.

— Понятно, — каркнул он грубо.

— Встань ближе!

Джемел вздохнул и сделал шаг вперед.

— Закрой глаза! — продолжил Карамон. — Я брошу заклятие на коробку и ткань, а когда скажу «три», вложи руки внутрь. Обе руки — и живую и фантомную!

— И что потом? — подозрительно спросил Джемел.

— Заклинание сработает. Закрывай же глаза! — раздраженно бросил Карамон.

Джемел еще раз вздохнул и покорился. Карамон начал выпевать только что выдуманные магические слова, нимало не задумываясь, что бормочет. Темп все убыстрялся, и вдруг силач оглушительно хлопнул в ладоши, поразив всех, в том числе и себя.

При резком звуке Джемел подпрыгнул, но глаз не открыл.

— Заклинание сработало! Руки! — приказал Карамон.

Ветеран замялся, потом нерешительно сунул в коробку левую руку и сделал движение, будто просовывает и правую, несуществующую.

— Невероятно! Не могу поверить! Я чувствую их обе там, внутри!

— Прекрасно, — удовлетворенно улыбнулся Карамон, — теперь можешь открыть глаза.

Бывший посыльный послушался и изумленно выдохнул, Тика и Джасар подались вперед.

В коробке были ясно видны обе руки Джемела, правая и левая, с судорожно сжатыми кулаками.

— Соблюдайте тишину, — проговорил Карамон, — и дайте магии сработать.

Просить не было нужды — и так все притихли, лишь валлин тихо покачивался под ударами сильного ветра. Через некоторое время с кухни донесся грохот — с плиты слетел чайник. Тика вздрогнула и поднесла ладонь ко рту, чтобы сдержать возглас.

— Вот он, знак! Магия брата сработала! — крикнул Карамон. — Теперь в пределах коробки твоя рука существует в физической форме. — Он снова пропел несколько непонятных слов, затем торжественно объявил: — Демон Хаоса, приказываю покинуть плоть этого мужчины! — Он посмотрел на Джемела. — А теперь медленно разожми левый и правый кулаки!

Мускулы Джемела напряглись — пальцы рук медленно раскрывались, расслабляясь… Мужчина в изумлении смотрел на них сквозь ткань, не веря глазам.

— Быстрее! — крикнул Карамон. — Демон отступил, но удержать его долго не получится!

Джемел быстро выдернул уцелевшую руку наружу и замер, прислушиваясь к внутренним ощущениям.

— Невероятно… боль ушла! Огонь больше не пожирает отрубленную руку!

Силы покинули несчастного — муж Джасар рухнул на стул. Женщина радостно кинулась к нему, и Джемел крепко обнял ее уцелевшей рукой.

Тика воззрилась на мужа с наивным удивлением:

— Карамон?

— Да, дорогая? — Тот обернулся, спокойный и невозмутимый.

— Не важно… — Тика ошеломленно посмотрела на коробку. — А демон действительно там внутри, в ловушке?

— Именно так. — Карамон сграбастал шарф и швырнул в огонь — вспыхнув синим, материя исчезла. Несмотря на то, что это был ее лучший шарф, Тика промолчала. — Демон ушел и никогда уже не сможет навредить. — Силач вытащил меч из коробки и протянул Джемелу. — Держи на память о храбрых воинах, мертвых и живых.

Тот судорожно пожал руку хозяину гостиницы:

— Ты спас мой разум и жизнь, как я могу отблагодарить за это?

— Во-первых, не заглядывай больше в «Корыто», — серьезно ответил Карамон. — Это самое главное. Ну а что касается возмещения расходов, у меня есть кое-какие ремонтные работы по дому, можешь выполнить их.

Джемел усмехнулся:

— Работа для однорукого?

— Работа для того, кто сознает силу своей руки. И если понадобится, я найду тебе множество занятий.

Слух о том, как Карамон Маджере с помощью заклинания вырастил однорукому человеку новую руку, разлетелся по Утехе в мгновение ока. Город гудел, как растревоженный улей. Одни бежали к гостинице, надеясь излечить собственные недуги, другие открыто заявляли, что ноги их не будет в подобном проклятом месте.

В течение дня Карамон спокойно и терпеливо объяснял, что не сделал ничего необычного, ведь его все знают — он никакой не маг. Великан никогда не был замечен во лжи, и постепенно, к обеду, горожанам стало казаться, что это правда. Ну какой из Карамона маг — смех один. Особенно если представить, что он вызывает демонов Хаоса из картофельных оладий!

Но Тика сама видела две руки в коробке и Джемела, освобожденного от боли, и теперь посматривала на мужа с уважением, что не могло не сказаться положительно на их браке. Ночью, когда они уединились в спальне, Тика устало присела на кровать:

— Какой сумасшедший день, я так рада, что все закончилось!

— Я тоже, — пробасил Карамон, внося волшебную коробку и ставя ее на тумбочку жены.

Тика косо посмотрела на нее:

— Разве не нужно ее запереть в надежное место, под замок?

— Да я думаю, она безопасна, — довольно сказал Карамон.

Сомневающаяся Тика достала расческу и замерла, уставившись на пустую стену:

— А где мое зеркало? Оно пропало! Карамон, воры похитили мое зеркало!

— Я не крал его, дорогая, — хитро произнес Карамон, нагибаясь над коробкой и вынимая из паза женину потерю. — Как сказал бы кендер, «я просто позаимствовал его».

Тика пристально поглядела на зеркало, затем внимательно всмотрелась внутрь коробки.

Секундой позже она весело швырнула расческу в Карамона…

Маргарет Уэйс Набег на академию волшебства

Ничего не получалось, хотя он пробовал заклятие раз за разом.

— Понятия не имею, по какой причине, — пробормотал Алин, — но оно не работает.

По правде говоря, „причиной“ был его отец. Алин следил, как Палин Маджере творит то же самое заклинание, как магические слова сплетаются и обретают жизнь, срываясь с его губ. Иногда заклятие срабатывало, но со временем становилось все более неустойчивым.

Алин лишь покачал головой, наблюдая за стареющим отцом. Палин никогда не казался сыну старым, но в прошлом году дикая магия, которую отец и обнаружил, начала стремительно утекать меж его пальцев, как ртуть.

Сначала Палин решил, что во всем виноват возраст, но ведь его отец, Карамон Маджере, прекрасно чувствовал себя и в восемьдесят. Палин был стройным, как его дядя Рейстлин, но не имел никаких проблем со здоровьем. Разум Палина был ясен, и он до сих пор любил походы и приключения, а также игру в гоблинские шары. Он часто обыгрывал молодых учеников, которые целыми днями просиживали в закрытых помещениях, уткнувшись носами в книги.

Как понял Алин, отец действительно считал, что истощение магии имеет какое-то отношение к его собственному старению и истощению. Палин желал, чтобы это было так, желал отчаянно. Он принес бы любую жертву, чтобы все оставалось как было, но не желал смотреть правде в глаза.

Заклинание, которое Алин так безуспешно пытался сплести, было простым — он пробовал наложить магический замок на дверь. Он вновь очистил разум от посторонних мыслей — сейчас это было особенно трудно — и закрыл глаза, концентрируясь на магии. Магию он чувствовал везде — на каменном полу в прохладных стенах, в дальнем лесу и даже в самой двери.

Это особенно расстраивало, ведь Алин ее действительно ощущал, точно так же, как чувствуют кровь, бегущую в жилах. Он мог позволить магии течь в себя, но как только пытался заставить ее сделать работу — словно невидимый рот проглатывал все вокруг, и на заклинание ничего не оставалось, а сам Алин оказывался высушенным до последней капли.

Маг вздохнул и раздраженно дернул рукой, смахивая ползущее по руке насекомое — не то комара, не то плодовую мушку… Наверняка слуги опять оставили двери в подвал нараспашку. Затем Алин свирепо воззрился на злосчастную дверь, будто ожидая, что она сорвется с петель и накинется на него.

Вздохнув, он достал обычный железный замок из кармана мантии и защелкнул его в проушинах.

— Грустно смотреть, правда, Алин? — раздался голос за спиной мага.

— Что ты имеешь в виду, Люси? — вынудил себя улыбнуться он.

— Пробовал запереть ее магическим способом и потерпел неудачу?

Алин чуть пожал плечами:

— Ты же меня знаешь, неловкого и растяпистого. Надо было идти в повара, у меня бы получилось — алхимия очень походит на кулинарию. Только одна причина заставляет меня продолжать заниматься магией… сама причастность к ней.

— Так случается не с одним тобой, Алин. — Люси приложила палец к губам и быстро осмотрелась. — Хорошо, мы одни, никого нет… Слушай, Алин, бесполезно идти по этому пути — сколько ни притворяйся, лучше не будет. Мы оба знаем правду, даже некоторые из младших учеников в курсе, потому и уезжают. Мастера магии зароптали — Палин немедленно распустил Конклав. Магия исчезает! Дело не в тебе или в твоем отце — это коснулось всех нас!

Алин промолчал, отвернувшись от пронзительных зеленых глаз, и еще раз задумчиво подергал дужку замка. Тот держался надежно, и, удовлетворенный, маг опустил тяжелый ключ в карман.

— Миновало время, когда в Академии не было нужды запирать двери… В нынешние безумные дни отец посчитал неразумным оставлять комнату с артефактами без надзора. Думаю, он прав, хотя я сам ненавижу железные замки. Они словно говорят „Эй! Прохожий, здесь лежат ценности, не хочешь ли украсть их?“ Магический блок, по крайней мере, действует тонко и избирательно. — Он вздрогнул и посмотрел на женщину. — Я не имею в виду, Люси, что ты…

Та усмехнулась:

— Мои заклятия теперь ослаблены наполовину, если не больше, Если я даже сниму блок, у меня не хватит сил вновь создать его. Поэтому, Алин…

Она заколебалась, словно не решаясь сообщить мрачные новости. Они были друзьями уже много лет, с тех пор как Алин прибыл занять пост помощника мастера при Академии. Маг прекрасно понял это молчание.

— О нет, Люси, только не ты тоже… — Алин взял ее за руку. — Как мы будем здесь без тебя?

Это были слова, что сказали его губы, но сердце кричало: „Как я буду без тебя?“ Пышка Люси, или Простушка Люси, как ее звали раньше, очень отличалась от той Люси, что училась в Академии. Она совсем не была красавицей, как, к примеру, мать Алина, Аша Маджере, или леди Дженна, даже не была похожа на последнюю жену мага — Карин. Но теплая улыбка Люси, от которой обозначались ямочки на веснушчатых щеках, могла согреть Алина лучше вина с пряностями, а ее переливистый смех улучшал самое мрачное настроение мага.

Но зеленые глаза Люси искрились только в мечтах, сейчас же они были тусклыми и беспокойными. Она была самым близким, самым дорогим другом Алина. Он никогда не думал, что способен полюбить кого-то другого, после того как молодая жена умерла от чумы, с которой не смогли справиться целители. Скорее всего, зараза была плодом магии чудовищной зеленой драконицы Берилл. Алин сбился с ног, разыскивая мощные артефакты, но прибыл домой, когда Карин была уже при смерти. Его сердце скончалось тогда же, или ему так показалось. А теперь оно вновь пробудилось к жизни, даря возможность любить и быть счастливым. Алин начинал думать, что Люси может стать для него гораздо большим, чем друг, и сама она не была против…

— Алин, я не хочу уезжать, — крепко сжала Люси его руку. — Но посмотри в лицо правде — скоро нам будет нечего есть. У меня осталось лишь два ученика, еще один сбежал на прошлой неделе. Их родители говорят, что им нет нужды платить деньги за отсутствие результата, пусть уж лучше сыновья станут плотниками… Я не могу обвинять их, они желают детям лучшего… Тех, кто останется, согласился взять к себе мастер Доулин, у него тоже сильный недобор.

— Оставайся и начни заниматься чистой алхимией, — указал Алин на комнату за спиной. — Это удивительная дисциплина… — Его глаза стали золотыми, как всегда, когда он говорил о любимом деле. — И более перспективная, чем магия. Я целиком полагаюсь на себя, на ум и интеллект, а не на Богов или всеобщую силу. Сейчас магия согласна подчиняться, но завтра вдруг не отвечает на призыв. А своими экспериментами я управляю полностью, Люси! Полностью! — Маг ударил себя кулаком в грудь. — И если расчеты верны, препараты и ингредиенты реагируют в одном опыте только одним, неизменным способом. Никаких вариантов, никакого ожидания и неизвестности. Слушай, хочешь я покажу тебе один удивительный состав… — Он сделал паузу, потом виновато сказал: — Извини… Я знаю, тебе это неинтересно, ты не станешь ковыряться в старых вонючих препаратах. Но ведь есть много работы по составлению свитков и использованию артефактов…

— Составление свитков нужно для их продажи, — мягко прервала его Люси, беря под локоть. — Я видела на прошлой неделе леди Дженну и знаю, что задумал твой отец…

— Они старые друзья и…

— Конечно. Но, кроме этого, она самый большой поставщик магических предметов по всему Ансалону. Нетрудно предположить, что она могла уехать с некоторыми ценными вещицами, спрятанными под мантией. Палин распродает собственные драгоценные запасы, чтобы оплатить содержание Академии, не так ли, Алин?

Магу очень хотелось сказать „нет“, но соврать любимым веснушкам и ямочкам он не мог.

— Я заметила, как он сильно изменился, — продолжила Люси. — Впрочем, все остальные тоже. Мы волнуемся. Палин слишком похудел я измучился, он ни с кем не разговаривает, избегает общения и сидит взаперти над своими книгами.

— Отец изучает новые заклинания, — сказал Алин и сам понял, насколько беспомощно прозвучали эти слова.

Люси лишь отрицательно покачала головой:

— Я горда принятым решением, Алин. Я всегда обеспечивала себя и своих родных. Выбрав жизненный путь, последовательно шла по нему, не взяв ни единой медной монетки, которую не заработала. Не собираюсь делать этого и сейчас. — Она улыбнулась магу, — Не расстраивайся, в тот момент, когда магия вернется, возвращусь и я. Никто не удержит меня, даже сто заклятых дверей!

Ее смех вызвал улыбку Алина, но ненадолго. Магу хотелось просить ее остаться ради него, но сейчас было неподходящее время для признаний в любви. Слишком поздно — признание будет воспринято как проявление слабости… У него было слишком много возможностей раньше… Но он всегда откладывал разговор то по одной, то по другой причине. А теперь поздно…

— Куда ты направляешься? Чем намереваешься заняться?

— Я хороший учитель… Если не смогу обучать магическому языку, буду читать соламнийский или всеобщий. Твоя бабушка, Тика, подала неплохую идею насчет школ для детей беженцев. Это лучше, чем позволить им расти на улицах. Тика уже предложила мне место и небольшую оплату, к тому же у меня будет комната и стол в ее гостинице. — Люси внезапно хихикнула. — Алин, ты выглядишь как рыба на берегу.

— Ты же уезжаешь, — смог проговорить он, — не дальше Утехи!

Маг кинулся к ней и, не помня себя, крепко обнял. Она не сопротивлялась, и в это мгновение между ними все было молчаливо решено.

— Вообще-то я искала твоего отца, — неохотно высвободилась из его объятий Люси.

Алин поглядел на дверь напротив, за которой обычно корпел над свитками Палин.

— Мне нужно было сообщить ему о своем решении лично, если он, конечно, соизволит принять меня…

— Его сейчас нет, — сказал маг. — Нет, правда! — В последнее время Палин взял привычку говорить сыну, чтобы его никто не беспокоил, напрасно отвлекая от поисков причин исчезновения магии, — Отец встречается с командующим гарнизона Соламнийских Рыцарей, те послали за ним. Разведчики донесли об отряде Рыцарей Тьмы, которые сосредоточиваются на границах Квалинести. Возможно, драконица собирает силы для атаки Утехи.

Люси нахмурилась:

— Берилл, эта старая зеленая гадина, должна знать: если она нападет на Утеху, ее кузина Малис будет весьма недовольна!

— Договор! — фыркнул Алин. — Неужели ты думаешь, что проклятые твари будут соблюдать какие-либо пакты? В их словаре нет слова „честь“, они даже не смогут написать его на пергаменте.

— А что думает твой отец?

— Понятия не имею. — Маг опустил голову. — Он не разговаривает последние дни. Ни с кем. Если бы мама жила с нами, он бы все равно молчал.

Вспомнив последнюю ссору родителей, Алин совсем загрустил.

— Знаешь, я думаю, стоит посмотреть на этот твой состав, — решила отвлечь его Люси от мрачных мыслей.

— Серьезно? — воспрянул духом маг. Он всегда считал себя домоседом. От деда он унаследовал крупные кости, но на них так и не наросло мясо. Зеркала упрямо показывали Алину правду, но никогда не открывали его собственную душу — ее могли распознать лишь друзья. Сейчас лицо мага-алхимика светилось вдохновением. — Тебе понравится, он и в самом деле удивительный. — Алин широкими шагами бросился в зал, таща Люси за собой. — Гарантирую!

В конце коридора находилась лаборатория, в которой занимались опытами старшие ученики и мастера. Еще несколько лет назад она была переполнена в любое время дня и ночи — маги изучали действия заклинаний и природу древних артефактов, создавали собственные талисманы.

Теперь лаборатория пустовала, лишь Алин с отцом использовали ее для работы. Да и Палин вместе с двадцатью мастерами и последними учениками больше исследовали древние тексты, стараясь найти ключи к неотвратимо утекающей дикой магии. Почему она вдруг прекратила работать, оставалось неразрешимой загадкой.

Алин вошел внутрь, втолкнув Люси перед собой — та немедленно закашлялась и наморщила нос.

— Что за ужасное зловоние? Алин, ты вывел новый вид овражного гнома?

— Нет, это самородная сера… или, возможно, селитра…

Маг подвел Люси к большому каменному столу, заляпанному черными пятнами, словно там готовили ежевичное пюре. На нем выстроились в ряд десяток кувшинов с различными веществами. Тут пахло еще резче; Люси не удержалась и принялась яростно чихать.

— Если ты ищешь золото, то…

— Ха! Золото… — Алин уселся за стол. — Я создал нечто более удивительное, чем золото.

— И что это? Я ничего не вижу…

Маг хмыкнул и покраснел:

— Ну, возможно, „создал“ — слишком сильно сказано… Посмотри сюда… Здесь у меня набрано немного селитры… Знаешь, — добавил он, помешивая в одном из кувшинов, — мой великий дядя Рейстлин использовал селитру, чтобы дурачить врагов, когда слишком сильно уставал, творя заклятия… Смотри…

Алин ударил кремнем о кресало и высек искру. Огонь упал на белое вещество, вспыхнул и погас ослепительный свет — такой яркий, что Люси зажмурилась.

— Внушительно, — сухо произнесла она, — Рейстлин, наверное, много гоблинов перепугал в свое время.

— Точно, дедушка мне рассказывал… — Алин сунул совок в один из кувшинов и выложил на стол шесть мер черного порошка. — Там был древесный уголь, а теперь добавим меру серы… — Алин говорил, одновременно перемешивая порошок. — Эта вспышка навела меня на размышления, нельзя ли заставить ее работать с большей пользой? Чтобы она стала не огнем, а молнией. Так я пришел к использованию серы, хотя перепробовал немало ингредиентов. — Он на миг прервал работу и поднял глаза на Люси, — Я действительно неважный маг, ведь родиться довелось в мире, из которого ушли Боги. В мире, где первородная магия утеряна… Да, отцу удалось найти дикую магию, спасти от немедленной гибели остальных чародеев… Но, так или иначе, мне не удалось по-настоящему сделать волшебство профессией. Отец говорит, мне не хватает дисциплинированности и настойчивости. Раньше я думал — он прав, но теперь начал сомневаться, ведь с алхимическими опытами у меня не возникает проблем. Я сижу за ними часами, не замечая смены дня и ночи. Но стоит мне серьезно заняться магией — все, одна головная боль и резь в животе. А это было еще в те дни, когда магия работала без перебоев! Я намного более счастлив здесь, чем в кабинете мага.

— Может, твою маму во время беременности испугал овражный гном? — поддразнила его Люси.

— Возможно, — рассмеялся Алин, — надо будет ее расспросить. — Он ссыпал получившийся состав в маленький слюдяной стаканчик. — Теперь смотри! Но лучше отойди назад.

Зажав нос, Люси послушно отступила — она знала, что Алин никогда не был склонен к преувеличениям. Маг протянул руки с кремнем и кресалом и высек новую искру над стаканчиком…

На этот раз вспышка сопровождалась громовым ударом — по комнате с шорохом разлетелись осколки стакана, заставив тяжелый стол подскочить, а пол — вздрогнуть. Люси закрыла уши руками, но гром уже стих, хоть молния и не сверкала.

Лицо Алина оказалось перепачканным углем и селитрой, но он этого не замечал, гордо глядя на любимую:

— Как тебе? Думаю, этот состав может распугать не только гоблинов?! Я называю его громовым порошком. Можешь подойти, теперь безопасно.

— Что ты сказал? Я ничего не слышу! — Все еще держась за уши, словно громовой порошок мог сработать еще раз, Люси приблизилась, косясь на новое черное пятно на столе.

— Да… Алин, это было очень… интересно.

— Я знаю! — весело отмахнулся тот. — Им можно взрывать груды камней, на той неделе я ходил в горы и пробовал. Валуны вырвало и раскидало в стороны, а недавно я устроил взрыв в лесу, так грохот был слышен за несколько миль! — Сейчас он больше всего напоминал маленького сорванца, рассказывающего о собственных проделках. — Я вернулся в город, а люди косились на небо, ожидая скорой грозы. Поэтому я так и назвал смесь! — Маг начал готовить новую порцию. — Если бы у меня его было достаточно, можно было бы обрушить каменную стену вроде одной из тех, что окружают нас. — Алин неопределенно махнул рукой.

— Мне кажется, твой отец может заметить нехватку стены или двух, — осторожно произнесла Люси.

— Не волнуйся! — Маг улыбнулся еще шире. — Это только теория, один я не буду ее проверять, Хочешь, посмотрим взрыв еще раз?

— М-м-м… нет. — Люси быстро взглянула на Алина и, увидев его разочарованный взгляд, быстро добавила: — Это было потрясающе, но у меня до сих пор в ушах звенит. Может, через некоторое время… позже… мы еще повзрываем пни и валуны вместе… Возьмем припасы для пикника… — Она не выдержала и захихикала.

— Ты смеешься надо мной? — притворился оскорбленным Алин. — Прекрасно, недоверчивая, смейся сейчас. А вот когда тебе и вправду понадобится выкорчевать пень, что ты запоешь тогда, а, леди Люси?

Женщина критически осмотрела его:

— Посмотри на себя! Все лицо в копоти, на лбу порезы. Лучше иди, умойся, а потом помоги мне собрать вещи и отправить их в „Последний приют“.

— Да, госпожа, — с притворной кротостью поклонился маг, вставая и вытирая испачканные ладони об испачканную мантию.

Люси выгнала его из лаборатории, как кроткая упитанная овчарка — длинную тощую овцу. Но в коридоре Алин приостановился:

— Нет, тебе обязательно нужно увидеть, как высоко взлетает пень после взрыва!

Люси толкнула его по направлению к туалетным комнатам:

— Ты совершенно неисправим…

Вещей у Люси оказалось немного. Алин нес обитый железными полосами сундук, в котором покоились те немногие артефакты и свитки, что чародейка скопила за эти годы.

Покинув Академию, они достигли гостиницы, которой по-прежнему управляли дедушка и бабушка Алина — Тика и Карамон Маджере. Они были как осенние листья, поражающие красотой переливов желтого и красного, что последними цепляются за ствол.

Маги, как всегда, наслаждались компанией друг друга, но Алин казался довольным, когда показалось здание гостиницы, — они успели изрядно запылиться, а Люси пыхтела и сопела под весом корзины.

Не успели они сделать нескольких шагов, как над Утехой разнесся бой тревожного колокола. В него мог ударить только шериф и только в случае серьезной опасности. Могло случиться что угодно — от пропажи заблудившегося ребенка до атаки драконов.

Кузнец бросал учеников у горна и, скинув кожаный фартук, бежал на площадь, женщины спешили туда с маленькими детьми на руках, не успев отряхнуть с платьев муку.

— Бросим поклажу здесь, потом вернемся! — крикнула Люси, и Алин согласился.

Не успели они преодолеть и половины расстояния до гостиницы, как заметили Палина, который быстрыми шагами направлялся в сторону Академии. Голова мага была низко опущена, руки спрятаны в широкие рукава мантии.

— Отец! — позвал Алин, но тот либо не расслышал, либо не захотел сделать этого и лишь ускорил ход.

— Отец! — закричал маг во все горло и встал на пути главы Академии.

Лишь когда Палин едва не врезался в своего младшего отпрыска, он поднял голову и окинул обоих мрачным взглядом.

— Нет времени говорить, сын, — резко бросил он. — Я очень спешу.

— Но что случилось, отец? — спросил Алин. — Что происходит?

— Силы Берилл собираются атаковать Утеху, — выдавил из себя Палин и двинулся было дальше, но внезапно повернул назад. Алин с открытым ртом смотрел на него:

— Но… это смешно, отец, неужели она совсем выжила из ума?

— А с чего ты взял, что драконы изначально нормальны? — парировал Палин. — В любом случае, смешно это или нет, рыцари сообщили, что вражеские силы во главе с Рыцарями Тьмы не направляются в Убежище, как считалось раньше. Соламнийцев перехитрили. Они развернулись к Утехе и заходят с юга. Рыцари приложат все силы, чтобы помочь нам и атаковать их авангард, а здесь начат сбор ополчения. В данный момент я спешу в Академию, чтобы собрать артефакты, пригодные к сражению. Будет бой…

— Я с тобой, — сказал Алин.

— И я, с вашего разрешения, — пропыхтела Люси. — Нет, вы должны вернуться в Академию, нельзя допустить паники среди учеников и мастеров. Сын, я должен быть уверен, что в Академии все спокойно, а могу рассчитывать лишь на вас.

— Не думаешь же ты, что враги могут атаковать и Академию? — поднял брови Алин.

Палия лишь пожал плечами:

— Лорд Уоррен уверен, что они смогут отбросить врага, разведчики сообщают, их не так много. Рыцари Тьмы совсем обнаглели, если решили напасть с такими скромными силами. Я больше переживаю, как бы наши местные негодяи не начали грабежи, пользуясь суматохой… Ладно, пора идти, пусть нам сегодня сопутствует удача…

Маг быстро пошел дальше, не ожидая ответа, в полной уверенности, что они сделают все так, как он и предложил.

— Ну, хоть некоторая ясность… — Алин кряхтя поднял чемодан и зашагал в сторону гостиницы.

С площади доносился громкий голос Лорда Уоррена, официально объявляющего о начале сбора сил самообороны.

— В таком сражении славы не заработаешь, — проворчал маг, — разве только остановишь кровь из носа у Томаса, она всегда идет, когда он нервничает…

— Но твой отец прав, — проговорила Люси из-под корзины, — ученики должны находиться под нашим контролем. Одним Богам известно, что им наприходит в головы — половина будет биться в истерике, а другие кинутся в битву! Да и многие мастера не лучше… Вот от меня, к примеру, в битве проку будет мало. — Люси оглядела свое полное тело.

— Так или иначе, скоро все узнаем… — мрачно протянул Алин.

Опасаясь дракона, возможно скрывающегося неподалеку, Рыцари Соламнии и ополченцы Утехи давно готовились к такому повороту событий.

Смотр отрядов прошел быстро — такие смотры проводились еженедельно, поэтому через шесть часов после сбора рыцари двинулись в путь в сопровождении полка прекрасно вооруженных горожан. Небольшая команда людей, призванная остаться в Утехе и заниматься запасами воды на случай прямого нападения драконов на город, была доверена Карамону.

— Где Маджере? — наклонился Лорд Уоррен к своему помощнику.

— Я видел его в конце колонны…

— Прекрасно, передай магу, мне нужно срочно с ним поговорить.

Помощник удивленно поднял брови.

— Хорошо, спроси у мастера Маджере, не соблаговолит ли он переговорить со мной, — грубо бросил Лорд Уоррен и пробормотал, когда помощник удалился: — Ох уж эти гражданские…

Палин теперь ехал впереди вооруженного отряда вместе с командующим. Они никогда не были друзьями, но испытывали уважение друг другу. Лорд Уоррен был категорически против использования магии на поле брани, твердо веря, что воинов, охранявших мага, можно с большим проком использовать в другом месте. Но, к его сожалению, иногда применение магии становилось необходимым, особенно пиротехнической, поэтому маг должен находиться впереди. По крайней мере, командующий доверял храбрости и здравому смыслу Палина, даже если не доверял его ремеслу.

— Мастер Маджере, — сказал Лорд Уоррен, — спасибо, что уделил мне время для общения.

Палин молча поклонился, кутаясь в дорожный плащ с капюшоном, полностью закрывавшим лицо. Он предпочитал не снимать его, поэтому командующему не осталось ничего другого, кроме как прочистить горло и обращаться к безликой фигуре.

— Я знаю… у магов много тайн, но все же… чтобы спланировать нападение… я должен знать…

— …какую магию я использую, — закончил за него Палин. — Безусловно, милорд.

Маг достал из мешка и показал Лорду Уоррену коробочку из красного дерева, украшенную серебром, затем раскрыл ее, продемонстрировав двадцать серебряных шариков, уютно устроившихся в гнездах красного бархата. Каждый был изукрашен древними рунами и орнаментами.

Командующий с опаской поглядел на шарики:

— Что они могут?

— Если бросить один из них под ноги вражеской конницы, шар взорвется, выпустив на свободу тысячи магических насекомых, чей укус в сотни раз больнее укуса шершня. Даже самый вымуштрованный боевой конь впадет в безумие за две-три секунды, после чего конница станет опасной не нам, а себе и вражеской пехоте.

— Впечатляет. — Лорд Уоррен сразу оценил ценность такого оружия. — А как они отличают своих от чужих?

— Никак, — спокойно сказал Палин, не заботясь о произведенном впечатлении.

Лорд Уоррен нахмурился:

— Тогда зачем нам оружие, которое сведет с ума и собственных лошадей?

Палин изо всех сил старался сдерживать раздражение, вызванное подобной магической неосведомленностью:

— Милорд может приказать привязать шарики к стрелам, и пусть они разобьются далеко в гуще врагов. Наши рыцари должны будут только не влезать в схватку минут пятнадцать, пока заклинание не рассеется.

— Тогда ладно, — довольно кивнул Уоррен. — Я назначу лучшего стрелка для этого задания, Маджере. Но не стреляйте, пока не получите моего сигнала!

— Естественно, милорд, — холодно бросил Палин, — у меня есть некоторый опыт самостоятельных сражений.

— Хорошо, — удовлетворенно улыбнулся командующий, — даже прекрасно.

Палин собрался уже тронуть коня, но внезапно натянул поводья:

— Милорд не находит, что все происходящее очень странно? Я кое-что смыслю в военном искусстве, многое мне рассказывал отец… Их слишком мало, чтобы пытаться атаковать такой крупный город, как Утеха.

— Ха! У этих рыцарей теперь новый командир. Его зовут Таргонн. Он книжник, жалкий бумагомаратель, а не воин. Наши шпионы доносят, что он почти ничего не смыслит в тактике и стратегии, собственные офицеры не уважают его, лишь боятся. Таргонн добился своего поста убийством, поэтому наверняка надеется добиться легкой победы, напав неожиданно… — Уоррен весело хмыкнул. — Мы приготовим сюрприз, докажем, что нас не застанешь врасплох!

Палина не убедили его хвастливые слова, и он отстал, пропустив вперед даже пехотинцев. Маг был обеспокоен, но не мог найти этому вразумительного объяснения. Нынешние действия Рыцарей Тьмы не имели смысла, а Лорду Уоррену было угодно выдавать их за тупость командующего. У Темных глупцы не были в почете, и им редко удавалось выбраться на самый верх. Палина все больше охватывало чувство, что с каждым шагом коня он удаляется от поля битвы…

— Так что, как видите, волноваться не о чем, — сказал Алин собранию учеников и мастеров, — у рыцарей все под контролем. Как сказал мой дед, мы наткнулись на небольшие силы неприятеля и разобьем их без особых потерь… Отец просил, чтобы на время военных действий распорядок Академии не менялся. — Он сделал паузу, обводя собравшихся взглядом. — Да, Абигейл?

Маленькая рыжеволосая девчонка, глазастая и острая на язык, была настоящей отравой для мастеров. Она была из числа тех рано поумневших детей, которые не делают никакой тайны из своего презрения к миру взрослых. С тех пор как студенты начали покидать Академию, Палин надеялся, что она присоединится к их числу. К сожалению, Абигейл осталась. Видимо, родители не сильно жаждали общаться с дочерью и радовались, что сбыли ее с рук.

— А если рыцари не справятся? — раздраженно крикнула она. — А потом Темные атакуют нас?!

— Это маловероятно, — терпеливо ответил Алин. Люси только закончила останавливать кровотечение у маленького Томаса, и сейчас глаза мальчишки вновь расширились от ужаса. — Почти невероятно. Мы находимся в защищенной крепости, полностью каменной. На ворота наложены заклинания, никто не сможет добраться до нас.

— Дракон сможет! — не согласилась девочка.

— Дракон… — Подбородок Томаса предательски задрожал, а рука немедленно метнулась к носу.

— Запрокинь голову! — приказал ему Алин, — Нас не собираются атаковать никакие драконы! А теперь возвращайтесь в классные комнаты и продолжайте занятия.

— Синие драконы с огненным дыханием! — потешно завыла Абигейл, корча рожи над товарищем. — Они дохнут на тебя и изжарят до головешек, а потом будут жрать и чавкать! Сначала они откусят голову, а потом…

— О-о… — застонал Томас — из его носа уже вновь хлестала кровь.

Алин с мрачным лицом послал Абигейл в библиотеку, надеясь, что чистка книг убавит разыгравшееся воображение девчонки. Дальше день пошел спокойнее: кровотечение у Томаса удалось остановить, а Абигейл в виде дополнительного наказания была отправлена в спальню раньше всех. Не следует расстраивать маленьких мальчиков… да и больших тоже.

— Я думаю, тебе надо остаться в Академии, а не возвращаться в гостиницу, — сказал Алин Люси. — По крайней мере — сегодня.

— Это… приказ? — Ямочки на ее щеках обозначились резче.

— Нет, — вспыхнул маг, — я не подразумевал ничего такого… Ну… если в Утехе что-то случится… Не думаю, что это произойдет, но…

— Я останусь, — кивнула Люси. — Я давно уже это решила. Томас в таком состоянии, что пришлось наложить на него заклятие сна. Представляешь, заклятие сна! А потом я смогла набросить магический засов на комнату с артефактами. Думаю, Алин, кризис придал мне сил, хотя с драконом, конечно, не справиться…

— Драконы… — скривился маг. — Наслушалась Абигейл? Я предпочту столкнуться с ними, чем провести еще пяток часов с этим демонским ребенком. По моим подсчетам, она задала семьсот восемьдесят пять вопросов, из которых на семьсот восемьдесят четыре смог бы ответить только Астинус. А семьсот восемьдесят пятый был такой: „Как дети появляются в животике у мамы?“ — Он тяжело вздохнул, потом улыбнулся. — Спать не хочется. Как насчет перекинуться в картишки? В „Лис и собак“?

— Я буду „собакой“, — кивнула Люси.

— По паре медяшек за сдачу?

— Договорились!

Алин развернулся и пошел к себе в комнату за колодой.

— Надо же, — Люси устало швырнула колоду на стол, — я пас, твоя взяла!

— Ты должна мне… — Алин скосил глаза на меловые записи сбоку от стола, — восемь стальных монет и десять медяшек.

— Ты жулик! — воскликнула Люси. — Я была уверена, что в последней взятке будут шесть охотников, а выпала жалкая четверка! Я бы разобралась с тобой, но уже слишком устала…

— Я не жулик! — надулся Алин. — Если бы ты научилась считать вышедшие из игры карты…

Внезапно за стенами вновь дико и отчаянно забил городской колокол, а черта секунду послышался громкий крик снизу:

— Алин! Открывай ворота!

— Дед?! — вскочил на ноги маг.

— Не думаешь ли ты… — Люси замерла, продолжать было слишком страшно. — У нас же полно детей…

Алин уже несся вниз по лестнице, перепрыгивая через две, а то и через три ступеньки. Люси подобрала юбки и последовала за ним, торопясь изо всех сил.

Маг распахнул дверь и, выскочив на схваченный морозцем двор, начал возиться с огромным брусом, запиравшим входные ворота. В этот момент он был даже рад, что не приходится возиться еще и с магическими стражами.

Академия располагалась в нескольких милях от Утехи, выстроенная на вершине холма из камня и дерева, она представляла собой настоящую маленькую крепость.

Вечерний воздух пах холодом и свежестью, полная луна рассыпала блики по покрытой инеем траве. Карамон Маджере был все таким же высоким и мускулистым, хотя ему давно перевалило за восемьдесят. Седые волосы воинственно топорщились, глаза были ясны и остры, а спина не горбилась. Его силуэт мрачно выделялся на фоне звездного неба, а позади тяжело пыхтели, выдыхая облака пара, два битюга, впряженные в повозку с сеном. Было видно — Карамон добирался до Академии в страшной спешке.

— Дед, что…

— Нас надули, Алин! — прямо выпалил Карамон. — Рыцарей унесло с такой скоростью, словно они гнались за кендерами. Я послал нескольких парней в патрули на запад, на всякий случай — вдруг силы Берилл решат напасть с другого направления. Они вернулись недавно, сообщив, что небольшой отряд драконидов движется прямо сюда.

— Они нападут на Утеху, — задохнулся Алин.

— Не на Утеху, внук… — Карамон положил руку ему на плечо. — На Академию Волшебства!

— Не может быть! Откуда ты знаешь?

— Мои парни затаились в кронах валлинов, и примерно семьдесят пять драконидов прошли под ними. Они услышали обрывок разговоров — твари дрожали от алчности, ведь Берилл обещала щедрую награду за каждый артефакт, принесенный из Академии. И двойную награду за каждого мага, схваченного живьем…

— Но рыцари… — промямлил Алин, его разум оцепенел как у пьяного.

— Я послал к ним гонца, — сказал Карамон. — Мое почтение, мастер Люси. — Он сдернул капюшон и поклонился женщине, безмолвно остановившейся за спиной Алина. — Но они, скорее всего, не вернутся вовремя. — Карамон вновь натянул капюшон поглубже. — Если они двигались с такой же скоростью, то прошли уже миль тридцать. Пехота и кони устали, они не смогут вернуться в Утеху без отдыха. Максимально быстро — к завтрашней ночи, а до нее еще очень далеко.

— Мы должны продержаться, — наконец сказал Алин. — Стены Академии каменные, их не взять такому маленькому отряду… У нас есть много боевых артефактов, не говоря уже о нас самих… — В этот момент маг заметил, как изменилось выражение липа Карамона. — Что такое, дед? Ты не сказал мне всего?

— Дракониды болтали еще о драконах, внук… Мы не знаем точно, мои парни никого не видели, но…

— Драконы! Тогда, возможно, их цель все же Утеха, а не мы! — воскликнул Алин.

— Алин, — упрекнула его Люси, — о чем ты говоришь?

Поняв, чего он только что пожелал, Алин ощутил, как его щеки стали пунцовыми.

— Извини, дед. Конечно, я не хочу, чтобы Утеха была атакована… Это лишь… — Он оглянулся на высокие каменные стены, что жемчужно мерцали в сером лунном свете. — Отец любит Академию… он не переживет ее гибели…

— Здание можно отстроить заново, — махнул рукой Карамон. — Вот гостиница сгорала дважды за мою жизнь, ее дважды отстраивали, и с каждым разом она становилась только лучше.

— Ты прав, — кивнул Алин, постепенно успокаиваясь. — У нас много детей, именно поэтому ты приехал на повозке…

— Я заберу их в гостиницу, — сказал Карамон. — Но поторопитесь, времени мало!

Люси уже метнулась к дверям, и Алин порадовался, что у них сейчас не полные классы. Они разбудили мастеров и, объяснив ситуацию, начали тихо будить и одевать учеников. После чего им объявили, что они отправляются на некоторое время погостить в „Последний приют“. Вида Карамона, всеобщего любимца, браво стоящего во дворе, и перспективы ехать ночью в повозке с сеном хватило, чтобы развеять все сомнения детей. Абигейл, догадавшаяся о правде сразу, предпочла держать рот на замке и даже помогала в повозке держать голову Томаса запрокинутой. Когда все устроились, Карамон посмотрел с козел на Алина с Люси, которые одиноко стояли в воротах.

— Алин… — начал он.

— Я останусь здесь, дед, — покачал головой маг. — Нельзя допустить, чтобы артефакты достались Берилл, и я позабочусь об этом. Но мастер Люси отправится с тобой…

— Спасибо за заботу, мастер Алин, но мастер Люси никуда не отправится! — спокойно сказала женщина. — Лучше трогай быстрее, Карамон. Не волнуйся, мы справимся!

Карамон хотел было возразить, но, подумав, решил, что магические артефакты слишком мощны и ценны и Палин поступил бы так же. Он вздохнул и прищелкнул кнутом над головами лошадей. Мощные животные рванулись вперед, без труда набрав скорость даже с таким большим грузом.

Колеса повозки протарахтели в ночи, и угрожающая тишина опустилась на окрестности. Алин осмотрелся, но не заметил никакого движения в деревьях. Несомненно, налетчики будут тихи и осмотрительны и он до последнего мгновения ничего не заметит. Что касается драконов, то первым их признаком будет ужасный страх, отнимающий силы и храбрость, лишающий человека воли к жизни. Надо успеть все сделать, прежде чем он свалится в угол, как ребенок, потерянный и кричащий в панике.

— Что будем делать, Алин? — Люси словно прочитала его мысли. — Они могут появиться в любой момент.

Женщина помогла запереть ворота, вдвинув огромный брусок в пазы.

— Да, все, что мы знаем, — это то, что они могут появиться прямо сейчас… Когда Академия только была построена, в эти ворота были вложены мощные заклинания, которые должны препятствовать насильственному проникновению внутрь…

— Думаешь, они еще действуют?

— Кто знает, — пожал плечами Алин. — Думаю, скоро мы все увидим сами. — Пока они шли через двор обратно, маг заглянул в глаза Люси. — Ты себя хорошо чувствуешь?

— Нет, — призналась та весело, — я так боюсь, что могла бы сейчас броситься по дороге в Утеху и обогнать телегу Карамона. Но я не оставлю тебя, особенно раз у тебя есть план действий… Ведь он у тебя есть, правда?

Алин улыбнулся, с сожалением сжав руки женщины:

— Да, но он очень опасен, и я не уверен, что ты должна быть рядом. Он может провалиться…

— Но я могу помочь?

— Да, — кивнул маг.

— Тогда — к делу! Что ты собираешься предпринять? Спрятать артефакты не получится, дракониды наверняка перевернут тут каждый камень. А если не они, так драконы — я слышала, у красных прямо нюх на магию или что-то в этом роде.

— Я не собираюсь их прятать, — хмыкнул Алин. — Я их похороню…

Капитаном отряда драконидов был огромный аурак по имени Иззтмел. Он давно считался любимцем Берилл, и набег на Академию должен был стать новым шагом на его пути к власти. Это была его идея, вынесенная из близкой „беседы“ с одним из молодых магов, другом Палина Маджере.

Месяц назад Иззтмел схватил несчастного, когда тот возвращался из Башни Высшего Волшебства в Академию. Берилл страстно жаждала попасть туда, но пока магам удавалось скрывать свое местонахождение. Пленник не смог толком ничего рассказать про Вайрет, но перед, смертью поведал, что Палин, опасаясь нападения, перевез много ценных вещей в Академию.

Вот тогда Иззтмел и предложил драконице совершить набег, и та приняла идею. Берилл никому не говорила о том, что в последнее время ощущает уменьшение собственной магической силы. Больше всего она боялась, что это происки кузины Малис, но допускала, что за этим стоят маги из Академии.

Драконица распорядилась начать отвлекающие маневры на юге, чтобы выманить Соламнийских Рыцарей и ополченцев Утехи, оставив Академию беззащитной. Иззтмел указал на то, что и город представляет собой лакомый кусок, но Берилл осталась непреклонной. Кузина Малис однозначно воспримет это как нарушение договора, а биться с огромной и мощной красной прямо сейчас… Но Малис не будет возражать против маленького набега на Академию, чьи маги попортили немало крови и ей самой.

Время Утехи еще придет, но не сейчас.

Отряд Иззтмела выдвинулся из логовища Берилл и, принимая все меры предосторожности, скрытно приблизился к городу. А Рыцари Тьмы получили приказ действовать открыто и привлекать к себе как можно больше внимания.

Несколько часов назад вернулись разведчики, следившие за происходящим в округе. Иззтмел с разочарованием услышал, что в некоторых окнах Академии горят огни, — он надеялся застать всех спящими.

— Докладывай, — повернулся капитан к другому разведчику.

— Господин, — отсалютовал тот. — они знают о нас. Мы заметили нескольких дозорных, скрывающихся в кронах деревьев.

— Проклятие! — взвыл Иззтмел. — Так и думал, что учуял человеческую плоть в лесу, но не было времени проверить… Они все сбежали? Артефакты вывезли?

— Нет, лишь отправили часть молодняка на повозке, — поклонился разведчик, — У меня не было специальных приказов, поэтому я не препятствовал их отъезду. Все произошло около часа назад. Но внутри Академии есть еще как минимум два мага. Я слышал их разговор, они собираются сражаться до конца…

— Это уже лучше… — Иззтмел потер когтистые руки. — Два мага, артефакты и никаких воинов… Надо лишь подождать красных…

— Господин! — крикнул один из драконидов. — Красные драконы показались на горизонте!

Иззтмел повернулся на запад и заметил тьму крыльев, поглощающих звездный свет.

— Приготовиться к атаке!

Его слова быстро прошелестели по цепочке. Дракониды обнажили изогнутые клинки и, пригнувшись, устремились к громаде Академии. Все бежали молча, без воплей и криков. Достигнув ворот, воины остановились.

— Давайте таран! — прошипел Иззтмел, и сзади подтащили ствол огромного дерева, окованный железом.

Дракониды, разбежавшись, с чудовищной силой обрушили таран на ворота. Бревно дрогнуло и немедленно рассыпалось, словно створки были выточены изо льда. Создания Тьмы разлетелись в стороны, точно отброшенные гигантской рукой.

— Там какое-то заклинание, господин! — подбежал к капитану один из уродливых воинов.

— Да ты что? Правда? — Иззтмел рассмеялся. — Держитесь за моей спиной, ничтожества.

Аурак не спеша приблизился к вратам и воздел руки, ощутив пелену защитных заклинаний проклятых магов. Он привел в действие собственные разрушающие чары, ощутив слабое покалывание, будто его кусают тысячи мелких комаров…

На миг Иззтмел подумал, что теряет контроль над магией, но тут же все встало на свои места — энергия текла через него ровно и надежно. Огромный конус огня вырвался из пальцев драконида, обращая в пепел древесину ворот.

Издав дикий вой, аурак рванулся вперед, в проем меж распадающихся створок, и помчался дальше…

При первом ударе тарана Люси вздрогнула и рассыпала большую часть угля, которым наполняла корзину.

— Осторожнее, — кисло сказал Алин, — у нас не так много припасов, чтоб разбрасывать их.

— Я не разбрасываю, — отрезала Люси. — Просто дрожу как осиновый лист. Ты что, ничего не слышишь, что ли? Они уже здесь! — Внезапно женщина побледнела. — Там еще что-то! Ужасное!

— Драконы, — мрачно пробурчал Алин. — Ты чувствуешь первые признаки драконьего страха. Борись с ним. Люси, твари еще достаточно далеко, будем надеяться, что и дракониды не смогут быстро к нам проникнуть. — Он скрупулезно отмерял капли в сосуд. — Теперь надо наглухо запечатать крышку…

— Зачем еще? — нервно спросила Люси.

— В ходе экспериментов я обнаружил, что громовой порошок более эффективен в замкнутом пространстве.

Алин так и сделал. Отнеся тяжелую корзину, заполненную черным порошком, в комнату с артефактами, Люси притащила другую. Напряженно работая, они смогли приготовить громового порошка только на два больших короба и один маленький. Маги разместили их около больших несущих колонн, поддерживающих свод помещения.

— Если я прав, — проговорил Алин, — после взрыва потолок обрушится и завалит комнату… Даже драконы не смогут сразу до нас добраться.

— Они приближаются…

Да, страх наваливался сильнее, прокрадываясь внутрь и холодя сердце. Алин судорожно перевел дыхание.

— Надеюсь, у тебя все получится. — Люси явно была настроена скептически. — Ты ведь раньше не делал так много смеси…

— Какая разница, — дернул плечом маг. — Сейчас заодно и проверим.

Он перевернул третий короб и начал сыпать порошок на пол, отступая из комнаты.

— Для чего это?

— Сейчас. Скажи мне, когда я дойду до конца коридора, а то мне ничего не видно.

— Хорошо, ты почти дошел… все!

— Уф… — Алин с трудом разогнулся и тряхнул затекшими руками. Порошок в малой корзине почти кончился. — Давай мне тот факел, нам необходим огонь!

Он указал на кольцо в стене.

— Ты забыл, что мы с головы до ног измазаны этим порошком?! Какой еще факел! — крикнула Люси.

— Не беспокойся, просто оботри руки, и все. В таких количествах порошок не причинит вреда.

До них донесся дикий протяжный вопль драконидов.

— Они прошли сквозь ворота, — выдохнула Люси. — Поспеши, Алин!

Маг кинулся к стойке в виде железной горгульи и выдернул из нее факел. Послышался резкий щелкающий звук скрытого механизма. Алин передал факел Люси и подергал железные узоры в разные стороны, пока вновь не услышал щелчок. Вернув горгулью в первоначальное положение, он опять уловил стук.

Наступила пауза, во время которой маг нервно жевал губами, но через минуту раздался рокот и скрежет, и часть стены отъехала в сторону. Он облегченно вздохнул и показал Люси на открывшийся проем.

— Удивительно, — сказала та, — я и не знала, что тут есть проход!

— Никто не знал — только мы с отцом, — объяснил Алин. — Ход был сделан именно на такой случай. Кстати, это моя идея! — добавил он с легкой гордостью. — Давай факел, Люси, и беги по этому коридору как можно быстрее… Он выходит в лесу около дома отца.

— Я подожду тебя.

— Люси! О Боги! — Маг свирепо посмотрел на нее, но женщина ответила не менее яростным взглядом.

Времени спорить не было — все ближе раздавались громкие вопли и крики, сопровождаемые треском дерева.

Входная дверь рухнула.

Алин коснулся факелом следа громового порошка; тот немедленно вспыхнул. Огонь быстро побежал, съедая порошок, по направлению к корзинам в комнате. Маг некоторое время понаблюдал за ним, затем отступил в проем, оттеснив Люси в темноту, и резко дернул за находящийся рядом рычаг.

Каменная панель мягко встала на место.

— Бежим! — закричал он, кидаясь вперед. — И не думай о скромности — подбери юбки повыше и перебирай ногами изо всех сил!

— Какое милое предложение, — пропыхтела Люси, послушно подняв юбки почти до талии и не отставая от Алина.

Они неслись, вжимая голову в плечи, каждый миг ожидая взрыва, но ничего не происходило. Никаких звуков, кроме эха их собственных шагов.

— Разве… он… не должен… уже… к этому… времени? — задыхалась Люси.

— Да. — Алин остановился, прислушиваясь. — Уже должен был взорваться. Мы потерпели неудачу…

Завернувшись в плащ, Палин проворочался почти всю ночь, безуспешно пытаясь отогнать неприятные мысли и задремать. Незадолго до рассвета он, наконец, задремал, и тут же кто-то потряс его за плечо.

— Жаль будить тебя, мастер маг, — произнес голос из темноты, — но Лорд Уоррен желает срочно говорить с тобой.

Палин с трудом выпутался из складок плаща и отправился к шатру командующего. Лагерь наполнялся шумом и криками офицеров и оруженосцев, призывающих солдат к оружию. Маг задался вопросом, что могло случиться столь неожиданно.

— Случилось странное, Маджере, — мрачно процедил Лорд Уоррен. — Разведчики сообщили, что враг исчез.

— Исчез? — переспросил еще не до конца проснувшийся Палин.

— Исчез, пропал — понимай как хочешь! Целый отряд растаял в ночи, а знаешь, что это означает? — Лорд Уоррен не дал ему ответить. — Это означает, что все это было отвлекающим маневром! Нас обманули! Пока мы тут, раззявив рты, гонялись за призраками, враг пошел на Утеху!

Опасения Папина внезапно обрели законченную форму. Лорд Уоррен не прав — Берилл не нужен город. Она хочет кое-что более ценное, чем Утеха! Маг выхватил из поясного мешочка кольцо и, надев его, немедленно растворился в воздухе.

Лорд Уоррен повернулся и увидел, что разговаривает с пустым местом.

Командующий протер глаза:

— Маджере?

Никакого ответа.

— Маги… — пробормотал Уоррен, выходя из шатра, который уже начали складывать помощники. — Загадочные парни — даже лучшие из них…

— Вот комната, где маги хранят богатства. — Иззтмел глянул на запертую дверь поверх грубой карты, нарисованной со слов умершего от пыток мага.

Четверо драконидов за его спиной ожидали команд.

Капитан огляделся: все сходится с описаниями, на нижнем уровне башни, рядом с поворотом на лабораторию. Единственная странная вещь заключалась в непонятных корзинах, стоящих около несущих колонн, и черном порошке, которым был засыпан весь коридор.

— Что это за грязь? — подозрительно спросил Иззтмел. — Помощник, иди, посмотри.

— Да, господин. — Драконид-базак осторожно приблизился к составу.

— Посмотри на него вблизи и скажи, что это такое!

Базак почти подполз к порошку, готовый к любой неожиданности, но тот невинно лежал на полу. Драконид осмотрелся:

— След идет по коридору дальше, господин!

— Тогда иди и исследуй до конца, — начинал терять терпение Иззтмел. Он был настолько близко от сильной магии, что его чешуя щелкала от возбуждения.

Бозак притопал обратно.

— Господин, похоже, кто-то хотел устроить нечто вроде пожара, — доложил он, — часть порошка горела в другом конце коридора.

— Люди! Только они могут придумать такие глупости… — пробормотал Иззтмел, поддел несколько крупинок когтем и поднес к носу. — Древесный уголь, — вновь фыркнул он. — Тухлые яйца и лошадиная моча… видимо, род магии… ладно, что бы это ни было, оно потухло. А теперь займемся артефактами! — неожиданно взревел капитан. — Я чувствую их за дверью!

Иззтмел подергал металлическую дужку и облизал губы длинным языком:

— Драгоценности охраняют тупое железо и слабый магический замок! Даже ребенок попадет туда!

Аурак начал ткать новое заклинание — запирающие чары дрожали, но сопротивлялись. Он усилил давление и ощутил, как заклятие уступает. Остался только простой железный замок.

Прозвучали слова заклинания, вызывающего молнии, и когтистая рука указала на дверь.

Магия, вспыхнув, рванулась к стоящей корзине…

Алин и Люси стояли на опушке леса и, держась за руки, наблюдали, как два огромных красных дракона описывают ленивые круги над Академией.

Около сгоревших ворот стояли патрули, наблюдая за округой. Видимо, отпора дракониды не ожидали, потому что все время переругивались и сетовали на судьбу, оставившую их на посту, в то время как другие грабят.

Изнутри Академии доносился грохот мебели, звон стекла и хриплый хохот. Каждый удар болью отдавался в сердце Алина. Все ценное дракониды выбрасывали из окон, чтобы потом упаковать и утащить с собой.

— Ты сделал что мог, Алин, — мягко произнесла Люси. — Даже больше…

— Я сделал мало, — с горечью произнес тот, — и это история всей моей жизни. Ничего в ней я не делал достаточно хорошо, ни для занятий магией, ни для собственной жены…

Люси внезапно вскрикнула и впилась ногтями в его ладонь:

— Кто там?!

Во внутреннем дворе из лунного сияния неожиданно материализовалась фигура и тут же замерла, словно пораженная увиденным. Алин немедленно узнал ее.

— Отец!

Но патруль драконидов тоже заметил мага, а они были гораздо ближе.

— Отец! — вновь закричал Алин. — Сзади!

Палин обернулся, подняв руку, готовый бросить заклинание. Огромные огненные шары поднялись над Академией, языки пламени взвились выше, чем самая высокая башня. Все находившиеся рядом ослепли на несколько минут. А затем пришел гром взрыва, идущий из самых глубин здания, — он пронесся над холмом, сбив всех с ног.

Палин и дракониды рухнули в грязь, драконы в вышине отчаянно забили крыльями, уходя на безопасное расстояние. Взрыв вырвал сердце Академии Волшебства — в воздух летели камни и щебень, словно поднятые смертельным штормом. Огромные куски дерева кувыркались как пушинки, со свистом проносились валуны, из которых были сложены стены.

Не обращая внимания на опасность, Палин вскочил на ноги, крича что-то, но из-за грохота Алин не мог его расслышать. И без того чудовищный шум усилился — начала рушиться Большая Башня. Ночь стала ярким днем, дым затянул окрестности.

Дракониды ошеломленно смотрели на пылающие руины, потом один из них поднял голову к драконам и яростно потряс кулаком:

— Слепые глупцы! Зачем понадобилось все взрывать?! Там было полно наших парней!

— Там было море всякого ценного! — вторил ему другой.

Красные игнорировали их — работа оказалась выполненной совершенно неожиданным образом. Взмахнув подпаленными крыльями, они неуклюже отправились восвояси, еще не придя в себя от последствий взрыва и намереваясь сообщить Берилл, что во всем виноват аурак Иззтмел…

— Не будем возвращаться с пустыми руками, — зашипел третий драконид, — прихватим с собой хотя бы этого человеческого ублюдка. Один маг лучше, чем ничего.

— Отец, берегись! — надрывался Алин, но Палин не слышал сына. Он потрясение стоял и смотрел на кончину своей мечты.

Алин бросился к нему, но Люси успела ухватить мага за мантию и удержала его.

— Ты не поможешь ему, они только схватят и тебя тоже! Надо послать весть твоему деду, он вышлет спасательную партию. Драконидов будет несложно выследить… Алин, не делай этого! Не делай!

Дракониды окружили Папина, тот не сопротивлялся, все еще потрясенный взрывом, а вернее, гибелью любимой Академии. Маг даже не посмотрел на врагов, когда ему вязали руки за спиной, — он не сводил глаз с пожара и долго еще выворачивал шею, когда его уводили прочь.

— Можешь отпустить меня… — Голос Алина был хриплым от дыма.

Люси медленно ослабила хватку. Маг еле держался на ногах, казалось, он на грани обморока. Слезы текли по черному от угля липу, безумие ушло из глаз.

Теперь и Люси ощутила, что плачет.

Издалека раздался частый бой колокола — в Утехе, где заметили пожар.

— Возможно, давно следовало это сделать… — горько прошептал Алин, доставая из кармана пачку листов с записями экспериментов. Он разорвал их пополам, потом еще раз, и продолжал, пока земля не покрылась мелкими кусочками бумаги размером не больше хлопьев пепла. — Это записи о громовом порошке и сама формула… Жаль, я не смогу вырвать ее из своей головы!

— Может быть, сработало заклинание… — успокаивающе начала Люси.

— Магия — это навык, дисциплина, искусство… Использование магии требует концентрации и жертвенности… а громовой порошок… — Алин посмотрел на развалины Академии и задрожал. — Любой головорез без мозгов может использовать его, понимаешь, Люси?! Что я наделал?! Какую ужасную силу принес в мир?! Жаль, что я не задумывался об этом раньше…

— Ну, по крайней мере, теперь никто ничего не узнает, — мягко сказала Люси, гладя его по плечу. — Мы скажем, что Академию уничтожили драконы…

Алин тщательно затаптывал в грязь куски бумаги.

— Никто не узнает… — повторил он. — Никто никогда не узнает!

Маргарет Уэйс, Аарон Айзенберг Странствующие актеры Гилеана

Эльф был измучен и хромал — он уже прошел немалое расстояние, добираясь до цели. „Если это действительно моя цель, выглядит она такой же потрепанной и жалкой, как я сам“, — бормотал он язвительно.

Эльф запахнул изорванный плащ и надвинул капюшон пониже, надеясь сойти за своего в человеческой деревне. Но любой внимательный взгляд мог отметить изящные кисти рук и грациозность движений, выдававшую его. А разоблачение грозило эльфу серьезными неприятностями — шла Четвертая Эпоха, и люди относились к его расе с подозрением, а зачастую — с открытой враждебностью.

Деревня была маленькой, и эльф быстро нашел то, что ему было нужно, никого не спрашивая. Наступила ночь, и единственной заплаткой света, несомненно, являлось место, где давали представление странствующие актеры. Именно их искал эльф, крадущийся по пустынной деревенской улице.

Таверна оказалась заперта, а рядом собрались почти все жители, не упустившие редкий шанс развлечься. Сюда стащили скамьи и столы, которые обычно находили применение на летних ярмарках. Теперь на них не было свободного места — люди смеялись, болтали и сплетничали. Маленькие дети, визжа и хохоча, носились в проходах — они играли в „поймай кендера“.

Огонь факелов выхватывал из темноты яркие борта фургонов, составленных перед таверной полукругом. Их было много — двадцать или даже больше. Посредине возвышалась шаткая сцена, поднятая на пять футов над землей, видно было, что ее постоянно собирают и разбирают по мере надобности.

Эльф осмотрел все и покачал головой. Голые доски — никаких кулис и декораций.

— А чего я ожидал? Сделал крюк в десяток миль — и ради чего? — пробормотал он, усаживаясь в последний ряд по соседству с огромным здоровяком. Человек подозрительно покосился на эльфа и постарался отодвинуться как можно дальше.

Эльф увидел афишу на перекрестке дорог и посчитал ее наличие существенным фактом, ведь он как раз решал, какую дорогу выбрать. Ответ казался легким — одна дорога вела к воровству, ударам ножей и мошенничеству, другая — к голоду и лишениям. В мире, где большая часть эльфов жила обособленно в своих землях, а люди не отставали от них, одинокий эльф-чужестранец имел очень мало шансов для добывания средств к существованию. Только Гильдия Воров относилась ко всем одинаково, считая главным неукоснительное выполнение устава.

Раздумывая, куда лучше пойти — в сторону Палантаса и Гильдии Воров или в сторону представлений, эльф шагнул уже на дорогу, ведущую в город, во вдруг решительно вернулся, сорвал афишу и, сунув ее в карман, зашагал по направлению к деревеньке. „В Палантас никогда не поздно вернуться“, — справедливо рассудил он.

Спектакль еще не начался. Эльф видел внутри повозок огни и мелькающие тени. Цветные занавески на многих фургонах были задернуты, но в иные можно было заглянуть. Сами они тоже отличались друг от друга — были здесь и огромные деревянные фургоны, изукрашенные резьбой, и маленькие, приземистые, кое-как крытые телеги, похожие на крестьянские. Изнутри доносились голоса: певцы в последний раз упражнялись в вокальных партиях, женщины хохотали.

Аудитория кашляла и начинала проявлять беспокойство. Эльф вытащил афишу и, разгладив на колене, вновь перечитал:

УШЕДШИЙ ОТ СВЕТА

Пьеса в трех действиях в исполнении

Странствующих Актеров Гилеана

Под руководством Себастиуса

Текст Себастиуса

Костюмы, декорации, фон — Себастиус

Все права принадлежат Себастиусу

На остальной части афиши были перечислены даты и населенные пункты, где будут даваться представления. Эта деревня оказалась последней в туре, и сегодня должно было состояться прощальное представление. Эльф вновь подумал, что зря он сюда пришел.

Внезапно занавески на фургонах одновременно отдернулись, и на освещенную сцену взбежали артисты. Деревенские жители дружно выдохнули и раззявили рты. Двое актеров были эльфами, третий — человеком, но в черной мантии мага, а четвертый оказался людоедом с раскосыми глазами и тяжелой челюстью, с которой капала слюна.

Жители изумленно примолкли, матери торопливо подзывали к себе расшалившихся малышей и шикали на старших. Вооруженные мужчины положили руки на рукояти ножей и дубинок. Раздалось несколько голосов, требующих вернуть деньги…

Эльф на последнем ряду натянул капюшон так низко, что почти уже ничего не видел.

На середину сцены выскочил огромный человек и примирительно поднял руки над головой. Его лицо, будто вылепленное из хлебного мякиша, было способно принимать любые выражения и складываться в любые гримасы.

Он широко улыбнулся и возвестил сладким голосом:

— Добрые поселяне! Пожалуйста, успокойтесь! Да, вы видите среди нас эльфов, но ведь пьеса именно об эльфах, потому эльфов играют эльфы — для большей достоверности! Так же дело обстоит и с людоедами, гоблинами, хобгоблинами, гномами, кендерами и людьми! Странствующие Актеры Гилеана — это вам не… — тут голос толстяка сделался строгим и жестким, — не прощелыги, которые обещают эльфов, а выпускают на сцену людей с приклеенными ушами из глины! Мы не надеваем на лица уродливые маски, крича, что это людоеды! Не заставляем актеров ходить на коленях, уверяя всех — вот гномы! — Он низко поклонился. — Нет, Странствующие Актеры Гилеана, под моим, Себастиуса, управлением, никогда не падут столь низко! У нас все реально! Эльфы играют эльфов, людоеды — людоедов, даже кендеры играют кендеров! Такого вы не увидите больше нигде на Кринне, даже в лучших театрах Палантаса! И я уверен, заплатив неплохие деньги, никто не захочет смотреть на жалкие подделки!

Польщенные и приободренные, деревенские жители чуть успокоились, хотя все еще бросали косые взгляды на людоеда и эльфов. Себастиус, поправив роскошные красно-золотые одежды, с достоинством спустился со сцены.

На его место вскарабкался гном, неся на вытянутых руках потрепанный саженец в бадье. Он установил кадку посредине сцены и, повернувшись к публике, объявил зычным голосом:

— Прекрасный и запретный Лес Сильванести!

Несколько человек захихикали, а эльф внутренне застонал. Он бы уже ушел, но боялся привлечь к себе внимание — селянин рядом и так все чаще поглядывал на его руки.

Актеры заняли места, игнорируя свист, оскорбления и даже помидор, шлепнувшийся неподалеку от „прекрасного и запретного Леса Сильванести“.

Прозвучала первая реплика, и крики и свист сменились изумленным молчанием. Эльф не поверил собственным глазам — он действительно оказался в Лесу Сильванести! Никакого саженца в бадье — вокруг стояли деревья с серебряными стволами и изумрудными листьями, качались кусты роз разных оттенков, мягко колыхалась сочная трава… Сам он был родом из Квалинести, но по рассказам и песням сразу опознал земли сородичей.

Пьеса началась при замершем зале, каждый боялся даже громко вздохнуть.

…Это была история про молодого эльфа, талантливого мага, происходившего из низкой касты, что мешало ему в достижении нужного уровня. Он спорил и умоляя, но старейшины оказались непреклонны. Магия бурлила в крови юного эльфа — он не мог больше терпеть и переметнулся к запрещенной практике черной магии. Его занятия обнаружили и осудили. Приговор был суров — самая ужасная участь для эльфа, — предстать пред судом Владык Домов.

Прекрасная актриса-эльфийка — зрители не сводили с нее восхищенных взоров — появилась, чтобы обвинить молодого эльфа в стремлении к власти:

— Но что есть власть? Способность управлять другими — и все. У нас, эльфов, есть лидеры, которые управляют, но не диктуют! Каждый эльф свободен…

— Свободен?! — воскликнул молодой эльф. — Свободен до тех пор, пока думает как вы! Свободен делать то, что не запрещено, до тех пор, пока это не запретят тоже… Ты права, — добавил актер в заключение, — я действительно хотел власти, но не только ее. Я ищу то, что давно утеряли здесь, — свободу! Свободу мечтать о том, чего хочется, свободу преследовать цели, интересные мне! Свободу делать ошибки. Свободу раскаиваться и свободу прощать…

Эльф в заднем ряду ощутил, что слезы потоком льются из глаз. Он неудержимо зарыдал, словно у него разрывалось сердце. Человек рядом осторожно и успокаивающе похлопал его по спине.

…Пьеса заканчивалась сценой, где эльфа связывали и бросали на телегу изгнания, поднятую людоедом на помост. Мерцающее серебро Леса Сильванести исчезло. Теперь эльф лежал на голых досках, долго и пристально всматриваясь в зал.

Люди на скамьях перестали дышать.

Наконец изгнанник посмотрел по сторонам, озирая картину, столь отличную от пышной красоты его родины. Он не произносил ни единого слова.

Мужчины в зале, стесняясь плакать, тайком смахивали слезы. Женщины утирали мокрые глаза уголками платков и детскими пеленками.

Актер медленно поднялся на ноги и пристально посмотрел на чахлое растение, так разительно не похожее на серебряный Лес Сильванести, затем повернулся к зрителям спиной и медленно, но уверенно спустился во тьму с противоположной от зала стороны…

Сцена на миг опустела, а затем на нее дружно выбежала вся труппа, держась за руки и кланяясь. Публика взревела и вскочила на ноги. Люди кинулись к сцене, пожимая руки актерам и выкрикивая слова одобрения. Хозяин таверны громко звал всю труппу переночевать и угоститься в его заведении, актеры вежливо отказывались. Им был необходим отдых — на следующий день вновь предстоял переезд.

Жители деревни медленно расходились по домам, обсуждая увиденное.

— Знаете, — говорил один мужчина, — а эльфы не столь уж не похожи на нас. Я помню, так же скандалил с отцом, когда был помоложе!

— Тяжело ему, бедняжке, в изгнании, — всхлипывала женщина, — мне тоже пришлось покинуть отчий дом…

Эльф подождал, пока зрители разойдутся, а когда людоед с гномом начали сноровисто и быстро разбирать сцену, поднялся на ноги. Он не мог заставить себя заговорить с людоедом и обратился к гному.

— Где… где я могу найти… управляющего? — нервно спросил эльф.

Гном поднял яркие черные глаза, но, казалось, не был удивлен вопросом.

— Первый фургон, — указал он молотком. — Можешь не стучать, он надеялся, что ты придешь.

— Что? — удивился эльф, но гном уже вернулся к работе, выдергивая из досок гвозди и складывая их в поясной мешочек для последующего использования.

Эльф двинулся в указанном направлении, миновав стоящее у колес дерево в бадье. Он присмотрелся получше — дерево как дерево. На борту и пологе фургона с одной стороны красовались созвездия. Были даже священные луны пропавших Богов: серебряная Солинари, красная Лунитари и черная Нуитари. С другой стороны изображался яркий солнечный день и жаркое солнце с лицом самого Себастиуса.

— Милое самомнение, — пробормотал эльф,подходя и поднимая руку, чтобы постучать — он не поверил словам гнома, приняв их за розыгрыш, — но тут изнутри раздался голос:

— Заходи, друг, я ждал тебя.

Рука эльфа метнулась к узкому мечу, но он все же вошел в потемки фургона.

— Садись, сейчас запалю свечу… Вот, так намного лучше.

Широкое, морщинистое лицо, казалось, засияло не хуже свечи. Эльф присел на краешек походного стула, оставив занавески отдернутыми.

— Ты проделал долгий путь, — молвил Себастиус. — А дороги бывают длинны, особенно когда не имеют окончания… И особенно когда они пролегают далеко от дома… Ведь тебе запрещено возвращаться, не так ли, друг мой? Ты один из тех изгоев, которых называют темными эльфами, ушедшими от света… Нет, вложи оружие в ножны! — Себастиус лениво махнул рукой. — Мы не охотники за головами, знаешь ли… Здесь ты в безопасности.

— Как ты узнал? — прошептал эльф.

— Я видел, как ты покинул родину, видел, как стоял на перекрестке… — удовлетворенно протянул Себастиус. — Именно потому я распорядился, прибить там нашу афишу, ну, если не считать надежды раздобыть немного медных монет у местных…

— Видел меня? — недоверчиво протянул эльф — Но это невозможно! Откуда?! Как?! Кто разболтал о моем появлении? Ты шут и обманщик! Я ухожу…

— А как же я узнал, какую пьесу давать сегодня вечером? — хитро прищурился Себастиус. — Она шла специально для тебя. Не веришь? А вот интересно, отправился бы ты смотреть „Магиуса и короля гоблинов“? Может, ты бы сделал крюк ради „Жизни и трагической смерти сэра Рогара Мурского“? Пришел бы смотреть „Магический меч Кит-Канана“? Или „Дядюшку Пружину и три грубых овражных гнома“? У меня тысячи и тысячи пьес. — Себастиус постучал себя по лбу. — По одной на каждого живущего на Кринне. Сегодня, как я уже сказал, представление давалось для тебя.

Эльф медленно и неохотно опустился на стул, словно тот притягивал его.

— Кто ты? — все еще сомневаясь, спросил он.

Человек вскочил на ноги и учтиво поклонился.

— Я Себастиус, сын Гилеана, — гордо возгласил он.

— Сын Гилеана… — фыркнул, эльф. — У Бога Гилеана не было никаких сыновей, только дочь — Лунитари.

— Есть те, кто утверждает так. — Себастиус присел и вытянул толстые ноги, сложив руки на объемистом животе. — А есть те, кто говорит, будто у Гилеана есть еще два сына… Одного зовут Астинусом, может, слышал? Он хозяин библиотеки в Палантасе. Другой — это я. — Себастиус скромно улыбнулся. — Астинус ведет хроники жизни Кринна в книгах, я же веду их собственным способом.

— Поскольку Гилеана нет рядом, ты можешь называть себя как угодно, и никто не сумеет доказать обратного, — бросил эльф. — Да, я стоял на перекрестке, да, взял афишу… Все это верно, но действовал я по собственной воле, никто не мог принудить меня. Даже твои фокусы!

— Конечно, нет! — воскликнул Себастиус. — Только по доброй воле. Таково предписание отца. Разве ты еще не понял этого из текста пьесы? „Свободу раскаиваться и свободу прощать…“ — одна из моих лучших строчек. Ты мог пойти в Палантас, мог по доброй воле уйти до начала спектакля. А мог уйти после. Но получается, по доброй воле ты сидишь тут — не там, где собирался, а там, где должен. Так часто бывает в жизни. Тебя привел сюда голос сердца.

— Тогда зачем я пришел? — вызывающе спросил эльф, словно и сам жаждал получить ответ.

— Конечно, ты хочешь присоединиться к нашей труппе, — произнес Себастиус. — хочешь стать актером.

Эльф недоверчиво посмотрел на него, собираясь возразить, но Себастиус не дал ему такого шанса:

— Скажи, как тебе наша игра?

Лицо эльфа невольно смягчилось.

— О, это было прекрасно… Эльф, что играл Даламара… Он тронул меня до глубины души… Когда меня изгоняли, я не нашел в себе силы кричать — огонь негодования выжег все слезы… Но сегодня вечером я снова рыдал!

— Он талант, это верно, — кивнул Себастиус. — Это его лучшая роль и последняя.

Эльф быстро взглянул на толстяка, думая, что ослышался и недопонял. Но Себастиус продолжал разговор как ни в чем не бывало, видимо, это была человеческая шутка.

— Так куда ты направляешься?

— В Палантас.

— Палантас… — повторил Себастиус. — Хороший выбор. Город, где можно спрятаться. Даже эльфу, что, естественно, трудней. А зачем тебе Палантас? Даже там найдется мало людей, которые согласятся нанять на работу эльфа. На что ты будешь жить?

— А тебе какой интерес? — Эльф вновь подумал, что зря не ушел от этого назойливого человека сразу.

— У меня в Палантасе связи, — промурлыкал Себастиус. — А кроме того, как ты помнишь, брат — Астинус. — Эльф закатил глаза и промолчал. — Ладно, попрошу тебя прочесть этот текст. Но вслух и громко, надо оценить голос.

— Это еще зачем? — удивился эльф.

— Просто так. Назови это любопытством. — Себастиус протянул ему листок, и эльф увидел часть пьесы. Имена актеров сбоку, рядом их реплики. Он подозрительно посмотрел на Себастиуса, но лицо руководителя труппы было невинным, как у младенца. — Начни отсюда, — ткнул пальцем сын Гилеана.

Эльф начал читать, решив выполнить просьбу, и с удивлением понял, что читает монолог Даламара на суде: „…Я ищу то, что давно утеряли здесь, — свободу! Свободу мечтать о том, чего хочется, свободу преследовать цели, интересные мне! Свободу делать ошибки. Свободу раскаиваться и свободу прощать…“

Сначала он читал без выражения, прекрасно зная, что его голос никогда не смог бы захватить внимание стольких людей, и стесняясь Себастиуса, но постепенно забыл обо всем и последнюю строчку произносил уже абсолютно искренне.

Себастиус слегка похлопал по ручкам кресла вместо аплодисментов.

— Я справился? — спросил эльф, невольно заливаясь румянцем.

— Нет, — отрезал Себастиус. — В начале ты был зажат, а в конце стал сверхдраматичен. Тебе надо учиться, и в этом нет никакого позора. Но голос у тебя отменный, прекрасный инструмент. Он пропадет впустую у вора…

Теперь эльф стал пунцовым от смущения.

— А почему бы и нет? — вызывающе бросил он. — Кому я нужен? Значит, придется самому беспокоиться о себе.

Себастиус задумчиво смотрел на кончики пальцев.

— Я полагаю, ты слышал — я сказал, что эльф, исполнитель главной роли, покидает нашу труппу?

— Ну… вроде да. А почему так? Получил более выгодное предложение?

— Это невозможно. Никто на Кринне не предложит артистам лучших условий, чем я. Он всегда говорил, что уедет, как только посчитает работу выполненной. Именно так все и произошло сегодня вечером. Он никогда не сможет сыграть лучше, поэтому уезжает. К этому он шел множество долгих лет. Ты займешь его место. — Себастиус тяжело вздохнул. — Мне будет тоскливо без него — именно он подал идею для „Магического меча Кит-Канана“. Он его знал лично, представляешь!

— Он лжец, — презрительно рассмеялся эльф. — Кит-Канан мертв уже тысячу лет — даже среди моего народа нет таких долгожителей.

— А этот — исключение… Он присоединился ко мне как раз после того, как Кит-Канан воссел на трон, и пробыл со мной больше, чем остальные члены труппы… Теперь пришло и ему время продолжить личную жизнь, ведь как только он уедет, начнет стареть, как обычно…

— Ты серьезно? — изумился эльф.

— Совершенно. Видишь этот глиф? — Себастиус отбросил плащ и приблизил предплечье к свету. — Черный лотос. Если присоединишься к нам, я нанесу тебе такой же. Этот глиф означает, что тебя не смогут убить или отравить, ты не заболеешь и не проголодаешься, не будешь стареть до тех пор, пока путешествуешь с нами…

— Я стану бессмертным? — скептически хмыкнул эльф.

— Тебе кажется это слишком большим подарком? Но ведь я требую взамен плату…

— У меня нет ни гроша…

— Не деньги, — прошептал Себастиус, — лишь душу. Отныне у тебя не будет собственной души, а лишь души других, бесчисленных существ… Ты будешь чувствовать их боль, радость, горе, триумф. Побываешь в шкуре кендера, людоеда или гоблина'. Будешь королем и узнаешь, какова жизнь во дворце. Станешь овражным гномом и изведаешь нищету. Твое тело не умрет, но ты переживешь тысячи смертей. Будешь любить тысячи раз и тысячи раз расставаться.

Эльф потрясение покачал головой:

— Не понимаю…

— Скоро поймешь. Мы живем хорошей жизнью и делаем хорошую работу. Я же говорил, что веду хроники Кринна особым образом. Мы с моими актерами берем книги жизней и открываем их для всех! Мы давали представления в чертогах горных королей и на вонючих помойках хобгоблинов. Играли для людоедов, которые швыряли в нас кости жертв вместо аплодисментов. Играли для гномов Торбардина и для их овражных кузенов… Мы рассказываем наши истории, и если не можем поменять мысли, то способны изменить сердца. Странная жизнь, но интересная… Присоединяешься?

Эльф заколебался:

— Я не верю ни одному твоему слову. Про бессмертие и все остальное…

— А дерево в кадке похоже на Лес Сильванести? — мягко спросил Себастиус.

— Действительно… я ничего не теряю… Мне все равно некуда идти… Думаю, что смогу остаться, но только на некоторое время, заметь! — Эльф занервничал и вцепился в листки с репликами. — Могу помочь с декорациями…

— Возьми ее, если понравилась, — сказал Себастиус. — Бери всю пьесу и выучи наизусть. Обучение начнем завтра с утра.

— Но я не сказал…

— Бери! — Себастиус поднялся на ноги. — Вреда тебе от нее не будет. Твой фургон — пятнадцатый по счету от меня, зеленый с желтым. Он будет пуст, его хозяин в настоящее время уже далеко…

Эльф шел мимо повозок, машинально считая их. В его голове крутился недавний разговор, он был смущен и запутан. Голова не хотела верить ни единому слову толстяка, а сердце подтверждало каждое из них. Словно он — герой спектакля. Это наверняка спектакль — происходящее не может быть реальностью.

Подойдя к зеленому с желтым фургону, эльф увидел в дверном проеме актера, который играл Даламара. Тот вдыхал ночной воздух и улыбался, лотом заметил рядом смущенного пришельца.

— Думаю, ты новый хозяин фургона, — учтиво произнес актер, одергивая занавески. — Он тебе понравится, но правое переднее колесо последнее время скрипит. Скажешь Роргу об этом, он гоблин и чинит повозки. Но не вздумай говорить Квинсу, гному, если хочешь найти все колеса утром…

— Почему ты уходишь?

— Хочу вернуть назад собственную душу и прожить с ней до конца, — улыбнулся актер.

— Тогда… то, что говорил… — Эльф обернулся к первому фургону, — Себастиус… все правда?

— Наш мир — это то, во что мы верим. Вера бывает сильней, чем любая правда. — Актер поднял руку к красному свету Лунитари, и эльф увидел глиф черного лотоса на ней. Цветок быстро бледнел и скоро совсем исчез.

Актер изящно поклонился, словно заканчивал приветствовать публику перед падением занавеса.

— Что у тебя в руке? — спросил он. — Пьеса?

— Твой монолог в последнем акте, — промямлил эльф. — Я только… хотел почитать… и…

— Давай послушаем твой голос, — ободряюще улыбнулся актер.

Эльф посмотрел на монолог Даламара в руке. Свет Лунитари был ярок и позволял разбирать буквы без напряжения.

— Нет, правда… так блестяще, как ты… я не смогу…

Но актер непреклонно смотрел на него, и эльфу ничего не оставалось, кроме как начать читать. Когда он углубился в текст, то мельком глянул на собственную руку — большое черное пятно проявлялось на коже. Сначала бесформенное, оно начинало приобретать объем и форму. Эльф ощутил, как страх заставил лоб покрыться испариной, — его душа покидала тело.

Не навсегда — она лишь засыпала до той поры, пока он не захочет обрести ее вновь. Внутри расползалась ужасная пустота — голос эльфа задрожал.

— Нет, — сказал актер, — так не годится. Почувствуй ее!

Актер, игравший Даламара, взял за руку эльфа, который пришел, чтобы играть Даламара… И тот оказался уже не пуст — новая душа заняла место старой, — навалилось мучительное горе от разлуки и прощания с друзьями, острая радость свободы и выбора нового пути…

— Вот, уже лучше, — усмехнулся актер. — А теперь исполняй поклон перед публикой.

Эльф поклонился видимым только ему зрителям. Пока — только ему. Но он твердо верил, что придет день, и они заплачут вместе с ним, засмеются под его смех. И будут бешено аплодировать, выкрикивая его имя.

Когда эльф выпрямился, рядом никого не было.

На руке чернел, выпуклый и резкий, глиф лотоса. Самый молодой член труппы Странствующих Актеров Гилеана вошел в зелено-желтый фургон.

В свой фургон.

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен Второе поколение

Сын Китиары

Глава 1 Странная просьба всадника синего дракона

Осень царила в Ансалоне, осень царила в Утехе. Карамон уже в третий раз за вечер повторил, что никогда прежде не видел деревьев долины в уборах столь пышных и ярких, как нынче. Красным огнем полыхают клены, а листья берез осыпаются на землю червонным золотом, каким сияют новенькие монетки, которыми расплачиваются редкие приезжие из Палантаса. И Тика, жена Карамона, в третий раз кивнула, соглашаясь: и вправду никогда еще не был праздник осени так ярок в Утехе.

Но когда он вышел из трактира — выкатить из погреба новую бочку темно-золотого эля, — Тика рассмеялась и покачала головой:

— Слово в слово то же самое говорил он и в прошлом году, и в позапрошлом. С каждой осенью у него листья все ярче и ярче, скоро они станут всех цветов радуги!

Посетители встретили ее слова дружным хохотом. Самые неугомонные принялись подшучивать над гигантом, когда он вернулся в трактир с огромной бочкой на плече.

— В этом году все листья какие-то тускло-коричневые, — сказал один скучающим тоном.

— И вдобавок сморщенные, — подхватил другой.

— Ну да, и осыпаются слишком рано, даже не пожелтев-то как следует, — заявил третий.

Карамон был глубоко уязвлен. С жаром принялся доказывать он маловерам, что все совсем не так, и даже потащил двоих вон из трактира к ближайшему клену. Пригнув книзу толстую ветку, он тыкал их в листья чуть ли не носами, приговаривая: «Ну, кто из нас прав?»

Шутники — старинные завсегдатаи трактира — нехотя соглашались, что прав Карамон. Листья и в самом деле никогда еще не были так прекрасны, как в эту осень. После этого Карамон, надувшись от гордости, словно он собственноручно красил каждый листок, сопровождал посетителей обратно в трактир и ставил проспорившим бесплатную выпивку. Это тоже повторялось из года в год.

Но нынешняя осень действительно была необычной для трактира под вывеской «Последний Приют». Никогда еще не случалось в этих краях такого наплыва постояльцев, и Карамон был склонен приписывать это оживление на дороге все тем же листьям. Действительно, многие приходили в долину в том числе и полюбоваться на удивительные деревья, что росли только здесь и нигде больше во всем Кринне. Не так давно установившийся мир побуждал к созерцанию прекрасного.

Но основной целью путешественников были все же не деревья, тут не брался спорить даже романтик Карамон. Близившийся Совет Магов привлекал людей гораздо больше, чем разноцветные листья — как бы хороши они ни были.

Ибо Совет Магов Кринна собирался крайне редко — только тогда, когда главы трех орденов — Белого, Черного и Алого — решали, что пора обсудить текущие дела. Но если уж виделась такая необходимость, созывались все — от недоучек-неофитов до седых стариков, о которых еще при жизни слагались невероятные легенды.

Маги всего Ансалона съезжались этой осенью к Башне Вайрет, чтобы принять участие в Совете. Было приглашено и несколько умельцев из народа Серой Драгоценности, они не пользовались магией и не творили заклинаний, но были известны как искуснейшие мастера магических предметов и драгоценностей. Не менее почетными гостями были пятеро или шестеро гномов.

Пытались прорваться на Совет и кендеры — но были вежливо повернуты назад еще у границ.

«Последний Приют» назывался так недаром: он был и в самом деле последним трактиром на этой дороге, и в нем останавливались все, кто направлялся в колдовской Лес Вайрет, где высилась среди столетних деревьев один из четырех оплотов магии на всем материке — Башня Высшего Волшебства. А посему комнаты трактира долго не пустовали.

— И все же они идут сюда любоваться листьями, — упорствовал Карамон в ежевечерних спорах с женой, — потому как любой маг мог бы просто перенестись к Башне, не утруждая себя дорогой и остановками в трактирах.

На это Тика могла только улыбаться, пожимать плечами и кивать: да, должно быть, дело действительно в листьях. И тогда Карамон чувствовал себя невероятно польщенным до нового вечера — и нового спора.

И никто не обращал внимания на то, что каждый из останавливавшихся в трактире магов — или волшебниц — так или иначе упоминал имя брата-близнеца Карамона, Рейстлина, причем упоминал с неизменным почтением. Рейстлин был известен как маг величайшей мощи — и еще большей гордыни. Своим поприщем он избрал темную сторону и едва не уничтожил мир, пытаясь в нем воцариться. Но под конец он одумался и успел спастись из когтей Тьмы — хотя для этого ему пришлось пожертвовать жизнью. Все это случилось около двенадцати лет назад, и с тех пор в «Последнем Приюте» комната Рейстлина всегда пустовала — как бы ни был велик наплыв постояльцев. В ней имелось множество всяческих безделушек (многие из них — наверняка волшебные), и некоторым особо почетным гостям изредка разрешалось взглянуть на бывшую обитель великого мага. Разумеется, ни один кендер никогда и близко не подпускался к лестнице на второй этаж.

До начала Совета оставалось всего три дня, и в этот вечер — впервые за всю неделю — трактир был пуст. Последние постояльцы покинули его еще на рассвете, ибо путь к Лесу Вайрет был не столько долог, сколько извилист, — не путешественники вступали в него, а он впускал их. Или не впускал, и тогда можно было весь день пробродить у его границ, описывая круг за кругом.

Итак, маги ушли, а обычные завсегдатаи еще не появлялись. Обитатели Утехи и соседних городов, обычно сходившиеся вечерами в трактире за кружкой зля или миской тушеного картофеля, предпочитали держаться подальше, пока не схлынет поток мимоезжих волшебников. В Ансалоне недолюбливали колдунов, даже тех, чей цвет одежд был незапятнанно бел.

Когда Карамон впервые открыл двери трактира опасным постояльцам — в тот год Совет созывался первый раз после Войны Копья, — не обошлось без происшествий. Большинство трактиров отказалось принимать съезжающихся на Совет Магов, а окрестные жители сердито ворчали, что вот, мол, понаехало тут всяких. Один из завсегдатаев «Последнего Приюта» осерчал до такой степени, что напился и чуть не подрался с каким-то молодым магом из Алых.

О том вечере толковали и по сей день, ибо это был один из немногих случаев, когда обычно благодушный Карамон вышел из себя. Пьянчужка был выволочен из трактира за шиворот, и его друзьям пришлось потрудиться, чтобы высвободить его, защемленного в развилке дерева, росшего перед трактиром.

После этого случая, едва по Утехе прокатывалась весть о новом Совете, местные любители выпить и посудачить собирались в других заведениях, а Карамон принимал проезжих магов. Потом Совет завершался, маги разъезжались, завсегдатаи как ни в чем не бывало возвращались в «Последний Приют», и жизнь входила в обычное русло.

— Сегодня, заявил Карамон, отрываясь от чистки ножей и многозначительно глядя на жену, — мы ляжем спать пораньше.

Они были женаты уже двадцать второй год, и двадцать второй год Карамон утверждал, что он женился на самой прекрасной женщине Кринна. У них было пятеро детей — три мальчика, старшему из которых, Танину, исполнилось уже двадцать дет, Стурму было девятнадцать, шестнадцать — Палину; и две девочки — Лаура и Дезра, пяти и четырех лет от роду. Двое старших мечтали когда-нибудь удостоиться чести посвящения в рыцари и скитались по свету в поисках приключений. Младший, Палин, часами просиживал за книгами, пытаясь учиться магии. «Это ненадолго, — говорил, улыбаясь, Карамон. — Вот вырастет парень, и пройдет дурь». Что же до девочек… впрочем, эта история — не о них.

— Было бы очень славно, — повторил Карамон, — лечь сегодня пораньше — ради разнообразия.

Тика, намывавшая пол в общей зале, нагнула голову, чтобы спрятать улыбку, и притворно тяжело вздохнула.

— Да, — сказала она, — это было бы и в самом деле славно. Я так устала за последние дни, что сегодня, наверное, усну, едва донесу голову до подушки.

Карамон обеспокоено глянул на нее:

— Но, может быть, ты все-таки не так сильно устала, дорогая? Палин явится на каникулы только через месяц, старшие отправились навестить Золотую Луну и Речного Ветра, девочки уже спят. В трактире ни души, только ты да я, и я думал, что нынче вечером мы… э-э… немного поговорим…

Тика едва не смеялась в голос, старательно пряча лицо.

— Нет-нет, я и в самом деле слишком устала, — проговорила она с новым тяжелым вздохом. — И надо еще сменить белье и поставить мясо на утро…

Широкие плечи Карамона поникли, он отвернулся.

— Что ж, — пробормотал он, — раз так… Иди ложись, я закончу все сам.

Отшвырнув тряпку, Тика со смехом бросилась к мужу и обвила руками его могучую шею.

— Ты дикий ненасытный медведь! — сказала она нежно. — Я смеялась.

Конечно же, раз здесь только ты да я, мы пойдем в постель пораньше и «поговорим», как ты это называешь! Гаси огни и запри дверь. Оставшиеся дела могут подождать до утра.

Карамон, ухмыляясь во весь рот, направился к двери. Но только он взялся за щеколду, как снаружи раздался тихий стук.

— О, только не это! — выдохнула Тика, нахмурясь. — Кого это принесло в такой поздний час? — Она задула свечу на столе и прошептала:

— Сделай вид, что не слышал. Может, они уберутся восвояси.

— Как-то нехорошо, наверное… — пробормотал мягкосердечный Карамон. — Теперь по ночам холодновато…

— Ты неисправим! — всплеснула руками Тика. — Есть же еще трактиры кроме нашего…

Стук повторился, на этот раз более громкий, и чей-то высокий голос за дверью крикнул:

— Эй, есть там кто-нибудь? Я понимаю, уже поздно, но я одна и боюсь бродить в темноте!

— Это женщина, — сказал Карамон, и Тика поняла, что настаивать бесполезно.

Если еще какого-нибудь странствующего рыцаря ее муж мог отправить среди ночи искать другой трактир, то оставить на улице женщину, да еще без спутников, — никогда.

Тика злилась и потому не удержалась от ворчливого замечания:

— Что за женщина может бродить по дорогам среди ночи? Уж конечно, какая-нибудь побирушка!

— Ох, дорогая, — прошептал Карамон хорошо знакомым ей просительным тоном, — пожалуйста, не говори так. Может, она едет навестить больных родственников, и ночь застала ее посреди дороги, или…

Тика зажгла свечу.

— Можешь не продолжать. Открывай давай.

— Сейчас, сейчас, уже иду! — обрадовано возгласил Карамон, но, снова взявшись за щеколду, еще раз обернулся к жене и прошептал:

— Подбрось полено-другое в плиту. Она наверняка голодна.

— Обойдется холодным мясом и сыром, — отрезала Тика, зажигая свечи в большом шандале на столе.

Как большинство рыжих женщин, Тика имела крутой нрав, и, хотя волосы ее с годами поседели, характер трактирщицы не изменился. Карамон понял, что горячей еды незваной гостье не видать.

— Она наверняка устала, — сказал он примирительным тоном, — и наверняка сразу уйдет наверх.

— Посмотрим! — фыркнула Тика. — Откроешь ты ей наконец или так и оставишь замерзать за дверью?

Карамон вздохнул и открыл дверь.

И оказался лицом к лицу с ночной гостьей. Она выглядела совсем не так, как можно было бы ожидать, и даже Карамон, как ни добросердечен он был, глянув на нее, засомневался, а правильно ли он поступил, открыв ей.

Посетительница куталась в тяжелый плащ, на голове у нее красовался шлем, а на руках были кожаные перчатки по самые локти, что наводило на мысль о драконе. Само по себе это не было удивительным или необычным, в последние дни через Утеху прошло много всадников верхом на драконах. Но цвет! И шлем, и плащ, и перчатки были синего цвета, столь темного, что в свете свечей он казался черным. Тускло отблескивали лоснящейся кожей синяя куртка и штаны, заправленные в высокие черные сапоги.

Всадница синего дракона.

Таких гостей в Утехе не видали со времен войны. Появись эта женщина среди бела дня, ее забросали бы камнями. Либо по меньшей мере связали бы по рукам и ногам. Даже сейчас, спустя двадцать пять лет, в Утехе еще живы были свидетели того, как синие всадники палили город и убивали их друзей и родных. И Карамон, и Тика оба сражались в Войне Копья. А каждый, кто выжил тогда, сохранил в сердце неистребимую ненависть к синим драконам и их всадникам — слугам Владычицы Тьмы.

Глаза из-под темного шлема встретили взгляд оторопевшего Карамона.

— Найдется у тебя комната на одну ночь? Я еду издалека и очень устала.

Голос ее был тих, в нем действительно слышались усталость и… беспокойство: Гостья старалась держаться в тени и, дожидаясь ответа трактирщика, дважды обернулась через плечо. Причем взгляд ее был устремлен скорее вверх, чем назад.

Карамон обернулся на жену. Тика способна с одного взгляда распознавать людей — умение, которое легко приобрести, двадцать лет принимая странников со всего света. Она коротко кивнула.

Карамон отступил за порог и дал всаднице пройти. Она еще раз обернулась через плечо и проскользнула за дверь, по-прежнему стараясь держаться в тени. Карамону передалось ее беспокойство, и он выглянул наружу, прежде чем запереть за гостьей двери.

В ясном ночном небе высоко висели две луны — красная и серебристая.

Они стояли близко, но уже не так близко, как несколько ночей назад. Черная луна еще не всходила, а если даже взошла — ее могли видеть лишь служители Владычицы Тьмы. Но, верно, и она была где-то недалеко от сестер, если маги трех цветов собирались в эти дни вместе — добро, зло и нечто промежуточное.

Карамон захлопнул дверь и задвинул тяжелую щеколду. Металл лязгнул, и женщина в синем плаще вздрогнула. Пальцы ее теребили застежку у горла, всадница никак не могла совладать с ней — массивной брошью, отделанной жемчугом, который тускло мерцал в неровном свете шандала. Руки женщины дрожали. Отстегнув наконец брошь, она уронила ее на пол. Карамон нагнулся за драгоценной вещицей, подкатившейся к его ногам. Всадница метнулась с нему с резким и испуганным жестом, словно не хотела, чтобы руки трактирщика касались ее броши.

— Странное украшение, — сказал Карамон, хмурясь. Перехватив руку женщины, он заставил ее разжать пальцы, и показать застежку Тике.

Рассмотрев драгоценность, он и сам не хотел лишний раз касаться ее.

Тика взглянула и поджала губы. Быть может, она подумала о том, что ее умение распознавать людей на сей раз подвело ее.

— Черная лилия.

Матово отблескивающий черный цветок с четырьмя острыми лепестками и чашечкой, усеянной мельчайшими рубинами, словно сбрызнутой кровью. Легенды эльфов гласили, что черная лилия вырастает на могилах умерших не своей смертью. Она растет прямо из сердец невинных жертв, и если сорвать ее, то увидишь кровь, сочащуюся из стебля.

Всадница сердито вырвала руку и приколола брошь обратно на плащ, утопив ее в густом мехе ворота.

— Где вы оставили своего дракона? — мрачно осведомился Карамон.

— Спрятала в долине внизу, — ответила женщина. Резким движением она стянула с головы шлем с плотной маской, защищающей лицо от ветра во время полета. — Не беспокойся, он не причинит вреда. Он во всем послушен мне и никому не желает зла. Даю вам в этом свое слово.

Без шлема и маски женщина смотрелась совсем по-другому. Посреди трактира стояла не грозная, безжалостная всадница синего дракона, а просто женщина средних лет. Лицо ее было в морщинах, но их оставило скорее горе, чем прожитые годы. Длинные косы были совершенно седыми, словно она родилась с седыми волосами. В глазах ее не было ни холода, ни темного жестокого огня, какой обычно присущ всем слугам Такхизис. Они смотрели мягко, печально и… испуганно.

— Мы верим вам, госпожа, — ответила Тика, мельком взглянув на молчащего Карамона. Сказать по чести, гигант вовсе не заслужил столь пренебрежительного взора.

Нельзя сказать, чтобы трактирщик плохо соображал, — нет, этим он не грешил даже в юности, как ни утверждали обратное некоторые из его приятелей. Просто он слишком тщательно обдумывал все новое и необычное, с чем сталкивался, и потому слыл тугодумом. Но не раз доводилось ему изумлять друзей и жену каким-нибудь поразительно точным наблюдением или неожиданным выводом.

— Вы вся дрожите, — продолжала Тика, в то время как ее муж стоял, широко расставив ноги, глядя в пустоту прямо перед собой. Она знала, что происходит с ее мужем в такие моменты, и не стала отвлекать его от размышлений. Она потянула гостью ближе к огню и придвинула ей кресло:

— Садитесь здесь. Я сейчас подброшу дров. Быть может, немного горячего вина?

Мне недолго растопить плиту на кухне…

— Благодарю вас, не беспокойтесь. И не ворошите уголья. Я дрожу не от холода. — Последние слова прозвучали еле слышно. Женщина не села, а буквально упала в подставленное кресло.

Тика едва не выронила из рук кочергу.

— Так я права, вы бежали из плена, верно? И теперь за вами погоня?

Всадница вскинула голову и в изумлении уставилась на улыбающуюся Тику:

— Как вы догадались? Неужели по мне настолько видно?

Вместо ответа Тика повернулась к мужу.

— Карамон, — окликнула она. — Где твой меч?

— Что? — переспросил гигант, возвращаясь к реальности. — Меч?

— Мы поднимем на ноги городского голову, а если понадобится, то и весь город. Не беспокойтесь, госпожа, — говорила Тика, деловито развязывая передник. — Они не смогут снова схватить вас…

— Стойте, остановитесь! — вскричала женщина, вскакивая с места.

Кажется, обещание поднять весь город испугало ее больше, чем та опасность, от которой она убегала.

— Погоди-ка, жена, — вмешался Карамон, опуская руку на плечо Тики.

Стоило ему заговорить так — размеренно, негромко и повелительно, — как у Тики пропадало всякое желание спорить и бросать уничтожающие взгляды. — Не беспокойтесь, госпожа. Мы никому не скажем, что вы у нас, пока вы сами не попросите об этом.

Вздох облегчения вырвался из груди синей всадницы. Она медленно опустилась в свое кресло.

— Но, послушай… — начала было Тика.

— Она не просто так приехала сюда, дорогая, — оборвал ее Карамон.

— Ей не просто негде остановиться на ночь. Она ищет кого-то, кто живет поблизости. И я не думаю, что она чудом спаслась из какой-то ужасной темницы, — просто уехала, верно? — Голос его стал мрачен. — И, закончив здесь свое дело, вернется обратно.

Женщина съежилась при последних его словах. Голова ее поникла, она прошептала:

— Правда. Я действительно ищу одного человека, который живет в Утехе. Вы, наверное, знаете всех и каждого в округе, вы поможете мне? Я должна поговорить с ним и сегодня же ночью улететь обратно.

Карамон шагнул к дверям и снял с крючка свой плащ.

— Как его имя?

— Погоди минутку, — остановила его Тика. — А что вам нужно от этого человека, госпожа?

— Этого я не могу вам сказать. Карамон нахмурился:

— Нет, так не пойдет. Я не могу поднять человека с постели среди ночи и повести его неизвестно к чему. Что я скажу его родным, если он больше к ним не вернется?

Женщина подняла на него умоляющие глаза:

— Я могла бы солгать вам, я могла бы сказать, что ничего подобного не случится, но это не так. Ужас в том, что я и сама толком не знаю, в чем дело. Я владею страшной тайной и должна передать ее одному-единственному человеку, живущему где-то здесь. Он один имеет право знать об этом! — Она подалась вперед, прижав к груди руки в синих перчатках. — Речь идет о спасении жизни — нет, больше, чем жизни! Души!

— Как мы можем решать за кого-то, сердце мое? — сказала Тика мужу.

— Позови этого человека, кто бы он ни был, и пусть решает сам.

— Ладно. — Карамон набросил плащ на плечи. — Как его имя?

— Маджере, — ответила женщина. — Карамон Маджере.

— Карамон! — повторил Карамон, опешив.

Женщина поняла его замешательство по-своему:

— Да, я знаю, что прошу о невозможном, — быстро заговорила она. — Карамон Маджере, прославленный рыцарь Копья, один из величайших воинов Ансалона. Что общего может быть у него с такой, как я? Но если он только посмеется, скажите ему… Скажите ему, что я пришла поговорить о его сестре.

— Сестре! — эхом откликнулся Карамон и привалился спиной к стене, чтобы удержаться на ногах. Трактир содрогнулся.

— Упаси нас Паладайн! — Тика прижала ладони к мгновенно покрасневшим щекам. — Но… Китиара?..

Глава 2 Сын Китиары

Карамон снял плащ и повесил мимо гвоздя. Плащ соскользнул на пол, и трактирщик не стал поднимать его. Женщина смотрела на все это с растущим изумлением.

— Так вы не пойдете за этим человеком?

— За ним недалеко ходить. Карамон Маджере — это я.

Всадница сморгнула, взглянула на Тику, затем снова перевела взгляд на Карамона. Тот неловко пожал плечами:

— Спросите кого угодно. Зачем бы мне лгать? — Он усмехнулся, погладив отросшее за последние годы брюшко. — Я понимаю, что не слишком-то похож на героя…

Женщина внезапно улыбнулась:

— Я ожидала встретить великого человека, быть может, владельца всех этих земель. И рада, что все так обернулось. Так мне будет… гораздо легче.

Она еще раз оглядела огромную фигуру трактирщика.

— Да, теперь я вижу, что это вы и есть. Она описала мне вас, как смогла. «Гигант, в котором смелости больше, чем сообразительности, всегда помнящий о том, что есть надо трижды в день». Прошу прощения, но это ее слова, а не мои.

Лицо Карамона потемнело.

— Я полагаю, вы знаете, госпожа, — медленно проговорил он, — что моя сестра мертва. Вернее, моя сводная сестра. И знаете, что она была Повелительницей Драконов в воинстве Темной Королевы. С чего бы это ей рассказывать вам обо мне? Когда-то она, вероятно, любила меня, но скоро, думаю, забыла вовсе.

— Я знаю, кем была Китиара, быть может, лучше, чем многие другие, — ответила всадница. — Мы жили какое-то время вместе — недолго, всего несколько месяцев. Это было еще до войны, лет за пять… Но, может, вы позволите мне рассказать все с самого начала? Я столько проехала… Мне легче рассказывать по порядку.

— Тогда не отложить ли нам разговор до утра?..

— Нет, нет, — тряхнула головой всадница. — Мне лучше исчезнуть до рассвета. Так вы выслушаете меня? Если нет, то… то я просто уйду и оставлю вас в покое.

— Пойду приготовлю немного липового отвара, — сказала вдруг Тика.

Уходя на кухню, она чуть погладила мужа по руке. — Говорите без меня.

Карамон тяжело опустился в соседнее кресло.

— Что ж, я готов выслушать вас, госпожа. Как, кстати, ваше имя — если вы, конечно, можете назвать его?

— Сара Дунстан. Я живу — или когда-то жила — в Соламнии. Вот там, в маленькой деревушке неподалеку от Палантина, и началась эта история.

Тогда мне было около двадцати. Я жила одна в доме, доставшемся мне после смерти родителей. Чума, прошедшая по нашим землям, опустошила города и поселения, и я была одна из немногих выживших в те годы. На жизнь я зарабатывала ремеслом ткачихи — ему обучила меня мать. Ко мне несколько раз приходили свататься — невесты тогда были все наперечет, но я всем отказала. В деревушке меня прозвали за это гордячкой, а я просто еще не встретила того, кого смогла бы полюбить.

Нельзя сказать, чтобы я была счастлива. Да и немногие были счастливы тогда, за несколько лет до войны. Никто не знал. Какую участь им готовит судьба, и никто не чувствовал себя уверенным в завтрашнем дне.

Тика вошла с подносом. Над кружками поднимался пар, в зале запахло липовым цветом. Тика пристроилась рядом с. мужем и протянула ему кружку с отваром. Он отставил ее в сторону и, кажется, тотчас же забыл про нее.

— Продолжайте, моя госпожа.

— Не надо звать меня госпожой — я никогда не была ею. Я была просто ткачиха. Однажды, когда я, как обычно, сидела за станком, кто-то постучался ко мне в дверь. Я открыла. Сначала я подумала, что передо мной мужчина, но в следующий миг разглядела, что у моих дверей стоит молодая женщина в одежде воина. На бедре у нее висел длинный меч, а темные волосы были коротко острижены.

Тика взглянула на мужа — речь шла, безусловно, о Китиаре. Но лицо Карамона оставалось неподвижно.

— Она хотела просить меня о чем-то — наверное, принести воды, — но прежде чем успела сказать хоть слово, рухнула без чувств прямо мне под ноги.

Я втащила ее в дом. Она была очень плоха. Я поспешила позвать одну старуху ведунью, она лечила меня когда-то. Это было до того, как целители Мишакаль вернулись в наши края, и деревенские травницы лечили всех сами, как могли.

Когда я пришла с ведуньей, женщина — она назвалась Китиарой — уже пришла в себя. Она попыталась встать с постели, на которую я ее уложила, но была слишком слаба. Старуха осмотрела ее и велела больше не пытаться встать. «Это просто лихорадка, — сказала Китиара. — Дайте мне какое-нибудь снадобье от жара, и я пойду дальше». — «Это не лихорадка, и ты это знаешь сама, — ответила ей ведунья. — Ты ждешь ребенка, и, если не полежишь смирно хотя бы короткое время, у тебя будет выкидыш».

При этих словах Карамон сделался бледен, как скатерти на его столах.

Тика, не глядя, поставила на пол свою кружку — у нее задрожали руки. Она крепко сжала запястье мужа, и он взглянул на нее с благодарностью. А всадница продолжала рассказ:

— "Иного это отродье и не заслуживает!" — крикнула Китиара и принялась браниться и сыпать проклятиями — я никогда не слышала таких слов ни от одной женщины. Я не знала, что и думать, но старуху все это ничуть не смутило: «Ты непременно потеряешь это отродье, но при этом умрешь и сама!»

Китиара пробормотала что-то насчет того, что не слишком доверяет суждениям беззубых старых ведьм, но подчинилась — она и в самом деле была очень больна. Ведунья хотела увезти ее в свой дом, но я сказала, что сама буду ухаживать за ней. Может, это было и глупо, но я чувствовала себя такой одинокой… и к тому же в вашей сестре было что-то такое, что заставляло восхищаться ею.

Карамон мрачно кивнул.

Сара неловко улыбнулась и пожала плечами:

— Она была сильна и независима, она была такой, какой, возможно, могла бы стать я, если была бы немножко смелее. Словом, она осталась у меня. У нее и в самом деле была лихорадка. И потом, она действительно ненавидела плод, зреющий в ее утробе, и не хотела, чтобы он появлялся на свет.

Я ухаживала за ней. Она пролежала месяц или около того. В конце концов ей полегчало. Лихорадка измотала ее, она была такой слабой — вы сами хорошо знаете, как это бывает после долгой болезни. — Сара вздохнула. — Первое, что она спросила, когда немного поправилась: не сыщется ли у ведуньи какого-нибудь средства, чтобы избавить ее от ребенка.

Старуха сказала Китиаре, что уже слишком поздно. Китиара пыталась спорить, но была еще слишком слаба. Но она по-прежнему не хотела ребенка.

Она считала дни до его появления на свет и повторяла:

«Как только этот ублюдок наконец вылезет из меня, я смогу уйти».

Карамон издал странный звук: нечто среднее между смешком и фырканьем.

Тика вздохнула.

— Время родин приближалось. Китиара уже совсем выздоровела, и это было очень хорошо, потому что роды оказались долгими и тяжелыми. Два дня промучилась она в схватках и наконец разрешилась младенцем. Это был чудесный мальчишка — здоровый и крепкий. Сама же Китиара была чуть ли не при смерти. Старая знахарка невзлюбила ее — хоть и ухаживала за нею на совесть — и прямо сказала ей, что Китиара не протянет и нескольких дней и что она должна сказать кому-нибудь, кто отец ребенка, чтобы его могли разыскать и отдать новорожденного сына.

И вот, в ночь после родин, когда Китиаре стало совсем плохо и она подумала, что умирает, она шепнула мне имя отца. Но взяла с меня клятву, что я никогда не скажу ему об этом. Еще она заставила меня поклясться памятью моей матери, что я исполню ее просьбу. «Отнеси этого мальчишку моим братьям. Их зовут Карамон и Рейстлин Маджере. Они воспитают из него настоящего мужчину. Карамон постарается, я знаю». Я обещала ей исполнить все. В тот час я пообещала бы ей луну с неба. Я была уверена, что она не доживет до утра. «Можешь ты дать мне что-нибудь, чтобы твои братья поверили моим словам, когда я принесу им ребенка? — спросила я ее. — Какую-нибудь безделушку, о которой они точно знают, что она твоя?» — "У меня нет безделушек. Все, чем я владею, — мой меч. Отнеси его Карамону и скажи ему… скажи ему… — Она обвела комнату тусклым взором, взгляд ее остановился на ребенке, вопившем в колыбели у очага. — Мой маленький брат когда-то кричал так же пронзительно, — прошептала она. — Бедный Рейстлин, он вечно болел… И тогда Карамон пытался отвлечь его забавными тенями на стене. Вот так. — Она подняла исхудавшую руку, сложила пальцы, и на стене появилась голова зайца. — И тогда Карамон говорил:

«Смотри, Рейст, зайчик!»"

Карамон шумно вздохнул. Тика нагнулась к самому его уху и что-то прошептала. Сара, глядевшая не на них, а на уголья в очаге, подняла голову и покраснела.

— Простите. Я увлеклась своими воспоминаниями, забыв о том, что они гораздо больше ваши, чем мои. Я просто хотела…

— Ничего, ничего, — махнул рукой Карамон. Лицо его было бледно, но он улыбался. — Воспоминания — тяжелый груз, особенно когда они… появляются вот так, внезапно, среди ночи. Но теперь я верю вам, Сара Дунстан. И прошу простить, что не верил до этой минуты. Такое могли, конечно, рассказать, только Кит… или Рейст…

Сара обхватила ладонями горячую кружку, грея пальцы.

— Что ж, в ту ночь Китиара, конечно, не умерла. Ведунья ворчала, что злая девчонка, наверное, продала душу Такхизис, коли сумела выжить. Позже я часто думала над этими словами, особенно, когда до меня доходили слухи о том, что Китиара снова избегла неминуемой смерти, сама убив многих. Быть может, и в самом деле такой ценой выкупала она свою душу у Властительницы Тьмы — в обмен на чужие. Наверное, поэтому Такхизис позволила ей уйти.

— Что за ужасные вещи вы говорите! — поежилась Тика.

— Ужасные или нет, но я видела, как это делается, — тихо отозвалась Сара. Карамон и Тика взглянули на нее с внезапным страхом — словно впервые вспомнив, откуда она пришла, всадница всинем плаще, сколотом черной лилией смерти.

— Вы сказали, ребенок выжил, — нарушил молчание Карамон. — Кит оставила его у вас?

— Да. Вскоре она почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы уйти.

Но мне показалось, что за те дни, которые она провела в моем доме, она полюбила Своего малыша. Это и в самом деле был очень славный мальчуган. «Я не могу его взять с собой, — сказала она мне. — На севере собирается армия, и я должна встретить судьбу с мечом в руках. Позаботься о нем. Я постараюсь выслать тебе денег, если смогу, а когда он станет достаточно взрослым, чтобы удержать меч, я приду за ним». — «А как же твои братья?»

— спросила я. Она обернулась ко мне так резко, что я вздрогнула. «Забудь все, что я тебе говорила о своих братьях! Забудь вообще все, что я тебе говорила! И в первую очередь — имя его отца!»

Что мне оставалось делать, как не согласиться? Я только спросила, могу ли оставить ребенка себе, а не отдавать его в чужие руки. Мне так хотелось иметь сына, и появление этого сироты в моем доме я восприняла как подарок небес.

Китиара была только рада этому. Кажется, она успела немного привязаться ко мне — насколько она вообще могла привязаться к кому-либо.

Я обещала время от времени извещать ее о себе и ребенке. Она поцеловала малыша и распрощалась со мной. Она была уже за порогом, когда я спросила ее: «Как же мне назвать его?» — «Назови его Стил». Она рассмеялась своей шутке, понятной ей одной.

— Ну, не только ей, — вставил Карамон. — Хотя шутка вышла довольно злая, Танис вряд ли оценил бы ее. И все эти годы… — Он покачал головой.

— Он так и не узнал.

— Ты говоришь об этом с такой уверенностью… — фыркнула Тика.

— О чем вы? — вмешалась Сара. — О чем вы говорите?

— Об имени, о чем же еще? — ответил Карамон. — «Стил» значит «полуэльф».

— Полуэльф? — недоуменно переспросила Сара.

— Не такая уж это и тайна, — махнул рукой Карамон. — О связи Таниса и Кит знали все…

— Ах вот в чем дело, — наконец поняла Сара. — Вы думаете, что отец ребенка — Танис Полуэльф? Нет, вы ошибаетесь.

Карамон выглядел озадаченным:

— Вы уверены? Конечно, если у нее был кто-то еще…

— Любой обладатель штанов, — тихо фыркнула Тика.

— Но вы сказали, что мальчик был рожден за четыре года до начала войны. Кит и Танис тогда уже любили друг друга. То, о чем вы говорите, случилось сразу после того, как она уехала из Утехи с этим… — Карамон вдруг задохнулся, словно осененный внезапной мыслью, и вытаращился на Сару. — Но это невозможно! — вскричал он. — Я не верю! Сестрица решила посмеяться над нами!

— Что ты несешь! — вмешалась Тика. — Я не понимаю ни слова! О чем ты?

— Да что ж ты, не помнишь…

— Карамон, — раздельно сказала Тика, — когда ты с Рейстлином и многими другими уехал из Утехи, я была еще маленькой девочкой. И ни один из вас никогда не рассказывал, что случилось за пять лет до войны.

— Да, правда, — отозвался Карамон, успокаиваясь. — Мы отправились на поиски истинных богов. Но сейчас я думаю, что на самом деле мы искали самих себя. Что рассказывать о таком путешествии? Мы сохранили его в своих сердцах и предоставили сказителям слагать потом любые легенды об этом, как бы не правдоподобны они ни были.

Сара покачала головой и отхлебнула остывший отвар.

— Я понимаю, вы можете мне не верить, — сказала она. — У меня есть доказательства, но сейчас я не могу вам их предъявить. — Она подняла голову и взглянула на Карамона и Тику почти с горечью. — До сих пор вы верили мне.

— Я уже не знаю, во что верить, — вздохнул Карамон. Он встал с кресла и подошел ближе к огню.

— Может наконец кто-нибудь объяснить мне, что происходит? — вышла из себя Тика. — Как полное имя ребенка?

— Стил, — ответила Сара. — Стил Светлый Меч.

Глава 3 Белая роза, черная лилия

— Сохрани нас пресветлые боги! — всплеснула руками Тика. — Но это значит… — Она вскочила с места, глядя на Карамона совершенно круглыми от ужаса и изумления глазами. — Это значит, Китиара убила его, зная, что он отец ее ребенка!

— Я не верю, не могу поверить, — ответил Карамон глухо. Он все еще стоял перед очагом, спиной к женщинам, засунув руки глубоко в карманы.

Носком сапога он вдруг пнул одно из поленьев с такой силой, что в дымоход вылетел сноп ярко-красных искр. — Стурм Светлый Меч был рыцарь — в полном смысле этого слова, не по званию, а по велению сердца. Он никогда бы… — Карамон запнулся, щеки его вспыхнули. — Нет, он никогда бы не сделал этого.

— Но он был мужчина. К тому же молодой мужчина, — мягко сказала Сара.

— Вы не знали его! — выкрикнул Карамон сердито.

— Тогда — нет. Но узнала позже. Может быть, вы все же выслушаете меня до конца?

Тика подошла к мужу и положила ему ладони на плечи.

— Заткнув уши, не сделаешь истину ложью, — повторила она старую эльфийскую поговорку.

— То истину, а то — сплетню, — пробормотал Карамон. — Скажите мне вот что: этот ребенок все еще жив?

— Да, ваш племянник жив, — не сразу ответила Сара. — Теперь ему двадцать четыре. Из-за него-то я и пришла сюда.

— Тогда продолжайте. — Карамон вздохнул так, что огоньки свечей легли плашмя.

— Как вы сами сказали, Китиара и юный рыцарь вместе уехали из Утехи на север. Оба они тогда искали вестей от отцов, двух прославленных рыцарей Соламнии, так что никому не казалось странным их совместное путешествие.

Но из всего того, что я узнала, они были весьма неподходящими спутниками друг для друга.

С самого начала их совместное путешествие было обречено на неудачный исход. Да, они оба искали отцов, и отцы их оба были рыцарями. Но если отец Стурма был одним из величайших рыцарей своего ордена, то Кит знала — или по крайней мере подозревала, — что ее отец бежал, исключенный из ордена за какой-то бесчестный проступок. Ведь не просто так она присоединилась в конце концов к армии Владычицы Тьмы, которая тайно собиралась тогда на севере.

Сначала Кит забавлял ее юный спутник. Светлый Меч, его восторженные речи и рассуждения о вере и чести. Но вскоре он начал ее утомлять, а еще через какое-то время — всерьез раздражать. Он отказывался останавливаться в тавернах и на постоялых дворах, заявляя, что это прибежища разврата. Он ежевечерне тратил несколько часов на какие-то молитвы и ему одному понятные обряды, а днем надоедал ей нравоучениями по поводу ее бесчисленных грехов. Может быть, она и стерпела бы все это, если бы не последняя капля: юный рыцарь полагал себя старше и умнее и думал, что ему позволительно командовать молодой и беспутной девицей.

Этого Китиара вынести не могла. Вы знаете ее. Она предпочитала если не распоряжаться сама, то по крайней мере быть на равных. — Сара печально улыбнулась. — За те несколько месяцев, что она провела в моем доме, она все переиначила по-своему. Я собирала на стол тогда, когда она считала нужным; мы ложились спать тогда, когда ей этого хотелось, и мы говорили тогда, когда она была расположена разговаривать.

«Стурм просто приводил меня в ярость, — говорила мне Кит, и, хотя с тех пор прошло уже несколько месяцев, глаза ее вспыхивали темным огнем. — Я была старше, да и воинского опыта у меня было побольше. Я сама могла бы кое-чему его научить. И этот мальчишка имел наглость поучать меня и распоряжаться мною!» Наверно, другой человек на ее месте просто сказал бы:

«Друг мой, ты видишь — характеры наши не сошлись, давай разойдемся по-хорошему, пока мы всерьез не повздорили!» Но Китиара, обиженная и уязвленная, желала преподать Стурму урок, желала дать понять ему, кто из них старше и сильнее. Сначала, как она говорила мне, она собиралась вызвать его на поединок, но потом решила, что этого недостаточно. И тогда она задумала соблазнить его.

Карамон раскрыл в изумлении рот. Он хорошо знал и того, и другую, чтобы и дальше сомневаться в словах Сары.

— Сначала это было игрой для Китиары, но. после превратилось в настоящую пытку. Можно сказать, она попалась в собственную ловушку. Вы знаете, как очаровательна могла быть ваша сестра, когда хотела. Она перестала браниться со Стурмом; она поддакивала всему, что бы он ни сказал; она превозносила его доблесть и красоту. Стурм был честолюбив, доверчив, быть может, немного самовлюблен — в конце концов, он был еще очень юн, — и он решил, что и впрямь приручил эту дикую женщину, более того, обратил в свою веру. И не сомневаюсь, что под конец он действительно влюбился в нее. Заметив это, она начала дразнить его.

Я думаю, бедный мальчик сопротивлялся как мог. Рыцарская честь не позволяла ему заниматься любовью с девушкой, не связанной с ним узами брака. Но он был всего-навсего юноша, и юноша весьма пылкий. В таком возрасте тело часто берет верх над разумом. Китиара знала это очень хорошо. Она была весьма опытна в любовных играх, и несчастный юноша, я уверена, до самого последнего момента не понимал, что происходит.

Наконец однажды вечером, когда он был погружен в молитву, Китиара решила, что час ее настал. Более всего хотелось ей соблазнить свою жертву в тот миг, когда он молится богу.

Голос Сары понизился до шепота:

— И она это сделала.

Повисло молчание. Карамон бездумно смотрел на уголья. Тика теребила оборки передника.

— Наутро он понял, что натворил. В его глазах это был величайший грех. Единственное, что ему оставалось, — это просить руки Китиары. Та рассмеялась ему в лицо. Ей не нужна была ни его преданность, ни его любовь. Она сказала ему, что это была игра и что она презирает его.

Своей цели она достигла. Она увидела его смущенным; она увидела его униженным. Она мучила его еще несколько дней, а потом бросила.

Китиара рассказывала, что вид у него был — краше в гроб кладут, — невесело усмехнулась Сара.

— Прах побери мою сестрицу! — процедил сквозь зубы Карамон. — Чтоб ей…

— Тише, Карамон, — быстро вмешалась Тика. — Она уже мертва. Кто знает, что встретила она в том мире, поэтому не стоит проклинать ее.

— Ну, мне все это тогда не показалось таким уж страшным преступлением, — сказала Сара спокойно. — Во-первых, я была молода, а во-вторых, готова простить вашей сестре все что угодно. Хотя, конечно, мне легко было представить себе, как почувствовал себя бедный юноша. Но когда я попыталась заговорить о снисходительности, Китиара пришла в ярость. «Он заслужил это», — заявила она. Но в конце концов он оказался отомщен, хотя и не узнал об этом, — Китиара понесла от него. Поэтому она взяла с меня клятву, что я никому не скажу, кто отец ребенка.

Карамон нахмурился:

— Тогда почему вы все это говорите мне? Какое это теперь имеет значение? Если все случилось так, как вы рассказываете, об этом лучше всего забыть. Стурм Светлый Меч был хороший человек, он умер как настоящий воин и рыцарь. В его честь я назвал одного из своих сыновей и не хочу, чтобы это имя порочили, тем более после его смерти… Так что вам нужно от нас? Денег? У нас их не много, но…

Сара побледнела, затем щеки ее вспыхнули. Она вскочила на ноги:

— Не нужны мне ваши деньги! Я искала помощи, потому что слыхала от людей, будто вы — человек, достойный доверия! Ну так я вижу, что обманулась!

— Карамон, ты — осел! — Тика бросилась вслед за всадницей и нагнала ее уже у самых дверей. — Пожалуйста, простите моего мужа! Он не хотел обидеть вас, просто ваш рассказ огорчил и поразил его. Сказать правду, я и сама потрясена. Вы… вы жили с этой тайной много лет, для нас же все это — полная неожиданность. Пожалуйста, не сердитесь и сядьте.

Она почти силой усадила Сару обратно в кресло.

— Да, да. Тика права, — с раскаянием кивнул Карамон. Лицо у него было совершенно красное. — Я был груб и прошу простить меня. Так чем же мы можем помочь вам?

— Прежде всего — выслушайте меня до конца, — сказала Сара, смягчаясь. — Простите, я так устала… — Тика хотела что-то сказать, но гостья взмахнула рукой:

— Нет, ничего не надо, это другое. Я устала душою больше, чем телом…

Что ж, слушайте дальше. Мальчику было шесть недель от роду, когда Китиара оставила его мне. Ни он, ни я никогда больше ее не увидели. Я любила его словно родного. Китиара сдержала слово, и я часто получала с разными посыльными и деньги, и подарки для Стила. Подарки становились все дороже, а денег приносили все больше, и я справедливо полагала, что Китиара устроила свою судьбу и дела у нее идут все лучше. Все ее дары были оружием — маленькие мечи и шлемы, щиты и луки. Однажды нам принесли сверток в самый канун дня рождения Стила — в нем, помимо денег, был кинжал с серебряной рукоятью в виде дракона. Стил с ним просто не расставался. Как и предсказывала мать, он обещал вырасти в великого воина.

Когда ему исполнилось четыре года, началась война. С этого события приток денег прекратился. У Китиары были другие, более важные дела. Я часто слышала о Темной Госпоже, о том, что она в большой чести у Повелителя Ариакаса, военачальника сил Тьмы. Я хорошо запомнила ее слова: когда мальчик будет в силах сражаться, она придет за ним. И, глядя на Стила, думала, что мне недолго осталось радоваться на него: в свои четыре года он был выше, сильнее и разумнее, чем остальные дети его возраста.

Если мне случалось подолгу звать его домой, то я знала, где искать: в таверне, среди седых воинов, пришедших прямо с поля брани. Большей частью это были воины темных сил, они высмеивали Соламнийских Рыцарей, бранили их дохляками и недоучками и подчас плели несусветные небылицы, а мой мальчик слушал все это раскрыв рот. Мне это не нравилось, и я решила уехать. Мы с сыном, — Сара кинула мимолетный взгляд на Карамона, и тот промолчал, — отправились в Палантас. Я надеялась, что, живя среди рыцарей, он научится у них благородству, верности Клятве, научится милосердию. Я думала… — Сара отвела глаза и тяжело вздохнула:

— Я думала, там он избавится от растущей в нем Тьмы.

— Тьма в ребенке четырех лет? — не поверила Тика.

— Именно так. Вы скажете, я просто знала о той страшной смеси кровей, что текла в его жилах, но клянусь вам всеми светлыми богами, чьи имена теперь не смею произносить: я видела битву за его душу. Каждой доброй черте в нем противостояла злая, каждой злой находилась в пару добрая. Я видела это тогда, я вижу это сейчас, и теперь это гораздо страшнее…

Две мелкие слезинки скользнули по ее бледным щекам. Она опустила голову, но продолжала рассказ:

— В Палантасе я впервые услышала имя Стурма Светлый Меч, произнесенное кем-то кроме Китиары. О нем говорили, что он странствует с чужаками — в компании эльфийской девушки, кендера и гнома. Кажется, рыцарям было это не совсем по душе. Но простой народ отзывался о нем как о человеке верном и добром, а такое в те времена могли сказать не о всяком рыцаре. Я всячески превозносила Стурма в глазах сына…

— Так он узнал правду? — вмешался Карамон.

Сара покачала седой головой:

— Как я могла сказать ему? Это бы только смутило его. Это может показаться странным, но он никогда не спрашивал меня о своих родителях. В нашей деревне многие знали о том, что я ему не родная мать, и я никогда этого не скрывала. Но всю жизнь я прожила в тягостном ожидании вопроса:

«Кто были мои настоящие отец и мать?»

— Так он не знает? — изумился Карамон. — До сих пор?

— Он знает, кто была его мать, — об этом они позаботились. Но он никогда не спрашивал имени отца. Быть может, он думает, что я не знаю.

— Или, быть может, он не хочет знать? — тихо спросила Тика.

— Он должен узнать! — твердо сказал Карамон.

— Вы думаете? — Сара подняла на него глаза. — Вспомните битву за Башню Верховного Жреца. Рыцари выиграли; воинство Китиары, Повелительницы Драконов, было разгромлено — но какой ценой! Как вы верно сказали, она убила Стурма, когда он остался один на вершине Башни.

Я пришла в ужас, когда узнала об этом. Вы можете себе представить, что я чувствовала. Как могла я сказать мальчику: «Твоя мать убила твоего отца!» Как бы я ему это объяснила?

— Не знаю, — вздохнул Карамон. — Я не знаю.

— Мы все еще жили в Палантасе, когда кончилась война, — продолжала Сара, — и я по-прежнему боялась, что Китиара начнет разыскивать своего сына. Я не знала наверняка, погибла она или нет. Как бы там ни было, она нас не нашла. Позже до меня дошли слухи, что она объединилась с темным эльфийским магом Даламаром, учеником ее брата Рейстлина, который тогда стал Властелином Башни Высшего Волшебства в Палантасе.

Как всегда при упоминании имени брата, лицо Карамона просветлело и смягчилось. Заметив это, Сара горько усмехнулась:

— Простите мне, но, когда я слышала то, что рассказывали о вашем брате, я думала: вот еще один источник темной крови, текущей в жилах моего ребенка. С каждым днем Стил все больше уходил в сторону Тьмы. Ну, вы знаете, что все дети играют в войну. Но для него это не было игрой. Очень скоро никто из соседских детей ни за что не соглашался играть с ним. Он их… мучил.

Глаза Тики расширились:

— Мучил?

— Не нарочно, — быстро сказала Сара. — Он потом всегда так расстраивался. Слава богам, ему не доставляло удовольствия причинять другим боль. Но для него не существовало сражений понарошку. Он дрался с яростным огнем в глазах и настоящей жаждой крови. Дети стали бояться его, он стал одинок. Но он был горд и никогда не признался бы, что отчуждение ранит его.

Война в конце концов добралась и до Палантаса, и государь Сот и Китиара командовали армией, взявшей город. Многие погибли в тот день.

Всюду полыхали пожары; сгорел и наш дом. Но я плакала от счастья, услышав, что Китиара убита. Я повторяла себе, что теперь, уж конечно, темная туча оставит в покое душу моего мальчика… Но я ошибалась.

Стилу было уже двенадцать, когда однажды ночью меня разбудил стук в дверь. Я выглянула в окно и увидела трех всадников в черных плащах. Все старые страхи ожили во мне. Я разбудила Стила и сказала, что мы должны бежать. Он отказался. Я думаю… я думаю, что его позвали. Он сказал, что я могу бежать, если хочу, а он не боится. Всадники выломали дверь. Ими командовал… думаете, кто? Ариакас!

— Повелитель Армии Красных Драконов? — удивился Карамон. — Но он погиб в храме во время последней атаки. Как он мог появиться у вас?

— Говорят, он был последним возлюбленным Китиары, — вставила Тика.

Сара пожала плечами:

— Не думаю. Я слыхала другое. С ним делила ложе Зебоим, дочь Такхизис, и родила ему сына, Ариакана. Ариакан сражался бок о бок с отцом всю войну. Он — воин редкой отваги. Когда в последней битве Соламнийские Рыцари пленили его, более мертвого, чем живого, они были столь восхищены его доблестью, что обращались с пленником как с величайшим из воинов. Он прожил среди них много лет, пока рыцари не решили, что больше от него не будет вреда — ведь война к тому времени давно закончилась. Ариакан же свыкся с их устоями и обычаями и даже стал подражать им, хотя и высмеивал их, как он говорил, «немощь и изнеженность». Отпущенный на свободу, он вернулся к Такхизис, и она повелела ему основать рыцарский орден, преданный ей, как Соламнийские Рыцари преданы Паладайну. «Собери в него лучших детей моих воинов, — велела она, — вырасти их в благоговении передо мной, пусть они будут моими душою и телом. Пусть они, когда станут мужчинами, будут готовы отдать за меня свою жизнь». И Ариакан начал собирать мальчиков, — голос Сары дрогнул. — Затем он пришел в ту ночь к моему порогу. Он искал сына Китиары — и нашел его. Позже Ариакан клялся мне, что это Кит сказала о ребенке еще его отцу. Но я не верю. Я думаю… я думаю, что его привел к нам Даламар.

— Но Даламар сказал бы мне! — возразил Карамон. — Мы с ним были… ну… нет, не друзьями, но нас связывало взаимное уважение. В конце концов, это мой племянник. Даламар непременно сказал бы мне!

— Вовсе нет! — встряла Тика. — Он был черным магом и служил лишь себе и Властительнице Тьмы. Если она велела ему… — Не договорив. Тика пожала плечами.

— Если она велела ему… — повторила Сара, глядя в темное небо за окном. — Да, Такхизис нужен Стил. Я чувствовала это всем сердцем еще тогда. Она делает все, чтобы завладеть им, — и она очень близка к своей цели!

— Что вы хотите этим сказать? — изумился Карамон.

— Той ночью Ариакан предложил Стилу стать одним из паладинов Тьмы.

— Сара нащупала у горла брошь в виде лилии и сжала ее в ладони. — Стать Рыцарем Такхизис.

— Это невозможно! — вскричал Карамон. — Рыцарство несовместимо с Тьмой.

— Оказывается, совместимо, — усмехнулась Сара. — И сын Китиары должен вскоре занять в этом ордене высокое положение. Ариакан знал, чем прельстить мальчика. Той ночью он заговорил с ним как с мужчиной. Он обещал сделать его могучим воином, обещал славу, богатство, власть. И мой сын согласился пойти с ним. Ни мои слезы, ни уговоры не могли удержать его. Я добилась лишь одного — дозволения пойти вместе с ним. Ариакан согласился: ему нужен был кто-то, кто готовил бы для мальчика, стирал и штопал ему одежду. И… и кажется, я ему понравилась, — тихо прибавила Сара. — Да, — продолжала она с горькой улыбкой, — я стала его женщиной.

И была ею, пока не состарилась — или не надоела ему.

— Я понимаю, — сказала Тика, дотрагиваясь до ее руки. — Вы сделали это ради сына.

— Да! — выкрикнула Сара. — Я ненавидела их всех — каждый час, каждый миг. Я ненавидела Ариакана. Вы не знаете, что я вынесла. Много раз я хотела убить себя. Но я не могла оставить Стила. В нем еще оставалось добро, хотя они изо всех сил пытались погасить эту искру. Ариакан давно избавился бы от меня, если бы не Стил. Он всегда защищает меня. Он никогда не говорит об этом, но мой мальчик все еще любит меня.

Стил верен и честен, как и его отец, и его разрывает надвое, ибо верность мне борется с верностью им. Он создан для рыцарства, но не ведает иного, кроме того, к чему его готовят. Через три дня он должен принести клятву и посвятить себя Такхизис. Вот почему я здесь, хотя и знаю, что Ариакан убьет меня, если обнаружит мое исчезновение.

— Так что же вы хотите? — в который раз спросил Карамон. — Мы легко найдем вам убежище, если дело в этом…

— Нет, при чем тут я! Я хочу, чтоб вы остановили моего сына! Он ведь родня вам! Да, он принадлежит Тьме, но он горд и честен! Вы должны показать ему, что он собирается сделать величайшую ошибку.

Карамон вытаращил на нее глаза:

— Но если вы, мать, столько лет были не в силах отговорить его, то что могу сделать я? Он не захочет и слушать!

— Вас — да. Но он послушает отца.

— Его отец мертв, госпожа.

— Но я слыхала, что его тело лежит нетленным в Башне Верховного Жреца. Говорят, оно обладает чудесной силой. Отец не оставит в беде своего сына!

— Н-ну… может быть… — неуверенно пробормотал Карамон. — Я видел много чудес за свою жизнь… Ну хорошо, а от меня-то вы что хотите?

— Я хочу, чтобы вы провели Стила в Башню Верховного Жреца.

У Карамона отвисла челюсть:

— И всего-то? А если он не захочет идти?

— Конечно, не захочет, — кивнула Сара. — Вам придется заставить его. И это будет нелегко, поверьте. Он — искусный воин. Но вы сможете, я знаю.

Карамон смотрел на Сару, по-видимому, лишившись дара речи.

— Вы должны это сделать! — с силой сказала она, прижимая руки к груди. — Иначе сын Стурма будет утерян для мира!

Глава 4 Карамон пытается вспомнить, куда он дел свои доспехи

— Что ж, — сказала Тика, вскакивая. — Если вы и впрямь улетаете до света, пора начинать собираться.

— Что?! — переспросил Карамон. — Надеюсь, ты шутишь?!

— Никогда еще не была так серьезна!

— Но…

— Мальчик — твой племянник!

— Да, но…

— А Стурм был твой друг!

— Я знает, но…

— Это твой долг! — заявила Тика непререкаемым тоном. — Вспомни-ка лучше, куда ты дел свои доспехи. Нагрудник не подойдет, но вот кольчуга…

— Ты и в самом деле думаешь, что я полечу на синем драконе?.. А кстати, куда? — обернулся Карамон к Саре.

— В крепость. На север отсюда, на острове в Сиррионском море.

— …В какую-то крепость на острове, тайное убежище, где Владычица Тьмы воспитывает своих волчат! Крепость, полную ее приспешников! Могу себе представить: является туда пожилой воин и предлагает одному из паладинов прогуляться до Башни Верховного Жреца! Но если даже я войду туда живым — в чем сомневаюсь, — как я добьюсь у рыцарей Соламнии позволения войти в эту башню, да еще с рыцарем Тьмы на пару?

Под конец Карамон почти кричал. Тика махнула рукой и исчезла в кухне.

— Если меня не убьют там, — проревел он ей вслед, — меня убьют здесь!

— Тише, дорогой, ты разбудишь детей! — Тика вернулась с сумкой и принялась укладывать туда холодное мясо и флягу с вином. — Вы проголодаетесь к утру. Я принесу тебе свежую рубашку, а ты поищи оружие, — помнится, стоял у нас большой ларь под кроватью. — Она поцеловала мужа, снова проходя на кухню, откуда вскоре послышался ее голос:

— Я уверена, Сара знает, как провести тебя в крепость, а об остальном позаботится Танис.

— Танис?! — повторил Карамон.

— Ну конечно. Не можешь же ты идти один. Извини, дорогой, но ты все-таки не в лучшей форме! Кроме того… — Она быстро оглянулась на Сару — та стояла у двери, застегивая плащ. Тика понизила голос до шепота:

— Китиара могла и солгать! А что если настоящий отец — все-таки Танис? К тому же, — продолжала она уже громко, — Танис — единственный, кто действительно сможет провести вас в Башню. Рыцари не посмеют отказать ему.

Ни ему, ни Лоране… Лорана — жена Таниса, — пояснила она для Сары. — Она была одной из предводительниц рыцарей Соламнии в Войне Копья. Сейчас они оба — нечто вроде связующего звена между рыцарями и эльфийскими народами. Отказать им — означает отказать всем эльфам, и рыцари хорошо это знают… Ведь так, Карамон?

— Вероятно, — проговорил Карамон. Он не совсем поспевал за ходом мыслей своей жены.

Тика знала, что, если не затормошить его сейчас и дать ему время на раздумья, он, вероятнее всего, не пойдет никуда. Поэтому, когда он пробормотал:

«Надо бы, наверное, дождаться, пока старшие прискачут с равнин…» — она быстро сказала:

— На это у нас нет времени. Они могут застрять у Речного Ветра и на месяц. К тому же там сейчас, я знаю, гостят и дочери Золотой Луны, так что мы не скоро дождемся детей назад. — Она подтолкнула Карамона к двери, ведущей в их комнаты. — Ты помнишь, как добраться до замка Таниса?

— Да, конечно, — быстро кивнул Карамон, и Тика поняла, что он не помнит. Это было ей только на руку. Пока он вспоминает, она успеет собрать мужа в дорогу, и подумать надо всем остальным времени у него уже не будет.

Не успеет он сообразить, что произошло, как окажется на спине дракона и тогда уже не сможет повернуть назад.

Едва он исчез за дверью, все напускное оживление слетело с Тики.

Плечи ее поникли.

Удивившись внезапно наступившей тишине, Сара обернулась. Увидев бледное и несчастное лицо хозяйки, она поспешно шагнула к Тике:

— Благодарю вас. Я знаю, что вам это нелегко далось. И я не могу лгать вам — там опасно, очень опасно. Но я в самом деле знаю потайной ход, которым смогу провести его в крепость. А взять с собою Таниса Полуэльфа было превосходной идеей.

— Надеюсь, все обойдется, — сказала Тика, еще раз проверяя, все ли она сложила в походный мешок. — Я должна была это сделать. Позавчера мои два мальчика умчались на равнины. Они еще моложе, чем ваш сын. Я улыбалась и махала им с крыльца, уверенная, что увижу их — через неделю, или через месяц, или вообще когда-нибудь. Но каждый раз у меня сжимается сердце при мысли, что они могут так же однажды уехать и больше никогда не вернуться.

— Я понимаю, — сказала Сара, — я тоже мать. Но где бы ни скитались ваши мальчики, вы хотя бы знаете, что души их озарены светом… — Она прижала ладони к щекам и судорожно всхлипнула. Тика неловко дотронулась до ее плеча. — Что если я опоздала? — с трудом выговорила Сара. — Конечно, мне надо было прийти раньше, но я так надеялась!.. Я всегда надеялась, что он справится сам.

— Все будет хорошо! — повторяла Тика. — Все на свете будет хорошо.

В зал вышел Карамон. Он был облачен в кольчугу, которая хорошо сидела у него на плечах, но была явно тесна в талии. На лице гиганта было написано сомнение.

— Кто бы мог подумать! — бормотал он, как можно туже затягивая пояс. — Что-то не припомню, чтобы эта штука была такой тяжелой!

Глава 5 Танис Полуэльф

Карамон все же вспомнил, как добраться до замка Таниса в Солантусе.

Трудность была в том, что он помнил путь по земле, а не над землей. Но Сара неплохо знала Ансалон с высоты драконьего полета.

— У Ариакана превосходные карты, — сказала она с некоторым смущением. Нельзя сказать, что осведомленность рыцарей Такхизис обрадовала Карамона, но на сей раз это было только кстати.

Путешествие было не из приятных — во всяком случае для Карамона.

Едва он оказался на спине дракона, летящего сквозь холодную осеннюю ночь, вся сонливость слетела с гиганта. Теперь он видел, что затея не просто опасна, а почти безумна. Более всего его занимал сейчас вопрос: а как он объяснит все происходящее Танису Полуэльфу? Что если Танис и в самом деле отец ребенка? Что скажет на это Лорана? Она никогда не имела с Кит ничего общего. И как почувствует себя после всего этого сын Таниса?

Чем больше Карамон думал об этом, тем яснее понимал: Танис откажется помогать ему. Сгоряча он даже велел Саре поворачивать обратно к трактиру, но ветер так свистел в ушах, что она просто не расслышала его слов — или сделала вид, что не расслышала. Оставалось только прыгать вниз — но это было уж вовсе глупо.

Конечно, он мог бы принудить Сару силой. Но помимо всадницы был еще ее дракон, который и так смотрел на Карамона с подозрением. И едва Карамон успел обдумать все это, как они уже приземлялись на вершине холма недалеко от замка.

Карамон вылез из седла. Близилось утро. Сара успокаивала дракона и наказывала ему вести себя прилично, пока она не вернется, — во всяком случае, Карамон надеялся, что она говорила именно это, ибо он не понял ни слова. Дракон лег, и всадница направилась вниз по холму. Пройдя с десяток шагов, она остановилась, заметив, что Карамон не сдвинулся с места.

— Что-нибудь не так?

Карамон взглянул ей в лицо и глубоко вздохнул.

— Ладно, — сказал он мрачно. — Я иду.

— Карамон Маджере! — вскричал Танис, выслушав его запинающийся рассказ. — Из всех тугодумов ты… — Он быстро обернулся на Сару. — С вашего позволения, госпожа.

Ухватив гиганта за рукав, Полуэльф увел его на другой конец жарко натопленного зала.

— Это может быть ловушкой, подумал ты об этом?

— Да, — невесело сказал Карамон.

— Ну и?..

— Надеюсь, что все же нет.

Танис сокрушенно вздохнул.

— Ты понимаешь, о чем здесь идет речь?.. — начал было он, но Карамон прервал его:

— Я имею в виду, что зачем бы воинам Тьмы понадобился старый толстый трактирщик? Зачем плести ради меня такие сети — с сыном Кит и так далее?

— Но быть может, эта сеть сплетена не только ради тебя, — возразил Танис.

— Я думал и над этим, — важно кивнул Карамон. — Ты, конечно, куда более желанная дичь. Но о тебе заговорила Тика, а не Сара. А я, — добавил он после минутного раздумья, — плохо представляю, зачем бы это Тике заманивать тебя в ловушку.

— Ну разумеется! — отозвался Танис. — Хорошо, может быть, это и не ловушка. Может быть, я просто не хочу… — Он покачал головой. — Я хорошо помню тот день, в который погибла Китиара. Она пыталась убить Даламара, помнишь? И не смогла…

Танис помолчал и снова покачал головой:

— Она умерла у меня на руках. Перед смертью она бредила каким-то мертвым рыцарем, умоляла меня спасти ее от него… И вот снова ее голос тревожит меня — теперь уже после смерти…

— Но речь не о ней, Танис. Ее сын…

— Если эта женщина сказала правду! — оборвал его Полуэльф.

Карамон глянул на него озадаченно:

— Так ты ей не веришь?

— Я не знаю, чему верить. Но в одном ты прав — мы должны выяснить истину и сделать все, чтобы спасти бедного мальчика — неважно, чей он там сын. К тому же я давно хотел глянуть, каким стал теперь Ариакан. К нам уже поступали сведения о том, что Такхизис готовит свой собственный рыцарский орден, но точно о нем никто ничего не знал. Ее рассказ, — он кивнул на тонкую фигурку в синем плаще, — подтверждает, что все еще страшнее, чем мы думали.

Танис вдруг улыбнулся и тряхнул головой:

— Засим я вас оставлю. Не знаю, что нас там ждет в этой крепости, а мне предстоит нелегкая работенка прямо сейчас: сообщить все это жене.

Танис отсутствовал около часа. Все это время Карамон нервно вышагивал по залу, представляя, какую бурю сейчас выдерживает Полуэльф. Лорана очень хорошо знала о любовной связи Китиары с ее мужем, и, казалось, ее этот давний союз никак не затрагивал. Но кто знает, что она скажет теперь, когда появился ребенок? Карамон просто не мог себя заставить поверить в то, что отцом его был действительно Стурм.

— Но для чего Кит лгать? — бормотал он себе под нос.

Впрочем, он никогда не мог сказать, чем руководствовалась его старшая сестра в своих словах и поступках.

Наконец в зал вышел Танис рука об руку с женой. Лорана улыбалась, и Карамон вздохнул с облегчением. Оставив мужчин, она тотчас направилась к Саре, сгорбившейся на стуле подле очага, и заговорила с ней тихо и ласково. Карамон отметил про себя, что она ничуть не изменилась — в отличие от Таниса, который, будучи Полуэльфом, все-таки старел. Когда эти двое поженились — а было это двадцать лет назад, — они казались одногодками. Теперь же они больше походили на отца и дочь.

— В конце концов, она знала об этом, когда шла за него. замуж! — пробормотал Карамон. — И не мое это дело.

Как посредник между Соламнийскими Рыцарями и эльфами, Танис был готов отправиться в путь в любое время дня и ночи, поэтому сборы его были недолгими. Увидев его в старой кожаной куртке и зеленом плаще, Карамон невольно улыбнулся, вспомнив их былые скитания.

Наверное, Лорана подумала о том же, потому что, подойдя к мужу, дернула его за отросшую бороду и сказала ему на ухо что-то поэльфийски, от чего Танис радостно рассмеялся. Она обняла его и поцеловала. В зал вышел их сын — попрощаться с отцом. Это был бледный, болезненный юноша, лицом гораздо более похожий на мать, чем на отца, и вид у него был такой, как будто он ни разу в жизни не покидал пределов отцовского замка — ни ради охоты, ни ради приключений.

Глядя, какими глазами следят Танис и Лорана за своим отпрыском — словно пара ласточек за неоперившимся птенцом, — Карамон подумал, что так они вскоре потеряют его. Еще куда бы ни шло, если бы он был только эльф, — пусть бы сидел себе день-деньской уткнувшись в книги. Но мальчишка был и человеком. Если бы Танис хоть раз пригляделся как следует, какими глазами каждый раз провожает его сын, когда он отправляется в очередное путешествие в огромный мир на поиски приключений, о которых мальчик только читал!

— Когда-нибудь, Танис, — тихо проговорил Карамон, — ты вернешься домой и увидишь, что клетка опустела!

Они взбирались на холм, где синий дракон дремал, сунув голову под крыло.

— О чем это ты бормочешь? — весело крикнул Карамону Танис, но тот только покачал головой.

Увидев дракона. Полуэльф скорчил гримасу. Дракону тоже явно не понравился запах эльфа. Он выпрямился, дернул головой, раздувая ноздри, захлопал крыльями. Сара, что бы она там ни рассказывала о себе, видимо, была опытной наездницей. Она прикрикнула на своего «коня», и дракон послушно лег, кося на нее круглым глазом. Карамон первым вскарабкался в седло, затем помог сесть своему другу.

— Славный у тебя мальчишка! — сказал Карамон, вспомнив, что Танис его о чем-то спрашивал.

— Благодарю, — сказал Танис, устраиваясь в седле. Он бросил взгляд на свой замок, где у дверей видна была в свете занимающегося утра тонкая мальчишечья фигурка. — Но что-то он плох последнее время. Если б мы могли дознаться, что с ним такое творится! Даже прорицательница Крисания не может сказать нам!

— Отпустил бы ты его как-нибудь к нам погостить! — сказал Карамон.

— Уж мои бы мальчишки его погоняли по лесам и долам!

— Посмотрим, — сказал Танис равнодушным тоном, и Карамон понял, что предложение не принято. — Не было ли за вами погони, госпожа?

Карамон оглядел небо. Утро уже вовсю звенело вокруг птичьими голосами, позднее осеннее солнце лениво поднималось из-за горизонта. И никаких драконов.

— К счастью, они не хватились меня, — сказала Сара, но взгляд ее был озабочен. — Я сейчас как раз натаскиваю молодых драконов и часто беру какого-нибудь поразмяться с утра. Я предвидела, что рано или поздно мне это понадобится. — Она наклонилась к огромному уху и что-то сказала.

Синий стрелой прянул в воздух, оттолкнувшись от холма мощными лапами.

Описав круг над замком, он устремился на север. — Мы будем у крепости как раз когда стемнеет, — сказала Сара. — Конечно, мы потратим целый день, но нам бы лишь поспеть до послезавтра. — Она обернулась к Танису. — Как вы думаете, у нас не возникнет сложностей с Соламнийскими Рыцарями?

— С Соламнийскими Рыцарями всегда сложности, — уклончиво ответил Танис. И Карамон удивленно хмыкнул — он давно не видел Полуэльфа в таком дурном расположении духа. Но может быть, все дело было в том, что Танис ехал на встречу со взрослым сыном, которого он никогда не видел. — Но надеюсь, с помощью Паладайна мы как-нибудь справимся и с этим.

Синий дракон сдержанно зарычал, из пасти его вырвался дым.

— Не стоит произносить при нем имени этого бога, — тихо предупредила Сара.

Разговоры Как-то сами собой прекратились: довольно трудно расслышать что-либо, когда в ушах свистит леденящий ветер, а над головой хлопают, рассекая воздух, крылья дракона. Они молча летели прочь от Ансалона, прочь от светлых земель, в самое сердце Тьмы.

Оставалось всего два дня.

Два дня на спасение души.

Глава 6 Держательница Бури

— Мой бог! — воскликнул Танис, не уточняя, какого именно бога призывает он в свидетели своему изумлению. — Какая громадина!

— Как зовется эта крепость? — спросил Карамон.

— Держательница Бури, — ответила Сара. Она произнесла эти слова не поворачивая головы, зная, что ветер донесет их до сидящих позади, и Карамону показалось, что сам ветер провыл ответ ему в уши. — Так назвал ее Ариакан. Он сказал, что, когда ее ворота распахнутся, на Ансалон обрушится буря, сметающая все на своем пути.

Крепость находилась далеко на севере от Ансалонского континента.

Стены ее высились на каменистом островке, пустынном и заброшенном. Волны ежечасно бились о скалы, и черные камни вечно блестели влагой и искрящейся морской пеной. На зубчатых башнях горели сторожевые огни, служившие маяками для драконов, чьи темные тени метались в небе, заслоняя звезды огромными крыльями.

— Что это они так мечутся? — с беспокойством спросил Карамон. — Случайно, не из-за нас?

— Нет, это учения, — ответила Сара. — По ночам отрабатываются внезапные атаки. Ариакан говорит, что самой большой ошибкой в проигранной войне были сражения при свете дня, и теперь он натаскивает рыцарей и драконов на ночные сражения.

— Да, иначе как на драконе сюда, конечно, не попасть, — пробормотал Танис, глядя на неприступный скалистый берег, на камнях которого клочьями оседала белая пена.

— Дело не в том, что здесь невозможно высадиться, — ни один корабль не доплывет сюда. Даже минотавры не заходят так далеко на север, и это еще одна причина, по которой Ариакан выбрал именно этот остров. Сюда можно попасть только на драконе либо с помощью чар.

Они прилетели незамеченными — во всяком случае, никто не обратил на них особенного внимания. Огромный красный дракон заворчал на них, когда Синий, казавшийся рядом с ним игрушечным, проскочил мимо него и остальных, снижаясь к крепости. Еще два дракона изменили направление полета и рявкнули вслед синему нечто громоподобное. С одного из них Сару окликнул всадник; она что-то спокойно ответила. Никто не попытался задержать ее, когда она направила своего дракона вниз, умело лавируя между тренирующимися.

Карамон был подавлен. Он никак не ожидал встретиться с хорошо обученной армией. Наверху кипел настоящий бой; он был не менее впечатляющ, чем те, в которых Карамон принимал участие, и при этом драконы дрались вполсилы — ни огня, ни ядовитого дыхания, ни сверкающих молний не было и в помине. На лице Таниса застыло выражение мрачной решимости, но, в отличие от Карамона, он не просто смотрел, а старался запомнить количество всадников и больших драконов.

Недалеко от основных построек была расчищена небольшая площадка — к ней Сара и направила своего дракона. За площадкой виднелись еще какие-то невысокие строения, опрятные и мирные, как крестьянские домики.

— Это конюшни, — тихо пояснила Сара. — Спешивайтесь и молчите, говорить буду я.

Мужчины кивнули и плотнее запахнули синие плащи, скрывавшие их одежды ансалонцев. Один Сара привезла с собой, полагая спрятать под ним Карамона;.

Танису ей пришлось отдать свой. Она лишь отколола с него черную брошь.

— Не дотроньтесь до нее случайно, — предупредила она. — Ее благословили черные жрецы.

— Но вы же дотрагиваетесь?

— Я привыкла, — тихо отозвалась она.

Синий дракон, видимо, хорошо зная свое место, тихонько отполз в сторону. Из стойл доносилось злое, пронзительное ржание. Вверху шел бой, и лошади возмущались тем, что их оставили в стороне, — Рыцари учатся сражаться не только на спинах драконов, но и верхом на лошадях, — пояснила Сара.

— Я смотрю, Ариакан продумал каждую мелочь, — заметил Танис. — А где вы держите драконов? Эти стойла явно малы.

— Нет, конечно, не здесь — для этого остров слишком мал. Драконы живут где-то в своих землях — никто не знает, где именно. Они просто приходят на зов, и все.

— Внимание! — прошептал Карамон, дернув Сару за рукав. — Мы не одни!

Хобгоблин, бежавший через двор по какой-то своей надобности, остановился и уставился на пришельцев.

— Это еще кто? — вопросил он, поднимая повыше свой факел. — Никто из синих не улетал сегодня. А-а, женщина Ариакана!

Сара стянула шлем и тряхнула рассыпавшимися волосами.

— Для тебя, слизняк, он — Повелитель Ариакан! А у меня, Глоб, есть имя. Или ты позабыл его?!

Гоблин попятился.

— Саара, — нараспев сказал он. — И где же это ты была нынче вечером, Сара? И кто эти двое? — Маленькие поросячьи глазки сверлили Карамона и Таниса, хотя ихзакутанные в плащи фигуры были почти неразличимы в неверном свете факела.

— На твоем месте, Глоб, я не задавала бы так много вопросов, — холодно сказала Сара. — Присмотри-ка лучше за моей девочкой, да не попадись ей на зуб — она что-то нынче зла. Вы, — бросила она через плечо, не оборачиваясь, — следуйте за мной.

Карамон и Танис прошли вслед за нею мимо несколько струсившего гоблина, и все бы обошлось, если бы, по несчастью — или волею Властительницы Тьмы, — порыв ветра не дунул в лицо Танису. Седые волосы отнесло назад, и стали видны остроконечные уши эльфа.

Гоблин задохнулся от неожиданности. Подскочив к Танису, он схватил его за руку и ткнул факелом прямо ему в лицо, едва не подпалив бороду.

— Эльф! — завопил гоблин и прибавил грязное ругательство. Рука Карамона метнулась к мечу, но Сара опередила его:

— Убери свой факел от его ушей, идиот! Не то Ариакан сделает твои такими же!

Вырвав факел из руки гоблина, Сара затушила его о камень.

— Что это значит? — опешил Глоб. — Это же эльф! Лазутчик!

— Конечно, лазутчик, — сказала Сара. — И теперь тебе отрежут язык, чтобы ты не выболтал кому-нибудь, что видел здесь эльфа-перебежчика!

— Я буду нем как рыба, — испуганно забормотал Глоб. — Я не болтун.

Повелитель знает это.

— Но теперь очень немногие захотят, чтоб ты им стал, так что уж лучше тебе оставаться без языка! — заявила Сара. — Любой дурак в белом одеянии сумеет заставить тебя разговориться, если поймает.

Танис, усмехнувшись, набросил на голову капюшон, скрыв лицо. Гоблин вдруг осклабился:

— Мне плевать на твои слова. Я сейчас же пойду и донесу об этом.

— Твое дело, — пожала плечами Сара. — Припомни, что случилось с Блошем, — а если не помнишь, сходи и спроси у него. Я думаю, ты здорово надсадишь глотку, добиваясь от него хоть какого-нибудь ответа.

Гоблин отпрянул, нервно облизнув вышеупомянутым языком тонкие губы.

Еще раз глянул на Таниса, сплюнул с досады и убежал.

— Нам туда, — показала Сара.

Мужчины поспешно зашагали за ней. Все трое видели, что гоблин подбежал к какому-то воину в темных доспехах и быстро заговорил, указывая в их сторону.

— Делайте вид, что не заметили, — прошипела Сара сквозь зубы.

— Надо было все-таки свернуть ему шею, — пробормотал Карамон.

— Здесь негде спрятать тело, — спокойно ответила Сара, и мужчины глянули на нее с некоторым удивлением — так буднично это прозвучало. — Идемте.

— Эта шлюха Ариакана… — ясно донеслось до них.

Губы Сары искривились в усмешке:

— Это было глупо с его стороны. Не хватайтесь за мечи. Вот, слышите?

Послышался звук оплеухи, и раздался низкий голос:

— Будь почтителен, когда говоришь о госпоже Саре!

Гоблин с визгом отлетел к стойлам, а воин отправился по своим делам, даже не глянув на пришельцев.

— Наверняка донесет, — шепнул на ходу Танис. Карамон только крепче стиснул рукоять меча.

— Не беспокойтесь, — отозвалась Сара. — Я все продумала. Ариакан и прежде приводил сюда соглядатаев из других народов — если хотел запугать.

А гоблин и в самом деле может поплатиться языком. Так уже было с одним.

— А дракон? Он ничего не скажет?

— Ей я сказала то же самое. К тому же Флейра предана мне. Все синие такие. Они не любят красных.

— Тот рыцарь… — начал Танис, но Сара перебила его.

— Взялся защищать шлюху? — усмехнулась она. — Не слишком достойно рыцаря, правда?

— Я не это имел в виду.

— Но ведь подумали. — Она обернулась. Глаза ее горели недобрым огнем. Она гордо вскинула голову. — Я — это я. И я бы сделала это еще раз. Что бы не отдали вы за своего сына? Честь? Богатство? Да хоть самую жизнь!

Тучи рваными клочьями черного тумана бежали по небу, и в разрывах их изредка появлялся серебристый серп Солинари. Внезапно он вспыхнул особенно ярко, и Таниса посетило странное чувство прозрения будущего, словно Сара своей гневной речью открыла дверь в потаенную комнату. В ней стоял его сын, и воздух вокруг него тихо звенел от острого предчувствия беды. Снова набежали тучи, и дверь захлопнулась. Танис встряхнул головой.

— Ариакан никогда ничего не обещал мне, — сказала Сара, по-своему истолковав потрясенное молчание Полуэльфа. — Я всегда знала, что я — просто игрушка для него, не более. Он никогда не называл меня женой. Ему теперь всего сорок, и он помолвлен с битвой. Он часто повторял мне:

«Истинный рыцарь должен быть предан лишь одной женщине — войне». Он называет себя отцом юных паладинов Такхизис. Он учит их порядку и послушанию, учит уважать таких же рыцарей, как они сами, и более всего уважать достойного врага. Учит их чести и гордости. Он воистину сумел взять у Соламнийских Рыцарей все самое лучшее! «Не рыцари победили нас, — говорит он своим воспитанникам. — Мы сами разгромили себя. Отриньте мелочные страстишки и отдайтесь единственной страсти, достойной паладина, — служению Повелительнице!»

Сара вздохнула.

— Эти мальчики, — проговорила она, — воспитывались вместе с самого детства. Они почти братья. И они не будут сомневаться ни секунды, если понадобится отдать жизнь за брата — или за Властительницу Тьмы.

Танис покачал головой:

— Мне трудно в это поверить, Сара. Всю жизнь я видел, как приверженцы зла душат и братьев, и сестер, лишь бы утолить собственную непомерную гордыню и жажду власти. И если теперь это не так… — он запнулся и умолк.

— То что? — резко спросила Сара.

— Если носители зла начнут сражаться во имя какой-то единой цели, которую почитают священной… — Танис мрачнел с каждым словом. — Тогда мир и впрямь окажется в большой опасности.

Он вздрогнул, словно от холода, и плотнее запахнул синий плащ.

— Но этого, благодарение богам, никогда не случится, — закончил он не слишком уверенно.

— Не торопитесь благодарить богов, — жестко усмехнулась Сара. — Вы еще не видели сына Стурма.

Глава 7 Почему ты ни разу не спросил?

Апартаменты Сары состояли из двух комнат за одной из множества дверей, тянувшихся в башнях и галереях за внешней стеной. В ее комнатах слышен был приглушенный рев прибоя, в бессильной ярости разбивающегося о надежные стены твердыни. Танис облизал влажные губы и почувствовал привкус соли.

— Скорее, — шепнула Сара, отпирая дверь. — Стил скоро придет.

Она впустила их внутрь. Комнатки были маленькие, но теплые и сухие.

Обстановка отличалась крайней суровостью. В очаге был подвешен железный котел. Стол и два стула были придвинуты как можно ближе к огню. В другой комнате за темным пологом стояла кровать, да у стены размещался огромный сундук.

— Стил живет не здесь, а с остальными, — пояснила Сара, доставая из маленького погреба холодное мясо и овощи. Карамон принялся раздувать уголья. — Но ужинать всегда приходит ко мне. Бросьте возиться с огнем, прячьтесь за занавеску. По счастью, здесь всегда шумят волны, поэтому никто не услышит наших разговоров.

— Так что вы задумали? — спросил Танис.

Сара достала из кармана крошечный флакон и поднесла его к свету.

— Сонное зелье, — ответила она.

Танис понимающе кивнул. Он хотел спросить еще о чем-то, но тут Сара прижала палец к губам и впихнула мужчин в соседнюю комнату. Танис и Карамон затаились в полутьме. Сара задернула полог. Сквозь щель они видели, как женщина склонилась над котлом, сжимая флакон в руке.

Она была бледна, губы ее дрожали.

Танис с беспокойством взглянул на Карамона. «Она не сможет этого сделать!» — прочел тот собственную мысль в глазах Полуэльфа. Друзья напряглись, но ни тот, ни другой не представлял, что они предпримут, если Саре в самом деле в последний момент откажет решимость.

Резким движением, пробормотав какую-то молитву, Сара опрокинула флакон над котлом.

И в тот же миг раздался громкий стук в дверь.

— Входи! — крикнула она поспешно, пряча пустой флакон в вырезе ворота рубашки.

Дверь распахнулась, и в комнате появился юноша. Карамон вытянул шею так, что заломило в затылке. Танис, сам не отрывая глаз от щели, дал несильного тычка увлекшемуся другу.

Юноша стоял к ним спиной. Сбросив мокрый плащ, он принялся расстегивать широкий пояс с мечом. Тщательно отерев ножны, рисунок на которых изображал сплетенные стеблем черной лилии топор и череп, он поставил меч у стены. Потом расстегнул нагрудный панцирь и стянул шлем, тряхнув головой так знакомо, что у Таниса защемило сердце. Он словно наяву увидел Китиару, стягивающую шлем с точно таким же жестом.

Склонившись над Сарой, юноша поцеловал ее в щеку.

— Как ты, мать? Ты плохо выглядишь. Тебе нездоровится?

Сара не сразу справилась с собой.

— Нет, просто устала. Я потом расскажу тебе. Но ты же промок до костей! Наверху дождь? Сейчас же снимай все это.

Стил рассмеялся и принялся расстегивать кожаную куртку, встряхивая длинными, влажными на концах волосами. У Китиары тоже вились волосы, но она носила их всегда коротко стриженными, и ее сын словно искупал этот грех. Юноша шагнул к очагу, протягивая озябшие руки, огонь осветил его лицо.

Карамон коротко вскрикнул от неожиданности. Танис беззвучно зашипел, зажимая ему рот ладонью.

— Что это? — быстро оглянулся Стил.

— Просто ветер хлопает ставней, — сказала Сара с невероятным спокойствием.

— Я укрепил их, когда был у тебя последний раз, — ответил Стил, хмурясь. Он шагнул к смежной комнате.

— Эту щеколду надо менять, ее уже толком не починишь, — сказала Сара. — Садись есть, пока не остыло. Ты все равно ничего не сможешь с ней сделать, покуда не уляжется ветер.

Стил оглядел темную комнату и вернулся к очагу. Танис наконец медленно выдохнул и отпустил Карамона.

Юноша принялся уплетать суп, но на третьей ложке поморщился и принюхался. Мужчины разом напряглись.

— Что это такое, мать? — возмущенно заявил Стил.

— А… что? — опасливо спросила Сара.

— "Ешь, пока не остыло!" — передразнил он, выплескивая суп из миски обратно в котел. — Да он и не нагревался! Что с тобой такое, ты что, только пришла? — Заметив, что лицо Сары смертельно побледнело, он кинулся к ней и взял ее руки в свои. — Что с тобой?

* * *

Но та уже вздохнула с облегчением — и Танис с Карамоном за пологом сделали то же самое.

— Я и в самом деле только что пришла.

— Да, мне говорили, что тебя не было весь день. Что ты такое делала?

— Я… я привезла парочку шпионов с континента.

— Ты была на континенте?! — Брови Стила снова сошлись на переносице. — И Повелитель Ариакан допускает, чтобы ты рисковала жизнью ради каких-то шпионов?! Ну, я поговорю с ним…

— Нет, нет. Стил, — остановила его Сара. — Он не посылал меня, я полетела сама. Иначе бы на Флейре полетел кто-нибудь другой, а этого я не могла допустить. Ты знаешь, какой она может быть, когда злится.

Она отвернулась и принялась ворошить кочергой уголья.

— Мне не нравится, что ты возишься с этими ублюдками, мать. Не так уж они и необходимы для нашей великой цели.

— Я делала это не для вашей цели, — тихо сказала Сара, глядя на вспыхнувшее пламя. — Я делала это для тебя.

— Ты поймала для меня парочку шпионов? — изумленно и весело переспросил Стил.

Сара отставила кочергу, выпрямилась и взглянула на сына:

— Когда-нибудь, Стил, ты погибнешь в никому не нужной битве. И все мои старания сохранить тебя пойдут прахом. — Она вдруг всхлипнула и прижала руки к груди. — Сын мой! Откажись приносить эти проклятые обеты!

Не губи свою душу…

— Мы уже не раз говорили с тобой об этом… — сухо начал побледневший юноша, но она бросилась ему на шею, повторяя:

— Ты же сам не хочешь этого, ну признайся, что не хочешь! Ты не хочешь отдавать душу Владычице Тьмы!..

Стил мягко отстранился:

— Я не понимаю, о чем ты.

— Ты понимаешь, очень хорошо понимаешь! Я вижу, твое сердце рвется пополам! Ты тянул как мог с этой клятвой, и если бы не Ариакан…

— Мать. — Голос Стила был подобен острию кинжала. — Это мое решение и ничье больше. Близится война. Ты в самом деле думаешь, что я пойду как простой солдат, погоняя плетьми отряд хобгоблинов, тогда как все мои друзья ринутся в бой верхом на драконах? Я принесу обеты и буду служить Владычице Тьмы так, как обязан служить рыцарь своей даме. А что до моей души, то она останется при мне. Я не отдам ее ни человеку, ни богу, ни даже богине.

— Это ты сейчас так говоришь, — горько сказала Сара.

Он пожал плечами и заглянул в кипящий котел:

— Ну что, он сварился наконец? Я голоден.

— Думаю, да, — вздохнула Сара. — Садись.

Он взглянул с нежностью на ее поникшие плечи и бледное лицо.

— Садись лучше ты. А я поухаживаю за тобой.

Он подвинул ей стул, нарезал хлеба, ловко разлил дымящийся суп по двум мискам, одну поставил перед улыбающейся Сарой. Улыбка ее погасла, когда она принюхалась к вареву, но юноша как будто ничего не заметил.

Усевшись напротив матери, он начал уплетать похлебку за обе щеки.

Сара молча глядела в свою.

— Ты совсем не ешь, — заметил он с набитым ртом.

Она не ответила. Карамон снова увидел у нее этот жест: тонкие пальцы, обхватившие горячую глину в безнадежной попытке согреться.

— Стил, — вдруг тихо сказала она. — Почему ты ни разу не спрашивал меня, кто твой отец?

Юноша пожал плечами:

— Я думал, ты не знаешь сама.

— Нет, я знаю. Твоя мать сказала мне.

К ее изумлению. Стил снисходительно улыбнулся и сказал:

— Китиара рассказала тебе то, что ты надеялась услышать. Ариакан говорил со мной об этом. Он сказал мне, кто мой настоящий отец.

— Что? — прошептала Сара, не веря своим ушам.

— Нет, он не назвал его имени. — Стил спокойно подъедал остатки супа. — Но рассказал о нем много интересного.

«Когда же наконец подействует это зелье?» — подумал Танис за пологом.

— Ариакан сказал мне, что это был величайший воин, храбрый и благородный. Он умер с оружием в руках, отстаивая то, чему поклонялся. Но когда я спросил об имени, он ответил, чтобы я даже и не пытался узнать его. «С ним связано древнее проклятие, и оно падет на тебя, если ты начнешь дознаваться», — сказал он мне. Звучит довольно забавно, но ты же знаешь, Ариакан всегда был романтиком…

Ложка выпала из его ослабевших пальцев. Он сморгнул, поднес руку ко лбу.

— Что это? — пробормотал он. — Я словно цепенею…

Глаза его вдруг сузились, он попытался вскочить на ноги, но не смог и выкрикнул только:

— Что же ты наделала?.. Предательница! Нет, я не дамся…

Он еще раз попытался встать, но упал грудью на стол, скинув на пол пустую миску. Глаза его закрылись, он затих.

Танис выскочил из-за полога, Карамон отстал от него всего на шаг.

— Ну, какое-то время он будет не опасен! — весело сказал Полуэльф, с любопытством разглядывая юношу вблизи. — Что ты скажешь теперь, мой друг?

— Это сын Кит, вне всяких сомнений.

— Да, тут сомневаться не приходится, — тихо сказал Танис. — А отец?

— Не знаю. — Карамон задумался. — Должно быть, все-таки Стурм.

Когда я увидел его, вошедшего в эту комнату, я словно вернулся на тридцать лет назад. А минуту спустя увидел Кит, прямо как живую. — Гигант потрясение покачал головой. — Но эльфийской крови в нем нет ни капли.

Танис кивнул, с удивлением отметив, что почему-то рад этому.

— Нет, он не мой сын. Конечно, Ариакан взял бы его к себе и с эльфийской кровью — есть же на свете темные эльфы, — но в нем и в самом деле нет ее ни капли. Но неужели Ариакан тоже знает вашу тайну? — обернулся он к Саре, молча стоящей над сыном.

— Быть может, — не сразу ответила она. — Иначе зачем все эти разговоры о каком-то проклятии?

— Ну, может, проклятие он придумал просто для красоты, — весело заметил Танис. — Хотя этот мальчик наверняка почувствует себя проклятым, когда узнает правду.

— А также почувствует себя очень разозлившимся, когда проснется, — заметил Карамон. — Он не просто не поверит ни единому нашему слову, он нас и слушать не захочет. Сара, это безнадежно…

— Нет! — выкрикнула она. — Вы понимаете, на что я пошла? Он назвал меня предательницей! Он изменится, в нем еще есть свет, вы же видели!

Пожалуйста, помогите мне! Как только мы увезем его отсюда, как только он увидит Башню…

— В конце концов, надо попробовать, — пожал плечами Танис. — Давай, Карамон, если ты возьмешься с того бока…

Карамон молча отстранил его и взвалил бесчувственное тело на плечо, словно бочонок зля. Волосы юноши свесились, совсем закрыв ему лицо.

— Идемте, — проворчал гигант.

Сара набросила плащ на них обоих, надела свой плащ и шлем всадника.

Открыв дверь, она осторожно выглянула наружу. Дождь почти перестал, в разрывах туч сияли звезды.

Им посчастливилось добраться до конюшен, не встретив ни души. Но на самой площади они столкнулись лицом к лицу с воином в тех же темных доспехах.

— Как, еще один? — спросил он, увидев Стила. — До чего неосторожны эти мальчишки — умудряются биться даже в учебных боях. Несите его к лекарям, они уже возятся там с таким же юным петушком. — Отсалютовав, он зашагал прочь.

В крепости стояла тишина. Люди отдыхали. Над башнями парило несколько дозорных драконов, да часовые изредка перекликались на верхних ярусах — выставленные скорее для порядка, чем в ожидании внезапного нападения.

Ариакану некого было боятся. Во всяком случае пока. Почти никто не знал о его северном убежище, о его Держательнице Бури.

«Но теперь я знаю, — думал Танис, вышагивая рядом с Карамоном. — И не замедлю оповестить всех. Предательница! Все народы Ансалона будут воспевать ее как спасительницу, хотя спасала она лишь собственного сына».

Они вышли на площадь. Сара положила ладонь на черную брошь. Вскоре в небе появился синий дракон, он летел прямо к ним.

— Но если вы можете так просто вызвать себе дракона, то почему не ушли отсюда давным-давно? — изумился Танис, глядя на снижающегося зверя.

— Я не могла уйти одна, — просто ответила та. — Он отказался, и я осталась.

«Предательница!» — снова усмехнулся про себя Полуэльф, а вслух сказал:

— Но вы могли предупредить нас гораздо раньше об этом осином гнезде!

А теперь Ариакан слишком силен, чтобы можно было взять эту твердыню с бою!

— А раньше он как будто был слабее! — хмыкнула Сара. — Что могли противопоставить ему Соламнийские Рыцари? Копья против драконов? А если бы они победили — что сталось бы с моим мальчиком? Я не могла так рисковать и надеялась, что он сам… — Она махнула рукой, не закончив.

Синяя драконица сложила крылья и с беспокойством обнюхала Стила, все так же кулем висевшего на плече у Карамона. Но Сара успокоила ее несколькими ласковыми словами. Повернув огромную голову, Флейра проследила, чтобы юношу устроили как можно удобнее.

Танис, подсаживая Сару в седло, удержал ее руку в своей.

— Мы сделаем то, о чем вы просите, отважная женщина: Но от нас зависит немногое. Последнее слово будет за ним.

— Я знаю, он выберет свет, — глухо повторила она, словно молитву.

— А если нет? Он никогда не простит вам того, что вы сделали.

Подумали вы об этом?

Лицо несчастной женщины было бледно и безжизненно, как лепестки ее темной лилии.

— Думала, и не раз, — сказала она и запрыгнула в седло.

Глава 8 Башня Верховного жреца

— Что ты наделала… — повторил юноша.

Очнувшись в горах, вблизи от гордой Башни, Стил вообразил сперва, что все это ему снится, но вскоре последние остатки наваждения рассеялись, и молодой воин пришел в неописуемую ярость.

— Я лишь хочу дать тебе возможность еще раз взвесить то, что желаешь сделать ты, — ответила Сара.

Она не пыталась больше плакать или умолять, она стояла на вершине утеса, прямая и величественная, как королева. Чьим бы сыном ни был на самом деле Стил, подумал в этот миг Танис, лучшей матери он не мог себе пожелать.

Стил потемнел лицом, но не стал возражать ей. Вместо этого он обернулся к Танису и Карамону.

— Кто эти люди?

— Это друзья твоего отца, — ответила Сара.

— Так вот в чем дело, — отозвался Стил, холодно оглядывая обоих.

Человек и Полуэльф переглянулись: мальчишка начинал им нравится.

Многие на его месте вели бы себя с куда меньшим достоинством.

Синяя драконица втянула воздух и недовольно помотала головой. Башню охраняли серебряные драконы, и, хотя в этот ранний час ни одного из них не было видно в ясном небе, синяя явно чуяла запах, который был ей совсем не по душе.

Сара, успокаивая ее, повела любимицу в широкое ущелье, где ее не увидели бы сверху стражи Башни. Трое мужчин остались на утесе. Ни один не решался заговорить первым, чтобы разбить тягостное молчание.

Стил едва держался на ногах: действие зелья все еще сказывалось. Но он скорее бы умер, чем дал понять, что плохо себя чувствует.

Карамон пихнул друга локтем в бок.

— Помнишь, — негромко сказал он, — ту осень, когда мы уехали из Утехи вместе с Золотой Луной и Речным Ветром? Мы еще подрались с драконами, и Стурм был ранен. Кровь заливала ему лицо, но он шел вперед, не произнеся ни слова жалобы… Помнишь?

— Конечно, помню, — так же тихо отозвался Танис, не отрывая взгляда от юноши, стоявшего чуть поодаль. — Вот он, прямо у тебя перед глазами.

Стил, подозревая, что обсуждают его, гордо отвернулся.

Доспех юного воина Тьмы был обильно украшен символами смерти, и, глядя на него, Танис думал, как сможет он провести юношу в таком виде в Башню Верховного Жреца. Но тут появилась Сара, и Полуэльф обернулся к ней:

— Что-нибудь случилось?

Карамон обеспокоено глянул вверх:

— Дозорных вроде нет…

— Флейра говорит, что за нами была погоня, — тихо ответила Сара, не глядя на Стила. — Тот рыцарь, что видел нас… Должно быть, он заподозрил…

— Превосходно! — пробормотал Танис. — И много их?

Сара качнула головой отрицательно:

— Один только синий с всадником. Он уже улетел. Наверное, вернулся в крепость, заметив, куда мы полетели…

— И скоро рыцари Такхизис придут за нами, — сказал вдруг Стил с победной улыбкой. Он обернулся к Саре. — Мать, мы должны лететь, иначе здесь будет кровопролитие. Пусть эти двое остаются обсуждать свои былые подвиги.

Он вздохнул и ласково коснулся кончиками пальцев ее щеки.

— Я понимаю, чего ты хотела добиться, но я же говорил тебе, что ничего не выйдет. Мое решение неизменно. Пойдем домой. Я прослежу, чтобы Ариакан не тронул тебя. Я скажу ему, что это была моя мысль, что я хотел лишний раз проверить себя. Или, скажем, украсть какую-нибудь безделушку из Башни Верховного Жреца…

Карамон издал какой-то звук: нечто среднее между ворчанием и бульканьем.

— Придержи язык, мальчик, — сказал он угрюмо. — Эти камни красны от крови твоего отца. Его тело лежит здесь нетленно уже многие годы.

Стил вскинул на него жадный взгляд:

— Так мой отец погиб при атаке?..

— Он пал, защищая эту Башню, — сказал Танис, изучающе глядя на юношу. — Защищая рыцарство.

— Его имя славят по всему Ансалону, — добавил Карамон. — Имя его произносится с не меньшим почтением, чем имя Хумы.

— И это имя — Стурм, — тихо сказала Сара. — Стурм Светлый Меч.

То, которое ты носишь от рождения, Стил.

Юноша побелел как мел. Он оглядел лица всех троих широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Я не верю вам.

— Признаться честно, — сказал Танис, незаметно пиная Карамона, чтобы тот не отмалчивался, — мы сначала тоже не поверили. Рассказ твоей приемной матери показался нам дикой выдумкой. Мы отказались ей верить и потребовали привести тебя сюда в качестве доказательства.

— Зачем? — холодно спросил Стил. — Что здесь доказывать?

— Хороший вопрос, а, Танис? — проворчал Карамон. — Ив самом деле, ну что это докажет?

Танис взглянул на Сару.

«Отведите моего сына в Башню, — умоляли ее глаза. — Пусть он увидит настоящих рыцарей. Он вспомнит, как чтил их в детстве. Все мои сказки оживут в нем».

— Да будет милостив к вам Паладайн, госпожа, — еле слышно проговорил Танис. Предстоящий поход к Башне казался ему все более безумным и безнадежным делом.

Вслух же он сказал первое, что пришло в голову:

— На груди у твоего отца с тех пор лежит ожерелье с великой драгоценностью. Он был похоронен с нею. Этот камень — волшебный. Его дала Стурму эльфийская королева, Эльхана Звездный Ветер. Этот камень…

— Что? — насмешливо оборвал его Стил. — Рассыплется в прах, как только я войду в заветный чертог?

— Этот камень скажет нам правду, — ничуть не смущаясь, продолжил Танис. — Уверяю тебя, мне все это не нравится не меньше, чем тебе, но надо же выяснить истину. Что ты говоришь, Карамон?

— Этот камень — всего лишь дар любви. Он…

— Именно так, друг мой, он обладает огромной магической силой, — подхватил Танис.

— Это какой-то трюк, — заявил Стил. Рука его дернулась к несуществующей рукояти меча у бедра. Меч остался в комнате его матери.

Вспыхнув, он сжал кулаки. — Вы просто хотите заманить меня в ловушку.

Едва я вступлю в Башню, как вы созовете рыцарей. Этого ты хотела?

— Нет, Стил! Если ты решишь после всего вернуться в Держательницу Бури, никто не станет останавливать тебя, клянусь. Решение остается за тобой.

— Клянусь, — повторил за ней Танис тихо, — честью и жизнью моей, что это не ловушка. Ты будешь в полной безопасности.

— Клянусь и я, — кивнул Карамон, кладя ладонь на рукоять меча. — Клянусь моими детьми — твоими двоюродными братьями, — что никто не причинит тебе здесь зла.

Стил рассмеялся.

— Благодарю! — насмешливо выкрикнул он. — Но надеюсь, что не доживу до того дня, когда мне придется брать в защитники двух стариков!..

— Он вдруг замолчал, услышав наконец, что ему сказал Карамон. — Двоюродные братья? — Глаза его сузились. — Кто вы такой?

— Твой дядя, Карамон Маджере, — с достоинством ответил Карамон. — А это — Танис Полуэльф.

Темные глаза Стила сделались злыми.

— Сводный брат моей матери! И один из ее любовников, если верить Повелителю Ариакану! Неплохо! — Губы его искривились в нехорошей усмешке.

Танис вспыхнул всей кожей. Все давно перегорело, и угли затянулись золою, но теперь перед ним, как живое, вставало ее лицо. Манера кривить губы, особая, только ей присущая посадка головы, ее огонь в темных глазах… Танис закусил губу и отвел взгляд.

— Итак, вы решили спасти меня от меня, — заключил Стил, веселясь от души.

— Скорее, предоставить тебе выбор, — ответил Танис, не глядя на него. — Как уже было сказано, решение остается за тобой.

— Это то, за что мы сражались, племянник, — прибавил Карамон торжественно. — Чтобы у каждого был выбор.

— Племянник, надо же, — повторил Стил с кривой улыбкой. Но за этой улыбкой, уничижающе-насмешливой, словно из-под маски, проглядывали глаза несчастного, одинокого ребенка, у которого из всех родных была только приемная мать.

И это одно убедило Таниса больше, чем любые другие доказательства.

Стурм тоже был одинок. И знал об этом. Он пронес свою гордость, как щит, через всю жизнь. У мальчика тоже не было иного щита, кроме гордости. Но щит паладина Тьмы уже теперь казался более закаленным и несокрушимым, чем у его отца под конец жизни.

— Немедленно извинись! — очнулась вдруг Сара. — Если ты заслужишь хотя бы вполовину такую славу, как они, я буду считать свою жизнь прожитой не зря! Будь почтительнее со старшими, сын мой!

Стил было скривил недовольную гримасу, но, взглянув на строгое лицо матери, немедленно подчинился.

— Прошу прощения, господа, — сказал он с коротким поклоном. — Я наслышан о ваших подвигах в минувшей войне. Можете мне не верить, — добавил он со странной улыбкой, — но мы — те, кто служит Повелительнице Такхизис, — умеем воздать честь и славу достойному врагу.

— Так воздай честь и своему отцу, мальчик, — проворчал Танис, все еще злясь.

— Если Стурм Светлый Меч и вправду отец мне, — гордо заявил Стил, — я готов склониться перед всеми его подвигами, и особенно перед битвой, в которой он пал. От руки моей матери, — добавил он. — Чье имя я чту с рождения.

На это друзья не нашли что сказать. Карамон глядел в землю. Танис вздохнул и провел рукой по волосам. Похоже, Ариакан оказался прав и проклятие действительно падет теперь на эту темноволосую юную голову.

Стил повернулся к ним спиной и принялся разглядывать Башню Верховного Жреца.

— Простите меня, Сара, — тихо сказал Танис, — обещаю вам, что говорю это в последний раз. Но я не могу не предупредить вас. Из нашей затеи ничего не выйдет. Стил прав. Возвращайтесь домой.

Плечи Сары дрогнули. Слезы текли у нее по лицу, она не вытирала их.

Она ничего не ответила, только кивнула, соглашаясь.

— Пойдем, Карамон, — потянул Танис друга за рукав. — Хорошо бы нам выбраться из гор, прежде чем стемнеет…

— Постойте, — сказал вдруг Стил. Он обернулся к Саре. Утреннее солнце ярко сияло в мокрых дорожках у нее на щеках. — Ты плачешь? — изумился он. Голос его был тих и мягок. — За все эти годы я ни разу не видел, чтобы ты плакала…

Он, не задумываясь, обнажил бы меч против всех рыцарей Соламнии, но плачущая мать — это было выше его сил.

— Ты в самом деле хочешь, чтобы я сделал эту… глупость? — жалобно спросил он.

Лицо Сары просветлело. Она кинулась к сыну:

— Да! Да, Стил! Сделай это — ради меня! Стил взглянул на мать. На лице его ясно читалась мука. Затем он повернулся к ожидающим в стороне мужчинам и мрачно проговорил:

— Хорошо, я сделаю то, что вы хотите, — ради нее.

Не прибавив больше ни слова, он начал спускаться вниз, легко перепрыгивая с уступа на уступ.

Танис было взялся прыгать вслед за ним, но его мягкие замшевые сапоги на тонкой подошве совершенно не годились для подобных упражнений. Полуэльф оступился и едва не свалился в пропасть.

— Осторожнее, друг мой, — нагнал его окрик Карамона. — Совершенно незачем ломать башмаки и шеи. Пусть себе прыгает впереди. Ему есть над чем подумать. Его мысли скачут сейчас, как вон тот ручеек по камням.

По лестнице громоздящихся друг на друга валунов сбегала вниз веселая белопенная струйка, прокладывая себе долгий путь к морю.

— Он немного остынет, когда спустится наконец вниз, — закончил свою мысль Карамон.

— Вряд ли, — пробормотал Танис. Солнце грело широкие лбы валунов, воздух дрожал над камнями. Полуэльфу становилось жарко в двух плащах и кожаной куртке. Но, подняв глаза на добродушного гиганта, он улыбнулся. — Ты мудрый человек, друг мой.

— Не уверен, — улыбнулся в ответ Карамон. — Но я вырастил трех сорванцов и кое-что в них понимаю.

Танис говорил о другом, но не стал пояснять свою мысль. Он оглянулся на Сару:

— Вы идете, госпожа?

— Нет, я дождусь вас здесь. Флейра беспокоится. Она очень привязана ко мне и к Стилу и может пойти за нами, если увидит, что мы оба уходим.

Танис кивнул и снова запрыгал по уступам — но на этот раз уже осторожнее. Карамон вразвалку последовал за ним.

— Боги да благословят вас! — крикнула Сара им вслед.

— Да, один из богов уж точно взялся благословить нас, — проворчал Танис.

Он не стал уточнять, какой именно, а Карамон не стал спрашивать.

Глава 9 Черная лилия, белая роза

— Твердыня, известная под именем Башни Верховного Жреца, была выстроена в Век Силы Винасом Соламнусом, основателем ордена Соламнийских Рыцарей. Твердыня прикрывает перевал Западные Ворота, дорога с которого ведет в один из прекраснейших городов Ансалона, Палантас.

После Катаклизма, в коем невежественные люди винят напрасно Соламнийских Рыцарей, Башня Верховного Жреца опустела, ибо прежние хозяева почти забросили ее. Но в годы Войны Копья она стала опорной защитной крепостью, удерживавшей земли Палантаса от разграбления силами Тьмы.

Астинус записал в подробностях все деяния защитников твердыни. Вы можете и теперь найти эту рукопись в большой библиотеке Палантаса, где она значится под названием «Драконы Зимней Ночи».

В этой книге можно прочесть о битве, в которой пал Стурм Светлый Меч, сражавшийся один на один со всем драконьим воинством тьмы. Вот что гласит она:

"Стурм, прищурясь, смотрел на восток. Полуослепленый лучами восходящего солнца, он увидел дракона, маячившего в небе, словно сгусток тьмы. Синие его крылья плескались в солнечном свете, он несся прямо на Стурма. Два других дракона отошли назад, всадники остановили их поодаль, выжидая, готовые бросится в любой миг на помощь своему повелителю.

Приближавшийся дракон внезапно скрылся из виду, а через мгновение вынырнул прямо перед Стурмом из-под стены башни. Зловонное дыхание зверя обжигало рыцаря, огромный коготь одним ударом распорол его доспех до кожаного испода…

Повелительница Драконов воздела копье, острие его блеснуло в солнечном свете. Перегнувшись через луку седла, она с силой вонзила копье в рыцаря, сокрушая доспех, плоть и кости…"

Стил обвел своих спутников немного злорадным взглядом. Карамон был потрясен, Полуэльф же не выказал ни удивления, ни восхищения, лишь заметил спокойно:

— У тебя прекрасная память.

— Повелитель Ариакан говорит, что врага нужно знать лучше, чем друга, — не без гордости ответил Стил. Он умолчал о том, что впервые услышал эту историю не от Ариакана, а от приемной матери, еще в детстве.

Танис поднял глаза к бойницам зубчатой башни, высившейся над крепостной стеной.

— Вот там принял смерть твой отец. И кровь его не удается смыть с камней и по сей день.

Стил взглянул вверх и хмуро подумал, что теперь на башне народу куда больше, чем в тот час, когда Стурм вышел на ее защиту. Быстро же они вернулись сюда, как только был кончен бой, в котором его отец был обречен погибнуть! Он словно наяву увидел яркое солнце, кровь, пятнающую серебристо-белый плащ, заливающую плиты. Сердце его забилось сильнее и чаще. Сколько раз просил он мать рассказать именно эту историю… Не было ли это голосом крови?..

Юноша взглянул на своих спутников и словно упал с небес на землю. Не будь дураком, сказал он себе. Это просто легенда, при чем тут голос крови?

— Стена как стена, камень и камень, — пожал он плечами. — Пойдемте глянем на нее поближе.

Они спускались с холмов, обходя Башню с запада. Протянувшись над распадком меж холмами, от дороги к главным воротам крепости вел большой широкий мост. Под этим мостом и находился Чертог Паладайна, где покоились останки Стурма Светлого Меча и иных рыцарей, павших при защите крепости.

И уже посвященные в рыцари, и только готовящиеся стать одним из паладинов Такхизис с равным усердием изучали Устав Башни Верховного Жреца.

Его, вместе с изображениями святыни Соламнийских Рыцарей, принес на остров Ариакан, проживший здесь в плену много лет.

Но одно дело изучать списки и рисунки твердыни и совсем другое — увидеть ее воочию. Стил был поражен. Он и не предполагал, что Башня окажется такой большой — и вместе с тем невероятно пропорциональной.

Жестоко высмеяв собственное восхищение, он начал считать стражей у бойниц и у главных ворот. Эти сведения пригодятся потом Повелителю..

На мосту перед Башней всегда было многолюдно, и нынешнее утро лишь подтверждало это правило. Сразу за ними ехал неспешным шагом какой-то рыцарь, рядом с ним восседала на белом жеребце его жена, а чуть отставая, ехали следом трое их очаровательных дочерей. Бесконечным потоком тянулись тележки и повозки — окрестные землепашцы ежедневно привозили в крепость свежий хлеб, фрукты, вино и эль. Обгоняя менее торопливых путников, в ворота проскакала целая кавалькада рыцарей с оруженосцами и конюшими. Стил внимательно разглядывал их оружие и доспехи, стараясь запомнить как можно больше.

Не иссякал и поток простых окрестных жителей, приехавших в крепость по делам, из любопытства или с жалобой на драконов, разоряющих их деревни.

Из ворот вышла компания кендеров, злых и мрачных, руки у них были связаны. Их сопровождал неулыбчивый рыцарь с суровым лицом, волокший по плитам мешки с их нехитрыми пожитками. Незваных гостей выставили за ворота и указали, в каком направлении расположен ближайший пограничный пост.

— Ты видел это, Танис? — пихнул Карамон друга в бок, когда угрюмая шайка торопливой трусцой пробежала мимо. Танис кивнул:

— Всемилостивый Паладайн! У нас могут быть неприятности.

— Ну и как вы собираетесь провести меня туда? — поинтересовался Стил, и на этот раз насмешка его была вполне уместна. Стражи у ворот останавливали и расспрашивали каждого, кто, по их мнению, выглядел подозрительно.

— Прошли же туда кендеры, — заметил Карамон.

— Это вовсе не значит, что они прошли через главные ворота, — возразил Танис. — Знаешь поговорку: «Был бы лаз, а крысы и кендеры не замедлят». А ты вряд ли пролезешь в крысиную нору, Карамон.

— Пожалуй, — серьезно кивнул гигант, поводя плечами.

— Значит, придется прибегнуть к хитрости. Возьми мой плащ, мальчик, а ты, Карамон, сними синий. Я заговорю со стражей у ворот — они непременно захотят поболтать со мной, — и вы тем временем проскочите…

— Нет, — сказал Стил.

— Что значит «нет»?

— Я не желаю прятаться. Я не хочу входить сюда как… кендер. — Голос Стила угрожающе зазвенел. — Либо рыцари впустят меня такого, какой я есть, либо пусть не пускают вовсе.

Танис потер переносицу, размышляя, стоит ли пускаться в пререкания, но тут Карамон рассмеялся неожиданно весело.

— Что ты нашел в этом смешного? — мрачно осведомился Полуэльф.

Карамон смутился и закашлялся.

— Прости, Танис, но Стил был сейчас так похож на Стурма, что я просто не удержался. Разве ты не помнишь, как мы нашли синий хрустальный жезл и засели в трактире, думая, что сбили погоню со следа? И когда в двери ввалилась та компания хобгоблинов и охотников, мы все устремились к задней двери на кухне — все, кроме Стурма.

Он спокойно сидел за столом и потягивал свой эль. Помнишь, что он тебе ответил, когда ты крикнул: «Беги!» «Что? Бежать от этих недоносков?»

У Стила сейчас было точь-в-точь такое же лицо. А у нас в итоге выдалась тогда веселенькая ночка!

— Глядя на физиономию твоего племянника, я вспоминаю, что Стурмовы понятия о чести и гордости несколько раз едва не лишили нас головы! — сердито отозвался Танис.

— Но ведь именно за это мы его и любили, — примирительно сказал Карамон.

— Да, — вздохнул Танис. — Да, все верно, но иногда мне так хотелось просто придушить его голыми руками!

— Предлагаю посмотреть на это с другой стороны, Полуэльф, — вдруг весело сказал Стил. — Пусть это будет знак от твоего бога, Паладайна.

Если он хочет, чтобы я вошел, он сделает так, что я войду. Нет — значит нет.

— Хорошо, — напряженно сказал Танис. — Я принимаю твой вызов.

Пусть будет так, как захочет Паладайн. Но! — Тут Танис предупреждающе воздел кверху палец. — Не произноси ни слова, что бы я там ни говорил, ясно? Нам не нужны неприятности.

— Ясно, — усмехнулся Стил. — Я бы устроил вам неприятности, но в горах осталась моя мать. Если я не вернусь, Ариакан разорвет ее на куски.

Седой воин отвернулся, пряча в бороде улыбку.

— Да, за это мы его тоже любили, — пробормотал он.

Стил сделал вид, что не расслышал его слов. Развернувшись, он зашагал прямо к воротам Башни Верховного Жреца, не заботясь о том, поспевают за ним старшие или нет.

Танис и Карамон нагнали его и убедили не убегать вперед, а держаться между ними. Так он и шел, словно юный властитель, прямой и гордый, с двумя бывалыми телохранителями по бокам, чьи ладони лежат на рукоятях мечей, а глаза напряженно следят, Не попытается ли кто-нибудь преградить им путь.

Но, к изумлению обоих стражей молодого задиры, никто не обращал на них ни малейшего внимания. Люди скользили по черным доспехам Стила равнодушными взглядами, словно каждый день видели, как будущий Рыцарь Такхизис навещает Башню Верховного Жреца. Танис недоумевал. Единственной, кто не сводила глаз с юного воина, была красавица верхом на черной кобыле.

Ее родитель — видимо, один из рыцарей Башни — пробивал им двоим путь сквозь толпу и был слишком занят, чтобы смотреть за дочерью. А она бросала на Стила самые томные взгляды, какие только возможно. К счастью, он их не заметил.

Танис не понимал, что происходит, и на всякий случай ускорил шаг. Они были уже у самых ворот, и Полуэльф заново перебирал в уме все доводы, которые могли бы убедить стражей впустить в твердыню Паладайна воспитанника Такхизис. Сказать по чести, ни один из них не был достаточно убедителен. Единственное, на что он мог рассчитывать, это на свое имя, — и пожалел, что не может сейчас появиться перед воротами при всех знаках отличия, какие полагались ему по статусу Посредника.

Полуэльф вдохнул, как перед прыжком в холодную воду, придал своему лицу выражение «делайте-как-я-велю» — и шагнул навстречу стражам у ворот.

Карамон и Стил отставали от него всего на пару шагов. Стил был несколько бледен, но решителен. Он закинул голову назад и презрительно скривил губы.

Один из рыцарей шагнул им навстречу. Он оглядел пришельцев приветливо и бестревожно.

— Как ваши имена, досточтимые господа? — вежливо проговорил он. — А также род занятий, если позволите.

— Я — Танис Полуэльф. — От волнения голос Таниса сорвался, и слова прозвучали отрывисто, как команда. Он сглотнул, немного успокоился и сказал уже тоном ниже:

— Со мною Карамон Маджере…

Имена произвели впечатление.

— Танис Полуэльф и прославленный Карамон Маджере! — воскликнул юный рыцарь. — Я счастлив, что именно мне выпала честь приветствовать вас в нашей крепости! — Он обернулся и быстро бросил через плечо:

— Прибыл Танис Полуэльф. Беги доложи Магистру Вильяму!

Магистр Вильям, по-видимому, был нынешний глава этого Дома Ордена.

— Нет, нет, не надо никакого шума! — поспешно воскликнул Танис. — Мы пришли всего лишь навестить Чертог Паладайна. Вы знаете, здесь похоронены наши друзья. Мы пришли навестить их.

Это сообщение, казалось, привело рыцаря в еще больший восторг.

— Разумеется, господин мой! Как вам будет угодно!

Он взглянул на Карамона, на лице которого ясно было написано, что живым он не дастся, — и перевел взгляд на Стила.

Танис перестал дышать. Он был уверен, что из добродушно-приветливого лицо рыцаря сейчас сделается замкнутым и холодным, а в следующий миг он поднимет тревогу и вся Башня схватится за мечи и копья…

— Я вижу, вы тоже приняли посвящение как Рыцарь Короны? — приветливо сказал стражник. Он смотрел на Стила вупор, поэтому предположить, что молодой рыцарь обращался к кому-то другому, было невозможно. Соламнийский Рыцарь коснулся своего нагрудного панциря, на котором красовался знак одной из начальных ступеней иерархической лестницы Ордена. Он отсалютовал Стилу как равному и товарищу и поклонился. — Я — рыцарь Реджинальд. Но вашего лица я не припомню. Где вы проходили обучение?

Танис сморгнул. Что творится в Башне? Он взглянул на Стила — как можно было принять за Знак Короны топор и череп, оплетенные черной лилией?

Неужели же Соламнийские Рыцари забыли, как выглядят Знаки Такхизис?

Но быть может, молодой рыцарь их просто не видит? Быть может, мальчишка — маг и зачаровал стражника? Танис взглянул на сына Китиары почти с испугом, но тут же успокоился: нет, Стил явно сбит с толку точно так же, как и он сам. Вид у него был растерянный и даже несколько глупый.

Что же до Карамона, то рот простодушного гиганта был открыт так широко, что там мог бы свить гнездо воробей, а он бы и не заметил.

— Так где же вы обучались? — повторил свой вопрос Реджинальд самым дружеским тоном.

— В Кендерморе, — брякнул Танис первое, что пришло в голову.

— Ну как же! — радостно улыбнулся рыцарь. — Я наслышан о тамошних учителях! Сам я, скорее, из школы Устричного. Это ваш первый приезд к нам?

Знаете, мне пришла в голову прекрасная мысль! — Реджинальд обернулся к Танису. как к старшему. — После того как вы навестите друзей, не оставите ли вы своего друга у нас на день-другой? Через полчаса меня сменят. Я показал бы ему окрестности и всю Башню…

— Мысль и в самом деле прекрасная, но мы, к сожалению, не можем! — выдохнул Танис. Он уже был совершенно мокрый под своей кожаной курткой. — Мы… нас ждут в Палантасе! Наши жены… Мальчик женился всего неделю назад. Верно, Карамон?

Карамон наконец осознал, что к нему обращаются с вопросом. Он закрыл рот. А секунду спустя, спохватившись, пробормотал что-то насчет Тики и юной невесты.

— Как-нибудь в другой раз, — заключил Танис, уже вполне придя в себя. Он кинул быстрый взгляд на Стила: не смеется ли? Но юноша стоял бледный и онемевший, словно громом пораженный.

«Ага, — подумал Танис не без злорадства, — будешь знать, как вызывать на поединок бога!»

Но тут у ворот появился Магистр Вильям, и Танису снова пришлось изворачиваться. Магистр Вильям оказался рыхлым, немощным стариком. О таких, как он, вне зависимости от возраста и положения в Ордене, Стурм говорил: «Он принес Клятву и теперь думает, что она на пару с Милосердием сделает за него все остальное». Танис с горечью подумал, что таких теперь становится все больше и больше, — мирное время избаловало рыцарей.

Магистр Вильям жил в этом мире лишь из жалости к нему какого-то бога — или богини.

Разумеется, Магистр немедленно выказал желание лично сопровождать столь высоких гостей в Чертог Паладайна.

— Благодарю, господин мой, но это, право же, излишне, — отказался Танис. — Для нас они — не столько герои, сколько друзья, и нам хотелось бы побыть там без чужих людей.

Нечего и думать об этом! (Апчхи!) Магистр никак не может позволить этого! (Чхи!) Танис Полуэльф, прославленный Карамон Маджере и их юный друг, Рыцарь Короны, который впервые побывает в Чертоге Паладайна! Нет, нет (Чхи, чхи!), он непременно должен дать им хотя бы достойный эскорт!

И эскорт не замедлил явиться — шесть рыцарей при полном вооружении.

Магистр сам семенил впереди, указывая дорогу, а процессия двигалась вслед за ним торжественно и печально, словно похоронное шествие.

— Не исключено, что наше, — пробормотал себе под нос Танис.

Он краем глаза взглянул на Карамона. Нельзя сказать, что гигант выглядел умиротворенно. Заметив взгляд друга, он еле заметно пожал плечами: неизбежное зло приходится терпеть не ропща.

Процессия остановилась перед двустворчатыми железными дверьми со Знаками Паладайна. За этими дверьми начиналась лестница, ведущая вниз, к корням холма, на котором стояла Башня.

— Что ты с ними сделал? — шепнул Стил Танису, не глядя на него.

Рыцари окружали их живыми изваяниями.

— Я? Ничего.

— Но ведь это чары. Ты, наверное, немного маг?

— Нет, я не маг, — тихо ответил Полуэльф. — Но могу сказать тебе, что это было. Ты хотел знак, и ты получил его.

Стил побледнел. На лице его ясно читался благоговейный страх. Они стояли перед железными дверьми и дожидались, пока рыцари принесут факелы, ибо им предстояло спуститься в. подземелье. Танис взглянул на юношу с неожиданным пониманием:

— Мне ведомо, что ты сейчас чувствуешь. Однажды я встретился с Владычицей Тьмы лицом к лицу. И знаешь, чего мне больше всего хотелось в тот миг? Пасть на колени и восславить ее. — С той встречи прошло уже много лет, но Танис каждый раз содрогался, вспоминая ее. — Ты понимаешь?

Она, конечно, не моя богиня, но она богиня. А я — простой смертный. Что я могу противопоставить ей?

Стил молчал, все еще бледный. Паладайн показал ему, что не стоит насмехаться над богами, даже если ты служишь другим. Но более всего юного воина занимала мысль — а зачем он это сделал? Зачем понадобилось светлому богу впускать в средоточие света носителя Тьмы?

Двери распахнулись. Рыцари с факелами начали спускаться по ступеням, освещая путь почетным гостям.

Глава 10 «Моя честь — моя жизнь»

Слова Полуэльфа произвели на Стила должное впечатление. Паладайн был бог. Конечно, далеко не такой могущественный, как его вечный враг, Властительница Тьмы, но тем не менее бог. Башня была его вотчиной, и его присутствие ощущалось здесь на каждом шагу.

Стил попытался посмеяться над сценой у ворот — она в самом деле была забавна. Еще бы, целые толпы рыцарей во главе с вечно чихающим Магистром дали обвести себя вокруг пальца — и кому! Злейшему врагу!

Это было смешно, но смех замер у Стила на губах.

Они вышли к ступеням, широким и низким, ведущим в саму гробницу, святая святых Башни. Здесь покоились многие отважные войны, и среди них — Струм Светлый Меч.

Эст суларус оз митас. Моя честь — моя жизнь.

Стил огляделся в поисках того, кто произнес это голосом низким и звучным, так что эхо прокатилось под сводами. Но рыцари спускались к гробнице в торжественном молчании.

Он снова услышал тот же голос — и больше не вглядывался. Он знал.

Словно тонкие иглы кололи его кожу. Здесь обитал бог.

Мать его была права — юного рыцаря и в самом деле разрывало надвое.

То он заставлял себя смеяться над этой торжественностью и этим говорящим в стенах гробницы богом, потому что его божество было стократ прекраснее и сильнее, то глаза его загорались, а сердце начинало стучать сильно и часто от гордости, что он, быть может, и в самом деле сын одного из славнейших Рыцарей Света, Стурма Светлый Меч, героя самой печальной легенды Ансалона из тех, что он знал.

На тебя падет проклятие, предупреждал его Ариакан.

Но знание истины! Что по сравнению с ним все проклятие мира!

Стил бросил вызов богу, и бог, похоже, принял этот вызов.

Сердце его сжималось, душа трепетала в благоговейном страхе.

Чертог Паладайна оказался большим, вытянутым в длину залом с рядами каменных гробниц, где покоился прах героев прошедших столетий. Последняя война добавила в зал немало новых изваяний.

После погребения Стурма и других павших в Войне Копья рыцари замуровали ход к гробнице, чтобы враги не смогли надругаться над мертвыми.

Но через год после окончания войны рыцари вернулись сюда, и Чертог был открыт, став местом паломничества многих странников, как ранее стала таким местом могила Хумы. Стурм был провозглашен Героем Ансалона. Танис присутствовал при этом, равно как и его жена Лаурана. Были здесь в тот день и Карамон с Тикой, и Портиос с Эльханой — правители Сильванести и Квалинести, эльфийских народов. И даже кендер Тассельхоф был допущен тогда в Башню. Рейстлин, тогда уже обратившийся ко Злу, разумеется, не прибыл, но прислал письмо с просьбой почтить за него память старых друзей.

Уходя из Башни, рыцари спешили, и потому тела погибших были просто оставлены на полу Чертога, прикрыты плащами, — святость места должна была стать им лучшей защитой. А в день Провозглашения погибшие были преданы гробницам как подобает, со всей пышностью и торжественностью. В центре зала был воздвигнут постамент из белого мрамора. На нем в окружении гробниц павших товарищей лежало тело Стурма, оставаясь нетленным, словно и сама смерть была не властна над ним.

Говорили, что его берегут чары эльфийского камня, красующегося в ожерелье у него на груди. Эльхана отдала ему эту драгоценность как залог их вечной любви, и иных чар не было в сияющем кристалле, но как знать, быть может, именно любовь эльфийской королевы хранила ее возлюбленного и после смерти вот уже двадцать с лишним лет.

С того дня Танис ни разу не бывал в Чертоге. Это было для него слишком тяжелым испытанием. Теперь, вспоминая невыразимо печальную торжественность и святость того дня, он не чувствовал в себе ни того ни другого. Хуже того, вступив под гулкие своды Чертога, он ощутил неприятное предчувствие беды, словно попался в ловушку. Если здесь бог задумает открыть рыцарям, кого они впустили в Башню, из-за железных дверей не выйдет не только Стил, но и его спутники.

"Все будет хорошо, — повторял себе Танис. — Ну что может случиться?

Стил вряд ли поверит нам, даже увидев тело отца. Что ему нетленные герои прошлого? Ему не терпится продать душу Тьме — пусть продает. Хотя, — тут же одернул он себя, — как могу я судить? Я был уверен, что нас вообще сюда не впустят".

Магистр Вильям остановился перед постаментом, скорбно склонив голову.

То же сделали и шестеро рыцарей. Выглядело это так, словно они пришли к могиле по меньшей мере родного брата.

Танис приблизился к постаменту — и забыл о Стиле. Он позабыл обо всем на свете. Он смотрел на бледное лицо друга — тот словно спал зачарованным сном. Нельзя было печалиться о павшем, глядя на эти спокойные, прекрасные черты. Стурм и в смерти остался таким, как в жизни, — отважным и гордым рыцарем.

Все тревоги и страхи оставили Полуэльфа. Жизнь была прекрасна, впереди были только добро и свет.

Стурм был облачен в доспех отца, руки рыцаря сжимали древний меч, тоже принадлежавший его отцу. На груди у него ясным светом сиял камень, дар любви. Копье дракона лежало подле него, и, словно живая, здесь же лежала роза, искусно вырезанная из дерева, — работа старого гнома. Был здесь и прощальный подарок кендера — белое перо, заключенное в прозрачный кристалл.

Танис опустился на колени, припал щекой к холодной руке и еле слышно прошептал своему другу поэльфийски:

— Стурм, гордое, благородное сердце. Я знаю, ты простил Китиаре, хотя боль, что принесла она тебе, была несравнима с болью того удара, которым сразила тебя Темная Госпожа. Этот мальчик — ее сын. И боюсь, даже больше, чем просто ее сын.

Теперь, глядя на тебя, я вижу, как вы схожи, друг мой. Это твои черты, твоя отвага, твоя гордость и твое одиночество. Взгляни на него.

И он в большой опасности, Стурм. Владычица Тьмы держит в когтях его душу, шепчет ему слова ненависти и лжи, обещая честь и славу — от себя.

Прости, что нарушаю твой покой, но, Стурм, мальчику нужна твоя помощь.

Если ты можешь, сделай что-нибудь. Уведи его с темных извилистых троп.

Танис выпрямился и взглянул на Карамона.

Тот стоял точь-в-точь в такой же позе по другую сторону постамента.

— Я отдал бы жизнь за своих мальчиков, — пробормотал он. — И я знаю, что ты… ты сделаешь как надо. Ты всегда делал как надо, Стурм.

И Карамон поднялся с колен вслед за Танисом — медленно, словно нехотя. В его глазах стояли слезы.

Танис искательно обернулся — Стила не было рядом. Он стоял поодаль, позади почтительно отошедших рыцарей, но не сводил глаз с тела отца. Черты лица его застыли, он был бледен — и тем разительнее было его сходство с тем кто лежал перед ним.

— Ну вот и все, — пробормотал Танис. — Бедная Сара. Что ж, мы старались как могли.

Вздохнув, он развернулся, чтобы уйти.

И тут Стил, для которого, похоже, исчезли все окружающие, шагнул к постаменту на негнущихся ногах.

— Отец… — сказал он. Это был зов не воина, но ребенка, несчастного и потерянного.

Пальцы юноши стиснули холодные пальцы мертвого.

Яростная вспышка белого пламени, яркого и нездешнего, на миг ослепила и обездвижила всех, кто был в Чертоге.

Танис закрыл глаза и увидел на внутренней поверхности век пляшущие красные и желтые круги. Тогда он открыл глаза, силясь рассмотреть хоть что-нибудь в ослепительном потоке света, заливавшего Чертог. Зрение эльфов отличается от человеческого, они видят лучше и свет, и тьму, но быть может, все это было лишь бредом его потрясенного разума.

Ибо Танис увидел, что Стурм Светлый Меч восстал ото сна и стоял теперь посреди Чертога, одетый в свет.

Танис видел его так ясно, что чуть не бросился вперед, чтобы прикоснуться, схватить за руку, назвать по имени… Но что-то удержало его от этого. Взгляд Стурма был устремлен на сына, и были в этом взгляде скорбь и любовь.

Не говоря ни слова, Стурм дотронулся до ожерелья у себя на груди, медленно подошел к сыну…

Стил стоял онемевший и недвижный, сейчас он больше походил на мертвеца, чем его отец.

Стурм протянул руку и коснулся груди сына. Яркий свет вспыхнул под его пальцами, Стил судорожно вдохнул и быстро накрыл этот сгусток света ладонью. Пальцы его светились, словно перламутровая раковина, если посмотреть сквозь нее на свет. Свечение становилось все тише, затем исчезло. Но Стил по-прежнему стоял сжимая пальцы, словно в руке его что-то было.

— Святотатство! — вскричал вдруг Магистр тонким пронзительным голосом и выхватил меч из ножен.

Поток света исчез. Танис, еще не вполне пришедший в себя, недоуменно сморгнул. Похоже — что бы это ни было, явь или сон, — видение посетило только его.

Мраморный постамент был пуст. Вернее, на нем, сложенные по очертаниям человеческой фигуры, остались шлем, сияющий древний доспех и меч. Самого же Стурма не было на постаменте.

— Колдовство! — надрывался Магистр. — Нас обманули! Это не рыцарь, это прислужник Владычицы Тьмы! Хватайте его! Убейте его!

— Камень! — крикнул кто-то. — Эльфийский камень! Он украл его!

Обыщите его!

— Взять его! Обыскать его!

Магистр, размахивая мечом, подскочил к Стилу.

Тот был безоружен и потому схватился за первое, что попалось ему под руку, — меч, лежащий поверх доспеха.

Магистр отлетел в сторону от первого же удара. Раздался лязг металла — старик врезался в какой-то постамент и свалил с него пыльные трофеи.

К Стилу ринулись остальные. Как бы силен и искусен он ни был, он не мог справиться один с семерыми разом.

— Карамон, прикрой ему спину! — крикнул Танис. В один прыжок перемахнув через опустевший постамент Стурма, он выхватил из ножен меч.

Гигант, казалось, только сейчас вышел из оцепенения.

— Танис! Мне показалось, я видел…

— Я знаю! Я видел сам! — выкрикнул Танис. — Карамон, ты поклялся своими детьми, что убережешь Стила от опасности!

— Так оно и будет, — отозвался Карамон с мрачной улыбкой и, схватив одного из рыцарей за руку, забрал у него меч. Толкнув его плечом так, что воин кубарем покатился по полу, Карамон шагнул ближе к Танису и Стилу.

— Вам незачем трудиться ради меня, — прошипел юноша сквозь зубы.

— А мы не ради тебя. Но ради твоего отца я сделаю и не такое, — отозвался Танис, размахивая мечом.

Стил отбил атаку очередного нападающего и бросил на Полуэльфа взгляд, полный недоверчивого изумления.

— Я все видел, — просто отозвался Танис. — И теперь знаю наверняка.

Лицо Стила затуманилось. Он глянул на зажатую в кулак руку — свет еще сочился сквозь пальцы — и помотал головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение. Похоже, сам он принял увиденное за колдовской морок. Но тут на него ринулось сразу трое, и ему пришлось заняться более насущными делами.

Увидев, что на защиту святотатца встали его спутники, Соламнийские Рыцари несколько поостыли и, окружив всех троих, замерли в нерешительности. Танис Полуэльф был самой важной персоной в округе, а Карамона чтили как героя. Но тут Магистр Вильям выпутался наконец из груды рухнувших на него доспехов и вскочил на ноги.

— Эти двое тоже предались Злу! — крикнул он. — Они все подосланы Владычицей Тьмы! Хватайте всех!

И рыцари ринулись на них всей кучей.

Глаза Стила загорелись темным огнем. О такой битве он мечтал всю жизнь. На его счастье, рыцари, объятые святым гневом, старались не убить его, но легко ранить, чтобы взять живым. Он сражался с отвагой и безрассудством юности, но все же не прошло и нескольких минут, как он был дважды ранен. Танис делал все что мог, но сказывалось давнее отсутствие практики. Больше всего проку было от Карамона: он работал и мечом, и кулаком, и его тяжелые удары надолго выводили нападавших из строя.

То ли желая без посторонней помощи пленить эмиссара Такхизис, то ли считая, что силы и так неравны, Магистр не послал за подмогой. Это давало некоторую надежду, и Танис между двумя ударами крикнул Карамону:

— Надо пробиваться к лестнице! За дверьми никого, а у ворот всего двое стражников!.. А потом…

— Сначала — ворота! — пыхтя отозвался Карамон. Перегнувшись через постамент, он ударом кулака отшвырнул от Стила одного из нападавших. — Прах побери эту тесную кольчугу!

Стила отжимали к постаменту, его уже не было видно за сплошной стеной сверкающих стальных доспехов. Но Танис слышал его злой смех и видел свежие раны, а потому еще не спешил предаваться отчаянию. Мальчик явно не собирался даваться живым.

Он не желал осрамиться перед могилой собственного отца.

Если бы не почтение к его громкому имени, Танис был бы уже трижды мертв. Он сражался в полную силу, от него же старались только защищаться, отрезая путь к бегству. Магистр с беспокойством поглядывал в сторону лестницы.

Если он поднимет тревогу, для троих осквернителей праха будет все кончено.

— Стурм, старый негодяй, — пробормотал Танис. — Ты втравил нас во все это, будь же любезен позаботиться о том, чтобы мы ушли живыми!

Двери Чертога оставались широко распахнутыми. Было ли это дыханием бога или простым сквозняком, но внезапный порыв ветра, налетевшего извне, задул все факелы, погрузив усыпальницу во тьму. Пыль, скопившаяся за столетия на каменных гробницах, взвилась вихорьками и запорошила глаза Соламнийским Рыцарям.

Магистр, уже открывший рот, чтобы отрядить кого-нибудь за подмогой, закашлялся и согнулся.

Чтобы там ни было в руке у Стила, во время боя он сунул это под панцирь, и Танис, которому, как ни странно, поднявшаяся пыль не причинила вреда, отыскал его по тихому мерцанию из-под черного доспеха.

Отшвырнув кого-то ударом рукояти меча в лицо, Танис пробрался к немного растерявшемуся юноше и потянул его за собой.

— Пора выбираться отсюда! — прошептал он ему прямо в ухо.

Он уже подбирал какие-нибудь убедительные слова, ожидая, что юноша заупрямится — Стурм бы заупрямился непременно, — но увидел на лице Стила кривую, презрительную усмешку. Так усмехалась Кит, когда делала что-то, что было ей не слишком по душе. Не выпуская из рук отцовский меч, Стил повернулся и направился к ступеням. В темноте он видел как кошка.

Танис ориентировался во мраке как эльф, то есть еще лучше любой кошки, и потому без труда нашел Карамона, тоже несколько опешившего.

— К выходу! Найдешь?

Карамон только кивнул. Проходя осторожно вслед за ним меж трущими глаза и отплевывающимися рыцарями, Танис коснулся на миг белого мрамора:

— Благодарю, старый друг.

Стил был уже готов взлететь по ступеням к воротам и вызвать на бой всех рыцарей Башни — Танис едва успел нагнать и удержать его. Юноша гневно вырвал руку, но остановился.

— Карамон, двери!

Захлопнув за собой железные створки, Карамон огляделся в поисках чего-нибудь запирающего. В углу на широких ступенях стояли огромные мраморные плиты, предназначенные для восстановительных работ, еще шедших в Чертоге. Пыхтя и сопя, гигант сумел сдвинуть одну из них и подволочь прямо к дверям. Изнутри на двери обрушился град ударов, но было уже поздно.

— Ну вот теперь идем, — сказал Танис возмущенному юноше. — Прибери куда-нибудь меч и делай вид, что ничего не произошло. — Он обернулся к Карамону и вздохнул:

— Нет, не выйдет.

Карамон был красен и отдувался, как только что подравшийся бык.

Только сейчас Танис заметил, что рукав его куртки черен от крови, — в пылу боя он не почувствовал раны. Рассеченный лоб Стила тоже заливала кровь. Доспех его был пробит в нескольких местах.

Им не удастся пройти в ворота в таком виде даже волей Паладайна.

Выход был близок, нужно было только взбежать по ступеням, ибо вход в Чертог Паладайна был у самых ворот, и троица, вероятно, могла бы, внезапно выскочив из подземелья, умчаться, прежде чем стражи поймут, в чем дело. Но тут снизу донесся громкий и чистый зов рога, эхом прокатившийся по подземелью. Это был сигнал тревоги.

Через минуту стражи закроют ворота.

— Бежим! — крикнул Танис и добавил, обернувшись к Стилу:

— И не пытаемся ввязаться в драку!

И они помчались. Стражи у ворот уже сводили створки. Едва взглянув на Стила, первым выбежавшим на свет, они схватились за мечи.

Молния ударила в землю у самых ворот. В небе плеснули огромные синие крылья. Послышались вопли, толпа кинулась врассыпную, большая же часть поспешила прорваться в ворота, мешая стражникам запереть их.

Труднее всего оказалось заставить Стила бежать, не пытаясь сразиться со стражами. Танис и Карамон буквально тащили его за собой.

За стеной, над самым мостом, дико ревя и разя молниями разбегающихся крестьян, кружила Флейра, синяя драконица.

— Сара! — завопил Танис, размахивая руками.

Сара направила зверя вниз. Протянув руку, она помогла Танису забраться в седло. Усевшись, тот немедленно схватил руку Стила и с помощью Карамона, толкавшего снизу, втащил строптивого юношу на дракона. Карамон запрыгнул последним, Сара выкрикнула команду, и Флейра взлетела.

Вдогонку им слышались проклятия и угрозы. Со стен в беглецов полетели стрелы, но гораздо больше Таниса беспокоили серебряные драконы, взлетевшие над Башней, едва прозвучал сигнал тревоги.

Но серебряные нынче были почему-то не настроены драться. То ли ярость атак синих была еще памятна им, то ли здесь вмешалась чья-то воля, но они пропустили Флейру, лишь сдержанно рыча ей вслед.

Перегнувшись через заднюю высокую луку седла, Танис смотрел на тучи стрел, летящие из бойниц. Но беглецы были уже вне досягаемости.

— И как мне потом прикажете все это им объяснять? — поинтересовался Полуэльф самым мрачным тоном.

Глава 11 Меч отца

Танис предложил спуститься где-нибудь в холмах у Халькистовых гор, которые по-прежнему считались межевой территорией. Пока они летели, Сара постоянно оглядывалась с беспокойством на сына. Танис объяснил ей в нескольких коротких словах, что произошло в Чертоге, но не стал говорить всего, рассудив, что Стил сам решит, о чем рассказывать матери, а о чем нет.

Стил же хранил молчание, не отвечая даже на короткие вопросы матери.

Кажется, он их даже не слышал. Невидящими глазами смотрел он в высокое голубое небо; мысли его явно витали где-то далеко. В конце концов Сара оставила его в покое. Когда они долетели до холмов, она выбрала подходящую поляну в сосновом лесу и направила Флейру туда.

— Здесь мы остановимся на ночь, — сказал Танис. — Нам всем нужно хотя бы немного поспать. А утром уж решим, что делать.

Сара кивнула, соглашаясь.

Стил, так и не сказавший ни слова за весь полет, легко соскочил с седла, едва драконица приземлилась. Ни на кого не оглядываясь, он тут же ушел в лес. Сара было пошла за ним, но Карамон удержал ее.

— Пусть идет, — мягко сказал он. — Ему есть о чем подумать. Тот, кто входит в Чертог Паладайна, редко выходит оттуда прежним.

— Да, вы правы, — вздохнула Сара, глядя сыну вслед. — А как вы думаете, он… он передумал?

— Мы потом спросим, — сказал Танис.

Сара снова вздохнула, затем глянула на него немного лукаво:

— Ну, больше вы не сомневаетесь, что он — сын Стурма Светлый Меч!

— Не сомневаюсь, — мрачно ответил Танис.

Сара улыбнулась. Не говоря больше ни слова, она направилась к своей питомице и принялась расседлывать и устраивать ее на ночь.

— И все же, что случилось в Чертоге, Танис? — негромко спросил Карамон, возясь с костром. — Ты уверен, что нам не почудилось?

Танис помедлил с ответом.

— Не знаю, Карамон. Сам я ни в чем не уверен. Но я готов поклясться, что видел Стурма так же ясно, как тебя сейчас. Он протянул руку… И что там произошло дальше, не знаю, но теперь эльфийский камень висит на шее у Стила.

— Да, я видел все то же самое, — кивнул Карамон. — Слушай, а может быть, нам обоим почудилось? Он мог его просто-напросто украсть.

— Не говори глупости, ты не хуже меня видел его лицо. Да и ни один вор не войдет в Чертог Паладайна. Верь своему сердцу, Карамон! Стурм отдал свой меч и камень не кому-нибудь, а сыну.

— Да что ему с ними делать — с эльфийским камнем и мечом Соламнийского Рыцаря? Не пойдет же он их класть на алтарь Той…

— Кто знает, — тихо сказал Танис.

— А если он решит остаться, что нам с ним прикажешь делать? Не смогу же я забрать их с Сарой к себе домой! Я не уверен, что отряд мечников не будет поджидать меня теперь у порога, когда я вернусь! Не говоря уже о том, что рано или поздно их обоих хватится Ариакан… Слушай, может, ты?..

— Да мне грозят неприятности не меньше, чем тебе! — рассмеялся Танис. Он задумчиво почесал в затылке. — Мы можем отвезти их обоих в Квалинести. Даже Ариакан не посмеет последовать за ними в земли эльфов, не говоря уже о рыцарях. А Эльхана примет его, едва увидит камень.

Карамон покачал головой:

— Не слишком ли это будет для него — с черного острова сразу к эльфам? Ты думаешь, теперь рыцари никогда его не примут к себе?

— По крайней мере, не скоро.

— Тогда что ему остается? На что он будет жить — один, никем не принятый?

— А как жили мы? — улыбаясь, спросил Танис.

— Да, мы странствовали, — кивнул Карамон после недолгого раздумья.

— Но Стурм — он всегда считал себя рыцарем, а не странником.

Стила не было весь день. Танис отсыпался. Карамон — всегда помнивший, что есть надо трижды в день, — ушел рыбачить. Он поймал несколько крупных форелей в ручье неподалеку и испек их на угольях.

Ближе к вечеру Сара начала беспокоиться. Она уже собиралась послать Флейру поискать в округе, но тут юноша появился сам. Все так же молча он подошел к костру и сел, положив рядом с собой на траву меч в древних потертых ножнах.

Танис с замирающим сердцем ждал, что Сара немедленно задаст сыну тот самый вопрос, но она, видимо, слишком боялась утратить остатки надежды, если Стил ответит отрицательно, и потому молчала. Но глаза ее следили за каждым движением юноши — с любовью и страхом. Стил неторопливо ел, не поднимая глаз. Танис смотрел на него и все больше убеждался, что, какое бы оно ни было, решение его принято окончательно. Может быть, он просто не знал, как сказать.

Карамон, съевший свою рыбу первым, взглянул на небо — и дернул друга за рукав:

— У нас гости.

Танис вскочил на ноги. На фоне заходящего солнца ясно были видны четыре темные тени. Они летели со стороны Палантаса.

— Проклятие! А мы расселись здесь, словно на загородной прогулке, да еще костер горит! Вот что значит не выезжать из дому лет десять!

— Тушите костер, — распорядился Карамон.

Стил уже расшвыривал головни. На мшистом бугре под елью он вырезал кусок дерна и накрыл им кострище. Карамон щурил глаза против света.

— Что за драконы? Может, просто дозорные Соламнийских Рыцарей?

— Рыцарей, да только не Соламнийских, — мрачно ответил Танис.

— Это синие, — уверенно сказала Сара.

Ее собственная синяя беспокойно топталась на месте, вытягивая шею.

Она была хорошо вымуштрована и вела себя тихо, но было видно, что ей не терпится встретиться с собратьями.

Стил тоже следил за драконами.

— Полуэльф, — сказал вдруг он, — есть здесь поблизости какой-нибудь город, до которого можно дойти пешком?

Глаза Сары вспыхнули радостью, но она промолчала.

— У склона той горы есть поселение гномов, — задумчиво ответил Танис. — Это около дня пути. Они ведут довольно бойкую торговлю с Палантасом, и караваны постоянно ходят туда-сюда.

— Отлично, — ответил Стил, по-прежнему глядя на драконов. — Потому что я хочу забрать Флейру с собой.

Сара перестала улыбаться.

— Они ищут, конечно же, меня. Ну так я полечу им навстречу. Вы будете здесь в полной безопасности. Если я вернусь, Ариакан не будет преследовать вас.

Крик невыразимой боли вырвался из груди Сары.

— И еще я хочу забрать этот меч, — продолжал Стил, теперь уже глядя на мужчин. — Потому что никогда прежде не видел столь прекрасного меча, как этот.

Танис кивнул и вдруг улыбнулся:

— Меч — твой. Его дал тебе отец. Храни и носи его с честью, Стил Светлый Меч.

— Твой отец говорил, что этот меч не сломается, пока носящий его не сломается сам, — добавил Карамон.

— И меч, как видишь, не сломался, — продолжил Танис. — Хотя твой отец был убит, сжимая его в руке.

В глазах Стила внезапно блеснули слезы. Он крепко сжал рукоять, на которой были искусно выгравированы корона и роза.

— Великолепное оружие, — сказал он глухо. — И я не посрамлю его, клянусь вам.

Но о камне, втором, вернее первом, даре отца, Стил не сказал ничего.

— Благодарю тебя, Танис Полуэльф, и тебя, Карамон Маджере, за то, что сражались со мной бок о бок. Я знаю, вам грозила — и грозит, вероятно, — серьезная опасность, коль скоро вы вступились за меня перед рыцарями. И я не забуду этого. — Он вынул меч из ножен в торжественном салюте. И повернулся к Саре.

Она протянула к нему руки:

— Стил…

Он крепко обнял ее:

— Ты обещала, что решение будет за мной.

— Но после всего, что случилось… Как ты можешь?..

Не ответив, Стил мягко высвободился из ее объятий.

— Позаботься о ней, дядя, — сказал он тихо. — Позаботься о ней.

— Обещаю, племянник, — ответил Карамон и обнял рыдающую Сару за плечи.

Повернувшись, юноша направился к драконице. Она радостно крикнула.

Стил вскочил на нее, неоседланную, и Флейра раскинула синие крылья.

Сара вырвалась из рук Карамона и бросилась к нему.

— Нет, о, пожалуйста, нет! Ты делаешь это только ради моего спасения, не надо!

— Проклятие, сказал Ариакан, — проговорил Стил громко и отчетливо, глядя на заходящее солнце. — Проклятие постигнет меня, если я узнаю имя… Стань поодаль, мать, я не хочу задеть тебя.

Карамон оттащил Сару из-под взмахов когтистых крыльев.

Флейра взлетела в воздух. Описав круг над поляной, она начала набирать высоту. Лицо Стила казалось особенно бледным в обрамлении синих крыльев.

И быть может, это только показалось Танису, но он увидел, как солнце блеснуло на чем-то, зажатом в левой руке юноши. Кажется, это было ожерелье с эльфийским камнем.

Синий дракон полетел к северу и вскоре растворился в темнеющем небе.

Глава 12 Кровь матери

Волны неистово бились в стены Держательницы Бури. Ветра завывали в бойницах. Дождь лил как из ведра, молнии распарывали небо. Близилась полночь.

В центре большого внутреннего двора стоял в окружении рыцарей Повелитель Ариакан. Факелы шипели и мерцали под дождем, отблескивая красным на черных доспехах. Черная лилия скрепляла черные плащи — отделанные синим, красным или белым, в зависимости от ранга рыцарей.

Рыцарям Такхизис непогода не могла причинить вреда — так пожелала Властительница. Этой ночью их ряды должны были стать на одного человека больше, и они ожидали его выхода из храма, где он провел день в посте и молитве.

Глухими низкими голосами читали они нараспев гимн Темной Владычице.

А в храме, простертый перед алтарем, лежал Стил Светлый Меч. Весь день лежал он на холодных каменных плитах, молясь своей богине. Храм был пуст, юный рыцарь был один со своим божеством.

Но вот взревели трубы и из-за плотной черной занавески к алтарю вышла старуха, седая и согбенная. Ее волосы цвета стали всклокоченными прядями разметались по плечам. Она шла, и шаги ее гулко отдавались по каменным плитам. Она была одета во все черное, и на шее у нее мерцало ожерелье высшей жрицы.

Сила этой женщины с красными, как уголья, мудрыми глазами была непомерна. Говорили, что это она силой своих заклятий выкрала у серебряных драконов яйца и вывела из них кровожадных убийц на радость Такхизис. И не было в крепости никого, включая самого Ариакана, кто не содрогнулся бы под ее пристальным взглядом.

Она встала над рыцарем, лежавшим ниц на камнях. Огни светильника мерцали, в их свете черные волосы Стила отсвечивали синим. На алтаре, в ожидании благословения Владычицы Мрака, лежал шлем, сделанный в виде оскаленного черепа, и панцирь с топором и лилией. Но меча не было на алтаре, и это было исключением из принятых правил.

— Восстань, — сказала жрица.

Истощенный, лишенный воды и пищи, Стил медленно приподнялся, оставшись перед жрицей на коленях. Стиснув переплетенные пальцы, не поднимая головы, стоял он перед алтарем.

Она протянула когтистую руку и слегка потянула его за подбородок. Он вздрогнул — не от боли впившихся в кожу острых ногтей, а от того, что ее руки были холоднее камня, на котором он лежал.

— Теперь ты знаешь имя отца?

— Да, Святейшая.

— Говори. Произнеси его вслух перед алтарем твоей Повелительницы.

Стил сглотнул. Он и не предполагал, что это окажется так трудно сделать.

— Светлый Меч…

— Громче!

— Светлый Меч! — На этот раз в голосе его звенела гордость.

Казалось, это понравилось жрице.

— Имя твоей матери?

— Китиара Уз Матар. — Снова с гордостью. Жрица кивнула:

— Прекрасные родители. Стил Уз Матар Светлый Меч, клянешься ли ты принадлежать телом, сердцем и душой Владычице Такхизис, Повелительнице Тьмы, Темной Воительнице, Многоликой?

— Клянусь.

Жрица едва заметно улыбнулась:

— Телом, сердцем и душой, Стил Уз Матар Светлый Меч?

— Конечно, — ответил он, несколько встревоженный. Это не входило в заученный ритуал. — Почему вы спросили дважды?

Жрица протянула руку и, поддев пальцем цепочку, висевшую у него на шее, вытянула на свет…

Эльфийский камень в виде звезды.

— "Конечно"? Тогда что это такое? — прошипела жрица.

Стил пожал плечами, тщась улыбнуться.

— Я украл это. Украл вместе с мечом из могилы моего отца. Рыцари просто взбеленились, увидев это. Я здорово напугал их!

Жрица ткнула пальцем прямо в центр звезды.

Вспышка белого света на миг озарила темный храм.

Жрица одернула руку, вскрикнув от боли.

— Средоточие Света! — Она сплюнула. — Никто из истинных служителей Такхизис не может дотронуться до него! А ты, Стил Светлый Меч, носишь его на груди!

Стил побледнел:

— Для меня это просто драгоценная безделушка! Я выкину ее, если так нужно! — крикнул он и схватился за камень, закрыв его свет, словно собирался сию минуту сорвать с шеи проклятый кристалл.

Жрица остановила его:

— Носи его и дальше. Значит, таковы желание и милость Владычицы. Но помни мои слова и почаще думай о них, Стил Светлый Меч. У Многоликой много глаз. Ничто не скроется от нее.

Тело твое принадлежит ей, твое сердце принадлежит ей. Но не твоя душа. Еще нет…

Но так будет, и сейчас ты, Стил Уз Матар Светлый Меч, принесешь клятву и обет своей Повелительнице.

Она склонилась к самому его лицу. Сухие холодные губы коснулись его лба. Стил затрепетал от гордости и благоговейного страха, ибо это тоже не входило в обряд.

— Вот твои доспехи. Встань, рыцарь, и надень их. Стил смотрел на жрицу широко раскрытыми глазами. Она, все с той же улыбкой, повернулась и исчезла за занавесью.

Два оруженосца, совсем еще мальчики, распахнули двери храма и вошли внутрь. Отныне они принадлежали рыцарю. Войдя, они замерли у порога, дожидаясь, когда он позовет их.

Дрожа всем телом, едва держась на ногах. Стил неуверенно приблизился к алтарю. Левой рукой он все еще сжимал камень на груди, правая легла на черный шлем в виде черепа. Чувствуя, как в глазах закипают слезы. Стил крепко зажмурился.

Снаружи раздался зов труб.

Повелитель Ариакан ожидал выход нового рыцаря с мечом в руках.

Стила Уз Матар Светлый Меч, Рыцаря Лилии, сына Стурма Светлый Меч, Рыцаря Короны и Повелительницы Драконов Китиары Уз Матар.

Стил поднял высоко над головой свой шлем и надел его. Преклонив колено перед алтарем, он произнес короткую благодарственную молитву своей Повелительнице, Такхизис.

Выпрямившись, он обернулся к оруженосцам, и те поспешно подошли помочь ему облачиться в черный сияющий панцирь.

Наследство

Глава 1

Карамон стоял посреди комнаты, выдолбленной в цельной глыбе обсидиана. Комната была такой большой, что потолок ее терялся в густой тени. Никаких колонн, резных украшений, ни одного источника света. Тем не менее пространство наполнял бледно-белый свет, холодный и унылый, не дающий тепла. Карамон никого не видел в комнате, не слышал ни единого звука средь вязкой тишины, но знал, что он здесь не один. Он чувствовал, что за ним давно наблюдают, и спокойно стоял, ожидая, когда невидимые наблюдатели решат, что пора начать разговор.

Угадав их мысли, Карамон внутренне улыбнулся, но для следивших за ним глаз его лицо оставалось спокойным и бесстрастным, не выражающим ни слабости, ни печали, ни горького сожаления. Пробудившиеся воспоминания особого волнения у Карамона не вызвали. Он был в мире с самим собой — вот уже четверть века.

Словно прочитав мысли Карамона, те, о ком он думал, внезапно обнаружили свое присутствие. Правда, непонятно, как это произошло. Свет не стал ярче, мгла не рассеялась, темнота не отступила — не изменилось ничего. Но Карамон, стоявший неподвижно уже два часа, ощутил близость посторонних так отчетливо, словно сам был одним из вошедших в комнату.

Перед ним возникли две облаченные в мантии фигуры. Эти двое, так же как и белый магический свет, и вековое безмолвие, являлись частью чуждого для Карамона мира. Воин был здесь пришельцем, чужаком.

— С возвращением в нашу Башню, Карамон Маджере, — прозвучал голос.

Воитель молча поклонился. Чей же этот голос? Карамон, как ни старался, не мог вспомнить имя этого человека.

— Юстариус, — подсказал незнакомец, вежливо улыбнувшись. — Да, много воды утекло со времени нашей последней встречи. Мы встретились с тобой в час отчаяния, и я удивлен, что ты забыл меня. Что ж, присаживайся.

— Перед Карамоном появилось массивное кресло из резного дуба. — Ты долго путешествовал и, должно быть, устал.

Карамон хотел сказать, что не чувствует никакой усталости, что подобное путешествие — чепуха для человека, исколесившего в юности почти весь Ансалонский континент. Однако при виде мягких зовущих подушек кресла понял вдруг — путь действительно был долгим и утомительным. Он почувствовал боль в спине, доспехи стали тяжелее, ноги, казалось, не в силах больше сделать ни шагу.

«Чего же я жду? — подумал Карамон. — Сейчас я владелец трактира. У меня есть обязанности. Кто-то должен снимать пробу с блюд…»

Он печально вздохнул и уселся в кресло, стараясь устроиться в нем поудобнее.

— Старею, — усмехнулся Карамон.

— Нас всех это ждет, — покачал головой Юстариус. — Вернее, большинство из нас, — поправился он, взглянув на сидящего рядом с ним.

Тот откинул с лица капюшон. Это было знакомое лицо — лицо эльфа.

— Приветствую тебя, Карамон Маджере, — произнес эльф.

— Здравствуй, Даламар, — спокойным наклоном головы ответил на приветствие Карамон, хотя при виде облаченного в черное колдуна в памяти пронеслись мрачные воспоминания. Даламар ничуть не изменился. Пожалуй, теперь он выглядел мудрее, спокойнее и сдержаннее. В возрасте девяноста лет он был лишь начинающим волшебником, считавшимся по понятиям эльфов зеленым юнцом. Четверть века значила для эльфов-долгожителей то же, что для людей сутки. Даламар прожил на свете немало, но по его лицу, красивому и надменному, эльфу можно было дать от силы лет тридцать.

— Годы благоволили тебе, Карамон, — продолжал Юстариус. — Твой трактир «Последний Приют» один из самых процветающих в округе. Ты и твоя жена — достославные герои. Тика Маджере все столь же невыразимо прекрасна?

— Она стала еще красивей, — ответил Карамон.

Юстариус улыбнулся:

— У вас две дочери и три сына…

Страх подкрался к сердцу Карамона.

«Нет, — сказал он сам себе, — они не властны теперь надо мной».

И, словно солдат, приготовившийся к натиску вражеской кавалерии, Карамон крепко врос в свое кресло, ожидая самого худшего.

— Двое старших. Танин и Стурм, — отменные бойцы. Вполне могут превзойти своих знаменитых родителей в делах доблести на поле битвы. — Юстариус говорил безразличным голосом, словно о пустяках, но это не могло провести Карамона. Воитель впился взглядом в волшебника. — Но третий, средний ребенок в семье, его зовут… — Юстариус приостановился.

— Палин, — проговорил Карамон, нахмурившись. Он увидел, что Даламар смотрит на него исподлобья пристальным взглядом.

— Да, Палин. — Юстариус помолчал, затем произнес тихо:

— Похоже, он следует по стопам своего дяди.

Вот оно! Все ясно. Конечно, именно из-за этого они призвали его.

Карамон давно ждал — нечто подобное должно произойти.

Проклятие! Почему они не оставляют его в покое! Если бы Палин не настоял, он ни за что не пришел бы сюда. Тяжело дыша, Карамон сверлил взглядом лицо Юстариуса, пытаясь прочитать мысли колдуна. Но с таким же успехом он мог бы пытаться прочесть заклинательные книги сына.

Юстариус, глава Конклава Чародеев, был самым могущественным колдуном на Кринне. Облаченный в церемониальную мантию, он сидел на огромном каменном троне в центре полукруга, образованного точно такими же высокими мощными креслами. Ничто, кроме седины в волосах и морщин на лице, не выдавало преклонного возраста чародея. Как и двадцать пять лет назад, когда Карамон впервые встретился с ним, взгляд верховного мага был острым, а тело сильным, если не считать искалеченной левойноги. Взор Карамона невольно остановился на изуродованной ноге мага, и тот протянул было руку, чтобы одернуть ткань мантии, но передумал и опустил руку, криво усмехнувшись. Наблюдающий за ним Карамон подумал, что унизить Юстариуса можно, пожалуй, только телесно. Ущемить дух и честолюбие мага невозможно.

Давным-давно Юстариус был главой только одного ордена волшебников Алых Мантий. Орден отвернулся и от зла, и от добра, чтобы следовать своим собственным путем, путем нейтралитета. Сейчас Юстариус правил всеми чародеями в мире. Это были, по-видимому. Белые, Алые и Черные Мантии.

Каждый колдун ордена обязан был присягнуть на верность Конклаву вне зависимости от личных целей и желаний. Так поступили большинство магов. Но был еще Рейстлин, который сделал иначе…

Тогда главой Конклава являлся Пар-Салиан из ордена Белых Мантий.

Воспоминания вновь укололи сердце Карамона.

— Я не вижу ничего общего между моим сыном и тем, о чем вы толкуете, — сказал воин ровным, твердым голосом. — Если вы хотите встретиться с моими мальчиками, то они в той комнате, в которую вы нас поместили после приезда. Я уверен, что вы можете в любой момент перенести их сюда. Итак, если мы покончили со светскими любезностями… кстати, а где же Пар-Салиан? — спросил вдруг Карамон, оглядев темную комнату и скользнув взглядом по пустому трону рядом с Юстариусом.

— Он оставил пост главы Конклава лет двадцать назад, — важно произнес Юстариус, — сразу после… событий, участником которых ты был.

Карамон вспыхнул, но промолчал. Ему показалось, что на тонких губах эльфа промелькнула легкая улыбка.

— Во главе Конклава встал я, а главой ордена Черных Мантий вместо Ла-Донны выбрали Даламара за его опасную и героическую работу во время…

— Тех событий, — резко закончил за него Карамон. — Мои поздравления!

Губы Даламара изогнулись в сардонической усмешке, а Юстариус лишь кивнул, явно не желая отвлекаться от предыдущей темы разговора.

— Для меня было бы большой честью познакомиться с твоими сыновьями, — заметил он холодно, — особенно с Палином. Мне кажется, молодой человек горит желанием стать магом.

— Да, он изучает магию, если вы это имеете в виду, — резко отозвался Карамон. — Я не знаю, насколько серьезно он относится к своим занятиям и собирается ли посвятить Им всю жизнь. Мы с ним никогда это не обсуждали.

Даламар насмешливо фыркнул в ответ, но Юстариус мягко положил свою ладонь на руку эльфа.

— В таком случае, может быть, мы не правильно поняли то, что слышали об устремлениях Палина?

— Может быть, — процедил Карамон сквозь зубы. — Мы с Палином очень близки. — Голос его чуть потеплел. — Я знаю, он бы доверился мне.

— Это вдохновляет — в наши дни видеть человека, искренне и открыто говорящего о любви к своим детям… — начал колдун мягко.

— Ба! — перебил его Даламар, сбросив с руки ладонь мага. — Ты мог бы с тем же успехом сказать, что тебя вдохновляет видеть человека с выколотыми глазами! Ты, Карамон, был слеп много лет, когда твой брат вынашивал темные замыслы и пока дело не оказалось почти непоправимым.

Теперь ты слеп в отношении собственного сына…

— Мой сын — хороший мальчик. Разница между ним и Рейстлином такая же, как между серебристой и черной луной! Он не вынашивает никаких замыслов! Да что вы знаете о нем, вы… изгои! — Карамон в гневе вскочил.

Воителю было за пятьдесят, но он был еще очень силен, так как постоянно тренировался, обучая своих сыновей боевым искусствам. Он схватился за меч, позабыв, что в Башне Высшего Волшебства ничто ему не поможет и что он так же беспомощен, как овражный гном, столкнувшийся с драконом. — А что касается темных замыслов, то ты, Даламар, хорошо служил своему господину, разве не так? Рейстлин многому тебя научил. Наверное, тому, о чем мы и не подозреваем!

— И я все еще ношу на своем теле след от его руки! — закричал Даламар, тоже вскакивая. Разорвав черную мантию, он обнажил грудь. На темной гладкой коже эльфа были видны пять ран, словно следы от пяти пальцев, и из каждой сочилась струйка крови, блестя на холодном свету. — Двадцать пять лет я живу с этой болью…

— Мне тоже больно, — тихо произнес Карамон, чувствуя, как душа его сжимается от страшных воспоминаний. — Зачем вы призвали меня сюда? Чтобы и мои раны открылись и так же кровоточили?

— Господа, прошу вас, — мягко, но властно произнес Юстариус. — Следи за собой, Даламар. А ты, Карамон, сядь, пожалуйста. Не забывайте, что вы обязаны жизнью друг другу. Вы должны уважать существующую между вами связь.

Эльф, запахнув разорванную мантию, сел. Карамон, пристыженный и сердитый, тоже сел, откинувшись на спинку кресла и стараясь придать лицу спокойное выражение. Ведь он клялся, что не позволит взять над собой верх, и вот — потерял самообладание! Рука его осталась на рукояти меча.

— Прости его, Даламар, — попросил Юстариус, снова кладя ладонь на смуглую руку эльфа. — Он поддался ненависти и гневу. Ты прав, Карамон.

Твой сын Палин — хороший мальчик. Хотя лучше говорить «человек», а не «мальчик», ведь ему уже двадцать.

— Только что исполнилось, — пробормотал Карамон, враждебно посмотрев на колдуна.

Верховный маг продолжал, не обращая внимания на колючий взгляд воителя:

— И он, как ты говоришь, не похож на Рейстлина. Возможно. Он ведь самостоятельный человек, родившийся при других обстоятельствах, более счастливых, нежели те, с которыми столкнулись ты и твой брат-близнец. Все говорят, что Палин красив, добр и силен. На нем не лежит бремя тяжелого недуга, как на Рейстлине. Он предан своей семье, особенно братьям. Те, в свою очередь, преданы ему. Не так ли?

Карамон кивнул, не в силах вымолвить ни слова из-за внезапно подкатившего к горлу кома. Взгляд Юстариуса стал вдруг пронизывающим. Он покачал головой:

— Но кое в чем ты действительно слеп, Карамон. О, не так, как сказал Даламар. — Лицо Карамона вновь покраснело от гнева. — Нет, не так, как ты был слеп к злым делам брата. Это слепота, которой страдают все родители. Я знаю. — Чародей улыбнулся и печально пожал плечами. — У меня есть дочь.

Взглянув украдкой на Даламара, верховный маг вздохнул. Красивые губы эльфа сложились в едва заметную улыбку, и он молчал, уставившись во мрак комнаты.

. — Да, мы, родители, бываем слепы, — прошептал Юстариус, — и это бывает некстати. — Наклонившись вперед, верховный маг сцепил пальцы. — Я вижу, ты все сильнее беспокоишься, Карамон. Как ты догадался, мы позвали тебя сюда не просто так. Боюсь, нужно что-то делать с твоим сыном.

«Так и есть», — подумал Карамон, холодея. Вспотевшая рука нервно сжимала и разжимала рукоять меча.

— Мне нелегко говорить об этом. Я буду резок и прям. — Юстариус глубоко вздохнул, его лицо стало серьезным и печальным, тень страха легла на него. — У нас есть доказательства, что дядя Палина, твой брат-близнец Рейстлин, жив.

Глава 2

— У меня мороз по коже от этого места! — тихо проговорил Танин, искоса поглядывая на младшего брата.

Палин притворился, что не расслышал замечания, и сидел, уставившись на языки пламени в камине, медленно потягивая из чашки темный, как смола, чай.

— О, именем Бездны, прошу тебя, сядь! — сказал Стурм, бросив в Танина несколько кусочков хлеба. — Ты доходишься, что пол провалится, а что там под нами, одни боги знают!

Танин лишь нахмурился, покачав головой, и продолжал расхаживать по комнате.

— Клянусь бородой Реоркса, брат! — продолжал Стурм с набитым ртом так, что его трудно было понять. — Это местечко могло бы сойти за комнату в одной из лучших гостиниц в самом Палантасе, а ты думал, мы окажемся в темнице драконидов. Хорошая пища, отличный эль, — он долгим глотком запил сыр, — и наверняка мы нашли бы здесь приятную компанию, если бы ты не вел себя как болван!

— Увы, мы не в Палантасе и вообще не в гостинице, — сказал Танин с сарказмом в голосе, поднимая с пола кусок хлеба. Раскрошив хлеб в руках, он стал раскидывать его по комнате, — Мы в Башне Высшего Волшебства в Вайрете. Сидим в заколдованной комнате, чертовы двери не открываются, нам не выйти. Мы не знаем, что эти колдуны сделали с отцом, а ты только и думаешь, что о сыре и эле!

— Не только, — тихо ответил Стурм, с беспокойным взглядом кивнув в сторону младшего брата. Палин все еще сидел уставившись в огонь.

— Да, — подхватил Танин мрачно, — я тоже думаю о нем! Он виноват в том, что мы здесь! — Танин вновь принялся расхаживать взад и вперед по комнате, всякий раз угрюмо пиная ножку стола. Увидев, как Палин вздрогнул от слов брата, Стурм вздохнул и вернулся к своим упражнениям в меткости, стараясь попасть кусочками хлеба между лопатками Танина.

Двух старших братьев можно было принять за близнецов, так они походили друг на друга. В действительности между ними был год разницы в возрасте. Двадцатичетырехлетний Танин и двадцатитрехлетний Стурм выглядели, действовали и даже думали похоже. Карамон дал им имена в честь своего лучшего друга Таниса Полуэльфа и рыцаря-героя из Соламнии Стурма Светлый Меч. Танин и Стурм часто разыгрывали из себя близнецов, и самое приятное развлечение для них было, когда люди по ошибке принимали одного за другого.

Рослые и сильные, они унаследовали от отца великолепное телосложение и открытое, честное лицо. От матери, разбившей в юности немало мужских сердец, братья получили рыжие кудри и лукавые зеленые глаза, которые повергали в такое смятение женщин. Тика Вэйлан, одна из красавиц Кринна и прославленная воительница, немного располнела с тех времен, когда кастрюлей дубасила по головам драконидов. Но разухабистые гуляки по-прежнему оборачивались ей вслед, когда она в пышной белой с низким вырезом блузе обслуживала столы. И мало кто покидал трактир «Последний Приют», не вздохнув от зависти к счастливчику Карамону.

Глаза Стурма озорно блеснули, он взглянул на Палина — тот не смотрел на него, — тихо подкрался к поглощенному мыслями Танину и вытащил свой меч. Стурм воткнул меч в пол под ноги Танину в тот момент, когда брат повернулся и пошел. Споткнувшись о меч. Танин рухнул на пол с таким грохотом, что, казалось, содрогнулась вся Башня.

— Ах ты, тупоголовый овражный гном! — заорал Танин, поднявшись на ноги и бросаясь на брата, пытавшегося увернуться. Схватив хохочущего Стурма за воротник. Танин повалил его на стол, который тут же опрокинулся на пол. Танин уселся верхом на Стурма, и началась их обычная шуточная потасовка. Такие разминки братьев превратили в щепки несколько трактиров в Ансалоне.

Но тихий голос Палина помешал борьбе:

— Прекратите немедленно, вы оба! Не забывайте, где вы находитесь! — напряженно произнес он, поднимаясь с места.

— Я помню, где я нахожусь, — угрюмо посмотрел на брата Танин.

Высокий, как старшие братья, Палин был хорошо сложен. Но склонный больше к учению, чем к боевым искусствам, он не развил такую мускулатуру, как у Танина и Стурма. Он тоже унаследовал волосы матери, но не ярко-рыжие, а другого оттенка, скорее темно-каштановые. Длинные волосы, зачесанные на пробор пряди, спускались по плечам мягкими волнами. Но было что-то в лице и руках Палина, напоминавшее порой его родителям то, что они хотели забыть. Стройный, с проницательным умным взглядом, который, казалось, видел каждого насквозь, Палин чем-то походил на своего дядю.

Если не лицом, то выражением глаз. А уж руки Палина были совсем как у Рейстлина. Тонкие, изящные, с ловкими, проворными пальцами, перебирающими хрупкие колдовские инструменты с таким искусством, что Карамон часто разрывался между гордостью за сына и грустью, глядя на его манипуляции.

Сейчас руки Палина были сжаты в кулаки, и он свирепо смотрел на братьев, лежащих на полу среди пролитого эля, кусков хлеба, разбитой посуды, недоеденного сыра и обломков стола.

— Тогда попытайтесь вести себя по крайней мере с достоинством! — резко проговорил Палин.

— Я помню, где я нахожусь, — повторил Танин сердито. Поднявшись на ноги, он подошел к Палину и с укором посмотрел ему в глаза. — И я помню, кто нас сюда привел! Эти проклятые деревья, которые нас чуть не прикончили…

— Ничто в Вайретском лесу вам не грозит, — произнес Палин, с отвращением глядя на беспорядок на полу. — Я говорил вам, но вы же не слушали меня. Этим лесом управляют волшебники балини. Он защищают их от незваных гостей. А нас сюда пригласили. Деревья нас пропускали, не причинив никакого вреда. Голоса, которые вы слышали, нашептывали, чтобы поселить страх в вашем сердце. Лес волшебный…

— Послушай, Палин, — перебил Танин «голосом Старшего Брата», как это называл Стурм. — Почему ты просто-напросто не бросишь все это свое колдовство? Ты причиняешь, боль отцу и матери, отцу больше всего. Ты видел его лицо, когда мы прискакали сюда! Одни боги знают, чего стоило ему вернуться в это место.

Вспыхнув, Палин отвернулся, кусая губы.

— Оставь братишку в покое, понял, Танин! — сказал Стурм, прочитав страдание на лице младшего брата.

Стерев со штанов эль, Стурм Как-то стыдливо пытался восстановить стол — безнадежная затея, учитывая, что тот превратился в щепки.

— У тебя были задатки хорошего воина, братишка, — сказал Танин убеждающе, положив руку на плечо Палина и не обращая внимания на Стурма.

— Давай, малыш. Скажи им всем, — Танин неопределенно махнул рукой, — что ты передумал. Тогда мы сможем уехать домой из этого проклятого места.

— Мы понятия не имеем, зачем они нас сюда пригласили, — возразил Палин, сбрасывая с плеча руку брата. — Возможно, я здесь вообще ни при чем! С какой стати? — произнес он запальчиво. — Я еще только учусь. Я буду готов выдержать испытание лишь через несколько лет… благодаря отцу и матери, — добавил он шепотом. Танин не расслышал этого, но невидимый наблюдатель слышал все.

— Да? И я, получается, чуть ли не людоед, — сердито возразил Танин.

— Не отворачивайся, когда я разговариваю с тобой, Палин…

— Да оставь ты меня в покое!

— Эй вы оба… — вмешался было миротворец Стурм, но в этот момент три брата внезапно обнаружили, что они в комнате не одни.

Позабыв все ссоры, братья действовали мгновенно. Стурм, положив руку на рукоять меча, вскочил на ноги с быстротой кошки и присоединился к Танину, который заслонил собой безоружного Палина. Незваный гость, как все волшебники, не имел при себе ни меча, ни щита, ни доспехов. Однако Танин мгновенно нащупал скрытый под одеждой кинжал, а в памяти уже крутилось несколько защитных заклинаний, которые он сумел кое-как выучить.

— Кто вы такой? — резко произнес Танин, таращась на стоящего в центре запертой комнаты человека. — Как вы проникли сюда?

— Что касается того, как я проник сюда, — располагающе улыбнулся незнакомец, — то в Башне Высшего Волшебства нет стен для тех, кто знаком с магией. А зовут меня Дунбар Помощник Властелинов из Северного Эргота.

— Что вам нужно? — тихо спросил Стурм.

— Нужно? Всего лишь убедиться, что вам здесь удобно, — ответил Дунбар. — Вы мои гости.

— Вы… волшебник? — изумленно спросил Танин, и даже Палин, казалось, был слегка ошеломлен.

Среди собратьев-волшебников, преимуществом которых были умственные способности, но не мускульная сила, этот человек безусловно был исключением. Высокий, как Танин, с могучей грудной клеткой, которой позавидовал бы и Карамон. Под блестящей черной кожей на груди вздувались мускулы. Он мог бы, казалось, подхватить здоровяка Стурма на руки и с легкостью носить по комнате, как ребенка. Одет он был не в мантию, а в яркие шаровары. Единственный намек на то, что он волшебник, пожалуй, исходил из висящих на поясе мешочков и белого кушака, опоясывающего мощный торс.

Дунбар захохотал так, что посуда задребезжала.

— Да, я волшебник, — сказал он.

Он проговорил слова команды, и сломанный стол с невероятной скоростью сложился из обломков, пролитый эль исчез с пола, разбитый кувшин вновь стал целым и прыгнул на стол, где вскоре запенился свежим напитком.

Появились жареное оленье бедро, ароматная буханка хлеба и разные другие лакомства, от чего у Стурма потекли слюнки, и даже Танин охладил свой пыл, хотя и продолжал смотреть с подозрением.

— Располагайтесь, — пригласил Дунбар, — и давайте перекусим. Не беспокойся за отца, — добавил он, когда Танин открыл было рот, чтобы что-то сказать. — Он совещается по важным вопросам с главами двух других Орденов. Садитесь! Садитесь! — Он усмехнулся, белые зубы блеснули на черном лице. — Или, может быть, мне заставить вас сесть?.

На это Танин отпустил рукоять меча и подвинул к себе стул, но есть не стал, а сидел, враждебно взирая на Дунбара. Стурм, однако, принялся за еду с большим аппетитом. Только Палин остался стоять, скрестив руки на груди.

— Прошу, Палин, — сказал Дунбар более мягко, взглянув на юношу, — располагайся. Вскоре мы присоединимся к твоему отцу, и ты узнаешь причину, почему мы пригласили вас сюда. А пока прошу разделить со мной, хлеб-соль.

— Благодарю, господин, — сказал Палин, почтительно поклонившись.

— Дунбар, Дунбар, — махнул рукой волшебник. — Вы мои гости. Не будем соблюдать условности.

Палин сел и начал есть, но было очевидно, что делал он это лишь из вежливости. Дунбар и Стурм, однако, наверстали то, чего не съел Палин, и Танин вскоре оставил взятую на себя роль защитника, соблазнившись запахом лакомств и видом того, как другие наслаждаются едой.

— Вы… вы сказали, главы двух других Орденов, госп… Дунбар, — осмелился произнести Палин. — Вы…

— Глава Ордена Белых Мантий. Да. — Дунбар откусил кусок хлеба сильными зубами, запив его долгим глотком эля. — Я занял этот пост после отставки Пар-Салиана.

— Глава Ордена? — Стурм взглянул на великана с благоговением. — Но в какой области вы колдуете? Чем вы занимаетесь?

— Держу пари, это посерьезней, чем отдирать крылья у летучих мышей, — пробормотал Танин с набитым мясом ртом.

Папина это, похоже, шокировало, он, нахмурившись, посмотрел на брата.

Но Дунбар лишь снова захохотал.

— Здесь ты прав! — воскликнул он. — Я Морской волшебник. Мой отец был капитаном корабля, дед тоже. Но мне это не интересно. Мое искусство — магия, а сердце принадлежит морю, вот я и вернулся к нему. Теперь я управляю волнами и могу поднять ветер или утихомирить шторм. Могу накрыть судно врага мертвым штилем так, что мы обгоним его, или пустить пламя на палубу противника, когда мы атакуем. И когда необходимо, — Дунбар усмехнулся, — могу сменить кого-то у трюмовой помпы или покрутить шпиль вместе с лучшими из людей. Это держит меня в форме, — он ударил себя в широкую грудь. — Я знаю, что вы оба, — он взглянул на Стурма и Танина, — вернулись с войны против минотавров, которые совершали набеги на северное побережье. Я со своей стороны тоже старался остановить этих пиратов. Скажите, а как вы тогда…

И все трое погрузились в обсуждение кампании. Даже Танин увлекся разговором и вскоре в ярких подробностях описывал засаду, помешавшую минотаврам сровнять с землей город Каламан. Дунбар слушал внимательно, задавал умные вопросы, делал комментарии и, казалось, был очень доволен.

Но хотя проницательный взгляд колдуна сконцентрировался на воинах, его внимание в действительности было сосредоточено на младшем из братьев.

Увидев, что все трое заняты разговором и что о нем, по-видимому, забыли, Палин наконец-то перестал делать вид, что ест, и вернулся к созерцанию огня, не замечая, что Дунбар следит за ним.

Лицо Палина было бледным и задумчивым, тонкие руки сплелись на коленях. Он был так погружен в свои мысли, что шевелил губами, и, хотя говорил очень тихо, один из присутствующих, в комнате слышал его слова.

— Зачем они привели меня сюда? Знают ли они секреты моего сердца?

Скажут ли об этом отцу? — И наконец:

— Как я могу причинить ему боль, ему, уже столько страдавшему?

Кивнув самому себе, словно он нашел ответ на какой-то невысказанный вопрос, Дунбар вздохнул и обратил все свое внимание на перипетии битвы с минотаврами.

Глава 3

— Вы ошибаетесь, — сказал Карамон спокойно. — Мой брат мертв.

Юстариус, удивленно приподняв брови, посмотрел на Даламара, тот пожал плечами. Они не ожидали подобной реакции — этого спокойного отрицания.

Юстариус пристально глядел на Карамона, словно не зная, что сказать.

— Ты говоришь так, как будто у тебя есть доказательства.

— Да, есть, — ответил Карамон.

— Какие же? — с сарказмом в голосе поинтересовался Даламар. — Двери в Бездну закрылись — и не без помощи твоего брата, — оставив его в ловушке на той стороне. — Эльф понизил голос. — Ее Темное Величество никогда не убьет Рейстлина. Ведь он помешал ее выходу в наш мир. Ярость Темной Госпожи безгранична. Она будет наслаждаться мучениями Рейстлина вечно. Смерть была бы спасением для него.

— Так и случилось, — тихо сказал Карамон.

— Сентиментальная болтовня, — взорвался Даламар, но Юстариус опять опустил свою ладонь на руку эльфа, и тот, сдержав себя, умолк.

— В твоем голосе чувствуется уверенность, Карамон, — убежденно произнес Юстариус. — Очевидно, ты знаешь то, чего не знаем мы. Поделись с нами тем, что тебе известно. Понимаю, тебе тяжело говорить об этом, но мы должны принять одно важное решение, поэтому все, что ты расскажешь, может повлиять на наши действия.

Карамон, нахмурившись, размышлял:

— Это имеет какое-либо отношение к моему сыну?

— Да, — был ответ Юстариуса.

Лицо Карамона потемнело. Взгляд остановился на мече, рука рассеянно теребила рукоять.

— Хорошо, я расскажу вам, — проговорил Карамон с неохотой, однако твердым голосом, — то, о чем, кроме меня, не знает никто: ни жена, ни Танис. — Он помолчал, собираясь с мыслями. Прикрыв ладонью глаза, Карамон продолжил:

— Я онемел от горя после… после того, что случилось в Палантасе. Я ни о чем не мог и не хотел думать. Легче было жить как во сне. Я двигался, говорил, но не чувствовал ничего. Так было легче. — Он пожал плечами. — Дел вокруг было много, город совершенно разрушен, — Карамон взглянул на Даламара, — почти мертвый город. Почтенная Крисания нанесла сильный удар. А потом Тас захватил крепость во время наводнения.

— Тут Карамон невольно улыбнулся, вспомнив ужимки веселого кендера, но улыбка быстро угасла. Карамон покачал головой. — Я понимал, что когда-нибудь мне придется подумать о Рейстлине. Я должен буду все прояснить для себя. — Подняв голову, Карамон устремил взгляд на Юстариуса. — Мне пришлось заставить себя понять, кем был Рейстлин и что он сделал. Я осознал, что он злой, порочный, что он подвергнул опасности весь мир ради своей жажды власти, и невинные люди страдали и погибали по его вине.

— И за все это, разумеется, ему даровано спасение! — усмехнулся Даламар.

— Подожди! — Вспыхнув, Карамон поднял руку. — Я понял и кое-что еще. Я любил Рейстлина. Он был моим братом, близнецом. Никто не знает, как мы понимали друг друга. — Не в силах продолжать Карамон опустил глаза, нахмурившись. Совладав с дрогнувшим голосом, он поднял голову. — Рейстлин творил и добро. Если бы не он, мы не смогли бы победить драконов. Он заботился об увечных и больных… Таких же, как он сам. Но это не спасло бы его, я знаю. — Губы Карамона сжались, он сдерживал слезы. — Когда я встретился с ним в Бездне, он был близок к победе, вы это знаете. Ему нужно было только вновь войти в Двери, провести через них Темную Госпожу, а потом победить ее и занять ее место. Он достиг бы своей мечты стать богом. Но, совершив это, он разрушил бы мир. Мое путешествие в будущее открыло мне это, и я показал будущее Рейстлину. Рейстлин стал бы богом, но правил бы мертвым миром. Он знал, что ему не вернуться назад, и сам обрек себя. Рейстлин знал, чем он рискует, когда входил в Бездну.

Что ж, — тихо проговорил Юстариус. — В своей гордыне, он сознательно выбрал этот риск. Это ты хочешь сказать?

— Да, — ответил Карамон. — Рейстлин совершил ужасную, роковую ошибку. Но он сделал и то, на что немногие из нас способны, — он имел смелость признать свою ошибку и попытался, как мог, ее исправить, хотя это означало пожертвовать собой.

— Годы прибавили тебе мудрости, Карамон Маджере. Твоя речь убедительна. — Юстариус посмотрел на Карамона с возросшим уважением, но печально покачав головой. — Тем не менее все это предмет для философских споров, а не доказательство. Прости меня за настойчивость, Карамон, но…

— Я провел месяц у Таниса, — продолжал Карамон, словно не слышал слов Юстариуса. — Именно в его спокойном, мирном доме я все понял.

Впервые я осознал, что мой брат, мой товарищ с рождения, человек, которого я любил больше всего на земле, ушел. Я потерял его. Я думал о том, как он теперь мучается, попав в страшную ловушку. Не раз я хотел утишить свою боль с помощью гномов-духов. — Карамон закрыл глаза, содрогнувшись. — Однажды, когда я почувствовал, что еще немного и сойду с ума, я заперся в комнате. Достав меч, я смотрел на него и думал, как легко… избавиться от страданий. Я лежал на постели, окончательно решив убить себя. Но вместо этого, изнуренный, я уснул. Не знаю, как долго я спал, но когда проснулся, была ночь. Кругом тишина, серебристый свет Солинари лился в комнату, и я ощущал необъяснимый покой. Я не понимал, почему… и тут увидел его.

— Кого? — спросил Юстариус, переглянувшись с Даламаром. — Рейстлина?

Да.

Лица волшебников помрачнели.

— Я увидел его, — мягко проговорил Карамон, — лежащим рядом с собой, он спал, как когда-то в юности. Ему тогда снились ужасные сны, и он просыпался, бывало, в слезах. Я утешал его и… и смешил. И он, вздохнув, клал голову на мое плечо и засыпал. Именно таким я и увидел его…

— Во сне! — с издевкой перебил Даламар.

— Нет, — Карамон решительно замотал головой, — это был не сон, я видел его лицо, как сейчас вижу вас. Но оно изменилось: исчезли морщины страданий, гримасы жадности и злобы, его лицо разгладилось и выражало успокоение, как сказала Крисания. Это было лицо моего брата-близнеца, а не того незнакомца, которым он стал. — Карамон снова вытер глаза. — Наутро я почувствовал, что смогу вернуться домой, потому что все хорошо…

Впервые в жизни я поверил в Паладайна, так как знал, что он понял Рейстлина и судил милосердно, принимая его жертву.

— Он одержал победу над тобой, Юстариус, — из полумрака прогремел чей-то голос. — Что ты скажешь о подобной вере?

Карамон обернулся и увидел материализовавшиеся в глубине обширной комнаты четыре силуэта. На глазах Карамона вновь блеснули слезы — слезы гордости, когда он разглядел трех своих сыновей. Старшие стояли в доспехах и с мечами, защищая с двух сторон младшего брата. Но Карамон мрачно отметил про себя, что Стурм и Танин немного подавлены. Неудивительно, подумал он, если учесть то, что они знают о Башне из легенд и семейного предания. Как и сам Карамон, они испытывали к магии неприязнь и недоверие.

На Палина Карамон посмотрел с тревогой. Тот приблизился к главе Конклава с преклоненной головой, потупив взор, как и подобало молодому человеку его звания и положения. Он не был еще и учеником в магии и. по крайней мере до двадцати пяти лет не мог им стать. Волшебники Кринна отбирали для Испытания молодежь, достигшую двадцатипятилетнего возраста.

Это изнурительный экзамен в Мастерстве, проверка умения и талантов.

Испытание нужно пройти, прежде чем получить доступ к более высоким и опасным знаниям. Так как волшебники обладают громадной властью, то Испытание предназначено для того, чтобы отстранить от магии неспособных и относящихся к ней несерьезно. Результат Испытания был необратимым: провал означал смерть. Мужчина или женщина любой расы — будь то эльф, человек, людоед, — решившиеся однажды на Испытание в Башне Высшего Волшебства, предавали магии и тело и душу.

Палин выглядел чересчур взволнованным и серьезным, таким же, как во время путешествия к Башне; можно было подумать, что он сам собирался подвергнуться Испытанию.

«Не будь смешным», — одернул себя Карамон. Мальчик слишком молод.

Рейстлину было позволено пройти Испытание в этом возрасте, но только потому, что Конклав в нем нуждался. Рейстлин был силен в магии, непревзойден в Мастерстве, но даже его Испытание чуть не прикончило.

Карамон все еще видел перед собой лежащего на окровавленном полу брата…

Он сжал кулаки. Нет! Палин умен, искусен в магии, но он не готов. Он — слишком молод.

«Кроме того, — подумал Карамон, — может быть, через несколько лет он откажется от своего намерения».

Почувствовав беспокойный взгляд отца, Палин поднял голову и ободряюще улыбнулся ему. Карамон, посветлев, тоже улыбнулся сыну. Возможно, это роковое место открыло сыну глаза.

Карамон устремил пристальный взгляд на вошедших, когда они приблизились к полукругу из тронов, где сидели Юстариус и Даламар. Увидев, что сыновья оправились и держат себя свободно (старшие вели себя даже немного вызывающе), Карамон успокоился и обратил все свое внимание на их спутника, который рассказывал Юстариусу о вере.

Этот четвертый являл собой необычайно яркое зрелище. Ничего более странного Карамон не мог припомнить за все годы путешествия по Ансалонскому континенту. Незнакомец был из Северного Эргота, судя по черной коже — признаку мореходной расы. Голос незнакомца выдавал человека, привыкшего выкрикивать команды сквозь грохот волн и вой ветра.

Карамон нимало бы не удивился, если б за спиной вошедшего материализовался корабль под всеми парусами.

— Карамон Маджере, я полагаю? — проговорил незнакомец, подходя поближе. Воитель неуклюже поднялся с места. Незнакомец так сжал его руку, что Карамон выпучил глаза. Незнакомец ухмыльнулся и представился:

— Дунбар Помощник Властелинов из Северного Эргота, глава Ордена Белых Мантий.

— Волшебник? — Карамон изумленно посмотрел на Дунбара, пожимая ему руку в ответ.

Дунбар рассмеялся:

— Ваши сыновья отреагировали точно так же. Да, я посетил ваших сыновей вместо того, чтобы исполнять свои обязанности здесь. Они у вас замечательные. Старшие, я знаю, были вместе с рыцарями на войне с минотаврами у Каламана. Мы ведь там чуть не встретились. Именно поэтому я опоздал, — с извинениями взглянул он на Юстариуса. — Мой корабль стоял в Палантасе на ремонте после битвы с этими пиратами. Я Морской волшебник, — добавил Дунбар в качестве объяснения, заметив вопросительный взгляд Карамона. — Клянусь небом, ваши сыновья на вас так похожи! — Он засмеялся и снова протянул Карамону руку.

Карамон тоже ухмыльнулся. Все будет хорошо теперь, когда колдуны узнали про Рейстлина. Он с мальчиками может ехать домой.

Но тут Карамон почувствовал, что Дунбар смотрит на него пронизывающим взглядом, словно читая его мысли. Лицо колдуна стало серьезным, он повернулся, слегка покачав головой, и быстрой раскачивающейся походкой, как по палубе корабля, пересек комнату и занял место справа от Юстариуса.

— Итак… — сказал Карамон, теребя рукоять меча. Взгляд колдуна поколебал его уверенность. Все теперь с торжественными выражениями лиц смотрели на воителя. Лицо Карамона напряглось.

— Полагаю, я рассказал все, что должен был рассказать о… о Рейстлине.

— Да, — сказал Дунбар, — ты рассказал все, и некоторые из нас, я думаю, услышали это впервые. — Колдун многозначительно посмотрел на Палина, тот стоял, опустив в пол глаза.

Нервно прокашлявшись, Карамон произнес:

— Я полагаю, мы теперь свободны.

Волшебники переглянулись. Юстариусу, казалось, было неловко, Даламар смотрел строго, а Дунбар — печально. Все трое молчали. Поклонившись, Карамон повернулся было и направился к сыновьям, но Даламар с недовольным жестом поднялся с места.

— Ты не можешь уйти, Карамон, — сказал эльф. — Мы еще многое должны обсудить.

— Тогда скажите мне то, что должны сказать! — Карамон сердито обернулся к волшебникам.

— Я скажу, так как эти двое, — эльф презрительно взглянул на своих собратьев, — не способны бросить вызов столь преданной вере, которую ты продемонстрировал. Возможно, они забыли страшную опасность, обрушившуюся на нас двадцать лет назад. Я не забыл. — Даламар положил руку на грудь под разорванной мантией. — Я никогда не забуду. Никакое трогательное «видение» не может рассеять мой страх. — Его губы насмешливо изогнулись.

— Сядь, Карамон. Сядь и выслушай правду, которую эти двое боятся сказать тебе.

— Я не боюсь, Даламар, — сказал Юстариус с упреком. — Я просто считаю, что рассказ Карамона тоже имеет значение.

Эльф фыркнул, вновь окинув всех презрительным взглядом, уселся на трон и завернулся в свою черную мантию. Карамон стоял нахмурившись, переводя взгляд с одного волшебника на другого. За его спиной слышался лязг доспехов: Танин и Стурм переминались с ноги на ногу. Они чувствовали себя здесь неуютно, так же как их отец. Карамону захотелось повернуться и уйти навсегда из этой Башни — свидетельницы стольких страданий.

Пусть только, попробуют остановить его! Карамон сжал рукоять меча и отступил назад, оглянувшись на сыновей. Танин и Стурм двинулись к выходу.

Но Палин стоял неподвижно, выражение его лица было печальным, задумчивым и непостижимым для Карамона — но напоминавшим кого-то… Тут Карамон словно услышал шепот Рейстлина: «Уходи, если хочешь, брат мой. Заблудись в Вайретском лесу, ведь без меня тебе не найти дороги. Я остаюсь…»

Нет. Он не позволит своему сыну сказать эти слова. Сердце Карамона болезненно сжалось, кровь застучала в висках, он тяжело опустился в кресло.

— Скажите мне то, что должны сказать, повторил он.

— Почти тридцать лет назад Рейстлин Маджере пришел сюда, чтобы пройти Испытание, — начал Юстариус. — И вот, когда Испытание началось, он вошел в контакт с…

— Мы знаем об этом, — отрезал Карамон.

— Кто-то знает, — сказал Юстариус, — а кто-то и нет, — он посмотрел на Палина, — или знает, но не все. Испытание было трудным для Рейстлина; впрочем, оно трудно для всех, кто проходит его, не так ли?

Даламар молчал, но лицо его побледнело, а взгляд помрачнел. Следы смеха исчезли с лица, он взглянул на Палина, едва приметно покачав головой.

— Да, — продолжал Юстариус, потирая больную ногу, — Испытание трудное, но не невозможное. Пар-Салиан и главы Орденов не дали бы Рейстлину разрешения на Испытание в его юном возрасте, если бы не были уверены, что он пройдет его успешно. И он обязательно выдержал бы Испытание! Да, Карамон! Я в этом не сомневаюсь, как не сомневались и те, кто присутствовал там и был всему свидетелем. Твой брат имел достаточно силы и мастерства, чтобы справиться с Испытанием самостоятельно. Но он выбрал легкий путь, безопасный — он принял помощь злого волшебника Фистандантилуса, сильнейшего в наших Орденах. Фистандантилус, — повторил Юстариус, глядя на Палина. — Когда его магия нарушила многие законы, он умер на горе Черепов. Но Фистандантилус был достаточно могуществен, чтобы нанести поражение самой смерти. Сейчас его душа пребывает в нашем мире, но в другой плоскости. Она ищет тело, в которое сможет вселиться. И она его найдет.

Карамон сидел молча, не отрывая от Юстариуса взгляда, лицо его горело, челюсти были напряженно сжаты. Он почувствовал руку на своем плече, оглянулся и увидел Палина. Палин наклонился к нему и прошептал:

— Мы можем уйти, отец. Прости меня. Я был не прав, когда заставил тебя прийти сюда. Мы не обязаны слушать…

Юстариус вздохнул:

— Нет, молодой человек, вы не можете уйти, и вы обязаны слушать! Ты должен узнать правду!

Палин вздрогнул, услышав, что повторили его слова. Карамон успокаивающе сжал руку сына.

— Мы знаем правду, — прогремел Карамон. — Этот колдун украл душу моего брата. И вы, вы позволили ему это сделать!

— Нет, Карамон! — Юстариус сжал кулаки. — Рейстлин сознательно отвернулся от Света и принял Тьму. Фистандантилус дал ему силу пройти Испытание, и взамен Рейстлин отдал Фистандантилусу часть своей жизненной силы, чтобы помочь выжить лишенной тела душе. Вот что сокрушило тело Рейстлина — а не Испытание. Рейстлин сам говорил об этом, Карамон: «Это жертва, которую я принес ради моей магии!» Сколько раз ты слышал от него эти слова!

— Хватит! — поднялся Карамон. — В этом виноват Пар-Салиан.

Неважно, какое зло совершил мой брат после того, как вы, волшебники, столкнули его с верного пути.

Карамон подошел к сыновьям и, резко развернувшись, направился к выходу, хотя не был уверен, что в этом странном помещении он вообще есть.

— Нет! — Юстариус с трудом поднялся, стараясь не ступить на больную ногу. Но голос его был могучим и властным. — Слушай и вникай! Ты должен понять или горько пожалеешь об этом!

Карамон остановился, медленно повернулся, но лишь вполоборота.

— Это угроза? — спросил он, свирепо глядя на Юстариуса через плечо.

— Это не угроза, по крайней мере с нашей стороны, — сказал Юстариус. — Послушай, Карамон! Неужели ты не чувствуешь опасности? Это уже произошло однажды и может произойти снова!

— Я не понимаю, — упрямо произнес Карамон в раздумье, не снимая руки с меча.

Словно змея, внезапно наносящая удар, сидящий на троне Даламар выбросил вперед свое тело.

— Нет, ты понимаешь! — Голос его был тихим и проникающим в душу, как яд. — Ты понимаешь. Не спрашивай нас о подробностях, мы их не знаем.

Но нам известно одно. По верным знакам, из достоверных контактов, которые мы имели в более высоких, чем наш мир, сферах, у нас есть основания утверждать, что Рейстлин жив, так же как когда-то Фистандантилус. Он ищет способ вернуться в этот мир. Ему нужно тело, чтобы вселиться в него. И ты, возлюбленный брат Рейстлина, заботливо предоставил ему это тело — молодое, сильное и уже знакомое с магией.

Слова Даламара змеиным ядом вливались в плоть и кровь Карамона.

— Твой сын…

Глава 4

Юстариус осторожно опустился на трон. Разгладив складки мантии необыкновенно молодыми для его лет руками, Юстариус обратился к Карамону, хотя взгляд был направлен на стоящего рядом с отцом Палина:

— Теперь ты понимаешь, Карамон Маджере, что мы не можем позволить твоему сыну, племяннику Рейстлина, продолжать изучение магии и проходить Испытание, прежде чем не убедимся, что Рейстлин не может использовать Палина для того, чтобы вернуться в мир.

— Тем более что еще не установлена преданность молодого человека одному особому Ордену, — веско добавил Дунбар.

— Что это значит? — нахмурился Карамон. — Испытание? Ему еще рано думать об Испытании. А что касается преданности Ордену, то он выбрал Белые Мантии.

— Ты и мама выбрали для меня Белые Мантии, — спокойно произнес Палин, глаза его смотрели прямо, как бы сквозь отца. Ответом Палину была напряженная тишина, он сделал раздраженный жест. — Отец! Ты знаешь так же хорошо, как и я, что ты не позволил бы мне изучать магию под другим условием. Я знал это, даже не задавая тебе вопросов!

— Молодой человек должен объявить верность Ордену по зову своего сердца. Только тогда он сможет проявить свой магический дар в полную силу.

И определиться Палин должен во время Испытания, — мягко сказал Дунбар.

— К чему эти разговоры! Говорю вам, Палин даже не решил еще, будет ли он вообще проходить это проклятое Испытание! А что касается моего мнения об этом… — Карамон оборвал свою речь, посмотрел на сына. Тот стоял покрасневший, с плотно сжатыми губами, уставившись в пол.

— Ладно, оставим это, — прошептал Карамон, глубоко вздохнув.

За его спиной беспокойно переминались с ноги на ногу старшие сыновья, постукивал меч Танина, Стурм тихонько покашливал. Карамон остро, ощутил на себе пристальный взгляд колдунов, особенно задевала циничная улыбка Даламара. Как жаль, что он и Палин не наедине! Они бы объяснились. Карамон вздохнул. Это было то, о чем следовало бы раньше поговорить с сыном, понял Карамон. Но он еще не терял надежду…

Повернувшись спиной к волшебникам, он обратился к Палину:

— Какой другой Орден ты мог бы выбрать, Палин? — спросил Карамон, запоздало пытаясь исправить ошибку. — Ты добрый, сынок! Ты любишь помогать людям, служить ближним! Белые Мантии безусловно…

— Я не знаю, люблю ли я служить ближним или не люблю, — воскликнул Палин, нетерпеливо перебивая отца. — Ты вверяешь мне эту роль и смотришь на меня со своей точки зрения! Ты сам признал, что я не так силен и искусен в магии, как мой дядя в моем возрасте! Это потому, что дядя посвятил учению всю жизнь! Он не допускал ничего в свою жизнь, что могло бы ему помешать. Мне кажется, что человек должен на первое место ставить магию, а мир — на второе…

Страдальчески закрыв глаза, Карамон слушал слова сына, но слышал, что их произносит другой голос — тихий, шепчущий, надломленный: «Человек должен ставить магию на первое место, мир — на второе. Поступая иначе, он ограничивает себя и свой потенциал».

— Прости, отец, — тихо произнес Палин, сжав руку Карамона. — Я хотел с тобой поговорить об этом раньше, но понимал, как тебе будет больно. К тому же мама… — он вздохнул, — ты же знаешь маму.

— Да, — произнес Карамон сдавленным голосом, крепко обняв сына большими руками, — я знаю твою мать. — Он попытался улыбнуться. — Возможно, она бы бросила в тебя чем-нибудь, как, бывало, бросала в меня что-то из моих доспехов. Ужасная цель — тот, кого ты любишь.

Карамон замолчал, не выпуская сына из объятий, потом хрипло спросил у колдунов:

— Это необходимо — ответить прямо сейчас? Позвольте нам вернуться домой и все обсудить. Почему нельзя подождать…

— Потому что сегодня ночью редкий случай, — ответил Юстариус. — Серебристая луна, черная и красная — все три на небе в одно время. Сила магии сегодня ночью могущественнее, чем за все столетие. Если Рейстлин способен обратиться к магии и ускользнуть из Бездны, то это случится в ночь, подобную этой.

Карамон склонил голову, погладил сына по каштановым, волосам, обнял его и мрачно произнес:

— Итак, что вы хотите от нас?

— Вы должны вернуться со мной в Башню в Палантасе, — сказал Даламар. — И там мы попытаемся войти в Дверь.

— Отец, позволь нам проводить вас до Шойкановой Рощи, — попросил Танин.

— Да! — торопливо подхватил Стурм. — Мы вам понадобимся, обязательно. Дорога отсюда до Палантаса открыта, рыцари следят за ней, но мы получили донесение Портиоса о том, что отряды драконидов устроили на ней засаду.

— Жаль вас разочаровывать, воины, — сказал Даламар, тонко улыбнувшись, — но, чтоб попасть отсюда в Палантас, нам не нужны дороги.

Обычные дороги, — поправился он.

Танин иСтурм смутились. Танин враждебно взглянул на эльфа и нахмурился, словно подозревая подвох.

Палин похлопал брата по руке:

— Он говорит о магии, брат. Прежде чем ты и Стурм достигнете выхода, мы с отцом будем стоять в кабинете Даламара в Башне Высшего Волшебства в Палантасе — в той Башне, куда мой дядя забрался, как к себе домой, — тихо добавил он. Палин не хотел, чтобы кто-нибудь услышал его последние слова, но поймал на себе пристальный, проницательный взгляд Даламара и, смутившись, замолчал.

— Да, мы с Палином окажемся в Палантасе, — прошептал Карамон, помрачнев от этой мысли. — А вы будете на пути к дому, — добавил он, строго посмотрев на Танина и Стурма. — Вы должны сказать вашей матери…

— Я предпочел бы встретиться с людоедами, — мрачно пошутил Танин.

— Я тоже, — сказал Карамон, печально усмехнувшись. Наклонившись, он проверил, плотно ли застегнуто его снаряжение. Лицо свое он прятал в тени.

— Просто убедитесь, что у нее под рукой нет посуды, — сказал Карамон, стараясь придать голосу веселые интонации.

— Она знает меня. Она ждала этого. Я в самом деле думаю, что мама знала все, когда мы уезжали, — сказал Палин, вспоминая нежные объятия и веселую улыбку матери, стоящей на пороге трактира и машущей им вслед старым полотенцем. Палин вспомнил, что, оглянувшись, он увидел это полотенце у матери возле лица и что Дезра утешающе обнимает ее.

— Кроме того, — сказал Карамон, поднимаясь и строго глядя на старших сыновей, — вы оба обещали Портиосу приехать в Квалинести и помочь эльфам остановить набеги отрядов драконидов. Вы знаете Портиоса. Ему нужно десять лет, чтобы собраться просто поговорить с нами. Сейчас он делает дружественные шаги. Я не желаю, чтобы мои сыновья нарушали свое слово, особенно данное этому эльфу с кривой шеей. Прошу прощения, — сказал Карамон, взглянув на Даламара.

— Я не обиделся, — ответил эльф. — Я знаю Портиоса. А теперь…

— Мы готовы, — перебил Палин и повернулся к Даламару в нетерпении.

— Я, конечно, читал о заклинании, которое вы сейчас произнесете, но никогда не видел, как это делается. Как вы им пользуетесь? Какой слог вы оглушаете в первом слове — первый или второй? Мой учитель говорит, что…

Даламар кашлянул.

— Ты выдаешь наши секреты, мальчик, — сказал он вкрадчиво. — Пойдем, ты задашь мне лично свои вопросы, — и изящная рука эльфа потянула Палина в сторону от отца и братьев.

— Секреты? — удивился Палин. — Что это значит? Что из того, что они услышат, как…

— Это был только предлог, — сказал Даламар холодно. Он пристально смотрел на Палина темными внимательными глазами. — Палин, не делай этого.

Возвращайся домой с отцом и братьями.

— О чем вы? — спросил Палин, смутившись. — Я не могу так поступить. Вы слышали, что сказал Юстариус. Они не допустят меня до Испытания и даже не позволят продолжать занятия магией, пока мы не узнаем наверняка, что Рейстлин…

— Не иди на Испытание, — быстро произнес Даламар. — Брось учебу.

Отправляйся домой. Будь доволен тем, что имеешь.

— Нет! — сердито ответил Палин. — За кого вы меня принимаете? Вы думаете, что я буду счастлив развлекать толпу на сельских ярмарках, вытаскивая из шляп кроликов и золотые монеты из ушей толстяков? Я хочу большего!

— Цена подобного честолюбия велика, как доказал твой дядя.

— И таковы же награды! — парировал Палин. — Я принял решение.

— Мальчик, — Даламар склонился к Палину, сжав холодной рукой его ладонь. Эльф перешел на такой тихий шепот, что Палин не понимал, слышит ли он слова сам или они звучат в его сознании, — зачем они посылают тебя, как ты думаешь? — Даламар посмотрел на совещавшихся между собой в сторонке Юстариуса и Дунбара. — Чтобы Как-то пробраться через Дверь и найти твоего дядю или то, что от него осталось? Нет, — Даламар покачал головой, — это невозможно. Святилище заперто. Один из Стражей постоянно стоит в дозоре с приказом никого не пускать и убивать каждого, кто попытается пройти. Они знают это так же, как знают то, что Рейстлин жив!

Они посылают тебя в Башню — его башню — с одной целью. Ты помнишь старую легенду о козленке, которым заманили в сети дракона?

Недоверчиво глядя на Даламара, Палин внезапно побледнел. Облизав сухие губы, он хотел что-то сказать, но ком в горле помешал.

— Я вижу, ты понимаешь, — сказал Даламар холодно, складывая руки в рукавах черной мантии. — Охотник привязывает козленка перед логовищем дракона. Пока дракон пожирает козленка, охотники набрасываются на него с сетями и кольями. Дракон пойман. К сожалению, немного поздно для козленка… Ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы пойти?

Перед глазами Палина пронеслось видение того, что он знал о дяде из легенд: столкновение со злым Фистандантилусом, окровавленный камень на груди Рейстлина, Фистандантилус вытягивает душу Рейстлина, высасывает его жизнь. Палин содрогнулся, тело его покрылось холодным потом.

— Я сильный, — сказал он, голос его надломился. — Я могу сражаться, как он сражался.

— Сражаться с Фистандантилусом? С сильнейшим волшебником в мире? С верховным магом, бросившим вызов самой Королеве Тьмы и почти победившим ее? — Даламар грустно рассмеялся. — Увы! Ты обречен, мальчик. И никто не поможет тебе. Ты знаешь, что я буду вынужден сделать, если Рейстлин достигнет цели? — Даламар, нахлобучив капюшон, так низко склонилась над Палином, что он чувствовал дыхание эльфа на своей щеке. — Я должен уничтожить его, и я его уничтожу. Мне безразлично, в чье тело он вселится.

Вот почему они отдают тебя мне. Их это не волнует.

Палин отшатнулся от эльфа, но быстро взял себя в руки.

— Я… понимаю, — голос его креп по мере того, как он говорил, — я сразу сказал вам об этом. Кроме того, я не верю, что мой дядя причинит мне вред… таким образом, как вы сказали.

— Не веришь? — Даламар усмехнулся. Рука его прикоснулась к груди.

— Хочешь посмотреть, какой вред способен причинить твой дядя?

— Нет! — Палин отвел глаза, затем добавил, покраснев:

— Я знаю об этом. Я слышал эту историю. Вы его предали…

— И это было моим наказанием. — Эльф пожал плечами. — Отлично.

Если ты решил…

— Я решил.

— …Тогда предлагаю тебе попрощаться с братьями, в последний раз, как понимаешь. Я думаю, что в этой жизни вы больше не увидитесь.

Эльф говорил бесстрастно, в глазах его не было ни жалости, ни угрызений совести. Руки Палина сжались, ногти вонзились в кожу, но он твердо кивнул.

— Следи за своими словами. — Даламар многозначительно взглянул на Карамона. — Ни он, ни братья не должны ничего заподозрить. Если отец узнает, он помешает тебе уйти. Подожди, — Даламар ухватился за Палина, — возьми себя в руки.

У Палина было сухо во рту, он попытался проглотить стоявший в горле ком, пощипал щеки, чтобы вернуть им цвет, рукавом смахнул со лба пот.

Покусав губы, чтобы они не дрожали, он отвернулся от Даламара и подошел к братьям.

— Ну что ж, братья, — начал он, заставляя себя улыбнуться, — я всегда стоял на пороге трактира, махая вам вслед, когда вы уходили на какую-нибудь битву. Похоже, теперь наступил мой черед.

Танин и Стурм обменялись быстрыми, горящими взглядами, и Палин осекся. Три брата были очень близки и понимали друг друга, как самих себя.

«Нет, невозможно их обмануть», — горько подумал Палин. Посмотрев в их глаза, он понял, что так и есть.

— Братья мои, — прошептал Палин, протянув к ним руки. Он обнял их, притянув к себе. — Не говорите ничего, просто не удерживайте меня! Отец не должен понять. Для него это будет очень тяжело.

— Но я сам не понимаю, — сурово произнес Танин.

— Замолчи! — прошептал Стурм. — Пусть мы оба не понимаем. Но разве это важно? Разве наш братишка хныкал, когда мы уходили на первую битву? — Он обхватил Палина огромными руками и крепко сжал. — Счастливо тебе, малыш, береги себя и… и… возвращайся… скорее. — Стурм замотал головой, отвернулся и поспешно отошел, вытирая глаза и бормоча что-то вроде «от этих чертовых заклинаний хочется чихать».

Но Танин, старший, стоял и строго смотрел на Палина. Тот взглянул на него с мольбой во взгляде, но Танин еще больше помрачнел.

— Нет, братишка, — сказал он, — ты меня выслушаешь.

Даламар видел, что рука молодого воина легла на плечо Палина. Эльф догадывался, о чем они говорят. Палин отступил, упрямо замотал головой, лицо его превратилось в бесстрастную маску, так хорошо знакомую Даламару.

Рука колдуна прикоснулась к ранам на груди. «Как похож он на Рейстлина! — подумал эльф. — Похож, но все-таки другой. Как сказал Карамон, они отличаются друг от друга, как белая луна от черной…» Тут он заметил, что Карамон направился к разговаривающим братьям. Даламар быстро встал у него на пути и положил тонкую руку на могучее плечо Карамона.

— Ты не сказал своим детям правду об их дяде, — заметил эльф.

— Я сказал, — ответил Карамон, краснея, — столько, сколько считал, им следует знать. Я старался показать им обе стороны Рейстлина.

— Ты сослужил им плохую службу, особенно одному из них, — холодно произнес Даламар, посмотрев на Палина.

— Что я мог сделать? — сердито спросил Карамон. — Когда стали складываться легенды о его самопожертвовании ради мира, о его смелом проникновении в Бездну, чтобы спасти леди Крисанию из лап Темной Королевы, — что я мог сказать? Я говорил им, как все происходило. Говорил им правду о том, что Рейстлин обманул Крисанию, что он соблазнил ее, если не физически, то духовно, и провел ее в Бездну. Я говорил, что, когда она ему стала бесполезна, он бросил ее и оставил умирать в одиночестве. Танис говорил им то же самое. Но они верили в то, во что хотели верить… Как и мы сами, я думаю, — добавил Карамон, виновато взглянув на Даламара. — Я заметил, что вы, волшебники, не стремитесь развенчать эти истории!

— Они нам пошли на пользу, — сказал Даламар, пожав плечами. — Из-за легенд о Рейстлине и его «жертве» люди больше не боятся магии, колдунов не ругают. Наши школы процветают, услуги волшебников пользуются спросом. Нас даже пригласили в Каламан строить там новую Башню Высшего Волшебства, — эльф печально улыбнулся, — смешно, не правда ли?

— Что?

— Своим поражением твой брат достиг того, к чему стремился, — Даламар усмехнулся, — в известном смысле он стал богом…

* * *

— Палин, я настаиваю, объясни, что происходит.

— Ты слышал, о чем была речь, Танин, — уклонился от прямого ответа Палин, кивнув на Юстариуса, который разговаривал с Карамоном. — Мы собираемся в путешествие к Башне Высшего Волшебства в Палантас, где находится запертая Дверь… в которую мы хотим заглянуть… Вот и все.

— А я отважный гном! — рявкнул Танин.

— Иногда ты рассуждаешь, как он! огрызнулся Палин, потеряв терпение, сбрасывая с плеча руку брата.

Танин побагровел. В отличие от добродушно-веселого Стурма Танин вместе с материнскими кудрями унаследовал и ее характер. К тому же он серьезно относился к роли Старшего Брата, чересчур серьезно, по мнению Палина. «Но это потому, что он меня любит», — напомнил себе Палин.

Глубоко вздохнув, Палин взял брата за плечи:

— Танин, теперь ты послушай меня для разнообразия. Стурм прав. Я не хныкал, когда вы впервые уходили на битву. По крайней мере, когда вы могли меня увидеть. Но я плакал всю ночь, один, в темноте. Неужели я, по-твоему, не знал, что каждое наше расставание могло быть последним? Сколько раз вы были ранены? В последней битве стрела минотавра прошла в дюйме от твоего сердца!

Танин опустил голову.

— Это разные вещи, — прошептал он.

— Как сказал бы Дедушка Тас, «цыпленок с веревкой на шее и цыпленок с отрубленной головой — это разные вещи, но не все ли равно цыпленку?» — улыбнулся Палин.

Танин пожал плечами и попытался усмехнуться.

— Наверное, ты прав. — Положив руки на плечи брата, он пристально посмотрел ему в бледное лицо. — Пойдем домой, малыш! Брось ты все это! — зашептал он страстно. — Все это ничего не стоит! Если с тобой что-то случится, подумай, что будет с матерью… и отцом…

— Я знаю. — Взгляд Палина был безжалостен, хоть он изо всех сил старался скрыть это. — Я подумал обо всем! Я должен. Танин. Пойми. Скажи маме, что я… я очень люблю ее. И девочкам. Скажи им… что я привезу им подарок, как вы со Стурмом всегда привозили.

— Какой? Мертвую ящерицу? Какое-нибудь заплесневевшее крыло летучей мыши? — горько воскликнул Танин.

Палин улыбнулся сквозь слезы:

— Скажи им что нужно. Тебе лучше идти. Отец смотрит на нас.

— Следи за собой, братишка. И за ним, — Танин посмотрел на отца. — Ему будет очень трудно.

— Знаю, — Палин вздохнул. — Верь мне, я знаю. Танин колебался. В глазах его еще светилась надежда отговорить брата.

— Прошу тебя, Танин, — тихо сказал Палин, — не надо.

Шмыгнув носом, Танин обреченно махнул рукой, похлопал брата по щеке, потрепал по голове и пошел к стоявшему у выхода Стурму.

Палин подошел к волшебникам, чтобы отдать прощальный поклон.

— С тобой говорил Даламар, — заметил Юстариус.

— Да, — мрачно подтвердил Палин. — Он сказал мне правду.

— Правду? — спросил Дунбар. — Запомни, мальчик, Даламар носит черную мантию. Он честолюбив. Если он что-то делает, то делает потому, что в конечном счете это принесет ему выгоду.

— Можете ли вы оба отрицать правдивость того, что он мне рассказал?

Что вы используете меня как приманку, чтобы поймать дух моего дяди, если он еще жив?

Юстариус взглянул на Дунбара, тот покачал головой.

— Иногда ты должен искать правду здесь, Палин, — ответил Дунбар, протянув руку и мягко коснувшись груди юноши, — в своем сердце.

Губы Палина насмешливо изогнулись, но он знал, какое почтение должен оказывать двум столь могущественным волшебникам, поэтому просто поклонился.

— Даламар и отец ждут меня. Прощайте. Если богам будет угодно, я вернусь через год-другой для Испытания. Надеюсь, буду иметь честь увидеть вас обоих вновь.

От Юстариуса не ускользнули сарказм и язвительное, сердитое выражение молодого лица. Оно напомнило ему лицо другого юноши, пришедшего в Башню почти тридцать лет назад…

— Да пребудет с тобой Гилеан, — тихо произнес верховный маг.

— Пусть Паладайн, бог, в честь которого ты назван, руководит тобой, — сказал Дунбар. — И учти, — добавил он, улыбнувшись, — на случай, если никогда больше не увидишь старого Морского волшебника. У тебя есть возможности узнать, что, служа миру, ты служишь себе наилучшим образом.

Палин ничего не ответил. Еще раз поклонившись, он повернулся и пошел.

Он шагал по комнате, и казалось, свет в ней стал меркнуть. Может быть, он остался один? Мгновение он не мог разглядеть ни братьев, ни Даламара, ни отца… Темнота сгущалась, белая мантия Палина светилась все ярче, как первая звезда на вечернем небе.

На секунду Палин испугался. Они в самом деле оставили его? Он один в этой гулкой тьме? Но он заметил блеск доспехов отца и облегченно вздохнул.

Шаги Палина ускорились, он подошел к отцу, и комната показалась светлее. Рядом с отцом Палин увидел эльфа, из черноты одежд которого выступало лишь лицо. Старшие братья подняли руки в прощании. Палин хотел тоже взмахнуть рукой, но Даламар начал петь, и казалось, темное облако окутало свет одежд Палина и сияющие доспехи Карамона. Темнота сгущалась, вращалась водоворотом вокруг них, пока не превратилась в черную дыру посреди сумрачной комнаты. Больше ничего не произошло. Холодный жуткий свет вернулся в Башню, заполнив образовавшуюся лакуну.

Даламар, Палин и Карамон исчезли.

Два брата закинули сумки на плечи и пустились в долгое, странное путешествие через волшебный Вайретский лес. Мысли о страшной новости для рыжеволосой, горячей, как порох, любящей матери отяжеляли их сердца посильнее брони гномов.

Юстариус и Дунбар остались в мрачной тишине. Затем каждый из них проговорил магическое слово, и оба тоже исчезли. Башня Высшего Волшебства была предоставлена своим теням и бродящим по залам воспоминаниям.

Глава 5

— Он пришел посреди темной тихой ночи, — негромко произнес Даламар.

— Единственная луна на небе была видна лишь ему одному. — Эльф взглянул на Палина из-под накинутого на голову капюшона. — Так гласит легенда о возвращении твоего дяди в эту Башню.

Палин молчал — слова были в его сердце. Они поселились там давно, тайно, с тех пор, как он научился мечтать. С благоговейным трепетом Палин смотрел на огромные ворота, преграждавшие вход, стараясь представить своего дядю стоящим когда-то на этом же самом месте и приказывающим воротам отвориться. И когда они открылись… Взгляд Палина стремился проникнуть дальше, в темноту самой Башни.

Они покинули Башню, находящуюся в сотнях миль к югу отсюда, в полдень. Их волшебное путешествие из Вайрета в Палантас заняло несколько мгновений. В Палантасе тоже был полдень. Солнце стояло в зените прямо над Башней. Золотой шар висел между двумя кроваво-красными минаретами наверху Башни, словно монета, жадно сжимаемая окровавленными пальцами. Изливаемое солнцем тепло в самом деле походило на тепло от золотой монеты: ибо никакой солнечный свет не мог согреть это место зла. Огромное черное сооружение из камня, воздвигнутое магическими заклинаниями, стояло в тени заколдованной Шойкановой Рощи. Массивные дубы охраняли Башню лучше, чем тысячи вооруженных рыцарей. Их магическая сила была столь велика, что никто не мог даже приблизиться к роще. Человек, не защищенный темной магией, не мог ни войти в Башню, ни уйти отсюда живым.

Палин окинул взглядом высокие деревья. Несмотря на сильный ветер с моря, деревья стояли неподвижно. Говорили, что даже во время страшных ураганов Потопа в роще не шевельнулся ни один листок, хотя все деревья в городе были вырваны с корнем. Холодная темнота струилась меж дубовых стволов, выпуская змеистые языки ледяного тумана, которые сползали на мощеную площадку перед воротами и опутывали ступни подошедших ко входу спутников.

Дрожа от холода и безотчетного страха перед деревьями, Палин посмотрел на отца с возросшим уважением. Ведь, движимый любовью к брату, он осмелился войти в Шойканову Рощу и чуть не заплатил за свою любовь жизнью.

Лицо Карамона было бледным и мрачным. Капли пота блестели на лбу.

— Надо выбираться отсюда, — сказал он хрипло, стараясь не останавливать взгляда на проклятых деревьях, — пойдем внутрь, иначе…

— Отлично, — сказал Даламар. Хотя лицо его снова было спрятано в складках капюшона, Палину показалось, что эльф улыбается. — Хотя спешить нам некуда. Мы должны дождаться ночи, когда серебристая луна Солинари, возлюбленная Паладайном, и черная луна Нуитари, которую любит Темная Королева, и Лунитари, красная луна Гилеана, не окажутся вместе на небе.

Рейстлин будет черпать свою силу от черной луны. А кто-то, если понадобится, от Солинари, если он выбрал…

Палин понял, что Даламар имеет в виду его.

— Что значит черпать силу? — сердито воскликнул Карамон, схватив рукой Даламара. — Палин пока еще не волшебник. Ты говорил, что все будешь делать сам…

— Говорил, — перебил Даламар. Он даже не шевельнулся, но Карамон внезапно отдернул руку, задохнувшись от боли. — И я все сделаю… что должно быть сделано. Но странные и неожиданные вещи могут произойти в эту ночь. Нужно хорошо подготовиться. — Даламар холодно посмотрел на Карамона. — И больше никогда не перебивай меня. Идем, Палин. Тебе может понадобиться моя помощь, чтобы войти в эти ворота.

Даламар протянул руку. Карамон смотрел на сына молящим, страдающим взглядом. «Не ходи… Если ты уйдешь, я потеряю тебя…» — говорили его глаза.

Палин в смущении опустил голову, делая вид, что не понял смысла призыва, ясного, как первые слова, которым учил его отец. Палин отвернулся и нерешительно положил ладонь на руку эльфа. Черная мантия была мягкой и бархатистой на ощупь. Палин ощутил могучие мускулы и тонкие, изящные кости под ними, кажущиеся хрупкими, но сильные, прочные и надежные.

Невидимая рука распахнула ворота, когда-то сделанные из резного серебра и золота, а теперь черные и покосившиеся под охраной созданий Тьмы. Даламар шагнул внутрь, потянув за собой Палина.

Жестокая боль пронзила Палина. Схватившись за сердце, он с криком согнулся пополам.

Карамон бросился к сыну.

— Ты не можешь ему помочь, — сказал эльф. — Так Темная Королева наказывает тех, кто не верен ей, шагнувших на эту священную землю. Держись за меня, Палин. Держись крепко и пойдем. Мы внутри, теперь боль будет стихать.

Сжав зубы, Палин двинулся вперед маленькими шажками, обеими руками схватившись за Даламара.

Если бы не Даламар, он бы уже давно бежал из этого места Тьмы. Сквозь туман боли он слышал тихий шепот: "Зачем идешь? Только смерть ожидает тебя! Ты жаждешь взглянуть на ее оскал? Поверни назад, глупец! Назад!

Ничто не стоит этого…" Палин застонал. Как мог он быть так слеп? Даламар был прав… цена слишком высока…

— Будь храбрым, Палин! — Голос Даламара сливался с шепотом.

Башня обрушилась на Палина всей тяжестью темноты, магической силы, выдавливая жизнь из его тела. Но он продолжал идти, хотя сквозь кровавую пелену, застилавшую глаза, едва видел камни под ногами. «Так ли чувствовал себя он, когда впервые пришел сюда?» спросил себя Палин в страдании. Нет, конечно нет. Рейстлин уже надел черную мантию, когда вступал в Башню. Он пришел в полноте своей силы, Хозяином Прошлого и Настоящего. Для него ворота открылись… Тень и тьма поклонились ему в почтении. Так гласила легенда.

Для него ворота открылись. С рыданием Палин рухнул на пороге Башни.

— Тебе лучше? — спросил Даламар, когда Палин слабо приподнялся с кушетки. — Вот, глотни вина. Это эльфское вино прекрасного урожая. Мне доставили его морем из Сильванести, втайне от сильванестских эльфов, конечно. Это первое вино, сделанное после разрушения суши. У него терпкий, горьковатый вкус — как у слез. Некоторые говорили мне, что не могут пить его без рыданий. — Даламар протянул Палину стакан темно-пурпурной жидкости. — В самом деле, когда я пью его, на меня снисходит чувство печали.

— Тоски по дому, — произнес Карамон, покачав головой, когда Даламар подал ему стакан. Палин понял по тону отца, что он расстроен и несчастлив от страха за сына. Но Карамон твердо сидел в своем кресле, стараясь казаться спокойным. Палин бросил на отца благодарный взгляд и стал пить вино. Он почувствовал, что напиток изгоняет странный холод из тела.

Непонятным образом вино заставляло Палина думать о доме. «Тоска по дому», — сказал Карамон. Палин ожидал, что Даламар высмеет это заявление.

Темные эльфы были «изгнаны из света» общества эльфов, и им было запрещено возвращаться на свою древнюю родину. Грех Даламара заключался в том, что он надел черную мантию, чтобы обрести силу в темной магии. Связанный, с завязанными глазами, он был привезен в повозке к границам своей родины и выброшен вон навсегда. Для эльфов, чьи многовековые жизни привязаны к возлюбленным лесам и садам, быть изгнанным из земли предков — страшнее смерти.

Даламар казался таким холодным и равнодушным ко всему, что Палин удивился, когда заметил взгляд, выражающий тоску и печаль. Но грусть быстро исчезла с лица эльфа, как рябь со спокойной поверхности воды.

Однако трепет Палина перед эльфом уменьшился, ведь что-то могло и Даламара трогать, в конце концов.

Палин потягивал вино, ощущая его горьковатый привкус, и думал о своем доме, который Карамон выстроил собственными руками, о трактире — родительской гордости и радости. Палин думал о городке Утеха, уютно устроившемся среди листвы огромных валлинских деревьев. Он покинул город, когда пошел в школу, как и большинство юных, начинающих волшебников. Он вспомнил о матери и двух сестренках, сущем наказании — они таскали у него мешочки, пытались заглянуть к нему под мантию, прятали его заклинательные книги. Как это может быть — никогда не увидеть их снова?

…Никогда их больше не увидеть…

Руки Палина задрожали. Он поставил хрупкий стакан на столик, чтобы не уронить его и не пролить вино. Он быстро огляделся, не заметили ли это отец и Даламар. Но те были заняты тихим разговором у окна, выходящего на Палантас.

— Ты больше ни разу с тех пор не возвращался в лабораторию? — тихо спросил Карамон.

Даламар покачал головой. Он откинул с головы капюшон, и его длинные шелковистые волосы раскинулись по плечам.

— Я вернулся вскоре после твоего отъезда, — ответил он, — чтобы убедиться, что все в порядке. И затем я опечатал дверь.

— Значит, там все по-прежнему, — пробормотал Карамон. Палин увидел, что Карамон смотрит на эльфа пронизывающим взглядом, а лицо Даламара холодно и непроницаемо. — Я полагаю, там должны быть вещи, которые могут дать волшебнику громадную власть. Что там?

Почти не дыша, Палин поднялся с места и тихо двинулся вперед по богатому ковру, чтобы не пропустить ответ Даламара.

— Заклинательные книги Фистандантилуса, собственные заклинательные книги Рейстлина, его записи сведений о травах и, конечно, его жезл.

— Его жезл? — внезапно спросил Палин.

Даламар и Карамон повернулись к нему. Даламар чуть усмехнулся.

— Ты говорил, что жезл дяди потерян! — сказал Палин отцу с укором.

— Так и есть, мальчик, — ответил Даламар. — Заклятие, которое я наложил на комнату, таково, что даже крысы не могут пробежать где-нибудь поблизости от нее. Никто не может войти сюда, не расставшись с жизнью от боли. Если бы знаменитый Жезл Магиуса был на дне Кровавого Моря, он не был бы больше потерян для мира, чем сейчас.

— Есть еще одна вещь в этой лаборатории, — медленно произнес Карамон, внезапно осознав что-то. — Дверь в Бездну. Если мы не сможем попасть в лабораторию, то как вы собираетесь заглянуть в Дверь и что вы, колдуны, потребуете от меня сделать, чтобы убедиться, что мой брат мертв?

Даламар молча в задумчивости вертел в руках тонкий стакан. Карамон, глядя на него, покраснел от гнева.

— Это была уловка! Вам не нужно было убеждаться в его смерти! Зачем вы нас сюда привели? Чего ты от меня хочешь?

— От тебя ничего, Карамон, — холодно ответил Даламар.

Карамон побледнел.

— Нет! — Его голос надломился. — Только не мой сын! Будьте вы прокляты, колдуны! Я этого не допущу! — Шагнув к Даламару, он схватил его… и задохнулся от боли. Рука горела, словно он сунул ее в пламя.

— Отец, прошу тебя! Не вмешивайся, — проговорил Палин, подходя к Карамону и бросая на Даламара сердитый взгляд. — Не нужно было этого делать!

— Я его предупреждал, — сказал Даламар, пожав плечами. — Ты видишь, мой друг Карамон, что мы не можем открыть дверь снаружи. — Взгляд эльфа остановился на Палине. — Но здесь есть тот, для кого дверь может открыться изнутри!

Глава 6

— Для меня ворота откроются… — шептал Палин, поднимаясь по темным холодным ступеням. Ночь опустилась на Палантас, окутав город тьмой и еще больше сгустив сумрак над Башней Высшего Волшебства. На небе сияла серебристая луна Солинари, возлюбленная Паладайном, но ее белые лучи не доходили до Башни. Те, кто были внутри Башни, взирали на другую луну, темную, не видную никому, кроме них.

На каменной лестнице было ни зги не видно. Карамон нес факел, но тьма поглощала слабое, мерцающее пламя, словно это был не факел, а зажженная соломинка. Ощупью двигаясь по лестнице, Палин не единожды спотыкался.

Каждый раз сердце его болезненно сжималось, и он, закрыв глаза, прижимался к холодной стене. Внутренность Башни представляла собой полую шахту со спиралеобразной крутой лестницей, ступени которой торчали из стены, как кости мертвого животного.

— Ты в безопасности, мальчик, — сказал Даламар, положив ладонь на руку Палина. — Это устроено, чтобы отпугнуть нежданных гостей. Нас защищает магия. Не смотри вниз. Сейчас станет легче.

— Почему мы должны были идти пешком? — спросил Палин, останавливаясь, чтобы перевести дух. Несмотря на молодость и силу Палина, подъем сделал свое дело: ноги Палина болели, легкие разрывались.

Он представлял, что сейчас чувствует отец. Даже Даламару, казалось, не хватало дыхания, хотя лицо эльфа было холодным и бесстрастным, как всегда.

— Разве мы не могли воспользоваться магией?

— Я не буду тратить зря энергию, — ответил Даламар, — в эту ночь из ночей.

Палин посмотрел в холодные глаза Даламара и снова начал подъем, устремив взгляд прямо и вверх.

— Мы у цели, — Даламар показал рукой. Взглянув на вершину лестницы, Палин увидел дверцу.

«Для меня ворота откроются…»

Это слова Рейстлина. Страх Палина стал уменьшаться, по телу пробежал ток. Палин ускорил шаг. За собой он слышал легкую поступь Даламара и тяжелые шаги отца. Карамон дышал с трудом, и Палин почувствовал укол совести.

— Хочешь передохнуть, отец? — спросил он, остановившись.

— Нет, — проворчал Карамон. — Давай скорей покончим со всем этим.

Тогда мы сможем поехать домой.

В хриплом голосе отца Палин услышал необычные, незнакомые нотки. Он понял, что это был страх. Отец боялся. Не ужасный подъем, не шепчущие об отчаянии и гибели голоса вызвали этот страх, а то, что окружало отца.

Палин ощутил тайную радость, какую, должно быть, знал и его дядя. Отец — Герой Копья, самый сильный из всех людей, кого он встречал, способный свалить на землю здоровяка Танина и разоружить искусного воина Стурма, — боялся, боялся магии.

«Он боится, а я нет!» Закрыв глаза, Палин прислонился к холодной стене. Он отдавал себя власти магии. Магия горячила его кровь, ласкала его кожу. Слова, которые она нашептывала теперь, обещали не гибель, а приглашение, приветствовали его. Тело трепетало в магическом экстазе.

Открыв глаза, Палин увидел, что тот же восторг горит и в глазах эльфа.

— Теперь ты вкусишь власти! — прошептал Даламар. — Вперед, Палин, вперед.

Улыбнувшись самому себе, позабыв все страхи, Палин, словно на крыльях, полетел вверх по ступеням. Для него двери откроются. В этом нет никаких сомнений. Он не раздумывал, кем, чьей рукой растворится дверь. Это неважно. Наконец-то он окажется внутри древней лаборатории, где произошло одно из величайших магических действ в Кринне. Он увидит заклинательные книги легендарного Фистандантилуса и книги дяди. Он увидит великую и страшную Дверь, ведущую из этого мира в Бездну. Он прикоснется к знаменитому Жезлу Магиуса.

Палин с давних пор мечтал о жезле дяди. Из всех сокровищ Рейстлина жезл больше всего занимал Палина. Возможно, потому что жезл часто изображали на картинах и постоянно упоминали о нем в легендах и песнях. У Палина была одна такая картина, он прятал ее завернутой в шелк у себя в постели. На ней Рейстлин в черной мантии с Жезлом Магиуса в руках сражался с Королевой Тьмы. Каждый раз, глядя на изображенный на картине деревянный жезл с золотой драконьей лапой, сжимающей сверкающий хрустальный шар, Палин тоскливо думал, что если бы Рейстлин был жив и он, Палин, был достоин дяди, то Рейстлин, возможно, подарил бы ему жезл.

«Теперь я увижу его и, может быть, даже подержу в руках!» Палин содрогнулся от сладкого предвкушения. "А что мы еще найдем в лаборатории? — задумался он. — Что увидим, когда заглянем в Дверь?"

— Все будет так, как говорил отец, — прошептал Палин, почувствовав, как сердце на секунду сжалось от боли. — Рейстлин мертв. Так должно быть!

Но отцу все равно будет очень, очень больно.

Если в душе Палина и была искра надежды, то он не обратил на нее внимания. Дядя мертв. Так сказал отец. Ничего другого нельзя было ждать, нельзя ждать невозможного.

— Стоп! — Даламар схватил Палина за руку. Палин, споткнувшись, замер. Он так задумался, что не заметил, где оказался. Они стояли перед широкой лестницей, ведущей прямо к двери лаборатории. У Палина перехватило дыхание, когда он взглянул на короткий лестничный пролет. Из темноты на них смотрели два холодных белых глаза. Глаза без тела, если только сама тьма не была их плотью и кровью. Отпрянув, Палин натолкнулся на Даламара.

— Спокойно, мальчик, — приказал эльф, поддержав Палина. — Это Страж.

Факел дрожал в руке Карамона.

— Я помню их, — сказал он хрипло. — Они убивают прикосновением.

— Живые созданья, — прозвучал глухой голос призрака. — Я чувствую запах вашей теплой крови. Я слышу стук ваших сердец. Подойдите. Вы пробуждаете мой голод!

Отодвинув Палина в сторону, Даламар шагнул вперед. Белые глаза блеснули и опустились в почтении.

— Хозяин Башни, я не почувствовал твоего присутствия. Ты не приходил сюда слишком долго.

— Твой дозор никто не потревожил? — спросил Даламар. — Никто не пытался войти?

— Если бы кто-нибудь осмелился ослушаться твоего приказа, ты увидел бы сейчас их кости на полу. Если ничего нет, значит, здесь никто не появлялся.

— Прекрасно, — сказал Даламар. — Теперь я даю тебе новый приказ.

Дай мне ключ от замка. Затем отойди в сторону и дай нам пройти.

Белые глаза напряженно расширились, излучая устрашающий свет.

— Этого не может быть, Хозяин Башни.

— Почему? — холодно спросил Даламар. Он сложил руки на груди и взглянул на Карамона.

— Твой приказ, господин, был таким: «Возьми этот ключ и храни его вечно. Не давай его никому, даже мне. С этой секунды твое место у этой двери. Никто не войдет сюда. Покарай смертью того, кто попытается это сделать». Таковы были твои слова, господин, и я, как ты видишь, подчиняюсь им.

Даламар кивнул.

— В самом деле? — проговорил он, делая шаг вперед. Палин задержал дыхание, когда увидел, что белые глаза загорелись еще ярче. — Что ты будешь делать, если я войду сюда?

— Твоя магия могущественна, господин, — сказал призрак, глаза, лишенные тела, скользнули ближе к Даламару, — но на меня она не может воздействовать. Был только один человек, обладавший такой властью.

— Да, — зло сказал Даламар, он колебался, стоя на первой ступени.

— Не подходи ближе, господин, — предупредил призрак. Плотоядно сверкающие глаза вызывали у Палина видение: холодные губы припали к его скорчившемуся телу, высасывая из тела жизнь. Содрогнувшись, он обхватил себя руками и отпрянул к стене. Радость ушла, уступив место холоду смерти и разочарования. Он чувствовал теперь только холод и опустошение. Может быть, еще можно все бросить. Это не стоит так много. Палин склонил голову.

Рука отца легла на его плечо, а слова Карамона отозвались на его мысли.

— Пойдем, Палин, — сказал Карамон устало. — Все было напрасно.

Пойдем домой.

— Подожди! — Взгляд призрака устремился на фигуры за спиной эльфа.

— Кто это? Одного я узнал…

— Да, — сказал Карамон тихо. — Ты уже встречал меня.

— Ты его брат, — проговорил призрак. — Но кто этот, молодой? Его я не знаю…

— Пошли, Палин, — грубо приказал Карамон, бросая полный страха взгляд на призрака. — Нам предстоит долгий путь…

Карамон обнял Палина за плечи и тянул за собой, но Палин не мог повернуться, он не отрываясь смотрел на призрак, который внимательно его изучал.

— Подожди! — повторил призрак, глухой голос прогремел в темноте.

Стихли даже все шепоты. — Палин? — пробормотал призрак вопросительно то ли самому себе, то ли кому-то другому. Очевидно, теперь он принял решение, голос стал твердым. — Палин. Идем.

— Нет! — схватил сына Карамон.

— Пусти его! — приказал Даламар, свирепо вращая глазами. — Я говорил тебе, что это может случиться! Это наш шанс! Или ты боишься того, что мы, возможно, найдем внутри?

— Не боюсь! — сдавленно произнес Карамон. — Рейстлин мертв! Я видел его успокоившимся. Я не верю вам, колдунам! Вы не отнимете у меня сына!

Палин чувствовал, как дрожит тело отца. Видел страдание в его глазах.

Жалость и сочувствие поднялись в душе Палина. Ему захотелось остаться в сильных, надежных руках отца, но это чувство внезапно заменил гнев, родившийся внутри, гнев, воспламененный магией.

— Давал ли ты Танину меч, с тем чтобы потом попросить сломать его? — спросил Палин, освобожденный из рук отца. — Давал ли ты щит Стурму, чтобы попросить его спрятаться за ним. О, знаю! — воскликнул Палин, увидев, что отец собирается что-то сказать. — Это разные вещи. Меня ты никогда не понимал, не так ли, отец? Сколько лет прошло, прежде чем я убедил вас отдать меня в школу к учителю, который учил дядю? Когда вы наконец согласились, я был там самым старшим начинающим учеником!

Несколько лет я нагонял остальных. И все время я чувствовал, что вы с мамой смотрите на меня с тревогой. Я слышал, как вы по ночам говорите, что, может быть, он повзрослеет и бросит эту «фантазию». Фантазию! Разве ты не видишь? Магия — моя жизнь! Моя любовь!

— Нет, Палин, не говори так! — закричал Карамон дрогнувшим голосом.

— Почему? Потому что это похоже на моего дядю! Вы никогда не понимали его! Вы и не собирались разрешать мне проходить Испытание, ведь так, отец?

Карамон стоял неподвижно и молчал, глядя в темноту.

— Да, — тихо сказал Палин. — Не собирались. Ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы остановить меня. — Палин повернулся и подозрительно посмотрел на Даламара. — Может быть, вы и ваши друзья приготовили для меня какое-нибудь вонючее мясо, чтобы я отказался от всего? Это дает вам всем превосходный предлог! Нет, не выйдет. — Холодный взгляд Палина обратился к отцу. — Надеюсь, вы им подавитесь!

Палин поставил ногу на первую ступень, призрак кружился над ним.

— Идем, Палин, — из пустоты появилась призрачно-бледная манящая рука, — подойди ближе.

— Нет! — яростно закричал Карамон, прыгнув вперед.

— Я сделаю это, отец! — Палин шагнул выше. Карамон протянул руки, чтобы схватить сына. Послышалось магическое слово, и Карамон примерз к каменному полу.

— Ты не должен вмешиваться, — сказал Даламар сурово.

Палин оглянулся — слезы струились по лицу отца, он в бессильной ярости пытался освободиться от чар, связавших его. На секунду в сердце Палина мелькнуло предчувствие беды. Отец любит его… «Нет. — Губы Палина сжались решительно. — Тем более мне нужно идти. Я докажу ему, что так же силен, как Танин и Стурм. Я заставлю его гордиться мною, как он гордится ими. Я покажу ему, что я не ребенок, который нуждается в защите».

Даламар начал подниматься за Палином, но остановился, когда еще две пары глаз материализовались в темноте и окружили Даламара.

— Что это? — свирепо спросил Даламар. — Вы смеете останавливать меня. Хозяина Башни?

— Есть только один истинный Хозяин Башни, — тихо сказал Страж. — Тот, что пришел много лет назад. Для него ворота открыты.

Страж протянул прозрачную руку. В скелетообразной ладони лежал серебряный ключ.

— Палин! — закричал Даламар, и ярость сдавила его голос. — Не входи один! Ты ничего не знаешь о Мастерстве! Ты не прошел Испытание! Ты не можешь бороться с ним! Ты всех нас уничтожишь!

— Палин! — молил Карамон. — Палин, вернись! Как ты не понимаешь? Я так люблю тебя, сынок! Я не могу тебя потерять — так, как потерял его…

Голоса звенели в ушах, но Палин их не слушал. Он слышал другой голос, тихий, надломленный, звучавший в его сердце.

«Иди ко мне, Палин! Ты нужен мне! Мне нужна твоя помощь…»

Трепет пронизал тело Палина. Протянув дрожащую от страха и волнения руку, он взял у призрака ключ и с трудом вставил его в серебряный резной замок.

Раздался скрежещущий звук. Палин положил ладонь на дубовую дверь и мягко толкнул ее.

Для него дверь открылась.

Глава 7

Палин, дрожа от волнения, медленно вступил в лабораторию. Дверь захлопнулась, и он не без тайного злорадства понял, что Даламар остался снаружи. Раздался щелчок замка. И Палину внезапно стало жутко: теперь он был заперт один в темноте. Палин в ужасе нащупал серебряную ручку двери и отчаянно попытался попасть ключом в замок, но ключ исчез у него в руке.

— Палин! — слышал он из-за двери неясный, отдаленный крик отца.

Затем послышались непонятные звуки и пение, а потом — глухой удар, словно что-то тяжелое рухнуло на дверь.

Толстая дубовая, дверь задрожала, и из-под нее мелькнул свет.

«Даламар пропел свое заклинание, — подумал Палин, прислонившись к двери. — А в дверь, наверное, ударил плечом отец». Ничего не случилось.

Внезапно в глубине комнаты возникла светлая точка; постепенно становясь ярче, она осветила лабораторию. Страх Палина уменьшился, хотя он и понял: что бы ни делали Даламар и отец, дверь не откроется. «Что ж, — улыбнулся Палин, — впервые в жизни я делаю что-то самостоятельно, без помощи отца, братьев или учителя». Эта мысль его подбодрила. Вздохнув успокоенно и радостно, Палин огляделся.

Только дважды ему описывали эту комнату: один раз Карамон, другой раз Танис Полуэльф. Карамон никогда не говорил о том, что произошло в лаборатории, о смерти брата. Он рассказал Палину об этом лишь после долгих уговоров со стороны сына, да и то краткими, сухими словами. Лучший друг Карамона, Танис, был более многословен, но и в его рассказе был горьковато-сладкий привкус честолюбия, самопожертвования, о которых ему было трудно говорить. Однако описания Карамона и Таниса оказались точны.

Лаборатория выглядела так, как рисовал ее себе Палин в мечтах.

Медленно продвигаясь в глубь комнаты, осматривая каждый предмет, Палин благоговейно сдерживал дыхание.

Ничто и никто не потревожили в течение двадцати пяти лет священный покой этого места. Ни одно живое существо не осмелилось проникнуть сюда, как и говорил Даламар. Серая пыль лежала на полу толстым слоем. Не было здесь даже мышиных следов. Гладкая, нетронутая поверхность пыли напоминала только что выпавший снег. Пыль просочилась в щели окна, но ни один паук не сплел здесь своей паутины, ни одна летучая мышь не коснулась крылом окна.

Размер комнаты трудно было определить. Сначала Палин подумал, что она маленькая, потому что находилась на вершине Башни и не могла оказаться большой. Но чем дольше он в ней находился, тем просторнее она ему казалась.

— Или это я становлюсь меньше? — прошептал он. — Я ведь не волшебник. Я здесь чужой, — промелькнула у него мысль. Но сердце ответило: «На самом деле ты ни в каком другом месте не чувствовал себя своим».

Воздух был спертым от запаха плесени и пыли. Но сквозь духоту пробивался какой-то знакомый специфический запах. Так пахли магические компоненты: "вдоль одной из стен стояли кувшины, наполненные сухими листьями, лепестками роз, разными травами и пряностями. Но чувствовался и еще какой-то запах, не такой приятный — запах разложения, смерти. Возле больших кувшинов наполу и у огромного каменного стола лежали скелеты странных, незнакомых созданий. Вспомнив рассказы о дядиных экспериментах по созданию жизни, Палин мельком взглянул на скелеты и отвернулся. Он внимательно осмотрел каменный стол, рунические надписи на его полированной поверхности. Неужели этот стол в самом деле был поднят со дна моря, как гласит легенда? Пальцы Палина любовно пробежали по пыльной поверхности стола, оставляя петлистый след. Рука прикоснулась к высокому стулу, стоящему рядом. Палин представил, как дядя сидел здесь, работал, читал…

Он перевел взгляд на занимающие целиком одну из стен ряды полок с заклинательными книгами. Сердце забилось быстрее, когда Палин приблизился к ним. Вот, как и описывал отец, книги великого верховного мага Фистандантилуса — в темно-синих переплетах с серебряными руническими надписями. От них как будто веяло холодом. Палин содрогнулся, страшась подойти ближе, хотя руки тянулись прикоснуться к книгам.

Однако он не осмелился. Только волшебники самого высокого ранга могли открывать эти книги, но не читая записанные в них заклинания. Если он попытается дотронуться до книг, то переплеты сожгут его кожу, так же как слова сожгли бы его разум — написанное в книгах свело бы его в конце концов с ума. Вздохнув с горьким сожалением, Палин перевел взгляд на другой ряд — на черные книги с серебряными руническими надписями. Эти книги принадлежали его дяде.

Что было бы, если бы он попытался прочесть их? Он шагнул, чтобы осмотреть их поближе, но тут заметил наконец источник света в лаборатории.

— Это его жезл, — прошептал Палин.

Жезл Магиуса стоял в углу у стены. Его магический кристалл сиял холодным бледным светом, похожим на сияние Солинари, подумал Палин. Слезы сбывшегося счастья наполнили глаза Палина и побежали по щекам. Смахнув слезы с лица, затаив дыхание и в страхе, что свет может внезапно померкнуть, Палин приблизился к жезлу.

Жезл был подарен Рейстлину волшебником Пар-Салианом, когда юный маг успешно прошел Испытания. Жезл обладал необыкновенной магической силой.

Палин вспомнил, что жезл может по приказу излучать свет. Но легенда гласила, что только рука дяди имеет право касаться жезла, иначе свет погаснет.

— Но ведь отец держал его, — тихо произнес Палин. — При поддержке дяди отец использовал жезл, чтобы закрыть Дверь и предотвратить вторжение в мир Темной Королевы. Затем свет погас, и говорили, что никто не мог зажечь его снова.

А теперь он горит…

В горле пересохло, сердце так заколотилось, что у Палина перехватило дыхание. Он протянул дрожащую руку к жезлу. Если свет погаснет, он окажется один, запертый, в кромешной тьме.

Пальцы тронули дерево жезла. Свет ярко вспыхнул.

Холодные пальцы Палина плотно сомкнулись и сжали жезл. Кристалл засиял еще ярче, распространяя чистое свечение вокруг, и белая мантия Палина стала от этого серебристой. Приподняв жезл, Палин в восторге смотрел на него. Вдруг луч от жезла, сконцентрировавшись, направился на бывший до сих пор в полной темноте дальний угол лаборатории.

Подойдя к нему ближе, Палин увидел тяжелый занавес из пурпурного бархата, свисающий с потолка. По коже пробежал мороз. Палину не нужно было дергать за золотой шелковый шнур рядом с занавесом, чтобы приподнять завесу. Он знал, что находится за ней.

Дверь.

Жадные до знаний волшебники создали Дверь, которая привела их к собственной гибели — в сферы богов. Осознав, какие страшные последствия может это иметь для неосторожных, самые мудрые из трех Орденов собрались вместе и приложили все силы, чтобы закрыть вход в Бездну. Волшебники постановили, что только могущественный верховный маг Черных Мантий, действуя вкупе с высшим священником, служащим Паладайну, сможет заставить Дверь открыться. Они полагали в своей мудрости, что подобная комбинация невозможна. Но маги не учли силу любви.

Рейстлин сумел убедить Почтенную Дочь Паладайна Крисанию действовать с ним заодно, чтобы открыть Дверь. Он вошел в Дверь и бросил вызов Королеве Тьмы, намереваясь править вместо нее. Последствия подобного честолюбия в человеке были бы катастрофичны — это привело бы к разрушению мира. Узнав об этом, Карамон пошел на смертельный риск и вышел в Бездну, чтобы остановить Рейстлина. И Карамону это удалось, но только с помощью самого Рейстлина. Осознав свою трагическую ошибку, Рейстлин пожертвовал собой ради мира — так гласила легенда. Рейстлин закрыл Дверь, предотвратив выход из мира Королевы, но заплатил за это страшную цену: он сам остался за ужасной Дверью.

Палин подходил к занавесу все ближе, влекомый к Двери против своей воли. Что заставляло его ноги подгибаться, а тело дрожать? Страх или восторг?

И тут он снова услышал шепчущий голос: «Палин… помоги…»

Он доносился из-за занавеса! Палин закрыл глаза и бессильно оперся на жезл. Нет! Это невозможно! Отец был так уверен…

Сквозь закрытые веки Палин увидел другой свет — исходящий из-за занавеса. Он открыл глаза: свет лился сверху и снизу завесы. Разноцветное сияние распространялось из-под занавеса слепящей радугой. «Палин… Помоги мне…»

Рука Палина, помимо его воли, сжала золотой шнур. Он не сознавал движений своих пальцев, просто увидел, что держит в руках шнур. Палин неуверенно посмотрел на жезл в другой руке и на дверь, через которую он вошел в лабораторию. Грохот в дверь прекратился и света больше не было видно из-под двери. Возможно, Даламар и отец ушли. Или Страж набросился на них…

Палин содрогнулся. Ему следует вернуться… Идти дальше слишком опасно. Ведь он даже не волшебник! Но только эта мысль возникла в голове, как свет от жезла стал гаснуть — или так ему показалось? «Нет, — сказал себе Палин решительно. — Я должен. Я должен узнать правду!»

Сжав потной ладонью шнур, Палин потянул его и затаил дыхание. Занавес медленно поднимался вверх. Свет сиял ярче, ослепляя Палина. Прикрыв глаза рукой, Палин в благоговейном страхе воззрился на открывшуюся перед ним величественную, устрашающую картину. За занавесом была черная пустота, окруженная пятью металлическими драконьими головами. Головам было придано сходство с Такхизис, Королевой Тьмы. Их пасти были разинуты в безмолвном победном крике, головы сверкали зеленым, синим, красным, белым и черным светом.

Свет ослепил Палина. Он потер заболевшие глаза. Драконьи головы засияли еще ярче и запели.

Первая пела:

— Из тьмы к тьме мой голос звучит в пустоте.

Вторая:

— Из мира в мир мой голос взывает к жизни.

Третья:

— Кричу из тьмы к тьме. Под ногами моими твердыня.

Четвертая:

— Время течет, направляя твой путь.

И наконец, последняя голова пела:

— Раз судьба сбросила даже богов, то плачьте все вместе со мной!

Магические заклинания, понял Палин. Он чувствовал резь в глазах, и сквозь струящиеся из них слезы пытался взглянуть в проем. Разноцветные огни начали бешено вращаться, закручиваясь внутрь зияющей пустоты, центром которой был дверной проем.

У Палина кружилась голова, он вцепился в жезл и продолжал смотреть в пустоту. Темнота двигалась! Она вращалась вокруг самой себя, словно лишенный материи и формы водоворот. Круг… круг… еще круг… засасывая воздух из лаборатории в себя, засасывая пыль и свет от жезла…

— Нет! — закричал Палин, с ужасом ощутив, что пустота засасывает и его тоже. Он пытался бороться с этим, но сила вакуума была непреодолима.

Бессильный, словно стремящийся остановить собственное рождение ребенок, Палин затягивался в слепящий свет и корчащуюся тьму. Драконьи головы завопили победную песнь своей Темной Королеве. Они накинулись на Палина, разрывая его когтями на части. Над Палином вспыхнуло пламя, сжигая его плоть до костей. Водопад обрушился на него. Палин тонул. Он беззвучно кричал, хотя сам слышал свой голос. Он умирал и был благодарен смерти, ибо тогда закончится боль.

Сердце его разорвалось.

Глава 8

Все исчезло: свет, боль…

Все безмолвствовало.

Палин лежал лицом вниз, все еще сжимая в руке Жезл Магиуса. Открыв глаза, он увидел сияние кристалла — серебристое, чистое и холодное. Палин не чувствовал боли, дыхание было расслабленным и спокойным, сердце билось ровно, а тело было целым и невредимым. Но он лежал не в лаборатории!

Кругом был песок! Или так ему кажется? Оглядевшись и медленно поднявшись на ноги, он увидел, что находится в странной местности. Плоская, как пустыня, земля, глазу не за что зацепиться. Она была совершенно голой и бесплодной. Горизонт тянулся бесконечно вдаль, пока хватало зрения. Палин стоял в недоумении. Он никогда не бывал здесь раньше, однако место ему знакомо. Земля, а также небо были необычного цвета — неярко-розового.

Палин вспомнил слова отца: «Словно озаренная солнечным закатом или пылающим где-то вдали огнем…»

Палин закрыл глаза. Он с ужасом осознавал, где находится. Страх обрушился на него удушающей волной, лишив сил даже стоять.

— Бездна, — пробормотал он, опираясь дрожащей рукой на жезл.

— Палин… — Чей-то голос оборвался в сдавленный крик.

Палин, вздрогнув, открыл глаза, встревоженный прозвучавшим в голосе отчаянием. Спотыкаясь на песке, Палин повернулся в сторону, откуда прозвучал страшный голос, и увидел перед собой каменную стену в том месте, где несколько секунд назад была голая земля. К стене шли две фигуры «неумерших». «Неумершие» что-то тащили между собой. Это «что-то» был человеком, и он был жив! Человек вырывался из рук захватчиков, словно пытаясь убежать, но сопротивление против тех, чья сила исходит из замогильного мира, было бесполезным.

Эти трое, по-видимому, направлялись к стене, потому что один из «неумерших» показывал на нее и смеялся. Они приблизились к стене. Пленник прекратил сопротивление на несколько секунд, поднял голову и посмотрел прямо на Палина.

Золотистая кожа, внешние углы глаз приподняты вверх…

— Дядя? — выдохнул Палин, сделав шаг вперед.

Но пленник покачал головой, сделав едва заметное движение тонкой рукой, словно говоря: «Не сейчас!»

Палин понял внезапно, что стоит на открытом месте, один в Бездне, и не имеет никакой защиты, кроме Жезла Магиуса, которым он совершенно не умеет пользоваться. «Неумершие», занятые своим пленником, еще не заметили Палина, но это только пока. Испуганный, Палин беспомощно огляделся в поисках укрытия. К его изумлению, из ниоткуда возник густой кустарник, словно Палин своей мыслью вызвал его к существованию. Не переставая размышлять, как и почему здесь появился этот кустарник, Палин нырнул в него и прикрыл кристалл жезла ладонью, чтобы сияние не выдало его присутствия. Затем он пристально всмотрелся в розоватую, пылающую жаром землю.

«Неумершие» подтащили пленника к стене. По слову команды на стене появились наручники. «Неумершие», приподняв Рейстлина на воздух магической силой, прикрепили его к стене за запястья. Затем они с издевкой раскланялись перед ним и ушли в своих черных развевающихся на ветру мантиях, оставив Рейстлина висеть на стене.

Встав на ноги, Палин пошел было вперед, но вдруг какая-то темная тень затмила его зрение, ослепляя сильнее, чем яркий свет. Темнота наполнила его сознание, душу и тело таким ужасом и страхом, что он не мог сдвинуться с места. Хотя тьма была глубокой и всепоглощающей, Палин видел то, что происходит внутри нее: красивейшая и желаннейшая из всех женщин мира подошла к Рейстлину. Тот сжал кулаки в наручниках. Палин видел все, хотя вокруг него было темно, как на дне самого глубокого океана. И Палин понял.

Темнота была в его сознании, ибо смотрел он на Такхизис — саму Королеву Тьмы.

Палин застыл на месте в благоговейном страхе, ужасе и почтении, толкавшими его преклонить перед Королевой колени. Вдруг он увидел, что внешность Королевы меняется. Из тьмы, из песка жгучей земли поднялся дракон. Необъятный размах крыльев дракона покрыл землю тенью, пять голов корчились и поворачивались на пяти шеях, пять пастей открывались с оглушительным хохотом и ревом жестокого наслаждения.

Палин увидел, как голова Рейстлина невольно отвернулась, а золотистые глаза закрылись, словно не в силах смотреть на нависшее над ним существо.

Однако верховный маг продолжал бороться, пытаясь вырваться из наручников, его ладони и запястья кровоточили от бесполезных усилий.

Дракон медленно, плавно поднял лапу. Одним быстрым ударом Такхизис разорвала сверху донизу черную мантию Рейстлина. Затем тем же плавным движением она разрезала тело верховного мага.

Палин задохнулся и закрыл глаза, чтобы стереть из памяти отвратительное зрелище, но было слишком поздно. Он видел это, и он будет видеть это всегда в своих снах, так же как и вечно слышать дядины крики страдания. Сознание Палина помутилось, колени подогнулись, он опустился на землю, схватившись за живот, — его рвало.

Сквозь туман ужаса и тошноты Палин внезапно осознал, что Королева ощутила его присутствие! Он понял, что она его ищет, прислушивается, принюхивается.

…Он не думал о том, чтобы прятаться. Здесь нет места, где она не смогла бы его найти. Он не может бороться, он не может даже взглянуть на нее. У него нет сил. Он может лишь скорчиться на песке, дрожа от страха, и ожидать конца.

Но ничего не произошло. Тень отлетела. Страх Палина исчез.

«Палин… Помоги…» Голос, пронизанный болью, шептал в сознании Палина. И, о Боже! Звук капающей жидкости, льющейся крови…

— Нет! — Палин застонал, тряся головой и зарываясь песок, словно хотел похоронить себя. Раздался захлебывающийся крик, и Палина опять стошнило, и он зарыдал от ужаса и жалости и от отвращения к своей собственной слабости. — Что я могу сделать? Я ничто. У меня нет сил, чтобы помочь тебе! — бормотал он. Держа жезл перед собой, Палин покачивался из стороны в сторону, не в силах открыть глаза.

— Палин, — голос задыхался, каждое слово, очевидно, причиняло боль, — ты должен быть… сильным. Ради… собственного спасения… а также… и моего.

Палин не мог произнести ни слова. Горло болезненно пересохло, во рту он ощущал горький вкус желчи.

«Быть сильным. Ради своего спасения…»

Палин медленно, помогая себе жезлом, встал на ноги. Затем, опершись на него, чувствуя ободряющую прохладность его дерева, он открыл глаза.

Тело Рейстлина бессильно висело в наручниках на стене, черная мантия была разорвана в клочья, длинные белые волосы упали на лицо, голова поникла. Палин попытался задержать взгляд на дядином лице, но не смог.

Глаза против воли остановились на окровавленном, искромсанном торсе. От груди до паха тело Рейстлина было распорото надвое острыми когтями, внутренние органы были выставлены наружу. Капающий звук был звуком человеческой крови, стекающей капля за каплей в большой каменный бассейн у ног Рейстлина.

Палина опять начало мутить. Сжав зубы, опираясь на жезл, Палин спотыкающимися шагами пошел к стене. Но, приблизившись к отвратительному бассейну, он не выдержал, ноги его подогнулись. Боясь упасть в обморок от ужасного зрелища, Палин опустился на колени и преклонил голову.

— Посмотри на меня, — раздался голос. — Ты… знаешь меня…

Палин?

Палин неохотно поднял голову. На него смотрели золотистые глаза с расширенными от мук зрачками. Окровавленные губы шевелились, но ничего не могли произнести. Дрожь сотрясала обессиленное тело.

— Я знаю тебя… Дядя… — Согнувшись, Палин зарыдал, и в голове его пронеслось: «Отец лгал! Он лгал мне! Он лгал самому себе!»

— Палин, будь сильным! — прошептал Рейстлин. — Ты… можешь освободить меня. Но ты должен… спешить…

«Сильным… Я должен быть сильным…»

— Да. — Палин проглотил слезы. Вытерев лицо, он твердо встал на ноги, не отрывая взгляда от дядиных глаз. — Прости, прости меня. Что я должен делать?

— Воспользуйся… жезлом. Дотронься до замков… мои руки… Скорее!

Королева…

— Где, где она? — Палин задрожал. Осторожно обойдя бассейн с кровью, он подошел к дяде и, протянув руку, прикоснулся кристаллом к запястью Рейстлина.

Изможденный, близкий к смерти, Рейстлин больше не мог говорить, но Палин слышал его слова в своем сознании: "Твой приход заставил ее уйти.

Она не была готова к встрече с таким, как ты… Но это не надолго. Она вернется. Мы оба… должны уходить…"

Палин прикоснулся жезлом к другому наручнику, и Рейстлин, свободный от цепей, упал Палину на руки. Жалость и сострадание вытеснили ужас, Палин мягко положил истерзанное, кровоточащее тело на землю.

— Но как ты сможешь идти? — пробормотал Палин. — Ты умираешь…

— Да, — ответил Рейстлин без слов, губы его изогнулись в мрачной улыбке. — Через несколько секунд я умру, как умирал каждое утро до этого бессчетное число раз. Когда наступит темнота, я вернусь к жизни и проведу ночь в ожидании рассвета и времени, когда Королева придет терзать мою плоть, чтобы закончить мою жизнь в мучительных страданиях еще раз.

— Что я могу сделать? — беспомощно закричал Палин. — Как мне помочь тебе?

— Ты уже помогаешь, — сказал Рейстлин громко, голос его креп. Руки слабо шевельнулись. — Смотри…

Палин с опаской посмотрел на страшную рану дяди. Она затягивалась!

Плоть заживала! Палин застыл в изумлении. Если бы он был высшим священником Паладайна, он не мог бы продемонстрировать большего чуда.

— Что происходит? Как?.. — спросил он недоумевающе.

— Твоя доброта, твоя любовь, — прошептал Рейстлин. — Мой брат мог бы так же спасти меня, если бы имел храбрость сам войти в Бездну. — Губы Рейстлина горько изогнулись. — Помоги мне встать…

Палин молча помог верховному магу подняться на ноги. Что мог он сказать на это? Стыд наполнил душу Палина, стыд за отца. Ладно, он искупит его вину.

— Дай руку, племянник. Я могу идти. Пойдем, мы должны достигнуть Двери до возвращения Королевы.

— Ты уверен, что справишься? — Палин обхватил рукой тело Рейстлина, чувствуя странный, неестественный жар, исходящий от него.

— Я должен. У меня нет выбора. — Верховный маг собрал лоскуты мантии и, опираясь на Палина, пошел так быстро, как только мог, через сыпучий песок к стоящей в центре красноватого ландшафта Двери.

Рейстлин остановился, сильный кашель согнул его тело.

Палин с беспокойством смотрел на Рейстлина, поддерживая его.

— Вот, — предложил он. — Возьми свой жезл. Он поможет тебе идти.

Взгляд Рейстлина остановился на жезле. Протянув тонкую с золотистой кожей руку, он коснулся гладкого дерева и любовно погладил его. Посмотрев на Палина, он улыбнулся и покачал головой.

— Нет, племянник, — сказал он тихим, надтреснутым голосом. — Жезл твой, это подарок от твоего дяди. Он был бы твоим когда-нибудь, — добавил он, словно самому себе. — Я бы учил тебя сам, пришел бы на твое Испытание. Я был бы горд… Так горд… — Он пожал плечами, взглянув на Палина. — Что я говорю? Почему был бы? Я горжусь тобой, мой племянник. Ты так молод для того, что сделал, — вошел в Бездну…

Словно чтобы напомнить, где они находятся и что им грозит, на них упала тень, как от нависших над головой темных крыльев.

Палин оглянулся со страхом. Дверь, казалось, была дальше, чем он думал. Он задохнулся:

— Нам не убежать от нее!

— Погоди! — Рейстлин вздохнул, краска возвращалась на его лицо. — Нам не нужно бежать. Посмотри на Дверь, Палин. Сконцентрируйся на ней.

Думай о ней так, как будто она находится прямо перед тобой.

— Не понимаю, — смутился Палин.

— Сконцентрируйся! — закричал верховный маг. Тень становилась темнее. Посмотрев на Дверь, Палин попытался сделать, как велел дядя, но перед глазами стояли лицо отца, дракон, раздирающий тело Рейстлина… Тень продолжала сгущаться, еще сильнее, темная, как ночь, как его собственный страх.

— Не бойся! — раздался во тьме голос дяди. — Сконцентрируйся.

На помощь Палину пришла его железная дисциплина в занятиях магией.

Она заставила его сосредоточиться на словах заклинания. Закрыв глаза, Палин отбросил все — страх, ужас, печаль — и воспроизвел Дверь в сознании стоящей прямо перед ним.

— Отлично, мальчик, — донесся тихий голос Рейстлина.

Палин моргнул, вздрогнул. Дверь была там, где он ее представил, лишь на шаг или два в стороне.

— Не колеблись, — инструктировал Рейстлин, читая мысли племянника.

— Путь назад не так труден, как вход внутрь. Вперед. Я сам могу стоять. Я иду за тобой…

Палин шагнул внутрь, ощутив легкое головокружение и временную слепоту, но все быстро прошло. Осмотревшись, он с облегчением и благодарностью вздохнул. Он снова стоял в лаборатории. Дверь была за спиной, хотя он не помнил ясно, как прошел через нее. Рядом с Дверью Палин увидел дядю. Но Рейстлин не смотрел на него. Он смотрел на Дверь, и странная улыбка играла на его губах.

— Ты прав! Мы должны закрыть ее! — внезапно сказал Палин, думая, что понял мысли дяди. — Королева придет в мир… — Подняв жезл, Палин шагнул вперед. Тонкая с золотистой кожей рука сомкнулась вокруг запястья Палина. Хватка причиняла боль, прикосновение обожгло Палина. У Палина перехватило дыхание, он кусал губы от боли и смотрел на дядю в смятении.

— Всему свое время, мой дорогой племянник, — прошептал Рейстлин, — всему свое время…

Глава 9

Рейстлин притянул Палина ближе, усмехнувшись на то, как Палин вздрогнул от боли. Но Рейстлин не отпускал его, пытливо глядя в зеленые глаза Палина, исследуя глубины его души.

— Ты во многом похож на меня, мальчик, — сказал Рейстлин, убирая упавшую на бледное лицо Палина прядь волос. — Ты больше похож на меня, чем на отца. И он любит тебя за это еще сильнее, не так ли? О, он гордится твоими братьями, — Рейстлин пожал плечами, когда Палин хотел было протестовать, — но тебя он лелеет, защищает…

Покраснев, Палин разомкнул пальцы Рейстлина, но только зря потратил силы. Верховный маг крепко держал его — не руками, а взглядом.

— Он задушит тебя! — зашипел Рейстлин. — Задушит, как задушил меня! Он не даст тебе пройти Испытания. Ты знаешь это, не так ли?

— Он, он не понимает, — запнулся Палин. — Он просто пытается поступать так, как считает…

— Не лги мне, Палин, — тихо сказал Рейстлин, закрыв губы племянника тонкими пальцами. — Не лги самому себе. Скажи правду, которая в твоей душе. Я так ясно вижу эту правду в тебе! Ненависть, ревность! Воспользуйся этим, Палин! Воспользуйся, чтобы стать сильным. Сделай так, как поступил я!

Тонкая рука Рейстлина провела по лицу Палина — по твердому упрямому подбородку, по высоким гладким скулам. Палин задрожал, но не столько от прикосновения, сколько от горящего взгляда.

— Тебе бы следовало быть моим! Моим сыном! — пробормотал Рейстлин.

— Я поднял бы тебя к власти! Какие чудеса я показал бы тебе, Палин! На крыльях магии мы облетели бы с тобой мир — поздравили бы победителя в битвах с восшествием на престол минотавров, поплавали бы вместе с морскими эльфами, увидели бы рождение золотого дракона… Все это могло быть твоим, Палин, если бы они только…

Тут приступ кашля оборвал речь верховного мага. Задыхаясь, схватившись за грудь, Рейстлин закашлялся. Палин, подхватив дядю, подвел его к пыльному креслу у двери. Под слоем пыли Палин разглядел на обивке темные пятна, словно кресло много лет назад было запачкано кровью. Но Палина волновало сейчас лишь то, как помочь дяде. Палин достал свой белый платок, и Рейстлин опустился в кресло, кашляя и прижимая его к губам.

Палин, бережно прислонив жезл к стене, присел на колени перед дядей.

— Что я могу сделать для тебя? Может быть, что-то принести? Может быть, сделать смесь из трав? — Взгляд Палина остановился на кувшинах с травами, стоящих на полке. — Если ты скажешь мне, как их соединить…

Рейстлин покачал головой.

— В свое время… — прошептал он, когда спазм прекратился. — В свое время, Палин, — он устало улыбнулся, протянув руку к голове Палина.

— Все в свое время. Я научу тебя… стольким вещам! Как же бездарно они растрачивали твой талант! Что они тебе говорили, мальчик? Почему они тебя сюда привели?

Палин склонил голову. Прикосновение тонких пальцев волновало его, но он чувствовал себя неуютно и скованно под их обжигающей лаской.

— Я пришел… Они сказали… что ты попытаешься… взять… — Он сглотнул ком в горле, не зная, как закончить.

— Ах да! Ну конечно. Только так и могли думать эти идиоты. Я возьму твое тело, как Фистандантилус пытался взять мое. Вот дураки! Как будто я захотел бы лишить мир этой юной души, этой силы! Мы двое… Теперь ведь нас будет двое. Я делаю тебя своим учеником, Палин. — Горячие пальцы погладили каштановые волосы.

Палин поднял лицо.

— Но я же на низкой ступени, — сказал он удивленно. — Я не прошел Испытание.

— Ты пройдешь его, мальчик, — пробормотал Рейстлин, на лице его выразилось крайнее утомление. — Ты пройдешь Испытание. И с моей помощью ты пройдешь его легко, так же как я прошел с помощью другого… Тише! Не говори ничего. Я должен отдохнуть. — Дрожа, Рейстлин закутал слабое тело в обрывки мантии. — Принеси мне немного вина и другую одежду, а то я умру от холода. Я и забыл, как здесь сыро. — Опустив голову на спинку кресла, Рейстлин закрыл глаза. Из легких его слышался хрип.

Палин опасливо обернулся. Пять драконьих голов, окружающих Дверь, все еще блестели, но тусклее, не так ярко. Пасти были открыты, но молчали.

Палину, однако, показалось, что они ждут, выжидают удобного момента. Пять пар глаз смотрели на Палина, тая в себе какое-то неведомое ему знание.

Палин заглянул в Дверь. Красноватый ландшафт тянулся вдаль. Вдалеке, едва видные, стояла стена и краснел бассейн с кровью. А над ними темная тень от крыльев…

— Дядя, — сказал Палин, — Дверь. Разве мы ее не…

— Палин, — тихо перебил Рейстлин, — я отдал тебе приказ. Слушайся моих команд, ученик. Сделай, как я просил.

Палин увидел, что тень сгущается. Как туча закрывает солнце, так крылья навеяли холод страха на душу Палина. Он хотел что-то опять сказать и обернулся к Рейстлину.

Глаза дяди, казалось, были закрыты, но Палин заметил блестящую золотистую щелку между веками, что напоминало глаза ящерицы. Кусая губы, Палин поспешно отвернулся. Он держал жезл и освещал им лабораторию, ибо дядя просил об этом.

Переодетый в мягкую черную бархатную мантию, Рейстлин стоял перед дверью, потягивая из стакана вино, графин с которым Палин отыскал в лаборатории. Тень над землей стала такой темной, что, казалось, на Бездну опустилась ночь. Но ни звезды, ни луна не светили в этой страшной тьме.

Единственным видимым предметом была стена, которая излучала свой собственный ужасный свет. Рейстлин мрачно смотрел на нее, в глазах его отражалась боль.

— Она напоминает мне о том, что произойдет, если Такхизис поймает меня, Палин, — сказал он. — Но нет, я назад не вернусь. — Рейстлин смотрел на Палина блестящими глазами из-под капюшона. — У меня было двадцать пять лет, чтобы обдумать свои ошибки. Двадцать пять лет невыносимых страданий, бесконечных мук… Моей единственной радостью, единственным источником сил, помогающими каждое утро встречать пытку, была твоя тень, которую я видел в своем сознании. Да, Палин, — улыбнувшись, Рейстлин притянул к себе Палина, — я наблюдал за тобой все эти годы… Я сделал для тебя, что мог. В тебе есть сила, внутренняя сила, которая приходит от меня! Жгучее желание, любовь к магии! Я знал, что однажды ты разыщешь меня, чтобы узнать, как пользоваться этой силой. Я знал, что они попытаются остановить тебя. Но не смогут. Все, что они делали, лишь приближало тебя к цели. Я знал, что стоит тебе войти сюда, как ты услышишь мой голос. И освободишь меня. И поэтому я составил план…

— Для меня большая честь, что ты принимаешь во мне такое участие, — начал Палин, но голос его дрогнул, и он нервно прокашлялся. — Но ты должен знать правду. Я разыскивал тебя не для того… чтобы добиться власти. Я слышал твой голос, просящий о помощи, и я… я пришел потому…

— Ты пришел из-за жалости и сострадания, — сказал Рейстлин, криво улыбнувшись. — В тебе так много от твоего отца. Это слабость, которую можно преодолеть. Я просил тебя, Палин, говори правду самому себе. Что ты чувствовал, когда впервые прикоснулся к жезлу?

Палин попытался отвести взгляд от дяди. Хотя в лаборатории было холодно, Палин весь вспотел в своей мантии. Рейстлин крепко держал Палина, заставляя смотреть в свои золотистые блестящие глаза.

Чье отражение видел в них Палин? Правда ли то, что он сказал Рейстлину? Палин смотрел на образ в глазах верховного мага и видел юношу, одетого в мантию неопределенного цвета, то белую, то красную, то темнеющую…

Рука Палина спазматически дернулась в тисках пальцев верховного мага.

«Он видит мой страх», — понял Палин, пытаясь унять дрожь в теле.

«Страх ли это? — спросили золотистые глаза. — Страх ли? Или восторг?»

Палин увидел в отражении, как он держит жезл. Он стоит в круге света от жезла. Чем дольше Палин его держит, тем сильнее ощущает его магическую силу и — свою собственную силу. Золотистые глаза задержались на заклинательных книгах в черных переплетах. Палин последовал за взглядом Рейстлина. Палин вновь ощутил то волнение, которое чувствовал при входе в лабораторию, и облизал сухие губы, словно долго блуждавший по пустыне путник, который нашел наконец холодную воду, чтобы утолить жгучую жажду.

Посмотрев на Рейстлина, он увидел себя, словно в зеркале, стоящим в черной мантии перед верховным магом.

— Какие… Какие у тебя планы, дядя? — хрипло спросил Палин.

— Все очень просто. Как я сказал, у меня было много лет, чтобы разобраться в своих ошибках. Мое честолюбие было слишком велико. Я посмел стать богом, чего смертным не полагается делать. Об этом мне напоминала каждое утро Темная Королева, разрывая мою плоть когтями.

Губы Рейстлина изогнулись, глаза блеснули, а тонкая рука сжалась при воспоминании о муке, больно обхватив кисть Палина.

— Я усвоил урок, — горько сказал Рейстлин. — Я умерил свое честолюбие. Я больше не буду стараться стать богом. Мне будет достаточно мира. — Ухмыльнувшись, он похлопал Палина по руке. — Нам будет достаточно мира, сказал бы я.

— Я. — Слова застряли у Палина в горле. Он был смятен, напуган и дико взволнован. Взглянув на дверь, он почувствовал, что тень надвигается на его сердце. — Но Королева? Разве мы не закроем Дверь?

Рейстлин покачал головой:

— Нет, ученик.

— Нет? — Палин посмотрел на Рейстлина с тревогой.

— Нет. Это будет мой подарок для нее, чтобы доказать мою преданность, — доступ в мир. А мир будет ее даром мне. Она будет править здесь, а я… буду служить. — Губы Рейстлина сжались в безрадостной усмешке.

Чувствуя ненависть и гнев в ослабевшем теле, Палин задрожал.

— Брезгуешь, племянник? — презрительно усмехнулся Рейстлин, отпуская руку Палина. — Разборчивость не поднимет к власти…

— Ты сказал мне, чтобы я говорил правду. — Палин отпрянул от Рейстлина, с облегчением чувствуя освобождение от горячего прикосновения, но в то же время, непонятно почему, желая ощутить его вновь. — И я скажу.

Я боюсь! За нас обоих! Я знаю, что я слабый… — Он склонил голову.

— Нет, племянник, — тихо сказал Рейстлин, — не слабый, а только молодой. И ты всегда будешь бояться. Я научу тебя владеть своим страхом, использовать его силу. Заставлять его служить тебе, как ничто другое.

Палин увидел, что лицо дяди выразило бесконечную нежность. Образ юноши в черной мантии померк в блестящих золотистых глазах, сменившись жгучим желанием, жаждой любви. Теперь Палин сжал руку Рейстлина.

— Пойдем домой! Комната, которую отец приготовил для тебя, по-прежнему там, в трактире. Мама сохранила дощечку со знаком волшебника на ней. Она спрятана в ящичке из палисандрового дерева, но я ее видел. Как часто я держал ее и мечтал об этом! Пойдем домой! Научи меня тому, что знаешь! Я буду почитать и уважать тебя! Мы сможем путешествовать. Покажи мне чудеса, которые видел сам…

— Домой. — Рейстлин так произнес это слово, словно пробовал его на вкус. — Домой. Я тоже часто мечтал об этом, — глаза обратились на стену, призрачно блестя, — особенно с приходом рассвета… Да, племянник, — улыбнулся Рейстлин, — думаю, что поеду домой вместе с тобой. Мне нужно время, чтобы отдохнуть, восполнить силы, избавиться от… старых мечтаний.

Палин увидел, как темнеют глаза Рейстлина от воспоминания о боли.

Кашляя, Рейстлин оперся на руку племянника. Палин осторожно помог Рейстлину подойти к креслу. Жезл Палин прислонил к стене. Устало опустившись в кресло, чародей жестом попросил Палина налить еще вина.

— Мне нужно время… — продолжал он, смочив губы вином. — Время, чтобы обучить тебя, мой ученик. Время, чтобы обучить тебя… и твоих братьев.

— Моих братьев? — удивился Палин.

— Конечно, мальчик. — Рейстлин посмотрел на Палина с усмешкой. — Мне нужны генералы для моих легионов. Твои братья будут идеальными…

— Легионов?! — воскликнул Палин. — Я не это имел в виду! Ты должен вернуться домой и жить с нами в мире и спокойствии. Ты заслужил это! Ты пожертвовал собой ради мира…

— Я? — оборвал Рейстлин. — Я пожертвовал собой ради мира? — Верховный маг захохотал страшным, ужасающим смехом, от которого тени в лаборатории бешено заплясали, как дервиши. — Это то, что они обо мне сказали? — Рейстлин смеялся, пока не задохнулся. Приступ кашля сильнее, чем до этого, обрушился на него.

Палин беспомощно смотрел, как дядя корчится от боли. Палин все еще слышал издевающийся смех, звенящий в ушах. Когда приступ прекратился, Рейстлин вздохнул и слабым движением руки подозвал племянника ближе.

На платке, на дядиных руках и мертвенно-бледных губах была кровь.

Отвращение и ненависть поднялись в Палине, но он подошел ближе, вынуждаемый ужасными чарами преклонить колени перед дядей.

— Знай, Палин! — с усилием, чуть слышно прошептал Рейстлин. — Я пожертвовал собой… собой… ради… себя! — Откинувшись на спинку кресла, он вздохнул. Дрожащей, испачканной в крови рукой он схватился за белую мантию Палина. — Я видел… чем я должен… стать… если одержу победу. Ничем! Это… был… конец. Выродиться… в ничто. Мир… мертв.

Этим путем, — его рука слабо указала на стену и ужасный бассейн, глаза лихорадочно сверкнули, — был… все-таки… шанс для меня… вернуться…

— Нет! — закричал Палин, пытаясь вырваться из рук Рейстлина. — Я не верю тебе!

— Почему нет? — Рейстлин пожал плечами, голос его окреп. — Ты сам говорил им. Не помнишь, Палин? «Человек должен ставить магию на первое место, а мир — на второе…» Так ты сказал им в Башне. Мир значит для тебя не больше, чем для меня! Никто не имеет значения — ни братья, ни отец! Магия! Власть! Это все, что значит что-нибудь для тебя и меня!

— Я не знаю! — Руки Палина вцепились в Рейстлина. — Я не могу думать! Отпусти меня! Отпусти… — Руки его бессильно упали, он спрятал лицо в ладонях. Слезы брызнули из глаз.

— Бедный мой, — сказал Рейстлин. Положив ладонь на голову Палина, Рейстлин нежно гладил каштановые волосы.

Палин плакал. Он был один, совсем один. Ложь, все лгут! Все лгали ему — отец, маги, мир! Что же имело значение, в конце концов? Магия. Это все, что у него было. Дядя прав. Жгучее прикосновение тонких пальцев, мягкая черная бархатная мантия, мокрая от его слез, запах розовых лепестков и пряностей… Это будет его жизнью… Это да горькая пустота внутри, пустота, которую весь мир не сможет заполнить…

— Плачь, Палин, — тихо сказал Рейстлин. — Плачь, как когда-то плакал я, очень давно. Потом ты. поймешь, как понял я, что это бесполезно.

Никто" не услышит, как ты рыдаешь один в ночи.

Палин поднял заплаканное лицо.

— Наконец-то ты понимаешь, — улыбнулся Рейстлин. Он убрал мокрые волосы с лица Палина. — Возьми себя в руки, мальчик. Нам пора идти, пока не пришла Темная Королева. Нам много нужно сделать…

Палин посмотрел на Рейстлина спокойно, хотя тело еще дрожало, а глаза покрывала пелена слез.

— Да, — сказал Палин. — Наконец я понимаю. Кажется, слишком поздно. Но понимаю. И ты не прав, дядя, — проговорил он дрогнувшим голосом. — Кто-то слышал твой плач в ночи.

Встав на ноги, Палин твердо посмотрел на дядю:

— Я закрою Дверь.

— Не будь дураком! — презрительно усмехнулся Рейстлин. — Я не позволю! Знай это!

— Я знаю, — сказал Палин, прерывисто вздохнув, — ты будешь мне мешать…

— Я убью тебя!

— Ты… убьешь меня… — Голос Палина почти не дрогнул. Он повернулся и протянул руку за жезлом, который стоял рядом с креслом Рейстлина. Свет кристалла вспыхнул белым холодным светом, когда он взял жезл.

— Что за чушь! — прошипел Рейстлин, поворачиваясь в кресле. — Зачем умирать, делая этот бесполезный жест? Ибо это будет бесполезно, уверяю тебя, мой дорогой племянник. Я сделаю все, что задумал. Мир будет мой! Ты умрешь — и кто будет знать об этом?

— Ты, — тихо сказал Палин.

Повернувшись спиной к Рейстлину, Палин твердым шагом направился к Двери. Тень стала еще темнее и глубже, так что стена выделялась ужасным контрастом на фоне Бездны. Палин чувствовал теперь, как просачивается из Двери Зло, словно вода сквозь потерпевший крушение корабль. Он думал о том, что Темная Королева может войти в мир. Опять пламя войны пронесется по земле, когда силы Добра поднимутся ей навстречу. Он видел, как умирают отец и мать от руки дяди, как братья падают жертвой дядиной магии. Он видел одетых в чешуйчатые драконьи доспехи скачущих в битву драконов, за которыми следуют ужасные создания, порожденные Тьмой.

Нет! С помощью богов он предотвратит это, если сможет. Но, подняв жезл, Палин беспомощно осознал, что не знает, как закрыть Дверь. Он чувствовал силу жезла, но не мог владеть ею. Рейстлин был прав — глупый, бесполезный жест.

Рейстлин хохотал. Но это был не издевающийся смех. В нем слышались смятение и почти гнев.

— Это неразумно, Палин! Остановись! Не заставляй меня сделать это!

Глубоко вздохнув, Палин попытался сконцентрировать энергию и мысли на жезле. «Закрой Дверь», — прошептал он, заставляя себя думать только об этом, хотя тело трепетало от страха. Это не был страх смерти, он мог сказать себе об этом с гордостью. Он любил жизнь, и никогда так сильно, как сейчас. Но он был способен расстаться с ней без сожаления, хотя мысль о горе, которое доставит его смерть всем близким и друзьям, наполнила сердце болью. Отец и мать узнают, что он сделал. Они поймут, неважно, что сказал дядя.

И они будут бороться с Темной Королевой, как уже было однажды.

«Вам не победить».

Палин сжал жезл вспотевшей рукой. Он не боялся смерти. Он боялся… боли.

«Будет ли это… очень больно… умереть?» Гневно встряхнув головой, Палин обругал себя трусом и направил пристальный взгляд на Дверь. Он должен сконцентрироваться! Выбросить ужас смерти из сознания. Он должен заставить страх служить ему! А не владеть им. Это шанс закрыть Дверь перед дядей… перед…

— Паладайн, помоги мне, — сказал Палин, взгляд его приковался к серебристому свету кристалла, который сиял непреодолимо и неистребимо в темноте тени.

— Палин! — захрипел Рейстлин. — Предупреждаю тебя…

Из кончиков пальцев Рейстлина сверкнула молния. Но Палин не отрывал взгляда от жезла. Его сияние стало еще ярче и прекраснее, уничтожив последний страх Палина.

— Паладайн, — прошептал он.

Имя бога милостиво рассеяло звук магического пения, которое раздавалось позади Палина.

Боль была быстрой, внезапной… и сразу закончилась.

Глава 10

Рейстлин стоял один в лаборатории, опираясь на Жезл Магиуса. Свет жезла погас. Верховный маг стоял в темноте такой же густой, как нетронутая пыль, покрывающая пол, оглядывая заклинательные книги, кресло и опущенный тяжелый занавес из пурпурного бархата.

Тишина была почти так же глубока, как и тьма. Рейстлин, затаив дыхание, прислушивался к тишине. Ни одно живое создание не тревожило ее — ни крыса, ни летучая мышь, ни паук; — ибо ни одно живое существо не осмеливалось приблизиться к лаборатории, охраняемой теми, чей дозор будет длиться до скончания мира. Рейстлину показалось, что он слышит один звук — звук оседающей пыли, звук текущего времени…

Устало вздохнув, верховный маг поднял голову, вгляделся в тьму и разорвал многовековое молчание.

— Я сделал то, что ты хотел, — прокричал он. — Ты доволен?

Ответа не было, только мягко перемещалась пыль в вечной ночи.

— Нет, — прошептал Рейстлин. — Ты меня не слышишь. И это так же хорошо, как и справедливо. Ты не подумал, Даламар, что, вызывая мой мираж для своей цели, ты вызовешь и меня! О нет, ученик, — Рейстлин горько улыбнулся, — не гордись собой. Ты хорош, но не настолько. Не твоя магия пробудила меня от долгого сна. Нет, было что-то еще… Он пытался припомнить. — Что я сказал юноше? «Тень в моем сознании»? Да, именно так.

Ах, Даламар, тебе повезло, — верховный маг покачал головой. На секунду темнота осветилась блеском золотистых глаз, горевших внутренним огнем. — Если б он был таким, как я, ты оказался бы в печальном положении, эльф.

Через него я мог бы вернуться. Но как его сострадание и любовь освободили меня из Тьмы, куда я бросил себя сам, так они и связывают меня там по-прежнему.

Свет глаз померк, и тьма вернулась. Рейстлин вздохнул.

— Но все справедливо, — прошептал он. — Я устал, я так устал. Я хочу вернуться к своему сну.

Рейстлин подошел к бархатному занавесу. Положив на него руку, он оглядел лабораторию, которую мог видеть во тьме только в своих памяти и сознании.

— Я лишь хочу, чтобы вы знали, — крикнул Рейстлин, — что я сделал это не для вас, маги! Не для Конклава. Не для своего брата! У меня был еще один долг в жизни, и теперь я его заплатил. Я могу уснуть спокойно.

В темноте Рейстлин не видел жезла, на который опирался. Но это ему было не нужно: он знал каждый изгиб дерева, малейшую неровность на его поверхности. Он любовно поглаживал жезл, тонкие пальцы пробежали по драконьей лапе и по каждой грани холодного, темного кристалла, который держала лапа. Глаза Рейстлина устремились во Тьму, в будущее, которое промелькнуло перед ним светом черной луны.

— Он будет велик в Мастерстве, — сказал Рейстлин с тихой гордостью.

— Величайший из всех когда-либо живших. Он принесет честь и славу нашему занятию. Благодаря ему магия будет жить и процветать в мире. — Голос верховного мага стал тише. — Все счастье и радость в моей жизни, Палин, мне дала магия. Для твоей магии я дарю тебе…

Рейстлин прижал гладкое дерево жезла к щеке. Затем словом команды отправил жезл от себя. Жезл исчез, поглощенныйбесконечной ночью. Голова Рейстлина устало склонилась, он положил руку на занавес и погрузился в сон, слившись воедино с тьмой, безмолвием и пылью.

Глава 11

Палин медленно приходил в сознание. Его первой реакцией был ужас.

Жестокий удар, который сжег и взорвал тело, все-таки не убил! Но Рейстлин не оставит его в живых. Застонав, Палин приподнялся на холодном полу, со страхом ожидая услышать звук магического пения, треск молнии в кончиках тонких пальцев и вновь почувствовать разрывающую, жестокую боль…

Все было тихо… Палин прислушивался, затаив дыхание и дрожа от страха.

Он осторожно открыл глаза. Кругом была такая тьма, что он не видел собственного тела.

— Рейстлин? — прошептал Палин, осторожно поднимая голову с сырого каменного пола. — Дядя?

— Палин! — раздался голос.

Сердце Палина замерло. Он не мог дышать.

— Палин! — закричал голос снова, и в нем были любовь и страдание.

Палин вздохнул с облегчением и, откинувшись на каменный пол, заплакал от радости.

Кто-то тяжело поднимался по ступеням. Факел горел в темноте. Шаги остановились, и факел завибрировал, снова задрожала державшая его рука.

Затем раздался быстрый топот, и факел загорелся над Палином.

— Палин! Сынок! — Палин оказался в руках отца. — Что они сделали с тобой? — закричал Карамон сдавленным голосом, прижимая сына к сильной груди.

Палин не мог говорить. Он просто слушал звук биения отцовского сердца, вдыхал знакомый запах и позволял рукам отца защищать и оберегать его. Палин посмотрел в его бледное страдающее лицо.

— Ничего, отец, — сказал он, мягко отодвигаясь. — Я в порядке. В самом деле. — Сев, он огляделся в замешательстве. — Но где мы?

— Мы снаружи… этого места, — сказал Карамон. Он отпустил сына, но смотрел на него с сомнением и тревогой.

— Снаружи лаборатории, — прошептал Палин, его взгляд удивленно остановился на закрытой двери и двух белых, лишенных тела глазах.

Палин попытался встать.

— Осторожно! — Карамон снова обнял сына.

— Я же сказал, отец. Все в порядке, — твердо произнес Палин, отклоняя помощь отца. — Что произошло? — Он смотрел на опечатанную дверь лаборатории.

Глаза призрака взглянули на Палина не мигая.

— Ты вошел… туда, — сказал Карамон, нахмурившись. — И… дверь захлопнулась! Я пытался войти внутрь… Даламар пропел какие-то заклинания, но дверь не открывалась. Затем пришло много этих, — он указал на белые глаза, — и больше я ничего не помню. Когда очнулся, я был с Даламаром в его кабинете…

— Куда мы сейчас и вернемся, — раздался голос позади них, — если вы окажете любезность разделить со мной завтрак.

— Единственное место, куда мы сейчас пойдем, — это домой, — упрямо произнес Карамон, поворачиваясь к материализовавшемуся Даламару. — И больше никакой магии! — Он свирепо посмотрел на Даламара. — Если понадобится, мы пойдем пешком. Ни мой сын, ни я никогда не вернемся снова ни в одну из этих проклятых башен…

Даламар, не глядя на Карамона, подошел к Палину, который стоял опустив глаза перед волшебником высокого ранга.

Даламар обнял Палина за плечи.

— Квитан, Магиус, — сказал эльф с улыбкой, поцеловав Палина в щеку по эльфскому обычаю.

Палин смотрел на Даламара в смятении. Слова эльфа вертелись в его голове, но он не понимал их смысла. Он говорил немного по-эльфски благодаря другу отца Танису. Но после всего, что случилось, все слова вылетели из памяти. Он судорожно вспоминал, так как Даламар стоял перед ним, усмехаясь.

— Квитан… — повторил Палин, — означает… поздравление.

«Поздравление, Маг…»

Он недоверчиво посмотрел на Даламара.

— Что это значит? — свирепо спросил Карамон эльфа. — Не понимаю…

— Теперь он один из нас, Карамон, — тихо сказал Даламар, взяв Палина за руку и торжественно проведя мимо отца. — Он прошел Испытание.

— Прости, Карамон, что мы заставили тебя вновь пройти через это, — сказал Даламар.

Карамон сидел напротив эльфа за резным столом в роскошно обставленном кабинете. На лице его все еще отражались беспокойство, страх и гнев.

— Но нам всем стало очевидно, что ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы помешать сыну пройти Испытание.

— Вы смеете меня винить за это? — хрипло спросил Карамон. Он встал, подошел к большому окну и стал смотреть на темную тень Шойкановой Рощи внизу.

— Нет, — сказал Даламар, — мы не винили тебя. И поэтому изобрели этот способ, чтобы тебя обмануть.

Гневно нахмурившись, Карамон повернулся, указывая пальцем на Даламара:

— Ты не имел права! Он слишком молод! Он мог умереть!

— Да, — тихо сказал Даламар. — Но это риск, с которым мы все сталкиваемся. С этим риском сталкиваются и твои старшие сыновья, когда ты отправляешь их на битву.

— Это другое. — Карамон отвернулся, потемнев лицом.

Палин сидел в кресле со стаканом нетронутого вина. Он изумленно осматривался, словно все еще не верил в происшедшее.

— Из-за Рейстлина? — улыбнулся Даламар. — Палин действительно одарен, Карамон, так же как и его дядя. Для него, как и для Рейстлина, возможен лишь один выбор — магия. Но в Палине сильна любовь к семье. Он сделал бы выбор, который разбил бы его сердце.

Карамон склонил голову. Палин поставил вино на стол и подошел к отцу.

Карамон обнял сына.

— Даламар прав, — сказал Карамон хрипло. — Я хотел, чтобы тебе было хорошо, и я боялся… боялся потерять тебя из-за магии, как потерял его… Прости, Палин.

В ответ Палин обнял отца.

— Итак, ты прошел Испытание! Я горжусь тобой, сын! Так горжусь…

— Спасибо, отец! Мне нечего тебе прощать. Я наконец понимаю тебя…

— Последние слова были не слышны из-за крепких объятий отца и сына.

Затем Карамон вернулся к окну и, вновь нахмурившись, устремил взгляд на Шойканову Рощу.

Палин, повернувшись к Даламару, смотрел на эльфа изумленно.

— Испытание, — произнес Палин неуверенно, — кажется настолько реальным! Однако я здесь… Рейстлин меня не убил…

— Рейстлин! — Карамон побледнел, с тревогой оглядевшись вокруг.

— Успокойся, друг мой, — сказал Даламар, поднимая тонкую руку. — Испытание различно для каждого, кто его проходит, Палин. Для одних оно очень реально и может иметь ощутимые катастрофические последствия. Твой дядя, например, едва выжил после встречи с одним из моих сородичей.

Испытание Юстариуса оставило его хромым. Но для других Испытание проходит только в их сознании. — Лицо Даламара напряглось, голос задрожал от воспоминания о боли. — И это может воздействовать иногда хуже, чем другие Испытания…

— Итак, все это было в моем сознании. Я не ходил в Бездну? Моего дяди в действительности там не было?

— Да, Палин, — сказал Даламар, уже успокоившись. — Рейстлин мертв.

У нас не было причин думать иначе, несмотря на то что мы вам сказали. Мы не знаем, конечно, наверняка, но полагаем, что видение, которое описал твой отец, истинно, данное ему Паладайном, чтобы облегчить горе. Когда мы сказали, что у насесть знаки того, что Рейстлин жив, все это было частью ловушки, чтобы привести вас сюда. Не было никаких знаков. Если Рейстлин сегодня и жив, то только в наших легендах…

— И в нашей памяти, — прошептал Карамон.

— Но он казался таким реальным! — запротестовал Палин. — Я чувствовал мягкий бархат в своих пальцах, жгучее прикосновение руки, прохладность и гладкость дерева Жезла Магиуса, видел золотистые глаза, ощущал запах розовых лепестков, пряностей, крови…

— Я знаю, — сказал Даламар, вздохнув. — Но это был мираж. Страж стоит перед Дверью, которая по-прежнему опечатана. И так будет вечно. Ты никогда не входил даже в лабораторию, не то что в Бездну.

— Но я же видел, как он входил, — сказал Карамон.

— Это часть миража. Я один видел сквозь него. Я сам помогал его создавать. Все было устроено очень реалистично, Палин. Ты никогда не забудешь об этом. Испытание не только судит твое искусство мага, но и, что более важно, открывает что-то тебе самому в себе. Ты должен был открыть две вещи — правду о дяде и правду о себе.

«Знать правду о себе…» — раздался эхом голос Рейстлина.

— Теперь я знаю, чему я предан. — Палин разгладил складки белой мантии. — Как сказал Морской волшебник, я буду служить миру, тем самым служа себе.

Даламар улыбнулся:

— А теперь, я знаю, ты жаждешь вернуться домой, юный маг. Я больше не держу вас. Я почти сожалею, что ты не сделал другой выбор, Палин, — сказал эльф, пожав плечами. — Я был бы рад иметь тебя своим учеником. Но ты станешь достойным противником. Для меня было честью содействовать твоему успеху. — Даламар протянул руку.

— Спасибо, — сказал Палин, вспыхнув. Он благодарно сжал руку Даламара. — Спасибо… за все.

Карамон подошел к сыну и тоже пожал руку эльфа, почти утонувшую в могучей ладони Карамона.

— Думаю, я позволю тебе воспользоваться… твоей магией… чтобы отправить нас в Утеху. Тика, должно быть, заболела от переживаний…

— Отлично, — сказал Даламар, обменявшись улыбкой с Палином. — Встаньте плотнее. Прощай, Палин. Увидимся в Вайретской Башне.

Но тут раздался стук в дверь.

— Что еще? — спросил недовольно Даламар. — Я дал приказ, чтобы нас не беспокоили!

Дверь открылась сама, очевидно. Из темноты блестели два глаза.

— Прости, господин, — сказал призрак. — Но мне приказано передать молодому магу прощальный подарок.

— Приказано кем? — Глаза Даламара сверкнули. — Юстариусом? Неужели он посмел вступить в Башню без моего позволения…

— Нет, господин, — сказал призрак, паря по комнате. Холодный взгляд остановился на Палине. Призрак медленно приблизился к нему, протянув бесплотную руку. Карамон быстро встал между ним и сыном.

— Нет, отец, — твердо сказал Палин. — Отойди, он не причинит мне вреда. Что у тебя для меня? — спросил он у призрака.

В ответ лишенная плоти рука сделала магический знак, и в ней возник Жезл Магиуса.

Карамон изумленно отступил назад. Даламар холодно смотрел на призрак.

— Ты пренебрег своими обязанностями! — В голосе эльфа звучал гнев.

— Клянусь именем нашей Темной Королевы, я пошлю тебя за это на вечные муки в Бездну!

— Я не пренебрег обязанностями, — ответил Страж, его глухой голос напомнил Палину о сферах, в которые он входил, если это был не мираж. — Дверь лаборатории по-прежнему закрыта. Ключ здесь. — Страж показал серебряный ключ на призрачной ладони. — Ничто не изменилось. Ни одно живое существо не вошло внутрь.

— Тогда кто… — начал Даламар свирепо. Внезапно его голос оборвался, лицо побледнело. — Ни одно живое существо…

Потрясенный эльф опустился в кресло, глядя на жезл широко раскрытыми глазами.

— Это твое, Палин, как было обещано, — сказал призрак, передавая жезл юному магу.

Палин взял его дрожащей рукой. Кристалл вспыхнул ясным огнем, излучающим холодное чистое серебристое сияние.

— Подарок от истинного Хозяина Башни, — добавил призрак холодным тоном. — Вместе с ним и его благословение.

Белые глаза почтительно поклонились и удалились.

Держа жезл в руке, Палин вопросительно посмотрел на отца.

Карамон улыбнулся сквозь слезы.

— Пойдем домой, — тихо сказал он, положив руку на плечо сына.

Спорщики

Предисловие (Или послесловие, что тоже вполне может быть)

Братья стояли на причале и глядели вслед удаляющемуся судну.

— Ну и маг из тебя! — проговорил Танин. — Ты с самого начала должен был заметить, что с гномом не все в порядке.

— Я? — возмутился Палин. — Начнем с того, что по твоей милости мы ввязались в эту дурацкую историю. Приключения всегда начинаются подобным образом. — Молодой волшебник попытался передразнить голос старшего брата.

— Ладно вам, — начал Стурм, стараясь примирить спорщиков.

— Заткнись! — Оба брата теперь набросились на него. — Ты первый влез в этот глупый спор!

Братья, уперев руки в боки, гневно взирали друг на друга. Соленый бриз слегка трепал длинные пряди рыжих волос двух старших братьев и обтягивал длинные белые одежды вокруг тоненьких ног младшего.

Их прервал разнесшийся поверх пляшущих волн звонкий крик:

— Прощайте, друзья! Прощайте! Это была хорошая попытка. Может, когда-нибудь еще раз попробуем!

— Только через мой труп! — будто сговорившись, хором крикнули три брата и, кисло улыбаясь, принялись Как-то вяло махать руками на прощание.

— Тут у нас полное согласие, — усмехнулся Стурм. — И я знаю еще одно.

Братья рады были отвести взгляд от грузно качающегося на волнах парусника.

— О чем ты?

— Да о том, что мы никогда не расскажем о случившемся ни одной живой душе! — Стурм говорил тихо. Два брата оглянулись и посмотрели на зевак, столпившихся на причале. Зеваки глазели на корабль и смеялись. Некоторые из них, бросая косые взгляды на братьев, показывали на них пальцем и с трудом подавляли смешки.

С горестной улыбкой Танин вытянул вперед правую руку. Стурм положил правую ладонь на ладонь брата, а Палин положил свою руку сверху.

— Согласен, — сурово произнес каждый из них.

Глава 1 Дуган Алый Молот

— Приключения всегда начинаются подобным образом, — проговорил Танин, деловито оглядывая постоялый двор.

— Надеюсь, ты не говоришь это серьезно! — в ужасе воскликнул Палин.

— Я даже лошадь не поставлю в такой грязи, а ты хочешь, чтобы мы тут заночевали!

— В действительности, — доложил Стурм, появляясь из-за угла строения, после того как совершил краткий осмотр постоялого двора, — в конюшне чисто, по сравнению с самой гостиницей, и запах там намного лучше.

Предлагаю спать там, а лошадей поставить в трактире.

Трактир, расположенный у причала в приморском городке Санкристе, имел в точности такой же убогий, потрепанный вид, как и те немногие завсегдатаи, что плелись туда. Окна, выходящие на причал, были маленькими, они будто сощурились и окосели, слишком долго всматриваясь в морскую даль.

Свет изнутри едва просачивался сквозь грязные стекла. Само здание, сильно побитое ветром и песком, притаилось в тени на краю переулка, будто разбойник, поджидающий очередную жертву. Даже название «Латаный стаксель» звучало Как-то зловеще.

— Я так и думал, что младший брат начнет жаловаться, — едко заметил Танин, слез с коня и посмотрел на Стурма. — Он соскучился по белым простынкам, которые мама поправляет ему ночью. Но я не ожидал этого от тебя, Стурм Маджере.

— У меня нет возражений, — непринужденно ответил Стурм, слез с лошади и начал развязывать мешок, — Я так просто сказал. Нам все равно выбирать не из чего, — добавил он, вынув небольшой кожаный кошелек и встряхнув его. Там, откуда следовало бы донестись звону монет, лишь что-то жалко звякнуло. — Сегодня простыней не будет, Палин. — Он улыбнулся младшему брату, который все еще с безутешным видом сидел на лошади. — Подумай, однако, о завтрашней ночи. Мы будем в замке Ут-Вистан, в гостях у князя Гунтара. Там ждут не только белые простыни, но, возможно, и розовые лепестки, рассыпанные по постели.

— Не помру я без белых простыней, — ответил уязвленный Палин. — Однако простое постельное белье было бы приятным разнообразием! И я бы предпочел спать на кровати, где матрац не кишит живностью! — Он раздраженно засунул руку под белый балахон и почесался.

— Воин должен привыкать ко всему, — произнес Танин голосом старшего брата, знающего жизнь, отчего Палину захотелось толкнуть его в корыто с водой. — Если во время твоего первого похода на тебя нападут только клопы, можешь считать себя счастливчиком.

— Похода? — горько проговорил Палин, сползая с седла. — Сопровождать тебя и Стурма в замок Ут-Вистан, где вас должны посвятить в рыцари? Это не поход! Пока что все происходило как на прогулке кендеров. И вы и отец знали, что так и будет, когда решили взять меня с собой!

Единственная опасность, грозившая нам с тех пор, как мы выехали из дому, исходила со стороны кабатчицы, которая пыталась отрезать кухонным ножом Стурму уши!

— Такую ошибку каждый мог допустить, — пробормотал Стурм, покраснев. — Я вам уже говорил!.. Я хотел взять кружки. Просто она, как вы бы сказали, девушка пухлая, и, когда она нагнулась надо мной, держа поднос, я всего лишь не обратил внимания на то, что делал…

— Ты прекрасно обратил на это внимание! — сурово сказал Палин. — Даже когда она набросилась на тебя с ножом, нам пришлось оттаскивать тебя оттуда! И глаза у тебя были размером с твой щит.

— Ладно, по крайней мере я интересуюсь этим, — ответил раздраженно Стурм. — В отличие от некоторых, кто считает себя чересчур уж воспитанным…

— У каждого есть свои принципы! — оборвал его Палин. — Я не падаю с ног от первой попавшейся пухлой блондинки, которая хихикнет в мою сторону…

— Прекратите! — устало приказал Танин. — Стурм, отведи лошадей и распорядись, чтобы их почистили и накормили. Палин, иди со мной.

Палин и Стурм явно были готовы кинуться на брата, так что голос Танина сделался строже:

— Вспомните о том, что наказывал отец.

Братья вспомнили. Стурм, все еще ворча, схватил поводья и повел лошадей в конюшню. Палин сдержал едкое замечание и двинулся следом за братом.

Танин, хоть и уродился вспыльчивым в свою мать, все же унаследовал немало других качеств. Характером он больше походил на человека, в честь которого был назван, — самого близкого друга родителей, Таниса Полуэльфа.

Танин прямо-таки был готов молиться на своего героя и изо всех сил старался ему подражать. И как следствие — двадцатичетырехлетний парень вполне серьезно принимал роль вожака и старшего брата. Это хорошо делать, когда есть младший брат. Любящий развлечения Стурм являлся почти что воплощением своего отца, унаследовав веселый, беззаботный характер Карамона.

Не желая самостоятельно принимать решения, Стурм обычно беспрекословно подчинялся Танину. Но Палин, которому было всего двадцать лет, обладал острым умом своего дяди, могущественного архимага Рейстлина.

Палин любил своих братьев, но его уязвляло властное покровительство Танина и безмерно раздражало крайне несерьезное отношение к жизни Стурма.

В конце концов, это был «первый поход» Палина, о чем Танин не забывал напоминать ему, по крайней мере, один раз в час. Месяц назад юный маг прошел суровое Испытание в Башне Высшего Волшебства в Палантасе. Теперь он — полноправный член ордена колдунов на Кринне. Но это почему-то особого удовольствия не приносило. Чувствовал он себя грустно и подавленно. В течение нескольких лет его величайшей целью было выдержать Испытание.

Цель, которая, будучи достигнутой, должна открыть бесчисленное множество дверей.

* * *

Она не открыла ни одной двери. Конечно, Палин считался теперь молодым магом. Сил пока у него было не много, он мог пользоваться лишь простенькими заклятиями. В идеале он должен поступить в ученики к какому-нибудь искусному архимагу, который возьмет над ним покровительство.

Однако ни одному архимагу не потребовались его услуги. У Палина было достаточно ума, чтобы понять почему.

Его дядя Рейстлин был величайшим из когда-либо живших на Кринне волшебников. Он облачился в Черные Мантии Зла и бросил вызов самой Владычице Тьмы, желая править миром. Попытка эта закончилась его гибелью.

Хотя Палин носил Белые Мантии Добра, он понимал: в ордене найдутся те, кто не поверит в его честность и добросердечие. Не поверит никогда. Палин обладал колдовским жезлом — могущественным Жезлом Магиуса, переданным ему при загадочных обстоятельствах в Башне Высшего Волшебства. Среди членов Совета уже бродили слухи относительно того, как Палин мог заполучить этот жезл. Жезл все-таки находился в помещении, закрытом страшным заклятием.

Нет, все, чего он сумеет достичь, Палин хорошо это понимал, он достигнет так же, как и его дядя, — изучая, работая и борясь в одиночку.

Но все это в будущем. А пока нужно быть довольным тем, что едет он вместе с братьями. Его отец, Карамон, являвшийся, как и его брат-близнец Рейстлин, героем Войны Копья, имел на этот счет твердое мнение. Палин не знает мира. Он все время просидел, уткнувшись в книги, погруженный в свои занятия. Если он поедет в Санкрист, то должен подчиниться авторитету Танина, доверившись руководству и защите братьев.

Палин поклялся своему отцу священной клятвой в том, что будет слушаться братьев, так же как Танин и Стурм поклялись в том, что будут его защищать. В действительности взаимная любовь братьев делала клятву излишней — Карамон понимал это. Но отец прекрасно сознавал, что первое совместное путешествие станет испытанием для братской любви. Палину, самому умному из братьев, не терпелось утвердить себя — не терпелось вплоть до безрассудства и глупости.

«Палин должен чтить достоинство других людей, научиться уважать их за знания, даже если они не соображают так же быстро, как он, — говорил Карамон Тике, с сожалением вспоминая своего брата-близнеца, который так и не выучил этот урок. — А Стурму и Танину надо научиться уважать его, надо понять то, что они не могут решить всех задач ударом меча. Но прежде всего им надо научиться доверять друг другу! И пусть боги будут с ними».

Он не узнает о том, какая ирония заключалась в этом пожелании.

В самом начале пути стало ясно, что ни один из этих уроков не дастся легко. Двое старших братьев решили между собой (не сказав, конечно, об этом отцу), что это путешествие должно «сделать мужчиной» их заучившегося братика.

Но их взгляды на то, что означало «быть мужчиной», расходились со взглядом Палина. Действительно, насколько он мог видеть, «быть мужчиной» означало ловить под одеждой блох, жевать плохую еду, хлебать скверный эль и общаться с женщинами сомнительного поведения. Как раз об этом Палин собирался высказаться, когда Танин проговорил краешком губ: «Веди себя как мужчина!» после того как оба брата вошли в дверь трактира.

Но Палин не стал раскрывать рта. Он с братьями входил в незнакомый трактир, расположенный в считающейся неспокойной части Санкриста. Юный маг учился достаточно, чтобы понимать, что сама их жизнь может зависеть от того, насколько дружно он смогут противостоять опасности.

Это братьям, несмотря на все их различие, удавалось вполне успешно.

Так успешно, на самом деле, что с ними не случилось никаких неприятностей во время долгого путешествия из Соласа на север. Старшие братья были крупными и крепкими, унаследовав силу и сложение Карамона. Опытные воины, они гордились полученными в боях шрамами и носили свои мечи с ловкой непринужденностью. Самый младший брат, Палин, был высок и хорошо сложен, но имел хрупкое тело человека, привыкшего больше к книгам, чем к оружию.

Однако любой, кто вдруг посчитает его легкой добычей, может взглянуть на приятное серьезное лицо этого молодого человека, заметить пронизывающий взгляд ясных глаз и подумать еще раз, прежде чем напрашиваться на неприятности.

Впечатление это, возможно, усиливал еще и Жезл Магиуса, который Палин носил с собой. Сделанный из простого дерева, украшенный ограненным кристаллом, который держит золотая лапа дракона, посох не проявлял никаких волшебных свойств. Но его окружала темная невидимая аура, связанная, вероятно, с покойным хозяином жезла, которую тут же с тревогой ощущали те, кто на него смотрел.

Палин никогда не расставался с жезлом. Если он не держал его, то жезл лежал рядом, и юный маг часто протягивал к нему руку и трогал для успокоения.

В этот вечер, как и в другие вечера, вид Танина и Палина, вошедших в трактир, не произвел сильного впечатления на находившихся внутри, кроме как на одну компанию. Невысокие, но кряжистые человечки, сидевшие за грязным столом в углу, немедленно принялись шепотом что-то обсуждать, отчаянно жестикулируя. Шепот перерос в негромкое бормотание, после того как вошел Стурм и присоединился к братьям. Незнакомцы стали усердно толкать локтями того, кто сидел ближе всех к стене и чье лицо, чуть ли не до бровей заросшее густой черной бородой, скрывала глубокая тень.

— Да вижу, вижу! — проворчал он. — Думаете, они подойдут?

Все остальные за столом с жаром залопотали. Загадочные коротышки были закутаны в коричневые халаты, так что черты лиц и даже руки или ноги разглядеть невозможно.

Человек в углу окинул молодых людей хитрым, внимательным, оценивающим взглядом. Существа в коричневых халатах продолжали болтать.

— Заткнитесь, негодяи, — раздраженно рявкнул более крупный человек.

— Вы привлечете их внимание.

Человечки в коричневых халатах затихли, умолкли так резко, будто свалились в колодец. Естественно, неожиданно наступившая тишина заставила всех в трактире, включая и трех молодых людей, обернуться и посмотреть на них.

— Ну вот, это все-таки случилось! — прорычал человек к тени. Два одетых в коричневое существа повесили головы, третье, однако, было настроено спорить. — Замолчи! Я все исправлю!

Наклонившись вперед так, чтобы на него падал свет, он с радушной улыбкой поднял кружку и весело произнес:

— Дуган Алый Молот к вашим услугам, молодые господа. Не выпьете ли со старым гномом?

— Выпьем, и с удовольствием, — вежливо ответил Танин.

— Выпустите меня, проворчал гном, обращаясь к существам в коричневых халатах, которые так тесно сидели за столом, что даже невозможно было сказать, сколько их там. После стонов, ругательств и возгласов вроде «ой, моя нога, ты, кувалдоголовый» или «осторожнее со своей бородой, мозги кузнечные», гном вылез — немного раскрасневшись и запыхавшись — из-за стола. Крикнув трактирщику, чтобы подали «специальное для него», он подошел с кружкой к столу, за которым уселись молодые люди.

Все остальные в трактире, матросы и местные жители в основном, возобновили собственные беседы, предмет которых, как показалось Палину, имел злодейский характер, если судить по суровому, злобному выражению на лицах. Другие посетители не приветствовали братьев, и их явно не заинтересовали ни гном, ни его компания. Некоторые бросили угрюмые взгляды на Дугана. Но это ничуть не смутило гнома. Пододвинув высокий табурет, который компенсировал недостаток в росте, полный и роскошно разодетый (по крайней мере, для гнома) Дуган плюхнулся за стол братьев.

— Что будете, господа? — спросил гном. — Напиток моего народа? У вас хороший вкус! Нет ничего лучше настоявшейся грибной браги из Торбардина.

Дуган широко улыбнулся братьям, когда к столу подшаркал трактирщик и принес в руке три кружки. Поставив их, он шлепнул на стол перед гномом большую глиняную бутылку, заткнутую пробкой. Дуган вынул пробку и с таким наслаждением шумно втянул в себя аромат, что у Стурма потекли слюнки.

— Да, превосходная, — произнес довольный гном. — Давайте сюда кружки, господа. Не стесняйтесь. Там, откуда это принесли, хватит на всех и еще останется. Я, однако, не пью с незнакомыми, так что скажите мне свои имена.

— Танин Маджере, а это мои братья, Стурм и Палин, — сказал Танин, с радостью пододвигая кружку. Кружка Стурма была уже у гнома в руке.

— Я буду вино, спасибо, — натянуто произнес Палин. Затем добавил вполголоса:

— Вы же знаете, как отец относится к этому напитку.

Танин ответил ледяным взглядом, а Стурм расхохотался.

— Ай, успокойся Палин! — сказал Стурм. — Кружка или две браги еще никому не повредили.

— Правильно! — подхватил Дуган. — Поможет от того, что тебя беспокоит, как говорил мой отец. Этот чудесный эликсир излечит и разбитую голову, и разбитое сердце. Попробуй, юный волшебник. Если твой отец — Герой Копья Карамон Маджере, то он в свое время поднял не одну кружку, если все рассказы о нем правда!

— Я буду вино, — повторил Палин, упорно не обращая внимания на тычки и пинки братьев.

— Возможно, даже лучше для молодого человека, — сказал Дуган, подмигивая Танину. — Трактирщик, вино для юноши!

Палин покраснел от стыда, но он мало что мог сказать, понимая, что уже сказал слишком много. Смущенный, он взял кружку и ссутулился в своем белом балахоне, не смея поглядеть вокруг. Ему казалось, что все в трактире смеются над ним.

— Значит, ты слышал о нашем отце? — спросил вдруг Танин, меняя тему разговора.

— Кто же не слышал о Карамоне, Герое Копья? — произнес Дуган. — За его здоровье! — Подняв кружку, гном принялся пить брагу, то же самое сделали Танин и Стурм. После того как все трое поставили кружки, не было никаких звуков, кроме судорожных глотков воздуха. Затем последовали три довольные отрыжки.

— Хороша проклятая! — прохрипел Стурм, протирая затекшие слезами глаза.

— Не пил ничего лучше! — заявил Танин, делая глубокий вдох.

— Пей! — сказал гном Палину. — Ты же выпьешь за своего отца?

— Конечно, выпьет, правда, Палин? — спросил Танин опасно-ласковым голосом.

Палин послушно отхлебнул вина за здоровье отца. После этого остальные быстро позабыли о юном колдуне, втянувшись в разговор о частях света, в которых каждый побывал недавно, и о том, что и где происходит. Палин, не имея возможности принимать участия в беседе, принялся разглядывать гнома.

Дуган был выше большинства подземных обитателей, которых встречал молодой человек, и хотя он называл себя старым, ему не могло быть больше сотни лет, и, как считается, в этом возрасте гномы лишь едва достигают зрелости.

Борода явно представляла собой предмет его гордости: он часто ее поглаживал, не упуская случая привлечь к ней внимание, когда это возможно.

Черная и лоснящаяся, роскошная густая борода буйно ниспадала на грудь и спускалась ниже пояса. Волосы так же, как и борода были черными и кудрявыми и почти такими же длинными. Как почти все гномы, он был кругленьким и, вероятно, уже много лет не видел носков своих ботинок из-за круглого живота. Однако в отличие от большинства гномов одет он был так роскошно, что наряд его вполне сгодился бы и правителю Палантаса.

Наряженный в красный бархатный камзол, красные бархатные бриджи, черные чулки, черные ботинки с красными каблуками и шелковую рубашку с кружевными рукавами — в рубашку, которая когда-то могла даже оказаться белой, но сейчас была заляпана грязью, напитками и, вполне возможно, остатками обеда, — Дуган представлял собой удивительное зрелище.

Замечателен он был и в других отношениях. Большинство гномов замкнуты и угрюмы в окружении представителей других народов, но Дуган был весел, словоохотлив, да и вообще оказался самым занятным из всех, с кем братья познакомились во время своих путешествий. Ему, в свою очередь, явно нравилась их компания.

— Клянусь Реорксом, — восхищенно произнес гном, глядя на то, как Танин и Стурм осушают свои кружки, — вы в моем вкусе. Одно удовольствие пить с настоящими мужчинами.

Стурм просиял.

— С нами не многие сравнятся, — принялся хвастать он, давая знак гному, чтобы тот налил еще. — Так что лучше будь осторожнее, Дуган, и не гонись за нами.

— Не гнаться! Посмотрите, кто это говорит! — Гном заорал так громко, что взгляды всех находившихся в трактире устремились на них, включая и коротышек, одетых в коричневые халаты. — Человек никогда не выпьет этой браги больше, чем гном!

Танин подмигнул, взглянув на Стурма, хотя и сохранил лицо серьезным.

— Ты только что встретил двух таких людей, Дуган Алый Молот, — сказал он, откинувшись на спинку стула так, что тот заскрипел под его весом. — Мы перепили многих гномов, Стурм и я, так что они оказывались под столом, а мы еще достаточно трезвыми для того, чтобы довести их до кровати.

— А я, — ответил Дуган, сжав кулаки и побагровев, — перепил десять крепких человек, так что они оказались под столом, а я не только довел их до кроватей, но и надел на них ночные рубашки и вдобавок прибрал у них в комнатах!

— С нами у тебя этого не выйдет! — торжественно заверил Танин.

— Спорим? — предложил гном слегка заплетающимся языком.

— Значит, пари? — воскликнул Стурм.

— Пари! — заорал Дуган.

— Назови правила и ставки! — сказал Танин, склоняясь вперед.

Дуган задумчиво погладил бороду.

— Каждый пьет по одной, кружку за кружкой…

— Ха! — расхохотался Стурм.

— …кружку за кружкой, — невозмутимо продолжал гном, — пока ваши безбородые лица не уткнутся в пол.

— В пол уткнется твоя борода, а не наши лица, гном, — заявил Стурм.

— Каковы ставки?

Дуган подумал.

— Победитель будет иметь огромное удовольствие помочь проигравшим добраться до кроватей, — сказал он после паузы, накручивая на палец длинный ус.

— А проигравший оплачивает за всех счет, — добавил Танин.

— Согласен, — произнес гном, улыбнувшись, и протянул руку.

— Согласны, — сказали вместе Танин и Стурм. Каждый из них пожал руку Дугану, после чего гном протянул руку Палину.

— Я в этом не участвую! — подчеркнуто сухо заявил Палин, гневно глядя на братьев. — Танин, — произнес он тихо, — вспомни о наших средствах. Если вы проиграете, то мы…

— Младший брат, — оборвал его Танин, налившись краской от злости, — когда мы в следующий раз соберемся в путешествие, напомни мне оставить тебя дома, а с собой взять жреца культа Паладайна! Проповедей будет меньше, а веселья больше.

— Ты не имеешь права так мне говорить! — воскликнул Палин.

— Вы должны быть все втроем, — перебил их Дуган, качая головой, — или я отказываюсь от спора. Нет ничего особенного в том, чтобы гному перепить двух человек. И это должна быть брага подгорного народа. Он с таким же успехом может пить и материнское молоко, как и эту воду эльфов («вода эльфов» — так гномы называют вино, которое терпеть не могут).

— Я не стану это пить… — начал Палин.

— Палин, — голос Танина был суров и спокоен, — ты нас позоришь!

Если не можешь веселиться, отправляйся в свою комнату!

Рассерженный Палин уже начал вставать, но Стурм ухватил его за рукав.

— Да ладно тебе, Палин, — весело сказал брат. — Расслабься!

Клянусь бородой Реоркса! Отец не войдет сквозь ту дверь! — Он потянул Палина за рукав так, что тому снова пришлось сесть на место. — Ты слишком много учился. Мозги у тебя заросли паутиной. На, попробуй. Мы больше ничего и не просим. Если не понравится, мы и слова об этом больше не скажем.

Пододвинув младшему брату полную кружку, Стурм склонился к уху Палина и зашептал:

— Не выводи Танина из себя, ладно? Ты же знаешь, какой он, когда надуется, а нам с ним еще ехать до самого замка князя Гунтара. Старший брат заботится о твоей же пользе. Мы оба заботимся. Мы просто хотим, чтобы ты немного повеселился, и все. Попробуй, а?

Взглянув на Танина, Палин увидел, что лицо брата сурово и угрюмо.

«Может, Стурм прав, — подумал Палин. — Может, и правда мне следует расслабиться и повеселиться. Танин говорил больше чем наполовину серьезно, когда сказал, что в следующий раз оставит меня дома. Раньше он так никогда не разговаривал. Это все из-за того, что я хотел, чтобы они приняли меня всерьез, перестали относиться ко мне как к ребенку. Вероятно, я действительно зашел слишком далеко…»

Заставив себя рассмеяться, Палин поднял кружку.

— За моих братьев, — проговорил он грубым голосом и с удовольствием заметил, что зеленые глаза Танина просветлели, а лицо Стурма расплылось в широкой улыбке. Поднеся кружку к губам, Палин хлебнул этого, с дурной славой, напитка, известного как брага гномов.

Вкус оказался неплох, даже приятен: странный букет, который заставлял думать о подземных домах гномов в Торбардине. Подержав напиток во рту, Палин, приятно удивленный, кивнул и проглотил…

Юному магу вдруг показалось, что в голове у него взорвалась шаровая молния. Во рту вспыхнуло пламя. Огонь вырвался из ушей и ноздрей, загудел в горле и опалил желудок. Он не мог дышать, ничего не видел. Он сейчас умрет, он понимал это… в любой момент… здесь, в этом грязном, забытом богами трактире…

Кто-то — у Палина было смутное подозрение, что это Стурм, — колотил его по спине, и наконец он оказался в состоянии сделать вдох.

— Приятно видеть, когда человеку нравится то, что он пьет, — вполне серьезно сказал Дуган. — Теперь моя очередь. За юного мага! — Гном поднес кружку к губам, запрокинул голову и осушил емкость одним глотком.

Когда "лицо его показалось снова, глаза слезились, а большой нос-картошка приобрел ярко-красный цвет. — Э-х-х-х! — выдохнул он, пытаясь проморгаться, и вытер рот концом бороды.

— За здоровье, — воскликнули Стурм и Танин, поднимая кружки, — нашего брата-волшебника!

Они тоже осушили кружки, хотя и не так быстро, как гном, но все же не прерываясь для того, чтобы сделать вдох.

— Спасибо, — проговорил Палин, глубоко растроганный. Он осторожно сделал еще один глоток. На этот раз результат оказался не столь ужасным. В действительности было даже приятно. Палин снова глотнул, затем еще раз и наконец осушил кружку. Поставив ее на стол под приветствия своих братьев и Дугана, молодой человек почувствовал во всем теле приятное тепло. Кровь закипела в жилах. Танин глядел на него с гордостью; Стурм вновь ему подлил. Дуган опрокинул в себя еще две кружки подряд, Стурм и Танин выпили свои, и опять настала очередь Палина. Он поднес кружку к губам…

Палин сидел с блаженной улыбкой на устах. Он любил Танина и Стурма больше всех на свете и стал говорить им об этом, и наконец совсем расчувствовался, уткнулся в широкое плечо Стурма и заплакал. Но нет! Он еще кого-то любит… Гнома…

Он поднялся на ноги и пошел вокруг стола, чтобы пожать гному руку. Он даже произнес речь. «Верные друзья… вечные друзья, как его отец и друг отца… старый Флинт, гном…» Он пошел назад к своему стулу, только там было уже четыре стула вместо одного. Выбрав один, Палин сел, промахнулся и очутился бы на полу, если б Танин не подхватил его. Он выпил еще одну кружку, глядя на братьев и на своего нового друга глазами, полными слез любви.

— Я говорю вам, друзья, — Палину казалось, что голос Дугана доносится откуда-то издалека, — люблю вас, как собственных сыновей. И должен сказать, что столько вам никогда не выпить.

— Н-е-е-е! — оскорбленно заорал Стурм и ударил кулаком по столу.

— От тебя мы не отстанем, — проговорил Танин, тяжело дыша, с лиловым лицом.

— Правильно, — сказал Палин, ударяя по столу, точнее, он ударил бы, если бы стол неожиданно необъяснимым образом не отпрыгнул в сторону.

И вот Палин уже лежит на полу и думает о том, что это очень интересное место и что здесь намного безопаснее, чем там, на четырех стульях, где столы прыгают… Посмотрев вокруг, он разглядел рядом с собой на полу свой жезл. Он протянул к жезлу руку и нежно погладил его.

— Ширак! — выговорил Палин, и кристалл на жезле вспыхнул ярким светом. Он услышал, что это вызвало суматоху; где-то рядом заговорили высокие писклявые голоски. Палин захихикал и уже не мог остановиться.

Откуда-то с огромной высоты до него донесся голос Дугана:

— Теперь в кровати, — сказал гном, — и хорошенько выспаться!

И, если и присутствовала злорадная нотка в хриплом голосе и даже явно слышался ликующий смех, Палин не обратил на это никакого внимания. Гном — его друг, его брат. Он любит его как брата, как своих дорогих братьев…

Палин опустил голову на прохладное дерево жезла. Закрыв глаза, он переместился в другой мир — мир маленьких, в коричневых халатах, существ, которые подняли его и побежали с ним…

Глава 2 Тяжкое похмелье

Мир крутило, раскачивало и ломало, и вместе с ним за компанию крутило Палину желудок и ломало все кости. Палин перекатился на бок, его стошнило.

Открыть глаза можно было лишь с помощью стамески, казалось, они схватились как камин в стенной кладке. Палину хотелось поскорее умереть, чтобы прекратить страдания.

С невероятным трудом рвоту удалось унять. Осознав, что внутренности все-таки остались на месте, Палин со стоном перекатился на спину. Голова начала немного проясняться, и он вдруг понял, когда попытался пошевелиться, что руки связаны за спиной. В замутненном мозгу вспыхнул страх, и вспышка эта разогнала туман от браги гномов. Он не чувствовал своих ног и сообразил, что веревка, связывающая щиколотки, нарушила кровообращение. Скрипнув зубами, он немного поворочался, пошевелил пальцами ног в мягких кожаных сапогах и сморщился, когда почувствовал покалывание, говорящее о том, что движение крови восстанавливается.

Он лежал на деревянной доске, как ему удалось определить, пощупав ее руками под собой. Доска странно двигалась, она раскачивалась вперед-назад, и вслед за этим жутко раскалывалась голова Палина. И звуки, и запахи тоже были странными — скрип дерева, загадочные плеск и бульканье и время от времени оглушительный рев, глухие удары, грохот, будто несется табун лошадей, или, от этой мысли у Палина перехватило дыхание, или похожий на тот, что описывал отец, рассказывая о нападении драконов. Молодой человек осторожно открыл глаза.

Он тут же закрыл их снова. Солнечный свет, льющийся через маленькое круглое окошечко, пронзил его мозг, как стрела, глаза тут же стало резать.

Доска качнулась в одну, затем в другую сторону, и Палина опять начало рвать.

Когда он несколько оправился и решил, что не умрет в ближайшие десять секунд — о чем очень сожалел, — Палин подготовил себя к тому, чтобы вновь открыть глаза.

Это ему удалось, но ценой страшного приступа рвоты. К счастью или к несчастью, желудок вывернуло начисто, так что вскоре Палин смог кое-как отдышаться и оглядеться. Лежал он, как и предполагал, на доске. Доска приделана к вогнутой деревянной стене небольшого помещения и явно была задумана как грубая кровать. Вдоль стен этого странной формы помещения находилось еще несколько досок, и там Палин увидел своих братьев, лежащих без сознания, связанных, как и он, по рукам и ногам. Другой мебели в помещении не было, кроме нескольких деревянных сундуков, которые почему-то странно елозили по полу.

Палину стоило лишь раз взглянуть сквозь маленькое круглое окно напротив, чтобы самые худшие его подозрения подтвердились. Вначале он увидел лишь голубое небо, белые облака и яркий солнечный свет. Затем доска, на которой он лежал, упала — как ему показалось — в пропасть.

Мимо со скрежетом проползли деревянные сундуки. Голубое небо и облака исчезли, и их сменила зеленая вода.

Снова закрыв глаза, Палин перекатился на другой бок, чтобы облегчить боль в ноющих мышцах, и прижал раскалывающуюся голову к прохладному сырому дереву грубой кровати.

Или, может, ему следовало сказать «койки».«Кажется, так она называется поморскому? — горько подумал он. — Так называют кровать на корабле. А как назовут нас? Галерные рабы? Прикованные цепями к веслам… надсмотрщик с плеткой, сдирающий кожу с наших спин…»

Судно качнулось в другую сторону, сундуки полетели в противоположном направлении, небо и облака снова прыгнули в иллюминатор, и Палин понял, что его сейчас снова вырвет.

— Палин… Палин, ты в порядке?

В голосе, который вернул Палина в сознание, слышалась тревога.

Превозмогая боль, Палин снова открыл глаза. Должно быть, он уснул. Хотя какой может быть сон с таким шумом в голове и с ноющим желудком.

— Палин! — Голос сделался еще более тревожным.

— Да, — буркнул Палин. Говорить было трудно: на языке такой вкус, будто во рту ночевали крысы. Желудок от этой мысли скрутило так, что он поспешно ее отбросил. — Да, — повторил он, — со мной все… в порядке…

— Слава Паладайну! — простонал кто-то, в ком Палин узнал по голосу Танина. — Клянусь богами, ты лежал такой бледный, что я думал, что ты умер!

— Жаль, что не умер, — сказал Палин с чувством.

— Понимаем, что ты имеешь в виду, — сказал Стурм, очень унылый и несчастный Стурм, если судить по голосу.

Палин перекатился так, чтобы видеть своих братьев. «Если и у меня такой вид, — подумал он, — неудивительно, что Танин решил, будто я умер». Оба молодых человека были бледны, несмотря на загар, бледность их имела зеленоватый оттенок, и внизу, на палубе, имелось красноречивое свидетельство того, что обоих сильно тошнило. Их рыжие кудри свалялись и спутались, одежда промокла. Оба лежали на спине, руки и ноги связаны грубыми кожаными ремнями. У Танина на лбу красовался огромный синяк, и вдобавок запястья его были порезаны и все в крови. Он явно пытался освободиться, но безуспешно.

— Это все я виноват, — уныло сказал Танин и застонал, когда вновь подкатила волна тошноты. — Какой я дурак, что не увидел, к чему идет дело!

— Не приписывай все себе, старший брат, — сказал Стурм. — Я делал то же, что и ты. Следовало послушать Палина…

— Нет, не следовало, — пробубнил Палин, закрывая глаза, не в состоянии больше видеть того, как в иллюминаторе небо и море постоянно сменяют друг друга. — Я вел себя как самодовольный и глупый ханжа, на что вы оба пытались мне указать. — Он помолчал немного, пытаясь определить, вырвет его сейчас или нет. Наконец решив, что не вырвет, он добавил:

— В любом случае, вляпались мы все. Кто-нибудь из вас знает, где мы и что происходит?

— Мы в трюме корабля, — сказал Танин. — И, если судить по звукам, там у них прикован огромный зверь.

— Дракон? — тихо спросил Палин.

— Возможно, — ответил Танин. — Я помню, как Танис описывал черного дракона, который напал на них в Кзак Цароте. Он слышал тогда бульканье и шипение, как у кипящего чайника…

— Но для чего на корабле нужен прикованный дракон? — неуверенно возразил Стурм.

— Есть много причин, — проговорил Палин, — и почти все из них мерзкие.

— Вероятно, держат рабов, таких, как мы, в повиновении. Палин, — произнес Танин тихо, — ты можешь что-нибудь сделать? Я про твое колдовство.

— Нет, — горько ответил Палин. — Колдовских зелий у меня нет, да если бы и были, мне ничего с ними не сделать, так как руки у меня связаны.

Мой жезл… Мой ЖЕЗЛ! — вдруг вспомнил он с ужасом. Палин судорожно приподнялся, сел, огляделся по сторонам и облегченно вздохнул. Жезл Магиуса стоял в углу, прислоненный к переборке. Он почему-то не двигался, когда судно кренилось, но по-прежнему стоял прямо, будто не подчинялся законам природы. — Жезл мог бы помочь, но я только умею, — признался он со стыдом, — заставлять его светиться. Кроме того, — добавил он, устало ложась снова, — у меня так болит голова, что я едва могу вспомнить свое имя, не говоря уже о каком-нибудь магическом заклинании.

Молодые люди мрачно умолкли. Танин снова поборолся с кожаными ремнями, затем сдался. Кожу предварительно размочили, и когда она высохла, то так сжалась, что вырваться стало невозможно.

— Похоже, мы в плену в этой вонючей дыре…

— В плену? — загремел сверху голос. — Вы проиграли. Но вы не в плену.

Наверху открылся люк, и показалась невысокая плотная фигура в ярко-красном бархате с черными кудрявыми волосами и бородой.

— Вы мои гости! — прокричал Дуган Алый Молот, глядя на молодых людей сквозь люк. — И счастливейшие из людей, поскольку я избрал вас сопровождать меня в великом походе! В походе, который прославит вас на весь мир! В походе, по сравнению с которым все те мелкие приключения, случившиеся с вашими родителями, покажутся мародерской вылазкой кендеров!

— Дуган так сильно нагнулся и просунул голову в люк, что лицо сделалось красным от натуги и он чуть не свалился в трюм.

— Мы не собираемся с тобой ни в какой поход! — сказал Танин и выругался. И на этот раз и Палин и Стурм были полностью с ним согласны.

Дуган сильно сощурился и оскалил зубы:

— Спорим? Все-таки, друзья, это дело чести. Сбросив вниз веревочный трап, Дуган — несколько неловко — спустился в трюм; карабкаться ему мешало то, что он не видел своих ног из-за огромного живота. Добравшись до палубы, он немного отдохнул после трудов, вынул из рукава камзола кружевной носовой платок и промокнул вспотевшее лицо.

— Говорю вам, друзья, — сказал он серьезно. — Я и сам чувствую себя немного плоховато. Клянусь Реорксом, ну вы и пьете! Почти как вы и говорили. — Едва не упав от того, что палуба под ним накренилась, гном указал на Стурма. — Особенно ты! Клянусь бородой, — он погладил ее, — ты у меня двоился, и я уже ползал на четвереньках, когда глаза у тебя закатились и ты грохнулся на пол. Да так, что трактир чуть не развалился.

Мне пришлось уплатить за ущерб.

— Ты, кажется, хотел нас развязать, — прорычал Танин.

— Ах да, действительно, — пробормотал Дуган, вынув из-за пояса нож.

Обойдя сундуки, он принялся усердно резать кожаные ремни, которые связывали руки Танина.

— Если мы не в плену, — спросил Палин, — почему же мы связаны по рукам и ногам?

— Как же, друзья, — сказал гном, обиженно поглядев на Палина, — это делалось для вашей же безопасности. Я думал только о вашем благе! Вы проявили такое рвение, когда увидели, как мы несем вас на борт этого прекрасного судна, что нам пришлось сдерживать ваш энтузиазм…

— Энтузиазм! — фыркнул Танин. — Мы же отключились!

— Э… э… нет. Ты как раз не отключился, — признался Дуган. — Вот он, да. — Гном кивнул в сторону Палина. — Спал, будто у мамы на ручках. Но вы двое, я сразу это понял, как только увидел вас, друзья, великие воины. Вероятно, ты уже думал о том, при каких обстоятельствах получил по лбу…

Палин ничего не сказал, просто гневно посмотрел на гнома. Сев на койке, молодой человек осторожно дотронулся до шишки размером с яйцо.

— Энтузиазм, — серьезно проговорил гном, принявшись теперь освобождать Стурма. — Это одна из причин, по которой я избрал вас для своего похода.

— Если я и пойду с тобой в какой-нибудь поход, то только за тем, чтобы увидеть тебя в Бездне! — упрямо ответил Танин.

Откинувшись на койку, Палин вздохнул.

— Мой дорогой брат, — сказал он устало, — ты не подумал о том, что выбор у нас крайне невелик? Мы на корабле, на расстоянии многих миль от берега, — он бросил взгляд на Дугана, который в подтверждение кивнул, — и полностью находимся во власти этого гнома и его команды головорезов. Вы думаете, он развязал бы нас, если бы мы имели хоть какую-то возможность побега?

— Умный парень, — похвалил гном Палина, принявшись разрезать его ремни, а Стурм в это время уже сидел и растирал запястья. — Хотя ведь он маг. А они все умные, по крайней мере, я так слышал. Такой умный, — лукаво продолжил Дуган, — что, я уверен, подумает, прежде чем кидаться пришедшими на ум заклятиями. Сонное заклятие, например, может оказаться очень действенным и позволит моим головорезам отдохнуть, но кто-нибудь из вас троих умеет управлять судном? Кроме того, — заговорил он снова, увидев, каким унылым сделалось лицо Палина, — я уже сказал, это дело чести. Вы честно проиграли спор. Я выполнил условие, уложил вас в кровать.

Теперь ваша очередь выполнить условие. — У Дугана от улыбки кончики усов завернулись вверх. Он довольно погладил бороду. — Вы должны оплатить счет.

— Во тебе я заплачу! — прорычал Танин. — Я тебе бороду выдеру!

Голос Танина дрожал от злости, и Палин беспомощно сжался, глядя на то, как его вспыльчивый брат ринулся на улыбающегося гнома… и упал лицом в грязь и блевотину.

— Успокойся, друг, — сказал Дуган, помогая Танину подняться на ноги. — Вначале привыкни к качке, а потом можешь выдирать мою бороду… если не хотите платить долга. Но если то, что я слышал о Карамоне Маджере правда, он очень разочаруется, узнав, что сыновья его обманщики.

— Мы не обманщики! — угрюмо произнес Танин, хватаясь обеими руками за койку, когда палуба начала уходить из-под ног. — Хотя можно сказать, что спор был подстроен, мы все равно заплатим! Что ты от нас хочешь?

— Чтобы вы сопровождали меня в походе, — заявил гном. — Там, куда мы направляемся, полно опасностей! Мне нужны два сильных опытных воина, да и колдун тоже всегда пригодится.

— А как же твоя команда? — спросил Стурм. Он осторожно подполз к краю койки и перевалился на палубу, но судно в этот момент качнуло, и он с грохотом ударился спиной о переборку.

Сияющее лицо Дугана тут же сделалось мрачным. Он поглядел наверх, туда, откуда снова доносился странный рев, смешанный на этот раз, как заметил Палин, с визгами и криками. — А… моя… э… команда, — проговорил гном, грустно покачивая головой, — она… ну… вам лучше самим увидеть, друзья.

Развернувшись на каблуках своих вычурных ботинок, Дуган направился к веревочному трапу, но неловко споткнулся о блуждающий сундук, когда судно вдруг ринулось в противоположную сторону.

— О! Это как раз мне кое-что напомнило, — сказал он, выругавшись и принявшись растирать ушибленную ногу. — Ваше снаряжение мы сложили здесь.

— Он грохнул кулаком по крышке сундука. — Мечи, щиты, доспехи и прочее.

Вам это понадобится там, куда мы направляемся! — весело добавил он.

Поймав раскачивающийся трап, гном вскарабкался по нему и вылез через люк.

— Не сидите там! — позвал он молодых людей.

— Ну, что будем делать? — спросил Стурм, осторожно попытавшись встать, но тут же снова упав, на этот раз на живот, когда корабль качнуло.

Лицо молодого человека имело явный зеленый оттенок, на лбу выступили капли пота.

— Мы возьмем наши мечи, — сурово сказал Танин, ковыляя в сторону сундуков.

— И выберемся из этого зловонного места, — сказал Палин. Он прикрыл нос и рот рукавом. — Нам нужен свежий воздух, и я лично хочу посмотреть, что делается наверху.

— Спорим? — пошутил Танин.

Грустно улыбаясь, Палин добрался до Жезла Магиуса, который все еще стоял у переборки. Из-за волшебного ли свойства жезла или просто оттого, что магический посох оказался в руке, но молодой чародей почувствовал себя лучше.

— Подумай только об опасностях, какие видел этот жезл и которые с успехом помог преодолеть своим обладателям, — прошептал Палин. — Его держал Магиус, когда сражался на стороне Хумы. Мой дядя держал его, когда вошел в Бездну, чтобы встретиться с Владычицей Тьмы. А эта ситуация ему, вероятно, вообще нипочем.

Сжав жезл в руке, Палин собрался лезть по веревочному трапу.

— Постой, младший брат, — сказал Танин, поймав Палина за рукав. — Ты не знаешь, что там наверху. Ты сам признал, что не можешь сейчас воспользоваться заклинаниями. Почему бы тебе не пропустить вперед меня и Стурма?

Палин остановился и, приятно удивленный, поглядел на Танина. Старший брат не стал приказывать ему, как сделал бы раньше. Палин почти слышал его слова: «Палин, ты дурак! Жди внизу. Сперва пойдем я и Стурм». Танин уважительно обратился к нему, представил доводы, после чего позволил Палину решать самому.

— Ты прав. Танин, — сказал Палин, отойдя от трапа, но на большее расстояние, чем хотел, так как судно качнулось и он снова потерял равновесие. Стурм подхватил его, и все трое принялись ждать, пока судно не выпрямится. Затем они полезли по трапу.

Сильная рука Стурма вытянула Палина на верхнюю палубу. Юный маг с радостью глотнул свежего воздуха и принялся моргать от солнца, стараясь не обращать внимания на шум в голове. Глаза его едва начали привыкать к яркому свету, как вдруг у себя за спиной он услышал рев — ужасный звук, смесь воя, визга, скрипа и шипения. Падуба под ногами загудела и задрожала. Встревоженный, он стал оборачиваться, чтобы встретить лицом бросающееся на него чудовищное животное, но услышал, как Танин кричит:

— Палин, осторожно!

Брат всей своей массой толкнул Палина и, сбив с ног, повалил на палубу как раз в тот момент, когда что-то темное и ужасное прогромыхало над головой с бешеными хлопками.

— Ты в порядке? — озабоченно спросил Танин. Поднявшись, он протянул Палину руку. — Я не хотел так сильно тебя толкать.

— Думаю, ты переломал мне все кости! — прохрипел Палин, пытаясь восстановить дыхание. Он поглядел в сторону носа судна, туда, где чудовище исчезло за бортом. — Во имя Бездны, что это было? — Он посмотрел на Дугана. Гном, также несколько смущенный, поднимался с палубы.

С лицом красным, как его бархатные бриджи, Дуган принялся отряхивать с себя опилки, кусочки пеньки и морскую пену, как вдруг его окружила орда лопочущих маленьких существ, старающихся помочь ему.

— Эй! — раздраженно заорал Дуган, отмахиваясь руками от добровольных помощников. — Отойдите! Отойдите, я сказал! Занимайтесь своей работой!

Подчинившись, существа разбежались, однако кое-кто все же задержался на пару секунд, чтобы поглазеть на трех братьев. Одно из них даже подошло к Палину и протянуло ручку, чтобы потрогать Жезл Магиуса.

— Пошел отсюда! — закричал Палин, прижимая жезл к себе.

Засопев, существо отступило, но продолжало жадно пожирать взглядом жезл. Затем, проворчав что-то неразборчивое, убралось восвояси.

— Карлики! — в ужасе проговорил Стурм, опуская меч.

— Э… да, — пробормотал Дуган смущенно. — Моя… э… команда головорезов.

— Боги, помогите нам! — взмолился Танин. — Мы на корабле карликов.

— А то, что делает столько шума? — Палину страшно было задавать этот вопрос.

— Это… э… парус, — промямлил Дуган, выжимая воду из бороды.

Потом изобразил рукой неясный жест. — Он снова будет здесь через несколько минут, так что… э… будьте готовы.

— Что, во имя Бездны, делает гном на корабле карликов? — спросил Танин. Дуган смутился еще сильнее.

— Да… так… — пролепетал он, накручивая длинный ус на указательный палец. — Это длинная история. Может, как-нибудь расскажу…

С трудом удерживая равновесие на качающейся палубе при помощи жезла, Палин смотрел на море. У него возникло подозрение, и настроение его начало опускаться примерно с такой же скоростью, с какой уходила из-под ног палуба. Солнце находилось сзади, они направлялись на запад на корабле коротышек с капитаном-гномом…

— Серый Камень! — проговорил Палин.

— Да, друг! — воскликнул Дуган, хлопнув юного мага по спине. — Дал ящерице прямо в глотку, как говорят овражные гномы. Именно поэтому я на этом… э… столь особенном судне, и именно такова, — продолжил Дуган, выпятив пузо, — цель моего похода!

— Какова? — недоверчиво спросил Танин.

— Братья, — сказал Палин, — кажется, мы отправляемся в путь в поисках легендарного потерянного Серого Камня Гаргата.

— Не в поисках, — поправил Дуган. — А его уже нашел! Мы отправляемся в поход, чтобы прекратить все походы! Мы идем забрать Серую Драгоценность и… ой, друзья, берегитесь. — С тревогой оглянувшись, Дуган шлепнулся на палубу. — Парус приближается, — проговорил он.

Глава 3 Чудо

Парусник карликов представлял собой настоящее чудо техники. (Чудом было, как выразился Стурм, не столько то, что корабль плыл, сколько то, что он вообще держался на плаву!) Годы потребовались на его разработку (еще более долгие годы ушли на совещания комиссий), и потом целые столетия — на его изготовление, так что теперь корабль коротышек являлся ужасом морей. (Это абсолютная правда. Почти все суда в ужасе бежали при виде флага карликов — золотого шурупа на темно-коричневом фоне, но это происходило из-за того, что паровые котлы имели досадную привычку взрываться. Карлики утверждали, что однажды напали на пиратское судно минотавров и потопили его. На самом же деле минотавры, обессилевшие от хохота, по недосмотру слишком близко подошли на своем судне к кораблю карликов, и тогда те в панике выпустили из бочонков сжатый воздух, при помощи которого управляли судном. Мощный взрыв разметал минотавров, а коротышек сбил с курса на двадцать миль.) И пусть другие народы издеваются над ними, но карлики знают, что их корабль опережает время по практичности, экономичности и внешнему виду.

То, что он продвигается по воде медленнее всего, способного плавать, развивая при спокойном море и сильном попутном ветре примерно пол-узла, ничуть гномов не беспокоило.

Карлики, в общем-то, догадывались, что у всех кораблей есть паруса.

Парус необходим, чтобы корабль считался кораблем. Поэтому посудина карликов имела парус. Однако коротышки, изучив суда, построенные другими, менее разумными народами, решили, что это будет излишняя трата места захламлять палубу мачтами, тросами и парусиной и ненужный расход энергии ставить и убирать паруса, пытаясь поймать ветер. Таким образом, лихие парни использовали один гигантский парус, который не просто ловил, но и буквально загребал ветер.

Парус как раз и делал конструкцию этого судна революционной.

Громадное сооружение из брезента, с реем, размером в десять крепких дубов, парус стоял на трех смазанных деревянных рельсах, два из которых проходили по бортам и один посередине судна. Огромные канаты, протянутые вдоль судна, передающие усилия от гигантской паровой машины, находящейся внутри, приводили в действие это чудо современной техники, на большой скорости протаскивая парус по смазанным деревянным рельсам. Парус, проносясь вдоль корпуса, создавал собственный ветер и двигал судно вперед.

Когда парус завершал свой грандиозный пробег над палубой и достигал кормы… (Все-таки существовала небольшая проблема. Судно невозможно было развернуть. Поэтому корма имела точно такой же вид, как и нос. Карлики преодолели этот недостаток конструкции при помощи того, что сделали парус таким, чтобы он мог двигаться в зависимости от необходимости и взад и вперед, и приделали к судну две гальюнные скульптуры — пухлых девах, впереди и сзади, держащих в руке шуруп и решительно глядящих вдаль.) О чем мы говорили? Ах да. Когда парус достигал кормы, он аккуратно сворачивался и проходил под днищем судна к носу корабля. Там он выскакивал из воды, опять разворачивался и с грохотом проносился над палубой.

По крайней мере, это совершал парус на чертежной доске и в многочисленных испытательных бассейнах гномов. В действительности же рычаги, управляющие механизмом сворачивания, почти сразу заржавели в соленой воде, и парус часто ударялся о воду либо полностью, либо частично развернутым. В таком виде он проходил под днищем, развивая огромное усилие, которое иногда оттаскивало судно назад на большее расстояние, чем то, на которое оно продвинулось вперед. Однако считалось, что это маленькоенеудобствополностью компенсируется непредвиденным преимуществом. Когда развернутый парус двигался в воде, он действовал как сеть, зачерпывая целые косяки рыбы. Когда он поднимался над носом, на палубу дождем сыпалась рыба, обеспечивая обед, ужин и иногда сотрясение мозга, если на кого-нибудь, к несчастью, падал тунец.

Судно не имело руля, руль просто негде было установить, так как у судна на самом деле было два носа и не было ни одной кормы. Ничуть этим не смущенные, гномы придумали, как им управлять кораблем при помощи вышеупомянутых бочонков со сжатым воздухом. Установленные по бортам судна бочонки наполнялись сжатым воздухом при помощи гигантских паровых мехов.

(Мы сказали раньше, что судно нельзя развернуть. Мы были не правы. Карлики обнаружили, что судно все-таки можно развернуть, если выпустить воздух одновременно из двух бочонков. Это начинало вращать судно, но так быстро, что почти всю команду выбрасывало за борт, а те, кто оставался внутри, уже больше никогда не могли ходить по прямой линии. Этих несчастных тут же нанимала Гильдия Строителей Улиц.) Называлось это замечательное судно «Великий корабль карликов для исследований и походов, сделанный из деревянных досок, скрепленных Чудесным клеем гномов (о котором чем меньше сказано, тем лучше) вместо презренного, изобретенного человеком гвоздя, который мы все равно сделали еще лучше, и приводимый в движение паром, получаемым при нагревании воды…» и так далее и тому подобное, так что полное название занимает несколько томов в библиотеке гномов. Это имя, или точнее его сокращенный вариант, было вырезано на корпусе и, поскольку у коротышек не хватило места, также и на палубе.

Не стоит и говорить о том, что путешествие на «Чуде» (сокращенный вариант, используемый людьми) не способствовало ни душевному спокойствию, ни тому, чтобы сохранить съеденный обед внутри. Корабль болтался в воде, как пьяный морской эльф, когда парус проходил под днищем; бросался вперед с выворачивающим внутренности ударом, когда парус проносился над палубой, и качался, когда парус ударялся о воду сзади. Насосы постоянно работали (благодаря чудесному клею). К счастью, карлики направлялись по прямой — строго на запад, так что не было надобности поворачивать корабль, и это избавляло от необходимости открывать бочонки с воздухом (что почти то же самое, что оказаться внутри смерча). Танин, Стурм и Палин не могли, правда, оценить такой удачи (хотя Дуган всерьез уверял, что им следует благодарить за это соответствующих богов).

Приближалась ночь. Солнце опускалось в море, окружив себя красным пламенем, будто пытаясь затмить ярко разодетого гнома. Братьев, жалко сидящих на баке, радовало то, что настает ночь. День прошел ужасно, им постоянно приходилось уворачиваться от проносящегося над головой паруса.

Вдобавок их осыпала рыба и обливала вода с паруса. Страдая от морской болезни и похмелья, они почти не видели здесь для себя никакой еды, кроме рыбы (которой было более чем достаточно) и каких-то галет гномов, которые подозрительно напоминали чудесный клей. Желая отвлечь их от грустных мыслей и подготовить к уже начавшемуся походу, Дуган продолжил рассказ о Сером Камне Гаргата.

— Я знаю эту историю, — угрюмо отозвался Танин. — На Кринне все знают эту историю! Я с самого детства слышу ее постоянно.

— Да, но знаете ли вы настоящую историю? — спросил Дуган, пристально глядя на братьев.

Никто из них не ответил, не в состоянии слышать даже своих мыслей, когда парус — хлопая брезентом и скрипя блоками — вырвался из воды и понесся над палубой. К ногам посыпалась рыба, и вокруг запрыгали гномы, пытаясь ее поймать. Продвижение паруса вдоль судна сопровождалось визгом и криками некоторых несчастных коротышек, забывших пригнуться и сметенных реем за борт. Поскольку это происходило почти каждый раз, по бортам судна постоянно стояло несколько гномов, которые должны были кричать: «Карлик за бортом!» (что делали они с большим усердием) — и кидать своим барахтающимся товарищам спасательные средства (которые во время стоянки служили якорями).

— Откуда нам знать, настоящая ли это история? — недовольно проворчал Танин, когда его снова можно было слышать.

— Я знаю, что существуют различные варианты повествования в зависимости от того, рассказывает ли гном или представитель какого-нибудь другого народа, — добавил Палин.

Дуган чувствовал себя явно неловко.

— Да, действительно, — сказал он, — здесь ты коснулся больной темы. Но для начала расскажи ты, юный маг. Расскажи так, как слышал. Я полагаю, ты изучал эту историю, поскольку она связана с появлением в мире колдовства.

— Ладно, — произнес Палин, весьма польщенный тем, что сделался центром внимания.

Услышав о том, что человек собирается рассказывать их любимую историю, многие коротышки перестали заниматься своими обязанностями (и гоняться за рыбой) и уселись вокруг Палина с выражением лиц от твердой уверенности в том, что он расскажет ее верно, до сильного сомнения в том, что ему удастся рассказать ее правильно.

— Когда боги, проснувшиеся из хаоса, обрели над хаосом власть, установилось Равновесие Вселенной и хаос отступил. Маятник времени начал качаться между добром и злом, а нейтральность обеспечивала то, чтобы ни одна из этих крайностей не сделалась сильнее. Как раз в это время среди звезд впервые стали плясать духи народов, и боги решили создать мир, где бы эти народы могли жить.

Был создан мир, но теперь боги начали драться за души народов. Боги добра хотели дать народам власть над материальным миром, побуждая их к добру. Боги зла хотели поработить народы, заставить выполнять их злые распоряжения. Боги нейтральности хотели дать народам власть над материальным миром, но предоставить народам свободу самим выбирать между добром и злом. Решили наконец следовать последним путем, так как боги зла посчитали, что без труда добьются преимущества.

И тогда родились три народа: эльфы, любимцы богов добра; великаны-людоеды, послушные рабы богов зла; и люди, нейтральные, которые имеют самую короткую жизнь из всех народов и поэтому легко увлекаются как на одну, так и на другую сторону. После того как народы эти были сотворены, бог Реоркс получил задание выковать землю. Он выбрал себе для помощи несколько человек, которые сильнее всех тянулись к работе. Но вскоре Реоркс рассердился на этих людей. Многие из них оказались жадными и работали лишь для того, чтобы добиться богатства, мало гордясь тем, что они создают. Некоторые пытались обманывать, другие воровали. Разгневанный Реоркс проклял своих помощников, превратив их в карликов, крошечных существ, обреченных… то есть я не имел, на самом деле, в виду обреченных! — Палин торопливо поправился, заметив, что коротышки начали хмуриться. — Я хотел сказать… э… которым даровано благословение быть мастерами, — гномы заулыбались, — и проводить свою жизнь, мастеря механические устройства, которые никогда… э… то есть я хотел сказать, редко работают…

Над головой прогрохотал парус, и Палин был рад создавшейся паузе.

— Ненадоговоритьоплохом! — заорали бравые матросы, которые всегда говорят очень быстро и комкают слова. Решив, что это прекрасный совет (как только его понял), Палин продолжил:

— Вскоре после этого один из богов зла хитростью заставил Реоркса взять обширную силу хаоса и выковать из нее Драгоценность. Принято считать, что за всем этим стоит Хиддукель, бог нечестно нажитого богатства…

— Нет, друг. — Дуган вздохнул. — Это был Моргион.

— Моргион? — удивленно переспросил Палин.

— Да, бог разложения. Об этом расскажу позднее. — Гном махнул рукой. — Давай дальше.

— Как бы то ни было, — продолжил Палин, несколько смущенный, — Реоркс сделал Серый Камень и вставил его в луну Лунитари Красную, священную луну богов нейтральности.

Коротышки прям-таки сияли, приближалась их любимая часть.

— К этому времени карлики построили огромное сооружение, которое должно было унести их с земли к звездам. Этой конструкции недоставало лишь одного, чтобы действовать, а именно источника движущей силы. Взглянув на ночное небо, карлики увидели Серый Камень, сверкающий в середине Лунитари, и поняли тотчас, что если им удастся завладеть силой хаоса, заключенной в Серой Драгоценности, то их изобретение полетит.

Коротышки закивали, взгляды сделались важными. Стурм зевнул. Танин встал, перегнулся через борт и принялся тихо блевать.

— Один очень одаренный карлик соорудил раздвижную лестницу, которая действительно работала. Он добрался по ней до луны и там сеткой, специально взятой для этого, сумел поймать Серый Камень, прежде чем боги заметили отважного парня. Он принес Камень на землю, но здесь Камень вырвался от него и уплыл на запад, проходя над землями и оставляя за собой шлейф хаоса. Хаос вошел в мир в форме волшебства. Звери и другие твари подвергались изменению от проходившего мимо Камня и становились изумительными или отвратительными в зависимости от того, как решал Камень.

За Серой Драгоценностью по морю отправилась ватага карликов, надеясь снова поймать его и присвоить. Но Камень поймал человек, звали его Гаргат, и стал удерживать его у себя в замке при помощи некоторых, незадолго до этого разработанных, магических средств. Добравшись до замка, карлики увидели, как свет Серого Камня заливает местность вокруг. Они потребовали, чтобы Гаргат отдал Камень. Он отказался. Гномы пригрозили войной — среди коротышек раздались радостные крики, — Гаргат с радостью принял вызов. Он окружил замок большой стеной, чтобы защитить себя и Камень. Карликам никак было не перебраться через стену, так что они. ушли, пообещав, однако, вернуться…

— Так ему! Так! — закричали коротышки.

— Через месяц к замку Гаргата подошла армия карликов с огромной, приводимой в движение паром осадной машиной. Машина приблизилась к стене замка, но, немного не дойдя до цели, сломалась. Воины с тяжелыми потерями отступили. Через два месяца они вернулись с еще более огромной, работающей от пара осадной машиной. Эта машина врезалась в первую машину, вспыхнула и сгорела. Бойцы отступили с еще большими потерями. Через три месяца они снова были там с грандиознейшей, движимой паром осадной машиной. Она подмяла под себя остатки первых двух и уже подкатывала к стене, когда механизм привода сломался. Машина с грохотом повалилась набок и проломила стену. Хотя произошло это и не совсем так, как они хотели, карлики были в восторге.

Раздалось еще больше радостных криков.

— Но, когда они ринулись в брешь в стене, из Драгоценности вырвался холодный серый луч и ослепил всех. Когда князь Гаргат снова мог видеть, он обнаружил — к своему удивлению, — что карлики дерутся между собой!

Хмурые взгляды и возгласы:

— Ложь! Все не так!

— Одна часть карликов требовала, чтобы Серый Камень был отдан им, чтобы они его разрезали и превратили в сокровище. Другие требовали, отдать Драгоценность им, чтобы они ее распилили и посмотрели, как она устроена.

Пока обе группировки дрались, сам вид этих существ стал меняться… Так родился народ гномов, который режет камни и думает постоянно о богатстве, и кендеры, побуждаемые ненасытным любопытством бродить по миру. Во время сумятицы Серый Камень ускользнул, и последний раз его видели, когда он направлялся на запад, преследуемый ватагой карликов и князем Гаргатом.

Такова, — закончил Палин, немного задыхаясь, — история Серого Камня…

Конечно, если вы не спросите об этом кого-нибудь из гномов.

— Как это? А что говорят гномы? — спросил Танин, глядя на Дугана с кисловатой улыбкой.

Дуган вздохнул так, что, казалось, воздух идет от самых носков его ботинок…

— Гномы всегда утверждали, что избраны Реорксом они, что он сотворил их народ из любви, а карлики и кендеры получились в результате неудачных попыток. — Недовольные крики. Коротышки явно сильно оскорбились, но Дуган быстро их успокоил, резко развернувшись и пригвоздив их взглядом. — Согласно рассказу гномов Реоркс создал Серый Камень им в подарок, но гномы его украли.

Еще больше недовольных криков, но и эти немедленно затихли.

— Мда… мне кажется, — сказал Стурм, еще раз зевнув, — что настоящую историю знает только Реоркс.

— Не совсем так, друг, — произнес Дуган, немного смутившись, — так как… понимаете… я знаю настоящую историю. Поэтому и отправился в поход.

— И которая правильная? — поинтересовался Танин, подмигнув Палину.

— Ни одна из них, — ответил Дуган, еще сильнее смутившись. Голова его поникла, подбородок зарылся в бороду, а руки принялись теребить золотые пуговицы насквозь мокрого бархатного камзола. — Вы… э… понимаете, — пробубнил он так, что было крайне трудно расслышать его на фоне шума плещущихся волн и скачущей по палубе рыбы, — Реоркс… э… проиграл Серыйкаменьвкости.

— Что? — переспросил Палин, пригнувшись ближе.

— Онегопроиграл, — промямлил гном.

— Все равно ничего не расслышал…

— ОН ПРОИГРАЛ ЭТОТ ПРОКЛЯТЫЙ КАМЕНЬ В КОСТИ! — сердито заорал Дуган, подняв лицо и гневно глядя вокруг. Перепуганные гномы тут же разбежались в стороны, и многие из них получили по голове со свистом проносившимся в это время парусом. — Моргион, бог разложения и болезни, обманом заставил Реоркса сделать Камень, понимая, что, если хаос ворвется в мир, его злая сила будет расти. Он вызвал Реоркса сыграть на Серую Драгоценность и… — Гном замолчал, угрюмо уставив взгляд на концы ботинок.

— Он продул его в кости? — закончил фразу пораженный Стурм.

— Да, друзья, — сказал Дуган, тяжело вздохнув. — Понимаете, у Реоркса есть одна маленькая слабость. Совсем маленькая, заметьте, во всех других отношениях он самый добропорядочный и честный господин из всех, каких можно встретить. Но, — гном опять вздохнул, — он очень любит выпить и очень любит поспорить.

— О, такты знаком с Реорксом, — сказал Стурм, зевнув так, что щелкнула челюсть.

— Могу с гордостью заявить об этом, — серьезно заявил Дуган, погладив бороду и покрутив ус. — И с его помощью мне удалось после всех этих долгих лет обнаружить Серый Камень. При содействии этих друзей, — он ударил проходившего мимо карлика по плечу, отчего тот кубарем покатился по палубе, — и с вашей помощью, молодые люди, мы добудем его и… и… — Дуган остановился в явном замешательстве.

— И?..

— И, естественно, вернем Реорксу, — сказал гном, пожимая плечами.

— Естественно, — отозвался Танин. Он посмотрел на Стурма, который уснул прямо на палубе, и поймал коротышку, который уже собирался смыться со шлемом брата. — Эй! — сердито воскликнул Танин, схватив вора за воротник.

— Хотелтолькопосмотретьнанего! — заскулил карлик, съежившись. — Яхотелеготутжепочестномувернуть. Понимаешь, — он заговорил медленнее, когда Танин ослабил захват, — мы разработали новый революционный проект шлема. Осталось решить только несколько проблем, например, то, как его снять с головы, так что я…

— Спасибо, нам это неинтересно, — проворчал Танин, выхватив шлем у карлика. — Давай, младший брат, — сказал он, обращаясь к Палину, — помоги дотащить Стурма до кровати.

— Где здесь кровать? — утомленно спросил Палин. — А, нет, я не собираюсь спускаться снова в этот вонючий трюм.

— Я тоже, — ответил Танин. — Он оглядел палубу и вытянул руку. — Вон та, похожая на шалаш конструкция, похоже, здесь самое лучшее. По крайней мере, там будет сухо.

Показывал он на несколько досок, которые умело и остроумно были соединены вместе и образовывали небольшое укрытие. Прислоненные к борту доски находились ниже того места, где проносится парус, и защищали лежащих внутри от воды и падающей сверху рыбы.

— Это, — гордо заявил Дуган, — это моя кровать.

— Это была твоя кровать, — ответил Танин. Он нагнулся и потряс Стурма. — Проснись! Мы не собираемся тебя тащить! Торопись, пока этот проклятый парус не снес нам головы.

— Что? — Стурм сел и начал заспанно моргать.

— Вы не можете это сделать! — заорал гном.

— Послушай, Дуган Алый Молот! — сказал Танин, нагнувшись и сурово глядя гному в глаза. — У меня похмелье, меня укачало, и я весь день ничего не ел.

Меня вымочила вода, меня побила рыба, по мне проехал парус, и мне до смерти надоели детские сказки! Я тебе не верю и считаю твой поход дурацкой затеей. — Танин замолчал, кипя от гнева, поднял палец и потряс им перед носом гнома. — Я собираюсь спать там, где хочу, а завтра, когда буду чувствовать себя лучше, я заставлю эту мелочь развернуть свой корабль и доставить нас домой!

— А если я вас остановлю? — пригрозил Дуган, хитро сощурясь, ничуть не смущенный гневом Танина.

— Тогда у этого корабля будет новое гальюнное украшение! — процедил Танин сквозь зубы. — И оно будет иметь длинную черную бороду! ~ Старший брат сердито подошел к шалашу и залез внутрь. Заспанный Стурм поплелся следом.

— Я бы на твоем месте, гном, — добавил Палин, спеша за братьями, — не стоял у него на пути! Он вполне способен сделать то, что обещал.

— Правда? Буду иметь это в виду, — ответил гном, задумчиво теребя бороду.

Укрытие было набито гномьими вещами — большей частью яркой одеждой.

Все это Палин бесцеремонно отпихнул ногой. Танин растянулся на палубе, Стурм свалился рядом, и оба заснули так быстро, будто младший брат заколдовал их. Палин занял оставшуюся часть тесного укрытия и стал надеяться, что сон придет к нему так же быстро.

Но он не был воином, подобно братьям. Стурм мог спать в полном вооружении на песке в пустыне, а Танину довелось однажды блаженно посапывать, когда молния разнесла стоявшее рядом дерево. Промокший до нитки, дрожащий от холода Палин лежал на палубе и предавался унынию. Он хотел есть, но каждый раз, когда думал о еде, желудок его бунтовал. Все мышцы болели; рот наполняла горечь от морской воды. Он с тоской вспоминал дом: чистые, приятно пахнущие простыни; часы мирных занятий, когда он сидел под ветвями дерева, держа на коленях книгу с заклинаниями.

Закрыв глаза, Палин попытался сдержать навернувшиеся от Тоски по дому слезы, но не смог. Протянув руку, он коснулся Жезла Магиуса. И вдруг к нему пришло воспоминание о его дяде. Откуда? Палин не знал. Рейстлин умер задолго до того, как Палин родился. Вероятно, это от жезла… Или он вспоминает какой-нибудь рассказ своего отца, и сейчас из-за усталости и слабости он кажется ему реальным. Как бы то ни было, Палин ясно видел Рейстлина, как он лежит в мрачном, залитом дождем лесу. Закутавшись в красные одежды, маг кашлял, кашлял до тех пор, пока не стало казаться, что он не сможет больше дышать. Палин видел кровь на бледных губах, видел, как хрупкое тело содрогается от боли. Но он не слышал ни одного слова жалобы.

Палин тихо приблизился к дяде. Кашель прекратился, спазмы ослабли.

Приподняв голову, Рейстлин посмотрел Палину прямо в глаза…

Почувствовав стыд, Палин притянул жезл поближе к себе, лег щекой на его прохладное гладкое дерево, успокоился и уснул. Но ему показалось, что он услышал в последний момент перед тем, как перевалить за. грань сознательного, голос гнома, и показалось, что он увидел голову, просунувшуюся под навес.

— У меня тут колода карт, друзья… Что ты говоришь? Здесь спит сегодня важная карта?..

Глава 4 Остров Гаргата

Танин вполне был способен осуществить свою угрозу и захватить судно, однако, как заставить карликов отвести судно, совершенно другой вопрос. В течение ночи коротышки так же, как и он, настроенные продолжать путешествие, организовали поставку оружия. Поскольку все это оружие было изобретено гномами, велика была вероятность того, что оно нанесет такой же или даже больший ущерб обладателю этого оружия, чем подразумеваемой жертве, и, как следствие, возможный исход битвы (два воина и маг против многочисленных карликов и гнома) оставался открытым вопросом.

Вопрос этот, к счастью, так и не получил ответа. Утром братьев разбудили оглушительный удар, треск разлетающегося в щепки дерева и несколько запоздалый крик: «Земля!»

Поднявшись на ноги, братья вылезли из шалаша и прошли по палубе, что представляло собой непростую задачу, так как корабль сильно накренился направо.

— Что такое? Что случилось? Где мы? — спрашивал Танин, протирая глаза.

— Мы прибыли! — объявил Дуган, с довольным видом разглаживая бороду. — Смотрите! — Он сделал величественный жест, указав в сторону, где — на этот раз — был нос корабля. — Остров Гаргата.

Братья посмотрели. Вначале они увидели только валяющийся кучей порванный парус, болтающиеся веревки, сломанные реи и размахивающих руками карликов, яростно спорящих и толкающих друг друга. Продвижение судна по воде прекратилось, без всякого сомнения, из-за скалы, которая смяла гальюнное украшение, часть борта и разорвала пополам парус.

Танин с суровым выражением на лице пробрался сквозь обломки, сопровождаемый Стурмом, Палином, несколькими ссорящимися карликами и гномом. Дойдя до носа корабля, старший брат ухватился за борт и поглядел поверх скалы на остров. Солнце поднималось за спиной и освещало ярким светом песчаный пляж, дугой уходящий к северу и теряющийся из виду в сером тумане. Пляж окружали странные деревья с тонкими гладкими стволами, на вершине которых буйной копной росли резные листья. За широкой песчаной полосой, возвышаясь над деревьями и скалой, на которой покоился сейчас корабль, поднималась гигантская гора. Над ней висело облако дыма, окутывая пеленой пляж, воду и корабль.

— Остров Гаргата, — торжественно повторил Дуган.

— Гаргата? — У Палина отвисла челюсть. — Ты хочешь сказать…

— Да, друзья. Этот князь сам преследовал Камень, как вы помните, когда тот вырвался. Он построил корабль и отправился в путь за Камнем, скрывшимся за горизонтом на западе, и больше об этом князе ничего не слышали на Ансалоне. Семья его решила, что он свалился с края земли. Но несколько лет назад случилось так, что я пил с компанией минотавров. Так вышло, что мы стали играть, припоминаю, и я выиграл у них эту карту. — Дуган запустил руку в карман красного бархатного камзола (уже гораздо менее свежего из-за подтеков соленой воды и грязи), вытащил кусок пергамента и передал его Танину.

— Действительно, карта минотавров, — произнес Танин, положив ее на накренившийся рельс. К нему подковылял Стурм, чтобы посмотреть, и подошел, опираясь на Жезл Магиуса, Палин. Хотя текст написан на неизвестном языке людей-зверей, сама карта вычерчена с искусством, которое вынуждены были признать цивилизованные народы Кринна. Нельзя не узнать континент Ансалон и намного западнее крохотный островок с надписью «Гаргат».

— Что это означает? — спросил Стурм, показывая на зловещего вида символ, изображенный рядом с островом. — Это, похожее на бычью голову, проткнутую мечом?

— Это? — переспросил Дуган, небрежно пожав плечами. Выхватив у Танина карту, он торопливо ее свернул. — Какая-то каракуля минотавров, наверное…

— "Каракуля" минотавров, означающая опасность, — сурово сказал Палин. —Так?

Дуган покраснел и засунул карту обратно в карман.

— Ну, вообще-то, возможно, вам тут что-нибудь встретится, хотя лично я не придаю большого значения тому, что взбредет в голову этим диким тварям нарисовать…

— Эти «дикие твари» отметили этот остров своим самым сильным предупреждением! — перебил его Палин. — Ни одно судно минотавров не приблизится к тому месту, где стоит этот знак, — прибавил он, обращаясь к братьям.

— А минотавров мало что пугает в этом мире или в последующем, — произнес Танин, с мрачным выражением лица глядя на остров.

— Какие вам еще нужны доказательства? — тихо спросил Дуган, проследив взгляд Танина; темные глаза гнома алчно пылали. — Серый Камень здесь! Минотавры чувствуют его силу и боятся ее!

— Что думаешь ты, Палин? — обратился Танин к младшему брату. — Ты у нас волшебник. Наверняка, ты что-то чувствуешь.

Снова Палин ощутил радость, заметив, что старшие братья, два человека на свете, на которых он больше всего хотел быть похожим, не считая отца — а может, даже больше, чем на отца, — с уважением смотрят на него, ожидая его мнения. Сжав в руке Жезл Магиуса, Палин закрыл глаза, попытался сосредоточиться и почувствовал, как ледяные пальцы схватили его сердце и как холодом начал растекаться по телу страх. Палин поежился, открыл глаза и обнаружил, что Танин и Стурм взволнованно на него смотрят.

— Палин… твое лицо! Ты бледный как смерть. Что там?

— Не знаю… — едва выговорил Палин пересохшими губами. — Я что-то почувствовал, но не пойму что. Это не столько опасность, сколько ощущение потерянности и пустоты, ощущение беспомощности. Все вокруг вырывалось из-под моей власти. И я ничего не мог с этим поделать…

— Действие Драгоценности, — сказал Дуган. — Ты почувствовал Камень, юный маг! И теперь ты знаешь, почему его надо схватить и вернуть на хранение богам. Он уже убежал и снова убежит от человека. Лишь богам известно, — скорбно добавил гном, — сколько вреда он причинил обитателям этого несчастного острова.

Тряхнув бородой, Дуган протянул Танину дрожащую руку.

— Вы ведь поможете мне, друзья, правда? — спросил он таким жалобным тоном, столь отличным от обычного хвастливого, что застал Танина врасплох.

— Если скажете «нет», — продолжил Дуган, повесив голову, — я вас пойму.

Однако я все-таки выиграл спор, хотя был не прав, напоив вас и схватив тогда, когда вы были слабы и беззащитны.

Танин пожевал губами, ему явно не нравилось об этом вспоминать.

— И клянусь бородой, — серьезно произнес гном, поглаживая бороду, в том, что, если вы откажетесь, я прикажу карликам доставить вас назад в Ансалон. То есть когда они починят корабль.

— Если починят корабль! — зарычал наконец Танин. (Надежды на это было мало. Карлики не обращали никакого внимания на корабль, а вместо этого спорили между собой о том, кто должен стоять на вахте; о том, кто должен был читать их собственную карту; и, прежде всего, о том, кому следовало входить в комиссию, составившую карту. Позднее пришли к заключению, что, поскольку скала не обозначена на карте, ее вообще не существует. Приняв такое решение, карлики сочли возможным приняться за работу.) — Что скажете вы двое? — Танин обратился к братьям.

— Я скажу, что раз мы здесь, следует хотя бы посмотреть вокруг, — тихо проговорил Стурм. — Если гном прав и мы можем добыть Серую Драгоценность, посвящение в рыцари нам обеспечено! Как он сказал, мы станем героями!

— Не говоря уже о богатстве, которое получим, — сказал Танин. — Палин?

Сердце юного мага застучало быстрее. «Кто знает, какой магией обладает Серый Камень? — подумал он вдруг. — Он может увеличить мои собственные силы, и не надо учиться ни у какого архимага! Я смогу сам стать архимагом, едва прикоснувшись к Камню или…» Палин помотал головой.

Подняв глаза, он поглядел на братьев. Лицо Танина искажала жадность, Стурм аж перекосился от тщеславия. «Мое собственное лицо, — Палин дотронулся до щеки рукой, — что они на нем видят?» Он посмотрел на свой балахон и увидел, что белый цвет сделался грязно-серым. Возможно, это просто от соленой воды, но, возможно, и от чего-то другого…

— Братья, — призвал он, — прислушайтесь к себе! Подумайте над тем, что вы только что сказали! Танин, с каких пор ты ищешь богатства, а не приключений?

Танин заморгал, будто очнувшись ото сна:

— Ты прав! Богатство! О чем это я говорю! Я всегда плевал на деньги…

— Говорит сила Серого Камня, — воскликнул Дуган. — Он начинает портить нас так же, как испортил других. — Он посмотрел на карликов. Они уже не толкали друг друга, а колотили и швыряли за борт.

— Я считаю, что нам, по крайней мере, следует обследовать остров, — сказал Палин тихо, так, чтобы гном не услышал. Он жестом попросил братьев придвинуться поближе. — Хотя бы для того, чтобы узнать, правду ли говорит Дуган. Если он не врет и Серый Камень действительно здесь и если вернуть его удастся нам…

— О да, он здесь! — сказал Дуган, протолкнувшись своей бородой между братьями. — А когда вы добудете его, друзья, рассказы о вашем знаменитом отце покажутся просто смешными по сравнению с легендами, в которых вас воспоют! И вы избавите бедных людей этого острова от их жестокой судьбы, — продолжил гном серьезным тоном.

— Людей? — удивленно спросил Танин. — Хочешь сказать, что остров этот обитаем?

— Да, здесь есть люди, — сказал Дуган, глубоко вздохнув, хотя по-прежнему хитро глядел на братьев.

— Он прав, — сказал Стурм, пристально смотря на пляж. — На Гаргате есть люди. Но мне не кажется, Дуган Алый Молот, что они хотят, чтобы их от чего-то избавили!

Ватага карликов переправила Танина, Палина, Стурма и гнома с «Чуда» на лодке. Взять с собой на борт «Чуда» лодку придумал Дуган, и карлики были восхищены ее простотой и практичностью. Коротышки и сами разработали спасательную шлюпку, которая должна цепляться к «Чуду». Шлюпку, имеющую примерно такие же размеры и массу, что и сам корабль, оставили в порту для изучения комиссией.

Пока волны и прилив подносили лодку все ближе к берегу, братья могли разглядеть «радушную» группу встречающих. Лучи восходящего солнца отражались от копий и щитов, которые держали люди, стоящие в ожидании на пляже. Высокие, бронзовокожие, мускулистые, одеты они были легко из-за жаркого мягкого климата на острове. Несмотря на обилие украшений, ярких бус и перьев, лица у воинов исполнены свирепой решительности. Щиты раскрашены боевыми узорами, на копьях — тяжелые каменные наконечники.

— Заточены остро, можешь мне поверить, — мрачно проговорил Стурм.

— Войдут в тело как нож в масло.

— На каждого из нас их придется, по крайней мере, по двадцать, — сказал Танин, обращая на это внимание Дугана, который сидел на носу лодки и теребил рукой боевой топор размером с самого гнома.

— Ха! Первобытные люди! — презрительно произнес Дуган, хотя Палин заметил, что лицо гнома немного побледнело. — Как только они увидят железное оружие, то падут ниц и будут молиться на нас, как на богов.

Прибытие «богов» на пляж получилось не совсем величественным. Танин и Стурм действительно имели великолепный вид в начищенных железных доспехах, изготовленных эльфами, — подарок от Портиоса и Эльханы из Объединенных Королевств эльфов. Нагрудные пластины сверкали в утренних лучах, шлемы ярко блестели. Вылезшие из лодки старшие братья по колено погрузились в песок и через несколько минут прочно увязли.

Дуган, одетый в красный бархатный костюм, потребовал, чтобы карлики доставили его на берег так, чтоб он не испортил своей одежды. К своему наряду гном прибавил еще широкополую шляпу, украшенную белым плюмажем, который трепетал на морском ветерке, так что Дуган представлял, действительно, удивительное зрелище, когда гордо стоял на носу лодки с топором и сурово глядел на воинов на пляже. Карлики исполнили его приказание буквально, врезавшись на лодке в берег с такой силой, что Дуган полетел вниз головой и чуть не перерубил себя пополам огромным боевым топором.

Палин часто представлял себе свою первую битву — как будет сражаться плечом к плечу с братьями, сочетая сталь и колдовство. Все время пути до берега он пытался вспомнить те немногие заклинания, которые знал. По мере того как земля приближалась, пульс его все учащался, но, как сказал себе Палин, не от страха, а от волнения. Он был готов к любой неожиданности… только не к тому, чтобы помогать ругающемуся, отплевывающемуся, разъяренному гному подняться на ноги; чтобы вытаскивать братьев из мокрого песка; чтобы предстать перед армией молчаливых полуголых мужчин.

— Почему они на нас не нападают? — проговорил Стурм, барахтаясь в воде и стараясь сохранить равновесие. — Они могут изрезать нас в клочья!

— Может, у них есть закон, запрещающий причинять вред идиотам! — раздраженно бросил ему Танин.

Дугану удалось с помощью Палина подняться на ноги. Потрясая кулаком, он послал гномов назад на корабль, обругав на прощание, затем повернулся и со всей важностью, какую только мог напустить на себя, зашагал по песку в сторону воинов. Следом немного медленнее пошли Танин и Стурм, держа руки на рукоятях мечей. Палин шел за братьями еще медленнее, в мокром, перепачканном песком балахоне.

Воины молча ждали их, не двигаясь, бесстрастно глядя на приближающихся чужаков. Но Палин обратил внимание, когда подошел ближе, что время от времени кто-либо из мужчин тревожно оглядывался на начинавшиеся рядом джунгли. Увидев, что произошло это не один раз, Палин поглядел на лес. Понаблюдав и внимательно послушав некоторое время, он подошел к Танину.

— Там что-то есть среди деревьев, — сказал он вполголоса.

— Не сомневаюсь, — проворчал Танин. — Вероятно, еще воинов пятьдесят.

— Не знаю, — задумчиво произнес Палин, качая головой. — Воины волнуются из-за этого, может, даже…

— Тихо! — резко приказал Танин. — Не время болтать, Палин! Стой за моей и Стурма спинами, где тебе и следует быть!

— Но… — начал Палин.

Танин бросил на него суровый взгляд, который должен был напомнить молодому человеку, кто здесь главный. Вздохнув, Палин занял свое место за братьями.

— Приветствую! — крикнул Дуган, протопав по песку и остановившись перед воином, который, скорее всего, был вождем. — Мы боги! — провозгласил гном, ударив себя в грудь. — Явились с Земли Восходящего Солнца посмотреть на своих подданных на острове Гаргата.

— Ты гном, — печально сказал воин на превосходном Общем Языке. — Прибыл ты из Ансалона и ищешь, скорее всего. Серый Камень.

— Ну… э… это… — Дуган явно смутился. — Это… э… Как ты угадал? Нас, действительно, немного интересует этот… ну… Серый Камень.

Если бы вы были столь любезны и сказали, где его найти…

— Вы его не получите, — сказал воин грустным голосом. Он поднял копье. — Мы здесь для того, чтобы остановить вас.

Воины за его спиной закивали без всякого рвения, теребя копья и кое-как становясь в боевой строй. Снова Палин заметил, что они смотрят на джунгли с тем же взволнованным, озабоченным выражением на лицах.

— Мы собираемся его взять! — яростно заорал Танин, явно пытаясь возбудить в себе хоть какое-то желание биться. — Вам придется драться с нами, чтобы остановить.

— Очевидно, придется, — проговорил вождь, вяло направляя на братьев копье.

Немного озадаченные, Танин и Стурм все же вынули мечи, а Дуган с суровым лицом поднял топор. Слова заклинания уже были готовы сорваться с губ Падина, и Жезл Магиуса нетерпеливо дрожал в руке, Но Палин колебался.

Если судить по тому" что он всегда слышал, битвы такими не бывают! Где горячая кровь? Жгучая ненависть? Твердое намерение умереть на месте, но не отдать ни пяди земли?

Воины зашаркали вперед, подталкивая друг друга. Танин приближался к ним, меч его блестел на солнце. Стурм шел следом. Вдруг в джунглях раздался крик. Послышались шорох, еще крики, затем визг боли. Из лесу выбежала маленькая фигурка и стремглав понеслась по песку.

— Подождите! — крикнул Палин. — Это ребенок!

Воины обернулись на шум.

— Проклятие! — пробормотал вождь, в отчаянии кидая копье и щит на песок. Ребенок — девочка лет пяти — подбежала к воину и обхватила руками его ногу. В то же мгновение другой ребенок, старше чем первый, выбежал вдогонку из лесу.

— Я, кажется, велел тебе не отпускать ее! — сказал вождь ребенку постарше, мальчику, который только что подбежал.

— Она меня укусила! — пожаловался мальчик и показал красное пятно на руке.

— Ты не будешь делать больно моему папе? — спросила девочка Танина, глядя на него темными глазами.

— Н-н-нет, — выговорил Танин, пораженный. Он опустил меч. — Мы просто… — он пожал плечами и густо покраснел, — разговариваем. Мужской разговор.

— Спаси мою бороду! — в ужасе воскликнул гном. Из джунглей бежали еще дети — дети всех возрастов, от карапузов, едва ковыляющих по песку, до мальчиков и девочек лет десяти-одиннадцати. Воздух наполнился детскими пронзительными голосами.

— Я устал. Пойдем домой?

— Дай подержать копье!

— Сейчас моя очередь! Папа сказал…

— Апу сказал нехорошее слово!

— Я не говорил!

— Говорил!

— Смотри, пап! Тот низенький толстый человечек с волосами на лице! Какой противный!

В сильном смущении оглядываясь на чужаков, воины разбрелись из строя и принялись спорить с детьми.

— Послушай, Мышка, папа еще немного задержится. Иди обратно и поиграй…

— Апу, забери с собой своих братьев, и чтобы я больше не слышал, что ты говоришь такие слова, а то я…

— Нет, малыш, папе как раз сейчас копье очень нужно. Я дам тебе его поносить на обратном пути…

— Стойте! — закричал гном. Громоподобный голос Дугана заставил замолчать всех — и воинов, и детей.

— Слушайте, — сказал Танин, вкладывая меч в ножны, тоже покраснев от смущения, — мы не собираемся с вами драться, тем более перед детьми.

— Знаю, — произнес вождь огорченно. — Всегда так. Уже два года у нас не было хорошей битвы! Ты когда-нибудь, — он бросил на Танина страдальческий взгляд, — пробовал драться с сосунками под ногами?

Крайне озадаченный. Танин помотал головой.

— Все удовольствие пропадает, — добавил другой воин, которому один ребенок запрыгнул на спину, а другой ударил по ногам щитом.

— Значит, оставьте их дома с матерями, где и следует им быть, — сказал Дуган.

Выражение лиц воинов сделалось еще более мрачным. При упоминании о матерях некоторые дети заплакали.

— Не можем, — заявил один из воинов.

— Почему? — спросил Дуган.

— У них нет матерей!

— Все началось два года назад, — сказал вождь, шагая с Дуганом и братьями назад, в деревню. — Князь Гаргат послал к нам гонца, требуя в дань десять девушек, иначе он выпустит силу Серого Камня. — Воин взглянул на вулкан вдали, вершина которого едва виднелась среди клубящихся серых облаков. Из облака вырвалась раздвоенная молния, и прогремел гром. Вождь поежился и покачал головой, — Что мы могли сделать? Мы уплатили дань. Но этим дело не кончилось. В следующем месяце снова явился гонец. Еще десять девушек через месяц. Скоро у нас не осталось девушек, и тогда князь потребовал наших жен. Затем прислал за нашими матерями! Теперь, — вождь вздохнул, — в деревне не осталось ни одной женщины!

— Всех! — Стурм разинул рот. — Он забрал их всех!

Вождь горестно кивнул, а ребенок у него на руках заплакал.

— И не одни мы такие. Так произошло со всеми племенами на острове.

Мы были воинственным, гордым народом, — добавил вождь, и темные глаза его сверкнули. — Племена наши постоянно воевали друг с другом. Мы жили ради того, чтобы добыть себе честь и славу в бою! А сейчас занимаемся черным трудом…

— Руки у нас в помоях, а не в крови, — сказал другой воин, — мы чиним одежду, вместо того чтобы проламывать черепа.

— Не говоря о том, чего еще нам не хватает без женщин, — добавил третий воин, сопроводив сказанное красноречивым взглядом.

— Почему же вы не пойдете и не заберете их назад? — спросил Танин.

Воины, все до одного, посмотрели на него с нескрываемым ужасом, многие поглядели через плечо на дымящийся вулкан, будто опасаясь, что их могут подслушать.

— Напасть на могучего князя Гаргата? — спросил вождь шепотом. — Прогневать хозяина Серой Драгоценности? Никогда! — Он поежился, прижав к себе ребенка. — У наших детей по крайней мере есть один родитель.

— Но если бы все племена объединились, — возразил Стурм, — то было бы… сколько воинов? Сотни? Тысячи?

— Даже если и миллионы, мы не пойдем против Хозяина Серого Камня, — сказал вождь.

— Ладно, — строго произнес Дуган. — Но почему вы пытались остановить нас там, на пляже? Мне кажется, вы и сами рады избавиться от Камня!

— Князь Гаргат приказал нам драться с каждым, кто придет за Драгоценностью, — просто ответил вождь.

Дойдя до деревни — группы хижин с соломенными крышами, которые уже видели свои лучшие дни, — воины разбрелись; одни направились укладывать детей в постель, другие поспешили к кипящим горшкам, третьи пошли с корзинами белья к ручью.

— Дуган, — сказал Танин, едва подбирая слова для того, чтобы выразить свое удивление. — Ничего не понимаю! Что происходит?

— Сила Серого Камня, друг, — серьезно проговорил гном. — Они заколдованы и не могут больше ничего разумно воспринимать. Ставлю десять против одного, что это Серая Драгоценность не позволяет им напасть на князя Гаргата. Но мыто, — гном хитро посмотрел на братьев, — не заколдованы.

— Пока, — заметил Палин.

— И поэтому у нас есть возможность победить князя! И вообще, какая у него может быть сила?

— Ну, он может иметь армию из каких-нибудь нескольких тысяч человек, — ответил Стурм.

— Нет, нет, — торопливо заговорил Дуган. — Если бы он имел такую армию, то просто напал бы на деревню, убил мужчин и увел женщин. Князь Гаргат использует силу Серого Камня, поскольку это все, что у него есть!

Действовать нам надо, однако, быстро, друзья, так как влияние камня на нас будет тем сильнее, чем дольше мы здесь будем оставаться.

Танин нахмурился.

— Как же мы заберем Серый Камень? — спросил он наконец. — И что мы будем с ним делать? Мне представляется, что тогда мы окажемся в еще большей опасности!

— А, предоставьте все мне! — сказал Дуган, потирая руки. — Просто помогите мне его добыть. Танин продолжал хмуриться.

— И подумайте о женщинах, бедняжках, — грустно продолжил гном, — томящихся в рабстве у злого князя, заставляющего их удовлетворять свои прихоти. Они, несомненно, будут благодарны храбрым мужчинам, которые их спасут.

— Он прав, — неожиданно решительно заявил Стурм. — Это наш долг.

Танин, как будущих рыцарей Соламнии, спасти женщин.

— А что скажет младший брат? — спросил Танин.

— Моя обязанность как мага Белой Мантии — помочь этим людям, — произнес Палин, ощущая себя ханжой. — Всем этим людям, — добавил он.

— Кроме того, это дело чести, друзья, — серьезно сказал Дуган. — Вы ведь проиграли спор. Да и корабль гномы отремонтируют только через несколько дней…

— Да и женщины, вероятно, будут очень благодарны, — вставил Стурм.

— Ладно, мы идем! — сказал Танин. — Хотя я предпочел бы встретиться с драконом, чем сражаться с силой какого-то странного Камня.

— Ха, с драконом! — повторил гном с кривой улыбкой, которую Танин, к счастью, не заметил.

Братья и гном подошли к вождю, который развешивал сушиться белье и косился на кипящий горшок, что собирался убежать.

— Слушайте! — громко объявил Танин, жестом подозвав к себе воинов деревни. — Мои братья, гном и я направляемся в замок князя Гаргата, чтобы забрать Серый Камень. Кто-нибудь из вас пойдет с нами?

Переглянувшись, воины замотали головами.

— Ладно, — раздраженно продолжил Танин. — Кто-нибудь пойдет с нами проводником? Вы можете вернуться, когда мы доберемся до замка.

Воины снова замотали головами.

— Тогда мы направляемся одни! — яростно крикнул Танин. — И мы либо вернемся с Камнем, либо погибнем в замке!

Развернувшись на месте, старший брат гордо зашагал из деревни, а его братья и гном пошли за ним. Однако, пока шли, они видели, что воины мрачно смотрят на них, и слышали ропот. Многие потрясали им вслед кулаками.

— Они явно недовольны, — сказал Танин. — Особенно от того, что вся опасность выпадает только нам. Что они говорят?

— Думаю, они только сейчас поняли, что женщины, вероятно, будут весьма благодарны, — тихо ответил Дуган.

Глава 5 Дело чести

Стурм впоследствии настаивал на том, что Танину следовало понять, что происходит, и удержать гнома от игры в ту ночь. Танин ответил, что Стурм вообще должен помалкивать, так как все это проспал. Но Палин напомнил братьям, что оба они находились тогда под влиянием Серого Камня, так что что-либо сделать, вероятно, было нельзя.

Они шли весь день, легко продвигаясь сквозь джунгли по тропе, которая существовала явно уже много лет. Основную проблему представляла собой нестерпимая жара. Стурм и Танин вскоре сняли с себя доспехи и взвалили их на спину и убедили наконец Палина избавиться от белого балахона, хотя юный маг долго возражал, не желая путешествовать по неизведанным краям в одних подштанниках.

— Послушай, — сказал наконец Танин, когда Палин готов был рухнуть на землю. — Насколько нам известно, женщины тебя здесь не видят. Повесь свои мешочки с зельем на пояс. Перед тем как дойдем до следующей деревни, мы всегда успеем одеться.

Палин неохотно согласился и, если не считать того, что ему пришлось выслушать несколько шуточек Стурма насчет его тонких ног, был рад, что сделал это. В джунглях, по мере того как солнце поднималось, становилось все более душно. Краткие ливни немного охлаждали братьев и гнома, но в конце концов лишь увеличивали влажность.

Дуган, однако, упорно отказывался снять с себя даже шляпу, уверяя, что для гнома жара — ничто, и подсмеивался над людьми из-за их слабости.

Правда, и у самого лицо заливал пот, а с усов и бороды стекали крупные капли. Он упорно шагал, будто ожидая того, чтобы кто-нибудь из братьев что-либо сказал, и часто ворчал, что они его задерживают. Однако Палин заметил, как Дуган не раз, когда он думал, что его не видят, опускался на камень, обмахивался шляпой и промокал лицо бородой.

Когда путники добрались до следующей деревни, все они — даже гном — так измотались, что им едва хватило сил снова надеть одежду и доспехи затем, чтобы впечатлить своим видом. Весть об их прибытии уже донеслась каким-то, таинственным образом (Палину показалось, что он понял, почему они постоянно слышат загадочный барабанный бой), так как их встретили мужчины деревни и дети. Мужчины глядели на пришедших холодно (хотя глаза многих вспыхнули при виде доспехов эльфов), дали им воды и пищи и указали хижину, в которой они могут провести ночь. Танин произнес пламенную речь о штурме замка Гаргата и вызвал добровольцев..

Ответом были лишь мрачные взгляды, шарканье ног и бормотание: «Не могу. У меня варится цыпленок…»

Поскольку другого братья и не ожидали, они сняли доспехи, разделись и легли спать. Сон их ничто не потревожило, если не считать каких-то крылатых плотоядных насекомых, явно обожающих человечину, и еще одного происшествия.

Около полуночи Танина разбудил гном, дергая за плечо и громко крича в ухо.

— Штоткоэ? — заспанно пробормотал Танин, нащупывая меч.

— Нет, положи меч, — торопливо заговорил гном. — Мне просто нужно кое-что узнать. Ты, я и твои братья — мы ведь товарищи, правда?

Танин вспоминал потом, насколько он вообще мог что-то вспомнить, что гнома очень это волновало, так как он несколько раз повторил свой вопрос.

— Мда, товарищи, — промычал Танин, перекатываясь на другой бок.

— Все мое — ваше, а ваше — мое? — не унимался гном, заглядывая в лицо молодого человека.

— Ну да. — Танин провел по лицу рукой, отмахнувшись от присосавшегося насекомого и бороды гнома.

— Спасибо, друг. Спасибо, — радостно сказал Дуган. — Вы об этом не пожалеете.

Танин потом уверял, что слова гнома: «Вы об этом не пожалеете», зловеще преследовали его во сне, но он слишком устал, чтобы проснуться и обдумать ситуацию.

В результате времени подумать у него оказалось больше чем достаточно, когда утром он проснулся и обнаружил, что к горлу приставлен наконечник копья, а вокруг стоят несколько рослых воинов. Быстро брошенный взгляд убедил его в том, что братья находятся в сходном положении.

— Стурм! — позвал Танин, не смея пошевелиться и держа руки на виду.

— Палин, проснитесь!

Братья тут же проснулись и удивленно уставились на воинов.

— Танин, — произнес Палин, стараясь говорить спокойно, — что происходит?

— Не знаю, но собираюсь это выяснить! — Танин сердито отбил рукой наконечник копья. — Что за ерунда? — спросил он, начиная вставать.

Наконечник копья снова был у горла, но на этот раз к нему присоединились еще два — один уткнулся в грудь, другой в спину.

— Скажи им, что, как бы ни были женщины благодарны, нам все равно, — попросил Стурм, глотая слюну и тщетно пытаясь отползти назад. Копье следовало за ним. — Мы собираемся стать рыцарями! Мы дали обет безбрачия…

— Дело не… э… не в женщинах, друзья, — смущенно пробормотал Дуган, который вошел в хижину и просунул голову между воинами. — Это… э… дело чести… так сказать. Видите ли, друзья, — продолжил гном, сокрушенно вздохнув, — прошлой ночью я немножко поиграл.

— Ну и что? — проворчал Танин. — Какое отношение это имеет к нам?

— Я объясню, — начал Дуган, облизывая губы и переводя взгляд с одного брата на другого. — Я хорошо кидал кости первые два часа. Выиграл у вождя головное украшение из перьев и еще двух коров. Я тут же хотел прекратить, клянусь, но старик так расстроился, что трудно было не дать ему отыграться… Мне так везло, что я поставил все сразу, прибавив свой топор и шляпу.

Танин взглянул на непокрытую голову гнома.

— Ты проиграл.

Плечи Дугана опустились.

— Всего остального мне не жаль, но что мне было делать без моей шляпы? Так что я поставил против шляпы все свои деньги и… — он грустно посмотрел на Танина.

— Их ты тоже проиграл, — проговорил он.

— Две единицы, — уныло ответил Дуган.

— Значит, ты проиграл свои деньги, топор и шляпу.

— Не совсем, — гном замялся. — Понимаешь, я не мог без своей шляпы… И у меня ничего не было, что бы нравилось старику, так как мой камзол оказался ему мал. Но ведь ты сам сказал, что мы товарищи и все делим пополам…

— Когда ты это сказал? — спросил Стурм, гневно поглядев на Танина.

— Не помню! — проворчал Танин.

— Так что я поставил ваши доспехи, — заявил гном.

— Что?. — взревел Танин.

— Вождю они понравились, когда он видел вас в них вчера вечером, — быстро продолжил Дуган.

Несмотря на пять копий, нацеленных на него. Танин имел очень опасный и разъяренный вид. — Я поставил ваши доспехи против топора и шляпы, и я выиграл, — гордо заявил гном.

— Слава Паладайну! — вздохнул, успокоившись, Танин.

— Потом, — Дуган смутился, — поскольку удача явно ко мне возвращалась, я решил попытаться вернуть свои деньга. Я поставил доспехи, шляпу и, — он показал пальцем, — волшебный жезл против всех денег, коров и топора.

На этот раз сел Палин, забыв о копьях, лицо его мертвенно побледнело, губы побелели.

— Ты поставил мой… мой жезл! — Он едва мог говорить. Протянув дрожащую руку, он схватил жезл, который лежал рядом даже тогда, когда юный маг спал.

— Да, друг, — сказал Дуган, невинно глядя на Палина. — Мы ведь товарищи. Все пополам…

— Жезл, — тихо проговорил дрожащим голосом Палин, — принадлежал моему дяде, Рейстлину Маджере! Это его подарок.

— Правда? — На Дугана это явно произвело впечатление. — Жаль, что не знал этого раньше, — грустно сказал он. — Я бы потребовал поставить против него больше…

— Чем все кончилось? — взволнованно спросил Палин.

— Я проиграл. — Дуган вздохнул. — Я знаю лишь один случай, когда за одну игру у кого-нибудь два раза выпали две единицы, это было, когда я… Ладно, это неважно.

— Ты проиграл мой жезл! — Палин готов был упасть без чувств.

— И наши доспехи? — закричал Стурм, на шее у него вздулись вены.

— Подождите! — Дуган торопливо поднял руку. Воины с копьями, несмотря на то что имели при себе оружие и явное численное преимущество, начали волноваться. — Я знал, как вы, друзья, расстроитесь, потеряв все свои вещи, поэтому я сделал единственное, что мне оставалось. Я поставил ваши мечи.

На этот раз потрясение оказалось таким сильным, что ни Танин, ни Стурм ничего не могли сказать, они лишь молча глядели на Дугана.

— Я поставил мечи и свой топор против волшебного жезла и шляпы. Мне действительно жаль, — Дуган посмотрел на Палина, — но я не знал, что жезл принадлежал Рейстлину, носившему Черную Мантию. Даже здесь о нем слышали, так что я бы мог заставить вождя поставить доспехи. А так жезл не произвел на него никакого впечатления…

— Давай рассказывай! — прокричал Палин, задыхаясь и еще сильнее прижимая к себе жезл.

— Я выиграл! — Дуган всплеснул руками, затем вздохнул, но на этот раз радостно. — Ах, какой был бросок…

— Значит… жезл мой? — робко спросил Палин, лицо его немного просветлело.

— Мечи наши? — Танин и Стурм снова могли дышать.

— Убедившись в том, что удача ко мне возвращается, — продолжил гном, отчего братья вновь помрачнели, — я снова решил вернуть доспехи.

Подумав, что мечи без доспехов бесполезны, я поставил оружие… — Он указал на воинов с копьями.

— Ты проиграл, — грустно произнес Танин.

— Но жезл все-таки мой? — взволнованно спросил Палин.

— Да, друг. Я попытался поставить его, чтобы снова выиграть мечи, топор и доспехи, но вождь не согласился. — Дуган покачал головой, затем пристально поглядел на Палина, лицо гнома сделалось вдруг хитрым. — Но если ты скажешь ему, что жезл принадлежал великому Рейстлину Маджере, то я, возможно…

— Нет! — воскликнул Палин, вцепившись в жезл.

— Но, друг, — взмолился гном, — мне должно повезти. Мы ведь все-таки друзья. Все пополам…

— Замечательно! — угрюмо сказал Стурм, глядя на то, как из хижины уносят его доспехи. — Теперь, я думаю, не остается ничего, кроме как вернуться на корабль.

— На корабль? — Дуган явно был удивлен. — Когда мы так близко? До замка князя Гаргата всего день пути!

— А что мы станем делать, когда доберемся туда? — разгневанно спросил Танин. — Постучимся в одних подштанниках в дверь и попросим взаймы у князя оружие, чтобы драться с ним?

— Не исключена возможность, — заметил Стурм, — что князь тут же умрет от хохота.

— Как ты можешь шутить в такое время? — взбесился Танин. — И я еще не уверен, что готов возвращаться.

Успокойтесь, братья, — тихо сказал Палин. — Если в этом дурацком походе мы потеряли только оружие и доспехи, то, я подозреваю, можем считать, что удачно отделались. Я согласен со Стурмом, Танин. Нам лучше отправиться к кораблю, пока не настала жара.

— Тебе хорошо говорить! — горько ответил ему Танин. — У тебя остался твой драгоценный жезл! — Он поглядел на хижину вождя, где счастливый старик навешивал на себя блестящие доспехи вверх ногами. Затем угрюмо посмотрел на полного раскаяния Дугана. — Я думаю, Палин прав, — неохотно признал Танин, сердито глядя на гнома. — Надо считать, что нам повезло. Мы сыты твоим дурацким походом, гном. Убираемся отсюда, пока не распрощались с чем-нибудь другим… с жизнью, например!

Развернувшись, Танин снова обнаружил приставленные копья и на этот раз еще и собственный меч, который держал в руках один воин.

— Спорим, друг? — радостно сказал Дуган, покручивая ус.

— Я так и думал, — произнес Палин.

— Ты «так и думаешь», когда уже поздно что-либо предпринять, — бросил ему Танин.

— Уже было поздно, когда мы только увидели этого гнома, — тихо проговорил Палин.

Всех троих плюс Дугана вели по лесной тропе, приставив к спинам копья. Впереди высился замок Гаргата. Сейчас они хорошо его видели — огромное бесформенное строение, выложенное полностью из серого блестящего мрамора. Все трое братьев посещали раньше Башню Высшего Колдовства в лесу Вайрет, и их тогда привела в трепет колдовская аура, окружавшая Башню.

Сейчас, приближаясь к этому странному замку, они ощущали подобный трепет, только он дополнялся еще диким желанием истерически смеяться.

Никто из них не мог впоследствии как следует описать замок Гаргата, так как вид его постоянно менялся. Вначале это была массивная крепость с четырьмя мощными зубчатыми башнями. Затем изумленные братья увидели, как башни раздулись и взвились вверх, став изящными минаретами. Потом минареты слились воедино, образовав гигантский купол, который снова разделился на четыре мощные башни. Когда все это происходило, на стенах вылезали как грибы башенки, моргали, будто глаза, окна, подъемный мост через ров делался беседкой, окруженной розами над тихим серым прудом.

— Сила Серого Камня, — сказал Дуган.

— "Сила Серого Камня", — едко передразнил Танин. Он погрозил гному кулаком. — Мне уже так надоело слышать об этом булыжнике, что я…

— Кажется, я понял, что происходит, — прервал его Палин.

— Ну и что же? — уныло спросил Стурм. — Они явно не хотят, чтобы мы туда направлялись. И тем не менее грозят убить нас, если мы решим вернуться! Они забрали у нас одежду… — Вдобавок к тому, что братья потеряли доспехи и оружие, его и Танина еще и раздели: вождь обнаружил, что на голом теле доспехи натирают кожу. Стурм и Танин, таким образом, приближались сейчас к замку Гаргата в одних набедренных повязках (гордо отказавшись от предложенных им костяных бус).

Палину и Дугану повезло больше: у мага остался балахон, а у гнома — красный бархатный камзол и бриджи (минус шляпа). Причиной такой мягкости вождя были, как подозревал Палин, несколько слов, сказанных гномом шепотом вождю относительно жезла. В противоположность тому, что ожидал гном, вождь, узнав, что жезл принадлежал Рейстлину Маджере, в ужасе вытаращил глаза. Палин также подозревал, что Дуган хотел втянуть вождя в игру (гном очень хотел вернуть себе шляпу), но вождь не желал иметь никаких дел с предметом такой дурной славы. После этого все члены племени держались от Палина на почтительном расстоянии, а некоторые делали руками защитные знаки, когда думали, что Палин их не видит.

Это, однако, не мешало воинам подталкивать копьями братьев и приунывшего гнома, направляя по тропе к замку.

— Поставьте себя на место одного из этих воинов, — сказал Палин, обливаясь потом в своем балахоне, но не смея снять, боясь, что воины его отнимут. — Вы находитесь под влиянием Серого Камня, который является буквально воплощенным хаосом. Вы ненавидите Серый Камень больше всего на свете, и все же вам приказано ценою жизни защищать его. Из-за Серого Камня вы потеряли своих женщин. Появляются чужестранцы, чтобы взять Серый Камень и освободить женщин, которые, без сомнения, будут благодарны своим спасителям. Вы не хотите, чтобы чужие спасали ваших женщин, но все бы отдали ради того, чтобы женщины снова были с вами. Вы должны охранять Серую Драгоценность, но любой ценой избавились бы от нее. Вы понимаете меня?

— Немного, — неуверенно сказал Танин. — Продолжай.

— Таким образом, вы хватаете пришельцев, — заключил Палин, — и посылаете в замок голых и безоружных, зная, что они наверняка проиграют, но в душе надеясь, что они победят.

— Это имеет смысл, правда, какой-то извращенный, — признал Стурм, глядя на Палина с нескрываемым восхищением. — И что же нам теперь делать?

— Да, Палин, — серьезно проговорил Танин. — Я могу драться с минотаврами и драконами… Я бы даже предпочел драться с минотаврами и драконами, — добавил он, тяжело дыша, так как и на его могучее тело начали действовать жара и влажность, — но здесь я бессилен. Я не могу драться с хаосом. Я не понимаю, что происходит. Если мы и выберемся из этого, то только благодаря тебе и твоему колдовству, младший брат.

На глаза Палина неожиданно навернулись слезы. «Это стоило того, — подумал он. — Стоило ввязаться в это безумное приключение ради того, чтобы добиться наконец уважения, восхищения и доверия братьев. Ради этого можно умереть…» Какое-то мгновение он не решался заговорить, он молча шагал, опираясь на Жезл Магиуса, который казался удивительно холодным и сухим в жарких и влажных джунглях, — Я не знаю, что делать, — сказал он, когда к нему снова вернулся дар речи. — Но если мы и выберемся отсюда, то только благодаря всем нам.

— Он не стесняясь обнял каждого брата. — Мы вместе, это уже много значит. Как-нибудь выпутаемся!

Взглянув на гнома, Палин в ужасе обнаружил, что тот глядит на него с волчьей ухмылкой. Дуган ничего не сказал вслух, но, подмигнув Палину, произнес одними губами:

— Спорим?

Глава 6 Замок Гартата

Уже приближался закат, когда они дошли до внешних стен замка Гаргата.

Стены меняли свой облик так же, как и сам замок. Иногда казалось, что они сложены из кирпича. Когда подошедшие посмотрели снова, стены сделались живой изгородью, затем — чугунной решеткой. Перемены происходили так быстро, что кружилась голова.

Подойдя к основанию меняющихся стен, воины оставили братьев и гнома, несмотря на новую призывную речь Танина. Речь эту, в лучшем случае, можно было назвать лишь вялой попыткой. То, что произносил он ее почти голым, уменьшило его порыв, к тому же он был уверен, что речь не найдет отклика.

Однако все же рискнул:

— Идите с нами! Покажите этому злому князю, что вы мужчины! Что вы готовы сражаться! Покажите ему, что вы готовы ценою жизни защитить свои дома!

Речь, конечно, не подействовала. Как только тень от меняющихся стен упала на них, воины в ужасе попятились. Мотая головами и что-то бормоча, они бросились в джунгли.

— Оставьте нам хотя бы свои копья! — взмолился Стурм.

Это тоже не подействовало.

— Им нужны копья, — сказал Танин, — для того, чтобы мы не помчались назад, к кораблю.

— Да, ты прав, друг, — заявил Дуган, вглядываясь в лес. — Они следят за нами. И будут там сидеть, пока… — Он прервался.

— Пока что? — холодно спросил Палин. Он все еще видел ухмылку гнома и слышал его беззвучные слова и поежился, несмотря на жару.

— Пока не убедятся, что мы не вернемся. Так? — спросил Стурм.

— Да ну, друзья, мы вернемся, — произнес Дуган, стараясь успокоить их. — В конце концов, с вами я. А мы ведь товарищи…

— "Все пополам", — сердито сказали Танин и Стурм.

— Прежде всего надо изготовить какое-нибудь оружие, — предложил Танин. Вокруг сплошной стеной стояли джунгли. Всевозможные, странного вида, деревья, увешанные лианами и яркими цветами, подбирались почти к самой стене. Но около нее джунгли обрывались. — Даже растения не подходят к этому месту, — проговорил он. — Палин, дай мне свой нож.

— Хорошая мысль, — сказал юный маг, — я совсем о нем забыл.

Засучив белый рукав, Палин принялся возиться с кинжалом на хитром ремешке, который крепил его к предплечью и который, как предполагалось, при быстром движении кистью выпустит кинжал так, что он окажется в руке у Палина. Но ремешок был явно хитрее хозяина, так как Палин не мог отцепить кинжал.

— На, — сказал Палин, покраснев, и протянул руку Танину, — бери.

Тщательно скрывая улыбку. Танин отцепил кинжал, затем, встав рядом со Стурмом, принялся срезать ветви. Из них, заострив концы, братья быстро сделали грубые копья. День медленно умирал, небо темнело, делалось жутко-серым.

— Ты что-нибудь знаешь о князе Гаргате? — спросил Танин Дугана, затачивая конец зеленой ветви.

— Нет, — ответил гном, неодобрительно глядя на братьев. Он отказался делать или нести деревянное копье.

— В хорошем виде я предстану перед Реорксом, если меня убьют! С палкой в руке! Нет, мне не нужно оружие, хватит и моих голых рук! — Гном широко улыбнулся. Теперь он потирал подбородок и расхаживал взад и вперед вдоль необычных стен, которые на этот раз были сделаны из блестящего черного мрамора. — Я ничего не знаю о настоящем князе Гаргате, кроме того, что смог выведать у тех трусов. — Дуган презрительно махнул в сторону давно исчезнувших воинов.

— Что они говорят?

— То, что он такой, каким его и следует ожидать увидеть, если учесть, что он находился под влиянием Серой Драгоценности многие годы! — сказал Дуган, раздраженно глядя на Танина. — Он безумный человек!

Способный на великое добро или великое зло, в зависимости от его настроения или, точнее, от настроения Камня. Некоторые говорят, — тихо прибавил гном, переведя взгляд на Палина, — что он колдун-ренегат, не примкнувший ни к белому, ни к черному, ни к красному. Он живет лишь для себя… и Камня.

Поежившись, Палин сильнее сжал в руке жезл. Колдуны-ренегаты отказывались следовать законам и постановлениям Конклава Колдунов, законам, передающимся через века для того, чтобы поддержать жизнь колдовства в мире, в котором его презирают и в котором ему не доверяют.

Все колдуны, и те, что следуют дорогой добра, и те, что идут дорогой зла, подписываются под этими законами. Ренегаты представляли собой угрозу для всех, так что жизнь их объявлялась вне закона.

Это долг Палина как мага Белой Мантии — попытаться привлечь ренегата или, если это не удастся, схватить его и доставить Конклаву для суда. Это будет трудной задачей даже для могущественного колдуна, не говоря уже о начинающем маге. Тем, кто в Черных Мантиях, проще.

— Ты, мой дядя, просто его убил бы, — тихо пробормотал Палин, прислоняясь щекой к жезлу.

— Как ты думаешь, что он сделал с женщинами? — спросил Стурм озабоченно.

Гном пожал плечами:

— Использовал в свое удовольствие, столкнул в кратер вулкана, принес в жертву во время какого-нибудь мерзкого колдовского ритуала. Откуда мне знать?

— Ну вот, мы вроде готовы, — проговорил уныло Танин, собирая с земли копья. — Кажутся игрушками, — пробормотал он. — Возможно, гном и прав. Если мы идем против взбесившегося злого колдуна, мы можем умереть, сражаясь с достоинством, а не играя, словно какие-то мальчишки, в рыцарей и гоблинов.

— Оружие есть оружие. Танин, — деловито произнес Стурм, беря в руку копье. — По крайней мере, оно дает нам хоть какое-то преимущество…

Трое братьев и гном подошли к стене, которая все еще меняла свой вид так часто, что кружилась голова.

— Думаю, нет смысла искать потайной ход, —сказал Танин.

— К тому времени, когда мы найдем его, он скорее всего уже начнет превращаться в главные ворота, — согласился Дуган. — Если подождем здесь подольше, то какой-нибудь вход обязательно появится.

Так и произошло: хотя и не такой, какой они ждали, но вход действительно появился.

Они глядели на стену из плотно пригнанных друг к другу камней («Как у гномов», — восхищенно заметил Дуган), как вдруг она сменилась на стену воды, которая с грохотом лилась из ниоткуда и обдавала их дождем брызг.

— Мне кажется, мы можем пройти сквозь нее! — прокричал Стурм, пытаясь быть услышанным за шумом водопада. — Я вижу сквозь нее! Замок на той стороне!

— Да на той стороне, скорее всего, еще и пропасть! — ответил Танин.

— Подождите, — сказал Палин. — Ширак! — Он произнес волшебное слово, и тут же граненый кристалл на конце жезла вспыхнул светом.

— Как жаль, что вождь этого не видел! — с досадой воскликнул гном.

Палин сунул жезл в воду, просто желая лучше осветить то, что находится за этой стеной. К его удивлению, вода расступилась в то же мгновение, как жезл коснулся ее. Обтекая жезл, она образовала арку, через которую можно было пройти, не замочившись.

— Будь я проклят! — воскликнул пораженный Танин. — Ты знал, что так получится?

— Нет, — робко признался Палин, думая о том, какие еще способности заложил Рейстлин в жезл.

— Ладно, слава Паладайну, что так вышло, — сказал Стурм, глядя сквозь образовавшуюся арку. — Тут безопасно, — доложил он, сделав шаг внутрь. — Действительно, — прибавил Стурм, когда Палин, Танин и Дуган, с тоской глядящий на жезл, проследовали за ним, — здесь трава! — Стурм удивленно вглядывался в темноту, лишь немного разгоняемую светом жезла.

За спиной стена снова изменилась, сделавшись теперь стеной из бамбука. Впереди простиралась длинная ровная лужайка, полого поднимающаяся к замку.

— Сейчас это трава, но в любой момент она может превратиться в поток лавы, — заметил Палин.

— Ты прав, младший брат, — проворчал Танин, — лучше бежим.

И они побежали: Палин, задрав белый балахон, толстый гном, пыхтя и фыркая в трех шагах позади. Действительно ли они успели добежать до цели, прежде чем лужайка превратилась во что-нибудь зловещее, или лужайка всегда оставалась лужайкой, они так и не узнали. Как бы то ни было, они достигли стен замка как раз тогда, когда черные ночные тени сомкнулись.

— Теперь нам всего лишь нужно, — сказал Стурм, — пробраться внутрь…

Гладкая серая мраморная стена, освещенная светом жезла, заколебалась, и в ней появилась деревянная дверь, да еще и с железными петлями и железным замком.

Танин поспешил подергать ее.

— Крепко заперта, — доложил он.

— Вот когда пригодился бы кендер, — со вздохом произнес Стурм.

— Кендер! Прикуси язык! — пробормотал с отвращением Дуган.

— Палин, попробуй жезлом, — приказал Танин, отходя в сторону.

Палин неуверенно коснулся ярко светящимся кристаллом замка. Замок не просто отомкнулся, а буквально расплавился, образовав у ног Палина лужицу жидкого металла.

— Друг, — заявил гном, проглотив слюну, — твой дядя, должно быть, был замечательным человеком. Это все, что я могу сказать.

— Интересно, что еще он может делать? — Палин глядел на жезл со смешанным чувством благоговения, гордости и отчаяния.

— Этим вопросом мы займемся позднее! Внутрь, — сказал Танин, распахнув дверь. — Стурм, входи первым. Палин за ним. Свети жезлом.

Дуган, я пойду сразу за тобой.

Они обнаружили, что столпились на узкой винтовой лестнице, уходящей вверх. Со всех сторон их окружали стены, и они ничего не видели, кроме исчезающих в темноте ступеней.

— Ты понимаешь, — произнес вдруг Палин, — что дверь обязательно…

— Он резко обернулся назад и осветил ровную стену.

— …исчезнет, — мрачно закончил Танин.

— Пути назад нет! — Стурм, поеживаясь, огляделся по сторонам. — Эта лестница может измениться! В любой момент нас сдавит стена!

— Вперед! — решительно приказал Танин. Пробегая по крутым ступенькам как можно быстрее, в любой момент ожидая, что ноги их ступят на что угодно — от раскаленных углей до качающегося моста, они забирались все выше и выше, до тех пор, пока, наконец, гном бежать больше не мог.

— Мне надо отдохнуть, друзья, — проговорил Дуган, тяжело переводя дыхание и опираясь на каменную стену, которая по необъяснимой причине оставалась каменной стеной.

— Внутри, кажется, ничего не изменяется, — воскликнул Палин, и сам уставший от непривычной нагрузки. Он с завистью поглядел на братьев. Их бронзовые мускулистые тела блестели в свете жезла. Ни тот ни другой даже не запыхались.

— Палин, посвети сюда! — приказал Танин, вглядываясь в темноту впереди.

Ноги у Палина болели так, что он сомневался, сможет ли пошевелить ими, однако заставил себя сделать еще шаг и посветил жезлом за поворотом лестницы.

— Там дверь! — тихо, но радостно произнес Стурм. — Мы добрались до верха!

— Интересно, что за ней, — угрюмо проговорил Танин.

Его прервало не что иное, как смех.

— Почему бы тебе не открыть и не посмотреть? — крикнул чей-то смеющийся голос из-за двери. — Она не заперта.

Братья переглянулись. Дуган нахмурился. Палин позабыл о боли во всем теле и, сделав усилие, сосредоточился на том, чтобы сбросить заклятие.

Лицо Танина напряглось, и мышцы на скулах надулись. Сжав копье, он протолкался мимо Дугана и Палина и встал рядом со Стурмом.

Оба воина осторожно положили руки на дверь.

— Раз, два, три, — шепотом сосчитал Стурм. По счету «три» он и Танин навалились на дверь, распахнули ее и вскочили внутрь, держа копья наготове. Палин вбежал следом, воздев руки, готовый произнести огненное заклятие. Он услышал, как за спиной завопил гном.

Встретили их раскаты веселого смеха.

— Вы когда-нибудь видели, — раздался смеющийся голосок, — такие милые ножки?

Туман ярости рассеялся, и Палин недоуменно захлопал глазами. Его окружали, вероятно, сотни женщин. Рядом с собой он услышал, как Стурм резко вдохнул воздух, и увидел, что Танин в смущении опустил копье.

Откуда-то с пола у его ног доносились ругательства Дугана, гном во время броска запнулся о ступеньку и грохнулся лицом об пол. Но Палин был слишком поражен, он глядел на окружавших их и не обращал внимания на гнома.

К Танину подошла невероятно роскошная темноволосая, темноглазая красавица. Нежно положив руку на копье, она отстранила его. Взгляд ее задержался на сильном теле молодого воина, большая часть которого — благодаря набедренной повязке — находилась на виду.

— Ну и ну, — проговорила молодая женщина знойным голосом, — вы не знали, что сегодня мой день рождения?

В просторном каменном зале снова зазвенел, будто множество колокольчиков, смех.

— Ты, это… отойди, — сурово приказал Танин, подняв копье и направив его на женщину.

— Конечно, — сказала она, подняв руки и в шутку изображая на лице ужас, — если ты именно этого хочешь.

Танин, не сводя глаз с темноволосой красавицы, отошел на шаг и стал рядом с Палином.

— Младший брат, — прошептал он, пот ручейками стекал по лбу и каплями висел на верхней губе, — эти женщины заколдованы? Находятся под каким-нибудь заклятием?

— Н-н-н-нет, — с трудом проговорил Палин, озираясь вокруг. — Они… кажется, нет. Я не ощущаю никакого колдовства, кроме силы Серого Камня. Здесь его воздействие намного сильнее, но это лишь от того, что мы рядом с ним.

— Друзья, — заговорил вдруг гном, поднимаясь на ноги, — мы в большой беде.

— Неужели? — недоверчиво переспросил Танин, держа копье перед собой, как и Стурм. — Объясни, что ты имеешь в виду! — проговорил он. — Что ты знаешь об этих женщинах? Они здесь явно не пленницы! Они духи умерших, вампиры? Что?

— Хуже того. — Дуган тяжело дышал, вытирал потное лицо бородой и дико озирался на хохочущих, указывающих на него пальцами женщин. — Друзья, подумайте! Вы первые, кто вошел в этот замок! Эти женщины, вероятно, целых два года не видели мужчины!

Глава 7 Наши герои

Окруженные сотнями восхищенных женщин, тянущих к ним руки, рвущихся потрогать и погладить их, растерянные и смущенные «спасители» были сражены ласками. Смеясь и поддразнивая, женщины проводили братьев и гнома из широкого зала в помещение меньшего размера, заполненное шелковыми занавесками и удобными, обтянутыми шелком диванами. Прежде чем мужчины могли полностью сообразить, что происходит, нежные ручки затолкали их на подушки, женщины стали предлагать вино, обильную пищу и сладости всех видов…

— Как мило, что вы проделали такой путь за тем, чтобы спасти нас, — мурлыкала одна из женщин, прислонившись к Стурму и поглаживая его руку.

Длинные светлые волосы падали на ее обнаженные плечи. В мягкие пряди был вплетен яркий цветок. Ее накидка, сделанная из какой-то серой материи, соблазнительно подчеркивался все женские прелести.

— Это наша обычная работа, — улыбаясь сказал Стурм. — Нас ведь собираются посвятить в Рыцари Соламнии, — как бы между прочим добавил он.

— Возможно, даже как раз за это.

— Правда? Расскажи мне еще.

Но блондинку рыцари нисколько не интересовали. Она даже не слушала Стурма, как это понял Палин, с растущим раздражением наблюдающий за братом. Молодой воин что-то плел, весьма непоследовательно, о Клятве и Мере, все время перебирая светлые шелковистые волосы и глядя в голубые глаза.

Палину сделалось не по себе. Юный маг почувствовал, как вскипает кровь; голова его гудела — неудивительное ощущение в окружении таких симпатичных, соблазнительных женщин. Однако он не чувствовал никакого влечения к ним. Они были странным образом отвратительны ему. Ощущал он лишь колдовскую силу, она горела у него внутри. Палин хотел сосредоточиться на потоке растущего могущества. Оттолкнув волоокую красавицу, пытавшуюся кормить его виноградом, юноша пробрался по подушкам поближе к Стурму, который самозабвенно наслаждался знаками внимания другой прелестницы.

— Стурм, что ты делаешь? Возможно, это ловушка, засада! — вполголоса заговорил Палин.

— Успокойся, младший брат, — сказал тихо Стурм, обняв блондинку. — Вот смотри, я тебя успокою. Скажи мне, — произнес он, целуя розовые губки красавицы, — это засада?

— Да. — Блондинка захихикала и устроилась поближе к нему. — Прямо сейчас ты подвергаешься нападению.

— Вот видишь, Палин. Ничем нельзя помочь. Мы окружены. — Стурм поцеловал девушку в шею. — Сдаюсь, — проговорил он тихо, — безоговорочно.

— Танин! — Встревоженный Палин искал старшего брата в надежде на помощь и с облегчением увидел, что серьезный молодой человек поднимается на ноги, невзирая на все попытки темноволосой красавицы притянуть его к себе. Гном тоже всеми силами старался вырваться.

— Пошла отсюда! Оставь меня в покое, женщина! — орал Дуган, шлепая по рукам гибкую девушку.

Выбравшись из подушек, раскрасневшийся гном обратился к женщинам:

— Что с князем Гаргатом? Где он? Он использует вас, чтобы соблазнить нас, а затем схватить.

— Князь Гаргат? Едва ли! — Темноволосая красавица, обхаживавшая Танина, рассмеялась, как и остальные, находившиеся здесь женщины. Пожав красивыми плечами, она взглянула на потолок. — Он там… где-то, — сказала она без всякого интереса, лаская грудь Танина. Старший брат оттолкнул ее и беспокойно оглядел помещение.

— На этот раз в твоих словах есть смысл, гном. Лучше найти этого Гаргата раньше, чем он найдет нас. Идем. — Танин сделал шаг в сторону двери в конце окуренного благовониями, освещенного свечами помещения, но темноволосая красавица вцепилась ему в руку.

— Успокойся, воин, — шептала она, — тебе незачем волноваться из-за князя Гаргата. Он ни тебя, ни кого другого не потревожит. — Она восхищенно провела рукой по густым рыжим кудрям Танина.

— Я сам посмотрю, — ответил Танин, но его голос был уже менее решительным.

— Ладно, если так хочешь. — Женщина томно вздохнула, прижавшись к Танину. — Но это напрасная трата времени, которое можно провести гораздо приятнее. Старый, иссохший колдун уже два года у нас в плену.

— Он в плену у вас? — Танин разинул рот.

— Ну да, — сказал блондинка, оторвавшись от уха Стурма. — Он такой скучный старикашка. Все говорил о пентаграммах, хотел знать, кто из нас девственница, и задавал кучу других личных вопросов. Так что мы заперли колдуна в башне с его дурацким Камнем. — Она поцеловала мускулистое плечо Стурма.

— Тогда кто же забирал женщин все эти месяцы? — спросил Палин.

— Мы, конечно, — ответила темноволосая красавица.

— Вы? — переспросил пораженный Палин. Он приложил ладонь ко лбу и почувствовал, что прямо-таки горит, будто в лихорадке. Голова кружилась и болела. Все вокруг расплывалось, теряло четкие очертания.

— Это удивительная жизнь! — произнесла блондинка, садясь и шутливо отбиваясь от попыток Стурма снова положить ее рядом. — Серая Драгоценность дает нам все необходимое. Мы купаемся в роскоши. Здесь нет необходимости ни работать, ни готовить пищу, ни чинить одежду…

— Нет хнычущих детей…

— Нет мужей, возвращающихся после битвы в крови и грязи…

— Здесь не надо изо дня в день полоскать в ручье белье…

— Нет бесконечных разговоров о войне и хвастовства подвигами…

— Мы читали книги, — сказала темноволосая красавица. — У колдуна их много в библиотеке. Мы стали образованными и обнаружили, что нам не нужно жить прежней жизнью. Мы хотели, чтобы наши сестры и матери разделили с нами все эти наслаждения, так что пошли на хитрость и потребовали, чтобы приводили в замок женщин до тех пор, пока все мы не оказались здесь.

— Сохрани мою бороду, — в ужасе воскликнул гном.

— Нам не хватает лишь симпатичных мужчин, чтобы не чувствовать себя одиноко по ночам, — сказала блондинка, улыбаясь Стурму. — И теперь благодаря Серому Камню и этот вопрос решен…

— Я иду искать князя Гаргата, — сказал Палин, резко встав. У него так кружилась голова, что он закачался и уронил на пол подушки. — Остальные идут со мной? — спросил он, борясь с непонятной слабостью и удивляясь, что братья не поддались чарам.

— Да, — произнес Танин, с трудом выпутываясь из объятий темноволосой красавицы.

— Я с вами, друзья, — сурово заявил гном.

— Стурм? — спросил Палин.

— Оставьте меня здесь, — ответил Стурм. — Я займусь здесь… прикрытием тыла…

Женщины рассмеялись.

— Стурм! — сердито повторил Танин.

Стурм махнул рукой:

— Идите вперед, если вам так хочется поговорить с заросшим плесенью старым колдунишкой!

Танин снова открыл рот, брови его сердито насупились. Но Палин остановил его.

— Предоставь это мне, — сказал юный маг, ухмыльнувшись. Осторожно положив жезл на подушки, Палин поднял обе руки, вытянул их вперед и направил на Стурма. Затем начал нараспев произносить заклинание.

— Эй! Что ты делаешь? Перестань! — воскликнул Стурм.

Но Палин продолжал творить заклинание, и вот лежащее на диване тело Стурма вдруг поднялось в воздух, молодой человек повис на высоте человеческого роста над полом.

— Какой замечательный фокус! Покажи нам еще! — закричали женщины, хлопая в ладоши.

Палин снова заговорил, щелкнул пальцами, и из ниоткуда появились веревки и обвились вокруг ног и рук Стурма. Женщины радостно визжали, и многие из них начали переводить свои восхищенные взгляды с мускулистого Стурма, связанного теперь по рукам и ногам, на мага, способного производить такие чудеса.

— Х-х-хороший фокус, Палин. Теперь опусти меня! — проговорил Стурм, облизывая губы и опасливо поглядывая вниз.

Довольный собой, Палин оставил Стурма висеть в воздухе и обратился к Танину.

— Мне взять его с собой? — спросил он непринужденно, ожидая увидеть благоговейный трепет во взгляде Танина.

Однако Палин обнаружил, что старший брат напряженно хмурится.

— Палин, — тихо проговорил Танин, — как ты это делаешь?

— Колдовство, мой дорогой братик, — сказал Палин, поняв вдруг, насколько Танин глуп.

— Я знаю, что это колдовство, — строго ответил Танин, — и признаю, что в колдовстве понимаю не очень много. Но я знаю, что такие чудеса может делать лишь могущественный колдун, а не тот, кто лишь недавно прошел Испытание!

Оглянувшись и посмотрев на беспомощно болтающегося в воздухе Стурма, Палин кивнул.

— Ты прав, — гордо произнес Палин. — Я применил очень сложное заклинание без какой бы то ни было помощи. Даже Жезл Магиуса мне не помогал! — Он нагнулся и поднял жезл. Дерево на ощупь казалось холодным, ледяным почти до боли. Палин вскрикнул, едва не выронив жезл. Но затем заметил, что головокружение проходит. Почувствовал, что кожа остывает, гул в голове затихает. — Мои колдовские способности! — пробормотал он. — Должно быть, их усиливает Серый Камень. Я здесь совсем недолго, но посмотрите, что я могу делать! У меня сила архимага. Если бы у меня был этот Камень, я сделался бы таким же сильным, как мой дядя! Или даже еще сильнее! — Глаза его заблестели, тело затряслось. — Я бы, конечно, использовал свою силу во имя добра. Я бы отнял у Даламара Башню в Палантасе и очистил ее от зла. Я бы снял проклятие с Шойкановой Рощи, вошел в лабораторию дяди. — На него нахлынули полные буйных красок видения будущего, такие реальные и живые, что он буквально падал с ног от этих картин.

Сильные руки подхватили его. Моргая, прогоняя из глаз туман, Палин посмотрел вниз и увидел свое отражение в блестящих, темных, хитрых глазах гнома.

— Успокойся, друг, — сказал Дуган. — Ты высоко залетел, слишком высоко для того, у кого только что выросли крылья.

— Не мешай! — закричал Палин, вырываясь из рук гнома. — Ты хочешь забрать Камень себе!

— Да, друг, — спокойно сказал Дуган, поглаживая черную бороду. — Я имею на него право. На самом деле я единственный, кто имеет на него право!

— Право у того, кто сильнее, — с презрительной улыбкой ответил Палин. Снова подняв упавший жезл, он направился к двери. — Идешь? — холодно спросил он Танина. — Или я должен тащить тебя за собой, как и этого олуха? — Протянув руку в сторону Стурма, он жестом притянул молодого человека к себе. Плывущий по воздуху вывернул шею и со страхом и тревогой посмотрел на Танина.

— Не-ет! Не уходи! Покажи еще фокусы! — закричали огорченные женщины.

— Остановись, юный маг! — крикнул Дуган. — Ты поддаешься колдовскому влиянию!

— Палин! — Сквозь гул в голове Палина, смех женщин и крики гнома пробился спокойный голос Танина. — Не слушай ни Дугана, ни меня, ни кого-либо другого какое-то время. Прислушайся к себе.

— И что это должно означать, братец? — презрительно бросил Палин.

— В голову вдруг пришло что-то умное? Неужели среди всех этих мышц наконец появился мозг?

Он с издевкой глядел на Танина и ожидал, нет, даже надеялся, что брат разозлится и попытается его остановить. «Вот тогда я и покажу ему настоящие чудеса!» — думал Палин.

Но Танин просто строго смотрел на него. И вдруг это уже его дядя — Рейстлин — смотрел на него строго, грустно, разочарованно.

— Я… Я… Именем богов! — пролепетал Палин, прикладывая руку ко лбу. Он вспомнил свои жестокие слова:

— Танин, прости! Не знаю, что на меня нашло. — Обернувшись, он увидел беспомощно висящего в воздухе Стурма. — Стурм! — Палин протянул к нему руки:

— Прости! Я сниму с тебя заклятие…

— Палин, подожди!.. — закричал в панике Стурм, но было уже поздно.

Заклятие исчезло, и молодой человек с криком грохнулся на пол и тут же оказался окружен причитающими женщинами. Стурм появился лишь через некоторое время, волосы его были всклокочены, лицо красное. Поднявшись на ноги, он растолкал женщин и захромал к братьям.

— Я был не прав, — сказал Палин ежась. — Теперь я понимаю. Эти женщины, действительно, заколдованы…

— Да, друг, — сказал Дуган. — Так же, как и ты сам был только что.

Это сила Серого Камня пытается захватить тебя, использовав твои слабости так же, как поступила с этими женщинами.

— Дав нам то, что мы хотим, — задумчиво проговорил Палин.

— Вот в кого мы превратимся, если пробудем здесь дольше, — прибавил Танин. — В рабов Серого Камня. Разве не видишь, что эти женщины зорко охраняют Камень внутри замка, как и их мужчины снаружи. Вот почему здесь ничего не изменяется. Серая Драгоценность поддерживает для них это постоянство!

Женщины начали подходить ближе, снова протянули руки.

— Как это скучно… не уходите… не покидайте нас… дурацкий Камень…

— Ладно, тогда пойдем отыщем князя Гаргата, — пробормотал смущенный Стурм. Как он ни старался, взгляд его машинально искал блондинку, которая посылала ему воздушные поцелуи.

— Возьмите копья, — приказал Танин, отталкивая прицепившиеся к нему нежные ручки. — Возможно, эти женщины говорят правду, а может, и нет.

Этот старый колдун, скорее всего сейчас смеется над нами.

— Они сказали, что он «там». — Палин взглянул на потолок. — Но где? Как нам попасть туда?

— Э, кажется, я знаю дорогу, друзья, — сказал Дуган. — Только приблизительно, заметьте, — торопливо добавил он, заметив хмурый взгляд Танина. — Дверь вон там ведет к лестнице наверх… мне кажется…

— П-ф-ф-ф-ф, — фыркнул Танин, но все же пошел проверить дверь; братья и гном отправились следом.

— Что ты имел в виду, говоря, что ты единственный, кто имеет право на Серую Драгоценность? — тихо спросил Палин у Дугана.

— Я так сказал? — Гном хитро посмотрел на него. — Должно быть, это говорил Камень.

— О-о, пожалуйста, не уходите! — кричали женщины.

— Не беспокойтесь. Они скоро вернутся, — пообещала темноволосая красавица.

— А когда вернешься, покажи, пожалуйста, еще эти миленькие фокусы, — вежливо попросила Палина блондинка.

Глава 8 Князь Гаргат

Дуган оказался прав. За дверью находилась еще одна узкая лестница.

Там было темно, светил лишь горящий кристалл на конце Жезла Магиуса. Снова преодолев утомительный подъем, они подошли к большой деревянной двери.

— Посмотрите только на это, — сказал удивленный Стурм.

— Что это, именем Бездны? — недоуменно произнес Танин.

«Это» было фантастическим механизмом, установленным перед дверью. В полумраке можно было разглядеть, что сделан он из железа и имеет всевозможные железные рычаги, шестерни, блоки и ременные передачи, занимающие все место от пола до потолка.

— Посвети здесь, Палин, — сказал Танин, нагибаясь. — Здесь что-то в середине, окруженное целой кучей… зеркал.

Палин осторожно поднес свет ближе к устройству, и помещение осветила вдруг сотня солнц. Танин вскрикнул и закрыл лицо руками.

— Ничего не вижу! — закричал он, отшатнувшись к стене. — Убери жезл! Убери жезл!

— Это солнечные часы! — доложил Палин, убирая жезл и глядя с удивлением на устройство. — Окруженные зеркалами…

— А, — радостно произнес Дуган, — часовой замок гномов.

— Часовой замок?

— Да, друг. Надо подождать, пока солнце не отбросит тень на определенное место, и тогда замок откроется.

— Но, — недоуменно заметил Палин, — зеркала установлены так, что тени никогда не будет! Всегда полдень.

— Не говоря уже о том, — прибавил грустно Танин, протирая глаза, — что здесь совершенно темно. Здесь нет окон! Как солнце осветит часы?

— Небольшая техническая недоработка, — сказал гном. — Я уверен, уже работает комиссия…

— А как мы откроем дверь сейчас? — спросил Стурм, устало прислонясь к стене.

— Как плохо, что здесь нет Таса, — с улыбкой произнес Палин.

— Какого Таса? — Дуган нахмурился и резко развернулся. — Ты, конечно, не имел в виду Тассельхофа Непоседу? Кендера?

— Его. Ты его знаешь?

— Нет, — проворчал гном, — с ним знаком один мой друг. Этот сумасшедший гном сидит под деревом рядом с моей куз… рядом с тем местом, где я работаю, и изо дня в день строгает деревяшки и бормочет: «Дверная ручка для кендера».

— Друг? — переспросил заинтересованный Палин. — Очень похоже на историю, которую отец рассказывал о Флинте…

— Неважно! — раздраженно оборвал его Дуган. — И хватит говорить о кендерах! У нас и так хватает забот. Брррр. — Он поежился. — Прямо мурашки бегают…

В запутанном сознании Палина замерцали первые проблески понимания. Он смутно начал видеть правду. Но хотя свет и просветлил его мысли, они оставались все такими же запутанными, он никак не мог в них разобраться или даже просто решить, следует ему чувствовать облегчение или еще больший страх.

— Может быть, нам разбить зеркала, — предложил Танин, моргая и стараясь прогнать море ярко-голубых точек, плавающих перед глазами, — Я бы не стал, — предостерег Дуган. — Это устройство может взорваться.

— Хочешь сказать, что замок заминирован? — взволнованно спросил Стурм.

— Нет! — раздраженно ответил Дуган. — Хочу сказать, что он сделан гномами. И может взорваться.

— Если бы он взорвался, — Танин задумчиво потер подбородок, — то, вероятно, разнес бы дверь.

— И нас вместе с ней, — заметил Палин.

— Только тебя, младший брат, — обнадежил его Стурм. — Мы будем внизу, у лестницы.

— Надо попытаться, Палин, — решил Танин. — Мы не знаем, как скоро на нас снова подействует сила Серого Камня. Возможно, взрыв окажется несильным, — добавил он, успокаивая. — Устройство все-таки не очень велико.

— Не очень, оно просто занимает всю дверь. Ну ладно, — проворчал Палин. — Отходите.

Предупреждение было излишним. Дуган уже спешил вниз, за ним спускался Стурм, Танин зашел за угол, но стал так, чтобы видеть Палина.

Осторожно подкравшись к устройству, Палин занес конец жезла над первым зеркалом, отвернув лицо и зажмурив глаза. В этот момент, однако, из-за двери донесся голос:

— Я думаю, что вам всего лишь нужно повернуть ручку двери.

Палин остановился.

— Кто это сказал? — крикнул он, пятясь.

— Я, — жалобно ответил голос. — Просто поверните ручку двери.

— Хочешь сказать, что дверь не заперта? — удивленно спросил Палин.

— Все мы несовершенны, — ответил, оправдываясь, голос.

Палин осторожно протянул руку и, отсоединив несколько рычагов и отвязав несколько веревок, повернул ручку двери. Послышался щелчок, и дверь со скрипом отворилась.

Войдя в помещение с некоторым трудом — его балахон зацепился за шестеренки, — Паями удивленно огляделся по сторонам.

Он оказался в зале, имеющем форму конуса — круглое внизу, сходящееся в одну точку наверху. Помещение освещали масляные лампы, установленные через равные промежутки вдоль круглой стены. Танин, вошедший следом, уже хотел шагать дальше, но Палин остановил его.

— Подожди! — предостерег Палин, хватая Танина за руку. — Смотри!

На полу!

— И что это? — спросил Танин, — Какой-то рисунок…

— Это пентаграмма, магический символ, — тихо проговорил Палин. — Не заходи в круг ламп!

— Для чего она тут? — Стурм посмотрел через широкое плечо Танина, а Дуган прыгал сзади, пытаясь хоть что-нибудь увидеть.

— Думаю… да! — Палин посмотрел на самый верх. — Она удерживает Серый Камень! Смотрите! — Он указал рукой.

Все закинули головы и принялись глядеть вверх, все, кроме гнома, который начал громко ругаться из-за того, что ему ничего не видно. Встав на четвереньки, Дуган наконец сумел протиснуть голову между ног Танина и Стурма и, вывернув голову, посмотреть вверх.

— Да, друзья, — сказал он. — Это она! Серая Драгоценность Гаргата!

В воздухе, под самой вершиной конуса, висел Камень серого цвета.

Форму его невозможно было различить, так же как и размер, поскольку они постоянно изменялись — сначала Камень казался круглым и размером с кулак; затем сделался призмой величиной с человека; потом кубом, не больше женского украшений, и снова приобрел форму шара… Когда они только вошли в помещение. Камень был темным, он даже не отражал света от ламп внизу. Но сейчас вокруг него начало появляться мягкое серое собственное свечение.

Палин почувствовал, как тело покалывает колдовская сила. В сознание нахлынули слова заклинаний неимоверной силы. Дядя по сравнению с ним был ничтожеством! Он будет править миром, небесами, Бездной…

— Спокойно, младший брат, — донесся до него голос издалека.

— Доверься мне. Танин! — воскликнул Палин, протянув к брату руки.

— Помоги мне драться с Камнем!

— Бесполезно, — раздался голос, который они слышали из-за двери, но на этот раз в нем звучали грусть и отчаяние. — Ты не можешь с ним драться. Он поглотит тебя так же, как и меня.

Оторвав взгляд от серого свечения, которое уже почти ослепляло его, Палин оглядел коническое помещение. Напротив того места, где стоял, он разглядел большое кресло с высокой спинкой, прислоненное к украшенной гобеленом стене. На спинке были вырезаны различные руны и магические надписи, рассчитанные на то — по всей видимости, — чтобы защищать колдуна от тех существ, каких он призовет себе на службу. Голос, похоже, доносился со стороны кресла, но Палин никого в нем не видел.

Затем…

— Паладайн, смилуйся! — в ужасе воскликнул юный маг.

— Поздно, слишком поздно, — пропищал голос. — Да, я князь Гаргат.

Несчастный князь Гаргат. Добро пожаловать в мое жилище.

На мягкой подушке кресла сидел ежик и делал изящный, хотя и скорбный, жест лапкой.

— Можете подойти поближе, — произнес князь Гаргат, приглаживая усики дрожащей лапкой. — Только не заходите в круг.

Держась подальше от пылающих масляных ламп, братья и Дуган стали пробираться вдоль стены. Над ними мягко горел Серый Камень, и свет его делался все ярче.

— Князь Гаргат, — неуверенно начал Палин, приближаясь к креслу ежика. Вдруг он вскрикнул, отшатнулся и налетел на Танина.

— Стурм, ко мне! — крикнул Танин, оттолкнув Палина себе за спину и подняв копье.

Кресло совершенно скрылось под массой гигантского Черного Дракона!

Тварь глядела на них громадными огненными глазами. Огромные крылья заслонили стену. Хвост громко бил об пол. Однако, когда дракон заговорил, в голосе его была та же тоска, что и у ежика.

— Вы испугались, — грустно произнес дракон. — Спасибо за комплимент, но бояться не стоит. Не успею я на вас напасть, как превращусь в мышь или таракана.

— Успокойтесь? Вы же видите, что происходит, — продолжил князь Гаргат, приняв облик симпатичной девушки, которая закрыла лицо ладонями и заплакала. — Я постоянно меняюсь. Я никогда не знаю, — прорычал грозный минотавр, — во что превращусь в следующую секунду.

— Это Серый Камень с тобой сделал?

— Конеш-ш-ш-шно, — прошипела змея, сворачиваясь на подушке кресла.

— Когда-то я был волш-ш-ш-ш-шебником, как и ты, юный маг. Когда-то был… могущественен и богат. Этот остров и его жители принадлежали мне, — продолжил изящно разодетый молодой человек с бокалом в руке. — Хотите?

Пунш из тропических фруктов. Неплохой, уверяю вас. О чем я говорил?

— О Сером Камне, — осмелился произнести Палин. Братья его могли лишь молча хлопать глазами.

— Ах да, — горестно пробулькала жаба. — Мой прапрапра… в общем, вы понимаете… прадед последовал за проклятым Камнем много веков назад в надежде завладеть им. Он завладел Драгоценностью на некоторое время. Но силы колдуна убывали по мере того, как он старел, так что Камень вырвался.

Я не знаю, куда он направился, распространяя хаос по всему миру. Но всегда был уверен, что… однажды… он попадется мне. И я буду к этому готов! — Кролик, привстав, решительно сжал передние лапки.

— Долгие годы я посвящаю наукам, — сказал овражный гном, подняв грязную руку. — Два года. Кажется, два года, — Овражный гном нахмурился.

— Я рисую этот узор на полу. Я жду. Два года. Нет, больше. Появляется Камень! Я ловлю его…

— И поймал! — воскликнул умудренный опытом старик и закудахтал. — Он не мог от меня вырваться! Наконец-то вся колдовская сила мира будет моей, будет у меня в руках! И так и было, так и было, — пропищала красноглазая крыса, нервно теребя свой хвост. — Я мог иметь все, что хотел. Я потребовал десять девственниц… Мне, понимаете, было одиноко, — произнес, оправдываясь, паук и поджал ножки. — Если вы злой маг, то у вас ведь нет возможности познакомиться с хорошими девушками.

— И Серый Камень взял женщин в свою власть! — произнес Палин, у которого снова начала кружиться голова от этих превращений колдуна. — И использовал их против тебя.

— Да-а-а, — заржал конь, пританцовывая перед креслом. — Он дал им образование и предоставил этот дворец. Мой дворец! Он дает им все! Им не нужно работать. Пища появляется тогда, когда они проголодаются. Вино, все, что пожелают… Весь день они только слоняются по залам, читают стихи эльфов и обсуждают философские вопросы. Боги, как я ненавижу стихи эльфов! — простонал пожилой лысый мужчина. — Я пытался говорить с ними, посоветовал заняться чем-нибудь полезным! И что они сделали? Они заперли меня тут вместе с. этим! — Он сделал беспомощный жест в сторону Камня.

— Но женщины начали беспокоиться, — сказал Палин; мысли его вдруг пришли в порядок.

— Стихов эльфов много не влезет, — заметил морж, угрюмо шевеля плавниками. — Они хотели отвлечься…

— Хотели мужчин… но не собственных мужей. Последние никак не устраивали Серый Камень. Ему нужны воины, которые охраняли бы его там, снаружи, в то время как женщины охраняют его изнутри. Так что для того, чтобы ублажать женщин. Камень привел…

— Нас! — рявкнул Танин, грозно надвигаясь на гнома.

— Подожди, не торопись, — проговорил Дуган с хитрой улыбкой. Он сощурился и плутовато глянул на Палина. — Ты очень умный, друг. Да, ты всем пошел в своего дядю. Но если ты такой умный, скажи, от кого Камень так обороняется? Чего боится?

— Только того, кто ищет его уже много тысяч лет, — тихо проговорил Палин. Все вдруг сделалось очень и очень ясным. — Того, кто сотворил его и проиграл. Он скрывался от тебя все эти века, оставаясь в одном месте, но, как только ты подбирался к нему, тут же исчезал. Но сейчас его поймал колдун. Что бы Камень ни сделал, он не может вырваться. Поэтому и установил вокруг себя защиту. Но ты понял, что женщины заколдованы. Ты понял, что Серый Камень просто должен дать им то, чего они хотят…

— Симпатичных мужчин. Никого другого женщины в замок бы не впустили, — сказал Дуган, покручивая ус. — Я полностью согласен с твоими словами, — гордо добавил он.

— Но кто он такой? — спросил Стурм, недоуменно глядя то на Палина, то на гнома. — Конечно же, не Дуган Алый Молот, как я понимаю…

— Я знаю, я знаю, — закричал князь Гаргат, теперь кендер, который прыгал на подушке кресла. — Дайте я скажу! Дайте я скажу! — Кендер спрыгнул на пол и побежал к Дугану, чтобы обнять его.

— Великий Реоркс! Уйди от меня! — взревел гном, хватаясь за пустой кошелек.

— Ну вот он и сказал! — Кендер обиженно надул губки.

— Мой бог! — прошептал Танин.

— Так и есть, — заметил Палин.

Глава 9 Спорим?

— Да! — взревел громоподобным голосом Дуган Алый Молот. — Я — Реоркс, Творец Мира, и я вернулся, чтобы забрать свое!

Поняв вдруг, что здесь присутствует бог, поняв теперь опасность, Серый Камень вспыхнул ярким серым светом. Удерживаемый магическим символом, начерченным на полу колдуном, Камень не мог уйти, но он начал бешено вращаться и принялся так часто менять форму, что для глаз сделался просто расплывчатым пятном.

Внешность колдуна тоже изменилась. Снова явился Черный Дракон, заслонив кресло и протянув крылья поперек всего конусообразного помещения.

Палин посмотрел на дракона равнодушно, намного больше занятый своей внутренней борьбой. Серый Камень задействовал всю свою энергию, пытаясь защититься. Он предлагал Палину все, что тот пожелает. В голове вспыхнули образы. Палин видел себя во главе Ордена Белых Мантий; видел, как председательствует на Конклаве Колдунов. Это он загоняет злых черных драконов назад в Бездну! Это он борется с Владычицей Тьмы! А нужно было ему всего лишь убить гнома…

«Убить бога», — сказал он, не веря.

«Я подарю тебе силу!» — ответил Серый Камень.

Оглядевшись вокруг, Палин увидел, что Стурм обливается потом, глаза его дики, кулаки сжаты. Даже Танин, такой сильный и несгибаемый, смотрел прямо перед собой, весь бледный, со сжатыми губами, и наблюдал какое-то видение славы, заметное только для него.

Дуган стоял в центре пентаграммы, наблюдая за всеми, но не говоря ни слова.

Палин крепко вцепился в жезл, уже готовый заплакать от мучений.

Прижав щеку к прохладному дереву, он почувствовал, как в мозгу образуются слова: "Всю свою жизнь я был самостоятельной личностью. Если мне приходилось делать выбор, я делал его по собственной воле. Никому и ничему не удавалось околдовать меня; не удалось даже самой Владычице Тьмы!

Выражай поклоном почтение и уважение, но никогда не сгибай рабски спину, племянник!"

Палин принялся моргать и оглядываться по сторонам, будто очнувшись.

Он не осознавал того, что слышал слова, но они остались у него в сердце, и теперь у Палина была сила для того, чтобы узнать им цену. Он был в состоянии твердо сказать «нет» Серому Камню, и тогда же он понял, что Черный Дракон за его спиной претерпевает такие же мучения.

— Но я не хочу сдирать мясо с их костей! — проскулил дракон. — Конечно, хорошо было бы получить остров назад. И девушек, который будут вести себя как девушки, а не превратятся в поэтов.

С тревогой поглядев на дракона, Палин заметил, что его красные глаза лихорадочно загорелись. С раздвоенного языка закапала кислота, прожигая дыры в полированном полу; блеснули когти. Взмахнув крыльями, дракон поднялся в воздух.

— Танин! Стурм! — закричал Палин, хватаясь за ближе всех стоящего брата и тряся его. Этим братом оказался Танин. Танин медленно перевел взгляд на младшего брата, но не узнал Палина.

— Помоги мне, колдун! Помоги убить гнома! — прошипел ему Танин. — Я стану вождем армий…

— Дуган! — Палин побежал к гному. — Сделай что-нибудь! — дико закричал юный маг.

— Сейчас, друг, сейчас, — спокойно сказал Дуган, не сводя глаз с Серой Драгоценности.

Палин видел, как алчно глядят на него глаза Черного Дракона. Черные крылья сделали взмах.

«Я наложу сонное заклятие», — в отчаянии решил Палин и полез в мешочек за песком. Но, когда он достал песок, вдруг понял ужасное. Пальцы ослабли, и песок посыпался на пол.

Колдовская сила Палина исчезла!

— Нет, пожалуйста, нет! — застонал Палин, глядя на Серый Камень, который, казалось, злобно, хаотично вспыхивает.

Деревянная дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену.

— Мы явились по твоему приказу, Серый Камень! — прокричал голос.

Это была темноволосая красавица. За ней стояла блондинка, а за их спинами — все остальные прелестницы, и молодые и старые. Но прозрачные накидки и соблазнительные улыбки исчезли. Женщины были одеты в тигровые шкуры. В волосы вплетены перья, а в руках копья с каменными наконечниками.

И вдруг, будто зов трубы, раздался голос Танина:

— Мои воины! Ко мне! Становись! — Подняв руку, он издал боевой клич, и женщины ответили ему диким криком.

— Налейте мне вина! — заорал Стурм, пускаясь вдруг в пляску. — Давайте веселиться!

Блондинка посмотрела на него, и в глазах ее загорелась страсть. К сожалению, это была страсть иного рода. Она подняла копье и посмотрела на своего вождя — на Танина, ожидая приказа напасть.

— Ты обещаешь? — с надеждой спросил Черный Дракон, облизываясь раздвоенным языком. — Больше никаких овражных гномов? Я не так возражаю против остального, но в овражного гнома превращаться больше не хочу!

— Мир сошел с ума! — Палин привалился к стене. Он чувствовал, как его силы и рассудок тают вместе с песком, текущим между пальцами. Хаос вокруг и потеря колдовской силы сломили его разум. Он глядел на Жезл Магиуса и не видел ничего, кроме деревянной палки с украшением на конце.

Он слышал своих братьев: один расставлял войска перед боем, другой кричал музыкантам, чтобы они заиграли другую мелодию. Он слышал, как дракон зашуршал крыльями и сделал вдох, за которым должен последовать выдох с потоком кислоты. Закрыв глаза, Палин выбросил бесполезный жезл и отвернулся лицом к стене.

— Остановитесь! — раздался чей-то громоподобный голос. — Остановитесь, я вам приказываю!

Хаос безумствовал еще мгновение, затем буйство его начало стихать, и наконец настали тишина и спокойствие. Дуган стоял в середине пентаграммы, черная борода его сердито ощетинилась. Подняв руку, он прокричал:

— Реоркс Драх Калахзар! — И тут же в руке гнома материализовался гигантский боевой молот. Огромный молот горел красным светом, который отражался в черных глазах Дугана.

— Да! — крикнул гном, глядя наверх, на Серый Камень. — Я знаю твою силу! Лучше всех! В конце концов, ты ведь мое создание! Ты можешь продолжать этот хаос бесконечно и знаешь, что я не могу тебя остановить.

Но ты и сам навечно пойман! Тебе никогда не вырваться на свободу!

Камень замерцал, будто задумался над словами Дугана. Затем начал пульсировать, вспыхивая еще сильнее, чем раньше, и Палин совсем пал духом.

— Подожди! — крикнул Дуган, подняв одну руку и продолжая сжимать другой рукоять красного боевого молота. — Я предлагаю оставить все на волю случая. Я предлагаю… пари!

Камень, казалось, задумался; свет начал пульсировать слабее.

— Пари? — пробормотали женщины, опуская копья.

— Пари? — переспросил дракон довольным тоном, снова садясь на пол.

— Пари! — прошептал Палин, вытирая рукавом вспотевший лоб. — Мой бог, с этого ведь все началось!

— Мы согласны, — сказала темноволосая красавица, выходя вперед. — Каковы ставки?

Дуган принялся поглаживать бороду.

— Эти молодые люди, — произнес он наконец, показывая на Танина, Стурма и Палина, — вам. Серому Камню — свобода.

— Что? — И Танин, и Стурм вернулись к реальности и теперь оглядывались по сторонам, будто видели все в первый раз.

— Ты не можешь так поступить с нами, гном! — крикнул Танин, бросаясь вперед, но две наиболее крупные и сильные женщины схватили его и, пользуясь силой, данной им пылающим Серым Камнем, заломили руки за спину.

Еще две женщины занялись Стурмом. О Палине никто не побеспокоился.

— Если я проиграю спор, — невозмутимо продолжал Дуган, — эти молодые люди останутся у вас в качестве рабов. Я разрушу проклятие, удерживающее Камень здесь, и он снова сможет блуждать посвету. Если выиграю я, то Серая Драгоценность становится моей, а молодые люди оказываются свободными.

— Мы согласны со ставками, — сказала темноволосая красавица, предварительно взглянув на Камень. — В чем будет заключаться спор?

Дуган, казалось, задумался и принялся накручивать ус на палец. Взгляд его случайно упал на Палина, и гном просиял.

— Этот молодой человек, — он указал на мага, — подбросит мой молот в воздух, и он повиснет там, не падая на пол.

Все молча поглядели на гнома, раздумывая. Что он имеет в виду?..

Вдруг:

— Нет, Дуган! — дико заорал Палин, бросившись от стены. Одна из женщин толкнула его назад.

— Этот молодой человек? — спросила темноволосая красавица, неожиданно заинтригованная. — Но ведь он колдун…

— Но лишь очень молодой, — торопливо проговорил Дуган. — И он не воспользуется своим колдовством, правда, Палин? — спросил гном и подмигнул юному магу, когда женщины не смотрели.

— Дуган! — Палин вырвался от женщины и, шатаясь, пошел к гному, ноги так ослабли, что едва несли его. — Я не могу! Мое колдовство…

— Никогда не говори «не могу», друг, — сурово произнес Дуган. — Твой дядя разве тебя ничему не научил? — Он еще раз подмигнул Палину.

Темноволосая красавица, кажется, вдруг заметила слабость Палина. Она оглядела подруг и довольно улыбнулась.

— Мы принимаем твой вызов, — сказала она.

— Дуган! — в отчаянии закричал Палин, хватая гнома, который продолжал смотреть на него с хитрой улыбкой. — Дуган! Я же не могу воспользоваться колдовством! У меня нет колдовской силы! Серый Камень всю ее вытянул из меня! — шептал он на ухо гному.

Лицо Дугана вытянулось.

— Что ты говоришь… — пробормотал он, оглядываясь на женщин и теребя бороду. — Очень жаль, — грустно проговорил он, качая головой. — Действительно, жаль. Ты это точно знаешь?

— Конечно, я знаю точно! — воскликнул Палин.

— Ладно, попытайся как сможешь, друг! — сказал гном и похлопал Палина по плечу. — Давай! — Он вложил рукоять молота Палину в ладони.

Почувствовав прикосновение незнакомца, молот перестал светиться и сделался свинцово-серым.

Палин беспомощно поглядел на братьев. Танин посмотрел на него сурово.

Стурм отвернулся и вздохнул.

Проглотив слюну, облизав пересохшие губы, Палин сжал рукоять молота, не зная даже, как правильно держать это оружие. Он попытался приподнять молот. С губ сорвался стон — стон, будто эхом подхваченный братьями.

— Во имя Паладайна! — прокряхтел Палин. — Я его еле поднимаю, Дуган! Как я могу его подбросить? — Пригнувшись ближе, глядя гному в глаза, молодой человек прошептал:

— Ты ведь бог… Я не думаю, что…

— Что ты, друг! — Гном был явно шокирован. — Это же дело чести! Ты ведь понимаешь…

— Конечно, — горько пробормотал Палин.

— Смотри, друг, — сказал Дуган, правильно устанавливая руки Палина.

— Это не так трудно. Просто держи молот вот так… правильно… Теперь приподними его и начинай вращаться. Сила вращения поможет тебе поднять молот, а потом просто брось его, вот так. Остальное сделает природа.

— Природа? — Палин явно сомневался.

— Да, — ответил гном, с серьезным видом поглаживая бороду. — Это, кажется, называется центробежная сила. Карлики мне объясняли.

— Великолепно! — проворчал Палин. — Карлики! Сделав глубокий вдох, молодой человек приподнял молот. Из горла вырвался мучительный стон, на лбу от напряжения выступил пот, и Палин услышал, что некоторые женщины захихикали. Скрипнув зубами, уверенный в том, что уже надорвал что-то внутри, Палин начал вращаться, держа молот в руках. Он с удивлением обнаружил, что Дуган был прав. Молот, казалось, делался все легче.

Вращаясь, Палин мог поднимать его все выше и выше. Но рукоятка начала выскальзывать из вспотевших ладоней…

— Он сейчас выпустит молот! Ложись! Все! — крикнул Танин, падая на пол. Послышался стук копий, когда женщины последовали его примеру. Даже Черный Дракон, увидев, как Палин вертится, не контролируя свои действия, в середине зала и как молот начал светиться красным, сжался, заскулив, на полу, пытаясь закрыть голову крыльями. Стоять остался лишь гном; на лице его сияла широкая улыбка.

— Я… не могу… удержать… его! — с трудом прокричал Палин и выпустил молот.

Юный маг упал на колени настолько изможденный, что даже не имел сил поглядеть на то, что происходит. Но все остальные приподняли головы и посмотрели на молот. Он стремительно летал по кругу, проносясь над головами женщин, гудя над Танином и Стурмом, просвистывая над съежившимся драконом. Молот носился по кругу и, летая так, начал постепенно подниматься выше. Дуган спокойно смотрел на него, переплетя пальцы на огромном животе.

Пылая теперь ярко-красным огнем, молот взмывал все выше и выше, и по мере того, как он поднимался, свет Серого Камня колебался от страха все сильнее. Молот направлялся прямо к Камню!

— Да, мой хороший, — бормотал Дуган, довольно глядя на молот. — Ты его выковал. Теперь возьми его снова.

Серый Камень пытался отчаянно погасить свой свет, поняв, вероятно, что молот притягивает его же собственная сила. Но было уже слишком поздно.

Молот летел к Серому Камню, будто девушка в объятия возлюбленного.

Раздался оглушительный гром, и вспыхнул ослепительный свет, красный и серый, такой яркий, что даже Дуган вынужден был прикрыть глаза рукой и никто другой ничего не видел из-за ослепительного сияния.

Казалось, борются две силы: энергия красного света и серого, но вот наконец серые лучи начали гаснуть. Палин взглянул наверх, обливаясь слезами от яркого света, и ему показалось, что он заметил, как блестящий Камень упал из-под потолка в руку Дугана. Но он не был уверен, так как в это же время сверху падал и красный пылающий молот!

Обхватив голову руками, Палин вжался в пол и явственно представил себе, как разбивается его череп и разлетаются мозги. Он услышал раскатистый удар. Робко подняв голову, юный маг увидел, что красный молот, победно сияя, лежит у ног Дугана.

Медленно, дрожа всем телом, Палин поднялся, и так же сделали все остальные, находившиеся в зале. Все мышцы ныли, он был измотан; Танину пришлось помочь ему, иначе он бы упал. Но Палин улыбнулся старшему брату, который его подхватил.

— Моя колдовская сила вернулась, — прошептал он. — Она вернулась!

— И я вернулся, — произнес чей-то голос. Обернувшись, Палин увидел, что дракон исчез. На его месте сидел на корточках, прикрыв голову руками, худой, средних лет колдун, одетый в черное. Колдун сел прямо и осмотрелся так, будто не верил своим глазам. — Я вернулся! — радостно воскликнул он, ощупывая голову, шею и плечи. — Нет никаких заячьих ушей! Ни пасти дракона! Ни мускулов минотавра! Я снова стал собой! — Он расплакался.

— И ты проспорил, гном! — вдруг воскликнула темноволосая красавица, поднявшись на ноги. — Молот упал!

— Да! — закричали женщины. — Ты проспорил! Мужчины наши!

— Дуган… — зловеще прорычал Танин.

Женщины подступали все ближе, в глазах горел вместо огня битвы огонь любви.

Дуган поднял молот над головой. Лицо его сделалось суровым, глаза сверкнули красным огнем, таким же красным, как и горящий молот.

Заговоривший голос принадлежал уже не ярко разряженному гному, это был голос такой же древний, как и горы, созданные им, такой же глубокий, как и океаны, наполненные им.

— Женщины! — сурово произнес бог. — Слушайте меня! Власть Серого Камня над вами уничтожена. Вспомните теперь о своих детях и мужьях.

Вспомните братьев и отцов! Вспомните свой дом и тех, кто любит вас и кто нуждается в вас!

Одна за другой женщины принялись удивленно оглядываться по сторонам, некоторые хватались за голову, другие недоуменно моргали.

— Где мы? — спросила одна.

— Почему мы так одеты? — спросила другая, глядя на тигровую шкуру.

— Как ты смеешь! — воскликнула блондинка и ударила Стурма по лицу.

Лишь темноволосая красавица была явно огорчена. Покачав головой, она сказала:

— Я скучаю по своей семье. И я помню человека, которого люблю и с которым помолвлена. Но все начнется сначала. Бесконечные войны. Битвы, кровь, смерть…

Она повернулась к богу, но увидела лишь разодетого гнома, который сочувственно улыбался ей.

— Подумай немного, девушка, — сказал добрым голосом Дуган, похлопывая ее по руке. — Ты ведь читала книги, помнишь? А также и они. — Он показал рукой на остальных женщин. — Теперь вы обладаете знанием.

Этого никто у вас не отнимет. Воспользуйтесь им разумно, и вы сможете прекратить бессмысленные войны. Ты и другие с помощью ваших мужчин и детей можете превратить этот остров в рай.

— Я не знаю, кто ты, — произнесла темноволосая красавица, удивленно глядя на гнома, — но слова твои мудры. Мы сделаем так, как ты сказал. И мы будем всегда почитать тебя и славить в молитвах. (Так островитяне и поступили, став единственными из людей, насколько нам известно, кто вновь почитал Реоркса, Творца Мира.) Нагнувшись, она поцеловала Дугана в щеку. Лицо гнома сделалось красным, как его молот!

— Теперь ступайте! — сказал гном.

Обняв друг друга за талии, женщины с веселым смехом побежали из зала, и братья вскоре уже слышали их голоса за стенами замка.

— А ты… — Дуган обратился к одетому в черное колдуну.

— Не ругай меня! — жалобно взмолился князь Гаргат. — Я все понял.

Правда. Никогда в жизни не стану больше связываться с камнями. Поверь мне! — сказал он, с дрожью поглядывая на пустое место под потолком.

— И мы ждем тебя на Конклаве, — сурово произнес Палин, снова поднимая Жезл Магиуса. — Ты по-прежнему останешься ренегатом?

— Я с нетерпением буду ожидать следующей встречи! — с жаром ответил князь Гаргат. — Может быть, мне что-нибудь принести? Торт, например? Я готовлю превосходные дьявольские блюда…

Послесловие (На этот раз настоящее)

Дуган и братья вернулись на корабль карликов без каких-либо происшествий. Местные воины были так рады получить назад своих женщин, что тут же отдали доспехи и мечи. (Вождь все равно посчитал — в доспехах жарко. И меч по сравнению с копьем — очень примитивное оружие.) Карлики отремонтировали судно. Точнее, они обнаружили, что оттого, что один конец оказался расплющенным, несравнимо улучшилась маневренность корабля, и уже предвкушали, как вернутся домой к горе Небеспокойсь и расквасят нос (или корму) оставшимся судам гномьего флота.

Одно незначительное происшествие, однако, омрачило идиллическое во всех других отношениях возвращение (если не считать необходимости подныривать под парус, падающей сверху рыбы и постоянного беспокойства о том, не потонут ли они раньше, чем достигнут земли, из-за того что внутрь корпуса постоянно поступала вода через разбитый нос… или корму…).

Однажды вечером Дуган прогуливался по палубе и глядел на небо (планеты Реоркс там не было), как вдруг его окружили три брата.

— Стурм, держи его руки! — приказал Танин, набросившись на гнома сзади. — Если он хотя бы попытается пошевелить бородой, насылай на него сон!

— Что за безобразие! Как вы смеете? — взревел Дуган, пытаясь вырваться из сильных рук Стурма.

— Мы рисковали жизнью ради этого Камня, — сердито проговорил Танин, сверху вниз глядя на раскрасневшегося гнома. — И я хочу на него посмотреть.

— У тебя каждый день новые отговорки, — добавил Палин, стоящий рядом со старшим братом. — Мы хотим взглянуть на Камень, прежде чем ты отнесешь его к себе в кузницу или куда тебе еще вздумается.

— Отпустите меня! — Дуган выругался. — Либо вы вообще больше ничего не увидите!

Стурм, получив согласие Танина, отпустил гному руки. Дуган смущенно поглядел на братьев.

— Серая Драгоценность, — произнесли братья, подступая ближе.

— Ну ладно, друзья. — Гном явно смутился. — Возникли небольшие затруднения.

— Что ты имеешь в виду? — настороженно спросил Палин, которому не понравилась странная гримаса гнома. — Неужели Камень так силен, что нам на него даже нельзя взглянуть?

— Не-е-е-ет, — медленно протянул Дуган, и лицо его сделалось красным, как Лунитари. — Это не совсем так…

— Тогда давай показывай! — потребовал Танин.

— Э… у… дело в том, друзья, — заикаясь начал Дуган, наматывая на палец кончик черной бороды, — что… я куда-то ее положил…

— Положил? — переспросил изумленный Стурм.

— Серую Драгоценность? — Палин встревоженно огляделся вокруг, опасаясь, что в любое; мгновение на них хлынет поток серого света.

— Возможно, «положил» не совсем точное слово, — промямлил гном. — Понимаете, мы сели играть в кости в ночь перед тем, как покинуть остров, и… — Голос его жалко затих.

— Ты его проиграл! — простонал Танин.

Палин и Стурм молча глядели на гнома, потеряв дар речи.

— Да, друг. — Дуган тяжело вздохнул. — Я ставил наверняка…

— Значит, Серая Драгоценность снова бродит по свету… — проговорил Палин.

— Боюсь, что да. Но, в конце концов, я ведь и в первый раз ее проиграл, как вы помните. Но не унывайте, друзья, — сказал гном, положив руку Палину на плечо. — Мы вернем ее. Однажды мы обязательно ее вернем!

— Что значит «мы»! — прорычал Танин.

— Клянусь Паладайном, Гилеаном, Владычицей Тьмы и всеми небесными богами, если я замечу когда-нибудь, что ты смотришь на меня, гном, то развернусь и пойду — нет, побегу — в противоположном направлении! — торжественно пообещал Стурм.

— Присоединяюсь к его словам, — сказал Палин.

— Я тоже! — сказал Танин.

Дуган некоторое время грустно взирал на братьев. Вдруг лицо гнома расплылось в улыбке. Черные глаза лукаво засверкали.

— Спорим?

Дочь Рейстлина

Впервые я услышал легенду о дочери Рейстлина около пяти лет назад, после смерти моего брата-близнеца. Естественно, что эти слухи в высшей степени заинтересовали и обеспокоили меня. Я сделал все, что мог, чтобы выяснить, правда ли это. В расследовании мне помогали мои старые друзья, которые сейчас рассеялись по всему Ансалону. Мы находили варианты легенды почти повсюду в Ансалоне. Ее рассказывают эльфы Сильванести, народ Соламнии, жители Равнин, вернувшиеся к кве-шу. Но мы не смогли найти подтверждения легенды в действительности. Даже кендер Тассельхоф Непоседа, который бывает повсюду и знает все (как и полагается кендеру), не сумел получить из первых рук относящейся к делу информации. Всегда рассказ передавался от человека, слышавшего историю от своей тетушки, имевшей кузину, которая была повивальной бабкой девочки… И все в таком роде.

Я в своих поисках дошел даже до летописца Астинуса, записывающего события, которые непосредственно проходят перед его всевидящим взором.

Правда, было мало надежды узнать у него что-либо полезное, ведь историк, как известно, хранит молчание, особенно если то, что он видел в прошлом, может воздействовать на будущее. Зная об этом, я спросил у него только, правдива ли легенда. Был ли мой брат отцом ребенка? Живы ли он или девочка?

Ответ летописца прозвучал в стиле ответов тех загадочных людей, кому сам Гилеан нашептывает на ухо: «Если легенда правдива, то ты узнаешь об этом. Если нет, то ты не узнаешь ничего».

Я согласился включить легенду в эту книгу в качестве странной загадки, которая к тому же может иметь в далеком будущем значение для истории Кринна. Однако хочу предупредить, что я и мои друзья относимся к этой легенде как к обыкновенной сплетне.

Карамон Маджере Сумерки незаметно опустились на гостиницу «Усталый Путник». В их мягком свете это обшарпанное и пользующееся дурной славой место казалось благословенной гаванью для пешеходов и всадников, двигающихся по тропинке к дверям гостиницы. При свете дня были видны изъеденные непогодой и червями стены; сейчас же, в золотистом вечернем полумраке, гостиница казалась просто грубо сколоченной. Треснувшие и разбитые оконные стекла отражали последние дневные лучи, и опустившаяся тень так хорошо прикрывала крышу, что никто не разглядел бы на ней дыр. Возможно, поэтому гостиница была сегодня переполнена, а может потому, что на востоке собирались серые громады туч, похожие на молчаливую призрачную армию.

Гостиница «Усталый Путник» располагалась на опушке — если можно говорить об опушке среди магических деревьев — Вайретского Леса. Если бы волшебные деревья решили иначе, что они и делали частенько, то гостиница стояла бы посреди пустынного поля. Никто из фермеров не пытал здесь судьбу. Чего можно ждать от земель, контролируемых верховными магами Башни Высшего Волшебства, и от странного, сверхъестественного леса?

Что-то особенное было в том, что гостиница находилась так близко от Вайретского Леса (если, конечно, лес был видимым). Но и хозяин гостиницы Слегарт Хэвенсвуд был особенным человеком. Единственным, по-видимому, что его заботило в этом мире, была прибыль. А прибыль всегда можно получить от тех, кто посреди ночи оказался на земле волшебников.

В этот вечер набралось немало несчастных, которым не досталось комнаты. Большинством путешественников были люди, так как Война Копья еще не началась и эльфы и гномы держались друг друга, редко выходя в мир.

Правда, несколько овражных гномов ходили вокруг: Слегарт нанимал их готовить и убирать в гостинице; он был не прочь дать приют и гоблинам, если они вели себя как следует. Однако этой ночью гоблинов в гостинице не оказалось, хотя некоторых из людей можно было принять за гоблинов, глядя на их искаженные хитрые лица. Эта большая компания заняла несколько комнат, оставив только две свободные (гостиница Слегарта была слишком маленькой).

Около часа, когда появилась первая звезда, которую тут же скрыла тяжелая туча, дверь в гостиницу с грохотом отворилась, впустив волну холодного воздуха, воина в кожаных доспехах и мага в красной мантии.

Слегарт, стоящий за своей грязной стойкой, нахмурился. Не то чтобы он не любил волшебников (ходил слух, что гостиница существует по благословению колдунов Башни), просто ему не особенно нравилось, что они у него останавливались.

Когда высокий воин (это был необыкновенно могучий молодой человек, что отметили все присутствующие в гостиной) кинул на стойку монету и произнес: «Обед», лицо Слегарта из нахмуренного немедленно превратилось в улыбающееся. Но, когда высокий добавил: «И комнату на ночь», улыбка Слегарта исчезла.

— Мест нет, — проворчал Слегарт, окинув многозначительным взглядом переполненную гостиную. — Сегодня полнолуние.

— Ба! — презрительно рявкнул высокий воин. — Сегодня не будет луны, ни полной, ни какой другой. Вот-вот разразится буря, и, если ты не любитель охотиться на снежные хлопья, ты ничего не подстрелишь этой ночью.

— Воин оглядел гостиную, нет ли кого-нибудь, желающего оспорить его замечание. Принимая во внимание размеры его плеч, потертые ножны и небрежную манеру, с которой он положил руку на рукоять меча, даже те, что выглядели грубиянами, закивали головой на его мудрость, соглашаясь, что в эту ночь определенно не будет охоты. — В любом случае, — сказал воин, сурово взглянув на Слегарта, — мы остаемся здесь, даже если придется постелить нам у камина. Как видишь, — голос воина смягчился, когда он обратил взгляд на волшебника, тяжело присевшего за столик как можно ближе к огню, — мой брат не в состоянии путешествовать дальше сегодня, особенно в такую погоду.

Слегарт посмотрел на мага: тот в самом деле казался сильно измотанным. На нем была красная мантия с капюшоном, закрывающим лицо. Маг опирался руками на деревянный жезл, украшенный сверху золотой драконьей лапой с граненым кристаллом. Маг не отпускал жезл ни на секунду, то и дело любовно дотрагиваясь до него, вероятно, чтобы увериться в его целости и сохранности.

— Принеси лучшего эля и кастрюлю горячей воды для моего брата-близнеца, — сказал воин, бросая еще одну монету на стойку.

При виде денег Слегарт оживился.

— Я как раз вспомнил, — начал он, накрыв монету рукой и устремив взгляд на кожаный кошелек воина, в котором уши Слегарта различили звук металла. Даже нос хозяина гостиницы наморщился, словно почувствовал запах денег, — на втором этаже есть свободная комната.

— Я так и думал, — мрачно произнес воин, бросая вторую монету.

— Одна из лучших, — заметил Слегарт, взглянув на него.

Тот хмыкнул, нахмурившись.

— Похоже, ночка будет несладкой и для людей и для зверей, — проговорил Слегарт как раз в тот момент, когда порыв ветра ударил в стены гостиницы и просвистел сквозь разбитые окна, бросив в комнату комья снега.

Одетый в красное маг закашлял, перегнувшись через стол. Мантия и капюшон полностью скрывали мага от посторонних взоров. Но раз воин назвал его братом-близнецом, то, следовательно, он молод, если, конечно, воин сказал правду. Поэтому Слегарт был озадачен, когда заметил выбившуюся из-под капюшона седую прядь и худую, истощенную руку, державшую жезл.

— Мы берем комнату, — пробормотал воин, озабоченно глядя на брата, и положил новую монету перед владельцем гостиницы.

— Что с ним? — спросил Слегарт, пальцы его танцевали вокруг монеты, не решаясь прикоснуться к ней. — Это не заразно? — проговорил он испуганно. — Не чума?

— Нет! — нахмурился воин. Наклонившись к хозяину гостиницы, он тихо произнес:

— Мы только что из Башни Высшего Волшебства. Он прошел Испытание…

— А-а, — понимающе произнес Слегарт, уже теплее взглянув на мага.

— Я много повидал таких на своем веку. И я много видел таких, как ты, — Слегарт посмотрел на воина, — приходивших сюда в одиночестве, держа в руках мешок с одеждой и пару разорванных заклинательных книг — все, что осталось от брата или друга. Вам повезло, что оба выжили.

Воин кивнул, но по обеспокоенному выражению бледного лица и полным боли глазам не было видно, что он считает их удачу чрезмерной. Подойдя к брату, он положил ему на плечо руку, но тот с горьким вскриком сбросил ее, дернув плечом.

— Оставь меня в покое, Карамон! — услышал подошедший к столу с подносом в руках Слегарт. — Твое беспокойство сведет меня в могилу скорее, чем этот кашель! — сдавленно произнес маг.

Карамон с опечаленным взглядом молча сел напротив брата.

Слегарт, как ни старался, не мог разглядеть лица мага под опущенным на глаза красным капюшоном. Маг сидел склонившись над огнем и даже не взглянул на хозяина гостиницы, когда тот с необычайным грохотом накрывал на стол и расставлял тарелки, кружки, раскладывал ножи. Маг лишь потянулся к привязанному на поясе мешочку, достал горсть листьев и осторожно передал их брату.

— Приготовь мне питье, — приказал он хриплым голосом.

Слегарт, пристально наблюдавший за братьями, был изумлен, когда увидел, что кожа на тонкой руке мага ярко сверкает металлическим золотым блеском в свете огня.

Слегарт вновь попытался заглянуть в лицо под капюшоном, но безуспешно: маг еще ниже склонился и еще ниже опустил капюшон на глаза.

«Если кожа на лице у него такая же, как на руке, неудивительно, что он прячется», — подумал Слегарт и пожалел, что не выпроводил этого странного больного мага, несмотря ни на какие деньги.

Карамон взял листья, бросил их в чашку и залил горячей водой. Сам не зная зачем, Слегарт вытянул шею, чтобы посмотреть на напиток, полагая, что это какое-то волшебное снадобье. К его разочарованию, это оказался всего лишь чай с плавающими на поверхности листочками. Ноздри хозяина гостиницы уловили поднимающийся от чашки горький запах. Слегарт чихнул и хотел было что-то сказать, но в этот момент дверь гостиницы растворилась. В комнату задул ветер, полетел снег, а на пороге стоял новый гость. Жестом указав одной из неряшливых служанок закончить обслуживание мага и его брата, Слегарт повернулся, чтобы поприветствовать новоприбывшего.

По грациозной походке и высокому, стройному телосложению это мог быть юноша, эльф, а может, и девушка. Фигура была так укутана в одежду, что невозможно было определить ни пол, ни расу путешественника.

«Мест нет», — хотел объявить Слегарт, но не успел: гость подплыл к нему (только так можно было определить его походку) и, протянув необыкновенную по своей изящной красоте руку, положил две монеты в ладонь Слегарта, необыкновенную своей запачканностью.

— Место у огня на ночь, — сказал гость тихо.

— Я думаю, у меня есть комната наверху, — объявил Слегарт к удовольствию похожих на гоблинов постояльцев, которые захихикали и загоготали. Даже воин невольно усмехнулся, покачал головой и тронул рукой брата. Но тот лишь раздраженно указал на свое питье.

— Я беру ее, — ответил гость, доставая из кошелька еще две монеты для ухмыляющегося содержателя гостиницы.

— Очень хорошо… — Заметив, что одежда гостя красива и сделана из дорогого материала, Слегарт подумал, что нелишне будет поклониться. — Ух, а ваше имя?..

— Ты хочешь представить меня моей комнате? — резко спросил гость.

Карамон довольно хмыкнул, маг, похоже, тоже отреагировал на колкость, слегка повернув голову в сторону гостя от чашки со своим горячим вонючим питьем. Слегарт молчал, не зная, что ответить и что еще придумать, чтобы выяснить личность загадочного гостя. Гость отвернулся и кивнул на столик в темном углу, самый дальний от камина.

— Мясо и питье, — бросил он через плечо повелительным тоном.

— Чего желает ваше… ваша милость? — засеменил Слегарт за гостем, навострив уши. Хотя путешественник говорил на обычном языке, был в его речи какой-то странный акцент, и Слегарт все еще не мог определить, мужчина это или женщина.

— Без разницы, — устало произнес гость. Проходя через гостиную, он бросил взгляд на столик Карамона и мага. — Вот это мне. То же, что у них на столе, — показал гость жестом на большую деревянную миску с какой-то серой густой массой.

Служанка, нося еду на столик братьев, умудрялась задевать телом Карамона. Теперь то ли по походке загадочного гостя, то ли по его манерам, то ли по легкой презрительной усмешке, показавшейся на лице гостя при виде того, как рука Карамона обняла служанку, похлопывая ее по округлым формам, но Слегарт внезапно догадался, что закутанная фигура принадлежит женщине.

В те дни, где-то лет пять перед войной, опасно было путешествовать по Ансалону. Мало кто путешествовал в одиночку, а путешествующих женщин вообще не было. Из женщин могли путешествовать либо наемницы, искусные во владении мечом и щитом, либо богатые дамы с эскортом провожатых, вооруженных до зубов. У этой женщины — если это все-таки женщина — Слегарт не заметил оружия, а если у нее есть провожатые, им придется наслаждаться сном на открытом воздухе, где скоро разразится небывалая для этих мест метель.

Слегарт был не особенно умен и наблюдателен и пришел к заключению, что это одинокая, беззащитная женщина, на две минуты позже, чем все присутствующие. Лицо воина Как-то потемнело, и он бросил вопросительный взгляд на брата — тот покачал головой. Остальные постояльцы — «охотничья» компания, столпившаяся у стойки, — внезапно смолкли, стали перешептываться и издавать сдавленные смешки.

В ответ на это Карамон нахмурился и огляделся вокруг. Но прикосновение руки и тихо произнесенное слово мага заставили Карамона вздохнуть и невозмутимо продолжать трапезу, не спуская глаз с гостьи, к разочарованию служанки.

Слегарт вернулся к месту за стойкой и начал вытирать кружки грязной тряпкой, пристально наблюдая за всем происходящим. Какой-то бандитского вида парень медленно встал со своего места, потянулся, попросил еще пинту эля и, взяв эль из рук служанки, направился к столу гостьи.

— Присесть можно? — плюхнулся он за ее столик.

— Да, — резко ответила незнакомка.

— Знаешь, — оскалился парень, усаживаясь поудобнее напротив девушки, поглощающей серую мешанину из своей миски, — в этой части страны у постояльцев гостиницы есть обычай веселиться, когда такая ночь.

Присоединяйся к нашей маленькой компании…

Девушка продолжала есть, не обращая внимания на парня. Карамон беспокойно повернулся на стуле и бросил на Рейстлина молящий взгляд, но маг резко мотнул головой, и Карамону пришлось, вздохнув, остаться на месте.

Парень наклонился и, протянув руку, дотронулся до шарфа, которым было повязано лицо девушки.

— Ты, должно быть, ужасно горячая… — начал он, но не закончил фразу, так как трудно было говорить с надетой на голову миской тушеного мяса, которое стекало по лицу.

— Что-то не хочется больше есть, — сказала незнакомка. Спокойно поднявшись и обтерев руки о жирную салфетку, она направилась к лестнице.

— Я иду в свою комнату, хозяин. Какой у меня номер?

— Шестнадцать. Можете запереть засов изнутри, чтобы оградить себя от отбросов, — сказал Слегарт, полируя кружку. — Служанка придет постелить постель.

«Отброс» с капающим с носа соусом, должно быть, был рад отделаться от загадочной незнакомки. Металлические нотки в ее голосе и быстрые, точные движения показали, что она знает, как постоять за себя. Карамон, оценив определение хозяина гостиницы, засмеялся, довольно захохотала и «охотничья» компания.

Бросив на приятелей сердитый взгляд, парень вскочил, утирая лицо. Он подлетел к девушке, опрокинув стол.

— Я провожу тебя в комнату! — заорал он, схватил ее и дернул на себя.

Девушка потеряла равновесие и упала ему на руки, вскрикнув так, что ни у кого не осталось уже тени сомнения в том, что это женщина.

— Рейстлин? — умоляюще взглянул на брата Карамон, положив руку на рукоять меча.

— Хорошо, брат, — вздохнув, сказал маг. Опираясь на жезл, он тяжело поднялся на ноги.

За спиной Карамона возник субъект из «охотничьей» компании, Рейстлин сделал знак глазами Карамону. Субъект опустил руку на плечо воина.

— Хороший у вас обед? — поинтересовался он, — Нельзя прерывать еду из-за того, что тебя не касается. Если только, конечно, вы не хотите поучаствовать в потехе. Тогда мы скажем, когда ваша очередь…

Кулак Карамона опустился на челюсти субъекта.

— Спасибо, — спокойно произнес воин, вынимая из ножен меч и поворачиваясь, чтобы встретить компанию, столпившуюся за стойкой. — Я вижу, моя очередь уже наступила.

Из наседающей на Карамона толпы полетел стул, ударив воина по руке с мечом. Двое напрыгнули на него, пытаясь выбить меч из рук, хватая за запястье.

— Помоги девушке, Рейст! Я разберусь с этими! — прокричал Карамон из-под кучи навалившихся на него тел. — Все… под… контр…

— Как всегда, брат, — криво усмехнулся маг. Не обращая внимания на рычание, крики, треск мебели и костей, Рейстлин, опираясь на жезл, стал подниматься по ступеням лестницы.

У девушки не было никакого оружия, и она работала кулаками изо всех сил, но тщетно. Парень упорно тащил ее вверх по лестнице, поэтому он не заметил подоспевшего сзади мага. Рука мага метнула блеснувший серебром предмет, и негодяй отпустил девушку. Он схватился за ребра, из-под пальцев брызнула кровь. Парень удивленно посмотрел на Рейстлина, пошатнулся и скатился вниз по ступеням с торчащим из бока кинжалом.

— Рейст! Помоги! — закричал Карамон. Он уже справился с тремя и бился с четвертым, но движения стеснял повисший на спине овражный гном, который колотил его сковородкой по голове.

Но Рейстлин не мог прийти на помощь брату, потому что незнакомка оступилась на лестнице. Рейстлин, отпустив жезл (тот остался стоять вертикально рядом с магом), протянул руки и поймал падающую девушку.

— Спасибо, — пробормотала она, опуская голову. Шарф ее размотался, и она пыталась скрыть лицо. Но Рейстлин, усмехнувшись, ловким движением искусных пальцев сдернул шарф.

— Брось это, — сказал он холодно, держа шарф на вытянутой руке и устремив острый взгляд на нее, желая узнать, почему незнакомка прячет от света лицо.

Дыхание Рейстлина замерло. Девушка все еще держала голову опущенной, но, услышав, как у ее спасителя перехватило дух, поняла, что теперь это бесполезно. Он увидел ее. Она робко взглянула в лицо мага. То, что увидела она сама в его лице, поразило ее почти так же сильно, как то, что поразило мага в ней.

— Кто ты… что ты за человек? — вскрикнула она, отпрянув от него.

— Кто ты такая? — спросил маг, протянув к девушке тонкие, но могучие руки.

— Я… я обыкновенная, — произнесла девушка, запинаясь и глядя на Рейстлина широко раскрытыми глазами.

— Обыкновенная! — Рейстлин крепко держал девушку, а она старалась освободиться от его рук.

Словно не веря своим глазам, он смотрел на тонкое, нежное лицо, на копну волос, похожих своим блеском и серебристым отливом на звездный свет, смотрел в глубокие глаза, темно-лиловые, как ночное небо.

— Обыкновенная! Я держу женщину, прекраснее которой давненько не встречал. Более того, это женщина, у которой нет возраста! — Он печально рассмеялся. — И она называет себя «обыкновенной»!

— А кто ты? — Дрожа, девушка прикоснулась рукой к золотистой коже на лице Рейстлина. — И что значит «не имеет возраста»?

Маг увидел страх в глазах девушки и пристально вгляделся в ее лицо.

— Золотистая кожа — это моя жертва во имя магии, так же как и мое изломанное тело. А то, что ты не имеешь возраста, — это значит, что ты не стареешь для моих глаз. Видишь ли, мои глаза не такие, как у других людей… — Он замолк, изучая девушку. Та дрожала под его неподвижным пронзительным взглядом. — Мои глаза видят бег времени, видят смерть всех существующих вещей. Моему зрению открыто, как истощается и вянет человеческая плоть, как весенние деревья теряют листву, а скалы рассыпаются в пыль. Только молодые среди долго живущих эльфов представляются мне нормальными, но даже их я вижу так, будто это цветы, вот-вот готовые утратить свое цветение.

— Рейст! — прокричал Карамон снизу. Раздался грохот. Не в силах стряхнуть с себя овражного гнома, вцепившегося ему в глаза руками, Карамон рухнул на столик, разбив его в щепки.

Маг не двинулся с места, девушка — тоже.

— У тебя вообще нет возраста! Ты не эльф, — сказал Рейстлин.

— Нет, не эльф, — пробормотала девушка. Глаза ее были прикованы к магу, она безуспешно пыталась высвободиться из его объятий. — Ты… ты делаешь мне больно…

— Кто ты такая? — повторил он.

Она трепетала и вырывалась.

— Человек, как и ты… Спасибо, что спас меня, но…

Внезапно она замерла. Несколько мгновений они неподвижно смотрели друг другу в глаза.

— Нет! — выдохнула она беспомощно. — Нет! — Стон ее перешел в крик, эхом пролетевший над воющим за окнами штормом.

Рейстлин отлетел к стене, словно она вонзила меч в его тело. Но девушка не причинила ему никакого вреда, она лишь посмотрела на него. Дико вскрикнув, она побежала вверх по ступеням. А Рейстлин так и остался пригвожденным к стене, невидящим взглядом уставившись на то место, где она стояла.

— Что ж, я позаботился обо всей шайке, тебе мое маленькое спасибо, — объявил Карамон, подходя к брату. Вытирая кровь из рваной раны на губе, Карамон удовлетворенно осматривал место побоища. Четверо лежали на полу, не считая парня у подножия лестницы, которого Рейстлин поразил кинжалом.

Овражный гном торчал вверх тормашками из бочки, патетически дергая ногами и оглушительным криком причиняя серьезный ущерб стеклянной посуде.

— Как насчет убытков? — спросил Слегарт, обозревая руины.

— Вон с кого спрашивай, — рявкнул Карамон, указав на стонущих членов «охотничьей» компании. — Твой кинжал, Рейст, — сказал воин, протягивая маленький серебряный нож. — Я почистил его, как мог. Полагаю, ты не захотел тратить свое волшебство на этих негодяев, да? В любом случае, Рейст… эй, ты в порядке?

— Да… я не ранен… — тихо сказал Рейстлин, ухватившись рукой за брата.

— Тогда что с тобой? — озадаченно спросил Карамон. — Ты как будто привидение увидел. А где девушка? — Карамон огляделся. — Она даже, не осталась поблагодарить нас?

— Я… я отослал ее в комнату, — сказал Рейстлин, в замешательстве глядя на Карамона, словно не понимая, кто перед ним стоит. Спустя мгновение он пришел в себя. Рейстлин взял из рук брата кинжал и продел его в искусно сделанный ремень на поясе. — Нам тоже надо идти в свою комнату, брат, — твердо проговорил он. Карамон вожделенно посмотрел на кувшин с элем на их столике. — Дай мне руку, — добавил маг, — физические усилия истощили меня.

— О конечно, Рейст. — Жажда Карамона была тут же забыта в беспокойстве за брата.

— Номер тринадцать, — проворчал Слегарт. Он помогал «охотникам» оттащить к стене раненого.

— Это символично, — прошептал Карамон, поддерживая брата. — Эй, ты хоть рассмотрел девушку? Она хорошенькая?

— Почему спрашиваешь об этом, брат? — тихо произнес Рейстлин. Он, казалось, избегал вопросов Карамона. — Ты же знаешь, что видели эти глаза!

— Да, прости, Рейст, — покраснел Карамон. — Проклятье! Один из этих подонков разбил стул об мою спину, там, наверное, полно заноз…

— Да, брат, — не слушая прошептал Рейстлин. Взгляд его устремился в конец коридора на дверь под номером 16.

* * *

Эмберил ходила кругами по своей комнате, сжимая и разжимая руки, время от времени издавая тихие, стонущие возгласы.

— Как это могло случиться? — спрашивала она, лихорадочно мечась из стороны в сторону.

В комнате было темно и холодно — Эмберил не обратила внимания, что огонь погас.

— Почему это случилось? Почему никто из мудрых не предвидел этого? — снова и снова повторяла она одни и те же слова, и мысли ее вертелись по кругу так же, как и ее ноги описывали круги на грязном полу. — Я должна увидеть его, — сказала вдруг она. — В конце концов, он из магов.

Возможно, он знает какой-нибудь способ… способ… помочь… Да! Я пойду к нему.

Схватив шарф и обернув им голову и лицо, она осторожно открыла дверь.

В коридоре было пусто, Эмберил тихо вышла и вдруг поняла, что не знает, в какой он комнате.

— Может быть, он даже и не остался здесь на ночь, — сказала она, в отчаянии застыв на месте. — Если же он и здесь, то что я скажу ему? — Повернувшись, она хотела было возвратиться в комнату, но остановилась. — Нет, я ДОЛЖНА увидеть его! — Эмберил плотно закрыла дверь, словно желая отрезать путь к отступлению. — Если его здесь уже нет, я отправлюсь за ним.

Эмберил подкрадывалась к каждой двери в коридоре и слушала. За одной из них она услышала стоны и бормотание проклятий и поняла, что там негодяи приходят в себя после стычки с братьями. За другой дверью раздавались женское визгливое хихиканье и грубый мужской хохот. Наконец Эмберил подошла к комнате номер 13.

— Но, Рейст! Что же я должен сказать девушке? Иди в нашу комнату? Ты нужна моему брату?

Узнав голос, Эмберил плотнее прижалась к двери, чтобы ничего не пропустить.

— Если это все, что пришло тебе в голову, то так и скажи ей. — Шепчущий презрительный голос был едва слышен за воем ветра на улице, но вызвал болезненную волну, пробежавшую по всему телу Эмберил. — Меня не волнует, как ты это сделаешь, но ты должен привести ее ко мне! — Послышались шорох и кашель. — Ах, Рейст, не знаю, насколько благодарной ты предполагаешь ее увидеть, но из того, что я в ней разглядел…

— Карамон, — произнес шепчущий голос, — я устал и болен. У меня кончилось терпение выносить твою глупость. Я приказал тебе привести сюда девушку. Сделай это… — Голос прервался кашлем.

Затем тяжелые шаги направились к двери. Эмберил в ужасе не могла сдвинуться с места, когда поняла, что ее поймают за подслушиванием. Только она собралась убежать, как дверь открылась.

— Именем богов! — удивленно произнес Карамон, хватая отскочившую назад Эмберил. — Да она здесь, Рейст! За дверью. Подслушивает!

— Да? — Золотокожий, золотоглазый маг с любопытством смотрел на то, как брат полутянул, полувводил Эмберил в комнату. Маг сидел съежившись у камина. — Что ты делала за дверью? — спросил Рейстлин, сузив глаза.

Секунду Эмберил не могла произнести ни слова. Она просто стояла, глядя на мага и теребя в руках концы шарфа.

— Погоди, Рейст, — мягко сказал Карамон. — Не кричи на нее.

Бедняжка замерзла. У нее руки, как у привидения. Сюда, леди, — смущенно проговорил великан, подводя девушку ближе к огню и усаживая ее на стул. — Садитесь. А то простудитесь окончательно. — Карамон взялся рукой за ее шарф. — Он мокрый от снега. Давайте я сниму его…

— Нет! — вскрикнула Эмберил, хватаясь за шарф. — Нет, — тише проговорила она, покраснев, когда увидела мрачную улыбку Рейстлина. — Я… я в порядке. Я… никогда… не простужаюсь. Пожалуйста…

— Оставь нас, Карамон, — приказал Рейстлин.

— Что? — изумленно спросил воин.

— Я сказал, оставь нас. Возвращайся к своему кувшину с элем и служанке. Она, кажется, не осталась равнодушной к твоей привлекательности.

— Ах, конечно, Рейст. Если это то, что ты хочешь… — колебался Карамон, глядя на брата с таким ошеломленным выражением лица, что Эмберил рассмеялась; но смех ее перешел в рыдания. Закрыв лицо шарфом, она пыталась сдержать слезы.

— Оставь нас! — скомандовал Рейстлин.

— Конечно! — Карамон был уже у двери. — Только… только не забывай, что ты слаб, Рейстлин… Дверь тихо закрылась.

— Простите меня… — пробормотала Эмберил, подняв лицо. — Я не хотела плакать. Я потеряла контроль. Это… это больше не повторится.

Рейстлин молчал. Удобно расположившись на стуле, он спокойно наблюдал за Эмберил. Слабые пальцы держали кружку с давно остывшим чаем. За спиной у стены стоял жезл.

— Убери шарф, — сказал он наконец после долгого молчания.

Проглотив слезы, Эмберил развязала шарф. Выражение золотистых глаз не изменилось, они были холодны и прозрачны, как стекло.

Эмберил увидела в них лишь свое отражение. Она уже не смогла бы войти внутрь снова, как это произошло на лестнице. Маг выстроил барьеры вокруг своей души.

«Слишком поздно! — подумала она в отчаянии. — Слишком поздно…»

— Что ты со мной сделала? — спросил Рейстлин, все еще не двигаясь.

— Какое заклятие ты наложила на меня? Назови его, чтобы я знал, как его снять.

Эмберил опустила голову, не в силах выносить взгляд странных глаз хоть еще одну секунду дольше.

— Нет… нет никакого заклятия, — прошептала она, теребя в руках шарф. — Я не… из магов… как ты сам видишь…

— Проклятье! — Рейстлин вскочил со стула со скоростью бросающейся на жертву змеи. Метнув кружку на пол, он схватил Эмберил за запястья и поднял на ноги. — Ты лжешь! Ты что-то сделала со мной! Ты вторглась в мое существо. Ты ЖИВЕШЬ внутри меня! Я ни о чем не могу думать, кроме как о тебе. Ничего не вижу в своем сознании, кроме твоего лица. Я не могу сосредоточиться — магия ускользает от меня! Чтоты сделала, женщина?

— Ты… делаешь мне больно! — тихо вскрикнула Эмберил, поворачивая онемевшие ладони в его сжатых руках. Прикосновение мага обжигало. Она чувствовала неестественное тепло, исходящее от его тела, словно он был снедаем изнутри каким-то пламенем.

— Я сделаю тебе еще больнее, — прошипел Рейстлин, придвигая к ней свирепое лицо, — если ты не ответишь на мой вопрос!

— Я… я не могу объяснить! — прошептала Эмберил, задохнувшись от боли, когда Рейстлин усилил свою хватку. — Пожалуйста! Поверь мне. Я не делала это намеренно. Я не хотела, чтобы это произошло…

— Тогда зачем ты пришла сюда?

— Ты… ты из магов… Я надеялась, что есть какой-то способ…

Возможно, ты знаешь…

— …Как разбить чары, — тихо закончил Рейстлин, ослабив руки. — Итак… ты говоришь правду. Это происходит и с тобой. Теперь я вижу. Это истинная причина того, что ты пришла сюда? Каким-то образом Я проник в твое существо так же, как ты в мое.

Голова Эмберил поникла.

— Нет. То есть да. Да, частично. — Она посмотрела на мага. — Я действительно пришла сюда узнать, есть ли способ…

Горько рассмеявшись, Рейстлин отпустил ее руки.

— Как я могу снять чары, если ты не говоришь мне, какое сама же наложила заклятие?

— Это не заклятие! — отчаянно выкрикнула Эмберил. На руках у нее отпечатались следы его пальцев.

— Тогда что это? — закричал Рейстлин. Голос его сорвался, он, закашлявшись, схватился за грудь.

Эмберил протянула к нему руки:

— Позволь мне помочь…

— Отойди! — задыхаясь проговорил он. На губах у него была кровь. — Не подходи! — повторил он из последних сил. Слова прозвучали едва слышно, но взгляд выражал все красноречиво, в нем сверкала ярость.

Испуганная, Эмберил бросилась вон. В коридоре она налетела на Карамона со служанкой, которые направлялись в другую комнату.

— Эй! — Карамон схватил Эмберил. — Что это? Что случилось?

— Твой… твой брат, — в замешательстве пролепетала Эмберил, пряча лицо в своих длинных волосах, — он… он болен.

— Я предупреждал его… — Лицо Карамона омрачилось тревогой, когда из-за двери послышался кашель. Забыв о служанке, пославшей ему вдогонку разочарованный крик, Карамон бросился в комнату.

Эмберил побежала в свою комнату, дрожа и натыкаясь на стены в темноте.

Наверное, она уснула. Она не была в этом уверена, потому что сны слишком походили на мысли, которые одолевали ее наяву. Но Эмберил слышала звук. Скрипнула дверь. Хотя это могла быть любая из дверей гостиницы, Эмберил точно знала, какая это дверь.

Девушка лежала одетая на кровати. Поднявшись, она приоткрыла свою дверь и услышала голос в коридоре.

— Рейст! На улице метель! Мы погибнем! Так нельзя!

— Я ухожу из этой гостиницы! Немедленно! — сказал маг, переходя с шепота на крик, в котором звучали гнев и страх. — Я ухожу с тобой или без тебя. Решай сам!

Маг, опираясь на жезл, пошел к выходу, потом остановился и бросил пронизывающий взгляд на комнату Эмберил. Девушка в ужасе отпрянула от двери. Маг стал спускаться по лестнице. Карамон стоял, беспомощно протянув ему руки вслед.

— ЭТО ДОЛЖНО ПРОИЗОЙТИ С ТОЙ ДЕВУШКОЙ, ведь так? — прокричал Карамон. — Именем Бездны, ответь мне! Я… Ушел… — Карамон схватился за голову. — Ладно, без меня он далеко не уйдет. Пойду за ним. Эх, женщины! — пробормотал он, побежал в комнату и вернулся с большим мешком, который пытался пристроить за спиной. — И это когда мы только-только вышли из проклятого волшебного леса. Теперь уж, наверное, мы там и закончим…

Эмберил видела, как Карамон оглянулся на ее дверь.

— Хотел бы я знать, что происходит, леди, — сказал он, покачал головой и, закинув на плечо мешок, побежал вниз по ступеням.

Эмберил несколько секунд стояла неподвижно, ожидая, когда успокоится ее дыхание и мысли прояснятся. Затем она повязала вокруг головы и лица шарф, надела шубу и осторожно вышла из комнаты, чтобы идти вслед за Карамоном.

За всю свою жизнь Эмберил не смогла бы припомнить метели более страшной, чем бушевала в эту ночь. А она немало прожила на свете, хотя по понятиям своей расы и была еще очень молода. Неистовый ветер слепил глаза, белая пелена поглощала все вокруг, даже протянутые вперед руки Эмберил проглатывала белая, обжигающая холодом тьма. Ничто не могло указать девушке путь Рейстлина и его брата, кроме… невидимой нити, случайно связавшей ее и мага.

С трудом пробираясь через сугробы, она размышляла, случайна ли эта незримая связь. Кто знает?

Она была молода и сильна, но едва могла идти посреди кружащегося вокруг урагана. Каково же сейчас ему, в его длинной мантии?

Эмберил тяжело вздохнула. Вероятнее всего, братья скоро остановятся.

И что же тогда она сделает? Заговорит ли она с магом?

«Каков мой выбор?» — горько спрашивала она себя. Внезапно Эмберил поскользнулась и упала. Вот оно! Страх сковал ее мгновенно. Начинается!

Эмберил ощутила, что связь между нею и магом меняется, слабеет. С ним что-то происходит! Может быть, он умирает!

«Да, я поговорю с ним», — твердо решила она. Прислонившись в изнеможении к дереву, Эмберил закрыла глаза.

«Но что будет дальше, когда я скажу ему?»

— Не знаю… — прошептала она. — Боги помогут мне. Я не знаю!

Страх и беспокойство поглотили ее так, что она не почувствовала даже, что снег перестал падать, метель стихла. Поняв наконец, что произошло, Эмберил огляделась. Сияли звезды и даже луна! Солинари проливала серебристый свет на белоснежные сугробы, превращая лес в прекрасное, фантастическое царство.

Деревья вокруг… Значит, она пересекла границу. Приложив руку к стволу дерева, у которого стояла, Эмберил ощутила пульсирующую под корой энергию, магию, одушевляющую деревья.

Это был волшебный Вайретский Лес. Хотя в шаге от нее продолжалась снежная буря, здесь, под защитой деревьев, в любой момент могло начаться лето, пожелай того волшебники. Но ветер, хотя и не выл здесь так свирепо, все-таки обжигал холодом кожу, а снегу намело выше колен. Свет Солинари сверкал мириадами хрустальных звездочек на снегу. Эмберил вновь пустилась в путь, ведомая лишь горящим внутри нее образом золотистых глаз мага и воспоминанием о прикосновении его руки…

Эмберил наткнулась на следы на снегу. Значит, интуиция ее не обманула. Не то чтобы она сомневалась в своих ощущениях, просто можно ли им доверять в этом лесу? С тех пор как она оказалась в этих землях, только и слышала рассказы о странном магическом лесе.

Эмберил рассматривала следы, и ей становилось страшно. Это были две пары следов: ровные отпечатки сапог, идущие через сугробы, и широкая размытая полоса, словно оставленная человеком, облаченным в тяжелую широкую одежду. Иногда она видела отпечатки рук, как будто маг падал.

Сердце Эмберил заныло, когда следы мага исчезли. Должно быть, брат понес его! А может… Может, он…

Нет! Эмберил замотала головой. Маг выглядел хрупким, но силы и выносливости в нем больше, чем в самом лучшем в мире стальном клинке, вышедшем из горнила. Все это значило, что братьям пришло время остановиться и найти укрытие, чтобы отдохнуть. Это давало Эмберил шанс.

Наконец она услышала их голоса.

Спрятавшись за дерево в тень луны, Эмберил посмотрела в ту сторону: лучик света мерцал из пещеры в скале. Эта скала возникла, очевидно, из ниоткуда. Эмберил могла поклясться, что до этого никакой скалы впереди не было.

— Ну конечно, — прошептала она радостно, — волшебники заботятся об одном из своих. Знают ли они, что я здесь? — внезапно подумала она. — Узнали ли они меня? Скорее всего нет. Ведь это было так давно… Что ж, все это не имеет значения. Что они могут мне сделать? Надеюсь, они не будут мешать.

— Я должен пойти за помощью, Рейст! — раздался напряженный, с нотками страдания голос воина. — Ты никогда еще не был так плох! Никогда1 Эмберил не расслышала ответа мага. Вновь заговорил Карамон:

— Не знаю! Может, обратно в гостиницу! Я знаю только то, что этот костер не догорит до утра. Ты сам запретил мне ломать деревья в лесу, да они и мокрые. Снег уже перестает. Меня не будет самое большее несколько часов. Ты в безопасности здесь. Возможно, ты будешь в большей безопасности в этом проклятом лесу, чем я буду там, куда иду. — Снова последовала пауза. — Нет, Рейст. На этот раз я сделаю так, как, я считаю, будет лучше.

Эмберил показалось, что маг выругался с горечью в голосе, и она слегка улыбнулась про себя.

Огонек в пещере загородила тень выходящего Карамона. Воин почему-то колебался. О чем он думал? Тень вернулась в пещеру.

Эмберил сделала жест рукой и скороговоркой прошептала себе под нос слова на языке, которого ни один человек на Ансалонском континенте не слышал бессчетное количество веков. Едва видный оттуда, где стояла Эмберил, свет огня в глубине леса вспыхнул ярче.

Карамон тут же заметил его.

— Рейст! Там — костер! Кто-то рядом! Ты здесь полежи под одеялами… в тепле… Я скоро вернусь!

Карамон нырнул в темноту. Блеснуло оружие, послышались тяжелые шаги и затрудненное дыхание пробирающегося через снежные завалы воина.

Эмберил улыбнулась.

— Нет, мой друг, ты не скоро вернешься! — тихо сказала она, делая несколько шагов в сторону пещеры, — еще очень не скоро.

Подождав немного, чтобы убедиться, что Карамон отошел достаточно далеко, Эмберил глубоко вздохнула, вознесла про себя молитву своему богу и приблизилась к пещере. Она знала, что Карамон будет долго преследовать иллюзорное пламя, которое никогда не окажется в пределах досягаемости.

Отодвинув одеяло, повешенное Карамоном в качестве защиты от ветра над входом в пещеру, Эмберил вошла. В пещере было холодно, сыро, темно, лишь у входа горел слабый огонек. Эмберил покачала головой. Это все, что сумел найти Карамон для костра: сырой кусок дерева. Удивительно, как вообще сумел его зажечь. Скоро огонь потухнет, а другого топлива нет.

Вглядевшись в сумрак пещеры, Эмберил с трудом заметила мага, хотя до ее слуха долетало неровное дыхание и обоняние уловило специфический аромат волшебных компонентов. Маг закашлял.

Куча одежды и одеял около костра зашевелилась, и Эмберил увидела высунувшуюся из-под нее тонкую руку, которая потянулась к дымящейся у костра чашке. Пальцы дрожали, кружка чуть не выпала из руки.

Эмберил поспешно опустилась на колени и поддержала кружку в ладони мага.

— Позволь мне помочь тебе, — сказала она. Не дожидаясь ответа, Эмберил взяла кружку и помогла Рейстлину сесть.

— Обопрись на меня, — предложила она Рейстлину, который с трудом удерживался в сидячем положении. — Ты не удивлен, что я здесь? — спросила она.

Рейстлин несколько секунд смотрел на нее ничего не выражающими золотистыми глазами, затем, горько улыбнувшись, облокотился на сидящую рядом Эмберил. Хрупкое тело Рейстлина было холодным, но, несмотря на это, излучало странное тепло. Он сидел напряженно, дышал тяжело. Он поднял кружку к губам, но снова закашлялся. Эмберил захотелось плакать от жалости к нему.

Она убрала из его руки кружку и крепко обхватила его тело руками, словно боялась, что оно разорвется от кашля. Сердце Эмберил болело от сострадания к нему и страха за саму себя. Как он слаб! Что если он умрет!

Наконец кашель прекратился. Рейстлин судорожно вздохнул и жестом показал на питье. Эмберил подала кружку, поморщившись от ужасного запаха напитка.

Рейстлин пил медленно.

— Мне было интересно, найдешь ли ты нас здесь, — прошептал он. — Я хотел знать, пропустят ли волшебники тебя в лес.

— Я сама хотела это знать, — тихо сказала Эмберил. — Но, по правде говоря, — вздохнула она, — если бы я не пришла, ты сам бы нашел меня. Ты вернулся бы ко мне. Ты ничего бы не смог с собой сделать.

— Да, все так и есть, — сказал Рейстлин, дыша ровнее.

— Так и есть, — прошептала Эмберил.

— Помоги мне лечь, — приказал Рейстлин, опускаясь на одеяла.

Эмберил постаралась устроить его как можно удобнее.

Внезапно ветер задул в одеяло у входа в пещеру. От костра остались догорающие угольки.

— Я чувствую, что слабею, словно жизнь вытекает из меня, — сказал маг, съежившись в сырых одеялах. — Это результат заклятия?

— Да… Я тоже чувствую слабость. Но это не от заклятия, — сказала Эмберил. Она обхватила колени руками и пристально смотрела на мага, так же как и он на нее.

— Сними свой шарф, — прошептал Рейстлин. Эмберил медленно развязала шарф и опустила его на плечи. С мокрых от снега волос упали капельки воды.

— Какая ты красивая… — Он не договорил. — Что со мной будет? — резко спросил он. — Я умру?

— Я… не знаю, — неохотно ответила Эмберил и отвела глаза.

Смотреть на него было невыносимо. Эти глаза проникают в глубину души, наполняя сердце сладкой болью. — Я… никогда не слышала… чтобы кто-то умирал… из людей.

— Значит, ты не человек, — заметил Рейстлин.

— Да, я не человек, — ответила Эмберил, все еще не в силах поднять на него глаза.

— Ты не эльф, не кто-либо из других знакомых мне рас, живущих на Кринне. Я спрашиваю тебя: как твое имя?

— Эмберил.

— Эмберил, — произнес он протяжно, словно прислушиваясь к каждому звуку этого слова.

Эмберил снова задрожала.

— Я спрашиваю тебя, Эмберил, кто ты, — повторил он. — Мне известны все расы Кринна.

— Ты, должно быть, очень мудр, маг, — прошептала Эмберил, — но еще не раскрытые тайны этого мира так же бесчисленны, как эти снежные хлопья.

— Ты не откроешь мне свой секрет?

Эмберил покачала головой:

— Этот секрет принадлежит не мне одной.

Рейстлин молчал. Эмберил тоже. Они сидели и слушали шорох и перешептывание деревьев, шум ветра в холодных ветвях.

— Значит… я должен умереть, — нарушил молчание Рейстлин. В голосе не было гнева, лишь усталость и смирение.

— Нет, нет, нет! — закричала Эмберил. Она схватила его тонкую руку и прижала к своей щеке. — Нет, — повторила она. — Потому что тогда умру и я.

Рейстлин вырвал у нее свою руку. Слабо опершись на локоть, сверкая глазами, он хрипло прошептал:

— Есть какое-то средство? Ты можешь снять это… это заклятие?

— Да, — едва слышно слетело с губ Эмберил, к щекам ее прилила кровь.

— Как? — стиснул руки Рейстлин.

— Сначала, — Эмберил сглотнула комок в горле, — я… я должна рассказать тебе кое-что о… о Вэлине.

— О чем? — быстро повторил Рейстлин. Глаза его загорелись. Даже умирая, Рейстлин не переставал работать, мозг его жадно схватил эту новую информацию, запоминая навсегда.

— О Вэлине. Так мы называем это на нашем языке. Это означает… — Она остановилась и нахмурилась, обдумывая то, что хотела сказать. — Я полагаю, ближайший перевод на ваш язык означает «возрождающий брак».

Изумление на лице мага было таким забавным, что Эмберил нервно рассмеялась.

— Подожди, я объясню, — сказала она, чувствуя, что краснеет все сильнее. — По особым обстоятельствам бесконечное число веков назад мой народ бежал из этих земель и осел там, где мы могли жить спокойно. Наша раса, как ты правильно определил, — раса долгожителей. Но мы не бессмертны. Как и все остальные, чтобы выжить, мы должны производить потомство. Но с течением времени нас становилось все меньше и меньше.

Земля, которую мы выбрали, сурова. Мы склонны жить каждый сам по себе, в одиночестве, мало соприкасаясь даже с представителями собственной расы.

Нам неведомо то, что вы называете семьей. Мы увидели, что наша раса вырождается, и старейшие поняли, что скоро мы вообще вымрем. Поэтому они установили Вэлин, чтобы быть уверенными, что наши молодые… что они…

Выражение лица Рейстлина не менялось, он пристально смотрел на Эмберил. Но та не могла продолжать под странным, немигающим взглядом мага.

— Ты решила покинуть свою землю? — спросил Рейстлин. — Или тебя отослали?

— Меня послали в вашу землю… старейшие. Здесь также есть и другие из моей расы…

— Зачем? Для чего?

Эмберил замотала головой. Взяв прут, она шевелила им почти потухший костер, чтобы избежать пристального взгляда Рейстлина.

— И, безусловно, ваши старейшие знали, что нечто подобное должно будет случиться, если ты уедешь в другие земли? — язвительно сказал Рейстлин.

Эмберил старалась поддержать огонь костра, но тщетно.

— Нет, это не должно было случиться. С тем, кто из нашей расы. — Она вновь посмотрела на Рейстлина. — Теперь моя очередь задавать вопросы.

В тебе есть что-то, отличающее тебя от других людей. Что это? Потому что это «что-то» в твоей золотистой коже и золотистых глазах дает тебе видение смерти всего живого. Взглянув на тебя, я ощутила тень иного мира. Ты молод, но от тебя веет вечностью. Кто же ты, Рейстлин, если между нами произошло то, что произошло?

К ее изумлению Рейстлин побелел, глаза его наполнились страхом и сузились подозрительно.

— Полагаю, у нас обоих есть свои секреты. — Он пожал плечами. — Мне кажется, Эмберил, что мы никогда не узнаем причину возникшей между нами незримой связи. Все, что действительно должно беспокоить нас, — это то, что нужно сделать, чтобы избавить себя от этого… Вэлина.

Эмберил закрыла глаза, губы ее пересохли. В пещере стало вдруг Как-то особенно холодно. Дрожа, она пыталась что-то произнести.

— Что? — неприятно проскрипел голос Рейстлина.

— Ты… должен… стать… отцом моего ребенка, — наконец вымолвила Эмберил.

Молчание было долгим. Эмберил не смела открыть глаза и взглянуть на мага. Смущение, страх поглотили ее. Она спрятала лицо в ладонях. Раздался странный звук, заставивший ее поднять голову.

Рейстлин, откинувшись на одеяла, смеялся. Смех был едва слышен, больше походил на хрип или одышку, но все-таки Рейстлин смеялся — язвительным, злым смехом. И со сжавшимся от жалости сердцем Эмберил поняла, что насмешка была направлена на него самого.

— Не надо, пожалуйста, не надо, — сказала Эмберил, пододвигаясь к нему ближе.

— Посмотрите на меня, леди! — задохнулся Рейстлин, переходя со смеха на кашель. Горько усмехнувшись, он махнул рукой в неопределенном направлении. — Самое лучшее для тебя — подождать моего брата. Карамон скоро вернется…

— Нет, не вернется, — тихо сказала Эмберил, еще ближе пододвинувшись к Рейстлину. — Твой брат не вернется до утра.

Рейстлин приоткрыл рот от удивления. В глазах его внезапно вспыхнул обжигающий свет, взгляд скользнул по лицу Эмберил.

— До утра, — повторил он.

— До утра, — сказала она.

Протянув дрожащую руку, Рейстлин отодвинул чудесные волосы с прекрасного лица Эмберил.

— Костер сейчас погаснет.

— Да, — тихо произнесла Эмберил, вспыхнув, прислонившись щекой к руке мага. — Здесь уже становится холодно. Мы должны сделать что-то, чтобы сохранить тепло… или мы погибнем…

Рейстлин погладил ее тонкую кожу на щеках, нежные губы. Эмберил склонилась к нему. Он прикасался к ее длинным ресницам, прекрасным, как у эльфов. Она дрожала. Он обнял ее. В эту минуту вспыхнула и погасла последняя искра костра. Тьма была теплее и мягче, чем одеяла, закрывавшие их. Снаружи смеялся ветер и перешептывались деревья.

— Или мы погибнем… — пробормотал Рейстлин.

Эмберил очнулась от чуткого сна и несколько мгновений вспоминала, где она. Шевельнувшись, она ощутила тепло мага рядом с собой и его руку, обнимающую ее, словно защищая.

Вздохнув, она положила голову на его плечо, прислушиваясь к беспокойному, неровному дыханию. Она лежала, позволяя себе побыть окруженной его теплом, оттягивая как можно дольше неизбежное.

Ветер снаружи стих, буря прекратилась. Брезжил рассвет. Уже можно было разобрать в сером полусвете чернеющие остатки костра. Чуть повернувшись, Эмберил смотрела на лицо Рейстлина.

Сон его был тонким. Он зашевелился, кашлянул и начал просыпаться.

Эмберил кончиками пальцев коснулась его век, и он глубоко вздохнул, снова погрузившись в сон. С лица его исчезли все следы боли.

«Какой он молодой. Молодой и ранимый», — подумала Эмберил. Его ранили глубоко. Поэтому он надел на себя броню высокомерия и бесчувственности. Сейчас эта защита его раздражает. Он не привык к ней. Но что-то говорило Эмберил, что он свыкнется со своей броней задолго до того, как закончится его короткая жизнь.

Тихо и осторожно, чтобы не побеспокоить Рейстлина, скорее инстинктивно, чем на самом деле боясь его пробудить от волшебного сна, Эмберил выскользнула из объятий мага. Собрав свои вещи, она повязала шарф вокруг головы. Затем села на колени рядом с магом и долго смотрела на его лицо в последний раз.

— Я могла бы остаться, — тихо сказала она ему. — Еще немного. Но потом моя жаждущая одиночества натура потребовала бы своего, и я покинула бы тебя, и тебе было бы больно. — Она вздрогнула от внезапной мысли.

Закрыв глаза, Эмберил замотала головой. — Что если ты узнаешь правду о нашей расе! Если бы ты когда-нибудь открыл это, ты возненавидел бы меня, проникся отвращением! Еще хуже, — глаза ее наполнились слезами, — ты стал бы презирать нашего ребенка.

Эмберил нежно погладила рано поседевшие волосы мага, его золотистую кожу.

— Что-то в тебе пугает меня, — сказала она дрожащим голосом. — Не понимаю. Возможно, мудрые поймут. — Слеза ползла по щеке. — Прощай, маг.

То, что я делаю, избавит от боли нас обоих, — наклонившись, она поцеловала спящее лицо, — и того, кому следует прийти в этот мир свободным от всех его горестей.

Эмберил положила ладонь на висок мага и, закрыв глаза, пропела несколько слов на древнем языке. Затем она нацарапала имя Карамона на грязном полу и пропела те же слова. Потом поспешно встала и хотела было выйти из пещеры, но остановилась. Пещера была сырой и холодной. Направив руку на потухший костер, Эмберил снова что-то произнесла. Яркое пламя взметнулось вверх от холодного камня. По пещере распространились свет и тепло. Эмберил бросила последний взгляд назад, вздохнула и вышла.

Задумчивые, но безмолвные деревья Вайретского Леса смотрели ей вслед.

Уже совсем рассвело, когда Карамон вернулся наконец к пещере.

— Рейст! — позвал он со страхом в голосе. — Рейст! Прости! Этот проклятый лес! — ругался он, озираясь на деревья. — Чертово место!

Полночи я гонялся за этим огнем, а на восходе он исчез. Как ты?.. Все в порядке? — Уставший, в мокрой одежде, спотыкающийся, он пытался расслышать хоть какой-то звук, стон, кашель…

Но ответом была гробовая тишина. Карамон в отчаянии сорвал одеяло, закрывавшее вход в пещеру… И остановился в изумлении.

Пещеру уютно согревал и освещал яркий костер. Было теплее, чем в комнате лучшей гостиницы. Брат крепко спал, лицо его было так мирно и спокойно, словно ему снился самый сладкий сон в его жизни. А воздух в пещере был наполнен весенним ароматом, похожим на запах лилий и лаванды.

— Ничего не понимаю! — в благоговейном страхе выдохнул Карамон, когда увидел, что пламя исходит прямо из скалы. — Маги! — прошептал он, пятясь от костра. — Чем скорее мы выберемся из этого заколдованного места, тем лучше, по-моему. Не то чтобы я был не благодарен, — добавил он поспешно, — похоже, волшебники спасли жизнь Рейсту. Мне просто непонятно, зачем надо было посылать меня в эту дикую, сумасшедшую погоню? — Опустившись на колени, он потряс Рейстлина за плечо:

— Рейст, проснись!

Глаза Рейстлина широко открылись. Он огляделся.

— А где?.. — начал он.

— Кто? О чем ты? — тревожно спросил Карамон, хватаясь за меч и настороженно озирая пещеру. — Я знал…

— Это… это… — Рейстлин нахмурился. — Нет, никто, — тихо сказал маг, берясь руками за голову. Он чувствовал головокружение. — Успокойся, брат, — произнес он раздраженно. — Здесь нет никого, кроме нас.

— Но… этот костер… — Карамон подозрительно посмотрел на пламя.

— Кто…

— Это моя работа, — ответил Рейстлин. — Что мне оставалось делать, когда ты убежал? Помоги мне подняться. — Маг слабой рукой оперся на могучую руку Карамона, чтобы встать с кучи одеял на каменном полу.

— Не знал, что ты способен на такое! — Карамон удивленно смотрел на голую скалу, извергающую пламя.

— Ты еще многого не знаешь обо мне, брат, — ответил Рейстлин на это. Карамон стал разворачивать мокрые одеяла.

— Думаю, нам надо побыть здесь еще, просушить их…

— Нет, — поежился Рейстлин. — У меня нет желания дольше оставаться в Вайретском Лесу.

— Послушай, Рейст, не знаешь, есть ли здесь поблизости какая-нибудь хорошая гостиница? Я слышал, что есть как раз около леса. Она вроде бы называется… гостиница «Усталый Путник». — Глаза Карамона повеселели. — Может, сегодня вечером мы будем есть горячую пищу и пить хороший эль. И спать на кровати!

— Может быть, — пожал плечами Рейстлин, словно не придавая этому большого значения.

Продолжая говорить что-то о гостинице, о которой он слышал, Карамон складывал все одеяла в свой мешок.

— Пойду немного впереди, — сказал он, — чтобы прокладывать тебе дорогу.

Рейстлин молча кивнул. Стоя у входа в пещеру, Рейстлин смотрел, как его сильный брат разгребает сугробы для того, чтобы он, слабый, мог идти.

Губы Рейстлина горько изогнулись. Костер почти сразу потух, как только вышел Карамон. Становилось холодно. Но в воздухе по-прежнему витал легкий аромат лилий, весны.

Рейстлин пожал плечами и вышел из пещеры.

Лучше всего гостиница «Усталый Путник» выглядела летом, когда все и вся преображалось в лесу. Зеленые массы плюща обвивали гостиницу снизу доверху, закрывая все внешние недостатки строения. Крыша нуждалась в починке. Так каждый раз казалось Слегарту, когда шел дождь. Но во время дождя невозможно выйти и заделать дыры. Когда же погода сухая, то крыша, конечно, не протекала, и, следовательно, ее не нужно и чинить. Окна все были также разбиты, но жарким летом прохладный ветерок, залетающий внутрь, приходился как нельзя кстати.

В летний период в гостинице останавливалось больше путешественников, чем зимой. Гномы-кузнецы, иногда какой-нибудь эльф, много людей, кендер, о котором приходилось заботиться больше, чем об остальных, занимали все время Слегарта и его служанок, с утра до поздней ночи.

Но в этот вечер было тихо. Смеркалось. Теплый, душистый воздух темнел багрово-золотыми оттенками. Птицы пропели свои ночные песни и теперь лишь сонно посвистывали. Даже древние деревья Вайрета, казалось, погрузились в забытье и дремотно склонились.

Слишком тихо в гостинице. Так думали два незнакомца, приближающихся к ней. Одежда их была дорогой, лица закрыты шелковыми шарфами. В такую жару это выглядело странно. Виднелись только их черные глаза. Незнакомцы обменялись угрюмыми взглядами, ускорили шаги и распахнули деревянную дверь.

Слегарт сидел за стойкой, вытирая кружку грязной тряпкой. Он занимался этим уже час и, возможно, еще час протирал бы свои кружки, если бы одновременно два неожиданных обстоятельства не прервали его.

Это были два незнакомца с закрытыми лицами, вошедшие в переднюю дверь, и служанка, сбежавшая сверху по ступенькам.

— Джентльмены, прошу прощения. — Слегарт медленно встал, жестом прося подождать одного из гостей, когда тот хотел заговорить с ним.

Повернувшись к служанке, он хрипловато спросил:

— Все нормально?

Девушка замотала головой. Плечи Слегарта поникли.

— Ах, — прошептал он, — что ж, может, так оно и лучше.

Незнакомцы переглянулись.

— А ребенок? — спросил Слегарт.

Девушка разрыдалась.

— Что? — воскликнул Слегарт. — И ребенок тоже?

— Нет! — ответила девушка сквозь слезы. — Малышка чудесная. — Она снова всхлипнула. — Вы не слышите ее отсюда. Но… но… Ох! — Девушка закрыла лицо руками. — Это ужасно! Я никогда не видела ничего подобного…

На это один из незнакомцев кивнул, а другой шагнул вперед.

— Извините, хозяин, — произнес он хорошо поставленным голосом, но с необычным акцентом. — Здесь, кажется, произошла какая-то ужасная трагедия. Возможно, нам лучше уйти…

— Нет, нет, — поспешно сказал Слегарт. Мысль о потере денег привела его в себя. — Лиззи, или вытри слезы и помоги приезжим, или иди плакать на кухню.

Закрыв лицо передником, Лиззи выбежала на кухню.

Слегарт провел незнакомцев к столу.

— Да, печально, — покачал он головой.

— Можем ли мы узнать… — начал один из гостей небрежно, хотя внимательный собеседник заметил бы, что он необычайно напряжен и нервничает, так же как и его товарищ.

— Ничего, что могло бы обеспокоить вас, джентльмены, — сказал Слегарт. — Одна из служанок умерла в родах.

Тот, который задавал вопрос, невольно протянул руку и схватил ладонь сидящего рядом с ним. Тот предупреждающе посмотрел на него.

— Это действительно печальная новость. Мы очень сочувствуем, — сказал первый голосом, в котором все оттенки эмоций явно находились под контролем. — Это была… ваша родственница? Извините, что спрашиваю, но вы так расстроены…

— Да, я расстроен, джентльмены. Но она мне не родня. Пришла сюда зимой, умирая от голода, попросила работу. Что-то знакомое было в ней, но как только я начинаю об этом думать, — он взялся рукой за голову, — у меня возникает это странное ощущение… В общем, я хотел ей отказать, но вы знаете, что такое женщины. Кухарка стала на ее сторону, переживала за нее, и я ее принял. Я не из тех, кто легко привязывается к людям, — важно добавил Слегарт, — но такой хорошенькой я отроду не видывал. Она стала почти всеобщей любимицей. Что ж, — сказал Слегарт, чуть оживившись, — я могу предложить вам, джентльмены, холодное мясо и эль, но ничего горячего сегодня нет. Кухарка в расстройстве. И похоже, со слов Лиззи, с ребенком что-то не то…

Внезапное, быстрое движение руки одного из незнакомцев приковало Слегарта к полу с полуоткрытым ртом, с полусогнутым телом и приподнятой в разговоре рукой. Открывающаяся дверь кухни застыла на полпути. Плач девушки прекратился. Капля эля из крана повисла в воздухе над полом. Среди этого заколдованного оцепенения два незнакомца действовали быстро. Они побежали наверх, открывая все двери и заглядывая внутрь. Наконец они подошли к комнате в самом конце коридора. Один из них заглянул внутрь и поманил рукой второго.

Огромная женщина, очевидно кухарка, замерла во время расчесывания чудесных волос бледной девушки, которая лежала на кровати. На толстом добром лице кухарки блестели слезы, натруженные руки, по-видимому, убирали тело только что умершей. Глаза девушки были закрыты, руки скрещены на груди и держали букетик роз. Юное лицо освещала свеча, необычайная красота девушки усиливалась нежной, умиротворенной улыбкой на побелевших губах. — Эмберил! — вскрикнул незнакомец, упав на колени. Он схватил холодные руки девушки. Его товарищ положил ему на плечо руку:

— Какое несчастье, Кэрил.

— Почему мы не приехали раньше! — Кэрил гладил руку Эмберил.

— Мы приехали так скоро, как только могли, — тихо ответил ему друг.

— Так, как она хотела сама.

— Она послала нам сообщение…

— Только когда поняла, что умирает, — сказал друг Кэрила.

— Почему? — Кэрил смотрел на счастливое лицо Эмберил. — Почему она решила умереть среди… среди людей? — Он указал на кухарку.

— Я думаю, мы этого никогда не узнаем, — тихо ответил ему друг. — Хотя я и догадываюсь, — добавил он, но так тихо, чтобы не услышал убитый горем Кэрил, и подошел к колыбели. Это был наспех приспособленный для кроватки деревянный ящик. Незнакомец что-то шепнул, и малышка очнулась от чар, вздохнула и захныкала.

— Все ли с ней в порядке? Что там говорила служанка… — Голос Кэрила звучал испуганно. — Она не мерт… — Он не мог говорить.

— Нет, — сказал его друг как-то таинственно. — Не бойся. Служанка сказала, что никогда не видела ничего подобного. Но малышка прелестна…

Ах! — Он замер в благоговейном восхищении, потом повернул малышку к Кэрилу. — Смотри, смотри на ее глаза!

Кэрил склонился над девочкой, погладил пальцем крохотную щечку.

Малышка повернула голову и открыла большие глаза. Она инстинктивно искала пищи, любви и тепла.

— Они… золотистые! — прошептал Кэрил. — Золотистые, как солнце!

Такого еще никогда не случалось среди нашего народа… Интересно…

— Это дар ее отца — человека, без сомнения. Хотя я не встречал ни одного из людей с такими глазами. Но и этот секрет Эмберил унесла с собой.

— Он покачал головой и вздохнул. — Ее дочь так же прекрасна, как была она сама. — Он завернул девочку в одеяло. — Теперь, мои друг, пора. Мы достаточно долго пробыли в этой странной, ужасной земле.

— Да, — сказал Кэрил, но не двинулся с места. — А как же Эмберил?

— Оставим ее среди тех, с кем она выбрала быть в свой последний час, — ответил друг Кэрила. — Возможно, один из богов примет ее теперь и проводит ее блуждающий дух домой.

— Прощай, сестра, — прошептал Кэрил. Он взял букетик, поцеловал ее руки и осторожно положил цветы в карман.

Друг Кэрила проговорил слова на древнем языке, чтобы снять чары с гостиницы. И два незнакомца, держа на руках малышку, исчезли из комнаты, как исчезает серебристое облако от солнечных лучей.

* * *

И девочка была так же очаровательна, как и ее мать. Ибо говорят, что в давние времена, прежде чем соблазниться злом, самой красивой из рас, когда-либо созданных богами, были людоеды…

Жертва

Глава 1

Последний отзвук вечернего звона колоколов со сторожевой башни Храма Паладайна сменился звуками захлопывающихся дверей и ставен, скрежетом ключей, поворачиваемых в засовах, и пронзительными протестами любопытных кендеров, выдворяемых из лавок, где они рассматривали товары. Шесть ударов колокола возвестили о завершении трудового дня. Лавочники закрывали свои магазины, покупатели, забежавшие за покупками в последнюю минуту, раздосадованно выходили наружу, все еще сжимая в руках деньги.

— Маркус, мы закрываемся, — поторопила Йенна своего молодого помощника. Покинув свой пост у двери, юноша принялся проворно закрывать тяжелые ставни, защищающие граненые стекла окон.

В магазине наступили сумерки. Йенна улыбалась. Она любила свою работу, но это время ей нравилось больше всего. Все покупатели уходили, шум их голосов стихал, и она оставалась одна. Она не спешила уходить, прислушиваясь к тишине, вдыхая запахи, которые, даже если бы она потеряла зрение и слух, сказали бы ей, что она находится в магазине волшебных вещей: аромат лепестков розы, пряные, крепкие запахи корицы и гвоздики, тяжелый, обморочный дух от высохших крыльев летучих мышей и заскорузлых панцирей черепах. В эти часы запах был сильнее всего: солнечный свет порождал благоухания, а темнота усиливала их. В дверном проеме появился Маркус.

— Что-нибудь еще я могу сделать для вас, госпожа Йенна? — Пылкому молодому человеку не терпелось выказать свое рвение. Он был недавно нанят и уже безнадежно влюблен в нее, как только девятнадцатилетний может быть влюблен в женщину пятью годами старше. Впрочем, в Йенну влюблялись все ее помощники. Она даже рассчитывала на это и была бы разочарована и, возможно, разгневана, если бы этого не произошло. Тем не менее она нисколько не заигрывала со своими юными приказчиками, всегда оставаясь сама собой — чего было более чем достаточно благодаря ее красоте, могуществу и окружавшей ее таинственности. Йенна была влюблена, и это знали все в Палантасе.

— Нет, Маркус, — заявила Йенна, хватая метлу и принимаясь оживленно мести пол, — можешь отправляться на Кабанью Голову на ночную пирушку со своими дружками!

— Они просто дети, — презрительно отозвался Маркус, не отрывая от нее глаз и с восхищением глядя на каждое ее движение. — Я предпочел бы остаться и помочь вам прибраться.

Йенна шутливо вымела за дверь вместе с сором и несколькими мятными листками и горящего желанием помочь Маркуса.

— Я уже говорила: здесь, в магазине, ты ничем не можешь быть для меня полезен. Будет лучше для нас обоих, если ты не будешь вмешиваться. Я совсем не хочу, чтобы твоя кровь была на моих руках.

— Госпожа Йенна, — начал было Маркус, — мне вовсе не страшно…

— К тому же у тебя нет ни малейшего представления о том, что находится здесь, — прервала его Йенна, улыбкой смягчая резкость своих слов. — Вон в том футляре лежит брошь, которая способна забрать твою душу и отправить — причем совсем для тебя незаметно — прямиком в Бездну.

Рядом — колечко, у которого хватит силы вывернуть тебя наизнанку. А там, на длинной полке, видишь магические книги? Если ты переусердствуешь, разглядывая надписи на их обложках, вполне можешь, оторвавшись от этого занятия, оказаться безумцем!

Маркус был несколько ошеломлен, но не собирался показывать этого.

— Откуда у вас это все? — спросил он, вглядываясь в утонувший в сумерках магазин.

— Из разных мест. Волшебница Белой Мантии дала мне брошь, похищающую душу. Брошь эта злая, как видишь, и она никогда не собиралась ею пользоваться. Волшебница выменяла на эту брошь несколько магических книг, которые были у меня, — она давно их искала, но никак не могла раздобыть.

А помнишь гнома, приходившего утром? Он принес эти ножи, — Йенна указала на выставленный в витрине футляр, в котором миниатюрные ножи и кинжалы были сложены в узор, напоминающий веер из листьев.

— Они волшебные? Я не знал, что магам можно носить оружие!

— Мы не можем пользоваться мечами, а ножи и кинжалы допустимы. Эти ножи не волшебные, но гномы делают много такого, что можно потом заколдовать. Маг, если захочет, может наложить заклятие на один из них.

Выслушав все это, юноша все же отважно возразил:

— Вы, госпожа Йенна, не боитесь, так почему же я должен?

— Потому что я знаю, как обращаться с такими волшебными вещами, а ты — нет. Я ношу Алую Мантию. Я прошла Испытание в Башне Высшего Волшебства.

Когда ты пройдешь такой же путь, тогда сможешь зайти в мою лавку. А пока, — добавила она с очаровательной улыбкой, ударившей в голову молодому человеку, как пряное вино, — ты будешь охранять мои двери.

— Конечно, буду, — восторженно пообещал Маркус, — и… и, пожалуй, изучу магию…

Пожав плечами, Йенна кивнула. Все ее помощники, появившись у нее на работе, для начала заявляли нечто подобное, но никто из них не воплотил в жизнь своих намерений. В этом Йенна не сомневалась. Она никогда не нанимала никого, имевшего хотя бы мизерные способности к колдовству, — ее товары могли оказаться слишком сильным искушением для юного волшебника.

Поэтому она и выбирала сильных молодых людей для охраны своей двери, а не способных к магии умниц.

Только те, кто имел право носить Мантию Магов, да несколько торговцев волшебными товарами допускались в магазин Йенны. На его дверях красовались три луны: серебристая, красная и черная. Луны были символами тех, кто использовал магические силы, и несколько лавок в Ансалоне, которые торговали магическими изделиями, были отмечены этими знаками.

Большинство жителей Палантаса избегали магазин Йенны, многие даже переходили улицу, чтобы миновать колдовскую лавку, но всегда находилось несколько — любопытных, подвыпивших или поспоривших с приятелями, — кто пытался войти. И конечно, кендеры. Не было ни одного дня, когда бы помощник Йенны не выталкивал силой или не выгонял иным путем вороватых кендеров из помещения. Любой маг Ансалона знал печальную историю магазина волшебных вещей Флотсама. Магазин исчез при самых таинственных обстоятельствах и никогда не появлялся снова. Перепуганные очевидцы рассказывали, что видели кендера, входившего в магазин за секунду до его исчезновения.

Безутешный Маркус отправился топить свою несчастную любовь в эле.

Торговец тканями, хозяин соседнего магазинчика, запер свою дверь и, проходя мимо Йенны, поклонился ей с глубоким уважением. Вначале он был не очень-то доволен таким соседством, но, по мере того как у него возрастало количество покупателей, особенно белой, черной и красной ткани, его недовольство уменьшалось.

Йенна пожелала ему доброго вечера и, зайдя внутрь, заперла дверь на засов и произнесла охраняющее заклинание. Ее собственные комнаты находились прямо над магазином, так что она лично могла охранять свои товары. Бросив последний взгляд на свое детище, она стала подниматься к себе, но стук в дверь остановил ее на полдороге.

— Отправляйся домой, Маркус! — раздраженно крикнула она.

Три ночи назад он вернулся петь о любви под ее окнами. Ситуация вышла весьма щекотливая.

Стук повторился, на этот раз более настойчиво. Йенна вздохнула. Она устала и проголодалась, а сейчас как раз было время чаепития. Все же пришлось отправиться открывать дверь: хозяева трехлунных магазинов должны были впускать в свои лавки некоторых магов по мере необходимости, неважно, день сейчас или ночь.

Йенна открыла маленькое окошечко в двери и посмотрела наружу, предполагая увидеть мага Алой Мантии, виновато извиняющегося за беспокойство и спрашивающего: не будет ли она так любезна снабдить его малой толикой паутины? Или, возможно, мага Черной Мантии, властно потребующего помет летучей мыши. Йенна испугалась и рассердилась, обнаружив на ступенях своего крыльца двух высоких, закутавшихся в плащи и скрывших лица под капюшонами людей. Лучи заходящего солнца играли на их мечах.

— Вы ошиблись дверью, господа, — сказала Йенна на прекрасном эльфийском. По их стройным ногам, дорогим, прекрасно сшитым кожаным туфлям и причудливо изукрашенным кожаным доспехам она поняла, что перед ней — эльфы.

Она почти собралась захлопнуть окошко, когда один из них сказал на несколько неуверенном Общем Языке:

— Если ты Йенна, дочь Юстариуса, главы Конклава Чародеев, мы не ошиблись дверью.

— Допустим, я — Йенна, — надменно отозвалась та, чрезвычайно заинтересовавшись происходящим. — Что вы от меня хотите? Если у вас есть что-нибудь волшебное на продажу, — добавила она, секунду подумав, — пожалуйста, заходите утром.

Эльфы переглянулись. Йенна видела, как мерцают миндалевидные глаза в тени капюшонов.

— Нам нужно поговорить с тобой, — промолвил один.

— Говорите здесь, — сказала Йенна.

— Секретно, — добавил другой.

Йенна пожала плечами:

— В это время улица пустынна. Я не хочу показаться невежливой, но владельцам Трехлунных магазинов приходится заботиться о безопасности тех, кого они впускают в свои магазины. Это более в ваших интересах, чем в моих.

— Наше дело слишком серьезно, чтобы обсуждать его на улице.

Поверьте, госпожа, мне это нравится ничуть не больше, чем вам. Даем слово, что ни к чему не притронемся!

— Вас послал мой отец? — решила прозондировать почву Йенна, Если бы Юстариус их послал, он бы непременно сначала предупредил ее. Но со времени их последней ссоры уже много месяцев онане слышала от него ни слова. Отец сильно не одобрял ее возлюбленного.

— Нет, госпожа, — отозвался эльф, — мы пришли сами.

«Какие же вы разные», — подумала Йенна, Один из эльфов был из Квалинести, другой — из Сильванести. Она определила это по разнице в их акцентах — возможно, никто другой в Соламнии не смог бы этого сделать. Но Йенна проводила много времени с эльфами, вернее с одним эльфом.

Давным-давно эльфы были единым народом. Жестокие Братоубийственные Войны разделили их на два — Квалинести и Сильванести, не питавших друг к другу никакой привязанности. Даже сейчас, после Войны Копья, объединившей все остальные народы Ансалона, оба эльфийских народа, формально соединившись, были дальше друг от друга, чем когда бы то ни было.

Подстрекаемая любопытством, Йенна отперла дверь и, отступив назад, впустила эльфов. Она ничуть не была испугана. Ведь это были эльфы, существа сдержанные, законопослушные и искушенные в правилах хорошего тона. К тому же она в любой момент могла наложить на них заклятие, которое мгновенно вышвырнуло бы их на улицу, попытайся они предпринять что-нибудь нежелательное.

Оба эльфа одновременно остановились в самом центре магазина, плотно прижав к бокам локти, чтобы, не дай бог, ни до чего не дотронуться. Стоя рядом в оборонительной позиции, они вместе с тем избегали малейшего прикосновения друг к другу. Вот уж воистину друзья поневоле, подумалось Йенне. Ее любопытство накалилось до предела.

— Уверяю вас, господа, наверху, в моих комнатах, будет гораздо лучше, — сказала она с проказливой улыбкой. — Я как раз собиралась пить чай. Не согласитесь ли присоединиться?

Эльф из Сильванести закрыл губы и нос носовым платком. Эльф из Квалинести, пытаясь отвернуться, столкнулся нос к носу с сосудом, в котором, погруженные в защитный раствор, плавали глазные яблоки. Он побледнел и отшатнулся.

Йенна, приглашая их подняться, указала на лестницу.

— Мое жилье покажется вам достаточно удобным. И вполне обычным.

Лаборатория находится внизу, в подвале, — добавила она для вящей убедительности.

Эльфы опять переглянулись, натянуто кивнули и принялись подниматься вслед за хозяйкой. Увидев, что маленькая гостиная Йенны ничем не отличается от других гостиных, обставленных столом, стульями и мягкими диванами, гости вздохнули с облегчением. Йенна раздула огонь и заварила чай из лиственной смеси, привезенной из Квалинести.

Эльфы пили чай и отведали печенье исключительно из вежливости. Йенна поддерживала светскую беседу, зная, что эльфы никогда не говорят о важных делах за едой или питьем. Посетители делали подходящие замечания, но мысли их витали далеко отсюда, и разговор вскоре увял. Когда они сочли, что чаепитие можно прекратить, не оставив хозяйку в одиночестве, они отставили свои чашки в знак того, что готовы обсуждать серьезные материи. Однако теперь они явно не знали, с чего начать.

Йенна могла как предоставить им повариться в собственном соку, так и попытаться помочь. Но, так как она рассчитывала на гораздо более приятную компанию некоторым временем позже, ей хотелось избавиться от нежданных гостей побыстрее, и поэтому она решила их поторопить.

— Ну, господа, вот вы и у меня — у волшебницы Алых Мантий. Я — вся внимание. Должна предупредить, что за пределы города я не выхожу. Если вы ждете от меня магии, то это будет магия, происходящая здесь, в пределах возможностей моей лаборатории. Если то, за чем вы явились, — приворотное зелье, то должна вас огорчить: его я не приготавливаю…

Йенна прекрасно знала, что вряд ли потребность в любви привела двух злейших врагов в ее магическую лавку под покровом ночи. Но прикинуться простушкой порой бывает совсем не вредно.

— Не будь смешной! — резко прервал ее эльф из Квалинести. — Я…

Я… — Он прикусил губу и, собравшись с мыслями, начал снова; — Это особенно трудно для меня. Для нас. Нам необходимо поговорить с… кое с кем, не совсем обычным. И мы знаем, что ты — единственная, кто может нам помочь.

«А, — подумала Йенна, — прекрасно-прекрасно, только вот совсем не интересно». И она послала гостям нежную, сладкую улыбку.

— В самом деле? Кое-кто, с кем я знакома? Не представляю, кто бы это мог быть. Вы, господа, выглядите высокородными — несомненно, все двери Ансалона откроются перед вами.

— Только не эта, — отрезал сильванести. — Не дверь, ведущая… — его голос дрогнул, — ведущая в Башню Высшего Волшебства.

— В темную Башню, в Башню, стоящую здесь, в Палантасе, — добавил квалинести. — Мы хотим поговорить с… с ее хозяином.

Йенна рассматривала пришельцев. Оба высокого происхождения, что было видно по их дорогой одежде, изящно отделанным мечам, прекрасным драгоценностям, украшающим их пальцы и шеи. Оба немолоды насколько вообще можно определить возраст эльфов.

Итак, благородные, высокопоставленные давние враги, друзья на час, желают побеседовать с наихудшим, которого только можно себе представить своим врагом, — Хозяином Башни Высшего Волшебства в Палантасе.

— Вы хотите поговорить с Даламаром, — спокойно уточнила Йенна.

— Да, сударыня. — Голос квалинести сорвался.

Рассерженный на себя эльф закашлялся.

Сильванести так и вовсе лишился дара речи. На его лице застыло выражение непреклонности, губы искривились, рука крепко сжала рукоять меча. Оба они, без сомнения, были проникнуты отвращением к цели своего визита.

Йенна закусила губу, чтобы не рассмеяться. Ничего удивительного, что эти эльфы так настаивали на конфиденциальности. Даламар был их сородичем, эльфом из Сильванести — ссыльным эльфом, с позором выгнанным из родной страны. Он был тем, кого они называли «темный эльф», то есть отлученный от света. Его преступлением было изучение злой магии и получение звания Мага Черных Мантий. Подобное отвратительное деяние никогда не могло быть забыто в обществе эльфов. Для этих двоих даже взглянуть на Даламара означало скомпрометировать себя нешуточным образом. Тем более вести с ним переговоры!

Йенне было трудно дождаться реакции Даламара на подобную просьбу. Она решила для начала помучить этих двоих.

— Почему вы решили, что я могу вам устроить подобную встречу? — спросила она со всей доступной ей невинностью.

Квалинести внезапно густо покраснел:

— Нам известно, что ты и… э… Хозяин Башни — друзья.

— Он был моим шалафи. И он мой возлюбленный, — проговорила Йенна и порадовалась, глядя на корчи эльфов.

Они опять обменялись взглядами, словно говоря друг другу: «Ну что еще можно ждать от человека?»

С сильванести было, похоже, уже вполне достаточно. Он встал:

— Давайте покончим с этим как можно быстрее. Так сможешь ли ты… устроишь ли ты нам встречу с Хозяином Темной Башни?

— Возможно, — уклонилась от прямого ответа Йенна. — Когда?

— Как можно скорее. Время дорого.

— Я должна предупредить вас. Если вы рассчитываете заманить Даламара в ловушку… — Йенна изогнула правильной формы бровь. Квалинести посмотрел на нее и сурово произнес:

— Обещаю вам, мадам, никакой беды с ним не приключится.

— Не приключится никакой беды! — рассмеялась Йенна. — Что, каким образом вы можете сделать с Даламаром? Он самый могущественный из всех магов Черных Мантий. Он глава Ордена Черных Магов. Он сменит моего отца на посту руководителя Конклава Чародеев! Пожалуйста, извините. Простите меня, — добавила она, стараясь подавить смех. Эльфы были явно глубоко оскорблены. — Я беспокоилась о вашей безопасности, господа. Просто дружеское предупреждение: не пытайтесь обмануть Даламара! С последствиями хлопот не оберетесь!

* * *

— Какая дерзость! — Ярость мертвенно-бледного, взбешенного сильванести вырвалась наружу. — Мы не позволим…

— Хорошо, не будем, — тихо сказал его спутник.

Сильванести поперхнулся словами и замолчал.

— Когда мы сможем увидеться с Хозяином Башни? — холодно спросил квалинести.

— Если Даламар согласится на встречу, то вы найдете его здесь, в моем доме, следующей ночью. Я полагаю, это место удовлетворит вас? Или, быть может, вы бы предпочли встретиться в Башне Высшего Волшебства? Я могу продать вам заклинание…

— Нет, госпожа. — Эльфы видели, что она дразнит их. — Твой дом вполне подходит.

— Очень хорошо. — Йенна поднялась. — Я увижу вас завтра ночью, примерно в это же время. Приятных сновидений, господа.

Лицо сильванести залилось краской. Он выглядел так, будто собирался ее ударить, но квалинести остановил его.

— Приятные сновидения — это бестактность, — заявил он. Йенна между тем опустила глаза, чтобы скрыть свое удовольствие от происходящего, и что-то тихонечко прошептала.

— Принимая во внимание ужасную трагедию, разыгравшуюся в Сильванести… Прошу прощения.

Она проводила их вниз по лестнице и постояла на пороге, пока они не скрылись за углом. После этого возобновила заклятие на двери и, громко расхохотавшись наконец, отправилась к себе приготовиться к приходу возлюбленного.

Глава 2

Эльфы оказались пунктуальными. Йенна, необычайно серьезная и степенная, впустила их в магазин и провела до лестницы. У ее ступеней эльфы замялись. Оба были в прикрывающих верхнюю часть лица зеленых шелковых масках и выглядели необыкновенно глупо, как дети, наряженные в костюмы для Праздника Ока.

— Он здесь? — с торжественным страхом в голосе спросил квалинести.

Его пристальный взгляд скользнул вверх по лестнице. Наверху скопились вечерние тени. Эльф, несомненно, различал разные виды темноты, одни — более плотные и вещественные, другие — преходящие.

— Здесь, — отозвалась Йенна.

Оба эльфа колебались, борясь со смятением в душе. Встречаясь с темным эльфом, они совершали грех, который мог бы навлечь на них ту же самую судьбу — позор, изгнание, ссылку.

— У нас нет выбора, — пробормотал сильванести. — Мы уже обсуждали это.

Квалинести кивнул. В такт движению колыхнулся шелк на его лице. На верхней губе собрались капельки пота.

Эльфы поднимались по лестнице. Йенна сопровождала их.

Сильванести обернулся.

— Наш разговор личный, госпожа, — резко произнес он.

— Но вы в моем доме, — напомнила Йенна. Квалинести поспешил исправить ситуацию:

— Извините нас, госпожа, но, конечно, вы сможете понять…

Йенна пожала плечами:

— Очень хорошо. Если вам что-нибудь потребуется, я буду в своей лаборатории.

Даламар прислушивался к голосам эльфов, к их легким шагам по лестнице. Он улыбался.

— Это мой триумф, — тихонько проговорил он в темноту. — Я всегда знал, что это когда-нибудь произойдет. Рано или поздно самодовольные лицемеры, изгнавшие меня с позором, приползут к моим ногам, умоляя о помощи. Я соглашусь помочь, но им придется заплатить. — Изящный кулак Даламара сжался. — О, как дорого им придется заплатить!

Двое эльфов появились в двери. Оба были в масках — разумная предосторожность: беда, если он их узнает. Маски говорили о том, что он был знаком с ними — во всяком случае, с сильванести.

— Сколько же лет минуло с тех пор, как меня вышвырнули из Сильванести? — пробормотал Даламар. — Двадцать лет, не меньше. Немалый срок для людей, для эльфов — мгновение…

Воспоминания обожгли его. Двести лет минет, но его память сохранит малейшие детали происходившего.

— Пожалуйте, господа, — пригласил Даламар эльфов на сильванести, своем родном языке, — проходите и присаживайтесь.

— Благодарим вас. Нет. Это не светский визит, хозяин, — отозвался квалинести. — Это серьезное дело. Давайте договоримся об этом с самого начала.

— У меня есть имя, — спокойно сказал Даламар, его глаза пристально разглядывали эльфов, к их великому замешательству.

Они не могли заставить себя посмотреть на него — на его черные одеяния, украшенные магическими символами власти и защиты, на сумки с волшебными составами, подвешенные к поясу, на его лицо — юное, красивое, гордое, безжалостное. Он был могуществен, занимал высокое положение. Оба эльфа знали это, и им это совсем не нравилось.

— У тебя есть имя, — ответил сильванести, — но оно больше не произносится среди нас.

— Какая жалость! — Даламар сложил руки в рукавах черного одеяния и поклонился перед тем, как выйти. — Господа, на мой взгляд, вы понапрасну теряете время…

— Постой! — задохнувшись от волнения, воскликнул квалинести. — Погоди, Д-Даламар. — Он стер с губы пот. — Это не так просто для нас!

— Равно как и для меня, — холодно отозвался Даламар. — Каково, вы полагаете, впервые за эти годы услышать язык моей родины?

У него перехватило горло, и ему пришлось отвернуться к огню, чтобы подождать, когда высохнут внезапно навернувшиеся на глаза слезы.

Никакого ответа. Только беспокойное движение за спиной.

Когда буря в его душе несколько утихла, Даламар опять повернулся к посетителям.

— Итак, генерал, и вы, сенатор, что же вы хотите от Даламара Темного? — требовательно и резко спросил он.

Эльфы сердито и изумленно уставились на него, обескураженные тем, что узнаны.

— Я… я не понимаю, к кому ты обращаешься. — Генерал сильванести сделал слабую попытку спасти свое инкогнито. Даламар одарил их сардонической усмешкой.

— В следующий раз, когда вы пожелаете скрыть свое положение, я надеюсь, вы, генерал, смените ваш церемониальный меч, а вы, сенатор, снимите кольцо власти.

— Я, пожалуй, присяду, — проговорил сенатор, обессилено опускаясь в кресло.

Генерал сильванести остался стоять, держа ладонь на рукояти меча, выдавшего его.

— Ты начинай, — сказал сенатор своему спутнику.

Генерал встал поустойчивее, скрестив руки на груди.

— Сначала я скажу тебе новость, которая, пожалуй, будет приятной для тебя, Даламар. — Генерал поспешно вытолкнул имя темного эльфа изо рта, как будто боялся, что, задержись оно там подольше, он может отравиться. — Сильванести наконец свободны. Пагубные сны Лорака, поработившие нашу страну, прекратились. Захватившие области страны дракониды и гоблины разгромлены. Двадцать лет мы противостояли им, но теперь Сильванести опять с нами. Ее красота вернулась.

— Поздравляю, — сказал Даламар, и губы его насмешливо искривились.

— Значит, Портиос привел тебя к победе. Как видишь, я вместе с политиками поддерживаю свою родину. Портиос, квалинести, женился на Эльхане, сильванести, королеве и дочери Лорака. Объединенное королевство эльфов — вот что, я полагаю, имела в виду счастливая пара. Итак, Портиос, Беседующий-с-Солнцами, в течение последних двадцати лет рискует своей жизнью ради сохранения страны Сильванести. И имеет успех! Как же вы расплачиваетесь с ним за его службу?

— Он заключен в тюрьму, — веско произнес генерал.

Даламар расхохотался.

— Как же это поэльфийски! Заключить в тюрьму человека, спасшего ваши несчастные жизни! И за какое преступление его постигла такая кара?

Постойте, я догадываюсь. Я, видите ли, неплохо знаю Портиоса. Он никогда не позволит вам, сильванести, забыть, что именно квалинести пришли к вам на помощь. Он немало говорил о том, как объединятся квалинести и сильванести, но всегда имел в виду, что квалинести будут управлять более слабыми собратьями. Ну что, я прав?

— Что-то вроде того, — недовольно ответил генерал. В голосе темного эльфа звучали откровенно саркастические нотки.

Даламар обернулся к сенатору:

— А как квалинести перенесли это? Ведь их Беседующий-с-Солнцами сидит в тюрьме!

— Я подавлен этим. — Сенатор тяжело вздохнул, нервно теребя бахрому на маске, но через мгновение заговорил спокойнее:

— Мы не в ссоре с сильванести. Их королева, жена Портиоса, Эльхана Звездный Ветер, — мой гость в Квалинести.

Даламар сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул.

— Вот вещи, о которых я совсем позабыл в своей Темной Башне.

«Гость», говоришь ты. Гость, который, без сомнения, пользуется твоим радушием, но обнаруживает, что покинуть гостеприимный кров не так-то просто. Какое преступление совершено Эльханой?

— Это не предается огласке, но Эльхана Звездный Ветер ждет ребенка.

— Сенатор в волнении крутил свое кольцо власти вокруг пальца.

Даламар был заинтригован.

— Вот как? После двадцати лет брак по расчету увенчался пламенной страстью? Удивительно, как только Портиос нашел время. Или внебрачная связь?

— Если ребенок родится в эльфийских землях, — продолжал сенатор, делая вид, что не расслышал, — то, благодаря положению родителей, он унаследует престолы обоих королевств. Объединение эльфов будет полным.

— Этого нельзя допустить. — Пальцы генерала сжались на рукояти меча.

— И что вы собираетесь предпринять, чтобы предотвратить это? — поинтересовался Даламар. — Убийство, по-видимому, не обсуждается.

Сенатор окаменел с видом оскорбленного достоинства. Шелковая маска промокла от пота и прилипла к лицу.

— Выслать. Их обоих.

— Понятно, — сказал Даламар. — Как меня. — Его голос был горек.

— Убить было бы милосерднее.

Сенатор нахмурился:

— Что ты имеешь в виду?

— Да ничего. — Даламар пожал плечами. — Просто комментирую. Но я не вполне понимаю, для чего потребовался я в этом вашем скромном маленьком заговоре? Разве только предложите мне управлять эльфами?

Четыре широко раскрывшихся блестящих глаза с ужасом уставились на него.

— Помилуйте, господа, вы принимаете мои слова слишком близко к сердцу! — смеясь, успокоил их Даламар. — Это шутка, не более того.

Гости немного отошли от изумления, но оставались несколько обескураженными.

— Династия Хранителя будет управлять Сильванести, пока не наступит время, когда королевская династия не окажется способной взять бразды правления в свои руки, — продолжил генерал. — Династия Хранителя управляла Сильванести в течение последних двадцати лет, пока мы боролись со сном. Мой народ приучен к военному положению. И они не любят Портиоса.

— Что до Квалинести… — Сенатор колебался, беспокойно поглядывая на дверь, ведущую на лестницу.

— Не волнуйтесь, — сказал Даламар. — Йенна — не любительница подслушивать. И поверьте, она мало интересуется политикой эльфийских правящих кругов.

— Это слишком деликатный случай, чтобы предоставлять ему возможность выйти наружу, — промолвил сенатор и кивком подозвал Даламара поближе.

Темный эльф, вид которого не оставлял сомнений, что все это его изрядно забавляет, пожал плечами и подошел.

Приблизившись к Даламару настолько, насколько ему позволило его желание не прикоснуться к нему даже краешком одежд, эльф квалинести быстро заговорил тихим и настойчивым голосом.

Даламар слушал, улыбался и качал головой.

— Вы, конечно, не сомневаетесь, что возникнут проблемы с родителями?

— А вот тут-то твоя помощь и может оказаться неоценимой, — убедительно произнес генерал.

— Ты — друг его отца, — добавил сенатор. Переводя внимательный взгляд с одного эльфа на другого, Даламар размышлял. Он видел, как решительно настроены посетители и насколько они разные. Оба бестрепетно выдержали его пристальный взгляд.

— Ну что ж, — согласился Даламар, — я займусь моим другом и прослежу, чтобы ни он, ни его жена не вмешались в это дело. Но моя помощь не обойдется вам даром.

Сенатор сделал протестующий жест:

— Наша казна полна. Только назови цену… Даламар усмехнулся:

— Что мне нужно сверх того, чем я обладаю? Я, пожалуй, смог бы купить, а потом продать саму Квалинести! Нет, вы заплатите другим…

Он помолчал, дав им возможность вспотеть от напряжения, и спокойно объявил:

— Месяц на моей родине.

Сенатор испуганно вздрогнул, но вскоре овладел собой: в конце концов, Даламар был сильванести и этот месяц должен был провести у себя в стране, в Сильванести. Генералу пришло в голову то же самое.

Сжав челюсти, он невнятно что-то зарычал от ярости. Наконец он отрывисто рявкнул:

— Это не обсуждается! Невероятно! Ты, безумец, требуешь невозможного!

Даламар отвернулся:

— Тогда, господа, наши переговоры закончены.

Сенатор вскочил и схватил другого эльфа за плечо. Они начали горячий спор.

Даламар, улыбаясь, опять подошел к огню. В его памяти вставали прекрасные деревья его родной страны. Он слышал пение птиц, бродил среди благоухающих цветов. Он лежал в ароматной траве, ощущая солнечное тепло на лице. Он вдыхал свежий воздух, бегал среди буйных луговых трав. Он был молод, невинен, не запятнан позором, на нем не лежала тень.

— Только месяц, — раздался голос сенатора. — Ни днем дольше.

— Клянусь Нуитари. — Даламар порадовался, наблюдая, как содрогнулись его собеседники, когда он назвал бога Черной Магии.

— Ты явишься и отбудешь тайно, — продолжал сенатор. — Ни один не должен знать об этом. Ты обязан хранить полное молчание.

— Я согласен.

Сенатор посмотрел на генерала.

— Не думаю, чтобы помогло, — безнадежно сказал генерал.

— Великолепно, — оживился Даламар. — Наше дело завершается ко всеобщему удовольствию. Скрепим наш договор, как того требует обычай.

Подойдя к новообретенным союзникам, он каждого из них прижал к груди и поцеловал в щеку. Генерал едва удержался от того, чтобы не отпрянуть, когда к нему прикоснулись сухие холодные губы. Проделав всю процедуру с каменным лицом, сенатор не удержался и вздрогнул, как от укуса змеи. Но никто не посмел обидеть Даламара, отступив. Они сами просили его о заключении этого договора.

— А теперь, братья мои, обсудим наши планы, — весело заключил Даламар.

Глава 3

Танис Полуэльф обыскал свой дом сверху донизу, пытаясь найти жену.

Наконец его поиски увенчались успехом: он обнаружил ее в библиотеке, на втором этаже. Она сидела у окна, залитая последними лучами клонящегося к закату солнца. Еще прежде того, как увидел ее, он услышал скрип пера, царапающего по пергаменту, и понял, что поймал ее за запретным делом.

Танис улыбнулся и, мягко ступая, подкрался к двери, приоткрыл ее и заглянул внутрь.

Вокруг нее неслышно плескалось сияющее море солнечного света. Ее головка с такой сосредоточенностью склонилась над работой, что, казалось, даже ворвись он, как смерч, прыгая со ступеньки на ступеньку с шумом и грохотом, — и то она ничего не заметит. Он замер у двери, любуясь ею, с благоговением и изумлением повторяя себе, что это чудное создание любит его не меньше, чем он ее, и эта любовь за годы замужества стала еще крепче, еще нежнее.

Ее длинные золотистые волосы были распущены и свободно падали на плечи и на спину. Обычно в последнее время она гладко причесывала их, сплетая сияющие пряди в плетенку у основания шеи. Такой строгий стиль шел ей, придавая ее облику величавость и благородство, что было весьма уместно во время переговоров с людьми, имевшими склонность обходиться с юной на вид эльфийкой как с ребенком — неплохо соображающим, но не сведущим в делах взрослых.

Правда, это продолжалось не дольше, чем первые пятнадцать минут, за которые Лорана успевала поставить их на место. Как они могли забыть, что она командовала войсками во время Войны Копья? Что она была предводителем людей в битвах? Прошло всего около двадцати лет, но у людей короткая память. Уходя, они вспоминали об этом.

Она была семейным дипломатом, а муж занимался планированием. И они всегда были вместе. Но это не будет продолжаться долго. Человеческая кровь в жилах Таниса была сильнее эльфийской. Он был старше любого из людей, но ему не был дарован долгий эльфийский век. Кое-кто уже иногда принимал Лорану за его дочь. Наступит время, когда ее будут принимать за его внучку. Он состарится и умрет, а она останется юной женщиной. Это могло омрачить их отношения, но оно углубило их, внеся в их чувства горькую, щемящую ноту.

* * *

И потом, у них был Гил, их сын — новая жизнь, создание любви.

— Попалась! — торжествующе воскликнул Танис и вскочил в комнату.

Лорана, тихо ахнув, подпрыгнула от неожиданности. Виновато покраснев, она поспешно, в великом смущении, накрыла исписанный лист другим, неловко пытаясь сокрыть содеянное.

— Что это там? — свирепо спросил Танис, глядя на нее с притворной строгостью.

— Всего лишь листок, — отважно соврала Лорана, перемешивая бумаги на столе. — Список… Всякая всячина, которую надо сделать, пока мы дома… Нет! Танис, подожди!

Танис проворно выхватил исписанный лист прямо из-под ее руки. Смеясь, она старалась заполучить его обратно, но он ловко уклонялся от ее попыток.

— "Мой дорогой сэр Томас, — читал он, — позвольте мне еще раз попытаться уговорить вас пересмотреть ваше заявление против договора Союза Трех Народов…" — Танис обличающе потряс письмом перед женой. — Ты работала!

— Всего лишь письмо сэру Томасу, — возразила Лорана. Румянец на ее щеках стал еще ярче. — Он в нерешительности, хотя и почти готов перейти на нашу сторону. Я подумала, быть может, легкий толчок, и…

— Никаких толчков, — нараспев проговорил Танис, пряча письмо за спиной. — Ты обещала! Ты дала мне клятву! Никакой работы! После месячного отсутствия мы наконец дома. Это время мы посвятим нашей семье — тебе, мне и Гилу.

— Я знаю. — Лорана виновато склонила голову, припала к его груди и, ласкаясь, погладила воротник его рубахи. — Я обещаю, что больше не буду.

Она поцеловала его заросшую бородой щеку. Он принялся осыпать поцелуями ее лицо, но в этот момент она гибко изогнулась и почти дотянулась до письма, зажатого в руке мужа. Танис не мог оставить без внимания такой дерзкий вызов. Он сгреб в охапку и ее, и письмо.

…Забытый листок, кружась, порхнул на пол…

Танис и Лорана стояли у окна, чувствуя себя тепло и защищенно в объятиях друг друга.

— Ах ты, вот дьявольщина! — ругнулся Танис, зарываясь подбородком в золото волос жены. — Смотри, сюда едет путешественник!

— О, только не гости! — вздохнула Лорана.

— Судя по украшениям на лошади, рыцарь. Придется его принять. Пойду спущусь.

— Пожалуйста, не делай этого! — Лорана еще крепче прижалась к мужу.

— Если ты его встретишь, та долгом чести будет пригласить его остаться, а он долгом чести сочтет согласиться. Пусть лучше его встретит Гил. Он сможет справиться с этим.

— Ты уверена? — засомневался Танис. — Знает ли он, что нужно говорить, что делать? Мальчику всего шестнадцать…

— Дай ему попробовать, — улыбнулась Лорана.

— Сейчас как никогда нельзя нанести рыцарю ни малейшего оскорбления… — Танис мягко отвел руки жены. — Пожалуй, я все же лучше пойду.

— Слишком поздно. Он поехал прочь, — сказала Лорана.

— Ну, что я тебе говорил, — раздосадованно отозвался Танис.

— Не расстраивайся, он совсем не выглядит оскорбленным. Гил возвращается домой. Ох, Танис, он может подумать, что мы подсматриваем за ним! Этого никак нельзя допустить! Только вспомни, каким он стал обидчивым в последнее время. Ну, скорее же, придумай что-нибудь!

Лорана поспешно уселась обратно на свой стул и, схватив чистый лист, принялась неистово писать. Танис, чувствуя себя законченным идиотом, пересек комнату и уставился на карту Ансалона, развернутую на столе.

Смущение и неясная тревога охватили его душу, когда из сложного сплетения дорог и названий одно слово бросилось ему в глаза, приковав к себе внимание, — Квалинести.

«Вполне логично», — подумалось Танису. Стоило ему взглянуть в последнее время на сына, и в памяти вставали картины его детства, проведенного в Квалинести — стране, где он появился на свет, и появился на свет в бесчестии. Прошли годы, прошли столетия, но воспоминания все еще приносили ему боль. Снова и снова ему было шестнадцать, и он жил в доме брата его матери, незаконнорожденный сирота.

«Обидчивый», — охарактеризовала Лорана их сына.

Танис и сам был обидчивым в этом возрасте или, вернее сказать, походил на некую дьявольскую машину, изобретенную гномами. Человеческая кровь кипела и бурлила в нем, ища выхода, и, если не находила, происходил взрыв.

Танис не замечал своих черт в физическом облике сына. В юности он не был ни хрупким, ни болезненным. Он был силен, крепок — гораздо сильнее и крепче, чем требовали эльфийские каноны и эстетические воззрения. Широкие плечи и сильные руки Таниса оскорбляли взгляды большинства эльфов как постоянное напоминание о его человеческом происхождении. Он же щеголял своей человечностью — это он признавал и сейчас. Он довел их до того, что они выгнали его, а потом еще обижался, что они так поступили.

Свою общность с сыном Танис ощущал в более глубоких пластах.

Внутреннее смятение, непонимание, кто он, где его корни. И хотя Гил ничего ему не говорил об этом — они вообще редко разговаривали, — Танис догадывался, какие муки переживал его мальчик в последнее время. Танис молил богов, чтобы они избавили его сына от сомнений и самокопаний, но, похоже, его молитвы не были услышаны.

Гилтас из рода Солостарана был сыном Таниса, но на деле являлся ребенком Лораны — он был истинное эльфийское дитя. Гилтас был назван в честь Гилтанаса, брата Лораны, чью странную трагическую судьбу было не принято обсуждать громко. Гил был высок, строен, тонок в кости, ладно скроен, светловолос и с миндалевидными глазами. Все, что он имел общего с людьми, — это отец-полукровка, но и эта чуждая кровь была еще в нем разбавлена, что выглядело так, как будто чистота эльфийского происхождения никогда и не нарушалась, а кровь его была лишь кровью эльфов-королей, завещанной ему с обеих сторон.

Танис не переставал надеяться, что мальчик вырастет эльфом, что человеческая кровь в нем будет слишком слабой, чтобы мучить его, — это было в интересах самого Гила. Однако надеждам его не было суждено сбыться.

В шестнадцать лет Гил вовсе не был вежливым, предсказуемым и послушным эльфийским ребенком. Он имел неровный характер, был раздражительным и взбалмошным. И Танис, памятуя, как он сам то и дело норовил выйти из повиновения, старался держать сына в ежовых рукавицах.

Усердно разглядывая карту, Танис изо всех сил делал вид, что не заметил Гила, вошедшего в библиотеку. Он даже не поднял глаз, слишком хорошо зная, что увидит: себя самого, стоящего посередине комнаты. И так как Танис слишком хорошо знал, что собой представляет, то боялся увидеть черты, отражающие его слабости, в собственном сыне. Танис слишком сильно боялся этого и предпочитал об этом молчать.

Итак, он хранил молчание. Стоял и безмолвно созерцал карту, то место, что было обозначено словом «Квалинести».

Только появившись в комнате, Гилтас сразу же понял, что родители подсматривали за ним из окна. Об этом говорили слабый румянец смущения, заливший щеки матери, и заинтересованность, с которой Танис. разглядывал карту, им же самим охарактеризованную как устаревшая, а также тот факт, что, когда он вошел, на него никто не взглянул.

Гил ничего не сказал, предоставляя родителям первыми сделать шаг навстречу. Наконец мать подняла глаза и улыбнулась ему.

— С кем это ты разговаривал у дома, мапет? — спросила Лорана.

Запутанный знакомый узел раздражения зашевелился в животе Гила.

Мапет! Эльфийское нежное словечко, которым успокаивают малышей!

Не дождавшись ответа, Лорана приобрела вид еще более смущенный и виноватый. Она поняла, что. совершила ошибку.

— Мм… Ты ведь говорил с кем-то на улице? Я слышала лай собак…

— Это был рыцарь, сэр Какеготам, — ответил Гил. — Я не запомнил его имя. Он сказал…

Лорана отложила перо. Она старалась успокоить сына каждым своим движением, малейшим оттенком голоса.

— Ты пригласил его зайти?

— Конечно, пригласил, — резко вмешался Танис. — Гил достаточно образован, чтобы обращаться с Соламнийскими Рыцарями учтиво. Ну и где же он, сын?

«Сейчас тебе. Ведь сам прекрасно видел, что рыцарь уехал, — огрызнулся Гил про себя. — Похоже, вы принимаете меня за законченного болвана!» Вслух же, потеряв самообладание, воскликнул:

— Отец, будь добр, позволь мне договорить! Конечно, я пригласил рыцаря зайти, я же не дурак. И правила хорошего тона мне знакомы. Он сказал, что не может останавливаться. Спешит домой. А заехал, чтобы передать вам с матерью вот это. — И Гил вытащил свиток. — Это от Карамона. Рыцарь останавливался в гостинице «Последний Приют», и когда Карамон узнал, что сэр Вильям едет в этом направлении, он попросил передать вам это письмо.

Гил холодно передал свиток отцу.

Танис бросил на Гила встревоженный взгляд, потом взглянул на Лорану, которая пожала плечами и терпеливо улыбнулась, как будто говоря: «Ну вот, мы снова обидели его. Снова!..»

Гил был «слишком чувствительным», как выражалась его мать, но он имел на это полное право. Слабый и болезненный ребенок, чье рождение было таким желанным и долгожданным, Гил был очень слаб здоровьем всю свою жизнь. В возрасте шести лет он был на грани гибели, и его перепуганные родители, души в нем не чаявшие, с тех пор держали его «запеленутым в шелк», как гласила пословица. То есть связанным по рукам и ногам.

Он перерос свои болезни, но сейчас страдал от мучительных, изнуряющих головных болей. Они начинались со вспышки перед глазами и заканчивались ужасными страданиями, приводящими его в состояние, близкое к обмороку.

Болезнь не поддавалась никакому лечению. Жрецы Мишакаль пытались что-нибудь сделать, но не смогли.

Танис и Лорана слишком много времени проводили вне дома, занятые грандиозной задачей своей эпохи — сохранить слабые нити сотрудничества, объединившие разные народы после Войны Копья. Гила же, слишком слабого для путешествий, оставляли на попечение преданной прислуги, обожавшей его не многим меньше, чем родители. Для всех них Гил оставался тем слабеньким малюткой, что еще совсем недавно пылал в лихорадке.

Из-за болезненности Гила ему не разрешалось играть с другими детьми, и, хотя у живущих поблизости людей были дети, они в их дом не допускались.

Танис Полуэльф, любивший уединение, нарочно построил свой дом достаточно далеко от соседей. Одинокого, оставленного наедине со своими мыслями ребенка одолевали странные фантазии. Одной из них была идея, что головные боли вызваны человеческой кровью, текущей в его жилах. Постепенно в нем росла уверенность, порожденная ночным кошмаром, привидевшимся ему после особенно жестокой головной боли, что его мучения закончатся, если он вскроет вены и выпустит эту чуждую кровь. О фантазиях такого рода он никогда никому не говорил.

Лорана не стыдилась того, что вышла замуж за получеловека. Она часто дразнила Таниса за его бороду — ни у одного эльфа борода не росла. Танис тоже никогда не стеснялся того, что он получеловек.

А его сын мучительно переживал это.

Гил мечтал об эльфийской стране, которую он никогда не видел и, возможно, никогда не увидит. Деревья Квалинести были для него более реальными, чем деревья в саду его отца. Он недоумевал, почему родители так редко ездят в Квалинести, а когда и едут, не берут его с собой. Он знал (или ему казалось, что он знал), что это отчуждение — вина его отца. И это являлось одной из причин, из-за которой Гил негодовал на отца с силой, порой пугающей его самого.

— Во мне нет ничего от моего отца! — убеждая себя, говорил Гил сам себе каждый день перед зеркалом, опасаясь, что безобразные человеческие волосы могут прорасти и на его подбородке. — Ничего! — повторял он с удовлетворением, исследуя свою чистую, гладкую кожу.

Ничего, кроме крови. Человеческой крови.

И поскольку Гил боялся этого, он не мог ни говорить об этом, ни смириться с этим. Приходилось хранить молчание.

Молчание между отцом и сыном нарастало год за годом, подобно со тщанием возводимой каменной кладке. И теперь это была стена нешуточного размера.

— Ну что, отец, похоже, письмо читать ты не собираешься? — поинтересовался Гил. Танис нахмурился, ему не понравился высокомерный тон вопроса. Гил поджидал, когда отец отчитает его.

Он сам не понимал, почему нарывается на ссору, на выяснение отношений. Что-то должно было прозвучать… Что-то, не произнесенное до сих пор…

Но Танис надел терпеливую улыбку, предусмотренную исключительно для таких случаев, и вытащил свиток из футляра.

Гил отвернулся. Подойдя к окну, он невидящими глазами уставился на буйную растительность искусно разбитого внизу сада. Ему одновременно хотелось уйти отсюда и послушать, что сообщает в своем письме Карамон.

Гил не общался с большинством людей, с которыми был знаком, с теми, что приходили навестить его родителей. Он находил их шумными, грубыми и недалекими. Но он любил большого, веселого Карамона, любил его широкую, щедрую улыбку, бурный хохот. Гилу нравилось слушать истории о сыновьях Карамона, в особенности о похождениях старших, Стурма и Танина, путешествовавших повсюду в поисках приключений. Сейчас они пытались первыми из людей, рожденных не в Соламнии, стать Соламнийскими Рыцарями.

Гил никогда не был знаком с сыновьями Карамона. Несколько лет назад, возвратившись из какой-то секретной поездки вместе с Танисом, Карамон предлагал взять с собой Гила посетить гостиницу. Танис и Лорана отказались даже говорить об этом. Гил был настолько огорчен, что неделю хандрил, не выходя из своей комнаты.

Танис развернул свиток и быстро пробежал его глазами.

— Я надеюсь, с Карамоном все в порядке? — спросила Лорана. Ее голос звучал тревожно. Она не вернулась к своей работе, с беспокойством глядя на лицо Таниса, читавшего послание.

Гил тоже взглянул. Танис выглядел взволнованным, но, дойдя до конца, улыбнулся. Потом покачал головой и вздохнул.

— Младший сын Карамона, Палин, проходил Испытание в Башне Высшего Волшебства — и успешно выдержал его. Теперь он Белый маг.

— Храни нас, Паладайн! — воскликнула Лорана в изумлении. — Я знала, что мальчик изучает магию, но и предположить не могла, что дело зайдет так далеко. Карамон всегда уверял, что это мимолетное увлечение.

— Он и надеялся, что это мимолетное увлечение, — заметил Танис.

— Поражаюсь, как это Карамон такое допустил.

— А он и не допускал. — Танис передал ей свиток. — Сейчас прочтешь: Даламар просто взял это дело в свой руки.

— Но почему же Карамон должен был запрещать Палину проходить Испытание? — спросил Гил.

— Потому что Испытание может привести к гибели испытуемого, — сухо ответил Танис.

— Но ведь Карамон собирался позволить другим своим сыновьям участвовать в рыцарских испытаниях, — возразил Гил. — Они могут оказаться не менее опасными.

— Рыцарские испытания различаются, сынок. Карамон знаком с поединками со щитом и мечом, а о поединках на лепестках розы и паутине знает немного.

— И к тому же там был и Рейстлин, — добавила Лорана, как будто это была одна из причин.

— При чем тут его дядя? — поинтересовался Гил, хотя прекрасно знал, что имеет в виду его мать. Но он был в эти дни в настроении спорить.

— Совершенно естественно, что Карамон опасался, как бы его меньшенький не выбрал темный путь, по которому пошел Рейстлин. Однако все, к счастью, закончилось благополучно.

"А какого пути, по которому пойду я, опасаетесь вы, милые родители? — еле сдержался, чтобы не крикнуть, Гил. — Наверное, всех, и темных, и светлых! Всех, ведущих прочь от этого дома… Ну погодите, когда-нибудь…"

— А можно мне прочитать? — разобиженно спросил Гил.

Молча мать передала ему свиток. Гил читал его медленно. Вообще-то он умел читать человеческие рукописи не хуже, чем эльфийские, но разбирать огромные, круглые, взволнованные каракули Карамона было нелегко.

— Карамон пишет, что заблуждался. Он считает, что должен был уважать решение Палина изучать магию, вместо того чтобы пытаться принудить его быть тем, кем он не является. Он гордится, что Палин выдержал Испытание.

— Он это сейчас говорит, — проворчал Танис. — И говорил бы совсем иное, если бы его мальчик погиб в Башне.

— Во всяком случае, он дал ему возможность попробовать, что больше, чем вы позволяете мне, — парировал Гил. — Вы держите меня взаперти, как дорогого попугая!

Лицо Таниса помрачнело.

Лорана поспешно вмешалась:

— Ну, Гил, пожалуйста, не заводись. Скоро обед. Если вы с папой отправитесь умываться, то я скажу повару, что…

— Послушай, мама, не надо переводить разговор на другое! На этот раз не поможет! — Гил крепко сжал свиток, черпая в нем уверенность. — Палин не намного старше меня, но он отправляется в путешествие вместе с братьями. Они увидят мир, они будут участвовать в приключениях! А я никогда не отходил от дома дальше изгороди!

— Но это же совершенно разные вещи, ты прекрасно знаешь, — попытался успокоить разошедшегося сына Танис. — Палин — человек…

— А я — часть человека, — горько сказал Гил. Лорана побледнела и опустила глаза. Танис молчал, но губы его под бородой сжались. Он заговорил тоном, в котором ледяное спокойствие прикрывало ярость и который доводил Гила до бешенства:

— Да, ты и Палин примерно одного возраста, но человеческие дети взрослеют быстрее, чем эльфийские…

— Я не ребенок!

Узел внутри Гила закручивался так стремительно, что он начал бояться, как бы его не вывернуло наизнанку.

— И ты знаешь, мапет, что с твоими головными болями путешествие было бы…

Узел наконец не выдержал.

— Да прекратишь ты наконец называть меня так! — заорал на Лорану Гил.

Глаза ее расширились от обиды и неожиданности. Гил сразу раскаялся — он не хотел обижать мать, но вместе с тем нельзя отрицать, что он испытал и некоторого рода удовлетворение.

— Ты называешь меня так с того времени, когда я был младенцем, — закончил он, понижая голос.

— Да, она делала так. — Лицо Таниса под бородой потемнело от гнева.

— Потому что она любит тебя. Извинись перед матерью!

— Нет, Танис, — вмешалась Лорана, — это я должна попросить у Гила прощения. Он прав. — Она слабо улыбнулась. — Это глупое имя для молодого человека, который выше меня ростом. Извини, сын! Я не буду так называть тебя больше.

Гил не ожидал этой победы. Он не был готов к ней. Но необходимо было схватить быка за рога, использовав до конца преимущество перед ослабевшим противником.

— И голова у меня уже месяц не болит. Скорее всего, я от этого уже избавился!

— Но откуда же ты знаешь, Гил. — Танис изо всех сил старался держать себя в руках. — Подумай, что произойдет, если ты заболеешь в пути, далеко от дома.

— Если это случится, я буду с этим бороться, — возразил Гил. — Я слышал, как ты сам рассказывал, что Рейстлин был настолько болен, что его брату приходилось ухаживать за ним! И это Рейстлина не остановило.Он был великим героем!

Танис собирался что-то ответить, но Лорана послала ему предупреждающий взгляд, и он промолчал.

— А куда бы ты хотел пойти, сынок? — спросила она.

Гил колебался. Решающий момент наступил. Он не надеялся, что их спор будет развиваться в таком направлении, но это произошло, и он решил до конца использовать сложившуюся ситуацию.

— В свою страну. В Квалинести.

— Это не обсуждается.

— Почему, отец? Назови хоть одну убедительную причину!

— Я могу назвать их дюжину, только сомневаюсь, что ты поймешь.

Первая из них — Квалинести не твоя страна.

— Танис, пожалуйста! — Лорана повернулась к Гилу. — Каким образом эта мысль, мапет, то есть сын, пришла тебе в голову?

— Я получил приглашение, очень красивое, очень любезное и вполне подобающее моему положению эльфийского принца.

Отец и мать встревоженно переглянулись. Гил проигнорировал их тревогу и продолжал:

— Это приглашение от одного из сенаторов Талас-Энтиа. Народ собирается устроить некий праздник по случаю возвращения дяди Портиоса из Сильванести, и этот сенатор считает, что мне необходимо присутствовать. Он говорит, что мой отказ по формальной причине, вроде этой, будет замечен.

Начнутся разговоры, что я стыжусь своего эльфийского происхождения.

— Как они посмели сделать это? — сказал Танис, едва сдерживаясь. — Какое право они имеют вмешиваться? Кто этот сенатор? Встрявший осел! Я…

— Танталас, послушай. — Лорана называла его полным эльфийским именем только в очень серьезных ситуациях. — Тут есть кое-что еще…

Она подошла к нему, и они тихо заговорили между собой.

Шепчутся. Всегда шепчутся. Гил старался выглядеть равнодушным, но внимательно прислушивался к их разговору. Впрочем, кроме слов «политический» и «действуй осторожно», ничего не разобрал.

— Это касается только меня, отец, — внезапно подал голос Гил. — Вы не приглашены.

— Не разговаривай со мной в таком тоне, молодой человек!

— Гил, дорогой, это слишком серьезное дело, — умиротворяющим голосом проговорила Лорана и успокаивающе положила руку на руку мужа. — Гил, когда ты получил это приглашение?

— День или два назад, когда вы оба были в Палантасе. Если бы вы были дома, то знали бы об этом.

Танис и Лорана снова переглянулись.

— Было бы неплохо, если бы ты сообщил об этом пораньше. И как ты ответил?

Мать явно нервничала, ее руки дрожали. Отец был разъярен, но хранил молчание. Ему приходилось его хранить.

Гил впервые в жизни чувствовал, что владеет собой. Это было хорошее ощущение, как будто ослабел узел, затянутый в его животе.

— Я не ответил ничего, — холодно сказал он. — Я понимаю, тут политика. Я ждал случая, чтобы обсудить это с вами.

Он наслаждался, наблюдая за пристыженными родителями. Они опять недооценили его!

— Ты сделал правильно, сын. Я извиняюсь перед тобой. Мы неверно оценили твое поведение. — Танис вздохнул и расстроенно поскреб заросший бородой подбородок. — Более того, я готов извиниться за то, что ты оказался вовлеченным в это дело. Пожалуй, мне следовало предусмотреть такую возможность!..

— Нам обоим следовало! — добавила Лорана. — И следовало подготовить тебя к такой возможности, сынок.

Ее голос сорвался. Она снова обратилась к Танису.

— Подобные мысли никогда не приходили мне в голову. В конце концов, он частично человек. Я и подумать не могла, что они станут…

— А почему бы и нет? Я не сомневаюсь, что потом они…

— Что? — громко спросил Гил. — Что они потом? Казалось, Танис пропустил его вопрос мимо ушей, чтобы закончить разговор с Лораной.

— Я надеюсь, что он сможет справиться с этим и ему не придется проходить через все то, через что пришлось пройти нам. Но если я скажу ему хоть что-нибудь об этом, он не сделает даже попытки справиться.

Танис повернулся к Гилу:

— Принеси приглашение, сын. Мама приготовит подобающий случаю отказ.

— Решение созрело, — проговорил Гил, переводя взгляд с матери на отца. — Вы не собираетесь меня никуда отпускать!

— Сын, ты не понимаешь. — Характер Таниса наконец взыграл, и он тоже завелся.

— Это ты очень верно подметил, что я не понимаю! Я… — Гил остановился.

Конечно, вспылить было очень легко, его просто понесло. Но он не собирался так просто сдать с трудом завоеванные позиции. Он не позволит себе взорваться.

И он оборвал себя на половине фразы, чуть было не наговорив глупостей. И то, что он так внезапно остановился, тоже выглядит подозрительно. Они могут догадаться. Как бы исправить все эти оплошности?

Дипломатично. Этому он имел возможность обучиться у матери.

— Извини за резкость, отец, — сказал виновато Гил. — Я понимаю, тобой движут только мои интересы. Это просто неразумно с моей стороны требовать отправиться… навестить родину матери.

— Когда-нибудь это непременно произойдет, сынок, — промолвил Танис, скребя в бороде. — Когда повзрослеешь…

— Конечно. Если вы на меня не слишком сердитесь, я пойду к себе, позанимаюсь. — И Гил с независимым видом вышел из комнаты, притворив за собой двери.

Замерев у закрытых дверей, он прислушался.

— Ну вот оно и пришло, — говорила мать, — и мы узнали об этом. Это совершенно правильно, что он хочет поехать.

— Да, и ты представь себе, что он почувствует, увидев полные ненависти взгляды, искривленные в ярости губы, услыхав утонченные оскорбления…

— Но, возможно, этого и не произойдет, Танис. Эльфы изменились.

— Изменились ли, любимая моя? — печально отозвался Танис. — В самом деле изменились?

Лорана не отвечала, по крайней мере ее ответа не было слышно.

Гил заколебался в своем решении. Они, похоже, просто хотят его защитить.

Защитить его! Да, как Карамон хотел защитить Палина. Палин хотел выдержать Испытание — и справился. И он хотел доказать, чего стоит, доказать им обоим!

Утвердившись в своем решении, он, прыгая через две ступеньки, сбежал вниз. Оказавшись у себя, он запер двери и вытащил приглашение из потайного места, где его прятал. Гил пробежал по приглашению глазами, отыскивая нужное место. Наконец оно нашлось.

"…Я буду ожидать тебя в гостинице «Черный Лебедь», находящейся примерно в дне езды от дома твоих родителей. Если ты изволишь встретиться со мной в указанном месте, путешествие до Квалинести мы можем совершить вдвоем. Прими мои искреннейшие уверения в том, что мне крайне лестно сопровождать тебя, принц Гилтас, на этом пути. Особенную же радость мне принесет возможность представить тебя в самых высоких кругах эльфийского общества.

Твой преданный слуга Рашас из рода Аронтулас".

Это имя ничего не говорило Гилу, но оно и не было для него важно. Он уронил приглашение и пристально посмотрел на виднеющийся из окна затянутый туманной дымкой путь, ведущий на юг.

Ведущий к «Черному Лебедю».

Глава 4

Завернувшись в плащ, Танис Полуэльф лежал на твердой холодной земле.

Он крепко, мирно спал. Но рука Карамона легла на его плечо и решительно затрясла: «Танис, ты нужен нам! Танис, вставай!»

Уходя, уворачиваясь от его цепких пальцев, сворачиваясь в комок, Танис умолял: "Я не хочу вставать. Я устал от всего этого, ужасно устал.

Почему вы не хотите оставить меня в покое? Дайте поспать…"

— Танис!

Вздрогнув, он проснулся. Он проспал дольше обычного. Но сон не принес ему отдыха — он проснулся с тяжестью в голове и в теле. Открыв глаза, он почти не сомневался, что увидит Карамона.

Но увидел Лорану.

— Гил ушел, — сказала она.

Танис потряс головой, отгоняя сон и тяжесть.

— Ушел? — тупо повторил он. — Куда ушел?

— Я точно не знаю, но думаю… — Ее голос сорвался. Она молча протянула Танису золотистый лист бумаги.

Протерев глаза, Танис переместил непослушное тело в сидячее положение. Лорана скользнула на кровать рядом с ним и обвила рукой его плечи. Он читал приглашение.

— Где ты нашла это?

— В… в его комнате. Я, конечно, не рылась в его вещах, просто…

Он просто не спустился к завтраку, и я подумала, не заболел ли он. И пошла проверить.

Ее голова поникла, по щекам покатились слезы.

— Он не спал в своей постели. Его одежды нет на месте. И это… это… было на полу… у окна.

Она не выдержала. После недолгой молчаливой борьбы она вновь овладела собой.

— Тогда я пошла на конюшню. Его лошадь исчезла тоже. Конюх ничего не видел и не слышал…

— Старый Хастингс глух как тетерев. Он может не услышать грохота Катаклизма. Карамон пытался предупредить меня, что это может произойти, а я не понял.

Танис вздохнул. Подсознание его все услышало. Это и обозначал его сон. «Дайте мне поспать…»

— Все будет хорошо, любимая, — жизнерадостно объявил он и притянул ее поближе к себе, чтобы поцеловать. — Гил оставил это здесь, зная, что мы найдем это. Он хочет, чтобы мы пришли за ним и остановили. Это петушиный крик его самостоятельности, ничего более. Я найду его в «Черном Лебеде» — измученного, но слишком гордого, чтобы в этом признаться, с виду готового тронуться в путь, а на деле мечтающего, чтобы я уговорил его вернуться домой…

— Только не ругай его, — тревожно попросила Лорана.

— Ну конечно, не буду. У нас будет мужской разговор, а это долгая вещь. Возможно, мы проговорим всю ночь и вернемся только к утру.

Эта мысль согрела Таниса. Теперь он понял, что еще ни разу не провел ни дня наедине с сыном. Теперь они поговорят, как следует поговорят. Танис даст Гилу знать, что отец прекрасно знает о его проблемах.

— Может, и мне следует поехать…

— Нет, Лорана, — твердо сказал Танис. — Это касается только меня и Гила. — Танис вылез из кровати и принялся одеваться для путешествия. — Кто знает, может быть, это окажется неплохим уроком для мальчика, моя дорогая. Слушай, а ты что, и правда не понимаешь, почему он такое выкинул?

— Ожидая ответа, Танис даже на секунду приостановил сборы.

— Ни один эльфийский юноша никогда не сделает такого, — тихо сказала Лорана. В глазах ее стояли слезы.

Танис склонился и поцеловал ее блестящие волосы. Он вспоминал юного полуэльфа, сбегавшего от своего народа, из своего дома, того самого полуэльфа, который убегал даже от нее. Ему казалось, что и она не должна забыть это.

Жажда перемен — проклятие рода человеческого.

Или благословение.

— Не переживай, — сказал он. — Я доставлю его домой в целости и сохранности.

— Только бы он все понял! Мы готовы жертвовать ради него всем, чем угодно!..

Лорана продолжала говорить, но Танис не слышал ее голоса. В его голове раздавался голос другой женщины, другой матери: «Чем ты пожертвуешь для своего родного сына? Своим благосостоянием? Своей честью? Своим добрым именем?»

Это были слова Сары — Сары, заменившей мать Стилу Светлому Мечу.

Похолодев от ужаса, Танис припоминал видение. Он не вспоминал о нем годами, сумел выкинуть это из головы. Но вот он снова остановился в проклятой крепости Лорда Ариакаса, Рыцаря Такхизис. Расступились темные облака. Сквозь трепещущий разрыв в облачной завесе пролился серебристый свет Солинари, и Танис успел увидеть опасности и несчастья, вьющиеся вокруг его хрупкого сына, словно управляемый кем-то дождь. Тут Солинари снова поглотили темные облака, и видение пропало. И он забыл его.

До поры до времени.

— Что случилось? — Лорана, не на шутку перепуганная, пристально смотрела на него. Как же хорошо она его знала! Даже слишком…

— Ничего страшного. — Танис через силу выдавил успокаивающую улыбку. — Просто ночью мне приснился плохой сон. Наверно, он до сих пор на меня действует. Ну, тот, о войне, ты знаешь…

Лорана знала. Она тоже видела эти сны. И понимала, что он не говорит ей правды не потому, что не любит ее, и не потому, что не доверяет или не уважает ее, а просто потому, что не может сказать. С раннего детства он привык держать при себе и свои переживания, и обиды, и страхи. Выдавать слабости значило давать кому-то преимущество над собой. Она не могла упрекнуть его. Она видела, как он был всеми отринут. Получеловек в эльфийском обществе, он жил в Квалинести изгоем, не зная ни милосердия, ни жалости. Эльфы всегда давали ему понять, что он был — и будет — отверженным.

— Что скажешь о Рашасе? — тактично переменила она тему.

— А вот с Рашасом мне тоже неплохо бы выяснить отношения, — сказал Танис со злостью. — Чувствую, его это рук дело. Интриги, всегда интриги!

Удивляюсь, как это Портиос оказался с ним заодно.

— У Портиоса другие заботы, дорогой. Но теперь, когда Сильванести свободна от снов Лорака, Портиос наконец сможет вернуться домой и заняться делами своей страны.

Сны Лорака… Лорак был эльфийским королем, правителем Сильванести до Войны Копья. Видя, что его страна близка к гибели от руки вторгшихся в нее армий Владычицы Тьмы, Лорак попытался использовать один из могущественных волшебных Глаз Дракона, чтобы защитить свой народ, свою страну. Но вместо этого произошла трагедия: Лорак сам пал жертвой Глаза. Злой Дракон, Циан Кровавый Губитель, воцарился над Сильванести, наведя на Лорака темные сны.

Сны становились реальностью. Сильванести была заколдованной опустошенной страной, кишащей злобными тварями, которые являлись одновременно и реально существующими, и бредовыми видениями.

Даже после смерти Лорака и поражения Владычицы Тьмы Сильванести не была полностью освобождена от темноты. В течение многих лет эльфы боролись с пережитками сновидений, сражались с тьмой и злыми созданиями, которые продолжали скитаться по стране. Только теперь наконец эльфы избавились от них полностью.

Танис думал об истории, происшедшей с Лораком, и думал со злостью, что было вполне уместно в сложившейся ситуации. Опять какие-то эльфы действовали неразумно, не опасаясь возможных дурных последствий. Какие-то старые, идущие-своими-путями эльфы вроде сенатора Рашаса.

— По крайней мере теперь у Портиоса есть кое-что, что отвлечет его внимание от многочисленных неприятностей, — я имею в виду их с Эльханой будущего ребенка, — с самым жизнерадостным лицом, которое он только смог изобразить, вел Танис светскую беседу, шнуруя между тем свои кожаные латы.

Лорана смотрела на его доспехи, которые он никогда не надевал, кроме как в крайних, грозящих серьезными неприятностями, случаях. Она прикусила губу, но ничего не сказала, продолжая, по его примеру, разговор о политике.

— Я знаю, Эльхана очень довольна. Она так давно хотела ребенка. И не сомневаюсь, что Портиос тоже счастлив, хотя и старается делать вид, что его отцовство — не больше чем исполнение долга перед своим народом. Я вижу теплоту в их отношениях, которой не было никогда раньше, и начинаю надеяться, что теперь они будут заботиться друг о друге.

— Главное, вовремя, — пробормотал Танис. Он не слишком любил свояка. Завязав дорожный плащ, он взял вещмешок и наклонился поцеловать жену.

— До свидания, любимая. Не терзайся слишком сильно, если мы вернемся не тотчас же.

— О Танис! — Взгляд Лораны проникал в самую его душу.

— Не бойся. Мы с мальчиком нуждаемся в длинном разговоре. Теперь я это вижу, а должен был увидеть давно. Но я надеялся… — Он запнулся и не стал продолжать. Потом добавил:

— Словом, если что — пришлю тебе весточку.

Пристегнув меч, он еще раз чмокнул ее в щеку и вышел.

Следы его сына найти было несложно. Весенние дожди поливали Солантус целый месяц, и следы лошадиных копыт глубоко и четко отпечатались на грязной дороге. Единственный, кто, кроме Гила, проезжал этим путем за последнее время, был сэр Вильям, доставивший письмо от Карамона, но он ехал в противоположном направлении, следуя в Соламнию, тогда как «Черный Лебедь» был расположен на пути, ведущем в Квалинести, на юг.

Танис ехал спокойным шагом. Восходящее солнце сверкало в небе огненным серпом, в траве блестела роса. Утро выдалось ясным и достаточно свежим, так что плащ оказался весьма кстати.

«Гилу должна понравиться такая прогулка», — сказал сам себе Танис. С преступным удовольствием он предался воспоминаниям о другом сбежавшем юноше и его ночном путешествии. — У меня-то лошади не было, когда я решил уйти. И я ушел пешком из Квалинести на поиски Флинта. У меня не было ни денег, ни цели, ни головы на плечах. Удивительно, как я остался в живых.

Танис горько рассмеялся, покачав головой. "Но я был одет достаточно бедно, чтобы не привлечь внимание грабителей, не имел средств на гостиницу и поэтому избежал стычек и драк. Ночи я проводил, бродя под звездами, и мог дышать полной грудью.

Ах, Гил, — вздохнул Танис, — я постоянно совершал одну и ту же ошибку, которую я сотни раз запрещал себе делать. Я ограничивал тебя, стеснял твою свободу. Узы были сотканы из шелка, созданы с любовью, но от этого они не перестали быть узами. А как иначе я мог поступить? Ты так дорог мне, сынок! Я так тебя люблю! Я не хотел, чтобы с тобой произошло какое-нибудь несчастье…

Прекрати ныть, Танис! — оборвал он сам себя. — Так только накличешь беду, и можно себе представить, во что все это выльется. Сегодня прекрасный день, Гил на чудесной верховой прогулке. А потом мы проговорим всю ночь, и это будет настоящий, откровенный разговор по душам. То есть твой разговор, сынок. Я буду только слушать и стараться понять. Обещаю тебе".

Танис продолжал ехать по следам лошади Гила. Он увидел, как юноша, отпустив поводья, предоставил лошади свободу, увидел следы бешеного галопа — и у лошади, и у всадника закружилась от свободы голова. Но потом Гил успокоил лошадь, и дальше они вполне разумно ехали ровным шагом, чтобы не утомить коня.

— Ну что же, совсем неплохо, малыш, — одобрительно пробормотал Танис. Гордость за сына согрела его.

Выкинув из головы беспокойство, он начал придумывать, что скажет Рашасу из Талас-Энтиа. Танис хорошо знал этого эльфа. Примерно того же возраста, что и Портиос, Рашас обожал власть и ничего более политических интриг не любил. Он был самым молодым эльфом из тех, что когда-либо заседали в Сенате. Говорили, что он выживал своего отца до тех пор, пока старый эльф не пал духом под его давлением и не уступил сыну свое место.

Во время Войны Копья Рашас мешал Солостарану, Беседующему-с-Солнцами.

Преемник Солостарана, Портиос, теперь тоже боролся с этими интригами.

Рашас настойчиво защищал изоляцию эльфов от остального мира. Он не делал из этого секрета. По его мнению, Король-Жрец Истара был совершенно прав, принося в жертву гномов и кендеров. Рашас сделал бы только одну поправку: включил бы в этот список людей.

Но что было совершенно необъяснимым, так это почему этот прожженный старый интриган и человеконенавистник старался завлечь в свои сети Гилтаса, из всего эльфийского народа единственного, имеющего четверть человеческой крови?

— Во всяком случае, — пробормотал Танис себе в бороду, — это предоставит мне возможность свести с тобой старые счеты, Рашас, незабвенный друг. детства! Я помню каждое из твоих ядовитых замечаний, сказанных на ухо оскорблений, распущенной клеветы, бессердечных шуток.

Помню все наказания, полученные в компании твоих подпевал. Тогда мне не позволяли поквитаться с тобой тотчас же, но, клянусь Паладайном, сейчас меня никто не остановит!

Восхитительное предчувствие удовольствия, которое он получит от своего первого удара в острый подбородок Рашаса, занимало Таниса в течение всей лучшей части утра. Он не знал, что нужно Рашасу от его сына, но был уверен, что ничего хорошего.

«Просто отвратительно, что я ничего не сообщил Гилу о Рашасе, — размышлял Танис. — Еще хуже, что я ничего не рассказал ему о моей юности в Квалинести. Это скорее всего было ошибкой — держать его в неведении по этому поводу. Если бы мы так не оплошали, он знал бы о Рашасе и ему подобных и не вляпался бы в грязные дела сенатора. Но я ведь хотел защитить тебя, Гил. Я не хотел, чтобы тебе досталась та же тяжесть, от которой так страдал я…»

Танис резко остановил лошадь и повернул ее назад. Грязь, подсыхающая на солнце, была подобна каллиграфическому письму. Танис знал: на всем Кринне есть всего одно создание, имеющее такие следы — три когтя спереди, глубоко вонзающиеся в землю, один — сзади и рядом — извилистый след извивающегося хвоста ящера.

Дракониды! Четверо!

Танис рассматривал следы. Его лошадь, учуяв их запах, шарахнулась в ужасе прочь.

Поймав ее, Танис придержал ее голову у следов, чтобы она привыкла к запаху, после чего поехал вдоль следов. В конце концов, это могло быть и совпадением, говорил он себе, дракониды, возможно, просто путешествуют в том же направлении, что и Гил.

Но не прошло и мили, как Танис убедился, что твари шли именно за его сыном.

В одном месте Гил повернул лошадь к протекавшему неподалеку ручейку, каменистый берег которого виднелся с дороги. В этом же месте свернули и дракониды. Неуклонно следуя за Гилом и его лошадью, они, не отклонившись ни на шаг, прошли вдоль кромки воды и возвратились на дорогу.

Вдобавок Танис заметил, что дракониды старались не попасться Гилу на глаза — во многих местах когтистые следы искали укрытия в кустарнике.

Дорогой все же иногда пользовались фермеры и совсем редко — рыцари.

Если бы дракониды были простыми путешественниками, они не колеблясь нападали бы на одиноких фермеров, похищая их повозки и лошадей. Эти же скрывались ото всех, кто ехал по этой дороге. Не было никаких сомнений, что они выполняли задание.

Но как могут быть связаны дракониды с Рашасом? Эльф имел, конечно, свои недостатки, но тайный сговор с созданиями Тьмы среди них не числился.

Мучимый страхом за своего сына, встревоженный, Танис пришпорил коня.

Следам всего несколько часов, но он был уже недалеко от «Черного Лебедя».

Гостиница располагалась в довольно крупном городе Ясного Поля. Четверка драконидов никогда не осмелится войти туда. Каким бы ни был их замысел, они нападут, не дожидаясь, пока Гил достигнет гостиницы.

Все это означало, что Танис может не успеть.

Он ехал вдоль следов шагом, не отрывая от них взгляда — и от когтистых отпечатков нечеловеческих ступней, и от следов копыт лошади Гила. Молодой человек, похоже, и не догадывался, что за ним следят. Он ехал, как на прогулке, любуясь пейзажами, радуясь новоприобретенной свободе. Дракониды упорно преследовали его.

И тут до Таниса дошло, где произойдет нападение.

За несколько миль до Ясного Поля путь проходил через густой, дремучий лес. Дуб и орешник росли здесь так густо, что их переплетенные ветви, пологом нависшие над дорогой, не пропускали солнечный свет, и путь по лесу проходил в глубоком мраке. Начиная с тех времен, когда только что отгремел Катаклизм, и по сию пору лес пользовался репутацией приюта разбойников и в народе звался Воровской Ливадой. Склон холма, заросшего лесом, был изрешечен пещерами, как сыр дырами. Здесь грабители могли прятаться сами и прятать награбленное добро. Это место было идеальным для того, чтобы устроить засаду.

Больной от ужаса, Танис бросил след и пустил коня галопом, чуть не сбив с ног перепуганного фермера, прокричавшего что-то ему вслед. Времени для объяснений не было. Лес длинной полосой почти черной зелени уже виднелся впереди.

Вскоре над ним и за ним сомкнулись ветви деревьев, и день превратился в сумерки. Заметно похолодало. Здесь и там пятна солнечного света проникали сквозь нависающие ветви. По сравнению с темнотой вокруг свет был почти ослепительным. Но вскоре и эти проблески солнечных лучей пропали.

Деревья плотно сомкнули свой строй.

Танис придержал коня. Ему было жаль времени, но он боялся пропустить какой-нибудь след.

Конец истории предстал перед его глазами неожиданно быстро. И не пропустил бы его, даже если б читал повесть, рассказанную следами, чересчур быстро. Грязная дорога была перерыта и истоптана на таком протяжении и так густо, что Танис не смог разобрать, что произошло. Следы лошадиных копыт смешались со следами драконидов, здесь и там он различал отпечаток узкой эльфийской ступни. Дополняли неразборчивый узор весьма странные когтистые следы, выглядевшие смутно знакомыми, но Танис никак не мог вспомнить, где и когда они ему встречались.

Он спешился, обыскал это место и заставил себя быть достаточно дотошным в своих изысканиях. То, что он обнаружил, встревожило его еще больше. За этим истоптанным местом лошадиные следы обрывались.

Гил дошел до этого места, но не дальше.

Что за чертовщина произошла с ним в этом мрачном лесу?

Танис вернулся обратно, продолжив свои поиски на земле под деревьями, и его настойчивость была вознаграждена.

Следы копыт в окружении когтистых отпечатков драконидов оставили тракт и свернули в лес.

Танис ругнулся, привязал лошадь к дереву у дороги и достал свой лук и колчан со стрелами. Надел на плечо лук, закинул за спину колчан и, вытащив меч из ножен, отправился в чащу.

Все его старые навыки в слежке за скрывающимся врагом мгновенно вернулись к нему. Он благословлял предчувствие, побудившее его надеть легкую кожаную обувь, взять лук со стрелами и меч, которыми он нечасто пользовался в последнее время.

Его взгляд внимательно исследовал землю. Он двигался среди деревьев и кустарника бесшумно, легко, так, что ни одна веточка не треснула под его ногой, ни один листок не шелохнулся от его движения.

Деревья росли все гуще и чаще. Выслеживая четырех драконидов, он ушел уже очень далеко от дороги, и он был совсем один. Не самое благоразумное решение на свете.

Но Танис продолжал забираться все глубже и глубже в чащу. Там был его сын.

До него донеслись звуки гортанных голосов, говорящих на языке, от которого мурашки поползли по телу и нахлынули неприятные воспоминания.

Танис замедлил шаг. Сдерживая дыхание, он пробирался вперед, прячась за деревьями, как можно ближе к своим жертвам.

Все они, по-видимому, были здесь, во всяком случае большинство из них. Трое драконидов стояли перед пещерой, разговаривая на своем отвратительном наречии. И здесь была лошадь Гила, с ее прекрасной кожаной сбруей и шелковыми лентами, вплетенными в гриву. Животное дрожало от страха, на нем были заметны следы побоев. Это не была опытная военная лошадь, но, видно, она пыталась сражаться с пленившими, ее — один из драконидов, проклиная лошадь, тряс перед товарищами окровавленной чешуйчатой рукой.

Но Гила нигде не было видно. Он мог находиться с четвертым драконидом в пещере, но зачем они спрятали его туда? Что за ужасные вещи могут они там делать с ним? Или уже сделали?

Во всяком случае, утешительным уже было то, что единственная кровь, пролитая в этом месте, была зеленой драконидской кровью.

Он выбрал цель — драконида, стоявшего к нему ближе всех. Производя не больше шума, чем лесной ветерок, Танис поднял лук, вложил в него стрелу, поднес лук к щеке и выстрелил. Стрела воткнулась дракониду в спину между лопаток. Испустив яростный вопль боли и изумления, ужасная тварь повалилась ничком в траву и погибла. Тело тотчас превратилось в камень, крепко зажав стрелу. Никогда не следует нападать на драконидов с мечом, если не хочешь остаться безоружным.

Танис немедленно выхватил следующую стрелу и приготовился стрелять.

Второй драконид, выхватив меч, двинулся в его направлении. Танис выстрелил. Стрела пронзила дракониду грудь. Он выронил меч, схватился за стрелу своей когтистой рукой и тоже рухнул на землю.

— Не двигаться! — гаркнул Танис на Общем Языке, который, как он знал, дракониды понимали.

Третий драконид замер, вытащив наполовину меч из ножен, повернув глаза-бусины в направлении, откуда раздался приказ.

— Следующая стрела — по твою грязную душу, — объявил Танис. — Она направлена прямо в то, что ты по ошибке принимаешь за сердце. Где мальчик, которого вы захватили в плен? Что вы сделали с ним? У тебя десять секунд, чтобы рассказать мне обо всем, иначе отправишься к твоим дружкам!

Драконид сказал что-то на своем языке.

— Не говори мне этого бреда, — зарычал Танис. — Ты говоришь на Общем лучше, чем я. Где мальчик? Десять секунд почти прошли!

— Танис, дружище! До чего же приятно снова свидеться! — раздался знакомый голос. — Сколько лет, сколько зим!

Эльф, красивый, кареглазый и русоволосый, в черных одеждах, появился из пещеры.

Танис силился держать лук нацеленным, но он плясал в дрожащих руках, ладони вспотели, и от ужаса у него похолодело внутри.

— Где мой сын, Даламар? — хрипло выкрикнул Танис. — Что вы сделали с ним?

— Ты бы лук-то опустил, приятель, — мягко посоветовал Даламар. — А то не ровен час… Не заставляй их убивать тебя. И меня не заставляй.

Ослепший от слез ярости, бессилия и страха за жизнь сына, Танис продолжал наугад целиться из лука, не заботясь, какую цель он поразит.

Когтистые пальцы вонзились ему в спину, отшвырнув на землю. Что-то тяжелое с размаху опустилось на него сверху. Боль пронзила голову Таниса, и, хотя он пытался противостоять ей, тьма сомкнулась вокруг него.

Глава 5

Гил ехал через весьма темную и мрачную часть леса, в беспокойстве размышляя о том, что это место выглядит просто идеальным для засады, когда из просвета меж стволами деревьев вылетел грифон и опустился на дорогу прямо перед ним.

Гил никогда прежде не видел ни одного из этих удивительнейших существ, друзей эльфов и больше никого во всем Кринне. Гил был заметно напуган и взволнован. У зверя были голова и крылья орла, а задняя часть — львиная. Глаза налиты яростью, а мощный хищный клюв, как гласила легенда, мог пропороть шкуру дракона.

Лошадь Гила перепугалась. Лошадиное мясо — одно из излюбленных лакомств грифона. Она заржала и поднялась на дыбы, чуть не сбросив всадника. Гил был опытным наездником — подобные упражнения считались полезными для его здоровья, так что он немедленно утвердился в седле и успокоил лошадь, похлопав ее по шее и пробормотав несколько ласковых слов.

Всадники грифона — старший облачен в богатые одежды — одобрительно смотрели на Гила. Когда конь вновь подчинился ему, этот эльф спешился и подошел. Другой эльф был одним из самых удивительных эльфов, когда-либо виденных Гилом. Этот странный эльф обходился почему-то почти без одежды.

Обнаженное с рельефной мускулатурой тело покрывали прихотливые, красочные узоры.

Старший эльф представился:

— Я — Рашас из Талас-Энтии. А ты, я полагаю, принц Гилтас. Приятно познакомиться, внук Солостарана. Чрезвычайно приятно.

Гил спрыгнул с лошади, произнес приличествующие случаю вежливые слова, они обменялись ритуальными приветствиями.

В это время грифон свирепо осмотрелся, и его лютый взор пронизал мрак дремучего леса. Он защелкал клювом, его когти взрыхлили землю, а хвост неистово забился по земле, захлестывая древесные стволы.

Эльф, сопровождавший Рашаса, сказал несколько слов грифону, угрюмо вертевшему головой и хлопающему крыльями.

Гил смотрел на диковинного зверя и старался успокоить свою лошадь, бросая косые взгляды на разрисованного слугу-эльфа; в то же время он сосредоточивался на том, чтобы корректно и вежливо отвечать сенатору.

Рашас заметил, что юноше приходится нелегко.

— Позволь попросить у тебя прощения за то, что мы напугали твою лошадь. Да, мне не пришло в голову, что твое животное не знакомо с нашими грифонами. Ведь лошади Квалинести совершенно не боятся их, ты увидишь. Я не подумал, что лошади Танталаса Полуэльфа никогда не видели грифонов.

Гил смутился. Долго, очень долго грифоны были друзьями эльфов, поэтому быть незнакомым с ними казалось Гилу просто ужасным. Он хотел было извиниться за отца, не знавшегося с чудесными животными, но с удивлением услышал собственные слова:

— Отчего же, грифоны порой прилетали навестить нас, — гордо проговорил он. — Мои родители ежегодно обменивались с ними подарками.

Лошадь отца хорошо с ними знакома, но моя слишком молода…

Рашас вежливо прервал его:

— Поверь мне, принц Гилтас, я все понимаю, — сказал сенатор, бросая на Гила полный сожаления взгляд, от которого кровь прилила к щекам юноши.

— Поверь мне, сенатор, — начал Гил, — думаю, что ты ошибаешься.

Рашас продолжал, как будто не услышал слов юноши:

— Думаю, тебе будет приятно и поучительно увидеть Квалинести в первый раз с воздуха, принц Гилтас. Для меня большая честь лететь вместе с тобой. Не волнуйся, грифону не будет тяжело нести нас обоих.

Гил забыл свою злость и обиду. С благоговейным трепетом взирал он на чудного зверя. Летать! Казалось, в одно мгновение сбывались все его мечты.

Но это приподнятое настроение быстро улетучилось. Первым делом надо было позаботиться о собственной лошади.

— Спасибо за любезное предложение, сенатор…

— Зови меня просто Рашас, мой принц, — прервал юношу старый эльф.

Гил кивнул, польщенный.

— Я не могу бросить свою лошадь вот так, без присмотра. — Гил похлопал по шее своей лошадки. — Надеюсь, вы не обидитесь.

Казалось, Рашасу понравились его слова.

— Напротив, мой принц, мне нравится, что ты не лишен чувства ответственности, как многие молодые эльфы. Но в данном случае тебе не стоит беспокоиться: здесь мой слуга-каганести, — Рашас махнул рукой в сторону странного эльфа, — и он вернет лошадь в конюшню твоего отца.

Каганести! Теперь Гил все понял. Этот странный эльф был одним из знаменитых диковатых эльфов, воспеваемых в песнях и легендах. Гил раньше никогда не видел их.

Каганести кивнул, безмолвно заверяя в том, что ничто не доставит ему большей радости и удовольствия. Гил неловко кивнул в ответ, лихорадочно соображая, как же ему поступить.

— Вижу, что ты колеблешься. Может, ты плохо себя чувствуешь? Я слышал, что здоровье у тебя пошаливает. Как ты думаешь, не лучше ли тебе вернуться домой? — заботливо осведомился Рашас. — Полет на грифоне — неординарная штука, и это может не пойти тебе на пользу.

Конечно же, эти слова решили дело.

Гил покраснел и сказал, что будет очень рад полететь вместе с сенатором на грифоне.

Без задней мысли Гил оставил свою лошадку на попечение слуги-каганести. Только когда он уже сидел на грифоне позади Рашаса, ему на ум пришла такая мысль: как сенатор проведал о его решении идти в Квалинести? И как Рашас узнал, где встретиться с ним?

Вопросы уже готовы были сорваться с языка юноши, но Гил благоговел перед старым эльфом, трепетал перед его элегантной и величавой внешностью.

Лорана хорошо воспитала сына, научила его быть дипломатом. Подобные вопросы оказались бы невежливыми, ведь стало бы очевидным, что Гил не доверяет сенатору. Несомненно, происходящему можно найти логическое объяснение, поэтому Гил решил ничего не спрашивать.

Гил успокоился и наслаждался полетом.

Глава 6

На всю жизнь Гил запомнил свое первое впечатление от славного эльфийского города Квалиноста.

Рашас повернулся, чтобы увидеть, какое впечатление произвел на юношу Квалиност, и увидел слезы, бегущие по щекам Гила. Сенатор удовлетворенно кивнул, советуя не смущаться своих слез.

— Да, красота переполняет сердце, и надо дать выход эмоциям. Так что пусть они прольются слезами из глаз твоих. Не стыдись слез своих, а гордись ими. Нет ничего удивительного в том, что именно так ты встречаешь свою настоящую родину.

Гил не упустил умышленного ударения на слове «настоящая» и мысленно согласился с сенатором. «Да, здесь моя родина! Я знаю это. И знал всю свою жизнь. Сейчас я вижу Квалиност не впервые — ведь столько раз видел я этот город во сне!» — думал Гил.

Из зарослей осин, привольно растущих в городе, вздымались четыре белокаменные башни, инкрустированные сверкающим серебром. В центре города возвышалась самая грандиозная башня из сияющего золота, ее окружали чудные здания из розового кварца. Среди осиновых рощ и садов диких цветов вились шелковые ленты тихих улиц. В душе Гила разлилось умиротворение и чувство того, что все его существо неразрывно связано со всем этим.

Воистину он вернулся домой, Грифон приземлился на центральный двор розово-кварцевого дома, украшенного зеленым нефритом. Рашасу было чем гордиться, ведь этот дом, с виду такой изящный и хрупкий, выдержал ужасы и огненные смерчи Катаклизма.

Гил глядел на шпили, ажурные решетки, стройные колонны, изящные арки и мысленно сравнивал все это с родительским домом. Дом, который Лорана называла «Конец путешествиям», был прямоугольным и каким-то угловатым и нескладным, с неуклюжими окнами и покатой крышей. По сравнению с прекрасными домами эльфов он казался громоздким, приземистым и безобразным. Он казался… человечьим.

Рашас вежливо поблагодарил грифона за помощь, одарил его и простился со зверем. Потом повел Гилтаса в дом. Хоть это и казалось невозможным, но внутри дом выглядел еще краше, чем снаружи. Эльфы обожали свежий воздух, и, как гласит пословица, в их домах было больше окон, чем стен. Солнечный свет, струящийся через ажурные решетки, вырисовывал на полу причудливые узоры, оживающие в игре света и тени, солнца и облаков. Внутри дома росли дивные цветы, трепетали листья деревьев. То и дело в окна впархивали птицы, наполняя дом мелодичными трелями. Аккомпанируя их песням, нежно журчали фонтаны.

Низкими почтительными поклонами встретили Рашаса эльфы-каганести, высоченные и мускулистые, со странными знаками на коже.

— Это мои диковатые эльфы, — объяснил Гилу Рашас. — Когда-то они были рабами. Теперь же, в соответствии с современными декретами, я плачу им за службу.

Гил не был уверен, но ему показалось, что голос сенатора звучит не правдоподобно. Старый эльф посмотрел на него и улыбнулся, и Гил решил, что сенатор шутит.

— В этом доме живу только я и мои слуги, — продолжал Рашас. — Я вдовец, моя жена умерла во время войны. Сын был убит, сражаясь с войсками Белокамня, которые вела твоя мать, Гилтас. — Рашас странно посмотрел на юношу. — Дочь же моя вышла замуж и живет в другом доме. Так что большую часть времени я провожу в одиночестве. Но сегодня ты мой почетный гость, и я не буду одинок. Надеюсь, что ты, принц, будешь считать мой дом своим домом. Надеюсь, ты удостоишь мое жилище своим присутствием? — Казалось, сенатор жаждал услышать «да» из уст Гилтаса.

— Это честь для меня, сенатор, — сказал Гил, светясь от удовольствия. — Ты очень добр ко мне.

— Через минуту я покажу тебе твою комнату, сейчас ее готовят слуги.

А с тобой очень хочет увидеться одна госпожа, которая гостит у меня. Она премного наслышана о тебе. Думаю, она близкая подруга твоей матери.

Гил был заинтригован. После замужества у его матери осталось несколько друзей среди эльфов. Может, эта госпожа была подругой детства Лораны?

Рашас повел Гила вверх по чудесной лестнице, наверху заканчивающейся просторным холлом, из которого вели три двери: одна располагалась в дальнем конце, две другие — по бокам. У дальней двери стояли два слуги-каганести, почтительно склонившиеся перед Рашасом. По жесту Рашаса один из них постучал в дверь.

— Войдите, — произнес тихий музыкальный женский голос, спокойный и повелительный.

Гил отступил назад, чтобы не мешать Рашасу войти первым, но сенатор с поклоном жестом приказал ему войти впереди него.

— Мой принц, — произнес он.

Смущенный, но польщенный, Гилтас вошел в комнату. Рашас шел следом.

Сзади закрылась дверь.

У окна спиной к ним стояла женщина.

Комната была восьмиугольной и напоминала беседку. Посредине росло несколько деревьев, их ветви сплетались настоящим зеленым потолком. Гил заметил, что все высокие узкие окна закрыты и занавешены шелковыми портьерами. Юноша подумал, что жильцу, наверное, не по душе свежий воздух.

Две двери — по одной с противоположных сторон комнаты — вели в другие покои из этой главной комнаты.

Вся мебель: и софа, и стол, и стулья — была изящна и удобна.

— Госпожа, — почтительно обратился к женщине Рашас, — к тебе пришел гость.

Какое-то время она все еще стояла к ним спиной, казалось, она окоченела в неподвижности. Потом женщина медленно повернулась.

У Гила вырвался тихий вздох. Никогда в жизни не видел он такой красоты, воплощенной в живом существе. Ее волосы — словно небо в полночь.

В глазах переливались фиолетовые глубины аметистов. Она была грациозна, прекрасна, возвышенна, эфемерна. Но вокруг нее — словно бы разлита глубокая печаль.

Гил ничуть бы не удивился, если б Рашас представил ему эту женщину как Мишакаль, добрую богиню-целительницу. Ему захотелось упасть перед ней на колени в мольбе и почтении.

Но женщина не была богиней.

— Принц мой, позвольте представить тебе Эльхану Звездный Ветер… — начал Рашас.

— Королеву Эльхану Звездный Ветер, — тихо и надменно поправила она.

Ее поза казалась странно вызывающей.

— Королеву Эльхану Звездный Ветер, — с улыбкой повторил за ней Рашас, как если бы он потворствовал капризному ребенку. — А тебе позволь представить Гилтаса, сына Лораланталасы из дома Солостарана… и ее мужа, Танталаса Полуэльфа. — Последние слова Рашас произнес как бы размышляя.

Гил уловил очевидный разрыв в речи Рашаса, разрыв, умышленно разделяющий его мать и отца. Щеки Гила зарделись от смущения и стыда. Он не смел даже взглянуть на стоящую перед ним женщину, такую гордую и высокомерную, которая, должно быть, жалеет и презирает его. Она заговорила, но не с ним, а с Рашасом. Смущение Гила было столь велико, что сначала он даже не понял, о чем говорит эльфийка. Но когда осознал, то поднял голову в немом изумлении.

— …Танис Полуэльф — один из величайших людей нашего времени. Весь Ансалон его знает и чтит. Каждый народ почитает его, причем включая эльфийский народ, сенатор. Гордые Соламнийские Рыцари почтительно склоняются перед ним. Всеми уважаемая Дочь Крисания из храма Паладайна в Палантасе считает его своим другом. В Торбардине король гномов зовет Таниса Полуэльфа братом…

Рашас кашлянул.

— Да, ваше величество, — сухо сказал он. — Я уже понял, что у Полуэльфа есть друзья и среди кендеров.

— Точно, есть, — холодно отозвалась Эльхана. — И он счастлив, что заслужил их уважение.

— На вкус и цвет… — Губы Рашаса змеились ухмылкой.

Эльхана не стала ему отвечать. Она смотрела на Гила и хмурилась, как будто ей в голову внезапно пришла новая неприятная мысль.

Гил не понимал, что произошло, он был шокирован и очень нервничал.

Услышать такую пылкую хвалу своему отцу из уст самой королевы Квалинести и Сильванести! Его отец — один из величайших людей нашего времени… гордые рыцари склоняются перед ним… король гномов зовет его братом… каждый народпочитает его…

Гил никогда не знал об этом. И никогда не задумывался о подобном.

Он вдруг заметил, что в комнате повисла непроницаемая тишина. Гилу стало ужасно неуютно, и он страстно желал, чтобы кто-нибудь произнес хоть слово. Юноша встревожился.

«Может, это я должен что-то сказать? — в панике подумал Гил, стараясь припомнить материнские уроки о королевских приемах. — Может, это я должен поддержать разговор?»

Эльхана внимательно разглядывала юношу. Прекрасные глаза, устремленные на Гила, смущали и лишали дара речи. Гил хотел было собраться с мыслями и сказать хоть что-то, но обнаружил, что голос не слушается его.

Он переводил взгляд с сенатора на королеву и знал, что происходит что-то не то.

Солнцу нет места в этой комнате, окна занавешены плотными портьерами.

С первого взгляда тени казались свежими и успокаивающими, но сейчас они были угрожающими и страшными, как пелена, падающая на мир перед началом неистовой бури. Воздух словно пропитан предвестием несчастья.

Эльхана первая нарушила затянувшееся молчание. Ее фиолетовые глаза потемнели, став почти черными.

— Так вот, значит, каков твой план? — обратилась она к Рашасу на языке Квалинести, в котором улавливался легкий акцент, выдававший уроженку Сильванести.

— И неплохой план, как тебе кажется? — вопросом на вопрос ответил Рашас. Несмотря на гнев Эльханы, он был спокоен.

— Но он еще мальчишка! — воскликнула Эльхана.

— Но у него будет верный наставник, мудрый канцлер, — парировал Рашас.

— Им, конечно же, станешь ты, — саркастически бросила Эльхана.

— Регента назначает Талас-Энтиа. Я, конечно, буду рад предложить свои услуги.

— Талас-Энтиа! Да, в твоем распоряжении эта свора старых дураков!

Гил чувствовал тошноту, подкатывающуюся к горлу, слышал безумный стук крови в висках. Опять старшие говорят поверх его головы, как будто он что-то вроде тех деревьев, растущих посреди комнаты.

— Ведь он еще не знает, так ведь? — спросила Эльхана. Она с сожалением смотрела на Гила.

— Думаю, что он знает больше, чем хочет показать, — с лукавой улыбкой сказал Рашас. — Он пришел по собственному желанию, и если бы он не хотел, то не был бы здесь сейчас. А теперь, ваше величество, — сарказм открыто сквозил в голосе сенатора, — если ты и принц Гилтас позволите мне, то я займусь неотложными делами. Надо очень-очень много всего сделать перед предстоящей нам завтра церемонией.

Сенатор отвесил поклон, развернулся на каблуках и вышел из комнаты.

За ним тут же захлопнулась дверь.

— Что тут происходит? — Гил был сбит с толку и зол на самого себя.

— О чем шла речь? Я не понимаю…

— Да что ты? — отозвалась Эльхана.

Гил не успел ответить, а Эльхана уже отвернулась от него. Все ее тело напряглось, кулаки сжались, ногти впились в ладони.

Юноша чувствовал себя маленьким ребенком, запертым в детской, в то время как у взрослых вечеринка в гостиной. Он бросился к двери и распахнул ее.

Перед ним возвышались двое огромных, сильных эльфов-каганести. Каждый сжимал в руке копье.

Гил решил пройти между ними. Эльфы не сдвинулись с места.

— Простите, может, вы не поняли меня. Я хочу выйти отсюда, — вежливо, но непреклонно сказал Гил, давая им понять, что говорит именно о том, что намерен предпринять.

Он шагнул вперед. Двое охранников ничего не сказали, только два копья скрестились перед носом у Гила.

Рашас как раз начал спускаться вниз по лестнице.

— Сенатор! — крикнул ему Гил, стараясь сохранять спокойствие. — Возникло недоразумение. Твои слуги не выпускают меня!

Рашас остановился и обернулся назад.

— Таков приказ, мой принц. Комната, которую тебе придется недолго делить с ее величеством, достаточно комфортабельна. Она лучшая в моем доме. Диковатые эльфы принесут все, что тебе захочется. Стоит только попросить.

— Но я хочу выйти отсюда, — спокойно сказал Гил.

— Так скоро? — улыбнулся Рашас. — Не могу тебе этого позволить. Ты только что прилетел в Квалинести, тебе надо отдохнуть и расслабиться.

Смотри в окно и наслаждайся видом. Ведь, — добавил сенатор, шествуя вниз, — тебе так понравился прекрасный Квалиност, принц Гилтас. Я очень рад этому. Тебе предстоит жить здесь долго, очень долго.

Глава 7

— Даламар! — Танис колотил в дверь кулаками. — Даламар, черт тебя подери, я знаю, что ты здесь! Ведь ты слышишь меня! Мне надо поговорить с тобой! Я…

— О да, дружище. — Голос прозвучал как будто над самым ухом Таниса.

— Я рад, что сознание наконец вернулось к тебе.

Танис подпрыгнул от неожиданности. Сердце стучало в бешеном ритме.

Полуэльф обернулся к Даламару, стоявшему посреди комнаты с тонкой улыбкой на губах.

— Перестань кричать, ты срываешь мне урок. Ученики не могут сконцентрироваться на чарах, — спокойно сказал темный эльф.

— К черту учеников! Где мой сын? — крикнул Танис.

— Он в безопасности, — ответил Даламар. — Сперва…

Танис потерял голову. Он метнулся к темному эльфу, пытаясь дотянуться до его горла.

Вспыхнул голубой свет, отбросивший Таниса назад. Полуэльф больно ударился о деревянную дверь. Члены Таниса свела судорога, голова трещала.

Потрясенный своей беспомощностью, Танис собрался с силами и опять бросился на Даламара.

— Перестань, Танис, — сурово сказал темный эльф. — Ты ведешь себя как дурак. Смотри, ты находишься в Башне Высшего Волшебства, в моей Башне.

И ты безоружен, но, даже если бы у тебя и было оружие, ты не смог бы противостоять мне.

— Отдай мой меч, — тяжело переводя дух, сказал Танис, — тогда посмотрим.

Даламар ухмыльнулся:

— Пойдем, дружище. Говорю тебе, твой сын в безопасности. И как долго он будет в безопасности, зависит от тебя.

— Это угроза? — мрачно спросил Танис.

— Угрозы для тех, кто боится. А я просто смотрю фактам в лицо.

Пойдем, пойдем, дружище. Что же случилось с твоей знаменитой логикой, с замечательным самообладанием? Все улетучилось, когда влетел аист?

— Он мой сын. А эти дракониды, я так боялся… — Танис вскочил на ноги. — Но как тебе объяснить? Ведь ты никогда не был отцом.

— Если стать отцом значит превратиться в безумного идиота, то уж лучше никогда им не становиться. Сядь, пожалуйста. Давай обсудим это как разумные люди.

Сердито сверкая глазами, Танис опустился в удобное кресло, стоящее рядом с камином. Даже теплым весенним днем Башня оставалась холодной и темной. Комната, в которой оказался Танис, была роскошно обставлена, включая еду и питье. Несколько незначительных ран Полуэльфа, оставленных в основном когтями драконидов, и шишки на голове были старательно перевязаны.

Даламар уселся напротив.

— Если ты будешь слушать внимательно, я расскажу, что происходит.

— Слушаю тебя, — отозвался Танис. — Говори. Все ли хорошо с моим сыном? Как он себя чувствует?

— Конечно. Если бы это было не так, Гил бы не понадобился своим похитителям. Так что за это не волнуйся, дружище. К тому же я твой друг, — добавил Даламар, заметив злые огоньки в глазах Таниса. — Хотя я и допускаю, что факты говорят против меня. Что касается твоего сына, — продолжал Даламар, — его увезли на родину, в Квалинести. Все-таки это его родина, Танис, хоть ты и не хочешь об этом слышать. Мальчика хорошо устроят, будут вежливо с ним обращаться. Для эльфов так естественно развлекать его, защищать, ведь он станет их королем.

Танис не верил своим ушам, ему показалось, что он ослышался.

Он опять вскочил на ноги:

— Это что, неудачная шутка? Зачем тебе это, Даламар? Какие цели ты преследуешь?

Темный эльф поднялся с кресла и, скользнув к Танису, положил руку ему на плечо.

— Это не шутка, друг. Или если шутка, то никому не смешно. Теперь Гилтас в безопасности. Пока что.

И опять Танис увидел видение, посетившее его в Башне Бурь, — черные тучи, сгущающиеся над его сыном. Танис нахмурился, пряча жгучие слезы.

Даламар крепче сжал его плечо.

— Держись, друг. У нас не так много времени. Каждая минута на счету.

Впереди нас ждет великое дело, и, — мягко добавил Даламар, — надо его тщательно обдумать.

Глава 8

— Король? — изумленно повторил Гил. Он недоверчиво смотрел на Эльхану. — Беседующий-с-Солнцами! Я? Нет, ты шутишь. Я… Я… не хочу быть королем!

Женщина улыбнулась. Эта улыбка была похожа на отблеск зимнего солнца на толстом льду. Она осветила ее лицо, но от этого оно не стало теплее. И не стало теплее Гилу.

— Боюсь, принц Гилтас, твои желания сейчас не имеют значения.

— Но ты же королева.

— Королева! — В ее голосе слышалась горечь.

— Мой дядя Портиос — Беседующий, — продолжал Гил, сбитый с толку и, хотя он и не признавался себе в этом, испуганный. — Я… Это бессмысленно!

Эльхана смерила его холодным взглядом, отвернулась и подошла к окну.

Отодвинув занавеску, она смотрела в окно, и Гил хорошо видел ее лицо в свете дня. В полумраке Эльхана казалась холодной и властной, но при солнечном свете было видно, что она озабочена, встревожена и испугана. Да, она тоже боялась, но, как казалось Гилу, не за себя.

«Я не хочу быть королем», — услышал он свое хныканье. Так хнычет капризный ребенок, не желающий отправляться спать. Он покраснел.

— Прости меня, госпожа Эльхана. Столько всего произошло… и ничего из этого я не понимаю. Ты говоришь, что Рашас привел меня сюда, чтобы короновать как Беседующего-с-Солнцами, чтобы сделать меня королем Квалинести. Не знаю, как это возможно…

— Не знаешь? — Она обернулась и смерила Гила взглядом. Жесткие темные фиолетовые глаза глядели с подозрением.

Гилтас был поражен.

— Госпожа, клянусь! Я не знаю… Пожалуйста, поверь мне…

— Где твои родители? — неожиданно спросила Эльхана, опять поворачиваясь к окну.

— Думаю, что дома, — ответил Гил. К горлу подкатился комок. — Если только мой отец не поехал за мной.

У Гила росла надежда. Конечно, отец придет за ним. Танис найдет приглашение на том самом месте, где Гил оставил его (заявление о его праве поступать по собственному желанию). Танис доедет до «Черного Лебедя» и… и узнает, что Гил там не появлялся.

— Я позволил слуге Рашаса взять мою лошадь! Он… он должен был что-то сказать моим родителям! — Гил уныло опустился на стул. — Каким же дураком я был!

Эльхана отпустила занавеску и, опять повернувшись к молодому человеку, какое-то время внимательно смотрела на него. Потом подошла и положила руку ему на плечо. Даже через рубашку ощущался холод ее ладони.

— Говоришь, твои родители ничего не знают?

— Ничего, госпожа, — смущенно признался Гил. — Они велели мне не делать этого. Я… не послушался. Просто убежал. Я ушел… ночью.

— Думаю, тебе лучше, рассказать мне все. — Эльхана, прямая и царственная, села на стул напротив него.

Гилтас повиновался. Он был удивлен, когда в конце рассказа ее лицо значительно расслабилось. Она провела рукой по глазам.

— Ты думала, что за всем этим стоят мои родители! — Гила поразила неожиданная догадка.

— Может, и не за всем этим, — вздохнула Эльхана, — но я боялась, что все происходит с их ведома и одобрения. Прости меня, принц. Если бы твой отец с матерью были здесь, я бы и у них попросила прощения.

Эльхана сжала руку Гила.

— Я долго была одна, даже стала думать, что все, кому я раньше верила, предали меня. Но сейчас мы вместе.

Она еще раз, пожала руку молодого человека, потом опять откинулась на стуле, ее невидящий взор скользил по занавешенному портьерами окну.

Эльхана опять вздохнула.

— И мать, и отец знают, что я хотел идти в Квалинести. Они придут за мной, госпожа, — уверенно сказал Гил, стараясь успокоить Эльхану. — Они спасут нас.

Но Эльхана лишь покачала головой, — Нет, Рашас слишком умен, чтобы позволить этому случиться. Он придумал несколько способов, чтобы не дать твоим родителям найти тебя здесь.

— Ты так говоришь, как будто мы в опасности! Кто угрожает нам?

Сенатор Рашас? Наш собственный народ?

Эльхана встретилась с ним взглядом.

— Не твой народ, Гилтас. Ты — другой. Именно поэтому они выбрали тебя.

В твоих жилах течет кровь человека. Не произнесенные вслух слова повисли в воздухе. Гил смотрел на нее. Он знал, что Эльхана не хотела оскорбить его, особенно после того, как она хвалила Таниса. За тысячи лет добровольной обособленности и веры, хотя и ошибочной, что эльфы — избранный народ, любимый богами, они просто привыкли так думать.

Гил знал это, но все же неразумные слова были готовы сорваться с языка. Он знал, что, если произнесет их, все станет гораздо хуже. Даже…

«Держи себя в руках, мой милый!»

Гил услышал голос матери, увидел ее ладонь, сжимающую руку Таниса. Он вспомнил проходившие у них дома собрания, вспомнил мать, достойно и холодно принимавшую все бури политических интриг. Вспомнил, как она напоминала отцу, что надо держать себя в руках и оставаться спокойным. Гил вспомнил, как краснел и судорожно сглатывал его отец.

Гил судорожно сглотнул.

— Думаю, госпожа, тебе надо рассказать, что же все-таки происходит, — тихо произнес он.

— На самом деле, все очень просто, — ответила Эльхана. — Мой муж, Портиос, сейчас в плену в Сильванести. Его предал мой народ. А я — пленница здесь, меня предал его народ…

— Но почему? — Слова Эльханы поставили молодого человека в тупик.

— Эльфы не любят перемен, к ним мы относимся с недоверием и страхом.

А мир меняется очень быстро. Мы тоже должны изменяться вмести с ним, иначе мы ослабеем и умрем. Война Копья показала нам это. По крайней мере, я так думала. С нами согласны молодые эльфы, взрослые же — нет. И именно в руках старших — таких, как сенатор Рашас, — сосредоточена вся власть. Но я не могла предположить, что он посмеет зайти так далеко.

— Что же будет с тобой и дядей Портиосом?

— Нас прогонят, — тихо сказала Эльхана. — Ни в одном королевстве не позволят остаться.

Гил знал, что для эльфа изгнание — наказание гораздо более тяжкое, чем казнь. Эльхана и Портиос станут «темными эльфами» — эльфами, «отлученными от светлых». Они будут изгнаны из родных земель, им запретят любое общение с другими эльфами. Везде в Ансалоне они будут бесправны и, по существу, в постоянной опасности. Так это или нет, но темные эльфы отождествляются со злом. Их травят, преследуют, выгоняют из каждого города и поселка. Для браконьеров, воров и других подонков они — желанная мишень. Неудивительно, что темные эльфы ищут убежища у Такхизис.

Гил не знал, что сказать в утешение. Он поднял глаза на Эльхану.

— Но почему я, госпожа? Почему сейчас?

— Я беременна, — просто сказала она. — Когда родится ребенок, он или она станет наследником трона. Кроме того, если что-то случится с Портиосом, твоя мать станет полноправным наследником. Но она замужем за ублюдком-получеловеком…

Гил задохнулся от гнева.

Эльхана смотрела на него сочувственно, но не извинялась.

— Так думает о твоем отце большинство жителей Квалинести, Гилтас.

Поэтому Танис Полуэльф никогда не стремился вернуться на родину. Даже когда он был молод, жизнь в Квалинести не была ему особенно в радость, а сейчас она стала бы еще хуже. Да что с тобой? Ты никогда не задумывался об этом?

Гил медленно покачал головой. Нет, он никогда не задумывался о чувствах отца, он вообще никогда не думал о Танисе.

Думал только о себе.

Эльхана продолжала:

— Брак твоей матери не позволил ей стать правительницей…

— Но и в моим жилах течет человеческая кровь, — напомнил эльфийке Гил.

— Правильно, — холодно отозвалась Эльхана. — Но Рашас и Талас-Энтиа не видят в этом проблемы. Они даже рассматривают твою родословную как плюс. Рашас думает, что все люди слабые и сговорчивые. И, поскольку в твоих жилах человеческая кровь, он думает, что сможет водить тебя за нос.

Гилтас покраснел от гнева, потерял контроль над собой. Сжав кулаки, он вскочил со стула.

— О боги! Я покажу этому Рашасу! — громко воскликнул он. — Я им всем покажу! Я… Я…

Дверь распахнулась, и вошел часовой из каганести с копьем в руках, внимательно осмотрел комнату.

— Потише, молодой человек, — мягко посоветовала Эльхана на языке сильванести. — Не надо затевать неприятности, когда не можешь с ними бороться.

Гнев Гила вспыхнул, разгорелся и потух, как погашенная свеча.

Каганести посмотрел на него и рассмеялся, потом сказал что-то своему приятелю часовому на языке каганести и захлопнул дверь. Гил не говорил на языке Диковатых эльфов, но слова каганести были достаточно перемешаны с языком квалинести, чтобы залить щеки Гила румянцем стыда: эльф говорил что-то про щенка, пытающегося лаять как взрослый пес.

— Ты говоришь, что даже если я стану королем, то буду все равно что пленник? Ты тоже думаешь, что я смирюсь с этим? — с горечью спросил Гил.

Эльхана молча смотрела на него, потом покачала головой:

— Нет, Гилтас. Ты не должен стать пешкой в их игре. Сражайся с ними!

Ведь ты сын Танталаса и Лоранталасы. Ты сильный — сильнее, чем думает Рашас. Как же может быть иначе, ведь у тебя такая благородная кровь!

«Даже если это смешанная кровь», — подумал Гил, но не сказал вслух.

Он был рад доверию Эльханы и решил быть достойным его, что бы ни случилось.

Эльхана улыбнулась, желая приободрить юношу. Потом опять подошла к окну, приподняла портьеру и застыла, вглядываясь в окно.

Тут Гилу пришло в голову, что она неспроста любуется видом за окном.

— Что ты делаешь, госпожа? Там кто-то есть?

— Тс-с-с, говори потише.

Эльхана опустила портьеру, потом подняла ее, опять опустила.

— Там друг. Я даю ему условный знак. Он видел, что они привели тебя сюда. И только что я ему показала, что мы можем доверять тебе.

— Кто там? Портиос? — Неожиданно Гил преисполнился бодрости и надежды. Казалось, что нет ничего невозможного.

Эльхана покачала головой:

— Один из моих людей, молодой караульный по имени Самар. Вместе с моим мужем он боролся против сна в Сильванести. Когда Портиоса взяли в плен, Самар остался верен ему. Портиос послал его предупредить меня, но Самар пришел слишком поздно, я уже стала пленницей Рашаса. Но сегодня он закончил свои приготовления. Вечером соберутся представители Талас-Энтиа, чтобы обсудить завтрашнюю коронацию.

— Завтра! — не веря, Гил выкрикнул одно-единственное слово.

— Не бойся, Гилтас, — успокаивающе произнесла Эльхана. — Волей Паладайна, все будет хорошо. Сегодня вечером, когда Рашас будет на собрании, мы с тобой убежим.

Глава 9

— Рашас спланировал все очень тщательно. Конечно, Танис, предполагалось, ты решишь, что мальчика утащили дракониды, — говорил Даламар. — И ты почти угодил в эту ловушку. Диковатый эльф завел лошадь в лес и оставил ее у пещеры как соблазнительную наживку. Остальное ты знаешь.

Танис выслушал его. «Лорана, — подумал он. — Она будет беспокоиться, когда не получит вестей от него. Она подумает что-нибудь не то и пойдет в Квалинести. Лорана положит этому конец…»

— А-а, ты беспокоишься за жену, — улыбнулся Даламар.

Смущенный тем, что его мысли прочитали, Танис пожал плечами и солгал:

— Я просто подумал, что хорошо было бы послать ей весточку, что со мной все в порядке. Чтобы она не беспокоилась…

— Ну да, конечно. — Улыбочка Даламара ясно говорила, что его не удалось провести. — Заботливый муж. Тогда ты будешь рад узнать, что я уже побеспокоился об этом. Я послал одного из моих слуг из «Черного Лебедя» с запиской к твоей жене. Написал, что все хорошо, что тебе и твоему сыну надо побыть немного вдвоем. Ты должен быть мне благодарен…

Танис ответил ему на языке людей, и эти слова никоим образом не были выражением благодарности.

Улыбка Даламара погасла.

— Повторяю, ты должен быть мне благодарен. Быть может, я спас жизнь Лораны. Если бы она пошла в Квалинести и попыталась вмешаться… — Он замолчал и пожал изящными плечами.

Танис мерил шагами комнату. Потом остановился перед Даламаром.

— Ты имеешь в виду, что ей угрожает опасность? От кого она исходит — от Рашаса и Талас-Энтиа? Я не верю тебе. О боги, мы же говорим об эльфах!..

— Я эльф, Танис, — спокойно отозвался Даламар. — И я самый опасный из всех, кого ты знаешь.

Танис начал было что-то говорить, но язык присох к небу. Горло сжалось, стало невозможно дышать. Он судорожно сглотнул и смог выдавить хриплый шепот:

— Что ты говоришь? Как же я могу верить тебе? Даламар не стал отвечать сразу. Он произнес какое-то слово, и в его руке появился графин вина. Поднявшись, он подошел к столу, на котором стоял серебряный поднос с двумя хрустальными бокалами на тонких ножках.

— Попробуешь? Вино эльфийское, очень хорошее, очень старое, из моих запасов.

Танис собрался было отказаться. Никогда не есть и не пить ничего, когда находишься в Башне Высшего Волшебства с темным эльфом-колдуном, — мудрое правило.

«Прославленная логика» Таниса напомнила ему, что он ничего не добьется, если будет вести себя как неотесанный грубиян. Если бы Даламар хотел избавиться от него, то уже сделал бы это. К тому же маг упомянул Рейстлина, своего шалафи. Когда-то Рейстлин и Танис сражались на одной стороне. Да и с Даламаром Танис тоже когда-то сражался на одной стороне.

Кажется, темный эльф говорил что-то насчет планов.

Танис молча взял бокал.

— За старую дружбу, — произнес Даламар, отвечая на мысли Таниса. Он поднес бокал к губам и отпил немного.

Танис тоже сделал глоток и поставил бокал: ему не нужны мутная голова и воспаленный мозг. Он безмолвно ждал.

Даламар поднес бокал к глазам и смотрел через него на огонь в камине, рассматривая цвет вина.

— Как кровь, правда?

Темный эльф поднял глаза на Таниса.

— Ты хочешь знать, что происходит? Я расскажу тебе. Темная Королева опять вступила в игру. Она собирает свои силы, приводит их в действие. Она простерла руки и послала свой обольстительный призыв. Многие чувствуют ее прикосновение, многие слышат ее голос. Многие шевельнулись, чтобы исполнить ее приказ, даже не понимая, чью волю они исполняют.

— Но ведь, — добавил Даламар, криво усмехаясь, — я не сказал тебе ничего такого, что ты сам не знал, так, друг?

Танис постарался выглядеть озадаченным.

— Башня Бурь? — продолжал Даламар. — Наверное, ты забыл, как был в крепости Ариакаса?

— Зачем ты говоришь мне все это? — спросил Танис. — Уж не собрался ли ты поменять Мантию?

Темный эльф рассмеялся:

— Мой цвет не белый. Не волнуйся, друг. Я не выдаю секретов моей Королевы. Такхизис осознала ошибки, которые совершила в прошлом. И она научилась на них. Теперь она их никогда не повторит. Она действует медленно, хитро и совершенно непредсказуемо.

— Так ты думаешь, будто то, что случилось с моим сыном, дело рук ее Темного Величества? — фыркнул Танис.

— Подумай об этом, друг, — посоветовал Даламар. — Может быть, ты знаешь, что я не питаю особой любви к Портиосу. Он с позором изгнал меня, униженного, из родной земли. По его приказу мне завязали глаза, скрутили руки и впрягли в повозку, как люди впрягают туда скот, и привели к границе Сильванести. Там, своими собственными руками, он швырнул меня в грязь. Я бы не возражал, если б с ним случилось то же самое.

Но даже я признаю, что Портиос — хороший правитель. Он храбр, всегда готов действовать. Он также непреклонный, строгий и гордый. Но за годы эти недостатки смягчились добродетелью его жены.

Эльхана Звездный Ветер. — Голос Даламара потеплел. — В Сильванести я часто видел ее. Я принадлежал к низшей касте, она была принцессой. Я мог смотреть на нее только издалека, но это не имело значения. Я был немножко влюблен в нее.

— Какой же мужчина не любил ее? — проворчал Танис. Он неопределенно махнул рукой. — Скажи, какой у тебя план?

— Мой план таков: договор Союза Трех Народов.

Танис покачал головой, очевидно, обманутый в своих ожиданиях.

— Не понимаю, о чем ты.

— Тогда позволь мне просветить тебя. Я говорю о союзе между эльфийскими королевствами Квалинести и Сильванести, королевствами Соламния, Южный и Северный Эргот и королевством гномов Торбардина. Около пяти лет ты и Лорана занимались этим и начали это дело сразу после твоего тайного посещения Башни Бурь. Портиос, убежденный Эльханой, в конце концов согласился подписать этот договор. Это был бы могущественный союз.

Даламар поднял изящную руку и щелкнул пальцами. Вокруг белой кожи засветилась вспышка голубого пламени; в воздухе появился дымок, секунду дрожал и исчез.

Испарился.

Танис мрачно смотрел на Даламара.

— Как ты это узнал?

— Лучше спроси, дружище, как об этом узнал сенатор Рашас.

Танис молчал, потом спросил:

— Рашас говорил тебе, что знает? Он предал свой народ? Не могу поверить в это, даже про Рашаса.

— Нет, в сенаторе еще живы остатки чести. Он не предатель — пока.

Он приводил мне какие-то неубедительные доказательства, но мне кажется, что правда совершенно очевидна. Когда должны быть подписаны последние бумаги?

— На следующей неделе, — горько ответил Танис, не отрывая взгляда от мерцающих огоньков.

— Вот оно что. — Даламар пожал плечами. — Видишь?

Танис видел. Он видел Темную Королеву, нашептывающую свои речи в эльфийские уши. Сенатор Рашас был бы поражен в самое сердце, если бы узнал, что его обольстило зло. Ведь он думал, что делает только хорошее — хорошее эльфам, позволяя им оставаться в безопасности, в изолированности и обособленности.

Вся огромная, тяжелая работа, бесконечные часы путешествий, все сложные переговоры: убеждения рыцарей верить эльфам, убеждение гномов верить эрготианам, убеждение эльфов верить всем — все это растворилось, как колечко дыма.

А лорд Ариакас и его рыцари Такхизис становятся час от часу сильнее.

Их надеждам на мир был нанесен страшный удар, но в тот миг Танис мог думать только о своем сыне. В безопасности ли Гилтас? Как он там? Знает ли о заговоре Рашаса? Что он предпримет, если узнает обо всем?

Хорошо, если ничего. Ничего поспешного, ничего глупого. Ничего такого, отчего он — или другие — попадут в опасность. До сих пор Гилу ни разу не угрожали опасности или трудности. Мать с отцом старались не допустить этого. И Гилтас не знает, как себя вести в трудных ситуациях.

— Мы всегда оберегали его, — сказал Танис, не подозревая, что говорит вслух. — Возможно, мы были не правы. Но он был таким больным, таким хрупким… Как мы могли поступать иначе?

— Танис, мы растим детей для того, чтобы они ушли от нас, — спокойно произнес Даламар. Танис пораженно смотрел на темного эльфа.

— Так говорил Карамон, — оказал он.

— Да, после того как Палин прошел Испытание, он сказал мне: «Наши дети даны нам только на короткое время. И за это время мы должны научить их самостоятельной жизни, потому что мы не всегда будем рядом».

— Мудрые слова. — Вспоминая друга, Танис улыбнулся ласково, грустно. — Но когда дело касалось его собственного сына, Карамон не следовал своему принципу.

Какое-то время он молчал, потом спросил спокойно:

— Зачем ты мне все это рассказываешь, Даламар? Для чего тебе это?

— Ее Темное Величество очень тебя ценит, Танис Полуэльф. Но тем не менее ни она, ни я не рады увидеть на эльфийском троне твоего сына. Думаю, нам гораздо лучше иметь дело с Портиосом, — сухо добавил Даламар.

— Что с договором?

— Эта победа уже. наша, друг. Неважно, что там произойдет у эльфов, но договор — это просто бумажка. Портиос никогда не простит сильванести их предательства. Теперь он не станет подписываться под договором. Ты это знаешь. А если два эльфийских народа откажутся подписывать договор, то и гномы Торбардина тоже откажутся. И если гномы…

— К черту гномов! — нетерпеливо воскликнул Танис. — Поможешь ли ты мне вернуть Гилтаса домой?

— Коронация твоего сына запланирована на завтра, — сказал Даламар, с издевкой поднимая свой бокал в честь этого. — Такой торжественный случай отец не должен пропустить.

Глава 10

Сумерки подчеркивали красоту эльфийской земли. Мягкий, сияющий свет заходящего солнца проникал сквозь шелковые занавески, золотом окрашивая все предметы в комнате. Но Гил не замечал этой красоты. Он нервно шагал по комнате часы напролет.

В доме было тихо. Часовые-каганести изредка перебрасывались несколькими словами на своем языке — языке, звучащем как крики диких птиц. Охранники внесли обед — чаши с фруктами и хлебом, вино и воду.

Затем, окинув быстрым взглядом комнату, удалились, захлопнув за собой дверь. Эльхана ничего не ела.

— У этой пищи вкус пепла, объяснила она.

Несмотря на неприятности, Гилтас проголодался. Он съел не только свою порцию, но и порцию Эльханы, когда увидел, что она есть не собирается.

Эльхана чуть-чуть улыбнулась:

— Неунывающая молодежь. Приятно видеть. Вы будущее нашего народа. — Она положила руку на живот. — Ты вселяешь в меня надежду.

Ночная темнота в Квалинести не приветствовалась. Ее разгоняли тысячи крохотных искрящихся огоньков, светящихся в деревьях. Эльхана легла и закрыла глаза, пытаясь хоть немного отдохнуть перед длинным и, возможно, опасным вечерним путешествием.

Гил все так же шагал по комнате, утонувшей в сгустившихся сумерках, пытаясь разобраться в путающихся мыслях: «Дом! Как мне хотелось уйти оттуда. Теперь же, наоборот, ужасно хочется домой».

— Отец придет за мной. Я знаю, конечно, придет. Возможно, из-за меня он попадет в беду. — Гилтас содрогнулся. — Что же я натворил! Если с отцом что-то случится, это будет на моей совести. Он предупреждал меня, что не надо никуда ходить. Почему я не послушался? Что это нашло на меня?

Что за ужасные чувства толкнули меня на это? Я…

Гил замолчал. Издалека приближались громкие голоса, говорящие на квалинести. Гил встревоженно подумал, что, наверное, заговор Эльханы раскрыт и что громкие голоса сейчас разбудят эльфийку.

Эльхана уже проснулась, она сидела, глядя прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Мгновение она напряженно прислушивалась, потом облегченно вздохнула.

— Это всего лишь члены Талас-Энтии — когорта Рашаса. Они хотят вместе войти в палаты сената, чтобы произвести должное впечатление.

— Не все сенаторы на стороне Рашаса?

Молодые сенаторы против него, но их слишком мало, чтобы решить исход дела. Правда, многие старшие еще колеблются. Если бы Портиос был здесь, спора бы не произошло, и Рашас знает это.

— Что же случится завтра, когда они не найдут тебя и когда не найдут меня, чтобы короновать? Эльхана презрительно сощурилась:

— Люди проснутся и узнают, что у них нет правителя. Рашаса заставят послать за Портиосом. Талас-Энтию ждет кара, а мы сохраним себе жизнь прежней.

Гил слышал разговоры родителей о браке Эльханы и Портиоса. Их союз не был счастливым. Муж и жена редко виделись. Портиос сражался со сном Лорака в Сильванести. Эльхана же все время проводила в разъездах между двумя королевствами, отчаянно стараясь объединить их. Она говорила о муже с уважением и гордостью, если не с любовью.

Гил с обожанием посмотрел на Эльхану. "Она удивительно прекрасна, — подумал он. — Если бы она была моя, мне бы ничего другого не было надо.

Без воды и пищи я бы смог прожить. Как может мужчина не любить ее? Должно быть, Портиос большой болван".

Снизу послышались одобрительные возгласы, и голоса стали удаляться.

— Уходят, — проговорила Эльхана. — Сейчас часовые смогут вздохнуть спокойно.

В доме царила тишина. Когда стало очевидно, что Рашас ушел, охранники-каганести позволили себе поговорить и посмеяться. Копья опустились на пол. Они заходились смехом, слышались щелкающие звуки.

Гил в недоумении взглянул на Эльхану.

— Это стук древка об пол. Каганести играют в игру своего народа. Они занимаются этим всякий раз, когда уходит Рашас. Но не думай, что они позволяют себе отвлечься от своих обязанностей, — предупредила эльфийка.

— Они будут играть только до тех пор, пока ты не попытаешься открыть дверь.

— Как же нам убежать отсюда? — спросил Гил.

Он уже знал, что из окна прыгать в сад нельзя: слишком высоко.

— У Самара уже есть план, — отозвалась Эльхана, и Гил понял, что она ничего не добавит.

Время текло ужасно медленно. Гил нервничал.

— Собрание Талас-Энтии проходит долго?

— Должно закончиться поздно ночью, — спокойно ответила Эльхана. — Кроме того, они готовят мятеж.

Диковатые эльфы предавались своей игре со все большим азартом, из-за двери раздавались взрывы хохота, возбужденные возгласы и дружелюбные споры. Гил подошел к двери и приложил к ней ухо, чтобы лучше слышать.

Когда-нибудь и он будет играть в такую игру, поэтому надо было узнать правила. Сначала слышались щелчки. Потом на мгновение воцарилась тишина, за ней послышались вздох облегчения и возгласы разочарования. Наконец победившие радостно загомонили и стали по-дружески подшучивать над проигравшими.

Неожиданно послышался странный голос.

— Добрый вечер, господа. Кто выигрывает? Смертельно бледная Эльхана медленно поднялась на ноги.

— Самар, — прошептала она. — Отойди от двери! Быстрее!

Гил отпрыгнул назад. Он услышал крики, после короткого замешательства часовые потянулись за своими копьями. Резкие, странные слова, которые эльф произносил на неизвестном Гилу языке, прервали крики и заставили стихнуть до приглушенных стонов, тела диковатых эльфов опустились на пол. Сердце Гила билось быстро, тревожно — вот стукнуло десять ударов, но из-за двери не доносилось никаких звуков. Наконец она распахнулась, и в комнату шагнул молодой эльфийский воин.

— Самар! Мой верный друг. — Эльхана улыбалась ему. Грациозная и спокойная, как будто была в своей приемной, она протянула руку.

— Моя королева! — Самар опустился перед Эльханой на одно колено, почтительно склонив голову.

Гил с любопытством выглянул наружу. Диковатые эльфы распластались на полу без сознания. Некоторые до сих пор сжимали в руках копья. Посреди комнаты горел свернутый пергамент. Пока Гил смотрел на него, весь свиток исчез в языках пламени, и в неподвижном воздухе поплыли тонкие струйки зеленого дыма.

Гил решил выйти за дверь и посмотреть на все это поближе.

— Осторожно, молодой человек, — предупредил Самар. Быстро вскочив на ноги, он втащил Гила обратно в комнату. — Даже близко не подходи к этому дымку, иначе будешь спать так же спокойно, как и они.

— Принц Гилтас, сын Лораны Солостаран и Таниса Полуэльфа, а это — Самар из дома Хранителя, — представила их друг другу Эльхана.

Холодный оценивающий взгляд Самара скользнул по Гилу, который неожиданно почувствовал себя слабым и хрупким в присутствии такого бывалого воина. Самар холодно кивнул и сразу же опять повернулся к королеве.

— Все готово, моя королева. Грифоны ждут нас неподалеку. Они были в ярости, когда узнали, что Рашас взял, тебя в плен. Не думаю, что ему удастся еще когда-нибудь полетать на их спинах, — усмехнулся Самар. — Если ты готова, отправимся в путь прямо сейчас. Где твои вещи? Я понесу их.

— Я путешествую налегке, друг мой, — ответила Эльхана. Она вытянула вперед обе руки ладонями вверх, показывая, что там ничего нет.

— Но, моя королева, твои драгоценности…

— Вот то, что имеет значение для меня. — Эльхана положила руку на кольцо, которое она носила на безымянном пальце. — Знак верности и доверия моего мужа. А все остальное неважно.

Самар нахмурился:

— Они забрали твои драгоценности, моя королева? Как они посмели?

— Драгоценности принадлежат народу Квалинести. Так что причина тривиальна, Самар. Ты прав. Нам надо уходить немедленно. — Голос Элъханы был мягким, но непреклонным.

Воин склонился в молчаливом согласии.

— Часовые возле лестницы тоже спят. Мы пройдем мимо них. Прикрой платком нос и рот, моя королева. И ты тоже, принц, — резко сказал Гилу Самар. — Нельзя вдыхать магический дым.

Эльхана поднесла к лицу вышитый шелковый носовой платок. Гил прикрылся полой плаща. Самар шел впереди, положив ладонь на рукоять меча.

Они переступили через распростертые тела диковатых эльфов и осторожно обошли тлеющие остатки сгоревшего свитка. Не доходя до лестницы, Самар велел им остановиться.

— Подождите здесь, — прошептал он.

Он один подошел к ступенькам и огляделся. Удостоверившись, что все спокойно, Самар махнул Эльхане и Гилу, призывая следовать за ним.

Они уже наполовину спустились по последнему лестничному пролету, когда Самар неожиданно схватил Эльхану и поспешно толкнул ее в тень.

Свирепый взгляд война и грозное «уйди» заставили Гила последовать за ними.

Не смея вздохнуть, он вжался в стену.

Из двери прямо под ними вышла диковатая эльфийка. Она несла серебряную чашу, наполненную фруктами. Мурлыча себе под нос песенку, она пересекла холл, направляясь во двор, освещенный крошечными искрящимися огоньками. Другой слуга-квалинести встретил женщину у двери, ведущей во двор. Они недолго разговаривали. Гил сумел разобрать слово на квалинести, обозначающее «праздник». Потом двое вместе вышли во двор.

Гил был потрясен. Как же, именем Паладайна, Самар услышал, что эльфийка появится из-за той двери? Она двигалась бесшумно, как ветер, вот только тихонько мурлыкала песенку. Гил посмотрел на воина с нескрываемым восхищением.

Самар тихонько извинялся перед королевой:

— Прости меня, моя королева, за грубость.

— Мне нечего прощать тебе, Самар. Давай поторопимся, пока она не вернулась.

Быстро и молча трое беглецов сбежали по ступенькам.

Самар положил руку на ручку двери. Дверь отворилась, но ее открыл не воин. В дверном проеме стоял сенатор Рашас.

— Что такое? — требовательно спросил он, переводя взгляд с воина на Эльхану. Лицо сенатора наливалось злостью. — Стража! Взять их!

За спиной Рашаса высились воины-квалинести с мечами и в форме городской стражи. Самар выхватил меч и встал перед своей королевой.

Воины-квалинести обнажили мечи.

Гил не был вооружен, да он и не знал все равно, как обращаться с оружием. В висках стучала кровь. Страх парализовал его, когда он увидел Рашаса. Но этот страх мгновенно испарился, в молодом человеке кипела кровь, и он чувствовал себя спокойным, хладнокровным и готовым к бою…

— Прекратите это безумие! — Эльхана рванулась вперед и встала между готовыми к схватке эльфами. Ее рука, белая и нежная, схватила меч Самара, другая оттолкнула нацеленный на него клинок противника. — Самар, убери меч, — приказала она на языке сильванести, ее голос дрожал от напряжения и гнева.

— Но, моя королева! — умоляюще начал Самар.

— Самар! Это мой приказ! — Таков был ответ Эльханы.

Медленно и неохотно Самар опустил меч, но не вложил его в ножны.

Эльхана повернулась к Рашасу.

— Вот то, к чему все шло, — проговорила она. — Эльф убивает эльфа.

Этого ты хотел, Рашас?

Она протянула ему свои ладони — порезы от двух мечей сочились кровью.

Рашас стоял недвижим, его лицо было жестким и холодным.

Охранники-квалинести, напротив, смешались, опустили мечи и отступили на шаг. Гил смотрел на кровь на ладонях Эльханы; ему было безумно стыдно, что это не его кровь.

— Не я довел нас до этого, госпожа, — холодно произнес Рашас, — а вы. Пытаясь совершить побег, вы пренебрегли справедливым решением Талас-Энтии.

— Справедливым! — Эльхана наградила его надменным взглядом. — Я королева. Ты не имеешь права задерживать меня вопреки моей воле!

— Ни одна королева не стоит выше эльфийского закона. Мы знаем о секретном договоре, ваше величество. Мы знаем, что ты и предатель Портиос сговорились продать нас врагам.

Эльхана, не понимая, смотрела на Рашаса:

— Договор…

— Именно. Он известен под названием договора Союза Народов. — На губах Рашаса играла насмешливая улыбка. — Договор, посредством которого мы станем рабами!

— Нет, сенатор. Ты не правильно все понял!

— Ты станешь отрицать, что вы тайно вели переговоры с людьми и гномами?

— Я этого не отрицаю, — с достоинством сказала Эльхана. — Переговоры должны были вестись секретно. Дело слишком серьезное. И слишком опасное. В мире происходит такое, о чем ты и не представляешь. Возможно, ты и не можешь понять…

— Ты права, госпожа, — прервал ее Рашас. — Я не понимаю. Я абсолютно не могу понять, как вы могли продать нас в рабство и отдать наши земли.

Эльхана казалась спокойной и властной.

— Ты — слепой глупец, но это не имеет значения. Наши переговоры были открытыми. Мы не отступали от закона.

— Напротив, госпожа. — Рашас терял терпение. — Эльфийский закон гласит, что все договоры устанавливает Талас-Энтиа!

— Мы собирались представить договор сенату. Клянусь тебе…

— Клятва сильванести? — презрительно рассмеялся Рашас.

— Прости, моя королева, мое непослушание, — тихо проговорил Самар и подтолкнул ее прямо в руки Гила.

Подняв меч, воин-сильванести прыгнул на Рашаса.

Квалинести вступили с ним в схватку. Рашас отступил в безопасное место.

Гил загородил собой Эльхану, которая в ужасе смотрела на это, бессильная прекратить безумие.

Самар был один, охранников четверо. Он храбро сражался, но квалинести удалось окружить и обезоружить его. Но, даже безоружный, Самар продолжал сражаться. Охранники били его кулаками и рукоятями своих мечей до тех пор, пока он, бесчувственный, не упал на пол.

Впервые в жизни Гил увидел кровь, пролитую при насилии. Это зрелище, да и его собственная беспомощность вызывали у него тошноту и отвращение.

Эльхана опустилась на колени перед упавшим Самаром.

— Он сильно ранен. — Эльхана взглянула на одного из квалинести. — Отнесите его в лазарет. Охранник повернулся к Рашасу:

— Какова твоя воля, сенатор?

Эльхана побледнела и закусила губу.

Рашас уже взял себя в руки:

— Отнесите его в лазарет. Когда там с ним разберутся, бросьте его в тюрьму. Пусть жизнью заплатит за свою измену. Один охранник вернется со мной в сенат, я должен сообщить о случившемся. Остальным провести Эльхану Звездный Ветер в ее комнату. Нет, не тебя, принц Гилтас. Я хочу поговорить с тобой.

Гил непокорно мотнул головой.

Эльхана подошла к нему, положила ладонь на его руку.

— Ты принц Квалинести, — серьезно и настойчиво сказала она Гилу, — и сын Таниса Полуэльфа. И у тебя достаточно мужества для этого.

Гил не совсем понял, но ему показалось, что своим отказом слушать Рашаса он может навлечь на неееще большие неприятности.

— С тобой все в порядке, королева Эльхана? — спросил Гил, делая ударение на этом слове.

Она улыбнулась ему. Затем с достоинством удалилась в сопровождении охранников.

Когда она скрылась из виду, Рашас повернулся к Гилу.

— Я очень сожалею, что вышел такой неприятный инцидент, мой принц. И ответственность за это я беру на себя. Не должен был я оставлять тебя наедине с этой хитрой женщиной. Я должен был предвидеть, что она и тебя привлечет к своему предательскому замыслу. Но теперь ты, мой принц, в безопасности. — Рашас становился все спокойнее и спокойнее. — Я отведу тебе другие покои для ночного отдыха.

Гил знал, что бы его отец сделал в подобной ситуации. Танис бы сглотнул, а потом ударил Рашаса посильнее.

Но, если ударить Рашаса, это ничего не решит, только ухудшит положение. Гил знал, что бы сделала его мать.

Вздохнув, Гил придал своему лицу спокойное и хладнокровное выражение, которое не выдавало его мыслей, — такое выражение лица он не раз видел у матери.

— Спасибо за заботу, сенатор.

Рашас кивнул, потом продолжал льстиво:

— Члены Талас-Энтии очень хотят встретиться с тобой, принц Гилтас.

Они просили меня привести тебя на сегодняшнее собрание, именно поэтому я вернулся раньше. Меня послали за тобой, чтобы привести в палату сената. Ты не находишь, что это произошло как нельзя более кстати? Да, боги не оставили меня.

«По крайней мере, один бог, — мрачно подумал Гил. — Или, лучше сказать, богиня».

— Но ты неважно выглядишь. — Рашас так и светился доброжелательной заботой. — И неудивительно. Тебе угрожала серьезная опасность со стороны этой страшной женщины. — Он понизил голос. — Говорят, что она ведьма.

Нет, нет. Не надо ничего объяснять, мой принц. Я передам твои извинения сенату.

— Да, пожалуйста, сенатор, — ответил Гил. Он тоже умеет играть в эту игру. Хорошо бы только разобраться в правилах.

Рашас поклонился:

— Спи спокойно, принц Гилтас. Завтра у тебя непростой день. Не каждый день человек становится королем.

Сенатор жестом подозвал одного из своих слуг.

— Проводи его высочество в новую комнату, подальше от ведьмы. И присмотри, чтобы его не беспокоили.

Глава 11

Всю ночь Гил пролежал в постели с открытыми глазами, строя планы на завтрашний день. Когда его отвели в новую комнату, он подумал, что зря они с Эльханой попусту волновались. Теперь Гил знал, что делать. Все оказалось крайне просто. Жаль, что он никак не может дать знать Эльхане, что ей нечего бояться.

Несколько раз Гил отрепетировал в уме, что он скажет Рашасу. Тревога улеглась, и молодой человек заснул.

Его разбудил стук в дверь. Гил сел на кровати и посмотрел в окно. Все еще было темно.

Охранник-каганести открыл дверь и пропустил трех служанок. Одна из них несла большую чашу ароматной розовой воды, в которой плавали яркие оранжевые цветки. У другой в руках была лампа и поднос с едой. Третья очень осторожно несла желтые одежды, ниспадавшие с ее рук.

Девушка-каганести с подносом в руках была очень молода, не старше Гила. И к тому же необычайно красива. В отличие от старших эльфов, ее кожа не была раскрашена: может быть, это было делом вкуса, а может, древний обычай устарел у молодых. Как у всех каганести, у девушки была смуглая загорелая кожа, а волосы отливали золотом. Огромные карие глаза отражали свет лампы. Девушка робко улыбнулась Гилу, когда ставила поднос на столик рядом с кроватью.

Не подумав, Гил ответил ей улыбкой и потом ужасно засмущался, когда две старшие женщины рассмеялись и сказали что-то на своем языке. Молодая девушка залилась румянцем и поспешно отскочила от постели Гила.

— Ешь. Умывайся. Одевайся, — сказала одна из старших женщин, приукрашивая свой скверный квалинести бурной жестикуляцией. — Хозяин будет скоро с тобой. До восхода солнца.

— Я хочу повидаться с королевой Эльханой, — твердо сказал Гил, пытаясь говорить с достоинством. Он был как в ловушке на этой кровати, окруженной женщинами.

Эльфийка скосила глаза на охранника, стоящего у дверей. Тот нахмурился, отрывисто рявкнул какую-то команду, и три служанки поспешили выйти из комнаты.

— Я хочу… — громко начал Гил, но охранник буркнул что-то себе под нос и закрыл двери.

Гил глубоко вздохнул. Скоро он предстанет перед Рашасом. Во время утреннего туалета Гил снова и снова повторял свою речь, предназначавшуюся Рашасу. Едва взглянув на желтую тунику — церемониальную одежду Беседующего-с-Солнцами, Гил натянул ту одежду, в которой он путешествовал, носил в Квалинести и собирался носить дома.

Дом! От этой мысли у Гила на глазах появились слезы. Как бы ему хотелось вернуться туда опять! Его взгляд упал на поднос с пищей, и Гил вспомнил милую девушку, которая принесла этот поднос, вспомнил ее глаза, ее улыбку.

Что ж, может, он пробудет вдали от дома недолго. А потом вернется туда, когда все это кончится, когда Эльхана и Портиос опять станут полноправными правителями. А в следующий раз Гил придет сюда уже с родителями.

Он попробовал съесть завтрак, но кусок не лез в горло. Тогда Гил сел на кровать и стал с нетерпением ожидать прихода Рашаса.

На оконной раме сверкнул розоватый отблеск. Тут же Гил услышал шаги, и сенатор Рашас вошел в комнату. Он вошел без стука, и было видно, что он торопится. Взгляд Рашаса упал сперва на тунику Беседующего, лежащую на кровати Гила, потом перешел на самого юношу.

Гил встал почтительно, но не смиренно.

— Что такое? — удивленно воскликнул Рашас. — Разве служанки не сказали тебе?.. Черт возьми, эти варвары никогда ничего не могут сделать как следует. Тебе надо облачиться в одежду Беседующего, принц Гилтас.

Наверное, ты не правильно понял…

— Я все правильно понял, сенатор, — произнес Гил.

Его руки были как лед. Во рту пересохло, и Гил боялся, что голос может сорваться, а это испортит его тщательно подготовленную речь. Но теперь этому не поможешь. Надо продолжать и постараться сделать все как можно лучше. Надо попытаться исправить те глупости, которые он натворил.

— Я не собираюсь становиться Беседующим, сенатор. Я отказываюсь давать обет;.

Гил остановился, ожидая, что Рашас начнет спорить, смеяться над ним, увещевать или умолять его.

Но Рашас молчал. С непроницаемым лицом он скрестил на груди руки и ожидал, что еще скажет Гил.

Юноша облизал сухие губы:

— Наверное, сенатор, ты думаешь, что раз я вырос не в Квалинести, значит, я не знаю наследия моего народа, его преданий. Но это не так. Мне все известно о церемонии коронации Беседующего-с-Солнцами. Мать все мне объяснила. И я знаю, что для этого необходимо кое-что. Беседующий дает обет по своей собственной воле.

Гил сделал ударение на последних словах. Речь вышла попроще, чем он хотел вначале. И Гил был настолько поглощен ею, что не смог понять, что реакция Рашаса — или отсутствие видимой реакции — предвещает неприятности.

— Я не дам обет, — заключил Гил. — И не стану Беседующим. Я не заслужил такой чести.

— В этом ты чертовски прав, — неожиданно сказал Рашас. Его голос был мягким, но в нем клокотала сдерживаемая ярость. — Ты всего лишь высокомерный маленький кровосмешенец. Твой отец — выродок. Он никогда не узнает имени человека, который зачал его в чреве матери проститутки. Надо было изгнать его за этот позор. Я говорил, что так и надо сделать, но Солостаран был мягкосердечным дряхлым идиотом. А взять твою собственную мать! Разве порядочная эльфийка надевает доспехи и едет сражаться, как мужчина? Не сомневаюсь, ей очень нравилось быть окруженной день и ночь столькими солдатами! Да она не что иное, как солдатская потаскушка. Только полуэльф мог взять ее в жены после того, как она со столькими куролесила!

С такой достойной родословной позволить тебе дышать воздухом Квалинести — значит оказать тебе незаслуженную честь, принц Гилтас! Рашас усмехнулся, когда произносил имя Гила. — И у тебя, о боги, хватает дерзости отказываться — отказываться! — становиться Беседующим! Да ты должен стоять передо мной на коленях и плакать от счастья, что я вытащу тебя из грязи и облагодетельствую!

Пораженный в самое сердце, Гил в ужасе смотрел на сенатора. Его начало трясти, желудок сжимали спазмы; Гиду физически стало плохо от услышанного. Как стало сознание сенатора таким извращенным? Как можно думать такое, не то что говорить? Гил пытался ответить, но ярость душила его, сжимала горло.

Рашас мрачно смотрел на него.

— Ты еще больший тугодум, чем я думал, но это неудивительно. Да, ты достойный сын своего отца!

Гил перестал дрожать. Он стоял прямо, до боли сжав за спиной руки. Но ему удалось улыбнуться:

— Спасибо за комплимент, господин. Рашас нахмурился, обдумывая что-то.

— Наверное, мне придется принять крайние меры. Учти, молодой человек. Что бы ни случилось, в этом виноват только ты. Охрана!

Рашас сгреб тунику Беседующего одной рукой, другой впился костистыми пальцами в плечо Гила и толкнул его к двери. Охранник-каганести больно схватил Гила. Он попытался вырваться. Рашас сказал Диковатому эльфу что-то на каганести. Охранник усилил захват.

— Он сломает тебе руку, если таков будет мой приказ, — холодно процедил сенатор. — Пойдем, принц, пойдем. — Опять последовала насмешливая улыбка. — Не надо попусту тратить мое время.

Рашас первым вышел из комнаты Гила и пошел вверх по лестнице в ту часть дома, где томилась Эльхана Звездный Ветер. До этого Гил был слишком взбешен, чтобы думать. Но теперь ярость уступала место страху.

Да сенатор Рашас просто безумен!

"Нет, это не так, — подумал Гил, чувствуя, как накатывается страх.

— Если бы он был сумасшедшим, никто бы не слушал его, никто бы не шел за ним. Но он на полном серьезе верит в те ужасные вещи, которые говорил про моих родителей. И верит, что Эльхана — ведьма. А вчера вечером он сказал, что из-за этого договора эльфы станут рабами людей, в это он тоже верит. В его голове все перемешалось, и добро стало злом, а зло — добром!

Как возможно такое? Я не понимаю… Что же я могу предпринять, чтобы остановить это?"

Они дошли до покоев Эльханы. По приказу Рашаса охранники-каганести открыли дверь, в которую он тотчас прошествовал. Каганести втолкнули туда и Гила.

Отлетев от диковатого эльфа, Гил попытался восстановить собственное достоинство и непокорно посмотрел на Рашаса.

Эльхана встретила Рашаса холодным презрением.

— Почему же ты пришел сюда, сенатор? Разве ты не хочешь присутствовать на коронации?

— Этот молодой человек слишком упрям, леди Эльхана. — Рашас был хладнокровен. — Он отказывается давать обет. Я подумал, может быть, ты убедишь его в том, что он поступает в ущерб своим и твоим интересам.

Эльхана наградила Гила теплой и одобрительной улыбкой, и эта улыбка успокоила его страх, наполнила юношу новой силой и новой надеждой.

— Довольно своенравно. Думаю, для своих лет он необычайно мудрый и мужественный. Несомненно, ты недооценил его, Рашас. Я и не мечтала услышать о таком.

— Надеюсь, ты пересмотришь свою точку зрения, леди Эльхана, — льстиво пропел Рашас. — Так же, как и молодой человек.

Рашас сказал несколько слов на языке каганести. Один из диковатых эльфов прислонил свое копье к стене и достал лук, который был у него за спиной. Рашас указал на Эльхану. Диковатый эльф кивнул, достал из колчана стрелу и положил ее на тетиву.

Эльхана побледнела, но не от страха. Ее взгляд, обращенный на Рашаса, был полон жалости.

— Тебя обольстила Тьма, Рашас. Остановись, или она погубит тебя!

Ее слова развеселили сенатора.

— Альянс с Темной Королевой — не для меня, и ты, ее слуга, должна знать это. Я делаю все, что в моих силах, чтобы не допустить тени ее зла до моего народа. На мне священный свет Паладайна!

— Нет, Рашас, — тихо сказала Эльхана. — Свет Паладайна светит, но не ослепляет.

Рашас смерил ее жестоким и презрительным взглядом и отвернулся.

Сенатор посмотрел на Гила, который только-только начал понимать, что происходит.

— Ты не можешь сделать… такое! — воскликнул юноша. Не веря своим глазам, он в ужасе смотрел на Рашаса. — Ты не можешь…

Сенатор протянул ему желтые одежды Беседующего:

— Пора облачаться для церемонии, принц.

Глава 12

Последний раз Танис был в Башне Солнца в дни Тьмы перед Войной Копья.

Драконы Зла вернулись на Кринн. Новый и страшный враг — дракониды — соединились вместе с другими слугами Темной Королевы, чтобы сформировать огромные армии под предводительством Повелителя Драконов. Тогда победа над таким врагом казалась чем-то абсолютно нереальным. И в этой Башне все эльфы Квалинести собрались, быть может, в последний раз, чтобы обсудить план отступления из своих любимых земель.

В ту темную ночь непоколебимо светились крошечные огоньки надежды: надеждой стал голубой хрустальный посох в руках мудрой и сильной женщины; надеждой явился веселый кендер, решивший помочь «своими маленькими силами»; надеждой был рыцарь, чье мужество — словно яркий маяк для охваченных ужасом перед страшными крыльями Темной Королевы.

Золотая Луна, Тассельхоф, Стурм — они и другие друзья собрались вместе с Танисом в этой Башне, в этой комнате. И сейчас Прлуэльф ощущал их присутствие рядом с собой. Скользя взглядом по обстановке палаты Беседующего-с-Солнцами, он приободрился. Все будет хорошо. Он залюбовался куполом из сверкающей мозаики: сверху на него с одной стороны смотрели голубое небо и солнце, с другой — серебристая и красная луны, звезды.

— Помогите, боги, — тихо молился Танис. — Я заберу тебя домой, сынок, и мы все начнем сначала. На этот раз все будет лучше. Обещаю.

Даламар стоял рядом с Танисом и тоже смотрел вверх.

— Интересно, знают ли они, что на их потолке сейчас видна черная луна? — усмехнулся темный эльф.

Такие в ужасе вгляделся в купол. Потом покачал головой:

— Это лишь выпало несколько кусочков мозаики. Только и всего.

Даламар косо посмотрел на Таниса. Темный эльф улыбался.

Танису стало неуютно, он оторвал взгляд от купола.

В лучах рассвета белые мраморные стены Башни светились красным огнем В огромной круглой комнате не было ничего, кроме кафедры, находящейся прямо под куполом. Эльфы еще не собрались, они подождут, пока солнце целиком поднимется над горизонтом. Танис и Даламар прибыли рано, путешествуя магическими коридорами — недолгий, но страшный путь, который запутал и сбил Таниса с толку.

Перед тем как покинуть Башню Высшего Волшебства, Даламар дал Танису кольцо, сработанное из кристально-чистого кварца.

— Надень его, друг, и никто тебя не увидит, — сказал он.

— Ты имеешь в виду, что я стану невидимкой? — спросил Танис, недоверчиво рассматривая кольцо и не трогая его.

Даламар надел кольцо Танису на указательный палец.

— Я имею в виду, что никто тебя не увидит, — повторил темный эльф.

— Кроме меня.

Танис не понял, а потом решил, что он и не хочет понимать. Неловко обращаясь со своей собственной рукой, не смея дотронуться до кольца из страха нарушить заклинание, Танис нетерпеливо ждал начала церемонии. Чем раньше начнется, тем раньше кончится, и они с Гилом будут дома, в безопасности.

Через маленькие окна лился яркий солнечный свет, отражаясь в настенных зеркалах. В Башне начали собираться Главы Семей. Несколько эльфов подошли почти вплотную к Танису и встали прямо перед ним. Танис ждал, что его заметят, но хотя эльфы проходили совсем близко от него, никто его не заметил. Расслабившись, Полуэльф взглянул на Даламара. Танис видел его, и темный эльф видел Таниса, но никто из собравшихся их не видел: магия действовала.

Танис рассматривал сходившийся народ. К нему наклонился Даламар и тихо спросил:

— Здесь ли твой сын?

Танис покачал головой. Он старался внушить себе, что все хорошо, что еще слишком рано и Гил, вероятно, войдет вместе с Талас-Энтией.

— Вспомни наш план, — неизвестно зачем сказал Даламар, ведь Танис и так думал только об этом плане во время долгой бессонной ночи. — Чтобы перенести его с помощью магии, я должен установить с ним физический контакт. Это значит, что мы должны стать видимыми. Он будет встревожен и может попытаться вырваться. И ты должен успокоить его. Действовать надо быстро. Если нас заметят эльфийские Белые Мантии…

— Не волнуйся, — нетерпеливо бросил Танис, — я знаю, что делать.

Круглая комната быстро заполнялась народом. Воздух был пропитан возбуждением и волнением. Слухи распространяются быстрее сорняков. Танис несколько раз слышал, что говорят о Портиосе — скорее со скорбью, чем со злостью. Но каждый раз, когда разговоры заходили об Эльхане, ее имя было сопряжено с проклятиями. Оказалось, что Портиос стал жертвой обольстительной эльфийки-сильванести. Старшие эльфы, стоявшие рядом с Танисом, несколько раз произнесли слово «ведьма».

Танис беспокойно шевельнулся: держать себя в руках оказалось очень сложно. Он бы все отдал за то, чтобы стукнуть эти головы и вбить хоть чуть-чуть разума в этих ограниченных старых дураков.

— Полегче, дружище, — шепотом предупредил его Даламар, положив руку на плечо Полуэльфу. — Не надо обнаруживать нас.

Танис сжал зубы и постарался успокоиться. С другой стороны послышался ропот. Несколько молодых эльфов, ставших Главами Семей после безвременной кончины родителей, громко возражали старшим.

— Ветер перемен несет новые идеи, новые мысли. Мы, эльфы, должны открыть окна, проветрить наши дома, освободиться от избитых истин и застойных взглядов, — говорила молодая эльфийка.

Танис мысленно аплодировал этим молодым эльфам. Но, к сожалению, их было так немного, что их голоса тонули в возмущенных возгласах старших.

Зазвучал серебряный колокол. Над собранием повисла тишина. Входили члены Талас-Энтии. Эльфы уважительно расступались перед сенаторами.

Облаченные в парадные мантии, они встали вокруг кафедры.

Танис взглядом искал Гила, но не нашел его.

Маг в белой мантии, член Талас-Энтии, вскинула голову. Подняв брови, она настороженно осмотрелась.

Даламар выругался и дернул Таниса за рукав:

— Остерегайся этой чародейки, дружище. Она чувствует, что что-то не так.

— Она видит тебя? Нас? — встревожился Танис.

— Нет, пока что нет. Но для нее я как дурной запашок, — усмехнулся Даламар, — впрочем, как и она для меня.

Белая Мантия все еще изучала собравшихся, когда серебряный колокол ударил четыре раза. Все эльфы вытягивали шеи, маленькие вставали на носочки, стараясь выглянуть из-за плеч и голов своих более высоких собратьев. Все глаза остановились на маленькой нише, примыкающей к центральной палате, и Танис внезапно вспомнил эту нишу. В той комнате Танис с друзьями ждали своего часа предстать перед старым Солостараном, Беседующим-с-Солнцами, отцом Лораны, чьим приемным сыном был сам Танис.

Сердце Таниса болезненно сжалось: он знал, что в той нише сейчас его сын.

Гилтас вошел в зал.

Танис забыл страх.

Больше не было маленького мальчика, который убежал из дома. Танис видел молодого человека с серьезным и торжественным лицом, и этот молодой человек стоял гордо выпрямившись, с чувством собственного достоинства, облаченный в желтые мерцающие одежды Беседующего.

Эльфы перешептывались между собой. Они были, очевидно, поражены.

И Танис был поражен. Все в его сыне говорило, что он — король.

Гилтас вступил в луч солнечного света. Любящий отцовский взгляд уловил едва заметную дрожь крепко сжатых челюстей молодого человека, бледность его лица, преднамеренно ничего не выражающего. Рашас и чародейка в белой мантии одновременно двинулись, чтобы встать с обеих сторон от Гила.

— Это Гилтас. Давай начнем. — Положив ладонь на рукоять меча, Танис двинулся вперед. Даламар поймал его за одежду и оттащил назад.

— Что еще? — зло обернулся Танис и увидел выражение лица темного эльфа. — Что не так?

— На нем солнечный медальон, — сказал Даламар.

— Что? Где? Я не вижу его.

— Он спрятан под одеждой.

— И что из этого? — Танис не понимал, в чем дело.

— Это святой медальон, освященный Паладайном. Сила медальона защищает его от таких, как я. Я не смею прикоснуться к нему.

Темный эльф подвинулся поближе к Танису и зашептал ему на ухо:

— Не нравится мне это, друг. Почему у Гилтаса оказался солнечный медальон? Его может носить только Беседующий-с-Солнцами. Портиос никогда бы не отдал медальон добровольно, и никто не может забрать его силой из-за магических свойств. Здесь что-то не то, что-то зловещее.

— Тем более надо забрать Гила отсюда! Что теперь будем делать?

— Твой сын должен снять медальон. Такие. И он должен сделать это по собственной воле.

— Я присмотрю за этим, — бросил Танис и опять пошел вперед.

— Нет, подожди! — предостерег его Даламар. — Терпение, дружище, терпение. Сейчас еще не время — только не сейчас, когда проклятая Белая Мантия стоит рядом с ним. Посмотрим, что будет дальше. Нужный момент еще не пришел. Ну а когда он наступит, ты должен быть наготове.

Полуэльф медленно разжал руку, впившуюся в рукоять меча. Таков был инстинкт Таниса — действовать, а не выжидать. Но Даламар был прав. Время действовать еще не пришло. Танис беспрестанно переступал с одной ноги на другую и повторял себе, что надо быть терпеливым.

Гилтас остановился у кафедры. Он был немного ниже окружающих его эльфов и, вероятно, никогда не достигнет нормального для эльфов роста — из-за доли человеческой крови, текущей в жилах. На какое-то мгновение он выглядел коротышкой — совсем не по-королевски.

Рашас подтолкнул Гила вперед, положив ему руку на плечо.

Гил повернулся и смерил его холодным взглядом.

Улыбаясь плотно сжатыми губами, Рашас убрал руку.

Повернувшись спиной к Рашасу, Гил медленно взошел на кафедру.

Остановившись там, Гил обвел зал быстрым, ищущим и полным надежды взглядом.

— Он ищет меня, — сказал Танис. Его рука потянулась к кольцу. — Он знает, что я приду за ним. Если бы он увидел меня…

— Нет, он может невольно выдать нас, — покачал головой темный эльф.

Танис беспомощно наблюдал, как в глазах сына тает надежда.

Голова Гила склонилась, плечи опустились. Но потом он глубоко вздохнул и поднял голову, со стоическим спокойствием устремив невидящий взор в толпу.

Рашас поспешно управлялся с ритуалом, опуская церемониальные украшения, которые так любят эльфы.

— Ситуация крайне серьезная. Прошлой ночью часовые Квалинести поймали лазутчика, шпиона Сильванести!

Старшие эльфы были шокированы и разгневаны, молодые же обменивались взглядами и качали головами.

— Шпиона схватили и будут судить. Кто знает, один ли он? Может, он предвестник вражеской армии! Так что, — Рашас говорил очень громко, почти кричал, — в интересах безопасности нашего народа сенат решил следовать единственно возможному для нас выходу из сложившейся ситуации. По решению Талас-Энтии настоящий Беседующий-с-Солнцами, Портиос из Семьи Солостарана, за преступления против своего народа лишается этого титула. В дальнейшем он будет изгнан и из наших земель, и из всех тех, где живут добродетельные.

— Мы будем оспаривать это постановление! — громко произнес чей-то голос.

Шокированные старшие эльфы завертели головами, стараясь понять, кто осмелился произнести такое. Молодые эльфы стояли все вместе, их лица выражали открытое неповиновение:

— Главы Семей говорят «нет», — продолжал молодой эльф, его голос перекрывал Призывы сохранять тишину. — И мы оспариваем постановление Талас-Энтии.

— Подобные дела не для Глав Семей, — ледяным тоном сказал Рашас. — По закону Беседующий устанавливает, будет изгнан, эльф или нет. Если же сам Беседующий совершает тяжкое преступление, то на страже закона стоит Талас-Энтия.

— А кто решил, что Портиос совершил преступление? — продолжал все тот же эльф.

— Талас-Энтия, — последовал ответ Рашаса.

— Очень удобно! — усмехнулся эльф.

— Поставить вопрос на рассмотрение Глав Семей! Мы предлагаем голосование! — поддержали его другие молодые эльфы.

— Мы хотим выслушать Портиоса, — заявила молодая эльфийка. — Он имеет право защищаться.

— Ему предложили это, — спокойно ответил Рашас. — Мы послали за ним в Сильванести. Наш посланник передал Беседующему, что он обвиняется в измене и должен немедленно вернуться и дать ответ. Как вы видите, Портиос не приехал. Он остался в Сильванести. Он презирает не только суд, но и собственный народ.

— Умно, очень умно, — пробормотал Даламар. — Конечно, Рашас не станет говорить, что Портиос сидит в тюремном подвале в Сильванести.

В мрачном безмолвии Танис наблюдал за происходящим. Страх за сына все возрастал. Да, Рашас ни перед чем не остановится. Даламар прав, сенатор попал в сети Темной Госпожи.

— А вот и очевидное доказательство презрения Портиоса к своему народу. Покажи, принц Гилтас.

Гилтас поднял голову. Казалось, он колебался. Последовало тихое указание Рашаса. Гилтас посмотрел на сенатора, и в этом взгляде читались ненависть и отвращение. Потом он достал из складок желтого одеяния сверкающий золотой медальон в форме солнца.

Как порыв ветра, по залу пронесся злобный ропот.

Солнечный медальон был древней, святой реликвией, которая испокон веков передавалась от одного Беседующего к его преемнику. Танис не совсем понимал, в чем заключалась сила медальона: потомки Сильванести тщательно хранили этот секрет.

Что Даламар знал о медальоне? И откуда? Впрочем, не так уж и важно.

Темный эльф прав: Портиос никогда бы не отдал святыню добровольно.

Белая Мантия что-то шепнула на ухо Рашасу. Даламар напрягся, но чародейка просто давала совет, а не остерегала.

— Все было сделано в соответствии с законом, — сказал Рашас. — Но, если кое-кто из молодых и неопытных членов требует голосования, мы пойдем навстречу.

Началось голосование. Портиос проиграл большинством голосов. Эльфы решили, что Портиос отказался от своего народа. Только молодые эльфы лояльно восприняли отсутствие Беседующего.

Рашас безжалостно продолжал:

— Оставшись без Беседующего, мы обратились к другому потомку прославленного рода Сильванести. С удовольствием и гордостью представляю вам Гилтаса, сына Лоранталасы, дочери Солостарана, и следующего Беседующего-с-Солнцами.

Побуждаемый тычком Рашаса, Гилтас вежливо поклонился собравшимся. Он был бледен как смерть.

— Талас-Энтиа тщательно проверила родословную принца Гилтаса и сочла ее полностью удовлетворительной.

— Что делать с тем фактом, что его отец получеловек? — предпринял последнюю попытку молодой эльф.

Рашас доброжелательно улыбнулся:

— Конечно же, в такие просвещенные времена подобный факт не может помешать принцу. Разве вы не согласны?

Эльф нахмурился, не зная, что и сказать. Молодые эльфы попались в собственную сеть. Если они станут протестовать против отца Гилтаса, то окажутся такими же фанатичными и непрогрессивными, как и взрослые. Молодые Главы Семей обменялись взглядами. Затем по единодушному соглашению развернулись и покинули собрание.

По залу, как раскат грома, прокатился встревоженный ропот. Эльфам это не понравилось. Оказалось, у кого-то есть свое мнение. Рашас что-то говорил Белой Мантии, за его словами последовал жест. Очевидно, он посылал чародейку за мятежными Главами Семей. Казалось, эльфийка не желает это делать, и Рашас нахмурился. Он опять махнул рукой, на этот раз приказывая ей.

Белая Мантия покачала головой и поспешно покинула зал.

— Благодарю тебя, Такхизис! — выдохнул Даламар.

Танис вознес схожую молитву Паладайну. Они вдвоем скользнули вперед, осторожно пробираясь через толпу возмущенных эльфов.

— Смотри не задень кого-нибудь! — предостерег Даламар. — Мы не духи, хотя и невидимы!

Собравшиеся на коронацию эльфы беспокойно переговаривались между собой.

Рашас сознавал, что положение стремительно ухудшается. Надо было быстрее заканчивать с этим. Он попросил тишины. Эльфы постепенно угомонились и устремили взгляды на сенатора.

— Гилтас должен дать обет, — сказал сенатор, обводя взглядом собравшихся.

На этот раз никто не высказался против. Танис с Даламаром были почти у самой кафедры. Гил так впился в нее пальцами, что побелели костяшки; он будто искал у нее поддержки. Казалось, ему безразлично, что сейчас происходит. Танис подобрался поближе и сжал пальцами волшебное кольцо.

Рашас повернулся лицом к Гилтасу.

— Согласен ли ты, Гилтас из Дома Солостарана, по своей собственной воле дать Обет Солнцу и Звездам? Согласен ли служить как Беседующий своему народу до скончания дней твоих?

Лицо Гила не выражало ничего, взгляд потухших глаз был безжизненным.

Облизав сухие губы, он собрался ответить…

— Нет, сын! Остановись!

Гил изумленно смотрел на отца, выросшего перед ним из ничего.

Танис сжал руку сына.

— Сними солнечный медальон! — сказал он. — Быстрее!

Слева от Гила появился Даламар. Юноша ошеломленно переводил взгляд с отца на темного эльфа. У него вырвался возглас удивления, рука судорожно сжала медальон.

Стоящий рядом с Гилом Рашас что-то тихо ему сказал.

Танис не стал обращать внимания на сенатора. С ним он разберется позже.

— Гил, снимай медальон, — спокойно и терпеливо повторил Танис. — Не волнуйся, ты в безопасности. Я пришел, чтобы забрать тебя домой.

Слова отца побудили Гила действовать, но не такого действия ожидал от сына Танис.

Гил высвободил свою руку. Его лицо было смертельно бледным, но голос не дрожал.

— Ты ошибаешься, отец. — Гил взглянул на Рашаса. — Я уже дома.

Рашас громко вызвал стражу. Заслышав суматоху, в зал вбежала чародейка.

— Быстрее, дружище! — тихо позвал Таниса темный эльф. — Если, конечно, ты не хочешь увидеть магическое сражение, которое разрушит эту Башню до основания.

— Послушай, Гил, — сердито начал Танис.

— Нет, отец, это ты послушай меня. — Гил был хладнокровен. — Я знаю, что делаю.

— Но ты же дитя! — рассвирепел Танис. — Ты не ведаешь, что творишь…

Лицо Гила залила яркая краска румянца, как будто Танис ударил его.

Безмолвно он смотрел на отца, молча прося о вере и понимании. Медальон — святая реликвия эльфов — сиял на его груди, отражаясь в голубых глазах юноши.

Сколько раз в детстве Танис поднимал глаза на этот медальон, светящийся словно солнце и такой же недоступный!

— Да сними ты эту проклятую вещь! — Танис потянулся к медальону.

Как само солнце, вспыхнул яркий белый свет. Руку Таниса пронзила жгучая боль, ужасная боль, от которой могло разорваться сердце. Танис покачнулся и начал падать. Сильные руки подхватили его, не дав упасть, и сильный голос произнес нараспев странные слова.

* * *

Откуда-то издалека Танис слышал, как Гилтас сказал:

— Я дам обет. Я буду Беседующим-с-Солнцами. Танис попытался вырваться из держащих его рук, но комната темнела, темнота закружила его, и Полуэльф в отчаянии осознал, что угодил в магию Даламара.

Глава 13

В следующее мгновение Танис, ослепленный ярким солнечным светом, стоял на четвереньках на газоне. Он чувствовал себя больным: голова кружилась, рука странно выгнулась и онемела. Сев на корточки, Танис огляделся вокруг. Прямо перед ним стоял Даламар.

— Где мы находимся, в Бездне? — спросил Танис.

— Тс-с-с, тихо! — едва слышно приказал Даламар. — Мы у дома Рашаса. Скорее надевай кольцо, пока нас никто не заметил.

— Его дом? — Танис нащупал в кармане кольцо. Левой рукой он с трудом надел кольцо на палец правой, которая даже не почувствовала этого.

Правая рука хотя и двигалась, но была совершенно как чужая.

— Почему ты перенес нас сюда? — спросил Танис.

— Скоро ты поймешь почему. Не болтай и иди со мной.

Даламар быстро зашагал через газон. Танис поспешил за ним, стараясь не отставать.

— Перенеси меня опять в зал. Я пойду один!

Даламар только покачал головой:

— Как я уже сказал тебе, дружище, происходит что-то зловещее.

Когда они подошли к дому, темный эльф заколебался.

Загораживая телом дверь, стоял стражник — Диковатый эльф.

Даламар крикнул ему на языке каганести:

— Скорее сюда! Ты нужен мне!

Стражник подпрыгнул, огляделся по сторонам и вперил взгляд в осиновую рощицу в конце дома.

Даламар стоял почти у входа в дом, но с помощью магии его голос доносился из рощи.

— Поторопись, слизняк! — опять крикнул Даламар, добавляя излюбленное ругательство каганести.

Охранник покинул свой пост и побежал к осиновой роще.

— Это один из старых иллюзионистских фокусов Рейстлина. Я многому научился от своего шалафи, — сказал Даламар и молча скользнул в дом.

Озадаченный Танис последовал за темным эльфом, силясь понять, что же тот задумал.

У входа служанка-каганести сосредоточенно орудовала тряпкой над большим пятном на одном из элегантных ковров. Даламар жестом указал на это пятно, привлекая внимание Таниса. Ковер был испачкан совсем недавно. И тряпка в руках служанки, и вода в тазу были красными.

Кровь. Губы Таниса беззвучно шевельнулись, выговаривая это слово.

Даламар не ответил. Он стоял у подножия лестницы. Темный эльф начал подниматься по ней и махнул Танису, призывая следовать за ним. Служанка, не заметив их присутствия, продолжала трудиться над кровавым пятном.

Танис стиснул рукоять меча. Он не слишком-то хорошо сражался левой рукой, но у него будет преимущество неожиданности: ни один враг не увидит его приближения.

Даламар и Танис очень осторожно поднимались вверх по лестнице, предварительно проверяя каждую ступень, и только потом ставили на нее ногу. В доме царила гробовая тишина, ~я скрипнувшая лестница могла всполошить всех. Тем не менее ступеньки оказались прочными и нескрипучими.

— Сенатору Рашасу — самое лучшее, — пробормотал Танис и стал подниматься быстрее. Он понемногу понимал, зачем они пришли сюда.

Дойдя до последней ступеньки, Даламар предостерегающе поднял руку, и Танис остановился. Перед ними был просторный холл. В холле имелось три двери: одна — в дальнем конце, две другие — по бокам. И только дальняя дверь охранялась. Перед ней стояли два охранника-каганести, вооруженные копьями. Танис взглянул на Даламара.

— Тебе надо расправиться с левым, — сказал темный эльф, — а я беру на себя правого. Атакуй быстро и тихо. Возможно, в комнате тоже стоят охранники.

Сначала Танис решил пустить в дело меч, потом передумал. Встав прямо перед ни о чем не подозревающим каганести, Танис сжал кулак, быстро прицелился и что есть силы ударил его в челюсть. Диковатый эльф так никогда и не узнал, кто ударил его. Полуэльф подхватил падающее тело и бесшумно уложил на пол. Повернув голову направо, он увидел осыпанного волшебным песком второго охранника, заснувшего на полу.

Танис взялся за ручку двери. На его запястье сомкнулись пальцы Даламара.

— Если то, о чем я догадываюсь, правда, — шепнул темный эльф на ухо Танису, — то любая попытка открыть эту дверь может закончиться смертью.

Но не для нас, — добавил он, заметив удивление Таниса. — Мы пройдем коридорами магии.

Танис нахмурился и замотал головой. Путешествия этими тошнотворными коридорами доконали его. Даламар понимающе улыбнулся.

— Закрой глаза, — посоветовал темный эльф, — это помогает.

Крепко взяв Таниса за руку, Даламар быстро произнес несколько слов.

Не успел Танис закрыть глаза, как пальцы темного эльфа впились ему в запястье, побуждая открыть глаза. Танис моргнул от яркого света.

Они попали в большую, залитую солнечным светом комнату. У окна на кушетке сидела женщина. Ее запястья и щиколотки были связаны шелковым шнуром. Она сидела строго и прямо, по-королевски гордо, ее щеки пылали — но не от страха, от гнева. Ошеломленный Танис узнал ее — это была Эльхана Звездный Ветер.

Прямо напротив Эльханы стоял стражник-каганести, вооруженный луком и стрелами. Лук он держал наготове, на тетиве лежала стрела. Наконечник стрелы был нацелен прямо Эльхане в грудь.

— И они еще изгнали меня! — спокойно произнес Даламар.

У Таниса не было слов. Он едва ли мог связно думать, не то что говорить. Теперь он понял, как заставили Портиоса отдать солнечный медальон и как заставили Гила принять его. Ужас и оскорбление, оторопь и ярость, стыд за те ужасные слова, которые он сказал сыну, горячей волной накатились на Полуэльфа. Он онемел, как и его рука. Танис застыл, широко открыв глаза в немом изумлении.

Даламар дотронулся до плеча Полуэльфа, показывая на стоящего спиной к ним воина-каганести. Темный эльф сделал движение сжатым кулаком.

Танис понимающе кивнул, хотя и не совсем понимал, что Даламар задумал. При первом же звуке стражник выстрелит. И даже если им удастся убить каганести, мертвые пальцы отпустят стрелу и она может угодить в цель.

Эльхана сидела неподвижно, презрительно глядя в лицо смерти, которая, казалось, звала ее.

Даламар, не видимый для всех, кроме Таниса, пошел вперед и встал прямо перед каганести. Теперь стрела была нацелена прямо в грудь темного эльфа. Резким движением Даламар схватил лук и выдернул его из рук стражника. Танис, сжав оба кулака, ударил каганести прямо в затылок, и тот осел на пол.

Эльхана даже не двинулась, не произнесла ни звука. Она в замешательстве смотрела на упавшего стражника. Тому, кто не видел Таниса и Даламара, должно было показаться, что каганести боролся сам с собой и проиграл.

Танис снял кольцо. Даламар тоже появился перед Эльханой.

Эльхана недоверчиво смотрела на них обоих.

— Королева, с тобой все в порядке? — спросил Танис, подходя к ней.

— Танис Полуэльф? — Эльхана ошеломленно смотрела на него.

— Да, ваше величество. — Танис прикоснулся к ее руке, доказывая, что он не бестелесный дух, и начал развязывать ее путы. — С тобой все в порядке?

— Да, все нормально, — произнесла Эльхана. Она поспешно поднялась.

— Пойдем со мной, нельзя терять ни минуты. Мы должны остановить Рашаса…

Она замолчала, увидев выражение лица Таниса.

— Слишком поздно, ваше величество, — спокойно сказал Полуэльф. — Когда я уходил из Башни, Гилтас давал обет. А перед этим постановили, что вы с Портиосом будете изгнаны.

— Изгнаны, — повторила Эльхана.

Кровь отлила от ее щек, как будто жизнь оставляла ее. Ее взгляд бессознательно устремился на Даламара, который олицетворением ее грядущей судьбы стоял перед ней. Эльфийка содрогнулась и, отведя взгляд, закрыла лицо руками.

Губы Даламара скривились:

— Ты не имеешь права отворачиваться от меня, госпожа. Во всяком случае не сейчас.

Эльхана вздрогнула и затряслась, закрыла рукой рот и бессильно откинулась на кушетке.

— Даламар, — резко начал Танис.

— Да, Полуэльф, — тихо сказала Эльхана, — он прав.

Она подняла голову, и черные волосы в беспорядке разметались вокруг прекрасного лица. Эльхана протянула Даламару руку.

— Пожалуйста, прости меня, Даламар. Ты говоришь правду. Теперь я такая же, как и ты. Ты спас мне жизнь. Прими мои извинения и благодарность.

Рука Даламара не появилась из складок черной мантии. На его лице застыло холодное презрение, замороженное горькими воспоминаниями.

Эльхана не произнесла ни слова. Ее рука медленно опустилась. Даламар вздохнул, и этот вздох был похож на ветерок, шевелящий листья осин. Черная мантия шевельнулась, и пальцы Даламара легонько коснулись пальцев Эльханы, как будто боялись причинить им вред.

— Ты не права, Эльхана Звездный Ветер, — спокойно сказал он. — Они могут изгнать тебя из родной страны, назвать темным эльфом, но ты никогда не станешь такой, как я. Я нарушил закон. И я сделал это умышленно. И опять повторил бы это. Так что у них были все основания для того, чтобы изгнать меня.

Даламар умолк, но не выпускал пальцев Эльханы из своей руки, смотрел на нее внимательно, говорил честно:

— Я предвижу, впереди тебя ждут темные дни, королева. Если тебе или твоему ребенку когда-нибудь потребуются помощь или утешение и ты не побоишься обратиться ко мне, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.

Эльхана безмолвно смотрела на него. Потом улыбнулась бледными губами.

— Спасибо на добром слове. Я очень тебе признательна. И я не думаю, что побоюсь.

— Дават! Где ты? — послышался снизу гневный голос. — Почему ты не на посту? Эй, где вы все?

— Рашас, — сказал Танис. — Возможно, с ним его рабы-каганести.

Даламар кивнул.

— Я ожидал этого. Он должен был догадаться, что мы придем сюда. Мы сумеем постоять за себя, — хмуро сказал темный эльф, глядя на Таниса. — Будем сражаться с ними…

— Нет! Сражения не будет! — Эльхана схватила ладонь Таниса, лежащую на рукояти меча. — Если прольется кровь, мира никогда не будет!

Танис застыл в нерешительности, наполовину достав меч из ножен. Было слышно, как в нижней комнате Рашас отдавал приказания своим стражникам, рассылал их по всему дому.

— Больше я не королева и не имею права приказывать. Но тем не менее я прошу вас…

Танис был расстроен и зол. Он хотел сражаться и не нуждался в другом выходе.

— И ты просишь об этом после всего того, что они с тобой сделали? Ты просто кротко позволишь им изгнать тебя?

— Если альтернатива этому убийство моего народа, то да! — воскликнула Эльхана.

— Решай же, Танис! — сказал Даламар. Шаги слышались совсем близко.

— Слишком поздно, — проговорил Танис, убирая меч обратно в ножны.

— Ты знаешь это, Эльхана. Слишком поздно.

Она попыталась что-то сказать, но вместо слов с ее губ слетел вздох.

Ее рука соскользнула с руки Таниса.

— В таком случае, — сказал Даламар, — я убираюсь отсюда. Пойдешь со мной, Полуэльф?

Танис покачал головой.

Темный эльф хлопнул его по плечу:

— Прощай, королева Эльхана. Да помогут тебе боги. И не забудь то, что я тебе сказал.

Он почтительно склонился перед ней, произнес заклинание и исчез.

Эльхана задумчиво смотрела на то место, где только что стоял Даламар.

— Что происходит в этом мире? — пробормотала она. — Меня предали мои друзья… оказывают помощь враги…

— Время зла, — горько отозвался Танис. — Возвращается ночь.

На его глазах серебристая луна светила через грозовые тучи, светила долго и освещала тропу, а потом ушла, поглощенная тьмой.

Дверь распахнулась от сильного удара, и в комнату вбежали стражники-каганести. Двое схватили Таниса с двухсторон, третий отобрал у него меч, четвертый приставил к горлу нож. Двое других бросились было схватить Эльхану.

— Предатели! Вы посмеете коснуться меня? — воскликнула она. — Я ваша королева до тех пор, пока не пересеку границу эльфийского королевства!

Каганести были обескуражены ее гневной речью и неуверенно переглядывались.

— Оставьте ее, она не причинит никому вреда, — приказал Рашас. Он стоял в дверях. — Доведите ведьму до границы Абанасинии. Постановлением Талас-Энтии она изгоняется из нашего королевства.

Эльхана надменно прошла мимо Рашаса, не глядя на него, как будто его не существовало. Каганести шли следом за ней.

— Ты не можешь выслать ее в Абанасинию одну, беззащитную, — зло запротестовал Танис.

— Я и не собираюсь высылать ее одну, — улыбаясь ответил Рашас. — Ты, получеловек, пойдешь вместе с ней. — Он оглядел комнату, и его взгляд помрачнел. — Был ли этот человек один?

— Да, сенатор, — ответил один из каганести. — Должно быть, злой колдун сбежал.

Рашас перевел свой взгляд на Таниса.

— Ты устроил заговор вместе с преступным колдуном, известным под именем Даламар Темный, и пытался сорвать церемонию коронации законнорожденного Беседующего-с-Солнцами. Таким образом, ты, Танис Полуэльф, навечно изгоняешься из Квалинести. Таков закон. Будешь ли ты оспаривать его?

— Я могу с этим поспорить, — сказал Танис на Общем Языке, который стражники не понимали. Я могу сказать, что в этой комнате находится еще кто-то, кто состоит в заговоре с Даламаром Темным. Я могу сказать Талас-Энтии, что Гилтас дал обет по принуждению, а не по собственной воле.

Я могу сказать, что ты бросил Портиоса в тюрьму, а его жену держишь заложницей. Да, я могу все это рассказать. Но я не буду, да, сенатор?

— Да, получеловек, не будешь, — сказал Рашас тоже на языке людей.

Он как бы не произносил, а выплевывал слова, будто они оставляли неприятный привкус у него во рту. — Нашему новому Беседующему будет весьма прискорбно встретить здесь безвременную и трагическую смерть.

— Я хочу увидеть Гилтаса. — Танис перешел на эльфийский язык. — Черт возьми, он все-таки мой сын!

— Судя по имени, ты имеешь в виду нашего нового Беседующего-с-Солнцами, и позволь мне напомнить тебе, получеловек, что по эльфийскому закону у Беседующего нет ни отца, ни матери, ни других семейных связей. Его семья — это все эльфы. Все настоящие эльфы.

* * *

Танис шагнул к Рашасу. Перед сенатором мгновенно вырос высоченный Диковатый эльф и заслонил хозяина своей мощной грудью.

— Сейчас наш новый Беседующий проходит обряд посвящения, — холодно процедил Рашас. — В его жизни это важнейшее событие. Надеюсь, ты не хочешь омрачить его своим присутствием?

В Танисе шла борьба. Его сердце разрывалось от невыносимой мысли, что он останется без Гила и даже не сможет сказать сыну, что понял, как гордится им. Вместе с тем Танис знал, что Рашас прав. Присутствие отца-полукровки может только повредить Гилу, еще более усложнить его и без того нелегкую долю.

Танис печально опустил голову. Побежденный Полуэльф горько пожал плечами.

— Провести его до границы, — приказал Рашас.

Танис смиренно пошел по направлению к двери. Поравнявшись с Рашасом, Танис стремительно повернулся к нему, качнулся вперед, и его кулак с молниеносной скоростью вылетел вперед и, к счастью, попал в цель.

Сенатор отлетел назад, с треском разворотив декоративное дерево.

Стражник поднял меч.

— Оставь его, — бросил Рашас, потирая челюсть. Из уголка рта сенатора бежала струйка крови. — Нынче слуги зла сражаются с праведниками. И я не доставлю им удовольствия наслаждаться моим гневом.

Сенатор выплюнул выбитый зуб.

Танис, проведя рукой по ушибленным костяшкам кулака, шагнул за дверь.

Он хотел сделать это уже более двухсот лет.

Глава 14

Грифоны отказывались отвечать на призывы эльфов Квалинести, и это тоже доставило Танису злорадное удовольствие, хотя из-за этого и пришлось идти до границы пешком. Но граница была не так уж и далеко. По пути Танис предавался своим невеселым думам.

Мысли так и роились в его голове, и Танис не замечал ничего вокруг.

Он осознал, что находится на границе, только тогда, когда капитан-квалинести приказал своим людям остановиться.

— Вот твой меч, господин, — капитан вежливо подал Танису меч. — Эта тропа ведет в Гавань, в Соласвон — вон та. Если на развилке ты пойдешь налево, то…

— Я знаю эту тропу, — сказал Танис. Давным-давно, во время войны, он вместе с друзьями шел этой тропой в Квалинести.

Танис вложил в ножны меч.

— Советую тебе держаться подальше от Заморочного леса, — вежливо добавил капитан.

Удивленный Танис внимательно посмотрел на капитана. Одобряет ли он все происходящее? Или недоволен? Капитан был молод, но большинство солдат эльфийской армии были молоды. Что же солдаты думают обо всем этом? Будут ли поддерживать Талас-Энтию?.. В голове Таниса роилось все больше вопросов.

Он бы о стольком хотел спросить капитана, но никак не мог придумать, как же задать вопрос. К тому же их разговор был бы услышан другим солдатом, а своими вопросами Танис мог повредить капитану. Так что Танис ограничился тем, что промямлил какие-то неловкие слова благодарности.

Капитан серьезно отсалютовал ему и замер, ожидая, пока Танис пересечет невидимую линию, отделяющую эльфов от всего остального мира.

Танис прошел шесть шагов вниз по тропе, шесть самых долгих и трудных шагов в своей жизни. Шесть шагов, и он вышел за пределы Квалинести. Хотя ярко светило солнце, в глазах Полуэльфа стояли слезы и кромешная тьма. Он слышал, как капитан скомандовал своим солдатам идти назад, и солдаты тронулись в обратный путь.

Танис вытер глаза и нос, огляделся вокруг и вспомнил, что должен был встретить здесь Эльхану Звездный Ветер.

Но ее нигде не было видно.

— Эй! — гневно крикнул Танис, в два прыжка возвращаясь к границе.

— Где госпожа Эльхана?..

Из-за деревьев с тонким протяжным свистом вылетела стрела и упала у ног Таниса. Пролети она на волосок правее, в ноге Полуэльфа красовалось бы оперенное древко. Полуэльф всмотрелся в деревья, но не смог обнаружить эльфийских стрелков. Он знал, что следующая стрела пронзит его грудь.

— Капитан! — проревел Танис. — Так вот как эльфы держат слово? Мне обещали…

— Дружище, — окликнул его мягкий голос из-за плеча.

Сердце Таниса замерло. Он мгновенно обернулся и увидел Даламара, стоящего рядом.

— Я думал… Пора бы мне привыкнуть к твоим безумным появлениям, — сказал Танис.

Темный эльф улыбнулся:

— На самом деле я не пользовался магией. Я жду тебя у этой тропы уже целый час. Но ты так громко кричишь, что не слышишь, когда тебя зовут, — Даламар взглянул на ветви осин. — Пойдем-ка отсюда, а то из меня получается неплохая мишень. Не то чтобы их тщедушное оружие могло повредить мне, просто я ненавижу терять энергию.

— Я отвечу на твои вопросы, — добавил Даламар, заметив хмурый взгляд Таниса. — Нам многое надо обсудить.

Танис бросил в сторону эльфов прощальный мрачный взгляд и пошел вслед за Даламаром к огромным дубам на опушке Заморочного леса, ставшего скорее легендой" чем реальностью. В тени было прохладно. На поляне Даламар расстелил белую скатерть, на ней были и вино, и хлеб, и сыр. Танис спустился на землю, отпил вина, но пищу не тронул. Он не спускал глаз с тропы.

— Я предложил леди Эльхане подкрепиться перед дорогой, — сказал Даламар, следуя своей раздражающей привычке отвечать на мысли Таниса.

Темный эльф удобно устроился на подушечке, лежащей на траве.

— Так она ушла? — Танис вскочил на ноги. — Одна?

— Нет, дружище, не одна. Присядь, пожалуйста, а то мне приходится напрягать шею, чтобы смотреть на тебя. У леди есть защитник, который проведет ее до места назначения. Самара побили, и он потерял много крови, но от этого стал выносливее и сильнее.

Танис озадаченно смотрел на темного эльфа.

— Воину и магу из Сильванести принадлежала та кровь, которую мы видели на ковре в доме Рашаса, — объяснил Даламар. — Самар пытался помочь бежать Эльхане и твоему сыну. В Квалинести воина бросили в тюрьму, обвинив в шпионаже, и собирались казнить. Я его вытащил прямо из-под носа Белой Мантии, присланной сопровождать его. — Темный эльф отпил вина. — Очень приятно.

— Куда они пошли? — спросил Танис, вглядываясь в деревья у тропы, которая могла привести Эльхану только в тюрьму.

— В Сильванести, — ответил Даламар.

— Это же сумасшествие! — вскинулся Танис. — Неужели она не понимает…

— Все она понимает, дружище. И я думаю, мы будем сопровождать ее.

Именно поэтому я и ждал тебя здесь. Хорошенько подумай, перед тем как отказаться. Ведь Рашасу придется столкнуться с восстанием. Он знает, что кое-кто из его собственного народа может выступить против него. И он боится. А моя Темная Владычица очень любит тех, кто боится, Танис. Ее когти глубоко вонзаются в них, и она никогда не отпускает свою жертву.

— Что такое ты говоришь?

— Только это. Портиос — живая угроза Рашасу, ведь изгнание не остановит его.

— Но ему не позволят жить, ему уготована смерть.

— Точно. Быть может, мы уже опоздали, — небрежно бросил Даламар, пожимая плечами.

— Ты все время говоришь «мы», но сам-то ты не можешь идти в Сильванести. Даже с твоим могуществом тебе едва ли удастся справиться со всеми эльфами, владеющими магией. А они убьют тебя не раздумывая.

— Да, мой народ не ждет меня с распростертыми объятиями, — хитро улыбнулся Даламар. — Но он не может запретить мне войти в Сильванести.

Видишь ли, дружище, мне было даровано разрешение посетить этот край. В целях службы.

— Ты забываешь о Портиосе! — Танис внезапно разозлился на хладнокровие темного эльфа. — Что с этим будем делать?

Даламар косо посмотрел на Таниса.

— Славный вопрос. В этой игре мы пока что напарники, Танис. — Он опять пожал плечами. — Ну что, Танис Полуэльф? Я щелкну пальцами, и мы окажемся у тебя дома. Конечно, ты хочешь поговорить с женой. Расскажи Лоране, что произошло. Ей тоже надо пойти с нами. Может, ей удастся объяснить своему чопорному братцу, что к чему.

Домой… Танис вздохнул. Он очень хотел оказаться дома, спрятаться там от всего этого и… и что? Что дальше?

— Когда Эльхана придет в Сильванести, — медленно начал Танис, горько размышляя, — эльфы ее народа прознают об оскорблении, нанесенном их королеве народом Квалинести. За этим последует кровопролитие, и на этот раз Эльхана не сможет остановить его. Когда-то, очень-очень давно, эльфы сражались друг с другом. Ты говоришь о начале новой войны между родичами?

Даламар равнодушно пожал плечами:

— Ты отстал от времени, Танис. Война уже началась.

Танис знал, что так оно и есть, и он видел это так же отчетливо, как предвидел путь Гилтаса. Только теперь вместо Солинари, освещающей путь юноше, он видел его освещенным отблесками огня, обагренным кровью.

Начнется война… И он выступит против собственного сына.

Танис закрыл глаза. Перед ним было лицо Гила. Такого юного, столь отчаянно старающегося быть смелым, мудрым…

— Отец? Ты?

Какое-то время Танис думал, что этот голос звучит у него в голове, что его мысли о сыне воплотились в живой облик. Но слова повторились громче, с горькой радостью и тоской:

— Отец!

На тропе, как раз на границе Квалинести, стоял Гилтас. Чародейка в белой мантии ревниво таилась рядом с ним. Она была совсем не рада увидеть Таниса. Скорее всего она и не ожидала встретить его здесь. Рука чародейки твердо сжала руку Гила, желая увести юношу прочь.

Танис вскочил на ноги. Предостережением был шелест осиновых листьев.

— Танис! — окликнул его Даламар. — Осторожно!

Танис не обратил внимания на Даламара, проигнорировал чародейку, плюнул на эльфов, затаившихся в деревьях вместе со своими луками и меткими стрелами. Танис бросился к сыну.

Гилтас вырвался от чародейки, но она опять схватила его за руку, на этот раз крепче. Гнев залил лицо Гила, и он судорожно сглотнул. Танис видел, что Гил задохнулся от гнева, и узнавал в сыне себя. Гил что-то сказал тихим, умиротворяющим голосом.

Чародейка с недовольным видом убрала руку и отошла прочь. Танис переступил невидимую границу и сжал сына в объятиях.

— Отец, — прерывающимся от волнения голосом сказал Гилтас, — я думал, ты уже ушел. Я хотел поговорить с тобой, но они не пускали меня…

— Знаю, сын. Знаю. — Танис крепче прижал к себе сына. — Я все понимаю. — Танис положил руки на плечи Гила и прямо смотрел в лицо сына.

— Я все понимаю.

Лицо Гила потемнело:

— Королева Эльхана в безопасности? Рашас уверял меня, что ей ничего не грозит, но я хотел побывать здесь, чтобы увидеть собственными глазами…

— Она в безопасности, — спокойно сказал Танис. Он посмотрел на чародейку, стоящую в стороне. Ее мрачный взгляд скользил с ее питомца к темному эльфу, стоявшему в тени. — С королевой ушел Самар, и с ним она в безопасности, впрочем, ты и сам знаешь это.

— Самар! — Лицо Гила просияло. — Так ты спас его! Я так рад! Они хотели заставить меня подписать приказ о его казни, но я бы никогда этого не сделал. Не знаю, как, — юное лицо Гила ожесточилось, — но они никогда не добились бы от меня этого.

Танис взглянул на чародейку. Даламар сможет остановить ее. Но сможет ли он в то же время остановить стрелков? Ведь они будут защищать жизнь их нового Беседующего…

— Гил, — сказал Танис на Общем Языке, — ты дал обет вопреки собственной воле, тебя вынудили сделать это. Значит, ты можешь уйти вместе с нами. Даламар поможет…

Гилтас склонил голову. Танису сразу стало ясно, каков будет ответ. На губах его сына играла задумчивая улыбка.

— Я дал слово чародейке, отец. Когда я нашел тебя здесь, я пообещал вернуться вместе с ней обратно, если она даст разрешение попрощаться с тобой.

Его голос оборвался. Он на мгновение замолчал, борясь с собой, потом спокойно продолжил:

— Отец, я слышал, как ты однажды говорил лорду Гунтару, что ты никогда бы не стал участвовать в Войне Копья по собственной воле. Просто так сложились обстоятельства. И именно поэтому люди редко называют тебя героем. Ты поступил так, как поступил бы на твоем месте каждый здравомыслящий человек.

Танис вздохнул. Воспоминания, в основном тяжкие, нахлынули на него. И отец крепче прижал к себе сына. В этот момент Танис понял, что ему придется отпустить сына вопреки своей воле.

— Отец, — серьезно сказал Гил. — Я не хочу обманывать сам себя.

Знаю, что я не слишком-то в состоянии переменить все к лучшему, и знаю, что Рашас хочет использовать меня в своих корыстных целях. На данный момент я не вижу способа остановить его. Но ты помнишь, что сказал дядя Тас, когда рассказывал историю о спасении овражного гнома от красного дракона? «Именно незначительное важно». Если бы я мог бороться с Рашасом хоть чуть-чуть, отец…

Мы растим наших детей для того, чтобы они уходили от нас. Не зная этого, Танис именно так и поступал. И сейчас он видел это, видел в лице своего мальчика — нет, мужчины, — стоящего перед ним.

Танис чувствовал, что должен гордиться этим… Он и гордился. Но гордость была слишком маленьким утешением перед сознанием того, что он теряет сына.

Нетерпение белой чародейки все возрастало. Она отстегнула от пояса серебряный жезл, украшенный драгоценными камнями.

Заметив это, Даламар негромко окликнул Таниса:

— Танис, дружище, если тебе понадобится моя помощь, то я здесь.

Танис обнял сына в последний раз. Воспользовавшись их близостью, он прошептал:

— Теперь ты Беседующий, Гилтас. Не забывай об этом. И не позволяй Рашасу и его приспешникам забывать об этом. Сражайся с ними. В этой борьбе ты будешь не одинок. Видел молодых эльфов, покинувших сегодня собрание?

Расположи их к себе и склони на свою сторону. Вначале они не поверят тебе, ведь они думают, что ты — пешка Рашаса. Но ты должен убедить их в обратном, а это непростое дело. Но я знаю, ты добьешься успеха. Я горжусь тобой, сын мой. Горжусь тем, что ты сделал сегодня.

— Спасибо, отец.

Последнее объятие, последний взгляд, последняя ободряющая улыбка.

— Скажи маме… что я люблю ее, — мягко проговорил Гил.

Он судорожно сглотнул. Затем отвернулся и пошел прочь от отца, чтобы предстать перед белой чародейкой. Она произнесла заклинание, и оба исчезли.

Не оглядываясь назад, Танис пересек границу. Слезы слепили его. Но Полуэльф высоко держал голову, как и должен гордый отец, чей сын только что стал Правителем целого народа.

Он так и держал свою голову высоко и гордо, пока не опустилась ночь, тьма. Пока Танис не вернулся домой. Пока ему не пришлось сказать Лоране, что она, быть может, никогда не увидит своего любимого сына…

— Итак, — сказал Даламар, стоящий в тени дубов, — тебе так и не удалось уговорить Гилтаса отправиться с тобой?

— Я и не уговаривал его, — резко ответил Танис. — Он дал слово чести, что вернется назад.

Какое-то время Даламар внимательно смотрел на друга, потом сказал:

— Дал им слово…

Темный эльф покачал головой и вздохнул:

— Как я уже сказал, сын Таниса Полуэльфа — тот, кого Такхизис хотела видеть на эльфийском троне. Но ее Темное Величество совсем не желала таких глобальных изменений. Она очень печалится о том, что мы потерпели неудачу.

Танис подумал, что эти новости должны были бы утешить его.

По слову Даламара исчезли и скатерть, и подушечка, и вино, и хлеб, и сыр. Руки темного эльфа скользнули в складки черной мантии.

— Ну что, дружище, ты решился на что-нибудь? Куда пойдешь?

— Я знаю, что должен делать, — произнес Танис. — Я не могу позволить Рашасу погубить Портиоса. И когда Портиос окажется на свободе, надо остановить его и не дать погубить Рашаса и остальных квалинести — хотя кое-кто из них этого и заслуживает.

Он вышел на тропу, ведущую обратно в Квалинести. Танис смотрел на дом своего детства, где В солнечном свете трепетали листья осин.

— Столькому я хотел научить тебя, Гилтас, — тихо произнес Танис, — столько хотел рассказать…

Даламар положил руку Танису на плечо:

— Ты мог бы и не говорить вслух, друг, я думаю, что твой сын слышит тебя.

Танис отвернулся от осин Квалинести и всмотрелся в темноту. Он возвращался в дом, который вне зависимости от количества народа, собравшегося там, теперь всегда будет пуст.

— Пойдем, — сказал он.

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен Драконы летнего полудня

Часть первая

1. Высадка. Пророчества. Неожиданная встреча

То утро было жарким — дьявольски жарким, не характерным для ансалонской весны, и напоминало скорее о середине лета. Рыцари в стальных доспехах, сидевшие на корме бота, буквально исходили потом и с завистью смотрели на полуобнаженных гребцов. На черных доспехах рыцарей были изображены череп и мертвая лилия. Освященные Высшим духовенством латы вполне годились для того, чтобы защитить хозяина от всяческих неприятностей — в том числе от капризов дождя, ветра и холода, — но они оказались бесполезными под натиском не по сезону мучительной, изнуряющей жары. Когда бот почти достиг берега, рыцари первыми спрыгнули в воду и попробовали хоть как-то освежиться.

— Будто полощешься в горячем супе, — брезгливо произнес один и вышел на берег, настороженно и внимательно всматриваясь в ближайший кустарник, деревья, песчаные дюны поодаль.

— Больше напоминает кровь, — реагировал второй. — Представь, что ты окунаешься в кровь наших врагов, недругов нашей королевы. Замечаешь что-нибудь подозрительное?

— Нет, — последовал ответ. Не оборачиваясь, рыцарь взмахнул рукой и сразу же услышал за спиной шумные всплески, резкий смех, немелодичную гортанную речь.

— Вытащите бот на берег, — дополнил он свой жест словами. В приказе не было необходимости: гребцы (они же и воины) взялись за борта и, скалясь, тянули бот по мелководью. Легко управившись, они вопросительно уставились на своего командира в ожидании дальнейших распоряжений. Рыцарь, вытирая со лба пот, только подивился (и не в первый раз) силе своих подчиненных. Благодаренье королеве Такхизис, что эти варвары выступали на их стороне. Для всех они были просто «бруты», поскольку слово, которым они сами себя именовали, не относилось к легко произносимым. Название «бруты» (или иначе — дикие) как нельзя более подходило варварам. Они были с востока, континента, о котором лишь немногие населявшие Ансалон хоть что-то знали. Едва ли не каждый брут достигал шести футов, а многие — и семи. Крепкие и мускулистые, как люди, они в то же время могли двигаться с быстротой и изяществом эльфов, но лицами скорее походили на людей или гномов, так как носили густые бороды. Они были выносливыми, как гномы, и, подобно им, любили сражаться. Бились они отчаянно и бесстрашно, доверяли тем, кому подчинялись, и, в сущности, зарекомендовали себя прекрасными воинами пешего строя. К тому же, что их отличало от других — и с весьма необычной стороны, — так это довольно странный обычай: отсекать у поверженного врага различные части тела, а затем хранить таковые в качестве трофеев…

Рыцари меж тем совещались.

— Дадим капитану знать, что у нас все благополучно, что никто не воспрепятствовал нашей высадке. Двое пусть приглядывают за ботом, а остальных отправим в разведку, — сказал один из них. Его товарищ согласно кивнул, а затем вытащил из-за пояса красный шелковый флажок и помахал им над головой. Сигнал предназначался кораблю с носом в виде дракона, стоявшему неподалеку на якоре.

Ответный сигнал не заставил себя долго ждать. Присутствие корабля не означало вторжения, это была всего лишь разведка. Часть дозоров рыцари отправили вдоль береговой линии, другую — в глубь острова, туда, где виднелись лишенные растительности белесые холмы. Их выветренные до скальных пород верхушки напоминали кошачьи лапы с выпущенными когтями. То, что это был остров — к тому же совсем небольшой, — они уже знали. Дозоры должны были вернуться очень скоро.

Отдав распоряжения, рыцари направились к приземистому, неказистому дереву, бросавшему столь же неказистую тень. Они по-прежнему оставались настороже. Под охраной двух варваров приятели устроились в тени и утолили жажду из запасов взятой с собой воды. На лице одного из них появилась гримаса отвращения.

— Проклятье! Да это просто кипяток!

— Ты оставил флягу на солнце — конечно, она будет горячая.

— А где я должен был ее оставить? На этой чертовой посудине неоткуда взяться тени. Кажется, ее вообще больше не существует. Дрянное место. У меня странное чувство — словно это заколдованный остров.

— Понимаю, что ты имеешь в виду, — мрачно согласился его товарищ, продолжая бросать пристальные взгляды по сторонам. — Вот брутов определенно не беспокоят никакие предчувствия. Но на то они и бруты… Знаешь, а ведь нас предупреждали, чтобы мы здесь не появлялись. Рыцарь явно удивился.

— О чем ты? Я ничего не знаю. Откуда у тебя такие сведения?

— От Светлого Меча. А у того — от самого Ариакана.

— Светлый Меч должен быть в курсе всего, ведь он из свиты Ариакана. Хотя я слышал, что он просил перевода в боевой отряд. Плюс ко всему, Ариакан — его крестный… А это не секретные сведения? — слегка волнуясь, поинтересовался рыцарь у своего приятеля.

— Ты, похоже, совсем мало знаешь Светлого Меча, — отвечал тот, напустив на себя важный вид. — Ты думаешь, что он может нарушить клятву или поделиться сведениями, предназначавшимися только для его ушей! Скорее он дал бы вырвать свой язык… Нет. Прежде чем принять окончательное решение, Ариакан открыто обсудил положение дел до всеми полковыми командирами. Говоривший пожал плечами, затем, набрав в ладонь гальки, стал бросать камушки в воду.

— Все началось с Серых Рыцарей. Кто-то из предсказателей открыл им местоположение острова и рассказал, что он довольно густо заселен.

— А от кого исходило предостережение?

— От самих Серых Рыцарей. По тому же пророчеству им не следовало приближаться к этому острову. Они пробовали убедить Ариакана отказаться от затеи; говорили, что это место таит в себе угрозу. Его приятель нахмурился и с видимым беспокойством огляделся по сторонам.

— Тогда почему нас все же послали сюда? — спросил он.

— Причина — предстоящий захват Ансалонского континента. Повелитель Ариакан счел этот шаг необходимым, чтобы обезопасить свои фланги. Серым Рыцарям точно неизвестно, какого рода угроза может исходить от этого острова. Они также не могут сказать, будет ли бедствие обусловлено нашей высадкой на остров. Но, по словам Ариакана, несчастье может обрушиться на нас, даже если мы ничего не будем предпринимать. Поэтому он решил последовать древней мудрости гномов: лучше самим отправиться на поиски дракона, нежели дракону позволить искать нас.

— Разумно, — согласился приятель. Если и присутствуют на острове войска Соламнийских Рыцарей, то лучше связаться с ними теперь же. Хотя не очень-то на это похоже. В подтверждение своих слов он повел рукой по сторонам: ничего вокруг, кроме широкой береговой полосы, дюн, поросших серо-зеленой травой, и — леса, являвшего собой скопище деревьев-уродцев, как будто наткнувшихся, да так и не одолевших пологих склонов холмов.

— Я просто не могу себе представить тут Соламнийцев, не могу вообразить вообще кого-либо, кто захотел бы здесь поселиться. Эльфы и те не стали бы жить на этом всеми заброшенном куске земли.

— А поскольку нет и пещер, то и гномам бы остров не пришелся по вкусу… В другом месте мы бы уже бились с минотавром. Самый последний кендер сразу же попытался бы увести у нас бот и оружие. Гномы-механики набросились бы на нас с какими-нибудь дьявольски хитроумными приспособлениями. И только подобные нам, человеческие существа, способны на такую глупость, чтобы приютиться на этом никудышном островке, — весело подытожил рыцарь и снова загреб пригоршню камушков.

— Ну, разве что шайка бродячих драконидов или хобгоблинов… или людоедов, спасшихся от плена Соламнийских Рыцарей лет двадцать назад, после Войн Копья.

— Да, но они были бы на нашей стороне… А вот и дозорные. Сейчас мы все узнаем. Рыцари поднялись. Посланные в глубь острова бруты возвращались быстрым шагом и при этом широко улыбались. Обычно свои тела варвары раскрашивали в голубой цвет, который, как они полагали, обладает магическими свойствами (например, отражать вражеские стрелы). Сейчас же от обильного потовыделения краска ручьями стекала по их обнаженным телам. Подобия шлемов были украшены пестрыми перьями, которые раскачивались за спинами брутов, когда те с легкостью преодолевали песчаные дюны. По настроению дозорных рыцари поняли, что ни о какой серьезной опасности не может идти речи.

— Что вы узнали? — обратился один из них к вожаку, рыжеволосому гиганту, который был на целую голову выше даже своих соплеменников. И хотя тот, вероятно, без особых усилий мог бы поднять обоих командиров над своей головой, тем не менее гигант держался с ними заметно почтительно, с ненаигранным уважением.

— Люди, — ответил он коротко. Бруты быстро усваивали тот язык, что служил средством общения на Кринне у различных рас. Впрочем, бруты любого, не являющегося их соплеменником, относили к тому, что они называли «люди».

Последовавший затем жест варвара можно было понять как указание на низкорослых людей. Но в равной степени это могли быть и гномы, хотя вероятнее всего — дети.

Затем он поднял руку на уровень талии, что по всей видимости означало «женщины». И в самом деле, гигант обрисовал рукой округлости грудей, покачав при этом бедрами. Варвары, подталкивая друг друга локтями, затряслись от смеха.

— Мужчины, женщины и дети, — заключил рыцарь. — И много мужчин? Есть ли дома? Стены? Город? Очевидно, бруты сочли, что рыцарь говорит нечто смешное, ибо все до одного разразились хриплым гоготом.

— Что вы выяснили? — сердито повторил свой вопрос рыцарь. Бруты мгновенно оборвали смех.

— Много людей, но никаких стен, — отвечал вожак. — Дома… Тут он сделал недоуменное лицо и, пожав плечами, добавил что-то на своем языке.

— Что это значит? — спросил рыцарь своего товарища, поскольку тот и прежде командовал варварами и кое-какие слова научился понимать.

— Он упомянул «собак». Я думаю, он хочет сказать, что такие дома пригодны лишь для того, чтобы держать в них собак. Варвары стали вдруг изображать нечто совсем непонятное: сгорбившись, они начали ходить по кругу, издавая время от времени хрюкающие звуки, затем выпрямились, посмотрели друг на друга и снова загоготали.

— Во имя Королевы Тьмы! Что они этим хотят сказать?

— Я и сам хотел бы знать. Думаю, нам следует самим все сразу выяснить.

— Опасность? — спросил вожака брутов рыцарь, вытаскивая из ножен меч.

Гигант вновь ощерился. Он достал из ножен собственный короткий меч (помимо лука, бруты были вооружены длинным и коротким мечами), вонзил его в ствол дерева и повернулся к нему спиной. Действия варвара в пояснениях не нуждались.

Не мешкая долее, рыцари последовали за своими провожатыми. Берег остался позади. Шагая по звериной тропе, они углубились в лес, состоящий из невообразимо уродливых деревьев. Однако, не пройдя и мили, воины вышли к поселку. То, что предстало глазам рыцарей, превзошло их самые смелые ожидания.

Казалось, они столкнулись с существами, однажды выброшенными на мель бурным течением реки Времени и уже никогда более этим течением не захваченными.

— Святой Хиддукель! — едва слышно проговорил один. — «Люди» — это слишком сильно сказано. В равной степени можно говорить — «звери».

— Это люди, — пояснил другой. — Они жили на Кринне во времена Великих Сумерек… Ты только погляди! У них все сделано из дерева — даже дротики… а уж какие грубые…

— Наконечники тоже из дерева, — наперебой удивлялись приятели.

— Жилища — земляные, посуда — глиняная. Железа и стали нет и в помине.

— До чего же они жалкие… И какую опасность они могут для нас представлять, чем угрожать?

— Ну, разве что своим запахом. Они, определенно, и не мылись с тех самых пор — времени Великих Сумерек.

— Омерзительное сообщество. Скорее обезьяны, нежели люди.

— Не смейся, держись посуровее. Несколько существ (мужского пола), которых, благодаря надетым на них звериным шкурам, иначе и назвать было нельзя, сильно наклонившись вперед, почти задевая болтающимися руками о землю, приблизились к рыцарям. Головы существ представляли собой свалявшиеся волосяные комья, всклокоченные бороды почти скрывали лица. Колени при ходьбе сильно подгибались; взгляд был немигающим, рот оставался все время открытым. Ближайшее к рыцарю существо пробовало было дотронуться до его черных блестящих доспехов.

Но тотчас один из брутов загородил собой командира. Рыцарь отстранил варвара и достал из ножен меч. Блеснула сталь. Коротким взмахом воин отсек ветвь у одного из деревьев, чьи корявые стволы вполне походили на тварей, среди них обитавших.

Полузверь-получеловек, под ноги которому упал отсеченный сук, бухнулся на колени, издавая какие-то булькающие звуки.

— Меня сейчас стошнит, — с отвращением проговорил рыцарь. Самый смердящий овражный гном не так противен, как эти.

— Точнее не скажешь… Знаешь, мы вдвоем вполне могли бы выкосить все племя.

— Могли бы. Но потом вряд ли смыли бы зловоние с наших клинков.

— Так как же мы поступим? Перебьем отребье?

— Не велика честь. Эти калеки, без сомнения, не представляют для нас никакой угрозы. Нам было приказано разведать, кто населяет этот клочок земли.

Из того, что теперь стало известно, можно сделать вывод: племени покровительствует некое божество, чей гнев мы можем навлечь на себя, причинив ему вред. Возможно, Серые Рыцари это и имели в виду.

— По-моему, это не тот случай. Не могу себе представить божество, которое бы покровительствовало тварям, подобным этим.

— Моргион, — предположил один из рыцарей с кривой усмешкой.

— Может быть, — заключил другой. Его приятель фыркнул:

— Не думаю, что мы причинили им большой вред, как следует разглядев их. У Серых Рыцарей претензий к нам не будет. Пошлем брутов дальше осматривать остров, а сами вернемся на берег. Мне необходим свежий воздух… Ожидая возвращения дозорных, они, как прежде, устроились в тени. Говорили о близящемся вторжении на Ансалонский континент, обсуждали достоинства и возможности армады кораблей, которая в данный момент пересекала Куранский океан с тысячами брутов на борту. Почти все было готово к захвату Ансалона с двух направлений. Начало вторжения намечалось на последний день весны. Рыцари Владычицы Тьмы не знали точного места вторжения — такие сведения держались в тайне. Однако они не сомневались в победе. На этот раз Темная Воительница своего не упустит. На этот раз ее армиям будет сопутствовать удача. На этот раз ей был известен секрет успеха… Через несколько часов все дозоры собрались на берегу. Остров не превышал десяти миль в окружности. Никого больше обнаружить не удалось. Племя непонятных существ куда-то сгинуло — вероятно, попряталось по своим земляным норам. Оставаться здесь дольше не имело смысла. Рыцари расположились на корме бота, а бруты столкнули его на воду и повели по отмели. Затем варвары попрыгали в бот и взялись за весла. Черный корабль с вымпелом Королевы Тьмы: череп, мертвая лилия, терновник, — все приближался. Пустынный песчаный берег за кормой становился все меньше и меньше. Но отплытие пришельцев, равно как и прибытие, не осталось незамеченным.

2. Волшебный остров. Собрание, не терпящее отлагательства. Вершитель

Черный, в виде дракона, корабль растаял на горизонте. Подождав еще немного, с деревьев спустились все те же существа — полулюди-полузвери. — Они вернутся? — спросил он. — Ты же слышал. Они доложат, что мы абсолютно безвредны. Но это не значит, — добавила она после минутного раздумья, — что мы в безопасности. Они появятся вновь. Нескоро, но непременно появятся.

— Что же нам делать?

— Не знаю. Мы поселились на этом острове, чтобы хранить нашу тайну.

Возможно, это-то и было ошибкой. Вероятно, нам не следовало всем собираться в одном месте, и может быть, лучше было раствориться среди других рас. Здесь мы слишком уязвимы… Не знаю, — беспомощно повторила она, — последнее слово за Вершителем.

— И то верно, — как бы с облегчением отозвался ее спутник. — Он с нетерпением ждет нашего возвращения. Нам следует поторопиться.

— Только не в таком виде.

— Нет. Конечно нет. Он еще раз с грустью окинул взглядом горизонт.

— Как все это ужасно. Я до сих пор не чувствую себя в безопасности. Мне кажется, что я по-прежнему вижу очертания этого страшного корабля; перед глазами стоят ужасные черные рыцари; я слышу их голоса, произнесенные и непроизнесенные слова; они рассуждают о завоеваниях, сражениях, смерти.

Конечно… Он заколебался:

— Конечно, мы должны предупредить кого-нибудь на континенте. Может быть, Соламнийских Рыцарей?

— Это решать не нам, — холодно ответила она. — Мы должны позаботиться о себе, как делали это до сих пор. Можешь быть уверен, — в ее голосе прозвучала горечь, — в подобных обстоятельствах они бы палец о палец не ударили, чтобы оповестить нас. Пора идти. Вернем себе наш истинный облик. Чуть слышно прозвучали магические слова. Любой маг Ансалонского континента отдал бы и саму душу, чтобы узнать их. Никому до сих пор это не удавалось. Волшебство такой силы не приобретается со временем — оно прирожденное. Существа вдруг преобразились: безобразная, отвратительная оболочка исчезла, и на ее месте возникло нечто феерическое, прекрасное, с трудом поддающееся описанию. Теперь это были необыкновенно красивые и совершенные создания: высокие, стройные, с безукоризненными пропорциями, с большими лучистыми глазами. Впрочем, в мире многое можно счесть прекрасным. Но если одному что-то представляется красивым, то это совсем не значит, что другому оное будет видеться точно таким же.

Гном-мужчина будет считать гнома-женщину с бакенбардами на лице необыкновенно привлекательной, а гладкие лица женщин людского племени он сочтет лишенными какого-либо очарования. Но даже гном признал бы этих людей красивыми, независимо от собственного понимания прекрасного. Они были столь же восхитительны, как только может быть восхитителен восход в горах, лунная дорожка на морской глади, долина, начинающая выплывать из-под простыни утреннего тумана. Произнесено еще одно слово заклинания — и грубые звериные шкуры превратились в тонкие, блестящего шелка одежды. Слово — и само дерево, на котором они скрывались, стало неузнаваемым: сейчас оно было прямым, ветвистым, с густой, зеленой, мелодично шумящей листвой. Другое слово — и все деревья вокруг претерпели чудесное превращение; все вокруг них словно бы закачалось на волнах утонченных цветочных запахов. Наблюдатели покинули берег, молча идя той же тропой, что привела пришельцев к поселку. Возобновить разговор они не пытались. Молчание было их обычным состоянием. Едва ли кто из соплеменников за целые годы употребил столько слов, сколько они произнесли только что. Эрды предпочитали жить в полной изоляции. Они избегали долгого общения даже друг с другом. Чтобы между нашими наблюдателями завязалась беседа, должно было случиться нечто из ряда вон выходящее. Картина, которую эти двое застали по возвращении в поселок, вызвала у них не меньшее изумление, чем та, что предстала глазам рыцарей. Поистине беспрецедентное событие в жизни эрдов: все племя — несколько сотен человек — собралось под гигантского размера ивой.

Заскорузлые, хилые деревца-уродцы уступили место буйно-разлапистым, грациозно-пышным соснам и дубам. Среди деревьев виднелись со вкусом продуманные и аккуратно вписавшиеся в ландшафт строения. Каждое выглядело как-то по-особенному, независимо от его назначения. Однако совсем не многие дома имели более четырех комнат: столовую с кухней, место для медитации, мастерскую и место для отдыха. В тех домах, что состояли из пяти помещений, имелся вдобавок детинец. Обычно ребенок жил с матерью (если позволяли обстоятельства) до поры его вхождения в Пору Одиночества. Затем он или она покидали родительский дом и устраивались совершенно обособленно. Хозяйство любого эрда было автономным и самодостаточным: каждый сам обеспечивал себя продуктами, водой, сам выучивался ремеслам. Взаимообмен не воспрещался и не возбранялся. Его попросту не существовало. Да и подобная мысль никогда бы не пришла в голову эрду. А и приди бы она — тот отнесся бы к ней как к причуде, характерной для менее развитой расы: людям, эльфам, гномам, кендерам, гномам-механикам или одному из племен с темной сущностью — минотаврам, гоблинам, хобгоблинам, драконидам или тому клану, о котором в среде эрдов никогда не упоминалось, великанам-людоедам.

Только один раз на протяжении жизни эрды вступают друг с другом в интимную связь. Это очень травмирующий опыт для эрдов, так как вступают они в эту связь не по любви. Магическим обычаем, предписанным предками и известным как Валин, они принуждены однажды сойтись, с целью сохранения расы. Суть обычая в том, что душа одного эрда должна овладеть душой другого. От Валина нельзя уклониться, им нельзя пренебречь, он не дает права выбора. Когда наступает момент воздать должное обычаю, эрды обязаны совокупиться, или Валин станет причиной невыносимых страданий и мучений обоих, а порой — и смерти. По зачатии Валин считается выполненным. Он и она возвращаются к прежней жизни, заранее условившись, кто возьмет на себя заботу о чаде. Очень редко ему или ей случается «вкусить» Валин дважды — столь болезненным и опустошительным оказывается предыдущий опыт. Отсюда — малое число детей, и поэтому эрды относительно немногочисленны. В течение веков, с момента своего возникновения, эрды проживали на Ансалонском континенте. И все же не многие из более плодовитых рас знали об их существовании. Столь замечательные создания были зачастую предметом легенд и сказаний… Любой ребенок с малолетства знал о людоедах, которые некогда являлись прекраснейшими из живых существ. Но они возгордились, и боги их прокляли, обратив в безобразных, наводящих ужас монстров. Подобного рода истории служили предостережением, поучением и наставлением.

— Роланд, если ты будешь дергать за волосы свою сестренку — превратишься в людоеда.

— Маригольд, если ты не перестанешь вертеться возле зеркала, то однажды вместо своего отражения ты увидишь нечто омерзительное. Эрды же, по легенде, — это те великаны-людоеды, которым удалось избежать мести богов. Их красота и магические способности остались прежними. Благодаря своему волшебному могуществу и сверхъестественному совершенству в чьем-либо другом благорасположении они не нуждались. И эрды исчезли. А дети, отправляясь в лес, все так же надеялись столкнуться с прекрасным существом, ибо, по легенде, — если поймаешь эрда, будет исполнено любое твое желание. Это настолько же верно, насколько соответствует истине миф или сказка. Однако у спасшихся эрдов так и остался в крови неистребимый страх: окажись эрд в руках другой расы, та непременно воспользуется силой магии, чтобы покончить с ними. Именно этот страх стал причиной того, что эрды жили в изоляции, скрывая свой подлинный образ, избегали контактов с кем бы то ни было. Много лет прошло с тех пор, когда эрды свободно перемещались по Ансалонскому континенту. Отбушевали Войны Копья, и эрдам казалось, наконец воцарится всеобщее умиротворение. Однако их надежды не оправдались. Населявшие Ансалон многочисленные расы не отказались от интриг и никак не могли определить условия мирного соседства друг с другом. Хуже того — разгорелась междуусобица. А тем временем появились слухи, что на севере собираются воедино силы Тьмы. Опасаясь, как бы его народ не вовлекли в новую опустошительную войну, Вершитель дал знать всем эрдам, что необходимо покинуть континент. И вот уже достаточно долго они жили на этом острове в мире, уединении и спокойствии, которые все же теперь были нарушены. Цель собрания всех эрдов заключалась в безотлагательном решении вопроса: как отвести нависшую над ними угрозу. Но даже в общей толпе каждый как бы стоял особняком, недоуменно, рассеянно озираясь. Ветвь, отсеченная холодной сталью рыцарского меча, лежала тут же. В месте соприкосновения стали с плотьюивы сочилась живица. Душа дерева страдала от боли и нанесенного ему оскорбления, и эрды не могли утешить ее. Отлаженное, спокойное существование кончилось. Вершитель обращался ко всем собравшимся.

— Магический экран, до сих пор ограждавший нас от неблагожелателей, уязвлен. Рыцарям Тьмы теперь известно, что мы здесь. Они не заставят себя долго ждать.

— Позволю не согласиться с тобой, Вершитель, — возразил один из эрдов. — Они не вернутся. Наша личина ввела их в заблуждение. Они думают, что мы более чем примитивны, дикари, недалеко ушедшие в развитии от животных. Зачем им возвращаться? Что им с нас взять? Ответ Вершителя был полон печали и горечи, копившихся век за веком:

— Вам известны пути развития рода человеческого. Пока они ничего от нас не хотят. Но придет время, когда их вождям понадобятся солдаты, или они решат, что этот остров — прекрасное место для строительства кораблей, или им вздумается разместить здесь воинский гарнизон. Человеку всегда чего-то не хватает. Он обязательно должен найти применение любому предмету, разобраться в его устройстве; увязать этот предмет с неким смыслом, вложить в него идею или придать ему значимость. С нами будет то же самое. Они вернутся. Эрды, всегда жившие самостоятельно, не испытывали потребности в каком-либо органе, регламентирующем течение их жизни. Тем не менее они понимали, что должен быть некто, кто бы принимал решения от лица всех. И с незапамятных времен из племени эрдов выбирался один-единственный, облекавшийся званием «Вершитель». Звание предполагало средний возраст, кое-какие умственные способности, маломальское владение искусством магии. Такой усредненный Вершитель, принимая умеренные решения, вполне устраивал всех. Нынешний Вершитель значительно опережал своих предшественников в искусстве магии и оказался, в отличие от них, весьма энергичным и напористым. Свое несоответствие стандарту звания он объяснял тяжелыми для племени временами. Какое бы решение им ни принималось, оно непременно было мудрым. По крайней мере, так считало большинство эрдов.

Несогласные предпочитали отмалчиваться — повода проявлять недовольство тихой, мирной жизнью у них не было.

— Во всяком случае, Вершитель, в ближайшем будущем мы их не увидим, — взяла слово свидетельница отплытия корабля. Они уплыли. Корабль нес флаг Ариакана, сына Повелителя Драконов. Как и его отец, Ариакан — приспешник Властительницы Тьмы, Такхизис.

— Чьим бы служителем он ни был — бога или богини, — это ничего не меняет.

Повторяю: они вернутся. Хотя бы просто во славу своей Королевы, если не будет другого повода.

— Они говорили о войне, о вторжении на Ансалон, — подал голос свидетель-мужчина. — Без сомнения, это займет их умы на многие годы.

— Вы слышите? — не без ноток торжества в голосе произнес Вершитель. Снова война. И всегда будет война. По этой причине мы и покинули Ансалон. Я надеялся, что уж здесь-то мы будем в безопасности, что никто нас не побеспокоит. Он глубоко вздохнул. Судя по всему, это не так.

— Что же нам предпринять? Эрды бросали друг на друга вопросительные взгляды.

— Мы могли бы перебраться на другой остров, — предложил один.

— Покинув Ансалон, мы нашли прибежище здесь, — проговорил Вершитель. Но теперь и тут стало небезопасно. И так будет везде, куда бы мы ни подались.

— Пусть они явятся, и мы сразимся с ними и выставим их прочь, — запальчиво произнес молодой эрд, недавно достигший возраста вхождения в Пору Одиночества.

— Я знаю, что эрдами никогда еще не проливалась кровь другой расы, что именно поэтому мы вынуждены жить в отшельничестве. Однако любой имеет право на защиту, следовательно, и мы тоже. При этих словах лица более зрелых эрдов приняли то выражение снисхождения и вынужденной сдержанности, что бывает у взрослых любой расы в момент, когда им приходится слышать от молодежи неудобоваримые или не совсем уместные вещи. И каково же было их удивление, когда Вершитель произнес следующее:

— Да. Ты прав, Авриль. У нас есть право на самозащиту. Мы имеем право жить так, как нам хочется, — жить в мире. И мы должны отстаивать это право. Эрдов настолько поразили слова Вершителя, что сразу несколько голосов раздалось с разных сторон:

— Неужели Вершитель предлагает сразиться с людьми?

— Нет, — отвечал тот, — не предлагаю. Но я и не советую уложить вещи и покинуть остров. Или вы этого хотите? В разговор включился эрд, которого звали Заступник, не раз выражавший свое несогласие с Вершителем. Естественно, он не слыл его любимцем, и стоило Заступнику подать голос, как Вершитель насупился.

— Из всех тех мест, куда мы попадали, это наиболее удобное, наиболее нам полюбившееся. Здесь мы все вместе, пусть и живем особняком. Если вдруг возникнет на то необходимость, всегда сможем помочь друг другу и в то же время не быть докучливыми. Трудно будет оставить остров. И все же… и все же он не кажется теперь таким уютным, как прежде. Полагаю, придется покинуть эти сделавшиеся уже родными места. Заступник указал на опрятные дома, стоящие в окружении аккуратных зеленых изгородей и ухоженных садиков. Ничего не изменилось, и в то же время все стало другим; разница не ощущалась на глаз, но она чувствовалась во всем — в запахах и на вкус, ее можно было слышать. Обычно крикливые и певучие пернатые смолкли. Дикие животные, прежде свободно разгуливающие по поселку, исчезли, попрятались. В воздухе стоял запах стали и крови. Умиротворенность, простодушие были поруганы. И Вершитель предлагал встать на защиту ставшего милым острова. Одна эта мысль пугала. Предложение Заступника начинало обретать сторонников. Вершитель сознавал, что ему нужно действовать иначе.

— Я не говорю о том, что мы должны воевать, — мягко, успокаивающе произнес он. — Насилие нам чуждо. По правде сказать, я давно занимаюсь этой проблемой и предвидел беду. Я только что побывал на континенте и хочу рассказать, что мне удалось увидеть и услышать. На лицах эрдов отразилось неподдельное изумление. К чему может привести полное отсутствие контактов! — они и ведать не ведали, что тот, кто ими руководит, на самом деле странствует где-то в чужих краях. Лицо Вершителя внезапно погрустнело, стало печальным.

— Наш корабль, хранимый магической силой, доставил меня в Палантас, город людей. Я ходил по его улицам, слушал, о чем говорят жители. Затем я отправился в оплот Соламнийских Рыцарей, а оттуда — в Эргот, край мореплавателей. Я прошел из конца в конец владения эльфов, землю Квалинести; побывал в королевстве гномов. Невидимый, словно ветер, я пересек границы окаянной страны Сильванести; прошел Пыльные Равнины, задерживался в Утехе, Кендерморе, Устричном. В конце концов я направил свои стопы к Кровавому морю Истара, а потом проследовал близ Цитадели Бури, твердыни рыцарей Тьмы. Вот уже свыше двадцати пяти лет, в человеческом исчислении, как окончилась Война Великого Броска. Народы Ансалона надеялись на мир, хотя мы все время говорили о несостоятельности таких надежд.

И до тех пор, пока не угомонятся боги, не успокоятся и смертные. Королева Такхизис сильна как никогда со своими рыцарями Тьмы. Предводитель рыцарей Ариакан, сын повелителя Ариакаса, имел мужество и дерзость указать Королеве Тьмы на ее слабое место. «Зло оборачивается злом». Войны Копья Такхизис проиграла из-за корысти и жадности командующих ее армиями. Ариакан, проведший в плену у Соламнийских Рыцарей немало лет, осознал, что их победа явилась результатом следования принципу: самопожертвования ради дела. И примером такой жертвенности стала смерть рыцаря Стурма Светлого. Меча. Вдохновленный своими идеями, Ариакан создал армию, которая душой и телом предана королеве, и ради нее, во имя ее она готова покорить мир. Для победы воины пожертвуют всем: богатством, властью, самой жизнью. Они очень упорны и крайне опасны, учитывая тот факт, что Ансалон раздираем междуусобицами. Эльфы воюют против эльфов. У квалинестийцев новый правитель, мальчик — сын от Таниса Полуэльфа и Лораны, дочери последнего Беседующего-с-Солнцами. Мальчишку вынудили сесть на трон, и, в действительности, он жалкая кукла, которой манипулирует Совет эльфов, ненавидящих все и вся, включая и род Сильванести. Гномы, видя растущую агрессивность эльфов и усиление власти Совета, опасаются нападения с их стороны и готовы наглухо запереться в своем горе. Соламнийские Рыцари заняты возведением укреплений, но не в преддверии вторжения рыцарей Тьмы, а в ожидании возможных атак эльфов. Рыцарей Паладайна поставили в известность о готовящемся захвате Ансалона, но те отказываются верить, что — как гласит поговорка — полосатая шкура тигра может измениться по воле ее хозяина. Соламнийцы по-прежнему убеждены, что зло обернется злом против самих себя. Такое случилось во времена Войн Копья, когда Повелительница Драконов Китиара вступила в схватку со своим же командиром Ариакасом. А черный маг, Рейстлин Маджере, предал их обоих. На этот раз такого не произойдет. Шансы Королевы Тьмы растут день ото дня. И теперь, — Вершитель сделал выразительную паузу, всматриваясь в лица собравшихся, — и теперь я вполне утвердился во мнении, что Такхизис свое возьмет.

— Ну, а Паладайн? А Мишакаль? Мы обратимся к ним за помощью, как делали это раньше. Они нас защитят, — попытался возразить Заступник, и многие согласно закивали.

— Как же в таком случае Паладайн позволил рыцарям Тьмы высадиться у нас на острове? — Голос Вершителя стал тверже.

— Что же он за нас не заступился?

— Вреда они нам не причинили, — напомнил Заступник.

— Все же, — с оттенком угрозы в голосе продолжал Вершитель, — боги, на чью защиту мы долгое время рассчитывали, боги добра, мало чем могут нам помочь.

Случившееся — тому подтверждение. Наше волшебство, их магия не отвели от нас беду. Настало время поискать более могущественное покровительство.

— И по всей вероятности, у тебя уже есть идеи на этот счет. Поведай их нам, — мрачно произнес Заступник.

— Хорошо. Слушайте. Чтобы раз и навсегда защитить себя, нам следует использовать чары самой могущественной из магических реликвий. Вы понимаете, о чем я веду речь, — о Сером Бриллианте Гаргата.

— Серый Бриллиант нам не принадлежит, — упрямился Заступник. — Он не принадлежит никому — и одновременно всем. Это реликвия всего Мира.

— Раньше не принадлежала, — настаивал на своем Вершитель. — Мы ее искали — и нашли. Мы ею завладели и храним, чтобы она не попала в злые руки.

— Мы похитили ее, — упорствовал Заступник. Простак-рыбак, слоняясь по берегу, наткнулся на камень. Его забавляли блестящие, переливчатые грани; ему было приятно хвастать находкой перед соседями. Он не извлек для себя никакой пользы, владея Серым Бриллиантом. Таким образом, и для реликвии рыбак был не больше чем рыбак. Может быть, ему предназначалось стать ее хранителем, и, забрав у него реликвию, мы тем самым (по своему неразумению) расстроили планы богов. Вероятно, поэтому они от нас отвернулись.

— Для кого-то, возможно, это похищение, — произнес Вершитель, пристально глядя на Заступника. Однако, по-моему, мы сослужили миру хорошую службу тем, что взяли Серый Бриллиант под свою опеку. Ведь где бы ни появлялась эта реликвия, она несла с собой разрушение и гибель. Она бы не задержалась долго у простофили-рыбака, такое уже не раз случалось. Но теперь Серый Бриллиант находится в оправе нашей магии, и до тех пор, пока мы храним его, мы служим благу всех.

— Если мне не изменяет память, — твердил свое Заступник, — ты говорил, что чары Серого Бриллианта оградят нас от каких-либо влияний внешнего мира. Но, похоже, это не тот случай. Как же теперь ты можешь утверждать, что магическая сила реликвии защитит нас?

— Я долго вникал, — отвечал Вершитель, — в волшебную суть Серого Бриллианта и пришел наконец к важному выводу: сила, что движет камнем и является причиной его непрестанного блуждания по свету, — присуща не самому камню, а привнесена извне. Сам по себе камень — лишь оболочка, сосуд, удерживающий эту силу. Вне всякого сомнения, высвобождение магических чар, сгустка волшебной воли, даст чрезвычайно мощный эффект, который мы можем использовать в отражении посягательств на наш дом. После этих слов лица эрдов не осветились счастьем или хотя бы надеждой. Они не любили, да и не привыкли действовать решительно. Им нравилось просто созерцать, что-нибудь изучать. Но отважиться на нечто подобное!.. Оставалось только одно: стать немыми, безропотными свидетелями того, как их уютный, лелеянный долгие годы родной дом, их последнее убежище подвергнется надругательствам, будет осквернено. Заступник еще раз попробовал протестовать:

— Если в самом деле внутри Серого Бриллианта заперта столь мощная сила, откуда у тебя уверенность, что мы сможем ею управлять?

— На данный момент мы вполне справляемся с самим камнем, и я не вижу особых трудностей в том, чтобы овладеть силой внутри его и употребить ее в целях защиты. Из-за спины Заступника вдруг раздался голос, резко отличавшийся от мелодичных голосов эрдов.

— Но почему ты так уверен, что Серый Бриллиант тебе подконтролен? А вдруг это он управляет тобою, Вершитель?! Все, как по команде, повернули головы в сторону вступившего в спор. Те, кто заслоняли говорившего, чуть расступились.

Эта была девушка, в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти обычных человеческих лет. Эрдам она представлялась безнадежной дурнушкой. Но несмотря на ее невзрачную внешность, а может быть, благодаря ей, они испытывали к ней самые нежные чувства, во всем ей потрафляли, баловали ее. Это отношение не менялось с тех самых пор, как племя удочерило человеческого детеныша…

Немногие бы отважились на такие дерзкие заявления в адрес Вершителя. Девушке следовало быть поосмотрительнее. Внимание сфокусировалось на том, кто был ответственен за ее воспитание, под чьим присмотром она находилась и кого именно по этой причине стали звать «Заступник»… А он, весьма смущенный, что-то говорил своей воспитаннице — очевидно, убеждал ее пойти домой. Вершитель (само терпение) мягко произнес:

— Аша, дитя мое, ты говоришь загадками. Не могла бы ты выразиться яснее?

Что может быть более приятным для девушки, чем то, что она оказалась в центре всеобщего внимания? Аша отстранила руку Заступника, пытавшегося было придержать ее, и вышла на середину образованного эрдами круга.

— Откуда ты можешь знать, что Серый Бриллиант сам не управляет тобой?

Наверняка он бы сам тебе этого не открыл, если бы даже мог говорить, — подытожила Аша и, гордая своим аргументом, посмотрела по сторонам. Вершитель оценил затейливый довод, гибкий ум человека и незаметно для всех сдержал улыбку. Мысль, естественно, была абсурдной. Но на то Аша и была человеком.

— Серый Бриллиант ведет себя очень-очень смирно с тех пор, как находится у нас. Он преспокойно лежит на алтаре, что мы для него соорудили, и едва светится. Я сомневаюсь, что он способен на то, о чем ты говоришь. На этот счет, дитя мое, ты можешь не волноваться. На Кринне не существовало более умудренной в искусстве магии расы, нежели эрды. А кое-кто их них — Вершитель в том числе — осмеливались утверждать (правда, шепотом), что эрды превзошли в этом даже богов. Бриллиант был утерян богом Реорксом. Эрды обнаружили его, прихватили с собой и с тех пор хранили. Они знали все историй, связанные с Серым Бриллиантом, — о том хаосе и опустошении, которые ему сопутствовали везде, где бы его присутствие ни замечалось. Как гласила легенда, именно Серому Бриллианту были обязаны своим происхождением кендеры, гномы и гномы-механики. Камень в то время хранился у людей. Чего же еще от них можно ожидать? Собрание продолжалось, поскольку эрды думали вывернуться из сложившейся ситуаций, не прибегая к каким-либо решительным действиям. Как это часто бывает с людьми, Аше собрание скоро наскучило. Она сказала Заступнику, что отправляется домой готовить ужин. Тот с облегчением вздохнул. Идя по лесу, Аша вспоминала свой диалог с Вершителем и досадовала: неужели ее довод только на то и годился, чтобы отнестись к нему с пренебрежением. Она начинала сердиться. Но сердиться — это значит расходовать массу энергии и душевных сил… У нее на уме было другое. Аша уходила все дальше и дальше в лес, но не за тем, чтобы собирать к столу приправы. В конце концов девушка оказалась на берегу. Здесь она отыскала следы, оставленные на песке рыцарями, и с восхищением стала их разглядывать.

Опустилась на колени и приложила свою руку к одному из отпечатков. Какой маленькой на фоне следа выглядела ее рука! Приятное покалывание прошло волной по ее телу, в то время как она рисовала в своем воображении рыцарей — высоких, суровых, мужественных. Впервые в своей жизни Аша увидела человека, такого же, как она сама, — человека-мужчину. Они, конечно, выглядели далеко не красавцами по сравнению с эрдами, но и не такими уж уродами… Грезя, Аша еще долго-долго оставалась на берегу. Тем временем собрание эрдов пришло к единому мнению, что проблему Серого Бриллианта следует взять на себя Вершителю. Как он решит, так и будет. Ограничившись этим, они поторопились разойтись по домам — только бы поскорее уединиться, только бы не слышать больше ни о каких неприятностях. Чего не скажешь о их предводителе. Вершитель попросил трех старейших эрдов остаться, чтобы кое-что обсудить.

— Я не стал говорить при всех, — начал он осторожно, — поскольку знаю, что соплеменники воспримут это болезненно. Необходимо сделать еще один шаг, который бы гарантировал нашу безопасность, наше спокойствие. Владение Серым Бриллиантом, его присутствие — это соблазн, которому невозможно противостоять, огромное искушение для кого бы то ни было, исключая нас, эрдов. Так уж случилось, что в нашей среде есть некто, не являющийся одним из нас… Вы знаете, о ком я говорю. Лица старейшин погрустнели — они знали. Вершитель продолжал:

— К великому сожалению, мы должны избавиться от этой личности. Вы сами хорошо видели и слышали Ашу. В ее жилах течет кровь человека. Присутствие Серого Бриллианта скажется на ней весьма плачевно.

— Можно ли говорить об этом с уверенностью? — последовало кроткое возражение.

— Нам слишком хорошо известно, что бывает в таких случаях, — уже резко парировал Вершитель. — Я тщательно изучил все истории, связанные с Серым Бриллиантом, и убедился, что они истинны. Людей, которые оказываются в непосредственной близости с камнем, начинают обуревать стремления и желания, выходящие из-под контроля. Согласно одному источнику, сыновья Карамона Маджере, героя Войны, едва не стали его жертвами, и лишь вмешательство бога Реоркса их спасло. Возможно, Аша уже находится под пагубным влиянием Серого Бриллианта, которое выражается в ее стремлении посеять среди нас склоки и раздоры. Поэтому и для ее, и для нашего блага будет лучше, если мы удалим Ашу с острова.

— Но она жила с нами с младенчества, — был высказан последний довод.

— У нее же нет другого дома!

— Аша достаточно взрослая, чтобы жить самостоятельно, среди таких же, как она. — Вершитель ослабил нажим на старейшин. Мы и прежде соглашались с тем, что Аше скучно с нами, что она доставляет нам массу хлопот и волнений. Наша размеренная, наполненная учением, размышлениями и созерцанием жизнь не для нее.

Как и для всех людей, чтобы окончательно повзрослеть, ей необходимо вкусить перемен, а мы Аше этого предложить не можем. Этот разрыв просто необходим, повторяю — ради ее и нашего блага.

— Тяжело будет с ней расстаться, — произнес один из старейшин, и, хотя эрды, как правило, не позволяли себе слабостей, — глаза его увлажнились.

— Особенно нелегко будет Заступнику. Он очень сильно привязан к своей питомице.

— Я знаю, — мягко сказал Вершитель. — Это выглядит жестоким поступком с нашей стороны, но чем скорее она покинет остров, тем лучше будет для всех нас, включая и Заступника. Мудрость Вершителя чтили. Эрды заторопились в свои одинокие жилища, а Вершитель отправился известить Заступника о принятом решении.

3. Расставание. Прощальный дар

Аша растерянно глядела на того, кто всегда являлся для нее защитой и опорой.

— Оставить остров? Когда? — потерянно роняла она слова.

— Завтра, — ответил Заступник. Он ходил по комнатам маленького дома, столько лет служившего им обоим кровом, собирал и складывал на постель девушки вещи, которые могли понадобиться в дороге.

— Бот уже готовят к отплытию. В хождении по морю ты весьма и весьма поднаторела. Кроме того, судно освящено магией и не перевернется, каким бы бурным ни было море. Если вдруг наступит штиль, ты все равно будешь продолжать плыть. Идя почти строго на юг, ты окажешься в Палантасе, городе людей. Хода до него часов двенадцать, не более.

— Палантас… — эхом отозвалась Аша, не совсем понимая, что от нее хотят.

Заступник кивнул:

— Я думаю, изо всех городов Ансалона Палантас наиболее подходит для тебя.

Жители его очень терпимы к другим расам. Это само по себе странно. Возможно, причиной тому присутствие хозяина Башни Высшего Волшебства — Даламара. Хотя маг из ложи Черных Мантий… Аша перестала воспринимать слова Заступника. Она знала, что Заст произносит все это только для того, чтобы хоть что-нибудь говорить, — от отчаяния. Молчаливый и трогательный, замкнутый и нежный Заст. Он старался как мог утешить ее и себя. Аша поняла это, когда Заступник прижал к груди куклу, с которой она играла будучи ребенком, прижал с такой же нежностью, как некогда прижимал ее саму. К глазам внезапно подступили слезы, и Аша отвернулась, чтобы он их не видел.

— Так, значит, я отправляюсь в Палантас, да? Отлично. Ты ведь знаешь, я сама этого давно хотела, давно строила планы. Думала плыть в Каламан, но… Аша пожала плечами, — если Палантас — пусть будет Палантас. Какая мне разница. Она вовсе не собиралась ни в какой Каламан. Название города Аша сказала наобум, хотя прозвучало это так, будто она и в самом деле долгое время готовилась к путешествию. В действительности, девушка была напугана — ужасно, жутко напугана. «Эрдам известно, где я была прошлой ночью! — мысленно укоряла она себя. — Известно, что я была на берегу, о чем думала, о чем мечтала!» А грезила Аша о рыцарях: она вновь видела их молодые лица, влажные от пота волосы, сильные, мускулистые руки. Они знакомились, говорили с ней, забирали с собой на корабль. Они клялись ей в любви, ради нее бросали все… Глупо — она и сама знала. Какой мужчина полюбит такое страшилище?! Что уж ей и помечтать нельзя — о том, какая она хорошенькая? Аша зарделась от этих мыслей. Она их стыдилась.

Стыдилась чувств, невольно будивших ее грезы.

— …Да, настало время покинуть остров, — донесся до нее голос Заступника.

Мы об этом и прежде говорили. Верно. За последние три года не однажды между ними возникали разговоры о ее отбытии; что она составит план, подумает, какие вещи ей потребуются в путешествии длиной в один день. Но время шло, а она все не решалась: то море было слишком неспокойным, то сильный холод, то казалось, бот ненадежен, то предзнаменования не сулили ничего хорошего. Заступник всегда тактично соглашался с ней, как соглашался со всем, что бы она ни говорила или делала. И так раз за разом.

— Ты прав. Я сама этого давно хотела, — быстро проговорила она, надеясь, что дрожь в ее голосе Заст примет за обычное возбуждение перед дорогой. — Я уже наполовину собралась. Аша, с трудом сдерживая слезы, смотрела на того, кто все эти годы был рядом, заботился о ней, воспитал ее.

— Что ты делаешь, Заст? Неужели ты думаешь, что я отправлюсь в Палантас, захватив с собой куклу? Оставь ее в покое. В мое отсутствие она будет тебе утешением… пока я не вернусь.

— Ты не вернешься, девочка, — тихо сказал Заст. Он не смотрел на Ашу, он ласкал порядком потрепанную куклу. Затем молча протянул куклу ей. Аша уставилась на Заступника. Внезапно все в ней словно перевернулось. Дыхание сперло. Она схватила куклу и швырнула ее в другой конец комнаты.

— Меня наказывают! Наказывают за то, что я говорю и не боюсь Вершителя! Он ненавидит меня! Вы все меня ненавидите! Ненавидите потому, что я уродлива… и глупа… и не одна из вас! Отлично! Аша утерла слезы, поправила волосы, сделала глубокий, шумный вдох.

— Я даже и не думала о возвращении. Кому бы пришла такая мысль в голову?!

Кому нужен этот унылый остров, где словно подарок — слово, сказанное однажды за месяцы и месяцы молчания?! Только не мне. Ночью я отплываю! Нет, прямо сейчас!

К дьяволу сборы! Мне ничего от тебя не нужно. Ничего! Теперь она плакала по-настоящему, плакала и… одновременно наблюдала, каким будет эффект от ее слез. Заступник беспомощно замер на месте, что случалось всякий раз, когда она рыдала. Он всегда сдавался, всегда шел на то, чтобы задобрить ее, обласкать, позволить ей все, чего бы она ни пожелала. Эрдам не было присуще выставлять напоказ свои чувства и эмоции. Такое могло иметь место лишь в самых крайних случаях. Поэтому их сбивали с толку бурные проявления человеческого темперамента. Эрдам было невыносимо видеть кого-либо, обуреваемого вспышкой страстей. Это приводило их в замешательство; неуравновешенность, несдержанность, по их мнению — вещи недостойные, неподобающие. По прежнему опыту Аша знала: слезы, приступы раздражительности неминуемо приведут к тому, что она получит желаемое и все будет так, как она хочет… Плач перешел в рыдания, сменившиеся истерическими всхлипами. Она буквально задыхалась от слез и в то же время предвкушала победу. Нет, она пока останется. «Я покину остров, думала Аша с горечью, — но только тогда, когда сама буду готова это сделать!»

Ее приступ достиг кульминации, и она уже подумывала — не пора ли утихомириться и дать возможность Засту принести свои извинения. Каково же было ее удивление, когда она услышала, как закрывается дверь. Аша смолкла и, тяжело дыша, стала вытирать слезы. Наконец она протерла глаза и увидела, что комната пуста. Заст ушел. Ничто не нарушало тишины маленького дома, ставшего Аше родным на много лет, ставшего ее кровом с того самого дня, когда еще совсем крошечную девочку внесли через порог. Одно время она пробовала вести счет годам с даты, которая, по словам Заста, являлась днем ее рождения. На цифре «тринадцать» она бросила.

Если до тринадцатилетнего возраста это занятие было чем-то вроде игры, то в дальнейшем оно перестало ее забавлять. Никто никогда не говорил Аше, кто ее родители и почему их нет рядом. Эрды не любили распространяться о таких вещах.

Всякий раз, когда Аша обращалась к ним с подобными вопросами, их лица тускнели.

В конце концов в пылу задетого самолюбия она отказалась от попыток разузнать хоть что-нибудь и забросила свой счет. Когда же спохватилась — было уже поздно.

Сколько прошло лет? Пять или шесть? А может быть — десять? Не то чтобы это имело большое значение… Вовсе нет. Аша поняла, что на этот раз слезы ей не помогут. На следующий день около полудня эрды собрались вновь, на этот раз — чтобы проводить Ашу. Аша была во всеоружии — во всеоружии досады, обиды и даже злости. Ее слова прощания не отличались равнодушием от тех, которыми сопровождается уход дальнего родственника, случайно нанесшего вам визит.

— Мне все равно. Я только рада, что покидаю вас! Я для вас «ничто» — и вы для меня «ничто», — вновь и вновь повторяла она, хотя, кроме Заступника, ее никто не слышал. Но эрдам было вовсе не все равно, и Заступника подмывало сказать ей об этом. Да, эрды полюбили и по-настоящему привязались к беззаботному, смешливому, непоседливому ребенку, который по-ребячьи бесцеремонно вносил оживление и разнообразие в их серьезную, полную глубокомыслия жизнь, заставлял их сердца и души, лежащие за семью печатями принципов, обычаев, условностей, отзываться теплотой, искренностью, непосредственностью. Они чувствовали себя счастливыми, если была счастлива Аша, и старались делать все, чтобы она такой себя ощущала и дальше. Если они и портили ее, потакая во всем, то уж ни в коем случае не преднамеренно. Заступник смутно понимал, что, возможно, это-то как раз и являлось ошибкой. Миру, в который Ашу попросту говоря — выталкивали, не было никакого дела до нее. Мир совершенно не интересовало, счастлива ли она иди грустна, жива или уже при смерти. Теперь Заступнику становилось ясно, что, наверное, нужно было готовить Ашу к пониманию этого равнодушия, учить ее умению не приходить от этого в отчаяние. С другой стороны, откуда он мог знать, что обстоятельства сложатся именно таким образом. Уже поздно что-либо менять. Хоть какого-то особенного проявления чувств эрды не демонстрировали, подарки, которые они вручали Аше на прощание, говорили о многом. Чувствуя себя неловко, Аша принимала подарки, неуклюже за них благодарила и, едва удостаивая взглядом, запихивала в кожаную сумку. Когда подносивший дар пытался объяснить, чем он особенно ценен и для чего может ей пригодиться, Аша обрывала объяснения. Ей причинили боль, и она, в свою очередь, не хотела оставаться в долгу. По большому счету, Заступник не мог винить ее за это. Вершитель произнес проникновенную речь, на которую Аша отреагировала так, как если бы она была бесстрастным куском гранита. Время трогаться в путь. Ветер и отлив благоприятствовали. Негромко зазвучали молитвы и пожелания доброго пути. С вызовом, не дожидаясь окончания прощальной процедуры, Аша двинулась в сторону берега.

— Ну и пусть! Ну и пусть! Мне все равно, — снова и снова повторяла девушка. Заступник оказался единственным провожатым Аши. Разговаривать с ним она отказалась и как будто вовсе не замечала его. Заст было подумал, что ошибся в своей оценке девушки: может быть, она все же стала похожа на эрдов?… Но на полпути к берегу, когда они остались совершенно одни, Аша вдруг резко остановилась, шагнула к Засту и крепко-крепко, как делала это только в детстве, обняла его.

— Пожалуйста, Заст, не отсылай меня никуда! Не гони меня! Я буду послушной и не причиню больше никому беспокойства! Я тебя люблю! Я всех вас люблю!..

— Я знаю, девочка. Знаю. Глаза Заступника предательски заблестели. Рукой он тихонько похлопывал Ашу по спине. Когда она была совсем малышкой, он, в своих стараниях заменить девочке мать, укачивал ее точно таким же образом.

— Я не могу позволить тебе, девочка, покинуть нас с мыслью, что ты нам безразлична, что мы тобою недовольны. Мы все тебя любим. Верь мне. И мы не стали бы относиться к тебе иначе, чем относились всегда. Я не должен был говорить, но дело в том, что нам… нам предстоит серьезно заняться магией. Мы вынуждены будем привлечь необъятной мощи волшебные силы, чтобы предотвратить новое появление рыцарей Тьма. Я не могу всего объяснить, но эти волшебные силы могут оказаться небезопасны для тебя. Ведь ты не эрд. Отсылая тебя, мы лишь стараемся избежать вреда, который может причинить тебе магия. Это было ложью, хотя и безобидной. В действительности от Аши избавлялись с тем, чтобы само ее присутствие пагубно не сказалось на магическом действе. Для удержания волшебной силы Серого Бриллианта эрды предполагали употребить абсолютно прозрачную структуру, этакую емкость, образованную их общим магическим полем. Аша, не являясь эрдом, следовательно, была дефектом в этой емкости.

— Эта… эта магия, — Аша, шмыгая носом, сглатывала слезы, — она вас предохранит? Отведет от вас зло?

— Да, девочка. К такому выводу пришел Вершитель, и у нас нет оснований сомневаться в его мудрости. Снова ложь. Дважды на дню — невероятно! Заступник сам поражался, что так складно может врать. Аша сделала слабую попытку улыбнуться:

— Спасибо, Заст, за твою искренность. Я жалею, что была столь несносна при прощании. Но ты извинишься за меня перед всеми. Скажи, что я буду сильно скучать. Слезы снова подступили к глазам Аши, но она сдержалась.

— Я им все передам… А теперь пошли — отлив и солнце ждать не будут. Они вышли к берегу. Аша совсем притихла — растерянная, ошеломленная, никак не желающая верить, что все это происходит именно с ней. Большая двухмачтовая шлюпка ждала Ашу. Ее соорудили несколько лет назад для вылазки за Серым Бриллиантом. Затем эрды потеряли к шлюпке всякий интерес. Заступник, получив разрешение, взялся обучить Ашу хождению под парусом. Чутье ему подсказывало, что может настать день, когда Аше такие знания пригодятся. Вдвоем они уложили вещи: объемистую сумку с подарками эрдов и сумку с вещами девушки. На Аше была удобная легкая одежда: светло-зеленые шелковые штаны, свободно сидящие, с подвязками ниже колен; шелковая туника с открытым воротом и поясом золотого шитья; куртка из черного вельвета, с чудесным красочным орнаментом; на голове — невесомая, изумрудного цвета шелковая шаль.

— С этими сумками тебя можно принять за кендера, — сделал попытку пошутить Заступник.

* * *

— Кендера?! — натянуто рассмеялась Аша. Ты много о них рассказывал. Я увижу их наяву, Заст?

— Да, девочка. Гораздо проще столкнуться с ними, нежели потом от них отделаться. Заступник задумчиво улыбнулся.

— Тебе встретятся и беспечные, скорые на руку кендеры, и мрачные, хмурые гномы, хитрые и ловкие гномы-механики, нахрапистые, нагловато-красивые рыцари, сладкоголосые эльфы. Ты всех их увидишь… Заступник вдруг заметил, что Аша не слушает его. Ее взгляд был прикован к горизонту. Выражение рассеянности, уныния исчезло. Теперь Аша олицетворяла неудержимый порыв, жадную устремленность осязать, обонять, видеть, слышать, вкушать — Жизнь. На горизонте громоздились облака, но Аша вместо них видела залитые солнцем города, светлые и прекрасные.

Заступник подумал: будь вместо воды твердь, Аша, не задумываясь, рванулась бы туда — к горизонту, в неведомое. Наконец-то в девушке возобладал человек. Ее глаза лучились сладостным волнением, дыхание участилось. Она была одновременно и натянутый лук, и стрела. Еще миг, и стрела сорвется с тетивы, унесется вдаль, в будущее, в Жизнь. Заступник вздохнул. Он, поскитавшийся по миру, лучше, чем кто-либо другой, понимал, какие невероятные трудности и опасности предстоит испытать наивной, неопытной девушке. Слова предостережения готовы были сорваться с губ: о жестоких драконидах; омерзительных, злобных гоблинах; людях с продажной душой и каменным сердцем; благостных, елейных священниках, вершащих гнусные дела от имени Моргиона или Чемоша; колдунах-чернорясниках с их кольцами-убийцами; жуликах, ворах, лжецах, обольстителях… Нет, он ничего не стал говорить, не хотел омрачать светлое настроение Аши, разрушать чистоту и прозрачность надежд, невинных желаний. Она сама скоро все узнает. Оставалось лишь надеяться, что боги не бросят ее в трудную минуту, отведут беду, будут хранить ее, как хранят спящих детей, животных, отбившихся от стада, прямодушных кендеров. Заступник помог Аше забраться в шлюпку.

— Магия доведет тебя до Палантаса. От тебя, девочка, только и требуется — держать солнце по левому борту. Шторма не бойся. Пусть волны тебя убаюкают.

Утром, когда ты проснешься, увидишь золотые иглы шпилей Палантаса. Они начали готовить паруса. На лице Заступника все это время отражалась какая-то внутренняя борьба, словно он спорил сам с собой и никак не мог договориться. И все же… Наконец все было готово к отплытию. В руках Заступника непонятно каким образом оказался вдруг свиток пергамента, перевязанный черной тесьмой. Он протянул свиток Аше.

— Что это? — весьма удивленная, спросила она. — Карта?

— Нет, девочка. Это не карта. Письмо.

— Мне? Оно… ее лицо озарило надежда, — о моем отце? О том, почему он бросил меня?.. Ты обещал, что однажды все объяснишь. Заступник сконфузился и густо покраснел.

— Нет, девочка. Я тебе уже рассказывал твою историю от начала до конца.

Мне нечего добавить.

— Ты говорил, что он покинул меня после смерти матери. Он не любил меня?

Ненавидел меня, потому что я стала причиной ее смерти?

— Откуда ты это взяла? — крайне удивился Заступник. — Твой отец очень любил тебя. Ты же знаешь, что случилось. Я тебе рассказывал. Аша вздохнула: и так каждый раз; все беседы о ее родителях заканчивались одинаково — Заст не говорил всей правды. Ну хорошо. Это уже не имеет значения. Скоро она сама узнает, как было на самом деле. Заступник, слегка нервничая, похлопывал свитком по руке. Предмет разговора его явно не устраивал.

— Послание предназначено другому, но, когда ты потеряешь из виду наш остров, можешь его прочесть. Тот, кому ты должна его вручить, вполне вероятно, захочет задать тебе кое-какие вопросы. Ответить на них можешь только ты. Аша была озадачена.

— Тогда для кого оно? Заступник заколебался, но затем, отбросив последние сомнения, сказал:

— В Палантасе живет один очень влиятельный маг. Его имя — Даламар. После того как прочтешь письмо, ты доставишь его Даламару. Он должен знать, что мы собираемся делать на случай… Заступник споткнулся, подыскивая нужные слова, но Аша продолжила фразу:

— …на случай, если дело примет нежелательный оборот! О-о, Заст! — Она приникла к нему. — Я боюсь! «Это чувство ты не раз будешь испытывать, — думал про себя Заступник. — Это предначертано человеку». Он наклонился и поцеловал Ашу в лоб.

— Молитвы твоей матери и отца будут сопутствовать тебе и охранять. Он вылез из шлюпки, стянул ее с песка и с силой оттолкнул от берега.

— Заст! — крикнула Аша и выбросила вперед руку, будто могла еще дотянуться и ухватиться за него. Однако шлюпку быстро отнесло волнами, а ветер подхватил и наполнил паруса. Последние слова Аши приглушила мягко плещущаяся о берег вода.

Заступник оставался на месте, пока была видна шлюпка. Он продолжал стоять на берегу и после того, как еле видная точка исчезла за горизонтом. И только когда прилив не оставил на песке ни одного отпечатка ног Аши, Заступник снова ожил и зашагал прочь.

4. Письмо к Даламару

Аша в отчаянии наблюдала, как прямой силуэт Заступника становился все меньше и меньше, как мало-помалу ее остров превращался в едва различимую черную полоску. Когда горизонт опустел, Аша не выдержала и повернула руль на разворот.

Однако у нее ничего не вышло, шлюпка продолжала идти вперед: магия эрдов удерживала ее на заданном курсе. Дул устойчивый, крепкий ветер. Аша повалилась на дно шлюпки и целиком отдалась своему горю. Рыдания не облегчили душевной боли, а лишь добавили страданий физических: ее разобрала икота, глаза горели, из носа текло. Пытаясь отыскать платок, она наткнулась на пергаментный свиток.

Без особого интереса развязала тесьму, развернула свиток и принялась читать, полагая, что найдет лишь еще одно извинение за свою высылку. Милая Аша, я пишу, пока ты спишь. Глядя на твое спокойное лицо, лежащую поверх головы руку, спутанные волосы, следы от слез на щеках, я вспоминаю девочку, ребенка, который, однажды появившись в моей жизни, наполнил ее радостью и теплом. Ты еще здесь, а я уже по тебе скучаю! Я знаю, ты негодуешь, тебе больно — тебя выпроваживают одну, неизвестно куда. Поверь, моя дорогая девочка, что если бы я не был убежден в пользе этого шага, то никогда бы не дал на него своего согласия. Вопрос, касающийся влияния на нас Серого Бриллианта, — то, о чем ты спрашивала Вершителя, — задают многие. Мы далеко не уверены, что вскрытие, нарушение внешнего слоя Серого Бриллианта — единственно правильный путь. И согласились с намерением Вершителя только потому, что выбора у нас нет.

Вершитель объявил, что никто не должен знать о наших планах. Думаю, здесь он не прав. Как долго мы уже живем в изоляции! И что из этого вышло: не раз и не два случалось несчастье. Моя сестра… В этом месте письмо было вымарано. Заст никогда не упоминал о своей сестре. Что с ней случилось? Аша попробовала прочитать затушеванное место. Тщетно. Вздохнув, она продолжала чтение.

Следующий кусок письма был адресован Даламару из Палантаса, хозяину и хранителю Башни Высшего Волшебства. Аша пробежала глазами ту часть послания, которую она определила как «вежливые поклоны и почтительные расшаркивания», а также описание того, как Серый Бриллиант оказался у эрдов. Девушка бессчетное количество раз слышала эти рассказы, и ничего, кроме скуки, они у нее не вызывали. Она стала читать дальше…Серый Бриллиант мы поместили на алтарь, специально сконструированный для его хранения. На первый взгляд камень не представляет собой ничего особенного, тем паче — выдающегося. При более внимательном осмотре камень не может не заинтересовать. Его размеры меняются в зависимости от того, кто его рассматривает. Вершитель утверждает, что камень достигает размеров взрослой кошки, тогда как я могу сравнить его разве только с куриным яйцом. Невозможно определить число граней. Мы все по очереди пробовали пересчитать их, но одинаковой цифры не получили. Характерно, что наши подсчеты расходились не на одну-две грани, а на значительно большее число. В итоге создавалось впечатление, будто все мы имели дело с абсолютно разными камнями.

Мы знаем, что Бриллиант своенравен. Мы знаем, что Реоркс делал неоднократные попытки вернуть Серый Бриллиант, но все они ни к чему не привели. Камень ему не подвластен. С какой стати он будет подчиняться нам? Ответ Вершителя очень прост: бог Реоркс слаб, он несколько рассеян, недостаточно целеустремлен. Может быть, это и соответствует действительности, но меня удивляет, почему другие божества не пытались подчинить своей воле Бриллиант? Не потому ли, что и они не в состоянии это сделать? С другой стороны, разве они не всемогущи? А если допустить, что Серый Бриллиант обладает гораздо большей магической силой, чем кто-либо из них?! Если это так — Серый Бриллиант просто несопоставимо могущественнее нас и, значит, нам не подконтролен. Он водит нас за нос и использует нас. Для чего и с какой целью — никто не знает. Меня это страшит.

Именно поэтому я приобщил к письму историю сотворения мира и Серого Бриллианта, как трактуем ее мы, эрды. Властитель Даламар, ты увидишь, что наше толкование значительно отличается от каких-либо других вариантов, и это одна из причин, по которым я считаю необходимым представить нижеследующую информацию Конклаву.

Возможно, воспользовавшись ей, удастся подобрать ключик к Серому Бриллианту. «Я сыта этими историями по горло и знаю их всех наизусть», — думала Аша, сворачивая свиток. Аша умела читать и писать на языке эрдов. Она также знала язык, на котором эрды говорили крайне редко, но считали полезным знать; к нему обычно прибегали в межрасовом общении. Хотя Аше учение давалось легко, особого удовольствия она от него не получала. В отличие от прилежных в учении эрдов, Аша предпочитала делать, нежели читать о том, как это делается. Перегнувшись через борт, она намочилаплаток и освежила лицо. Ей ничего не оставалось, как только скулить и хныкать, упиваясь жалостью к себе. Поэтому, чтобы отвлечься от грустных мыслей, Аша решила продолжить чтение. Она и сама не заметила, как увлеклась. Аше казалось, что она вновь сидит за небольшим столом и слушает Заста, который рассказывает ей о сотворении мира.

* * *

Как гласят наши предания, некогда в бесконечном пространстве обитали три божества: Паладайн, Такхизис и Гилеан. Они происходили от Хаоса, Отца Всего и Ничего. Паладайн являлся старшим среди них, сыном послушным и совестливым.

Гилеан был средним сыном, склонным к раздумьям и созерцательности. Такхизис — младшая и, как считают, самая любимая. Ее отличали беспокойный характер, честолюбие, частые приступы скуки. Такхизис хотелось возвыситься над братьями, но все ее попытки добиться первенства ни к чему не приводили. Воля Паладайна и трезвомыслие Гилеана смиряли ее амбициозность. Таким образом, мы, эрды, думаем, что тот мир, в котором все мы живем, мир Кринна со всеми его обитателями, образовался благодаря интригам Такхизис. Она могла быть обаятельной, была способна здраво мыслить, когда сама этого хотела. Такхизис обратилась к своим старшим братьям с предложением создать мир и населить его одушевленными существами-спиритами. Паладайна она подкупила мыслью о том, что эти спириты внесут порядок, организацию и стройность в окружающее их, полное сумбура пространство. Паладайн уже долгое время мучился сознанием бесцельности и бессмысленности своего существования. Поэтому он и его супруга Мишакаль, заинтересованные идеей, дали свое согласие.

— Конечно, Родитель обо всем этом знает, — то ли вопрошая, то ли утверждая, произнес Паладайн. — Ты получила его одобрение…

— Конечно, дорогой брат, — подтвердила Такхизис. Паладайн определенно догадывался, что сестра лжет. Но желание создать упорядоченный и разумный мир взяло верх. И он закрыл на ложь глаза. Потом Такхизис обратилась к Гилеану. Его она обезоружила перспективой наблюдения и изучения созданий, не имеющих ничего общего с богами: как поведут себя эти одушевленные существа в той или иной ситуации. Гилеану такая возможность показалась очень привлекательной. Так как он не имел супруги, с которой можно было бы посоветоваться (у нас нет сведений, что с ней произошло), Гилеан обратился к богу Зивилину, обитателю запространства. Зивилин существовал во всех планах бытия и во все времена. Он посмотрел вперед, назад; направо, налево; вверх, вниз… И сказал, что идея недурна. Вслед за ним согласился и Гилеан. Заручившись согласием братьев, Такхизис приступила к осуществлению своего намерения.

* * *

В одном из запространств обитал бог Реоркс. Почти ничего не известно о его прошлом. По слухам, имело место какое-то несчастье, после чего Реоркс избегал общения с кем бы то ни было из Вечных. Он вел одинокую, отшельническую жизнь, проводя все время в кузнице. Реоркс мог творить вещи необыкновенно замечательные и прекрасные, страшные и ужасающие. Творчество было его страстью.

Он не искал применения вещам, которые создавал, и потом просто выбрасывал им сотворенное. Время от времени мы видим эти обреченные на забвение предметы. Мы называем их падающими звездами. Такхизис не обошла похвалами творения Реоркса.

— Только ужасно жалко, что ты их выбрасываешь! — сказала она. — У меня есть к тебе предложение… Ты создашь нечто такое, что тебе никогда не наскучит. Напротив — будет служить источником непреходящего, непрестанного интереса. Ты сотворишь целый мир, и этот мир будет населен живыми существами.

Ты обучишь их всему, что умеешь сам. Реоркса идея пленила: наконец плоды его страстного увлечения найдут применение. Он охотно принял предложение.

— Ты обсудила свой план с Родителем? — спросил он.

— Иначе я бы и не побеспокоила тебя, — ответила Такхизис. Прямой и бесхитростный Реоркс даже представить себе не мог, что Такхизис способна лгать.

Боги сошлись все вместе: Паладайн и Мишакаль, Гилеан с единственной дочерью, Такхизис с супругом Саргоннасом. Присутствовали и их дети. Реоркс установил свою наковальню, поместил на нее раскаленный бесформенный кусок металла, и во мраке вечно длящейся ночи раздался первый удар молота. Тут братья и прозрели, увидев все в истинном свете. Такхизис и думать не думала советоваться с Хаосом, Отцом Всего и Ничего. Более того, она скрывала свой замысел привнесения в Пространство порядка. И братья теперь прекрасно это понимали. Хаос-отец мог бы устроить основательную трепку своим чадам, но, как иногда поступают взрослые, решил, что будет лучше преподнести им урок.

— Пожалуйста, можете создавать свой мир, — пророкотал он, — но и я уж похлопочу, чтобы разгорелись вражда и раздоры между вами и теми, в кого вы вдохнете жизнь. Дело сделано: искры, брызнувшие из-под молота Реоркса, превратились в звезды. От звездного света зародились живые существа. И тут уж фантазия Реоркса не знала удержу. Но очень скоро все почувствовали реальность угроз Хаоса-отца. Такхизис хотела, чтобы созданные существа-спириты находились в полном ее подчинении, выполняли все ее приказания и прихоти. Паладайн желал их видеть под собственной опекой, уж он-то воспитает спиритов и выведет на путь праведности и порядка. Гилеан не одобрял как стремление сестры, так и намерения брата. Ему хотелось сделать существа свободными, имеющими право выбирать то, что им самим нравится. Тогда жить в мире станет гораздо интереснее.

Родственники грызлись и ссорились. В склоку были втянуты их дети и другие боги.

Разразилась Война Всех Святых. Хаос, Отец Всего и Ничего, потешался, и смех его был ужасен. Через некоторое время и Паладайну, и Гилеану стало ясно, что война может привести к полному уничтожению всего ими созданного. Заключив союз, им удалось склонить сестру к переговорам, а затем и к принятию соглашения. Они уговорились управлять новым миром сообща, соблюдая при этом в отношениях между собой своеобразный баланс, борясь тем самым с проклятием Хаоса-отца. Они также решили дать спиритам то, что позволило бы им жить, радоваться и процветать в новом мире. Паладайн наделит их стремлением организовывать, регулировать, контролировать. Это поможет им уменьшить степень зависимости от внешнего мира, поможет упорядочить жизнь. Такхизис поделится с ними честолюбием и неуемным желанием, для того чтобы спириты не ограничивались только подчинением себе мира, но делали его лучше и совершенствовали самих себя. Гилеан предоставит им право выбора: у существ будет свобода принимать свое собственное решение. Все эти вещи сами по себе хороши, но только до того момента, пока не начинают видоизменяться, переходить в свои крайние формы. Стремление упорядочивать, контролировать со временем обращается в боязнь что-либо менять, в нежелание и подавление нового. Честолюбие перерастает в оголтелое желание властвовать, порабощать. Неуемность желаний ведет к одержимости, которая проявляется в жадности, скупости, похоти, зависти. Крайней формой свободы является анархия.

По воле воображения богов спириты обрели физическое воплощение. Любимой, идеальной, расой Паладайна стали эльфы, для которых нет большего удовольствия, чем видеть природу подконтрольной, преобразованной по своему разумению. Живут они долго и почти не меняются с течением времени. Такхизис стала покровительницей расы необычайно красивых созданий, столь же честолюбивых и эгоистичных, как она сама. Это были людоеды-великаны. Чем больше они жаждали и вожделели, тем быстрее утрачивали свою прежнюю исключительную красоту. По мере того как рос аппетит их желаний, красота утрачивала прежнюю исключительность.

Но они были сильными и мощными. Мы, эрды, вполне можно сказать — творение Такхизис, так как изначально сами являлись людоедами-великанами. Мы из числа тех, кто, еще будучи людоедами, видели, что происходит, и обратились за помощью к Паладайну. Он посодействовал нашему разрыву с Королевой Тьмы, но стоило нам это очень дорого. Чтобы снова не впасть в соблазн желаний, нам пришлось исключить какое-либо соседство с другими расами. Нам предстояло стать отшельниками, находящими усладу в таком образе жизни, хранителями одиночества.

Даже общение, необходимое для производства потомства, должно было превратиться в мучительное испытание. Но мы пошли на эти условия, лишь бы не уподобиться участи племени людоедов. И так сложилось, что мир почти ничего о нас не знает, а то, что ему известно, далеко от действительности. Результатом творения Гилеана стали люди. У них самый непродолжительный срок жизни, и они более всех склонны к переменам. Хаос-отец, потехи ради и для большего беспорядка и сумятицы, создал животных. Он немало обескуражил своих отпрысков тем, что многих из этих тварей наделил, в сравнении со спиритами, очевидными преимуществами. Так возникли драконы, долго живущие, чрезвычайно опасные существа, обладающие разумом, большой силой и способностями к магии. С появлением драконов на Крите его обитатели вынуждены были либо сражаться с ними, либо выступать на их стороне. Таким образом, в мире почти установилось равновесие. Эльфы считали себя воплощением «добра», людоеды для всех олицетворяли «зло». (Любопытно отметить, что с точки зрения людоедов все было как раз наоборот.) Люди, оказавшись между этими полюсами, периодически становились союзниками то тех, то других. В итоге люди, совместившие в себе честолюбие, стремление властвовать, необъятность желаний, свободу выбора, — явились теми существами, которые, то с выгодой для себя, то себе во вред, продолжают со времени своего возникновения создавать и разрушать, менять и видоизменять. Это называется прогрессом. Тогда же появляется магия… Дети богов росли вместе и поэтому подружились: Солинари — сын Паладайна и Мишакаль, Нуитари сын Такхизис и Саргоннаса, и Лунитари — дочь Гилеана. Все боги обладают магической силой, но в этих детях наклонности к волшебству проявились особенно ярко, благодаря их самоотдаче и любви к искусству магии. Общее пристрастие их крепко связывало между собой, несмотря на то что во всем остальном они были очень несхожи. С началом Войны Всех Святых дети оказались в затруднительном положении: каждый из родителей требовал себя поддержать. Но молодежь беспокоило то, что война может погубить магию. Они, поклявшись до конца оставаться верными своей страсти и не изменять дружбе, покинули пантеон богов и, приняв образы смертных, объявились на Кринне. Каждый из них нашел среди смертных последователя и наделил его даром творить чудеса. Этот дар мог передаваться от одного другому, и в случае необходимости смертный, им обладающий, имел возможность обратиться к богам за помощью. Вскоре братья с сестрой оставили Кринн, но их влияние на мир не утратилось. Они вознеслись в небо, и каждый немигающим оком наблюдал, как смертные пользуются их дарами.

Прозвали эти неусыпно бдящие «глаза» — три луны Кринна — так: серебряная луна — Солинари, красная — Лунитари и невидимая (ни для кого, исключая последователей) — Нуитари. Мы, эрды, обладаем необыкновенно мощным магическим потенциалом, но не знаем, что является его источником. Мы не имеем никаких дел с волшебниками Кринна, и те числят нас «отступниками». Нас считают угрозой вашим порядкам.

Одной из многих причин, по которой мы напрочь избегаем контактов с другими расами, была и остается наша магия. В жизни эрдов она. играет первостепенную роль. Магия — в нашей крови. Она так же свойственна нам, как слух, вкус, зрение, обоняние и осязание. Никто ведь не спрашивает нас, как мы видим. Зачем в таком случае требовать от нас объяснения, как мы «творим чудеса». Но я отклонился от повествования… Новый мир был столь же юн и необуздан, как и существа, его населявшие. Эльфы с усердием осваивали свою часть созданного пространства, людоеды — с не меньшим рвением — свою. Люди блуждали в поисках себя, не зная, куда приложить свои силы. Одинокий бог Реоркс предложил им свою помощь. Считают, что Реоркс только тогда чувствует себя счастливым, когда нянчится и возится со смертными. Реоркс обучил людей многому из того, что умел сам, в том числе и кузнечному делу. И эльфы и людоеды нуждались в железных орудиях, но ни те, ни другие понятия не имели о том, как их изготавливают. Они шли к людям и покупали инструменты из металла и оружие. Те не на шутку возгордились своим умением добывать металл и делать из него полезные вещи, забыв, что всем обязаны Реорксу. Однажды, когда он, как обычно, появился среди них, одни просто сделали вид, что не заметили его, другие сыпали колкостями относительно его небольшого роста, а третьи принялись смеяться над его пристрастием к ремеслу, которое им же самим приносило выгоду. Реоркса обуял гнев. Он проклял этих людей, лишил всех навыков и способностей, оставив только тягу к изобретательству и конструированию. Он заявил, что отныне эти гордецы, шутники и насмешники сморщатся и усохнут до таких размеров, что сами превратятся в объект для высмеивания. Так появились на свет гномы-механики. В этот период — известный как Великие Сумерки — существовавшее до сих пор равновесие в мире заколебалось. Люди, перестав довольствоваться тем, что имели, обратили свой взор на то, чем располагали их соседи. Подначиваемые Такхизис людоеды воспылали желанием властвовать. Эльфы хотели, чтобы их просто оставили в покое, но сражаться были готовы. Желая усилить свое влияние на людей, подчинить их, Такхизис вовлекла в зреющую интригу бога Хиддукеля — дельца и торговца, продавца и менялу. Хиддукель смекнул, что неустойчивое равновесие — хорошая возможность приумножить собственную силу и укрепить власть. Время войны — это изготовление нового оружия, доспехов, поставки фуража и продовольствия, это, в конце концов, торговля душами павших в этой войне. Из всего можно извлечь выгоду. В надежде посеять еще большую сумятицу Хиддукель отправляется к Чизлев, хозяйке лесов, богине природы. Очень убедительно он внушает ей, что всеобщая погибель не за горами.

— Не сегодня-завтра вспыхнет война, — скорбно произнес Хиддукель. — Что будет с природой?! Леса пожгут, поля повытопчут, источники поотравляют. Нам нужно раз и навсегда остановить междуусобицу… во имя природы!

— А какой тебе-то с этого прок? — удивилась Чизлев. — Я никогда не поверю, что тебя волнует судьба зверушек.

— Хоть бы кто-нибудь не усомнился, что и у меня есть сердце, — жалостливо проговорил Хиддукель.

— Еще бы не усомниться…

— Если хочешь знать — война плохо скажется и на финансах. Цена золота упадет. Оно фактически обесценится. Прекратятся фермерские поставки на рынки… К тому же я очень люблю зайцев.

— Разве что поданных к столу. Чизлев вздохнула.

— И все же кое в чем ты прав. Я обратила внимание на сложность отношений между расами и не могла не обеспокоиться. Я пробовала поговорить с Гилеаном, но что толку! Он не поднимает головы от своей книги — и все пишет, пишет и пишет.

Хиддукель фыркнул.

— Тогда пойди к Такхизис… Либо она с супругом любуется битвой минотавров, либо занята тем, что насылает мор, голод, наводнения. Ей тем более не до нас.

— Что ты предлагаешь? Я думаю, у тебя есть план.

— Ты все правильно понимаешь, моя дорогая подруга, благосклонно относящаяся только к зелененьким деревцам. Согласись: если бы нейтралитет царил в мире, то равновесие никогда бы не нарушалось.

— Ну, допустим, — осторожно проговорила Чизлев, не доверяя Хиддукелю и в то же время видя резон в его словах. — Но я не знаю…

— Полно, Пойди к Реорксу, попроси его создать некий драгоценный камень, внутрь которого была бы помещена квинтэссенция нейтральности, ее сущность.

Камень стал бы своеобразным якорем, удерживающим корабль мира на рейде нейтралитета, дающим гарантию, что его не унесет в море «добра» или «зла»… А гавань благоденствия — вот она, рядом.

— Предположим, Реоркс создаст камень. Что делать дальше? Отдать тебе на хранение?! Хотя Чизлев была мягким, покладистым божеством, но все же нередко подшучивала и ерничала, находясь в компании Вечных. А уж Хиддукеля и подавно не могла не куснуть или кольнуть.

— Силы небесные! Ни в коем случае! — как будто перепугался Хиддукель.

— Зачем мне такое бремя!.. Передадим кому-нибудь из твоих наперсников.

По-моему, это было бы разумно, м-м? Чизлев буквально просвечивала Хиддукеля взглядом, но ничего, кроме обезоруживающей невинности и подлинной озабоченности будущим мира, она не обнаружила. Говорят, сама Королева Тьмы, связавшись с Хиддукелем, не раз оставалась в проигрыше. Результатом беседы стало то, что Чизлев, приняв образ смертного, покинула свои леса и отправилась странствовать. Увиденное серьезно встревожило ее. По ночам из кузниц лилось багровое сияние. Эльфы не могли налюбоваться новыми мечами, люди подсчитывали выручку, людоеды упражнялись в отрубании голов. Чизлев поняла, что действовать нужно без промедления. Поначалу она хотела обсудить создавшееся положение с супругом, богом Зивилином. Он способен обозревать любые пространства, переноситься в прошлое или будущее. Однако по своему опыту Чизлев знала — добиться от супруга прямого ответа — «да» или «нет» — очень трудно. Всегда выходило так, что Зивилин, способный видеть последствия того или иного замысла, решения, поступка, в конечном итоге вообще отказывался что-либо делать. И Чизлев, решив действовать самостоятельно, отправилась к Реорксу. Одинокого бога никто никогда не посещал, и ему было необыкновенно приятно видеть у себя Чизлев, гостью особенную — обладательницу утонченной красоты и деликатных манер. В свою очередь Чизлев польстило внимание Реоркса, который мило смущался и смешно суетился, не зная, что предложить гостье к чаю. Чизлев вдруг почувствовала укал совести: Реоркс был таким одиноким, все им так пренебрегали.

И она дала себе зарок отныне наведываться к Реорксу. Допив чай, она изложила свою просьбу. Он почел бы за счастье ее исполнить. Нет ничего проще. Ей нужен камень? — будет камень. Хоть сотня. И самые лучшие. Краснея, Чизлев объяснила, что ей нужен только один камень, но тот, в котором была бы заключена сущность нейтральности. Реоркс, теребя бороду, сдвинул брови, задумался.

— И что это будет, если поточнее? — спросил он. Чизлев замялась:

— Гм… Суть нейтральности…

— Хаос? — предположил Реоркс. Обдумывая свой ответ, Чизлев с опаской посмотрела по сторонам: а вдруг Отец Всего и Ничего, олицетворение Хаоса, их подслушивает.

— Как ты думаешь, можем мы позаимствовать хоть немного этой субстанции?

Только чуть-чуть… Чтобы установился нейтралитет в мире.

— Госпожа Чизлев, считай, что все уже сделано, — с очаровательной самоуверенностью заявил Реоркс. — Кому мне его передать? Чизлев задумалась.

— Отдай его Лунитари. Она ближе всех к смертным и постоянно принимает участие в том, что происходит в мире. Лучшего хранителя не найти. Реоркс согласился. Он поцеловал руку Чизлев, запнулся за ножку дивана, разбил чайное блюдце и с горящим лицом, будто факел, поспешно удалился в кузницу. Чизлев, успокоенная и благодарная, вернулась к себе в леса. Каким образом Реоркс умудрился «позаимствовать немного Хаоса» и заключить его внутрь камня, никто никогда не узнает. Он создал то, что мы теперь зовем. Серым Бриллиантом, и передал его на сохранение Лунитари. Плененная творением Реоркса, Лунитари отвела ему место в самом центре красной луны. Она старалась не упускать его из виду, поскольку Бриллиант имел одно необычное свойство: стоило кому-либо взглянуть на камень, как у него возникало желание непременно завладеть им, Не избежал этой напасти и его создатель — Реоркс, обнаруживший, что у него пропал сон и он грезит о камне днем и ночью. Он вновь нанес визит Лунитари и, робея, попросил вернуть ему Бриллиант. Лунитари отказала Реорксу. Она уже сама прикипела к камню. Ей доставляло огромное удовольствие, проснувшись, любоваться его свечением. Помучившись некоторое время, Реоркс решил возвратить камень иным путем. Он принял образ смертного и появился у гномов-механиков. Среди них он выбрал умеренно рьяного гнома, не до конца беспринципного, и во сне явил перед ним Серый Бриллиант. Что и говорить, тот тут же возжаждал камень. Все прочие желания перестали для него существовать. Впрочем, за одним исключением — больше всего на свете ему хотелось иметь револьверную, с паровым приводом отвертку. Но поскольку с последним желанием у гнома не складывалось, ничего не оставалось, как употребить все силы на то, чтобы заполучить Серый Бриллиант. Как ему это удалось — предмет другого рассказа. Стоит лишь упомянуть, что его дерзкий шаг потребовал технического оснащения в виде волшебной лестницы, всевозможных лебедок, шкивов и блоков, магического сачка и некоторой поддержки со стороны Реоркса. Проныра-гном завладел камнем во время недолгой отлучки Лунитари.

— Это как раз то, что мне нужно, — сказал гном-механик, восхищенно разглядывая Бриллиант. — С его помощью заработает мой ротационный комбинированный резчик для шинковки овощей и фруктов… и для подравнивания бороды. Изобретатель-гном уже собрался было приспособить камень к своему механизму, но тут появился Реоркс, в обличий соплеменника, и потребовал Бриллиант. Пока Реоркс и прощелыга-гном выясняли отношения, камень выскользнул из волшебного сачка и… Этот случай стал первым свидетельством, что Бриллиант представляет собой нечто большее, нежели могли вообразить Реоркс, Лунитари, ушлый гном или кто угодно другой. Реоркс с изумлением наблюдал, как Серый Бриллиант скользит по воздуху. Попытка догнать его, предпринятая им и гномом-механиком, успеха не имела. Камень буйствовал по всему Кринну, оставляя за собой смятение и полную неразбериху. Он преобразил животных и растения, вывернул наизнанку заклинания магов, всех и вся переполошил. Боги теперь знали о существовании Бриллианта. Паладайн и Такхизис были в ярости оттого, что Реоркс с ними не посоветовался. Чизлев, глубоко пристыженная, признала свое участие в интриге, не забыв упомянуть и о Хиддукеле. Тот лишь пожал плечами и заржал как жеребец. Его замысел сработал, о равновесии теперь не могло быть и речи. Эльфы намеревались воевать с людьми; те, в свою очередь, готовились к войне с эльфами; людоеды горели желанием сразиться с кем бы то ни было. О перипетиях, связанных с Серым Бриллиантом, можно говорить долго. Буду краток.

Человек по имени Гаргат ухитрился-таки овладеть камнем. Он держал его в своем замке, оснащенном самыми различными магическими устройствами. (Я, однако, придерживаюсь мнения, что Бриллиант сам отдался ему в руки. Кроме того, мне не приходилось сталкиваться с такого рода магией, которая бы могла воспрепятствовать Серому Бриллианту.) Гномы-механики, десятилетиями домогавшиеся камня, искавшие его следы, в конце концов осадили замок Гаргата.

Осада (явно случайно) увенчалась успехом. Но дорвавшиеся до камня гномы затеяли свару: одни хотели тут же сломать «эту штуку», поскольку сгорали от любопытства — что там внутри; другие предлагали забрать камень с собой и тайно от всех хранить в сокровищнице. Внезапно место ссоры залило ослепительное серое сияние.

Когда глаза снова смогли видеть, обнаружилось, что гномы-механики дерутся друг с другом. Но самым поразительным было их преображение: те гномы-механики, которые хотели упрятать Бриллиант вместе с другими сокровищами, превратились просто в гномов, те же, кто интересовался содержимым камня, — стали кендерами.

Посчастливилось тем, кто находился за внешней стеной замка и возился с новым осадным изобретением — вращающимся скорострельным арбалетом Гатлинга (выдумщика звали Луснат Гатлинг). Эти остались сами собой. Они решили, что свет исходил от масляного канделябра, специально созданного для подсветки поля боя в ночное время. Такой канделябр поднимался в воздух с помощью наполненного газом шара. Газ также являлся последним новшеством. Думаю, нет надобности описывать замысловатый метод получения такого газа, скажу лишь, что для этого были использованы лимонный сок, куски металла, вода… Бриллиант снова исчез из поля зрения. И не только Реоркс делал попытки напасть на его след, но все было напрасно. Время от времени камень оказывается у людей. С какой целью он позволяет им владеть собой? Может быть, ради развлечения. Но когда ему наскучивает их возня, он ускользает вновь. В настоящий момент Серый Бриллиант у нас. Мы будем первыми, кто подчинит его. По крайней мере, так заявил Вершитель.

Этой ночью он расколет камень, чтобы заставить его магическую силу защитить нас, наш остров. На этом заканчивалось послание к Даламару, написанное аккуратным почерком Заста. Чуть ниже была приписка, но буквы уже прыгали, будто рука писавшего дрожала. Она предназначалась Аше. С тобой моя любовь и мои молитвы, дитя не плоти, но души моей. Молись за нас. Аша надолго задумалась над припиской… Ее с самого начала веселили некоторые места истории о сотворении мира. Кроме того, Заст частенько развлекал ее рассказами про гномов-механиков.

Он их называл «сказы о гномах». Иногда у него на лице мелькала улыбка — как правило, при описании невероятных механизмов гномов… Аша улыбнулась, вспомнив о чем-то смешном, но улыбка тут же сошла с лица. Могла ли она понять, откуда надвигается опасность? Нет… Вот Заст понимал и видел ее. И поэтому он дал ей свиток. Эрды в отчаянии. Внезапное появление чужаков, их бесцеремонное, наглое вторжение не на шутку испугало их. И они собрались действовать, чтобы защитить тот уклад жизни, который существует не одно поколение. Аша уронила письмо на колени. Слезы, подступившие к глазам, уже не были слезами жалости к самой себе.

Теперь это были слезы нежности и любви к взрастившему ее человеку. Как считают эльфы, у таких слез другой источник, они идут от сердца. Вызванные болью, они эту боль и успокаивают. Беззвучно плача, утомленная и убаюканная волнами и ровным гудением снастей, Аша уснула.

5. Алтарь и Серый Бриллиант. Гном опаздывает. Камень расколот

Вершитель направлялся к алтарю. Небо было безлунным. Даже Лунитари, по легенде, не потерявшая надежды на возвращение камня, отсутствовала на небосклоне. Все эрды оставались дома. Они погрузились в магию, направляя ее силы в помощь Вершителю. Каждый священнодействовал в одиночку. Эрды полагали, что в одиночестве — источник силы. Когда вместо одного — множество, откуда возьмется собранность, сосредоточенность, энергия. Алтарь, на котором покоился Бриллиант располагался в центре острова, неподалеку от поселка. Впрочем, вряд ли представитель другой расы рискнул бы назвать поселком беспорядочно тут и там разбросанные домики. Эрды не мостили улиц, у них не было базаров, они не открывали клубов по интересам. Не строились замки и дворцы, гостиницы и таверны. Были только жилые домики, раскиданные наугад, возведенные там, где захотелось их владельцам. Алтарь, обшитый полированным деревом, с вырезанными на нем замысловатыми древними символами, был расположен на поляне, в окружении семи гигантских сосен. Эти деревья в свое время с помощью магии переправили с Ансалона, где они росли в неведомом никому месте. Соснам было так много лет, что, вполне вероятно, они застали ту пору, когда Серый Бриллиант в первый раз ускользнул от Реоркса. Казалось, сосны бдительно стерегли камень. И в самом деле, стоявшие тесно, одна к одной, они являли собой прочный заслон из стволов, переплетенных ветвей и сучьев, сквозь который даже божеству не просто было бы пробраться. Вершитель остановился перед деревьями и спросил позволения пройти к алтарю. Сосны пропустили его на священную поляну, вновь сомкнув за ним свои ветви. Разлапистые и густые, они образовали своеобразный навес, сквозь который не просматривалось ни единой звездочки. Отсюда Вершитель не мог видеть ни Такхизис, ни Паладайна, следовательно, и для них был невидим. В столь укромном месте никто не мог помешать эрду. Мрак на поляне был бы полный, если б от камня не исходил слабый мерцающий свет. «Словно он на что-то обижен», — подумал Вершитель. Хотя света камень давал вполне достаточно — Вершителю вовсе и не требовалось столько. Если бы он захотел, то мог бы устроить на поляне светлый день, но в таком случае, возможно, привлек бы к себе чье-либо внимание.

Кто-нибудь из богов наверняка заинтересовался бы происходящим. Максимально собравшись, он подошел к алтарю. Его собранность включала и чувство упоения, что он сейчас — один на один с камнем. И все же Вершитель ощущал в себе и присутствие соплеменников, всех и каждого, посылаемых ими магических токов. Он вбирал в себя эти токи, эту энергию. Вершитель взял камень в руки и стал пристально его рассматривать. Нельзя сказать, что держать Бриллиант доставляло большое удовольствие. Он был одновременно острым и гладким, теплым и холодным.

Казалось, камень хочет высвободиться из рук Вершителя. Сероватое свечение усилилось и в конце концов стало причинять боль глазам. Вершитель направил на Бриллиант поток магической энергии, и свечение ослабло, камень подчинился.

Пальцы эрда ощупывали края и грани реликвии, исследуя, выискивая. Наконец Вершитель обнаружил то, что привлекло его внимание с самого начала и что послужило толчком к дальнейшим действиям: еле ощутимая бороздка, изъян, а точнее — щербина. Проще было почувствовать ее пальцами, нежели увидеть. Как в янтаре можно иногда обнаружить насекомое, так и в структуре Серого Бриллианта в период его образования оказалось нечто чужеродное. Посторонняя субстанция, попавшая в камень (как полагал Вершитель) в момент кристаллизации, сама по себе чем-то особенным не являлась. Но существенным было то, что она теперь представляла собой уязвимую зону. В этой точке камень начнет колоться.

Вершитель положил Бриллиант на алтарь. Древние символы на его обшивке составляли заклятие, державшее, словно узда, камень в повиновении. Вершителю казалось, что в его магических усилиях нет необходимости — Бриллиант без всякого принуждения со стороны эрда оставался на алтаре. Однако ему нужна была полная уверенность, что камень управляем, и он усилил свое магическое воздействие. Бриллиант теперь находился внутри искрящегося объема совокупной магической энергии эрдов. Вершитель взял в руки инструменты — серебряные молоточек и зубило, изготовленные в лунном свете Солинари. На инструментах лежала печать колдовских чар. Вершитель поставил острие зубила на место щербинки и, крепко удерживая инструмент, занес над ним молоточек. Сейчас он вбирал и фокусировал энергетические токи всех эрдов. Затем последовал резкий и сильный удар по зубилу. В нескольких лигах от поселка эрдов к берегу пристал бот. Это было весьма необычное судно, поскольку острова оно достигло не морским путем. Оно спустилось с небес, а точнее — с красной звезды, единственной красной звезды на небе. Ботом правил гном, черноволосый и чернобородый.

Удивительное зрелище, учитывая, что никто и никогда прежде не видел такого гнома, который позволил бы себе путешествие по воздуху. К сожалению — а может быть, как раз на это и рассчитывал воздухоплаватель, — свидетелей его приводнения-приземления не нашлось. В том числе и среди эрдов, мысли которых были сконцентрированы на Сером Бриллианте. Что-то ворча себе под нос, гном выбрался из бота и тут же по колено увяз в сыром песке. Поругиваясь вполголоса, он преодолел линию прибоя и направился к лесу.

— Так вот где это воровское логово, — бормотал он себе в бороду. Мог бы догадаться. Так долго скрывать от меня мое сокровище, мое детище. Но я заполучу его! Что мне Паладайн?! Им придется его вернуть или — клянусь бородой! — мое имя не Реоркс. В ночи раздался звук, ясный и мелодичный, будто металлом ударили о металл. Реоркс, прислушиваясь, замер.

— Хм… Странно. Вот уж не подумал бы, что эрды увлеклись кузнечным делом.

Он потеребил бороду. — Вполне возможно, что я их недооценил. Звон удара донесся вновь. Да, определенно — это кузнечный молот. Но почему в звуке отсутствует глубина?.. Даже обычный гном вряд ли убедил бы себя, что эрды занялись изготовлением подков и гвоздей. Может быть, это работает серебряник? Да.

Пожалуй, это звук серебра. Чайный сервиз? Украшения? В глазах гнома промелькнул свет догадки: это делают оправу для драгоценностей. Бриллиантов… Одного бриллианта. И удар молотка означал… Страх охватил Реоркса — страх, которого он никогда не испытывал. Он буравил взглядом толщу темноты; возможности его зрения были таковы, что в кромешной тьме ночи Реоркс мог увидеть оброненную на улицах города монету, — города, находящегося неизмеримо далеко от него самого.

Но перед заслоном из волшебных сосен его зрение пасовало. Спотыкаясь, цепенея от ужаса, весь в холодном поту, гном двигался вперед. То, чего он страшился, обретало лишь смутные очертания в его сознании. Поводом для страхов было неуловимое, неясное подозрение, о котором он не говорил никому, мучившее, не дававшее ему покоя уже сотни лет. Попробовать понять, доискаться до сути страхов — на это у него не хватало отваги: ответ мог оказаться слишком ужасным.

В голову пришла мысль — не обратиться ли за помощью к Такхизис, Паладайну или Гилеану. Но тогда ему пришлось бы объяснить причину своих страхов. К тому же оставался шанс, что ему удастся помешать эрдам. Если у них не хватит благоразумия отказаться от безумных действий, то у кого тогда хватит?! Была также надежда, что все его опасения напрасны и он попусту беспокоится. Гном ускорил шаг, впереди стал виден серый колеблющийся свет.

— Долго вы от меня не сможете прятаться, — почти выкрикнул он и пошел напролом, не отводя глаз от света, не обращая внимания ни на какие препятствия.

Он цеплялся за выступавшие из земли корни, поскальзывался на влажном мху, продирался сквозь густорастущий кустарник. Гном создавал столько шума, что эрды, выйдя из оцепенения медитации, уже представляли себе закованных в броню рыцарей. Они совсем пали духом и умоляли Вершителя поторопиться. Реоркс вышел к семи соснам. За их тесной оградой находился источник его треволнений. Он попытался с ходу одолеть преграду, но не тут-то было. Сосны напоминали воинов в боевом порядке, плотно сомкнувших щиты. Тяжело дыша, проклиная все и вся, гном кружил вокруг сосен в поисках прохода. Раз от раза интенсивность ударов серебряного молоточка возрастала. После каждого из них свет слабел, но затем вновь усиливался. Реоркс уже понял, что именно происходит за сосновым забором.

И эта определенность только подстегнула чувство страха. Он призывал прекратить безумство, но его не слышали. С трудом дыша, с ног до головы в поту, гном замер перед соснами.

— Клянусь желтым огнем моего горна! Если вы не пропустите меня, я вырву ваши корни, иссушу ветви, сгною сердцевину. Колыхнулись ветви, заскрипели сучья; деревья содрогнулись, давая проход. Боком, краснея от натуги, Реоркс протиснулся между стволами. В тот момент, когда он, шатаясь и жмурясь от яркого света, вышел на поляну, Вершитель нанес по камню последний, роковой, удар. В ночи раздался громоподобный треск. Свечение достигло той степени, которая сравнима лишь с затянувшейся вспышкой молнии. Даже Реоркс, привыкший к огню своего горна (смертным он видится как красная звезда), вынужден был закрыть глаза. Вершитель, стиснув руками голову, пронзительно закричал. Затем оборвал крик и со стоном рухнул на землю около развалившегося на куски алтаря. Свечение внезапно прекратилось. Гном рискнул открыть глаза. Место, где находился алтарь, погрузилось в темноту, но темноту не обычную. Это был глубокий мрак — зловещая леденящая пустота. Реоркс ее узнал: он из нее родился. В охваченном паникой сознании шевельнулась мысль, что, может быть, есть шанс воссоздать камень.

Однако Реоркс не мог сдвинуться с места, сделать хотя бы один шаг. Его ноги весили сейчас столько же, сколько весь сотворенный им мир. Тогда он попытался голосом предупредить обитателей неба о надвигающейся опасности, но язык не ворочался. Он ничего не мог сделать. Оставалось рвать от бессилия бороду и ждать, что последует дальше. Мало-помалу черная пустота перед ним начала оконтуриваться, обретать форму. Она сгустилась наконец до очертаний смертного, человека. Но размеры его были грандиозны — он возвышался над соснами. С ног до головы его облегали доспехи. Шевелюра и борода яркостью могли поспорить с огнем. Глаза — два провала мрака, и во мраке — неистово пляшущее пламя гнева.

Ноги у гнома сами собой подкосились.

— Он! — весь, трепеща, выдохнул Реоркс. Колосс разразился смехом. Круша сосны, он поднял руки. Кончиками пальцев дотянулся до облаков. Все в ужасе замерло.

— Свободен! Наконец-то свободен! — расстался с этой гнусной кубышкой…

Гигант поднял голову к звездам.

— Эй, мои дражайшие детки! — зарокотал он. — Я пришел к вам в гости! Неужели у вас не найдется для меня ни одного приветливого слова?! Окрестности снова сотряс взрыв хохота. Несмотря на оцепенение и ужас, пользуясь тем, что гигант его еще не заметил, Реоркс на четвереньках подполз к тому месту, где был алтарь. Среди его обломков валялись и две половинки Бриллианта. Эрд лежал тут же, недвижный, но живой. Чем Реоркс мог ему помочь? спастись бы самому. Нужно как-то предотвратить бедствие. Но как? Гном торопливо забросал обломками алтаря то, что когда-то называлось Серым Бриллиантом, и бросился под укрытие сосен.

Колосс почувствовал движение у себя под ногами, наклонил голову и увидел гнома, пытавшегося затеряться в гуще деревьев.

— Рассчитываешь улизнуть от меня, Реоркс?.. Жалкий, неблагодарный божок!

Гигант склонился над съежившимся гномом. Из его бороды на ветви сосен посыпались искры. Почти тотчас в местах падения появились струйки дыма.

— Ну, червь… Обрек меня на плен и думаешь, ты самый умный?! Реоркс робко поднял глаза на гиганта:

— Так… так уж получилось… искренне чтимый, Отцом Всего…

— …и Ничего, — сделал зловещее ударение гигант.

— Э-это вышло случайно, — заикаясь, продолжал Реоркс. — Я работал с камнем, и мне нужно-то было совсем малую толику хаоса, когда… Я до сих пор не пойму, как это могло произойти, но, похоже, в камне оказался ты.

— Но почему ты не вызволил меня? Гигант гневно дыхнул на гнома.

— Да я бы обязательно вызволил, — кашляя от густевшего дыма, оправдывался Реоркс. — Поверь, я бы освободил тебя и тогда и после того, если бы знал, что на самом деле случилось. Но я не знал — клянусь тебе! Я…

— Не строй из себя наивного идиота. От дыхания исполина вокруг гнома воспламенилась трава. — Ты и мои неблагодарные чада сговорились заточить меня. Разве я похож на того, с кем может справиться один жалкий божок-замухрышка?! Только все вместе, объединившись, вы могли со мной сладить. Да, вы сумели упрятать меня, но и только. Я порядком насолил и куклам и кукловодам. И все это время я выискивал среди них такую марионетку, которая помогла бы мне выйти из плена. И что же — я нашел ее. Гигант посмотрел на Вершителя. Затем небрежно наступил на него.

Раздался хруст костей, и из-под ноги брызнула кровь: Вершитель превратился в отвратительное дымящееся месиво. Испытывая приступ дурноты, Реоркс отвел глаза от жуткой картины. Он был уверен, что участь Вершителя не минует и его. Колосс догадывался, о чем думает гном. Вид корчащегося Реоркса доставлял ему огромное наслаждение.

— Да. Мне хочется размазать и тебя, но не сейчас. Гигант переключил свое внимание на небо.

— Вы не захотели оказывать отцу должного почтения, — сказал он, потрясая кулаком. — Отказались от моей опеки. Вам вздумалось жить по-своему. Вы «сотворили» мир и расплодили в нем этих дурацких кукол. Ну что ж, детки, — я дал вам жизнь, я ее и заберу. Сейчас я еще слаб, так как вынужден был принять образ смертного. Но силы мои восстанавливаются. Когда я окончательно приду в себя, то разнесу в клочья все, что вы тут «навытворяли». Вы снова уйдете в Ничто, откуда по моей милости появились. Знайте же, мои дорогие чада: Отец Всего и Ничего — вернулся. Хаос-отец обратился к Реорксу:

— Ты отправишься и передашь им то, о чем я сказал. Предупредишь, что их ждет. Уверен, меня позабавят их попытки уйти от возмездия. Расскажи им, что ты увидел. Хаос-отец вырвал огненную прядь из своей бороды и бросил ее на деревья.

Одна за другой сосны занялись пламенем. Предвкушая великий пир, огонь жадно метался. Деревья корчились в агонии. Реоркс беспомощно стоял на коленях среди этого дьявольского беснования пламени. Большому огню необходимо большое количество кислорода; при этом образуются вихревые потоки воздуха, еще больше подстегивающие огонь. Покончив с соснами, пламя переметнулось дальше. Буквально за считанные минуты неистовый шквал достиг поселка эрдов. Среди треска и завывания, среди свистопляски дьявольского пира Реоркс слышал крики сгорающих заживо эрдов. Закрыв лицо руками, он оплакивал гибнущее племя… будущее этого мира.

* * *

Заступник, как и прочие эрды, знал, что Вершитель мертв. Им овладела полная апатия и безразличие ко всему вокруг. Он слышал гул, похожий на речь, отдельные слова, но смысл их был слишком ужасен и чудовищен для понимания.

Затем из окна он увидел багровое зарево. Очень скоро оно приблизилось. Воздух накалялся. На крышу дома Заступника посыпались искры, горящая хвоя, ветки.

Через минуту она задымилась. Не зная, что предпринять — и нужно ли вообще, — он высунулся наружу. Показалась группа эрдов, пытающихся с помощью магических заклинаний остановить катастрофу. Вызванный волшебством дождь тотчас превратился в пар. Эффект от града был почти столь же недолгим. Тогда эрды сделали попытку использовать ветер, но не правильно выбранное направление привело к плачевным результатам. Заступник наблюдал, как одного за другим эрдов поглотил огонь. Из горевшего поодаль дома выбежала хозяйка. Она кричала, что спастись можно на берегу. Пламя уцепилось за подол ее юбки, и через секунду она была живым факелом. Крыша уже полыхала вовсю. В одной из комнат рухнул потолок.

Заступник кашлял и задыхался. Еще различая сквозь дым кое-какие предметы, он отыскал самую дорогую для него вещь — куклу Аши. Он крепко прижал ее к груди и стал ждать конца.

* * *

А далеко в море в размеренно скользящей по волнам шлюпке здоровым сном спала девушка. Внезапно с севера суденышко настигли порывы горячего ветра, и оно начало крениться и зарываться носом. Аша, во сне почувствовав перемену в поведении шлюпки, открыла глаза. Первые мгновения она не могла понять, где находится, но, различив паруса, увидев над собой раскачивающееся звездное небо, все вспомнила. Аша уловилаотдаленный гром и еще раз окинула взглядом небо, полагая обнаружить признаки надвигающегося шторма. Она, впрочем, не опасалась даже бури — ведь ее хранила магия эрдов. Там на севере, откуда она начала свое путешествие, Аша заметила странные отблески. Бледно-розовые поначалу, они превратились через некоторое время в ярко-красные всполохи. Должно быть, Вершитель в пике своей магической формы. Сон окончательно оставил ее. Аша сидела на корме и не отрывала глаз от багрового колеблющегося пятна на горизонте. Мало-помалу оно стало уменьшаться в размерах, пока не исчезло вовсе.

Аша улыбнулась: ну и силищу, должно быть, объединили эрды. Волшебство такой мощи не может не дать результатов.

— Тебе нечего будет опасаться, Заступник, — с нежностью в голосе произнесла Аша. Неожиданно Аша ясно различила звуки рожков. Она обернулась.

Из-за горизонта показалось солнце, похожее на налившийся ненавистью глаз. На границе воды и неба багрово-золотым отливали шпили Палантаса.

Часть вторая

1. Почетная смерть. Единственный пленник. Роковая встреча

На берегу Торадинского залива лежали тела восемнадцати Соламнийских Рыцарей, — лежали в ряд, вместе со своими оруженосцами. Пали все до одного, и теперь некому было позаботиться об их погребении… кроме врагов. Ветер беспечно прохаживался вдоль берега по нагретому песку, беспокоил траву, бесцеремонно заглядывал под пропитанные кровью рваные плащи, которыми были укрыты павшие. Предводитель рыцарей-победителей следил за точностью исполнения обряда погребения.

— Они достойно бились, — произнес он. Мы застали их врасплох, превосходили их числом, и, отойди они — в этом не было бы бесчестья. Но они вступили в бой, заведомо зная о своем поражении. Повелитель Ариакан распорядился похоронить их со всеми почестями, по одному и с оружием… Тут слишком болотистая земля для захоронения. Мне доложили, неподалеку найдена пещера. Мы похороним их в ней, вход замуруем, выбьем на камне эпитафию, соответствующую их храбрости, мужеству, доблести… Вы осмотрели тела, Светлый Меч. Нашли что-нибудь, благодаря чему мы могли бы узнать их имена?

— Есть один уцелевший, командир, — последовал ответ.

— В самом деле? Я об этом не знал.

— Белый маг, командир. Его захватили уже после стычки.

— Ну, да. Конечно, — не удивился офицер. Маги держались в тылу войска, поскольку им не полагалось носить доспехи, иметь оружие. Находясь позади, они помогали сражающимся своими заклинаниями.

— Странно, что Соламнийские Рыцари стали прибегать к услугам чародеев. Раньше такого не было. Ну что же — времена меняются. Этот маг должен знать имена погибших. Доставьте его сюда. Мы перечислим их поименно, и это будет нашей данью уважения храбрым воинам. Где он сейчас?

— Он у Серых Рыцарей, командир.

— Пойдите и приведите его, Светлый Меч, — Будет исполнено, командир.

Рыцарь удалился. Поручение у него было совсем не простым. Дамба, где произошло столкновение с Соламнийцами, являлась теперь единственным тихим местом на северо-западном берегу Торадинского залива. На обширном пространстве темных песков обосновалось многочисленное войско и его обоз. Вдоль берега выстроились и терлись бортами корабельные баркасы. С небольшими промежутками подходили все новые и новые. Бруты под начальством рыцарей выгружали из баркасов и сносили на сушу тюки со снаряжением и съестные припасы — все, начиная от громоздких канатных бухт и бочонков с питьевой водой, кончая колчанами для стрел и щитами.

Все снаряжение было помечено клеймом, изображавшим мертвую лилию, — знак отличия рыцарей королевы Такхизис. Лошадей на берег доставляли паромами; коноводы успокаивали животных, обещая им скорый конец путешествия. С воздуха высадка прикрывалась голубыми драконами, хотя Ариакан почти не опасался помех затеянному предприятию. Разведчики докладывали, что немногие жители ближайшего рыбацкого поселка — и те сгинули. Конечно, о его вторжении станет очень скоро известно, но, пока соберутся силы, способные противостоять ему, пока они доберутся до побережья — его и след простынет. С окончанием высадки он намеревался скорым маршем двинуться на запад, чтобы захватить глубоководный порт Каламан. С его падением появится возможность высадиться другой части его армии. Ее снаряжение сейчас заканчивалось в Цитадели Бури, неприступной крепости, расположенной далеко на севере за Бурным океаном. Тогда количество войск будет достаточным для осуществления броска вдоль реки Вингаард и дальше — в глубь Соламнийского Поля.

* * *

Основная цель Ариакана — овладеть тем местом, которое никогда еще никто не завоевывал, в котором он провел столько лет в качестве пленника — пусть и почетного, — оно так часто являлось ему в снах. И он не сомневался, что завоюет его. Будучи узником, он понял, в чем секрет силы Соламнийцев. (Он уже знал, в чем заключается их слабость.) Ариакан захватит Башню Верховного Жреца, а затем и весь мир… Светлый Меч не без трудностей преодолевал скопление людей, животных, снаряжения. Окрики командиров, ругань и проклятия тяжело нагруженных брутов, испуганно-ошалелое ржание лошадей, доносившийся сверху рев драконов — от всего этого можно было оглохнуть. Солнце уже вовсю припекало. Погода стояла необычно жаркая для начала лета. Светлый Меч еще раньше снял часть доспехов, оставшись в нарукавниках и нагруднике с мертвой лилией. Он летал на драконе и поэтому в стычке на земле участия не принимал. По окончании столкновения Светлый Меч получил приказ позаботиться о погибших с обеих сторон. Поручение нисколько его не смущало, так же как оно не смущало его командира, которому выпало возглавить процедуру погребения. Характерной чертой рыцарей Властительницы Тьмы было неукоснительное соблюдение дисциплины, что бы они ни делали. Светлый Меч решил уточнить месторасположение Серых Рыцарей, воинов Торна, и после расспросов мысленно порадовался тому, что они обосновались в небольшом лесу неподалеку. «Этого следовало ожидать, — с улыбкой подумал он. — Я еще не встречал такого мага, который бы отказал себе в малейшем удобстве».

Светлый Меч оставил за собой перегретый и перенасыщенный движением и звуками берег и окунулся в весьма относительную лесную прохладу. Он помедлил с минуту, наслаждаясь тишиной и тенью, а затем продолжил путь. Ему хотелось поскорее выполнить поручение и покинуть это место, каким бы прохладным и приветливым оно ни казалось. Он начинал чувствовать обычные в таких случаях неуверенность и беспокойство, какие испытывает человек, не имеющий дара магии, в обществе того, кто им обладает. Рыцарей Торна он нашел на уютной сосновой поляне. Часть ее занимали большие деревянные ящики, испещренные кабалистическими значками и символами. Прислужники занимались содержимым ящиков, сверяя его со списками на пергаменте. От ящиков исходил липкий, тошнотворный запах, и рыцарь предпочел бы обойти их стороной. Его поразило, как сами работники выносят столь жуткое зловоние, — видимо, сказывалась привычка. Рыцари Торна никогда не признавали иную колдовскую утварь, кроме своей собственной. Светлый Меч с отвращением поморщился, когда из одного ящика резко ударил в нос сладковато-едкий запах гниения. Короткого взгляда внутрь было достаточно, чтобы вызвать чувство омерзения. Он поспешно отвернулся, выискивая того, под чьим началом находились «эти навозные жуки». В тени деревьев он увидел серо-белое пятно. В воображении Светлого Меча оно обрело сходство с белыми облаками, забеременевшими грозой.

Должно быть, это тот, кого он ищет. Вполне уверенный в себе, но чуть волнуясь, Светлый Меч приблизился к магу высокого звания, оказавшемуся женщиной. Звали ее Черная Госпожа. Он отсалютовал:

— Госпожа, я — рыцарь Светлый Меч. Послан своим командиром, рыцарем Тревалином, со следующей просьбой. Ему нужен на некоторое время ваш пленник, белый маг, с чьей помощью мы могли бы установить имена погибших врагов. Кроме того — узнать, на самом ли деле их было только восемнадцать. Тревалина порадовали бы сведения, что кому-то удалось спастись и кто-то, может быть, затаился с намерением подстрелить рыцаря высокого ранга. Черная Госпожа никак Не отреагировала на приветствие рыцаря, и можно было с уверенностью сказать, что и просьба не доставила ей удовольствия… Ее возраст, вероятно, приближался к пятидесяти. Лилит когда-то принадлежала к Ложе Черных Мантий, но, как только появилась возможность, она сняла с себя обеты верности Ложе и стала служить Торну. Маги Ансалона считали ее отступницей и перебежчицей, в том числе и Черные Мантии. Кому-то это может показаться путаницей, ибо все чародеи были в услужении у Властительницы Тьмы. Но Черные Мантии в первую очередь служили Нуитари, богу черной магии, и только потом его матери — Такхизис. А Рыцари Торна состояли на службе только у Властительницы. Черная Госпожа пристально посмотрела на Светлого Меча.

— Почему Тревалин послал именно тебя?

— Потому что именно я оказался под рукой, — ответил рыцарь, удивляясь странному вопросу. Черная Госпожа свела брови.

— Иди и скажи своему командиру Тревалину, чтобы он послал кого-нибудь другого. Светлый Меч недоуменно пожал плечами:

— Прости, госпожа, но я подчиняюсь приказам Тревалина. Если ты хочешь, чтобы я последовал твоему указанию, — прежде напрямую свяжись с моим командиром. Я подожду здесь, пока ты будешь этим заниматься. Черная Госпожа еще больше сдвинула брови, но стоящий перед ней рыцарь, как выяснилось, хорошо знал тонкости воинского этикета и субординации. Ей придется послать оруженосца с просьбой отрядить кого-нибудь взамен, и Тревалин наверняка ничего не станет слушать: если с поручением может справиться один, зачем нужен другой.

— Должно быть, это воля Властительницы, — пробормотала Черная Госпожа, сверля рыцаря своими зелеными глазами. — Пусть будет так. Я подчиняюсь… Вот маг, который тебе нужен. Светлый Меч понял только последние ее слова; спросить, что означали другие, желания у него не нашлось.

— Для чего он понадобился Тревалину? — спросила Черная Госпожа. Рыцарь, не теряя терпения, еще раз объяснил:

— Необходимо опознать тела погибших. Белый маг — единственный уцелевший.

Пленник при этих словах поднял голову. Он был почти столь же бледен, как и лежавшие на берегу воины. Затем он резко встал и исступленно выкрикнул:

— Это не так!.. Это не так!.. Светлый Меч уважительно и с достоинством — как его учили — отсалютовал. Относись с уважением ко всем, кто имеет звание, титул, ученость, — пусть даже они твои враги. Особенно если враги. Всегда уважай своего врага — это поможет верно оценить его силы.

— Мы полагаем, что уцелел только ты один, хотя наверняка утверждать этого не можем. Мы хотим похоронить павших с почестями, указав их имена. Ты один можешь в этом помочь.

— Отведи меня к ним, — проговорил молодой маг. Лицо его пылало лихорадочным румянцем. Накидка была забрызгана кровью, вероятно, частью — своей собственной. На голове мага зияла рана. Принадлежавшие ему вещи лежали рядом. Если кому-то вдруг вздумается порыться в его сумках, — любопытный рискует обжечься в прямом смысле слова. Пользоваться находящимися в них предметами мог только маг его Ложи… Немедленного применения магические трофеи, как правило, не находили, даже несмотря на то, что рыцари Торна были способны усваивать волшебную силу и от белой луны, и от черной, и от красной. Но любая магия реагирует на присутствие чуждой ей силы, и часто весьма бурно. Рыцари Торна смогли использовать реликвию, освещенную Солинари, но только после Долгого и тщательного изучения ее особенностей. Предметы, подобные вещам молодого мага, отдавались на сохранение с целью их дальнейшего исследования или последующего обмена… Светлый Меч заметил, однако, что при маге оставался посох. Он был деревянный и имел серебряное навершие: лапа дракона, сжимающая многогранный кристалл. Рыцарь достаточно повидал такого рода предметов, чтобы заключить: посох, несомненно, магический — реликвия, вероятно, очень ценная. Его не могло не удивить, почему Белому магу позволили эту вольность.

— Думаю, маг может идти, — с неохотой проговорила Черная Госпожа. — Но я буду сопровождать его.

— Конечно, госпожа. Светлый Меч с трудом скрыл свое изумление. Что такого особенного в этом молодом маге? Ясно, что он низкого ранга, поскольку маг высокого ранга никогда бы в плен не сдался. Лилит возглавляла Орден Торнских Рыцарей, а обращалась с молодым человеком так, словно это — сам повелитель Даламар, хозяин Башни Высшего Волшебства. Маг, закусив губу и тяжело опираясь на посох, двигался еле-еле. На лице застыло выражение муки и боли… Так им и к утру не добраться. Тревалин будет недоволен. Стил взглянул на женщину: пленник ее, ей бы первой и предложить помощь… Черная Госпожа наблюдала за ними не скрывая неудовольствия, к которому, как это ни странно, примешивалось любопытство. Она словно хотела знать, как поведет себя Светлый Меч в такой ситуации. Что ж, он поступит в соответствии с рыцарским этикетом, независимо от того, понравится ей это или нет…

— Обопрись на мою руку, — проговорил Светлый Меч бесстрастно и одновременно уважительно. — Тебе будет легче идти. Белый маг удивленно посмотрел на рыцаря.

— Ты шутишь? — спросил он.

— Вовсе нет… Тебе больно передвигаться… Я просто хочу помочь. Маг выглядел озадаченным.

— Но разве ты не в ее подчинении?

— Если ты имеешь в виду Властительницу Такхизис — тогда ты прав, — твердо проговорил Светлый Меч. — Я служу Такхизис и принадлежу ей душой и телом. Но это не значит, что я человек без принципов и отнесусь без должного уважения к тому, кто его заслуживает… Я прошу тебя, обопрись на меня. Путь неблизкий, а ты ранен. Молодой маг вопрошающе глянул на Черную Госпожу, словно ожидая протеста с ее стороны. Но она хранила молчание, и лицо ее ничего не выражало.

Не без колебания, все еще подозревая подвох, думая, что с ним решили позабавиться перед расправой, пленник оперся на рыцаря. И был удивлен, что с ним ничего не случилось. Они пошли быстрее и скоро оказались под палящим солнцем. Картина высадки, ее размах повергли мага в глубокое уныние.

— Сколько же здесь войска… вырвалось у него.

— Оказанное нам сопротивление делает вам честь, — вставил Светлый Меч.

— Все же… — продолжал Маг сквозь стиснутые от боли зубы, — если бы у меня было больше сил… Он пошатнулся и, казалось, сейчас потеряет сознание.

Рыцарь поддержал его.

— Почему ты не показала его врачевателям, Черная Госпожа? — спросил Светлый Меч.

— Он сам от них отказался, — небрежно отозвалась Лилит. — К тому же они служат Повелительнице, и вряд ли их услуги оказались бы действенными. Что мог сказать на это Светлый Меч… Ему почти ничего не было известно о способах лечения, применяемых жрецами Такхизис. Впрочем, он имел собственные навыки врачевания ран.

— Я дам рецепт припарки, — пообещал он, вновь поддерживая раненого. — Ему научила меня моя мать… Он сделал паузу и поправился:

— Женщина, которая меня воспитала… Травы отыскать очень просто… Ты ранен в грудь? Молодой маг кивнул. В месте ранения белая накидка насквозь пропиталась кровью.

— Пика, — пояснил маг. — Прошла вскользь… Мой брат… Он внезапно замолк. «Вот почему с Соламнийцами был маг, — подумал рыцарь. — Один брат воюет, другой помогает ему магией. И поэтому он так стремится увидеть своих погибших. Надеется на невозможное… хотя в душе знает, чему станет свидетелем.

Может быть, подготовить его? Впрочем, нет. Возможно, он нечаянно проговорится о чем-нибудь, что могло бы нам быть полезным». Стил Светлый Меч не был ни черствым, ни бессердечным. Но он не мог понять волнения мага относительно судьбы своего брата. Что может быть достойнее смерти на поле брани!.. Ему как родственнику — не убиваться, а гордиться бы надо… Хотя по правде сказать, маг еще молод. Вероятно, это его первое сражение. Этим объясняется многое… Пока они шли по бурлящему движением берегу, их провожали недоуменно-любопытные взгляды. Черная Госпожа держалась позади рыцаря и пленника, и Светлый Меч мог поклясться, что даже сквозь сталь доспехов он ощущает жжение от зеленых глаз спутницы. К полудню, когда они добрались до места стычки, солнце распалилось не на шутку. Если восход был демонстрацией зловеще-красных и торжествующе-пурпурных тонов, то теперь с неба лился солнечный дождь ослепительно желтого цвета. Ночь вряд ли даст прохладу и отдохновение; воздух над песками станет тяжелым влажным одеялом, насильно укутывающим усталых воинов. Светлый Меч отконвоировал наконец белого мага к своему командиру Сикору Тревалину.

— Командир, как ты и приказывал, я доставил пленника. Взгляд Тревалина скользнул по изможденному дорогой магу и остановился на Черной Госпоже. Рыцарь не мог скрыть своего удивления фактом столь необычного сопровождения. Поскольку Черная Госпожа была по рангу выше его, он отсалютовал.

— Благодарю тебя за помощь, госпожа.

— Мне не приходится выбирать, воля Повелительницы для меня священна.

Удивление на лице Тревалина сменилось недоумением. Естественно, Такхизис в курсе всего происходящего, но не настолько же она вдавалась в подробности, чтобы ее волновала церемония опознания тел погибших врагов?! Хотя эти маги довольно странные субъекты, а уж Черная Госпожа и подавно. Пойди пойми, что она имела в виду. Тревалин не стал уточнять смысл фразы, произнесенной женщиной, а сразу перешел к делу.

— Досточтимый маг, если ты назовешь нам имена павших рыцарей, мы позаботимся о том, чтобы они не были забыты. Молодого мага, изнуренного болью, долгой ходьбой и немилосердным солнцем, вконец ошеломило зрелище мертвых товарищей, Он смотрел на них так, как будто убитые ему были совершенно незнакомы. Светлый Меч почувствовал, как дрожит рука на его плече.

— Может быть, сэр, предложить ему воды или чуть-чуть вина? — сказал он.

— Конечно, — согласился Тревалин и налил из своей фляжки немного бренди.

Пленник отрешенно выпил, и щеки его слегка порозовели. Глоток бренди и короткий отдых, похоже, возвращали ему силы. Он отстранился от Светлого Меча и, закрыв глаза, что-то шептал. Рыцарь уловил имя Паладайна и решил, что это молитва.

Собравшись с духом, маг нетвердо шагнул к первому из ряда, наклонился и приподнял с лица плащ. Когда он произносил имя и титул, в голосе его слышались и глубокая печаль, и еле уловимая надежда.

— Левелин Элсар, Рыцарь Розы из Санкриста… Он двигался вдоль ряда тел с большей выдержкой и хладнокровием, чем от него ожидали.

— Оран Девиштор, Рыцарь Венца из Палантаса; Йори Бек, рыцарь Венца из Каргота; Персиваль Нелиш… Писец, затребованный Тревалином, аккуратно записывал сведения о погибших на грифельной дощечке. Осталось опознать два тела. Молодой маг колебался. Он пересчитал всех заново, замер и вдруг закрыл лицо руками. Стил подошел к Тревалину:

— Он что-то говорил о своем брате. Командир молча кивнул. По поведению пленника было ясно, что спастись не удалось никому. Все необходимое Тревалин теперь знал. Маг встал на колени, дрожащей рукой открыл лицо предпоследнего и сдавленным голосом что-то проговорил.

— Извини, — обратился к нему писец, — я не расслышал. Как его имя?

— Маджере, — шепотом произнес пленник. Стурм Маджере. А это… он открыл лицо другого рыцаря, — Танин Маджере… Склонившись, он поцеловал обоих в лоб и добавил:

— …мои братья.

2. Двоюродные братья. Долг чести. Смертный приговор. Жесткие условия

— Маджере? — Стил Светлый Меч внимательно смотрел на пленника. Маджере… Я знаю это имя. Маг, поглощенный своим горем, не слышал рыцаря. Однако реакцией на его слова Светлого Меча заинтересовалась Черная Госпожа. Она шумно вздохнула и сузившимися глазами впилась в рыцаря. Не обращая на нее внимания, Стил подошел к магу. Пленник был строен, пропорционально сложен, хотя и лишен мощной мускулатуры своих братьев. Каштанового цвета волосы ниспадали на плечи. Руки… скорее напоминали руки женщины, нежели мужчины. Неожиданно Стил понял, что молодой человек был похож не только на убитых рыцарей, но и на того, кто однажды спас ему жизнь.

— Маджере… Карамон Маджере… А это, должно быть, два его старших сына… Ты же младший? Ты — сын Карамона Маджере?

— Я — Палин, — отрывисто произнес маг, убирая со лба брата слипшиеся от крови волосы. Другой рукой он крепко стискивал посох, словно перенимал, брал у него силу, чтобы вынести обрушившееся горе.

— Сын Карамона Маджере и племянник Рейстлина Маджере! — с присвистом прошептала Черная Госпожа. До сих пор Тревалин был занят мыслями о перевозке тел к пещере, о выделении солдат для погребения. Он почти перестал замечать пленника. Но когда до его слуха донесся шепот Черной Госпожи, он повернулся в сторону мага и воззрился на него с неподдельным интересом.

— Племянник Рейстлина Маджере? — повторил он.

— Вот это трофей, — сказала Черная Госпожа. Весьма ценный… Его дядя был непревзойденным магом Ансалона. Говоря о Палине, она по-прежнему не сводила глаз со Светлого Меча, но рыцарь не замечал ее настойчивого внимания. Судя по выражению его лица, он что-то серьезно обдумывал. Маг вышел из оцепенения и поднял на рыцаря глаза, в которых стояли слезы.

— Тебя зовут Стил… Стил Светлый Меч? Ты — сын Стурма… От звучания имени, принадлежавшего и его брату, у Палина перехватило горло.

— Эта встреча мне кажется довольно странным совпадением, — проговорил Стил.

— Нет здесь никакого совпадения, — категорично отрезала Черная Госпожа, — Я сделала попытку предотвратить ее, но вынуждена была подчиниться воле Властительницы. Интересно, что она означает? Предзнаменованием чего станет эта «случайность»? Стил сердито посмотрел на женщину… Вообще-то он с большим уважением относился к магам — ко всем тем, кто занимался волшебством. В отличие от Соламнийских Рыцарей, придававших этому «ремеслу» второстепенное значение, магия в войске Такхизис занимала почетное место. Магам давались звания, у них существовала своя иерархическая пирамида, соответствующая рыцарским отличиям.

Время от времени, правда, между двумя кастами возникали недоразумения, несмотря на все попытки повелителя Ариакана исключить таковые. Рядовому рыцарю-воину, привыкшему иметь дело с жестко поставленной целью, трудно было понять мага, видевшего те же самые вещи всесторонне, всеобъемлюще. Среди Торнских рыцарей Черная Госпожа любому могла дать фору в способности предвидеть и предсказывать, искать и находить значение, смысл самого, казалось бы, пустякового факта или события. Тревалин и его рыцари не раз сходились во мнении, что сотрудничать с Черной Госпожой было очень и очень не просто… Совпадение — не более. И что уж здесь такого особенного: Соламнийские Рыцари и их брат-маг пересеклись со своим двоюродным братом, рыцарем Такхизис. Вполне вероятно, что рано или поздно они встретились бы… Стил был благодарен судьбе за то, что к смерти семьи Маджере он не имел отношения. Впрочем, в любом случае он выполнил бы свой долг. Хотя сознавать себя непричастным к их смерти — все же немалое облегчение. Он повернулся к Тревалину:

— Командир, прошу сделать мне одолжение: позволь тела этих двух рыцарей доставить на родину. Одновременно я могу препроводить пленника и получить за него выкуп. Тревалин поразился. Палин, не веря своим ушам, в изумлении замер.

Черная Госпожа фыркнула и, качая головой, зашевелила губами.

— И… и куда же ты хочешь отправиться? — спросил Тревалин.

— В Утеху… Это центральная Абанасиния, к северу от Квалиноста. Его отец содержит там гостиницу.

— Но это далеко на, территории врага. Это чрезвычайно опасно… Я бы не стал препятствовать, если бы речь шла о какой-то особой миссии, связанной с Великим Проектом, но что касается твоей просьбы… Нет, Стил. Ты слишком хороший солдат, чтобы подобным образом тобой рисковать. Я не могу дать своего согласия на эту акцию. — Тревалин с любопытством посмотрел на своего подчиненного:

— И что тебя так разобрало, Светлый Меч? Что тебе за резон?

— Карамон Маджере — мой дядя. Они мои двоюродные братья… К тому же в стычке, имевшей место в Башне Верховного Жреца, Карамон Маджере спас мне жизнь, и я перед ним в долгу… Повелитель Ариакан считает, что долг чести следует возвращать при первой возможности. Почему бы мне не воспользоваться предоставившимся случаем? — твердо, бесстрастно и убедительно говорил Светлый Меч.

— Карамон Маджере спас тебе жизнь?.. Да, я припоминаю эту историю… А это его сыновья?.. Тревалин был в затруднении. Он мысленно оценивал положение Светлого Меча: идет ли его просьба вразрез с Великим Проектом, задуманным Властительницей Тьмы? Каждого, кто жалован рыцарским званием, посвящают в этот замысел, дают ему ясное представление о том, как нить его судьбы вплетается в тот грандиозный гобелен, название которому Великий Проект. Ему ничего не может быть противопоставлено, даже долг чести. Однако до сих пор все шло согласно чаяниям Властительницы. Прежде чем двинуться на запад, воины Ариакана будут заняты укреплением захваченного плацдарма. Каких-то особых дел, где бы Стил мог оказаться незаменимым, не предвиделось. С другой стороны, рыцарь мог заполучить ценные сведения о враге.

— Я даю тебе разрешение, Светлый Меч. Путешествие будет опасным. Но чем опаснее предприятие, тем больше славы!.. Ты доставишь тела рыцарей на родину… Что же касается молодого мага — его судьба в руках Черной Госпожи. Тревалин взглянул на кудесницу. Поскольку никто до сих пор не удосужился поинтересоваться ее мнением, Черная Госпожа просто кипела от негодования.

Конечно, она не имела права голоса в вопросе об отлучке Светлого Меча. Но белый маг — ее пленник, и она сама решит, что с ним делать. Она задумалась, очевидно выгадывая — то ли держать пленника при себе, то ли попробовать получить за него выкуп. Но может быть, ее что-то еще беспокоило? Черная Госпожа перевела взгляд с Палина на Стила.

— Магу предстоит умереть, — резко произнесла она.

— Как?.. Почему?.. На каком основании? — удивился Тревалин. — Как пленный он имеет право на освобождение за выкуп.

— Условия выкупа ему были предъявлены, — пояснила Черная Госпожа. Он отказался. Следовательно, его судьба предрешена.

— Это действительно так, молодой человек? — обратился Тревалин к магу. Ты отказался от возможности обрести свободу?

— От меня потребовали того, на что я не могу согласиться. Он крепко сжал посох, и присутствующим стало ясно, какой ему предложили обмен. — Эта вещь не моя… Мне ее дали на время.

— Речь идет о посохе? — поразился Тревалин. — Это все, что тебе нужно?.. Так забери у него эту ерундовину!

— Я попыталась, — сказала Лилит и показала свою правую руку: на ладони темнело уродливое пятно сильного ожога.

— Это твоя работа, маг? — спросил Тревалин.

— Какая разница, сэр?.. Я только хранитель реликвии. Мне оказали высокое доверие. Она никому не принадлежит. Но я с ней не расстанусь… по крайней мере для того, чтобы спасти свою жизнь. Ответ молодого мага произвел впечатление на обоих рыцарей. Но только не на Черную Госпожу. Сердито глядя на воинов, она потирала саднящую ладонь.

— Занятная ситуация, — сказал Тревалин. — Человека нельзя принудить отдать в качестве выкупа ту вещь, которая не является его собственностью. Он может попросить родственников собрать нужную сумму, но он не в состоянии украсть у них деньги… Молодой человек, отказываясь отдать за свою жизнь посох, заслуживает уважения… Таким образом, ты, госпожа, вправе распоряжаться судьбой пленника… Впрочем, сдается мне, что твое намерение не сообразуется с буквой Великого Проекта… Черная Госпожа полоснула Тревалина зеленым лезвием глаз. Она хотела возразить, что ссылки на Великий Проект стали повсеместными и слишком частыми, но ждала, когда Тревалин закончит свою тираду.

— Согласно Проекту, мы должны всячески способствовать делу нашей Властительницы. Какую пользу мы извлечем, если отнимем жизнь у молодого человека?! Душа его вознесется к Паладайну… Вот кто окажется в выигрыше. Ну а если мы обменяем его на какую-нибудь волшебную вещицу, которой располагают маги Вайрета?.. Выражение лица Черной Госпожи смягчилось. Во взгляде, что она бросала попеременно то на Палина, то на Стила, присутствовало теперь откровенное любопытство.

— Вероятно… Вероятно, в этом причина, — вполголоса сама себя убеждала Черная Госпожа. — Ну что ж, хорошо, — уже громко проговорила она. — Я пасую перед твоей рассудительностью, Тревалин. Но в качестве выкупа мы можем принять только одно… Последовала многозначительная пауза.

— И что же это, госпожа? — не вытерпел Тревалин, которому не терпелось вернуться к своим прямым обязанностям.

— Нам нужно, чтобы маги открыли Врата Бездны.

— Но… но это невозможно! — выкрикнул Палин.

— Возможно это или нет — решать не тебе, молодой человек, — холодно осадила Черная Госпожа. — Ты подчиняешься Тайному Совету Магов, решение зависит от него. Одно дело — посох Магиуса, другое дело — то, о чем я говорю: открыть или не открыть Врата Бездны — вопрос полномочий Конклава. Палин отрицательно покачал головой:

— То, чего ты требуешь, не может быть выполнено. Уж лучше мне тотчас расстаться с жизнью. Тем более что… достойнее компании мне не найти, — с нежностью докончил он фразу, гладя плечо мертвого брата.

— Черта подведена, молодой человек, — не терпящим возражений голосом подытожил Тревалин. — Ты пленник и должен исполнять нашу волю. До Башни Вайрета тебя будет сопровождать рыцарь Светлый Меч. О содержании выкупа ты поставишь в известность Конклав. Если их решение будет отрицательным, тебя доставят назад и ты умрешь. Палин, похоже, смирившись со своей участью, только пожал плечами.

— Ты, Светлый Меч, берешь на себя ответственность за пленника. В случае его бегства тебя лишат жизни.

— Понимаю, командир, — отозвался Стил. — Я принимаю эти условия.

— В твоем распоряжении две недели. Ты должен отрапортовать о своем успехе или неудаче в первый вечер двух лун — красной и серебряной. Если упустишь пленника — докладывать без промедления. Светлый Меч отсалютовал и отправился готовить к путешествию своего синего дракона. Тревалин приказал оруженосцу сделать все необходимое для транспортировки погибших братьев Маджере. Палин вызвался помочь ему в этом. Тела прочих рыцарей начали грузить на повозку.

Черная Госпожа осталась наблюдать за магом. Вероятно, она просто искала ответ на мучившие ее вопросы: почему из всех живущих в мире магов именно этот оказался участником недавней драмы, почему он один уцелел, и самое главное каковы могут быть последствия «случайной» встречи Светлого Меча и Палина Маджере? Она попробовала представить братьев в другой обстановке… На самом деле внешнее сходство напрочь отсутствовало. Стил Светлый Меч являл собой образец воина: высокий, крепкий, пружинистый; с красивым мужественным лицом, обрамленным длинными черными кудрями; с большими темными глазами, открытым и приятным взглядом. Необыкновенно привлекательный мужчина. Однако женщина, однажды увидевшая его и воспылавшая чувством к юноше, через короткое время понимала, что душа и сердце Светлого Меча принадлежат лишь одной подруге и госпоже — Войне.

* * *

В ней одной он находил подлинную утеху и наслаждение. Его внешняя холодность и даже высокомерие исчезали в преддверии схватки, самим собой он становился по-настоящему лишь в атаке и сражении. Любимой музыкой его был лязг оружия, вызов на поединок — единственной песнью любви, которую он умел исполнять. Контрастом ему представлялся Палин Маджере. Его внешность характеризовалась двумя словами: утонченность и изящество — телосложения, черт лица, манер. Он очень походил на своего дядю. Черной Госпоже только раз довелось видеть Рейстлина, но достаточно было беглого взгляда на Палина, чтобы обнаружить фамильное сходство. Уже одними руками — их чувственностью, умелостью — оно громко заявляло о себе. Да, в жилах Светлого Меча и Палина текла одна кровь… Хотя братья разнились не только внешне: Стил хорошо знал свои силы, Палину лишь предстояло познать свои. Как обернуть их на пользу делу Властительницы? Определенно должна быть причина, основание для их встречи…

Нет. Никакого совпадения не могло быть. Факт встречи должен иметь отношение к предстоящим событиям. Какое — Черная Госпожа понять пока еще не могла. Однако она не сомневалась: ответ будет найден, нужно лишь набраться терпения. И она ждала… и наблюдала…

— Это моя вина, Танин, — безутешный, с дрожью в голосе говорил Палин. — Я виноват в твоей смерти. Я знаю, ты простишь меня… Ты всегда и все мне прощал.

Но как прощу себя я сам? Будь я искуснее, сильнее в магии, не охвати меня страх, что я забыл все, чему учился, — вас не ждал бы такой конец. Походи я больше на дядю… Лилит слышала слова мага. Ее вдруг осенило, она осознала помыслы Властительницы с той ясностью, на которую только способен разум смертного: сомнения и неуверенность в своих силах одного и высокомерная кичливость и самоуверенность другого станут крахом для обоих. В этом была суть!

Черная Госпожа не доверяла Светлому Мечу с тех самых пор, как узнала его родословную. Она долго противилась присвоению ему высшего рыцарского отличия — предзнаменования были неблагоприятными, камни провидения пророчили беду…

Белый камень слева — его отец, Стурм Светлый Меч, Соламнийский рыцарь, уважаемый и чтимый за свою жертвенность даже врагами. Черный камень справа — мать, Китиара Ут Матар, предводительница драконьего войска, прославившаяся бесстрашием и полководческим талантом. Мертвые — Черная Госпожа это чувствовала, — они продолжали влиять на сына, пришедшего в этот мир по воле случая. На вид ровный и непоколебимый в своей преданности Властительнице, приверженности ее делу, Стил (как полагала Лилит) внутренне представлял собой бушующее море страстей. У нее были основания так думать. Светлый Меч носил меч Соламнийского Рыцаря — меч отца. Более того, он хранил (тайно от всех) некий драгоценный камень, называвшийся «звездным». В сущности, это был всего лишь талисман, подаренный любимому: в период Войн Копья королева эльфов Сильванести, Эльхана Звездный Ветер, преподнесла драгоценность Стурму Светлому Мечу. Дух мертвого отца, по словам Стила, передал камень ему… Итак, белый камень — слева, черный камень — справа, а в центре — камень с меткой «крепость». На него падает другой, с меткой «огонь». Лилит было ясно: дух рыцаря раздирают противоречия, которым суждено обернуться катастрофой. Что, собственно, еще может означать «крепость, охваченная огнем»?.. Черная Госпожа долго противилась и стояла на своем, но никто ее не слушал. Даже могущественная старая-престарая Жрица Черепа, якобы любимица Такхизис, — и та поддержала посвящение Светлого Меча в высший рыцарский ранг. «Да, он хранит звездный камень, — прошипела старушенция беззубым ртом. Этот камень — единственная трещина в стальной броне его духа. Мы будем использовать это, чтобы знать, что делается у него в душе и что на уме у наших врагов!» Старая вздорная бестия. Теперь Черной Госпоже все было абсолютно ясно. Она мысленно, как это делала с камнями провидения, бросила на черную материю сознания идею. Что из этого выйдет?.. Тщательно подбирая слова, Черная Госпожа приблизилась к магу и заговорила.

— Ты упомянул своего дядю, — глядя сверху вниз на Палина, начала она. Ведь ты никогда не видел его? Конечно нет. Ты слишком молод. Палин хранил молчание, крепко сжав посох Магиуса. Для своих братьев он сделал все, что мог. Оставалось самое горькое, самое болезненное: доставить на родину их тела, принести отцу и матери трагическую весть. Он очень ослабел от пережитого и был как никогда уязвим. Черной Госпоже ничего не стоило с ним справиться.

— Рейстлин покинул этот мир еще до твоего рождения… Палин поднял голову, и, хотя по-прежнему промолчал, в его мимолетном взгляде Черная Госпожа прочла все, что было нужно.

— Покинул мир и выбрал Бездну, где наша суровая Властительница подвергает его мучениям…

— Нет, — не выдержал маг. — Это не правда. За его жертву ему были дарованы успокоение и вечный сон. Паладайн известил об этом моего отца. Лилит встала на колени рядом с Палином. Она все еще не потеряла привлекательности и, когда хотела, могла быть обаятельной настолько, насколько может быть обаятельной змея.

— Так говорит твой отец… Вернее, так говорил? Она почувствовала, что молодой человек в смятении, и ее саму охватило волнение. Он не смел взглянуть на нее. Он и прежде думал об этом, веря и в то же время не веря отцу. Это сомнение — щель в доспехах его разума. Сквозь нее Черная Госпожа направит отравленное лезвие мысли.

— А если твой отец ошибается и Рейстлин Маджере на самом деле жив? — Лилит еще ближе придвинулась к Палину. — Он взывает к тебе, не так ли? Это было всего лишь предположение, но проницательная чародейка тотчас поняла, что попала в точку. Палин, вздрогнув, потупил глаза.

— Будь он жив, ты бы стал его учеником — учеником величайшего мага за все существование Ансалона. Ты уже обладаешь одним из его драгоценных даров… И чего бы только не сделал дядюшка для своего любимого племянника?! Лилит заметила огонь, зажегшийся в глазах молодого человека. Она знала: этот огонь в конце концов поглотит его. Черная Госпожа, довольная собой, поднялась и отошла прочь. Теперь она. могла не беспокоиться за пленника: на нем были прочные путы соблазна. И его двоюродный брат будет барахтаться в этих же путах. Именно с тем Властительница и свела их вместе. Лилит сунула руку в мешочек из черного вельвета и наугад достала пригоршню камушков. Бормоча заклинание, она бросила камушки на землю… и вздрогнула: ее догадки были верны. Такхизис должна забрать к себе обоих… и очень скоро. Они обречены.

3. Палантас. Утомительные, но не совсем бесплодные поиски

Полуденное солнце над Бранкальским заливом не знало пощады. Час, когда шлюпка Аши влилась в толчею гавани Палантаса, был самым суматошным. Она в отчаянии крутила головой, не привыкшая к шуму порта, его особенной, непонятной на первый взгляд суете. Огромные торговые галеры терлись о борта не меньших размеров судов-рыболовов. Небольшие портовые баржи, снующие там и сям, то и дело сталкивались с другими судами и суденышками. Столкновения сопровождались отборной, отчаянной бранью и, время от времени, падением с борта или ящика с рыбой, или ведра для трюмной воды. Как нарочно, в этот момент в гавань вошел пароход гномов-механиков, что еще больше усилило неразбериху. Капитаны других судов шарахнулись кто куда, лишь бы подальше от этого смердящего чудища.

Портовый лоцман в особого цвета боте виртуозно лавировал среди всех и вся.

Держа в одной руке рупор, а другой вытирая с лысины пот, он изрыгал проклятия в адрес не желающих ему повиноваться «недоумков» — капитанов. Аша чуть было не повернула обратно. Грубая ругань минотавров, которых она видела впервые, ошеломила ее; судно гномов-механиков, с его страшно коптящими трубами, и вовсе нагнало на нее жути. Она растерялась, не зная, что делать, в какую сторону двигаться. В стороне от портовой толкучки, в маленьком ялике мирно покачивался и удил рыбу пожилой человек. Он заметил растерянность Аши, бросил удить и взялся за весла…

— Не приходилось бывать здесь раньше? — спросил он, подплывая к безвольной шлюпке Аши. Девушка поняла вопрос, утвердительно ответила и в свою очередь спросила, где бы она могла пристать и оставить шлюпку.

— Только не у этих пирсов, — сказал мужчина, посасывая видавшую виды трубку. Затем достал ее изо рта и указал на баржи:

— Дьявольски много фермеров.

В этот момент с кормы на Ашу навалилась скула какого-то судна. Его капитан, свесившись через борт, пообещал вдребезги разнести «корыто», мельтешившее у него перед носом. Аша в панике схватилась было за весла, но пожилой рыбак остановил ее. Не обращая внимания на то, что ялик немилосердно бросало на волнах, мужчина встал во весь рост и вступил в диалог с капитаном-минотавром.

Из переговоров Аша почти ничего не поняла, так как речь шла в основном о ломке, крошении и перетирке костей, выдергивании конечностей, выворачивании наизнанку… Но в итоге капитан-минотавр ворча дал команду отвернуть руль.

— Задиры и горлодеры, — вновь усаживаясь, заключил мужчина. — Но дьявольски хорошие мореходы. Уж я-то знаю. Ходил с ними… Он с любопытством оглядел шлюпку Аши:

— Отличная работа… Если не ошибаюсь, сделана минотаврами… Где скиталась? Аша уклонилась от ответа. Заступник наказал никому ничего о себе не рассказывать. Она притворилась, что не слышала вопроса, благо ничего не было проще среди царившего вокруг шума — ударов весел о воду, доносившейся отовсюду ругани, криков в рупор портового лоцмана. Поблагодарив мужчину, Аша снова полюбопытствовала, где можно пристать к берегу.

— В восточной части гавани, — сказал мужчина и указал трубкой направление. — Там есть причал общего пользования… Обычно берут плату за стоянку, но с такими глазками и личиком, — мужчина поцокал языком, — тебя даром пустят. Аша покраснела от стыда и досады и, как ей показалось, едко парировала: да, мужчина был добр, помог ей и заслужил право подтрунить над ее внешностью, но в отношении «платы» и «даром» — ей непонятно, что он имел в виду… Девушка уже разглядела сквозь частокол мачт причал, который в сравнении с общей суматохой представлялся тихим и мирным. Она еще раз (но несколько прохладнее) поблагодарила пожилого человека и повела шлюпку в нужном ей направлении. У причала общего пользования было вполне свободно, поскольку правила ограничивали размеры судов, имеющих право на стоянку. В основном здесь болтался флот, предназначенный для увеселения толстосумов. Аша убрала паруса и подошла к пирсу на веслах. Собрала вещи, одну сумку привязала к поясу, другую взяла на плечо.

Кажется, ничего не забыла. Вылезла на причал, но уходить не спешила. Теперь только шлюпка связывала ее с домом, Заступником, с теми, кто был ей дорог.

Покидая шлюпку, она оставляла за собой целую жизнь. Она вспомнила ночное зарево, и ей вдруг не захотелось никуда идти. На глаза навернулись слезы. Аша все еще держалась за швартов — связь с домом, с прошлым… Переборов себя, она решительно шагнула прочь и тут же на что-то наткнулась. Примерно с уровня ее талии раздалсяголос.

— Куда это ты собралась, малышка?.. Как насчет стояночной таксы? Аша, смутившись, что ее застали плачущей, торопливо вытерла слезы. Перед ней стоял гном, с серой от пыли бородой, обветренным лицом, глазами-щелками — особенность тех, кто много времени проводит у воды, кому постоянно приходится щуриться от солнечных бликов.

— Таксы?.. Я не совсем понимаю, — сказала Аша, отводя глаза, пряча наивное любопытство, хотя из историй Заста знала о существовании расы гномов.

— Платы за стоянку! Или малышка думает, в Палантасе такие услуги оказывают из любезности… по доброте сердечной!.. Обычная плата, размер которой зависит от срока стоянки. Как долго шлюпка будет находиться у причала — день, неделю, месяц?

— Я… я не знаю, — беспомощно ответила Аша. У эрдов не существовало понятия «деньги». Всем необходимым — а это не так уж много — они обеспечивали себя сами, либо используя ремесленный труд, либо применяя магию. Они никогда ничем не обменивались. Такой поступок приравнивался к грубому, бесцеремонному вторжению во внутренний мир другого. Аша напрягла память, пытаясь воспроизвести подробности рассказов Заста.

— Ты хочешь сказать, я могу оставить шлюпку только в обмен на что-то?

Глаза гнома, ехидно смотревшего на девушку снизу вверх, сощурились еще больше.

— В чем дело, малышка? Тебе напекло голову?.. Голос у гнома вдруг изменился; он стал похож на фальцет капризничающего, настаивающего на своем ребенка.

— Да-а-а. Маленькая девочка дает душке-гному холодный кусочек металла, и добрый душка-гном позволяет оставить шлюпку у причала. Если девочка отказывает душке-гному в холодном кусочке металла, этот добрый душка-гном просто конфискует ее дурацкую посудину. Я-ясно? Аша покраснела, у нее не было с собой металла. Она толком и не поняла, что от нее требовалось… Вокруг девушки и гнома тем временем начали собираться зеваки — кучка ухмыляющихся, наглых физиономий. Аша хотела лишь одного — поскорее отделаться от «добряка» — гнома.

Порывшись в карманах, она достала первое, что попалось ей под руку, и протянула зануде.

— У меня нет металла, но, может быть, это подойдет? Гном взял предмет и принялся его разглядывать. Его обычного прищура как не бывало. Затем, заметив, что интерес к вещице возник не только у него одного, он поспешно сжал кулак.

— Клянусь бородой Реоркса, оно платиновое… и с рубином, — непроизвольно вырвалось у него, хотя не настолько громко, чтобы услышали стоявшие рядом. Ну что разинули рты, — загавкал он. Проваливайте отсюда!.. Займитесь своими делами, если не хотите, чтобы я позвал гвардейцев повелителя. Обладатели гнусных рож оскалились и, лениво отреагировав двумя-тремя скабрезностями, стали расходиться. Гном ухватил Ашу за рукав и вынудил ее пригнуться. Теперь он был значительно вежливее.

— Госпожа, тебе известно, что это?

— Кольцо, — ответила Аша, в свою очередь удивляясь неосведомленности приставалы.

— Ага-а, — протянул гном, облизывая губы, жадно ощупывая глазами сумку девушки. — Кольцо… Может… может быть, там найдется что-нибудь еще? Аше его взгляд не понравился.

— Этого хватит, чтобы ты присмотрел за шлюпкой? — спросила она, придерживая рукой сумку.

— О да, госпожа, и столько времени, сколько тебе будет нужно. Я позабочусь о ней. Может быть, выскоблить настил? Очистить от ракушек днище? Привести в порядок паруса?

— Делай, что хочешь, — уже на ходу бросила Аша, направляясь к набережной, где виднелся ряд больших строений.

— Когда ждать твоего возвращения? — семеня за девушкой, спросил гном.

— Не знаю, — ответила она как можно беспечнее и беззаботнее. — Пока шлюпка здесь, зачем мне торопиться.

— Куда же ей деться, если я при ней… Но могут появиться дополнительные расходы… Аша лишь пожала плечами и ускорила шаг. Из-за спины еще раз донеслось:

— Платиновое… с рубином! Аша проигнорировала портовую таможенную службу единственно по причине незнания, что таковые существуют, что положено объяснить — кто ты и зачем ты здесь. Она прошла мимо охраны с такой уверенностью и невозмутимостью, что никто не успел ее остановить. Ее невозмутимостью на самом деле было не что иное, как наивность, а под уверенностью скрывалось сильное волнение и страх неизвестности. Следующие несколько часов она провела блуждая по пыльным и душным улицам Палантаса. На каждом шагу ей попадалось что-то, что изумляло или пугало, приятно поражало или отталкивало. Куда пойти? Что делать?.. Одно она знала наверняка — необходимо найти повелителя Даламара. А потом можно будет и отдохнуть. В рассказах Заступника иногда звучали выражения типа — «гостиничные номера», «работа», «зарабатывание денег» — но не более того. Его рассказы о контактах с людьми не отличались содержательностью, носили ограниченный характер. Даже о таком простом понятии, как «зарабатывать себе на хлеб», он имел очень слабое представление. Что уж говорить об Аше… Девушка наивно глазела по сторонам, и выражение лица у нее то и дело менялось.

Помпезные здания, столь непохожие на маленькие одноэтажные жилища эрдов, подавляли своими размерами. Она чувствовала себя потерянной в этих мраморных кущах. А количество людей! За одно короткое мгновение она увидела их столько, сколько не видела эрдов за всю свою жизнь. И все они, похоже, невероятно спешили — порывисто двигались, работали локтями, уклонялись друг от друга, разгоряченные, запыхавшиеся. Сначала Аша решила, что городу угрожает враг и он на осадном положении. Она обратилась с вопросом к девушке, несшей из колодца воду, и выяснилось: в Палантасе базарный день, а из-за духоты на улицах — просто безлюдье. Жара усугублялась близостью воды. В порту, по крайней мере, ощущалось дуновение бриза, город же изнемогал от зноя. Горожане буквально барахтались в тугих, плотных волнах отраженного от мостовой тепла. В домах и лавках было и того хуже. Владельцы магазинов, борясь с дремотой, обмахивались кто чем мог. Тень от деревьев стала уютнейшим местом для тех, кто победнее. Кто побогаче, пользовались прохладой отделанных мрамором апартаментов, лениво сетуя на погоду. Время от времени в нос ударял запах мусора и отбросов, но, кроме Аши, его никто не чувствовал. В Палантасе в летнюю пору иначе и не пахло. А она все бродила и бродила… Раз девушка оказалась около огромного здания, которое, как ей пояснили, было городской библиотекой. Аша припомнила, что Заступник с большим уважением отзывался о ней как о месте средоточения знаний обо всем на свете. В связи с этим последовал нехитрый вывод: не спросить ли там о местонахождении повелителя Даламара. Навстречу Аше шагал молодой человек в коричневых одеждах, которому она и задала вопрос. У монаха округлились глаза.

Он как-то судорожно махнул рукой вдоль улицы и заторопился дальше. Следуя в указанном направлении, Аша вышла к угрожающего вида башне, чье основание терялось в густой листве деревьев. Еще пять минут назад ей было невыносимо жарко, теперь же у нее по коже бегали мурашки. Под деревьями повисла холодная, угрюмая тишина. Казалось, она предостерегает… Аша, вся дрожа, бросилась прочь и испытала истинное облегчение, вновь ощутив на себе жгучее прикосновение солнца. «Очевидно, монах что-то перепутал, — подумала она. — Кто захочет жить в таком неуютном, нагоняющем тоску и жуть месте…» Девушка миновала красивое и величественное сооружение, которое, судя по надписи, являлось храмом Паладайна.

Она проходила мимо однообразно роскошных особняков знати (Аша приняла их за музеи), магазинов, где можно было увидеть все — от сверкающих драгоценностей до оружия и доспехов. И всюду толпы людей. Совершенно растерянная, не понимающая, зачем нужно было посылать ее в этот объятый сутолокой город, Аша колесила по улицам. Она чувствовала себя усталой, разбитой от долгой ходьбы и нещадного солнца. И до нее не сразу дошло, что она привлекает внимание, что некоторые при виде ее просто замирают в изумлении. Иные же — по преимуществу хорошо одетые мужчины — снимают свои украшенные перьями шляпы и при этом улыбаются. Аша отнесла эти знаки внимания на счет своей внешности и восприняла их как насмешку и издевательство. Изрядно запыленная, обиженная, разнесчастная, девушка не переставала удивляться, как Заступник мог отправить ее в этот ненавистный каменный лабиринт. Однако мало-помалу она поняла, что все эти взгляды и поклоны — знаки восхищения. Может быть, путешествие изменило ее внешность?.. Чтобы убедиться в верности догадки, она остановилась перед витриной магазина и стала изучать свое отражение. Неровное стекло чуть искажало лицо, но ведь то же самое происходило и дома, где зеркалом могла служить лужица или вода в пруду… Нет, она ничуть не изменилась: волосы по-прежнему были цвета серебра, глаза — с тем же странным оттенком, черты лица — правильные. Но всему этому недоставало отточенности, завершенности, доведенной до совершенства, — красоты, свойственной эрдам. Аша в своих собственных глазах, как и прежде, оставалась невзрачной и неприглядной. «До чего же все-таки они странные», — сказала она себе, после того как засмотревшийся на нее юноша налетел на дерево. К тому времени, когда солнце наконец стало садиться и тени значительно удлинились, когда появился намек на прохладу, — подошвы на обуви девушки практически отсутствовали. Людей на улицах поубавилось. Матери созывали детей к ужину.

Кое-где через окна можно было видеть семью в полном сборе. А она, одинокая, замученная и обессиленная, без приюта и зверски голодная, продолжала по инерции идти вперед. Заступник собрал ей в дорогу кое-что из пищи, но с ней Аша расправилась еще до прибытия в Палантас. На свое счастье, однако, девушка забрела в квартал с торговыми рядами. Промыкавшись весь день по суетливому городу, Аша никак не могла взять в толк, каким образом горожане принимают пищу.

Теперь она поняла: ее выставляют прямо на улицу. Способ показался ей немного чудаковатым, но по большому счету — все здесь было чудным. Продавцы уже сворачивали торговлю… Девушка подошла к прилавку, на котором еще оставались фрукты. Конечно, палящий зной дня не мог на них не сказаться, но по мнению Аши, они выглядели очень аппетитными. Она взяла несколько яблок. За одно принялась тут же, а прочие положила в сумку. Затем она остановилась перед прилавком с выпечкой и дополнила содержимое своей поклажи хлебной булочкой. Еще не мешало бы и вина. Но поднялась какая-то возня, вокруг Аши все вдруг разволновались.

— Держи вора!.. Лови ее!.. Стра-а-ажа!..

4. Нападение. Арест. Тассельхоф удивлен

Перед недоумевающей девушкой нелепо вытанцовывал высокий худой человек в кожаном переднике.

— Воришка! Она украла мои фрукты! — тыча в Ашу пальцем, кричал он.

— Она стащила мой хлеб, — вторила ему женщина, вымазанная мукой. Вон он — у нее в сумке… Верни хлеб, дерзкая девчонка! Булочница потянулась к сумке, но девушка перехватила руку.

— Мерзавка! — возопила женщина. Она покушается на меня! Праздношатающиеся и разного рода отребье, без чьего присутствия не обходится ни один базар и кто слоняется в надежде на заваруху, дыша перегаром дешевого вина, — все были тут как тут. Перед глазами Аши замелькали помятые, ухмыляющиеся рожи. Девушка почувствовала, что ее ухватили за рукав.

— Берусь обыскать ее! — выкрикнул гнусного вида тип. — Сдается мне, яблочки выпирают у нее из-под блузки. Под общий гогот кольцо вокруг нее уплотнялось. Аше не приходилось бывать в подобной ситуации. Избалованная, изнеженная, она выросла в среде тех, кто никогда не повышал голоса и, уж тем более, не пускал в ход руки. Девушка буквально остолбенела. Оружия при ней не было. Воспользоваться чем-либо из подаренного эрдами ей просто не пришло в голову. Впрочем, Аша и не знала, как обращаться с магическими вещами, ведь наставления, прощаясь, она пропустила мимо ушей. Гнусный тип все не отцеплялся.

Приятели его подбадривали. Блузка затрещала, и девушка ощутила прикосновение ненавистных рук. И тут паника уступила место яростному сопротивлению. Аша стала отчаянно отбиваться. Ненавидя всех и каждого, весь этот нелепый город, она рвала чьи-то волосы, кусалась, царапалась… Лишь после того, как ее рука была до боли вывернута, красный туман ненависти в ее глазах начал рассеиваться. Аша услышала твердый властный голос.

— Полегче… полегче, любезная! Прекрати это. Девушка перестала сопротивляться и, тяжело дыша, стала озираться по сторонам. Ее держал высокий мускулистый человек, одетый в тускло-алую тунику и такого же цвета гамаши. С его появлением толпа начала рассасываться. Публика, словно плевки, бросала на ходу язвительные и цветистые реплики в адрес испортившей забаву стражи.

Приставший тип, скорчившись и постанывая, лежал на земле.

— Кто зачинщик потасовки? — задал вопрос стражник.

— Она, ваша честь, украла хлеб с моего прилавка, — заголосила булочница. — А потом грозилась разделаться с нами…

— И мои яблоки, — присоединился к ней продавец фруктов. Взяла и преспокойно пошла прочь, как будто так и надо…

— Я не думала ничего красть, — всхлипывая, возражала Аша (слезы всегда выручали ее в спорах с Застом). — Я решила, хлеб и фрукты может брать кто угодно… И я не собиралась ни с кем разделываться… Я устала и голодна… Я заблудилась… а этот человек — он полез… Жуткое воспоминание вызвало настоящие слезы. Стражник попытался утешить девушку:

— Ну ладно… Ладно, не плачь. Похоже, от жары мозги у тебя совсем набекрень съехали. Заплати им, и будем считать, что вы квиты… Не правда ли? — добавил стражник и сверкнул глазами в сторону продавцов. Те зыркнули в ответ и, нехотя, кивком подтвердили согласие.

— У меня нет денег, — сглотнув слезы, сказала Аша.

— Бродяжка! — отрезал продавец фруктов.

— Хуже… Еще хуже, — хмыкнув, пробурчала булочница. А по заморскому одеянию и не скажешь… Посадить ее в колодки и высечь! Стражнику, видимо, не пришлась по вкусу такая идея. Однако он не мог не видеть валявшегося на мостовой хлеба, раздавленных переспелых яблок.

— Судья с этим разберется… Пойдем, любезная… И вы тоже… если хотите засвидетельствовать свои претензии. Они тронулись. Аша и стражник шли впереди, продавцы следом: булочница — негодующе прямая, продавец яблок — озабоченно пришаркивающий, ломающий голову над тем, будет ли это ему стоить денег или нет.

Вконец измученной Аше было уже все равно, куда ее ведут. Понурившись, она шагала рядом со стражником, ни на что не обращая внимания. Аша едва заметила, что они подошли к большому каменному зданию с огромными деревянными дверями.

Вход охранялся часовыми, одетыми в те же тускло-алые туники, что и у ее конвоира… Помещение, куда привели девушку, оказалось, не в пример улице, уютно полутемным и освежающе прохладным. Аша огляделась. Продавцы о чем-то спорили со стражником — ей было наплевать. Все, что ее окружало, являлось частью невыносимого, ужасного города, который она собиралась покинуть, как только доставит письмо. За столом сидел толстый человек и со скучающим видом что-то писал в изрядно потрепанной книге. Казалось, его нисколько не занимала проблема кражи. За ним находилось обширное пространство, отгороженное барьером из железных прутьев. Камера была заполнена людьми, которые либо сидели, либо спали прямо на каменном полу.

— Тюремщик, вот тебе еще… Мелкая кража. Посади ее вместе со всеми до утреннего судебного разбирательства, — произнес стражник. Толстяк поднял голову, посмотрел на Ашу, и глаза его округлились.

— Ну, если Воровская гильдия набирает таких хорошеньких рекрутов, я готов сам в нее вступить, — сказал он вполголоса стражнику. Так, госпожа, свою поклажу оставишь у меня.

— Как?.. Почему?.. Не трогайте это! — прижала Аша к себе сумки.

— Скорее всего их вернут, — пожав плечами сказал стражник. — Здесь лучше не скандалить. Ты уже и так влипла. Девушка продолжала держаться за свои вещи.

Толстяк нахмурился и предложил взять их силой.

— Не прикасайтесь ко мне! — крикнула Аша и бросила сумки на стол перед тюремщиком. Только предупреждаю вас, — добавила она со злостью, — некоторые из вещей — магические, и с ними нужно обращаться бережно. К тому же там имеется свиток, который я должна вручить какому-то Даламару. Мне не известно, кто он, но я уверена, этот человек будет не в восторге, узнав, что ему предназначенное побывало в чужих руках. Аша хотя и надеялась, но все же не предполагала, что ее слова произведут какое-то особое впечатление. Но тюремщик, рывшийся в поклаже, внезапно отдернул руки, как если бы почуял наличие хитроумного, способного взорваться устройства (гномы-механики были мастаки на такого рода штучки).

Продавец фруктов — со словами «я отказываюсь от обвинений» — поспешно покинул здание суда.

— Ведьма — я так и думала… Сжечь ее на костре, — упорствовала булочница.

— Мы больше этого не делаем, — проговорил потрясенный, побледневший толстяк. Я не ослышался: ты сказала — Даламар?

— Да, именно. Аша очень удивилась, что это имя так на всех подействовало, и решила воспользоваться удобным моментом.

— Со мной вам тоже нужно обращаться должным образом, иначе повелитель Даламар, я в этом уверена, будет недоволен. Стражник и тюремщик чуть слышно переговаривались.

— Что нам делать? — шептал толстяк.

— Послать за леди Йенной. Ей лучше знать, — последовал совет.

— Посадить ее в камеру?

— А что, позволить разгуливать ей здесь?! В конце концов Аша была препровождена за барьер из железных прутьев. Она поразилась, обнаружив там детей. Что они могли такого совершить? Однако в этот момент девушка услышала ругань тюремщика:

— А ну, прочь, кендеры проклятые!.. Эй, где мои ключи?.. Ах ты, негодяй!

Верни мне их сейчас же!.. Найди себе место, милочка, — крикнул толстяк, отбиваясь от кендеров. — С тобой скоро все разъяснится… Что ты делаешь с моей трубкой?.. Ах ты, подлец, отдай табакерку… О, Гилеан!.. С руганью и проклятиями толстяк выбрался из камеры и облегченно вздохнул лишь тогда, когда снова уселся за свой стол. Так вот они какие — кендеры! У Аши была мысль познакомиться с существами, которых Заст называл «потешными воришками Кринна».

И, как выяснилось, знакомство не заставило себя долго ждать, поскольку для любопытных кендеров появление в «их» камере чужака всегда являлось событием.

Они облепили девушку со всех сторон. Все разом задавали вопросы, хихикали, дотрагивались до нее, беспрерывно тараторили. Жара, шум и суета, голод и страх — это было уже слишком. У Аши все поплыло перед глазами. Очнулась она на полу и первое, что увидела, — озабоченное лицо кендера. По сравнению с остальными этот выглядел старше, под глазами имелась меточка морщин, и: уголки рта окаймляли линии, говорившие, впрочем, скорее о смешливости кендера. Длинные, прочерченные сединой волосы на затылке были стянуты в хвостик. В целом его лицо оставалось таким же открытым и дружелюбным, как лицо ребенка или любого другого кендера.

Сразу стало ясно, что собратья его почитают и уважают: все, кто находился в «отстойнике», держались теперь от них на определенной дистанции.

— Что произошло? — пытаясь привстать, спросила Аша.

— Ты упала в обморок, — объяснил кендер. — Я думаю, тебе нужно еще полежать. Самому мне никогда не приходилось падать в обморок. По крайней мере не припоминаю, чтобы со мной такое случалось. Я бы не отказался попробовать…

Как ты себя чувствуешь? Стражник сказал, что ты нездешняя и что ты голодна.

Скорее всего это так и есть. Ты проголодалась? Где-нибудь через час будут давать суп и хлеб. Кормят здесь вполне сносно. В Палантасе хорошая тюрьма — одна из лучших на Ансалоне. Какие удивительные у тебя глаза — со странным золотистым оттенком. У кого-то я уже такие видел… Мы не встречались прежде?

Ты не бывала в Утехе?

— Не думаю, — устало отвечала Аша. Болтовня кендера действовала успокаивающе, но многочисленные вопросы смущали ее. Никогда не слышала об Утехе. Девушку мутило от головной боли и пустоты в желудке. Заст предупреждал:

Ашу быть с кендерами поосторожнее. Но этот — один за весь день говорил с ней с расположением, по-доброму. Еще она заметила, что вместо подушки у нее, судя по зеленому цвету брюк кендера, подложена его накидка. Девушка была благодарна ему за это.

— Кто ты? — пытаясь улыбнуться, спросила она. Кендера вопрос удивил и огорчил одновременно.

— Неужели я не представился? Думаю, нет… Хотя я собирался, но в этот момент ты потеряла сознание. Он протянул маленькую и коричневую, словно орех, руку.

— Мое имя — Тассельхоф Непоседа. Друзья зовут меня просто — Тас. А как твое имя?

— Аша, — пожимая протянутую руку, ответила девушка.

— Просто Аша?.. Насколько мне известно, у большинства людей двойное имя.

— Просто Аша.

— В любом случае — хорошее имя, пусть даже и одно… Знаешь, Аша, ты мне кого-то напоминаешь, — вглядывался в лицо девушки Тас. — И я все думаю — кого?

Ей было. все равно. Чувствуя себя под защитой нового друга, она незаметно уснула. Но сквозь навалившийся на нее сон Аша уловила изумленный шепот кендера:

— Я понял!.. У нее такого же цвета глаза, как у Рейстлина.

5. Чародейка. Госпожа Йенна поражена

Ашу разбудил запах горячего супа. После короткой дремы ей стало гораздо лучше. Затем, сидя у стены, она поглощала куриный суп из обшарпанной глиняной миски и думала о том, что с ней будет дальше. Утешало, что по крайней мере проблема ночлега разрешилась. Наступила ночь. В камере было темно, только у входа в здание, на стене, горели факелы. Новый знакомый быстро покончил с супом, но свой ломоть хлеба предложил Аше:

— Вот возьми; по тебе не скажешь, что ты насытилась. Свою горбушку девушка проглотила столь молниеносно, что едва успела ощутить ее вкус.

— Ты в самом деле не хочешь? — колеблясь, спросила она. Кендер потряс головой:

— Нет. Все в порядке. Если я вдруг проголодаюсь, то найду что-нибудь в своих котомках, — сказал он.

— Как тебе удалось остаться при вещах? — хмурясь, спросила Аша. — Мои забрали.

— О, это обычное дело, — пожал плечами Тас. — Не знаю почему, но у нас, кендеров, они никогда ничего не отбирают. Может, все из-за того, что им негде держать наше барахло. Или, может, потому, что утром трудно будет разобраться — кому какие вещи принадлежат. Нас это особенно не волнует. Мы делим все, — заключил он, показывая рукой на своих собратьев, которые в данный момент перебрасывались хлебными шариками.

— Мы тоже всем делимся, — неосторожно отозвалась Аша.

— Кто мы?.. Откуда ты?.. Ясно, что не из здешних мест. Говоря эти слова, Тас так энергично мотнул головой, что косичка, описав дугу, хлопнула его по носу.

— А чем я отличаюсь от прочих? — увильнула от прямых ответов девушка.

— Ну-у… — Тас на секунду замолк, собираясь с мыслями. — Во-первых, ты одета иначе. Говоришь ты тоже по-другому, хотя, казалось бы, слова те же самые.

Ты гораздо красивее всех тех, кого я видел. Исключение — супруга Таниса, Лорана… Хотя ты, наверное, не знаешь, о ком я говорю… Не думаю, что знаешь.

Да… и Тика, жена Карамона. Слышала о нем? У него есть брат-близнец, Рейстлин.

Тас пристально посмотрел на Ашу. Но ей ни о чем не говорило это имя. Разве что она слышала его из уст самого кендера перед тем, как уснуть.

— А что касается моей наружности… — не нужно мне лгать. Думаешь, не знаю, какая я на самом деле, — сказала девушка и тяжело вздохнула.

— Я лгу!.. Кендер никогда не лжет! Не веришь мне, спроси тех людей, там, в углу… Что они о тебе думают… Впрочем, лучше тебе с ними ни о чем не говорить. Это скверный народец… Воры! — добавил он, скорчив гримасу.

— А ты разве не вор? — удивилась Аша.

— Нет, клянусь бородой великого Паладайна! — воскликнул с негодованием Тас..

— Тогда почему же ты здесь?

— По ошибке, — со смешком ответил он. — Хочешь — верь, хочешь — не верь, но с нами, кендерами, каждый день случается что-нибудь этакое… Конечно, им известно об ошибке. — Он кивнул в сторону тюремщика. Они всегда поутру нас отпускают. Затем в течение дня они нас отлавливают и сажают на ночь сюда.

Получается, все заняты делом… Понятно? Нет, понятно не было, и Аша думала, как бы разговорить кендера, не вызвав у него на свой счет подозрений.

— Тас, объясни мне кое-что… Там, откуда я родом, люди живут почти так же, как вы. У нас все поровну, мы всем делимся. А здесь все… жадные… Я проголодалась и взяла у одного человека пару яблок, совсем завядших; он бы наверняка их выбросил… Почему же этот человек так взбеленился?.. А женщина…

Ее хлеб к утру покрылся бы плесенью.

— Да-да, понимаю. Это всегда касается вещей… Людей очень привлекают вещи, они любят владеть ими. А когда они им надоедают, их не выбрасывают, но хотят обменять на другие. Хорошо это помни и никогда не попадешь впросак…

Кстати, откуда ты родом, Аша? Вопрос был задан непреднамеренно. Кендер просто любопытствовал. Но девушка не забывала предупреждение Заста: никому не говори, что жила среди эрдов.

— Отовсюду понемногу, — ответила Аша, искоса наблюдая за реакцией кендера.

— Странствую и там и сям, никогда долго не остаюсь на одном месте.

— Ты знаешь, Аша, — восхищенно произнес Тас, — из тебя получился бы отличный кендер… А в Утехе, ты говоришь, не была?

— Может, и была. Разве все места упомнишь?

— А я помню все. Я могу делать карты. Но об Утехе я спрашиваю по другой причине. Просто ты очень похожа… В этот момент в двери камеры заклацал ключ.

Вошел тюремщик. На этот раз при нем была палка, чтобы отгонять кендеров.

— Ну, где тут новый арестант? — вглядываясь в сумрак камеры, проворчал он.

Наконец он заметил Ашу.

— Эй, ты. С тобой хотят поговорить.

— Со мной? — недоуменно откликнулась девушка.

— Да, с тобой… Шевелись — у леди Йенны не так много времени. Аша посмотрела на кендера в надежде на его пояснение.

— Леди Йенна — маг из Ложи Красных Мантий. Она — владелица лавки, торгующей магической утварью. О-о, это прелюбопытное местечко в городе!

— А что ей нужно от меня?

— Если у тюремщика возникают сомнения насчет конфискуемой вещи — вдруг она обладает магическими свойствами, — он обращается за ее помощью. Среди твоих есть нечто подобное?

— Возможно, — кусая губу, ответила Аша.

— Эй, воровка яблок, — уже раздраженно позвал толстяк-тюремщик, орудовавший вокруг себя палкой. — Сию минуту выходи!

— Ну, давай, Аша, — предлагая руку, подбодрил Тас. — Не бойся. Леди Йенна — премилый человек. Мы с ней старые приятели. Сколько раз меня вытуривали из ее лавки… Девушка поднялась, но предложенной руки не приняла. С выражением полной беспечности на лице она прошествовала к двери. Тюремщик пропустил Ашу, но преградил дорогу Тассельхофу, вознамерившемуся проскользнуть за спиной девушки.

— Куда это ты собрался, господин Непоседа?

— Засвидетельствовать свое почтение госпоже Йенне. С моей стороны было бы нелюбезным обратное.

— Ну, еще бы!.. Будь послушным и вежливым и отправляйся назад. Толстяк пихнул Таса за решетку и громыхнул дверью. Кендер прилип к прутьям.

— Здравствуйте, госпожа Йенна, — высоким голосом закричал он, махая маленькими ручками. — Это я — Тассельхоф Непоседа, один из Героев Копья! У стола тюремщика стояла женщина, одетая в красную с капюшоном рясу. Она обернулась на крик, слегка улыбнулась и коротко кивнула. Затем вновь сосредоточила внимание на вещах Аши, аккуратно разложенных на столе.

— Вот, госпожа Йенна, это она интересовалась Хранителем Башни. Женщина сдвинула капюшон назад. Холодное, будто высеченное из белого мрамора, лицо было тем не менее привлекательным. Темные глаза напряженно изучали Ашу. У девушки заныло в животе, ноги подкосились, во рту пересохло. Она поняла, что женщина все о ней знает. Что с ней теперь будет? Заст ей говорил: люди относятся к эрдам не лучше, а может быть, и хуже, чем к людоедам-великанам. А с людоедами они расправлялись безжалостно.

— Подойди ближе, дитя, — сказала женщина, сопроводив слова взмахом изящной точеной руки. — Встань к свету. Йенна по годам была не намного старше Аши, но от нее веяло такой силой и таинственностью избранницы ложи Красных Мантий, что она выглядела неизмеримо опытнее и умудреннее. Аша храбро шагнула вперед, решив не выказывать своего страха. Девушка вышла на свет. Глаза Йенны расширились, когда она в свою очередь сделала шаг к Аше.

— Да благословит нас Лунитари, — прошептала она. Быстрым движением Йенна надвинула капюшон и повернулась к тюремщику.

— Освободишь арестованную под мою ответственность. Она пойдет со мной. Я заберу и то, что ей принадлежит. Затем Йенна начала осторожно складывать дары эрдов в сумку Аши.

— Значит, я был прав, госпожа, — они магические, — косясь на предметы, проговорил тюремщик.

— Ты правильно сделал, позвав меня. Приятно сознавать, Торг, что моя наука обращения с подобного рода вещами пошла тебе на пользу. Не просто было снять заклятие, что ты однажды навлек на себя. Толстяк вздрогнул.

— Обещаю, госпожа Йенна, повторения не будет… Ты можешь забрать ее, но необходимо оставить расписку. Если она снова ограбит фруктовый лоток…

— Никого и ничего она грабить не будет, — отрезала женщина, беря в руки поклажу Аши. Пойдем, дитя… Кстати, как тебя зовут?

— Аша… Но отдайте мне мои вещи, — резче, чем сама того хотела, сказала девушка. Густые, красиво очерченные брови Йенны приподнялись. Аша вспыхнула и закусила губу.

— Они же мои. Я их не украла, — сердито добавила она.

— Мне это известно, — отвечала Йенна. — Такие ценные, с магическим ореолом предметы не дадут себя так просто украсть. А кто окажется настолько глуп, что попробует это сделать, — не избежит проклятия. Чародейка бросила взгляд на тюремщика. Тот покраснел, съежился и уткнулся в свою замусоленную книгу. Йенна отдала сумки Аше, и они направились к выходу.

— Я благодарна тебе за свое освобождение, госпожа. Может, я могу быть чем-нибудь полезна? Где находится твоя лавка? Возможно, я как-нибудь загляну в нее…

— Конечно, заглянешь, — сказала улыбаясь Йенна, — прямо сейчас… И не нужно волноваться: я веду тебя туда, куда ты сама стремилась.

— И куда же? — с упавшим сердцем спросила девушка.

— На свидание с Даламаром, разумеется. Хранителю Башни будет небезынтересно с тобой познакомиться.

— Это уж точно! — раздался за спиной пронзительный крик. Передайте привет от Тассельхофа… Послушай, госпожа Йенна, тебе не кажется — Аша дьявольски похожа на Рейстлина?! Чародейка внезапно замерла на месте и какое-то время оставалась неподвижной. Затем она медленно повернулась и зашагала обратно к столу. Аша тем временем лихорадочно соображала — не следует ли ей дать деру. Но куда бежать? И как? — у нее не было сил. Йенна подошла к тюремщику:

— Отпусти и кендера.

— Ты этого хочешь, госпожа? — пробормотал насупившийся Торг. Он же само недоразумение…

— Хочу, — со сталью в голосе сказала Йенна. Торг достал ключи, подошел к камере и отпер дверь. Тассельхоф с бодрым видом зашагал к Йенне; хвостик волос болтался из стороны в сторону, о бока терлись котомки.

— Еще раз, здравствуй, госпожа. Кажется, официально я не был тебе представлен: Тассельхоф…

— Ты мне знаком. Думаю, Даламар хотел бы с тобой побеседовать.

— Просто замечательно!.. Я не виделся с ним целую вечность. Верно ли, что он твой любовник?.. Не смотри на меня так. Карамон сказал, что вы оба…

— Перестань болтать и шевели ногами, — мрачно оборвала кендера Йенна. Они вышли на улицу.

— Аша идет рядом со мной, а ты ступай впереди, так, чтобы твои руки были на виду.

— Я буду во главе? — разволновался Тас.

— Можешь считать, что так, — отозвалась Йенна. — Нет, не в эту сторону. Мы идем за городскую стену, к моему обиталищу.

— А я думал, мы собираемся посетить Башню Высшего Волшебства! — захныкал Тас. — Один раз я оказался неподалеку — и это действительно жуткое место…

Карамон едва не расстался с жизнью… Ну пожалуйста, пойдем через Рощу.

— Не мели ерунды, — осадила Йенна. — Кому может прийти в голову мысль о прогулке в Шойкановой Роще, и особенно ночью, — разве что кендеру!.. Даже я никогда не хожу этой дорогой, хотя была в свое время ученицей Даламара. Я проведу вас иначе, но сначала мы зайдем в лавку. Тас ненадолго сник, но затем встрепенулся вновь и засеменил впереди с прежней энергией.

— Ну ладно. По крайней мере мы попадем в Башню. Вот будет весело! — оглядываясь на Ашу, добавил Тас. Хотя он был уже далеко не молод, жизнерадостности в нем было хоть отбавляй. Башня Высшего Волшебства — неописуемые ощущения! Давненько мне не приходилось там бывать. Она прямо-таки нашпигована волшебством. Правда, по преимуществу — это черная магия, и очень большой силы. Даламар — маг из Ложи Черных Мантий, самый могущественный на всем Ансалоне. Темный эльф. Впрочем, ты и сама это должна знать, если хочешь с ним встретиться. Аша внезапно остановилась:

— Черная Мантия? Темный эльф? Но… этого не может быть! Заст ни за что не послал бы меня к такому магу. Я в этом уверена. Может… есть еще один Даламар?

Вместо ответа она услышала смех, похожий на звон серебряных бубенчиков.

— Идем-идем, — стараясь скрыть удивление, торопила Йенна. — И запомни, дитя: существует только один Даламар.

6. Башня Высшего Волшебства. Трапеза. Сюрприз не из приятных

Если и в дневное время Палантасская Башня являлась местом, которое все избегали и которого панически боялись, то ночью в ее окрестностях можно было испытывать только одно чувство: смертельный страх. Когда-то на Ансалонском континенте насчитывалось пять таких башен, теперь осталось лишь две. Одна находилась в Вайретском Лесу, и добраться до нее не было никакой возможности — если только местные маги сами того не захотели бы. В этом случае волшебные силы Леса служили проводником. Башня Высшего Волшебства в Палантасе также считалась недоступной. Ее окружала Шойканова Роща — преграда из деревьев, за которыми обитали бессмертные духи-стражи. Большинство людей начинали испытывать страх уже при одном только виде Рощи — столь сильным было ее магическое поле. Поэтому войти в Рощу мог либо сторонник Владычицы, либо тот, у кого имелся амулет, полученный из рук Даламара. Но даже им не представлялось возможным запросто пройти в Башню. Для делового визита или такого посещения, как в случае с Йенной и ее спутниками, визитеры, как правило, пользовались более безопасными путями — волшебными тропами. Йенна и ее арестанты вышли за обводную стену. Палантас был построен гномами в Век Силы и делился на две части: Новый город и Старый. С высоты Старый город напоминал колесо с располагавшейся в центре ступицей; — дворцом правителя, от которого радиально отходило восемь проспектов. Само собой, разраставшемуся Палантасу становилось тесно в границах Старого города, этим объясняется его нынешнее деление на две части. Новый город был стихией торговли и ремесел, являясь одновременно местом обитания для тех, кто ими занимался. Лавка Йенны находилась в одном из лучших кварталов торговой части Палантаса, и нужно сказать — к большому неудовольствию соседствующих дельцов.

Они с нескрываемой неприязнью относились к ней самой и ее таинственной клиентуре. Однако все знали, что Даламар, Хранитель Башни Высшего Волшебства, оказывает Йенне особые знаки внимания. И, учитывая такие исключительные отношения, недовольные соседством с чародейкой лишь глухо роптали. На лавке магической утвари красовалась вывеска с изображением трех лун: серебряной, красной и черной. Первое, что сделала Йенна еще до того, как они переступили порог дома, — связала руки кендера шелковым жгутиком (не лишняя предосторожность). Затем она сняла заклятие, хранящее лавку в ее отсутствие, и пригласила гостей внутрь.

— Неужели это так необходимо? — с негодованием вырвалось у Аши. — Ты ведь знаешь — он не вор. Брови у Йенны чуть дрогнули, и она пристально посмотрела на девушку. Аша покраснела и закусила губу.

— Я, в общем-то, не против, — бодро произнес Тас. — Мне не привыкать.

— Это для его и для нашего блага, вовсе не потому, что я беспокоюсь о пропаже денег, — пояснила Йенна. Затем она что-то прошептала, и в лавке зажглась лампа. Ты не знаешь их повадок? Аша решила притворяться и дальше, хотя эта игра ей казалась пустой тратой времени.

— Что за вопрос! Я все о них знаю, да и найдется ли на Ансалоне хоть кто-то, кто с ними незнаком.

— К сожалению, есть и такие. Именно поэтому я и спросила… Проходите сюда… Поставь это на место! — последовал резкий окрик после того, как Аша поднесла к глазам изящную бутылочку. Если хоть одна капля попадет на твое тело, кожа превратится в лохмотья. Ни к чему не прикасайся ради собственной безопасности!.. Ты не лучше кендера… Идемте за мной. Аша робко поставила бутылочку на полку. Решив ничего больше не трогать, она для верности спрятала руки за спину. Старясь все замечать, она, в итоге, мало что увидела. Основным впечатлением от лавки остался запах — манящий и в то же время отталкивающий.

Баночки и склянки с пряностями и травами соседствовали с чашечками и кувшинчиками с какой-то гнилью. От полок с колдовскими книгами пахло затхлостью и плесенью. На свету в стеклянных вазах оживали драгоценные камни.

— В подвале у меня лаборатория, — сказала Йенна и открыла дверь с начертанными на ней странными символами. — Здесь тоже ни к чему не смейте притрагиваться. Глазам открылась лестница. Йенна и Тассельхоф спускались первыми, причем леди ухватила косичку кендера (опять же из предосторожности), и, если тот останавливался, следовал резкий бесцеремонный рывок.

Сверхъестественный, словно дымка, свет в лаборатории слабо освещал лестницу, и Аша предельно осторожно шагала со ступеньки на ступеньку.

— Теперь ждите… И не двигайтесь с места! — приказала Йенна, как только они ступили на пол. Затем она растворилась в сумраке, и вскоре до гостей донесся полушепот, полубормотание, как будто хозяйка с кем-то переговаривалась.

Любопытный Тассельхоф уже поднял ногу, чтобы ринуться в направлении звуков, но Аша успела схватиться за воротник его зеленой рубашки.

— Она же сказала не двигаться! — прошипела девушка.

— Извини, я не хотел. Ноги мне не подчиняются, — искренне сокрушаясь, шептал Тас. — Я им приказываю, увещеваю, требую… но все бесполезно — мои приказы и увещевания не доходят до них… Все это так будоражит: взгляни туда! — у Таса перехватило дыхание. Это человеческий череп?! Мне кажется, Йенна не стала бы возражать, если я…

— Нет. Я уверена, она бы непременно возразила, — сердилась Аша. Стой, где стоишь. В действительности девушка удерживала Таса не потому, что ее беспокоило неповиновение кендера, — ей просто нужен был хоть кто-нибудь рядом.

— Хорошо, что она взяла тебя, — взволнованно добавила Аша. Хотя мне непонятно — зачем? Нельзя сказать, чтобы твое присутствие ей очень уж нравилось.

— Ей не пришлось выбирать, — пожал плечами Тас. — После того как я упомянул о Рейстлине…

— В чем тут дело? Что значит — «похожа на Рейстлина»? Ничего не пойму…

Кто он?

— Кто такой Рейстлин? — воскликнул Тассельхоф, забыв, что говорил шепотом.

— Ты первая на всем Ансалоне, кто ничего не знает о Рейстлине! Аша, видя, что сплоховала, негромко и коротко хохотнула.

— А-а… этот Рейстлин! О нем я слышала, просто запуталась, какого именно ты имеешь в виду. У меня на родине имя «Рейстлин» довольно распространенное.

Только в нашем поселке живет несколько человек, носящих это имя. Он — эльф?

— Не думаю… Нет, Рейстлин не был эльфом. То же самое — и Карамон. Из него может получиться целых три эльфа. Кроме того, они — близнецы, а насколько мне известно у эльфов не бывает близнецов… Прошло уже довольно много времени с моего последнего посещения Квалинести… Они не пустят меня через границу, хотя я и знаю нового Беседующего-с-Солнцами. Это сын Таниса — Гил… Ну, а о Танисе Полуэльфе, надеюсь, ты слышала…

— Кто же о нем не слышал! — вдохновенно соврала Аша. По крайней мере, она теперь наверняка знала, что речь идет о «нем» и что этот «он» имеет какое-то отношение к Карамону. Девушка поздравила себя с тем, как она искусно выведала нужные ей сведения, не проговорившись сама, и уже обдумывала следующий вопрос, когда из сумрака возникла Йенна.

— Она знает, кто такой Рейстлин, кендер, просто морочит тебе голову…

Теперь приготовьтесь. Я обсудила нашу встречу с Даламаром и…

— С Даламаром? Он здесь?.. Даламар! Это я — Тас, — закричал кендер. — Ты помнишь меня? Я…

— Здесь его нет, — холодно оборвала Йенна. — Он в Башне. Но у нас есть способы для связи друг с другом… Видите соляной круг на полу? Какое там! В этом мерцающем свете даже пол не был виден. Но неожиданно лампа ярко вспыхнула, и круг под ногами отчетливо проступил.

— Шагните в круг, — наставляла Йенна, — старайтесь не наступить на соль.

— Я знаю, — взволновался Тас. — Я видел, как Пар-Салиан проделал такое же с Карамоном. Тогда я как-то случайно превратился в мышь. Понимаешь, Аша, я был в Башне Вайрета и нашел там белое с двумя красными камушками кольцо. Я его надел и…

— Во имя Гилеана, перестань болтать! — осадила Йенна. — Или я сама превращу тебя в мышь, а себя в кошку!

— А ты могла бы?.. В какую? — снова затараторил Тас. — Может, лучше — меня? Я еще никогда не был кошкой…

— Держитесь за мои руки, — предупредила Йенна. — Закройте глаза, и вас не будет тошнить… и, что бы ни случилось, не отцепляйтесь от меня. Пол вдруг стал уходить из-под ног. На отсутствие опоры тут же отреагировал живот. У Аши появилось чувство, что в лицо бьет ветер. Предупреждение — не отцепляться — было напрасным: девушка мертвой хваткой вцепилась в руку Йенны. Затем Аша ощутила под ногами твердую почву. Чуть приоткрыв глаза, она вновь зажмурилась от яркого света.

— Открывай, не бойся — мы прибыли… Мы в Башне Высшего Волшебства. раздался голос Йенны. Аша робела. По словам кендера, Башня — отвратительное место, прибежище зла. Однако сам Тассельхоф уже бойко с кем-то разговаривал.

Собеседник вежливо отвечал, но было ясно — думал он о другом.

— Открой глаза, Аша, — повторила Йенна. Все еще щурясь, она повиновалась… Девушка думала, что очутилась в темнице, угрюмом подземелье, с прикованными к стенам узниками, но вместо этого глазам предстала роскошно убранная комната. Стены покрывали прекрасно сработанные, поражавшие многоцветием гобелены с причудливыми животными. Полы были застланымягкими, с замысловатыми рисунками коврами. Аше никогда не приходилось видеть такого количества мебели в одной комнате.

— Добро пожаловать, Аша… Добро пожаловать ко мне в Башню. Девушка повернулась на голос. Она ожидала увидеть эльфа (Заст неоднократно описывал их), но это был высокий и стройный человек, облаченный в черную шелковую рясу с вышитыми на ней кабалистическими символами. Черты лица — по мягкости и правильности — вполне могли соперничать с чертами эрдов.

— Я — Даламар, — произнес он. Чистый, приятный, мелодичный голос напоминал звук флейты. Даламар приблизился к Аше. Движения были плавны и грациозны.

Волосы мягкого темного цвета доходили до плеч. Все в нем вызывало расположение, и девушка была очарована. Они встретились глазами, и тут Ашу охватил страх: его взгляд завораживал, подчинял, не отпускал. Она попыталась отвести глаза… и не смогла.

— Мне кажется, твоя ноша не слишком легка. Я приму ее, — проговорил Даламар. Девушка беспрекословно повиновалась.

— Ты дрожишь, дитя… Ничего не бойся. Я не причиню тебе вреда и, может быть, даже помогу… Присядь… Не желаешь ли вина? Или ты голодна? Он указал рукой на стол, и с этим жестом исчезло наваждение от его взгляда. Аша повернула голову. Закрытые блюда и горшочки не могли удержать соблазнительных запахов.

Яркий свет от канделябра делал еще более аппетитными разложенные в чашах и вазах фрукты. Тассельхоф уже приподнимал крышки и блаженно принюхивался.

— Это выглядит сногсшибательно… Как я голоден… Кто бы мог подумать!..

А ты не желаешь подкрепиться, Аша?.. Ведь мы только час назад ели. Хотя тюремный суп в животе долго не задерживается… Нет, я не хочу сказать, что там плохо кормят, — добавил Тас, беспокойно глядя на Даламара. — Не нужно передавать им мои слова. Пища вполне съедобная, и не хотелось бы обидеть тюремного повара.

— Я не обмолвлюсь ни словом, — с мрачной улыбкой пообещал Даламар. — Остается надеяться, что мои кушанья не хуже: жаркое, хлеб, фрукты, подслащенные орешки, засахаренные фрукты… Боюсь, это все, что мне по силам в столь поздний час. Аша внезапно ощутила, насколько она проголодалась.

— Все просто великолепно, — сказала она и в следующий момент уже сидела за столом, накладывая на тарелку еду. В жизни не была такой голодной, — призналась она кендеру.

— Я тоже, — промычал он, делая невероятные усилия, пытаясь целиком засунуть в рот большое печеное яблоко.

— Думаю, причиной всему — волнение, — после глубокого удовлетворенного вздоха заключил Тас и снова потянулся к тарелке.

— Должно быть, — согласилась Аша, терзая хрустящую, подрумяненную грудь цыпленка. Вкус был изумительный, он дурманил голову. Девушка с Наслаждением разделалась с одной порцией жаркого и с неослабевающим аппетитом принялась уплетать другую. Только тогда она заметила, что Даламара и Йенны в комнате нет.

— Куда они могли деться? — беспечно спросила Аша. Глотнув пряного подогретого сидра, она решила, что не пила ничего более восхитительного, и за первой пробой последовали два полных бокала.

— Не знаю, — сквозь зубы отозвался Тас. — Я не видел, как они вышли. Но дело обычное: вот они есть — и вот их уже нет… Маги!.. Послушай, и твои котомки исчезли.

— И вправду… Аше это показалось забавным, и она покатилась со смеху. Не удержался и Тас. Смех разбудил жажду, и они вновь выпили сидра. Вино разожгло аппетит, и они снова набросились на лакомства. Наконец, пресыщенная, Аша откинулась на стуле, вытерла о салфетку руки и обратилась к Тасу:

— Расскажи мне еще об этом Рейстлине. Тем временем в соседней комнате Йенна разложила перед Даламаром вещи Аши. Внимательно, ни к чему не прикасаясь, маг изучал их.

— Это все, — сказала Йенна.

— А что в другой сумке?

— Шелковое белье, и больше ничего.

— Ты говорила, у нее какое-то послание ко мне…

— Она сказала о нем тюремщику. И либо она лжет, либо держит его в голове, либо послание при ней.

— Сомневаюсь, чтобы лгала, — подумав, сказал Даламар. — С какой целью?..

Не вижу смысла. Ясно, что она представления не имеет о том, кто я такой. Йенна презрительно фыркнула.

— Утверждает — знать ничего не знает о Рейстлине Маджере.

— С учетом всего этого — вполне вероятно. Даламар по-прежнему разглядывал предметы. Держа над ними руку, он чуть слышно забормотал, и одна за другой вещи засветились, причем некоторые довольно ярко. Маг опустил руку и удовлетворенно вздохнул.

— Ты права: они магические, а кое-какие обладают большой силой. Любопытно, что реликвии не имеют отношения ни к одному из существующих магических орденов.

Ты со мной согласна, любовь моя?

— Абсолютно. Йенна положила руку на плечо мага и прикоснулась губами к его щеке. Даламар улыбнулся, но продолжал оставаться сосредоточенным.

— Хотелось бы узнать, какого рода заклятия они на себе несут, — нетерпеливо произнес он. Маг подошел к самой неприметной на вид вещице — кусочку янтаря, вправленному в фигурку оленя. Словно зная, что должно произойти, он состроил на лице гримасу и кончиком пальца коснулся вещи.

Последовала голубая вспышка, сопровождаемая шипением, и Даламар, охнув, отдернул руку. Йенна, сжав губы, покачала головой:

— Это нетрудно было предположить. Реликвиями может пользоваться только один человек.

— Я и сам в этом почти не сомневался… и все же следовало попробовать.

Они обменялись взглядами. Напрашивался только один вывод.

— Работа эрдов?

— Никакого сомнения, — ответил Даламар. — Нельзя не признать качества изготовления и, — он тряхнул пораненной рукой, — эффективности воздействия.

— Для нас они не представляют интереса, но, очевидно, ими может воспользоваться девушка. Хотя по ней не скажешь, чтобы она владела искусством магии.

— Все же эта Аша должна обладать необходимыми задатками, если она та, за кого мы ее принимаем.

— У тебя сомнения? — удивилась Йенна. — Ты не мог не обратить внимания на ее глаза цвета расплавленного золота! На Кринне только у одного человека такие глаза. Даже кендеру стало ясно.

— Тассельхофу?.. Неужели!.. А я все думал, зачем ты взяла его с собой… И что он говорит?

— Слишком много и слишком неосторожно. К его болтовне стали прислушиваться.

— Значит, и она тоже, — задумчиво произнес Даламар и подошел к окну, за которым безмолвно, но абсолютно властвовала ночь. — Неужели легенда не лжет?

— А как иначе это все объяснить?.. Девушка явно выросла вдали от Ансалона.

У нее очень ценные реликвии эрдов… Ее признал кендер, и, помимо всего прочего, — ее глаза… По возрасту она подходит… А тот факт, что ее препроводили сюда… Эта мысль не доставила удовольствия Даламару.

— Я еще раз тебе напоминаю, что Рейстлин Маджере — мертв, — хмуро сказал Даламар. — Его нет в живых уже больше двадцати лет.

— Да, мой дорогой… Не расстраивайся, — Йенна запустила руку в его мягкие волосы и коснулась губами уха. — Но все же был этот случай с Посохом Магиуса.

Ведь он хранился в лаборатории Башни, его стерегли бессмертные духи-стражи, и даже ты не имел права доступа… И где сейчас посох? У кого он?.. У Палина Маджере, племянника Рейстлин а.

— С таким же успехом он мог быть подарен самим Магиусом, — отстраняясь от Йенны, раздраженно произнес Даламар. — Скорее Магиусом, поскольку он был другом рыцаря Хумы. Всем известно, что братья Палина готовились к посвящению в рыцарство… Все это я объяснил Конклаву…

— Да, любовь моя, — сказала Йенна и опустила глаза. Ты по-прежнему единственный, кто отказывается верить в совпадения… Как еще можно назвать то, что эта девушка здесь.

— Возможно, ты права, — подумав, ответил Даламар. Он подошел к стенному, с витиеватой рамой, зеркалу. Йенна встала рядом. Их собственное отражение исчезло после того, как маг провез рукой вдоль поверхности зеркала. Теперь они могли видеть Ашу и Тассельхофа, ублажающих себя кушаньями и сидром, смеющихся по поводу и без повода.

— Как все-таки странно, — чуть слышно проговорил Даламар. — Я все время думал, что это не более чем легенда. И вот она перед нами.

— Дочь Рейстлина, — тихо добавила Йенна. — Мы нашли дочь Рейстлина.

7. Таверна «Последний Приют». Разговор старых друзей

В Утехе вечер, но нагретые за день земля, дома, деревья все еще пышут теплом. Хорошо уже то, что нет над головой разгневанного, беспощадного небесного ока. Вечер — время, когда можно облегченно вздохнуть и покинуть хоть ненадолго удушливую атмосферу дома. В Утехе никто не помнил такого жаркого и сухого лета. Земля растрескалась, а над долиной стояло марево из мельчайших частичек пыли. Обычно раскидистые, тенистые валлины превратились в застывшие, безобразные мумии. Сама жизнь в Утехе перевернулась с ног на голову. Не видно было, чтобы кто-нибудь в дневное время спешил на базар, работал в поле, занимался хозяйством. Даже детей жара вынудила сидеть дома и изнывать от скуки, лишила их обычных забав. Зной иссушал, изнурял, испепелял. Базар почти пустовал. Ручьи пересохли, став мутными лужами. Вода в озере Кристалмир была неестественно теплой, а по его берегам валялась дохлая рыба. Какое-либо движение днем прекращалось. Относительно прохладные свои жилища люди покидали только с заходом солнца.

— Будто летучие мыши, — мрачно сказал Карамон Маджере, обращаясь к своему другу Танису Полуэльфу. — Днем спим, ночью оживаем.

— И это называется оживаем? — сокрушенно проговорила Тика, обмахиваясь подносом. — Даже во время войны наши дела не были так плохи… Для путников, застигнутых в дороге сумерками, таверна «Последний приют» всегда являлась вожделенным маяком. Как всегда, ее окна были ярко освещены, обещая прохладный эль или подогретое вино, медовый напиток или терпкий яблочный сидр… и конечно, всем известный, приготовленный с особыми специями картофель Отика. Но этим вечером таверна пустовала, как она пустовала уже много вечеров кряду. Тика даже не разводила огонь в очаге. Отсутствовали и завсегдатаи бара — места, где обменивались последними новостями, где можно было услышать самую невероятную историю времен Войны Копья… Зато ходили слухи о междуусобице среди эльфов, о том, что гномы Торбардина призвали соплеменников возвращаться в свои земли.

Могло получиться так, что гномы, боясь нападения эльфов, заблокируют их крепость в горах, превратив таким образом в заложников своих же собратьев.

Пустынными стали дороги, которыми обычно пользовался мелкий торговый люд. Не слышно было криков лудильщиков о починке посуды, не давали больше представлений бродячие музыканты. Кто еще не перестал странствовать, так это кендеры, но, как правило, ночлег они обретали не в тавернах, не на постоялых дворах, а в местных кутузках.

— Народ нервничает, выбитый из колеи, — произнес Карамон, тем самым как бы объясняя полное отсутствие постояльцев и привычных посетителей таверны. — Все идет к войне… А если не опадет жара, погибнет урожай; тяжело будет зимой с пропитанием.

— Все так, дорогой, все правильно. Тика положила поднос на стойку, обняла мужа за мускулистые плечи, прильнула к нему. — Это я ворчу, не обращай на меня внимания.

— Как же я могу не обращать на тебя внимания, — лаская жену, сказал Карамон. Нелегко приходилось им все эти годы. Они любили свое дело, хотя содержание таверны отнимало очень много сил. Пока постояльцы спят, Тике нужно было приготовить завтрак, в течение дня убрать комнаты, накормить клиентов обедом, кому понадобится — обстирать, встретить новых посетителей с гостеприимной улыбкой на лице. С наступлением позднего вечера Тика убиралась в баре и строила планы на следующий день. Карамон по-прежнему был могуч и силен, хотя заметно раздался в поясе. Он относил это на счет пагубности своей неотъемлемой обязанности снимать пробу с приготовляемой пищи. Его виски посеребрились, а на лбу появились глубокие морщины, которые он называл не иначе как — «моих раздумий отметины». Карамон был приветлив, радушен и добросердечен, жизнь воспринимал трезво, гордился сыновьями, не чаял души в дочерях, обожал жену. Печалился и горевал он лишь об утрате брата-близнеца, ставшего жертвой честолюбия и темных сил души. Скорбь свою Карамон носил в сердце. Двадцать пять лет замужества и воспитание пятерых детей не лишили Тику привлекательности.

Головы клиентов до сих пор поворачивались вслед женщине, плавно пересекающей бар. Конечно, она раздобрела, и руки ее стали красными и морщинистыми, но улыбка очаровывала как прежде, а в роскошных, огненного цвета волосах не проглядывалось ни единой серебряной ниточки. Чего не мог сказать о себе Танис.

Ему казалось, что кровь человека в ней уже недостаточно горяча, а эльфийская кровь греет мало. Впрочем, сил было еще с избытком, владеть мечом он не разучился, хотя надеялся — до войны не дойдет. Вероятно, волнение, горечь и тревоги последних месяцев стали причиной того, что он начал быстро седеть.

— Танис, ты имеешь прямое отношение к тому, что нам нечем сегодня заняться, — не выпуская из объятий мужа, сказала Тика. — Когда они должны объявиться?

— Думаю, После того, как окончательно стемнеет, — посмотрев в окно, ответил Танис. — Во всяком случае, таковы были намерения Портиоса… Все зависит от состояния Эльханы.

— Собраться в дорогу по незнакомой дикой местности, в такую жару, в ее-то положении… Что с вас, мужчин, взять! Она выпрямилась, легонько хлопнув мужа по макушке.

— За что? Чем я провинился? — картинно обидевшись, спросил Карамон.

— Я в этом деле сбоку припека.

— Все вы хороши — вот за что, — не утруждая себя объяснениями, сказала Тика. Она крутила в руках передник и не сводила глаз со все более и более чернеющего окна. «Женщина средних лет, — подумал про себя Танис. — Странно, я не замечал этого раньше. Может быть, потому, что прежде думал о Тике Вейлан только как о дерзкой рыжеволосой девушке, способной сковородкой отбиться от драконидов. Я привык к этому образу, но сегодня увидел другую Тику — с морщинками вокруг рта, сутулыми плечами, страхом в зеленых глазах».

— Что-то случилось с мальчиками, — вдруг проговорила она. Что-то дурное… Я знаю…

— Ничего с ними не случилось, — мягко возразил Карамон. — Ты просто устала… Это все из-за жары.

— Ничего я не устала, и жара здесь ни при чем, — вспыхнула Тика. — Я никогда так себя не чувствовала. Она положила руку на грудь. Словно что-то давит… Я не могу вздохнуть, и сердце ноет… Пойду приготовлю комнату для Эльханы.

— После твоего появления она то и дело бегает наверх, — произнес Карамон, провожая взглядом жену. Весь день беспокойна и ведет себя очень странно… Вчера ночью видела страшный сон… Они теперь ей часто снятся… Все началось с тех пор, как мальчики стали рыцарями… Она очень гордилась этим… Ты помнишь, Танис? Ты присутствовал на церемонии… Танис улыбнулся — да, он помнил.

— Тика все глаза выплакала, когда мы остались одни, — покачав головой, продолжал Карамон. — Я напомнил ей, что когда-то она отчаянно и храбро билась с драконидами. Но Тика назвала меня «болваном». Сказала — что было, то прошло, и что мне никогда не понять сердца матери… Ох, уж эти женщины!

— И где теперь молодой Стурм и мой тезка? — спросил Танис.

— Из последней весточки мы узнали, что они держат путь. на север, в направлении Каламана. Похоже, Танис, Соламнийцы начинают воспринимать тебя всерьез — по крайней мере в том, что касается рыцарей Такхизис. Карамон понизил голос, хотя в зале они были совершенно одни.

— Палин написал, что они будут обходить обзором побережье.

— Палин вместе с ними? Маг? — поразился Танис и забыл на время свои собственные проблемы.

— Неофициально… Рыцари никогда не дали бы согласия на присутствие мага, но, поскольку, по словам командиров, планировалось обычное патрулирование, Палину позволили сопровождать братьев. Мальчик решил, что это — нечто большее, чем простой дозор.

— Почему?

— Одна из причин — смерть Юстариуса.

— Что? — изумился Танис. — Юстариус мертв?

— Ты не знал?

— Откуда?.. Я дни и ночи напролет скитаюсь по лесам, делая все возможное, чтобы предотвратить войну между эльфами. С тех пор как оставил Сильванести, я забыл, когда спал в нормальной постели… Что случилось с Юстариусом? И кто теперь возглавляет Конклав?

— А ты не догадываешься?.. Наш старинный приятель, — мрачно произнес Карамон.

— Даламар?.. Ну, конечно, — он. Это можно было предвидеть… Но Юстариус…

— Детали мне неизвестны. Палин многого просто не может сказать. Но маги трех лун, в отличие от всех остальных на Ансалоне, серьезно отнеслись к твоим предупреждениям об амбициях темных рыцарей. Юстариус решил предпринять магическую разведку в Цитадель Бури. С небольшим количеством людей он проник в крепость. Они едва уцелели, но Юстариусу от Серых Мантий живым уйти не удалось.

— Глупцы, — с горечью сказал Танис. — Чародеи Ариакана — тертые орешки.

Они берут магическую силу от всех трех лун — по утверждению того же Даламара…

А тут кучка магов из Вайрета вознамерилась пошуровать в Серой Башне!.. Иначе как бедой это не могло обернуться… Не могу себе представить, чтобы Даламар ввязался в такую авантюру.

— Ну, он-то выпутался, — сухо произнес Карамон. — Остается лишь гадать, на чьей он стороне. Ведь Даламар, ко всему прочему, является слугой Темной Воительницы.

— В первую очередь он слуга магии — так говорил его шалафи. Танис улыбнулся: шалафи на языке эльфов означало — наставник, учитель; брат Карамона был шалафи Даламара. И хотя взаимоотношения между Рейстлином и Даламаром привели к плачевному результату, разрушению и гибели всего Кринна, — нынешний глава Конклава многому научился у своего шалафи. Даламар, впрочем, всегда признавал, что он в неоплаченном долгу у Рейстлина.

— Конечно, темного эльфа ты знаешь лучше, чем я, — сказал Карамон. — Он тоже принимал участие в вылазке и вернулся невредимым. Палин намекнул — и Даламар получил хорошую встряску. Он сам позаботился о теле Юстариуса, но мне кажется, только потому, что связан большой дружбой с дочерью покойного — Йенной. Как все произошло, Даламар говорить отказался. В любом случае магам здорово досталось, и Юстариус — чародей высшего ранга — был не единственным, кто погиб в этой бездарной авантюре… Теперь Даламар возглавляет Конклав.

— Думаешь, это он отправил Палина вместе с рыцарями?

— Так или иначе, сын должен был получить разрешение не присутствовать на занятиях, — проворчал Карамон. — Сейчас у магов все строже, нежели раньше.

Взять, к примеру, Рейстлина.

— Рейстлин был сам себе голова, — зевая, произнес Танис. Он уже жалел, что вспомнил о постели. Ему представлялись чистые простыни, мягкий матрас, взбитая подушка… Мне нужно будет встретиться с Даламаром. Наверняка он знает что-то более существенное об этих темных рыцарях.

— Так он тебе и скажет, — с иронией отреагировал Карамон.

— Если это будет в его интересах, — парировал Танис. — Портиос поживет у тебя несколько недель — Эльхане понадобится отдых. Да и сам он нуждается в восстановлении сил, хотя и не признается в этом. У меня будет время нанести визит Даламару… Я не знаю, как тебя благодарить, Карамон. Давая прибежище Портиосу и Эльхане, ты подвергаешь опасности себя. Вдруг об этом станет известно… Ведь они изгнаны, они темные эльфы, а значит, на этом можно погреть руки…

— Полно, — прервал его Карамон. — В Утехе слышать не слышали о размолвке эльфов. Даже если предположить обратное, это мало кого волнует… Так говоришь, Портиоса и Эльхану выслали, навесив им ярлык «темных эльфов»… Если они не станут вдруг пурпурного цвета, никто не заметит разницу: для нас все эльфы — просто эльфы.

— Тем не менее и Квалинести и Сильванести охотятся за Портиосом и Эльханой. — Танис вздохнул. — А ведь еще недавно они были правителями двух наиболее сильных королевств Ансалона. Их брак мог вылиться в союз эльфов, который бы позволил им играть одну из главных ролей в жизни континента. Впервые за столетия их ребенок наследует оба королевства. Но уже нашлись такие, кто поклялся умертвить дитя! Танис сжал кулаки. Большинство эльфов хочет мира… и не только друг с другом, но и с соседями. Лишь сторонники крайних мер в обоих королевствах настаивают на обособлении, закрытии границ, уничтожении любого, кто к ним приблизится. И основная масса эльфов молчаливо следует за этим меньшинством: так проще, нежели открыто не соглашаться, пытаться противостоять. Именно это больше всего угнетает.

— Я не думаю, что убийцы посмеют сюда сунуться, — продолжал Танис, — но сейчас такое время… можно ждать чего угодно.

— Мы пережили войну с драконами — переживем и эльфов, и засуху, и что бы там ни было, — подбадривая друга, сказал Карамон.

— Надеюсь, дружище… надеюсь, — мрачно отозвался Танис.

— Коли речь зашла о Квалинести… Как поживает Гил? Танис ответил не сразу. Душевная боль, вызванная побегом сына, не утихала. Квалинестийские эльфы обвели мальчика вокруг пальца, заморочили ему голову, и он убежал из дома, чтобы стать «правителем»… Ни Танис, ни Лорана не верили, что у них мажет появиться ребенок, хотя и страстно желали этого. Беременность Лораны протекала очень трудно. Она захотела, чтобы ребенка назвали Гилтас, что созвучно с именем ее несчастного брата Гилтанаса. Мальчик родился слабым; казалось, не выживет…

Танис понимал, что они с женой чрезмерно опекают сына. Ему отказывали даже в посещении родных мест его отца и матери — никто не знал, как примет ребенка со смешанной кровью расколотый расовыми условностями мир. Стоило Портиосу — Беседующему-с-Солнцами Квалинести — отправиться на помощь собратьям Сильванести, как радикалы объявили его изменником и решили избрать нового правителя. Выбор пал на Гилтаса. Его мать приходилась сестрой Портиосу, но, выйдя замуж за Таниса Полуэльфа, свое право на трон утеряла. Радикалы от Квалинести уговорили юношу покинуть отчий дом. Они были уверены, что смогут помыкать королем-куклой, поскольку считали полукровку Гила недоумком со слабым здоровьем. Но юноша оказался тверже характером, нежели представляли себе приближенные к трону. Тогда последовали угрозы расправиться с Эльханой Звездный Ветер, королевой Сильванести, которая в тот момент находилась в руках квалинестийцев. И тем самым Гила вынудили принять сан Беседующего. Танис с помощью Даламара предпринял попытку вызволить сына, но потерпел неудачу. С другой стороны, Полуэльф тешил себя мыслью, что в конечном счете эльфы только выигрывают, как-никак Гил правил на благо всем Квалинести. От него зависело, будут ли расстроены планы стремящейся к обособлению верхушки, воцарится ли мир между эльфами. Но тоска по сыну со временем не ослабела… Сейчас Танис прилагал усилия к тому, чтобы не разгорелась война между Квалинести и Сильванести: разгневанный, обуянный жаждой мести Портиос собирал силы против квалинестийцев…

— Насколько мне известно, у Гила все в порядке, — вполне овладев собой, отвечал Танис. — Но ничего конкретного я сказать не могу. Мне категорически запрещено видеться с сыном… под страхом смерти. Лицо Карамона выражало полную симпатию и сочувствие.

— Лорана уже несколько месяцев ведет переговоры с Квалинести. В последнем письме она сообщает: есть признаки, что квалинестийцы стали меньше упорствовать. Наверняка Гил имеет к этому отношение, и я не могу не радоваться за него, но, Карамон, ты не представляешь, как я по нему скучаю. Карамон подумал о своих сыновьях… Нет, он прекрасно понимал своего друга. Однако была существенная разница: сыновья Карамона вскоре вернутся домой, а мальчик Таниса фактически являлся пленником своего же народа… Друзья еще долго говорили о прошлом и настоящем, пока вдруг их беседу не прервал легкий стук в дверь.

Карамон вскочил со стула и весь напружинился.

— Кто это может быть? В такую пору… Клянусь Бездной, я не слышал, чтобы кто-нибудь поднимался по лестнице!

— И не услышишь, — тоже вставая, произнес Танис. — Это люди Портиоса. Даже в сравнении с эльфами они все делают абсолютно бесшумно, могут перемещаться столь же бесшумно, что и лунный свет. Танис подошел к двери и взялся за ручку, но, помня об убийцах, прежде негромко свистнул. Снаружи донесся ответный свист, после чего стук повторился. Танис отпер дверь. Из ночи появился воин-эльф.

Моментально окинув взглядом зал, он удовлетворенно кивнул и обратился к Танису:

— Все спокойно?

— Да, все тихо… Знакомьтесь: хозяин таверны — Карамон Маджере; Самар — телохранитель Эльханы. Самар холодно оценил Карамона… Вполне оформившееся брюшко хозяина, его открытое лицо не произвели на эльфа сильного впечатления.

Добродушная ухмылка, неторопливость мысли Карамона, как правило, вводили в заблуждение тех, кто впервые его видел. Его принимали за простака. Друзья хорошо знали, что Карамон отнюдь не был тем человеком, каким мог показаться на первый взгляд. Он никогда не торопился с ответом, не изучив, не обдумав досконально вопрос. Но, все взвесив, принимал порой из ряда вон выходящие решения. От испытывающего взгляда эльфа тем не менее не укрылись его полная уверенность в себе, решительность и хладнокровие. Карамон был далеко не робкого десятка. Самар чуть улыбнулся:

— Карамон Маджере — Герой Копья… «Человек с большим сердцем» — как говорит моя повелительница… Я приветствую тебя от имени ее величества.

Карамон смущенно заморгал и, отвечая на приветствие эльфа, неловко кивнул.

— Да-да, Самар… Рад оказать услугу Эльхане… то есть, я хочу сказать… гм-гм… ее величеству… Можешь передать — все готово и ей не о чем беспокоиться… Но где Портиос? Я думал…

— Не говори при нем о Портиосе, — наступая на ногу другу, прошептал Танис.

— Потом все объясню.

* * *

Танис поторопился сменить предмет диалога:

— Он скоро прибудет, дружище, и со своим сопровождением… Вы быстро добрались, Самар… Мы не ждали…

— Ее величеству нездоровится, — не дал договорить Самар. — Прошу извинить, уважаемые, но я должен вернуться к королеве. Готова ли для нее комната? На лестнице появилась взволнованная Тика:

— В чем дело, Карамон? Я услышала голоса… Она увидела Самара:

— Ах… здравствуйте.

— Моя жена — Тика, — со значением произнес Карамон, и после двадцати пяти лет супружества считавший себя счастливейшим из смертных, а свою подругу — самой красивой женщиной на свете. Самар отвесил изящный, хотя и несколько торопливый поклон.

— Сударыня… Но я еще раз прошу простить меня: королева плохо себя чувствует.

— У нее начались схватки? — обмахиваясь передником, спросила Тика. Самар сконфузился: у эльфов не принято было при посторонних затрагивать подобные темы.

— Сударыня, я не могу сказать…

— Отошли околоплодные воды? — длила пытку Тика.

— Сударыня! — вспыхнул Самар. Он был так шокирован, что даже Карамону стало не по себе. Танис откашлялся.

— Тика, я не думаю…

— Эх вы — мужчины, — проникновенно вырвалось у нее. Она сдернула с вешалки плащ. Интересно, как вы собираетесь нести ее в дом? Летать она не умеет… Роды вот-вот начнутся… Самар посмотрел на длинную лестницу, ведущую к таверне.

Этого он не учел.

— Я не сказал бы… Тика, надевая плащ, отдавала распоряжения:

— Танис, ты разожжешь в очаге огонь и поставишь кипятиться воду…

Карамон, сбегай за Дезрой… Она у нас акушерка, — пояснила Тика для Самара.

Она подошла к эльфу и, взяв его за рукав, потянула к выходу.

— Дезру я предупредила… Ну, пойдем, Самовар… или как там тебя…

— Госпожа, это невозможно! Тебе нельзя со мной… Мне было приказано…

Тика не мигая смотрела на Самара, на скулах играли желваки. Карамон и Танис переглянулись: похоже, предстояла бурная сцена.

— Гм… Ну, я пошел, дорогая, — буркнул Карамон и шагнул мимо жены за порог. Танис, ухмыляясь в бороду, поспешил на кухню. До него донесся голос Тики:

— Если ты не отведешь меня к Эльхане, я встану посреди базарной площади и начну кричать… Самару приходилось иметь дело со всякими противниками — от людоедов до драконидов, — но тут он спасовал.

— Нет, госпожа! — взмолился он. Прошу… Никто не должен знать, что мы здесь. Я отведу тебя к королеве.

— Благодарю. — Тика вновь была сама вежливость и любезность. — Давай поторопимся.

8. Полет на драконе. Стил и Флер беседуют. Конвоир и подконвойный

Синий дракон с седоками покинул Валкинор сразу после захода солнца. Они летели над Ансалоном, погруженным в темноту и безмолвие. В ночном небе было прохладно. Стил снял свой шлем в виде черепа и с удовольствием подставил ветру вспотевшую голову. Он избавился от большей части доспехов, оставшись в стальном нагруднике и кожаных обтяжках на руках и ногах. К седлу были приторочены лук, колчан со стрелами и дротик. О бедро терся меч отца — старинный меч Рыцаря Соламнии. Рука по привычке лежала на эфесе. Стил всматривался вниз, в темноту, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Увидел красный свет: то ли деревушка, то ли в озере отразилась красная луна — сказать трудно.

— Где мы, Флер? — прервал молчание рыцарь. — С тех пор как мы оставили лагерь на побережье, я не заметил ни огонька.

— Не думаю, что это так уж важно, — ответил дракон. Кто бы нам ни повстречался — мы для него враги. «Ну, об этом мы позаботимся», — про себя подумал Стил. Тревалин твердил о «чрезвычайной опасности миссии», но на самом деле вероятность «влипнуть в историю» была невелика. Основная угроза могла исходить от серебряных и золотых драконов, в небольшом количестве оставшихся на Ансалоне, в отличие от прочих, которые вернулись на Драконий Остров. Хотя, по некоторым источникам, они находились на севере континента и охраняли рубежи Соламнии. В этих краях мало кто рискнул бы вступить в схватку с темным рыцарем и синим драконом. Вообще-то Флер была самкой, молодой, небольших для ее разновидности размеров — немногим больше десяти метров. Однако в битве она превращалась в необузданное, свирепое чудовище. В большинстве своем синие драконы отлично владели и магией, но Флер в их число не входила: ей мешала порывистость и недоставало терпения хотя бы для того, чтобы произнести заклинания. Она предпочитала действовать клыками и когтями, а ее огненное дыхание сжигало деревья, разрушало крепостные стены. Флер была невысокого мнения о магах и не скрывала своего неудовольствия, что ей придется одного из них нести на себе. Чтобы она согласилась на это, Стилу понадобились все его красноречие и… внушительная оленья ляжка.

— Хорошо, но он сам не захочет, — ухмыльнулась Флер, кромсая челюстями лакомый кусок мяса. — Стоит ему увидеть меня, и он тут же запачкает свою белую рясу. Стил опасался, что так оно и будет. Самый отважный воин цепенел от ужаса при встрече с драконом. Действительно, Палин смертельно побледнел, увидев монстра — его сверкающий синий панцирь, горящие глаза, страшные ряды зубов, с которых еще капала кровь после вкушенного угощения. Поначалу Стил решил, что они будут вынуждены воспользоваться другим, не столь быстрым способом передвижения. Но Палин переборол себя; вид привязанных к седлу тел его братьев придал ему мужества. Стиснув зубы, он решительно приблизился к дракону и с помощью Стила забрался ему на спину. Рыцарь мог почувствовать, как дрожит молодой маг. Однако держался он с достоинством, и Стилу это импонировало…

— Не думай, что мы сбились с пути. Я представляю, где мы, — сказала Флер.

— Я уже пролетала здесь однажды… с Сарой… той ночью, когда она предала тебя и переметнулась к Карамону Маджере. Стил хорошо помнил ту ночь, но разговора не поддержал. За спиной время от времени вздрагивал и что-то бормотал Палин.

Треволнения последних часов настолько вымотали его, что даже страх перед драконом не помешал ему провалиться в сон. Порой он громко вскрикивал и начинал биться в седле.

— Утихомирь его, — посоветовала Флер. — То, что ты не видишь внизу признаков жизни, вовсе не значит, что ее там нет. Мы летим над Халькистовыми горами, где обитают гномы. Они бдительны и сметливы, а нас очень хорошо видно на фоне освещенного звездами неба. Они быстро смекнут, кто мы и откуда, и не замедлят оповестить соседей.

— Они извлекли бы из этого большую пользу, — отозвался Стил, но, понимая, что не стоит сердить дракона, повернулся и придержал мечущегося Палина. Тот, тяжело вздохнув, затих… Седло было рассчитано на двоих. В битве один рыцарь орудовал мечом, а присутствие другого могло оказаться необходимым в случае магической атаки противника. Седло, сделанное из легкого дерева, обитое кожей, снабжалось крепежом и подсумками. Это давало возможность рыцарям иметь при себе не только оружие, но реликвии и предметы, используемые при заклинаниях. Седоков разделяло приспособление, похожее на полку, в ячейках которого могли храниться свитки, провиант или личные вещи. Даже во сне одной рукой Палин сжимал прикрепленный к седлу Посох Магиуса.

— Он вновь переживает бой, — сказал Стил и, видя, что маг успокоился, повернул лицо навстречу ветру. Драконица мотнула головой и скептически хмыкнула.

— Какой там бой… Это была резня.

— Соламнийцы выказали доблесть, — настаивал Стил. — Никто не побежал, никто не пожелал сдаться. Флер тряхнула гривой, но воздержалась от дальнейших колкостей. Стил, со своей стороны, также не стал спорить… Двадцать шесть лет назад Флер участвовала в Войне Драконов. В то время сражавшиеся за Темную Воительницу не упускали случая посмеяться над противником и всячески его третировали. Любой, кто осмелился бы превозносить или просто хвалить, подобно Стилу, Соламнийских Рыцарей, — неминуемо лишился бы своих отличий, а вполне вероятно — и жизни. Флер, как и большинство верных Такхизис драконов, с трудом воспринимала новые порядки. Она разделяла точку зрения повелителя Ариакана, что не следует загодя недооценивать врага, но ее сознание противилось каким бы то ни было похвалам… Стил подался вперед и похлопал дракона по шее, давая понять, что он уважает чужое мнение и не будет настаивать на своей правоте.

Флер была очень привязана к своему вожатому, и более того — она любила его, поэтому, чтобы еще раз выказать полное к нему расположение, решила сменить предмет разговора. Впрочем, синие драконы никогда не отличались большим так-том, что проявилось в том, какую тему затронула Флер.

— Слышал ли ты что-нибудь о судьбе Сары? — спросила она.

— Нет, — ледяным тоном ответил Стил. — И вообще, тебе не следовало упоминать о ней.

— Мы же одни… Кто нас может услышать?.. Возможно, оказавшись в Утехе, мы что-нибудь разузнаем о ней.

— Я ничего не желаю о ней знать, — сказал Стил все с теми же ледяными нотками в голосе.

— Думаю, ты прав. Случись нам разнюхать, где она скрывается, нас заставили бы выловить ее и доставить куда следует. Повелитель Ариакан может сколько угодно превозносить своих врагов, но с изменниками он не церемонится.

— Она не изменница! — воскликнул Стил, холодная сдержанность которого не устояла перед горячностью и пылкостью нрава. Она могла предать нас бессчетное количество раз, но всегда оставалась верной…

— Тебе, — не дала ему докончить Флер.

— Когда родная мать бросила меня, она занималась моим воспитанием… Она любила меня…

— Ты тоже любил ее, — смягчилась Флер, чувствуя, как Стил от волнения ерзает в седле. — И я любила Сару, если допустимо говорить, что дракон может любить смертного. Она относилась к нам как равным себе: считалась с нами, справлялась о нашем мнении, прислушивалась к советам… Как правило. Но однажды, когда я могла ей помочь, она этим шансом не воспользовалась. Флер вздохнула. Жаль, Сара никогда не понимала нашего общего дела. Ей нужно было дать возможность проникнуться Предвидением. Я говорила об этом, но Ариакан оставил без внимания мое предложение.

— Насколько мне известно, даже моя родная мать плохо разбиралась в нашем деле, — едко проговорил Стил.

— Высокочтимая Китиара? — хохотнула Флер. Да… она была себе на уме.

Такхизис неумолимо подминала стоящих у нее на дороге… Но зато как она билась! — искусно, бесстрашно, с упоением… Я была в числе тех, кто сражался с ней у Башни Верховного Жреца.

— Подвиги не обеляют ее, — сухо парировал Стил.

— Пусть ее планы рухнули, но она свергла Ариакаса и завладела Короной Власти.

— Что и привело нас к краху. «Зло неминуемо оборачивается против самого себя». Зависть и предательство влекут за собой крушение… Так было раньше.

Теперь мы едины, и знамя нашего единства — Предвидение. Мы пожертвуем всем, чтобы воплотить Его.

— Стил Светлый Меч, ты никогда не делился тем, какова твоя роль в воплощении, — заметила Флер.

— Мне это не позволено. Сам до конца ее не понимаю. Я обращался по этому поводу к Ариакану, но он ничего не смог мне ответить. Он сказал лишь, что я не должен с каждым встречным-поперечным беседовать на эту тему.

— Я не «встречный-поперечный»! — вознегодовала Флер.

— Конечно-конечно, — сказал Стил, вновь похлопывая Флер по шее. Но Повелитель запретил обсуждать это с кем бы то ни было… Я вижу огни. Должно быть, мы приближаемся?

— Это огни Оплота. Нам еще нужно пересечь Новое море, и мы будем в Абанасинии — совсем близко к Утехе. Флер окинула взглядом небо:

— Скоро рассветет… Я ссажу вас на окраине поселка.

— Где ты думаешь затаиться? Нельзя допустить, чтобы тебя кто-нибудь увидел.

— В Кзак Цароте… Город до сих пор заброшен. Люди считают, он населен призраками… На самом деле это обиталище гоблинов. Я ими позавтракаю перед тем, как отдохнуть… Мне самой тебя найти, или ты подашь сигнал?

— Я дам сигнал. Неизвестно, как все будет складываться. Их беседа звучала так отстранение, будто они не находились далеко на территории врага, будто их не подстерегала каждую минуту опасность… А рассчитывать на чью-либо поддержку не приходилось. В Ордене Такхизис состояли рыцари, которые уже давно жили на Ансалоне. Они собирали нужные сведения, странствуя из королевства в королевство, и рекрутировали Повелительнице сторонников. Но в любом случае Стил не мог надеяться на их помощь — они бы рисковали выдать себя. Провидение им определило свою задачу, у него была своя. Вот только он не вполне ясно сознавал — какая. Земля осталась позади. Они летели над водами Нового моря. Красная луна все еще маячила на небосклоне, но рассвет уже основательно приглушил блеск Лунитари…

— Стурм… — застонал во сне Палин. Странное совпадение: брата молодого мага назвали этим именем в честь отца Стила.

— Стурм… — снова проговорил Палин. Рыцарь резко обернулся.

— Просыпайся, — сказал он. Ты уже почти дома. Ни Стил, ни Палин понятия не имели, что приземлились на лужайку, которая много лет назад стала местом встречи двух друзей… В сущности, прошлое мало чем отличалось от настоящего: как и тогда, было мирное время, как и тогда, многие думали, что мир будет длиться вечно. Хотя имелось одно маленькое отличие — та давняя встреча состоялась осенью… Палин Маджере, выбравшись из седла, тяжело присел на валун, что некогда послужил местом ожидания Флинту Огненному Горну. А Стил Светлый Меч, осматриваясь, прохаживался той же тропинкой, которая привела когда-то на свидание Таниса Полуэльфа. Палин смотрел вниз, на долину…

Поселок, располагавшийся на ветвях гигантских валлинов, обычно от взора скрывала густая листва. Но теперь дома отчетливо просматривались даже с большого расстояния. Немилосердное солнце сорвало зеленую вуаль с долины; листья осыпались, открыв взору вялое, заторможенное зноем течение жизни Утехи.

Она понемногу просыпалась. Таверна «Последний приют» была самым большим строением в поселке, первым, что бросалось в глаза, если смотреть на долину сверху. Два желания боролись в душе Палина: броситься к дому и убежать прочь, отдалить, насколько возможно, тот момент, что неуклонно приближался. Завернутые в грубую материю тела братьев лежали на волокуше, которую Стил смастерил из сучьев. Ему оставалось связать несколько звеньев, чтобы начать их траурный спуск в долину.

— Готово, — сказал рыцарь и попробовал волокушу в действии. Она вполне выдерживала груз, оставляя след на земле и хвост пыли в воздухе. Палин отводил глаза от этой рвущей сердце картины.

— Ты можешь идти самостоятельно? — отрывисто, грубовато спросил рыцарь, хотя в голосе улавливались и нотки сочувствия. За них Палин был благодарен, но сам вопрос показался молодому магу унизительным: братьям не понравилось бы, что он выглядит слабым и подавленным в глазах врага.

— Я в порядке, — солгал Палин. — Мне помогли и сон и припарка. Он поднялся с валуна и, опираясь на Посох Магиуса, зашагал вниз по склону холма. Стил с волокушей последовал за ним. Палин мог слышать, как дребезжат доспехи на трупах братьев. Он оглянулся и, запнувшись, едва не потерял равновесие. Стил вытянул руку и поддержал мага.

— Лучше, если ты будешь смотреть вперед, — произнес он. Нельзя изменить того, что уже случилось.

— Ты говоришь так, будто я миску с молоком разбил! — вознегодовал молодой человек. — Ведь это мои братья… Я никогда больше не услышу их голосов, смеха, их… К горлу Палина подкатил ком, на глаза навернулись слезы. — Не думаю, что ты когда-нибудь переживал утрату. Темным рыцарям на все наплевать, единственное, о чем они могут сожалеть, — отсутствие возможности убивать. Стил сдержался и промолчал, хотя слова Палина задели его за живое. Он продолжал без особых усилий тащить волокушу. Из-под нахмуренных черных бровей он то и дело бросал по сторонам настороженные взгляды.

— В чем дело? — тоже озираясь, спросил Палин.

— Среди этой поросли и кустарников можно устроить отличную засаду, — ответил рыцарь. Нахлынувшие воспоминания немного отвлекли молодого мага от физической и душевной боли.

— Ты прав. Именно здесь некто Младший Командир Тоэд, хобгоблин, подстерег Таниса Полуэльфа, Флинта Огненного Горна и Тассельхофа Непоседу. Его интересовал голубой хрустальный жезл. Этот случай изменил всю их жизнь… Палин замолк, думая о тех страшных минутах, которые опрокинули его жизнь и оказались последними для его братьев…

— Веришь ли ты в рок, маг? — неожиданно спросил рыцарь. — Ты говоришь, тот случай… та засада изменили жизнь Полуэльфа?.. То есть не будь ничего этого, все сложилось бы иначе? Ну а если так должно было случиться, так было предрешено… А хобгоблины лишь олицетворяли собой предопределение… Что если, — взгляд темных глаз Стилаостановился на Палине, — твоим братьям предначертано было умереть там, на берегу? У молодого человека перехватило дыхание, как если бы ему нанесли удар в живот. Казалось, мир перевернулся и не существовало долгих лет учебы… Неужели и его судьба предопределена и невидимый, безжалостный, неумолимый рок скоро заявит о себе? Неужели он всего лишь букашка, жалко бьющаяся в паутине судьбы и напрасно силящаяся из нее выбраться?..

— Нет, я не верю в рок. — Глубоко вздохнув, Палин почувствовал себя лучше, сознание прояснилось. Боги нам предлагают выбор. Братья сами решили стать рыцарями, никто их к этому не обязывал. Они не были Соламнийцами и не могли унаследовать рыцарское звание. Путь к нему был труден…

— Значит, они выбрали смерть. Ведь они могли спастись бегством, но не стали этого делать.

— Да, не стали, — тихо повторил Палин. Его поразили слова рыцаря, и теперь он силился понять, что за ними стояло. Молодой человек пристально посмотрел на своего спутника и на какие-то мгновения под холодной, неуязвимой уверенностью и решимостью увидел сомнения, искания, страдания. Что заставило его задать такой вопрос? Потребность в успокоении? Необходимость что-то понять?.. Желание хоть чем-нибудь помочь потеснило собственные горести в душе Палина. Ему захотелось сказать нечто утешительное… но в этот момент рыцарь перехватил взгляд мага, и лицо его вновь окаменело.

— Они сделали правильный выбор — пали с честью.

— Их выбор не был верным, равно как и мой, — вскипел Палин. — Какая в этом честь! — воскликнул он и указал рукой на тела братьев. — Как я появлюсь с этим на глаза матери, что скажу ей… Они оставили место, где Танис впервые услышал о голубом хрустальном жезле.

— Все же это превосходное место для засады, — задумчиво проговорил рыцарь за спиной Палина. Звук волокуши, царапавшей землю, надрывал сердце молодого мага.

9. Предупреждение. Эльфы хватаются за оружие. Тика берется за сковороду

Солнечный луч просочился в ромбовидное окно сторожевой будки Таниса и упал ему на лицо. Протирая глаза и щурясь, он с досадой вспомнил, что намеревался бодрствовать всю ночь, а вместо этого, словно хмельной гном, забылся беспробудным сном. Из будки была видна комната, где за столом, обложившись картами, сидел изгнанный король эльфов — Портиос. Под рукой — фляжка с вином и стакан. Он что-то писал — вероятно, распоряжение или письмо союзнику, извещение о планах, последних новостях, событиях. Танис заметил про себя, что поза Портиоса не изменилась с тех пор, как его начало клонить в сон, вот только количество вина во фляжке поубавилось. Они были родственниками, хотя и не кровными: Танис состоял в браке с сестрой Портиоса, Лораной. Росли и воспитывались они вместе. Портиос, как старший, унаследовал корону и к своим обязанностям правителя относился всегда серьезно. Замужества сестры он не одобрял и неизменно смотрел на Таниса как на получеловека. Портиосу очень недоставало обаяния своего отца, последнего Беседующего-с-Солнцами. Он был жестким, неулыбчивым, чересчур прямым, презирал дипломатическую уклончивость и манерность. Людям, его не знавшим, он казался надменным и самонадеянным. Вместо того чтобы попытаться выработать в себе терпимость и обходительность отца, Портиос замкнулся, отстранился от своего окружения, включая даже тех, кто его любил, кто им восхищался. Он и на самом деле заслуживал восхищения как искусный и опытный предводитель, отважный воин. Когда на Сильванести обрушилось несчастье и в королевстве погиб каждый десятый, Портиос отправился на подмогу и вступил в единоборство со Страшной Грезой Лорака… Предательство квалинестийцев невероятно озлобило его, и Танис не мог винить свояка в желании отомстить. Раздор среди эльфов наложил отпечаток и на внешность короля-изгнанника. Ноша горечи и злобы пригнула плечи некогда стройному, с царственной осанкой мужу. Портиос изрядно поседел, что считалось у эльфов крайне редким явлением. Одежда обветшала — вытерлась, вылиняла и расползалась по швам. Кожаный панцирь, плотно облегавший тело, потрескался. Лицо превратилось в застывшую маску с выражением ожесточения и непримиримости. И лишь временами под ней угадывался прежний король, пекшийся о своих подданных, пусть он и собирался двинуться на них войной. К Танису, тяжело переступая и позевывая, подошел Карамон и устроился в будке напротив.

— Я заснул, — сказал Танис и поскреб бороду.

— Да, я слышал твой храп, — ухмыльнулся Карамон. — Окажись поблизости враги, они остались бы без барабанных перепонок.

— Почему ты не разбудил меня? Я должен был стоять на часах!

— Не видел в этом смысла. — Карамон снова зевнул и взъерошил волосы. — Разве нас осаждают полчища хобгоблинов?.. Ты весь день провел в дороге и нуждался в отдыхе.

— Не в этом дело. Похоже, что-то назревает. Танис посмотрел на свояка и по его лицу и напряженной позе догадался, что тот о нем мог думать сейчас: недоделок! полуэльфишка! Карамон проследил за взглядом друга, затем пожал плечами.

— Мы оба прекрасно знаем — прободрствуй ты хоть всю жизнь, его отношение к тебе не изменится… Не переживай. Пойдем умоемся. Они спустились по лестнице на землю. День обещал быть необычайно жарким. Казалось, сам воздух вот-вот воспламенится. Прямо под таверной стояла бочка. Заглянув в нее, Карамон вздохнул: она была наполовину пуста.

— А что с колодцем? — спросил Танис.

— Пересох… Почти у всех к концу весны колодцы пересохли. Люди носят воду с озера Кристалмир, а это далеко. Прошлым вечером бочка была полнехонька. Кое-кто уже сторожит воду по ночам. Карамон, зачерпнув ковш воды, протянул его другу.

— Ну уж никак не ты, — улыбаясь, проговорил Танис, чье внимание привлекли следы, оставленные на еще влажной земле. Чтобы обеспечить таверну, ты каждый день таскаешься за водой на озеро. И всякий раз у тебя остается только половина… Соседи поворовывают. Карамон ополоснул лицо.

— Вовсе нет. Я сам предложил им пользоваться моим запасом в случае необходимости. Но некоторым стыдно. Это почти то же самое, что побираться. В Утехе, Танис, никто и никогда не побирался… Даже в послевоенные времена мы обходились без воровства. Карамон шумно выдохнул и рукавом рубахи утер лицо.

Только теперь Танис заметил, что среди следов вокруг бочки были и детские отпечатки. Он экономно умылся и повесил ковш на вбитый в дерево крюк. Они не стали сразу же подниматься к дому — гостиный зал таверны, где расположились мрачные эльфы из свиты короля, в одночасье лишился уюта.

— Что Портиос — всю ночь не спал?

— Я даже не заметил, чтобы он хоть раз моргнул, — ответил Карамон, поглядывая вверх, на окно комнаты гостя. — Но его можно понять: жена вот-вот разродится… Я тоже не спал, когда у Тики принимали роды.

— Все это так, — веско заметил Танис. — Но Портиос больше похож на того, кто готовится к решающей битве, нежели на возбужденного таинством рождения супруга. Думается, он даже не справился, как дела у Эльханы.

— Ну, в этом нет особой необходимости, — неторопливо произнес Карамон. — Тика держит его в курсе — заглядывает к нему поминутно. Я долго наблюдаю за ним и думаю, ты ошибаешься на его счет. Сейчас для Портиоса нет вещей важнее, чем Эльхана и ее ребенок.

— Хотелось бы в это верить. Как мне кажется, он отказался бы от обоих, только бы вернуть назад королевство… Внезапно над головами друзей закачался и заходил из стороны в сторону канатный мост. С их помощью в Утехе соединялись дома.

— Во имя Бездны! Что там еще приключилось? По мосту бежал воин-эльф и, судя по выражению лица, нес дурные вести. Друзья переглянулись и поспешили наверх. К тому моменту, когда они, запыхавшиеся, ввалились в таверну, эльф уже докладывал Портиосу о причине своего появления. Говорил он на языке Квалинести.

— Ну что?.. Что случилось? — обратился к другу чуть замешкавшийся на лестнице Карамон. Лицо его от напряжения побагровело, грудь вздымалась. — О чем они говорят? Танис жестом заставил друга замолчать. Услышанное явно его встревожило. Дождавшись конца донесения, он увлек Карамона за стойку бара.

— Их дозорные обнаружили воина, по снаряжению похожего на темного рыцаря. Он направляется в Утеху… Но что важнее, Карамон, — Танис стиснул руку друга, — его сопровождает маг в белой рясе… Молодой маг.

— Палин! — догадался Карамон. — Но кто с ним?.. Как ты думаешь?

— Если описание верно — это Стил Светлый Меч.

— Один?.. О, боги! Что ему здесь надо?.. И вместе с Палином. Танис умолчал о деталях, сообщенных Портиосу: о том, что странный пришелец тянул за собой волокушу с необычным грузом, напоминавшим тела двух рыцарей. Ему казалось, он догадывается, что это за страшный груз. Все же Танис очень надеялся на ошибочность своего предположения и молил о том Паладайна. Все имевшиеся в распоряжении Портиоса эльфы взялись за оружие — оголяли мечи, доставали из колчанов стрелы. Карамон с тревогой следил за их приготовлениями.

— Танис, что они собираются делать? Ведь там, вероятно, Палин!

— Знаю… Я возьму это на себя, — сказал он и направился к королю-родственнику.

— Извини, что вмешиваюсь, Портиос, но очень похоже, тот молодой маг — сын Карамона Маджере… гостеприимного хозяина таверны, — подчеркнуто добавил он. — Молодой человек состоит в Ложе Белых Мантий… Зачем все эти сборы?

— Нападать на них мы не будем, — чеканя слова, произнес Портиос. — Мы их просто обезоружим, а затем допросим. Он окинул недобрым взглядом друзей и, перейдя на понятный Карамону язык, добавил:

— Может быть, сын хозяина и в самом деле белый маг, но он в компании рыцаря зла…

— Что ты имеешь в виду? — начиная не на шутку сердиться, спросил Карамон.

— Портиос, — вновь заговорил Танис. — Тебе отлично известно — темный рыцарь не даст себя обезоружить. Он будет драться:.. Завяжется схватка и…

— Моему сыну никто не причинит вреда… Ты пожалеешь… Карамон, сжав кулаки, шагнул к Портиосу. Квалинестийцы мгновенно загородили собой короля, ощетинившись мечами.

— Чем это здесь занимаются мужчины? — раздался вдруг голос Тики с нотками плохо скрываемого презрения. Бледная от негодования она обозревала разыгравшуюся в ее отсутствие сцену. Затем пересекла зал и из-за стойки бара, откуда-то снизу, извлекла старую чугунную сковороду, которой некогда обхаживала головы драконидов. Держа на весу нехитрое оружие, Тика угрожающе надвинулась на ближнего эльфа.

— Вы что, все с ума посходили?! — прошипела женщина. А ты… Сковорода указывала на Портиоса. — Твоя жена рожает, и я уверяю — ей очень нелегко! У этих эльфов такие узкие бедра… ну и все такое… А они тут клацают мечами и ведут себя хуже маленьких детей! Я не позволю… Слышите — не позволю!

Сковорода с грохотом обрушилась на подвернувшийся стол. Никто не сдвинулся с места. Эльфы по-прежнему держали мечи наготове, хотя к выражению суровости и решимости на их лицах добавилась гримаса растерянности. Карамон стоял не разжимая кулаков, и Тике оставалось лишь крепче стиснуть рукоятку своего оружия. Танис протиснулся к Портиосу и вполголоса проговорил:

— Твои разведчики сказали, что темный рыцарь тянет за собой волокушу. Возможно, трупы на ней — это тела сыновей хозяев таверны. Неужели ты позволишь омрачить их сон? Для Портиоса это был очень веский довод: сами эльфы были долгожителями и поэтому благоговейно относились к смерти и чтили мертвых.

Король уже не без колебаний взглянул на Карамона. Танис не ослаблял нажим:

— Я могу ошибаться, но, кажется, мне знаком этот темный рыцарь. Разреши переговорить с ним и молодым магом. Если мои предположения верны, то у рыцаря, чьим бы воином он ни был, — достойная и благородная миссия, ради которой он рискует собой. Дай мне возможность выяснить все до конца, пока не пролита кровь, не обесчещены мертвые.

— Мои люди будут тебя сопровождать, — взвесив «за» и «против», сказал Портиос.

— Это вовсе не обязательно… Послушай, самое большое, что может произойти, — меня убьют, — подбросил Танис еще один довод для Портиоса. Одна сторона лица Портиоса искривилась — король улыбнулся.

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, Полуэльф, но меня бы это огорчило. Ты мне всегда нравился. Бывало, я даже тобой восхищался. Просто я считаю тебя неподходящей партией для сестры. Портиос взглянул наверх, в сторону комнаты, где Эльхана в этот момент боролась за свою жизнь и за жизнь его ребенка.

Печаль, мука, предельная усталость отразились на лице короля.

— Отправляйся, Полуэльф, — сказал он негромко. Иди потолкуй с этим отродьем зла… Делай как знаешь. Ты неисправим… Но все же, — сверкнув глазами добавил Портиос, — мои люди будут тебя сопровождать. В каком-то смысле это была победа, и Танис поостерегся настаивать на большем. Даже эта незначительная уступка со стороны Портиоса вряд ли была бы возможна при других обстоятельствах — слишком устал он за последнее время, слишком много всего пережил. Пристегивая к поясу меч, Танис подумал, что, может быть, непреклонный эльф и вправду любит свою жену. Интересно, любила ли его Эльхана, королева Сильванести, которая вышла за Портиоса главным образом из политических соображений.

— Все уладилось, — подходя к Тике и Карамону, сказал Танис. — Портиос согласился, чтобы я действовал на свое усмотрение… Тика, тебе лучше пойти к Эльхане. Так ничего и не поняв, но успокоенная, Тика скорчила презрительную мину, бухнула сковороду на стойку бара и поспешила к роженице. Танис уже был у выхода, когда заметил, что Карамон снимает с себя фартук, собираясь, очевидно, составить компанию своему другу. Полуэльф поспешно вернулся и, положив руку на могучее плечо, произнес:

— Доверь это мне. Ты можешь понадобиться здесь. Карамон отрицательно покачал головой:

— Ты прав. По всей вероятности, это Палин. А если это так, значит, случилось что-то непредвиденное. Танис решил подойти к Карамону с другой стороны:

— Ты должен остаться, чтобы приглядывать за эльфами. Портиос в отчаянии, он загнан в угол, и от него можно ожидать чего угодно… Может пролиться кровь.

Карамон, заколебавшись, посмотрел на бывшего короля.

— Если это Палин, я о нем позабочусь, — продолжал Танис. — Как о родном сыне, — дрогнувшим голосом добавил он, вдруг вспомнив, что уже давным-давно не видел Гила и не получал от него никаких известий. Карамон пристально посмотрел на Таниса:

— Ты мне что-то не договариваешь. Полуэльф покраснел:

— Карамон, я… Богатырь, вздохнув, пожал плечами:

— Ну, хорошо. Думаю, ты позаботишься о мальчике… и Стиле, если это действительно он. Может быть, он решил перейти к нам. Я пригляжу за этой «хмурой тучей», — кивнув в сторону Портиоса, согласился Карамон.

— Вот и отлично, — торопливо проговорил Танис и заспешил к выходу, пока Портиос или Карамон не передумали.

10. Превосходное место для засады

Палин и Стил решили устроить привал на окраинах Утехи. Впрочем, отдых нужен был только Палину: вновь дала знать о себе рана, лишавшая молодого человека последних сил. До дома — рукой подать, это верно, но предстояло еще самое трудное: сказать родителям о гибели Стурма и Танина. Палин присел на пень. — Вот, глотни, — сказал Стил и бросил спутнику фляжку с водой. Палин чуть пригубил: за время патрульного рейда с братьями он научился экономно утолять жажду.

— Спасибо… Наверное, свою я потерял там… на берегу, — проговорил он и протянул флягу рыцарю. Однако Стил уже не видел и не слышал его… Они находились на небольшой поляне, которую, судя по разбросанным игрушкам, для своих игр облюбовали дети. Стил напряженно всматривался в темный предмет правильной формы, видневшийся на одном из деревьев. Заметил его и Палин, и… память вернула его в детство.

— Не беспокойся. Это всего лишь лесной форт, — сказал он. Я и мои братья, когда мы были маленькими, играли на этой поляне в войну. Да, играли… Они изображали воинов-рыцарей, а я — мага. Когда они «погибали», я прибегал к «магическим заклинаниям», чтобы вернуть их к жизни…

— Так ты говоришь, здесь резвятся дети, — громко произнося слова, прервал его Стил. Он опустил руку на плечо Палина и с силой сдавил его пальцами.

Сначала маг удивился, поскольку на выражение симпатии это не походило, но потом понял — рыцарь предупреждал его о чем-то.

— Продолжай говорить, — тихо произнес Стил. Левая рука рыцаря скользнула под темно-синюю накидку, и Палин краем глаза уловил блеск кинжала. Он напрягся и потянулся к сумке с магическими реликвиями, но затем вспомнил: ведь он в Утехе. Святая наивность! — он же дома. Не очень уверенно он поднялся с пенька.

— Это, вероятно, местная детвора…

— Это не детвора, — полыхнул глазами Стил. — Эльфы… Не мешайся под ногами и делай, что я скажу.

— Эльфы!.. Такого быть не… Стил до боли сжал плечо Палина.

— В радиусе пятидесяти лиг здесь не встретишь ни одного эльфа, — понизив голос до шепота, сказал маг.

— Заткнись, — зло осадил рыцарь. Ты готов произнести заклинания? Палин чувствовал себя обескураженным.

— Я… В общем, нет. Мне и в голову не могло прийти… Послушай, я у себя дома!.. Последовал чуть слышный шелест, и в пень, где сидел Палин вонзилась оперенная стрела. С деревьев один за другим мягко спрыгнули пять воинов-эльфов.

Почти незаметно для глаза молниеносными движениями они изготовились к стрельбе: луки подняты, тетива натянута. Четверо взяли на себя рыцаря, один прицелился в Палина. Молодой маг обмер. Единственной мыслью, которая еще блуждала в его смятенном сознании, было то, что он опять опростоволосился. Даже если бы он вспомнил какие-то магические заклинания, они, как ему казалось, не дали бы никакого результата. Начни он их произносить — и В следующее мгновение они будут утыканы стрелами. Стил убрал руку с плеча Палина, засунул кинжал за пояс и вытащил из ножен меч.

— Мы не знаем, кому ты служишь, но ты принадлежишь злу, — сказал один из эльфов, обращаясь к Стилу. — Мы могли убить тебя еще по дороге сюда, но разговор между тобой и белым магом заинтересовал нас. Кроме того, с вами тела Соламнийских Рыцарей. Должно быть, то, что мы слышали, — верно. Моему королю будет любопытно побеседовать с тобой. Стил с вызовом сорвал с себя накидку — череп и мертвая лилия не оставляли сомнения в его принадлежности к воинству Такхизис.

— Увидевший эту эмблему враг может прощаться с жизнью… Я — рыцарь Владычицы Тьмы. Мне наплевать на то, что вы там прослышали. А ваш король… да провались он в Бездну! Тетива на луках эльфов натянулась до своего смертоносного предела.

— Если ты, маг, собираешься что-нибудь предпринять, то сделать это лучше сейчас, — мрачно проговорил Стил. Палин облизал пересохшие губы и вымолвил одно-единственное слово, пришедшее ему на ум: «Ширак!» Хрустальный шар на конце Посоха Магиуса вспыхнул неестественно-ярким светом. Эльфы зажмурились и отвернули головы.

— Недурная работа! — воскликнул Стил и, не чувствуя тяжести меча, устремился вперед.

— Нет! Подожди! — крикнул Палин и ухватил рыцаря за руку. Свечение шара ослабло, и эльфы снова проворно зарядили луки. Одна стрела прошила рукав рясы Палина, другая, попав в нагрудник Стила, отскочила ему под ноги. Следующие должны были попасть в цель.

— Астанти! — раздался резкий окрик на языке Квалинести. Эльфы замерли с поднятыми луками и стали недоуменно озираться.

— Всем опустить оружие, — вновь последовала команда, но уже на Общем языке. — И Стил Светлый Меч в том числе. Рыцарь поразился, услышав свое имя. Он оглянулся и увидел, что количество врагов увеличилось. Меч он не опустил. На поляну в сопровождении шести воинов вышел Танис Полуэльф. Взгляд его скользнул по телам на волокуше, задержался на Палине и Стиле, после чего остановился на эльфах, устроивших засаду.

— Ваш король послал меня во всем разобраться, — сказал он на Общем, чтобы Палин и, особенно, Стил слышали, о чем идет речь. — Ваши товарищи могут это подтвердить. Один из сопровождающих Таниса эльфов коротко кивнул.

— Я знаю их обоих, — подойдя вплотную к магу и рыцарю, продолжал Танис. — Думаю, вы неверно рассудили их намерения.

— А какие намерения могут быть у поборника Тьмы? — Сеять смерть.

— Я как раз и хочу это выяснить, — сказал Танис. Он положил руку на плечо Стила, как бы предупреждая, чтобы тот не горячился. — Верь мне, — тихо проговорил Полуэльф. — Доверься, как это было в Башне Верховного Жреца. Я не предам… Кажется, я знаю, почему ты здесь. Рыцарь попробовал отстранить Таниса: у него взыграла кровь — он жаждал схватки.

— Не успеешь управиться со всеми, — так же тихо продолжал Танис. — Пропадешь зазря. Неужели твоя Королева этого хочет? Велико было искушение ринуться в бой, но огонь азарта в глазах Стила мало-помалу потускнел, они опять стали темными и холодными. Неловко он сунул меч в ножны.

— Теперь ваша очередь, — обратился Танис к эльфам. Уныло, с большой неохотой они опустили луки. Все могло выйти иначе, не будь с Танисом эльфа — доверенного Портиоса.

— Оставьте нас одних и продолжайте наблюдение, — приказал Танис. Эльфы отошли в тень деревьев, оставаясь при этом на расстоянии полета стрелы.

— Расскажи же, мальчик. Расскажи, что случилось, — обратился к Палину Танис. Знакомое лицо и теплота в голосе, бремя пережитого — все это сказалось на нервах Палина: дыхание у него сперло, глаза затуманились слезами.

— Ну-ну, держи себя в руках, — подбодрил его Полуэльф. — Какой прок в слезах… Один стыд. Поверь мне, сейчас не время для стенаний. Я должен знать, что все это значит и как вы оказались вместе. Говори до конца, чтобы потом мне не попасть в двусмысленное положение. Молодой маг вдруг услышал шепот. Мужайся, мальчик. Я рядом. Я с тобой. По спине Палина пробежала дрожь… нет — скорее благоговейный трепет. Он знал этот голос так же хорошо, как голос своего отца, а может быть, даже лучше. Уже давно ему не приходилось слышать его. Очень давно. «Это определенно знак», — подумал Палин. Глаза прояснились, и он окунулся в события минувшего дня, казавшиеся теперь такими далекими.

— Сначала мы направились в Каламан, с тем чтобы выяснить, насколько надежны его укрепления в случае нападения с севера. Всего нас было около пятидесяти человек, считая оруженосцев, слуг и простолюдинов, занятых повозками и поклажей. В Каламане мы провели несколько месяцев, наблюдая за работами по усилению оборонительных линий, стен, фортов. Оттуда двинулись на восток, чтобы добраться до Северной Крепости. Это произошло в пути… Палин на секунду умолк, тяжко вздохнул и продолжил рассказ:

— Мы продвигались вдоль берега. На ночь разбили лагерь. Море было спокойным и пустынным. На рассвете увидели первый корабль.

— Но ведь вас прикрывали драконы… Как они проглядели…

— С нами не было драконов, Танис, — произнес Палин, на щеках которого выступил лихорадочный румянец. — В Башне Верховного Жреца не посчитали это необходимым.

— Простаки? — с горечью вырвалось у Таниса. — Вас следовало усилить драконами, а вместо жалкой горстки из двадцати рыцарей нужно было снарядить пятьсот. Я им говорил… Я их предупреждал!

— Они не поверили ни единому твоему слову, — грустно сказал Палин. — Нас послали, чтобы только «ублажить» тебя… Извини, Танис, так нам сказал командир. Никто из нас не принял всерьез патрулирование, к нему отнеслись как к приятной прогулке. Танис покачал головой и взглянул на завернутые в грубую ткань трупы.

— Почему вы не дали знать о вторжении гарнизону Северной Крепости?

— Поначалу мы думали, что корабль только один… Рыцари посмеивались, балагурили; говорили, что устроят трепку непрошеным гостям, как это было двадцать шесть лет назад.

— Простофили, пробормотал в бороду Танис.

— В ожидании высадки мы следовали вдоль береговой линии. Шутили, пели песни, а затем… — Голос Палина дрогнул. — Затем показался второй корабль, третий… В конце концов мы сбились со счета.

— И вы решили сразиться! Зачем? Что это могло дать?

— Нас наверняка видели с кораблей, — беспомощно оправдывался Палин. — Как мы могли ретироваться?.. Как бы это выглядело?

— Может быть, здраво… Палин покраснел. Взглянул на братьев, закрыл руками глаза. Танис поскреб бороду.

— Погибли все? — тихо спросил он. Палин кивнул:

— Уцелел только я.

— Твои братья Стурм и Танин… Палин показал рукой на волокушу.

— Паладайн принял их к себе, — произнес Танис. Обняв Палина, он почувствовал, как дрожит молодой маг. — Тебя взяли в плен? Палин кивнул.

— Теперь все более или менее ясно, — продолжал Танис, глядя на рыцаря. — Только вот зачем здесь ты, Стил Светлый Меч? Не ты ли причина их гибели? — Голос Полуэльфа зазвучал резче. Стил ухмыльнулся:

— Какая разница. Мы же воины. Война есть война. Думаю, они хорошо себе представляли, на что идут, решив стать рыцарями.

— Поверь мне — разница есть, — сказал Танис. — Вы двоюродные братья… Спрашиваю еще раз: ты убил их?

— Нет, не он, — вмешался Палин. — Нас атаковали чужеземные воины-варвары. Они были раскрашены в голубой цвет… Но командовали ими рыцари.

— Я тоже рыцарь. Участвую в сражениях вместе со своим драконом, — гордо произнес Стил. — Соламнийцы пали от пехоты.

— Понятно, — задумчиво проговорил Танис, суммируя в голове услышанное. Сведения являлись весьма ценными. Следовало нанести визит в Башню Верховного Жреца и побеспокоить предводителя Соламнийских Рыцарей. — Все же не ясно — для чего ты здесь. Чтобы получить выкуп, сгодился бы просто посыльный.

— За мной долг чести… Соламнийцев должны были захоронить в общей усыпальнице, — начал объяснять Стил, — и, конечно, со всеми почестями. Дрались они отменно и не пустились наутек, как некоторые могут присоветовать. Но об их гибели родственники еще не скоро узнают. Случайно мне стало известно имя молодого мага и то, что его братья пали. Я решил воспользоваться возможностью вернуть долг их отцу, Карамону Маджере. Пусть их похоронят на родине.

— Ты сопровождаешь мертвых с риском расстаться с собственной жизнью? — с большим сомнением в голосе произнес Танис. Стил пожал плечами:

— Честь превыше.

— Est Sularus oth Mithas, — пробормотал Танис. — «Жизнь моя — честь моя». Это девиз твоего отца. Стил помрачнел. Рука сжала эфес меча.

— Я — рыцарь Такхизис, — холодно сказал он. Я чту память об отце… но и только. Моя жизнь — служение Владычице. Танис изучающе взглянул на шею рыцаря… Отец оставил ему не только меч. Стурм носил на шее заветный талисман — Камень-Звезду, символ любви и добра. И эта драгоценность каким-то таинственным, чудесным образом перекочевала к сыну. Человеку с черной душой нельзя было касаться Звездного Камня и уж тем более — носить его. Но Танис своими собственными глазами видел однажды талисман на груди Стила Светлого Меча. Неужели он — под доспехами, с отвратительной эмблемой смерти и разрушения — носил Камень-Звезду… Или, отрекшись, бросил на кровавый алтарь Владычицы Тьмы? Стил открыто, не смущаясь, смотрел на Полуэльфа. «Опасный человек, — подумал про себя Танис. — Если все рыцари Такхизис такие, как он, нам действительно придется туго».

— Войско идет на Каламан? — сверля рыцаря глазами, спросил Танис.

— Да… А в настоящий момент, я думаю, осаждает Северную Крепость… Я не собираюсь водить тебя за нос. Повелитель Ариакан сам хочет, чтобы Соламнийцы знали, как они будут уничтожены. В тягостном молчании воины еще какое-то время смотрели друг на друга. Затем Танис обратился к Палину, который был уже на грани обморока.

— Мы все обсудим позднее, — сказал он. — Прежде тебе нужно добраться до дома. Я помогу сообщить родителям о смерти твоих братьев. Они сами в прошлом воины. Конечно, будут горевать, но…

— Осталось кое-что еще, Танис, — сказал Палин. Полуэльф догадывался об этом «кое-что». — За тебя требуют выкуп?

— Да. Без него моя жизнь предрешена.

— И как велик выкуп?.. Впрочем, неважно, — поспешно добавил Танис. — Какой бы ни была сумма, мы ее соберем. Я охотно посодействую. Так сколько?

— Им нужны не деньги, Танис, — торопливо произнес Палин. — Все-таки я — маг.

— Ученик, — поправил Полуэльф, не задумываясь, что может задеть достоинство Палина. У Таниса было дурное предчувствие относительно того, о чем пойдет речь, и он оттягивал неприятный момент. Танис взглянул на Стила:

— Да, молодой маг — всего лишь ученик, недавно прошедший Испытание. Конклав, конечно, может дать за него с полдюжины вещиц, имеющих отношение к магии, — но совершенно пустячных. Рыцарей, я думаю, гораздо больше устроили бы деньги.

— Пусть Палин Маджере ученик мага, но его дядя Рейстлин Маджере — настоящий чародей, — сухо парировал Стил. — Он одарил племянника достойной реликвией. Рыцарь указал на Посох Магиуса.

— У меня нет ни малейшего сомнения — Рейстлин пожертвовал бы большим, узнай он, что жизнь молодого человека в опасности.

— Но при чем здесь Рейстлин?! — воскликнул Танис. — Он мертв вот уже двадцать или более лет… И не Рейстлин вручил посох Палину. Он получил его из рук Даламара. Стил буравил Таниса взглядом.

— Что мы ходим вокруг да около. В чем заключается выкуп? — спросил Танис.

— Они требуют открыть Врата, — спокойно сказал Палин. — Серые Рыцари хотят проторить дорогу в Бездну.

— Когда Врата будут открыты, — проговорил Стил, — в мир шагнет Темная Воительница… И благодаря нам этот мир будет у ее ног!

11. Выкуп. Комната Рейстлина. План Палина

Тика схватилась за сердце после слов Таниса о гибели ее старших сыновей.

— Я знала это! Благословенный Паладайн, я это знала!.. Я чувствовала… О, боги!.. Но почему? Почему?.. Она стиснула перед собой руки и начала взад-вперед раскачиваться на стуле. Стил стоял чуть поодаль — отстраненный, бесстрастный, недвижный. Палин обнял мать.

— Прости, — срывающимся голосом проговорил он. Прости… По правую руку от Тики, словно окаменев, сидел Карамон.

— Мои мальчики, — шептал он. — Мальчики мои… Из горла Карамона вырвался всхлип. Он притянул к себе Палина.

— Хоть ты жив… Танис терпеливо ждал, пока убитые горем родители немного придут в себя; ждал, чтобы еще раз огорчить и без того несчастных Карамона и Тику. Пусть молодого мага миновала участь братьев, жизнь его висела на волоске.

Наконец Палин вытер слезы и взглянул на Таниса.

— Скажи им, — чуть слышно произнес он.

— Сказать?.. Что вы еще не сказали? — весь напрягшись, трясясь мелкой дрожью, спросил Карамон.

— Палин попал в плен к темным рыцарям. Они требуют выкуп.

— Ну конечно, мы заплатим… Если понадобится, мы все продадим, — заверил Карамон.

— Им нужны не деньги, — начал пояснять Танис. — Они хотят, чтобы маги открыли Врата в Бездну… чтобы тем самым освободить королеву Тьмы. Карамон поднял искаженное мукой лицо. Его невидящий взгляд скользнул по Танису и Палину и остановился на Стиле.

— Но… это же вздор! Это издевательство! Чародеи никогда не дадут на это своего согласия… Это же смертный приговор!.. Ты его не получишь! Не получишь!

Никто не успел остановить Карамона, ринувшегося на Стила. Внезапность порыва и превосходство в весе позволили гиганту припечатать рыцаря к стене.

— Карамон, прекрати, — крикнула Тика. Танис и Палин попытались оттащить Карамона, который в слепой ярости тянулся к горлу рыцаря. Не прибегая к оружию, Стил отвел в сторону руки бывшего воина и отбросил его в объятия сына и Таниса.

— Я понимаю горе отца, — сказал он, учащенно дыша и не сводя глаз с Маджере. — Но в следующий раз скидок не будет.

— Карамон! Дорогой мой! — Тика прильнула к мужу. — Все обойдется. С нами Танис. Он нам поможет. Он не отдаст им Палина… Правда, Танис? Глаза Тики выражали отчаяние, мольбу, безутешность. Как хотелось бы Танису сказать ей то, чего она так жаждала услышать! Но что он мог сделать? Ноги больше не держали Тику, и она рухнула на стул. Потрясенная, ничего не чувствуя, кроме всеохватывающей немоты, женщина застыла в оцепенении.

— Отец, — тихо произнес Палин. — Нам нужно поговорить.

— Бери меня, будь ты проклят! — воскликнул Карамон. — Моя жизнь — в обмен на жизнь сына…

— В тебе говорит отец, — сказал Стил. — Ты отлично понимаешь, что это не возможно. Наши маги знают цену племяннику Рейстлина Маджере. Они полагают, что могущественнейший из чародеев мог бы принять участие в судьбе молодого человека.

— Брат?! — изумился Карамон. — Но его нет! При чем здесь он?

— Отец! — прошептал Палин, дергая его за рукав. — Нам нужно поговорить!

Карамон не обращал на сына внимания. На лице Стила проступила язвительная усмешка:

— Будем надеяться, он что-нибудь придумает. В противном случае, — усмешка исчезла, — ты потеряешь и третьего сына. Чтобы не закричать, Тика впилась зубами в руку и тихо застонала. По лестнице бесшумно спустилась Дезра. Оттеснив Таниса, она обняла хозяйку и стала ее утешать.

— Полно, милая. Пойдем со мной. Поднимемся наверх. Тебе нужно отдохнуть.

Тика взглянула на Дезру так, будто видела ее впервые. Затем уткнулась ей в грудь и горько зарыдала. Дезра, готовая тоже расплакаться, обратилась к Танису:

— Можно сказать этому королю эльфов — время его жены почти настало. Чувствует она себя нормально, и настроение хорошее. Думаю, и с ней и с ее ребенком все будет в порядке.

— Боги благословенные!. — опомнился Танис. — Портиос совсем забыл об Эльхане… Он ждет на улице… Пойду скажу ему.

— Что же это он забыл о ней? — сердито спросила Дезра. — Ему следует быть рядом.

— Это я уговорил его выйти. Мы здесь едва не сцепились, чуть не начали рубиться. При упоминании о Портиосе Стил положил руку на эфес меча, губы искривила ухмылка.

— Рубиться! — воскликнула Дезра. — В этот грустный мир, в этот мир печали идет новая жизнь… Может быть, было бы лучше ему совсем не родиться!

— Не говори так, Дезра, — внезапно выйдя из оцепенения, крикнула Тика. Появление новорожденного — это надежда, что мир изменится… станет добрее. Мы должны в это верить. Ведь жизнь моих сыновей что-то да значила!

— Да, дорогая… Прости, я не подумала… Я с тобой согласна. Пойдем наверх. Ты мне могла бы помочь, если чувствуешь себя в состоянии…

— Новая жизнь, — пробормотала Тика. Одни уходят, другие только вступают… Да, я могу помочь. Я в порядке…

— Отец, — произнес Палин после ухода матери. — Мы должны поговорить… тотчас же. Карамон обернулся, удивленный твердостью в голосе сына. На смертельно бледном лице Палина резко выделялись черные тени под глазами.

— Извини, сын, — ероша волосы, едва слышно, проговорил Карамон. — Кровь слишком сильно бросилась мне в голову… Тебе следует прилечь, отдохнуть.

— Я прилягу, отец, — терпеливо продолжал Палин, беря Карамона за руку. Идем со мной… поговорим. Ничего, если мы побеседуем наедине? Вопрос был адресован Стилу, который тут же согласно кивнул:

— Ты дал мне слово, что не сбежишь.

— Я его сдержу, — твердо сказал Палин. — Пойдем, отец. Пожалуйста…

— Иди, Карамон, — в тон Палину сказал Танис. — Паладайн принял твоих старших под свое покровительство, а Палин сейчас нуждается в тебе.

— Я ничего не понимаю, Танис, — с мукой в голосе, недоуменно произнес Карамон. — Рейстлин мертв! Чего они еще могут хотеть от него?.. Я не понимаю.

Танис имел сомнения на этот счет. Действительно ли Рейстлина не было в живых?

Может быть, и у Серых Рыцарей Такхизис имелись основания считать по-другому?

Полуэльф догадывался, что Палин знает нечто, чем не может поделиться. «Я должен увидеться с Даламаром, — сказал себе Танис, когда Палин и Карамон вышли. И с главой Ордена Рыцарей. Мы в беде. В большой беде». Но это все потом, а сейчас ему предстоял разговор с Портиосом. Вот-вот на свет должен был появиться его ребенок. Одни уходят, другие только вступают в этот мир. Существовала ли надежда? В данный момент Танис этого сказать не мог.

* * *

Много лет назад на зависть всей Утехе Карамон выстроил для Тики дом. Он был достаточно просторным, чтобы большая, растущая семья не ощутила однажды тесноты. В течение долгого времени дом оглашался смехом и криками трех сыновей-проказников. Позднее родились две дочери. Палин часто повторял, что родители обзавелись девочками специально для того, чтобы они дразнили братьев и всячески им надоедали. Ко времени, когда семья окончательно сформировалась, Тика и Карамон стали полными хозяевами и владельцами таверны «Последний приют».

Мальчикам скоро предстояло вступить в период зрелости, пору самостоятельной жизни. Дом находился на некотором расстоянии от таверны, и супругам приходилось ежедневно совершать вынужденные прогулки. Карамон, кроме того, зачастую делал и внеочередные, поскольку Тике, вдруг проснувшейся среди ночи, казалось, что таверна объята пламенем пожара. Это им в конце концов надоело, и они решили продать дом и поселиться прямо в таверне. Одна из комнат в старом доме звалась «комнатой Рейстлина». Она пустовала с тех пор, как Рейстлин Маджере надел Черную Мантию и обосновался в Башне Высшего Волшебства в Палантасе. Карамон не терял надежды, что брат рано или поздно одумается, поймет свою ошибку и вернется в Утеху. После смерти Рейстлина Карамон хотел хоть подо что-нибудь приспособить жилище брата, но так и не сподобился вплоть до продажи дома.

Разумеется, у Карамона и в мыслях не было называть какую-либо из комнат таверны «комнатой Рейстлина». Но как-то раз он стал невольным свидетелем разговора своих дочерей и очень удивился, услышав, что «комнатой Рейстлина» они называют небольшой чулан. Тика отнеслась к этому как к причуде дочерей, желанию девочек поскорее обжить новое место. Карамон согласился с ее соображениями, но с тех пор у них тоже вошло в привычку звать чулан «комнатой Рейстлина». Как-то в таверне остановился странствующий маг, и так получилось, что в беседе хозяев была упомянута «комната Рейстлина». Маг принялся буквально умолять показать ему место, где когда-то жил знаменитый чародей. Как ни пытался Карамон разубедить красного мага, как ни доказывал, что при жизни Рейстлина этой части таверны вовсе не существовало — все было напрасно. И Карамон позволил ему осмотреть чулан — все же тот являлся постоянным клиентом и платил не зубами ящерицы, а чеканной монетой. Кудесник нашел «комнату» довольно милой, хотя и несколько захламленной. Он попросил хозяина — «в знак уважения великого мага» разрешить ему оставить в обители Рейстлина магическое кольцо. Карамон и тут не мог отказать. Так на пустой бочке из-под эля появился первый магический предмет.

Карамон не стал тревожить кольцо. Он достаточно всякого навидался, чтобы у него пропало желание даже прикасаться к подобного рода вещам. «Возьми что-нибудь этакое в руки и превратишься… к примеру — в ящерицу», — подумал он. А месяц спустя таверну посетили два белых мага. Как выяснилось, они прибыли в «Последний приют» исключительно для того, чтобы увидеть «святыню». Оказалось, что первому, красному, магу после остановки в таверне стало невероятно везти, и в своем везении он усмотрел добрую волю Рейстлина. Естественно, он не мог умолчать о том, что явилось причиной его удач. Белые маги изъявили желание пополнить святилище и своими знаками почитания знаменитого Рейстлина. Ими стали пергаментный свиток и пузырек с таинственным настоем. Чародеи пробыли в таверне двое суток, не скупясь на деньги, с огромным удовольствием слушая рассказы Карамона о брате, о былых временах. Еще через месяц в «Последний приют» пожаловала женщина-маг из ложи Черных Мантий. За время своего недолгого пребывания она не произнесла ни слова, если не считать ее вопроса о местонахождении «комнаты». Она не осталась на ночлег, но заказала лучшее вино и заплатила за него чеканной монетой. Вскоре таверна превратилась в место паломничества магов всего Ансалона. Одни приносили реликвии насовсем, другие оставляли на время, чтобы усилить их волшебные свойства. Впоследствии они клялись, что магическая сила предметов и впрямь многократно возрастала. Тика язвила по поводу необыкновенности и исключительности «комнаты», смеялась над тем, что чулан может обладать какой-то чудесной атмосферой. Карамон был с ней согласен, но только до тех пор, пока в старых бумагах Отика не обнаружил план таверны-предшественницы, разрушенной еще драконами во время Войн Копья. Из чистого любопытства он просматривал план и поразился, когда увидел, что «комната Рейстлина» (этот чулан) располагалась как раз над тем местом, где любил сидеть, греясь у камина, его брат. Карамон рассказал о необычном совпадении Тике, отчего (как она сама призналась) у нее по спине побежали мурашки. После этого Маджере освободил чулан от лишнего барахла, оставив только бочку, на которой скопилось множество разнообразных вещиц. Карамон составил подробный список предметов. Мысль что-либо из них продать никогда не приходила ему в голову, но часто он просто отдавал вещи тем магам, которые оказались в трудном положении, или еще совсем молодым, готовящимся пройти Испытание в Башне Высшего Волшебства. (Вступление в сословие магов представляло собой довольно жестокую процедуру, а бывали случаи, когда Испытание заканчивалось и смертью претендента.) Карамон чувствовал, что побывавшие в «комнате» предметы обладают особенно магической силой и ценностью. Пусть Рейстлин совершил немало ошибок, но он всегда питал расположение к слабым и униженным и приходил им на помощь.

Именно в эту комнату Палин привел своего отца. С годами в ней все переменилось.

Бочка из-под эля продолжала стоять на своем месте, но для многочисленных волшебных колец, брошей, оружия, кошелей специально были приобретены деревянные с резьбой сундуки. На одной из полок лежали свитки, аккуратно перетянутые белой, красной или черной тесьмой. На стеллажах помещались книги с заклинаниями, а наиболее опасные по своему воздействию реликвии занимали дальний, затемненный угол комнаты. Солнечный свет проникал сквозь маленькое окошко. Для магов, впрочем, было более важным то, что через это оконце струился по ночам свет красной или серебряной луны, а также — невидимый — черной. Стол украшал всегда свежий букет цветов. Посреди комнаты стояло уютное кресло для тех, кто приходил медитировать или порыться в книгах. Кендеров к «святилищу» и близко не подпускали. Карамон и Палин вошли в «комнату Рейстлина». Отец уселся в единственное кресло. Он был настолько потрясен, что совершенно не понимал, куда и зачем его привели. Палин — наоборот, несмотря на рану и крайнюю изнуренность,ощутил, что к нему возвращаются силы. Возможно, причиной тому была успокаивающая атмосфера комнаты, которую он всегда любил; а может быть, на него столь благотворно повлиял голос, все еще звучавший в голове, — голос, который он никогда не слышал наяву, но который так хорошо знал.

— Мой долг найти его, даже если мне придется шагнуть в Бездну.

— Что? — Голова Карамона дернулась. Хмуря брови, он воззрился на сына. — Что ты сказал? До Палина дошло: сам того не сознавая, он говорил вслух. Маг хотел сначала подготовить отца к тому, о чем собирался вести речь. Но раз уж так вышло, не имело смысла оттягивать нелегкую беседу.

— Я хочу, чтобы ты знал, отец… У меня есть план, который я собираюсь осуществить. Не думаю, что ты его одобришь. — Палин заколебался на мгновение, но затем твердо продолжил:

— В любом случае ты должен знать о моих намерениях… В Башню Вайрета я не пойду…

— Вот это славно, мальчик! — с облегчением воскликнул Карамон. — Мы что-нибудь придумаем. Ради твоего спасения я готов помериться силами с самой Такхизис. Я не позволю эти ублюдкам-рыцарям отнять у меня…

— Отец, прошу тебя! — оборвал Палин. — Я не собираюсь идти в Башню Вайрета, потому что намерен отправиться в Палантас и пробраться в Башню Высшего Волшебства. Я хочу проникнуть в Бездну и попробовать отыскать дядю. У Карамона отвисла челюсть; его изумлению не было границ.

— Мальчик мой, но Рейстлина нет в Бездне. Его жертву принял Паладайн и даровал ему вечное успокоение.

— Отец, ты не можешь утверждать это со всей определенностью.

— Я видел его мертвого так же, как вижу теперь тебя.

— Тебе это снилось… ты сам потом признался. По легенде, Рейстлин — узник Бездны, день за днем истязаемый Такхизис; день за днем он выносит ужасные муки, за которыми следует агония смерти; день за днем все повторяется сначала.

Карамон поднялся с кресла. Он был уверен в своей правоте.

— Я, знаю легенду. Она также гласит, что Стурм Светлый Меч отправился в долгий путь к красной луне… Все это чушь! Рейстлин мертв! Спит вечным сном…

Я запрещаю идти в Палантас. Ты останешься дома. Мы попробуем договориться с Ариаканом. Танис нам поможет…. От Посоха Магиуса исходило тепло, Палин это явственно ощущал. Оно придавало смелости, как после доброго глотка горячего, терпкого вина.

— Просто тебе хочется думать, что Рейстлина нет. Полагать иначе — значит сказать себе, что ты отрекся от него, покинул, бросил… Слова Палина словно камнепад обрушились на отца. Карамон побледнел, дыхание участилось, могучее тело затряслось. Он пытался что-то выговорить… и не мог. Палин закусил губу и крепче сжал посох. Ему самому стало страшно от своих слов. Все произошло помимо его воли, и теперь он не мог вернуть сказанного, равно как не мог вдохнуть жизнь в окоченевшие тела братьев.

— Неужели ты в самом деле так думаешь? — чуть слышно, с дрожью в голосе спросил Карамон.

* * *

— Нет, отец. Нет… Прости. Я знаю, ты чем угодно пожертвовал бы ради Рейстлина. Я понимаю, что твое убеждение — это своеобразное лекарство. Ты искренен в своем убеждении… Но все-таки ты можешь ошибаться, отец. Ты можешь ошибаться… Эти слова эхом отозвались в голове Палина; они обрели размеры, форму, цвет настолько явственно, что молодой маг мог видеть, как они полыхают перед ним. Карамон сделал судорожный вдох и потряс головой. Очевидно, он подыскивал контраргументы. «Он хочет отговорить меня, — подумал Палин. — Нельзя ему этого позволить. Меня не так сложно разубедить. В Башне во время Испытания такое случилось. Это было внушение, но страх и ужас я почувствовал взаправду».

— Я все обдумал, отец. Стил Светлый Меч обещал составить мне компанию. Ом отведет меня в Башню… Я встречусь с Даламаром и постараюсь убедить его… Может, он позволит мне сделать попытку миновать стражей А если нет, то я сам… Один раз призрак-страж уже пропустил меня.

— Тогда тебе просто пригрезилось! — начал сердиться Карамон. — Это все штучки магов — ты сам знаешь. Тебе потом объяснили…

— А это, отец? — Палин вытянул Посох Магиуса. — Это мне тоже грезится? Или посох вовсе не моего дяди? Карамон как-то робко взглянул на реликвию и промолчал.

— Посох хранился в лаборатории Рейстлина, там же, где находятся Врата в Бездну. Даже Даламар не имеет туда доступ. И тем не менее посох оказался вне стен лаборатории: он у меня. Я попробую в нее пробраться и разыскать дядю. Он научит меня всему, что знает сам. И никто больше не пострадает, не погибнет из-за моего неумения, неспособности в нужный момент прийти на помощь.

— Ты хочешь сам открыть Врата? Но как ты это сделаешь один? Ты что — забыл? Войти во Врата способен только настоящий маг и в сопровождении жреца… Именно поэтому твоему дяде нужна была госпожа Крисания…

— Я не собираюсь открывать Врата, отец, — задумчиво произнес Палин. — Они будут открыты с другой стороны.

— Рейстлином?! — вскричал Карамон. — Ты думаешь, их отворит для тебя он?!

— Маджере потряс головой. — Темные рыцари требуют невыполнимого. Ты им ничего не должен. Ни о чем не беспокойся, — сурово добавил он, — Я и Танис разберемся с этим Светлым Мечом.

— Я дал слово чести, что не сбегу. Палин был резок. Ты хочешь, чтобы я нарушил его? Ведь ты сам учил меня всегда держать данное слово. Карамон не сводил глаз с сына; на ресницах у него блестели слезы.

— Считаешь себя умником-разумником, Палин? Моими же словами загоняешь меня в угол… В этом ты копия своего дяди. У него это отменно получалось… Он всегда поступал по-своему, даже если при этом доставлял боль другим… Что ж, делай как знаешь. Я не сумел остановить Рейстлина, не смогу остановить и тебя.

С этими словами Карамон вышел. Оставшись один, Палин приуныл. Да, благодаря своей способности соображать чуть быстрее, чем отец и братья, ладно говорить — он часто одерживал над ними верх. В спорах Палин напоминал собаку, которая наскакивает с разных сторон на медведя, привязанного цепью к столбу. Они всегда ему уступали. Палин долго упрашивал братьев — несмотря на их разумные доводы — взять его в Каламан. Он молил, спорил, всячески хитрил. В конце концов они уступили. Когда произошла стычка, братья больше думали о том, как защитить Палина, нежели о себе. И вот их нет… Сердце Палина вновь заныло. Уставившись в одну точку, он вспомнил, как все было.

* * *

Ускользнуть, ретироваться — это здраво и благоразумно, когда перед вами целое войско, а вас всего лишь жалкая горстка. Рыцари помнили и о такой возможности. Черные корабли становились на якорь неподалеку от берега, чтобы баркасами высадить первый десант. В небе над флотом кружили синие драконы.

— Если мы покажем спину, нас рассеют и перебьют поодиночке, — старался перекричать шум прибоя предводитель Соламнийцев.

— И куда мы денемся от драконов? — включился в разговор Танин. — Они будут гоняться за нами, пока не переловят одного за другим. Неужели мы дадим повод для насмешек и обвинений в трусости?.. Мое слово — остаться и дать бой.

— Мы остаемся, — в тон брату произнес Палин.

— О тебе речь не идет, — возразил Танин. Ты налегке. Лошадь у тебя резвая. Здесь тебе не место… Вернешься в Каламан и предупредишь о надвигающейся опасности.

— Что? Мне бросить своих братьев? — возмутился Палин. — И ты думаешь, я мог бы так поступить? Стурм и Танин переглянулись. Стурм покачал головой и перевел взгляд на море — на приближающиеся баркасы, до отказа наполненные непрошенными гостями. Времени было в обрез. Танин подъехал к Палину и взял его за руку.

— Послушай, мы с братом знали, чем рискуем, вступая в рыцарский орден. Но у тебя другое положение…

— Я вас не покину, — упрямствовал Палин. — Вы всегда отсылаете меня домой… что бы ни случилось. На этот раз у вас ничего не выйдет. Танин подался вперед; лицо его побагровело:

— Проклятье!.. Палин, данная ситуация отличается от той, когда мы дразнили соседского бычка. Нам предстоит умереть. Что будет с родителями, когда они узнают о смерти троих сыновей, в особенности — младшего. Палин какое-то время молчал. Он представил, как скачет прочь, как, краснея, говорит отцу и матери:

«Я не знаю, что стало с братьями…» Палин поднял голову:

— А ты смог бы бросить меня. Танин?

— Нет, но… Палин продолжал:

— По-твоему, если я — маг, то менее связан долгом и честью?.. Мы тоже даем клятву — именем Магии, именем Солинари… Я остаюсь и буду сражаться вместе с вами. Стурм криво усмехнулся:

— Как он тебя подловил, Танин. Тебе и возразить нечего. Танин раздумывал. Ответственность за младшего брата, как он считал, лежала на нем. Внезапно Танин вытянул руку:

— Решено. Сегодня мы идем в бой во имя Паладайна, — он едва заметно улыбнулся, — и во имя Солинари. Они пожали друг другу руки и направились к товарищам, занявшим позицию вдоль берега… Это Палину запомнилось наиболее отчетливо. Схватка была короткой, яростной, беспощадной. Попрыгав из баркасов и дико завывая, варвары в голубой раскраске ринулись на берег. Словно приливная волна, нахлынули они на рыцарей, дрались, не чувствуя боли, со свирепым азартом. Однако Соламнийцы, более искусные, более хладнокровные и организованные, выкосили подчистую первые ряды атакующих. Заклинание-молния Палина ударило в самую гущу варваров, рассекая, разрывая, раскидывая обожженные и дымящиеся тема. Но затем накатились вторая… третья волна. Рассвирепевшие варвары вынуждены были преодолевать вал из трупов соплеменников, чтобы добраться до рыцарей. Палин помнил, что братья прикрывали его собой. По крайней мере ему казалось, что он это помнил. Затем последовал удар в голову, вероятно, копья, — удар, силу которого успел ослабить кто-то из братьев. Больше он их живыми не видел. Когда Палин очнулся, все было кончено. Два темных рыцаря сторожили его. Ему хотелось узнать, что с остальными, но он страшился услышать горькую правду. Потом появился Стил, и все разъяснилось само собой… Палин вздохнул, подошел к двери, выглянул в коридор. В доме стояла тишина. Внизу, кроме Стила, никого не было. Прямой и суровый рыцарь сидел на стуле, не позволяя себе расслабиться, отказывая во сне, хотя, должно быть, дьявольски нуждался в отдыхе. Палину вдруг стало ужасно тоскливо. Как ему не хватало братьев, их смеха, подначиваний, некогда доводивших его до белого каления. Он променял бы здоровье всего Ансалона, лишь бы услышать, как Танин читает ему очередную нотацию, а Стурм в это время язвительно подхихикивает. Палин тосковал и по сестрам, чье поддразнивание так злило его., Еще до появления эльфов Тика и Карамон, боясь возможных неприятностей, отправили девочек в племя кве-шу — погостить у Золотой Луны и Речного Ветра, вождей кве-шу. Хорошо было то, что Лаура и Дезра не увидят похорон братьев. Бедные девочки — их детство кончится в тот самый момент, когда они, вернувшись домой, найдут могилы Стурма и Танина…

По лестнице поднимался Танис Полуэльф.

— Карамон говорит, ты решил ехать? Палин кивнул.

— Где отец?

— С матерью… Дай ему опомниться, Палин, — ненавязчиво посоветовал Танис. — Пусть он придет в себя.

— Я не хотел… — начал было Палин и запнулся. Затем продолжил:

— Танис, я должен это сделать. Отец меня не понимает… Никто не понимает. Его голос… Я слышу его голос… Танис сочувственно смотрел на Палина.

— Ты останешься на похороны? — спросил он.

— Конечно, — отвечал Палин. — Но затем мы без промедления тронемся в путь.

— Прежде чем вы соберетесь в дорогу, и тебе, и Светлому Мечу необходимо основательно отдохнуть, — сказал Танис. — Думаю, мне удастся убедить Стила, что никто не будет кормить его отравленной пищей и покушаться на него, пока он спит… Как все-таки он похож на своего отца! — добавил Танис, когда они с Палином вошли в зал. — Сколько раз я видел Стурма в той же самой позе, смертельно усталого, старающегося, однако, не показывать вида… Стил поднялся им навстречу — то ли из уважения к Танису, то ли из предосторожности. По лицу нельзя было определить, о чем он думает, что чувствует — все та же суровость, отстраненность, неприступность.

— Пора в дорогу, — глядя на Палина, сказал он.

— Сядь. Не спеши, — проговорил Палин. — Мы двинемся только после того, как тела братьев будут преданы земле. А пока восстанавливай силы. Мясо, правда, холодное, но эль добрый. Я приготовлю тебе комнату. Переночуешь здесь. Стил помрачнел.

— Я не нуждаюсь…

— Нуждаешься, — прервал его Палин. — Тебе понадобятся силы… В любом случае ночью двигаться безопаснее, дорога в Палантас будет нелегкой.

— В Палантас? — поразился Стил. — Зачем нам идти в Палантас — твердыню Соламнийских Рыцарей?.. Если это ловушка…

— Нет, не ловушка, — снова не дал договорить Палин, устало присаживаясь к столу. — Мы идем в Палантас, потому что Врата находятся в Башне Высшего Волшебства.

— Мы же договорились, что Врата должны открыть маги. Такой шаг противоречит первоначальному плану, условиям выкупа, — возразил Стил.

— Я сам открою Врата, — сказал Палин. — С помощью дяди, — добавил он, видя недоумение на лице рыцаря. Стил молча обдумывал неожиданное предложение Палина.

— Наше путешествие будет опасным, — продолжал молодой маг. — Я намерен не только открыть Врата, но и войти… войти в Бездну. Я хочу разыскать дядю. Ты можешь не ходить со мной… но я подумал, — как бы между прочим добавил Палин, — что тебе самому не захочется упускать возможность побеседовать с Королевой лично… В глазах Стила внезапно вспыхнул огонек — пламя азарта. Броня неприступности оказалась уязвимой. Слова Палина достигли цели.

— Добро. Двигаем в Палантас, — кратко, в свойственной ему манере произнес Стил. Палин вздохнул: он одержал две трудные победы. Теперь можно расслабиться, отдохнуть. Молодой человек вдруг почувствовал, как страшно он устал — не было сил даже на то, чтобы подняться к себе в комнату. Он уронил голову на стол и, уже закачавшись на волнах сна, услышал шепот:

— Браво! Молодец!.. Я жду твоего прихода.

12. Аша входит в роль. Даламар сомневается. Немаловажные сведения

— Это было умопомрачительно! В жизни не ел ничего подобного, — произнес Тассельхоф Непоседа. — Я заполнен до отказа. Откинувшись на стуле и положив ноги на стол, Тас рассматривал одну за другой изящные серебряные вилки. Они были довольно примечательные — замысловато сделанные, и на каждой имелись инициалы. «Работа эльфов», — догадался кендер.

— А инициалы, должно быть, Даламара, — сонно изрек Тассельхоф. Сказать, что он объелся, — ничего не сказать, но как тут удержаться, если все такое вкусное! Кендер любовно поглаживал вилку. Хотел бросить ее на стол, но против его воли рука сама собой опустила вилку в карман. Тас от души зевнул.

Восхитительное угощение! Аша была того же мнения. Она окончательно размякла, осоловела; голова безвольно моталась из стороны в сторону, глаза слипались.

Девушка испытывала полное блаженство.

— Никогда так не объедалась! — позевывая, сказала она.

— Я тоже, — отозвался Тас, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми.

Пока ему это удавалось. Своим хохолком на голове, тем, как неестественно смыкались и размыкались веки, он напоминал сейчас филина. На появление Даламара и Йенны пресыщенные гости отреагировали ленивыми улыбками. Чародеи заговорщически переглянулись. Желая убедиться, все ли на своих местах, темный эльф окинул взглядом комнату.

— Не хватает только вилки, — заметил он. — И это после того, как кендер пробыл здесь почти час. Подумать только! Это что-то невероятное… невообразимое. Даламар извлек вилку из кармана Тассельхофа.

— Я нашел ее на полу, — сказал Тас первое, что пришло в голову. Затем свое оправдание от подкрепил обычно употребляемыми в таких случаях фразами:

— Я и сам не знаю, как она там оказалась… Что — вилка в самом деле твоя?.. Я думал, она тебе больше не пригодится… Сами же ушли и все побросали… Я хотел просто помыть ее…

— Благодарю, — сказал Даламар, кладя вилку на стол.

— Да что там — пустое! — снисходительно улыбаясь, проговорил Тас и закрыл глаза. Даламар повернулся к Аше, на чьем лице блуждала глупая ухмылка.

— Потрясающий ужин, — сказала она.

— Благодарю… Насколько я понимаю, у тебя для меня письмо.

— Да, конечно. Оно где-то здесь, — чуть оживая, сказала Аша и принялась шарить по карманам своих шелковых шаровар. Она достала свиток и помахала им.

— Любовь моя, что ты подмешал в сидр? — обращаясь к Даламару, прошептала Йенна. Она приняла из рук Аши свиток.

— Это именно то письмо, дитя мое? Ты уверена?

— Я вовсе не дитя, и, тем более — не твое. Ты немногим старше меня. Брось изображать из себя важную даму.

— Чья же ты? — подчеркнуто небрежно спросил Даламар забирая свиток у Йенны. Маг не торопился читать письмо. Пока что его больше интересовала сама девушка, в чертах лица которой он выискивал сходство со своим шалафи. Этим человеком он восторгался и восхищался, боялся его, любил и ненавидел.

— А как ты думаешь? — сказала Аша, искоса взглядывая на мага.

— Не знаю, — ответил Даламар и присел на стул рядом с девушкой.

— Я жила в местности, которую называют Пыльные Равнины, — начала Аша.

— Ты там не жила, — отрезал Даламар, словно стегнул хлыстом. — Не лги мне, девочка. Аша, вздрогнув, выпрямилась на стуле и с опаской посмотрела на мага.

— Я не лгу…

— Нет, лжешь. Эти магические предметы, — Даламар бросил ей на колени сумку, — принадлежали эрдам. Их не спутаешь ни с какими другими. Не сомневаюсь, что письмо все объяснит.

— Нет, не объяснит, — возразила Аша. Ей уже разонравились и комната, и ее хозяин в черной рясе. Поручение она выполнила, самое время распрощаться. — Это просто история об одном бриллианте. Не возьму в толк, почему Заст придает этому такое значение. — Аша поднялась со стула, голова немного кружилась. — Ну, я пойду. Спасибо за угощение… Йенна положила руку на плечо девушки.

— Отсюда так запросто не выйти, — постукивая свитком по подбородку, произнес Даламар, — если только мне самому этого не захочется… Садись, Аша.

Ты моя гостья. Ты и кендер… Ну вот, так-то лучше… А теперь расскажи мне о своих родителях, — все так же спокойно, но уже с легким раздражением настаивал маг.

— Мне ничего о них не известно, — растерянно отвечала девушка. Уверяю тебя… Я — сирота. Меня подобрали эрды, когда я была еще совсем маленькой.

Йенна присела к Даламару на подлокотник.

— Трудно поверить, что они ничего тебе не рассказывали.

— Ничего, — оборонялась Аша. Правда, кое-что я узнала сама… Приходилось ли тебе слышать о Валуме?

— Валине, — поправил ее Тассельхоф, любопытство которого вело неравную борьбу со сном. Чтобы не впасть в забытье, он вынужден был время от времени щипать себя. — Правильно сказать — Валин…

— Да, знаю-знаю, — пресекла дальнейшие объяснения Аша, сердито посмотрев на кендера. Затем повернулась к Даламару:

— Конечно, Валин. Это, должно быть, из-за сидра я путаюсь… Так вот, однажды ночью, когда я была уже в постели, к нам пришел гость. С эрдами такое случается очень редко, поэтому я решила узнать, в чем дело… Гостем оказался эрд, которого в племени зовут Вершителем. К моему удивлению, он и Заст говорили обо мне.

— Многое в их разговоре я не поняла. Они упоминали и Валина. Говорили о том, как моя мать, эрд по рождению, покинула племя и пустилась странствовать по свету; как однажды в таверне она познакомилась с магом: там к ней пристали какие-то головорезы, и маг со своим братом…

— Близнецом… хотел было пояснить Тассельхоф, но слова спасовали перед чудовищным зевком.

— …Маг, увидев мою мать, подумал, что в жизни не встречал такой красивой женщины. То же самое подумала о маге моя мать, и между ними случился Валин.

— Объясни, что это за Валин! — попросил Даламар. Аша свела брови:

— Ты же сказал, что знаешь…

— Нет, — возразил Даламар. — Ничего подобного я не говорил.

— Давайте я объясню! — встрепенулся Тас, выбрасывая вверх руку.

— Не нужно, Тассельхоф, — осадил кендера Даламар. — Для меня предпочтительнее версия эрдов.

— Ну, Валин — это… то, что происходит между мужчиной и женщиной, — заметно розовея, продолжала Аша. — Он сводит их вместе… — Девушка пожала плечами. — Заст мне почти ничего не рассказывал о Валине. Он лишь сказал, что со мной подобного не случится.

— Это почему же? — деликатно поинтересовался Даламар.

— Потому, что я наполовину человек.

— В самом деле? И кто же твой отец?

— Тот маг из таверны, — небрежно бросила Аша. — По имени Рейстлин… Рейстлин Маджере.

— Ну, я же говорил… подал голос Тассельхоф. Даламар сжал губы.

Похлопывая свитком по щеке, он долго и пристально смотрел на девушку. Аше стало не по себе, она занервничала, не зная, куда спрятаться от пронизывающего взгляда мага. Наконец темный эльф поднялся со стула и сделал несколько шагов вдоль стола. Девушка вздохнула с таким облегчением, словно ее только что выпустили из темницы.

— Вот — рекомендую: превосходное вино, — взяв в руку графин, сказал Даламар. — Поухаживай за гостями, чародейка Йенна.

— В чем дело? — тихо спросила Йенна, подходя вплотную к магу. Даламар разлил по хрустальным бокалам золотистое вино.

— Я ей не верю, — шепотом ответил маг. Она лжет.

— О чем это вы здесь секретничаете? — вклиниваясь между чародеями, полюбопытствовал Тассельхоф. — О чем вы тут шепчетесь? Йенна, не скрывая своего неудовольствия бесцеремонностью кендера, запустила руку в мешочек, висевший у нее на поясе, вынула горстку песка и бросила в лицо Тасу.

— Драуши, — проговорила она. Тассельхоф попятился, чихнул раз… другой и плюхнулся на стул. Затем уронил между тарелками голову и мгновенно заснул.

— Я не верю тому, что она рассказала, — повторил Даламар. — Все это девочка услышала от кендера. Напрасно мы их оставили вдвоем.

— А ее глаза… цвета золота?

— Возможно, у всех эрдов такие глаза, — не сдавался Даламар. — Почем мы знаем. Мне не приходилось встречать эрдов. А тебе?

— Не нервничай, дорогой, — ласково сказала Йенна. — Мне тоже не приходилось. Да и кто на Ансалоне их видел… О чем говорится в письме? Даламар сдернул со свитка черную ленточку, развернул его и быстро пробежал глазами.

— Излагается история возникновения мира, — фыркнув, сказал он. — Похоже, здесь нет ответа на наш вопрос. Маг бросил письмо на стол рядом с похрапывающим кендером, смахнул с кружевной скатерти крупинки песка.

— Все же, я думаю, у нас есть возможность докопаться до истины.

— Можно проверить — есть ли у нее магические способности, — угадала Йенна ход мысли Даламара. — Попробуй… а я постараюсь вникнуть в содержание послания — ведь не просто так эрды отправили его с девушкой. Даламар подошел к Аше, калачиком свернувшейся на диване, и потряс ее за плечо.

— Ну что… Оставьте меня в покое… — промямлила девушка, поворачиваясь спиной к магу и зарываясь лицом в подушки. Даламар с силой сжал плечо.

— Ой, больно! — воскликнула Аша, приподымаясь и недоуменно глядя на мага.

— Так ты дочь Рейстлина Маджере?

— Да, — потирая плечо, ответила девушка.

— Тогда ты должна была унаследовать его талант.

— Какой талант? — насторожилась Аша.

— К древнему искусству… магии. Рейстлин был одним из самых искусных и могущественных магов Ансалона. Обычно способности к магии передаются по наследству, как, к примеру, их получил племянник Рейстлина, Палин. Ну а дочь его просто обязана обладать большой магической силой.

— Так оно и есть, — сказала Аша ерзая среди подушек.

— Тогда, будь любезна, покажи мне и госпоже Йенне свое умение.

— Я бы с удовольствием, но мне запретили эрды. Я еще очень плохо рассчитываю свои силы. Мне бы не хотелось, чтобы твои апартаменты пострадали каким-либо образом.

— Я готов пойти на риск, — сухо сказал Даламар.

— Ну, что ты… зачем? — невинно глядя на мага, упорствовала Аша. Заст меня предупредил: никогда…

— Всемогущая Лунитари! — внезапно воскликнула Йенна. — Благословенная покровительница красной луны! Если это правда… Даламар повернулся к Йенне:

— Что — правда? Йенна протянула ему письмо:

— Любовь моя, ты не потрудился дочитать послание до конца. Прочти… Маг углубился в письмо.

— Серый Бриллиант у эрдов, — проговорила Йенна.

— Если верить этому… задумчиво согласился Даламар. — Что тебе известно, девочка?

— О чем? — не поняла Аша. До сих пор своим тихим голосом с характерным для эльфов пришепетыванием, манерами, обхождением Даламар напоминал дремлющую на солнце змею, апатичную, безразличную ко всему. Но потеряй жертва бдительность, окажись она на достаточно близком расстоянии — тут же последует молниеносный бросок и укус…

— Не строй из себя дурочку! — крикнул Даламар и метнулся к Аше. Что ты знаешь о Сером Бриллианте?.. Только не вздумай утруждать себя разного рода выдумками… Девушка облизала губы:

— Я ничего не выдумывала, — робко проговорила она. Я ничего о нем не знаю… Только раз и видела его.

— Что он из себя представляет?

— Такой… серый камень. Густые черные брови мага сошлись на переносице, миндалевидные глаза зловеще мерцали. Аша набрала воздуха в легкие и продолжала:

— У него очень много граней, и их невозможна сосчитать… От него исходит сероватый мерцающий свет. Не могу сказать, что мне было приятно смотреть на камень. Я как-то странно чувствовала себя в этот момент: мне вдруг захотелось куда-то мчаться, сотворить какую-нибудь глупость, сделать то, что обычно считается безрассудным, сумасбродным… Заст объяснил, что так камень влияет на людей.

— И эрды собираются его расколоть? — допытывался Даламар.

— Да, — ответила Аша, съеживаясь под взглядом мага. — Они потому и отослали меня. Вершитель сказал — пусть я лишь наполовину человек, но мое присутствие может неблагоприятно отразиться на их магических действиях…

— А что если они уже вскрыли Серый Бриллиант? — предположила Йенна. — К чему это может привести?

— Не знаю… Да и кто может знать. Не уверен даже, что боги ведают о том.

— Даламар испытывающе посмотрел на Ашу. — Заметила ли ты что-нибудь необычное перед тем, как тронуться в путь… или, может быть, позже?

— Ничего, — ответила девушка… — Хотя… я видела зарево на небе, словно бушевал пожар. Я решила, что это имеет отношение к магии эрдов… Даламар не задавал больше вопросов и, казалось, потерял к Аше всякий интерес. И она была этому только рада, испытывая лишь одно желание — спрятаться куда-нибудь, чтобы не привлекать внимания. Темный эльф мерил шагами комнату. Йенна обеспокоенно за ним наблюдала. Тассельхоф, время от времени вздрагивая во сне, преспокойно похрапывал. Наконец Даламар принял решение.

— Я соберу Конклав… сегодня же. Мы должны как можно быстрее добраться до Вайрета… Мне все это не нравится, — мрачно добавил он. — Невыносимая жара, сушь… прочие необъяснимые вещи. Вполне вероятно, что все это неспроста.

— А что будем делать с девчонкой и кендером? Берем с собой?

— Нет. Все, что могла, она уже рассказала. Если Конклаву станет известно, что по Ансалону разгуливает дочь Рейстлина, возможны осложнения в отношениях между магами. Тогда мы ничего не успеем сделать. Самое лучшее — держать ее пока здесь… вместе с кендером. Он друг Карамона Маджере и наверняка проболтался бы о девчонке. Даламар и Йенна направились к двери.

— Подождите! — крикнула Аша и спрыгнула с дивана. — Вы не можете так поступить! Я не хочу здесь оставаться… Я буду кричать! Обернувшись, Йенна бросила в Ашу горстку песка. Девушка зажмурилась, потрясла головой, стала протирать глаза. — Говорю вам, я не останусь…

— Надо же — на нее не подействовал мой заговор. Интересно, сама она способна сопротивляться или на ней предохраняющие чары?

— Что бы это ни было, нам нужно торопиться, — произнес Даламар и щелкнул пальцами. Аша, покачнувшись, рухнула на диван; глаза закрылись, и она тотчас погрузилась в сон. Даламар открыл дверь, и чародеи очутились на винтовой лестнице. Узкие каменные ступени вели вверх, в лабораторию Башни — помещение, куда войти не имел права даже Хранитель. Спускаясь по этим ступеням, можно было попасть в комнаты, которые служили местом занятий и обитания учеников Даламара. А еще ниже находился Чертог Созерцания… Серебряным ключом хозяин Башни закрыл дверь своих апартаментов.

— Кендера это не остановит, — заметила Йенна, — а сонный заговор перестанет действовать еще до нашего возвращения.

— Согласен, — на замок надежды мало. Но можно вполне положиться на кое-что другое. Даламар произнес несколько слов на каком-то паучьем языке; его голос напоминал хруст льда, ломающегося под ногами. В ответ на слова мага в темноте Башни возникли два белых бесплотных глаза. Призрак приблизился к Даламару:

— Что хочет мой господин?

— Стереги эту комнату: никого не впускай и никого не выпускай. Если те двое попытаются улизнуть, плохого им не делай, но уйти не позволяй…

— Непростая задача, — проговорил призрак, — но я повинуюсь, господин.

Даламар стал произносить слова заклинания, благодаря которому они могли попасть в Башню Вайрета. Йенна чуть замешкалась, думая о том, справится ли призрак с заданием.

— Ну, где ты там? — прерывая заклинание, раздраженно проговорил маг. — Дорога каждая минута.

— А вдруг она все же говорит правду? — вкрадчиво сказала Йенна — Тогда и призрак не сможет ее удержать.

— Ее магической силы не хватило даже на то, чтобы украсть гнилые фрукты, — сердито парировал Даламар. — Либо она хитрющая бестия, либо — несусветная дуреха.

— Но для чего ей нужно разыгрывать из себя чародейку? Она же понимает — так или иначе мы ее раскусим.

— Однако пока мы ее не раскусили, согласись?.. Эрды умны, умудрены и искусны в магии. Кто знает, что они замышляют. Может, она послана шпионить… Немного погодя я ею основательно займусь и все в конце концов выясню. Но думаю, девчонка запирается и сильна в магии не более кендера. Хотя, если ты сомневаешься в моей проницательности…

— Нет, любовь моя, не сомневаюсь, — становясь рядом с Даламаром, проговорила Йенна. В ожидании поцелуя она откинула голову назад. Но кое-что в тебе сомнения все же вызывает. Маг рассеянно поцеловал ее в губы.

— Я всегда остаюсь верным тебе, дорогая… по-своему.

— В том-то и дело, что «по-своему», — грустно вздохнув, отозвалась Йенна.

Перекрестив руки, они одновременно произнесли заклятие, и темнота поглотила их.

А зачарованные Тас и Аша продолжали спать. Девушке снились сны, окрашенные в багровые тона. Ей было страшно, но вырваться из объятий колдовских чар она не могла. Что касается кендера, то даже во сне его руки находили себе занятие — они неутомимо блуждали по столу. И не удивительно, что понравившаяся Тасу серебряная вилка вновь оказалась у него в кармане.

— А я боялся, что потерял ее, — пробормотал он сквозь сон.

13. Осада Каламана

Наступило раннее утро. Каламан, суетливый портовый город, расположенный к востоку от Палантаса, еще спал. Хотя размерами он уступал Палантасу и не был столь монументальным, каламанцы утверждали, что практичностью их город намного превосходил чопорного, кичащегося своим аристократизмом соседа. Если Палантас считался городом знати, рыцарей и магов, то в Каламане преобладал торговый и ремесленный люд, так называемый средний класс, набравший силу и прочно вставший на ноги после окончания Войн Копья. Городом управлял Совет Гильдий, из членов которого избирался губернатор. Любой житель Каламана — будь то человек или эльф, гном или гном-механик, — житель, имевший свое дело, — принадлежал, к какой-нибудь гильдии: серебряников, оружейников, содержателей гостиниц, пивоваров, портных, обувщиков, ювелиров… Существовала даже такая, единственная на Ансалоне, — Гильдия розыскников, которая состояла под началом кендера. Растяпа-горожанин, потерявший какую-либо вещь, первым делом обращался за помощью именно в эту гильдию. Город располагал своим ополчением-милицией, формировавшимся из числа каламанцев и наемников из окружных мест. Отряды милиции возглавляли воины-ветераны. Наемники не были просто авантюристами, сорвиголовами, которые сегодня ради развлечения иди за галлон вина берутся помочь вам отбиться от гоблинов, а назавтра (за то же вознаграждение) уже сражаются на стороне гоблинов. Каждый, помимо жалованья, обеспечивался жилищем.

Наемники имели также и собственную гильдию, обладали правом голоса на выборах.

Таким образом, они превращались в полноправных горожан, напрямую заинтересованных в защите Каламана. Но при всех своих достоинствах — хорошей выучке, щепетильном отношении к службе, готовности выполнить свой долг — отряды милиции не представляли собой сколь-нибудь серьезной силы, способной противостоять регулярной армии. Под лучами солнца, выглянувшего из-за горизонта, восточная стена отливала алым. Восход восторженно приветствовали петухи, но город еще спал. Караул гавани ожидал скорую смену, предвкушая желанный отдых.

— Вижу корабль, — произнес один из стражей. Чье прибытие предполагалось к этому часу? Напарник сверился с журналом прихода-ухода судов.

— Не исключено, что это «Леди Джейн» их Устричного. Была договоренность — судно становится под погрузку зерном… Оно дошло слишком быстро — ранее полудня его не ждали.

— Должно быть, попутный ветер, — предположил первый и оглянулся, в надежде увидеть наконец долгожданную смену. Затем он посмотрел на море и удивился, обнаружив на горизонте второй парус, — Странно, — приговорил он. Еще один… И еще… Клянусь Хиддукелем, это целый флот! Дай-ка мне подзорную трубу! Напарник исполнил просьбу и в свою очередь сам прильнул к глазку.

— Четыре, пять, шесть… взволнованно считал караульный. — Четыре корабли, носовая часть в виде дракона… Никогда прежде таких не видел. Под каким они флагом?

— Их вообще не видно… Это мне не нравится. Думаю, нужно поднимать тревогу.

— Подождем немного. Необходимо удостовериться… Семь, восемь. Корабли шли на всех парусах, ветер им сопутствовал. По поверхности моря восходящее солнце расплескало красный цвет и всевозможные его оттенки.

— Смотри: флагман поднял вымпел… с черепом и мертвой лилией. Бей тревогу… Я пошлю Хейза к губернатору. Утреннюю тишину порта прорезал звук набатного колокола. Отражаясь от воды, он достиг домов, расположенных на дамбе, вырвал из сна людей, селившихся вблизи гавани. Набат подхватили другие колокола города, имевшиеся на башнях зданий гильдии и храмов, где поклонялись многочисленным богам Кринна. Губернатор, стряхивая с себя остатки сна и одеваясь прямо на ходу, поспешил в гавань. К тому времени, как он поднялся на восточную стену, над черными кораблями уже ясно были различимы силуэты драконов. Шестнадцать монстров летели боевым порядком, мерно взмахивая крыльями. Лучи солнца отражались от синих панцирей… И корабли, идущие на всех парусах, и ровный строй драконов над ними — все это представляло собой впечатляющее, захватывающее зрелище, но по сути являлось предвестником одного — смерти.

— Ополчению — боевой сбор, — скомандовал губернатор. Свой пост он занимал в течение трех лет и до избрания состоял в Гильдии серебряников.

— Может быть, они пройдут стороной, — с надеждой в голосе предположил караульный. Возможно, они идут на Палантас…

— Нет, они держат курс на Каламан, — опуская подзорную трубу, тихо произнес губернатор. За его спиной был опыт Войны Копья, и он знал, что им предстоит, что ожидает город и его население в ближайшие часы. Несколько торговых суденышек уже покидали гавань, торопясь выйти на спасительный простор открытого моря. В повседневной жизни губернатор редко прибегал к молитвам, но сейчас он готов был молиться какому угодно богу, лишь бы тот отвел от города смертельную опасность. Единственное, на что он мог надеяться, — это оборонительные сооружения, возведенные после Войны, реконструированные и усиленные за последние несколько месяцев. Кроме того, в распоряжении милиции имелись две катапульты и четыре баллисты, которые могли держать под обстрелом вход в гавань. Ополченцы гордились своими метательными машинами, холили их и лелеяли. Наготове также стояли брандеры — специальные суда для блокирования входа в порт. Они были пропитаны жиром и поджигались в том случае, если бы вражеские корабли вдруг попытались пройти мимо них. Тем временем набат подхватили все колокола Каламана. Мужчины спешили занять свои места на крепостных стенах. Для тушения пожаров запасали воду — в ведрах, бочках и прочих емкостях. Старики и дети прятались в погреба и подвалы… Губернатор наблюдал, как черные корабли убирают паруса и становятся на якорь. «Что если пришельцы действительно не собираются нападать на нас?» — подумал было он, но в этот момент к нему подвели плачущую девушку.

— Войско, — захлебываясь слезами, проговорила она. — На нас идет войско голубых гигантов. Они разрушили и сожгли нашу ферму. Убили моего отца. Девушка была на грани истерики. Я чудом спаслась… ускакала от них. Они уже близко…

— Голубые гиганты? — недоверчиво переспросил губернатор. Успокойся… Расскажи все по порядку… Дайте ей глоток вина. Бедняжка затрясла головой:

— Я же говорю: эти воины огромного роста. Они обнажены и раскрашены в голубой цвет. Они… Подскакал посыльный и обратился к губернатору:

— Ведено вам передать: по главной дороге к городу приближается войско. У них есть осадные машины, которые тянут какие-то невиданные животные!.. На крепостную стену упала тень дракона, вселяя страх в томившихся тревожным ожиданием защитников. Полдень. С борта флагманского корабля, в окружении помощников и адъютантов, повелитель Ариакан следил за ходом осады. На мачтах флагмана то и дело поднимались и опускались сигнальные флажки. С их помощью передавались приказы председателя на другие корабли и командирам отрядов на берегу. Ариакан чувствовал, как под тяжелыми доспехами по телу струится пот.

Солнце стояло в зените. «Плевать на жару, — думал он, — кто сейчас действительно обливается потом — так это жители Каламана». Драконы низко кружили над городом, к атакам пока не прибегали, а лишь нагоняли жути на горожан. Время от времени какое-нибудь из чудовищ забавлялось тем, что рушило башенку или, извергая из пасти огонь, поджигало дом, мастерские, склады. Приказ «пока не атаковать» они выполняли неукоснительно. Легионы брутов взяли город в плотное кольцо. Они неторопливо, но расторопно установили осадные машины, немало подивившись, что противник не сделал ни единой попытки им помешать.

Бруты стучали мечами о щиты, выкрикивали угрозы, пускали стрелы в того, кто осмеливался показаться на стене в открытую… но и только. Им тоже было приказано — не атаковать. Весь флот держался вне досягаемости выстрелов баллист и катапульт, за исключением двух фрегатов, посланных расчистить вход в гавань.

Баллисты ударили по ведущему кораблю, как только он оказался на достаточно близком расстоянии. Валуны обрушились на среднюю часть судна, снося рангоут, но не причиняя большого вреда. Команда тут же бросилась устранять полученные повреждения. Стрельнули и катапульты, но неудачно. Фрегаты сблизились с уже подожженными брандерами. Тем временем на батарею баллист и катапульт налетели драконы… После недолгой борьбы метательные машины и обслуга были сброшены в воду. Фрегаты взяли на буксир пылавшие брандеры и потащили их в море, освобождая тем самым вход в гавань. В три часа дня пополудни Ариакан решил, что хватит топтаться на месте, хватит тешиться, — город уже должен был почувствовать его силу. Дав своему адъютанту-герольду наставления, он послал его на переговоры с жителями Каламана. Герольд и три сопровождавших его рыцаря, с белым флагом, без оружия, подъехали к главным воротам города. Их не впустили, но губернатор согласился вести разговор прямо с крепостной стены. Рыцари, понимая, что брутам ничего не стоило снять его с одного выстрела, оценили мужество, дружно ему отсалютовав.

— Что вы хотите?.. Что за нужда привела вас под стены мирного города? — вопрошал губернатор.

— Нас послал тот, кто вскоре станет повелителем всего Ансалона. Предводитель рыцарей Такхизис, Ариакан, требует сдачи Каламана.

— В недалеком прошлом приверженцы Такхизис тоже претендовали на Ансалон, и где они теперь? Служат своей Королеве в Бездне. Именно туда я с удовольствием препроводил бы и вашего господина. Губернатор своими словами хотел подбодрить тех, кто преодолел страх перед драконами, кто сохранил присутствие духа, не отказался от мысли защитить родной город. Хотя сам он не чувствовал ничего, кроме растерянности, подавленности, отчаяния. Мощь обложившего город войска была очевидной. Каламан не мог противостоять такой силе — атакам с моря, воздуха, натиску с суши.

— Каковы ваши условия? — сухо спросил он. Герольд не замедлил с ответом:

— Вы открываете ворота, беспрепятственно пропускаете войска, складываете оружие. Население Каламана присягает на верность повелителю Ариакану. Мужчинам, способным носить оружие, будет предложено вступить под знамена армии Такхизис. Отказавшиеся от предложения станут пленниками. Если вы принимаете эти условия, городу ничего не грозит. Женщин, стариков и детей оставят в покое… Если вы находите условия неприемлемыми и попытаетесь оказать сопротивление — от города не останется камня на камне; мужчины будут обращены в рабство, дети — умерщвлены на глазах матерей, женщин отдадут на потеху варварам. До захода солнца вы должны сделать выбор.

— Какие гарантии, что этот ваш Ариакан сдержит свое слово? — спросил губернатор.

— Повелитель Ариакан — рыцарь Такхизис, — надменно ответил герольд. Его слово — его честь. То, что он обещает, — он выполняет. Вы сдаетесь, и мы расходимся с миром; пытаетесь защищаться — сровняем ваш город с землей…

Герольд развернул коня и поскакал прочь. Почетный эскорт рыцарей последовал за ним. Губернатор сошел со стены и направился в здание, где обычно заседали члены Совета Гильдий. Синие драконы продолжали выписывать в небе круги, стараясь тем самым лишить защитников остатков мужества.

— Если есть шанс, что этот Ариакан сдержит свое слово, мы должны принять его условия. Иначе мы обречем город на погибель. Члены Совета уныло согласились. Ответ на свой ультиматум Ариакан получил гораздо раньше захода солнца. Воротабыли открыты, и войска в походных колоннах вступили в город.

Жители с затаенным страхом ожидали расправ, резни, надругательств… Всех крепких, более или менее здоровых мужчин отсортировали и согнали на площадь, где рыцарь-офицер произнес речь, восхваляя Ариакана, его победы и славное будущее. Под конец своей речи он предложил каламанцам пополнить ряды воинства Такхизис, чтобы подвигами во имя Владычицы Тьмы приумножить славу рыцарей Ариакана. Желающих, однако, не нашлось. Тогда согнанных на площадь сковали цепями; часть из них отправили на корабли, а часть отконвоировали валить деревья и строить плоты, с тем чтобы армия могла подняться по реке в глубь континента. Остальным приказали разойтись по домам. Флот вошел в гавань. Без всякой помпы Ариакан со своей свитой сошел на берег и сразу занялся делами. На улицах появились патрули, состоящие из рыцарей в черных стальных доспехах.

Следующий день не принес жителям Каламана ничего неожиданного. Более того, проснувшись, они обнаружили, что и драконы, и варвары исчезли. Город действительно остался нетронутым. Новый правитель распорядился возобновить работу рынка, открыть магазины. Ошеломленные поначалу горожане мало-помалу стали возвращаться к своим повседневным заботам. Видимой разницей между «вчера» и «сегодня» было лишь присутствие патруля на улицах и дозорных в черных латах на городских стенах. Зато в домах жены рыдали по своим мужьям, угнанным в рабство; плакали оставшиеся без отцов дети; скорбели, потеряв сыновей, отцы. Но и только… Каламан пал, не пискнув. А в бывшей резиденции губернатора, в прежнем его кабинете, за его столом сидел Предводитель. Перед ним лежала карта Ансалона. Ариакан обдумывал план захвата Палантаса.

14. Похороны

Тем вечером до захода солнца Тика и Карамон похоронили своих сыновей. В Утехе издавна существовал обычай сажать на свежей могиле молодое деревце. Люди верили, что душа усопшего вселяется в саженец и потому никогда не умирает. По этой причине жители Утехи очень бережно относились к лесу и никогда не срубали здоровые деревья. Местом захоронения Стурма и Танина, их последним приютом, должен был стать кусок земли, принадлежавший семье Маджере и находившийся неподалеку от таверны. Здесь уже покоился старинный друг Тики и Карамона, Отик.

Здесь же надеялись найти вечное отдохновение и сами супруги. Кто бы мог подумать, кто мог бы представить себе, что сыновья лягут в землю раньше них. В Утехе трудно было что-либо утаить, и, когда Карамон начал копать могилу, один за другим к нему стали подходить соседи со словами утешения, с предложением о помощи. Работали молча и по очереди — на жгучем солнце очень быстро уставали.

Тень от деревьев едва-едва освежала. На Портиоса и его воинов, стоявших в охранении вокруг таверны, никто не обращал внимания, равно как и они, казалось, не замечали того, что делалось по соседству… На весть о близящихся родах женщины Утехи откликнулись со свойственной им сердечностью и великодушием. Они несли Тике одежду для ребенка, скромные подарки, выпечку. Вещи для новорожденного Тика складывала отдельно. Она решила вручить их Эльхане тайком, в отсутствие Портиоса, так как знала, что тот никогда не согласится принять «человеческие обноски».

— У них же ничегошеньки нет, — оставшись наедине с Дезрой, посетовала Тика. — Во что Эльхана будет пеленать ребенка? Что она на него наденет? Завернет его в листья?.. Хозяйка таверны суетилась с раннего утра. Везде нужно было поспеть: помочь повитухе, приветить постояльцев, подготовиться к поминальной трапезе.

— Как мне ни тяжело, сегодня я постараюсь воздержаться от слез, — сказала она Дезре. — Выплакаться я еще успею. Палин проспал весь день без задних ног. Он не проснулся даже тогда, когда отец переносил его из гостиного зала к себе в комнату. Что касается Стила, он долго не поддавался на уговоры Таниса пойти отдохнуть. Сдался лишь после того, как Полуэльф в сердцах заключил, что своим отказом рыцарь бросает тень на доброе имя Маджере, на честность самого Таниса.

Перед тем как забраться в постель, Стил положил рядом с собой меч, а перед дверью поставил (на всякий случай) свой нагрудник. Заснул он мгновенно. Танис в течение дня не отходил от Портиоса, и не потому, что ему было приятно в компании родственника. Скорее эльфа раздражало присутствие большого количества людей и он мог сорваться. День выдался невероятно жарким. Одного из добровольных помощников Карамона хватил солнечный удар, и его перенесли в таверну. В гостином зале было полно женщин. Обмахиваясь, они говорили о плохих видах на урожай, о том, как трудно будет пережить зиму. Грустным, печальным выдался день… Дети, хотя ничего и не понимали, сами собой присмирели и жались к матерям. Эльфы, стараясь не терять бдительности, мечтали о возвращении в родные края. Похороны состоялись на закате. Палин, Тика и Карамон стояли у края могильной ямы. Жрица Мишакаль взывала к богам о благословении. Завернутые в саван тела осторожно опустили на дно ямы. Люди медленно проходили у могилы и либо кидали в нее какую-нибудь вещь — в память о земной жизни, либо просто поминали братьев добрым словом. Только закончилась эта церемония, как внимание собравшихся было привлечено появлением Портиоса в сопровождении неизменной охраны. С теплотой, удивившей всех (а еще больше — Тику и Карамона), он выразил свое соболезнование и затем, подойдя к краю могилы, затянул песню-плач…

Пускай никто не понимал слов — мелодия, интонации голоса Портиоса были более чем красноречивы. Песня-плач вышибла слезу даже у мужчин. Тика не могла больше сдерживаться и горько разрыдалась в объятиях мужа… Когда песня кончилась, мужчины взялись за лопаты. Обычно на этой стадии погребального ритуала присутствовавшие на похоронах бросали в могилу цветы, но свирепствовавшая засуха заставила забыть об их существовании. Жрица уже произносила последнюю молитву, когда в толпе показался Стил Светлый Меч. Люди неохотно расступились перед ним. Некоторые сочли вызовом появление рыцаря и потребовали его ухода.

Глаза Портиоса вспыхнули недобрым огнем. Его воины потянулись за оружием. Стил, ни на кого не обращая внимания, подошел к могиле.

— Рыцарь, — обратилась к нему жрица, — твое присутствие оскорбляет мертвых! Стил не реагировал на слова жрицы, как не замечал угроз, раздававшихся с разных сторон. В руках он держал узел. Карамон недоуменно взглянул на сына, который лишь пожал плечами. В напряженном молчании все ждали, что будет дальше.

Стил встал на колени и развязал узел. Лучи заходящего солнца упали на обломок меча, принадлежавшего Танину, и кусок древка от копья Стурма. Рыцарь бережно положил остатки оружия на могилу. Затем, все так же стоя на коленях, склонив голову, он стал монотонно проговаривать слова на странном, незнакомом для всех языке. Жрица быстро подошла к Танису и дернула его за рукав.

— Нужно остановить его черные заклинания! — взволнованно сказала она.

— Не беспокойся, — тихо отозвался Танис, глаза которого увлажнились, а сердце приятно заныло от воспоминаний. Он говорит на старосоламнийском… Это заупокойная рыцарская молитва.

* * *

* * *

Пока звучала молитва, никто не произнес ни слова… Поднявшись с колен, темный рыцарь оголил меч и отсалютовал: поцеловал рукоять, а затем, вытянув руку, прочертил оружием невидимую дугу. Поклонился застывшим в изумлении Тике и Карамону, развернулся и шагнул в толпу. Люди посторонились, давая ему проход.

Около Портиоса Стил остановился. На губах заиграла высокомерная улыбка. — Хочу сказать, что вражда между Квалинести и Сильванести прекратится сама собой, поскольку уже совсем скоро эльфы станут слугами одного господина — повелителя Ариакана. Портиос выхватил из ножен меч, но вмешался Танис:

— Очнись, Портиос, — ты на похоронах… Подумай об Эльхане, — взывал он к эльфу. — Это все слова… бравирование… бурление молодой крови. Тебе уже не раз приходилось слышать подобное. Не обращай внимания… Скорее всего, Портиос проигнорировал бы увещевания Таниса, но в этот момент со стороны таверны донесся крик новорожденного. Король эльфов еще раз пронзил рыцаря взглядом и, оттолкнув его, поспешил к Эльхане. Охрана, откровенно разочарованная такой развязкой, последовала за ним. По-прежнему улыбаясь, Стил повернулся к Палину:

— Палин Маджере — ты все еще пленник. Прощайся с родителями. Пора в дорогу.

— Палин! — вскричала Тика, заключая сына в объятия.

— Все будет хорошо, мама, — произнес он и украдкой взглянул на отца: они договорились, что матери не скажут ни слова о его намерениях. Маги согласятся на выкуп. Я скоро вернусь. Палин поцеловал мать в щеку.

— Будь осторожен, — упавшим голосом проговорила Тика. Не все в Рейстлине было плохо. Пусть мне многое в нем не нравилось, но может быть, это оттого, что я его никогда не понимала. Возможно… Тика сделала вдох и севшим голосом добавила:

— Возможно, ты и прав… Делай, как задумал. Палин растерянно посмотрел на мать. Затем перевел взгляд на отца — Карамон не меньше его самого был удивлен словами Тики.

— Я не сказал ей ни слова, — проговорил он. Тика печально улыбнулась.

— Я всегда знала, когда Палин собирается напроказить. Помнишь?.. Ты и братья… она не договорила — из глаз ее хлынули слезы. — Да хранит тебя Паладайн, сынок!..

— Береги себя, — произнес Карамон. — Если я чем-нибудь могу помочь…

— Спасибо, отец… За все спасибо… До свидания! Боясь расчувствоваться, Палин быстро отвернулся. Впрочем, он тут же овладел собой.

— Все ли при тебе, что может понадобиться? — не без легкой иронии обронил Стил. Палин вспыхнул — его магические атрибуты уместились в небольшой сумке, хотя то, что он захватил, вполне соответствовало его рангу в иерархии магов.

Палин был все в той же белой рясе, а в руке крепко сжимал Посох Магиуса.

— Я готов, — сказал он. Стил кивнул; почтительно и вместе с тем прохладно отсалютовав Тике и Карамону, он зашагал прочь. Не оглядываясь, Палин двинулся следом. Вскоре они пропали из виду. В тот же вечер Тика и Карамон посадили на могиле сыновей два саженца. Эльхана Звездный Ветер, изнуренная тяжелыми и продолжительными родами, спала. Все обошлось, ей ничего не угрожало, ребенок родился здоровым. Улучив момент, когда они остались одни, Портиос нежно и благодарно поцеловал спящую супругу. Затем он вернулся в гостиный зал, где своего короля дожидались воины-эльфы. В этот вечер Портиос поклялся уничтожить любого, кто попытается помешать его плану объединения двух королевств. Танис, не мешкая, отправился в Башню Верховного Жреца, чтобы поставить предводителя Соламнийских Рыцарей перед фактом: армии Такхизис снова пришли в движение. А в колыбели с широко открытыми глазами лежал новорожденный эльф. Как удивителен, как странен был мир, в котором он очутился…

15. Стил клянется отомстить. Палин слышит знакомый голос

Путь в Палантас Флер, как и обещала, провела ночь среди руин Кзак Царота.

В городе давно не осталось ни одного жителя, однако здесь ничего не стоило наткнуться на банду гоблинов или драконидов, облюбовавших развалины, повстречать гномов, оказавшихся в сточной канаве жизни. Стил и Палин довольно быстро отыскали Флер. Драконица выковыривала из зубов кусочки мяса, которые еще час назад были гоблинами. Надменно щерясь, Флер сообщила своему вожатому, что по части пищи она очень разборчива и никогда не опустилась бы до какого-нибудь занюханного, худосочного гнома. Флер была рада видеть Стила целым и невредимым.

И вообще, в меру подкрепившись, драконица находилась в прекрасном настроении.

Пока рыцарь изучал по карте предстоящий путь на север, Флер вздумалось позабавиться над Палином, немного попугать его. Расправив крылья, она стала делать легкие взмахи, будто бы с целью освежить себя и Стила. Рыцарь, однако, пожаловался, что создаваемый Флер ветер мешает работать с картой. Тогда она, словно обозлясь, затрясла гривой, забила из стороны в сторону хвостом, принялась рвать зубами землю… И все это время Флер исподтишка наблюдала за реакцией Палина. Он намеренно стоял рядом с драконом, делая вид, будто ему все равно, будто чудовище — вовсе не чудовище, а какой-нибудь индюк. Но Флер видела, как поминутно менялся цвет лица мага, как он весь напрягся, как побелели костяшки пальцев, сжимавших Посох Магиуса.

— Если тебе уже прискучило дурачиться, мы можем начать наше путешествие, — обращаясь к Флер, произнес Стил. Она, притворившись обиженной, зафыркала, оскалилась. Стил потрепал ее за гриву, расстелил перед ней карту и стал показывать маршрут, который, как ему казалось, был наиболее для них приемлем.

Палин смахнул с лица капельки пота и, опираясь на посох, подошел к ним.

— Не могу с тобой не согласиться, ответил он на вопросительный взгляд Стила. — Лететь над Абанасинией куда безопаснее, чем над Соламнией… После окончания Войны Копья Рыцари Соламнии пользовались большим авторитетом по всему Ансалону. Для семьи среднего достатка — не говоря уже о богатой — стало обычным делом, когда хотя бы один сын становился рыцарем. Ряды Соламнийцев многократно пополнились, казна больше не пустовала. Обветшавшие, разрушенные крепости восстановили или отстроили заново, разместили в них гарнизоны. Обретя союзника в лице серебряных драконов, Соламнийцы могли быть спокойны и за свои воздушные границы… Если прежде к рыцарям относились с пренебрежением, а порой и откровенно оскорбляли, то теперь в них видели свою защиту и опору. Принятый в незапамятные времена рыцарский устав, которому следовали с религиозным тщанием и зачастую — просто бездумно, был пересмотрен, обновлен, приведен в соответствие с днем настоящим. Раньше, бывало, вступивших в поселок рыцарей встречали камнями — теперь на них смотрели как на желанных, почетных гостей, не чурались их помощи, совета, не скупились на пожертвования Ордену… И дракон, и вожатый хорошо знали о возросшем влиянии Соламнийцев. Ариакан провел у них в плену несколько лет и мог без преувеличения сказать, что годы эти не прошли для него даром. Он не только хорошо познал их образ жизни, обычаи, но постиг и военную тактику и стратегию, выведал местонахождение ключевых форпостов. Он понял их сильные стороны и, что еще важнее, — осознал слабые… Танис Полуэльф впервые столкнулся с рыцарями Такхизис пять лет назад и незамедлительно известил Соламнийцев о надвигающейся опасности.

— Ариакану известно о вас все, — предостерегал он. И какого цвета ваше нижнее белье, и какова специфика ведения боя. Он знает, какие крепости восстановлены, а какие — лишь для отвода глаз, знает и численность гарнизонов. Его рыцари — думающие, выносливые, хорошо обученные воины. Они не продажны, как это было в последнюю войну, а всецело преданы Королеве Тьмы; им свойственны взаимовыручка, чувство локтя, бесстрашие. Для достижения своих целей рыцари Ариакана готовы пожертвовать всем. В своих действиях, господа, вы должны исходить именно из этих обстоятельств, иначе преимущество будет полностью на стороне Ариакана, его многочисленного, монолитного, маневренного войска.

Предводители Соламнийцев вежливо выслушали Таниса и с готовностью с ним согласились. Однако стоило ему уйти, как в его адрес посыпались презрительные реплики, насмешки, издевки: уж они-то знали, что прислужники Темной Воительницы были и остаются корыстолюбивыми, жадными и завистливыми; для них не существовало понятий «честь», «долг», «самоотверженность». Соламнийцы не могли себе представить, что за столь недолгий срок в воззрениях приверженцев Такхизис произошли такие решительные перемены… Стил водил пальцем по карте.

— Мы пересечем пролив Шэлси… в этом месте, минуя Кэргот, поскольку Соламнийцы поставили там крепость… Забираем на восток — Костланд остается справа. Таким образом, проходим в стороне от форта Телгаард… Затем следуем вдоль береговой линии… чтобы Вингаардские горы оказались между нами и Башней Верховного Жреца… К Палантасу выходим с севера.

— В таком виде тебе нельзя показываться в городе, — сказал Палин. — Но я предусмотрел это: у меня с собой есть кое-какая одежда отца…

— Я не собираюсь разгуливать по Палантасу в одеяниях содержателя постоялого двора, — отрезал Стил. — Я не могу уронить достоинство рыцаря Такхизис… И не подумаю маскироваться.

— В таком случае мы могли бы просто отправиться в Башню Верховного Жреца и попросить, чтобы нас бросили в один из ее казематов, — парировал Палин. — Благодаря твоему апломбу мы именно этим и кончим.

— Почему мы? — с легкой усмешкой спросил Стил.

— Как только выяснится, что мы вместе, — пояснил Палин, — меня тут же арестуют… Рыцари недолюбливают магов.

— И все же ты пошел с ними в бой.

— С братьями… уточнил Палин.

— Не волнуйся, Маджере, — насмешливо глядя на Палина, сказал Стил. — Мы просочимся в Палантас…

— Но нам еще нужно будет пройти Шойкановой Рощей…

— Или иначе — проклятой рощей?.. Я видел ее… правда, издалека… Тебе отец не рассказывал?.. Я вырос в Палантасе… Жил в нем до двенадцати лет, пока не пошел служить к повелителю Ариакану… Можешь себе представить, какое искушения для любого сорванца эта Шойканова Роща. Сколько раз мы бились об заклад: кто сумеет подойти к ней как можно ближе. Но стоило нам увидеть эти страшные гигантские деревья — мы давали оттуда деру. Я до сих пор помню, что мы испытывали в тот момент, как боялись… Он вдруг смолк; нахмурился, словно воспоминания были для него тягостны, а затем с нарочитой живостью продолжил:

— Говорят, любой смертный, рискнувший войти в Рощу, обречен — к какой бы касте, какому бы ордену он ни принадлежал. Но тебе-то наверняка известна некая безопасная стежка-дорожка… не так ли, маг?

— Перестань меня называть «магом», — серди-то отозвался Палин. — Я еще у истоков овладения искусством магии, на самой низшей ступени — пеший воин. В его голосе явно слышалась горечь.

— Все мы, Маджере, начинаем с самого низа, — серьезно сказал Стил. — В этом нем ничего зазорного. Десять лет ушло на то, чтобы я стал тем, кем являюсь сейчас. И до вершины еще далеко.

— Ты говоришь в точности, как мой брат Танин… Нет, безопасной тропинки я не знаю, но, возможно, поинтересуюсь — есть ли такая… Даламар неплохо ко мне относится… Услышав имя, Стил вдруг напрягся, лицо побагровело. Палин не заметил этой перемены. Он просчитывал возможность выведать безопасный проход через проклятую рощу.

— Нет, — проговорил он, — я не могу обратиться к нему с такой просьбой. Мне придется объяснить, для чего я хочу попасть в Башню. И если он будет знать причину заранее, то не позволит… Палин наконец обратил внимание на выражение лица Стила; оглянулся, думая, что на них опять собираются напасть, — однако все было спокойно.

— Что случилось? — спросил он.

— Ты говоришь о Темном Даламаре?

— Да, подтвердил маг. — Хранителе Башни…

— Он убил мою мать, — произнес Стил, нервно кладя руку на эфес меча. — Мне будет о чем с ним побеседовать. Палин слышал эту историю: темный эльф, обороняясь, убил свою бывшую любовницу… Но Китиара сама первая напала на него… Хотя для сына это был не довод.

— Не знаю, нужно ли напоминать, что Даламар — самый искушенный маг Ансалона, — осторожно сказал Палин. — Одним лишь взмахом руки он может вывернуть всего тебя наизнанку.

— И что из этого? — зло отозвался Стил. — Ты думаешь, я дерусь только с теми, кто слабее меня?.. Мой долг — отомстить за смерть матери. «Благословенный Паладайн, почему я не подумал об этом раньше, — размышлял в смятении Палин. — Стил найдет свою погибель в Палантасе. Даламар решит, что с помощью рыцаря я хочу убить его… Тут он и со мной покончит…» Рассчитывай на меня, — услышал голос Палин. — Даламара я возьму на себя. Молодой маг вздрогнул, по спине пробежал холодок. Сейчас он наверняка мог сказать, что голос вовсе не был его галлюцинацией. Голос обращался к нему, направлял его, руководил им! Страх исчез. Напряжение спало.

— Сперва нужно добраться до Палантаса, не оплошать там, пройти через Шойканову Рощу. Если мы прорвемся в Башню…

— Прорвемся, — безапелляционно заявил рыцарь. — У меня появилось более чем веское основание желать этого. В кровавом свете Лунитари они вскарабкались на дракона, взмыли в небо и начали свой полет на север, в направлении Палантаса.

Никем не замеченные, они летели всю ночь, и лишь на рассвете дракон забеспокоился.

— Чувствую — серебряные где-то близко, — сказала Флер. С минуту посовещавшись со Стилом, Флер пошла на снижение и приземлилась у подножия Вингаардских гор.

— Не будем искушать судьбу: подождем до начала сумерек, — заключил Стил. — В Палантасе днем нам делать нечего. Палина задержка не вдохновила. Он был уверен, что дядя жив — его лишь нужно вызволить из Бездны… Рана почти не беспокоила его. Чувствовал он себя вполне сносно. Бездействие удручало, но спорить с Флер или Стилом он не решился.

— Может быть, одному остаться бодрствовать? — спросил Палин, видя, что рыцарь отвязывает от седла два матраса.

— Нам обоим необходимо отдохнуть, — сказал Стил. — Дракон нас покараулит.

Осмотревшись, они обнаружили в скале неподалеку некое подобие ниши, которая вполне могла служить временным укрытием. Наскоро перекусили тем, что Тика, при всей своей занятости, успела собрать в дорогу. Стил уснул довольно быстро: дисциплинированному воину всегда следовало пользоваться предоставившейся возможностью набраться сил — кто знал, когда она появится вновь. С неохотой улегся и Палин, думая о том, что вряд ли сможет заснуть, а если так — предстоит целый день томиться в ожидании вечера. Проснулся он перед заходом солнца.

Светлый Меч уже был на ногах и седлал дракона. Судя по многочисленным оленьим костям, Флер очень недурно подкрепилась. Разминая затекшие конечности, Палин вдруг осознал, что на протяжении долгого времени ни разу не спал столь крепко, не чувствовал себя таким отдохнувшим…

— Похоже, ты превращаешься в бывалого служаку, — проворчал Стил, почти без усилий забрасывая тяжелое седло на спину дракону. Храпишь — уж точно как ветеран. Палин смущенно извинился… Он понял причину своего здорового сна: никогда прежде он не испытывал такого внутреннего спокойствия. И ему было стыдно перед родителями, перед братьями…

— Не стоит извиняться, Маджере. Все правильно: силы нам ой как пригодятся этой ночью… Шойканова Роща. Жуткое, леденящее душу место. Попытка Карамона пройти по ней едва не стоила ему жизни. Но Палину теперь она была не страшна, как не внушал страх и Даламар — Рейстлин обещал свое содействие. Палин буквально сгорал от нетерпения. Он пытался представить, что будет после того, как они минуют проклятый лес, — в Башне… Используя восходящие потоки нагретого воздуха, Флер поднималась все выше и выше в темнеющее небо. Через несколько часов показались огни Палантаса. Они обходили Новый город справа.

Крепостная стена Старого города напоминала обод колеса. Ее главные ворота освещались факелами… Знаменитая библиотека была погружена во мрак, свет горел лишь в одном окне. Вероятно, это припозднился Астинус, занятью составлением летописи, скрупулезно записывающий все сколько-нибудь важные события. Некоторые даже полагали, что Астинус — это не кто иной, как сам Гилеан, Бог Книги. Может быть, как раз в этот момент он писал о них и, возможно, очень скоро засвидетельствует их смерть. Мысль эта закралась к Палину непроизвольно, в тот миг, когда он обозревал внизу темное, холодное пятно Шойкановой Рощи. Он поспешно отвел глаза от этого черного провала… А вот и Башня Высшего Волшебства; свет горел в основном в окнах нижнего яруса, помещениях, где ученики Даламара зубрили заклятия. Палин отыскал и окно самого Хранителя — свет в нем отсутствовал. Напротив Башни виднелся Храм Паладайна. Его стены из белого мрамора, словно пропитанные лучами Солинари, рассеивали в ночь бледный призрачный свет… Прямо под ними — Палин сразу догадался — проплывал купающийся в огнях дворец правителя Палантаса. Должно быть, Его Светлость устраивал бал. «Как они могут веселиться? — возмущенно думал Палин. — Убиты мои братья… Пали многие другие… За что?.. Чтобы Правитель и приглашенные накачивались до бесчувствия контрабандным вином «от Сильванести»?!» Палин попробовал представить, что бы произошло, если бы дракон ссадил его где-нибудь в дворцовом парке и он заявился бы в своей окровавленной рясе на празднество; крикнул: «Да, раскройте же свои глаза… Подумайте, что вас ждет!» «Наверное, ничего бы не произошло. Слуги просто выставили бы меня». Фантасмагория огней дворца осталась позади… а затем и Новый город… Они летели над водами залива. Освещенный город и абсолютно черное водное пространство — какой ошеломляюще резкий контраст! Крохотные огоньки караульных постов лишь еще больше подчеркивали густую и вязкую тьму бухты. Караульные, должно быть, бессовестно спали: никто не всполошился, никто не заметил, как на берегу приземлился синий дракон.

16. Башня Верховного Жреца. Неутешительные известия

Башня Верховного Жреца была построена Винасом Соламном в Эру Силы. Она являлась своеобразным часовым, стерегущим вход в ущелье: единственная дорога, соединявшая Палантас с другими землями Ансалона, частью проходила среди громоздящихся пиков Вингаардских гор. Это было мощное, грандиозное сооружение, хотя его необычная конструкция стала предметом ерничанья. Флинт Огненный Горн однажды заявил, что создатель Башни либо имел склонность к выпивке, либо попросту был сумасшедшим. Но поскольку Башню строили люди, к словам гнома следовало в первую очередь относиться как к выпаду против всей человеческой расы. Кроме того, потешаясь над странной конструкцией, Флинт знать ничего не знал о необычной фортификационной системе Башни. Спустя некоторое время после его «заявления» крепость подверглась нападению драконов повелительницы Китиары.

Именно тот бой стал последним для Стурма Светлого Меча. Вряд ли удалось бы тогда отстоять башню — не будь жертвы Стурма, помощи кендера и девушки-эльфа, а также имевшегося в распоряжении рыцарей камня Глаза Дракона. Своими размерами цитадель потрясала воображение. Ее высота достигала трехсот метров, хотя в сравнении со снежными вершинами Вингаардских гор, окружавших Башню с севера, запада и востока, казалась смехотворно низкой. Она так и осталась неприступной, поскольку ее защитниками всегда были люди веры, долга и чести. Цитадель представляла собой каменный восьмиугольник, каждый угол которого увенчивала башенка. Верхний край внешнего восьмиугольника оканчивался зубцами. В центре цитадели стояла еще одна башня, но уже круглая. Что сбило с панталыку Флинта Огненного Горна, так это наличие шести огромных стальных ворот, дававших доступ и на Соламнийское Поле, и в центр Башни. Любой мало-мальски сведущий гном сказал бы, что нормальная крепость должна иметь один вход. Но и рыцари, в свою очередь, могли бы ущипнуть Флинта, сказав, что у него напрочь отсутствует воображение, что ему недостает чутья. В действительности, Башню Верховного Жреца без обиняков можно было назвать шедевром фортификации, верхом хитроумности. Все ворота вели в закрытые изолированные дворы — этакое пространство для бойни, — поскольку с высоких стен рыцари могли прицельно уничтожать оказавшегося внутри врага. Пробившихся к центральной башне подстерегали всевозможные ловушки. Знакомые с историей Войн Копья должны помнить, что у цитадели существовало и другое название: «Ловушка-для-Драконов».

Посреди зала центральной башни Соламнийцы помещали магический камень Глаз Дракона, и все проходы и коридоры сходились именно к нему. С помощью камня драконы заманивались внутрь, после чего входы и выходы перекрывались. Рыцари, сами будучи недосягаемы, хладнокровно расправлялись с очередной жертвой.

Немалое число драконов было истреблено в башне-западне. Но с тех пор секрет перестал быть секретом, и наивно полагал тот, кто думал, что драконы забыли политые их кровью пол и стены каменного капкана и что они вновь поддадутся на ту же уловку. После войны цитадель претерпела некоторые конструктивные изменения, утратила отчасти свои оборонительные функции. Магические камни были утеряны, что почти на нет свело действенность защиты от монстров. Рыцари не могли не признать справедливость слов Флинта: «…ворота годятся теперь только для того, чтобы как можно больше врагов пригласить на чай». Поэтому половину входов наглухо заложили белым гранитом, при этом искусно замаскировали «заглушки» под прежние ворота… В мирное время Башня Верховного Жреца стала довольно шумным местом. Через нее в обоих направлениях шли торговцы; галопом проносились курьеры; сюда приходили искать справедливости, просить о помощи, обращались за советом; здесь подвергались проверке и обыску пройдохи и проходимцы — кендеры, которых на ночь задерживали, а наутро выгоняли. В летнюю пору вдоль дороги, ведущей к главным воротам, мелкие торговцы устанавливали свои лотки и ларечки. В них продавалось все, начиная от сбруи и шелковых шарфов (коими прекрасные дамы одаривали своих избранников-рыцарей), кончая элем и контрабандным вином «от Квалинести». (Из-под прилавка вас могли попотчевать кое-чем и покрепче.) Для привлечения пополнения в ряды рыцарства, поддерживая себя в боевой форме и просто развлечения ради, гарнизон Башни регулярно проводил турниры, где устраивались скачки и потешные бои на мечах, показывали свое мастерство лучники, демонстрировалось умение управлять драконом. Все шло своим чередом… вплоть до настоящего лета. Под испепеляющим, не щадящим ничего живого солнцем движение на дорогах Кринна, словно пересыхающий ручей, обмелело и почти иссякло. Если у земледельца погиб урожай, чем он оплатит странствующему кузнецу починку плуга… Если кузнецу нечем заплатить за ночлег в гостинице, откуда ее содержатель возьмет деньги на закупку продуктов для стола клиентов…

Основными новостями курьеров стали теперь известия о голоде и пожарах. Торговля вдоль дороги замерла — люди подались в Палантас. От турниров пришлось отказаться из-за участившихся тепловых ударов — им способствовали тяжелые стальные доспехи. Лишь кендеры с присущей им склонностью к бродяжничеству были неизменными «гостями» Башни. Загорелые, покрытые дорожной пылью, они оставались все такими же жизнерадостными и неунывающими; невиданно жаркое лето нисколько не повлияло на их страсть к перемене мест… Танис добрался до цитадели ранним утром, когда рыцарь-караульный выпроваживал из Башни очередную компанию кендеров. Пересчитав их напоследок и обнаружив недостачу, караульный рванулся обратно в Башню… Через некоторое время он появился вновь, подталкивая в спину двух лиходеев, которые уже успели побывать в трапезной. Рыцаре изъял у них несколько ножей и вилок, шесть оловянных тарелок с клеймами владельцев, две льняные салфетки и перечницу. Танис, прибывший на спине грифона, тут же привлек внимание бродяжек, слонявшихся в окрестностях Башни в ожидании досмотра. Они обступили Таниса и с живейшим интересом стали разглядывать птицу-зверя. Грифону явно не понравились кендеры. Он свирепо косился на них своими иссиня-черными глазами, а если кто-то пробовал подойти ближе, грифон зловеще дыбил оперение, угрожающе клекотал… Но это лишь веселило бесшабашных кендеров. Понимая, что еще немного, и два-три ротозея составят завтрак для птицы-зверя, Танис отправил грифона назад к Портиосу. Однако теперь внимание лишенной развлечения публики полностью переключилось на Таниса. Придерживая одной рукой меч и взяв в другую кошелек с деньгами, Танис начал медленно пробираться к воротам. Он словно двигался по обширной отмели, когда вода выше колен и до берега идти и идти…

Но кендеры (к большой радости Полуэльфа) тут же потеряли к Танису всякий интерес, стоило им услышать приближающийся стук копыт и увидеть скачущего к Башне всадника. Танис заторопился к воротам. Рыцарь-стражник узнал Полуэльфа, отдал ему салют.

— Добро пожаловать в Башню, господин… Сейчас я позову кого-нибудь, и о тебе позаботятся. После долгого путешествия отдых не помешает…

— Не ко времени, — обронил Танис. — Я должен тотчас же увидеть повелителя Томаса. Старый приятель Таниса — Гунтар Ут-Вистан из Тальгаарда, Рыцарь Розы — год назад оставил регулярную службу и являлся теперь комендантом Башни Верховного Жреца. За это время сорокалетний Гунтар Ут-Вистан зарекомендовал себя строгим и толковым командиром. Карьеру рыцаря сделал еще его дедушка.

Однако в смутные, лихие времена после Катаклизма дед лишился всех своих владений. Отец Томаса попал в кабалу к псевдожрецам. Ему пришлось по-рабски трудиться на земле, некогда принадлежавшей деду. Поэтому первым боевым конем Томаса была лошадь, впряженная в плуг, а его первой битвой стала борьба с вредителями, уничтожавшими посевы. Отец в конце концов умер от непосильного труда, но сын поклялся, что станет рыцарем… Томас сдержал свою клятву. Во время Войн Копья их небольшой поселок оказался на пути вражеского войска. Псевдожрецы не стали дожидаться прихода драконидов. Прихватив с собой самое ценное, они отбыли в неизвестном направлении. Двадцатилетний Томас, возглавив своих друзей и соседей, заперся в замке и с таким умением и дерзостью противостоял отрядам неприятеля, что продержался в нем до конца войны… Танис знал Томаса как человека рассудительного и здравомыслящего.

— Я должен увидеться с ним немедленно, — повторил Полуэльф. — Дело очень срочное.

— Конечно, мой господин, — сказал рыцарь и послал подчиненного отыскать коменданта. Ждать пришлось недолго. Томас не любил церемоний и сам вышел к Танису. Он сердечно приветствовал Полуэльфа и, видя его нетерпение, решил не тратить время на околичности.

— Не иначе, ты с новостями, — сказал Томас, когда они остались одни. И, судя по твоему виду, вряд ли они хорошие.

— Выходит, ты не получил мою весточку?

— Весточку?.. За последнюю неделю я ничего особенного не получал.

— Ариакан начал наступление… Северная крепость и Валькинорд взяты. Каламан, вероятно, в осаде… Насколько я могу судить, темные рыцари наносят удар по двум направлениям: одной армией — через Халькистовы горы, другой — вверх по реке от Каламана. Комендант в изумлении слушал Таниса.

— Рыцари, посланные с инспекцией в Каламан, уничтожены, — тихо продолжал Танис. — Они мужественно приняли смерть. У меня список погибших, — Полуэльф достал свернутый лист бумаги и протянул его коменданту. — Нужно отдать должное Ариакану — с мертвыми обошлись пристойно.

— Да, он чтит рыцарский кодекс, — сказал Томас, просматривая список. — Я знал их всех, — проговорил он после короткой паузы. — Я прослежу, чтобы их семьи известили… Думаю, двоих и ты знал… сыновей Маджере?

— Да… Я только что с похорон, — со вздохом произнес Танис. — Самый младший уцелел, но попал в плен. За него требуют выкуп. Домой он вернулся в сопровождении рыцаря Такхизис. От этого молодца я и почерпнул сведения о движении армий Ариакана. Его имя Светлый Меч… Стил Светлый Меч.

— Сын Стурма?.. Да… да, я помню этот случай. Ты хотел уберечь парня от дурного влияния, а кончилось тем, что он осквернил могилу отца, выкрав из нее меч. Это было не совсем так, но Танис не стал спорить. В связи с этим «случаем» Полуэльфа арестовали и обвинили в «пособничестве святотатственному деянию». Однако на Совете Рыцарства он сумел оправдаться, уберечь свое имя и имя Карамона от бесчестья. Тем не менее он не смог объяснить, каким образом меч оказался у сына Стурма, — и себе в том числе. Танис до сих пор корил себя за то, что Стил теперь целиком предан Королеве Тьмы.

— Каламан в осаде… задумчиво повторил Томас. — В это трудно поверить, Полуэльф. Я не хочу умалять Ариакана, но что он может сделать с горсткой рыцарей?

— Повелитель Томас, по словам Палина, рыцарей у него далеко не горстка… Наоборот — войско его огромно. На его стороне варвары с востока. Они громадного роста и в бою так же свирепы, как минотавры. Варварами командуют рыцари; с воздуха войско поддерживают драконы; легионы усилены магами, переметнувшимися к Ариакану. Даламар, глава Конклава магов, может подтвердить, что эти чародеи достаточно сильны.

— Еще бы он стал утверждать обратное… Он заодно с ними…

— Нет, Томас, ты ошибаешься… Мало кто знает, но совсем недавно маги трех лун предприняли вылазку к неким Серым Рыцарям. Она окончилась неудачей. Маг Юстариус погиб. Мне самому не ясно, на чьей стороне Даламар, но я не думаю, что он с Ариаканом. Даламар не может простить своей Королеве, что она отвернулась от него и покровительствует теперь своим собственным магам. Томас хмурился; подобно всем рыцарям, он не доверял чародеям, какого бы цвета рясы они ни носили, и старался как можно меньше иметь с ними дел. Он махнул рукой, как бы давая понять, что разговор о магах ему совершенно не интересен…

— Каламан вполне может выдержать длительную осаду, тем самым у нас будет время сделать необходимые приготовления.

— Я не уверен… Их беседа была прервана появлением оруженосца.

— Господин! — тяжело дыша, с блестящим от пота лицом, воскликнул он. Прибыл курьер… Он…

— Что за бесцеремонность, юноша? — осадил его Томас. — Перед тобой рыцари высокого звания — веди себя соответствующе… Дисциплину следует соблюдать, — вполголоса проговорил он в сторону Таниса. Покраснев до кончиков ушей, оруженосец вытянулся, затем поспешно поклонился… но тут же взахлеб продолжал:

— Курьер, повелитель. Он внизу… Еле слез с лошади. По всему видать, проделал долгий путь… — Юноша остановился, чтобы набрать в легкие воздуха.

— Боюсь, снова плохие вести, — сухо заметил Томас. — И почему все так спешат сообщить дурные новости?.. Рыцари стали спускаться к воротам. Курьера они нашли во дворе, лежащим на земле, с подоткнутым под голову плащом. Едва взглянув на него, Томас помрачнел — забрызганный кровью костюм выдавал в нем члена гильдии стражников Каламана.

— Он буквально прирос к седлу… Говорит, скакал целые сутки без роздыху.

— Повелитель! — Курьер увидел коменданта и пытался привстать.

— Лежи, лежи, приятель… остановил его Томас. — Что случилось? Комендант опустился на одно колено рядом с курьером.

— Каламан, господин!.. — с трудом произнес он. — Каламан сдан врагу! Томас посмотрел на Таниса.

— Похоже, ты был прав, — сказал он тихо.

— Они подошли с моря, — едва слышно продолжал курьер. — Над ними летели драконы… Атаковали под вечер… Город сдался. Человек, исчерпав последние силы, потерял сознание. Им тут же занялся лекарь, последователь бога Кири Джолита.

— Рана не серьезная, повелитель, — сообщил он коменданту, — но бедняга потерял много крови и крайне истощен. Ему нужно как следует отдохнуть.

— Прекрасно. Подыщите для него комнату поспокойнее… Когда он снова будет в состоянии говорить, позовите меня. Я должен знать детали… А о том, что вы здесь слышали, — никому ни слова. Курьера положили на носилки и унесли. Изможденную, полуживую лошадь отвели в конюшню.

— Картина более или менее ясна, — сказал Томас, оставшись с Танисом вдвоем. Каламан пал… Плачевное известие… Если об этом узнают в Палантасе, не миновать беспорядков.

— Как я уже сказал, — рассуждал Танис, — у Ариакана огромное войско, которое он может разделить…

— Его план ясен, — задумчиво проговорил Томас. — Половина его войска высаживается на восточном побережье и идет через горы на запад. Другая половина атакует северо-восток и затем устремляется на юг, чтобы соединиться с первой, находящейся по ту сторону Халькистовых гор. По пути к Ариакану вливаются людоеды, гоблины и дракониды, засевшие в горах. Конечно, он должен будет оставить гарнизон в Каламане, с тем чтобы обезопасить тыл, обеспечить переброску морем подкрепления и провианта. Но за счет разного рода нечисти, что прячется в горах, его ряды восполнятся. Томас печально улыбнулся:

— Мне очень просто его раскусить: пока он был в плену, мы сделались приятелями и обсуждали похожий вариант вторжения. Ариакан всегда был хорошим воином. Томас покачал головой:

— От нас он многому научился.

— И как он будет действовать дальше? Томас устремил взор на восток:

— Он двинется сюда, и мы не можем ему в этом помешать.

17. Патруль. Рыбачка-Кэт. Одноглазая и «Желтоглазый»

— Не знаю, помнишь ли ты, но по ночам на причалах несет службу таможенный патруль, — прошептал Палин. — Кроме того, на выходе из порта есть охрана. В таинственном свете луны и звезд Палин видел только причудливые силуэты дракона и рыцаря да еще слабые холодные отблески доспехов. Они приземлились на полуострове, образующем западный берег Бранкальской бухты. Стил занимался своей экипировкой: пристегнул к ремню длинный меч, засунул за голенище кинжал, воткнул за пояс короткий меч. Лук, стрелы и дротик он оставлял с драконом.

— Если бы Рейстлин и моя мать нашли при жизни общий язык, то, вероятно, к Даламару мне пришлось бы идти одному. Палин понял прозрачный намек Стила на то, что его дядя, в сущности, был тесно связан с темными силами. В памяти всплыло его Испытание в Башне Высшего Волшебства, когда ему показалось, будто он вошел в контакт с дядей. Даламар и следившие за Испытанием чародеи вызвали образ Рейстлина, желая проверить — устоит ли Палин перед искушением, на которое некогда поддался его дядя. Вообще-то маги полагали, что Карамон ни за что не позволит Палину пойти на Испытание. Любой претендент должен был пройти суровое, трудное и жестокое посвящение в касту магов перед тем, как стать носителем древнего искусства магии. Этот опыт никогда не проходил бесследно для посвящаемого. Карамон, думали они, не станет рисковать сыном,поскольку он потерял уже любимого брата. С другой стороны, чародеи боялись, что любовь Карамона к сыну, его опека дадут совершенно противоположные результаты — подтолкнут Палина на путь, который выбрал его дядя. Поэтому маги взяли дело в свои руки и сыграли шутку и с Палином, и с самим Карамоном. Во время Испытания они внушили Палину, что он проник в Бездну и нашел там Рейстлина, истязаемого Королевой Тьмы. Будто бы он вызволил дядю, а потом оказалось, что Рейстлин нуждался в помощи только для того, чтобы открыть Врата и выпустить Владычицу, которая за свое освобождение дарует Рейстлину власть над миром. Будто бы дядя предложил Палину стать его преемником, при условии, что он принимает: сан черного мага, становится на сторону сил зла. Палин отказался, и более того — решил пожертвовать собой, чтобы помешать Рейстлину осуществить его не праведные намерения… Именно в этот момент молодой человек осознал, что и дядя, и Врата, и Бездна — это часть его Испытания, всего лишь трюк. А может быть… нет? Палин до сих пор помнил слова дяди:

— Я умеряю свои амбиции, отказываюсь от дальнейших попыток уподобиться богам. Я принимаю мир таким, какой он есть… Освобождение будет моим подарком Королеве, свидетельством моей преданности. А мир будет ее подарком мне. Она будет править, а я… я буду служить. Так сказал дядя… Но был ли это он? Его ли это были слова? Даламар заявил, что образ Рейстлина — всего лишь галлюцинация и Палин просто бредил. Но Посох Магиуса — разве это бред?!

— Нам нужно торопиться, — нарушил тишину Палин. — Уже почти полночь. Стил, похлопывая по загривку Флер, о чем-то с ней перешептывался. Палин услышал только, как он произнес: «…Даргаардская Башня». «Значит, они решили, что Флер затаится там», — заключил про себя Палин… Призрак Сота, Соламнийского Рыцаря, обитал в Башне, был полным ее хозяином. Запретная любовь Сота к эльфийке привела к тому, что он нарушил рыцарские обеты и совершил убийство. Боги прокляли его. По наложенному на него заклятию он никогда не умрет, навсегда останется бесплотным призраком, вечно испытывающим муки, ненавидящим все живое и завидующим ему. Сот был верным слугой Владычицы Тьмы, всецело преданным сторонником ее дела. Ни один смертный не рисковал приблизиться к Башне ближе, чем на полсотни лиг. Согласно легенде, и мать Стила, вернее — ее душа, принуждена была вечно оставаться в Даргаардской Башне… Да, в такой компании синий дракон будет чувствовать себя комфортно… Берег усеивали жалкие рыбацкие лачужки, и было непонятно, то ли они вообще необитаемы, то ли все уже давно спят. Палин, боясь, что их обнаружат, старался держать ближайшие хибары в поле зрения.

— Поторопись, — нервно проговорил он. Мне кажется, я слышал какие-то звуки.

— Не бойся, Маджере, — задиристо сказал Стил и сверкнул кинжалом, костяная рукоятка которого оканчивалась черепом. — Если нас кто-нибудь увидит, глаза этого неудачника закроются навсегда.

— Только без трупов… во имя всех богов! У меня наготове сонное заклятие. Если мы с кем-нибудь столкнемся, я им воспользуюсь.

— Сонное заклятие… с усмешкой повторил Стил. — А подействует ли оно на бессмертных стражей Шойкановой Рощи?

— По крайней мере, оно столь же действенно, как и твой кинжал, — сердито ответил Палин.

Стил не стал продолжать перебранку, удовольствовавшись тем, как он поддел мага. Кинжал вернулся за голенище… Флер, мощно работая крыльями, используя для набора высоты морской бриз, оторвалась от земли и начала полого уходить в небо. Не без некоторого сожаления Палин смотрел ей вслед. Теперь он и Стил могли рассчитывать только на себя. И свела же двух судьба таких разных людей!..

Недалеко от места приземления Стил и Палин отыскали небольшую рыбацкую лодчонку. Побросали в нее свои сумки и столкнули в воду. Пока Палин, путаясь в полах мантии, забирался в лодку, Стил придерживал ее. Затем он отвел суденышко подальше от берега и, когда вода уже захлестывала колени, запрыгнул. Рыцарь вставил весла в уключины и принялся бесшумно грести в сторону гавани.

— У тебя под ногами лампа — зажги ее, — велел он. — Без сигнального огня мы будем выглядеть подозрительно. Палин выполнил просьбу, используя трут и кремень, которые он нашел в носу лодки. Огни светились и на больших судах, обозначая его габариты, предупреждая возможные столкновения. Палин вдруг подумал: зачем на такой лодчонке нужна лампа; и откуда рыцарь взял, что она вообще есть; и почему он был так уверен, что они обязательно найдут лодку…

Возможно, лампой пользовались при рыбной ловле ночью… или при перевозке контрабанды — куда более выгодном занятии, нежели рыбалка… Мерные беззвучные гребки Стила быстро продвигали суденышко вперед. Палин старался держать лампу таким образом, чтобы не подсвечивать доспехов рыцаря. Было душно и тихо.

Ветерок пропал, как только они зашли за дамбу. Палин ужасно вспотел, — каково в таком случае приходилось Стилу в его амуниции… А он молча греб и, казалось, не прилагал никаких усилий. Палин даже позавидовал тому, как ладно у него получается; захотелось самому взять весла… В тот момент, когда они проходили вблизи трехмачтового судна минотавров, раздался резкий, грубый голос:

— Эй, в калоше, отгребай в сторону!.. Только поцарапайте мне борт, и вам не поздоровится! Палин задрал голову и на фоне звезд увидел рогатый силуэт минотавра.

— Пьян в стельку, — заметил Стил. — Пусть себе брызгает слюной. Однако маг почувствовал, что рыцарь приналег на весла. Они были почти у цели.

— Потуши свет, — приказал Стил. Палин задул лампу. Стил бросил грести, но лодка еще по инерции плыла вперед. Они вплотную подошли к причалу, и рыцарь вынужден был ухватиться за сваю, чтобы их под него не утянуло.

— Выбирайся, — скомандовал он. Палин отыскал глазами лестницу, ведущую на причал. Поднялся, стараясь удерживать равновесие, и одной рукой ухватился за ступеньку.

— Как же я заберусь с посохом? — поворачиваясь к Стилу, проговорил он.

— Я тебе его подам, — сказал рыцарь, продолжая держаться за сваю.

— Нет, — воспротивился Палин.

— Тогда сделай так, чтобы посох сам последовал за тобой!.. Быстрее, Маджере! Я не смогу долго удерживать лодку! Палин колебался, не смея выпустить посох из руки. Стил резанул Палина взглядом.

— Проклятье!.. Ну же!.. У Палина не было выбора. Он положил посох на дно лодки и схватился за лестницу, тут же почувствовав, что суденышко уходит у него из-под ног. Все же одной ногой он ухитрился нащупать нижнюю ступеньку. Обретя надежную опору, Палин обернулся и… к своему ужасу, посоха не обнаружил.

— Куда ты дел его? — забыв об осторожности, вскричал маг.

— Заткнись! — заскрипел зубами Стил. — Я к нему не прикасался. Он только что лежал здесь. Охваченный паникой Палин готов был ринуться в чернильную воду бухты, но в этот момент его рука наткнулась на теплый и гладкий предмет. Посох Магиуса лежал на причале. У Палина вырвался вздох облегчения.

— Извини, Стил. Я нашел его, — стыдливо прошептал он.

— Воздай хвалу Владычице, — пробурчал рыцарь. Светлый Меч ухватился за лесенку и, несмотря на свои тяжелые доспехи, с легкостью акробата выбрался на причал. Лодку тут же унесло. Еще не успев как следует распрямиться, Стил присел вдруг за стоявшей рядом большой бочкой, дернув к себе Палина.

— Что такое? — прошептал маг.

— Патруль! — в тон ему отвечал рыцарь. Они могут заметить нас на фоне огней. Они оставались за бочкой, пока не стихли шаги. Выждав еще немного, Стил встал в полный рост и двинулся вдоль причала. Шел быстро, но беззвучно — скользил. Палин внутренне восхитился Стилом. Любой другой воин давно бы обнаружил себя, заскрипев ремнями, зазвенев мечом, забряцав латами. Стил же оставался бесшумен, как сама ночь. Палин вообразил, как легионы таких рыцарей неслышно передвигаются по дорогам Ансалона, захватывают города и крепости, убивают, обращают в рабство… Он вдруг сам себе ужаснулся: «Я связался с заклятым врагом, одним из тех, кто убил моих братьев; веду его едва ли не на свидание с Королевой Тьмы; что я — сошел с ума?.. мне бы следовало позвать патруль… Нет! — услышал Палин голос. — Он нам нужен — и тебе, и мне. В Шойкановой Роще без его меча не обойтись… Пригодится он и в Башне… А потом можно от него отделаться. «Это нечестно, — подумал про себя Палин, хотя голос совести звучал много тише, чем голос дяди. — Но ведь я дал рыцарю слово!.. И что я потом скажу отцу?» Придя к заключению, что он будет действовать так, как подскажет ему совесть, Палин, крепче сжав посох, устремился за Стилом. Он едва поспевал за рыцарем, путаясь в полах сырой мантии. На въезде в Старый город светились огнями сторожевые будки. В неподвижной атмосфере ночи были отчетливо слышны голоса стражников. На тот случай, если их остановят, Палин держал в голове с полдюжины вполне правдоподобных (и все же не очень убедительных) объяснений о цели своего прибытия в Палантас. Он с надеждой посматривал на стену, думая обнаружить место, где можно было бы перелезть. Впрочем, от этой мысли скоро пришлось отказаться: по всей длине гребень стены щетинился шипами.

«Сойдем ли мы за братьев? Достаточно ли у нас фамильного сходства?» — думал Палин, но в этот момент заметил, что они изменили направление; главные ворота оставались в стороне. «Укромнее места для контрабандистов не найти», — подумал Палин. Высокая стена заслоняла лунное сияние и создавала тень с одной стороны, с другой — отсекала свет, льющийся с гавани, стоявшее у пирса большое судно. По запаху Палин понял, что они вышли к рыбному причалу. Маг вдруг почувствовал, как Стил тянет его за рукав, увлекая в еще более темный проход между домами.

— Что нам здесь… начал и не докончил он вопрос. Рыцарь легким тычком в бок заставил его замолчать. Послышался мерный шаг приближающегося патруля.

Похоже, и таможенники были того же мнения, что данное местечко — на редкость укромное. Патрульные добросовестно заглядывали во все углы и закоулки. Стил и Палин затаили дыхание. В начале тупичка, где они старались слиться с темнотой, замаячил силуэт стражника. Стил шевельнулся, и Палину стало ясно, что он достает кинжал. Палин, не до конца уверенный, что ему следует делать — то ли придержать рыцаря, то ли тоже изготовиться к борьбе, — весь напрягся в тревожном ожидании. В этот миг на причале поднялся шум, а затем раздался голос старшего патрульного:

— Все сюда… Один попался!

— Где?

— Вот он… Донесся тяжелый стук каблуков и через секунду — удары дубинок.

Пронзительный вопль окончательно вспугнул тишину окрестностей. Палин поежился не очень-то происходящее напоминало отлов контрабандистов.

— Не рыпайся, — прошипел Стил. — Нас это не касается. Снова вопль, и затем ругань стражника:

— Дьявол! Он меня укусил! — Удары дубинок теперь сопровождались всхлипами.

— Не надо! Не бейте меня! Что я такого сделал?! Я лишь ловил крыс… Сочных, упитанных крыс!

— Паршивый овражный гном! — голос старшего вибрировал от отвращения.

— Он укусил меня, — плаксиво проговорил пострадавший. — Я чувствую головокружение.

— Арестуем мерзавца? — спросил другой.

— Загляни к нему в сумку, — приказал старший. Последовало странное замешательство. Команду пришлось повторить еще дважды. Наконец ее исполнили, после чего Палин и Стил услышали, как кого-то вырвало.

— В самом деле — крысы… Дохлые и полудохлые.

— Я вам все отдам, — захныкал гном. — Только не бейте… Возьмите, господин, — они совсем свежие… еще тепленькие. Можно приготовить отличный ужин… Доблестный командир, не бейте несчастного Слизня.

— Отпустите этого помойного ублюдка, — сказал старший. Посади его в камеру — и там снова заведутся вши. Контрабанда — не его ремесло… Пойдемте дальше… А от укуса овражного гнома еще никто не умирал.

— Как раз наоборот, — канючил стражник. — Я слышал об одном таком случае… Это было нечто ужасное: у несчастного сперло дыхание, а изо рта пошла пена и…

— Ну хорошо. Двое проводят тебя в храм Паладайна… Со мной останется Грабб… Патруль двинулся к главным воротам. Когда стихли шаги таможенников, Стил ожил.

— Куда ты? — тревожно спросил Палин. Вопрос остался без ответа. Рыцарь исчез в темноте — там, откуда все еще доносились сопенье, шмыганье, всхлипы.

Через некоторое время Стил одной рукой выдернул из мрака жалкую извивающуюся фигуру; другой он зажимал нос.

— Помогите!.. Спасите!.. Грабят!.. Убивают!.. Нет… нет, не бейте! — захлебывался криком овражный гном. Хотите крыс? Я отдам вам всех.

— Заткни пасть, — прорычал Стил и так затряс Слизня, что он мгновенно стих и лишь клацал зубами. — Перестань вопить. Никто не собирается об тебя мараться. Я хочу кое-что узнать… Где лавка Одноглазой Кэт? Гном обмяк.

— Э-э… не знаю… Нет, знаю, знаю… Но что я за это получу?

— Предположим — в целости и сохранности свою провонявшую крысами душонку… Устроит тебя? — проговорил Стил и вновь тряхнул гнома. Вмешался Палин:

— Так ты ничего от него не добьешься. — Он полез к себе в сумку. Зачем нам связываться с какими-то торговками рыбой? — тихо спросил он. — Тебе захотелось отведать палтуса?

— У меня есть на это резоны, Маджере. А вот благодаря тебе мы только даром время тратим, — нетерпеливо сказал рыцарь.

— Вот — держи, — произнес Палин, протягивая гному монету. Тот, рассмотрев ее, фыркнул:

— Медь?.. Я бы хотел серебряшку. Палин торопливо подал ему другую монетку, так как Стил уже начинал нервничать.

— Ну, где живет эта Одноглазая… как бишь ее имя?

— Кэт, — сквозь зубы подсказал рыцарь.

— Через две лавки отсюда, — проговорил гном.

— А пояснее? — настаивал Палин. — Как выглядит дом?

— На вывеске — большая рыба… с одним глазом. Стараясь изобразить ущербную рыбу, Слизень едва не проткнул себе глаз. Он был доволен: монеты уже лежали у него в кошельке. Очевидно, решив, что у него заберут деньги назад, гном внезапно сорвался с места и пустился наутек… Стил зашагал в указанном направлении.

— Нужен свет… Ни дьявола не видно… Жаль, что не захватили с собой лампы.

— А как же стража? — удивился Палин.

— Из-за того большого судна они нас не увидят… Можно, конечно, обойтись…

— Ширак, — проговорил Палин, и навершье посоха — кристалл в лампе дракона — засветилось мягким голубоватым светом. Стил одобрительно взглянул на Палина:

— Грамотно, Маджере.

— Я тут ни при чем, спасибо посоху. Палин подсветил вывеску лавки, что они проходили: не та.

— Не умаляй себя, — сказал рыцарь. Человек должен знать себе цену.

— Я знаю… Знаю, что пока цена мне самая мизерная… Но скоро все изменится.

— Когда отыщешь дядю?.. Но он же носил черную мантию? А у тебя она белая.

Значит, сначала должен измениться ты сам? Непростой вопрос. Палин долгое время не мог на него ответить.

— Нет, — произнес он наконец. — Я сделал свой выбор, когда проходил Испытание. Меня вполне устраивает, какой я, но довольствоваться тем, чего я достиг, — не могу. Нет для этого оснований. Да, я честолюбив и буду стремиться к большему. Но в этом нет ничего плохого. Дядя меня поймет.

— И черный маг станет учителем белого? — Стил не скрывал иронии. Глядишь, и я в один прекрасный день стану жрецом Паладайна! — Рыцарь покосился на Палина:

— Попомни мои слова, Маджере: ты станешь другим.

— В твоих же интересах, чтобы ничего подобного не произошло, — холодно произнес Палин. — Если это случится, я не буду считать себя обязанным держать слово и оставаться пленником, и однажды ты ощутишь у себя между лопатками лезвие кинжала. Стил едва не расхохотался:

— Славно ответил… Что ж, буду иметь в виду.

— Вот и твоя лавка, — не обращая внимания на сарказм рыцаря, проговорил маг: посохом он указывал на вывеску с одноглазой рыбой.

— Ха… Прекрасно! Рыцарь подошел к двери и, еще раз взглянув по сторонам, постучал. Палин ни секунды не сомневался, что стук был условный. Долго ждать не пришлось. Через пару минут в двери открылось окошечко, и в нем показалось женское лицо с черной Повязкой на одном глазу.

— Лавка закрыта, уважаемые, — сказала женщина.

— Но прилив продолжается, — невпопад проговорил Стил. — Те, кто решит им воспользоваться, окажутся лишь в выигрыше. Окошечко захлопнулось, но дверь тут же отворилась.

— Входите, господа, — пригласила женщина. — Входите… Они вошли. Внутри было чисто, прибрано. Прилавок для свежей рыбы пустовал, но по возвращении рыбаков на нем непременно будет красоваться утренний улов. Одну из полок на стене занимали бутылки с рыбьим жиром. Конечно, сильно пахло рыбой, но запах не был неприятным. Женщина, закрыв входную дверь, с любопытством разглядывала Палина и все еще светящийся посох.

— Не беспокойтесь, — проговорил Маджере. — Посох магический, но вреда от него вам не будет. Женщина рассмеялась:

— О, я в курсе, господин маг. Мне известна история о Посохе Магиуса.

Палина насторожили слова хозяйки. Он присмотрелся к ней: средних лет, несмотря на черную повязку — привлекательная. По одежде нельзя, было сказать, что хозяйка поднялась с постели, равно как она не походила на человека, собравшегося ко сну. Но чему тут удивляться, подумал Палин. Разве его присутствие в Палантасе не казалось ему самому странным, не представлялось частью сна наяву…

— Я — Стил Светлый меч, госпожа, — произнес рыцарь и наклонился к огрубелой руке женщины, словно то была нежная белая ручка благородной дамы. — Рыцарь Лилии.

— Я слышала о том, что ты появишься… А это, должно быть, Палин Маджере?

Хозяйка повернулась к магу… Просто и немудрено одетая, она ничем не отличалась от заурядной торговки, однако манеры и речь выдавали в ней образованного, светского человека. И что она делала здесь, в этой насквозь пропахшей рыбой лавчонке?!

— Да, госпожа, ты не ошиблась, — ответил Палин, крайне удивленный. — Откуда тебе известно, кто я?

— От дракона… Меня зовут Катерина. Я — воительница Лилии, член рыцарского ордена ее величества Королевы Тьмы.

— Рыцарь Такхизис?… — Палин выглядел ошарашенным.

— И довольно высокого ранга, — добавил Стил. — Госпожа Катерина участвовала в Войне Копья.

— На стороне повелителя Ариакаса, — пояснила Катерина. — Тогда-то я и лишилась глаза… в поединке с эльфом.

— Я… я искренне сочувствую, госпожа, — произнес Палин.

— Ну полно. Эльф потерял больше, нежели только зрение… Кстати, я знала Рейстлина Маджере. Мы познакомились, когда он только-только сменил мантию. Я нашла его очень обаятельным… сентиментальным, но обаятельным… Хотите незаметно пробраться в Палантас? — обратилась она к Стилу.

— Да, если это возможно.

— Нет ничего проще. Именно поэтому был нужен весь этот маскарад, — сказала Катерина и в упор посмотрела на Палина. Лицо его зарделось, но по телу прошла дрожь: «Так вот как слуги Такхизис просачиваются в Палантас! Шпионы, вербовщики, рыцари, уголовники, убийцы — всем им помогает торговка-Кэт…

Почему она не побоялась сказать это при мне?.. Очевидно, уверена, что я никогда не смогу передать услышанного. Ну разумеется — ведь я же пленник…» Что если выскочить наружу? Вполне возможно, это удастся, прежде чем Стил опомнится, криками он привлечет патруль. Палин представил, как он, подобно овражному гному, зовет на помощь, — и еще больше стушевался. Катерина улыбнулась, и у Палина возникло чувство, что она догадывается о его мыслях.

— Что ж, идите за мной… Надеюсь, мою лавку вы нашли без труда? — Хозяйка подошла к столу, вплотную придвинутому к стене.

— Гном объяснил нам дорогу.

— Это, вероятно, Альф. Я поручила ему встретить вас.

— Встретить? — удивился Палин. — Не очень-то он был похож на встречающего.

— Думаю, он даже вынудил вас раскошелиться… не так ли, господин маг?..

Эти овражные гномы — хитрющие бестии. Люди относятся к ним с крайним недоверием. Ну, так… — Катерина взялась за стол. — Давайте-ка отодвинем его в сторону.

— Позволь мне, госпожа, — сказал Стил и без видимых усилий передвинул громоздкий дубовый стол. Катерина уперлась рукой в стену, которая тут же подалась, оказавшись искусно замаскированной дверью.

— Туннель выведет вас в проулок, находящийся на территории Воровской Гильдии. Мы им хорошо платам за молчание и кое-какие услуги, что они нам оказывают время от времени. На всякий случай Желтый Глаз вас проводит. Катерина как-то по-особенному, негромко свистнула. «Одному из своих помощников», — подумал Палин, подивившись необычной кличке. Но в ответ на свист раздалось хриплое карканье и хлопанье крыльев. Палин непроизвольно вскинул руки, пытаясь защититься, однако птица только мягко опустилась ему на плечо. Это был ворон, глаза которого в свете лампы напоминали кусочки янтаря.

— Ты ему понравился, — сказала Катерина. — Это добрый знак.

— Для тебя или для меня? — съязвил Палин.

— Повежливее, Маджере, — хмуро произнес рыцарь.

— Полно, Светлый Меч. Молодой человек говорит то, что думает. Эту черту он, должно быть, унаследовал от своего дяди… А как бы ты поступил, Палин Маджере: будь у тебя такая возможность, у кого бы ты попросил помощи — у Паладайна или Такхизис? Кто из них, по-твоему, откликнулся бы на твою просьбу?..

— Почему мы медлим? — повернувшись к Стилу, ушел от ответа маг. — Нам нужно идти. Ироничную улыбку на лице госпожи Катерины сменила едкая усмешка, которую поддержал не менее ежим карканьем Желтый Глаз. После чего птица просеменила по плечу Палина и игриво ущипнула его за мочку уха. Стил поблагодарил Катерину за содействие, отвесив галантный поклон. Женщина в свою очередь грациозно поклонилась и пожелала спутникам успеха в их предприятии. В обществе ворона Палин и Стил шагнули в темноту туннеля. Дорогу освещал кристалл на посохе. Чем становилось темнее, тем ярче светился камень. Эту особенность посоха Палин и раньше подмечал… Туннель проходил под старой городской стеной, но что Маджере казалось совершенно необъяснимым — как рыцарям удалось прорыть его, не вызвав подозрений. «Без магии тут не обошлось, — решил про себя Палин, вспоминая чародеев из стана Серых Рыцарей. — Наверняка они есть и в Палантасе и живут прямо под носом у Даламара… Уже я его удивлю. За такие сведения он не откажет мне в помощи!» Длина туннеля не намного превышала ширину стены. Выход наверх преграждала еще одна дверь. Наружу вышли не сразу.

— От света лучше отказаться, — проговорил Стил. Палин с ним согласился.

— Дулак, — прошептал он, и кристалл померк. В непроницаемой темноте Палин не мог разглядеть даже сидящего на плече ворона; он лишь слышал, как тот шелестит перьями, как Стил старается нащупать дверную ручку. Наконец рыцарь чуть приоткрыл дверь, и в туннель пролился серебряный свет. Лунитари уходила за горизонт, но Палина порадовало то, что на подъеме была Солинари: он мог почерпнуть от нее магической силы. Им предстояло пройти сквозь Шойканову Рощу, и эта «прогулка» потребует от него максимум волевого напряжения, максимум умения. Он хотел было обратиться за поддержкой к Паладайну, но, вспомнив коварный вопрос госпожи Катерины, решил полагаться только на себя.

— Держись ближе ко мне, — тихо произнес Стил. Не забывая, что они на территории Воровской Гильдии, Палин опустил руку в сумку и ухватил пригоршню лепестков розы: сонное заклятие было наготове. Стил сжимал рукоять меча. Они выбрались в проулок. Не успели ничего сообразить, как прямо перед ними возникла высокая темная фигура. Прежде чем Стил успел выхватить из ножен меч, а Палин — проговорить заклинание, Желтый Глаз издал громкое и отрывистое «кар-р-р».

Фигура моментально исчезла, словно и не появлялась вовсе.

— Впечатляет, — вырвалось у Палина.

— Резвый, как блоха, — презрительно произнес рыцарь, но продолжал тем не менее держаться за рукоять клинка. «А как мы решим с вороном?» — только хотел сказать Палин, как Желтый Глаз, вновь пронзительно каркнув, клюнул мага в шею.

Маджере вскрикнул от неожиданности и боли.

— Какого дьявола? — Стил так резко повернулся, что едва не потерял равновесия. — Эта сволочная птица впилась в меня! — клокоча от ярости, но сдерживаясь, проговорил Палин.

— И всего-то?! — сердито буркнул рыцарь. — А шуму столько, будто дюжина воров подняла тебя на ножи.

— Проклятая тварь… цапанула до крови! Чуть не вырвала из шеи клок, — трогая рану, произнес Палин. Ворон, словно издеваясь, еще раз прокаркал и взлетел на стену.

— От этого комариного укуса ничего тебе не сделается, — заключил Стил. Он дошел до конца проулка и стал осматриваться. Примыкающая улица была тиха, темна и пустынна. Только в похожем на склад здании, а по сути — штаб-квартире Воровской Гильдии — вызывающе горел свет. Но присутствия ее членов не ощущалось; а может быть, ни Стил, ни Палин просто не могли их видеть. Рыцарь еще раз огляделся, а затем посмотрел вверх.

— Вон виднеется Башня, — сказал он и указал на контуры самого высокого строения в Палантасе. Свет Солинари не касался Башни, а как бы обтекал ее, и все же спутники могли хорошо ее видеть. Возможно, это невидимые лучи черной луны касались темно-красных минаретов. Палин молча кивнул. До него только сейчас дошло, как сложно будет осуществить задуманное. «Я просто глупец, — сказал он себе. Мне бы следовало отказаться от этой затеи, пока еще не поздно».

Однако маг знал, что ничего подобного не сделает: слишком далеко он зашел и слишком многое поставлено на карту… Палин в растерянности озирался.

— Где мы? — спросил он. Стил понимающе усмехнулся:

— В стенах града Палантаса. Палин недоуменно заморгал:

— Как… как мы сюда попали?

— Ты не помнишь?

— Нет, ничего не помню… — Палин приложил ко лбу руку: легкое головокружение и полный сумбур в сознании.

— Это бывает… когда глотнешь зелья, сделанного гномами, — небрежно бросил Стил. — Скоро тебе станет лучше.

— Какого зелья?.. Я не пью! Тем более — в наших обстоятельствах… — Палин вдруг обозлился. — Скажи, в чем дело! Что со мной?

— Нет, — спокойно отозвался Стил. — Не скажу. Палин неожиданно ощутил боль в шее. Он прикоснулся к саднящему месту и увидел на руке кровь. Маджере не помнил, откуда появилась рана. Стил зашагал в сторону башни, а за ним, недоумевая, двинулся Палин. Откуда-то сверху донесся хриплый смех — карканье ворона.

18. Храм Жизни. Роща Смерти

Палантас окутывала душная и темная летняя ночь. Горожане если и спали, то урывками. Во многих окнах горел свет. Тут и там можно было видеть, как измученные духотой люди отдергивают занавески и с надеждой всматриваются в зловещий мрак неба — не надвинутся ли тучки, как родители меряют шагами детскую, стараясь укачать, убаюкать капризничающих, очумевших от жары малышей.

Стил и Палин избегали освещенных мест улицы — любому встречному более чем странным могло показаться, что в кисельно-липкой атмосфере ночи они кутались в свои плащи. Спутники приближались к конечной цели путешествия. Башня высилась совсем неподалеку — рукой подать, — и все же Стил никак не мог найти нужную им улицу. Палин был ему в этом деле не помощник. Несмотря на то что ему приходилось бывать в Башне, всякий раз он попадал в нее магическими тропами. На одном из перекрестков они с минуту решали, в какую сторону двинуться дальше.

Положились на чутье Стила. Вскоре выяснилось, что рыцарь ошибся в направлении: улица закончилась ухоженными газонами перед зданием из белого мрамора. Чудесно пахло цветами, стены строения излучали мягкий матовый свет. Сердце Стила внезапно заныло от, казалось бы, давно утихшей и забытой боли.

— Я понял, где мы, — сказал он.

— Это же Храм Паладайна! — в свою очередь догадался Палин. — Вот уж куда нам не следовало попадать. — Он взглянул на Стила. — Меня удивляет, что ты узнал святилище благословенного Паладайна.

— Во время осады Палантаса — когда я был еще маленьким — мы укрывались здесь с Сарой. Наш дом сгорел, и она благодарила Паладайна за то, что мы сами уцелели. Именно здесь я узнал о смерти матери и о том, кто ее убил. Палин промолчал; он потирал то место, куда его клюнул ворон. Боль уже не чувствовалась, однако действие «магического клевка» ему предстояло испытывать еще долго, забыв даже о существовании женщины-рыцаря, или Одноглазой Кэт. Нужно было вернуться к перекрестку, однако Стил медлил. На коротко остриженных газонах темнели пятна, которые напоминали оставленные на поле битвы тела воинов. Присмотревшись как следует, рыцарь понял, что это всего лишь мирно спящие люди, переутомленные непрекращающейся осадой зноя. На самом деле Стил прекрасно знал, где расположен Храм Паладайна, и, может быть, совсем не случайно он пришел сюда. Так часто бывало и прежде… На долю Стила выпало далеко не беззаботное отрочество и столь же нелегкая юность, далекие от беспечной молодости, воспеваемой поэтами. Он с детства познал борьбу между светлым и темным, конфликт чувств, желаний, стремлений. Образ матери в синих доспехах стал символом темных сил души, стремления подчинять и властвовать, чего бы это ни стоило. Если сверстники отказывались признать его главенство, Стил не останавливался ни перед чем, чтобы подмять, подавить, подчинить…

Рыцарь в серебряных латах был олицетворением светлого в его душе — образ, который побуждал Стила сострадать, раскаиваться, жалеть. Постоянное столкновение светлых и темных сил, смутное ощущение, что в нем вот-вот что-то сломается, надорвется, лопнет, не давали юноше покоя, становились причиной внутреннего беспокойства, боли и мук… Тогда он приходил к Храму Паладайна.

Почему? Стил и сам не понимал. Он был молод; думал, что, как боги, бессмертен и оттого не нуждается ни в каких высших силах. Внутрь храма он никогда не заходил. Его мраморные стены, как ему казалось, студят кровь. Недалеко от того места, где он сейчас стоял, росла осина, под которой имелась изящная мраморная скамейка. Почитатели Паладайна не очень-то жаловали жесткую и холодную скамью, некогда служившую местом отдыха давно не существовавшему благородному семейству. Стилу нравилась эта скамейка. На ее спинке был выбит — судя по всему, начинающим ремесленником — рисунок, изображавший похороны Соламнийского Рыцаря. Воин со скрещенными на груди руками Лежал у каменной гробницы. Вокруг Соламнийца в торжественном, скорбном молчании замер почетный конвой из двенадцати рыцарей. Стил обычно садился на траву, опирался руками на скамейку и, положив на них голову, забывался. Тишина и спокойствие воцарялись у него в душе, гнев проходил. Расслабившись, он неотрывно смотрел на рисунок и видел на месте рыцаря себя самого. Стил любил представлять, что он геройски погиб, спасая жизни своих друзей-приятелей, и только после гибели они его по-настоящему оценили. Иногда он воображал, что участвует в погребении рыцаря в качестве его недавнего противника, после честного поединка, явившись на похороны в знак уважения. Это почта с детальной точностью совпадало с его присутствием на погребении братьев Маджере… От этой мысли Стил поежился, хотя склонностью к суевериям он не отличался. «Ты совсем раскис, Светлый Меч… совсем размяк», — укорял он себя, устыдившись своей мимолетной слабости. «Все же странно, — подумал он, вглядываясь в темноту, безуспешно пытаясь уловить контуры мраморной скамьи. — Странно, что я до сих пор не вспоминал о ней». Стил грустно улыбнулся. Теперь он немало знал о богах и даже связал свою жизнь с одним из них. Он до мозга костей был предан той, которая повелевала царством Тьмы и, следовательно, темными силами его души. И если Стил приблизится к мраморной скамье, Королева не оставит его поступок безнаказанным. Да и Паладайн, вне всякого сомнения, обратит свой гнев на слугу Ее Темного Величества. Одно то, что он находится подле храма, могло быть расценено как святотатство. Палин было собрался вывести Стила из оцепенения, как за спиной раздался негромкий, но угрожающий рык зверя.

— Не шевелись, — тихо проговорил Палин. — Шагах в десяти от нас тигр. Он…

— Не волнуйтесь, господа, — произнес из темноты спокойный голос. — Это Тандар — мой поводырь. Он вас не тронет… Довольно позднее время для прогулок… Вы заблудились? У вас проблемы? Могу я чем-нибудь помочь? Спутники, готовые к схватке, медленно повернулись на голос. Зверь шагнул в серебряную полоску лунного света… Это был белый тигр (крайне редкое явление для Ансалона), чрезвычайно крупный, с мощными, в голову человека, лапами, опасно осмысленным взглядом зеленых, в золотистую крапинку, глаз. На золотом ошейнике мерцал медальон с изображением дракона — знака Паладайна. Слова были произнесены женщиной, на которую тоже теперь падал свет луны. Одной рукой она поглаживала огромную голову зверя. Стилу сразу стало ясно, почему она назвала тигра своим поводырем: женщина была слепой. Рыцарь узнал ее. Перед ними стояла праведная дочь Крисания. Верховная жрица Храма Паладайна, она являлась также главой всех его почитателей на континенте. Двадцать лет прошло с тех пор, как Крисания, влекомая честолюбивыми помыслами, сошла вместе с Рейстлином Маджере в Бездну. Она едва не погибла там… Только оставшись одна и отчаявшись спастись, слепая, беспомощная, Посвященная вдруг «прозрела». Крисания вернулась в мир.

Лишенная возможности видеть его красоту, она теперь остро чувствовала его боль и страдания. Под ее мудрым главенством вера вновь окрепла, жрецы Паладайна стали глубоко почитаемы паствой. От нее, как и от храма, веяло покоем, величием благородством. Лицо, несмотря на следы пережитого, оставалось по-прежнему привлекательным, дышало безмятежной искренностью, непоколебимой верой. Стил вопросительно взглянул на Палина, который буквально лишился дара речи. Рыцарь хотел дать понять Палину, что не мешало бы им ретироваться, улучить момент и затеряться в ночи, но уж слишком пристально тигр следил за каждым их движением.

— Рыцарь и маг… подойдя ближе, произнесла госпожа Крисания. — Думаю, вы не просто заблудившиеся путники… Значит, имеете определенные намерения… Вы хотите просить благословения у Паладайна? Тигр вновь зарычал. Нужно было что-то отвечать. Стил локтем ткнул Палина в бок.

— Н-нет… не совсем так, Посвященная, — растерянно выдавил из себя маг.

Он побледнел, лоб покрылся испариной. Белые маги должны были почитать Паладайна, следовать его заповедям. Вызволение же из Бездны черного колдуна явно не относилось к числу поощряемых богом поступков.

— Добро пожаловать, Палин Маджере, — сказала Крисания.

— Как… как ты догадалась? — выдохнул пораженный Палин. Крисания рассмеялась; смех ее был подобен перезвону серебряных колокольцев.

— Как я догадалась? Почувствовала запах лепестков розы, необходимых для магических заклинаний. Когда же я услышала голос, то уловила в нем интонации Карамона Маджере… а манера речи напомнила мне о Рейстлине. — Последнюю фразу Крисания произнесла едва слышно. Маг оторопело молчал. Бледность на его лице сменилась пунцовым румянцем, словно он стоял в свете Лунитари. Доброжелательно улыбаясь, Крисания обратила свои безжизненные глаза на Стила.

— О присутствии рыцаря я догадалась по бряцанию его оружия. Определенно не ошибусь, если скажу, что Палин Маджере в компании одного из своих братьев.

Танина или Стурма я имею удовольствие приветствовать? Стил мог по-разному ответить. Проще всего было выдать себя за одного из братьев; хрипотцу и резкость интонаций объяснить, к примеру, насморком. После краткого обмена любезностями они бы раскланялись. Тогда как скажи Стил правду… Рыцарь посмотрел на зверя… Тигр не сводил с него глаз, светившихся той осмысленностью, что у любого другого животного представить было бы невозможно.

Одной своей массой зверь подмял бы рыцаря под себя. Даже если бы он поразил его мечом, челюсти Тандара успели бы сомкнуться у него на горле. Стилу пришла на память его собственная бравада-бахвальство:…чтобы я разгуливал по Палантасу в одеянии содержателя таверны! Но под чужим именем он тоже не будет прятаться!

— Ты ошибаешься, праведная дочь, — с холодной вежливостью произнес воин. — Мое имя — Стил Светлый Меч. Я — рыцарь Лилии и имею честь быть слугой Такхизис, ее величества Королевы Тьмы.

— За что боролись, на то и напоролись, — вытаращив глаза, прошептал Палин.

Тигр, чуть оскалившись, но не разжимая челюстей, зарычал. Крисания легонько потрепала своего поводыря. Между бровей у нее пролегла глубокая морщина, на лице отразилось беспокойство.

— Говорить… так открыто… в Палантасе? — В голосе звучала не угроза, а лишь удивление.

— Да, преподобная жрица. Я не скрываю своего имени и принадлежности. Будь на твоем месте другой человек, ему бы и одного взгляда хватило, чтобы понять, кто я. Богам было угодно отнять у тебя зрение, и пользоваться этим постыдно и бесчестно. Еще больший стыд, госпожа, лгать столь уважаемой и почитаемой женщине. Безжизненные глаза Крисании расширились.

— Выходит, правда — то, о чем предупреждал Танис Полуэльф, — тихо проговорила она. Да поможет нам Паладайн!.. — Она задумалась, затем повернула лицо к Палину:

— Как же так получилось, молодой маг? Оказаться в спутниках рыцаря — приверженца зла… хотя и, без сомнения, благородного?

— Я его пленник, преподобная жрица. Оба мои брата погибли. Рыцари Такхизис высадились на северном побережье, вблизи Каламана. Танис Полуэльф держит путь в Башню Верховного Жреца, чтобы сообщить об этом Соламнийцам.

— Пленник… следовательно, они потребовали выкуп?

— Да, госпожа. И потому мы здесь. — Палин замолчал, вероятно, надеясь, что на этом вопросы прекратятся.

— Вы направляетесь в Башню Высшего Волшебства…

— Ты права, Посвященная, — подтвердил Палин.

— Хм… Но если бы молодому магу действительно нужно было решить дело с выкупом, он отправился бы в Вайретскую Башню Высшего Волшебства! Вопросами выкупа занимается Конклав, — голос Крисании стал жестче.

— Прости, праведная, — тихо, но твердо проговорил Палин. — Я не могу вдаваться в подробности, так как связан словом чести.

— То есть молодой маг хочет сказать, что в вопросах чести мы менее щепетильны, чем наши враги?!.. Надо полагать, Даламару о ваших намерениях ничего не известно?

— Нет, госпожа, — чуть слышно ответил Палин.

— Вы хотите попасть в Башню через Шойканову Рощу?.. Но вам не уцелеть!

Слово чести в этом гиблом месте не поможет. Уж я-то знаю — имела опыт, — поежившись, добавила Крисания. Она умолкла, задумавшись. Стил размышлял над тем, как бы выпутаться из создавшегося положения. Крисания подняла голову.

— Вы, вероятно, удивляетесь, почему я не позову стражу… Думаю, мы встретились не случайно. Я редко совершаю прогулки после полуночи, но сегодня мне не спалось. Я посчитала, что все из-за жары… Но теперь все стало ясно: сам Паладайн пожелал, чтобы я набрела на вас. И что бы вы ни делали, он будет сопутствовать, направлять. Палин, смешавшись, покосился на Стила. Тот пожал плечами и улыбнулся: хорошо известно, что Такхизис добивается своего порой весьма окольными путями.

— Живыми вам из Шойкановой Рощи не выбраться. Госпожа Крисания взялась за висевший на шее медальон. В серебряном свете луны блеснуло золото. Женщина щелкнула застежкой, сняла медальон и протянула его Палину:

— Он не защитит от бессмертных стражей Рощи, но избавит от страха, придаст мужества. Палин выглядел обескураженным, виноватым и пристыженным, словно вор, попавшийся на выуживании мелочи из кружки для подношений бедным. Я не могу принять этого, Посвященная. Ты… ты всего не знаешь… Он замолчал. Крисания дотянулась до руки Палина и положила медальон ему на ладонь.

— Да не оставит вас Паладайн, — сказала она.

— Благодарю, госпожа, — только и нашелся ответить Палин.

— Пора идти, — решив взять инициативу в свои руки, произнес Стил. Он поклонился Крисании. — Я бы почел за честь проводить Посвященную Паладайна, но у тебя и так надежная охрана.

— Я в этом не сомневаюсь. — Крисания улыбнулась, вздохнула. Меня повергает в уныние только то, что столь благородные душа и сердце на службе у сил тьмы…

Хотела бы я знать, рыцарь, каким образом ты собираешься пройти через Рощу? Ведь она не является частью владений твоей Королевы. В ней властвует ее сын — Нуитари.

— Со мной мой меч, госпожа, — просто отвечал Стил. Женщина подошла ближе.

Они стояли лицом к лицу, и рыцарю на миг показалось, что Крисания видит его.

Она подняла руку и положила ее Стилу на грудь. Прикосновение, словно огонь, опалило душу рыцаря; впервые в жизни он чувствовал себя беспомощным, не знал, как себя вести.

— Я вижу, и у тебя, рыцарь, есть покровители… Их двое! Один из темного мира, другой из мира света. Тот, что слева, — там, где сердце, — женщина. На ней синие доспехи; в одной руке она держит шлем Повелительницы Драконов, в другой — копье, наконечник которого окровавлен… Сердце отдано ей… Тот, что справа, — Рыцарь Соламнии. Он безоружен, ножны пусты. На теле у него сквозная кровоточащая рана от копья… Душа принадлежит ему… Каждый из покровителей стремится стать единственным наставником, единоличным опекуном. Кому будет отдано предпочтение? Крисания умолкла, убрала с груди руку, и у Стила вдруг подкосились колени, словно она все это время поддерживала его. Ему хотелось как-то ответить, чтобы скрыть свое смятение. Но слова не шли, и он лишь смотрел на нее широко открытыми глазами: то же самое говорила Такхизис. Тигр подошел к хозяйке и потерся о ее ноги.

— С вами мои молитвы, — сказала на прощание Крисания. Держась за холку зверя, жрица Храма Паладайна исчезла в темноте. Палин продолжал остолбенело глядеть на Стила, как бы ожидая, что он скажет. Но тому было не до слов.

Обозленный на себя, полный каких-то смутных предчувствий, он вдруг быстро зашагал назад, к перекрестку, приведшему их к храму. За спиной раздавались шаги еле поспевающего за ним Палина, хлопанье и шуршание рясы. Стил едва не бежал, стараясь избавиться от демонов сомнения, терзавших его душу.

— Мне не нужны указчики, — яростно шептал он. — Я рос один… Не нуждаюсь ни в наставниках, ни в опекунах — будь то отец или мать! Их стремительная ходьба продолжалась до тех пор, пока после очередного поворота они вдруг не вышли прямо к Шойкановой Роще. Некогда на Ансалоне существовало пять Башен Высшего Волшебства. На эта грандиозные сооружения смотрели как на оплоты магии, угрозу и непозволительное усиление могущества, силы и влияния чародеев. Чтобы еще более оградить себя от возможных неприятностей, маги окружили каждую Башню сторожевым лесом. Оказавшиеся в лесу,обступившем Башни Далтигот, напрочь лишались сил; поначалу их охватывала слабость и непреодолимая апатия ко всему, затем они впадали в глубокий и тяжелый сон. Попавшие в лес Истарской Башни (разрушенной во времена Катаклизма) забывали, куда и с какой целью они идут.

Лес Башни Погибель вызывал у вошедших в него бурю желаний и дикие страсти, заставляющие забыть обо всем на свете. Рискнувшие проникнуть в дубраву Вайретской Башни начинали отчаянно плутать, и как бы они ни старались дойти до цели — им это не удавалось. Но самым страшным местом считалась Шойканова Роща.

Леса-стражи первых четырех Башен были освящены жрецами Солинари и Лунитари, тогда как Рощу освятили последователи Нуитари — Черные Мантии. Гигантские дубы стояли недвижно. Буря или ураган могли вызвать лишь легкое подрагивание листвы.

Фантасмагорически переплетенные сучья и ветви образовали непроницаемый балдахин, сквозь который не мог пробиться ни один солнечный луч. В Роще царили мрак, тишина и холод — вечные спутники смерти. Нуитари самолично заклял рощу.

Достаточно было приблизиться к ней, чтобы почувствовать всеохватывающий ужас, и даже приглашенные лично Даламаром не могли избавиться от постоянного ощущения беспокойства, тревоги, страха. Многие не выносили одного вида деревьев. Те, кто обладал исключительной храбростью и отвагой, могли подступиться лишь к границе Рощи, но и то — ползком, на коленях. Карамон Маджере был одним из немногих, кому удалось углубиться в лес… В число этих немногих входили также праведная дочь Крисания и Китиара, но они имели при себе медальоны, нейтрализующие страх.

Карамон же уцелел только благодаря своему несокрушимому здоровью… Теперь перед Шойкановой Рощей стоял Стил Светлый Меч. Он уже чувствовал на себе действие заклятия, ощущая беспричинную слабость, страх, спазмы ужаса. Это был страх смерти, напоминание о ней тому, кто отважится войти в Рощу; страх мучений и страданий, за которыми последует конец, и еще больший страх — вечных мучений и страданий, поджидающих смертного за жизненной чертой. И этот страх Стил не мог в себе побороть, поскольку заклятие исходило от бога. Его ладони увлажнились, во рту пересохло; ломило суставы, мышцы сводило судорогами; желудок выворачивало, внутренности пронизывала острая боль. Страх едва не поставил его на колени. Стил слышал, как из Рощи доносятся голоса призраков, похожие на сухой треск ломающихся костей. Твоя теплая кровь, твоя плоть, твоя жизнь — отныне наши… Наши! Подойди ближе. Отдай нам свою сладкую кровь, молодое горячее тело… Нам холодно… холодно… невыносимо холодно. Подойди ближе… Ближе! Стил ощущал, как над ним сгущается мрак Рощи — непроницаемый, вечный мрак. Он молил Такхизис о помощи, хотя знал, что его молитвы останутся без ответа. Владения ее величества Королевы Тьмы не простирались в пределы Рощи. Здесь безраздельно царствовал ее сын Нуитари, повелитель и покровитель черной магии. Всем было известно, что он редко прислушивался к своей родительнице. Стил всегда думал, что он найдет свой конец на поле боя. Когда он грезил о смерти, то видел себя лежащим подле мраморной гробницы; в ногах сложено оружие поверженных им врагов; товарищи оплакивают его… Но не о такой смерти он мечтал, когда призраки, впиваясь, терзая и кромсая его тело когтями, станут увлекать рыцаря под землю, а он будет корчиться от страха, омерзения и удушья. И после того, как придет смерть-облегчение, смерть-милость, его душа окажется в рабстве бога призраков Чемоша — постыдном и мучительном вечном рабстве… Внезапно отвратительное потустороннее пришепетывание слуг Чемоша прервал чей-то иной голос… Из-за деревьев вышла женщина в синих доспехах и шлеме. Она была красива; лицо обрамляли черные локоны, глаза зазывали и манили, на губах играла улыбка… Нет, она смеялась… Смеялась над Стилом.

— Посмотри на себя! Дрожишь и потеешь, словно ребенок в Ночь Драконьего Глаза… Неужели я выносила труса?! Клянусь Королевой, если это так, я сама скормлю тебя Чемошу! Хотя не было ни малейших признаков ветра, за спиной женщины развевался державшийся на завязках синий плащ. У бедра покачивался меч.

Надменной походкой она приблизилась к рыцарю. Стил знал, кто эта женщина. Знал, хотя и не видел ее ни разу в жизни. Лишь однажды она явилась к нему в Видении.

— Мать… прошептал он.

— Не называй меня матерью! — глумилась Китиара. — Ты мне не сын… Мой сын не может быть трусом. Я Рощу прошла, а ты тут топчешься и думаешь, как задать стрекача, чтобы это выглядело прилично!

— Нет, не думаю! — зло вскинулся Стил, поскольку и в самом деле мысль ретироваться пришла ему в голову. Я… Видение исчезло, растворилось во тьме Рощи. Скрипя зубами, держа руку на эфесе меча, Стил ринулся вперед. Он и думать забыл о Палине, о том, что такой человек вообще существует. Теперь Стил шел в бой, на поединок с Шойкановой Рощей. Рыцарь не слышал шагов у себя за спиной.

От неожиданного прикосновения он вздрогнул; резко развернулся, выхватывая меч.

Палин, тяжело дыша, отступил.

— Стил, это я… Свет кристалла ярко освещал лицо мага. Рыцарь облегченно вздохнул и тут же устыдился своего вздоха.

— Куда ты пропал, Маджере?

— Тебя догонял, Стил!.. Ты почти бежал… Нам нужно держаться вместе.

Теперь они оба могли слышать голоса призраков. Теплая кровь, сладкая плоть…

Сюда… идите сюда… Палин побледнел; побелели даже губы, рука судорожно сжимала посох.

— Благословенный Паладайн! — воскликнул маг. О, боги… Смотри! Он идет прямо на нас! Стил принял боевую стойку… затем опустил меч.

— Ты что? — Палин лихорадочно рылся в сумке со своими магическими атрибутами. Мы должны…

* * *

— Отец не сделает нам зла, — тихо произнес Стил. Госпожа Крисания говорила о двух покровителях. Рыцарь приближался. В лунном свете его доспехи отливали серебром. На нагруднике — тиснения: изображения розы, короны и зимородка.

Выкованные еще до Катаклизма, латы являлись настоящей реликвией. Меча рыцарь не имел — он был у Стила. Отец остановился напротив сына.

— Ты обещал, давал слово, что пройдешь этой проклятой Рощей? — спросил Стурм Светлый Меч.

— Да, я так говорил, отец, — твердо ответил Стил, крепче сжимая меч.

Стурм, казалось, оценивал Стила. Его глаза одновременно выражали усталость, заботу, грусть, любовь, гордость… Едва заметно одобрительно кивнув, он произнес:

— Est Sularus oth Mithas.. Стил глубоко вздохнул… и затем медленно, медленно выдохнул:

— Понимаю, отец. Стурм улыбнулся. Поднял руку и указал ею на шею сына.

Потом повернулся и зашагал прочь. Он не исчез в темноте — бесследно растаял в дорожке лунного света.

— Что Стурм имел в виду? — севшим голосом спросил Палин. Рыцарь запустил руку под доспехи и достал амулет. Такими амулетами обменивались любовники-эльфы. Драгоценность, которую Стил носил у себя на шее, была подарена Стурму Эльханой в знак вечной любви. Стурм подарил амулет Стилу…

Драгоценность переливалась ярким, чистым и холодным светом. «Жить по чести».

— Я не посрамлю матери… Не подведу отца. Мы пройдем этой гиблой Рощей, — уверенно произнес Стил.

19. Тас изнывает от скуки. Попытка разговорить призрака. Магическая ложка Кендера

Тассельхоф шумно вздохнул и открыл глаза. Откинулся на стуле и вновь исторгнул полувздох-полустон.

— Какая скука, — произнес он. После этих страшных слов вряд ли бы нашелся на Ансалоне хоть кто-либо, кто бы не почувствовал, что пора уносить ноги…

Попробуйте спросить у закаленного в боях воина, что бы он предпочел: оказаться один на один с красным драконом, отрядом драконидов, сонмищем людоедов… или в компании заскучавшего кендера? И видавший виды воин вам скажет (равно как и любой, к кому вы обратились бы с подобным вопросом), что нет ничего более опасного, неприятного, занудного, чудовищного, чем изнывающий от скуки кендер.

Аша, на свою беду, этого не знала. Она и кендер почти сутки находились под чарами сна. Тас проснулся первым и из врожденной деликатности постарался не тревожить девушку. Он отчаянно сопротивлялся соблазну «полюбопытствовать» — «исследовать» содержимое сумок Аши, и без преувеличения можно сказать — это стоило ему героических усилий. Однако апартаменты Даламара все же подверглись тщательному досмотру. Да и как он мог удержаться от такого искушения, когда комната была буквально нашпигована всевозможными занятными вещицами. Из своих странствий по Кринну Рейстлин обязательно возвращался с каким-нибудь пустячком, а впоследствии Даламар пополнил коллекцию. Тас с восхищением разглядывал резные деревянные статуэтки, сделанные Диковатыми эльфами; ракушки и кораллы, привезенные с берегов Кровавого Моря Истара; расписные фарфоровые шкатулки с изображениями павлинов из Северного Эргота; огромные сундуки из кедра, с затейливой резьбой, изготовленные Торбардинскими гномами, и прочие удивительные предметы. Будь на то воля Таса, коллекция Даламара понесла бы невосполнимые утраты и неприкосновенными остались бы (и то лишь благодаря своим размерам) одни торбардинские сундуки. Выяснилось, что стоило кендеру «по чистой случайности» опустить в карман или кошелку тот или иной предмет, как он тут же самопроизвольно возвращался на то место, откуда был взят. Сохранность предметов гарантировалась заклятием.

— Дьявольщина! — воскликнул Тас, когда из сумки вынырнула спиралевидная, с алыми пятнышками ракушка и заняла свое прежнее место на полке. — Вы только полюбуйтесь на это!

— На что? — сонно пробормотала Аша.

— Представляешь, сначала эти штуки сами бросаются ко мне в сумку, а затем, как ошпаренные, выскакивают обратно… Чудеса, да и только! Ты взгляни… На Ашу забава Таса отнюдь не произвела впечатления.

— А где Даламар и эта женщина… кажется, Йенна? Куда они подавались? Тас пожал плечами:

— Не имею представления. Башня — место, где таким мелочам не придаешь значения… Вернутся — куда они денутся. — Внимание кендера привлекли объемистые сундуки из кедра. Что у них за замки? Можно ли заглянуть внутрь?

— Я не хочу, чтобы они возвращались, — буркнула Аша. Мне здесь надоело. Не хочу снова встречаться с этим Даламаром. Я ухожу. Пойдем, пока их нет. Собрав вещи, Аша подошла к двери и потянула за ручку. Дверь не открывалась. Девушка сильнее подергала ручку, но и это не помогло. Тас посмотрел на Ашу:

— Не иначе — заперта.

— Но почему? — недоуменно проговорила Аша. — Ты уверен? Тас кивнул. Такая ситуация была ему знакома.

— Я уже привык к тому, что меня или запирают, или захлопывают перед носом дверь… Очень скоро привыкнешь и ты. К разочарованию кендера, замки сундуков успешно противостояли напору его любопытства. Как он ни пытался вставить ключ в замочные скважины, они самым коварным образом не поддавались. Минут десять, высунув язык, Тас вел единоборство с подлыми замками и затем опять произнес слова, которые кого угодно привели бы в содрогание, послужили поводом к немедленному бегству:

— Мне скучно. Аша нервно шагала по комнате и, казалось, ничего не слышала.

— Что ж, — проговорил Тас, ударяя себя по коленям. — Я бы сказал, что мы загостились. Пора и честь знать. Он порылся в одной из своих котомок и извлек из нее набор отмычек, доставшийся ему по наследству.

— Я уверен, у Даламара и в мыслях не было запирать нас. Очевидно, дверь захлопнулась от сквозняка. Думаю, я смогу исправить эту оплошность. Забыв о скуке, Тас подошел к двери, достал одну из отмычек и приступил к священнодействию. Аша с интересом наблюдала за кендером.

— А куда мы пойдем, когда ты справишься с замком? Ты знаешь дорогу?

— Да, — живо ответил Тас. — Нам придется идти Шойкановой Рощей. Жуткое место: кишит бессмертными стражами, которые готовы наброситься на тебя, уморить, а потом вечно истязать твою душу. Уж это точно. Сам однажды видел… правда, со стороны. Мне до сих пор не было нужды соваться в Рощу… Карамону пришлось… И везет же некоторым. Он на минуту бросил ковыряться с замком, забывшись воспоминаниями; глаза затуманились прошлым. Потом встрепенулся, утер рукавом нос и, насвистывая какой-то гномий маршик, снова принялся колдовать над замком. Ничего не выходило. Нахмурив брови, Тас выбрал из набора другую отмычку.

— Но тогда что толку, если мы выйдем отсюда. Все равно нам не пройти этой Рощей. Как ни крути — мы в ловушке! — с унынием в голосе заключила Аша. Тас задумался, — Я знаю, что нельзя войти в Рощу, но я ничего не слышал о том, что из нее нельзя выйти. Может быть, у нас вообще никаких трудностей не возникнет.

— Ты думаешь?

— Стоит попробовать. Тас энергично орудовал отмычкой. Худшее, что может случиться, — бессмертные вцепятся в нас и попытаются утянуть под землю, где в ужасных мучениях мы найдем свою кончину. У Аши округлились глаза.

— Так… так, может, лучше остаться здесь… подождать возвращения Даламара? — Она вернулась к столу и в совершенном отчаянии упала на стул.

— Получилось! — победно вскричал Тас. Замок громко щелкнул, Тас распахнул дверь. Из темноты на кендера смотрели белые, холодные глаза призрака.

— О… привет, — произнес Тас, слегка удивленный. Он не ожидал, что за дверью кто-то может быть.

— Закрой!.. Закрой скорее… пока это там!

— Всего лишь призрак, — бросил через плечо Тас и протянул для приветствия руку. — Здравствуй, мое имя Тассельхоф Непоседа… О-о, прости, понимаю: не имея рук, не так-то просто ответить пожатием. Надеюсь, тебя не очень огорчает их отсутствие… Но я, наверное, чувствовал бы себя некомфортно. И тем не менее рад знакомству… Как твое имя? Призрак не ответил, но бесплотные глаза чуть приблизились. В комнате стал явственно ощущаться могильный холод. Аша вскочила со стула и отбежала в дальний конец комнаты.

— Закрой дверь, Тас! Ну пожалуйста… закрой дверь!

— Все хорошо, Аша, — отозвался Тас, невольно пятясь перед призраком. Прошу тебя… Мы только собрались уходить… Немигающие глаза яростно задвигались взад-вперед.

— Нам пока не уходить? — догадался Тас. Возможно, призраку стало очень одиноко, и он решил провести часок-другой за приятной беседой. — Ты ведь один из бессмертных, не так ли?.. А знаешь ли ты властителя Сота? Сот — рыцарь-призрак, и он мой хороший приятель. В бесплотных глазах безошибочно угадывалась враждебность. Тас вдруг вспомнил: ведь Сот подбил Китиару на убийство Даламара. Это значило, что призрачный рыцарь вряд ли пользовался в Башне особым уважением.

— Кхе-кхе… ну не то чтобы приятель, — поправился кендер, отступив еще на шаг-другой. Призрак наступал, и холод становился все более ощутимым, пронизывающим.

— Скорее его можно назвать просто знакомым, — торопился объяснить Тас. — На самом деле он никогда не бывает у меня, не заходит даже на чашку чая… Что ж, было очень приятно с тобой поболтать. Если ты чуть-чуть посторонишься, мы тихонечко проскользнем мимо и уж больше никогда тебя не побеспокоим…

— Тас! — крикнула Аша. Кендер зацепился о низко свисавшую со стола скатерть и шлепнулся на пол. Призрак надвинулся на него, навис над ним и… вдруг исчез. Дверь захлопнулась. В комнате сразу потеплело. Аша только сейчас заметила, что вся дрожит.

— Что это было?

— Неимоверно груб, — проронил Тас, вставая с пола и отряхиваясь. — Могу со всей ответственностью заявить, что большинство бессмертных, с которыми мне приходилось сталкиваться, я не назвал бы разговорчивыми. Исключение — призраки из Омраченного Леса. Они охотно рассказывали о себе, своей жизни, о том, как их прокляли… ну, и все такое. Хотя говорили они с помощью Рейстлина. Они имели рты, но у них не было губ. Так забавно… У этого же и рта нет, потому он, наверное, и молчал… Рассказать тебе про Омраченный Лес? Поскольку Рейстлин твой отец и все…

— Я хочу только одного — выбраться отсюда! — оборвала Аша. Она все еще дрожала от холода и страха… и от злости. Почему нас держат здесь, словно узников? Не понимаю!

— Может быть, именно потому, что Рейстлин твой отец, — подумав, предположил Тас. — Даламар был учеником Рейстлина и по наущению совета магов шпионил за ним. Собрание не доверяло чародею-отступнику. Рейстлин обо всем этом знал и наказал Даламара, просверлив у него в теле дыры. Они до сих пор не зажили и причиняют боль магу. Но не вздумай говорить с ним на эту тему, если не хочешь, чтобы у Даламара испортилось настроение. Меня раз угораздило… Даламар намеревался убить Рейстлина, когда он, почти разделавшись с Темной Королевой, возвращался из Бездны; и именно тогда Карамон попытался пройти Шойкановой Рощей, а Танис собрался сразиться с властителем Сотом, но не смог, поскольку я выкрал у него магический браслет… Тас выпалил все это на одном дыхании. Ему даже пришлось сделать паузу, чтобы отдышаться. У Аши округлились глаза.

— И Рейстлин… то есть мой отец… он участвовал во всем этом? Ты мне ничего не рассказывал! — Девушка безвольно опустилась на стул. — Ничего удивительного, что Даламар мне не доверяет! Он никогда меня отсюда не выпустит!

Он… он даже может убить меня!

— Не думаю, — веско произнес Тас. — Более вероятно, что ты предстанешь перед Конклавом. Обещай, что в этом случае ты возьмешь меня с собой… Аша со стоном обхватила руками голову.

— Не хочу я идти ни на какое собрание! Хочу домой! Кендеру с его неистребимой склонностью и привычкой к странствиям трудно было понять девушку, но по опыту общения он знал: тоска по дому у людей являлась их слабым, уязвимым местом.

— Возможно, я смогу что-нибудь придумать, надо только поднатужить мозги…

Кстати, у тебя в сумке полно всякого магического барахла. Ты же сама сказала Даламару, что владеешь магией… Дочь Рейстлина должна уметь колдовать. Обожаю всякие магические штучки. Может, ты что-нибудь продемонстрируешь… Аша бросила нервный взгляд на свои вещи:

— Боюсь, у меня нет ничего такого, что бы могло помочь нам выпутаться.

— Ты сама не уверена. Давай посмотрим. Я тебе помогу определить, что может сгодиться, а что… так — дребедень. Тас был само великодушие. Я неплохо в этом разбираюсь. У людей глаза на лоб лезут, когда они находят у меня вещи, о потере которых даже не догадывались.

— Я уверена, у меня нет ничего особенного, — не сдавалась Аша, оттесняя Таса от своей сумки. Похоже было, что девушка начала усваивать причуды кендера.

— Почему бы тебе в своем скарбе не порыться? Может быть, ты что-нибудь отыщешь?

— Верно. Я и не подумал. — Тас плюхнулся на пол и начал выуживать из своих кошелей содержимое. Глазам предстали: живописно заплесневелый, надкушенный кусок сыра; мертвая, одеревенелая крыса; веретено; чернильница, давно забывшая свое предназначение; книжка с названием «Хапло», на обложке которой бросалась в глаза надпись-вердикт: «Никогда о таком не слышал»; сваренное вкрутую яйцо и серебряная ложка.

— А-ха! — воскликнул Тас. Аша, незаметно от кендера перебиравшая свои вещи, вздрогнула:

— Что? Что такое?

— Нашел, — с благоговением в голосе произнес Тас. — Перед тобой, если хочешь знать, — реликвия кендеров: Ложка «Где сядешь, Там И Слезешь».

— Ты это серьезно? — Аша наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть реликвию. — Похожа на одну из тех, которыми мы вчера ели. На ней даже остался клубничный джем…

— Только не пугайся, Аша, — торжественно проговорил Тас, — это кровь… а не клубничный джем. Ложка «Где Сядешь, Там И Слезешь»… ее я узнал бы из тысячи. Мой дядя, Пружина, всегда имел при себе такую. Он говорил: «Как правило, призраки сами боятся тебя больше, нежели ты их. Они хотят одного — чтобы их оставили в покое. Пусть себе завывают, пугают, бряцают цепями… Хотя бывает, столкнешься с таким, который сразу норовит впиться в печень, и вот тогда ты прибегаешь к помощи Ложки.

— И что она может? — недоумевала Аша. Тас вскочил на ноги.

— Если вдруг окажешься один на один с призраком, воином-скелетом, каким угодно упырем… нужно отважно выставить перед собой магическую Ложку и твердо (чтобы тварь осознавала недвусмысленность твоих намерений) произнести: «Изыди» или «Сгинь!» — тут я не уверен… В любом случае, когда ты увидишь, что призрак заворожен видом Ложки…

— Я шмыгну мимо, — с готовностью подхватила мысль Аша. — А когда призрак опомнится и бросится за мной — в дверь юркнешь ты… Ну, что скажешь? Тас выглядел озадаченным.

— Но нам не нужно убегать от него. Я сделаю так, что он станет как шелковый, будет повиноваться каждому моему слову… И, возможно, — вдохновенно добавил кендер, — мы его прихватим с собой! Ашу передернуло:

— Ну нет. Не думаю, что это блестящая идея.

— Но он в любой момент может пригодиться! — горячо настаивал Тас. Девушка стала убеждать кендера, что такой спутник был бы весьма неприятен и, вероятно, опасен, но затем она поняла, зачем Тасу нужен «под рукой» призрак, и пошла на хитрость.

— Что подумает о нас Даламар, если мы похитим его призрака, — мрачно произнесла она. — Он разгневается, и гнев его будет справедливым.

— Никто и не собирается похищать его! — испуганно запротестовал Тас. — Я только хочу на некоторое время позаимствовать призрака, показать кое-кому…

Хотя, наверное, ты права. К тому же всегда можно вернуться и найти другого бестелесного. Тас побросал в сумку свои «сокровища», среди которых оказались вещи, ему не принадлежавшие (они, впрочем, тут же вылетели из нее), а затем, держа в вытянутой руке ложку, шагнул к двери.

— Открывай, — сказал он девушке.

— Я? — ойкнула Аша. — Почему я?

— Потому что я должен отважно держать Ложку, — раздраженно пояснил Тас. — Не могу же я открывать дверь и одновременно оставаться хладнокровным.

— А-а… Ну хорошо! Аша бочком, прильнув к стене, добралась до двери.

Затаив дыхание, она взялась за ручку и дернула ее. Дверь со скрипом открылась.

Два бесплотных глаза, сузившиеся от злости, стали медленно надвигаться на Таса.

Кендер выставил перед собой ложку, целясь, как ему казалось, прямо в лицо призраку.

— Отстань от нас… Отвяжись! Сгинь! Проваливай… туда, откуда явился. — На этот счет у Таса ясности не было. Он решил, что призрак обитает в Бездне.

Хотя, как знать… В любом случае Тас хотел остаться вежливым до конца, боялся ошибиться, чтобы не обидеть призрака. — Нет надобности караулить дверь — поверь. — Получилось в рифму. Тас обрадовался и повторил свои слова еще раз:

— Нет надобности караулить дверь — поверь… Однако призрак без должного внимания и почтения смотрел на реликвию кендеров — Ложку «Где Сядешь, Там И Слезешь».

Более того, он вообще на нее не смотрел: бесплотные глаза буравили Таса, и выражение их было самое зловещее. Кендер почувствовал, как его обволакивает могильный холод, как запрыгала нижняя челюсть. По крайней мере, все внимание призрака фокусировалось на нем, и Аша уже стояла в дверях. В этот момент глаза начали смещаться в сторону девушки.

— Замри! — крикнул Тас с большей отвагой, чем сам от себя мог ожидать.

Стой, где стоишь! — Эту фразу он услышал однажды от констебля, и она ему очень понравилась. Но глаза призрака продолжали двигаться к двери.

— Аша, беги! — крикнул Тас. Девушка не могла. Холод заледенил кровь, сковал суставы и мышцы. Ее колотило, она не могла сделать и шага. Призрак нацеливался на нее своим убийственным взглядом. Тас не на шутку разозлился: как-никак он сжимал в руке реликвию кендеров. Метнулся за призраком, собираясь ткнуть тому ложку под нос или, по крайней мере, в то место, где он должен был быть.

— Проваливай! — крикнул он. Немигающие глаза воззрились на Таса, затем на ложку… внезапно расширились, моргнули раз-другой и исчезли. Холод стал ослабевать, дверь на этот раз не закрылась. Откуда-то издалека донесся звон колокола. Аша остолбенело смотрела поверх головы Таса.

— Ты видела, как я его! — сам удивляясь произведенному эффекту, проговорил Тас. — Ты видела?

— Видела, — с дрожью в голосе ответила Аша. У тебя за спиной был человек в черной мантии. Лицо скрывал капюшон. Я не смогла разглядеть…

— Возможно, еще один призрак, — сказал Тас и резко повернулся:

— Где он?

Сейчас я с ним разберусь.

— Он пропал. Исчез вслед за стражем… когда зазвучал колокол.

— Ну ладно. — Тас был разочарован. — Как-нибудь в следующий раз. Во всяком случае дверь — нараспашку. Мы можем идти.

— Постой. Не торопись! — Аша осторожно приблизилась к двери и, секунду поколебавшись, выглянула. Ты думаешь, призрак взаправду больше не вернется?

— Никаких сомнений, — небрежно ответил Тас, тщательно вытирая ложку о подол рубахи. Удовлетворенный ее блеском, он сунул драгоценную реликвию в нагрудный карман (чтобы была под рукой) и триумфальной походкой вышел из комнаты. Аша последовала за ним. Они оказались на широкой промежуточной площадке. Вверх и вниз уходили ступеньки спиральной лестницы. При их появлении сумрак отступил благодаря мягкому, чуть колеблющемуся свету, источник которого им не был виден. В этом таинственном освещении они обнаружили, что лестница не имеет ни перил, ни ограждения. Самый центр Башни был сквозной, и один неверный шаг мог стать последним. Тас, рискованно подойдя к краю, взглянул вниз:

— Ох и далеко же лететь.

— Прекрати! — Аша ухватила кендера за рукав и оттащила его к стене. И куда нам теперь?

— Наверное, вниз? — предположил Тас. — Выход там.

— Надо думать, — хмыкнув, проговорила Аша. По большому счету, ни то ни другое направление особо обнадеживающим назвать было нельзя. Аша оглянулась: ей почему-то вновь хотелось увидеть странную, одетую в черное фигуру. Комната была пуста. Медленно, опираясь о стену и держась друг за друга, они начали спускаться. На своем пути Аша и Тас не встретили никаких препятствий вплоть до нижнего яруса. Здесь располагались жилые помещения учеников Даламара. Не успели они облегченно вздохнуть после невероятно долгого спуска, как услышали шуршание ряс, шлепанье обутых в тапочки ног, возбужденные голоса. Этаж с комнатами подмастерьев Даламара ярко освещался. вечеринка?!

— Что там такое происходит? Может быть — вечеринка?! — Кендер готов был ринуться вниз, но Аша вцепилась в него.

— Это Даламар! Он вернулся! — со страхом проговорила девушка.

— Нет, его голос я узнал бы сразу. Наверняка это всего лишь его ученики. — Тас прислушался к голосам. Они чем-то взволнованы… Пойду узнаю, в чем дело.

— А вдруг им вздумается вновь запереть нас?

— Пусть так. Будет забавно с ними потягаться, — с энтузиазмом произнес Тас. — Пойдем… Что-нибудь придумаем. Не можем же мы стоять здесь всю ночь.

— Думаю, ты прав, — отозвалась Аша. — Судя по голосам, там нормальные, обычные люди. Если мы пойдем ни от кого не скрываясь, наше поведение не вызовет подозрения. Тас с восхищением посмотрел на девушку:

— Знаешь, если бы ты не была наполовину эрд, я бы сказал, что ты наполовину кендер… Это комплимент, — поспешил добавить он. Зачастую после подобной фразы ему мяли бока. Но Аше, казалось, польстили слова Таса. Она улыбнулась, расправила плечи, вздернула подбородок и зашагала вниз, на свет.

Кендер припустил за ней. Они чуть не сшибли с ног мага, одетого в красную мантию, с озабоченным видом вывернувшего из-за угла. Появление незнакомцев ошеломило его.

— Что случилось? — спокойно спросила Аша. — Мы можем чем-нибудь помочь?

— Да кто вы такие?.. Что здесь делаете? — возмутился красный маг.

— Меня зовут Аша… девушка запнулась.

— Маджере, — помог Тас.

— Маджере?! — повторил маг, вытаращив глаза и едва не выронив из рук книгу с заклятиями. Аша сердито посмотрела на кендера:

— Ну вот… Кто тебя просил называть мое имя!

— Извини. — Тас закрыл ладошкой рот.

— Теперь уже поздно. — Аша картинно вздохнула:

— Известность — такое бремя… Ни от кого нет покоя… Но ты будешь молчать, не правда ли? Повелитель Даламар не благоволит болтунам…

— Я — Тассельхоф Непоседа, Герой Копья, — представился Тас, но маг, казалось, совершенно не замечал его присутствия. Он не отрываясь смотрел на Ашу, глаза его светились глубочайшим почтением и симпатией.

— Обещаю, госпожа Маджере, — тихо проговорил маг, — я ничего никому не скажу.

— Благодарю. — Аша заговорщически улыбнулась, как если бы сказала: теперь мы связаны одной тайной. Красный маг растаял. Тас даже подумал, что молодой человек сейчас осядет, расплывется, превратится в бесформенную массу.

— Вполне возможно, я буду учиться вместе с вами, — продолжала девушка, церемонно осматриваясь. Я еще не приняла окончательного решения. Она обернулась и стрельнула глазами в мага. — Но думаю, мне бы здесь понравилось.

— Надеюсь, что да, — смущенно сказал он. У нас весьма уютно.

— Темно, сыро, и не поймешь, чем пахнет, — критически заметил Тас. — Я бывал в кутузках куда более комфортабельных… Но вам, должно быть, еще и приплачивают? Красный маг недоуменно заморгал: до него вдруг дошло, что перед ним — кендер… Кендер в Башне Высшего Волшебства! Он нахмурился:

— А что ты здесь делаешь? Мой господин никогда бы не позволил… Аша взяла мага за руку, придвинулась к нему.

— Мы были в гостях у повелителя Даламара. Затем заснули. Нас разбудили удары колокола. Мы подумали, что может быть…

— Пожар! — выручил Тас, видя, что Аша запуталась. — Неужели и вправду пожар? Неужели от нас останутся только угольки? Поэтому вы бьете в колокол?

* * *

— Бьем в колокол? — Красный маг явно не понимал, о чем идет речь. Затем словно очнулся. — Колокол!.. Серебряный колокол! — Я… я должен идти! — Он резко повернулся, но Тас успел ухватиться за него.

— Так это пожар?

— Нет, — раздраженно ответил молодой маг. И отцепись от меня… а это положи на место! — Он выхватил из рук Таса свиток, который едва не перекочевал в его сумку.

— Нужная вещь, — серьезно сказал Тас. — Ты, должно быть, потерял ее…

Слышишь… Опять колокол! Наверное, пожар усиливается!

— Нет никакого пожара. Звон серебряного колокола означает, что кто-то проник в Шойканову Рощу… Мне нужно идти, — снова сказал красный маг, не в силах оторвать глаз от Аши. — Оставайтесь на месте — здесь вам ничего не угрожает.

— Шойканова Роща, — задумчиво произнес Тас. — Скелеты утянут их под землю!.. Но я же в состоянии помочь! — осенило кендера. Он решительно достал из кармана серебряную ложку и, прежде чем Аша и красный маг смогли остановить его, устремился к выходу из Башни.

20. Через Шойканову Рощу

Отвратительные, мерзкие голоса бессмертных стражей затихли, но под гниющей листвой в нетерпении шевелились их руки, готовые вцепиться в жертву и увлечь ее в прожорливый могильный мрак. Угрожающе возвышались мрачные деревья, которые, казалось, все же не собирались чинить препятствий рыцарю и магу. Плечом к плечу они вошли в Рощу. Двигались с трудом, продираясь сквозь утыканный колючками кустарник, задыхаясь от невыносимого ядовитого запаха разложения и тлена. Вне Рощи земля была выжжена, покрыта толстым слоем пыли, а здесь под ногами все хлюпало, булькало и чавкало. Взвешенная в холодном воздухе влага едкой испариной оседала на лице и шее. Каждый шаг сопровождался шепотом мертвецов, полным ненависти и жуткого вожделения, становился преодолением неотвязного страха и ужаса. Стил, с оголенным мечом, шел первым, максимально настороже, готовый в любой момент пустить в ход оружие. Палин, освещая посохом дорогу, следовал за ним. Воображение могло обманывать его, но ему казалось, что руки мертвецов-скелетов моментально исчезали, едва на них падал свет от кристалла.

Они шли уже целую вечность, ибо страх превращал секунды в часы, а часы — в годы. Наполненная зловещим шепотом темнота, зловоние, перехватывающее дыхание, леденящий холод, от которого ныли кости и немели члены, — все это невероятно изматывало, забирало силы без остатка. Стало еще более сыро. Ходьба давалась чрезвычайно трудно. Стил в своих тяжелых доспехах по щиколотку увязал в пузырящейся жиже. Уже очень скоро он почувствовал усталость, ноги от чрезмерных усилий горели. Попытки выйти на более твердую почву ни к чему не приводили. Шаг за шагом ноги засасывало все больше. В конце концов, изнуренный борьбой с трясиной, он остановился, чтобы хоть чуть-чуть перевести дыхание. Бросил взгляд назад. Глубокие следы, что он оставлял за собой, наполнялись кровавой жижей.

Палину ходьба доставляла меньше трудностей, однако он страдал от удушья. Он задыхался, захлебывался затхлым воздухом, словно вода заполнявшим легкие. В глазах мелькали красные точки. Испытывая сильное головокружение и едва не теряя сознание, Палин остановился в двух шагах от рыцаря. Мертвецы словно этого и ждали. Из черной смердящей хляби показались полуистлевшие руки. Стил почувствовал, как его ухватили за голени. В следующее мгновение он начал медленно погружаться в трясину. Рыцарь с криком взмахнул мечом. В свете кристаллов молнией сверкнул клинок. В сторону полетели отсеченные конечности.

Взмах следовал за взмахом, но вместо обрубленных рук к нему тянулись все новые.

Стил проигрывал схватку, все больше и больше погружаясь в кишащее мертвецами болото. Палин попытался помочь. Он хотел произнести заклятие, но не мог — смрадные испарения душили его. В отчаянии Маджере пустил в ход посох.

Захрустели, затрещали кости. Ободренный, Палин продолжал крушить скелеты и внезапно ощутил, что дышится ему намного легче. Стил, почувствовав поддержку, с удвоенной энергией заработал мечом и вскоре обнаружил, что может свободно двигать ногами.

— Держи! — крикнул Палин и протянул рыцарю посох. Стил взмахнул рукой. В этот сзади в шею Палину впились костлявые пальцы, все тело пронзила боль. Руки на мгновение парализовало, и посох упал на землю. Магический кристалл померк.

Со всех сторон подступила густая, осязаемая темнота. Палин сделал попытку стряхнуть с себя упыря, но ничего не вышло. Его вдруг осенило: он вспомнил, как братья обучались рукопашному бою. Ему ясно представилась картина: Танин захватывает сзади Стурма, а тот, чтобы высвободиться, толкается назад и падает на Танина; руки его расцепляются, и в выгодном положении теперь Стурм. Палин рухнул спиной на землю и сразу почувствовал, что избавился от хватки на горле.

Некоторое время он, учащенно дыша, не двигался — не было сил, хотя знал, что нельзя останавливаться ни на минуту. В непроницаемой тьме он внезапно увидел яркую точку, которую принял за звезду, но потом понял, что это сверкает амулет на шее Стила.

— Шевелись, Маджере, — проговорил Стил, протягивая для помощи руку. — Пока они отступили… Палин встал на колени и начал шарить в листве.

— В чем дело? Ты ранен? — спросил Стил.

— Посох… Где он? Я не могу его найти!

— Быстрее, маг! — торопил Стил. Держа наготове меч, он прикрывал собою Палина.

— Нашел! — облегченно выдохнул Палин. Стоило ему взяться за реликвию, как кристалл засветился вновь. Оперевшись на посох, Палин поднялся на ноги… В следующий миг они увидели перед собой Башню Высшего Волшебства. Возведенная с помощью магии, Башня вонзалась в маслянисто-черное ночное небо. Свет всех трех лун падал на величественное сооружение. Сложенные из черного мрамора стены тускло мерцали в лучах Солинари. Красный свет Лунитари играл на багрового цвета шпилях Башни. Над балконом, с названием «Дорога к Смерти», над крышей грандиозного строения парила таинственная Нуитари (особый страж Башни), которую могли видеть только чародеи черной магии.

— Мы дошли! — с нотками ликования в голосе произнес Палин. Долгожданный момент настал. Палин едва не бросился со всех ног к тому, что являлось целью их трудного и опасного путешествия, но чувство осторожности, самосохранения возобладало над беспечностью и безоглядностью. В лунном свете Солинари и Лунитари они вместе приблизились к чугунным воротам. Запоры на них отсутствовали, но ни Стил, ни Палин не торопились открыть створы, обильно покрытые странной, сверхъестественной влагой Шойкановой Рощи. Никто и ничто не нарушало тишину ночи. Ни в одном из окон Башни не горел свет. Но это вовсе не означало, что за ними не наблюдают, не следят.

— Чего же ты ждешь, Маджере? — спросил рыцарь, по-прежнему не выпуская из руки меч. — Это по твоей части. Действуй. Палин не мог не согласиться со Стилом. После его толчка ворота гостеприимно распахнулись. Внутренне торжествуя, Палин бросил победный взгляд на Стила: теперь он пойдет первым.

— Добро пожаловать в Башню Высшего Волшебства.

— Это просто дьявольское везение, — ехидно пробормотал рыцарь, не расслабляясь, оставаясь все так же настороже. Они вошли в ворота, и их глазам предстали многочисленные цветочные клумбы. Это был весьма необычный сад: цветы и травы, в нем произраставшие, использовались в магических священнодействиях.

Самое благоприятное время для роста, цветения и созревания растений приходилось на ночь, когда невидимые лучи Нуитари проливались на клумбы благодатным дождем.

За садом ухаживали ученики Даламара. Воздух был перенасыщен сладковато-приторной смесью ароматов паслена и мертвой лилии, черных орхидей и руты, омелы и черных роз, мандрагоры, мака, белены.

— Ни к чему не прикасайся, — предупредил Палин, когда они шли между клумб по вымощенной дорожке сада.

— Думаешь, я собираюсь нарвать букет? — язвительно отозвался Стил. Все же перед лилией, являвшейся символом их ордена, он задержался и чуть заметно отсалютовал… Палин стоял у крыльца, ведущего в Башню, и высматривал дверной колокольчик… И тут он увидел их. Повсюду. Немигающие глаза… Одни глаза.

Ничего, кроме глаз и рук. Страшных рук… Рук смерти.

— Что это? — спросил Стил, вставая у Палина за спиной.

— Стражи Башни, — ответил маг. — Не давай им приближаться… Но они надвигались. Их было не менее сотни — холодных, белых, жадных глаз.

— Во имя Бездны, Маджере!.. Как мне их остановить?! — Стил прикрывал спину Палина, а маг — спину рыцаря. — Сделай что-нибудь! Скажи что-нибудь!

— Я — Палин Маджере, — громко произнес маг. Прочь с дороги! Маджере…

Маджере… Маджере… Эхо, отразившись от стен Башни, разнеслось по саду и превратилось в надтреснутый издевательский смех. Палина передернуло. Стил заскрипел зубами, лицо покрылось холодным потом. Призраки подступали. Руки со скрюченными пальцами были уже совсем близко. Одно-единственное прикосновение — и кровь заледенеет, остановится сердце.

— Именем Чемоша… прочь! — зарычал Стил. Но глаза лишь еще сильнее засверкали — свирепо, алчно, плотоядно.

— Я бы не стал еще раз упоминать Чемоша, — тихо посоветовал Палин. — В Башне почитают только одного бога…

— Ну так сделай же что-нибудь, маг! — огрызнулся рыцарь.

— Я пришел к Даламару, — в отчаянии стал объяснять Палин. — Я пришел к вашему господину…

— Ложь… ложь… ложь… — донесся из темноты шепот невидимых ртов.

Стражи-призраки плотным кольцом окружили рыцаря и мага, стоявших спина к спине.

Палин держал наготове посох, Стил побелевшими от напряжения руками сжимал меч.

Свет, исходивший от кристалла, становился все более и более тусклым. Стил рубанул ближнего из призраков, но меч лишь со свистом рассек темноту. Кольцо сужалось.

— Дядя! — крикнул Палин. — Я пришел к тебе! Мне нужна твоя помощь! Входная дверь Башни открылась. Палина бил озноб, вызванный отчаянным сопротивлением страху, растерянностью и, одновременно, — решимостью принять последний бой.

— Дядя? — крикнул еще раз Палин в зияющий чернотой дверной проем.

— Не двигайтесь, — послышался голос. — Оставайтесь на месте. Я иду… Я спасу вас… Прошло еще несколько мгновений, и из Башни выбежал Тассельхоф Непоседа.

21. Родственники. Назад в Башню

— Дядя Тас?! — воскликнул пораженный Палин.

— Насколько я понимаю, это вовсе не тот дядя, которого ты имел в виду, — с мрачной иронией произнес Стил.

— Нет, — отвечал маг, совершенно сбитый с толку. — Я никогда бы…

— Сейчас… сейчас! — Кендер никак не мог отдышаться. Он стоял на крыльце Башни, размахивая каким-то блестящим предметом. Не волнуйтесь…

— Не подходи к нам близко, Тас! — предостерегающе крикнул Палин. — Назад!

Назад!..

— Да нет же. Нет… Ты не понимаешь… Теперь вам ничего не грозит, — пролопотал Тас и ринулся в самую гущу призраков. В тусклом свете кристалла Палин разглядел в руке у кендера ложку.

— Сгиньте, гнусные твари! — произнес Тас, стараясь говорить басом, подражая, как ему казалось, голосу жреца в храме. Он так усердно махал рукой, что, потеряв равновесие, едва не распластался на земле. Прочь, я говорю!

Прочь!.. Проваливайте! — повторял он.

— Нет, — возразил Палин, наблюдавший за поведением стражей. — Отнюдь нет.

Глаза и руки призраков исчезали, их становилось все меньше и меньше, пока они не пропали вовсе. Путь в Башню был свободен. Посох освещал раскрасневшееся лицо кендера, с восторгом державшего перед собой «реликвию».

— Магическая Ложка «Где Сядешь, Там И Слезешь»! — Голос Таса благоговейно дрожал. Палин хотел как следует рассмотреть предмет поклонения, чтобы убедиться в его магических свойствах, но Тас сунул ложку в карман и приветственно протянул руку Стилу.

— Здравствуй, — вежливо произнес он. Меня зовут Тассельхоф Непоседа. Для друзей я просто «Тас»… Вот разве что Палин… он один зовет меня «дядя Тас», хотя, конечно, я не являюсь его родственником. Так… друг семьи. Когда они были совсем маленькими, то звали меня «дедушка». Потом мальчики подросли, и как-то мы решили, что «дедушка» звучит довольно глупо и нелепо. С тех пор я стал для них «дядей»… У меня тоже был дядюшка, Пружина. Это от него мне досталась Ложка… Как внушительно смотрятся твои доспехи. Череп, мертвая лилия… Знаю! Ты, должно быть, рыцарь Такхизис. Я слышал кое-что о вас. Мне никогда прежде не приходилось сталкиваться с. Черным Рыцарем. Невероятное везение… Я уже сказал, что меня зовут Тассельхоф Непоседа?..

— Мне не о чем говорить с кендером, — отрезал Стил.

— Даже с тем, который спас тебе жизнь? — тихо спросил Палин. Стил бросил хмурый взгляд на Таса, затем сделал чопорный полупоклон:

— Стил Светлый Меч…

— О, я тебя знаю! Палин мне рассказывал!.. Ты — сын Стурма. Мы с ним были хорошими приятелями. Тас кинулся обниматься, но рыцарь, вытянув руку, остановил кендера.

— Может быть, я и обязан тебе жизнью, — холодно произнес он. — Это мой долг, и я верну его. Но мне не нравится, когда под ногами все время крутится кендер. Советую держаться подальше. С этими словами рыцарь оттолкнул Тасаназад. Он бы непременно растянулся на земле, если бы Палин не поддержал его.

— Я совсем забыл, — громким шепотом, как бы оправдываясь, проговорил Тас.

— Ведь его мать — Китиара! Палин хотел обстоятельно объяснить Тасу, что в интересах его же здоровья оставить рыцаря в покое, не докучать ему своей болтовней, не лезть на глаза… но в этот момент из Башни донесся женский голос:

— Тассельхоф, ты где? Куда тебя унесло? Палин, невольно затаив дыхание, уставился на вход. Если в присутствии призраков кровь стыла у него в жилах, то теперь его бросило в жар. В дверях показалась чудесной красоты девушка.

Необычайно привлекательное лицо окаймляли светлые, цвета серебра, волосы.

Большие золотистые глаза лучились таинственностью, манили, притягивали. На ней была вызывающе-яркая одежда, которую ни одна благовоспитанная дама Палантаса на себя не надела бы. Удивительно, но ей она очень даже шла. Девушка была столь прелестна, будто явилась с другой планеты.

— Благословение богам! — с облегчением в голосе продолжала она. — Я нашла тебя, Тас! Пойдем скорей отсюда. Сойдя с крыльца, она вдруг заметила Стила и Палина.

— Кто эти господа? — мгновенно насторожившись, спросила она.

— Мои друзья, — не задумываясь, сказал Тас. — Это Стил Светлый Меч, сын Стурма, который был Соламнийским Рыцарем… и одним из моих лучших друзей. Я знал и его мать, Китиару. Правда, мое знакомство с ней иначе как поверхностным не назовешь… А это Аша…

— Очень приятно, сударыня, — промямлил Палин, сраженный красотой девушки.

К огорчению мага, взгляд ее был обращен на Стила; она как будто даже пыталась улыбаться ему! Рыцарь, не обращая на девушку никакого внимания, настороженно косился на темные глазницы окон Башни. Улыбка сошла с лица Аши, когда она как следует разглядела воина.

— Они были похожи на вас. — Голос девушки вибрировал от негодования.

— Обращались с нами так, как обращаются с налипшей на обувь грязью. Зачем вы вторглись в нашу жизнь? Мы никому не делали зла. Стил повернулся к Аше, в глазах читалось любопытство.

— Откуда ты, госпожа? Из Каламана? Он в самом деле капитулировал? Аша не знала, как ответить.

— Нет, не из Каламана, — после паузы сказала она. Но из тех мест… Она несколько сникла, но затем ее голос вновь набрал силу. По какому праву вы явились на нашу землю?

— Не сомневаюсь, госпожа: тебе кажется, что с вами поступили несправедливо, но, в сущности, все делалось для вашего же блага — во имя дальнейшего развития и процветания, — тоном, не терпящим возражений, произнес рыцарь. — Я не собираюсь ничего объяснять, поскольку ты все равно меня не поймешь. Внимание его снова было поглощено Башней. — Маджере, если ты не забыл, нам кое-что предстоит… сказал он.

— Я помню, — отозвался маг.

— Как твое имя? — спросила девушка и залилась румянцем под откровенно восторженным взглядом молодого человека.

— Палин Маджере, — просто ответил он. — А твое, госпожа? Я не расслышал сразу…

— Аша, — с улыбкой сказала девушка.

— Аша Маджере! — воскликнул Тас, не на шутку разволновавшись. — Ну не здорово ли это!.. Аша — дочь Рейстлина. Это я ее нашел!

— Нет! — вырвалось у потрясенного Палина.

— Что? — Девушка в испуге отступила от мага. — Что такое?

— Но ведь я… я — племянник Рейстлина. Карамон Маджере — мой отец и, следовательно, твой дядя. Выходит, мы родственники, — горько заключил Палин, — двоюродные брат и сестра.

— И что из этого? — не поняла Аша. — Брат и сестра — что в этом ужасного?

— Она снова улыбнулась Палину. Улыбка ослепила молодого человека. Он почувствовал себя так, словно оказался в сверкающем, из звездной пыли облаке.

— Их отцы были близнецами, — не удержался от комментария Тас.

— Ну, если с родословной теперь все более или менее ясно, — едко проговорил Стил, — возьму на себя смелость еще раз напомнить тебе, Маджере, что нам нужно уладить одно весьма важное дело. И время не ждет.

— Вы идете в Башню? — крайне удивленно спросила Аша.

— А мы только что оттуда, — живо сказал Тас и не без гордости добавил:

— Даламар держал нас в заточении.

— С какой стати Даламар станет держать вас у себя? — изумился Палин.

— Какое это имеет значение?.. Вы прошли через Рощу? — уходя от ответа, спросила Аша. Глядя прямо в глаза Палину, она взяла его за руку. — Красный маг сказал, что проникшие в Шойканову Рощу должны обладать незаурядной магической силой. Приблизившись вплотную к молодому человеку, Аша зашептала ему на ухо:

— Вы могли бы вывести нас отсюда… Рука девушки была гладкая и нежная, ее прикосновение будоражило кровь.

— Госпожа, я не могу пренебречь нашими планами, — извиняющимся тоном произнес Палин. — Я должен довести начатое до конца… Тебе же не следует идти через Шойканову Рощу — это слишком опасно. Мы едва уцелели. — Маг повернулся к Тасу:

— Почему Даламар держал вас у себя?

— Потому что она — дочь Рейстлина, — тут же ответил кендер. Ну конечно!

Палин и сам догадывался об этом. Несомненно, Даламар хотел бы избавиться от дочери Рейстлина. Уж не Аша ли стала причиной того, что голос дяди так настойчиво вел его сюда, подумал Палин. Возможно, дяде нужен был человек, который проводил бы к нему его дочь? Почувствовав укол ревности, маг отстранил руку девушки. Она нравилась ему, но в то же время он ревновал ее к дяде. Аша ощутила неожиданную перемену в поведении Палина. От него, словно от призрака, повеяло холодом. Подавшись назад, она недоуменно, с испугом в глазах смотрела на молодого человека.

— Ты не хочешь помочь нам выбраться отсюда? — обиженно проговорила она.

Прекрасно. Справимся и без твоей помощи.

— Постой, Аша, не кипятись, — с чувством произнес Палин. — Твое появление здесь было обусловлено…

— Неужели этого захотел Рейстлин? — живо высказал предположение Тас. — Я думал, он мертв… А ты как думаешь, Палин? Похоже, ты так не считаешь…

Потому-то вы сюда и пришли! — Кендер закатил глаза.

— Маджере… — Стил начал терять терпение.

— Идем, идем! — Палин взял Ашу за руку и шагнул к Башне. — Мы поговорим с Даламаром…

— Но его сейчас нет! — вырываясь, воскликнула девушка. — Он куда-то исчез.

— Он отправился в Вайрет, в Башню Высшего Волшебства, — подсказал Тас. — На совет магов… Я один раз присутствовал на нем… Рассказывал ли я, как Пар-Салиан превратил меня в. мышь?..

— Значит, Даламара нет… пробормотал Палин. «Я возьму Даламара на себя» — так обещал Рейстлин. Да, дядя держал слово, если только это не было просто совпадением. Какую цель он преследовал? Что из всего этого могло выйти?

— Нам нужно торопиться… пока не вернулся Даламар… — Палин решительно шагнул на крыльцо. В дверях, загородив собой проход, стоял красный маг.

— Вы двое — что вы здесь делаете? Как вы прошли через Рощу? И где все стражи? Палин не умел лукавить, но в данный момент откровенность только навредила бы. Впрочем, он и слова не успел сказать, как его опередил Тас.

— Их пригласил Даламар, — важно заявил он. — Что же касается стражей, то я их прогнал… с помощью вот этого. Она называется «Где Сядешь, Там И Слезешь».

С этими словами кендер сунул под нос изумленному магу свою драгоценную реликвию. Тот подозрительно покосился на ложку. Взглянул на Палина, Стила, обвел глазами пустой, никем не охраняемый двор и сад. Объяснение звучало очень неубедительно. Лицо мага выражало по меньшей мере сомнение, хотя в действительности он был решительно сбит с толку.

— Вас пригласил Даламар?.. Белого мага и черного рыцаря?

— Не правда ли, очень гармоничное сочетание? — продолжал блефовать кендер.

— Как бы иначе они могли пройти через Рощу, если бы Даламар сам не хотел этого?!.. А теперь — позволь откланяться. Дайте нам дорогу, дружище. Мы поднимемся в апартаменты Хранителя. Тас оглянулся на Палина. — Вы ведь к нему идете? — громко прошептал он. Красный маг нахмурился. Стил недобро сверкал глазами. Меч покоился в ножнах, но руку с эфеса рыцарь не убирал.

— Я — Стил Светлый Меч, слуга Такхизис. У меня поручение. Повелитель Даламар не…

— Не ожидал, что мы придем так скоро, — докончил фразу Тас. — Скажи своему брату, чтобы он молчал. Мага я берусь заговорить, — зашептал кендер Палину.

Жестом приглашая следовать за ним, Тас уверенно направился ко входу.

— Мы подождем Даламара у него в комнате. Попьем тарбеанского чайку… Пойдем, Аша. Стил двинулся за кендером. Однако Аша, нервно сцепив перед собой руки, с места не трогалась.

— Я только что оттуда, — протестовала она, — и у меня нет никакого желания возвращаться. Красный маг насторожился.

— Госпожа, ты же сказала, что собираешься в ученики к Даламару… Что все это значит?

— Я… я еще точно не решила, — ответила Аша. — Нужно все обстоятельно обдумать… и где-нибудь в другом месте! А если говорить о магии — думаю, мне нет необходимости еще чему-то учиться. С меня достаточно того, что я уже умею.

— Аша… — начал Палин, но рыцарь не дал ему договорить.

— Пусть уходит. Мы только попусту тратам время, — сказал он, увлекая Палина за собой. Молодой маг сердито стряхнул с себя руку рыцаря.

— Она сгинет в Роще, какими бы ни были ее познания в магии. Кроме того, — уже тише добавил он, — вполне вероятно, девушка имеет прямое отношение к тому, что мы здесь.

— Что?.. Это еще почему? — Стил без всякого интереса взглянул на Ашу.

— Если она на самом деле дочь Рейстлина, вероятно, он хочет встретиться с ней. Стил пристально посмотрел на Палина.

— Может быть, Рейстлин хочет видеть дочь, а не племянника. Рыцарь пожал плечами. Возможно, ты прав. Мне, собственно, все равно. Давай захватим ее с собой. Лишь бы он открыл Врата. Палин подошел к Аше.

— Ты не можешь уйти, — сказал он. Доверься мне. Пойдем с нами. Мы что-нибудь придумаем. Девушка не сводила с Палина своих золотистых глаз. Взгляд был холоден, но маг догадался, что за этой холодностью — испуг и растерянность, страх заблудившегося ребенка.

— Хорошо, я иду с тобой… но ты должен защищать меня. Защищать ее! Чего бы только он не сделал ради нее!.. В душе у Палина царило смятение, пробуждались чувства и желания, которых он прежде никогда не испытывал. Во что бы то ни стало он войдет в Бездну… Красный маг, очевидно, взвесив все «за» и «против», решил, что, так или иначе, будет лучше, если вся эта странная компания дождется Хранителя в его апартаментах.

— Я провожу вас наверх, сказал он. Я не могу вас оставить одних Рыцарь переглянулся с магом: нет, это их не устраивало, они должны найти Врата до того, как появится Даламар.

— Спасибо, но это совсем не обязательно, — вежливо возразил Тас. — Дорогу мы знаем. Палин и прежде бывал у Даламара, он его близкий друг. На лице красного мага отразилось недоверие.

— Неужели вы его не узнали? — воскликнул кендер. — Это же Палин Маджере — племянник Рейстлина!.. Аша — дочь Рейстлина. А вот он, — Тас указал на Стила, — наполовину его племянник… если только я не ошибаюсь. Тас свел на переносице брови. Дайте сообразить: Китиара была единокровной сестрой Рейстлина… да, в таком случае Стил лишь на четверть племянник…

— Вся семейка в сборе, — проворчал рыцарь и, оттолкнув в сторону ученика Даламара, шагнул в Башню. Красный маг не стал подниматься наверх, рассудив, что можно вполне положиться на бдительность призраков. Стражи и в самом деле безмолвно следовали за настырными пришельцами до дверей жилища их господина.

— Они нас будут неусыпно караулить, — сказал Палин, когда компания очутилась в апартаментах Даламара. За лабораторией также постоянно присматривают. Даже Хранитель не имеет права в нее входить. Никто не переступал ее порога с тех пор, как мой дядя… Палин осекся: Посох Магиуса, который он держал в руках, хранился в лаборатории; кто-то все же побывал в ней.

— Насчет стражей можно не волноваться, — заверил Тас. — С нами…

— Магическая реликвия кендеров. Знаем, знаем… — Палин вздохнул: какая все-таки несусветная чушь — «где сядешь, там и слезешь». — Послушай, дядя Тас, — у тебя в руках обыкновенная столовая ложка… Внезапно Палин увидел, что в дальнем конце комнаты стоит маг в черной мантии. Ничего удивительного в этом не было, учитывая то место, где они находились. Но седые волосы, золотистая кожа, песочного цвета глаза — все свидетельствовало о том, что перед ним…

— Дядя… Язык у Палина прилип к небу. Рейстлин быстро сделал знак: молчи.

Песочного цвета глаза на миг задержались на кендере, и затем видение растаяло в воздухе.

— Ты утверждаешь, что это обычная ложка? — Тас прервал свое немое любование реликвией. Палин огляделся: видел ли еще кто-нибудь дядю? Похоже, нет. Стил осматривал комнату: постукивал по стенам, заглядывал за гобелены, надеясь найти потайной выход; полусонная Аша, подобрав ноги, сидела в кресле и грустила; Тас от избытка чувств поглаживал свое сокровище.

— Она не может быть обычной! — нарушил он молчание. — Это настоящая реликвия, преподнесенная моему дяде самой Мишакаль… Или Реорксом? Забыл… В любом случае, ты же сам стал свидетелем ее магической силы… «Нет, — подумал Палин, — Рейстлина никто, кроме меня, не видел». Значит, он приходил к нему, Палину. Усталости, огорчения и разочарования как не бывало. Он проникнет в лабораторию, препятствий к этому почти не осталось. И для него отомкнутся двери… «Это о Рейстлине, — подумал Палин. — Откуда эта строчка?» — Дай-ка я еще раз на нее взгляну, — обратился Палин к кендеру. Никакого сомнения: ложка Таса ничем не отличалась от тех, что лежали на столе.

— Пожалуй, ты прав, Тас, — тихо проговорил Палин. — Это действительно магическая вещь.

22. Подозрения. Самосозерцание. Лаборатория Рейстлина

Они шли в лабораторию. Впереди всех с ложкой шествовал Тас. Присутствие кендера сильно раздражало Стила. Его злило, что Палин согласился взять его с собой…

— Только в руках кендера Ложка может проявить свои магические свойства, — с улыбкой сказал маг.

— Мы оба прекрасно понимаем, что все это бред сивой кобылы, — сердился рыцарь.

— Но ты же видел, как она действует на призраков, — гнул свою линию Палин.

— Видел?.. Ты просто хочешь, чтобы я так думал.

— Мы за ним присмотрим, — успокаивал Стила маг. — Он все равно увязался бы за нами. У гномов есть поговорка: никогда не поворачивайся к кендеру спиной.

— Да неужели? — Стил был серьезен. — А я думал, она звучит иначе: никогда не поворачивайся спиной к магу! Глаза призраков какое-то время мерцали в опасной близости, но потом вдруг пропали. Столовый прибор не мог иметь никакого отношения к их исчезновению, и Стил это знал. Более того, он был абсолютно уверен, что знает это и Палин. С чего вдруг этот внезапный порыв: немедленно отправляемся в лабораторию! И куда только подевались его сомнения и страхи?

Откуда это спокойствие и уверенность в себе?.. Что-то произошло. Но что?..

Может быть, он только притворяется таким неискушенным? Может быть, эта золотоглазая девица играет какую-то особую роль в его интриге? Не заманивают ли они Стила в ловушку? «Нет, меня на мякине не проведешь, — думал рыцарь. Я не настолько наивен, чтобы доверять магу». Держась одной рукой за стену, они поднимались все выше и выше. Никто им не препятствовал, никто не пытался их задержать. Возможно, они были одни в Башне. Таинственная, имевшая дурную репутацию лаборатория располагалась почти под самой крышей. Единственные уцелевшие Врата в Бездну находились именно там. Очевидно, там…

— Расскажи мне об этих Вратах, Маджере, — попросил Стил.

— Я знаю очень немногое, — неохотно ответил Палин.

— Давайте я расскажу! — воскликнул Тас. Стил проигнорировал слова кендера.

— Ты же маг, Маджере, и наверняка посвящен во все эти были и небыли.

— Я знаю историю их возникновения, — уклончиво сказал Палин.

— А я мог бы многое рассказать, — многозначительно проговорил Тас. — Хотите?

— Не нужно, — осадил кендера Стил. — Я любопытствую по той причине, что войти во Врата нам предстоит вместе, — добавил рыцарь, наблюдая за реакцией Палина. В свете кристалла было хорошо видно пылавшее лихорадочным румянцем лицо мага, заметно крайнее его возбуждение. Поймав на себе взгляд рыцаря, Палин отвел посох, чтобы лицо его оставалось в тени. «Определенно, он что-то еще замыслил, — подумал про себя Стил. — Нужно не спускать с него глаз».

— Так мы собираемся в Бездну? — спросил Тас, и на этот раз в его голосе не чувствовалось присущей большинству кендеров готовности — безоглядно ринуться навстречу неизвестному. Надеюсь, вам известно, что это место не из приятных…

По большому счету — нет ничего ужаснее. Я не уверен, что составлю вам компанию.

— Тем лучше, — проговорил Стил. — Тебя в общем-то никто туда и не звал…

Так что ты можешь рассказать, Маджере?

— Хотя бы просто говорите, — произнесла Аша. — Будет не так страшно идти.

Они продолжали подъем, пока не очутились на просторной площадке, где все как один остановились, чтобы отдышаться, расслабить ноги, которые сводило от напряжения. До лаборатории оставалось еще порядком. Свет факела высоко вверху обозначал ярус, на котором она находилась. Они уселись на полу, вытянули ноги.

— То, что я знаю, — сущий пустяк, — пожав плечами, проговорил Палин.

— Прежде в каждой из пяти Башен Высшего Волшебства имелись такие Врата.

Чародеи пользовались ими для сообщения друг с другом, чтобы не растрачивать свою магическую силу на простое передвижение в пространстве. Чародеи и представить себе не могли, что, создав Врата, они открыли способ выхода в иную пространственную и временную реальность. Однако об этом стало известно Королеве Такхизис. Она и ее злые драконы, пойманные и удерживаемые Паладайном в Бездне, решили воспользоваться этими Вратами. К сожалению, влияние Паладайна и его добрых драконов не распространялось на чародеев. Такхизис удалось найти среди них такого мага, который не устоял бы перед искушением. Она приняла облик прекрасной дамы и стала являться ему в снах до тех пор, пока не завладела его душой, сознанием и сердцем. Черный маг дал обет, что отыщет женщину и она будет принадлежать ему. «Я узница другого измерения, — сказала Такхизис магу, — но ты можешь вызволить меня. Для этого ты должен открыть Врата и войти в Бездну.

Пусть мой образ все время будет у тебя перед глазами. Я стану твоим проводником…» Палин внезапно смолк. Его последние слова повисли в воздухе. Я стану твоим проводником… Молодой человек смертельно побледнел.

— И что случилось с чародеем? — спросила Аша.

— А я знаю… похвастался Тас. Палин, откашлявшись, продолжал:

— Обуреваемый страстью маг открыл Врата и вошел в Бездну. Что с ним сталось — не известно; назад он не вернулся… А Такхизис вырвалась вместе со своими драконами на просторы Кринна. Как гласит легенда, именно ее освобождение стало причиной Первой Войны Драконов. Доблестный Соламнийский Рыцарь Хума водворил обратно Темную Воительницу. Чародеи, чувствуя за собой вину, попытались наглухо запечатать Врата. К несчастью, в период Войны Драконов маги, созидавшие эту волшебную конструкцию, сложили свои головы в битвах. Накопленные знания и магическую мощь, секреты и тонкости строительства они унесли в могилу.

У тех, кто выжил, волшебной силы хватило лишь на то, чтобы ограничить доступ к Вратам. Войти в Бездну стало возможным только при соблюдении особого условия: если появится пара, состоящая из черного мага и белого жреца. Чародеи полагали, что такое союзничество абсолютно невозможно и поэтому во Врата никто и никогда не войдет. В период возвышения Истара, когда маги подвергались гонениям со стороны церкви, три Башни из пяти были разрушены. Чародеи, обитавшие в Башне Палантаса, согласились покинуть ее и перебраться в Вайрет, если им пообещают не препятствовать заниматься магией. Король-жрец дал им такое обещание. Однако прежде, чем Башня опустела, Врата были перенесены в крепость, расположенную на мысе Череп. Маги решили, что там их никто не найдет.

— А я нашел! — вскричал Тас. — Ну, или почти нашел… Так получилось, что я оказался в компании братьев-близнецов. Именно тогда Рейстлин и Крисания — черный маг и белый жрец — шагнули в Бездну. Темная Воительница едва не погубила Крисанию. Жрица ослепла и только благодаря Карамону смогла выбраться из Бездны.

Рейстлин слишком поздно понял, что Такхизис рвется сюда, в наш мир, и чем это чревато. Тогда он решил пожертвовать собой: остаться в Бездне и держать Врата на запоре… Карамон считает, что брату за его жертву дарован мир, покой и вечный сон. Но это означало бы, что его нет в Бездне… Выходит, мы идем на поиски Рейстлина, Палин? — в волнении воскликнул Тас. — В таком случае, — в порыве великодушия добавил он, — так и быть — я с вами! Мы были добрыми приятелями — я и Рейстлин — вплоть до того дня, когда он убил Гнимша, гнома-механика. — Голос кендера посуровел. — Этого я никогда не мог ему простить.

— Так вы собираетесь на поиски Рейстлина Маджере? — не глядя на Палина и нервно теребя кайму своей туники, спросила Аша.

— Нам еще нужно попасть в лабораторию, — веско заметил Палин. — Слишком рано говорить о каких-то поисках.

— Ко всему прочему, среди нас нет ни черного мага, ни белого жреца, — мрачно обронил Стил. — Это значит, что у нас нет шанса проникнуть в Бездну… и его не было с самого начала, маг! — Рыцарь вскочил на ноги. — Ты обо всем этом прекрасно знал. Что за игру ты ведешь? Может быть, ты что-то не договариваешь?

— Никакой игры, — тихо сказал Палин. — Я предельно откровенен. — Он взглянул на Стила:

— Я не знаю, как туда попаду…

— Нет, знаешь… иначе бы ты не сидел сейчас здесь. На что ты рассчитываешь? Палин, опершись на посох, поднялся с пола.

— Стил, я дал тебе слово, что не удеру.

— Слово чародея скользкое, как угорь, — с усмешкой произнес рыцарь.

— Только не слово Маджере, — с достоинством проговорил Палин. — Ну что, двинулись дальше? Они продолжали подъем. Чувствовали, что за ними следят, но этим пока все и ограничивалось. Каждый шаг был для Палина напоминанием о том времени, когда он держал здесь Испытание, по словам Даламара являвшимся чистой воды иллюзией. Так ли это? Все казалось реальным. В сущности, Испытание просто не могло представляться блефом тому, кто его проходил, рискуя своей жизнью, чтобы стать магом. Может быть, как раз Испытание было реальностью, а вся прочая жизнь Палина — иллюзией?…Закрыв глаза и прислонившись спиной к холодной стене, Палин первый раз в жизни целиком отдался магии. Он чувствовал, как она воспламеняет кровь и одновременно нежит его. Погружение, растворение в ее волнах было полным блаженства. Сознанием и телом овладел всепоглощающий экстатический восторг… Теперь, вспоминая это состояние, Палин ощущал в душе пустоту, щемящее чувство горечи. Он давно не испытывал того восхитительного слияния с магией, которое сопутствовало ему во время Испытания. До сих пор он не признавался в этом ни себе, ни кому-либо другому. Магия стала для него нудным, утомительным занятием. Изо дня в день, а зачастую и по ночам ему приходилось зазубривать заклинания, добиваться нужных модуляций голоса, оттачивать произношение слов. Когда он пытался уснуть или уже во сне, магические формулы еще долгое время не оставляли в покое мозг, не прекращали своего неустанного роения в его голове. Да, он получал удовлетворение, если заклятие удавалось; да, кровь начинала бурлить от мысли, что он понемногу овладевает чудесным искусством. Но довольство собой тут же тускнело на фоне беспомощности и бессилия, когда магическое действо не получалось. Неудачи повторялись все чаще и чаще. Волшебные формулы безнадежно путались в голове.

Случалось, Палин не мог вспомнить, как правильно произнести заклинание — то ли первое слово с ударением на последнем слоге, то ли последнее слово с ударением на первом слоге. А бывало, он не мог отыскать необходимый для колдовства компонент, минуту назад находившийся под рукой. Когда и почему появилась эта пугающая неуверенность в себе? Конечно, не во время его первого путешествия-приключения с братьями. Тогда они познакомились с гномом Дуганом Красным Молотом, и целью их авантюры были поиски Серого Бриллианта Гаргата. В тот период его жизни магия пленила, а опасность только возбуждала и бодрила…

Он опять взялся за изучение магии, хотя остался без наставника: чародеи отказывались брать в ученики племянника Рейстлина Маджере. Палина это не смутило. Он решил заниматься самостоятельно, как когда-то его дядя. Поначалу все шло нормально, все вроде бы складывалось. Единственное, в чем была загвоздка, — отсутствие практики. Но минули месяцы, и выяснилось, что результаты мизерные, а то и вовсе никаких. Временами ему казалось, что он непростительно деградирует. Тогда он собирался в дорогу и ехал в Башню Вайрета.

«Терпение, — бесцветным голосом говорил Даламар. — Дисциплина и терпение…

Прежде, чем начать бегать, необходимо выучиться ходить». Палин чувствовал, как им мало-помалу овладевает состояние угнетенности. Он был сыт по горло зубрежкой, бесконечными составлениями заклинаний, беспрестанной прополкой и ковырянием в саду, где взращивал травы для магических настоев. К тому же появлялась мысль, что он бездарен, посредствен и годится разве что для показа фокусов на детских именинах. Чтобы хоть как-то подняться в собственных глазах, вновь обрести уверенность в своих силах, Палин отправился с братьями в патрулирование. Но и эта попытка обрести себя провалилась… Палин, весь во власти воспоминаний, не замечая боли в ногах, по инерции шагал вверх. Опомнился он только тогда, когда почувствовал, как его дергают за рукав. Понадобилось несколько секунд, чтобы маг очнулся и узнал Таса.

— Что такое? — спросил Палин.

— Думаю, мы у цели, — громко прошептал кендер. — Это лаборатория? Палин приподнял посох. Свет от кристалла разогнал тьму. Они снова стояли на площадке.

Полдюжины пологих ступеней вели к окованной железом двери.

— Знакомое место, — как можно тверже произнес Палин, хотя во рту пересохло и он почти не чувствовал языка. Да… это и есть лаборатория. Некоторое время все молчали, даже кендер притих. Держались в круге света, который отбрасывал посох. За пределами круга начиналось царство тьмы — шорохов, невнятного бормотанья и шепота, какого-то едва уловимого движения теней, бесплотных контуров. Стоило кристаллу погаснуть, и они оказались бы в бездонном желудке мрака.

— Действуй, Маджере, — словно рубя наотмашь, произнес Стил. — Вперед…

Открывай дверь. Перед глазами Палина вновь встала картина из прошлого…Из темноты на него в упор смотрели глаза — белые, холодные, — одни глаза и — ничего, кроме них. «Посторонись, — сказал Даламар. — Дай нам пройти».

— Я не могу этого позволить, Хранитель. Ты дал мне ключ и запретил с ним расставаться хотя бы на мгновение, кто бы его ни попросил, включая тебя самого.

Ты наказал мне стеречь эту дверь и никого не впускать. «Кто вздумает попытку сделать, пусть будет скорой смерть тому» — таковы были твои слова…» — Мы должны как-то миновать стража, — сказал Палин.

— Какого стража? — нетерпеливо спросил рыцарь. — Тут никого нет! Палин вглядывался в темноту. Она властвовала здесь всецело, пасуя лишь перед светом Посоха Магиуса. Призрак-страж пока не давал о себе знать. Маг вдруг понял, что шепот, доносившийся из темноты, вовсе не был угрожающим, в нем, как ни странно, слышалось ликование. Может быть, призраки, предвидя возвращение прежнего Хранителя, заранее радовались этому?

— Нет, это не так! — прошептал Палин. Отнюдь, племянник. Именно так! К глазам Палина подступили слезы. «Что я здесь делаю? Он же использует меня…» — Страж, конечно, ретировался! — удовлетворенно отметил Тас. — Моя Ложка творит чудеса. Пошли, Палин. Я буду первым! Сунув Ложку в карман, Тас взбежал по ступенькам.

— Тас, остановись! Не входи туда! Кендер, однако, плохо воспринимал слова с частицей «не». Палин со страхом ждал, что вот-вот явится призрак и Тасу придется туго. Но ничего не произошло.

* * *

Тас секунду мялся у двери; подергал ручку, заглянул в замочную скважину; затем легонько толкнул ее. Дверь бесшумно открылась. Повеяло холодом. Пахнуло пылью, плесенью и затхлостью. Аша шарфом прикрыла лицо. Стил скорчил гримасу отвращения, достал из ножен меч.

— Я чувствую запах смерти, — сказал он. Тас стоял на пороге, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть внутри. Палин мгновенно представил: банки с растительными экстрактами, бутылки с настоями из трав, магические реликвии, древние книги и пергаментные свитки… и среди всего этого — кендер, с зудящими от любопытства руками. Эта чесотка, этот зуд могли обернуться подлинным несчастьем.

— Тас! — предостерегающе крикнул Палин. Он подобрал одной рукой полы мантии и устремился за кендером. — Тас, выйди оттуда! Ни к чему не прикасайся!

Палин остановился на пороге лаборатории — все в нем сопротивлялось тому, чтобы идти дальше. Не делает ли он страшную ошибку?.. Маг осветил посохом комнату.

Тас стоял в центре лаборатории перед огромным столом и с открытым ртом рассматривал лежавшие на нем предметы.

— Тас, отойди от стола! — сердито, но с облегчением произнес Палин. У себя за спиной он слышал шаги Стила. В этот момент кристалл на посохе померк.

Темнота торжествовала. Стил крепко выругался. Аша испуганно вскрикнула.

— Не двигайтесь, — предупредил Палин. Он ясно представил, как они срываются в пролет Башни и далеко внизу один за другим разбиваются, обагряя стены кровавыми брызгами.

— Ширак! — проговорил маг. Ничего не последовало, посох отказывался повиноваться.

— Что происходит, Маджере? — раздраженно спросил рыцарь. Почему этот дьявольский посох не светит?

— Я пытаюсь!.. досадуя и злясь на самого себя, ответил Палин. Магия вновь отвернулась от него. Позади натыкался на стены Стил.

— Палин! — в отчаянии крикнула Аша. — Я подойду к тебе… Стой на месте.

— Осторожнее, Аша! — Палин развернулся на голос и вытянул руки.

— Палин! — с надеждой в голосе воскликнул Тас. — Я что-то нащупал… Может быть, это нам поможет!

— Нет, Тас! Нет!.. Зловеще прозвучал в темноте звон разбитого стекла.

Палин, словно слепой, выставил перед собой посох и ощупью двинулся в глубь лаборатории. Стил замешкался на пороге. Дверь с шумом захлопнулась.

23. Даламар возвращается. Странная весть. И Аше магия под силу

— Маджере! — бросаясь на дверь, крикнул Стил. — Проклятье!.. Открывай!

— Палин! — барабанила по двери Аша. Изнутри чуть слышно доносились крики и возня. «Одно из двух, — подумал Стил. — Либо они пытаются выйти, либо это маг закрыл дверь… Скорее всего — второе».

— Сойди с крыльца, — приказал он Аше.

— Что ты собираешься делать?

— Попробую выломать ее. Кажется, она подается… Не мешай мне.

— Но… но я ничего не вижу, — с дрожью в голосе проговорила Аша. А если… если я упаду? Рыцарю на это было наплевать. Все же, сдерживая нетерпение, он посоветовал:

— Двигайся осторожно, ощупью. Держись стены. Сойдешь на площадку — оставайся на месте..

* * *

Стил дождался, пока Аша спустится, и изготовился к натиску. Если бы можно было навалиться с разбегу…

— Берегись! — внезапно крикнула девушка. — Он сзади!.. Оборачиваясь, Стил занес меч. Прямо перед ним светились два бледных глаза.

— Отойди от двери, рыцарь. Никто не имеет права входить в лабораторию.

— Но маг уже там… И кендер вместе с ним, — огрызнулся Стил. — Им-то ты позволил…

— Я им ничего не позволял.

— Кто же в таком случае?

— Хранитель Башни.

— Даламар вернулся?.. Тогда пусть он меня впустит, — потребовал Стил.

Немигающие глаза приближались. Рыцаря начал пробирать сверхъестественный могильный холод. Чтобы не стучали зубы, он стиснул челюсти; до боли в кисти сжал рукоять меча.

— Я не буду ничего передавать повелителю Даламару, — сказал призрак.

— У тебя есть выбор, рыцарь: либо немедленно уйти отсюда, либо уже никогда…

— Помогите! — закричала Аша. — Ну кто-нибудь… помогите! Эхо ее голоса, отражаясь от стен, неестественно долго кружило, а затем внезапно оборвалось, словно захлебнулось. Напуганная этим странным, леденящим душу эффектом, девушка больше не пыталась звать на помощь… Пленник Стила находился по ту сторону двери, и от него зависело, выполнит ли рыцарь возложенную на него миссию. Да, он допустил промах — слишком долго мялся на пороге. В этом обиталище колдунов немудрено было растеряться, прийти в замешательство. Волшебство невидимым туманом окутывало здесь все и вся. Вечно бодрствующие призраки были частью темноты, которая в свою очередь была частью призраков, их плотью и кровью. Стил жаждал схватки с противником… с таким, которого он мог бы видеть. Он хотел слышать звон мечей, вдыхать свежий воздух. Ему не терпелось покинуть эту цитадель колдовства. Однако долг — превыше всего, даже если это будет стоить ему жизни. Рыцарь нанес удар по призраку. Меч свистнул в воздухе, ударился о стену, высек сноп искр. Мерцающие глаза увеличились до размеров тарелки, набухли. К Стилу потянулись руки, одно касание которых приводило к смерти. Он снова рубанул, и снова меч впустую рассек воздух.

— Да поможет мне Такхизис, — выкрикнул Стил.

— Молитвы здесь не помогут, рыцарь, — произнес чей-то голос. Нашей Королеве не подвластна эта территория. Голос принадлежал чародейке, одетой в красную мантию. Светящийся желтый шар в ее руках чуть потеснил кромешную тьму Башни. Рядом с ней стоял черный маг — к большому удивлению Стила — эльф. Должно быть, это был темный эльф, изменивший Свету, пошедший против заповедей своей расы. Судя по всему, перед Стилом предстал сам Темный Даламар, Хранитель Башни Высшего Волшебства. Маг смотрел на рыцаря, припертого к стене призраком.

— До меня дошла новость, что в Башне непрошеные гости рыцарь и белый маг, — будто они благополучно преодолели Шойканову Рощу. Я ушам своим не поверил. Но теперь мне все ясно. Рыцарь Такхизис… да? А где белый маг, твой спутник? Где Палин Маджере?

— Там, — проговорила Аша, показывая рукой на дверь лаборатории. И с ним кендер. Мы войти не успели — дверь захлопнулась… Аша запнулась. Лицо Даламара, по мере того как она говорила, стало пепельно-серым. Его душила ярость. Чародей повернулся к призраку, который маячил чуть в стороне.

— Ты не оправдал доверия! Ты никого не должен был впускать!

— Твое распоряжение отменено, господин, — монотонно отвечал призрак. Это сделал прежний хозяин — Хранитель Башни. Даламар молчал, лицо превратилось в маску. Стил на расстоянии чувствовал силу его гнева, ярость, кипевшую в нем, огонь злобы. Он бы не удивился, если бы стены Башни вдруг оплавились. Аша потерянно жалась к стене. Даже чародейка невольно отступила на шаг от своего спутника. Стил остался на месте только потому, что не мог уронить достоинство и звание рыцаря. Но Даламар переборол эмоции. Огонь в глазах погас, взгляд стал рассеянным, как бы обращенным внутрь. «Может быть, это и к лучшему…» Рот Даламара скривился в иронической ухмылке.

— Очевидно, не в наших силах изменить ход событий, Йенна. По крайней мере на данный момент.

— Вероятно, да, — согласилась чародейка. Затем она скользнула взглядом по закрытой двери лаборатории, стоявшему рядом рыцарю и жавшейся к стене Аше.

— А что делать с этими двоими? Даламар посмотрел на воина с таким выражением на лице, словно только что его увидел.

— Не лицезрею ли я, случайно, Стила Светлого Меча? Рыцарь не удивился, помня, что перед ним могущественный маг.

— Совершенно верно, — с достоинством ответил он.

— Сын Китиары! — воскликнул маг. Несомненное внешнее сходство. Я знал твою мать, — внезапно насупившись, добавил он.

— Ты ее убил, — резко уточнил рыцарь.

— И твой долг — отомстить… Убийца должен поплатиться жизнью. Даламар пожал плечами. Ну хорошо. Ты делаешь мне вызов, я его принимаю. Ты нападаешь на меня, я тебя убиваю. Банальная кончина для отменного воина. Такхизис была бы раздосадована этой нелепостью… Я убил твою мать в схватке, Светлый Меч… защищаясь. Она напала первая. Могу показать тот шрам… Жаль, что не видны все шрамы, которые у меня после нее остались. Последние слова чародей произнес совсем тихо, и Стил подумал — не стоит принимать их всерьез. Он сверял свои мысли с «Провидением», как это делали все рыцари, оказавшиеся перед трудным выбором. Будет ли соответствовать Ее Воле то, что он сразится с темным эльфом и, вероятно, погибнет? Ее ли это Воля, что он тщетно упорствует в своем желании попасть в лабораторию? Или у Королевы имелись на него другие виды? Перед глазами встал образ матери, с мечом в руке, готовой пустить его в ход. За матерью — силуэт пятиглавого дракона. Он отбрасывает на нее свою тень…

«Что-то уж очень туманно», — подумал Стил.

— Рыцарь!.. — Стил услышал голос Даламара, очевидно окликавшего его не в первый раз.

— Что ты сказал? — хмуря брови, произнес воин, так и не поняв Волю Темной Воительницы.

— Я говорю, что с тобой кое-кто хочет побеседовать, — терпеливо повторил Даламар. — Думаю, это твой командир.

— Возможно ли это? Никто не знает, что я здесь… И что он хочет?

— Понятия не имею, — с легким раздражением проговорил Даламар. — Я не курьер… А откуда он знает… вероятно, от того, кто обеспечил вам безопасный проход через Шойканову Рощу… Если Светлый Меч готов покинуть свой пост у дверей лаборатории, я берусь провести его к тому месту, где он сможет увидеться со своим начальником… Уверяю, что все попытки войти в лабораторию окажутся напрасными, — добавил Даламар. — Даже мне туда вход заказан… А дядя так-таки вытребовал своего племянника. И нам ничего не остается, как предоставить их самим себе.

— Я отвечаю за Маджере: он пленник, — не зная, как поступить, сказал Стил.

— Он дал мне слово.

— А-а… — понимающе протянул Даламар. — Непростая ситуация. Но решение должно быть принято. И Стил его уже принял. Командир знал, что он здесь.

Вероятно, Такхизис хотела, чтобы он действовал иначе. Должно быть, и в том, что он до сих пор жив, проявилась Ее Воля. Рыцарь вложил меч в ножны и сошел с крыльца, ведущего в лабораторию. Его место тут же занял призрак.

— Мы проследуем к Бассейну Видения. Там можно будет поговорить с командиром, — сказал рыцарю Даламар. — Чтобы не мозолить ноги, спускаясь по лестнице, мы воспользуемся магическим коридором. — Темный эльф положил свою руку на руку Стила. — Слегка может закружиться голова…

— А как же я? — ожила вдруг Аша, которая все это время, как вкопанная, стояла поодаль. Что делать мне? И что с Палином? Я хочу быть рядом с ним.

— Йенна, позаботься о ней, — коротко распорядился Даламар. Чародейка, улыбнувшись, кивнула. Даламар произнес заклинание. Темнота перед Стилом расступилась. Колдун увлек его за собой. Очень скоро рыцарь почувствовал под ногами твердую почву. Он стоял на краю бассейна, в неподвижной темной воде которого видел свое отражение. Аша пошла со всеми не только из-за того, что не хотела оставаться одна в обители Даламара, но и потому — сейчас она себе в этом призналась, — что находила молодого мага очень привлекательным. Он был первым мужчиной, который ей понравился за все время пребывания в Палантасе. Палин не шел ни в какое сравнение с наглыми и тупыми мужланами, что издевались над ней на рынке; не походил он и на проницательно коварного и внушающего страх чародея; выгодно отличался от надменно-холодного и порой грубого рыцаря. Палин во многом напоминал Заступника. Он был мягким и ранимым… с печатью тайной грусти и печали на лице. В то же время в нем чувствовались внутренняя сила… воля и мужество. Он вызывал в душе Аши смешанные, неведомые ранее чувства. Ее то обдавало холодом, то бросало в жар. Грудь теснило, сердце учащенно билось и приятно ныло.

— Я должна быть с Палином, — произнесла Аша.

— Если должна, иди, — Йенна кивнула в сторону двери, охраняемой призраком.

Аша смутилась, задумалась.

— Я хочу выйти отсюда, — решительным тоном проговорила она. — И вы не сможете удержать меня против моей воли.

— Куда уж мне, — с холодной иронией отозвалась Йенна. — Столь многоопытной, искушенной в магии чародейке выбраться из Башни — раз плюнуть.

Да, именно этого Аша страстно желала сейчас: выбраться из этих жутких стен и забыть обо всем… кроме Палина. Она посмотрела на дверь, за которой исчез маг.

Глаза призрака холодно взирали на девушку.

— Тогда я пошла, — сказала Аша и открыла свою сумку. В растерянности она смотрела на лежавшие в ней предметы. Девушка знала, что они магические… но не более того. Как горько она сожалела, что с таким небрежением отнеслась к наставлениям эрдов. В числе вещей были: несколько колец; три амулета — из молочного кварца, гранита и вулканического стекла, обсидиана; маленькая шкатулка, сладко пахнущая травами; кусок веревки, по ее мнению — совершенно бесполезный; несколько резных фигурок животных и стеклянный пузырек. Аша закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Она хотела воспроизвести сцену прощания с эрдами. Девушка вновь видела их родные и желанные лица. Слезы стыда жгли ей глаза. Какой все-таки эгоистичной дурой она была! Чем бы только она ни пожертвовала, чтобы вернуть тот момент холодного, сердитого и поспешного расставания и сказать эрдам, как она им благодарна, как их любит и бесконечно по ним скучает. «Если тебе угрожает опасность — воспользуйся этим…» Аша ясно видела Заступника, слышала его голос, чувствовала, как он вложил ей в ладонь предмет. Какой?.. Какой именно?

— Если не хочешь остаться здесь одна, в темноте, — идем со мной, — сухо сказала Йенна. — Или ты не нуждаешься в провожатом?

— Нет, — ответила Аша. Это, должно быть, был или амулет из обсидиана, или стеклянный пузырек. Она вспомнила, что один из этих предметов имеет какое-то отношение к тени. Вряд ли он ей пригодится. Здесь этих теней предостаточно.

Другой предмет должен помочь ей выпутаться. Каким образом? Она не могла припомнить, да и какая разница. Амулет был черного цвета… как и тени, и Аша отвергла обсидиан, решив попытать счастья с пузырьком. Всю свою жизнь девушка прожила рука об руку с волшебством, но эрды им пользовались только по необходимости и с благими намерениями. С магией зла она столкнулась впервые здесь, в башне. Прежде она не решилась бы взять в руки магический предмет, действие которого ей было неизвестно, носейчас ее это не волновало. К тому же Аша получила его из рук Заступника, а ему она полностью доверяла. Девушка достала из сумки пузырек и свернула восковую крышечку. Йенна бросилась к ней, но опоздала. Из пузырька потянулась бледно-желтая струйка дыма. Запах был восхитительно приятен, сладок для обоняния, словно запах свежескошенной травы.

Гнилостные зловония, смрад смерти растворились без следа в этом запахе. Аша поднесла пузырек к носу, вдохнула… и превратилась в дым.

24. Зал Видения

— Где мы? — спросил рыцарь. — В Зале Видения, ответил Даламар. — Его выстроил мой шалафи, Рейстлин Маджере. Они находились в просторном, круглой формы помещении, большую часть которого занимал бассейн. В центре его над темной водой горел огонь. Трудно было сказать, что являлось источником голубого бездымного пламени. Несмотря на его относительную яркость, в Зале царил сумрак.

— И чем замечателен этот Зал, — поинтересовался Стил, с гримасой на лице оглядываясь по сторонам, — помимо того, что здесь стоит невыносимая вонь? Краем глаза он заметил движение у кромки бассейна, и рука сама собой легла на рукоять меча.

— Спокойно, рыцарь, — тихо произнес Даламар. — Они безобидны. Стил, не очень-то доверяя черному магу, руку с меча не убрал.

— Дьявол! Что это еще за гнусность?

— На определенном этапе своей головокружительной карьеры, мой шалафи вбил себе в голову, что ему по силам сотворить живое существо. То, что ты сейчас видишь, это результат его непомерных амбиций. Мы зовем их — Живчики… По краю бассейна, оставляя за собой слизистый след, ползали странные существа, похожие на головастиков. Они издавали звуки, но была ли это речь или просто мычание вперемежку со стонами, — Стил сказать не мог. Рыцарю не раз приходилось видеть истерзанные, искромсанные, изрубленные в битве тела врагов и товарищей; видеть, во что превращается раненый дракон, рухнувший на землю. Но здесь при виде столь омерзительного зрелища он вынужден был отвернуться: еще немного — и его желудок вывернуло бы наизнанку.

— Какое кощунство! — произнес Стил, с трудом удерживаясь, чтобы не заткнуть уши — не слышать этих стонов-блеяний.

— Согласен, — сказал Даламар. — Мой шалафи не отличался почтительным отношением к богам… Но лучше поберечь свои симпатии для кого-нибудь другого.

Живчики — еще куда ни шло, и они это понимают.

— Что значит «куда ни шло»? — удивленно спросил Стил..

— Это значит, что есть еще такие, которых мы зовем — Дохляки… Но полно, не будем отвлекаться. Командир желает побеседовать со своим подчиненным…

Нельзя злоупотреблять его терпением.

— И как я буду с ним говорить? Где он? — Стил напряженно озирался, словно Тревалин мог в любой момент появиться из сумрака зала.

— Не имею понятия. Этого он мне не сказал… Смотри в бассейн. Живчики забеспокоились, запищали. Некоторые подползли к краю водоема и вытягивали свои недоразвитые конечности в направлении пламени. Стил подозрительно покосился на Даламара, затем перевел взгляд на существ-уродцев.

— Подойди ближе к краю, — нетерпеливо проговорил маг, и смотри в воду.

Ничего с тобой не случится. Ну же… Полагаю, мы услышим много интересного из его уст. Стил все еще колебался. Но привычка повиноваться приказам сделала свое дело. Стараясь не наступить на Живчиков, он шагнул к бассейну. Встал на самый край и посмотрел на воду. Поначалу он увидел только отражение голубого пламени.

Затем по воде прошла легкая зыбь, и пламя, заколебавшись, исчезло. Рыцарю показалось, что он падает в бассейн. Стил выставил вперед руки… и едва не наткнулся ими на своего командира. Тревалин стоял среди выгоревших развалин замка — закопченных остатков стен, нагромождения балок рухнувших перекрытий и крыши. Судя по всему, Тревалин устроил совет, поскольку рядом находились рыцари-офицеры, бывшие у него в подчинении. Внимание Стила привлек воин, который как будто держался особняком. На нем были доспехи Соламнийца, и Стил подумал сначала, что это пленник. Однако он узнал рыцаря и понял, в каком месте происходил совет. В развалины превратилась Даргаардская Башня, обиталище рыцаря смерти.

— Сота.

— Господин… — обратился Стил к Тревалину. Командир повернулся на голос:

— А, Светлый Меч! Вижу, ты до сих пор в гостях… Благодарю, повелитель Даламар, что ты передал мою просьбу рыцарю. Даламар кивнул; лицо его исказилось в полуулыбке-полуухмылке. Маг оказался в довольно щекотливом положении. Он не питал никаких симпатий к серым магам Такхизис, но, как и прочие слуги Тьмы, должен был способствовать делу Темной Королевы…

— Каковы результаты, Светлый Меч? — продолжал Тревалин. — Серые Рыцари сгорают от нетерпения… Мимика Тревалина (вернее его перекошенная физиономия) свидетельствовала о том, как он относится к этим Серым Рыцарям, к их нетерпеливому ожиданию.

— Я не справился с поручением, — напрямую ответил рыцарь. — Белый маг, Палин Маджере, от меня ускользнул. Тревалин стал серьезен:

— Весьма грустно это слышать, Светлый Меч… Есть ли шансы исправить положение? Стил покосился на Даламара. Темный эльф отрицательно покачал головой.

— Нет, нам его не достать, тихо проговорил он.

— Нет, командир, — ответил Стил.

— Очень жаль, — холодно произнес Тревалин. — Маджере был приговорен к смерти. Его возвращение зависело от тебя. Коль скоро ты допустил его бегство, отвечать придется тебе… и в полной мере.

— Мне это известно, командир.

— Конечно, ты имеешь право на обстоятельное официальное разбирательство. В этом случае вести дело будет сам повелитель Ариакан, поскольку он — твой поручитель. — Голос Тревалина смягчился. — К счастью для тебя… и для меня, у Ариакана сейчас на это нет времени, поэтому разбирательство, скорее всего, будет отложено. Обидно было бы накануне битвы лишиться такого грамотного и бесстрашного воина, как ты, Светлый Меч. Как раз в связи с близящимся сражением я и хотел с тобой поговорить. Ты должен прибыть в свое подразделение…

— Да, господин, и когда?

— Немедленно. Время не ждет. Я уже послал за тобой Флер.

— Ясно, командир. Где мне вас найти? В Даргаарде?

— Нет, Светлый Меч. Мы отсюда уходим. Присоединяйся к нам у подножья Вингаардских гор. Поутру мы идем на штурм Башни Верховного Жреца. Найти нас не составит большого труда. — Эти слова вызвали громкий смех у присутствовавших рыцарей. Ты заметишь нас еще издалека. Боги и те будут поражены мощью нашего войска… На всякий случай я все же дам ориентиры. Даламар с большим вниманием следил за разговором. В самом начале диалога в Зале появилась Йенна и сделала знак чародею. Даламар дал понять, чтобы она подождала. Услышав все, что его интересовало, Даламар подошел к Йенне:

— Что случилось?.. Говори тише.

— Девчонка улизнула! — сказала чародейка. Даламар поднял бровь:

— Улизнула? Каким образом? Йенна пожала плечами:

— С помощью магии, как же еще… Достала пузырек, открыла крышку и, прежде чем я успела ее остановить, вдохнула из него дым. Я не могла использовать контрзаклинание, поскольку не знала первоначальное… Она превратилась в дым.

— В любом случае ты вряд ли смогла бы ей помешать… Значит, птичка упорхнула…

— Да.

— Любопытно… Почему в таком случае она не сделала этого раньше?

— Ты сам предположил, что эрды послали ее шпионить за нами. Может быть, ее магические способности — доказательство ее принадлежности к эрдам?

— И овражный гном проделал бы подобный трюк, достаточно ему показать, как пользоваться предметами, подобными тем, что мы видели у нее… Нет, все это не дает ответа ни на один из наших вопросов. Ну что же — сбежала и сбежала. У нас полно других забот… Утром рыцари Такхизис штурмуют Башню Верховного Жреца.

Глаза у Йенны расширились от удивления:

— Благословенный Гилеан!

— Они одержат победу, — сказал Даламар, хмуро глядя на Стила. Йенна в упор посмотрела на Даламара:

— Тебя это сильно огорчает? Разве ты не со своей Королевой? Не на ее стороне?

— Будь она на моей стороне, я был бы с ней, — с грустью проговорил Даламар. — Она предпочитает пользоваться услугами своих собственных магов…

Если Башня Верховного Жреца падет, Палантас, скорее всего, будет сдан. Мы окажемся под пятой Серых Мантий.

— Ты хочешь сказать, — поразилась Йенна, — что они посмеют отобрать у тебя Башню?

— Еще как посмеют, дорогая! Конечно, Конклав будет бороться с ними, но один раз мы уже видели, как они это делают, — во время вылазки в Цитадель Бури.

Йенна побледнела, молча кивнула: тогда погиб ее отец, Юстариус.

— Нуитари нелегко будет противостоять своей матери, — сухо произнес Даламар. Он имел в виду бога — покровителя черной магии. — Я заметил, что за последнее время сил у него поубавилось.

— Не у него одного, — сказала Йенна. — Какой-то беспомощной стала Лунитари. Кроме того, я узнала от знакомого белого мага из Вайрета — и с Солинари творится что-то неладное. Даламар согласно кивнул.

— Думаю, дорогая, мне нужно совершить небольшое путешествие.

— В Башню Верховного Жреца? — догадалась Йенна. — Какие будут пожелания относительно рыцаря?

— Синий дракон заберет его. Проводи его на балкон «Дорога к смерти». Я позабочусь о том, чтобы Башня не получила повреждений при его посадке и взлете.

— Мы его так запросто отпустим? Могли бы использовать в качестве заложника… Даламар некоторое время думал.

— Нет. Пусть возвращается к своим. Одним рыцарем больше, одним меньше — это на исход битвы не повлияет. Рыцари Такхизис ничего не будут делать для его освобождения. По возвращении ему и так грозит смерть — он не выполнил данного ему поручения.

— Зачем тогда возвращаться?

— Est Sularas oth Mithas — «Жить по чести», — Рыцари Такхизис позаимствовали этот глупый высокопарный девиз у Соламнийцев. Попробуй сделать так, чтобы Светлый Меч нарушил его… Хотя, я уверен, у тебя ничего не получится. Ты будешь удивлена его реакцией… Кроме того, — задумчиво добавил Даламар, мне кажется, что, возвращая этого рыцаря, мы отнюдь не оказываем ее величеству добрую услугу. Он не всецело предан ей. Йенна покачала головой:

— Ты говоришь загадками, любовь моя. Мне он представляется образцовым слугой Темной Воительницы… А что делать потом? Даламар пристально смотрел на темную воду бассейна. В глазах его отражалось голубое пламя.

— На твоем месте, дорогая, я начал бы паковать вещи. Разговор с командиром был закончен. Стил вновь стоял на краю бассейна. Вокруг него ползали Живчики, с интересом разглядывая тускло блестевшие доспехи. С чувством отвращения Стил шагнул назад и едва не наткнулся на Йенну.

— Я слышала, рыцарь нас покидает?

— Да, госпожа. Мой дракон вот-вот будет здесь. Стил огляделся по сторонам:

— А где повелитель Даламар?

— Он нейтрализует магический экран Башни, чтобы дракон мог приземлиться. Я провожу тебя на балкон. Хотя, может быть, ты хочешь вновь прогуляться Шойкановой Рощей? Стил, слыша иронию в словах чародейки, оставил вопрос без ответа.

— Иди за мной, рыцарь. Йенна пошла к двери. — Выйдем в коридор. Я не собираюсь подниматься по лестнице — просто Зал не очень подходящее место для моих заклинаний. Стил охотно последовал за чародейкой. Оказавшись вне Зала Видения, он вдохнул полной грудью. Во влажном воздухе Башни резкие запахи трав и растений смешивались с запахом плесени и гниения, но после атмосферы Зала дышалось куда как легче. Йенна с любопытством смотрела на рыцаря:

— Считаю себя обязанной поинтересоваться, рыцарь. Уверен ли ты, что хочешь отбыть восвояси?

— Почему я не должен быть в этом уверен? — в свою очередь спросил рыцарь, настороженно глядя на Йенну. — Есть какой-нибудь шанс найти Маджере?

— Не теперь и не на этом свете, — улыбаясь, ответила чародейка. Я не это имела в виду… Даламар сказал, если ты вернешься к своим, тебя ждет суровое наказание… приговор.

— Я не выполнил своей миссии, — спокойно произнес Стил. — Наказание — смерть.

— Тогда зачем возвращаться? — изумилась Йенна. — Можно спастись! — Она придвинулась к рыцарю и тихо произнесла:

— Я могу помочь… Отправлю тебя куда только захочешь. Сбрось с себя броню, и ты станешь другим человеком. Никто и никогда об этом не узнает.

— Достаточно, что об этом буду знать я, — сказал Стил. Йенна пожала плечами:

* * *

— Ну хорошо. Сам себе могилу роешь… А сейчас закрой глаза — это поможет избежать неприятных ощущений. Стил повиновался и тут же услышал, как чародейка, рассмеявшись, проговорила:

— Да, Даламар был прав: это просто поразительно!

25. Прилично одетый гном. «Орел» или «решка»

Аша стояла рядом с повозкой, наполненной фруктами. Где она и как сюда попала — оставалось только гадать. В голове стоял туман, в носу щекотало, во всем теле ощущалось легкое покалывание. Очень смутно девушка помнила, что открыла какой-то пузырек и вдохнула из него… вот она снова среди толчеи базара, и ей кажется, что на нее, выросшую словно из-под земли, все обращают внимание. Аша робко огляделась по сторонам и быстро убедилась, что в действительности никому не было до нее дела. Все чем-то явно были взволнованы.

Торговля шла кое-как. Люди, сбиваясь в кучки, что-то возбужденно обсуждали. То тут, то там с тревогой и страхом в голосе звучали слова: «Каламан пал!» Эта фраза Аше ни о чем не говорила, но по другим репликам она поняла, что все еще находится в Палантасе. Аша вздрогнула… С другой стороны, было очень жаль покинуть город без малейшей надежды снова увидеть Палина. От сознания, что она больше не одинока, на душе становилось тепло и уютно; о ней думали, беспокоились. И Палин был ей не безразличен, она тоже за него переживала… По крайней мере, здесь чародеям из Башни до нее не добраться, она легко могла затеряться в толпе. Вот если бы еще у нее имелись эти кругленькие кусочки металла, так ценимые горожанами… Как бы ей их заполучить?.. Внезапно щекотание в носу стало нестерпимым, и Аша громко чихнула. Прилично (и не без некоторой экстравагантности) одетый гном, стоявший рядом с ней, так и подпрыгнул на месте.

— Клянусь бородой Реоркса! Ты меня напугала, малышка! Держась за сердце, гном глубоко вздохнул.

— Прости, господин… проговорила Аша и вновь чихнула.

— Простудилась, малышка?.. Я очень чувствителен к простуде, — отступая на шаг от девушки, произнес гном. Затем, видя, что она вновь собирается чихнуть, сделал шаг назад и для большей надежности прикрыл лицо шляпой.

— Будь здорова, — несколько запоздало проговорил он. Аша, шмыгая носом, закивала в ответ и принялась в поисках платка шарить по карманам. Гном с готовностью предложил свой — белый, с кружевной каймой, с витиевато вышитыми с краю инициалами «ДКМ». Платок выглядел слишком изящным, чтобы использовать его по назначению. Аша, смущаясь, несколько раз легонько коснулась им носа и вся пунцовая вернула платок владельцу. Гном небрежно сунул его в карман, не спуская с девушки блестящих хитрых глаз.

— Как тебя звать, малышка?

— Аша… господин, — чуть присев, отвечала девушка. Судя по одежде, гном, вероятно, был очень важной персоной.

— Полно, дорогуша, — обойдемся без такого обращения… Рад знакомству:

Дуган Красный Молот. Буду польщен оказать услугу… Аша знала, что гномов считают прекрасными ремесленниками, способными творить чудеса из камня и металла, но то, что они могут быть завзятыми модниками, было для нее неожиданным открытием. Разве могла сравниться сказочная красота дворцов Торбардина с красным вельветовым жилетом гнома, на котором звездами сияли позолоченные пуговицы; а величие монументальных ворот Пакс Таркаса… оно затмевалось утонченным изяществом шелковой сорочки с жабо и кружевными обшлагами… Наряд гнома составляли также вельветовые красные штаны, черные с красными подошвами башмаки, черные носки и широкополая шляпа с торчащим в ней желто-красным пером. Для полноты картины можно добавить, что пол-лица и грудь Дугана закрывала шелковистая черная борода, а на плечи ниспадали черные, волосок к волоску, кудри. Но какой бы потрясающей ни была одежда гнома, запах свежих фруктов вскоре полностью завладел вниманием Аши. Она и думать не думала, что после пиршества в Башне так быстро проголодается. И все же, о чем еще мог оповещать желудок? Девушка украдкой взглянула на продавца фруктов и успокоилась: он не походил на того скандалиста, по чьей милости ее упекли в каталажку. Однако она хорошо запомнила урок. Вздохнув, Аша отвела взгляд от прилавка, мысленно приказывая желудку хранить молчание. И тем самым только вызвала в нем новую бурю возмущения. Гном заметил ее полуголодный взгляд, услышал и покорный вздох, и негодование желудка.

— Угощайся, малышка, — сказал он и показал рукой. Конечно, сливы уже не те, что были утром… но виноград, если тебя не смущает некоторая его подвялость, очень даже недурен.

— Благодарю, — проговорила Аша, стараясь не смотреть на аппетитные плоды, — но я не голодна.

— И какого же зверя ты проглотила, — грубовато продолжал Дуган, — что он до сих пор ворчит и огрызается у тебя в животе?.. Ешь, не стесняйся. Я уже завтракал.

— Да я не стесняюсь. Просто… просто у меня нет того, что они называют «деньги».

— А, вот в чем дело… Дуган поглаживал бороду и не сводил с Аши своего пристального взгляда. — Ты никогда прежде не была в городе? Аша кивнула.

— Откуда ты?

— Я не засиживаюсь подолгу на одном месте, — уклончиво ответила девушка. Гном становился чересчур любопытным. Прости, но…

— Как ты зарабатываешь на жизнь?

— Когда как… Знаешь, мне было очень приятно познакомиться, но…

— Понимаю: в городе совсем недавно и ищешь работу… Оказалось, это не так просто. Я прав?

— Да. Это…

— Думаю, при большом желании я мог бы помочь тебе. — Склонив голову набок, гном критически рассматривал Ашу. — Ты подобралась ко мне абсолютно бесшумно…

— Он взял руку девушки за запястье и начал разглядывать кисть. — Чувственные пальцы… Я бы сказал — с задатками. Тренированные?

— Я… думаю, да. Аша в недоумении смотрела на гнома. Дуган выпустил ее руку из своей, словно бросил перележавшее на солнце яблоко. Затем еще раз с головы до ног оглядел девушку. — Хиддукель, увидев такие глаза, забыл бы о своих деньгах, — бормотал себе под нос Дуган. — Чемош восстал бы из могилы, чтобы полюбоваться таким личиком. Она подойдет… Да, дорогуша, — уже громче сказал гном, — у меня есть знакомые, которые могли бы заинтересоваться тобой, твоими задатками.

— Какими задатками? — не поняла Аша. Однако Дуган ее не слушал. Он подцепил с прилавка виноградную гроздь и опустил ее девушке на ладонь. Добавил горсть слив и большой кабачок. Потянулся за репой… но, заметив, что больше его новой знакомой не удержать, развел руками и шагнул от прилавка.

— Эй! Ты ничего не забыл? — остановил его окрик торговца, тучного человека, обсуждавшего с друзьями падение Каламана. Бесцеремонное обращение с товаром (его товаром!) отодвинуло проблемы войны и мира на второй план. В два шага он настиг гнома. — Ты кое-что забыл, приятель! Дуган остановился, потеребил усы.

— Пожалуй, да: репу. — Он выбрал пару корнеплодов, отдал их Аше и повернулся, чтобы уйти. Продавец перегородил ему дорогу:

— Ты забыл самую малость — денежки! Девушка торопливо набивала виноградом рот, предвидя, что с угощением придется расстаться.

— Я буду должен, — небрежно бросил Дуган.

— Ты не в пивной, коротышка! — отрезал толстяк, скрещивая на груди руки. — Гони монету!

— Королю… Поступим так, дружище. — Гном старался держаться светского тона, хотя его и покоробило обращение «коротышка». — Сыграем… Дуган достал золотую монету, при виде которой глаза тучного торговца алчно сверкнули.

— Если два раза из трех выпадет «решка» — товар мой. Согласен?.. Согласен.

Дуган подбросил монету. Продавец хмуро наблюдал за манипуляциями гнома. Золотой упал на прилавок. «Решка». Толстяк взял монету на ладонь.

— Послушай, изображение не похоже на правителя Палантаса. Чья это голова?.. Уж не твоя ли… Дуган поспешно забрал золотой:

— Вытащил, что попалось. — Прежде чем торговец запротестовал, гном вновь подбросил монету. Опять «решка». — Весьма тебе сочувствую, дружище, — сказал Дуган и хотел положить монету в карман. Но продавец оказался проворнее: он перехватил руку гнома и заставил его разжать кулак.

— Благодарю. Этого для оплаты вполне достаточно. Дуган вспыхнул.

— А как же уговор? — воскликнул он, но, видя, что толстяк разглядывает монету, осекся.

— Ладно, не будем мелочиться, — уже на ходу добавил он, увлекая за собой Ашу. Я всегда говорю: неважно, выиграл ты или нет, важно, как ты сыграл.

— Эй, гном! — крикнул им вслед торговец. — Хотел меня объегорить! У твоей монеты с обеих сторон «решка»! И обе головы похожи…

— Шевелись, малышка, — прошипел Дуган, убыстряя шаг. — Потом прожуешь.

— Эй! — завопил продавец. — Золото стирается! Держите этого мошенника!

Дуган бросился бежать. Прижимая к груди «добычу», Аша старалась не отставать.

Базар остался позади.

— Они гонятся за нами! — опередив гнома, крикнула Аша.

— Сворачивай направо, в переулок! — выдохнул Дуган. Они бежали по пустынной улице. Башмаки гнома гулко бухали по мостовой. Обернувшись, девушка заметила, что преследователи в самом начале переулка остановились. Торговец размахивал руками и, судя по всему, умолял добровольных помощников возобновить погоню.

* * *

Преследователи, не поддавшись на уговоры, развернулись и побрели назад.

Продавец еще с минуту выкрикивал угрозы в адрес гнома-подлеца, а затем, не переставая сыпать проклятиями, двинулся в обратном направлении.

— Они отступились, — удивленно сказала Аша.

— Благоразумно с их стороны, — отозвался Дуган. Беглецы перешли на шаг.

Дуган снял шляпу и стал ею обмахиваться.

— Наверное, заметили, что я вооружен.

— Но у тебя ничего нет, — снова удивилась Аша.

— Их счастье, — подмигнув, проговорил гном. Они остановились. Девушка, разгоряченная бегом, нервно озиралась. Улица, на которой они находились, была тихой и пугающе безлюдной. К оброненной сливе уверенно семенил ворон. Ашу пробрала дрожь. Не по душе ей было это место.

— Ты, случайно, не знаешь — где мы? Ворон перестал клевать сливу и уставился на девушку желтыми бусинками глаз.

— Знаю, малышка, — улыбаясь, ответил Дуган Красный Молот. — Я хочу тебя кое с кем познакомить. Возможно, для тебя найдется работенка. Ты подходишь для нее более, чем кто-либо другой. На все сто, малышка. Ворон раскрыл клюв и зашелся хриплым карканьем-смехом.

26. В лаборатории. Тас берет инициативу в свои руки (помимо всего прочего)

— Ну и дела! — обескураженно прошептал Тас, не отваживаясь говорить в полный голос. «Ни к чему не прикасайся!» Эти слова были слишком традиционны для слуха кендера, слишком часто при нем повторялись, чтобы сознание реагировало на них согласно смыслу. Более того, стройная, с иголочки, фраза, влетев в одно ухо кендера, тут же вылетела из другого, но уже помятая, покореженная, надломленная его своеобразной логикой. Ни к чему не прикасайся! «Звучит очень к месту, — рассуждал Тас, — учитывая то обстоятельство, что мы находимся в лаборатории одного из наиболее могущественных черных магов. Попробуй коснись тут чего-нибудь — и окажешься в одной из этих стеклянных банок… вот хотя бы как этот бедолага… Дай-ка я взгляну на него поближе, хуже от этого никому не будет…» — Тас! — последовал предостерегающий окрик Палина.

— Я просто хотел переставить банку… чтобы она случайно не упала, — оправдывался кендер. Палин ожег его взглядом.

— Ничего не трогай! — вновь повторил он. «Вот так так! Маджере в дурном настроении,» — продолжал рассуждать про себя Тас, заблаговременно отступив в ту часть лаборатории, где было потемнее. «Предоставлю его самому себе — пусть осмотрится, освоится… По-моему, его категоричность безосновательна: так или иначе, все равно я чего-нибудь да касаюсь. Ноги, например, касаются пола… В противном случае я бы парил в воздухе вместе со всей этой пылью… А ведь это было бы презанятно. Вот бы попробовать! Может быть, эта сине-зеленая жидкость поднимет меня в воздух. Пожалуй…» С огнем негодования в глазах Палин забрал у Таса бутылку с сине-зеленой субстанцией и водворил ее на место. По горячим следам он также изъял у кендера огарок свечи, вырезанного из камня жука и катушку с черной ниткой. Затем маг препроводил Таса в свободный от каких бы то ни было предметов угол и приказал, испепеляя его взглядом: «Стой здесь и не двигайся!» — Или я выпровожу тебя отсюда, — добавил он вслух. Однако Тас хорошо понимал, что это пустая угроза. Пока он впотьмах мыкался по лаборатории, Палин колотил кулаками в дверь, пытаясь ее открыть… И даже удары по ней посохом ни к чему не привели. Не поддалась дверь и натиску Светлого Меча. «Нашла коса на камень», — подумал тогда кендер. Теперь с противоположной стороны не доносилось ни звука. «Должно быть, Светлый Меч ушел, — рассуждал Тас, — или же ему пришлось иметь дело с призраком». И прелюбопытное, вероятно, было зрелище.

Досадно, что он его пропустил. К сожалению, даже кендер не может находиться одновременно в двух местах. Обидно…

— Нет, Палин не брюзга, — вполголоса убеждал себя Тас. — Он просто испугался. Самому кендеру это чувство было незнакомо. По своим друзьям Тас знал, что испытывать его довольно неприятно, и потому, сопереживая и сочувствуя Палину, он решил слушаться молодого мага во всем. Кендер покорно стоял в углу и упивался своей добродетельностью. Интересно, как долго можно ее смаковать.

Наверное, скоро надоест: прямо но соседству с добродетелью — скука. Но немного можно потерпеть. Пусть он не имел права ни к чему прикасаться — смотреть-то ему не запретили. И Тас смотрел во все глаза. Палин двигался по лаборатории медленно и осторожно. Посох Магиуса светил так, словно радовался, что он опять дома. Размеры святилища Рейстлина были внушительными и принимая во внимание его расположение, и по сравнению с другими помещениями башни. Тас не мог избавиться от странного ощущения, что стены лаборатории отдалились от него, с тех пор как он шагнул через порог. Ему даже казалось, что она продолжает увеличиваться в размерах. Первое, что бросалось в глаза, — огромный стол, высеченный из цельного куска гранита, занимавший всю центральную часть помещения. Тас мог трижды уместиться на этом столе от края до края. Кендер с удовольствием привел бы более точные измерения, но ему вовсе не улыбалось валяться в пыли, толстым слоем покрывавшей каменного монстра. Пыль лежала повсюду, но признаки обитания живых существ — мышей, пауков — начисто отсутствовали.

— Уже много лет никто не переступал порог лаборатории; мы — первые, — тихо проговорил Палин. Он обошел стол, и свет кристалла упал на многочисленные полки с книгами и свитками. Книги в синих переплетах, по-видимому, остались от безвестного мага Фистандантилуса. Сборники заклинаний в черных и красных переплетах, с серебряным и золотым тиснением, могли принадлежать как самому Рейстлину, так и другим чародеям, жившим когда-то в Башне. С горящим взором Палин замер перед стеллажами. Рука сама было потянулась к одной из книг, но маг вовремя одумался.

— Зачем себя дразнить? — с горечью произнес он. Ведь я знаю, что достаточно взглянуть на титульный лист, и можно запросто сойти с ума. Тас, сопровождавший Рейстлина в его странствиях, неоднократно слышал о случаях, когда неопытный, невысокого ранга маг брался за чтение книги, не соответствующей его уровню владения искусством. Кончалось это тем, что несчастный впадал в безумство.

— Очень предусмотрительно с твоей стороны, Палин, — вслух заметил Тас. — Когда я однажды взял в руки сборник заклинаний, Рейстлин отнял его у меня и заявил, что ему вовсе не хотелось бы иметь на руках кендера-психа. Я его поблагодарил за заботу, но довольно сдержанно — мне все же любопытно было бы сойти с ума. Рейстлин ответил на это: возиться с умалишенным кендером — значит подвергаться невероятным самоистязаниям. Великий маг пояснил, что если бы его два десятка людоедов отлупцевали палками, то он отнесся бы к этому как к щекотке, в сравнении с теми мучениями, которые неминуемы в компании со свихнувшимся кендером… Я, впрочем, не уверен, что он именно так говорил.

— Дядюшка Тас, — сдавленным голосом произнес Палин, словно его душили. — Мне не хочется говорить резкости тому, кто старше меня… Но прошу тебя — замолчи! Он снова принялся курсировать по лаборатории, внимательно все осматривая и ничего не трогая. Маг дважды обошел помещение, оставляя необследованным один небольшой островок. Место это находилось как раз напротив того угла, где стоял Тас. Для кендера не было тайной, что там. И Карамон, и Танис рассказывали ему о той части святилища Рейстлина, которую Палин так старательно избегал. Палин задумчиво смотрел на этот темный островок. Очевидно, его раздирали сомнения, и он не знал, что предпринять. В отличие от Таса, который совершенно точно знал, что нужно делать. «Он все еще побаивается, — тряхнув хвостиком на затылке, рассудил кендер. — Как иначе объяснить то, что он впустую кружит по лаборатории, вместо того чтобы действовать. Я мог бы ему посоветовать… Впрочем, нет. Если вспомнить себя молодого, то советы старших мы, как правило, не слушали. Хотя можно просто намекнуть. Нам нужно спешить.

Дело идет к ужину. Насколько мне известно, пища в Бездне хоть и питательная, но вкусовой изысканностью не отличается. Итак —.. решайся, Тас. Пусть он сначала отвернется…» Палин рассеянно перебирал свитки; разглядывал, неохотно возвращал на прежнее место; одновременно о чем-то напряженно думал.

— Ну давай — найди тот, который тебя, интересует, — пробормотал Тас. И Палин нашел… Взяв очередной свиток и внимательно изучив сургучную печать, маг вдруг просиял. Торопливо сломал печать, расправил пергамент и углубился в текст. Тассельхоф, покинув свой угол, бесшумно пересек лабораторию и шагнул на каменный приступок, служивший фундаментом для Врат в Бездну.

— Послушай, Тас, как интересно, — проговорил Палин и обернулся. Тас? — обеспокоенно позвал он, не увидев кендера на месте.

— Палин! Ты только посмотри, что я нашел, — с вызовом произнес Тассельхоф.

Он взялся за шелковый шнур, свисавший сбоку от алого занавеса, и потянул его.

— Остановись, Тас! — крикнул Палин и, выронив из рук свиток, бросился к кендеру. — Не надо! Мы окажемся… Но было уже поздно. На месте поднятого занавеса образовалось столько пыли, что Тас едва не задохнулся.

— О-ба-на!.. — донеслось до Палина полное зловещего смысла восклицание — обычно последнее, что слышат на этом свете те, кто имел несчастье оказаться спутником кендера.

27. Воровская Гильдия. Новый ученик

Члены Воровской Гильдии Палантаса могли похвастаться (и они это с удовольствием и не без апломба делали время от времени), что их гильдия являлась старейшей в городе. Хотя никаких документальных подтверждений этому не находилось, воры были недалеки от истины. Подобного рода шатия-братия существовала задолго до того, как сформировались процветающие теперь гильдии серебряников, парфюмеров, ювелиров… Зачинателем генеалогического древа Гильдии считался некто Кошка Пит, субъект, сколотивший шайку в дремучих лесах Соламнии. Он и его подельники занимались грабежом на большой дороге. Свое прозвище Пит получил отнюдь не благодаря своим повадкам. Просто однажды его нещадно высекли плеткой, которая у палачей-профессионалов зовется «кошка».

Грабила шайка очень избирательно. Пит никогда не делал попыток напасть на знатного вельможу, сопровождаемого охраной, мага, к какой бы касте тот ни принадлежал, богатого торговца — то есть всех тех, кто был (или мог быть) вооружен. Кошка Пит объяснял это тем, что был не склонен проливать кровь (в первую очередь свою собственную). Он довольствовался тем, что обирал одиноких и невооруженных путников: странствующего лудильщика, менестреля, мелкого торговца, обнищавшего студента, одинокого жреца-правдоискателя… Имея дело со столь жалкой, ненадежной клиентурой, предводитель и его разбойнички едва сводили концы с концами. Но Кошка Пит не терял надежды, что однажды судьба пошлет им такого лудильщика, у которого посреди хлама и старья обнаружится кубышка с драгоценными камнями… Как-то в одну особенно суровую зиму, когда члены шайки вынуждены были питаться собственной обувью и уже плотоядно поглядывали друг на друга, Кошка Пит окончательно и бесповоротно решил дать деру. Он тайно покинул лагерь с твердым намерением сделать себе состояние — или, по крайней мере, добыть корку-другую хлеба — во вновь основанном граде Палантасе… Под покровом ночи он взобрался на городскую стену… и столкнулся со стражем. Те, кому Кошка Пит представляется в романтическом свете, станут вас убеждать, что между рыцарем удачи и свирепым стражем завязался неравный поединок, но в конце концов авантюрист все же одолел громилу-гвардейца и, окрыленный победой, вошел в город. Те же, кто не поленится заглянуть в архивы караульной службы, найдут достоверное упоминание о происшествии на городской стене… После того как стражник пригрозил «бродяге-доходяге» «выпустить из него дух», Кошка Пит рухнул на колени, обнял «благодетеля» за ноги и стал умолять о пощаде. И надо же было такому случиться, что в тот момент страж поскользнулся на полу замерзшей лужи. А поскольку ноги у него оставались в замке рук Пита, он потерял равновесие и полетел вниз со стены. Пит тоже спустился со стены, хладнокровно вывернул карманы у свернувшего шею гвардейца и двинулся в город. Местом его первого ночлега стал коровий хлев, и благодаря этому можно сказать, что Гильдия «родилась» из коровьего помета. В действительности основателем воровского «цеха» была подруга Пита — Проворная Бат. По мере разрастания города, по мере того как его жители богатели, набирал силу и воровской промысел, становясь неотъемлемой чертой городской жизни.

Нередко получалось так, что воры забирались в дом, который был очищен их «коллегами» днем ранее. Нельзя не упомянуть и о случае, когда усадьба богатого горожанина в одну ночь подвергалась нашествию сразу трех групп грабителей.

Такое совпадение не могло не обернуться воровской разборкой. Естественно, поднялся шум. Слуги хозяина дома действовали решительно. Большинство грабителей было задержано. До утра они оставались под замком в винном погребе, а на следующий день еще до полудня всех их повесили. В числе тех, кому не посчастливилось, оказался и Кошка Пит. Говорили, он боролся до конца, словно раненый зверь. Хотя городской архив дает иную картину: перед помостом с виселицей Кошка Пит окончательно потерял присутствие духа — с ним случилась истерика, и ноги едва держали его; посему тюремщикам пришлось за шиворот тащить его на помост. Спустя некоторое время после казни Проворная Бат организовала нечто вроде поминок, на которые созвала известных ей и неизвестных карманников, домушников, мокрушников. На этом сборище Бат произнесла проникновенно-вдохновительную, зажигательную речь. Она сказала, что для всех будет лучше, если объединить их силы и умения, застолбить территорию, договориться о дележе добычи, впредь не наступать друг другу на пятки. Так как тела товарищей еще грустно раскачивались на виселице и все их видели, собравшиеся согласились с доводами Бат и никогда потом об этом не жалели. С тех пор дела Гильдии шли довольно успешно, она, можно сказать, процветала. Ее члены руководствовались в своих действиях неписаными «цеховыми законами» и воровским этикетом. Каждый член Гильдии обязан был вносить определенную сумму в «цеховую кассу». В свою очередь, ему гарантировалась выручка; когда возникала надобность, он обеспечивался алиби; в случае розыска всегда мог рассчитывать на укромное место. Штаб-квартира Гильдии размещалась в помещении большого заброшенного склада, расположенного вблизи порта. Здесь воры могли чувствовать себя в полной безопасности. Правитель Палантаса время от времени заявлял, то он твердо намерен покончить с жульем. Вслед за заявлением силами гвардии города проводился рейд на территорию склада. Но осведомители Гильдии всегда заранее знали о грядущей неприятности, и гвардейцы каждый раз находили штаб-квартиру покинутой. Правитель Палантаса уведомлял граждан, что благодаря усилиям властей Воровская Гильдия дезорганизована и больше не у дел. Однако жители, неоднократно слышавшие подобные заверения, продолжали по вечерам щелкать замками, греметь засовами и дверными цепочками, а по утрам подсчитывать убытки после очередной кражи. Если говорить начистоту, люди хотя и питали отвращение и неприязнь ко всему, что касалось Гильдии, в то же время и гордились ею.

Обычному хапуге-торговцу, обсчитывающему и обвешивающему горожан и, в сущности, уподоблявшемуся грабителям, такое отношение к Гильдии давало повод для сетований. Молодые девушки мечтали о красивом и бесстрашном разбойнике, которого они силой своей самоотверженной любви вырывают из тенет преступного мира и наставляют на путь добродетели. Граждане Палантаса свысока смотрели на жителей небольших городов, где жулики не имели своего «цеха», уступали, так сказать, по фактуре, являясь выходцами из нищих слоев общества. В Палантасе все время передавалась из уст в уста история о том, как некий грабитель, очутившись в доме бедной вдовы, был настолько потрясен ее бедственным положением, что в благородном порыве оставил ей все имевшиеся при нем деньги… Бедные вдовы Палантаса охотно оспорили бы эту трогательную, душещипательную версию, но кого интересовало их мнение… Именно в штаб-квартиру Гильдии, более прозаично именуемую — «цех», направлялись Дуган и Аша. Улица, где располагался склад, была темна и пустынна, что ничуть не смущало девушку. Куда они шли, ее не интересовало — лишь бы подальше от ненавистной Башни. Аше нравились грубовато-добродушные манеры гнома; ее восхищало его умение элегантно одеваться… и вообще она ему доверяла. Девушка и не догадывалась, что за ними уже довольно долго следят и, окажись она одна, ей давно бы перерезали горло.

Птичьи рулады и кошачье мяуканье (Аша ни на миг не усомнилась, что это поют птицы и кричат кошки) сопровождали Дугана и его новую знакомую до самого «цеха», хранили их от неминуемого нападения. Здание склада представляло собой серого цвета сооружение, неуклюжее, облезлое, ветшающее. Будучи выстроенным из того же материала, что и городская стена, и находясь в непосредственной от нее близости, склад напоминал со стороны опухоль, образовавшуюся на здоровом теле стены. Мутные стекла окон почти не пропускали света. Там, где стекла отсутствовали, в проемах торчало тряпье. При случае эти проемы быстро превращались в бойницы — отличные позиции для лучников. На массивной, обитой железом двери имелся отличительный знак Гильдии. Дуган подошел к двери; раздался условный стук. После этого в нижней части двери открылось отверстие, сквозь которое смотрел чей-то глаз. Внимательно изучив Ашу и Дугана, глаз исчез; отверстие закрылось.

— Ты хочешь сказать, что здесь кто-то живет? — изумилась Аша.

— Тсс… Тише, малышка, — предостерег Дуган. — Здешние обитатели очень высокого мнения о своем жилище. Девушка не поняла, чем тут можно было. гордиться, но решила воздержаться от расспросов. Она оглянулась. Вдалеке высилась Башня Высшего Волшебства. Аше показалось, что она различает окно кабинета Даламара. Ей представилось, как маг, стоя у окна, высматривает ее на улицах города. Снова стало страшно, и. Аша непроизвольно придвинулась к Дугану.

Ей хотелось сейчас только одного — чтобы их поскорее впустили. Девушка повернулась к двери и вздрогнула, обнаружив, что та уже открыта. Поначалу она никого не заметила в проеме — за порогом была лишь темнота… и ужасный запах помоев. Аша решила, что смердит изнутри здания, но в этот момент прямо перед ней, из центра невидимого зловонного облака, прозвучал голос:

— Что надо?

— Ба, да это гном! — воскликнула девушка.

— Прикуси язык! — одернул ее Дуган. — Это овражный гном. Нужно все-таки различать…

— Но это… Я имею в виду… он… Как было назвать это существо в невероятных лохмотьях? Аша хотела сказать, что он похож на Дугана, но, заметив гневный взгляд спутника, запнулась.

— Мне нужен Линч, — проговорил Дуган. — Передай ему, что его хочет видеть Красный Молот. Скажи, я могу кое-чем его заинтересовать… Но пусть не думает, что я буду топтаться у порога весь день.

— Стоп! — внезапно выкрикнул овражный гном. У меня голова пошла кругом от твоих «скажи» и «передай». У Аши тоже начинала кружиться голова, правда — из-за запаха.

— Я себя что-то паршиво чувствую, — вяло произнес гном. — Похоже, меня сейчас вырвет.

— Ну, это ты брось! — воскликнул Дуган, отступая на безопасное расстояние.

Присядь, отдышись…

— А что плохого? — разгорячился вдруг гном. — Что тут плохого, если я рыгну!

— Отправляйся за Линчем, опарыш, — приказным тоном проговорил Дуган, вытирая со лба испарину.

— Кто такой Линч? — поинтересовалась Аша, когда овражный гном растворился в проеме.

— Его полное имя — Линчеванный Джеффри, — вполголоса ответил Дуган. — Он — глава Гильдии.

— Странное имя, — тихо произнесла девушка. — А почему его так зовут?

— Потому что он был линчеван.

— А что это значит?

— Это значит, его повесили… Только не упоминай при нем о его шраме — он болезненно это воспринимает. Аша хотела полюбопытствовать, каким образом однажды повешенный продолжает здравствовать, но в. этот момент в дверях появился сам Линчеванный Джеффри. Он был высок, строен, гибок. В глаза бросались непропорционально большие руки, с длинными тонкими пальцами, которые не переставали сжиматься и разжиматься, подрагивать, трепетать. Некогда Джеффри был виртуозом карманником. Однажды, как рассказывают, он на спор умудрился снять с какого-то аристократа шелковую сорочку, не тронув при этом жилета. Линч говорил, что упражнения для пальцев помогают держать руки в форме. На шее главы Гильдии отчетливо выделялся малинового цвета шрам. Лицо не представляло собой ничего сколь-нибудь замечательного — какая-то блеклость, расплывчатость, неясность. А посему первое, на чем останавливался при знакомстве взгляд, — жуткий малиновый след от петли.

— Ну что тытаращишься, цыпа? — зло произнес Линч. Аша стушевалась, отвела взгляд от шеи. Маленькие глаза Линча, глаза-буравчики, бесцеремонно ощупывали, цеплялись, елозили. Линч, фыркнув, повернулся к Дугану:

— Где ты пропадал, старина? Только на днях о тебе вспоминали… Нужен был туннель. А вы, гномы, в этом деле незаменимы.

— Так… подвернулась одна работенка, — пробормотал Дуган, которому не понравился насмешливый тон приятеля. — Давай сразу по существу… Моя знакомая, — Дуган указал на Ашу, — в городе впервые. Ей нужен кров, ночлег.

— У нас не постоялый двор, — отрезал Линч и взялся за ручку двери. Дуган поставил перед дверью ногу:

— Дай мне закончить… Я хочу сказать, что малышке нужно как-то подрабатывать. Ее следует чему-нибудь натаскать. Расходы по обучению я беру на себя. Глаза-буравчики снова впились в девушку. Аша вспыхнула. Ей не нравился этот человек, с пальцами, напоминавшими лапки паука. Она даже представить себе не могла столь отталкивающего на вид субъекта в роли своего учителя. Аша решила, что ей здесь нечего делать, и уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг заметила в конце переулка черного мага. Вообще на улицах Палантаса довольно часто встречались маги в черных мантиях. Многих даже связывали общие дела с Воровской Гильдией. Но Аша почему-то подумала, что стоящий невдалеке маг — это непременно Даламар. Колдун с надетым на голову капюшоном как будто что-то выискивал. Девушка, надеясь, что ее еще не видели, шагнула в дверной проем.

Схватила руку Линча и усердно затрясла ее.

— Я счастлива с тобой познакомиться, — торопливо проговорила она. Я буду стараться… Я очень прилежна и настойчива. Она шмыгнула мимо Линча в полумрак склада и, совсем не обращая внимания на запах, облегченно вздохнула. Дуган и Джеффри лишь подивились такому внезапному всплеску энтузиазма.

— Шустрая, должен заметить, — проговорил Линч. — Да и кисти сильные, — добавил он, потирая руку. Из широкого черного пояса на талии Дуган вытащил кошелек и подбросил его на ладони.

— Договорились, — произнес Линч, впуская гнома. — Как твое имя, цыпа?

— Аша, — ответила девушка, с любопытством озираясь по сторонам. Помещение напоминало пещеру. Часть его площади занимали столы и стулья, словно это был гостиный зал большой таверны. На стенках пылали факелы, на столах горели свечи.

«Цеховики» пребывали в праздности: пили и закусывали, играли и заговорщически беседовали, а иные просто спали. Присутствовавшие были представлены всеми возрастами и расами, населявшими Ансалон. Воровская Гильдия всегда отличалась от прочих тем, что не знала классовых и расовых предрассудков, предвзятости, предубеждений. За одним столом дружески сидели человек и эльф; гном играл в кости с великаном-людоедом; хобгоблин и кендер соревновались в количестве выпитого; чародейка в красной мантии и минотавр увлеченно спорили о Саргоннасе.

Между столами мелькали целиком поглощенные в свои игры дети… Но большая часть «цеха» была погружена во мрак, и что там еще могло быть — оставалось только гадать. Никто не обращал на Ашу никакого внимания. Рассчитывая несколько подняться в глазах своего будущего наставника, девушка сказала Линчу:

— Мое полное имя — Аша Маджере. Я — дочь Рейстлина.

— А-ха?.. В таком случае — я его мамаша, — отозвался Джеффри и сплюнул на пол. Ашу ответ ошарашил:

— Прошу прощения?..

— Дочь Рейстлина!.. — Линч мерзко захохотал. — Куда деваться — все говорят одно и то же. В прошлом году я трижды слышал такие заявления. Голос Джеффри стал жестче. Кто ты? Пришла сюда шпионить?! Молниеносным движением, за которым трудно было уследить глазу, Линч выхватил нож.

— С ищейками у нас разговор короткий… Не так ли, братья? Сидевшие за столами повскакивали с мест. Оголились мечи, в пламени факелов заблестели ножи.

Наступила зловещая пауза. Аша похолодела. Дуган встал между девушкой и Линчем и вновь подбросил на ладони кошелек.

— Ты меня знаешь, Джеффри… Стал бы я приводить сюда ищейку! Малышка воображает, что ее отец Рейстлин Маджере… — Дуган, казалось, слегка взволнован. — Пусть себе говорит что хочет. Щурясь, он окинул взглядом стоявших вокруг головорезов.

— Многие ли из вас точно могут сказать, кто были их родители? В ответ раздалось вполне миролюбивое ворчание. Столь же миролюбивые кивки свидетельствовали о вескости довода Дугана. Пухлый кошелек на ладони гнома стал решающим аргументом.

— Извини, цыпа! Я был несколько поспешен в своих выводах, — проговорил Линч, и нож исчез из его руки так же быстро, как и возник. — У меня очень впечатлительная натура. Я — буквально оголенный нерв… Мы возьмем тебя в ученицы. Условия прежние, — добавил он, обращаясь к Дугану. — Но какова цель обучения?

— Есть одна неординарная работенка, — уклончиво ответил гном. Линч нахмурился:

— Что за работенка?

— Тебе об этом знать вовсе не обязательно, — твердо сказал Дуган. — Я плачу, ты обучаешь. Вот и все. Будь кошелек меньших размеров, Линч так просто от гнома не отцепился бы. Продолжая хмуриться, он лишь предупредил:

— Не забывай, что Гильдии причитается доля. Дуган посмотрел по сторонам — напряжение на лицах еще читалось. Он снял шляпу, прижал ее к груди и, словно давая клятву, сказал:

— В случае успеха все получат свою долю — это я твердо обещаю. Если нас постигнет неудача, вы останетесь в стороне. Дуган вздохнул, будто на душе у него лежало какое-то тяжелое бремя.

— Вот это разговор! — сказал Линч, подбросил кошелек и ловко поймал его. — Чему мы должны ее научить?.. Как насадить на крючок наживку? Как подсекать? Как сматывать удочки? Линч и Дуган отошли в сторону и стали негромко совещаться.

Аша присела за свободным столом. Мальчишка в обносках принес ей порцию тушеного мяса и кружку эля. Аша, не раздумывая, принялась за еду. Пока ее все устраивало, и единственное, что тревожило девушку, — судьба Палина. Но молодое сердце всегда питает надежда, и в особенности если оно испытывает сладостные порывы первой любви. «Боги не свели бы нас вместе только для того, чтобы тут же разлучить». Так думала Аша, и пусть эта убежденность не говорила о знании реальности жизни, зато достаточно красноречиво характеризовала веру.

Насытившись, Аша разомлела, блаженствовала. Она больше не боялась этих странных, свирепого вида личностей. Насадить на крючок наживку, сматывать удочки… Она попала к обычным рыбакам — какие могут быть сомнения.

28. Предупреждение. Трое сходятся вместе. Танис должен выбрать

Танис стоял на одном из бастионов Башни Верховного Жреца и смотрел на пустынную, обезлюдевшую дорогу, ведущую в Палантас. Он думал о том, что город, вероятно, охватила паника. Слух о наступлении врага на Палантас распространился уже на рассвете. Теперь был полдень. Горожане, очевидно, позакрывав магазины и лавки, высыпали на улицы и впитывают, как губка, самые невероятные «новости», и чем они нелепее, тем с большей охотой в них верят. Надо полагать, к вечеру у правителя созреет речь. Он выйдет на балкон своей резиденции и по бумажке ее прочитает. Заверит граждан, что на пути у врага несокрушимая твердыня — Башня Верховного Жреца. Затем с чувством выполненного долга правитель покинет балкон и отправится ужинать. Танис скептически хмыкнул:

— Кто бы пришел и меня успокоил, утешил… Словно потворствуя его желанию, в самом деле появился некто — не принесший, впрочем, ни утешения, ни успокоения. Танис вышагивал вдоль зубцов стены, когда ему вдруг почудился какой-то шорох за спиной. Он повернулся… и нос к носу столкнулся с черным магом.

— Какого… — Чтобы не потерять равновесия Танис оперся о зубец. — Даламар! Откуда?.. Как?..

— Из Палантаса… Дорогами магии… И у меня нет времени слушать твое заикание. Ты несешь службу?

— Я? О нет! Я лишь…

— Тогда проводи меня к предводителю рыцарей, поторопил Даламар. И скажи этим глупцам, чтобы они вложили мечи в ножны. Иначе от них останутся только лужицы расплавленного металла. Рыцари-дозорные, встревоженные появлением на стене постороннего, взяли темного эльфа в кольцо.

— Уберите мечи, — сказал им Танис. — Это повелитель Даламар из Башни Высшего Волшебства. Для него не составит большого труда исполнить свою угрозу. Хотя мечи нам в самом деле скоро понадобятся. Сходите кто-нибудь к Томасу и скажите ему, что мы просим у него аудиенции.

— Ты прав, Полуэльф, говоря, что вам понадобятся мечи, — заметил Даламар, направляясь к лестнице, ведущей во внутренние помещения Башни. — Хотя мне кажется, в чем вы действительно нуждаетесь — так это в чуде.

— В не столь далеком прошлом Паладайн на чудеса не скупился.

— Да… Даламар посмотрел по сторонам. Но я не вижу ни одного чародея, погруженного в магический транс и бормочущего заклинания над своим огненным шаром… Темный эльф внезапно остановился, взглянул на Таниса.

— Скверные времена грядут, — продолжал он. — Тебе не следует здесь оставаться. Возвращайся домой, к жене… Проще простого это устроить. Только скажи, и я мигом переправлю тебя на родину.

— Неужели все так плохо? — не сводя с Даламара глаз, спросил Танис.

— Весьма и весьма, — тихо проговорил маг. Танис поскреб бороду. — Сначала я хотел бы все до конца выяснить, а уж потом решать.

— Как тебе угодно. Пожав плечами, Даламар снова заторопился. Полы мантии путались в коленях. Попадавшие навстречу рыцари, давая дорогу, сторонились и провожали чародея настороженными, враждебными взглядами. Танис и Даламар вошли в просторный холл, предшествовавший залу Совещаний. К ним тут же устремился рыцарский караул.

— Я ищу властителя Томаса, — сказал Танис.

— А он ищет тебя, господин, — отозвался рыцарь. — Я послан сказать тебе, что в связи с последними событиями созван Совет Рыцарства; Господин Томас ожидает прибытия Даламара с известиями…

— И чем скорее я увижу Томаса Тальгаардского, тем лучше, — сказал темный эльф. Рыцарь узнал мага и отвесил легкий поклон.

— Властитель Томас выражает тебе свое глубокое почтение. Ты можешь передать свое сообщение через меня или сэра Таниса. Долее Томас Тальгаардский не смеет тебя задерживать…

— Меня задерживать!.. Этого вам в любом случае не удалось бы. Я здесь по собственной воле и после разговора с господином Томасом по собственной же воле вас покину.

— Повелитель… — Рыцарь подыскивал нужные слова. — Ты ставишь нас в затруднительное положение. Могу я говорить напрямую?

— Если это ускорит церемонии…

— Поскольку ты враг, то… Даламар покачал головой:

— Враги на самом деле не так уж далеко, рыцарь. Я не вхожу в их число.

— Возможно, неуверенно проговорил воин. — Но возможно также и то, что ты послан своей Королевой, чтобы заколдовать наших командиров. Даламар побледнел.

— Если бы я хотел их заколдовать, рыцарь, то мог бы преспокойно это сделать, не переступая порога своего кабинета. Не сходя с этого места, я мог бы…

— Но он не станет делать ничего подобного, — поспешил вмешаться Танис. — Даламар преследует самые добрые намерения — и я готов поклясться в этом. Пусть моя жизнь будет тому ручательством.

— И моя тоже, — донесся со стороны чей-то тихий голос. В сопровождении своего белого тигра и группы рыцарей, державшихся чуть позади, в холл вошла леди Крисания. Зверь всех внимательно оглядел. Его пристальный, проницательный взгляд никоим образом не напоминал бегающий, настороженный взгляд животного.

Это могло быть игрой воображения, но на миг Танису показалось, что тигр и Даламар знают друг друга… Караульные, встав на одно колено, преклонили головы. Праведная дочь Паладайна приняла адресованное ей приветствие и велела им подняться, затем повернулась в Даламару. Тот ограничился полупоклоном головы.

* * *

После едва слышной команды тигр подвел хозяйку к магу. Крисания протянула для приветствия руку. Даламар легонько коснулся ее кончиками пальцев.

— Спасибо за поддержку, Посвященная, — произнес маг с почти неуловимой иронией. Крисания обратила лицо к рыцарям:

— Окажите любезность, господа, — проводите нас троих к Томасу Тальгаардскому. С какой бы охотой рыцари препроводили Даламара в подземелье. Но увы, они вынуждены были подчиниться ее просьбе. Соламнийцы поклонялись и служили Паладайну. Праведная дочь Крисания возглавляла всех поклоняющихся Паладайну и почитающих его как верховное божество.

— Сюда, господа, — проговорил рыцарь, приказав своим людям встать «на караул».

— Как ты узнала, Посвященная, что я здесь? — вполголоса поинтересовался Даламар. — Жрецы следят за мной?

— Все мы под пристальным наблюдением Паладайна… Пастух приглядывает за всем стадом, какого бы цвета ни были его овцы, — добавила с улыбкой Крисания. — В действительности, маг, я не знала, что ты здесь. Палантас наводнили странные слухи. Никто не может ничего толком объяснить. Потому я решила все разузнать сама. Легкое ударение на слове «никто» насторожило Даламара.

— Неужели Паладайн держит тебя в неведении относительно того, что делается в мире? Крисания оставила вопрос без ответа, но по выражению озабоченности на лице Даламара и так все стало ясно.

— В моих словах нет иронии или сарказма, — продолжал он. — Дело в том, что Нуитари, которому я поклоняюсь, столь же немногословен и странно пассивен в последнее время. То же самое я могу сказать о прочих покровителях магии — Лунитари и Солинари. В равной степени это касается и поведения моей Королевы.

Даламар пожал плечами. — Нуитари как-то сник, и, естественно, это отразилось на мне. Такое впечатление, что боги поглощены чем-то… Крисания оживилась:

— Ты абсолютно прав. О слухах, что ходят в Палантасе, я поведала Паладайну в своей молитве… Видишь амулет у меня на шее? — Она показала на серебряный медальон с изображением дракона. — До недавнего времени, обращая свои молитвы к Паладайну, я чувствовала его отклик на них, ощущала его любовь ко мне. Этот медальон, — Крисания благоговейно коснулась металла, — начинал испускать мягкий голубоватый свет. И душа успокаивалась, заботы и тревоги оставляли меня…

Помолчав, Крисания продолжала:

— Некоторое время назад медальон потускнел. Я знаю, Паладайн по-прежнему слышит меня, сопереживает… но, боюсь, ему просто нечем меня утешить. Я подумала, может быть, к этому имеет какое-то отношение повелитель Ариакан.

— Возможно, — с сомнением в голосе проговорил Даламар. — Весьма вероятно, скоро все прояснится — Палин Маджере вошел во Врата.

— Это верно? поразилась Крисания.

— Боюсь, что да.

— Но как ему это удалось? Ведь ты держишь лабораторию закрытой, и кроме того, она под присмотром стражей!

— Он был приглашен, госпожа, — сухо ответил Даламар. — Думаю, ты догадаешься кем. Краски сошли с лица Крисании. Она сбилась с шага. Тигр прижался к хозяйке, как бы предлагая опору. Танис поддержал женщину за локоть.

Чувствуя, что она дрожит, полуэльф сердито посмотрел на мага.

— И ты не воспрепятствовал? — горько спросил Танис. — Его следовало остановить!

— В данной ситуации от меня мало что зависело, — сверкнув глазами, сказал Даламар. — Вам хорошо известно, что в магии Рейстлин сильнее.

— Рейстлин Маджере мертв, — убежденно проговорила Крисания. Ее минутной слабости как не бывало. Она распрямилась, отстранила руку Таниса. — За свою жертву он обрел вечный покой. Если Палина Маджере заманили в Бездну — это сделал кто-то другой. Даламар хотел что-то добавить, но, заметив предостерегающий взгляд Таниса, лишь иронично усмехнулся и промолчал. На пути в Зал Совещаний никто больше не произнес ни слова. Следуя за провожатым, они вошли в длинный коридор, на стенах которого висели штандарты с фамильными гербами. Танис отыскал штандарт Маджере, занявший свое место среди прочих, после посвящения братьев в рыцарство. На гербе была изображена роза, погруженная в бутыль с пенящимся элем. Танису всегда казалось, что герб Маджере больше напоминает вывеску у входа в таверну. Но Карамон, приложивший немало усилий, чтобы придумать герб, очень гордился им. Танис же слишком любил своего друга и боялся обидеть его неосторожным словом. Раздумья полуэльфа были прерваны появлением в коридоре двух оруженосцев. Взобравшись на принесенные с собой лесенки, они принялись драпировать штандарт Маджере черной материей…

— Господа… праведная дочь — соизвольте пройти в зал. Офицер распахнул перед ними двери зала, где проходили заседания Совета Рыцарства. Совет созывался только в особых случаях из глав трех рыцарских орденов: Розы, Меча и Короны. Этот триумвират назывался Мерой. На Совете определялась стратегия войны, согласовывались командные полномочия, назначался предводитель, разбирались поступки, пятнающие звание рыцаря, воздавалось должное проявившим героизм, решались накопившиеся текущие вопросы. В некотором отдалении от входа, прямо напротив дверей, стоял стол, с выгравированной на нем символикой трех рыцарских орденов. Державший слово выходил в центр зала и останавливался в шаге-двух от стола. На Совете разрешалось находиться и тем рыцарям, которые были свободны от выполнения служебных обязанностей. Совет начинался произнесением присутствующими девиза: Est Sularus oth Mithas. Если заседание проходило в связи с каким-либо радостным, торжественным событием, перед его началом исполнялся Рыцарский Гимн. На этот раз церемония начала заседания прошла без пения Гимна. «Гости» официально представились Совету. После того как для них были принесены стулья, Томас Тальгаардский произнес:

— Должен сказать, сегодняшнее заседание я считаю довольно необычным. Простите мои слова, но мне не нравится нынешняя встреча. Она походит на дурное предзнаменование. Я вижу в ней что-то роковое.

— А по-моему, обстоятельства свели нас вместе как раз для того, чтобы мы могли ускользнуть от рока, — задумчиво проговорила Крисания.

— Хотелось бы в это верить, Посвященная, — сказал Томас. — Вижу твое нетерпение, маг. Что заставило тебя решиться на столь необычный шаг? За всю историю существования Совета Рыцарства это первый случай, когда Черная Мантия присутствует на заседании.

— Властитель, — голос Даламара звучал резко, по-деловому, — из своих источников, которым я полностью доверяю, мне стало известно, что завтра на рассвете рыцари Такхизис пойдут на штурм Башни. У Крисании вырвался возглас изумления:

— Завтра?! Лежащий у ее ног тигр сдержанно зарычал. Праведная дочь, поглаживая массивную голову, что-то ласково прошептала на ухо зверю.

— Так скоро? Возможно ли это?.. «Так вот что имел в виду Даламар, предлагая мне покинуть цитадель, — подумал Танис. — Если я останусь, то волей-неволей приму участие в сражении. Он прав: мне нужно возвращаться».

Взгляд господина Томаса по очереди задержался на каждом из собравшихся.

Предводители орденов Меча и Короны с каменными лицами хранили молчание. Свое мнение они могли выразить только с разрешения Главы Совета. Томас теребил усы.

— Надеюсь, повелитель Даламар, ты не примешь мой вопрос за нездоровое любопытство… Но все же — почему ты решил известить нас о штурме?

— Не вижу надобности объяснять, почему я что-то делаю так, а не иначе, — холодно ответил Даламар. — Скажем, для того, чтобы вы успели произвести необходимые приготовления перед битвой. Танис Полуэльф, если и не знает причин моего поступка, может поручиться за правдивость моих слов.

— Думаю, я догадываюсь о мотивах, — тихо произнесла Крисания.

— Если вы хотите знать, откуда мне это стало известно, я могу удовлетворить ваше любопытство, — продолжал Даламар, не обращая внимания на слова Крисании. — Новость сообщил мне рыцарь Такхизис, некий Стил Светлый Меч.

— Сын Стурма Светлого Меча, — напомнил Танис членам Совета. Рыцари помрачнели, нахмурились.

— Тот, кто надругался над могилой отца, — вставил один.

— А я бы сказал — получивший его благословение, — поправил Танис. — Дьявол! Я уже давал исчерпывающие объяснения по поводу всей этой истории… вот в этом самом зале. Рыцари молчаливо обменялись взглядами. Танис Полуэльф был легендарной фигурой в Соламнии, прославленной и влиятельной личностью, а предстал перед Советом Рыцарства как прямой пособник Стила, верноподданного Владычицы Тьмы. Ему пришлось объяснять, как получилось, что он сопровождал рыцаря Такхизис к месту захоронения Соламнийцев; как получилось, что он оказывал содействие человеку, надругавшемуся над священными останками, похитившему магический меч; как получилось, что он и Карамон Маджере помогли спастись «выродку», осквернившему прах отца и вдобавок в стычке при отступлении ранившему нескольких рыцарей. В изложении Таниса неприятная история выглядела иначе. Стил направился на могилу отца, чтобы почтить его память. Меч он получил от самого отца, вероятно, с расчетом, что магический дар поможет сыну свернуть с дороги зла. Что же касалось содействия Таниса и Карамона, их «соучастия в святотатстве», то они исполняли обет — оберегать жизнь молодого человека. Совет Рыцарства выслушал тогда и свидетельства праведной дочери Крисании, выступившей в защиту Таниса и Карамона. Она выразила твердое убеждение, что во всем этом деле чувствовалось влияние Паладайна; ибо как объяснить тот факт, что Соламнийцы до самого последнего момента принимали Стила за своего, несмотря на его доспехи с символикой рыцаря Такхизис. Членам Совета трудно было оспорить столь аргументированную точку зрения, столь авторитетную защиту. Совет вынес вердикт, что Танис действовал из благородных побуждений и его благородством просто воспользовались. Разбирательство на этом закончилось, но, как Танис только что убедился, история не забылась. Вполне вероятно, ему так и не простили его «участия в деле». Властитель Томас, теребя ус, вздохнул. Затем поочередно взглянул на предводителей орденов Меча и Короны. На свой вопросительный взгляд он получил одобрительные кивки.

— Благодарю тебя за предупреждение, Даламар, — произнес Томас. — Могу сказать, что сообщение совпадает с данными, полученными нами из других источников. Мы не знали о столь скорой развязке, хотя и предвидели ее. К штурму мы подготовились.

— Я бы не сказал, что ваши приготовления бросаются в глаза, — сухо проговорил Даламар. — Вы будете противостоять не какому-то отдельному отряду рыцарей. Сюда движется армия, огромное войско, тысячи и тысячи воинов. Ударная сила войска — варвары-наемники. У меня есть основания утверждать, что в армии Такхизис в качестве воинов есть и весьма искусные чародеи. Они не подчиняются общепринятым правилам магии и не признают их, а руководствуются своими собственными.

— Нам это известно, — отозвался Томас.

— Но вряд ли тебе известно, властитель, что они прошли Нераку. Темные жрецы ходили на руины и зазывали тени мертвых под знамена войска Такхизис. Они побывали у Даргаардской Башни, и у меня нет никакого сомнения, что среди штурмующих вы обнаружите Сота и его воинов… Повелитель Ариакан — их предводитель. Вы его сами всему научили и лучше меня знаете, чего он стоит.

Сосредоточенно-мрачные лица рыцарей были красноречивым подтверждением истинности слов Даламара. Томас беспокойно задвигался на стуле.

— Все это так, Даламар. Все тобой сказанное совпадает со сведениями, что мы получаем от наших разведчиков… Тем не менее Башня Высшего Жреца до сих пор оставалась неприступной, ибо ее защищали и защищают люди веры.

— Может быть, потому, что люди веры ее никогда не штурмовали, — неожиданно проговорила леди Крисания. — Рыцари Такхизис воспитаны в духе воинского братства. Они привыкли беспрекословно подчиняться своим командирам, фанатично преданы Королеве. Они готовы пожертвовать всем ради достижения своей цели. Кодекс чести, по которому они живут, столь же суров и неумолим, как и ваш. Ариакан позаимствовал его у вас. Я считаю, никогда прежде вы не подвергались такой серьезной опасности.

Даламар махнул рукой в сторону окна:

— Вы говорите, что готовы к отражению штурма? Но я не вижу никаких особенных приготовлений. Не вижу, чтобы дорога была запружена отрядами конных рыцарей, змеистыми колоннами пехоты, фургонами, повозками, телегами с оружием и провиантом. Я вижу, что дорога пуста!

— Да, пуста, — согласился властитель Томас. — Хочешь знать почему? — Рыцарь сцепил на столе пальцы. Потому что противник ее перерезал. Танис, вздохнув, шумно поскреб подбородок.

— Мы посылали курьеров, Даламар… с просьбой оказать нам поддержку. С тех пор прошло три дня, и никакой подмоги.

— С восточных окраин Соламнии пришло известие, что пограничные крепости в осаде, — тихо продолжал Томас. — Во многих случаях курьеры, посланные за помощью, как в воду канули.

— Понятно, — в задумчивости хмуря брови, пробормотал Даламар. — Простите, этого я не знал.

— Войско Ариакана движется со скоростью лесного пожара. Огромное количество барж и плотов с войсками, припасами, осадными машинами идет вверх по реке Вингаард. Обычно в это время года река бурлит, неистовствует. Но нынешним летом из-за засухи она не столь полноводна и норовиста — эль, в стоящей на столе кружке, и то подвижнее. Варвары с востока очень умело управляются с баржами.

— Для его армий не существует препятствий. В войске Ариакана есть огромные животные — мамонты, которым ничего не стоит свалить огромное дерево и хоботом, словно бы это пруток, отбросить его далеко в сторону. С воздуха армии прикрывают драконы, вселяя страх и ужас всему живому… Я ничего не слышал о духах Нераки и Соте, но не могу сказать, что особенно удивлен. Властитель Томас распрямился; выражение лица хоть и мрачное, но полное решимости. Голос тверд; взгляд прямой, немигающий.

— Да, господа, мы готовы принять бой. «И малым числом можно стяжать большую славу» — так, кажется, говорят. — Рыцарь слегка улыбнулся. — Да не оставят нас Паладайн и Кири-Джолит.

— Они вам будут покровительствовать, — тихо произнесла Посвященная, задумчиво поглаживая тигра. Томас озабоченно посмотрел на нее.

— Госпожа, день кончается. Тебе нужно вернуться в Палантас еще до темноты. Я распоряжусь о сопровождении. Крисания подняла голову.

— Не глупи, Томас, у вас каждый воин на счету. Сюда я прибыла на драконе; Золотой Огонь в целости и сохранности доставит нас назад. — Она продолжала гладить тигра. Тандар, мой поводырь, позаботится обо мне. Зверь блаженно потянулся, затем поднялся с пола. Танис ничуть не сомневался, что с этим свирепым зверем и преданным спутником Крисания будет чувствовать себя так же спокойно, как если бы ее сопровождала сотня рыцарей. Женщина собралась уходить.

Все поднялись со стульев.

— Группа жрецов-добровольцев на пути в Башню, — сказала праведная дочь Томасу. — Своими силами они собрали фургон с провиантом. Должны прибыть до полуночи. Думаю, лишними они здесь не будут.

— Ни в коем случае, — проговорил рыцарь. — Благодарю тебя, Посвященная.

— Это то немногое, что я могу для вас сделать, — тяжело вздыхая, вновь молвила она. Прощайте. Я буду за вас молиться. Она повернулась и, держась за ошейник Тандара, вышла из зала. Когда Крисания проходила мимо Таниса, он услышал ее шепот: «Вот только будут ли услышаны мои молитвы…» — Я тоже прощаюсь, — сказал Даламар. — Я мог бы оказать вам магическую поддержку, но знаю, вы от нее откажетесь. Хочу, однако, напомнить — Ариакан, в отличие от вас, не умаляет значение магии в войне. Состоящие у него на службе чародеи без каких-либо оговорок включены в структуру воинской иерархии.

— Мне это известно, маг, — сказал Томас. — Еще раз благодарю тебя за искреннее участие… Но наши рыцари никогда не стремились к слиянию двух сил: меча и колдовских чар. Боюсь, такая комбинация может принести больше вреда, нежели пользы.

— Возможно, ты и прав, властитель, — усмехнувшись, произнес Даламар.

— Я желаю вам удачи и думаю, хотя бы от этого вы не станете отказываться. Прощай.

— Спасибо, Даламар, — сказал Томас. — Твое предупреждение было своевременным. Чародей пожал плечами: эта проблема его больше не волновала. Он взглянул на Таниса:

— Ты со мной? Томас тоже испытующе посмотрел на полуэльфа. От него ждали ответа. Останется или отправится восвояси? Танис поскреб подбородок. Он должен сделать выбор. Уйти с Даламаром — это значит беспрепятственно покинуть Башню и безопасно добраться до дома. К Танису подошел Томас и отозвал его в сторону.

— Я подожду, Полуэльф, — сказал Даламар и со значением добавил: — Но недолго. Танис и Томас вышли на небольшой балкон зала Совещаний. До захода солнца было еще далеко, но высокие горные пики уже отбрасывали на башню густую тень. Внизу во дворе дожидался свою хозяйку огромных размеров дракон, Золотой Огонь. Еще несколько драконов, в большинстве своем — серебряных, охраняли Башню с воздуха. Сэр Томас, всматриваясь в темнеющий горизонт, облокотился на перила балкона.

— Буду с тобой откровенен, Танис, — тихо проговорил рыцарь. — Я бы охотно воспользовался твоим присутствием в Башне. У меня мало опытных командиров. В гарнизоне в основном молодые рыцари, недавно прошедшие обряд посвящения. Их отцы и старшие братья, руководящие обычно новобранцами, защищают отчий дом.

— Мне бы тоже следовало находиться сейчас у себя, — проговорил Танис.

— И я с тобой не могу не согласиться, — подхватил Томас слова Таниса. — Если ты решишь отправиться в дорогу, я буду первым, кто пожелает тебе доброго пути. Они смотрели друг другу в глаза. Ты прекрасно представляешь себе наше положение — на стороне противника подавляющий перевес. Но Башня Высшего Жреца должна выстоять, иначе падет вся Соламния. Овладей Ариакан цитаделью, и он будет контролировать северную часть Ансалона, которая станет плацдармом для его дальнейших захватов. Отсюда он может с легкостью двинуться на юг. Нам понадобятся месяцы, чтобы собраться с силами и отбить Башню. И еще неизвестно, получится ли это у нас. Танис все это прекрасно понимал. Если бы пять лет назад люди прислушались и серьезно отнеслись к его словам, к тому, что говорили и Лорана, и Крисания… и даже Даламар, — то ничего этого бы не было. Если бы люди, эльфы и гномы забыли свои пустячные обиды, поступились своими мелочными интересами и образовали союз — сейчас Башня не испытывала бы недостатка в защитниках. Лучники-эльфы с бастионов Башни разили бы пришельцев, пехотинцы-гномы бок о бок противостояли бы натиску врага на ворота… Какая далекая от действительности картина! «Дома меня никто не ждет, — подумал Танис. — С Лораной мы расстались…»

* * *

На пути из Утехи в Башню Высшего Волшебства полуэльф сделал остановку в своем поместье. Как всегда, ожидал радушной встречи. Но на этот раз он обманулся в своих ожиданиях: никто не приветствовал его на пороге дома. Никто из слуг не изъявил готовности позаботиться о его грифоне, уставшем за долгий перелет; те же из них, что попадались навстречу, — торопливо, отводя глаза, кланялись и тут же исчезали, обуреваемые какими-то срочными делами. Нигде не было видно его жены Лораны. На входе в дом стоял огромный дорожный сундук, и Танис с трудом протиснулся внутрь между ним и дверным косяком. Сверху доносились голоса, в коридорах раздавались торопливые шаги. Танис начал подниматься наверх. Что означал этот беспорядок, эта суматоха? Он нашел Лорану в спальне. По комнате всюду была разбросана одежда: на полу, на кровати, на стульях, креслах, ширмах… Посреди спальни стоял еще один сундук, правда, гораздо меньших размеров. Три служанки помогали Лоране упаковывать вещи.

Увлеченные своим занятием, они не заметили появления Таниса. Полуэльф молча стоял на пороге и смотрел на Лорану — как хороша, пригожа, желанна была его жена! Танис любовался тем, как солнечный свет путался в золотистой копне ее волос, как восхитительны были ее порывистые движения… Он старался запечатлеть ее в памяти именно такой и хранить там образ жены, как он хранил у сердца ее миниатюрный портрет. Лорана была из расы эльфов, а их век много дольше человеческой жизни. Стороннему наблюдателю (человеку) Лорана могла показаться лишь набирающей соки женщиной. Останься она в родных краях — и ее молодость, свежесть и цветение длились бы неопределенно долго. Но она покинула родину и стала жить среди людей. Выйдя замуж за полукровку, она тем самым порвала со своими родными, друзьями, всей расой. Все последующие годы Лорана прилагала максимум усилий для того, чтобы положить конец раздору между двумя расами.

Бремя всяческих забот и разочарований, крушение надежд замутили чистоту и прозрачность души женщины-эльфа. Пусть нежная кожа осталась не тронутой морщинами, зато в глазах прочно обосновались грусть и печаль. Пусть в прекрасных волосах по-прежнему нельзя было отыскать ни единой ниточки седины, но их необыкновенный глянец мало-помалу потускнел. Глядя на Лорану, любой эльф мог сказать, что она преждевременно вступила в зрелые годы. Но любовь Таниса со временем только окрепла… Молчаливо наблюдая за своей женой, Танис с пронзительной горечью осознал, что, может быть, он видит любимую в последний раз.

— Гм-гм… — Танис громко прочистил горло. Служанки вздрогнули от неожиданности. У одной из рук выпало аккуратно свернутое платье. Лорана оторвалась от наполовину уложенного саквояжа. Улыбнулась, распрямилась.

— Что все это значит? — спросил Танис.

— Заканчивайте с этим, — сказала Лорана служанкам. — Остальное отнесите в чулан. Обходя разбросанное на полу белье, она пересекла комнату и подошла к мужу. Женщина нежно поцеловала Таниса. Некоторое время они стояли обнявшись, наслаждаясь близостью друг друга. Затем Лорана увлекла мужа в кабинет, притворила дверь.

— Догадайся! — повернулась к Танису, сверкая глазами, воскликнула Лорана.

Но прежде, чем он успел вымолвить хоть слово, она заговорила сама:

— Я получила письмо от Гилтаса!.. Он приглашает меня в Квалинести!

— Что? — Танис оторопел. Сколько сил потратила Лорана на то, чтобы квалинестийцы позволили ей поселиться у них. Она хотела быть рядом с сыном. Раз за разом ей отказывали в этом. Лорану даже предупредили: если она или ее муж будут замечены вблизи границ Квалинести, за безопасность их жизни никто не сможет поручиться.

— Чем вызвана столь внезапная перемена? — хмурясь, спросил Танис. Вместо ответа Лорана взяла со стола свиток и развернула его. На письме красовался оттиск печати с изображением солнца — личной печати, которой обычно пользовался Беседующий-с-Солнцами (в настоящее время — Гил). Танис пробежал глазами текст.

— Почерк Гила, — произнес он, — но слова чужие. Ему диктовали, он лишь писал.

— Скорее всего, — невозмутимо согласилась Лорана. — Но какое-никакое, а приглашение.

— Это подвох, — мрачно сказал Танис. — Они держали в тюрьме Эльхану Звездный Ветер, и над ней постоянно висела угроза расправы. Квалинести разделались бы с ней, если бы Гил не сделал так, как ему велели… Это ловушка.

— Ну конечно, глупенький, — проговорила Лорана, глаза которой светились любовью. Она чмокнула мужа в щеку, взлохматила наполовину седую бороду. — «Ловушка лишь тогда ловушка, когда ты в нее ступил» — так говорил когда-то Флинт… Эту я чувствую за версту. Да что уж там! — воскликнула она и рассмеялась. Ты ее даже без очков распознал.

— Они мне нужны только при чтении, — притворяясь обиженным, сказал Танис.

С некоторых пор его возраст стал предметом подшучиваний жены. Они снова слились в объятиях.

— Надо думать, я такого приглашения не получил?

— Нет, любимый, — нежно ответила Лорана. Прости… Чуть отстранясь, Лорана заглянула мужу в глаза. — Когда я там обоснуюсь, попробую выхлопотать и тебе…

Танис покачал головой:

— У тебя ничего не выйдет… Но хорошо уже то, что ты будешь рядом с сыном. Портиос и Эльхана…

— Эльхана!.. Я совсем забыла спросить, как она?

— Отлично… У них сын… Если бы ты видела Портиоса с младенцем на руках, ты бы его ни за что не узнала.

— Узнала бы, — сказала Лорана. — Все же он мой брат. Всегда был добр ко мне, любил меня… Да, да, — добавила она, заметив во взгляде Таниса недоверие. Даже когда он был особенно суров и предвзят ко мне, я понимала, что это лишь попытки избавить меня от неприятностей.

— Его попытки не увенчались успехом, с грустью в голосе произнес Танис. — Мы поженились, и что из этого вышло…

— Ты привел меня в этот дом, милый муж, — тихо проговорила Лорана. — И мы стали в нем жить… Потом они долго говорили, вспоминали прошлое, ушедших в иной мир друзей. Они говорили о Гиле — их общей любви, надежде, заботе и тревоге. Говорили о том, что происходит в мире, — о его несчастьях и бедах, старых и новых. Они сидели взявшись за руки и, понимая, что им скоро расставаться, упивались этими минутами единения. Они прощались. Ночью Танис должен был продолжить свой путь на север к Башне Верховного Жреца; Лорана поутру отправлялась к эльфам Квалинести. В полночь она провожала его. Слуги спали. В доме было тихо. А скоро он и вовсе опустеет: супруги договорились распустить прислугу, поскольку обоим было ясно, что отсутствовать они будут очень долго. Дом, казалось, сник, насупился, словно предчувствовал свою скорую покинутость, заброшенность, запустелость. Эхо шагов разносилось по коридорам и комнатам. Возможно, оно будет звучать и после того, как они уйдут в иной мир.

Возможно, в доме еще будет долго витать бессмертный дух их смертной любви.

Крепко обнявшись на прощание, они расстались. Удаляясь от дома, Танис оглянулся. Лорана в лунном свете стояла на пороге. Она махала рукой и улыбалась. Он помахал в ответ и тоже улыбнулся. Ты привел меня в этот дом, — звучало эхо. — И мы стали в нем жить…

* * *

Воспоминания уступили место реальности. Какое же принять решение? Конечно, Танис мог вернуться домой, но что ему там делать? Он представил, как в полном одиночестве блуждает по пустым комнатам и ломает голову над тем, что происходит в Башне, не случилось ли чего с Лораной, в добром ли здравии Гил, не осаждают ли Палантас… Представил, как он, в очередной раз заслышав стук копыт, бросается к двери… как клянет себя… Не обратиться ли за советом к богам?

Внизу, во дворе Башни, Крисания уже восседала на Золотом Огне. Рядом с ней пристроился ее бессловесный защитник.

— Вот только будут ли услышаны мои молитвы?.. — уходя, прошептала Крисания. Неожиданно тигр поднял голову и посмотрел на Таниса. Затем и Крисания обратила на полуэльфа свои незрячие и одновременно столь зоркие глаза; подняла руку… В благословении или прощании? Мучительный поиск выбора завершился.

Танис понял, что решение Он принял давным-давно, в тот День, когда в таверне «Последний Приют» в его жизнь вошли Золотая Луна, Речной Ветер и жезл из голубого хрусталя. Танис хорошо помнил все, что было связано с той встречей, как это событие круто изменило его жизнь.

— Извини… Ты что-то сказал? — Томас недоуменно и несколько обеспокоенно смотрел на Таниса. Полуэльф усмехнулся и покачал головой:

— Нет, ничего. Так, кое-что вспомнилось. Танис перевел взгляд на один из бастионов, на то место, где на камнях до сих пор оставалось алое пятно — след крови. Рыцари гарнизона благоговейно, в молчаливом почтении обходили пятно. На этом месте погиб Стурм… и полуэльф теперь наверняка знал, что его выбор верен. Слова, озадачившие коменданта Башни, Танис произнес под наплывом воспоминаний. Слова эти не относились к разряду пророческих, провидческих… Им не суждено было неумолкающим эхом отдаваться под сводами храма Истории. Это были самые обыкновенные слова, которые не давали представления о тех странных, бесшабашных и отчаянных друзьях-приятелях, что, изменяя мир, уходят первыми.

«Мы войдем через кухню». Танис рассмеялся и шагнул с балкона в Башню.

Часть третья

1. Возвращение. Испытание. Приговор вынесен

Ночь опустилась на Соламнийскую равнину, но лагерь Рыцарей Такхизис заливал неяркий свет. Армия Тьмы разогнала мрак! Повелитель Ариакан строго запретил разжигать костры: он опасался степного пожара — засуха высушила траву.

Но Рыцари Терновника — серые маги — установили громадные хрустальные шары, мерцавшие серым рассеянным светом. Три шара, расположенные треугольником по периметру лагеря, превратили ночь в пасмурный день. Стил заметил свет издалека.

Ариакан не собирался скрывать численность своей армии. Пусть враг увидит, насколько она сильна, и устрашится! Стил оглядел лагерь целиком со спины своего синего дракона. Затем Флэр приземлилась на поле пшеницы, погибшей от жары.

Подбежали служители при драконах. Они помогли Стилу выбраться из седла и показали, как пройти в расположение главных сил. Единственным желанием Флэр было присоединиться к своим сородичам. Еще не видя их, она слышала их крики и теперь, убедившись, что Стил до утра обойдется без ее услуг, с радостью полетела к ним. Рыцари Такхизис предпочитали использовать синих Драконов.

Драконы вообще крайне независимы и весьма невысокого мнения о людях.

Большинство драконов считает унизительным подчиняться приказам существ, которых они считают ниже себя. Некоторым видам драконов это представляется попросту невозможным. Черные драконы злы и глупы. Даже те, кому они подчиняются, совершенно не могут им доверять. Черные не видят надобности в том, чтобы посвящать себя служению чему-либо, кроме собственных интересов. И хотя их можно уговорить сражаться, они вполне способны посреди битвы внезапно передумать и отправиться по своим собственным делам. Во время Войны Копья многие военачальники, в том числе и знаменитый Повелитель Драконов Верминаард, предпочитали красных драконов. Это громадные, огнедышащие, злобные твари, слишком нетерпеливые для такой войны, какую предпочитал вести повелитель Ариакан. Взятие города красные драконы представляли себе как поджог, разорение и разрушение зданий с непременным уничтожением их обитателей. Мысль о том, что невредимый город с живыми и довольными жителями принесет Владычице Тьмы больше пользы, чем груды дымящихся развалин и горы обгорелых трупов, была красным драконам совершенно недоступна. Пусть дым пожаров и зловоние смерти прославляют Госпожу! И еще, конечно, сияние золота, запрятанного в драконьих логовищах…

Полная бесполезность зеленых драконов стала абсолютно очевидной во время последней Войны Драконов. Зеленые будут сражаться, только если их совсем загнать в угол. Они предпочитали действовать с помощьюмагии, которой владели лучше, чем все другие виды драконов. Поэтому зеленые драконы не представляли интереса для военачальников, но могли быть использованы Рыцарями Терновника.

Драконы соглашались подчиняться серым магам, полагая, что могут извлечь для себя выгоду из их магических знаний. Белые драконы, живущие в холодных областях, были всем хороши, но совершенно не переносили жары. В это жаркое лето, когда даже в местах их обычного обитания лед таял и драконьи пещеры заливало талой водой, они все куда-то попрятались. Повелитель Ариакан выбрал для своих рыцарей синих драконов и не жалел об этом. Синие уважали людей и были преданы им. Они подчинялись приказам и в бою представляли собой единое целое со своими всадниками. Самым же важным было то, что они осознавали Дело и свое место в нем. Флэр отправилась к синей стае; драконы радостно приветствовали ее… Несколько драконов кружили над лагерем, но большинство сидело на земле, отдыхая перед решающей битвой. Ариакан не боялся внезапного нападения. Его тылы были в безопасности. Громадная армия прошла через северный Ансалон, сметая все на своем пути и не оставляя в тылу очагов сопротивления. Стил вошел в лагерь и остановился, пытаясь разглядеть флаг своего отряда. На равнине расположилось столько войск, что можно было провести всю ночь в бесплодных поисках. Поэтому Стил остановил шедшего навстречу рыцаря, и тот указал ему место расположения отряда. Тревалин беседовал с офицерами отряда. При появлении Стила он тотчас оставил их и направился к юноше.

— Рыцарь Светлый Меч прибыл, господин! — приветствовал его Стил.

— Светлый Меч, — Тревалин улыбнулся. — Рад тебя видеть. Действительно рад.

Некоторые тут думали, что ты можешь и не вернуться. Стил нахмурился. Это задевало его честь. Он имел полное право встретиться с очернителем лицом к лицу.

— Кто бы это мог быть, командир?

— В первую очередь Черная Госпожа, по милости которой тебя и отправили с этим дурацким заданием, — Тревалин поморщился, как будто попробовал чего-то кислого. Ничего прямо тебя порочащего она не говорила. Чародейка не рискнула прилюдно оскорблять одного из моих рыцарей, она сделала умнее: почти весь день фланировала неподалеку, отпуская замечания, которые можно было понять и так, и этак… Ладно, успокойся! Забудь об этом! Есть более серьезный повод для беспокойства! Тревалин больше не улыбался. Лицо его потемнело. Стил гадал, что же еще его ожидает.

— Повелитель Ариакан приходил сюда. Он искал тебя! Он приказал, чтобы ты немедленно по возвращении явился к нему с докладом! — выражение лица Тревалина смягчилось, он хлопнул Стила по плечу. Я думаю, повелитель собирается тебя судить. Он поступал так и раньше. «Чтобы дисциплина не расшаталась, меры надо принимать быстро!» — так он всегда говорит. — Тревалин махнул рукой. — Его шатер там, в центре… Я должен лично препроводить тебя! Так что лучше идти прямо туда… Ариакан приказал немедленно… Стил похолодел. Его будут судить и скорее всего признают виновным. И, разумеется, ему не избежать наказания. Глаза его наполнились слезами, но не от страха, а от горького разочарования! Завтра рыцари пойдут на приступ Башни Верховного Жреца. Это будет решающее сражение войны. А он не сможет принять в нем участие! Все поплыло у него перед глазами, когда он медленно достал из ножен отцовский меч и протянул его Тревалину.

— Я твой пленник, командир. Это было легендарное оружие: меч принадлежал герою древнего рыцарства — Бертелу Светлому Мечу. Говорили, что он может сломаться только в одном случае — если будет духовно сломлен его носитель.

Клинок прошел сквозь века. В роду Светлых Мечей отец передавал его сыну из рук в руки. Если отец погибал, когда сын был еще слишком мал, то меч оставался в руках мертвого отца до вступления наследника в возраст совершеннолетия. Древнее лезвие поблескивало в руках Стила, но не отраженным светом серых шаров магов Такхизис, а собственным ярким серебристым светом. Тревалин бросил взгляд на рукоятку, украшенную изображениями Розы и Зимородка — символами Рыцарей Соламнии, — и покачал головой.

— Я не дотронусь до него. Руки мне еще завтра понадобятся! Мне вовсе не хочется, чтобы гнев Паладайна опалил их. Я поражаюсь, как ты вообще можешь касаться этой вещи! Черную Госпожу это тоже удивляет, кстати, сегодня она как раз говорила об этом…

— Это меч моего отца! — ответил Стил, любовно накручивая ремень на ножны.

— Повелитель Ариакан разрешил мне его носить!

— Да, я знаю, и Черная Госпожа тоже… Я просто не понимаю, как ты ухитрился вызвать такую ненависть с ее стороны… Ну ладно. Да и кто их поймет, этих магов! Подожди, я скажу остальным, куда мы уходим. Идти было недалеко. Суд тоже был недолог. Их ждали. Как только они приблизились к большой группе офицеров и придворных, ожидавших приема около шатра, над которым развивался флаг Ариакана, дежурный рыцарь сразу провел их внутрь. Повелитель сидел за небольшим столом черного дерева, который был подарен ему воинами в годовщину учреждения рыцарства. С тех пор он повсюду возил его с собой. Сейчас почти вся черная блестящая поверхность стола была завалена рулонами карт, только посередине было расчищено немного места. Там лежала большая книга в кожаном переплете. Когда выдавалась свободная минута, Ариакан записывал в ней хронику войны. Этим он и занимался, когда вошли Стил и Тревалин. В центре шатра стоял громадный ящик, наполненный песком и камнями. Ящик Битв был собственным изобретением Ариакана, которым он очень гордился. С помощью песка и камней в нем можно было смоделировать место грядущего сражения. Вот и сейчас в одном его углу большие камни имитировали Вингаардские горы, а в другом располагался Палантас — маленькие золотые домики, окруженные стеной из мелкой гальки.

Насыпанные рядом осколки лазурита обозначали Бранкальский залив. В проходе между горами стояла маленькая копия Башни Верховного Жреца из редкого белого камня. Отлитые из серебра фигурки рыцарей вместе с серебряным и несколькими золотыми драконами располагались рядом с ней. Блестящие черные статуэтки из обсидиана изображали Рыцарей Такхизис; они окружали Башню со всех сторон. На скалах, все как один повернутые в сторону Башни, сидели драконы из синего сапфира. Расстановка сил и задача каждого из отрядов в будущем сражении становились совершенно ясными. Стил обратил внимание на флаг своего отряда, который держал крошечный рыцарь верхом на синем драконе.

— Рыцарь Светлый Меч, — раздался сильный, глубокий голос Ариакана. — Подойди! Под пристальными взглядами приближенных и офицеров, находившихся в шатре, Стил и Тревалин приблизились к столу. Стил разглядел аккуратные значки — в книге, как и в Ящике Битв, изображалась схема будущей битвы.

— Бригадир Тревалин с арестованным прибыли по твоему приказу, повелитель!

Ариакан добавил последний штрих и, минуту полюбовавшись на свою работу, отложил книгу на край стола, кивнув помощнику. Тот посыпал страницу песком, чтобы высушить чернила, стряхнул его и убрал книгу. Глава и основатель Ордена Рыцарей Такхизис поднял глаза на Стила. Ариакану было около пятидесяти. Высокий, сильный, великолепно сложенный, он являлся прекрасным бойцом. В молодости его считали необычайно привлекательным. Сейчас же, в середине жизни, тонкий с горбинкой нос и пронзительные черные глаза делали повелителя похожим на морского ястреба. Окружающим это сходство казалось не случайным: говорили, что матерью Ариакана была богиня моря Зебоим, дочь Такхизис. Длинные густые черные волосы, слегка тронутые сединой на висках, были отброшены назад и перевязаны на затылке посеребренным кожаным ремешком. Кожа на его всегда чисто выбритых щеках обветрилась и загорела. Ариакан обладал незаурядным умом, при желании мог быть весьма обаятельным и пользовался глубоким уважением у людей, которые ему служили. Все знали о его честности и справедливости, но вместе с тем он был так же непредсказуем и загадочен, как темные воды океанских глубин. Душой и телом он был предан Владычице Тьмы и требовал не меньшей преданности от людей, служивших ему. Он смотрел на Стила — человека, которого сам посвятил в рыцари, когда тому было только двенадцать лет, и в глазах его не было ни снисхождения, ни сочувствия. Только печаль. Впрочем, Стил первым разочаровался бы в своем господине, если бы он вел себя по-другому.

— Обвиняемый, рыцарь Светлый Меч, передо мной. Где обвинитель?

— Я обвиняю его, повелитель! — выступила вперед Черная Госпожа. На Стила она даже не посмотрела. Стил тоже не взглянул в ее сторону. Прямо и гордо смотрел он в глаза Ариакану.

— Бригадир Тревалин, — продолжал властитель. — Благодарю за службу! Ты доставил арестованного, как и было приказано, а теперь можешь возвратиться к своему отряду. Тревалин отсалютовал, но не ушел, а обратился к Ариакану:

— Господин! Позволь мне перед уходом сказать несколько слов в защиту арестованного! Преданность Делу побуждает меня… Ариакан удивленно приподнял брови, но кивнул. Ссылка на Дело была очень серьезным аргументом.

— Говори, бригадир.

— Благодарю тебя, повелитель! Пусть мои слова запишут! Стил Светлый Меч — один из лучших воинов, которыми я когда-либо имел честь командовать! Его боевое искусство и храбрость превыше всяких похвал! Он беззаветно предан Делу! Эти его качества неоднократно проверялись в бою и не подлежат сомнению! — При этих словах Тревалин бросил недобрый взгляд на Черную Госпожу. — Потеря рыцаря Светлого Меча будет невосполнимой потерей для всех нас! Это нанесет ущерб Делу!

— Спасибо, бригадир Тревалин, — холодно и отстранение проговорил Ариакан.

— Мы учтем то, что ты сказал. Можешь идти. Тревалин отсалютовал, повернулся и, прежде чем покинуть шатер, прошептал Стилу несколько ободряющих слов. Рыцарь благодарно кивнул, но промолчал, судорожно сжимая рукоятку отцовского меча.

Сокрушенно покачав головой, Тревалин вышел из шатра.

— Подойди ко мне, рыцарь, — промолвил Ариакан. Стил сделал шаг к столу.

— Достань меч из ножен и положи передо мной, — продолжил Господин Тьмы.

Стил повиновался. Он достал меч из богато украшенных ножен и положил на стол перед повелителем. Клинок больше не сверкал, он казался серым и потускневшим.

Стил вернулся на свое место и застыл, вытянув руки по швам и глядя прямо перед собой. Ариакан повернулся к Лилит:

— Обоснуй свои обвинения против этого рыцаря, Черная Госпожа. Скрипучим голосом Лилит поведала, как Стил вызвался отвезти тела погибших Соламнийских Рыцарей их отцу. Это был долг чести, — нехотя добавила она. Ариакан понимающе взглянул на Стила и слегка наклонил голову. Повелитель хорошо знал историю Светлого Меча. Свободой, а возможно, и жизнью Стил был обязан Карамону Маджере.

Теперь он возвратил этот долг. Черная Госпожа перешла к тому, как Стил взял на себя ответственность за молодого мага Палина Маджере, дав честное слово магам и предложив ответить своей головой, если приговоренный к смерти узник сбежит.

— И вот рыцарь Светлый Меч здесь, а узника я что-то не вижу! — подвела итог Лилит. — Он не выполнил задание! Он позволил пленнику бежать! Сомнений в этом нет, повелитель, — заметила она, скользнув к столу. Придвинувшись к Ариакану и понизив голос, как будто собираясь раскрыть великую тайну, добавила:

— Учитывая его происхождение, я уверена, что он помог узнику скрыться!

— Выражайся яснее, Черная Госпожа, — в голосе Ариакана прозвучали нотки нетерпения. Хотя он понимал и принимал всю значимость использования силы магов в войне, его, как и большинство воинов, угнетала их привычка весьма туманно излагать свои мысли. — Терпеть не могу неопределенности. Если у тебя есть в чем обвинить этого рыцаря, скажи это так, чтобы простой воин вроде меня мог понять!

— Да, господин! — сказала волшебница. Вернувшись на свое место, она выпрямилась и глянула на Стила с нескрываемой враждебностью. — На шее этого рыцаря болтается эльфийская побрякушка! У него меч врага! Я утверждаю, повелитель, что он не может быть действительно верен Владычице Тьмы и Делу! Он изменник, и это подтверждается тем фактом, что узник бежал! Я считаю, его надо заставить заплатить ту цену, на которую он сам, кстати, согласился! Стил Светлый Меч должен быть казнен!

— Я знаю этого человека давно, с самого его детства, — Ариакан перевел взгляд на Стада, — и никогда он не давал мне повода усомниться в его верности!

Что же до драгоценности и меча — то Стил получил их от своего отца. Хотя тот действительно был нашим врагом, мы уважаем его за мужество и храбрость. Я знаю о его дарах сыну, — продолжал Ариакан, слегка нахмурившись. — Как и Верховная Жрица Такхизис! Ты сомневаешься в нашей верности, Черная Госпожа? Лилит была подавлена словами Ариакана, она не могла себе даже представить, что властитель так истолкует ее слова.

— Конечно же нет, повелитель! Твое решение было несомненно мудрым! В тот момент! — она сделала паузу, подчеркивая последние слова. — Но я позволю себе напомнить, что времена меняются, и люди тоже. И к тому же у нас есть узник.

Где? — Волшебница повертела головой. — Где Палин Маджере? Если он здесь, живой или мертвый, покажите его мне, и я сниму все обвинения с рыцаря и буду молить его о прощении! Она улыбнулась и, скрестив руки на груди, бросила на Стила взгляд, полный неприкрытого злорадства.

— Каков будет твой ответ, рыцарь? — Ариакан тоже взглянул на Стила. — Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Ничего, господин, — ответил Стил. По толпе рыцарей, пришедших посмотреть на разбирательство, прошел гул. Стало заметно, что толпа сильно увеличилась с тех пор, как начался суд, ибо слух о нем облетел лагерь.

— Ничего, рыцарь? — Ариакан, казалось, был неприятно поражен. Он бросил долгий взгляд на Черную Госпожу и слегка покачал головой. И этот жест лучше любых слов показал Стилу, что Ариакан на его стороне. Что же, мы выслушали обвинение, теперь послушаем твой рассказ о происшедшем. Стил мог бы рассказать им, как все было на самом деле. Мог бы добиться снисхождения рассказом о том, как он прошел через знаменитую Шойканову Рощу. Немногие на Кринне решались туда войти, а еще меньше было тех, кто оттуда возвращался. Он, конечно, мог бы оправдаться, сославшись на то, что Палину, несомненно, помог бежать его дядя, знаменитый маг Рейстлин Маджере. Тогда Стил имел бы все основания быть уверенным в том, что решение, вынесенное повелителем Ариаканом, будет в его пользу. Но вместо этого Стил просто сказал:

— Мне нет оправданий, господин! Я взялся за это задание и не справился с ним! Я давал слово чести, но упустил узника, которого поклялся сохранить! Суди меня, повелитель!

— Я осужу тебя на смерть! — нахмурился Ариакан.

— Я сознаю это, господин, — спокойно ответил Стил.

— Хорошо, но если так, ты не оставил мне выбора, рыцарь. Ариакан положил руку на рукоять меча Стила. Болезненная гримаса появилась на его лице — меч был посвящен Паладайну, и все те, кто следовал Путем Тьмы, не могли безнаказанно к нему прикасаться. Но Ариакан не выпустил меча из рук. Медленно, стиснув зубы, он поднял клинок и направил лезвие в сторону Стила. Только после этого он заговорил:

— Стил Светлый Меч, пусть твоя смерть наступит от того самого меча, который ты опозорил и обесчестил. Приговор будет приведен в исполнение…

«Немедленно!..» — пронеслось в голове у Стила. Он бывал на подобных судах. «Для поддержания дисциплины меры должны приниматься быстро». Он попытался подготовиться к встрече с Владычицей Тьмы. Что он ей скажет? Кто может заглянуть в себя сам? В чем правда? Душа его трепетала, однако он твердо стоял на ногах. Но впервые в жизни Стил не расслышал слов Ариакана. Вздох облегчения и раздавшиеся из толпы рыцарей одобрительные выкрики вернули Стила к реальности.

— Что… Что ты сказал, господин? — запинаясь, спросил он, боясь поверить в то, что наконец услышал.

— Приговор будет приведен в исполнение через месяц, — повторил Ариакан.

— Повелитель! — тут же запротестовала Черная Госпожа. Мудро ли это? Этот человек осужден за предательство! Что ему делать среди нас?

— Этот человек осужден за то, что упустил узника, — возразил Ариакан. — Он подвергнут справедливому наказанию. Напоминаю тебе, Черная Госпожа, что его командир, взывая к Делу, просил позволить этому рыцарю принять участие в предстоящей битве. Я, со своей стороны, сообразуясь с интересами Дела, вынес приговор. Ариакан говорил спокойно, но всем присутствующим было видно, что он взбешен. Черная Госпожа склонила голову, подчиняясь, но перед этим так посмотрела на Стила, что если бы ее взгляд мог убивать, то Стил был бы убит на месте. Ошеломленный, все еще не верящий в то, что остался жив, Стил продолжал стоять на месте. Ариакану пришлось дважды повторить приглашающий жест, прежде чем Стил наконец подошел забрать свой меч. Ариакан протянул ему меч. Его правая рука была обожжена, как будто он схватился за раскаленное докрасна железо.

— Возьми свой меч, рыцарь. У тебя будет возможность загладить вину в предстоящей битве, тогда ты сможешь достойно предстать перед лицом Владычицы.

— Благодарю тебя, господин! — голос Стила срывался от волнения. Он приветственно поднял меч и бросил его в ножны.

— Однако я вынужден приказать тебе снять шпоры. Ты разжалован и будешь командовать отрядом пехотинцев. Ты удостаиваешься чести возглавить отряд, который будет штурмовать главные ворота! Стил поднял голову и улыбнулся.

Возглавить отряд пехотинцев. Быть среди тех, кто первым ворвется в Башню, первым встретится с ее защитниками. Он будет среди тех, кто погибнет первым.

Ариакан оказал ему великую честь!

— Я понял, господин! Спасибо! Я не подведу тебя!

— Возвращайся пока к своему отряду. Расстанетесь утром. Если тебе больше нечего мне сказать, ты свободен. Ариакан давал Стилу еще одну возможность оправдаться. Стил с трудом удержался. Рассказать, как все было на самом деле!

Но он знал, что если бы это произошло теперь, то принесло бы еще большее разочарование человеку, которого он любил и уважал.

— Нет, мне нечего добавить, повелитель! Благодарю тебя еще раз. Ариакан пожал плечами и, выйдя из-за стола, направился к Ящику Битв. Его тут же обступили офицеры, и, передвигая фигурки, они принялись обсуждать стратегию и тактику предстоящей битвы. Жрец Тьмы поспешил произнести лечебное заклинание для обожженной руки властителя. Про Стила все забыли. Он выскользнул из шатра и, оставив позади свет и шум, удалился, чтобы побыть наедине с самим собой.

Утром он умрет. Погибнет с честью, избавив своего господина и друзей от догадок по поводу того, что творится в его душе. Ни к чему им знать правду о том, как он колебался на пороге магической лаборатории, и колебался лишь потому, что ему было страшно.

2. План сражения. Внутренняя битва Стила

До восхода солнца оставалось еще несколько часов, но армия Ариакана уже пришла в движение. Покидая равнину, армия углублялась в холмы Вирхиса, направляясь к перевалу, на гребне которого и стояла Башня Верховного Жреца.

Дорога к ней была свободна. У Соламнийских Рыцарей не хватало сил для ее защиты. Армия Ариакана двигалась быстро, освещая дорогу факелами и магическими шарами. Шедший в авангарде Стил оглянулся и замер, пораженный увиденным.

Колонна воинов, повозок со снаряжением, осадных машин растянулась между холмами, конец ее терялся во тьме. Громадные массы людей и повозок передвигались слаженно и организованно, и оттого сверху армия была похожа на гигантскую огненную змею, готовящуюся обвить и задушить свою жертву. Воинов было столько, что казалось невозможным их сосчитать. Никогда еще Ансалон не знал армии такой силы и мощи. Защитники Башни, наверно, уже заметили ее и теперь смотрели на неотвратимо подползающую грозную змею. Стил мог представить себе их уныние и страх. Любые надежды Рыцарей Соламнии отстоять Башню должны были рассыпаться в прах от одного только вида приближающейся армии. Поправляя перевязь меча, Стил вспомнил рассказы о том, как отец один храбро принял бой на стенах той самой Башни, которую теперь будет штурмовать его сын. Стурм Светлый Меч тоже предвидел свою смерть. Но он видел и дальше, ему светил яркий свет победы, за которую он отдал свою жизнь. Сейчас Стил чувствовал себя ближе к отцу, чем к матери-воительнице. Стурм, конечно, понял бы решение сына: лучше смерть, чем бесчестье! Китиара, его мать, не одобрила бы Стила. Несмотря на ночную прохладу, Стил ощущал жар битвы в своей душе. Сражения на этой войне шли всю его жизнь, разрывая надвое душу. Он отчетливо слышал то голос отца, говоривший о чести и достоинстве, то голос матери, убеждавший его любым путем, пусть даже ложью и притворством, вырваться из беды, в которую он попал. Битва была долгой и изматывающей, она продолжалась даже во сне, и особенно во сне: он видел синие и серебряные доспехи сражающихся, слышал лязг мечей. Звук трубы прервал его размышления. Стил почувствовал себя неожиданно бодрым и свежим.

Страха больше не было. Вместе со своими воинами — отрядом варваров, вооруженных мечами, копьями и луками, — он двинулся вперед. Дикари были возбуждены предстоящей битвой и так рвались в бой, что Стилу приходилось сдерживать их, чтобы они не наткнулись на копья идущего впереди отряда. Стил твердо знал, что сегодня умрет. Он погибнет героем, и, когда этой ночью душа его предстанет перед Владычицей, его верность будет доказана, а сомнениям в душе будет положен конец. Повелитель Ариакан остановил армию в долине хребта Хаббакук на небольшой ровной площадке, расположенной прямо под Башней Верховного Жреца. Сильнейшая крепость Ансалона не таила в себе неожиданностей для Ариакана. Она была ему хорошо знакома. Он знал все помещения и галереи Башни, каждый тайный проход был ему известен. Он ясно представлял себе силу и слабость Башни. Ариакан поднялся на коне на небольшой холмик, чтобы еще раз взглянуть на Башню и уточнить план штурма. Внезапно у него возникло жуткое ощущение, что все это с ним уже было.

Правда, окружали его тогда Соламнийские Рыцари, часть из которых сегодня вполне могла оборонять бастионы крепости от армии своего старого товарища. Как только первые проблески зари окрасили небо, в шатре Ариакана собрались старшие офицеры. Их было пятеро. Три командира основных ударных сил его армии, командующий драконидами и предводитель отряда, известного как Легион Тьмы, — армии, составленной из гоблинов, хобгоблинов, людоедов и людей-наемников, многие из которых скрывались в Халькистовых горах со времен Войны Копья, ожидая возможности реванша. В Легионе был также большой отряд минотавров под предводительством их собственного царя, поскольку минотавры презирали людей и не желали им подчиняться. Ариакан еще раз напомнил план предстоящей битвы.

Ударные отряды должны были идти на приступ крепостных стен. Всем отрядам для разрушения ворот были приданы осадные машины. Задача первого отряда — захватить внешнюю стену и тем самым очистить дорогу для следующих отрядов нападающих.

Легиону Тьмы была поставлена задача атаковать Рыцарский Бастион и, в случае удачи, после его захвата двигаться на помощь основным ударным отрядам. Отряд драконидов объединялся с Рыцарями Такхизис и должен был напасть с воздуха.

Дракониды со спин синих драконов посыпятся сверху на крепостную стену и, уничтожив защитников, расчистят дорогу наступающим. Рыцари останутся в воздухе и будут сражаться с серебряными драконами, которые, несомненно, придут на помощь Рыцарям Соламнии. Когда все было обговорено, Ариакан отпустил офицеров и приказал подавать завтрак. Ожидание выматывало. Не в состоянии спокойно сидеть и ждать, Стил, не останавливаясь, ходил взад-вперед. Возбуждение требовало какого-либо выхода. Он пошел посмотреть на механиков, суетившихся вокруг осадной машины, предназначенной для разрушения главных ворот. Стил с удовольствием включился бы в их работу, лишь бы хоть что-нибудь делать. Но он был воином, а не механиком и не мог оказать им никакой помощи. Громадный таран был сделан из ствола могучего дуба. Его окованный железом передний конец имел форму головы морской черепахи (в честь матери Ариакана — богини моря). Таран помещался на деревянной платформе, на которой его и подвезут прямо к главным воротам Башни. Он был подвешен на многочисленных кожаных канатах, концы которых соединялись со сложной системой колес и воротов. Благодаря им таран отводился назад, чтобы затем с неимоверной силой ударить по воротам. Сверху его защищала железная крыша. Рыцари Терновника наделили ужасную машину магическими свойствами. Жрецы, ведомые Верховной Жрицей Такхизис, приблизились и провели черное богослужение, призывая богиню помочь в святом деле. Это было необходимо для успеха, так как огромные ворота Башни были не только окованы сталью, но и укреплены посредством магии. Нападавшие опасались, что без личного вмешательства богини разрушить их не удастся. Но придет ли богиня посмотреть на величайший триумф своей армии? Стилу почудилось, что верховная Жрица запнулась во время молитвы, как будто лишившись на мгновение уверенности. Жрецы, окружавшие ее, казались встревоженными и бросали украдкой взгляды по сторонам.

Главный механик, которого вынудили прекратить работы на время молитвы, нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ожидая конца обряда.

— Полная ерунда, по-моему, — проворчал он Стилу, когда молитва закончилась. — Не то чтобы я неверующий, — добавил он, оглядываясь, не слышал ли его кто-нибудь из жрецов. — Просто я потратил шесть месяцев, день и ночь работая над чертежами этой машины. А еще шесть месяцев ушло на ее постройку! Жалкое бормотание нескольких жрецов ничем не поможет нам в бою. Уверен, что Владычице Тьмы есть чем заняться, кроме как стучаться в ворота к Соламнийским Рыцарям. — Он с гордостью посмотрел на свою конструкцию. — Моя машина сделает для нее этот пустяк. Стил вежливо согласился, и они перешли к обсуждению проблем взаимодействия их подчиненных во время штурма. Затем Стил возвратился к отряду варваров. Дикари играли в какую-то свою варварскую игру. Один из воинов, лучше других говоривший на Общем языке, попытался объяснить Стилу ее смысл.

Стил внимательно слушал, стараясь казаться заинтересованным, но скоро запутался в ее сложных правилах. В игре использовались палки, камни, сосновые шишки, а иногда дикари принимались метать, весьма неосторожно, как казалось Стилу, жуткого вида ножи с костяными рукоятками. Варвар объяснил, что небольшое кровопускание только возбуждает воинов, подготавливает их к битве. Теперь Стилу стало понятно, откуда у дикарей странные шрамы на руках и ногах, на которые он давно обратил внимание. Оставив варваров играть в их опасную игру, он снова принялся ходить взад и вперед, не зная, чем еще занять себя перед боем. Потом юноша перевел взгляд на стену Башни Верховного Жреца. Крошечные фигурки защитников перемещались там, показываясь время от времени между зубцами. Было уже довольно поздно, обычно штурм начинали гораздо раньше. И если ожидание было мучительно даже для Стила, он мог представить себе, каково было тем, другим, ожидавшим за стенами Башни. Они недоумевают, гадают, что же еще приготовил Ариакан, в тысячный раз прикидывают все возможные варианты своих действий. А между тем страх заползает в их души, и мужество с каждым часом покидает их.

Солнце поднялось выше, и отбрасываемая Башней тень стала совсем короткой. Стил потел в тяжелых доспехах и с невольной завистью смотрел на дикарей. Те шли в бой в одних набедренных повязках, их тела были разрисованы дурно пахнущей синей краской, которая, по их уверениям, имела волшебную силу и защищала их от любого оружия лучше всякого доспеха. Поколебавшись, Стил подошел к своему прежнему отряду, но рыцари готовили драконов к сражению, и всем было не до него. Даже Тревалин, заметив Стила, лишь приветственно помахал рукой, но не подошел поговорить. Он был занят установкой копья — точного подобия знаменитых Копий. Стил поискал глазами Флэр. У нее теперь был новый всадник. Вот уж кому не позавидуешь. Когда она узнала о разжаловании Стила, то пришла в дикую ярость и даже заявила, что отказывается участвовать в битве. Стилу удалось отговорить ее от этого, но было совершенно очевидно, что она до сих пор дуется. Флэр была предана Делу и охотно будет драться, но в отместку за разжалование Стила она приложит все усилия, чтобы максимально усложнить жизнь своему новому наезднику.

Подавив зависть и печаль, Стил поспешил обратно, сожалея о том, что поддался эмоциям и оставил своих варваров. Он уже изнемог от жары, и его решительность начала постепенно испаряться, когда движение в центре лагеря привлекло его внимание. Ариакан вышел из шатра… Вокруг него мгновенно воцарилась тишина…

В сопровождении телохранителей, магов и жрецов он сел на коня — вороного скакуна по имени Ночной Мотылек, шерсть которого отливала синевой, — и двинулся вперед. Остановившись невдалеке от последних рядов воинов второго ударного отряда, он приказал поднять боевое знамя. Вскоре флаги всех отрядов были подняты. В неподвижном жарком воздухе они вяло повисли на флагштоках.

Ариакан поднес к губам черный обсидиановый рог, искусно украшенный серебряными лилиями, последний раз окинул взором армию и затрубил. Чистый сильный звук разнесся в раскаленном воздухе. Стил узнал сигнал — «К бою!» — и почувствовал, что от возбуждения сердце готово выпрыгнуть из груди. Трубы всех, и больших и малых, отрядов откликнулись, сливаясь все вместе в режущую слух какофонию войны. С яростным криком, от которого, казалось, должны были содрогнуться камни, армия Такхизис бросилась на штурм.

3. Беседа старых друзей. Стурм Светлый Меч просит об одолжении

Вместе с первыми лучами солнца Танис Полуэльф поднялся по ступеням, ведущим к зубцам крепостной стены. Он стоял около центральной Башни, невдалеке оттого места, где кровь Стурма окрасила древние камни. Скоро он займет эту позицию и будет оборонять ее вместе со всем своим отрядом, но пока он был здесь один. Танис сам выбрал этот участок стены. Он словно чувствовал здесь присутствие своего друга. Сейчас он особенно в нем нуждался. Танис устал, он бодрствовал всю ночь, совещаясь с властителем Томасом и другими командирами.

Они искали способ совершить невозможное — победить противника, многократно превосходившего их по силе и численности. Они строили планы. Хорошие планы.

Затем они вышли на стену и посмотрели на Армию Тьмы, на море огней, которое окружало холм и захлестывало его склоны. Огни походили на грозно вздымающуюся приливную волну. Волну смерти. Их было слишком много. Какие уж тут планы. Даже самые лучшие… Танис опустился на каменный пол, прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Стурм Светлый Меч стоял перед ним. Танис отчетливо видел его…

Рыцарь в старинных латах с отцовским мечом в руке стоял там же, где сейчас отдыхал Танис. Полуэльф почему-то совсем не удивился, увидев своего старого друга. Это казалось правильным и уместным. Стурм должен быть здесь, у зубцов башни, защищая которую он отдал свою жизнь.

— Мне не помешало бы немного твоего мужества сейчас, старый друг, — тихо проговорил Танис. — Мы не можем победить. Это безнадежно. Я знаю. Властитель Томас и воины — тоже. Как можно сражаться без надежды?

— Иногда выигрыш оборачивается проигрышем, — ответил Стурм. — А победы достигаются поражением.

— Ты говоришь загадками, мой друг. Скажи прямо, — Танис уселся поудобнее. — Я слишком устал, чтобы пытаться их разгадать. Стурм ответил не сразу. Рыцарь прошелся вдоль зубцов, перегнулся через стену и пристально посмотрел на громадную армию, скопившуюся внизу.

— Танис, там мой сын Стил.

— Он там? Что ж… Ничего удивительного. Похоже, мы потерпели неудачу. Он отдал свою душу Владычице Тьмы. Стурм повернулся лицом к другу.

— Присмотри за ним, Танис. Танис фыркнул:

— Я думаю, что твой сын более чем кто-либо другой способен посмотреть за собой сам, друг мой. Стурм покачал головой:

— Мальчик сражается против врага, который сильнее его. Душа его еще не совсем потеряна для нас. Но если он будет побежден, мы его окончательно потеряем. Пообещай мне, что ты присмотришь за ним! Танис был взволнован и озадачен. Стурм Светлый Меч очень редко о чем-либо просил.

— Я сделаю все, что смогу, Стурм, но я не совсем понимаю — как? Стил — слуга Владычицы. Он отверг все, что ты пытался для него сделать…

— Господин… послышался чей-то голос.

— Если бы ты только объяснил мне…

— Господин! — теперь кто-то еще и тряс его за плечо. Танис открыл глаза и стремительно приподнялся.

— Что? Что происходит? — его рука метнулась к мечу. — Уже пора?

— Нет, господин. Извини, что я тебя разбудил, но воины ждут твоих распоряжений…

— Да, конечно, — Танис с трудом поднялся на ноги. Он окинул взглядом стену. Никого, кроме него самого и молодого рыцаря, разбудившего его, там не было. — Извини, я, должно быть, задремал.

— Да, господин, — вежливо согласился рыцарь, — Ты говорил с кем-то во сне.

— В самом деле? — Танис потряс головой, пытаясь освободиться от сонного тумана, клубившегося в голове. — Я видел очень странный сон.

— Да, господин, — юный рыцарь стоял, терпеливо ожидая продолжения. Танис потер воспаленные глаза.

— Итак, что ты хотел спросить? Он слушал, отвечал и делал все необходимое, но в голове его отчетливо звучал тихий голос, произносящий:

— Пообещай мне… Рассвело, но солнечный свет только усугубил отчаяние. Защитники Башни смотрели вниз, на море сил Тьмы, которое медленно появлялось на свет из ночного мрака, готовое сломить их своим кровавым приливом.

Распространились слухи о прибытии новых громадных вражеских сил. Были слышны резкие голоса командиров, приказывающих своим людям сохранять тишину и оставаться на своих местах. Вскоре стало совсем тихо; раздавались лишь крики серебряных драконов, кружившихся в воздухе над Башней. Они бросали вызов своим синим сородичам. Рыцари готовились к отражению атаки, но ее не было. Прошел час, за ним еще один. Воины завтракали на своих боевых постах, не выпуская из рук оружия. Армии, собравшиеся внизу, казалось, не двигались, однако численность их продолжала расти. Солнце поднималось все выше и выше, жара становилась невыносимой. Воды было мало. Горный ручей, протекавший по акведуку Башни, практически пересох и превратился в едва заметную струйку. Люди, стоявшие в доспехах на каменных стенах под палящими лучами солнца, не выдерживали и падали без чувств.

— Я думаю, мы скоро сможем кипятить масло без помощи огня, — заметил властитель Томас Танису, в очередной раз обходя крепость. Он указал на большой котел, приготовленный для врагов и полный пузырящегося масла. Жар костра заставлял всех отойти подальше, за исключением людей, поддерживавших пламя. Последние сняли доспехи, разделись по пояс и все равно обильно потели. Танис вытер пот с лица.

— Как ты думаешь, что собирается делать Ариакан? Чего он ждет?

— Он ждет, что мы утратим хладнокровие, — ответил Томас.

— А ведь может и дождаться, — с горечью признал Танис. — Прости меня Паладайн, я никогда не видел такую огромную армию! Даже во время той войны, в последний день, перед падением Нераки. Интересно, сколько у него воинов?

— Только Гилеан их считал, — ответил Томас. — А нам не стоит и пытаться. С перепугу каждого врага считают дважды — гласит старая пословица. Да и не так это важно.

— Ты прав, мой господин, — согласился Танис. — Никакой разницы. — Спрашивая, Танис надеялся узнать, как долго, по мнению рыцаря, они смогут удерживать Башню. Однако теперь он понял, что это больше его не интересует.

Тишину разорвал звук трубы.

— Идут! — сказал властитель Томас и быстро направился на свой командный пункт на одном из балконов шестого этажа, недалеко от садов. Танис вздохнул с облегчением и заметил такое же облегчение на лицах своих воинов. Действие было значительно лучше мучительного ожидания. Люди забыли об ужасной жаре, они отбросили страхи и побежали занимать позиции. Теперь они могли наконец действовать. Теперь их судьба в руках Паладайна. Звуки труб и военных команд заполнили воздух. Армия Тьмы двинулась. Солнце сверкало на чешуе синих драконов, тени их крыльев скользили по стенам Башни, и от их приближения сердца защитников Башни окутывал мрак. Магический ужас, внушаемый драконами, находил свои первые жертвы. Серебряные драконы и их всадники, вооруженные пылающими Копьями, полетели в битву. Фаланга синих сшиблась со строем серебряных драконов. Летели молнии, выдыхаемые синими драконами. Серебряные отвечали клубами морозного пара — иней покрывал крылья врагов, и те, не в силах лететь, падали на землю, Танис был удивлен малым количеством синих драконов. Он уже начал подозревать, что эта первая атака была только хитростью, когда раздался громкий крик. Люди указывали на запад. Оттуда приближалась стая синих драконов, их было значительно больше, чем серебряных. Причем каждый из них нес не одного, а множество всадников. Молодые рыцари недоумевали, но ветераны, которые принимали участие в Войне Копья, узнали врагов. В тот же миг, когда первые синие драконы поравнялись с Башней, с неба посыпались темные крылатые тени.

— Дракониды! — закричал Танис, выхватил меч и приготовился к отражению атаки. — Запомните: убитых драконидов нужно немедленно выбрасывать за стену, — предупредил он рыцарей. Мертвые дракониды были не менее опасны, чем живые. В зависимости от их вида, тела тварей или превращались в камень, сковывая намертво любое оружие, оставшееся в теле, или взрывались, убивая оказавшихся рядом. Иногда же они растекались ядовитой жидкостью, прикосновение к которой было опять-таки смертельно. Драконид Бозак на расправленных крыльях, задерживающих падение, приземлился на верхушку стены прямо напротив Таниса.

Непривычный к полету, опустился он тяжело и на мгновение был оглушен падением, но быстро пришел в себя. Бозак был не только опытным бойцом, но и магом. Танис бросился в атаку раньше, чем его противник успел окончательно оправиться от потрясения. Полуэльф взмахнул мечом — голова драконида отделилась от шеи.

Хлынула кровь. Бросив меч в ножны, Танис схватил тело прежде, чем оно успело упасть, подтянул его к стене и перевалил через край. Мертвый Бозак упал среди отряда варваров, собиравшихся штурмовать стену. Практически в тот же миг тело взорвалось, убив и покалечив многих из них. Варвары в замешательстве отступили.

Однако радоваться Танису пришлось недолго. Мамонты подтащили огромную осадную машину к главным воротам Башни. К стенам приставили лестницы. Танис приказал лучникам выдвинуться вперед и распорядился держать наготове котел с маслом.

Если повезет, им, может быть, удастся поджечь осадную машину. Его распоряжения мгновенно исполнялись. Таниса уважали. Его считали рыцарем, если и не по званию, то по духу. Примчался посыльный. Он поскользнулся на крови драконида и едва не упал, но удержался на ногах и доложил Танису:

— Послание от властителя Томаса. Если главные ворота падут, тебе с твоими людьми приказано усилить отряд, обороняющий вход. «Если враги прорвутся через главные ворота, стража не задержит их надолго», — мрачно подумал Танис, но не стал говорить очевидное, просто кивнул и переменил тему:

— Что это за вопли я только что слышал? Посыльный устало усмехнулся.

— Отряд минотавров пытался проникнуть внутрь по акведуку. Властитель Томас предполагал, что они полезут туда… Там в связи с засухой и вообще… Короче, рыцари их ждали. Больше не сунутся!

— Хорошие новости, — заметил Танис и, отпихнув посланца, бросился на драконида, едва не приземлившегося прямо на голову юноши. Забрезжившая было надежда скоро угасла. Прилив Армий Тьмы продолжался весь день и со всех сторон.

Рыцарей выбивали то с одной, то с другой позиции. Они отступали, восстанавливали боевые порядки, пытались удержать следующий рубеж, но их снова опрокидывали. Танис сражался без отдыха, он задыхался. Все мышцы болели, правую руку, в которой он держал меч, свело судорогой. А враги продолжали наседать.

Танис слышал только звон стали, крики умирающих и видел лишь брызги, которые он сначала принял за капли начинающегося дождя. Это оказалась кровь. Драконья кровь лилась с неба. Потом раздался грохот. Низкое, мерное, выматывающее душу буханье громадного тарана. Казалось, будто где-то недалеко билось огромное черное сердце. Битва на мгновение замерла. Противник чего-то ждал. Танис воспользовался этим и, прислонившись к стене, попытался отдышаться. Снизу раздался оглушительный треск и радостные крики врагов. Массивные ворота Башни Верховного Жреца наконец подались. Свежие отряды недругов, которые стояли в резерве за осадной машиной, бросились ко входу. Их вел рыцарь в черных доспехах, сражавшийся пешим. Среди нападавших были и серые маги. Собрав своих едва державшихся на ногах воинов, Танис поспешил к главным воротам.

4. Обещание дано. Обещание выполнено

Стил расположил своих воинов сзади и с обеих сторон осадной машины. Дикари были искусными лучниками. Их луки били дальше, чем у большинства людей, а стрелы издавали в полете жуткий свист. Лучники Стила не позволяли защитникам высовываться из-за стены и мешать работе осадной машины. Так было везде, на всем фронте, за исключением небольшого участка, обороняемого Соламнийскими Рыцарями, которые оборонялись с мрачным упорством, отбивая атаки драконидов сверху и прикрываясь от стрел дикарей снизу. Они серьезно мешали работе осадной машины: лили на нее кипящее масло и едва не подожгли ее. Огромный камень, брошенный оттуда, превратил в кровавое месиво голову одного из мамонтов. Да и лучники их стреляли с убийственной меткостью. Эти рыцари держались еще долго после того, как другие защитники Башни были отброшены или убиты. Стил восхищался ими и их невидимым командиром. Вот это мужество! Вот это отвага!

Если бы не они, таран разбил бы ворота уже к середине дня… Так или иначе, но в конце концов таран сделал свое дело — проломил тяжелые створки ворот. Стил повел своих воинов вперед, готовясь ворваться в образовавшийся проход, когда к нему подбежал главный механик, успевший бегло осмотреть вход.

— Проклятие, там опускная решетка! — Механик выглядел так, как будто это неожиданное препятствие оскорбляло его лично. На карте повелителя Ариакана ее не было!

— Опускная решетка? — Стилнахмурился, припоминая. Он входил этим путем в Башню пять лет назад, но решетки не помнил. Хотя погодите-ка… Как раз в то время здесь вовсю велись какие-то работы. Очевидно, они сделали ее позднее. Ты можешь ее сломать?

— Нет, господин. Таран здесь использовать не удастся. Это работа для мага.

Стил согласился и отправил посыльного сообщить новость Ариакану. Делать было нечего, приходилось ждать. Он вспомнил, как входил в эти ворота, когда пришел в Келью Паладайна, чтобы отдать дань уважения памяти своего отца… Тело лежало на погребальных носилках в полной сохранности. Говорили, что его хранила чудесная сила талисмана эльфийской принцессы. В холодных руках отец сжимал меч предков… Юноша испытывал восхищение храбростью и мужеством умершего, сожаление, что не довелось знать отца, надеялся быть на него похожим. Душу Стила наполнили благоговение и любовь. И отец ответил на эту любовь. Он дал сыну то единственное, что Стурм Светлый Меч мог ему дать, — Камень-Звезду и меч. Волшебные дары, благословенные и проклятые одновременно. Несмотря на палящие лучи послеобеденного солнца, Стил почувствовал легкий озноб. В его памяти всплыло предостережение Ариакана: «Берегись, юноша. Проклятие падет на тебя, если ты узнаешь имя своего отца. Не пытайся сделать это». Это было давно, тогда он был еще совсем молод. Стил не послушался, а зря. Проклятие упало как топор, разделив его душу надвое. Но вместе с проклятием снизошло и благословение. Теперь у Стила был меч отца, и он чувствовал себя наследником чести Стурма Светлого Меча. Там, наверху, у тех самых зубцов стены, которую защищали с таким упорством и храбростью, кровь его отца окрасила камни. Кровь сына окрасит скалы внизу. Один защитник, другой захватчик. И оба считают свое дело высоким и правым… Посыльный вернулся и привел с собой трех Рыцарей Терновника. Поверх лат они носили серые одежды магов. Юноша с облегчением убедился, что среди них не было его обвинителя — Черной Госпожи. Стил узнал их командира — Магистра Ордена Терновника. Этот уже немолодой человек принимал участие в Войне Копья и был приближенным магом Ариакана. Он привык быть вместе с воинами, прекрасно владел и мечом, и магическим искусством. Маг направился прямо ко входу в Башню. Громким голосом, легко перекрывая шум битвы, он крикнул Стилу:

— Повелитель приказал нам устранить препятствие. Мне нужно, чтобы твои воины прикрыли нас, пока мы будем работать. Стил послал дикарей вперед. Маг с помощниками заняли позиции в тылу. Облако пыли, клубившееся сзади, показывало, что подходит штурмовой отряд второго эшелона, его введут в бой, как только путь будет расчищен. Магистр махнул рукой. Стил поднял меч в боевом приветствии Владычицы… Со звонким боевым кличем он повел воинов через разбитые ворота внутрь Башни Верховного Жреца. Маги в серых одеждах следовали за ним. Путь во внутренний двор крепости преграждала стальная опускная решетка Через нее защитники вели ураганный обстрел из луков. Хорошо знакомые с подобными защитными приспособлениями, Магистр и два его помощника, маги более низкого ранга, сделали свое дело быстро и четко. Пока лучники Стила ответными выстрелами заставляли защитников держаться на расстоянии, сам он, не вполне доверявший магии, со все возрастающим изумлением и восхищением наблюдал за работой магов. Несколько стрел, выпущенных Соламнийскими Рыцарями, упало среди магов. Но два Серых Рыцаря заранее позаботились о защите. Несколько заклинаний — и стрелы либо отскакивали от невидимого барьера, либо рассыпались в воздухе на части. Магистр Ордена Терновника работал так спокойно и сосредоточенно, словно находился в полной безопасности. Он достал из своей сумки большой сосуд с похожей на воду жидкостью, бросил туда щепотку грязи, закрыл сосуд крышкой и начал медленно, нараспев произносить слова заклинания. Затем, продолжая говорить, он вновь открыл сосуд и выплеснул его содержимое на камни, окружавшие решетку. Жидкость ручейками стекла вниз. Маг аккуратно убрал сосуд в сумку, хлопнул в ладоши, и в тот же миг камни начали растекаться, превращаясь в грязь.

Сделав свое дело, маг спрятал руки в рукава одеяния и отступил назад.

— Вышибите ее, — бросил он Стилу. Рыцарь подозвал к себе трех самых крупных дикарей. Они навалились плечами на решетку, после двух или трех попыток выломали ее из гнезд в стене и бросили на землю. Волшебник со скучающим видом отошел к своим помощникам.

— Если я более не нужен для чего-либо существенного, мы возвращаемся к нашему господину, — сказал он Стилу. Стил кивнул, соглашаясь. Он был благодарен магу за помощь, но его уход отнюдь не опечалил рыцаря.

— Сообщите мне, когда Башня падет, — добавил маг. — Я хотел бы заглянуть в сокровищницу. После этих слов он удалился, помощники поспешили за ним. Стил приказал своим воинам убрать луки и стрелы, обнажить мечи и приготовить копья.

Впереди их ждала рукопашная схватка. За спиной рыцарь услышал выкрики команд. Это строился в боевые порядки отряд второго эшелона. Стил провел воинов через разбитые ворота, мимо лежащей в грязи решетки, по галерее, ведущей к центральному двору Башни Верховного Жреца. В конце галереи он остановил отряд и огляделся. Во дворе царила пустота. Стил ожидал сопротивления, но его не наблюдалось. Все было тихо внутри высоких крепостных стен. Слишком тихо. Похоже на ловушку… Дикари не имели опыта взятия крепостей и потому бесстрашно рвались на открытое пространство. Стил дважды повторил команду, и только тогда они поняли, что нельзя действовать без его приказа. Что же до рыцаря — он не спешил и внимательно изучал обстановку. Двор имел форму креста. Справа от Стила располагались две железные двери, помеченные знаком Паладайна. Они вели в глубь Башни. В дальнем конце креста виднелась еще одна решетка. Насколько было известно Рыцарям Такхизис, она закрывала вход в драконью ловушку — история подобных ловушек уходила в глубокую древность. С обеих сторон от решетки были видны лестницы, которые, изгибаясь, уходили за зубцы стены. На них стоило обратить пристальное внимание. Приказав дикарям сохранять тишину, он внимательно вслушивался, пока наконец не услышал характерный звук — скребущий звук доспехов, трущихся о камни. Значит, вот где они прячутся. Что ж, он выманит их оттуда. Он знает, как это сделать. Указав дикарям на двери справа, помеченные знаком Розы и Зимородка, Стил громко приказал:

— Выломайте эти двери. Там, внизу, могилы проклятых Соламнийских Рыцарей. Нам приказано их разграбить! Дикари бросились исполнять приказание. Несколько человек навалились на дверь своими мускулистыми телами, рубя мечами замки. Стил вошел во двор подчеркнуто важно, с видом неоспоримого хозяина Башни. Снял шлем, приказал подать ему мех с водой и принялся не спеша утолять жажду. Дикари сгрудились вокруг него, болтая и смеясь. Забыв обо всем, они принялись насмехаться над своими товарищами, которые безуспешно пытались сломать дверь.

Стил и не предполагал, что они смогут это сделать. Он не получал приказа грабить могилы и не собирался допускать варваров в священный склеп. Но его уловка сработала. Приблизившись к ступеням лестницы, он явственно услышал звяканье металла о металл и даже тихий яростный ропот, впрочем, быстро умолкнувший. Продолжая притворяться, будто ничего не слышал, Стил отошел к дикарям и начал громко бранить их:

— Вы слабаки! Я что, должен посылать за магами каждый раз, когда на нашем пути оказывается дверь?! Лучше бы мне иметь дело с овражными гномами, чем с вами! Что, кишка тонка?.. Внезапно слева раздался топот, звон мечей и боевые крики. Защитники Башни покинули свое убежище и атаковали. Группа Рыцарей Соламнии ворвалась в самую середину отряда Стила. Внезапное и стремительное нападение застало врасплох даже его самого. Несколько дикарей пали мертвыми, не успев даже обнажить мечи. У Соламнийских Рыцарей был, по всей видимости, умный и проницательный предводитель. Они нападали не по всей линии, а узким клином, разрезая отряд дикарей и не нарушая при этом свой собственный строй. Тем временем сзади в галерее, из которой вышли воины Стила, скопились воины следующего штурмового отряда. Они перекрыли выход, и отряду Рыцарей Такхизис некуда было отступать. Воины оказались запертыми в ловушке крепостного двора.

Стил, впрочем, это предвидел. Он и не надеялся своими силами разбить противника — только очистить дорогу второму эшелону войска Ариакана. Когда противник нанес удар, Стил оставил своих воинов сражаться, а сам решил попробовать отыскать командира Соламнийцев, возможно, того самого, что так замечательно бился на стене. «Сруби голову, а тело само упадет», — любил повторять Ариакан. Надев шлем и опустив забрало, Стил пробирался сквозь строй сражавшихся воинов. Он поднимал меч только для того, чтобы расчистить себе дорогу. Все его внимание было направлено на поиск неведомого вождя. Это оказалось делом нелегким. На рыцарях были одинаковые доспехи, иззубренные ударами меча и обильно политые кровью. Отличить их друг от друга было весьма сложно. И все же, прорубившись к центру схватки, Стил услышал сквозь шум сражения громкий голос, отдающий приказы, и почти сразу же увидел предводителя рыцарей. Он был без шлема, возможно, он снял его, чтобы воинам были лучше слышны его команды. Доспехи его были неполными — только нагрудник и наплечники поверх куртки из тисненой кожи.

Стил не видел лица — командир Рыцарей Соламнии стоял к нему спиной. Седина в длинных каштановых волосах выдавала человека немолодого. Вероятно, он был ветераном многих битв. Доспехи его были изрублены, а ремешок, стягивающий нагрудник сзади, разрезан, оставляя незащищенной часть спины. Но Стил скорее бы умер, чем напал со спины на кого-либо. Пробившись вперед, Стил оказался наконец около предводителя и, привлекая внимание противника, положил руку на его плечо. Человек резко обернулся. Бородатое лицо его было залито кровью.

Спутанные, мокрые от пота волосы падали на глаза. Стил вздрогнул. Что-то внутри его говорило: ты знаешь этого человека! И почти сразу же пришла догадка, от которой перехватило дыхание:

— Полуэльф! Командир рыцарей удержал занесенный меч, отступил и пристально посмотрел в лицо Стила. Рыцарь готов был проклинать судьбу, сыгравшую с ним жестокую шутку. Законы чести не позволяли ему сражаться с тем, кто однажды спас ему жизнь. Яростным движением Стил поднял забрало:

— Ты знаешь меня, Танис Полуэльф. Я не буду сражаться с тобой, но я могу и буду требовать, чтобы ты сдался!

— Стил? — Танис опустил меч. Он был удивлен этой встречей… Хотя, впрочем, не так уж и удивлен… Стил Светлый Меч, — выговорил он. Юный рыцарь, стоявший рядом с Танисом, бросился вперед мимо Полуэльфа, вскидывая копье и целясь в незащищенное лицо Стила. Стил попытался отразить удар, но поскользнулся в луже крови и упал. Его меч, отцовский и дедовский меч, выпал из руки. Соламнийский Рыцарь был уже возле него. Стил хотел встать, но тяжелые доспехи сковывали движения, лишив его так необходимой ловкости. Рыцарь поднял копье, целя ему в горло. Внезапно рыцарь куда-то исчез вместе с копьем, а над Стилом склонился Танис. Он протягивал Стилу руку, собираясь помочь рыцарю подняться. Гордость побуждала Стила отказаться от помощи врага, но здравый смысл и Дело подсказывали ему с благодарностью принять ее.

— Снова я обязан тебе жизнью, Полуэльф, — не скрывая горечи, сказал Стил, поднявшись на ноги.

— Не благодари меня, — мрачно возразил Танис. — Я обещал… Внезапно глаза Полуэльфа широко раскрылись, лицо свело судорогой, и он качнулся вперед, вскрикнув от боли. За его спиной стоял один из дикарей, он как раз высвободил меч — лезвие обагряла кровь. Танис пошатнулся, ноги не держали его. Стил подхватил Полуэльфа и бережно опустил его наземь. Он чувствовал, как теплая кровь Таниса стекает по его пальцам.

— Полуэльф, — с трудом выговорил Стил. — Это не я ударил тебя, клянусь.

Танис посмотрел вверх, лицо его исказилось, потом легкая улыбка осветила его:

— Я знаю… Ведь ты… Светлый Меч. Он мучительно напрягся всем телом и с хрипом вобрал воздух. Изо рта тоненькой струйкой потекла кровь. Взгляд Полуэльфа скользнул мимо Стила, словно Танис силился разглядеть что-то, находящееся за спиной Черного Рыцаря.

— Стурм, я сдержал слово, — улыбка в последний раз вернулась на лицо Полуэльфа, он вздрогнул, закрыл глаза, вздохнул с облегчением и благодарностью за наконец наступивший покой. И умер.

— Полуэльф! — вскричал Стил, хотя уже знал, что не услышит ответа. — Танис… Внезапно Стил осознал, что над ним, присевшим рядом с Танисом, стоит Рыцарь Соламнии. Воин смотрел на тело с мукой и сожалением. У него не было ни шлема, ни оружия. Одет он был в старинные доспехи. Рыцарь стоял безмолвно и недвижимо. Он взглянул на Стила, и взгляд его был одновременно исполнен сожаления и гордости. Стил понял, кто стоит над ним. Не сон. Не видение. А если видение, то, значит, его воображение подарило ему форму и тело.

— Отец! — прошептал Стил. Стурм Светлый Меч ничего не ответил на призыв сына. Он поднял на руки тело своего друга, Таниса. Полуэльфа, и, медленно повернувшись, мерной поступью ушел с крепостного двора. Яростные крики и звон мечей вернули Стила к реальности. Железные двери, помеченные символом Паладайна, резко распахнулись, и новый отряд Соламнийских Рыцарей ворвался во двор на помощь своим товарищам. Один из воинов закричал, что Танис убит, другой воззвал к Паладайну с просьбой отомстить за его гибель. Потом их взгляды обратились к Стилу. Черный Рыцарь поднял меч, готовясь к встрече.

5. Драконы молчат. Дверь открыта. Кто-то ждет по ту сторону

— Ой! — испуганно вскрикнул Тассельхоф Непоседа. Затем он запричитал:

— Я разбил его. Я не хотел, Палин. Я всегда все разбиваю. Это проклятие. Сначала Глаз Дракона, а теперь — устройство для путешествий во Времени. Что я наделал! Я разрушил Врата Бездны!

— Ерунда! — буркнул Палин, и в голосе его не было осуждения. Однако если кто на Кринне и может «разрушить» Врата Бездны, то этот кто-то, несомненно, — Тассельхоф. Мысль была неожиданной и тревожной. Он постарался рассуждать здраво. Врата были созданы могущественными силами с помощью сильнейшей магии, и никакой кендер не может их повредить. Так-то оно так, но что же все-таки случилось? Палин осторожно приблизился к Вратам, чтобы рассмотреть поближе, и остановился в недоумении.

— Ты знаешь, Палин, я видел их раньше, — Тас тоже посмотрел на Врата и печально покачал головой. — Они были действительно великолепны, на свой ужасный лад. Пять разноцветных драконьих голов, и все они пронзительно кричали, а Рейстлин творил заклинания, и внутри них кружились огоньки, а еще слышался жуткий смех с той стороны, и… и… — Тас вздохнул и мрачно уставился в пол. А посмотри на них сейчас… Палин смотрел. Он тоже видел Врата раньше, но не в реальности, а в иллюзии, созданной когда-то для него Даламаром. Кроме того, в процессе обучения Палину, как и любому магу, о них рассказывали. Они имели вид огромной арки, установленной на возвышении. Врата были украшены и охранялись головами пяти драконов, их извивающиеся шеи змеились вверх от подножия арки.

Пять голов смотрели внутрь: две с одной стороны, три с другой. Пять глоток были раскрыты в бесконечном безмолвном гимне Владычице Тьмы. Внутри арки царил мрак, который могли пронзить только глаза мага. Как только занавес, закрывающий Врата, поднимался, пять голов оживали. Четыре головы светились синим, зеленым, красным и белым цветами, а пятая была черна, как безлунная и беззвездная ночь.

Они могли убить и разорвать любого мага, достаточно глупого, чтобы попытаться войти туда самому, как во время Испытания… Свет ослепил Полина. Головы драконов засверкали ярче. Теперь он мог слышать, что поет каждая из них.

— От тьмы к тьме мой голос отражается в пустоте!

— От слова к слову мой голос наполняется жизнью!

— От тьмы к тьме я взываю. Под моими ногами — твердь!

— Время, текущее время, остановись! И наконец последнее:

— Даже боги низвергнуты судьбой, так восплачем же вместе со мной… Его взор померк, и слезы потекли по щекам, когда он попытался взглянуть сквозь слепящий свет внутрь Врат. Разноцветные огоньки начали свой бешеный танец, вращаясь вокруг великой, зияющей, крутящейся пустоты в центре.

— Ой, смотри! — воскликнул Тас. Он вскочил и, подбежав, схватил Палина за рукав. — Я вижу, Палин! Я вижу! А ты? Палин вздохнул, он тоже видел. За Вратами простирался плоский серый пустырь под унылым серым небом. Пять драконьих голов были серы и молчаливы. Глаза драконов, которые должны были бы гневно гореть, оставались безжизненны и пусты.

— Это Бездна, — торжественно заявил Тас. — Я узнал ее. До некоторой степени узнал. Вот только цвет не тот. Я не помню, говорил я тебе или нет…

— Да, да, — пробормотал Палин, зная, что Тас все равно не остановится. Тот продолжал:

— Но я был в Бездне только раз, и я был ужасно разочарован! Столько всего о ней наплели, там, дескать, куда ни плюнь, всюду злые духи и бесы, оборотни и привидения, души в адском пламени… Ну, думаю, сейчас такое увижу! А на самом деле Бездна пустая, жуткая и скучная. Я чуть не помер от скуки. Что одному человеку рай, то другому — ад, гласит пословица. Что ж, по-видимому, и для кендеров это так.

— Так же скучно, как здесь, — добавил Тас. Палину стоило бы обратить на это внимание — в устах кендера это утверждение звучало весьма зловеще. Но Палину было не до того, он ломал себе голову, пытаясь объяснить необъяснимое.

Что же случилось с Вратами? Тас подпрыгнул от нетерпения:

— Я же отчетливо помню, что Бездна не была серая. Она была скорее розоватая, вроде как подсвеченная далеким пламенем. Так сказал тогда Карамон. Может, Владычица Тьмы решила перекрасить ее? — Кендера явно ободрила эта мысль. — Хотя, конечно, могла бы выбрать цвет и получше. Не по мне вся эта серость. А впрочем, любое изменение здесь — к лучшему, — Тас одернул одежду, проверил, на месте ли все его сумки, и решительно двинулся вперед. — Пойдем посмотрим. Палин невнимательно слушал товарища, его мысли были заняты другим. Он пытался припомнить все, что когда-либо читал или слышал о Вратах и Бездне. Однако та часть его сознания, которая находилась постоянно настороже, когда кендер был рядом (весьма полезное свойство для человека, намеренного выжить, имея его поблизости), прервала его размышления, дав сигнал тревоги. Он прыгнул вперед и успел схватить Таса за миг до того, как тот вступил внутрь Врат.

— Что? — спросил Тас, изумленно тараща глаза. — Что-то не так? Палин тяжело и трудно дышал.

— Заклинание… может быть, еще действует… Внутрь нельзя… Ты можешь погибнуть…

— Наверно, могу, — задумчиво проговорил Тас. — Но, с другой стороны, может быть, и не погибну. Это вроде пользы от Огненного Шара, как любил говаривать Фисбен. Кроме того, Рейстлин, по-моему, теряет последнее терпение. Я думаю, не очень-то вежливо заставлять его ждать. У Палина перехватило дыхание. Он похолодел, сердце его сжалось:

— Мой… дядя…

— Да вон же он стоит, — Тас указал на пустой серый пейзаж. — Разве ты его не видишь? Палин оперся на магический посох и крепко сжал его, ища в нем поддержку. Он взглянул внутрь Врат, страшась того, что может там увидеть. Тело Рейстлина безжизненно свисало, подвешенное на стене за запястья, черные одежды были изодраны в клочья, голова опущена на грудь, длинные седые волосы упали на лицо. От груди до паха все тело было разодрано. В ранах, оставленных громадными острыми когтями, были видны внутренности. Палин внезапно осознал, что означал звук падающих капель, достигавший его слуха. Это кровь Рейстлина капля за каплей стекала в большой каменный бассейн у его ног. Рейстлин, одетый в черные одежды, стоял, скрестив руки на груди. Он опустил голову, погруженный в печальные размышления, но время от времени бросал короткие взгляды внутрь Врат, как будто ожидая кого-то. А затем снова возвращался к своим мыслям, весьма невеселым, если судить по мрачному выражению, застывшему на тонком, бледном лице.

— Дядя… — это был шепот, Палин сам с трудом слышал свой голос. Но Рейстлин услышал. Великий маг поднял голову, и взгляд золотистых глаз со зрачками в форме песочных часов обратился на Палина.

— Почему ты колеблешься, племянник? — сухой, скрежещущий голос казался раздраженным. — Поспеши, ты и так потерял уже много времени! Кендер бывал здесь раньше, он проводит тебя.

— Это я! — возбужденно закричал Тас. — Это он обо мне! Я буду проводником! Я никогда еще никого не водил! Только однажды Таниса и наших к Тарсису, который оказался не у моря, хотя должен был быть у него. Но уж здесь-то я ни при чем! — он крепко схватил Палина за руку. — Вперед! Следуй за мной! Я знаю, что делать…

— Погоди, я не могу… Палин с трудом высвободил свою руку из цепких пальцев Таса. — Дядя! — крикнул он. Что случилось с Вратами? По законам магии, мы не можем…

— Законы, — тихо и неожиданно мягко сказал Рейстлин. Он смотрел вдаль, на бесконечное светло-серое небо. — Все законы отменены, племянник, все правила нарушены. Ты можешь спокойно пройти Врата. Никто не остановит тебя. Никто. Законы отменены… Правила нарушены!.. Какие странные слова. Однако у Палина прямо перед глазами было доказательство. Или что-то очень похожее на доказательство. Он мог войти во Врата без помех. Владычица Тьмы не попытается остановить его. Опасности больше нет.

— Ты ошибаешься, племянник, — сказал Рейстлин, отвечая на его мысли. Ты в величайшей опасности. Ты и все другие смертные на Кринне. Иди сюда, ко мне, и все сам поймешь, — зрачки его сузились. Если не боишься, конечно… Палин боялся. Он имел на то веские причины, но постарался, чтобы голос его прозвучал спокойно:

— Я зашел так далеко не для того, чтобы идти назад, дядя.

— Хорошо сказано, племянник. Я рад видеть, что не зря тратил на тебя время. Окажешься здесь, найди меня. Палин глубоко вздохнул, быстро схватил в одну руку магический посох, а другой крепко сжал ладонь Тассельхофа. Вдвоем они поднялись наверх и встали перед пятью драконьими головами.

— Мы войдем, — сказал им Палин, и они с кендером сделали шаг вперед.

Драконы не двигались, не кричали, не видели, не слышали.

— Врата не разрушены, — тихо сказал Палин сам себе. Они… мертвы. Тас и Палин миновали Врата с такой же легкостью, с какой могли бы пройти через кухонную дверь в доме у Тики.

6. Бездна. Поиск. Совет Бессмертных

Они стояли в самом центре серой мглы: серая земля, серое небо. И никаких признаков жизни, даже проклятой. Рейстлина тоже нигде не было видно.

— Дядя! — позвал Палин.

— Тихо! Тихо! Не надо! — закричал Тас, бросившись на Палина и едва не сбив его с ног. — Не говори ни слова. Даже не думай.

— Что? Почему нет? — удивился Палин.

— Очень странные вещи происходят в этом месте, — прошептал Тас, быстро оглядываясь. Когда я был здесь в прошлый раз, я думал о том, как хорошо было бы увидеть дерево. И оно появилось. Вот так прямо взяло и появилось. Только это было не зеленое живое дерево. Это было мертвое дерево, призрак дерева, понимаешь? А потом я подумал о Флинте, поскольку, если верить Фисбену, я должен встретить Флинта как раз под деревом На Том Свете. И гном появился, только это был не Флинт. Это был злой гном по имени Арак, и он подошел ко мне с ножом и…

— Я понял, — тихо сказал Палин. — Мы получим все то, что пожелаем, но только не совсем то. Ты думаешь, что Рейстлин… что он был только иллюзией? Потому что я хотел видеть его?

— Он казался чертовски реальным, не так ли? — ответил Тас после минутного раздумья. — Все эти его загадочные слова про отмененные законы и нарушенные правила — в этом весь Рейстлин, это так на него похоже. И потом эта его манера — что-то там о встрече, а сам исчезает, не дождавшись, пока мы войдем…

— Но он велел нам поспешить… припомнил Палин. — Законы отменены… Правила нарушены… Когда будете здесь, найдите меня… Тас! — внезапная мысль поразила его. Как ты передвигался здесь? Не пешком же, а?

— Нет, но мы можем и пешком… Что в этом такого?.. Не считая того, что мы не знаем, куда направляемся… Известно хоть, куда нам надо идти? Палин отрицательно покачал головой.

— В таком случае я бы не советовал, — сказал Тас. — Прошлый раз шастала тут премерзкая тварь, по глаза заросшая бородой и с запахом, как на пикнике у овражных гномов, даже еще хуже. Этот типчик сцапал меня и поволок показывать Владычице Тьмы… Не самое приятное воспоминание, — добавил Тас сурово. — Так вот, она сказала мне…

— Как вы попали к Владычице? — прервал его Палин, возвращая Таса к предмету разговора. Он хорошо знал, что если кендера не останавливать, то разговор может свернуть в любую сторону и продолжаться бесконечно. Тас поднял брови, размышляя:

— Так, это была не повозка, я помнил бы это… Я думаю… Да. Тот мерзкий тип положил руку, это была скорее лапа, чем рука, насколько мне помнится, да, в общем, хвать лапой медальон, висевший на шее, и в одну минуту мы так и сиганули из одного места в другое.

— Ты уверен, что у него был медальон? — разочарованно спросил Палин.

— Да, конечно. Я запомнил, это был замечательный медальон — на нем были пять драконьих голов. Я был бы рад позаимствовать его, на время, конечно, чтобы хорошенько рассмотреть и…

— Посох, — задумчиво произнес Палин.

— Нет, медальон, Я уверен, я…

— Я к тому, что, может быть, нам удастся использовать посох и с его помощью найти моего дядю. Возьми меня за руку. Палин поудобнее перехватил посох.

— Магия! — радостно воскликнул Тас. — Я страсть как люблю магию! Помнится, Рейстлин однажды волшебным образом зашвырнул меня в пруд, полный уток. Это было… Палин не обращал на него внимания. Закрыв глаза, он крепко сжал в руке посох, ощущая ладонью гладкое теплое дерево. Он стал думать о своем дяде, вспоминал, как он выглядел, когда Палин видел его последний раз и слышал его голос. Отчетливо прозвучали слова: «Поспеши. Иди ко мне».

— Ого! — Тас задохнулся от восторга. — Палин, смотри, действует, мы движемся. Палин открыл глаза. Серый однообразный ландшафт скользил под ногами, серое небо окружало их, мир проносился мимо все быстрее и быстрее. У Палина закружилась голова. Крутящаяся серая мгла окружала их и, клубясь, уносилась назад. Земля осталась далеко внизу, но мгла не рассеивалась. Оборот… еще оборот… еще… Чувства и мысли покидали Палина, словно нити, разматывающиеся с веретена… Оборот, еще оборот, нити становились все тоньше и тоньше… И наконец лопнули. Палин задыхался. Его рот зажимала чья-то рука. Он начал бороться, пытаясь освободить руки и отбросить противника.

— Тихо, — прошептал едва слышный голос. — Молчи и не издавай ни звука. Никто не должен знать, что мы здесь. Палин открыл глаза. Прямо на него смотрели золотые глаза со зрачками в форме песочных часов. Рука, закрывающая ему рот, была тонкой и костлявой, с длинными и изящными пальцами. Ее туго обтягивала золотистая кожа. Палин узнал руку Рейстлина, своего дяди. Вот, оказывается, кто его держал. Палин кивнул, дескать, понял. Рейстлин убрал руку. Кто-то закопошился сбоку от него. Тассельхоф что-то говорил, но Палин его не слышал.

Он видел, как открывался и закрывался рот кендера, но не мог различить ни слова. Тассельхоф, явно недоумевая, ощупал горло и заговорил снова. Ничего.

Приставив ладонь к уху, Тас попробовал еще раз. Звуков не было. В замешательстве кендер высунул язык и, скосив глаза, попытался осмотреть его.

— Заклинание не слишком надежное. Не спускай с кендера глаз, — прошептал Рейстлин, вплотную приблизившись к Палину. Тот кивнул, хотя и не особенно понимал, зачем Рейстлину понадобилось тащить сюда кендера. Палин хотел было спросить об этом у мага, но Рейстлин лишь свирепо взглянул на него и продолжал упорно хранить молчание. Все трое скрывались в тени огромной колонны из мерцающего белого мрамора с черными и красными прожилками. Рядом, со стороны Палина, находилась еще одна колонна — черного цвета, прожилки — красные и белые. Третья колонна была красной с черными и белыми отметинами на мраморных боках. Под ногами у них не наблюдалось ни земли, ни пола. И колонны и они сами как будто висели в плотной темноте. Палин тихо ахнул… Сильная рука Рейстлина тотчас крепко схватила его плечо, тонкие пальцы больно впились в тело. Палин затаил дыхание и старался не производить ни малейшего звука. Только сцапал Таса, который начал было потихоньку отползать в сторону. Все втроем они уставились вниз… Теперь там стояла группа людей. Они расположились кружком на мраморном полу, в центре которого зиял провал; в нем, казалось, отсутствовало само пространство. Остальная поверхность была поделена на три сектора: белый, черный и красный. Люди разговаривали, спорили. Палин в замешательстве глянул на Рейстлина. Маг слегка качнул головой в сторону людей и прикоснулся к уху. Палин прислушался… И воистину онемел, осознав чудовищную важность того, о чем говорилось. Теперь он не смог бы издать ни звука, даже если бы захотел. Он слушал и смотрел с неослабным вниманием, душа его трепетала. Даже Тас затих, пораженный услышанным. Люди, за которыми они сейчас тайком наблюдали, были богами Кринна.

— Это вина Хиддукель, — сказала Чизлев, богиня, одетая в развевающиеся зеленые одежды. Ее темно-каштановые волосы были увиты листьями и цветами. Она указала пальцем на коренастого бога, стоящего на черном секторе. Он обманул и меня и гнома. Правда, Реоркс? Гном в когда-то красивых, но сильно поношенных одеждах сжимал в руках шляпу с пером. Он выглядел подавленным, но глаза его горели гневом.

— Чизлев говорит правду. Да, я выковал этот проклятый булыжник… Хотя и по ее просьбе, но идея принадлежала Хиддукель! Высокий толстый бог с неуловимо скользкими манерами отстранение улыбался, демонстрируя безразличие. Однако его взор то и дело обращался в сторону красивой женщины, одетой в черные доспехи; во взгляде сквозило беспокойство. У женщины было холодное лицо и ледяные глаза.

— Итак, Хиддукель? — голос Такхизис, казалось, вызывал ощущение тьмы. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Все, что я делал, я делал по закону, Владычица, — ответил Хиддукель, и голос его прозвучал гладко и масляно. Мы все знаем историю Серой Драгоценности Гаргата, нет необходимости повторять ее. Маленький безобидный заговор, имевший целью лишь преумножение твоей славы…

— И немалую выгоду для тебя самого!

— Нельзя же совсем не заботиться о себе, — заскулил Хиддукель, съеживаясь при виде гнева Такхизис. — Если у некоторых, — его жирное лицо обратилось к Чизлев, — хватило глупости, чтобы попасться на эту удочку, то при чем здесь я? И если другие, — Хиддукель пренебрежительно глянул в сторону Реоркса, — оказались настолько неумны, чтобы попытаться изловить Хаос…

— Это была всего лишь случайность! — прорычал Реоркс. — Я намеревался ухватить только кусочек, крошечный кусочек, поверь мне, — пытаясь всем своим видом изобразить покорность, гном повернулся к высокому богу в серебряных доспехах. Тот стоял на белом секторе, но рядом с Такхизис, и лицо его было мрачнее тучи.

— Я не собирался ловить его, — уже тише добавил Реоркс, и голос его звучал совсем подавленно.

— Понимаю, — отозвался Паладайн. — Мы все виноваты.

— Только одни меньше, другие больше. Нужна могущественная магия, чтобы поймать Хаос, — проворчал Саргоннас, высокий рогатый бог, стоявший возле Такхизис. — И вообще, мне кажется, что больше всех виноваты наши непослушные дети, — добавил он. Три бога магии вместе выступили вперед.

— Мы здесь ни при чем, — сказал Лунитари.

— Мы ничего не знали об этом, поддержал его Нуитари.

— Никто не советовался с нами, — запротестовал Солинари.

— Это Лунитари потерял Серую Драгоценность, — проворчал Реоркс.

— Твой чумазый коротышка гном украл ее! — вспыхнул в ответ Лунитари.

— Если бы кто-нибудь вовремя обратился ко мне, — заметил Зивилин, — я заглянул бы в будущее и предостерег бы вас.

— Предостерег бы? — саркастически усмехнулся Моргион. — Да ты еще шесть-семь тысячелетий разбирался бы, какое будущее где! Младшие боги принялись громко спорить, обвиняя друг друга. На каждом лице и в каждом голосе были видны страх и неуверенность. Казалось, спорам и обвинениям не будет конца. Гилеан, исполняя то одну, то другую просьбу, читал длинные выдержки из своей Книги, пытаясь установить или опровергнуть чью-либо виновность. Реоркс произнес пылкую речь в свою защиту. Хиддукель превзошел всех в многословии. Он говорил долго, но сказал мало. Саргоннас возлагал вину за случившееся на слабые, ничтожные, вечно хныкающие расы эльфов, людей и людоедов. Он заявлял, что если бы у них хватило разума стать слугами минотавров — бедствия никогда не случилось бы.

Зивилин возражал ему, демонстрируя бесчисленное количество вариантов прошлого и будущего. Ничего не прояснив, это окончательно запутало дело. Спор богов был столь продолжителен, утомителен и непродуктивен, что в течение его Палин несколько раз засыпал. Он испуганно просыпался от звуков какого-нибудь особенно громкого голоса, но вскоре его вновь клонило ко сну. Он очень хорошо чувствовал течение времени. Вот только текло оно где-то в стороне, а вовсе не здесь. Палин порывался спросить об этом Рейстлина, но каждый раз, когда он пытался заговорить, тот качал головой и его золотые глаза сужались. Маг выглядел очень недовольным в отличие от Тассельхофа, который, тихонько посапывая, спал в стороне. Наконец, когда Хиддукель начал говорить о том, что он приготовил и сейчас предложит вниманию собравшихся несколько вполне законных прецедентов, каждый из которых имеет прямые аналогии с рассматриваемым делом, Паладайн и Такхизис, не принимавшие участия в споре, молча переглянулись. Внезапно полыхнул яркий свет… В круге остались стоять только трое старейших богов.

Всех младших изгнали.

— Бесполезно было призывать их сюда, — с горечью заметила Такхизис.

— Мы должны были попытаться, — ответил не высказывавшийся ранее Гилеан. Он держал в руках большую Книгу, в которой непрерывно писал. Вдруг мы действительно узнали бы что-нибудь такое, что могло бы помочь.

— Я сразу понял: ни один из них не знает, как это произошло, — возразил Паладайн. — Каким-то образом Хаос оказался частично запертым внутри Серой Драгоценности, и справедливо или нет, но он обвиняет в этом нас.

— Если он вообще говорит правду, — заметила Такхизис. — Это может быть уловка.

— Я уверен, что он действительно был пойман, — задумчиво сказал Гилеан. — Я тщательно изучил все обстоятельства, это предположение многое объясняет. Те разрушения, которые вызвала Серая Драгоценность по всему Кринну, то, что мы не в состоянии управлять…

— Твои Эрды как-то справились, братец, — прервала его Такхизис, бросив обвиняющий взгляд на Паладайна.

— Не они ею, а она ими управляла, — сурово ответил Паладайн. — Хаос в конце концов нашел существ, которыми он может манипулировать, — достаточно сведущих в магии, чтобы освободить его, но все же недостаточно сильных, чтобы его остановить. Они заплатили за свое безрассудство.

— А теперь он хочет заставить заплатить еще и нас. Вопрос в том, братья, сможет ли Хаос это сделать? Достаточно ли он силен? Ведь и наша сила за прошедшие века возросла…

— Увы, явно не настолько, чтобы справиться с Хаосом, — со вздохом сказал Гилеан. — Ты, сестра, сама говорила, что Хаос вызвал образование трещины в Бездне. Его сила тоже возросла и, боюсь, далеко превзошла все, что мы можем себе представить. Он собирает теперь свое воинство: демонов-воителей, живые тени, огненных драконов. Он собирается напасть на Кринн. Его цель — уничтожить все, что мы создали. И когда это будет сделано, трещина в Бездне еще расширится и углубится и наконец поглотит весь мир. Все, что сейчас существует, — исчезнет!

— А что будет с нами? — поинтересовалась Такхизис. — Что он собирается сделать с нами?

— Хаос дал нам жизнь, — тяжело проговорил Паладайн. — Он может и забрать ее.

— Вопрос в том, что мы будем делать, — сказал Гилеан, по очереди взглянув на брата и сестру.

— Он играет с нами, — заметил Паладайн. — Хаос может уничтожить нас одним движением пальца. Но он хочет увидеть, как мы страдаем, хочет полюбоваться страданиями мира, который мы создали.

— Я предлагаю уйти, братья, ускользнуть прежде, чем он поймет, что нас уже нет. В конце концов, — Такхизис пожала плечами, — мы всегда можем создать новый мир.

— Я не оставлю тех, кто верит в меня, — голос Паладайна был суров. Если потребуется, я пожертвую собой ради них!

— Возможно, удалившись, мы окажем им услугу, — задумчиво произнес Гилеан.

— Если мы уйдем, Хаос, вполне вероятно, последует за нами.

— После того, как он разрушит этот мир, — хмуро уточнил Паладайн. — Нашу, по его выражению, игрушку. Он никого не пощадит. Я останусь и буду сражаться с ним. Даже если я останусь один. Два других бога молчали, задумавшись.

— Возможно, ты прав, брат, — сказала наконец Такхизис с внезапной обезоруживающей улыбкой. — Мы должны остаться и сражаться с ним, но нам будет нужна помощь смертных, вы согласны?

— Им придется драться за свою жизнь, так будет точнее, — возразил Паладайн, с плохо скрываемым недоверием глядя на сестру.

— Мы не в состоянии уничтожить Хаос, — сказал Гилеан, — но, возможно, мы могли бы вынудить его удалиться. И вот в этом-то смертные и могут нам помочь.

— Если только они будут едины, — добавила Такхизис. — Еще не хватало, чтобы армии людей и эльфов повернули оружие друг против друга, вместо того чтобы воевать с легионами Хаоса!

— Они будут едины, — мрачно сказал Паладайн. — У них не останется другого выбора.

— Может, и так, а может, и нет. Так мы осмелимся рискнуть, братья? И ради них, и ради самих себя?

— На что ты намекаешь, сестра, объясни прямо, — потребовал Паладайн.

— Я вижу, у тебя кое-что есть на уме!

— И наверняка весьма выгодное для нее кое-что, — тихо шепнул Гилеан на ухо брату. Но Такхизис услышала и обиделась: дескать, ну как они могли так не правильно истолковать ее слова?

— То, что выгодно одному, окажется выгодно и всем нам, если только действительно поможет избавить мир от Хаоса. Разве не так, дорогие мои братья?

— Так что же ты придумала? — повторил Паладайн.

— Все очень просто. Отдайте власть над Ансалоном моим рыцарям. Под их управлением установятся наконец закон и порядок. Закончатся бесконечные войны и препирательства между смертными. В Ансалон придет мир! Смертные наконец будут объединены и готовы отразить натиск Хаоса!

— Единство? Единство рабов! Умиротворение тюрем! Трудно поверить, что ты способна на такое, сестра! — гневно ответил Паладайн. — Мы никогда еще не встречались с подобной опасностью. Но даже сейчас, когда само наше существование висит на волоске, ты плетешь интриги! Я никогда не соглашусь с таким планом!

— Подожди минуточку, брат, — успокаивающе попросил Гилеан. — Несомненно, наша возлюбленная сестра жульничает, пытаясь играть с обеих сторон против середины. А чего ты еще ожидал? Но в ее предложении есть свои достоинства.

Объединенный и мирный Ансалон, даже если он объединен под властью Тьмы, будет лучше подготовлен к встрече с армиями Хаоса, чем раздробленный и воюющий.

Паладайн угрюмо задумался. Он посмотрел на Такхизис, потом перевел взгляд на Гилеана:

— Так ты поддерживаешь ее?

— Да, брат, боюсь, что я должен сделать это, — мягко сказал Гилеан. — В противном случае я не вижу надежды.

— Присоединяйся, брат, не будь глупцом, — насмешливо предложила Такхизис.

— Ты только что очень красиво говорил о том, что пожертвуешь собой ради своих драгоценных созданий. Но когда доходит до дела, ты артачишься. Что же это, одни только разговоры? Или ты действительно подразумеваешь то, что сказал? Паладайн молчал очень долго. Лоб его избороздили морщины. Скорбный взор устремился вовне — на мир. Наконец он кивнул:

— Я не могу прозреть будущее. Пламя и дым застилают мой взор. Я не уверен, что вы правы, однако если вы оба против меня, то выбора у меня не остается. С большой неохотой, но все же я соглашаюсь, сестра, — сказал он с тяжелым вздохом. — Ансалон будет твоим.

— Ты сделал мудрый выбор, брат, — сказала Такхизис, холодная, темная и великодушная в своем торжестве.

— Но ты правишь только до того момента, когда будут разбиты силы Хаоса, — уточнил Паладайн.

* * *

— Или мы сами, — угрюмо добавил Гилеан. — Может статься, мои дорогие, что я дописываю последнюю главу, — он указал на Книгу, в которой продолжал вести записи.

— В таком случае, — сказала Такхизис, — надо достойно завершить ее. Всего доброго, братья. У меня есть своя битва, которую тоже надо выиграть. Такхизис исчезла. Паладайн удалился вслед за ней. Гилеан остался один. Он сел, раскрыл Великую Книгу и углубился в свои записи.

7. Разочарование. Победа. Капитуляция

Стил Светлый Меч остался жив. Он не хотел этого и не рассчитывал на это.

Он должен был погибнуть, доблестно погибнуть в бою во время штурма Башни Верховного Жреца, отдав свою жизнь Темной Воительнице и восстановив тем самым свою честь. И он был бы мертв. Он пал бы, пронзенный копьем благородного врага, но Танис Полуэльф помешал судьбе свершиться, спас его от копья. Но никому не дано обмануть судьбу, и вместо Стила смерть унесла самого Полуэльфа. Стил стоял посреди крепостного двора. Меч, который он держал в руке, был весь покрыт кровью. Он не совсем понимал, что же произошло, жар битвы все еще горел в его груди. Но лишь одна картина недавнего боя явственно стояла перед глазами:

Стурм, отец, уносящий тело Таниса Полуэльфа, своего друга. На мгновение у Стила мелькнула надежда, что все это только померещилось ему в пылу сражения, но кровь Таниса у его ног и на его руках была настоящей… С этого момента он уже ничего не помнил. Все звуки битвы: стоны умирающих, лязг оружия, крики команд — куда-то исчезли, поглощенные тишиной, затопившей его изнутри. Тишиной, возникающей в сознании воина, полностью сконцентрировавшегося на сражении и не позволяющего чему-либо постороннему отвлечь или рассеять его внимание. Стил сражался. Он вновь пришел в себя, когда в поисках очередного противника огляделся кругом и понял — никого.

— Победа! Мы победили! — крикнул бригадир Тревалин, широкими шагами входя во двор. Его доспехи были помяты и покрыты кровью.

— Сообщи повелителю Ариакану! —приказал он, подтолкнув к выходу одного из воинов. — Скажи ему, если, конечно, он еще не знает, о том, что Рыцари Соламнии хотят обсудить условия сдачи! Тревалин оглядел двор и, увидев потерянно стоящего посередине Стила, подошел и обнял его.

— Стил! Вложи меч в ножны! Мы победили!

— Победили… — повторил за ним Стил. Сражение кончилось, а он был жив.

— Славная битва! — оживленно продолжал Тревалин. — Память о ней сохранится навечно! Впервые в истории Башня Верховного Жреца пала! Ошеломляющая победа! Палантас будет следующим! Как только они услышат, что Соламнийские Рыцари разбиты, а добрые драконы разлетелись, город сам упадет к нашим ногам, как перезревший плод. А ты, мой друг! О твоей доблести рассказывают легенды! Говорят, ты сразил Таниса Полуэльфа!

— Нет, — пробормотал Стил. Огонь, горевший в его крови, медленно гас, оставляя только дым и пепел. Нет, я не убивал его, он спас… Но Тревалин уже не слушал его, от Ариакана прискакал посыльный, его лошадь, резвая, но не привычная к битве, хрипела и пятилась, косясь на валяющиеся по всему крепостному двору трупы и чуя запах свежепролитой крови. Гонец пытался удержать ее и одновременно выискивал кого-нибудь из офицеров.

— Господин! — обратился он к Тревалину. — Его высочество увидел на башне белый флаг. Посланцы доносят, что защитники готовы обсудить условия сдачи. Кроме того, повелителю стало известно, что золотые и серебряные драконы покинули сражение. Хоть что-нибудь из этого правда?

— Да-да, все правда! Я собственными глазами видел, как улетели так называемые «добрые» драконы! — Тревалин засмеялся. — Должно быть, Паладайн прислал им приказ отступить. Гонцу, однако, было не до смеха. Лошадь под ним плясала, ее копыта скользили по залитым кровью камням. Он прилагал отчаянные усилия, сдерживая ее во время разговора с Тревалином.

— Повелитель подозревает какую-то хитрость! Тревалин, посуровев, кивнул головой:

— Я не удивлюсь, если драконы улетели только для того, чтобы перегруппироваться, и, возможно, они даже явятся с подмогой. Тем более стоит побыстрее принять капитуляцию защитников и разместить в Башне свой гарнизон! Во дворе появились три Рыцаря Соламнии.

— Это их командиры? — тихо спросил гонец, наклоняясь к Тревалину. — Вот эти, что направляются к нам? Все трое были без шлемов, которые они не то сняли, не то потеряли где-то в пылу сражения. Доспехи рыцарей носили следы недавней битвы: они были помяты и покрыты грязью и кровью. Впереди, сильно хромая, шел Магистр Ордена Розы, при каждом шаге на лице его мелькала болезненная гримаса.

За ним с одной стороны шел рыцарь, все лицо которого было залито кровью, он бережно поддерживал одну руку другой. У шедшего с другой стороны на одном из глаз была грубая повязка, кровь из-под которой каплями стекала по щеке. Они несли кусок белой ткани.

— Да, это офицеры, — подтвердил Тревалин. Гонец подъехал к ним и, сдерживая коня, приветствовал рыцарей. Побежденный командир Соламнийцев поднял изможденное лицо. Он был средних лет, но казался много старше.

— Ты от повелителя Ариакана? Отнесешь ему наше послание?

— Да, господин рыцарь! — вежливо ответил гонец. — Что я должен передать его величеству? Соламнийский Рыцарь провел рукой по лицу. Что он вытирал — кровь, или, может быть, слезы?

— Скажи его высочеству, — мы просим разрешения похоронить мертвых, — с тяжелым вздохом промолвил он.

— Значит ли это, господин, что вы сдаете Башню? Рыцарь медленно наклонил голову.

— При условии прекращения кровопролития, — добавил он. — Слишком многие умерли сегодня!

— Его высочество может потребовать безоговорочной сдачи, — заметил гонец.

— В таком случае мы будем сражаться до тех пор, пока последний из нас не падет замертво! — сурово ответил старый воин. — Жестокая и бессмысленная трата сил. Один из рыцарей хотел было что-то добавить, но командир остановил его повелительным жестом.

— Мы уже все обсудили. Я не пошлю более ни одного из молодых рыцарей на бессмысленную гибель! Я знаю Ариакана! Он поступит достойно! Ну, а если нет… он покачал головой и повернулся к посланнику:

— Таковы наши условия. Передай своему господину, что он волен принять или отвергнуть их!

— Я передам, господин. С места послав лошадь в галоп, гонец вылетел за пределы крепостного двора. Побежденные рыцари остались стоять неподвижной обособленной группой. Они молча глядели прямо перед собой, отказываясь замечать столпившихся вокруг врагов.

— Ариакан примет условия, — предсказал Тревалин. — Сражение выиграно. Все дальнейшее будет просто бессмысленным убийством. Я говорил, он захочет поскорей захватить Башню, пока золотые и серебряные драконы не вернулись. Ну а теперь я должен вернуться к своему отряду. Тебе, наверно, приятно будет узнать, Светлый Меч, что Флэр в битве не получила ни единой царапины. Она хорошо сражалась, хотя мне и показалось, что без воодушевления. Я думаю, скучает по своему настоящему хозяину. Я… Что это, Стил?..

— Мой меч, — безнадежно проговорил Стил. — Я твой пленник, командир.

Тревалин опешил. Потом он вспомнил:

— Великая Тьма! Я совсем забыл! — Он отпихнул протягиваемый меч и, приблизившись, тихо сказал:

— Слушай, Стил. Не вспоминай об этом. Его высочество все забудет! А что до Черной Госпожи, так ведь Ариакан еще услышит о твоей сегодняшней доблести! Ну что значит болтовня гнусной ведьмы, подумаешь, потерял какого-то паршивого мага. Чушь это по сравнению с твоей схваткой с Танисом Полуэльфом! Выигранной схваткой!

— Я твой пленник, бригадир. — Стил был холоден и спокоен.

— Черт бы тебя побрал, Светлый Меч!.. — начал Тревалин раздраженно, но Стил уже расстегнул ремень и теперь держал клинок в руках.

— Ладно, Светлый Меч. Я посажу тебя под арест, — сдался Тревалин. — Но первое, что я сделаю после этого, — лично поговорю о тебе с Ариаканом. Учитывая твое мужество…

— Пожалуйста, не надо, командир, — произнес Стил тем же холодным тоном.

Спасибо, но я прошу тебя ничего не говорить. Повелитель может подумать, что я выпрашиваю его милость. Просто отведи меня туда, где держат узников.

— Ну что ж, — вздохнул Тревалин после минутного замешательства, надеясь, что Стил изменит решение. Как хочешь… он указал на дверь в дальнем конце крепости. За стенами Башни гудели трубы и раздавались радостные крики победителей. Стил услышал стук копыт. Приближался повелитель Ариакан. Сегодня он с триумфом въезжал в крепость, в которую когда-то его ввели как пленного.

Стил не хотел ничего видеть. Он не хотел омрачать этот радостный момент. Не хотел, чтобы в час своей славы повелитель видел его позор. Подняв голову и расправив плечи, Стил пошел по окровавленным камням к тюремной камере Башни Верховного Жреца.

8. Врата. Возвращение старых друзей. Признание Тассельхофа

— Да, — пробормотал Тассельхоф Непоседа. — Славное жаркое из крысятинки, как сказала бы Бупу. — Он мигнул и задохнулся от восторга. — Я слышу! Голос вернулся! Рейстлин, ты слышал? Я…

— Дядя! — в ужасе воскликнул Палин. — Что это…

— Не сейчас, кендер, — прервал Таса Рейстлин. — Ты, племянник, тоже подожди. Все вопросы потом. Сейчас нам надо побыстрее отсюда исчезнуть, пока нас не заметили. Обнаружив, что он опять может говорить, Тас пришел в восторг еще и от того, что второй раз за день они воспользуются магией, вжикнутся, как говорил кендер. Он надеялся, что теперь они тоже отправятся в интересное место.

Например, в пруд с утками. Рейстлин не произнес ни слова и не сделал ни единого жеста, но колонна, в тени которой они прятались, внезапно стала растворяться, таять и вскоре исчезла. Тас вращался вокруг магии или магия вращалась вокруг него, сказать точно он бы не смог. Возможно, из-за потрясающе приятного ощущения в желудке, прилипшем к спине, или хохолка, обмотавшегося вокруг головы и полностью закрывшего глаза. Когда вращение остановилось и желудок наконец вернулся на свое законное место, Тас убрал с глаз волосы и разочарованно вздохнул: ну ничего интересного, даже пруда и того нет, только серая земля под серым небом. Они вернулись туда, где начинали свое путешествие по Бездне. Они были у Врат. За Вратами была магическая лаборатория, совершенно не изменившаяся с тех пор, как они ее покинули: вся уставленная колбами и банками со всевозможными интересными и ужасными вещами, книги и свитки, а может быть, там было и магическое кольцо, или даже целых два. Магические кольца нравились Тасу больше всего, они таили в себе неисчислимые возможности.

Лаборатория показалась кендеру небезынтересной еще до того, как они вступили в Бездну. В сравнении с серой землей и серым небом она представлялась ему столь же замечательной, как рынок в Устричном. Кендер совсем уж было собрался рвануть обратно через Врата, но внезапно вспомнил о хороших манерах. Он повернулся и протянул Рейстлину свою маленькую руку:

— Ну, до свидания, Рейстлин. Очень рад был тебя повидать, хотя ты и убил беднягу Гнимша, но я простил тебя, ведь Карамон мне сказал, что ты пытался закрыть Врата, пожертвовав собственной жизнью, хотя и догадывался, что Владычица Тьмы дожидается тебя, готовая выпустить тебе кишки… В этот миг кендеру пришла в голову интересная мысль.

— А кстати, Владычица Тьмы не собирается вернуться, и приковать тебя к стене, и содрать с тебя шкуру? Нет, не то чтобы мне этого хотелось. Это, должно быть, ужасно неприятно. Но если она железно настаивает на этом, мне ну очень хотелось бы посмотреть… Зрачки Рейстлина сузились.

— Ты полагаешь, тебе это понравится, господин Непоседа? Я, пожалуй, мог бы попросить ее Темное Величество выпустить твои кишки. Тас обдумал это кошмарное предложение и покачал головой:

— Это очень мило с твоей стороны, Рейстлин, подумать обо мне. Внутренности у меня еще действительно никогда наружу не торчали, но я не думаю, что долго протяну, если это все-таки случится. Танис всегда советовал мне, прежде чем делать что-либо, сначала подумать о том, приведет ли это дело к долгой жизни, и если нет, то просто этого не делать. Твое предложение как раз из той, второй категории.

— Дядя, а Владычица Тьмы не придет? — Палин выглядел не на шутку испуганным. — Чтобы… чтобы мучить тебя…

— Она бы с удовольствием, если бы могла. Такхизис никогда и ничего не забывает и никому не прощает. Она отомстила бы мне, если бы смогла, но я надежно защищен от ее гнева, — сухо ответил Рейстлин. — В награду за жертву, как и сказал кендер.

— То есть пытать тебя не будут? — спросил Тас.

— Извини, но вынужден тебя разочаровать — не будут, — усмехнулся Рейстлин.

— Что ты, я вовсе не разочарован! — успокоил его Тас. — Это путешествие и так было просто великолепным. Увидеть всех богов! Да еще так близко! Мне, конечно, сильно не хватало Фисбена, но он такой растяпа, что от него было бы немного толку в нынешней, столь отчаянной ситуации. Зато теперь-то я видел, каков Паладайн, когда он не сует бороду в огонь и не теряет постоянно свою дурацкую шляпу. А Гилеан показался мне чертовски знакомым, вот только никак не могу вспомнить, где же я его раньше видел? А правда, Чемош ужасно безобразный?

Не лицо, а просто череп какой-то! А жирный Моргион!.. Все-таки, наверное, надо было мне поздороваться с Паладайном. Получилось очень неудобно, он может подумать, что я невежа и забыл о нашей долгой дружбе! Но что-то случилось с моим языком!

— Вам пора, — твердо сказал Рейстлин. — Вы зря теряете время!

— Я готов! — объявил Тас и двинулся по направлению к Вратам. — До свидания, Рейстлин, — добавил он, обернувшись. — Я передам твой привет Карамону, хоть ты его и не передавал. Тут кендер понял, что идет один, и удивился:

— А ты, Палин, разве не идешь? Палин не двигался, лишь пальцы его нервно барабанили по посоху. Наконец он посмотрел на Рейстлина и спросил:

— Ты не идешь с нами?

— Нет, племянник.

— Но ты ведь мог бы, если бы захотел! Ты же не мертв! Ты же дал мне посох, и ты перенес нас сюда!..

— Ты прав, — спокойно проговорил Рейстлин. — Я мог бы вернуться. Я не мертв. Впрочем, в то же время я и не совсем жив. Да и зачем мне, собственно, возвращаться? Много ли радостей я видел в мире, когда я там был? Свое дело я сделал — перенес вас сюда и показал вам опасность. Вы были свидетелями совета богов. Еще никому из смертных не удавалось видеть подобное. Теперь вы должны вернуться и предостеречь людей! Предостеречь всех: рыцарей Паладайна и Такхизис, магов всех трех лун и этих, в серых одеждах. Предостереги отца, и пусть он пошлет весть другим. Расскажите всем им, что вы видели и слышали!

— Я расскажу им, — кивнул Палин. — Но я не уверен, что я все правильно понял. Я могу предупредить их о намерении Хаоса разрушить мир. Я могу сказать, что Паладайн отдал нас в руки Тьмы. Но кто я такой? Сомневаюсь, что мне хоть кто-нибудь поверит. Другое дело ты, дядя. Ты великий маг, тебе поверят все. Пожалуйста, пойдем со мной! Рейстлин внимательно взглянул на Палина. Это единственная причина, по которой ты хочешь, чтобы я вернулся? Палин покраснел и тихо ответил:

— Нет, дядя… Я пришел сюда найти тебя… Потому что я хотел, чтобы ты учил меня…

— В мире бесчисленное множество учителей магии. Ты очень одаренный юноша. Несомненно, многие хотели бы иметь такого многообещающего ученика.

— Наверное, в принципе ты прав, но именно я не могу найти себе учителя, — Палин покраснел еще больше.

— Но почему? — неожиданно мягко спросил Рейстлин.

— Потому… Потому, что… Палин замялся.

— Из-за меня? — усмехнулся Рейстлин. — Они до сих пор так сильно меня боятся?

— Не в обиду тебе будет сказано, Рейстлин, — встрял Тас, — но временами ты бывал не самым приятным человеком на свете! Рейстлин перевел взгляд золотых глаз со зрачками в форме песочных часов на кендера.

— Кажется, я слышал, как кто-то тебя звал.

— Да ну! — Тас прислушался, но ничего не услышал. А где?

— Вон там, — указал Рейстлин. И тут Тас действительно услышал, как низкий и до боли знакомый голос ворчит:

— Что ты здесь делаешь, Тассельхоф Непоседа? Не к добру это, я полагаю?

Опять ты ввергаешь в бесконечные несчастья всех тех олухов, которых угораздило с тобой связаться… И конечно, эти напасти не обойдут и тебя самого… Тас обернулся так стремительно, что клапаны расстегнулись, и содержимое его многочисленных сумок высыпалось на землю. Впервые в жизни Тас не обратил на это никакого внимания.

— Флинт! Длинная седая борода. Ворчливый, неодобрительный, грубый голос и все остальное. Это был он! Тас уже собирался обнять Флинта, не обращая внимания на то, хочет гном того или нет (обычно он был против, но, согласитесь, сейчас случай был особый), когда заметил за его широкой спиной еще две фигуры.

— Стурм! — Тас задохнулся от восторга. И Танис! Что вы здесь делаете?!

Подождите! Я сам знаю! Приключения заждались нас! Куда мы идем? Куда бы мы ни направлялись, у меня есть карта, я уверен! Теперь у меня точные карты. Тарсиса у моря больше нет, то есть я имею в виду, моря около него нет, а сам Тарсис где всегда был, там и есть. Флинт! Да постой же ты спокойно, чтобы я мог тебя обнять.

— Как же, позволю я кендеру подойти ко мне ближе чем на фут, тем более обнять меня! Держись-ка лучше подальше, мой кошелек мне еще пригодится! — фыркнул Флинт. Не обращая внимания на привычное ворчание Флинта, Тас попытался его обнять, но обхватил руками пустоту, серый воздух. Кендер попятился:

— Что за шутки, Флинт? Как же мы снова отправимся на поиски приключений, если ты все время куда-то пропадаешь?

— Боюсь, Тас, что тебе с нами не по дороге, — вежливо произнес Танис. — Не потому, что мы против…

— Впрочем, нельзя сказать, что мы очень за, — пробурчал Флинт. Танис улыбнулся и положил руку на плечо гнома.

— Мы пришли сюда потому, что твой старый друг хотел поговорить с тобой.

Старый гном покраснел и, смущенно переступая с ноги на ногу, поглаживал бороду.

— Да? А о чем? — подавленно спросил Тас. В носу у него засвербило от какого-то странного ощущения. Он чувствовал какую-то не правильность происходящего, но не мог понять, что же не так. Сердце его защемило от боли.

Уж Танису-то здесь точно неоткуда было взяться!

— Так что же ты хотел мне сказать, Флинт? — борясь с нехорошими предчувствиями, повторил Тас.

— Понимаешь, парень, — наконец начал Флинт, прочистив глотку и тяжело вздохнув. — Я говорил Танису, как только его увидел… Сердце Таса болело все сильнее, и скоро боль стала совсем невыносимой. Он прижал руку к груди, надеясь, что боль пройдет или хотя бы утихнет.

— Я сказал Танису, что мне… Ну… Как бы это поточнее сказать… Стало немного одиноко…

— Ты имеешь в виду, под твоим деревом? — уточнил Тас.

— Хоть раз в жизни пойми меня правильно! — проворчал Флинт. У меня все в порядке! Мое дерево — просто прекрасное. Оно совсем такое же, как валлины у нас дома. Танис сам так сказал, как только его увидел. И потом там тепло рядом с горном Реоркса, да и не скучно совсем. Понимаешь, Творение никогда не останавливается, то одну часть, то другую надо подправить. Реоркс кует и рассказывает истории, удивительные сказки о других мирах, в которых ему довелось побывать.

— Истории! — восхитился Тас. — Обожаю слушать истории! А как ты думаешь, он согласится послушать несколько моих, ну, например, о том, как я встретил волосатого слона?..

— Я еще не закончил! — взревел Флинт.

— Извини, Флинт, — миролюбиво сказал Тас. — Продолжай!

— Я забыл, где остановился, — мрачно возразил тот.

— Ну, что-то про одиночество… напомнил Тас.

— Вспомнил! — Флинт скрестил руки на груди, набрал побольше воздуха и на одном дыхании выпалил:

— Я хотел сказать, парень, что если ты когда-нибудь соберешься меня навестить, то я буду очень этому рад! — Гном выглядел чрезвычайно сконфуженным. — Да и… Я, конечно, еще пожалею о том, что скажу, но я… Я, кажется, начинаю, скучать по тебе, парень.

— Ну конечно, так и должно быть, — подтвердил Тас, поражаясь, что гном раньше этого не понял. Я так и думал! Надеюсь, твое дерево не обидится, но сидеть все время на одном месте и смотреть на то, как другие здорово куют мир, не кажется мне особенно вдохновляющим. Да, кстати, о богах… Мы только что видели Реоркса. И всех остальных тоже! А самое замечательное, то есть я хотел сказать, ужасное — то, что происходит в мире! Погодите минутку, я сейчас позову Палина, пусть он вам расскажет, у него это лучше получится. А то я опять чего-нибудь перепутаю, — кендер повернулся и, махнув рукой, пронзительно крикнул:

— Палин! Кстати, Рейстлин тоже здесь. Вот здорово! Мы опять все вместе, как раньше… Правда, Палина вы не знаете. Как странно он себя ведет, почему бы ему не подойти поздороваться с вами? — продолжал он. Палин обернулся и помахал рукой, как бы говоря: тебе весело, очень хорошо. Продолжай в том же духе, а меня оставь в покое.

— Он нас не видит, простофиля, — пояснил Флинт, который уже несколько раз порывался что-то сказать, но не мог остановить болтовню кендера.

— Да нет! Он прекрасно видит, — слегка раздраженно возразил Тас. — Это Танису были нужны очки…

— Больше не нужны, Тас, — заметил Танис. — Палин не может нас увидеть, потому что он жив. Мы с ним теперь в разных мирах.

— Танис, но ведь ты не… прошептал Тас.

— Боюсь, что…

— Ты, наверное, сделал что-то, не ведущее к долгой жизни, — поспешно продолжил Тас, моргая и вытирая глаза рукой. Потом он посуровел:

— Должен сказать, что это не очень-то умно с твоей стороны, Танис. Сам всегда советовал мне не делать что-либо, не ведущее к долгой… долгой… голос его задрожал.

— Полагаю, я просто не думал об этом, — улыбнулся Танис. — Я прожил хорошую жизнь. В моей жизни было много удач и счастья. Конечно, мне было трудно покидать тех, кого я люблю, но здесь у меня тоже есть друзья, — добавил он.

— Как и враги, — мрачно сказал Флинт. Лицо Таниса потемнело:

— Да, здесь тоже будет своя битва! Тас достал носовой платок (платок Палина) и вытер глаза и нос. Затем он придвинулся к Флинту и громким шепотом, который было слышно чуть ли не по всей Бездне, заявил:

— Открою тебе секрет, Флинт. Я больше не искатель приключений, каким был всегда. Нет, — кендер глубоко вздохнул. Я иногда думаю… я знаю, ты мне не поверишь, но я иногда думаю: не вернуться ли мне домой и не поселиться ли там навсегда? Просто не знаю, что со мной? Это грустно, ты понимаешь, о чем я говорю?

— Дурья твоя башка! — грубовато заметил Флинт. — Что тут понимать?! Ты просто стареешь.

— Я? Старею?! — поразился Тас. — Но я вовсе не чувствую себя старым. Я имею в виду, в душе. Вот только иногда болят руки и спина, да так и тянет вздремнуть у камина, вместо того чтобы пойти подразнить минотавров… Ты знаешь, они становятся просто бешеными, особенно если крикнуть «му-у-у»… Поразительно, как быстро может бежать взбешенный минотавр, когда гонится за тобой… Впрочем, я отвлекся.

— Не удивительно, — заметил Танис. — До свидания, Тас, и пусть минотавр никогда тебя не догонит.

— Сказать «му-у-у» минотавру! — фыркнул Флинт. — Запредельная дурь. Побереги себя, парень! — он резко повернулся и очень быстро пошел прочь, покачивая головой. Последнее, что услышал Тас, было «му-у-у», которое бормотал себе под нос гном.

— Милость Паладайна всегда пребудет с тобой, — произнес Стурм и удалился вслед за Флинтом.

— Ты думаешь? — с запоздалым сомнением отреагировал Тас. — Но это было так давно, и огненный шар он уже давным-давно не пускал… Помнит ли он меня? Ведь у него вечно были проблемы с памятью… Он всматривался вдаль до тех пор, пока не перестал различать силуэты друзей. Произошло же это очень быстро, так как в. серой мгле они пропали почти мгновенно.

— Танис! Флинт! — несколько раз позвал Тас. — Стурм! Извини, я как-то случайно позаимствовал твой ремень. Никто не ответил. Кендер разрыдался. Потом вытер глаза и нос рукавом (носовой платок был уже совершенно мокрым от слез) и тяжело вздохнул.

— Я нужен людям. Так сказал Танис. Такое впечатление, что сами, без меня, они просто ничего сделать не могут: тут вампира прогони, там с гоблином дерись. Ну ни минуты покоя. Как будто я герой какой-то. Но, с другой стороны, если хорошенько подумать, то что мне остается? Как ни круги, получается, что я просто должен делать все это наилучшим образом. Собирая разлетевшееся содержимое своих многочисленных сумок, кендер медленно побрел к Врагам, волоча ноги по серому песку. Палин с Рейстлином все еще продолжали разговор.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты передумал! Возвращайся, Рейстлин. Отец будет очень рад!

— Будет ли… — усомнился Рейстлин.

— Да! Конечно, а почему бы… начал было Палин, но остановился, засомневавшись. Рейстлин пожал плечами и улыбнулся:

— Вот видишь. Лучше оставить все как есть… Посмотри! — добавил он. Врата начали слабо светиться. — Владычица вновь направила свои мысли в эту сторону.

Она знает, что сейчас Врата открыты. Вам нужно немедленно возвратиться и как можно быстрее закрыть их! Используй посох. Скорее! Небо потемнело, мгла сгустилась почти до полной темноты. Палин с тревогой наблюдал за изменениями, но все еще колебался…

— Дядя… вновь попробовал он.

— Иди, Палин, — холодно прервал его Рейстлин. — Ты не представляешь себе, чего ты от меня хочешь. Палин вздохнул, потом взглянул на магический посох, который по-прежнему сжимал в руке, и снова посмотрел на Рейстлина.

— Спасибо, дядя! Спасибо, что ты веришь в меня. Я тебя не подведу! Эй, Тас! Поторопись! Стражи Врат возвращаются.

— Иду, — откликнулся Тас, но продолжал еле волочить ноги. Даже мысль о разноцветных драконьих головах, каждая из которых, возможно, готовилась разорвать его в клочья, не очень взволновала Таса. А если это все же и показалось ему не лишенным некоторого интереса, то разве только чуть-чуть, самую капельку.

— До свидания, Рейстлин! Я передам твои слова Карамону… Ого! Привет, Китиара! Гош! Вот удивительно, люди просто выпрыгивают здесь из ниоткуда.

Помнишь меня, Китиара? Это же я, Тассельхоф Непоседа. Темноволосая женщина в доспехах из синей драконьей чешуи с мечом на поясе грубо отпихнула кендера и встала, закрывая Палину дорогу к Вратам.

— Рада наконец встретиться с тобой, племянник, — сказала она с кривой усмешкой. Вытянув руку вперед, воительница сделала еще один шаг к нему. Почему бы тебе немного не задержаться? Кое-кому очень хотелось бы побеседовать с тобой…

— Осторожно, Палин! — предупреждающе вскричал Тас. Китиара вытащила меч, лезвие светилось неярким лунно-серым светом. Она медленно приближалась к Палину.

— Ты услышал то, что не предназначалось для твоих ушей. Моя Госпожа не терпит шпионов! Китиара взмахнула мечом. Палин поднял посох, блокировал удар и попытался отпихнуть ее. На мгновение оба замерли в неподвижности. Затем Китиара резко подалась назад, и Палин, не удержавшись, покачнулся.

Воительница снова бросилась в атаку. Тассельхоф взглядом поискал что-нибудь, что можно было бы кинуть в Китиару, но не нашел ничего, кроме содержимого своих сумок и, конечно, себя самого. Прикинув, что его сокровища, хотя и представляют немалую ценность, вряд ли способны серьезно помешать расходившейся Китиаре, Тас резко оттолкнулся обеими ногами и прыгнул в ее сторону, надеясь сбить воительницу с ног и не напороться при этом на меч. Он совсем забыл о том, где они находятся. И о том, что у Бездны свои законы. Тас пролетел сквозь Китиару, не встретив ни малейшего сопротивления, и, упав на четвереньки, обалдело озирался по сторонам. Однако кое-чего он все-таки добился: в полете он задел ее меч, который, как это ни странно, оказался реальным. Меч Китиары, направленный в сердце Палина, отклонился в сторону. Палин отшатнулся, и кровь показалась на его белых одеждах. Он схватился за плечо и, застонав, опустился на одно колено.

Китиара выругалась и, снова поднимая меч, двинулась к нему. Тас вскочил на ноги, собираясь вновь кинуться на Китиару и попытаться выбить меч из ее рук, когда услышал голос Рейстлина, произносящий странные слова. Перед лицом Таса мелькнули черные одежды мага. Драконьи головы Врат завопили, и в этот самый интересный момент что-то ударило Таса прямо между глаз. Из глаз его посыпались звезды, он почувствовал, что падает, и неожиданно погрузился в сон.

9. Узник. Бичевание

Ключ повернулся в замке, и дверь камеры отворилась.

— К тебе гость, Светлый Меч! — сказал тюремщик. Стил сел на соломенном тюфяке и потер глаза, просыпаясь. Он не имел ни малейшего представления о том, какое сейчас время — день или ночь. Его камера, расположенная в толще стен Башни, не имела окон. Стил прищурился, пытаясь разглядеть входящего. Он услышал шорох одежд и заметил серую рясу. Стил медленно поднялся, и цепь на его ноге звякнула. Он должен был продемонстрировать почтение этой женщине, поскольку она была старше его по чину, но не собирался проявлять излишней торопливости.

— Черная Госпожа! — отчетливо произнес он, скрывая беспокойство. Она приблизилась и осмотрела его с головы до ног, отмечая все приметы его нынешнего положения: от грязных одежд и спутанных волос до кандальных цепей на руках и ногах.

— Оставь нас, — велела Лилит, повернувшись к тюремщику. — Закрой дверь.

— Не задерживай его надолго, Черная Госпожа, — проворчал тот, вставляя горящий факел в кольцо на стене. Ему надо будет еще кое-что сделать.

— Я не надолго, — Лилит дождалась, пока тюремщик вышел из камеры, и повернулась к Стилу. Глаза ее горели гневным огнем. Казалось, своим взором она хотела пронзить непокорного рыцаря насквозь.

— Зачем ты пришла, Черная Госпожа? — наконец спросил Стил, которому надоела эта мрачная сцена. — Насладиться картиной моего падения?

— Мне самой это не нравится, Светлый Меч, — резко ответила Лилит. — Все, что я делаю, я совершаю во имя Владычицы. Я пришла объяснить тебе, почему ты должен умереть.

— Ты зря теряешь время, — пожал плечами Стил. — Я знаю, почему. Ты уже говорила. Я упустил пленника, вверенного моему попечению.

— Так и предполагалось, — холодно заметила она. — Я послала тебя с этим дурацким поручением, прекрасно зная, что ты его потеряешь. Я, правда, не ожидала, что ты вернешься. Я надеялась, — бесстрастно продолжала она, — что вы оба погибнете в Шойкановой Роще. Кроме того, я была уверена, что если вам и удастся попасть в Бездну, то там Владычица Тьмы убьет и тебя, и мага. Этого тоже не произошло. К счастью, сейчас маг уже мертв. Да и ты скоро отправишься за ним следом… За ним вслед, — вновь повторила она, покачивая головой. Стил растерянно молчал. То, что эта женщина так яростно его ненавидит, причем без всякого повода с его стороны, было недоступно его пониманию. Затем, видя, что она ожидает каких-то слов с его стороны, он сказал:

— Я так и не понял, зачем ты пришла, Черная Госпожа. Если затем, чтобы мучить меня…

— Нет, все это не доставляет мне никакого удовольствия. Я хочу, чтобы ты понял. Мне совершенно не нужно, чтобы, представ перед Владычицей Тьмы, ты обвинил меня в том, что я добилась твоей казни по ошибке или несправедливо. Ее Величество может быть… очень мстительна… Лилит замолчала в грустном раздумье. Стил не был склонен ей сочувствовать.

— Твои действия — это попытка убийства, Черная Госпожа. Вероломного убийства без всякого повода одного из рыцарей Ариакана.

— Я заглянула в будущее, — возразила она. — И увидела там тебя вместе с этим магом, белым магом. И вы сражались вместе! Я видела молнию, поразившую Башню, смерть и разрушение, гибель рыцарского Ордена. — Ее горящие глаза вновь обратились к Стилу. — Вы оба, и ты, и белый маг, должны умереть! Только тогда катастрофа будет предотвращена. Ты понимаешь? Я уверена, что ты, рыцарь, поймешь и примешь это как необходимость!

— Я принимаю приговор моего господина, — сказал Стил, тщательно подбирая слова. Если моя смерть принесет пользу рыцарству, то так и будет. Черную Госпожу, казалось, не устроил такой ответ. Она поджала губы и принялась барабанить пальцами по сияющим камням на застежке своей сумки. Дверь камеры отворилась, и появился тюремщик:

— К тебе еще один посетитель, Светлый Меч. Вслед за ним вошел бригадир Тревалин. Он весьма огорчился, обнаружив в камере Черную Госпожу, и не скрыл своего огорчения от присутствующих. Она также не обрадовалась его появлению и, резко развернувшись, быстро вышла из камеры. Серые одежды развевались вокруг ее тонкой, как клинок, фигуры. Тревалин отступил в сторону, стараясь избежать ее прикосновения.

— Что она здесь делала?

— Колдунья сказала… — проговорил глубоко обеспокоенный Стил. — Знамения и тому подобное… он в замешательстве замолк. Она сказала, что моя смерть необходима, иначе Орден Рыцарей Такхизис падет. Она сказала, что таково ее предвидение.

— Бред! — фыркнул Тревалин. Он понизил голос и продолжал:

— Я знаю, повелитель возлагает большие надежды на магов, но мы-то с тобой воины. Мы-то знаем, что будущее таково, каким мы его делаем вот этой штукой! — Тревалин похлопал по эфесу меча. — Ты замечательный боец, Светлый Меч! Ты заслужил награду!.. Не думаю, что мне удастся убедить тебя, но… Может быть, ты все-таки поговоришь с повелителем? Мысль о том, что он покинет эту грязную камеру, вернется в отряд и вновь полетит в битву, была так заманчива, что он уже почти согласился. Сейчас было время славы Ариакана, величия Владычицы.

Армия Рыцарей Такхизис двигалась через Ансалон, сметая все на своем пути.

Палантас пал. Рыцари готовились к войне с эльфами. А он все это пропустит!

Закованный в кандалы, с цепями на руках и ногах, он занят рабским трудом в такое время! А через две недели он последний раз переступит порог камеры, идя на казнь… Нужно только поговорить с Ариаканом! Но что ему сказать?.. Правду?

— Я сожалею, командир, — ответил наконец Стил и улыбнулся, видя неподдельное беспокойство Тревалина. — Мне нечего сказать. Тревалин с ожиданием смотрел на него, надеясь, что Стил передумает. Стил стоял молча и неподвижно.

Наконец Тревалин склонил голову.

— Мне тоже очень жаль, Светлый Меч. Ладно, я сделал все, что мог, — он положил руку на плечо Стила. — Наш отряд отправляется сегодня. Нас посылают на помощь воюющим за Северный Эргот. Я мог бы взять тебя с собой, а теперь боюсь, что больше тебя никогда не увижу… Пусть милость Владычицы Тьмы пребудет с тобой!

— С тобой тоже, командир! Спасибо тебе за все! Тревалин покинул камеру, а вместо него вошел тюремщик.

— На работу, Светлый Меч! Стил двигался нарочито медленно, тянул время. Он не хотел, чтобы Тревалин видел, как его, закованного по рукам и ногам, с позором поставят в строй вместе с прочими узниками и погонят на работу.

Убедившись, что шаги Тревалина затихли, Стил вышел из камеры. Его присоединили к группе узников, Рыцарей Соламнии, капитулировавших в Башне или захваченных ранее. Большинство из них были очень молоды, моложе Стила. Соламнийские Рыцари знали, что он был их противником. Они считали его виновным в гибели Таниса Полуэльфа. Увидев его здесь, они сначала приняли его за шпиона. Потом от стражи стала известна его история: как Стил потерял пленника, как добровольно вернулся, чтобы понести наказание — смерть. Мужество рыцаря и его верность долгу чести вызвали их невольное уважение. Они ничего не сказали Стилу, но перестали избегать его и спокойно разговаривали между собой в его присутствии.

Иногда, в краткие минуты отдыха, даже пробовали втянуть его в разговор. Попытки эти ни разу не увенчались успехом. Стил холодно молчал в ответ на все обращенные к нему слова. Глубокое отчаяние и безнадежность переполняли душу Стила. Он шел, бездумно переставляя ноги, и сам не узнавал себя. Ариакан не был жесток к своим пленникам. Впрочем, и особой мягкости в отношении к ним он тоже не проявлял. Он следил за тем, чтобы все они были одеты и накормлены, слабые и больные не назначались на тяжелые работы, но его надсмотрщики не знали пощады и заставляли узников трудиться, не жалея бича, чтобы подхлестнуть их усердие.

Ариакан одержал большую победу, но война еще не была выиграна окончательно, и повелителю было об этом известно. Он хорошо знал драконов, изучил их нрав и не доверял им. Повелитель полагал, что серебряные и золотые чудовища улетели за подмогой, и рано или поздно обязательно вернутся и нападут на его войска. Думая так, он держал войска в постоянной готовности и заставлял пленных работать день и ночь, восстанавливая и укрепляя Башню Верховного Жреца. Пленные Рыцари Соламнии ожидали, что Стил воспользуется своим званием и положением для того, чтобы добиться поблажек. И, конечно, он бы преуспел в этом. Им восхищались не только враги. Его добровольное возвращение, его храбрость в битве, безупречная стойкость во время постигших его тяжких испытаний и мужество перед лицом неизбежной казни — все это, разумеется, вызывало удивленное восхищение и тюремщиков. Стил с презрением отвергал все возможные послабления. По его мнению, он не заслужил их. Поэтому юноша отказывался брать добавочную пищу, которую приносили ему стражники, выливал даже дополнительную воду. Он работал плечом к плечу с пленными Соламнийскими Рыцарями, вырубая огромные каменные блоки в каменоломнях на склонах близлежащих гор, вместе с другими пленными перетаскивал их к Башне и устанавливал там. И все это под палящими лучами беспощадного солнца. Правда, его никогда не били, не стегали кнутом, как всех других узников. Стил был так угнетен своим униженным положением, что не замечал этой разницы. Как обычно, узники направились в каменоломни. Сегодня они должны были уложить на сани большие гранитные блоки. В дальнейшем огромные мамонты перетащат эти сани к Башне. Мысли Стила были сосредоточены на своем бывшем отряде, на словах Тревалина. Он представлял себе своих товарищей, летящих в битву с эрготианцами, людьми необычайной доблести и храбрости, которые отстояли свои земли во время Войны Копья и сейчас вовсе не собирались сдаваться превосходящим силам Ариакана. Стил представлял себе бой, картины воображаемой битвы проплывали перед его взором. Веревка, которую он должен был тянуть, ослабла… Внезапно раздавшиеся крики и проклятия заставили его вернуться к действительности. Громадный гранитный блок наклонился и опрокинулся, перевернув сани.

— Проклятый ублюдок! Смотреть надо, что делаешь! — заорал надзиратель и взмахнул кнутом. Но ударил он не Стила, а юного Соламнийского Рыцаря, стоявшего за ним следом. На голой спине юноши появилась кровоточащая полоса, ударом его опрокинуло на землю, а надсмотрщик уже стоял над ним, и кнут был занесен для следующего удара. Стил схватил мучителя за руку.

— Это я виноват, — воскликнул рыцарь. — Его не за что бить. Это я упустил веревку. Надзиратель остолбенел и с изумлением уставился на Стила. Остальные узники тоже с удивлением смотрели на него. Наконец надсмотрщик пришел в себя и возразил:

— Я все видел, рыцарь. Этот Соламнийский…

— Не сделал ничего, заслуживающего наказания, — продолжил за него Стил. — И не зовите меня рыцарем. Я больше не рыцарь. Мне не нужны послабления и в будущем тоже не понадобятся! Он подошел к Соламнийскому Рыцарю и помог ему подняться на ноги.

— Мне очень жаль, что так вышло! Больше такого не случится! Ты примешь мои извинения?

— Да, — потрясение пробормотал юноша. Да, конечно. Стил удовлетворенно кивнул и обернулся к надсмотрщику:

— Бей меня!

— Ладно, хватит зря терять время. Иди работай, — проворчал тот.

— Бей меня! — повторил Стил. — Так же, как ты ударил его. Иначе я доложу повелителю, что ты пренебрегаешь своими обязанностями! Надзиратель, до сих пор не слишком понимавший происходящее, вышел наконец из себя и, как следует обозлившись на Стила, с удовольствием исполнил его просьбу. Он с такой силой стеганул его по обнаженным плечам, что кнут порвал кожу и достал почти до кости. Стил перенес боль совершенно невозмутимо. Он не издал ни звука, лицо его не дрогнуло. Надзиратель хлестнул его еще раз и пошел прочь, грязно ругаясь себе под нос. Стил вернулся к работе. Открытые раны на спине кровоточили, вокруг него начали кружиться мухи. Тем временем надсмотрщик велел другим узникам уложить на салазки злополучный камень. Юный рыцарь воспользовался этой возможностью и передвинулся поближе к Стилу, неуклюже пытаясь его отблагодарить. Стил отвернулся. Ему не нужна была благодарность. Он поступил так не из сострадания и не хотел быть не правильно понятым. Удар бича вернул его к действительности. Он не имел права даже представлять себя одним из тех, на кого пал выбор Такхизис. Владычица Тьмы знала о его вине. Он постепенно начинал понимать, что мог бы тогда войти в лабораторию мага. Дверь оставалась открытой еще целый миг, которого вполне хватило бы ему, чтобы войти следом за Палином.

Но он замешкался, промедлил всего одно мгновение, не решаясь войти в глухо бормочущую, смертоносную темноту. А тем временем дверь закрылась. Такхизис заглянула ему в душу. Она знала, что он трус. Поэтому Владычица и отказала ему в достойной гибели, и сейчас посылала ему следующее наказание. Он не мог остаться в стороне и смотреть, как вместо него наказывают другого. Стил поднял веревку и вернулся к работе. Соленый пот, попадавший в открытые раны, огнем жег спину. Теперь он был действительно в таком же положении, что и остальные узники. Если в ближайшие две недели, до дня праздника Середины Лета, Палин Маджере не вернется или не будет пойман, Стил Светлый Меч умрет. Если верить Черной Госпоже (а можно ли ей верить?), то его смерть спасет Рыцарство Такхизис, как спасла когда-то Соламнийских Рыцарей смерть его отца. Если бы наверняка знать, что это так… Тогда он, по крайней мере, мог бы умереть спокойно. Стил, однако, не собирался оправдывать Черную Госпожу перед лицом Такхизис, даже если ему придется служить Чемошу целую вечность.

10. Месть Владычицы Тьмы. Выбор Рейстлина

Тассельхоф очнулся. Голова его раскалывалась от боли. Он ощущал себя так, как будто его лягнул волосатый слон, вроде того, которому он однажды помог спастись от злого волшебника.

— Кто это меня так? — недоуменно спросил он, садясь и потирая лоб.

— Ты стоял на дороге, — коротко ответил Рейстлин. Тас еще раз потер лоб и закрыл глаза. Голова болела, а перед глазами плавали радужные круги.

— Да где же это я? — выразил он вслух свое недоумение. Внезапно он все вспомнил. Они были в Бездне. Драконьи головы ярко сверкали, а им надо было вернуться. Пройти через Врата обратно.

— Иди сюда, кендер, — приказал Рейстлин. — Мне нужна твоя помощь.

— Вечно им нужна моя помощь, — проворчал Тассельхоф. — И это после того, как они меня чуть не пришибли, потому что я мешал пройти. Да, а зовут меня Тассельхоф, если кто не помнит… Он поморгал еще немного и наконец смог осмотреться кругом. Рейстлин склонился над неподвижно лежащим на серой земле Палином. Тас заставил себя подняться и поспешил к ним.

— Что это с ним, Рейстлин? С ним все будет в порядке? Он как-то нехорошо выглядит. Что это Китиара с ним сделала?

— Заткнись, — бросил великий маг и зло сверкнул на него глазами.

— Конечно, Рейстлин, кротко сказал Тас. Он действительно собирался помолчать немного, но слова вылетали изо рта как бы помимо его воли:

— Я только хотел узнать, что случилось…

— Моя возлюбленная сестра чуть было его не заколола, только и всего. И не вмешайся я, она довела бы дело до конца. Впрочем, тягаться со мной ей не под силу, и она сама прекрасно это понимает. Поэтому и удалилась за подмогой. Тас опустился на колени и осмотрел рану.

— На первый взгляд ничего страшного не видно, — резюмировал он.

Повреждено правое плечо… В правом плече у человека вроде бы нет ничего особенно важного. Так ведь? Почему же он без сознания?..

— Разве я не велел тебе заткнуться? — заметил Рейстлин.

— Вроде бы велел, — Тас тяжело вздохнул. Всегда ты так. Против обыкновения, кендер выглядел усталым и подавленным. Он хотел добавить что-то еще, но в это время Палин застонал и начал метаться, корчась от боли.

— Да что же это с ним, Рейст? — испуганно спросил Тас. — Кажется, он… Мне хотелось бы ошибиться, но он, кажется, умирает…

— Да. Он действительно умирает. Палин должен срочно вернуться в свой мир.

— Но рана не выглядит серьезной…

* * *

— Он ранен мечом, принадлежащим этому миру! Не вашему миру, кендер! Ты пытался ей помешать, и тебе это почти удалось, но лезвие все-таки вошло в тело и сейчасвершит свою губительную работу. Если он умрет здесь, то его душа тоже останется здесь — в плену у Чемоша. Рейстлин поднялся и посмотрел на Врата.

Драконьи головы уставились на него. Небо оставалось серым, но на нем появились темные извивающиеся полосы, как будто с высоты к ним тянулись гигантские щупальца. Тас посмотрел на Рейстлина, на Врата и снова на Рейстлина:

— Думаю, я смогу протащить его. даже и так далеко, но что я буду с ним делать, когда мы снова окажемся в лаборатории? — Он на минуту задумался и просиял. — Знаю! Наверняка есть заклинание, которое ему поможет, а ты мог бы меня ему научить! А, Рейстлин? Ты научишь меня немного колдовать?

— Много у меня грехов перед миром, — сухо заметил маг. — Но уж если обучу кендера магии, то точно буду проклят, — с усмешкой добавил он.

— Ну тогда ты должен вернуться вместе с ним, — заявил Тас. — Я надеюсь, ты можешь вернуться?

— Могу, ответил Рейстлин. — Мое физическое тело еще живо. Я могу вернуться. Другое дело, хочу ли я этого? Единственную радость в том мире мне доставляла магия, а если я вернусь… Ты думаешь, боги позволят мне сохранить мою силу?

— А как же Палин? — настаивал Тас. — Если он останется здесь, он умрет!

— Да, — вздохнул Рейстлин. — Как же Палин? — Великий маг горько усмехнулся и бросил неприязненный взгляд на серое небо. Итак, я возвращаюсь. Ты этого добивалась? Возвращаюсь слабым и беззащитным! Вот, значит, какова твоя месть, Владычица! Тассельхоф ничего не понял. Жалобно всхлипывая, он подошел к Палину и склонился над ним. Губы Палина посинели, его кожа была холодна, а по лицу начала разливаться смертельная бледность.

— Рейстлин! — в ужасе закричал Тас. — Решай скорей! Рейстлин наклонился над Палином и положил ладонь на его шею:

— Да, дело зашло далеко. — С внезапной решимостью он осторожно приподнял Палина за плечи. — Берись, кендер, понесли!

— Меня зовут Тассельхоф. Как ты не можешь запомнить! — Тас бросился помогать, но вдруг запнулся обо что-то и упал. — А как же посох? — спросил он.

Рейстлин посмотрел на магический посох. Его тонкие пальцы нервно подергивались.

Оставив Палина, он стремительно поднялся, приблизился к посоху и протянул к нему дрожащую руку.

— С другой стороны… Должен же быть какой-то еще выход… нервно бормотал он. Наконец Рейстлин отдернул руку и обернулся к Тассельхофу.

— Ты понесешь посох, а я позабочусь о Палине, — тихо сказал он. Поспеши!

Мы должны успеть!

— Я? — Тас задохнулся от восторга. Я? Я понесу… волшебный посох?!

— Прекращай свои восторги, делай, что тебе сказано! — приказал Рейстлин.

Тас протянул руку и поднял знаменитый посох. Он мечтал дотронуться до него с того самого момента, когда впервые увидел Рейстлина с этим посохом в зале «Последнего Приюта». И вот его мечты сбылись.

— Я готов! — заявил кендер, то и дело бросая горделивые взгляды на посох в своей руке. Рейстлин был недостаточно силен, чтобы поднять Палина, поэтому ему пришлось ухватить того за плечи и волочить к Вратам по земле. Драконьи головы сверкали. И были довольно красивы на свой ужасный лад. Кендер не мог не отметить это. Рейстлин остановился, тяжело дыша. Впервые за это время Тас услышал его кашель.

— Кендер, — раздался прерываемый кашлем голос. — Подними посох! Подними повыше, так, чтобы Владычица могла его увидеть. Преисполненный восторгом до кончиков своих зеленых ботинок, Тас сделал, что было ведено. Он поднял посох так высоко, как только мог. Драконьи головы предупреждающе закричали, но Врата оставались открытыми. Тас, крепко сжимая в руке посох, вошел во Врата. Это был момент величайшего торжества кендера. Ради таких минут стоило жить. Волоча Палина, Рейстлин последовал за ним. Головы угрожающе кричали, но не пытались их остановить. Холодная грязная темнота лаборатории сомкнулась вокруг них.

Рейстлин аккуратно положил Палина на пол. Потом бывший великий маг выпрямился и сделал шаг обратно, в сторону Врат.

— Я возвращаюсь в Бездну! — отчаянно закричал он. Позволь мне вернуться!

Делай со мной что хочешь, Такхизис, только не оставляй меня здесь, лишившегося силы! Вспыхнул ослепительный свет, на который больно было смотреть. Тасу очень хотелось зажмуриться, глаза его саднили и слезились, но он не закрывал их, боясь пропустить что-нибудь интересное. И кендер продолжал таращиться изо всех сил и даже для надежности придерживал веки пальцами. Кашляя, Рейстлин сделал еще шаг к Вратам. Свет стал еще ярче. Глаза Таса закрылись сами собой.

Последнее, что он успел увидеть, — Рейстлин поднял руку, как будто отражая удар… Потом прозвучало какое-то ругательство. Тас услышал постепенно затихающий звук и сквозь веки ощутил исчезновение слепящего света. Тас рискнул открыть глаза. На Вратах снова висел занавес. Из-под него пробивался слабый рассеянный свет. Вся остальная лаборатория была погружена в темноту. Рейстлин стоял перед занавесом, уставившись на него. Затем резко повернулся и исчез в темноте. Тас услышал удаляющиеся шаги. Мрак, окутывающий лабораторию, не был обычной темнотой. Он был вовсе не такой, какой бывает темнота в спальне, когда, мягкая и уютная, она приглашает уснуть и навевает приятные сны. Здесь была темнота совсем другого рода: холодная, затхлая, шепчущая тьма, от которой хотелось поскорей убраться подальше.

— Рейстлин! Где ты? — позвал Тас. Он вовсе не испугался, совсем нет, но просто подумал, что немного света здесь не помешало бы и было бы совсем не плохо воспользоваться посохом. Тас знал магическое слово, он был совершенно уверен, что знает его, и когда он уже совсем было собрался произнести это слово, из темноты раздался голос Рейстлина. Голос был, как и мрак вокруг, — холодным и глухим:

— Я около выхода. Оставайся около Палина. Дашь мне знать, если он пошевелится или заговорит. И положи посох! Тас переполз поближе к Палину. Он услышал шорох, а потом зажегся свет, мягкий и уютный. Подошел Рейстлин со свечой в металлическом подсвечнике, сделанном в форме птичьей лапы. Он поставил подсвечник на пол рядом с кендером.

— Кажется, ему лучше, — проговорил Тас, дотронувшись до лба Палина. — По крайней мере, теперь он теплее, чем был раньше. Но он все еще не пришел в себя.

— Проклятие все еще студит его кровь, но теперь его можно вылечить.

— Рейстлин строго взглянул на Таса. — Я велел тебе положить посох!

— Но я ведь положил! — запротестовал Тас. К полному своему изумлению он обнаружил, что продолжает сжимать посох в руке. — Ого! Это неспроста! Я думаю, он меня полюбил. Может быть, мне удастся зажечь на нем огонек?.. Ну всего один разок… Что за слово ты говоришь для этого? Шилак? Шилей? Шилейлак?

Сморщившись от досады, Рейстлин взялся за посох и потянул к себе, пытаясь заставить кендера разжать пальцы.

— Рейстлин! Разреши мне, всего только один раз… Ну пожалуйста! Извини, что взял тогда твои магические очки. Если я их когда-нибудь найду, я сразу же тебе их отдам! Как странно! Кажется, мои пальцы окостенели… Рейстлин высвободил посох, отнес его в дальний угол лаборатории и прислонил к стене.

Казалось, маг столь же неохотно расставался с ним, как и кендер мгновением ранее. Рейстлин не спешил отвести руку от дерева, а губы его двигались, сплетая магические слова. Но ничего не произошло. Рейстлин убрал руку и отвернулся. Он подошел к огромному каменному столу, зажег еще одну свечу и обернулся к Палину.

— Тас? — слабым голосом пробормотал Палин.

— Да! Я здесь! — Тас мгновенно забыл про посох и повернулся к нему. — Как ты себя чувствуешь?

— Плечо горит… И холодно… очень холодно… отвечал Палин, лязгая зубами. Что… Что случилось?

— Я, в общем, и сам не очень понял, — начал Тас. — Я поздоровался с Китиарой и собирался пожать ей руку, как вдруг вижу: она достает меч и собирается тебя заколоть, а тут еще Рейстлин ка-ак налетит на меня, ну я и отключился…

— Что? — Палин непонимающе уставился на Таса, но потом память вернулась к нему. Он приподнялся и попытался сесть. Врата! Владычица Тьмы! Нам надо возвращаться…

— Мы вернулись, — успокоил его Тас, стараясь снова уложить его. Мы сейчас в лаборатории. Рейстлин тоже здесь.

— Дядя? — Палин нашел взглядом Рейстлина. На золотистой коже лица мага, обрамленного длинными седыми волосами, играли блики от свечи. Ты решил вернуться!

— Он прошел сквозь Врата, чтобы спасти тебя, — пояснил Тас.

— Спасибо, дядя! — бледное лицо Палина осветила улыбка. Большое спасибо! — Он лег и закрыл глаза. Что же со мной? Мне так холодно…

— Тебя ранили проклятым оружием Бездны, — объяснил Рейстлин. — По счастью, только ранили. Если бы клинок попал тебе в сердце, то сейчас ты бы уже служил Чемошу… Я думаю, у меня здесь есть кое-что, что тебе поможет. Рейстлин отошел в глубь лаборатории и принялся рассматривать запыленные склянки, стоявшие в ряд на полке.

— Что это была за женщина? — внезапно спросил Палин. — Кто-то из любимых слуг Владычицы Тьмы?

— Можно сказать и так, хотя я не сомневаюсь, что действовала она не по приказу, а из каких-то своих собственных соображений. Это была моя сестра, — ответил Рейстлин. — Твоя покойная тетушка — Китиара.

— Вот уж действительно повстречались с кучей старых друзей, — заметил Тас.

— И хотя, пожалуй, я не мог бы сейчас причислить Китиару к друзьям, но много лет назад мы дружили. Я помню, она еще тогда в пещере спасла меня от страшенного медведя. Ну в самом деле, откуда я мог знать, что это пугало всю зиму спит, а просыпается жутко голодным и злым?.. А вот и она умерла, — Тас тяжело вздохнул.

— Танис тоже теперь мертв, и вообще многие… умерли… По крайней мере, — добавил он, слегка оживляясь, — хоть один вернулся назад. Как я рад, что ты снова с нами, Рейстлин.

— Похоже на то… — согласился Рейстлин. Он закашлялся. Приступ был так силен, что маг сгорбился и, задыхаясь, схватился за грудь. Наконец ему полегчало и, вытерев губы рукавом и с трудом вбирая воздух, Рейстлин продолжил:

— Уверяю тебя, вернулся я почти непроизвольно.

— Он пытался уйти назад, — пояснил Тас. — Но драконьи головы так закричали… Это было просто поразительно! А Рейстлин задернул занавеску! Я думал, может, взглянуть на них, ну, посмотреть, что там головы делают…

— Не вздумай! раздраженно прервал его Рейстлин. — Или ты снова окажешься в забытьи, но на этот раз так скоро оттуда не выберешься! Найдя нужную склянку, маг снял ее с полки и открыл крышку. Заглянув в нее и удовлетворенно кивнув, направился к Палину. Склонившись над ним, он положил на рану голубоватую мазь.

— Поначалу может немного жечь.

— Я так понимаю, богам пока не известно, что мы их подслушивали, — проговорил Палин сквозь стиснутые зубы. Затем он попытался приподняться и посмотреть на рану. Бледность постепенно покидала его лицо, он перестал дрожать. Мне уже лучше. Мазь магическая?

— Да, — ответил Рейстлин, — правда, делал ее не я. Это подарок жрецов Паладайна.

— Я думаю, это подарок от госпожи Крисании, — встрял Тас и задумчиво покачал головой. — Она часто вспоминала тебя, Рейстлин. Лицо Рейстлина не выразило никаких чувств. Постояв немного, он вновь отправился к полке и стал рассматривать теснящиеся там банки и бутылочки.

— Замолчи, Тас! — прошипел Палин, очередной раз шокированный бестактностью кендера.

— Но почему?! — громко прошептал в ответ Тас. Он был искренне удивлен. — Это же правда! Палин невольно взглянул на дядю. Если маг и слышал их разговор;.

То, по крайней мере внешне, не обратил на него никакого внимания. Тас уныло, повесил голову. Он вновь почувствовал себя глубоко несчастным, вспомнив, что Танис умер. Никогда больше ему не услышать его смеха, не увидеть улыбки, не позаимствовать носовой платок… И к тому же сейчас ему было так скучно и одиноко! Тас прекрасно понимал, что стоит ему дотронуться до чего-нибудь в лаборатории, пусть даже до вон той дохлой летучей мыши, как Рейстлин с Палином сразу зашикают на него. Ну а если они на него закричат, то он не останется в долгу и может наговорить такого, что им не понравится… И тогда тот или другой вполне могут превратить в летучую мышь самого Тассельхофа Непоседу, хотя, конечно, это звучит очень смешно и можно надеяться на то, что эта летучая мышь будет живая… Тас вздохнул, подошел к двери лаборатории и попытался ее открыть.

— Пропади все пропадом! Мы здесь застряли!

— Нет, — холодно откликнулся Рейстлин. — Мы выйдем отсюда, некогда я буду готов, не раньше.

— Снаружи тихо. Я совершенно в этом уверен, — заметил Тас, пристально вглядываясь в дверь. Когда мы уходили, Стил молотил по ней как сумасшедший, а уж грохоту было… Я думаю, он и Аша, да и Даламар наконец устали и пошли пообедать.

— Аша! — воскликнул Палин, вскакивая с кресла. Но ноги не держали его, и он тут же опустился обратно, скрипнув зубами и презирая собственную слабость.

Надеюсь, с ней все в порядке! Ты должен познакомиться с ней, дядя!

— Они знакомы, — заметил Тас. — В некотором роде… Все-таки она его дочь…

— Дочь! — фыркнул Рейстлин. Он перекладывал сушеные листья из большой сумки в маленький кожаный кошелек. — Если она утверждала это, значит, она лгунья. У меня нет дочери.

— Нет, она не лгала. Обстоятельства ее появления… м-м-м… были весьма необычны, дядя, — вступился за Ашу Палин. Он опять встал с кресла и с трудом отошел в угол лаборатории, где стоял посох. Взявшись за него, он сразу почувствовал себя сильнее.

— У тебя вполне может быть дочь, хотя ты и не знаешь об этом. Волшебство Эрдов. Рейстлин кашлянул, кивнул головой, а затем внимательно посмотрел на Палина:

— Эрдов? И как бы им это удалось?

— Я… Ну, в общем, рассказывают про тебя одну историю… Отец никогда не обращал на это внимания… Кто бы и что бы ни говорил, он всегда заявлял, что это чушь.

— Интересно было бы послушать эту сказку, — сказал Рейстлин, и усмешка зазмеилась на его тонких губах.

— Говорят разное, но большинство сходится на том, что произошло это, когда вы с отцом возвращались после твоего Испытания из Вайретской Башни Высшего Волшебства. Ты был болен. Погода испортилась, и вы остановились на отдых в гостинице. Туда же, чуть позже, попросилась на ночлег женщина. Она была так закутана в плащ, что лица ее не было видно. На нее напали какие-то грубияны, а вы с отцом ее спасли. Женщина пыталась скрыть лицо, но шаль упала, и все увидели, как она прекрасна… — Палин помолчал, потом вдруг продолжил с затаенной улыбкой. — Могу представить себе, что ты почувствовал, глядя на нее! Кто-кто, а я-то могу тебя понять! — Он снова замолчал, погрузившись в свои собственные воспоминания.

— А что было дальше? — спросил Рейстлин, прервав его мечты.

— Ну… м-м-м… — Палин запнулся. — Ну, короче говоря, ты и она… Ну, ты…

— Трахнулись, — подсказал Тас и, видя смущение Палина, бодро продолжил:

— Вы трахнулись, а Эрды с помощью магии (ты же знаешь, они в ней сильны) сделали так, что ты ничего не запомнил. У женщины родился ребенок с золотыми глазами.

Эрды почти сразу же забрали девочку к себе.

— Я был близок с прекрасной женщиной много лет назад и впервые в жизни об этом слышу. Вот ведь незадача какая, — усмехнулся Рейстлин.

— Да, получилось не очень-то хорошо, ей, конечно, надо было бы тебе все рассказать… Она тебе понравится, дядя, — начал Палин и с воодушевлением продолжил. Она очаровательна, добра и очень, очень красива.

— Из чего следует, что она не мой ребенок, — ехидно заметил Рейстлин, — ибо дети, как правило, наследуют хоть что-нибудь от своих родителей. Если же она и впрямь такова, как ты описываешь ее… Маг закрыл кошелек, затянул его ремешком и аккуратно прицепил к своему ремню. — Нам пора. Дел предстоит много, а времени у нас очень мало. Боюсь, прошло уже много дней.

— Дней? Нет, дядя, не может быть. Когда мы уходили отсюда, было утро.

Сейчас, наверно, уже темнеет. Палин замолк и огляделся вокруг. Разве ты не берешь Книгу Заклинаний или какие-нибудь другие книги? Я уже значительно лучше себя чувствую и мог бы помочь тебе их нести…

— Нет, — холодно ответил Рейстлин, даже не взглянув в сторону книжных полок. Палин опешил, а затем спросил:

— Но ты не будешь против, если я их возьму? Я надеялся, что ты, быть может, научишь меня хотя бы некоторым заклинаниям.

— Заклинаниям Великого Фистандантилуса? — уточнил, улыбаясь, Рейстлин.

Казалось, его искренне позабавили слова Палина. — Твои одежды должны стать гораздо темнее, прежде чем ты сможешь их хотя бы просто прочесть, племянник.

— Может быть, и нет, дядя, — спокойно возразил Палин. — Я знаю, никогда еще под Тремя Лунами Черный маг не брал в ученики Белого, но откуда известно, что это невозможно? Отец рассказывал мне, как ты однажды изменил смертоносное заклинание на исцеляющее. Это было, когда дядя Тас укололся отравленной иглой в Неракском Храме. Я знаю, мне будет очень сложно и тяжело, но я готов на все, готов все отдать, чтобы обрести Силу!

— Готов ли? — Рейстлин внимательно посмотрел на Палина и повторил:

— Действительно го-тов? — Он приподнял брови и задумчиво продолжил. Что ж, посмотрим, племянник, посмотрим. А теперь нам пора идти. Я уже говорил, времени у нас мало. Сейчас действительно вечер, но совсем не того дня, когда вы отправились в Бездну. Пока вы были там, в Ансалоне прошел месяц.

— Не может быть! Прошло… всего несколько часов!.. — выдохнул Палин.

— Для тебя — да, но время в этом мире течет значительно быстрее, чем в мире богов. Месяц назад Ариакан с триумфом вступил в Башню Верховного Жреца.

После ее падения ничто уже не могло его остановить. Рыцари Такхизис сейчас правят Палантасом.

— Что, если призрак все еще тут? — прервал их Тас, который пытался посмотреть наружу через замочную скважину.

— Стражи нет. Даламар, правда, еще здесь, но это не надолго. Скоро башня опустеет, совсем как после Катаклизма.

— Даламар уйдет! Просто не верится… — Палин был ошеломлен. Дядя, но если у власти Черные Рыцари, куда же мы пойдем? Если так, то на всем Ансалоне не осталось для нас безопасных мест! Рейстлин не ответил, но в его молчании чувствовалась мрачная решимость.

— Я давно собирался… — произнес он наконец неожиданно мягко. Мы пойдем домой, племянник. Я хочу побывать дома.

Часть четвертая

1. Меняющийся мир. Гостиница. Неожиданный посетитель

С падением Палантаса весь северный Ансалон оказался под властью Рыцарей Такхизис. Великий древний город остался цел, потому что не было надобности разрушать его. Прибрав к рукам богатства города и его порт, Ариакан не стал тратить время на захват близлежащих земель. Вместо этого он занялся подготовкой армии к грядущим тяжелым боям. Слухи стали чуть ли не сильнейшим его оружием.

Они летели быстрее рыцарей на синих драконах. Повсюду шептали об отряде властителя Сота, состоящем из одних скелетов, которые убивали все живое и выпивали кровь своих жертв. Многие этому верили. Магический ужас, навеваемый драконами, а также рассказы о кровожадных дикарях, нанизывающих младенцев на пики и поджаривающих их на кострах, окончательно запугали людей. Когда отряды армии Ариакана подходили к крупнейшим городам страны, их жители уже не находили в себе мужества сопротивляться и в панике открывали ворота, сдаваясь на милость Рыцарей Тьмы. Через месяц Ариакан уже контролировал Нордмаар на севере и Соламнию с Абанасинией на западе; его власть простиралась на восток до Халькистовых гор и на юг до Пыльных Равнин. Северный Эргот еще держался, его темнокожие обитатели отважно сражались и не собирались сдаваться. Ариакан не посягал еще на эльфийские земли Сильванести и Квалинести. Он знал, что это дорого ему обойдется, и потому ожидал, пока плод сам не упадет к нему в руки, подточенный и сгнивший изнутри. Пыльные Равнины Ариакана не особенно интересовали, ценность их была ничтожна. Когда остальной континент окажется в его руках, тогда он и займется рассеянными племенами жителей равнин. И легко разберется и с ними, и с их предводителями, супругами, которые носили истинно варварские имена — Золотая Луна и Речной Ветер. Что же касается гномов горы Небеспокойсь, то их, к сожалению, пришлось предоставить самим себе. При первых же слухах о готовящемся вторжении Черных Рыцарей они немедленно запустили все свои наиболее мощные оборонительные машины. Никто точно не знает, что случилось, но вскоре Северный и Южный Эргот потряс страшный взрыв. Огромное черное облако окутало гору. Когда по прошествии недели облако рассеялось, оказалось, что верхушка горы исчезла. Жертвы и разрушения оказались весьма значительны, но клацающие звуки и удары молотов по-прежнему отчетливо доносились из-под горы. Понятия катастрофы для гномов не существовало — они признавали только случайности. Кендермор был захвачен после ожесточенного сопротивления, организованного хитрой предводительницей Паксиной, дочерью героя Войны Копья Кронина Чертополоха. Задолго до нападения Паксина Чертополох узнала, что Ариакан считает кендеров «бесполезными надоедами» и собирается всех перебить. Паксина рассказала об этом, надеясь задеть самолюбие кендеров и вдохновить их на бой, но они в ответ только пожимали плечами, зевали и удивлялись:

— Что, собственно, в этом нового? Чтобы разозлить кендеров, нужны были другие доводы. Тогда она распустила слух, что Рыцари Такхизис идут в Кендермор грабить и украдут все ценности, которыми владеют кендеры. Это подействовало!

Возмутившись, кендеры сражались с такой яростью, что хотя и были разбиты, но заслужили восхищенное внимание самого Ариакана. Он решил, что кендеры тоже могут пригодиться, если удастся определить их на службу Владычице Тьмы. Поэтому Кендермор сохранили, к большому неудовольствию рыцарей, вынужденных служить там. За считанные недели Ариакан стал хозяином значительно большей территории, чем та, которую удалось захватить всем Повелителям Драконов во время Войны Копья. Причем потери с обеих сторон нельзя было не признать минимальными. Жизнь на покоренных землях менялась, но не так радикально, как многие предполагали.

Те, кто, вспоминая Войну Копья, опасались поголовного истребления или обращения в рабство, с изумлением обнаружили, что рыцари правят завоеванными областями хотя и сурово, но справедливо. Были установлены точные законы, которые холодно и безжалостно, а иногда и просто жестоко проводились в жизнь. Школы, за исключением тех, где изучали заветы Владычицы Тьмы, закрыли. Любой маг, пойманный за пределами Вайретской Башни, подвергался серьезной опасности.

Нарушителей законов казнили, не принимая во внимание никаких оправданий. Буйный город Устричный, известный грубостью и задиристостью жителей, стал к концу месяца подавленным, тихим и мирным. Одним казалось, что наконец установившийся мир — это хорошо. Кругом царило спокойствие, и жизнь простых честных людей стала безопаснее. Другие же полагали, что цена этого мира — принесенного им вместо свободы — слишком высока. Тика Вейлан Маджере заперла дверь за последним посетителем и, задвинув тяжелый деревянный засов, тяжело вздохнула. Дел было еще много, и она позволила себе немного передохнуть. Предстояло еще вымыть и высушить кружки, очистить и отнести на кухню тарелки, вымыть столы. Тика стояла перед дверью гостиницы с поникшей головой, теребя в пальцах передник. Она молчала так долго, что Карамон бросил протирать стойку бара и подошел к жене.

Он попытался ее обнять, Тика уклонилась и взяла его руки в свои.

— Что случилось? — мягко спросил он. Ничего. Тика покачала головой и снова вздохнула. — Просто ужас какой-то. — Она вытерла глаза и продолжала. — Ой, Карамон, ты же знаешь, я никогда раньше не радовалась, когда надо было закрывать на ночь, мне становилось грустно, когда уходил последний посетитель. А теперь! Мне грустно, когда я открываю гостиницу поутру. Как все изменилось! Она спрятала лицо на груди мужа и разрыдалась. Карамон молчал и нежно гладил ее по рыжим волосам.

— Ты просто устала, дорогая. Забегалась. Пойдем сядем, оставим все до утра… Ничего с этими грязными тарелками не случится. Сядь здесь, посиди, я принесу тебе стакан холодной воды. Тика села. Ей вовсе не хотелось воды, которая к тому же могла быть в лучшем случае только прохладной. При такой жаре ничто не могло остаться холодным, даже эль. Посетителям приходилось привыкать к теплому пиву. Но Карамону нравилось заботиться о жене, и поэтому Тика послушно села и позволила ему суетиться: принести воды и ее любимого печенья, прогнать овражного гнома Рафа, рвавшегося «чистить» тарелки, как обычно поедая оставшуюся на них еду. Вот уж действительно: когда рядом овражный гном, мусорный бачок ни к чему. Тика слышала разочарованный скулеж Рафа на кухне.

Карамон с мрачной гримасой отрезал большущий кусок хлеба, бросил ему и вновь плотно прикрыл дверь. Скулеж затих. Тика надкусила печенье. Она совсем не хотела есть, но знала, что Карамон не успокоится, пока она не поест хоть чуть-чуть. И действительно, он широко улыбнулся, сел напротив и погладил ее по руке.

— Я так и знал, что печенье тебе понравится!

— Да, дорогой, оно очень вкусное, — соврала Тика. У печенья был вкус пыли.

Последние дни ей казалось, что все имеет вкус пыли. Карамон, глядя, как она ест, просветлел, и радость, отразившаяся на его лице, каким-то образом повлияла на вкус печенья. Тика с удивлением обнаружила, что ест уже третью штуку подряд.

— Ах, Карамон, — вздохнула она. — Что же мы будем делать?

— С чем делать?

— Со всем… Ну, со всем… этим. Тика неопределенно махнула рукой.

— Ты насчет Черных Рыцарей? Ну что мы можем с ними сделать, дорогая?начал Карамон. — Надо отдать им должное, при них дела пошли лучше. — Он на минуту замолчал, а потом продолжил, тихо и неуверенно. — Некоторые даже говорят, что их правление — не такая уж плохая вещь.

— Карамон Маджере! вспыхнула Тика. — Да как ты можешь?!

— Я так не считаю, — уточнил Карамон. — Я сказал только, что некоторые так говорят. И у них есть основания для подобных утверждений. Дороги стали безопасны. Когда чертова жара спадет — а это, я уверен, вопрос нескольких дней, — люди снова начнут путешествовать. Рыцари благородны, это тебе не дракониды, захватившие город во время прошлой войны. Ариакан не посылает драконов сжигать все дотла. Его воины не грабят. Когда они что-либо берут, то платят за это. Они даже не напиваются и не буянят. Они…

— И не люди вовсе, — с горечью закончила Тика. — Они вроде жутких гномьих машин, которые решили, что они люди, и выглядят соответственно, а внутри как были машинами, так ими и остались! У этих твоих рыцарей нет ни души, ни сердца.

Да, они вежливы со мной, но я прекрасно знаю, что, если им прикажут во славу Владычицы Тьмы содрать с меня живьем кожу, они сделают это без колебания.

— Ну да, это, конечно, так, — допустил Карамон.

— А как насчет… Тика не на шутку разозлилась. — Как насчет людей, которые просто исчезли? Вроде Тодда Возчика.

— Тодд уже давно нарывался. Он всегда был скандалистом и грубияном, — помрачнев, заметил Карамон. — Я не раз вышвыривал его отсюда за хулиганство, да и выволакивать его, когда он напивался до бесчувствия, тоже приходилось. Ты же сама велела ему здесь больше не появляться.

— Это так, — согласилась Тика. Но воины Владычицы Тьмы увели Тодда вовсе не потому, что он пропойца, а потому, что он не вписывался в их великий план.

Потому, что он человек беспокойный и мятежный.

— Согласись, однако, что без него стало значительно спокойнее, — возразил Карамон. — Они поддерживают законность и порядок…

— Спокойствие! — возмутилась Тика. — Законность и порядок! Да, конечно, все это мы получили! У нас столько законов, что от них овражный гном и тот задохнется. А уж порядок! Некоторые люди просто боятся перемен, боятся всего отличающегося от привычного хода вещей. Они идут безопасным, хорошо наезженным путем, потому что им страшно с него сойти. Этот твой Ариакан выкопал на дороге уютную колею и хочет, чтобы все шли только по ней, а те, кто не соглашается, кто решает пойти по другой стороне или просто покинуть дорогу, — исчезают в ночи. Ты будешь жив и здоров в объятиях Тьмы, Карамон, но не думаю, что ты многого достигнешь. Карамон кивнул. На протяжении всей Тикиной тирады он молча резал хлеб, клал на него сыр и пододвигал к жене. Закончив с печеньем, она принялась за хлеб с сыром.

— Они прекратили эльфийские войны, — заметил Карамон. Тика вгрызлась в большой ломоть хлеба и принялась яростно его пережевывать, как будто перемалывала крепкими зубами ненавистных рыцарей.

— Да, и они же превратили сына нашего Таниса в безмозглую куклу! — проговорила она.

— Если верить Портиосу, холодно сказал Карамон. — Это он утверждал, что Гилтас собирался продаться рыцарям, чтобы спасти свою шкуру. Я встречал молодого Гила, и я о нем лучшего мнения! Он сын Таниса и Лораны, а это что-нибудь да значит! Черные рыцари убили его отца. Я не знаю, в какую игру он играет, но совершенно уверен, что не в ту, что предполагают рыцари! Квалинести, кстати, до сих пор держится! Тика покачала головой, но не возразила. Разговоры о Танисе до сих пор ее расстраивали. Та ночь, когда Лорана принесла печальную весть о его смерти, глубоко отпечаталась в ее памяти. Тогда они втроем сидели в темноте, опасаясь зажигать свет, сквозь слезы говорили о прошлом.

— Кроме того, — продолжал Карамон, нарезая еще сыра для жены, — тяжелое время сближает людей — как мы видели во время Войны Копья.

— Всего несколько исключений, — пробормотала Тика. — Большинство же с радостью подняло белый флаг, а на то, что Владычица Тьмы сделает с соседом, им наплевать.

— Ну, я лучше думаю о людях, — улыбнулся Карамон. — А как насчет сладкого пирога напоследок? Тика посмотрела на стол, увидела крошки хлеба, сыра и печенья и рассмеялась. Смех сменился слезами, но это были слезы любви, а. не горя. Она погладила большую руку мужа и, в свою очередь, улыбнулась.

— Теперь мне понятен твой план. Нет, я совсем не хочу пирога после всего этого. Вполне достаточно, спасибо.

— Пока, наверно, и вправду хватит. За десять минут ты съела больше, чем чем за прошедшие десять дней. Тебе нужно поддерживать силы, любимая! — Карамон сжал руки Тики в своих. Я не хочу тебя потерять! — добавил он сдавленным голосом. Тика наклонилась к нему, ощущая, как и всегда, что он — ее лучшее утешение и величайшая радость.

— Ты не потеряешь меня, дорогой. Я буду больше думать о себе. Я обещаю…

Просто я… Я все думаю о Палине… — Она вздохнула и взглянула на темноту за окном. Если бы хотя бы его могила была здесь… Вмести с двумя другими мальчиками… Я бы по крайней мере знала…

— Его могилы здесь нет, потому что он жив! — прервал ее Карамон.

— Карамон, — печально возразила Тика. — Ты же слышал рассказ Даламара…

Палин вместе с Тасом вошли в лабораторию, а обратно не вышли. Уже больше месяца от них ни слуху ни духу…

— Он жив! — повторил Карамон. — Я приготовлю нам по чашке тарбеанского чая, — добавил он и, поднявшись, направился в кухню. Тика знала, что теперь Карамону надо побыть одному, чтобы справиться с собой. Она вздохнула и огляделась вокруг, затем еще раз вздохнула и поднялась со скамьи. Войны, Черные Рыцари и злые драконы приходят и уходят, а грязную посуду все равно надо мыть.

Она начала собирать тарелки в стопки и внезапно услышала какой-то неясный звук.

Тика остановилась и, затаив дыхание, прислушалась. Ничего. Она попыталась припомнить, на что же был похож этот звук. Это было непросто, потому что из-за звяканья тарелок она слышала его неотчетливо. Больше всего он походил на звук тихих, крадущихся шагов. Подождав некоторое время, Тика решила, что ей показалось, а возможно, это просто прошла кошка. Она вернулась к прерванному занятию, и когда, собрав большую стопку тарелок, направилась в кухню, услышала скребущий звук металла по дереву. Повернувшись, она успела заметить, как засов сам собой приподнялся, а дверь начала открываться… Она бросила тарелки, разлетевшиеся по полу со страшным звоном, и бросилась к тяжелой чугунной сковороде. Схватив ее за длинную ручку, Тика встала за дверью. Пусть только Черные Рыцари попробуют покуситься на нее, мужа или малюток-дочерей, она разобьет голову любому, кто только сунется…

— В чем дело… Карамон выскочил из кухни.

— Тсс! — Тика поднесла палец к губам и подняла сковородку. Неизвестный открыл дверь и вошел внутрь. Тика видела его неотчетливо, на нем был серый плащ, голова не покрыта. Она хорошо видела только затылок. Тика прицелилась…

Внезапно Карамон с громким криком бросился вперед, сметая на своем пути столы и ломая стулья.

— Палин!.. — прошептала Тика. Не в силах сдвинуться с места, она откинулась назад и, опершись о стену, сквозь слезы смотрела на то, как Карамон обнимает сына.

— А где мама? — удивился Палин, оглядываясь кругом.

— Прячется за дверью, — ответил Карамон сквозь слезы. — Собирается прибить тебя сковородкой. Тика покраснела, отшвырнула в сторону свое не пригодившееся орудие и кинулась к сыну.

— Палин, дорогой Палин! — плакала и смеялась она. Все эти дни я молилась, чтобы ты вернулся невредимый, а когда ты наконец пришел, я сама тебя чуть не убила. Я решила, что это… Один из них.

— Все в порядке, мама, — успокаивал ее Палин, обнимая. — Я все понимаю. Я знаю, что происходит кругом. Мы говорили с Даламаром…

— Мы? — Тика удивленно посмотрела на него. Палин отступил на шаг и посмотрел на родителей.

— Мать, отец, я не один. Со мной человек, которого вы очень, очень давно не видели. Он просил меня узнать… Он не уверен… Ну, что вы будете рады… С диким, исполненным боли криком Карамон бросился к двери и распахнул ее. На крыльце стоял человек в одеждах чернее ночи. Когда он увидел Карамона, то откинул с головы капюшон, и свет, падающий из двери гостиницы, заиграл на золотистой с металлическим отливом коже, отразился в золотых глазах со зрачками в форме песочных часов.

— Рейст! — воскликнул Карамон и покачнулся. Рейстлин пристально поглядел на брата, но не тронулся с места.

— Карамон, — наконец начал он тихо, с трудом выговаривая слова. Карамон, если можешь… Если можешь… Он закашлялся, но попытался закончить. Прости…

Карамон обнял брата за плечи и ввел его в дом.

— Твоя комната готова, Рейст. Она всегда ждала тебя.

2. Сожаления. Указания. Выбор

Поднимающееся солнце блестело за цветным стеклом гостиничного окна.

Близнецы сидели за столом. Тика давно уже отправилась спать, как и Палин, все еще не оправившийся от раны. Карамон с Рейстлином были одни. Они бодрствовали всю ночь за разговором о далеком прошлом, былых ошибках и нынешних сожалениях.

— Если бы ты знал, как все повернется, поступил бы ты иначе, Рейст?спросил Карамон.

— Нет, — ответил Рейстлин с долей своей прежней раздражительности. — Тогда выбирал не я. Карамон не совсем понял, о чем идет речь, он привык недопонимать брата, и это его не беспокоило. Он принялся рассказывать о семье. Рейстлин сидел, сгорбившись, в углу, баюкая в руках чашку с отваром, успокаивающим кашель, и слушая нехитрые рассказы Карамона. Перед его мысленным взором, словно наяву, вставала жизнь Палина и его братьев. Он уже знал о них больше, чем сам Карамон. Все те долгие годы, которые он провел в ином далеком мире, в мирной дреме, подозрительно напоминающей смерть, — все это время он мечтал о чем-то подобном. И только перед самым рассветом, в самые темные часы ночи, заговорили они о настоящем… И о будущем. И вот сейчас Карамон сидел, взволнованный и обеспокоенный, и молча смотрел, как восходит солнце, играя лучами на хрупких золотых листьях валлинов.

— Конец всего, ты говоришь, — пробормотал Карамон. — Всего, — повторил он, поворачиваясь к брату. Я знаю, что я умру, все вокруг, даже эльфы, когда-нибудь умрут. Но… Я всегда знал, что все это… Карамон широким жестом охватил окно, деревья, траву, землю и безоблачное небо. Останется, когда меня уже не будет. А ты говоришь: ничего… Ничего не останется?

— Когда Хаос придет разрушить эту «игрушку богов», земля разверзнется и пламя хлынет из разломов. Ветер с силой тысячи штормов обрушится на землю, разрушая дома и раздувая пламя. Огненные драконы с дьявольскими всадниками пронесутся над землей, и огонь пожрет все вокруг. Озера испарятся, океаны закипят. Даже воздух будет настолько раскален, что люди будут умирать, просто вдохнув его. Никто и ничто не уцелеет. Рейстлин говорил холодным, невыразительным голосом, но от этого его слова становились еще более пугающими и убедительными. На Карамона повеяло холодным, находящимся за пределами слов ужасом.

— Ты рассказываешь так, как будто ты сам это видел, — тихо сказал он.

— Я видел, — Рейстлин перевел взгляд на пар, поднимающийся от чашки с отваром. Затем он снова посмотрел на брата. — Ты забываешь о том, ЧТО я вижу этими глазами. Я наблюдаю время, время, текущее сквозь нас, и я видел, как оно остановилось.

— Но так же не должно быть, — возразил Карамон. — Я слишком хорошо знаю, что мы сами творим будущее.

— Верно, — согласился Рейстлин. — Возможны варианты.

— Какие? — настаивал Карамон, и надежда вспыхнула в его глазах. Рейстлин молчал, уставившись на остывающий отвар.

— Я поведал тебе худшее из того, что может случиться, брат. Он задумался и, помолчав, добавил. — А может быть, это как раз — лучшее.

— Что? — Карамон был ошарашен. — Лучшее? Люди, сгорающие заживо! Кипящие океаны! Это ты называешь лучшим?!

— Это с какой стороны посмотреть, братец. Рейстлин отодвинул чашку.

— Не могу больше его пить. Совсем остыл, — покашливая, он поплотнее закутался в одежды, несмотря на то что на улице уже становилось жарко.

— Не можем же мы просто сидеть и ждать! — возмутился Карамон. Он поднялся и направился в кухню. Вернувшись с чайником кипящей воды, он продолжал:

— Мы будем драться. Если надо будет, то бок о бок с богами.

— О да, конечно, — согласился Рейстлин. — Мы будем сражаться, и многие из нас падут в битве. Может даже случиться, что мы победим. И это, возможно, станет величайшим из поражений.

— Не понимаю, Рейст… — начал Карамон.

— Не понимаю, Рейст, — передразнил Рейстлин. Карамон густо покраснел и опустил голову. Рейстлин вздохнул. мою благодарность за гостеприимство, а я пока скажу пару слов Палину.

— Конечно, Рейст, — отозвался тот, но не двинулся с места, а продолжал смотреть на сына.

— Иди, Карамон, — повторил Рейстлин. Он хотел продолжить, но закашлялся и только просипел с натугой. — Да иди же ты! Не выводи меня из себя. Карамон, еще колеблясь, перевел взгляд с сына на брата, а затем медленно направился к кухне.

Когда они остались одни, Рейстлин знаком велел Палину приблизиться и прерывающимся от кашля шепотом начал:

— Когда найдешь эту девушку, не помню, как ее зовут…

— Аша, — тихо подсказал Палин.

— Не перебивай меня! Я и так говорю с трудом. Повторяю, когда ты ее найдешь, возьмешь ее с собой, и вы направитесь в Великую Палантасскую Библиотеку. В полночь дня Праздника Середины Лета я вас там встречу.

— Я понял, — покорно ответил Палин. — В полночь дня Праздника Середины Лета. Мы там будем. Кашель отпустил мага, и, отдышавшись, Рейстлин продолжил:

— Ну а теперь тебе тоже пора прощаться с матерью и двигаться в путь. Пользоваться кольцом очень просто: надень его на палец и представь себе Палантас — и кольцо доставит тебя туда.

— Да, дядя, все очень просто, — печально согласился Палин. — Ни с чем более сложным я все равно бы не справился. Рейстлин немного помедлил, а затем понимающе положил руку на плечо Палина. Его рука была неестественно горячей.

Прикосновение просто обжигало. Палин с трудом удержался от того, чтобы высвободиться. Он старался не подать виду, что тонкие пальцы мага причиняют ему боль. Рейстлин наклонился к его лицу и прошептал, обжигая дыханием щеку Палина:

— Тебе будет сделано предложение, как когда-то мне… Тебе предложат выбрать.

— Когда? — Палин стиснул руку дяди. — Скоро? Как я узнаю об этом?

— Большего я тебе сказать не могу. — Рейстлин выпрямился и отодвинулся. — Я и так сказал больше, чем собирался. Сделай мудрый выбор.

— Я сделаю! — заявил Палин, вставая. — Я уже думал об этом. Я знаю, что выбрать!

— Тем лучше, племянник, — холодновато улыбнулся Рейстлин. Палин натянул рубашку, морщась от боли в раненом плече. — Ну а теперь отправляйся к матери. Да, и поторопи отца. В отличие от нас, время не стоит на месте.

3. Братья. Снова вместе

Давным-давно, во времена правления Истарского Короля-Жреца, миром правили силы добра. По крайней мере, сами они называли себя именно так. Некоторые сомневались, что предубеждения и нетерпимость, казни и преследования являются добродетелями в глазах Паладайна, но Король-Жрец успешно истреблял подобные сомнения вместе с сомневающимися. Их имущество пополняло казну жрецов. Так продолжалось до тех пор, пока все это не переполнило чашу людского терпения.

Тогда даже сам король-жрец вынужден был признать злоупотребления и слегка ограничить корыстолюбие своих сподвижников. Король-Жрец и его приспешники боялись всех тех, кто не был на них похож. Если бы был составлен их список, то был бы он очень длинен и пополнялся бы ежедневно, но маги, несомненно, возглавляли бы его. И однажды жрецы натравили на магов чернь. Толпа набросилась на всех магов без различия цветов их одежд и области применения магического искусства. Озверевшие люди штурмовали их башни, громили школы, забрасывали камнями или сжигали попавших к ним в руки кудесников. Конечно, маги могли, используя подвластные им силы, нанести ответный удар, но они понимали, что все это лишь умножит кровопролитие. Они решили отступить и покинули мир, укрывшись в безопасном месте — Башне Высшего Волшебства в Вайрете. Как раз в ней-то и собирались маги сейчас. Правда, по иронии судьбы спасались они ныне не от сил света, а от темных сил. Говорят, что невозможно незаметно приблизиться к Башне, да и просто найти ее. Она сама, первая, обнаружит пришельца, а уж что случится потом, зависит от того, с какими целями ее ищут. Ты можешь устроиться ночевать на уютной, покрытой мягкой травой поляне, а проснуться на следующее утро в лесной глуши. Выберешься ты оттуда или нет — зависит лишь от решения магов, находящихся в Башне. Все живые твари боятся Башни, не исключая даже драконов.

Вне зависимости от цвета и того, кому они служат, ни один из них ни за что неподлетит к ней. Черный дракон, посланник Даламара, который должен был быстро и безопасно перенести Рейстлина с Карамоном через Харолисовы горы, не посмел даже пересечь дорогу, ведущую к Башне. Дракон приземлился и тут же начал хлопать крыльями, выгибать шею, шипеть и вообще всячески выражать свое неудовольствие.

Он рыл лапами землю и искоса посматривал на Рейстлина, желая как можно скорее покинуть это место, но в то же время опасаясь проявить неуважение к великому магу. Карамон помог брату спуститься на землю и снял заплечные мешки. Дракон поднял голову и с тоской уставился в небо.

— Можешь улетать, — разрешил ему Рейстлин. — Но недалеко. Смотри за дорогой. Если мы не найдем того, что ищем, ты еще нам будешь нужен. Дракон качнул головой, и красные глаза его сверкнули. Он взмахнул крыльями, мощно оттолкнувшись лапами, взмыл в воздух и направился назад к северу.

— Ух, — проворчал Карамон и с отвращением бросил заплечные мешки, которые собирался поднять. Ну и запах! Пахнет смертью. Этот запах напомнил мне то время в Кзак Цароте, ну когда черный дракон схватил тебя, и если бы не Золотая Луна с Голубым Хрустальным Жезлом, всем бы нам пришел там конец.

— В самом деле? Что-то не припоминаю, — отстраненно заметил Рейстлин. Он искал что-то в своей дорожной сумке. Не торопясь, достал несколько кошелей и подвесил их к поясу.

— Ты не помнишь? — Карамон изумленно уставился на него. — Не помнишь Бупу и Верховного Блопа? Смерть и воскрешение Речного Ветра? И… Не обращая внимания на брата, Рейстлин молча стоял в своих испачканных одеждах и напряженно, всматривался вдаль, через поле высохшей поникшей пшеницы. Ничего не увидев, он нахмурился, поджал губы и покачал головой.

— Время, — проворчал он. — Время уходит. Ну чем эти идиоты заняты?

— Ты не помнишь Кзак Царот и вообще ничего, что там было? — продолжал настаивать Карамон.

— О чем ты? — Рейстлин повернулся к брату. — А-а, война. — Он пожал плечами и продолжал:

— Кое-что из того, что ты упомянул, я припоминаю. Правда, мне кажется, что все это происходило не со мной, а с кем-то совсем другим.

Карамон печально и с беспокойством посмотрел на брата. Рейстлин опять пожал плечами и заметил:

— У нас есть более насущные проблемы. Я не вижу леса.

— Мне кажется, что его никогда нет, если его ищешь, — Карамон поморщился. — Давай действовать так, как будто нам он вовсе и не нужен. И помяни мое слово, он тут же появится прямо перед нами. Интересно, есть ли тут поблизости хотя бы один не пересохший ручей? Хотелось бы смыть с рук драконью слизь, пока меня еще не вырвало. Может, пойдем его поищем?

— Куда ни иди, похоже, все едино, — с мрачным юмором проворчал Рейстлин.

Братья покинули дорогу и пошли через поле. Дорога была нелегкой: высохшие стебли пшеницы, торчащие из растрескавшейся земли, цеплялись за одежду, кололи ноги и набивались в ботинки. Стояла ужасная жара, полуденное солнце немилосердно палило. Пыль от их шагов поднялась столбом. Карамон расчихался, а у Рейстлина пыль вызвала такой сильный приступ кашля, что он вынужден был схватиться за брата, чтобы устоять на ногах, — Подожди меня здесь, — наконец предложил Карамон, когда они прошли чуть более половины пути до видневшейся за полем рощи. Я пойду посмотрю, что там. Рейстлин, продолжая кашлять и сжимать его руку, потряс головой.

— Что с тобой? — с беспокойством спросил Карамон.

— Помолчи! — просипел Рейстлин, пытаясь сдержать кашель. — Я что-то слышал…

— Что? Где? — Карамон окинул окрестности быстрым взглядом.

— Голоса. В роще. — Рейстлин дышал тяжело и прерывисто.

— Ты наглотался пыли, — сказал Карамон. — Ну и что мы будем делать дальше? Пойдем назад?

— Нет, братец. Это будет слишком подозрительно выглядеть. Мы подняли столько шуму, словно армия гномов в походе. И уж конечно, нас увидели и услышали. Теперь нам нельзя поворачивать. Кто бы это ни был, я хочу посмотреть, кто за нами наблюдает.

— Может, это просто фермер, которому принадлежит это поле, — предположил Карамон, но рука его потянулась к поясу.

— Что ему здесь делать? Урожай собирать? — ядовито спросил Рейстлин. — Нет. Есть какая-то причина, по которой Вайретский лес не показывается нам, хотя он не может не знать, что нам крайне необходимо в него попасть. Возможно, ответ мы найдем в роще.

— Ах, если бы ты по-прежнему владел магией, — вздохнул Карамон, пробираясь далее по мертвому полю. — Да и я уже не такой лихой рубака, каким был когда-то.

— Это не важно. Твой меч здесь мало чем поможет. Кроме того, я не так уж беспомощен. Я предполагал, что, возможно, возникнут некоторые трудности, — Рейстлин открыл один из кошелей, висевших у него на поясе. — О, смотри, я был прав. Вон там, в тени деревьев. Карамон прищурился и огорченно проговорил:

— Не могу разглядеть, кто это или что это.

— Рыцари Терновника. Серые маги Такхизис. Их шестеро.

— Черт побери! — тихо выругался Карамон. — Что будем делать?

— Воспользуемся мозгами, а не мышцами, — Рейстлин надвинул черный капюшон плаща на голову, совсем скрыл лицо и продолжил. — А значит, ты не должен открывать рот. Предоставь вести разговор мне.

— Конечно, Рейст, — улыбнулся Карамон. — Совсем как в былые годы.

— Иначе, чем ты думаешь, братец, — тихо проговорил Рейстлин. — Иначе. В рощу они вошли вместе. Рейстлин держался за руку брата, правда не за ту, которой Карамон обычно сражался. Серые Рыцари их уже ждали. Поднявшись с травы, они образовали полукруг, а затем практически мгновенно окружили братьев. Рейстлин поднял голову в притворном удивлении:

— Приветствую вас, собратья! Откуда вы здесь взялись? Отпустив руку брата, Рейстлин скрестил руки на груди поверх черных одежд. Маги настороженно смотрели на него, но поскольку руки его были на виду — скрещены на груди — и обратился он к ним «собратья», рыцари немного успокоились.

— Приветствуем тебя, маг Черных Мантий, — ответил один из них. Я Черная Госпожа Лилит. Что привело вас сюда?

— То же, что и вас, я полагаю, — улыбнулся Рейстлин. — Я хочу попасть в Вайретский лес. Серые Рыцари быстро переглянулись. Черная Госпожа, без сомнения главная среди них, заметила:

— Мы слышали, что Темный Даламар собирает магов на Конклав. Мы надеялись принять в нем участие.

— Вы должны! — возразил Рейстлин. — Вы услышите многое такое, что вас потрясет, и прежде всего своевременные предупреждения — если будете слушать… Однако я сомневаюсь, настоящая ли это причина, по которой вы хотите попасть на Конклав. Сколько ваших собратьев прячется в округе? — Рейстлин с интересом огляделся. — Двадцать? Сто? Вы полагаете, этого хватит, чтобы захватить Башню?

— Ты ошибаешься, — спокойно ответила Черная Госпожа. — Мы не представляем угрозы ни для тебя, ни для твоих собратьев. Лилит поклонилась. Рейстлин поклонился в ответ. Выпрямившись, Лилит вернулась к разговору, пытаясь в то же время рассмотреть под надвинутым капюшоном лицо Рейстлина.

— Что ты имел в виду, говоря о «своевременных предупреждениях»? Предупреждение о чем?

— О грозящей опасности окончательного разрушения, верной смерти мира, — холодно произнес Рейстлин. Черная Госпожа уставилась на него, а затем удивленно рассмеялась.

— Ты смеешь угрожать нам? Владыкам Ансалона? Просто восхитительно! Так и передай Даламару при встрече.

— Это не пустые угрозы. Это реальность, а Даламар вовсе не посылал меня к вам. Карамон! Ну, что ты стоишь как столб? Тебе нужна была вода, так и иди к ней.

— Карамон? — повторила Лилит, поворачиваясь к нему. — Карамон Маджере?

— Да, это я, — мрачно подтвердил Карамон, бросив недоуменный взгляд на брата. Ему страшно не хотелось уходить, но он не смел ослушаться брата. Уходя, он по крайней мере постарался не поворачиваться спиной к серым рыцарям. Отойдя в сторону, Карамон спустился вниз по склону холма и, найдя маленький ручеек, с наслаждением умылся и наполнил водой походный мех. Рейстлин, оставшись без поддержки брата, подошел к стволу громадной ивы и оперся на нее спиной.

— Карамон Маджере, так называемый герой Войны Копья, — медленно проговорила Черная Госпожа, и взгляд ее скользнул обратно к Рейстлину. — Путешествует в компании черного мага. Очень странно. Рейстлин убрал руки с груди и откинул капюшон:

— Что странного в том, что братья путешествуют вместе? Карамон, увидев близнеца, уронил почти полный мех. Лицо Рейстлина больше не было желтым, оно было бело, как кость, кожа на руках приобрела тот же цвет. Губы были синими. Из тьмы глазниц мерцали зеленым зрачки в форме песочных часов. У Лилит перехватило дыхание. Она отступила на шаг.

— Рейстлин Маджере! Во имя Чемоша! — закричала она. — Ты мертв!

— Да, — спокойно ответил тот. — И тем не менее я стою перед тобой. Можешь прикоснуться ко мне! — Он протянул ей бледную руку.

— Не надо! — отозвалась Черная Госпожа, покрываясь бледностью. Ее кожа вмиг стала бледнее серебряной цепи, висевшей у нее на шее. Остальные серые маги схватились за книги заклинаний и волшебные талисманы.

— Прекратите ваши магические потуги, — сурово скомандовал Рейстлин. — Я не причиню вам вреда. Как я уже говорил, я пришел, чтобы передать предостережения. Наша Владычица сама послала меня.

— Тебя послала Такхизис? — ошеломленно переспросила Лилит.

— Конечно! — подтвердил Рейстлин. — У кого еще есть власть одеть мой неупокоенный дух костями и плотью? Если вы мудры, то немедленно отправитесь и передадите мои предостережения своему повелителю — Ариакану.

— Что мы должны передать повелителю Ариакану? — К Черной Госпоже постепенно стало возвращаться самообладание. Она внимательно смотрела на Рейстлина. Карамон, выловив из воды мех, снова наполнял его, придерживая одной рукой. Другую он предпочел держать поближе к мечу.

— Передай Ариакану следующее: его победа была напрасна. Сейчас, в час своего триумфа, он находится в большей опасности, чем когда-либо. Предостерегите его от потери бдительности и порекомендуйте ему усилить ее многократно. Обратите внимание на Север, ибо оттуда грядет рок.

— Откуда? От Рыцарей Соламнии? — Лилит усмехнулась. — Те, кто выжил, сдались нам и теперь заперты в тюрьмах собственных замков. Я не думаю, что они…

— Ты осмеливаешься насмехаться над словами Владычицы? — прошипел Рейстлин.

Он протянул вперед руки со сжатыми кулаками и внезапно раскрыл ладони. — Берегись ее силы! Раздался взрыв, и языки яркого пламени метнулись к серым рыцарям. Они прикрыли глаза руками, а Лилит потеряла равновесие и, поскользнувшись на склоне, прокатилась почти до середины холма. Облако отвратительно пахнущего зеленовато-черного дыма медленно поднималось в раскаленный неподвижный воздух. Когда дым рассеялся, то на месте исчезнувшего Рейстлина осталось только пятно выжженной травы. Карамон снова уронил мех с водой. Лилит удалось наконец подняться. Хотя она и прилагала все свои силы, чтобы выглядеть спокойной, пережитое потрясение ясно читалось на ее лице.

Остальные маги собрались вокруг нее, то ли чтобы помочь, то ли в поисках защиты.

— Что будем делать. Черная Госпожа? — спросил один из них.

— Мы должны немедленно передать повелителю Ариакану послание Владычицы! — тут же предложил другой.

— Я отдаю себе в этом отчет, — огрызнулась Лилит. — Надо подумать. — Она подозрительно посмотрела на выжженную траву и перевела взгляд на Карамона, который по-прежнему стоял в ручье и недоуменно озирался по сторонам. В воздухе отчетливо ощущался запах серы.

— Где твой брат? — нахмурившись, поинтересовалась Лилит у Карамона.

— Отправился в преисподнюю без меня, госпожа, — ответил тот. Лилит, прищурив глаза, долго и подозрительно смотрела на него и наконец заметила:

— Я чувствую здесь какой-то подвох, но… — Она подняла руку, останавливая возражения остальных. В любом случае, правда это или нет, но Ариакан должен знать, что Рейстлин Маджере свободно разгуливает в нашем мире. Возможно, его действительно послала Владычица, но вполне может случиться и так, что он преследует здесь свои собственные интересы. Такое уже случалось не раз и всегда доставляло нам кучу неприятностей. В любом случае мы должны быть готовы. Черная Госпожа посмотрела через поле в сторону предполагаемого расположения Вайретской башни, а затем продолжила:

— Раз уж Рейстлин беспрепятственно покинул Бездну, то можно быть абсолютно уверенным, что и его племянник тоже с ним вернулся. Мы потеряли здесь довольно времени. Возвращаемся домой, — заключила она и, сделав грациозное круговое движение точеной рукой, исчезла. Остальные маги не мешкая последовали за ней.

Бросая последние недобрые взгляды на обгорелую траву, они бормотали заклинания и один за другим растворялись в воздухе. Карамон выбрался из ручья и бросился к громадной иве. Он выставил вперед руки и, шаря ими в пустоте, испуганно и недоумевающе шептал:

— Рейст? Где ты? Ты… Ты же не покинешь меня здесь?.. Правда ведь, Рейст?

— Я здесь, братец, — послышался смеющийся голос. — Только ты должен мне помочь.

— Но, Рейст… — Карамон в полнейшей растерянности поднял голову. Голос шел из дерева. Он сглотнул.

— Внутри дерева, дубоголовый кретин! Обойди ствол!

— Внутри… — Карамон поспешил приблизиться к стволу рядом с обуглившейся травой. Раздвинув ветви, он наконец увидел руку — белую истощенную руку брата, высовывающуюся из толстого ствола ивы.

— Рейст! Ты жив! Но… Он недоуменно присвистнул. — Но как ты попал внутрь дерева? Рейстлин фыркнул, но когда он заговорил, стало очевидно, что он собой очень доволен.

— Во имя Хиддукель и Трикстер, не говори мне только, что ты поймался на этот старинный трюк! Итак, помоги мне. Я не в состоянии двигаться. За что-то зацепился. Карамон взял брата за руку и с радостью обнаружил, что она теплая.

Он пробрался ближе к стволу и наконец обнаружил брата, смотрящего на него из дупла в основании громадного ствола ивы. Поняв наконец, в чем дело, Карамон нервно рассмеялся.

— Не побоюсь признаться, что ты меня напугал, Рейст, а видел бы ты этих серых магов! Одежды их больше не серые, по крайней мере у большинства… Ага, вот здесь, не двигайся. Я понял, в чем дело. Твой капюшон зацепился за лиану.

Подайся немного вперед. Не могу достать… Еще немного… Ага!.. Все в порядке!

Рейстлин выбрался из дупла и принялся отряхивать пыль, сухие листья и кусочки коры, застрявшие в его седых волосах и прицепившиеся к одежде.

Карамон с гордостью смотрел на брата.

— Да, это было просто потрясающе! Белая краска, и вообще… Когда ты успел все подготовить?

— Пока летели на драконе, — самодовольно ответил тот. — Помоги мне спуститься к ручью. Надо смыть краску. Она начинает раздражать кожу. Они вдвоем спустились к руслу ручья. Карамон поднял мех. Рейстлин вымыл лицо и руки, и белая краска, делавшая его похожим на ожившего мертвеца, уплыла вниз по течению.

— Было так похоже на правду! Я уж решил, что магическая сила вернулась к тебе, — восхищенно проговорил Карамон.

— То есть ты думал, что я соврал тебе, говоря, что не владею ею более, — уточнил Рейстлин.

— Нет, что ты, Рейст! — запротестовал Карамон с несколько излишней горячностью. Я не думал, нет. Честно. Я только… Ну… Ты как бы намекнул…

Рейстлин улыбнулся и кивнул.

— Ты совершенно не умеешь врать, мой дорогой брат. Достаточно посмотреть на твое открытое лицо, и все становиться понятно. Вот и Черная Госпожа, я полагаю, что-то подозревала.

— Тогда почему же они не осмотрели окрестности?

— Потому что я дал им великолепный повод достойно отступить. Как ты понимаешь, братец, они пришли сюда для того, чтобы напасть на Вайретскую Башню. Они полагали, что смогут незамеченными войти в волшебный лес. Рейстлин поднял голову и пытливо осмотрел окрестности. — Все верно. Я все еще чувствую магию. Пытаясь найти путь, они использовали разнообразнейшие заклинания. Безуспешно. Сомневаюсь, что Черной Госпоже хотелось возвращаться к Ариакану с неудачей, а так у них есть и повод вернуться, и важные сведения в придачу.

— Ты знал это! — восхитился Карамон. — Еще до того, как мы тут оказались.

— Нет, конечно, — возразил Рейстлин. — Кстати, нечего тут стоять, помоги-ка мне лучше подняться на холм. Я предполагал, что в пути нам могут встретиться препятствия, а потому подготовился, вот и все. Палин рассказывал мне некоторые из наиболее интересных легенд обо мне, вот я и подумал, что будет довольно просто извлечь пользу из сложившейся ситуации. Немного белой краски на руки и лицо, чуть-чуть сажи из очага, Тикина фисташковая краска на веки, две горсти взрывчатого порошка — и готово! Мертвый Маг из Бездны!

— Все понятно, но исчезновение! Вот что меня поразило больше всего.

Карамон помог брату подняться на маленький холмик.

— Ну, то была непредвиденная удача. — Рейстлин вернулся к иве и указал на ствол. — Я вовсе не собирался этого делать, но когда я прислонился к дереву и почувствовал, что в стволе имеется большая трещина… Я заглянул внутрь и обнаружил, что часть ствола полая. Судя по содержимому дупла, местные ребятишки играют там в домик. Попасть внутрь под прикрытием взрыва и дыма было совсем просто. К сожалению, я несколько крупнее ребятишек, и выбраться наружу оказалось слегка затруднительным. Но тут ты, братец, как всегда, пришел мне на помощь…

— Ну, все, что я могу сказать, это что ты… Во имя… Из какой Бездны они здесь взялись?.. — Карамон, осмотрев дупло, обернулся и чуть не врезался в огромный дуб. Мгновение назад там ничего не было. Он повернулся налево и обнаружил еще дуб, справа еще один, и еще… Мертвое поле, высохшая пшеница и даже ручей — все исчезло. Он стоял в густом темном лесу.

— Успокойся, братец, неужели прошло столько лет, что ты забыл? — Рейстлин вновь скрестил руки на груди поверх одежд. — Вайретский лес наконец явил нам себя. Деревья раздвинулись, и обнаружился проход, ведущий куда-то вглубь.

Карамон мрачно посмотрел на него. Он уже несколько раз проходил этим путем, и не мог вспомнить об этом ничего приятного.

— Ты знаешь, Рейст, одного я понять не могу. Ведь серые маги смеялись над твоими предостережениями, и Ариакан тоже только посмеется. Не будут они сражаться на нашей стороне…

— Будут, брат, — со вздохом ответил Рейстлин. — Нет больше «сторон», нам всем придется вместе сражаться или вместе погибать. Они постояли немного молча.

Листва на деревьях тревожно и беспокойно шумела, птичьих голосов не было слышно.

— Что ж, — проговорил наконец Карамон, крепко стискивая рукоять меча и сурово вглядываясь в глубину леса. Так или иначе, нам пора двигаться. Рейстлин положил руку ему на плечо и мягко сказал:

— Я пойду один, Карамон. Ты отправляйся домой.

— Покинуть тебя? — Карамон остолбенел. Нет! Я не…

— Братец, — укорил его Рейстлин. — Как быстро, однако, к тебе вернулись былые привычки. Спасибо, что проводил меня так далеко. Дальше мне твоя помощь не потребуется. Твое место… тонкие пальцы стиснули плечо Карамона, — вместе с семьей, с народом Соламнии. Ты должен вернуться и подготовить их к тому, что грядет.

— Они не поверят мне, — печально возразил Карамон. — Я и сам с трудом…

— Ты что-нибудь придумаешь, брат. Рейстлин ненадолго закашлялся и, вытерев губы белой тряпицей, продолжил:

— Я верю в тебя!

— Правда? — Карамон расплылся в довольной улыбке. Ты знаешь, может, и получится. Я сначала скажу, что организую тайное сопротивление…

— Да, да, — прервал его Рейстлин. — Ты, главное, не увлекайся. Ну а теперь мне пора идти. Я и так потерял массу времени. Возвращайся к дороге. Дракон тебя заметит и быстро отвезет назад. Карамон выглядел совершенно несчастным, но по опыту знал, что возражать брату бесполезно.

— Ты еще придешь к нам? — озабоченно спросил он. — Тика сделает пудинг с мясом и грибами… Ты наверняка никогда такого не пробовал…

— Не могу обещать, — ответил Рейстлин после небольшого раздумья. Карамон открыл было рот, чтобы продолжить разговор, но, перехватив недовольный взгляд брата, запнулся. Вместо этого он прокашлялся и закинул мешок за спину.

— Позаботься о Палине, если сможешь, — попросил он. Улыбка тронула тонкие губы Рейстлина.

— Конечно, братец. Это я тебе обещаю!

4. Отец и дочь

Для Гильдии воров Палантаса наступили тяжелые времена. Сначала некоторые члены этой почтенной организации приветствовали грядущую победу Владычицы Тьмы.

По мере своих сил они помогали приближению того времени, когда тьма покроет землю, и рассчитывали на щедрое вознаграждение. Их ожидало жестокое разочарование. Рыцари Такхизис победоносно вступили в Палантас. Подкованные железом копыта их коней звонко цокали по улицам города. Украшенные черепом и лилией флаги слабо реяли в неподвижном раскаленном воздухе. Горожанам было приказано отпереть дома и радостно приветствовать повелителя Ариакана.

Маленьким детям раздали цветы и велели кидать их к его ногам. Дети испугались жутких ухмылок на стягах, шлемов рыцарей и голых, раскрашенных голубой краской варваров, которые к тому же делали зверские лица и оглашали воздух леденящими душу воинственными криками. Они побросали цветы и с плачем вцепились в материнские юбки. Родителям пришлось увести детей, несмотря на гнев Черных Рыцарей. Так что появление Ариакана было встречено растоптанными цветами, детскими слезами и всеобщим страхом. Повелителя это не особенно волновало, ни на что другое он, собственно, и не рассчитывал. А если, проезжая по улицам, Ариакан время от времени слышал из толпы приветственные крики, то, отыскав взглядом кричащего, он указывал на него своим помощникам. Одним из подобных персон был некто Джеффри по прозвищу Висельник, который, напившись как свинья, пронзительным голосом выкрикивал приветствия. Протрезвившись на следующий день, он пошел засвидетельствовать свое почтение повелителю, но допущен к нему не был. Безутешный в своем горе, он стал являться ежедневно, и наконец через несколько недель Джеффри Висельник, он же глава достопочтеннейшей Гильдии воров, был принят самим Ариаканом. Ариакан занял дом на центральной площади, рядом с дворцом правителей Палантаса, последний из которых находился там под домашним арестом. Он мог бы разместиться и во дворце, но Магистр Рыцарей Такхизис не собирался надолго задерживаться в Палантасе. Ариакан намерен был вернуться в Башню Верховного Жреца и оттуда руководить захватом всего Ансалона.

Здесь же он решил оставаться лишь до тех пор, пока не будет сформировано верное Делу правительство, что означало бы окончательный захват города. Его знаменитый стол установили в центре обеденного зала. Ариакан проводил за ним все дни, подписывая распоряжения и редактируя законы. Слуги и помощники стояли рядом, готовые отправиться куда угодно по первому его знаку. Визитеры и просители ожидали приема его высочества в маленькой гостиной, у дверей которой стоял рыцарский караул. Джеффри Висельнику пришлось дожидаться среди прочих не один час, прежде чем его пригласили к повелителю. Джеффри не расстраивался по этому поводу. Он с выгодой для себя провел время — стащил кошелек у верховного жреца Чемоша. Наконец Висельник предстал перед правителем города. Вор дерзко и чванливо приветствовал Ариакана:

— Давно уж пора нам встретиться, повелитель! Перед столом Ариакана не было стульев. Джеффри, настроившийся на долгий разговор, нашел взглядом ближайший стул и, недолго думая, подтащил его к столу. Свободно устроившись на стуле, он задрал свои тощие ноги и положил башмаки на стол. Ариакан не промолвил ни слова. Он, казалось, не замечал вора. Его внимание было полностью поглощено уточнением формулировки очередного закона. Он даже не поднял глаз. Сверкнуло лезвие боевого топора, и подошвы отделились от башмаков Джеффри. На счастье вора, ноги задеты не были, но он тут же убрал их под стол и громко выругался.

Ариакан, не поднимая головы, сделал легкий жест указательным пальцем. Один из его помощников тут же направился к Джеффри. Взяв его за шиворот, он рывком поставил вора на ноги и, убрав стул, холодно приказал вести себя в присутствии повелителя подобающим образом, быстро изложить свое дело и выкатываться.

Джеффри Висельник собрал остатки своего достоинства и начал говорить. В качестве вступления он щелкнул пальцами и заявил, что он и повелитель Ариакан находятся на одной стороне, что им — двум вождям есть о чем поговорить. Ведь он, Джеффри, — глава Гильдии воров, так же как Ариакан — глава Черных Рыцарей. Гильдия, если судить по словам Джеффри, очень надеется на содействие рыцарей в одном задуманном ими предприятии, и, конечно, и рыцарям кое-что с этого перепадет… С этими словами он достал и положил на стол кошелек. К его огорчению, Ариакан никак не прореагировал на его тираду: он продолжал что-то писать, не поднимая глаз. Возможно, Джеффри просто выкинули бы вон, но на его беду в зал ворвался красный как рак верховный жрец Чемоша и закричал, что у него украли кошелек. Ариакан поднял наконец голову, посмотрел на кошелек и обнаружил там символ Чемоша — череп, трубящий в рог. Вор, нагло усмехнувшись, пожал плечами:

— Так оно и должно быть, не так ли? Ибо таков мой путь служения Владычице Тьмы, — с легким смешком пояснил глава Гильдии воров. Ариакан поднял голову и посмотрел на Джеффри Висельника в первый и последний раз.

— У меня иной путь, — сказал Ариакан. — Повесить его. Приговор немедленно был приведен в исполнение. Джеффри повесили на крепостной стене. Процедура прошла гладко, для Висельника это не впервой, — говорили в толпе. Новость о неожиданном конце главы повергла Гильдию воров в шок. Потом воры пришли в неистовство и поклялись отомстить рыцарям за то, что они сочли наглым предательством. Большинство тут же перешло на сторону противника Черного Рыцарства. За десять минут Паладайн приобрел почитателей больше, чем целая толпа жрецов могла бы обратить за всю свою жизнь. Предполагая, что рыцари в любой момент могут ополчиться против них, воры приняли меры предосторожности.

Они послали всем членам этого почтенного ордена приказ немедленно явиться в зал собраний Гильдии. Когда все собрались, лидеры раздали оружие, содрали с окон занавеси и, зарядив арбалеты и подготовив луки, стали ждать нападения. Слезы по Джеффри Висельнику пролили очень немногие, Аши среди них уж точно не было. Он нашел ее, когда она снимала комнату над таверной, заставил работать официанткой в той же таверне, а затем, развалившись у нее на кровати, недвусмысленно дал понять, что именно он желает получить от нее за свое великодушие. С негодованием и яростью она отвергла его гнусные предложения. Висельник был не тот человек, который успокаивается, стоит ему услышать «нет», он мог бы попытаться силой заставить ее быть сговорчивей. Однако в тот вечер у него были неотложные дела, а потому Джеффри решил не терять зря времени и отложить расправу со строптивой девчонкой на потом. В тот день он удалился, но продолжал преследовать Ашу своими домогательствами. К своему ужасу она очень быстро поняла, что люди, к которым она попала, вовсе не рыбаки. Точнее, они были рыбаками особого рода — выуживали не рыбу, а чужие кошельки. Она также поняла, что тот, кто попал в воровской мир и узнал его секреты, имеет очень Мало шансов выйти оттуда живым.

— Ну, если только магия поможет тебе, Рейстлинова дочка! — так, усмехаясь, заявлял Джеффри Висельник после очередного отпора с ее стороны. Имя это вызывало смех окружающих, и все так и стали называть ее, а жрец Хиддукеля вылил кружку эля ей на голову и тем освятил церемонию крещения. С этого дня к ней иначе, чем «Рейстлинова дочка», никто не обращался, причем обращение всегда сопровождалось усмешкой, а то и просто громким ржанием. Аше не к кому было обратиться за помощью, никто не мог ей помочь. Дуган Красный Молот исчез. Она надеялась, что он вернется. Ей хотелось спросить, почему он оставил ее на этих ужасных людей, но он не возвращался. Да и как он сумел бы помочь ей теперь, даже если бы и вернулся! Воры не спускали с нее глаз, кто-нибудь из них постоянно наблюдал за ней. Даже в своей комнате Аша не чувствовала себя в одиночестве. Ее часто навещала ворона. Без всякого приглашения она влетала в открытое окно Ашиного жалкого жилища. Попытки избавиться от нее, закрыв окно, не увенчались успехом: ворона била клювом по стеклу до тех пор, пока Аша, опасаясь гнева хозяина, не впустила ее внутрь. В комнате ворона принималась прыгать всюду и клевать все подряд. По счастью, Аша успела спрятать магические предметы, полученные от Эрдов, в матрас, и ворона не могла их найти, но она и сама, опасаясь ее желтых вороньих глаз, не рисковала доставать их. Ее обучили воровскому «ремеслу», отказаться она не посмела. Первым делом она научилась «высокому искусству карманника». Этому ее обучала поистине кошмарная старуха, которая подвешивала к одежде множество маленьких колокольчиков, а затем приказывала Аше попытаться украсть что-либо — кошелек, носовой платок, ожерелье или брошь — так, чтобы ни один из колокольчиков не звякнул. Если же какой-нибудь колокольчик хотя бы раз звенел, то старуха била девушку палкой.

После этого Ашу обучили без единого звука пробираться через темную комнату, заставленную разнообразными предметами. Ее обучили полностью сосредотачиваться на цели и достигать ее вне зависимости от того, что творится вокруг. Потом ей пришлось научиться карабкаться по стенам, лазать по веревке, проникать в здания через любые окна. Поначалу Аша была нерадивой ученицей, но потом девушке пришла в голову мысль, что с помощью преподаваемого ей искусства она сможет спастись от своих учителей. С этого момента воры не могли нарадоваться, глядя на ее успехи. Все это было почти месяц назад. В тот самый день, когда Джеффри повесили, она почувствовала себя готовой и решила бежать. Все собравшиеся в зале собраний Гильдии были пьяны от вина и собственной дерзости. Воры готовились биться то ли до последней капли крови, то ли до последней капли «гномьей водки», в зависимости от того, что раньше закончится. Время тянулось медленно. День был душный и жаркий. Головы употребивших для храбрости слишком много зелья начали склоняться к столам и подоконникам. Подступившая ночь взбодрила воров. В темноте они всегда чувствовали себя лучше. Разведчики ничего тревожного не сообщали. Прилегающие улицы были спокойны. По словам разведчиков, рыцари занимались своими обычными делами. Не было заметно ни их скоплений, ни каких-либо приготовлений к битве. Большинство воров полагало, что это попытка ввести их в заблуждение. Они забаррикадировались и продолжали ждать штурма.

Вместе с ними в зале собраний воровской Гильдии была и Аша. Ей тоже дали оружие — небольшой кинжал, но использовать его она не собиралась. Как-то раз, прячась от приставаний пьяного Джеффри, она обнаружила тайный ход, который вел за пределы крепостной стены, к гавани. Накануне предполагаемого побега Аша прибралась в комнате, собрала в узел свои немногочисленные пожитки — немного одежды и магические предметы, полученные от Эрдов. Узел она положила у себя в ногах под стойкой. Аша собиралась воспользоваться неразберихой, которая неизбежно возникнет, когда рыцари пойдут на штурм, и бежать. Вырвавшись из этого кошмарного дома, она найдет свою лодку и покинет проклятый город.

Единственное, о чем она сожалела, так это о том, что покидает Палина, но вот уже несколько недель от него не было никаких известий. Аша начала сомневаться в помощи богов, скорее всего, она больше никогда его не увидит. К полуночи в городе по-прежнему не было видно военных отрядов. Ворам постепенно становилось очевидным, что нападать на них рыцари не собираются.

— Да они нас боятся! — послышались пьяные голоса. И веселье пошло на всю катушку. Были раскупорены новые бочки с вином, пивом и «гномьей водкой», и пьянка продолжалась. Действительно, по крайней мере в тот момент, ворам ничего не угрожало. Ариакан вовсе не испугался воровской Гильдии. Он намеревался в свой черед разорить разбойничье гнездо, о чем и сообщил своим помощникам. Он включил это в свои планы, но не считал первоочередной задачей. Воры вызвали его раздражение, и не больше. В такой сложный, критический момент, во время войны за контроль над Ансалоном, он не собирался «тратить силы на разгребание кучи дерьма». Воры всего этого не знали. Не дождавшись нападения, они решили, что одержали верх над грозными Рыцарями Такхизис. Всю ночь они провели, празднуя победу — пьянствуя, хлопая по спине и поздравляя друг друга. Они подняли такой шум, что не сразу, услышали стук в дверь. Мурф, овражный гном, который по известной только богам причине мог пить сколько угодно, не напиваясь, был единственным, кто услышал тихие скребущиеся звуки со стороны двери. «Наверно, крысы», — подумал он и, чувствуя, что слегка проголодался, отправился ловить себе ужин. Он приоткрыл глазок на двери и выглянул наружу. За дверью он не увидел ничего; кроме полной темноты. Решив, что выдалась просто безлунная ночь, овражный гном открыл дверь. На пороге стоял человек в черном плаще с опущенным капюшоном. Он стоял неподвижно, и Мурф, озабоченный поисками ужина, его не заметил. Человек явно хорошо знал привычки овражных гномов. Он терпеливо ждал до тех пор, пока Мурф в поисках спрятавшейся крысы не приподнял край его плаща, и в тот же миг прижал руку овражного гнома ногой, обутой в тяжелый ботинок.

* * *

Мурф повел себя так, как и любой другой овражный гном в подобных обстоятельствах. Он пронзительно заверещал. Услышав его вопль, который был так громок, что, казалось, его могут услыхать в Утехе, воры побросали недопитые кружки и схватились за оружие. Их нынешний предводитель, грабитель по имени Майк Вдовец (стоило ему жениться, как тут же очередная его жена скоропостижно умирала), бросился к двери. Шестеро здоровенных громил следовали за ним по пятам. Оставшиеся в зале притихли, тревожно уставившись на дверь. Было непонятно, почему наблюдатели, которые должны были бы предупредить о нежданном посетителе, как только тот направился в сторону зала собраний Гильдии, не сделали этого. Вдовец широко распахнул дверь, и фонарь в его руке осветил гостя. Человек, стоящий на пороге, мог быть только черным магом. Ашу охватила паника. Даламар нашел ее! Ей хотелось бежать, но она не могла сделать ни шагу. Ноги не повиновались ей, все тело как-то закоченело. Она не отрываясь смотрела на мага. Человек поднял тонкую руку и начертил в воздухе знак. Вдовец остолбенел и в недоумении оглянулся на своих спутников.

— Он знает пароль, — пробормотал он, и воры опустили оружие, хотя и не узнали человека. Маги — а в воровской Гильдии было несколько чародеев — начали лихорадочно рыться в сумках и карманах, готовясь защитить собратьев, если пришелец вздумает злоупотребить гостеприимством. Мурф тем временем продолжал орать как резаный, несмотря на то, что маг давно уже убрал ногу с его руки.

— Заткни пасть! — рявкнул на него Вдовец и основательно пнул. — Смотреть надо! — добавил он несколько неуверенно, поскольку Мурф был единственным, кто обнаружил присутствие незнакомца.

— Что тебе надо от нас, маг? — обратился он к пришедшему. — Лучше бы тебе прийти с добрым делом, а не то придется дорого расплачиваться.

— Я разыскиваю кое-кого, — раздался спокойный голос из-под капюшона.

— Я не причиню вам вреда, а возможно, буду даже полезен. Голос незнакомца не был похож на голос Даламара, но он говорил так тихо, что никакой уверенности у Аши не было. В этот момент девушка обнаружила, что снова может двигаться, и, решив, что незнакомый маг — повод ничуть не хуже любого другого, начала медленно продвигаться к тайному ходу. Она была уже на полпути, но вдруг какой-то вор схватил ее за руку и, уставившись на нее налитыми кровью пьяными глазами, прохрипел:

— Нацеди мне еще эля! Опасаясь, что отказ привлечет к ней ненужное внимание, она решила выполнить его требование. Не поднимая головы, Аша прошла к стойке, взяла кувшин и начала наливать эль, когда маг вновь заговорил.

— Я ищу свою дочь. Аша задрожала. Кувшин выскользнул из ее рук и, упав на пол, с грохотом разлетелся в куски.

— Вы слыхали, он потерял дочку! У нас! — расхохотался Майк. — Эй, Малютка Салли, как ты считаешь, пусть войдет и поищет? А? Высокая плотная женщина, одетая в красную тунику, с пояса которой свисали бесчисленные кошельки и сумочки, кивнула. Человек вошел. Вдовец закрыл за ним дверь и тщательно ее запер.

— Откинь капюшон. Я люблю смотреть людям в глаза, — шутливо предложил он.

Незнакомец медленно поднял руки и не спеша откинул капюшон. Затем он повернулся к Вдовцу и посмотрел ему в глаза. Вор отшатнулся. Маг был худ.

Желтая, поблескивающая в неровном свете светильников кожа туго обтягивала череп. Волосы его были седы, хотя маг явно был еще не стар. Но самыми странными казались его глаза — их зрачки формой напоминали песочные часы.

— Ради Хиддукеля! — вскрикнул Вдовец, часто моргая, и хрипло продолжил. — Ну и лицо у тебя, маг, прямо из ночного кошмара. Жаль твою дочь, если она на тебя хоть немного похожа.

— Моего ребенка стоит пожалеть в любом случае, — тихо проговорил маг.

Взгляд его золотых глаз безразлично скользил по присутствующим в зале до тех пор, пока не наткнулся на Ашу.

— Как тебя зовут? — обратился он к ней. Аша не смогла ответить. Она вообще не могла выговорить ни слова, даже дыхание давалось ей с трудом. Перед ее глазами, казалось, играли языки пламени.

— Ее? — усмехнулся Вдовец. Мы зовем ее Рейстлинова… Рейст… Не закончив фразу, он издал неопределенное шипение. В наступившей мертвой тишине послышался шумный вздох Малютки Салли. С неожиданным проворством она подбежала к вору и, вцепившись ему в рукав, прошептала на ухо имя вошедшего. Майк отшатнулся и смертельно побледнел. Имя пошло шепотом передаваться по залу, шипение раздавалось со всех сторон, казалось, в зале собрались не люди, а змеи. Малютка Салли отстранила Вдовца, который икал и бормотал что-то невразумительное, и решительно указала на Ашу.

— Вот твоя дочь, господин! Забирай ее. Мы ее и пальцем не тронули.

Клянусь! Что бы она там ни говорила… Мы же не знали… Ну кто бы мог подумать? Я не к тому… Не сочти за оскорбление…

— Довольно, — оборвал ее маг. — Убирайтесь. Все вон. Он говорил тихо, но его голос достигал самых дальних углов и, казалось, клубился туманом по комнате. Вдовец издал придушенный смешок и попытался возразить:

— Убраться вон? Нам? Ну чем мы заслужили такое? Почему мы должны уходить?

И потом, это же наш зал. Рейстлин нахмурился. Его золотые глаза сузились и сверкнули. Он медленно протянул руку к одному из кошельков, висящих у него на поясе.

— Кретин! — взвизгнула Малютка Салли и принялась колотить Майка в грудь. — Это же Рейстлин! Рейстлин Маджере! Великий маг, победивший саму Владычицу Тьмы!

Да он, если захочет, закинет этот зал на любую из трех лун, и нас вместе с ним!

Вдовец все еще колебался. Он не отрываясь смотрел на Рейстлина. Маг был спокоен, он отцепил кошелек от ремня и начал неторопливо его открывать… Зал начал стремительно пустеть. Воры бросались к дверям, выпрыгивали из окон с профессиональной ловкостью и сноровкой. Через пару минут Рейстлин и Аша остались одни. Аша была сильно напугана. Она застыла, со страхом глядя на человека, которого она объявила отцом. Рейстлин достал из кошелька горсть сушеных листьев, подошел к ближайшему столу, выбрал чашку, которая казалось чистой, и высыпал в нее листья.

— Принеси горячей воды, — обратился он к девушке. Аша моргнула, удивленная просьбой, но поспешила ее исполнить. Она поспешно сходила к очагу и вернулась с большим черным чайником. Старательно пытаясь унять предательскую дрожь в руках, Аша налила воду в чашку. Из чашки потек по залу странный малоаппетитный запах.

Рейстлин осторожно взял чашку и начал медленно пить. Аша вернула на место чайник и, убедившись, что узелок ее по-прежнему на месте, вернулась к столу и села напротив мага. Он поднял голову. Его черные одежды зашелестели. Теперь ноздрей Аши достигла сложная смесь запахов: пахло розами, пряностями, смертью.

Девушка подалась назад и опустила глаза. Она не могла заставить себя смотреть на это холодное металлическое лицо. Тонкая рука коснулась ее головы, и Аша съежилась. Прикосновение было нежным, но пальцы были холодными. Правда, живыми, а не мертвыми, как у трупа, чего она боялась. Они хранили остаточное тепло души мага. Когда-то давно, как она слышала, огонь, бушевавший в груди этого человека, был так силен, что пожрал и его самого, и всех, кто был рядом. Теперь пламя утихло, топливо прогорело. Вновь его не зажечь. Он погладил Ашу по голове, взъерошил серебристые волосы. Потом пальцы скользнули вниз и коснулись подбородка. Рейстлин поднял ее лицо и заставил посмотреть в странные пугающие зрачки своих золотых глаз.

— Ты не мой ребенок, — заключил он холодно. Казалось, его это совсем не занимало, но Аше показалось, что она уловила легчайшую нотку сожаления. Как под крепким льдом озера продолжает теплиться жизнь рыб, так и в глубинах холодной тьмы, наверно, остаются человеческие чувства.

— Я могу быть твоей дочерью, — страдая, сказала она.

— Ты можешь быть чьей угодно дочерью, — сухо заметил он. Помолчал, ожидая ее реакции. Холод от его пальцев, казалось, распространялся по всему телу девушки.

— Ты не знаешь, кто твой настоящий отец, так ведь? — Он посмотрел ей в глаза. Почему ты решила выбрать меня? Аша сглотнула. Ей хотелось отстраниться от его прикосновения. Пальцы Рейстлина обжигали кожу, как лед.

— Кендер… Он рассказал мне легенду… Я подумала… В общем, все подходило… Тебя все боятся… Мне было так одиноко и… — Она опустила голову. Мне очень жаль… Я не хотела ничего плохого.

— Со мной не может случиться ничего плохого, — вздохнул маг. Но ты сама чуть было не попала в беду. Я удивился… — Он не закончил фразу и пригубил чашку.

— Они ничего мне не говорили, — начала Аша, чувствуя необходимость дальнейшего объяснения.

— Под «ними» ты подразумеваешь Эрдов? Она кивнула. Рейстлин собирался что-то сказать, но внезапный приступ кашля сотряс его тощее тело. Узкие губы окрасились кровью.

— С тобой все в порядке? Могу я чем-нибудь помочь? — Аша вскочила.

Рейстлин схватил ее за запястья и продолжал сжимать их, кашляя и задыхаясь. Он делал ей больно, но Аша не отнимала рук. Наконец приступ прошел. Маг задышал спокойнее и вытер кровь с губ рукавом плаща.

— Сядь, — приказал он едваслышно. Аша опустилась в кресло. Он ослабил захват, но не убрал руки, а Аша уже не пыталась высвободиться. Она даже придвинулась ближе и почувствовала, что руки мага уже не так холодны, как прежде. Наверное, ей удалось немного согреть их своим теплом.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Аша.

— Аша… — тихо повторил он. — Знаешь ли ты, что означает твое имя?

— Нет, — удивленно отозвалась она. — Я никогда не думала над этим. А разве оно должно что-то означать? Это, ну… Просто имя.

— Имя, пришедшее из иного мира и иного времени. «Аша» означает Утренняя Заря. Я удивлен… Рейстлин задумался, глядя на нее. — Знал ли значение твоего имени тот, кто давал его тебе? Было ли у него или у нее предвидение? Интересно было бы узнать.

— Я могу быть твоей дочерью. — Ашу мало интересовало ее имя. Недавно она панически боялась мага, а сейчас ей хотелось оказаться дочерью этого человека.

И для него это было столь же важно, как и для нее. Она чувствовала его одиночество и усталость, чувствовала, как тяжелы для него черные одежды и непомерная гордость, заполнившая его душу. Его истощенная рука продолжала лежать на ее руке.

— У меня золотые глаза. Совсем как у тебя.

— У твоей матери были такие же, — ответил маг. Аша уставилась на него. Она вновь почувствовала нарастающий голод, от которого страдала всю жизнь. Эрды пытались бороться с этим, пичкая ее засахаренными фруктами, пирожными и разного рода конфетами. Никто не понимал, в чем дело. Ей было необходимо чудовищно много еды, чтобы расти и развиваться.

— Ты знаешь, кто мои родители! — воскликнула она и сжала узкую ладонь мага. — Ты знаешь, кто я! Пожалуйста, скажи мне! Как ты узнал? Ты был у Заста?

Как он, помнит ли меня?

— Я не был у Эрдов, — ответил Рейстлин. — В этом не было необходимости.

Когда-то я был известен как Властелин Настоящего и Прошлого. Время не было для меня преградой. Я мог попасть туда, куда хотел. — Он глотнул чая и продолжил, потирая грудь. Когда я впервые услышал о тебе, о том, за кого ты себя выдаешь, меня это не заинтересовало. Мой брат Карамон рассказал мне легенду о том, как меня соблазнила неизвестная женщина и унесла в себе мое семя, наложив на меня заклятье забвения. В такое я поверить не мог. Какой же силы должна была быть ее магия, чтобы навсегда изгладить из моего сердца воспоминания о том, что однажды и я был любим! — Он помолчал и тихо добавил. — Только Смерть была бы на такое способна! Аша молчала, надеясь и боясь услышать продолжение.

— А потому я не обратил внимания на твои претензии, — продолжил Рейстлин.

— Карамон заверил меня, что не ты первая, были и до тебя попытки использовать мое имя, наверняка будут и после. Я не вспоминал об этом вплоть до того момента, пока не принял участие в Конклаве магов в Вайретской Башне. Там вновь называлось твое имя вместе с моим, но только на этот раз все было гораздо серьезнее. Темный Даламар сделал заявление… Да, девочка, ты не зря вздрагиваешь при упоминании о нем. — Голос мага посуровел. — Он намеревался использовать тебя. Если его слова были бы правдой, он обретал власть надо мной.

Выбора у меня не оставалось, так или иначе мне необходимо было узнать истину! Я вошел в темную Реку Времени. По ее ледяным водам я добрался до стоячего пруда Эрдов. Я узнал правду. — Он снова закашлялся. На этот раз приступ был гораздо слабее. — Я не знаю, откуда родом твои родители. Так далеко я не спускался.

Когда я впервые увидел их, они были захвачены минотаврами и превращены в рабов.

Они прислуживали на корабле минотавров. Эти чудища не слишком добры к рабам, и однажды ночью твои родители решили отдать свои жизни в руки Зебоим. Они обратились к ней с мольбой о милости и бросились в бурное море… Зебоим всегда была капризной богиней. Ее милость и гнев непредсказуемы. Она может яростно обрушиться на своих верных слуг и наградить менее усердных. Отчего-то Зебоим польстило, что эти двое попросили ее покровительства, и она помогла им. Она сделала так, что им попались обломки судна, которые они смогли использовать как плот, и направила их к земле. Тут, я думаю, богиня решила пошутить и вынесла плот к тайному острову Эрдов. Эрды нашли их на побережье скорее мертвыми, чем живыми, и пожалели их. Они дали твоим родителям воды и пищи. Позаботились о твоей матери, когда пришло время тебе рождаться. Хотя Эрды не были такими дикими и жестокими, как минотавры, они тоже причиняли страдания людям.

Невольно, — уточнил маг, пожав плечами. — Они просто не понимали, что нужно людям. Когда твои родители поправились, они захотели вернуться домой в родные края, но Эрды воспротивились этому. Они опасались, что твои родители откроют их тайну миру. Они стали узниками на острове. Твой отец не выдержал этого и восстал против них. — Рейстлин взглянул Аше прямо в глаза. — И Эрды убили его.

— Нет! — вскрикнула она в ужасе. — Это неправда! Я не верю! Они не могли этого сделать! Почему Заст даже не заикался о подобном?

— Они не хотели. Ты же знаешь их, Аша. Ты вполне можешь представить себе, как все происходило. Они были разгневаны на него. Они хотели только проучить человека, но их магия оказалась слишком сильной, они слишком далеко зашли.

Потом Эрды пытались оживить его, но ни их искусство целительства, ни магия не смогли помочь. Вскоре после этого родилась ты. Однажды ночью твоя мать, хорошенько запеленав тебя и положив в колыбель, пошла на побережье и бросилась в море. Эрды поутру обнаружили ее следы, но найти тело так и не удалось.

Похоже, в конце концов Зебоим получила то, что принадлежало ей по праву. Аша сидела с опущенной головой, слезы текли по ее щекам.

— Полные раскаяния, Эрды воспитали тебя, — продолжал маг. — Они были очень добры к тебе, ни в чем тебе не отказывали, но не могли рассказать, кто ты. Не могли сказать правду, не говоря всего…

— Я понимаю, — прошептала Аша, — Эрды не хотели сделать меня несчастной.

— Они не хотели признать, что поступили неправильно, — резко возразил Рейстлин. — Гордость и высокомерие, которые привели к упадку их расы в древности, сейчас чуть было не навлекли погибель на всех нас, — добавил он.

Впрочем, не будем несправедливы, они заплатили за свою… Аша не слушала, погруженная в свои мысли. Она перебирала воспоминания детства и пыталась найти хотя бы какой-нибудь обрывок воспоминаний о матери, прикосновении ее рук, взгляде ее любящих глаз. Наконец она подняла голову.

— Что ты сказал? Прости, я была невнимательна.

— Ничего, это не существенно, — Рейстлин поднялся. — Я должен идти, но сначала я дам тебе совет, Аша, чье имя значит Утренняя Заря. Ты собиралась покинуть Палантас, сбежать от «учителей». Аша остолбенела.

— Но откуда ты…

— Не стоит этого делать, — прервал ее Рейстлин. — Твое обучение закончено.

Ты вольна покинуть этот дом сейчас и никогда более сюда не возвращаться.

— Они не позволят мне, — начала Аша.

— Я полагаю, зная, кто ты, они не станут чинить тебе препятствий.

— Что ты имеешь в виду? — Аша подняла на него глаза. — Ты… Ты не собираешься говорить им…

— Не вижу причин делать это. Все останется между нами, возможно, я расскажу правду Даламару, если он зарвется. Кроме того, есть еще одна причина, по которой я хочу, чтобы ты осталась. Некто сейчас приближается к Палантасу. Он будет тебя искать, а ты, я полагаю, хотела бы быть там, где он сможет тебя найти. Этот некто, — сухо добавил Рейстлин, но слабая улыбка тронула его тонкие губы, — будет очень рад узнать, что мы с тобой не родственники.

— Палин? — прошептала Аша. — Он жив? Он придет сюда, за мной?

— Я дал ему такое поручение, — сказал Рейстлин. — Он принял его с большой радостью. Ашу бросило в жар. У нее закружилась голова, как будто она выпила шипучего вина. Она даже ощутила на языке его вкус и расслабленно откинулась в кресле, ощущая необычайный прилив радости и счастья от того, что ей отвечают взаимностью. Внезапно вместо вкуса вина во рту стало кисло, а пузырьки исчезли.

Она осознала, что ей придется признаться Палину, что она лгала ему, чудовищно лгала. Ощущение горечи в сладком напитке — вот на что было похоже это чувство.

Она с надеждой обратилась к Рейстлину, но оказалось, что он исчез. В полном недоумении она оглядела все кругом. Она не заметила, как он ушел, хотя дверь была открыта настежь. Аша бросилась к двери и выглянула на улицу. Если маг и был еще там, то он растворился во тьме, превратившись в одну из ночных теней.

— Рейстлин? — позвала она. Единственным ответом ей было недовольное карканье вороны откуда-то сверху. Опустив голову и вздрагивая от холода, она подняла свой узелок и пошла к себе в комнату.

5. Возвращение в Палантас. Магическая лавка. Подозрение Серых Рыцарей

После того как рассеялся туман от магии кольца, Палин обнаружил, что находится на улице города. После минутного замешательства он узнал Палантас.

Кроваво-красные шпили минаретов Башни Высшего Волшебства мрачно сверкали, в лучах восходящего солнца. Находящийся неподалеку храм Паладайна оставался в тени, его белый мрамор казался тусклым, как будто затененным облаками, но в пронзительно голубом небе не было ни облачка. Палин огляделся вокруг. По счастью, он материализовался на одной из боковых улиц, по всей видимости, в торговой части города. Вдоль улицы тянулись лавки и магазинчики. Несколько прохожих, пораженных его появлением, остановились и уставились было на него, но, увидев белые одежды мага, предпочли молча расступиться и вернуться к своим делам. Стараясь казаться невозмутимым, Палин быстро снял кольцо с пальца и сунул его в кошелек. Он был немало удивлен, увидев оживление на улицах города.

Большинство людей спокойно направлялось по своим делам, как будто ничего не случилось и был обычный будний день. Он и сам толком не знал, что же он собирался увидеть в городе, захваченном Черными Рыцарями. Запершихся в своих домах жителей? Патрули на улицах или вереницы закованных в железо рабов? Город выглядел совершенно обычно — шли на рынок домохозяйки, ребятишки привычно цеплялись за их юбки. Как всегда, спешили куда-то мастеровые. Даже праздношатающиеся бездельники привычно фланировали вдоль улиц, а зажиточные горожане сидели за столиками, выставленными перед пивными, и собирались группами на углах. Город был настолько похож на тот Палантас, который был ему так хорошо знаком в прошлом, что Палин даже засомневался — не ошибся ли дядя.

Может быть, город вовсе и не захвачен рыцарями Тьмы? Он был в полном недоумении. Еще более удивительным казалось то, что кольцо перенесло его не в Башню, которую он представлял себе, собираясь воспользоваться услугами кольца, а на оживленный перекресток незнакомых улиц. У Даламара должны были быть на это свои причины. Палин начал присматриваться к надписям на домах, пытаясь понять, в какой же район города он попал, и практически сразу получил ответ. Прямо напротив на противоположной стороне улицы он заметил лавку, где торговали необходимыми для магов предметами. По крайней мере вывеска над дверями с изображением трех лун — серебряной, красной и черной — говорила об этом. Даже если это не входило в планы Даламара, лавка подвернулась весьма кстати. В ней вполне могло оказаться что-нибудь полезное. Почти не колеблясь, Палин направился к ней. Дверь в лавку оказалась приглашающе распахнута, что само по себе его не удивляло: середина дня — самое время для торговли. Удивительно было другое — отсутствовал на сей раз огромный и свирепый на вид охранник, который обычно стоял перед дверью и отгонял зевак, ротозеев и кендеров, вечно липнувших к магическим лавкам, как пчелы к меду. Палин вошел в магазин и остановился за дверью, ожидая, пока глаза привыкнут к царящему в помещении полумраку после яркого сияния утра. Знакомая обстановка развеяла его беспокойство, он почувствовал себя как дома — сладкий аромат засушенных цветов, который не мог полностью перебить запаха тления, и поверх всего — затхлый аромат старой кожи.

Лавка была большой и по всей видимости богатой. От двери просматривалось по крайней мере шесть больших застекленных витрин. Чего там только не было: брошки, кольца, брелки, камни и браслеты — многие из них богато украшенные, некоторые казались просто великолепными, другие же выглядели совсем невзрачными. Стеклянные сосуды с разнообразнейшим содержимым: от глаз тритона, погруженных в какую-то вязкую жидкость, до корней лакрицы, обвивающих нечто, находящееся в тени. (Палин никогда не слышал о заклинаниях с использованием сладостей, и единственное, что пришло ему в голову, — лакрица предназначалась магам-сладкоежкам.) На полках вдоль стен рядами стояли книги заклинаний, рассортированные по цвету переплетов. В пыльном углу были свалены свернутые в рулоны и перевязанные разноцветными лентами свитки. Футляры для них, сделанные из сафьяна, кожи или раскрашенной ткани (для беднейших из магов), были выставлены на отдельном столике вместе с кошельками, сумочками и замечательной коллекцией кинжалов. В лавке было все необходимое. Не хватало только владельца.

Красная портьера закрывала дальний угол лавки. Полагая, что хозяин скрывается именно там, Палин уже совсем было собрался окликнуть его, когда за его спиной послышался голос.

— Если ты ищешь волшебницу Йенну, то она ненадолго вышла. Может быть, я смогу тебе помочь? Палин резко обернулся. Перед ним стоял человек, одетый в серые одежды мага, но с мечом на поясе. Должно быть, он прятался в тени возле двери. Палину было знакомо имя владелицы: волшебница Йенна была могущественным алым магом, и к тому же, по общему мнению, любовницей Даламара.

— Нет, спасибо, — вежливо ответил Палин. — Я подожду госпожу Йенну. У меня есть к ней несколько вопросов по необходимым компонентам заклинания.

— Возможно, я смогу на них ответить, — сказал Серый Рыцарь.

— Сомневаюсь, — возразил Палин. — Заклинания, которыми пользуюсь я, наверняка не имеют ничего общего с привычными для тебя. Если не возражаешь, я бы предпочел дождаться хозяйки. Не хотелось бы тебя задерживать. Ты, должно быть, собирался уходить из лавки, когда я вошел.

— Нет, я никуда не ухожу, — проговорил Серый Рыцарь. Он был изысканно вежлив; казалось, ситуация забавляла его. — Я здесь на посту. Между прочим, я не видел, чтобы ты расписался в книге. Если ты посмотришь туда… Серый Рыцарь указал на небольшой столик, стоящий слева от двери. На столике лежала большая книга в кожаном переплете. Палин подошел и взглянул на нее. Страницы книги были разлинованы, и, наклонившись, Палин увидел список имен, за каждым из которых следовал перечень предметов — по-видимому, покупок. Имен было немного, а последняя запись сделана два дня назад.

— Напиши здесь свое имя. Рыцарь-указал на следующую свободную линию.

— А потом я должен попросить тебя предъявить все твои магические принадлежности. Не волнуйся, я верну их назад, за исключением тех, что указаны в списке запрещенных как могущие представлять опасность для государства. Если таковые окажутся, то они будут конфискованы, но с компенсацией.

— Опасность… Конфискованы… Палин усомнился, что правильно понял рыцаря. Ты… Ты серьезно?

— Уверяю тебя, маг Белых Мантий, это абсолютно серьезно. Таков закон, и ты, несомненно, знал его, идя сюда. Если стража у городских ворот тебя пропустила, значит, ничего особенно могущественного у тебя быть не может. Палин хотел было сказать, что он не проходил через городские ворота, но вовремя спохватился. Конечно, можно сражаться, но чем? Его кинжал против меча Серого Рыцаря? И вообще, почему серые маги носят мечи? Ни одному магу на Крине до сих пор не позволено было сочетать меч с волшебством. Воистину Владычица Тьмы щедро жалует своих приверженцев! Палин знал, что серый маг, без сомнения, могущественнее его. Он мог только покориться и молить Солинари, чтобы серый маг не особенно пристально рассматривал волшебный посох. Небрежно прислонив посох в углу, как предмет, не представляющий никакой ценности, Палин с величайшей осторожностью принялся снимать с пояса кошельки и футляры со свитками. Он разложил их перед Серым Рыцарем. Тот, не прикасаясь к ним, пробормотал несколько слов заклинания. Кошельки и футляры засветились рассеянным красноватым светом. Убедившись, что это действительно магические предметы, серый рыцарь приказал выложить на стол их содержимое. Палин притворно возмутился, но сделал, что было ведено. Кольца, включая кольцо Даламара, закатились в желобок для перьев. Палин достал свитки и, сняв стягивающие их резинки, позволил магу просмотреть заклинания. Во время всей этой процедуры, несмотря на нарастающий гнев, Палин думал о том, как же поступить в том случае, если серый маг все же обратит внимание на посох. Он внимательнейшим образом оглядел лавку в поисках возможного оружия. Броши и другие предметы чародейства были надежно заперты в витринах, к тому же на них наверняка лежали защитные заклятия. Он не имел ни малейшего представления о том, как действуют все эти предметы. Даже если бы ему удалось чем-нибудь завладеть, это вполне могло оказаться более опасным для него самого, чем для серого мага. То же самое можно было сказать о свитках и книгах заклинаний, так как не было времени разбираться с ними. «В крайнем случае ударю его банкой по голове», — мрачно решил Палин и присмотрел сосуд побольше. Рыцарь, склонив голову, просматривал одну из малых книг заклинаний. Палин начал потихоньку перемещаться к выбранной банке и уже протянул к ней руку, когда маг поднял голову.

— А, вот ты где. Что ты там делаешь?

— Да вот, решил посмотреть, свежий ли в ней майоран, — ответил Палин, снимая банку с полки. Он открыл крышку и понюхал. Вполне хорош. Хочешь попробовать? Серый Рыцарь подозрительно прищурился.

— Поставь банку на место и иди сюда! Это, — он указал на гору из свитков, колец (кольцо Даламара тоже было там) и других магических предметов, — я забираю, а это, — он указал на маленькую книгу заклинаний, кошелек с песком и еще один, с пометом летучей мыши, — можешь оставить себе. Палин принялся было яростно протестовать, но маг безразлично повернулся к посоху.

— Так, а что у нас здесь?

— Просто обычный дорожный посох, — Палин с трудом выдавливал слова. — Ты же сам видишь, мой ранг невысок. Откуда у меня магический посох?

— Действительно, откуда? Вот только украшение для простого дорожного посоха больно уж необычное — драконья лапа, сжимающая камень. Не возражаешь, если я проверю его поподробнее? Серый маг произнес заклинание, которое должно было обнаружить магическую природу посоха, как это случилось со всеми остальными волшебными предметами, которые были у Палина. Палин в ужасе ожидал, что посох ярко засияет. Когда Серый Рыцарь дотронулся до посоха, он готов был наброситься на него и опрокинуть на пол. Но с посохом ничего не произошло.

Палин даже задохнулся от изумления. Магический посох, один из наимогущественнейших волшебных предметов на Крине, спокойно стоял в углу, чистый и невинный, как какой-нибудь кендерский хупак. Рыцарь нахмурился. Он был уверен, что посох на самом деле не простой. Однако и признаться в том, что не доверяет собственному заклинанию, ему тоже было трудно. Он подозрительно посмотрел на Палина, не собирается ли тот ускользнуть. Палин стоял, засунув руки в карманы, и широко улыбался.

— Я же говорил тебе!

— Да, ты говорил, — согласился рыцарь. Он снова взглянул на посох, размышляя, не стоит ли произнести заклятие еще раз. Решив, что этим он только поставит себя в глупое положение, рыцарь повернулся к Палину.

— Такой прихотливый посох может навлечь на тебя беду, юноша, — проговорил он наконец. — Если ты хочешь продолжать игру в волшебника, подожди до дня Праздника Середины Лета. По крайней мере, заработаешь себе на праздничный пирог. Палин покраснел. В груди его вспыхнула ярость, но он не имел возможности спорить. Смирив гордость, он успокоил себя, представив, как вытянулось бы лицо серого мага, если бы он каким-нибудь образом узнал о том, что насмехается не над чем-нибудь, а над магическим посохом самого Рейстлина.

— Напиши свое имя. — Рыцарь подтолкнул книгу к Палину. Взяв гусиное перо, Палин уже собрался писать, когда звуки шагов, шуршание одежд и распространившийся по лавке запах экзотической косметики заставили его поднять голову. Женщина, обладательница привлекательной и экстравагантной внешности, вошла в лавку. Она была одета в алые, весьма дорогие одежды из шелка и вельвета с золотым шитьем. Она использовала сильно пахнущие благовония, чтобы отбить дурной запах магических компонентов, которые носила в шелковых кошельках, свисавших с изящного пояса из посеребренной кожи. Пояс туго охватывал осиную талию. Женщина была очаровательна, могущественна и загадочна. При появлении кудесницы даже Серый Рыцарь уважительно поклонился ей.

— Как поживаешь, господин маг? Я Йенна, хозяйка этой лавки. Надеюсь, ты извинишь мое отсутствие в момент твоего появления. Меня позвали во дворец повелителя. Один из слуг разбил очень ценную вазу, и меня попросили помочь.

Мелочь, с такими делами я обычно не связываюсь, но теперь, когда в городе осталось так мало магов… Чем могу быть полезна?

— Госпожа Йенна, — восхищенно сказал Палин. — Меня зовут Пал…

— Палас! Палас Марголе! — воскликнула Йенна и быстро подошла к Палину, взяв его за руку. — Мой дорогой мальчик! Я сама должна была тебя узнать! Ах, сколько лет прошло! Ты так изменился! Когда же мы последний раз виделись?

Почти пять лет назад. Во время твоего Испытания. И вот ты здесь, хочешь научиться составлять свитки. Несколько рановато, но ничего. В ближайшие дни я не слишком занята, — добавила она, холодно взглянув на Серого Рыцаря. Затем Йенна повела Палина в глубь лавки, к занавеси.

— Он еще не расписался в книге, госпожа! — проговорил Серый Рыцарь. Йенна резко остановилась и взглянула на мага с таким вызовом, что кровь застыла у Палина в жилах.

— Да, конечно, мы должны расписаться в книге, — согласилась Йенна. — А то как же Рыцарям Такхизис проследить путь тех, кто еще меня посещает и осмеливается что-то покупать? Не так-то уж и много осталось желающих купить что-либо. Скоро я разорюсь, и тогда никого больше не заставят расписываться в книге! О! Ты только посмотри, кто-то рассыпал майоран! Палас, помоги мне убраться. Палин послушно стал сгребать щепотку просыпанных им сухих листьев.

Йенна приблизилась к нему, делая вид, что помогает собирать, и прошептала:

— Они тебя разыскивают! Есть приказ о твоем аресте! Рука Палина дрогнула, он чуть было вновь не просыпал листья мимо банки, куда собирался их высыпать.

Йенна подправила его руку и, закрыв крышку, поставила банку на полку.

— Пойди распишись в книге, Палас. Да не мешкай! Я буду ждать в рабочей комнате. За портьеру и вниз по ступенькам. Она прошла за портьеру, и звук ее шагов затих в отдалении. В голове Палина царило смятение, то ли от пережитого волнения, то ли от того, что был так близко к волшебнице, а может, и от обеих причин сразу. Он аккуратно написал вымышленное госпожой имя, промокнул чернила, под неотрывным подозрительным взглядом Серого Рыцаря отдернул портьеру и чуть не полетел головой вниз по ступенькам, начинавшимся сразу за ней. Он начал задвигать портьеру…

— Оставь открытой! — приказал Серый Рыцарь и подошел к началу лестницы.

Отсюда ему были видны и входная дверь, и лаборатория. Палин уселся перед Йенной, которая положила перед собой восковую дощечку.

— Преимущества записи магических заклинаний на свитки очевидны, — начала она громким поучающим голосом. — Ты не должен постоянно держать в памяти заклинание, а можешь Прочитать его, когда пожелаешь. Следовательно, запись отдельных заклинаний, в особенности это относится к заклинаниям повышенной сложности, позволяет не слишком загружать память. Главным недостатком является сложность написания заклинания, правильно записать его значительно труднее, чем произнести. При письме ты должен не только в определенном порядке записывать слова, но и очень точно изображать руны. Достаточно малейшей ошибки, и заклинание не будет действовать. Конечно, мы не станем сейчас пытаться записать заклинание. Для этого твоих знаний еще недостаточно. Для начала потренируемся в правильном написании букв. Писать станем на воске, чтобы ты мог сразу исправить ошибки. Начнем! Йенна взяла стило и начала писать, мягко надавливая на воск.

Палин, изучавший эту премудрость год назад и, конечно, умеющий записывать заклинания, не особенно вслушивался в ее слова. Он был зол на себя. Несомненно, рыцари должны были его разыскивать. Он был полным идиотом, не учтя этого! Йенна приподняла бровь, сурово посмотрела на него и пододвинула восковую дощечку.

— А теперь ты попробуй написать то же самое. Палин взял дощечку, стило и посмотрел на буквы. Потом внимательнее пригляделся к написанному, и тут до него наконец дошло, что происходит. Йенна вовсе не давала ему урока магии, она писала: «Даламар предупредил меня о тебе. Я пыталась найти Ашу. Я думаю, что она все еще в Палантасе, правда, где именно, мне не известно. Я мало чем могу помочь. За мной постоянно следят». Палин стер надпись и, в свою очередь, написал: «Как мне найти ее?» «Для тебя слишком опасно показываться в городе. Рыцари держат нас железной рукой. Патрули, проверки. Все жители должны иметь при себе бумаги, удостоверяющие их личность. Но не падай духом! Мой агент ищет ее. Он говорит, что уже близок к цели. Может быть, сегодня все окончательно выяснится».

— Что-то у вас там чертовски тихо! — заметил Серый Рыцарь, пытаясь сверху разглядеть, чем же они заняты.

— А что, собственно, ты ожидал? Мы занимаемся! — ледяным тоном парировала Йенна. Тусклый серебряный колокольчик, висевший на витом шелковом шнурке, тихо трижды прозвенел. Йенна, однако, не двинулась с места.

— Это покупатель? Передай, что я сейчас поднимусь!

— Я тебе не слуга, — язвительно заметил Серый Рыцарь.

— Что ж, не смею тебя задерживать в моей лавке, ты волен покинуть ее, — усмехнулась волшебница. Она стерла надпись и наклонилась к Палину.

— Возможно, пришел тот самый агент, — прошептала она. Тяжелые сапоги рыцаря прогрохотали по направлению к двери. Затем послышались пронзительные крики и звуки потасовки.

— Это он, — сказала Йенна и, быстро вскочив, бросилась вверх по лестнице.

Палин побежал следом и наткнулся на нее, когда наверху она внезапно остановилась.

— Ты его не знаешь! — быстро шепнула она Палину. — Ни слова! Говорить буду я! Удивленный Палин кивнул, и Йенна величественно вступила в лавку.

— Что здесь происходит? — поинтересовалась она.

— Кендер, — мрачно ответил Серый Рыцарь.

— Это я и сама вижу! — констатировала Йенна. Палин вытаращил глаза, но как раз вовремя вспомнил, что по имеющейся легенде с данной персоной он не знаком.

В руках рыцаря извивался Тассельхоф Непоседа.

6. Агент Йенны. Гусак и гусыня. Чертовски приятное имбирное пиво

— Ой, ой, больно! Руку сейчас оторвешь. Самому бы тебе так! Небось не понравилось бы? Я же тебе говорил, что госпожа Йенна меня ждет не дождется! Я ее агент! О-о, я дико извиняюсь. Я и не собирался вовсе тебя кусать. Очень надо! А нечего руки мне в рот совать. А что, сильно больно? Я… А-а, ой-ой, отпусти! Ты мне все волосы вырвешь! А-а, спасите! Помогите, убивают!

— Да отпусти ты его, ради Гилеана! — сказала Йенна. Рыцарь держал Таса за хохолок.

— Пустить кендера в магическую лавку? — изумился рыцарь.

— Это моя лавка, по крайней мере в данный момент, — резко заметила Йенна.

— Так что, пока вы с вашими рыцарями еще не разорили меня окончательно, вас не касается, с кем и как я работаю. Это мое дело, и я буду вести его так, как сочту нужным! Отпусти кендера! С видимым неудовольствием серый маг разжал руки.

— Прекрасно, но за последствия, госпожа, сама будешь отвечать.

— На твоем месте я бы поднялась наверх в мои комнаты и промыла рану, — предложила Йенна. — Или пусть ее обработает кто-нибудь из ваших жрецов. Никогда нельзя быть уверенным, что кендер не бешеный.

— Не удивлюсь, — холодно ответил рыцарь. — Позволь напомнить, что твой магазин все еще открыт только благодаря терпимости Рыцарей Такхизис. Мы можем закрыть эту лавочку в любую минуту, и никто не посмеет нам помешать, а многие твои соседи просто спасибо нам скажут! Так что не испытывай мое терпение! Йенна гордо вскинула голову, но промолчала. Серый Рыцарь отправился наверх, придерживая раненную руку здоровой, а Тассельхоф моргал и тер голову.

— Глаза у меня теперь косые и узкие, как у Даламара, да? По крайней мере, я так чувствую. Он дергал с такой силой, что брови у меня теперь на макушке.

Недобрый какой-то человек, — заявил кендер и, приблизившись к Йенне и понизив голос, добавил:

— Немного приврал, я и собирался его укусить.

— Он в этом не сомневается, — улыбнулась Йенна. — Но в следующий раз будь осторожнее, меня может и не оказаться поблизости. И вообще я не подряжалась выпутывать тебя из всех неприятностей, которые ты ищешь на свою голову! Нашел ли ты ожерелье, за которым я тебя посылала? — добавила она громче, чтобы было слышно наверху. Кендер посмотрел на Палина и вытаращил глаза, однако так же громко ответил:

— Да, госпожа Йенна. Не сомневайся. Я его нашел. Теперь я точно знаю, где оно!

— Надеюсь, ты его не трогал? — с беспокойством спросила Йенна. — Не показал владельцу, что оно представляет хоть какой-то интерес?

— Да хозяин меня даже не видел! — ответил Тас. — И ожерелье тоже, — тихо добавил он. При этих словах Йенна нахмурилась и покачала головой. Она повернулась к Палину.

— Господин маг, ты ведь собирался провести весь день здесь за занятиями.

Сейчас время полуденной медитации. Не мог бы ты оказать мне любезность — приобрести для меня ожерелье? Оно магическое, но владелец этого не знает и не представляет себе его истинную ценность. Палин уже понял — под ожерельем надо понимать Ашу. При одной мысли о том, что он увидит ее, его сердце забилось сильнее и кровь веселее побежала по жилам. Все мысли о возможной опасности тут же улетучились или, по крайней мере, отошли далеко на задний план.

— Я буду счастлив, госпожа, выполнить любое твое поручение. Я добуду ожерелье, — ответил Палин, стараясь, чтобы голос его звучал равнодушно, в то время как ему хотелось кричать от восторга. — Где оно?

— Кендер тебе покажет. Отправляйтесь немедленно, пока я не закрыла лавку.

Она показала глазами наверх. Палин понял. Он молча поклонился. Йенна протянула ему руку.

— Удачи! — тихо пожелала она. Палин взял ее руку и благоговейно поднес к губам.

— Спасибо, госпожа! — прошептал он и смущенно добавил:

— Я так понял, что Рыцари следят за тобой. Тебе самой опасно здесь оставаться… Йенна пожала плечами и улыбнулась.

— Я единственная оставшаяся в городе волшебница. Конклав решил, что моя деятельность здесь очень важна. Не волнуйся, Палин Маджере, я вполне могу за себя постоять. Да осветит Лунитари твой путь!

— Да пребудет с тобой милость Солинари! — ответил Палин.

— Спасибо, Тас, — обратилась Йенна к кендеру и, вынув из его кошельков и сумочек несколько вещей, перекочевавших туда с полок, проводила его вместе с Палином за дверь.

— На самом деле я нашел не ожерелье, — признался Тас, когда они оказались на улице.

— Я понял, — торопливо сказал Палин. — Ни слова больше, пока мы не окажемся подальше отсюда! — Он быстро зашагал вдоль улицы, время от времени оглядываясь, чтобы убедиться, что за ними никто не гонится.

— М-м-м, ни слова. Кендер вприпрыжку бежал рядом с Палином. — А как Карамон с Тикой? Драконы не сбросили гостиницу на землю, как во время прошлой войны? А где Рейстлин?

— Заткнись! — прошипел Палин, тревожно оглядываясь. — Не упоминай…

— У меня целая прорва вопросов к Рейстлину! Ну там, как оно быть мертвым, и вообще… продолжал Тас, не слушая Палина. — Даламар прямо сразу вжикнул меня из башни, я ни единого вопроса задать не успел. Рейстлин, тот всегда на вопросы отвечает. Ну, почти всегда. Иногда, конечно, и он не отвечает, но потом почему-то обычно теряет ту вещь. Ну, про которую я спрашивал. А когда я ее нахожу, ему ничего другого не остается, и он, как вежливый человек… Так куда, говоришь, отправился Рейстлин?

— Ничего я не говорю! — мрачно бросил Палин. Два идущих им навстречу Черных Рыцаря подозрительно смотрели на кендера с магом. Не упоминай этого имени! Куда мы направляемся?

— Да так, никуда, — уклончиво ответил Тас. — Просто в одну маленькую гостиницу. Там потрясающее имбирное пиво!

— Что?! — Палин схватил кендера за шиворот. Нет у нас времени распивать имбирное пиво! Рыцари замедлили шаг, с интересом прислушиваясь к их разговору.

— Это же мой, маленький воришка! — Палин схватил за первый попавшийся ремешок, торчащий из кармана Таса. К своему глубокому изумлению он обнаружил, что вытащенный кошелек действительно принадлежал ему. Один из тех, что отобрал Серый Рыцарь.

— Ты, наверно, обронил… — начал Тас. Рыцари расхохотались и прошли мимо.

Палин затащил Таса в переулок.

— У нас нет времени на посещения гостиниц! Я должен найти Ашу и привести ее сегодня вечером в Великую Библиотеку на встречу с Рейстлином.

— Это не сложно, — уверил его Тас. — Только мы никак не можем к ней пойти, пока не стемнеет, Воровская Гильдия на этот счет очень строга. Я знаю неподалеку одну маленькую гостиницу…

— Воровская Гильдия! — задохнулся Палин. — Ты хочешь сказать, что Аша… воровка?

— Печально, правда? — сочувственно заметил Тас. — Я просто обалдел, когда услышал. Воровство — тяжкое преступление, как говаривала, бывало, моя мать, и я лично никогда…

— Ты уверен? — нервно спросил Палин. — Может, тебя ввели в заблуждение?

— Я не рассказывал тебе, как я ее обнаружил? Мы могли бы отправиться в эту маленькую… В переулок зашли два других рыцаря и неторопливо прошли мимо.

Поняв, что маг, стоящий в переулке и разговаривающий с кендером, выглядит еще подозрительнее, чем те же двое, но куда-то идущие, Палин наконец согласился отправиться в гостиницу. Они продолжили свой путь по улицам Палантаса.

— Так, — вспоминал Тас. — Первая ночь, когда я оказался в Палантасе, — это ночь, когда Рейст… Я имею в виду Ты Знаешь Кто… позволил нам покинуть лабораторию, а Даламар был так невероятно поражен и совсем не рад нас видеть.

Потом он и Ты Знаешь Кто немного побеседовали наедине. Ты помнишь?

— Помню, помню, — Палин с трудом сдерживал нетерпение. — Расскажи мне об Аше!

— Ага, здесь поворачиваем направо и в конец улицы. Да, так значит, первую ночь в Палантасе я провел в тюрьме. Так, маленькое недоразумение с одним ремесленником, который изготовляет такие маленькие свистящие чайники. Я просто хотел посмотреть, что это они такое кладут внутрь, чтобы заставить их свистеть, но… Палин нахмурился.

— И я попал в тюрьму, — быстро закончил Тас. Он тяжело вздохнул. — Палантасская тюрьма уж не та, что была раньше. Сейчас там заправляют Рыцари Такхизис. Я подумал, что там будет очень интересно, ну там, например, мучают узников, подвешивая их пятками кверху и тыкая раскаленными докрасна железяками.

Но нет. То есть я имею в виду: не мучают они никого. Рыцари очень холодны и суровы, они постоянно строили нас, заставляли стоять, сидеть там, не двигаясь, и молчать. И когда вели куда-либо, то тоже — молчи, и все тут. И ни одного кендера, но об этом после. Вот наша гостиница. Снаружи она выглядит слегка обшарпанной, да и внутри не намного лучше, но зато имбирное пиво здесь просто замечательное. Гостиница «Гусак и гусыня» располагалась на углу, где улица делилась надвое, в вершине образовавшегося треугольника. Поэтому она была длинной и узкой, как кишка. Расположенная неподалеку от кузницы, она вся была покрыта долетавшей оттуда сажей. Серые кирпичные стены выглядели на редкость мрачно. Видимые попытки вымыть подслеповатые окна привели только к тому, что грязь оказалась размазанной по стеклам. Гусак и гусыня с переплетенными шеями, нарисованные на вывеске и бывшие изначально белыми, ныне выглядели так; как будто они только что вылезли из угольной кучи.

— Тас, я совсем не хочу пить, — сказал Палин. Два посетителя как раз выходили из таверны. Это были подозрительно выглядящие бородатые мужики, к тому же прикрывающие лица тыльной стороной руки. Оба они мрачно посмотрели на мага с кендером.

— Конечно, хочешь! — заявил Тас и, не дожидаясь Палина, вошел внутрь.

Непроизвольно задержав дыхание, Палин последовал за ним.

— Никаких кендеров! — Хозяин гостиницы, удивительно тощий человек с бледным болезненным лицом, смотрел на Таса с застарелой неукротимой неприязнью.

— Мы уходим, — сказал Палин, пытаясь остановить кендера. Вместо этого Тас схватился за рукав его одежд.

— Имбирное пиво тут чертовски замечательное! Я знаю! Посетители таверны уставились на них. Поняв, что кендер явно никуда не собирается уходить, Палин решил уступить и достал кошелек.

— Столик на двоих. Кендер под мою ответственность. Хозяин перевел взгляд с набитого кошелька Палина на его белые одежды мага, сшитые из тонкой шерсти, и, пожав плечами, согласился.

— Деньги вперед и садитесь в глубине зала, — проворчал он. Одна железная монета сверху за обслуживание.

— Давай сюда, — позвал Тас, пробираясь к столику недалеко от кухни. Это было худшее место в таверне, но Палина оно вполне устраивало. Он хотел поговорить без помех. Звон тарелок, грохот сковородок и стук кувшинов и кружек, доносившиеся из кухни, перекрывали звук голоса, и подслушать разговор было невозможно. Палин с трудом слышал собственную речь.

— Пища отвратительная, а вино и того хуже, — радостно заметил Тас. — А потому Рыцари Такхизис сюда не заглядывают, — добавил он и подмигнул Палину.

Хозяин поставил перед ними кружку пива и стакан вина. Тас отхлебнул пива.

— Нам надо еще еды, — сказал он.

— Я не голо… — начал было Палин, но кендер пнул его ногой под столом.

— Принеси нам хлеба и две тарелки бобов, не забудь положить в них побольше перца, — распорядился Тас.

— Я пришлю служанку, — буркнул хозяин и отошел.

— Расскажи мне об Аше! — попросил Палин, подавшись к Тасу, чтобы лучше слышать. Тас внимательно осмотрел таверну и, кивнув каким-то своим мыслям, продолжил рассказ.

— На чем я закончил? Да, я был в тюрьме. В камере со мной сидел гном. Он меня сильно развлекал — все-таки вор, и вообще. Он сказал, что мой набор отмычек (рыцари у меня его потом отобрали) — один из лучших, когда-либо им виденных. Если я захочу их продать, то он бы очень ими заинтересовался, по выходе оттуда, разумеется. Однако гном полагал, что случится это не скоро — рыцари очень плохо смотрели на воровство и делали все возможное, чтобы очистить город от воров. Потому-то кендеров в тюрьме и не было. Кендер замолчал, сделал еще глоток имбирного пива и окинул взором зал. Палин нервно стучал пальцами по столу, с нетерпением ожидая окончания истории, и надеялся, что конец у нее все-таки есть. Кендер вытер рукавом пену с губ и продолжил:

— Да, я вспомнил, что Даламар просил меня поискать Ашу, а никто так не знает город, как воры. Поэтому я спросил гнома, не знает ли он кого-нибудь, похожего на Ашу, и рассказал, как она выглядит. Он сказал, что женщина, недавно прибившаяся к ворам, вполне подходит под это описание. Она оказалась способной ученицей и была бы великолепной воровкой, если бы Рыцари Тьмы не захватили город и все не полетело к черту!

— Ты не думаешь, что он мог ошибиться? — с надеждой спросил Палин. — Ведь это могла быть и другая девушка, пусть и похожая на Ашу. Кендер скосил на него глаза поверх кружки с пивом.

— Полагаю, нет, — со вздохом заключил Палин. — Должна быть она. Я знаю, где находится дом воровской Гильдии. Мы со Стилом были там. Как же нам проникнуть туда? Там, вероятно, стража. Нам нужно попасть туда до вечера. Я же говорил, что я обещал… кое-кому… встретиться в Великой Библиотеке.

— Да, посещение воровской Гильдии кажется опасным делом, — спокойно сказал Тас. — Люди говорят, Рыцари собираются ее спалить.

— Но ты сказал… Аша… Она там?

— С ней все в порядке, — успокоил его Тас. — Можешь спросить гнома. Вон он сидит у столика возле окна. Палин резко обернулся. Гном, который давно уже наблюдал за ними, поднял кружку, приветствуя их.

— Рад снова видеть вас, парни!

— Ты… Ты… Палин откинулся и оперся спиной на стул.

— Дуган Красный Молот, — улыбаясь, представил Тас. Вызывающе одетый гном с трудом поднялся из-за стола.

— Не возражаете, если я к вам присоединюсь? — Он подмигнул. — Палин Маджере, если я правильно помню.

— Я… Я… — Палин судорожно сглотнул. Я тебя знаю. Ты…

— Спокойно, парень, — тихо сказал Дуган. — Тут много любопытных глаз и ушей. На твоем месте я бы заказал чего-нибудь поесть, ты бледно выглядишь.

— Тут есть официантка, — усмехнулся Тас, глядя на Дугана, который в свою очередь тоже усмехнулся и погладил свою роскошную бороду. Девушка, несущая поднос с кружками на кухню, остановилась около них. Волосы, мокрые от пара и пота, падали ей на лицо. Одета она была необычно — в мужскую рубашку с длинными рукавами, заправленную в длинную хлопковую юбку, подвязанную спереди, чтобы не наступить на подол. Она бросила на них беглый взгляд и отвернулась к кухне.

— Что вам принести? Решайте побыстрее, у меня еще гора грязной посуды.

— Аша! — Палин с трудом нашел силы подняться. Затем он выскочил из-за стола.:

— Аша, это я! При звуке его голоса, произносящего ее имя, Аша чуть было не уронила поднос с кружками. Палин поймал его. Их руки встретились под тяжелым подносом.

— Палин! — с трудом выговорила она. — Я боялась, что ты умер! Я не надеялась увидеть тебя снова! Откуда ты? Что ты здесь делаешь?

— Меня привел Тас. Это долгая история. Я не мертв. Я ищу тебя! Они стояли, глядя друг другу в глаза, не замечая, что держат поднос с кружками, безразличные ко всему окружающему.

— Ты нашел меня, — тихо проговорила Аша.

— Я никогда больше не покину тебя, — пообещал Палин. Дуган Красный Молот подкрутил усы и с сомнением посмотрел на Палина.

— Хочешь пари? — приподняв бровь, спросил гном.

7. Ссора. Спасение. Воровской путь

— Нечего тратить время на болтовню с посетителями, красотка, — прервал их беседу подошедший хозяин гостиницы. За работу!

— Виноват. — Палин отобрал поднос у Аши и вручил растерявшемуся хозяину.

Она большеу вас не работает!

— Что? Палин, но я не могу уйти! Я… Я ведь… — Аша зажала рот рукой и покраснела. — Мне нужна эта работа, — тихо проговорила она наконец.

— Слыхал, ей нужна эта работа! — Хозяин подмигнул Аше. Усмехнувшись, он поставил поднос с кружками на стол. — Еще бы она не была ей нужна. Где еще она сможет так просто узнать обладателей толстого кошелька и навести на них своих дружков-воров? Вроде вот этого гнома.

— А ну-ка повтори! — взревел Дуган, вскакивая на ноги. — Кого это ты назвал вором! Клянусь бородой Реоркса, это тебе даром не пройдет! Схватив кресло, гном поднял его над головой, но задел сидевшего позади него кузнеца.

Подвыпивший кузнец пришел в ярость, вскочил на ноги и пошел искать обидчика.

Гнома, сцепившегося с хозяином, он не заметил и начал приставать к ближайшим посетителям таверны. Хозяин отлетел от гнома и обалдело стоял, держась за челюсть. Тассельхоф схватился за завязки его передника и волчком завертелся вокруг него.

— Скелет, скелет! — дразнился он. — Да ты боишься отравиться собственной стряпней! Не зря тебя зовут Покойник Билл! Хозяин безуспешно пытался отцепиться от Таса. Кузнец пытался затеять драку, остальные посетители подошли поближе, подзадоривали его и заключали пари — с кем же он наконец подерется. Про Палина с Ашей все забыли. Дуган обернулся к ним:

— Уматывай отсюда, парень, и ты, девчушка, тоже давай с ним. Я разберусь с этой ерундой!

— Рад был снова встретиться с тобой, уважаемый. Надеюсь, наша следующая встреча произойдет при более благоприятных обстоятельствах.

— Я тоже рад, парень. Клянусь Реорксом, я тоже! — Дуган шумно вздохнул.

Все в руках богов… Глиняная кружка опустилась на голову гнома и разлетелась на куски, эль залил ему бороду — кузнец наконец нашел обидчика.

— Ага, — удовлетворенно сказал гном. — Приступим! — Он засучил рукава и, вскочив на стол, съездил противника по физиономии. Лучше бы тебе поспешить, парень! — добавил он.

— Сюда, — Аша вывела Палина из гостиницы через заднюю дверь. Снаружи они услышали громкий свист. В ответ раздался топот множества ног и голоса, выкрикивающие команды. Они поспешили спрятаться в тень.

— Рыцари, — сообщил Палин, выглянув за угол. Сюда приближается патруль.

— А как же Дуган? — забеспокоилась Аша. Мы не можем его оставить! Тас тоже там!

— Я уже здесь, — раздался жизнерадостный голос. Из-за кучи отбросов появился Тассельхоф. Его одежда была в полнейшем беспорядке и местами порвана, многочисленные сумочки висели криво, лицо припухло, а хохолок прилип к щеке.

— Я в полном порядке! — заявил он.

— Четверо рыцарей идут сюда. Нам надо исчезнуть как можно скорее, до того, как их станет больше.

— Но Дуган! — настаивала Аша, порываясь вернуться в таверну. Он был добр ко мне…

— О, с ним ничего не случится, — успокоил ее Тас. — В конце концов, он все-таки бог.

— Что?! — остолбенела Аша.

— Нам надо уходить! — Палин взял Ашу под руку и почти насильно повел прочь.

— Он бог, — безапелляционно заявил Тас, поспешая за ними. Реоркс, я знаю.

Видишь ли, я много вертелся среди богов. С Паладайном так мы вообще лучшие друзья, а Владычице Тьмы я так, понравился, что она предлагала мне остаться с ней, ну там, в Бездне. А вот теперь Реоркс, Дуган то есть, это, понимаешь ли, его второе имя… Славную мы с ним драчку устроили, жаль, под конец ему по голове здоровым кувшином заехали.

— Что он несет? Ты знаешь, о чем он говорит? — негромко спросила Аша Палина.

— Я потом объясню, — прошептал тот.

— Куда теперь? — живо поинтересовался Тас.

— В Великую Палантасскую Библиотеку.

— А-а, Астинус. — Тас ликовал. Видишь? Когда я был в Бездне, во второй раз, не в первый, я наконец понял, откуда же я его знаю. Он со мной тоже знаком. Со стороны гостиницы раздавались крики и звон стали. Они достигли конца переулка, и Палин выглянул за угол на улицу. Аша дернула его за рукав.

— Что ты делаешь? Тебе опасно просто так ходить по улицам!

— Дорогая, — вежливо, но твердо ответил Палин. — Нам надо спешить. Если рыцари и заметят нас, им не придет в голову связывать нас с дракой в таверне. Они решат, что мы обыкновенные горожане, вышедшие на вечернюю прогулку.

— Вот-вот, — возразила Аша. Только горожане вечерами больше не гуляют. Оглянись вокруг. Ты видишь кого-нибудь? Палин огляделся кругом и понял, что Аша права: на улицах никого не было, за одним исключением. И этим исключением были рыцари.

— Посмотри в своем удостоверении личности, — тихо сказала Аша. Некоторым позволено находиться вне домов по ночам, тогда в документах ставят особую отметку.

— Удостоверение личности? — удивился Палин. — Что ты имеешь в виду?

— Зачем мне удостоверение? Я и так знаю, кто я, — поддержал его Тас. — Я им вчера ночью в тюрьме прямо так и сказал!

— В Палантасе все должны теперь иметь подобные бумаги, — Аша задумчиво переводила взгляд с одного на другого. — Даже приезжие. Рыцари дают их каждому у ворот города. Вы уверены, что вам ничего не дали? Как же вас пропустили в город без документов?

— Ну, — начал Тас. — Даламар сказал что-то вроде оогл, богл, болг и…

— Это не важно, — быстро прервал его Палин. — Скажем так, мы оба попали в город не совсем обычным образом. Никаких документов или бумаг, что-то там удостоверяющих, у нас нет. Я даже не совсем понимаю, что это, собственно, такое. Давно у вас такие порядки? Дверь гостиницы отворилась, и появились Черные Рыцари. Они вели с собой несколько человек, включая кузнеца и хозяина гостиницы. Последний умолял не закрывать его заведение. Следом вышли еще четверо рыцарей, неся за руки и за ноги неподвижного гнома. За ними выскользнули посетители и растворились в ночной тьме. Тас, Палин и Аша замерли и стояли неподвижно, пока Рыцари не скрылись. В окнах гостиницы продолжал гореть свет. Из-за двери боязливо выглянула повариха и, убедившись, что улица пуста, бросилась бегом домой, на ходу снимая фартук.

— Понимаете, — объяснила Аша, — все запуганы. Когда Рыцари захватили Палантас, они приказали всем горожанам явиться во дворец правителя (там теперь их логово) и зарегистрироваться. Надо было сообщить свое имя, кто были родители и их имена, давно ли живешь в Палантасе и так далее. Тех, кто говорил не правду, забирали, а куда — никто не знает. Все семьи Рыцарей Соламнии бесследно исчезли, а их дома конфискованы… Тихо! В переулок вошел патруль из трех Рыцарей. Они прошли совсем рядом, и мерный звук их шагов затих в отдалении.

— Они ввели комендантский час, — тихо продолжила Аша. — После наступления темноты жители должны сидеть по домам, а чтобы было легче поддерживать введенный ими порядок и «дабы уберечь добропорядочных горожан от бандитов и грабителей», уличные лампы приказано было более не зажигать.

— Лампы, пробормотал Палин. — Раньше все было иначе — ночью в Палантасе было не темнее, чем днем.

— Никто не выходит теперь прогуляться вечерком. Таверны приносят одни убытки. Только жители окрестных домов иногда заглядывают, но и то их становится все меньше — боятся попасться патрулю. Аша махнула рукой вслед ушедшим рыцарям.

— Даже если повод твоего появления на улице совершенно невинен, все равно тебя заставят пойти с ними в их контору и ответить там на бесконечные вопросы.

Затем, если ответы их удовлетворят и если твои документы в порядке, они проводят тебя в то место, куда ты собирался. Если же они поймают на лжи, то остается только надеяться на милость богов! Ну а тебя, Палин, без документов да еще в компании с кендером… Аша поежилась.

— Кендерам вообще запрещено появляться в городе, — добавил Тас. — Утром меня и еще нескольких кендеров вышвырнули за ворота! Я, конечно, тут же вернулся назад, но это тоже оказалось не так просто, как раньше. Большую часть трещин и дыр в стене заделали, хотя некоторые все же остались…

— Тем не менее мы не можем стоять столбами в этом переулке, — прошептал Палин. — К полуночи мы должны быть в библиотеке! Придется попытать счастья на улицах. Еще немного, и мы опоздаем!

— Может, воспользуемся волшебным кольцом? — с надеждой предложил Тас.

— Глазом моргнуть не успеем, и уже там. Люблю вжикаться!

— Кольцо могло бы доставить туда только меня, ни тебя, ни Ашу переместить не удастся, — возразил Палин. — Пойдем. Нам надо двигаться, пока рыцари не вернулись.

— Есть другой способ, — сказала Аша после продолжительного молчания. Боюсь только, что он вам не понравится.

— Почему? — похолодев, спросил Палин. — Что за способ? Аша вскинула голову, отбросив назад серебряные волосы.

— Мы можем пройти так называемым Воровским путем. Там… я уже говорила, тебе вряд ли понравится. Даже в бледном свете Солинари Палин заметил, как потемнело ее лицо. Она выдернула свою руку из его.

— Аша, — начал с трудом Палин.

— Мне нечего было есть! — вызывающе проговорила она. — Мне некуда было пойти, негде переночевать! Меня подобрал гном — Дуган Красный Молот. Он привел меня в Гильдию Воров. Там вопросов не задавали. — Аша укоризненно посмотрела на Палина. — Они приняли меня в свой круг, позволили ощутить себя дома, нашли комнату, дали работу. Сделали для меня намного больше, чем некоторые. Палин смутился. Неожиданно виноватым оказался он сам.

— Извини, — поспешно сказал Палин. — Но я…

— Я не крала! — распаляясь и сверкая черными глазами, продолжала Аша. Ни единой вещи! Воры меня только еще обучали. Но Дуган говорил, что у меня дар.

— Аша, не надо больше ничего говорить, я все понял! — Он нежно взял ее руки в свои. Их глаза встретились, и на мгновение Палин забыл, где он и что делает. Их губы соединились, и они припали друг к другу, обнимаясь на темной улице захваченного врагами города. В объятиях друг друга они чувствовали себя безопаснее, чем где-либо еще на Крине. Медленно и неохотно Палин отодвинулся от Аши.

— Так нельзя, — твердо сказал он. Ты дочь моего дяди. Моя двоюродная сестра!

— Палин… — смущенно проговорила Аша. — То, что я говорила тебе, это не совсем так… — Она помолчала и снова заговорила:

— Ну, я не сказала тебе правду… — Аша окончательно смутилась и замолчала.

— Правду о чем? — улыбнулся Палин, пытаясь казаться невозмутимым. — О том, что ты делала у воров? Но ты же мне все объяснила, а я понял.

— Нет, я не о том, — вздохнула она. — Впрочем, не важно. Палин почувствовал, что кто-то дергает его за рукав.

— Прошу прощения, — вежливо сказал Тас. — Здесь становится ужасно скучно.

Кстати, а когда нам надо быть в библиотеке?

— Тас прав! Мы должны идти. Мы воспользуемся твоим путем.

— Следуйте за мной. — Аша повела их в глубь переулка, закончившегося тупиком. Плотные облака закрыли луну. Свет из окон разоренной гостиницы не доходил сюда. Аша впотьмах что-то искала. Тас наступил на кошку, которая с громким воплем убежала. Палин устало прислонился к стене.

— Нужен свет, — пробормотала Аша.

— Это не опасно?

— Долго мы здесь не задержимся. — Аша быстро огляделась вокруг.

— Ширак, — тихо произнес Палин, и камень на посохе засветился холодным бледным светом. Он высоко поднял посох, но сколько ни вглядывался, не заметил ничего интересного. С трех сторон их окружали глухие стены.

— Аша, как?..

— Помолчи! — прошептала она и опустилась на колени. Лучше помоги мне отодвинуть эту решетку!

— Канализационный сток! — воскликнул Тас, затем тоже встал на колени и начал с энтузиазмом дергать решетку. — Мы попадем в канализацию! Я слышал о Палантасской канализационной системе, там должно быть чертовски интересно, но мне никогда не приходилось туда спускаться. Вот здорово, а, Палин? Палин подумал, что для определения своего отношения к прогулке по канализации многонаселенного города он бы тоже мог подобрать несколько слов. Вот только «здорово» среди них, пожалуй, отсутствовало бы. Он наклонился над Ашей как раз тогда, когда они с Тасом наконец сумели отодвинуть решетку.

— Здесь, наверно, можно надежно спрятаться, но как мы попадем в библиотеку?.. О-о! Из дыры поднимались испарения с кошмарным запахом. Казалось, их волны образовывали призрачную фигуру, колыхавшуюся в жутком подобии жизни.

Палин отшатнулся и зажал рукой нос. Тас, глядевший с открытым ртом в открывающуюся дыру, отлетел, как будто от удара.

— Тьфу! Ух! Ого! — Кендер зажал нос. Да уж, действительно, это… это…

— Невыразимо, — мрачно докончил Палин.

— Возьмите, завяжите себе рот и нос. Аша протянула им полоски ткани, висевшие до того у нее на поясе. — Вскоре притерпитесь. Тряпки пахли не многим лучше. Палин взял свою, но все еще колебался.

— Аша… Она начала укорачивать юбку, подбирая полы и засовывая их под ремень.

— По канализационной системе можно попасть в любое место Палантаса. Может быть, даже в Башню Высшего Волшебства. Я не знаю. Не самый приятный путь, но…

— Гораздо приятнее, чем попасться Черным Рыцарям, — заметил Тас, пытаясь завязать носовой платок (один из тех, что были у Палина) поверх рта и носа. — К тому же сюда идут три рыцаря. Палин с тревогой обернулся. Несколько силуэтов показались в начале переулка. Лунный свет блестел на их черных доспехах. Палин уменьшил свет от посоха. Аша с тряпкой, обернутой вокруг рта, уже спускалась в люк по железным скобам, вделанным в стену канализационного колодца. Тас последовал за ней. Палин пристроил на лице тряпку, глубоко вдохнул и, пытаясь задержать дыхание, приблизился к отверстию. Он сжал посох и, прошептав заклинание, спланировал вниз и коснулся ногами дна почти одновременно с тем, как Аша сорвалась с лестницы в самом ее конце. Палин подхватил ее, чтобы она не упала в грязь.

— Как ты… Аша с изумлением посмотрела на него.

— Магия. Тас, быстро и ловко спускаясь по железным скобам, добрался до конца лестницы.

— Не думаю, что рыцари дойдут по переулку до нашего тупика, но если они все-таки дойдут, то обнаружат, что решетка сдвинута. Они поймут, что кто-то туда спустился, — сообщил он.

— Нам нельзя мешкать, — согласилась Аша. — Пойдем. Она взяла Палина за руку и повела во тьму тоннеля. Тас спрыгнул на дно, поправил многочисленные сумочки и поспешил за ними.

— Ширак, — произнес Палин и удивленно огляделся по сторонам. Никто точно не знал, как возникла канализационная система под Палантасом, но она представляла собой настоящий лабиринт. Некоторые полагали, что она была задумана и спроектирована самими строителями Старого города, а потом росла и развивалась вместе с ним. Другие же настаивали на том, что система пещер и тоннелей существовала на месте города задолго до начала его строительства и являлась не чем иным, как подземным городом давно забытого племени гномов.

Согласно одному из вариантов этой истории, гномы были изгнаны людьми, когда те задумали построить сверху город. Место для города оказалось необыкновенно удобным и выгодным. Канализационная система действительно напоминала небольшой город глубоко под землей. Стены тоннелей были выложены камнем и перекрыты сверху каменными же арками, пол ровный и гладкий. Местами обнаруживались вделанные в стену железные кольца, которые, если судить по закопченному потолку над ними, служили когда-то для закрепления факелов. Высота тоннеля была невелика. Только Тас мог идти выпрямившись. Аше с Палином пришлось согнуться чуть ли не вдвое. Идти нужно было очень осторожно: поверхность пола была мокрой и скользкой, местами попадались кучи мусора и нечистот. При приближении людей во все стороны разбегались крысы. Палин с Ашей и кендером шли, ведомые светом посоха, и чем темнее становилось вокруг, тем ярче разгорался камень на его навершии. Тоннель, по которому они пробирались, шел параллельно переулку.

Возможно, они шли всего в нескольких футах под рыцарями. Пока тоннель сохранял направление, Палин еще представлял себе, где они находятся по отношению к городу наверху, но когда, сделав несколько поворотов, тоннель привел их в зал, из которого в разных направлениях отходили три прохода, он растерялся. Куда идти дальше, было совершенно непонятно.

— Это безнадежно! — сказал он. От ходьбы согнувшись болела спина, а от запахов и мыслей об их источнике просто тошнило. Воздух Палантаса никогда не казался ему особенно свежим, но сейчас Палин был готов отдать все, только бы снова вдохнуть его. — Как мы узнаем, где находимся?

— Ты ничего не слышишь? — спросил Тас, подходя к нему. — Мне показалось, что я слышу какие-то звуки.

— Овражные гномы, — пояснила Аша, ее голос из-под повязки звучал глухо.

Посвети здесь, — попросила она Палина, указывая на стену одного из проходов.

Стену покрывали надписи и рисунки. Их можно было разделить на две большие группы. Одни из них были невероятно древними — разноцветные мозаичные письмена, во многих местах осыпавшиеся, покрытые трещинами и грязью. Эти знаки напоминали гномьи. Ниже располагались недавние пометки. Они представляли собой просто грубые рисунки, нацарапанные на стене чем-то острым, скорее всего ножом.

Казалось, рисовал ребенок, там были квадраты, круги, а под ними стрелки. Аша внимательно их изучала.

— Хочу обратить ваше внимание на то, что я продолжаю что-то слышать, — настаивал Тас. — Шаги… Может быть, голоса.

— Мыши. Нам сюда, — сказала Аша и повернулась к центральному тоннелю, отходящему налево.

— Как ты определила? — удивленно спросил Палин. Он тоже услышал какой-то шум и оглянулся назад, в непроглядную тьму.

— Вот указатель, — Аша показала пальцем на один из рисунков. — Это Великая Библиотека. Палин присмотрелся, но не увидел ничего, кроме треугольника, под которым были нарисованы несколько линий. Он покачал головой.

— Это крыша, — объяснила Аша, показывая на треугольник. А линии — это колонны. В чем дело? Ты мне не веришь? Она выдернула свою руку из его. Палин попытался вновь прикоснуться к ее кисти, но безуспешно.

— Конечно, я тебе верю. Это… так странно, — оправдывался он. — Кто нарисовал эти картинки? Аша молчала.

— Я понял, воры! — радостно заявил Тас, внимательно изучая рисунки. Они сделали метки, чтобы всегда можно было найти дорогу. Смотри, вот дворец правителя — этот, с пятью шпилями, а вот большой высокий прямоугольник с маленьким треугольником наверху — я думаю, Башня; Высшего Волшебства, круг с пятью точками — храм Паладайна. Здорово! Стрелки внизу указывают направление.

Аша, а еще указатели здесь есть?

— Они есть на каждой развилке. Так мы идем? — добавила она, заносчиво глянув на Палина. — Ты, кажется, куда-то спешил?

— Я поведу! — заявил Тас. — Может, мне посчастливится найти еще значки. Он двинулся вперед. Аша поправила повязку на лице и собралась последовать за ним.

Палин схватил ее и удержал. Аша рванулась, а затем повернула к нему голову и неуверенно посмотрела на него, как будто снова собираясь что-то ему сообщить, но не решаясь этого сделать.

— Аша, — спросил Палин. — Что это? Ее глаза сверкнули. Она резко сдернула повязку.

— Палин, я…

— Эй, где вы там? — крикнул Тас, эхо его голоса разнеслось по тоннелю.

Я… — Он внезапно завопил. Бегите! Палин, бегите! А-а… Все стихло.

8. Страшная встреча. Спасение. Ашины друзы

— Тас? — крикнул Палин. Он услышал неясные звуки — возможно, драки, потом грубый мужской голос выругался. Палин двинулся вперед. Что-то чернее самой тьмы появилось перед ним и схватило его поперек груди. — Заткни ему пасть! Это маг, — послышался грубый голос, и мозолистая рука запечатала Палину рот. Он ухитрился не потерять в схватке посох, и тот продолжал светиться.

Приближающийся из-за поворота тоннеля человек также нес какой-то светильник.

Тьму на мгновение прорезала желтая полоса света, но тут же по приказу обладателя грубого голоса исчезла.

— Прекратите! Эй вы, там! — крикнула Аша. Девятипалый Джек, ты меня не узнаешь? Раздался лязгающий звук камня по металлу, и загорелась свеча. Ее пламя осветило Ашу. Она стояла, уперев руки в бока, глаза ее сверкали, тени от колеблющегося пламени метались у нее за спиной.

— Во имя Хиддукеля, да это же Дуганова девчонка! — пророкотал грубый голос. — Пусть себе идет. Что там у тебя, Аллен Шрам?

— Кендер, — мрачно ответил тот. — Он пырнул меня ножом, — добавил он, подходя и протягивая к свету руку с кровоточащим порезом. Это оказался крупный человек с лицом, обезображенным длинным грубым шрамом. В здоровой руке он нес извивающегося и невнятно ругающегося кендера. Его рот был заткнут платком, но это не останавливало Таса, он подробно излагал, что именно он думает о самом обидчике, его родителях и происхождении, его запахе и умственных способностях.

Из темноты послышалось хихиканье, эхом отразившееся от стен тоннеля.

— Кендер! Рах, кто еще? — Девятипалый Джек сплюнул в грязь. Не хватало только этого маленького воришки!

— Он мой друг! — запротестовала Аша. И маг тоже! Отпусти меня, Малютка Салли! Аша выскользнула из рук схватившей ее женщины средних лет, одетой в красную тунику поверх кожаных штанов. Та посмотрела на Джека. Он кивнул.

Женщина отошла в сторону.

— Отпусти моих друзей! — настаивала Аша. Джек с опаской посмотрел на Палина.

— Ладно, отпусти заклинателя, но забери его посох и поясные сумки. А ты, маг, держи руки на виду и рот закрытым! Малютка Салли, присмотри за ним. Как только он откроет рот для заклинаний — сразу придуши его. Женщина молча кивнула и подошла поближе к Палину. Гном с длинной белой бородой держал фонарь, который называли темным, потому что он имел специальную заслонку, позволяющую убрать свет, не гася огня. Гном поднес фонарь прямо к лицу Палина, почти ослепив его.

— Что ты делаешь здесь, девочка? — хмуро поинтересовался Девятипалый Джек.

Это был невысокий, крепко сбитый человек, с головы до ног одетый в черную кожу. Свое имя он получил благодаря отсутствию указательного пальца на левой руке, У него были длинные черные волосы и черная борода. Кожа лица была темной и шелушащейся. — Воровских дел у тебя этой ночью нет, по крайней мере с Гильдией ты их не согласовывала, — уточнил он весьма зловещим тоном. — Не думаешь ли ты стать независимой, а, девочка?

— Я не на «дело», Девятипалый Джек, — ответила Аша и бросила косой взгляд на Палина. — Моему другу магу необходимо добраться к полуночи до Великой Библиотеки. Ты сам видишь, он принадлежит к Белым Мантиям, к тому же у него нет документов.

— Лучше не говори ничего, Аша, — предостерег ее Палин. — Вполне возможно, что они просто отдадут нас Черным Рыцарям, особенно если те заплатят за это!

— Нет, господин маг, не отдадут, — раздался из темноты женский голос. На свет вышла молодая женщина. Ее лицо было частично скрыто намотанной вокруг головы шалью. Она была одета в черные вдовьи одежды и держала на руках спеленутого ребенка.

— Они не выдадут вас Рыцарям Тьмы, — мягко повторила она. — Они спасли от них нас с малышом. Мой муж был Соламнийским Рыцарем. Он погиб в Башне Верховного Жреца, — она прижала к себе спокойно спящего ребенка и продолжала. — Вчера в дверь моего дома постучались Черные Рыцари и велели быть готовой к тому, что сегодня они проводят нас с ребенком в некое «место перемещения». Я испугалась. О подобных местах я слышала. Мне некуда и не к кому было пойти.

Потом ночью пришел он, — она кивнула на Девятипалого Джека, — и предложил переправить нас в безопасное место. Я больше не думаю о себе. — Слезы потекли из ее глаз. Моя жизнь закончилась со смертью мужа, но ребенок… Она опустила лицо и спрятала его, уткнувшись в сверток с младенцем. Малютка Салли обняла ее за плечи, успокаивая молодую женщину, как мать успокаивает дитя. Тас прекратил ругаться и спокойно висел в руке большого вора.

— Это правда? — Палин повернулся к Девятипалому Джеку. Вы отправите ее туда, где она будет в безопасности?

— Наши: дела тебя не касаются, — прорычал Джек. На его лице появилась гримаса, которую можно было при некотором воображении счесть улыбкой. — Скажем так, славная будет шутка, когда эти чернодоспешные дьяволы явятся за ней, а птичка-то улетела.

— Похоже, мое мнение о ворах не совсем верно, — с трудом проговорил Палин. — Прошу меня извинить, если так.

— Не стоит думать о нас слишком хорошо, маг. Девятипалый расхохотался так сильно, что был вынужден прислониться к стене рядом с Палином. — Да встреться ты мне в темном переулке с набитым кошельком на поясе, ты бы и глазом моргнуть не успел, как расстался бы с деньгами, а возможно, и с жизнью. То, что мы делаем сейчас, мы делаем вовсе не из любви к человечеству. Мы мстим этим черным ублюдкам, которые своими патрулями и комендантским часом лишили нас возможности жить по-нашему, как мы привыкли. Мы делаем все, чтобы им навредить, и будем отравлять им жизнь до тех пор, покуда они не уберутся из города. Те, кто доживет. Джек вытер выступившие от смеха слезы, высморкался в два пальца и, вытерев их об одежду, окинул взором всех троих.

— Вот так-то. И мне совсем не хочется, чтобы вы разболтали о наших путях. Я должен быть уверен, что этого не случится. Девчонка была не права, приведя вас сюда и открыв вам нашу тайну.

— Что бы ты там ни собирался делать, делай не мешкая, Джек, — ледяным тоном заметила Малютка Салли. — Лодка, что увезет госпожу, уже ждет. Если. ты хочешь укоротить эти языки, поторопись, нам давно пора быть там!

— Отпусти нас с миром, Джек, — попросила Аша. Я отвечаю за своих друзей. Они будут немы как рыбы!

— Мои братья были Рыцарями Соламнии. Клянусь их могилами, я не сделаю ничего, что могло бы повредить этой госпоже. Джек пристально посмотрел на Палина. Наконец медленно проговорил:

— Белый маг. Да, пожалуй, он сдержит слово. Это их общая слабость. Ладно, катитесь. Точно следуй меткам, девочка. Потерявшиеся здесь попадают на обед крысам. Он махнул рукой. Огромный вор со шрамом бросил Таса лицом прямо в грязь. Первым ушел гном с фонарем, за ним последовали Малютка Салли, молодая женщина с младенцем и все остальные. Через мгновение, равное нескольким ударам сердца, воры исчезли так же быстро и бесшумно, как и появились. Палин продолжал остолбенело стоять в темноте, пытаясь сдержать бешено бьющееся сердце и осмыслить произошедшее., Он был очень смущен. Его представление о мире, такое цельное и хорошо уравновешенное, оказалось буквально вывернутым наизнанку. Он вспомнил слова отца, говорившего о том, что некоторые благодарны Черным Рыцарям, принесшим мир на беспокойную землю. Потом перед ним как наяву встал бог Паладайн, горько произносящий: «мир тюрьмы».

— Можно опять зажечь свет, теперь это безопасно, — мягко сказала Аша.

— Ширак, — послушно произнес Палин, и свет посоха разогнал тьму. Палин в замешательстве посмотрел на Ашу. Похоже, ты хорошо знаешь этих людей, а они тебя. Аша побледнела, ее губы подергивались.

— Да, я их знаю! Они мне помогли. Я уже объясняла тебе. Это что, допрос?

Палин вздохнул. Опять получалось, что виноватым оказывался он. Решив сменить тему, он спросил:

— Ты начала говорить что-то, когда они появились. О чем ты хотела сказать?

— Не важно, — отвернулась Аша и наклонилась, чтобы помочь Тасу. — Как ты? — участливо спросила она. Кендер стоял, кашлял, плевался и пытался стереть грязь с лица.

— Аша, ты слышала, как назвал меня этот тип? Воришка! — Тас был глубоко возмущен. — Да как он посмел? Да еще забрал с собой мой кинжал! Правда, это был не мой кинжал. Я бы сказал, Палин, что это был твой кинжал, но зато теперь этот вор не досчитается своего. Вот он, смешно, правда? Наверно, он его обронил…

9. Великая Библиотека. Бертрем в ужасе. Астинус Палантасский

— Мы на месте, — тихо сообщила Аша. Она остановилась у ведущей наверх лестницы. В неверном свете посоха можно было разглядеть над головой решетку.

— Куда она выходит? — спросил Палин.

— К сожалению, прямо на середину улицы, но зато точно напротив библиотеки, — голос Аши был холоден, она говорила с магом, как могла бы говорить с незнакомцем.

— Пойду посмотрю, — предложил Тас и, не дожидаясь ответа, вскарабкался по лестнице, приподнял решетку, и выглянул наружу. Оглядевшись, он уронил решетку с таким лязгом, что, казалось, его могут услышать в Северном Эрготе.

— Патруль, — предостерег Тас, быстро спускаясь.

— Дулак! — погасил Палин свет посоха. Над ними раздались тяжелые шаги.

Один из рыцарей наступил прямо на решетку. При этом скрежещущем звуке Аша придвинулась к Палину и схватила его за руку, их пальцы встретились. Рыцари прошли, и все с облегчением вздохнули.

— Прости меня, — начал он.

— Прости меня, — прошептала она в тот же миг. Оба замолчали, улыбаясь.

— Ну, я пошел обратно наверх, — Тас собрался забраться на лестницу, но Палин остановил его. Стоя у лестницы, он смотрел вверх на решетку, закрывающую вход в канализационную систему, и размышлял. Эта решетка в отличие от той, с которой они начали свое подземное путешествие, не была тайной. Она находилась на оживленной улице в центре города. Ее нельзя бросить открытой, необходимо положить ее на место так, чтобы никто ничего не заподозрю. В противном случае у рыцарей могут возникнуть подозрения, и они вполне могут начать прочесывать канализацию. Они не найдут там Палина, но вполне могут наткнуться на Девятипалого Джека и женщину, которой тот помогал.

— Надо спешить! — напомнила ему Аша. Она стояла в темноте совсем рядом, он чувствовал тепло ее тела. — Патрули ходят каждые четверть часа.

— Я попробую, — сказал Палин, с трудом пытаясь сосредоточиться, и обнаружил, что когда Аша так близко, да еще касается его руки, у него почему-то ничего не получается. Он не мог вспомнить ни одного подходящего заклинания. — Нет, так не пойдет.

— Встань здесь, — он взял Ашу за плечи и подвел к началу лестницы. — Тас, становись рядом. По моей команде начнете быстро подниматься.

— А ты что будешь делать? — заинтересованно спросил Тас. — Ты собираешься использовать магию? Можно, я с тобой?

— Стой, где тебе велено! — резко возразил Палин. Он вскарабкался вверх по лестнице, придерживая одной рукой посох, и, приподняв решетку, осмотрел улицу.

Высоко в небе сияла Солинари, в ее серебряном свете все предметы резко выделялись на общем черном фоне. Улица была пуста. Снимая с запястья кожаный браслетик, который он обычно носил, он припоминал слова заклинания. Нужно произнести слова в строгой последовательности, сопровождая каждое определенным жестом. Голоса Аши и Таса, звучащие внизу, мешали ему сконцентрироваться, но он попытался не обращать на них внимания. Палин закрыл глаза и сосредоточился. Он отвлекся от всего. От того, что он находится в Палантасской канализации и его разыскивают рыцари. Ом никуда не спешил и не сознавал рядом присутствия женщины, ради которой был готов пожертвовать жизнью. Он был поглощен магией.

Палин поднял кожаное кольцо и начал медленно описывать им круги прямо под решеткой. Одновременно он заговорил на магическом языке, обращая особое внимание на правильное произношение и ударения в каждом слове. Сначала нетерпение и беспокойство еще жили в нем, но постепенно странное тепло возникло в его груди, сначала у сердца, а потом неторопливой волной растеклось по всему телу. Такое случалось только с немногими избранными. Только они и могли быть магами. Он почувствовал, как тепло побежало по его жилам, он узнал эту изысканную радость и живую силу, вливающуюся в кровь. Магия играла и бурлила в нем, как пузырьки газа в игристом вине, рвалась наружу. Он произносил довольно простое заклинание, посильное для любого мага даже невысокого ранга. Однако и за простейшее надо платить. Когда все заканчивается, пузырьки взрываются, и ты остаешься совсем без сил, в унынии и со странным ощущением, что никогда уже ничего подобного больше не сможешь сотворить. Палин был уверен в своем искусстве. Он поднес кольцо браслета к решетке и описал им круг, произнося магические слова. Решетка поднялась в воздух. Палин управлял ею движением руки: с каждым новым кругом решетка поднималась немного выше. Когда она поднялась достаточно для того, чтобы из-под нее можно было вылезти, Палин прекратил описывать круги рукой, и решетка неподвижно зависла в ночном воздухе.

— Тас, Аша! — тихо позвал он. — Пора, быстро наверх! Тас начал быстро взбираться, бесчисленные сумочки били его по ногам. Аша поспешно поднималась за ним. Палин выбрался из-под решетки, что требовало немалой ловкости, так как рука с кольцом должна была оставаться под решеткой.

— Наблюдай! — коротко велел Палин кендеру. Тас кивнул, перебежал улицу и встал в тени куста. Следом легко поднялась Аша. Тас приглашающе махнул рукой, и она быстро перебежала к нему. Палин начал медленно опускать кожаную петлю, ведя ее по спирали к земле. Тут он услышал в отдалении мерно звучащие шаги. Он не мог спешить. Если убрать кольцо сейчас, то решетка свалится на землю с ужасающим скрежетом. Шаги приближались. Палин вращал рукой так быстро, как только мог, но ему все равно казалось, что решетка опускается безумно медленно. Тяжелые шаги тем временем слышались все ближе и ближе.

— Палин, — громко прошептал Тас, высовываясь из-за куста. — Ты слышишь?..

— Помолчи! — отмахнулся Палин. Решетка была почти на месте, она уже едва не касалась его руки, лежащей на земле. Теперь предстоял еще один сложный этап.

Надо было убрать из-под решетки руку, но как только кожаное кольцо браслета будет вынуто, она, освобожденная от силы заклинания, немедленно начнет падать.

Ее предстояло «поймать», удержать и возобновить заклинание уже с другой стороны, и все это за несколько секунд. Осторожно Палин вынул руку с кольцом из-под решетки, мгновенно перевернул кольцо и возобновил вращательные движения.

Шаги раздавались уже совсем рядом, не дальше чем в полуквартале. Дома пока еще закрывали его от взора рыцарей, но когда они выйдут на перекресток улиц у здания библиотеки, в ярком свете луны Палин будет виден как на ладони. Палин услышал, как в кустах завозились и затем раздался голос Таса:

— Нет, Аша, не ходи. Жди здесь, это слишком опасно. Палин уложил решетку на место. Тепло магии покинуло его, оставив ослабевшим, опустошенным и холодным. На мгновение ему захотелось бросить эту бесполезную и бессмысленную борьбу. Может быть, лучше спокойно подождать, пока подоспевшие рыцари заберут его. Но Палин был уже знаком с подобным чувством оцепенения и разочарования, наступающим после произнесения заклинаний, и знал, что должен бороться. Рыцари были уже совсем близко. Медленно ступая, маг скрылся в тени кустов в тот самый миг, когда рыцари появились в пределах видимости. На их черных доспехах играл свет луны. Они шагали молча и бесстрастно, как неживые. Притаившаяся в кустах троица старалась не дышать. Сердца их стучали так громко, что, казалось, могли их выдать. Рыцари прошли. Улица снова была пуста. Палантасская Великая Библиотека была одним из старейших зданий на Кринне. Ее беломраморный фасад, прорезанный узкими темными окнами и украшенный портиком с колоннами, приводил в трепет и восхищение любого, кому доводилось оказаться поблизости. Рядом с ней люди невольно понижали голос; чудилось, сам ветер, шумящий в кронах окружающих ее деревьев, нашептывает секреты давно ушедших эпох. Палину показалось, что, будь у него время, он точно услышал бы какой-нибудь из них. Правда, времени у него не было. Не только потому, что приближался назначенный час свидания с дядей, — рыцари непременно вернутся, и очень скоро. Громадные двустворчатые двери центрального входа были сделаны недавно вместо поврежденных во время прошлогодней битвы за Палантас. Двери были выполнены из бронзы и имели форму книги — символа Гилеана. Они были закрыты и казались совершенно неприступными.

Палин толкнул их. Как он и предполагал, двери были заперты.

— Наверно, они открываются изнутри, — пробормотал он. — Но должен же быть какой-нибудь способ…

— А как насчет этого, Палин? Может быть, что-нибудь произойдет. Тассельхоф держал конец длинной веревки, свисавшей откуда-то сверху.

— Не смей, Тас… — Что бы Палин ни собирался сказать после этого, его слова были заглушены звоном большого бронзового колокола. Звуки колокола разнеслись по ночному воздуху, порождая эхо вдали.

— Ого, — сказал Тас и отпустил веревку. Колокол продолжал звенеть. Звук был так силен, что они чуть было не оглохли. В окнах библиотеки зажегся свет.

Свет показался и в окнах домов вдоль улицы. Внезапно открылась маленькая потайная дверца, скрытая в больших дверях.

— В чем дело? Что происходит? Пожар? — послышался взволнованный голос.

Голова с тонзурой боязливо высунулась в темноту. — Где горит? Палину наконец удалось поймать веревку колокола, и звон умолк:

— Это не пожар, брат. Я… На лице пожилого монаха возникло странное выражение. Он уставился на мага в грязно-белых одеждах, на Ашу в подоткнутой юбке и башмаках, заляпанных грязью, на Тассельхофа, который безуспешно пытался выдрать засохшую грязь из своего хохолка. Принюхавшись, монах демонстративно заткнул нос двумя пальцами.

— Библиотека закрыта! — заявил он и попытался закрыть дверь.

— Подожди! — Тассельхоф бросился вперед и вклинился в дверной проем.

— Привет, Бертрем! Ты меня помнишь? Я — Тассельхоф Непоседа! Я здесь уже бывал…

— Да, — холодно ответил Бертрем. — Я помню. Но я, кажется, ясно выразился: библиотека закрыта. Приходите утром. И не забудьте принять ванну, — он отступил назад, еще раз попробовал захлопнуть дверь и нервно добавил. — Только, пожалуйста, без кендера. — Затем он вытолкнул Таса и уже почти захлопнул дверь, когда Палин всунул туда кончик своего посоха.

— Пожалуйста! Прошу тебя! Ты просто обязан пустить нас! Мне очень жаль, но мы добрались сюда через канализацию…

— Воры! — взвизгнул Бертрем. — Помогите! Помогите! Воры! — голос его достиг высоты, нестерпимой для уха.

— Сюда кто-то идет, — предостерегающе произнесла Аша.

— Мы не воры, — попытался объясниться Палин. — Я собирался встретить здесь моего дядю. Он велел мне ждать его в кабинете Астинуса. Пожалуйста, проведите нас туда. Слова Палина настолько поразили монаха, что он едва не выпустил из рук многострадальную дверь.

— Убийцы! — заорал он. — Помогите! Они хотят убить Мастера!

— Рыцари… — прошептала Аша. — Кажется, идут прямо сюда…

— Бертрем! — раздался голос из глубины библиотеки. Монах подпрыгнул, побледнел и оглянулся:

— Да, Мастер?

— Пусть они войдут. Я ждал их.

— Но, Мастер…

— Не заставляй меня повторять, Бертрем!

— Да, Мастер… То есть я имел в виду: нет, Мастер… Бертрем широко распахнул дверь, отступил назад и прикрыл нос рукавом своего одеяния. Потом сделал рукой приглашающий жест. Внутри библиотеки было темно. Единственный свет исходил от масляной лампы, оставленной Бертремом на столике возле двери.

Человека, отдавшего распоряжение впустить путников, видно не было.

— Закрой дверь, — велел голос. — Когда рыцари явятся сюда узнать, что случилось, скажи им, что ты страдаешь лунатизмом. Звон колокола был всего лишь одним из проявлений твоей болезни. Ты понял меня?

— Да, Мастер, — отозвался Бертрем. Голос его звучал подавленно.

— Сюда, — позвал человек, скрывающийся в темноте. — Поторопитесь. Пока я стою тут с вами, в летописи возникают пробелы. Зажги свой посох, маг! Твой дядя ждет тебя. Палин произнес заклинание, и на конце посоха зажегся свет. Стали видны полки с книгами в тяжелых кожаных переплетах, рулоны свитков, аккуратно сложенных на стеллажах. Концы полок уходили в темноту, так же, как терялись во глубине веков истоки сказаний, записанных на их страницах. Наконец свет упал и на автора всех этих бесчисленных книг и свитков. Его лицо не имело признаков возраста: оно не было ни лицом юноши, ни лицом старца, ни лицом человека средних лет. Оно было таким же гладким и лишенным выражения, как чистые листы бумаги, на которых он писал свою бесконечную летопись, отражающую каждый миг истории Кринна. На этом лице не отражались никакие чувства. Он видел слишком много всего, чтобы поражаться чему бы то ни было. Он описывал рождение этого мира, славу Дома Сильванос, изготовление Серой Драгоценности, создание Торбардина, героизм Хумы во вторую Драконью Войну, Братоубийственные Войны, возникновение Ордена Рыцарей Соламнии, основание Истара. Он продолжал писать во время катаклизма, когда сотрясались стены самой библиотеки. Он писал о падении Соламнийских Рыцарей, возникновении ложных культов, Войне Копья. Говорили, что давным-давно он был монахом Гилеана. В то время он и начал писать свою ныне знаменитую Историю Кринна. Гилеану, как говорили, так понравилась его работа, что он даровал смертному человеку бессмертие — покуда тот продолжает свой труд.

Другие же полагали, что он сам и есть бог Гилеан. Никто из тех, кому доводилось его видеть, не могли потом вспомнить черты его лица, в памяти оставались лишь глаза — темные, отстраненные, много повидавшие, бесстрастные.

— Я Астинус, дитя Эрдов, — ответил он на непроизнесенный Ашей вслух вопрос.

— Я не… — начала Аша. На нее смотрели безжалостные глаза. Аша не стала больше ничего отрицать. Вместо этого она решила перейти в нападение.

— Но как ты узнал? Что ты знаешь?

— Все.

— Ты знаешь правду обо мне? — Аша запнулась и бросила долгий взгляд на Палина.

— Спроси себя саму, дитя Эрдов, — отстранение ответил Астинус. — Не спрашивай меня об этом. Здесь не лучшее место для разговоров, — добавил он и посмотрел на дверь. — С минуты на минуту тут будут рыцари. Пойдем. Он повернулся направо и пошел по коридору. Оставив несчастного Бертрема сторожить дверь, путники поспешили следом. Тотчас же раздался громкий звон колокола.

Палин, Тас и Аша ускорили шаги.

— Привет, Астинус! — сказал Тас, шагая рядом с летописцем. В отличие от остальных он был совершенно не впечатлен его величественностью. Ты меня помнишь? А я вот тебя вспомнил. Я тут давеча в Бездне видел бога Гилеана. Ты и вправду сам Гилеан? Не очень-то ты на него похож, но Фисбен ведь тоже был на себя не похож. Ну, точнее сказать, когда он выглядел как Фисбен, он был совсем не похож на Паладайна. Дуган Красный Молот, вот тот очень похож на Реоркса.

Правда, я и раньше замечал, что у гномов с воображением не густо. А ты не замечал? Эх, если бы я был богом… Астинус резко остановился. По его лицу пробежала тень чувства.

— Если бы богами были кендеры… Мир тогда превратился бы в весьма интересное место, вот только боюсь, мало кто был бы в состояниинайти там что-либо.

— Где дядя? — поинтересовался Палин, желая и в тоже время боясь представить ему Ашу.

— Он ждет вас в моих апартаментах, но… Астинус окинул Палина взглядом. — Он не ожидает увидеть вас в подобном виде. Палин пожал плечами.

— Я уверен, дядя все поймет. У нас не было выбора… Астинус остановился перед закрытой дверью.

— Здесь ты найдешь теплую воду и перемену одежды.

— Я крайне признателен за заботу, господин, — начал Палин. — Но дядя велел мне спешить… Он говорил в спину Библиотекарю. Астинус уже отвернулся и обращался к Тасу и Аше:

— Для вас одежда тоже найдется. Мы собирались передать ее беднякам, но она чистая и вполне еще годная для носки. Вы, двое, следуйте за мной.

— Я скоро вернусь, Палин Маджере, — добавил он, оглянувшись. — Когда будешь готов, я отведу тебя к дяде. Пошли, дитя Эрдов, и ты тоже. Мастер Непоседа.

— Ты слыхала, как он меня назвал? — гордо поинтересовался Тас у Аши, когда они шли за Астинусом. — Мастер Непоседа! Палин решил, что Астинус, пожалуй, прав. Вряд ли Рейстлин будет рад видеть племянника, который пахнет так, как будто явился к нему после совместной трапезы с овражными гномами. Он открыл дверь и вошел в комнату — маленькое помещение, подобное тем, в которых жили Эстеты — монахи, посвятившие свою жизнь служению библиотеке и Мастеру.

Обстановка была весьма скудной. Там были лишь кровать и умывальник, у которого стоял сейчас таз с водой, кувшин и зажженная свеча. Край кровати терялся во тьме, там лежала смена одежды. Палин подозрительно огляделся, потом подошел к умывальнику и, скинув тошнотворно пахнущую одежду, принялся яростно отмываться.

Закончив и чувствуя себя много лучше, он отпихнул ногой подальше в угол грязную одежду и подошел к кровати за чистой. Внезапно он замер, дыхание его перехватило. Он схватил одежду и поднес ее поближе к свету, надеясь, что ошибся. Ошибки не было. Глаза сказали ему правду. Одежды, приготовленные для него Астинусом, были черными.

10. Выбор

Сначала Палин решил, что Астинус просто решил над ним подшутить. Вспомнив его бесстрастные глаза, Палин отбросил эту мысль. Он потрогал ткань. Черные одежды были мягкими и приятно согревали руку. Он вспомнил свои слова, сказанные Рейстлину в Башне Высшего Волшебства: «Я знаю, мне будет сложно и очень тяжело, но я на все готов, готов все отдать, чтобы обрести Силу!» Может быть, это ответ? Может, это та жертва, которую ожидает дядя? В дверь постучали.

Прежде чем Палин успел ответить, дверь отворилась. На пороге стоял Астинус.

Под мышкой он держал большую книгу, в руке у него было перо.

— Ну, — скомандовал он. — Чего ты ждешь? Быстро одевайся.

— Я не понимаю, господин, — ответил Палин. — Что все это значит?

— Значит? О чем ты? Ты уже принял решение, так что побыстрей одевайся.

— Решение? Какое решение? Я никогда не принимал такого решения. Я не хочу носить Черную Мантию. Я совсем не хочу использовать магию ради денег, во зло или для того, чтобы заставлять других выполнять мою волю…

— В самом деле? — холодно осведомился Астинус. — А я-то полагал, что тебе было сложнее решиться обречь человека на верную смерть, чем надеть Черную Мантию.

— Смерть? Мне решиться? — запротестовал Палин. — Ты, наверно, ошибся, я никогда… — он осекся. — О боги! Ты о Стиле! Нет, Черные Рыцари наверняка не предадут его смерти. Он должен был им объяснить все обстоятельства. Он не мог ничего сделать. Они что, ему не поверили? Астинус вошел в комнату. Подойдя к Палину, он открыл книгу и указал на строчки, написанные в конце страницы.

Сегодня, с первыми лучами солнца, был казнен Стил Светлый Меч. Он умер вместо Палина Маджере, который дал слово чести вернуться и нарушил его.

— С первыми лучами солнца, — пробормотал он и поднял взгляд на Астинуса. — Солнце еще не взошло! Этого не может быть! Как ты…

— До рассвета несколько часов, — ответил Астинус, пожимая плечами. — Иногда я опережаю события. Так проще, особенно в тех случаях, когда измениться ничего не может.

— Где? — спросил Палин. Он лихорадочно облачался в черные одежды. — Где будет проходить казнь?

— В Башне Верховного Жреца. Он умрет бесславно, разжалованным. Он положит голову на окровавленный камень, и повелитель Ариакан собственноручно отсечет ему мечом голову. Палин замер, не двигаясь и не говоря ни слова. Астинус безжалостно продолжал:

— Труп Светлого Меча не будет предан земле, его скинут со стены на растерзание стервятникам. Его смерть послужит примером для остальных рыцарей.

Вот что бывает с теми, кто не выполняет приказ. Перед Палином одна за другой проносились картины: Стил, преклоняющий колени на могилах его братьев, Стил, сражающийся на его стороне в Шойкановой Роще, Стил, спасающий ему жизнь…

— Но разве это важно? — громко и назойливо продолжал звучать голос Астинуса. — Этот человек — сущий дьявол. Он отдал душу Владычице Тьмы. Он убил много хороших людей — Соламнийских Рыцарей. Он заслуживает смерти.

— Но не позора и бесчестья! — Палин вновь посмотрел на надпись в книге. С первыми лучами солнца. Слишком поздно. Я бы не допустил казни, если б мог, но это невыполнимо. Нужно несколько дней, чтобы добраться до Башни Верховного Жреца из Палантаса. Я никак не смогу появиться вовремя и предотвратить казнь.

Ему было очень стыдно, но где-то в глубине души он почувствовал облегчение. В голове Палина возник шепот:

— На тебе Черная Мантия. Теперь, когда это свершилось, я открою тебе книгу заклинаний Фистандантилуса. Ты заслужил. Горький привкус появился во рту Палина. Он чувствовал себя гаже, чем во время путешествия по Палантасской канализации. Он провел рукой по одежде. Она была мягкой и теплой, удобно облегала его тело и защищала его.

— Я не виноват, дядя. Я никак не думал, что Стил попадет из-за меня в беду. Но даже если я выйду прямо сейчас, я все равно никак не успею!

— Ты принял решение. Гордо объяви его! Не лги самому себе, племянник, — прошептал голос. Ты можешь туда попасть. У тебя есть кольцо — кольцо Даламара.

Кендер вернул его тебе. Ты можешь оказаться в Башне Верховного Жреца со следующим ударом сердца. Палин вздрогнул. Посох в его руке внезапно потеплел, стал теплее рукава его черных одежд. Кольцо перенесет его. Ему надо только пожелать. Но какое это ужасное желание! Он посмотрел на Астинуса.

— Ты слышал?

— Да, я слышу все произнесенные слова, даже если они произносятся только в душе.

— То, что он сказал, правда? Я могу предотвратить казнь?

— Если ты прибудешь вовремя в Башню Верховного Жреца, то рыцари отменят казнь, — ответил Астинус и с легким недоумением взглянул на Палина. — Они отменят казнь Стила. Я должен зачеркнуть его имя и вставить твое? Палин задохнулся. Каждый вздох давался ему с трудом. Нет. Нет, я не готов умирать. Я боюсь смерти, боли, бесконечной темноты и тишины. Я хочу видеть восход солнца, слушать музыку, пить родниковую воду. Я нашел любимую. Я хочу еще хоть раз почувствовать, как магия играет в крови. А родители! Горька будет их печаль. Я не хочу уходить из жизни!

— И не надо, племянник, — пришел к нему шепчущий голос. Стил Светлый Меч вручил свою душу Владычице Тьмы. Многие расценят его смерть как благое дело.

— Я дал слово. Я обещал вернуться.

— Нарушенное слово? Невыполненное обещание? Что из того? Когда умрет Светлый Меч, кто об этом узнает и кого это будет занимать?

— Меня! — ответил Палин.

— А ты как думал, племянник? Что ты подразумевал, говоря: откажусь от всего? Я скажу тебе, что это значит. Отказ от всего — всего! — любви, чести, семьи, самой души — ради магии. Не этого ли ты хотел? Или ты думал, что можно все обрести, ни от чего не отказываясь?

— Ты спрашиваешь, отдам ли я жизнь, — сказал Палин.

— Конечно.

— Так или иначе, — осознал Палин, — я отдам ее.

— Так или иначе, — согласился Рейстлин.

11. Казнь

Стил Светлый Меч лежал на куче соломы, брошенной на каменный пол его камеры. Он не спал. Последнюю ночь перед казнью юноша проводил в горьком молчаливом бдении. Стил не боялся смерти, он примирился с ней и ждал ее. А смерть не пришла, не взяла его, когда он звал ее. Если бы ему было позволено умереть в битве! Теперь его ожидала смерть бесславная и позорная. Он умрет в оковах, как вор, трус и изменник. Из окон его камеры не было видно восхода, но он мог слышать, как перекликаются часовые. Стил слушал их всю ночь. Он слышал, как заступила на пост последняя смена, и представлял себе, как все это будет выглядеть для часовых. Они будут улыбаться, потягиваться и зевать. Конец их вахты будет уже близок. Через час воины покинут посты и вернутся в бараки, окунутся в их гостеприимную тьму и наконец заснут. Потом они проснутся, разбуженные жарой или просто храпом своих товарищей. Стил Светлый Меч через час уснет во тьме, из которой нет возврата, если только Чемош не пошлет его в мир, и тогда его неупокоенная душа будет бесцельно бродить повсюду. Стил не боялся ничего в этом мире, но последняя перспектива ужасала даже его. Ему пришлось встретиться однажды с мертвым Рыцарем Соламнии — властителем Сотом. Трепеща пред силой призрачного воина, Стил смотрел тогда на него с ужасом и сожалением и молил про себя: «О Такхизис, Владычица Тьмы, пусть постигнет меня любая судьба, но только не такая». Всю ночь его мучил вопрос, простит ли его Такхизис или отдаст в рабство Чемошу. Эти мысли заставляли холодеть его члены, ужас охватывал его, тело покрывалось ледяным потом. Скорчившись, лежал он на куче соломы, моля о милости Ее Темное Величество, как вдруг услышал звук поворачивающегося в замке ключа.

— Посетитель, — сообщил тюремщик. По его срывающемуся, неуверенному голосу Стил понял, что это не просто посетитель. Стил встал и выпрямился. Он был уже одет для казни в Прямую рубаху из грубого сукна, вроде тех, которые надевают на трупы безвестных бродяг перед тем, как бросить их в безымянную могилу. Он нетерпеливо ждал, боясь и горячо надеясь. Может быть, это повелитель Ариакан пришел отменить смертный приговор. Дверь в камеру со скрипом отворилась. Вошел человек в черных одеждах. Он остановился, оглядываясь. Стил не мог разглядеть его во тьме камеры и даже не понимал, какого пола существо посетило его.

Казалось, вошедший сам был сгустком тьмы. Но он был не один, спустя мгновение еще одна фигура проскользнула в дверь и, бесшумно подойдя, встала рядом с первой.

— Выйди и запри дверь, — раздался тихий, но твердый и четкий голос. Стил внезапно понял, кто перед ним. Он уже видел, встречался с ней. Он пал ниц, воздев руки над головой.

— О, госпожа! — прошептал он.

— Свет, — приказала Верховная Жрица прислужнице. Женщина помоложе произнесла слово, и появился рассеянный свет, источник которого был не виден.

Свет не разогнал тьму, казалось, он сделал ее глубже и одушевленнее. Верховная Жрица Такхизис подошла и встала над Стилом.

— Встань, — негромко сказала она. — Посмотри на меня. Полный благоговения Стил встал на колени. Верховная Жрица казалась ему дряхлой старухой еще тогда, когда он только начинал свое служение, много лет назад. Сейчас она была невероятно древней, за пределами понимания и сравнения. Седые волосы прядями висели вокруг ее лица. Кожа туго обтягивала череп. Губы ее были голубыми, того же цвета, что и вены, выступавшие на костлявых руках. Протянув одну руку — другой она опиралась на прислужницу — Жрица взяла Стила за подбородок. Пальцы ее напоминали когти — длинные, желтые, остро отточенные ногти переходили в костлявые пальцы.

— Владычица услышала твои молитвы. Она довольна тобой, Стил ут Матар Светлый Меч. Ты хорошо послужил Ее Темному Высочеству, лучше, чем ты думаешь.

Она обретет сегодня две души. Для тебя уже приготовлено место в Ее личной гвардии, почетное место… Стил закрыл глаза. Слезы облегчения и благодарности потекли из-под век.

— Большая честь для меня, я от всего сердца благодарен Ее Высочеству…

— Одно требование, — прервала его верховная жрица. Стил поднял глаза. Ее ногти впились в его тело так, что выступила кровь. Она отпустила его подбородок, палец скользнул ниже, указывая:

— Сними этот талисман. Стил поднял руки к серебряной цепочке, обвивавшейся вокруг шеи. На этой цепочке висело украшение, которое Стил никому не показывал. Только четверо знали о его существовании. Один из них — Танис Полуэльф — был мертв. Повелителю Ариакану о нем рассказал сам Стил. О нем знали еще Верховная Жрица и Карамон Маджере, который был свидетелем его обретения.

Пальцы Стила сомкнулись на талисмане — Камне-Звезде. Стил часто и сам недоумевал, почему он его носит. Драгоценная брошь царапала кожу и раздражала его. Неоднократно он решал избавиться от нее и сжимал пальцы вокруг цепочки, собираясь ее сорвать и бросить в грязь. Но каждый раз, когда он касался ее, его охватывало светлое чувство, гасящее гнев, как глоток холодной воды гасит жажду, горящую в груди. Он ощущал нисходящее на него спокойствие. Его обычно беспорядочные, спутанные мысли становились ясными и четкими, как грани бриллианта. Все сомнения отметались прочь, оставалась только светлая составляющая его личности, ее чистые надежды и желания. Его пальцы сомкнулись на цепочке. Зная, как действует на него сама драгоценность, Стил остерегался трогать ее. Он был спокоен. Последние сомнения покинули его. Владычица простила его грех и приготовила ему почетное место подле себя. Камень-Звезда только смущал душу и мешал ему. Конечно, Верховная Жрица была права. Он должен избавиться от него, избавиться сейчас, чтобы душа его предстала перед Такхизис свободной от каких-либо ограничений.

— Да, — сказал он, сжимая цепочку и пытаясь ее порвать. Цепочка осталась целой.

— Сними ее, — велела верховная жрица. В голосе ее прозвучало недовольство.

Воспаленные глаза сузились. Ты рискуешь навлечь на себя гнев Владычицы Тьмы.

Перед глазами Стила возникло видение — бесплотная рука в Шойкановой Роще, вылезающая из-под земли в поисках горячей крови, дабы согреть то, что согреть невозможно. С внезапным ужасом он осознал, что это его рука. Неистово и безнадежно он рванул цепь, и она глубоко врезалась ему в шею.

— Отпусти меня, отец! — вскричал он, не осознавая, что говорит, не зная даже, произносит ли вообще что-нибудь. — Отпусти меня! Я сделал выбор… Его рука скользнула вдоль цепочки. Он схватил брошь, думая оторвать и бросить ее.

Теплый и яркий свет брызнул из-под его пальцев. Его опасения, подобные страхам оставленного в темноте ребенка, рассеялись. Сильная рука отца поддерживала и успокаивала его, защищала от зла. Он внезапно успокоился. Ему больше не было горько. Он осознал, что одним его смерть покажется бесславной, другие же сочтут ее достойной. Его душа оставалась в его власти. Такхизис не могла завладеть ей, даже несмотря на то, что он сам желал ее отдать. Ему опять предстоял выбор. Он должен иметь веру. Она была не только в нем самом. Стил разжал кулак и позволил Камню-Звезде упасть на грудь.

— Идиот! — недовольно прошипела Верховная Жрица. Ты предал свою Владычицу.

Да будут твои мучения бесконечны! Стил застыл в жутком оцепенении. Но он не собирался просить и умолять о милости. Все чувства покинули его, даже страх.

— Уведи меня отсюда! — приказала Верховная Жрица. Прислужница подняла склоненную голову, окинула Стила недобрым взглядом и помогла ей покинуть камеру. Неслышными шагами они удалились. Стил мог бы многое сказать им, но внезапно почувствовал себя усталым, страшно усталым. Он устал от жизни. Ему не терпелось поскорее завершить ее, прервать череду страданий и сомнений.

Избавиться наконец от ощущения двух отдельных сущностей, запертых в его теле и ведущих непрерывную битву за его душу. Скоро этот бой закончится. Он с изумлением обнаружил, что рад этому. Удар колокола, прозвучавший чистой серебряной нотой, возвестил Первую Стражу. Тяжелые шаги раздались около его двери. Стил поднялся. Пусть те, кто войдут сюда, найдут его гордо и прямо стоящим на ногах. Дверь широко распахнулась. Два рыцаря высокого ранга из личной гвардии Ариакана вошли внутрь. Стил понял оказываемую ему честь. Он был благодарен за это.

— Стил ут Матар Светлый Меч, — медленно и торжественно сказал один из них.

— Ты предстаешь перед правосудием повелителя. Можешь ли ты сказать что-нибудь в свою защиту в этот последний твой час?

— Нет, господин, — твердо ответил Стил. — Я принимаю суд моего повелителя как справедливый. Я принимаю мое наказание как правильное.

— Да будет так, — сказал рыцарь мрачно и неуверенно. Стил был удивлен тому, что рыцарь явно рассчитывал на иной ответ. Решение было принято. Лица рыцарей окаменели. Они приблизились к Стилу и полоской черной кожи связали ему руки за спиной. Длинные волосы Стила были также перевязаны полоской кожи, дабы открыть шею для удара мечом. Сделав это, они встали по сторонам, взяв его за руки. Стил передернул плечами и освободился от их хватки.

— Я пойду сам, — заявил он. Втроем они вышли из камеры. Стоявший у двери тюремщик тихо пробормотал:

— Да будет суд Владычицы Тьмы к тебе милостив, господин рыцарь.

— Да поможет тебе Паладайн, Светлый Меч! — раздалось многоголосое пожелание из окрестных камер.

— Салерис Хума дарвей. Керемнис Хума дарвей… — начал кто-то из тьмы.

Это была песнь Хумы, героя Рыцарей Соламнии. Один за другим узники присоединялись к песне. Их голоса громко и торжественно разносились в воздухе.

— Пусть они прекратят этот рев, — велел один из рыцарей тюремщику, но сказал это тихо. Тюремщик удалился, сделав вид, что ничего не слышал. Стил хотел ответить, но не находил слов. Голос не слушался его. Он молча и благодарно кивнул. Глаза его наполнились слезами. От камер до центрального крепостного двора было недалеко. Вот тот самый двор, где Стил храбро сражался, где на его руках умер Танис Полуэльф. Не такой уж длинный путь к месту, где Стилу предстояло умереть от своего собственного меча. От меча его отца. Он был удивлен, обнаружив, что его путь пролегает между выстроившимися шпалерами рыцарями. Сначала он решил, что это сделано для того, чтобы он не сбежал, но по мере того, как он в своих позорных одеждах миновал их, каждый рыцарь торжественно и печально приветствовал его. В его сознании все они слились в одного рыцаря в сияющих доспехах, в образ его отца, стоящего перед нам. Это его серебряный доспех сверкал в первых лучах рассвета. Стил вступил в центр крепостного двора, полного рыцарей, стоящих по кругу. В центре была установлена плаха из черного мрамора, покрытая потеками засохшей крови, место, куда Стилу предстояло положить голову. Твердым, бестрепетным шагом Стил в сопровождении двух стражей проследовал к плахе и остановился перед ней. Повелитель Ариакан, покровитель и судья Стила, был и его палачом. В руках он держал семейную реликвию — клинок Светлых Мечей. Лицо его было холодно и невыразительно, как камень. Он смотрел не на Стила, а на сопровождающих его рыцарей.

— Были ли у заключенного доводы, согласно которым вынесенный приговор не может быть приведен в исполнение?

— Нет, господин, — ответил один из них.

— Он полагает приговор справедливым, повелитель, — добавил другой. — А наказание — правильным.

— В таком случае приговор будет исполнен, — взгляд Ариакана переместился на Стила.

— Следующим твоим судьей будет Ее Темное Высочество, Стил ут Матар Светлый Меч. Ты скажешь ей, как сказал нам, что тебя судили по справедливости и предоставили все возможности для защиты своей невиновности, но ты их отверг.

— Да, повелитель, — ответил Стил, голос его был тверд и далеко разносился в утреннем воздухе, — горячем, несмотря на ранний час. Ты не виновен в моей смерти, повелитель. Это целиком моя вина. Ариакан удовлетворенно кивнул.

Владычица Тьмы не так уж редко вмешивалась в правосудие, посылая душу невинно убиенного отомстить тому, кто его беззаконно погубил.

— Да свершится приговор! Один из сопровождающих его рыцарей предложил Стилу завязать глаза. Стил гордо отказался, слегка покачав головой. Поддерживая его за предплечья, конвоиры помогли ему опуститься на колени перед плахой.

Один из них откинул волосы, открыв шею.

— Руби там, — послышался шипящий голос, голос Верховной Жрицы. Бей по красной полосе на шее. По следу, оставленному серебряной цепочкой. Стил повернул голову, поудобней устраиваясь на мраморном камне, который, несмотря на жару, был холоден, как сама смерть.

— Молись Владычице! — сказал Ариакан.

— Я совершил молитвы, — твердо ответил Стил. — Я готов. Он видел, как повелитель начал поднимать меч. Сейчас он опустит его, и вместе с этим ударом голова Стила отделится от тела. Стил завороженно следил за подъемом. Меч достиг высшей точки, луч солнца заиграл на лезвии, и все оно ярко засияло, как утренняя звезда. Стил закрыл глаза. Пусть это прекрасное сияние будет последним, что он видел. Он с нетерпением ждал удара. Вместо этого Стил почувствовал, как на него навалилось какое-то тяжелое тело. Руки его были связаны, он не смог удержать равновесия и завалился набок. Удивленный, а еще более разозленный внезапной помехой, он открыл глаза, чтобы посмотреть, что же происходит. Над ним, защищая его, стоял юноша в белых одеждах. В руках он держал посох, навершие которого украшал хрустальный шар, сжатый драконьей лапой.

— Что все это значит? — прогремел повелитель Ариакан. — Во имя Владычицы, кто ты?

— Я тот, кто вам нужен, — ответил юноша прерывающимся голосом, потом голос его окреп, и он продолжил. Я — Палин Маджере!

12. Старые друзья. Долгожданная встреча

Рейстлин Маджере был в кабинете Астинуса Палантасского. Великий маг беспокойно ходил по комнате, взгляд его был мрачен и не останавливаясь скользил по томам недавних хроник, стоящим на полках. Астинус сидел за столом и что-то писал в книге. В перерывах тихо, стараясь не побеспокоить Мастера, заходили Эстеты, забирали заполненные тома, относили их в библиотеку, где другие монахи раскладывали их в хронологическом порядке. С того момента, как Астинус вернулся к работе, оба молчали. Колокола на городской Башне отбили Первую Стражу.

Рейстлин прервал ходьбу и посмотрел на дверь, как будто ожидая кого-то. Никто не вошел. Он подождал, потом подошел к Астинусу, встал за его креслом и наклонился, чтобы прочитать написанное. Прочитав, удовлетворенно кивнул.

— Спасибо, друг мой, — спокойно сказал он. Астинус продолжал писать. Он отрывал перо от бумаги только на краткий миг, необходимый, чтобы окунуть его в чернильницу, и делал это так быстро, что движение было едва заметным.

— Я почти ничего не сделал, — сказал он, продолжая писать.

— Ты показал Палину Книгу, — заметил Рейстлин. — Я не счел бы это чем-то необычным, но ты сделал это, чтобы повлиять на его решение. А ведь ты не любишь вмешиваться в дела людей.

— Людские дела — это и мои дела, — возразил Астинус. — А как же иначе? Я их описываю, живу в каждом из них на протяжении веков. Скорость его письма замедлилась, и наконец он остановился. Сегодня утром Мастер начал новый том.

Толстый, переплетенный в кожу, его гладкие белые страницы ждали, готовые запечатлеть смех и слезы, горе и радость, первый крик новорожденных и последний вздох умирающих. Рука Астинуса, даже пустая, как бы держала перо, указательный палец был ярко-синим от чернил. Он пролистал книгу и, дойдя до конца, вновь открыл ее.

— Может так случиться, — тихо сказал он, — что книга эта будет последней.

Он вновь взял перо, поднес его к листу. Перо сломалось, чернила вытекли, забрызгав лист. Астинус нахмурился, откинул перо в сторону и, взяв со стола новое, продолжал писать.

— Я думаю, ты знал, какое решение примет твой племянник.

— Знал, — спокойно согласился Рейстлин. — По-тому-то я и отослал Карамона домой. Он мог бы помешать. Палин должен был сам сделать выбор.

— Правильный для него, конечно, — заметил Астинус.

— Да, он еще очень молод и никогда не подвергался серьезным испытаниям.

Жизнь его была слишком легкой. Его любили, им восхищались, его уважали. Все, чего бы он ни пожелал, доставалось ему без особого труда. Он не испытал настоящих трудностей. Когда он хотел спать, для него была готова кровать с чистыми простынями в теплой и уютной комнате. Да, конечно, он путешествовал вместе с братьями, но, за исключением последнего, это были скорее развлечения, чем что-либо другое. Мы с Карамоном, когда были наемниками перед Войной, жили совсем не так. Рейстлин задумался.

— Только однажды он подвергся серьезной проверке, в битве, когда погибли его братья. Он потерпел неудачу…

— Это не было поражением, — заметил Астинус.

— Он считает это поражением, — пожал плечами Рейстлин. — Что, в сущности, самое главное. В действительности он сражался хорошо. В пределах той магической силы, каковая ему доступна. Среди страха и хаоса он сохранил ясную голову и вспомнил заклинания, когда впору было забыть собственное имя. Но он проиграл.

Он был обречен на неудачу. Только держа в руках черные одежды, только подойдя вплотную к смертному приговору невиновному, он приблизился к пониманию той жертвы, которую он должен быть готов принести.

— Он вполне может погибнуть, обретая подобное знание, — заметил Астинус, не прекращавший писать на протяжении всего диалога.

— Все мы смертны. Так решил Конклав… Рейстлин хмуро уставился на книги, как будто читал их содержимое и не находил в нем ничего для себя утешительного.

— Когда-то они приняли решение и по твоему поводу, старый друг.

— Они испытывали меня… Я не выдержал испытания, но был возрожден. И тяжко поплатился за это. Однако, не случись этого, Война Копья почти наверняка была бы проиграна. — Губы Рейстлина искривила горькая улыбка. — Интересно все же, как эта мелочь вплетается в общий замысел?

— Так же, как и все другие, — ответил Астинус. — Посмотри на ковер под ногами. Если поднять его и посмотреть с изнанки, то увидишь беспорядочное и рыхлое переплетение разноцветных нитей, а с лицевой стороны каждая нить плотно прилегает к соседним, и все они вместе образуют прочную ткань. Да, по краям слегка поистрепалась, но в целом сделана добротно.

— Прочность ей очень понадобится, — тихо сказал Рейстлин. — Чтобы противостоять тому, что грядет. Я хотел бы попросить тебя, старый друг, еще об одной вещи.

— О чем же? — Астинус не поднял головы, но рука его дрогнула и на листе появился росчерк.

— Я хотел бы повидать госпожу Крисанию. Астинус поднял голову и прекратил писать. Его трудно было поразить чем-либо, поскольку он все знал, все слышал, все чувствовал. Однако подобного он не ожидал.

— Увидеться с госпожой Крисанией? Зачем? — поинтересовался Астинус. — Что ты ей собираешься сказать? Принести извинения за то, что ты с ней сделал? За то, как ты ее использовал? Это будет фарсом. Ты разве не сказал брату, что будь у тебя возможность начать сначала, ты бы пошел тем же путем?

— Я использовал ее, — на впалых щеках Рейстлина проступили пятна. А как насчет того, что она тоже меня использовала? Мы оба были детьми, просто одетыми в одежды разных цветов.

— Она любила тебя…

— Свои амбиции она любила больше.

— Да, — согласился Астинус. — В конце концов она это поняла, но только сделать уже ничего было нельзя. Что ты ей скажешь? Мне любопытно было бы узнать, как ты предполагаешь с ней встретиться? Боюсь, это невозможно.

— Почему бы нет? — сухо поинтересовался Рейстлин. — Все, что мне надо сделать для этого — просто прогуляться в парк при храме. Они не смогут, не посмеют меня задержать.

— Ты, конечно, можешь пойти туда в любой момент, но только это мало тебе поможет. Ты забыл об опасности, угрожающей ныне миру? Как и многие другие, Крисания призвана на свою собственную битву с Хаосом. История, в которой действуешь ты, а также Палин и Светлый Меч, — лишь одна из многих, что я пишу сейчас.

— Нити спутаны, — пробормотал Рейстлин, проводя ногой но ковру. — Она отправилась одна?

— Нет, рядом с ней другой, преданный ей человек. Он путешествует вместе с ней, хотя она и не в восторге от его истинной сути. Это тоже отдельная история.

Прости мое любопытство, но все-таки… Ты собираешься попросить у нее прощения?

— Нет, — холодно ответил Рейстлин. — Почему я должен это делать? Она получила то, что хотела, я получил то, что мне причиталось. Мы в расчете.

— Итак, ты не склонен оправдываться и просить прощения. Что же тогда ты можешь ей сказать? Рейстлин долго молчал. Он повернулся к книжным полкам, всматриваясь в окружающие их тени, тени того, что не случится уже никогда.

— Я хотел сказать ей, что иногда в моем долгом сне я мечтал о ней, — тихо промолвил он.

13. Записка. План Аши. Беспорядок в библиотеке

Аша вымылась — как кошка лапой, сказал бы Заст, имея в виду, что теперь она выглядела только чуть более прилично. По крайней мере, ей удалось отмыться от грязи канализации и запахов гостиничной стряпни и эля, который был не многим лучше. Аша переоделась, хотя она, в свою очередь, была не менее Палина удивлена и напугана той переменой одежды, которую она нашла на кровати в комнате, куда ее привели. Там лежало ее старое одеяние, то самое, которое для нее сшили Эрды.

Одежда, как она полагала, лежала в деревянном сундучке в тесной комнатке над таверной. Там же обнаружилась сумочка с ее единственной собственностью — магическими предметами, что дали ей Эрды. Вид одежды, а особенно сумочки испугал ее. Кто-то не только принес их, но и. сходил за ними до того, как мог узнать, что она собирается сюда прийти! Аше это было не по нутру. Ей не нравилось место. Не нравились люди. Единственный, кто был ей мил — Палин, но он ей так сильно нравился, что это пугало ее больше чего-либо другого.

— Почему я продолжаю ему врать? — спрашивала она себя в совершенном отчаянии. — Одна ложь поверх другой, а за ней еще и еще. Сначала маленькая, с горстку песка, она выросла до горы камней. Ей приходится тратить массу усилий, чтобы удержать их; если хоть один из них соскользнет, вся гора обрушится и раздавит ее. Гора лжи встала преградой между ними, отделила ее от Палина. Аша любила его, хотела, чтобы он принадлежал ей. Весь прошедший месяц она вспоминала его, оживляя в памяти короткий миг, когда они были вместе в той ужасной башне. Другие, вроде Джеффри Висельника, домогались ее любви. Аша наконец осознала, что люди считают ее привлекательной. Она смогла теперь сама поверить в это. Глядя в зеркало, она больше не считала себя уродиной, может быть, потому, что образы бесспорно прекрасных Эрдов поблекли в ее памяти, как блекнут летние розы, засушенные между страниц книги. Насколько другие люди упали в ее глазах, настолько Палин возвысился. Хотя она постоянно говорила себе, что больше ей никогда его не увидеть, все равно образ мага в Белой Мантии заставлял ее сердце биться быстрее.

— Как странно, — пробормотала она, — когда он вошел, я была настолько в спешке и заботах, что и не заметила его…

* * *

Она на мгновение замерла, вспоминая удивительное тепло, разлившееся по всему ее телу в тот прекрасный миг, когда она услышала его голос, произносящий ее имя с такой любовью и нежностью.

— А я отплатила ему еще большей ложью! — осуждающе сказала она самой себе.

— Но я боюсь даже мысли о том, что снова могу потерять его! — воскликнула она тут же, не успев даже осознать, что говорит вслух. Теперь, когда его дядя рядом… Аша осторожно одевалась, озабоченная загадочным появлением одежды. Но в выборе не колебалась. Одеваясь, она приняла решение.

— Я разыщу Палина. Я уведу его отсюда до того, как он сможет поговорить с дядей и обнаружить, что я… я не та, за кого он меня принимает. Я сделаю это ради него самого, — успокоила она себя. Тихий стук в дверь разрушил воздушные замки ее мечты.

— Аша? Это я, Тас. Открой быстрей! — послышался сдавленный голос, раздававшийся как будто бы из замочной скважины. К своему изумлению Аша обнаружила, что так оно и было. Она так резко отворила дверь, что Тас потерял равновесие и ввалился к комнату.

— Привет, Аша! Ты не будешь против, если мы запрем дверь? Бертрем, похоже, здорово меня полюбил, он велел мне ни при каких обстоятельствах не покидать комнату и не показываться в библиотеке без него. Но мне не хочется его беспокоить. Он пошел сказать Астинусу, что мы готовы. Аша недоумевала, почему потребовалось закрыть дверь.

— Где Палин? Можешь провести меня к нему в комнату?

— Запросто, — отозвался Тас. — Это через две комнаты от твоей и не доходя до моей. — Он подкрался к двери и выглянул наружу. Мы же не хотим беспокоить Бертрема, — пояснил он громким шепотом. Аша всем сердцем была согласна с этим утверждением. Убедившись, что в коридоре никого нет, они выскользнули наружу и бросились к комнате Палина. Дверь была заперта. Аша нетерпеливо подергала за ручку.

— Палин! — тихо позвала она. Палин, это мы, Аша и Тас. Ты… ты одет?

Ответа не было.

— Кажется, сюда кто-то идет. — Тас дернул ее за рукав. Аша постучала еще раз, и дверь открылась словно сама собой.

— Палин? — позвала она. Тас вошел, не дожидаясь приглашения.

— Палин, я… О-о. Входи, Аша, Палина здесь нет.

— Нет! — Аша ворвалась внутрь и огляделась. Осмотр не потребовал много времени, так как комната была очень мала. Одежды из мягкой черной ткани валялись у двери, как будто их сбросили в — спешке. В комнате стоял густой запах канализации, были видны отчетливые следы от ботинок. Остался также след от посоха — грязная точка у стены.

— Смотри, записка, — Тас указывал на обрывок бумаги, которую маги обычно используют для записи заклинаний. Записка лежала поверх черных одежд. Для тебя, — уточнил кендер, беря ее в руки. Я прочитаю… Аша выхватила записку и начала нетерпеливо читать. Похоже, писали в сильной спешке, почерк был почти нечитаем.

На бумаге виднелись кляксы и разводы, подозрительно похожие на следы высохших слез. Аша прочитала несколько слов, нацарапанных на обрывке, и холод, как от пронизывающего зимнего ветра, заставил ее съежиться.

— Аша, — забеспокоился Тас. Девушка страшно побледнела. — Аша, в чем дело?

Что случилось? Молча, непослушными, заледеневшими пальцами она протянула кендеру записку.

— Аша, я всем сердцем люблю тебя. Помни всегда… Здесь я прочитать не могу, совсем все смазано. Непонятно, непонятно…Отправился в Башню Верховного Жреца… Опять непонятно…Стил… Люблю… Тас прервал чтение. Он отправился в Башню Верховного Жреца!

— Это ведь цитадель Черных Рыцарей, да? — безнадежно спросила Аша, заранее зная ответ.

— Сейчас да, — подавленно подтвердил Тас. — Не так уж давно. Непонятно, почему он решил туда отправиться? Да еще не посоветовавшись с нами?

— Он решил выкинуть свою жизнь псу под хвост! — со злобным отчаянием выкрикнула Аша. Вот, в записке: он дал слово тому… тому ужасному рыцарю, Светлому Мечу, или как там еще его зовут… Мы должны пойти за ним. Остановить его! — Она посмотрела на дверь. — Черные Рыцари убьют его. Ты пойдешь со мной?

— Обижаешь! — немедленно отозвался Тас. — Вот только вряд ли он пошел пешком, Аша. Я немного разбираюсь в магах. Они не любят физических усилий. А если Палин вжикнулся прямо в цитадель Черных Рыцарей, то, похоже, он в большой опасности. Я думаю, может быть, лучше посоветоваться с Рейстлином… Аша резко захлопнула дверь и, обернувшись, прислонилась к ней спиной.

— Нет. Мы никому не скажем!

— Но почему? — изумился Тас. — Если Палин действительно отправился в Башню Верховного Жреца, его надо спасать. Я, конечно, и сам спасатель что надо, но все-таки иметь под рукой волшебника бывает порой очень даже полезно… О-о, да я совсем забыл! Ты же ведь тоже волшебница, правда, Аша? Аша, казалось, не слушала.

— Тас, тебе приходилось бывать в Башне Верховного Жреца?

— Сколько раз! — небрежно ответил Тас. — В первый раз мы с Флинтом побывали там, когда ее атаковала Китиара, там еще потом драконы влетели в ловушки, а я разбил Драконий Глаз, совершенно случайно, надо сказать. Тогда погиб Стурм, а Лорана взяла Копье… В общем, — помолчав, подытожил кендер, — дорогу к Башне Верховного Жреца я знаю хорошо, а тамошнюю тюрьму ну просто как свои пять пальцев.

— Прекрасно, — сказала Аша. Туда-то мы и направимся. У меня есть идея. Она подобрала черные одежды, встряхнула их и натянула на себя через голову.

Раскрасневшаяся и запыхавшаяся, она пригладила волосы и расправила складки.

Одежда сидела на ней хорошо. Они с Палином были приблизительно одного роста.

Аша перепоясалась черным шелковым шнурком и повернулась к Тасу.

— Как я тебе нравлюсь? — спросила она. Я похожа на черного мага?

— Вполне, — нехотя согласился тот. Ему не хотелось гасить ее энтузиазм, но он не мог отрицать очевидного. — Вот только черных магов у Рыцарей Тьмы нет, у них — серые.

— Ты прав, — упавшим голосом согласилась Аша.

— Но, — Тас даже подпрыгнул от возбуждения, — у них есть жрецы в черном.

Я их видел, пока бродил по городу!

— Ты прав! — воскликнула Аша. — Я буду жрицей Такхизис, но как быть с тобой?

— Я тоже могу надеть черные одежды, — жизнерадостно заявил кендер.

— Умолкни! — нахмурилась Аша. — Не мешай мне думать. В языке кендеров вообще не было понятия «молчание», а потому Тас спокойно продолжил:

— Однажды жрец Моргиона, это бог чумы и болезней, пришел в Кендермор в поисках новообращенных. Эйдердаун Лежебока всегда хотел быть жрецом, ну и вызвался. Надо сказать, Лежебока был не совсем тот человек, которого хотел найти Моргионов жрец, но он ловко перед ним прикинулся. Не прошло и недели после того, как Эйдердаун надел черную мантию жреца, абсолютно все в Кендерморе подхватили жестокую простуду. Ты никогда не слышала подобного: над страной стоял сплошной кашель, все сипели и непрерывно сморкались! Хуже всего пришлось жрецу Моргиона. Он пролежал пластом целую неделю и чуть не помер от удушья. Эйдердаун устроил классную эпидемию. И, хотя, конечно, простуда доставила всем нам немало хлопот, а носовые платки сушились на всех кустах, мы все страшно им гордились. У бедного Лежебоки до того ну никогда ничего толком не выходило. Эйдердаун хвастал, что в следующий раз он потренируется на подагре, а потом планирует наслать стригущий лишай. Жаль, жрец Моргиона как только смог подняться на ноги, так сразу сорвал с Лежебоки черную жреческую мантию и поспешно ушел из деревни. С чего бы он это — до сих пор понять не могу…

— Ничего не могу придумать, — проговорила Аша. — Ладно, если нас кто-нибудь остановит, чего, может быть, удастся счастливо избежать, то можно просто сказать, что ты мой пленник.

— Такую роль я играть большой мастер, — торжественно заявил Тас. — У меня та-акой опыт… Но как мы собираемся попасть к Башне Верховного Жреца? Это же чертовски далеко отсюда…

— Мы отправимся не пешком. Со мной магические принадлежности, и я умею ими пользоваться, добавила Аша с гордостью. — Малютка Салли мне все объяснила.

Посмотри, нет ли кого-нибудь снаружи… Тас выглянул. Ему показалось, что за углом он увидел мелькнувший край коричневой рясы. Он подождал еще немного, но никто не появлялся. Тас сообщил девушке, что путь свободен. Из комнаты Палина они поспешили в Ашину. Оказавшись внутри, Аша бросилась к кровати и начала лихорадочно рыться в сумочке. Всегда готовый помочь, Тас присоединился к ней и тоже принялся копаться в ее сумке. Наконец Аша обнаружила то, что искала.

Аккуратно вынув найденный предмет, она закрыла сумку. Ей пришлось вновь открыть ее, чтобы извлечь оттуда руку Таса, почему-то там оставшуюся. Затем она разжала кулак. На ее ладони лежала маленькая глиняная фигурка лошади, покрытая белой глазурью, сверкавшей в свете свечи. Тас затаил дыхание. Такой замечательной, потрясающей вещи он еще не видел.

— Что она может сотворить?

— Я подую на нее, и она примчит нас к Башне Верховного Жреца со скоростью ветра. По крайней мере, Салли уверяла меня, что так оно и будет. Аша поднесла лошадку ко рту и подула в крошечные ноздри. Ноздри затрепетали. Лошадка глубоко вздохнула, и вдруг в комнате материализовался огромный конь, едва в ней помещавшийся. Животное было ярко-белого цвета, казалось, глазурь по-прежнему покрывает его. Конь вскидывал голову и нетерпеливо перебирал копытами. Аша затаила дыхание. Салли ничего не говорила о подобном, но времени на колебания не было — животное производило невероятный шум. Тас успел уже вскарабкаться ему на спину и протягивал ей руку, предлагая помощь. Аша с благодарностью приняла ее. Она никогда в жизни не ездила на лошадях, а размеры коня ее просто пугали.

Аша чувствовала себя на его спине неуверенно и ненадежно. Тас, вставши на колени, подхватил поводья и повернулся к Аше.

— Что дальше? — Ему приходилось кричать, чтобы перекрыть храп коня.

— Отправляемся в Башню Верховного Жреца, — ответила Аша.

— Как? — крикнул Тас.

— Пожелай этого! — Аша закрыла глаза и сосредоточилась.

* * *

Рейстлин сидел в кресле в кабинете Астинуса и просматривал почти законченную хронику, описывающую захват Квалинести Черными Рыцарями. Захват без боя. Рыцари с синими драконами окружили Квалинести, но не нападали. Ариакан, как обычно, предложил эльфам капитуляцию. Он тайно встретился с представителями высшего эльфийского совета. В эльфийском королевстве не было согласия. Эльфы были разобщены, они боялись непрерывно кружащих над головами драконов с рыцарями на спинах. Эльфы послали просьбу о помощи золотым и серебряным драконам, но не получили ответа. Эльфийская молодежь полагала, что надо драться. Портиос с отборным отрядом скрывался вне Квалинести, в тылу армии Черных Рыцарей. Он не мог напасть на них сам, его отряд не имел шансов справиться с огромной армией осаждающих, но если бы эльфы нанесли удар из Квалинести, то Портиос ударил бы с тыла и армия рыцарей попала бы к кольцо.

Эльфы уже собирались приступить к реализации этого плана, когда верховные советники объявили, что Квалинести воевать не будет. Высший совет проголосовал за капитуляцию, оговорив, что правителями останутся Гилтас и Лорана, жена и сын Таниса Полуэльфа. Собрание едва не закончилось свалкой, многие из эльфов помоложе были закованы в цепи и уведены своими же собратьями. Гилтас молча наблюдал, не вмешиваясь. Его вдовствующая мать Лорана была на его стороне. Все решили, что Гилтас не более чем марионетка в руках Черных Рыцарей, послушно пляшущая, когда тедергают за нитки. Большинство эльфов было убеждено в этом.

Рейстлин читал и улыбался. Водяные часы отмеряли ход времени, перо Астинуса его запечатляло. Настало и прошло время Второй Стражи. Из глубины библиотеки раздался громкий шум.

— Конь? — удивленно поднял голову Рейстлин.

— Он самый, — безразлично согласился Астинус, не прекращая писать.

— В Великой Библиотеке? — Рейстлин приподнял бровь.

— В ней. — Астинус кивнул. — Или был в ней. Стук лошадиных копыт сменился быстрым топотом сандалий.

— Входи, Бертрем, — пригласил Астинус еще до того, как раздался стук в дверь. Дверь осторожно приоткрылась, и показалась голова монаха. Убедившись, что он не побеспокоит Мастера, Бертрем вошел в комнату.

— Ну, — поинтересовался Рейстлин. — Они отбыли? Бертрем посмотрел на Мастера. Астинус раздраженно отложил перо и поднял глаза на монаха.

— Ответь великому магу! Девушка с кендером отбыли?!

— Да, Мастер. — В голосе Бертрема чувствовалось явное облегчение. Как-то во время войны Бертрему пришлось сражаться с драконидами, которые собирались поджечь библиотеку. Но в кошмарах, мучающих его по ночам, драконидов не было.

Зато там был кендер, кендер, потерявшийся в библиотеке, кендер, карманы которого были забиты книгами.

— Их нет! Они привели в библиотеку коня! — добавил он с выражением ужаса на лице. — Конь в Великой Библиотеке!

— Достопримечательное происшествие, — заметил Астинус, делая соответствующую запись. Он коротко взглянул на Рейстлина. — Они отправились выручать твоего племянника. Удивительно, что ты не с ними.

— Я с ними, но на свой лад, — спокойно парировал Рейстлин и вновь углубился в книгу.

14. Черная Госпожа обвиняет. Ответ Палина. Дурное знамение

Те же два рыцаря, что сопровождали Стила к плахе, помогли ему подняться.

Им пришлось в буквальном смысле поставить его на ноги, а потом поддерживать.

Стил уже простился с этим миром. Он настолько полностью отдал себя в руки смерти, что теперь был слишком слаб для жизни. Он с трудом держался на непослушных ногах и в замешательстве оглядывался по сторонам, не зная, что принесет ему эта новая жизнь. Повелитель Ариакан опустил меч, но продолжал крепко сжимать его в руке. Он приказал рыцарям построиться и соблюдать тишину.

Палин стоял там, где и материализовался. После тех первых слов он стоял молча и неподвижно. Ариакан, конечно, отменил казнь. Но, очевидно, у него возникло много вопросов. Взгляд его перемещался с Палина на Стила и обратно.

— Может мне кто-нибудь объяснить, что тут происходит? — обратился он к окружающим его рыцарям. — Кто этот маг Белых Мантий? Он действительно тот узник, которого потеряли? Кто-нибудь может его опознать? Два человека сделали шаг вперед. Оба с готовностью покинули строй, хотя мотивы у них были различны.

Одним был бригадир Тревалин, недавно вернувшийся после победоносного захвата Квалинести. Его лицо сияло от счастья. Представ перед Ариаканом, он бросил на Стила взгляд, в котором явно читалось все его доброжелательство. Следом за ним выступила Черная Госпожа. Она, в отличие от Тревалина, смотрела только на Палина. Тревалин хотел немедленно начать свою речь, но Черная Госпожа была старше его по званию. Он вынужден был сдержать нетерпение. Лилит имела право говорить первой.

— Повелитель Ариакан, — взволнованно начала она. — Это на самом деле узник Палин Маджере, за которого поручился Стил Светлый Меч. Я пленила юного мага в битве. Я его знаю. Клянусь в этом именем Владычицы Тьмы. Тем не менее я считаю своим долгом заметить, что его появление никоим образом не должно сказаться на судьбе Стила Светлого Меча. Он был приговорен за потерю узника! Не его заслуга, что тот здесь. Вы, повелитель, приговорили его к смерти. Я настаиваю на том, что приговор должен быть приведен в исполнение! Ариакан мрачно кивнул ей и, кратким жестом прервав ее попытку продолжать, взглянул на Тревалина:

— Бригадир, ты знаешь этого мага? Можешь поклясться в этом?

— Да, повелитель! Я его узнал, — твердо ответил Тревалин. — Это узник, Палин Маджере. Я клянусь в том именами Владычицы во всех ее ипостасях! Его возвращение отменяет смертный приговор Стилу Светлому Мечу! — Он бросил горящий ненавистью взгляд на Лилит.

— Отменяет, бригадир, — слегка улыбнулся Ариакан и повернулся к Стилу:

— Светлый Меч, это твой пленник?

— Да, повелитель, — тихо ответил Стил. — Это Палин Маджере.

— Племянник Рейстлина Маджере, который сейчас разгуливает где-то в нашем мире! — Черная Госпожа была в ярости. Повелитель, я умоляю тебя, отдай этого мага и его кузена в руки Рыцарей Терновника. Мы с ними разберемся! Я предупреждаю тебя, они заодно! Зачем бы иначе этот юноша явился сюда и добровольно обрек себя на смерть? Он надеется спастись! Убей их обоих немедленно, повелитель! Иначе, я тебя предупреждаю, иначе эти двое погубят Черное Рыцарство! Рыцари во дворе переглядывались и приглушенно взволнованно переговаривались. Страстная обвинительная речь Лилит производила впечатление.

Ариакан поднял руку, призывая к тишине, и внимательно посмотрел на юного мага, одиноко и безучастно стоящего у залитого кровью камня.

— Приговор Стилу Светлому Мечу будет принят к пересмотру. Что же касается мага, Рыцари Терновника смогут получить узника в свое распоряжение. Пусть только он побыстрее скажет, что может, в свое оправдание. Пока солнце еще не высоко, но скоро все мы тут сваримся заживо. Хотя утро еще только начиналось, было уже довольно жарко. Солнце имело странный вид. Оно было огромным и казалось ближе чем обычно к земле, если только допустить возможность этого. Его лучи безжалостно нагревали черные доспехи рыцарей, многие из которых с тоской смотрели на небо — в поисках хотя бы малюсенького облачка. Ариакан вытер со лба выступивший пот и начал допрос:

— Палин Маджере, ты явился выкупить себя?

— Он пришел погубить нас! — громко сказала Черная Госпожа. Ариакан зло посмотрел на нее и она, стиснув зубы, замолчала.

— Нет, — покачал головой Палин.

— Ты на самом деле сговорился со своим кузеном Светлым Мечом? Отвечай мне правдиво, юноша, у нас есть способы поймать тебя на лжи, и вряд ли они придутся тебе по вкусу.

— Я ношу Белую Мантию, и заслуженно, — гордо ответил Палин. — Как ты себе это представляешь, повелитель? Могу ли я быть заодно с рыцарем Владычицы Тьмы?

Ариакан кивнул. Казалось, он был удовлетворен ответом. Сквозь стиснутые зубы Лилит пробормотала что-то неразборчивое. Не обращая на нее внимания, Ариакан вновь обратился к Палину:

— После пленения ты был приговорен к смерти, если только тебе не удастся предоставить выкуп. Я прикажу немедленно исполнить приговор. Хочешь ли ты сказать что-нибудь перед смертью?

— Да, повелитель! — ответил Палин. — Я дал слово вернуться. Прежде чем умереть, я хотел бы попросить прощения у Стила Светлого Меча и объяснить, почему я не сдержал слова.

— Не позволяй ему говорить! — не выдержала Лилит. — Это все происки наших врагов! Не верь ему. Он племянник одного из могущественнейших магов, когда-либо живших на Кринне. Я говорила тебе, повелитель, я встретила Рейстлина Маджере у Вайретской Башни. Он вырвался из Бездны…

— Мой дядя никогда не был в Бездне! — возразил Палин. Черная Госпожа не склонна была обсуждать этот вопрос.

— Рейстлин вернулся, — подчеркнула она. Это он послал тебя сюда, не так ли?

— Нет, не так! — Румянец окрасил бледные щеки юноши. Я появился здесь по своей собственной воле. В любом другом случае дядя остановил бы меня.

— Ты позволишь мне сказать, Черная Госпожа? — поинтересовался Ариакан. — Спасибо. Так вот, я хорошо знаю подвиги, совершенные представителями семейства Маджере. Мужество, похоже, у них в крови. Я хочу побеседовать с этим юношей.

Если ты так его боишься, Лилит, — добавил он сухо, — то можешь связать его заклинаниями по твоему выбору. Черная Госпожа, нахмурившись, подошла к Палину.

Она с презрением окинула взглядом его кошельки и сумочки. Какое бы заклинание он не решил произнести, она легко могла разрушить любое. Глаза ее с подозрением задержались на магическом посохе и вспыхнули от ревности и алчности.

— У него магический посох, повелитель, один из самых могущественных магических предметов во всем Ансалоне.

— Так забери его, — нетерпеливо сказал Ариакан.

— Я хочу, чтобы он сам отдал мне его. Это докажет мне, что тут нет подвоха со стороны его дяди. Палин не смотрел на Лилит. Он продолжал смотреть на Ариакана.

— Вы сможете взять посох, когда он выпадет из моей мертвой руки, не раньше. Это не трюк, поверь мне, повелитель. Я не договаривался ни о чем с кузеном. Могу я говорить?

— Не верь ему, повелитель! — закричала Лилит. — Ты видишь, он отказался передать посох. Он может причинить нам огромный вред!

— Если бы он собирался навредить нам, то уже давно сделал бы это. Я предоставлю ему право оправдаться перед Светлым Мечом, которого он обманул. Я тоже хотел бы услышать эту историю. Палин благодарно кивнул и подошел к Стилу.

— Кузен, ты поступил честно и благородно, доставив тела моих братьев для захоронения в родной земле. Ты помог мне безопасно добраться до Башни Высшего Волшебства, чтобы я мог попытаться выполнить задание, данное мне этой серой ведьмой. Я думаю, в глубине души мы оба знали, что задача была невыполнимой, фальшивой, преследующей совсем другие цели. Черная Госпожа фыркнула, но остановить Палина она не могла. Приказ Ариакана был ясен, и она старалась не нарушать его. Палин продолжал:

— Мы вступили в Башню Высшего Волшебства, имея в виду каждый свою цель.

Стил Светлый Меч всегда и во всем был предан своей Владычице, а я оказался не столь честен. Если бы я был таким же, как он, то вошел бы в магическую лабораторию моего дяди, только убедившись, что он следует за мной. Дверь, однако, резко захлопнулась, а мои попытки ее открыть были безуспешны. Поскольку делать мне было нечего, я начал осматриваться по сторонам и обнаружил Врата. Я вошел…

— Он врет! — взвизгнула Лилит. — Не может маг его ранга вступить в Великие Врата Бездны! Ибо написано, что только маг Черных Мантий в сопровождении жреца Паладайна… — У нее перехватило дыхание от ужаса от того, что она сказала.

Ариакан приподнял бровь.

— Я полагал, что ты сама послала его открыть Врата. Может быть, он нашел ключ. Продолжай, Палин Маджере, твой рассказ заставил меня почти забыть про жару.

— Я вступил во Врата, — повторил Палин. — Никакого ключа не потребовалось.

Ничто мне не препятствовало. Врата были открыты. Владычица Тьмы забыла про них.

— Ложь! — пробормотала Лилит, но не решилась произнести это громко. Только стоявшие рядом слышали ее. В этом месте рассказа Ариакан нахмурился, а рыцари обменялись недоуменными взглядами. Палин хотел продолжать, но поперхнулся, закашлялся и робко спросил:

— Повелитель, могу я попросить глоток воды? Ариакан нетерпеливо махнул рукой. Тотчас же был принесен кувшин с водой и вручен Палину. Палин с благодарностью принял его и долго пил. Стил неподвижно стоял рядом. Он освободился от поддерживавших его рук и теперь стоял глядя в лицо Палину.

— Благодарю, повелитель, — сказал маг. — В Бездне я нашел дядю. Он вовсе не подвергался мучениям, как говорили о том предания. Он взял меня и моего спутника, кендера Тассельхофа Непоседу, в свидетели необычного события — совета богов. Со стороны рыцарей послышалось усилившееся бормотание. Многие качали головами и выказывали недоверие, некоторые просто смеялись. Командиры призвали их соблюдать тишину. Ариакан смотрел на мага со все возрастающим подозрением.

Он обернулся к помощнику:

— Можем ли мы предать смерти сумасшедшего? Палин гордо выпрямился и вскинул голову:

— Клянусь, повелитель. Клянусь Солинари и именами Паладайна, Мишакаль и прочих богов белого пантеона, что я говорю правду. Я знаю, звучит она невероятно, — продолжил он с нарастающим пафосом, — В то же, что мы услышали там, поверить еще сложнее. Мир, весь мир Кринна в величайшей опасности! Эрды не так давно обрели Серую Драгоценность и намеревались использовать ее магию против тебя, повелитель, чтобы не допустить захвата их земель. Отец богов — Хаос, был заключен в Серой Драгоценности. Когда Эрды, открывая, разбили ее, они освободили Хаос! Отец обвинил детей в своем заключении и поклялся разрушить наш мир — их творение. Боги собирались драться с ним и предполагали, что смертные присоединятся к ним. В противном случае мир обречен. Каждое живое существо, да и сам этот мир погибнет. Жар волнами поднимался от нагретых камней. Мухи с назойливым жужжанием кружились над засохшей кровью у черной мраморной плахи.

Черная Госпожа возвела глаза к небу и покачала головой, давая понять окружающим, что она думает по поводу рассказанной Палином сказки, губы ее кривились в язвительной усмешке. Брови Ариакана сошлись на переносице.

— Не думаю, что у тебя есть серьезные доказательства твоих заявлений, Палин Маджере? Ты должен согласится, что все это звучит совершенно не правдоподобно.

— У меня нет серьезных доказательств, повелитель, — ответил Палин. Он и не ожидал, что ему поверят, да, по правде сказать, его это и не слишком интересовало. Ему важно было, чтобы поверил только один человек. Он перевел взгляд на Стила. — Я слышал, как Паладайн договаривался с вашей Владычицей.

Власть в Ансалоне была отдана в руки Черных Рыцарей, с тем чтобы они объединили всех способных носить оружие и смогли единой силой выступить на битву с легионами Хаоса. Именно поэтому Башня пала под вашим натиском, впервые силы Тьмы смогли захватить ее.

— Я полагаю, что наше подавляющее превосходство в людях и вооружении все-таки сыграло какую-то роль в этой победе, — криво улыбнулся Ариакан.

— Повелитель, можно я скажу? — Стил повернулся к Ариакану.

— Конечно, Светлый Меч. Удивляюсь, почему ты молчал до сих пор.

— Повелитель, я верю Палину Маджере! Не знаю, как объяснить… Стил пожал плечами. — Я путешествовал вместе с ним. Я знаю, он человек чести. То, что он пришел сюда, чтобы спасти мою жизнь в обмен на свою собственную, только подтверждает это. Я прошу вспомнить один странный эпизод, происшедший во время Битвы за Башню Верховного Жреца, — исчезновение серебряных и золотых драконов.

Мы думали, что они отступили для перегруппировки, но они не появились вновь.

Есть ли этому иное объяснение, кроме того, что Паладайн приказал им покинуть Битву? Ариакан задумался. Он был верующим человеком. У него было свое мнение о богах. Многие считали, что его матерью была богиня моря Зебоим. А в далеком прошлом он был удостоен чести предстать перед Владычицей Такхизис, получил ее личное благословение на создание рыцарского Ордена, ей посвященного.

— Пошлите за Верховной Жрицей, — приказал он. Мы узнаем правду. Посыльный убежал. Рыцари стояли, обливаясь потом под безжалостными лучами палящего солнца. Высокий, пронзительный крик разорвал тишину. Крик ужаса и муки, от которого волосы вставали дыбом.

— Что там еще? — поинтересовался Ариакан. Рыцари, стоявшие у входа, разом отошли с дороги, очистив путь. Прибежал бледный, даже слегка синеватый посыльный.

— Повелитель! Верховная Жрица мертва! Все оцепенели. После всего того, что они наслушались от Палина, смерть жрицы высочайшего ранга казалась худшим из возможных знамений.

— Как это случилось? — спросил потрясенный Ариакан.

— Со мной ее прислужница, она была с ней в тот момент. — Посыльный отодвинулся, пропуская вперед жрицу Такхизис. Женщина была мертвенно бледной, волосы спутаны, одежды разорваны в знак траура.

— Ее святейшество была глубоко взволнована, повелитель. С момента, когда она отправилась посетить приговоренного этим утром, она была погружена в себя и невнимательна к окружающему. Ее святейшество приблизилась к алтарю, чтобы вознести молитву. Она проводила обычную службу, как вдруг рука ее задела сосуд со священным маслом, стоявший на алтаре. Сосуд разбился, масло разлилось по алтарю. С одной из свечей упал перегоревший фитиль и поджег масло. Огонь мгновенно распространился по алтарю, пожирая священные реликвии одну за другой.

Верховная Жрица смотрела на все это, потом на лице ее отразился такой ужас, что мне не забыть его до самой моей смерти. А затем, повелитель, она упала перед горящим алтарем. Пламя погасло, но, когда мы подняли Верховную Жрицу, она была мертва. Рыцари в глубоком молчании выслушали рассказ. Тишина повисла над крепостным двором. Ее прервал пронзительный голос Черной Госпожи, взволновавший всех, подобно камню, брошенному в воду.

— Я предупреждала тебя, повелитель! Это дело рук белого мага! И его тоже!

— Она указала пальцем на Стила. — Они связаны друг с другом! Оба предатели, оба виновны в смерти Верховной Жрицы!

— Командирам распустить людей, — приказал Ариакан. — Пусть возвращаются к повседневным обязанностям. Лилит, отведи Палина в камеру. Он мне понадобится.

Исполнение приговора откладывается до прояснения ситуации. Я буду в замке — расследовать происшествие. Ариакан повернулся, собираясь уйти.

— Повелитель! — с беспокойством воскликнул Тревалин.

— Да, бригадир, — раздраженно оглянулся тот. Что еще?

— Повелитель, поскольку Стил Светлый Меч оправдан и никакого другого наказания на него не наложено, я прошу вернуть ему его звание и место в составе моего отряда.

— Освободи его, на свою погибель, повелитель Ариакан, — проговорила Черная Госпожа, голос ее был тих, но в нем чувствовалась смертельная угроза. — Освободи его, и Рыцарство падет! Ариакан недовольно посмотрел на Лилит, затем перевел взгляд на Стила и пожал плечами:

— Хорошо, бригадир. Светлый Меч, я разрешаю тебе вернуться в отряд, но крепость пока не покидай. Повелитель миновал строительные леса храма Такхизис, возводимого вне крепостных стен Башни Верховного Жреца. Хотя Черные Рыцари владели Башней, они обнаружили, что священные предметы, посвященные Владычице Тьмы, невозможно внести даже внутрь крепостных стен. Черная Госпожа, покачивая головой, махнула рукой своим рыцарям, приказывая им сопровождать Палина. Они схватили его за руки и заткнули ему рот, чтобы он не смог произнести заклинание. Однако магический посох у Палина не отобрали, и он крепко сжимал его в руке. Черная Госпожа приблизилась к Палину. Крепко сжав губы, чтобы не выдать обуревавших ее чувств, она протянула руку и попыталась отобрать посох у мага. На лице ее отразилось сначала удивление, а затем триумф — она держала посох, и он не причинял ей вреда. Она рванула посох из рук мага и на мгновение замерла, ожидая реакции. Ничего не произошло. Посох вел себя, как обычная деревянная палка.

— Похоже, твой посох избрал себе нового хозяина! Это знак, который Ее Темное Высочество подает мне! Отныне повелитель может не опасаться твоих темных пророчеств! — сказала она, язвительно улыбаясь. — Я хочу, чтобы он сам увидел этот знак. — Лилит кивнула стражнику, чтобы он увел юного мага. Ее пальцы нежно поглаживали гладкую поверхность посоха. Когда Палин оказался рядом со Стилом, он бросил долгий взгляд на своего бывшего конвоира и тихо сказал:

— Верь мне! Ты должен убедить повелителя! Стил, не шевельнувшись, проводил взглядом магов, конвоировавших Палина. Слова юного мага звучали в его мозгу.

Тревалин хлопнул Стила по плечу, привлекая внимание:

— Поздравляю тебя, Светлый Меч! Тебя вытащили из Бездны. Ну и как ты себя чувствуешь теперь? Ты рад?

— Если ты хочешь знать, я чувствую себя не в своей тарелке.

15. Неловкость. Пути пересекаются. Молнии без дождя

Стил вернулся в казарму вместе с остальными рыцарями своего отряда. Ему возвратили его доспехи и, что еще важнее, его меч, сопроводив все это личными извинениями повелителя Ариакана. Он позавтракал вместе с Тревалином. Все его товарищи сгорали от нетерпения, желая услышать подробности его совместного путешествия с магом Белых Мантий. Но Стилу не хотелось говорить о Палине. Он односложно отвечал на вопросы друзей и явно избегал разговора. Почувствовав это, рыцари перевели разговор на недавний поход в Квалинести, где так и не состоялось решающего сражения.

— Эльфы! — фыркнул Тревалин. — Мне встречались жабы с более развитым чувством собственного достоинства! Они приползли к нам на брюхе, под покровом ночной темноты. Их верховные советники преподнесли нам Квалинести на блюдечке с голубой каемочкой. Тревалин презрительно сплюнул. А один из них… как там его звали?..

— Рэшес, — подсказал кто-то из рыцарей.

— Точно, Рэшес. Так вот он закатил длинную речь, прославляющую честность и благородство эльфов. Можно было понять его так, что у Черного Рыцарства всего этого нет и в помине. А потом он заткнулся, преспокойненько уселся за стол и как миленький подписал договор, по которому шея его народа навсегда отдается под ярмо нашего повелителя. Все это выглядело ну прямо очень культурно, вполне в духе эльфов, — рассмеялся Тревалин. — Да и что с них взять, если правитель их — совершеннейший мальчишка. Этот самый Рэшес водит его на помочах. Кстати, Стил, он сын Таниса Полуэльфа…

— Кто, кто? — переспросил Стил, который в этот момент думал совсем о другом.

— Правитель эльфов. Зовут его вроде бы Гилтас. Эти идиотские эльфийские имена как-то выскальзывают из моей головы. Мальчишка не унаследовал могучий дух отца — это я вам точно могу сказать. Да и от матери он мало что взял, если, конечно, истории о Лоране Золотом Полководце — не сплошное вранье.

— А я так не очень уверен в этом, Тревалин, — возразил один из рыцарей. Сейчас, конечно, мальчишка притаился и сидит на своем троне тихо, как мышь, но он все видит и понимает и, может быть, еще скажет свое слово… Если бы я был тем жирным советником, я бы не спускал с мальчишки глаз.

— Ха! — фыркнул Тревалин. — Единственный эльф, который хоть чего-нибудь стоит, это тот парень — Портиос. Сейчас его объявили вне закона. Сказать по правде, эльфы изгнали единственного полководца, который мог бы их возглавить. Они называют его бандитом.

— Говорят, что он со своими воинами напал на лагерь Красного отряда. Они убили трех драконов и исчезли прежде, чем кто-нибудь понял, что происходит.

— Да. Если такое случилось, так это точно он, больше некому, — кивнул Тревалин. — Он умен и решителен и даже имеет некое представление о чести, насколько это возможно для эльфа. Я с радостью сразился бы с ним. И после этого у меня не возникло бы ощущения, что мне надо хорошенько вымыться. Каждый раз, когда возле меня оказывался этот Рэшес, мне хотелось пойти и вымыть руки. Они продолжали разговор о войне и походах, но Стил больше не слушал их. Слова Палина звучали в его голове. Они перекликались со строчками песни, которую пленные Соламнийские Рыцари пели в его честь. Стил смутно припоминал, что он и раньше слышал где-то слова этой песни, но никак не мог вспомнить, где именно. Может быть в детстве, в Палантасе во время войны? Он не вспоминал об этой песне 20 лет, однако сейчас торжественная и мощная мелодия звучала в его мозгу. Это был гимн победе, прославляющий подвиг самопожертвования, окрашенный легкой печалью безвозвратной утраты. Слов ее он не знал, песня исполнялась на древнесоламнийском языке. Но вместо неизвестных ему слов на величественную мелодию накладывались недавние слова молодого мага, которые казались Стилу пророчеством, всплывшим из древних глубин, как масло всплывает на поверхность воды.

— Светлый Меч! Стил поднял голову. Тревалин положил тяжелую руку на плечо рыцаря:

— Отправляйся в кровать, мой друг. Сомневаюсь, что ты хорошо спал последние несколько ночей. Стил согласился. Он не очень нуждался в отдыхе, но был рад поводу избавить компанию от своего мрачного присутствия. В комнате было ужасно душно. Обливаясь потом, Стил улегся на жесткую кровать и принялся думать о судьбе Палина. Что бы ни делали с ним сейчас серые маги, вряд ли это было чем-то хорошим. Стил был солдатом. Ему и раньше приходилось видеть, как мучили и убивали людей. Но этот случай виделся ему иначе. Черная Госпожа вовсе не собиралась получить от Палина какую-нибудь важную для Дела информацию. Ей нужен был посох, и она получила его. Для серых магов это было тем же, чем для Стила — взятие вражеского укрепления, но что-то все же смущало рыцаря. Посох по праву принадлежал Палину. Отобрать его у схваченного и безоружного… Слишком похоже на воровство. Стил вспомнил слова бригадира, он сам чувствовал подобное при встречах с Черной Госпожой — ему всегда хотелось после этого умыться.

— В любом случае, я должен проследить за тем, чтобы Палин умер легко и безболезненно, — подумал Стил, погружаясь в сон. — Он был верен законам чести и наверняка заслужил такую малость. Размышляя о способах осуществления своего решения, он заснул окончательно и проснулся лишь тогда, когда солнечный свет сменился светом факелов. К ночи жара не спала. В течение дня караульные были вынуждены сменяться каждые полчаса, потому что доспехи раскалялись под палящими лучами и люди теряли сознание. Несколько юных пажей жарили яичницу прямо на раскаленных камнях. Дежурный офицер разогнал мальчишек, но отобранную яичницу целый день носил с собой и как диковинку показывал всем желающим. Ариакан закончил расследование обстоятельств смерти Верховной Жрицы и приказал немедленно приступить к погребальному обряду. Труп сожгли. Нечего было и думать о том, чтобы оставить его лежащим при такой жаре. На теле Верховной Жрицы не было обнаружено никаких следов магических или физических повреждений. Женщина была очень старой. Говорили, что ей уже больше ста лет. Ариакан рассудил, что скорее всего смерть была вызвана естественными причинами, и провел остаток дня среди варваров, в корне пресекая слухи, которые поползли среди суеверных дикарей, испуганных жуткими обстоятельствами смерти Верховной Жрицы. Стил поднялся с кровати и обнаружил, что его товарищи как раз готовятся отходить ко сну. Он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Стил обратился к Тревалину с вопросом, не слышно ли чего-нибудь о судьбе белого мага. Тревалин выразил уверенность в том, что Черная Госпожа забрала Палина вниз, в древние Драконьи ловушки, где нынче разместилась резиденция Рыцарей Терновника. Напоследок бригадир посоветовал Стилу не связываться больше с магами, независимо от цвета их одежд. По здравому размышлению Стил согласился, что это, пожалуй, самое лучшее. Он был не в состоянии спасти Палина, скорее уж мог ему навредить.

Маджере был магом и сам выбрал свой путь и свою судьбу. Постановив выкинуть Палина из головы, Стил решил навестить Флэр. По словам Тревалина, во время похода на Квалинести с драконицей почти невозможно было иметь дело. Она отвергала всех навязываемых ей всадников, находя в каждом массу недостатков.

Она подралась с собственным дружком-драконом и так разодрала тому морду, что он почти на неделю выбыл из строя. Начальник над драконами ничего не мог с ней поделать и признал ее негодной к несению службы. Остальные драконы отряда старались держаться от нее подальше. Стил надеялся, что с его возвращением все придет в норму, хотя он хорошо помнил, что Флэр, бывало, дулась неделями, прежде чем простить его. Рассчитывая ускорить процесс примирения, Стил решил зайти на кухню и попытаться уговорить повара дать ему молочного поросенка. Флэр любила свинину, и Стил был почти уверен, что она не откажется принять поросенка как знак доброй воли и примирения. Он шел тихими и пустынными коридорами на четвертый этаж, где располагалась кухня, когда обратил внимание на странное мелькание света вдали. Яркое многоцветье в этом царстве теней и мрака резко контрастировало с теми оттенками серого и черного, которые были характерны для одеяний магов и рыцарей. Тут было целое столпотворение цветов, ярко сверкающих в свете факелов, совершенно, абсолютно неуместное здесь. То, что свет переместился и потух, когда Стил решил рассмотреть необычное явление поближе, только усилило его подозрительность. Ему показалось, что он услышал голос, мгновенно сменившийся бормотанием. Обнажив меч, Стил отправился на разведку.

Звук исходил из-за каменной лестницы, расположенной в удаленной и неосвещенной нише коридора. Стил старался идти бесшумно, чтобы не спугнуть шпиона, ибо никем другим, по его мнению, забравшийся сюда быть не мог. По случаю жары доспехов он не надел и двигался почти совсем бесшумно. Обогнув лестницу, он заметил две фигуры, выделявшиеся черными силуэтами на фоне теней. Одна была одета в длинные черные одежды с капюшоном. Это не казалось странным, так одевались все жрецы Такхизис, но вот другая была крайне странной. Стил с изумлением понял, что перед ним кендер.

— Да, к нему! — приглушенно говорил кендер одетому в черное спутнику. Я его легко узнаю! Он, видишь ли, очень похож на Стурма. Я думаю, мы должны спросить у него… Стил быстро приближался к ним, подходя со спины. Двое были так увлечены разговором, что ему удалось неслышно подобраться к ним почти вплотную. Он схватил кендера за хохолок и, намотав его на руку, поднял того.

— Спросить меня о чем? — поинтересовался он.

— Ой! А-а! Не надо! Ну больно же! — заверещал кендер, безуспешно пытаясь вырваться.

— Отпусти его, — раздался женский голос. Не обращая внимания на жрицу, Стил вытащил отчаянно брыкающегося кендера на свет. Он узнал голос, но хотел точно убедиться. Он убедился.

— Что ты здесь делаешь? — потряс он кендера.

— Ой-ой-ой, ты мне все волосы выдерешь! — заскулил тот в ответ.

— Я же тебе сказала, отпусти его! — Подошедшая жрица в черном схватила Стила за руку и попыталась разжать кулак, сжимавший хохолок кендера. Стил отшвырнул к стене кендера и повернулся к ней. Капюшон сполз с ее головы. В свете факела ярко сверкнули серебристые волосы. Заметив, что Стил ее узнал, девушка низко надвинула капюшон. Слишком поздно.

— Ты! — растерянно прошептал рыцарь. Не ответив, а только бросив на него уничтожающий взгляд, девушка направилась к кендеру. Тот сидел у стены, потирая попеременно то голову, то щеки, размазывая слезы и придушенно вопрошая, остались ли у него вообще волосы на голове. Стил быстро огляделся. Похоже, никого больше рядом не было. Лестница находилась в нише. Час ужина давно миновал. Единственными людьми, которые могли находиться в этой части Башни, был повар и его помощники. Первой мыслью Стила было поднять тревогу, вызвать стражу и арестовать эту подозрительную парочку. Такова была его первая мысль.

Он действительно намеревался так поступить, однако пока не решался что-либо предпринять. Схватив девушку за плечи, он увел ее обратно в тень. Кендер последовал за ними. «Я сначала сам допрошу их, а потом вызову стражу», — сказал он самому себе.

— Во имя Такхизис, что вы здесь делаете? — громко поинтересовался Стил. Он не мог вспомнить имени ни женщины, ни кендера. Кендер начал было объяснять, но спутница пнула его, и он обиженно умолк.

— Тебя это не касается! — высокомерно заявила она. Но если тебе так уж необходимо знать, то знай — ныне я жрица Такхизис. Я доставляю этого преступника…

— То есть меня, — пояснил кендер, желая помочь.

— …В тюрьму, — закончила она, бросив хмурый взгляд на кендера.

— Да, наверно, он очень важный преступник, — заметил Стил. — Настолько важный, что ты пропускаешь церемонию погребения.

— Погребение? — Ее золотистые глаза сверкнули. Я… Я не слышала. Кто умер? — поинтересовалась она уже более робко.

— Верховная Жрица твоего Ордена, — безжалостно ответил Стил. — Всездешние жрецы пребывают в глубоком трауре. А что касается твоей жалкой выдумки о пленном кендере, так ей и без того никто не поверит. Любой жрец Такхизис, обнаруживший разгуливающего здесь кендера, тут же, без лишних разговоров, отправил бы его прямиком к Чемошу. Попытайся придумать что-нибудь еще. Он должен был дать ей шанс. Девушка мужественно приняла поражение. Она побледнела, губы ее задрожали, но усилием воли она взяла себя в руки. Девушка стиснула зубы, гордо выпрямилась и с достоинством посмотрела на рыцаря:

— Что ты сделаешь с нами? Выдашь страже?

— Сейчас вопросы задаю я. Что вы здесь делаете? На этот раз, пожалуйста, правду. Покусав губы, женщина наконец согласилась:

— Мы здесь, чтобы освободить Палина, но мы не можем найти, где его держат.

— В темнице его нет, — добавил Тас. — Я уже проверил. Видишь, Аша, я был прав! Это Стил, а он-то уж точно знает, где Палин.

— Правда? — Аша бросилась к рыцарю и, взяв за руку, с надеждой заглянула ему в глаза. — Ты нам скажешь? Ты можешь нас туда не провожать, только объясни, куда идти… Ну что в этом плохого? Ведь Палин пришел сюда, чтобы спасти твою жизнь, ты не можешь обречь его на смерть. Стил молча разглядывал Ашу и кендера и думал о превратностях судьбы, которая свела их как раз в тот момент, когда рыцарь и сам размышлял о том, что юный маг не должен умереть. Если Стил не воспрепятствует этому, его рыцарской чести будет нанесен какой-то ущерб — так Стил расценивал ситуацию. Он думал обо всем этом и потому молчал. Эта неожиданная встреча — только стечение обстоятельств, или здесь приложила руку Владычица Тьмы? Несомненно, это Такхизис привела его сюда — наконец решил он.

Стил чувствовал ее присутствие в окружающей темноте. Однако… что хотела от него Владычица? Предать этих двоих в руки серых магов? Или помочь им освободить Палина? Всех Черных Рыцарей учили: в минуту сомнений нужно обратиться мыслью к Делу. Стил всегда был смущен противоречивостью собственных взглядов на Дело и потому сейчас не мог обратиться к этому испытанному способу разрешения сомнений. Он чувствовал, что его одновременно тянет в две противоположные стороны: с одной стороны, следовало немедленно выдать Ашу и Таса рыцарям, а с другой стороны, необходимо было оказать им поддержку в деле спасения юного мага. Но в одном он был уверен твердо — в правдивости истории, рассказанной Палином Ариакану. Воздух был пронизан тревогой, а горизонт освещали молнии, вспыхивающие и гаснущие с сухим треском. Где-то был нарушен правильный порядок вещей.

— Пойдемте со мной! — резко бросил Стил Аше и Тасу. — Надвинь капюшон на лицо.

— Спасибо! — радостно вскрикнула Аша.

— Рано благодарить, — холодно ответил Стил. — Я вовсе не намерен идти и освобождать мага. Я просто хочу потолковать с ним. Узнать побольше обо всех этих делах с Серой Драгоценностью. А тебя с кендером я беру с собой просто для того, чтобы не упускать вас из виду. Окончательное решение я еще не принял. И помните: если кто-нибудь нас остановит, разговаривать буду я. Девушка и кендер молча кивнули. Кендер открыл было рот, но Аша жестом остановила его.

«Интересно, как они собирались выбраться из крепости вместе с магом?» — подумал Стил. Он хотел было спросить об этом, но потом передумал, решив, что, чем меньше он знает, тем лучше. Пусть их тайны останутся при них, в конце концов девушка владеет магией… Пока Стил размышлял об этом, они покинули верхние этажи Башни и отправились вниз, к Драконьим ловушкам.

16. Драконьи ловушки

В Башне Верховного Жреца не было подходящих условий для деятельности магов. И это не удивительно, так как Соламнийские Рыцари никогда, на протяжении всей своей историй, не имели дела с волшебниками. Поговаривали, что Хума отправился в свою последнюю битву вместе с магом, и они успешно разили врагов сталью и волшебством. Звали того волшебника Магиус, он принадлежал к Ордену Алых Мантий и был другом Хумы с детства. Посох, что носил ныне Палин, изначально принадлежал Магиусу, чья трагическая кончина стала, кстати, причиной, по которой магам на Ансалоне было позволено носить кинжалы. Имя Магиуса, впрочем, никогда не называлось Рыцарями Соламнии, когда они рассказывали о подвиге Хумы. Если про него и упоминали, то мимоходом, как о человеке, чья роль была незначительной. Соламнийские Рыцари всегда подчеркивали, что Хума никогда не полагался на Магиуса, но, как доблестный и благородный воин, не раз рисковал собой, защищая более слабого друга. Маги Кринна рассказывали совсем другую историю. По их словам, настоящим героем был как раз Магиус, отдавший жизнь за друга и принявший страшную смерть от рук врагов. Хума в историях, которые рассказывали в Башне Высшего Волшебства, был персонажем несущественным. Так, храбрый, но недалекий парень, под мудрым руководством мага и с его решающей помощью повлиявший на судьбу битвы. Истина была похоронена в давно забытой и затерянной могиле Магиуса, да в пустом склепе Хумы. Но тем не менее ни кладовых магических предметов, ни лабораторий волшебников, ни книжных полок и шкафов, полных книгами заклинаний, в Башне Верховного Жреца не было. И потому серые маги — волшебники Рыцарей Такхизис — вынуждены были начинать на пустом месте. Они решили использовать давно заброшенные Драконьи ловушки по нескольким причинам. Прежде всего им была необходима уединенность. Хотя серые маги были частью Черного Рыцарства и принимали деятельное участие в повседневной жизни своих собратьев-рыцарей — жили, тренировались и сражались с ними вместе, тем не менее они были еще и кудесниками. Поэтому им требовались особые тайные места, тихие и спокойные, в которых можно было работать. Драконьи ловушки подходили для этого просто идеально. Никто и никогда не входил туда без серьезного повода. Во время Войны Копья зал, в котором помещался Глаз Дракона, был разрушен. Соламнийские Рыцари убрали обломки, но «камни, помнящие пролитую кровь», как называли их гномы, дочиста отмыть не удалось. Каменный пол Драконьих ловушек был окрашен красным: кровью драконов и рыцарей, которые убивали здесь этих огромных зверей. Место, дышащее смертью. Ужасное место, мрачное и печальное. Палин слышал жуткие крики, вопли раненых, стоны умирающих. Не раз он в страхе оборачивался, ему казалось, что громадные неистовые крылья разрывают воздух около его головы. Все эти звуки лишь мерещились ему, если, конечно, духи драконов не продолжали битву с духами рыцарей в иных планах бытия. В этом мире Драконьи ловушки были просто темным, холодным помещением, полным звуков, сопровождающих работу магов: скрипом перьев, шепотом волшебника, повторяющего заклинание, легким шелестом длинных одежд по полу. Палин находился там уже долго. Он успел наслушаться и живых, и мертвых звуков. Его не подвергали пыткам, которых он ожидал, попав в руки Черной Госпожи. Его не убили. Впечатление было такое, что про него просто забыли. Он сидел в глубине Башни, куда не проникали лучи солнца, так долго, что потерял ощущение времени. Может быть, прошло лишь несколько часов, а может, минул уже не один день. Он был совершенно один, ему не с кем было поговорить, никто даже не приближался к двери. Рот юноше завязали. Повязка больно врезалась в губы, оставляя рот раскрытым. Ощущение было ужасным. К тому же он страдал от жажды. Веревки на запястьях глубоко врезались в кожу и пережали сосуды, отчего руки затекли и почти ничего не чувствовали. Палин был прикован цепью к массивному мраморному столу, сплошь покрытому магическими символами. Один раз он попытался привлечь внимание, чтобы попросить воды у проходящего мимо мага.

Палин мычал и извивался, но маг безучастно прошел мимо, словно не замечая пленника. Черная Госпожа забрала с собой его магический посох. Эта утрата мучила Палина, пожалуй, сильнее, чем кляп, затекшие руки и жажда вместе взятые. Вместе с посохом исчез и голос дяди. Палин ощущал себя совершенно покинутым и одиноким — чувство, которого он не испытывал с момента обретения посоха. Палин недоумевал: что же серые рыцари собираются с ним делать, и когда, и почему до сих пор ничего не происходит? Чем больше проходило времени, тем страшнее ему становилось. Ему не было страшно, когда он стоял посреди крепостного двора и говорил с Ариаканом. Он не боялся даже тогда, когда смотрел на плаху, покрытую потеками засохшей крови. В тот момент он готов был умереть.

Умереть достойно, без сожаления, печалясь только о горе, которое принесет его смерть тем, кого он любил. Страх начал постепенно нарастать, пока он сидел в пронизанной звуками темноте. Мысли его путались, в голове проносились картины всевозможных ужасов. Чтобы отвлечься, он огляделся по сторонам. Внимательно всматриваясь в конструкцию Драконьих ловушек, он заметил отверстия, через которые рыцари разили драконов копьями. Убитые здесь драконы были настоящими дьяволами, — мрачные порождения Владычицы Тьмы, синие и красные твари, они безжалостно губили ни в чем не повинных людей, изощренно глумясь над своими жертвами. Драконий Глаз, помещенный на возвышении в сердце Башни, призывал драконов в ловушки. Они не могли не повиноваться его приказам. Как только дракон влетал в ловушки и оказывался в тупике, две половинки опускной решетки с вырезом посередине закрывались, сдавливая его шею. Двери, ведущие к Глазу, закрывались, и дракон оставался в западне, выбраться из которой не мог. Голова оказывалась запертой в маленькой комнатке, а тело в узком коридоре. Рыцари разили их копьями, мечами и стрелами. Представив себе, как умирали драконы — пойманные, яростно и неистово пытающиеся вырваться и ревущие в агонии и ярости, — Палин обнаружил, что ему в глубине души жаль этих обрекаемых на смерть жутких, но все же великолепных животных. В конце концов Палин задремал, измученный своими видениями. Но сны его были полны крови и непрекращающейся муки; он чувствовал себя подобно древнему существу, пойманному в коварную ловушку и не видящему никакого иного избавления из нее, помимо смерти. Усилием воли маг изгнал эти видения из своего мозга, но они норовили вновь вернуться.

Возникало ощущение, что раз от разу сила их нарастает. Не понимая, что происходит, Палин почувствовал нарастающий страх, переходящий в ужас. Теперь Палин почти с симпатией думал о своих палачах и возможных пытках. Физическая боль казалось предпочтительней хотя бы потому, что проводниками ее стали бы живые люди. Когда вернулась Черная Госпожа с магическим посохом в руке, Палин был даже рад ее приходу. Но радость его оказалась короткой. Лилит держала в вытянутой руке посох, и затуманенный ум Палина сначала не обнаружил в этом зрелище ничего необычного. Но затем маг вспомнил о том, как посох обжег Черную Госпожу, когда она впервые попыталась коснуться его. Как же это могло случиться? Что изменилось? Неужели посох отверг его и передал власть над собой Черной Госпоже?

— Ширак! — с триумфом сказала Лилит. Камень на вершине посоха засветился тусклым светом, сердитомигая и словно не желая повиноваться. Палин опустил голову, надеясь, что Черная Госпожа не заметит его слез. Лилит рассмеялась и положила посох на столик так, чтобы Палин не мог коснуться его.

— Я знала, что рано или поздно посох будет моим, я видела это в расположении гадательных камней. Что ты скажешь на это? В ответ Палин промычал что-то невразумительное. Лилит сорвала повязку с его рта. Палин облизал пересохшие губы и с трудом прошептал:

— Дай мне воды!

— Ну конечно, ты же хочешь пить! Как я об этом не подумала! — усмехнулась Лилит и поднесла кувшин к пересохшим губам мага. Палин закашлялся и яростно взглянул на Черную Госпожу.

— Почему ты до сих пор не убила меня? Чего ты еще ждешь?

— А ты не догадываешься? — злобно усмехнулась Лилит. — Охотник никогда не убивает кролика в ловушке до тех пор, пока волк не засунет свою голову в петлю.

Палин некоторое время мучительно соображал, морща лоб. Потом до него дошел смысл слов Лилит.

— Ты хочешь устроить ловушку? На кого? На моего дядю? — Улыбка против воли раздвинула его губы. — Хотел бы я дожить до мгновения вашей встречи и взглянуть на это!

— Да, я тоже хотела бы, — в свою очередь улыбнулась Лилит. — Но это как-нибудь в другой раз. Рейстлин меня сейчас интересует меньше, чем некоторые другие твои родственники. Решив, что колдунья имеет в виду его отца или мать, Палин с сомнением покачал головой. Но тут новая мысль пришла ему в голову.

— Стил?! Глаза Черной Госпожи вспыхнули. На этот раз Палин рассмеялся в открытую. Он смеялся так долго, что снова закашлялся.

— Тебе не удастся поймать этого волка на имеющегося у тебя кролика, — наконец сказал он. — Ты думаешь, что он примчится сюда меня освобождать? Да какое ему до меня дело? Лилит наклонилась к лицу мага и впилась в него пристальным взглядом.

— Ее Высочество не случайно свела вас вместе. Я много раз кидала камни, и ответ всегда был один. Смотри: я кину их еще раз, для тебя. Черная Госпожа достала из сумочки, висевшей на ее левом запястье, пригоршню полированных агатов. Пробормотав слова заклинания, она рассыпала камни по серой мраморной поверхности стола. Вершина посоха разгорелась чуть ярче, и свет бликами отразился от разноцветных агатов.

— Вот, смотри! — Лилит вытянула тонкий палец. Черный камень — это Стил.

Белый — ты. А посередине — крепость… Взглянув на стол, Палин увидел зеленый агат, помеченный рунами, обозначающими Башню. А на вершине Башни, вот здесь — огонь. Палин взглянул на красный агат с выгравированным на нем тонким языком пламени. Ты с одной, он — с другой стороны, а между вами — рок, гибель.

Закончив, Лилит сгребла камни со стола. — Вот! Вас нет. Вы оба — мертвы. И…

— А проклятие остается, — холодно заметил Палин, глядя на камни, обозначающие пламя и Башню. Оба они по-прежнему лежали на столе. Черная Госпожа удивленно мигнула. В ее намерения входило собрать все камни. На мгновение она задумалась о смысле нового знамения. Но Палина все это уже не волновало. Он слишком устал.

— Ты ведь слышала, что я говорил повелителю о богах, — безразлично промолвил он. — Я видел…

— Ты видел то, что Рейстлин позволил тебе видеть! — фыркнула Лилит.

— Так я и объяснила повелителю. Очередная уловка твоего дядюшки. Он постоянно играет в какие-то игры, и когда-нибудь доиграется — это я могу тебе пообещать! — Лилит взяла два оставшихся камня и бросила их в сумочку. — А что касается Стила, так он просто предатель, и я буду не я, если не докажу это повелителю. И тогда вы умрете вместе, как и подобает столь близким родственникам. — Договорив, Черная Госпожа удалилась, забрав тускло светящийся посох. Палин положил голову на стол. Тьма снова сомкнулась вокруг него. Вместе с темнотой пришло отчаяние. Он понял, что умрет здесь. Его найдут прикованным к этому столику… Разбудили его голоса и свет факела. Он поднял голову.

Привыкшие к темноте глаза слезились. Он с трудом различал силуэты, блеск оружия, может быть, сияние драгоценностей. Люди, кто бы они ни были, почему-то переговаривались шепотом.

— Стойте здесь и тихо! — приказал суровый, холодный мужской голос. Палин узнал голос, и сердце чуть не выпрыгнуло у него из груди. Он хотел предостеречь его, но был так поражен и удивлен, что не мог вымолвить ни слова. Человек с факелом, на груди которого сиял Камень-Звезда, без сомнения, был Стил Светлый Меч. Он покинул своих спутников, тотчас же растворившихся во тьме, отталкиваемой светом факела, и приблизился к Палину.

— Маджере? — Стил не понижал голоса, а его шаги гулко разносились по помещению. Он шел не таясь, уверенный в своем праве находиться здесь. Люди, собирающиеся тайно освободить узника, так не ходят. Он подошел ближе. — Маджере, я должен поговорить с тобой… Неожиданно вспыхнул яркий свет. В нишах за зубчатыми колоннами, где во времена битв с драконами скрывались Соламнийские Рыцари, теперь стояли Рыцари Такхизис.

— Вот видишь, повелитель! — Голос Лилит был пронзителен и полон триумфа. В руке она сжимала ярко сияющий магический посох. — Ты сам видишь! Из темноты послышался голос Ариакана, тяжелый, полный печали и гнева:

— Стил Светлый Меч подтвердил, что он предатель. Взять его!

17. Сломанная ловушка

Рыцари бросились вперед и схватили Стила за руки. Он не сопротивлялся.

Глаза его скользнули по Палину и остановились на стене над его головой.

— Поверь мне! — тихо сказал Палин. — Я тут ни при чем!

— Стил Светлый Меч, что привело тебя сюда? — поинтересовался Ариакан. — отряд не на дежурстве. Никаких дел здесь нет.

— Причина очевидна, повелитель! — заметила Лилит. — Он прокрался сюда, чтобы освободить преступника.

— Я не прятался, — холодно возразил Стил. — Вы меня прекрасно видели и слышали. Я открыто шел сюда.

— Зачем? — настаивал Ариакан. Стил ничего нс ответил. Повелитель печально покачал головой:

— Я ошибся, приняв тебя в ряды рыцарей. — Меня предостерегали. — Он бросил мимолетный взгляд на Черную Госпожу, у которой хватило такта, или скорее ума, нс демонстрировать свою радость. — Но другие убедили меня. Верховная Жрица, что лежит ныне мертвой, была среди них. Ты хороший солдат — благородный, мужественный, верный. Да, я сказал верный, — добавил он, снова посмотрев на Лилит.

— Я верю, Светлый Меч, что ты старался душой и сердцем служить Владычице.

Только сердце твое полно темного честолюбия твоей матери, а душа благородна, как у отца. Потому и поступаешь ты противоречиво, а значит, ты ненадежен и опасен для Дела. Я приговариваю тебя к смерти. Приговор исполнить немедленно.

Рыцарь вынул меч и подошел к Стилу. Стил не сопротивлялся, не возражал. Каждое слово, сказанное повелителем, было правдой. Каждое ранило, как удар меча.

Рыцарь поднял меч.

— Повелитель! — раздался голос другого рыцаря. — Он не один! — Послышались звуки борьбы и крики.

— Да умрет он когда-нибудь? — раздраженно заметил Ариакан. — Но, — добавил он, пораженный внезапной мыслью. — Может, по замыслу Ее Темного Величества он должен остаться в живых? Казнь отложить! — громко добавил он. — Ну что вы там нашли?

— Еще двое, господин. Вперед вышел рыцарь, таща за собой кендера и человека, закутанного с головой в черный плащ с капюшоном. — Судя по всему, Светлый Меч был не один.

— Рейстлин! — прошептал Палин, вскакивая. В душе его вспыхнула надежда. — Дядя! У Лилит тоже возникло такое опасение. Она бросилась вперед, в руке ее грозно сверкал магический посох.

— Кто ты, маг? — спросила она. Сними капюшон! Человек в черных одеждах поднял голову. В свете посоха блеснули золотистые глаза. Черная Госпожа испуганно отпрянула, но, присмотревшись, залилась нервным смехом.

— Ты не волшебник. В тебе совсем не чувствуется магии! — Она резко откинула капюшон. Палин задохнулся от ужаса. В ярком свете факелов стояла бледная и испуганная Аша.

— Что здесь происходит? — Ариакан казался теперь скорее изумленным, чем разозленным. — Кендер и чародейка Черных Мантий?

— Она не волшебница, — фыркнула Лилит. — В ней не больше магии, чем в этой стене. Просто шпионка!

— Я вообще не понимаю, о чем она там говорит, — встрял Тас. — Мы вовсе не с тем рыцарем. Мы вообще ни с кем. Так, сами по себе.

— Заткните эту козявку, — распорядилась Лилит.

— Нет, пусть говорит, — приказал Ариакан. — Здесь что-то не так. Я собираюсь докопаться до сути происходящего. Отпусти его. Кендер, иди сюда. Тас поправил свои многочисленные сумочки, вышел вперед и протянул Ариакану руку.

— Как поживаешь, повелитель? Я Эйдердаун Лежебока, а это моя подруга Аша, очень могущественная злая волшебница. Если бы я был на твоем месте, я бы поостерегся сердить ее — она дочь Рейстлина Маджере! — Он драматически замолчал, давая возможность слушателям осознать услышанное. Ариакан нахмурился, не обратив внимания на протянутую руку кендера.

— Шпионы! — фыркнула Черная Госпожа. — Вы пришли сюда вместе со Стилом.

Расскажи повелителю истинную причину, по которой вы здесь.

— Тем я и занят, — с достоинством произнес Тас. Он вновь повернулся к Ариакану:

— Ты можешь, конечно, этого и не знать, но я кендер, который поклялся служить силам Тьмы. Вот потому-то я и здесь. Я хотел предложить свои услуги Ее Темному Высочеству. Такхизис изменила всю мою жизнь! Ныне я чрезвычайно злобен.

В доказательство этого я готов совершить злодеяние, если хотите. Смотрите! Тас рванулся вперед. Несколько рыцарей попытались его поймать, но он был слишком юрок. Он прошмыгнул мимо рыцарей и подскочил к Палину.

— Я убью для вас этого белого мага! — заорал он. Тас выхватил маленький кинжал и направил его в живот Палину. Потом он резко вскинул его и одним махом перерезал веревки, связывающие Палину запястья.

— Держи! — крикнул Тас и всунул ему в руку кинжал. Ошеломленный и не ожидавший такого Палин, руки которого затекли от долгой неподвижности, безуспешно пытался удержать кинжал в руках. Рыцари выхватили мечи. Двое, державшие Стила, вместе с другими двинулись к Палину. Тас вскочил на столик и прыгнул оттуда на спину ближайшему рыцарю. Взявшись за шлем обеими руками, он резко надвинул его тому на глаза. Рыцарь не удержал равновесия и упал вместе с Тасом под ноги остальным. Те повалились на них.

— Тверды, как лед! — покрыл шум голос Аши. Она стояла, сжимая в руке светящийся прозрачный кристалл. Все замерли. Остановились занесенные для удара мечи, люди застыли, пойманные в движении, не в состоянии пошевелиться, крик застрял в открытых ртах. Холод магии Эрдов облаком растекся над Черными Рыцарями, заковывая их в невидимый магический лед. Только один из них сохранил свободу движения — Стил. Что защитило его? Может быть, Камень-Звезда, или меч, или темное влияние матери. Только он мог двигаться. Палин облокотился на столик и неуверено посмотрел на Стила.

— Мы кузены, — сказал он. — Ты спас мне жизнь. Я не хочу драться с тобой.

Аша подбежала к Палину. В одной руке она держала светящийся кристалл, а в другой — маленькую фигурку коня.

— Почему бы тебе не присоединиться к нам? — спросила она Стила. — Поедем с нами! Они ведь собираются тебя убить. Стил нахмурился, его рука, вынимающая меч из ножен, замерла на полдороге.

— Повелитель справедлив, — сказал он наконец.

— В Бездне я видал такую справедливость! — выругался Палин. Он взмахнул кинжалом, вынуждая Стила отступить. Ты хочешь умереть, потому что ты трус, ты боишься жить! Разозлившись, Стил бросил меч в ножны. Палин с беспокойством посмотрел на него, а затем опустил кинжал.

— Ты отправишься… Стил прыгнул на него и, схватив руку с кинжалом, прижал ее к мраморному столику. Некоторое время они боролись. Палин пытался удержать свое единственное оружие, а Стил выворачивал ему руку. Наконец кинжал выпал из ослабевшей руки Палина и с негромким звоном упал на пол. Вдруг раздался удар, потрясший Башню Верховного Жреца до самого основания. Пол дрожал, стены трещали и шатались. Магический кристалл выпал из руки Аши и, упав на мраморный стол, погас. Заклинание, сковывающее рыцарей, потеряло силу.

— Что… начал Ариакан. Башня содрогнулась еще от одного ужасного удара, от которого многие рыцари повалились на пол. Стил навалился на Палина, который инстинктивно поддержал его, что позволило обоим сохранить равновесие.

— Быстро наверх! — приказал Ариакан ближайшему рыцарю. Узнай, что происходит. На нас напали? Тот побежал к выходу, спеша выполнить распоряжение, остальные рыцари поднялись и застыли на месте.

— Повелитель! Где повелитель Ариакан? — Юный паж с круглыми от страха глазами бежал к ним.

— Я здесь! — крикнул Ариакан, его голос легко перекрыл все остальные звуки.

— Повелитель! — задыхаясь проговорил паж. — В Башню… ударила молния!

Дважды, повелитель! Ужасная молния! Я никогда такой не видел! Она упала с неба, как брошенное громадное копье. Дважды она поразила нас, — повторил потрясенный паж. — В одно и то же место! И еще… Еще… — Он жадно хватал воздух открытым ртом. Драконы, повелитель! Сотни драконов… Золотые, серебряные…

— На нас напали, — мрачно подвел итог Ариакан. Он выхватил из ножен меч.

— Нет, повелитель. — Паж понизил голос, и окружающие замолчали, чтобы расслышать его слова. — Вместе с ними красные и синие, они летят все вместе, бок о бок, красные вперемешку с золотыми, синие посреди серебряных. Жуткий свет сияет на севере. Кошмарное красное зарево, оно делается все ярче и ярче и распространяется все дальше и дальше, как будто все деревья запылали в великих северных лесах. Даже сюда долетает запах… Серый пепел летел в открытые ворота. Раздался удар грома, и башня зашаталась, еще одна молния поразила ее.

Кольца для факелов выпали из стен и со звоном покатились по полу. Решетки дребезжали, раскачиваясь из стороны в сторону, помещение окутали клубы пыли.

Рыцари в тревоге переглядывались. Они были смелыми людьми, но перспектива быть заживо похороненными под обломками Башни их совсем не привлекала. Палин и Аша стояли рядом, взявшись за руки. Кендер, пойманный наконец одним из рыцарей, вырывался и умолял своего пленителя:

— Ну пожалуйста, я только хочу посмотреть! Ну очень тебя прошу, ты ведь можешь меня и потом убить. Я только посмотрю, что там, и сразу вернусь. Слово чести! Ну что тебе стоит, мне ведь только посмотреть! Стил пристально взглянул на Черную Госпожу.

— Башня, пораженная молнией… — тихо произнес он. Ариакан отдавал короткие команды, направляя рыцарей к ближайшим лестницам.

— Созовите командиров на совет, — приказал он на ходу окружившим его офицерам. — Собрать сведения о происходящем. Я хочу знать все о том, что кто-либо видел или слышал. С драконами я поговорю сам. Пошлите за Предводителем Неупокоенных.

— Что делать с арестованными? — поинтересовался один из его помощников.

— Меня не… — раздраженно начал Ариакан.

— Убей их, повелитель! — прервал его слова крик Лилит, она мертвой хваткой вцепилась ему в рукав. — Немедля прикажи их убить! Они!.. Они во всем виноваты! Я прочитала это по гадательным камням.

— Да провались ты в Бездну со своими камнями, Лилит! — ответил Ариакан, пытаясь стряхнуть ее руки. Дай мне пройти! — рявкнул он и отшвырнул ее от себя.

Черная Госпожа попыталась удержать равновесие, но зацепилась за магический посох и упала на пол под одну из решеток, что запирали Драконью ловушку.

Раздался оглушительный удар грома. Башня вновь вздрогнула. Решетка, механизм крепления которой был разрушен предшествующими сотрясениями, упала. Лилит заметила несущуюся на нее смерть и попыталась отползти, но не успела. Остро отточенные прутья решетки, рассчитанные на то, чтобы пробить толстую и чрезвычайно крепкую драконью шкуру, легко пронзили мягкую плоть Черной Госпожи.

Решетка плотно вошла к гнезда на каменном полу, пригвоздив к нему Лилит. Она дико закричала и вцепилась в прутья решетки в безнадежной попытке поднять их.

Кровь хлестала из ужасных ран. Руки ее разжались. Она вытянулась на полу, последним усилием положив руку на магический посох. Сумочка с агатами раскрылась, и камни высыпались во все увеличивающуюся лужу крови. Глаза ее остекленели, рука соскользнула с магического посоха. Ариакан в ужасе смотрел на ее труп. Даже черная борода его не могла скрыть смертельной бледности, которая легла на лицо повелителя. Его прошиб холодный пот.

— Мною я видел смертей, но немногие были страшнее этой. Это знамение! Да будет Владычица к ней милостива, — сказал он. Он оглянулся и, найдя глазами Палина, кивнул:

— Маджере, подойди сюда! Не бойся! Ты говорил мне что-то там, в крепостном дворе, про Хаос, намеревающийся пожрать нас. Это что, начало?

— Я думаю, да, — тихо сказал Палин после минутного замешательства. — Но точно я сказать не могу, не знаю. Ариакан глубоко вдохнул и медленно-медленно выдохнул. Потом вытер пот со лба.

— Я хотел бы еще раз поговорить с тобой, белый маг. А ты, Светлый Меч, будь с ним. Вы оба придете ко мне, когда я позову.

— Я хочу, чтобы мои друзья были со мной, — сказал Палин, указав на Ашу с Тассельхофом. — Я должен быть уверен, что они в безопасности.

— Ладно, ладно, — нетерпеливо перебил его Ариакан. — Давайте убираться отсюда, пока мы окончательно не оглохли, или пока эта проклятая Башня не обрушилась нам на головы….

— И я хочу, — не двигаясь с места, продолжил Палин, — …я хочу взять мой посох.

— Ну так и забери его, — сумрачно согласился Ариакан. — Сомневаюсь, что еще кто-нибудь будет на него претендовать. Светлый Меч, ты приведешь в мой штаб всех троих.

— Да, господин, — ответил Стил. Ариакан поспешно удалился, оставив всех четверых в стенах Драконьей ловушки. Палин подошел к Черной Госпоже, которая лежала на полу в луже крови. Когда он наклонился, чтобы поднять посох, взгляд его остановился на остекленевших глазах Лилит. Запах теплой крови щекотал его ноздри. Посох ли убил ее, предав и бросив в смертельную ловушку? Или все это — лишь игра слепого случая? Палин замер в неуверенности, вытянув руку и не решаясь дотронуться до посоха. Аша подошла к нему и осторожно погладила по плечу. Маг с благодарностью взглянул на девушку. Кендер утер рукавом заливающую глаза кровь, и сказал:

— Давай-ка поскорее, Палин. А не то мы, как всегда, пропустим все самое интересное!

— Если ты слишком брезглив, то я могу взять для тебя посох, — нетерпеливо предложил Стил, наблюдавший за маневрами Палина. Палин отстранил рыцаря, глубоко вздохнул и вытянул посох из-под мертвой руки. Выпрямившись, он в изумлении посмотрел перед собой. В двух шагах от мага стояла фигура в черных одеждах с низко надвинутым на лицо капюшоном. Встревоженный Стил обнажил меч.

— Не надо! Это мой дядя! — закричал Палин и бросился к рыцарю, чтобы остановить его. Рейстлин откинул капюшон и безучастно взглянул на Стила. Потом он перевел взгляд на племянника:

— Неплохая работа, Палин.

— Дядя! Как?.. — В этот момент глухой удар грома очередной раз сотряс Башню. Казалось, его издавала сама земля. Пол под ногами людей начал ломаться, как пересохшие вафли, а на стенах появились трещины.

— На вопросы времени уже не осталось! — заметил Рейстлин. Он взял Палина за руку и жестом велел Аше и Тассельхофу подойти поближе. — Мое путешествие сюда предопределил Даламар. Он хочет видеть нас в Башне Высшего Волшебства.

— Ты, Палин, никуда не отправишься отсюда, — мрачно заметил Стил. — Никуда, кроме как в штаб к повелителю Ариакану. И твой дядя тоже.

— Я и правда обещал Ариакану, что мы поговорим с ним… — в замешательстве сказал Палин. — Может быть, мы должны…

— Время для разговоров прошло. Началась битва. Ариакан сейчас уже сражается. — Рейстлин перевел взгляд на Стила:

— Твой меч в любом случае еще пригодится ему. Позволь нам уйти с миром, сын Стурма. Стил и сам склонялся к этому. Звуки битвы проникали в глубины Башни и призывали к действию. Рейстлин подошел к рыцарю. Стил сжал рукоять меча.

— Я знаю этот меч, — медленно произнес маг. Это ведь меч твоего отца? Я никогда особенно не любил его, и все эти его рыцарские заскоки с честью и знатностью рода. Это все было так пошло и театрально… Стил молчал, но костяшки его пальцев, сжимающих меч, побелели. — А потом я узнал о нем одну замечательную вещь. Он врал нам всем. Он был не больше рыцарем, чем я. Его возвели в рыцарское достоинство незадолго до смерти. А до этого он таскал все эти побрякушки, доспехи и прочее… И все это было вранье, дешевый спектакль…

— Рейстлин пожал плечами. А знаешь ли ты, что после того, как я все это обнаружил, я стал относиться к нему куда лучше?

— Потому что ты решил, что теперь вы с ним ровня? Так? — хрипло выговорил Стил. Рейстлин улыбнулся с едкой горечью.

— Да, конечно, ты должен был подумать именно так. Но на самом деле причина была в другом. — Рейстлин подошел вплотную к Стилу. Рыцарь ощущал на своем лице его дыхание. — Твой отец лгал всем и каждому, за одним-единственным исключением. И этим исключением был он сам. В своем сердце Стурм Светлый Меч БЫЛ рыцарем. Он носил этот фальшивый титул с большим достоинством, чем многие из тех, кому он принадлежал по праву. Он повиновался законам, которым НЕ ОБЯЗАН был повиноваться. Он жил, сообразуясь с кодексом чести, в который не верил никто, кроме него. Он принес присягу, которой не слышал никто. Только он сам… и Боги. Никто не побуждал его хранить верность этой клятве — Мере. Он делал это сам. А кто ты такой, Стил Светлый Меч? — Золотистые глаза Рейстлина блеснули. Знаешь ли ты? Кровь отлила от лица Стила. Он открыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Слезы струились по его щекам. Он так низко опустил голову, что волосы закрыли его лицо. Резким движением он загнал меч в ножны и, развернувшись, бросился к выходу на лестницу, навстречу звукам разгорающейся битвы.

18. Плечом к плечу

Рейстлин стоял около одного из окон в верхних покоях Башни Высшего Волшебства. Он находился в своем старом кабинете, с удивлением и благодарностью отмечая тот факт, что Даламар сохранил всю обстановку такой, какой она была до того, как ушел его шалафи. Кабинет не был полностью изолирован от внешнего мира, в отличие от лаборатории с ее опасными волшебными предметами и темными секретами. Несколько вещей магической природы исчезли из кабинета. Может быть, они были перенесены в комнаты Даламара, а может быть, в учебные классы, где юные маги работали над ними, изучая их тайны. Но украшенный затейливой резьбой деревянный стол все еще стоял здесь. Книги на полках были старыми друзьями Рейстлина, их переплеты были ему более близки, чем лица многих людей из его прошлого. На полу лежал тот же ковер, слегка вытершийся за долгие годы. Аша расположилась в том же кресле, где когда-то сидела госпожа Крисания. Рейстлин попытался представить себе лицо праведной дочери, но тщетно. Он покачал головой и опять отвернулся к окну:

— Что это за странный свет сияет там, на севере?

— Это Бурный океан в огне, — ответил Даламар.

— Что-о?! — вскрикнул Палин, вскакивая с кресла. — Разве такое возможно?!

— Я хочу это увидеть! Такое нельзя пропустить! — Тас попытался протиснуться к окну, у которого застыл черный маг. Ночное небо привычно чернело, но на севере его озаряло огромное оранжево-красное зарево.

— Море горит, — пробормотал потрясенный Палин.

— Хотел бы я взглянуть на это поближе, — вздохнул Тас.

— Может быть, тебе еще представится такая возможность, — заметил Даламар, пытаясь отыскать на полке какую-то книгу. Члены Конклава были там. Они сообщили, что образовался обширный провал между Ансалоном и Драконьими островами. Из него вырываются языки пламени, и поэтому кипят океанические воды. То, что ты видишь — это всего лишь облака пара, в них отражается свет пламени, из которого рождаются огненные драконы, а их всадниками становятся злые духи и некие существа, сотканные из теней. Количество их неисчислимо. Каждый язык пламени, вырывающийся из разлома, порождает дракона, состоящего из пламени и владеющего магией. Существа, восседающие на нем, созданы из крутящейся тьмы Хаоса. Именно их силы осадили сейчас Башню Верховного Жреца. Скоро атаке подвергнутся и все остальные ключевые места Ансалона. Нам сообщили, что гномы Торбардина уже сражаются со злыми духами в подземных пещерах.

— Как насчет книги? — перебил Даламара Рейстлин.

— Ну не могу, не могу я ее найти! — проворчал Даламар и снова отвернулся к полкам.

— Мой народ… — дрожащими губами прошептала Аша. — Они… они живут совсем рядом с теми местами…

— Твой народ навлек на нас это проклятие, — ядовито заметил Рейстлин. Аша подалась назад, пытаясь скрыться от пронизывающего взгляда мага. В поисках поддержки она посмотрела на Палина, но тот с момента прибытия в Башню Высшего Волшебства почему-то избегал ее. Рейстлин внимательно наблюдал за ними обоими.

Если Аша до сих пор не сказала Палину всей правды, то лишь из-за недостатка времени…

— А что собирается делать Конклав? — спросил Палин у Даламара.

— Пока что мы пытаемся определить природу этих магических существ, чтобы потом отыскать способ борьбы с ними. К сожалению, это можно сделать, только столкнувшись с ними лицом к лицу. Как глава Конклава, я сам за это взялся.

— Опасное дело, — заметил Рейстлин, оглядываясь на темного эльфа, который когда-то был его учеником. Ты вполне можешь и не вернуться.

— Ты не слишком расстроишься, не так ли? — пожал плечами Даламар. — Ты же присутствовал на заседании Конклава, когда обсуждался этот вопрос. Если твои предположения верны, то все это совсем не важно.

— Я пойду с тобой, господин! — предложил Палин. — Мой ранг невысок, но, может быть, и я окажусь чем-нибудь полезен.

— Боги нуждаются в помощи каждого из нас. Особенно Владычица Тьмы. Она еще продолжает играть с обеих сторон против середины. — Рейстлин умолк, задумавшись. Она хочет выйти из всего этого победительницей.

— Лучше бы ей думать о том, выйдет ли она оттуда живой, — сухо заметил Даламар.

— Так ты возьмешь меня? — спросил Палин, и его пальцы крепко сжали посох.

— Нет, юноша. Не унывай. Шанс умереть тебе еще представится. Для тебя есть другое задание. Со мной отправляются глава Ордена Белых Мантий Данбар Мастерсмайт и представительница Ордена Алых Мантий — госпожа Ценна. Будем надеяться, что, даже если мы погибнем, добытые нами сведения вовремя попадут в руки Конклава.

— Тем, кто сражается в Башне Верховного Жреца, это уже не поможет, — заключил Рейстлин, указывая на окно. Яркое зарево поднималось над горными пиками, разгораясь все ярче и ярче и превращая ночь в серый, мрачный день.

— Как жаль, что с рыцарями нет Таниса, — печально сказал Тас. — Тот всегда был хорош в подобных обстоятельствах.

— Танис Полуэльф сражается ныне в своем плане бытия, — проговорил Рейстлин. — Как, впрочем, и эльфы, гномы, кендеры…

— Они напали на Кендермор? — У Таса перехватило дыхание.

— Везде на Кринне, Мастер Непоседа, — сказал Даламар, — все создания, независимо от того, кому они служат, вынуждены сейчас бросить свары и вместе, плечом к плечу, биться за свое выживание.

— Возможно, они объединятся, — вставил Рейстлин. — А может быть, и нет. Ненависть пустила глубокие корни в сердцах людей на Ансалоне. Союз — единственная наша надежда… Впрочем, на худой конец может помочь и оккупация.

— Ты пошлешь меня домой, Даламар? — спросил Тас. Он стоял, гордо выпрямившись. — Лорана многому научила меня, ну, например, как быть полководцем. Я знаю массу необходимых вещей, ну, например, что не стоит произносить «отход» в начале сражения. Воины почему-то очень смущаются от этого, даже если это просто миленькая такая мелодия трубы. Не уверен, правда, что смогу играть на трубе, но можно ведь и попробовать. Словом, если ты можешь вжикнуть меня домой в Кендермор, то я сделаю все, что смогу, чтобы помочь им там.

— Боюсь, Кендермору придется обойтись без полководца, — ответил за Даламара Рейстлин. — Кажется, я вспомнил, где стоит этот том. Он подошел к полкам. — Твои таланты понадобятся в другом месте.

— Слушай, ты не… Повтори еще раз, — проглатывая от волнения слова, попросил Тас.

— Что повторить? — раздраженно отозвался маг.

— Ну о том, что я… Ну что я нужен, — растерянно пробормотал кендер. — Фисбен, он тоже так думал, но он-то тогда был малость не совсем в своем уме — пара сэндвичей, это ведь тоже в некотором роде пирушка, если вы понимаете, о чем я… Нет, я не обижаюсь, — добавил он, оглядываясь по сторонам. — Мы с ним решили, что поскольку я человек маленький, то и дела мне по плечу маленькие. Ну там, спасение овражного гнома, чтоб того дракон на завтрак не съел, а что-то там действительно великое стоит оставить для больших людей…

— Есть тут один большой человек, ему вскоре понадобится твоя помощь, — сказал Даламар. — Мы пошлем тебя с Палином.

— Ты слышал, Палин! Мы отправимся вместе! — восхищенно закричал Тас.

— Слышал, — без особого энтузиазма отозвался тот.

— Вот она. Рейстлин снял с полки книгу и положил ее на стол. Они с Даламаром стремительно склонились над книгой, нетерпеливо перелистывая страницы. Тас принялся кружить по комнате, рассматривая многочисленные и разнообразные предметы, стоящие на маленьких столиках и украшавшие полку над камином. Словно между прочим он взял один из них, который казался не более чем куском полированного дерева. При ближайшем рассмотрении обнаружилось, что это коробочка, на которой вырезаны бесчисленные фигурки гномов. Коробочка стремительно перекочевала в одну из сумочек кендера, но вдруг Тас замер, потом снова вынул ее, долго смотрел, поглаживая пальцами поверхность, и наконец, тяжело вздохнув, поставил обратно на каминную полку.

— Я отправляюсь на ответственное задание, — мрачно сказал он. — Не стоит брать с собой лишний вес.

— Да, теперь я вижу, что конец света вот-вот наступит, — пробормотал Даламар.

— Так, вход здесь, — проговорил Рейстлин. — Видишь, я помню правильно.

Даламар склонился над книгой. Два мага дружно читали, иногда перебрасываясь странно звучащими словами. Палин прилагал все усилия, чтобы понять, о чем они говорят. Слова были похожи на эльфийские, но, наверно, то был древнеэльфийский, так как Палин едва ли понимал одно слово из двадцати. Поняв, что дядя занят и ему не до него, Палин подошел к Аше и встал позади нее. Аша со страхом глядела на красное зарево в ночном небе. Палин успокаивающе положил ей руки на плечи.

Аша благодарно подняла голову и накрыла его руки своими.

— Я боюсь за них, — пожаловалась она, слова давались ей с трудом. Это зарево… Оно похоже на то, что я видела в ту ночь, когда их покинула… Только… Оно сейчас значительно ярче. Я так беспокоюсь, Палин. Ведь твой дядя сказал правду. Они… Мы… навлекли это проклятие на всех!

— Не волнуйся. Палин нежно гладил сияющие волосы девушки. — Эрды — могучие маги. Когда я вернусь…

— Что значит «когда я вернусь»? Куда ты собираешься? Я пойду с тобой! — Она резко вскочила и, обернувшись, обняла Палина.

— Тогда это закроет их, — заключил Даламар, выпрямляясь.

— Да, надеюсь, что так, — пробормотал Рейстлин. Он начал было кашлять, но сдержался и вытер платком губы. Раздался стук в дверь. Затем створки бесшумно раздвинулись. В дверях стояла Йенна.

— Даламар, — спокойно сказала она, — нам пора. Все необходимые для заклинаний компоненты и те свитки, что ты просил, у меня с собой.

— Я должен идти. — Даламар повернулся к Рейстлину. — Мы не можем терять время. Ты объяснишь Палину и кендеру их задачу, шалафи? Рейстлин покачал головой:

— Тебе нет нужды так меня называть. Я больше не твой учитель. Даламар улыбнулся темной, кривой улыбкой. Он расстегнул застежку, украшенную изображением черного лебедя, и распахнул складки черного вельвета. На гладкой коже эльфа были отчетливо видны пять ран, по виду и расположению которых становилось очевидно, что нанесены они были длинными ногтями. Раны были свежими и еще кровоточили.

— Ты всегда будешь моим учителем, — заявил Даламар. — Как видишь, я усвоил урок, что ты преподал мне сегодня.

— Похоже, он пошел тебе на пользу, — холодно заметил Рейстлин. Он начал постукивать пальцами правой руки по поверхности стола.

— Я восхищаюсь тобой, — тихо сказал Даламар, — до сих пор. Он запахнул одежды и добавил:

— И буду вечно тебя ненавидеть. Пока, Маджере. — Он обернулся к Палину. — Да благословят тебя все боги — покровители магов!

— И всех нас, — тихо добавила Йенна. — Пока, Палин Маджере. До свидания, и ты, — волшебница лукаво улыбнулась, — Аша Маджере. Йенна протянула Даламару руки, тот взял их, произнес несколько слов, и маг с чародейкой исчезли. Палин не ответил на их прощание. Он не отрываясь смотрел на дядю.

— Куда я направлюсь, дядя? Куда вы хотите послать меня?

— И меня! — с готовностью поддержал Тас.

— И меня! — решительно заявила Аша.

— Нет… начал Палин.

— Да, — отрезал Рейстлин. — Девушка пойдет с вами. Так надо. Она единственная знает дорогу.

— Домой! — Аша внезапно все поняла. Она затаила дыхание. — Ты отсылаешь меня домой!

— Я посылаю тебя за этим, — Рейстлин ткнул пальцем в рисунок на странице книги, которую они с Даламаром читали. Палин заглянул туда.

— Серая Драгоценность! Но… она ведь сломана. Так говорили боги.

— Она сломана, — согласился Рейстлин. — Ваша задача ее восстановить. Прежде всего вам, я думаю, придется украсть ее у тех, кто ее охраняет. — Он многозначительно посмотрел на Ашу.

— Ты отправишься с нами, дядя?

— Душой, — ответил Рейстлин. — Я помогу вам всем, чем смогу. Я не принадлежу этому миру, Палин, — добавил он, видя разочарование племянника. — Магическая сила покинула меня. Я могу действовать только через вас.

— Я, конечно, очень горд, — Палин был в недоумении, — что ты так веришь в меня, но почему все-таки посылают меня, дядя? Есть ведь множество куда более могучих магов…

— Все маги Кринна участвуют в этой битве, племянник. Серые и красные, черные и белые, искуснейшие мастера и совсем зеленые ученики. Конклав решил, что ты больше, чем кто-либо, подходишь для этого задания. Почему? У них есть свои соображения на этот счет. С некоторыми я согласен, с другими нет. Если это для тебя важно, то твоя привязанность к воспитаннице Эрдов была одним из факторов выбора, твоя связь со мной — другим. У тебя есть посох, и, что, пожалуй, самое важное, однажды ты уже показал свою способность управлять Серой Драгоценностью.

— Я не столько управлял, сколько изображал управление, — печально сказал Палин. — К тому же мне помогали. Там был Дуган Красный Молот.

— На этот раз тебе тоже помогут. Ты отправляешься не один. — Рейстлин бросил взгляд на Тассельхофа, который на протяжении этого разговора сидел на полу и сортировал содержимое своих многочисленных сумочек и кошельков. Палин проследил его взгляд и подошел к Рейстлину поближе.

— Дядя, — понизив голос, сказал он. Я отправлюсь, куда ты скажешь, и в точности исполню то, что ты мне прикажешь. Аша отправится со мной, чтобы выяснить, что произошло с ее народом, но Тас? Благодарю покорно, он самый лучший из кендеров, который жил когда-либо, но… Ну… Он же кендер…

— Вот потому-то я и посылаю его. — Рейстлин положил руку Палину на плечо. — У кендеров есть одно качество, которое тебе очень пригодится, племянник. Кендеру неведом страх. — Рейстлин сильно сжал Палину плечо. — Там, куда вы направляетесь, эта особенность просто бесценна.

19. Слухи. Грохот и пламя. Отплытие

В тот горячий, наполненный дымом серый день в порту на Бранкальской косе было полно народа. Над горами разразилась ужасная гроза, раскаты грома были отчетливо слышны в Палантасе. Слухи, один страшнее другого, поползли по городу и по мере распространения становились все ужаснее. Зловещее зарево на севере освещало ночь, превращая ее в жуткое подобие дня. Сначала говорили, что в городе грандиозный пожар. Некоторые утверждали, что горит Великая библиотека.

Другие клялись, что видели, как Башню Высшего Волшебства пожирает пламя. Многие уверяли, что сами слышали очевидцев того, как из окон храма Паладайна вырывались языки пламени. Спать никто не мог. Все находились в состоянии нервного возбуждения. Люди бросались к библиотеке, храму, желая помочь бороться с пожаром, но с изумлением обнаруживали, что там все спокойно. Палантасцы слонялись взад и вперед по улицам, смотрели на зарево, становившееся все ярче, и гадали, что же происходит. Они собирались группами на перекрестках, обсуждали последние слухи, вновь расходились, чтобы собраться уже возле следующего очевидца очередного неподтверждающегося события. Время от времени раздавался истерический звон колоколов из разных районов города. Это кто-то, поверив очередному кошмарному слуху, старался оповестить горожан. Поначалу Рыцари Такхизис пытались навести в городе порядок. Они с оружием в руках вышли на улицы города. Усиленные патрули рассеивали толпы и призывали горожан расходиться по домам. Закрыли таверны, поставили посты у колоколов. Однако ближе к утру рыцари исчезли с улиц и, построившись в колонны, под барабанный бой направились в сторону дороги, ведущей к Башне Верховного Жреца. Утром обнаружилось, что ни одного рыцаря в городе нет. Город был ими оставлен. Жители пришли в восторг. Ужасные слухи сменились радостными: эльфы поднялись и бьются с Черными Рыцарями. Гномы вышли из подземного королевства и разбили рыцарей.

Эльфы объединились с гномами и вместе гонят рыцарей прочь… И так далее, вплоть до того, что кто-то клялся, будто слышал о том, как армия кендеров штурмом взяла Башню Верховного Жреца. Колокола звонили победу. Звон, впрочем, скоро стих. Ближе к полудню в гавань один за другим поспешно начали входить корабли. Взволнованные моряки в один голос утверждали, что видели горящее море.

Красное зарево — это отсвет волшебного пламени, в котором морская вода горит так же хорошо, как масло в светильнике. Эта история мгновенно распространилась по городу, и толпы народу бросились в порт, чтобы своими ушами услышать рассказы моряков и посмотреть на полыхающее багровое зарево. Оно смахивало на закат солнца, вот только время и место были неподходящими. Потом распространились известия о том, что горят леса на склонах Вингаардских гор, а на Башню Верховного Жреца напали могущественные враги, силы которых огромны, но никто не знает, откуда они пришли. Известно только, что они же зажгли море и заставили его полыхать, как сухое дерево. Ветер относил дым в сторону от города. Леса горели еще далеко, но если ветер сменится…

— Где ты оставила лодку? — спросил Палин, когда они вместе с кендером вышли из ворот в Старой Стене и направились к гавани.

— У причала общего пользования. Я заплатила гному, он обещал присмотреть за ней. Ой, Палин, — воскликнула Аша, останавливаясь. — Посмотри какая толпа! Как мы сквозь нее проберемся? Казалось, половина города набилась в гавань, запрудив все причалы. Люди ждали прихода новых судов с последними известиями. Некоторые тихо переговаривались с соседями, другие молча и мрачно смотрели на пламенеющее небо. Стена людей стояла между друзьями и общественным причалом.

Стена эта волновалась, живо реагируя на все новые слухи, в ней возникали водовороты, она подавалась из стороны в сторону, но оставалась притом очень плотной. Пробиться сквозь нее казалось делом невозможным.

— Что? Ерунда! Никаких сложностей не будет, — жизнерадостно заявил Тас. — Просто идите за мной. Он подошел к ближайшей группе людей. Несколько лавочников, сблизив головы так, что почти касались друг друга обильно потеющими лбами, тихо и взволнованно переговаривались, иногда прерываясь, чтобы узнать новости у пробирающихся мимо людей.

— Простите, — громко сказал Тас, дернув одного из них за длинный свисающий рукав. — Мы с друзьями пытаемся…

— Кендер! — взвизгнул лавочник. Одной рукой он схватился за кошелек, другой — за богато украшенную цепь, висевшую у него на шее, и отпрыгнул назад.

Он сильно толкнул человека, стоящего за ним в другом подобном же кружке. Тот возмущенно обернулся, но, увидев кендера, в свою очередь схватил кошель и подался назад. Окружающие засуетились, отпихивая друг друга, через мгновение вокруг кендера образовалось пустое пространство.

— Большое спасибо, — вежливо поблагодарил Тас и двинулся дальше. Аша с Палином поспешили за ним. Они вновь уткнулись в живую стену, но стоило только кендеру произнести «простите» своим высоким и громким голосом, как все повторялось сначала. Так они и пробрались сквозь толпу, значительно проще и быстрее, чем думали. Конечно, их движение сопровождалось некоторыми не очень приятными моментами, вроде воплей «следи за ним» или назойливо повторяющегося «эй ты, а ну отдай!», но подобные мелочи не стоили того, чтобы на них обращать внимание. Наибольшее людское скопление было возле стен города и у торговых пристаней, к которым подходили лодки, перевозившие на берег пассажиров и команды больших судов, стоявших в центре гавани. Как только те вступали на берег, толпа сразу же бросалась к ним. Над домом смотрителя гавани висели предупреждающие флаги, но моряки не нуждались в них. Они сами все видели. Ни один нормальный человек сейчас в море не выйдет. Аша не была профессиональным моряком, она ничего не знала о сигнальных флагах, а если бы и знала, то не обратила бы на них внимания. Она отправлялась домой. Она выяснит правду, какой бы ужасной она ни оказалась. Страх обострил все ее чувства, и она тут же заметила свою лодку, покачивающуюся на волнах среди сотен других.

— Там, — указала она.

— Она кажется чертовски маленькой, — удивился Палин.

— Нас троих она выдержит.

— Я… Я имел в виду маленькая для… путешествия по морю. Палин посмотрел на гавань. Стоял полный штиль. Море лениво плескалось под досками причала, на небе — ни облачка. Ярко сияло солнце. Картина была бы совсем мирная, но не доносилось привычных криков чаек, да и самих птиц ни на воде, ни в воздухе не наблюдалось. На востоке были видны отблески молний, доносились глухие раскаты грома. На севере зловещее зарево сияло над горизонтом, отражаясь в воде.

— Ветра нет, — покачал головой Палин. — Вряд ли мы сможем пройти весь путь к тебе домой на веслах. Надо подумать над другими способами.

— Не надо, — ответила Аша, увлекая Палина вперед. Лодка волшебная. Ты забыл? На ней я попаду домой, Палин. Домой, — тихо повторила она.

— Аша, — проговорил Палин, разворачивая ее лицом к себе. — Аша… Она прочитала на его лице, поняла по его тону, что он хотел сказать. Как в зеркале ее собственные страхи отражались на его лице.

— Все будет хорошо, — сказала она. — Ведь ты со мной. Крепко сжимая его руку, она повернулась и зашагала по причалу, направляясь к лодке. Аша спрыгнула в свою утлую посудину и принялась осматривать ее, чтобы убедиться, что та выдержит морское путешествие. Палин с Тасом оставались на причале, готовые по ее команде отвязать веревки. Окружающие посматривали на них с удивлением, но молча. Наверно, решили, будто Аша собирается прикрыть лодку в предвидении возможного дождя. Мысль о том, что они могут выйти в море, никому и в голову не приходила. Палин гадал, что они будут делать, если им попытаются помешать. Ему совершенно не хотелось плыть в ненадежной лодчонке навстречу пламенеющему небу, но выбора не было. Им необходимо попасть к Эрдам, а, как справедливо заметала Аша, волшебная лодка доставит их именно туда. Другого способа оказаться там не было просто потому, что никто не знал, где же расположены их земли. Даже члены Конклава и те не представляли себе, где это. Только драконы могли бы знать, но все драконы сейчас сражались.

— Я прирожденный моряк, — заявил Тас, сидя на краю причала, свесив ноги и пытаясь разглядеть в воде рыб. — Флинт — тот совсем другое дело. Он ненавидел воду. Он не мог понять, зачем она вообще нужна. «Реоркс дал нам эль, — любил говаривать он, — и почему бы ему было на том не остановиться?» Я пытался ему указать на то, что по элю трудно было бы плавать на лодке, то есть, наверно, можно, но пена будет сильно мешать. Впрочем, Флинт все равно считал лодки изобретением вредным. Смешно, но это из-за того, что он вечно из них вываливался и тонул. Ты когда-нибудь слышал историю о том, как Флинт чуть было совсем не утонул? Однажды, когда твой отец…

— Давай не будем говорить об утопленниках, прервал его Палин. — Или о моем отце. К мирной гостинице его родителей наверняка вплотную подступила опасность. Карамон отправился предупредить жителей Утехи. Он постарается сделать все, что в его силах, чтобы защитить их от грядущих ужасов, какими бы они ни были.

— Знает ли отец, что мне предстоит? — спросил Палин дядю уже перед самым выходом. — Знает ли он о том, куда я направляюсь?

— Знает, — ответил Рейстлин.

— И что он сказал? — забеспокоился Палин.

— Он сказал, — Рейстлин улыбнулся, — что когда все закончится, они с матерью ждут тебя дома к обеду. Вспоминая сейчас этот разговор, Палин радовался. Отец знал, с какими опасностями встретится его сын, и вместо того, чтобы, как обычно, пытаться отговорить Палина, он дал понять, что родители верят в сына и убеждены в его силе. Почувствовав, что его дергают за рукав, Палин посмотрел вниз. Перед ним стоял Тас.

— Палин, — прошептал он. — Боюсь, Аша сильно расстроится, попав домой. Ну, помнишь, мы еще слышали на совете богов…

— Да, — согласился Палин. — Она очень расстроится.

— Может быть, нам сказать ей? Ну там подготовить, и вообще? Палин посмотрел на суетящуюся в лодке Ашу, разбирающую вещи, чтобы освободить место еще для двух путешественников.

— Она знает, Тас, — заметил он. Она уже знает. Так уж получилось, что выйти из гавани им не помешали. Никто и не заметил, что они отправились, а если кто-то и обратил на них внимание, то у него хватало своих проблем. Ветер, о котором все лето молили горожане, прохладный ветер с гор, который мог бы принести облегчение изнывающему от жары городу, — наконец задул. Но он нес не облегчение, а ужас. Горные леса горели, и ветер гнал пламя к Палантасу. Вновь тревожно зазвонили колокола. Люди бросились к домам, надеясь сделать что-нибудь для их спасения. Улицы были полны клубами дыма, он разъедал глаза и затруднял дыхание. Пепел летел вдоль улиц. Палин стоял в лодке, с тревогой глядя на великий Палантас. Он попытался представить себе, как это будет выглядеть, если город запылает. Он подумал о дяде, одиноко сидящем в Башне Высшего Волшебства. Все маги и ученики уже отправились в Вайрет помочь готовить магические средства борьбы с Хаосом. Вспомнил, как он в последний раз видел дядю, вглядывающегося в магическое зеркало.

— Здесь я буду все видеть, — объяснил он. Я смогу отсюда направлять вас.

Затем Палин подумал об Астинусе, продолжающем свою бесконечную летопись. Он мог живо представить себе, как мечется в панике Бертрем, суетятся другие монахи.

Как они готовятся самоотверженно спасать книги, историю этого мира. Для кого?

Может случиться, что читать их будет уже некому. А мы плывем к острову смерти.

Возможно, мы плывем навстречу собственной гибели…

— Отплываем! — весело объявил Тассельхоф. Он устроился на носу лодки и внимательно вглядывался вдаль все время, пока Аша выводила лодку из гавани в открытое море. — Знаете, — проникновенно заметил он, оборачиваясь, — ничто так не вдохновляет меня, как путешествие в места, где я еще не бывал.

20. Зола и пепел

Они отплыли от Бранкальской косы в Бурный океан, и ветер погнал их вперед так, как будто он был на их стороне. Через некоторое время ветер стих. Их лодка застыла посреди океана. Аша положила руку на руль и развернула суденышко так, чтобы нос его указывал на север.

— Домой, — скомандовала она. Лодка заскользила по окрашенной красными бликами зарева воде. Парус уныло повис на мачте, поскольку никакого ветра не было, но лодка продолжала набирать скорость и двигалась все быстрее и быстрее.

Соленые брызги летели в лицо путешественникам. Тас сидел на носу, вцепившись обеими руками в борта и подставив лицо ветру и брызгам. Рот его был открыт от восхищения. Аша держала руль. Палин пытался пристроиться так, чтобы соленые брызги не попадали в глаза. Скорость лодки между тем продолжала нарастать. Тас отцепился от борта и пристроился на мотке веревки, лежавшем на дне. Через некоторое время к нему присоединился Палин. Волны перехлестывали через борт, и около их ног плескалось уже довольно много воды. Они промокли и замерзли. Палин беспокоился об устойчивости лодки. Но Аша успокоила его, уверив, что волшебная лодка не может утонуть. Тас прижался к Палину. Они молча смотрели на багровое зарево, полыхающее на горизонте.

— Ой-ей-ей! Она, кажется, останавливается! Наверное, приехали! — раздался взволнованный голос кендера. Аша проснулась, с удивлением обнаружив, что успела задремать. Палин поднял голову, протирая глаза. Все трое были голодны и мокры до нитки. Палин взглянул на солнце, которое уже почти скатилось к линии горизонта.

— Мы проспали почти весь день, — заметил маг. Солнце садится.

— Да, оно уже довольно давно этим занимается, — подтвердил Тас.

— Что ты имеешь в виду? — Палин осторожно выпрямился.

— Я смотрю на него уже часа три. Вы все это время дрыхли. Но, ты знаешь, оно не шевелится. Оно просто висит там.

— Ты, должно быть, ошибаешься, Тас. Такого просто не может быть. Наверное, прошло куда меньше трех часов. Тас вернулся на свой наблюдательный пункт на носу и почти сразу же закричал:

— Смотрите! Смотрите! Там, впереди! На фоне красного неба была видна тонкая темная линия. Аша вскочила так резко, что лодка зашаталась. Девушка, быстро перебежав на нос, напряженно всматривалась вперед; Палин присоединился к ней.

— Должно быть, это и есть твоя родина. Да, Аша? Похоже, мы направляемся прямо к ней. Лодка приблизилась к берегу.

— Какие, однако, у вас тут смешные деревья, — заметил Тас. — Так ты родом отсюда?

— У нас деревья такие же, как и везде. Но ты прав, эти деревья выглядят очень странно. Волны и магия приближали лодку к линии прибоя.

— О, Паладайн! — ужаснулся Палин.

— Ого! — воскликнул Тас. — Да это и не деревья вовсе. Они же все сгорели!

— Нет! — тихо сказала Аша. — Магия направила лодку куда-то не туда. Слова давались ей с трудом. — Это не мой дом!

— Мне очень жаль, Аша, — сказал Палин и взял девушку за руку. Не обращая внимания на его слова, Аша вырвала руку и бросилась на корму. Там она попыталась повернуть руль, чтобы изменить курс. Руль не двигался. Аша бросилась на него всем телом, но и это ни к чему не привело. Когда Палин попытался ее оттащить, она заколотила кулаками по плечам и груди мага, требуя, чтобы он отпустил ее.

— Успокойся! — твердо сказал Палин. — Ты опрокинешь лодку.

— Ну и пусть! — разрыдалась девушка. — Мне теперь все равно!

— Конечно! — повторял маг, нежно обнимая девушку. Да-да. — Он гладил ее по волосам. Конечно… — Постепенно рыдания ее стихли, девушка успокоилась в его руках. Они наконец достигли песчаного пляжа. Аша сидела не двигаясь. Ее завороженная неподвижность была столь же неестественной, как и предыдущая вспышка ярости. Они вышли на берег в том же месте, где раньше высаживались Рыцари Такхизис. Аша смотрела на картину крайнего опустошения. Песок, когда-то белый, был ныне черным. Только там, где набегали на берег волны, он сохранил свой первоначальный цвет. Палин вытащил лодку на берег и пошел вдоль пляжа.

Сначала он решил, что черный цвет песка — просто игра природы, но потом обратил внимание на грязь и мусор, качающиеся на волнах. Он увидел скорченные и обугленные останки того, что было когда-то живыми деревьями, и внезапно понял, почему песок стал черным. Его покрывали пепел и зола. Палин печально вздохнул и помог Тасу перебраться на берег. Когда он повернулся к Аше, то увидел, что она быстро бежит по направлению к тому, что раньше было лесом. Увязая в песке, они вместе с Тасом бросились за ней. Аша оставила их далеко позади. Немолодой уже кендер скоро просто выбился из сил, с его короткими ногами и прерывающимся дыханием трудно было рассчитывать догнать длинноногую девушку. Палин же был непривычен к физическим усилиям, да к тому же ему мешали его намокшие длинные одежды. Он тоже отставал. Впрочем, проследить ее путь было совсем не сложно, как заметил Тас. Цепочка отчетливо отпечатавшихся в пепле следов вела в глубь разоренной местности. Сладковатый резкий запах обуглившегося дерева был повсюду. Пепел и зола, поднятые с земли налетевшим ветерком, вызывали кашель, глаза горели и слезились. Над головами раскачивались полусгоревшие ветки, готовые в любую минуту обломиться и упасть. Они подбежали к каменной стене, сохранившейся с одной из сторон разрушенного дома. Обожженные камни стены да разбитый камин напротив — вот и все, что осталось от маленького уютного домика.

— Палин! — прерывающимся голосом позвал Тас. Палин обернулся к нему. Тас указывал на какой-то чернеющий невдалеке предмет. Магу не надо было приближаться, чтобы понять, что там. Он знал. Неподалеку от останков жилища лежало тело, вернее, то, что от него осталось, — как будто человек, выбежавший из горящего дома, встретил поджидавших его за порогом убийц.

— Я видел развалины деревни Кве-Шу, — тихо сказал Тас, подавленный ужасным зрелищем, — после того как там побывали драконы. Там было вроде этого. Более печальной картины мне в жизни не встречалось, и вот опять… Как ты думаешь, они все… все погибли? Палин смотрел на обгорелые стволы деревьев, на толстый слой пепла, ковром покрывающий землю.

— Надо найти Ашу, — сказал он наконец, взяв Таса за руку. Они пошли по хорошо заметным ее следам. Аша молча стояла перед каменной стеной другого дома, от которого ничего более не осталось. При пожаре стены и крыша рухнули внутрь, и теперь там лежала куча обгорелых обломков. Аша стояла неподвижно. Палин подошел и обнял ее. Она была похожа на каменную статую. Тело ее было напряжено и казалось холодным, широко раскрытые глаза слепо смотрели вперед.

— Аша! — позвал Палин, сильно встревоженный ее состоянием. Аша, не надо. Это не поможет. Аша… Девушка не отвечала, она, казалось, даже не замечала его. Она пристально смотрела на обгорелые развалины дома. Под слоем пепла, покрывшим ее лицо, была заметна его неестественная бледность. Так же отчетливо, как следы ее ног на пепле, на щеках отпечатались дорожки, промытые слезами.

— Мне очень жаль, Аша, — тихо и мягко сказал Палин. — Но Эрды не могли быть полностью разбиты. Ты найдешь…

— Нет, — ответила девушка с ужасающим спокойствием. — Нет, их больше нет, полностью, окончательно. Заступник знал, что это случится. Вот потому-то они и отослали меня. О Заступник, как мне жаль! — зарыдала она. — Так ужасно жаль!

— Не надо, любимая. Ты не могла ничего сделать. Может быть, — с надеждой добавил он, — некоторым все-таки удалось спастись. Их магия…

— Нет. — Аша безнадежно покачала головой. — Даже если бы кто-то и мог спастись, он никогда бы не оставил в беде всех остальных. Нет, они все погибли, никого не осталось. Никого. Красный диск заходящего солнца просвечивал сквозь скелеты деревьев. Его лучи падали на Ашу, окрашивая ее фигуру в красный цвет, заставляя ее золотистые глаза сверкать, как полированную бронзу. Солнце…

— Тас был прав! — У Палина перехватило дыхание. — Солнце не двигалось! Тас, ты где, Тас? Он оглянулся. Кендер исчез.

21. Дуган Красный Молот. Серая Драгоценность. Любимцы Хаоса

— Так-то лучше, — пробормотал Тас, наблюдая за Палином с Ашей. — Теперь они вместе, а значит, все будет хорошо. По крайней мере, они явно заслужили, чтобы с ними все было хорошо. Я, правда, замечал, со вздохом добавил он, — что заслуги с воздаянием не всегда ходят в обнимку. Он наблюдал за ними достаточно долго. Он видел, что в объятиях Палина Аша постепенно успокаивается. Истинная любовь, если, конечно, ты сам не принимаешь в ней непосредственного участия, а так, стоишь в стороне и смотришь, — достаточно скучна. Тас зевнул, высморкался, чтобы избавиться от залетевшего в нос пепла, и оглянулся в поисках чего-нибудь поинтереснее. Рядом с ним проходила дорога, когда-то обсаженная деревьями.

«Каждая дорога куда-то ведет», — говорится в старинной кендерской поговорке.

Если к ней добавить другую: «По какой бы дороге ты ни пошел, всегда будешь прав, даже если это поворот налево», — то представление о философии кендеров будет почти полным.

— Возможно, как раз эта дорога и приведет меня к Серой Драгоценности, — задумчиво проговорил Тас. Он хотел было сказать Аше с Палином, что уходит, но, посмотрев на них еще раз, решил их не тревожить. Он тихо скользнул в сторону и бодро отправился по только что замеченной дороге. Пока он шел, бесшумно продвигаясь вперед, поговорить ему было не с кем (поскольку он шел один), и Тас решил вспомнить, что же он знает о Серой Драгоценности. «Я полагаю, что это некое драгоценное украшение, ну брошь или еще что-нибудь, а отличу я ее просто — она сломана, — размышлял Тас. — Последнее, без сомнения, просто замечательно, потому что теперь, даже при большом желании, я уже не смогу ее испортить». Он вспомнил, Рейстлин говорил что-то об ее охране, но Тас не слишком задумывался на эту тему. Драгоценности всегда охраняют, а он по опыту знал, что у охранников обычно сильно развиты совершенно необъяснимые предрассудки в отношении кендеров, и эти наверняка не были исключением. Он продолжал путь, перепрыгивая через упавшие обгорелые стволы и рассуждая о том, что покрывающая землю сажа во многом похожа на снег, вот только черная, пачкается и противно пахнет. Тут он заметил гнома, притаившегося за деревом.

— О боги, — сказал Тас, останавливаясь. — Как странно. Гном был исключительно хорошо одет, особенно для гнома, который прятался за обгорелым деревом в горелом и разоренном лесу. Его красивые одежды покрывал толстый слой сажи, ею же были покрыты его длинные волосы и борода. Плюмаж его шляпы поистрепался и был грязен. Он что-то высматривал. Он стоял вполоборота к дороге, то есть кендеру была видна только его спина.

— Похоже… Да, я прав, — пробормотал Тас. — Это Дуган Красный Молот. Он проследил направление взгляда гнома, но ничего не увидел. С его точки зрения обзор закрывала обугленная сосна. Гном, казалось, был очень увлечен своим занятием. Тас решил не беспокоить Дугана, а потому стал подбираться к нему поближе тихо, как мышь. Как это делается, он имел сведения из первых рук, а еще точнее — личный опыт. Однажды он случайно оказался превращенным в мышь.

Подобравшись к гному, Тас тихо положил руку ему на плечо. Просто поразительно, как высоко может прыгать гном, — при его-то росте. А подпрыгнуть, да еще не потерять притом широкополую шляпу, — это просто невероятно. После вышеописанного прыжка Дуган так посмотрел на Таса, что тот отшатнулся и, споткнувшись о лежащее за ним бревно, свалился на землю. Толстый гном тяжело дышал и постепенно наливался кровью. Вскоре он стал таким же красным, как небо.

Он подошел к кендеру и первым делом зажал тому рот.

— Во имя Реоркса, кто ты такой? — хриплым шепотом осведомился он. — И что ты тут делаешь? Тас попытался ответить, заметив про себя, что с заткнутым ртом это получается не слишком ловко.

— Ханксмелепон Ноойеда? — повторил гном. — Никогда о таком не слыхал. Однако я тебя где-то видел. Тас яростно крутил головой, гримасничал и пытался знаками дать понять, что, будь рот у него открыт, разговор был бы более приятным. Дуган некоторое время наблюдал за ним, а потом убрал руку.

— Только тихо! — предостерег он. — Они близко. Вон там. Хотя я не уверен, слышат они или вовсе глухие, проверять не стоит. Тас кивнул и потер ушибленную при падении голову.

— Кто они? — шепотом спросил он.

— А ты кто? — поинтересовался Дуган.

— Извини, забыл представиться. — Тас встал на ноги. Дуган тоже поднялся.

Тас подумал, что гном, судя по его выдающемуся животу, вероятно, уже несколько веков как собственных ног не видел. Кендер протянул руку:

— Я Тассельхоф Непоседа.

— Хм, — фыркнул Дуган. — Вот, значит, откуда я тебя знаю. Я…

— Я знаю. Реоркс, — громко прошептал Тас. — Но ты не беспокойся, я никому не скажу, — торопливо добавил он, заметив, как потемнело лицо гнома.

— Нечего рассказывать, — прорычал гном, пристально глядя в глаза кендера. — Мое имя — Дуган Красный Молот. Понятно?

— Нет, — подумав, ответил Тас. — Но, с другой стороны, есть еще масса вещей, которых я не понимаю. Смерть, например, или, допустим, шерифы. Они лишают нашу жизнь стольких радостей. Ну и раз уж мы об этом заговорили, почему икота? То есть я имею в виду, почему люди икают? А еще я надеюсь, ты сможешь объяснить… Дуган сказал что-то об адском пламени, которое скорее превратится в лед. Тас нашел замечание крайне любопытным и уже собирался попросить рассказать об этом поподробнее, но рука Дугана снова крепко запечатала ему рот.

— Зачем ты здесь? Что ты тут делаешь? — Он слегка приподнял ладонь, готовый вновь заткнуть кендеру рот.

— Меня послал Рейстлин Маджере! — гордо ответил Тас. — Я приехал за Серой Драгоценностью.

— Тебя? — Гном, забыв об опасности, произнес это слово достаточно громко.

Он испуганно пригнулся и пригнул с собой Таса.

— Тебя? — повторил Дуган в полнейшем изумлении. — Он послал тебя? Тасу не понравилось выражение, с которым Дуган произносил «тебя», — звучало как-то очень похоже на интонации Рейстлина.

— Я герой Войны Копья! — обиженно заметил Тас. — Я сражался с драконами. Однажды я даже захватил пленника, что бы там Флинт по этому поводу ни говорил. Я вытащил Сестана почти из самой пасти красного дракона. Я побывал в Бездне и вернулся оттуда, причем, заметь, дважды. Я…

— Довольно! — взвыл гном, стараясь не повышать голоса. Интересно, как ему это удалось. Тас готов был поклясться, что это невозможно, но, однако…

— Ладно, ты уже здесь. Я полагаю, что мне надо будет постараться извлечь из этого какую-нибудь пользу, — проворчал Дуган и добавил, что он не понимает, почему маг не послал еще десяток-другой овражных гномов, чтобы его, Дугана, несчастье было бы совсем уж полным. — Иди сюда, — сказал он в конце концов и, подхватив Таса под руку, подвел его к дереву.

— Я хочу тебе кое-что показать. Только держи рот закрытым! Тас посмотрел и промолчал, как ему и было приказано, но вовсе не по приказу, а потому, что увиденное резко усилило его желание, помолчать. И не раскрывать рта долго-долго. По кругу стояли семь мертвых сосен. Иголки на них сгорели, но в отличие от других деревьев, от которых остались только обгорелые стволы да иногда несколько самых толстых веток, эти сосны были почти нетронуты. Они стояли как призрачные скелеты, и кора на их стволах и ветках сморщилась и свисала лохмотьями. Рыдания подступили к горлу Таса от этого зрелища погибших величественных деревьев. В центре кольца мертвых сосен стояла деревянная пирамида. Поразительно и необъяснимо, но пирамида не носила на себе следов того всепожирающего пламени, которое еще недавно бушевало по всему остальному острову. У ее подножия что-то блестело, отсвечивая красным в лучах закатного солнца, которое так и не желало двигаться с места. Тас сложил руки рупором у рта и, приблизившись к Дугану, еле слышным шепотом спросил:

— Это и есть Серая Драгоценность?

— Половина. Она раскололась пополам, — мрачно ответил гном. Вторая половина осталась лежать на алтаре. Я спрятал ее от НЕГО. ОН может искать долго и тщательно, но все равно не найдет. Теперь я должен немного подумать.

— О чем подумать?

— Не твое дело, — сурово ответил Дуган. — Первое, что необходимо сделать, — добыть Серую Драгоценность.

— Тогда пошли и возьмем ее. Что нам мешает?

— Они, — мрачно кивнул Дуган в сторону алтаря. Тас присмотрелся. Он не увидел ни драконидов, ни орд гоблинов и людоедов, или там неупокоенных рыцарей и скелетов воинов, ни одного из обычных хранителей волшебных драгоценностей. Там не было даже шерифа. Там просто никого не было.

— Ты слегка переусердствовал с «гномьей водкой», да? — с симпатией сказал кендер.

— Я не пьян, — яростно возразил Дуган. — Охрана! Смотри, вон они там, между деревьев.

— Там никого нет, только черные тени самих деревьев, — сообщил Тас.

— Это они и есть! — прошептал в ответ Дуган. — Это не просто тени. Это живые тени. Страшные воины Хаоса.

— Они что, сделаны из теней? — проговорил пораженный Тас.

— Они не тени. Это дыры в ткани мира смертных. Ты смотришь не на них, а сквозь них в их мир — в мир несуществования. Если они коснутся тебя, то ты сам превратишься в то же, что и они, — в ничто. Этот проклятый Хаос уготовил подобную долю всем разумным и неразумным существам, живым и неживым, всем деревьям, и скалам, и рекам, и океанам… Все превратится в ничто. Тас почувствовал внезапный холод в животе. Он попробовал представить, как он сам станет ничем и все вокруг превратится в ничто; все станут ничем… Все растворится во тьме забвения, и никто никогда не узнает, что вообще что-то было.

— Ты… ты уверен, Дуган? — робко переспросил Тас, потирая живот и пытаясь избавиться от неприятного ощущения.

— Да, парень. Я уверен. ОН так обещал — и сдержит свое обещание. В этом ЕМУ можно верить. — зловеще добавил гном.

— А если мы добудем Серую Драгоценность, то сможем остановить ЕГО?

— Надеюсь, парень. Я, видишь ли, не уверен, но есть у меня одна мысль. — Он вздохнул. — Это, видишь ли, единственная наша надежда, насколько мне известно. А значит, мы должны попробовать.

— Дай я еще раз посмотрю. Тас вернулся на место, с которого они наблюдали.

— Так, значит, нам надо утащить половинки Драгоценности из-под носа этих теней.

— Живых теней, — уточнил тихо Дуган.

— Ну это не так уж и трудно. Есть у меня, — Тас уселся на землю и принялся перерывать содержимое своих сумочек, — один могущественный магический предмет…

— У тебя? — Дуган опустился на колени рядом с ним, пытаясь разглядеть, что же Тас там нашел.

— Да, у меня! Мне дал его мой дядя Неуловимый…

— Нет, не эта сушеная ящерица. По крайней мере, я думаю, что это сушеная ящерица…

— Может, это?

— Носовой платок с инициалами «Ф. Б.». Интересно, у кого такие инициалы? О, вот… Нет, это не то. Ага! Вот! — заявил Тас, с достоинством поднимаясь на ноги. — Знаменитый талисман кендеров. Смотри. Ты увидишь, как он действует.

Тассельхоф вышел из-за дерева и направился к алтарю, выставив перед собой серебряную чайную Ложку Даламара.

22. Тассельхоф в затруднении. План Дугана. Вор

— Тас? Ты где? — позвал Палин. Ответа не было. Каждый путешественник на Кринне, достаточно храбрый или безрассудный, чтобы путешествовать в компании с кендером, знает, сколько это причиняет хлопот. Но в десять раз больше проблем возникает, когда обнаруживается, что кендер решил прогуляться в одиночку.

Кендеры очень любят всевозможные приключения и обладают интересной особенностью навлекать приключения на головы своих спутников, вне зависимости от желания последних. Оглядевшись и непрерывно укоряя себя за то, что оставил кендера без присмотра, Палин принялся осматривать местность и вскоре обнаружил маленькие следы вдоль дороги.

— Куда это он пошел? — удивился маг.

— Все так изменилось. Аша печально посмотрела по сторонам. — Просто не узнать. Я думаю… Да, эта дорога должна вести к алтарю, что Эрды построили для Серой Драгоценности.

— О боги! Вот куда Он направился. Палин крепко сжал магический посох.

Настороженно оглядываясь по сторонам, Палин и Аша поспешили по следам кендера.

Вдоль дороги тянулась аллея, от которой ныне остались только обгоревшие стволы.

Палину стало казаться, что на свете вообще осталось только три цвета: черный — цвет горелого дерева, серый — пепла и красный — неба.

— Далеко до алтаря? — спросил он.

— Почти пришли. Это должно быть рядом, — ответила Аша. Она минуту помолчала, приглядываясь, а потом протянула руку:

— Вон! Семь сосен…

Громадные деревья, некогда гордо охранявшие алтарь, стояли как скелеты погибших воинов, вечно вынужденных смотреть на предмет, навлекший на них проклятие. В центре круга мертвых деревьев высилась деревянная пирамида. Палин заметил что-то блестящее, возможно, это солнце отражалось в одной из граней драгоценного камня. Потом блеск пропал, мимо алтаря проскользнула какая-то тень. Палин пригнулся, застыв на месте от ужаса, как замираем кролик, когда на него падает тень ястреба. Тень затерялась среди мертвых деревьев, и страх почти сразу прошел. Палин снова увидел, как что-то блестит у подножия алтаря.

Несмотря на ужасную жару, Палин почувствовал холод и поплотнее запахнул полы одежды. Он поразился этому странному порыву страха и собрался уже спросить Ашу, не чувствовала ли она что-то подобное, но заметил, что девушка смотрит в другую сторону.

— Смотри, Палин! — воскликнула Аша. Не Дуган ли это?

— Да, похоже, но где же Тас? Они говорили тихо, но гном все-таки услышал их. Он вздрогнул, оглянулся и, заметив их, принялся махать рукой.

— Скорее сюда! — прошипел он. Тихо, тихо! — предостерегал он. — Но быстро!

Подозревая, что странное поведение гнома может иметь отношение к Тасу, Палин пробирался через поваленные деревья как только мог быстро, стараясь не шуметь.

Кроме гнома, он никого не видел, но у него было необъяснимое и тревожное ощущение, что кто-то или что-то за ним наблюдает.

— Дуган, — тихо произнес Палин, приблизившись к взволнованному донельзя гному. — Ты Таса не видел? Дуган молча показал на группу мертвых деревьев.

Палин перевел туда взгляд и встревожился еще больше, увидев кендера, направляющегося прямо к алтарю.

— Тас! Тас, вернись! — закричал он и бросился было за ним, но Дуган схватил его за длинную полу одежд и держал мертвой хваткой.

— Не ходи за ним, парень, — мрачно предостерег он. — Тебе там нечего делать. Я пытался остановить его… — Гном пожал плечами, покачал головой и бессильно заскрипел зубами. Палин внимательно следил за кендером.

— Ради всего святого, что он там делает? Тас двигался как на похоронах — медленно и торжественно. В руке он держал какой-то блестящий на солнце предмет.

— Ложка? — В полнейшем изумлении сказал Палин. — Но что он собирается делать с Ложкой?

— Кендерская Ложка Перемен, или что-то в этом духе, — заметил Дуган.

— Да, вспомнил. Из Башни… — Палин недоумевал. — Черт побери, неужели он не понял, что все это только… только игра моего дяди? Куда он направляется?

— Он собирается добыть Серую Драгоценность. Дуган снова застонал. — Она там, вон видна одна половина, другая лежит на алтаре. Не ходи за ним, парень, я тебя предупредил! Он идет навстречу жуткой опасности. Видишь… ну нечто вроде сгустка тьмы… мелькает среди деревьев?

— Да, — отмахнулся Палин, пытаясь вырваться. — Что?..

— Живые тени, парень, — мрачным голосом, в котором проскальзывали нотки страха, ответил Дуган. — Создания Хаоса. Они ввергнут в забытье сначала твою душу, а потом и тело. Ты исчезнешь, как будто тебя никогда и не было.

— Я почувствовал их присутствие, — тихо проговорил Палин. — Хотя и не понял, что это.

— Боюсь, ты до сих пор не понимаешь, — мрачно заметил Дуган. — Когда я говорю, что ты исчезнешь, как будто тебя и не было, я именно это и имею в виду! Память о тебе исчезнет. Все, кто тебя знал, о тебе забудут. Твоя мать не вспомнит, что тебя родила, отец не узнает твоего имени. Любящие тебя не только не будут плакать, но даже не помянут тебя ни с любовью, ни как-то по-иному. Как будто и не было тебя вовсе на свете! Вот, что ОН уготовил всему миру! Мы, боги, забудем все, что сотворили, затем мы умрем, и СОЗДАННЫЙ НАМИ МИР тоже забудет нас. Потом и звезды забудут…

— Палин, похоже, они его увидели, — взволнованно прошептала Аша. — Кендер так близко!

— Как, Дуган?.. — Палин повернулся к гному. — Как мы можем остановить их?

— Серая Драгоценность! — тихо ответил тот. — Мы должны получить в свои руки Серую Драгоценность.

— Но как? Эти кошмарные создания охраняют ее. Тас приближался к алтарю.

Тени начали перемещаться.

— Тас! — Палин решился негромко позвать его. Тас, вернись! Кендер не услышал его. В тот момент он уже начал говорить:

— Прочь с дороги, выпивающие душу подонки! Убирайтесь, пока я не обратил против вас смертельную мощь моей фамильной реликвии. Убирайтесь поскорей, не то я вычерпаю этой Ложкой ваши призрачные кишки!

— Тас, — закричала Аша. Тас, пожалуйста, вернись…

— Заткнись! — Дуган бросился к ней, едва не сбив девушку с ног. — Смотри! Они пришли за ним! Из-за мертвых сосен выползала чернейшая, глубочайшая тьма.

Все цвета, все звуки, все движения, все надежды были поглощены этой бездонной тьмой. Четыре бесформенные тени начали свое скольжение над землей, неумолимо приближаясь к небольшой фигурке кендера. Живые тени закрыли собой солнце, деревья, землю.

— Смотрите! — возбужденно прошептал Дуган. — Они оставили Серую Драгоценность без охраны! Палин не мог разглядеть алтарь, он с трудом помнил, где находится. За живыми тенями ничего не существовало. Создавалось такое впечатление, что объекты, которые они заслоняли, исчезали.

— Глупый кендер! Я иду за ним, — сказал Палин. Он быстро перебрал в голове все известные ему заклинания, прикидывая, которое из них поможет разрушить живые тени.

— Я иду с тобой, — объявила Аша.

— Нет, — Палин покачал головой, — ты останешься здесь с…

— Ты пойдешь за Серой Драгоценностью, девчушка, — прервал его Дуган, сверкая черными глазами. — Ты можешь пробраться туда и утащить ее — так, что эти твари и не заметят. Тебя обучили этому искусству. Я видел твою работу… Девятипалый сказал, что ты одна из лучших… Для вопросов нет времени, девочка. Ты можешь принести Драгоценность?

— Это остановит живые тени? — спросила Аша.

— Ага, девочка, может быть, — сказал Дуган. — В конце концов, хуже не будет.

— Хотите обратить меня в ничто? — пронзительно вскрикнул Тассельхоф. Голос его слегка дрожал. Тени приблизились. — Засуньте свое ничто туда, где не светит солнце!

— Давай, девочка! — сказал Дуган. Аша бросила на землю свой узелок, чтобы освободить руки. Не обращая внимания на протесты Палина, она быстро поцеловала его в щеку и, выскользнув из его объятий, беззвучно исчезла среди деревьев.

Палин мрачно посмотрел на Дугана:

— Ты ведь бог, по крайней мере, предположительно. Почему же ты ничего не делаешь?

— Я? — Дуган казался бесконечно удивленным. — Я делаю, парень! Это же была моя идея отправить девчонку за Драгоценностью. Не так ли?

— Я имею в виду — против этих тварей! — Палин махнул рукой в сторону живых теней.

— Эх, парень! — мягко произнес Дуган. — Они подобны мне, в некотором смысле они — боги. Хотя я и бессмертен в твоем плане бытия, в их плане это вовсе не так, — если ты понимаешь, о чем я говорю. А что может случиться с миром, если они меня уничтожат?

— Не знаю, — холодно ответил Палин. — Может, заключим пари? Дуган почесал бороду:

— Я думаю, тебе пора идти, парень. У твоего друга кендера, кажется, возникли проблемы.

— Если что-нибудь случится с ним или с Ашей, то, клянусь Паладайном, я заставлю тебя пожалеть об этом! — пообещал Палин. — Ширак, — скомандовал маг — камень на верхушке посоха ярко засверкал. Он поспешил вперед, к Тассельхофу.

Кендер находился еще на полпути к алтарю. Живые тени выстроились перед ним, оставив Серую Драгоценность без охраны. Насмешки кендера могли вывести из себя самое миролюбивое существо и даже сподвигнуть его на жестокие поступки. Но действительно ли насмешки вынудили живые тени покинуть свой пост? У Палина было неприятное чувство, что не это явилось причиной. Как он полагал, эти кошмарные существа мало интересовались охраной Серой Драгоценности. У них была только одна страсть — уничтожение. Если они заметят Ашу, когда она будет забирать Драгоценность, то им ничего не стоит напасть на нее. Палин краем глаза наблюдал за ней. Он опасался прямо смотреть на девушку, живые тени могли проследить направление его взгляда и обнаружить ее. Аша тихо скользила через сгоревший лес. По крайней мере в эту минуту ей ничего не угрожало. Живые тени были полностью заняты Тасом. А совсем скоро они встретят еще и Палина. Палин был слишком занят, чтобы бояться. Он придумывал план спасения Таса, при котором, однако, внимание этих жутких созданий будет отвлечено от Серой Драгоценности. Если повезет, то хотелось бы, чтобы все друзья и он сам вышли из этой переделки живыми. Он быстро перебрал в голове известные ему заклинания.

Казалось логичным, что поскольку живые тени были порождением тьмы, то они должны реагировать на свет. Может быть, удастся разрушить их с помощью света или хотя бы напугать. Он засунул руку в кошель с магическими предметами и достал оттуда кругленький шарик, состоящий из экскрементов летучей мыши, обваленных в сере. Свет магического посоха ярко сиял над Палином. Он сосредоточился и начал произносить слова заклинания огненного шара.

— Сосредоточься на предмете, который собираешься украсть, — так сказал бы Джеффри Висельник. — Мысленно прикоснись к нему, возьми его, пусть он сначала станет твоим в воображении. Не позволяй, ничему отвлечь тебя от главного. Думай о Серой Драгоценности, думай о том, как ты хочешь ее! Забудь о Полине! Не думай о Тасе! Тебе нет дела до этих кошмарных существ, которые попытаются тебя остановить… Серая Драгоценность, Серая Драгоценность… Только она, и ничего больше. Аша увидела, как живые тени медленно приближаются к кендеру. Его голос звучал уже не так уверенно, то и дело он прерывался. Кендер шел все медленнее, а Ложка, которую он прежде так твердо держал, плясала в его руке. Тассельхоф смотрел на что-то перед собой расширенными глазами, как будто увидел нечто невообразимо ужасное. Палин показался из-за деревьев. Камень на вершине посоха ослепительно сверкал.

— Камень, девочка! — донесся до Аши голос Дугана. — Это единственное, чем ты можешь им помочь! Добудь камень! Аша отвела взгляд от Палина и Таса и вновь, как ее учили, сосредоточилась на своей цели. Войдя в круг семи мертвых сосен, она Проскользнула мимо их невидимой охраны. Деревянная пирамида, служившая ранее алтарем, стояла в центре круга. Теперь, когда Аша подошла ближе, она видела ужасные разрушения: когда-то прекрасное, покрытое ажурной резьбой и рунами, полированное дерево было жестоко, яростно и безжалостно разбито в щепки. В памяти Аши внезапно всплыла картина, как Эрды сооружали этот алтарь.

Долгие часы они с помощью инструментов и магии наносили узор, полировали, украшали и произносили могущественные защитные заклинания, которые должны были прочно сковать Серую Драгоценность. Заступник не принимал в этом участия, он с самого начала был против этого плана. Аша представила, как Заступник наблюдал за строительством алтаря, вспомнила его дурные предчувствия.

— Ты был прав, мой дорогой друг, — прошептала она, и все расплылось у нее перед глазами от слез.

— Камень, девочка, камень! Аша отбросила прочь печаль. Алтарь был разрушен. Эрды мертвы. Она не могла вернуть их, но она должна попытаться исправить зло, которое они невольно совершили. Серая Драгоценность, сиявшая прежде своим собственным рассеянным серым светом, была теперь разломана надвое и частично засыпана обломками дерева. Она напоминала расколотый грецкий орех.

Внутренность камня была пуста, как будто хитрый прожорливый червяк грыз его долгие годы. Даже разбитый, камень выглядел крайне необычно: он был одновременно и красив, и безобразен, казался огромным, оставаясь при этом маленьким, ярко сверкал, оставаясь матовым, был одновременно и твердым, и мягким… Аша протянула руки, дотронулась до него и подняла. Камень был невесомым, но при этом она ощущала его тяжесть. Бесчисленные грани были так остры, что резали пальцы, но при этом ощущались мягкими. Камень был холодным, обжигающе холодным. Торжествуя, Аша уже собиралась положить камень в кошель, когда увидела леденящую душу картину. Палин был уже совсем рядом с Тассельхофом, камень на вершине его посоха продолжал светиться, но тусклым, рассеянным светом. Живые тени заслоняли ей картину. Отчетливо она видела совсем немногое, только лица. И на этих лицах с широко открытыми глазами застыло выражение такой жути, которая оказалась сильнее даже бесстрашного кендера.

23. Я — не ничто

Палин подходил к Тасу. Кендер прекратил дразнить своих врагов. Казалось, Тас теряет остатки мужества — вещь для кендера неслыханная.

— Я вовсе вас не боюсь! — крикнул он. — Я просто раздражен, вы действуете мне на нервы! Потому… — проваливайте! Я… — Голос его прерывался и звучал сдавленно. А ну, прекратите!.. Прекратите это! Что вы делаете?.. Хватит смотреть на меня, как будто… Палин не смотрел на тени. Он думал о заклинании, представлял себе слова, которые должен произнести. Та малая часть его внимания, что оставалась, была разделена между Ашей, которая вошла в круг деревьев, и Тасом. Услышав крик кендера, Палин впервые посмотрел прямо на живую тень. Он не смог отвести взгляд. Он смотрел на самого себя: перед ним стоял Палин.

— Кто ты? — прерывающимся голосом спросил Палин. Он посмотрел в глаза этому существу и не увидел там ничего, даже своего отражения. — Что ты?

— Кто ты? Что ты? — Существо издевалось над ним.

— Я — это я, — ответил Палин, но, уже отвечая, он почувствовал какое-то истончение своего существа. Живая тень высасывала жизнь из его тела.

— Ты — ничто, — заявила живая тень устами Палина-двойника. — Ты появился из ничего, в ничто и обратишься.

— Не смотри туда! — пришел предупреждающий голос Рейстлина. — Не смотри ему в глаза! Палин попытался отвести взгляд от собственного изображения, но не смог. Он неотрывно смотрел прямо в глаза двойника. Слова заклинания расплывались у него в голове, как расплываются слова на листе бумаги под каплями дождя. Все его воспоминания, все его знания становились какими-то нечеткими, размытыми и постепенно уносились куда-то прочь. У него было слабое ощущение, что Аша выкрикнула какое-то имя. Он тупо удивился: кого бы это она могла звать?

— Палин! — закричала Аша от алтаря. Живые тени приблизились к Палину и совсем скрыли от нее кендера. Сейчас она видела только его хохолок. — Палин! Тас! Уходите! Бегите! Но ни один из них не шелохнулся. Палин стоял, уставившись на тень, на лице его застыл смертельный ужас.

— Быстро, девочка, или они — трупы! — закричал Дуган.

— Что я могу сделать? — безнадежно спросила Аша. Ее узелок с магическими предметами, которые ей дали Эрды, был далеко, он лежал у ног Дугана. Времени бежать туда не было.

— Серая Драгоценность! — заорал Дуган. — Попытайся поймать их с помощью Серой Драгоценности! Я помогу тебе, девочка! Ты сможешь! Несмотря на все сомнения, ничего другого ей не оставалось, надо было спешить. Темнота распростерлась над Палином и уже почти поглотила Таса. Взяв в каждую руку по половинке камня, Аша протянула их в сторону живых теней.

— Не смотри на них, девочка, — предостерег Дуган. — Что бы ты ни делала, ни в коем случае не смотри на них! Аша и не собиралась на них смотреть. Каждый раз, когда ее взгляд проходил через них, она чувствовала поднимающийся в душе ужас. Она сосредоточила свой взгляд на Палине, на его любимом лице, которое сейчас было искажено страхом. Внезапно она обнаружила, что перед ней стоит еще одна Аша. Аша мигнула удивленно и испуганно.

— Не смотри в глаза, девочка, — кричал Дуган. — Не смотри! Аша смотрела на Палина, она смотрела на него, не обращая внимания на голос, который пытался увлечь ее во тьму. Отвернувшись, она слепо протянула руки в направлении своего двойника. Ужасный холод обжег ее пальцы. Аша вскрикнула от боли и чуть не выронила камень. Ей показалось, что это продолжалось бесконечно долго.

Казалось, что кровь замерзла в жилах. Она потеряла представление о том, что происходит, ей казалось, что она, кружась, падает во тьму.

— Хватай ее! — приказал Дуган. — Втяни ее в камень! Безразлично, почти не сознавая, что делает, отчаянным движением Аша соединила две половинки Серой Драгоценности вместе. Холод стал теплом. Тьма обратилась светом. Живые тени исчезли. Аша огляделась вокруг в недоумении, не понимая, где же она. Потом ее взгляд упал на Серую Драгоценность. Ее затрясло в запоздавшем ознобе. К ней шел Дуган, отдуваясь и размахивая руками, его тяжелые ботинки стучали по земле и поднимали клубы серого пепла.

— Прекрасно сработано, девочка! Молодец! Мы их поймали! — сказал Дуган. — По крайней мере, некоторых из них, — пробормотал он в сторону. — А это я возьму, — сказал он поспешно, забирая Серую Драгоценность у Аши. Аша была только рада избавиться от нее. Она бросилась к Палину.

— Палин! — с беспокойством воскликнула Аша и взяла его заруку. Как ты? — Юноша стоял неподвижно, уставившись вперед. Выражение ужаса застыло на его бледном лице.

— Палин. Я — Палин. Аша обняла Палина. Он прижался к ней, обнял ее. Палин дрожал всем телом. Дуган склонился над Тассельхофом. Кендер упал на колени, но продолжал крепко сжимать Ложку в руке.

— Я — не ничто! — рыдал он снова и снова. — Я — не ничто! Я — не ничто!

— Парень, а парень! Их больше нет! — успокаивал его Дуган, положив тяжелую руку ему на плечо. Он хотел подбодрить кендера. От сотрясения рыдания кендера захлебнулись, и он закашлялся. Наконец Тас приподнялся, откашлялся, вытер слезящиеся глаза и неуверенно улыбнулся Дугану:

— А, привет!

— Ты меня узнаешь, парень? — с искренним беспокойством спросил Дуган.

— А как же! Ты — Реоркс.

— Так, — покачал головой Дуган. — Сейчас это не важно. Важно, кто ты, парень! Ты помнишь, кто ты? Тас вздохнул глубоко и свободно. Он широко раскинул руки:

— Я — это я! Кто же еще! Я — это я! Гном держал в руках Серую Драгоценность. Он выглядел внезапно состарившимся. Руки его тряслись, а лицо казалось очень усталым и древним. Свою шляпу с веселым пером он отложил в сторону. Его распахнутая одежда была испачкана сажей и пеплом. Реоркс держал в руках камень, тяжело и печально вздыхая.

— Я хорошо помню день, когда я создал Серую Драгоценность, — сказал он. — Крошечный кусочек Хаоса — вот, что мне было нужно. Но если говорить в терминах, понятных смертным, что-то вроде клочка волос или обрезка ногтя. ОН крутился вокруг и всюду совал свой нос. Наш мир, тот мир, который мы создали без него, еще только начинался. ОН не мог этого перенести. ОН наслаждался тем, как беспорядок, анархия, смешение всего и вся захлестывали созданный нами мир. А больше всего ОН ненавидел мой горн. Созидание, строительство, изготовление вещей для НЕГО ненавистно. Ломать — вот что ОН любит. У НЕГО много детей, но трое из них — Паладайн, Такхизис и Гилеан — были его любимцами. ОН дал им великое могущество. А потом ОН пришел в ярость, когда они использовали это могущество, чтобы ЕГО же и ограничить, по крайней мере, ОН так понял. Они создали мир и населили его живыми существами, вдохнули в них душу, чтобы те смогли продолжить созидание, строительство и упорядочение мира. Никогда ранее никто из его детей не решался на такое. ОН не мог это так оставить. ЕМУ хотелось сокрушить их создания, но мы уже были слишком сильны и смогли отбросить его. ОН дал своим детям возможность создать все это. Как ОН потом пожалел об этом! ОН презирал Паладайна и Такхизис, этих двоих, которые всегда тянулись к порядку, мечтали о нем и добивались его. Гилеан был ЕГО самым любимым ребенком, но он разочаровал ЕГО больше всех. Я думаю, в основном заслуга Гилеана, что ОН отказался от мысли разрушить вновь созданный мир в самом начале. ОН думал, Гилеан присмотрит за тем, чтобы в этом мире царил Хаос.

Но Гилеан и не думал беспокоиться о мире, он предпочитал кабинетную работу. У Паладайна и Такхизис были свои пути. Равновесие колебалось от одного к другому, а Гилеан в это время перелистывал страницы. Дуган уставился на две половинки Серой Драгоценности. Он взвешивал их на ладонях, внимательно вглядываясь в полый центр.

— Они сказали, чтобы я поймал ЕГО внутрь, захватил кусочек Хаоса, принес ЕГО сюда, чтобы покончить со всем этим. Камень должен был служить якорем, понимаете? Предполагалось, что он выполнит роль Гилеана, который ничего не делает, затерявшись среди своих книг. В тот момент план казался мне удачным.

Возможно, если бы я чуть больше подумал… Но я этого не сделал. А теперь мы имеем то, что имеем… Но я не думаю, что я поймал ЕГО, нет… ОН это сделал специально. ОН увидел в этом шанс и использовал его. ОН внедрился в камень как раз перед тем, как я его запаял. Так ОН смог оказаться в этом мире. ОН летал над миром, изменяя то, это, бросая все, что только мог, в пучину беспорядка. ОН весело проводил время: войны, катаклизмы… ЕГО дети сражались между собой. А потом Эрды все испортили. Они сломали Драгоценность и отравили ЕМУ всю радость.

ОН пришел в бешеную ярость и с видом оскорбленной невинности заявил, что ОН уничтожит мир (поскольку ОН не может больше на него влиять). Вот в чем, как мне кажется, состоит правда происходящего. Гном выразительно кивнул и, аккуратно положив камень на колени, вытер со лба пот.

— Ты не виноват, — согласился Палин. — Паладайн тоже, да и Такхизис тут ни при чем. Виноватых, похоже, просто нет, но я не понимаю, чем это поможет сейчас, когда мир разбит, наподобие проклятого камня, и всем нам уготованы смерть и забвение?

— Ты прав, парень. Ты прав, — грустно отозвался гном.

— Но должен же быть какой-то способ победить Хаос? — заметил Тассельхоф. — Теперь у нас есть Серая Драгоценность. Можно мне ее подержать? Ну на минутку, не думаю, что мне захочется оставить ее у себя. Я тут же ее верну…

— Уйди! — взревел Дуган, схватив камень и зажав его в кулаке. Отойди-ка ты вон туда. Нет, дальше, не останавливайся…

— Ну если еще дальше, так я просто свалюсь с того конца острова, — возмутился Тас.

— Что было бы не так уж плохо, — проворчал гном.

— Стой где стоишь, — сказал Палин. — Послушай, Дуган, или Реоркс, или кто бы ты там еще ни был, мы обязаны что-то сделать!

— Камень разрушил живые тени, — с надеждой проговорила Аша.

— Не все, — поправил ее Дуган. — И с весьма короткой дистанции. Подобные тени покроют землю, как самая темная ночь. Начнут они свой путь от Башни Верховного Жреца. Там Хаос предстанет перед сильнейшими из своих детей — Паладайном и Такхизис. Когда они будут побеждены — а это непременно случится, если падет Башня, — тогда он пошлет свои легионы на остальной мир.

— Значит, мы должны отправиться туда, — задумчиво предложил Палин. — Мы можем использовать Серую Драгоценность и помочь рыцарям победить Хаос…

— Рыцарям помогают, хотя, возможно, они об этом и не догадываются.

Остальные боги тоже не бездействуют. Все они прилагают силы для защиты Ансалона, но здесь… Дуган осторожно погладил камень. — Здесь ключ ко всему. Если моя идея сработает, мы сможем остановить ЕГО, отослать прочь вместе со всеми ЕГО воинами.

— То есть у тебя есть план, — резюмировал Палин.

— Ты сказал, что хочешь что-то сделать. Я правильно понял тебя? — хитро посмотрел на него Дуган.

— Конечно, — нетерпеливо подтвердил тот. Мы готовы сделать все, что в наших силах!

— И не важно, что это опасно? Вы вполне можете погибнуть, а если и выживете, то можете полностью и навеки измениться. Вы согласны на это?

— И я, — поднял руку Тассельхоф. — Я тоже иду. Рейстлин сказал: я могу!

— Теперь я готова к встрече с любой опасностью. — Аша оглянулась на мертвые сосны, перед которыми еще недавно скользили живые тени. Хуже этой я вряд ли встречу.

— Пари? — предложил гном.

— По твоим словам, опасность угрожает всем и каждому на Ансалоне. Мы выбрали свой жребий, как и все прочие. Что надо сделать? Дуган держал в каждой руке по половинке Серой Драгоценности, как бы взвешивая их.

— Вы должны поймать Хаос и поместить его вновь в камень. У Палина перехватило дыхание.

— Ты сумасшедший! — прошептал он. — Разве такое нам под силу? Мы же не боги!

— Это возможно, Палин. Я все продумал. Я говорил с другими, они тоже считают, что может получиться. У нас, у богов, тоже есть свои сложности. Паладайн согласился помочь нам, если уцелеет. В отличие от Такхизис. — Гном покачал головой. — Она продолжает сражаться за власть над миром. Лучше бы ей подумать о том, как спастись самой, но она не хочет видеть очевидного. Они сражаются в Башне Верховного Жреца. — Дуган тяжело вздохнул. — Такхизис все еще может выиграть. Но может оказаться и так, что в качестве приза она получит всего лишь кучку пепла.

24. Черный воин. Заговор. Природа врага

Рыцари готовились сражаться под красными лучами заходящего солнца, которое почему-то упорно не желало садиться. Яркий свет золотил наконечники их копий и окрашивал багрянцем лезвия мечей. Рыцари Такхизис были полны решимости защитить Башню Верховного Жреца от ужасных и опасных врагов. В безоблачном небе, не останавливаясь, били молнии, постоянно грохотал гром. Если молнии попадали по склону хребта, то сразу вспыхивали высохшие от жары деревья. Дым поднимался над долиной. Ниже дыма в долину с гор сползала неестественная тьма, продвигавшаяся по направлению к северной стене Башни Верховного Жреца. Рыцари собирались сражаться с ней. Драконы предупредили их, что эта тьма не дружественна тем, кто служит Владычице. Драконы — золотые, красные, синие, серебряные и вообще всех возможных для драконов цветов — рассказали, что в Бурном океане появился огромный провал. Из него вырывается пламя, заставляя кипеть море. Из него же идет в мир и эта жуткая тьма.

— Широкая река бесконечной ночи течет через горы. Разрушения, которые она оставляет на своем пути, — чудовищнее, чем если бы это была река огня, — говорил повелителю Ариакану древний золотой дракон — предводитель своего племени. — Все живое исчезает без следа, не оставляя даже памяти о себе. Ариакан с сомнением качал головой, он не очень-то доверял золотым драконам.

— Что это за тьма? — спросил он.

— Мы не можем сказать, повелитель, — ответил молодой дракон, покрытый свежими шрамами. Он недавно был избран предводителем красных драконов. — Мы никогда не видели ничего подобного. Впрочем, ты скоро сможешь сам решить, что это. Она уже здесь. Ариакан отправился на свой командный пост, расположенный на крепостной стене Рыцарского Бастиона. Как и говорили драконы, битва уже началась. Со стены лучники стреляли во тьму, как море колыхавшуюся у подножия.

Стрелы бесследно пропадали в ней, не нанося видимого ущерба. Тьма постепенно поднималась, и вот она начала просачиваться сквозь зубья крепостной стены. Ряды дикарей под предводительством рыцарей двинулись ей навстречу, готовые сражаться копьями и мечами. С ними шли Рыцари Терновника и жрецы Такхизис, готовые поразить нового и непонятного противника заклинаниями и молитвами.

— Что за черт! — выругался Ариакан. — Что там происходит? Я ничего не вижу! Над краем горизонта ярко сияло солнце, но северную стену Башни Верховного Жреца поглотила тьма. Ариакан слышал дикие крики ужаса, страшные стоны, доносящиеся оттуда, но не это волновало его. Ему очень не нравилось, что он не слышал звуков битвы. Не звенели мечи, не скрипели доспехи, не раздавалось команд офицеров. Он слышал, как маги начали произносить заклинания, но ни одно из них так и не было закончено. Молитвы Владычице Тьмы резко оборвались.

— Я иду вниз, — объявил наконец Ариакан своим офицерам, не в силах более переносить неизвестность, и, не слушая их возражений, шагнул к лестнице.

Внезапно тьма отступила. Она сползла со стен и затерялась в дыму среди горящих деревьев. Рыцари в Башне Верховного Жреца сначала радостно закричали, приветствуя победу своих товарищей, но, как только солнце осветило стену, крики тут же стихли. Стало очевидно, что это вовсе не победа. Тьма отступила по какой-то иной причине.

— Всемилостивейшая богиня! — прошептал потрясенный Ариакан. Из сотен воинов, защищавших стену, в живых не осталось ни одного. Единственным свидетельством того, что там вообще были люди, остались предметы, которые они носили или держали. Доспехи, шлемы, туники, браслеты, сапоги, серые одежды магов и черные жрецов лежали на стене. Поверх доспехов лежал меч, рядом с украшенным перьями головным убором варвара лежало его раскрашенное копье. На сером плаще мага покоилась сумочка с магическими предметами, на мантии жреца — черный жезл. Людей не было. Все они исчезли. Следов крови не было тоже, но, судя по ужасным стонам, смерть их была нелегкой. А самое ужасное то, что смотрящие со стен не могли вспомнить ни лиц, ни имен пропавших людей. Но никто не сомневался в том, что еще недавно внизу стояли живые мужчины и женщины. К тому же налицо были свидетельства их существования. Тем не менее никто ничего не мог вспомнить о них. Люди сжимали в руках предметы, принадлежавшие друзьям и товарищам, вглядывались в них со страхом и надеждой, но не могли вспомнить, кому же они принадлежали.

— Что же это за кошмарная сила? — в ярости вопрошал Ариакан. Его лицо было искажено гримасой ярости и изумления. Люди, привыкшие к его спокойствию и сдержанности, даже в разгар сражения, впервые видели его взволнованным до глубины души. Как нам сражаться с ней? Найдите кого-нибудь, кто сможет мне это сказать! Позвать сюда немедленно серых магов и жрецов — всех, кто уцелел! — мрачно добавил он. Никто из магов и жрецов ничего нового сказать не мог. Ни у одного из них не было достоверной информации.

— В конце концов, — заметил бригадир Тревалин, — тьма отступила. Те, кто сражался с ней, — победители, хотя они и отдали свои жизни.

— Нет, — возразил Ариакан, вглядываясь во тьму, колышащуюся среди деревьев. Нет, тьма отступила не потому, что ее победили. Ее отвели назад специально, чтобы мы увидели, что стало с нашими товарищами. Ее предводитель, кто бы или что бы он ни был, хочет запугать нас, посеять панику в наших рядах. Клянусь именем Ее Темного Величества, я не допущу этого! Возвращайтесь к своим отрядам, — распорядился он. — Вещи исчезнувших немедленно убрать с глаз. Расспросите своих людей. Попытайтесь найти кого-нибудь, кто может пролить хоть какой-нибудь свет на это дело. Нужно узнать основное: что же это за враг и куда сгинули воины. Обо всем докладывать непосредственно мне. Я буду в Гнезде Зимородка. Офицеры разошлись исполнять приказы и успокаивать взволнованных воинов. Рыцари вернулись к своим дедам. Только время от времени то один то другой из них замирал на мгновение, пристально глядя на северную стену. Ариакан с личной охраной отправился на смотровую площадку на вершине Башни, известную как Гнездо Зимородка. Он оставил телохранителей у подножия лестницы и в одиночестве пошел наверх. Гнездо Зимородка представляло собой маленькую круглую комнату с прорезанными во все стороны окнами. Из нее открывался великолепный вид на Вингаардские горы, Соламнийскую равнину и прилегающие к ним территории.

Ариакан увидел клубы дыма, поднимающиеся из долины и достигающие вершин гор. Он увидел тьму, текущую между утесов и расщелин. Тьму, поглощающую мир. Теперь, в одиночестве, он мог подумать. Ариакан ходил по комнате от окна к окну и пытался найти ответ. Душа его была полна страха и дурных предчувствий. Он вспоминал рассказ юного мага о возвращении Хаоса, о том, что сами боги вовлечены в битву.

Он не верил… до этого момента. Он всматривался в панораму гор, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, что могло как-то намекнуть ему на возможный выход, когда услышал на лестнице шаги обутых в тяжелые сапоги ног.

— Посыльный, — пробормотал Ариакан с надеждой. — Они нашли что-то.

Вошедший был, однако, вовсе не запыхавшимся гонцом, спешащим доставить важное послание. Он оказался рыцарем, по всей видимости, одним из воинов самого Ариакана, если судить по полированным черным доспехам. Лицо воина было скрыто опущенным забралом шлема.

— Кто ты, рыцарь? — спросил Ариакан. — Почему ты покинул свой пост? Рыцарь не ответил. Он был невероятно высок. Черный плюмаж его шлема задевал потолок. У него были широкие плечи и могучие руки. На боку пришельца висел тяжелый меч в кожаных ножнах, украшенных пятью полосами разных цветов: красного, синего, зеленого, черного и белого. На рукояти меча было изображение пятиглавого дракона. Черный плащ за спиной ночной тьмой окутывал плечи. Глаза рыцаря были светлы и сверкали подобно звездам. Ариакан вспоминал. Он знал этого рыцаря, встречался с ним когда-то где-то невообразимо давно… Повелитель Ариакан пал на колени, полный благоговения и преданности:

— Ваше Высочество!

— Встань. — Ее голос был глубок как Бездна. — Пришел роковой час. Вернулся Хаос — Отец Всего и Ничего. Он вернулся в ярости, готовясь уничтожить все мироздание. Мы бьемся за само существование мира!

— Мои рыцари и я готовы, Ваше Высочество, — сказал Ариакан, поднимаясь на ноги. Мы ждем приказа. Черный воин пересек комнату и остановился у окна. Богиня сделала легкий жест рукой, затянутой в черную перчатку, Ариакан поспешил к ней присоединиться.

— Сейчас решается судьба мира, — мягко сказала Такхизис. — Но, кроме того, это шанс одержать окончательную победу. Нашу полную и окончательную победу, Ариакан! — повторила она и сжала руку в кулак. — Если ты победишь Хаос, то люди на Кринне будут знать, кому они обязаны своим спасением. И будут благодарить меня. Они навеки станут моими должниками. Мир будет моим, и никто не сможет изменить этого.

— Это так, Ваше Высочество, — согласился Ариакан. — Но как мы добьемся этого?

— Народы Ансалона после войны будут обезглавлены, их вожди погибнут, все будут в смятении. Анархия будет править миром. В этом наш шанс. Когда легионы Хаоса будут отброшены, вы — мои рыцари — должны быть готовы взять власть в свои руки.

— Я уже контролирую большую часть Ансалона, Ваше Высочество, — возразил Ариакан, думая, что она обвиняет его в бездействии.

— Ты правишь в Сильванести? — поинтересовалась Такхизис. — Королевство гномов — Торбардин — разрушено?

— Еще нет, — мрачно ответил Ариакан.

— Твои силы до сих пор сражаются в Северном Эрготе. В Квалинести полно мятежников. А как насчет Таладаса и отдаленных областей мира?

— Ваше Высочество, ты должна дать нам время, — нахмурившись и побледнев, ответил Ариакан.

— Тебе не нужно времени. Мы позволим силам Хаоса поработать за нас. Понятно?

— Я понял, Ваше Высочество, — поклонился Ариакан. — Какие будут приказания?

— Паладайн бросил все силы против Хаоса. Силы добра будут полностью разбиты, рассеяны и уничтожены. Мы должны позаботиться о том, чтобы подобная участь нас миновала. Ты будешь держать в резерве определенное количество рыцарей и драконов. Пусть один из отрядов не участвует в битве. Это должно быть сделано тайно. Когда же битва за Башню Верховного Жреца закончится и мы победим, эти рыцари будут полны сил и легко смогут захватить важнейшие стратегические точки Ансалона. Твои рыцари будут не одиноки. Я подняла всех верных мне созданий. Дракониды, людоеды, минотавры и даже гоблины сражаются уже сейчас. Они бьются как союзники вместе с силами добра. Когда все закончится, они присоединяться к твоей армии и закрепят победу.

— Как прикажет Ваше Величество, — сказал Ариакан, но взор его против воли обращался в сторону окна, за которым накапливалась неестественная тьма. — Сначала нам надо удержать Башню Верховного Жреца. Не может ли Ваше Величество рассказать мне о наших врагах. Что это?

— Живые тени — существа, созданные из самой сущности Хаоса. Формы и вида они не имеют. Глядя на них, ты смотришь в ничто. Когда они нападают, то принимают вид противника с точностью до мельчайших деталей. Они произносят слова тьмы и отчаяния, лишая противника воли к жизни. Их прикосновение превращает живое существо в ничто. Следом за ними появятся демоны-воители. Они холодны, как межзвездная пустота. Меч, погруженный в них, ломается, как стеклянный. Если тронуть их рукой, то она навеки станет мертвой и никогда более не согреется. Есть еще огненные драконы, выдыхающие серу и пламя. Вот те враги, которых ты встретишь. Ты должен их победить.

— Как можно победить подобные создания, Ваше Величество? — мрачно спросил Ариакан.

— Поскольку они создания Хаоса, нематериальные и бесформенные, их можно уничтожить железным оружием, которого коснулись боги. Все мечи твоих рыцарей получили мое благословение. Ими можно убить живую тень. Рыцарь ни в коем случае не должен смотреть в глаза своему теневому двойнику, но ему придется подойти к живой тени вплотную, чтобы поразить ее. Что до демонов-воителей, то железное оружие разрушит магические нити, скрепляющие их существо, но и само разрушится. Рыцарь останется беззащитен.

— А как насчет магов и жрецов?

— Заклинания света помешают живым теням принять вид противника, огненные заклинания разрушат их, но маги должны заставить замолчать смертоносные голоса, которые зазвучат у них в голове, иначе они сами погибнут. Любой священный предмет при прикосновении к живой тени уничтожит ее, но и сам будет принесен в жертву — исчезнет. Ариакан молчал, задумавшись. Затем он кивнул.

— Я начинаю понимать, почему Вашему Величеству угодно сохранить резервы. Битва, похоже, сильно ослабит нас.

— Все понесут потери, Ариакан, — уточнила Такхизис. — И это дает нам шанс одержать полную и окончательную победу. Я буду править миром. До свидания, повелитель. Богиня протянула затянутую перчаткой руку. Ариакан пал на колени, прося благословения.

— Не пожалеем жизни, Ваше Величество! — взволнованно воскликнул он.

Такхизис недовольно отдернула руку.

— У меня хватает душ, Ариакан, — холодно сказала она. — Мне нужны живые воины. Ариакан склонил голову. Когда он ее поднял, богини уже не было.

25. Приказ. Спрятаны

— Что ты сказал? — вскричал Стил, охваченный разочарованием и на мгновение позабывший о дисциплине. — Тревалин, ты явно чего-то не понял! Остальные рыцари отряда, сгрудившиеся вокруг командира, были с ним согласны. — Мне это нравится не больше, чем вам, но это приказ! — ответил Тревалин. — Мы должны сосредоточить силы в бывших Драконьих ловушках и, не вступая в битву, ждать дальнейших распоряжений. И, — Тревалин обвел всех суровым взглядом, — мы должны молчать об этом приказе. Сказавшего хоть слово о нем кому-нибудь вне отряда ждет смерть.

— Нас наказали, — предположил один из рыцарей.

— Чем мы заслужили немилость повелителя? — спросил другой.

— Удрать по-тихому и спрятаться в темноте, как трусливые овражные гномы!

— О наших товарищах сочинят песни, доблесть…

— И будут петь о нашем позоре!

— Довольно, господа! У меня приказ лично от повелителя Ариакана! — мрачно оборвал их Тревалин. — У него есть план. Наше дело — не задавать вопросы, а повиноваться. Если у кого есть возражения, обращайтесь непосредственно к нему.

Протесты прекратились, по крайней мере вслух их больше не произносили. Рыцари хмурились, мрачно, недовольно переглядывались, но молчали. Для сохранения тайны Тревалин отвел отряд в казарму, подальше от основной массы рыцарей. Он посмотрел в окно. Солнце начало наконец садиться. Оно сверкало у самого горизонта, как будто медлило, боясь пропустить грядущую битву. Защитники Башни готовились отразить следующую атаку тьмы, которая сползала с гор и накапливалась у подножия стен. Среди живых теней появились демоны-воители, и во тьме теперь были видны их глаза. Только глаза — красные, сверкающие, ужасные, как сама смерть. Причастность к Делу позволила каждому рыцарю получить знания о природе живых теней и демонов-воителей и способах сражения с ними в тот же миг, как они стали известны Ариакану. Теперь воины готовились к бою: рыцари снаряжали драконов, жрецы благословляли именем Такхизис доспехи, щиты, оружие; серые маги собирали необходимые волшебные компоненты, повторяли заклинания. А отряд Тревалина готовился к отходу.

— Нам пора двигаться, — неохотно произнес наконец Тревалин. — Я не спрашиваю, есть ли у вас вопросы. Ответить на них я все равно не смогу, даже если они у вас и есть. Мы должны переместиться на нашу новую позицию расположения не позднее чем через час. Поскольку необходимо соблюдать строжайшую тайну, отправитесь туда по одному или по двое разными маршрутами.

Рыцарь Светлый Меч вам подскажет. Воины мрачно готовились к переходу на новое место.

— В подземелье вместе с женщинами и детьми, — горько заметил один из них, понизив голос, чтобы Тревалин его не услышал.

* * *

Стил, как и все прочие, был вне себя от мысли, что они пропустят битву, но после первой вспышки гнева хранил молчание. Его восстановили в звании, и теперь он снова был вторым после Тревалина командиром в отряде. Как рыцарь и офицер, он, безусловно, должен был помочь Тревалину обеспечить выполнение приказа. Стил организовал перемещение рыцарей отряда. Каждой группе он давал свой маршрут и, слушая их недовольное ворчание, старался приободрить, на ходу выдумывая версии о «внезапных ударах» и «особых заданиях». Когда последний из рыцарей был отправлен, Стил направился к Тревалину с докладом.

— Ты был не так уж далек от истины, — заметил Тревалин, когда они, в свою очередь, направились в Драконьи ловушки. Как я понял, нас держат в резерве для выполнения какого-то важного задания, которое дала Ариакану сама Владычица. Я слышал от одного из телохранителей Ариакана, что он встречался с Ее Величеством в Гнезде Зимородка. Телохранитель видел, как повелитель поднялся туда в одиночестве, а потом там разговаривали двое. Причем женский голос был звучен, как колокол судьбы. Когда Ариакан сошел вниз, он был бледен и его трясло. Вскоре после того я и получил этот приказ.

— Почему же ты не сказал об этом остальным? — улыбнулся Стил. — Они чувствовали бы себя сейчас гораздо лучше.

— Потому, что наше дело — повиноваться приказам, а не рассуждать о всяких там чувствах! А кроме того, я ведь поделился с тобой только своими соображениями на эту тему, не более, — терпеливо объяснил Тревалин. Он улыбнулся и пожал плечами. — Другими словами, я не могу ничего сказать официально, но ты вполне можешь передать этот разговор, Светлый Меч. «Владычица сама выбрала нас!» — восхищенно сказал самому себе Стил, открывая бронзовые двери Драконьих ловушек. Поддерживать в себе гордость и душевный подъем от своей избранности в обступившем его непроглядном мраке оказалось весьма затруднительным. К тому же тяжело было отделаться от мыслей, что его товарищи уже сейчас вступили в смертельную и решающую схватку. Рыцари стояли и сидели в тишине, которая вскоре была нарушена звуком трубы, зовущей в битву. Зов, повиноваться которому они не имели права. Стил заставил себя успокоиться и терпеливо дожидаться приказа. Он с неодобрением посматривал на некоторых рыцарей, нетерпеливо ходивших по помещению, а потом приказал им сесть и не расходовать зря силы. Весь первый час он провел, чистя и полируя меч. Он восхищался своим мечом, мечом отца, его поражало мастерство, с каким тот был исполнен. Мастер, изготовивший его, был на голову выше любого из лучших оружейников, работавших на повелителя. Ариакан однажды сам признался, что лучшего меча ему не доводилось видеть. Меч не нуждался в чистке, Стил и так относился к нему крайне бережно, но полировка клинка скрашивала Стилу ожидание и в то же время давала хоть какое-то занятие. Он поймал себя на том, что думает об отце. Вспоминает истории, которые он слышал о его воинской доблести. Его мысли скользнули дальше по шкале времени, минуя годы жизни отца. Он размышлял обо всех рыцарях, с честью и славой носивших этот меч. Интересно, собрались ли они вместе, все Светлые Мечи? Выстроились ли они все за Паладайном, готовые мчаться в битву? Все предки Светлого Меча сражались на стороне Паладайна, а он — их единственный живой потомок — был на стороне Такхизис. Сейчас это не беспокоило Стила: свет и тьма — две стороны одной медали. Он представил себе битву, что разыгрывается в Бездне. Богов, объединившихся для борьбы с Хаосом.

Владычицу Тьмы во главе легионов мертвых воинов, ведущую их к победе. Сердце его трепетало от гордости и восхищения. Он вознес горячую молитву Такхизис, моля ниспослать ему малую толику ее великой доблести. Он почти завидовал тем мертвецам, идущим на битву рядом с ней. За мечтами, мыслями и работой первый час ожидания пронесся незаметно. Второй он провел, сидя на полу, и, вытирая обильный пот от ужасной жары, проникающей даже в глубины Башни, внимательно прислушивался к звукам идущей наверху битвы. Звуки были неразборчивы и смазаны, время от времени все покрывал грохот, сотрясавший Башню до основания. Слышны были звуки труб, тяжелые удары таранов. Время от времени отчетливо доносился далекий, но ужасный, пронзительный вопль — предсмертный крик дракона. При этих звуках рыцари молча опускали головы и разглядывали пол под ногами. Время шло, а никаких приказов не поступало. Не спешил по ступеням запыхавшийся гонец, не приносил им приказ садиться на драконов и нестись в битву. Наступил третий час ожидания. Внезапно все звуки стихли. Наступила жуткая тишина. Все предположения о происходящем наверху исчерпали себя. Все замолчали. Тревалин подошел к бронзовым дверям и мрачно уставился на них. Стил не мог больше спокойно сидеть или даже стоять, он нервно ходил, периодически сталкиваясь с другими рыцарями.

Внезапно он ощутил, как что-то капнуло ему на лицо. Он машинально вытер каплю и посмотрел на пальцы.

— Эй, кто-нибудь, принесите факел! Быстро! — хрипло приказал он. Принесли несколько факелов, и вокруг Стила столпились взволнованные рыцари. Тревалин тоже направился к ним.

— В чем дело? Что у вас там случилось? Дайте пройти!

— Посмотри сюда, бригадир, — обратился к нему Стил. — Посветите! Один из рыцарей опустил факел: на полу была видна свежая лужа, которая постоянно увеличивалась. В наступившей тишине ясно слышался звук падающих капель.

Тревалин встал на одно колено и погрузил пальцы в лужу. Он поднес их к свету.

— Кровь, — тихо сказал бригадир и перевел взгляд на потолок.

— Я иду наверх, — объявил он, и несколько рыцарей радостно бросились к дверям.

— Прекратить! — зло приказал Тревалин. — Всем быть готовым к бою, но оставаться на местах. Светлый Меч, пойдешь со мной. Рыцари зашевелились, радуясь, что надо хоть что-то делать, даже если это всего лишь приказ достать меч из ножен. Стил проводил Тревалина до двери.

— Если я не вернусь, командиром будешь ты. — Тревалин замолчал, но не уходил, а несколько раз взглянул на оставшихся рыцарей, на дверь и снова на них, как человек, который хочет что-то сказать, не будучи уверен, что это стоит делать.

— Светлый Меч, — произнес наконец Тревалин, понижая голос. — Ты не заметил ничего странного? Чего-то с самим Делом? Стил медленно кивнул.

— Я надеялся, что это только со мной, командир, — тихо промолвил он. — Со мной ведь всегда было не все в порядке.

— К сожалению, не только, — вздохнул Тревалин. — Я не ощущаю его больше, как ни стараюсь. А ты?

— Нет, командир.

— Я нарушаю прямой приказ. — Тревалин покачал головой и натянул перчатки.

Но без чувства Дела, которое подсказало бы мне… Что-то случилось. Возможно, мы сумеем это исправить. Жди меня, я ненадолго. Тревалин отодвинул тяжелый засов и, отворив дверь, вышел. Стил стоял на пороге, наблюдая за движением огонька его факела. Вот он скрылся за углом. Некоторое время был виден его отсвет, но и он скоро пропал. Стил продолжал стоять перед раскрытой дверью, пытаясь что-нибудь расслышать. Постепенно к нему присоединились другие рыцари, образовав полукруг за его спиной. Все стояли тихо, только иногда раздавалось тихое клацание доспехов. Через некоторое время вдали появился отсвет далекого факела, а затем и сам факел. Огонь дрожал, как будто рука, держащая его, была слаба. Шаги казались неуверенными и шаркающими. Стил увидел Тревалина. Тот медленно шел по коридору, держась за стену. Дойдя до двери, Тревалин остановился и посмотрел на рыцарей пустыми глазами, как будто не узнавая их и не понимая, что они тут делают. Его лицо было мертвенно-бледным. Факел выпал из руки и теперь дымил на полу, но никто не сдвинулся с места, чтобы поднять его.

— Командир? — спросил Стил. — Что там? Что происходит?

— Ничего, — слабо ответил тот. Они все… мертвы. Все молчали, послышалось только несколько судорожных вздохов.

— Повелитель… Лицо Тревалина скривилось как от боли, слезы текли по его щекам. — Повелитель… мертв! — Он почти рыдал. Тревалин обвел рыцарей покрасневшими глазами. — Мертв! Понимаете? Все мертвы! Мертвы… Все…

Мертвы… Колени его подкосились, и он тяжело осел на пол. Стил поддержал его:

— Командир, ты ранен! Где? Помогите мне снять доспехи…

— Не стоит, — остановил его Тревалин, взяв за руку. Оно… Он сглотнул. Оно ударило меня… со спины. Тревалин нахмурился, он был удивлен и разгневан.

Трусы… всегда бьют… в спину… Я не видел… Не мог сражаться спиной… Бесчестно…

— Командир… Там враги? Сколько? Тревалин кивнул головой. Он пытался говорить, но не мог. На губах его пузырилась кровь. Он прислонился к стене. Его рука, сжимавшая руку Стила, разжалась. Стил еще несколько мгновений подержал ее, а потом бережно положил мертвому на колени.

— Ушел к Такхизис, — тихо проговорил он. Он видел ужасную рану, что-то пробило черный доспех с такой легкостью, как будто тот был бумажным. Края страшной рваной раны обуглились.

— Нанесена как будто когтем, — мрачно заметил один из рыцарей.

— Если так, то это был огненный коготь, — сказал Стил, медленно поднимаясь на ноги и глядя на дверь. — В чем же заключался приказ?

— Теперь это не важно, — сказал один из рыцарей. — Каковы будут твои приказы, командир? До Стила дошло, что теперь командующим был он. Он был предводителем своего отряда и, если Тревалин верно оценил обстановку, начальником всей Башни Верховного Жреца. Стил изгнал из головы эту кошмарную мысль, — Тревалин, конечно, ошибся. Он был тяжело ранен. Все не могли погибнуть! Стил принял решение.

— Вы двое уложите бригадира здесь. Прикройте тело плащом. Все остальные — мечи из ножен и за мной! Если Башня пала, враги, возможно, не знают, что мы здесь. Попытаемся застать их врасплох. Идем без света. Не шуметь! Погрузив пальцы в лужу крови Тревалина, Стил окропил ею черные браслеты, которые носил на руках, как другие носили ленту цвета своей дамы. Он вынул из ножен меч — меч отца — и пошел вперед. Один за другим, отдавая последний салют павшему, Черные Рыцари двинулись за ним.

26. Дело

Стил медленно пробирался коридорами Башни. В такой жуткой тьме увидеть что-либо было невозможно. Он не предполагал, что снаружи окажется так темно, и, чтобы исправить свою ошибку, послал несколько человек назад за факелами.

Опасность переломать ноги в темноте представлялась ему менее предпочтительной, чем любая вражеская засада. Странное, упрямое солнце наконец село, и ночь пришла, но очень уж странная это была ночь. Стил не видел ни света двух лун, ни даже звезд. Ожидая, пока посланные вернутся с факелами, Стил подошел к окну и выглянул наружу. Сначала он решил, что засуха наконец кончилась и небо заволокли дождевые тучи. Но небо было чистым и пустым. И в чистом и пустом небе сверкали молнии. Без лун, без звезд. Стил до боли в глазах вглядывался в черное бездонное небо, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Бесполезно. Он отошел от окна, запретив себе даже думать о том, что все это может означать. Подошли рыцари с факелами, и отряд продолжил путь. Стил следил, чтобы никто из рыцарей не подходил к окнам. Он приказал всем внимательно смотреть вперед. Конечно, скоро они узнают правду, но к тому моменту он, может быть, уже поймет, с чем они столкнулись. По мере продвижения наверх им все чаще попадались следы битвы.

Стены были обожжены и обуглены, местами в камне виднелись проплавленные дыры.

Груды упавших камней перегораживали коридор, затрудняя их путь. А потом начали встречаться тела, многие со следами страшных ожогов. Они наталкивались на кучи пустых доспехов, печальные груды серых одежд, а рядом с ними по полу были рассыпаны предметы для заклинаний, черные рясы жрецов, на которых лежали священные символы Владычицы Тьмы. Время от времени Стил приказывал остановиться и прислушаться. Воины чутко вслушивались, надеясь распознать звуки приказов, победные крики, стоны раненых или проклятия пленных. Ничего не было слышно.

Ничего, только вой ветра над развалинами сильнейшей крепости Ансалона. Рыцари, держа строй, продвигались вперед, и лица их становились все мрачнее и мрачнее.

Они вышли в крепостной двор. Тело огромного красного дракона почти целиком заполняло его собой. Свет факелов отразился в разбитых чешуях, осветил жуткие рваные раны на теле, порванные и переломанные крылья. Дракон умер от неисчислимых ран, и его кровь залила весь двор. Рыцари скользили по мокрым камням.

— Разойдитесь, — приказал Стил. Он начал понимать, что его людям ничего не угрожает, но и надеяться им тоже не на что. Поищите, может, хоть кто-то выжил.

С докладом вернетесь сюда, я буду здесь. Рыцари разбились на группы по двое, по трое и пошли на разведку, держа в руках обнаженные мечи. Стил воткнул факел в кольцо на стене и подошел к голове дракона. Рядом с драконом лежал повелитель Ариакан. Должно быть, он вступил в свой последний бой на красном драконе. Они сражались до тех пор, пока тот не рухнул во двор, и тогда Ариакан продолжил битву пешим. Его холодная рука сжимала покрытый кровью обломок меча, как будто Ариакан продолжал сражаться им и после того, как меч сломался. Вокруг него не было тел врагов, но невдалеке Стил заметил обгорелые студенистые комочки. Перед его глазами встала картина: Ариакан поражает мечом демонов-воителей, и те под его ударами превращаются в пламя. Он преклонил колени перед телом своего господина, человека, отыскавшего Стила, возведшего его в рыцарское достоинство.

В его душе живо вспыхнуло воспоминание о том памятном дне, когда Ариакан пришел к нему, двенадцатилетнему мальчику, и оценивающе окинул его взглядом своих темных глаз. «Я предлагаю тебе тяжкий труд, суровую, беспокойную жизнь, без удобств. Ты не получишь личной выгоды. Самое большее, чего ты можешь добиться, — это уважение товарищей по оружию. Ты откажешься от любви, семьи и друзей.

Вместо всего этого будут сражения, слава, честь. Примешь ли ты такой жребий, юный Стил?» — Я принимаю, повелитель, — повторил Стил вновь слова, произнесенные когда-то. Трудно было сказать, какая из многочисленных ран Ариакана послужила причиной его смерти. Лицо его исказила гримаса не боли, а неизбежности гибели. Он храбро сражался до самого конца. Лезвие меча сломалось, но мужество не оставило его. Стил понял, почему Дело погибло. Оно умерло вместе с создавшим его человеком.

— Прими его душу, Владычица. Стил молился прерывающимся от волнения голосом, слезы текли по его щекам. Он закрыл Ариакану глаза, постарался придать лицу спокойное выражение. Потом нашел обломки лезвия и положил их поперек груди Ариакана. Затем медленно поднялся.

— Ныне, повелитель, ты бьешься вместе с Владычицей. Ты сражался с честью.

Стоя с опущенной головой в крепостном дворе, Стил размышлял о том, что же ему теперь делать. Враги победили. Башня Верховного Жреца пала. Но неприятеля не интересовало завоевание как таковое, ему не нужны были крепости, города, земли, имущество. У него была одна цель — уничтожение всего живого. Сильнейшая крепость Ансалона пала, ее гарнизон — самая мощная на Кринне военная сила — полностью истреблен. Основная цель была выполнена, и враги двинулись дальше, неся кровь, смерть и ужас.

— Мы единственные, кто уцелел, — подвел итог своим размышлениям Стил. — Ну и что же нам теперь делать? Дела больше нет, но я уверен, его можно возродить!

— Он поднял взор к пустым небесам и широко раскинул руки. Владычица! Скажи мне, что делать? Направь меня! Шаги, легкие шаги обутых ног, быстро приближались к нему.

— Кто там? — окликнул он. На свет вышла женщина, одетая в синие рыцарские доспехи. Ее курчавые черные волосы были коротко подстрижены, она улыбалась Стилу загадочной чарующей улыбкой. Стил опустил меч. Он был совершенно уверен, что Владычица услышала его. Теперь он получит ее приказ. Китиара подошла к сыну. Увидев кровь на его доспехах, она с беспокойством спросила:

— Ты ранен, Стил?

— Нет, это кровь моего командира, он погиб, защищая Башню. Лицо Стила пылало от позора. — Я не принимал участия в сражении, мать. Мой отряд получил приказ быть в резерве, спрятаться…

— Я знаю, — отмахнулась Китиара. — Я сама отдала этот приказ.

— Ты?! — Стил уставился на нее в полном изумлении. — Ты приказала мне прятаться во время битвы! Моя честь…

— В Бездну это дерьмо! — фыркнула Китиара. — Ты разоряешься о чести ну в точности как этот дубоголовый кретин, твой отец. Слушай внимательно, Стил, у нас мало времени. Китиара вплотную приблизилась к нему. От нее веяло холодом. Казалось, мороз проникает сквозь тело до самых костей, стало больно дышать. Ее слова, минуя уши, попадали прямо в мозг.

— Битва проиграна. Война тоже. Легионы Хаоса оказались слишком сильны. Владычица собирается спасаться бегством, пока это еще возможно. Она покидает мир и берет с собой самых верных. По моему настоянию, ты, мой сын, среди избранных. Пойдем со мной!

— Пойти с тобой? — Стил растерялся. — Пойти с тобой — куда?

— В другой мир, сын! — нетерпеливо ответила Китиара. — В иной мир. Править. Завоевывать! Ты примешь участие в победоносном шествии наших сил. Мы будем вместе, ты и я.

— Ты говоришь, война проиграна? — переспросил Стил, полный сомнения и беспокойства.

— Мне что, повторить? Поспеши, сын. Давай быстрее.

— Моя богиня не станет спасаться бегством, — заявил Стил, отодвигаясь от матери. — Ее Величество не отвергнет, не предаст тех, кто сражался с ее именем на устах и погиб за нее…

— Погиб за нее? — рассмеялась Китиара. — Ну конечно, они погибли за нее. Это было их право. Она им ничего не должна! Она ничего не должна миру. Пусть он будет разрушен. Возникнут иные, новые миры! Их чудеса, их богатства — все это будет твоим. Но сначала, однако, ты должен снять эту глупую эльфийскую побрякушку, что ты носишь на шее. Избавься от нее. Стил посмотрел на тело Ариакана, на древнего и могущественного красного дракона, ныне лежащего мертвым. Он подумал о Тревалине, вернувшемся к отряду, несмотря на смертельную рану. Свет факела ослеплял его. Стил подался назад, прислонился к стене, он с трудом дышал. Ему почудилось, что стена подается назад под его тяжестью. Мир, казавшийся ему таким прочным и незыблемым, внезапно зашатался и начал ускользать из-под ног. Предан и отвергнут. У него ничего не осталось: Дела больше нет и, оказывается, вовсе не потому, что Ариакан перестал его видеть. Оно просто перестало существовать. С неба упали звезды…

— Пойдем, Стил! — резко повторила Китиара. — Почему ты растерялся? Снимай камень.

— Нет, мать, — спокойно ответил Стил. — Я не иду с тобой.

— Почему? Не будь дураком!

— А почему бы и нет, мать? — горько поинтересовался Стил. — Похоже, я был дураком все эта годы. Все, во что я верил, — ложь.

— Что ж, — сказала Китиара,внимательно глядя на сына. Глаза ее были глубоки и темны, как беззвездное небо над ее головой. — Похоже, и я ошибалась. Я думала, что годы сделают из тебя настоящего воина. Битва! Победа! Сила! Власть! Это все. В этом все! Поступай, как твой отец, — и ты умрешь один, отвергнутый и преданный, как он. Вышвырнешь свою жизнь из-за чертовой ерунды.

Ты не сможешь победить один, Стил! — Китиара почти шипела. — Не сможешь выиграть!

— Ты права, мать, — холодно согласился Стил, — но я и так уже проиграл. Я потерял Богиню, Повелителя, Мечту. Я потерял все. — Он вытащил из-под доспехов цепочку, и его рука сомкнулась на Камне-Звезде. — Осталось только то, что внутри меня.

— То, что у тебя внутри, пришло от меня! — Китиара была в ярости. Стил склонил голову, чтобы не видеть этого. Внезапно настроение ее изменилось, она заговорила мягким, заботливым голосом.

— Ты скорбишь о потерях, Стил, оплакиваешь павших. Я была не права, пытаясь заставить тебя принять решение в такой миг. Подождем. Подумай о моем предложении, сын. Новый мир. Новая жизнь… Китиара ласково посмотрела на Стила и… исчезла. Стил закрыл глаза и в изнеможении оперся на стену, снова ставшую твердой и надежной. Он чувствовал себя так, как будто его долго били и пинали, а потом бросили одного в темном тупике. Бросили умирать. «Почему я должен умереть? Новые миры… Чудеса-Завоевания… Слава… Почему бы и нет? Почему, черт побери, нет? Мать права. Этот мир обречен. Меня здесь ничто не держит!»

Стил ощущал в душе ужасающую пустоту. Подобно огненному дыханию дракона, предательство Владычицы выжгло его душу, оставив только пустую оболочку. Почему бы и не наполнить ее войной, яростным упоением битвы, радостью победы, удовольствием от трофеев. «Я не хочу больше сражаться во имя богов. Я буду драться только для себя. Я стану заботиться только о собственной выгоде!» Стил стиснул рукой Камень-Звезду.

— Она солгала… послышался голос. Другой голос, звучащий одновременно и изнутри, и извне. Стилу было все равно.

— Не пытайся остановить меня, отец, — проговорил Стил, не открывая глаз. С этим миром покончено. Битва закончена, мы проиграли.

— Китиара обманула тебя. Битва продолжается: Паладайн и другие боги сражаются против Хаоса. Их дети, покровители магов — Лунитари, Солинари и Нуитари возглавляют магический бой. Саргоннас поклялся биться до конца. Чемош поднял мертвых и повел их в атаку. По всему Кринну кипит бой, люди сражаются без надежды на победу. Никто не помышляет о бегстве.

— Что это им даст, отец? — горько поинтересовался Стил. Он подумал о погибшем Ариакане, лежащем бок о бок с мертвым драконом. — Кто вознаградит их? Кто споет песни, прославляющие их подвиги?

— Ты, Стил! — ответил отец. — Ты будешь славить их каждый день своей долгой, долгой жизни. Стил не ответил. Он сжимал в руке драгоценность, но не мог решить, что же делать: то ли сорвать и отшвырнуть ее, то ли спрятать назад под доспехи.

— Чего хочешь от меня ты, отец? — с презрительным отчаянием спросил он наконец. Хаос невозможно победить.

— Да, но его можно заставить отступить. Хаос прорвал ткань мироздания и открыл проход в этот мир. Через него он двинул сюда свои создания — живые тени, огненных драконов и демонов-воителей, но это же делает его уязвимым. В его доспехах образовалась прореха. Он вынужден был сам появиться в нашем плане бытия. Оба: и Паладайн, и Гилеан уверены, что если нам удастся поймать его здесь, запереть в нашем мире, то ему придется прекратить битву и закрыть эту прореху, иначе гибель мира обернется и его гибелью.

— Как я могу сражаться с Хаосом? Каким оружием?

— Группа рыцарей, вооруженных Копьями, теми знаменитыми Копьями, что поражают драконов, должна вторгнуться в Бездну и выступить против легионов Хаоса. Они должны идти в бой, сознавая, что вернуться им не придется, и жертва их вполне может оказаться напрасной, и не останется никого, кто воспел бы их подвиг. Стил стоял в нерешительности. В нем разгоралось внутреннее сражение, битва, не прекращавшаяся ни на минуту со дня его рождения. Он стоял в пляшущем свете факела, низко опустив голову. Внутри него в который уже раз столкнулись две противоборствующие силы. Удары каждой из них тяжело ранили его Душу.

— Командир! Светлый Меч, что с тобой? Стил отмахнулся. Он был истощен внутренней битвой, душевные раны нестерпимо болели. Он был зол, страшно зол, что его заставили пройти через этот ад.

— Оставь меня! — вскричал он.

— Да, командир. — Рыцарь растерянно подался назад. — Виноват, господин, но я только хотел доложить…

— Нет, подожди… Стил открыл глаза и огляделся. Он не понимал, где он и что с ним. Взгляд его упал на тело Ариакана, и он все вспомнил. Он глубоко вздохнул и с удивлением обнаружил, что все это время сжимал в кулаке Камень-Звезду. Стил разжал руку и убрал брошь под доспехи. Вытер пот со лба.

Ночь не принесла прохлады, казалось, стало даже жарче, чем днем. Возбуждение и жара повинны в его странном состоянии — успокоил он сам себя.

— Извини. Должно быть, я задремал. Я принял тебя за продолжение сна. — Усилием воли Стил заставил себя слушать рапорт. — Я слушаю.

— Никаких следов врага не обнаружено, господин. Вообще никого в живых не нашли. Никто не уцелел. Раненые… — Рыцарь судорожно сглотнул. — Раненые были зарезаны прямо на госпитальных койках… Они не могли даже… Стил хотел по привычке вознести за них молитву Такхизис, но слов не было.

— Что-нибудь еще? — спросил он слабым голосом.

— Да, есть и хорошие новости. Несколько синих драконов остались живы. Они тоже получили приказ не ввязываться в битву. К тому же прилетело несколько серебряных драконов. Они несли охрану усыпальницы Хумы у горы Серебряной Драконицы и получили приказ отправиться сюда.

— Приказ? Чей приказ?

— Они утверждают, что приказ отдал сам Хума, — твердо ответил рыцарь. Стил кивнул.

— Это все?

— Все оружие, которое нам встретилось, было сломано, за одним исключением — мы нашли копья. Они похожи на знаменитые Копья, которыми убивали драконов. Они здесь неподалеку, туда можно попасть по ближайшей лестнице.

— Копья? — переспросил удивленный Стил. — Ты уверен?

— Нет, господин, не совсем. Никто из нас не видел их, но они подходят под описание, которое нам когда-то давали.

— Где они? — спросил Стил, чувствуя, что, несмотря на жару, теперь его пробирает холод. — Покажи их мне.

— Да, командир. Вот сюда. Рыцарь провел Стила ко входу в Чертог Паладайна. Снизу пробивалось серебристое сияние.

— Это сияние и привлекло наше внимание, — заметил рыцарь. — Мы подумали, что внизу мог кто-то остаться, но там только Копья. Стил спускался по ступеням, вспоминая, как он вместе с Карамоном Маджере и Танисом Полуэльфом шел сюда, чтобы почтить память отца. Все рыцари его отряда уже собрались здесь и бродили по Чертогу, рассматривая захоронения и удивляясь количеству накопившейся здесь пыли. Могилы казались странно пустыми, хотя покой мертвых явно не тревожил никто из живущих — тела лежали нетронутыми. Возможно, души давно павших рыцарей были вновь призваны в битву. Копья, сияющие серебром Копья стояли у стены.

Черные Рыцари стояли поодаль и тихо переговаривались, недоверчиво и подозрительно глядя на них. Действительно ли то были знаменитые Копья, выкованные Теросом Серебряной Рукой из магического серебра? То оружие, что помогло победить Владычицу Тьмы во время Войны Копья? Если так, то почему и каким образом они оказались в погребальном покое? Никто из слуг Такхизис не мог даже коснуться оружия, несущего на себе благословение Паладайна, предназначенного для его последователей. Стил подошел, чтобы рассмотреть Копья поближе. Он встречал описание этого оружия, когда изучал историю войн, в которых они использовались. Если это действительно были знаменитые Копья, а они выглядели очень на них похожими, то использовались они для пешего боя; эти были легче и короче, чем те, что крепились на драконах. Вблизи Копья поражали красотой и совершенством работы. Стил ими просто восхищался. Они были приблизительно восьми футов длиной, наконечник и основание древка, без сомнения, выковали из магического серебра, взятого из горы Серебряной Драконицы. По легенде, Копья могли быть сделаны только человеком с серебряной рукой и лишь с помощью гномьей реликвии — Молота Хараса. Зазубренные наконечники Копий были немыслимой остроты и, похоже, прекрасно уравновешены.

Стил взял одно из них. Казалось, удар молнии потряс Стила. По руке от пальцев до плеча пробежала волна огня. На несколько секунд Стил был парализован весь, потом онемевшей осталась только рука. Придя в себя, Стил отошел, массируя руку, пытаясь вернуть ее к жизни.

— Очаровательная шутка, отец, — пробормотал он. — Ты, должно быть, здорово посмеялся. Я отрекаюсь от всего. Катитесь вы все в Бездну! — Стил хотел вытереть текущие по лицу слезы, но рука не слушалась. — Возьми Копья, говоришь ты! Лети на битву с Хаосом! Интересно, как? Эти чертовы Копья мы совершенно не можем использовать!

— Мы можем! Стил с удивлением обернулся на голос. Небольшая группа одетых в лохмотья Рыцарей Соламнии со следами от бича на руках и спинах спускалась в Чертог.

— Пленники! — Несколько рыцарей выхватили мечи. — Они бежали!

— Уберите оружие, — приказал Стил. — Они здесь не для того, чтобы сражаться с нами. По крайней мере, я так думаю. Он узнал говорившего. Это был тот самый молодой рыцарь, которого хлестнули бичом за ошибку Стила, когда он был среди узников.

— Что ты здесь делаешь, рыцарь? — спросил его Стил. — Мы не знали, что вы выбрались из тюрьмы. Вы могли бы уже быть на пути домой, в Палантас.

— Мы туда и направлялись, — с грустной улыбкой ответил тот, подходя к Стилу. — Когда начался штурм, мы были в подземной тюрьме. Стража покинула нас. Все ушли наверх — сражаться. Мы не могли, конечно, видеть, что происходит, но прекрасно все слышали. Жуткие звуки этой битвы чуть не свели нас с ума. Мы думали, что нас убьют прямо в камерах, но враги не спустились вниз. Башня время от времени сотрясалась до основания под такими ужасными ударами, что трещали стены. Мы боялись, нас похоронит заживо. Когда все стихло, обнаружилось, что мы не только живы, но и свободны дверь камеры не выдержала и превратилась в щепки. Мы выбрались наружу и собирались покинуть крепость через боковые ворота Рыцарского Бастиона. Но в этот момент услышали твой голос. — Рыцарь показал на Стила. — Ты говорил о том, что война почти проиграна, но шанс победить еще есть, если группа героев вторгнется в Бездну. Ты собирался вести их туда.

Молодой рыцарь подошел к сверкающим Копьям и легко поднял одно из них. Копье удобно легло ему в руку. Как Стил и предполагал, оно было великолепно уравновешено. Черные Рыцари глухо зароптали и придвинулись ближе к Соламнийскому Рыцарю, готовые броситься на него при первых признаках враждебных намерений. Тот, не обращая на них внимания, опустил Копье перед собой, уперев его древком в пол.

— Нам редко доводилось видеть столь мужественного и благородного человека, как ты. Если ты готов принять нашу помощь, веди нас в бой. Мы пойдем с тобой в Бездну.

— Вы могли бы спастись, — удивился Стил, — вернуться домой, к семьям. Почему вы пришли ко мне?

— Да, — согласился рыцарь. — Но мы слышали, что ты сказал о героических песнях. Ты был прав. Возможно, их не споют про нас, но, по крайней мере, нам не придется провести остаток жизни, слушая, как их поют про других.

— Надежды вернуться живыми нет. Вы это понимаете? Боги ничем не помогут нам. Сражаться придется одним, — с горькой улыбкой заметил Стил.

— Да. Мы все понимаем и на все готовы. Единственно, о чем мы просим, — вернуть нам доспехи и мечи.

— Ты идиот, Стил! — раздался у него в голове голос матери. Получив оружие, они обратят его против тебя!

— Вот тебе пример людей чести, сын, — послышался голос отца. — Они идут в бой, а единственной их наградой будет то, что они погибнут за правое дело. Стил снял цепочку с Камнем-Звездой, подержал ее еще мгновение и твердой рукой положил на. могилу отца. Беспокоящие его голоса стихли. Все молчали. Рыцари ждали решения Стила, Он вынул из ножен меч. Меч, который сломается только тогда, когда будет сломлен его владелец.

— Вперед, в песню, — сказал он глядящим на него людям.

27. Подготовка

Черные Рыцари отдали последнюю дань павшим. В их честь были произнесены речи и спеты песни. К сожалению, на большее у них не было времени. Ни достойно похоронить, ни даже сжечь тела они не могли. Их было слишком мало, а павших так много… Некоторых из рыцарей это сильно беспокоило, они говорили о птицах, шакалах и еще более жутких тварях, что могут потревожить покой мертвых. Рыцари Такхизис стояли вокруг тела своего повелителя и думали, что же они могут сделать, чтобы не оставлять тела на поругание. При этом им необходимо было спешить. Внезапно они обнаружили, что среди них стоит женщина. Никто не заметил, когда и как она оказалась тут. Она была прекрасна. Ее глаза напоминали о лунном свете, отраженном в ночной воде. Несмотря на хрупкую внешность, в ней чувствовалась могучая и опасная сила. Она носила отблескивающие водой доспехи, которые казались сделанными из рыбьих чешуи. Ее темные волосы были украшены морскими цветами и ракушками. Рыцари склонились перед ней в глубоком поклоне.

Это была Зебоим — богиня моря, мать Ариакана. Она преклонила колени перед телом сына и долго смотрела на него. Две слезы, подобные сверкающим жемчужинам, скатились по ее щекам. Потом она встала и окинула взором Башню. В неровном свете факелов богиня узрела развалины крепости, покрытые телами защитников, пустые коридоры, тихие залы. Затем взгляд ее остановился на рыцарях.

— Никто не потревожит мертвых, — сказала богиня. Оглянитесь вокруг. Прислушайтесь. Птицы не кружат в небе этой ночью, звери не бродят окрест, мух и тех нет. Все живые твари, от малюсенькой букашки до громадного дракона, знают, что этой ночью решается их судьба. Все ждут конца. Мы тоже. Стил жестом отозвал рыцарей. Они удалились, оставив богиню одну прощаться с мертвым. Соламнийские Рыцари облачились в доспехи, которые были отобраны у них после пленения. Вскоре они в полной готовности: с мечами у пояса, в шлемах и с Копьями в руках — ждали сигнала, восседая верхом на серебряных драконах, которые прилетели в Башню уже после окончания битвы. Черные Рыцари сели на синих драконов, оставленных, как и они сами, в резерве, Стил был огорчен и разочарован, обнаружив, что Флэр среди них нет. Оставшиеся драконы не представляли, куда она делась. Она была в такой ярости, когда рыцари получили приказ не принимать участия в сражении, что чуть не сожгла принесшего приказ офицера. Потом она исчезла. Никто не знал куда, но все были уверены, что Флэр нарушила приказ и отправилась на битву сама по себе.

Стил поискал тело Флэр среди погибших драконов, он хотел отдать ей последний долг. Среди трупов драконов, лежащих в самой крепости и неподалеку, Флэр ему найти не удалось. Времени на более тщательные поиски у него не было, и он решил, что она погибла вдали и тело ее лежит на поросших лесом склонах Вингаардских гор, окружающих Башню. Он уже взбирался на незнакомого синего дракона, как вдруг откуда-то сверху раздался яростный вопль. Подняв крыльями тучи пыли, с неба упала Флэр и приземлилась прямо перед мордой дракона. Ее шея изогнулась, она била крыльями и хлестала себя по бокам хвостом.

— Это мой рыцарь! — зло прошипела она дракону. Он не полетит на битву ни на ком, кроме меня! Стил поспешил вмешаться, пока не разгорелась драка, поскольку дракон, на котором он собирался лететь, вовсе не собирался уступать скандальной особе. Стил вежливо извинился перед ним, объяснил ситуацию и попросил присоединиться к другим драконам, идущим в бой без седоков. Дракон сухо согласился, всем своим видом показывая, что он уступает исключительно из уважения к Стилу. Флэр тоже не стала задираться, раз уж Стил все решил в ее пользу, но в последний момент не удержалась и куснула синего за хвост, когда тот уже улетал. Драконица и рыцарь радостно приветствовали друг друга. Они были счастливы увидеться вновь живыми и невредимыми.

— Мне сказали, что ты была в ярости и одна бросилась в битву, — сказал Стил. — Где же ты была и что делала? Флэр вскинула голову, ее синие чешуи блеснули в свете факелов.

— Летала к тому провалу, о котором было столько разговоров. Я решила слетать туда и посмотреть, а есть ли он вообще. Я вполне допускала… — Она кивнула в сторону серебряного дракона. — Я подумала, что это мог быть просто обман. Голос ее помрачнел, она опустила голову. Нет, Стил, к сожалению, это правда. В Бездне кипит ужасная битва. Я там была. Я видела.

— Что там происходит?

— Владычица сбежала, — сверкнула глазами драконица. — Ты знаешь?

— Знаю, — мрачно, но спокойно ответил Стил.

— Некоторые из богов улизнули вместе с ней: Хиддукель был первым. Зивилин отбыл, заявив, что он видел, чем все кончится, и не хочет своим присутствием невольно повлиять на исход событий. Гилеан, как обычно, сидит и пишет книгу, последнюю книгу. Остальные сражаются. Их возглавляют Кири-Джолит и Саргоннас, но так как они пребывают в том же бессмертном плане бытия, что и Хаос, то нанести ему серьезный урон, похоже, не в силах.

— А мы можем? — поинтересовался Стил.

— Да, это как раз то, о чем я и хотела тебе рассказать, но… — Флэр окинула взглядом садящихся на драконов рыцарей. — Похоже, ты уже об этом слышал.

— Да, слышал, но был бы рад услышать подтверждение. Стил уселся на спину Флэр и поднял флаг Рыцарей Такхизис. Черный флаг с черепом и увядшей лилией.

Соламнийские Рыцари подняли свой флаг с изображением зимородка, держащего в одной лапе розу, а в другой меч. Флаги безвольно повисли в горячем неподвижном воздухе. Не было воинственных криков. Все молчали. Люди пристально в последний раз смотрели на окружающий мир, понимая, что больше им не придется его увидеть.

Соламнийский Рыцарь поднял знамя в прощальном приветствии Башне Верховного Жреца. Стил поднял свой стяг, приветствуя смерть. Драконы взлетели и унесли всадников в беззвездное, покинутое богами небо.

28. Дар. Указания

— Чего мы ждем? — раздраженно поинтересовалась Аша. — Почему мы никуда не идем и ничего не делаем?

— Уже скоро, — пробормотал Дуган.

— Ага, — сказал Тас, беспокойно бродя вокруг и поднимая ногами тучи пепла. Наверняка в мире произошло много значительных перемен, пока нас тут чуть было не съели эти жуткие тени-притворялы. Я совсем не испугался. Точно не испугался. Я просто вышел из себя, когда его увидел. То есть я хочу сказать, когда увидел себя стоящим напротив. И при этом точно знал, что это не я, если вы понимаете, о чем я… А потом еще этот я стал говорить кошмарные вещи мне самому. И все насчет того, что я — это ничто… Ведь я же вовсе не ничто, вы улавливаете?..

— Хватит об этом. Палин поежился. Я согласен с Ашей. Мы должны что-нибудь делать.

— Скоро, скоро, — повторил Дуган, но не двинулся с места. Гном сидел, склонив голову набок, и, казалось, к чему-то прислушивался. Лицо его было сосредоточенным и отстраненным. Глаза смотрели вдаль. Внезапно он застонал и закрыл лицо руками, как будто получил какую-то ужасную весть. Трое друзей склонились над ним и наперебой задавали вопросы, остававшиеся без ответа.

Постепенно все угомонились. Аша с Палином уселись в стороне и тихо разговаривали. Тас пожаловался на то, что пепел вызывает у него приступы кашля, и тоже уселся разбирать содержимое своих сумочек.

— Ага! Вот оно! — воскликнул Дуган и вскочил на ноги. От его резкого движения все вздрогнули. — Итак, они двинулись в путь. Нам тоже пора отправляться, чтобы встретиться с ними.

— Еще нет! — послышался голос. Еще рано! — В круге семи сосен, вблизи разрушенного алтаря, появилась черная фигура Рейстлина.

— Замечательно! — пробормотал Дуган, удовлетворенно взглянув на мага. Теперь все в сборе. — Он пошел к Рейстлину, пиная ногами сгоревшие ветки, попадающиеся у него на пути. Маг смотрел на него с тонкой улыбкой.

— Дядя! — радостно воскликнул Палин. — Какие новости ты нам принес? Ты видел этих существ, которые на нас напали? — Молодой маг двинулся навстречу дяде, а Аша неохотно последовала за ним.

— Эй! Эй! Подождите меня! — завопил Тас, поспешно рассовывая по сумочкам разложенное вокруг содержимое. Палин и Дуган вступили в круг деревьев. Аша отстала от них.

— Тебе надо поговорить с дядей, — пробормотала она. — Я не хочу мешать вам… Рейстлин нетерпеливо наблюдал за всеми этими маневрами и презрительно щурился. Палин, оставив девушку, поспешно приблизился. Рейстлин холодно взглянул на племянника.

— Ты почти проиграл, — сказал Рейстлин и посмотрел на то место, где молодой маг сражался с живой тенью.

— Мне очень стыдно. Палин покраснел. Но это было так ужасно… так необычно… — Голос его дрожал. Рейстлин перевел взгляд своих золотистых глаз на Ашу.

— Возможно, ты был недостаточно сосредоточен…

— Нет, дядя. Палин покраснел еще сильнее. Не думаю. Это было… — Он склонил голову, потом резко выпрямился и взглянул прямо в глаза мага. — Мне нет прощения, дядя! Если бы не Аша, я бы превратился в ничто, как и говорила эта жуткая тень. Такого больше не повторится, я обещаю!

— Говорят, поражение дает нам больше уроков, чем победа. Надеюсь, это справедливо в твоем случае, племянник. На нас на всех лежит громадная ответственность.

— Я не подведу тебя, дядя!

— Не подведи самого себя, — усмехнулся Рейстлин и перевел взгляд на Ашу, которая стояла в тени сожженного дерева.

— Хватит об этой ерунде, — прорычал Дуган. — Мне кажется, мальчик вел себя вполне прилично. Учитывая его возраст и отсутствие опыта… А если он и был малость невнимателен, так стоит вспомнить о том, что именно любовь этой девчушки спасла его. И, в конце концов, кто знает, чего бы достиг ты сам, Рейстлин Маджере, если бы рассматривал любовь как силу, а не как слабость!

— Возможно, я сидел бы на кухне моего брата и развлекал бы ребятишек тем, что вынимал золотые монеты из носа и ушей. Я отдал всего себя магии и не жалею об этом. Магия была моей любовью, женой, детьми…

— Ты даже брата своего не пожалел ради магии, — заметил Дуган.

— Да, — холодно согласился Рейстлин. — Я уже говорил о том, что все мы учимся на своих ошибках. Довольно об этом. Мы опаздываем. Даламар вернулся в Башню. Они встретились со многими опасностями. Я не буду терять время, перечисляя их для вас. Достаточно того, что им удалось обнаружить уязвимое место Хаоса. Он был вынужден проявить себя в этом плане бытия. Он обрел физическую форму.

— Ага, такой же уязвимый, как гора для овражного гнома с киркой, — проворчал Дуган.

— Я не сказал, что победа будет легкой. — Рейстлин неодобрительно взглянул на гнома. — Но в этой горе есть трещина.

— Да, я знаю, — кивнул Дуган.

— Тогда, может быть, ты знаешь и то, что должно быть сделано?

— Да, я и это знаю, — сказал Дуган, переминаясь с ноги на ногу. — Посмотрим.

— Так что же мы должны делать, дядя? — спросил Палин.

— Вы должны отправиться в Бездну. Там вы присоединитесь к Стилу Светлому Мечу и группе рыцарей, которые отправились туда сражаться с Хаосом. Им нужен маг, и этим магом будешь ты.

— Но рыцари не верят магам, — удивился Палин. — Они не примут меня.

— Это твоя задача — убедить их доверять тебе. Не буду врать тебе, племянник, — это основная причина, по которой решено было послать именно тебя, а не другого мага более высокого ранга. Ты единственный кудесник, которого твой кузен Стил согласится терпеть рядом с собой.

— Да, дядя, я пойду и сделаю все возможное… Но я не уверен, что от меня будет так уж много пользы, если буду воевать с Хаосом, используя розовые лепестки и помет летучей мыши.

— Ты просто удивишься, как многого можно достичь с помощью этих простых предметов, — улыбнулся Рейстлин. — Однако мы вооружим тебя дополнительно. Конклав дарит тебе это. Рейстлин протянул руки ладонями вверх. На руках появилась книга. Казалось, она материализовалась из серого от пепла воздуха.

Книга была старой, ее красный кожаный переплет потрескался и сильно обтрепался. Страницы пожелтели и стали ломкими. Золотые буквы заглавия стерлись и были почти невидимыми от наслоений грязи. Рейстлин вручил книгу Палину.

— Магиус, — прошептал Палин с дрожью уважения. Он с благоговением смотрел на книгу, на имя, вытисненное на обложке.

— Самый ценный фолиант из книжного собрания Конклава, — произнес Рейстлин. — Только достигшим высшего ранга позволялось ее читать, и даже им запрещалось выносить ее из Вайретской Башни. Только несколько человек во всем мире знают о ее существовании. Книга заклинаний Магиуса, величайшего из магов-воителей, которые когда-либо жили на Кринне. Он отправился в битву вместе с Хумой, хотя и тайно, из-за предрассудков Соламнийских Рыцарей. Это нарушало все правила. Он открыто сражался на стороне Хумы. Заклинания Магиуса — боевые. Ты должен знать их. Они очень сложны, и пользоваться ими неимоверно трудно, а времени на их запоминание у тебя мало. Ты должен полностью сосредоточиться на этой задаче.

Рейстлин многозначительно взглянул на Ашу, которая вышла из тени деревьев и подошла немного ближе к ним. Палин с беспокойством проследил направление его взгляда. Он некоторое время молчал, а затем резко вытянул руку в ее сторону и спокойно проговорил:

— Я понимаю, о чем ты говоришь. Не хочу злить тебя, дядя, но я не покину ее. Я знаю, что, если она твоя дочь, нам никогда не стать друг для друга большим, чем теперь, но все равно. Ее любовь — благословение для меня, она будет моим доспехом и щитом, даже в Бездне. Подошедшая Аша крепко взяла его за руку. Ее голова была опущена.

— Я надеюсь, ты понимаешь меня, дядя! — взволнованно сказал Палин.

— Лучше, чем ты можешь предполагать, — ответил Рейстлин, глаза его сверкнули. — Однако пора. Иди сюда и встань около алтаря. Книга заклинаний теперь у тебя есть. Тебя переправят в Бездну. Врата ныне широко распахнуты.

Владычице больше нет нужды охранять их. Палин обнял Ашу и поцеловал ее в щеку.

Она прижалась к нему на мгновение, шепча слова любви и прощания, потом отступила. Палин с посохом Магиуса в одной руке и книгой заклинаний Магиуса в другой пошел к алтарю.

— Заклинание творит Даламар? — поинтересовался он, внезапно вспомнив слова дяди.

— Даламара, возможно, уже нет в живых, — холодно ответил Рейстлин. — Заклинание сотворит Данбар Мастерсмайт. Прощай, племянник. Да будут с тобой боги, хотя бы те, что остались.

— Врежь ему как следует, парень! — крикнул Дуган, размахивая шляпой. — Ты только рань его, парень. Большего не требуется! Заклинание начало действовать, Палин плавно поднялся в воздух и, как поймавшая ветер чайка, быстро унесся прочь. Аша с Рейстлином и Дуганом стояла в круге мертвых деревьев неподалеку от опрокинутого алтаря. Глаза Аши были полны слез.

— Я никогда больше не увижу его, — горько произнесла она.

— Я полагаю, что вы еще встретитесь, дорогая доченька, — насмешливо произнес Рейстлин.

— Твой сарказм ни к чему, тихо сказала Аша. Если мы встретимся, я расскажу ему правду. Я собиралась сделать это еще в Палантасе, но… — Аша опустила голову. — Я не смогла.

— Может быть, так даже и лучше, — сухо заметил Рейстлин. — В противном случае ему труднее было бы сосредоточиться.

— Он возненавидит меня за то, что я лгала ему. Он не захочет иметь со мной дело.

— Сомневаюсь, дитя. Палин похож на своего отца. У него большая способность любить и… и прощать. — Рейстлин спрятал руки в рукава одежд. — Мне пора возвращаться в Башню. К чаше видений. Прощай, Аша, чье имя значит «утренняя заря», будем надеяться, что оно пророческое. Рейстлин поднял голову и произнес, глядя в небо:

— Я готов, Мастерсмайт. Я жду. Аша, изжив свой страх, наблюдала за отбытием мага. Она расскажет Палину правду. Может быть, он любит так сильно, что поймет и простит ее. Аша не могла до конца в это поверить. Она до сих пор не могла представить, что ее кто-то вообще может полюбить. Заст ее любил, но он был единственным, остальные Эрды не любили ее. Она всегда их разочаровывала. Дурнушка. Страшненький человеческий ребенок. Это была одна из причин, по которой, раз начав врать, остановиться Аша уже не могла. Она бы не перенесла разочарования в глазах своего защитника…

— Девочка, — Дуган дернул ее за рукав. — Я понимаю, что сердце твое с этим парнем, но если все остальное не занято, то я бы хотел воспользоваться твоей помощью.

— И моей! — воскликнул Тас, подпрыгивая. Его многочисленные сумочки, вновь заботливо уложенные, подпрыгнули у него на поясе. — Я уверен, что без меня тебе не обойтись!

— Ага, — согласился Дуган. — Если бы я собирался прыгать головой вперед в драконью пасть, то с радостью взял бы тебя, но поскольку я не собираюсь…

— Мы вместе, — заявила Аша, подходя к кендеру и кладя руку ему на хохолок. Если иду я, то идет и он.

— Точно! — важно заявил Тас. — Ты же помнишь, что у меня есть Великая Кендерская Ложка Перемен.

— По крайней мере, до того момента, как Даламар сосчитает свое столовое серебро. Очень хорошо, — проворчал Дуган. — От тебя тоже бывает польза. Была в прошлом, если верить Флинту Огненному Горну.

— Флинт? Флинт сказал такое обо мне? — Кендер расплылся в счастливой улыбке. Я был полезен в прошлом! Ну надо же, — повторил он несколько раз. Дуган вновь сосредоточил свое внимание на двух половинах Серой Драгоценности и о чем-то размышлял. Наконец он вздохнул и, отвернувшись, передал камень Аше.

— Я не могу этого сделать! — произнес он прерывающимся от волнения голосом. — Я думал, смогу, но нет. Из всего, что я выковал, эта штука причинила мне больше всего неприятностей, но я все равно люблю ее больше, чем что-либо еще. Я не могу уничтожить ее. Это придется сделать тебе, девочка. Ты должна это сделать!

— Как? — удивленно и недоверчиво глядя на гнома, спросила Аша.

— Каплей крови, девочка, — ответил Дуган. — Надо, чтобы внутрь попала капля крови.

— Чьей крови?

— ЕГО.

29. В Бездне. Книга, посох и меч

С рассветом рыцари достигли провала, что разверзся в Бурном океане.

Сначала они услышали шум: грохот тысячи водопадов, производимый океанской водой, падающей в пропасть. Подлетев ближе, они увидели величественную радугу, вызванную к жизни лучами встающего солнца, проходящими через пары выкипающего океана. Вскоре драконы влетели в облака горячего пара. Рыцари задыхались, потели и пытались хоть что-нибудь разглядеть в плотном тумане, сомкнувшемся вокруг них. Флэр показывала путь, поскольку уже была здесь. Она могла слышать звуки битвы, видеть сквозь туман пламя и тьму. Неожиданно под ними открылась пропасть. Кружась, драконы начали спускаться вдоль стены падающей воды. Стоял ужасный грохот, казалось, барабанные перепонки вот-вот лопнут, от сильнейшей вибрации сердца готовы были остановиться. Драконы спускались все ниже и ниже, пока тьма не поглотила их. С темнотой пришла и тишина, еще более жуткая, чем грохот водопада. Тишина настолько глубокая, что все испугались, не оглохли ли они. Когда Стил заговорил, он удивился, услышав собственный голос:

— Где мы?

— Мы летим по тоннелю, ведущему в Бездну, — ответила Флэр. — Это тайный путь, известный только драконам, он приведет нас к Вратам. Драконы быстро летели вперед, и вскоре рыцари увидели вдали красное зарево. Из тоннеля они попали в местность, казавшуюся еще более пустынной и голой, чем пустота тоннеля. Единственным исключением была фигура человека, одетого в белую мантию мага. Он спокойно стоял у Врат и, казалось, дожидался их появления. Когда они появились в его поле зрения, он поднял руку, призывая их остановиться.

— Кто бы это мог быть? — задумчиво произнес Стил, вглядываясь в стоящего внизу человека.

— Белый маг, — безразлично отозвалась Флэр, не меняя ни скорости, ни направления полета. Стил продолжал напряженно смотреть, человек казался ему знакомым. Он уловил сияние камня на верхушке посоха.

— Стой, — приказал он Флэр. — Спускайся к нему. Я его знаю.

— Господин, но у нас совсем нет времени! — запротестовала Флэр.

— Это ненадолго, — пообещал Стил. — Он связан с другими магами, у него могут быть важные новости. Флэр больше не возражала, но спускалась с явной неохотой. Она приземлилась у самых Врат, и ее когти заскрежетали по серому каменистому грунту.

— В чем дело, Маджере? — спросил Стил. — Почему ты остановил нас? Мы спешим на битву.

— Я знаю. Потому-то и остановил вас. Возьмите меня с собой.

— Нет. — Стил нахмурился и медленно продолжил:

— Я отдаю должное твоей отваге, в ней я уже имел возможность убедиться, но должен отказать тебе.

Остальные драконы кружились у них над головами. Синие вместе с серебряными.

Рыцари Тьмы вместе с Рыцарями Света.

— Отправляйся назад в верхний мир. Отправляйся к любимой девушке, к любящим тебя родителям. Проведи это время с ними. Не бойся пропустить сражение. Если мы проиграем, битва придет к порогу твоего дома. Прощай. Палин встал на его пути.

— Я могу помочь вам победить. Смотри, — Палин протянул Стилу книгу заклинаний. — Посмотри на имя, вытисненное на ее обложке. Мне дали эту книгу по решению Конклава магов. Еще я должен сообщить тебе вот что: вам достаточно только ранить Хаос.

— Ранить? — Стил все еще сомневался.

— Да, этого будет довольно, — подтвердил Палин. — Так мне сказал бог — Реоркс, когда я сюда направлялся.

— Это все? — саркастически спросила Флэр, вступая в разговор. — Это все! Мы что, говорим о предводителе шайки людоедов? Это же Отец Всего и Ничего. Даже приняв облик смертного, он невероятно ужасен. Он выше Вингаардской Башни. Руки его велики и могучи, как река Торет. Его волосы — пламя, его дыхание — проклятие, его кулак — смерть. Его окружают огненные драконы, живые тени и демоны-воители. Только ранить его! — фыркнула Флэр.

— Мы можем сделать это, — холодно сказал Палин, сжимая в руках книгу заклинаний. — Вместе, ты и я. Мы вместе прошли через Шойканову Рощу и вернулись оттуда живыми. Немногие смертные могут похвастаться подобным.

— Ты прав. — Стил слегка улыбнулся, на мгновение задумался, а потом махнул рукой. — Воин не бросает оружия, которое может пригодиться в битве. Будь по-твоему. Ты отправишься с нами, но учти, что у меня мало воинов и я не могу выделить для тебя охрану. Если ты попадешь в беду, тебе придется выпутываться самостоятельно.

— Согласен. Я не буду вам обузой. Со времени моей первой битвы я многому научился. Стил поднялся на спину дракона. Уже оттуда он подал Палину руку и помог ему сесть за собой. Флэр расправила крылья и рванулась вверх, к остальным. Красно-оранжевое зарево на небе становилось все ярче, воздух был сух и горяч, дышать стало трудно.

— Сколько у тебя заклинаний? — поинтересовался Стил, оборачиваясь. — Они могущественны? Что они делают?

— Я не могу тебе ответить, — заявил Палин. — Это запрещено. Стил усмехнулся:

— К дьяволу запреты! У тебя их не так уж много, не так ли?

— Они очень сложны, — улыбнулся Палин. — У меня было совсем немного времени, чтобы разобраться в них.

— Так в скольких же ты уверен?

— В одном, — торжественно сказал Палин, — но очень хорошем.

30. Хаос. Отец. Все и Ничто

— Я так ему и скажу, — заметил Тас, поднимая глаза все выше и выше. — Он просто безобразен.

— Заткнись! — прошептал Дуган. — ОН тебя услышит!

— Он обидится?

— Нет, ОН не обидится, — зло бросил Дуган. — ОН просто прихлопнет нас как мух! Заткнись и не мешай мне думать! Тас совсем не собирался больше разговаривать, но он посмотрел на Ашу. Она была бледна, испугана и выглядела совершенно несчастной. Тас не мог не попытаться ее успокоить.

— Не переживай! С Палином ничего не случится. У него посох и книга заклинаний.

— Как? Ну как он может победить… победить Это? — тихо спросила Аша, со страхом и благоговением глядя на Ужасного великана. По слову Дугана Аша, Тас и сам гном были перенесены в Бездну, или, скорее, Бездна пришла к ним по слову бога. Они продолжали стоять в круге мертвых сосен подле разрушенного алтаря, но весь остальной остров пропал. Над ними возвышался Хаос. Гигант был один. Он не заметил возникшей у него за спиной группы деревьев, он внимательно смотрел вперед, сквозь время и пространство. Он молчал. Вокруг было тихо, только издалека доносились звуки битвы.

— Люди сражаются с Хаосом и его легионами, — тихо произнес Дуган. — Каждый по мере сил и возможностей. Злейшие враги стали союзниками. Эльфы бьются плечом к плечу с людоедами. Люди и гоблины, дракониды и гномы — все отбросили вражду и сражаются вместе. Даже гномы, — повторил Дуган. — Да благословят их и помогут им боги! — Он вздохнул. — Кендеры тоже вносят свой вклад, небольшой, но важный.

Тас открыл было рот, чтобы прокомментировать его последнее высказывание, но Дуган нахмурился и так зло на него посмотрел, что Тас не решился раскрыть рта.

— Вот потому-то, девочка, у нас есть шанс. Если бы нам пришлось встретиться еще и с его легионами… Гном вытер потное лицо. Вот тогда это было бы совсем безнадежно.

— Не знаю, смогу ли я сделать что-нибудь, — дрожа, произнесла Аша. Хватит ли у меня для этого мужества.

— Я буду с тобой, — заявил Тас и сжал ее руку. Кендер окинул взглядом фигуру Хаоса. — Хмм, велик, да просто огромен, если говорить честно. И, конечно, ужасен, но я встречался с разными там громадными и ужасными и раньше. Взять хоть властителя Сота. Вот ведь страшилище, но, в конце концов, я не испугался. Ну то есть немного страшновато все-таки было, потому что он был мертвый рыцарь и ужасно могучий. Он мог убить одним словом. Он отшвырнул меня с дороги, я еще головой ударился…

— Заткнись! — яростно прошептал Дуган.

— Ага, уже затыкаюсь, покладисто согласился Тас и прикрыл рот ладонью. Он знал, что это самый надежный способ сохранять молчание. По крайней мере, некоторое время. Пока рука не найдет себе более интересного занятия, например проверить содержимое карманов гнома, пока тот так занят. Аша сжимала в руке Серую Драгоценность и сосредоточенно смотрела на гиганта.

— Что?.. — Голос ее прерывался. — Что я должна сделать?

— Слушай внимательно, девочка. — Дуган говорил так тихо, что ей пришлось придвинуться к нему почти вплотную. Рыцари и твой парень нападут на Хаос. Он призовет свои легионы и вступит с ними в бой. Это будет тяжелая битва, но ты не бойся, они значительно сильней, чем кажется. Теперь, если кто-нибудь из них сумеет ранить Хаос, хотя бы просто оцарапать, ты же знаешь, нам нужна всего капля ЕГО крови, ты должна уловить ее в Серую Драгоценность. Так мы лишим его силы. Он окажется пойманным на физическом плане. Ему придется выбирать — оставаться здесь в том виде, в котором он пребывает ныне, или убираться.

— А если он решит остаться? — поинтересовалась Аша. План казался ей непонятным и нелепым.

— Не останется. — Дуган яростно поскреб бороду. Гном прилагал все усилия, чтобы слова его прозвучали убедительно:

— Мы много думали над этим. Я и покровители магов. Он не останется! Понимаешь, ОН ненавидит порядок в любом его проявлении. То, что ЕМУ пришлось принять некую упорядоченную форму — вот это тело, пусть, тебе оно и не кажется особенно упорядоченным, ему вовсе не нравится. И потом все его армии, ими приходится руководить — отдавать приказы и прочее. ОН вынужден следить за ними, посылать их туда-сюда. ОН устал от всего этого. Все это ЕМУ уже не в радость, — Радость… Аша подумала о судьбе своего народа, разрушенных домах, обугленных трупах. Глаза ее наполнились слезами. Она заставила себя взглянуть на Хаос, она смотрела долгим тяжелым взглядом. Сквозь слезы фигура его казалась нерезкой и не столь ужасной. В общем-то задача не так уж и сложна. Подобраться сзади, не привлекая его внимания… Хаос внезапно взревел. Земля содрогнулась от этого рева, на соснах начали ломаться ветки и падать, на сломанный алтарь нападала целая куча веток, образовав подобие пирамиды. ОТЕЦ ревел не в гневе. ОН смеялся.

— Реоркс, ты, тщедушный, вечно хныкающий, недоделанный недомерок, не бог, а печальное недоразумение! И компанию ты подобрал нынче себе под стать. Прижав палец к губам, Дуган отпихнул Ашу за кучу веток. Он попытался схватить Таса, но тот увернулся и продолжал стоять на виду, во все глаза глядя на гиганта.

— Я не боюсь тебя! — сказал кендер, пытаясь проглотить внезапно вставший в горле комок. Я был чертовски рад, что мне довелось увидеть столь огромного и столь безобразного типа, как ты, но теперь, когда я тебя увидел, я согласен, что было бы лучше, если бы ты отправился куда-нибудь подальше отсюда.

— Убраться отсюда? — рассмеялся Хаос. О конечно, я уйду. Как только уничтожу этот комок грязи, который вы по недоразумению называете миром. Реоркс, играть со мной в прятки бесполезно. Я знаю, что ты здесь, тебя выдает запах.

Хаос повернулся. Его жуткие глаза — без век, казавшиеся просто провалами в бездонную пустоту — смотрели на группу деревьев, как будто пытались исторгнуть из них душу.

— Я вижу бога, человека и нечто, но даже не знаю, что бы это могло быть.

— Нечто! — возмущенно повторил Тас. — Я вовсе не нечто! Я кендер! А что касается недомерков, то я предпочитаю быть маленьким, чем выглядеть как гора горячего дерьма.

— Тас! Прекрати! — в ужасе закричала Аша. Высказавшись, кендер почувствовал себя лучше и продолжал ругаться:

— А что это там торчит у тебя на том месте, которое ты, вероятно, считаешь своим лицом? Это что, нос? Или прыщ? Зато какого размера… Гигант зарычал, глаза его сузились.

— Дуган, останови его! — взмолилась Аша.

— Нет, девочка, не сейчас, — прошептал в ответ гном. — Смотри! Смотри, кто там! В оранжевом небе показалась группа синих и серебряных драконов. На их спинах сидели рыцари — Рыцари Света и Рыцари Тьмы. Они подлетали все ближе, и их обнаженные мечи и наконечники Копий сверкали красным цветом, отражая пламя.

Впереди летел синий дракон с рыцарем в черных доспехах и магом в Белой Мантии.

Хаос не видел их. Его внимание сосредоточилось на кендере. Опасаясь, что Хаос может обернуться и заметить рыцарей, Дуган вскочил на ноги и, потрясая кулаками, заорал:

— Ты большой хвастун!

— Не слишком оригинально, — тихо заметил Тас, повернувшись к Дугану.

— Это не важно, парень, — ответил гном, вытирая потрукавом. — Просто продолжай говорить. Еще несколько секунд… Это все… Тас глубоко вдохнул, но не смог выдохнуть, как будто получил сильный удар в живот. На громадной ладони Хаос держал маленькое солнце — огромную гору. Она горела и плавилась. Ее жар достигал гнома, кендера и девушки, опаляя кожу.

— Каплю моей крови? Вы этого хотели? — спросил Хаос. Голос его был холоден и пуст, как ночное небо. Вы полагаете, что это даст вам контроль надо мной? — Он рассмеялся. Гигант жонглировал солнцем, небрежно подкидывая и ловя его вновь. Вам ли контролировать меня! Не сможете. Не выйдет. Ваши крепости, укрепленные города и каменные дома вам не помогут. Вы можете наполнить их светом и музыкой, радостью и смехом, но и это не поможет вам. Я несчастный случай. Я чума и лихорадка. Я убийца. Я нетерпимость и ненависть. Я засуха и наводнение, землетрясение и ураган. А вы… Хаос поднял горящую гору, собираясь кинуть ее. Вы ничто!

— Ты ошибаешься! — раздался сильный, чистый голос. Мы все! Мы надежда! В воздухе, сверкнув красным и серебристым, мелькнуло Копье. Оно вонзилось в солнце и исчезло. Скала разлетелась на множество маленьких осколков, которые дождем посыпались на землю, постепенно остывая в полете. Хаос обернулся. На него в боевом строю летели рыцари. На обнаженных мечах и наконечниках Копий сверкало пламя.

— Надежда? — вновь расхохотался Хаос. — Не вижу для вас надежды! Вы обречены! Обломки горы превратились в воинов Хаоса — порождения людских кошмаров. Бесцветные и колеблющиеся, они каждому казались разными. Они принимали форму страхов своего противника, становились тем, чего он больше всего боялся. Со стороны разлома появились пять огненных драконов. По форме повторяющие живых драконов, они были созданы из магмы, с чешуей из обсидиана, огненными когтями и хвостом. Дыхание их было смертоносным, глаза — раскаленные угли. С крыльев слетали языки пламени, поджигая все вокруг. Рыцари в растерянности смотрели на чудовищные создания, летящие к ним, на их лицах застыла гримаса страха и отчаяния. Флаги выпали из ослабевших рук и медленно полетели к земле. Хаос указал на Соламнийских Рыцарей.

— Паладайн мертв! Вы сражаетесь одни! Он повернулся к Черным Рыцарям:

— Такхизис бежала! И вы сражаетесь одни! Хаос развел руками, казалось, они охватили всю вселенную. — Нет для вас надежды. Нет у вас богов. Что у вас осталось? Стил высоко поднял меч. Лезвие не отражало пламя, но сверкало своим светом, холодным белым светом, как луна в морозную ночь.

— Мы сами, — ответил он.

31. Свет. Заноза. Кинжал «Убийца Кроликов»

— Я должен тебя высадить, Маджере, — сказал Стил, оборачиваясь к Палину. — Я не могу сражаться с тобой за спиной.

— Я тоже не могу драться на спине дракона, — согласился тот. Флэр приземлилась. Стил помог Палину спуститься. Юный маг на мгновение задержал его руку в своей.

— Ты знаешь, что делать? — беспокойно спросил он.

— Произноси свои заклинания, маг, — холодно ответил Стил. — О себе я побеспокоюсь сам.

— Прощай, кузен! — Палин кивнул и отпустил руку Стила.

— Прощай… Стил помедлил, глаза его потеплели, и он добавил:

— Кузен. С пронзительным боевым кличем Флэр взлетела в воздух. Вдохновленные Рыцари Света и Рыцари Тьмы собрали все свое мужество и бросились в атаку. Хаос был готов к встрече. Их ждали замешательство и сумасшествие, ужас и боль. Полыхало пламя, неясно бормотали кошмарные создания Хаоса. Подняв Копья, Соламнийские Рыцари напали на огненных чудовищ. Серебряные драконы, рискуя сгореть в ужасающем пламени, поднесли своих седоков почти вплотную к огненным драконам. Рыцари Соламнии, обливающиеся потом от жуткой жары, глядя против света, с трудом смогли определить направление и бросили Копья. Вера и могучие руки направили их в цель. Несколько огненных драконов упали на землю и взорвались яростным пламенем. Многие из серебряных драконов тоже рухнули на землю. Их тела были покрыты Ожогами, крылья опалены. Черные Рыцари сражались с демонами-воителями.

Синие драконы помогали им, извергая на противника пламя и молнии. Рыцари разили демонов-воителей мечами, но, попадая в сердце ужасного порождения Хаоса, меч оказывался в холоде и тьме, существовавших до начала времен. Невообразимый холод передавался по металлу лезвия к держащей меч руке, рука переставала слушаться. Не обращая внимания на боль, рыцари перекладывали меч в другую руку и продолжали сражаться. Палин стоял довольно далеко позади развернувшейся битвы и не сразу вступил в нее. Яростное нападение рыцарей отбросило огненных драконов и демонов-воителей, заставив их перейти к обороне, но вряд ли полученный перевес мог сохраниться надолго. Одним мановением гигантской руки Хаос создавал новые и новые полчища, используя как материал тела павших. Палину надо было спешить. Он открыл книгу Магиуса. Сжимая ее в одной руке, а в другой магический посох, Палин последний раз пробежал глазами слова заклинания.

Глубоко вздохнув и готовясь начать, он поднял голову и увидел Ашу. Он не заметил ее раньше потому, что она пряталась за сломанным алтарем, но теперь девушка поднялась во весь рост и со страхом наблюдала за битвой. В руках Аша сжимала Серую Драгоценность. Что она здесь делает? Палину хотелось позвать ее, но он побоялся привлечь к ней внимание Отца Богов. Палин разрывался между желанием броситься к ней и необходимостью оставаться на месте и произнести заклинание для защиты рыцарей. Ощущение прилива магических сил начало покидать его. Мысли путались. Слова заклинания ускользали из его сознания, просачивались сквозь трещины разрушенной сосредоточенности. Он видел слова, написанные в книге, но не мог вспомнить, как они произносятся, с какой интонацией, а это самое важное. Заклинание быстро превращалось в бессмысленный набор звуков.

Любовь моя сила! Он снова был на том ужасном берегу, вновь стоял, парализованный страхом за жизнь братьев, отчаянно желая помочь, но не в силах этого сделать. И бесполезно твердить себе о превосходстве врагов, о том, что он ранен и с самого начала шансов на победу не было… Он знал, что не смог. Он вновь был обречен на неудачу.

— Мы учимся на своих ошибках, племянник, — послышался тихий шепот. Слова заклинания ясно всплыли в голове. Он поднял посох и чистым громким голосом нараспев произнес:

— Эбдис такнг! Кампал-эх кепаденуэ косехен! — Он нетерпеливо ждал, когда же заиграет в крови магическая сила. — Борис лонганг деганг биисих сикелилегенг! Ощущения магической силы не было. Палин знал, что он все делает правильно: он не допустил ни одной ошибки. Осталось всего несколько слов:

— Дигенг кошнуэ, лемпер тиибонг килат майти йанджахэт! Над ним возвышался Хаос. Пламя опаляло мага. Его окружала смерть. Стил погибнет, Аша погибнет, Тас и Дуган, его родители, обе его маленькие сестры и многие, многие другие…

— Жертва. Жертва для магии. Чем ты пожертвовал ради нее, племянник? Я отдал здоровье, счастье. Я отказался от любви — любви моего брата, друзей. Я покинул единственную женщину, которая любила меня. Я все отдал магии! А ты, что ты отдашь? Палин произнес последние два слова заклинания:

— Кстс врайэ! — и холодно добавил:

— Я отдаю самого себя. Слова заклинания на странице книги Магиуса засияли ярким серебристым светом. Свет прошел сквозь книгу, миновал красный кожаный переплет и коснулся руки Палина. Яростное вскипающее чувство поднялось в нем. Он был полон магической силы, она бурлила в нем, наполняя болью и радостью. Он не боялся ни поражения, ни смерти. Свет прошел по его телу и сконцентрировался в сердце. Камень на верхушке посоха начал светиться серебристым огнем. Сияние его становилось все сильней, пока наконец не стало ярче пламени Хаоса. Сияние отражалось на серебряных доспехах Соламнийских Рыцарей, одевая их в свет. Черные доспехи Рыцарей Такхизис поглощали свет, но не затеняли его. Чешуи серебряных драконов сверкали как бриллианты, синие драконы казались покрытыми мерцающими сапфирами. Когда свет достиг демонов-воителей, они скорчились от боли и ярости. Живые тени рассеялись как дым. Огненные драконы пытались бежать от непереносимого света, но пали под ударами светящихся серебром Копий. Сам Хаос, казалось, был обеспокоен этим сиянием. Он отвлекся от управления своими армиями и начал искать источник сияния. Он увидел посох и какое-то незначительное существо, которое держало его. Он присмотрелся повнимательнее, посмотрел прямо на него… Магическая сила из сердца Палина рванулась наружу, он упал на колени, но удержал посох. Из камня, вставленного в драконью лапу, вырвался нестерпимо яркий луч света, направленный прямо в глаза гиганта.

— Давай, Стил! — крикнул Палин. — Нападай! Стил Светлый Меч и Флэр находились в тылу сражавшихся, ожидая своего часа. Для обоих это было непросто.

Они смотрели, как гибнут товарищи, и не могли прийти им на помощь, спасти их.

Стил видел, как запнулся Палин. Он с трудом взял себя в руки и продолжал ждать.

Успех Палина обрадовал его и наполнил его сердце чувством гордости за брата.

Стил был воином и умел выбрать лучшее время для нападения. Крик Палина был излишним. В тот самый миг, когда луч ослепил гиганта, Стил поднял меч, и послал Флэр вперед. Хаос пришел в ярость, но не мог избавиться от света, бьющего ему в глаза. Свет ослеплял его и причинял боль. Его глаза не имели век и не закрывались. Отверстия, ведущие во тьму, они жадно всасывали все попадающее в поле их зрения. В том числе и сияние посоха. Флэр неслась к Хаосу. Гигант вертел головой, пытаясь ослабить силу света и избавиться от него. Стил направлял драконицу, подбадривал ее, ведя через стены ревущего пламени, которые были волосами и бородой Отца Богов. Светлый Меч выбрал цель и теперь стремился любой ценой достичь ее. Нестерпимый жар обжигал его. Он едва не задохнулся и сбросил шлем, после чего глаза пришлось закрывать рукой. Воздух обжигал легкие, дышать было неимоверно трудно, но он продолжал лететь вперед. Хаос был одет в несокрушимые доспехи из горячего металла, но прикрывали они только грудь, руки были открыты.

— Правее! — крикнул Стил Флэр, натягивая повод и поворачивая ее голову.

Подлети к его плечу! Драконица наклонила обожженную о бороду гиганта голову и извергла из себя молнию. Молния ударила в Хаос, еще более раздражив и взбесив его. Он понял, что враг где-то вблизи, и вслепую размахивал руками, надеясь сокрушить его. Стил пригнулся, обхватил руками шею Флэр, и они понеслись к цели. Флэр повернула и подлетела гак близко к раскаленной поверхности доспехов Хаоса, что жар их опалял ее крылья. Стил задыхался от жары. Глаза его слезились, но он упрямо смотрел вперед. Драконица подлетела к плечу гиганта.

Стил приподнялся в седле и с боевым кличем обрушил меч на гору плоти.

* * *

— Он смог, девочка! Смог! — закричал Дуган, приплясывая от возбуждения. — Давай! Теперь действовать надо быстро! Меч Стила остался в плече гиганта. Хаос ревел и рычал. Не видя, что же его укололо, он резко вскинул руку. Из раны, сверкая, показалась капля крови.

— Сейчас, девочка, давай! — страстно говорил Дуган.

— Я иду с тобой! — крикнул Тас. — Одну минуту, только Ложку найду…

— Нет времени! — Дуган подтолкнул Ашу. Иди, девочка, пора!

— Я щас, один момент. Тас лихорадочно рылся в сумочках. Ну куда подевалась эта чертова Ложка?.. Аша неуверенно посмотрела на Дугана и Таса, яростно копающегося в карманах. Дуган нетерпеливо махнул рукой. Аша двинулась вперед.

Сосредоточься на предмете. Не думай о Палине, не думай о Тасе, выбрось из головы страх. Думай о Засте и остальных. Вспомни, как они погибли. Ты никогда ничего не сделала для них, даже не сказала, насколько ты им благодарна. Ты уплыла, не простившись. Это для… для твоей семьи, для погибших Эрдов… Аша сосредоточила все свое внимание на капле ярко сверкающей красной крови, висящей на мече Стила. Она приближалась, подходя все ближе и ближе к громадной ноге, чудовищной ступне, которая стояла, глубоко проминая землю. Капля крови, сверкая как драгоценный камень, висела высоко вверху и не падала.

* * *

Меч Стила торчал, как шип розы, в теле Хаоса. Гигант не претерпел большого ущерба, лишь капля крови скатилась по его руке. Стил не считал схватку оконченной, но он не мог сражаться без меча. И рыцарь, и дракон сильно устали.

Ожоги покрывали тело Флэр, она лишилась глаза, а чешуя на ее боках потрескалась и кое-где обуглилась. Ее голубые крылья почернели, в нескольких местах мембрана была повреждена. Стил с трудом дышал, каждое движение сопровождалось болью в обожженных местах. Заскрипев зубами, он обхватил шею Флэр.

— Нам нужно еще раз подлететь туда, девочка моя, — сказал он. — Мы должны закончить это дело и тогда сможем отдохнуть. Флэр мотнула головой, соглашаясь, слишком утомленная, чтобы говорить. Собрав все силы, преодолевая боль в опаленных крыльях, она ринулась вперед, неся в битву своего всадника. Драконица подлетела вплотную к раненой руке гиганта, свернув в сторону в самый последний момент. Стил схватился за рукоять своего меча и отчаянным усилием вырвал его из плоти Хаоса. Капля крови, сверкая, упала из раны. Аша видела, как падала капля.

Надежда придала ей сил. Несмотря на то что ноги ее подгибались от страха, она бросилась вперед, надеясь поймать каплю. В этот момент Хаос окончательно вышел из себя и попытался свободной рукой прихлопнуть беспокоящее его насекомое.

Драконица напрягла всю мощь своих крыльев, чтобы избавить себя и своего всадника от грозящей им ужасной опасности. Но Хаос раздавил огромного дракона с такой же легкостью, с какой давят муху. Со сломанной шеей драконица рухнула вниз, увлекая вместе с собой своего всадника. В возникшей вспышке серебристого света оба они упали на землю недалеко от Палина. Крыло дракона задело мага и выбило из его рук посох и книгу заклинаний. Посох потух. Капля крови, завоеванная такой ужасной ценой, упала на землю и мгновенно впиталась в серую сухую почву. Аша закричала от огорчения. Упав на четвереньки, она принялась царапать окрашенную кровью грязь, в тщетной надежде найти хоть немного драгоценной жидкости. Сверху Ашу накрыла тень, наполнившая все ее существо леденящим ужасом и заморозившая сердце. Теперь Хаос мог видеть ее. Она стояла над местом, куда пролилась ЕГО кровь, сжимая в руках Серую Драгоценность.

Гигант осознал грозящую ему опасность. Палин, раненый и помятый, безуспешно пытался найти свой посох, скрытый где-то под телом дракона. Удлинившиеся тени сгустились вокруг него. Он оглянулся. Черные пустые глаза гиганта смотрели на Ашу.

— Аша! Беги! — отчаянно закричал маг. Девушка не слышала его слов. Все перекрывал рев гиганта. Она по-прежнему надеялась найти частицу крови Хаоса, чтобы поместить ее между половинками Серой Драгоценности. Забыв обо всем, Палин кинулся на помощь любимой. Но не успел. Хаос наклонился, огромная рука разжалась, выпуская на волю ветер. Струя горячего воздуха отшвырнула Палина, закрутила и бросила на тело погибшего дракона.

— Аша! — прошептал он, преодолевая головокружение. Он попытался встать, но тело, распростертое в луже драконьей крови, не слушалось его. Собственная кровь Палина текла по его лицу. Хаос взглянул на него. Мгновение он был пятнышком грязи в пустых глазах гиганта, а затем стал ничем. Тас лихорадочно копался в сумочках и кошельках, разбрасывая по сторонам попадающиеся вещи. Осколок голубого кристалла, кусок окаменелого дерева, клок гривы грифона, дохлая ящерица на кожаном ремешке, сушеная роза, белое кольцо с двумя красными камнями, белое куриное перо…

— Где же эта чертова Ложка? — в отчаянии вскричал он.

— Аша! Беги! Все брось и беги! — крикнул Дуган.

— Что такое? Что происходит? — Тас поднял голову, пытаясь рассмотреть происходящее. Я что-то пропустил, что-то интересное? Аша, скорчившись, продолжала безнадежно копаться в грязи, по лицу ее катились слезы. Палин, похожий на сломанную куклу, лежал в луже драконьей крови. Нога гиганта, обутая в грубый башмак, поднялась и с жутким грохотом вновь опустилась, размалывая в пыль огромные камни и давя мертвых рыцарей и умирающих драконов. Хаос направлялся к Аше и Палину. Сердце кендера болезненно сжалось, как будто холодная рука схватила его.

— Он раздавит их! — закричал Тас. — Раздавит в лепешку! Это… это даже хуже, чем Сот! Не смей давить моих друзей! Должен же найтись хоть кто-нибудь… кто-то большой, кто его остановит! Кендер затравленно огляделся в поисках рыцаря, дракона или бога, который мог бы помочь. Рыцари и драконы продолжали сражаться. Что касается Дугана, то гном стоял на коленях, закрыв лицо руками, и раскачиваясь стонал: «Моя вина. Моя вина…» Кендер встал во весь рост, внезапно осознав, что он здесь теперь самый большой и сильный. Он продолжал стоять прямо перед гигантом. В его душе волной поднималась гордость, вымывая из сердца холод, который, казалось, выпивал из него жизнь. Тассельхоф отшвырнул прочь сумочки. Он выхватил кинжал, тот самый кинжал, который Карамон презрительно обозвал как-то Убийцей Кроликов, и побежал к павшим друзьям. Он бежал быстро, высокая скорость бега была отличительной чертой всех кендеров и служила одной из причин выживания их расы в мире, полном свирепых минотавров, злых хозяев лавок и суровых шерифов. Тассельхоф заслонил собой Ашу.

— Получай! — закричал он и вонзил кинжал в ногу гиганта. Волшебное лезвие пробило кожу башмака и вошло в плоть Хаоса. Хаос поднял ногу, намереваясь раздавить эту незначительную букашку, которая осмелилась его поцарапать. Гигант опустил ногу. Взлетели тучи пыли. Тас исчез.

— Тас! — в ужасе вскричала Аша и хотела броситься на помощь, но услышала, как закричал Дуган.

— Вы сделали это! Девочка, смотри вниз! Смотри на Серую Драгоценность! Аша посмотрела на камень. Капля крови сверкала в центре одной из половинок Серой Драгоценности.

— Закрой ее! Соедини половины, девочка! — кричал Дуган, приплясывая на месте. — Быстро соедини их! Вокруг Аши завывал и грохотал Хаос. Пламя обжигало ее, ветры стремились сбить с ног. Она понимала, что сейчас умрет, но это было уже не важно. Палин мертв. Жизнерадостный кендер мертв. Рыцари Света и Рыцари Тьмы все мертвы. Заст мертв. Все умерли, никого не осталось. Надежды нет. Аша свела руки вместе, соединив половинки камня с каплей крови Хаоса, пойманной между ними… Все стихло. Тишина и темнота окутали ее. Аша ничего не слышала, не видела, не ощущала, даже земля под ногами и та, казалось, пропала.

Единственно, что осталось — Серая Драгоценность. Холодная, твердая, с многочисленными острыми гранями. Камень начал мерцать мягким серым светом. Аша бросила его, но он не упал. Вопреки всем законам. Серая Драгоценность начала подниматься. Она поднималась все выше и выше и вдруг взорвалась и рассыпалась на миллионы ярко сверкающих осколков, осветивших ночь брызгами света. Брызги стали звездами. Новыми звездами, странно выглядящими на небе. Взошла луна. Одна луна необычного бледного цвета. Ее лик казался добрым, хотя и неухоженным.

Новая луна залила своим светом место битвы. Хаос исчез. Дуган тоже. Все вокруг было завалено мертвыми телами. Аша бродила среди них, пока не нашла Палина.

Обняв его, Аша легла рядом. Положила голову ему на грудь и закрыла глаза. Она не могла больше видеть эти странные звезды, холодную луну. Она надеялась встретиться с Палином во тьме.

32. Дождь. Осень. Прощание

Холодные капли падали ему на голову. Шел дождь, тихий прохладный дождь.

Палин с закрытыми глазами лежал на влажной траве. Он подумал, что день будет сырой и мрачный, не лучший день для езды верхом. Старший брат будет ворчать, что от дождя доспехи и мечи заржавеют. Другой брат станет смеяться и, стряхивая капли, утверждать, будто все они пахнут как мокрые кони. А я напомню им, что земле уже давно нужен дождь и мы должны быть благодарны богам, ибо засуха наконец кончилась… Засуха. Солнце. Яркое, всесжигающее солнце. Мои братья мертвы. Солнце не зайдет. Вернулась память, ужасная и полная боли. Жидкость, которая падает сверху, это не дождь, а кровь. Тень — от фигуры гиганта, возвышающегося над ним. Палин со страхом открыл глаза. Он увидел листья, листья валлинов, мокрые от дождя, которые только начали менять цвет, становясь красными и золотистыми. Палин сел и огляделся кругом в полном недоумении. Он, находился где-то недалеко от дома, потому что валлины росли только в одном месте Ансалона — в Утехе. Но как он оказался здесь? Последнее, что он помнил, — его собственная смерть в Бездне. Вдалеке он увидел гостиницу «Последний Приют».

Его дом, его родной дом, целый и невредимый. Из трубы поднималась тонкая струйка дыма. Он даже ощутил его сладкий и родной запах. Потом он услышал всхлипывания. Рядом с ним, свернувшись клубочком, лежала Аша. Одной рукой она прикрыла голову, как бы защищаясь от чего-то. Она спала, и, похоже, ей снились нехорошие сны. Палин с нежностью дотронулся до ее плеча. Девушка пошевелилась.

— Палин! Где ты? — позвала она.

— Я здесь, Аша, — мягко произнес Палин. Девушка открыла глаза, увидела юного мага и, вскрикнув, прижалась к нему, обняв за шею мягкими руками.

— Я думала, что ты умер и я осталась одна, совсем одна. И звезды пропали, а ты был мертв…

— Со мной все в порядке, — сказал Палин и с удивлением осознал, что с ним действительно все в порядке, в то время как последнее, что он помнил, была боль агонии. Он погладил роскошные волосы Аши, заглянул в золотистые, покрасневшие от слез глаза.

— Как ты, любимая?

— Со мной-то все хорошо, я даже не была ранена… Гигант… Тас… О Всемогущие боги! — Аша вскочила на ноги. — Тас! Гигант! — Она разрыдалась. Палин огляделся и увидел ужасающую картину. Тела Соламнийских Рыцарей лежали вперемешку с телами Рыцарей Такхизис. Все те, кто отправился на битву с Хаосом, были мертвы. Никто не выжил. Воины лежали вытянувшись, руки их были сложены на груди, на лицах был покой, все следы крови, страха и боли были смыты милосердным дождем. Сквозь пелену дождя Палин заметил какое-то движение. Он не ошибся — один из рыцарей был еще жив. Маг бросился к нему. Приблизившись, он узнал Стила. Рыцарь стоял на четвереньках, пытаясь приподняться. Последним усилием он положил на грудь руку молодого Соламнийского Рыцаря, рядом с которым находился. В этот момент силы оставили Стила, и он повалился на мокрую пожелтевшую траву. Палин склонился над ним. Он увидел изрубленные доспехи, бледное лицо, услышал тяжелое дыхание рыцаря.

— Стил! — тихо окликнул Палин. Светлый Меч открыл глаза, потемневшие от боли.

— Маджере! — Слабая улыбка появилась на губах Стила. — Ты хорошо сражался!

Палин коснулся руки Черного Рыцаря. — Чем я могу тебе помочь? — Взгляд Стила скользнул по сторонам.

— Мой меч… прошептал он. Палин увидел меч, лежащий рядом с упавшим рыцарем, и вложил рукоять ему в руку. Стил закрыл глаза и сказал:

— Меня… рядом с остальными…

— Хорошо, Стил, — глотая слезы, прошептал Палин. Пальцы Стила сжали рукоятку, он попытался поднять меч.

— Est sularus… — прошептал Стил. — Моя честь… oth Mithas, — слетело с его губ вместе с последним вздохом. Моя жизнь…

— Палин. — Аша стояла рядом с магом у тела рыцаря. Юноша поднял голову, вытер лицо, мокрое от слез и дождя.

— Ты видела Таса?

— Да, пойдем, я покажу тебе, — тихо сказала Аша. Палин выпрямился. Его одежды намокли от дождя. Но воздух был теплым, осень еще только начиналась. Они шли между рядами тел. Палин думал почему-то о том, куда же подевались драконы.

Внезапно его пронзила острая боль: он вспомнил о посохе и книге заклинаний. И тут же увидел их. Посох лежал на траве, рядом с ним — книга заклинаний. Красная кожа переплета стала почти черной, всю ее покрывали глубокие трещины. Палин бережно поднял книгу и открыл обложку. Страниц внутри не было. Все они были разрушены последним заклинанием. Палин вздохнул, размышляя о великой потере. Но Магиус, должно быть, порадовался бы, узнав, что его магия помогла победить Хаос. Палин взял посох и с удивлением и тревогой обнаружил, что посох тоже изменился. Дерево, которое всегда было теплым и приятным на ощупь, сейчас было холодным и шершавым. В руке чувствовалось какое-то неудобство. Палин опустил посох на землю, так и не поняв, что же с ним случилось. Он подошел к Аше, которая стояла и смотрела на кучку разбросанных и растерзанных сумочек. Палин вмиг позабыл о посохе. Он склонился над кендерскими принадлежностями и глядел, не узнавая их, и почти уже убедил себя в том, что все это принадлежало какому-то другому кендеру, но в этот миг пальцы его коснулись связки карт.

— Да, это его, Тассельхофа Непоседы, — прошептал он, чувствуя холод в сердце. Но где же он сам? Он никогда не оставил бы это!

— Тас! Тас! — отчаянно позвала Аша. — Палин, взгляни сюда! Это его хупак! Он… он лежит в… в куче куриных перьев… Палин подошел к куче куриного пуха. Кроме хупака, там лежали еще носовой платок с инициалами Ф. Б., серебряная эльфийская ложка и кинжал, темный от крови.

— Он умер, — заплакала Аша. Он никогда не бросил бы Кендерскую Ложку Перемен… На мгновение Палин увидел дорогу. Дорога бодро убегала вдаль, встречалась с другой дорогой, потом еще с одной. Они шли дальше вместе и снова разветвлялись, но всегда двигались вперед, проникая всюду только для того, чтобы вернуться, в конце концов, к своим истокам, домой. Потом дорога померкла перед его внутренним взором.

— Есть только одна причина, по которой Тас мог оставить все эти вещи… тихо сказал Палин. — Он нашел что-то еще более интересное! Дождь прекратился.

Серый день перешел в темную ночь. На небе показались звезды. Их рисунок был необычен, они напоминали пригоршню гадательных камней, раскинутых на черной материи. Встала бледная луна и осветила путь. Палин посмотрел на звезды и на единственную оставшуюся в небе луну, поежился от холода. Внезапно его взгляд встретился со взглядом золотистых глаз Рейстлина.

— Дядя! — Палин обрадовался, но почувствовал себя весьма неуютно, поскольку посох больше не поддерживал его. И Палин так и не понял, что же с ним случилось. — Ты останешься с нами? Теперь, когда война кончилась? Она ведь кончилась, да? — спросил он с беспокойством.

— Эта война окончилась, — сухо ответил Рейстлин. — Будут другие, но меня они уже не касаются. Я не собираюсь здесь оставаться. Я устал. Вернусь в свой долгий сон. Я пришел попрощаться.

— Ты должен уйти? — разочарованно уточнил Палин. — Я надеялся так многому научиться у тебя…

— Да, племянник, а учиться приходится до самого дня смерти, даже если ты доживешь до глубокой старости. А что с посохом? Ты держишь его так, как будто он причиняет тебе боль.

— С ним что-то не в порядке, — ответил Палин, страх и подозрение начали расти в нем.

— Дай-ка его мне, — тихо сказал Рейстлин. Палин передал дяде посох, испытав при этом неожиданное облегчение. Рейстлин принял посох с откровенным удовольствием. Его тонкая рука нежно погладила дерево. — Ширак, — прошептал он.

Камень на посохе засветился, затем сияние его потускнело и наконец, вспыхнув напоследок, пропало совсем. Палин в недоумении смотрел на посох. Затем он перевел взгляд на одинокую луну, и сердце его сжалось от страха.

— Что происходит? — в ужасе вскричал он.

— Я объясню тебе это, юноша. — Старый маг в мышасто-серых одеждах неверной походкой шел по дороге, приближаясь к ним. Он утер рукавом губы. — Прекрасный был эль, — заметил он. — Карамон не поскупился. Мне будет не хватать этого эля.

— Привет, старик, — улыбнулся Рейстлин, опираясь на посох.

— А? Что? Кто-то что-то сказал о моем возрасте? — Волшебник нахмурился и строго взглянул из-под кустистых бровей. Он обернулся к Палину и увидел кендерский платок, который юный маг засунул себе за пояс.

— Это мое! — Он выдернул платок и развернул его. — Вот, глядите, здесь мои инициалы — Ф. Б. Это значит… Это значит — Фусбал… Нет, непохоже… Флабер… Нет…

— Фисбен, — подсказал Палин.

— Где? — оглянулся, старый маг. — Спросите его, он постоянно за мной таскается.

— Фисбен? — Аша с удивлением уставилась на старого волшебника. — Я слышала о тебе. Заст рассказывал мне. На самом деле ты Паладайн.

— Никогда о таком не слышал, — ворчливо ответил старик. — Люди вечно меня с кем-то путают. Но я выгляжу значительно лучше.

— Ты жив, — радостно воскликнул Палин. — А Хаос сказал нам; что ты умер. «Паладайн умер», — сказал он. Фисбен с минуту обдумывал услышанное.

— Нет, я так не думаю, — наконец сказал он. — Вы ведь не оставляли меня на этот раз в куче куриных перьев? Палин больше не боялся. Он снова чувствовал себя спокойным и готовым ко всему.

— Расскажи нам о том, что случилось. Мы ведь победили, не так ли? Хаос побежден? Фисбен улыбнулся и кивнул. Выражение его лица изменилось, и все увидели старого и мудрого человека. На лице его были и печаль, и радость.

— Хаос побежден, сын мой, но не погублен. Отец Всего и Ничего не может быть уничтожен. Вы заставили его покинуть этот мир. Он ушел, но цена его ухода слишком высока. Мы, его дети, тоже должны покинуть Кринн.

— Вы! Вы уходите?! Вы не можете!.. — вскричала Аша.

— Все остальные уже ушли, — тихо сказал Фисбен. — Я пришел, чтобы поблагодарить и… — он тяжело вздохнул, — последний раз выпить кружку эля с друзьями.

— Вы не можете поступить так… прошептал Палин. — Как вы можете нас покинуть…

— Мы приносим эту жертву, чтобы сохранить созданное нами, мир, который мы любим… Он перевел взгляд на платок, зажатый в его руке. — Так же, как они…

— Я не понимаю, — прошептал Палин с мукой в голосе. — И как насчет посоха? Что будет с магией? Я не чувствую ничего здесь, — он прижал руку к груди.

Рейстлин положил руку на плечо юного мага:

— Я говорил, что однажды ты станешь величайшим магом из всех, живших на Кринне. Пророчество сбылось — сам Магиус не смог бы сотворить это заклинание. Я горжусь тобой.

— Но книга погибла…

— Это не важно, — сказал Рейстлин, пожимая плечами. — Ты понимаешь это, племянник? Палин в недоумении смотрел на него. Потом он наконец понял:

— Магии в мире больше нет…

— Той, которая тебе известна, действительно больше нет. Но, может быть, будет какая-нибудь другая. И твое дело — отыскать ее, — ласково сказал Фисбен.

— Сейчас начинается то, что впоследствии будет названо Эпохой Смертных. Я думаю, это будет последняя эпоха. Последняя и самая длинная. И самая лучшая, может быть. До свидания, сын мой, до свидания, дочь моя… Фисбен обнял молодого мага, потом обернулся к Рейстлину:

— Так… Ну ты идешь? Я не могу торчать здесь весь день, ты знаешь об этом. Я отправляюсь в путь, чтобы приступить к созданию нового мира. Как бишь это делается? Сейчас, сейчас… Это, значит, берется немножко грязи и смешивается с дерьмом летучей мыши…

— До свидания, Палин, позаботься о своих родителях. — Рейстлин глянул в сторону Аши. — Прощай, дитя Эрдов. Ты не только отомстила за свой народ, но и искупила их вину. — Он снова перевел взгляд на унылого Палина:

— Ты еще не сказала ему правду? Я думаю, это его порадует.

— Нет еще, но я обязательно скажу, — застенчиво промолвила Аша.

— Прощайте. — Рейстлин улыбнулся. Опираясь на посох, Рейстлин вместе с Фисбеном двинулись через поле, на котором лежали мертвые.

— Дядя! — растерянно позвал Палин. — Богов больше нет. Что же у нас осталось? Рейстлин остановился, оглянулся. Его золотистые глаза блеснули в мертвом свете луны.

— Ты не один, племянник. Стил Светлый Меч сказал правду. У вас есть вы сами. Палин и Аша остались одни. Они стояли недалеко от Утехи, на поле, которое впоследствии назовут именем Священной Битвы. Все народы Ансалона соберутся вместе на этом поле, чтобы возвести памятник тем, кто отдал свои жизни ради спасения Кринна. Памятник соорудили из камня, который целая армия гномов притащила сюда из Торбардина. Гробница была простой и изящной, сделанной из белого мрамора и черного обсидиана. Вокруг нее люди вырастили чудесные деревья, принесенные эльфами из Квалинести и Сильванести. Делегацию эльфов возглавлял король Гилтас. Внутри гробницы тела Соламнийских Рыцарей и Рыцарей Такхизис лежали рядом. В центре на черных погребальных носилках покоилось тело Стила. Он был одет в черные доспехи, а в руке сжимал отцовский меч. Рядом на носилках из белого мрамора лежал Танис Полуэльф. Справа от него варвары с равнин — дети Золотой Луны и Речного Ветра — положили голубой жезл богини Мишакаль. Склеп был закрыт. Две двери — серебряная и золотая — преграждали вход в него. На особом камне выгравировали имена всех погибших рыцарей. На одной из дверей были выгравированы роза и лилия, а другую украшало всего одно имя — имя Тассельхофа Непоседы — одного из самых почитаемых героев Кринна. Торжественная тишина священного места не раз нарушалась, переходя иногда в малоприличное, на взгляд Соламнийских Рыцарей, веселье. Каждый кендер Ансалона считал своим долгом хотя бы раз в жизни предпринять паломничество к Гробнице Ушедших Героев. Кендеры не любили путешествовать в одиночку, собирались в компании, привозили с собой детей и устраивали веселые пикники в окрестностях Гробницы. Во время пирушек они рассказывали бесконечные истории о своем любимом герое. Вскоре каждый кендер имел в своей сумочке серебряную ложку и готов был поклясться своим хохолком, что она обладает могущественной силой, а получил он ее непосредственно от «дядюшки Тассельхофа».

Эпилог

Флинт Огненный Горн ходил взад-вперед под деревом. Он вынужден был двигаться, поскольку огонь в горне угас и старый гном промерз до костей. Он хлопал в ладоши, топал ногами и даже подпрыгивал в надежде согреться.

— Где этот чертов кендер? Он обещал мне, что придет сюда. Я жду его уже целую вечность. Танис, и Стурм, и все прочие уже давно ушли. Могу представить себе, где они сейчас. Сидят, наверное, в какой-нибудь славной таверне. Пьют горячее вино с гвоздикой и говорят о старых добрых деньках. А где я? — Гном фыркнул. — Нигде — вот где я! Под мертвым деревом, рядом с остывшим горном. Жду этого дубоголового кендера. А где он, спрашивается? О, я вам скажу, где он! — Гном покраснел от злости. В самом лучшем случае он сидит в тюрьме. А может быть, какой-нибудь минотавр тягает его за хохолок. Или какой-нибудь маг, разозлившись, превратил его в ящерицу. А может быть, он провалился в колодец, однажды он уже падал туда, когда пытался схватить свое отражение. Я, старый дурак, пытался достать его оттуда, а кончилось все тем, что он и меня утащил за собой, и если бы не Танис… Флинт ходил, ворчал, прихлопывал и притопывал и был так увлечен всем этим, что не заметил, что он уже не один. Кендер, одетый в ярко-желтые штанишки и веселый красно-зеленый жакет, обвешанный набитыми до отказа сумочками, крался позади него, передразнивая гнома. Он хлопал в ладоши, стучал ногами до тех пор, пока гном, остановившийся на середине своего ворчания, чтобы зажечь трубку, не полез в свой кисет и не обнаружил уже находящуюся там чью-то руку. Быстро подсчитав, что у него оказалось три руки, гном взревел и схватил вора. Вор обнял Флинта.

— Ага! Как раз вовремя! — проворчал Флинт. Ты, тупоголовый, смотри, что ты наделал! Я уронил из-за тебя трубку! Ну ничего, ничего, парень… Не бери в голову, я совсем не хотел на тебя орать… Это я от неожиданности… Тас смеялся и плакал одновременно. И слезы, и смех застревали у него в горле, затрудняя дыхание. Флинт похлопал кендера по спине. Вновь обретя дыхание, Тас обрел и способность говорить.

— В конце концов, я это сделал. Ты ведь скучал по мне? — И, не обращая внимания на возмущенное «нет» Флинта, продолжил:

— И я по тебе скучал. Кендер поправил пояс с сумочками и уселся под деревом. — С чего бы мне начать? А, знаю… Кендерская Ложка Перемен — ее дал мне…

— Как ты думаешь, что ты делаешь? — поинтересовался Флинт, уперев руки в боки и глядя на кендера.

— Отдыхаю под твоим деревом, — удивился Тас. — А ты что подумал? — Он выглядел заинтересованным. А это как-то отличается одно от другого? Потому что, если это так…

— Разочарую тебя, — прорычал Флинт. Это не то, что ты делаешь, это даже не то, что ты думаешь, что ты делаешь. Это то, чего ты НЕ делаешь. Кендер в недоумении смотрел на гнома.

— Звучит довольно-таки бессмысленно. Если ты думаешь, что я делаю не то, что я полагаю, что делаю, а я думаю, что делаю не то, что полагаю делать, то…

— Заткнись! — взревел гном, хватаясь за голову.

— В чем дело, Флинт?

— У меня от тебя голова болит! Вот в чем дело! Итак, на чем я остановился?

— Ну я не делаю…

— Хватит! — Гном тяжело дышал. Я не это имел в виду. Вставай, у нас нет времени рассиживаться тут. Нам надо спешить на встречу с Танисом и остальными.

Он неопределенно махнул рукой в пространство.

— Может, чуть позже?! — предложил Тас, устраиваясь поудобнее. — Я чертовски устал. Если не возражаешь, я хотел бы отдохнуть немного прямо тут. Это чертовски славное дерево, ну я хотел сказать, оно было бы таким, не будь оно сломанным и пожелтевшим. Слушай, похоже, оно дрожит. Прохладно здесь. Я замерз. Тебе не холодно, Флинт?

— Замерз! Конечно, я замерз! Я почти превратился в ледышку. Если бы ты пришел, когда все тебя ждали… Тас не слушал, оглядываясь кругом.

— Ага. Флинт, я, похоже, знаю, почему мне холодно, и тебе, и даже дереву (с ним что-то все-таки не в порядке). Горн погас.

— Без тебя знаю, что горн погас! — яростно рявкнул гном и продолжил бессвязно:

— Я… но… ты…

— Как хорошо, что я пришел, — заметил Тас. — Видишь, ну куда ты без меня! Мы встретимся с Танисом и всеми остальными позже. Они к тому времени как раз окончательно запутаются и попадут в беду, вот тут-то мы и пойдем их выручать. Совсем как в старое доброе время. А теперь почему бы тебе не разжечь огонь в горне, а я пока посижу здесь, под этим славным деревом, и расскажу тебе, что со мной было. О кстати, это специально для тебя! — Тас покопался в своих многочисленных сумочках и извлек серебряную флягу. — Лучшее бренди Карамона!

Флинт взглянул на дерево, на горн, посмотрел на кендера, а затем перевел взгляд на флягу. Он очень пристально смотрел на нее, потом покачал головой.

— Ради Реоркса, — проворчал он. Глоточек мне совсем не повредит. Для согрева, понимаешь? Я надеюсь, ты заплатил за нее Карамону? — Гном отвернул крышку, медленно и торжественно поднял флягу и припал к ней.

— Ага, — кивнул кендер, укладывая сумочки. — Я заплачу. В следующий раз, как только окажусь там, так сразу и заплачу. Так на чем я остановился? Да, знаменитая Кендерская Ложка Перемен. Видишь ли, там был такой призрак… Тас продолжил рассказ, но Флинт не слушал его. Он наслаждался бренди. Бренди и вправду было отличное. Сделав еще пару глотков, Флинт закрутил крышку и с сожалением убрал флягу в карман. Что ж, к Танису они еще успеют. Спешить некуда.

— Разожгу-ка я и вправду огонь, — решил гном. Все лучше, чем слушать этого полоумного кендера. Флинт собрал обломки дерева, уложил дрова в горне и высек искру. Потом начал раздувать мехи и занимался этим до тех пор, пока пламя не разгорелось. Вскоре стало тепло и гному, и кендеру, и дереву. Флинт уселся под деревом и решил проверить, действительно ли напиток настолько хорош, как ему показалось вначале. Да, в самом деле, хорош. Он протянул флягу Тасу, тот попробовал и вернул обратно гному. Пламя горна разгоралось все жарче и жарче.

* * *

А в небе над Ансалоном зажглась новая звезда. Красная звезда, которая будет вечно светить над миром, показывая, что и в Век Смертных человечество не одиноко.

Сью Вэйнлан Кук Глаза Хаоса

Последний людоед повалился на прожаренную солнцем землю рядом с телами своих сородичей. Через мгновение ошеломленное и ослабшее существо попыталось отползти с места резни.

Синяя драконица втянула когти, собираясь нанести еще один удар по своей жертве, но затем заколебалась. Ей наскучила эта игра.

Драконица глубоко вдохнула, смакуя острый привкус молний, готовых вырваться из ее пасти, и понаблюдала за тем, как людоед тщетно пытается выбраться из груды тел. Она сдерживала выдох столько, сколько могла терпеть.

Молния вырвалась из пасти синего чудовища столь яростно, что жалкий людоед пролетел пятьдесят футов и упал в развалины грубого деревянного жилища. Его обугленное тело тяжело рухнуло на землю, сотрясаясь от мощных электрических разрядов, по почерневшему, застывшему в ужасе лицу заплясали искры. От сухого дерева начали подниматься струйки едкого дыма, и через миг все здание было охвачено шипящим, стелющимся пламенем.

Людоед больше не поднимался.

Синяя драконица победоносно взревела, вскинув к небу рогатую голову. Ей нравился звук собственного голоса, грохочущего над землей. Она шагнула вперед, глубоко погружая когти в груду тел людоедов, теперь являвших собой только падаль. Еще несколько шагов, и драконица напрягла мощные лапы, а затем взметнулась в воздух.

Она неистово била крыльями, все быстрее поднимаясь в выгоревшие, как это бывает поздним летом, небеса. Скандалистка любила скорость практически так же, как и свой голос, — стремительность и звук очаровывали ее. Все быстрее и быстрее летела она, подбадриваемая потоком прохладного воздуха с Халькистовых гор, ласкающего ее темно-синюю шкуру. Драконица резко накренилась, вынуждая своего наездника держаться крепче, опустила длинную морду, сложила могучие крылья и снова ринулась к земле, помчавшись, словно эльфийская стрела, над почерневшей деревней людоедов.

— Как тебе это, Джерн?

Скандалистка была слишком довольна проделанной работой, чтобы обратить внимание на то, что ее седок не отвечает.

Откуда-то из глубины глотки драконицы, разглядывавшей разрушения, раздавалось урчание — так она старалась максимально подражать смеху своего Рыцаря Тьмы. Скандалистка поводила головой из стороны в сторону, осматривая остатки убогих хижин, все еще дымившиеся от ударов извергнутых ею молний, и руины примитивных каменных домов, раскрошенных в щебень. Ноздри драконицы потревожил запах обугленной плоти, и она увидела обгоревшие практически до неузнаваемости останки людоеда, лежащие среди обломков. Еще большим числом трупов был усыпан центр деревни. Но на этих телах не было следов. Корзины и инструменты лежали рядом с ними, оброненные в тот момент, как упали их владельцы. Прямо в своих загонах издохли и свиньи, и ящерицы, которых селяне разводили на еду.

— Все изменилось с тех пор, как мы были здесь в прошлый раз, не так ли, Джерн? —холодно спросила Скандалистка. Неужели они вдвоем всего месяц назад, вместе с остальными рыцарями крыла, мчались по землям Блотена, призывая всех, кто способен держать оружие, на службу в Легионы Тьмы? — С тех пор так много всего произошло. Наше вторжение…

Запутавшись в своих мыслях, драконица продолжала кружить над деревней. Она широко расправила крылья, ловя восходящий поток, и теперь парила, погрузившись в воспоминания о победоносных неделях этого самого жаркого, даже на драконьей памяти, лета. Армии Рыцарей Такхизис, собранные из внушающих ужас темных паладинов и их драконов, мчались через весь континент в завоевательном походе, не имевшем себе подобных ни в одну из Великих Эпох Ансалона.

— Помнишь, как под нашим натиском всякая держава распадалась, словно веточка, хрустнувшая под сапогом? Мы показали им, что значит истинная честь… и страх! Все земли склонились пред славой Темной Владычицы…

Скандалистка остановилась, не желая вспоминать окончание этого важного лета. Вместо этого, чувствуя, как в голове отзываются удары сердца, она взмахнула крыльями, снова взмывая в душный воздух. Набрав высоту, драконица вытянула шею, чтобы бросить еще один взгляд на проделанную работу, и увидела, как в деревню входит отряд людоедов-охотников. Она ухмыльнулась, представив себе их удивление, когда они обнаружат, что их дома…

«Рыцарь не должен вступать в поединок с невооруженным противником».

…теперь не более чем дымящиеся руины.

Одно из волосатых существ посмотрело вверх и указало на Скандалистку тяжелой дубиной. Остальные людоеды сгорбились и стали казаться маленькими, стоя посреди руин и мертвецов.

— Бедные создания! — громко рассмеялась она, прежде чем взмыть в прохладную белизну облаков.

«Бедная Скандалистка!»

Драконица внезапно вздрогнула от резкой боли в правой лапе. Конечность почернела, усохла и безжизненно повисла, сочась зеленым ихором. Скандалистка проклинала людоедов, оставшихся внизу, понимая, что остановка в Блотене только ухудшила состояние раны. Боль заставила мысли драконицы обратиться к той битве, в которой она получила эту рану. Вспоминая этот момент, который так долго старалась забыть, Скандалистка почувствовала, как сердце ее начинает биться быстрее, а кожа становится горячей, несмотря на прохладу южных ветров. Это было, словно вчера… нет, это и было вчера.

Скандалистка была отчаянно горда. Они с Джерном удостоились редкой чести лететь вторыми за отважным рыцарем Стилом Светлым Мечом, седоком Всполох. Их крыло отправилось от руин Башни Верховного Жреца в недавно образовавшийся разлом в Туманном Океане. Они погружались все глубже и глубже, и Скандалистке даже стало казаться, что они в любой момент могут вылететь с обратной стороны мира. Но наконец, они оказались в Бездне и увидели своих противников.

Синюю драконицу мало, что могло напугать, но от гиганта по имени Хаос исходили ощутимые волны ужаса, буквально пронизывавшие ее тело. Огромное, звероподобное существо ревело подобно извергающемуся вулкану, насмехаясь над теми, кто явился сразиться с ним. Одного его уродливого облика было достаточно, чтобы заставить помедлить с нападением даже драконов, а ростом он превосходил даже самых могучих — красных. Но, по мнению Скандалистки, хуже всего были его глаза. Лишенные век провалы, казалось, засасывали все, что видят, в свое глубокое небытие. Ей чудилось, что эти ужасные темные водовороты могут захватить даже ее душу.

Возле Хаоса кружили огненные драконы, его ужасные слуги. Эти создания, представляющие собой ожившую магму, дышали на противников смрадом горящей серы, а с их обсидиановых чешуи и огненных крыльев слетали искры, сжигая плоть драконов и людей.

Стил приказал своим рыцарям атаковать демонов-воителей, оседлавших омерзительных тварей. Став сработавшейся командой за многие годы совместных тренировок и бесчисленных битв этого летнего вторжения, Скандалистка и Джерн бросились на противника с яростью, передавшейся остальным синим, а также серебряным драконам, сопровождавшим их в этой битве вместе с Соламнийскими Рыцарями. Сражение касалось всех детей Кринна, и драконица знала это.

В гнетущей жаре Бездны кипел бой. Вопли атакующих драконов мешались с предсмертными стонами павших. Скандалистка со своим рыцарем уже успели уничтожить несколько кошмарных демонов-воителей, когда это случилось.

Подняв свой меч, благословленный Ее Темным Величеством в день его посвящения в рыцари, Джерн потребовал от Скандалистки подлететь ближе к противнику. Та отважно согласилась, хотя и была уже измотана этой бесконечной битвой. Демонический воин жестоко усмехнулся, когда его дракон ударил крыльями слишком близко от них.

«Постойте! — в тревоге подумала синяя. — Джерн не сидит в седле должным образом».

Она попыталась прекратить сближение, но было уже слишком поздно. Последний раз нежно шлепнув драконицу по боку, рыцарь спрыгнул с ее спины и бросился с боевым кличем на противника в самоубийственной атаке, выполняя ложный выпад.

Внезапно потеряв равновесие, Скандалистка с трудом выровнялась. В ужасе она наблюдала, как Джерн свалил демона со спины его дракона, а затем и сам упал вниз, на землю.

— Нет! Джерн! — Ее отчаянный крик превратился в вой боли, когда вражеский дракон, лишившийся седока, поднырнул под нее, опалив ей правую лапу. Разгневанная Скандалистка развернулась в воздухе, сначала устремив на огненного испепеляющий взгляд, а потом извергла молнию. Ее удар вывернул наружу обсидиановые чешуи, и огненный дракон метнулся в обратную сторону, прямо на копье Соламнийского Рыцаря и его серебряного.

У раненой Скандалистки осталось сил только на то, чтобы замедлить свое падение, прежде чем рухнуть на землю. Сквозь мутную пелену боли она разглядела, что Джерн недвижно лежит неподалеку, придавленный мертвым демоном. Желая видеть что угодно, только не безжизненное тело своего обожаемого наездника, драконица посмотрела наверх. Она наблюдала, как Всполох и Стил нанесли удар по Хаосу, выбив из него единственную каплю крови, упавшую неподалеку на серую землю. Удерживая взгляд на Всполох, Скандалистка одобрительно вскрикнула в момент удара. Ей с трудом удалось заметить маленького человечка с серебряными волосами, который вначале скреб песок двумя кусками отполированного камня в том месте, где упала кровь, а затем убежал в слезах.

Ощущая пульсирующую боль в обожженной конечности, Скандалистка все же смогла подняться. Она прохромала вперед несколько шагов и наступила раненой лапой прямо на клочок земли, пропитавшийся красным соком жизни Хаоса.

Когда кровь Отца Всего и Ничего смешалась с ее собственной, синяя драконица почувствовала себя необъяснимо отвлеченной от битвы. Даже памятуя о том, как Джерн говорил ей, что самое существование Кринна зависит от исхода этого сражения, она не могла противиться голосу, приказывавшему ей лететь вверх… прочь из Бездны. Утратившей рассудок Скандалистке казалось, что она видит, как Хаос смотрит прямо на нее своими ужасными пустыми глазами-дырами. Последним, что она услышала, прежде чем покинуть поле битвы, был вулканический хохот гиганта.

«Дитя Хаоса!»

Скандалистка потрясла головой, пытаясь избавиться от тревожащих воспоминаний.

— Джерн, как ты мог оставить меня? — захныкала она.

«Ты забыла, не так ли?»

— Я не хочу помнить! — проревела драконица в облака.

Боль в лапе, словно в ответ, вспыхнула вновь. Скандалистка сделала резкий вдох, чувствуя, как нарастает внутри темная злоба, и в этот момент поняла, что больше не сможет прятаться от мрачной правды.

«Она разъедает меня, — посетила запаниковавшую драконицу дикая мысль. — Эта рана нанесена самим Хаосом. Она крадет мою жизнь! Джерн, что же мне делать? Единственное, что может помочь, так это…»

Внезапная идея остановила страх, переполнявший ее. Скандалистка поняла, как насытить в себе голодную кровь Хаоса. Если уж нужна жизнь, она ее даст. Но только не свою.

С ликованием помчавшись вперед, она извергла молнию, заставляя облака сиять отраженным светом. Грохот заполнил ее горло. Сложив крылья за спиной, синяя драконица выпала из облаков, оглядывая поросшую пышным лесом землю.

— Я должна завоевать все эти земли в твою честь, сэр Джерн Увенчанный Штормом! — провозгласила она своему отсутствующему седоку. — Все будут чтить твою отважную жертву и помнить тебя как величайшего рыцаря!

«Честь-честь-честь-честь-честь-честь!»

Скандалистка помчалась к деревьям и заскользила над лесом в поисках каких-либо признаков цивилизации. Она не бывала в этой части Южного Ансалона уже несколько лет, с тех пор как эльфы отвратили Кошмар — проклятие Леса Сильванести со времен Войны Копья. Драконица глубоко вдохнула запах свежей поросли. «Только эльфы могли вырастить что-то во время такой засухи», — подумала она, мучась от ностальгии по холодному, бесплодному острову, где столь долго жила и обучалась вместе со своим седоком.

Неожиданно между деревьями открылся просвет. Когда Скандалистка приблизилась, под ней развернулась картина мирной деревушки. «Почти такая же, как я предыдущая», — подумала она и восхищенно зарокотала, представив, как разъярились бы эльфы, живущие здесь, услышь они, что их хоть в чем-то сравнивают с людоедами.

Синяя драконица сделала один круг над деревней, а затем спикировала. Рев ветра в ушах был подобен музыке.

— За тебя, Джерн! — зарычала она, выпуская пучок молний в сильванестийцев, собравшихся вокруг небольшого водоема в центре деревни. Разряд скосил полдюжины эльфов и, закрутив, сбросил еще нескольких в водоем. Остальные рассеялись, визжа от ужаса и неожиданности. Скандалистка преследовала группу хрупких белокурых существ, бегущих к изящному зданию, созданному из живого дерева. Драконица чувствовала запах их страха.

И когда они уже почти достигли своего убежища, магнетический взгляд Скандалистки остановил их, принуждая повернуть и встретиться с ней. Драконица парила, удерживая эльфов, и была поражена тем, что произошло потом. Из их тел медленно поднялись тонкие серебристые пучки, легко повисая в воздухе.

«Странно, — подумала Скандалистка, неуклонно подтягивая к себе серебряные пряди, — у людоедов они были бронзовыми». Безжалостный взор драконицы притягивал утонченные сгустки эльфийской жизненной энергии все ближе и ближе, пока их сияние не начало слепить ее. Скандалистка упивалась ощущением текущей через нее жизненной силы. На мгновение она была озадачена, увидев на лицах сильванестийцев то же самое выражение ужаса, которое, как ей казалось, было у нее, когда она впервые узрела лик Хаоса. Затем эльфы рухнули на землю, словно марионетки, и все это перестало иметь для драконицы значение.

Скандалистка быстро расправилась с остатками деревни, поочередно уничтожая эльфов и их жилища молниями своего дыхания, пожирая их души и питая ими кровь Хаоса. Не особо беспокоясь о нескольких сбежавших в лес сильванестийцах, драконица легко опустилась возле пруда в центре поселения. Чувствуя себя полностью обновленной, она удовлетворенно улеглась возле водоема и посмотрела в воду.

Увиденное в гладкой поверхности испугало ее настолько, что Скандалистка отшатнулась, но, справившись с собой, медленно наклонилась, чтобы посмотреть еще раз. С ужасом и отвращением глядела она на свое отражение, на болезненный, черноватый оттенок, который приобрела ее шкура от середины груди до лап. Вся область, потерявшая цвет, была полностью покрыта омерзительными фурункулами и наростами, обожженная правая лапа иссохла и походила на уродливый пень. Теперь в Скандалистке с трудом можно было узнать дракона.

Но хуже всего были глаза. Пристально уставившись на них, драконица почувствовала, как страх сжимается кольцом вокруг сердца. Глаза, смотревшие на нее с поверхности пруда, еще в меньшей степени могли принадлежать синему дракону, чем что-либо другое на ее отвратительном теле. Лишенные век дыры более не отражали драконьего интеллекта и чувства юмора, не было в них ни целеустремленности, ни задора, приобретенных за то время, что Скандалистка была напарницей Джерна, — только безбрежная чернота. Небытие.

«Каков отец, такова и дочь».

Скандалистка закричала и взмыла в небо. Но как бы старательно ни била она крыльями, убежать от рычащего хохота гиганта, грохочущего в ее ушах, не могла.

И только после многих часов полета по прямой, без мыслей о чем-либо, кроме бесконечных взмахов могучих крыл, сознание обезумевшей драконицы посетила идея. «Сильваност!» — подумала синяя. Она летела прямо к великолепной столице восстановленного эльфами лесного государства. Ее принадлежащие теперь иному миру глаза заблестели. Тысячи живут в Сильваносте! Поглощение столь многих, несомненно, утолит голод крови Хаоса.

Но бешеный темп, в котором летела драконица, уже начал взимать с нее свою пошлину. Крылья Скандалистки устали, все тело ломило. В таком состоянии она не смогла бы справиться с эльфийской столицей.

— Всего лишь небольшая передышка, — заявила она своему отсутствующему седоку, немного колеблясь и с усилием удерживаясь в воздухе. — Короткий сон не повредит. А потом я выиграю для тебя сверкающий драгоценный камень в корону твоего королевства!

Драконица закружила, планируя, в поисках подходящего места для отдыха. Раздраженная отсутствием сухих, открытых мест, излюбленных синими драконами, она выбрала маленькую поляну возле ручья, приземлилась и была очень удивлена силой толчка, когда ее лапы встретили землю.

— Осторожней, Джерн, — устало пробормотала Скандалистка, осторожно вытягиваясь на мшистой почве, — мне бы не хотелось, чтобы ты упал.

Истощенная драконица закрыла глаза и, впервые со времени битвы с Хаосом, уступила сну.

«Не хотелось бы, чтобы упал…

упал…

упал…

упал…

упал…

упал…»

Скандалистка вновь оказалась в Бездне, посреди бушующей битвы против Отца Всего и Ничего. Снова она чуяла ужасающее серное дыхание драконов и слышала вопли людей и драконов. И опять ее рыцарь приказал ей приблизиться к усмехающемуся демону-воителю, оседлавшему огненного дракона, и она почувствовала, как отвечает на эту команду. Драконица искоса смотрела на свет, отбрасываемый крыльями врага. Он был таким ярким. Где… НЕТ!

Полуослепшая Скандалистка быстро метнулась вверх, стремясь избежать соприкосновения с огненным крылом противника. Однако это неожиданное изменение направления произошло в тот момент, когда Джерн уже изготовился к атаке, и рыцарь потерял равновесие. Сильно ударив драконицу в последней попытке обрести опору, он вывалился из седла с криком «Скандалистка!», но в падении изогнулся всем телом и сумел упасть прямо на изумленного демона-воителя, увлекая того вместе с собой к тверди.

— Нет! Джерн!

Скандалистка резко проснулась, вздрагивая и задыхаясь.

— Я хотела сделать из тебя героя! — Если бы только поток слов мог преградить путь непрошеным воспоминаниям! — Я хотела рассказать всем о твоей отважной, самоубийственной атаке!

«Ты знаешь, что это было не самоубийство».

— Ты будешь известен как величайший из рыцарей! Они с почтением будут поминать твое честное имя! Но сперва мне нужно в Сильваност… — Израненная драконица попыталась встать, содрогаясь всем телом, когда, ее воспаленная кожа терлась о землю.

«Ты ничего не помнишь о чести, Скандалистка».

— Я делаю это ради тебя, Джерн!

«Да неужели?»

— Но разве ты не видишь — это убивает меня!

Внезапный шум с края поляны заставил драконицу повернуть голову. Группа эльфов… и людоедов?… готовилась к нападению на нее из подлеска. Эльфы, стоя позади, натягивали луки, в то время как полдюжины людоедов мчались вперед, подняв дубины.

— Что же могло заставить объединиться заклятых врагов? — заинтересовалась она.

«Ты».

Пока Скандалистка пыталась понять, как эти создания смогли ее догнать, и клялась себе больше не быть столь беспечной, чтобы оставлять следы, ее настиг первый залп. Драконица заревела от боли. Под влиянием ядовитой крови в ее венах чешуи размягчились и уже не могли отразить разрушительные эльфийские стрелы. Скандалистка направила взгляд на приближающихся людоедов, готовясь принести их жизненные силы в жертву сидящему в ней зверю.

«Когда же наступит конец, Скандалистка?»

Синяя затрясла головой, стремясь очистить свое замутненное сознание от столь смущающего ее знакомого голоса.

«Сперва они, затем Сильваност, а потом что? Ты хочешь сделать весь Ансалон своей жертвой?»

Утомленная драконица остановилась. Она устала от сражений с силами смерти внутри себя.

— Я хочу жить!

«Это не выход! Чтобы спасти себя, мы должны сражаться с Хаосом, а не кормить его!»

Пока людоеды приближались, Скандалистка спокойно опустила голову и принялась созерцать ручей. В чистой, бегущей воде пред ее взором встал знакомый облик человека с коротко подстриженными рыжими волосами и зелеными глазами. Джерн улыбался, и, слыша его смех, она поняла, что он прощает ее. Драконица даже не почувствовала, как дубины людоедов наносят по ней сокрушительные удары, как стрелы вонзаются ей в грудь, лапы и голову. Ручей смывал все, кроме Джерна.

— Все теперь будет хорошо, — произнес он, подзывая ее.

Скандалистка, словно издалека, слышала ликующие крики нападавших. Потом их голоса превратились в бессмысленный гул, и драконица помчалась навстречу своему рыцарю.

Марк Энтони Благородное безумие

Я прибыл к подножию Краснокаменной горы в поисках могущества.

По крайней мере, так я говорил себе. Честно говоря, думаю, что на самом деле искал смерти. Однако это правда жизни: человек никогда не находит то, что искал, или, во всяком случае, никогда не ищет того, что находит, — поэтому за последние часы я не обрел ни могущества, ни смерти среди проклятых булыжников Краснокаменной. Но, как я теперь понимаю, есть лишь один способ все объяснить. Ну что же, хорошо. Я расскажу свою историю. И даже само начало ее странно, поскольку все в ней начинается не с начала, а с конца.

Кринн умер.

Пламя, гром, мгла. А затем, каким-то невероятным образом, новый багровый рассвет. В первые ужасные дни после Второго Катаклизма выжившие бродили, спотыкаясь, среди дымящихся руин того, что когда-то было их домами, их городами, их жизнями, и искали ответ. «Кто? — кричали они. — Кто принес в мир это разрушение?» Но это был бессмысленный вопрос. Сквозь пыль, сквозь кровь смеялся я над ними. Ответ был прост, поскольку ответа не было. Кто вызвал Второй Катаклизм? Все мы и никто конкретно. Это не имело значения. Все вокруг изменилось — вот что теперь было важно. Этот мир умирал уже не в первый раз.

Перед Вторым Катаклизмом я вступил в ряды могущественного войска. Не столько я выбрал его, сколько оно — меня. Как и многих других. Но там для меня нашлись место и цель, там моим рукам дали меч, а моему желудку — пищу, и мнилось, что с ними я буду в безопасности на пути к великим свершениям. Они казались такими сильными, такими прославленными, такими неукротимыми. Но в конце Войны с Хаосом они были разбиты подобно стеклу.

Потом я был сам по себе. Старый образ жизни, старые правила исчезли, сгорели дотла вместе с бумагой, на которой были записаны. Пора было создавать новые правила, и я был уверен, что те, кто будет их писать, окажутся на вершине этого изменившегося мира. И намеревался стать одним из них. Поэтому и совершил путешествие в эти места.

Я был уже практически возле подножия, когда мне, наконец, удалось ее впервые увидеть.

Опаляющий ветер изменил направление и создал разрыв в тучах из пыли и песка. Огромная куча изломанных глыб цвета высохшей крови возвышалась прямо передо мной, поднимаясь над бесплодными Восточными Дебрями на пять тысяч футов.

Краснокаменная.

Я облизал опухшие губы сухим языком. «Провалиться мне в Бездну», — подумал я и сразу же задумался, не нахожусь ли уже там. Я задирал голову все выше и выше, но вершина была окутана туманом и исчезала в красноватом небе, затянутом сажей от тысячи тысяч пожаров. На мгновение я заколебался. Полагаю, что даже был готов упасть на колени. Как я мог взобраться на вершину этой… этой штуки? Как мог хотя бы помыслить о попытке?

Но я уже прошел такой долгий путь. И не мог повернуть — не в тот момент. Позволив пройти волне слабости, я перевел дыхание и пошел через потрескавшееся поле к беспорядочным нагромождениям у подножия горы.

Впервые я услышал эту историю в таверне неподалеку от Каламана, в грязной забегаловке, в которой бродили свиньи, подъедая с полу объедки, мало отличавшиеся от подаваемого к столу. Путешественник с юга, представившийся торговцем, а по моему предположению — вор и головорез, рассказал мне за плату в виде кружки кислого эля про огромную скалу, выросшую из самих костей Кринна во время потрясений, сопровождавших Второй Катаклизм, и о том силуэте, который он увидел, когда луна осветила вершину: крылатая, похожая на рептилию тень, поднявшая заостренную голову к небу.

Я допил свой эль и задумался.

Снова мне довелось услышать эту историю в деревушке у северного подножия Халькистовых гор, ее рассказала группа паломников, занимавшихся бесплодными поисками божественных знамений. Потом снова — в лагере преступников, притворявшихся, что принимают меня за своего, а ночью собиравшихся перерезать мне глотку, не проделай я этот трюк первым. И вновь слышал, как ее рассказывают в лачуге, в деревне, в городке. Один рассказ я не счел ценным, два других подверг сомнению. Но дюжине поверил — и вот оказался здесь.

Солнце нагревало мою броню. По бровям заструился пот, затекая в глаза и разъедая их. Сотню раз за время путешествия меня соблазняла мысль стащить с себя сковывавшую меня сталь, сбросить ее в какую-нибудь грязную яму или с грохотом швырнуть со скалы, таким образом избавившись от жары и зловония. Но мой путь пролегал через опасные и заброшенные земли. Поэтому я берег свой доспех, берег свою шею.

Я прокладывал путь среди первых каменных завалов, когда увидел дым.

Тонкая темная струйка поднималась ввысь из-за большой каменной шпоры. Я замер. Предполагалось, что зверь будет держаться на высотах пика, но из-за тумана я не видел вершины. Он мог спуститься и блуждать среди щебня в поисках пищи. По правде говоря, он мог счесть меня подходящей добычей прежде, чем мне удалось бы открыть рот и произнести хоть одно слово из тех, что я хотел сказать. Но, по крайней мере, мне не пришлось бы совершать это восхождение. Я пробрался по камням к столбу дыма.

Тот, кого я увидел в овраге под собой, не был драконом.

Сперва мне хотелось сползти по камням обратно и остаться необнаруженным, но затем я передумал. Не лучше ли было узнать, кто же поднялся сюда передо мной? И к тому же какая-то часть во мне все еще продолжала помнить, кем я был раньше, и клятвы, которые я приносил. Бессмысленными и пустыми казались они теперь. Но что не казалось таким в этом новом мире? Я поколебался, но потом встал и спустился по крутому склону.

Вокруг меня плясали пыльные ураганчики. Должно быть, они закрывали ему обзор или же он задремал от жары, поскольку, казалось, не видел меня, пока я не оказался не далее чем в дюжине шагов от него и его маленького походного костра. Внезапно он вскинул голову, вскочил и выхватил меч. Он поднял клинок прямо перед собой, ищуще повернулся влево, вправо, опять влево. Я нахмурился. Я ведь открыто стоял перед ним. Неужели он не увидел меня?

И только тогда я заметил, что его глаза завязаны грязной тряпкой, покрытой темной коркой запекшейся крови.

Нет, он не видел.

Я приблизился, специально шаркая каблуками сапог по гравию. Он повернулся ко мне лицом, удерживая меч перед собой. Я увидел, что под налетом пыли на его источенном ветром доспехе выгравирована роза.

— Ты друг или враг? — выкрикнул он.

— Ни тот, ни другой, — сказал я.

Это заставило его нахмуриться, и я был готов уже повернуть обратно, готов оставить этого увечного рыцаря в покое, но меня удержало кое-что увиденное среди его немногочисленных вещей: большой оплетенный бурдюк. Я пошевелил во рту пересохшим языком. Мне предстоял еще долгий подъем, а воды оставалось крайне мало.

Он какое-то время принимал решение, а затем опустил меч.

— Если ты не желаешь зла, то я буду считать тебя другом в этом проклятом месте.

Я не ответил. Для меня не имели значения его размышления.

— Я Бринон, — сказал он, — Рыцарь Розы.

— Меня зовут Кэл, — произнес я.

— Не могу предложить тебе пир, Кэл, — отвесил он строгий поклон, — но у меня еще осталось немного снеди, и ты можешь разделить ее со мной.

Рыцарь жестом пригласил меня сесть, и так я и сделал. Он перерыл свой скарб, ощупывая каждую вещь, а я наблюдал за тем, как он это делает. Невозможно было бы найти двух более несхожих, чем мы, и дело тут не только в нашем оружии. Бринон был светловолос, коренаст, широкоплеч, в то время как я — черняв, высок и тощ. Несмотря на раны, он был красив и обладал благородными чертами лица. Меня же никогда в жизни не обвиняли в миловидности — об этом позаботились оспины, оставшиеся с детства.

В мешке рыцаря было и что-то еще, кроме нескольких сухарей и полос вяленого мяса, но я сделал вид, что ничего не заметил. Когда мы поели, я спросил, не поделится ли он водой из своего бурдюка, и Бринон ответил, что будет польщен.

Польщен… Иногда мне кажется, что это слово означает то же самое, что и «мертв». Я чуть не рассмеялся.

Воды оказалось мало, и я наполнил флягу только наполовину.

— Кал, ты ведь теперь собираешься уйти?

— Да, — сказал я.

— Не могу винить тебя в этом, — кивнул Бринон. — Я ведь прибыл сюда за тем же. Предстать пред чудищем Краснокаменной и повергнуть его.

— Зачем? — спросил я, хотя уже догадывался.

На мгновение лицо рыцаря засияло под окровавленной тряпкой.

— После того как я совершу столь доблестное дело, Паладайн и другие добрые Боги не смогут отказаться вернуться в этот мир.

В конце концов, он был глупцом. Благородным глупцом. А это самая опасная их разновидность.

— Сражение с драконом — смертельная задача, даже если обладаешь даром зрения.

— Тот, чья воля сильна, всегда найдет путь, — пожал плечами Бринон. — Я убедил торговца довезти меня сюда в фургоне. Затем развел этот костер. Рано или поздно зверь увидит дым и придет выяснить, что к чему. — Он сжал рукоять меча. — Я обучен сражаться в темноте, и то, что теперь тьма всегда окружает меня, не имеет значения. Я одержу победу несмотря ни на что.

Я усмехнулся: он потерял глаза, но не высокомерие.

— Ты можешь дальше ждать, пока дракон явится к тебе, — сказал я, — но что до меня, то я собираюсь подняться на Краснокаменную и первым найти чудовище.

— И убить его?

Почему бы не сказать ему правду?

— Нет, договориться с ним о заключении союза.

— Во имя Паладайна, зачем? — Высокомерие на Лице рыцаря сменилось изумлением.

Я произнес лишь одно слово:

— Могущество.

— Нет, Кэл, — покачал головой Бринон. — Этот дракон — порождение Зла. Я не могу позволить тебе продаться ему. — Он попытался дотянуться до меня, но запнулся о камень. Я подхватил его прежде, чем он упал. Ухватив меня за плечо, чтобы удержать равновесие, слепец наткнулся на разогретую сталь. Его рот раскрылся в изумлении:

— Так ты тоже рыцарь! Почему же ты сразу не сказал этого, брат? К какому Ордену ты принадлежишь?

Я ничего не ответил. Руки Бринона прикасались к моей броне, замирали, затем снова ощупывали металл, отслеживая жесткие выпуклости. Я усмехался так же, как изображение мертвой головы на моем нагруднике. Да, я позволил ему узнать, кто я.

Наконец он оттолкнулся.

— Теперь я понимаю, Рыцарь Такхизис. У тебя свой путь, которому ты следуешь, а у меня — свой.

В его словах не было злобы — скорее отвращение и жалость. И это задело меня куда сильнее.

— Спасибо за воду, — сказал я.

Бринон ничего не ответил.

Я начал восхождение по отвесному склону, поднимался быстро и целеустремленно, используя в равной степени и руки, и ноги, чтобы цепляться за ненадежные камни. От полей подо мной вызывающими головокружение волнами поднимался раскаленный воздух, иссушавший легкие, но мне было все равно. Бринон был прав в одном: каждый из нас следовал своим путем. Только его путь вел к смерти, а мой (если я буду прав и достаточно удачлив) — к господству. Конечно же, мне удалось бы найти, в чем пригодиться дракону. По крайней мере, я мог наловить ему столько мяса, сколько не было во мне самом. А сам я с таким мощным союзником мог несказанно подняться в этом новом мире.

Я продолжал восхождение.

А затем все произошло так быстро, что мне оставалось только наблюдать. Я ухватился за выступ валуна, чтобы подтянуться, но тот оказался незакрепленным и закачался. Он сместился под моим весом, накренился, а потом внезапно высвободился и покатился вниз. Увернуться времени не было. Тяжеленный булыжник ударил меня в левую ногу и придавил ее к каменному выступу позади — стальной наголенник смялся, словно бумага. Я скорее услышал, чем почувствовал, влажный хлопок, когда сломалась кость.

Сознание было необыкновенно ясным. «Ты глупец, Кэл! Ты позволил себе отвлечься на глупого рыцаря, и теперь тебе придется за это заплатить!»

Что и произошло, когда меня пронзили первые сверкающие осколки боли.

Я чуть не упал в обморок, но продолжал бороться за ясность сознания и даже сумел сохранить его, хотя и частично. Мне удалось вытащить меч, просунуть его под валун и упереть в скальный выступ. Затем я налег на рукоять. Камень заскрипел. Валун сместился, и я почувствовал, как сломанные концы кости перемалывают друг друга. Прервавшись на то время, что меня рвало, я снова налег на рукоять. Валун приподнялся вначале на палец, затем на два, а потом и на три. Я сжал зубы от боли и начал вытаскивать ногу. И в этот миг клинок с треском переломился.

Я отлетел назад. Валун качнулся в сторону, перевернулся и покатился по склону. Мои пальцы скребли в поисках опоры, способной остановить падение, но находили только шаткие камни. Валун привел в движение кучу булыжников. Я посылал проклятия Богам Тьмы. Потом огромная часть горы начала оседать с громоподобным грохотом, увлекая за собой мое тело. Возможно, я даже кричал, но камень ударил меня по голове, и все почернело.

Проснулся я под ночным небом, усыпанным незнакомыми звездами.

Какой-то миг я не мог сориентироваться. Меня окутывала тень. Свет единственной луны, сиявшей там, где прежде было две, мерцал на стальном контуре розы. Я понимающе моргнул и позволил сильным рукам осторожно положить меня на землю.

— Я знал, что Паладайн вернет тебя, — сказал Бринон.

— И часто твой Бог ломает людям ноги, чтобы получить желаемое? — горько рассмеялся я над его словами. — На мой взгляд, это звучит так, словно он похож на обычного головореза.

— А что твоя Темная Владычица? — Теперь гнев исказил его лицо. — Разве не использует она других?

— Использовала, но всегда была честна в этом и никогда не прикрывала свои замыслы чем-нибудь еще. Но все это уже не имеет значения. Боги ушли.

— Они вернутся, я знаю это.

Я только хмыкнул, поскольку не был уверен, что мне бы в самом деле этого хотелось.

Скорчив гримасу, я сел и попытался собраться с мыслями. Должно быть, он услышал падение валунов, должно быть, пошел на звуки моих стонов, должно быть, так или иначе, притащил меня назад в свой лагерь. Я ощупал себя. Он наложил шину на мою ногу и вложил в ножны рукоять сломанного меча. Почему он просто не убил меня? Это не имело значения.

— Мне надо идти, — сказал я.

С трудом мне удалось встать на ноги. С наложенной шиной боль была терпима. Потом я сделал шаг. А мгновение спустя снова оказался на земле, сжимая ногу, плюясь и богохульствуя.

— Ты не можешь ходить, Кэл, — опустился он возле меня на колени.

— Могу. — Это была ложь. Но меня это не волновало. В этот момент я ненавидел его.

— Нет, это знак. — Его слепое лицо снова озарило выражение абсолютной веры. — Ты можешь видеть дорогу, Кэл. А я достаточно силен, чтобы помочь тебе преодолеть камни. Поодиночке мы ничего не можем сделать, но вместе сумеем взобраться на вершину.

— И что мы будем делать, когда доберемся туда, Бринон? — Я лег неподвижно и воззрился на него. — Или ты забыл, сколь различаются наши намерения?

— Возможно, это будет решено за нас, — покачал он головой. — Дракон может пожелать поддаться твоим уговорам о союзе. Или не пожелать, и тогда я убью его. Посмотрим, когда доберемся до места.

Это было безумием. Я понимал это. От Соламнийского Рыцаря могли быть только неприятности. Он думал, что сможет переубедить меня по пути, заставить принять его сторону. Проклятое высокомерие праведника! Меня тошнило от него. Однако в спятившем мире безумство было единственным выходом.

— Да, — наконец произнес я. — Там мы и посмотрим.

Мы начали подъем на рассвете.

Над горизонтом поднималось солнце, похожее на мрачный глаз, обозревающий землю. Тут же, словно из ниоткуда, выпрыгнул и помчался по долине горячий ветер. Его песчаное дыхание жалило наши руки и лица. Я поднял взгляд на Краснокаменную, но не смог различить вершины пика. Крутые багровые склоны простирались настолько, насколько мог видеть глаз.

— Готов? — спросил я.

Бринон поправил тряпку, обвязывавшую его глаза, а затем кивнул:

— Да.

— Тогда нам лучше пошевеливаться. Если сможем, мы должны подняться на вершину до заката. Собираемся ли мы разговаривать или сражаться — лучше будет встретиться с драконом при свете, чем в темноте.

Я оттолкнулся руками от земли, подобрал под себя здоровую ногу и встал, застонав от боли.

Бринон, должно быть, услышал меня. Он потянулся, нащупал мою руку и водрузил ее на свое широкое плечо.

— Я помогу тебе, Кэл.

Я заколебался: мне не нравилось зависеть от других в чем бы то ни было, а Бринон выглядел слишком жаждущим, слишком нетерпеливым в своем стремлении помочь мне, как будто наслаждаясь тем, что я был слабее. Но, вне зависимости от того, что я испытывал, он был прав, и иным способом мне было не подняться на гору. Сжав зубы, я обхватил шею Бринона.

— Теперь ты должен указывать мне путь, — сказал он.

Его лицо было таким самоуверенным… Разве не чувствовал он отвращения к своему увечью? Разве не раздражала его необходимость в поводыре? Но я только хмыкнул и захромал к подножию ближайшего склона. И Бринон пошел вместе со мной.

Должно быть, мы являли собой крайне забавное зрелище: два увечных рыцаря — темный и светлый, хромой и слепой, с трудом ползущие по склону горы, похожему на лезвие ножа. Но здесь некому было смотреть на нас, кроме горячего, немигающего глаза солнца. На склонах горы не было растительности или живых существ. Камни, песок, ветер — и все.

Наше продвижение было мучительно медленным. Каждый валун, каждый каменный выступ приходилось брать с боем. Я описывал Бринону, как выглядит путь, он поднимался и могучими руками втягивал меня за собой, а я отталкивался здоровой ногой. Руки слепца часто промахивались мимо цели, и тогда он соскальзывал обратно, обдирая лицо и ладони. Ножи боли пронзали мое тело всякий раз, когда он поднимал меня, тревожа мою сломанную ногу.

Наша броня была горячим и тяжким бременем, но мы не желали сбрасывать ее, понимая, что наверху она может очень пригодиться. К тому же она спасала от серьезных ссадин и ушибов. И, тем не менее, уже к полудню мы были избиты, покрыты кровью и истощены. Мы уселись на широком неровном каменном ложе. Далеко внизу под нами простирались поля, гладкие и коричневые, словно кожа барабана, и, когда я смотрел вниз, у меня начинала кружиться голова. Туман все еще мешал разглядеть вершину, но, на мой взгляд, половина пути уже была пройдена.

Мы немного перекусили, и я вытащил свою флягу из мешка Бринона. Вода перегрелась и на вкус походила на сточные воды из лавки дубильщика, но мы все равно пили, хотя и приходилось прикладывать усилие, чтобы не выплюнуть ее. Потом я тщательно закупорил флягу. Нам еще предстоял долгий путь.

В течение еще нескольких минут мы отдыхали. Я уставился в пустоту перед собой, а куда уставился Бринон — не знаю.

— Скажи мне, тебя ведь привело сюда Видение? — внезапно спросил светловолосый рыцарь.

Я бросил на него резкий взгляд, хотя и понимал, что это бесполезно.

— Что ты знаешь о Видении, Рыцарь Соламнии?

— Только то, что это нечто, чем обладает всякий Рыцарь Такхизис, нечто, что ведет их вперед, к темной цели.

— Нет, не то, чем всякий обладает. То, чем всякий обладал. Нет больше никакого Видения. Оно ушло… умерло.

Мои слова были резки, но меня это не волновало. Я никогда не забуду тот день… день, когда предстал перед Ариаканом, Главнокомандующим Армии Темной Владычицы, день, в который он возложил на меня руки. Поговаривали, что его мать была морской Богиней, и я верил в это. По моему мнению, он и выглядел так, как должен выглядеть Бог: мощный, мрачно-прекрасный, с властным взором и командным голосом.

Его люди подобрали меня на улицах Палантаса, ставших моим домом с тех пор, как война отняла у меня семью и жилище. Ариакан предоставил мне выбор: вернуться на улицы и жить среди воров и убийц, пока не стану таким же, и закончить, покачиваясь на виселице; или же присоединиться к его войску, стать одним из его рыцарей, познать и честь, и славу. Я помню, что его слова разозлили меня. Да кто он такой, чтобы предлагать мне подобный выбор? Кто он такой, чтобы говорить, какой будет или нет моя жизнь? Но я не смог противиться силе в его глазах. Я принял его руку, а он поцеловал меня и поприветствовал, и тут же был принесен меч. Я опустился пред ним на колени, а он возложил руки на мою голову и произнес молитву к Темной Владычице, к Такхизис… И вот тогда на меня снизошло Видение.

Видение походило на сон, но было со мной всякий раз, как я закрывал глаза, и в темную ночную пору, и в часы отдыха. Истинная магия Видения заключалась в том, что для каждого рыцаря оно было своим и открывало ему его собственную судьбу, его собственный путь к славе или смерти.

Но, как ни странно, я больше не мог вспомнить, каким было мое Видение.

Когда был убит Ариакан, когда Такхизис бежала из мира, с ними ушло и Видение, поскольку приходило от них и принадлежало им. Я был покинут с зияющей дырой в сознании, разрывом, не перестававшим беспокоить меня… я был похож на человека, обратившегося к цирюльнику, чтобы выдернуть зуб, а потом постоянно ощупывающего языком оставшееся пустое место. Я знаю, что Видение наполняло меня и ужасом, и удивлением. Но даже эти воспоминания ушли, и я понимал, что уже никогда не восстановлю их.

— Сожалею, — наконец произнес Бринон.

Его слова привели меня в бешенство. Он сожалел о том, что сказал? Или ему было жаль меня? Казалось, даже произнося подобные смиренные слова, он пытается дать понять, что лучше меня. Однако в его голосе звучало искреннее раскаяние, и пришлось признать, что я несправедлив.

— Не о чем тут сожалеть, — сказал я. — Мне не нужно Видение. Я и так знаю свой ключ к славе. И приобрету ее довольно скоро, когда мы объединимся с драконом. С его силой и моим умом никто не осмелится встать на нашем пути.

— В другом месте мы были бы врагами, Кэл, — покачал головой Бринон, — и все еще можем стать врагами, но здесь и сейчас ты мой спутник, и мне не хотелось бы оскорблять тебя. И все-таки я еще раз скажу: ты заблуждаешься в своих намерениях. Что ты можешь предложить дракону? Что заставляет тебя считать, что ты можешь убедить его заключить с тобой союз?

— А что заставляет тебя думать, что если ты совершишь некий глупый героический поступок, то Паладайн устремится обратно в мир?

Бринон вздрогнул от этих слов, и я понял, что они разбередили в нем какую-то глубокую рану. Ну и ладно. У нас не было времени на это. Я взглянул на небо. Солнце перевалило зенит и уже начинало свой путь вниз.

— Давай двигаться, — сказал я, — если ты и в самом деле собираешься убить дракона.

Он помог мне встать на ноги, и мы снова стали подниматься на гору.

Мне стоило бы сильнее опасаться этого предательского склона после моего вчерашнего падения, но истощение уменьшило нашу осторожность, и было только вопросом времени, когда кто-либо из нас совершит ошибку.

Первым ее совершил Бринон.

Мы стояли на узком карнизе, под нами был обрыв в пять сотен футов. Может быть, он слишком устал, а может быть, просто стал слишком самонадеян. Так или иначе, но он начал подтягиваться на скальную полку над нами прежде, чем я смог направить его руки к лучшим опорам. Трещина, за которую Бринон попытался ухватиться, оказалась недостаточно глубокой. Его пальцы не смогли погрузиться в нее как следует, чтобы удержать его вес. Соламниец неудачно свалился обратно на узкий карниз. Его стопа заскользила к краю пропасти, а руки взмыли в попытке обрести равновесие. Но найти его не смогли. Он повалился назад.

«Нет!»

Не знаю, кричал я вслух или про себя — это не имело значения. Как бы ни было неприятно признаваться в этом, я нуждался в Бриноне. Я бросился к нему. Боль пронзила мою сломанную ногу, но мне было все равно. Я вытянулся так, как не считал возможным для человека, так, что у меня выскочили суставы. Мои пальцы скользнули по горячему металлу его нагрудной плиты… а потом уцепились за выступ на побитой стали. Я всем весом откинулся назад.

Соламнийский Рыцарь подтянулся вперед, на выступ, где мы остановились. Я в свою очередь споткнулся, почувствовал, как моя нога болезненно подворачивается, и упал на бок. И прежде чем смог остановиться, покатился к краю пропасти.

Я заскреб в поисках чего-либо, без разницы чего, что могло бы остановить мое падение, но кругом был только гладкий камень. Наконец, уже срываясь в пропасть, я нащупал трещину в скале, ухватился и удержался. Плечо взорвалось огнем, когда мое тело дернулось и остановилось. Я покачивался в воздухе, удерживаясь на одной руке. Под моими болтающимися сапогами было пять сотен футов пустоты, а еще ниже — острые камни.

Моя ладонь стала скользкой от крови, а руку пронзила боль. Долго мне было не продержаться. Но тут надо мной появилась тень.

— Бринон!

Я даже смог это прокричать. Тут было чем гордиться.

Молодой рыцарь шарил по краю пропасти, пытаясь найти меня. Упав, он рассадил себе лоб, и теперь по нему стекала кровь, впитываясь в уже покрытую коркой повязку.

— Левее! — кричал я. — Дальше!

Заскользили влажные от крови пальцы. Оставалось всего несколько мгновений, не больше. Его рука приблизилась до расстояния в дюйм, отодвинулась, а потом, будто ведомая невероятным инстинктом, скользнула обратно.

Есть!

Прямо в тот момент, когда мои пальцы выскользнули изтрещины, Бринон ухватил мое запястье, а затем подался всем весом назад и втянул меня на уступ.

С минуту мы пролежали там, переводя дыхание. Наконец он заговорил:

— Ты как, Кэл?

— Жить буду, — откликнулся я, баюкая разбитую руку.

Облегчение на слепом лице было искренним. Так или иначе, даже не знаю почему, но это смягчило мою боль.

Я все еще был потрясен тем, что чуть не упал, но смог выпить немного воды, а Бринон поправил мне шину. После этого я снова был готов к восхождению.

Мы опять начали взбираться на пик. Скоро это стало походить на игру, хотя и смертельно опасную, и каждый раз, когда мы обходили качающуюся глыбу, или выживали после схода осыпи, или избегали падающего валуна, был триумфом, победой, подтверждавшей, что мы сильнее и лучше этой проклятой кучи камней. И вскоре, разбитые, но непобежденные, мы уже со смехом прокладывали свой путь в гору.

Внезапно Бринон оборвал веселье. Кривизна пика в любом направлении теперь была очевидна. Мы почти пришли.

— Знаешь, а я думал, что ты ушел, — сказал он. — Спустился вниз после того, как спас меня от падения.

На мгновение я умолк. А потом, к собственному удивлению, усмехнулся.

— Так просто тебе от меня не избавиться, Рыцарь Соламнии, — сказал я.

Не знаю почему, может быть просто привыкнув к боли в ноге, но в тот момент я снял руку с его плеча и сжал его ладонь — и таким образом мы вместе прошли эти последние мучительные шаги.

Мы достигли вершины, когда солнце уже умирало в море кровавых облаков.

Сначала я ничего не мог разглядеть. Вокруг нас вился песок. Но потом ветер переменился, проделав прореху в пыльном покрывале, и в этот момент я впервые увидел дракона Краснокаменной.

Он был огромен. Я видел синих драконов, верхом на которых элита Рыцарей Такхизис отправлялась в битву во время Войны с Хаосом, и тогда их вид наполнял меня страхом и трепетом. Но этот зверь был раз в пять больше, чем самый огромный из них. Он протянулся через всю вершину горы и был таким же красным, как и камни, в честь которых было названо это место. Зазубренный гребень бежал по его спине, подобно ряду ржавых ножей, крылья были плотно сложены вдоль поджарого, угловатого тела, массивная голова покоилась на куче щебня, а отверстая пасть была достаточно велика, чтобы в ней мог целиком поместиться человек.

Мы остановились под прикрытием валуна. Дракон был не более чем в тридцати шагах от нас. Моя рука выскользнула из ладони Бринона.

— Что случилось? — спросил рыцарь.

Я промолчал.

Он резко втянул воздух и ухватился за рукоять меча.

— Ты его видишь, да?

— Да, — прошептал я.

В моем горле комом встал страх. Я закрыл рот и попытался сглотнуть. Думаю, что какая-то часть меня не верила, что мы действительно найдем его. Но именно ради этого я добрался сюда, я прошел Бездну не для того, чтобы теперь отступить. Кроме того, тварь могла в любой момент повернуть огромную, клинообразную голову и обнаружить нас. Поэтому, так или иначе, пора было заканчивать. Я сделал шаг.

Рука Бринона метнулась вперед и вначале ухватила воздух, но потом нашла мое плечо.

— Что ты делаешь, Кэл? — произнес он хриплым голосом.

— Отпусти.

— Нет… ты не можешь и в самом деле желать этого.

— Говорю тебе, отпусти меня, Бринон. Я должен поговорить с ним.

— И что ты собираешься сказать? — Его хватка стала крепче. — Какие слова ты собираешься использовать, чтобы убедить дракона не отделить твою плоть от костей в тот же миг, как он увидит тебя? Скажи их мне прежде, чем пойдешь, Рыцарь Такхизис.

Я открыл рот, но не смог выдавить ни звука. В течение долгих мгновений мы стояли так, замершие и безмолвные, лишь ветер свистел в каменных россыпях. Потом соламниец медленно покачал головой.

— Ты не собираешься заключать с ним сделку, не так ли? — прошептал он. — В действительности ты не за тем пришел сюда. Ты надеешься, что он убьет тебя. Разве не так?

Что я мог сказать в ответ? Странно, я не мог вспомнить Видение, но помнил лицо каждого человека, которого убил во имя Темной Владычицы. Каждый цепенел на миг от ужаса, или муки, или недоверия, когда я вытягивал свой окровавленный меч из внутренностей. Видения больше не было, но это… это навсегда останется со мной.

Думаю, что в итоге я рассмеялся, но смех мой был полон горечи.

— Бринон, Ариакан сказал, что собирается спасти меня. Но думаю, что вместо этого он наслал на мою голову проклятие.

На мгновение соламниец смолк. Будь у него глаза, думаю, он заплакал бы. Затем выражение его лица внезапно изменилось. Теперь это был гнев. Праведный гнев.

— Нет! — сказал Бринон. Его голос сорвался на крик, отразившийся от окружавших нас камней. — Нет, я не позволю тебе сделать это!

Рыцарь оттолкнул меня в сторону. А потом, прежде чем я смог остановить его, выхватил меч и вслепую попытался преодолеть футы, разделявшие нас и дракона. Я кричал, но Бринон не останавливался. Он споткнулся, упал, поднялся и упал снова, потом, опираясь на кровоточащие руки, все же встал на ноги — и покачнулся. Мне казалось, что дракон наверняка увидит, как он идет, развернется и набросится на него, словно кот на мышь. Зверь, однако, не реагировал. Я пошел следом, волоча сломанную ногу и с каждым шагом вздрагивая от боли. Наконец Бринон наткнулся на плечо дракона, закричал — о, это был бессловесный крик, в котором отразилась целая гамма чувств: ярость, ненависть, горе! — и нанес удар.

Лезвие отскочило от шкуры дракона с чистым металлическим звоном.

Соламниец в замешательстве приоткрыл рот, а затем рубанул опять. И еще раз. И еще. Но всякий раз его клинок отлетал.

Несмотря на все это, дракон не двигался.

Думаю, мы оба одновременно осознали истину.

Бринон осел на колени. Поникнув головой, он оперся на рукоять зазубрившегося в дюжине мест меча.

В конце концов, я похромал до него и положил руку на шею зверя.

Скала — твердая, нагретая, монолитная.

Дракон Краснокаменной. Из красного камня. В тех историях, что рассказывают люди, всегда есть зерно истины. Но только зерно. Мне стоило бы догадаться. Не было здесь никакого дракона. Только груда камней с похожими очертаниями, и этого было достаточно, чтобы пугать сбившихся с дороги путников, достаточно, чтобы заставлять их рассказывать истории рыцарям, в должной мере глупым и терпеливым — готовым выслушать.

Я присел возле Бринона.

— Думаю, ни один из нас не получил того, чего хотел, не так ли?

Рыцарь не ответил. Казалось, он погружен в молитву.

— Итак, наш дракон, как выяснилось, лишь груда камней, — внезапно разозлился я. — Ну и что? Пускай другие волнуются о Богах, Бринон. Пускай другие совершают героические поступки.

— Нет. Ты не понимаешь. — Он выдыхал слова, словно утопающий — пузыри. — Это должен быть я.

— Почему, Бринон? Почему это должен быть ты? — Я изучающе вгляделся в его слепое лицо.

Он покачал головой. Нет, этого было недостаточно. Я сжал кулаки и ударил по твердой броне, сковывавшей плечи соламнийца.

— Почему ты, Бринон?

В течение долгого времени он молчал, и мне почудилось, что он вообще не станет отвечать. Я опустил руки. Наконец рыцарь тихо заговорил, и на его лице, перетянутом окровавленной тряпкой, больше не было того выражения праведности, которое оно носило со времени нашей встречи.

— Мы были посреди сражения, когда это произошло, — сказал он. — Восточное Лемиша. Мы с братьями, по большей части Рыцарями Розы и несколькими Рыцарями Короны, обнаружили отряд Рыцарей Такхизис. Рыцари Тьмы превосходили нас числом четыре к одному. Мы знали, что, напав на них, наверняка погибнем. Они нас не видели, да и местность была холмистой. Мы могли ускользнуть, и они бы нас не заметили. Но это было бы проявлением трусости. Командир приказал нападать. Может быть, достаточно и славы, когда победа невозможна.

«Нет, — подумал я, — недостаточно». Но вслух ничего не сказал и позволил ему продолжать.

— Меня поразили вопли. — На его лице отразилось воспоминание о пережитом кошмаре. — Думаю, что не представлял их себе до того. Я знал, что будут крики и лязганье мечей. Но повсюду слышались вопли умирающих. Я никогда не думал, что человек может так кричать.

— Это было твое первое сражение, да? — спросил я. Он не ответил на вопрос, но в этом и не было необходимости.

— Битва переливалась то туда, то сюда — словно море. Внезапно все закрутилось вокруг меня, и я оказался рядом со своим командиром. Он с трудом бился с двумя рыцарями, сдерживая их, несмотря на свои раны. Затем он заметил меня и призвал на помощь. Но я просто стоял на месте. Не мог даже пошевелиться. Как будто был статуей. За исключением глаз. Глаза, будь они прокляты, продолжали работать. Они видели все. Командир с рыком обрушился на одного из Рыцарей Тьмы и убил его, но споткнулся и упал на колени. Другой враг встал над ним и занес меч.

Я не мог оторвать от Бринона пристального взгляда. Его плечи дрожали.

— Это было бы так просто, — шептал он. — Рыцарь Тьмы раскрылся, подставил бок. Все, что мне надо было сделать, так это ткнуть мечом. Но я не смог… Страх… Я весь окаменел — за исключением глаз, моих проклятых глаз. Враг усмехнулся мне в лицо. Думаю, он чувствовал, что я ничего не сделаю. Он взмахнул мечом и отрубил моему командиру голову. И в этот миг я снова смог двигаться. Я повернулся и побежал. Рыцарь Тьмы бросился за мной. Я понял, что в любую секунду могу почувствовать его клинок меж лопаток. И вот тогда это произошло, — испустил он хриплый вздох. — Небо потемнело. Земля затряслась. В этот миг все мы, Рыцари Соламнии, почувствовали, как сила нашего Бога, Паладайна, оставляет нас. Битва обернулась Хаосом. Во все стороны разбегались люди, и я тоже бежал. Бежал, пока земля не прекратила трястись, а я оказался один. Больше я не встречал никого из своих друзей.

Я покачал головой, меня поташнивало от его истории. Я слишком хорошо знал все ужасы сражения, видел, как они разбивали дух юных и невинных, сталкивавшихся с ними впервые. Людей вроде Бринона. И все же в его рассказе было кое-что обеспокоившее меня. Нечто, не казавшееся правильным. А потом, внезапно, меня осенило:

— Но твои глаза, Бринон… Второй Катаклизм начался прежде, чем тебя нагнал Рыцарь Тьмы. Сражение было кончено, и ты бежал. Так как же ты был ранен?

Он опустил голову. Мгновение я смотрел на него, а затем вспомнил.

«Как будто бы был статуей. За исключением глаз. Глаза, будь они прокляты, продолжали работать. Они видели все».

— Ты сделал это сам, да? — ужаснулся я. — Твои глаза! Во имя всех ушедших Богов, ты же сам сделал это!

— Разве ты не понимаешь, Кэл? — очень тихо произнес соламниец. — Это была моя вина. Именно мой трусливый поступок оскорбил Паладайна и отвратил его от мира. И именно поэтому я пришел сюда, чтобы совершить достойный подвиг. Мне казалось, что если я убью дракона, то Паладайн будет удовлетворен и вернется на Кринн. — Несчастный затрясся от рыданий. — Вот только нет здесь никакого дракона, и не совершить мне достойного подвига. Я потерпел поражение.

Бринон снова склонил голову к эфесу меча. Каким-то образом мне удалось встать, и я навис над ним, стоящим на коленях. Меня затопила волна отвращения. Я стер с лица слезы и выплюнул, как получивший сокрушительный удар в челюсть выплевывает зубы:

— Бедняга Бринон! Ты так хотел, чтобы дракон спас тебя, а получил только меня.

На мгновение рыцарь замер. Я начал разворачиваться, собираясь уйти. И тогда он вскинул голову и произнес только одно короткое слово:

— Да…

После этого соламниец поднялся на ноги и подхватил клинок.

— Что ты делаешь, Бринон? — прищурился я.

— Разве ты не понимаешь, Кэл? — Он ковылял на звук моего голоса. — Паладайн дал мне еще один шанс показать себя. Я струсил и сбежал от Рыцаря Тьмы, с которым должен был сразиться. Но вот ты здесь — еще один Рыцарь Такхизис. Почему же я не понял этого раньше? Не с драконом я должен биться! — Он воздел меч и сделал еще один шаг в мою сторону. — С тобой!

Я выругался и обнажил свой сломанный клинок — и того, что осталось, было более чем достаточно.

— Не будь глупцом, Бринон, — бросил я. — Ты слеп. Если подойдешь, я вмиг перережу тебе глотку.

Он шагнул ближе. На слепом лице отражался экстаз. Это казалось безумием.

— Делай то, что должен сделать, Кэл.

И тут я понял, чего хочет соламниец. Только одним способом мог он спастись, только одним способом мог искупить то, что, по его мнению, совершил.

— Нет, — презрительно произнес я, — я не стану тебе помогать. — Я отбросил меч, и он загремел вниз по склону. — Если тебе так хочется, можешь ударить меня — мне все равно, — но я не собираюсь участвовать в твоей игре.

На мгновение Бринон застыл передо мной, как статуя. А потом благоговейно прошептал:

— Прости его, Паладайн.

Слишком поздно сообразил я, что он собрался сделать.

Рыцарь перевернул меч, ухватив его за лезвие, и ударил меня рукоятью. Мои руки рефлекторно перехватили оружие, когда оголовье коснулось нагрудной пластины. В тот же миг Бринон, стиснув зубы, всем телом рванулся вперед и сжал меня в объятиях, словно давно потерянного и вновь обретенного друга. В этом жутком единении мы простояли какое-то время. Наконец он улыбнулся и выдохнул:

— Спасибо, Кэл.

А затем кровь хлынула у него изо рта.

Звезды растворились в грифельно-сером небе. Я смотрел на далекий горизонт. Начинался рассвет.

Я положил последний камень на вершину каменной насыпи, которую сделал для Бринона. В конце концов, он получил то, чего хотел, и я мог лишь надеяться, что он упокоится в мире и что, может быть, где-то там вновь соединится со своим Богом. Сам же я теперь был один. Такхизис и Видение оставили меня. Но почему-то это больше не причиняло такого беспокойства, как раньше. Мне больше не нужна была помощь ни Такхизис, ни Ариакана, ни даже Бринона.

Мне предстояло помогать себе самому. Потом наступил рассвет, открывший взору изуродованную землю внизу. Пройдет еще немало времени, прежде чем Кринн исцелится от ран, причиненных безумием Богов и людей. Но Боги ушли, а мы, те, кто остался, все еще обладали властью выбирать грядущее. Мир умирал не в первый раз. Только, возможно… возможно… в последний.

Я подтянул шину на ноге и начал спускаться.

Линда П. Бейкер Уроки земли

В конце весны Чизлев, Природы и Зверей Богиня,

Сезоны Приносящая, вдохнула глубоко

И сдерживала выдох, покуда воздух не стал сух и жарок,

И дунула затем на лик Кринна.

Поэма сильванестийцев, записанная после Второго Лета Хаоса

Сухие листья хрустели и ломались под тяжестью тела Кэйларрана, когда он устраивался рядом с командиром патруля. Тяжело вздохнув, Кэйларран снял лук с плеча и поерзал, пытаясь занять более удобное положение на пологом склоне.

Командир Элиад не обратил внимания на его появление и продолжал осматривать раскинувшуюся перед ним часть Леса Квалинести, прищурив миндалевидные глаза так, что они почти превратились в щелочки.

Кэйларран рад был оставить Элиаду и его патрулю поиски следов врага. Взмокший и измученный жаждой после длительного утреннего перехода, он куда больше был заинтересован в том, чтобы снять усталость в плечах и спине и глотнуть прохладной воды из бурдюка, переброшенного через плечо.

Он недоверчиво покачал головой, изворачиваясь, чтобы вытянуть бурдюк из-за спины. Кэйларран, сын и внук сенаторов Квалинести. Как смеялись бы друзья, если бы увидели его сейчас, в составе патруля Элиада, пробирающегося по огромному лесу в «поисках» вражеских войск, осадивших его город, Квалиност!

Для большинства знакомых ему квалинестийцев эльфы в этом патруле и эльфы, оставшиеся в лагере Тессиль, были предателями собственного народа, отступниками, следующими за вождями, которых не желали более видеть в их родных странах.

Кэйларрану, никогда не встречавшемуся с изгнанниками до своего появления на их стоянке, они не показались слишком плохими. У них не было ни рогов, ни бородавок, ни зеленых зубов. К тому же они были весьма вежливы для сильванестийцев. Но, предположил он, кочевая жизнь отступников, перемещавшихся от лагеря к лагерю, подобно скитающимся бродягам, должна была выбить из этих эльфов хоть немного высокомерия.

Тессиль были родственной сильванестийцам, независимой группой, последовавшей в изгнание за своей королевой Эльханой Звездный Ветер и ее мужем Портиосом, бывшим Беседующим-с-Солнцами Квалинести. У Кэйларрана было недостаточно полномочий, чтобы достоверно знать, зачем Сенат Квалинести согласился встретиться с изгнанником Портиосом и послал к нему в эти дебри сенатора Идрона из рода Эстфэлас, но он много размышлял над этим вопросом. Узреть отверженного темного эльфа во плоти… было не тем заданием, которое он представлял себе, когда был отдан в учение Идрону, сенатору Квалинести.

Кэйларран потягивал воду из своего бурдюка. Она была теплой и, судя по привкусу, взятой из ручья с песчаным дном в лагере Тессиль. Усталость отступила вглубь его тела. Кэйларран снова поменял позу и попытался высвободить сухую веточку, зацепившуюся за подол туники. Под его коленом захрустели листья.

На сей раз Элиад обратил на Кэйларрана внимание. Командир патруля даже не пытался скрыть свое раздражение, призывая к тишине резким движением руки. А потом, без единого слова, вернулся к изучению раскинувшегося под ними моря древесных крон.

Шелковая туника Кэйларрана липла к ребрам и спине, удерживаясь там на клею из пота и пыли. Не менее липким был и его язык, и вода ничего не смогла с этим поделать. В его левый сапог попал камушек, а в правый — два листа. Кэйларран целый день стойко переносил неудобства, безмолвно тащась за Элиадом, выполняя отданные им приказы так, словно был одним из его солдат. Но этот нетерпеливый жест командира переполнил чашу терпения — его лицо залила жаркая краска смущения.

— Я не виноват в том, что этот лес сух, как пустыня, — огрызнулся Кэйларран.

— Зачем утруждать себя призывами к тишине? — театральным шепотом, но достаточно громко, чтобы он мог услышать, вопросил мягкий женский голос. — Они же шумят, словно стая хобгоблинов.

Кэйларран не обладал сильванестийским ростом Элиада, а говорившая эльфийка стояла за спиной командира патруля. Кэйларрану пришлось вывернуть шею, чтобы увидеть обладательницу голоса, — когда он шевельнулся, захрустели листья. Их взгляды встретились, и он оказался настолько изумлен, что чуть не отдернулся назад.

Лицо эльфийки напоминало маску из-за своей высокомерности; было очевидно, что говорила она именно о нем, а не о других патрульных, производивших так много шума.

Кэйларран осмотрел ее лицо — от коричневого ворота до каштановых волос, от одного заостренного уха до другого. Каждый обнаженный дюйм ее кожи, включая тонкие руки, был покрыт серыми, зелеными и коричневыми петельками и завитками, характерными для эльфов Каганести. Он скривил губы. Ни один сильванестиец, даже отступник, не стал бы так уродовать свое тело.

Он не замечал, что среди Тессиль были и Диковатые Эльфы. Они были почти нецивилизованны и обитали в лесу, словно дикие животные. Даже отступники-сильванестийцы имели больше самоуважения.

Элиад повел изящной головой сначала в одну сторону, потом в другую, словно взвешивая ее слова. Несмотря на то, что внешне патрульные проявляли себя только как тени, перелетающие от одного дерева к другому, раздававшиеся шорохи и хруст отчетливо передавали шаги.

Командир пожал плечами и сказал в пространство, словно не обращаясь ни к одному из своих спутников.

— Они стараются. Невозможно двигаться бесшумно, когда все так пересохло. — Он коснулся земли рядом с собой, и листья хрустнули под его изящными пальцами.

— Я могу, — парировала эльфийка с дерзостью, которую Кэйларран ни за что не стал бы терпеть от раба-Каганести.

Но прежде чем он смог упрекнуть ее, Элиад вновь призвал к тишине и жестом приказал Диковатой Эльфийке наблюдать за лесом под ними.

Пожав плечами, та вернулась к осмотру крон.

А Кэйларран — нет. Он коснулся листьев кончиками пальцев, как только что сделал Элиад. Звук заставил его вздрогнуть. Кэйларран всей кожей чувствовал, как пересох лес. Гнетущая летняя жара, худшая из тех, что мог припомнить даже самый старый эльф, ложилась бременем на кроны огромных деревьев и плечи всех тех, кто блуждал под ними.

Даже его нетренированным глазам было заметно, как страдает этот потрясающий лес. Прежде листья были такими густыми и широкими, что заслоняли солнце. Но сегодня Кэйларран со своей позиции на холме мог видеть все, вплоть до плеч Харолисовых гор, скрывавших эльфийский город Квалиност. На его неопытный взгляд, не было никаких признаков ни движения, ни солдат.

— Ничего, — тихо пробормотал Элиад.

— Звучит так, словно ты разочарован, — сказал Кэйларран. — Надеюсь, у тебя нет желания найти признаки армии Темной Королевы?

— Нет, конечно, нет. Я надеялся на то, что будет какой-нибудь след патрулей Портиоса. Надеялся, что они пойдут этим путем и наш патруль будет удостоен чести сопровождать Портиоса на встречу.

— А предполагалось, что Портиос пойдет этим путем? — Кэйларрану стало интересно, сильно ли будет отличаться вождь изменников от того, каким он помнил его в качестве Беседующего-с-Солнцами. Трудно было представить себе изящного, высокомерного Портиоса живущим в примитивном лагере Тессиль в палатке из шкур.

— Я предполагал, что именно так и будет, — пожал плечами Элиад. — Иначе, зачем было посылать с нами тебя, если не как посланника?

Кэйларран был так удивлен этой идеей, что не нашелся что ответить. Ему еще никогда не давали такого ответственного задания. Конечно, если бы дело обстояло так, Идрон сказал бы ему.

— Не думаю…

Кэйларран внезапно замолчал, услышав зов, похожий на щебет. Патрульные замерли. Вокруг была тишина, только листья шелестели на ветру. Затем зов прозвучал снова.

Элиад резко повернулся на звук. Он сделал жест в сторону Каганести и указал, куда ей идти. Затем кивнул в направлении, которое выбрал для себя.

Не делая лишних движений, Диковатая Эльфийка спустилась вниз и исчезла из виду. Элиад скопировал ее крадущуюся походку и побежал направо, мимо Кэйларрана.

Кэйларран осмотрел верхушки деревьев и лес позади себя. Он ничего не видел и не слышал. Не было никаких признаков Рыцарей Тьмы Лорда Ариакана, никаких следов почетного караула отступника Портиоса.

Слева, там, где исчезла Каганести, виднелся сухой, пыльный разлом, который всего лишь несколько недель до этого был ручьем. В месте, где он проходил мимо трех осин, подлесок до сих пор оставался зеленым и отбрасывал густую тень.

Эльфийка остановилась на берегу и присела. Она была достаточно близко, чтобы Кэйларран мог чувствовать исходящий от нее цитрусовый аромат, мешавшийся с запахом суглинка. Украшавшие кожу завитки и туника цвета молодых листьев делали женщину почти невидимой на фоне коричневых, зеленых и серебристых красок леса.

Кэйларран подался назад, понимая, что легко различим. Внезапно он осознал, что его лазурная туника выделяется, подобно маяку.

Когда он отодвинулся, возле его щеки задрожали, а затем яростно зашумели листья. Поднялся резкий сухой ветер. Гром рокотал прямо над головой. Солнце исчезло.

Менее чем на расстоянии вытянутой руки от лица Кэйларрана начали сворачиваться листья. И не успел он моргнуть, как они из ярких и сочных стали коричневыми и ломкими, опадая с внезапно почерневших и задымившихся ветвей. Какой-то миг Кэйларран оставался на месте, слишком потрясенный неестественным жаром, чтобы двигаться.

Потом он, с криком отбежав от странного жара, на локтях и коленях прополз по руслу ручья.

Мир вокруг обернулся кошмаром: огонь, жара и пронзительные вопли патрульных. Элиад орал, пытаясь внести порядок в этот хаос. Ветер хлестал высокие деревья так, словно они были стеблями пшеницы в открытом поле.

И драконы!

Ужасные, ужасные драконы! Кружащие и парящие над вершинами деревьев. Затмевающие солнце. Ревущие. Извергающие гибельное дыхание мощными залпами. Они носились столь быстро, что их невозможно было точно сосчитать — может быть, пять, может быть, пятнадцать.

Нападение было сосредоточено на вершине холма по правую руку от Кэйларрана. Его окутывал страх, казавшийся материальным и настолько густым, что он мог чувствовать его. Кэйларран развернулся, чтобы убежать, убраться подальше от кричащих тварей как можно скорее.

Но прежде чем он смог поднять ногу, Каганести схватила его за руку.

— К Элиаду! — закричала она. Ее пальцы болезненно вцепились в его предплечье; она всем телом повисла на нем.

Слишком напуганный, чтобы делать не то, что велят, Кэйларран последовал за ней. Побежав на голос Элиада, он увидел, как на них надвигается стена драконов, мчась сквозь верхушки деревьев, распихивая осины, катясь в его сторону, словно грозовая туча. Доспехи их наездников синевато и смертоносно поблескивали на солнце.

Душу Кэйларрана затопил страх, такой же темный, как и надвигающаяся туча драконов, и сокрушил всякие представления о верном и ошибочном, спутал верх и низ.

Впереди, сквозь деревья, он увидел Элиада. Сильванестиец встал на изготовку, когда мимо него проносился дракон, поднял руки и пронзительно прокричал вызов. Так он и умер, с протянутыми к небу руками, мгновенно сгорев дотла.

Крик разведчицы-Каганести был подхвачен и унесен ревом пожара. Кэйларран увидел, как ее рот раскрылся в вопле ужаса. Потом женщина развернулась и побежала к другой группе эльфов, на ходу стягивая с плеча лук.

Каждый мускул в теле Кэйларрана хотел последовать за ней, но ноги приросли к земле, а взгляд приклеился к тому месту, где всего лишь мгновение назад жил и дышал отважный эльф.

Сверху низвергнулся огонь, испепеляя уже и так почерневшую и обуглившуюся листву. Жар высосал из легких Кэйларрана весь воздух и нагревал землю до тех пор, пока его ноги не оказались поставлены перед выбором — начать двигаться или испечься.

Он побежал, мечтая о глотке свежего воздуха.

Он был ослеплен страхом, оглушен ревом огня и драконов над ним, напуган скрипом и хлопаньем кожистых крыл.

За его одежду и руки цеплялись ветви, страх сжимал сердце. Кэйларран перепрыгнул сухой ров и, приземлившись на другой стороне, побежал. Потом одолел небольшой подъем и зигзагами помчался меж деревьев. Но удары крыльев и свист поднятого драконами ветра продолжали шуметь в кронах позади него.

Ветвь поймала рукав туники Кэйларрана и, прежде чем оторвать его, полностью развернула эльфа, обдирая кожу и плоть. Тунику окрасила кровь. От запястья до колена запульсировала боль, побуждая его бежать с еще большей скоростью.

Кэйларран быстро взобрался на небольшой холм и скатился вниз, врезавшись в ствол дерева. Его сердце так тяжело билось, что он чувствовал гул крови в ушах, взгляд застилала красная пелена. И, тем не менее, шум драконов следовал за эльфом. Пламенея и крича, приближались они, растянувшись и на восток, и на запад, и на юг.

Скрыться было негде. Скорости для побега тоже не хватало. Надежды не оставалось. Кэйларран опустился на землю и захныкал от боли, страха и позора.

Синий дракон стрелой промчался над ним в сторону лагеря, где Идрон ждал встречи с Портиосом, и разум Кэйларрана стремительно погрузился в черное безумие.

Геллаль, глава Дома Тессиль, стояла возле Идрона, сенатора Квалинести, наблюдая, как тот медленно поворачивается, осматривая лагерь. Она знала, что Идрон нетерпелив.

Портиос опаздывал на встречу уже на два дня, а каждое мгновение, проведенное Идроном вне Квалиноста, увеличивало угрозу для него… угрозу со стороны Рыцарей Тьмы, угрозу того, что его отсутствие вызовет вопросы у его собственного народа. Промедление увеличивало опасность для его города, осажденного войсками Лорда Ариакана. Но Идрон хорошо скрывал свое нетерпение.

Хотя Идрон и был из Квалинести, Геллаль он очень нравился. Со своими глазами цвета золотого эля и мерцающими медовыми волосами, он казался слишком красивым для мужчины. И слишком вежливым для того, чтобы быть сенатором Квалинести.

Лагерь располагался между лесом и грязной струйкой ручья. Палатки, поставленные вдоль тенистой стены леса, были расположены достаточно близко, чтобы называться лагерем, но вне досягаемости для пекущего солнца.

— Последний наш лагерь располагался под защитой гор. Так глубоко жара не проникала.

— Вы часто передвигаетесь?

Было понятно, что Идрон задал этот вопрос лишь из вежливости и его мысли заняты чем-то другим. Он был на добрых две ладони выше Геллаль и смотрел на юг прямо над ее головой.

— Как диктует необходимость. — Она подняла голову и посмотрела вверх, в его хмурое лицо.

— С какого направления должен прийти темный эльф? — требовательно спросил сенатор, все еще не отводя взгляда от леса.

— Мы не знаем.

— Ты не знаешь!

— Нет. Перемещения Беседующего-с-Солнцами открыто не обсуждаются.

Идрон поглядел на женщину со смесью удивления и жалости.

— Моя леди, мне казалось, Беседующим-с-Солнцами является Гилтас, — сказал он вежливо, но твердо.

Геллаль собралась было резко парировать, но обуздала свой темперамент. Идрон был гостем в ее лагере.

— Передвижения Портиоса открыто не обсуждаются по очевидным причинам.

— Откуда ты тогда знаешь, что он вообще собирается появиться?

— Мне очень жаль, что тебе приходится ждать, сенатор, — холодно извинилась женщина, — но Портиос дал слово. Он будет здесь.

Идрон учтиво поклонился.

— Прости мне нетерпеливость, моя леди. Я не хотел тебя оскорблять. Просто эта встреча очень важна для наших народов. Если мы с Портиосом сможем прийти к какому-нибудь соглашению…

Геллаль кивнула, возвращая ему улыбку, как бы извиняясь за собственное поведение:

— Не за что просить прощения. Ты прав. Как бы мы ни различались, но вместе сможем достигнуть победы.

С последним произнесенным ею словом задрожали кроны деревьев.

Когда Кэйларран медленно обошел ствол дерева и появился на поляне, его поприветствовал металлический свист мечей и кинжалов, выскользнувших из ножен. Лунный свет засверкал на клинках эльфийских воинов, стоявших кругом у небольшого походного костра.

Кэйларран понял, что без защиты стражника, нашедшего его блуждающим в поисках лагеря Тессиль, эти клинки распустили бы его плоть на ленточки прежде, чем он успел бы заговорить.

Стражник назвал пароль, ухватил заколебавшегося Кэйларрана за руку и ввел его в круг света. Сталь зазвенела, когда воины вложили оружие обратно в ножны. Вокруг эльфа задрожал тихий ропот вопросов и комментариев, но Кэйларран почти не обращал на них внимания. Он споткнулся, и только рука стражника удержала его от падения.

— Где сенатор Идрон? — проскрипел Кэйларран.

Слова причиняли боль, прокладывая путь через горло мимо раздутого языка. Стражник дал ему воды, но только глоток. Этого было недостаточно, чтобы смочить опаленный рот.

— Это же Кэйларран! — произнес чей-то голос.

Кэйларран с усилием избавился от захвата стражника и отстранился.

— Где Идрон? — снова спросил он, с трудом заставляя свой голос стать сильнее. — Скажите мне!

— Пропал.

— Пропал? — Кэйларран начал озираться, ожидая каким-либо образом найти среди столпившихся у походного костра аристократичное лицо Идрона. Конечно же, он должен был быть здесь! Просто эти глупцы, должно быть, не поняли, о ком он говорит.

— Сенатор! — потребовал он снова. — Сенатор из Квалинести!

— Кэйларран? — прозвучал другой голос, мягкий и утомленный. Вперед вышла Геллаль. Ее длинные золотые волосы были растрепаны, а шелковая туника измята и запятнана кровью.

Чья это кровь? Неужели Идрон умер?

— Где он? — прошептал Кэйларран, в этот раз мягче.

Геллаль сделала странный жест, медленно опустив руку вниз, но Кэйларран понятия не имел, что означало это движение. Может быть, сочувствие? Или недостаток сведений?

— Насколько мы знаем, твой сенатор жив.

Рука опускалась вниз, чтобы протянуть ему чашку. Вода в ней была тепловатой, с песчинками, но казалась слаще на вкус, чем любая другая, какую он когда-либо пил. Еще слаще были слова Геллаль, но они смущали.

— Насколько вы знаете?

— На лагерь напали Рыцари Тьмы верхом на драконах. Именно поэтому мы были столь удивлены, увидев тебя. Мы думали, что ты мертв, так же как и многие другие.

Лица обступивших их с Геллаль эльфов выглядели оцепенело и утомленно.

Кэйларран впервые оглядел лагерь. Даже в темноте было заметно, что на него напали и разгромили.

Палатки попадали, походные костры были раскиданы, а горшки для готовки перевернуты и разбиты.

— Нападавшие похитили сенатора Идрона, — продолжала Геллаль. — Его увезли на драконе.

Новый страх сжал горло Кэйларрана так, что он едва мог дышать. Похищен! Он провел рукой по лбу. Его лицо было покрыто песком и стало маслянистым от сажи и пепла. Испачканная ладонь вернула звуки нападения и крики драконов над головой. Вспомнился обжигающий жар. Кэйларран откинул прочь эти мысли. Необходимо было собраться. Необходимо было думать.

— Вы должны отправиться за ним, — потребовал он.

Геллаль покачала головой даже прежде, чем он закончил говорить.

— Мы не можем помочь…

— У тебя здесь двадцать воинов! — прервал ее Кэйларран, обводя рукой кольцо эльфов.

— Мы не можем, — твердо повторила женщина. — Я понимаю твое желание спасти сенатора. Но здесь нет и нашего вождя. Первая наша обязанность — удостовериться, что он в безопасности.

— Вы не понимаете! — настаивал Кэйларран. — Они похитили Идрона, сенатора Квалинести! Лучшим заложником был бы разве что сенатор Рашас или сам Беседующий-с-Солнцами!

— Ты прав, — посмотрела на него Геллаль, — но сначала я должна найти Портиоса. А потом мы пойдем на поиски Идрона.

— Я настаиваю, чтобы ты помогла мне. Идрон был здесь по твоей просьбе и под твоей защитой. — Кэйларран говорил твердо, медленно, как будто объяснял ребенку.

— Я знаю, — вздохнула женщина. — Я даже не могу выразить свое горе из-за того, что случилось. Но, возможно, ты прав. Мы должны что-то сделать.

Кэйларран почувствовал, что напряжение в плечах спадает, и только сейчас обратил внимание на то, как сильно сжаты его кулаки. Он расслабил пальцы и задрожал, когда кровь снова устремилась в них.

Геллаль повернулась и поискала кого-то в группе эльфов. Не обнаружив нужного лица, она шевельнула рукой, и один из стоявших рядом с ней воинов исчез в темноте. Мгновение спустя он вернулся обратно в сопровождении разведчицы-Каганести из патруля Элиада.

— Ты! — Это слово сорвалось с губ Кэйларрана, словно камень, пущенный из пращи.

Геллаль протянула руку, приказывая Диковатой Эльфийке выйти вперед:

— Дариэль наш лучший разведчик. Если кто из нас и сможет найти твоего сенатора, так это она.

С лица эльфийки-Каганести была начисто смыта возмутительная раскраска, она смотрела на него глазами цвета янтаря, полностью отражавшими все те эмоции, что испытывал он сам: неприязнь, презрение, неприятие — все, кроме стыда. Кэйларрану показалось, что его лицо пылает так же, как лес во время нападения.

— Я никуда не пойду с этим трусом, — сплюнула Дариэль.

— Я не трус! — Ладони Кэйларрана снова сжались в кулаки.

Каганести сверкнула кинжалами и снова сплюнула, прямо под ноги Геллаль:

— Этот трус пытался сбежать во время сражения, вместо того чтобы идти на помощь Элиаду.

Челюсти Кэйларрана напряглись так, что едва не хрустнули зубы. Стыд принуждал опустить плечи, но он не допустил этого. Квалинестиец вытянул вперед руки ладонями кверху и произнес:

— Да, сбежал, но я не трус. И готов бросить вызов любому из вас выстоять перед приближающимися драконами, выжигающими даже воздух, которым вы дышите. Я дипломат, меня обучали как гонца и посла, но не как воина. Я готов бросить вызов сильнейшему из вас, самому стойкому, выстоять перед лицом драконьего ужаса.

Каганести оскалилась. Кэйларран знал, что она устояла там, где он не смог. Он помнил, что она помчалась в бой перед тем, как он бежал. Но Диковатая Эльфийка ничего не сказала по поводу его объяснений.

Окружавшие квалинестийца эльфы сохраняли безмятежность, практически полное равнодушие. На их длинных, узких лицах не было ни малейшего намека на сочувствие или понимание.

Геллаль перевела взгляд с него на разведчицу, затем кивнула своим мыслям, словно заканчивая некий внутренний диалог.

— С тобой пойдет Дариэль, — объявила она.

Кэйларран вскинул голову. Его переполнял гнев, хотя он думал, что уже слишком оцепенел, слишком устал, чтобы снова испытывать подобные чувства.

— Ты собираешься послать только служанку из Каганести и дипломата, чтобы помочь сенатору Квалинести, хотя у тебя в наличии есть воины!

Диковатая Эльфийка шагнула к нему, кладя руку на рукоять крошечного кинжала, свисающего с ее пояса.

— Я никому не прислуживаю! — прошипела она.

Геллаль остановила ее жестом, но слова обратила к Кэйларрану:

— Вы собираетесь сражаться друг с другом, в то время как враг наносит нам поражение? Дариэль наша лучшая разведчица. Наш лучший шпион.

Квалинестиец впился взглядом в Каганести, понимая, что именно ее обвинения отвратили Геллаль от любого дальнейшего предложения помощи, осознавая и то, что его собственные действия имели такой же эффект.

— Довольно! — рявкнула глава Дома Тессиль. — Дариэль знает, где расположен главный лагерь Рыцарей Тьмы. Это самый большой из их лагерей — и единственный постоянный. Это наиболее подходящее место, куда могли увезти такого важного пленника. Дариэль проведет тебя туда. Идрон, в конце концов, твой сенатор.

Кэйларран понимал, что, как бы его ни пугала перспектива снова столкнуться с драконами, он не может отказаться. Не может находиться в лагере отступников и показать себя менее отважным, чем они. С усилием, которое, как он понимал, было заметно всем, Кэйларран отступил назад и склонил голову.

Каганести села и угрюмо потупила взгляд, признавая свое поражение.

— Мы тоже пойдем за вами, как только найдем Портиоса. — Геллаль повернулась к ним спиной. Другие эльфы исчезли вслед за ней, оставив этих двоих наедине.

Когда Кэйларран отправился в путь, не было еще никаких признаков солнца и лес окутывала чернильная мгла, но, тем не менее, стояла такая жара, какая нормальным летом бывает в полдень.

Квалинестиец выглядел совершенно иначе, чем день назад, и постоянно оглядывал себя на ходу. Вместо синей туники он надел позаимствованные тунику и штаны, которые были поношены, слегка помяты и покрыты пятнами цвета свежей земли и осин. Он нес легкий лук, скатанное одеяло, перекинутое за спину, и по меху с водой на каждом бедре.

В новой одежде он чувствовал себя неловко. Кожаная туника была жестче шелковых одеяний и тянула в подмышках, когда он поднимал руки. Вес скатки давил на плечи, а сапоги не подходили по размеру. И все же чуждое ощущение кожаной одежды на теле и тяжесть груза будоражили его так же, как поездка в палаты Сената, когда он был мальчиком.

Разведчица-Каганести, выглядевшая почти так же, как и за день до того, с изрисованным серыми и зелеными полосами лицом, обогнала его в таком темпе, что скоро скрылась из поля зрения.

Бурдюки били Кэйларрана по бедрам, когда пришлось перейти на бег, чтобы догнать ее.

— Мы должны оставаться вместе, — твердо, но любезно приказал он.

— Ты не мой командир. А я пытаюсь держаться достаточно далеко на тот случай, чтобы если кто услышит, как ты идешь, то не увидел бы еще и меня, — огрызнулась Дариэль.

Он впился в нее взглядом, но позволил уйти.

Разведчица же в должной мере сбавила шаг, чтобы он мог видеть, как она прокладывает путь среди деревьев. Казалось, она намеренно старается раздражать спутника. Дариэль находилась достаточно близко, чтобы Кэйларран мог видеть, как легко она движется, мог слышать (или, скорее, не слышать) ее шаги по сухому, ломкому настилу на земле.

И мог слышать собственные. Он не шумел, как она сказала днем ранее, словно «стая хобгоблинов». Но как один хобгоблин — точно. Маленький хобгоблин.

Несмотря на свое раздражение, Кэйларран целое утро старался научиться двигаться, как Каганести. Он сконцентрировался на попытках понять, что в точности она делает, чтобы скрывать свои шаги на хрустящей листве, и настолько погрузился в это занятие, что чуть не врезался в Дариэль, когда она резко остановилась у высокой осины. Он застыл и начал оглядываться, изучая лесные тени и чувствуя, как бешено бьется сердце, потом прошептал:

— Что случилось?

Не потрудившись ответить, Диковатая Эльфийка медленно обошла дерево, оглядывая его сверху донизу, затем вынула кусочек мягкого белого камня из мешочка на поясе и нарисовала на стволе линию на уровне глаз.

Когда она нацарапала наконечник, превратив пометку в стрелу, Кэйларран схватил ее за запястье.

— Ты что делаешь? — На сей раз он уже не пытался сдерживать свой голос.

— Отмечаю направление, в котором мы пошли. Или ты думал, что Геллаль найдет нас с помощью магии? — Она впилась взглядом вначале в него, а затем в руку на своем запястье.

Рывком высвободившись, Дариэль развернулась и пошла вниз по склону. Теперь Кэйларран мог спокойно следовать за ней — Каганести злобно крушила мертвые листья и прутья сапогами и проламывалась через низко нависающие ветки, совершенно не заботясь о тишине.

Определенно, сейчас разведчица шумела громче, чем один хобгоблин. Звук был бесконечно приятен, и Кэйларран держался позади, передвигаясь так тихо, как только мог.

Они достигли места, где было совершено нападение на патруль, к исходу дня, и Кэйларран остановился настолько резко, что скатка соскользнула с его плеча.

Каганести тихо вскрикнула — ее голос отражал ту же боль, какую чувствовал и он, увидев израненный лес. Может быть, Кэйларран и не был настолько же обучен выживанию в нем, как разведчица, но никто из Квалинести, как бы ни был он привязан к городу, никогда на самом деле не отделял себя от прекрасного леса, окружавшего его дом.

При виде выжженной земли душу Кэйларрана затопил гнев, который был не менее горячим, чем дыхание драконов, уничтоживших этот лес.

Квалинестиец остановился на краю обугленной просеки, не решаясь ступить на почерневшую землю. Там не осталось ни листьев, ни кустов — только сажа и зола. Где раньше стояли высокие, гордые осины, которые были старше самого старого эльфа — почти такими же старыми, как сам Кринн, — теперь торчали только обугленные пни, такие ломкие и безжизненные, что их мог разметать малейший ветерок. В этой пыли лежал прахдрузей разведчицы. Не осталось ни аромата леса, ни запаха жизни. Если у этого смрада и могло быть название, то его стоило бы назвать черным. Мертвым. Почернела даже грязь, которая, высыхая от жара, превращалась в песок.

Каганести остановилась сбоку от Кэйларрана, словно тоже боясь ступить на изуродованную землю. Она почти касалась его руки плечом.

Кэйларран медленно опустился на колени и коснулся кончиком пальца мертвой земли. Она липла к коже, словно пудра. Серая пудра.

Квалинестиец поглядел на разведчицу и, хотя та отвернулась, успел заметить, как она пытается сморгнуть слезы. Его собственные глаза тоже затуманила влага.

— Они заплатят за это, — тихо сказала Дариэль. — Даже если я умру при этом, они заплатят.

Ее страдания удивили его почти так же, как и собственная вежливость.

— Ты любишь этот лес так же сильно, как и квалинестийцы. — За это отношение к лесу Квалинести он мог ей простить даже то, что она была свидетелем проявленной им трусости.

— Мой отец научил меня любви к лесу. Ко всем живым существам.

— Я слышал, что Каганести живут с лесом как одно целое. Конечно, в Квалиносте тоже есть Диковатые Эльфы, но они… — Он остановился прежде, чем сказал «прислуга», зная, что многим Каганести не нравилось то, что их братья были захвачены в рабство. — В общем, они живут в городе. Не в лесу.

— Мой отец не был Диковатым Эльфом, — сказала Дариэль тихо. — Он родом из Сильванести. Каганести — моя мать. — Она ушла не оглядываясь.

Кэйларран был так удивлен, что остался там, где был, присев на краю выжженной полосы. Полукровка! Это было необычно. Какая же война должна была идти в душе разведчицы, рожденной дикаркой-Каганести от аристократичного сильванестийца?

Квалинестиец наблюдал за женщиной, пока та не исчезла за деревьями, потом снова посмотрел на картину разрушений. Это заставило его забыть о Дариэль. Кэйларран растер золу между пальцами, понимая, что вся долгая, долгая предстоящая ему жизнь не будет достаточным сроком для того, чтобы возродились эти величественные деревья.

— Да, — согласился он. — Они за это заплатят.

Через миг Кэйларран последовал за Дариэль. Она выбрала путь, ведущий параллельно выжженной области, но так, чтобы та оставалась вне поля зрения, за вершиной холма, на котором они находились перед нападением драконов.

Когда квалинестиец нагнал разведчицу, она сидела позади высоких кустов, посматривая на верхушки деревьев так же, как и за день до того. Его сердце забилось быстрее, когда он присоединился к ней и осмотрел горизонт в поисках каких-либо признаков драконов.

— Нападение шло с севера, — указала Дариэль. Ее голоса оказалось достаточно, чтобы вернуть пережитый страх.

Кэйларран положил ладонь на руку женщины, чтобы успокоить ее. Диковатая Эльфийка отодвинулась, когда его пальцы коснулись ее, и на лице женщины отразилось явное отвращение.

Но это не оскорбило квалинестийца.

— Я видел их, — хрипло произнес он. — Они появились, словно из ниоткуда. Как призраки, поднялись из леса. Или как дым. — Он громко, судорожно вздохнул.

— Они не были призраками. Явились они с севера. На севере, возле Реки Белой Стремнины, находится самый большой и практически постоянный лагерь Рыцарей Тьмы. Туда мы в первую очередь и пойдем.

Они двигались быстро, несмотря на опасный спуск с холма в долину, и еще быстрее, когда оказались на ровной земле. Пообедали на ходу — вяленой рыбой, захваченной из лагеря, кореньями и горсткой сморщившихся, практически иссушенных жаром ягод, собранных женщиной по пути; и хотя не сказали друг другу за это время ни слова, но теперь тишина казалась Кэйларрану не такой гнетущей.

В сумерках путники остановились у тонкой струйки, когда-то бывшей бурлящим ручьем. Квалинестиец погрузился в полудрему, усевшись между корнями дерева. И он подозревал, что женщина спала не крепче.

Они пополнили бурдюки и снова двинулись в путь еще до рассвета. Жара, едва спавшая за ночь, стала невыносимой, пока солнце еще только поднималось над лесом. После проведенной на земле ночи у Кэйларрана болело все тело.

Разведчица снова остановилась, когда солнце миновало зенит и тени немного удлинились.

— Что случилось? — спросил Кэйларран, глядя, как она выбирает большую солнечную поляну между деревьями и присаживается на корточки.

Дариэль молча разворошила мертвые листья, устилавшие землю вокруг, потом вытащила из-под них палку длиной примерно с ее предплечье и осмотрела. Затем отбросила и выбрала другую.

— Что ты делаешь? — требовательно спросил квалинестиец.

Женщина еще раз повторила свои действия, прежде чем ответить.

— Проверяю, правильно ли мы идем.

Каганести воткнула выбранную ветку в землю и принялась опять копаться в листьях, пока не вытащила небольшой камень, которым отметила границу тени.

Кэйларран развалился в скудной тени дерева неподалеку и потягивал воду из меха.

— И как это работает?

— А чему ты учился, пока другие дети познавали навыки выживания в лесу? — спросила Дариэль сердито.

Ее слова вернули приятные воспоминания о счастливых утрах, проведенных в саду с матерью.

— Ты не поверишь, если я тебе расскажу, — усмехнулся Кэйларран.

Поскольку больше он ничего не стал говорить, Дариэль откупорила собственный бурдюк и тоже обосновалась под деревом.

— Когда тень немного сместится, я еще раз отмечу ее край. Если через две эти отметки провести прямую линию, то она будет проходить примерно с востока на запад. А самая короткая линия от основания палки к этой прямой будет указывать на север. Так я смогу определить, идем ли мы все еще на северо-запад, как должны.

Кэйларран воззрился на палку и тень так, словно они могли внезапно начать шевелиться, но потом понял, что делает, и сел на место. Злясь на себя, он был вынужден признать, что этот трюк его восхищает.

— Если отец учил тебя знаниям о лесе, то что ты узнала от своей матери?

Каганести колебалась, тщательно вглядываясь в его лицо. В ее глазах сквозила настороженность, появившаяся, как подозревал квалинестиец, после многих, многих лет вопросов со стороны чужаков.

Очевидно почувствовав к нему доверие, разведчица ответила:

— Мои родители вместе учили меня любви к земле. Моя мать была… отважнее всех, кого я когда-либо знала.

Кэйларран покраснел, услышав эту рекомендацию. Отвага. Он привык считать себя отважным. «И все еще продолжаю считать», — твердо сказал он себе. Посмотрев на Диковатую Эльфийку, он обнаружил, что та внимательно смотрит на него.

— Пожалуйста, продолжай.

— Да тут мало, что можно рассказать. Мои родители встретились во время Войны Копья. И погибли в борьбе с разрушениями, которые принес в Сильванести Лорак.

Кэйларран задержал дыхание. Он слыхал об ужасах, творившихся в прекрасных древних землях Сильваноста, когда его правитель попытался воспользоваться одним из принадлежавших Злу кристаллов, именуемых Око Дракона, для победы над армией Темной Королевы. И не было ни одного эльфа, который не оплакивал бы причиненный им вред.

— Именно поэтому я следую за Портиосом и Эльханой. Потому что они сражались за Сильванести. А теперь они бьются, чтобы спасти Квалинести. И я не могу позволить себе сделать меньше.

Кэйларран потупил взгляд. Он чувствовал себя пристыженным и наказанным, но решил стать не менее совершенным, чем она.

Кэйларран поднялся на локтях и посмотрел на лагерь. Дариэль, уже в четвертый раз, стащила его вниз и знаками показала, что он не должен поднимать голову.

Они лежали плашмя на небольшом возвышении восточное лагеря Рыцарей Тьмы. Поставленный на травянистом берету реки лагерь был шумным и полным солдат, одетых в серую броню войск Лорда Ариакана. Здесь явно часто останавливались. Чтобы расчистить место под палатки, срубили множество огромных деревьев. Их стволы были установлены частоколом вокруг лагеря, создавая надежную преграду.

Пока Кэйларран наблюдал, солнце почти село, оставив после себя только жаркое красное марево на западе.

— А где же драконы? — прошептал он, отползая от Дариэль так, чтобы посмотреть с другой позиции.

Она последовала за ним, осторожно продвигаясь на локтях и коленях.

— Скорее всего, в горах. Но вон та большая расчищенная поляна выглядит как посадочная площадка. Нам стоит соблюдать осторожность, ведь они могут прилететь сюда. Они…

Дариэль неожиданно зашипела и схватила его за руку.

— Смотри! Там, возле той полосатой палатки. Разве это не Идрон?

Кэйларран встал на колени, чтобы посмотреть. В этот раз Каганести не пыталась остановить его. Фигура внизу была одета так же, как Идрон, и была по-эльфийски высокой и стройной. Она дважды обошла поляну по кругу и вернулась к полосатой палатке. Два стражника встали на посту у входа.

— Это он! — прошептал Кэйларран. — Я узнаю его походку!

Он лег на спину и с удивлением обнаружил, что его сердце бьется так, как будто он не ползал, а бегал вокруг лагеря.

— Итак, теперь мы знаем — он у них. Что дальше?

В те дни, которые ушли на путешествие, в потраченные на разведку часы он не позволял себе даже думать о том, что они могут не найти Идрона — или найти мертвым.

Квалинестиец закусил губу и уставился на тихо шевелящиеся листья над головой. Что теперь? Он был дипломатом, а не воином. Но не мог же он просто так пойти туда и начать переговоры о возвращении Идрона!

— Мы будем ждать, следить и надеяться, что твои люди появятся вовремя? Или вернемся к ним? Или ты вернешься к ним, а я пока останусь наблюдать?

Кэйларран посмотрел на Дариэль и понял по ее реакции, что задал все вопросы вслух. Даже под покрывавшими ее лицо завитками отчетливо проглядывало хорошо знакомое ему выражение.

— Нас только двое, — пояснил он. — Ты думаешь, мы можем напасть на лагерь?

— Нет, но, возможно, мы сумеем прокрасться туда и освободить его.

— Что?

— Я могу проскользнуть в лагерь после наступления темноты. Его палатка находится не слишком далеко от леса. Мы можем прорезать отверстие позади палатки и вытащить сенатора до того, как они обнаружат пропажу.

Кэйларран обернулся и еще раз оглядел лагерь, его сердце забилось сильнее от дерзости этого плана. Он видел, что Дариэль может пробраться туда, мимо расставленных зигзагом палаток, скрываясь в тени.

— Разве тебе не кажется, что и ты можешь? — Ее слова были похожи на вызов.

Квалинестийцу не верилось, что он хотя бы обдумывает эту идею. Но в то же время… что еще ему оставалось делать? Если он будет прятаться под деревом в ожидании, что ее племя спасет Идрона, его можно будет проклинать как дважды труса. А он не трус! Кэйларран расправил плечи, надеясь, что его воля окажется не слабее мускулов.

Дариэль безрадостно рассмеялась.

Он понял, что и в самом деле выглядит смешно — высокий и гордый, одетый в потрепанную кожу, с измазанным землей лицом и длинными пальцами, выпачканными в саже и меле. Чистый, городской аромат давно пропал под потом и грязью. Но квалинестиец был готов доказать, что Каганести не права.

— Я могу сделать это. — Он энергично кивнул.

Их взгляды на мгновение встретились. Лицо Дариэль внезапно стало серьезным.

— Почему ты сбежал… на самом деле?

Кэйларран шумно втянул воздух.

Ее немигающий, оценивающий и вопросительный взгляд был так настойчив, что он не осмеливался отвести глаза. Или не ответить.

— Не знаю. Когда я увидел, как кустарник охватывает пламя, меня обуял ужас перед драконами. Он был словно… словно что-то живое. Словно оживший туман. Помню, что должен был убираться оттуда… Драконы кричали над головой, и я чувствовал запах гари… — Он остановился, задрожал и сделал еще один глубокий вдох, надеясь, что это избавит от воспоминаний о смраде горелой плоти и погибшего леса. — Помню, что, когда пришел в себя, оказался… не более чем на расстоянии двух вытянутых рук от выжженной территории. Жар все еще был таким сильным, что я видел, как колышется воздух. Не знаю, почему я сбежал, вместо того чтобы умереть. Не знаю, почему они оставили меня в живых. Может быть, просто не увидели. Может быть, Боги уготовали для меня другую судьбу. Помню, что молил их о пощаде. — Он все сильнее напрягал мышцы, стремясь наполнить сердце такой же силой. — В этот раз я не сбегу, Дариэль. Клянусь. — Он умолк и затаил дыхание.

Долгое, долгое время она ничего не говорила и не отводила глаз. А потом, когда квалинестиец уже решил, что его легкие вот-вот взорвутся, наконец, отвернулась и взглянула на лагерь.

— Смотри, — сказала Диковатая Эльфийка, жестом веля ему приблизиться. — Мы войдем возле тех палаток. Если мы минуем их и дойдем вон туда, к краю воды, то для большинства стражников окажемся невидимыми. Ты пойдешь первым. Я — следом.

Кэйларран начал было возражать, что для него безопаснее будет держаться в тылу, но потом подобрал свой лук и стал спускаться с холма к лагерю. Он не оглядывался и не пытался проверить, идет ли Дариэль за ним.

Квалинестиец осторожно обошел лагерь по кругу, вспоминая все то, чему его учила Каганести. Он перебегал от тени к тени и надеялся, что сам напоминает тень, гонимую ветром.

Кэйларран подкрался к первой палатке… Ко второй… Постарался двигаться так же, как мерцающие блики, отбрасываемые походными кострами. Миновал третью… Внутри нее кто-то громко храпел. К четвертой… Никаких признаков стражи. Задержался в глубокой тени, перед тем как пройти первый поворот среди рядов палаток, и оглянулся назад, поискав взглядом Дариэль.

Он вошел в лагерь еще до того, как серые сумерки полностью оставили небо. Но теперь тени уже были глубокими и темными, и он не видел никаких признаков своей спутницы. Разве она не пошла следом?

Дыхание эльфа стало таким же неровным, как мерцанье костра. Неужели он один во вражеском лагере? Кэйларран глубоко вздохнул, приводя нервы в порядок. Это не имело значения. В одиночку или нет, но надо было продолжать.

Он передвигался медленно, осторожно, минуя еще один палаточный ряд, потом опять повернул в сторону тюремной палатки, где находился Идрон, и с абсолютной точностью шагнул прямо в руки рыцаря, выходившего из палатки.

На лице Рыцаря Тьмы отразилось изумление. Кэйларран разглядел, что схвативший его и позвавший друзей на помощь мужчина ниже ростом, но зато вдвое шире в плечах.

Когда крепкие, словно дубы, и гибкие, словно молодые осины, руки прижали его собственные локти к его же бокам, Кэйларран даже не попытался бежать. Он подавлял всякий инстинкт, призывавший его к сопротивлению или к побегу. Если он сбежит, рыцари начнут обыскивать лагерь и могут обнаружить Дариэль.

Квалинестиец выпрямился настолько, насколько мог, расправил плечи и громко произнес:

— Я Кэйларран, помощник сенатора Идрона и сын сенатора Родаласа. Я требую, чтобы меня отвели к Идрону. — Он надеялся, что говорит достаточно громко для того, чтобы Дариэль смогла услышать.

Ему туго связали руки за спиной кожаными ремешками, а когда квалинестиец снова прокричал, что требует, чтобы его отвели к Идрону, еще и ударили по голове. Но, несмотря на звон в ушах, Кэйларран продолжал стоять на своем. И не дрогнул, когда стражники потащили его к своему командиру.

Эльф почувствовал, что человек справа от него, тот, который ударил, напрягается, когда он снова повторил свою «литанию». Стражник гортанно зарычал и угрожающе обернулся.

— Если я еще раз это услышу… — прорычал он.

Командующий жестом велел ему отойти, улыбаясь уголками губ.

— Кэйларран, ты либо очень смелый, или крайне глупый.

Краска ударила в лицо эльфа.

— Меня посылали вместе с Идроном в качестве его охранника и помощника. Мое место рядом с ним. Я не могу вернуться в Квалиност без него.

— Так, значит, ты прошел весь этот путь, выслеживая нас и уклоняясь от наших патрулей, только для того, чтобы предложить и себя в качестве заложника? — В голосе командующего сквозило явное недоверие. И последнее слово прозвучало столь небрежно, что это стало очевидно. — Один?

— Я пришел не для этого, — возразил Кэйларран, гордясь собой за то, что держится с достоинством. — Я даже не знал, жив ли Идрон. Эльфы в лагере сказали, что его увезли. Мне необходимо было удостовериться. Я должен был узнать, что с ним случилось. И решил, что в мои обязанности входит попытаться его освободить. — Квалинестиец сглотнул. — А раз у меня это не получилось, то мое место рядом с ним.

— А что насчет остальных? Где те эльфы, что оставались в лагере? — Судя по тону командующего, ему не понравилось, что кто-то был оставлен в живых.

— Они не придут. Сделали вид, что заключили союз с Квалинести, но, в конце концов, показали свои истинные намерения. — Кэйларран скривил губы в гримасе отвращения. — Отступники. Изгнанники, — сплюнул он. — Они мне не друзья. Я могу рассказать, где находится их вождь.

Командующий окинул его оценивающим взглядом.

— Но сделаю это только в том случае, если меня доставят к Идрону.

На лице командующего появилась широкая, дикая улыбка. Он жестом приказал стражникам увести эльфа.

Конвоиры повели Кэйларрана по извилистым тропкам лагеря, мимо поварских костров, палаток и групп рыцарей. Здесь витали совсем, иные запахи, нежели в эльфийском лагере. Пахло потом, людским и конским, оружием, древесиной и пылью.

Запястья Кэйларрана были туго стянуты за спиной, и он почувствовал, как начали неметь пальцы. Рыцари в серых шлемах оборачивались, не меняя каменного выражения лиц, когда его проводили мимо.

Конвоиры провели эльфа прямо через лагерь к охраняемой полосатой палатке и грубо втолкнули внутрь.

Идрон вскочил, когда Кэйларран ввалился в палатку. До того сенатор сидел за грубо оструганным столом.

— Кэйларран!

Испуг, которым старался управлять квалинестиец, отступил, как только он увидел сенатора. Следом в палатку вошли стражники, грубо подхватив споткнувшегося Кэйларрана.

— Довольно, — приказал Идрон ровным, твердым голосом того, кто ожидает повиновения при любых обстоятельствах.

Стражники подняли Кэйларрана, а потом отпустили его, отступив назад, как только в палатку шагнул командир.

— Командующий Харос, что все это значит?

— Мы поймали его, когда он пытался пробраться в лагерь, сенатор. Он утверждает, что был вашим помощником. Говорит, что пытался найти вас в одиночку, потому что обязан всегда быть рядом с вами.

Идрон улыбнулся Кэйларрану и мягко произнес:

— Тебе не стоило приходить. — Потом он обернулся к Рыцарю Тьмы Харосу и с гордостью сказал: — Это мой помощник. Мои люди очень лояльны.

Губы Хароса презрительно скривились.

— Похоже на то. — Затем он обратился к Кэйларрану: — Итак, вот твой хозяин. А теперь говори мне, где мы можем найти отступника Портиоса.

Идрон изумленно открыл рот, но прежде, чем он смог что-либо произнести, Кэйларран покачал головой:

— Неужели ты действительно подумал, что я расскажу это?

Харос сердито шагнул вперед, но вмешался Идрон, бросив через плечо предупреждающий взгляд на Кэйларрана.

— Командующий… позволь мне поговорить с Кэйларраном. Я не хочу, чтобы ему причиняли вред.

Харос заколебался, с отвращением и ненавистью взирая через плечо Идрона, но сдержал себя и с жестким сарказмом отсалютовал:

— Я оставлю его здесь с тобой на несколько минут. Вбей в него немного ума до того, как я вернусь. Ты в ответе за его хорошее поведение.

Как только полог палатки опустился за последним стражником, Кэйларран шагнул вперед.

— Мой лорд, они не причинили тебе вреда?

— Нет. Это не самое изящное жилище, но вреда мне не причинили. Как ты сюда добрался?

Впервые с того момента, как вошел, Кэйларран отвлекся, чтобы осмотреться. Так же как и весь лагерь, палатка значительно отличалась от того, какой представлялась с холма. Холщовые стены и куполообразная крыша слегка шевелились, под горячим вечерним ветерком, вызывал у эльфа жуткое ощущение, что он находится в легких некоего полосатого зверя.

Стол, за которым сидел Идрон, находился почти в центре палатки. На нем лежала открытая книга, рядом сияла теплым желтым светом лампа и стояла оловянная чашка.

В одном углу лежала постельная скатка, аккуратно перевязанная кожаными ремешками, в другом углу находился фонарь, установленный на высоте плеча с помощью треноги, сделанной из ошкуренных ветвей.

— Как ты добрался сюда? — повторил Идрон.

Кэйларран прекратил осматриваться. Бросив еще один быстрый взгляд вокруг и убедившись, что они одни, он подошел ближе к своему хозяину.

— Мы должны задержать командующего настолько долго, насколько сможем. Я здесь вместе с разведчицей из лагеря Тессиль. Мы пришли, чтобы спасти тебя.

— Так Портиос не с тобой?

Кэйларран покачал головой.

— Ты и одна разведчица? — Утонченные черты лица Идрона исказила гримаса. — Это лучшее, что смог предложить этот предательский сброд?

То, что Идрон столь мало доверял ему, жалило хуже крапивы.

— Мне показалось, что нас будет достаточно, — солгал Кэйларран. — Их лагерь был практически разрушен. Мы с Дариэль ушли вперед, чтобы найти тебя. Остальные идут за нами. — Он перевел дух.

— Портиос будет с ними?

— Не знаю, мой лорд. Но ожидаю, что будет.

— А эта Дариэль?

— Она должна была идти следом за мной. — Кэйларран постоянно оглядывался назад так, как если бы разведчица могла вот-вот войти. — Я… Я не знаю, что с ней случилось.

Идрон на мгновение заколебался, а затем дернулся так резко, что Кэйларран отпрыгнул. С примирительной улыбкой сенатор шагнул к нему за спину, чтобы осмотреть путы. Сенатор потянул сначала с одной стороны, потом с другой.

Кэйларран вздрогнул, когда жесткая кожа ремней врезалась в запястья.

— Боюсь, что не смогу ослабить их. Сейчас попрошу стражников, чтобы перерезали. — Идрон с уверенным изяществом шагнул к пологу и вышел, окликая одного из стражей по имени.

Хотя их голоса и были слишком тихими, чтобы Кэйларран мог разобрать слова, но определил, что вначале прозвучал голос сенатора, потом незнакомый голос, а затем снова голос сенатора. Первые слова казались требовательными, а последние убеждающими.

Кэйларран не удивился, когда Идрон вошел обратно и, пожимая плечами, извиняющимся тоном произнес:

— Говорит, что они освободят тебя, когда вернется Харос. Не раньше.

— Что мне сказать ему, когда он вернется? — обратился Кэйларран за советом к своему наставнику.

— Надеюсь, что твоя подруга появится раньше. Если она этого не сделает… у нас должен быть план, который успокоит его.

— Он хочет знать, где находится Портиос.

— Да. Рыцари были весьма разочарованы, что Портиоса не оказалось в лагере. — Идрон обходил по кругу небольшой стол медленными шагами, поглаживая подбородок большим пальцем. — Да-а… — Он тихо протянул это слово, явно погрузившись в глубокие размышления.

Этот жест Кэйларран видел неоднократно с тех пор, как был отдан Идрону в ученики. Сейчас он находил его успокаивающим. Это придало ему сил и надежды.

Наконец сенатор остановился, отвернувшись от Кэйларрана, и его длинное лицо оказалось в тени.

— Но ты не знаешь, не так ли?

— Ну… не совсем. Я знаю, что они должны были последовать за нами. Дариэль отмечала наш путь, чтобы они могли это сделать. Но где они сейчас — не знаю.

Губы Идрона изогнулись в улыбке. Он вскинул голову, гордо выпятив подбородок.

И это Кэйларран тоже видел много раз. Когда сенатор отстаивал точку зрения в дебатах, побеждал своего соперника в игре или продавливал свое мнение на собрании Сената.

— У тебя есть план! — с уверенностью сказал Кэйларран.

Идрон повернулся на пятках. Его глаза блестели, а зубы обнажились в усмешке. Но прежде чем он успел заговорить, снаружи началась какая-то возня: громкие голоса, звуки борьбы и звонкий удар, сопровождаемый кряканьем, какое бывает, когда кулак или нога входит в чьи-то потроха. Взлетел полог, и внутрь втолкнули извивающееся и брыкающееся тело.

В падении Дариэль сжалась в тугой клубок, а потом вскочила на ноги, кружась и уходя в боевую стойку, несмотря на то, что ее запястья были связаны за спиной.

Стражник, впихнувший ее в палатку, наполовину вытянул меч из ножен.

Наклонившись, вошел еще один стражник с рукой на мече и присоединился к первому.

Дариэль напряглась так, словно все равно собиралась нападать. Но, переместившись, она увидела Кэйларрана и Идрона. И тут же вся ее ярость изменила направление. Она прыгнула на Кэйларрана, но первый стражник поймал ее на полушаге, обхватив за узкие плечи огромной рукой, и прижал к себе спиной.

Каганести изо всех сил пыталась освободиться и отчаянно ругалась на своем языке.

Кэйларран не понимал ни слова из того, что она говорила, но гнев и ярость в ее глазах не оставляли сомнений относительно сути. Не оставили их и слова, когда она наконец решила, что нужно перейти на сильванестийский.

— Трусливый предатель! Это ведь ты рассказал им, где я?

— Что ж, командующий, как я вижу, вы нашли ее, — с сарказмом произнес Идрон, когда в палатку вошел Харос.

Дариэль резко замолчала. А Кэйларран покачнулся, как от удара. Боль от нападок Дариэль была похожа на укус москита по сравнению с раной от предательства Идрона.

— Она была точно там, где ты и сказал. — Рослый человек махнул рукой, большим пальцем указывая направление.

— Да! — Сенатор поклонился Дариэль.

Она тихо, по-звериному зарычала и попыталась ударить Идрона.

Стражник оттащил ее назад.

Разведчица попыталась вырваться. Стражник чертыхнулся, когда ее пятки ударили ему по голени. Он рывком сдернул сверкающий кинжал с пояса и прижал его к горлу женщины под ухом.

— Только попробуй еще раз меня задеть, — прорычал он, — и я напою эту сухую землю твоей кровью.

Дариэль продолжала извиваться, но попыток напасть больше не предпринимала.

— У меня есть еще одно поручение для твоих войск, командующий, как только будет достаточно света, — мрачно усмехнулся Идрон. — Мой молодой помощник сообщил мне, что Портиос со своей бандой в поисках меня идет следом за ними. Полагаю, что они должны прийти с юга, — Сенатор посмотрел на Кэйларрана так, словно искал подтверждения.

Эльф не ответил. Ему было тошно даже смотреть на наставника. Он настолько же оцепенел, насколько разъярилась Дариэль. Идрон был его учителем и другом, он был тем эльфом, к которому его отец относился с наибольшим доверием и которому отдал в обучение своего единственного сына. И узнать, что Идрон в союзе с Темной Королевой… Кэйларран чуть не умер во время нападения. Потом совершил марш-бросок через Лес Квалинести. И все ради чего? Чтобы пытаться спасти жизнь предателя!

Дариэль увидела болезненное выражение его лица. Она внезапно обмякла в руках стражника, словно ее покинуло всякое желание бороться.

Идрон увидел это и улыбнулся:

— Командующий, я думаю, что теперь ты можешь идти. У нас не будет здесь больше неприятностей.

Когда Харос и второй стражник ушли, а полог снова опустился, Идрон мягко сжал руку Кэйларрана.

— Пожалуйста, пойми меня. Я не получаю удовольствия от того, что приходится делать.

Кэйларран рывком высвободил руку и отошел к дальней стороне палатки.

— Ты предал наш народ! Мою семью! Меня! Я чуть не погиб во время нападения на патруль Элиада!

— Это было несчастным случаем. Я никогда не собирался причинять тебе вред. То, что я делаю, я делаю для Квалинести. Ты видел, какой ущерб могут нанести эти войска. — Сенатор наклонился вперед, изображая прямоту и искренность. — Ты хочешь, чтобы они сотворили то же самое с Квалиностом? Хочешь увидеть, как твой дом сгорит до основания? Имея меня в качестве заложника, Лорд Ариакан обретет рычаги влияния на Сенат. Сенат заставит Гилтаса договориться с Ариаканом, заставит прийти с ним к какому-нибудь соглашению.

Кэйларран посмотрел в глаза Идрона и понял, что тот не понимает, какое зло принесет этот план.

— А Портиос? — хрипло спросила Дариэль. Она стояла так спокойно, что стражник даже убрал кинжал от ее шеи. — Им ты тоже собираешься пожертвовать?

— Еще остаются члены Сената, которые ценят Портиоса, — пожал плечами Идрон. — Пока он жив, он будет влиять на их решения.

— А что потом?

— Его смерть, к сожалению, необходима. Люди хотят увидеть Портиоса мертвым. Это одна из составляющих платы за безопасность Квалиноста. Но, должен признать, его смерть послужит также и нам. Когда не станет Портиоса, очень многое окажется проще. Пока он жив, остаются и те, кто хочет его возвращения на трон.

— Ты не можешь так поступать! — запротестовала Дариэль. Она дернулась, и стражник снова усилил захват.

— Я уже так поступил, — просто произнес Идрон и обернулся к Кэйларрану. — Я хочу, чтобы ты, по крайней мере, попытался понять. Неужели ты не видишь, что это единственный способ спасти наш город, наш народ? Я не предатель.

— Есть другой способ! — закричала Дариэль. — Портиос защитил Квалиност, расположив войска своих последователей полосой на востоке. Вместе с воинами Квалиноста!.. — Дариэль остановилась, перевела взгляд от Идрона к Кэйларрану, как будто взвешивая, стоит ли продолжать.

Квалинестиец кивнул.

— Вместе с воинами Квалиноста можно будет зажать армии Рыцарей Тьмы между нашими и вашими войсками. Мы можем выжать их из Квалинести.

— И этот план Портиос собирался предложить на нашей встрече?

— Я не должна была знать этого… — Дариэль оглянулась на Кэйларрана и продолжила: — Но я подслушала.

Кэйларран задержал дыхание, пока Идрон обдумывал слова Дариэль.

— Не сработает. — Сенатор посмотрел на Каганести с жалостью, словно она была ребенком или душевнобольной, а потом протянул руки ладонями кверху к Кэйларрану. — Их слишком много. И слишком мало нас. Неужели ты не понимаешь?

— Да, — неохотно кивнул Кэйларран через мгновение. — Да, я понимаю.

Идрон вскинул голову, словно не был уверен, что правильно расслышал.

— Ты согласен? Клянешься мне в этом? — осторожно спросил он.

— Клянусь, — побледнев, произнес Кэйларран.

— Нет! — Дариэль снова попыталась ударить. И вновь огромный стражник удержал ее.

Когда сенатор пошел к нему, Кэйларран распрямил; спину и протянул руки, чтобы тот развязал его. Деревянные опоры фонарной треноги были возле ноги Кэйларрана. Жар от пламени омывал его лицо.

Квалинестиец искоса посмотрел на разведчицу, пытаясь поймать ее взгляд.

— Дариэль, — тихо произнес он.

Когда Идрон коснулся кожаных пут, он пошевелился и переместил ногу поближе к треноге.

Дариэль поперхнулась, увидев это движение. Квалинестиец заметил, как дернулось ее горло, когда Каганести судорожно сглотнула. Они встретились взглядами и смотрели друг на друга так долго, что Кэйларран испугался, что стражник заметит.

Потом женщина едва заметно кивнула. Этого движения оказалось достаточно, чтобы встревожить стражника, но было слишком поздно.

Кэйларран в тот же миг подцепил одну из опор треноги. Когда та начала падать, он опустил плечо и подтолкнул фонарь к стене палатки. Дугой плеснуло горячее масло. Блестящие, словно черные алмазы, бусинки разбросало по стене палатки, по земле и плечу квалинестийца. И везде, куда падало масло, зарождался огонь.

Когда стражник сильнее сжал Дариэль, она изогнула спину и прыгнула, отталкиваясь назад изо всей силы. Человек не смог одновременно удержать ее и кинжал, да еще и избежать удара ее ног. Когда он попытался сделать последнее, захват вокруг шеи Каганести ослаб. В падении она изогнулась и вырвалась. И прежде чем стражник успел восстановить равновесие, Диковатая Эльфийка приземлилась на ноги, опустила голову и бросилась на него.

Кэйларран увидел, как они падают, сам повалившись на землю. Он откатился подальше от моментально возникшего сверкающего пекла, вытирая о землю плечо, поскольку попавшее на него масло тоже загорелось.

Когда он остановился и поднялся на одном локте, Дариэль со стражником лежали на земле. Женщина, так же как и Кэйларран, приподнималась на локте. А стражник, ударившийся головой о стол, не двигался.

Палатка уже начинала заполняться дымом и запахом горящей ткани. Квалинестиец поднялся сначала на колени, а потом на ноги. Идрон набросился на него с кулаками.

— Глупец! — вопил он, перекрикивая рев пожара.

Кэйларран опустил плечи и ударил головой. Он услышал, как воздух со свистом покинул легкие сенатора, почувствовал толчок, когда оба они рухнули на землю, услышал удар, когда стукнулась оземь голова Идрона. А потом ощутил, как и его собственное дыхание со свистом уходит из легких, поскольку упал на ноги сенатора.

Дариэль была уже рядом, когда он снова перевернулся, и подставила свое бедро в качестве опоры, чтобы он мог подняться. Женщина кашляла так натужно, что едва могла стоять.

В отличие от стражника Идрон был в сознании. Он слабо застонал и попытался встать, но его руки только вяло заскребли по земле.

Кэйларран судорожно вдохнул, и его легкие заполнило дымом. Теперь огонь потрескивал всюду, жадно облизывая купол палатки. Времени оставалось не много.

— Нам надо выбираться! — глухо произнесла Дариэль.

Идрон снова застонал.

Кэйларран подсунул ногу под голову Идрона и толкнул. Эльф покатился к стене палатки.

— Что ты делаешь? — толкнула его плечом Дариэль. — Уходим! Уходим!

— Я не могу просто так оставить его! — прокричал в ответ Кэйларран. — Помоги мне!

Какую-то долю секунды разведчица колебалась.

— Я не хочу убивать его.

Она присоединилась к квалинестийцу, и вместе они выпихнули сенатора через горящую стену палатки. Как только он был избавлен от огня, Дариэль низко пригнулась и побежала. Кэйларран последовал за ней.

Лагерь наполнился криками, бегущими солдатами, некоторые из которых уже тащили ведра. Дариэль ускользнула от самой большой группы и вышла позади палаток.

Горячий ночной воздух был самым приятным, самым прохладным воздухом, какой Кэйларран когда-либо вдыхал. Удивительная свежесть вызвала у него еще один приступ кашля.

Дариэль тоже закашлялась, но продолжила двигаться вдоль палаток, потом быстро развернулась и пошла вдоль другого ряда. Она нырнула за палатку, чтобы избежать столкновения с группой солдат, и Кэйларран смог догнать ее.

— Мы бежим не в том направлении, — задыхаясь, произнес он. — Держись левее, к лесу.

Дариэль покачала головой, уже начиная двигаться дальше.

— В сторону от реки, — задыхаясь, бросила она в ответ. — Они все… идут… к реке. Пожар.

Кэйларран остановился, чтобы оглянуться. Огонь распространялся. Яркое оранжевое пламя взметнулось в ночное небо до крон близлежащих осин. Вокруг него уже начинала оседать зола. Ночь огласилась криками Рыцарей Тьмы, треском пламени и испуганным ржанием лошадей.

Квалинестиец бежал за Диковатой Эльфийкой. В поле зрения не было солдат, и она прекратила петлять между палатками и устремилась прямо к лесу. Он сумел нагнать ее, только когда женщина вбежала в лес.

Кэйларран следовал за ее серебристо-серой туникой в темноте, которая едва позволяла различить собственные ноги. Они прошли не слишком много, когда разведчица вначале перешла на быстрый шаг, потом на медленный — и наконец, остановилась. Она спустилась с небольшого холма и исчезла из виду, когда он услышал, как она садится.

Перед тем как последовать за ней, эльф оглянулся. Жуткое сияние по-прежнему озаряло небо над озером, но уже казалось меньше. В этом свечении деревья отбрасывали угрожающие черные тени, силуэты ветвей походили на тянущиеся к нему скрюченные, деформированные руки.

Кэйларран сделал два шага вниз по склону, тоже сел и скатился к Дариэль.

— Нам скоро надо будет уходить. Мне кажется, что они уже держат пожар под контролем.

Он видел, как Каганести кивнула в этом странном оранжевом свете. Сияние не слишком сильно проникало в лес, но квалинестиец слышал стоны и треск огня. Эти звуки походили на те, что издавали драконы, извергая пламя.

— Надо отдохнуть еще минутку. Восстановить дыхание, — задыхаясь, произнесла Дариэль. — Ты не ранен?

Он резко покачал головой:

— Нет. Нам нужно идти дальше, предупредить остальных. Рассказать им об Идроне.

Боль из-за предательства сенатора сжимала его сердце, уменьшая радость от удачного побега.

Дыхание Дариэль было резким и прерывистым, и Кэйларран понял, что и сам пыхтит. Он подвинулся поближе, прижавшись ногой к ее бедру. От Диковатой Эльфийки пахло дымом и потом. Ее нога была горячей и дрожала, но это прикосновение очень успокаивало.

— Извини, что не доверяла тебе, — сказала Каганести вполголоса. — Прости, что называла тебя… всеми этими словами…

Квалинестиец пожал плечами в темноте, зная, что она почувствует это движение.

— Все в порядке. Я понимаю. Ты думала о нападении.

— Ты никогда не спрашивал меня, как я смогла пережить нападение. — Когда она снова заговорила, ее голос звучал еще тише, а дыхание стало еще более прерывистым.

Это было неожиданно.

— Я думал, просто предполагал, что ты чудом избежала смерти.

— Я тоже сбежала, — прямо сказала она.

У Кэйларран перехватило дыхание.

— Я боялась, так боялась. Но я слышала Элиада. Хотела добраться до него. И действительно пошла к нему, несмотря на давивший на меня страх. Но я… Я не спасла его. Не могла спасти. И не увидела ни одной причины, которая бы удерживала меня от бегства.

Кэйларран лежал абсолютно спокойно, в его груди едва шевелилось дыхание, а в голове — мысли.

Несколько минут Дариэль ничего не говорила. Ее дыхание замедлилось и стало более ровным, а боль в легких Кэйларрана ослабла. А когда ее дрожь утихла и женщина легла, спокойно и тихо прижавшись к боку эльфа, боль оставила и его сердце.

— Нам надо идти, — сказал он, наконец. Его голос прозвучал в темноте очень громко.

Дариэль со вздохом села и начала извиваться и крутиться. Он тоже сел.

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь освободить свои запястья. Не сделаю ни единого шага, пока мои руки не будут свободны. — Она так завалилась набок, что чуть не упала. — Я чувствую узелок наверху. Если бы только мне удалось его увидеть…

Усмехаясь, Кэйларран отодвинулся от нее.

— Может быть, я смогу помочь? — Он покачался на пятках и сделал несколько глубоких, расслабляющих вдохов с продолжительным выдохом, потом перекатился на спину. Плотно прижав колени к груди, он протянул свои связанные руки под ними и поднял их перед собой, после чего торжествующе сел и пошевелил пальцами перед Дариэль.

— Ты спрашивала, чему я учился в то время, когда должен был играть в лесу? Моя мать учила меня кувыркам и акробатике.

Через мгновение она усмехнулась. А потом повернулась и отставила свои связанные запястья так далеко назад, насколько могла.

— Надеюсь, твоя мать научила тебя еще и узлы развязывать.

Ричард Кнаак Сын Хумы

И мир обернулся смертью…

Затряслось потемневшее небо, а земля под ним бурлила, точно расплавленная лава. У отряда Соламнийских Рыцарей практически не было времени на то, чтобы успеть заметить грядущее жуткое бедствие, и еще меньше времени было у них, чтобы попытаться спастись. Кричали люди и лошади, когда их начинало швырять по воздуху или стремительно засасывать в текущую землю. Не лучше себя чувствовали и четыре сопровождавших их дракона — небеса вокруг них обернулись таким мощным штормом, что их кидало в разные стороны, словно крошечные игрушки. Первым погиб золотой дракон, руководивший этой четверкой, ударившись о скалы с такой силой, что было слышно, как ломается хребет. Бронзовый старик вначале отважно старался удержаться в полете, но, в конце концов, ослаб и стремительно упал на землю. Только двое серебряных сумели продолжать полет какое-то время, но уже ничего не могли сделать ни для своих сородичей, ни для людей.

У Штоддарда хватило времени только на то, чтобы заметить, как Блэйн упал с лошади и был смят поднявшимся земляным вихрем, прежде чем и его самого сбросило с запаниковавшего животного. Рыцарь Розы рухнул на землю с громким лязгом, но тут же облегчение от падения на твердую почву уступило место ужасу.

Это произошло, когда он увидел, как пульсирующая мгла обретает форму. Смерть пришла за ними… да, смерть в виде размытого контура огромного дракона. Штоддард знал о драконах Хаоса, состоящих из магмы, но этот отличался от них. Его тело было бурлящим звездным полем, живым водоворотом. Размах крыльев этого зверя был вдвое больше, чем у любого из драконов, сопровождавших войско из пятидесяти мужчин, а в его пасти, возможно, могли целиком уместиться два или три боевых коня вместе с броней.

Серебряная драконица не успела заметить этого огромного контура. Ужасные когти дракона Хаоса порвали ее крылья. Она взревела от боли и попыталась развернуться, но уже не могла контролировать свой полет. Не желая довольствоваться тем, чтобы просто позволить ей упасть и разбиться, чудище Хаоса схватило ее когтями и, несмотря на сопротивление, разорвало ей горло. Только тогда тварь выпустила тело серебряной, повернувшись к следующему противнику.

Жених погибшей серебряной гневно взревел и изо всех сил постарался провести атаку, но волны пульсирующего воздуха, окружавшие дракона Хаоса, лишали серебряного гиганта возможности набрать необходимую скорость. Его ужасающий противник поверг отважного дракона с такой же легкостью. Он высоко поднял голову, открыл пасть — и раскалывающий уши звон обрушился на раненого рыцаря.

Штоддард не осмеливался отпустить рукоять меча, чтобы прикрыть уши, хотя ему этого очень хотелось. По его лицу побежали слезы. Голова серебряного дракона свесилась набок, а глаза слепо смотрели вдаль. Чудовище потрясло телом и отпустило его.

«Паладайн… сохрани нас, — подумал Штоддард. — Ему подчиняется… все вокруг! Он… пятьдесят отличных людей… драконы. Неужели никто не может остановить его?»

Дракон Хаоса расправил крылья и оглядел сцену разрушения. Его глаза, казалось, заметили Штоддарда.

Всякие мысли покинули Рыцаря Розы. Никогда за всю свою жизнь он не чувствовал себя настолько беспомощным, настолько… испуганным.

Гигантское существо раскрыло свою широкую пасть и заревело.

В этот раз страха оказалось слишком много. У Штоддарда потемнело в глазах.

Струйка воды покатилась по его опаленному рту. Вначале Штоддард сглотнул ее рефлекторно, а потом начал нетерпеливо пить, когда потекло еще больше влаги. Вода побежала по его щеке.

— Мне очень жаль, — прошептал кто-то из окружавшей его темноты. — Я слишком сильно опоздал…

Утолив жажду, рыцарь перестал глотать. Вскоре остановился и поток воды, хотя и не прежде, чем вымокли его подбородок и шея.

— Кто?… — Штоддард с трудом смог опознать собственный дрожащий голос. Онпрокашлялся и попытался снова: — Кто здесь? — Прозвучало не лучше.

— Отойди в сторонку, мальчик, — также шепотом отозвался другой голос. — Позволь мне посмотреть на него. Ты его чуть не утопил.

Штоддард, наконец, определил, что второй человек один из его людей, Феррин, Рыцарь Меча. Он не сразу сообразил, что продолжает держать глаза плотно сомкнутыми, и слегка приоткрыл веки. Мир медленно приобретал отчетливость, выявляя узкое бородатое лицо Феррина и бледное, но красивое и чисто выбритое — молодого человека, имевшего неуловимое сходство с эльфами. Его каштановые волосы окрасила преждевременная седина.

— Как вы себя чувствуете, мой лорд? — спросил все тем же успокоительным тоном Феррин.

— Я… разбит, но… — Рыцарь Розы осторожно проверил свои члены. Левое плечо ужасно болело, но, похоже, сломано ничего не было. Он поблагодарил Паладайна за это чудо. — Кажется, цел.

— Хвала Паладайну.

— А почему вы разговариваете шепотом? Чудовище все еще рядом?

— Я не говорю шепотом, мой лорд. Не делает этого и мальчик, — поморщился Феррин.

Крик дракона… должно быть, он повредил его слух. Может быть, с помощью молитв его можно будет, в конечном счете, привести в порядок, но Штоддард понимал, что сейчас у него нет ни сил, ни времени, чтобы обращать внимание на подобное. Слишком многое было поставлено под угрозу.

— Сколько… сколько осталось… в живых?

Рыцарь и молодой человек переглянулись. Этим все было сказано.

— Я нашел только Кариса, Крандэла и Марлэйна, мой лорд, — наконец ответил Феррин. — Марлэйн умер прямо у меня на руках, а Карис скончался менее часа назад. Мне удалось перевязать раны Крандэлу. Он пока отдыхает.

— И больше никого?

— Ни единого. Я мог не найти даже вас. Ведь вас очень далеко отбросило, — Феррин взглянул на мальчика. — Когда я нашел вас, вот этот уже ухаживал за вами. Это было около часа назад, мой лорд. — Рыцарь вздохнул. — И у нас остался только один конь. Я нашел еще четверых, но их пришлось забить. Думаю, что остальные погибли от одного только шока.

Шок. Обученные боевые кони, умирающие от шока. Из всего происшедшего это казалось едва ли не самым неслыханным. Штоддард, наконец, нашел в себе силы, чтобы попытаться сесть.

— А драконы все погибли?

— Бронзовый выжил, Лорд Штоддард.

Пожилой рыцарь повторил это удивительное утверждение.

— Он? Но мне казалось, что я видел, как он упал.

— Он теперь может летать только на короткие расстояния, и у него вывихнута одна лапа, но во всем остальном он здоров. Правда, какое-то время думать он будет немного замедленно.

Молодой человек смотрел вниз. В его глазах показались слезы.

— Простите меня. Я старался угнаться за ним изо всех сил, но недооценил этого дракона Хаоса. Я не знал, что он может так быстро летать.

В словах его спасителя было мало смысла, но Штоддарду и в самом деле сейчас было не до того. Пятьдесят человек и четыре дракона. Чудище перебило весь отряд, направлявшийся на защиту порта Арамус, важного узла, связывающего маршруты поставок для армий, сражающихся с силами Хаоса в северной части Ансалона. Рыцари Такхизис оголили порт, забрав большую часть его первоначальных сил, решив, что это место находится достаточно далеко от военных действий. И только с опозданием они осознали, что Арамус не в большей безопасности, чем любое другое место, поэтому Штоддард со своими людьми получил приказ отправиться на его защиту.

«И мы провалили задание, даже не достигнув места назначения», — подумал Штоддард.

То, что дракон Хаоса напал на них так близко от места назначения, не могло быть случайностью. Арамус или уже лежит в руинах, или скоро в них превратится.

— Арамус. Нам надо узнать…

— Город пока еще должен быть невредим, — быстро сообщил ему юнец, — но это ненадолго. Дракон Хаоса потратит некоторое время, чтобы оправиться после этого нападения. Но день уже прошел. А ему надо немногим более.

Штоддарду приходилось напрягаться, чтобы разбирать каждое слово. Он тщательно изучал молодого человека. Наверное, его спаситель был молодым сквайром.

— Похоже, ты знаешь об этом чудище больше, чем мы. Кто ты такой?

— Лиам из Элдора, мой лорд. Я охочусь на это создание с тех пор, как оно впервые ступило на Кринн. Мне… Мне жаль, что не я успел остановить его до того, как оно напало на вас.

Он намеревался остановить зверя Хаоса прежде, чем тот уничтожит пятьдесят хорошо вооруженных рыцарей и четырех взрослых драконов? Мальчик, должно быть, помешался. Впрочем, Штоддард не был сильно удивлен. Он слишком часто встречался с подобными жертвами войны, предпочитавшими скорее жить в мире собственных фантазий, чем встречаться лицом к лицу с ужасной действительностью. Очень жаль.

— С чего ты взял, что подобная ответственность должна лежать на тебе, Лиам… из Элдора, кажется? Это война, и решать такие задачи надлежит воинам. — Штоддард не мог сдержать дрожь. — Но даже нам она оказалась не по силам.

— Потому что больше некому. Мой отец делает что может, но силы Хаоса повсюду. — Юноша покачал головой и вытер остатки слез. — И я не могу оставаться в стороне, мой лорд, когда не успевает справляться мой отец. К тому же я единственный, у кого есть хоть какие-то шансы против дракона Хаоса.

Жестом показав Феррину, чтобы тот помог ему подняться на ноги, Штоддард вежливо ответил:

— Я благодарен за твою помощь, Лиам, но решение этого вопроса все равно лучше будет оставить нам. Если у тебя в самом деле осталась семья, возвращайся к ней. Это не… это никогда и не могло быть твоей заботой.

— Но я нужен вам! Понимаю, что я не мой отец, но научился от него многому.

— Спросите, кто его отец, Лорд Штоддард. Спросите, — пробормотал Феррин, наклонившись к своему командиру.

Судя по его тону, Феррин уже слышал ответ и нашел его значимым. Поддавшись проснувшемуся любопытству, Штоддард последовал его совету:

— Так что же, твой отец рыцарь, да? И как его зовут? Может быть, я его знаю.

Молодой человек распрямился, выглядя теперь значительно более внушительно, чем вначале представлялось пожилому рыцарю.

— Вы можете знать его, мой лорд. Его зовут Хума из Элдора, и он также известен как Хума Хозяин Копья.

Штоддард был уверен, что в этот раз слух полностью подвел его. Он моргнул, посмотрел на Феррина в поисках подтверждения. Рыцарь печально кивнул:

— Именно это он и сказал, Лорд Штоддард, «Хума Хозяин Копья».

Штоддард прочистил горло, но вслух ничего не сказал. Мальчик определенно помешался.

Лиам заметил, что воцарилась неловкая тишина, и продолжил:

— Конечно, его тело умерло столетия назад, но и он, и моя мать вознеслись к чертогам Паладайна и обитают там вместе с ним. — Он гордо выпятил грудь. — Я результат их союза. Их сын. Я всегда наблюдал за Кринном, всегда хотел пройтись по Ансалону. Когда, наконец, мой отец вернулся в мир… чтобы оказать помощь в этой войне… я хотел пойти с ним, но он боялся за меня. И запретил мне спускаться. — Юноша выглядел несколько виновато. — Тем не менее, он не знал об этом чудовище, поскольку оно появилось уже после его воссоединения с миром умерших. Я почувствовал это существо и решил, что должен явиться на Кринн и помочь.

— То есть ты… — Нет, никакого толку не будет, если уделять россказням этого мальчишки хоть какое-то внимание. Рыцарь Розы отвернулся от Лиама и осмотрел пейзаж, утомленно вздохнув. Из-за бесчинства дракона Хаоса появились новые холмы. Повсюду были повалены и раскиданы деревья. Но Штоддард не видел следов учиненной бойни.

— Феррин, отведи меня к людям.

— Вам надо отдохнуть, мой лорд…

— Отведи меня к ним.

Рыцарь Меча подхватил его под руку. Штоддард старался не опираться на спутника, сражаясь со слабостью и болью. Когда они стали отходить, к другому боку Штоддарда внезапно устремился Лиам из Элдора, подхватывая его за предплечье и, без всяких сомнений, пытаясь помочь. Но сумев только разбередить ему раны.

— Поосторожнее, болван! — Если бы Феррин не помогал в это время своему командиру, то, скорее всего, вцепился бы молодому человеку в горло.

— Прошу прощения, мой лорд. — Лиам отошел в сторону, но не оставил их.

— Все в порядке, парень. — Штоддард поглядел на Феррина, показывая ему одним лишь выражением лица, что не собирается тратить время на ругань в адрес их душевнобольного спутника.

Путь не был длинным, хотя и в самом деле потребовал от Штоддарда большей затраты сил, чем тот предполагал. Но то, что он увидел, заставило его забыть такие мелочи, как истощение и боль.

Тела его людей все еще лежали там, где упали, некоторые из них были наполовину засыпаны землей. Кулак торчал с одной стороны холма, обутая нога — с другой. Неподалеку от них лежал боевой конь с перебитой спиной. Один человек погиб, раздавленный огромной глыбой, и испуганного выражения на его лице оказалось достаточно, чтобы заставить содрогнуться закаленного воина. Эта сцена была практически ирреальна.

Лиам запнулся возле него. Его лицо побелело, челюсть отвисла. Он, не моргая, смотрел на картину, развернувшуюся перед ними, а потом произошло то, что Штоддард легко мог предсказать… молодой человек отвернулся и упал на колени. Его рвало.

— Сын Хумы… — скривившись, прокомментировал Феррин, произнеся эти слова достаточно громко, чтобы услышал не только командир, но и претендент на звание героя.

— А ты помнишь свой первый боевой опыт, Феррин?

Рыцарь Меча успокоился. Лорд Штоддард отошел от него, решив осмотреть остальное собственными силами. Ему было необходимо снова, и как можно быстрее, научиться обходиться без посторонней помощи.

Многие его люди погибли быстро. Но некоторые явно задержались на этом свете, и Штоддарду не хотелось останавливаться возле них. Это было одно из худших бедствий, каким он был свидетелем за всю свою долгую карьеру. У них даже не было возможности обороняться с честью.

«И всем гражданским лицам Арамуса грозит та же самая опасность, — подумал Штоддард. — Если в том, что сказал Лиам из Элдора, было хоть зерно правды, Арамус в жуткой опасности. А нас только трое… четверо, если считать дракона… но мы должны что-то предпринять…»

Внезапно Лиам встал рядом с ним. Штоддард беззвучно начал проклинать свой слабый слух. Появление юноши, когда сам он был так занят своими тяжелыми мыслями, заставило рыцаря вздрогнуть.

— Я… Я приношу свои извинения за то, что прежде, когда я… Я никогда не видел такой ужасающей сцены.

— Это всего лишь часть того, что представляет собой война, парень. Ты должен понять. Это чуть ли не первое, что мы внушаем принимающим рыцарское звание. Войны — это не игрушки. Рыцари занимаются не только тем, что катаются по окрестностям, участвуют в рыцарских турнирах и бьются на мечах. — Штоддард поднял руки, указывая на окружавшую их смерть. — Это то, к чему должен быть готов всякий вступающий в ряды любого Рыцарского Ордена Соламнии: смерть в ее самой ужасной форме.

Лицо Лиама стало еще более бледным, но в этот раз молодой человек, похоже, сумел сохранить мужество.

— Мой отец рассказывал об этом аспекте жизни рыцаря. Но я думал, что он делал это только для того, чтобы отпугнуть меня от попыток следовать по его стопам. И всегда полагал, что если ему казалось, что это того стоит, то как я могу сделать меньше?

Юноша был настолько серьезен, что Штоддарду захотелось поверить, что Лиам именно тот, за кого выдает себя. Однако он не мог позволить себе тратить время на шутки. Может быть, вопрос, на который мальчишка не сумеет ответить, вернет его к реальности.

— Это, конечно, похвально, но почему именно сейчас, Лиам? Мы, без сомнения, могли бы воспользоваться и твоей помощью, и помощью твоего отца во время Войны Копья. Почему же вы не появились тогда? Ситуация была достаточно тяжелой. Повелительница Тьмы тогда практически узурпировала власть над Кринном.

Лиам что-то пробормотал в ответ, и Штоддард подозревал, что мог не расслышать этого, даже будь его слух в порядке. Рыцарь смотрел на Лиама, пока тот не повторил:

— Отец хотел прийти на помощь, но ему не позволил Паладайн. Время еще не пришло, сказал ему Бог. То же самое, насколько я знаю, произошло и во время Катаклизма. Отец хотел помочь, но Паладайн запретил ему. И только теперь, когда он сам приказал, для моего отца стало возможным вернуться на Кринн. — Лиам казался маленьким, виноватым ребенком. — И только потому, что он больше не следил за мной, я тоже смог посетить этот мир.

Лиам сбежал из некоего небесного царства, пока его родители были заняты делами в другом месте? С одной стороны, Штоддарда этот рассказ так развеселил, что рыцарь даже был готов улыбнуться. Но с другой стороны, история была столь патетична, что опечалила его. Скорее всего, Лиам был сыном какого-нибудь фермера, убитого во время текущей кампании. А парнишка выжил и настолько отчаянно захотел все исправить, что вообразил себя героем.

— Ты сделал все, что мог, сынок, — вежливо ответил Штоддард. — Спасибо тебе за это. Но советую оставить битву тем, кого этому обучали.

— Но…

Штоддард не мог позволить себе быть слишком нежным. Каждый миг промедления уменьшал их я без того небольшие шансы оказать помощь городу. Необходимо было спешить настолько, что приходилось даже бросить погибших непогребенным.

«И что же мы собираемся делать, даже если мы достигнем Арамуса вовремя? — спросил себя Штоддард. — Три раненых рыцаря и увечный старый дракон…»

Это не имело значения. Они были Соламнийскими Рыцарями. Кодекс и Мера требовали сделать все возможное.

Он повернулся к Феррину, продолжавшему держаться поблизости и явно не доверявшему их безумному спутнику.

— Пришло время собирать наши силы. — Командующий даже не взглянул на Лиама из Элдора, но почувствовал, что тот слушает и надеется на еще один шанс упросить рыцаря пересмотреть отношение к нему. — Разбуди Крандэла. Проверь, способен ли он передвигаться. Осмотри окрестности и выясни, что из снаряжения все еще может нам пригодиться. — Штоддард приостановился. — И если сможешь по-быстрому сделать что-нибудь хотя бы с несколькими телами — действуй. Я пойду, поговорю с бронзовым. У меня есть кое-какой план.

— Можете ли вы совершать столь далекие прогулки, мой лорд? Я лучше отведу вас наверх…

— Спасибо, но я могу сделать это и сам. — Ноги дрожали, но сила воли позволяла ему продолжать движение. Сделав глубокий вдох, Рыцарь Розы медленно направился туда, куда указал Феррин.

Он нашел раненого бронзового гиганта лежащим на боку, его поврежденная лапа обвисла. При приближении человека дракон открыл глаза.

— Лорд Штоддард…

Было приятно услышать этот грохочущий голос. Впервые со времени трагедии рыцарю не приходилось напрягаться, чтобы разбирать чужие слова.

— Скользящий! Как ты себя чувствуешь?

— Хм-м? Чувствую? Я жив… и это уже больше, чем можно сказать о других, а? А что случилось?

— Ты что, не помнишь дракона Хаоса?

— О, да-а. Эта тварь. — Пожилой бронзовый дракон посмотрел на Штоддарда глазами, внезапно расширившимися от воспоминания. — Эта тварь! Она порвала им глотки! — Дракон попытался подняться, опершись на поврежденную лапу, и чуть не рухнул на своего отшатнувшегося посетителя. — Я разорву ее на части!

— Я держу вас, мой лорд, — подхватили Лорда Штоддарда сильные руки.

Высвободившись, он снова увидел странного молодого человека. Вездесущий Лиам начинал раздражать его. Штоддард не ожидал, что тот решится сопровождать его и к дракону.

— Спасибо, но я могу обойтись без твоей помощи.

Юнец отошел с печальным кивком. Пожилой рыцарь обернулся и обнаружил, что бронзовый воззрился на вновь прибывшего. Скользящий, казалось, даже забыл про свои ранения, разглядывая Лиама из Элдора.

— Я не знаю тебя, — прогрохотал дракон, щуря глаза. — Или знаю? Я так многое забываю…

— Лорд Штоддард, — немного дрожащим голосом прервал Лиам, — похоже, он испугался даже дружелюбно настроенного дракона. — Дракон Хаоса, должно быть, почти восстановил свои силы! — взволнованно воскликнул юноша. — Арамус недалеко! Нам надо спешить! Может быть, мы еще успеем спасти людей!

— Верно! — проревел Скользящий, перестав рассматривать Лиама. — Сколько осталось рыцарей, мой лорд?

— Только трое. Мы ранены, но способны к действиям. Правда, не знаю, что мы можем сделать против этого монстра…

— Даже если мне придется воспользоваться задними лапами, чтобы пинком отправить его обратно к хозяину, я сделаю это, Лорд Штоддард, но шансы значительно увеличились бы, имей я на своей спине еще и рыцаря с копьем! Я древний — и умею это. Готов использовать любые возможности, какие только смогу.

Рыцарь Розы задумался над этим вопросом. У них было несколько обычных копий, но не было ни одного легендарного Драконьего. Большей частью это оружие находилось в руках Рыцарей Такхизис. Штоддарду и его людям необходимо было найти способ обойтись тем, что имелось под рукой. По крайней мере, их копья остры и хорошо сработаны; их, без сомнения, должно хватить на то, чтобы проткнуть шкуру звездной мерзости. Это было единственным из того, что маленький отряд мог попытаться предпринять.

— Думаю, мы сможем найти, по крайней мере, одно подходящее копье. Что же касается рыцаря, который понесет его, — тебе незачем искать кого-либо, кроме меня, Скользящий.

— Вот это дух! — рассмеялся бронзовый дракон. — Мы разорвем зверю глотку так же, как он разорвал моим друзьям.

Штоддард знал, что Скользящий готов на все. Пожилой рыцарь оставил бронзового немного отдохнуть и вернулся к месту бойни, на которое все еще взирал Лиам.

— Я должен занять ваше место, Лорд Штоддард, — начал громко настаивать молодой человек. — Признаю, что не обучен рыцарскому ремеслу и не имею боевого опыта, но…

— Ты сейчас сам приводишь доводы против себя. — Штоддард прервался, чтобы посмотреть Лиаму в глаза. — Мне не важно, из Элдора ты или с Небес, возвращайся туда, откуда пришел, и оставайся там, пока все не закончится.

Он отвернулся и продолжал свой путь не оглядываясь.

Пожилой рыцарь нашел Феррина и Крандэла неторопливо бродящими вокруг и выполняющими его распоряжение относительно покойников и их вещей. Крандэл, Рыцарь Меча, известный своим хорошим аппетитом, заметил командующего первым и медленно распрямился, приготовившись внимать. Его голова была обвязана полоской ткани, а одна рука примотана к телу. Его круглое лицо стало бледным и покрылось испариной.

Было очевидно, что Крандэл не сможет занять место Штоддарда на драконьей спине, даже если бы пожилому рыцарю и захотелось этого. Оставался только Феррин. Тот, конечно, будет думать, что является наиболее подходящим кандидатом на то, чтобы отправиться в бой против создания, которое они не то, что убить, даже ранить имели мало шансов. И скорее всего, будет в этом прав.

— Мне необходимо лучшее копье, какое вы сможете найти, — сообщил им Штоддард. Его глаза скользнули по одному из уже подобранных экземпляров, но тот оказался слишком погнут и явно больше не годился для использования. — Должно же здесь быть хотя бы одно в надлежащем состоянии.

— Мой лорд, вам не стоит рисковать собой на Драконьей спине. — Феррин, как и ожидалось, начал возражать против участия Штоддарда в этом плане — Из всех нас я наиболее здоров и…

— …и, как я предполагаю, находишься в полном расцвете сил! — прорычал Штоддард. — Тебе дали приказ, Феррин! Найди мне копье! Это все!

— А почему бы просто не воспользоваться тем, которое мальчик привез с собой?

Рыцарь говорил слишком тихо.

— Что ты сказал? — спросил Штоддард.

Феррин повторил и показал на запад. Штоддард впервые обратил внимание на огромного скакуна Лиама и лежащие рядом с ним вещи. Конь при ближайшем рассмотрении оказался превосходным гнедым, который был крупнее любого жеребца, какого когда-либо видел пожилой рыцарь. Но его сильнее заинтересовало копье, на которое указывал Феррин. Длинное, гладкое и явно сработанное умелым кузнецом, копье Лиама хоть и было старым и заржавленным, но находилось в куда лучшем состоянии, чем любое другое оружие, какое они могли найти.

Запоздало он понял, что возле копья покоились зазубренный меч и доспех, который хоть и выглядел несколько архаично и проржавел, но скорее всего когда-то принадлежал Соламнийскому Рыцарю. Так что Лиам действительно являлся сыном или потомком рыцаря, если, конечно, не украл доспех из какой-нибудь могилы.

О разграблении захоронений думать не хотелось. Главное, что Феррин оказался прав: копье, которое Лиам тащил с собой в своих безумных поисках, идеально подходило для их нужд. Штоддард кивнул. Феррин направился к оружию.

— Что вы делаете? — спросил Лиам, который, несмотря на то, что держался на почтительном расстоянии позади них, расслышал каждое слово.

— Нам нужно это копье, сынок, — преградил ему путь Рыцарь Розы. — Ты сам напомнил нам, сколь важно остановить зверя прежде, чем он уничтожит Арамус. Что ж, это копье и бронзовый дракон остались нашей единственной надеждой! И если ты действительно хочешь помочь устранить эту угрозу, не путайся у нас под ногами.

— Но у меня больше шансов… и из всех нас шансы есть только у меня! Я должен использовать это копье! Вы просто не понимаете! — Лиам пошел за Феррином, но Крандэл подставил ногу, и Лиам упал лицом прямо в грязь. Прежде чем он смог подняться, Крандэл опустил ему ногу на спину, прижимая к земле.

— Дай ему подняться, солдат. — Штоддард схватил молодого человека за руку и помог встать, но Лиам выскользнул из захвата и побежал к Феррину.

Рыцарь отбросил копье и положил руку на меч. Юноша приостановился.

— Если позволите, мой лорд, — обратился к Штоддарду Феррин, — может быть, у меня получится убедить его в том, что он совершает глупость, если я вначале дам ему попробовать на вкус то ремесло, которым он должен обладать, чтобы пережить бой.

Лорд Штоддард серьезно кивнул. Одним быстрым движением Феррин присел, подхватил старый меч, лежавший рядом с броней, и легко швырнул его молодому человеку, который на мгновение уставился на него, прежде чем поднять оружие. Лиам смотрел на рыцарей в некотором замешательстве.

Обнажив собственный меч, Феррин встал перед Лиамом:

— Покажи мне, насколько ты хорошо умеешь сражаться. Покажи, на что способен сын Хумы Хозяина Копья.

Лиам начал двигаться. Лорд Штоддард еще раз кивнул Феррину. Лицо юноши помрачнело. Сжимая меч обеими руками, он шагнул к Феррину, делая пробный выпад.

Рыцарь слегка отклонился, и оружие его противника рассекло воздух. Тяжесть клинка протащила Лиама вперед, притягивая к земле. Феррин отошел в сторону, подождал, пока юноша восстановит равновесие, и сам пошел в наступление.

Для Штоддарда, знавшего мастерство Рыцаря Меча, было очевидно, что Феррин просто играет с парнем. Его клинок взметывался снова и снова, каждый раз легко пробивая оборону Лиама. Но хотя меч ни разу не оцарапал молодого человека, Лиаму стоило бы понимать, что рыцарь проявляет великодушие.

Наконец юноша слишком раскрылся, сделав очередной безумно широкий замах. И в этот раз его противник не стал сдерживаться. Феррин поднял свой меч и нанес удар плоской стороной клинка по рукам Лиама. Тот вскрикнул, ослабив хватку, и его оружие, не причинив вреда, упало на ногу рыцарю.

— Да, могу сказать, что ты готов встретиться с этим зверем, — со снисходительной улыбкой прокомментировал Феррин, — если собираешься стать его ужином.

— Это было нечестно! Я не был готов! — Лиама из Элдора переполнял гнев.

Стоявшие позади Штоддард и Крандэл подошли к юноше.

— А не кажется ли тебе, приятель, что в этом-то и суть? — спросил пожилой рыцарь. — Кроме того, даже если ты будешь готов, вряд ли у тебя получится лучше.

— Получится! — Все еще разъяренный, Лиам снова припустил за Феррином, но Штоддард быстро схватил его за руку. С другой стороны его удержал Крандэл. Наконец молодой человек успокоился.

— Извини, сынок, но у нас больше нет на это времени. Нам нужно твое оружие. И мы лучше знаем, как его использовать. Пойми, несмотря на все твои благие намерения, тебе недостает опыта. Даже сыну Хумы Хозяина Копья тут необходимо много тренироваться.

Юноша не ответил, все еще целиком сосредоточившись на Феррине и копье.

— Ты понимаешь, о чем я говорю, Лиам? — Пожилой рыцарь очень на это надеялся. Иначе, чтобы молодой человек больше не вмешивался, могли потребоваться силовые меры.

— Да… да, сэр, я понимаю, — наконец произнес Лиам.

Штоддард отпустил его, кивком велев Крандэлу сделать то же самое.

Под обиженными взглядами мальчишки рыцари занялись делом.

— Люди, неужели вы нашли подходящее копье? — заинтересовался бронзовый дракон, увидев оружие. — Выглядит не слишком многообещающе, но, кажется, подойдет!

У них не было подходящего седла, но Феррин сумел придумать замену. Не было необходимости делать ее идеальной; все они понимали, что наездник успеет нанести дракону Хаоса не больше одного-двух ударов, прежде чем чудовище ответит.

Все это время они не обращали внимания на Лиама. И когда Штоддард, наконец, решил оглядеться и поискать юношу, ему показалось, что тот сбежал. Лиам был слишком странным и мог попытаться совершить что-нибудь безрассудное, вне зависимости от того, обладал он копьем или нет.

«Ты ничего не сможешь сделать для него, если он опять ушел на свои дикие поиски приключений, — сказал себе Штоддард. — Беспокойся лучше об Арамусе и населяющих его людях».

Однако Лиам не убежал. Рыцарь, наконец, заметил, что молодой человек стоит и оглядывает разрушения, причиненные драконом Хаоса. В одной руке он держал проржавевший меч. Поняв, что Рыцарь Розы наблюдает за ним, Лиам с отвращением отбросил меч и уселся на валун, спрятав лицо в ладонях.

Старый воин обернулся к спутникам, оставив молодого человека наедине с его демонами. Полностью сосредоточившись на мыслях о спасении Арамуса, он обратился к старому бронзовому дракону.

— Скользящий, а есть ли какая-нибудь вероятность того, что ты поднимешь сразу троих?

— Я… смогу. Не очень надолго. Но Арамус недалеко. Правда, я не уверен, что у меня после этого путешествия останутся силы на сражение.

— Да будет так. Тогда полетит только тот, кто умеет управляться с копьем. Феррин, вы с Крандэлом возьмете последнего коня и поспешите за нами как можно быстрее…

— Мой лорд, — перебил Феррин, задумчиво прищурившись. — Мне бы хотелось, чтобы вы передумали! Я самый легкий и буду наименьшим бременем для дракона. Еще раз повторяю, я должен занять ваше место!

— Решение уже было принято? — Штоддард смотрел на подчиненного, пока тот не согласился, а потом добавил, пододвинувшись ближе: — У меня есть для тебя еще одно поручение. Сделай для парня все, что сможешь. Возьми его с собой. В таком состоянии он не должен оставаться один.

Феррину явно не слишком хотелось исполнять этот приказ, но он был верным солдатом.

— Я попытаюсь научить его выполнять обязанности оруженосца. Если выживем, он, может быть, еще станет рыцарем.

— Очень хорошо. — Штоддард верил в то, что это может произойти, не более, чем Феррин. Если Рыцаря Розы и Скользящего постигнет неудача, все они уже наверняка будут мертвы, когда минует день — максимум два.

— Скользящий, ты готов?

— Я уже давно готов, человек. И с нетерпением жду возможности бросить вызов!

Кровожадность дракона вдохновляла воина. Он нуждался в этой нетерпеливости и резкости Скользящего.

Феррин и Крандэл отсалютовали. Штоддард ответил на их приветствие, устраиваясь верхом на драконе. Несмотря на кустарное седло, копье удобно лежало под рукой.

— Лорд Штоддард!

Рыцарь дернулся, когда на его руку легла ладонь, посмотрел вниз и увидел упрямого Лиама.

— Встань в сторонку, парень! — бросил он, оправившись от удивления. — Нам пора отправляться. Ты остаешься с Феррином и Крандэлом. Они попытаются научить тебя паре приемов.

— Но вы должны выслушать меня! Есть тайна, которую вы должны узнать!

— Думаю, что ты рассказал нам уже достаточно тайн…

— Это касается копья… — Лиам наклонился ближе и пробормотал что-то, из чего Штоддард смог разобрать только несколько слов. Догадавшись, что говорит слишком тихо, юноша повторил: — Это одно из настоящих Драконьих Копий, мой лорд.

— Что это? — Штоддард и в самом деле несколько секунд смотрел на копье, прежде чем понял, как глупо это прозвучало. Оно было весьма неплохим, но едва ли могло оказаться зачарованным оружием из преданий. Ни одно из Драконьих Копий, о каких он когда-либо слышал, не могло выглядеть настолько изношенным и потускневшим.

— Это так! — продолжил Лиам, сверкая глазами. — Одно из тех самых, что использовал отец. — Он заметил скептическое выражение на лице Штоддарда, — Клянусь вам, что это правда! — Понимая, что все еще не убедил рыцаря, юноша дотянулся до древка копья. — Вы поверите, как только увидите его во всей красе.

Штоддард вскинул голову. Лиам ухватился за копье, воззрившись на него так, словно что-то должно было произойти. Но оружие не замерцало внезапно светом благословения Паладайна, не вытянулось, и наконечник не стал таким острым, что даже самая прочная драконья шкура не смогла бы противостоять ему. Оно осталось «слишком земным».

— Благодарю тебя за беспокойство, приятель. — Рыцарь Розы мягко отстранил руку Лиама. — Но мы больше не можем медлить. Оставайся с Феррином и Крандэлом.

— Но… — Лиам словно сдулся.

— Встретимся с тобой в Арамусе. Да хранит тебя Паладайн. — Пожилой рыцарь кивнул своим помощникам, и те отсалютовали ему. Потом он обратился к Скользящему: — Я готов.

— Ну, так держись крепче! Люди, отойдите подальше! — Бронзовый дракон расправил крылья и стремительно взмыл в воздух, как только это оказалось безопасно для рыцарей.

Штоддард смотрел на своих друзей, оставшихся на убегающей земле, а потом облака закрыли ему обзор. Он помолился Паладайну, чтобы тот сохранил не только его солдат, но и Лиама из Элдора и всех жителей Арамуса, а после запоздало вспомнил попросить о какой-нибудь защите для себя.

Ему была необходима любая помощь, какую Боги могли предоставить в борьбе против дракона Хаоса.

Несмотря на безумие ситуации, Штоддард, должно быть, заснул, поскольку следующим, что он мог вспомнить, был крик Скользящего.

— Я вижу портовый город, но нет никаких признаков зверя!

Из-за частичной глухоты и свистящего ветра было практически невозможно разобрать рычание бронзового дракона.

— Как выглядит город? Много ли повреждений? — прокричал рыцарь, наклоняясь вперед.

— Я не вижу ни дыма, ни разрушений. — На этот раз голос Скользящего прозвучал отчетливее. — Но солнце садится, а мы пока находимся слишком далеко для моих старых глаз! Еще пара мгновений, и я смогу сказать наверняка!

Было бы просто чудом, если дракон Хаоса еще не успел напасть на Арамус, но Штоддард лелеял надежду. Он ждал, и, казалось, прошла вечность, прежде чем дракон закричал:

— Он выглядит неповрежденным! Башни, крыши и даже стены? Я вижу, как в гавань входят суда!

«Хвала Паладайну!» — воскликнул про себя Штоддард.

Должно быть, Лиам оказался прав: несмотря на видимую непринужденность, с которой зверь Хаоса выкосил рыцарей, он, скорее всего, переутомился и ему было нужно время, чтобы отдохнуть.

Впрочем, это оставляло вопрос о том, где сейчас находится зверь, без ответа.

— Приземлимся в городских воротах? — Скользящий повернул голову к Штоддарду.

Рыцарь решил, что лучше поторопиться, пока не появился дракон Хаоса. По крайней мере, они могли предупредить жителей о надвигающейся беде. Может быть, в Арамусе успеют начать эвакуацию. Остающиеся, без всяких сомнений, рисковали больше, чем убегающие. Они смогут вернуться в любой момент… если Штоддард со своим ящерообразным напарником сумеет одержать победу.

— Да, начинай приземление!

Скользящий отвернулся и начал спуск. Рыцарь облегченно вздохнул. Ему, конечно же, хотелось подольше отдохнуть перед сражением с драконом Хаоса. Слух мог уже никогда не стать прежним, но ему потребуется время на то, чтобы зажили остальные раны.

Да и Скользящий нуждался в отдыхе. Сидевший на драконе Штоддард чувствовал, каких усилий требовал каждый неровный вдох его огромного спутника. Древнее существо вымоталось до предела, постаравшись так быстро добраться до Арамуса.

Хотя свет солнца ушел еще не совсем, кое-где в небе уже проступили звезды. Рыцарь вспомнил, что дракон Хаоса напал на войска Соламнии при свете дня. Это не исключало вероятности того, что их враг может напасть ночью, но увеличивало надежды на то, что есть время хотя бы до утра.

— Привяжись получше, человек! У меня для приземления остались только три здоровые лапы, так что мягкой посадки не обещаю!

Штоддард решил сделать, что ведено, и привязался. Он, наконец, вспомнил, что весь день ничего не ел, и это было к лучшему. Приземление Скользящего не обещало быть гладким, и при мыслях о полном животе…

Внезапно задрожала и затряслась земля.

Бронзовый дракон с трудом успел вовремя набрать высоту, избегая опасности быть проглоченным движущейся землей. Когда Скользящий перевернулся на бок и взмыл обратно в небо, Штоддард мог думать только о том, чтобы не упасть. Рыцарь увидел, как начинают разрушаться ближайшие к ним городские стены, но ему уже было не до Арамуса.

— Где он? Где он? — Бронзовый гигант выровнялся и заозирался в сгущающейся темноте. — Я не вижу его!

Рыцарь закрутил головой.

— Слева от тебя! — внезапно закричал он. — Левее и выше!

Дракон Хаоса больше не пытался скрываться. Область неба запульсировала и забурлила, превращаясь в вихрящееся звездное поле, смутно напоминающее очертаниями крылатую рептилию. Его сверкающие бездушные глаза уставились на противников, со стальным хладнокровием устремившихся в лобовую атаку.

— Готовсь!

Близость боя открыла у Штоддарда и Скользящего второе дыхание. Бронзовый помчался вперед, стремительно сокращая разрыв между собой и противником; всякие следы усталости исчезли.

Рыцарь изготовил копье. Им надо было нанести всего лишь один хороший удар.

Дракон Хаоса раскрыл огромную пасть, но в этот раз вместо оглушительного рева разборчиво произнес:

— Вы… умрете.

И с этими словами обрушился на Скользящего. Бронзовый попытался сцепиться с ним, но, несмотря на свои огромные размеры, по сравнению с драконом Хаоса он казался карликом. Штоддард пытался ударить копьем, однако в создаваемой чудовищем деформированной реальности невозможно было найти цели.

Они были почти на пороге гибели, и рыцарь понимал это. Их уже можно было считать покойниками, а вскоре та же судьба постигнет людей внизу. Несмотря на старания рыцаря и дракона, тварь легко с ними расправилась. Она просто залегла в засаду и дождалась их — классическая западня, и они беспечно в нее влетели.

Дракон Хаоса попытался вонзить клыки в горло Скользящего, но ловкий бронзовый увернулся, вовремя опустив голову. К сожалению, он не смог защитить крылья, чем и воспользовался его чудовищный противник. Скользящему становилось все труднее и труднее продолжать полет, и Штоддард уже совершенно не мог найти позиции, в которой смог бы маневрировать копьем.

— Я… больше не могу… лететь, — задыхаясь, произнес дракон. — Простите, Лорд Штоддард… Простите.

Рыцарю оставалось просто замереть в седле. Триумфально взревев, дракон Хаоса разжал хватку. Бронзовый попытался ударить чудовище, но и в этом не преуспел. Дракон и наездник рухнули вниз.

Скользящий, к своей чести, постарался смягчить и замедлить падение с помощью того, что осталось от его крыльев. И все равно рыцаря выбросило из седла, когда дракон, наконец, грянулся о землю.

Штоддард приземлился на бок и покатился, чувствуя, как стократно возрастает боль от полученных ран. К тому моменту, когда пожилой рыцарь остановился, он был изранен настолько, что даже дыхание причиняло ему мучения. Старый воин лежал на спине и слепо смотрел в небо, с которого упал. Вокруг была только боль. К счастью, Штоддард потерял сознание.

Когда Рыцарь Розы очнулся, что, похоже, произошло всего несколько мгновений спустя, он обнаружил, что не может даже сесть, а Скользящий лежит неподвижно. Старый дракон явно был мертв — свернул себе шею во время падения. Он пожертвовал собой, чтобы спасти седока. Штоддард жаждал забвения, но увидел, как огромный дракон Хаоса проносится над ним. Отчасти рыцаря даже заинтересовало, почему, когда зверь так близко, земля вокруг остается спокойной.

Под спину Штоддарда мягко скользнула рука. Вновь прибывший помог ему принять сидячее положение. Рыцарь был удивлен, обнаружив, что кости не сломаны. Уже второй раз ему удалось пережить это бедствие. Он даже не знал, возносить ли хвалу за свою невероятную удачливость или проклинать факт двойного поражения.

— Простите меня, Лорд Штоддард. У меня ушло больше времени, чем я предполагал. Думаю, что западня предназначалась мне. Похоже, он знает, что я преследую его.

— Л-лиам? — Опять? Это было невозможно. Юноша должен был остаться далеко позади, вместе с Феррином и Крандэлом. Он не мог проделать такой длинный путь за столь короткое время. Штоддард никогда бы не подумал, что бывают такие быстрые кони.

— Да, сэр. Вот, выпейте это. — Рука приложила к его губам небольшой мех с водой.

Штоддард начал пить, а потом обратил внимание на руку. Она оказалась облачена в латную рукавицу, очень похожую на его собственную, но украшенную знаком короны. Рукавица была ржавой и побитой. Пожилой рыцарь забыл и свои раны, и свою жажду.

— Лиам, как ты…

— На это нет времени, сэр. — Рука отпустила его, и юноша обошел рыцаря, встав прямо перед ним. Каждое движение сопровождалось звоном металла о металл.

Лиам из Элдора стоял перед Лордом Штоддардом, облаченный в полные, хоть и немного потрепанные регалии Рыцаря Короны, того самого Ордена, к которому принадлежал его предполагаемый отец, Хума Хозяин Копья. Забрало старого шлема было поднято и открывало бледное, серьезное лицо.

Штоддард готов был заплакать, глядя на него. Навязчивая идея настолько овладела глупым парнишкой, что Лиам просто не видел, что флиртует со смертью. Этот доспех мог сгодиться только для привлечения внимания дракона Хаоса. И без всяких сомнений, не мог выдержать ни единого удара.

Дракон Хаоса еще раз пронесся над их головами. Он приближался к портовому городу, сужая круги и готовясь приступить к своему смертельному пиршеству. Небо вокруг зверя разражалось громом, вспыхивали молнии.

— Я должен остановить его… — Рыцарь Розы пытался встать изо всех сил, но ноги отказывались повиноваться ему.

Лиам что-то сказал, однако Штоддард услышал только неразборчивые звуки…

— Я говорю, ваша правая нога обильно кровоточит, мой лорд, — наклонился поближе без пяти минут рыцарь. — Разве вы не чувствуете этого?

Штоддард не чувствовал. Вся нога онемела.

— Вам не стоит шевелиться. — Молодой человек отошел. — Я надеялся, что смогу добраться сюда раньше вас… но снова не успел. — Лиам поглядел вверх. — Но в этот раз я не потерплю поражения. Клянусь своим отцом, Лорд Штоддард.

Это было уже слишком. Рыцарь достаточно наслушался бредней мальчишки.

— Ты не сын Хумы Хозяина Копья, парень! Он жил… столетия назад! Ты просто совершишь самоубийство, если попытаешься сразиться с этой тварью!

— Мой отец был рыцарем. — Юнец продолжал смотреть на чудище. — Он посвятил всю свою жизнь служению чести и защите слабых. Est Sularus oth Mithas. Мне всегда хотелось подражать ему. Мое предназначение состоит в том, чтобы следовать по его стопам.

— Послушай меня, мальчик! Ты…

— Я прождал слишком долго. Он направляется к Арамусу. Это мой последний шанс. — Лиам напрягся, а его глаза расширились, уставившись на что-то вне поля зрения пожилого рыцаря.

Юноша сделал шаг в сторону застывшего тела Скользящего, но Штоддард дотянулся до парня, ухватив его за лодыжку.

— Ты ничего не сможешь сделать сам! Помоги мне добраться до твоего коня! Вместе мы сможем доехать до Арамуса и поможем хотя бы части его жителей добраться до безопасного места!

— Нет. Я должен спасти город. Должен спасти всех.

Несмотря на все свои усилия, Штоддард не мог удерживать захват. Лиам высвободился и поспешно удалился. Рыцарь Розы с трудом повернулся, пытаясь следить за отважным, но спятившим молодым человеком.

Лиам нашел упавшее старое копье и поднял его с удивительной непринужденностью, затем свистнул, и чудесный скакун примчался на его зов. Невзирая на размеры копья, юноша стремительно и надежно закрепил его, вскочил на своего огромного коня, бросил последний печальный взгляд на Штоддарда и умчался прочь.

— Во имя Паладайна! Нет!

Рыцарь сумел подняться на ноги и прохромать за Лиамом несколько шагов, неожиданно для самого себя обнаружив, что у него еще остались силы, но смог дойти только до Скользящего, прежде чем рухнуть на землю. Он увидел в отдалении силуэт юноши, казавшийся крошечным на фоне ужасающей твари, кружившей над обреченным портовым городом. Подобная картина могла послужить великолепным эпизодом для какой-нибудь эпопеи о героическом спасении, но Штоддард понимал тщетность таких надежд. Не было ничего героического ни в разрушении Арамуса, ни в гибели молодого человека.

«Может быть, зверь даже не заметит его», — с надеждой подумал рыцарь.

Хотя Штоддард и не высказал своих мыслей вслух, но дракон Хаоса внезапно развернулся, словно услышал их. Отвернувшись от Арамуса, он устремился прямо на Лиама из Элдора.

Не важно, чьим потомком на самом деле был Лиам, но что-то в нем действительно привлекло внимание твари, и теперь та неслась на юношу, подобно оголодавшему волку, бегущему к привязанному к столбу ягненку. Зверь так и лучился рвением. Арамус был разжалован до второстепенной цели по сравнению с этим глупым смертным, возомнившим себя рыцарем.

Штоддард доподлинно знал, что произойдет дальше, но молился, чтобы его мнение оказалось ошибочным. Чудище спикировало на Лиама, поднявшего копье настолько высоко, насколько было возможно, подгоняя своего храброго скакуна. Зверь Хаоса заревел… и все вокруг крошечной фигурки на спине коня внезапно зашевелилось и забурлило. Одни холмы исчезали, другие вырастали, с новой яростью забили молнии, а могучий ветер угрожал повырывать деревья из земли.

— Беги, Лиам, — шептал рыцарь. — Хотя бы сделай вид, что собираешься! Может быть, это заставит его отвлечься… потерять интерес.

Но юноша не шелохнулся. Он продолжал мчаться прямо на чудовище, его ржавое копье казалось ничтожно маленьким рядом со столь огромным и ужасным зверем.

Земля, неожиданно вздыбившаяся передконем и седоком, отбросила их назад. Гибель подброшенного в воздух скакуна стала очевидной еще до того, как он упал на землю. Лиама швырнуло еще выше, словно ему было предназначено встретиться с драконом в небе.

С трудом поднявшись на ноги, Штоддард сумел пройти дюжину шагов, прежде чем его снова настигла слабость. Он чуть не потерял сознание. К сожалению, рыцарь мог только с ужасом наблюдать, как Лиам падает на землю.

Ударила молния, мгновенно скрыв гибель Лиама из Элдора. Дракон Хаоса пролетел над головой Рыцаря Розы, раскрыв огромную пасть в победном реве.

Слезы катились по щекам пожилого рыцаря, слезы по мальчику, блуждавшему в поисках своего предназначения. Может, Лиам и был безумен, но его отвага сделала бы честь любому воину. Одной из трагедий войны было то, что подобная храбрость простого люда слишком часто оставалась забытой.

Дракон Хаоса начал разворачиваться, собираясь вернуться к разрушению Арамуса. От мыслей о грядущем всеобщем истреблении Штоддарду становилось еще хуже, чем от печальной и неизбежной гибели Лиама.

Рыцарь мысленно воскликнул: «Паладайн! Я понимаю, что ты сражаешься в другом месте, но разве ты не можешь применить часть своей божественной мощи для спасения Арамуса? Неужели ничего нельзя сделать?»

Снова раздался треск молнии, осветившей изломанный ландшафт там, где одна отважная душа задержала наступление трагедии хотя бы на несколько минут.

Рыцарь моргнул.

Одетый в обноски человек стоял там, с трудом пытаясь поднять копье. Еще раз ударила молния и, казалось, оставила свое сияние вокруг человека и его оружия. «Почему-то, — подумал Штоддард, — копье теперь выглядит длиннее и смертоноснее, чем прежде».

Хотя дракон Хаоса и сосредоточился на предстоящем пиршестве, но по какой-то причине все же оглянулся назад… и ярость его возобновилась. Огромный зверь заревел, по дуге разворачиваясь к букашке, которой не хватило хороших манер, чтобы умереть. Звездный вихрь, служивший ему телом, закружился со скоростью, отражающей гнев чудовища.

От этого ужасного зрелища у Штоддарда скрутило живот. Сколько еще раз он должен смотреть на гибель парня?

Лиам упер тупой конец копья в землю и перехватил оружие так, словно собирался метнуть его в дракона Хаоса. Мальчишка наверняка был безумен, но, с точки зрения Штоддарда, было в нем что-то, достойное сына Хумы Хозяина Копья.

Дракон Хаоса спикировал на Лиама, распахнув пасть в пронзительном вопле. Несмотря на частичную глухоту рыцаря, даже с такого большого расстояния рев заставил его вздрогнуть. То, что Лиам держался под этим напором, изумило Штоддарда.

Парень устоял, и молнии озаряли его броню и копье странным сиянием. Монстр продолжал свой оглушительный вопль. К Лиаму протянулись длинные когти. Земля начала плавиться.

«В этот раз ему не выжить, — подумал Штоддард, — да хранит его Паладайн».

Казалось, что слова рыцаря достигли сердца великого Бога — с Лиамом начали происходить неожиданные изменения. Он засиял еще ярче, чем прежде. Наблюдавший за ним Штоддард увидел, как юноша становится все больше и больше, изменяя каким-то образом свой облик. Его очертания были теперь более вытянутыми, более обтекаемыми… мерцающе-серебряными. Разорвав доспех словно тряпку, из его спины вырвались крылья.

Обернувшись сверкающим серебряным драконом, таким же огромным, каким был Скользящий, Лиам стоял, покачиваясь на задних лапах и спокойно взирая на приближающееся чудовище. Штоддард почти забыл про свое изумление, восхищаясь мощью и мерцающими очертаниями, в чем-то подобными человеческим, а в чем-то — рептильим.

Я плод их союза. Их сын.

Сознание Штоддарда поплыло, наполнившись полузабытыми легендами о Хуме, легендами, включавшими в себя историю любви Хумы и эльфийской женщины, обернувшейся серебряной драконицей, известной как Отважная.

«Этого не может быть, — продолжал повторять себе Штоддард. — Лиам не может быть им».

Не менее удивительными были изменения, происшедшие с копьем. Оно больше не выглядело старым, напротив, стало гладким и блестящим, а его наконечник казался таким острым, что обещал пронзить даже самую жесткую шкуру.

Драконье Копье. Даже если бы оно не сверкало, Штоддард смог бы опознать его… оно оказалось именно тем, про которое рассказывал Лиам.

Если рыцарь был просто изумлен преображением Лиама, то дракона Хаоса оно ошеломило. Жуткий рев чудовища словно отрезало, когда оно зависло в воздухе, пытаясь понять, что произошло с только что беззащитной добычей.

Серебряный дракон своими похожими на руки лапами поднял зачарованное оружие и метнул его в противника.

Драконье Копье ударило, метко уязвив слугу Хаоса в грудь, когда тот пытался восстановить темп своего наступления. Из раны на серебряного дракона пролился дождь пламени и расплавленной лавы. Монстр мучительно заревел. Когда он трясся от боли, вокруг него дрожали воздух и земля. Вспыхнула молния, задул стремительный ветер.

Серебряный дракон неожиданно упал на все четыре конечности, явно испытывая боль, хотя Штоддард и не смог понять, что произошло. Тем временем дракон Хаоса достаточно оправился, чтобы попытаться выдернуть Копье. Увидев это, серебряный взвился в небо.

Свет Порядка схлестнулся с Тьмой Хаоса, когда эти двое сцепились на небольшой высоте. Дракон Хаоса заревел, когда серебряный всей своей массой начал проталкивать магическое оружие дальше в его тело. Из груди чудовища яростно хлынул новый шторм, взорвавшись прямо перед мордой серебряного.

Ослепленный, тот не мог увернуться от когтей, молотивших по его голове, разрывавших шею, орошая землю под ними кровавым дождем.

Серебряный не ослабил своего натиска, несмотря на серьезность ран. Он налегал всем телом, погружая Драконье Копье все глубже и глубже. На глазах беспомощно наблюдавшего Штоддарда чудовище Хаоса задрало голову, извергая мощные потоки пламени и черного дождя, окатившие серебряного дракона.

Силой этого удара серебряного отбросило назад. Охваченный огнем, он устремился к земле и тяжко рухнул на склон холма. Штоддард молился, чтобы он поднялся снова, но отважный дракон оставался недвижим.

Но у монстра не было возможности насладиться триумфом. Пламя и черный дождь продолжали выплескиваться из его груди. Дракон Хаоса пытался удержаться в воздухе, но его полет стал нелепым и бездумным. Зверю причиняло мучения глубоко вонзившееся Копье. Он ревел, а гром, казалось, вторил его боли.

Потом одна из молний попала в Копье. Дракон Хаоса закачался. Ударила вторая молния, затем третья.

Четвертый разряд оказался последним — чудовище Хаоса взорвалось.

Несмотря на большое расстояние, силы, с которой взорвался монстр, оказалось достаточно, чтобы закрутить Лорда Штоддарда и бросить его на землю. Все вокруг залил огненный дождь из останков монстра.

Рыцарь ударился головой о камень, и даже шлем не смог спасти его от забвения.

Яркий свет вывел Лорда Штоддарда из умиротворяющей темноты. Он открыл глаза и увидел, что это пламя факела, озаряющее изувеченное тело Скользящего. Чья-то рука осторожно коснулась плеча пожилого рыцаря, и кто-то прокричал:

— Этот, похоже, живой!

Несколько фигур выдвинулись в поле зрения старого воина. Их было как минимум шестеро: двое довольно старые, остальные — молодые парни, еще не совсем ставшие мужчинами. Ими явно руководил тощий старец, вероятно проведший больше дней своей жизни в качестве рыбака, а не воина. Он отсалютовал Штоддарду и произнес что-то, что рыцарь не смог разобрать.

— Я спросил, есть ли здесь еще кто-нибудь. — Мужчина, наконец, понял, в чем проблема, и повторил громче.

— Еще один… дракон… мальчик, — кивнул Штоддард.

Тощий старец пробормотал что-то одному из своих молодых спутников, а тот прошептал ответ. Расстроенный своей неспособностью понимать их, раненый рыцарь попытался подняться.

— Расслабься. И забудь о том, что не слишком хорошо слышишь теперь. — Старик положил ладонь на его руку. — Просто чудо, что мы все не сделались туги на ухо из-за этого зверя. Мальчик сказал, что мы нашли только тебя и одного рыцаря из Ордена Короны. А еще мы нашли бронзового дракона ну и куски звездного чудовища, разбросанные по всей округе.

— Нет. Нет… — Штоддард покачал головой, в которой шумело, как после попойки. И умолк. А что же серебряный дракон? — Пожалуйста… Мне надо увидеть этого рыцаря.

— Ну, если считаешь, что можешь достаточно хорошо ходить… — Командир патруля щелкнул пальцами. Два молодых человека помогли Лорду Штоддарду подняться на ноги. — Между прочим, я Биллус, исполняющий обязанности командующего Стражи, а эта скромная группа представляет собой основную часть нашей городской обороны. А ты?…

— Лорд Штоддард. — Рыцарь мало интересовался своим спасителем; его больше беспокоило неподвижное тело, к которому его вели. Приехавшие из Арамуса положили тело в импровизированную волокушу, запряженную одной лошадью. Кто-то прикрыл тело одеялом, но Штоддард мог видеть лицо.

Лиам. Лиам в человеческом обличье.

— Нашли его у холма. Спина была сломана. То же самое с руками и ногами. Должно быть, расшибся, упав с вершины. Он был уже мертв, когда мы пришли.

Лиам оборачивался драконом, но теперь он снова был человеком, снова был одет в древнюю броню. Как это было возможно? Рыцарь продолжал смотреть на неподвижное тело.

— Мне жаль, что это случилось с твоим другом и бронзовым драконом, — произнес Биллус, пытаясь утишить боль на сердце Штоддарда. — Все мы видели, как началось сражение и как бронзовый со своим седоком пытались сделать все, что могли. Когда они упали, мы были уверены, что окажемся следующими. Нам трудно понять, что случилось потом. Этот бронзовый дракон, отважное существо, вернулся. Мы должны оказать подобающие почести за храбрость. — Исполняющий обязанности командующего вздохнул: — Все еще не могу поверить! Казалось, что все кончено, но нас спас шторм. Молнии! Ты можешь в это поверить? Молнии нисходили с неба и били чудовище снова и снова! Должно быть, сам Паладайн приложил к этому руку!

Штоддард, наконец, оторвал взгляд от Лиама, медленно начиная понимать, о чем говорит мужчина.

— Это был не Паладайн. Это был он. Истинным героем этого сражения был Лиам из Элдора. Сын Хумы Хозяина Копья.

Солдаты Арамуса вокруг него приостановили свою деятельность.

— Похоже, я все-таки тоже немного оглох. Что ты сказал? — Биллус моргнул и посмотрел на тело. — Кем, говоришь, он был?

— Лиам из Элдора. Сын Хумы и серебряной драконицы… — полились слова из старого воина, прежде чем он понял, что делает.

Эту историю легко было рассказывать теперь, когда он поверил. Лиам говорил правду. Иначе как еще объяснить все то, чему рыцарь стал свидетелем? Как еще мог быть побежден дракон Хаоса?

Люди слушали. Штоддард дал им для этого повод. Но его явно не принимали всерьез, несмотря на то, что он был Рыцарем Соламнии, а их слова обычно не подвергали сомнению. На лицах горожан отразилось недоверие, когда история завершилась точным броском, борьбой между титанами и молнией, притянутой Драконьим Копьем, хотя монстр и убил отважного серебряного.

— Сын Хумы? — Биллус искоса посмотрел на тело и оглядел своих спутников. — Кто взял ответственность за найденное нами копье?

— Оно здесь, сэр, — шагнул вперед юноша, имевший телосложение кузнеца.

Во главе с командующим группа подошла и осмотрела оружие.

— Драконье Копье… — Тон Биллуса стал еще более скептическим. — Уверен, оно крепкое, но выглядит слишком уж ржавым для оружия, благословленного Паладайном.

Штоддард не отрицал этого. Копье выглядело так же, как и тогда, когда он впервые увидел его. Ветхая реликвия, слишком долго сохранявшая свою целостность. И оно не было обожжено, хотя в него неоднократно били молнии.

Рыцарь задумался, а не было ли все это только плодом его воображения. Возможно, что эти невероятные события ему просто приснились. Возможно…

— Да ладно, сын он Хумы или нет, всё равно он явно был храбрым парнем, отправившимся в сражение на бронзовом и отдавшим за нас свою жизнь. — Командующий отвел своих людей в сторону. — Мы достойно почтим его память, поверь мне. А пока нам надо доставить тебя к целителю. И поскорее.

Бесполезно было пытаться убеждать; все равно они никогда не поверят. Феррин и Крандэл еще могли бы, но и они, скорее всего, будут подозревать, что их командир просто вообразил всю эту драму из-за полученных им ран. Даже сам Штоддард подумывал об этом… но нет, он не мог вообразить все это!

— Скорее всего завтра мы отпразднуем победу и окажем твоему другу достойные похоронные почести, — добавил Биллус, когда стражники помогли раненому рыцарю оседлать одну из лошадей. — И завтра же сделаем что-нибудь для бронзового.

Они решили, что на Скользящем в бой полетел не Штоддард, а Лиам. И пожилого воина это устраивало. По крайней мере, Лиам получит почести, причитающиеся ему как Рыцарю Соламнийского Ордена. Был он сыном Хумы или не был, но его запомнят за проявленные в это тяжелое время отвагу и доблесть. И будут помнить принесенную им жертву.

— Est Sularus oth Mithas, — прошептал Рыцарь Розы, когда один из стражников накрыл лицо молодого воина одеялом. Еще многие и многие отважные души людей, и не только, будут принесены в жертву во время Войны с Хаосом, но пока один город будет чествовать самого необычного заступника — Лиама из Элдора, Рыцаря Короны… и, в чем для Штоддарда не оставалось сомнений, сына Хумы.

Кевин Т. Стейн Личное

— Я хочу, чтобы вор умер, а пояс был возвращен, — сказал Мейлфич. — Но смерть вора важнее. Запомни это, Борак. Убей вора. А потом ты мне какое-то время не будешь нужен.

Борак выглянул из-за угла на узкую, переполненную улицу, вжимаясь в тени, скрывавшие переулок. Слова покровителя продолжали занимать его мысли. Среди избранников Такхизис Мейлфич являлся жрецом высокого ранга, и, как черный дракон, Борак обязан был подчиняться приказам этого человека. И все же тон жреца и его настойчивость заставили Борака осторожничать. Мейлфич, конечно, могуществен и умен, но не умнее дракона. Не умнее Борака.

В конечном счете, людям нельзя доверять. Если бы ему только удалось разгадать скрытые планы жреца. Ходили слухи о смертельно опасной — даже для личных драконов Темной Королевы — «тайной страже». Несколько собратьев Борака уже пропали. Ответ должен был прийти со временем.

Этот район города кипел активностью. Было то время ночи, когда приличные люди собираются спать, а любители острых ощущений готовятся найти себе развлечение. Единственное, чем Борак был похож на людей, так это любовью к азартным играм.

С ним было еще два человека (и они действительно были людьми, а не как он — драконами в человеческом обличье), ожидающие его распоряжений позади в темном переулке. Борак крутил в пальцах висящий на груди амулет, даривший ему человеческое тело, которое, по его мнению, было сильнее и приятнее на вид, чем у спутников. Он был высок, темноволос и… да, красив, если не считать молочно-белого, мертвого левого глаза. Два прихвостня не знали, что Борак дракон, и этот факт он открыл бы им только в крайнем случае.

Город пропитался испарениями людей, запахом их страха и тоски. Страх был всего лишь одной из многих презираемых Бораком человеческих слабостей. Он надеялся, что двое за его спиной следовали его примерам «силы в твердости», как ему нравилось это называть.

Дракон ничего не узнавал об этих людях, даже имен. Назвал их Серый и Черный. Серый, среднего роста, худощавый, обладал ловкими, быстрыми руками и хорошо управлялся с ножом. Черный выглядел сильнее, шире в плечах и имел могучие руки. У обоих мужчин были темные, коротко подстриженные волосы, темно-карие глаза и почти одинаковая потертая одежда. Они практически не отличались от любого другого человека в этом пограничном городке. Могли сойти за наемников, солдат или путешественников. Могли оказаться кем угодно. И даже если служителей Борака — нет, его учеников — при выполнении обязанностей, когда у них в руках будет окровавленный кинжал, увидит кто-нибудь из местных, отличить их потом в толпе будет невозможно. Просто еще два безымянных лица. Фактически они были одеты так же, как и Борак.

Серый и Черный служили Бораку… вспомогательным средством. Он пренебрегал тем, чтобы рассматривать их в качестве своих телохранителей. Они были закаленными солдатами и легко могли постоять за себя в драке. А Борак спокойно мог пожертвовать ими для своего спасения, если потребуется. Оружие в их руках, взятое из его личного хранилища, было зачаровано. Ценное, конечно, но не слишком, и для дракона от него было мало проку. Борак мог пожертвовать и им.

Он продолжал поглаживать амулет, внимательно наблюдая за дверью, ведущей в таверну. Черные драконы не могли изменять облик по собственному желанию, как это делали другие их собратья. Амулет стал подарком Мейлфича, когда они скрепили их первый договор. Черные драконы славились своей независимостью, так что подобное соглашение было необходимо. Мейлфич оплатил услуги Борака амулетом, о котором дракон давно уже мечтал. Этот предмет позволял Бораку приобретать человеческий облик, но, к сожалению, на него наложили и проклятие: получив смертельное ранение в человеческом обличье, Борак не сможет вернуться в собственное тело, а ему была омерзительна сама мысль о смерти в чужом облике.

Таверна, за которой наблюдал Борак, не имела названия на входной табличке, там было только плохо выгравированное изображение бегущего борова и сломанного копья. Вор — его цель — остановился в комнате наверху. Борак не знал, как зовут этого человека, но его легко было отличить по коренастому телосложению, огненно-рыжим волосам и поясу, надеваемому поверх любой брони, какую бы тот ни выбрал. Пояс из тисненой кожи казался обычным, но на самом деле являлся волшебным.

Борак шипяще вздохнул. Он мог сам убить этого безымянного маленького вора, выполнить задание безошибочно — ему всегда сопутствовал успех, но это было ниже его достоинства. Он ненавидел Мейлфича за готовность обменять жизнь дракона на жизнь человека или еще на какую-нибудь мелочь, которая взбредет в голову. Бораку было ненавистно мелочное, честолюбивое, близорукое поведение людей.

Однако ненависть не должна повлиять на задание. Он не испытывал отрицательных чувств ни к этому вору, ни к кому-либо другому, кого он убил для Темной Королевы. Ненависть не входила в список… признаков профессионализма, как назвали бы это люди. Борак прекрасно понимал все безумие личного вовлечения в убийство. В тот миг, когда убийца наносит удар ради мести, удовольствия или в гневе, он умирает и сам. Теми людьми, что выслушали наставления Борака, проигнорировали их и погибли, можно было заполнить целое кладбище. Дракон посмотрел на терпеливо дожидающихся Серого и Черного. Они станут следующими. Они — люди. Он опять выглянул на улицу.

— Мы потеряли этого человека? — спокойно произнес Серый.

— Нет, — с внезапным раздражением обернулся Борак. В этом вопросе не было иной нужды, кроме человеческой нетерпеливости. — А почему ты спрашиваешь?

Серый хмыкнул.

— Мы ждем уже некоторое время, — прозвучал безразличный ответ.

Дракон сосредоточил свое внимание на людях, входящих в таверну. Он старался запомнить лица тех, у кого имелся боевой опыт, и тех, от кого пахло волшебством. Они могли оказаться препятствиями, помешать осуществлению его планов. Человека с поясом по-прежнему не было видно.

— Пока ничего не изменилось.

Мейлфич предупреждал, что вора нелегко будет убить. Волшебный пояс давал своему владельцу силу гиганта. По словам Мейлфича, возвращение пропажи являлось вторичной целью. Главное — смерть похитителя, иначе темный жрец просто нанял бы для работы другого вора. Из-за того что тот находился под защитой волшебства, Бораку самому приходилось заняться выполнением этого поручения, поскольку могла потребоваться его собственная неимоверная сила. Дракон размышлял о том, как мог бы использовать Серого и Черного, если потребуется спасаться в случае непредвиденных обстоятельств. В настоящее время их потеря не казалась значимой, а особенно после заданного глупого вопроса.

Люди переминались с ноги на ногу. Борак чувствовал их взгляды на своей спине, слышал, как они тихо и нетерпеливо переговариваются.

— Почему вы так торопитесь? — требовательно спросил он, запоминая лицо худощавой женщины, скорее всего имевшей эльфийских предков.

Мужчины не ответили. Дракон обернулся, чтобы посмотреть им в лица. Причину он понял по запаху: тот поднимался от их тел, подобно туману.

— Вы боитесь.

Черный нахмурился, а Серый сделал полшага назад.

— Я знаю историю вашей службы в армии Темной Королевы, — успокаивающе махнул им Борак. — Вы оба достаточно отличились. — Он тяжело посмотрел в глаза сперва Черному, а потом Серому. — Если бы вы не боялись, мне пришлось бы самому убить вас. Человек, не испугавшийся на своем первом задании, либо безумец, либо глупец, — Борак опять отвернулся к улице. — И ни на одного из них у меня нет времени.

Его спутники вновь заняли свои места под покровом теней и больше не переминались. Борака порадовало то, что его речь, по крайней мере, еще на какое-то время, заставила их замолчать и стоять спокойно. Люди в этом отношении были похожи на собак.

Но даже дракон начал уставать, когда миновало еще полчаса.

— Нет никаких признаков нашей цели. А время, когда он, как предполагалось, должен был показаться, уже прошло. Идите в таверну и проверьте, нет ли его там.

Серый и Черный понимающе кивнули, и Борак порадовался, что они не отсалютовали. Ему удалось объяснить им, что подтверждать приказы необходимо не привлекая внимание, чтобы в случае, если их заметит местный житель, ничто не выдало их отношение к армиям, рассеявшимся и расколовшимся за годы, прошедшие со времен Войны Копья.

Эти двое пересекали улицу наработанной походкой, позволявшей им казаться случайными прохожими, хотя на самом деле они тщательно осматривали каждое окно и переулок. Превосходный слух Борака позволил ему услышать, как перешептываются его люди, упоминая вещи, о которых не стоило говорить. Позже он сделает им выговор и особо подчеркнет необходимость не выделяться, особенно разговорами о задании. Им потребуется несколько дней, чтобы оправиться от его «инструктажа».

Когда Серый и Черный были уже посреди улицы, из таверны вышел человек, которого они искали. Вор оказался незнаком Бораку, хотя дракон ожидал обратного. Тот, кто похищает что-либо у жреца Такхизис, наверняка должен оказаться кем-то из своих, кем-то, кто связан с Храмом. Кем-нибудь вроде лейтенанта или советника.

Прежде чем покинуть безопасную таверну, вор посмотрел в обе стороны. Подобное поведение не казалось необычным. Осторожность часто оказывалась главной составляющей доблести, особенно в пограничном городе. Человек, судя по всему, не заметил Серого и Черного.

Увидев цель, Борак немного подождал, прислонившись к стене пристройки. Хрустнув костяшками пальцев, он оставил уютные тени и быстро прошел мимо своих людей по противоположной стороне улицы. Рыжеволосый вор направлялся в более бедный район города. Движением головы дракон приказал Серому и Черному следовать за собой. Они энергично затопали буквально в нескольких шагах позади. Бораку захотелось произнести заклинание, чтобы удостовериться в том, что на пояс человека наложены чары, но он отклонил эту идею. Поблизости мог оказаться чародей и почувствовать, как сработает магия, а это могло поставить под угрозу выполнение задания.

Дракон задумался о том, есть ли предел тупости этого вора. Тот, без сомнения, должен был понимать, что его жизни угрожает опасность! Или, может быть, все это обман, уловка… западня?

Борак ожесточенно ухмыльнулся одной стороной лица. За годы своей службы он приобрел множество врагов. Армия Темной Королевы, по большей части включавшая в себя капризных, ненадежных людей, изобиловала мелкой конкуренцией и конфликтами.

Ходили разговоры о формировании новой армии — армии рыцарей, посвященных Ее Темному Величеству. Поговаривали о чести и самоотверженной преданности. Но дракону в это не верилось.

Даже темные жрецы не гнушались заговоров. Мейлфич недавно заключил альянс с аристократом с севера, чья семья ранее была убита Бораком. Когда ковались союзы, часто согласовывались и жертвы. Борак подозревал, что мог оказаться пешкой, которой собирались пожертвовать. Он был наемным убийцей, но эта миссия могла оказаться покушением на его собственную жизнь.

Дракон опять ухмыльнулся, обнажив острые зубы. Если жрец пытался обмануть его, если он соврал об этой миссии, Борак отомстит. Но вначале нужно завершить это задание, чтобы узнать наверняка.

Он не позволит вмешиваться ничему личному.

Вор продолжал шагать и не делал ничего необычного, что мог бы увидеть Борак. Не подавал никаких сигналов головорезам, скрывавшимся в узких переулках, не выказывал никаких признаков понимания того, что за ним следят. Хотя их дыхание и стало неровным, Серый и Черный тихо шли за Бораком. Нервозные, взволнованные. Дракон недовольно нахмурился.

Вор дошел до перекрестка, остановился и посмотрел направо. Серый и Черный нагнали Борака, шагнувшего на обшитую деревом веранду лавки и повернувшего голову к окну. Со стороны казалось, что он разглядывает то, что находится внутри, но на самом деле дракон продолжал следить за целью. Оба человека последовали его примеру.

К рыжеволосому приблизились два незнакомца и обменялись с ним рукопожатиями. Борак увидел, как каждому человеку был тайно передан черный драгоценный камень. Красный драгоценный камень означал бы красного дракона, значит, черный — черного.

— Есть здесь один дракон, которого надо прикончить. Он убил моего брата, пока тот спал, — произнес вор хотя и шепотом, но достаточно громко для превосходного слуха Борака. — Он сейчас в этом городе, выполняет поручение Мейлфича.

— Как зовут этого дракона? — спросил один из чужаков. — Мы его знаем?

— Борак. Тело, как обычно, должно быть возвращено Храму.

Черный дракон внимательно вглядывался в лица незнакомцев. Он узнал их — когда-то давно видел в свите Мейлфича. Подозрения подтвердились. Его продали. Двое спрятали полученные драгоценные камни в карманы. При этом один из них распахнул свой камзол, под которым обнаружился длинный изогнутый меч, покрытый запутанным руническим узором.

Борак почувствовал, как к горлу подкатывает ком, мешающий дышать. Он схватился за подоконник, чтобы устоять на ногах, оставляя глубокие царапины на твердом дереве. От меча исходили мощные волны магии, ощутимые даже на таком расстоянии. Дракон не знал, сколько времени простоял так, пока дыхание не выровнялось, но его кровь стала казаться густой и холодной.

— Что же ты делаешь, Мейлфич? — прошептал Борак. — Что же ты делаешь?

Ни Серый, ни Черный не сдвинулись с места, не ушли. Конечно, они же понятия не имели о том, что произошло. Они не могли расслышать этот шепот.

Борак прикрыл ладонью здоровый глаз. Он пытался сфокусировать все мысли на задании, но обнаружил, что не может сосредоточиться. Его человеческий нос, обонял запах железа, смешанный с кровью… драконьей кровью. Эти люди обладали магическим оружием, на которое были наложены чары драконьей погибели. Секрет его изготовления раскрывался только в одном-единственном древнем томе, именуемом «Драконовы Речения». В этом жреческом труде рассказывалось, как с помощью темного чародейства создавать оружие, предназначенное для уничтожения злых драконов. Оно делалось из жизненно важных органов самих драконов!

В отличие от многих представителей своего вида Борак знал о «Драконовых Речениях» и полагал, что они давно уничтожены. Книга открывала своему читателю много подробностей о его племени. Черный дракон никогда не мог понять, зачем Темной Королеве вообще понадобилось давать людям подобные знания. А теперь, как следует предположить, Мейлфич обнаружил фолиант. Борак задавался вопросом, кто же из его сородичей был убит первым, чтобы создать оружие, и понимал, что должен стать следующим.

«А потом ты мне какое-то время не будешь нужен», — вспомнил Борак слова Мейлфича и заскрежетал зубами. Слова огненно-рыжего вора служили тому подтверждением. Борака собирались принести в жертву новому союзу, а тело размолоть, сковав еще один меч для драконьих убийц.

— Кто эти двое? — тихо спросил Серый.

— Тайная стража. Наемные убийцы! — ответил Борак. — Они охотятся за мной!

Он видел свое отражение в окне, свой мертвый глаз, слепо уставившийся на него в ответ. Как и было предсказано пророками проклятого Паладайна, Зло, в конце концов, пожрет самое себя. Жрецы Королевы Тьмы теперь натренированы, вооружены и могут нанимать людей для убийства собственных союзников. Зачем? Чтобы гарантировать верность и чистосердечную поддержку? Чтобы удерживать в подчинении свободолюбивых драконов вроде него? Борак фыркнул.

Вор продолжал совещаться с охотниками. Он давал описание Борака так же, как сам Борак некогда описывал вора!

— Мы прерываем миссию? — спросил Черный.

Дракон подумывал сбежать, но понимал, что в этом случае его будут преследовать и выслеживать. Жгучая ядовитая ненависть поднялась к губам Борака. Ему хотелось убить их. Хотелось убить Мейлфича.

Но убийство кого-либо, кроме вора, не входило в задание. Как бы ни было неприятно в этом признаваться, но дракон был связан узами чести, требовавшими выполнить задание. Борак направил на человека свой здоровый глаз.

— Конечно же нет, глупец! — прошипел он, и Черный отстранился. — Наша миссия завершится, когда этот человек будет мертв!

Люди Борака пристыжено кивнули. Удовлетворенный тем, что больше они не станут поднимать этот вопросу он отбросил лишние мысли.

— Я не говорил Мейлфичу, что нанимал помощников. Вас искать не станут.

— И что мы будем делать? — Серый позволил своей руке небрежно лечь на пояс, где висела связка метательных ножей.

Борак кивнул в сторону охотников на драконов. Он сохранял внешнее спокойствие, но внутренности скручивал такой необычный для него страх.

— Убейте их. Убейте обоих, и быстро! Принесите мне их оружие!

Если его люди потерпят неудачу, ему придется самому встретиться с противниками, но те уже будут ослаблены и, возможно, ранены. Чем быстрее он разделается с этой работой, тем быстрее сможет уделить внимание более важным вопросам: охотникам на драконов и «Драконовым Речениям». А еще — Мейлфичу.

— Я позабочусь о воре, — сказал Борак.

Люди на перекрестке постояли еще несколько мгновений и разошлись. Охотники направились в другой район города, сопровождаемые по пятам Серым и Черным. Вор пошел своей дорогой, и Борак двинулся за ним.

У человека не было при себе оружия драконьей погибели, и преследовать его было легко. Вор, очевидно, полагал, что для одного черного дракона в человеческом обличье будет более чем достаточно двух убийц. Это повеселило Борака.

Рыжеволосый вошел в другую таверну — на окраине пограничного городка. Дела в ней шли бойко. Борак влился в людской поток и, к своему неудовольствию, обнаружил, что значительно выше и физически крепче всех остальных в таверне. Он выделялся в толпе, а это никогда не считалось хорошим качеством убийцы.

Таверна была большой и хорошо освещенной — со стен и опорных балок свисали фонари. Стойка бара протянулась вдоль стены в дальней части заведения, остальное пространство занимали столы и табуреты. Многие посетители были заняты игрой. «Интересно, получится ли найти время после задания, чтобы отыграть деньги завсегдатаев», — подумал Борак.

Дракон протолкался к бару, откуда ему был прекрасно виден вор, выделявшийся в толпе рыжими волосами. Он занял место за одним из карточных столов. Судя по расслабленным действиям, человек все еще не подозревал о своем преследователе.

Возможно, он просто не знал, что его использовали как приманку. Вор сказал охотникам на драконов, что Борак выполняет здесь работу. Но ему явно не было известно, что этой работой является он сам! Это было вполне в духе извращенного чувства юмора Мейлфича. Один из многочисленных занятых барменов толкнул к локтю Борака пивную кружку. Дракон, не оборачиваясь, бросил человеку стальную монетку.

Вор оказался не слишком хорошим игроком, и Борак, наблюдавший за ним, надеялся, что сможет воспользоваться этой слабостью, когда придет время нанести удар. Магия магией, но человек мог попытаться выйти из отчаянного положения и с помощью блефа. Однако рыжеволосый не умел блефовать. Дракон наблюдал, как тот играл партию за партией, терял немного денег, выигрывал немного денег, а потом пропивал свой доход…

Когда час спустя вор поднялся из-за стола, его стопка стали была исчерпана. Борак прищурил здоровый глаз, когда тот согнул монету между пальцев и бросил крупье, удивленно поймавшему ее на лету. Дракон обернулся к бару, кивая своим мыслям. Ни один нормальный человек не смог бы такого сделать. Пояс, должно быть, и в самом деле магический. Надо сохранять предельную осторожность.

Рыжеволосый человек пьяно протолкался к дверям таверны. Борак пошел было за ним, но затем передумал. Он вернулся, сгреб тяжелую пивную кружку и быстро осушил ее. Ему не хотелось, чтобы у бармена возникли подозрения. Тот, кто заказывает выпивку и оставляет ее нетронутой, явно держит на уме что-то еще, кроме желания весело провести свободный вечер.

Только после этого дракон принялся небрежно проталкиваться к двойным дверям. Какой-то толстяк соскочил со своего места, преградив ему путь. Убийца попытался было протиснуться мимо, но толстяк начал пьяно раскачиваться из стороны в сторону. Язык Борака защипала черная кислота драконьей ненависти. Он тяжелым взглядом посмотрел в глаза толстяку. Дыхание человека стало затрудненным, и он рухнул обратно на стул. Дракон посмотрел в сторону выхода. Рыжеволосый вор обернулся на шум и смотрел прямо на убийцу, его лицо побелело.

— Проклятие! — выругался Борак себе под нос, бросаясь к дверям.

Оказавшись, в конце концов, на улице, он увидел, как вор сворачивает в темный переулок. Борак принюхался. Запаха оружия, заклятого драконьей погибелью, не ощущалось. У него появилась надежда, что его люди расправились с убийцами. Дракон позволил себе положиться на случай и всецело отдаться преследованию.

Свернув за угол, он обнаружил, что вор пытается пробиться через толпу гуляк; на лице рыжеволосого отражался страх. Борак поспешил за ним, легко расталкивая людей и не заботясь больше о маскировке. Он хотел побыстрее завершить эту миссию.

Наконец вор нашел брешь в толпе и прибавил ходу. Борак преследовал его по пятам. Человек завернул за угол и побежал, петляя по узким улочкам и явно пытаясь затеряться в самых глухих районах города, но дракон не отставал…

Борак очнулся на земле. Челюсть немилосердно болела. Дракон сообразил, что ему устроили засаду и оглушили. Здоровый глаз отметил движение — вор поднимал руку, чтобы нанести еще один удар. Борак откатился в сторону. Кулак рыжеволосого размолол булыжники улицы в пыль. Дракон перекувырнулся, разом оказавшись на ногах.

— Ты ничто по сравнению со мной! — прорычал вор. — Ничто против магии!

Борак даже не пытался бороться. В человеческом теле ему было не выстоять против силы гиганта. Он позволил вору напасть, воспользовался инерцией человека против него самого и отшвырнул противника в сторону. Вор ударился головой о каменную стену, кулем ополз на землю и затих.

— Возможно, у тебя и есть сила гиганта, но нет его толстого черепа, — процедил дракон.

Он осмотрел пояс, пытаясь найти застежку. В темноте практически ничего не было видно, но Бораку довольно быстро удалось снять с человека артефакт. Руки покалывало — эта штука и впрямь была волшебной.

Он отбросил пояс в сторону и принялся трясти вора, пытаясь привести его в чувство. Теперь Борак держал ситуацию под контролем, и его миссия подходила к концу. Тем не менее, ему была нужна еще и кое-какая информация.

— Кто тебя подослал? — требовательно спросил дракон у человека.

— Ты знаешь, кто послал меня!

— Кто? — снова спросил Борак, сгребая в кулак рубашку мужчины и притягивая его к себе поближе. — Кто именно?

— Кем бы он ни был, — ответил вор, — но ты можешь биться об заклад, что он пошлет еще больше охотников на драконов.

Дракон прищурил здоровый глаз, с трудом сопротивляясь накатывающим волнам гнева.

— Кто? — повторил он в третий раз.

Вор рассмеялся и плюнул Бораку в лицо.

— В эту игру могут играть только двое, — сказал тот.

Он позволил крошечной капельке драконьей ненависти скатиться с его губ и упасть на тело человека.

Черная кислота проела себе путь сквозь длинную рыжую бороду, через тонкую броню, которую вор носил под одеждой, и вгрызлась в кожу груди. Но вместо того чтобы закричать от боли или просить пощады, как ожидал и желал Борак, вор только презрительно заскрипел зубами.

Дракон забыл наставления, которые давал Серому, Черному и череде других, ныне покойных людей. Ненависть выступила пеной на его губах, и все-таки вор лишь продолжал рычать.

— Убей меня! — кричал он, даже не пытаясь вырваться. — Убей меня! Убей меня так же, как убил моего брата!

Эти слова вызвали в памяти Борака какие-то воспоминания, но они были слишком размытыми — все заглушала поднимающаяся к горлу ненависть.

— У тебя что, кишка тонка? — издевался человек.

Борак открыл рот, показывая, как тот наполняется черной влагой.

— Чего ты ждешь? Ты же хочешь, чтобы я умер! Ты ненавидишь меня! Убей!

Черный и Серый дожидались его в таверне, отмеченной копьем и боровом. Они сидели за столиком и играли в кости. Когда появился Борак, оба приветственно помахали ему.

— Никогда больше так не делайте! — прошипел Борак. — Миссия не считается законченной до тех пор, пока мы не покинем город. — Эти двое, похоже, расстроились — все-таки люди были редкостными болванами. — Вам удалось уничтожить драконью поги… убийц?

— Мы сделали это, — сказал Серый.

— А их оружие? — требовательно спросил дракон. Он вознес было молитву Такхизис, чтобы люди не потеряли и не продали эти мечи, но вдруг резко оборвал себя. Зачем это ему молиться Богине, давшей людям средство для уничтожения его собственного вида? Об этом стоило основательно поразмыслить.

Во всяком случае, его мольба, похоже, была услышана.

— Мы тщательно завернули мечи и спрятали в седельные сумки, — ответил Серый. — Нам показалось, что это нечто особенное.

— Если бы ты только знал, — пробормотал Борак, поднимаясь из-за стола. Пришло время уезжать.

— А твое задание? Все прошло успешно? — поинтересовался Черный.

Дракон промолчал. Челюсть сильно болела в том месте, куда пришелся удар гигантской силы, но кость была цела. Это заставляло задуматься над тем, сколько вообще способно выдержать его человеческое тело. Похоже, дракон недооценивал свою оболочку.

— Тот, кому должно было умереть, мертв? — спросил Серый, — Или нам следует вернуться за ним?

— Вам нет нужды возвращаться, — мрачно произнес Борак. Все его мысли были сосредоточены на предстоящем важном деле, немалую часть которого составляла назревавшая война с Мейлфичем и скорее всего, с его охотниками на драконов.

— Значит, миссия завершена, — подытожил Черный.

— Пояс у меня, — проговорил Борак, поднимая походный мешок. — Но вор все еще жив.

Серый и Черный удивленно заморгали. Борак внимательно посмотрел на них. Он даже не надеялся, что эти людишки сумеют его понять.

— Я мог убить его. Но он сделал кое-что, помешавшее забрать его жизнь.

Оба наемника сохраняли молчание.

— Он сказал: «Убей меня так же, как ты убил моего брата». — Борак нервно пригладил волосы. — Я ненавидел этого маленького человека, это ничтожество и всех его напарников, которых подослали, чтобы убить меня… убить в качестве окончательной платы за заключаемый союз. Но он напомнил мне кое о чем. Напомнил обо всем том, чему я учил вас. — Дракон жестикулировал все сильнее. — Не мог я убить его так же, как убил его брата… брата, которого я даже не помню. Я ненавидел его. Мне хотелось, чтобы вор умер от моих рук. Я потерял свою непричастность, свое «профессиональное расстояние».

Серый и Черный продолжали смотреть. Борак вздохнул, надеясь, что последнего объяснения будет достаточно для их понимания.

— Он сделал кое-что, помещавшее мне забрать его жизнь. Все стало слишком личным.

Адам Леш Глаз дракона

— Ты должен принести Глаз Дракона моему хозяину в коллекторы Палантаса сегодня к полуночи, или твоя жена умрет.

Передав послание, маленький, похожий на ласку гном-тейвар посмотрел на меня с кривой ухмылкой. Как и все его сородичи, он был бледен и грязен, с белыми шарами глаз навыкате. И слишком часто облизывал губы. Очень хотелось захлопнуть дверь прямо перед его носом, но я не отважился. Необходимо было узнать побольше. Я втянул грязное существо в свой номер и требовательно спросил:

— Откуда мне знать, что ты говоришь правду?

Гном издал омерзительный смешок. Он покопался в своем кошельке, вытащил грязную тряпку и вручил ее мне. Я развернул лоскут и вначале даже не понял, на что смотрю, но затем признал в предмете одну из сережек жены. Зарычав, я одной рукой сгреб безрукавку на груди гнома, оторвал его от пола и припечатал к стене номера. Он больше не выглядел таким самодовольным.

— Ублюдки, что вы с ней сделали?

— Н-н-ничего больше. Клянусь честью!

— Твоя честь, — усмехнулся я, — стоит дешевле, чем грязь на полу.

Принялся было бить его ногами, но сообразил, что это наказание можно отложить и на потом. Мне удалось сдержать себя… частично.

— Думаю, что твой хозяин сделал большую ошибку. Глаз Дракона, вообще-то, легендарный алмаз. Я что, выгляжу так, словно обладаю легендарным алмазом?

— Он знает, что у тебя его нет, — злобно усмехнулся гном. — Он хочет, чтобы ты достал этот камень для него. Ты найдешь Глаз Дракона в Маноре Пепельника.

— А почему я? Почему бы вам просто не найти вора, который выполнит эту работу?

— Воры и близко не подойдут к этому месту. Мы решили, что воин, особенно такой известный эльфийский воин, как ты, имеет больше шансов выкрасть Глаз и вернуться живым.

— Тогда вы могли бы просто нанять меня на эту работу, — заявил я.

— Ну, зачем же идти на пустые расходы, если мы можем получить твои услуги бесплатно? — снова захихикал гном.

Я взглянул на него. Он сжался, отшатнувшись, прикрываясь руками, и завопил:

— Не бей меня больше.

— Вон отсюда! Изапомни: если хотя бы волосок упадет с ее головы, я повытаскиваю все волосы на твоем теле раскаленными клещами!

Я старался говорить резко, чтобы скрыть страх.

Он рассмеялся, вытащил записку из кошелька, швырнул ее мне в лицо и убежал.

Записка содержала в себе указания пути к темнице, где держали мою жену. Она находилась в лабиринте запутанных переходов, составлявших коллекторы Палантаса. Я убрал карту в свой кошелек.

Манор Пепельника. Мне доводилось слышать истории об этом ужасном месте. Поговаривали, что по его землям бродили всевозможные смертоносные твари, охраняющие тайны усадьбы. О самом доме серьезной информации практически не было. Как и сказал гном, воры Палантаса обходили Манор стороной. По их рассказам, там сгинуло не меньше дюжины их товарищей. У меня оставалось менее чем три часа, чтобы найти алмаз и вернуться с ним в Палантас. Я начал было возносить молитву Паладайну, но вспомнил, что его больше не существует. Приходилось рассчитывать только на себя. И, похоже, мне предстояла долгая ночь.

Час спустя я уже стоял перед высокой железной изгородью, окружавшей мрачное поместье. Теперь мне стало понятно, почему только самым отважным (или самым глупым) ворам хватало наглости войти в него. Большая часть магии покинула Кринн, но какое бы жуткое проклятие ни было наложено на Манор Пепельника, оно все еще сохранялось. Мне доводилось путешествовать по многим дурным и опасным местам, но ни одно из них не устрашало сильнее. На другой стороне ждала смерть. И только мысли о том, что произойдет в случае моего провала, заставили двигаться дальше.

Изгородь не стала испытанием — над прутьями ограды нависали ветви. Я вскарабкался на дерево и внимательно осмотрел землю, но это оказалось пустой тратой времени — внутри все было в точности как в джунглях: искривленные деревья, кусты ежевики, переплетения виноградных лоз, отвратительные цветы и высокая трава. Я слышал глухой рык и ворчание — звуки, издаваемые крупным зверем, бродящим в густой листве.

Я прополз по самой крепкой ветви дерева и бесшумно спрыгнул на землю, сжимая меч в руке. Почва была как на болоте — склизкая грязь. С внешней стороны стены ночной воздух был прохладен и сух, внутри же стояла такая жара и влажность, что вскоре я уже утопал в собственном поту, будто меня замотали в мокрое одеяло. Казалось, приходится пробираться через муссонный лес. Меня тошнило от зловония гнили, разложения и омерзительного запаха ядовитых лилий.

Вокруг стояла пугающая тишина. Было слишком тихо. Не было слышно ни единого звука, даже жужжания насекомых и щебета птиц. Мягкое влажное хлюпанье, издаваемое моими сапогами в этом перегное, звучало подобно барабанному бою. Рычание прекратилось. Кто бы его ни издавал, теперь он шел по моим следам. Я постоянно ожидал, что когти некоего дикого зверя вот-вот вопьются мне в спину, но продолжал идти.

Внезапно мне пришлось остановиться. Впереди виднелись темные силуэты.

«Стража», — подумал я, и некоторое время ждал, пока они покинут свой пост. Но ни один из них не шевелился.

Тогда я пополз вперед и понял, что они, скорее всего, никогда больше не пошевелятся. Они оказались каменными статуями. Их было семеро: три человека, два гнома и два кендера. На лицах у всех, кроме кендеров, застыло выражение ужаса. Когда-то они были живы. На них напал…

Василиск!

Из высокой травы по правую руку от меня раздался ужасный рев. Инстинкты предали меня, и я посмотрел в его направлении, прямо в глаза. Мои руки и ноги начали коченеть, стало трудно дышать, а мысли замедлились. Как и все остальные, я начинал уступать ужасному взгляду. Но хотя на это и потребовалась каждая унция силы в моем теле, мне удалось сомкнуть веки. Чары разбились, однако я чуть не ослеп. Я кувыркнулся влево, надеясь скрыться в подлеске. Но удар его огромных когтей распластал меня по земле, открывая три кровавые раны в боку. Боль разбудила мою ослабевавшую волю. Василиск попытался вонзить зубы в мою плоть, но мне удалось откатиться в сторону. К сожалению, при этом пришлось вдохнуть его отравленного дыхания. Мой живот скрутило, когда я с трудом поднялся на ноги. В прошлом, столкнувшись с василиском, я воспользовался бы своей магией, отразил бы его смертоносный взгляд ему же в глаза. Но магия ушла… ушла, когда опустилась Солинари, чтобы больше никогда не взойти. У меня не было иного выбора, кроме как сражаться.

Мои конечности онемели, а скорость реакции замедлилась. Меня мутило от отравленного дыхания зверя, и я не мог смотреть ему в глаза. Я держал меч расслабленной рукой, симулируя истощение. Василиск решил побыстрее закончить этот поединок. Он бросился прямо на меня. Тогда я стремительно перехватил меч обеими руками, поднял его и вонзил в череп василиска, прямо между смертоносных глаз.

Он один раз дернулся и издох.

Василиска практически всегда можно одурачить подобным образом.

Манор Пепельника был самым причудливым обиталищем, какое я когда-либо видел. Из пятиугольного строения вырастали башенки, минареты и фронтоны. Никто не знал, кто построил его; оно появилось много десятилетий назад, во время Войны Копья.

Лорд, называвший себя Пепельником, был человеком, магом, носившим красную мантию и, по слухам, обладавшим огромной чародейской мощью, хотя ему явно недоставало здравого смысла. Он должен был понимать, что исконный владелец Глаза Дракона разыщет его, и не важно, сколько раз Пепельник сменит место обитания.

Долгие минуты поисков ушли только на то, чтобы найти дверь в этом безумном смешении углов, аркбутанов и злобно глядящих горгулий. А когда нашел, мне не удалось ее открыть. Хотя она и не выглядела крепкой, а я не ощущал волшебных замков, удары ногами и кулаками не сдвинули ее с места ни на дюйм. Кроме того, на первом этаже не оказалось окон.

Мне удалось перевязать раны, нанесенные когтями василиска, но бок продолжал болеть. Я ослаб от потери крови.

«Хозяин тейвара заплатит мне за это», — подумал я, снял с пояса моток веревки, привязал к ней «кошку», раскрутил над головой и перебросил через крышу. Якорь приземлился на дымоход, ударившись о крышу с легким звоном, едва различимым даже для меня. Я потянул веревку, чтобы закрепить крюк. Дымоход обрушился, и тот соскользнул вниз. Вторая моя попытка увенчалась успехом — веревка обмоталась вокруг шеи горгульи.

По стене особняка я взобрался на балкон, находившийся примерно в двадцати футах от земли, потом прополз по нему и нашел еще одну дверь. Она открылась легко, слишком легко. Теперь меня приглашали войти. И всем сердцем мне хотелось отказаться от этого приглашения.

Я проскользнул в дверь, задыхаясь от проделанных упражнений. Со лба стекал пот, но времени на отдых у меня не было. Прямо у входа на полу валялся факел, его словно нарочно положили туда для меня. Я зажег его и увидел, что стою в конце длинного коридора. Со стен свисали заплесневевшие гобелены. Я тосковал по своей магии. Чары света обеспечили бы мягкое, непрерывное сияние, столь отличающееся от дрожащего и чадящего пламени факела.

Вдоль коридора шел ряд дверей. Я открыл несколько и заглянул внутрь. Этот этаж был пуст, если не считать некоторого количества поломанной мебели и заплесневелых картин. Входя в дом, я не имел ни малейшего представления о том, где находится камень. Думал, что придется обыскать дом сверху донизу, но стоило мне оказаться внутри, в сознании вспыхнула картина того места, где лежит Глаз Дракона. По центру коридора располагалась длинная лестница, ведущая на первый этаж. Я отправился вниз.

Этаж выглядел похожим на пещеру. Поначалу мне казалось, что стены неумело высечены из камня, но, потом понял, что они деревянные и лишь превращены в камень! Весь этаж утопал в сочащейся грязи, которая засасывала мою обувь, лишая возможности передвигаться бесшумно. Почти невыносимая жара и сырость создавали вокруг клубящийся туман. Мне едва удавалось разглядеть собственные ноги.

Как и все эльфы, я презираю пещеры. Мне подавай зеленую прохладу леса или хотя бы грязные улицы города, но оставьте себе заплесневелые, вонючие, сырые пещеры.

Я понятия не имел, куда иду. Меня вел Глаз Дракона… и, как можно было догадаться, к недоброму концу. Я с трудом пробирался через грязь. Внезапно меня встревожил едва слышимый щелчок, когда что-то сдвинулось под ногой. На сей раз инстинкты меня не подвели. Нырнув вперед, я почувствовал, как что-то просвистело надо мной. С хлюпаньем приземлившись в грязную жижу, я не слишком грациозно перекатился и вскочил на ноги, что вызвало приступ боли, пронзившей израненный бок. Соблюдая осторожность, я пошел назад, чтобы проверить ловушку, которой едва сумел избежать. Возможно, мне предстояло возвращаться этим путем, и хотелось удостовериться, что она разрядилась. Раскопав грязь, я обнаружил, что при нажатии на любой из двух подвижных камней из щелей в стенах выстреливали два лезвия. Отвратительная смерть.

Коридор выходил в большую столовую. По центру стоял огромный резной дубовый стол, но стульев рядом с ним не было. Как я догадался, идея заключалась в том, что, если гостям придется стоять во время еды, это сократит количество проглоченной ими пищи. Вдоль стен комнаты выстроились ряды винных стоек, и кое-где все еще были бутылки. Впрочем, даже за все деньги Устричного не стал бы я пробовать то вино. Паутина… огромная паутина затягивала комнату. Я увидел что-то опутанное липкими нитями и, приблизившись, разглядел свисавшую из кокона ногу. Нога не шевелилась. Выхватив меч, я медленно попятился из комнаты, поджигая паутину факелом.

Из горящей комнаты, сбивая меня с ног, с шипением выпрыгнул гигантский паук, торопившийся сбежать от огня. Он возвышался надо мной на огромных лапах, каждая из которых была в мой рост.

На ум мне пришло заклинание, и я произнес чудодейственные слова, одновременно совершая сложные пассы левой рукой.

Ничего.

Магии больше нет. Все верно. Проклятие!

Увернувшись от нити паутины, брошенной в меня пауком, я откатился в сторону и постарался подняться на ноги, не выронив при этом ни меча, ни факела. От напряжения мое тело затопили волны боли, но нельзя было позволить огню угаснуть. Я замахнулся пылающим факелом на паука, заставляя его отпрянуть назад. Паук выстрелил еще одну нить… но не в меня, а в факел. Существо сумело зацепить его и выдернуть из моей руки. Факел слабо замерцал на грязном полу. Мне необходимо было добраться до него прежде, чем огонь потухнет.

Паук снова устремился ко мне, щелкая огромными жвалами. Я отскочил назад и подрубил ему ногу. Разъяренная тварь бросилась вперед, собираясь прикончить меня, но промахнулась и врезалась в винную стойку, разбив несколько бутылок. Когда вымокший в их содержимом паук снова пошел в атаку, из его пасти закапал яд. Я перекатился к факелу, подхватил его и метнул в существо. Пойло на его теле мигом занялось, и паук скрылся в пламени. Я попытался уйти с его пути, но поскользнулся на склизком полу и в итоге подкатился прямо под пылающее существо. Паук всем весом обрушился на меня. Два ребра хрустнули, и меня захлестнуло болью. Но хуже всего оказалось то, что умирающая тварь успела укусить меня в грудь, и по моим жилам побежал обжигающий яд.

Моя правая рука оказалась свободной, и я вогнал меч в тело создания. Оно дернулось, обмякло и испустило дух.

Меня мутило от яда и пошатывало от боли, но я, хоть и с трудом, сумел подняться на ноги, вложил клинок в ножны и побрел обратно к столовой. Пламя отгорело, и все вокруг покрылось черной сажей. В каменной стене нашлась дверь. Запертая.

Я снес проклятую преграду с петель.

И как только оказался в маленьком вестибюле за ней, в моей раскалывающейся от боли голове раздался голос: «Уходи сейчас же, или встретишься со своей смертью!»

Звуков не было; голос возникал прямо в моем сознании. Я не стал отвечать.

Кроме деревянной лестницы, ведущей наверх, в комнате не было других входов и выходов. Я поискал потайные двери, но не нашел. Лестница поднималась к небольшой площадке, от которой наверх уходило еще больше ступеней. Когда я начал подниматься, снова раздался голос: «Предупреждаю тебя: уходи или умри!»

Я проигнорировал его.

И вышел на площадку. Посмотрев под ноги, я слишком поздно заметил люк. Он распахнулся, пропуская меня в наклонный желоб. Я заскользил по скату, ведущему к некой неведомой, но, скорее всего, ужасной судьбе. Я пытался остановить падение, но стенки желоба были гладкими, и мои руки соскальзывали. Отчаянно сорвав с пояса железные шипы, я взял по одному в каждую руку и сумел замедлить спуск, вгоняя их в стенки. А потом удалось и остановиться. Мои ноги болтались над пустотой. Вокруг было абсолютно темно, но я чувствовал прохладный ветерок. Раны снова открылись, боль разрывала грудь и бок, но я держался. Внизу ничего не было видно. Несколько минут спустя я услышал, как сбитые мной комья грязи, наконец, упали на землю. Их сопровождала кровь, сочащаяся из моих ран.

Мне удалось обнаружить выступ. Я выбрался туда. Впереди мерцал свет. Прихрамывая, я обошел яму и оказался в длинном коридоре.

Позади раздались скрежет и свист. Я кувыркнулся вперед. У меня за спиной обрушилась огромная каменная плита, отрезав обратный путь.

Я вскочил на ноги и побежал, оставляя за собой кровавые следы.

«Нет, нет! Говорю тебе! Ты идешь на смерть».

Когда я приблизился к концу коридора, начал обрушиваться потолок. Я едва успел проскочить, нырнув вперед, подняться на ноги и на всякий случай обнажить меч.

И оказался в огромных, освещенных факелами чертогах. Стены были обработаны грубо и неумело. Если бы эти места исследовал гном, ему пришлось бы приложить немало сил, чтобы сдержать отвращение. По стенам сочилась вода, оставляя дорожки минеральных отложений. Факелы светили слабо, оставляя часть помещения в глубокой тени. У одной из стен были аккуратно составлены ящики, а у другой — стол и стулья. По крайней мере, гобелены были развешаны в стороне от воды.

— Вот в чем извечная проблема с эльфами, — раздался голос из темноты. — Вы никогда не слушаете добрых советов.

Вспыхнул свет. На троне в центре залы сидел самый уродливый из всех людей, каких мне доводилось видеть. Странный посох с угрожающе изогнутым крюком на одном конце был прислонен к правому подлокотнику. А на пьедестале рядом, сверкая в свете факелов, лежал Глаз Дракона.

Он оказался размером с кулак и обладал очень необычной окраской. Середина его была искажена таким образом, что при попадании света камень начинал мерцать, словно призма, напоминая мигающий глаз. По легенде, когда-то он действительно являлся глазом древнего красного дракона. Чародеи вырезали его и превратили в драгоценный камень. До Войны с Хаосом Глаз был очень мощным магическим артефактом, способным подражать разрушительному дыханию всех настоящих драконов Кринна. Теперь, конечно, кто его знает… Он мог оказаться просто еще одним неимоверно крупным, баснословно дорогим алмазом.

— Итак, ты пришел за Глазом, — произнес человек, закутанный с головы до ног в белую мантию. — Ну что ж, вот он. Однако камень потерял свою ценность. Его магия ушла.

— Значит, ты не станешь возражать, если я его заберу, — сказал я, делая шаг вперед.

— Ты, наверное, хорошо играешь в покер? — Человек впился в меня взглядом. — Ну да ладно. Я Страж Глаза. Он все еще сохраняет свои силы, хоть я и не уверен, как именно. Мне поручено охранять его, пока маги не смогут изучить этот камень.

— Не хотелось бы причинять вам вред, сударь, — сказал я, — но мне нужен Глаз. На карту поставлены жизни.

— Прости, — покачал головой человек, — нужен тебе Глаз для добрых дел или для злых, я все равно не имею права его отдать. Ты можешь нарушить Баланс.

— Если ты не отдашь, мне придется его забрать.

Я вытянул из-за пояса короткий металлический стержень — подарок благодарного гнома-механика. При нажатии на один из гвоздиков стержень раскладывался и надежно фиксировался. У меня в руках оказался легкий, но прочный боевой посох. Может, Страж и не испытывал терзаний насчет того, чтобы убить меня, но я его убивать не хотел.

Мой противник поднялся, сбрасывая свои одежды. Человек, облаченный теперь только в набедренную повязку, оказался худощав и волосат, а ростом был приблизительно в шесть футов. Маленький плоский нос, широкие челюсти и выпяченные нижние зубы делали его похожим на обезьяну, но глаза янтарного цвета свидетельствовали о мощном интеллекте.

Он поднял крючковатый посох и несколько раз прокрутил над головой, выявляя мускулы своего тощего, но мощного тела. При нормальных условиях я посчитал бы, что мы практически равны. Но не сейчас.

Мы схлестнулись: израненный эльф против отдохнувшего человека-воина. Мне предстоял бой всей моей жизни.

Он стремительно перешел в атаку с замаха над головой, пытаясь нанизать меня на острый металлический крюк своего посоха. Я с трудом отразил его выпад, раскрутил свой посох и попытался ударить противника в грудь. Тот ловко увёрнулся.

Человек начал наступать на меня, выполняя серию ложных выпадов, пытаясь воспользоваться своей прекрасной формой в качестве преимущества и заставить меня работать на износ. Я перешел к глухой обороне, поскольку все еще ощущал последствия взгляда василиска и паучьего яда, и сосредоточился на том, чтобы держаться подальше от жуткого крюка. Но хотя мне и удавалось уклоняться от него, я серьезно пострадал от тупого конца посоха Стража.

Через некоторое время противник понял, что его тактика не сработала: он быстро уставал, а я экономил силы.

Человек отступил, задыхаясь от натуги.

— Неужели это действительно необходимо? — спросил я. — Как я уже говорил, сударь, мне не хочется причинять тебе вред, но мне нужен Глаз.

— Я буду стоять насмерть. Обязан, — ответствовал Страж.

Он снова перешел в атаку и попытался вырвать мой посох своим крюком. Какой-то миг я сопротивлялся, а потом резко отпустил одну руку. Его крюк соскользнул с края посоха, не причинив мне вреда. Резко исчезнувшее сопротивление лишило человека равновесия.

Теперь была моя очередь начинать наступление. Уперев один конец посоха в пол, я подпрыгнул и ударил противника ногой в грудь, сбивая с ног и вышибая воздух из его легких, затем коснулся гвоздика на посохе, снова превращая свое оружие в короткий металлический прут, который и обрушил на основание черепа человека.

Он потерял сознание, но и мои силы были на пределе.

Задыхаясь, я рухнул рядом с ним, и темнота поглотила меня.

Когда я очнулся, Страж все еще не пришел в сознание. Вынув несколько обрезков веревки из своего мешка, я крепко связал его. Через некоторое время его острые ногти позволят ему освободиться, но меня к тому времени здесь уже давно не будет.

Я снял Глаз Дракона с пьедестала. Когда-то мне и самому удалось бы определить, обладает ли алмаз магией. Теперь же он был для меня всего лишь еще одним куском камня. Я напылил на Глаз специальный порошок, растворившийся через мгновение после нанесения, надел кожаные перчатки, взял драгоценный артефакт и положил в свой мешок.

Быстрый обыск выявил выход, которым пользовался Страж. Оказавшись снаружи, я по положению луны определил, что до назначенной встречи оставалось менее часа.

Мой конь оказался на месте, за оградой. Он помчал меня на юг, к Палантасу.

Когда мы оказались неподалеку от города, мне пришлось замедлить его рысь. За несколько лет, начиная с Войны с Хаосом, множество мелких лордов обретало, а потом утрачивало контроль над Палантасом. Последним, и пока наиболее могущественным, был Лорд Брайан Мор, командующий войском из почти пяти сотен головорезов и бандитов, которых он называл Городской Стражей.

Лорд Мор ввел строгий комендантский час и разумно поддерживал в своих войсках дисциплину, так что пробраться внутрь незамеченным стало довольно затруднительно. Но в город все-таки можно было проникнуть после наступления темноты — за плату.

Я привязал коня примерно в миле от Палантаса. Позднее он мог еще мне пригодиться, но пытаться въехать в город верхом было слишком рискованно.

Приблизившись к стенам, я направился на северо-запад, к морю. Снял сапоги, убрал их в мешок и погрузился в холодную воду. Полумильный заплыв до гаваней Палантаса взбодрил меня и смыл с одежды хотя бы немного крови и грязи.

Бесшумно разрезая воду, я плыл к пристаням, а точнее, к конкретному пирсу. Добравшись до него, я начал подниматься по кустарной лестнице. Появились руки, ухватившие мои запястья и втянувшие меня наверх. К моему горлу приставили нож.

— Пароль… или, эльф, мне придется отделить твою голову от шеи!

— «Гильдия Воров по-прежнему правит». Это тебя устраивает, Тарл Одноглазый?

— А, это ты. Давай быстрее. Патруль близко.

Рослый мужчина с повязкой на глазу отпустил меня. Я помчался от пирса в секретный туннель возле пристани. Патруль найдет только пьяного Тарла, спящего в лодке. Я проник в город.

Выйдя из туннеля, я свернул за угол и столкнулся с одним из телохранителей Брайан Мора, стоявшим на пустынной улице. Я узнал его, а он, к сожалению, узнал меня. И вцепился в мою руку.

— Во имя ушедших Богов, наконец-то я поймал тебя, эльф-убийца…

Я вогнал кинжал ему под кирасу. Он свалился с меня мертвым грузом.

В этот момент из таверны вышел еще один стражник. Он увидел, что я стою над телом его товарища, и, закричав, выхватил меч и бросился на меня. Двери таверны распахнулись настежь, и на улицу вытекло еще больше стражников.

Они преследовали меня, пока я улепетывал по улице, и продолжали наступать мне на пятки, когда плутал и запутывал следы среди переулков и тропинок Палантаса. Вскоре налитые пивом животы стали тяготить их, и они начали отставать. Но их крики привлекли внимание другого патруля. На бегу я стащил веревку с пояса и привязал «кошку». Метнул ее. Крюк зацепился с первого раза, и я взобрался так быстро, как только позволяло мое израненное тело. Преследователи появились в тот миг, когда я уже подтягивался наверх. Я побежал по крышам.

Поскольку один из них был убит, стражники не собирались сдаваться.

Вскоре великое множество гвардейцев приступило к обыску крыш по всему городу. Они были неутомимы. Моей единственной надеждой на спасение были коллекторы. И до встречи оставались считанные минуты.

Я стоял на крыше крупной гостиницы под названием «Кулак и перчатка». Прыгнул вниз, ухватился за подоконник и на инерции влетел в окно, разбивая ставни и приземляясь на кровать… занятую кровать. Жирный коротышка в ней заорал так, что, наверное, слышно было аж в Устричном.

— Простите, ошибся комнатой, — сказал я, соскакивая на пол.

Вся гостиница проснулась и высыпала в холл, чтобы выяснить, что происходит. Два стражника вошли в двери, перекрыв единственный выход. Я помчался вниз по лестнице и бросился прямо между ними.

Они занесли кулаки, но промахнулись и попали друг по другу.

Я продолжал бежать, направляясь по переулку к одному из люков, ведущих в коллекторы. Но такова моя удача — на нем стоял один из стражников! Время было на исходе. Я прошелся колесом, выполнил переворот вперед, приземлился и прыгнул на него, сделав в воздухе сальто, чтобы действовать ногами. Сокрушительный удар отправил стражника в забытье.

Я отодвинул тяжелую решетку и спустился вниз, остановившись только затем, чтобы задвинуть решетку на место. Стражники скоро найдут своего потерявшего сознание товарища и поймут, что я убежал в коллекторы, но даже в этом случае они вряд ли станут преследовать меня. Гильдия Воров все еще заправляла хотя бы в этой части Палантаса.

Достигнув дна, я зажег факел. Потолки в этой части коллекторов выше, чем обычно, так что можно было идти в полный рост. Я сверился с пометками на стенах — пометками, сделанными теми, кто находит для себя более безопасным путешествовать под землей, чем по поверхности, — потом вытащил карту и направился к месту встречи. Не было видно никаких признаков жизни, кроме вездесущих крыс, но затем в туннеле позади меня раздалось жуткое хихиканье. Я оглянулся, однако ничего не увидел.

Несколько минут спустя снова послышалось хихиканье, но в этот раз к нему добавился еще и шорох ткани по камню.

Я пошел быстрее.

И неожиданно оказался в окружении маленьких, грязных существ со спутанными волосами и чумазыми лицами. Зловоние почти оглушало меня. Они тянулись сразу со всех направлений, цепляясь за меня и крича:

— Вот здорово! Обеденный гость! Не желаете ли несколько отличных сочных крыс?

Овражные гномы!

Казалось, они были повсюду. Мне не хотелось убивать никого из этих несчастных созданий, а времени на обед с ними уже не оставалось! Я ударил мечом плашмя, надеясь отпугнуть их.

Напугать получилось, но гномы не убежали. Увидев оружие, они в унисон закричали и, бросившись прямо на меня, хватаясь за мои ноги и пояс, стали молить о пощаде.

Я отмахивался мечом, но это был жест отчаяния. Мне недоставало силы скинуть с себя две дюжины овражных гномов. Ноги потеряли опору, и гномы куда-то меня потащили.

Внезапно они в панике завопили и уронили меня в грязь. Я посмотрел наверх и увидел, как сквозь толпу убегающих существ продирается огромный людоед.

— Эльф, ты опаздываешь, — с насмешкой сказал он. Людоед провел меня коллекторами к бронированной двери и обрушил на нее кулак. Маленькая заглушка скользнула в сторону, и в щели появились чьи-то глаза. Через мгновенье дверь открылась.

Я вошел в голую, холодную каменную комнату. Воздух в ней был затхлым, словно в могиле. Внутри оказались еще один людоед, тейвар, которого я уже встречал, и эльфийка в одежде из черной кожи. Женщина вызывающе впилась в меня взглядом, сверкая темными глазами. Никаких признаков пленницы или похитителя. Я осмотрелся, поизучал тени.

— Итак, эльф, он у тебя? Глаз Дракона?

Голос одновременно казался прекрасным и ужасным. Сильванестийский тенор в гоблинском хоре. Золотой дракон, плавающий в море крови. Свет, поглощаемый тьмой.

Самой моей душе было больно слушать его.

— Он у меня, — рявкнул я, пытаясь найти чудовище, на встречу с которым пришел. — Где моя жена?

Некое существо вышло из теней. Холодный ужас затопил мое сердце.

Эльфы назвали их отродьями Хаоса, потому что они, скорее всего, появились во время Войны с Хаосом. Это отродье казалось ужасной смесью ящера и птицы. Ростом оно было под девять футов, с ярко-красной чешуйчатой кожей, покрытой черными полосками, как расплавленная лава. Его голова была длинной и узкой, глаза располагались по бокам безносой морды. Отродье заговорило, и за тонкими губами показались ряды острых, как бритва, зубов, способных в один миг разорвать плоть вместе с костями. У него было две костлявые руки с когтистыми трехпалыми кистями, выше и ниже каждой конечности находилось по два непрерывно шевелившихся щупальца. У него было две ноги с коленями, вывернутыми назад, как у птицы, и на каждой ноге по три когтя. При всем своем причудливом и жутком виде, двигалось оно изящно, словно перетекая.

И тут я увидел Мару.

Одно из щупалец отродья обвилось вокруг ее тела, а одна рука покоилась на горле. Голова моей жены была замотана грязным, окровавленным шарфом, но Мара казалась скорее сердитой, чем испуганной.

Отродье Хаоса протянуло когтистую руку.

— Отдай мне Глаз Дракона!

— Сначала освободи мою жену!

— Ты не в том положении, чтобы торговаться. Отдай мне камень, или я перерву ей горло!

Оно вдавило когти в плоть Мары, подчеркивая сказанное. Та судорожно вздохнула от боли. Я увидел, как проступила кровь.

— Остановись! Ты победил! — закричал я, вынимая Глаз Дракона из мешка и протягивая его существу рукой, затянутой в перчатку.

Отродье Хаоса схватило алмаз и подняло к свету.

— Камень ничего не стоит, — сказал я, надеясь отвлечь его. — Магическая сила пропала.

Тварь ужасающе рассмеялась:

— Это тебе так кажется! Глупе…

Оно схватилось за горло, алмаз выпал из обмякшей лапы. С тихим стоном отродье Хаоса повалилось на пол и осталось беспомощно лежать.

— Обернись! — отскочила от существа Мара.

Эльфийка обнажила длинный меч и напала на меня. Выхватив свой клинок, я встретил ее. Людоед, спасший меня от овражных гномов, пришел мне на помощь, обрушивая сокрушительный удар на шею второго людоеда. Мара дралась с тейваром голыми руками.

Мы с темной эльфийкой кружили друг перед другом, и каждый пытался оценить навыки другого. Она заметила мою усталость, замедленность моих реакций и решила воспользоваться преимуществом, так усердно нанося мощные удары, что у меня рука начала неметь. Людоеды сцепились друг с другом — из этого угла помощи ждать не стоило. Тейвар изо всех сил удерживал Мару.

Меч эльфийки пробил мою защиту, повторно открыв рану на груди. Темная, сверкая глазами, триумфально взвыла и продолжила атаковать, вкладывая в удары все меньше изящества и все больше грубой силы. Моя голова закружилась, зрение стало подводить. Еще один удар — и меч выпал из обессилевших пальцев. Я упал на колени. Эльфийка подняла клинок для смертельного удара. А потом неожиданно вскрикнула и повалилась вперед. «Моя жена» выдернул кинжал тейвара из ее спины. И снял шарф с головы.

— Где ты был? — требовательно спросил он.

Тейвар валялся без сознания в другом конце комнаты.

Я был весь в крови… и большей частью в собственной. Ребра были сломаны. Меня все еще мутило от яда.

— Остановился в таверне, чтобы пропустить пару стаканчиков, — усмехнулся я напарнику. — А что? Ты куда-то торопилась, моя дорогая женушка?

Мара посмотрел на платье, в которое был одет, и скорчил гримасу:

— Ты никому про это не расскажешь! Ты обещал!

— Но я не обещал! — рассмеялся и покачал головой людоед, на самом деле являвшийся членом команды Губителей Драконов, которому было приказано наняться на службу к отродью Хаоса.

Мы собрались вокруг твари.

— Что ты ему подсунул? — спросил Мара.

— Я покрыл Глаз самым мощным парализующим ядом, какой только мог найти. Этим можно отключить целый отряд драконидов. Надеюсь, я не убил его.

— Это вряд ли, — успокоил людоед. — Остальная команда на местах?

— Произошли небольшие изменения в планах. Мне пришлось повозиться, чтобы попасть сюда. По улицам шныряет стража. Надо добраться до пристаней. Тарл ждет нас в лодке. Ты знаешь путь через коллекторы?

— Ты сможешь так далеко протащить эту тварь? — поинтересовался Мара.

Людоед кивнул и склонился над отродьем Хаоса. Я осторожно высвободил Глаз из руки существа. Людоед вскинул тварь на плечи, и мы пошли обратно по коллекторам. А когда сочли, что уже близки к цели, поднялись наверх. Пристани были пусты. Высматривавший нас Тарл жестами показал, что все безопасно.

Людоед отнес существо к пирсу. Убедившись, что оно все еще без сознания, он дал ему сонное зелье, чтобы быть уверенным, что тварь проспит всю поездку, увязал в кожаный мешок и бросил в огромный ящик. Мы опустили свой груз на дно ожидавшего судна.

Я залез в кошель, вытащив оттуда серьгу Мары, и указал на ту, которую он забыл снять.

— Криво выглядит.

Парень сорвал с себя побрякушку и выбросил обе в море.

— Что дальше? — спросил он.

— Они доставят отродье Хаоса к башне. Мудрецы исследуют его, и тогда мы будем знать, чего ожидать в следующий раз, когда столкнемся с подобным.

— Нет. Я имею в виду, что ты собираешься делать дальше?

Я посмотрел на Глаз Дракона, который все еще сжимал перчаткой, и вздохнул:

— Мы Губители Драконов, а не воры. Теперь я должен вернуть его обратно.

Тери Макларен Драконобоязнь

— Иди сюда, повесь этот ключ обратно на шею! И перестань слоняться без дела, лучше принеси мне чистую тряпку, Карлана, — едва слышно ворчал Френзиль, закрывая книгу с рецептами, запирая дверь и поднимаясь из пивного погреба. — И счастливый взгляд, девочка. Сколько раз сегодня ты падала на это лицо, а?

— Но, отец… — возразила Карлана, торопливо прокладывая путь среди бочонков и кружек, чтобы добраться до тряпки, лежавшей всего в нескольких дюймах от самого Френзиля. Она устало поставила переполненный поднос и сдула прядь медно-рыжих волос с бледного лица. — Я работала весь день и ни секунды еще не отдыхала.

— Счастливый взгляд, я сказал, — резко прошипел Френзиль. — А теперь подними поднос и возвращайся обратно.

Карлана наградила отца долгим тяжелым взглядом и вытерла непролитые слезы безысходности, до краев переполнявшие ее огромные синие глаза. Она надела на шею тяжелую цепь, на который висел еще более тяжелый ключ от пивного погреба, и устало подняла поднос, хотя улыбаться отказалась.

Френзиль хмуро посмотрел ей в спину и начал полировать ту же самую кружку уже в пятый раз с начала времени ланча, энергично преследуя пятнышко грязи, размазавшееся в сальную полосу, когда он потер его. Опять зола? Снова сажа? Он вздохнул, уставившись на черное пятно, появившееся на куске белой ткани.

— Эдак ты в ней дырку протрешь, — улыбнулся Гисиб со своего старательно надраенного табурета. — А эта девочка когда-нить оставит тебя так быстро, что ты успеешь услышать тока, как дверь хлопнет.

— Только не моя Карлана. Она не посмеет. Когда-нибудь все это будет принадлежать ей, — пробормотал Френзиль, швыряя тряпку в сонную муху над головой Гисиба. Его прицел оказался вернее, чем он ожидал, и насекомое обреченно спикировало долговязому фермеру прямо в пенную шапку эля. Гисиб покачал головой, посмотрел слезящимися от золы глазами на озабоченного трактирщика и жестом попросил другую порцию. Френзиль отодвинул в сторону почти полную кружку и неохотно протянул Гисибу новую. Его последний бочонок почти опустел, а Фестиваль Середины Года начинался уже завтра. Для фестиваля всегда требовалось много эля, но в этом году вареву понадобилось больше времени, чтобы в должной мере вызреть. Френзиль знал, что к следующему дню все будет готово. Он протянул к Гисибу руку за платой.

— Я 'ить сюда не жрать пришел, Френзиль. Шо до меня, так эта должна идти за бесплатно, — возразил Гисиб, глядя на пухлую ладонь Френзиля. — Скажи-ка мне лучше, что, новый летний эль будет готов к празднику? Традиция…

— Завтра все будет готово, Гис. Ради праздника и, конечно же, традиции, — ответил раздраженный вопросом трактирщик.

— Когда я жил в Дориэтте, наши пивовары завсегда доставали че-нить пораньше на пробу, — покачал головой Гисиб, слишком хорошо знавший Френзиля, чтобы доверять.

— Конечно, и ты говоришь мне это каждый год, — холодно ответил тот.

Гисиб постоянно твердил о своей родине. Из-за этого старого Гисиба даже после семнадцати лет, прожитых здесь, в Скрытой Гавани, все еще считали новичком.

— Мне пора уходить. Наслаждайся своим элем. — Френзиль вернул чрезмерно отполированную кружку на полку и дал знак Кардане занять его место за стойкой.

— Лады. Только плесни мне еще кружечку, пока ты еще не ушел наблюдать за войной, — сказал Гисиб, на этот раз протягивая деньги. — И смотри, не пропусти там драконов, — сухо добавил он.

Френзиль опять тяжело вздохнул, и в его слезящихся голубых глазах внезапно проступило жесткое выражение. Когда Гисиб поднял свою кружку, Френзиль ловко выхватил дохлую муху из эля, долил и подал старику. Карлана, наблюдавшая за ним в испуганном молчании, бросила поднос на пол и убежала в двери, ведущие к ее комнате, откуда тут же раздался приглушенный звук рвоты. Гисиб поднял брови, покачал головой и, не сумев определить причину внезапного бегства Карданы, сделал долгий, удовлетворенный глоток из своей «новой» кружки.

Френзиль ехидно улыбнулся, опустил монету Гисиба в карман и накинул легкий плащ, укрывшись от вечерней прохлады. В это время воздух обычно был довольно свеж, что делало приятным для трактирщика исполнение своих наиболее тягостных и скучных обязанностей — дежурства на стенах. Но сегодня, как и вчера, ветер был кисловатым и дымным. «И откуда только приносит эту проклятую сажу? Не могла же война настолько приблизиться», — подумал он.

Дойдя до края города, Френзиль заметил, что улицы Скрытой Гавани были необыкновенно пустынны. Только несколько женщин, сгорбившись над общественным огородом, со смехом пропалывали сорняки… и не засмеялись ли они громче, когда увидели Френзиля? Его взгляд принудил их к должному почтительному молчанию, а потом трактирщик незаметно проверил свои штаны, когда мимо проехал фургон, груженный сеном, заглянул себе через плечо, пытаясь посмотреть, не измазан ли его плащ вездесущей сажей, и раздраженно потряс головой.

«Куда все подевались?» — задумался он, но тут пустые переулки перестали беспокоить его, поскольку по тени, отбрасываемой солнечными часами на городской площади, он определил, что уже добрых полчаса как опаздывает на свою вахту. А ведь время было военное, и вечерний ветерок часто приносил с другого конца долины отзвуки далеких сражений.

Френзиль раздраженно взобрался на огромные древние деревянные ворота Скрытой Гавани и уставился на темные облака, затянувшие восточный горизонт, подобно савану.

«Грозы давно не было… за несколько недель ни единой молнии», — подумал он, и узкое, одутловатое лицо трактирщика скривилось, когда он облизнул отогнутый палец и подставил его ветру, проверяя, правильно ли работает проржавевший флюгер.

Внизу пробежала стайка мальчишек с румяными, смеющимися лицами, их руки были полны миниатюрных деревянных рыцарей и лошадок.

— Видишь там сражение, господин Френзиль? — прокричал один из них, в котором трактирщик с трудом признал сына пекаря. — Можно нам подняться и тоже посмотреть? Сегодня все говорят о войне. И о драконе! Вы знаете, он направляется сюда.

Френзиль лишь посмотрел с негодованием на нетерпеливые лица внизу и пошел дальше по стене. «Сегодня значительно больше дыма, чем вчера, — размышлял он. — Да и на день раньше… и за день до того тоже. Ветер его несет прямо в нашу сторону. Какая досада! Дым будет здесь как раз во время Фестиваля Середины Года». Трактирщик посмотрел на клубящиеся темные облака, давая имена их очертаниям: кружка, бочонок, денежный мешок. Он медленно покачал головой, отвернувшись от сурового неба, чтобы посмотреть на свой опрятный маленький городок. Двадцать или тридцать ярких полотен уже свисало с намытых перед праздником окон. Какая жалость, что они запачкаются!

Ухоженные лавки, окруженные розариями и мощенными булыжником улицами, образовывали широкую, тенистую городскую площадь. С высоких ворот, которые так долго не открывались, что их петли и замки проржавели, Френзиль отлично видел его гордость и отраду, Дом Отменной Выпивки. С верхнего окна он вывесил большое красное полотно, на котором было начертано: «Добро пожаловать. Лучший эль в мире». Причудливо прописанные буквы танцевали над пенящейся кружкой. «Это действительно лучший эль в мире», — самодовольно подумал он, ведь никто, кроме него, не делал такого.

Партия нынешнего сезона, пятьдесят огромных бочонков, доверху заполненных отменным прозрачным янтарным напитком, заполняли особым образом сработанный погреб Френзиля. Благодаря такой обильной поставке он окажется на верном пути к тому, чтобы стать самым богатым человеком в этом маленьком городке. Когда-нибудь он может даже стать мэром.

«Но пока я стою здесь и слишком много думаю о цвете неба, а не о цвете своего эля», — нахмурился трактирщик. Долетевший резкий запах дыма заставил его поморщиться. Френзиль начал спускаться по лестнице. Еще обход или два вокруг площади («Которую пора бы хорошенько покосить», — критически заметил он, делая в памяти заметку выбранить ответственного за это парня) — и он вернется обратно в гостиницу, вне зависимости от того, его ли очередь дежурить или нет. Несмотря на затянутое дымом небо, Френзиль не видел, чтобы в долине что-нибудь происходило, да и, в конце концов, Скрытая Гавань была слишком изолирована, чтобы принимать участие в войне.

За семнадцать лет город не имел никаких контактов с другими поселениями, разбросанными по долине. Если не считать Гисиба, трех пастухов, двух шахтерских семей да нескольких крестьян-арендаторов, обрабатывавших полосу земли, окружавшую западную сторону городских стен, вряд ли кто-нибудь из обитателей Скрытой Гавани куда-либо путешествовал. Френзиль бросил последний долгий взгляд на восток и, пробормотав особо цветистое ругательство в покрытое сажей небо, начал неуклюже спускаться по хрупкой старой лестнице.

— Эй, на воротах! — прокричал слабый, приглушенный голос откуда-то слева от трактирщика.

От изумления он пропустил последние две ступеньки, начисто обдирая оба узловатых колена под прекрасными мохнатыми гетрами. Ругаясь еще громче, Френзиль закружил в поисках поприветствовавшего его бестактного болвана. Но женщины были далеко за пределами слышимости, а возница заходил в трактир, чтобы выпить, так что Френзиль оказался перед выбором — разговаривать с ослом или с кем-то, зовущим его из-за ворот.

Он отряхнул колени и повернул голову к низким и узким пастушьим воротцам, которыми пользовались те, у кого были какие-либо дела вне стен города. Они тоже были надежно заперты.

Трактирщик снова фыркнул и собрался уходить.

— Милостивый государь, если вы еще там, пожалуйста…

Френзиль остановился, снова прислушался, развернулся, осторожно приблизился к большому смотровому окну в главных воротах и выглянул наружу, плотно прижимаясь к нему одним налитым кровью глазом.

— Под вами, — прохрипел голос.

Трактирщик опустил взгляд. И не мог поверить тому, что увидел.

Там, в терновой живой изгороди, дрожал измученный, полумертвый незнакомец.

— Пожалуйста, сударь, я не стал бы беспокоить вас, но я ничего не ел и не пил уже два дня, с тех пор как пришлось оставить реку, — произнес человек. — К тому же, сэр, я безоружен. Пожалуйста…

Френзиль отвернулся от смотрового окна и бросил взволнованный взгляд через плечо. С этим предстояло иметь дело именно ему — и побыстрее. И вероятно, для этого могло понадобиться выйти наружу. Трактирщик вздохнул, вернулся к оконцу и обратился к человеку самым холодным тоном.

— Ты это… рассказывай, по какому делу пришел, и вылезай из живой изгороди. Не могу позволить тебе подохнуть в терновнике, особенно во время моей вахты.

«И какого демона тебя сюда принесло», — подумал он тем временем и вытащил из рукава маленький, украшенный драгоценными камнями кинжал на случай, если придется избавляться от незнакомца с применением силы.

Чужеземец с трудом выбрался из-под укрывавшего его терновника, попутно заработав еще несколько новых глубоких царапин. Френзиль не испытывал к нему большого сочувствия, поскольку его собственные колени все еще ныли. Трактирщик отомкнул главные ворота и распахнул их, впуская чужеземца.

— Спасибо, сударь. А я-то было подумал, что со мной покончено. Вы первый человек, которого я увидел с тех пор, как в бегах. Пытался открыть ваши ворота, но, вот забавно-то, они оказались заперты, — сказал потрепанный человек. — Но я так думаю, это из-за всех этих войн. А может, вы уже знаете о грядущей опасности?

Человек посмотрел вверх, нервно осматривая небо. Опасность? Френзиль не видел никаких признаков опасности. Незнакомца с ног до головы покрывала сажа, рукава и подол его одежды были опалены, а волосы почти полностью сгорели. Половину его лица покрывали огромные белые водянистые пузыри, и он ужасно хромал. Его долговязая фигура возвышалась над Френзилем как минимум на полтора фута. Чужак благодарно улыбнулся и протянул трактирщику очень грязную, крайне мозолистую руку, когда тот снова запер ворота. Пальцы незнакомца были обмотаны клочком плаща, покрытым темными пятнами. Френзиль в ответ только убрал кинжал за спину и проигнорировал протянутую руку.

— Я спрашиваю еще, какие дела тебя привели и как тебя зовут? И о какой опасности ты говорил? — с сомнением в голосе спросил он. По его загривку поползли мурашки, как это всегда происходило, когда открывались ворота.

— Гаральд, сударь, и я побеспокою вас только затем, чтобы немного выпить, придав себе отваги, а ногам силы пройти еще несколько лиг туда, где будет безопасно, — произнес незнакомец, тревожно посматривая в дымные небеса. И вдруг споткнулся и рухнул прямо на неприветливые руки Френзиля. Запах дыма, исходивший от пришельца, практически сбивал трактирщика с ног.

— Ну, наконец-то ты проснулся. А теперь рассказывай, о каких это опасностях и безопасном месте ты говорил и где это так обгорел? — Френзиль убрал раздавленную головку чеснока, которую до того держал прямо под раздувшимся, разбитым носом чужака. Гаральд медленно сел и оглядел окружающую его удобную комнату покрасневшими слезящимися глазами.

— Где это я? — начал он, и в его скрипучем голосе прозвучали нотки восхищения.

— В моем трактире. Я пошел против своих суждений о том, как с тобой стоило бы поступить, притащив тебя на своей спине, а ты слишком долго провалялся без сознания. К тому же ты испачкал и меня, и мое кресло, так, может, ты все же будешь столь любезен и ответишь на мои вопросы? — Френзиль с трудом сдерживал свое нетерпение.

Осознав, что находится в закрытом помещении, Гаральд вскочил со стула, но только для того, чтобы упасть на него обратно, явно израсходовав все свои силы на это резкое движение. Он обхватил голову и плотно закрыл глаза. Не предлагая никакой помощи, Френзиль вздохнул и забарабанил пальцами по деревянной поверхности стола.

— Сударь, конечно же, я расскажу, — зашептал Гаральд. — Но мне так хочется пить. Пожалуйста…

— Конечно, конечно, — пробормотал трактирщик, мрачно поглядывая на гостя. — Моя дочь принесет тебе чего-нибудь, чтобы история пошла побыстрее; пинта нашего самого лучшего эля должна помочь расслабить твой язык и заставит почувствовать себя в безопасности. Мне лично всегда помогает, — добавил он себе под нос, обеспокоенным хмурым взглядом впиваясь в длинное, узкое лицо гостя.

«Измученный жаждой чужак, — подумал Френзиль. — Ничего, кроме неприятностей, это не принесет». — И позвал Кардану.

Трактирщик раздраженно утер брови, когда дочь налила Гаральду кружку эля, дал ей знак щедро разбавить напиток водой и попросил принести пинту для себя, не спуская глаза с сутулой фигуры Гаральда. «Прошло семнадцать лет с тех пор, как последний чужак появлялся в Скрытой Гавани, — подумал он. — Семнадцать лет мира и спокойствия псу под хвост. Что подумали бы люди, увидь они, как я тащу в город этого нищего? Однако Гаральд упомянул об опасности и, судя по виду, может знать, откуда приносит весь этот дым. Лучше выслушаю этого чужеземца, а потом быстренько выставлю туда, куда он шел. И желательно в темноте. Завсегдатаи скоро начнут занимать комнаты. Надо действовать быстро».

— Ты никого не замечал до того, как позвал меня? — мягко поторопил утомленного гостя Френзиль, когда тот сдул пену с кружки и одним длинным глотком осушил эль.

Мужчина поднял на трактирщика темные, отстраненные глаза:

— О нет, сударь, нет, совсем никого. Я устроился в густой тени живой изгороди, чтобы немного передохнуть. И тут появился ты, к счастью. Посмотри на меня — и все поймешь. Мой вид напугал бы ваших добрых жен и детей, наткнись они на меня, да и большинство мужчин тоже. Я ведь прекрасно понимаю, что выгляжу так, словно вылез из Бездны.

Он дрожал и старался говорить тихо. Френзиль, посмотрев на почерневшее и покрытое волдырями лицо, согласно кивнул.

— Тогда скажи мне… м-м… — начал он, стараясь не чихнуть, — паленый запах был слишком силен.

— Гаральд, как я уже говорил. Сударь, пожалуйста, ты не будешь возражать, если я попрошу еще кружечку? Твой эль неслыханно хорош. Ничего, если я раскурю трубку? Мои пальцы… — Мужчина вытянул руки перед собой, чтобы стала заметна их дрожь.

— Да! В смысле, конечно, нет, пожалуйста, зажигай свою трубку. А я плесну еще эля, — воскликнул Френзиль, подумав, что аромат табака, каким бы скверным он ни оказался, будет перекрывать удушливую вонь, исходившую от обгоревшей одежды чужака. Но человеку стоило начинать говорить побыстрее. Бесплатный эль, даже основательно разбавленный, не был характерной чертой этого дома.

Вторую кружку чужеземец опрокинул в себя столь же быстро, как и первую, и вытер рот рукавом, а точнее, тем, что от него осталось.

— Ну что ж, сударь… я пришел с Яшмового Хребта. С вершины его холмов. Я лесоруб по найму. Никогда и никому не доставлял неприятностей; просто рубил свои бревна и сплавлял их вниз по реке в город под холмами. Возможно, ты знаешь про него?

— Дориэтт. Да. Я, конечно, знаю, что такой есть, но, вообще-то, больше ничего. Мы здесь, в Скрытой Гавани, держимся обособленно. Пожалуйста, продолжай, — сказал Френзиль, еще раз бросив взгляд на дверь. — Что это за опасность, о которой ты упомянул?

— Что ж… я пришел в Дориэтт, чтобы забрать плату с мельницы, когда увидел его, — медленно произнес Гаральд, закусывая мундштук своей трубки и, по-видимому, не обращая внимания на нетерпение Френзиля. — И никогда, за все прожитые мной дни, ничто не пугало меня так, как…

— Как?… — Френзиль уставился своими синими глазами в черные и испуганные — Гаральда.

— Как дракон, — прошептал тот.

Он стряхнул со своей шляпы немного золы. Трактирщик последил за тем, как зола тихо и неторопливо оседает прямо на свежевымытый пол, а потом его лицо потеряло свой цвет с той же скоростью, с какой чужеземец осушал кружку.

— Постой-ка. Я правильно расслышал?… Ты говоришь о настоящем… драконе?

— О драконе, сударь. Огромном красном, который, без сомнения, бежал с войны. Он пролетел прямо надо мной, извергая дым и пламя, словно кузнечный горн. — Гаральд раскурил трубку несколькими быстрыми вдохами. — И смердел, точно конец света. Посмотрев на него, я потерял способность двигаться, и просто чудо, что мне повезло остаться в живых. Ведь и не остался бы, не выбери по случайности более длинную дорогу к городу, чем обычно… ту, где деревья дают хорошую тень. А у дракона на уме явно оказалось нечто большее, чем я.

Дракон? Настоящий? Френзиль тяжело сглотнул, пытаясь думать. Все, что приходило на ум, так это то, что Дориэтт был уродливым, шумным и грязным речным портом. Там не ценили по-настоящему прекрасных вещей… в особенности добрый эль. «Они там могли напиться воды из лужи и считать, что это нектар, — думал он. — Возможно, в конце концов, это можно счесть и хорошими новостями».

— А что, говоришь, случилось с городом?

— Это было ужасно, сударь. Не осталось ничего, кроме пепла. Я даже спустился туда, чтобы убедиться, но потом пришел в себя и побежал с такой скоростью, с какой только мог, в другую сторону, когда увидел вблизи, что натворило это чудовище. Просто удача, что я увидел тебя на воротах. Это было нелегко из-за высокой изгороди. Клянусь, мне крайне неприятно затруднять тебя, но мне было не обойтись без твоей помощи. Я бы наверняка умер, не найди ты меня. Думал, что горожане уже могли знать о драконе и пожарах и уйти, но я очень рад, что вы еще не сделали этого. Самое меньшее, что я могу сделать, так это предупредить вас.

— Предупредить нас? Что еще за пожары?

— Сударь, я не могу здесь больше оставаться, хоть ты и был столь же добр и мягок по отношению ко мне, сколь прекрасен вкус твоего эля. Дракон наверняка летит сюда, и даже если сам не пожалует, то вызванные им пожары уже через день будут у ваших ворот, а может, и раньше, в зависимости от того, как будет меняться ветер. Мне теперь намного лучше, и, если ты не возражаешь, я просто уйду. Хочу сказать, что буду рад, если вы захотите пойти со мной. — Он посмотрел на Френзиля, потом на Кардану, с тоской глянувшую на него в ответ, но промолчавшую, — В пещерах в дальних холмах достаточно места, — продолжал чужак. — Думаю, мы сможем добраться туда еще до темноты. Но выходить надо прямо сейчас.

Гаральд подогнул оборванные края своей шляпы, окинул долгим почтительным взглядом опрятную комнатку, благодарно улыбнулся Кардане и медленно пошел к дверям.

— Уходить? Покинуть Скрытую Гавань? Ты не можешь говорить серьезно… да ведь завтра Фестиваль Середины Года! Мой эль… мои деньги! — испуганно глядя на чужеземца, забормотал Френзиль, обращаясь по большей части к самому себе.

— Ну что ж, раз так, сударь, да хранят вас ваши Боги. — Гаральд остановился на полушаге, в его темных глазах читались беспокойство и жалость. — Я уже не стану возвращаться этим путем. На Яшмовом Хребте не осталось деревьев. Да и здесь довольно скоро не останется. От души благодарю тебя за то, что приютил чужеземца. Пусть тебе воздается за твое благословенное великодушие.

— Нет, Гаральд, пожалуйста, подожди. Гм-м… расскажи мне побольше об этом драконе, если можешь.

— Но, сударь, я уверен, что ты уже и так знаешь, сколь эти звери ненавидят города и тому подобное. Думаю, мне, в самом деле, пора уходить, пока дракон и пожары не поймали попутного ветра к вашему городу. Я определенно не хочу снова увидеть такое. — Гаральд захромал к двери.

— Но ты же не можешь уйти прямо вот так, Гаральд, ты должен рассказать мне, как тебе удалось выжить и что в точности случилось с Дориэттом. В смысле, неужели все… — умолял Френзиль.

— Мертвы? Без сомнения, все. — Мужчина терпеливо повернулся к трактирщику лицом, но было очевидно, что он предпочел бы уже находиться в пяти шагах за дверью. — Я видел это собственными глазами. Мне, сударь, остаться в живых удалось только благодаря случаю и защите, которую Боги даруют честному паломнику. Все, что я могу сказать, так эта то, что тварь просто не увидела меня посреди горящего леса. И какой бы ни была причина, но она выплеснула на город всю свою ярость. Нет, сударь, не могу я здесь оставаться, как бы мне этого ни хотелось. Ты был добр ко мне. Ой, прости… я же совсем забыл заплатить. Вот монета. Я нашел ее на улице в Дориэтте. Правда, она немного оплавилась по краям, но серебро не потеряло в весе. — Гаральд покопался в своем заплечном мешке и вытащил погнутый серебряный диск. — Достойная плата за достойный приют, — произнес он, улыбаясь и снова отряхивая шляпу. — Думаю, что сам смогу найти выход.

— Буду счастлива показать тебе дорогу, сударь, — пробормотала Карлана, предлагая ему свою дрожащую руку. Изувеченное лицо Гаральда рассекла удивленная улыбка. Он мягко и осторожно принял руку девушки, стараясь не испачкать ее сажей.

— Гм… Гаральд, а ты не мог бы в точности сказать мне, что видел? Я имею в виду, как именно дракон напал на город? — вклинился Френзиль, решив вытрясти из пришельца всю информацию до последней крупинки. — Они пытались наладить какую-нибудь оборону? И почему у них это не получилось?

— Предполагаю, что их просто не предупредили, сэр. Вот так оно и могло случиться. — С этими словами Гаральд исчез через черный ход таверны, похромав в прохладный, пронизанный дымом сумрак в сопровождении Карланы.

Френзиль крепко ударил кулаком по полированному столу и, кипя от возмущения, несколько минут пытался сообразить, что делать дальше.

— Френзиль! Почему твое лицо так угрюмо, мой добрый друг? Расставляй, и будем играть, — прогрохотал звучный голос со стороны противоположной двери. — И что за запах? Тебе стоит прочистить дымоход, — добавил мэр. — Ха, а может, нам всем стоит это сделать, а? Тебе не кажется, что последние несколько дней воздух просто омерзителен?

Трактирщик кивнул, его мысли были заняты надвигавшимся разрушением всего, ради чего он работал. Ему надо было рассказать мэру о Гаральде и его новостях.

— Сударь, только что произошла престраннейшая штука…

— О, ты ведь имеешь в виду того чужеземца, которого притащил сюда Генрих? Мне едва удалось пробиться через толпу, чтобы отвести его в тюрьму, — захохотал мэр. — Очень жаль его семью, если, конечно, его истории можно хоть чуточку верить. Мне вот кажется, что он немного тронутый. Тебе так не кажется? Он пытался пробраться внутрь с овцами! Точно тронутый. — Мэр покрутил пальцем у виска и закатил темные глаза под тяжелые веки.

— Сударь, ты хочешь сказать, что есть дру… в смысле, в городе чужеземец? — Френзиль, словно пытаясь обрести равновесие, опустил одну руку на свою пустую кружку. — И где он сейчас?

— Ну, конечно же, под моей надежной опекой. Разместили его в тюрьме — все равно ею никто не пользуется. Не могу же я позволить, чтобы он свободно разгуливал по городу и болтал с жителями. Но скажи мне, а разве была не твоя очередь стоять на часах, а? Я-то думал, ты видел его или хотя бы толпу, которую он собрал, пока Генрих вел его ко мне. — Мэр, прищурившись, посмотрел на Френзиля поверх своей пенящейся кружки.

— Ну да… да, это была моя вахта, сударь. И я действительно был там, а не где-то еще, но полагаю, что, должно быть, отошел в сторону… э-э-э… на мгновение отвлекся на заросшую площадь. Ох уж этот садовник! — Трактирщик принялся нервно врать, догадавшись теперь, где находились остальные обитатели Скрытой Гавани, когда он нашел Гаральда.

Но мэр, который был более заинтересован в своих новостях, чем в оправданиях Френзиля, сделал щедрый глоток эля и покачал головой:

— Превосходный эль, Френзиль, что бы ни говорил старый Гисиб. Надеюсь, что и партия этого года будет не менее хороша. Ах да, вернемся к новостям… Генрих оттащил человека прямо ко мне, а теперь пытается разогнать толпу. Там предстоит долгий и серьезный разговор. Многие переволновались и готовы покинуть город. А самые пугливые уже перебрались через стену. Это угрожает сорвать Фестиваль Середины Года. Что ж, надо убедиться, что он уберется сегодня же вечером с наступлением темноты, получив достаточно еды, чтобы подальше уйти, и хороший удар по голове, чтобы забыть, где побывал. И все-таки он рассказал престраннейшую историю. Ты только представь себе — о красном драконе! Конечно же, как я уже говорил, ну кто, кроме особо слабохарактерных, станет придавать значение подобным сплетням? Человек вне себя от страха и, я уверен, совершенно спятил, — бормотал мэр.

Френзиль смог только сухо сглотнуть.

— Я отнесу ему поесть, — торопливо произнес он и поспешил на кухню, оставив изумленного мэра наедине с пустым стулом.

Набрав сушеной репы и черствого хлеба, Френзиль накинул плащ и побежал к тюрьме. Когда он добрался до невысокого каменного здания в конце самой темной улицы города, там все еще стояла небольшая толпа. Люди переговаривались тихими голосами, а лица их были мрачны и сосредоточенны. Генрих не слишком хорошо справился со своей работой. Оказалось, что он и сам сбежал из города.

— …не можем оставаться здесь! Это же ясно, что он его видел! — раздался в толпе паникующий голос.

— Я сейчас же увожу свою семью. Если вы хотите пойти с нами, встречаемся у пастушьих ворот через пять минут. Я не собираюсь ждать, пока явится дракон… тогда будет уже слишком поздно, — откликнулся другой. — Но куда податься?

— Пещеры в холмах! Под покровом леса. Надо спешить! — Толпа рассеялась, и несколько горожан даже врезались во Френзиля, спеша к своим домам, чтобы собрать провиант.

Увернувшись от них, трактирщик скользнул к черному ходу тюрьмы и снял со стены светильник. Раздув его, он высоко поднял засверкавшую лампу, двигаясь по темному коридору.

Мужчина сидел в подвале на грязной соломе, раскачиваясь на пятках взад и вперед, бормоча что-то снова и снова. Увидев Френзиля, он отвернул голову от света и тихо застонал.

— Ну, ну, мой милый друг. Это же всего лишь я, старина Френзиль, который принес тебе немного покушать. Говори погромче и расскажи мне, что же тебя так напугало. — Трактирщик бросил через прутья молодому человеку репу и корку хлеба, но чужак только уставился на него из-под капюшона дикими от ужаса глазами, его лицо было неестественно бледным и покрытым сажей.

— Он идет за мной, да? Дракон придет, и мы все умрем! Пожалуйста, вы должны выпустить меня, мне надо убираться отсюда, — оглушительно завопил он.

— Ох… потише, приятель. Просто расскажи мне об этом драконе, а мы уж позаботимся, чтобы он до тебя не добрался, ладно? Понимаешь, здесь ты в полной безопасности. Это же самое безопасное место в городе, — засмеялся Френзиль, постукивая по стене мыском сапога. — И над, и вокруг тебя толстый слой отличного камня. Можно сказать, что это место драконоустойчиво.

Молодой человек, похоже, нашел эти слова успокаивающими и немного пришел в себя.

— Сир, меня зовут Саймон Бэлл, я пришел из Мерцающих Ключей. Моя семья заживо сгорела во время нападения, и только мне удалось бежать. Когда дракон… — При воспоминании об этом у него перехватило дыхание, но напряженный интерес на лице Френзиля убедил его продолжить. — Когда дракон появился, я так испугался, что даже разучился правильно переставлять ноги. Убегая, я упал и разбил голову. — Он коснулся уродливого фиолетового синяка на виске. — Когда я пришел в себя, все были мертвы… тела моих бедных родителей лежали надо мной, а пожар сожрал остатки единственного дома, который я когда-либо знал… — Пришелец затих, его глаза приобрели отстраненное выражение и наполнились вернувшимся ужасом, — Мне надо убираться отсюда! Но я так устал и проголодался. — Он пододвинулся к хлебу, и на его лице появилась легкая кривая улыбка, когда он с благодарностью вгрызся в черствую корку. — Спасибо тебе, милостивый сударь. Да благословят тебя Боги за доброту.

Френзиль немного подумал над историей молодого Бэлла, пока тот жевал. А потом удалился, оставляя человека, который снова принялся тихо бормотать в своей темной камере. Поднявшись по каменным ступеням к вечерней прохладе, трактирщик повесил светильник обратно на крюк рядом с ключами и медленно пошел обратно к Дому Отменной Выпивки.

«Мерцающие Ключи всего лишь в нескольких днях пути на восток, — думал он. — А Дориэтт находился в двух днях от них. Дракон явно собрался искоренить всякие признаки цивилизации в долине и стремительно движется на запад. Я должен объяснить мэру, что это всерьез; надо предупредить всех, но что же будет с моим элем?»

Френзиль сжал в кулаки ладони костлявых рук, а сердце его наполнилось дурными предчувствиями. Завтра должен был начаться Фестиваль Середины Года.

Но дракон мог показаться в любую минуту. И люди покидали город!

Трактирщик вытер пот со лба и постарался успокоиться, решив, что лучше всего разобраться с этой проблемой, не поднимая паники.

Но тогда Френзиль еще не знал о третьем чужеземце.

Одетый в зеленое лучник стоял возле трактира вместе с мэром и настороженно прислушивающейся группой горожан, собравшейся вокруг него.

— Но что же нам делать? — закричал один из торговцев, человек, который только что вложил сбережения всей своей жизни в недавнее расширение лавки.

— Насколько, говоришь, он был большим? — раздался обеспокоенный женский голос из задних рядов толпы.

— Но ты бежал… неужели он уже так близко?! — воскликнул Гисиб, все еще сжимая пустую кружку.

Лицо лучника, мужчины лет пятидесяти, вспыхнуло красным под густой, седеющей бородой, и он призвал к тишине, подняв руки. Его туника насквозь пропиталась потом.

— Добрые люди, у меня нет времени объяснять — только предупредить. Повторяю, лучше всего будет для вас бежать со мной в холмы. Я единственный, кто остался в живых из моего отряда. В любой момент вы можете увидеть жуткое создание в небе над вами, но тогда будет уже слишком поздно. При виде его вас охватит невероятный ужас. Как вы думаете, почему все мои товарищи умерли прямо на месте? Я умывался дождевой водой, когда увидел отражение твари за плечом, из ее огромных ноздрей извергалось пламя, а чешуи были настолько ярко-красными, что казались огнем, отраженным бриллиантами. Ярость дракона обрушилась на наш лагерь и моих бедных спутников, и теперь все они лежат, где упали, только кучка опаленных костей среди пепла, оставшегося от нашего снаряжения. Говорю вам: либо мы уйдем, либо присоединимся к ним! Может быть, зверь уже на подлете!

Как только лучник закончил свою речь, половина охваченных паникой горожан немедленно помчалась к воротам для овец, бросая дом и очаг в надежде спасти свои жизни.

Тогда закричал Френзиль, и его голос перекрывал все остальные, в нем зазвучали командные нотки, которых прежде никогда не было. Кроме того, ему в голову только что пришла светлая мысль.

— Остановитесь! — проревел он оставшимся жителям, трясясь всем своим тощим телом. — У меня есть идея. Давайте спустимся в наши крепкие подвалы, где, без сомнения, будем в безопасности, и пусть зверь пролетит над нами. Когда снаружи не окажется никого, кто бы вызывал его гнев, он решит, что Скрытая Гавань брошена, и оставит и нас, и наш замечательный город в покое.

«И когда вылезут все остальные, я вытащу свой эль, — думал он тем временем. — И продам его вам за двойную цену. Вы будете мне настолько благодарны за спасение ваших жизней, что заплатите и больше, если мне захочется».

Лучник обернулся, мгновенно отыскав Френзиля своим острым взглядом:

— О, сударь, это замечательная идея, достойная действия. И в самое время, ведь небеса выглядят в точности так, как в тот час, когда создание обрушилось на нас. Ведите нас, и мы спасемся.

— Да, давайте последуем совету Френзиля, — добавил мэр, и остатки толпы немедленно бросились к своим погребам, сталкиваясь в спешке.

Трактирщика сбили с ног прежде, чем он смог развернуться среди этого панического бегства, но лучник успел подхватить его до того, как двойняшки-кузнецы пробежали по нему своими подбитыми гвоздями сапогами.

— Спокойствие, милостивый сударь! Поосторожнее, парни! Это же тот человек, который всех нас спас, — негодующе выкрикивал лучник.

Френзиль сглотнул и снова осел на землю, счищая с рукава след подкованной подошвы. Но когда улица внезапно опустела, трактирщику пришла в голову еще одна мысль.

Его собственный погреб был заперт, а Карланы — и ключа — нигде не было видно. Небо над ним вскипело черными тучами, и дождем посыпалась сажа, ее мелкие частицы, танцуя, оседали на голову Френзиля. На поиски дочери времени не было. Ему стойло поспешить в самое безопасное место в городе. В тюрьму.

Он посмотрел на лучника и попытался мягко высвободить воротник из большой, покрытой сажей руки.

— Спасибо за помощь, воин. Мне надо удостовериться, что горожане удобно устроились. В конце концов, я же трактирщик. Доброго пути, и да одарят тебя Боги должной скоростью. — Он оскалил в улыбке зубы, все еще пытаясь выдернуть свой плащ из второй грязной руки лучника. Тот не отпускал.

— Сударь, — сказал он, — я надеялся укрыться у вас, тем более что пришел предупредить вас, и теперь у меня совсем не осталось времени, чтобы искать другое укрытие. Я сошел со своего пути, чтобы помочь спасти ваш город от этой жуткой напасти, а теперь один из его самых видных и самых мудрых граждан собирается выставить меня, чтобы я появился прямо перед драконом? — Глаза человека недоверчиво расширились.

— Уходи, чужеземец, — произнес Френзиль внезапно. — Здесь тебе не найти места. Нам надо спасаться самим.

Лучник изумленно покачал головой и отпустил плащ Френзиля в тот миг, когда через стену начали перекатываться клубы дыма. Но мужчина все равно побежал следом за трактирщиком и, наконец, догнал его у дверей тюрьмы.

— Сударь, ты же владелец трактира… ты абсолютно уверен, что у тебя нет комнаты для меня? Остальные, кажется, нашли себе убежище в других местах, — умолял он, закашлявшись от клубящегося черного дыма.

Френзиль выпихнул несчастного Саймона Бэлла из дверей и захлопнул их за собой.

— Он выставил и меня, сударь, — прокричал Бэлл. — Что же нам теперь делать?

Лучник широко усмехнулся, снимая с гвоздя ключи, вставил нужный в замок и провернул до щелчка.

— Что ж, отмечать Фестиваль Середины Года, конечно же. Мне кажется, я знаю, где найдется эль, просто умаляющий, чтобы его выпили, — прокричал он из-за тяжелой железной двери, когда Френзиль, находившийся в чрезвычайном шоке и изумлении, воззрился на него через маленькое окно.

— Так, значит, Рубен, мне позвать Гайлера? — спросил Саймон Бэлл, распрямляя спину и вытирая сажу с лица.

— Да, Кево, скажи ему, чтобы он погрузил эль и открыл эти ржавые ворота, — сказал лучник. — Нам надо провести через них фургон.

— Мой эль? Фургон? Кто вы такие? — закричал Френзиль из самого безопасного места в городе.

— Мы — братья Коббин из Дориэтта, — сказал лучник, стягивая колпак и срывая фальшивую бороду. — Этот самый Дориэтт, между прочим, все еще стоит и весьма преуспевает. Он настолько богат, что у нас кончился эль для праздника. — Улыбка Рубена более чем походила на усмешку Френзиля, когда тот стоял за баром.

— А что насчет дракона? — пробормотал трактирщик.

— Дракон? Кто-то говорил про дракона? — произнес голос из-за спины Рубена. Гайлер Коббин, замаскировавшийся под лесоруба, присоединился к братьям. — Пивовары Дориэтта умеют и дым пустить, Френзиль, — улыбнулся он.

— Но вы не можете оставить меня здесь! — произнес Френзиль, — Здесь нечего есть!

— Мне кажется, я оставил там репы и немного хлеба, милостивый сударь, — откликнулся Кево, бренча ключами. — К человеку всегда возвращается его великодушие.

— Вам никогда не добраться до моего эля! — сердито выкрикнул Френзиль. — У вас нет ключа от погреба.

— Да нет, отец, он у них есть. А теперь у них есть еще и вот это, — произнес приятный, утомленный голос откуда-то из-за железной двери. Карлана подняла пыльный том аккуратно исписанных страниц перед небольшим окном.

— Мои рецепты! Кардана, как ты могла?! — закричал Френзиль, барабаня по неподатливой двери.

— Ты всегда говорил мне, что это будет моим приданым. Так вот, похоже, я выхожу замуж, папа. Гисиб освободит тебя отсюда через денек-другой, если простит тебя за то, что ты сделал сегодня с его выпивкой, — крикнула она, сжимая руку Гайлера.

— Карлана! — завопил вслед дочери трактирщик, когда дверь тюрьмы тяжело захлопнулась за ними.

— Ах, Френзиль, — улыбнулся Гисиб, бренча ключами перед его лицом. — Ну, зачем так беситься? В конце концов, мы ведь оставим тебе отстоя. Ах да… и счастливого тебе Дня Середины Года!

Джейн Рэйб Кабацкие байки

— Что-это-ты-делаешь-Маквеста-Кар-Тхон? — Гном-механик говорил так быстро, что слова сливались, и казалось, будто вокруг его белокурой головы с жужжанием летает некое насекомое. Он сжал загорелые кулаки, упер их в бока и воззрился на спутницу. — Я-повторяю-что-это-ты-делаешь? — Гном явно был расстроен, но не это придавало ускорение его языку. Он всегда говорил очень быстро.

— То, что я делаю, тебя не касается, — раздался прохладный, словно атлас, ответ.

— Но-Маквеста-Кар-Тхон…

— Лэндл, я слежу за тем, как загружают «Перехон». — Теперь в ее голосе слышались резкие нотки. — И погрузка шла бы значительно быстрее, если бы твоя машина не стояла прямо под люком. Люди вынуждены обходить ее.

— Я-не-это-имел-в-виду!

Макушка гнома-механика едва доставала до пояса Маквесты. Капитан «Перехона», Мак наполовину была морской варваркой, высокой и гибкой, с эбонитовой кожей, глазами цвета полуночи и вьющимися черными, как вороново крыло волосами, развевавшимися под сильным утренним бризом. Еще она была наполовину эльфийкой, хотя ее уши, подрезанные отцом много лет назад, когда на Островах Кровавого моря шла охота на эльфов, были столь же ровными, как море безветренной ночью.

Она вдохнула солоноватый воздух, потянулась и опустила взгляд на гнома. Выражение ее лица было холодным, а глаза не мигали.

— У меня нет времени, чтобы сегодня обмениваться с тобой шуточками. Мне предстоит еще несколько дел в городе, прежде чем мы отчалим, и…

— Повторяю-это-не-то-что-я-имел-в-виду, — Гном-механик раскачивался взад-вперед, лениво теребя жемчужную пуговицу на красной рубашке. — Зачем-тебе-заключать-этот-контракт-на-перевозку-сейчас? — Он приостановился, чтобы отдышаться. — Говорю-тебе-опасное-дельце. Опасное. Сейчас-точно-не-время-для…

— Лэндл, помедленнее. Я тебя едва понимаю, — прервала его Маквеста, поджав губы, так что они превратились в ниточку, и также упирая руки в бока. Ее темные очи уставились в похожие на бусинки глаза ее крошечного друга. На «Перехоне» Лэндл исполнял обязанности кока, инженера и бессменного лудильщика.

— Я сказал: что, по-твоему, ты делаешь, когда заключаешь этот контракт на перевозку, Маквеста Кар-Тхон? — Гном, как всегда, обращался к ней формально. Теперь он говорил нарочито медленно, мучаясь в угоду Мак. — Сейчас очень неудачное время для выхода в Кровавое море… неудачное, чтобы вообще куда-либо отправляться под парусами. Лучше будет остаться в порту, переждать войну, а там уж заключить контракт или два — когда все уладится и станет мило и спокойно. Ты же не видишь, чтобы какие-нибудь еще суда в этом порту заполняли свои трюмы?

— Все остальные корабли в этом порту — рыбацкие суда, и они готовятся отправиться из гавани на рыбалку.

— Но война… — поджал губы гном-механик.

— Война, — прищурилась Маквеста.

— В Бездне, — сказал он, продолжая тщательно произносить каждое слово так, чтобы они не сливались. — Вчера вечером. За обедом. Мы слышали об этом.

— В таверне, — протянула Мак, медленно выдыхая и махнула рукой в направлении берега. — Прошлой ночью. Поздно.

— Люди болтали о битве, назревающей в Бездне, о Богах и рыцарях, сражающихся за судьбу Кринна. О драконах, магах и тому подобном.

— Мы слышали это в таверне, Лэндл. Это была одна из кабацких баек, рождающихся в результате того, что кто-то выпил слишком много эля и слишком много болтает языком. Нам нужны деньги, а доставка этих ящиков с митасским бренди на юг, к Каде, позволит нам получить их.

— Мы могли взять бренди через несколько недель или месяцев. Мы могли…

— Я здесь капитан. Контракт подписан.

— А кто будет платить? — проворчал гном-механик. — Мы не получим ни единой стальной монеты, пока не выполним доставку. А если в Бездне и в самом деле идет война, сражаются Боги и рыцари…

— То Кринн будет уничтожен.

— В точности то, что я хотел сказать.

— А если Кринн будет уничтожен, тебе уже не чем особенно беспокоиться, — ровным голосом произнесла Мак.

— Слабо утешает.

— Тогда можешь сходить на берег… вместе со своей машиной и всем прочим. В следующем порту нам будет проще загружаться, если посреди трюма не будет стоять эта штуковина, — Капитан была серьезна, и ее ледяной тон убедительно подействовал на гнома-механика. Корабль ходил под началом Маквесты. Так всегда было и всегда будет. И если она принимала решение, то оставалась верной ему. — Мы выходим через час… с тобой или без тебя.

— Мне-это-не-нравится, — произнес гном, когда она ушла.

«Перехон» пунктуально отошел от пристани на полных парусах. Темные глаза Лэндла смотрели на неспокойные воды за дугой порта, его короткие пальцы так сильно вцепились в фальшборт, что побелели суставы.

— Если война и недостаточный повод для беспокойства, Маквеста Кар-Тхон, то есть еще и Водоворот, — ворчал он себе под нос. Водоворот Кровавого моря лежал на западе, и гному-механику казалось, что он может видеть край его широкой каймы. — Война. Водоворот. Нам стоило задержаться.

— Коф, будет осторожен, — сказала Мак. Бесшумно, словно кошка, она появилась у него за спиной. — У меня нет ни малейшего желания приближаться к Водовороту. «Перехон» слишком ценен для меня, чтобы рисковать им в этих водах. Будем держаться побережья Митаса, потом обойдем Бычий Глаз, достигнем Кады и доставим наш груз. Запросто. А там я дам команде денек отдохнуть в самом большом из портов Котаса.

Гном-механик смотрел мимо нее на штурвал. Широкие ладони Кофа охватывали рукоятки, а глаза уставились в точку над драконоголовым носом «Перехона». Коф — или же Бас Огн-Кораф, как обычно формально обращался к нему гном-механик, — был минотавром, с рогатой, похожей на бычью, головой, массивными плечами и мускулистыми ногами, заканчивающимися отполированными черными копытами.

Его тело покрывала грубая красновато-коричневая шерсть, и скудная одежда, которую он носил, подчеркивала этот цвет. Минотавр был первым помощником Маквесты и ее близким другом. Он великолепно управлялся с быстрым двухмачтовым судном.

— Лучше бы ему держать нас на нужном курсе, а «Перехон» одним куском, — тихо пропыхтел Лэндл, неохотно отцепляясь от фальшборта и подходя к минотавру. — Я слишком стар, чтобы искать работу в другом месте. И слишком молод, чтобы меня засосал на морское дно огромный водоворот. — Гном посмотрел на первого помощника.

— Да перестань ты так беспокоиться, — тихо отчитал его Коф.

— Беспокоюсь? Я?

— Признаюсь, что я лично весьма обеспокоен, — сказал минотавр, и его массивная бычья морда внезапно приобрела серьезное выражение, а большие глаза округлились. — Обеспокоен тем, что же у нас будет на ужин. В моем животе уже урчит.

— Тушеная рыба-меч, — быстро ответил Лэндл. — Уже накладываю.

Пока экипаж ел, гном в трюме занялся своей весельной машиной. Она представляла собой полую латунную сферу, похожую на опрокинутую супницу, тепло мерцающую в тусклом свете лампы Лэндла. Сверху ее покрывал медный кожух, который пробивали двойные трубы, поднимавшиеся под странными углами примерно на два фута, прежде чем соединиться с кованым стальным цилиндром, глядевшим в огромный люк. Люк вел из трюма на верхнюю палубу, и гном-механик построил свою машину прямо под ним. В итоге Лэндлу пришлось также разработать и систему шкивов, позволявшую экипажу «Перехона» размещать груз вокруг машины.

Ряды ящиков — все они были благополучно расставлены с помощью шкивов — окружали машину и уходили в темноту трюма. Каждый ящик был четко помечен как «Пряное митасское бренди» или «Выдержанное митасское бренди». Вскрыв один из них, гном-механик выяснил, что в каждом было по двенадцать бутылок, всего же он насчитал сто двадцать четыре ящика. Бутылки были тщательно обложены соломой, а пробки залиты сургучом. Лэндл изъял одну бутылку выдержанного и принялся протирать густым бренди основание латунной сферы, где через равные промежутки наружу вылезали спирали из толстой проволоки, делавшие изобретение похожим на паука. Спирали убегали между ящиками через весь трюм и крепились к рукояткам весел.

Рядом с латунной сферой располагался маленький, немногим больше ящика, кирпичный очаг. Лэндл воспользовался старыми мехами, чтобы раздуть огонь, заставлявший пар подниматься из аппарата, напоминавшего гигантский чайник, к сфере. По идее пар должен был включать ряд механизмов внутри машины, а те, в свою очередь, должны были заставлять вращаться проволочные спирали и двигать весла.

В прошлый раз, немногим более семи месяцев назад, все прошло как надо (на самом деле, он уже дважды сумел заставить свой агрегат действовать), и тогда машина неустанно работала в течение почти трех дней, прежде чем, наконец, извергнуть пламя, захрипеть, выплюнуть несколько механизмов и остановиться. Лэндл не был полностью уверен, что же такое сделал, чтобы она заработала… или что именно заставило ее остановиться.

Поэтому каждый день он продолжал совершенствовать машину, настраивая механизм, скручивая спирали, полируя сферу. Рано или поздно он заставит ее работать, и тогда «Перехон» сможет двигаться намеченным курсом даже при абсолютном штиле и отсутствии ветра.

Лэндл зевнул и сделал большой глоток бренди: после того, как он хорошенько протер машину, бутылка все еще оставалась почти наполовину полной. Надо же было куда-то деть эту малость. Густая жидкость обожгла его глотку и согрела желудок. Гном-механик сел между проволочными спиралями, оперся спиной на ящики, прислушался к тихому поскрипыванию корабельной обшивки и непрерывной мягкой барабанной дроби дождя по палубе и сделал еще один долгий глоток.

Лэндл полагал, что время приближается к полуночи. Он закрыл глаза и решил немного отвлечься на то, чтобы прикончить бренди. По его мнению, оно оказалось великолепным. Пальцы рук начало покалывать, а ноги вспотели. Немудрено, что торговец в Каде так много за него платил. Гном высосал последнюю каплю и закрыл пробку. На маленьком очаге он повторно растопил сургуч на горлышке и поставил пустую бутылку обратно в ящик, а потом столь аккуратно забил его, что никто ничего не мог бы заметить. Торговец в Каде просто решит, что одна из бутылок — а может быть, две или три, ведь рейс еще не закончился, — каким-то образом протекла.

Гном растянулся на полу, слушая стук дождя. Надо было отдохнуть несколько часов и привести себя в порядок, перед тем как встать на рассвете и взяться за готовку. «Тушеная рыба-меч и яичница», — решил он, а потом погасил огонь, погладил свою машину, желая ей спокойной ночи, и поднял светильник. Короткие ноги понесли Лэндла через щели между ящиками к лестнице, ведущей в маленький люк, выходящий на нос судна.

— Перепил, — выругал он себя, покачиваясь и хватаясь за лестницу, чтобы не упасть. Но пальцы гнома встретили пустоту. Он почувствовал, что падает, и в то же мгновение чувствительно стукнулся носом о пол трюма. Светильник откатился в сторону. Ощупав себя и обнаружив, что ничего не сломал, Лэндл облегченно вздохнул.

— Больше-никакого-митасского-бренди, — сказал он, поднимаясь на колени и подбирая фонарь.

Прежде чем заползать под крышу, стоило посидеть некоторое время наверху, проветрить голову и позволить дождю смыть действие бренди. Почувствовав, что заваливается на левый бок, гном ухватился за поручень.

— Постойте! Я-же-не-пьян! — Он с трудом сглотнул, а затем добавил, уже медленнее: — По крайней мере, не настолько пьян. Это корабль раскачивается.

То, что начиналось как тихий, теплый дождь, быстро обернулось холодным и стремительным ливнем. Маквеста напряженно вглядывалась сквозь струи воды, сражаясь со штурвалом. Паруса над головой поочередно то обвисали, то наполнялись непостоянным, порывистым ветром. Мачты протестующе скрипели, а повсюду вокруг раздавалось шлепанье ног по скользкой палубе. Экипаж прилагал все усилия, чтобы справиться со снастями и принайтовить все, что можно.

— Коф! Держи канат! — закричала Мак. На бизань-мачте перетерлась веревка и теперь хлестала, угрожая разорвать на части самый нижний парус.

Гном-механик выглянул через трещину в люке и увидел, как Бас Огн-Кораф бежит по кораблю, стремясь исполнить приказ, как его огромные руки пытаются поймать непослушный канат. На палубе было так темно, что минотавр казался тенью среди теней. Несмотря на огромную силу Кофа, похоже было, что с веревкой у него возникнут проблемы.

Лэндл почувствовал, как задирается нос корабля, вздымаясь на гребне волны, потом — как опускается и судно заваливается влево. Услышал, как в борт ударила волна, и скорчил гримасу, когда вода с палубы просочилась в люк и залила его. Пробормотав череду проклятий, гном настежь распахнул крышку и выбрался наверх в тот момент, когда нос «Перехона» снова вздыбился. Лэндлу удалось удержать равновесие, что, без сомнения, можно считать подвигом, если учесть, сколько бренди он выпил. Потом гном-механик осторожно двинулся вперед, стараясь быть предельно внимательным и не имея никакого желания поскользнуться и упасть.

— Что-творится-Маквеста-Кар-Тхон? — спросил он, быстро добравшись до капитана.

— Шторм! — закричала она. — Явился словно из ниоткуда!

В этот раз корабль бросило на правый борт, и Маквеста решила привязаться. Лэндл ухватился за ее ногу, чтобы не упасть.

— Почти-ничего-не-вижу! — прокричал он. Гном-механик вглядывался в дождь. Небо было серо-черным, и тучи затягивали его так плотно, что почти не было видно трех лун. Лэндл знал, что буря легко может сбить корабль с курса, особенно когда не видно ни единой звезды, по которой можно сориентироваться, и нахмурился.

— Мне это ни капельки не нравится. Маквеста Кар-Тхон, — проворчал он. — Ни капельки.

— Мне тоже, — серьезно ответила Мак. — И всем остальным — тоже. Так что я не хочу, чтобы ты говорил…

Когда приблизился Коф, остальные ее слова словно отрубило.

— Канат подвязан, какая бы от этого ни была польза. Разорван бизань-парус. Починить его при такой буре не получится. Я приказал Рохану спуститься из «вороньего гнезда».

— Постараюсь держать прямо, — сказала Маквеста. — Возьми Рохана и сделай еще один обход, удостоверься, что все принайтовано…

В этот момент ее прервал странный звук — громкий свист, режущее слух завывание, сопровождаемое интенсивным ревом. Капитан, Лэндл и Коф посмотрели в сторону правого борта.

Поначалу волну было трудно разглядеть, море стало темным, словно чернила, и небо было не многим светлее. Но зрение Маквесты, пытавшейся различить их, было почти по-эльфийски острым.

— Ну же, — шептала она, — где ты?

— Я-ничего-не-вижу! Слишком-темно! — прокричал гном-механик. — Что-там?

И вот тогда Маквеста увидела ее — всего ярдах в ста от корабля. На них неслась стена обрушивающейся воды — выше, чем «Перехон», и шире, чем хватало глаза.

— Шквал! — закричала капитан, резко перекладывая штурвал влево. — Свистать всех наверх! Следить за снастями! Сейчас же! — В ее голосе звучала непривычная властность, заставившая Кофа и Лэндла действовать не раздумывая. Минотавр развернулся на копытах и поспешил к корме.

— Отойти от фальшборта! Шквал! Привязывайся! Держи канат! — раздавал он на ходу приказы.

— Шквал? О нет! — Лэндл отпустил ногу Маквесты и бросился к люку на корме, ведущему к каютам экипажа. Он собирался позвать тех, кто могспать во время бедствия.

Гном-механик заметил двух матросов, привязывавшихся к грот-мачте, и еще одного, повисшего на ее снастях.

Лэндл ходил по морю уже несколько десятков лет и полагал, что сталкивался практически со всеми погодными условиями, какие только можно представить. Шквал был тем, чего он до сих пор благополучно избегал. Шквалы редки и опасны, их вызывают резкие перепады температуры и смена направления ветра. Ветер в такой ситуации может достигать шестидесяти узлов, становясь не менее опасным, чем смерч, хотя и будучи не слишком долговечным. А еще он поднимает чудовищные волны.

— Правь в волну, капитан! — прокричал Маквесте один из моряков. Из-за ветра и рева воды слова человека показались гному-механику шепотом.

— Это не та волна! — откликнулась Мак, еще сильнее выворачивая штурвал влево, по направлению хода волны.

Но, несмотря на все усилия, она не могла увести «Перехон» на достаточное расстояние. Лэндл, раскрыв рот, наблюдал, как стена воды несется на корабль, и ощущал непривычную для себя нехватку слов. Дождь бил почти горизонтально, жаля ему руки и лицо. Повсюду была вода, и он слышал только грохот волны.

— Мы можем сделать это, — уговаривала себя Маквеста. — Давай, давай… Нет!

Стена воды ударила «Перехон», В уши всверлился оглушающий рев, и темная, словно смола, вода захлестнула судно. Волна одновременно поднимала «Перехон» и, подобно гигантскому молоту, обрушивалась на мачты и палубу, заполненную людьми, пытающимися удержаться на ногах.

Из легких Лэндла выбило весь воздух. Он почувствовал, что летит, рот и легкие заполнились соленой водой. Маленькое тело гнома-механика ударилось обо что-то. Лэндл замолотил руками, пытаясь за что-нибудь ухватиться, и бултыхался, казалось, целую вечность, прежде чем ему удалось вцепиться в фальшборт.

Маквеста обняла штурвал. Ее голова билась о шпаги, а грудь прижало к ободу, сдавливая в водяных тисках. Тем не менее, капитан старалась остаться в сознании и сохранить выдержку.

Коф слишком поздно услышал предупреждение. Он что-то кричал людям, но его слова потерялись в реве волны. Потом минотавр, сбитый потоком, рухнул на палубу и ухватился за кабестан. По его спине ударило нечто более твердое, чем волна, и пальцы Кофа разжались. Что бы это ни было, оно прижало первого помощника к палубе, удерживая его рот и ноздри под водой. Глаза минотавра широко распахнулись, а мускулы вздулись, когда он забился, пытаясь подняться и вдохнуть воздуха.

«Перехон» обрушился с волны и тут же взлетел на следующую. Его мотало из стороны в сторону, сильно креня то на левый, то на правый борт, и чуть не опрокинуло, когда налетел еще один вал. Но судно выровнялось, дав возможность всем, кто оставался на палубе, набрать воздуха в легкие.

— Коф! — перекрикивала Мак пронзительный ветер. — Помогите ему кто-нибудь!

Лэндл с трудом оторвался от фальшборта, поскольку дождь все еще лил как из ведра, прокашлялся, прочищая легкие, и посмотрел в сторону кормы. Оказалось, на минотавра упал обломок грот-мачты. Гном-механик стал пробираться к Кофу. Уже несколько рук напряженно старалось освободить первого помощника. Лэндл слышал, как люди переговариваются лающими голосами, а потом снова раздался нарастающий рев и заглушил слова. На них надвигалась еще одна гигантская волна.

Гном суматошно присоединил свои слабые силы к общей работе, отдуваясь и ворча, и, когда стена воды достигла корабля, вцепился в сломанную мачту. Рядом с ним смыло моряка, и Лэндл почувствовал, как на его коротких ногах прочно сжимаются руки человека. Когда волна отступила, морякам, наконец, удалось снять секцию мачты с минотавра. Когда Коф поднялся на копыта, палуба снова вздыбилась у них под ногами, поскольку «Перехон» взлетел на крутой гребень. В тот же миг ветер ударил в перекрученные паруса бизань-мачты и повалил судно на борт. Несколько матросов заскользили по палубе и, перелетев через фальшборт, стремительно исчезли из виду.

После нескольких долгих мгновений «Перехону» удалось немного выровняться, однако он по-прежнему столь основательно кренился на левый борт, что все остававшиеся на палубе вынуждены были на чем-нибудь висеть, чтобы не сорваться в море.

— Черпаем воду! — Прокричал вцепившийся в снасти моряк, которому удалось выбраться из каюты.

— Опрокидываемся! — проревел другой. Этот крик быстро передали по палубе, пока он не достиг ушей Маквесты. — «Перехон» тонет!

Волны на мгновение отступили, и минотавр бросил быстрый взгляд, чтобы оценить, сколько у них осталось людей. Он держался за кабестан огромной рукой и ждал следующего гребня. Дыхание Кофа стало затрудненным, широкая грудь быстро вздымалась и опадала.

— Мы не можем спасти «Перехон» в этом шторме, Мак! — взревел он, но, даже обладая острым слухом, капитан не сразу расслышала первого помощника.

Маквеста кивнула и начала пробираться на середину палубы.

— Баркасы, — приказал Коф Рохану, второму помощнику. — Спускай их на воду. И поживее там. Не забудь убедиться, что Мак сядет в один из них. Я позабочусь о людях.

— Баркасы? — забормотал Лэндл, балансируя на обломке грот-мачты, — Баркасы. Опрокидывается. Тонет. Мы…

— Покинуть корабль! — закричала Маквеста. Ее сердце билось в груди, подобно молоту, когда она произносила эти слова. Пока никто не смотрел на нее, капитан позволила одинокой слезе пробежать по щеке и слиться с дождем. — Всему экипажу покинуть корабль!

Крошечное лицо гнома-механика, до того красное от перенапряжения, внезапно побледнело. Он сделал резкий вдох, чувствуя, как дрожат пальцы.

— Это-мой-дом! Ваш-дом! Я-не-брошу-его!

— Покинуть корабль! — эхом отозвался минотавр, помогая людям двигаться в сторону баркасов, а затем обернулся к одному из матросов: — Внизу кто-нибудь остался?

Тот пожал плечами и поспешил занять место в одной из лодок. Коф поспешил к люку, ведущему к каютам экипажа.

— Лэндл, садись в лодку, — бросил он через покрытое шерстью плечо. — Сейчас же!

Гном-механик смотрел на происходящее, разинув рот. Первый баркас легко отошел от борта опасно накренившегося «Перехона».

— Коф-мы-же-не-можем-оставить-корабль! — выкрикнул Лэндл.

Но минотавр уже скрылся под палубой. Гном прокрутился на пятках и увидел, как Маквеста направляет нескольких моряков к носу корабля. Она выглядела сломленной, сутулой тенью среди рваных снастей и бегущих членов экипажа. Лэндл услышал, как капитан дважды приказала Рохану покинуть «Перехон». Он отвечал, что если Маквеста останется, то и он — тоже, но наконец, сдался. Мак посмотрела наверх, заметила гнома-механика и махнула в сторону баркаса.

Лэндл помотал головой и, стараясь перекричать ветер своим слабым голосом, воскликнул:

— Моя-машина! Надо-спасти-хоть-часть!

Не дожидаясь ответа, он поспешил к трюму, сдвигая край упавшего грота, чтобы найти большой люк. Из-за угла крена открыть его оказалось невозможно, но корабль вдруг еще сильнее завалился на левый борт, крышка распахнулась, и гнома вместе с парусом бросило в трюм.

Коф вскарабкался обратно на палубу мгновение спустя, таща, как на буксире, трех моряков.

— Это последние! — прокричал он Маквесте. — Отправляйся на баркас!

Глаза минотавра налились кровью, когда он бросил последний взгляд на замусоренную палубу «Перехона». Увидев Мак, упрямо отказывающуюся сдвинуться с места, Коф расстроенно вздохнул.

— Вначале ты! — приказала капитан минотавру. — Я за тобой… вместе с Лэндлом!

Она пробежала пальцами по штурвалу «Перехона», как будто прощаясь с ним, а затем поспешила к грузовому люку.

Падение гнома-механика остановил жесткий ящик с «Пряным митасским бренди». Лэндл застонал, сполз с него и пошел, осторожно, пядь за пядью, прокладывая путь между ящиками, среди которых были и разбитые, и неповрежденные. В трюме было темнее, чем в полночь, и гному-механику не удавалось разглядеть даже поднесенных к лицу пальцев. Но он наизусть знал каждый дюйм этого места. Голова гнома коснулась паруса, который, должно быть, зацепился за что-то наверху, и, скорее всего — за цилиндр его драгоценной весельной машины. Он сделал еще несколько шагов и почувствовал перед собой сферу. Вода плескалась уже на уровне лодыжек Лэндла. Гном-механик мог смириться с потерей «Перехона», но совсем другое дело — его весельная машина. На ощупь сфера казалась неповрежденной. Пока пальцы Лэндла танцевали по ее поверхности, ноги обследовали проволочные спирали.

— Не-продавлена, — решил он. — Хорошо-хорошо-хорошо.

Более всего ему хотелось спасти латунную сферу, которая была весьма дорогостоящей частью оборудования из-за всех тех механизмов внутри, которые он в течение многих лет скупал и устанавливал на место. Спирали же Лэндл мог заменить сравнительно легко и недорого.

Он прощупал себе путь к маленькой печке, быстро разжег огонь и поправил хитроумный «чайник». Удостоверившись, что труба, несущая пар к сфере, все еще закреплена, гном воспользовался слабым мерцающим светом очага, чтобы разглядеть, где повис парус. Стащив ткань вниз, Лэндл на мгновение приостановился — ему показалось, что кто-то зовет его по имени.

— Ветер, — решил гном, отрывая большой кусок паруса и закрепляя его у основания сферы.

Резаком, вынутым из кармана, он подхватывал спирали и продевал проволоку через парусину, а закончив, посмотрел на ящики с бренди, размышляя вслух:

— Лучше-выдержанное. Думаю-подойдет. Замечательно-подойдет.

— Лэндл! — Маквеста перегнулась через край люка и снова позвала гнома-механика по имени. Она видела слабое мерцание огня и сваленный в кучу парус, слышала, как хлюпают по воде его ноги. — Поднимайся сюда сейчас же! Это приказ!

Она обернулась к остаткам грот-мачты, собираясь найти обрывок каната, который можно было бы швырнуть гному, но в этот момент палубу окатило еще одной волной, смывая капитана «Перехона» за борт.

Коф удерживал баркас возле корабля, ожидая Маквесту и Лэндла. Когда капитана пронесло мимо, минотавр протянул руки в отчаянной попытке поймать ее, но ухватил лишь воздух и едва не выпал сам, но кто-то из матросов вовремя поймал его за пояс.

— Держи лодку ближе! — проревел Коф. Вода была темной, и женщину трудно было заметить. — Мак!

Маквеста изо всех сил старалась удерживать голову на поверхности. Когда ее приподняло небольшой волной, женщина увидела, что Коф вместе с несколькими моряками гребут к ней.

— Держись, Мак! — кричал минотавр. Он орал что-то еще, но капитан уже не могла расслышать — глубокий голос Кофа утонул в мощном рокоте воды и ветра. На «Перехон» надвигалась еще одна волна. Водяная гора была столь же грозной, как и предыдущие, но шла с другого направления. Мак неистово билась, стараясь оставаться на плаву и удержать воздух в легких, но, каким бы сильным пловцом она ни была, все усилия оказались бесполезными. Капитан увидела, как минотавр перегибается через нос баркаса, протягивая к ней мускулистые руки, и почувствовала, что ее увлекает потоком, затягивает в чернильную темноту, куда не могли проникнуть даже ее эльфийские глаза. Хлебнув воды, Маквеста неистово забилась, а вырвавшись на поверхность, глубоко втянула воздух и задержала дыхание, прежде чем еще одна волна утянула ее вниз.

Море неистово штормило. Странный рокот, похожий по звучанию на тот, что бывает при землетрясениях, перекрыл рев волн и ветра, а когда стих, буря еще усилилась. Волны перекатывали через борта баркаса, грозя опрокинуть и его.

— Черпать! — приказал Коф. — Быстрее, ребята, или мы камнем уйдем на дно!

Матросы вычерпывали руками и шапками, но вода прибывала быстрее. Коф увидел, как Маквеста дважды исчезала в волнах. В тучах наверху появился разрыв — первая передышка после полной темноты шторма. Его хватило только на то, чтобы позволить нескольким звездам мигнуть и пролить немного света на капитана, цепляющуюся за что-то, напоминающее каменистый коралловый выступ.

— Мак жива! — закричал минотавр товарищам. — Ближе! Вот так, вот так. Держу!

Истощенная и избитая Маквеста, собрав последние силы, схватила руки Кофа и оттолкнулась от рифа, обдирая ноги об острые кораллы.

Минотавр перенес Мак через край лодки, и она почувствовала, что падает на доски днища, перед тем как ударила еще одна волна, отбросившая маленькое суденышко обратно к «Переходу». Ледяные струи обрушились и на без того избитое тело капитана, но вал отступил так же быстро, как и накатил. Коф поднял Маквесту, пока люди отчерпывали воду. Она откинула с лица промокшие кудри, огляделась и пробормотала:

— Коф! Это же «Перехода»! Его каким-то образом выправило волной!

— Хвала Хаббакуку, — выдохнул один из моряков.

Минотавр округлил глаза, воззрившись на разбитое судно. Корабль выглядел серьезно поврежденным, его грот-мачту вывернуло и расщепило, паруса лежали поперек палубы подобно савану, но бизань-мачта все еще была цела, а «Перехон» больше не кренился, и широкая грудь Кофа наполнилась надеждой.

— Непотопляемый, — прошептал он, вспомнив, как несколько лет назад судно втянуло в Водоворот, а потом чудесным образом выплюнуло на далекий берег. — Действительно, хвала Хаббакуку.

— Держитесь крепче! — закричала Мак, крепко вцепившись в борта баркаса, когда волна подняла маленькое судно и ударила его о борт «Перехона». Она с облегчением заметила, что и другие баркасы тоже возвращаются — либо своими силами, либо подгоняемые ветром.

Через несколько минут люди побежали обратно на палубу. Несмотря на истощение, они торопились избавить корабль от остатков грот-мачты.

— Урезать бизань-парус! — заорала Маквеста, пытаясь перекричать гром. — Точнее говоря, то, что от него осталось, — пояснила она для себя, пробившись вместе с Кофом к штурвалу.

— Этот шум… похоже, идет еще одна волна, — вскинул голову минотавр. — Надо уходить к востоку. Сейчас мы, должно быть, уже недалеко от Котаса.

— Если удастся найти хоть какое-то укрытие, — кивнула Маквеста, — и проскользнуть внутрь, мы сможем переждать эту странную погоду, а затем… Боги! Да будет ли этому конец? Коф, людей вниз, на весла!

Минотавр помешкал только мгновение, проследив за взглядом Мак и определив источник ее нового беспокойства. В нескольких сотнях ярдов от носа «Перехона» океан обрывался огромным ревущим водопадом. Черная расселина посреди моря казалась пастью огромного зверя и была столь огромной, что в окружающей штормовой темноте Коф с трудом мог разглядеть ее края. Вода неслась вниз, ко дну, которое неизвестно как глубоко находилось. И «Перехон» двигался прямо туда.

— Я ходила этим путем много лет, — сказала Мак, хотя и недостаточно громко, чтобы кто-нибудь ее услышал. — Такого здесь никогда прежде не было.

— На весла, ребята! — проревел Коф, топнув копытом, и потряс за плечи безмолвно застывших матросов. — Пошевеливайтесь! Всем вниз, на весла!

— Во имя могучей поясницы Хаббакука! — закричал Рохан. — Мы обречены!

— Обречены, если будем стоять разинув рот! — рявкнул в ответ минотавр. — На весла!

Матросы поспешили подчиниться, на бегу выкрикивая молитвы. Вдруг раздались хрип, стон, звон и стук, чья интенсивность росла до тех пор, пока к ним не добавился еще и треск дерева, когда обрушилась часть палубы. Во все стороны полетели щепки.

— Во им-мя всех Богов! — закричал один из моряков. — Это еще что?

— Это Лэндл! — откликнулся Рохан. Минотавр смотрел на зияющее отверстие в палубе. Сначала казалось, что через пролом поднимается странный, похожий на луковицу призрак, но предмет оказался всего лишь воздушным шаром, скроенным из паруса. Под ним свисала сфера с выступающими под странными углами прутьями и цилиндрами, а еще ниже — в подвешенном к ней ящике с маркировкой «Выдержанное митасское бренди» — сидел гном-механик. В одной руке он держал открытую бутылку, другой возился с похожей на заварочный чайник штуковиной, которую едва было видно за краем ящика. Лэндл наливал бренди в «чайник», и тот изрыгал в сферу пар. От воздушного шара из паруса ко рту гнома-механика тянулась веревка и, когда он дергал за нее, весельная машина взлетала выше.

— Думал, вы покинули корабль! — прокричал Лэндл. — Мне казалось, будто вы сказали, что «Перехон» тонет!

— Корабль выправился! — выкрикнул Рохан и добавил, указывая на водопад, обрушивающийся впереди в огромную дыру посреди моря: — Но потонем мы довольно скоро!

— Потрясающе! — Глаза гнома-механика широко раскрылись. — Интересно, как это оно здесь появилось? Никогда прежде такого не видел. А ведь ходил в этих краях и прежде. Потрясающе!

— Спускайся вниз, Лэндл! — рявкнул минотавр, присоединяясь к сбегающим вниз людям.

— Определенно, никогда не видывал ничего, подобного этому! — качал головой Лэндл. — Водопад посреди океана! Потрясающе!

Летающая весельная машина скользила над палубой. Гном-механик был так увлечен невероятной расселиной в океане, что не обращал никакого внимания на то, куда правит. Машина накренилась изастыла, запутавшись в парусах бизань-мачты.

— О-Боги-Боги! — засмеялся Лэндл, подливаяеще больше бренди в чайник. — Плохая-машина! — Он опустошил бутылку, отбросил ее и потянулся к следующей, — Больше-мощности! Надо-вырваться! — «Чайник» пронзительно засвистел, и машина зашумела еще громче. — Нужно-болыпе-мощности!

Летающий агрегат боролся со снастями.

— Больше! — Гном опустошил вторую бутылку и потянулся за третьей. Мокрое горлышко выскользнуло из его маленьких пальцев, и бутылка разбилась. — Больше… Ой! Горим!

В темном трюме морякам приходилось искать на ощупь дорогу к веслам, пробираясь между ящиками, битыми бутылками и брошенными деталями от машины Лэндла.

— Навались на весла! — ревел Коф. — Если хотите жить, выложитесь по полной и даже чуть больше! — Он на ощупь нашел пустую скамью, ухватился за рукоятку весла и взялся за работу. — Раз, два, три! — выкрикивал минотавр, повторяя свои указания, когда прибывали новые люди.

— Это Боги наслали этот шторм! — услышал он крик кого-то из матросов. — Они собираются нас убить.

— Боги? Одно темное Божество, — откликнулся другой голос. — Конечно же, все дело в Такхизис. Темной Королеве.

Маквеста осталась на палубе в одиночку бороться с ветром, сильно выкручивая рулевое колесо вправо в стремлении развернуть корабль и изо всех сил стараясь не обращать внимания на гул шторма. На нее обрушивался дождь, а ветер с воем нес «Перехон» все ближе к краю провала.

Когда люди взялись за весла, корабль едва шевельнулся под ней. Капитан понимала, что их усилий будет мало. Не хватало людей, не хватало весел, не хватало времени. Маквеста прикрыла глаза и стала думать про Кофа, Лэндла и своего отца, много лет назад научившего ее ходить под парусом и любить море больше жизни. Мак нравилась эта трудная жизнь. Она закалила характер и заработала уважение своего экипажа. Она не собиралась себя успокаивать, но ни о чем не жалела.

— Пожар! — продолжал кричать Лэндл.

Однако его тихий голос терялся в вое ветра, грохоте водопада и непрерывном скрежете машины. Несмотря на дождь, пожар распространялся, подпалив штаны гнома-механика и охватив воздушный шар из паруса. Пламя принялось лизать остальные бутылки бренди, остававшиеся на борту. Треснуло стекло, в ужасе закричал Лэндл, и воздух всколыхнул взрыв.

Глаза Мак широко распахнулись, когда ее отшвырнуло от штурвала. Она тяжело приземлилась и заскользила к фальшборту. Ударившись головой о балясину, капитан на мгновение оглохла, потрясла головой, заморгала и заскрипела зубами, когда ей в лицо ударил стремительный ветер.

Корабль взлетел, подброшенный взрывом машины Лэндла. Точно камень, пущенный из умело раскрученной пращи, пронесся он над пропастью и влетел в волны с другой стороны.

Маквеста подползла к штурвалу, вцепилась в шпаги и, подтянувшись, сумела встать на ноги, когда корабль, резко покачнувшись, остановился.

— Да что здесь, во имя…

— Мак! — раздался голос Кофа. Минотавр выбрался из люка и побрел к ней, спотыкаясь и оглядываясь. — Лэндл!

По палубе были раскиданы латунные и медные обрывки, разбитые бутылки из-под бренди и поломанный «чайник». Посреди всего этого валялся ужасно обугленный ком, отдаленно напоминающий гнома-механика.

Ком медленно поднял голову. Лицо Лэндла почернело и казалось чисто выбритым, поскольку борода и волосы сгорели.

— Бедная-моя-машина, — пробормотал он и потерял сознание.

Дождь теперь был более мягким, почти нежным. Тучи истончались и уплывали, а ветер ослаб до легкого бриза. Рохан осторожно отнес гнома-механика вниз, пока Маквеста, сохраняя на лице безразличное выражение, вознесла Богам тихую мольбу, чтобы ее маленький отважный друг выжил.

Коф опирался на фальшборт, наблюдая, как загадочным образом закрывается провал. Теперь казалось, что водопад был всего лишь страшным сном. Море вокруг «Перехона» разгладилось, а небо над ним очистилось.

— Нам повезло, — сказал Рохан, присоединяясь к Маквесте и первому помощнику. — Боги пощадили нас. Нам очень повезло.

— Да неужели? — громко поинтересовалась Мак, продолжая смотреть на спокойное море.

Вода казалось гладкой как стекло. В ней отражались звезды и висевшая прямо над горизонтом единственная огромная, бледная, полная луна.

Две недели спустя «Перехон» вполз в порт Кады на юго-западном побережье Котаса. Треть ящиков с бренди уцелела и теперь разгружалась под внимательным наблюдением Маквесты и заметно опаленного Лэндла.

Гном присел возле штабеля и потряс головой.

— Моя машина, — проворчал он. — Придется начинать все заново.

— Твоя машина достаточно хорошо сработала, — категоричным тоном сказала Мак, — Она спасла «Перехон».

— У меня не хватит денег, чтобы купить все те детали, которые надо заменить. Мы потеряли две трети нашего груза, а значит, и две трети заработка.

— Я знаю, как поправить ситуацию. — Темные глаза капитана встретились с похожими на бусинки глазами гнома-механика. — Я только что подписала контракт на доставку шерсти на север, в Картай. Его начнут грузить на борт примерно через час. А поскольку в трюме нет машины, мы сможем забить его полностью. И платят прилично… к тому же половину вперед.

— Почему бы нам не взять шерсть через несколько недель или месяц? Маквеста Кар-Тхон, еще надо учесть, что если осталась только одна луна, то изменились течения, само море изменилось. Мы должны некоторое время выждать в порту, пока все не уладится… пока мы не узнаем, с чем имеем дело, пока не узнаем об итогах войны. К тому же прошлой ночью в таверне поговаривали о…

— Контракт подписан.

— Просто небольшая задержка, Маквеста Кар-Тхон.

— Выплаты по этому контракту слишком велики, чтобы идти на попятный.

— Возможно, они и велики. Но…

— Тогда можешь сходить на берег, — резким тоном произнесла капитан, сверкая глазами. — Строй свою машину на каком-нибудь другом судне. Забивай ему трюм своими глупыми изобретениями. — Маквеста поджала губы, так что они превратились в ниточку. — Я не стану отказываться от столь привлекательной работы только для того, чтобы ублажать тебя.

— Хорошо платят, говоришь? Тогда я бы не отказался от новой кухонной плиты, — согласился гном-механик. — И мне пригодилась бы, по крайней мере, дюжина медных прутов для моей весельной машины. Толстая проволока, труба и… Кстати, а что насчет того, что рассказывают в таверне?

Мак сердито посмотрела на него.

— Знаю, — со вздохом произнес Лэндл. — Если Кринн погибнет, мне волноваться будет уже не о чем.

С угрюмым видом он исчез под палубой.

— Через час, — прокричала ему в спину Мак.

И пока гном не видел, позволила себе редкую улыбку.

Джанет Пек Драконий колодец

— Эй, старик! Что говорят твои видения? Сегодня воду искать будешь?

Высокого, но согбенного седоволосого старика сопровождали смех и свист, когда он шел по Гернну. Весело кивая, улыбаясь и помахивая свободной рукой — той, в которой не были зажаты его драгоценная палка и старая разбитая лопата, — Таррис Кенрилан шел по этой иссушающей жаре странной вихляющей походкой.

Старик, прежде бывший городским ткачом, обычно еще на рассвете начинал слоняться по поселению и так ходил, пока к полудню усталость не заставляла его присесть где-нибудь и подкрепиться скудной пищей. Он был неизменно доброжелателен, но полон бессмысленных фраз, которые выдавал за жемчужины мудрости тем, кто желал с ним поговорить.

Сегодня Таррис выглядел иначе… в его шаге появилась твердость и торопливость, в тусклых зеленых глазах прорезался необычный блеск, нетерпеливое стремление куда-то. Большинство измученных жарой, потеющих и рычащих друг на друга жителей, попрятавшихся в слабой тени, не могли заметить этого отличия, но для Релдонес Фиттеринг, раньше выполнявшей обязанности городского глашатая, оно не прошло незамеченным.

Будучи любопытной и неисправимой сплетницей, праздной пташкой, сующей свой носик во все, что сочтет интересным, Релдонес жила ради пикантных слухов и свежих новостей. Ее непревзойденный талант позволял из двух отдаленно связанных фактов сработать нечто, очень похожее на правду. Женщина поднесла ладонь козырьком к глазам и смотрела на Тарриса до тех пор, пока старик не прошел между двумя домами и не исчез из виду.

Причина его поведения была непонятна Релдонес, и ее рука, выставленная на солнцепек, чуть не покрылась волдырями. Женщина прислонилась к стене, дававшей хоть какую-то защиту от настырных лучей. Но прикосновение плечом к оградке, окружавшей источник Гернна (он полностью пересох за последний год, во многом из-за перемен, принесенных Годами Хаоса), казалось, помогло ее мыслям зашевелиться.

А не может ли это быть началом перемен, которых она ждала уже многие месяцы?

Фиттеринг отошла от песчаной могилы источника и поспешила к конторе Элотура, старейшины Гернна. Она постучала по едва держащейся двери, загрохотавшей под ее костлявой рукой.

— Войдите.

В голосе старейшины звучали печаль и безнадежность, объясняемые уже третьим подряд годом невыносимой засухи. Элотур был одним из последних, кто все еще пытался поддерживать некое подобие нормальной жизни, приходя каждое утро в контору и приступая к работе над бумагами, заваливавшими его рабочий стол.

Он бросил на женщину короткий взгляд.

— Тебе чего надо? — слетело с губ Элотура прежде, чем он успел надеть свою привычную добродушную маску.

— Старейшина, — задыхаясь, проговорила Релдонес; ее лицо раскраснелось от жары и натуги, — у меня новости. У Тарриса Кенрилана было четвертой видение!

— Ну и?… — Элотур откинулся на спинку стула, глядя на досужую сплетницу налитыми кровью карими глазами, окруженными складками морщинистой от долгого воздействия солнца кожи. — Что мне до того?!

— Он уже на пути к той роще к югу от города и собирается снова начать рыть.

Короткие темные волосы Фиттеринг покрывала бледно-коричневая глинистая пыль, в которую превратилась некогда плодородная почва полей, находившихся в трех днях пути от Палантаса.

Старейшина на некоторое время задумался, положив смуглые руки на потрескавшуюся столешницу. Когда-то стол был очень дорогим, но жара и сухой воздух разрушали его, так же как и все остальное ценное, что было в городе. Так же, как вообще все.

— Думаю, что ты права, Релдонес, — без всякой заинтересованности протянул Элотур. — Спасибо за новости.

Он снова наклонился вперед, возвращаясь к работе.

— Разве ты ничего не собираешься предпринимать? — пробормотала Фиттеринг.

— А что бы ты хотела, чтобы я сделал? — Старейшина разговаривал с ней, как с назойливым ребенком, — Я позволил последним стражникам уйти, чтобы они могли добыть хоть какие-нибудь крохи для своих семей. — Элотур вздохнул. — У всех, кого я знаю, есть неотложные дела. Я бы и рад что-нибудь сделать, но…

— Старейшина, я могу проследить за ним. Сейчас я совершенно свободна.

— Мне казалось, что ты заботишься о Дельфас, матери Гвиллара… Ах да, совсем забыл, что она так и не оправилась от болезни и умерла.

Элотур выглянул в щель между ставнями, защищающими его окно, и снова вздохнул. Небо, как обычно, было ярко-синего цвета, сделавшегося резким из-за пылающего солнца. За последние месяцы в нем появилось всего несколько облачков. Три года ужасной засухи довели всех, кого он знал, до отчаяния. Посевы на полях увяли и обратились в прах, потом начался падеж скота. Большая часть тел гнила там, где упала. Несколько долгих недель окрестности были охвачены зловонием, державшимся над Гернном несмотря на постоянные сухие резкие ветры, приносившие болезни, которые даже целители не могли распознать. Половина города заболела, и четырнадцать человек умерло, включая приемную мать Релдонес, Дельфас, и любимую жену Тарриса, Реньялен. Жители Гернна полагали, что она была последней связью старика с реальностью.

— Ну что же… — Старейшина повернулся к посетительнице. — Пока Таррис утверждает, что его посещают видения, и занимается поисками воды с помощью этой чудодейственной палки, он нуждается в присмотре. Всем будет лучше, если у нас появится хоть небольшой источник, ведь резервуар уже наполовину опустел. Думаю, запаса хватит самое большее на две недели. У тебя есть задание, Релдонес.

— Буду докладывать по нескольку раз в день, — отрапортовала та.

— В этом нет необходимости. Только важные события. И тогда приходи немедленно.

— Обязательно! Спасибо, старейшина.

— И вот еще что, Релдонес…

— Да?

— Постарайся уговорить старика засыпать те ямы, которые он выкапывает. Кто-нибудь может пострадать.

— Слушаюсь, сэр!

В контору входила городской глашатай, а под пекущее солнце вышла шпионка. Несмотря на свою хромоту, Фиттеринг двигалась быстро, сделав остановку в доме Гвиллара, чтобы позаимствовать бурдюк с водой и сумку с вяленым мясом и сухарями. Она заверила, что возместит все так быстро, как только сможет, не собираясь, впрочем, выполнять это обещание. Клятвы, которые она не сдержала в прошлом, никогда не беспокоили Релдонес. Не тратя больше времени впустую, она направилась на юг, к умирающей роще, куда пошел Таррис Кенрилан.

Еще до того как заметить самого старика, она увидела пыль, повисшую в воздухе от его рытья. Таррис уже по пояс был скрыт краем ямы и продолжал копать в бешеном темпе, что-то бормоча себе под нос. Каждый раз, когда он выбрасывал наверх полную лопату, вздымался столб коричневой пыли, подхватываемой раскаленным ветром, мчащимся над землей. Над Кенриланом стучали друг о друга голые ветки деревьев.

— Драконы сказали мне рыть здесь. Там, внизу, вода. Драконы сказали мне…

Релдонес, прихрамывая, подошла ближе. Таррис не обратил на нее никакого внимания.

— Добрый день, мастер ткач, — произнесла женщина. — У меня для тебя весточка от старейшины Элотура.

Зеленые глаза, ставшие еще более настороженными за последние долгие месяцы, оценивающе оглядели ее, когда старик поднял голову, опираясь на лопату.

— Я даже знаю какая, — на удивление быстро ответил он. — Старейшина хочет, чтобы я засыпал ямы. — Таррис снова начал рыть. — Передай ему, что мне очень жаль, но у меня нет времени… нет времени, которое можно тратить впустую.

— Почему? — спросила Релдонес.

— Потому что влага забурлит из земли. Мои драконы обещали мне. И это случится уже очень скоро. Я должен быть наготове.

— К чему ты должен быть готов?

— Конечно же, к следующему видению. — Кенрилан, остановившись на мгновение, окинул ее любопытным взглядом, а потом выбрался из ямы и прислонил лопату к стволу дерева.

«Странно, — подумала Фиттеринг, — он пытается вести себя так, как будто совершенно нормален».

Вероятно, старик был наиболее сумасшедшим из всех. Жизнь в городе стала иной из-за бесконечной жары. Но Релдонес не изменилась, по крайней мере, не настолько. Просто у нее появился этот легкий зуд, жажда перемен. Она утерла пот со лба, оставив на коже грязные полосы.

— И когда тебя должно посетить следующее видение?

Смех Кенрилана казался таким же сухим, как ветер.

— Когда драконы скажут, тогда и придет время, — Он поднял свою ореховую палку-«искатель» и, мягко удерживая разветвленный конец в крючковатых пальцах, принялся медленно обходить рощу.

Палка была ошкуренная, отполированная, толщиной в большой палец старика. Она потемнела от частого прикосновения рук Тарриса. Ее прямой конец указывал точно вперед. Релдонес Фиттеринг не могла понять, как простая ветка может указывать на присутствие воды. И, тем не менее, она зачарованно наблюдала.

Палка из орешника задрожала. Старик остановился, отступил на три шага и прошел по тому же месту еще раз. Ничего.

Внезапно прямой конец палки нырнул вниз. Таррис сделал в пыли отметину пальцем, аккуратно положил «искатель» в безопасное место, взял лопату и начал копать. Пыль снова поднялась столбом в душном воздухе.

Заинтригованная Релдонес, прихрамывая, отошла к дальнему краю рощи и присела в тени, чтобы подумать. Могли ли видения старого глупца оказаться правдивыми? Была ли на самом деле под слоем пыли вода, которая могла спасти Гернн?

Особая сноровка Релдонес в умении делать выводы сработала еще раз. Она внезапно поняла, что не все деревья вокруг нее умирали, только те, что были наиболее удалены от места, где рыл Таррис. Это подразумевало наличие поблизости воды, поддерживавшей в них жизнь. Возможно, единственный ключ к Спасению Гернна и в самом деле содержится в видениях безумного старика.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Фиттеринг ползком подкралась к краю первой ямы и заглянула.

Она не знала, что ожидала там увидеть. Поначалу ее ослепленные солнцем глаза не различили ничего, кроме теней. Набравшись терпения, женщина дала им время приспособиться. Дно ямы было темным… или все же… влажным? Релдонес со вздохом спустилась вниз.

— Жижа. — Она наклонилась и потрогала землю, чтобы убедиться в этом. — Настоящая жижа.

Влага и прохлада казались Фиттеринг чем-то чужеродным. Она скатала в ладонях доказательство слов старика в небольшой шарик, завернула его в потертый подол своего платья и только тогда задумалась, как будет подниматься.

Первые две попытки оказались неудачными, но, разобравшись, в чем ее ошибка, Релдонес, наконец, выбралась из ямы, поднялась на ноги и с предельной скоростью захромала обратно к городу.

Элотур хмуро сидел в конторе, обхватив голову руками. Он медленно поднял на Фиттеринг взгляд, словно не желая сталкиваться еще с одной проблемой.

— Новости? Уже?

Она заговорила, заново переживая случившееся, и в её голосе звучала гордость.

— Я убедилась, что палка Тарриса указывает на воду! — закончила Релдонес. — То, что он говорит, правда. Взгляни на это! — Она вынула комок из подола и протянула старейшине. — Не все деревья в этой роще умирают. А если вода есть в одном месте, то, конечно, должна быть и в других.

— Полагаю, что это возможно… — Элотур потыкал комок, убедился в его реальности и удивленно завертел в руках. — Однако у меня есть и другие новости. — Его лицо вновь превратилось в печальную маску. — Тинборг Скопас сегодня упал в одну из ям Тарриса. Он ушибся и требует, чтобы я разобрался.

— Созови городское собрание к полудню, — сказала Релдонес, дрожа от нетерпения, и добавила про себя: «В это время жарче всего, и люди будут в нужном расположении духа». — Когда услышат мое сообщение, на Тарриса посмотрят новыми глазами!

— Очень хорошо, — ответил старейшина. — А сможешь привести ткача, чтобы он не опаздывал?

Таррис не отличался пунктуальностью с тех пор, как умерла его жена.

— Я попытаюсь. Он так сосредоточен на своем деле, что отвлечь его будет трудно. Ты не понимаешь, что Тинборг мог сам подстроить несчастный случай просто, чтобы найти козла отпущения, которого можно обвинить во всех бедах?

— Думаю, что так оно и есть. — Улыбка коснулась потрескавшихся губ Элотура. — Твоя помощь, как всегда, оказалась полезной, Релдонес. Спасибо.

— Это здорово, когда тебя ценят, старейшина.

Но, выйдя из пыльной конторы, бывший городской глашатай чувствовала, что ее работа еще не закончена. Она направилась прямо к клочку тени, где укрылся от палящего солнца Тинборг Скопас, который обвинял Тарриса Кенрилана.

— Ну же, драконы мои, ну же. В прошлый раз вы пришли как раз в это время! — нараспев бормотал Таррис и продолжал копать, пытаясь убедить благородных зверей появиться. Ему не хотелось думать о том, что заключительное видение отнимет у него драконов.

Он знал, что не может удержать их, — они несколько раз ему об этом говорили. Но, по крайней мере, у него до конца жизни останутся воспоминания об этих друзьях, имевших металлический окрас.

Они появлялись вне зависимости от того, бодрствовал он или спал. Дневное или ночное время ничего не значило для его драконов. Трио — золотой, бронзовый и серебряный — всегда появлялось на расстоянии, с которого он мог видеть их огромные свернутые крылья и хлещущие сильные хвосты. Они всегда изгибались, один за другим, чтобы поприветствовать Тарриса, и подходили ближе до тех пор, пока их великолепные головы не заполняли все поле его зрения. Их пасти не открывались, когда драконы разговаривали со стариком, но их низкие, гулкие голоса заполняли его голову, и, казалось, они знали о нем все.

Во время первого видения драконы говорили о засушливости Кринна и о скрытой способности Тарриса помогать людям, находя влагу с помощью палки. Поначалу он опасался, что и в самом деле сходит с ума, но затем пошел на поиски простого орудия, которое, как заявили драконы, позволит ему спасти Гернн.

Палка с правильным разветвлением ускользала от старика в течение многих месяцев. Он искал некое «чувство» дерева, отбрасывая одну ветку за другой, пока не нашел старую бескорую орешину. Пальцы Тарриса, словно сами, сжались вокруг нее, и старик отнес палку домой. В тот вечер пришло второе видение. Третьего он прождал немногим более семи дней, постоянно бродя под палящим солнцем и привыкая чувствовать ветку орешника.

Он учился держать «искатель» свободным захватом, выставив длинный конец палки перед собой, словно усик некого неловкого насекомого. Каждый раз, когда тот склонялся к земле, Таррис отмечал место камнем или прутиком. Старика не беспокоило, что он забывал про свои ямки почти сразу же, как только их находил. Они просто помогали ему научиться обращаться с «искателем». Кенрилан улыбался и продолжал свое дело. Драконы сказали, что он найдет влагу, если выкажет веру и будет добросовестен.

После того, как драконы посетили его в четвертый раз, Таррис начал вместе с разветвленной ветвью орешника таскать с собой старую железную лопату, маленький бурдюк и сумку с вяленым мясом и фруктами. Всюду, куда указывала палка, он рыл с такой энергией и рвением, что многие горожане поначалу завидовали ему. Но поскольку вода все не находилась, а ямы появлялись по всему городу, его начали прогонять… и даже хуже.

Остановившись, чтобы передохнуть, рассеянно потирая отполированную поверхность дерева покрытыми волдырями пальцами, Кенрилан вспоминал старый Гернн. «Это место было довольно привлекательным», — думал он. Теперь, под карающим небом, все вокруг имело одинаковый серовато-коричневый оттенок, обесцветившись, подобно костям на окружающих пастбищах. Люди выглядели истощенными из-за своих трудов, которые они продолжали только из-за призрачной надежды на то, что скоро может пойти дождь. Те, кто ничего не делал весь день, предпочитали валяться в тени, преисполняясь жалости к себе.

— Многие люди избегают меня в эти дни. Некоторые открыто враждебны. Но я не могу позволить, чтобы это влияло на мою работу. О нет, я не могу позволить подобным мелочам мешать мне.

Люди, которые не возражали считаться друзьями Тарриса, пока он еще был городским ткачом, теперь не хотели иметь с ним ничего общего. Сначала старик мучительно тосковал по добрососедским отношениям, которые раньше поддерживал практически со всеми в городе, но потом полностью отдался видениям.

Когда люди Гернна изгнали его из своего общества, драконы остались единственными друзьями Тарриса. Он часто разговаривал с ними, вне зависимости от того, видел их или нет. Эта привычка еще больше отделяла его от горожан.

— Если я найду воду, это будет стоить любых трудностей и любых затраченных усилий. «Влага забурлит из земли», — сказали они. Я должен найти ее, и побыстрее. Ну же, драконы мои.

— Мастер ткач, старейшина Элотур требует твоего присутствия.

— Кто здесь? — Таррис подозрительно посмотрел наверх.

— Релдонес Фиттеринг. Я уже приходила сегодня.

— Не могу. Я должен рыть. — И он продолжил заниматься своим делом, причем весьма энергично.

— Я видела твоих драконов, — солгала Фиттеринг.

— Что? — Кенрилан прекратил кидать грязь и осмотрелся. — Где?

— На площади. Так ты идешь?

— Они все не влезут на нашу площадь. Она слишком маленькая для трех драконов.

— Они хотели, чтобы я нашла тебя.

— Мои драконы, — медленно произнес он, — разговаривали с тобой?

— Они сказали, чтобы ты пришел на площадь. Пожалуйста, это не займет слишком много времени.

— Хорошо… Думаю, что это возможно. — Старик выбрался из неглубокой ямы, перебросил лопату через плечо и подобрал драгоценный «искатель». — Я не могу оставлять работу надолго. Понимаешь, почти пришло время для пятого видения.

Болтая все, что придет в голову, Релдонес пошла обратно к Гернну. Старик сохранял молчание, даже когда увидел, что городская площадь заполнена толпой. На мгновение он остановился, сделал глубокий вдох, словно вместе с горячим воздухом втягивал в себя смелость, и двинулся вперед.

Иронический шепот преследовал Тарриса, пока тот проталкивался к Элотуру, стоящему около группы горожан, собравшихся в небольшой заплатке тени. Покрытое потом лицо старейшины было безразличным. Релдонес присоединилась к нему, встала за его плечом, и ее птичьи глаза заблестели. Элотур набрал воздуха, но Кенрилан заговорил первым.

— Моих драконов здесь нет. Я должен вернуться к работе.

— Ты и твоя глупая… работа! — сплюнул коренастый человек позади Элотура. — Все, что ты делаешь, лишь отягчает жизнь для всех остальных. Я мог убиться, упав в одну из твоих ям! В итоге я ужасно ушибся, и ты виноват в этом!

Из толпы стали раздаваться крики «Сослать его!» и проклятия в адрес провидца.

Таррис внимательно посмотрел на обвинителя, подняв брови в легком замешательстве.

— Ты еще кто такой?

— Тинборг Скопас, — сказал Элотур срывающимся из-за жары и напряжения голосом. — Он добропорядочный горожанин. Тинборг хочет,чтобы ты прекратил рыть, потому что твои ямы представляют собой общественную опасность. — Старейшина повернулся к людям, возвышая голос: — Таррис всего лишь пытается предпринять что-нибудь конструктивное. Посмотрите, что он обнаружил сегодня. — Горожане подались вперед, чтобы увидеть ничтожно маленький комочек грязи, который принесла Релдонес. — Это доказывает возможность нахождения воды. Вода означает жизнь. Вы действительно хотите, чтобы единственный из нас, кто ищет воду, остановился?

— Если он — наша единственная надежда, мы обречены! — закричала вдова, потерявшая сыновей и мужа во время последней волны болезни.

— Перекапывание грязи не поможет нам! — вмешался кто-то еще.

— И что насчет этих проклятых ям?! — прорычал Тинборг. — Я заслуживаю некоторой компенсации за полученный ущерб!

Старейшина наклонился к нему, открывая рот, словно собирался сказать речь, но затем, как будто солнце выкачало из него все силы, его плечи опустились. Элотур махнул рукой, распуская собрание, развернулся и пошел прочь.

Публика поднималось ворчание, поддерживаемое непрерывным свистом сухого ветра. Тинборг не спускал со старика затуманенного взгляда, но Таррис ничего не замечал. Его зеленые глаза были устремлены на что-то за пределами толпы.

— Я заслуживаю компенсации! — взорвался Тинборг. Он показывал на ушибы на руках и лице. Несколько друзей поддержали его.

Таррис услышал это, и его взгляд сосредоточился.

— Мне очень жаль… — Его извинения утонули в ропоте. — Но здесь нет моих драконов. Я должен пойти и найти их.

— Мы заставим его прекратить бредни о драконах! — взвыл Тинборг. — И прекратить копать! Говорю вам, надо выгнать его из города! Пусть роет в другом месте и не беспокоит людей!

Из толпы донеслись крики против бывшего ткача, но Кенрилан уже исчез.

Всю оставшуюся часть дня Таррис бродил и копал везде, куда указывала его палка-«искатель». До заката он вырыл восемь новых ям. Удовлетворенный проделанной за день работой, старик принялся за скудный ужин, состоявший из сушеных фруктов, вяленого мяса и трех глотков воды.

Ему не хотелось возвращаться на ночь в свое душное, пришедшее в запустение жилье, в удушливую атмосферу страха, царившую в городе. Таррис хотел остаться здесь, где было мало домов, где свет звезд казался дружелюбным и где он под светом луны, которая взойдет позже, сможет продолжить копать.

Кенрилан чувствовал себя более умиротворенно, чем в последнее время. После напряженности в Гернне это место заметно освежало. Душа старика пела, а надежда, взлелеянная им в сердце, раздулась и заполнила все его существо. Он найдет воду, он знал это!

С внезапностью, которая поразила его, к нему пришло видение. Таррис увидел их совсем рядом: золотого, серебряного и бронзового драконов. Они томно взмахивали великолепными кожистыми крыльями, так что мускулы рельефно обрисовывались под шкурой. Их хвосты хлестали, застывали и вновь хлестали, рассекая воздух, подобно косам.

Старик вздохнул от удовольствия при виде чудесной сцены. Медленно, очень медленно, заметили они его. Бронзовый первым вытянул шею и начал приближаться. Серебряный поглядел на него, кивнул и последовал за бронзовым. Золотой, казалось, неохотно двинулся за первыми двумя.

Драконы устремили мудрые глаза на старика, проникая сквозь человеческую оболочку прямо в его душу.

Таррис не стал ждать, пока их слова заполнят его голову.

— Я вырыл много ям вчера и сегодня. А еще было созвано городское собрание, посвященное тому, что я делаю.

«Мы знаем, — произнес серебряный дракон. — Ты все сделал правильно».

— Но кто-то поранился, упав в одну из ям. Он обвиняет меня, говорит, что мои видения глупы. — Лицо и глаза старика запылали. — Но я-то знаю, что они… вы настоящие.

«Это тот сорт убежденности, благодаря которой ты идеально подходишь для своей миссии, — заявил бронзовый, еще ближе подходя к Кенрилану. — Ты относишься к тому типу людей, которые пройдут через что угодно, если будут считать, что задача того стоит».

«Тебе не кажется, что остальные просто завидуют?» — Огромные глаза серебряного устремились на бывшего ткача.

Таррис повернул голову и согласно кивнул.

— Мне не стоило волноваться. Вы же завели меня уже настолько далеко. — Он выпрямился, расправил плечи, словно солдат на смотре, и торопливо заговорил взволнованным голосом: — Я каждый день упражнялся с ветвью орешника, делая в точности то, что вы мне говорили. Похоже, что мне удалось найти немного влаги на дне одной из выкопанных сегодня ям.

«Так это и начинается, — объяснил бронзовый дракон. — Иногда требуется много времени, чтобы найти правильное место».

«Только сохраняй терпение, — добавил серебряный. — Терпение — ключ ко всему».

— Да-да, — торопливо сказал старик. — Я терпелив, и вы это знаете. Но остальная часть горожан — нет.

«Мы знаем это», — подтвердил бронзовый.

«У нас для тебя есть заключительные инструкции», — все же заговорил золотой дракон.

— Наконец-то! — воскликнул Таррис, и его сердце забилось быстрее. — Я готов.

«К востоку от города ты найдешь маленькую лощину», — начал бронзовый.

— Ту, где каменная пирамида на краю, или ту, где белокорые деревья? — нахмурился старик.

«Ту, что с каменной пирамидой».

«Отправляйся в эту лощину и иди до тех пор, пока не достигнешь места, где на поверхность выходят камни, — продолжил серебряный дракон. — Их обнажение очень важно и является главной особенностью этой долины. Ты поймешь, что оказался на месте, когда доберешься до ущелья. После этого пройди шестнадцать шагов влево от чахлого дерева, растущего у стены по правую руку».

«Теперь отдыхай. Постарайся оказаться там к середине утра. В этой лощине ты найдешь драгоценную влагу. Это последний раз, когда мы обращаемся к тебе».

Внезапно драконы исчезли из сознания Тарриса. Пузырь лопнул, возвращая звезды и ночь. Старик вскочил на ноги.

— Теперь я знаю, где найти воду! — запел он, пританцовывая от волнения. — Знаю, знаю! Спасибо вам, драконы! Спасибо вам, Паладайн и все добрые Боги!

Утомленный и довольный, Таррис свернулся калачиком на земле. Его лопата осталась вертикально стоять в грязи поблизости, а драгоценная палка из орехового дерева лежала под рукой. Блаженная улыбка приподнимала уголки губ старика и разглаживала морщины на лбу.

Кенрилан моментально погрузился в сон.

Вода каскадом спадала в прекрасный, окруженный зелеными травами и папоротниками водоем позади трех драконов. Ее шум практически перекрывал восхищенные крики людей Гернна, резвящихся в своем жидком сокровище.

Следующим утром Таррис проснулся, как только рассвет окрасил небо. Волнение мешало ему доесть остатки сушеных фруктов, но старик заставил себя, понимая, что ему потребуются силы для того, что было намечено на сегодня. Он запил еду несколькими глотками воды из почти опустевшего бурдюка, даже не замечая ее омерзительного привкуса. Близость конца миссии превращала грязную жидкость в прекрасное вино, которое Кенрилан пил когда-то давно, а похожие по вкусу на дубленую кожу фрукты казались ему доступными некогда сладкими яствами.

Вскинув лопату на плечо, старик поднял палку-«искатель» и направился к лощине, вход в которую отмечала каменная пирамида. Прогулка вышла долгой, но Таррис был не против. Его сердце стучало в такт пению немногочисленных птиц, все еще распевавших приветствия солнцу. Кенрилан добрался до каменистой лощины чуть раньше середины утра, покрыв это расстояние за довольно короткое время для его вихляющей походки.

Позади раздавались шарканье и шорохи. Таррис знал, даже не оглядываясь, что Релдонес Фиттеринг следует за ним так быстро, как только может. Старик улыбнулся. Она пропустила видение, но будет достаточно близко, чтобы стать свидетелем того, как вода начнет пробиваться сквозь выжженную землю.

Он медленно вошел в лощину, удерживая перед собой ореховую ветвь, его глаза и руки были готовы уловить любое, самое легкое ее движение. Его окружали стены из мягкого известняка, но палка вела прямо вперед, в глубь долины.

— В точности так, как и сказали мои драконы, — пробормотал он.

Каменные стены подступили ближе. Релдонес по-прежнему сопровождала Тарриса, но тот не думал об этом. Через некоторое время лощина вновь расширилась. Старик собрался, думая только о воде, которую ему предназначалось найти.

Ветвь орешника вела его к выходу камня на поверхность в конце лощины. Восхищенно усмехаясь, Кенрилан опустил «искатель» и громко, так, чтобы Релдонес могла слышать, произнес:

— Они сказали, шестнадцать шагов влево от чахлого дерева. — Он осмотрелся. — Где же это дерево?

Никакого дерева, чахлого или нет, не росло там, где указали драконы. Иссохший пень давно откололся и скатился в лощину. Он имел тот же цвет, что и бледные камни, лежащие у подножия, и казался одним из них.

Таррис приостановился, копаясь в памяти и обшаривая окрестности глазами, слезящимися из-за солнечного света, отраженного камнями.

— Оно должно быть здесь. Должно! — Его голос отозвался громким эхом, всверливающимся в уши старика, потом приблизились шаги Релдонес, и эти звуки накладывались друг на друга до тех пор, пока Таррису не стало казаться, что его единственный спутник превратился в толпу. — Драконы сказали мне так. Они не стали бы мне лгать.

Он попятился, вначале на один шаг, потом на два, запнулся о большой камень и упал навзничь.

Раскаленные камни жгли его сквозь одежду; лопата ударила по плечу, пыль забила нос и рот. Кенрилан закашлялся, потом прикрыл рукой слезящиеся глаза, нащупал драгоценную ветвь орешника и с ослабевающей надеждой заставил себя еще раз посмотреть на стену.

— Вот! Наверное, это оно!

Смутно напоминающий дерево контур был вырезан на камне. Увидеть его можно было только с определенной позиции. Старик с трудом встал, подковылял к скале и пробежал пальцами по удивительному знаку.

— Спасибо вам, драконы, — пробормотал он с сердечной благодарностью и развернулся влево. — Шестнадцать шагов отсюда.

Он аккуратно отсчитал шаги, удерживая «искатель» перед собой. Ветвь орешника не отзывалась вплоть до последнего шага.

А потом палка нырнула вниз так резко, что старик испугался и чуть не выпустил ее из рук, и уткнулась в насыпь у подножия обнажения. Кровь Тарриса забурлила от волнения, когда он отложил свой драгоценный «искатель», сбросил с плеча лопату и начал копать.

— Если бы прямо сейчас пошел дождь, это было бы не так удивительно, как то, что делает эта палка. — Городской глашатай взгромоздилась за его плечом на верхушке огромного валуна. Таррис не стал тратить силы на ответ. После копания в пыли и сухой земле работа оказалась непривычно тяжелой. Стоя на коленях, Кенрилан руками откидывал камни в сторону так быстро, как только мог; с его старыми мускулами нельзя было даже надеяться поднять наполненную камнями лопату. Лицо Тарриса заливал пот, горло горело от жажды, но он не стал пить — он пообещал себе, что не прикоснется к воде, пока не выкопает новый колодец.

В первый раз Таррис заметил посторонний шум, когда яма стала глубиной по колено. Он не стал обращать внимания на странный шепот и шарканье, решив, что это эхо или же Релдонес ходит над ним. Но когда звуки стали громче, старик все-таки посмотрел наверх.

— Добрый день, — вежливо сказал Кенрилан, останавливаясь на мгновение и кивая толпе горожан, окруживших его. — Взгляните, драконы велели выкопать здесь колодец. Вода спасет нас всех. Я назову его Драконьим Колодцем.

Странно, но никто, похоже, не собирался отвечать на его дружелюбное приветствие, а в особенности Тинборг Скопас, стоявший возле края ямы со сложенными на груди руками и взглядом таким же твердым, каким был камень у него под ногами.

— Пожалуйста, простите меня, — произнес Таррис. Из прорвавшихся волдырей на его руках текла кровь. — Мне еще нужно проделать большую работу.

— Твоя работа — ничто, сумасшедший старик! — сплюнул Тинборг. — У тебя не было видений, а здесь нет воды! Никогда не было и никогда не будет!

— Драконы сказали мне… — снова остановился Кенрилан.

— Драконы! — рассмеялся Тинборг. — А я говорю тебе, что здесь нет никакой воды!

— Мои драконы не лгут! — возразил Таррис и повернулся к остальным. — Вы все знаете меня, знаете уже много лет. Я когда-нибудь лгал вам? — Он умоляюще протянул к ним руки. — Лгал?

Внезапно что-то ударило его сзади, и старик судорожно вздохнул. Вначале один камень, а затем еще и еще — целый дождь камней обрушился на Кенрилана. Сначала он причинял боль и казался жестким, а затем стал мягок и нежен. Вскоре старик уже не чувствовал ударов. Он попытался снова заговорить. Его губы двигались, но слова не шли. Лопата куда-то подевалась. Таррис пытался найти ее, пока все больше камней било его по голове. Наконец колени Кенрилана подогнулись, и он повалился на дно вырытой им ямы, повернув лицо к слепящему солнцу.

Странное кудахтанье Релдонес перекрывало ветер.

— Вырыл собственную могилу! — прокаркал Тинборг. — Получил то, чего заслуживал!

— Стоять!

Толпа обернулась на крик. Старейшина Элотур и двое его бывших стражников бежали к ним, тяжело топая по камням лощины. При виде ужасающей картины они остановились.

— О нет! — прошептал потрясенный Элотур. — Нет! Неужели дошло уже до такого?!

Поколебавшись, старейшина спустился в яму. Он встал на колени, обдирая их о камни, и нежно приподнял седую голову Тарриса. Умирающий старик открыл изумленные глаза.

— Друг мой, — прошептал он, и Элотур склонился ниже, чтобы лучше слышать. — Ты видишь их? Мои драконы! Они радуются вместе со мной. Я нашел воду для города, я нашел…

Его голос задрожал. Потом глаза Тарриса Кенрилана устремились на что-то далекое, и свет в них погас. Но улыбка осталась.

Чувствуя себя таким же старым, как сам Ансалон, Элотур опустил голову старика и медленно поднялся.

— Вырыл собственную могилу, — язвительно отозвался эхом кто-то из толпы.

— Вчера утром он сказал, что его драконы пообещали, что он найдет влагу. И он сделал это, — в смятении крикнул старейшина.

— Нашел собственную кровь! — куражился Тинборг.

— Гораздо больше, чем просто кровь, — указал Элотур.

Все проследили взглядом за его жестом. Из-под пропыленной одежды Тарриса сочилась влага.

Люди задержали дыхание, глядя на драгоценную воду. Старейшина коснулся ее пальцем и распрямился.

— Влага, бурлящая из земли, как Таррис и обещал, — объявил он мрачно.

— Дайте попробовать! — воскликнула Релдонес, скатываясь со своего камня и выглядывая из-за него.

— Нет, — произнес Элотур утомленным и побежденным голосом. — Эта вода заражена. Мы порицали его, избегали его… убили одного из нас. Теперь мы не осмелимся пить.

— Почему нет? — спросила Релдонес Фиттеринг.

Элотур показал свой влажный палец толпе. Они подались вперед, отпихивая друг друга, чтобы рассмотреть получше.

В капле кристально чистой воды извивались темные прожилки крови старика.

Ник О'Донахью Великолепная пара

Сухой, коварный ветер шептал над округой, напоминая долине, что никому здесь больше не бывать фермером. Несмотря на жару, Гарри запахнул плащ поплотнее, тщетно пытаясь укрыться от пыли.

Он чуть было не пропустил трактир; и только почувствовав, что ветер стал тише, догадался откинуть капюшон.

Здание было прямо перед ним. Кровельные доски потрескались и рассохлись — первый же дождь просочился бы через них. Вывеской служила простая глиняная пивная кружка, которая была достаточно побита, чтобы предположить, что внутри ждало довольно грубое обхождение. Внизу размещалась стойка с колышками для мечей, секир, булав и прочих, менее опознаваемых видов оружия. В череп, установленный на стойке, вогнали лезвие топора.

Но трактир явно был заполнен, а стойка оказалась пустой. Гарри задумчиво посмотрел на нее и тщательно прикрыл меч плащом. Прямо перед тем, как открыть дверь, он подогнул свиток на поясе, стараясь сделать так, чтобы он был виден.

Посетители повернулись к нему и тут же быстро отвернулись, скрывая лица. Трудные времена требуют осторожности.

Гарри улыбнулся женщине за стойкой бара (называть ее девушкой явно было уже поздно), объемистой, но все еще привлекательной, с длинными рыжими волосами.

— Добро пожаловать в Тиходолье, — произнесла она с полным отсутствием гостеприимства в голосе.

— Хорошее название, — откликнулся он, оглядываясь и пытаясь угадать, где посетители скрывают свое оружие, затем смахнул серую пыль с седеющих волос. — Есть чем промочить горло?

— А есть чем платить? — протянула ладонь женщина.

Гарри усмехнулся и положил сумку на стул. Он быстро пробежался взглядом по всем занятым столикам, сосредоточившись на мгновение на стройном белокуром парне, который сидел рядом с его стулом, прислонившись к стене и с интересом наблюдая за Гарри. Потом посмотрел в сторону, и его взгляд остановились на столике, за которым, ссутулившись на деревянных скамьях, сидели четверо мужчин в поношенных плащах и делали вид, что не наблюдают за ним. Одной рукой он покопался в сумке, уже автоматически оставив свободной правую.

Несколько человек в баре казались похожими на того человека, с которым он пришел встретиться. Гарри бросил трактирщице монету, без удивления посмотрев, как она проверяет ее ножом, принял предложенный эль и выпил сразу половину. Когда он опустил кружку, хозяйка бара все еще смотрела на него.

— Похоже, тебе нравятся новые лица, — улыбнулся он.

Она покачала головой, не улыбаясь и не хмурясь.

— Ты не торговец. — Говорила она негромко, но остальные слегка повернули головы. — Не жрец. И, клянусь Паладайном, не фермер. Что же привело тебя сюда?

— Хочу поменять обстановку, — дружелюбно ответил Гарри. — Думаю, что поездка в горы пойдет мне на пользу.

Трактирщица снова медленно покачала головой.

— Правду? — вздохнул Гарри.

Она кивнула.

— Хорошо. Несколько месяцев назад, — произнес он достаточно громко, чтобы его могли услышать, — на долину Скалистый Приют, прямо за северным проходом, напал красный дракон. — Краем глаза он увидел, как головы слегка повернулись в его сторону, и продолжал: — Город был практически разрушен, а все его ценности похищены. Возможно, дракон работал на Рыцарей Тьмы и планировал поднести эти богатства Такхизис.

— Затем явились соламнийцы в сопровождении своих драконов и были атакованы прибывшими Рыцарями Тьмы. — Он пожал плечами. — Всего лишь небольшая стычка в большой войне. Дракон спрятал награбленное в горах, сделал две пометки на камнях, чтобы найти его снова, и присоединился к сражению.

Гарри наблюдал за реакцией посетителей. Ни малейшего шевеления… все это было хорошо известно.

— Битва была жестокой. И к тому же довольно шумной, а в этих холмах существует угроза оползней. — Он провел пальцем по столу, оставляя чистую линию на пыльной поверхности. — Особенно когда все так пересохло, а травы и кустарники погибли. Сошла лавина, и сокровища дракона оказались погребены, — легко закончил Гарри, как если бы заключительное утверждение не имело значения.

— Я слышу эту историю всё лето, — устало произнесла хозяйка. — Слышала ее от мечтателей, воров, шахтеров и даже нескольких гномов, не обладавших здравым смыслом, зато любивших выпить. Что отличает твою версию?

— Дракон возвращается.

Стройный блондин выпрямился.

— Его зовут Аурис. Он оставил службу у Темной Госпожи, а это значит, что он возвращается сюда. Он собирается снова найти свое золото, даже если ему придется разорвать Скалистый Приют на части.

Посетители тайком переглянулись.

— Драконы, — категорично сказала трактирщица, — плохо сказываются на бизнесе.

— Если бы мне удалось найти это сокровище до него, тогда я мог бы дождаться его там. А когда он покажется… — Гарри с надеждой осмотрелся, а затем вздохнул: — Ну да ладно.

— И ты бы сделал это просто по доброте душевной?

Он скромно улыбнулся.

— Ты что, рыцарь?

-^Обучался как таковой.

— Корова тоже может утверждать, что она лошадь… — недоверчиво посмотрела хозяйка.

— Да, пока не оседлаешь. — Он порылся в сумке. — Но если бы я только утверждал, что был рыцарем, откуда у меня взяться этой поломанной нагрудной пластине?

Гарри поднял кусок металла так, чтобы трактирщица смогла увидеть гравюру.

— Est Sularus oth Mithas, — торжественно и выразительно произнес он. — Моя честь — моя жизнь. Я продам ее за справедливую цену.

— Свою честь? — изумилась хозяйка.

— Нет, нет, — раздраженно произнес Гарри. — Пластину. Я даже отполирую ее для начала. — Он увидел, что стройный блондин смотрит на него, и мягко добавил: — Подобные предприятия требуют наличных. Это не будет слишком большой жертвой.

— А ты уверен, что получил его на службе в Ордене Рыцарей Соламнии?

— Это был подарок от брата рыцаря, которому он больше не был нужен, — произнес Гарри голосом праведника.

— Он тоже покинул Рыцарство?

Гарри автоматически взглянул на шрам на своем предплечье, но быстро отвел взгляд.

— Он навечно стал пацифистом.

— Это серьезная перемена в жизни.

— Наизначительнейшая.

— Так, значит, это не твой нагрудник? — заговорил стройный белокурый мужчина. Его голос оказался удивительно высоким.

— Изначально нет, — торопливо продолжал Гарри. — Рыцарь, который отдал ее мне, рассказал, что Аурис пометил свой тайник двумя линиями на скале, направленными друг к другу под углом. Если проследить эти две линии, они встретятся на тайнике.

— Но после битвы из-за лавины обе отметки были утеряны, — вздохнула хозяйка, произнеся слово «утеряны» тем же голосом, каким могла бы сказать «пролилось» или «нерентабельно».

— Уверена? — спросил Гарри. — А что насчет историй о том, что одну из них нашли? — Он огляделся, касаясь одним пальцем свитка на поясе.

— Расскажи мне.

— Думаю, что это всего лишь истории, — отмахнулся он, делая глоток.

— Мы и о тебе будем рассказывать истории, когда ты давно уже будешь покойником, Гарри Гандервол, — вклинился другой голос.

Гарри посмотрел в глубину трактира. Четверо мужчин, сидевших там, повернулись к нему. Один из них, рослый, со свалявшимися каштановыми волосами, произнес хрипло:

— Ты же не собираешься сражаться с драконом в одиночку? — Он бросил взгляд в сторону двери, — Хотя, конечно, может быть, ты рассчитываешь на помощь людей, ожидающих тебя снаружи.

— Обычно я работаю один, — беспечно ответил Гарри, пряча одну руку. И тут же пожалел о своих словах. Он попытался исправить ошибку, дружелюбно улыбнувшись. — Мы встречались? — Мужчины смотрели на него с каменным выражением на лицах. Он произнес более резко, снова коснувшись свитка: — Может быть, недавно списывались?

Человек с каштановыми волосами медленно покачал головой и усмехнулся, показывая гнилые зубы:

— Твое имя оказалось в списке нашей работы.

Гарри вздрогнул.

— В хорошем смысле, я надеюсь? — поинтересовался он, понимая, что это маловероятно.

— Тебя также называют Гарри Человек-Кендер, — медленно поднялся мужчина. — Просто старое прозвище.

— Гарри Гандервол-фехтовалыцик, инструктор боя на мечах, наемник, вор, — спокойно продолжил тот.

— Не обязательно в таком порядке.

— За тебя назначена награда. — Усмешка говорившего стала шире.

Трое его спутников также встали; правая рука каждого была скрыта под плащом.

Гарри продемонстрировал пустые руки:

— Я мирный человек.

Все засмеялись, и человек с каштановыми волосами произнес:

— Пока ты и вполовину не столь мирный, каким сейчас станешь.

Стройный белокурый парень торопливо встал и попятился, когда все четверо бросились от своих скамей, отбрасывая плащи в сторону. Один выхватил меч, другой булаву, а еще двое — одноручные топоры.

— Без убийств, — с тревогой произнесла трактирщица. Она притянула к себе маленького ребенка и прижала к груди, прикрыв фартуком.

События развивались стремительно. Гарри без колебаний набросил свой плащ на голову первому человеку и дернул вниз, разбивая лицо противника о стол. Пнул скамью, которая взлетела в воздух и врезалась в мужчину, опережавшего остальных. Когда тот со стоном рухнул, Гарри подхватил первого за подмышки и, крякнув, отправил его в объятия третьего противника, которому пришлось опустить меч, чтобы поймать друга. На голове этого третьего был шлем, который загудел, словно гонг, когда Гарри нанес удар.

Все трое лежали неподвижно. Вино, вылившееся из опрокинутого кубка, еще не закончило стекать со стола.

Гарри услышал невнятный крик и глухой стук позади. Он отпрыгнул, и его взгляд внезапно ожесточился, когда он выставил меч перед собой.

Стройный блондин натянул веревку между ножками двух столов, подсекая четвертого нападавшего. На конце веревки оказался подвешен грузик. Это, должно быть, был ловкий бросок.

Запутавшийся человек на полу с ужасом посмотрел вверх и выронил свой топор:

— Пощади!

Вначале Гарри поднял меч… а затем бровь, увидев, как все остальные в трактире уставились на него. Он обернулся к хозяйке бара:

— Кажется, вы говорили не убивать.

Она кивнула, все еще крепко прижимая к себе ребенка.

— Истинный рыцарь, — величественно произнес Гарри, — в победе великодушен.

Поклонившись лежащему ничком человеку, он словно случайно толкнул стол. Тот опрокинулся, и его угол ударил упавшего по лбу.

— Ой! Должно быть, это было больно. — Гарри приподнял веко человека, с удовлетворением отметив остекленевший взгляд. — Что ж, проснется он довольно скоро. Позвольте мне проверить его на предмет ран. — Он щелкнул пальцами. — Полотенца, пожалуйста.

Склонившись над телами, Гарри нежно осмотрел их. Увлеченные зрители даже не заметили, как пропали три кошелька. Он повязал полотенца на головы потерявших сознание мужчин и отстранился, потирая руки, а потом повернулся к своему молодому союзнику.

— Я бы и сам справился с ним, — начал он и остановился. Стройный блондин на деле оказался молодой женщиной, жилистой и мускулистой.

— Я не была в этом уверена, — спокойно произнесла она. — А ты и в самом деле собираешься выследить Ауриса?

— Сколько бы на это ни ушло времени, — кивнул Гарри и небрежно добавил: — Дракон наверняка вернется за своим золотом; и если мне удастся найти оное первым и подождать… — Он не закончил.

— Я пойду с тобой. — Женщина смотала свою веревку и добавила: — Конечно же, я интересуюсь исключительно деньгами, но помогу и с драконом.

— Я работаю один. — Он покачал головой, хоть и был заинтригован. В конце концов, она знала достаточно, чтобы сидеть спиной к стене, откуда с легкостью могла наблюдать и переднюю, и заднюю двери. И даже он не заметил, что она вооружена.

— Тебе потребуется помощь. — Вид у нее был упрямый.

— Тебе придется рисковать жизнью, — сказал Гарри, и женщина энергично кивнула. — И выполнять приказы.

Она снова кивнула, но чуть медленнее:

— Я отработаю свою долю.

— Ну, раз так… — Он протянул руку.

— Меня зовут Гем. — Она импульсивно сжала его пальцы обеими ладонями.

И Гарри, куда менее импульсивно, ударил ее левым кулаком в подбородок и подхватил, когда женщина упала.

Он усадил ее на стул, небрежно прихватив при этом кошелек.

— Бедняжка, здесь ей будет безопаснее… Хозяйка? Сколько с меня за воду, когда она очнется?

— За счет заведения, — покачала головой трактирщица.

— Ты добрая женщина.

Гарри отсалютовал ей и зашагал, стараясь не звенеть монетами. Несмотря на то, что в трактире не оказалось того, ради кого он приходил, остановка получилась выгодной.

Дорога к Скалистому Приюту вела Гарри через узкий проход, отмеченный колеями, оставленными телегами. Он бодро шагал вперед, видя ожидающе его золото в каждой скале и колее.

Через несколько часов он оглянулся и увидел, как кто-то в изношенном плаще быстро скрывается из поля зрения за валуном. Он осмотрел окрестности, как если бы ничего не увидел, а затем повернулся и продолжил шагать до следующего поворота.

Там Гарри приостановился на виду, притворяясь, будто перечитывает свиток, который выставлял напоказ в трактире:

«Ты знаешь об одной метке, оставленной драконом Аурисом. Я также знаю об одной. Встретимся в трактире Тиходолья».

Он убрал свиток, свернул за угол, вскарабкался на скалу и спрыгнул на своего преследователя, сбивая того с ног и прижимая его (нет, понял он с раздражением, все-таки ее) руки к бокам.

— Тебя легко застать врасплох, Гем.

— Ты не застал меня врасплох. Я планировала сделать так, чтобы ты увидел меня.

— Планируй в следующий раз лучше.

Она невинно улыбнулась, а затем согнула колени и ударила его так резко, что из Гарри выбило весь воздух. Он осознал, что их роли полностью переменились. Она была сверху и прижимала его к земле.

— Тебе никогда не сделать этого в одиночку, — сказала Гем.

— А я и не собирался. Кто-то послал мне сообщение… — Он замолчал, пораженный ужасным подозрением.

— И кто это был? — Гем встала и отошла назад.

Гарри сел и долго смотрел на нее, прежде чем отвернуться.

— Оно было подписано…

— Подписаться можно как угодно.

— …и была поставлена печать…

— О, это меняет дело?

— …шерифом Скалистого Приюта.

— Шерифом! — Гем почти выплюнула это слово. — Такой же глупец, как и ты. Меня интересуют исключительно деньги. — Она наклонилась к Гарри. — Но ты должен знать кое-что о двух отметках или не потрудился бы прийти сюда.

Тот только раздраженно произнес:

— Я пришел, чтобы убить дракона.

— Его может оказаться трудно убить. Он должен быть огромным, или у него не получилось бы собрать все это золото.

— Ты никому не говорила про «все это золото» до того, как покинула трактир? — вздрогнул Гарри и оглянулся.

Огромное облако пыли накрывало дорогу от одного края до другого.

— Могла и сказать.

Гарри побежал прежде, чем она закончила, пытаясь найти укрытие на более высоком месте. Гем, задыхаясь, следовала за ним. Из облака пыли появились бегущие вооруженные люди.

Гарри нащупал трещину в скальном выступе, немного расчистил ее, посмотрел вниз, а затем осторожно извлёк из сумки кожаный мешочек. С преувеличенной осторожностью он всыпал струйку кроваво-красных зерен в трещину, потом вытащил немного обугленной ткани и аккуратно сунул туда же, затем сделал Гем знак отойти.

— А что оно делает? — на цыпочках подошла поближе заинтересованная Гем.

— Должно взорваться, если мне удастся зажечь. — Гарри ударил кремнем по мечу, держа их над тканью.

— У тебя это от магов?

— От гномов-механиков.

Гем подалась назад, когда из кремня высеклась искра. Выглядела она при этом удивленно и жалко.

— Ты прикупил взрывчатку у гномов-механиков не глядя?

— Если быть точным, то не купил. И не «не глядя». Эта штука взорвалась, когда они ее испытывали.

— Ты хочешь сказать, что-то взорвалось. Когда гномы-механики проводят испытания, всегда что-нибудь взрывается.

— В то же самое время они испытывали еще и вот это, — усмехнулся Гарри и показал ей второй мешочек, на этот раз с фиолетовым порошком, — Предполагалось, что эта штука будет улучшать память, но после испытания они все разбрелись в разные стороны. Забыли, чем занимались.

Он начал неистово дуть. Ткань стала красной, а затем запылала.

Гем посмотрела на него, потом перевела взгляд на пыль, поднимавшуюся в отдалении.

— В Тиходолье мы сражались только с четырьмя. Похоже, они нашли друзей.

— Это многое говорит о том состоянии, в котором сегодня находится мир, — пробормотал Гарри, продолжая возиться с полоской ткани, — если подобные люди могут найти друзей.

Но на шутки времени не оставалось. Гарри указал на приближающуюся банду. Они бежали легкой трусцой, рассредоточившись, чтобы не попадать в пыл поднимаемую друг другом.

— Когда они подойдут ближе, подожги вот эту маленькую перекрученную тряпку. — Он сполз со склона и спрыгнул на дорогу.

К тому моменту, как банда приблизилась, Гарри укрылся на противоположном склоне. Их вел человек, которого он ударил по шлему. Мужчина был абсолютно лыс, у него не хватало зуба, зато злобы, читаемой на лице, было в избытке. Гарри рассеянно ощупал карманы, вспоминая, что ограбил троих из этих людей.

Внезапно Гем перебросила утяжеленный конец веревки через ветвь дерева, высоко и далеко перелетев по склону холма у них над головами.

Люди закрутили головами, следя за ней. Гарри, который тоже наблюдал за женщиной, отвлекся, когда увидел то, что ему жуть как хотелось увидеть: тоненькую струйку дыма, поднимающуюся с того места, откуда ушла Гем.

Он смотрел до тех пор, пока дым не прервал невысокий фонтанчик искр. Гарри рухнул ничком, закрывая уши.

Ничего не произошло.

Гарри поднялся, когда Гем перелетела обратно на своей веревке и столкнула валун. Тот сбил еще два камня, потом восемь, а затем двадцать.

Грохот падающих камней эхом отозвался в проходе. Изумленная банда остановилась, когда вся часть склона сорвалась и покатилась на них. Они успели убраться с пути камнепада, но были захвачены пылью.

Гарри одним прыжком покрыл половину разделявшего их расстояния, выхватил меч и остановился прямо за краем вздымающейся пыли, выжидая. Первый вышедший из нее мужчина почти задохнулся и вывалился из облака прямо на клинок Гарри прежде, чем тот успел замахнуться.

За ним последовал второй человек. Третий рухнул прямо на него. Следующие чувствовали себя лучше и были готовы к возможной атаке, но по-прежнему выходили по одному.

Перебив более чем дюжину вооруженных людей, Гарри приостановился — главным образом потому, что больше никто не появлялся. Он ждал, пытаясь отдышаться, оставаясь по-прежнему настороже.

Появились еще две фигуры с мечами наготове, с лицами, завязанными платками. Они шли, держась рядом, и прикрывали друг другу спину до тех пор, пока не выбрались на чистый воздух.

Пока эти двое обходили его с разных сторон, Гарри собирался с силами. И тут приближающихся людей заставил замереть крик, отражавшийся, казалось, от самого неба.

Гем летела вниз по стремительной дуге, подтянув ноги к груди. Столкнувшись с ближайшим человеком, она распрямилась, и ее сапоги сокрушили ребра мужчины. Тот крякнул, заваливаясь на землю. Полет донес Гем и до второго человека. Он замахнулся, но женщина легко вышибла меч из его руки, а затем нанесла ему удар ногой в голову. Человек упал на бок.

Гем отпустила веревку, готовая биться дальше, но Гарри стоял один, вытирая клинок.

— Благодарю, — кивнул он.

Она ошеломленно посмотрела на окружающие её тела и тихо произнесла:

— Ты убил всех.

— Иногда приходится. — Гарри внимательно взглянул на нее. — Это не так весело, как заниматься фермерским трудом, да?

Они стояли, пытаясь отдышаться. Вокруг них медленно оседала пыль.

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Гем.

Он подцепил веревку мечом.

— Ты затягиваешь ее так, как будто закрываешь ворота, и раскачиваешься на ней, словно это веревка для вязки снопов. Кем бы ты ни была сейчас, когда-то ты была фермершей.

— Раньше — но не теперь. — Женщина вновь перевела взгляд на трупы.

Гарри и Гем вышли из узкого прохода в долину Скалистого Приюта. Долину усеивали небольшие пересохшие поля. В верхней части, почти рядом с проходом, был сухой колодец и группка домов, по крайней мере, половина которых превратилась в груды щебня. Сухие желтые листья полумертвых деревьев походили на волосы Гем, и Гарри был заинтригован глубиной чувства, которое она проявила, увидев Скалистый Приют.

Он повозил ногами в пыли и покачал головой:

— И как здесь люди живут?

— Большинство фермеров подрабатывают, — сказала женщина.

Гарри усмехнулся, глядя в сторону гор напротив них.

— Тогда они, наверное, охотники за сокровищами. Разве ты не чувствуешь запаха золота? — Он повернулся к Гем и с упреком произнес: — В этот раз не рассказывай никому о…

Но женщина исчезла из виду, убежав вперед. Гарри нахмурился и поспешил за ней, подумав — и не в первый раз, — что она приносит больше неприятностей, чем пользы.

Он догнал Гем, которую уже сопровождали старик, опиравшийся на ее руку и толпа почтительных поселян.

— Я Каранис. Скалистый Приют благодарит тебя. — Старик слегка поклонился Гарри.

— Не за что, — скромно сказал тот. — За что тут благодарить?

— Ты не только избавишь нас от Ауриса, но вернешь наши сокровища. — Он показал в сторону узкого прохода. — И ты уже одолел половину налетчиков из банды Робледа.

— Что я сделал? — Гарри прищурил глаза.

Улыбка старейшины Караниса погасла.

— Они провели последние месяцы, уничтожая наши дома, сжигая посевы и занимаясь поисками пропавших указателей сокровища. Сегодня, как и в большую часть дней, остальные продолжают свои поиски в горах вместе с самим Робледом.

— Никогда не слышал о Робледе, — произнес Гарри, встречавший в своих путешествиях очень многих воров и налетчиков.

— Он большой и мускулистый, словно гном, у него ярко-рыжие волосы, и он всегда сердит. — Каранис нахмурился. — Обычно мы видим только его людей, а Роблед оставляет гору лишь затем, чтобы задаватьвопросы, нападать на наши дома и забирать пищу.

Гарри переводил взгляд с одного изможденного лица на другое в толпе позади старейшины.

— Где он здесь может найти продовольствие?

Старик пожал плечами.

Гарри пожал плечами в ответ и, избегая произносить слово «сокровище», небрежно спросил:

— Если уж говорить о логове дракона, вы можете сказать мне, где находятся отметки, оставленные им. И если возможно, то обе.

— Так же как и все, кто живет здесь, я не знаю ни об одной. — Каранис указал на горы. — Вон там, на западе, горная цепь, где дракон Аурис укрыл свое золото. Отправляйся туда, если хочешь, и посмотрим, удастся ли тебе найти драконьи отметки или его золото. А что ты точно найдешь, так это остальных людей Робледа и его самого.

— Это объясняет, почему меня хотели убить, — пробормотал Гарри.

— Хотя они, без всяких сомнений, не могли победить тебя. — Каранис громко рассмеялся, кладя руку на плечо Гем. — Шериф уже рассказала мне о твоей храбрости и сноровке…

— Шериф?

— Вспомни, что я говорила о том, что все фермеры подрабатывают? — Гем спокойно улыбнулась ему. В ее глазах по-прежнему отражалась невинность.

— Почему ты не сказала об этом еще в трактире? — сердито посмотрел на нее Гарри.

— Я хотела убедиться, что ты тот человек, который мне нужен. К тому же хотелось посмотреть, каков ты в драке.

— И по той же причине ты подстрекала людей из трактира последовать за мной?

— Их не пришлось особо подстрекать.

С лица Караниса исчезло довольное выражение, и он покачал головой:

— Простите меня, леди шериф. Я сам уже ни на что не способен, даже с подстреканием…

Гем с Гарри переглянулись.

— Попытаемся? — спросила она.

Он перевел взгляд на Караниса и наконец с сомнением произнес:

— Возможно.

— Да хранит нас Хума! — Гем сжала руку Гарри с удивительной силой.

— Да все будет в порядке, — легко ответил он, но вид у него при этом был задумчивый.

Когда они вышли из деревни, Гарри с горечью проговорил:

— Ты действительно знаешь, где находится од из линий, или это тоже была ложь?

— Но я же на самом деле не лгала тебе, разве так? Мне действительно нужны деньги, — улыбнулась Гем.

— У меня больше нет причин доверять тебе.

— Я сказала правду.

— Я прибыл сюда после того, как какой-то мужчина написал мне…

— Шериф, — поправила она. — И не мужчина.

— Как бы то ни было, откуда ты узнала, что писать надо мне?

— Грабители не единственные, кто знает о награде за твою голову, — пожала она плечами. — Ты слишком многих людей расспрашивал о сокровища спрятанных в Скалистом Приюте.

— Моя мать всегда говорила, что мой длинный язык приведет меня к неприятностям. — Он почесал голову. — Вообще-то, она сказала тогда что-то более сложное, что-то об овражных гномах, пытающихся умаслить кендера, но это то же самое.

— Есть кое-что, о чем ты мне не лгал, или ты не пришел бы сюда… Ты знаешь, где находится одна из линий, — нахмурилась Гем.

— Да, и ты тоже. — Гарри на мгновение задался вопросом, что будет делать, если они оба знают про одну и ту же линию. — Ты говорила мне, что была наемником.

— А ты намекал на то, что был рыцарем.

— Я преподавал некоторым из них навыки боя.

— Это не то же самое. У рыцарей есть честь.

— Хочешь узнать о чести и о рыцарях? — Гарри, изображая раздражение, вручил ей нагрудную пластину, которую показывал в баре, и перевернул, демонстрируя обратную сторону, на которой кто-то процарапал клинком грубую карту. — Рыцарь, который носил ее, нарисовал карту на внутренней стороне. Скалистый Приют, горы и одна из отметок.

Гем воззрилась на предмет, и ее лицо засияло, словно отражало блеск золота. Гарри быстро выхватил пластину из ее рук.

— Итак, это та отметка, про которую ты знаешь?

— Разве ты не собирался продать нагрудник? — внезапно нахмурилась женщина.

— Хозяйке трактира? Конечно. Я ведь мог просто запомнить карту, а немного наличных — это всегда хорошо. — Он проницательно посмотрел на Гем. — Что еще тебя беспокоит?

— Но если это правда, то разве рыцарь не должен был отдать… — Гем была так озадачена, что с трудом могла подобрать слова.

— Своему командиру? — Гарри усмехнулся. — Конечно. — Он наклонился к ней поближе, как будто хотел поделиться шуткой. — Но этот рыцарь больше не носил свою броню, когда делал набросок. Ну, ты понимаешь.

— Где ты повстречал его? — тихим голосом произнесла она.

— На дороге, несколько месяцев назад. Когда-то я был его учителем. Он пытался собрать деньги для набега на Скалистый Приют… ограбив меня. Он оказался глуп и неблагодарен, если учесть все, чему я его научил. Если бы он не упомянул про сокровища Ауриса, я не стал бы искать его карту после того, как мы… поговорили.

В течение долгого времени она ничего не говорила, но, в конце концов, произнесла:

— Вначале мы осмотрим твою отметку.

— Нет, твою.

— Возможно, мне стоит убить тебя прямо здесь и сейчас и просто забрать пластину.

— Всегда пожалуйста, — сказал Гарри и добавил: — Но тебе может захотеться, чтобы я помог тебе разобраться с вашими грабителями.

Он почти ожидал, что женщина выхватит меч. Но вместо этого она засмеялась.

— Я покажу тебе вначале найденную мной отметку, хотя бы для того, чтобы убедиться, куда ты направляешься, — сказала она и твердо добавила: — Иесли ты не убьешь меня, я буду за твоей спиной.

Она повела Гарри от деревни к фермерским полям. Они были окружены низкими каменными стенами и неприветливой землей.

— Ты никогда не сделал бы так много добра, как сделаешь из-за меня, — прокомментировала она пути.

Гарри не нашелся с ответом. Он был уверен, что Гем переоценивает его доброту.

Они были уже поблизости от полей, когда дорогу преградил узкий, почти иссохший ручей. Гем спрыгнула вниз с безрассудством, которое заставило бы восхищенно присвистнуть даже кендера. Спотыкаясь и извергая проклятия, Гарри последовал за ней.

Гем подбежала к южной стене. Покрякивая от натуги и отчаянно напрягаясь, она начала отодвигать камни.

Неуступчивая глыба вначале сопротивлялась, а затем медленно отвалилась. Женщина сдвигала булыжники в сторону.

— Ты уверена, что это то самое место? — с сомнением спросил Гарри, и внезапно до него дошло: — Так ты же сама спрятала знак, пока дракон сражался.

Она кивнула, усмехаясь. Гарри немедленно встал на колени, обхватывая камни и оттаскивая их в сторону так, словно боролся с ними.

Наконец они поднялись и посмотрели на аккуратную, тщательно выбитую в камне линию. Они проследили остальную часть стены взглядом, медленно поворачиваясь к склону, и почти механически зашагали к холмам, следуя линии.

— А кто спрятал другую отметку? — спросил он на полпути к склону.

— Оползень. Если, конечно, ее не спрятал твой ученик-рыцарь. Прежде чем я смогла проникнуть на гору, вторая отметка пропала. — Следуя указаниям на нагруднике, при подъеме они уклонялись влево. Шли быстро, подгоняемые близостью золота и тем фактом, что за ними могли следить люди Робледа.

В конце концов, Гарри, повертев нагрудник так и этак, остановился и объявил:

— Здесь.

Они быстро раскидали булыжники, обнажая вторую линию, и сложили две каменные кучи, чтобы можно было на ходу ориентироваться по ним. А после пошли вдоль горных склонов, поднимавшихся над долиной на сотни футов. Гарри провел большую часть времени, глядя себе под ноги и стараясь избежать тех мест, где мог осыпаться щебень.

— Смотри по сторонам время от времени, — предупредила Гем. — Помни, старик сказал, что остальная часть банды Робледа ждет нас.

Гарри закатил глаза, но руку положил на рукоять меча.

Когда они нашли первое тело со следами ударов по голове, это удивило их.

Второе, почти обезглавленное, встревожило их.

Возле пятого тела, валявшегося в виде двух аккуратных половин, Гем произнесла:

— Подожди минутку. — Гарри хотел было спросить, не почувствовала ли она слабость, но женщина поднялась на глыбу, встала, вытянувшись и балансируя, опираясь рукой на его плечо. — Впереди ещё как минимум десять тел.

— Предполагаю, что мы не единственные, кто зашел настолько далеко.

— Возможно, все охотники за сокровищами мертвы.

Гарри оглянулся на вереницу трупов, ни у одного из которых не было рыжих волос.

— Все, за исключением одного, — глубокомысленно произнес он.

— Насколько он может быть силен?

— У них спроси, — указал Гарри на тела впереди.

Много трупов спустя они остановились, чтобы передохнуть. Ходьба оказалась тяжелой работой, а обнаруженные тела обескураживали.

Гарри сидел на валуне над Скалистым Приютом. Поля, простиравшиеся под ним, являли собой ряды бесплодных квадратов, окруженных аккуратно уложенными стенами из сухого камня.

— Это ужасные земли для фермерства.

— Ты не можешь даже представить, насколько, прекрасны эти холмы после весенних дождей, когда они полны цветов.

— К тому времени меня здесь уже давно не будет.

Гем улыбнулась. Гарри, который вспомнил о ее предыдущих улыбках, это не понравилось.

Когда они пробродили большую часть дня, Гем внезапно произнесла:

— Здесь.

Она указала на каменную стену под ними, а потом обратно, на путь, которым они пришли; они были в нужной точке, явно рядом с местом недавнего оползня.

Гарри моргнул и сошел с линии. Следы оползня исчезли из виду. Он вернулся к линии и нашел его снова. Он был практически незаметен.

Гарри откатывал в сторону одну глыбу за другой. Камни над ними опасно смещались.

Некоторое время они боролись с валунами.

— А у тебя еще остался тот взрывчатый порошок? — спросила Гем, когда солнце начало садиться. — Давай попробуем еще раз. А если он не сработает, мы можем попробовать порошок памяти.

— Что ж, можно попробовать. — Гарри вытащил оба мешочка и задумчиво взвесил на ладони.

После того как были высечены сотни искр, истрачены две груды красно-фиолетового порошка и отбиты почти все суставы, они истощили свои ресурсы и терпение.

— А можно было и не пробовать, — сказал Гарри.

Внезапно Гем отпрыгнула с пути пронесшегося мимо нее валуна, высвободившего и другие над и под ними. Открылся туннель высотой в человеческий рост.

— Хотелось бы быть уверенной, что нас не запечатает внутри следующий оползень, — с сомнением посмотрела на него Гем.

— Один из нас может остаться снаружи, — усмехнулся Гарри и приложил ладонь к уху, прислушиваясь к грохоту, нарастающему позади них. — Хотя, в конце концов, не думаю, что нам это потребуется.

Грохот оказался вызван еще большим количеством падающих глыб. Оползень еще сильнее раскрыл пещеру; отверстие было огромным.

— Точно. — Гарри обхватил Гем за плечи, отталкивая ее с дороги. — Отправляйся в Скалистый Приют. Достань для меня телегу и что-нибудь, чтобы тащить ее. Две лошади прекрасно подошли бы. — Он взглянул на солнце — поиски заняли слишком много времени. — Но сойдут и две коровы.

— Почему я должна доверять тебе?

— А как иначе ты собираешься доставить сокровища в город?

Она немного поколебалась, прежде чем повернуться и устремиться обратно по их следам. Гарри посмотрел на это с удовлетворением, обернувшись как раз вовремя, чтобы увидеть, как огромный рыжеволосый мужчина спрыгнул сверху и метнулся в пещеру.

Гарри нахмурился. Рыжеволосый мужчина — Роблед, вспомнил он — был последним из охотников за сокровищами, с которым предстояло иметь дело. Гарри рассеянно проверил лезвие своего меча и обернул плащ вокруг левой руки вместо щита. Когда он зашел в пещеру, губы его были решительно сжаты.

Гарри быстро отступил в сторону, стараясь сделать так, чтобы его силуэт не вырисовывался на фоне входа, пригнулся, ощупал пол и пополз вдоль стены, давая глазам время приспособиться. Он посмотрел в противоположную от света сторону…

…и его нижняя челюсть отвисла, а сам он чуть не выронил меч.

Свет отражался от груды золотых монет, поверх которых лежали три изящных браслета. Другие предметы были разбросаны по полу пещеры.

Гарри поднял тяжелый золотой подсвечник свободной рукой. Он смотрел на золото и улыбался та как не улыбался с тех пор, когда был ребенком и дядя Бенбоу подарил ему, после обещаний веек быть хорошим, настоящий двухлезвийный нож.

На золото упала тень: мускулистый человек крался на цыпочках к входу, настороженно крутя головой.

— Роблед? — Гарри отодвинулся за сталактит.

— Это всего лишь одно из имен, — услышал он глухой смех.

— Ты перебил всю свою банду, — сказал Гарри, осматриваясь в поисках дополнительного оружия, но вокруг было только золото. — Мне кажется, убивать своих помощников — признак жадности.

— От них было мало проку. Кроме того, они мне больше не были нужны после того, как ты повел меня в это место. Мою задачу облегчала возможность позволить тебе первым найти сокровища, Гарри Гандервол.

— Откуда ты знаешь мое имя? И даже будь я этим человеком, я не говорил, что это я, почему мне надо бояться тебя?

— Никаких особых причин. — Человек у входа в пещеру, казалось, начал раздуваться. Мужчина смеялся, но его смех неожиданно изменился.

Нет. Изменилось его горло.

А горло самого Гарри внезапно пересохло, ноги вдруг превратились в две неподвижные колоды. Он настолько же ощущал, насколько и обонял перемену в собственном поте: ужас перед драконом.

Силуэт в проходе изменялся и рос, пока не перекрыл доступ почти всему поступавшему свету. Глаза Робледа запылали, вглядываясь в темноту.

— Никаких особых причин, за исключением того, что я собираюсь убить тебя. — Фигура двинулась вперед, и ее когти заскребли по полу пещеры. Это был дракон… совершенно конкретный дракон. Перед Гарри, во всем своем злобном великолепии, стоял Аурис.

Гарри беспомощно смотрел на подсвечник в левой руке, меч в правой — и неудержимо дрожал. Он мог думать только об освещенном солнцем проходе, оставшемся за тушей дракона.

Наконец Гарри заставил себя швырнуть подсвечник в сверкающий правый глаз Ауриса.

Дракон взревел, тряся головой, а человек устремился на него, сжимая меч в руке.

Аурис оглушительно взвыл, когда клинок вспорол его грудь, отскочив от ребер. Меч попытался вывернуться из руки Гарри, но тот удержал рукоять. Единственный удар драконьих когтей отбросил человека к стене.

— А теперь, вор, — торжествующе прорычал Аурис, — первый раз за всю свою несчастную жизнь ты можешь сказать, что сделал пламенную карьеру!

Его ноздри вспыхнули, а грудь расширилась, когда он вдохнул, прежде чем направить на Гарри свой разрушительный выдох. Измотанный и избитый наемник лежал у стены ничком и ждал. И вдруг услышал приглушенный хрип. Он посмотрел вверх и увидел, как изумленный Аурис цепляется за свое горло. Гем ворвалась в пещеру, откидывая что-то назад в проход, а затем раскрутила в воздухе утяжеленный конец веревки и метнула ее. Веревка обмоталась вокруг челюстей Ауриса, стягивая их.

Гем бросила быстрый испуганный взгляд на Гарри, кричащего «нет!», но тут же спрыгнула прочь с низкого сталагмита и перебросила вторую веревку вокруг шеи Ауриса. Дракон оказался привязан.

Аурис бросался всем телом из стороны в сторону, его неповрежденный глаз светился яростью. Гем закружилась в воздухе, словно хупак, ударяясь о стены пещеры.

Гарри прыгнул вперед, уворачиваясь от пролетающей Гем, и перерезал веревку, когда она промчалась над ним. Женщина упала на пол и осталась лежать неподвижно. Аурис, обернувшись, раскрыл пасть, чтобы выдохнуть огонь на обоих.

Раздавшийся в пещере шум оглушал. Нездоровый сине-зеленый язык пламени вырвался из драконьей пасти прежде, чем самого дракона отбросил назад взрыв, оставив лишь ужасное серное зловоние.

Гарри отшвырнул меч в сторону и кинулся к телу Гем, поднимая ее.

Сделав первый сознательный вдох, она ошеломленно огляделась и прохрипела:

— Как замечательно сражаться рядом с героем.

— Это мне надо говорить.

— Его выдуло отсюда? — спросила она.

— Ты же знаешь, что да.

С большим количеством честности, чем ему бы хотелось, она сказала:

— Я очень надеялась, что так произойдет. Мне показалось, что я могу рассчитывать на то, что он воспользуется своим драконьим дыханием, и этого будет достаточно, чтобы зажечь порошок. Впрочем, я не могла слишком рассчитывать на взрыв.

Она попробовала устоять без посторонней помощи и упала, отпустив шутку о женщинах-полуэльфийках и их маловероятном использовании в качестве тяги для гномов-механиков. Гарри помог Гем выбраться из зева пещеры, и они в изумлении посмотрели на белый, изогнутый, словно лук, дымный след, пересекающий небо. В конце его был дракон, спокойно улетающий на юг.

— Да что же нужно, чтобы убить одного из них? — в страхе спросила Гем.

— Надеюсь, что мне никогда не доведется это узнать. — Гарри наблюдал, как дезориентированный Аурис рыскает из стороны в сторону. — Он забыл про нас. Порошок памяти?

— И взрывчатое вещество. Очевидно, ни одно из них не работает само по себе.

Гарри повозил ногой в пепельно-серой пыли, оставшейся от порошка.

— Я рад, что они вообще работают. Было бы жаль, если бы пробный запуск окончился неудачей.

— Для пробного запуска я воспользовалась тобой, — произнесла Гем.

— Тогда, когда мы еще двигали камни? — моргнул Гарри.

— Верно. — Она нахмурилась. — Если бы я правильно рассчитала дозировку, ты бы просто убрел прочь, что многое упростило бы. За исключением разве что дракона.

Гарри наблюдал, как рассеивается дымный след. Он задумчиво посмотрел на золото, а затем опять на Гем.

— Ты ведь не позволишь мне забрать его, не так ли?

— Нет, — сказала она, — не позволю. По крайней мере, не без боя.

— Тут целая куча золота. — Он пожевал губу. — Драка будет того стоить.

— Ты все это получишь не раньше, чем я умру.

— А я брошу все это не раньше, чем умру, — возразил Гарри, а потом поправился: — Или, что более предпочтительно, умрет кто-то еще.

Он заметил, что Гем смотала остатки своей веревки и привязала к ее концу камешек. И уже начинала раскачивать.

Он положил руку на меч, действительно не желая делать то, что должен был сделать.

Шум снаружи остановил их обоих. Гарри прислушался. Губы Гем скривились. Лепет счастливых голосов становился все ближе.

— Ты заранее предупредила о сигнале, да?

— Я была уверена, что ты победишь.

— И я знал, что ты возьмешь верх над тварью, ведь ты такой человек. — Каранис вошел в пещеру и развел руки. — Что мы можем предложить тебе в качестве благодарности?

Гарри через плечо посмотрел на сверкающее золото и спокойно улыбнулся:

— Никакой оплаты. Для меня важнее само дело.

Снаружи пещеры раздался одобрительный гомон. Гарри вышел наружу и поглядел на прибывших. У всех были пустые мешки, открытые сундуки, маленькие изношенные кошельки с распущенными завязками.

— Но я был бы не прочь наполнить карманы… по крайней мере, — покорно произнес он.

— Ты еще не говорила ему? — Старейшина казался удивленным.

Гарри потребовалось некоторое время, чтобы понять, что Каранис обращается к Гем.

Старик повернулся к нему, широко разводя руки и умоляя:

— Мы на опасной границе. У нас говорят: «Плохие урожаи дают плохих людей». Ты только посмотри, что случилось с Тиходольем. Ходят слухи о войнах, идущих по всему Кринну. Подобные времена вскармливают воров.

— Но… — Гарри сложил руки и приготовился обидеться.

— Поэтому мы нуждаемся в опытном и отважном мечнике. И мы готовы платить.

Гарри не ответил, поскольку его рот был широко раскрыт настежь.

— К тому же, — указала Гем, — с этой наградой за твою голову тебе самому безопаснее будет находиться здесь.

— Ты будешь работать на шерифа, — подытожил Каранис.

Наконец Гарри нашел, что сказать и повернулся к женщине:

— Это будет серьезной переменой в жизни.

— «Будь великодушен в победе», говорил ты, — ответила она. — Ты раздашь сокровища, а я буду наблюдать.

Гем заняла удобную позицию, прижимая руку к левому боку.

Селяне медленно проходили мимо с широкими улыбками на лицах. Гарри наклонялся и распрямлялся, неся в сложенных ладонях такие высокие кучки золота, что некоторые монетки неизбежно падали на пол. Гем, сияя, помогала поднимать их здоровой рукой и выдавать селянам.

— И не надо благодарить меня, — коротко кивал мужчинам и женщинам Гарри, тихонько заталкивая упавшее левой ногой в щель, чтобы вытащить позднее, — Это всего лишь моя работа.

Когда последний из жителей села прошествовал мимо, Гем наклонилась и начала собирать оставшиеся монеты. «Она заметила не все», — отметил Гарри. Его глаза округлялись, пока она набивала свои карманы.

— Эй, а мне?

— Должна же я позаботиться о своем приданом, как ты думаешь? — улыбнулась она.

Гарри открыл рот, чтобы ответить, но затем внезапно передумал и закрыл его. Потом, с твердым выражением на лице, впился взглядом в женщину.

— Я всегда работаю один.

Но в то же время, зная Гем, он уже начинал свыкаться с противоположной мыслью.

Роджер Э. Мур Понимаете, есть еще один берег, там, на другой стороне

Одной жаркой и скверной ночью я проснулся от храпа капитана Герна и пробормотал особенно витиеватое проклятие. Мне потребовался практически час, чтобы заснуть в этой оглушающей жаре, даже несмотря на то, что океан был ровным, словно песчаная пустыня, и вот я снова полностью проснулся и осознал, что останусь бодрствующим на протяжении еще многих часов. Я застонал и открыл глаза, которые, по моим представлениям, должны были приобрести красный оттенок.

Судя по ощущениям, была полночь. Я валялся голый, как ребенок, прижимаясь спиной к теплой, гладкой палубе «Летучего Омара». Черная грот-мачта надо мной указывала в бесконечное море мерцающих звезд. В другую ночь мне это показалось бы красивым, но сейчас раздражало. Сейчас мои мысли о капитане были не слишком лестными, несмотря на то, что он действительно отличный парень: дал мне работу четыре года назад, когда больше никто ее не давал, обучил ходить под парусом и ссужал мне деньги в тяжелые времена. Было слишком жарко, чтобы меня могло волновать что-либо другое.

Я приподнялся на локтях и при свете звезд бросил взгляд на свое тело.

Моя кожа стала коричневой, словно корка хлеба, благодаря долгим часам работы под солнцем, а длинные волосы выгорели и побелели, как крылья чайки, что, кстати, по случайности вполне соответствует моему имени — Чайкокрыл. Я одновременно и эльф и человек (я никогда не говорю «полуэльф» — нет ничего плохого в том, чтобы не быть «полностью человеком»). В большинстве случаев могу сойти и за эльфа, и за молодого мужчину, в зависимости от того, как одеваюсь и веду себя. Я тонок в кости и жилист, немного знаю кендерское наречие, так что смогу сойти даже за рослого кендера, если завяжу волосы в хвост или соберу узлом на затылке. И что точно, так это то, что перемены в моей внешности не вредят моей личной жизни. Я люблю женщин, они любят меня, а капитан Герн получает по утрам порцию здорового смеха, когда я приползаю на борт, переночевав на берегу, в каком-нибудь новом месте.

Пот всю ночь стекал по моему лицу, и я чувствовал соленый привкус. Глаза горели. Я проморгался и снова принялся смотреть вверх. Ночное небо казалось пустым; все три луны зашли, погода была ясной, и ветер не мутил воду. Мы находились в двух днях к северу от Палантаса, нашего родного города и удили гигантских луноперых, хотя удача нам не сопутствовала. Днем рыба ушла вглубь, прячась от жары, но ночью так и не поднялась обратно.

Отсутствие рыбы означало отсутствие денег с ее продажи, когда мы вернемся в Палантас. Такова была наша удача весь прошлый год. У капитана Герна почти не оставалось монет, чтобы заплатить мне, но меня это не волновало. Пусть я был на мели, но это не имело значения до тех пор, пока у меня было море и что-нибудь, что можно почитать. А что касается пищи, то я знал людей, готовых накормить меня, и места, где можно украсть побольше, если это потребуется.

Старина Герн также знал, как продержаться. Он и в самом деле прекрасный товарищ, этот уроженец Северного Эргота старой закалки, сохраняющий спокойствие в любой ситуации. Его корабль, «Летучий Омар», был всем, что у него оставалось в мире, и он заботился о нем, как о сыне, пока оставался трезв. Герн рассказывал, что когда-то у него имелось много монет и была семья, но, когда я спросил, куда они делись, он засмущался и сказал: «Это было в былые дни, Чайка» — и больше ничего. Полагаю, что к этому имела отношение либо Война Копья, либо его страсть к выпивке. Я никогда больше не спрашивал.

В ночи слева от меня вспыхнул яркий свет, прервавший мои мрачные размышления. Я удивленно обернулся и посмотрел под левый фальшборт, но увидел только темную, гладкую воду. Может быть, молния? Но вряд ли — ведь туч не было. Вот если бы белая луна, Солинари, находилась этой ночью в своей полной фазе, тогда я мог бы достать из своей каюты некоторые бумаги и почитать. Более всего я любил и собирал книги по истории и легенды.

У меня возникло колющее чувство. Я отодвинулся от борта. Что-то огромное и незримое приближалось над водой и двигалось прямо на меня. Инстинкты приказывали бежать… или же…

Пылающий жаром ветер, проносясь по судну, обжигал каждый дюйм моей голой кожи. Мне казалось, что лицо покрывается волдырями. Не помню уже, что именно происходило, пока я не оказался стоящим на коленях, вцепившись в правый фальшборт, и зовущим капитана. Мои чувства кричали, что я весь объят огнем или же получил жуткие ожоги. Боль была невообразимой. Старое судно застонало и чуть не перевернулось под ударом огненного вихря. Наверное, я ударился о фальшборт и рефлекторно ухватился за него, когда падал. Просто чудо, что я не улетел прямо в воду.

Я ослеп на несколько минут, в течение которых успел увериться, что мне выжгло глаза. Герн кричал что-то бессвязное из-под палубы. Инструменты, сети, цепи и бочки сталкивались друг с другом в трюме, пока «Летучий Омар» выравнивался. Я боялся, что старика расплющит падающим грузом и снаряжением.

Корабль выровнялся, а ветер снова стих. Ко мне вернулось зрение, хотя все вокруг казалось размытым, а глаза болели. Еще одна вспышка света взорвалась над морем. Я попытался прикрыть лицо, решив, что его сейчас снова опалит, но ничего подобного не произошло.

Очень быстро последовало еще несколько вспышек. Похоже было на разряды молний, только без грома… Я поднял глаза, слезящиеся от боли, и увидел, что вспышки — всего лишь всполохи в рассеянных облаках на горизонте. Все было тихо.

Я стоял на коленях, держась за фальшборт одной рукой и пытаясь обрести контроль над собой. Вспышки света прекратились, по низким облакам разлилось мерцающее желтое сияние. Длинные, вьющиеся языки оранжевого и красного пламени начали взметываться вверх, словно струи подсвеченной воды в фонтане. Гигантское пламя находилось недалеко от нас. Отблески отражались в танцующих волнах, бившихся о борт судна.

Я вспомнил, что приблизительно в пяти или шести милях от нас в сторону пожара находится небольшой остров. Мы видели его этим вечером и даже рыбачили на его рифах в надежде обнаружить косяк гигантских луноперых. Я сфокусировал зрение и разглядел, что остров находится прямо в центре этого широкого, кружащегося снопа пламени. Видны были даже огромные деревья, чьи кроны превращались в шары огня.

— Клянусь Зубами Зебоим!

Я подскочил от неожиданности, но это оказался всего лишь капитан Герн. Он поднялся на палубу незаметно для меня.

— Милостивые Боги! — прокричал он. — Это же вулкан!

Если бы на острове проснулся вулкан, мы были бы мертвы через несколько мгновений. Но я все же чуть не поверил ему, несмотря на то, что считал это нелогичным. На острове не было никаких гор, и ничто не походило на те вулканы, которые я видел вдоль береговой линии гористого Санкриста.

Сапоги капитана Герна застучали по палубе, когда тот устремился на корму, к валу морского якоря.

— Ставь паруса, мальчик! — бросил он за спину дрожащим от страха голосом. — Ставь паруса, или мы умрем!

Команда Герна вырвала меня из оцепенения. Я вскочил на ноги и поспешил вскарабкаться к креплению грота, попутно осматриваясь. Как оказалось, я не так серьезно обгорел, как боялся. Все еще вздрагивая, я украдкой бросил взгляд на колоссальное пламя и буквально похолодел от ужаса.

Колеблющиеся вихри пламени сложились в фигуру огромного огненного человека, становящегося все больше, пока я наблюдал за ним в оторопелом изумлении. У гиганта были длинные волосы и огненная борода. На его груди появилась броня, сверкающая, как огромное, яркое зеркало. Огненный человек протягивал руки прямо в облака, исчезавшие при соприкосновении с ними.

Это был либо Бог, либо чудище из Бездны. А любой из них гораздо опаснее, чем просто какой-то вулкан. Я резво бросился исполнять свою работу. Мои изнывающие от боли руки повернули рычаг, поднимая парус, но воспаленные глаза возвращались к огненному гиганту на острове. Мне показалось, что он поворачивается к нам.

Раскатистый гром докатился от пылающего острова. Через мгновение я осознал, что это голос пламенного титана. И мне казалось, что он смеется… в громе явно звучали какие-то слова, искаженные расстоянием, но все равно это были слова триумфа.

Судно застонало, когда Герн начал спешно выбирать канат морского якоря. Огненный гигант полностью повернулся к нам лицом и увидел нас — в этом не могло быть сомнения. Я посмотрел в черные, словно ночь, глаза существа, и мое сознание опустошил ужас, рычаг грота выпал из парализованных рук. Я скатился вниз. Это было ужасное ощущение. Я не мог ни отвести взгляд, ни убежать, ни закричать — один только вид существа лишал меня силы воли.

Сверкающая рука гиганта поднялась, с кончиков пальцев слетело крутящееся огненное кольцо, начавшее быстро расти, приближаясь.

Герн схватил меня за плечи и яростно затряс. Он кричал на меня. В этом состоянии его морщинистое черное лицо и короткая белая борода казались мне странно незнакомыми, как если бы я только что врезался в него на рынке в Палантасе. Герн оглянулся, увидел кружащееся, пылающее кольцо, летящее на нас, и бросил меня на палубу, под гик и полусвернутый парус, рядом с тяжелым ящиком.

Все вокруг накрыл оглушительный рев, словно мы оказались в мощном тайфуне, способном играть нашим кораблем, словно перышком. Кольцо прошло мимо, пропустив нашу рыбацкую шхуну через свой центр. Судно покачнулось. Ящик соскользнул со своего места и тяжело ударил меня по лбу. С тем я и погрузился в более глубокую ночь, чем мог себе представить.

— Герн, — прошептал я.

— Чайка, просыпайся.

Прохладная влажная ткань прикоснулась к моему лбу, благословенная вода побежала по обожженному лицу. Я открыл глаза.

Небо было синим, с белыми облаками и желтым солнцем.

— Хвала Богам! — закричал Герн. Он наклонился и заключил меня в объятия. — А я уж думал, что ты помирать собрался! Хвала всем Богам вверху и внизу!

В течение нескольких минут царило замешательство. Старина Герн плакал и прославлял Богов, а под конец сказал мне, что наступило утро после той ночи, когда мы видели пламенного гиганта. Я потерял сознание из-за удара по голове. Заставить себя сесть мне удалось не раньше, чем еще через час.

Кожа воспалилась и покраснела — зудела и шелушилась, как при серьезном солнечном ожоге. Даже малейшее прикосновение по-прежнему казалось невыносимым. Я встал и натянул штаны, скрипя зубами от боли.

Старина Герн заботился обо мне, пока я был без сознания. Когда я встал, он показал мне канат морского якоря. Его словно бритвой перерезало. Якорь пропал. Мы вместе подняли грот и, поймав ветер, направились на юг, к Палантасу — домой.

Немного времени спустя я уже стоял у румпеля, вглядываясь в горизонт за кормой. Происшедшее казалось нереальным, особенно днем; события прошедшей ночи потускнели, подобно дурному сну.

— Возможно, это был Бог, — произнес Герн. Он сидел на бочке с водой, отслеживая нить в сети, которую держал в руках. Ему никак не удавалось починить порванные ячеи.

Я нахмурился и посмотрел на него.

— Какой еще Бог? — Мне лично казалось, что это существо не подходит под описание какого бы то ни было Бога Кринна, о котором я когда-либо читал или слышал.

Герн скривил губы и пожевал их, а потом опустил взгляд на сеть в своих руках, словно забыв, что же собирался с ней сделать. Он не ответил.

Хлопнул парус. Поднимался ветер. День и без того был огненно-горяч, а ветер сделал жару почти невыносимой.

Я встряхнулся и осмотрел горизонт. Белая луна, Солинари, как всегда, поднималась на востоке. Я отвернулся, чтобы проверить положение румпеля.

Что-то было очень неправильно. Но что? Я снова-и весьма продолжительно — посмотрел на луну, а потом позвал:

— Капитан Герн.

Я редко называю его так.

Он закряхтел, поднялся и добрел до меня, опираясь на фальшборт. Увидел луну. А через миг судорожно вздохнул и прошептал:

— Во имя всех Богов!

После безлунной ночи перед белой почти всегда всходит красная луна, Лунитари. Она должна была подняться первой и сегодня. Любой моряк на Кринне знал это. Но вместо красной взошла белая.

И эта белая луна оказалась не Солинари.

Она была огромной, значительно больше, чем Солинари, всходила над морем, подобно еще одному миру, и имела устрашающие размеры. Я испугался, что новая луна может сорваться вниз и похоронить нас под собой, но она не двигалась. При более тщательном осмотре оказалось, что луна к тому же не полностью белая, но имеет слабый синий оттенок. Она была чудовищна и столь же чужда, как двухголовая рыба или фиолетовое солнце.

Всмотревшись, я заметил еще одну особенность этой огромной голубой луны: в середине располагалось маленькое темное пятно, от которого почти к краям диска расходились бледные линии. Мне потребовалось время, чтобы понять, что же это мне напоминает.

Гигантский глаз.

Мы увидели Врата Паладайна двумя днями позднее, к полудню. Жара к тому времени стала уже терпимой. Новая луна всходила, садилась и вновь всходила каждый вечер, взирая на нас сверху. Разговоры на судне были отложены. Мы чинили сети и лесы, ели, пили воду, глядели на одинокую луну и избегали обсуждений. Наткнувшись на косяк гигантских луноперых, ни разу не забросили ни сети, ни лесы. Мы спешили добраться до дома.

Когда мы приблизились к Вратам Паладайна, гористому проходу в огромный Бранкальский пролив, был мой черед стоять на вахте. Западные Врата Паладайна намного выше, чем восточные, и по существу являются самым северным пиком Вингаардских гор. Однако лесистые утесы восточных Врат имели двести футов высоты в самом низком месте.

Что-то в восточных Вратах показалось мне изменившимся. Казалось, что там стало больше деревьев.

Низины, сходившиеся к побережью, также выглядели шире, чем мне запомнилось. Я постарался избавиться от тревожного чувства и поискал другие суда. В такой день всегда в избытке прибрежных торговых кораблей и рыболовецких шхун.

Я быстро приметил два маленьких судна, похожих на наше, находившихся от нас на расстоянии в несколько миль, и посмотрел из-под руки, чтобы разобрать их знаки отличия. Странно, но я не признал их, хотя одно походило на корабль из Хило. Большинство моих друзей-кендеров в Палантасе были родом из Хило, а некоторые из них являлись и моряками. Я продолжал смотреть из-под руки, пытаясь разглядеть выгоревший коричневый рисунок на парусе корабля. Когда мы сблизились, я увидел, что на нем были изображены два скрещенных меча, над которыми располагался открытый глаз. Я никогда прежде не видел такого знака.

Я посмотрел на юг, в сторону залива, и нашел корабль побольше. Торговая галера выходила под полными парусами из Врат в открытое море. Она должна была покинуть Палантас приблизительно три часа назад. Я сообщил о ней капитану, который поднялся наверх, встал позади меня и нахмурился. Его глаза не были столь хороши, как мои, но он знал всякое судно в мире, всякий парус и знак отличия. Пока галера не приблизилась, Герн сохранял молчание.

На фоке галеры оказался изображен огромный, бледно-синий глаз над похожим на драгоценный камень солнцем. Мы безмолвно наблюдали за огромным кораблем, проходящим в ста ярдах по левому борту. «Летучий Омар» закачался, входя в широкий след галеры. Экипаж с любопытством уставился на нас, когда они проходили мимо, направляясь по каким-то своим делам.

— Должно быть, новое судно, — смущенно пробормотал старина Герн. — Может быть, из Каламана, новая торговая компания. Но этот забавный парус…

Он огляделся, осматривая берега Бранкальского пролива с все растущим недоверием. Его взгляд остановился на чем-то позади меня, а рот раскрылся в изумлении. Я быстро повернулся, чтобы тоже посмотреть.

Рассеченная Скала исчезла. Во времена Катаклизма, почти четыре сотни лет назад, Истинные Боги наказали Короля-Жреца Истара за то, что тот пытался указывать им и искажать их учение. Они сбросили огромную горящую гору на Истар и отправили и сам город, и все королевство на дно Кровавого моря, во многих сотнях милях к востоку. В Бранкальском проливе, когда весь мир затрясся от удара Богов, с горного склона сорвалась нависавшая часть скалы. Рухнув на дно залива, огромная глыба так и осталась стоять, рассеченная широкой трещиной сверху донизу, и ее можно было увидеть за много миль. Отличное место для ловли крабов.

Рассеченная Скала исчезла, но над тем местом, где она должна была быть, с горного склона нависал огромный утес. Я перевел взгляд с утеса на воду под ним и обратно с дюжину раз, прежде чем его величина поразила меня. Что произошло с миром? Мы что-то пропустили? Ушли слишком надолго?

— Чайка, ущипни меня, наверное, я сплю. — Черное лицо Герна посерело. Он зашатался и ухватился за фальшборт. Я пребывал в не менее глубоком шоке и с трудом держался на ногах.

— Этого не может быть, — продолжал он тихим голосом. — Я… Может быть, это просто иллюзия, какой-нибудь маг наложил заклятие ради шутки. Это возможно. А новое судно, скорее всего, из Каламана или с юга. — Он провел рукой по лицу и вздохнул: — Скорее всего, так. Просто слегка застало меня врасплох, только и всего.

В его словах был какой-то смысл. Мои нервы немного успокоились.

А затем я вспомнил синий глаз на парусе галеры. И луну.

Я запрокинул голову и посмотрел на новую луну. Огромный глаз спокойно и пристально взглянул на меня в ответ. Ни одно заклинание, про которое мне было известно, не смогло бы превратить три луны в одну. Меня заинтересовало, а видела ли новая луна меня. Это казалось не такой уж глупой мыслью. Я задрожал и опустил глаза.

Мы вошли в залив и через час миновали прибрежный город, расположенный по правому борту, город серых стен, круглых белых куполов и приземистых башен, располагавшихся под высоким пиком. Когда в прошлый раз мы проходили это место — всего лишь несколько дней назад, — там, среди беспорядочных каменных завалов, находился небольшой рыбацкий поселок. Теперь от него не осталось и следа.

Герн бормотал имена Паладайна, Зебоим и дюжины других Богов, уставившись на город, а его обветренные руки так сжали фальшборт, что захрустели суставы.

Три часа спустя мы увидели Палантас. Он был огромен… значительно больше, чем тогда, когда мы оставили его. Перед ним поднималась из моря высокая башня, маяк с огромной голубой сферой наверху. Мне показалось, что она, по меньшей мере, двести футов высотой. Гавань заполняли сотни судов, их было больше, чем я когда-либо видел или мог представить себе. Над водой разносились звуки колоколов и горнов, смешивавшиеся с обрывками ругательств и криков. Над головой кричали чайки, волны бились в нос нашего корабля, а флаги всех цветов радуги хлопали на ветру над пристанями и стенами могущественного города.

Мы подняли удивленные глаза и увидели широкие, мощенные камнем дороги, поднимающиеся в Вингаардские горы, — широкие тракты с оживленным караванным движением. Нижние склоны охватывали дома и сады. Над самим городом поднимались башни всевозможных видов, некоторые из которых были выстроены более чем в три яруса. И всюду, куда бы мы ни посмотрели, были цвет, деятельность, шум и жизнь — в гораздо большем количестве, чем мы когда-либо видели в шумном Палантасе, который оставили только несколько дней назад, в Палантасе, который был нам домом.

— Ни одного корабля минотавров, — произнес капитан. Я лично и не думал искать их, но, когда сделал это, понял, что он прав. — Ни эрготиан, ни пароходов гномов-механиков. А этот, я полагаю, эльфийский.

— Тот, — спросил я, указывая, — на котором еще эмблема с порванными цепями на парусе?

Порванные цепи окружали глаз, но про это я упоминать не стал.

Герн не ответил. Только покивал да жестко прищурился.

К нам с удивительной скоростью приближалось маленькое беспарусное судно. Оно было выкрашено в желтый цвет и имело желтый флаг, развевавшийся на короткой мачте над тесной рубкой. На верхушке мачты виднелся маленький синий шар. Лысый человек в желтых панталонах и белой рубашке махнул нам, а затем поднял к губам рожок и закричал на нас. Я мог понять, что нас направляли к пристани, где мы могли разгрузить свой улов, но слова инспектора порта, при всей своей ясности, не были теми словами, которые я рассчитывал услышать в Палантасе. Его голос был властен, речь с соламнийским акцентом выверена и точна, но гласные глотались, а произношение было неправильным, как если бы он был чужеземцем, выучившим наш язык у другого чужеземца.

Герн сглотнул, поднял руки и прокричал краткое подтверждение. Портовый инспектор уставился на нас, а потом обернулся и обратился к кому-то в рубке. После паузы тонкокостная женщина, одетая в белую тунику, — на мой взгляд, ей было, самое большее, двадцать, лет, — вышла на палубу и поднесла руку к глазам, посмотрев в нашем направлении, после чего повернулась к распорядителю, пожала плечами и возвратилась в рубку, когда лысый жестом отпустил ее. Затем портовый инспектор взмахом руки отпустил и нас, оглядываясь в поисках других судов, которые надо было направлять, и желтая лодка стремительно и беззвучно понеслась прочь на высоком гребне, движимая явно каким-то заклинанием.

Но не магическое движение лодки заставило мой желудок скрутиться узлом, а мой рот пересохнуть.

— На ней был ошейник, — недоверчиво произнес Герн. — У нее на горле был железный ошейник, словно она рабыня.

В том Палантасе, который мы знали, рабов не было. Рабство объявили вне закона повсюду в Соламнии, и так продолжалось уже сотни лег — и даже задолго до Катаклизма.

Подобно потерянным овцам, ведомым в незнакомый загон, мы заплыли в гавань.

Пришвартовавшись, мы пережили неприятный момент. Каменноликая дама, сжимающая пачку бумаг, приказала нам заплатить за швартовку. Герн бросил на меня озадаченный взгляд, кашлянул и, спустившись в свою каюту, через миг возвратился с несколькими монетами. Я скорчил гримасу — это были почти все деньги, которые у нас оставались. Он вручил монеты женщине, которая взяла их, с отвращением изучила… и швырнула под ноги капитану.

— Мне нужны настоящие деньги, — прошипела она.

Мы с Герном переглянулись. Он медленно подобрал монеты и, снова отправившись в каюту, возвратился с чем-то в правом кулаке. Он протянул вещь женщине, принявшей ее, когда он раскрыл руку. Там оказалась тонкая золотая цепочка, которую он носил в городе в качестве амулета на удачу.

Каменноликая бросила цепочку в карман и заговорила с Герном быстро и сердито. Я разобрал лишь часть того, что она сказала. Она была разъярена его поведением. Она была сыта по горло получением безделушек от невежественных рыбаков из грязных прибрежных городов, не достигших должного уровня цивилизации, чтобы использовать настоящие деньги. Она назвала Герна позором доминиона Великого Эргота и сказала, что он может оставаться три дня — и не более. А затем может продавать свой улов хоть в Бездне, и ее это не волнует. С этими словами она развернулась на месте и пошла дальше не оглядываясь.

Доминион Великого Эргота? Я поглядел на Герна, а он ошеломленно посмотрел на меня и начал нервно осматривать пристань. Рабочие вокруг нас продолжали разгружать рыбу с других кораблей, лишь изредка бросая взгляды в нашем направлении. Все они носили железные ошейники. По большей части это были люди-мужчины, но встречались здесь и гномы, и полуэльфы, несколько человеческих женщин и даже один маленький гном-механик. Они держали глаза опущенными, не встречаясь с моим взглядом.

Рабы… это явно были рабы. Я чуть не сказал кое-что Герну, но подавил это желание из осторожности. Мы с капитаном огляделись. Город при ближайшем рассмотрении оказался столь же чуждым, как и с большого расстояния. Поменялся даже стиль одежды — люди и эльфы мужского пола одевались в странные мешковатые штаны. Женщины носили длинные юбки, метущие землю. Цвета одеяний были тусклыми, но разнообразными. Люди и эльфы, широкоплечие гномы там и тут — но ни одного кендера. Это настораживало. Никогда еще не удавалось добраться до пристаней Палантаса, не столкнувшись с дюжиной оных, пытающихся проникнуть на все корабли подряд, чтобы исследовать их. Многих кендеров я считал своими друзьями, хотя они и сводили Герна с ума. Но сейчас их не было вообще.

И тут до меня внезапно дошло, что на рыболовецком судне, которое я увидел во Вратах, которое еще походило окраской на корабль из Хило, был человеческий экипаж. Я уверен в этом. Хило, тем не менее, являлось кендерским государством на одном из больших островов Северного Эргота, к западу от Палантаса. Я мог предположить, что люди всего лишь соламнийские наймиты, в это лето работавшие на рыбацкое семейство из Хило. Но на палубе должен был находиться и кендер. А еще минотавры… их обычно немного, но из-за своих размеров и звериного запаха они всегда довольно заметны. Однако сейчас не было ни одного.

Мой взгляд упал на безмолвно борющегося с огромной корзиной рыбы маленького гнома-механика в широком железном ошейнике. Я посмотрел вокруг и увидел в центре маленькой открытой площадки у пристаней беззубого старика, прикованного цепью, идущей от его ошейника к толстому деревянному столбу. Дети бросали в него камни, а он прикрывал белобородое лицо костлявыми руками.

Где-то щелкнул кнут, и кратко прокричала женщина. Никто не реагировал так, как если бы произошло что-нибудь необычное.

— Может быть, стоит осмотреться, — произнес капитан.

Я кивнул. Мы оставили пришвартованного «Летучего Омара» позади и отправились неуверенным шагом в этот странный новый город.

Это определенно был Палантас и в то же время — определенно не он. Я признавал здание то здесь, то там и, нахмурившись, глядел на многие другие. Улицы казались почти, но не совсем теми же самыми. По пути я собрал несколько кожаных мешочков — этому мастерству меня научил мой друг-кендер несколько лет назад. Внутри них позвякивали монеты, и я до поры спрятал их в своем поясе. Лучше всего будет, если Герн не увидит их и не станет волноваться, а еще лучше, если их не увидит констебль и не засадит меня в тюрьму за воровство.

Но нам надо было что-то есть. Я извлек две монеты, оказавшиеся серебряными, и сказал Герну, что нашел их на земле. Он с благодарностью принял деньги и указал на маленькую таверну, заведение под названием «Радостная Сирии», над которым была вывеска с чрезмерно точно прорисованной голой зеленой леди. Пол таверны покрывала притоптанная солома, пахло потом, древесной стружкой и дешевым элем с остаточным душком рвоты и легкой примесью зловония недавно использованного гальюна. Внутри находились люди, полуэльфы и эльфы, большинство из которых посмотрели на нас, когда мы вошли, но тут же потеряли всякий интерес. Завсегдатаи были грязны, но их одежда казалась добротно сработанной, даже лучше, чем я обычно видел в Палантасе… в нашем старом Палантасе. Мы заняли места за угловым столиком в дальнем конце, возле открытого окна, выходящего на деревянный забор, расположенный в трех футах от него.

— Непонимаю, — произнес Герн, прикрыв рот темной, мозолистой рукой, и начал нервно пощипывать подбородок, пока мы ожидали обслуживания.

— Что такое доминион? — прошептал я.

Капитан поглядел из окна на деревянную стену, поколебавшись, прежде чем ответить.

— Это страна, входящая в состав империи. Она обладает собственным правительством, но следует указаниям императора.

— Эргот никогда не был доминионом в чьей-либоимперии, — сказал я. В свободное время я много читал книги по истории. — Ты заметил, что здесь совсем нет кендеров?

Герн удивленно посмотрел на меня.

— Я… хм-м, — произнес он, снова осматриваясь. — Заметил. Ну, может, это место для них на этой неделе показалось слишком скучным.

Он умолк, поскольку к нашему столу приблизился гном в грязной одежде.

Гном казался пьяным, его шаг был нетвердым, а лицо покраснело и раздулось. Он выглядел старым, его растрепанную черную бороду уже подернула седина. Под бородой виднелся необычайно толстый железный ошейник. Через короткие руки гнома были перекинуты небольшие лоскуты ткани, которые он протянул нам, когда подошел. Он не поднимал взгляда. Мы приняли ткань, чтобы вытереть руки перед едой… и замерли.

На руках гнома недоставало кистей. Каждый обрубок был обернут тряпками, туго притянутыми к предплечьям кожаными ремешками. К ремешкам на правой руке оказался приделан узкий медный крюк, нависавший над обрубком.

Опустив руки, гном что-то пробормотал, чего ни Герн, ни я не поняли. Я наклонился ближе; гном сделал хриплый вдох и повторил сказанное на искаженном соламнийском. Из его рта воняло хуже, чем от гниющей лошади.

— Он спросил нас, чего мы изволим, — сказал я Герну. Старик сглотнул и попросил эля на двоих. Гном отбыл, и мы остались наедине со своими мыслями до тех пор, пока он не возвратился. С помощью предплечий он прижимал к груди две кружки. Он неустойчиво прокладывал свой путь вокруг игнорирующих его завсегдатаев и, наконец, врезался в наш столик. Часть эля пролилась на его рукава. Гном в расстройстве и замешательстве закусил губу.

— Спасибо, — произнес я тихим голосом, когда кружки опустились на стол, и гном начал разворачиваться, чтобы уйти. Он отошел, остановился, а потом обернулся и кивнул мне, не поднимая глаз. На какой-то миг в нем проявилось какое-то странное чувство собственного достоинства. Он принял монету, предложенную Герном, пробормотал что-то себе в бороду и ушел.

— Что он сказал? — нахмурившись, спросил Герн.

Я проследил за уходящим гномом. Что-то в нем беспокоило меня.

— Он сказал, что его зовут Дуггин и что он рад приветствовать нас.

Но что же… И тут меня словно ударило. На самом деле гном сказал не так, он произнес другую фразу: «И пусть вы найдете, что ищете — и даже больше». Это типично кендерское выражение, которое он произнес на кендерском наречии, языке, на котором говорят в Хило и во всех остальных местах где собираются кендеры. В первый раз я услышал, чтобы на нем говорили где-нибудь в этом новом Палантасе.

Я поднялся на ноги, стараясь сохранять спокойный вид. Гном прошел через дверь, ведущую, скорее всего, на кухню.

— Природа требует. Вернусь через минутку, — сказал я капитану. Старина Герн не ответил. Он вынул вторую полученную от меня монету и воззрился на нее.

Я пошел прочь, раздумывая о том, как бы подловить гнома, чтобы задать ему с глазу на глаз несколько важных вопросов. Если этот Палантас походит на старый, то и гальюн должен располагаться в переулке над канализацией. Дверь, ведущая на переулок оказалась открытой…

Старый раб снова вышел из кухни, неся еще одну кружку. Он поднес ее к ближайшему столику и был снова на пути к кухне, когда я произнес на соламнийском:

— Я тоже бы не отказался еще от одной.

Гном поглядел на меня, и наши глаза на секунду встретились. Затем он опустил взгляд и вошел на кухню, возвратясь через минуту с новой кружкой.

Я потянулся за ней, поворачиваясь так, чтобы никто не мог увидеть моего лица.

— Переулок, — прошептал я на кендерском.

Старый гном поднял лицо и уставился на меня темными, покрасневшими глазами. Я качнул головой в сторону двери, выходящей в переулок, а затем отправился туда с кружкой в руках, надеясь, что никто не обратил на нас внимания.

Запах снаружи подсказал мне, что я нашел гальюн… им оказалось узкое отверстие в земле, скорее всего, глиняная труба, ведущая в коллекторы. Я прислонился к стене и подождал.

В течение нескольких минут гном не показывался. Я уже собирался сдаться, когда он вышел, медленно подошел и поднял лишенную кисти руку, указывая на мою выпивку.

— Я не вижу здесь кендеров, Дуггин, — спокойно произнес я на кендерском, вручая гному пустую кружку. Он ничего не ответил, только забрал кружку и прижал ее к груди одной рукой, уставившись на меня без выражения на лице.

Возможно, стоило попробовать по-другому.

— Я не здешний, — сказал я, все еще используя кендерский. — Мы с капитаном хотим разузнать немного об этом городе. Мы не знаем многих обычаев, и мне показалось, что ты мог бы…

— Прекрати, — произнес гном. Он говорил нечленораздельно, но во всем остальном это был совершенный кендерский. — Ты либо глупец, либо безумец, если так свободно используешь этот язык. Кто-нибудь может подслушивать.

Я безмолвно смотрел вниз, на гнома. Даже пьяный, он говорил с такой авторитетностью, что я действительно почувствовал — я, как он и сказал, глупец каждой своей частичкой.

Гном посмотрел на меня. И мне показалось, что теперь он держался несколько прямее.

— Откуда вы? — спросил он, произнося слова с еще большей осторожностью.

Чтобы произнести это слово, мне потребовалось некоторое время.

— Палантас, — сказал я, наконец, на соламнийском. — Мы из Палантаса. Ты сказал, что только кенд…

Гном поднял руку, останавливая меня, прищурился и слегка покачал головой, словно решив, что я ему лгу.

— Я тоже был глупцом. А теперь отправляйся домой и забудь, что знаешь этот язык, если хочешь сохранить свою шкуру, — прошептал он на соламнийском, разворачиваясь к таверне.

— Дуггин! — Я протянул руку, хватая его за плечо. — Дуггин, где мы? Что здесь происходит?

Гном обернулся, темные глаза холодно остановились на моей руке. Я отпустил его. Он ответил, не глядя на меня, без всякого гнева в голосе:

— Ты не можешь быть настолько невежествен, но в любом случае заслуживаешь ответа. Ты находишься в Палантасе, столице доминиона Соламния, во Всемирной Империи Истар. Отправляйся домой.

Он возвратился в таверну и медленно закрыл передо мной дверь.

«Доминион Соламния? Всемирная Империя… Истар? Истар разрушен уже почти четыре столетия назад, уничтожен, когда Боги свершили свой суд над Королем-Жрецом за богохульство и попытки управлять ими. Что еще за шутки?»

Я вернулся в таверну, пытаясь выследить гнома. Старина Герн встретил меня, как только я вошел. Он схватил мою руку и поднял серебряную монету перед моими глазами. Я взял ее, чтобы рассмотреть внимательнее.

На одной стороне серебряной монеты была изображена карта острова, который мне удалось узнать не сразу. Слова «Истар Торжествует» были отпечатаны по краю на официальном соламнийском. Я повернул монету словами вверх. Сориентированный таким образом, остров выглядел знакомо. Им оказался Ансалон, наш родной континент… но Ансалон такой, каким был давным-давно, до того, как ужас Катаклизма разрушил его. Я хорошо знал очертания старого Ансалона по картам, которые мудрец-историк однажды показывал мне. Кровавое море Истара, восточные острова и западные острова отсутствовали на выгравированной карте. Северный и Южный Эргот и большая часть западных островов заменялись древним королевством Эргот. На востоке располагались земли самого Истара, с многоконечной звездой, отмечающей местоположение столицы.

Я молча перевернул монету.

На меня уставился открытый глаз.

Мы оставили таверну и пошли по мощеной улице, где галдели продавцы глиняной посуды и фруктов. Я понятия не имел, куда идти.

— Истар, — недоверчиво произнес Герн, блуждая взглядом вокруг, отмечая миллионы незнакомых мест. — Истар. Мы вернулись в Истар.

Я ничего не сказал. Мне не верилось, что это правда. Это должно было быть заклятием, какой-то иллюзией. Некоторые детали не сходились: луна, изображение глаза, размеры Палантаса. Палантас никогда не имел таких размеров, как теперь, даже до того, как Катаклизм смыл его набережную и затопил город. И доминионы Соламния и Эргот никогда не были частью Истара, по крайней мере, не в легендах и историях, которые я читал или слышал.

— Мы в прошлом, — произнес Герн, разговаривая сам с собой. — Более чем на четыреста лет в прошлом. — Он замолчал на минуту, а затем произнес: — Это из-за монстра, огненного гиганта. Должно быть, он метнул в нас заклятие, отбросившее нас в прошлое.

В этом был какой-то здравый смысл, как бы дико это ни звучало. Пламенный гигант, конечно же, являлся причиной наших бед. Но… вернуть в прошлое?

Катаклизм произошел в первом году, а сейчас был триста восемьдесят третий год П. К.^[2], так что нас перенесло, по крайней мере, на триста восемьдесят два года в прошлое, если Герн был прав.

— Кзак-Царот. — Герн остановился как вкопанный.

— Что? — Я посмотрел вокруг.

Герн воззрился на фургон на конной тяге, нагруженный деревянными ящиками, переложенными соломой. На каждом стоял большой круглый знак, изображающий город с черным обелиском в центре. По краю знака аккуратно, по трафарету, были начертаны слова, которые гласили: «Кзак-Царотское красное — разлито по бутылкам в 375 году И. Т.».

Мы смотрели, как фургон грохочет мимо.

— Кзак-Царотское вино, — сказал я, чувствуя, что нахожусь на грани истерики. — Ну конечно, а почему бы и нет? Ведь если мы в прошлом, то город Кзак-Царот все еще не разрушен Катаклизмом и потому продолжает продавать вино…

— Год, — прошептал Герн.

Что-то в его голосе заставило меня замолчать. На лице капитана возникло странное выражение. Старик внезапно подошел к человеку, смотревшему в окно пекарни. Я пошел за ним.

— Прости меня, — произнес Герн, тщательно выговаривая слова, когда тот обратил на него внимание. — Прости, я не слишком лажу со сложением чисел. Я видел, как проехал фургон с вином, которое разлили по бутылкам в триста семьдесят пятом году И. Т. Не мог бы ты сказать мне, насколько вызрело это вино на нынешний момент?

Мужчина, который, судя по его одежде и мозолистым рукам, был фермером, почесал бритый подбородок. Затем опустил глаза и начал считать на пальцах, бормоча себе под нос.

— Восемь лет, — сказал он, поднимая взгляд, — Сейчас триста восемьдесят третий год Истара Торжествующего, хвала Богокоролю, так что вину восемь лет. Для таких, как мы, должно быть в самый раз, а? — Он мигнул, поднял руку в прощальном жесте и вошел в лавку.

— Триста восемьдесят третий. — Герн закачался, а на его обветренном черном лице проступила слабость. — Это…

— Он сказал «Богокороль»? — тихо произнес я. — «Хвала Богокоролю»? Кто это такой?… Паладайн?

Затем новая догадка посетила меня — та же мысль, что поразила Герна.

— Ой! — сказал я.

Я посмотрел на Герна, затем снова оглядел шумный, огромный, невиданный город Палантас, не затронутый ни Катаклизмом, ни войной. Посмотрел на него совершенно другими глазами.

Мы не возвратились в прошлое, понял я. Это был тот же самый год, в который мы с Герном в последний раз покидали Палантас — триста восемьдесят третий.

Но Ансалон был цел. Никакого Катаклизма не было. Истар восторжествовал и стал мировой империей, включившей в качестве доминионов Соламнию и Эргот.

Время не изменилось. Но изменилась история.

— Прокляни меня Паладайн и Такхизис, — произнес Герн, и его слова сорвались, как при последнем издыхании.

Часть прохожих услышала его ругань. Они хмурились и на ходу раздраженно оглядывались назад.

— Поганые богохульники, — пробормотал один из них.

Мы отправились дальше медленным шагом, никуда особенно не направляясь. Улица изгибалась влево. Я узнал название прилегающей улицы и понял, что мы идем прямо по тому месту, где, как предполагалось, должен был стоять огромный Храм Паладайна. Конечно, здесь не было никакого Храма, ведь его построили только после Войны Копья, а в этом мире, вероятно, никогда ее не было. Я даже не знал, существовал ли в нем Паладайн.

Но я начал догадываться о том, кто же такой Богокороль. Хотя мне не удавалось заставить себя облачить эту мысль в слова.

Над крышами стал виден шпиль с похожим на луковицу куполом. Как и некоторые из мраморных зданий вокруг нас, он оказался белым, но с широкими красными полосами. Мы с Герном оба увидели его и оба узнали, но все равно продолжали идти дальше. За поворотом открылся вид на высокую башню с двумя боковыми минаретами и рощей высоких деревьев у основания. Мы продолжали идти до тех пор, пока не дошли прямо до края рощи, где остановились и осмотрелись.

Люди и эльфы перед нами без опаски входили в Шойканову Рощу, располагавшуюся у самого подножия Палантасской Башни Высшего Волшебства. Зеленые дубы Рощи шелестели под летним ветерком, а их ветви тянулись к облакам. Я помнил, что на Рощу наложили заклятие незадолго до Катаклизма, прокляли ее настолько ужасно, что ни одно существо или создание в здравом уме не сунулось бы туда. А белый камень Башни стал черным. Проклятие было наложено разгневанным магом, когда последний Король-Жрец Истара пытался отнять ее у Конклава Магов прямо перед Катаклизмом. В Палантасе все знали историю этой Башни.

Но здесь не было и следа проклятия. Я даже предположил, что мы вернулись в более раннее прошлое, но тут, взглянув наверх, увидел кусок изогнутого символа на самом верху минарета. Я не замечал его, пока мы немного не обошли Башню. Потребовался только миг, чтобы понять, что в целом символ являл собой глаз, окрашенный синим. Это был тот же самый глаз, который я видел на всех парусах, на знаках, на кораблях и всюду. Это, вероятно, был тот же самый глаз, что взирал с единственной луны Кринна.

Король-Жрец Истара, как гласили некоторые легенды о Катаклизме, имел глаза водянисто-синего цвета.

— Похоже, в конце концов, ты заполучил эту Башню, — произнес я, наконец, ни к кому конкретно не обращаясь.

Когда я был маленьким, мои родители играли со мной в игру, которая называлась «А что, если?». «А что, если, — мог спросить отец, — солнце было бы зеленым? Как мир выглядел бы в зеленом свете?» «А что, если бы на деревьях росла шерсть?» «А что, если бы птицы плавали, а рыбы летали?» «А что, если бы жуки умели говорить?» «А что, если не было бы никакого Катаклизма?»

Этот последний вопрос задала моя мать. «Что, если Король-Жрец вдруг оказался бы хорошим человеком и не пытался победить или подчинить Богов Кринна? На что мир стал бы похож, если Король-Жрец не пытался бы поработить или убить всякого, кто не являлся человеком или эльфом? Что, если он не стал бы пытаться уничтожить Зло, уничтожая всеобщий свободный выбор?» Такие трудные вопросы только смущали меня, когда я был ребенком, и в конечном счете мы с мамой возвращались к фантазиям о мире, в котором жуки могли говорить.

Но нам никогда не приходило в голову спросить: а на что был бы похож мир, если бы Король-Жрец так или иначе победил всех Богов и, возможно, даже сам стал Богом, а затем продолжал бы завоевывать весь мир под знаменем Истара?

Нам никогда не приходило в голову задать этот вопрос, но мы с капитаном Герном теперь знали ответ.

Мне показалось, что я падаю в обморок. Я даже зашатался, но капитан схватил меня за плечо, поддержав, однако его пальцы тоже дрожали и не слушались. Потребовалось два часа, чтобы вновь найти «Радостную Сирин» в толчее улиц. Солнце садилось за высокие западные пики, окружавшие залив, но небо все еще было светлым, а лавки работали.

— Нам надо вернуться на корабль, — пробормотал капитан. — Мы же не хотим влипнуть здесь в неприятности. Нам надо отчалить, осмотреть другие места и найти что-нибудь подходящее.

— Но куда нам идти? — ровным голосом спросил я, — Истар теперь мировая империя. Где можно… Вот она где, таверна.

— Западные острова, — произнес Герн, понизив голос, когда мы подходили. — Северный Эргот… Ой! — Эргот все еще являлся частью Ансалонского континента и не был разорван на острова, поскольку это было… будет? было бы?… после Катаклизма. — Ну, тогда Санкрист. Думаю, это все еще был остров. Все еще остров.

Мы вошли в таверну с печальными лицами, опустошенной душой, измученные и напряженные. Место, как и прежде, смердело, но народу было больше. Повсюду горели масляные лампы, источая запах гари. Когда мы вошли, из-за стола спокойно встали и вышли два эльфа. Мы заняли их места и стали ждать.

— Этот гном, Дуггин… — начал капитан.

— Ш-ш, — прервал я его.

Старина Герн поджал губы, пожевал их и оглядел толпу. Люди иногда поглядывали на нас, но в основном игнорировали.

Вскоре появился гном с железным ошейником, разнося завсегдатаям кружки. Мне показалось, что он бросил на нас быстрый взгляд, но никак не отреагировал, вернувшись вместо этого на кухню за еще большим количеством кружек. Мы напряженно ждали, в молчании изучая стены и стол. Наконец Дуггин возвратился и остановился у нашего столика, снова протягивая ткань для рук и ожидая наших заказов.

— Хвала Богокоролю, — произнес я, пытаясь сделать так, чтобы это звучало естественно. И уже через миг осознал, что допустил серьезную ошибку. Некоторые из ближних завсегдатаев уставились на нас с удивленными и подозрительными выражениями на лицах. Гном ничего не предпринимал. Я поспешил загладить ошибку: — Мы желаем… хм-м, эля, немного мяса и хлеба.

Остальные посетители нахмурились, но вернулись к своим делам. Дуггин бросил на меня короткий взгляд и внезапно стал очень грустным. Его бледные губы зашевелились.

— Вам надо уходить, — прошептал он.

Капитан наклонился поближе, игнорируя омерзительное дыхание и зловоние, исходящее от тела гнома.

— Мы не знаем, куда идти, — тихо сказал он так, что его слова практически терялись на фоне болтовни в таверне. — Мы не из этого мира. Это не…

С расстроенным видом Герн замолчал.

— Если вы из Палантаса, — размеренно произнес Дуггин, — это ваш мир.

— Нет! — сказал капитан, — нет, это не… Да что толку! — Он закрыл лицо руками и простонал: — Чайка, мы должны вернуться на корабль. Возможно, нам надо снова найти этого пылающего гиганта, может быть, он отбросит нас в правильный мир.

Взгляд гнома скользнул с Герна на меня и обратно.

— Пылающий гигант? — произнес он на соламнийском с надрывом в голосе. — Какой еще пылающий гигант?

— Дуггин! — Мы испуганно обернулись и увидели лысого дородного мужчину в запятнанном кухонном переднике, пробивающегося через вечернюю толпу. — Дуггин, будь ты проклят, у нас же люди ждут! Подбери свой вонючий мелкий зад и двигайся! — Он заметил нас, затем сосредоточился на мне. И переменился в лице. Мне даже показалось, что я могу читать его мысли. — Вы! — закричал он. — Вы тратите здесь краденые деньги! Воры! Воры!

Я не понимал, как они узнали, что деньги краденые, но это едва ли имело значение.

Толстый мужчина оказался ближе ко мне. Я соскользнул со своего места, схватился за спинку стула обеими руками и метнул его прямо в лицо приближающемуся человеку. Старый стул развалился на части, но повалил мужчину на стол, роняя заодно и нескольких завсегдатаев. Я выхватил наш квадратный столик из-под локтей Герна и перевернул его, чтобы блокировать преследование. Мы с капитаном рванулись в сторону выхода из таверны и обежали гнома. Нам доводилось участвовать в кабацких драках прежде, и мы знали, когда приходило время бежать.

Но кто-то уже стоял в дверях, когда мы добрались до них. Два эльфа, уступившие нам стол, вернулись с несколькими друзьями: мужчинами, носящими белые мантии поверх какой-то легкой металлической брони. Спереди на их белых одеяниях было изображено солнце, поверх которого находился синий глаз.

Люди Богокороля.

Мы дрались, как бешеные собаки. Но они все равно схватили нас.

В камере темницы магистрата заняться было особенно нечем. Старина Герн получил тяжелейшие побои, но не произнес ни слова жалобы. Его глаз почернел, было много ушибов, ссадин и длинный порез на лбу, кровоточивший под грубой повязкой, которой он обмотал голову. Капитан оставался на ногах во время драки намного дольше, чем я. Моя голова раскалывалась, и меня рвало до тех пор, пока желудок не опустел. Впрочем, запах в камере от этого не стал хуже.

Дуггин разделил наше тесное место пребывания. Его заперли с нами по подозрению в помощи ворам и монстрам, а возможно, и из-за того, что он оказался непослушным рабом. Магистрат подразумевал меня, когда добавил пункт о помощи монстрам, решив, что я кендер. Но наконец они выяснили, что я не кендер, а просто «вороватый, грязный, отвратительный отброс», как выразились тюремщики, пока запихивали меня в камеру. Один из эльфов, уступивших нам стол, по ошибке определил меня как кендера. Это из-за моей косички. От тюремщика я узнал, что эльф получил за меня вознаграждение. Наконец я понял, почему вокруг не было кендеров.

Наконец меня перестало рвать, и я лег спиной на грязную солому, глядя в темный деревянный потолок камеры. «Если голова прекратит раскалываться, — подумал я, — может быть, я даже буду жить. Пока не казнят».

— Ты что-то говорил о пылающем гиганте, — произнес Дуггин, сидевший рядом со мной, готовясь помочь, если меня снова начнет рвать.

— Забудь про это, — со вздохом пробормотал Герн. Он сидел с другой стороны от меня, уставившись на запертую дверь камеры.

— Старик, — в раздражении произнес Дуггин, — я не так глуп, как ты думаешь. Ты считаешь меня глупцом из-за этого? — Я не мог видеть, что делает гном, но так или иначе понял, что он выставил свои руки, показывая обрубки. — Это делает меня глупым? Или я глуп потому, что раб? Расскажи мне о пылающем гиганте.

— Ты не поверишь в это, — произнес капитан. — Даже я не верю.

— А ты попробуй, — с презрением фыркнул Дуггин.

— Мы рыбачили луноперых, — сказал я.

От разговора у меня начала болеть голова, но я неожиданно захотел рассказать всю историю целиком. Через некоторое время Герн стал вставлять собственные комментарии. Должно быть, мы болтали в течение часа или двух. Моя головная боль к тому времени ослабла, а живот успокоился.

— Это не наш мир, — закончил я. — Огненный гигант забросил нас сюда. У нас Истар был разрушен, Король-Жрец убит Богами, Ансалон раскололся на части, а к власти пришли Истинные Боги. — Я повернулся к Дуггину. — А здесь тоже есть Истинные Боги?

Губы гнома плотно сжались. Он опустил взгляд на обрубки, оставшиеся от его кистей.

— Они живы, — медленно произнес он, — но они больше не Боги. Король-Жрец сбросил их вниз. Он единственный Бог. Все остальные сломлены и порабощены.

Мое горло пересохло. Я повернул голову, чтобы посмотреть на Дуггина.

— Порабощены? Истинные Боги стали рабами?

— Они больше не Боги, — уныло и монотонно произнес гном, — но бессмертны даже в телесной форме, хотя и все стали рабами. Больше всего находится в Истаре, как я полагаю. Не знаю, что случилось со всеми, — сглотнул он, — Зебоим так и не стала слишком покладистой рабыней. Я слышал, что когда ее тянули через море на галерах, они в это время чуть не затонули. Гилеан… Гилеана ослепили, а его библиотеку сожгли. Он находится в Истаре, в заточении. Такхизис… с ней плохо обращались, и я не знаю, где она теперь. Она была в Каламане, но ей… приходится много путешествовать в ее работе.

Его голос смолк.

— Паладайн, — в установившейся тишине произнес Герн. Это был вопрос.

Лицо Дуггина переменилось. Его челюсти напряженно сжались, а темные глаза засверкали. Он ничего не ответил, только опустил голову.

— Как это произошло? — спросил я. — Король-Жрец всего лишь человек. Он жрец, я это знаю, но всего лишь человек. Он не мог победить Богов в одиночку.

Дуггин посмотрел на тяжелую дверь камеры и узкое окно, через которое падал свет фонаря.

— Он был всего лишь человеком, но ему помогали.

— Огненный гигант имел к этому какое-то отношение? — спросил я. Это казалось глупым, но было столь же хорошим предположением, как и любое другое.

Гном внезапно вскочил на ноги. Он задал множество вопросов о гиганте, которого мы видели, и об острове, рядом с которым ловили рыбу.

— Нам надо выбираться отсюда, — произнес Дуггин, подходя к двери. — Мы должны выбраться отсюда и отправиться туда, где вы видели огненного гиганта. У нас мало времени.

— Может быть, стоит вырубить охрану, когда нам принесут обед? — с сарказмом произнес Герн. — Может быть, они выбросят нас в море и отпустят плыть к…

— Заткнись, — сказал гном. Он поднял к лицу один из обрубков. Сначала я не мог разглядеть, что он делает. Потом он повел головой в сторону, словно вытягивая что-то, что сжимал зубами. Он выпрямлял медный крюк на обрубке правой кисти.

— Что ты делаешь? — спросил Герн.

Дуггин проигнорировал его. Я приподнялся на локтях, чтобы посмотреть. Гном стоял перед дверью, повернувшись к нам спиной, и с большой сосредоточенностью над чем-то работал.

Возможно, прошла минута. Потом раздался щелчок, а затем еще один.

Дверь заскрипела. И слегка приоткрылась.

— Давайте за мной, — сказал Дугин. — Охраны поблизости нет.

Мы с Герном поднялись на ноги, слишком удивленные, чтобы задавать вопросы или делать что-нибудь еще. Дуггин бросил на нас короткий взгляд.

— Пошли, — произнес он категорично. Это был приказ. Мы последовали за ним.

Я посмотрел на дверь, когда мы уходили. Огромный замок на внешней стороне повис открытым. Как? Я оглянулся на безрукого гнома, но он уже почти скрылся из виду в конце освещенной фонарем залы. Мы с Герном поспешили догнать его.

Я не мог поверить, что это произошло, но всего лишь несколько минут спустя мы уже оказались на темной улице. Вокруг не было никого, если не считать бродячих кошек и собак. Я оглянулся на мраморное здание магистрата. Не было никаких признаков того, что кто-нибудь заметил наше исчезновение.

— Наш корабль на втором пирсе, по левой стороне, третий или четвертый с конца, — нервно прошептал Герн. — Одномачтовое рыболовное судно. «Летучий Омар».

Дуггин не ответил. Он вел нас переулками, которые я никогда не видел прежде, и двигался так стремительно, как будто здесь родился и вырос. Мне было трудно поверить, что он и есть тот самый оборванный гном, подававший нам эль в начале этого дня. В молодости он, должно быть, был потрясающим вором. Я не сильно удивился, когда он сообщил нам, что его покалечили и сделали рабом, когда поймали.

— Держитесь подальше от лунного света, — произнес гном.

— Чтобы никто нас не увидел? — спросил Герн. Дуггин сердито обернулся и посмотрел на капитана.

— Луна, — бросил он в ответ. — Луна смотрит на тебя. Не будь глупцом.

— Луна? — не поверил Герн.

— Капитан, — сказал я, утаскивая его за рукав, — он имеет в виду, что Богокороль может видеть через луну. У него на ней глаз. Вероятно, он избавился от остальных лун тогда же, когда избавился от Богов.

— Но… но, — запротестовал Герн, однако быстро затих.

Дуггин не поправлял меня. Мы поспешили дальше в темноте.

А потом добрались до пристаней, где гном заставил нас на мгновение остановиться в тени складов. Он посмотрел через мощенную камнем площадь, ведущую к огромным пристаням. Я чувствовал запах моря, слышал удары волн о деревянный пирс. Моряки и охранники пристаней перекрикивались в нескольких сотнях футов под лунным светом.

Дуггин долгое время смотрел через площадь, очевидно прислушиваясь, не приближается ли кто-нибудь. Затем он снова повернулся к нам и начал тыкать в нашу одежду своими обрубками.

— Натяните что-нибудь на головы. Хотя нет, это не сработает. Подождите.

Он отошел от нас и, запустив искалеченные руки в кучу груботканых мешков и корабельных одеял, швырнул их нам под ноги.

— Накиньте это на головы. Прорвите в мешках дыры под руки. Они не должны быть прочными, ведь их выбросили. Вот так-то лучше. Вот. — Гном пристроил с моей помощью рваное одеяло и на своей голове.

— Стражники все равно нас не узнают, — угрюмо запротестовал Герн.

— Богокороль, — пояснил Дуггин, — скорее всего, следил за вами еще до того, как вы добрались до этих пристаней.

Герн начал было отвечать, но потом тяжко вздохнул и продолжил укрываться. По сигналу Дуггина мы спокойно вышли под лунный свет и пошли к своему судну.

Наш путь пролегал близко от того места, где ранее я видел прикованного к столбу бородатого старика. Мое зрение было достаточно хорошим, чтобы сказать, что он по-прежнему оставался там. Старик лежал на земле и вроде как спал. Вокруг него валялись маленькие камешки, дохлая рыба и гнилые овощи, о чем мне четко доложил нос, когда мы приблизились.

— Когда я скажу вам бежать, — прошептал Дуггин, — вы должны побежать, как при пожаре.

Он внезапно развернулся вправо, подойдя прямо к прикованному к столбу старику.

Я сразу ощутил, что Дуггин делает что-то запретное. Старого раба, скорее всего, наказали за некое ужасное преступление, и никто, как предполагалось, не должен был подходить к нему или помогать ему. Я быстро огляделся, высматривая охрану или кого-нибудь другого, кто мог сообщить о нас, но никого не было видно в бледном свете. Прохладный ветерок из тихого залива обдувал нас.

Дуггин опустился на колени возле лежащей фигуры. Он осторожно поднял голову старика, подсунув обрубок под его шею. Гном коснулся щеки старика другим обрубком и что-то прошептал. Я не уловил то, что он сказал, и наклонился поближе, чтобы лучше слышать.

— Эй, — тихо сказал Дуггин, — мне нужен камень.

Губы старика шевелились. Казалось, он все еще спал.

— Просыпайся, — торопливо произнес гном. — Камень. Мне срочно нужен камень.

Глаза старика открылись, он в замешательстве осмотрелся, а затем сосредоточился на гноме и прохрипел, ужасно глотая звуки:

— Дуг'н Кра…молот, Тяжелый день в куз'це?

— Тяжелый день, — ласково ответил Дуггин. — Очень тяжелый день в кузнице. Мне нужен камень, Фис.

Иссушенный старик усмехнулся. Выглядел он ужасно.

— Дверная ручка, — сказал он. — Т' дал это Луни… тари. Она шла.

Дуггин терпеливо покачал головой. Его лицо находилось лишь в нескольких дюймах от старика.

— Давно, — пробормотал гном. — Это было очень давно. Мне срочно нужен камень, Фис. Тороплюсь. Измени его обратно. Он нужен мне.

— Но у м'ня не… ту… — сказал старец громче.

Дуггин шикнул на него:

— Сейчас же, Фисбен. Он нужен мне сейчас. Давай же.

— Глупый Дуган, — проговорил тот, кого гном назвал Фисбеном, произнося имя немного по-другому — «Ду-ган». — Глупый Дуган Красный Молот. Возьми и дай спать. Дверная ручка. Потеря…ли серый камень. — Он приподнялся на локте, неуверенно покачиваясь, словно собирался упасть в любой момент. — Вот. — Старик посмотрел на мостовую, а затем с чрезмерной осторожностью положил исхудавшую руку на круглый камень в мостовой перед ним.

— Вот, — повторил он. — Глупым ист'рцам никогда не найти ее. Положил прямо пере'ними. Глупый К'роль-Жрец тоже ее не увидел. Большая дверная ручка.

Пока он говорил, круглый плоский камень менялся. Он стремительно стал огромным ограненным серым кристаллом, драгоценным камнем размером с дыню, какие продают на рынках. Он торчал в небольшой грязной ямке на улице, где раньше был булыжником. Мы с Герном смотрели на него, не обращая внимания ни на что остальное. Истощенный старик с резким вздохом снова опустился на мостовую. Цепь на его шее зазвенела, и опять все смолкло.

— Это Серая Драгоценность? — спросил сдавленным голосом Герн. — Неужели это Серая Драгоценность из…

— Замолчи! — прервал его Дуггин, быстро подхватывая ограненный камень обрубками и пряча одной рукой под одеялом. — Спасибо, старый друг, — пробормотал он старику, наклоняясь и целуя того в лоб. — Спи спокойно.

Гном поднялся на ноги. В его темную бороду сбегали слезы.

— Фисбен… — Я думал, что уже приобрел иммунитет к дальнейшим потрясениям, но ошибался, — Это Фисбен? Безумный маг?

— Откуда, Бездна тебя побери, ты можешь знать что-нибудь о Фисбене? — Явно озадаченный гном сердито уставился на меня.

— Война Копья! — бросил я в ответ. — Фисбен был магом, который помог Героям Копья! Ты помни… вот проклятие!

Я сам слишком поздно вспомнил, что здесь никто ничего не знает об этой войне — даже Богокороль и павшие Боги. Ее никогда не было на этом Кринне.

Я опустил взгляд на старого, беззубого, бородатого человека, спящего на камнях. И в этот момент почувствовал такое горе и ужас, что был уверен, что это убьет меня.

— Фисбен… — пробормотал я. — Давайте освободим его и заберем с собой!

Дуггин поймал мою руку своим обрубком и подтолкнул к докам.

— Ты ничего уже не сможешь сделать для него, мальчик, — быстро и твердо сказал он. — Король-Жрец скормил ему яд. Ему не удалось сохранить разум. Только немного магии. Оставь его в покое и давай…

— Дуггин! — окликнул капитан. — Стража!

— Эй! — прокричал кто-то.

Я метнул взгляд туда, куда указывал Герн. Нас засекли. Группа из трех стражников бежала к нам. Двое из них пытались на бегу выхватить короткие мечи.

— Стоять! — ревел их лидер, находившийся от нас всего лишь в двух сотнях футов. — Всем оставаться на местах!

— Бежим! — крикнул Дуггин и устремился в том направлении, где, как мы сказали ему, был пришвартован наш корабль.

Он оказался самым быстрым гномом, какого я когда-либо видел в своей жизни. Без брони и оружия у нас не было никаких шансов в драке со стражниками. Мы вскочили на борт нашего рыболовного судна так быстро, как только могли. Трое стражников следовали прямо за нами, обнажив мечи и кляня нас именем Богокороля. В сумятице мне удалось сбросить швартовочный канат, я схватился за жердь, чтобы оттолкнуться в море, и услышал крик Дуггина:

— Сами останавливайтесь!

Вспыхнул странный свет. От испуга я выронил жердь и подхватил ее, когда она уже готова была скатиться с корабля в залив. А когда собрался оттолкнуть нас, увидел, что трое стражников все еще стоят на пристани, застыв в странных позах. Вокруг них плясали отблески чародейского света.

Я посмотрел вокруг и увидел, что Дуггин держит ограненный серый камень между обрубками, нацелив его на стражников. Потом он сел на палубу, ворча что-то себе под нос и пытаясь снова спрятать камень под своим плащом, но тот выскользнул, С гримасой отвращения гном поднялся на ноги.

— Ну и катись ты в Бездну, — сердито произнес он, пока я выталкивал корабль в открытые воды.

Герн поднимал грот, но ветерок гнал нас обратно к берегу.

Дуггин осмотрелся, увидел наше затруднительное положение и осторожно наклонился, чтобы снова подобрать камень.

— Ветры, дуйте! — закричал он, поднимая камень в сторону паруса.

С пристаней донесся топот множества ног, но внезапный ветер наполнил наши паруса. Судно качнулось; я упал, уронив жердь в залив. Поднявшийся устойчивый ветер уводил нас от пристаней, пока мы не оказались далеко в Бранкальском проливе, направляясь на север, к Вратам Паладайна.

Дуггин опять сел на палубу, роняя рядом с собой огромный серый камень. В лунном свете я с трудом мог разглядеть даже его железный ошейник. Он громко вздохнул, посмотрев на белую луну над нами и ее широкий глаз, наблюдавший за нашим побегом.

На лице безрукого гнома медленно проступила усмешка.

— Я вернул его, Король-Жрец, — сказал он. — Я вернул его, предательская эгоистичная жаба. Ты несчастный комок грязи, помешанный недобог! Ты…

Его ругань уже через минуту стала более содержательной, дикой и шокирующей. Мои уши просто горели. Никто и никогда в мире не ругался с таким чувством, как Дуггин тогда.

Наконец гном исчерпал свой запас брани и повалился на спину, пытаясь отдышаться. Серая Драгоценность тускло поблескивала возле него.

— Великий Реоркс! — воскликнул я.

При этих словах гном повернул ко мне голову. Его лицо казалось бледным в лунном свете. Он словно состарился на сотню лет за несколько последних часов.

— Я очень рад, что кто-то меня еще помнит, — сказал он.

Глаза гнома закрылись, и он погрузился в сон, в то время как ветер уносил нас от Палантаса в просторы моря и ночи.

Мы плыли на север в течение полутора дней. Несколько кораблей пытались перехватить нас, но мы опережали их с помощью ветра, вызываемого драгоценным камнем Дуггина. Луна прекратила двигаться в небесах с той ночи, как мы бежали. Вместо этого она парила над нами, следя и днем и ночью. Во многом из-за этого я перестал думать о Дуггине как о Дуггине.

— Спасибо, — сказал он, когда я зачерпнул для него кружку пресной воды.

Гном заметил, что я уставился на него, и, опустив кружку, поднял свои черные брови.

— Как мне называть тебя? — спросил я.

Он хмыкнул и глотнул своего питья.

— Дуганом Красным Молотом — было бы прекрасно. — Гном снова отпил и поставил кружку. — Да, когда-то я был Реорксом, но теперь из-за Короля-Жреца я уже не Бог, так что нет смысла обращаться ко мне, словно я особенный. Мне нравилось быть Дуганом Красным Молотом. Это было воплощение, которое я использовал в то время, когда все менялось. Дуган подойдет.

— Дуган, — повторил я, кивнул и вернулся к своим обязанностям по хозяйству и ловле рыбы, чтобы было чем набивать животы, пока мы не достигнем острова.

— Пожалуйста, расскажи нам об огненном гиганте, — произнес Герн.

Как и я, он стал очень тихим и почтительным к нашему гостю… и, похоже, сообщнику в преступлениях. Продолжая работать, я прислушался.

Дуггин-Дуган издал короткий смешок, в котором не было ничего забавного.

— Должно быть, Сам, ребята, — мрачно сказал он. — Сам, и никто другой. Этот остров и в вашем мире, и в нашем населяют эрды. Не многие из них живут на этом Кринне, моем Кринне… если считать, что ваш мир и мой не один и тот же Кринн. Чертовски безумная идея. На нынешний момент остров эрдов являет собой большую тайну, но, вы же знаете, люди перемещаются, а слова разносятся. Так или иначе, я могу предположить, что ваши эрды в вашей версии мира наложили руки вот на это. — Он погладил чародейский камень. — Серый Бриллиант, или же Серая Драгоценность Гаргата, артефакт, который некогда преобразовал весь Кринн и принес в него хаос и перемены. Серый Бриллиант изменил природу магии, изменил земли и породил чудовищ, минотавров, гномов и кендеров.

Бог Реоркс создал Серую Драгоценность, вспомнил я однажды прочитанное. Камень был более чем особенным.

Дуган сделал глубокий вдох.

— Глупые эрды, должно быть, выяснили, как разбить эту штуку. Вот что, похоже, произошло в вашем мире. — Он скривился от такой мысли. — Это добра не принесет. Не хотел бы я оказаться поблизости, когда камень разобьется.

— Почему? — спросил я, полностью забыв о ловле рыбы.

Дуган поколебался.

— Ну ладно… — Он потер обрубком руки заросшую щеку. — В общем, когда создавался Серый Бриллиант… в нем был… хм-м… размещен… другой Бог, и освободить этого другого Бога будет не слишком хорошей идеей. — Гном посмотрел на меня с подлинной жалостью, — Если именно это произошло на вашем Кринне, если Серый Бриллиант разбит, я крайне сомневаюсь, что у вас остался дом, в который можно вернуться.

Мы со стариной Герном приняли эти новости — или же попытались их принять.

— Ой! — сказал я. — Так огненный гигант — это тот Бог, который находится в Серой Драгоценности? Тот, кого ты называешь Сам?

Дуган кивнул, глядя вдаль на север.

— Если этот Бог выбрался, — осторожно проговорил Герн, — что он, скорее всего, будет делать?

Дуган сглотнул и вытер лицо.

— Боюсь, что ничего хорошего, — спокойно сказал он. — Ничего хорошего. Он… ну… начнем с того, что он рассердился на то, что его заточили в Сером Бриллианте, и он… кхм… не слишком хорошо относится к нам… другим Богам. На уме у него… я уверен, должна быть месть и…

— Так он был более могуществен, чем вы? — резко спросил Герн. Это была та же мысль, что пришла и мне в голову.

Чернобородый гном промолчал. Он уставился на горизонт, а затем опустил взгляд на свои обрубки, прежде чем спрятать их под мышками, словно отогревая.

Мы не возвращались к разговору несколько часов. Пообедали — и, конечно же, рыбой, — потом я отставил свою плетеную тарелку и произнес:

— Итак, наш мир разрушен. Был разрушен. Взорвался или что-нибудь в этом роде.

Никто не ответил. Я встал и пошел на корму, где сел и заплакал. И плакал, должно быть, в течение нескольких часов. Долгое время спустя ко мне подошел Дуган и сел рядом.

— Я понятия не имею, что случилось с вашим Кринном, — мягко сказал он. — Понятия не имею. И нет никакой возможности узнать.

— И что нам теперь делать, Дуган? — спросил я, прокашливаясь и вытерев глаза. — Что мы будем делать, когда доберемся до острова?

Гном опустил взгляд на палубу, прежде чем заговорить. Я понял, что он продумывал ответ на ходу. Он сам понятия не имел, что делать.

— Ну, — сказал Дуган, прочищая горло, — у эрдов есть могущественная магия. Я могу использовать часть энергии Серого Бриллианта, чтобы сработать несколько заклинаний, а с помощью эрдов, думаю, смогу восстановить часть былой мощи. Не все, но достаточно. Может быть, достаточно. Этот новый Бог… этот Богокороль убивает Кринн, Чайкокрыл. За прошедшие почти четыре сотни лет многие расы были уничтожены полностью, все до единого представителя. — Он глубоко вздохнул. — В наши дни не осталось ни одного кендера. Минотавры и гоблины исчезли уже давно. Гномы-механики, скорее всего, станут следующими. Овражные гномы, возможно, окажутся последними в этой очереди, но и они исчезнут. Всякий народ на всяком континенте порабощен. Люди на первый взгляд кажутся свободными, но даже те, кто наиболее свободен — люди и эльфы, — пленники прихотей Богокороля. Мы живем под самой ужасной тиранией в мировой истории, в любом мире, и должны сделать что-нибудь, чтобы свергнуть ее. Даже если погибнем при этом, мы должны попытаться, или этот Кринн умрет.

Он сидел рядом со мной и говорил, говорил. Мы с Герном расспрашивали об этом Кринне и его истории, и он рассказал нам все. Он рассказал об ужасах Лет Охоты, как называли их расы, обреченные на смерть, когда целые армии преследовали их и вырезали. Он рассказал, как восстали Рыцари Соламнии, но были разбиты и сломлены магией жрецов Богокороля. Он рассказал, как непослушные чародеи лишились своих способностей за одну ночь, все разом, когда Богокороль собрал все луны и объединил их в одну, захватив источники их магии. И как прежние Боги былисброшены вниз в этот далекий день, порабощены и замучены, оскорблены и искалечены. Дуган знал судьбу большинства старых Богов, на его лице застыл гнев, пока он вспоминал их истории. Даже судьба злых Богов расстраивала его, словно они оказались плохими отпрысками, но все же частью его собственной семьи.

Мы со стариной Герном согласились помочь любым способом, каким могли. Мы хотели спасти мир, сделать что-нибудь, чтобы снова восстановить порядок вещей. Я не стал говорить, что мне все равно больше ничего не остается делать после того, как я потерял свой родной мир.

Мы увидели остров эрдов на рассвете второго дня. Когда он появился, я испытал чувство страха, но заставил себя превозмочь его. У нас не было выбора. Герн привязал старый канат от морского якоря к глыбе в мелкой лагуне, и мы оставили «Летучий Омар», отправившись искать местных жителей. Дуган запихал Серый Бриллиант в мешок и приказал мне привязать его к его поясу и спрятать под рубашкой. Выглядело это так, словно у него вырос пивной животик, но это должно было сработать.

— Ключом к эрдам, — произнес гном, потирая обрубком щеку, пока мы шли через кусты, — является то, что они выглядят не так, как, вы полагаете, должны выглядеть. Я имею в виду, что они, как считается, прекрасны. Так говорят легенды, но они могут показаться и уродливыми, как грех, и вы никогда не поймете, что это были эрды. Ужасно раздражает, но умно. Могут выглядеть как люди, а могут и как животные, а может быть, и как что-нибудь еще. Приглядывайтесь.

— Следы, — спустя некоторое время сказал Герн, указывая в грязь перед нами.

Там действительно были отпечатки босых и очень маленьких ног. Они выглядели потрескавшимися и старыми.

— Эрды, — с видимым облегчением произнес Дуган. — Клянусь своей бородой. Хорошо, они должны быть…

Его слова закончились судорожным вздохом. Мы увидели деревню эрдов одновременно, перевалив через хребет, и остановились, словно окаменев.

Трудно было сказать, что же напоминали их дома, поскольку они были полностью разрушены. Трудно было сказать и как выглядели эрды, потому что от них остались только белые кости. Я посмотрел вниз и отшатнулся, поскольку чуть не наступил на грудную клетку одного из них. Казалось, что они были похожи на огромных людей. Но вне зависимости от того, как они выглядели при жизни, ничего красивого в их голых скелетах не было.

Дуган развел руки, принуждая нас с Герном отступить.

— Парни, — сказал чернобородый гном, — нам сейчас же надо убираться отсюда.

Я инстинктивно понял, что он прав, и развернулся, чтобы направиться обратно на наше судно.

— И куда бы ты пошел, Реоркс? — произнес голос из неподвижного воздуха.

Мы подскочили, словно нас всех одновременно коснулась холодная рука, и закрутили головами во всех направлениях, но никого не увидели.

— Куда бы ты пошел, Реоркс? — снова спросил голос.

«Мужской голос, и к тому же принадлежащий кому-то пожилому», — подумал я. Голос был мягок и спокоен. Что меня крайне настораживало.

— Не бегите, парни! — прокричал Дуган, — Встаньте как можно ближе ко мне. Мы все равно не сможем опередить его. Встаньте рядом со мной и давайте поговорим. Больше мы ничего уже не можем сделать.

— Хороший совет, хотя и запоздалый, — согласился голос.

Что-то светлое появилось справа от меня. Я повернулся и увидел стоящего посреди костей эрдов старого, лысеющего, чисто выбритого мужчину. Он, казалось, сверкал, словно зеркало, отражающее солнце. Я поднял руку, чтобы прикрыть глаза, но вскоре снова опустил. Человек стоял на расстоянии всего лишь пятидесяти футов. Он был облачен в бледно-желтую мантию с эмблемой на груди, изображающей то ли розу, то ли солнце. Во все стороны от эмблемы струились лучи.

Лицо мужчины бороздили морщины долгих лет напряжения и усталости. У меня возникла мысль, что божественная природа оказалась далеко не так милосердна к этому человеку, как он мог надеяться. Однако в его водянисто-синих глазах мерцал свет триумфа. Что-то ему, в конце концов, все-таки удалось.

— Ты принес его, Реоркс? — спросил человек в мантии.

— У меня для тебя ничего нет, — ответил гном, ссутулившись и положив на живот лишенные кистей руки. — Ничего.

— Ты лжешь, Реоркс, — возразил человек, — и меня это злит. А они кто? Сообщники в твоей краже? — Водянистые глаза метнулись на меня, на Герна, а потом обратно на гнома. — Откуда ты их взял? Два рыбака, которых я никогда не видел прежде, словно из ниоткуда появились в моем мире в открытом море. Я знаю всякое существо моего мира, Реоркс, всякое существо, за исключением этих двоих. Откуда ты их взял?

— Ниоткуда я их не брал, а если бы и брал, то это не твоего проклятого ума дело, старый дряблолицый пожиратель падали! — прорычал гном. — Отправляйся в Бездну и узнай там!

Человек в мантии медленно и неодобрительно покачал головой.

— Твои манеры не улучшились за время плена. Я, очевидно, оказался слишком снисходителен в определении твоего наказания, если ты украл у меня Серый Бриллиант.

Человек в мантии — я понял, что это и есть Богокороль, — заметил, как расширились мои глаза при его заявлении. Он одарил меня тонкой улыбкой.

— О, так твои товарищи не знали о твоем предыдущем преступлении? Ты не рассказывал им, что украл у меня Серый Бриллиант после того, как я использовал его силы для истребления Зла, низвержения ложных Богов и возведения себя на законное место на небесах? Без Серого Бриллианта мне никогда не управлять бы всем тем, что я имею теперь. Честно в этом признаюсь. Странно, что он пришел ко мне в руки прямо перед тем, как я обратился к старым Богам от лица Истара и потребовал, чтобы они исправили мир. Он пришел ко мне так, словно у этого камня была собственная воля, что тут скажешь? Старые Боги пытались разрушить мое королевство и уничтожить меня, мой справедливый народ и всех моих последователей заодно, но вместо этого пали передо мной. Серый Бриллиант привел меня к власти, но как мало он сделал для тебя, о Умелый, о Создатель Инструментов для Кузницы.

В течение нескольких мгновений единственным звуком было затрудненное дыхание.

— Я ненавижу тебя, — тихим голосом, наконец, произнес Дуган, и казалось, что он сейчас заплачет, — Как же я ненавижу тебя, злобный смердящий пес!

Человек в мантии фыркнул.

— То, что злобный, это верно, — сказал он, подходя к нам; под бледно-желтой мантией его ног не было видно. — Отдай мне Серый Бриллиант, Реоркс.

— Откуда ты узнал, что мы придем сюда? — спросил я.

Мне нужно было придумать хоть что-нибудь, чтобы потянуть время.

Человек в мантии приостановился и с удивлением взглянул на меня.

— Я вижу все, — сказал он. — Смотрю вниз и день и ночь и вижу все. Разве ты не замечал мою луну с большим глазом на ней? Я понял, что вы попытаетесь отсюда отправиться домой, где бы он ни находился. Он под землей? В необитаемых землях? В другом измерении, плане, мире или времени? Не важно. Я пришел сюда раньше вас и… прибрался. А заодно заблокировал все выходы из этого места. Теперь вам придется остаться здесь.

— Остаться здесь и быть убитыми, — сказал я.

Мужчина посмотрел на меня и вздохнул, словно я был ребенком, сказавшим нечто простое и очевидное.

— А как насчет сделки? — спросил я, чувствуя, как пересохло мое горло.

Глаза одетого в мантию человека расширились. Он поднял руку, чтобы погладить свою голую щеку.

— Сделки? — спросил он. — Ты, должно быть, шутишь?

Я посмотрел на Дугана, который разворачивался ко мне. У меня не было времени извиняться за то, что я собирался сделать дальше.

Я поднял правую ногу, прокрутился на левой и пнул Дугана в спину. Удар выбил из его легких весь воздух и бросил ничком на землю. И тут же я оказался на нем, испуганный криком старины Герна, зазвеневшим в моих ушах. Потребовался только миг, чтобы сорвать мешок из-под рубашки Дугана, мешок, который он не мог схватить, поскольку не имел пальцев.

— Я отдам тебе этот мешок и расскажу его секрет, если ты отпустишь нас троих живыми, — сказал я Богокоролю, прижимая мешок к груди. — Ты не будешь иметь права вредить нам каким бы то ни было способом или привести к событиям, которые нам повредят. Сделай это, или ты не получишь мешок.

Хриплый кашель Дугана и его судорожные вздохи были единственными звуками, которые были слышны в течение некоторого времени. Однако, когда я сжал Серую Драгоценность, находившуюся в мешке, стали происходить странные вещи. Мне захотелось заполучить его для себя. Я начал думать, что просто блефовал, предлагая отдать его Богокоролю. Мне стало казаться, что с Серой Драгоценностью я и сам могу победить Богокороля.

— Думаю, что просто заберу этот мешок и накажу тебя за дерзость, — произнес тот.

Ни в его голосе, ни в выражении лица не было и намека на юмор.

— Если бы ты мог, уже давно бы так и сделал, — быстро произнес я. — Ты, не играл бы с нами подобным образом. Ты единственный Бог, оставшийся в этом мире, но не можешь отнять у меня Серую Драгоценность. Как и мне, тебе неизвестно все ее могущество, но я уверен, что постараюсь его применить, попытайся ты причинить нам вред!

Внезапно мне захотелось, чтобы он действительно сделал это. Мне хотелось спалить его. Он был всего лишь человеком, ставшим Богом. А я обладал Серой Драгоценностью. Он бы напоминал жареного цыпленка, после того как я закончил бы с ним.

Мы с Богокоролем смотрели друг на друга, казалось, несколько лет. Я никогда не играл в своей жизни в азартные игры так, как в тот момент, но мне показалось, что это та игра, в которой уже нельзя проиграть. Серая Драгоценность воздействовала на меня, и я понимал это, но она была у меня, и мне трудно оказалось избавиться от ощущения неуязвимости.

Собрав все свои силы, мне удалось выкинуть шепот Серой Драгоценности из своего сознания. Я знал, что должен был сделать.

— Дашь слово, — сказал я, выдавливая из себя слова, — дашь свое слово, что не станешь в-в-р-ре-дить н-нам, и можешь з-заб-бирать.

— Нет! — закричал Дуган, отпихивая от себя Герна и бросаясь на меня.

Я шагнул назад, и гном рухнул на землю, задыхаясь от боли, и когда я ударил его ногой.

— Ты не знаешь, что собираешься сд… — Его голос прервал мучительный кашель.

— Ты же понимаешь, что я не могу отпустить тебя в мир, — произнес Богокороль, полностью игнорируя гнома. — Не могу допустить, чтобы все узнали, что меня вынудили пойти на сделку со смертным. Это не приведет ни к чему хорошему. Но ты можешь уплыть на север и найти себе там приют среди островов. Раньше на них обитали драконы, но я вычистил их оттуда много лет назад так же, как прибрал сегодня ночью этот остров. Ты можешь взять свое рыболовное судно и отправиться на север, но если я когда-нибудь увижу, что ты покинул первый же остров, который нашел, просто убью и тебя, и твоих… партнеров — и на том все кончится.

Я подумал об этом. Я не смотрел ни на Герна, ни на Дугана. Боролся с усиливающимся шепотом Серой Драгоценности в своем сознании.

— Сог-гласен, — произнес я. Мне не удавалось полностью прекратить заикаться. — Когда я от-тдам тебе этот м-мешок, т-ты ос-ставишь нас здесь. Мы уберемся отсюда с-самостоятельно. А с-секрет…

Я собрал все свое мужество, шагнул вперед, обходя Герна и Дугана по широкому кругу, и вручил мешок Богокоролю. Когда он наклонился, чтобы забрать его у меня, я находился на волосок от того, чтобы приказать Серой Драгоценности распылить глупого старика облаком кровавых частичек. Я закрыл глаза, стиснул зубы и заставил себя произнести слова, которые были у меня на уме, так, чтобы их расслышал Богокороль.

И почувствовал, как с меня спала жуткая тяжесть. Я отпустил мешок, а Богокороль взял его. Он улыбнулся нам в последний раз… и исчез.

Крики Дугана эхом разносились над небольшим мертвым островом в течение часа.

Дуган после этого не захотел со мной разговаривать. С Герном тоже. Когда мы пытались забрать его, он принимался бить нас своими бесполезными обрубками и кричал до тех пор, пока больше не мог издать ни звука. Наконец мы оставили его лежащим под деревом.

— Если честно, — позднее произнес Герн, сжимая кулаки, — я с радостью выбью из тебя дерьмо ради него.

— Поднимайся на корабль, — сказал я, будучи слишком истощенным и сердитым для того, чтобы быть в настроении для всякого общения. Я был разъярен тем, что мне пришлось бросить Серую Драгоценность, и в то же время старался держать себя в руках. — Если мы не можем заполучить Дугана, нам, вероятно, придется оставить его здесь, хотя мне этого и не хочется. Здесь нам с тобой небезопасно, и лучше бу…

— Катись в Бездну! — зарычал на меня старина Герн. — Ты предал нас! Ты предал весь мир!

— Я спас ваши задницы! — прокричал я в ответ, полностью потеряв самообладание. — Спас и твой глупый зад, и его тоже, а заодно и все миры! Богокороль не мог слышать то, о чем мы говорили, разве ты не понимаешь? Он может видеть все, что мы делаем, с помощью глаза на луне, но не может слышать ничего из того, что мы говорим! Он не знает о Серой Драгоценности! Он не знает, что это такое! Он ничего не знает! Ничего!

Герн фыркнул с негодующим выражением на лице.

— Чего не знает? — спросил он.

Вспыхнул свет.

Он пришел с востока. Мы отвернулись и прикрыли глаза, защищаясь от сияния, которое ослепляло, несмотря на полуденное солнце. Мгновением спустя по моим рукам и лицу внезапно разлилась покалывающая теплота. Должно быть, она проделала долгий путь из Истара, из главного Храма Богокороля, но я все еще мог ощущать жар. Я порадовался, что мы не оказались ближе, — мне уже были известны эти ощущения.

Мы с Герном наблюдали за восточным горизонтом. Все больше вспышек следовало в стремительной последовательности. А затем красное свечение начало окрашивать воздух.

— Хватай Дугана! — закричал я. — А я отвяжу корабль!

Герн оглянулся на меня в замешательстве.

— Что происходит? Что он сделал? — спросил он.

А потом до него дошло.

— Ты! — воскликнул он, поворачиваясь кругом, чтобы посмотреть на меня огромными глазами. — Ты сказал ему разбить его!

— Хватай Дугана, идиот! — закричал я. — Хватай Дугана, пока мы здесь не изжарились!

Капитан подхватил Дугана. Гном оставался невероятно спокойным и ни на что не реагировал. К тому времени, как они возвратились, я уже подготовил судно, и мы отчалили через несколько минут, усиленно налегая на весла. Не то чтобы это могло помочь нам в случае возвращения Богокороля, но мы могли думать только о том, чтобы бежать.

Восточный горизонт становился все более красным и ярким. Молнии вспыхивали в небе. Облака, разрываемые на куски мощным ветром, мчались от горизонта к зениту на огромных волнах. Дуган сидел на палубе и наблюдал за тем, как зрелище становится все более и более грозным, но не произносил ни слова, пока я не бросил рядом с ним одеяло. Он наклонился поближе ко мне прежде, чем я успел отпрянуть от него.

— Это дерутся Сам и Король-Жрец, — прошептал гном, как будто делясь секретом. — Хочешь заключить пари на то, кто победит?

Он улыбнулся, но бесстрастность тут же вернулась на его лицо, и Дуган продолжал наблюдать за небом.

Становилось жарко. Чрезвычайно жарко. Мы с Герном покрыли корабль одеялами и облили водой. А потом затянули Дугана в трюм. Я бросил за борт все горючие материалы, какие мог найти: масло для ламп, кухонное масло, бумаги, отходы ниток и дерева.

Я последним присоединился к остальным внизу. Остров эрдов уже местами дымился. Пар поднимался от моря, скрывая мир вокруг нас. И я стал этому причиной. Дуган был уверен, что Бог из Серой Драгоценности являл собой более чем серьезную проблему для него самого и, скорее всего, — для всех остальных Богов. Бог из Серого Бриллианта, вероятно, мог поспорить и с Богокоролем. Я присел на корточки рядом со стариной Герном и покалеченным гномом в небольшой каюте и молился всем, кто только мог меня услышать, чтобы жара не продержалась слишком долго или не слишком усиливалась.

Полагаю, что тогда я понял, почему случилось так, что нас с капитаном Герном забросило сюда. Бог из Серой Драгоценности хотел сделать не что иное, как отомстить тем, кто пленил его, — Истинным Богам. А какая месть может быть лучше, чем разрушить все остальные Серые Бриллианты повсюду, на каждом Кринне, в каждой исторической линии, и освободить их пленников? Пламенный титан из нашего мира, несомненно, выбрал нас для выполнения этой миссии. Но откуда ему было знать, что мы сможем это? Были ли и другие выбраны на этом новом Кринне и посланы через время в другие миры, чтобы разрушить еще больше Серых Бриллиантов, выпустить еще больше Богов, уничтожить еще больше Криннов, один за другим, словно ломая бесконечную башенку детских кубиков?

Проблема оказалась слишком сложной, чтобы я мог о ней думать, к тому же было слишком жарко, чтобы все остальное могло волновать.

Мы услышали раскатывающийся над морем грохот, нарастающий, подобно лавине. От пламенной жары начал дымиться деревянный настил. Мы сорвали с себя одежду и сели на нее, чтобы защитить ноги. Я обильно поливал нас водой из бочонков, но вскоре почувствовал запах дыма и понял, что верхняя палуба «Летучего Омара» охвачена огнем. Конец был близок.

Затем свет, поступающий снаружи, быстро угас, оборачиваясь темной, бесцветной серостью. Грохот прекратился. Жара спала и обернулась холодом за считанные мгновения. И в течение того времени, которое потребовалось бы, чтобы втянуть и удерживать долгий вдох, все было тихо.

Дуган сел и посмотрел на меня. Я едва мог видеть его, но что-то в его лице пугало меня. Я отодвинулся.

— Чайка, — сказал он, поднимая руку. Его обрубок запылал, словно был охвачен огнем. — Во мне теперь есть немного магии. Она пришла от Серого Бриллианта. Возьми ее и отправляйся домой.

Вой отца всех ураганов обрушился на нас, и в следующую секунду раздался удар. Корабль полностью лег на борт в этом кричащем ветре. Я упал на переборку. Что-то тяжелое рухнуло на меня. Я услышал раздавшийся в трюме рев воды.

— Чайка, — повторил гном, являвшийся Богом, обращаясь ко мне так, как если бы ничего не произошло, — проснись и отправляйся домой.

Что-то коснулось моего лба в безумной темноте конца мира. Мгновением спустя и безумие, и мир исчезли.

— Герн, — прошептал я.

— Чайка, просыпайся.

Прохладная влажная ткань прикоснулась к моему лбу, благословенная вода побежала по обожженному лицу. Я открыл глаза.

Небо было синим, с белыми облаками и желтым солнцем.

— Хвала Богам! — закричал Герн. Он наклонился и заключил меня в объятия. — А я уж думал, что ты помирать собрался! Хвала всем Богам вверху и внизу!

В течение нескольких минут царило замешательство. Старина Герн плакал и прославлял Богов, а под конец сказал мне, что наступило утро после той ночи, когда мы видели пламенного гиганта. Я потерял сознание из-за удара по голове. Я был в лихорадке и потел. И бредил.

— Ты говорил самые невероятные вещи, — сказал сияющий от облегчения Герн, подавая мне питье. — Хотя теперь это не имеет никакого значения. Отдыхай и спи. Отдыхай и спи.

Я попытался сесть, но моя голова кружилась. Пришлось лечь обратно и закрыть глаза. Мне очень хотелось спать, но вначале надо было кое-что узнать.

— Луны, — спросил я. — Где луны?

— Спи, — приказал капитан. — Луны еще не взошли.

— Разбуди меня, когда они поднимутся, — прошептал я, чувствуя, как проваливаюсь в сон. — Разбуди меня.

— Обязательно, — сказал он.

Дом. Я молился, чтобы это был дом. Мой дом. А затем отдался покою и темноте и долгое время спал без снов.

Крис Пирсон Первое движение сопротивления овражных гномов

Редкие завсегдатаи, все еще приходившие в «Сломанную мачту», оторвали взгляды от выпивки, когда вошел Гелл Мар-Борет, Рыцарь Лилии, и молчаливое страдание на их лицах уступило место страху. Они поспешили расступиться, не осмеливаясь встретиться с его надменным взором, пока рыцарь шел через таверну к своему излюбленному столику. Бармен с изумительной расторопностью налил и подал Геллу кружку эля, а затем отошел, даже не спрашивая про такую мелочь, как медная монетка в качестве платы. Таковы были привилегии тех, кто входил в состав армии завоевателей.

Гелл рассказал об этом Ранцису Лавьену, своему товарищу по оружию и собутыльнику, несколько ночей назад. Ранцис, как обычно, усмехнулся:

— Знаю, и именно поэтому я присоединился к Рыцарям Такхизис… ради дармовой выпивки.

Гелл рассмеялся, а потом покачал головой, глядя, как его друг потягивает белое вино из Лемиша.

— Не потому, — сказал он. — Ради уважения. Эти люди знают, кто мы и что можем сделать… и сделаем, — если они перейдут нам дорогу. Этого им не хочется, а потому они дают нам творить все, что вздумается.

— Это не уважение, — мрачно ответил Ранцис. — Это страх.

— А имеет ли это значение? Ты и впрямь хочешь, чтобы эти крестьяне нас любили? — Пожав плечами, Гелл выпил свой эль.

Ранцис поднял брови, и лицо его приобрело вкрадчивое выражение, которое всегда предваряло какое-нибудь очень содержательное замечание.

— Не очень, — ответил он. — А ты и впрямь хочешь, чтобы они нас ненавидели?

Гелл тогда немного подумал над этим, а потом оставил размышления.

А сегодня Ранцис встал и отсалютовал, пока Мар-Борет отодвигал свой стул. Несмотря на формальность жеста, это было сделано с такой насмешкой, что Гелл взбесился бы, будь на месте Лавьена кто-то другой. Впрочем, он знал Ранциса уже многие годы — с тех пор, как Лорд Ариакан призвал их обоих на службу Темной Королеве, — и понимал, что друг не имел в виду ничего действительно оскорбительного. Таким уж он был; если что и могло сравниться по быстроте с мечом Ранциса, так это его остроумие.

— Позвольте мне иметь честь быть первым, кто выскажет свои искренние поздравления касательно знаменательного события, каковым является ваше продвижение по службе, сэр, — объявил глубоким, почти почтительным голосом Ранцис. Его глаза искрились.

Гелл почувствовал, что краснеет — поведение Лавьена привлекало взгляды, — и поспешно отсалютовал в ответ.

— Больше так не делай, — сказал он спокойно, когда оба сели.

— Это же ты столь остро желал уважения, — бросил в ответ Ранцис, поигрывая бокалом — сегодня он смаковал красное эрготианское, — и перевел взгляд на Гелла. — К тому же я и в самом деле рад за тебя. Рыцарь-Воитель Мар-Борет. Звучит ведь, согласись?

Гелл пожал плечами. В душе он, конечно, лучился от гордости, но ни за что не доставил бы Ранцису радости узнать об этом.

Так уж получилось, что Мар-Борет оказался одним из героев Сражения при Каэрготе. Когда его коготь смогли обойти и почти полностью вырезать проклятые Соламнийские Рыцари, он продолжал сражаться, удерживая позицию, пока младший командир Атгар не смог прислать подкрепление. Гелл единолично убил двенадцать рыцарей за время сражения. Позже сам Атгар отличил его отвагу. Наградой стало продвижение по службе.

Ранцис также удерживал ту позицию, сражаясь плечом к плечу с Геллом, но не получил ни одной из этих почестей. И даже не позволил Геллу пытаться заступиться за него.

— Во имя Темного Воина, зачем мне желать продвижения? — спросил он. — Я и так счастлив.

В этом весь Ранцис. С другой стороны, Гелл был чрезмерно рад перспективе повышения ранга. Он отчаянно хотел вести собственные отряды, и теперь его час настал. Пока их было не много — под его началом находилась дюжина огромных брутов, которых рыцари использовали в качестве пехоты. Но это только начало.

— Итак, юный военачальник, — заметил Ранцис, — ты ведь уже получил свое первое назначение?

— Младший командир Атгар отдал мне приказ сегодня днем, — кивнул Гелл. — Он получил весть о том, что мятежники собираются у причала. Он хочет, чтобы я смыл их.

Ранцис присвистнул, искренне впечатленный:

— Это настоящая честь. Я знаю многих, кто поднял бы руку, вызвавшись отправиться за повстанцами. Атгар, похоже, считает, что ты подаешь надежды.

— Будем надеяться, что так, — ответил Гелл, заливаясь краской.

— Что ж, сэр, обещайте мне, что, когда станете Императором Кринна, вы не забудете о нас, неприметных пехотинцах.

Посмеиваясь, Гелл покачал головой и отхлебнул эля.

Гелл поднял руку, подавая идущим позади него брутам сигнал остановиться. Они подчинились, поглаживая свои мечи и настороженно оглядываясь. Даже по прошествии недель кампании в Соламнии их все еще смущали вид, звуки и запахи огромных городов. Однако Гелл не сомневался, что при обнаружении мятежников они будут сражаться со своей обычной злобой. Он оглянулся и махнул одному из брутов.

Типак, самый большой и самый умный из дикарей, подкрался и встал рядом со своим командиром.

— Мои люди взбудоражены, — произнес он гортанно. — Это странное место.

Гелл должен был согласиться; ему и самому никогда не было уютно возле причала.

— Это потому, что ты вырос в Тарсисе, — однажды ночью заметил Ранцис. — Ты просто не в состоянии привыкнуть к мысли, что может существовать настоящая гавань с настоящей водой.

Но дело было не в этом, по крайней мере, не совсем. Хотя Гелл и не был столь глуп, чтобы показывать это перед своим отрядом, его также беспокоили мятежники. В любом городе, завоеванном Рыцарями Такхизис, сопротивление всегда становилось проблемой — всегда найдутся еретики, которые не захотят разделять Видение Темной Королевы, — но в большинстве мест восстания подавлялись крайне быстро, как только начинались публичные казни.

Однако мятежники в Каэрготе оказались стойкими; словно не имело значения, скольких из них рыцари вешали или обезглавливали, — они все равно продолжали сражаться. Подлецы совершали набеги на припасы, подстерегали посыльных, срывали попытки рыцарей восстановить разрушенные стены города. Ходили слухи, что они стояли даже за исчезновением одного из наводящих ужас Серых Рыцарей. Вновь и вновь повстанцы избегали всех самых напряженных попыток младшего командира Атгара выкорчевать их.

Впрочем, все изменилось три ночи назад, прямо перед повышением Гелла. В тот день мятежники сделали две серьезные ошибки. Во-первых, совершив набег на продовольственные склады рыцарей, они оставили след, ведущий к причалу. Во-вторых, в своем паническом отступлении они обронили записку с инструкциями, в которой раскрывалось имя их лидера.

— Его зовут Хьюик, — сказал Гелл Типаку. — Он маг Ложи Красных Мантий. Что бы ни случилось, младший командир Атгар хочет получить его живым. А если мы сможем захватить и других пленников, будет вообще прекрасно. Чем больше этих негодяев нам удастся вытащить на городскую площадь и четвертовать, тем лучше.

Типак кивнул и заворчал. Он предпочел бы омочить свой клинок в крови мятежников, и дело с концом, но все же Гелл был его командиром.

Гелл вел свой отряд вперед, к пристаням, где рыбацкие лодки вяло покачивались на воде. Он стер со лба пот, про себя проклиная неприветливую жару.

Был уже вечер, но все еще не появилось ни единого признака прохладного, приятного бриза, которыми, как он знал, славились портовые города. К тому же на улицах не было ни единого человека, что необычно для гаваней в любое время дня. Но этого он хотя бы ожидал — рыцари ввели закон военного времени, запрещающий жителям покидать свои дома без эскорта до тех пор, пока мятежники продолжают избегать поимки.

Гелл подумал, что скорее предпочел бы, чтобы вокруг были люди. Темнота, тишина и полное запустение гавани вызывали дрожь. Он не слышал даже собачьего лая или детского плача. Тени в многочисленных переулках казались движущимися, если смотреть уголком глаза, но стоило взглянуть прямо, и оказывалось, что они лежат неподвижно. Мар-Борет понял, что его рука в перчатке, крепко сжимавшая рукоять меча, вложенного в ножны, вспотела. И причиной тому была не только жара.

Прогулка вдоль причала к ряду старых, заброшенных складов казалась долгой. В этой тишине легкое поскрипывание его доспеха звучало, словно гул тысячи храмовых колоколов. Позади он ощущал напряжение брутов, оглядывающихся в поисках признаков засады. Гелл делал то же самое, только более внимательно, спокойно отмечая крыши и углы, где мог бы залечь в ожидании лучник или маг. Несмотря на вероятность такого нападения, Мар-Борет, тем не менее, отказался от совета Типака передвигаться украдкой в тени.

— Так могут сражаться эльфы или гоблины, — произнес он наставительным тоном, — но не Рыцари Такхизис.

Так что они пошли дальше по середине самой широкой улицы каэрготских пристаней, и бруты подпрыгивали всякий раз, когда портовая крыса перебегала из одной тени в другую. Наконец через несколько минут, показавшихся несколькими часами, он снова дал знак своим солдатам остановиться.

Типак поспешил вперед с вопросительным видом. Гелл поднял руку прежде, чем брут успел заговорить, а затем кивнул на темный, узкий переулок.

— Там, — сказал он. — Наши разведчики выследили мятежников до этого места.

Гелл осмотрелся, изображая беспечность, чтобы Типак не понял, в каком напряжении он находится, и вытащил меч из ножен.

— Пошли. Держитесь поближе.

Когда они вошли в переулок, бруты так плотно стали жаться друг к другу, что Мар-Борет задумался, хватит ли им места, чтобы сражаться, если мятежники окажут сопротивление. Он окинул окрестности опытным глазом. Здания нависали над переулком, и даже в полдень его окутывала бы темнота. То, что немногие имеющиеся окна оказались забиты, было уже хорошо. Все вокруг покрывали отходы, сваленные высокими кучами, — тухлая мерзость, оставленная гнить в безбожной жаре, — и людям приходилось внимательно смотреть под ноги. Зловоние было ужасным и делало для брутов свежий, чистый воздух их далекой родины все более желанным.

Гелла не испугал тошнотворный смрад, и он пошел дальше. Он видел следы того, что кто-то — а точнее говоря, немалое число кого-то — недавно пользовался этим путем.

«Вот оно, — подумал Мар-Борет. — Мы найдем здесь то, что ищем. Короткая драка, несколько пленных, а потом с победой — обратно в гарнизон. Возможно, для меня в запасе найдется даже еще одно повышение».

Он улыбался этим мыслям до тех пор, пока дорожка не ожила с внезапностью, в которую Гелл едва мог поверить.

Позже, когда у Мар-Борета появилось время, чтобы обдумать происшедшее, он смог разобрать события по порядку. Но в тот момент ему казалось, что все произошло разом. Во-первых, на них сверху рухнул поток рыбьих кишок. Гелл отпрыгнул в сторону, избегнув большей части, но бруты оказались полностью покрыты ими. Они прикрывали лица и тряслись, извлекая слизь из глаз, носов и ртов. Во-вторых, вокруг них раздались разъяренные вопли. В-третьих, на них со всех направлений посыпались противники, залегавшие в засаде за мусорными кучами.

— Западня! — закричал Гелл, когда мимо него понеслись темные фигуры.

Воинские навыки взяли верх, и он взмахнул мечом, метя в глотку нападающему. Клинок просвистел в воздухе и ударил в стену слева от него, разметав куски штукатурки. Гелл почувствовал, как что-то ударило его ноги чуть выше коленей, и с криком отшатнулся назад. Он слышал, как бруты позади него тревожно кричат, но сейчас ему было не до того. Мар-Борет выбросил меч вперед, пытаясь нанизать на него своего противника. И вновь ни во что не попал.

Секунду спустя он сообразил посмотреть вниз. Сделав это, рыцарь понял причину того, почему удары не находили цель: он размахивал клинком над головой своего противника. Проклятый мятежник, напавший на него, имел всего четыре фута роста, его бледную кожу покрывала грязная корка, а волосы и борода были спутаны и переплетены. Его мерзкие руки и ноги обхватывали правую голень Гелла, и казалось, что он пытался прогрызть его броню поломанными желтыми зубами.

— Раздави меня Такхизис! — шепотом выругался Мар-Борет. — Нас заманили в засаду овражные гномы!

Существо на его ноге начало издавать низкое рычание — звуки, которые, по его мнению, наверное, должны были звучать устрашающе. Раздраженно нахмурясь, Гелл попытался стряхнуть гнома, но тот держался крепко. Бруты позади него визжали от боли: их столь превозносимая боевая раскраска явно не защищала от ногтей и зубов овражных гномов. Краткий взгляд через плечо подтвердил подозрения Мар-Борета… его бойцы настолько плотно сгрудились, что не оставили себе места для боя. Он проклинал себя за то, что раньше не приказал им рассредоточиться.

— Почему ты не падать? — негодующе спросил овражный гном, висящий у него на ноге. — Моя очень сильно тебя ударить. Ты должен падать.

Гелл в ярости поднял меч, чтобы убить несчастную тварь, но в последний момент передумал и ударил овражного гнома плоской стороной клинка по лбу. Негодующее выражение на лице создания сменилось недоуменным, а затем оно без чувств рухнуло на землю.

Эффект оказался мгновенным.

— Они убили Глерта! — закричал один из овражных гномов.

— Бежим! — завопил другой.

С паническими воплями гномы разбегались по сторонам, проталкиваясь мимо Гелла и ошеломленных дикарей. Через несколько мгновений они исчезли.

Дикари оседали вдоль стен, постанывая и ощупывая кровоточащие руки и ноги. На взгляд Гелла, их раны не выглядели слишком серьезными, но грязь и слизь быстро ухудшали ситуацию. Типак, которому каким-то образом серьезно расцарапали щеку, подошел к рыцарю.

— Во имя предков, что это было? — судорожно проговорил он.

Гелл нахмурился:

— Овражные гномы.

Очевидно, таких тварей не было там, откуда прибыл Типак. «Везет же некоторым», — подумал Мар-Борет.

— Почти как крысы, только побольше и не такие умные.

— Я никогда прежде не дрался с крысой, — прохрипел Типак. — Но мне кажется, что эти похуже.

— Просто досадное недоразумение, — отрезал Гелл. — Это ваша вина, что вас столь сильно избили. Вы слишком тесно держались вместе. Как вы собирались сражаться, если у вас не было места для того, чтобы взмахнуть мечом?

Типак собрался ответить, но в этот момент один из дикарей повалился на колени с мучительным стоном. Первой реакцией Гелла было оглядеться в поисках засады, но он быстро понял, что дело не в том: все остальные бруты тоже выглядели больными.

«В их раны попала грязь, — понял он. — Вся эта дрянь проникла в кровь, и им уже начинает становиться худо». Он сообразил, что дикари уже не в той форме, чтобы сражаться, и начал задумываться, через какое время им станет плохо настолько, что они больше не смогут двигаться. Все было кончено — они больше не могли двигаться дальше. Все так просто!

Его разбили на первом же задании. И кто?! Овражные гномы!

— Что будем делать? — спросил Типак.

Гелл с отвращением отвернулся.

— Мы возвращаемся, — прорычал он, опустив взгляд себе под ноги, где, тихо похрапывая, растянулся напавший на него овражный гном. — А это мы заберем с собой.

Толпа расступалась несколько быстрее обычного, когда Гелл входил в «Сломанную мачту» тем вечером. Некоторые посетители смотрели на него и бормотали что-то, задерживая дыхание. Он почувствовал, как начинает нарастать его раздражение, но постарался сохранить контроль над собой. День и без того оказался тяжелым и не оправдавшим надежд, не стоило терять еще и самообладание. Он спокойно прошел к своему столику.

Ранцис посмотрел вверх, когда Гелл приблизился, и сморщил нос.

— Я чувствую запах рыбы? — озадаченно спросил он.

Мар-Борет медленно сосчитал до десяти, как привык делать, когда им овладевал гнев.

— Трактирщик! — прокричал он, отталкивая уже ждущую его кружку эля. — Принеси мне немного бренди!

Тот покорно поспешил принести снифтер. Ранцис проследил за тем, как его друг осушает бокал одним длинным глотком.

— Полагаю, — сказал он, — что дела пошли не совсем так, как ты надеялся.

— Это должно быть очевидно, — бросил Гелл. — Если бы дела пошли так, как я надеялся, то я вернулся бы с мятежниками в цепях и пил настоящий бренди с младшим командиром Атгаром, а не помои в этой дыре.

— Понятно, — произнес Лавьен, задумчиво посасывая нижнюю губу. — Может, хочешь рассказать мне, что случилось?

— Нас заманили в засаду.

— Мятежники?

— Не совсем.

Ранцис нахмурился и сделал осторожный глоток каламанского винтажа соломенного цвета, которым наслаждался этой ночью.

— Ну, я надеюсь, ты сделал все, что мог, должным образом.

— Сомневаюсь, — пожал плечами Гелл. — Половина моих людей слишком больна, чтобы двигаться, а остальным я не доверю даже меча поднять. К тому же мой заместитель чуть не потерял глаз. Но мы смогли захватить языка.

— Ну, вот уже что-то, — стараясь, чтобы в его голосе было побольше радости, произнес Ранцис. — Кого ты схватил? Мага? Жреца Паладайна? Соламнийского Рыцаря?

Второй снифтер бренди скатился в горло Гелла. Он пробормотал что-то несвязное.

— Кого? — переспросил Ранцис, — Я не совсем уловил…

— Я сказал — «овражного гнома»! — бросил Мар-Борет.

Часть местных посмотрела на него, но он столь злобно зыркнул в ответ, что они быстро предпочли найти что-нибудь более интересное для наблюдения.

Ранцис моргнул.

— Прости, — сказал он. — Должно быть, меня подводит слух. Могу поклясться, что ты сказал — «овражный гном».

Гелл резко опустил свой снифтер, оставив на ножке бокала зубчатый скол.

— Я действительно произнес это.

— А-а…

— Вот кто напал на нас. Вот кто причина болезни моих людей.

— А-а… — снова глубоко вздохнул Ранцис. — Так, значит, не мятежники?

Гелл сердито покачал головой.

— Понятно, — сказал Лавьен, приглаживая тонкие усики. — Ты же понимаешь, что мы не можем казнить овражных гномов, не так ли? Это не принесет уважения, которого ты жаждешь… ты бы выглядел более устрашающе, если бы начал бродить вокруг и давить слизняков.

— Мы не собираемся казнить его, — возразил Мар-Борет. — Я притащил его сюда, чтобы задать несколько вопросов.

Челюсть Ранциса отпала.

— Ты собираешься допрашивать овражного гнома?! — ошеломленно воскликнул он. — Проклятые твари слишком глупы даже для того, чтобы сосчитать до трех! Неужели ты ждешь, что он расскажет тебе что-нибудь полезное?!

— Мы нашли его по следам мятежников, — сказал Гелл, пожимая плечами. — Он должен был что-нибудь видеть. Я выясню, что смогу.

— Как скажешь. — Ранцис глотнул вина и посмотрел на друга прищурившись. — А ты меня не разыгрываешь?

«Семь-восемь-девять-десять», — подумал Гелл, скрипя зубами.

— Нет, — прорычал он.

Ранцис начертил в воздухе священный знак.

— Да пребудет с тобой Темная Королева, — мрачно произнес он. — Ты в ней нуждаешься.

К удивлению Гелла, Типак ожидал у палатки, где содержался овражный гном. Брут, голова которого была перевязана, поклонился, когда Рыцарь Тьмы подошел. От него все еще ощутимо пахло рыбой, но Гелл решил не упоминать про это.

— Какие новости об остальных? — спросил он.

— Недобрые, — бросил на него скорбный взгляд Типак. — Они живы, но все страдают. Пройдет еще какое-то время, прежде чем они достаточно поправятся, чтобы сражаться.

На ум Геллу пришло особо сильное и кощунственное проклятие, но благородное воспитание не позволило произнести его вслух.

— И предполагаю, помочь тут нечем, — сказал он, посмотрев на палатку и успокаивая себя. — Если ничего другого не остается, у нас есть еще одно дело, которое надо закончить.

Типак отошел в сторону и снова поклонился. Гелл сделал длинный, глубокий вдох, а затем отбросил полог палатки. Пригнув голову, он вошел внутрь.

Овражный гном, несмотря на повязку и кляп, сумел жалобно простонать, когда вошли Рыцарь Тьмы и брут. Гелл наклонился и попытался вынуть кляп, но испуганное существо шлепнулось наземь и попыталось отползти в сторону, выпучив от страха глаза. Даже когда рыцарь ухватил его за отворот грязной туники, овражный гном отчаянно отбивался. В конце концов, Типак вынужден был придавить его к земле, пока Мар-Борет вынимал кляп. Правда, создание тут же попыталось укусить рыцаря за пальцы.

— Будь ты проклят! — ругнулся Гелл, отдергивая руку.

Брут оттолкнул овражного гнома в грязь. Тот заскулил высоким, пронзительным голосом, так что Гелла мороз продрал по коже.

— Больше так не делай, — прорычал рыцарь, — или мои друг может на тебя наступить.

Овражный гном вскочил и посмотрел на Типака. Брут ответил ему кровожадной усмешкой.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился овражный гном, смертельно бледнея. — Я делать, как ты сказать. — На мгновение он, прищурившись, уставился на Гелла. — Но я все еще считать, что ты должен быть мертв. Я ударить тебя очень сильно.

— Ну а я так не считаю, — бросил в ответ Гелл. — А теперь, мелкий пожиратель отбросов, как тебя зовут?

Овражный гном подумал над вопросом некоторое время, поглаживая свою сальную бороду.

— Глерт! Моя называть Глерт! — наконец прокричал он и улыбнулся рыцарю. — Я правильно это сделать? Что моя выиграть?

— Выиграть? — озадаченно нахмурился Гелл.

Глерт с энтузиазмом кивнул, обнажив зубы в широкой ухмылке.

— Другой человек задавать Глерт вопросы. Играем в игра: моя отвечать правильно, он давать Глерт удовольствия. Красивый камень, мертвая лягушка… и подобная штука. Он обещать однажды дать моя большое сокровище. Моя много знать.

— Я в этом уверен, но… — Голос Гелла затих, а брови сошлись к переносице. — Постой минутку. Что ты имеешь в виду под «другим человеком»?

— О, его очень хорошая. Красивая красная ряса, не такая, как эта уродливая штука. — Овражный гном указал коротким пальцем на нагрудник Гелла, украшенный фигурной гравировкой. — Его посещать клан Глерта много раз. Его обращаться с Глерт очень хорошо, не как ты. Ты плохой. Бьешь Глерта по голове.

Мар-Борету захотелось проделать это снова, но он сдержался. Казалось, что он все-таки до чего-то докапывается, несмотря на предчувствия Ранциса.

— Этот хороший человек, — произнес он, — тот, что в красной рясе… Как его зовут?

Глерт сморщился от напряженной умственной работы, и Гелл даже заподозрил, что могут пройти часы, прежде чем тот додумается до ответа. Но, к счастью, понимание вскоре озарило лицо овражного, гнома.

— Это очень забавное имя, — сказал он, — Хьук. Звучать так, словно он глотать что-нибудь вкусное.

«Хьюик! — задохнулся Гелл. — Итак, этот маленький кретин знает самого разыскиваемого человека во всем Каэрготе!»

— Что еще ты знаешь об этом… хм-м… Хьуке? — спросил он. — Где он живет?

— О! — просиял Глерт. — Моя знать это. Его жить здесь, в городе.

У Гелла начала болеть голова. Он положил руку на лоб и спросил:

— Ты можешь быть более конкретен?

— О! Конечно! Конечно! — воскликнул Глерт. — Моя может сделать это.Только… моя не знать, что значит «конкретен»?

Рыцарь буквально ощутил, как Типак прикидывает, не размозжить ли овражному гному голову и на том закончить допрос, поэтому быстро продолжил:

— Это означает — «где в городе живет Хьук»?

— О! — с энтузиазмом кивнул Глерт. — Моя понимать! Твоя хотеть знать, знать ли моя, в какой части города жить Хьук! Глерт ответить на это!

С все возрастающим волнением Гелл понял, что кивает вместе с восхищенным овражным гномом.

— Отлично! — сказал он. — Просто замечательно! И каков будет ответ?

— Нет! — ответил Глерт с удивительно широкой улыбкой. — Глерт понятия не иметь, где он жить!

Мар-Борет прекратил кивать. Какое-то время он даже не находил что сказать.

— Ладно, — прорычал он, наконец, и уже собрался признать, что зашел в тупик, но тут увидел еще один путь. — Ты говорил, что входишь в клан.

— Да! Клан Клубеня! — подтвердил Глерт. — В самом деле, большой клан. Моя просто присоединиться. Нас много под большой водой. Остальных ты встречать вчера. — Он посмотрел на Типака. — Горп, друг Глерта, пытаться вырвать твоя глаз. Горп не очень меткий.

Типак медленно сжимал кулаки. Гелл остановил его взглядом, задавшись вопросом, сколько еще времени сможет удерживать брута под контролем.

— Расскажи мне побольше об этом клане Клубеня, — попросил он.

— О, клан Клубеня многовеликий, — ответил Глерт.

— А сколько вас все… — Рыцарь остановился, в ужасе задержав дыхание, но было слишком поздно: Глерт начал считать.

— Один, и один, и один, и один… — произносил он, загибая пальцы на руках, поджимая на ногах и даже дергая волоски в бороде.

Гелл считал вслед за ним, но сбился примерно после сорока — он не доверял слову овражного гнома в такой напрягающей мозги работе.

— И один, и один, и один! — закончил, наконец, Глерт и, улыбаясь, поднял десять пальцев. — Два!

Этого Гелл и ожидал. Типак, однако, слишком мало знал об овражных гномах. Его нижняя челюсть отвисла, и брут издал странный пищащий звук. Гелл, может быть, даже рассмеялся бы, если бы его самого не переполняло желание схватить гнома за глотку и вытрясти из него зубы.

— Спасибо, Глерт, — кратко сказал он.

— Не за что.

— А что еще ты можешь рассказать мне об этом… этом клане Клубеня?

— Хм-м, — произнес Глерт, почесав голову. — Ну, Хьук дать нам забавный имя. Звать нас «Первое Движение Сопротивления Овражных Гномов». Моя не знать, что это значить, но Хьук все равно нравится моя. Он действительно хороший, давать моя приятности, если моя говорить ему штуки. Моя уже говорить тебе это.

— Верно, — согласился Гелл. — Ладно. А кто руководит кланом?

— Это не очень умный вопрос. Наша лидер и руководить, — мигнул Глерт.

Боль в голове у Гелла усилилась.

— Это я понял, — сказал он сквозь сжатые зубы. — Но кто ваш лидер? — И добавил, подняв руку прежде, чем Глерт мог выпалить ответ: — Если ты собираешься сказать, что тот, кто руководит, тот и есть ваш лидер, я позволю своему другу сделать тебе очень больно.

Типак с надеждой напряг мускулы.

Удрученный Глерт пожал плечами:

— Лидера называть Блим. Большеклубень Блим. Его действительно умный. Его знать, где жить Хьук.

— Отлично! Замечательно! — обрадовался Гелл. — А теперь скажи, где я могу найти этого Большеклубня Блима?

— О, моя не позволено открыть твоя это, — серьезно признался Глерт. — Большеклубень сказать, если кто говорить плохим людям, где жить клан Клубеня, его сажать печка.

— Все нормально, — успокоил рыцарь, стараясь не думать над тем, сколь отталкивающе это звучит. — Тебе не надо рассказывать мне, где живет клан Клубеня. Почему бы просто не сказать, где живешь ты?

Понимание расцвело на лице Глерта. Он улыбнулся. И Гелл улыбнулся. И даже Типак улыбнулся.

— Моя знать это! И Большеклубень не сказать не говорить, — обрадовался овражный гном. — Глерт жить… с кланом Большеклубня!

Улыбка застыла на лице Гелла. Он медленно-медленно выдохнул и принялся массировать виски.

— «Гномьей водки»! — прорычал Гелл, падая на свой стул в «Сломанной мачте». — Тащи бутылку!

Трактирщик поспешил подчиниться.

Ранцис Лавьен сидел в тишине, разглядывая свое квалинестийское вино на свет, оценивая глубокий рубиновый оттенок. Затем он поднес бокал к губам, сделал небольшой глоток и опустил руку, стараясь не встречаться с разъяренным взглядом Мар-Борета.

Трактирщик поставил довольно чистую медную кружку, а рядом с ней старую, грязную бутылку «гномьей водки». Гелл влил в себя здоровенную порцию, вздрогнул от резкого запаха и огненного вкуса — и повторил. Вытирая рот, он с все растущим нетерпением окинул Ранциса взглядом и резко спросил:

— Ну?

Лавьен вежливо посмотрел на него:

— Что «ну»?

— Давай без этого, — прорычал Гелл. — Ты собирался у меня что-то узнать. Приступай.

На какой-то миг Ранцис выглядел задетым, но затем улыбнулся.

— Может быть, этого и не стоило говорить, но я никогда не пытался осторожничать, — заметил он. — Так кто победил… ты или овражный гном?

Гелл проглотил третью порцию, погружаясь в кровожадные мысли.

— Я думал, что будет легко обмануть маленького ублюдка, — горько пробормотал он.

— Иногда невооруженный противник самый опасный, — произнес Ранцис, цитируя старую пословицу, произносимую при продаже меча. — Гелл, возможно, он просто не может рассказать тебе то, что ты хочешь знать.

— Э, нет, — возразил Мар-Борет. — Я хотел узнать, где он живет… даже овражный гном способен запомнить это! — Он прикрыл глаза и сжал переносицу, молясь всем Богам, входящим в темный пантеон, чтобы они избавили его от раскатов грома в голове: — Ты хоть представляешь, насколько трудно перехитрить кого-то, кто слишком глуп, чтобы понять, что же ты говоришь?

— Очевидно, ты никогда не встречался с моим братом, — мягко возразил Ранцис.

Гелл разразился резким, лающим смехом, привлекая внимание других посетителей таверны, и снова набрал полный рот выпивки.

— Похоже, ты уже достаточно принял, — сказал Лавьен, касаясь руки друга.

— Остав-мня-в-покое, — нечленораздельно произнес Мар-Борет, отбрасывая его ладонь. — Я-и-сам-пйму-если-налижсь.

Ранцис пожал плечами:

— Делай как знаешь. Но ты ведь помнишь, что младший командир Атгар делает с пропойцами.

Это подействовало на Гелла. Даже после четырех порций «гномьей водки» он мог вспомнить последнего человека, находившегося в подчинении Атгара и слишком много пившего. Его звали Вимор Кренн, и по званию он был много выше, чем Гелл сейчас.

Атгар собственноручно содрал с Вимора рыцарские регалии, а потом перерезал ему глотку его же собственным мечом.

Мар-Борет забил пробку обратно в бутылку и отодвинул ее как можно дальше.

— Так-то лучше, — заявил Ранцис, из уважения давая трактирщику знак забрать и его вино вместе с «гномьей водкой». — А теперь давай посмотрим, что делать с твоим маленьким другом. Иногда, когда не можешь решить проблему, стоит отступить и посмотреть на нее с другой стороны.

Гелл рассеянно кивнул.

— Ладно, — пробормотал он. — У тебя есть какие-нибудь предложения?

— Ну, вообще-то есть.

Мар-Борет поднял глаза. Через некоторое время он понял, что друг закончил говорить, старательно сосчитал до десяти, а потом потребовал:

— Ну и какие?

— Ты сказал, что хочешь узнать, где живут овражные гномы, верно? — спросил Ранцис.

Гелла поразило, с какой яркостью перед ним предстала картина собственных рук, сжимающихся на горле друга.

— Может быть, перестанешь играть в игры, — прорычал он, — и расскажешь мне свою проклятую идею?

Лавьен снисходительно наклонил голову.

— Ну ладно, да будет так, — сказал он. — Отпусти его.

Непонимающе мигнув, Гелл окинул Ранциса озадаченным взглядом.

— Отп… — начал он.

А затем понимание рухнуло на него настолько тяжело, что чуть не сшибло со стула. Ведь это было столь очевидно.

— Конечно, — сказал Мар-Борет, и его губы скривила хитрая ухмылка. — Отпустить его!

— Не могу поверить, что это работает, — пробормотал Типак.

— Никогда нельзя недооценивать глупость овражных гномов, — усмехнулся Гелл. — Вот в чем была наша вчерашняя ошибка… мы полагали, что мелкий пискун достаточно умен, чтобы играть с нами в состязание разумов. До меня еще тогда должно было дойти: зачем заставлять его говорить нам, где живет его клан, если он может показать?

— Никогда бы не поверил, если бы ты мне просто рассказал, что существуют подобные создания, — печально покачал головой Типак.

Мужчины посмотрели вперед. Менее чем в двух кварталах от них Глерт радостно несся по улице. Они следовали за коротконогим существом неторопливым шагом, даже не пытаясь как-то скрываться. За ними шли в боевом построении еще двадцать рыцарей и бруты. Младший командир Атгар, выслушав план Мар-Борета, дал ему эту команду во временное подчинение… смеха ради, как понимал Гелл.

Они освободили Глерта, покинули гарнизон, а теперь уже подходили к причалам, все ближе к логову клана Клубеня. Все оказалось настолько потрясающе просто, что Гелл не мог сдержать смех.

— Разве он не понимает, что мы следуем за ним? — недоверчиво спросил Типак.

— Конечно, понимает, — ответил рыцарь. — Но зато не понимает, что это может оказаться для них не очень хорошо.

Внезапно Гелл остановился и схватил Типака за руку. За ними замерли и остальные. Тихо и неподвижно они следили за тем, как оглядывается овражный гном. На мгновение Мар-Борет испугался, что маленький негодяй забыл дорогу, но вскоре Глерт кивнул, пробормотав что-то себе под нос. Затем овражный гном развернулся, поглядел прямо на толпу злобных тяжеловооруженных воинов и помахал.

— Приветик! — прокричал он, ухмыляясь.

Типак недоверчиво уставился на него. Несколько более молодых рыцарей позади него захихикали. Чувствуя легкое головокружение, Гелл помахал в ответ. Только после этого Глерт отправился дальше, устремился за угол, а оттуда — по узкой улочке.

Покачивая головой и посмеиваясь про себя, Гелл повел отряд вперед.

Надписи на двери был достаточно, чтобы вызывать приступ хохота у нескольких рыцарей. Мар-Борет заставил их замолчать резким взглядом, испытывая радость от того, что охватывающий голову шлем скрывает подергивающиеся губы.

Он посмотрел в обе стороны улочки, где бруты занимались тем, что тыкали мечами в груды мусора, и отметил, что засады, похоже, нет. С другой стороны, он собирался войти в логово, где могло находиться как минимум четыре десятка овражных гномов. Эти создания были трусливы, это да, но, как было известно, оказавшись зажатыми в угол, они сражались с безудержной злобой. То, что Гелл собирался сделать, было сродни преднамеренному влезанию в осиное гнездо.

— Большеклубня не трогать, — сказал он своим людям. — Остальные меня не беспокоят. Просто запомните: мы здесь не для того, чтобы истребить их. Не убивать никого, пока не потребуется.

Рыцари уважительно покивали и приготовили свое оружие. Мар-Борет развернулся к двери, в которую, как они видели, входил Глерт, и его взгляд упал на табличку. Она гласила: «Секратна двырь — для вайты кажи проль». Под этими словами кто-то грубо, но услужливо нацарапал: «Проль: тушонка».

На какой-то миг Геллу показалось, что он опять теряет самообладание. Прикусив язык, он вытянул руку и постучал в дверь.

— Чего надо? — спросил голос с другой стороны.

Это озадачило Гелла. Что, во имя Бездны, они думали, он хочет?

— Впусти меня, — ответил он.

— Моя нельзя, — произнес голос. — Твоя не сказать пароль.

— Тушенка, — проговорил Гелл.

На некоторое время установилась тишина, а потом рыцарь услышал, как овражный гном с другой стороны бормочет что-то себе под нос. Чуть позже привратник снова заговорил.

— Твоя уверен? — подозрительно спросил он. — Моя не помнить. Что тама написано на табличке снаружи?

Гелл чувствовал, как в воздухе потрескивает с трудом подавляемое веселье других рыцарей. Последнее, в чем он сейчас нуждался, так это в неспособности его людей сдержать смех. Мар-Борет сделал резкий жест в их сторону, и его люди смолкли. Дисциплина была для них превыше всего.

— Там написано — «тушенка», — прорычал он. — А теперь открывай, пока я не вышиб дверь.

— Ладно, — проворчал привратник.

Мгновением спустя дверь распахнулась внутрь. Гелл понял, что она даже не была заперта — он мог просто вломиться туда в любое время. Тихий фыркающий хор за спиной показал, что и остальные рыцари пришли к тому же заключению. Мар-Борет уже не был уверен, кто сильнее сегодня испытывает его терпение: овражные гномы или его собственный отряд.

За открывшейся дверью обнаружился очень жирный овражный гном, одетый в то, что походило на старый джутовый мешок. Существо в замешательстве поморгало на Гелла, а потом его глаза удивительно широко раскрылись, когда оно заметило остальных рыцарей. Его челюсть отвисла.

— Ойк, — заявил овражный гном и рухнул замертво.

Рыцари посмотрели на потерявшего сознание привратника, а затем начали посмеиваться открыто. На сей раз Гелл уже и сам ничего не мог поделать и присоединился к ним.

— Ну, — заметил он, — этот повержен.

Позже, когда он описывал это Ранцису Лавьену, Гелл сравнил штурм штаба Первого Движения Сопротивления Овражных Гномов с вхождением в волосатый, дурно пахнущий торнадо. Повсюду носились эти существа, в панике завывающие и врезающиеся друг в друга и в стены в отчаянных попытках убраться от продвигающихся рыцарей. В результате настоящего сопротивления вообще-то и не было — Мар-Борет и его люди просто были вынуждены проталкиваться через тесный, покрытый грязью муравейник овражных гномов, отпихивая пинками в сторону бедняг, которые слишком были ослеплены ужасом, чтобы разбирать дорогу.

Впрочем, нельзя сказать, что обошлось без жертв. Молодой Рыцарь Лилии серьезно подвернул ногу, ступив в одну из многочисленных луж неопознаваемой слизи, покрывавшей полы логова. А невезучие бруты, случайно забредшие в столовую залу, были так оглушены вонью, что их приятелям немедленно пришлось выносить их. Но, в общем и целом компания Гелла прокладывала себе путь через штаб-квартиру овражных гномов с легкостью.

Они нашли Блима Большеклубня забившимся за трон, обхватившим голову руками и дрожащим всем телом от страха. Рыцари обступили его с мечами на изготовку, но он продолжал жаться, отказываясь поднимать взгляд.

— Идите дальше, — заскулил он. — Моя прятаться. Ваша не видеть.

По кивку Гелла Типак вышел вперед, ухватил Большеклубня за его грязную одежку и поднял с пола. Блим неистово закрутился, но ни кулаки, ни ноги не попадали по выкрашенному синей краской телу брута, так что овражному гному пришлось сдаться.

— Ну ладно, — заявил он смехотворно высокомерным тоном. — Моя быть милосердна. Моя щадить тебя.

Изо всех сил стараясь сохранить самообладание, Гелл дал знак Типаку, чтобы тот опустил Блима на обветшалый трон. Брут сделал это несколько более грубо, чем было необходимо.

— Чего твоя хотеть? — вздрагивая и потирая спину, простонал Большеклубень.

— Просто поговорить, — успокоил его рыцарь. — Я задам тебе несколько вопросов, и…

Он умолк, когда вопящий овражный гном ворвался в помещение и пробежал прямо через группу рыцарей, собравшихся вокруг Гелла и Блима. Существо исчезло снова в дверях в дальнем конце чертогов, прежде чем кто-нибудь смог в должной мере подавить свое изумление и отреагировать.

— Моя военный вождь, — гордо произнес Блим.

Гелл недоуменно заморгал.

— Ну… ну конечно, — запинаясь, произнес он, а затем собрался с мыслями и раздраженно нахмурился. — А теперь я собираюсь задать тебе несколько вопросов. Если ты мне на них ответишь, мы уйдем.

Блим, казалось, целую вечность раздумывал над его словами.

— Это казаться честным, — заявил он, наконец. — Моя любить играть вопросы. Что твоя хотеть знать?

Несмотря на все свои усилия, Гелл никак не мог справиться с тянущим ощущением в животе.

Блим Большеклубень с трона искоса и настороженно смотрел свиными глазками на Рыцарей Такхизис.

— Сказать это прямо, — сказал он. — Твоя хотеть моя сказать Хьук, где ты жить?

— Нет! — закричал Гелл, похоже, в сотый раз. Он почувствовал, как теряет контроль над своим темпераментом, и заставил себя вспомнить, что хладнокровное убийство короля овражных гномов не будет соответствовать идеалам рыцарской чести. Мар-Борет досчитал до десяти, понял, что этого недостаточно, и продолжил дальше. Достигнув пятидесяти, он уже достаточно успокоился, чтобы продолжить, не скатываясь в бред. И все же голос рыцаря странно задрожал, когда он снова заговорил:

— Еще раз. Я хочу, чтобы ты сказал мне, где живет Хьук. Понял?

— Да, — счастливо кивая, произнес Блим. — Твоя хотеть, чтобы Хьук сказать моя, где ты жить. — Он огляделся в некотором смущении. — Только… Хьук здесь нету. Почему не сказать тебе моя сам? Так казаться проще.

Головная боль вернулась с удвоенной силой, в мозг Гелла словно впивался огромный железный шип. Он начал потирать виски, моля Такхизис, чтобы та даровала ему терпение и хоть немножко избавила от ужасающей вони, заполнившей логово овражных гномов.

— Чегой-то не то с твоей головой? — спросил Блим. — Моя иметь знахаря. Он чинить.

Встревоженный Гелл начал возражать, но было слишком поздно.

— Пут! — завопил Большеклубень, еще глубже загоняя мучительный шип в голову Гелла.

Согбенный, худой старый овражный гном вошел в помещение. Его седая борода была настолько длинной, что он дважды наступил на нее, пока шаркал к ним.

— Чаго случилось? — прокаркал он, близоруко косясь на рыцарей.

— Ничего, — торопливо произнес Гелл. — Просто…

— Этот парень получить головная боль, Пуг, — дергая в сторону Гелла большим пальцем, вмешался Блим. — Твоя иметь лекарство?

— Канешна иметь, — с негодованием ответил Пуг.

Он залез в один из многочисленных карманов своей запачканной безрукавки и извлек на свет несколько ошметков чего-то, что Гелл не сразу смог опознать. Гном протянул ошметки Геллу, и тот понял, что ему предлагают ивовую кору.

— Вот, — сказал Пуг. — Твоя жевать. Помогать чинить голова.

Мар-Борет сердито отпихнул руку знахаря, отправляя ивовую кору в полет.

— Убери это от меня, — зарычал он.

Пуг надулся, а затем уселся на пол и начал сопеть.

Что-то в Гелле надломилось.

— Хватит! — проревел он.

Сорвав с пояса кинжал, рыцарь бросился на Большеклубня и прижал кончик лезвия к похожему на луковицу носу Блима, вдавливая его в кожу, но еще не пуская кровь.

— А теперь, — прошипел Гелл с мертвенно-бледным лицом, — даю тебе последний шанс ответить мне, или я прорежу тебе третью ноздрю. Я ясно говорю?

Блим скосил глаза на лезвие у своего носа, и слезы заструились по его лицу. После нескольких неудачных попыток обрести голос он слегка кивнул.

— Отлично, — сказал Мар-Борет. — Больше никаких игр. Где живет Хьук?

— О! — торжествующе закричал Большеклубень. — Твоя хотеть знать, где Хьук живет! Большеклубень может сказать тебе это. Почему бы твоя сразу не спросить так?

Гелл понял, что единственным звуком, который он может издать, является визг.

Блим одарил его странным сочувствующим взглядом.

— Это ниче, — сказал он. — Всякий иногда делать глупый ошибка. Хьук жить в большом доме на холме. Один раз брать Блима там. Его тоже иметь секретный дверь. Хоть и не такой хороший, как у клана Клубеня. Слишком трудно находить.

Гелл нерешительно опустил кинжал. Тот оставил заметную красную отметину на носу овражного гнома.

— Очень хорошо, — медленно произнес рыцарь. — И где эта секретная дверь?

Задав этот вопрос, он поежился от ожидания, что потребуется еще час, чтобы заставить Блима понять сказанное.

— Ну, это просто, — ответил Большеклубень. — Тама большой комната в доме, много книг. Секретный дверь за полками у огнеместа… Хьук тянуть большой синий книга по третья полка, чтобы открыть.

Прямой ответ! Геллу хотелось танцевать.

— Хорошо, — сказал он. — Спасибо, ваше величество. Это все, что я хотел знать.

— Большеклубень доволен помочь, — сияя и потирая нос, ответил Блим и протянул руку. — Что твоя дать мне теперь?

Гелл вскинул брови. До него должно было дойти раньше: если Хьюик раздавал овражным гномам безделушки в обмен на помощь, конечно же, те хотели, чтобы и он сделал то же самое. Он покопался в кошельке, вытащил медную монетку и положил ее в руку Большеклубня:

— Держите, ваше величество.

— Ого! — закричал Блим, поднимая монету к тусклому свету. — Блестяшка! Ты делать Большеклубня очень счастливый. Теперь ты идти.

В другое время Гелл мог и рассердиться, будучи столь непочтительно отпущен, но сейчас он и сам был более чем счастлив подчиниться. Он поднялся и поспешил прочь из залы, а за ним последовали его люди, оставляя короля овражных гномов и его плачущего знахаря позади. Гелл не останавливался и не оглядывался, прокладывая обратный путь к гостеприимному, сравнительно свежему воздуху усыпанной мусором улицы.

Наконец-то он знал! Знал точно, где они могли найти Хьюика. В пределах стен Каэргота имелся только один холм, и не составит большого труда выяснить, какой из домов на нем принадлежит магу. Ведя свое воинство обратно к гарнизону, Гелл склеивал по кусочкам план. Он доложит младшему командиру Атгару, запросит разрешение на то, чтобы повести эскадрон на штурм дома… Этот запрос Атгар с радостью удовлетворит в свете успеха Гелла с Большеклубнем. А после того как Рыцари Такхизис наконец захватят мятежников, он снова окажется героем. Впереди будет еще больше повышений, почестей и славы.

Впрочем, перед этим Мар-Борет нуждался в длительной помывке. Он смердел, как овражный гном.

Дверь дома распахнулась настежь, раскалываясь на щепы. В нее ворвались три дюжины Рыцарей Такхизис с мечами наголо. За ними последовало полчище брутов и только потом — гордый собой Гелл Мар-Борет, получивший право руководить этим нападением. Рядом с ним шел Ранцис Лавьен с клинком, мерцающим в умирающем закатном свете. Эти двое обменялись мрачными, удовлетворенными улыбками, зашагав по затененному холлу.

— Библиотека! — пролаял Гелл, и его голос заставил шлем зазвенеть. — Ищите библиотеку!

— Я нашел ее, сэр! — прокричал молодой рыцарь из дверей посреди холла. — Сюда!

Ранцис хлопнул Гелла по плечу, и друзья поспешили к нему. Они нашли молодого рыцаря у входа в большую комнату с уставленными древними книгами полками вдоль стен. Мар-Борет одобрительно кивнул, оглядывая помещение; как он понимал, Серые Рыцари должны заинтересоваться такой огромной коллекцией. Но книги в его шкале ценностей стояли не на первом месте.

Гелл осмотрел комнату и приметил камин. Грохоча броней, он подбежал и осмотрел полки с обеих сторон. Как и обещал Большеклубень, на третьей полке стоял толстый том, переплетенный в темно-синюю кожу угря, позолоченные слова на его корешке давно уже превратились в пятна. Он оказался в точности таким, каким представлял его Гелл: анонимный, никак не отличающийся от любого из сотен томов, украшавших эту комнату… или же кажущийся таковым. Он потер книгу пальцами и обернулся к Ранцису.

— Собери здесь остальных. Мне нужно как можно больше мечей. Они могут устроить драку.

Кивнув, Ранцис повиновался. Через миг библиотека была забита рыцарями и брутами, напряженно ждущими того момента, когда через секретную дверь повалят разъяренные мятежники.

— Запомните это, — гордо сказал им Гелл. — Сегодня мы, наконец, захватим Хьюика из Каэргота.

С этими словами он схватил книгу и сдернул ее с полки.

Ничего не произошло.

Единственным звуком, раздавшимся в тишине, оказался шлепок, с которым Ранцис Лавьен ударил себя по лбу. Лицо Гелла Мар-Борета стало пунцовым, потом потемнело до фиолетового, пока он непонимающе смотрел на книгу в своих руках. Он открыл ее и начал перелистывать страницы, бормоча:

— Что за…

— Хм-м, Гелл, — тихо спросил Ранцис, — про какую по счету полку говорил твой приятель Блим?

— Я уже рассказывал тебе, — нетерпеливо бросил Мар-Борет. — Он сказал посмотреть на тре…

Голос рыцаря сорвался на сдавленный, придушенный хрип, когда он вдруг понял.

— Третья полка, — произнес он, в ужасе глядя на друга. — Побери меня Искусительница, Ранцис. Что же я натворил?

В этот миг начали звонить сигнальные колокола гарнизона Рыцарей Такхизис на другой стороне города.

Когда на Каэргот начала опускаться ночь, упрямое закатное свечение встретилось с более ярким светом от укреплений в восточной части города. Блим Большеклубень с удовлетворением наблюдал, как пожар охватывает рыцарский гарнизон. Прохожему он, стоящий на носу старой рыбацкой лодки с экипажем из овражных гномов, мог показаться смешным. Впрочем, прохожих не было — комендантский час, введенный Рыцарями Тьмы, удерживал горожан в домах, а у самих рыцарей имелись более неотложные дела, чем патрулировать сейчас гавань.

Пуг, знахарь Блима, подхромал к нему, с задумчивым выражением окидывая взглядом бушующее пламя.

— Знаешь, Хью, — сказал он, — я уж думал, что все кончено, когда ты сказал про третью полку. Ты же знаешь, мы не должны уметь считать более чем до двух.

— Это было необычно для меня, не так ли, Карен? — согласился Блим. — Хорошо, что этот глупый молодой рыцарь был слишком рад найти наше укрытие, чтобы обратить на это внимание. А зачем ты пытался дать ему ивовую кору от головной боли? Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы лекарства овражных гномов на самом деле работали?

— Просто немного пошутил, — ответил Пуг, его глаза искрились. — Кора ивы была традиционным средством от головной боли с самого рассвета Кринна… но знахарь правильно расценил, что Гелл Мар-Борет и понятия не имеет о лечении травами.

Большеклубень посмотрел на него с любопытством.

— У тебя больное чувство юмора для представителя твоего Ордена, Карен. — На его лице расплылась ухмылка. — Хотя должен признаться, что из тебя получился чертовски отличный овражный гном.

— Благодарю, — сказал знахарь с самодовольной полуулыбкой. — Да и ты был неплох.

Блим подмигнул ему:

— Думаю, нам надо поторапливаться. Когда, наконец, погасят этот пожар, они пойдут искать нашей крови, и самым жестким образом.

Он посмотрел через плечо, разглядывая свою команду. Его взгляд остановился на одном из них.

— Глерт! Иди сюда!

Маленький овражный гном, который привел Гелла к укрытию Блима, заспешил к ним, широко раскрыв глаза.

— Мы закончить? — спросил он. — Может моя ехать на лодке?

Блим ласково улыбнулся и погладил Глерта по голове.

— Боюсь, что нет, мой маленький друг, — сказал он. — Нам предстоит долгое и опасное путешествие, и тебе лучше остаться там, где ты можешь спрятаться. Но я хочу сказать тебе спасибо, Глерт. Мы никогда бы не справились без твоей помощи.

Несмотря на свое крайнее смущение, гном просиял:

— Моя доволен помогать. Ты играть в очень забавные игры, Большеклубень.

— Вот, — сказал Блим, залезая в один из карманов своей рваной одежды, доставая медную монету, ту самую, которую дал ему Рыцарь Тьмы, и вкладывая ее в руку Глерта. — Однажды я обещал тебе сокровище. Она твоя… ты заработал ее.

— Твоя иметь в виду это, Большеклубень? — Глерт изумленно уставился на монету. — Это мое?

— Да, маленький овражный гном, — кивнул Блим. — Она твоя… но мы задолжали тебе значительно больше.

Глерт посмотрел на него, озадаченно мигая.

— Не понимаю, — протянул он.

— Я знаю, — ответил Большеклубень с тихим вздохом, — но, боюсь, что у меня нет времени на объяснения.

Он поднял руки, напевая на странном языке, и его тело стало расти и изменяться. Через несколько секунд Большеклубень пропал. На его месте стоял крепкий человек с добрым лицом, облаченный в красную мантию. Он повернулся к своей команде и повторил заклинание. Один за другим овражные гномы стали превращаться в людей: золотоволосую женщину, темнокожего юнца, седеющего наемника и многих других. Пуг стал высоким, седовласым Праведным Сыном Паладайна. Глерт изумленно наблюдал, как Хьюик снимает заклятие изменения облика.

Маг поднял его и перенес на пристань.

— Прощай, Глерт, — сказал он, пока жрец развязывал узел, а остальная часть команды готовилась выгребать на открытую воду.

Гном немного постоял на пристани, с удивлением сжимая свою драгоценную медную монету и наблюдая, как Первое Движение Сопротивления Овражных Гномов обходит волнорез и скрывается в темноте. А затем отправился на поиски чего-нибудь съестного.

Джефф Грабб Осколок звезды

Это история гнома-механика, что имеет смысл, поскольку я гном-механик. Впрочем, я не гном из этой гномьей истории, и, хотя я есть в этой истории, это не моя история, а скорее история другого гнома-механика, который не есть я. Но все же, возможно, это и моя история, так же как и другого гнома. Пока меня понимаете? Отлично.

Другого гнома-механика из этой истории зовут Ван, или Вандеркин, если желаете более точно, или Вандеркинвспышкавдохновения, если хотите еще больше точности. Есть даже более длинное и наиболее точное имя, но у людей не хватит терпения выслушать его.

Для гнома-механика Ван довольно типичен, если судить по маленькому росту (он меньше, чем я), ярким глазам, каштановым волосам и коротко подрезанной бороде, которая только немногим более опрятна, чем моя собственная. Он мой друг, а это история о том, как мы чуть не перестали быть друзьями. И все из-за куска камня.

Мы с Ваном живем в Гномьекуче, вытянутом поселении в нескольких милях от человечье-гномского города Таггловы Низины. Наше поселение отделено от города высоким и широким холмом под названием Тагглова Вершина. В основном и люди, и гномы оставляют гномов-механиков из Гномьекучи в покое (так же, как и кендеры после короткого лета взрывов). Во всей Гномьекуче проживают двести гномов-механиков, и большинство из нас занимается разнообразными изобретениями. Должен заметить, что все дороги, идущие из Таггловых Низин, уводят прочь от Гномьекучи.

Ван просто чародей в области математики, в то время как я — скромный исследователь небес, картографирующий движение звезд. Эта ответственность несколько беспокоит, поскольку исторические отчеты показывают, что звезды перемещаются крайне беспорядочно по ночному небу Кринна и образуют новые скопления и созвездия без каких-либо очевидных причин и закономерностей. Мне нравится думать, что если я буду изучать звезды достаточно долго, то мне удастся вычислить, когда и куда они переместятся в следующий раз. Ван часто сопровождал меня в моих походах на поля за пределами Гномьекучи для наблюдения за звездами и лунами. Он всегда говорил, что ночной воздух помогает ему думать.

Полагаю, что все началось в этих полях, на склонах Таггловой Вершины, в конце лета, однажды вечером, когда взошли луны. Мы наблюдали за звездами. Я стоял, задрав голову со своими линзами. Ван растянулся на спине, всматриваясь в небеса. Я знаю, что он всматривался в небеса, поскольку он не храпел.

Тем вечером был метеоритный дождь, тот, который регулярно приходил со второй летней красной луной. Пока мы стояли (или растягивались на спине) в темноте, а красноватые огни проносились над нами в ночи, беседа наша пошла примерно так:

Ван: А из чего они на самом деле сделаны? Я имею в виду метеоры.

Я: Думаю, это частички звезд, что объясняет, почему они пылают, пока мчатся по небу.

Ван: А я всегда полагал, что это остатки огромных звездных кораблей, или же, по крайней мере, мусор, который капитаны этих судов скидывают за борт.

Я. А разве мы не видели бы тогда, как сами эти суда движутся по небу? Мы всегда видим только звезды.

Ван (некоторое время помолчав): А что насчет лун?

Я (размышляя): Если бы от лун отрывались кусочки, мы видели бы луну с вырванной частью, словно пирог без одного куска. Мы же не видим, чтобы в лунах отсутствовали части. Следовательно, это должны быть звезды.

Ван (отстаивая свою позицию): Люди говорят, что звезды представляют самих Богов. Зачем это от Богов откалываться частям? Более вероятно, что это хлам, выброшенный за борт с некой звездной шхуны, управляемой представителями более развитой цивилизации, чем наша собственная.

Я начал формулировать вслух теорию о звездной фрагментации, гласившую, что, когда звезды перемещаются по небесному своду, от них откалываются кусочки, как от мебели, которую перетаскивают из одной комнаты в другую.

Один метеор прошел близко. Очень близко. Настолько близко, что будь я человеком или эльфом, то сомневаюсь, что мне пришлось бы когда-нибудь снова беспокоиться о своей стрижке. Когда звездный камень ударил в мягкую землю менее чем в ста футах от нас, раздался взрыв. Меня сбило с ног (Ван уже и так находился на земле и позже написал, что сила, с которой камень ударился о землю, заставила его проникнуться сочувствием к большой лепешке на сковороде).

Когда мы поднялись, Ван повернулся ко мне и произнес:

— Ты видел, как он приближался?

Я вынужден был признать, что не видел.

Там, где осколок звезды разорвал ближайшее поле, мы увидели зубчатую борозду в земле, вспаханную полосу, заканчивающуюся дымящейся, светящейся ямой. Ван уже устремился к кратеру. Я следовал чуть позади. Было действительно очень важно добраться до места падения, прежде чем все вокруг будет загрязнено людьми, кендерами или — что еще хуже — другими гномами-механиками.

Круглая яма была глубиной примерно в человеческий рост и столько же шириной, с огромным пылающим камнем в центре. Камень излучал зеленое сияние, что напомнило мне сферу из морского гранита, которую каким-то образом подсветили изнутри. Он раскололся и потрескался во многих местах, и пар все еще выходил из этих трещин, пока мы спускались в кратер. Метеор (или осколок звезды, или мусор со звездной шхуны) уже остывал, когда мы приблизились.

Ван, опередив меня, начал извлекать остатки метеора, отламывая куски хрупкой, остывающей оболочки. Я неожиданно подумал, что метеор мог оказаться вообще чем-то иным, например космическим яйцом некой обитающей на звездах птицы. Я быстро проверил небо, чтобы посмотреть, нет ли других огромных камней (или огромных птиц), падающих на нас. К тому времени, как я обернулся, Ван уже вытащил статуэтку из обломков.

Статуэтка, возможно, слишком сильное слово, поскольку подразумевает явного изготовителя или разумного создателя. То, что нашел Ван, походило на оплавленную кучку сияющей зеленоватой глины, из которой был слеплен округлый конус. В точности он ничего не изображал, но походил на свернувшуюся и изготовившуюся к броску змею, хотя и несколько сплавившуюся, с глазами, которые излучали такое же сияние, что и быстро остывавший камень. Если уточнить, то можно сказать, что оплавленная статуэтка выглядела как вырезанный из сыра дракон, которого на слишком долгое время оставили на солнце, и тот потек.

Глаза Вана горели.

— Взгляни! Доказательство жизни среди звезд! — закричал он.

Я указал на то, что если смотреть с этой стороны, то это доказательство того, что живущие среди звезд отличаются дурным вкусом.

Мы все еще продолжали спорить, когда на место происшествия стали прибывать остальные гномы-механики. Большинство выдирало кусочки из тускло светящегося метеора и утаскивало их в свои лаборатории. Больше никто не извлек артефакта, похожего по форме, размеру или сырной уродливости на безделушку Вана.

Сам я захватил несколько маленьких кусков и собственно кратер, потратив несколько последующих дней и вечеров на замеры всех особенностей места падения. К тому же я удвоил свои старания в определении движений различных планетарных тел. В итоге у меня не оставалось времени для Вана, и прошла неделя, прежде чем он позвал меня к себе в дом-лабораторию-нору.

На нынешний момент жилища гномов-механиков в Гномьекуче, исходя из своей природы, широко разбросаны и глубоко встроены в окружающие Тагглову Вершину пригорки. На первом этаже вдоль этих пригорков располагаются подвалы и лаборатории; старые жилища все глубже и глубже встраиваются в холмы, поскольку регулярные взрывы имеют тенденцию уничтожать их предыдущие инкарнации. Несмотря на то, что Вана больше занимает математика, его жилище было перестроено, по меньшей мере, с дюжину раз и зарывалось все дальше и дальше в холм, так что его дом оказался в конце широкого рукотворного каньона.

Парадная комната Вана типична для домашнего хозяйства гнома-механика — удобные стулья, крепкие столы, туго набитые диваны, где всякая доступная плоская поверхность покрыта бумагами, записями, грубыми эскизами, наполовину готовыми опытными образцами и забытыми завтраками. Будучи осведомленным в путях своего народа, я остановился в парадной комнате и позвал… невозможно было предсказать, какие эксперименты проводились в глубине. Через мгновение выбежал улыбающийся Вандеркин. В руке он сжимал стальной кружок.

— Подбрось, — сказал он, — назову в полете.

Я озадаченно подбросил старую тяжелую монету из Тарсиса, на одной стороне которой был изображен какой-то позабытый человек, а на другой — огромная драконоподобная птица. Когда монета взлетела в воздух, Ван произнес:

— Решка!

Я поймал монету и пришлепнул к тыльной стороне руки. Когда я убрал пальцы, она лежала портретом вверх.

Ван был восхищен и попросил монету обратно, затем со смехом развернулся на пятках и удалился в свою лабораторию.

— Спасибо! — закричал он через плечо. — Если захочешь, заходи завтра!

Конечно, я был озадачен, но не чрезмерно. Гномы-механики по своей природе совершают поступки, которые иные могут счесть странными, так что я отправился по своим делам (в которые в тот день входило помочь своему другу Многоватоогню погасить его последний эксперимент). И я не задумывался о случившемся до следующего дня, когда зашел в комнату Вана.

— Орел! — прокричал он, когда монета была подкинута, и в самом деле выпала драконоподобная птица. И снова Ван забрал монету и исчез в своем логове.

Так продолжалось большую часть недели. Я приходил к нему домой, подбрасывал монету, а Ван угадывал. Он разрешал сделать только один бросок и никогда не объяснял, в чем дело. Наконец, когда он оказался прав пять раз из пяти, я больше не мог сдержать своего любопытства и решил воспротивиться ему.

— Ты сделал послушную монету, — сказал я, крепко сжимая стальной кружок из Тарсиса, угрожая не возвращать его и не подбрасывать до тех пор, пока не узнаю правды.

Ван рассмеялся.

— Близко, очень близко, — вежливо произнес он, — но, скорее, я разработал способ определения, какой стороной упадет монета, прежде чем это произойдет. Фактически это способ предсказывать будущее.

Теперь настал мой черед смеяться, и, боюсь, это был невежливый смех. Даже не сочувственное подсмеивание одного изобретателя над любимой теорией другого. Это был хриплый, громкий и чрезвычайно оскорбительный хохот. Ни один гном-механик не должен когда-либо смеяться подобным образом над своим собратом, но я это сделал. Возможно, это была нервная реакция на то, что Ван объявлял о крупном прорыве, подразумевавшем, что он обогнал меня в важном исследовании. Это был ужасный смех, и я сам укоряю себя за то, что это произошло.

Лицо Вана словно затянули грозовые тучи, а в голосе прозвучали резкие нотки, когда он начал объяснять:

— Каждый день я просил тебя подкинуть монету. У меня есть вычислительная машина, которая определяет результат броска монеты прежде, чем ты ее подбросишь. Может быть, хочешь посмотреть?

Продолжая хихикать, я изобразил поклон и последовал за Ваном в дальние комнаты. Мне показалось, что недавний взрыв на поле выбил мозги моего компаньона из их вместилища. А для гнома-механика это многое значит.

Дальние комнаты жилья гнома-механика похожи на переднюю, только менее опрятны. Здесь ведется настоящая работа (и происходят настоящие взрывы). Ван провел меня по зале, заваленной диаграммами и разными старинными безделушками, в большие чертоги, уходившие в сланцевые слои холма.

В дальнюю стену было вмонтировано странное устройство… странное даже по стандартам гномов-механиков. Оно напоминало огромный шкаф, из которого повырывали двери и ящики, оставив только каркас, пустой корпус, слегка наклоненный к стене. В заднюю стенку Ван вогнал беспорядочным узором сотни мелких гвоздиков. На шляпки гвоздей была намотана тонкая медная проволока, устремлявшаяся к вершине огромного шкафа. Наверху корпуса сидел, словно король, обозревающий свои владения, зеленоватый кусок камня, покоившийся на медной пластине. Все медные нити оказывались связаны с этой пластиной.

В основании шкафа, под лабиринтом проводов, была установлена пара корыт. Одно было помечено «решка», другое — «орел». Корыто с пометкой «решка» заполняло множество небольших металлических шаров, каждый из которых был размером с мой большой палец.

— Я откалибровал устройство под ту монету, которую ты держишь. Обнаружил, что оно предсказывает примерно за день до события, но это может быть связано с размерами гвоздевого ложа, — произнес Ван, и его раздражение по поводу моего смеха стало проходить. — А теперь ты подбросишь монету?

Я вытащил стальной диск из кармана, покачал его на изгибе указательного пальца и отвесил ему мощный щелчок большим. Он легко взлетел вверх и опустился на пыльную пачку бумаг.

— Решка, — сказал Ван, указывая на заполненный шарами ковш.

Действительно, выпала решка.

Я посмотрел на шары, а затем опять на монету. А потом потянулся за диском и подбросил еще раз.

Второй раз решка.

Я нахмурился и снова протянул руку, но на сей раз Ван оказался быстрее, подхватив кружок пухлой ладонью.

— Лучше не рвать ткань реальности слишком сильно, — сказал он, убирая диск в карман.

Я покачал головой:

— Так твоя машина предсказывает, какой стороной выпадет монета, или диктует результат?

— Это одна из причин, по которой я хотел, чтобы подбрасывал ты, — резко произнес Ван, вытаскивая металлические шары из корыта и укладывая в небольшой ящик. — Я мог бы повлиять на результаты. Думаю, что она просто предсказывает. Бросок одной-единственной монеты должен быть случайным, изолированным событием с равной вероятностью выпадения орла или решки. К тому же это событие должно быть непредсказуемо за довольно большой срок. Пока что машина безошибочно предсказывала результаты каждый день.

Я посмотрел на осколок звезды на шкафу:

— А камень?

— Имеет к этому некоторое отношение, увеличиваямощность машины, — закончил мой друг. — На деле, он каким-то образом вызвал у меня вдохновение для создания предсказательного движка. В этом есть некий смысл благодаря законам подобия. Раз люди говорят, что звезды на самом деле кусочки Богов, а Боги влияют на наши жизни, значит, кусочки звезд, как кусочки Богов, должны оказывать эффект в более локализованном окружении. Желаешь посмотреть аппарат в действии?

Я кивнул, и Ван поднялся на короткую лестницу, засыпав металлические шары в корытце наверху машины. Они загремели через проделанное отверстие внутрь корпуса. Шары запрыгали по металлическим штырям, в падении отскакивая от них. Там, где они ударялись, вспыхивали искры, и воздух вскоре начал пахнуть, как при грозе.

Когда шары полностью попадали вниз, они оказались в корытце с пометкой «орел». Все до единого.

— Возвращайся завтра, — улыбаясь, произнес Ван. — Посмотрим, как сработало.

Я собирался посвятить этот вечер и следующий день своей собственной работе, но желание проверить шкаф Вана был слишком сильно. Я опять оказался в доме своего друга — задолго до назначенного времени.

И нашел Вана за процессом добавления дополнительных корзинок под шкаф с булавками. Они были закодированы цветами: белым, желтым, зеленым, красным, оранжевым, синим, черным и фиолетовым (конечно же, в алфавитном порядке). Ван что-то приколачивал между корзин, и мне пришлось кричать, чтобы привлечь его внимание.

Мой друг казался более странным, чем обычно, и я заволновался, не забыл ли он поесть в тот день. Он вылез, вручил мне стальную монету и вернулся к заколачиванию. Я подкинул монету, и, конечно же, выпал «орел». Я подкинул ее еще дважды, и оба раза выпал «орел».

У меня возникло тяжелое предчувствие, что если я стану подбрасывать ее дальше, то так и будут продолжать выпадать «орлы». Я поднял монету и почувствовал, что она стала теплой на ощупь, словно лежала у очага.

Ван закончил возиться со своими корытцами, сделав последний мощный «тук» деревянной киянкой, и отошел назад, чтобы оценить работу.

Я протянул ему монету:

— Орел.

Ван кивнул и рассеянно убрал теплый стальной кружок в карман.

— Думаю, что, наконец, нашел, на что она способна.

— Может быть, выигрывать ставки в баре? — предположил я.

— Предсказывать погоду, — ответил он. — Я хотел бы позаимствовать несколько твоих линз от телескопа и зеркал, чтобы направить в эту машину свет. С помощью его мы сможем определить, какой погода будет завтра, благодаря цвету корзины, в которую упадут шары.

Он улыбнулся. И мне его улыбка показалась утомленной.

Я был другом Вану и не мог отказать ему, особенно учитывая, что все еще чувствовал себя виноватым из-за того, что посмеялся над ним. Моя коллекция зеркал и линз оставалась невостребованной с момента аварии в планетарии, происшедшей прошлой весной, а один гном-механик никогда не откажет другому в неиспользуемых ресурсах. Правда, на самом деле я чувствовал себя немного расстроенным из-за того, что Ван затаптывал всю область, которую я полагал своей: небеса. Но в тот момент мне удалось забыть об обидах и согласиться. Понимаете, ведь он все-таки мой друг.

Я вернулся менее чем через час с деревянной коробкой, заполненной призмами, стеклянными панелями, зеркалами и прочей всячиной. А, кроме того, принес горшочек с линзами, для сохранности плавающими в густом желтоватом масле. Их мне прислали из эльфийского королевства на юге. В это время Ван пробивал дополнительные отверстия в своем доме, чтобы осветить дальнюю стену рабочей комнаты.

Мы провели остальную часть дня, размещая зеркала и призмы. Мы устанавливали линзы, все еще измазанные защитными маслами, в крепления так, чтобы солнечный свет бил в ту точку, где обычно лежала монета. В результате к концу дня все было готово, и Вандеркин запустил свой поток металлических шаров.

Они зазвенели и забрякали, устремившись вниз, вспыхивая, когда ударялись о металлические штыри. Падая, они отклонялись влево. Когда все закончилось, большая часть оказалась в синей категории, и несколько шаров — в белой.

Утомленный Ван довольно кивнул.

— Завтра будет ясно, — интерпретировал он. — С небольшой облачностью.

Так предсказала его машина. На следующий день небо было чистым, с несколькими нитями высоких облаков. Более того, оно оказалось синим… абсолютно синим, словно крыло зимородка… практически идеально синим. И облака были тонкими, словно борода мага, и такими белыми, что резало глаз.

Мне это показалось ненатуральным, но я списал все на свою озабоченность. Обычно я больше обращал внимание на погоду ночью, нежели днем. Ван пребывал в восторге, но выглядел отощавшим, словно работа пожирала его жизнь. Его круглые щеки ввалились, а кожа приобрела старческий желтоватый оттенок.

Я поинтересовался его здоровьем, и поначалу он только пожал плечами.

— Просто мечты, — произнес он отстранение, не спуская глаз с машины, увенчанной оплавленным камнем. — У тебя когда-нибудь бывали мечты, которые обретали собственную жизнь, понукали тебя, подталкивали, вдыхали в тебя смелость двигаться к большей цели? Вот что происходит со мной с тех пор, как я… в смысле, мы — нашли статуэтку.

Я не смог ответить сразу, поскольку подобный самоанализ необычен для моего друга. А к тому времени, как оправился, момент уже был упущен. Ван отмахнулся, и мы приступили к эксперименту.

На следующий день был предсказан чисто белый цвет, и в самом деле, посреди дня в деревню вкатился вал тумана, накрывая все вокруг хлопковым одеялом. Гномы-механики слепо шатались вокруг, и даже двери и окна практически не удерживали усики удивительно теплого тумана от просачивания внутрь.

Смысла сохранять предсказывающий аппарат в тайне больше не было. Ван рассказал о нем еще нескольким друзьям, которые, в свою очередь, передали другим. В полдень, когда Ван решил продолжить испытания своей удивительной машины, собралась огромная толпа. Проходя мимо болтающих гномов-механиков, я чувствовал себя немного сбитым с толку тем вниманием, которое привлекал к себе Ван. И испытывал некоторую ревность.

На сей раз выпали фиолетовый и зеленый.

Ван оказался озадачен результатом, а я немного расслабился. Способность машины к предсказаниям заставляла меня нервничать, а невозможный результат мог бы отговорить Вана от продолжения экспериментов. Для Вана я сохранял уверенное выражение на лице и наговорил всяческих правильных и ободряющих слов, но надеялся, что происшедшее положит конец всей этой ерунде. Но, произнося свои слова, я поднял взгляд на шкаф. Осколок звезды взирал на меня с вершины огромного шкафа, словно разъяренный кот.

Я ужасно спал в тот вечер. Осколок камня поселился в моих снах. Я увидел, каков он был. Живая часть неба, кусочек Богов. Но он сорвался с одного из темных созвездий и губительно влиял на мир вокруг себя. Он не предсказывал, скорее, просто диктовал будущее. За этими грубо вырезанными зеленоватыми глазами скрывалась злоба, и я чувствовал, как она ищет меня.

Наконец под утро мне удалось задремать; меня успокоил стук дождя по крыше. На деле же, прямо над нами прошла гроза, обернувшаяся мощным ливнем. Я проспал до полудня, а когда пробудился, увидел результаты предсказания машины Вана.

Дождь был обильным и удивительно плодородным. Трава и кусты, казалось, подрастали под проходящей грозой, и даже некогда голые дорожки покрылись яркой свежей зеленью. Кроме того, повсюду выросли маленькие фиолетовые цветы, такие, каких мы никогда не видывали, они напоминали звездочки.

Я вышел из дома и обнаружил, что большая часть населения также находилась снаружи, занимаясь исследованием новой поросли. Лепестки цветов имели маслянистую поверхность, неприятную на ощупь. Воздух в поселении казался теплее после дождя, почти душным. Другие гномы-механики тоже заметили это и, будучи гномами-механиками, произвели на свет множество вентиляторов на педальной тяге и циркуляторов воздуха, питаемых солнцем. Я же предчувствовал, что это больше чем просто перемена погоды, и вспомнил о том, как странно нагрелась монета во время предыдущих экспериментов.

Я зашел в лабораторию Вана без приглашения и обнаружил, что шкаф с металлическими шарами и штырями оставлен без присмотра, в окружении установленных на скорую руку линз и зеркал. Наверху, словно идол, облаченный в медную мантию, стоял камень. Он казался больше и зеленее, чем прежде, если, конечно, такое возможно. Окружавшее его зло казалось почти ощутимым.

Я подобрал киянку побольше.

Внутри меня все переворачивалось, пока я приближался к устройству Вана. «Может быть, мной движет простая ревность? — размышлял я. — Ван сделал то, что мне оказалось не под силу, — предсказал движения небес. Вдруг именно это заставляет меня разбить эту штуку? Смогу ли я и в самом деле считать себя другом Вана после того, как разрушу его великое достижение, машину, делающую в точности то, для чего была создана? И все из-за немного странной погоды?»

Я слишком долго колебался. И услышал за спиной скрип лестницы и тихий голос Вана, зовущего меня по имени.

Я обернулся и увидел, что он спускается с верхнего этажа. Мой друг выглядел хуже, чем труп, его белая рубашка пропиталась потом, а рабочий халат висел на нем, как на вешалке. Глаза Вана запали, лицо избороздили глубокие морщины. Казалось, что он не спал уже несколько дней, а если быть честным, то и пах так, словно не переодевался вдвое дольше.

— Я услышал тебя, — сказал он со слабой улыбкой. — Подумываешь немного отрегулировать мой предсказывающий движок?

— Отрегулировать, — повторил я, потом осознал, что держу огромную киянку, и быстро опустил ее. — Немного. Даже не знаю, необходимо ли это. У меня было… чувство.

— Чувство, — кивнул маленький гном-механик. — И со мной то же самое. Чувства и сны. Сны приказали мне построить шкаф, а чувство заставило использовать медную проволоку там, где, на мой взгляд, могла сработать и обычная хлопковая бечевка. Во снах осколок звезды всегда ожидает меня, предсказывает будущее, рассказывает, что произойдет дальше.

— Как ты думаешь, как он работает? — спросил я, окидывая взглядом шкаф. — Я имею в виду, как именно работает?

Ван встревоженно пожал плечами:

— Думаю, что время — это река и что устройство позволяет нам как бы взять образец воды выше по течению, прежде чем ее донесет до нас. Со временем мы сможем предсказывать великие вещи, создавать предупреждения и оракулы, рассказывать о неизбежных проблемах и способах расправиться с ними… — Его глаза затуманились. — Это великое изобретение. Мое изобретение.

— Река, — кивнул я. — Но что, если при осуществлении процесса получения образца приближающегося времени машина влияет на результат? Что, если, когда монета выпадает решкой, эта штука вынуждает монету выпасть решкой? Что, если, предсказывая синий день или зеленый день, она начинает изменять, перекручивать саму погоду?

Ван сильно нахмурился, обдумывая мои слова.

— Как я и сказал раньше, это ведь не имеет особого значения, не так ли? Будущее есть будущее, вне зависимости от того, было ли оно определено случайным указанием или предсказано машиной. Отличие, которое не делает разницы, не есть настоящее отличие, а?

— Просто это кажется неправильным… погода, цветы, туман. — Я пожал плечами, подбирая слова: — Просто кажется неправильным.

— А ты уверен, что не завидуешь моему успеху? — резко спросил Ван, вытягиваясь в полный рост. — Тому, что ты не совершил ничего столь же важного, как это? Тому, что это я, а не ты раскрыл тайны небес? Это тебе кажется неправильным?

Я попытался сформулировать ответ, но не получилось. Я тоже боялся, что Ван прав.

Гнев, казалось, высосал из моего друга больше сил, чем тот мог себе позволить. Он махнул мне тощей рукой:

— Я устал, старина. Прости мое поведение и, пожалуйста, оставь меня. Я был удивлен, когда ты не появился, чтобы услышать предсказание на завтра. Все остальные уже побывали.

— Завтра? — спросил я, — А какая погода будет завтра?

— Черный и красный, — со слабой улыбкой произнес он. — Шары выпали — черный и красный. Я предсказываю красивый закат.

Не помню, что именно я говорил, но принес свои извинения и отступил к собственному обиталищу.

Все, о чем я мог думать, так это о том, что Ван прав. Он превзошел самые смелые ожидания. Я ревновал, ненавидел и его самого, и его успех.

Я боролся со своими простынями всю следующую ночь, когда в мои сны проникли ужасные образы. Камень в кошмарах рисовался огромным, словно гора. Длинная трещина разорвала одну из его сторон, и из нее выросла голова змеи. Затем показалась еще одна, потом еще три, и все они переплетались и кричали на странных языках. Головы имели разную окраску: красная, черная, белая, зеленая и синяя. И когда головы дракона увидели меня, они заревели.

Я проснулся в поту. Нет, вся Гномьекуча проснулась в поту, когда на город стал оседать слой влажного воздуха. Весь город казался обесцвеченным из-за тумана, а стены заплакали сыростью. Наш собственный пот стал казаться таким же маслянистым, как и фиолетовые цветы.

Большинство моих товарищей с нетерпением дожидались сумерек, когда великолепный закат, предсказанный Ваном, отгонит влажность и поднимет настроение. Половина из них уже к полудню собралась на Таггловой Вершине, лучшей позиции для наблюдения за садящимся солнцем. Некоторые принесли с собой корзины с обедом, а многие — вино. Я побродил между ними, расслабляющимися посреди странных фиолетовых цветов, уже обремененных звездчатыми семенами.

Я поднял взгляд на бледное, невпечатляющее небо и вспомнил о ночах, которые мы с Ваном проводили за наблюдением звезд. Если Ван и в этом был прав, то скоро он найдет и другое применение для своей машины — именно он определит движение самих небес. Он станет известен. Он больше не будет моим другом. Среди остальных потеющих гномов-механиков я чувствовал себя одиноко.

И тут заметил, что Вана не было среди прочих на вершине скалы. Поначалу я думал, что он драматически оттягивает свое появление, но тени удлинялись, а Ван все еще отсутствовал. Солнце устремилось к горизонту. Закат был хорош, но не экстраординарен, без намека на обещанный сверкающий красный или черный.

И вот тогда я почувствовал дым и понял, что эти цвета могли иметь и другую интерпретацию.

Если сейчас оглянуться назад, то можно счесть удачей, что большинство обитателей Гномьекучи собрались на вершине горы, вдали от своих лабораторий в низине. Я оказался первым, кто оглянулся и увидел черный дым, поднимающийся от нашей деревни, и пурпурные языки пламени на крышах нескольких зданий.

Я закричал, и мои соседи отреагировали как один, устремляясь вниз, чтобы помочь затушить распространяющийся пожар. Уже пять зданий, включая дом Вана, были охвачены пламенем, из их окон и дверей валил дым.

Пышные фиолетовые цветы, захватившие лужайки, оказались особенно восприимчивыми к пламени. Они раздувались от жара и взрывались, словно бобы на сковородке, разбрасывая вокруг тлеющие угольки. Пока мы присматривались, из-за горящих семян загорелись еще два здания, утопающих в маслянистом воздухе.

Как один гномы-механики Гномьекучи помчались с холма. И как одного нас отбросило на землю первым из мощных взрывов того вечера. Какое-то наполовину завершенное изобретение уступило жару, снеся стены и крышу дома изобретателя. На его месте, словно разъяренный ифрит, поднялся огненный столб, а разлетающиеся горящие щепки перекинули пожар еще на несколько зданий.

Взрыв убедил большинство гномов-механиков, что лучшим местом для борьбы с пожаром будет противоположная сторона горной вершины, подальше от пламени. Они как один кинулись туда, бросая на ходу свое вино и корзинки с обедами.

С другой стороны, мне надо было найти Вана. Меня не удивляло то, что его обиталище оказалось в центре бедствия. Я задыхался из-за кружащегося вокруг меня пепла, а ветер хлестал меня, стремясь не пустить к дому друга. Шипение пламени казалось мне змеиным смехом.

Переднюю половину дома Вана затянули черные, колышущиеся клубы дыма, из-под которых пробивались столь же красные, как чешуи дракона, языки пламени. Я глубоко вдохнул горячего жирного воздуха и устремился к дальней половине.

Я обнаружил Вана растянувшимся на полу, потерявшим сознание перед своим алтарем из дерева и металлических шипов. Древесина шкафа почернела, но в остальном он был совершенно не затронут огнем. На его верху, так же как в ночь своего прибытия, пульсировал и пылал осколок звезды.

Я не смог бы поднять Вана, не потеряй он так сильно в весе за последние две недели. Теперь он казался легким словно перышко, и я смог перебросить его через плечо. Он сплюнул пепел и слабым голосом произнес:

— Черный. Полностью черный.

И в самом деле, как я мог видеть, Ван еще раз воспользовался машиной, и все шары опустились в черной категории. Я ругался, спотыкался и тянул Вана наружу. А когда вытащил его через главную дверь, раздался глухой треск, и вся передняя часть дома рухнула позади нас.

Пока я был внутри, пожар в Гномьекуче стал только сильнее, и по деревне закружились ураганчики раскаленного воздуха, разносившие золу и горящие угли. Я поднялся на скальную вершину, чувствуя, как воздух свежеет по мере восхождения. Но в моих глазах все еще плясали звездочки, когда я, наконец, почувствовал, как руки других гномов-механиков забирают у меня Вана. Я едва слышал их голоса, долетавшие словно издалека. Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов, прочищая легкие от дыма, прежде чем звездочки стали пропадать.

Деревня была покрыта черной завесой. Огонь, красный, как обещанный закат, прорывался сквозь эту черноту, иногда соединяясь в пылающие столбы. А там, где лежали руины дома Вана, виднелось, подобное маяку, неземное зеленое свечение. Маяк взывал ко мне.

Я неуверенно поднялся и зашагал обратно с холма к горящей деревне. Нашел дымящийся обломок огромной ножки стола и, сжимая его, словно дубину, направился к жилищу Вана. Обрушившаяся часть дома сгорела практически дотла, но к машине вела чистая дорожка. В течение некоторого времени я постоял перед ней, вглядываясь в оплавленную статуэтку и ее драконьи глаза. Я чувствовал, как она притягивает меня. А потом поднял ножку стола и принялся за работу.

Следующим утром Ван проснулся поздно. Мой дом серьезно пострадал от пожара, но не обрушился и теперь выглядел очень оригинально. Балки устояли, а следы копоти сделали каменную кладку более стильной. Остальная часть деревни оказалась разрушена. Однако уже можно было слышать, как оставшиеся в живых стучат и пилят, начиная отстраивать заново свои дома и жизни.

Ван ослаб, но в его глаза вернулась обычная искра любопытства. Ему и так бы не отказали, но он, как только почувствовал себя достаточно окрепшим, потребовал, чтобы я отвел его к руинам дома.

Мой друг немедленно устремился к дальней части своего дома, где находился его предсказывающий аппарат. Он увидел, что огромный шкаф истерзан до неузнаваемости, но не сгорел. Я предположил, что всему виной обрушившиеся балки, превратившие его изобретение в мешанину обломков, порванной проволоки, изогнутых шипов, битых линз и раскатившихся шаров.

И не было никаких признаков осколка звезды. Ван топтался вокруг в течение добрых двух часов, пытаясь найти его, но наконец, моего друга вынудило оставить поиск собственное физическое состояние. Он устало согласился позволить мне уложить его спать. Прошло целых три дня, прежде чем он смог заняться восстановлением своего дома. Если ему и снилось что-то, пока он спал, Ван не рассказывал мне об этом.

Он выдвинул теорию, что пожар начался, когда два металлических шара заклинило между двумя шипами, замкнув контур и вызвав перегрузку машины. А такая метеорологическая редкость, как горячий, маслянистый воздух, ускорила распространение пламени, повлекшего катастрофические последствия. Осколок звезды, как предположил Ван, должно быть, расплавился, испарился или взорвался в огне. Как часть звезды, он наверняка имел внутри неимоверный жар.

Я согласился с другом. Вынужден был согласиться с ним, несмотря на то, что знал, как он не прав.

В эти дни я часто хожу к кратеру на склоне Таггловой Вершины, и, как правило, один, поскольку Ван потерял вкус к чудесам неба. Хожу туда, чтобы рассматривать созвездия, изображения Богов в небе. А еще — чтобы удостовериться, что никто не начал рыться в заросших травой остатках ямы, что никто не раскапывает смертоносное сокровище, погребенное в этом месте.

Иногда я задремываю возле кратера и вижу сны. В них многоглавый дракон рычит и пытается вырваться из своего деформированного, зеленоватого яйца. Я держу это яйцо в руках так же, как держал осколок звезды на следующую ночь после пожара. В этих снах драконьи головы взывают ко мне, обещают богатства, чудеса и открытия, каких я даже не могу себе представить. Драконьи головы взывают ко мне так же, как взывал в ту ночь осколок, когда я забрал статуэтку из лаборатории Вана. Я захоронил ее здесь, на Таггловой Вершине, в черном ящичке.

Во снах я точно так же хороню яйцо, и, когда хороню его, змеюки шипят и убираются обратно в свое каменное логово, откуда больше не смогут влиять на жизнь людей и гномов-механиков.

А по пробуждении я ощущаю себя так, словно что-то завершил. Я раскрыл одну из небесных тайн.

Маргарет Уэйс, Дон Перрин Мастер Высокий и Мастер Маленький

Они называли себя мастер Верзила и мастер Малыш. Мы знали, что это не настоящие имена, но настоящие нас и не интересовали — мы приняли их за простых фермеров из Гудлунда, которые ищут, к примеру, потерянную копну сена.

В конце концов — их дело, как называть себя.

Мы просто жили себе потихоньку в Гудлунде — пока незнакомцы не тревожили нас, мы тоже их не беспокоили. Я, лорд-мэр Гудлунда, побывал во многих местах, но никогда не видел ничего милее родной долины.

Верзила был, пожалуй, самым высоким человеком из всех, кого когда-либо видел я, да и остальные тоже. Когда он входил в таверну, то вынужден был не только нагибать голову, но и сгибаться пополам, иначе легко мог разнести в щепки ветхое здание. Единственная таверна, которая могла бы легко вместить мастера Верзилу, находится в Утехе, но я постоянно забываю ее название.

Мы сразу смекнули, что в жилах Верзилы есть частица эльфийской крови. В Гудлунде ничего не имеют против эльфов, как не возражают против любого, кто любит добрую шутку, кружку эля и трубку с крепким табачком. А если еще и шахматы, то… Впрочем, я забегаю вперед.

Нашу долину люди прозвали Краюхой Хлеба, по ней широко раскинулись три города: Фэйрфилд на севере, Саннивал на юге и наш Гудлунд на западе. На востоке высится горя Благодетельная, с вершин которой стекают потоки кристально чистой воды. Из-за нее и самого большого числа солнечных дней на всем Ансалоне кажется, что наши фермы действительно благословлены Богами. Мы производим столько продуктов, что с излишком хватает не только самим, но и всем близлежащим землям.

Этим летом нас напугали рассказы об ужасной засухе, поразившей некоторые части континента, поэтому я отправился в Северный Эргот и своими глазами увидел все. Ужас! Пшеница гибнет на корню, ручьи пересохли и заросли травой. Вернувшись, я первым делом отправился к Благодетельной и осмотрел горные потоки, убеждаясь, что у нас по-прежнему все в порядке.

Нынешний урожаи обещал быть не менее богатым, чем в прошлом году и фермеры начали обсуждение, как распределить припасы между пострадавшими землями, что останутся без еды на зиму.

Близилась пора жатвы.

Два незнакомца прибыли к нам в конце лета. Они вошли в таверну и, потребовав табака и эля, вежливо выпили за здоровье хозяина заведения, ответившего им тем же. Затем, заметив на мне золотую цепь и поняв, кем я являюсь, они обратились ко мне.

— Лорд-мэр, — сказали они, — мы пьем за ваш прекрасный город и его обитателей.

Я был рад в ответ поднять собственную кружку:

— И за ваше здоровье, друзья!

Они действительно были славные парни, несмотря на свои странные прозвища и загадочные взгляды. Первый, как я уже отмечал, был очень высок и скуласт, что наводило на мысль об эльфах. С копной серебристо-седых волос, темными глазами и тонкими пальцами, он был очень изящен, особенно когда улыбался необыкновенной, грустной улыбкой.

Второй незнакомец, Малыш, несомненно, тоже был больше человеком, хотя и с примесью гномьей крови. Это был самый невысокий парень из виденных мной — ниже большинства кендеров. Но на его груди бугрились узловатые мышцы, делавшие ее похожей на пивную бочку, а кулаки выглядели готовыми проломить скалу, если бы Малышу пришло в голову нечто подобное. Когда он передвигался, из-под его одежды слышалось тихое звяканье, намекая на кольчугу, с которой он не расставался. Сам по себе этот факт не очень настораживал, учитывая слухи о войне где-то на северо-западе Халькистовых гор. Там, похоже, всегда зрела напряженность и гремело оружие.

Будучи не только лорд-мэром, но и владельцем наибольшего количества мельниц в долине, я посчитал себя вправе произнести небольшую приветственную речь и поинтересоваться, что привело незнакомцев к нам — дело или удовольствие?

— И дела, и удовольствие, лорд-мэр. — Мастер Малыш не спеша поставил перед собой стул и взобрался на него, чтобы все могли его видеть. — Вы, добрые люди Гудлунда, несомненно, задаетесь вопросом, зачем мы прибыли в вашу плодородную долину. Мы прослышали про ваш превосходный эль, добрый нрав и… — Тут он сделал эффектную паузу. — Мы также слышали, что вы считаете себя самыми лучшими шахматистами на Ансалоне!

— Что значит «считаете»? — заорал один из фермерских приказчиков, и все дружно расхохотались.

Как я упоминал, мы, в Краюхе Хлеба, имеем одну всепоглощающую (не считая фермерства) страсть.

Это игра в шахматы.

Шахматная доска стоит в любом доме и таверне, имеется даже огромная доска на главной городское площади, где проводятся ежегодные соревнования. У нас есть детские шахматные клубы, Лига игроков-женщин, Лига игроков-мужчин, Лига игроков обоих полов, Ассоциация шахматистов, Гильдия шахматистов и еще много подобных организаций. Наши игроки отправлялись в самые дальние уголки Ансалона, чтобы принять участие в различных турнирах. Мы даже были вынуждены, выстроить особое помещение для всех трофеев. Мы не просто думали, что мы самые лучшие, — это действительно было так.

Но Малыш лишь поклонился и продолжал:

— По этой самой причине я и мастер Верзила прибыли в Гудлунд. Пить эль, смотреть на изобильную жизнь, а также бросить вызов каждому! Ибо мастер Верзила полагает себя лучшим игроком в шахматы на всем Кринне!

— Прекрасно! — воскликнул я и потянулся за лежащей неподалеку доской. — Как лорд-мэр, я буду играть первым, и немедленно!

Малыш поднял руку, загорелую и покрытую мозолями, совсем не подходившими шахматисту. Скорее — мечнику.

— Ах, игра в таверне, теплая и дружеская, — не совсем то, что мы имели в виду. Шахматы для Верзилы и меня — способ заработать на жизнь… — Мастер Малыш сказал эти слова, как бы извиняясь за собственную слабость, а мастер Верзила печально кивнул. — Если вы придете к нашим шатрам, которые мы разбили неподалеку от Урожайной ярмарки, то мы будем к ваши услугам. Поверьте, мы вас не разочаруем!

К сожалению, на следующий день я занимался делами и не смог сразу пойти на ярмарку, но многие из горожан отправились туда незамедлительно. Потом и я присоединился к ним.

Шатры незнакомцев были сделаны из дорогого красного, белого и золотого шелка, два из них — небольшие, предназначенные для проживания, а третий — огромный, открытый со всех сторон. Там стоял большой стол и два стула. Глядя на маленький шатер, я не мог не задаться вопросом, поджимает ли ноги Верзила во сне, — шатер не выглядел настолько длинным, чтоб полностью вместить его.

Стол был большой, приблизительно три фута в диаметре, прочно стоящий на четырех опорах. Прямо на его столешнице темными и светлыми породами дерева были выложены клетки для игры. Один из стульев уже занимал мастер Верзила, поджидая соперника.

Кроме расставленных фигур рядом на столе покоилось небольшое медное блюдо. Честно говоря, его я заметил позже — сначала не мог оторвать глаз от потрясающих фигурок. Это были самые удивительные, самые ценные и великие шахматы из всех, какие доводилось видеть собравшимся. Мы в основном играли деревянными фигурами, хотя некоторые модники имели каменные наборы из Торбардина или стальные из Палантаса. Но все как обычно — короли, королевы, рыцари…

Эти шахматы были другими — они состояли из фигурок драконов, сделанных не из дерева или камня, а из драгоценных минералов и самых редких металлов, встречающихся на Ансалоне. Дракон-Паладайн, управляющий стороной Света, был отлит из золота, да так искусно, что я мог разглядеть каждую чешуйку. Под лучами солнца фигура сияла. Рядом с Паладайном стояла серебряная драконица, прекрасная до слез.

Напротив располагалась сторона Тьмы. Над Другими фигурками возвышалась пятиглавая многоцветная драконица из множества драгоценных камней. Грани искрились, ослепляя. Рядом разевал пасть черный дракон из редкого опала. Остальные фигурки были не менее великолепны — туры представляли собой драконов, обвившихся вокруг башен, рыцари — драконов с крошечными наездниками на спинах. Золото, платина, алмазы, изумруды, сапфиры, рубины…

Возможно, Король-Жрец Истара и оценил бы ценность подобных шахмат, а я лишь утирал слезы восхищения. Люди вокруг тоже прослезились и не скрывали восхищенных реплик.

Мастер Малыш выждал, пока собравшиеся немного успокоятся, затем объявил:

— Вот наши условия. Каждый, кто хочет играть, платит одну стальную монету за привилегию сразиться с самим мастером Верзилой. Кто выигрывает — забирает себе вот этот великолепный набор!

Я не поверил ушам и с трудом перевел взгляд от фигурок на Малыша и Верзилу.

— Вы серьезно это говорите?! — решительно воскликнул я.

— Абсолютно, лорд-мэр, — кивнул мастер Малыш.

Я, как и все присутствующие, запустил руку в кошелек и вытащил деньги. Сталь загрохотала по медному блюду. Затем мы написали наши имена на клочках пергамента и опустили их в шляпу мастера Малыша, чтобы определить первого счастливчика.

Выпало имя — Боммон.

Я не мог не сдержать стон разочарования: у Боммона, одного из наших чемпионов, были целые полки призов.

— Что ж, друзья, мы можем идти домой, — сказал я. — Боммон выиграет этот великолепный набор.

Но никто не сдвинулся с места, все замерли, приготовившись наблюдать.

Боммон выбрал сторону Тьмы, но не сразу смог заставить себя прикоснуться к чудесным фигуркам, покоренный их красотой. Он успокоился с большим трудом, затем сел и приступил к игре.

Почти три четверти часа Боммон и мастер Верзила делали осторожные ходы. Все напряженно за ними наблюдали, кроме мастера Малыша — его игра совершенно не интересовала. Он собрал деньги с подноса и унес их в шатер, затем не спеша отполировал свой меч, потом вынес и разложил для продажи несколько прекрасных шахматных наборов, хоть и не таких великолепных, какие были в игре.

Мастер Верзила внезапно двинул своего серебряного дракона и, улыбнувшись, откинулся на стуле, словно показывая — игра окончена. Мне пришло в голову, что он так и не сказал ни слова с тех пор, как пришел в город. Боммон изучил положение на доске и поник головой.

— Эх, ты прав, мастер Верзила… я проиграл… — Затем Боммон улыбнулся. — Но, знаешь, это была самая лучшая партия в моей жизни! Я навсегда запомню наши ходы, особенно когда твой рыцарь вышел мне во фланг! Это было просто блестяще!

Мастер Верзила улыбнулся и показал рукой на блюдо, словно приглашая его кинуть монету и начать новую партию.

— Эх, сегодня не получится, много работы, — развел руками Боммон. — Но может быть, завтра?

— Завтра в любое время! — протиснулся вперед мастер Малыш, звякая блюдом.

Боммон бросил жадный взгляд на шахматы, но встал и поплелся прочь. Все зрители обменялись взглядами — каждый горел желанием вступить в бой.

Наступила моя очередь, и, потирая руки, я уселся за стол. Мастеру Верзиле потребовалось пятнадцать минут, чтобы разделаться со мной. Один за другим наши лучшие игроки уступали непревзойденному мастерству, но никто не считал потраченную сталь. В тот день мы разошлись по домам лишь для того, чтобы лучше подготовиться к завтрашнему сражению.

Весть о вызове мастера Верзилы разлетелась по долине.

На следующий день я выстоял очередь из пятнадцати человек, мужчин и женщин, а в конце недели мастер Малыш вынужден был раздавать пронумерованные билеты и составлять графики. Плотная толпа наблюдала за игрой в мертвой тишине, нарушаемой только звоном монет о блюдо.

Вся ярмарка сдвинулась с места и окружила три шатра игроков. Вдова Пек продавала свежие фрукты проголодавшимся, а уважаемый Йохансон за три стальные монеты составлял безусловно выигрышные стратегии.

Игроки находились в хорошем настроении.

— Сегодня точно мой день, мастер Верзила! — кричала Бикон.

— Играешь только до моей очереди! — вторил ей Отто Смити. — Потом твоим набором буду владеть я!

Началась первая игра.

Ее мастер Верзила выиграл за шесть ходов, после чего противник, парень из Гильдии Портных, пожал ему руку:

— Боюсь, сегодня я не в форме, а ты действительно лучший шахматист из виденных мной. За одним исключением…

Пораженный Верзила поднял голову, а сбоку подскочил Малыш, закричав:

— И кто же он? Не ответит ли мой добрый господин?!

— Мы зовем этого парня Черноногим и почти ничего не знаем о нем. Он давненько не бывал в наших местах, этим летом его уж точно не было. Говорят, он живет в горах и спускается в долину лишь ради игры. Он грубиян и одиночка, но истовый поклонник шахмат. Кроме того, несомненно, он играет не хуже мастера Верзилы.

Мастер Верзила действительно казался чрезвычайно расстроенным этим замечанием — он нахмурился и водил по доске пальцем взад-вперед. Мастер Малыш хлопнул себя по штанам и воскликнул, смягчая ситуацию:

— Прекрасно, портной! Вот пусть этот Черноногий и приходит на поединок! Тогда и посмотрим на него!

Было бы действительно прекрасно, сам я один раз играл с ним, и он победил меня за три хода, применив никогда прежде не виденный гамбит. С этого дня все мы в Гудлунде начали высматривать Черноногого, надеясь на БОЛЬШУЮ ИГРУ.

— Следующий! — крикнул мастер Малыш.

На стул уселась высокая женщина в потрепанных сапогах и поношенных штанах. Мастер Верзила поклонился и начал игру, которую выиграл на двадцатом ходу. Женщина встала и молча ушла.

Игры потекли одна за другой. Мастер никогда не прерывался, даже не обедал. Малыш болтался неподалеку, занимаясь торговлей, которая шла весьма бойко, некоторые покупали шахматные наборы только для того, чтобы занять себя во время ожидания в очереди. К концу дня Верзила победил семнадцать противников, а очередь и не думала уменьшаться. Малыш подошел и обратился к пятидесяти ожидающим:

— Уважаемые, поединки возобновятся завтра, после восхода солнца! Ваша очередь сохранится, а если вы не сможете прийти, передайте билеты тем, кто займет ваше место! Естественно, мы возместим все потери!

Удивительные фигуры на столе пылали и искрились в лучах заходящего солнца, проникавшего в шатер. Многие не уходили, просто чтобы полюбоваться подобной красотой подольше. Никто не вернул билеты, настолько потряс горожан удивительный навык мастера Верзилы.

Следующий день был повторением предыдущего, если не считать того, что многие остались ночевать рядом с гостями, если судить по примятой траве.

Мастер Верзила немедленно принялся за работу и уже к полудню победил одиннадцать игроков. Казалось, его темп лишь ускоряется. Двенадцатый игрок, десятилетний Зен Виллер, поинтересовался после партии:

— А почему вместо привычных королей и королев в твоем наборе одни драконы, мастер?

Верзила бросил грустный взгляд в сторону Малыша, и тот поспешил ответить:

— Мудрый вопрос, сынок… Мастер Верзила и я полагаем, что силы Добра и Зла влияют больше на драконов, чем на людей. Драконьи мощь и сила, интеллект и мудрость делают их более логичными фигурами на доске, разве не так?

Зен невразумительно пожал плечами — вопросы философии волновали его гораздо меньше желания победить. Он сделал первый ход и на четвертом был вынужден признать поражение.

— Думаю, мне нельзя уже переходить вот той пешкой? — с тоской сказал мальчик и указал на драконида из черного алмаза.

Мастер Верзила покачал головой, и Зен, вздохнув, убежал играть к приятелям.

Через два дня мастер Верзила нанес поражение всем, кто желал сразиться с ним. Он недавно перевалил через сотую победу, когда в очереди и вокруг вдруг возник шум и поднялось удивленное перешептывание. Я стоял у палатки вдовы Пек, поэтому удивленно повернулся посмотреть на неожиданную суету.

С ближайшего холма спускался человек, одетый во все черное, включая штаны из дорогой кожи и сапоги.

— Черноногий! — возбужденно загомонили все.

С тех пор как мы дали подобное прозвище, никто не поинтересовался его настоящим именем. Черноногий спокойно подошел и встал последним в очередь, небрежно кинув на поднос мастера Малыша стальную монету.

Любопытный гомон летал по толпе, несколько мальчишек понеслись в город, чтобы рассказать об удивительной новости. Прошло совсем немного времени, и почти все, кто мог ходить, побросали дела и потянулись на ярмарку. Мастер Верзила, видимо, ждал предстоящей игры с не меньшим волнением, чем остальные. Он не сводил глаз с Черноногого, побеждая соперников механически.

Даже мастер Малыш выказал признаки возбуждения — он прекратил торговлю досками и полировал меч с такой яростью, что скоро в клинок можно было смотреться не хуже, чем в зеркало.

Черноногий невозмутимо ждал собственной очереди, он ни с кем не разговаривал и вообще был нелюдимым парнем. У него были холодные черные глаза, бледная кожа и липкие ладони. Фактически мы всегда бывали рады, когда он убирался обратно в горы. Сам я несколько раз намекал, что в других городах долины не хуже, но Черноногий утверждал, что в Гудлунде ему нравится больше всего. Это все же так лестно, зачем было спорить?

Но я был рад, что Черноногий сыграет с мастером Верзилой.

Вот и до него дошла очередь, он шагнул вперед и уставился на драгоценную доску. Я видел, как у него порозовели вечно бледные щеки. В отличие от остальных, он не просто хотел эти фигуры — он жаждал, вожделел их! Его протянутая рука коснулась головы пятиглавой драконицы и с тоской упала вдоль туловища.

— Верно ли, — начал он замогильным тоном, от которого у меня мурашки поползли по спине, — что эти прекрасные шахматы достанутся тому, кто победит тебя?

— Абсолютно верно, господин, — поклонился мастер Малыш.

Черноногий сел на стул, и мастер Верзила выпрямился на своем. Малыш прекратил заниматься полировкой и с беспокойным выражением на лице встал рядом с другом, чего не делал никогда прежде. Мастер Верзила выглядел мрачным, — несомненно, они боялись потерять свои чудо-шахматы.

Черноногий начал атаку, смело двинув рыцаря вперед. Мастер Верзила кивнул, затем посмотрел на мастера Малыша, чего тоже не делал никогда прежде. Малыш одобрительно кивнул. Верзила надолго задумался, потом произвел ответное движение на фланге с турой.

Черноногий фыркнул и приготовился к затяжной игре, которая действительно продолжалась более чем тридцать ходов без заметного преимущества какой-либо из сторон.

Наблюдающая толпа превратилась в тихое старое кладбище.

Игра достигла пятидесятого хода, и перевес начал склоняться в пользу претендента. Мастер Верзила был необычайно взволнован, его рука дрожала, когда он приготовился делать ход золотым драконом. Мастер Малыш обильно потел и казался все более растерянным. Верзила вновь кивнул партнеру, затем двинул золотого дракона.

Черноногий тихо рассмеялся и переместил собственную пятиглавую драконицу в убийственную позицию:

— Тебе шах и мат, мастер Верзила!

Слитный вздох пронесся по толпе горожан — только что мы наблюдали игру, о которой будем говорить до конца жизни. Но, кроме того, позорно было сознавать, что именно мерзкий Черноногий станет теперь владельцем изумительных шахмат.

Мастер Верзила сидел на своем стуле, бледный и измученный, мастер Малыш, казалось, впал в ступор, он лишь бессильно шевелил ртом.

— Выходит, я все же лучше тебя, мастер, — искоса глянул на него Черноногий. — А теперь я был бы тебе очень обязан, если бы ты передал мне приз.

Все мы ждали какого-то чуда, которое позволило бы Верзиле вдруг сделать последний гениальный ход и выиграть партию, но ничего не происходило. Он медленно окинул взглядом доску и поднялся, поклонившись противнику.

— Все верно, я проиграл… — Верзила дернул рукой в сторону Малыша. — Принеси коробку, мастер, нам надо уложить шахматы.

— Да упаковывай получше! — прикрикнул Черноногий противным голосом. — Мне далеко идти, и я не хочу повредить приз.

Мастер Малыш изо всех сил душил рыдания, рвавшиеся из груди, и, едва волоча ноги, направился в шатер. Верзила оперся на стол, словно мог упасть, а прощально гладил фигуры, ласково прикасаясь к ним.

Я должен был отвернуться — слишком сильная боль исказила его лицо. Время шло, а мастер Малыш не появлялся, что вынудило Черноногого забеспокоиться.

— Не думаешь ли ты отказаться от уговора, а, мастер Верзила? — бледнея от гнева, спросил он. — Тогда оставь себе футляр, обойдусь без него!

Он протянул руку к фигурам, намереваясь рассовать их прямо по карманам, когда Малыш вышел из шатра. Некоторые из тех, кто стоял рядом, испуганно вздрогнули и бросились в стороны, остальные, наоборот, постарались придвинуться, чтобы разглядеть его получше.

Вместо футляра мастер Малыш держал в руках обнаженный меч. Сам он оказался закованным в полный рыцарский доспех, сияющий серебром, со знаком Ордена Розы на груди. Малыш медленно приблизился к Черноногому, который презрительно смотрел на него.

— Что это значит? Нарядился на дурацкий праздник?

Мастер Малыш вскинул меч в благородном приветствии:

— Я сэр Майкл Широкоплечий, Рыцарь Розы. Кодекс и Мера требуют от меня противостоять Злу везде, где я его встречу. Это мое предназначение, а потому, Черноногий, или как там тебя, готовься к бою! Вызываю тебя на поединок!

Черноногий удивленно уставился на сэра Майкла, который едва доставал ему до пояса, потом принялся смеяться.

— Ты, мелкая карла! — захлебывался он. — Убери меч подальше, пока не порезалкого-нибудь!

Я смотрел на мастера Верзилу, надеясь, что тот выручит друга в затруднительной ситуации, но он лишь улыбался краем рта. Как лорд-мэр, я должен был вмешаться, поэтому решительно вышел вперед:

— Слушай меня, мастер Малыш! Господин Черноногий выиграл спор, это была великая игра. Позорно утерять такие изумительные фигурки, но вы сами предложили их в качестве залога!

Сэр Майкл поклонился мне:

— Лорд-мэр, примите мой совет убедите своих людей скорее покинуть это место и укрыться в домах.

— Но, в самом деле, уважаемый господин…

Тут я замер. Черноногий мерил рыцаря взглядом, в котором было столько ненависти, что я пожалел, что не нахожусь сейчас с другой стороны горы Благодетельной, верхом на добром коне. Я медленно отступил к палаткам ярмарки и начал:

— Дамы и господа, думаю, совет, прозвучавший здесь, весьма ценен и надо следовать ему! Особенно женщинам с маленькими детьми!

Вокруг расползалось чувство страха, сырого и темного, как туман накрывая собой солнечный день. Дети испуганно разревелись, я сам едва держался, чтобы не закричать от ужаса. Как лорд-мэр Гудлунда, я не мог оставить ярмарку. Рядом задержалось еще несколько уважаемых горожан, остальные рванулись что есть сил в сторону города с криками и паническими воплями.

Все это время Черноногий не двинулся с места, держа в руках золотого дракона и переводя взгляд с Верзилы на Малыша и обратно.

— Тебе бросили вызов, — холодно сказал сэр Майкл, отбрасывая ножны в сторону, — бейся или умри на месте, создание Зла.

Черноногий внезапно швырнул в рыцаря фигурку, но сэр Майкл поднял руку и отбил ее в сторону.

— Да, я создание Зла, маленький рыцарь, — прорычал Черноногий, — но совсем не такое, какого ты ожидаешь! У меня есть сюрприз для тебя, сэр Майкл!

Черноногий коснулся кольца на пальце, и внезапно его внешность начала стремительно меняться.

Он начал быстро расти.

Еще мгновение назад Черноногий был чуть повыше меня, а теперь уже стал больше самого огромного шатра, его одежда таяла, превращаясь в чешую! Огромные крылья распахнулись за спиной, лицо вытягивалось, превращаясь в морду, ставший пастью рот открылся, демонстрируя страшные клыки; глаза вспыхнули красным, как рубины шахматных фигурок; черный хвост нервно дергался, свиваясь кольцами.

— Вот мое истинное лицо! — объявил Черноногий, наслаждаясь всеобщим ужасом.

Огромный черный дракон, прежде бывший человеком, еще не закончил трансформацию, но теперь ни у кого не оставалось сомнений в конечном результате: из жуткой пасти разило кислотой, крылья закрывали солнце. Последние храбрецы с визгом кинулись кто куда. Я бы тоже убежал, но ноги отказались служить мне.

Черный дракон! Мы предоставили кров и стол в своей долине черному дракону!

— Все вы обречены! — зашипел Черноногий. — И как такой карлик собирается бороться со мной?

Я подумал, что еще мгновение, и он перерастет самые высокие дубы в округе и кислотный шквал обрушится на нас. А потом… потом…

— Ты должен был биться со мной в образе человека, — сообщил сэр Майкл. — Я дал тебе такой шанс.

Он бросился вперед, на еще не закончившую превращение тварь. Если бы его меч коснулся Черноногого, тот умер бы мгновенно, но, ударившись о черную чешую, он лишь бессильно отскочил. Дракон ударил рыцаря лапой в грудь, и сэр Майкл отлетел назад, ударившись о стол с шахматами и разбив тот вдребезги. Фигурки раскатились вокруг него, как лепестки роз, что рассыпают над могилами павших рыцарей.

Мастер Верзила упал на колени рядом с другом, стараясь привести его в чувство.

— Я не ранен! — Сэр Майкл задыхался, но не оставлял попыток встать на ноги. — Ты должен… Остановить его! Не дай… не дай ему расти дальше!

Разумные слова.

Дракон продолжал раздуваться с каждым мигом, вот уже и крылья развернулись во всю мощь, чешуя заполнила все уязвимые места, становясь толстой и непробиваемой.

Мастер Верзила вскочил на ноги и, вскинув правую руку, выкрикнул единственное слово. Звук его голоса прозвучал для нас как зов серебряной трубы, что приносит спасение. Я не разобрал, что именно он сказал, но на мгновение мне полегчало, — несомненно, это было одно из тайных слов власти.

Оно ударило Черноногого как копье. Тот задрожал и заскрежетал зубами — заклинание поймало его в ловушку между формами, он уже не был человеком, но еще не стал настоящим драконом. Тварь выла и старалась дотянуться до мастера Верзилы когтями, но тот предусмотрительно держался на безопасном расстоянии. Теперь Верзила принялся напевать все более странные слова и кружиться вокруг дракона, напряженно следящего за его усилиями полыхающими красными глазами.

Мастер делал руками странные движения, словно сплетая цепь ила шнур, видимый только ему. Человек-дракон оказался плотно схвачен, как цыпленок, что высунул из яйца голову только наполовину и застрял.

Длинная шея метнулась к Верзиле, и, хотя тварь еще не могла двигаться со скоростью черного дракона, тот с трудом уклонился от зубов. Тогда мастер бросился еще скорее бегать вокруг приведенного в бешенство Черноногого, творя невидимую цепь.

— Поспеши, сэр рыцарь! — закричал мастер Верзила. — Долго я его не удержу!

Сэр Майкл был уже на ногах — размахивая верным мечом и пыхтя в тяжелых доспехах, он мчался на человека-дракона. Черноногий сумел бы отразить удар взмахом когтя, если бы это не было обманным финтом.

Майкл пропустил когти мимо себя и ударил дракона в грудь, где чешуя была еще совсем слабой и непрочной. Лезвие прошило насквозь грудь Черноногого и вышло с другой стороны. Чудовище заревело от ужасной боли и попыталось освободиться, но сэр Майкл мертвой хваткой держался за эфес, хотя его оторвало от земли и трясло в воздухе. Кровь и кислота обрушились на него из раны умирающего зверя, сжигая плоть. Прошло еще несколько секунд, и сэр Майкл вынужден был разжать руки и рухнул вниз, застонав от боли.

Черный дракон зубами выхватил клинок из тела, но поздно — рана была смертельной. Черноногий пошатнулся и начал оседать на землю, не сводя кроваво-красных глаз с победивших его, особенно с высокого, тощего шахматиста.

— Кто?… — прохрипел он. — Скажи мне! Кто ты, убивший меня?! Ни один простой человек, каким ты притворяешься…

Мастер Верзила выступил вперед.

— Это за мою семью и клан. Именем Виооршада Быстрого и Хумы, храбрейшего из всех, дело моей чести — прервать род Базальта Черного, стерев, в конце концов, его цвет с лица Кринна. Ты — его последний потомок, и вместе с тобой умрет самое большое Зло на Ансалоне.

Черноногий удивленно посмотрел на него угасающим взглядом.

Он, как и все мы, увидел, как на месте мастера Верзилы на мгновение возник призрачный образ огромного серебристого тела, увенчанного изящной головой на длинной шее. Металлические крылья взвились над Черноногим.

Тот протяжно заревел и умер.

Изображение серебряного дракона пропало, остался только привычный мастер Верзила — длинный и тощий шахматист. Он помог сэру Майклу подняться на ноги, а я лишь изумленно смотрел на них.

Майкл ободряюще улыбнулся:

— Не бойтесь! Это Виооршад Сверкающий, самый молодой из серебряных драконов клана Виооршада. Нам жаль, что мы обманули граждан Гудлунда и тебя, лорд-мэр, но нам надо было выманить Базальта из его логова, для чего годился только один путь.

Мастер Верзила пристально посмотрел на труп Черноногого:

— Кому, как не мне, было знать, что Базальт Черный никогда не мог устоять против хорошей игры…

Вот так и закончился тот шахматный поединок с самыми большими ставками за всю историю нашей долины. Мы отнесли сэра Майкла в город, где целых два дня чествовали обоих как героев. Городской жрец оказал помощь рыцарю, и скоро тот смог обедать в моем доме наравне с мастером Верзилой.

— Но откуда ты узнал, что Черноногий — черный дракон? — спросил тогда я.

— Он был единственным, кто мог победить меня, — улыбнулся мастер Верзила. — Не прими это за оскорбление себе или другим почтенным горожанам, вы прекрасные шахматисты, нет сомнений. Но вы всего лишь люди…

Я выхватил шахматную доску, стремясь доказать обратное:

— Сыграем здесь же и немедленно!

Мастер Верзила поднялся и, улыбнувшись, покачал головой:

— Сожалею, лорд-мэр, но в ближайшую тысячу лет я не буду играть в шахматы.

Сэр Майкл тоже встал из-за стола:

— Прощай, лорд-мэр, нам надо вернуться и доложить об успехе. Война против Лорда Ариакана разгорается… И примите еще один совет: Краюхе Хлеба пора отложить шахматные доски и готовиться встрече с реальным врагом.

— Мы сделаем это. Я не могу выразить, как город благодарен вам двоим.

Мы крепко пожали друг другу руки.

— Пусть Паладайн ведет вас и впредь!

Сэр Майкл и серебряный дракон покинули город под крики и радостные вопли толпы жителей. Я уже собрался созвать городской совет, когда примчался мальчишка с большой деревянной коробкой в руках.

— Что там еще? — поинтересовались у него.

— Два незнакомца на дороге сказали, что я должен отдать ее лично лорду-мэру!

К крышке была приколота записка:

— «Мы оставляем их у вас, лорд-мэр. Думаем, они отлично украсят зал трофеев. Возможно, это принесет вашим чемпионам удачу…»

Я раскрыл упаковку.

Там, блестя и искрясь в свете факелов, покоились великолепные шахматы.

За исключением одной фигуры — конечно же, черного дракона.

Дуглас Найлз Ледяная стена

Керистиллакс просыпался медленно, его движения были столь же неторопливы, как смещение находившегося поблизости Ледника. Из его широких ноздрей вырвался морозный воздух, а затем прошел год. Белая, словно свежий снег, кожаная мембрана дюйм за дюймом поднималась вверх и через сотню дней явила бледно-голубой глаз с вертикальным зрачком, оправленным стылой водой. Крылья захрустели, раскалывая лед, наросший за последние…

«Сколько же прошло времени?»

Первый вопрос явился из тумана белизны, из тех просторов, где умирал обжигающий жар мира, где хлесткие порывы ледяного ветра пронзали воздух.

Пока Керис раздумывал над этим вопросом, миновал еще один год.

«Я — белый дракон Керистиллакс». Это стало первой истиной, родившейся из белесой дымки и оформившей его мысли.

«Это место… это место Остров Мертволетья… Замок Мертволетья», — пришла вторая часть понимания, и теперь Керис обладал памятью.

Каменистый, бесплодный остров лежал за южным побережьем Ансалона. Это было безлесное, окутанное туманом место, которое на целых полгода сковывало льдами. Когда-то прежде корабли из Тарсиса бросали здесь якоря, а в этом замке хозяйничал богатый и почитаемый человеческий властелин. А потом явился Керистиллакс. Властелин и его слуги умерли, и вскоре после того корабли из Тарсиса прекратили свои визиты.

Последовала великая война, и белый дракон вылетел на зов своей Королевы. У Оплота собирались цветные кланы, и белым пришлось выдержать долгий полет в горячем воздухе в поисках разрушений и славы. Устремляясь на врага, Керистиллакс смеялся над драконами Добра, оседланными копейщиками. Как и все его братья, белый нагло бросал вызов крошечным булавкам, с которыми людишки шли на битву.

И он видел, как погибают белые драконы, чей полет обрывали уколы этих смертоносных булавок. Он видел, как его Королева, возвышавшаяся в своей славе над Кринном, подобно горе, оказалась пронзена копьем, направленным рыцарем Хумой. Она обмякла и упала, бросив Керистиллакса и тех его братьев, которым удалось выжить.

Он не понимал — да и не заботило его это, — как после войны ему посчастливилось получить разрешение вернуться в свое логово. Большую часть драконов Королевы приговорили к Бездне. Однако Керису и еще нескольким в качестве награды за верную службу во время войны позволили остаться в удаленных уголках Кринна. И так он вернулся в Замок Мертволетья, на этот шпиль из камня и льда, выступавший посреди бурных волн, забился в самые глубокие катакомбы и погрузился в долгий сон.

Но все-таки, сколько же тот длился? Первый вопрос оставался скрытым пеленой неизвестности, поскольку в своем бездействии дракон не вел счета ни дням, ни зимам, ни даже столетьям.

Скорее любопытство, нежели голод, терзавший его желудок, наконец, заставило Кериса начать свой многочасовой подъем на четыре когтистые лапы. Наконец он сделал вначале один долгий, медлительный шаг, затем другой. Движение возвращало жизненные силы и становилось более свободным, пока гигантский алебастровый змей изящно и плавно не потек вперед.

Память провела его лабиринтом коридоров под Замком Мертволетья, темными пещерами, которые были скользкими от холодного тумана, когда он только прибыл сюда. Теперь же, заметил Керис с некоторой гордостью, их покрывал толстый слой льда. Без всяких сомнений, его собственное присутствие достаточно понизило температуру для того, чтобы создать этот прекрасный иней.

Проход резко обрывался темно-синей пробкой в том месте, где собирался снег, спрессовавшийся за многие годы в ледяную глыбу. Для белого дракона это не казалось препятствием, и несколькими ударами когтей Керис пробился через застывшую массу, высунувшись из отверстия в горном склоне под своим замком. Он вспомнил, что зев этой пещеры выходит на юг, куда катились холодные волны океана, чтобы встретиться с далеким царством льда.

Керистиллакса приветствовали просторы спокойной белизны, снег, казавшийся странно неуместным на глади океана. «Должно быть, я пробудился посреди очень холодной зимы», — понял Керис. Но его удивляло и то, что белая поверхность оказалась так близка к его пещере. Он помнил этот карниз — это был уступ в тысяче футов над морем. Теперь же уровень снега поднялся на одну десятую этого расстояния и находился, может быть, в одной или двух длинах его тела.

Керис все еще не был готов развернуть крылья и вместо этого пополз по покрытому снегом крутому пику. Когда открылся вид на север, где вечно штормящий пролив отделял Остров Мертволетья от побережья Тарсиса, Керистиллакс оказался озадачен еще сильнее — воды не было видно вовсе! За всю долгую жизнь белого дракона, даже когда лед полностью окружал Мертволетье, он все равно никогда не вторгался в открытые воды, лежащие к северу.

При ясном, чистом свете дня Керис должен был увидеть побережье Ансалона, но вместо него наблюдал только ледяное одеяло, простиравшееся, насколько хватало глаз, и, может, даже охватывающее весь мир. Так же как и мороз в подземельях Мертволетья, это казалось фантастической переменой, хотя дракону теперь и приходилось признать, что не он послужил причиной изменений. Керистиллакса замутило, когда он попытался представить себе могущественные силы, потрудившиеся над миром в то время, что он спал.

Керис взлетел, и его крылья, несмотря на свою негибкость, легко подняли его в воздух. Он покружился над замком, стоящим на шпиле, и увидел, что все вокруг покрыл лед. Поднимаясь с каждым кругом все выше, дракон понял, что остров Мертволетья превратился в выцветшую, белую скалу посреди Ледника.

«Это Ледяная Стена… это все еще мое логово». Чувство гордости стало сильнее, дракона переполняло волнующее восхищение при виде огромного замерзшего царства. Какая цитадель могла быть лучше этой для белого дракона? Поднявшись еще выше, он разглядел, что Ледник тянется на много миль к северу, туда, где должен находиться Ансалон, а вдалеке маячит полоса коричневой, пыльной равнины.

И тотчас же заметил другого дракона. Странный змей также оказался белым и нацелился прямым курсом на мыс Замка Ледяной Стены. Керис немедленно повернул назад и приземлился на высокой башне прежде, чем незваный гость приблизился. Когда тот, наконец, заложил вокруг башенки длинный, ленивый вираж, Керистиллакс увидел, что чужак намного больше его и может попытаться узурпировать это роскошное логово, если захочет.

Но не без борьбы. Керис плюнул льдом. Залп не был нацелен в гостя, но гарантировал, что тот еще дважды подумает, прежде чем попытается пойти в лобовую атаку.

— Мир тебе, дракон клана, — объявил пришелец голосом, грохочущим, словно айсберг, откалывающийся от Ледника. — Я Террислитикс. Несу вести о триумфе!

— Каком еще триумфе? — прорычал Керис, уверенный, что дракон, назвавшийся Слитом, пытается его обмануть.

— Возвращении нашей Королевы! Она вывела нас из Бездны, собрала своих драконов со всего мира. Мы собираемся у Лордов Рока!

— Возвращайся к своему триумфу и своим огненным горам! — проревел Керистиллакс.

Он хорошо помнил о Лордах Рока, где в течение нескольких лет мучились белые, прежде чем устремиться на войну, обернувшуюся катастрофой, и не собирался снова посещать эти вулканические вершины.

— Я отправлюсь туда, но только после того, как созову остальных… тех, кто, подобно тебе, верно служил Такхизис в Войне с Людьми, а теперь бездеятельно лежит под снегом. — Слит подлетел ближе, его тон был ровен, а голубые глаза смотрели на Керистиллакса спокойно. — По крайней мере, ты должен был хорошо служить ей, старый дракон, если она обеспокоилась тем, чтобы сохранить тебя. Я верю в это, иначе не спустил бы тебе твоих плохих манер.

— Я вылетал против металлических драконов… Я убил латунного и даже серебряного. Но затем копья наездников уничтожили огромное число драконов моего клана и других тоже. И если вы снова полетите на них, они сделают то же и с вами!

— Вот еще… металлические драконы не примут участия в этой войне. — Тон Слита стал высокомерным. — Я сам вел белых к Драконьим Островам, где мы нашли яйца серебряных в горных Ледниках. Мы отнесли их к Оплоту, в то время как черные забрали яйца бронзовых драконов из соленых болот. А красные рискнули проникнуть в город золотых, где дремали эти глупые металлические… пока наша Королева не разбудила их.

— Зачем ей было делать это? — прорычал Керис, чье любопытство превзошло скептицизм.

— Такхизис вытянула из драконов Паладайна клятву! Она пощадит их яйца, если они останутся на своих островах. В этой войне не будет металлических драконов!

Слит мощно заревел, стряхивая со стен замка рыхлый снег и тем самым демонстрируя Керису свою силу и мощь.

Но древний белый уже начал доверять этому пришлецу, по крайней мере, он больше не думал, будто Террислитикс явился для того, чтобы отобрать его логово. А еще слова странного дракона заставили Керистиллакса задать вопрос:

— Ты говоришь, что Королева сохранила меня? Как долго… как много зим прошло со времени Войны с Людьми?

— Ты дремал здесь, древний, более чем одну тысячу и три сотни зим. — В словах послышалась насмешка. — За это время мир, который ты помнишь, оказался разорван Катаклизмом, разрушен самими Богами. И, наконец, наша Королева собирает войска и готовится к своему возвращению.

Слит снова взревел, изогнулся в воздухе и направился в сторону южных льдов. Последнюю свою команду он произнес, вытянув шею и опустив голову так, что заговорил из-под собственного живота… и слова оказались очередной издевкой:

— Лети к Халькистовым горам, старый дракон… или Королева потребует послушания другим способом!

Дрожа от ярости, Керис наблюдал, как белая фигура тает вдали. Он чувствовал желание немедленно броситься за Слитом, но легко подавил его, лишь плотнее обвился вокруг своего шпиля, выдыхая лед и свирепо взирая на пришлеца до тех пор, пока Террислитикс не исчез.

Только после этого Керистиллакс сполз с башни и спланировал в просторный внутренний двор. Больше он не боялся. Он не знал, верить ли словам Слита о драконах Паладайна и клятве. Без сомнения, доля правды в них была, хотя Керис и не представлял, чтобы простое обещание могло надолго удержать тщеславных металлических.

Но настоящая истина заключалась в том, что он хозяин в своем логове и не собирается когда-либо лететь к Лордам Рока.

Более четырех десятков лет пролетели над Ледником Ледяной Стены. Зимой здесь опускалась темнота на многие месяцы, пока, наконец, не приходили короткие, сумеречные дни. Летом казалось, что солнце никогда не зайдет. Тем не менее, и в темный и в светлый сезоны держался постоянный холод, а одеяло великолепного снега, похоже, навсегда накрыло землю.

За это время Керистиллакс стал бичом Ледника, бесспорным правителем мерзлых пустошей от Залива Ледяной Горы до промороженного южного побережья Куранского океана. Он не встречал других драконов, ни белых, ни любого иного цвета, и вскоре встреча со Слитом превратилась в туманное, бессмысленное воспоминание.

В первые годы Керистиллакс столкнулся с несколькими племенами ледяных варваров, расположившихся вблизи замка. Их он либо уничтожил, либо вынудил бежать. Также он встретился с клыкастыми таной, жестокими воинами, привычными к снегу и холоду, которые стали приносить ему пищу. Взамен дракон позволил им жить и даровал честь служения ему.

Любимым блюдом Кериса всегда была толстая туша свежеубитого тюленя, и тринадцать столетий сна не могли изменить его гурманских привычек. Обычно он держался поблизости от замка, но иной раз долетал до побережья Залива Ледяной Горы, чтобы поохотиться и вкусить прибрежных деликатесов. Подобно всем белым драконам, пища ему требовалась довольно редко, так что, когда наступало для этого время, Керис стремился есть только то, что доставляло ему наслаждение.

Посреди серой весны, приблизительно сорок три зимы спустя после оставленного без внимания призыва Слита, Керистиллакс решил покинуть замок и устремился к побережью с необычной поспешностью. Предыдущая зима, как обычно, оказалась длинной и темной, и он проспал большую ее часть. К тому же охота по осени была скудной, и дракон проснулся в эту холодную весну от грызущего чувства голода.

Отряхнувшись, Керис взмыл в воздух и направился прямым курсом к ближайшему мысу в Заливе Ледяной Горы. Тюлени там должны были водиться в изобилии, и предвкушение пиршества заставило крылья дракона работать еще стремительнее.

До тех пор, пока его взгляд не привлекло темное пятно.

Издали оно напоминало тюленя… но почему животное так удалилось от воды? Раздраженно выдохнув морозные струйки из раздувающихся ноздрей, Керистиллакс начал кружить над объектом, столь контрастировавшим с идеальной белизной Ледника. Приблизившись, белый дракон увидел, что неподвижная фигура и в самом деле была тюленем… огромным, жирным самцом, скорее всего, дремлющим на льду.

Бесшумно скользя по воздуху, Керис метнулся на ничего не подозревающее существо. Дракон больше не задавался вопросом, почему животное оказалось здесь, он лишь ощущал нетерпеливую дрожь предвкушения скорого обеда. Он уже представлял себе теплый жир, скатывающийся по его челюстям, кровь, сбегающую по глотке, и с трудом сдерживал довольный стон. Наступило время спикировать, а потом сложить крылья и почувствовать последний хлесткий удар ветра.

Приблизившись, Керис заметил круглую дыру, благодаря которой тюлень мог скрыться в холодных водах скованного льдами моря. Дракона ослеплял голод, и он даже не заметил того, что под ним явно суша. Керистиллакс увидел, как тюлень неожиданно повернулся в сторону дыры, и крылья дракона резко вздрогнули. Дракон не обращал внимания на то, что хвост и плавники животного просто тащатся по земле, что его тянут с помощью веревки, туго обмотанной вокруг шеи, — он полностью сосредоточился на убийстве и утолении своего голода.

Животное скрылось в черном проеме, но охотник еще не сдался. Так же, как он делал это бесчисленное число раз, Керис выбросил голову вперед, готовясь пронзить холодные воды и попытаться ухватить плавник или хвост.

Но вместо воды там оказалась только холодная, темная пещера со стенами из синего льда и камня. Тюлень съехал вниз по длинному скату, Керис уловил запах смерти — тот уже разлагался. И, тем не менее, дракон все еще продолжал игнорировать явную западню, отчаянно изгибая шею, чтобы поймать свой иллюзорный обед.

Лязг металла вернул его к действительности. Стальная лента, обрамлявшая дыру, стянула шею Кериса, и он возмущенно дернулся. Мотая головой, дракон пытался сбросить ошейник, но тот держался крепко.

Керистиллакс вырвался из дыры, присел на задние лапы, а затем опустил морду к отверстию, раскрыл челюсти и изверг смертоносный мороз. Когда дымка ледяного тумана рассеялась, он, принюхиваясь, уставился в темноту, пытаясь получить подсказку о природе своего врага.

— Приветствую тебя, Керистиллакс.

Когда у него за спиной раздался голос, дракон закружился, забил хвостом, но говоривший оказался вне досягаемости.

— Ты могущественный дракон, но импульсивный. — Лицо мужчины было лишено эмоций, если, конечно, не считать тени восхищения.

Керис остолбенел от удивления. Ярость, вызванная неожиданными событиями, начала затихать в его груди. Он решил изучить этого человека, прежде чем уничтожить.

— Кто ты такой? — требовательно спросил Керистиллакс, с кошачьей грацией опускаясь всеми четырьмя когтистыми лапами на лед.

Лениво моргая, он рассматривал человека, облаченного в обтягивающую черную кожаную броню. Открытым оставалось только лицо, выглядывавшее из-под капюшона, а мягкие перчатки и сапоги, казалось, составляли с остальной одеждой единое целое.

— Меня зовут Лорд Саликарн, но ты должен звать меня Хозяином… мы будем летать вместе во славу нашей Королевы.

Дыхание человека замерзало в воздухе. Его лицо было скуластым и смуглым, а темные глаза поразительно нежными. Волевой подбородок обрамляли аккуратно подрезанные бакенбарды, голос его звучал ровно, почти незаинтересованно, словно Саликарн говорил о совершенно незначительных вещах.

Керистиллакс инстинктивно выдохнул, изрыгая белую морозную волну, взревевшую, подобно урагану, и окутывая облаченного в черное человека смертоносным облаком. Только когда легкие опустели, а слой инея полностью скрыл черную броню и лицо пришлеца, Керис позволил себе вдохнуть. Белый дракон понял, что все его тело напряжено, а кожу покалывает от тревожного предчувствия. Он моргнул и опустил огромную морду, внимательно рассматривая покрытую инеем фигуру.

К его изумлению, лед на черной броне тут же начал таять, обращаясь в пар и оседая мелкими снежинками в спокойном воздухе. Лорд Саликарн поднял руку, словно прикрываясь от очередного драконьего выдоха.

Тем не менее, Керис понял, что в этом жесте не было ничего оборонительного или испуганного. Инстинкты призывали к еще одному морозному выдоху, но могучий дракон сдержался.

И тут огненные челюсти сомкнулись на изогнутой белой шее, обжигая сквозь чешуи, опаляя плоть, кровь и сознание. Керистиллакс рухнул, корчась, на снег и громко завыл. С неимоверным усилием он поднял передние лапы, отчаянно пытаясь содрать с себя ужасный металлический ошейник, Но когда его когти коснулись стального кольца, плечи словно пронзило огненное копье, и белый дракон, сжатый в тисках парализующей агонии, мог только изогнуть спину и упасть, болезненно подвернув крылья.

Огонь исчез так же внезапно, как и появился. Извиваясь, Керис перевернулся и с трудом поднялся на лапы, дрожа от ярости и страха. Бешенство возобладало, и он бросился вперед, распахнув пасть. Если дыхание и не уничтожает этого воина, то размеров и мощи дракона будет более чем достаточно.

Но стальное кольцо снова выжгло его волю. Рухнув на заснеженную землю, Керис бился в муках, которые должны были бы лишить его сознания, но почему-то не лишали. И когда ужасающий жар, наконец, исчез, белый дракон сделал глубокий вдох прежде, чем поднялся на дрожащие ноги. Он был уверен, что следующий взрыв боли может… нет, должен убить его.

— Почему ты пытаешься напасть на меня? — спокойно спросил Лорд Саликарн. — У тебя ничего не получится, ведь огненная боль будет всякий раз возвращаться.

Внезапно Керис начал бояться этого человека более, чем чего бы то ни было другого за свою жизнь. Как Саликарн мог оставаться столь бесстрастным, даже вежливым, и одновременно причинять такие невыносимые муки?

— Больше я не стану нападать, — наконец неохотно произнес Керистиллакс.

— Твой дух силен. Это хорошо. Из тебя выйдет роскошный ездовой дракон, когда ты привыкнешь к дисциплине.

И тогда Керис понял: война Темной Королевы все-таки дошла и до него. Словно в ответ на его немой вопрос, Лорд Саликарн продолжил:

— Ты видишь перед собой своего хозяина. Когда осознаешь эту истину, когда примешь меня, тогда вместе мы станем могучей командой.

— Я уже могучее существо… без человека, обременяющего меня! — прорычал змей.

— Да-да, но к тому же еще и глупое. Посмотри, как ты попался в мою западню в этих холмах. Ты решил, что тюлень выполз отдохнуть на ледяную шапку! Я знал, что голод ослепит тебя; знал, что мне достаточно просто втянуть тюленя в дыру, и ты сам сунешь голову в ошейник.

Желание напасть вернулось, когда белый дракон с ненавистью уставился в это спокойное лицо. Но все же на сей раз Керистиллакс сдержался, инстинктивно отстраняясь от этого странного человека. Ему хотелось ударить, выдохнуть лед, разорвать наглого чужака на клочки… но не настолько, чтобы не бояться возвращения раздирающей боли.

Дракон напомнил себе, что он терпеливое создание, могущественное существо, прожившее долгие столетия. Он потратит некоторое время на изучение своего врага, на то, чтобы понять его поступки. В его ушах снова ожили древние уроки, и он заставил свой гнев — а заодно и часть своего страха — отступить.

— Как ты добрался сюда? — спросил Керис, опуская голову в жесте, который, как он полагал, мог быть воспринят человеком как знак согласия.

— Меня принесла магия, я был доставлен сюда волей самой Такхизис.

— Зачем? — Керис боялся, что уже знает ответ, и мужчина подтвердил это своей репликой:

— Меня отправили, чтобы разыскать тебя, убедить вернуться на службу Королеве. — Теперь Лорд Саликарн говорил с некоторой теплотой, и Керистиллакс ощутил, что человек и в самом деле хочет, чтобы дракон понял. — Грядет война… а ты отважный и могучий змей. Летим со мной к славе!

— Что за слава — подохнуть на острие копья?

— Мы победим в этой войне… подыхать будут металлические! — объявил Саликарн с неожиданной страстностью.

Белый с некоторым уважением отметил, что человек, по крайней мере, не пытается убедить его в том, что драконы Паладайна на этот раз останутся в стороне.

— Такхизис нашла могущественного императора, и он уже собирает великую армию.

Керистиллакс хранил молчание. Он помнил великие армии более ранней эпохи, и тогда он тоже летел под эгидой императора Темной Королевы. И, тем не менее, драконы его клана погибли.

Затем в голову дракону пришла еще одна мысль. Ошейник обжигал, когда он нападал на человека, но что будет, если просто взмахнуть крыльями и улететь? Конечно, для горделивого змея досадно оставлять наглого пришлеца безнаказанным… но это могло стать единственным выходом.

— Не пытайся сбежать от меня, — ровно произнес Саликарн. — Могущество Ее Темного Величества настигнет тебя, куда бы ты ни полетел. Этот ошейник будет связывать тебя, пока я жив, — а ты уже усвоил, что не можешь убить меня. Также тебе надо знать, что в следующий раз твое наказание не будет столь милосердно кратким.

Керистиллакс почувствовал при этих словах холод где-то внутри — и не столько из-за угрозы новой боли, сколько потому, что человек, так или иначе, интуитивно узнал задуманное драконом прежде, чем Керис начал действовать.

Он решил, что отправится с этим воином, по крайней мере, пока. Возможно, случай для побега представится позже, когда Саликарн не будет готов к предательству.

— И что же ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил дракон, вновь легко приседая на четырех лапах.

— Подними меня в воздух.

Саликарн шагнул вперед, и Керис торопливо опустил голову, касаясь плечом земли как раз вовремя, чтобы принять мягкую подошву сапога человека.

Лорд Саликарн взобрался наверх, цепляясь за гребень дракона.

— Ты уже делал это прежде, — заметил Керистиллакс, изгибая длинную шею, чтобы встретиться взглядом с седоком.

— Но никогда на таком огромном драконе, как ты, — откликнулся тот.

Но Керис был все еще слишком обижен, чтобы почувствовать себя польщенным.

Саликарн устроился во впадине между плечами белого, обхватив основание шеи защищенными кожаной броней ногами. Даже через твердые, толстые чешуи Керис чувствовал необычную теплоту этой брони. Он догадался, что тепло в костюме поддерживалось магией, и именно благодаря этому человек мог выжить в суровом климате Ледяной Стены.

Фыркнув, дракон прыгнул вверх. Заснеженная земля проносилась мимо, а его тень бесшумно скользила по холмам. Человек давил на него свинцовой тяжестью, но Керис более усердно забил крыльями, набирая высоту и устремляясь вперед с все возрастающей скоростью.

Наконец земля стала удаляться, и белый дракон позволил себе немного расслабиться. Ему все еще приходилось мощно взмахивать крыльями, но теперь, по крайней мере, он мог подниматься постепенно, не боясь врезаться в ледяной торос или один из крутых холмов, окружавших долину.

Он поднимался выше, постепенно отклоняясь к линии того берега, где, как он наконец вспомнил, должны были в ожидании лежать пухлые тюлени. Вместе с этой мыслью возвратились муки голода, и Керистиллакс снова вернулся к своему намерению поесть.

— Забирай вправо… доставь меня в Замок Ледяной Стены, — заявил Лорд Саликарн.

— Я должен поохотиться и поесть! Моя добыча в том направлении!

— Есть будешь, когда я разрешу. А теперь разворачивайся!

Рука человека, столь же теплая, как и все остальное, легла на чешуи белой шеи. Керис представил себе, как из стального ошейника выдвигаются мелкие колючки жара, впивающиеся в плоть, растут, пока не сольются воедино, — и не смог ослушаться. Он неохотно повернул, поднимаясь еще выше до тех пор, пока обширное поле Ледника не стало выглядеть ровным белым одеялом.

У него появилась прекрасная в своей простоте идея, очень легко осуществимая. Ему незачем нападать на человека, чтобы причинить тому вред! Если Керис совершит стремительную вертикальную петлю, наезднику не удастся удержаться. И тогда дракон снова будет свободен.

Керистиллакс немедленно пригнул голову и сорвался в крутое пике. Но прежде чем он смог продолжить петлю, по всему его телу растеклись огненные реки, заставляя корчиться в муках. Пронзительный рев вырвался из пасти побежденного и беспомощного Кериса, ждавшего, что огонь охватит его и пожрет.

Но вместо этого его крылья распростерлись, а шея распрямилась. Голова поднялась, а спина и хвост вытянулись, словно древко копья. Его тело мягко вышло из пике, по приказу возвращаясь к ровному полету, несмотря на то, что боль продолжала перекручивать и искажать все его чувства.

А затем мучения прекратились, испарились так же, как пар исчезает в сухом воздухе… но память о них осталась. В течение долгого времени он летел, пытаясь понять, что же за сила заставляет работать его крылья. Но потом услышал спокойный, увещевающий голос своего седока, идущий словно издали и звучащий так, как если бы говоривший человек являлся сторонним наблюдателем, а не тем, на чью жизнь только что покушались.

— Понимаешь ли, спасения и в самом деле нет. Твои намерения были очевидны… а наказание опять оказалось удивительно милосердным.

Керис задрожал, случайно дернулся в сторону и тут же усиленно забил крыльями, выравнивая себя и седока.

— Ты хороший летун. Тебе нечего бояться. — Саликарн похлопал дракона по шее, причем довольно нежно.

— Почему ты не разозлился? — Керистиллакса расстроила и напугала холодная реакция человека. — Разве мое предательство не привело тебя в ярость?

— Это твой путь и твоя сила, мой могучий змей. Но пойми, что и в моем пути есть сила. Вместе мы будем неукротимы! В Армии Белых Драконов мы будем представлены как минимум к капитанскому чину. Да ты даже не представляешь, какие битвы мы будем возглавлять!

У Керистиллакса не было ни малейшего желания завоевывать и вести за собой какое бы то ни было крыло. Он знал цену клятвам и был уверен, что никакой простой залог не удержит металлических драконов с их смертоносными копьями в стороне от войны. Рано или поздно они придут, и тогда цветные погибнут. Но он хранил молчание.

— Мне доставит удовольствие посмотреть, как ты убиваешь, — заявил наездник, легко наклоняясь вперед и гладя шею дракона.

— Я… могу лететь к побережью? — осмелился спросить Керис.

— Нет. Наша цель лежит к востоку. Но я разрешаю тебе отлучиться, чтобы поймать любую добычу, какую мы увидим.

На сей раз Керистиллакса практически не возмутила команда. Даже в этих пустошах можно было повстречать карибу или медведя, а может, даже и заплутавшего ледяного варвара. У дракона заурчало в животе от предвкушения свежего мяса, и он практически убедил себя, что могучие крылья теперь режут студеный воздух только по его собственной воле. Керис и его одетый в черное наездник парили в сотнях футов над поверхностью Ледника в хрустальном свете полуденного солнца. Керистиллакс остро почувствовал, как гордится своей величественностью, чистой, сверкающей белизной чешуи, огромным размахом крыльев и мощью тела.

— Там. — Слова Лорда Саликарна сопровождались похлопыванием по правому плечу дракона.

Керис накренился к утесу, опустив крыло, и тут же увидел медведя, хотя могучий хищник и прижался животом к заснеженной скале, а его шкура была практически незаметна на белом фоне. Керис почувствовал восхищение седоком, поразившись, как тот заметил столь хорошо замаскировавшегося зверя.

Драконья тень скользнула над поверхностью скалы, и медведь, осознав, наконец, что его заметили, помчался вдоль хребта. Мощные удары крыльев сокращали расстояние между охотником и добычей, и зверь в панике взвыл, понимая, что гибель рядом. Взревев, он отчаянным рывком попытался запрыгнуть наверх, но расстояние оказалось больше, чем животное представляло… или же ужас лишил его рассудка. Медведь зацепился за край, скалывая кусочки льда, но не нашел опоры для своей массивной туши. Повалившись обратно, зверь соскользнул с уступа, а затем с отчаянным воем свалился с высокой скалы. С жуткой внезапностью его вой оборвался.

Медведь был уже мертв, когда Керистиллакс опустился у подножия обрыва возле покрытой белым мехом туши. Лорд Саликарн покинул спину Кериса и уселся на камень, давая дракону спокойно поесть. Не обращая внимания на жесткость мяса, Керис отрывал огромные куски.

Саликарн вытащил из заплечного мешка маленькую жаровню, развел небольшой огонь и отрезал от туши несколько кусков мяса. Человек поел жареного, пока белый дракон пожирал сырое.

Теплая плоть и кровь заполнили драконий живот, и успокаивающая удовлетворенность растеклась по его телу. Керис посмотрел на своего спутника и увидел, что вокруг человека растаяло кольцо снега. У дракона появилось еще больше вопросов, и он чувствовал себя достаточно бодрым для того, чтобы начать разговор.

— Как ты сохраняешь тепло? Большинство людей вынуждены кутаться в многочисленные меха, чтобы выжить на Ледяной Стене.

— Эта броня — подарок самой Такхизис, — мягко улыбнулся Саликарн. — Мне просто нужно находиться под солнечным светом в течение дня, а всю долгую ночь меня будет греть магия.

— И таким образом ты выживаешь?

— Да, пока мы направляемся к северу.

— Мы летим к Лордам Рока? — Воспоминания об этих огненных вершинах, об удушливых порывах горячего воздуха, окружавшего город Оплот, поднялись желчью к горлу Кериса.

— Да. — Возможно, Саликарн прочел его мысли, поскольку засмеялся и покачал головой: — Но ты не волнуйся… ее Темное Величество отвела белым драконам место на южных высотах. Там иногда идет снег и практически нет вулканов.

— Помню я те горы, — без энтузиазма произнес Керистиллакс, с презрением сравнивая ничтожные полоски грязного снега с величественным, могучим совершенством его Ледника.

— Да и в любом случае война начнется уже скоро… может быть, через пять или десять зим. Тогда мы явим наше присутствие миру. И наше Белое Крыло наверняка направится к югу.

— Я смогу вернуться в свой замок?

— Могу побиться об заклад, что этот замок станет логовом Террислитикса, — снова покачал головой Саликарн. — Он будет под седлом нашего Верховного Повелителя.

Керис не был удивлен этими новостями, но не мог сдержать волну гнева. Оскорбивший его и улетевший Слит унаследует это великолепное логово!

— Ты говорил о том, чтобы обнаружить наше присутствие. Ты имеешь в виду, что пока мы должны прятаться?

— Да. Наш полет к Халькистовым горам должен пролегать окольным путем, в обход человеческих и эльфийских владений.

— Значит, полетим над океаном?

Серые волны Куранского океана не пугали Кериса. Из этих бурных вод он выловил много моржей и даже китов. А сейчас, в начале весны, там должны были найтись оторвавшиеся льдины и огромные айсберги, плавучие холодные острова.

— Да. Мы обогнем Пыльные Равнины, приблизившись к берегу где-нибудь западнее Сильванести. Оттуда мы будем перелетать по ночам, пока не достигнем владений людоедов и отрогов Халькистовых гор.

— Долгий полет. — Пыльные Равнины, как недавно выяснил Керис, были той самой коричневатой полосой к северу от его Ледника. Он прикидывал маршрут, пытаясь соединить разрозненные воспоминания об Ансалоне до Катаклизма. — Однако у нас будет хороший шанс сохранить наше присутствие в тайне.

— И, я полагаю, твои старые крылья выдержат его? — спросил Саликарн с легкой усмешкой. — Впрочем, мы можем раз или два опуститься на побережье, чтобы отдохнуть… все равно берег здесь довольно пустынен.

— Полет над океаном будет изматывающим, но, возможно, я смогу по пути опуститься на айсберги и таким образом гарантировать, что мы останемся незамеченными.

— Очень хорошо. А теперь мне надо поспать… и тебе советую сделать то же самое. Мы начнем наш полет с первыми лучами солнца.

Лорд Саликарн устроил себе постель на плоском камне, который предварительно очистил от снега. Уже через несколько минут грудь воина начала ритмично вздыматься и опадать. Огромный дракон присел поблизости, вперив немигающие глаза в холодное ночное пространство. Какое-то время Керис раздумывал над искушением внезапной атаки… и откинул эти мысли даже раньше, чем колючий жар окружил его шею. Вместо этого он сидел и ждал, сохраняя такую же неподвижность, как лед под его лапами.

Он раздумывал над своей проблемой с терпением, возможным только для того, кто прожил многие столетия. Был какой-то способ, должен был иметься какой-то способ избежать этого путешествия за смертью, оставаться подальшеот огненных гор и металлических драконов с их копейщиками, неизбежно бы обрушившихся на него.

Керистиллакс размышлял о своем стальном ошейнике и человеке, которого вынужден защищать. Странно, но он не мог заставить себя возненавидеть Лорда Саликарна и даже испытывал к нему некоторое уважение за то, как тот заставил его засунуть голову в этот мерзкий ошейник. Керис чувствовал, что Саликарн не был чрезмерно жесток, но присутствие этого человека доставляло крайние неудобства. Мысли дракона крутились, он искал слабость в своем седоке и в ошейнике, тянущем его к ненавистной судьбе.

Лорд Саликарн поднялся, внезапно пробудившись, умылся снегом и заявил, что им снова надо подниматься в воздух.

Когда Саликарн подошел ближе, Керис заметил, что тот обхватил себя руками и дрожит, словно замерз.

— Подвела волшебная броня? — лениво моргая, спросил дракон.

— Чары действуют только ограниченное время… Со мной все будет в порядке, когда мы взлетим, и я окажусь на солнце.

Керис склонил голову, позволяя человеку оседлать свои плечи. И когда Саликарн приказал взлетать, белый дракон распростер крылья и взмыл в воздух без единой мысли о неподчинении. В этот раз он был готов к дополнительному весу и быстро поднялся над Ледником. Вскоре они вылетели из дымки в дневной свет, и практически тут же Керистиллакс почувствовал неуютное тепло от волшебной брони Саликарна. Несмотря на то, что уже начался теплый сезон, небо над головой оставалось бледным и холодным.

Только набрав кругами высоту в тысячу футов, дракон рискнул задать вопрос:

— Куда мне лететь, хозяин?

Хотя эти слова и раздражали его, Керис произнес их ровно, по-прежнему опасаясь жалящей силы стального ошейника.

— Неси меня вдоль Ледяной Стены, но восточнее, — заявил человек.

Керистиллакс покорно прянул в холодный воздух. Туманная изморозь постепенно собиралась в бледные облака, в конечном счете образуя сумеречный фронт, заслоняющий солнце. Белый дракон смаковал порывы холодного ветра, а Саликарн за все часы полета ни разу не пожаловался, хотя Керис и чувствовал, что одетый в черную броню наездник не рад холоду. Дракон по-прежнему стремительно летел над заснеженными просторами.

Они миновали брошенную деревню ледяных варваров, место, на которое Керис так часто совершал налеты, что выносливые люди — те, которые выжили, — в конце концов оказались вынуждены бежать на север, в дикую тундру. Саликарн предложил дракону покружить над руинами, задавая вопросы о разрушенных домиках и диком, выносливом народе, некогда обитавшем в них. Его особенно заинтриговало место крушения огромного корабля, являвшего собой теперь лишь разбитый остов, из которого торчала длинная мачта да выступало изображение драконьей головы, дававшее представление о прежнем изяществе судна.

В течение многих часов летели они в полярных небесах. Лорд Саликарн оставался активным и заинтересованным, постоянно крутясь на своем месте, вопрошая о той или иной достопримечательности Ледника Ледяной Стены. Его броня, к которой прикасалось солнце, весь день сохраняла свои чары.

Наконец они достигли далекого и не защищенного от ветра побережья. Огромные сосульки обрамляли черные утесы, неустанно штурмуемые бушующим прибоем. В них били волны, поднимая вокруг огромные тучи водной пыли, окатывая камни и отмели, покрывая все скользким льдом. За ними, вплоть до восточного горизонта, колыхался океан, серый и холодный, словно сталь. Огромные белые полосы разрывали иссиня-серую поверхность, и Керис знал, что это пласты льда, оторвавшегося от берега Ледника. Некоторые из них являли собой высокие айсберги, вздымавшие свои зубчатые пики на сотню и даже более футов над морем, в то время как другие были гладкими, похожими на плоты плавучими льдинами, регулярно откалывающимися, когда начинали резвиться бури северной весны.

— Теперь летим на восток.

— Мы летели уже много часов, — заметил Керис. — Думаю, следует пока остановиться здесь, чтобы я восстановил силы.

— Ты же сказал, что можешь приземлиться на айсберг, и, как я вижу, их много перед нами. Нет, мы будем продолжать полет до темноты.

Белый дракон решительно оставил изгрызенный штормом берег. Море раскинулось обширным одеялом, и эта необъятность успокаивала и совсем не пугала огромного, кожистокрылого летуна. Здесь Лорд Саликарн действительно нуждался в нем, сама жизнь человека зависела от Керистиллакса.

Но когда дракон начал пробиваться через неистовые ветра, он практически забыл о седоке. Ледяные порывы ласкали шкуру и щекотали пещероподобные ноздри, вызывая покалывающее наслаждение. Это ледяное море было не более чем продолжением Ледника — его Ледника, — и дракон чувствовал себя здесь столь же уютно, как и над гладью пустынного льда.

Уверенность вернулась к нему — Керис снова ощущал себя хозяином положения. Когда сумерки окутали седое море, он начал искать место, где можно приземлиться, и выбрал большой айсберг с прямоугольной вершиной и окружающей ее ледяной пропастью. Верхушка была плоской и разделенной на две части глубокой расщелиной.

— Там много места, и айсберг еще долго не расколется, — указал дракон и, с разрешения Лорда Саликарна, повернул к большему из двух сегментов.

Круто спланировав, Керистиллакс выгнул спину, готовясь легко приземлиться на морозную поверхность.

Но лишь когда оказался близко, он прямо под собой обнаружил маленькую расщелину с крутыми стенами, пересекавшую центральный разлом. Эта короткая, частично прикрытая снежным карнизом трещина оказалась довольно широкой и глубокой. Белый дракон попытался взмыть с помощью резкого взмаха, но на него давил вес седока. Керис заскользил по гладкой поверхности, почувствовал, как его передние лапы нависают над краем, в то время как когти задних скребут и вгрызаются в лед.

Под действием инерции дракон скатился в расщелину в облаке сухого снега, закрутился, и его правое крыло зацепилось о край разлома. Керис с ревом покатился по крутому скату, накренясь вперед, а Лорд Саликарн вцепился в его гриву. Змей попытался остановить свое безумное падение, широко расставив лапы, — из-под когтей во все стороны полетели осколки голубого льда.

Наконец они остановились на краю айсберга. Море под ними приливало к ледяной завесе, пенные пальцы рвались вверх, пытаясь дотянуться до ускользнувших жертв.

Керистиллакс осторожно отполз от края. Он решил прилечь отдохнуть на достаточно широкой полке на дне разлома. Мембрана на его крыле была повреждена, и боль пронзала бок, словно разряды молний.

Саликарн скатился с чешуйчатого седла, мрачно наблюдая, как пытается пошевелиться белый дракон. Мужчина явно побледнел, когда Керис застонал и напряженно вытянул крыло.

— Сломана кость, — прошипел змей, изгибаясь и дергая головой в мучительных судорогах.

Лорд Саликарн мрачно развернулся на пятках. Он подошел к краю ледяного утеса, посмотрел налево и направо. Надежды не оставалось — вплоть до туманного горизонта не было ничего, кроме сердитого океана. Вернувшись, человек оценивающе посмотрел на дракона.

— Есть ли какая-нибудь возможность сделать так, чтобы крыло выдержало твой вес?

Керис попытался развернуть мембрану, застонал и снова прижал крыло к боку:

— Я не могу его распрямить.

— Ну что же. Придется нам оставаться здесь, пока ты снова не сможешь летать.

Опустилась ночь, и человек устроился настолько удобно, насколько это было возможно. Дракону он казался слабым и маленьким. По его кожаной броне стекали капельки воды, и Керис понимал, что Саликарну было тепло… пока что.

Однако к рассвету мороз стал добираться до рук и ног человека, и тот задрожал. Бледный свет дня не выявил ни земли, ни корабля, ни даже, поначалу солнца. Через некоторое время туман спал, горизонтальные лучи заиграли на высоких стенах ледяного ущелья и поверхности моря в пределах видимости, но их не достигали.

Лорд Саликарн с тоской взирал на далекий блеск, но драгоценный свет не проникал в глубины разлома. У Кериса хватило сил на то, чтобы встать на задние лапы и поднять мужчину в передних… но даже тогда лучи, бившие в стену расщелины, оказывались слишком высоко над головой. В конечном счете, перемещающиеся потоки и ветра развернули айсберг вокруг собственной оси, но к тому времени солнце уже скрылось, и наступила темнота, а двое потерпевших крушение делили в ней свою боль.

— Вынесет ли нас течением к берегу? — спросил человек, стуча зубами.

— Мы дрейфуем к югу, — ответил Керис, пожимая плечами. — Остается только ждать и наблюдать.

Он всмотрелся вдаль, уловив аромат далекого тюленя, но запах не вызвал урчания в животе; Керистиллакс являлся белым драконом, и должно было пройти еще немало времени, прежде чем ему потребуется еда.

Ночью их хлестал порывистый ветер со снегом. Для покалеченного дракона и человека, содрогающегося от холода, мир сжался до размеров ледяной скалы, избиваемой жестоким штормом. К полуночи снег стал замерзать на черной броне, а кожа Лорда Саликарна побледнела от обморожения.

Человек, из которого ледяные порывы вытянули все силы, с трудом заговорил.

— Из нас вышла бы хорошая команда, — заявил он едва слышимым на фоне бьющихся волн голосом.

— Думаю, что ты прав, — согласился Керис. — Огненные горы — и те не остановили бы нас.

Даже посреди льда и темноты не мог он говорить о Лордах Рока без приступа болезненного ужаса. Однако Саликарн уже слишком ослаб; он едва обратил внимание на слова дракона.

Следующим утром человек не проснулся. Керис наклонился и посмотрел на посиневшую плоть и открытые глаза, которые больше не могли видеть. Лорд Саликарн все же уступил холоду.

Фыркнув от удовлетворения, смешанного со странным чувством сожаления, дракон пожал плечами и почувствовал, как ломается и спадает стальной ошейник… ошейник, сковывавший его до тех пор, пока жив хозяин.

Он вновь посмотрел на окоченевшее тело и увидел, что иней уже начал покрывать кожаную броню и бледное, безжизненное лицо. Из всех агентов, каких могла послать Темная Королева, этот был, наверное, лучшим. Керистиллакса странно печалило то, что человек с самого начала был обречен, отправляясь на это задание. Слишком многие по-прежнему желали служить Такхизис, желали вести ее войну.

Но здесь была лишь Ледяная Стена.

Выдохнув, Керистиллакс повернулся к краю ледяного утеса. Ветер раздувал его щетинистую гриву. Впереди могли быть сотни миль, но это уже не имело значения.

Белый дракон распростер свое отдавленное крыло, почувствовав, как мощная, неповрежденная кость принимает его вес.

Наконец Керистиллакс взмыл в воздух, направляя свое тело легкими, могучими взмахами, и полетел, устремив взгляд к Леднику, который пока что еще принадлежал ему.

Примечания

1

Видоизмененная английская пословица: «Кто яблоко в день съедает, у того и доктор не бывает».

(обратно)

2

П. К. — После Катаклизма, принятое на Кринне летоисчисление. Прим. Ред

(обратно)

Оглавление

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен Час близнецов

  Встреча (вместо пролога)

  Книга первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

  Книга вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен Битва близнецов

  Книга первая

    А река течет дальше

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

  Книга вторая

    Армия Фистандантилуса

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Песнь о Хуме

  Книга третья

    Следы на песке

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен Испытание близнецов

  Книга первая

    Молот богов

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Книга вторая

    Рыцарь черной розы

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Песня Крисании

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

  Книга третья

    Возвращение

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Песня Властителя Сота

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Свадебная песня

Майкл Уильямс Сон Дающего Имена

Марк Энтони Драконий народ

Адам Леш Добыча

Крис Пирсон И снизошла слава

Линда П. Бейкер Затишье между битвами

Джанет Пек Подобающие почести

Кевин Т. Стейн Слепота

Терри Макларен Сущность зверя

Дж. Роберт Кинг Даже драконья кровь

Джеф Грабб Бум

Ник О'Донахью Сказители

Дон Перрин и Маргарет Уэйс Секретное оружие инженеров первой армии драконов

Роджер Э. Мур Через дверцу высоко в небе

Дуглас Найлз Яйца Авроры

Джон Маддокс Робертс Убийство в Тарсисе

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

Маргарет Уэйс Лучшие

Маргарет Уэйс Честь и хитрость

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмэн Шелковые нити

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмэн Истинный рыцарь

Маргарет Уэйс, Трэйси Хикмэн История, которую Тассельхоф обещал не рассказывать никому-никому, а рассказал всем

Маргарет Уэйс и Дон Перрин Верзила и малыш

Маргарет Уэйс, Дон Перрин Демоны разума

Маргарет Уэйс Набег на академию волшебства

Маргарет Уэйс, Аарон Айзенберг Странствующие актеры Гилеана

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен Второе поколение

  Сын Китиары

    Глава 1 Странная просьба всадника синего дракона

    Глава 2 Сын Китиары

    Глава 3 Белая роза, черная лилия

    Глава 4 Карамон пытается вспомнить, куда он дел свои доспехи

    Глава 5 Танис Полуэльф

    Глава 6 Держательница Бури

    Глава 7 Почему ты ни разу не спросил?

    Глава 8 Башня Верховного жреца

    Глава 9 Черная лилия, белая роза

    Глава 10 «Моя честь — моя жизнь»

    Глава 11 Меч отца

    Глава 12 Кровь матери

  Наследство

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

  Спорщики

    Предисловие (Или послесловие, что тоже вполне может быть)

    Глава 1 Дуган Алый Молот

    Глава 2 Тяжкое похмелье

    Глава 3 Чудо

    Глава 4 Остров Гаргата

    Глава 5 Дело чести

    Глава 6 Замок Гартата

    Глава 7 Наши герои

    Глава 8 Князь Гаргат

    Глава 9 Спорим?

    Послесловие (На этот раз настоящее)

  Дочь Рейстлина

  Жертва

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен Драконы летнего полудня

  Часть первая

    1. Высадка. Пророчества. Неожиданная встреча

    2. Волшебный остров. Собрание, не терпящее отлагательства. Вершитель

    3. Расставание. Прощальный дар

    4. Письмо к Даламару

    5. Алтарь и Серый Бриллиант. Гном опаздывает. Камень расколот

  Часть вторая

    1. Почетная смерть. Единственный пленник. Роковая встреча

    2. Двоюродные братья. Долг чести. Смертный приговор. Жесткие условия

    3. Палантас. Утомительные, но не совсем бесплодные поиски

    4. Нападение. Арест. Тассельхоф удивлен

    5. Чародейка. Госпожа Йенна поражена

    6. Башня Высшего Волшебства. Трапеза. Сюрприз не из приятных

    7. Таверна «Последний Приют». Разговор старых друзей

    8. Полет на драконе. Стил и Флер беседуют. Конвоир и подконвойный

    9. Предупреждение. Эльфы хватаются за оружие. Тика берется за сковороду

    10. Превосходное место для засады

    11. Выкуп. Комната Рейстлина. План Палина

    12. Аша входит в роль. Даламар сомневается. Немаловажные сведения

    13. Осада Каламана

    14. Похороны

    15. Стил клянется отомстить. Палин слышит знакомый голос

    16. Башня Верховного Жреца. Неутешительные известия

    17. Патруль. Рыбачка-Кэт. Одноглазая и «Желтоглазый»

    18. Храм Жизни. Роща Смерти

    19. Тас изнывает от скуки. Попытка разговорить призрака. Магическая ложка Кендера

    20. Через Шойканову Рощу

    21. Родственники. Назад в Башню

    22. Подозрения. Самосозерцание. Лаборатория Рейстлина

    23. Даламар возвращается. Странная весть. И Аше магия под силу

    24. Зал Видения

    25. Прилично одетый гном. «Орел» или «решка»

    26. В лаборатории. Тас берет инициативу в свои руки (помимо всего прочего)

    27. Воровская Гильдия. Новый ученик

    28. Предупреждение. Трое сходятся вместе. Танис должен выбрать

  Часть третья

    1. Возвращение. Испытание. Приговор вынесен

    2. План сражения. Внутренняя битва Стила

    3. Беседа старых друзей. Стурм Светлый Меч просит об одолжении

    4. Обещание дано. Обещание выполнено

    5. Драконы молчат. Дверь открыта. Кто-то ждет по ту сторону

    6. Бездна. Поиск. Совет Бессмертных

    7. Разочарование. Победа. Капитуляция

    8. Врата. Возвращение старых друзей. Признание Тассельхофа

    9. Узник. Бичевание

    10. Месть Владычицы Тьмы. Выбор Рейстлина

  Часть четвертая

    1. Меняющийся мир. Гостиница. Неожиданный посетитель

    2. Сожаления. Указания. Выбор

    3. Братья. Снова вместе

    4. Отец и дочь

    5. Возвращение в Палантас. Магическая лавка. Подозрение Серых Рыцарей

    6. Агент Йенны. Гусак и гусыня. Чертовски приятное имбирное пиво

    7. Ссора. Спасение. Воровской путь

    8. Страшная встреча. Спасение. Ашины друзы

    9. Великая Библиотека. Бертрем в ужасе. Астинус Палантасский

    10. Выбор

    11. Казнь

    12. Старые друзья. Долгожданная встреча

    13. Записка. План Аши. Беспорядок в библиотеке

    14. Черная Госпожа обвиняет. Ответ Палина. Дурное знамение

    15. Неловкость. Пути пересекаются. Молнии без дождя

    16. Драконьи ловушки

    17. Сломанная ловушка

    18. Плечом к плечу

    19. Слухи. Грохот и пламя. Отплытие

    20. Зола и пепел

    21. Дуган Красный Молот. Серая Драгоценность. Любимцы Хаоса

    22. Тассельхоф в затруднении. План Дугана. Вор

    23. Я — не ничто

    24. Черный воин. Заговор. Природа врага

    25. Приказ. Спрятаны

    26. Дело

    27. Подготовка

    28. Дар. Указания

    29. В Бездне. Книга, посох и меч

    30. Хаос. Отец. Все и Ничто

    31. Свет. Заноза. Кинжал «Убийца Кроликов»

    32. Дождь. Осень. Прощание

  Эпилог

Сью Вэйнлан Кук Глаза Хаоса

Марк Энтони Благородное безумие

Линда П. Бейкер Уроки земли

Ричард Кнаак Сын Хумы

Кевин Т. Стейн Личное

Адам Леш Глаз дракона

Тери Макларен Драконобоязнь

Джейн Рэйб Кабацкие байки

Джанет Пек Драконий колодец

Ник О'Донахью Великолепная пара

Роджер Э. Мур Понимаете, есть еще один берег, там, на другой стороне

Крис Пирсон Первое движение сопротивления овражных гномов

Джефф Грабб Осколок звезды

Маргарет Уэйс, Дон Перрин Мастер Высокий и Мастер Маленький

Дуглас Найлз Ледяная стена

*** Примечания ***