От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Слог хороший, но действие ГГ на уровне детсада. ГГ -дурак дураком. Его квартиру ограбили, впустил явно преступников, сестру явно украли.
О преступниках явившихся под видом полиции не сообщает. Соглашается с полицией не писать заявление о пропаже сестры. Что есть запрет писать заявление ранее 3 дней? Мало ли, что кто-то не хочет работать, надо входить в их интерес? Есть прокуратура и т.д., что может заставить не желающих работать. Сестра не
подробнее ...
пришла домой и ГГ отправляется в общественную библиотеку, пялясь на баб. Если ГГ и думает, то головкой ниже пояса. Писатель с наслаждением описывает смену реакции на золотую карту аристо. Диалоги туповатые, на уровне ребёнка и аналогичным поведением. История драки в школе с кастетами и войнами не реально глупая. Обычно такие тупые деологи с полицией, когда один сознаётся в навете оканчивается реальным сроком. Когда в руки ГГ попали вымогатели с видео сестры, действия ГГ стали напоминать дешевый спектакль. Мне данный текст не понравился, сказочно глупый.
посерело. Медленно потирая лоб, он пробормотал:
– У меня раскалывается голова! И подумать только, что я мечтал о поистине потрясающем переживании! Встав, он сказал:
– Ло, вернемся в город! И вдруг мрачно улыбнулся:
– О небо, ваша карьера, Ло, теперь обеспечена. Вас ждут величайшие почести, вы будете…
– Я знаю, что меня ждет сейчас, – сухо прервал его невысокий начальник, – Ночь за письменным столом и сочинение официального отчета. Пожалуйста, сударь, пройдите в ваш паланкин. Я догоню вас через минуту.
После того, как поэт удалился, Ло долго смотрел на судью. Дрожащими губами он произнес:
– Это было ужасно… ужасно, Ди. Она… она…
Голос его прервался.
Судья Ди положил свою ладонь на его руку.
– Ло, ты закончишь ее биографию, процитировав все, что она здесь говорила. Издание ее стихов, поэтому» воздаст ей должное, и жизнь ее продлится в этих стихах. Отправляйся назад вместе с Чаном, я хотел бы остаться ненадолго. Мне нужно привести мысли в порядок. Пусть писцы приготовят все необходимое. Вернувшись, я встречусь в канцелярии с тобой и помогу составить официальные бумаги.
Он посмотрел вслед удаляющемуся начальнику уезда и, повернувшись к могильщику, спросил:
– А вы, сударь?
– Я останусь с вами, Ди. Давайте пододвинем кресла к балюстраде и полюбуемся луной. Ведь мы здесь ради праздника Луны, в конце-то концов!
Они сели спиной к наполовину убранному столу, и были рады, что остались в беседке одни слуги, как только начальник Ло уехал, собрались вокруг кухни в лесу, чтобы обсудить неслыханные события.
Молча смотрел судья на горный хребет по другую сторону , ущелья. Он думал, что в этом фантастическом освещении мог бы различить едва ли не каждое дерево.
– Сударь, – сказал он, – вы интересовались Шафран, хранительницей кумирни Черного Лиса. С горечью должен вам сообщить, что она заболела бешенством и умерла сегодня днем.
Могильщик Лу кивнул своей крупной круглой головой.
– Знаю. Идя по горной тропе, я увидел черного лиса. Первый раз в своей жизни. Его гибкий, длинный силуэт, его лоснящийся черный мех лишь мелькнули перед моими глазами, он скрылся в кустах…
Лу потер свои отвислые щеки и хрипло вздохнул. Не отводя глаз от луны, словно невзначай, спросил:
– Ди, были ли у вас хоть какие-нибудь улики против академика?
– Никаких, сударь. Но поэтесса испугалась, что они у меня есть, и в конечном счете это все решило. Если бы она не взорвалась, я бы пошумел какое-то время, приводя расплывчатые доводы. Академик назвал бы это интересным упражнением по дедукции, и все бы закончилось. Конечно, он прекрасно знал, что у меня нет против него никаких улик. Он покончил с собой не потому, что опасался судебного преследования, но лишь из-за своей нечеловеческой гордыни, которая не позволяла ему жить с мыслью, что кто-то его жалеет.
Могильщик снова кивнул.
– Ди, это была настоящая драма. Человеческая драма, в которой, уж так случилось, и лисы играли свою роль. Но мы не должны взирать на все с точки зрения нашего ограниченного человеческого мирка. Существуют и другие миры, которые шире нашего, Ди. С точки зрения мира, принадлежащего лисам, произошла лисья драма, в которой немногим человеческим существам была отведена второстепенная роль.
– Может быть, вы и правы, сударь. Похоже, что история началась сорок лет назад, когда мать Шафран еще совсем девочкой принесла в дом черного лисенка. Не знаю.
Судья вытянул длинные ноги.
– Впрочем, знаю одно, что чертовски устал. Собеседник покосился на него.
– Да, вам бы не мешало отдохнуть, Ди. И у вас, и у меня, у каждого еще долгий путь впереди. Очень долгий и многотрудный.
Откинувшись на спинку кресла, могильщик посмотрел на луну выпуклыми, немигающими глазами.
Последние комментарии
3 часов 30 минут назад
4 часов 25 минут назад
4 часов 28 минут назад
15 часов 19 минут назад
15 часов 21 минут назад
1 день 4 часов назад