Опасный мужчина [Розмари Роджерс] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Розмари Роджерс Опасный мужчина

Часть первая

Пролог

Бостон

Сентябрь 1845 года

На набережной всегда царило оживление, но за все прожитые в Бостоне годы Виктория Мария Райен ни разу не посетила эту часть города. Впервые она увидела шумные причалы шесть лет назад, когда десятилетней девочкой приехала из своего калифорнийского дома в гости к тете и дяде. Приезд запечатлелся в ее памяти как яркое событие; страх уступил место радости.

Должно быть, осенний воздух пропитан духом приключений, подумала она; всеобщая суета, гвалт, грохот снующих взад-вперед повозок создавали необычную атмосферу. Таинственные ящики с шелками, пряностями, драгоценными камнями, что выгружались из трюмов кораблей, рождали буйные фантазии о таких далеких странах, как Индия и Китай.

Заморские запахи — а некоторые из них были настолько тошнотворными, что спутники девушки зажали носы платками, — вызывают приятное волнение, подумала Виктория. Ее любимый кузен, выражая свое недовольство, раздраженно натянул толстый шерстяной шарф на нос и рот и бросил на девушку исподлобья хмурый взгляд, чтобы напомнить ей, что он считает эту вылазку нелепой и безрассудной.

Конечно, Син уже поделился с преподобным Гидеоном своим мнением относительно прогулки по бостонскому порту — слава Богу, он сделал это тайно, чтобы не выдать ее план дяде Симесу и тете Кэтрин, но весьма прямолинейно. Хотя Син возражал — он даже повысил голос, понимая тщетность своих усилий, — она была уверена, что он, как всегда, согласится сопровождать ее.

Тори поежилась, крепче прижалась к плечу старшего кузена и ощутила, что его мышцы напряглись. Син был недоволен, она знала это, но не мог дать волю своим чувствам в присутствии стольких людей. Вся группа находилась под присмотром и опекой преподобного Питера Гидеона.

Девушка посмотрела на шагавшего рядом высокого светловолосого священника; его лицо выражало решимость и сосредоточенность, оно напоминало лики святых из католического детства Тори. Теперь она исповедовала протестантскую веру — как отец до того времени, когда ради ее матери принял католичество, — и восхищалась Питером Гидеоном с экзальтированностью шестнадцатилетней девушки.

Син, не питавший столь восторженных чувств к преподобному отцу, сердито пробормотал:

— Это чистый абсурд! Как могла тебе прийти в голову идея отправиться сюда, чтобы проповедовать матросам и грузчикам воздержание от спиртного? Вероятно, в конце концов, мы окажемся на дне гавани. Или нас затащат силой на какой-нибудь иностранный корабль.

— Вряд ли это возможно. Нас слишком много.

Тори обвела взглядом компанию, состоящую в основном из последователей или прихожан Питера Гидеона. Несомненно, она была не единственной поклонницей преподобного.

Гидеон выделялся из любого общества. Его внутренняя сила и неистощимое красноречие позволили быстро собрать вокруг себя в Бостоне многочисленную паству.

— Посмотрите на этих людей — отбросы человечества…

Голос священника едва не потонул в грохоте повозок, криках, пронзительном скрипе швартовых. Возбужденные иммигранты заполнили набережную; в основном они были одеты бедно, кое-кто облачился в свой единственный приличный костюм.

Склонив светловолосую голову, Син прошептал на ухо Тори:

— Твой драгоценный святой Питер осуждает бедность?

Ее обтянутая перчаткой рука сильно сдавила плечо Сина, хотя вряд ли он ощутил это в полной мере через пальто и рубашку.

— Не будь таким безжалостным.

— О, маленькая кузина, я бы никогда не смог быть жестоким по отношению к тебе, — сказал Син, вздохнул и добавил со смирением в голосе: — Тебе это известно. Ты подчинила меня себе, когда тебе было всего двенадцать лет.

— Одиннадцать. И ты не имел ничего против, так что не изображай обратное.

Торжествующая улыбка Тори могла бы растопить сердце статуи; она убрала выбившуюся из-под шляпки прядь волос, кокетливо улыбнувшись спутнику. Ее лицо обрамляли золотисто-каштановые волосы, обычно тщательно причесанные, но сейчас свободно ниспадавшие на плечи. Порой Тори можно было принять за испанскую цыганку. Даже ее глаза, в уголках вздернутые вверх и излучавшие из-под изящно выгнутых бровей фиолетовое сияние, были необычными, они притягивали к себе взоры. Протянув руку, Син дернул ее за волосы.

— Злюка.

— Только когда я хочу быть ею.

Тори бросила на кузена предостерегающий взгляд, но ее упрек был явно проигнорирован. Син усмехнулся и просвистел мелодию популярной кабацкой песенки. Право, иногда он бывает просто несносным, и, если бы она могла выбраться из дома без него, она бы сделала это не колеблясь.

— Не обижай меня, — произнесла Тори. — Если тебе неприятно сопровождать нас, можешь вернуться домой.

— И пропустить такое зрелище? — Голубые глаза Сина лукаво засияли. Он выпрямился, спрятал волосы под свою строгую шляпу и ехидно добавил: — Ни за что. Я хочу увидеть, как святого Питера вышвырнут из таверны и посадят задом в лужу.

— Следи за своим языком. — Она раздраженно дернула за ленты своей шляпы и гневно посмотрела на кузена. — Ты осуждаешь замечательного человека, потому что тебе не дано понять его благородных и чистых намерений.

Насмешливая улыбка Сина выдала его мнение; Тори демонстративно отвернулась и замолчала. Она туго завязала ленточки шляпы под подбородком. Бессмысленно пикироваться с Сином. Ее кузен больше всего на свете любил спорить до изнеможения. В других случаях, возможно, жаркая дискуссия доставила бы ей удовольствие. Но не сейчас, когда речь шла о Питере Гидеоне. Тори слишком сильно хотела, чтобы все прошло гладко.

Питер должен увидеть в ней не только свою почитательницу. Разве за последние четыре месяца она не старалась изо всех сил привлечь к себе его внимание? И чего она добилась? Он по-прежнему обращался с ней так же вежливо и бесстрастно, как и с другими молодыми женщинами, толпами посещавшими его проповеди или лекции о пользе воздержания от спиртного. И все же иногда она замечала, что он смотрит на нее иначе, нежели на других. Этот замаскированный интерес вызывал у Тори смятение, она чувствовала, что он существует не только в ее воображении.

Право, как жаль, что Питер Гидеон смотрит на нее не так, как это делает Син; кузен бросал на нее красноречивые взгляды, думая, что она не замечает их. Тори видела на его лице то удивление, то печальное выражение. Конечно, она взрослеет. Подростковая угловатость постепенно исчезала, но зато появилась женственная плавность линий! Син это заметил, но он был ее кузеном, а Тори хотела, чтобы Питер увидел в ней не ребенка, а девушку.

— Перестань пялиться на него. — Син грубовато толкнул Тори, и она вспыхнула от возмущения и неловкости.

— Я не пялилась.

— Отрицать это бесполезно. Я вижу разницу. Тебя всякий раз выдает слюна на подбородке.

Прежде чем она успела выразить свою ярость, Питер остановился перед таверной, выбранной им для первого выступления. Таверна имела более вульгарный вид, чем представляла себе Тори, рисовавшая в своем воображении толпы неотесанных матросов и грузчиков. Мужчины прогуливались перед облезлым деревянным фасадом с приоткрытой покосившейся дверью. Из заведения вырывались клубы дыма, доносились шум и смех.

— Мне это не нравится, — растерянно пробормотал Син.

Сжав руку Тори, он заставил ее отступить на шаг.

Тори вырвалась и, не дав Сину времени остановить ее, протиснулась к Питеру. Священник посмотрел на девушку, одарил ее своей неземной улыбкой. У нее перехватило дыхание. Значит, он берег эту улыбку только для нее. О, ей не померещился его интерес…

Солнечные лучи заиграли в светлых волосах Питера Гидеона; его обычно громкий голос на этот раз прозвучал тихо:

— Мисс Райен, вы хотите зайти туда со мной?

— Конечно.

Не реагируя на вялый протест Сина, она стремительно направилась в таверну впереди Питера.

Там было темно и дымно. Она ощутила резь в глазах и быстро заморгала, чтобы привыкнуть к полумраку. С их появлением шум и смех стихли, все замерли в ожидании чего-то необычного. Кто-то нарушил тишину, подвинув стул. Посетители настороженно уставились на священника, Питер невозмутимо улыбнулся.

Через несколько мгновений он заговорил с присущим ему красноречием, столь восхищавшим девушку. Она с замиранием сердца подумала, что его вдохновенная убежденность обязательно подействует на этих мужчин и они прислушаются к искренним и мудрым словам.

О, Питер… Святой Питер — так называл его неисправимый кузен, не раскаявшийся даже тогда, когда она перечислила все, что удалось сделать Питеру. Так уж устроен Син. Он ни к кому и ни к чему не испытывал почтения, и уж тем более к человеку, которого считал напыщенным гордецом. Никто из знакомых не разделял его мнения. Особенно молодые бостонские дамы, гурьбой валившие в церковь Питера и поддерживавшие его начинания с почти истерическим ликованием.

Тори подумала, что Син пошел сегодня с ними только для того, чтобы позлить Питера. Или ее. Она не знала точно, что именно способно доставить ему наибольшую радость.

Некоторые посетители таверны начали бормотать молитвы. Когда Син с мрачной решимостью в глазах протянул руку к Тори, она с кошачьей грацией отстранилась от него. Она должна заставить Питера обратить на нее внимание. Если ей удастся убедить хотя бы одного из этих грубых людей отказаться от виски, она добьется своего.

Тори обвела взглядом полутемную таверну в поисках подходящего объекта и увидела человека, который, игнорируя происходящее, стоял опираясь о стойку. Он даже не поднял глаза, когда Питер встал на стул и поднял вверх Библию, чтобы превознести достоинства воздержания и помолиться Богу о спасении душ всех присутствующих.

Тори направилась к мрачному мужчине; ее стиснутые челюсти и развевающиеся полы платья свидетельствовали о целеустремленности.

— Сэр, — громко произнесла она, протянув руку к его бокалу, — Господь желает, чтобы вы отказались от крепких напитков и прислушались к Его словам.

— Не стоит, леди.

Ник Кинкейд быстро прикрыл ладонью бокал с виски. Девичья рука нависла над его рукой. Пальцы Тори задрожали в воздухе. Он слышал, как она подошла к нему. Ему удавалось не реагировать на приближение этой особы в муслиновом платье, пока она не попыталась отнять у него виски. Когда она услышала его хриплое рычание, перья и кружева на ее шляпке затрепетали.

— О! — еле слышно выдохнула девушка.

Широкие поля шляпы отбрасывали тень на лицо Тори, но тусклый свет газовых фонарей все же позволил Кинкейду разглядеть, что перед ним весьма юная особа. Он нахмурился. Несомненно, она пришла с этими квакерами, усердно досаждавшими остальным посетителям. Он надеялся, что у дальнего края стойки ему ничто не угрожает. Очевидно, он недооценил их рвение.

Обрывки церковного гимна, смешиваясь с бранью матросов и докеров, служили фоном для проповеди о преимуществах трезвости. Ник лишь мельком взглянул на незваных гостей. Увидев, как эта компания входит в таверну, он тотчас понял, что привело ее сюда. Проповедники трезвости. Обыкновенные религиозные фанатики. Однако они были одеты лучше, чем большинство подобных им людей. Ник заметил элегантные костюмы из темно-коричневой ткани, сверкание золотых часов и галстучных булавок с бриллиантами. Идиоты. Какая глупость — хвастаться своим богатством в этой части Бостона. Он бы охотно проигнорировал их, но, похоже, ему не удастся это сделать. Особенно после нелепой попытки этой девчонки схватить его бокал. Несомненно, она собиралась вылить спиртное на пол, подумал он, наблюдая за происходящим в зале.

Человек, забравшийся на стул, поднял Библию и громко произнес:

— Братья, отодвиньте от себя сосуды зла, выпейте из жизнетворного источника. В Священном Писании сказано:

«Пьяницы и чревоугодники обнищают, употребляющий зелье будет ходить в лохмотьях…»

Его голос разнесся по всей задымленной таверне; он звучал среди грешников так же мощно и уверенно, как и среди набожных прихожан бостонских методистских церквей.

Предостережения были встречены гоготом и раздраженным бормотанием, но это только подстегнуло проповедника. Еще сильнее повысив голос, он разбрасывал свои слова, точно камни. Одни начали недовольно ерзать, другие потянулись к выходу. Дверь захлопнулась за ними. Похоже, не многие посетители были готовы пить под бдительными взглядами вторгшихся сюда людей в темно-коричневых одеждах.

Мускулистая рука с грохотом опустилась на стойку бара. Хозяин заведения с яростью посмотрел на светловолосого оратора.

— Вали-ка из моей таверны, преподобный. Ты распугиваешь посетителей. Мешаешь мне зарабатывать на жизнь.

Священник посмотрел на хозяина таверны с глубоким состраданием и обратился к нему тихим голосом, словно к ребенку:

— Брат мой, Священное Писание обещает спасение каждой заблудшей душе, но его не найти на дне пустой чаши.

Терпение Ника истощилось. Он раздраженно выругался, поднял свой бокал и допил виски. Когда он отвернулся от стойки, девушка сделала шаг назад; яркий свет фонаря, осветивший ее лицо, заставил Тори заморгать. Остановившись, Ник поглядел на нее.

Из-под полей нелепой шляпки выглядывало удивительно красивое лицо. Ему показалось, что перед ним портрет работы Караваджо, обрамленный безвкусными перьями и кружевами. Его внимание привлекли большие испуганные глаза с густыми черными ресницами. Они напоминали отполированные аметисты. Взгляд Ника скользнул с прямого тонкого носика на маленький решительный подбородок с ямочкой посередине, задержался на губах. Господи, вот это рот. На девичьем лице были губы женщины — пухлые, влажные, соблазнительные. Ее чувственный рот был создан для поцелуев, а не для пустых проповедей о воздержании от спиртного. В глубине неистовых глаз таилась энергия, которую следует тратить на наслаждения, а не на проповеди.

Но этот приятный образ мгновенно исчез.

Тори внутренне собралась и воинственно вздернула подбородок.

— Только глупцы игнорируют слова предостережения, — спокойно произнесла девушка.

Ее обтянутые перчатками пальцы рук сжались в кулаки. Если в ее облике заключалась просьба, то теперь к ней примешивался и вызов.

Ник с насмешливым удивлением вздернул брови. Похоже, у этой квакерши есть характер и смелость. И у остальных тоже. Люди в темно-коричневых костюмах расположились, точно тощие драчливые вороны, у грязной длинной стойки, тянувшейся вдоль стены. Они производили столько шума, что могли разбудить мертвеца. Оглушающие гимны чередовались с предупреждениями относительно «дьявольского зелья», которое готовится на адской кухне. Потасовка не заставит себя ждать, подумал Ник и догадался, кто выйдет из нее победителем. В другой ситуации он не стал бы обременять себя предупреждением, решив, что любой человек с каплей благоразумия осознает, как опасно приставать к пьяным матросам, находящимся на своей территории. Но сейчас его покорило это серьезное личико, обладательница которого смотрела на Ника так, словно ждала, что его поразит молния или что Господь спасет его душу.

— Вы оказались в неподходящей части города, юная леди. Отправляйтесь-ка домой, пока не пострадали. Сейчас здесь начнется серьезная заваруха. Или вы это еще не поняли?

Она взмахнула длинными черными ресницами. На ее лице мелькнуло нечто вроде разочарования. Великолепные губки недовольно сжались. Девушка настороженно обвела взглядом таверну. Повсюду звучали громкие сердитые голоса; разъяренный матрос колотил кулаком по столу. Она должна была понять, что дело идет к драке. Однако, к изумлению Ника, девушка покачала головой и посмотрела на него с невозмутимой улыбкой на лице.

Она опустила ресницы, потом снова подняла их, словно кокетничая с ним.

— Такой воспитанный джентльмен, как вы, никогда не допустит, чтобы даме причинили вред, — сухим тоном произнесла Тори. — Тем более даме, которая хочет помочь вам.

Ее новая тактика позабавила Ника. Он прислонился к стойке и изучающе посмотрел на девушку. Вот дуреха. Неужели она думает, что он примет обет трезвости только потому, что она помахала ему своими красивыми ресницами? Возможно, пора расширить ее познания о жизни. Если он хорошенько запугает ее, она, вероятно, догадается удрать из таверны, пока кто-нибудь из посетителей с менее альтруистическими мотивами не пожелает образумить ее таким способом, о котором она и не догадывается.

Он медленно выпрямился, протянул руку и пробормотал:

— Кто сказал, что я джентльмен, моя милая?

Большой палец Ника заскользил по ее нежной щеке, задержался на ямочке посередине подбородка. Потом Ник крепко сжал пальцами подбородок девушки. Она быстро втянула в себя воздух, испуганно округлила глаза. Его рот накрыл ее губы и заглушил слабый протестующий возглас.

Он не ошибся. Ее рот определенно был создан для поцелуев. Мягкий, нежный, он показался Нику податливым, несмотря на протест девушки. Ник испытал соблазн преподать ей основательный урок, показать, как опасно провоцировать незнакомца, но его теперешнее настроение не располагало к этому. Кто-то яростно закричал на него из глубины зала. Ник неохотно оторвал свои губы от рта девушки, отпустил ее подбородок и сделал шаг назад, поворачиваясь.

К нему мчался разгневанный человек; Ник едва успел собраться. Обладая большим опытом кабацких драк, он слегка повернулся, парировал удар предплечьем и тотчас отбросил противника назад. Мужчина упал на пол, Ник быстро приблизился к нему, схватил за рубашку, резко поднял и замахнулся кулаком. В последний момент он остановил свою руку, увидев юное лицо, искаженное гримасой ненависти.

— Ну же, ударь меня. Человек, который готов воспользоваться беспомощностью юной леди, способен на все.

Разжав кулак, Ник отпустил молодого человека так внезапно, что тот с грохотом повалился на грязный пол.

— Я не дерусь с детьми. Черт возьми, что ты делаешь в этой таверне?

Юноша перекатился на колени, воинственно посмотрел на Ника и согнул руки в локтях, словно ожидая нового удара.

— Я пришел сюда защитить мою кузину — девушку, которую вы только что насиловали.

Ник скривил губы в насмешливой улыбке.

— Насилие заняло бы больше времени. Если ты хотел защитить кузину, тебе следовало оставить ее дома. — Он указал рукой на дверь. — А теперь уходите, пока здесь не началась заваруха.

Молодой человек неуверенно и настороженно поднялся на ноги.

— Я бы ушел, если бы она меня послушалась. — Он искоса посмотрел на девушку и нахмурил брови. — Ты понимаешь, Тори? Нам лучше уйти, пока ситуация не осложнилась.

Но было уже поздно. Кто-то громко выругался, потом раздался треск. Черт возьми! В таверне завязалась потасовка; Ник увидел, как высокий светловолосый священник рухнул со стула в бурлящую толпу окруживших его моряков. Гимны сменились криками и визгами.

Ник отреагировал мгновенно. Его голос разносился по всей задымленной таверне; он звучал среди грешников так же мощно и уверенно, как и среди набожных прихожан бостонских методистских церквей. Не один год увертываясь на техасских равнинах от бандитских пуль и индейских стрел, он отточил свои рефлексы до безупречного состояния. Схватив девушку за руку и игнорируя ее испуганный вопль, он направился в глубь таверны. Отчаянно вырываясь, она ударила Ника по лицу, и он выругался. Потом сжал ее запястье с такой силой, что Тори ахнула от боли.

— Не мешай мне — или я брошу тебя здесь и тебе придется несладко!

Он увлек ее за собой в темный зловонный коридор, тянувшийся за главным залом таверны. Однажды ему уже пришлось воспользоваться задней дверью, заваленной деревянными ящиками.

— Что вы… Куда вы меня ведете?

Отчаянное сопротивление сменилось всхлипыванием, сквозь которое прорывались угрозы. Ее родные накажут его, если он причинит ей вред.

— Мой дядя — влиятельный человек… Вас вздернут, если вы посмеете тронуть меня… Помогите!.. Если вы вздумаете… Где Син? Помогите! Эй, кто-нибудь!

Сжав рукой ее стан чуть ниже небольшого бюста, он оборвал поток бессвязных протестов и угроз. Глупая крошка.

Распахнув дверь, он вытащил девушку в переулок. Ее помятая шляпка съехала набок, развязавшийся шейный платок напоминал поникший флаг. Ник отпустил девушку.

Ник думал, что она оценит его усилия, но ошибся. Она набросилась на него, точно дикая кошка, царапаясь и награждая плевками. Ему пришлось снова схватить ее и держать, пока она, наконец, не затихла, жадно хватая ртом воздух. Раздраженный Ник слегка тряхнул ее:

— Ты можешь постоять спокойно одну минуту? Я никогда не встречал таких неблагодарных созданий. Похоже, ты предпочла бы остаться там. Большинство посетителей обрадовались бы этому, но твоему кузену пришлось бы несладко. Уверяю тебя, дикая кошка, если бы кому-то вздумалось развлечься с тобой, никто не стал бы спрашивать у тебя разрешения.

— Вы… вы… безжалостный негодяй!

Ник рассмеялся.

— Конечно, ты права, хотя у тебя нет оснований для такого вывода. Ты не вправе высказывать свое мнение, не узнав меня получше.

Золотисто-каштановые волосы закрывали ее лицо и глаза; она сердито убрала пряди под измятую шляпку и бросила на Ника разъяренный взгляд.

— Я не желаю тратить время на то, чтобы узнать вас получше… Вы повредили мне руку, вы тащили меня силой. Я даже не знаю, где мой кузен, все ли с ним в порядке.

Она посмотрела на Ника. Ее глаза, казавшиеся на фоне побледневшей персиковой кожи темно-фиолетовыми драгоценными камнями, округлились, губы дрожали.

— Я должна вернуться и найти Сина! Вдруг он пострадал или…

Ник поднял руку, покачал головой.

— Ты только подольешь масла в огонь, если снова появишься там. Твое платье порвано. А то, что находится под ним, покажется любому матросу весьма соблазнительным.

Она опустила глаза и ахнула, положив руку на лиф платья, где из большой дыры выглядывала нежная кожа. Очаровательная картинка, подумал Ник, когда она снова вздернула голову и разгневанно посмотрела на него.

— Вы могли бы раньше сказать мне об этом!

— И лишиться такого приятного зрелища? Я не настолько галантен. Не пытайся меня ударить. Мы оба знаем, к чему это приведет. Если ты пропустишь мимо ушей мое предупреждение, я снова тебя поцелую. Возможно, ты не знаешь, куда это нас заведет, но мне это отлично известно.

Тори вспыхнула и отступила на шаг, по-прежнему придерживая пальцами разорванные края лифа. Ник еле заметно улыбнулся. Обнаженная кожа выглядела бы более соблазнительно, если бы принадлежала зрелой женщине, но этой крошке было лет пятнадцать-шестнадцать, и она лишь обещала стать славной добычей.

— Я найду твоего кузена. Подожди здесь… если только ты не питаешь слабости к матросам.

Повернувшись, он нырнул в таверну, но в царившем там бедламе трудно было что-то разглядеть, к тому же Ник почти не помнил, как выглядел молодой человек. В любом случае вскоре стало ясно, что кузен девушки отсюда уже ушел. Когда Ник вернулся в переулок, девушки там не оказалось. Он возмущенно покачал головой. Вот награда за альтруизм. Ему следовало быть умнее. Ни одно доброе дело не остается без наказания.

О, теперь она в безопасности, у нее хватило смелости покинуть убежище в переулке за таверной; к счастью, она тотчас наткнулась на кузена, который искал ее перед заведением среди уличной толпы. Кто-то вызвал полицию, повсюду синели мундиры, свистки пронзали воздух, дубинки обрушивались на головы дерущихся.

Син старался побыстрее увезти ее отсюда. Таверна превратилась в руины. Когда Син посадил Тори в наемный экипаж, девушка успела увидеть через сорванную с петель дверь кабака царивший внутри разгром. Столы и стулья годились лишь на дрова; мужчины с окровавленными головами стонали на полу или лежали снаружи у входа.

Преподобный Гидеон сидел на камне, растерянно прижимая руку к груди, но Син крепко схватил Тори за плечо и не позволил ей приблизиться к священнику.

— Даже не думай об этом. Ты останешься со мной. Тебе мало неприятностей?

Он был прав. Его суровый тон и невысказанный упрек заставили Тори вздрогнуть. Они оказались здесь по ее вине, и она не находила слов оправдания.

Син не стал дожидаться остальных и громко приказал кучеру двигаться. Экипаж устремился вперед, колеса застучали по камням набережной. Когда коляска подъехала к дому на Бикон-Хилл, Тори все еще дрожала. Ей казалось, что она очень долго пряталась за баком для дождевой воды возле таверны. Она видела, как ее… спаситель?., похититель?., снова показался в переулке. Он ужасно напугал ее, хотя Тори никогда не призналась бы ему в этом. Как ни странно, поцелуй вызвал у нее более сильный страх, нежели грубое обращение и драка в таверне. Тори еще никогда не целовали по-настоящему — только несколько раз незрелые юнцы с влажными дрожащими руками едва прикасались своими ртами к ее губам. Поцелуй этого незнакомца был совсем другим — страстным, пугающим, опасным.

Волнующим.

— С тобой все в порядке?

Син положил свою ладонь на ее руки, чтобы унять охватившую их дрожь. Она кивнула в ответ, посмотрела на него и хрипло прошептала:

— Да. Да. Со мной все будет в порядке. Просто я здорово испугалась.

Син плотно сжал губы, его глаза напоминали сейчас голубые льдинки.

— Я известил власти, и сейчас полиция разыскивает его. Надеюсь, он будет найден.

— Полиция? Ищет его? Син, он ничего не сделал. Он лишь спас меня, хотя и странным образом — о нет, ты не допустишь, чтобы его арестовали. Он просто пытался мне помочь!

— Послушай, он вытащил тебя из таверны, верно? Ты кричала и боролась — Господи, я и сейчас вижу эту картину. Я не мог ничего сделать, потому что какой-то вонючий матрос ударил меня…

Син торопливо втянул в себя воздух, и Тори прикусила губу. На лице кузена темнели следы ударов. Она почувствовала себя виноватой. Конечно, она поступила неправильно, отказавшись внять его предостережениям, когда он говорил, что туда опасно идти даже большой компанией. Преподобному Гидеону сломали руку, двум женщинам порвали одежду, на них обрушились грубые издевки. Господи, Син был прав, утверждая, что она никогда никого не слушает и поступает, как ей заблагорассудится. Ей следовало внять его словам.

— Но сейчас с нами все в порядке, Син, и ты знаешь, что этот человек не сделал мне ничего плохого.

— Да, сейчас мы это знаем. Но тогда я решил, что он похищает тебя. В любом случае человек, посещающий подобные заведения, может быть только негодяем, Тори. Так что, как бы ни обошлась с ним полиция, он этого заслуживает. — Глаза Сина помрачнели. — Дерзкий тип.

На следующий день, когда Тори лежала на диване в нижней гостиной, она слышала, как дядя Симес сообщил Сину, что власти арестовали того мужчину. Его посадили на корабль и отправили в Техас. Больше он никогда не появится в Бостоне.

Вздрогнув, Тори закрыла глаза. Слава Богу. Он исчез, и ей никогда больше не доведется его увидеть. Она даже не могла вспомнить цвет его глаз, разглядывавших ее, — кажется, они были карими, светло-карими, почти желтыми, как у волка. Странно, что ей не удается вспомнить, как он выглядел. Он порождал в ее сознании образ ловкого и опасного зверя, мускулистого и голодного хищника.

И волнующего. Донесшийся из глубины души тихий голос напомнил Тори о том, что она не имела ничего против поцелуя незнакомца. Она никому не расскажет об этом и скоро все забудет. Да, забудет. Это даже не будет неприятным воспоминанием.

Глава 1

Бостон

Май 1846 года

Аккуратный маленький конверт, адресованный Симесу Райену и сопровождавший посылку, был доставлен в красивый кирпичный дом с утренней почтой. Узнав почерк брата и не будучи уверен в том, что письмо содержит хорошие новости, Симес Райен не стал тотчас вскрывать конверт. Патрик умел изумить или встревожить его несколькими строчками, и это послание не стало исключением из правила.

Неохотно разорвав конверт, Симес отправился искать свою жену. Кэтрин находилась в гостиной, пол которой был залит солнечным светом, проникавшим в комнату через завешенные кружевными шторами окна.

— Письмо от Патрика.

Симес показал послание жене, сидевшей перед окном за письменным столом.

Кэтрин подняла голову, и перо застыло в воздухе над материалом для очередной лекции о правах женщин; рассеянный солнечный свет, пройдя через оконное стекло и кружевную штору, создавал вокруг ее волос золотистый нимб.

— Он не просит, чтобы Виктория вернулась домой?

Покачав головой, Симес улыбнулся:

— Нет. В Калифорнии сейчас неспокойно. Скоро начнется война с Мексикой, и Монтерей окажется в самом пекле. Нет, Патрик отправился по делам в Новый Орлеан; он пишет, что его нынешний проект обещает принести денег в десять раз больше, чем он заработал, будучи морским капитаном. Его агент прибудет в Бостон в следующем месяце. Патрик предлагает мне вложить деньги и надеется, что я доверю ему большую сумму. По его словам, эта инвестиция принесет значительную прибыль за короткий срок.

— Ты сделаешь это?

Симес заколебался, нахмурился, потом медленно покачал головой:

— Нет, у нас с Патриком всегда возникают разногласия относительно бизнеса. Лучше я буду заниматься моими делами, не влезая в его. — Похлопав длинным конвертом по ладони, Симес добавил: — Как обычно, он вложил в конверт отдельное письмо для Тори.

Кэтрин слегка нахмурилась и сжала тонкими пальцами черную лакированную ручку. Ее красивое лицо стало тревожным. Она боялась, что Патрик потребует возвращения дочери в Калифорнию. Когда-то он прислал ее сюда для того, чтобы она получила образование и приобрела светские манеры. Кэтрин блестяще справилась с этой задачей. Виктория получила разносторонние познания, научилась правильно вести себя в любом обществе, говорила по-французски и понимала латынь. Немалое достижение, с гордостью думал Симес, для этого времени, не требовавшего, чтобы женщины были образованными. Патрику хватило дальновидности понять, что роль женщин в обществе изменится. Кэтрин положила перо и вздохнула:

— Я всегда боюсь, что в очередном письме он вызовет дочь к себе. Она прожила с нами столько времени, что я стала считать ее членом нашей семьи.

Симес подошел к окну и обнял жену за плечи.

— Я тоже отношусь к Тори, как к нашей дочери. Это естественно, ведь она приехала сюда, когда ей не было и десяти лет. А сейчас — сейчас она уже молодая леди. Ей скоро исполнится восемнадцать. Она почти взрослая…

Почти. Но не совсем. Иногда сквозь тонкую вуаль из отшлифованных манер Тори пробивалась детская непосредственность. Она вырывалась наружу в самые неожиданные моменты, когда всем уже казалось, что девушка переросла ее.

— Я не думаю, что Патрик планировал оставить ее здесь на такой длительный срок. — Симес вспомнил младшего брата, вечно забывавшего о своей дочери. — Насколько мне известно, она пишет ему, что счастлива здесь.

— Тебе не кажется странным, — резким тоном произнесла Кэтрин, — что он совершает деловые поездки, но обходит стороной Бостон, не навещает свою дочь? Он всегда присылает своего агента, а сам здесь не появляется. По-моему, он равнодушный отец, хотя я никогда не стала бы высказывать при посторонних свое мнение о твоем брате.

Симес, покачиваясь на каблуках, посмотрел в окно. Причина нежелания брата приезжать в Бостон оставалась загадкой. Несомненно, Патрик не мог до сих пор вздыхать по Порции Уикер. Это разочарование погребено в далеком прошлом, когда он был всего лишь капитаном американского торгового судна. Впоследствии он, похоже, не стремился возвратиться в Бостон, и родные много лет ничего о нем не слышали. Потом Патрик сообщил в письме, что женился на дочери испанского алькальда, родившей ему дочь и сына.

Обаятельная, своенравная и необыкновенно красивая Виктория была на несколько лет старше своего брата. Симес улыбнулся, вспомнив, как выглядела Тори прошлой весной в своем первом бальном платье, когда она с нетипичной для нее застенчивостью остановилась на лестнице, словно боясь, что самообладание неожиданно покинет ее.

Очарование этого момента нарушил Син, который был старше Тори на два года. Посмотрев снизу вверх на кузину, он продекламировал: «Ее сравню я с утренней звездой. Она любого ослепит своею красотой».

Тори наградила Сина за эту цитату нежнейшей улыбкой и спустилась вниз по ступеням; точно королева, она протянула ему свою руку и позволила проводить до экипажа. Темные волосы девушки были стянуты на макушке в сверкающий узел; несколько вьющихся медных прядей обрамляли маленькое личико, напоминавшее по форме сердечко. На первый взгляд Тори казалась воплощением мягкости, но округлый подбородок с ямочкой посередине говорил об упрямстве, а очаровательная улыбка, блуждавшая на полных губах, могла вмиг смениться гримасой гнева. Но самое сильное впечатление производили ее глаза — большие, почти фиолетовые, густо обрамленные длинными темными ресницами.

— Они похожи на весенние фиалки, — с восхищением сказала однажды Кэтрин.

— Или на грозовые облака над морем, — добавил Син с нотой отчаяния в голосе.

«Иногда, — подумал Симес, — старший сын и наследник держится так, будто влюблен в Тори». Конечно, это невозможно. Она доводилась ему кузиной, хотя между ними не было никакого внешнего сходства. Вероятно, она унаследовала свою экзотическую внешность от матери, которую они никогда не видели. Палома оставалась для бостонской семьи такой же загадкой, как и нежелание Патрика вернуться домой. Слава Богу, у него хватило ума отправить к ним Тори, позаботиться о ее образовании и воспитании. Даже если в Монтерее и были школы для молодых леди, больная Палома не могла дать Тори то, в чем нуждалась девушка. Тори мало рассказывала о своей матери, словно Палома была второстепенной фигурой в их калифорнийском доме.

— Где Тори? — спросил Симес жену. — Я отнесу ей письмо отца.

— Она в саду с девушками. Читают вслух Вордсворта и пьют чай. Боюсь, с помощью этого спектакля скрывают свои истинные замыслы. Они сейчас без ума от театра.

Кэтрин взяла ручку; на губах женщины заиграла улыбка.

— Увидев в прошлом году Шарлотту Кушман в театре «Тремонт», Виктория буквально влюбилась в нее. Теперь она мечтает стать великой актрисой. Конечно, желание посвятить себя борьбе за права женщин кажется мне более возвышенным, но Виктория еще молода и должна познакомиться с разными сферами человеческой деятельности, чтобы понять, что в жизни является наиболее важным.

Симес не собирался вступать с женой в дискуссию о неотъемлемых правах женщин — в подобных спорах он много раз натыкался на каменную стену и считал эту тему небезопасной. Поэтому лишь улыбнулся и вышел в сад. Тори, Маура и Меган сидели на пледах под ветвями цветущей яблони. На маленьких подносах, лежащих на траве, находились чайные чашки и остатки лимонного пирога. Тюльпаны и нарциссы склонили свои головки под теплыми лучами полуденного солнца. Девушки показались Симесу прелестнее всех цветов в саду; он залюбовался их очаровательными головками: у одной из них волосы были медного цвета, у другой — светлые, у третьей — золотисто-каштановые локоны.

Это видение тотчас исчезло, как только дочь поприветствовала Симеса, чем вызвала у него замешательство.

— Папа, — сказала Маура, подняв свое хорошенькое личико с ямочками на щеках, — подойди и поделись с нами твоим мнением. Тори читала нам книгу, опубликованную в прошлом году Маргарет Фуллер. Она называется «Женщины в девятнадцатом веке» и посвящена правам женщин. Тебе известно, что мисс Фуллер — подруга мамы. Ты согласен с тем, что женщины должны обладать гражданскими правами?

Услышав этот вопрос, Симес растерялся, ласково потрепал рыжую головку Мауры и сел на садовую скамейку.

— Конечно. Как я могу считать иначе, будучи женатым на столь яростной защитнице женских прав, каковой является твоя мама?

Подобный ответ показался ему самым дипломатичным из всех возможных — он помнил о том, что в доме живут четыре волевые женщины. К сожалению, Син еще не овладел искусством притворства. Между молодым человеком, его сестрами и кузиной неоднократно вспыхивали такие баталии, что Сину приходилось бежать за утешением к отцу. Взглянув на Тори, он увидел на ее лице еле заметную улыбку. Она словно подозревала, что на самом деле он придерживается других взглядов. Симес улыбнулся в ответ.

— Значит, ты почитываешь бунтарскую литературу, крошка?

— Да, дядя Симес. Она многое разъясняет. Тетя Кэтрин ходила на диспуты мисс Фуллер в Бостоне, однажды и я посетила с тетей семинар, который состоялся в доме Элизабет Пибоди. Сейчас мисс Фуллер работает в Нью-Йорке, куда ее пригласил Гораций Грили. Она литературный критик его газеты «Нью-Йорк трибюн». Я считаю ее необыкновенной женщиной.

— Что ж, в этом нет ничего плохого, — задумчиво произнес Симес.

— Несомненно. — Тори пристально посмотрела на дядю. — Мисс Фуллер очень умна. Она была настоящим вундеркиндом — в шесть лет начала учить латынь, а в восемь уже читала Овидия. Она владеет греческим, французским, итальянским и немецким языками, прекрасно разбирается в английской литературе.

Эта тирада слегка смутила дядю, и девушка улыбнулась. Он явно не знал, что сказать. При первых признаках смуты в его семействе он обычно скрывался за дверью своего кабинета. Тори подалась вперед, густые волосы девушки накрыли страницы лежащей у нее на коленях книги.

— Если ты пообещаешь отправиться с нами в четверг в театр, я больше не буду говорить о Маргарет Фуллер. По рукам?

Тихо засмеявшись, Симес потрепал Тори за подбородок:

— Хитрая девчонка. Конечно, я поведу вас в театр, если вы хотите. Почему нет? Мои дочери — самые красивые девушки в Бостоне. В этом городе никто не стоит вашего мизинца.

Сочный ирландский акцент придавал речи дяди Симеса особое очарование, и Тори внезапно вспомнила о своем отце. Папа тоже произносил слова с ирландским акцентом, напоминавшим об их происхождении. Она думала об отце уже не так часто, как прежде, ведь она покинула Калифорнию, когда ей не было еще и десяти лет, а теперь стала почти взрослой женщиной. Причина заключалась не в том, что Тори не любила отца, просто сейчас она уже плохо помнила дом, в котором родилась.

Мама представала смутным, расплывчатым образом — Тори с трудом удавалось восстанавливать в памяти ее внешность. После рождения Диего мама не вставала с кровати, все время лежала в своей комнате. «Инвалид, — сказала тетя Бенита, — роды, об опасности которых говорили врачи, погубили ее здоровье…»

Заботиться о младенце доверили тете Бените, и Диего со временем превратился в крепкого, немного капризного малыша. Тори часто вспоминала, как он выглядел при их расставании. Тогда Диего был серьезным восьмилетним мальчиком с густыми черными волосами, как у матери, и живыми голубыми глазами, как у отца. Диего жил в мире мужских интересов, он был наследником культуры, в которой женщине отводилась весьма ограниченная роль. Тори помнила, какие строгие порядки царили в Калифорнии, где от женщин требовали покорности и послушания. Никто не заговаривал там о таких вещах, как равенство прав. Тори была благодарна Господу за то, что он подарил ей тетю Кэтрин, которая понимала духовные потребности племянницы, боролась за освобождение женщин и часто брала своих дочерей и племянницу на лекции и диспуты.

Совсем недавно они нанесли визит миссис Элизабет Кэди Стентон, собиравшейся переехать в Сенека-Фоллз, штат Нью-Йорк. Ее муж, адвокат Генри Брюстер Стентон, был известным сторонником отмены рабства. Во время своей поездки в Лондон летом после свадьбы Элизабет познакомилась с миссис Лукрецией Мотт. Когда этих дам не допустили на съезд аболиционистов из-за того, что они были женщинами, они поклялись провести в Соединенных Штатах съезд, посвященный гражданским правам женщин. Они еще не организовали его, но миссис Стентон охотно делилась своими суфражистскими взглядами. В числе ее слушательниц были и женщины из семейства Райенов. Порой Тори приходила в ярость от несправедливого отношения к женщинам. Она поклялась, что постарается исправить такое положение.

Это представлялось вполне возможным, если папа не настоит на ее возвращении в Калифорнию, а позволит остаться в Бостоне, где Тори ждали важные дела. Она могла бы помочь организовать съезд по вопросу о правах женщин… и, конечно, здесь были театр, который она так любила, вечеринки, балы, чаепития. Бостон притягивал Тори множеством захватывающих развлечений, жизнь тут была более утонченной и интересной. Конечно, она никогда не расскажет папе о некоторых своих поступках, например, о том, как сопровождала преподобного Гидеона на бостонской набережной. Тори поежилась, вспомнив об этом эпизоде, о том, что они едва избежали несчастья, об опасном человеке — она несколько раз пыталась мысленно воссоздать его образ, но вся история превратилась в расплывшееся пятно из страха и ужаса, и в сознании Тори сохранился лишь смутный силуэт высокого мужчины с порочными глазами и саркастической улыбкой.

Что ж, все это осталось в прошлом. Теперь она участвовала в кампании за трезвый образ жизни более осторожно, тем более что сам преподобный Гидеон отказался от вылазок в столь опасные районы. Не стоит рассказывать папе о таких вещах и о том интересе, который она проявляла к правам женщин и рабов.

Отец пришел бы в ужас от всего этого, поэтому Тори считала излишним сообщать ему о том, как проводит время. Он мог настоять на ее возвращении в Калифорнию, а она была счастлива здесь, где ее ждали важные дела. В конце концов, Син опекал ее, если она не требовала от него слишком многого. Он только изредка протестовал, да и она после бегства с набережной стала чаше прислушиваться к его словам.

Син всегда был самым пылким ее защитником. Именно он утешал Тори, когда на своем первом балу она подслушала, как гости обсуждают ее поведение и характер; воспоминания об этих сплетнях и сейчас вызывали у нее дрожь.

— Племянница миссис Райен ведет себя слишком дерзко для благовоспитанной леди, правда? Она похожа на цыганку со своей копной непокорных темных волос, — громким шепотом произнесла миссис Фитцхью, обращаясь к своей спутнице.

Миссис Куинси согласилась, кивнув головой.

— О да, она настоящая дикарка, и я не удивлюсь, узнав, что ее мать из тех индейских племен, что ходят полуголыми. Бесстыжие язычники — вот кто они такие.

— Да, она может разыгрывать из себя настоящую леди — и я должна признать, что она умеет держаться безупречно благодаря стараниям Кэтрин Райен, — но помяните мои слова: кровь даст о себе знать. Это неизбежно.

— Конечно, Лавиния. Если бы Кэтрин не происходила из влиятельной нью-йоркской семьи Пелтов, Симес Райен никогда не добился бы такого успеха. Он остался бы похожим на своего брата, которого я всегда считала негодяем — тогосамого, что уплыл в Калифорнию и женился на местной девушке…

— После ужасного скандала, если ты помнишь. Уинстон Уикер не позволил капитану — иммигранту — жениться на его единственной дочери. Так просто не делают, хотя, конечно, теперь я его понимаю, он сколотил приличное состояние, позволившее ему отправить свою необузданную дочь в лучшую школу — хм! На мой взгляд, это глупо. Напрасная трата денег. Все равно, что обрядить дикаря в шелка.

Стоя за высокой пальмой, растущей в кадке, Тори так сильно стиснула свои обтянутые перчатками кулаки, что они начали болеть. Однако она не выдала своего присутствия. Даже когда Син отыскал ее за блестящими зелеными ветвями и, тотчас поняв, что произошло нечто неприятное, тихо проклял злобных гарпий, Тори никому не позволила заметить, как задела ее беседа двух женщин.

Все это было неправдой! Возможно, когда-то отец был в некотором смысле авантюристом, а в жилах матери текла испанская кровь, но она, Тори, определенно не имела отношения к полуголым индейцам… Ее кожа была светлой, со сливочным оттенком, а не смуглой. И дядя Симес, возможно, женился на нью-йоркской красавице хороших кровей, но он работал как вол и добился успеха, занимаясь сначала перевозками, а сейчас железными дорогами. Все говорили, что у железных дорог большое будущее и что следующим бостонским миллионером станет Симес Райен.

— Я забыл, — сказал дядя Симес, протягивая письмо, — это сегодня доставили для тебя. Твой отец в Новом Орлеане, и до возвращения в Техас он отправит коробку с кружевами и тканями для новых платьев.

Маура и Меган радостно закричали, потому что Патрик Райен всегда присылал щедрые подарки трем девушкам — лучшие наряды, кружева, перья и меха, даже жемчужные пуговицы, перчатки и шелковые чулки. В его последней посылке лежали четыре дамских пояса, только что вошедших в моду, а также отрезы полотна и шелка черного, белого и алого цветов.

— В Техас? — Тори неохотно взяла письмо. — Зачем ему ехать в такое опасное место?

— Опасное, крошка?

Слегка нахмурившись, она посмотрела на дядю:

— Да. В газетах пишут, что американская армия заняла спорные территории возле Рио-Гранде, провоцируя мексиканцев на ответные действия. Скоро объявят войну, потому что Мексика не намерена отдавать Техас, Нью-Мексико и даже Калифорнию.

Симес лукаво улыбнулся:

— Вижу, ты хорошо информирована. Однако тебе не стоит волноваться. Здесь ты в безопасности.

Дело было совсем в другом. Она боялась не за себя.

«Заберет ли меня папа отсюда, когда война закончится?» — спросила себя Тори. Она жила в Бостоне уже довольно долго, хотя сначала речь шла о коротком сроке. В последних письмах отец намекал, что теперь, когда Тори выросла и получила образование, он хотел бы видеть ее дома.

«Но я не желаю возвращаться туда! — мысленно взбунтовалась девушка. — Почему я должна возвращаться?» Калифорния разительно отличается от Бостона. Браки там заключаются по договоренности — она считала этот обычай пережитком феодального строя и никогда бы не вышла за человека, который относился бы к ней как к существу низшего класса. Это противоречило ее убеждениям, она не могла даже допустить такой мысли.

Поэтому Тори пробежала глазами письмо почти в страхе, но отец ограничился пожеланием всех благ, напоминая, что она должна быть учтивой, скромной и умеющей сдерживать свой норов. Он закончил письмо самыми теплыми словами, выразил надежду на скорую встречу, сообщил, что сильно скучает. Тори надеялась, что ей не придется возвращаться домой, и испытывала из-за этого чувство вины.

— Я уверен, что Патрик проявляет осторожность, — сказал дядя Симес, — и держится в стороне от театра военных действий.

Тори оторвала взгляд от письма и улыбнулась:

— Конечно.

Глава 2

Пало-Альто,

Мексика 8 мая 1846 года

Пушечное ядро с громким, пронзительным свистом рассекло воздух. Ник Кинкейд тотчас узнал этот звук. Все еще стоя на коленях, он поднял голову; ослепительное сияние полуденного солнца заставило его прищуриться. Сквозь раскаленное дрожащее марево Ник увидел стелющийся над бескрайней равниной густой дым. Его нос раздражали запахи крови, пыли и пороха. Он с новым усердием принялся резать кожаный ремень, которым сумка с почтой была привязана к мертвому мексиканскому курьеру. Пальцы Ника горели, но он не помнил, когда ободрал их. Наконец ремень освободился, Ник дернул его и вскочил на ноги.

Он сделал это вовремя.

Ядро упало с неба, несколько раз отскочило от земли и оставило на ней борозду, задев мертвого курьера. Сухие желто-коричневые травинки взлетели вверх. Сгоревший порох издавал запах раскаленной серы; медный шар блестел на солнце. Мексиканцы еще не осознали, что медные пушечные ядра летят слишком медленно и являются неэффективным оружием. Они приносили смерть лишь случайно — в отличие от мексиканских солдат, мастеров рукопашного боя, искусно использовавших свои испанские штыки. Если бы у Ника был выбор, он предпочел бы ежедневно иметь дело с ядрами.

Похоже, его ждал такой выбор.

Американские артиллеристы торопливо выкатили легкую пушку на ровный участок и открыли огонь. Грохот этих подвижных полевых орудий был отнюдь не впечатляющим, но заряды крупной картечи несли смерть большому количеству врагов, со свистом пролетая над полем боя. Наступавшие мексиканцы падали как подкошенные. Ник оказался между двумя армиями.

Над его головой пронеслась очередная порция картечи, и он бросился на землю за серебристо-голубой куст колючей агавы. Перекатился на спину и взвел затвор своей винтовки.

Лист агавы уколол его в бедро. Здесь не сумел бы спрятаться и кролик. Выругавшись, Ник подтянул под себя ноги и осмотрел голую равнину. Впереди, на расстоянии в двести ярдов, у края прерии виднелось единственное приличное укрытие — чапарель. Оказавшись в зарослях кустарника, он доберется до позиций американцев. Это был единственный шанс. Возможно, американцы узнают своего разведчика прежде, чем застрелят его. Возможно.

Бой продолжался, противники сближались, зажимая Ника с двух сторон. Он тихо чертыхнулся. Попытка добраться до американцев в такой близости от врага равнозначна самоубийству. Он должен рискнуть и добежать по открытой местности до чапарели на глазах у мексиканцев. Нелегкая задача… Ник заметил какой-то блеск и повернулся, прищурив глаза. Солнечный свет отражался от штыков, сабель и начищенных пуговиц. Отряд мексиканских кавалеристов устремился к правому флангу американцев. Отвлекающий фактор — именно в нем нуждался Ник.

Под крики командиров и треск выстрелов Ник побежал зигзагом по тлеющему дерну, заваленному трупами. Его сапоги глухо врезались в сухую землю, поднимая столбы пыли, но он не мог остановиться или сбавить скорость. Двести ярдов — большое расстояние, когда возле уха свистят неразборчивые пули.

Не преодолев и половины пути, Ник услышал жужжание американского ядра — более точного и опасного, чем мексиканское. Он метнулся к неглубокой траншее, у края которой лежали черные камни, заметно выделявшиеся на фоне желтой прерии. Чертыхаясь, Ник бросился в канаву; на него обрушился град из кусков земли и камней. Он упал на чей-то распростертый труп. Оторопев, Ник дернулся в сторону и вдруг понял, что «труп» еще жив.

На грязном окровавленном лице блеснули полные страдания голубые глаза. Засохшая кровь склеила прядь рыжих волос. Губы несчастного дрогнули в вялой улыбке.

— Рад тебя… видеть, дружище, — произнес он с сильным ирландским акцентом. — Ты дашь мне немного воды… облегчишь страдания умирающего?

В нескольких ярдах от них упало ядро. В воздух полетели камни, куски земли и металла. Ник инстинктивно пригнулся, накрыв собой раненого. Когда смертоносный град прекратился, Ник сел, отряхнулся и посмотрел на незнакомца.

— Черт возьми, что вы здесь делаете? — Он открыл флягу и протянул ее мужчине. — Штатским тут не место.

— И я мог бы… сказать вам то же самое… приятель. — Окровавленные руки крепко сжали флягу. — Однако вас послал Господь…

Ник пожал плечами:

— Ситуация может измениться в любую минуту. Еще рано делать выводы, но, похоже, наши ребята уничтожают мексиканскую кавалерию. Если они разобьют ее, Аристе останется только нанести удар по левому флангу, и в таком случае нас раздавит пехота. Надо поскорее убираться отсюда.

Застонав, человек покачал головой:

— Я ранен слишком… серьезно. Оставьте меня. Спасайтесь сами. Только дайте мне револьвер… Я лучше застрелюсь, чем позволю врагу…

Ник опустил взгляд; справа под грудью мужчины на белой рубашке алело пятно свежей крови. Однако Ник не хотел оставлять раненого разъяренным мексиканцам.

— Я не могу дать вам револьвер. Извините. Похоже, вам придется идти со мной. Сделайте еще пару глотков. Когда стрельба утихнет, мы попытаемся выбраться отсюда.

Ник проверил магазин своей винтовки, потом барабан «кольта». Оружие было заряжено. Он снова посмотрел на ирландца.

В глазах человека вспыхнула искорка облегчения, и ему удалось изобразить еще одну улыбку.

— Вы славный парень… да… славный…

— С вами многие бы не согласились, — сухо заметил Ник, бросив взгляд на поле боя. Американская пушка переместилась на другую позицию, чтобы отразить очередную атаку; ряды бегущих мексиканцев редели под градом картечи. Из окутанных густой пеленой стволов вырывался огонь. Над прерией расстилался дым; по равнине ползла, точно змея, тонкая полоска оранжевого пламени, пожиравшая желтую траву. Огонь…

Ник тихо выругался.

— Приготовьтесь. Орудийный огонь вызвал пожар в прерии. Когда дым сгустится, мы постараемся добраться до той чапарели. Сможете это сделать?

— Пожалуй… у меня нет выбора. Между прочим… меня зовут Патрик Райен… запомните это… на всякий случай.

Ник повернулся и посмотрел на человека. Райен был испуган, он явно сознавал угрожавшую ему смертельную опасность. Ник еле заметно улыбнулся, желая ободрить раненого.

— Кинкейд. Не сдавайтесь заранее. Мне доводилось попадать и в худшие переделки.

Это было правдой, но сейчас им потребуется нечто большее, чем дымовая завеса и везение, чтобы преодолеть узкую полосу между двумя армиями. Ник следовал за курьером от полевого штаба мексиканского генерала Аристы, стремясь завладеть донесениями, и теперь был обязан доставить их генералу Тейлору. Даже если для этого ему придется пройти через ад.

Десятью днями ранее генерал Тейлор отправился с тремя тысячами солдат из форта Браун в Пойнт-Исабель за боеприпасами, оставив у себя за спиной всего пять сотен бойцов. Пыль еще не успела осесть за этой колонной, когда Ариста двинул свою армию вперед в десяти милях к северу от Пало-Альто, завладел дорогой, идущей от Пойнт-Исабель, и начал обстреливать форт.

Техасский рейнджер капитан Сэмюэл Уокер перехватил информацию о том, что мексиканцы форсируют реку и собираются напасть на Тейлора, чтобы изолировать его и отрезать путь к форту. Уокер решил предупредить Тейлора, но столкнулся с пятнадцатью сотнями мексиканских кавалеристов. Американцы решили, что Уокер погиб в завязавшемся бою, но он вернулся в лагерь за шестью добровольцами. Обычно он ездил с Джеком Хейсом, но Ник хорошо знал эту местность и вызвался сопровождать капитана. Кинкейд решил, что опасность предпочтительнее томительного ожидания.

На этот раз Уокер добился успеха. Предупредив генерала, он отправился назад в форт Браун, чтобы сообщить о приближающемся подкреплении, а Ник тем временем ушел на разведку. По его оценке, четыре тысячи мексиканских солдат готовились к атаке. Силы были неравными.

— Вы не сказали, каким образом попали сюда, — обратился Ник к Райену.

Райен смущенно пожал плечами, его лицо исказила гримаса боли.

— По глупости.

— Да, в последнее время ее тут хватает. И все-таки вы можете объяснить, как вас угораздило оказаться здесь? Я здорово удивился, встретив штатского не в форте или городе, а на поле боя.

— Все очень просто… Я находился в Пойнт-Исабель, когда мексиканцы начали обстреливать форт Браун. Я захотел посмотреть сражение с… безопасного расстояния. Мой конь дернулся от испуга и сбросил меня… в следующий миг я уже лежал с ранением… солдаты приняли меня за убитого… потом появились вы.

Ник недоверчиво посмотрел на Райена. Его история была достаточно удивительной, чтобы оказаться правдой, но все же…

Западный ветер начал усиливаться, и огонь разгорался ярче. Удушающие клубы дыма поднимались к небу, двигаясь навстречу мексиканской армии. Они заставили пехотинцев остановиться. Алчное пламя приближалось с каждой минутой. Ник и Райен оказались между двумя опасностями: скоро или языки огня, или мексиканцы доберутся до траншеи.

Ник шагнул к ее краю. Американская пушка непрерывно обстреливала врага. Дым мешал вести огонь; яростные крики смешивались с воплями умирающих. Везде шла бойня. Ник вспомнил картину Боттичелли, которую видел в Италии. Ha ней была изображена сцена из дантовского ада. Тогда она не произвела на него сильного впечатления.

Но это было шесть лет назад, когда ему исполнилось только девятнадцать лет и он еще мало что видел. Сейчас он иначе оценил бы дантовские представления об аде.

Поблизости разорвалось ядро, и Ник пригнулся.

— О'кей, Райен, — сказал он, когда град прекратился. — Идем.

Райен не двинулся с места. Бросив на него взгляд, Ник увидел, что раненый смотрит на поле боя с внезапно появившимся на лице выражением животного страха.

— Мне кажется… я не смогу…

— Поднимайтесь, черт возьми!

Времени на споры не было. Ник обхватил Райена за грудь и пополз к краю неглубокой траншеи. На поле валялись убитые мексиканские кавалеристы; американская пушка с грохотом выбрасывала из своего ствола картечь. Языки пламени облизывали раскаленные сапоги Ника. Он взвалил тяжелого Райена себе на спину. Вокруг них рвались ядра. За оглушающим грохотом следовал град из горячих камней и комьев земли. Споткнувшись, Ник опустился на одно колено, едва не уронив свой груз. Потом, когда ему удалось встать, он крепче ухватился за свою ношу. Райен застонал от боли. Вопли умирающих пронзали воздух, смешиваясь с грохотом пушек и потрескиванием огня.

Пламя стало удаляться, поднявшийся ветер гнал его к сухой траве. Ник двигался по краю пожарища. Он был готов к тому, что в следующую минуту ядро накроет их обоих. Плотный дым позволял видеть лишь на несколько футов. Ник надеялся, что удача и интуиция подскажут, как выйти в безопасное место.

Его надежды оправдались и на этот раз.

Вместо чапарели он наткнулся на позицию американцев и был остановлен часовым.

— Стой! Кто идет? — выпалил боец, пытаясь разглядеть их в сгущающихся сумерках.

— Лейтенант Кинкейд.

Он удивился, что ему удалось выговорить эти слова, согнувшись под тяжестью ирландца и задыхаясь от дыма, но, похоже, убедить солдата было нелегко.

Шагнув вперед, часовой остановил Ника острием штыка. Полыхавшее над прерией адское зарево освещало округу, но лицо солдата оставалось в тени.

— Не знаю никакого Кинкейда. На вас нет формы. Вы похожи на мексиканца.

Ник поднял голову. Скорее всего капрал потерял от страха рассудок. Ник медленно опустил Патрика Райена на землю и выпрямился.

— Я служу под началом полковника Хейса. Техасского рейнджера. Он меня знает.

— Да? — Солдат заколебался, но штык не опустил. — Полковника Хейса я тоже не знаю.

— Позовите его сюда!

— По-моему, это лишнее. — Кончик штыка поднялся вверх и уколол Ника в живот чуть выше пряжки ремня. — Опустите руки в стороны… подальше от оружия. Дайте мне сумку, что висит у вас на шее.

— Это сумка курьера, капрал. Вы знаете правила.

— Я знаю одно — вы ничего не добьетесь, пока я не увижу, что там лежит.

Штык периодически касался пряжки ремня. Ник вскипел. Сделав резкое движение рукой, он оттолкнул штык от своего живота.

Капрал ахнул, рассвирепел, но нечто во взгляде Ника заставило его дрогнуть.

— Эй! Меня, должно быть, наградят медалью, если я застрелю вас, так что следите за тем, что делаете!

Уставший, раздраженный этой обещавшей затянуться стычкой, Ник сделал короткий шаг назад, как бы отступая. Штык снова устремился вперед, Ник увернулся и сильно ударил капрала ногой в живот. Солдат растянулся на обгоревшем дерне. Когда он пришел в себя, Ник уже сидел на коленях, приставив к его горлу нож. Отсвет пламени играл на лезвии. Бесстрашно глядя на капрала, Ник улыбнулся.

— А теперь отправьте кого-нибудь поискать Хейса. И найдите санитара для раненого.

На лице капрала застыли испуг и стыд, вызванные этим мгновенным поражением, но он кивнул и с трудом проглотил слюну.

— Да-да, я это сделаю.

— Вот и хорошо.

Ник поднялся с земли, но нож обратно в чехол не убрал. Он держал его в руке, давая понять, что при необходимости сможет воспользоваться им так же стремительно.

Капрал неловко встал и отдал через плечо приказ, потом снова настороженно посмотрел на Ника. Два человека в форме вынырнули из дыма и полумрака, изучающе глядя на Ника и раненого ирландца.

— Приведите сюда полковника Хейса, — мрачно выдавил из себя капрал, — и санитара.

Джон Коффи Хейс и санитар прибыли, когда уже стемнело. В лагере горели костры, враждующие стороны прервали бой на ночь. В воздухе по-прежнему стоял густой дым; время от времени раздавались дерзкие одиночные выстрелы.

К огорчению капрала, Хейс узнал Ника.

— Это один из моих рейнджеров, капрал. Неужели, глядя на техасца, вы не в состоянии понять, кто перед вами? Посмотрите — у него на поясе новые «кольты», табельное оружие рейнджеров, а не мексиканских солдат.

Худощавый и невысокий — его рост составлял всего сто семьдесят два сантиметра, — Хейс имел истинно командирскую внешность, благодаря которой казался более крупным. У него были черные глаза и волосы, высокий красивый лоб. От полковника исходило ощущение властности и силы. Никому из подчиненных Хейса не пришло бы в голову усомниться в правильности его приказа или умении руководить людьми.

Явно раздраженный, Хейс указал пальцем в сторону Ника:

— Черт возьми, на нем целый арсенал. Вам повезло, капрал, — он мог сделать из вас решето.

Униженный и напуганный капрал что-то пробормотал в ответ и посмотрел на Ника с яростью.

— Да, сэр. — В его голосе прозвучала ненависть, а выражение лица было воинственным. — Я не рассмотрел его с близкого расстояния.

— Вам следовало это сделать. Тогда не пришлось бы беспокоить меня. — Хейс покачал головой. — В следующий раз шевелите мозгами. Вы свободны, капрал.

Хейс повернулся к Нику. Пожав плечами, Кинкейд протянул кожаную сумку:

— Я снял ее с убитого курьера.

Слегка подняв брови, Хейс взял сумку. Кожа местами обуглилась и была залита кровью, на застежке засохла грязь.

— Хорошая работа, Кинкейд.

Ни один из них не заговорил об опасности, которой подвергал себя Ник, чтобы доставить донесения своему командиру. Она была неотъемлемой частью той работы, выполнения которой ждали от разведчика. Ник служил у Хейса со времен обороны Сан-Антонио, с одинаковой яростью и мрачной решимостью сражался с мексиканцами, команчами и апачами. Техасских рейнджеров иногда упрекали в недисциплинированности, но характер выполняемой ими работы делал невозможным соблюдение формальностей устава. Офицеров в этих частях не назначали, они доказывали свои способности делами, закалялись в пожаре сражений. Хейс был одним из лучших командиров и пользовался у своих людей большим уважением.

Полковник кивнул в сторону Патрика Райена:

— Где ты его нашел?

— На поле боя. — Ник нахмурился. — Он говорит, что оказался там случайно.

— Хороша случайность.

Хейс изучающе посмотрел на раненого, опустился возле него на колено. Задал Райену несколько вопросов и получил те же ответы, что и Ник. Спустя мгновение Хейс кивнул и поднялся. Отведя Ника в сторону, произнес:

— Это звучит достаточно глупо, чтобы быть правдой. Проверь все.

Ник усмехнулся. Рейнджеры обязаны быть недоверчивыми.

Прибывшие санитары положили Райена на носилки. Ослабевший штатский жадно ловил ртом воздух. Остановив жестом санитаров, он сжал руку Ника, с неожиданной силой потянул его к носилкам.

— Мне надо… кое-что сказать.

— Поберегите силы, Райен. Я зайду в палатку хирурга, когда вам станет лучше.

— Нет. Возможно, мне не станет лучше. — Пальцы Райена стиснули рукав Ника. — Если я не выкарабкаюсь… вы должны сообщить моей семье. Пожалуйста… обещайте… что сделаете это.

— Я прослежу за тем, чтобы они узнали, что с вами случилось.

— Кое-что еще.

Дыша с присвистом, Райен достал из внутреннего кармана куртки пухлый сверток. Он был влажным, запачканным кровью и перевязан шнурком. Райен протянул его Нику, пробормотав:

— Для моей дочери… Виктории.

Ник посмотрел на небольшой пухлый сверток в промасленной бумаге и нахмурился:

— Что тут?

С гримасой боли на лице Райен стиснул пальцами руку Ника.

— Немного денег… от сделки… и бумаги. Подержите это у себя… пока я не умру… или попрошу вернуть.

— Не беспокойтесь. А теперь отправляйтесь с санитарами. Вы сами сможете отдать сверток семье.

Ник махнул рукой, разрешая забрать Райена, а затем отдал сверток на хранение полковнику Хейсу. Ник не был уверен, что Райен переживет эту ночь, не говоря уж о войне, да и сам не очень-то рассчитывал уцелеть.

Утром бой переместился из прерии под Пало-Альто к Ресака-де-ла-Пальма и стал еще более яростным. Он закончился поражением мексиканцев, которые при поспешном отступлении бросили немало убитых и раненых: пехота оставляла орудия и повозки, кавалерия потеряла большую часть лошадей. Американцам досталось немало трофейного оружия. Мексиканцы испытывали нехватку провизии и воды, алчные соотечественники крали армейские запасы и перепродавали их войскам по высокой цене. К тому времени когда мексиканская армия добралась до Линареса, из пяти тысяч солдат генерала Аристы сохранили боеспособность менее трех тысяч. Похоже, после сражения под Аламо мексиканцы забыли о меткости и отваге американских солдат.

В американской армии насчитывалось шесть тысяч шестьсот бойцов.

Когда противник перестал угрожать форту Браун, Ник зашел в полевой госпиталь навестить Патрика Райена. Ирландца перевели в барак для выздоравливающих; он чувствовал себя лучше, чем можно было ожидать.

— Вынуть пулю не удалось, но он крепкий малый, — сказал хирург, покачав головой. — В таких случаях ничего нельзя предсказать. Визит его ободрит. Он спрашивал о вас, Кинкейд.

В бараке, среди коек с ранеными, Ник чувствовал себя неловко. Он не знал, как вести себя здесь, как поддерживать беседу. В первые минуты, проведенные возле койки Райена, он переминался с ноги на ногу, мечтая оказаться в каком-нибудь другом месте.

Райен, казалось, не замечал этого. Он радостно приветствовал гостя и даже попытался улыбнуться.

— Видно, мой час еще не пробил, а, Кинкейд?

— Пожалуй, так.

Ник протянул Райену его сверток, не упомянув о том, что полковник Хейс уже позволил себе просмотреть бумаги раненого.

— Вот ваши деньги. Вы увидите, что все они на месте.

— Я в этом не сомневался. — Райен задумчиво посмотрел на Ника, положившего сверток на тонкое одеяло. — Человек, остановившийся на поле боя, чтобы спасти незнакомца, не может быть вором.

Ник пожал плечами.

— Я бы не стал полагаться на это, мистер Райен. Сейчас многие нечестные люди уворачиваются от пуль.

— Да, но мало кто готов рисковать своей жизнью ради незнакомого человека. — Райен слегка пошевелился, его лицо исказила гримаса боли. — Хирург сказал мне, что я скорее всего выживу, хотя изрядно помучаюсь и долго проваляюсь на койке. К сожалению, я не смогу вернуться домой так скоро, как надеялся, однако если бы не вы…

— Где ваш дом? — Не желая выслушивать слова благодарности, Ник преднамеренно сменил тему.

Голос Патрика Ранена зазвучал увереннее.

— В Калифорнии. У меня там асиенда, пастбища и виноградники. Прекрасное место. Я назвал его Буэна-Виста. Буду рад видеть вас у себя, если вы окажетесь в Монтерее, мистер Кинкейд.

— Я это запомню.

Ник вежливо, хотя и с легким нетерпением, слушал Райена, рассказывавшего о доме, сыне и красавице дочери.

— Виктория сейчас в Бостоне, она живет у моего брата и учится в школе. Но скоро вернется — как только война закончится и вопрос о власти будет решен.

— У меня складывается впечатление, что вы не хотите, чтобы Калифорния стала частью Соединенных Штатов, мистер Райен.

Растерявшийся Райен медленно произнес:

— Конечно, меня немного волнует судьба моей калифорнийской собственности. Женившись, я стал калифорнийцем. Так здесь принято. Я сменил религию с протестантской на католическую ради моих свояков. Даже взял другое имя. В Калифорнии меня знают как дона Патрисио Райена-Монтойю — это девичья фамилия моей жены. Мне пришлось взять такое же гражданство, как у моей супруги. Но сейчас Монтерей в руках американцев, и я подчинюсь неизбежному. В конце концов, я не имею ничего против присоединения этих земель к Соединенным Штатам, если только новые власти признают мои права на недвижимость.

Ник помолчал. Хейс говорил, когда поручал Нику установить истину, что Райен, похоже, прибыл в Пойнт-Исабель, чтобы продать современное, наиболее эффективное оружие мексиканской армии. Доказательства отсутствовали, но их необходимо было получить.

— Скорее всего Райена привела на поле боя именно эта сделка, а не глупость, — сухо заметил Хейс, и Нику пришлось согласиться.

Но сейчас Патрик Райен рассказывал о своей дочери и креольце, за сына которого он хотел выдать ее замуж, — о настоящем джентльмене, крупном землевладельце и пылком патриоте, чьи угодья примыкали к Буэна-Висте.

— Это не будет похоже на братание с врагом? — спросил Ник и тут же отметил, что лицо Райена залилось краской.

— Вовсе нет, — выдавил из себя ирландец. — Дон Луис умен. Он охотно подчинится американским властям. Большинство калифорнийцев относятся к американцам с большей симпатией, чем к жесткому мексиканскому правительству. В последнее время назревали мятежи. Дон Луис и его сын подготовили недавнее свержение мексиканского губернатора Микелторены и поддержали назначение на эту должность калифорнийца Рио Пико. Даже такой влиятельный человек, как Мариано Вальехо, ратует за аннексию, с энтузиазмом поддерживает это решение.

— Пока что этот вопрос остается открытым, верно?

Патрик Райен пристально посмотрел на Кинкейда, как бы заново оценивая его.

— Возможно, я ошибся относительно вас. Но лишь частично. Ваше мужество нельзя подвергать сомнению, и я до сих пор не знаю, как отблагодарить вас за мое спасение.

— В этом нет нужды. Я сделал бы это для любого человека.

— Да, именно это восхищает меня больше всего. — Райен посмотрел на сверток, лежащий на одеяле, потом снова перевел взгляд на Ника. — Я бы очень хотел, чтобы вы приняли маленький подарок.

Ник выпрямился.

— Нет. Мне не нужны подарки, мистер Райен.

— Тогда обещайте, что когда-нибудь приедете ко мне в Буэна-Висту. Позвольте мне выразить благодарность хотя бы таким способом.

— Буду иметь это в виду, если снова окажусь в Калифорнии.

Он собрался уходить. Чертов Хейс с его туманными намеками! Почему бы полковнику самому не навестить Ранена и не задать несколько вопросов? Он добился бы результата гораздо быстрее.

— Сделайте это, мистер Кинкейд. У меня есть много земель для людей, которые хотят работать и начать собственное дело. Возможно, вас заинтересует такой доходный бизнес, как разведение скота.

— Возможно, — сказал Ник, зная, что не воспользуется предложением. Он не создан для жизни на ранчо. Он понял это довольно рано, когда отец хотел, чтобы Ник остался на их обширном ранчо в восточном Техасе, завел детей и занялся разведением коров. Тогда эта перспектива не прельстила Ника. Она не интересовала его и сейчас. Отец называл его сорвиголовой, человеком, слишком необузданным для того, чтобы взять на себя какую-то ответственность. Пожалуй, он был прав. Нику не хотелось всю жизнь думать, подобно отцу, о стоимости кормов и говядины, о доставке скота на рынок.

После очередного спора он покинул дом и стал искать свое место в этом мире. Его последний визит на ранчо был приятным, хотя Ник и испытывал какую-то странную неловкость. Он давно не приезжал домой. За это время он побывал в отдаленных местах, увидел массу нового и ни о чем не сожалел, хотя мог погибнуть на войне. Ему нравились разнообразие, жизнь на острие ножа, сознание того, что каждая минута может оказаться последней. Постоянное бегство от смерти, поиски выходов из невероятных ситуаций опьяняли его. Такая жизнь была гораздо более волнующей, нежели заполненная бумажной работой и торговлей.

Сейчас он услышал все, что хотел услышать от мистера Райена, и нашел предлог для ухода, но обещал вернуться. Они оба знали, что он сделает это. Оба знали почему.

Через несколько недель, когда пришло время покинуть форт Браун, Ник с радостью закончил игру в кошки-мышки с Патриком Райеном. Ирландец был хитрым человеком; если он и догадался о том, что его подозревали в продаже оружия врагу, то ничем не выдал себя.

В последний день пребывания в форте Браун Ник зашел в лазарет, чтобы сообщить Райену об отъезде.

— Утром мы отправляемся в путь, мистер Райен.

— Я слышал об этом. Добравшись до Линареса, Ариста недосчитался более двух тысяч своих солдат. Похоже, на ближайшее время с ним покончено.

— Возможно, но не навсегда. Они не уйдут окончательно. Я знаю. Это просто затишье перед новой схваткой.

Слова Ника стали мрачным пророчеством.

Глава 3

Когда в августе рейнджеры Хейса покинули Матаморос, слухи о них распространились по всей Мексике. Жители деревень, узнав о приближении грозного отряда, спасались бегством; рейнджеры были вооружены до зубов и редко брали пленников. Ник не слишком сильно удивлялся этому после увиденного им во время марша по стране. Мексиканцев убивали не только американцы, но и собственные войска.

Мексиканская армия несла одно поражение за другим до тех пор, пока в сентябре 1847 года не пал город Мехико. За семнадцать месяцев сражений погибло более двадцати пяти тысяч мексиканцев. При этом американцы потеряли только пять тысяч человек.

Мирный договор был подписан 2 февраля 1848 года во дворце Гваделупе-Идальго, в четырех милях к северу от Мехико. Американцы сохраняли за собой захваченные ими территории, и Мексика признавала Рио-Гранде в качестве своей естественной границы с Техасом. В обмен на пятнадцать миллионов долларов Мексика уступала треть своей территории — Нью-Мексико и Калифорнию.

Вскоре после подписания договора американская армия начала возвращаться домой. Генерал Тейлор, предвидя разгул оказавшихся без дела техасских рейнджеров, поблагодарил их за службу и призвал разойтись по домам.

Ник Кинкейд покинул форт Браун и, перейдя через желтые воды неглубокой Рио-Гранде, направился к маленькой саманной хижине, в которой жил с хорошенькой молодой сеньоритой по имени Гизелла.

Она встретила его у входа, как делала это в течение последних нескольких месяцев. На радостно улыбающейся девушке были тонкая хлопчатобумажная блузка и юбка с ярким узором. Забыв закрыть за собой дверь, он заключил Гизеллу в объятия и, внезапно ощутив появившееся желание, понял, что трудно будет расстаться с ней. Ему предстояло уехать отсюда. Ник и так уже задержался здесь, его товарищи давно вернулись в Техас. Пограничный городок Матаморос находился на мексиканском берегу Рио-Гранде, и от Техаса его отделяла узкая полоска грязной воды. Но Ник не решался оставить Гизеллу. Он знал, что она зависела от него не только материально. Ему пришлось защищать девушку как от американских солдат, так и от ее соотечественников. Мексика потерпела серьезное поражение и лишилась американских владений. Под тонкой маской сдержанности тлела ненависть к одержавшему верх северному соседу и тем, кто подружился с ним. Ник намеревался забрать Гизеллу с собой — хотя бы до Гальвестона. Там он знал одну смешанную семью, которая охотно позаботится о девушке.

Это было первое подобие семейной жизни, которое он познал; Ник чувствовал, что крепко привязался к Гизелле. Она старалась радовать его, была страстной в постели и отлично готовила.

— Сегодня, amante[1], — прошептала она ему на ухо, — я приготовила для тебя нечто особенное.

С чувственным блеском в темных глазах она взяла его за руку и повела к столу, где над глиняными горшками и тарелками поднимался пар. Стол был маленьким, подобранным на свалке; Ник починил сломанную ножку. Девушке удалось сделать хижину уютной — она закрыла пол и стены домоткаными коврами, посадила цветы в бутыли из тыквы. Даже сломанным ставням нашлось применение — из них вышла ширма, за которой они спали на соломенном тюфяке.

Сделав изящный реверанс, девушка с гордостью показала ему каждое блюдо — фасоль, рис, вареную тыкву и большой кусок говядины, которую она поджарила с луком и перцем. Их обычная трапеза состояла из лепешек и фасоли, иногда из риса и перца, но мясо, тем более говядину, они ели редко.

— Где ты взяла деньги на все это, Гизелла? — удивленно спросил он. — Ты прекрасно кормишь меня на те деньги, которые я даю тебе, но я знаю, что ты не волшебница…

Пожав плечами, она откинула назад прядь блестящих черных волос и ответила небрежным тоном:

— Я кое-что продала. Ты сказал, что соскучился по говядине с отцовского ранчо, si? Ты ведь говорил это, amante?

— Да, говорил, но не имел в виду, что ты должна доставать для меня говядину. О chica[2], я не думал, что ты решишься на это.

— Значит… — Она посмотрела на него с обидой и страхом в своих больших глазах. — Значит, ты не рад?

— Конечно, рад, но тебе не следовало это делать. Мы смогли бы потратить эти деньги на что-то другое. Найти в Матаморосе корову сейчас труднее, чем золото. Господи, chica, не плачь. Я действительно рад. Я просто не могу поверить, что ты предприняла такие усилия ради меня…

Обняв девушку, он стер губами слезы с ее лица, успокоил и сказал, что она сделала его счастливым, приготовив такую замечательную еду; он насладится каждым кусочком, если только она разделит с ним трапезу… Гизелла была тонкой, как тростинка; Ник знал, что она недоедает, чтобы ему досталось побольше.

— Я никогда не бываю очень голодна, — прошептала Гизелла, увлажняя слезами его шею и воротник, — я лишь хотела тебя порадовать, amante…

— Ты порадовала меня, amada mia[3], очень порадовала, — тихо произнес он, и она начала расстегивать его рубашку. Он повернул ее голову, поднял пальцем подбородок и одарил долгим, страстным поцелуем, ощущая вкус соленых слез. — Не плачь, малышка, — прошептал Ник. Обняв Гизеллу, он положил ладонь ей на голову и прижал лицо девушки к своей груди. — Ты порадовала меня. После еды — они угощали друг друга лучшими кусочками — Ник поднял Гизеллу на руки, отнес по пестрому ковру к матрасу за ширмой и стал медленно раздевать ее, целуя каждую появляющуюся из-под одежды часть тела. Господи, она была такой ласковой, такой страстной, что за это ей можно было простить даже чрезмерную привязанность.

Когда сумерки сгустились, свет луны упал через маленькое открытое окно на постели, а свеча почти догорела. Ник подвинулся, чтобы посмотреть на Гизеллу. Влажная после неистовой любви, девушка лежала в полудреме; грубое шерстяное одеяло сбилось в комок у их ног. Он поправил прядь ее волос. Обвел взглядом комнату, чистый стол и скамейки, висящие на стенах ковры, небольшой комод, где Гизелла держала свои самые ценные вещи, и нахмурился. Обычно лежавшая на комоде кружевная шаль, которой девушка покрывала голову, отправляясь по субботам и праздникам на церковную службу, исчезла. Гизелла дорожила этой шалью, одной из немногих вещей, уцелевших от ее прежней жизни. Ник догадался, на какие деньги она купила говядину, и внезапно осознал свою душевную скупость. Это проявление бескорыстной любви только подчеркивало его холодность, вдруг ставшую до боли очевидной.

Он провел пальцем от скулы девушки до ее рта, погладил контур губ. Гизелла пошевелилась, реагируя на его ласку, медленно открыла глаза и поморгала.

— Я забыл, — хрипло произнес он. — Я принес тебе подарок, chica.

Она схватила Ника за руку, посмотрела округлившимися глазами:

— Подарок? Для меня, Николас?

Ему нравилось, когда она называла его этим испанским именем. Оно звучало более ласково, нежели укороченный американский вариант. Он усмехнулся.

— Si. Для тебя. Он лежит в кармане моих брюк.

Завизжав от восторга, Гизелла вскочила с кровати и поискала его штаны. Найдя их, вытащила из кармана маленькую деревянную коробочку. Золотистое дерево было светлее ее кожи. Поняла ли она, что это талисман и прощальный подарок?

— Открой, — резко произнес он, почти стыдясь своей жалости. Увидев Гизеллу в первый раз, он понял, что пробудет с ней недолго, и предупредил ее об этом. Она тоже это понимала или только говорила так, но он знал, что она не вспомнит сейчас те слова и будет думать только о том, что он покидает ее.

— Николас! — произнесла она дрогнувшим голосом, доставая из коробочки тонкую золотую цепочку. На ней висел изящный золотой крест, в центре которого чернел кусочек агата. Над цепочкой дрожало пламя свечи, и казалось, что камень подмигивает им в полумраке. — Какая красота… Ты не забыл, что я всегда мечтала носить на шее святой крест, чтобы он берег меня, потому что я была так одинока. — Ее глаза округлились, и она посмотрела на него со страхом и болью. — Но теперь я не одна… у меня есть ты, верно, amante Николас?..

Она бросилась в его объятия и заплакала. Обнаженные груди Гизеллы прижимались к его коже, терлись об нее при каждом вдохе. Да, она знала, знала, что Ник подарил ей крест, чтобы он хранил ее, потому что его самого больше не будет рядом с ней.

Утром, когда Ник собрался уходить, он нежно поцеловал девушку и обещал вернуться после полудня. Ее глаза были еще припухшими от слез, но сейчас они не казались обвиняющими. Он видел в них только печаль, которая терзала его сердце.

Она крепко сжала его руку. На шее у нее висела золотая цепочка с крестом, поблескивавшим на обнаженной коже между упругими округлыми грудями.

— Собери наши вещи, chica, — Он поцеловал девушку и освободился от ее цепких пальцев. — Я скоро вернусь за тобой, так что будь готова.

Он обернулся и посмотрел назад. Гизелла стояла в дверном проеме возле белой саманной стены. Девушка поднесла руку к цепочке; на губах застыла испуганная улыбка. Солнце зашло за тучу; оказавшаяся в тени девушка посмотрела вверх и поежилась. Она шагнула вперед, поднимая босыми ногами маленькие облачка пыли, но Ник лишь махнул рукой, решив не реагировать на ее страх. Все уладится. Он оставит ее в Гальве-стоне у Хосе и Мануэлы Лопес, там она будет счастлива.

Почти дойдя до границы, Ник увидел долговязого светловолосого американца, прислонившегося к стене cantina[4]. В этой части Матамороса количество баров уступало только количеству публичных домов, и Ник решил, что американец недавно покинул одно из таких заведений. Но странная сосредоточенность незнакомца заставила Ника присмотреться к нему внимательнее. Интуиция подсказала Кинкейду, что он уже сталкивался с этим типом, но он не мог вспомнить, когда и где это произошло.

— Эй, техасец, — протянул светловолосый, когда Ник уже почти миновал его, — не тебя ли я видел вчера на базаре?

— Может быть.

Ник остановился, чуть прищурив глаза. Ему не понравился ни этот человек, ни его мрачный, плотный приятель, который преградил Кинкейду путь и вступил в разговор.

— Да, ты там был. Я видел тебя с мексиканской красоткой. У нее были черные глаза и волосы… Она тебя недурно обслужила, когда ты вернулся домой?

— Да, — первый человек усмехнулся, — мы видели тебя с ней. Мне не попадались в этих краях более грудастые девки. Черт. Все эти мексиканцы для меня на одно лицо, от них разит перцем. Но эта крошка пахнет заманчиво, а? Да и выглядит не такой потрепанной, как те шлюхи, которых мы встречали здесь.

Ник невозмутимо слушал их, стоя в раскованной позе. Этот человек казался жестоким, напряженным и выжидающим, на поясе у него висели револьвер и нож в чехле. Грубо восхищаясь Гизеллой, он преследовал какую-то цель. Мужчина пристально смотрел на Ника, явно ожидая схватки.

Ник пожал плечами:

— Она не puta[5]. Это моя подруга.

— Да? Она весьма по-дружески висла на тебе.

— Дам тебе совет — шагай своей дорогой. Я устал от болтовни.

— Откуда такая враждебность? — лениво протянул долговязый. — Мы такие же американцы, как и ты.

Ник шагнул в сторону и чуть повернулся, отодвинув край своей куртки, под которой висел «кольт». Этот понятный всем жест был предупреждением. В почти прикрытых полями шляпы глазах долговязого что-то мелькнуло, и Ник тотчас вспомнил, где он его видел.

— Пару лет назад мы с тобой столкнулись в Пало-Альто; ты был часовым, капрал.

— Пикеринг. Теперь просто Кья Пикеринг. — Слегка подавшись вперед, он выплюнул жевательный табак на землю возле ноги Ника, потом вытер рот рукавом и посмотрел на рейнджера с ухмылкой. — Я ушел из армии. Это мой приятель, Уэйд Такетт. Да, ты меня знаешь. И я тебя тоже. Ты — Кинкейд… извини, лейтенант Кинкейд. По-прежнему служишь у Хейса?

— Зачем тебе это знать?

— Я думал, что рейнджеры вернулись в Техас. Во всяком случае, большинство.

— Тебя явно интересует моя деятельность, Пикеринг.

Светлые глаза, смотревшие на Ника, угрожающе сверкнули, и рейнджер понял, что Пикеринг из тех, кто не прощает обиду. Воспоминания о давней стычке по-прежнему терзали бывшего капрала, однако он лишь небрежно пожал плечами.

— Да как же мне не интересоваться человеком, который однажды приставил нож к моему горлу?

Произнося эти слова, Пикеринг шагнул в сторону, Такетт тоже сдвинулся с места. Ник переместился, чтобы не выпускать из виду обоих.

— Я слышал, вы, техасцы, крутые ребята, — с усмешкой произнес Такетт. — В том смысле, что не берете пленных. Что ж, я из Джорджии. Мы тоже крутые.

— Пока что я не увидел ничего впечатляющего, — медленно протянул Ник, обведя Такетта презрительным взглядом.

Ухмылка исчезла с лица Такетта, он напрягся, сделал свирепое лицо и уронил руку к рукоятке револьвера, висевшего на поясе.

— Я и не стараюсь произвести на тебя впечатление, Кинкейд, — прорычал он.

Из таверны вышел Джил Гарсиа, который не служил в отряде рейнджеров, но выполнял разведывательные задания Тейлора и часто сопровождал Ника; он остановился на улице и оценил ситуацию. Техасец в третьем поколении, Гарсиа не раз оказывался весьма полезным человеком, всегда сохранявшим хладнокровиеи невозмутимость. Он усмехнулся, небрежно пожал плечами, однако его черные глаза смотрели на мужчин пристально, настороженно.

— Que pasa, amigo?[6]

Не отводя взгляда от двух мужчин, Ник увидел вышедшего из бара Джила и, пожав плечами, ответил на его вопрос:

— Apuio[7].

Да, ему угрожала опасность. Пикеринг был пьян, у него слегка заплетался язык; от этой парочки разило так, словно они обдирали шкуры с хорьков. Желая поскорее закончить эту стычку, он сказал Пикерингу:

— Говори, что у тебя на уме, или проваливай, только не тяни резину.

Пикеринг замер.

— Мерзавец. Считаешь, ты слишком благороден, чтобы разговаривать со мной?

— Я разборчив. Заканчивай, Пикеринг. Говори или вали отсюда.

Глаза Пикеринга превратились в щелочки, рука опустилась к висевшему на поясе револьверу. Он пошевелил пальцами, словно собирался вытащить оружие, но не знал точно своих намерений.

Рука Ника висела вдоль тела. Он смотрел на лицо Пикеринга, глаза которого на мгновение перестали четко видеть происходящее, но тут же сфокусировались снова. Ник отступил на шаг, уголки его рта поднялись в улыбке.

— Действуй. Вытащи пушку.

Джил Гарсиа подошел сбоку к Такетту, оказавшись чуть позади Ника перед Пикерингом. Когда уроженец Джорджии приблизил руку к револьверу, Гарсиа остановил его, сверкнув в усмешке белыми зубами, появившимися под тонкой черной щеточкой усов.

— На твоем месте я не стал бы этого делать.

Взгляд Такетта упал на револьвер в руке Гарсиа. Уроженец Джорджии пожал плечами:

— Я и не собирался.

Внимание Ника по-прежнему было сосредоточено на Пикеринге. Лицо этого человека покрылось капельками пота, пряди светлых волос прилипли ко лбу. Ник ждал спокойно и безмятежно, словно ему некуда было торопиться.

Прижимаясь спиной к стене бара, Пикеринг перевел взгляд со своего спутника на Гарсиа, потом посмотрел на Ника. Облизнул губы, переступил с ноги на ногу и пожал плечами. Потом медленно поднял руки, демонстрируя, что в них ничего нет.

— Эй, я не понимаю, о чем ты говоришь, техасец. Что мне вытаскивать? Я с тобой не ссорился. Просто беседовал.

— Мне не нравится тема.

— Да, вижу. Тогда забудь это. Просто я думал, что техасец, убивший столько мексиканцев, их и на дух не переносит. — Он снова посмотрел на Гарсиа, еле заметно улыбнулся и шагнул в сторону. — Я считал, что рейнджеры ненавидят мексиканцев. Слышал, что вы стреляете в них при каждом удобном случае. Поэтому меня удивило, что ты обнимаешься с мексиканкой.

— Ты еще не прикусил язык? — Ник небрежно уронил руку на рукоятку револьвера. — Я уже устал тебя слушать.

Вытерев рукой рот и обведя взглядом начавшую собираться вокруг них толпу, состоявшую в основном из американских солдат и нескольких штатских, заинтригованных стычкой, Пикеринг кивнул с мрачным сожалением.

— Я закончил. Пойдем, Такетт, куда-нибудь, где воздух получше.

Когда двое мужчин зашагали не оглядываясь по пыльной улице, Ник повернулся к Джилу Гарсиа и произнес:

— Похоже, им попалось испорченное виски.

Джил улыбнулся.

— Возможно, дело в солнце. От него плавятся мозги. Ты знаешь этих двоих?

— Видел светловолосого пару лет назад. У него язык работает лучше головы.

— Когда-нибудь ему навсегда заткнут рот. Я подумал, что это может произойти сегодня.

Ник улыбнулся, и Джил спросил:

— Ты был готов рискнуть, позволив ему первому вытащить пушку?

— Выживает не тот, кто торопится, а тот, кто стреляет более метко.

Джил задумчиво кивнул.

— Они могут представлять опасность. Они способны выстрелить тебе в спину. — Замолчав, он усмехнулся. — Но я все же поставил бы на тебя, дружище.

— Ты можешь проиграть.

— Вряд ли. Не забывай, я видел тебя в деле. Пойдем, я угощу тебя спиртным, и мы поговорим о хорошеньких сеньоритах.

— Не сейчас, Джил. Я сегодня уезжаю. Возвращаюсь в Техас. Мне должны кое-что заплатить, комендант форта сообщил, что держит для меня эти деньги. Не знаю почему. Ты по-прежнему служишь в разведке?

— Теперь, когда война закончилась, я собираюсь предложить свои услуги кому-нибудь еще, — ответил Джил с непринужденной усмешкой, которая покорила немало женщин по обеим сторонам границы. — Возможно, в Калифорнии. Я был там однажды несколько лет назад. Эту территорию необходимо осваивать. Бывал в тех краях?

— Я жил в Лос-Анджелесе. Спокойный город. Над ним всегда сияет солнце и дуют ветра. Я слышал, сейчас он стал таким же большим, как города на восточном побережье.

Гарсиа сдвинул шляпу на затылок, прищурился под яркими лучами солнца.

— Подумай об этом. Там много работы для мужчины. Это шанс заработать деньги.

— Возможно, но я поживу пока в Техасе. Капитан Хейс приглашает служить у него. Он умеет находить опасности, и это мне подходит.

Гарсиа засмеялся, они пожали друг другу руки, и Ник отправился в контору коменданта. На оформление бумаг и получение денег времени ушло больше, чем полагал Ник, — главным образом потому, что комендант устраивал себе полуденную сиесту и его долго не могли разыскать. Когда он, наконец появился, зевая и почесывая живот, то оторопел при виде ждавшего его разгневанного техасского рейнджера. Ник покинул контору во второй половине дня; он знал, что Гизелла обеспокоена его отсутствием.

Ему еще следовало забрать своего коня из конюшни форта. Боясь, что его могут украсть, Ник оставил животное в армейской конюшне, расположенной довольно далеко от хижины, в которой он жил с Гизеллой. Когда он подъезжал к домику, через дорогу уже тянулись длинные тени. Копыта коня зарывались в толстый слой пыли: лишь немногие дороги были мощеными — в основном они находились возле церкви и в деловом районе. После ливня улицы превращались в настоящую трясину. В последнее время дождей не было, но над горизонтом уже сутки висели грозовые тучи. С залива дул теплый влажный ветер со слабым привкусом соли.

Он приносил еще и знакомый запах смерти. Ник ощущал его. Этот запах стоял в воздухе долгое время. В последние недели он почти перестал пропитывать окрестности, но сейчас Ник снова почувствовал его. Рейнджер заставил коня пойти шагом, пригляделся к теням, тянувшимся в переулках между саманными хижинами, на дороге, под голыми ветвями деревьев. Где-то неподалеку завыла собака, чей-то крик заставил ее замолчать. Потом все стихло. Обычно оживленная округа погрузилась в безмолвие.

Зимнее солнце почти скрылось, его последние лучи падали на саманные стены, заставляя их белеть подобно обветренным костям в пустыне. Необычная тишина встревожила Ника. Он был слишком опытен, чтобы игнорировать безмолвие, окутавшее саманный домик Гизеллы. Возле хижины все замерло, лишь по западной стене и плоской крыше двигались резкие тени от ветвей коротколистной юкки. Потом солнце быстро скрылось за горизонтом, и даже это движение прекратилось.

Дверь была открыта, но Ник не увидел света лампы. Внутри было темно. Ветер пошевелил лозу, и она зловеще зашуршала о стену. Ник натянул поводья и медленно спешился, ощущая нараставшее напряжение. Конь фыркнул и нервно заплясал. Рейнджер привязал его к столбу. Он уже догадывался, что увидит в хижине, но не хотел верить в это.

Даже после того как Ник переступил порог, нашел спички и зажег лампу, он не смог сразу осознать увиденное. Оно проникло в него полностью лишь через несколько минут. В комнате валялись разбитые бутыли из тыквы, сломанные цветы. Стол, на починку которого когда-то ушел целый день, был опрокинут. Порванные ковры лежали в углу, точно груда тряпок.

Именно там он нашел Гизеллу — в дальнем углу, где ее тело лежало на разодранном матрасе, еще недавно служившем им ложем. Она казалась маленькой, беззащитной, напоминала сломанную куклу. Ник опустился на колени возле девушки, сдвинул раскинувшиеся в стороны руки и ноги, прикрыл остатками одежды обнаженное тело. Он бережно взял девушку на руки. На ее смуглой коже темнели кровоподтеки, одна кисть была окровавлена, словно девушка пыталась схватиться за нож. Ник постоял на коленях, держа Гизеллу. Перед его уходом ее охватил необъяснимый страх. Он видел это, однако все же оставил одну. Да, он ежедневно оставлял ее одну, но сегодняшний день был не таким, как другие. Ник видел это в глазах Гизеллы, знал, что ей страшно не только потому, что он увозит ее отсюда. Однако не остановился, чтобы выслушать ее.

Ник медленно погладил пальцем ее щеку. От длинных ресниц на лицо падала тень. Он заметил на коже следы слез под тонким слоем пыли. Железные обручи сдавили его грудь, он сделал глубокий вдох и понял, что долго не дышал, боясь вдохнуть сладковатый запах смерти, уже заполнивший маленькую хижину.

Хотя вечерний воздух был прохладным, пот увлажнил его прилипшую к коже рубашку. Ник встал, шатаясь и не выпуская Гизеллу из рук. Он не мог положить ее. Материя, которой он накрыл тело девушки, была тем, что осталось от пестрой хлопчатобумажной юбки, некогда соблазнительно колыхавшейся вокруг ее бедер и ног. Сейчас она превратилась в лохмотья. Ник нигде не видел блузку Гизеллы. Он подавленно осмотрел маленькую темную хижину, безмолвно ища подсказку. Кому понадобилось убить ее? Она никого не задевала, относилась ко всем с опаской; Ник знал, что она не подпустила бы слишком близко незнакомых людей.

Наконец он заставил себя положить ее на матрас. Его страстная маленькая соблазнительница, игривая, застенчивая и любящая, сейчас была холодной. Ее густые шелковистые черные волосы кое-где склеились и все еще оставались влажными. Он принялся расчесывать их пальцами. Потом увидел свежий красный след на шее, словно что-то оцарапало кожу — возможно, цепочка.

Его подарок исчез. Он поискал его на утрамбованном земляном полу, но ничего не нашел. Убийца забрал цепочку, которую Ник подарил Гизелле в качестве талисмана. Ее единственную ценную вещь…

Его губы сжались, холодный комок превратился в обжигающий огонь. Он узнает, кто это сделал, и негодяи заплатят за содеянное жизнью.

Ник молча поклялся в этом Гизелле, стоя над ней до тех пор, пока первоначальное оцепенение не сменилось холодной, безжалостной решимостью.

Ярость Ника возросла, когда он, расспросив жителей деревни, узнал, что вскоре после его ухода к хижине подошли двое американцев, один из которых был высоким и светловолосым, а другой — коренастым.

— Сеньор, простите меня, — дрожащим голосом произнес тощий старый метис с трясущимися руками и согнутой спиной. — Я не попытался остановить их. Мы слышали ее крики, но нам стало страшно.

Он мог понять испуг, но только не бездействие.

— Я сожалею, Кинкейд, — сказал капитан, командовавший гарнизоном форта Браун, когда Ник потребовал арестовать убийц, — но ничего не могу поделать. Мы передаем все полномочия мексиканцам, к тому же она была мексиканкой, а не одной из наших женщин. Пусть этим занимается местная полиция.

— Ее убили американцы, капитан. — Ник стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди; холод, который Кинкейд ощущал внутри себя, сделал его голос решительным и требовательным. Рейнджер заметил прищуренными глазами, что капитан занервничал. — Пикеринг и Такетт — дезертиры. Они находятся под вашей юрисдикцией.

— Их еще надо разыскать. Матаморос находится на другом берегу Рио-Гранде, а мы — в Техасе. Даже если бы Пикеринг и Такетт оказались в наших руках, для их передачи американским властям потребовалось бы согласие мексиканцев. Вряд ли они дали бы его. Поймите, я сочувствую вам, но…

— Не надо. — Ник медленно выпрямился и обвел капитана презрительным взглядом. — Я не нуждаюсь в вашем сочувствии. Приберегите его для Пикеринга и Такетта.

— Кинкейд.

— Не стоит, капитан.

Ник повернулся и шагнул к двери. Неожиданно после короткого стука дверь открылась, и в комнату вошел человек в хорошем костюме; он держал в руке шляпу и еле заметно улыбался. Незнакомец аккуратно закрыл за собой дверь.

— Вы лейтенант Кинкейд? — Он посмотрел на Ника. Когда рейнджер кивнул, человек указал на стул, стоявший перед письменным столом. — Извините меня за это вторжение, но у меня мало времени, а речь идет о важном деле. Если вы присядете на минуту и…

— Я уже ухожу.

Ник шагнул к двери.

— У меня есть для вас бумаги от полковника Хейса. — Незнакомец протянул папку: — Пожалуйста, прочитайте их.

Чтобы прочитать бумаги, Нику потребовалось больше терпения, чем он предполагал. Кинкейд тотчас пожалел, что согласился ознакомиться с ними. Он поднял глаза.

— Вы Рой Мартин?

— Да. Как указано в бумагах, я представитель федеральных властей. — Мартин повернулся к капитану. — Если вы позволите, я воспользуюсь вашим кабинетом для конфиденциальной беседы о важном государственном задании, капитан.

Капитан растерянно поморгал, потом резко кивнул:

— Конечно.

Бросив взгляд на Ника, он покинул комнату и захлопнул за собой дверь с излишней силой.

— Похоже, капитан слегка обиделся, — сказал Мартин с прежней невозмутимой улыбкой на тонких губах. Подойдя к письменному столу, он сел за него. Стул негромко заскрипел, и Мартин откинулся назад, уставившись на Ника застывшим взглядом.

— Что вы думаете о предложении правительства, лейтенант?

Ник бросил бумаги на стол и пожал плечами:

— Оно меня не интересует.

— Правда? Очень жаль. — Улыбка стала более напряженной. — Полковник Хейс дал высокую оценку вашим способностям. Он назвал вас лучшим рейнджером.

— Я польщен. Но все равно меня не интересует это предложение. Сейчас я должен заняться личным делом.

— О да. Я возмущен прискорбным убийством этой девушки. Кажется, ее звали Гизелла Перес?

Ник сузил глаза:

— Что вам об этом известно?

Мартин пожал плечами, разглядывая Ника почти бесцветными глазами. Потом он произнес бесстрастным тоном:

— Больше, чем вам.

— Хорошо, я уже заинтересован.

— Чудесно. В таком случае мы, возможно, договоримся, лейтенант Кинкейд. Подумайте об этом. Мое предложение может оказаться выгодным для нас обоих.

— Чего, по-вашему, я хочу?

— Найти Пикеринга и Такетта. — Мартин улыбнулся. — Я случайно узнал, что сегодня утром они отплыли из Корпус-Кристи на пароходе. Догадываетесь, куда они направились?

— Кажется, да, — мрачно произнес Ник. — Думаю, они хотят попасть в Калифорнию. — Он посмотрел на бумаги и нахмурился. Молчание затянулось. Когда Ник снова поглядел на собеседника, он понял, что Мартин уверен в его согласии. Рейнджер покачал головой. — Я могу найти их самостоятельно. Мне не нужна ваша помощь.

— Чтобы найти их — не нужна. Будучи техасским рейнджером, вы обладаете полномочиями на ограниченной территории. Убив их за ее пределами, вы совершите преступление. Я уверен, что вам это известно. Однако в случае нашего сотрудничества мы оба добьемся того, что нам требуется. Как говорится, услуга за услугу.

— Я не шпион, — возразил Ник. — Для этой работы у меня нет достаточного терпения.

— Лейтенант, разве я просил вас шпионить? Мне лишь нужны ваши связи для сбора определенной информации. Вам придется только слушать и вежливо поддерживать беседу. Думаю, вам следует серьезно обдумать это предложение.

Эта фраза прозвучала отнюдь не как просьба или предложение. Ник пристально посмотрел на Мартина.

— А если я откажусь?

— Думаю, это вам навредит. Мое начальство вряд ли благосклонно отнесется к человеку, отказывающемуся воспользоваться своими способностями в интересах страны. В таком случае вас ждет трибунал или нечто худшее.

— Кажется, вы забываете, что я не служу в армии Соединенных Штатов.

— Это можно изменить несколькими росчерками пера, лейтенант. Пожалуйста, поймите меня правильно. Я не угрожаю вам, а лишь взываю к вашему патриотизму.

Ник все понимал правильно. Он знал, что отказ приведет к неприятным последствиям. Он не любил выслушивать угрозы. Однако в случае отказа его ждала тюрьма или смерть — на это намекал Мартин. Тогда Пикерингу и Такетту сойдет с рук убийство Гизеллы.

Он подумал об этом и о поручении Мартина. Патрик Райен, подозреваемый в продаже оружия врагу, вернулся в Калифорнию; люди, которых хотел найти Ник, отправились туда же. Возобновив знакомство с Райеном, Ник мог разыскать Пикеринга и Такетта, а также собрать необходимые Мартину сведения.

Их цели прекрасно стыковались между собой. Можно было подумать, что человек с бесстрастным лицом все искусно подстроил. Однако рейнджер знал, что это не так.

Черт возьми. Услуга за услугу, как сказал Мартин. Он, Ник, возьмется за это дело лишь на самых выгодных условиях.

— Если я соглашусь, — тихо произнес он, глядя Мартину в глаза, — то попрошу внести ясность в некоторые вопросы.

— Конечно, лейтенант. — Подавшись вперед, Мартин улыбнулся. — Я уверен, что мы сможем заключить взаимовыгодное соглашение…

Часть вторая

Глава 4

Калифорния

Июль 1848 года

Клочья тумана окутывали неповоротливый пароход, смешиваясь с дымом из высоких труб. Призрачная пелена закрывала берег, точно низкие облака. Виктория Райен прислонилась к ограждению правого борта. Длинное путешествие близилось к завершению, и девушка радовалась этому, потому что устала в пути; сейчас, когда она, наконец, прибыла в Монтерей, густой туман не позволял увидеть город.

Однако когда пароход подошел к гавани, размытый берег стал виден более отчетливо, и Виктория узнала Пойнт-Пинос, мыс у южного входа в Монтерейский залив. Сосны уходили вершинами в небо, их контуры становились все более четкими, по мере того как поднимающееся солнце сжигало туман. Знакомые очертания постепенно проступали сквозь пелену, словно сказочные видения.

Стиснув ограждение руками, обтянутыми перчатками, Виктория напрягла зрение. В центре города поблескивал форт с полудюжиной крохотных пушек. Его окружали ряды одноэтажных оштукатуренных домов. Красные черепичные крыши, белые стены, высокие зеленые сосны, уходившие в небо пушистыми свечками, скрученными постоянными ветрами, должны были казаться девушке более знакомыми.

Однако все так изменилось. Как и она сама.

Виктория посмотрела на маленький бугорок, скрытый элегантной лайковой перчаткой. Это было кольцо с крохотными бриллиантами и аметистом. Питер Гидеон подарил его девушке за два дня до ее отъезда из Бостона. Дорогая покупка для священника. Когда она вернется назад — теперь Виктория была уверена в этом, — она станет его женой. Женой. Она вздрогнула. Бросила взгляд в сторону изогнутого скалистого берега, поморгала, чтобы справиться со слезами, навернувшимися на глаза из-за порывистого, колючего ветра, который дул с залива. Это было таким чудесным сюрпризом, что, несмотря на все ее надежды и отчаянные шаги, Виктория не сразу сообразила, что ответить.

Зато Питер знал это. Когда Виктория закрывала глаза, она слышала эхо его слов.

— Моя дорогая мисс Райен, мой поступок может показаться слишком поспешным, но я понял, что не переживу вашего отъезда, если не буду уверен, что вы вернетесь. Скажите, что сделаете это. Скажите, что вернетесь в Бостон, когда ваш отец поправится. Обещайте приехать ко мне.

Испытав облегчение и радость, вызванные не только этими страстными словами, но и блеском в глазах священника, она помолчала, чтобы насладиться своей победой. Похоже, он неправильно истолковал эту паузу. Стиснув руки Тори так сильно, что она ахнула, он заставил ее пообещать, что она вернется.

Она дала ему слово. Как только отцу станет лучше и необходимость в ее присутствии в Калифорнии отпадет, она вернется в Бостон. К человеку, которого любила. Однако досадное разочарование омрачило ее радость. Конечно, это глупо, но, когда она подняла голову, чтобы Питер поцеловал ее — девушка ждала страстного поцелуя, неистовых объятий, — он лишь коснулся губами ее щеки и пробормотал слова благодарности.

Она расстроилась. Виктории показалось, что ей плеснули в лицо холодную воду. Позже она отругала себя за нескромность. В конце концов, он был священником и гораздо лучше ее разбирался в приличиях. Он лишь хотел уберечь Тори от сплетен, а когда они поженятся, он обнимет ее как подобает мужу. Она не сомневалась в этом.

Однако она ждала от Питера чего-то большего — поцелуя, который вызвал бы трепет во всем ее теле, объятий, которые выдали бы его истинные чувства. Она невольно вспомнила, как три года назад ее поцеловал в прибрежной таверне высокий смуглый человек, лицо которого плохо запечатлелось в ее памяти. Его поцелуй потряс ее, заставил задрожать, обессилеть, пожелать чего-то другого, еще неведомого ей. Он испугал Викторию, так что, возможно, это даже хорошо, что поцелуй Питера был более спокойным и скромным. Да, конечно. Ведь всем известно, как сильно реальная жизнь отличается от книжных страстей. Только не Сину.

Нелепые предсказания и саркастические реплики кузена все еще жалили Викторию. «Не могу поверить, что ты хочешь выйти замуж за этого старого чопорного девственника, — взорвался он. — Неужели ты не видишь очевидного, Тори? Он тратит всю свою страсть на разглагольствования. Для тебя ничего не останется, и ты засохнешь без той любви, в которой…»

«Я думаю, подобный разговор неуместен, Син Патрик Райен, — сухо произнесла она. — Что тебе известно о любви? По-твоему, любить — это лапать горничных за закрытой дверью чулана…»

«Неправда. — Он возмущенно посмотрел на нее своими голубыми глазами. — Ты знаешь, что это вовсе не одно и то же».

Справедливости ради Виктория согласилась, но внесла некоторое уточнение: «Хорошо, пусть это не так, однако нельзя сравнивать любовь Питера к работе с его любовью ко мне».

В конце концов, каждый остался при своем мнении, и когда она садилась на корабль, который должен был доставить ее в Калифорнию, между молодыми людьми сохранялось некоторое отчуждение, и это огорчало девушку.

Сквозь пыхтение паровых машин и рев ветра прорывался доносившийся с прибрежных скал негромкий лай морских львов. Соленые брызги долетали на палубу, и Тори укрылась под навесом.

В столь ранний час она была одна на палубе, хотя берег уже виднелся. Большая часть пассажиров плыла в поселение янки Йерба-Буэна, которое теперь получило название Сан-Франциско. На расположенной поблизости Америкэн-Ривер нашли золото. Спешившие на золотые прииски люди проникали на перегруженный пароход с помощью взяток, обманным путем, чуть ли не силой. В мае распространилось известие о том, что в Новой Гельвеции, которую все чаще и чаще называли Саттерс-Фортом, обнаружили мощную золотую жилу. Ослепленные мечтой о богатстве, люди рвались в Калифорнию.

Золото. Немногие оставались равнодушными к этому соблазну. Пассажиры, с которыми беседовала Тори, были уверены, что скоро станут невообразимо богатыми. Девушка нашла занятными только двух пассажиров: пожилого джентльмена из Франции, который позволил ей попрактиковаться во французском, и молодого лейтенанта Дейва Брока, ехавшего в Сан-Франциско. Не за золотом, с улыбкой поведал офицер, а в гости к сестре, живущей там со своим мужем.

После утомительного плавания Тори обрадовалась короткой остановке в порту Лос-Анджелеса. Девушка добралась до берега в маленькой шлюпке. Она разрешила лейтенанту Броку сопровождать ее во время прогулки по берегу, игнорируя напоминания служанки о недавнем обручении. Глупая Колетт. В прогулке по многолюдной набережной не было ничего компрометирующего, и хотя Тори не забыла Питера, она получала удовольствие от флирта. Она была еще так молода, ей доставляли наслаждение восхищенные взгляды, комплименты, прелестные букеты от надеющихся на что-то поклонников. Однако скоро она осуществит свое заветное желание: станет женой Питера Гидеона, будет получать радость от спокойной семейной жизни — что бы ни говорил Син.

Тори проводила большую часть времени на верхней палубе, предпочитая это многолюдное место душной и тесной каюте. Капризная, но все же добродушная и, как правило, веселая Колетт не вставала со своей койки, жалуясь на морскую болезнь. Что ж, плавание почти завершилось. Скоро они снова почувствуют под ногами твердую землю. Тогда жалобы Колетт прекратятся, она поднимет голову от ведра, и после более чем двухмесячного путешествия жизнь снова станет приятной.

Как и предсказывала Тори, страдания Колетт закончились, как только они оказались на суше и дилижанс повез их по залитым солнечным светом улицам Монтерея к городской окраине. День был прекрасный, хотя немного ветреный и прохладный. От ярких красок у Тори резало глаза.

Блестя на солнце, красные черепичные крыши — их стало так много! — резко выделялись на фоне белых оштукатуренных стен, возведенных посреди изумрудно-зеленых лужаек. Свежий ветерок прогонял неприятные портовые запахи. Длинные склады, забитые коровьими шкурами, теснили друг друга возле центральной площади. Американские матросы называли эти шкуры калифорнийской валютой, поскольку они стали универсальным платежным средством. Запасы этого товара были такими огромными, что когда ветер дул со стороны складов, воздух наполнялся неприятным запахом. Слава Богу, зловоние исчезло, как только гавань осталась позади.

— Какая красота! — Колетт стиснула ладони. Ее французский акцент еще оставался сильным, но английский язык заметно улучшился, подумала Тори, отвечая улыбкой на ликование служанки. — Посмотрите на цветы, мадемуазель. Эти места напоминают юг Франции, где всегда сияет ласковое солнце и не бывает холодного бостонского снега.

Тори подставила лицо ветру, позволив свободным концам ленточек от шляпы трепетать сзади, точно это были развевающиеся флаги. Она действительно забыла, каким вкусным мог быть здешний воздух, как ярко алел мак на калифорнийских лугах и полях, как изящно склонялись на ветру стебли трав, напоминая стройных танцоров. Вдали, на холмах, зеленели высокие сосны, кедры и ели. Дилижанс вздрагивал на ухабах — кое-где дорога была мощеной, но чаще всего представляла собой лишь наезженную колею. Кучер указал на новое здание таможни, построенное пару лет назад, и на «Колтон-холл», в котором должен был пройти конституционный съезд — первый с момента присоединения Калифорнии к Соединенным Штатам.

Конечно, все это было новым, однако в сознании Тори всплыли ясные обрывки воспоминаний. Она испытала радостное возбуждение, когда дилижанс проехал мимо рынка, куда отец водил ее и Диего по праздникам, чтобы купить завернутые в бумагу сладости, от которых лицо девочки становилось таким грязным, что по возвращении на асиенду тетя Бенита ругала всех троих.

Ухаживает ли по-прежнему Бенита — тетей ее называли только из вежливости — за мамой, заботится ли о домашних делах? Тори стало стыдно, что она давно не спрашивала отца о ней, однако иногда вспоминала об этой женщине с нежностью. Перед каждым Рождеством Тори выбирала для нее маленький подарок — флакончик духов, ароматизированную пудру, ирландскую кружевную шаль, — но образ тети Бениты, как и всего связанного с Калифорнией, стерся в памяти девушки. Сейчас все это возвращалось к ней по крохам, и Тори ощутила нарастающее ликование.

Она пробудет здесь недолго, лишь до выздоровления отца, и затем вернется в Бостон к Питеру. Разлука, вероятно, пойдет на пользу им обоим: он поймет, как ему недостает Тори, а она сможет лично сообщить отцу о своем скором замужестве. Обручение произошло совсем недавно, она не успела написать о нем отцу; на самом деле именно его письмо, в котором он позвал Тори домой, ускорило признание Питера. Как отнесется отец к этой помолвке? Конечно, он не будет возражать: Питер был вполне подходящим женихом, даже дядя Симес согласился, что столь талантливый и известный проповедник — хорошая партия для Тори. Ее лишь немного беспокоило, что дядя Симес напомнил о некоторых незначительных моментах — в частности, о том, что преподобный Питер Гидеон отнюдь не богат, и если она выйдет за него замуж, ей придется привыкнуть к более скромному образу жизни. Зато тетя Кэтрин, похоже, обрадовалась этой новости сильнее мужа и сказала, что Виктория будет обворожительной невестой.

Дилижанс внезапно вздрогнул, тряхнув пассажирок; кучер произнес какое-то извинение за то, что угодил в яму, и указал хлыстом вперед. Тори замерла, у нее вдруг екнуло сердце. Перед ними среди сосен и пышных дубов раскинулась асиенда, за которой виднелся холм с виноградниками. Красная черепичная крыша поблескивала в лучах солнца, из-за побегов лозы с маленькими синими цветками ослепительно белела оштукатуренная стена. Буэна-Виста. Дом.

В этом дворике, насыщенном ароматами посаженных отцом гибискусов и бугенвиллей, Тори играла ребенком, изображая хозяйку, наливающую чай из английского фарфорового чайника любому гостю, готовому потратить время на маленький спектакль. В саду у дальней стены дома висели на толстой ветви дуба качели для Тори и Диего. Обычно их раскачивала тетя Бенита, иногда это делал отец, но только не мама. В тех редких случаях, когда мама выходила из своей комнаты, она не покидала пределов примыкавшего к саду патио.

Но полностью Тори почувствовала себя вернувшейся домой лишь тогда, когда дилижанс остановился перед асиендой и радостная тетя Бенита поприветствовала девушку, приглашая ее в дом. На широком лице тети Бениты появились слезы радости. Она с гордостью носила кружевную ирландскую шаль, присланную ей Тори, и заявляла, что никогда не получала более чудесного подарка. Возникла радостная суматоха, с Тори здоровались забытые ею люди, она знакомилась с новыми обитателями асиенды. После первого обмена воспоминаниями, когда возбуждение от приезда спало, тетя Бенита провела девушку в комнату отца.

Освещаемый солнечным светом, он полулежал в постели, откинувшись на большие подушки, прижатые к высокому резному изголовью. Ноги его были накрыты стеганым покрывалом. Улыбаясь, он протянул руки к Тори, и она бросилась к отцу, внезапно обрадовавшись своему приезду.

— Папа, — произнесла девушка, сдерживая неожиданные слезы, — я дома.

— Вижу, милая. — Он неловко похлопал дочь по спине, протянул руку, чтобы погладить Тори по голове, и нечаянно сдвинул модную шляпку, отчего волосы девушки рассыпались. — Боюсь, я помял твою шляпку, — пробормотал он.

Она села, стерла слезы со щеки и улыбнулась:

— Не важно.

Он почти не изменился, только немного постарел; на его лице появились складки и морщинки, которых раньше не было, но под густыми, рыжеватыми с проседью, бровями сверкали все те же ярко-синие глаза. Волосы отца оставались густыми, хотя кое-где уже пробивалась седина. Возраст давал о себе знать. Когда она видела отца последний раз, он был могучим и жизнерадостным. Сейчас перед ней лежал все тот же человек, которого она знала.

Вскоре им уже казалось, что они не расставались на эти годы; Тори улыбалась, слушая его ироничные реплики относительно «золотой лихорадки», которая выманила из Монтерея многих жителей, и политических событий, которые, похоже, мало что изменили.

— Здесь осталась прежняя коррупция, у властей не хватает средств на строительство дорог, однако чиновники исправно получают зарплату. — Он покачал головой. — Если бы у меня было больше сил, я бы выставил свою кандидатуру на выборах. Я бы принес больше пользы, чем те идиоты, которых сейчас выбрали, но ноги еще иногда подводят меня.

— Ты писал о ранении, но это было давно, два года назад. Почему у тебя снова возникли неприятности?

— По словам моего врача, сущего шарлатана, пуля сдвинулась с места. Меня ранили во время первого сражения той войны, и пуля осталась в теле, потому что я попал в полевой госпиталь с ограниченными медицинскими возможностями. Она застряла возле позвоночника. Я ношу пулю два года, и пока что мне везло.

— Во время сражения? Но в письме сообщалось, что тебя ранили на дуэли в Новом Орлеане? Папа, я не понимаю…

Лукаво улыбнувшись, он смущенно посмотрел на нее:

— Вероятно, я так написал. Не хотел тебя волновать. Но я решил заработать денег, заключив договор о поставках для армии — прежде я неплохо нажился на поставках кожи и говядины, — поэтому отправился из Нового Орлеана в Пойнт-Исабель. Сражение уже шло неподалеку от этого города, и я проявил излишнее любопытство. Пожелал увидеть бой. Мексиканцы обстреливали форт Браун чуть выше по реке. Я поступил легкомысленно и… очнулся в канаве — меня сочли мертвым.

Тори вздрогнула.

— Папа, ты должен был сказать мне правду. Все это время я думала, что ты лишь слегка пострадал на какой-то дурацкой дуэли. Я не знала…

Тори замолчала, вновь испытав чувство вины из-за своего нежелания ехать домой. Иногда она бывает такой эгоистичной. Син, вероятно, прав. Он всегда шутливо поддразнивал ее, говорил, что она может быть самой очаровательной девушкой на свете, пока все идет так, как ей хочется, но только Господь способен спасти того, кто перейдет ей дорогу. Неужели она действительно эгоистка? В конце концов, она все-таки приехала домой, хотя очень хотела остаться в Бостоне с Питером.

Улыбнувшись, Патрик сказал:

— Все в порядке, дорогая. Я почти всегда чувствую себя хорошо. И рад твоему возвращению в наш дом. Я скучал по тебе. И твой брат тоже. Диего уехал с вашим дядей, доном Себастьяном, в Лос-Анджелес, но они должны вернуться через одну-две недели. Из-за «золотой лихорадки» все пароходы переполнены, поэтому мы не знали точно, когда ты приедешь. Нам следует уладить важные дела. Старые друзья хотят возобновить знакомство с тобой, так что скоро ты почувствуешь себя здесь превосходно. После возвращения Диего тебя ждет замечательный сюрприз, приготовленный мной. Уверен ты очень обрадуешься.

— Сюрприз? Скажи мне сейчас. Я обожаю сюрпризы.

— Всему свое время. — Отец усмехнулся и замолчал, хотя она сделала вид, будто дуется. — Ты рада, что вернулась домой, Виктория? — Он протянул руку, чтобы сжать кисть дочери.

Она испугалась, почувствовав, какими холодными были его пальцы.

— Конечно, папа. Я с нетерпением жду встреч со старыми друзьями. Мы так давно не виделись.

Появившийся в дверях Рамон, слуга Патрика, напомнил, что дону Патрисио необходим отдых. Склонившись над отцом, Тори поцеловала его и пообещала скоро вернуться.

— Мы еще поговорим. Я не хочу утомлять тебя в первый день моего возвращения.

Она направилась в свою комнату, где спала в детстве; Колетт уже разобрала ее вещи. Появившаяся в дверном проеме тетя Бенита сообщила, что мать Тори сейчас отдыхает, но собирается выйти к обеду.

— В последнее время она стала вставать чуть чаще, — сообщила тетя Бенита, — но по-прежнему весьма слаба и нуждается в отдыхе.

Это известие не стало для Тори сюрпризом, хотя девушка ощутила смутную печаль. Мама оставалась призраком, чем-то почти не существующим. Иногда Тори спрашивала себя: испытывала ли мать такую же радость перед вступлением в брак? Охватывало ли ее ликование, страстное предвкушение, когда ей улыбался возлюбленный? Любила ли она когда-то… или равнодушие и отчужденность постепенно привели к нынешним отношениям родителей? Спросить об этом было некого — тетя Бенита не стала бы отвечать на такие вопросы, а задать их отцу Тори не смела. С мамой Тори никогда не вела откровенные беседы. Мамин брат, дон Себастьян, был не тем человеком, которому можно задавать такие вопросы. Дедушка Тори, алькальд, уже умер, а состарившаяся бабушка была прикована к постели.

Как отнесется отец к тому, что его единственная дочь, выйдя замуж, будет жить так далеко от дома? Прежде Тори не позволяла себе думать об этом. Он рассчитывал, что однажды она вернется в Монтерей и останется здесь, будет жить с мужем и детьми в асиенде — Тори знала об этом желании отца, хотя он никогда не высказывал его вслух.

Как он отреагирует на ее сообщение о Питере? Она посмотрела на кольцо Питера и медленно сняла его с пальца. Она сможет поговорить с папой позже, когда он окрепнет. Пока что она положит кольцо в резную китайскую шкатулку, подаренную отцом, когда Тори исполнилось восемь лет. Ларец состоял из нескольких раскрашенных ярким лаком ящичков и потайных пружин. Это было надежное хранилище для кольца; ей не придется отвечать на вопросы. Она скажет ему, когда придет время.

Глава 5

Обед проходил в тишине; отец, сидевший на одном конце длинного темного испанского стола, пил слишком много вина — прежде Тори не замечала за ним такого, — а удивившая всех своим появлением мама — безмолвный призрак без тени улыбки на лице, едва освещенный свечами в высоком раскидистом канделябре, — занимала место напротив мужа. Вероятно, улыбка сделала бы ее красивой — на миниатюрах, где она была изображена молодой, ее смеющиеся глаза излучали жизнелюбие, — но сейчас Палома Монтойя-Райен сохраняла серьезный вид. Печальные карие глаза смотрели на супруга и дочь с безучастным вежливым вниманием, словно эта женщина собиралась отправиться куда-то, но воспитание не позволяло ей исчезнуть внезапно. На любой вопрос Палома отвечала тихо и кратко. Тори спрашивала себя: сознавала ли мама, что ее единственная дочь долго отсутствовала? Каждый раз, подумав об этом, Тори испытывала чувство одиночества.

Девушка пыталась поддерживать беседу, но это было слишком трудной задачей; к окончанию обеда у нее разболелась голова, и она принесла извинения по поводу того, что не останется в гостиной дожидаться гостя. Несомненно, это будет очередной скучный деловой партнер, решила Тори и сослалась на усталость после путешествия.

— Конечно, — отец еле заметно улыбнулся, — я не подумал. Ты, верно, совсем без сил после дальней дороги. Ты еще успеешь взять на себя обязанности хозяйки. — Он посмотрел на Палому, которая поднялась со стула и уже покидала комнату безмолвной тенью, безразличной ко всему происходящему вокруг нее, и его взгляд стал более жестким. — Буэна-Висте требуется настоящая хозяйка.

Тори обеспокоено прикусила губу, бросив взгляд на опустевший стул матери.

— Если хочешь, папа, я останусь. Право, я не настолько устала.

— Нет-нет. Эта встреча не требует соблюдения формальностей. Речь пойдет о деле, и мой гость вряд ли тебя заинтересует. — Он чуть улыбнулся, загадочно сверкнув глазами. — Я надеюсь продать ему участок в горах.

— Голый холм, на котором не прокормиться и козлу, не говоря уж о корове? — Тори скривила губы. — Думаешь, он его купит?

— Полагаю, да, если представить товар как надо. А теперь иди, не забивай свою голову такими проблемами в первый день после возвращения.

Тори с радостью удалилась в свою комнату, и тетя Бенита принесла ей успокаивающий напиток.

— Это поможет тебе заснуть, nina[8]. — Пожилая женщина озабоченно улыбнулась.

— Спасибо. Пожалуйста, оставь это на столе, я выпью чуть позже.

Она указала рукой на массивный резной стол из розового дерева, стоявший у изножья кровати. В настенных канделябрах горели свечи, лунный свет проникал в комнату через открытые двери, выходившие в патио. Прохладный ветерок, проникая в дом, шевелил шторы. Тетя Бенита суетливо походила по комнате, дала Колетт несколько указаний, нахмурилась, заметив надменный взгляд служанки, и ушла, пожелав Тори спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Тори заставила себя улыбнуться, испытывая легкое чувство вины.

Колетт расстегнула ей платье, помогла надеть шелковый пеньюар, присланный из Нового Орлеана. Сидя перед туалетным столиком, Тори смотрела на свое отражение, пока Колетт расчесывала ей волосы. Лицо девушки тонуло в полутьме и казалось бледным в обрамлении каскада темных волос. Тори напоминала сейчас бесплотное привидение. Возможно, те две старые бостонские мегеры были правы: с высокими скулами, пухлыми губами и нимбом из непокорных, выгоревших на солнце волос, отказывавшихся подчиняться гребню, она действительно похожа на цыганку. При тусклом освещении ее глаза казались почти черными, уголки рта слегка подрагивали, хотя усталость была тут ни при чем.

Как глупо было думать, что за время ее отсутствия здесь все изменилось. Все существенное осталось прежним. То, что должно было измениться…

Когда служанка начала заплетать косу, Тори остановила ее:

— Сегодня ты мне больше не нужна, Колетт. Ты свободна до утра. Делай что хочешь.

— Oui, merci, maotresse[9].

Колетт слегка удивилась, но пожала плечами с галльской невозмутимостью и покинула комнату, забрав со стула свою накидку. Одинокая, охваченная беспокойством Тори вышла в патио. Тонкие серебристые снопы лунного света падали сквозь ветви деревьев на гладкие отшлифованные камни, блестевшие возле босых ног девушки. Шелковый пеньюар колыхался вокруг ее бедер, лаская и холодя кожу. Все замерло, погрузилось в безмолвие. Вдали залаяла собака, кто-то засмеялся, ударил по струнам гитары. Похоже, это были слуги, жившие в маленьких домиках. Покончив с делами, они собирались вокруг костра, играли на музыкальных инструментах и танцевали — не те изысканные испанские танцы, которым обучал Тори преподаватель, а крестьянские, живые и зажигательные.

Она вспомнила, как выскальзывала ребенком из своей комнаты, спускалась вниз, чтобы послушать музыку; ей хотелось стать частью этой компании. Однажды вечером Росита, ровесница Тори, заметила девочку в кустах и, смеясь, вытащила ее к костру. Сначала Тори смутилась, но вскоре ритмичная музыка захватила ее, и она начала танцевать. Ее охватило пьянящее ликование, энергия и задор рвались наружу, босые ноги стучали по земле, волосы метались из стороны в сторону, подол юбки взлетал выше колен. Она наслаждалась свободой, бешеным темпом харабе, хоты и фанданго. Никто не удивлялся вслух тому, что дочь хозяина танцует с пеонами. Ощущение свободы пропало, когда тетя Бенита нашла ее и увела с собой. Однако после того вечера Тори часто стояла в патио, слушала неистовую музыку и отчаянно, своенравно танцевала в одиночестве.

Тори испытала странное чувство, представив себя одиноким, непокорным ребенком. У нее был брат Диего, но он жил в совсем другом мире, ему разрешали заниматься многими вещами, предоставляли гораздо больше свободы. Он ходил на занятия к пожилому испанцу, который обучал мальчиков из обеспеченных семей, предавался таким мужским развлечениям, как верховая езда и фехтование. Даже в детстве он уходил из дома когда хотел. Мир Тори состоял из уроков рукоделия, которые она ненавидела, музыки, светских танцев и лекций о том, как подобает вести себя молодым леди.

Все изменилось, когда она уехала в Бостон. Для Тори началась другая жизнь. Тетя Кэтрин была убеждена в том, что юные умы следует развивать. Оказавшись со своими энергичными кузинами, Тори обрела свободу, которую никогда бы не получила в Калифорнии. Со временем она научилась сдерживать свою импульсивную натуру. Однако иногда Тори охватывало желание сделать что-то необычное. Возможно, Росита раскованно танцует сейчас в саду, ее юбка взлетает выше колен, а волосы развеваются, точно черная мантия…

Тори охватиловолнение, прилив энергии прогнал усталость. Доносившаяся музыка манила девушку, точно чарующее пение сирены, и Тори поддалась соблазну.

Не позаботившись о подобающем нижнем белье, она надела старую хлопчатобумажную юбку, которую нашла в высоком массивном шкафу, легкую крестьянскую блузку, мягкие черные туфли. Оставив волосы распущенными, накинула на плечи висевшую на вешалке длинную кружевную накидку и выскользнула в патио. Сейчас Тори ощущала себя свободолюбивой бунтаркой.

Кое-где лунный свет не мог пробиться через шатер из ветвей, и некогда знакомые тропинки сада тонули во мраке. Густой аромат цветов дразнил девушку, музыка влекла вперед по гравийной дорожке. Кое-где среди гравия лежали булыжники, и Тори споткнулась, задев один из них ногой. Острая боль в пальце заставила девушку вскрикнуть.

Она наклонилась и сняла туфлю, чтобы потереть ноющую ногу. Опустила колено на еще не успевший остыть камень.

— Что ты тут делаешь, nina.

Тори вскинула голову и увидела перед собой силуэт мужчины. Крупная темная фигура почти сливалась с черными кружевами кустарника. Испуганная его неожиданным появлением, девушка потеряла дар речи и уставилась на незнакомца, моргая в темноте.

— Мне нравятся молчаливые женщины, — тихо протянул он. — Ты немного опоздала, но это не страшно.

Нахмурившись, Тори поняла, что он принял ее за другую, но, прежде чем она успела сообщить мужчине о его ошибке, он протянул руки и поднял девушку с земли, крепко сжал теплыми пальцами ее запястья.

Лунный свет едва пробивался сквозь плотный шатер из листьев, но все же тонкий луч выхватил из тьмы дерзко разлетающиеся брови и блестящие янтарно-золотистые глаза. Человек бесстыдно и неторопливо обвел Тори оценивающим взглядом и внезапно улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Он не соврал — ты прекрасна, как Венера. Может быть, эта сделка принесет неожиданные дивиденды.

По-прежнему крепко держа Тори за запястья, он бесцеремонно потянул ее вперед, не дав шанса запротестовать или объяснить явное недоразумение, и поцеловал. Тори возмущенно ахнула, и он тотчас воспользовался этим, всунув свой язык ей в рот.

Она отпрянула назад, и он отпустил ее на некоторое расстояние, задержав рукой. Его белоснежная рубашка была расстегнута и свободно висела на широких плечах. Он шагнул к Тори, и она разглядела темные волосы, смуглую кожу, длинные пушистые усы, заметила ленивую грацию незнакомца, ощутила жар его тела. Девушка невольно отступила назад и уперлась спиной в широкий ствол дерева. Человек тотчас плавно и стремительно приблизился к ней; его протяжная речь стала более отрывистой и ироничной.

— Я для тебя слишком быстр? Ты ждала подарков и комплиментов? Скажи мне. К сожалению, меня не познакомили с местным этикетом.

Растерянная Тори могла лишь с ненавистью смотреть на незнакомца, запрокинув голову, потому что человек был высоким. Пробивавшийся сквозь ветви деревьев лунный свет позволял разглядеть порочные глаза, прикрытые невообразимо длинными ресницами, и губы, изогнутые в ухмылке, которая пробудила у Тори желание вонзить ногти в это худощавое лицо с квадратной челюстью, оставить на нем кровавые борозды. Как странно — оно казалось знакомым, хотя Тори знала, что никогда не встречала этого человека. Она бы не забыла…

— Нет уж, — сказал он, когда она попыталась оттолкнуть его руку, — только после объяснения. Если меня отвергают, я хочу знать причину.

Он осмотрел Тори чувственным взглядом, явно заметив отсутствие нижней юбки по тому, как лежала ткань на ее бедрах, задержался на выпирающих из тонкой хлопчатобумажной блузки грудях, наконец изучающе посмотрел на лицо. Накидка соскользнула с плеч и повисла на локтях. Сознавая, что она похожа сейчас не на дочь хозяина, а на служанку. Тори подняла накидку, закуталась в нее, возмущенно вспыхнула и гневно произнесла:

— Вряд ли вам захочется услышать то, что я могу сказать такому нахалу, как вы!

Мужчина засмеялся, и ей удалось выскользнуть, но он тут же схватил ее, повернул и прижал спиной к дереву. Крепко обняв руками ствол над головой Тори, он навалился на девушку своим телом.

— Значит, я нахал, маленькая красотка? Вероятно, ты права. Но конечно, ты бы не вышла сюда, если бы сама не пожелала это сделать. То, что ты находишься здесь, дает мне право считать, что ты хочешь познакомиться со мной поближе.

Его голос стал тихим, тягучим; незнакомец все сильнее прижимал Тори к дереву, она ощущала жар его настойчивого тела грудью, животом, бедрами. Она задыхалась, чувствовала внутри себя огонь, словно там внезапно разгорелись тлевшие угли.

— Убирайтесь… прочь… от меня, — выдавила она из себя сквозь стиснутые зубы, пытаясь отстраниться от незнакомца. Его лицо находилось в нескольких дюймах от глаз Тори, она почти могла пересчитать его ресницы, ощущала теплый мужской запах — терпкий, волнующий. Господи, вдруг он снова поцелует ее? Она попыталась поднять руки и оттолкнуть его от себя.

— Я сказал что-то лишнее? Или не сказал чего-то? Ты сомневаешься в том, что я вознагражу тебя достойным образом?

Он подул на прядь волос, упавшую на щеку Тори, и девушка задрожала. Мужчина улыбнулся.

— Не бойся, я всегда щедро плачу за оказанные мне услуги, маленькая красотка. Это гораздо удобнее, согласна? Потом не бывает упреков, разочарования…

Лицо Тори вспыхнуло, и девушка обрадовалась, что он не видит этого в темноте. Господи, он принял ее за шлюху! За одну из женщин, которых отец иногда посылал к своим гостям-мужчинам в качестве подарка… Как он мог так возмутительно ошибиться? Разве она похожа на проститутку? Господи, как он смеет так прижиматься к ней? Он навалился на нее всем своим телом от груди до бедер, пугая и волнуя Тори.

— Я не та девушка, за которую вы меня приняли, — выдавила она из себя постыдно дрожащим голосом. Прочистив горло, с ненавистью посмотрела на него. — Вы допустили серьезную ошибку, сэр!

— Неужели? — Он задумчиво посмотрел на Тори и слегка повернул девушку, чтобы луна получше осветила ее. Потом на его лице появилась гримаса досады, за которой последовала дерзкая ухмылка. — Похоже, да. У тебя такие же волосы, но глаза — приношу мои извинения, однако ты могла исправить эту ошибку раньше. Если только мое пылкое внимание не доставляло тебе удовольствие.

Не признавшись в том, что это было правдой, она резко ударила пяткой по его ступне и тотчас с удовлетворением услышала тихий стон. К сожалению, он длился недолго. Ее туфелька не могла сравниться с его высоким кожаным сапогом.

— Сучка…

Стиснув Тори за плечи, он приподнял ее и прижал к дереву; жесткая кора врезалась в спину девушки. Ее лицо находилось на одном уровне с его лицом. Он пристально посмотрел на Тори, и недобрый блеск в его глазах слегка угас. Подняв бровь, он тихо произнес:

— Твоя реакция говорит о том, что я был прав.

— Вы… сошли с ума, — выпалила она, чувствуя, что ее голос дрожит слишком сильно. Неистовый взгляд незнакомца испугал Тори. — Отпустите меня.

— Хорошо, — негромко произнес он, — когда закончу. Она не успела спросить себя, что он имел в виду. Он прижал свой рот к губам Тори и грубо раздвинул их. Этот поцелуй был не первым в ее жизни, но самым агрессивным. Мужчина не просто целовал ее, он обладал ею. Тори охватила слабость. Ей хотелось запротестовать, оказать сопротивление, но тело не слушалось ее. Она утратила власть над своими руками, ногами, даже языком. Он прижимал Тори к дереву, держа ее за руки, наваливаясь на нее всем телом. Потом он вставил колено между бедер девушки. Хлопчатобумажная ткань была слишком тонкой преградой, ноги Тори раздвинулись, и она оказалась сидящей верхом на его колене. Юбка при этом задралась почти до ягодиц.

У Тори закружилась голова, по телу покатились горячие волны. Голые ноги девушки терлись о грубый материал его брюк. Она точно во сне ощутила движения его рук, скользнувших вдоль боков к талии, — он хотел удержать Тори на своем колене. Господи, что он делает? Никто еще… Он потянул Тори вперед, стараясь прижать к себе, и незнакомое острое ощущение пронзило девушку, заставило ее застонать. Она замахала руками, чтобы не упасть, прильнула к нему, вцепилась пальцами в его руку.

Ничто не подготовило ее к этому — ни лекции и предостережения Сина, ни собственные наблюдения за распущенными служанками. Действия этого мужчины и реакция Тори были неожиданны и новы для нее. Нога мужчины терлась о заветный треугольник, рождая поднимавшиеся вверх горячие волны; в теле девушки разгорался настоящий пожар. Она вздрогнула, и он снова потянул ее вперед, заставив испытать восхитительный трепет.

Потом его руки оказались на ее грудях, пальцы гладили твердые соски сквозь тонкую материю блузки, боль между ногами стала пульсирующей. Тори открыла рот — чтобы запротестовать? сдаться? — и мужчина обжег его своим языком, заставив девушку изумленно застонать. Это был не поцелуй, а вторжение в ее тело. Когда она собралась повернуть голову в сторону, он схватил ее сзади за волосы и вынудил замереть. Она откинула голову назад, и все мысли о сопротивлении уступили место незнакомым чувствам, которые он пробудил в ней, заставили прильнуть к нему, обхватить руками его плечи, вцепиться пальцами в ткань рубашки, с нарастающей страстью ответить на его поцелуй.

И вдруг, когда она уже решила, что сейчас упадет в обморок, он перестал целовать ее, поднял голову и, слегка нахмурившись, посмотрел на Тори. Его сузившиеся глаза были жесткими, они светились холодным огнем. Мужчина пронзил Тори своим пристальным взглядом:

— Да ты вовсе не такая бесчувственная, какой хочешь казаться. Ты уверена, что и в самом деле не та девушка, которую… — Не закончив фразы, он снова поцеловал ее, на этот раз более нежно.

Затем поставил ее на ноги, придержал за плечи. Она попыталась овладеть собой, справиться с потрясением. Размытые снопы бледного лунного света падали сквозь листву на дорожку и смотревшего на Тори человека.

— В следующий раз, — тихо произнес он, — просто попроси то, чего ты хочешь. Я всегда готов оказать услугу красивой женщине, даже если она не совсем в моем вкусе.

Тори изумленно поморгала, позволяя услышанному проникнуть в ее сознание. Потом она инстинктивно подняла руку и ударила мужчину по лицу. Звонкий шлепок принес ей удовлетворение. Голова человека слегка дернулась, и Тори успела подумать, что сейчас он нанесет ответный удар. В его глазах сверкала ярость, но он не сделал никакого движения.

— Не переоценивай свои чары, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Ты можешь нажить себе неприятности.

— Это ты переоцениваешь свои чары. — Она задыхалась от гнева и удивлялась собственной смелости. — Советую тебе побыстрей покинуть Буэна-Висту, потому что я собираюсь позвать пастухов, а они не любят чужих.

— Если ты хотела испугать меня этой угрозой, у тебя ничего не вышло. Я видел здешних пастухов.

Его язвительная реплика заставила Тори нахмуриться. Он обвел девушку с головы до ног возмутительно дерзким взглядом. Вздернув подбородок, она разъяренно сверкнула глазами.

— Если бы у меня был револьвер, я бы сама тебя застрелила!

Он усмехнулся:

— Вот это меня испугало.

Она открыла рот, чтобы дать весьма нелестную оценку его манерам, поступкам и морали, но блеск в глазах незнакомца остановил Тори. Он явно провоцировал ее. Зачем оправдывать его ожидания?

Она подняла голову и произнесла с презрением в голосе:

— Беги, а я тем временем вызову пастухов. Надеюсь, в следующий раз я увижу тебя изрешеченным пулями.

— Кровожадная кошечка. — Уголок его рта насмешливо поднялся. — Возможно, в следующий раз я преподам тебе урок.

— Не думаю, что ты способен меня чему-то научить. Это был прощальный выстрел, после которого она повернулась и ушла, ожидая, что он последует за ней.

Он этого не сделал. Когда Тори добралась до того места, где дорожка сворачивала к дому, и посмотрела назад, человек уже исчез. Только нити лунного света, пробиваясь сквозь кроны деревьев, падали на камни.

Происшедшее повергло Тори в смятение. Кто этот человек, как он оказался в Буэна-Висте? Неужели он гость? Она надеялась, что это не так.

Но позже, лежа в кровати и вглядываясь в темноту — лунный свет померк, а ночные тени сгустились, — Тори не могла прервать поток воспоминаний, забыть волнующие ощущения, которые пробудил в ней незнакомец. Они оставили в душе Тори странное беспокойство.

Она подумала о Питере и его целомудренном поцелуе. Тори трудно было представить священника держащим ее и целующим так, как это только что делал мужчина в саду. Господи, она не знала, что мужчины могут так целовать — это было равносильно вторжению в ее тело. У Тори вновь мелькнула предательская мысль — способен ли Питер быть страстным? Конечно, он будет проявлять такую же страсть, когда они поженятся, только не в присутствии людей. Конечно, будет. Несмотря на то, что Син бестактно утверждал обратное, Питер испытывал к ней страсть. И, во всяком случае, он был джентльменом, воспитанным и деликатным.

Он так не похож на этого человека. Он его полная противоположность. Она безумно рада этому.

Однако когда Тори наконец погрузилась в беспокойный сон, ей приснился темноволосый человек с золотисто-янтарными глазами.

Глава 6

Увидев приближающегося Ника Кинкейда, Джил Гарсиа указал пальцем на свободный стул. На середине стола возле двух грязных стаканов стояла бутылка виски. Половина ее содержимого уже была выпита. Клубы сигарного дыма заполняли pulperia[10].

Высокий красивый Ник, как обычно, притягивал к себе заинтересованные взгляды женщин. Они находили Ника Кинкейда очаровательным, тянулись к нему, как мошки к огню. И обычно здорово обжигались. Джил замечал, что Ник в отношениях с женщинами проявлял эгоизм; он был не жестоким, но весьма бесцеремонным, использовал их для удовлетворения собственных потребностей, одаривал небрежной нежностью и исчезал, прежде чем они начинали липнуть к нему и обижаться. «Вечные женские штучки» — так назвал это однажды Ник.

Игнорируя зазывные взгляды темноглазых девушек, собиравшихся потанцевать со своими приятелями на улице, Ник поддел стул ногой, вытащил его и сел напротив Гарсиа.

Джил удивленно посмотрел на него:

— Что тебя задержало, дружище? Я уже начал думать, что ты решил присоединиться к золотоискателям.

— Ты знаешь, я не старатель. У меня была деловая встреча.

Джил не сдержал усмешку. Он отлично знал, что представляют из себя «деловые встречи» Ника.

— Тебя задержала хорошенькая сеньорита, а не бизнес.

— Ты становишься излишне любопытным. — Ник тоже усмехнулся. — Человек, у которого я был, решил одарить меня женской любовью, поэтому я счел это бизнесом.

— Циничный взгляд на столь выгодное сотрудничество.

Ник скорчил гримасу:

— Ты бы не сказал так, если бы был там. Я проворачивал более выгодные сделки с арканзасским торговцем ослами. — Ник раздраженно потер рукой щеку и слегка прищурился. — Ладно. Что происходит, Джил?

Джил лукаво улыбнулся. Так уж Ник устроен. Он всегда выкладывал всю правду, ничего не скрывал. Поэтому Джил ответил с такой же прямотой:

— Пикеринг и Такетт здесь, в Монтерее.

В глазах Ника вспыхнул огонек интереса.

— Я думал, что они направились в Саттерс-Форт. Каждый второй житель Лос-Анджелеса и Монтерея там ищет золото.

— Только не эти двое. Они слишком ленивы, чтобы работать лопатой или стоять в холодном ручье с ситом. Думаю, им привычнее воровать золото.

Ник хмуро кивнул.

— Как ты их разыскал?

— Я увидел Такетта. — Джил подался вперед, понизил голос. — Он нализался и подцепил шлюху. Я проследовал за ними от площади до гостиницы.

— Ты разговаривал с мерзавцем?

— Нет. Он меня не видел. Однако его трудно не узнать. — Джил сделал презрительный жест. — Cabron[11]!

Ник налил виски в один из пустых бокалов, потом подтолкнул бутылку к Джилу и поднял голову. Джилу был знаком этот сосредоточенный и безжалостный взгляд. В уголках рта у Ника образовались тонкие складки, глаза напоминали раскаленную лаву. Однако голос Ника прозвучал невозмутимо, почти бесстрастно:

— А что насчет Пикеринга? Его ты тоже видел?

Джил покачал головой:

— К сожалению, нет. Вероятно, он уже покинул город или где-то занимается любовью с женщиной. Но вряд ли Такетт надолго оторвался от приятеля. Он и помочиться не способен без одобрения Пикеринга.

Нахмурившись, Ник большим глотком выпил виски, потом откинулся на спинку стула. На площади надрывались гитары; скрипки и кастаньеты заполняли воздух бодрой мелодией, которая почти заглушила тихую реплику Ника.

— Мне нужны они оба. Одного будет мало.

Джил кивнул, соглашаясь с приятелем. Он уже подумал об этом, зная, что Кинкейд хочет смерти обоих. Джил не винил Ника. Он видел, что негодяи сделали с его девушкой.

Видел, какая жажда мести полыхала в глазах Ника Кинкейда. О техасских рейнджерах всегда говорили, что из-за мести они последуют за врагом даже в ад, и Джил считал, что в этих словах много правды.

— Я сказал об этом Мартину, — произнес Джил.

— Мартину? Господи, Джил, зачем впутывать его?

Пожав плечами, Джил заставил себя выдержать жесткий взгляд Ника.

— Он знает многих людей. Ты не станешь это оспаривать. Он желает смерти Пикеринга и Такетта почти так же, как ты. К тому же он наш начальник, мы должны докладывать ему обо всем.

— Мы докладываем о его деле, а не о моем, — сказал Ник таким холодным тоном, что Джил отвел взгляд в сторону.

Он знал, что Нику это не понравится. Джил пытался сохранить известие в тайне. Но Рой Мартин видел людей насквозь. Он небрежно спросил Джила, узнал ли тот что-нибудь о Пикеринге или Такетте. За одним вопросом последовал другой, и вскоре Джил неохотно признался, что видел Такетта в Монтерее. Рой Мартин тотчас использовал своих осведомителей и взял ситуацию под контроль. Как всегда.

— Мартин узнал, что их наняла бригада, отправляющаяся в Саттерс-Форт, — сообщил Джил, когда Ник немного успокоился. — Скорее всего, для захвата чужих участков. Черт возьми, половина американских матросов удрала с кораблей, бросив их в заливе. Когда восточное побережье узнает о найденном золоте, в Калифорнию хлынут полчища старателей. — Он пожал плечами. — Когда мы захотим отыскать этих двоих, нам не составит большого труда сделать это. Достаточно будет заглянуть на ближайший прииск.

— Если они не затеряются в толпе. — Кинкейд сжал кулак и уставился на свой пустой стакан. Через несколько минут он поднял глаза. — Теперь я готов.

Джил знал, что имел в виду Ник, но чувствовал себя обязанным хотя бы предпринять попытку — он обещал это Мартину. Почему агент правительства всегда взваливал на него самую неприятную работу? Джил понимал, как много значила месть для Ника, и не винил его. Он сам испытывал бы такие же чувства, если бы убили его женщину.

— Ник, — с легким смущением произнес Джил, — Мартин хочет, чтобы мы подождали. Он придет сюда позже и сообщит нам, что у него на уме, но до этого времени…

— Мартин тут ни при чем, Джил. Я сделаю это сам. Так мы договорились.

— Но Мартин сказал, что ты разрешил ему все уладить. Ник откинулся на спинку стула, покачался на его задних ножках.

— Но не это дело. Мартин знает. Это не входило в наше соглашение. Мы заключили сделку. Я использую мое знакомство с Патриком Райеном, чтобы собрать информацию о торговле оружием, а правительство отвернется, когда я разыщу Пикеринга и Такетта. Услуга за услугу, сказал Мартин. Он не вправе указывать мне, как я должен поступить с Пикерингом и Такеттом.

Эти слова прозвучали тихо и почти бесстрастно, но Джил почувствовал, какую угрозу они таили. Он отхлебнул виски, потом покрутил стакан в руках.

— Я до сих пор не могу взять в толк, почему правительство бездействует, зная достаточно много о его деятельности.

— Дела Райена связаны не только с оружием, но и со старыми испанскими документами, подтверждающими права на землю. Коренные мексиканцы теряют свою собственность в результате судебных исков, оспаривающих законность дарственных. Однако Патрик Райен увеличивает свои капиталы. Правительство считает, что он незаконно скупает старые дарственные и продает их с большой прибылью. Документы подделывались, но так искусно, что никто еще не смог доказать это. Я должен купить у него землю, чтобы получить доказательства. — Пожав плечами, он отхлебнул налитое виски и посмотрел на Джила поверх стакана. — Мартин сказал, кто их нанял?

Джил поднял бровь. Ему не было нужды спрашивать, кого имел в виду Ник.

— Нет. Хотел бы я знать, какие чувства испытает к тебе их новый хозяин, когда ты убьешь двух его людей.

Холодная улыбка Ника не затронула его глаз.

— Я выясню это, когда дело будет сделано.

Прервав беспокойный сон Тори, тетя Бенита сообщила девушке о готовящейся фиесте. Будет много гостей и захватывающих развлечений. К ним придет весь Монтерей.

— Это праздник в твою честь, — сказала пожилая женщина, раздвигая шторы вопреки сонным протестам Тори, — он будет веселым и радостным. Ты должна появиться в новом платье. Портниха уже пришла сюда, чтобы снять с тебя мерку и помочь выбрать материал.

Раздраженная тем, что ее разбудили, Тори что-то неразборчиво пробормотала и спрятала голову под подушкой. Тетя Бенита невозмутимо убрала ее, заставляя девушку встать с кровати. Тори неохотно подчинилась, хмуро поглядев на тетю Бениту.

— Право, если фиеста состоится так скоро, платье не успеют сшить. К тому же такой праздник — слишком большая нагрузка для папы.

— Ерунда. — Тетя Бенита начала приводить в порядок постель. Расправляя тонкие простыни и стеганое покрывало, она посмотрела через плечо на девушку. — Это пойдет ему на пользу. В последнее время он грустит. Твое возвращение придало ему столько энергии, сколько у него уже не было много месяцев. К тому же все запланировали до твоего возвращения — придет сам дон Мариано Вальехо! Такой большой человек — настоящий калифорниец, истинный патриот, что бы о нем ни говорили, — посетит нашу асиенду. Он принял приглашение, а это большая честь для дона Патрисио, и для тебя тоже. Поэтому тебе необходимо новое платье. Поскорей выпей шоколад и съешь булочки, которые я принесла, — сеньора Вальдес появится здесь со своими помощницами через полчаса.

Тори неохотно позволила сеньоре Вальдес — маленькой энергичной женщине с быстрой речью и подвижными руками — показать атлас, парчу и муслин, которые портниха принесла с собой.

— Сеньорита, я рекомендую вам это.

Сеньора Вальдес развернула ткань и положила ее на кровать. Это был нежный муслин бледно-лилового цвета — идеальный материал для девичьего платья.

— Какая прелесть! — Тетя Бенита восхищенно хлопнула в ладоши. — И эти кружева рядом с перьями… да, эти. Они оттенят материал — это ведь муаровый шелк, вон там, возле атласа?

Однако Тори указала на плотно свернутый отрез:

— Разверните его, чтобы я могла поглядеть.

— О, — тетя Бенита покачала головой, — он не подходит для юной девушки. Это неприлично.

— Мне скоро исполнится двадцать один год, я уже не ребенок. — Тори властно подняла бровь. — Я хочу увидеть эту ткань.

Отрез послушно раскатали поверх бледно-лилового муслина. На роскошном фиолетовом атласе поблескивали тонкие серебряные нити. Сеньора Вальдес подняла голову и улыбнулась:

— Ткань идеально подходит к вашим прекрасным глазам — темно-синим, верно?

— Фиолетовым, — с легким раздражением в голосе поправила портниху Тори.

Ей надоело терпеть булавочные уколы и целую вечность стоять на стуле, пока помощница сеньоры Вальдес снимала мерки с помощью ленты, булавок и кусочков бумаги. Тори изменила положение, булавка выскочила, и помощница, пробормотав что-то себе под нос, снова закрепила бумажку на талии.

Тори упрямо стиснула челюсти, устав от примерки и бесконечной болтовни женщин. В другой ситуации она бы с удовольствием выбрала материалы и цвета, но сейчас она чувствовала себя усталой. Всю ночь Тори беспокойно ворочалась в постели. Она мысленно переживала эпизод в саду, пока на горизонте не заалело солнце. Пугающие воспоминания терзали ее даже во сне. Ей следовало выполнить свою угрозу и позвать пастухов, но она не сделала этого. Возможно, она должна рассказать все папе, но Тори знала, что девушка не имеет права покидать свою комнату без дуэньи. Ей пришлось бы объяснять, почему она оказалась в саду, вместо того чтобы лежать в своей безопасной спальне, и куда направлялась в момент встречи с незнакомцем. Возможно, ей придется объяснять, почему она не закричала, не позвала на помощь. Тори не знала, как ответить на эти вопросы. Сказать, что она не могла ничего произнести, потому что его рот был плотно прижат к ее рту? Это сулило серьезные осложнения.

— По-моему, лучше всего подойдет муслин, — произнесла тетя Бенита, неодобрительно нахмурившись. — Вы согласны, донья Витория?

— Нет. Атлас. Он больше подходит для бального платья. — Тори заметила, что тетя Бенита переглянулась с сеньорой Вальдес. Это напомнило девушке о том, что она находится не в Бостоне, а в Калифорнии, где сохраняются строгие правила. Здесь все было другим. Тори с раздражением осознала, что игнорировать жесткие нормы поведения не удастся. Здесь ее считали старой девой — вчера вечером она слышала, как тетя Бенита сетовала на это обстоятельство. Она не пойдет на уступку в этом вопросе и любом другом, который сочтет серьезным.

— Атлас, — повторила девушка, прочистив горло, но тетя Бенита и сеньора Вальдес склонились над принесенным портнихой альбомом, где были изображены платья различных фасонов.

— Здесь будут хорошо смотреться перья. — Сеньора Вальдес указала на эскиз. — И возможно…

— Нет, — твердо заявила Тори. — Никаких перьев. Серебряные нити на лифе. Я хочу, чтобы декольте, согласно последней французской моде, было глубоким, а на рукавах надо сделать маленькие буфы. Оборки на бедрах надо сделать такими, чтобы ткань лежала красиво и не напоминала мокрый муслин. — Тори елейно улыбнулась тете Бените, которая, неодобрительно поджав губы, смотрела на девушку с возмущением в глазах, и добавила: — Думаю, к этому фасону подойдут длинные вечерние перчатки.

Она спустилась со стула, поморщилась из-за воткнувшейся в ее бок булавки и проигнорировала обеспокоенный взгляд сеньоры Вальдес.

— Вы уверены, что управитесь к фиесте?

— Да-да, конечно. Ваш папа щедро заплатил мне, я воспользуюсь помощью трех девушек. Все будет сделано, как вы пожелали.

— Превосходно. Я уверена, что вас вознаградят за ваши труды достойным образом, если платье получится таким, каким я хочу его видеть.

Сеньора Вальдес расплылась в улыбке, засуетилась, велела своей помощнице поторопиться, сказала, что у них мало времени для такой большой работы, а донья Витория должна получить самое красивое платье в Калифорнии.

— Донья Витория, — произнесла тетя Бенита, и воздух с тихим шипением вырвался сквозь расщелину между ее передними зубами, — тебе известно, что я не могу этого допустить.

— Извини меня, но ты уже не моя няня. Я признаю твое право на выражение недовольства, но ты должна признать мое право носить то, что я хочу, — лишь бы наряд был приличным.

— Вряд ли дон Патрисио сочтет это платье приличным.

— Тогда он, несомненно, сообщит мне свое мнение, и если ты беспокоишься, что он обвинит тебя, обещаю недвусмысленно объяснить ему, что я сама дала такие указания.

Всплеснув руками, тетя Бенита пробормотала что-то себе под нос и покачала головой. Потом бросила на Тори гневный взгляд и направилась к двери вслед за сеньорой Вальдес и ее помощницей.

Когда они ушли и в комнате снова стало тихо, Тори вздохнула с облегчением. Наконец-то! Она бы не вынесла еще одного мгновения споров о тканях, фасонах и перьях. Господи, она бы выглядела как напыщенный павлин, если бы тетя Бенита настояла на своем.

Легкий ветерок пошевелил шторы, которые висели над ведущей в патио дверью, и Тори вышла наружу постоять на теплых камнях, насладиться ароматом летних цветов.

Ей было что вспомнить. Случившееся пробуждало в Тори смятение, беспокойство. Она не выспалась за ночь и решила вздремнуть, но потом передумала. Она была слишком возбуждена, ее переполняла нервная энергия. В Бостоне она уговорила бы Мауру или Меган совершить пешую прогулку или прокатиться с ветерком по центральной площади, но здесь для этого ей пришлось бы детально объяснять свои планы. Тори оставалось лишь читать, писать письма или бездельничать. Мужчины располагали гораздо большей свободой, и это возмущало девушку.

Диего — он ведь должен был находиться здесь, да? Она скучала по нему, по его доброте и даже противному поддразниванию. Для младшего брата он был весьма сносным. К тому же что угодно лучше невыносимой скуки и здешних правил, которым она не собиралась подчиняться. Господи, муслин и перья!

Поскольку праздность только усиливала внутреннее беспокойство, Тори надела широкополую шляпу и направилась к загону. День был чудесным, ветерок ласкал щеки, солнце висело в небе ярким желтым шаром. Старый Мануэль, работавший здесь конюхом с того времени, когда Тори исполнилось три года, по-прежнему гордился каждой чистокровной лошадью, которую держали в Буэна-Висте. Ссутулившийся старик провел девушку по недавно выстроенной конюшне, подробно рассказывая о достоинствах и недостатках каждого животного. Он разрешил Тори похлопать их по шее и покормить кусочками яблока.

— Я помню мой первый урок верховой езды.

Она погладила высокого андалузца. Эту породу разводили в Испании более ста лет, а сейчас она была распространена и в Калифорнии. Андалузцы были мускулистыми, изящными животными, на них ездила испанская знать. Их ценили за прекрасное сложение, роскошные гривы и хвосты, часто доходившие до земли. Тори захотелось прокатиться на одной из этих красивых, резвых лошадей.

Она с улыбкой посмотрела на Мануэля:

— Ты так боялся, что я упаду.

Усмехнувшись, Мануэль кивнул:

— Я больше тревожился за лошадь, за того упрямого пони, которого выбрал для тебя твой отец. Я не знал, кто одержит верх — ты или пони, — потому что вы оба не хотели уступать. Ты тогда многое о нем узнала.

Она засмеялась:

— Я помню Поко.

Тори в последний раз потрепала гнедого коня по шее и скормила ему остатки яблока, потом вытерла руки о юбку.

— Я бы хотела прокатиться сегодня. Ты можешь найти для меня подходящее животное, Мануэль? Не послушную кобылу, а коня с огоньком, способного доставить мне настоящее удовольствие.

Если он и догадался о ее замысле, то ничем не выдал этого и лишь кивнул:

— Si. Я знаю такого.

— Отлично. Тогда я скоро вернусь.

Радостно улыбнувшись, она вернулась в дом, пройдя мимо виноградника с широкими пыльными листьями и зреющими гроздьями. Отдельные лозы толщиной с запястье Тори были посажены в ту пору, когда Буэна-Виста еще представляла собой лишь однокомнатный домик размером с хижины пеонов. Сейчас лозы плотно опутывали деревянные подпорки. Наливающиеся гроздья скоро превратятся в вино, которое отец продавал коммерсантам, чьи корабли заполняли гавань Монтерея. В ожидании отправки дубовые бочки стояли высокими рядами в длинных погребах, вырытых под холмом чуть ниже Буэна-Висты.

В детстве Тори и Диего играли в прохладном полумраке хранилища, тогда еще не заполненного до отказа бочками с вином, но это, конечно, было давно. Возможно, она еще заглянет в погреба, где даже в разгаре лета наверняка сохраняется приятная прохлада.

Мысли о предстоящей прогулке пьянили Тори, сулили разнообразие, спасение от того, что могло быстро обернуться скукой. Нет, она не отдаст себя во власть здешней тоски — тем более в такой чудесный день, когда солнце сияет столь ослепительно, а ветер приносит с океана запах соленой воды.

«Я не позволю папе навязать мне его планы, — дерзко подумала Тори. — Не стану подобием мамы. Я молода и скоро вернусь в Бостон, чтобы выйти замуж за Питера. Там меня ждут многочисленные обязанности».

А сейчас следует на какое-то время забыть обо всем, насладиться свободой, приятными мыслями о будущем. Да, она отправится на прогулку, и кто знает, что с ней произойдет. Возможно, что-то восхитительное, волнующее. Она еще успеет столкнуться с реальностью, это произойдет скоро — как только она скажет отцу о своем желании уехать из Калифорнии в Бостон, где ее ждет жених. Предстоящее испытание не прельщало девушку.

Пока Тори решила спрятать подобные мысли в дальний уголок своего сознания и сосредоточилась на многообещающей прогулке, которую она совершит прохладным утром.

Глава 7

Утреннее солнце едва поднялось над фортом, но уже еле пило глаза Нику Кинкейду через окно комнаты. Он провел ночь в городе, в гостиничном номере Джила.

Вероятно, ему не следовало допоздна играть в покер и пить виски, но после встречи с Мартином охватившее его волнение не позволило бы уснуть. Он выиграл небольшую сумму и сейчас чувствовал себя отвратительно. Похоже, Джилу еще хуже, подумал Ник и усмехнулся. Глаза разведчика были красными, на лице выросла трехдневная щетина, однако Ник знал, что Джил сохранял быстроту реакции, даже будучи смертельно пьяным и полусонным. Однажды он видел, как Джил проснулся с револьвером в руке и одним выстрелом срезал голову гремучей змее так аккуратно, словно действовал ножом.

Ник положил обутую в сапог ногу на потертое сиденье стула, стоявшего напротив него, потом прислонился спиной к стене, чтобы солнце не обжигало глаза.

— Я не удивлен, что Пикеринг так быстро убрался из Монтерея.

Джил как-то странно посмотрел на него и пожал плечами.

— Я этого не ждал. Возможно, кто-то предупредил его, что мы уже здесь.

— Что насчет Такетта?

Приоткрытые черные глаза Джила сузились в клубах сигарного дыма.

— Он окопался с пухленькой puta в той гостинице, о которой я говорил тебе. Нам остается только выкурить его оттуда.

— Должно быть, сделать это будет нетрудно.

— Этим хочет заняться Мартин.

Ник сузил глаза и жестко посмотрел на Джила, который смущенно заерзал и отвел взгляд в сторону. Рейнджер знал, что произойдет, если Рой Мартин окажется в курсе. Обычно Ник не возражал, когда Рой Мартин брал дело в свои руки, но сейчас случай был особым. Ник предпочел бы разобраться с Такеттом в гостиничном номере, но Мартин любил действовать более хитро, без демонстративного нарушения закона.

— И что же задумал наш просвещенный босс? — протянул Кинкейд и понял по быстрому движению глаз Джила, что разведчику не удается сохранить бесстрастность.

Джил чуть улыбнулся и тряхнул головой:

— Ничего сложного. С помощью местного коменданта он подстроил так, что Такетт окажется возле форта незадолго до полудня. Дальнейшее зависит от тебя.

Кстати, Мартин оформил обвинение в убийстве, чтобы все было чисто и законно на тот случай, если кто-то захочет вмешаться.

— Кто вздумает жаловаться? Такетт умрет, а Пикеринг вряд ли станет высовывать голову и протестовать, — сухо заметил Ник. — Хотя тогда он бы упростил мою задачу. Мне не хочется разыскивать его на золотых приисках.

— Мы не знаем точно, отправился ли он туда.

— Конечно, отправился. Я поспорил бы об этом на мой последний доллар.

— Черт возьми, — возмущенно произнес Джил, — ты бы, вероятно, выиграл и на этот раз.

Ник усмехнулся. В его кармане лежала значительная часть последнего жалованья Джила Гарсии. Это было прямым следствием того, что вчера Ник бросил на стол трех тузов.

— Пойдем, Джил. — Ник с грохотом скинул ногу со стула на пол и встал. Подойдя к двери и открыв ее, он посмотрел на сонного мексиканца. — Я угощу тебя завтраком. Человек, который играет в покер так плохо, как ты, имеет право на бесплатную кормежку.

— Coco!

Испанское ругательство догнало Ника на узкой лестнице, но Джил все же последовал за рейнджером.

Тори не требовалось много времени, чтобы надеть костюм для верховой езды; не прошло и часа, как она вновь вернулась на конюшню. Верный своему слову, Мануэль оседлал красивую резвую серую кобылу. В Бостоне Тори пришлось бы довольствоваться более покорным животным и терпеть общество конюшего или грума, но здесь, где все от мала до велика гордились своим умением ездить верхом, она могла отправиться на прогулку без эскорта. Поэтому девушка возмутилась, когда Мануэль стал настаивать на том, чтобы она подождала дуэнью.

Нахмурившись, она покачала головой:

— Мне не нужна дуэнья, Мануэль.

Старик пожал плечами.

— Мы по-прежнему живем в Калифорнии и соблюдаем здешние обычаи, хоть эта земля и стала частью Соединенных Штатов. Люди осудят тебя, если ты поедешь одна, без дуэньи. Я не могу это допустить, донья Витория. Иначе дон Патрисио прогонит меня из Буэна-Висты. Где твоя служанка?

Она подумала о мрачной Колетт, вспомнила, как однажды в Бостоне взяла ее с собой. Бедняжка упала с лошади, сильно ударилась и целую неделю стонала от боли. Больше Тори не брала девушку с собой. Она снова раздраженно тряхнула головой.

— Понятия не имею, где Колетт. Мне придется поехать одной.

— В таком случае я не могу дать тебе лошадь, — со спокойным упрямством заявил старик. — Я не хочу, чтобы el patron[12] обрушил на мою голову проклятия.

Раздраженная Тори понимала, что в случае неприятностей во всем обвинят Мануэля, и огорченно сдалась.

— Хорошо. Я найду Колетт или какую-нибудь другую служанку. Но я намерена поехать верхом, разрешишь ты это или нет.

Мануэль опустил глаза и посмотрел на землю. Тори прикусила язык. В конце концов, тут не было его вины, и девушка заставила себя изобразить улыбку примирения.

— Прости меня, Мануэль, за грубость. Мне следовало сообразить, что ты пожелаешь отправить меня на прогулку с эскортом. Пожалуйста, оседлай вторую лошадь, а я приведу мою служанку.

Колетт запротестовала, стала перечислять множество причин, мешавших ей поехать с Тори, но потом сдалась. Мануэль оседлал для нее послушную кобылу. Она пробормотала при виде лошади французские ругательства; Тори обрадовалась, что конюх не понимает их.

Мануэль кивнул и улыбнулся с облегчением.

— Я пошлю с вами Пабло. Поди сюда, nino[13]. Он славный малый, хотя иногда бывает лентяем.

Тори повернулась, подняла брови и посмотрела на мускулистого подростка. Он был выше ее всего на дюйм или два, и на его гладком лице еще не было даже намека на растительность. Тори нахмурилась.

— Пабло? Но он так юн.

— Пабло — превосходный ковбой, хоть он еще и молод. Он сидит в седле с раннего детства, как и все местные жители. Пабло отлично проявил себя на соревнованиях. Он уже второй год подряд выигрывает «цыплячью» скачку.

Тори еле заметно улыбнулась, представив себе неистовые скачки на побережье. Ковбои мчались во весь опор мимо бегавших по песку цыплят, стараясь подхватить их на скаку. Побеждал тот, кто первым пересекал финишную черту с живым цыпленком — это требовало недюжинной ловкости и упорной тренировки.

Словно почувствовав неизбежную капитуляцию Тори, Мануэль добавил:

— К тому же он отлично владеет револьвером, так что с ним, донья Витория, ты будешь в безопасности.

Скрыв свое удивление, она натянула перчатки.

— Хорошо. Надеюсь, он не будет отставать от меня.

Пабло усмехнулся, его совсем не задели слова Тори и ее явное нежелание ехать с ним.

— Я постараюсь, донья Витория.

Оперевшись на протянутую руку Мануэля, Тори быстро забралась на лошадь, устроилась поудобнее в высоком седле и подобрала поводья. Пока Пабло помогал Колетт сесть на кобылу, Тори дала своей лошади шенкелей и поскакала к воротам. Выбравшись на дорогу, которая вела от асиенды, девушка услышала за спиной топот копыт и улыбнулась.

День был чудесным. Солнце светило ярко, свежий ветер приносил запах моря, трепал волосы и шляпу девушки. В небе парили птицы. Они скользили по воздушным потокам, точно корабли по волнам. Их радостные крики смешивались с шуршанием пенистого прибоя, доносившимся от прибрежных черных скал. Знакомые ритмичные движения кобылы действовали на Тори успокаивающе. Позволив лошади поскакать по петляющей дороге возле берега, Тори придержала животное, чтобы Пабло и Колетт догнали ее.

Колетт посмотрела на свою хозяйку с ненавистью; голова служанки болталась взад-вперед, губы сжались в узкую полоску. Она отчаянно сжимала обеими руками влажную шею лошади. Похоже, молодой ковбой вовсе не был смущен тем, что Тори опередила его.

— Вы отлично ездите верхом, донья Витория, — сказал он, заставив своего гнедого мерина шагать возле кобылы Тори.

Над дорогой поднималась прозрачная дымка из пыли, оседавшей на животных, сапогах и широких листьях растений.

— Спасибо.

Тори одарила юношу счастливой улыбкой; девушка ощущала прилив бодрости, наслаждалась своей неожиданной свободой.

— Мне давно не доводилось скакать на природе, где нет мощеных улиц, экипажей, людей, которые постоянно переходят перед тобой дорогу, вынуждая резко осаживать лошадь. Я не сознавала, как сильно соскучилась по всему этому.

Юноша пожал плечами, глядя на Тори своими сверкающими черными глазами и моргая из-за яркого солнечного света.

— Тогда мы будем ездить столько, сколько вы пожелаете.

Тори почувствовала спокойное калифорнийское отношение к любым неудобствам, умение ценить жизнь, ни на что не жалуясь. Она знала, что жители восточного побережья считали калифорнийцев ленивыми, праздными, но видела в этом необходимость приспосабливаться к обстоятельствам. На протяжении многих лет Калифорнией правили испанцы. Добившись независимости, Мексика фактически махнула рукой на калифорнийцев, предоставив их самим себе и обложив символическим налогом. Любопытно посмотреть, как они заживут под правлением энергичных и требовательных янки.

Всадники направились по Камино-Реаль, или Королевской дороге, ведущей в Монтерей. Она тянулась серпантином вдоль берега на протяжении шести с половиной сотен миль от Сан-Франциско до Сан-Диего. Многие из расположенных на ней миссий францисканцев пришли в упадок. Даже миссия Сан-Карлос в Кармеле — это местечко находилось в трех милях от Монтерея — нуждалась в ремонте.

В Монтерее началось строительство, но потом работа остановилась. Возле незаконченных стен стояли опустевшие леса, повозки, груженые телеги. По оживленным в недавнем прошлом дорогам лишь изредка проезжали верховые.

— «Золотая лихорадка», — немногословно ответил Пабло, когда Тори поинтересовалась причиной. С середины июня Монтерей заметно опустел — большинство местных мужчин подались к северу, на золотые прииски.

Тори ехала по городу медленно, радуя этим Колетт, которая пришла в себя, расправила плечи и стала с любопытством смотреть по сторонам. Пабло серьезно относился к своей роли защитника, он бросал грозные взгляды накаждого человека, который слишком долго смотрел на девушку. Юноша пришел в ужас, когда Тори предложила остановиться возле одного лотка на рынке, и отчаянно запротестовал:

— Нет, нет, донья Витория, не надо. Если вы проголодались или хотите пить, я куплю что-нибудь, но сидеть одной на mercado[14] — это напрашиваться на неприятности.

— Ерунда. К тому же я с компанией. С тобой и Колетт.

Она одарила юношу радостной улыбкой, которая заставила бы Сина вздрогнуть от недобрых предчувствий. Пабло неуверенно посмотрел на девушку. И вдруг по воле случая Тори увидела Дейва Брока, молодого лейтенанта, с которым прогуливалась по берегу в Лос-Анджелесе. Он сидел на залитой солнечным светом скамье возле форта. Заметив девушку, лейтенант поспешил к ней. Тори остановила лошадь и улыбнулась Дейву.

— Мисс Райен, как я рад вас видеть! — Он взял лошадь Тори за поводья так, словно не собирался отпускать их, и посмотрел на девушку с восхищением. — Я полагал, что мы больше не встретимся.

— А я думала, что вы едете в Сан-Франциско.

— Да, верно. Но наш пароход сломался, и мы задержались в порту. Большинство пассажиров и матросов сели на другие суда или купили лошадей, чтобы добраться на них до золотых приисков. — Он печально покачал головой. — Мне не с кем было поговорить, и я отправился в город. Посидите и поболтайте со мной немного. Я очень рад такому приятному обществу.

Колетт нахмурилась, но Тори проигнорировала это. Пабло громко прочистил горло и сдвинул своего мерина с места, заставив лейтенанта Брока отступить на шаг. Офицер встревоженно посмотрел на девушку, и Тори, бросив на Пабло недовольный взгляд, улыбнулась Броку:

— Мой слуга опекает меня слишком рьяно, но я ценю его смелость. Пабло, это друг, и я, пожалуй, приму его любезное предложение. Ты ведь боялся, что я буду без эскорта.

Она не отреагировала на явную растерянность Пабло и позволила лейтенанту помочь ей спешиться, однако с раздражением отметила, что рука Брока задержалась на ее талии чуть дольше допустимого времени. Не желая портить себе день из-за незначительной ошибки молодого человека, Тори положила свою обтянутую перчаткой руку на плечо Брока и улыбнулась ему, получая удовольствие от явного восхищения, которое излучали его глаза.

Он повел ее к расположенной перед фортом площади со стоящими возле пушек скамейками. Когда-то здесь прогуливались многочисленные солдаты и штатские, но сейчас лишь несколько человек грелись на солнце или сидели на скамейках под огромными старыми деревьями. Колетт последовала за своей хозяйкой, периодически кокетливо улыбаясь красивым всадникам.

Дул легкий ветерок, солнце согревало воздух. Тори было приятно беседовать с лейтенантом, тем более что он казался увлеченным ею. Она получала удовольствие от легкого флирта. Пабло принес ей и Колетт стаканы с naranjada[15], сделав вид, будто не услышал, как Дейв попросил купить апельсиновый сок и для него тоже. Потом юноша занял свой пост в ярде от молодых людей.

В расположенном поблизости источнике соблазнительно журчала вода, ветерок был достаточно теплым, и Тори сняла перчатки, развязала ленточки шляпы. Модный головной убор из синего бархата гармонировал с костюмом для верховой езды. Шляпа удерживалась на голове черными в крапинку ленточками, которые туго завязывались под подбородком. Сейчас Тори сняла ее, позволив своим густым волосам упасть лавиной на плечи, а обнаженную шею освежил легкий ветерок.

Брок внимательно следил за каждым ее движением; он перевел взгляд с блестящих волос на лицо девушки. Тори спрятала улыбку. Право, он был весь как на ладони. Она слишком легко могла влюбить его в себя. Нет, она не собиралась это делать и все же радовалась тому, что он с жадностью ловит каждое ее слово и жест.

— Скажите, лейтенант, какие у вас планы на будущее? Вы собираетесь остаться в Калифорнии или вернетесь в Пенсильванию?

Поля ее шляпы украшали короткие темно-синие перья — под цвет костюма. Лениво играя ими, Тори слушала, как лейтенант Брок делится с ней своими планами.

— Сестра писала, что здешняя земля ждет, чтобы ее использовали, — сказал он, — и я собираюсь приобрести участок. Скот быстро прибавляет в весе, урожай вырастает почти сам по себе… Я вас чем-то рассмешил?

Улыбаясь, она кивнула.

— Папа часто говорит то же самое, и сейчас мне кажется, что я слушаю его. Он был морским капитаном до своего приезда сюда — это произошло тридцать лет назад, — а теперь владеет одним из самых больших ранчо в здешних краях. Наверно, вы оба правы.

Дейв придвинулся к Тори чуть ближе, в его глазах зажегся огонек интереса.

— Я бы хотел познакомиться с вашим отцом. Похоже, у нас много общего.

Она медленно помахала шляпой, позволяя перьям щекотать ее щеку.

— Возможно. Но вы отправитесь в Сан-Франциско, как только ваш пароход починят, так что вряд ли…

— Этот пароход — не единственный, к тому же при желании уехать можно и верхом, так что тут нет проблемы… О, извините, мисс Райен, я становлюсь навязчивым. — Он слегка покраснел. — Просто вы так красивы и очаровательны, что я был бы рад познакомиться с вами поближе.

Интерес в его глазах был искренним и лестным; Тори позволила себе насладиться им. Приятно вызывать восхищение, подумала девушка. В этом она похожа на других молодых женщин. И правда, что тут плохого? Лейтенант Брок — весьма симпатичный блондин с прекрасными манерами, он говорит ей только приличные вещи. Она слегка пофлиртовала с ним на пароходе, однако любит Питера Гидеона. Кокетничая с Дейвом, она хранила верность своему избраннику и не чувствовала за собой вины. Ничего более серьезного не произойдет. Лейтенант казался таким одиноким, застряв в незнакомом городе вдали от дома, и Тори из вежливости пригласила его пообедать в Буэна-Висте в пятницу вечером; она была почти уверена, что он откажется.

— Конечно, впереди целая неделя, — сказала девушка, улыбаясь в ответ на его явное удивление, — но если вы еще будете в Монтерее и пожелаете…

Он сжал ее руки, помяв перья шляпы.

— Я определенно буду в Монтерее, даже если мой пароход отплывет через час, мисс Райен! Я не могу пренебречь таким приглашением.

Тори перехватила удивленный взгляд Колетт и мысленно отругала дерзкую девушку, но тотчас призналась себе, что слегка раздражена. Она пригласила его только из вежливости, будучи уверенной в том, что он откажется, но, похоже, она недооценила лейтенанта. Или переоценила его. Помнит ли он, что она выходит замуж за человека из Бостона? Конечно, помнит.

Она освободила свои руки и шляпу и слегка пожала плечами:

— В последнее время мой отец не может выходить из дома и поэтому всегда рад гостям. Он ценит приятную компанию, и я пригласила вас только ради него, лейтенант.

— Конечно. — Дейв кивнул. — Я сознаю, какую честь вы оказываете мне, приглашая познакомиться с вашим отцом.

— Ваш naranjada нагревается, донья Витория, — опечаленно произнес Пабло, шагнув к Тори. — Пожалуйста, не задерживайтесь здесь. Это неразумно.

— Не говори ерунду.

Она смягчила резкие слова улыбкой, мысленно благодаря Пабло за то, что он избавил ее от щедрых комплиментов лейтенанта. Неужели Дейв преднамеренно делает вид, будто не понимает ее? У Тори начала болеть голова, настроение стремительно портилось; девушка почувствовала, что злится.

— Сядь же, Пабло. Ты раздражаешь меня своей суетой. Думаешь, лейтенант собирается похитить меня?

— Нет, дело не в этом.

Пабло поднял голову и настороженно посмотрел куда-то мимо Тори.

— Тогда что происходит?

На его смуглом лице появилась хмурая гримаса; юноша бросил взгляд на площадь.

— Здесь находиться опасно… Вы слышите?

Тори ничего не слышала. Она повернулась, чтобы посмотреть, что привлекло внимание Пабло. Несколько мужчин стояли на солнце друг перед другом. Их позы и громкие голоса были агрессивны. У Тори внезапно сжалось сердце. Это не обыкновенная стычка или спор. Здесь затевалось что-то серьезное. Ветер доносил яростные звуки, голоса зазвучали громче, и Тори встала, не зная, что ей делать — уйти или остаться и посмотреть.

— Вероятно, он прав. — Дейв поднялся со скамьи. — Пожалуй, вам стоит зайти в один из магазинов, мисс Райен. Дуэль — неподходящее зрелище для женщины.

— Ерунда. Если я женщина, это не значит, что я менее любопытна, чем вы. Я никогда не видела дуэли.

Взволнованный Дейв явно разрывался на части: он хотел, чтобы Тори удалилась в безопасное место, и при этом не желал пропустить то, что обещало перерасти в захватывающую дуэль.

— Хотя бы отойдите за эту каменную ограду, — произнес он через мгновение, и Тори позволила ему сопроводить их к стене.

Напряженный и недовольный Пабло последовал за ними, держа руку на рукоятке револьвера, который был засунут за красный пояс.

Невысокая ограда окружала площадь. Тори прекрасно видела людей, стоящих на ее середине. Они спорили. Странная троица, подумала девушка. Все мужчины были одеты по-разному. Один ничем не примечательный человек в костюме стоял поодаль, точно сторонний наблюдатель. На другом мужчине был охотничий костюм из оленьей кожи. Он постоянно качал головой и пытался уйти. Третий человек — похоже, мексиканец — был смуглый, стройный, не слишком высокий. Он махнул рукой в сторону длинного низкого здания, стоящего у края площади.

Оттуда вышел еще один человек; он прислонился к опорному столбу решетчатого навеса, и на него упали полосы из света и тени. Его поза выражала ленивую невозмутимость, но за этой бесстрастной маской скрывалась затаенная угроза.

— Mon Dieu![16] — выдохнула Колетт и стиснула пальцами руку Тори, не сознавая, что делает.

Тори невольно подалась вперед, стараясь лучше рассмотреть эту сцену. Все происходило словно во сне, но каждая деталь усиливала напряжение. На глазах у Тори разыгрывалась неистовая драма, сцена из спектакля, и девушка не собиралась уходить. Во всяком случае, сейчас. Пока она не узнает, что происходит.

Прохожие начали рассеиваться. Солдат не было видно, хотя еще недавно здесь расхаживали люди в форме. Дуэньи уводили своих подопечных в безопасные места, кое-кто из мужчин наблюдал за развитием событий из-за двери или белой оштукатуренной стены. Еще несколько минут назад площадь безмятежно нежилась в лучах дневного солнца, а сейчас здесь господствовала напряженность.

Тори поглядела на мужчину, который прислонился к столбу, и тлеющий в памяти уголек внезапно начал разгораться. Она нахмурилась. В этом человеке было что-то знакомое, но тень мешала рассмотреть его лицо. Высокий, стройный, он стоял в куртке из оленьей кожи, надетой поверх открытой рубашки, и облегающих брюках из рубчатого плиса, заправленных в доходившие до колен сапоги. На поясе у него висел длинный нож, а на правом бедре — кожаная кобура. Второй револьвер торчал из-за пояса. На глазах у Тори мужчина вышел из тени на солнечный свет медленной, размеренной поступью хищника. О, если бы только она могла увидеть его лицо, но оно было скрыто тенью от полей шляпы.

Один из мужчин, стоящих на площади, слегка улыбнулся и отступил на шаг назад.

— Пора расплачиваться, Такетт, — сказал он тихим голосом, который показался громким на фоне воцарившегося безмолвия. — Мы с Мартином подождем здесь, пока ты и Кинкейд… потолкуете.

Двое мужчин отошли в тень и прислонились к столбам, сохраняя невозмутимый вид.

— Гарсиа, подожди!

Человек, которого назвали Такеттом, оглянулся. Когда он увидел приближающегося мужчину, его лицо побелело. Оставшись в одиночестве, он пробормотал:

— Проклятые трусы, вернитесь сюда…

Он повернулся лицом к приближающемуся мужчине и напрягся, словно перед схваткой. Его голос зазвучал миролюбиво.

— Я не собираюсь драться с тобой, Кинкейд. Уверяю тебя, это ошибка.

— Это не ошибка, Такетт. Мне нужен именно ты.

От этого негромкого, вкрадчивого голоса по спине Тори побежали мурашки. Она ахнула, внезапно узнав его. Это был он, человек из сада. Господи, что он делает? Что они делали, почему крались друг за другом на площади, точно волки, двигаясь по кругу? Рука Такетта замерла над длинным ножом, висящим у пояса. Невысокий, коренастый, он нервно облизывал губы и поглядывал по сторонам, словно ища путь к бегству.

— Тебе нужен Пикеринг, — хрипло произнес он через мгновение. — Я тут ни при чем. Меня там даже не было.

— Ты был там.

Ленивой, неторопливой походкой Кинкейд приблизился к Такетту. Внезапно он ударил Такетта по лицу, заставив его голову откинуться назад. Зашатавшись, Такетт опустился на одно колено и заскулил:

— Клянусь, тебе нужен не я…

— Где Пикеринг?

— Он уехал… — Эти слова прозвучали как всхлипывание. — Я не знаю куда. Господи, ты собираешься убить меня…

— Вот что: я дам тебе шанс, который ты не дал Гизелле. В уголке его сурового рта появилась улыбка; он поднял плачущего человека с земли. Снял со своей шеи платок и быстро привязал им левое запястье к руке Такетта.

— Будем драться до чьей-то смерти, Такетт, как это принято у индейцев.

— Нет… нет.

Такетт затряс головой, попытался вырваться, испуганно посмотрел по сторонам, как бы ища помощи. Неужели никто не остановит этого типа?

— Пикеринг тебя бросил. Всем остальным наплевать на твою судьбу, так что сделай вид, что ты мужчина, и попытайся спасти себя.

Тихий, дразнящий, угрожающий голос, похоже, проник сквозь животный страх Такетта, и он кивнул, с трудом проглотив образовавшийся в горле комок.

— Хорошо. Только дай мне шанс…

— Вытаскивай свой нож, или я зарежу тебя не сходя с места.

От этих холодных, безжалостных слов по спине Тори побежали мурашки. Это был тот мужчина, которого она ударила и которому угрожала, — именно он держал и целовал ее.

Дышать было трудно — жара усилилась, ветер стих. Похоже, воздух замер, двигались только двое мужчин на середине площади. Они исполняли странный танец; один человек шагал уверенно, другой был явно потрясен и испуган. Тори испытала к нему жалость.

— Кто-то должен это остановить… — прошептала она, сжав кулаки. — Где стражи порядка?

— Это не Бостон, — выдавил из себя лейтенант, не отводя взгляда от происходящего на площади. — Здесь действуют армейские правила, а комендант, вероятно, устроил себе сиесту.

Когда Тори слегка повернулась, чтобы ответить что-то язвительное, внезапное движение заставило ее занять прежнее положение. Она увидела, что Кинкейд сделал изящное движение, точно танцор. Солнечный свет отразился от металла, и Тори заметила, что Такетт вытащил нож. Он бросился вперед, целясь в живот Кинкейда, но промахнулся — его противник ловко и проворно отступил в сторону.

Лезвие Кинкейда засверкало, жаля врага с быстротой змеи. Кровь потекла из дюжины мелких ран. Она обагрила щеку Такетта, его куртка из оленьей кожи превратилась в лохмотья, на которых алели яркие пятна. Тяжело дыша, спотыкаясь, Такетт пытался пырнуть Кинкейда, но ему явно не хватало ловкости.

— Я проиграл, — заскулил он. — Все кончено. Ты победил.

Кинкейд бросил на него презрительный взгляд, опустив руку с ножом. Тори была уверена, что сейчас он убьет врага, но Кинкейд вдруг мрачно тряхнул головой и разрезал соединявший их платок.

— Ты трус и убийца, Такетт. Ты заслуживаешь виселицы. Это даст тебе время подумать о девушке, которую ты убил.

Освобожденный Такетт, склонив голову, повалился на пыльную мостовую. Кинкейд шагнул в сторону, повернулся спиной к поверженному противнику и заговорил с человеком, которого, как услышала Тори, звали Гарсиа.

Переведя взгляд с Такетта на Кинкейда, Тори подумала о том, кто была эта девушка. В это время Колетт тихо ахнула. Тори успела увидеть, как Такетт с внезапной решимостью поднял голову. Все произошло стремительно. Изрезанный человек вскинул руку, сверкнув ножом. Тори поняла, что он собирается сделать. Не тратя время на раздумья, она закричала:

— Берегитесь!

Стремительное движение Кинкейда было почти незаметным для глаз. В следующий миг он уже смотрел на Такетта, согнув свое тело. Тори услышала звук удара и изумленный крик. Нож Кинкейда торчал из груди Такетта, длинная рукоятка слегка подрагивала.

Потрясенный Такетт едва коснулся ее пальцами. Он покачал головой, словно не веря в реальность происшедшего, и рухнул лицом вперед на камни.

— Тебе не следовало поворачиваться к нему спиной, Ник. Гарсиа встревожено посмотрел на тело, неподвижно распростертое на мостовой.

— Это был единственный выход. — Губы Ника изогнулись в безжалостной улыбке. — Пока я стоял перед ним, он бы ни на что не решился. Я дал ему шанс.

Ник наклонился, вытащил свой нож, выпрямился и вытер лезвие о брюки.

— Черт возьми. — Гарсиа с потрясенным видом покачал головой. — Черт возьми.

Кинкейд поднял голову, обвел взглядом начавшую собираться толпу и прямиком направился к Тори. Девушка поняла, что смотрит на него, но не смогла отвести взгляд в сторону. Глаза Ника удерживали его с холодной бесстрастностью животного. Он кивнул, еле заметно здороваясь с ней, потом повернулся и ушел прочь.

— Моn Dieu… sacrebleu!..[17]

Причитания Колетт сменились испуганным бормотанием, которого Тори не могла понять. Происшедшее внезапно потрясло девушку. К ее горлу подкатила волна тошноты. Она оцепенело уставилась на мертвого человека, лежащего на камнях в луже крови. Тори почти не замечала присутствия лейтенанта Брока, не слышала раздающихся голосов. Теперь, когда опасность миновала, они звучали смело.

— Господи, я ни разу не видел человека, который бы так ловко управлялся с ножом…

— Кто этот убитый человек?

— Не знаю. Похоже, он выбрал неподходящего противника…

— Вы видели, как стремительно он действовал? Ручаюсь, этот человек с фронтира, с Колорадо-Ривер…

— Нет, я знаю, кто он. Его фамилия Кинкейд, он рейнджер из Техаса. Los diablos Tejanos — так их называют мексиканцы. Техасские дьяволы…

— Пойдемте со мной, мисс Райен.

Голос Дейва прозвучал мягко, успокаивающе, но Тори пробормотала слова извинения и отошла в сторону.

Колетт взяла ее за руку и повела с площади к лошадям. Тори едва слышала взволнованные вопросы Дейва и свое ответное бормотание; потом она села на лошадь, Пабло оседлал своего коня. Юноша грозно и недовольно посмотрел на Брока, который приблизился к Тори и обеспокоено глядел на нее.

— Да, да… — Тори посмотрела сверху вниз на Дейва, практически не видя его. — В пятницу, в семь часов вечера…

Все произошло так быстро. Тот человек уже был мертв, и она предупредила убийцу. Она не знала, почему сделала это, что заставило ее предостеречь его.

Дрожа под жарким июльским солнцем, Тори пыталась справиться с потрясением, вызванным жестокой сценой, которую она только что наблюдала. Она вдруг вспомнила, что сейчас целый континент отделяет ее от Бостона и Питера. Она находилась в совершенно ином мире, где не действовали знакомые ей законы. Человеческая жизнь была здесь непредсказуемой. И хрупкой.

Глава 8

Тори села в кровати и нахмурилась. Отец с кем-то спорил — кажется, с женщиной. Их голоса нарушили ее дневной отдых. Сначала Тори думала, что они снятся ей. Потом голоса стали более громкими, и она поняла, что ошиблась. Поднявшись с кровати, она подошла к открытым дверям, которые вели в патио.

Голоса доносились из сада, начинавшегося за каменной стеной с железной калиткой. Тори вышла босиком во дворик и направилась по прохладным камням к стене; голоса зазвучали более отчетливо.

— Говорю тебе, — резким тоном произнесла женщина, — я этого не допущу.

Тон отца был другим — холодным, неумолимым; Тори еще никогда не слышала, чтобы он говорил так с кем-то.

— У тебя нет выбора. Советую тебе смириться.

— Это отвратительно!

Тори подошла ближе к раскачавшейся виноградной лозе. Когда девушка коснулась листьев, имевших форму сердечка, они зашуршали, щекоча ее щеку. Тори прислонилась к стене. В голосе женщины проскальзывали нотки едва сдерживаемого возмущения; он показался девушке знакомым. Если бы только Тори могла заглянуть за стену или если бы они прошли мимо железной калитки, она бы узнала, с кем спорит отец…

— Отвратительно это или нет, но таким образом я увеличу мой капитал в три раза. Что тут такого особенного? — с сарказмом в голосе произнес отец. — Ты должна знать, что так поступали с незапамятных времен. К тому же я никогда бы не причинил ей вреда.

— Это неправда, ты думаешь только о себе. Так было всегда… Возможно, моя жизнь закончена, но ее — нет. Клянусь, я помешаю тебе, если смогу.

Тори услышала приглушенный звук, потом кто-то ахнул, девушка не расслышала несколько произнесенных слов и попыталась справиться с охватившим ее страхом. Этот голос был таким знакомым. Она должна увидеть, узнать…

— Донья Витория! — Тори повернулась с прижатой ко рту ладонью. В открытых дверях дома, слегка нахмурившись, стояла тетя Бенита. — Тебе нездоровится?

— Нет-нет. — Девушка неуверенно отошла от стены. — Со мной все в порядке.

— Ты такая бледная. Ты все еще думаешь о своей поездке в город на прошлой неделе? Да. Тебе не следовало так поступать, и Мануэля строго отчитали за то, что он допустил это. Благовоспитанная девушка никогда не покидает свой дом без дуэньи. Твоя глупая служанка — весьма неподходящая замена, и я не могу понять, почему ты поступила так легкомысленно. Вероятно, дон Патрисио еще отругает тебя. Ты так рисковала! — Переведя дыхание, тетя Бенита смягчила тон. — Ты уже наказана тем, что лошадь понесла, поэтому я больше не стану говорить об этом. Полагаю, в следующий раз, собираясь на прогулку, ты прежде подумаешь.

Тори объяснила свое подавленное состояние тем, что лошадь вышла из повиновения и понесла. Она запретила Пабло раскрывать истинную причину. Она не хотела выслушивать поучения или терять право на прогулки за пределами асиенды. Вспомнив разыгравшуюся на площади сцену, Тори согласилась с тетей Бенитой — она и так достаточно наказана.

— А теперь пойдем, — сказала тетя Бенита, — ты должна отдохнуть, потому что папа пригласил к обеду гостей. — Помолчав, женщина слегка нахмурилась. — Донья Палома снова заболела и не сможет присутствовать, так что сегодня хозяйкой будешь ты. Какое платье ты наденешь? Я не могу отыскать твою никчемную служанку — она, верно, кокетничает с молодыми людьми. Ты хочешь, чтобы я помогла тебе выбрать платье?

Тори не удивилась тому, что мать будет отсутствовать. Палома редко участвовала в официальных мероприятиях и даже семейных трапезах. Было бы гораздо удобнее, если бы Диего вернулся из Лос-Анджелеса, но его ждали лишь через несколько дней. Тори удалось улыбнуться.

— Нет, спасибо, тетя Бенита, я сама выберу подходящее платье. Кто к нам придет?

Тетя Бенита пожала плечами:

— Точно не знаю. Твой папа упомянул дона Луиса, но мне не известно, ждем ли мы кого-то еще. Ты помнишь дона Луиса и донью Долорес?

— И их несносного сына Рафаэля. К сожалению, да. Я чувствую, что у меня скоро заболит голова, — раздраженно сказала девушка. — Неужели папа забыл, что я всегда не выносила Рафаэля? Он был таким противным мальчишкой. А у его сестры Марии нет ни одной собственной мысли, она вечно повторяет чужие мнения…

— Люди меняются со временем, — миролюбиво заметила тетя Бенита. — Ты изменилась, и Рафаэль с Марией, несомненно, тоже. Все на свете меняется, nina, хотя мы не всегда хотим этого.

Пожилая женщина казалась опечаленной, и Тори сменила тему — спросила тетю Бениту насчет фиесты. Дуэнья подняла руки вверх.

— О, нам предстоит столько сделать за оставшиеся несколько недель, сюда приедет масса гостей. Большая часть гостевых коттеджей не использовалась так давно, что требует ремонта, но предпринимает ли Рамон что-нибудь? Нет, он слишком обленился. Он вечно твердит, что на нем лежит забота о доне Патрисио, и не замечает паутины и плесени на шторах.

Тори вполуха слушала ворчание тети Бениты, думая о происшедшей в саду сцене. Женский голос был очень знакомым, однако она не могла вспомнить, кому он принадлежал. Разговор шел на испанском языке; у ее отца остался легкий акцент, но речь женщины была безупречной. Кастильский говор с чистыми протяжными звуками отличался от отцовского, как день от ночи.

— …и теперь мы принимаем здесь как гостя этого человека, который кажется опасным. Он приходит и уходит, когда ему вздумается. Ох, не нравится мне это.

Тете Бените удалось привлечь внимание Тори этими словами. Повернувшись, девушка посмотрела на дуэнью:

— Кто кажется опасным?

Тетя Бенита пожала плечами:

— Я не знаю, как его зовут, даже если мне и говорили это. Твой папа познакомился с ним несколько лет назад во время деловой поездки. Конечно, дон Патрисио пригласил его заехать в Буэна-Висту, если он окажется в Калифорнии. Сейчас они обсуждают покупку земли, а я должна проследить за тем, чтобы с ним обходились вежливо, потому что он, в конце концов, наш гость…

— Тогда почему я не видела его, если он наш гость? — перебила Тори пожилую женщину.

— Он приходил сюда два раза, это было на прошлой неделе, потом отправился в горы посмотреть землю, которую продает дон Патрисио. И вообще здесь он должен находиться в коттедже для гостей — одинокому мужчине нельзя останавливаться в доме, где живет дочь хозяина. Это выглядит неприлично. — Тетя Бенита обеспокоено подалась вперед, понизив голос. — Меня тревожит, что ему дозволено расхаживать поздней ночью по асиенде, когда все спят. Это еще не все. Хотя я не из тех, кто вмешивается в чужие дела, мне не нравится, как поглядывают на него служанки. Особенно эта Росита. Хм. Она питает слабость к мужчинам и однажды угодит в беду, попомни мои слова. Но когда я пыталась сказать об этом твоему отцу, он лишь улыбнулся и ответил, что Росита молода и красива и ей, конечно, нравятся мужчины, потому что она сама им нравится. Я знаю, у молодых людей есть определенные… потребности, но позволять, даже поощрять такие вещи — грех. Даже Диего… однако мне не следует это говорить…

— Росита — та самая Росита, моя ровесница?

— Да, та самая.

Тори подумала о столкновении в саду, когда Кинкейд решил, что ее отправили к нему. Вероятно, он должен был встретиться с Роситой. И если он был гостем отца, это объясняло, почему он с такой легкостью расхаживал в тот вечер по саду и никто его не остановил. Также теперь становилось понятным, почему он не боялся пастухов.

Девушка нахмурилась и посмотрела на тетю Бениту, которая подошла к дверям, ведущим в патио.

— Этот гость — он высокий и темноволосый? Красивый? — спросила девушка, и тетя Бенита повернулась с легким удивлением на лице.

— Да. Пожалуй, он довольно красив, но… похож на злодея, если ты меня понимаешь. Я знаю одно — из-за него по вечерам мне страшно заглядывать в темные уголки.

Тори лукаво улыбнулась.

— Ты даже не представляешь, как мудра, — пробормотала девушка.

Позже, когда тетя Бенита ушла и Тори стала в одиночестве ожидать, когда Колетт поможет ей одеться к обеду, она подумала о сходстве между мужчиной из сада и убийцей с площади. Он произносил слова любви и угрозы одним и тем же негромким хрипловатым голосом так, словно они мало что для него значили. Вероятно, так оно и было. Он убийца, кровожадный дикарь и еще бог знает кто.

«О Господи, я позволила ему целовать и касаться меня, дотрагивалась до него голыми ногами. Как это унизительно! Хуже всего то, что я почему-то до сих пор не могу забыть свои ощущения».

Раздраженная Тори не хотела думать о нем, вспоминать, как выглядел в вечерней темноте этот дьявольски красивый человек с янтарными глазами волка. Она мечтала забыть его грубые и — да, она признавала это — волнующие поцелуи. Последнее обстоятельство беспокоило ее особенно сильно, потому что, она знала, он заметил ее реакцию — смятение и капитуляцию. Да, тетя Бенита права — этот человек действительно опасен.

Обед, который состоялся днем ранее, был не слишком приятным. Дон Луис поглядывал на Тори, словно оценивал ее, и она рано вышла из-за стола, сославшись на головную боль. Тори знала, что папа недоволен, но ей не было до этого дела. Девушку больше огорчило то, что дон Луис завтра вновь придет к ним на обед со всей своей семьей.

У нее возникло неприятное подозрение — похоже, папины приглашения были связаны не только с деловыми переговорами; Патрисио и дон Луис преднамеренно восхищались вслух Рафаэлем. Она ведь помнит его, да? Он превратился в такого красивого мужчину! Он станет прекрасным супругом для молодой женщины, сделает ее жизнь счастливой…

Тори вздохнула. Радость и ликование, которые охватили ее при возвращении домой, стали рассеиваться, как туман на побережье.

Утренний ветер врывался в ее комнату через открытые двери, принося кисло-сладкий аромат апельсинов и лимонов, зревших в саду асиенды. Как жаль, что давнишние воспоминания имеют обыкновение внезапно возвращаться, подумала Тори, стоя у дверей и глядя на тенистый дворик. Виноградные листья-сердечки закрывали каменную стену, карабкались на железную калитку, слегка дрожа на ветру. Они казались такими беззащитными и недолговечными. Как и все на свете.

Прислонившись к дверному косяку, Тори с тоской подумала о пляже, о царившем там спокойствии. В детстве она и Диего проводили счастливые часы на узкой песчаной полосе среди дюн, прятались за большими черными камнями, воображали, будто это замки или драконы, а выброшенная на берег сплавная древесина — кости драконов. Безмятежные дни. «Но зачем мне печалиться? — подумала Тори, выпрямляясь. — Пляж находится недалеко от винных погребов, которые и в это время года хранят приятную прохладу. Я надену крестьянскую юбку и блузку, никто меня не заметит…»

Выскользнув из дома, Тори пошла вдоль ограды, пробралась через виноградник и сад к краю асиенды. Она двигалась медленно, чтобы не привлечь к себе ничье внимание и избежать нежелательного общества дуэньи. Тори задыхалась от постоянной опеки слуг, ей хотелось побыть в одиночестве, подумать о разных вещах, о том, как она сообщит отцу о Питере. Он должен наконец узнать, но для этого требовался подходящий момент. Рассказать ему будет не так легко, как она по наивности думала до приезда в Буэна-Висту. Отец казался прежним, но на самом деле он изменился. Стал каким-то… другим. Между ними образовалась невидимая стена, дистанция, которой раньше не было.

Да, теперь она взрослая, у нее свои взгляды и потребности, и отцу придется понять, что она готова к вступлению в брак. Его, вероятно, разочарует, что ее избранник находится так далеко, но ведь она отсутствовала почти десять лет и отец не слишком скучал по ней. Да, она должна напомнить ему, что уже не маленькая девочка и вправе сама принимать решения.

Рев прибоя стал более громким, пахнущий водорослями и солью ветер трепал юбку. Узкая дорога тянулась вниз от высоких утесов среди мокрых черных скал, изъеденных ветром и морем. Глубокая колея свидетельствовала о том, что здесь часто проезжали груженые телеги. Тори начала спускаться по крутому серпантину. Грохот волн оглушал девушку, пенистые брызги падали на отшлифованные океаном камни, увлажняли волосы и одежду.

Слева поднималась длинная гряда известняка высотой с двухэтажный дом; на ее вершине росли скрученные ветром деревья, а ниже чернели уходящие в глубь пещеры. Кое-где в камнях были высечены ступени для людей, которые выгружали с телег тяжелые винные бочки и убирали их в темные прохладные хранилища. На расстоянии в несколько ярдов от входа в пещеры начинался крутой обрыв, под которым тянулась узкая песчаная полоса, заваленная сплавным лесом. От нее иногда отплывали лодки. Доставлять вино в порт Монтерея таким способом было легче, чем на подводах, и Патрик Райен уже много лет поступал именно так.

Тори спустилась по крутой дороге к воде. Густой туман, резавший глаза, заставил девушку часто моргать. Океан волновался, огромные волны неистово накатывались на песок. Тори так и не научилась плавать. Диего заманивал ее в воду, смеялся над ней, когда она стояла на берегу, злясь на себя за то, что боится принять его вызов. Страх перед грозным бескрайним океаном останавливал девушку.

Однако она уже повзрослела, и хотя по-прежнему не умела плавать, но теперь могла ходить по воде — прежде Тори боялась делать даже это. Она села на огромное, отбеленное солнцем и морем бревно, чтобы снять обувь. Потом стянула с ног чулки и спрятала их в засыпанные песком туфли. Слава Богу, на ней были только легкая верхняя и нижняя юбки, а корсет отсутствовал. Здесь Тори дышалось легче, чем в Бостоне, где девушку заставляли надевать на себя мешавшие ей вещи. Засунув подол юбки за ярко-красный пояс, Тори медленно направилась к воде. Ветер трепал ее волосы и одежду. Девушка дрожала от страха; черный океан казался таинственным, могущественным, способным уничтожить ее. Когда Тори плыла на пароходе из Бостона, один человек упал за борт, и злые волны мгновенно заглушили крики несчастного, поглотили его. Люди, поспешившие ему на помощь в маленькой шлюпке, вернулись подавленные и молчаливые. Все произошло очень быстро: еще секунду назад он стоял, прислонившись к оснастке и чему-то улыбаясь, а в следующий миг с негромким криком упал в бушующие волны.

Возможно, с ней случится нечто подобное: она вспыхнет, как падающая звезда, и тотчас уйдет в небытие, будет забыта всеми. Тори поежилась.

Ее ступни глубоко зарывались в мокрый песок; холодная липкая жижа хлюпала между пальцами; на щиколотках оставались мелкие клочья пены. Тори двигалась вперед, раскинув руки в стороны для равновесия, словно шла по канату, натянутому над пропастью, — подобный аттракцион она видела на ярмарке в Массачусетсе.

Опьяненная ласками прохладных волн, которые поднимались выше колен, мочили юбку и бедра, Тори на мгновение замерла, позволила могучему океану загипнотизировать ее. Волосы падали на плечи и глаза, мешая видеть; они хлестали по лицу, как жалящий кнут возничего.

Потом ноги девушки заскользили, и она вышла из оцепенения; отчаянно бьющееся сердце почти заглушало грохот волн, накатывающихся на черные скалы; осмелев, она сделала шаг, потом еще один, и вот уже вода поднялась до талии. Тори перевела дыхание. Справиться со страхом не составило большого труда. Раньше она боялась океана, но сейчас позволила воде бурлить вокруг нее. Чего она ждала раньше?

Тори чувствовала себя дерзкой и всемогущей победительницей.

Устав бороться с океаном, противостоять непрерывно накатывающимся волнам, она зашагала к берегу и увидела человека, сидящего на сучковатом бревне. Фигура мужчины, темневшая на фоне отбеленной древесины, показалась знакомой. Сердце Тори снова отчаянно застучало. Это был он — человек из сада, Ник Кинкейд. Он ждал ее.

— Рождение Венеры, — улыбаясь сказал Кинкейд, когда Тори приблизилась к нему. — Тебе не хватает только морской раковины. Боттичелли остался бы доволен.

— На мне слишком много одежды, чтобы я могла позировать для этой картины. — Она посмотрела на него прищурившись. — Что вы здесь делаете? Я думала, вы уже в тюрьме или висите на дубе.

Он пожал плечами:

— В городе скучно. Я решил, что морской воздух освежит меня.

Она подняла бровь:

— Несомненно, он полезнее тюремного.

— Совершенно верно. Кто-то из ваших знакомых отмотал срок?

Он смеялся над ней! Тори слегка прищурилась, изучая Кинкейда. Ничто в его облике не напоминало о том, что на прошлой неделе он убил человека. И все же Тори не знала, чего ей ожидать. Может быть, на нем лежала печать Каина? Но даже она, вероятно, не испортила бы его красоты. Сейчас, при ярком солнечном свете, Тори видела, что он был очень красив и казался пугающе знакомым.

В нем было нечто интригующее, жесткое, опасное. Он, как океан, нес в себе соблазн, вызов.

Она обвела Кинкейда пристальным взглядом, как бы оценивая, и заметила в его глазах насмешливый интерес. Склонив голову набок, Тори рассмотрела белоснежную рубашку, черную кожаную куртку, облегающие брюки, потом опустила взгляд к высоким сапогам. Негромко фыркнув, словно увиденное разочаровало ее, она слегка пожала плечами.

— Если я расскажу то, что мне известно, вас перестанут принимать в Буэна-Висте.

— И ты сделаешь это?

Он скривил губы в раздражающей улыбке, словно радушный прием на асиенде ничего для него не значил.

— Возможно. Если это меня позабавит.

— О! Тебя легко позабавить?

— Иногда.

Она посмотрела на него и наклонила голову, чтобы выжать соленую воду из волос. На песке возле ее ног образовалась маленькая лужица. Почему в его присутствии у нее замирало дыхание, словно она плыла под водой? Он был настоящим зверем, она видела, как он безжалостно убил человека. Даже находиться рядом с ним на безлюдном пляже, где их окружали лишь ветер, море и небо, было опасно. Тори казалось, что она стоит на краю обрыва; один неверный шаг, и она полетит вниз, как человек, упавший за борт и исчезнувший в пучине.

Она невольно мчалась очертя голову к опасности, будучи не в силах остановиться, справиться с радостным возбуждением, которое заставляло ее дразнить Кинкейда, дергать тигра за хвост, проверять, удастся ли ей остаться целой и невредимой.

Ее юбка пропиталась морской водой, ткань прилипла к ногам и округлым бедрам, но наиболее притягательно выглядела грудь. Намокшая блузка стала почти прозрачной, и даже тонкая сорочка не смогла скрыть соблазнительных полушарий и темных сосков. Кинкейд опустил свой взгляд, который был направлен на лицо девушки, и, хотя его глаза оставались ленивыми и полуприкрытыми, Тори знала, куда смотрит этот человек. Ее охватило непонятное смятение; вместо испуга она испытывала ликование, расправляла воображаемые крылья своей женственности, демонстрировала их во всем великолепии.

Это напоминало брачный танец павлинов. Прищуренные глаза Кинкейда горели; Тори смотрела на него невозмутимо, не пытаясь спрятаться, как бы бросая вызов.

Выпрямив свое мускулистое тело, он встал с бревна. Смуглое лицо Кинкейда и напряженная поза выдавали охватившую его страсть; он протянул руки вперед и положил девушке на плечи.

— Если ты снова хочешь поиграть, — тихо произнес он, и его слова почти утонули в шуме волн, — предупреждаю тебя: на этот раз правила устанавливаю я.

Она на мгновение растерялась, потом вспомнила вечер в саду, когда он принял ее за кокетливую и дразнящую служанку. Ситуация становилась опасной — ей, Тори, следовало непринужденно улыбнуться и ответить, что она не намерена играть по его правилам, что она не служанка, которой велели ублажить гостя.

Но она потеряла голову, находясь так близко от этого человека, руки которого заскользили по ее плечам, обхватили груди, обожгли холодную влажную кожу. Жар медленно растекался по жилам, отнимая способность сдерживать возбуждение, вызванное прикосновением его пальцев к соскам.

Она должна его остановить… она остановит его через мгновение, но сейчас ей было так хорошо. Его пальцы дразнили Тори, они играли ее набухшим соском… Нет, Господи, неужели это его рот? Горячие, влажные, волнующие губы Кинкейда обхватывают твердый малиновый бугорок.

И вдруг Тори ощутила прохладу — он раздвинул ее мокрую блузку, обнажил тело и заскользил по нему языком, заставив девушку застонать. Она смутилась, снова подумала о том, что должна остановить его — обязательно должна остановить, — но внезапно он поднял ее на руки и, говоря о том, как она красива, понес по песку к скале, под которой ветер колыхал прибрежную траву. Потом бережно опустил Тори на мягкое ложе и придавил ее своим крепким мускулистым телом…

Этот уголок был тенистым и уютным; неподалеку океан выводил свою ритмичную мелодию, поглощавшую все звуки и протесты Тори. Ей даже казалось, что она вовсе не произносила их. Все происходящее напоминало сон, одна картинка плавно сменялась другой: Тори видела прохладную ласковую траву, горячее и твердое тело Кинкейда…

Она закрыла глаза; горячие губы мужчины согревали ее замерзшее тело. Наконец она перестала дрожать. Тори поняла, что отвечает на его поцелуи, подняла руки, чтобы обнять его за плечи, тихо вздохнула, когда он запустил пальцы в ее волосы. Кинкейд принялся целовать Тори неистово, настойчиво, требовательно.

Когда он приподнял голову, она увидела, что его взгляд блуждает по ее лицу. Смущенная Тори потянулась к нему, желая новых поцелуев, стремясь вернуть порожденный им жар. Он схватил ее за руку, сжал своими сильными пальцами.

— Я даже не знаю, как тебя зовут, крошка.

Тори мечтательно улыбнулась.

— Венера, — прошептала она и прижала его голову к своей, запустив пальцы в его жесткие темные волосы.

Тихо усмехнувшись, он вытянул свое длинное тело. Руки Кинкейда блуждали по груди Тори, вдоль всего ее влажного тела, поглаживая его через намокшие блузку и юбку.

Не отрывая своих губ от губ Тори, он осторожно убрал ее руки со своей шеи, и вдруг девушка оказалась совершенно обнаженной. Ее мокрая одежда лежала рядом на песке. Дрожащая — но не от холода — Тори посмотрела на Кинкейда, стиснула его руки, прикусила нижнюю губу и затрепетала всем телом.

— Полегче, Венера, — пробормотал он, улыбаясь и слегка приподнял девушку.

Она закрыла глаза, внезапно испугавшись и поняв, что они зашли слишком далеко. Тори охватила предательская слабость. Она хотела запротестовать, остановить его, но ничего не вышло.

Он снова навалился на Тори, принялся изучать губами ее шею, приблизился к темно-розовым соскам. Когда он коснулся языком соска, она вздрогнула, вскрикнула, прогнулась, ее руки взлетели вверх и уперлись в его грудь. Он просунул руку между ее ног, слегка раздвинул их и принялся гладить чувствительную кожу бедер.

Глаза Тори были закрыты, но она знала, что он не снял с себя одежду. Она чувствовала, как его брюки трутся о ее обнаженные ноги. Внезапно она ощутила, что его пальцы прикоснулись к шелковистому треугольнику. Шепча слова любви и страсти, которые Тори воспринимала с трудом, потому что никогда их не слышала, Ник проник пальцем внутрь девушки, заставил ее вздрогнуть и закричать.

— Нет! О Боже, что ты…

— Тихо, — произнес он, быстро закрыв ее рот своей рукой и забормотав успокаивающие слова, словно она была испуганным ребенком; через мгновение Тори почувствовала, как Кинкейд пытается войти в нее. Он подался вперед, и боль стала почти невыносимой. Тори вцепилась пальцами ему в спину, стиснув ткань рубашки, инстинктивно прогнулась.

Следующее движение Ника было резким и внезапным, Тори не ожидала его. Острая боль пронзила тело девушки. Она закричала. Ник немного приподнялся, посмотрел на Тори в полумраке скалистого укрытия и произнес:

— Девственница, Венера?

Она испуганно взглянула на него, устыдившись своей неопытности; спустя мгновение он покачал головой и пробормотал что-то о невероятном везении. Тори задыхалась, жадно ловила ртом воздух, а Ник целовал ее, пока она не расслабилась. Ихпальцы сплелись, он развел ее руки в стороны, прижал к мягкой траве и начал медленно двигаться. Поначалу Тори испытывала легкую боль, потом ощущения стали более приятными. К ней вернулось возбуждение, внезапно уничтоженное болью. Движение океана сливалось внутри ее с движениями Ника, которые нарастали, захватывали, и, наконец, по телу Тори стала растекаться незнакомая горячая волна. Задыхающейся девушке вдруг показалось, что она тонет в теплых волнах, наступила восхитительная расслабленность.

Тело Ника напряглось, он застонал, замер и обессилено лег на нее. Она обняла его; все случившееся так потрясло Тори, что она не могла вымолвить ни слова. Беспокойное, неистовое желание, мучившее ее, наконец растаяло. Да, она получила то, что хотела.

Потом она позволила ему вымыть себя краем рубашки, который он намочил в океане. Все происходило точно во сне. Тори ахала, когда холодная мокрая ткань прикасалась к ее коже. Ник помог ей надеть юбку и блузку, поискал чулки и туфли, заботливо очистил их от песка.

— Где ты живешь, Венера?

Она подняла голову, изумленно поморгала, еще не придя в себя окончательно. Реальность возвращалась медленно, но изрезанные куски головоломки постепенно соединялись в единую картинку — Тори осознала, что произошло. Проглотив слюну, она сумела улыбнуться.

— Конечно, в морской раковине.

Зловеще красивый Люцифер в маске соблазнителя усмехнулся. На самом деле соблазнительницей была она. Иезавель. Господи, те бостонские гарпии были правы. Она действительно цыганка, необузданная язычница. Что бы сказала тетя Кэтрин, если бы узнала правду? И, Господи, Питер.

Ник с кошачьей грацией поднялся с земли и протянул руку Тори, помогая ей встать.

— Проводить тебя до дома? Ты нетвердо стоишь на ногах, Венера.

— Нет. Пожалуйста, не надо, со мной все в порядке. Я не знаю, что… почему… нет, правда. Со мной все в порядке.

Он внимательно посмотрел на Тори, но она старательно отводила взгляд, потому что была готова расплакаться и боялась, что он заметит это. Все должно было произойти иначе. Где те прекрасные чувства, которым положено появляться после такого события, меняющего всю жизнь? Она показалась себе глупой. Неистовые, восхитительные ощущения, захватившие ее недавно, уже исчезли, уступив место опустошенности.

— Ты говоришь так, словно с тобой не все в порядке. Я отведу тебя домой.

— Нет!

Столь категоричный отказ заставил Ника пристально посмотреть на девушку.

— Я понимаю.

— Нет, не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. Она сделала глубокий вдох и вяло улыбнулась.

— Дело совсем не в том, о чем ты подумал. Пожалуйста, не оскорбляй меня, — добавила она, когда он сунул руку в карман куртки, словно собираясь достать оттуда монету.

Она попятилась назад, едва не упала, потом повернулась и побежала по петляющей дороге, которая тянулась от берега к обрыву. Слезы ослепляли девушку. Ей уже не вернуться к прежней жизни. Никогда. Все изменилось раз и навсегда за какой-то час, за один миг слабости.

Она хотела знать, будет ли сожалеть об этом завтра.

Глава 9

Кто-то пел в саду асиенды чистым прозрачным голосом. Французские слова звучали нежно и грустно. Остановившись, Ник прислонился к широкому стволу дуба, чтобы прикурить тонкую сигару. Над коричневым кончиком заструился ароматный дымок, от которого у Ника защипало в глазах. Он сделал затяжку, прищурился и стал слушать. Когда песня закончилась, он бросил сигару на дорожку и растоптал ее каблуком.

— Bonjour![18] — тихо сказал Ник, испугав певунью, которая резко повернулась, привстала с чугунной скамьи и поднесла руку к шее.

— Месье… — смущенно пробормотала она. Когда девушка поднялась, светлые волосы упали ей на глаза. — Я не знала, что вы здесь.

— Было бы обидно, если бы такое чудесное пение никто не услышал, ma belle[19].

Девушка слегка сдвинула брови, потом ее глаза округлились.

— Вы — человек с площади… о, j'avoue que cela est supresant…[20] — Она отступила на шаг, и он, усмехнувшись, последовал за ней.

— Approcher, que je vous embrasse[21].

Услышав французскую речь, девушка немного успокоилась и улыбнулась. Убрав волосы с глаз, она бросила на него взгляд из-под ресниц. Она была хорошенькой и напомнила ему некую fille de joie[22], которую он однажды встретил в Новом Орлеане. Несмотря на дерзость его предложения и ее изумленный протест, своими глазами и позой девушка соблазняла, а не отталкивала Ника.

Они сели на деревянную скамейку в дальнем углу сада и заговорили. Девушка сказала, что ее зовут Колетт. Она недавно приехала в Калифорнию со своей хозяйкой.

— И кто твоя хозяйка, красавица? — Он улыбнулся. — Надеюсь, не та испанская ведьма, которая смотрит на меня с ненавистью.

— Тетя Бепита? — Колетт захихикала, вызвав этим раздражение Ника, и пожала плечами. — Нет, не она. Моя maotresse[23] молода, красива и gai comme un pinson[24], но здесь, по-моему, ей не очень-то весело.

— Правда? — В глубине его сознания прозвучал предупреждающий звоночек. Нику показалось, что сейчас он узнает нечто такое, что ему может не понравиться. — С чего бы ей грустить, petite[25]?

Девушка снова пожала хрупкими плечами, и, когда она слегка придвинулась к Нику, он ощутил приятный аромат французских духов.

— Потому что ей пришлось оставить в Бостоне своего жениха. К тому же здесь за ней постоянно следят, говорят: «Не ходи туда», «Не делай этого». Что за удовольствие для взрослой девушки подчиняться стольким правилам?

— Но правила существуют в любом приличном обществе, petite. До прибытия сюда вы жили в Бостоне?

— Oui[26]. Я рада, что мы уехали оттуда. — Она подняла ресницы и подалась вперед, приблизив свое лицо к Нику. — Я не выношу так называемое приличное общество. Я люблю делать то… что мне нравится.

— И что тебе нравится?

Она улыбнулась.

Он понял, что мог бы при желании овладеть ею. Она подалась вперед, слегка опустила веки, раздвинула влажные губы.

— Ты очень красива, Колетт, — сказал он по-французски, — но, к сожалению, сейчас не время для любовных утех. Возможно, позже мы сумеем уединиться.

Она разочарованно нахмурила лоб, обиженно поджала чувственный рот. Нику потребовалось несколько мгновений, чтобы успокоить ее. Он подумал, что, вероятно, упускает весьма соблазнительную женщину, которую задел его отказ, но ему почему-то не было до этого дела. Во всяком случае, сейчас. Возможно, позже он пожалеет об этом, но в данный момент следовало подумать о более важных вещах.

Он предпочел бы остановиться в гостинице Монтерея, но Мартин настоял на его возвращении в Буэна-Висту к Патрику Райену. Смерть Такетта объяснили как акт правосудия, совершенный государственным агентом, но все же Нику следовало на какое-то время покинуть город. К тому же его ждало связанное с Райеном задание.

— Или ты забыл о нем? — спросил Мартин, приподняв брови. — Светская беседа — весьма эффективный способ сбора информации, — сухо добавил он, глядя на Ника сквозь клубы сигарного дыма. Подавшись вперед, Мартин стряхнул пепел в хрустальную пепельницу, стоявшую между ними на столе, потом откинулся назад. — Понимаю ваше нетерпение, лейтенант Кинкейд, но должен напомнить, что вы взялись за это задание по собственной воле. Вас никто не принуждал.

— Если считать, что угроза трибунала — вовсе не принуждение, — мягко парировал Ник, и Мартин улыбнулся.

— Чепуха. Вы ведь не служите в армии, лейтенант Кинкейд. Как вас можно отдать под трибунал?

— Кажется, это был мой первый вопрос.

Ник отлично знал, что Рой Мартин не остановится ни перед чем ради достижения своей цели. Если бы Мартину понадобилось обойти несколько законов или переступить через них, он сделал бы это не моргнув глазом, считая, что интересы Америки оправдывают все. Обладая связями на самом высоком уровне, Рой Мартин мог бы добиться зачисления Ника Кинкейда в армию и осуждения его военным трибуналом. Для этого хватило бы нескольких росчерков пера. Конечно, такой поступок был бы неэтичным, но Мартин честно и откровенно признавался, что, когда речь идет о такой важной задаче, как сохранение новых штатов в составе страны, можно оправдать многое.

Поэтому сегодня Ник принял предложение Патрика Райена пожить в Буэна-Висте и обдумать предполагаемую покупку обследованной им земли. Это было мудрое решение. Нику уже удалось собрать по крупицам информацию, которая могла оказаться чрезвычайно полезной при условии тщательной проверки.

Слуги зажгли фонари, и тусклый свет упал на хорошенькое личико Колетт. Ник вспомнил, что ему следует приготовиться к торжественному обеду, на котором будут присутствовать и другие гости Райена. Дон Луис, которого ждали сегодня, по предположению Мартина также активно участвовал в незаконных сделках. Вечер обещал оказаться весьма интересным, хотя и не таким приятным, как середина дня.

Ник еле заметно улыбнулся, вспомнив о вышедшей из океана Венере с атласной кожей, фиолетовыми глазами и чувственным ртом.

Да, это было приятное и загадочное происшествие. Ника преследовало какое-то смутное воспоминание, связанное не с садом асиенды, а с чем-то более давним. Перед ним периодически возникали блестящие аметистовые глаза; они заслоняли собой девушку с пляжа, которую он держал в объятиях.

Но события развивались так быстро, что ему пришлось отстранить от себя интригующее видение, чтобы заняться подвернувшейся ему красоткой. Потрясение, которое он испытал, обнаружив, что имеет дело с девственницей, перепутало все его мысли, и он лишь сейчас подумал о странном эпизоде.

То, что хозяйка Колетт приехала из Бостона — города, где его однажды арестовали из-за девушки с фиолетовыми глазами, — не могло быть случайным совпадением. Если он прав в своих догадках — скоро это выяснится, — то, как любил говорить Мартин, зачем напрашиваться на неприятности? Они и так слишком часто приходят без приглашения.

Несколько минут назад тетя Бенита сообщила, что отец зовет Тори к себе по какому-то важному делу. Она должна зайти к нему до прибытия гостей. Тон послания не сулил ничего хорошего, и Тори забеспокоилась. В последнее время все шло наперекосяк.

Умиротворенность, которую она ощущала совсем недавно, исчезла, ее прогнали невероятные события этого дня. Вернувшись в асиенду, девушка тотчас забралась в бронзовую ванну, до краев наполненную горячей благоухающей водой, но по-прежнему чувствовала прикосновения его рук, обжигающие поцелуи. Господи, она, верно, сошла с ума, если предложила себя ему… точно жертвенное животное.

Он мгновенно овладел ею, не задавая вопросов до того момента, когда уже было слишком поздно. Но врожденная честность Тори требовала признать, что ее с самого начала тянуло к Кинкейду; с первого момента, когда он прикоснулся к ней в саду, она постоянно думала о нем, представляла, как он дотрагивается до нее. Возможно, она не понимала до конца странное, неистовое желание, которое заставило ее отдаться Кинкейду, но все же не могла отрицать его.

Она закрыла глаза и вздрогнула. После возвращения Тори постоянно беспокоила мысль о том, что нечто важное остается скрытым, ускользает от нее. Но что именно? Она нервничала, зная, что должна что-то вспомнить.

— Maotresse?

Открыв глаза, Тори повернулась и увидела стоящую в дверном проеме Колетт; светильники еще не горели, и служанка находилась в тени. Пришло время одеться к обеду и встретиться с отцом; Тори боялась предстоящего вечера.

— Да, Колетт. Я знаю — пора приготовиться.

— Oui. Один гость уже пришел.

— Гость?

— Oui. Лейтенант Брок.

— О Господи, я совсем о нем забыла!

Тори подошла к зеркалу и хмуро посмотрела на отражение стоящей за ее спиной Колетт. Французская служанка была слишком самоуверенной и дерзкой, ее следует поставить на место. Тори захотелось наказать девушку.

— Он уже здесь?

— Oui. Рамон провел его в гостиную. — Колетт лукаво посмотрела на свою хозяйку. — Он сказал, что вы пригласили его. Рамон очень удивился, услышав это.

— Да, я его пригласила. Почему бы и нет? В конце концов, он держался очень любезно на пароходе и знает, что я уже помолвлена.

— Зато вашему отцу это неизвестно. Он ведь не ведает о славном преподобном Гидеоне, верно?

Тори бросила на служанку холодный взгляд:

— Не знает, однако это тебя не касается. А теперь поторопись, Колетт, застегнуть мое платье. Папа также не знает, что я пригласила лейтенанта Брока на обед.

Она отвернулась от зеркала и пристально посмотрела на служанку. Колетт, похоже, мечтала о чем-то своем, сегодня она двигалась словно во сне. Что с ней? В дополнение к тому, что девушка отсутствовала днем и едва успела вовремя вернуться, чтобы одеть Тори к обеду, она еще и сейчас проявляла нерасторопность.

— Ладно, оставь меня, — наконец произнесла Тори необычно резким тоном, когда Колетт неправильно застегнула крючки. — Я справлюсь сама или попрошу тетю Бениту помочь мне. Только подай мой платок. Папа ждет меня в кабинете, я должна поторопиться.

Еле дыша, Тори остановилась в коридоре у двери кабинета, чтобы взять себя в руки, разгладить пальцами темно-красное платье и поправить кружевной платок, придававший девушке, по мнению тети Бениты, более скромный вид. Он красиво лежал на плечах Тори, но шею она оставила открытой. Ее волосы были собраны на макушке и закреплены испанскими гребнями. Отдельные вьющиеся пряди спускались по вискам к шее. «Настоящая французская прическа», — удовлетворенно сказала Колетт, невыносимо медленно укладывая волосы Тори. В вырезе платья эффектно сверкала цепочка с рубином, которую девушка надела на шею. Небольшой камень насыщенного цвета поблескивал между ее грудей. Глубокое декольте придавало элегантной Тори почти вызывающий вид. Настоящая падшая женщина…

Она постучала в дверь, открыла ее и сделала шаг. Заставила себя улыбнуться, когда отец поднял голову. При виде Тори хмурые складки на его лбу разгладились.

— Ты звал меня, папа?

— Да. — Он жестом попросил ее пройти в комнату. — Закрой дверь, пожалуйста. То, что я должен сообщить тебе, не предназначено для чужих ушей.

Эти слова прозвучали убедительно. Отец редко беседовал с Тори таким серьезным тоном. Девушка захлопнула дверь и насторожилась. Он знает? Их кто-то видел? Нет, это абсурд. Она положит этому конец. В конце концов, она уже взрослая женщина, а не ребенок. Если она совершила ошибку, то это касается только ее одной. В таком возрасте девушка сознает возможные последствия.

— С тобой все в порядке, папа?

Однако отец казался не более больным, чем обычно. Похоже, после возвращения Тори он даже окреп. Он уже не лежал в кровати, а сидел в кабинете — эта картина была знакома Тори с детства. Еще будучи ребенком, она знала, что может найти его здесь, что он всегда уделит ей несколько минут, после чего позовет тетю Бениту или одну из служанок и попросит кого-то из них забрать ее.

— Что-то произошло с мамой или Диего?

Она остановилась перед его прибранным столом, на котором лежала раскрытая бухгалтерская книга в кожаном переплете. Похоже, отец только что писал. В ящике из тикового дерева лежали письма. Чернильницы и ручки находились на своих местах, тяжелый медный груз в форме вставшего на дыбы жеребца прижимал к столу небольшую пачку бумаг. Тори играла этим грузом в детстве. Когда отец посмотрел на нее, вопросительно подняв бровь, она спросила:

— С мамой все в порядке?

— Как обычно, — напряженно произнес отец. Он закрыл книгу, убрал ее в ящик стола и снова посмотрел на дочь. Его лицо немного расслабилось. — Сядь, Виктория. Думаю, нам пора поговорить о твоем будущем.

— О моем будущем?

Она медленно опустилась в резное кресло, стоящее возле письменного стола, расправила платье и подумала, не о наследстве ли пойдет речь. Конечно, он не настолько болен…

— Папа, дело не в тебе? Ты ведь не собираешься…

— Умереть? — с легкой улыбкой закончил он фразу. — Это произойдет когда-нибудь, но, насколько мне известно, не в ближайшем будущем. Речь пойдет не обо мне, nica, а о тебе. Ты знаешь, что последнее десятилетие в Калифорнии было неспокойным и мне приходилось делать все возможное для защиты моих владений. Не только ради меня самого, но и ради вас с Диего. К счастью, мне везло. Большинство моих сделок были прибыльными. Я увеличил площадь принадлежащих мне земель до двадцати тысяч акров, а после присоединения Калифорнии к Соединенным Штатам мои владения расширились еще больше.

— Это прекрасно, но я думала, что ты боишься потерять часть своей собственности из-за налогов и новых законов.

— Уже нет. — Улыбнувшись, он откинулся на спинку кожаного кресла и изучающе посмотрел на Тори. — Я не знаю точно, что ты запомнила из рассказов взрослых, Виктория, но я приехал в Калифорнию простым морским капитаном-янки. В моем кармане бренчало всего несколько долларов, но я горел желанием работать и учиться. Я занялся этим. Женившись на твоей матери, я породнился с богатой и уважаемой семьей. Этот дом мы получили в качестве свадебного подарка — конечно, с тех пор он значительно увеличился. На земле, подаренной мне доном Франсиско, я выращивал виноград и скот. Потом в Монтерей стали регулярно заходить корабли, а у меня был товар на продажу — вино и кожа. На заработанные деньги я расширил свои владения, стал продавать больше вина и скота. Мой бизнес рос, но я понял, что другие сделки могут приносить гораздо больший доход. Дон Луис стал моим партнером, и уже много лет мы делаем большие деньги. Ради твоего будущего.

— Ты имеешь в виду наследство?

— Не в буквальном смысле. Когда-нибудь дом и земли достанутся Диего. Но твоя доля не уступает его. Я покупал для тебя владения, клал деньги на твой счет, отправил тебя в школу, чтобы ты подготовилась к жизни, получила опыт, из которого сможешь черпать силы и знания. — Он немного подался вперед, заскрипев креслом. — Знания — большая сила, Виктория, запомни это. Никто не сможет тебя обмануть, если тебе известны все способы обмана.

Она ждала чего-то совсем другого и поэтому смотрела на отца, сидя молча и неподвижно.

— Ты писала мне, что интересуешься правами женщин. — Отец еле заметно улыбнулся. — Это произвело на меня впечатление. Ты умна, и если время для перемен, которых требуют женщины вроде Элизабет Стентон и Лукреции Мотт, еще не настало, то оно все же не за горами. Ты будешь готова к нему. А пока я заключил соглашение, которое защитит тебя и твое приданое.

Она догадалась, что он сейчас скажет, и подняла руку, чтобы остановить его, но он проигнорировал этот жест.

— Я договорился о твоем браке с Рафаэлем Диас-Рейесом, старшим сыном дона Луиса. Это прекрасная партия, поскольку дон Луис — один из основных моих партнеров и в будущем наши капиталы сольются, возможно, в одну большую империю. Конечно, я оговорил несколько технических моментов, чтобы защитить тебя. Например, твой муж не сможет продать твои владения без твоей подписи, и…

— Папа… папа, я не могу выйти за него! — Тори вскочила с кресла. — Я уже помолвлена с другим человеком.

Патрик уставился на нее немигающим взглядом. Потом слегка пожал плечами:

— Боюсь, ты поступила неразумно. Конечно, помолвку придется разорвать.

— Нет.

Глаза отца сузились, в них вспыхнуло голубое пламя. Тори сделала глубокий вдох и забормотала так быстро, что слова наталкивались друг на друга:

— Я люблю его, папа. Он священник, отстаивающий права женщин. Его зовут Питер Гидеон. Он тоже меня любит. Вероятно, он сможет приехать в Калифорнию, если ты захочешь, чтобы мы поженились здесь.

Отец встал, дрожа от ярости, и заговорил тем ледяным тоном, который Тори слышала в саду:

— Ты выйдешь за Рафаэля. Это не подлежит обсуждению, Виктория. Со временем ты поймешь, что это — лучшее решение.

— Я не выйду за Рафаэля! — выпалила Тори, рассерженная не меньше отца. — Ты меня не заставишь. Я не люблю его. Я даже не знаю его и не хочу знать. Я не видела его с детства, и к тому же я люблю Питера.

Пренебрежительно отмахнувшись от последнего заявления, Патрик заговорил более спокойно:

— Я понимаю, что это для тебя неожиданность. Имена вступающих в брак уже оглашены в церкви, но свадьба состоится только в следующем месяце, а официальное заявление будет сделано через две недели во время фиесты. У тебя достаточно времени, чтобы привыкнуть к этой мысли и написать письмо Питеру, сообщив ему о разрыве помолвки.

— Я этого не сделаю. — Ее голос тоже стал более спокойным, но не менее решительным. — Я взрослый человек и…

— Тебе еще нет двадцати одного года, Виктория. Но дело не в этом. Мы живем в Калифорнии, а ты — незамужняя девушка. Ты обладаешь только теми правами, которые я предоставляю тебе.

Она вздернула подбородок, грозно прищурила глаза.

— Я помолвлена. Питер подарил мне кольцо и нечто большее — свое сердце и любовь.

— Любовь, — почти презрительно произнес Патрик. — Все это со временем не будет иметь никакого значения. Не делай глупости. Я думал, что ты более благоразумна и лучше понимаешь, что действительно важно в жизни. Любовью сыт не будешь, она не оденет тебя, а чаще всего от нее остается только пустота в душе. Не говори мне о любви. Ты не знаешь истинного значения этого слова.

— Несомненно, я знаю больше, чем ты… — Задетая словами отца не меньше, чем его жестким тоном, она запротестовала сдавленным шепотом: — Нам с Питером для счастья нужна только наша любовь.

Господи, сейчас она казалась себе отвратительной лицемеркой! Любовь! Как бы отреагировал Питер, если бы она сказала ему о том, что совершила? Что бы он о ней подумал?

— Любовь? Если бы преподобный Гидеон узнал, что у тебя нет ни цента за душой, он бы нашел любовь в другом месте. — Отец вышел из-за стола и хмуро посмотрел на Тори из-под густых бровей своими холодными глазами. — Забудь о своих глупых планах, девочка. Я не позволю тебе выбросить все, что так долго зарабатывал. Думаешь, я женился на твоей матери по любви? Нет. Этот брак устроили ее родители.

— Да, и я вижу, как вы оба счастливы! — Она была слишком рассержена, обижена и напугана, чтобы следить за своими словами. — Моя мать прячется в комнате, желая поскорее умереть, а ты думаешь только о деньгах, земле и скоте. Я предпочла бы голодать, нежели выйти замуж за человека, которого не люблю!

— Возможно, тебя постигнет такая судьба, — холодным тоном произнес он. Чем сильнее сердился Патрик Райен, тем более заметным становился его ирландский акцент.

Тори уже с трудом понимала отца.

— Поверь мне, девочка, тебе не понравится голод, от которого живот прилипает к позвоночнику, я знаю это по собственному опыту. Еще я знаю, что такое стоять перед человеком, который говорит тебе, что ты недостоин его дочери и никогда не выбьешься из бедности. Эти раны глубоки, девочка, от них остаются шрамы. Я поклялся, что сделаю все для того, чтобы никогда больше не услышать таких слов. Думаешь, я отправил тебя в Бостон для того, чтобы ты научилась там бунтовать? Я послал тебя туда, чтобы ты научилась тому, чему нельзя научиться здесь, и, клянусь Богом, тебе пора возвращать долги!

Он сделал глубокий вдох, дрожа всем телом; лицо Патрика стало пугающе багровым. С каждым словом его голос звучал все громче и громче, пока не превратился в настоящий рев, отражавшийся эхом от деревянных стен кабинета.

Рассерженная не менее отца, Тори отказалась сдаваться:

— Я вернусь в Бостон на следующем корабле. Тогда тебе не придется беспокоиться из-за меня.

— Никуда ты не поедешь! — выпалил в бешенстве Патрик. — Я предупрежу портовые власти, и ни один капитан не возьмет тебя. Будь уверена, я это сделаю.

Тори не сомневалась в том, что он выполнит свою угрозу. Она побледнела.

— Ты не можешь сделать меня пленницей!

— Смотри на это как тебе будет угодно, но я знаю, что лишь пытаюсь спасти тебя…

Его голос, напоминавший хриплое рычание, дрожал от эмоций и усталости. Руки Патрика тряслись, и он оперся ими о край массивного стола, навалился на него, тяжело дыша.

Тори трепетала, но капитуляция была для нее равнозначна гибели. Она не хотела стать причиной смерти отца, а ярость Патрика была так велика, что его в любой момент мог хватить удар. Позже, когда он успокоится и обретет способность слушать, она снова повторит ему, что не может выйти за Рафаэля, А сейчас пойдет на компромисс.

Сделать это было нелегко. Она набрала воздуха в легкие, чтобы успокоиться, и посмотрела на пылающее лицо отца.

— Мне нужно время, чтобы подумать.

Отец сделал вдох, потом кивнул:

— Да, девочка, подумай. Ты поймешь, что это к лучшему. Я ведь не хочу причинять тебе боль, ты это знаешь?

Его слова прозвучали не так убедительно и ободряюще, как могли прозвучать раньше, но она медленно кивнула:

— Да, папа.

Он подошел к Тори, обнял ее, прижал к груди и пробормотал, что скоро она забудет Питера Гидеона. Браки по договоренности всегда оказываются лучшими. Так уж устроена жизнь, и он, Патрик, лишь хочет защитить Тори.

— Помнишь, я говорил тебе о сюрпризе? — Он отступил на шаг, коснулся согнутыми пальцами подбородка Тори и поднял ее голову. — Твой брат привезет его, когда вернется домой. Он и твой дядя должны приехать из Лос-Анджелеса через день или два, задолго до фиесты. О, видела бы ты Диего! Он так вымахал, что ты с трудом его узнаешь…

Девушка заставила себя вяло улыбнуться и пробормотала что-то в ответ, почти не соображая, что говорит. Ее жизнь внезапно вырвалась из-под контроля, и теперь она, Тори, беспомощно неслась навстречу своей судьбе.

Глава 10

К двери кабинета подошел Рамон, встревоженный сердитым голосом хозяина, и Тори отправилась принимать первых гостей, которые ждали в sala grande[27]. Она обрадовалась бы любому предлогу для бегства и была благодарна Рамону, который понял причину ссоры. Слава Богу, она не заплакала при отце… который обошелся с ней возмутительно, несправедливо; покатившиеся по щекам слезы оставляли следы на рисовой пудре, которой Тори старательно покрыла лицо.

Рассерженная девушка остановилась перед освещенным канделябрами зеркалом и уставилась на свое отражение. Стараясь не испортить еще сильнее тонкий слой пудры, она стерла следы слез краем кружевного платка. Свет свечей, преломленный хрустальными призмами, падал на лицо девушки маленькими радугами.

«О, я так бледна, — встревожено подумала Тори, — мои глаза при таком освещении кажутся почти черными». Ей казалось, что ее терзает кошмар. Она не знала, как остановить его…

Отец был прав, когда сказал, что она по-прежнему находится под его опекой. Она не предполагала, что он проявит такую черствость, проигнорирует ее желания. Это был не тот человек, которого она боготворила в детстве, о котором с нежностью думала в Бостоне, который так обрадовался ее возвращению. Этот Патрик Райен был для нее незнакомцем, загадкой, настоящим доном Патрисио. Переделанное на испанский лад имя идеально подходило ему. Всегда ли он был таким властным? Или дело в том, что она никогда так открыто не восставала против него по важным вопросам?

Сейчас ей не стоит волноваться из-за этого. Позже, уединившись в тихой спальне, она придумает, как убедить отца в том, что он не должен принуждать ее к браку с Рафаэлем.

Лейтенант Брок ждал ее в sola. Скоро прибудут другие гости, если это еще не произошло. Господи, она не сообщила отцу о приходе лейтенанта. Это объяснялось волнением, но она окажется в неловком положении, если Дейв будет влюбленно смотреть на нее в присутствии отца после ее страстных заверений, что она любит одного Питера и больше никого.

Все еще охваченная волнением, Тори дошла до sala grande, вошла через открытые двери в комнату с высокими пальмами в горшках и массивной испанской мебелью и заставила себя радостно улыбнуться. Кованые канделябры освещали длинную залу. В дальнем конце перед высокими окнами, выходившими на покрытую изразцами веранду с фонтанчиком и чистыми голубыми водоемами, в которых плавали маленькие рыбки, спиной к Тори стояли двое мужчин и тихо беседовали.

При появлении девушки они повернулись, словно почувствовав ее присутствие. Она протянула руку и направилась к лейтенанту Броку, чтобы сначала поздороваться с ним. Потом, вежливо переведя взгляд на второго гостя, испытала потрясение: это был Ник Кинкейд.

Изумленная девушка пробормотала что-то в ответ на многословное приветствие Дейва, но ее внимание было приковано к Кинкейду. О, зачем только отец пригласил на сегодняшний обед этого человека? Могла ли она после происшедшего днем держаться так, словно едва знала его?

«Но я на самом деле не знаю его, даже после того, что произошло между нами», — подумала запаниковавшая Тори.

Кинкейд ничем не выдал своего удивления, он лишь слегка наклонил голову; даже в своем черно-белом наряде он выглядел как опасный разбойник.

— Я рад, что, наконец, могу с вами познакомиться, мисс Райен, — невозмутимо произнес он, однако в его глазах сверкнул дьявольский огонек, встревоживший Тори. — Ваш отец так часто говорил о вас, что мне стало казаться, будто мы уже знакомы.

— И… мне тоже, сэр.

Не понявший намеков лейтенант Брок взял руку Тори и поднес к губам, глядя на девушку с нескрываемым восхищением.

— Как приятно снова видеть вас, мисс Райен.

— Спасибо, лейтенант.

Она поспешила отдернуть руку, почувствовав себя неловко из-за тишины, которая воцарилась в sala; казалось, что часы в коридоре отсчитывают секунды слишком громко. Как она сможет сыграть сегодня роль хозяйки? Тем более сейчас, когда она на грани нервного срыва после заявления отца.

Слава Богу, ее спасли тетины уроки. Ослепительно улыбнувшись, Тори повернулась, чтобы поприветствовать дона Луиса и его супругу. Отойдя с чувством облегчения от Кинкеида и Брока, она заговорила непринужденным, раскованным тоном, словно только что вовсе не была готова сойти с ума:

— Дон Луис и донья Долорес, как приятно видеть вас после стольких лет… Пожалуйста, попробуйте это вино — лучшее из всех произведенных на асиенде за последнее десятилетие…

Мария, дочь дона Луиса, вежливо поздоровалась с Тори, с еле заметной улыбкой обмахиваясь веером из слоновой кости, но было заметно, что ее мысли блуждают где-то далеко. Однако внимание Рафаэля безраздельно принадлежало Тори; он, как и Дейв, взял ее за руку и уставился горящими черными глазами на лицо девушки.

— Вы превратились в красивую девушку, донья Витория. — Его улыбка была вежливой, но оценивающей. — Я помню вас худенькой девочкой со скверным характером.

Тори елейно улыбнулась:

— Я изменилась. Я уже не худенькая.

Он засмеялся:

— У вас все тот же острый язычок, донья Витория. Он остался прежним.

— Да, верно.

Вечер обещал оказаться ужасным, хотя еще только начался. Рафаэль, несомненно, знал о гнусной сделке; он смотрел на Тори слишком пристально и оценивающе — не так, как смотрят на друга детства, пытаясь определить, как он изменился, а более расчетливо, словно она была лошадью, которую он собирался купить. Просто возмутительно!

Она решила не замечать более Рафаэля и переключила внимание на Марию, но искусство светской беседы, которое Тори осваивала в Бостоне, помогло ей выдавить из гостьи лишь несколько невнятных реплик. Мария осталась прежней. В отличие от своего брата она всегда была замкнутой и застенчивой, и это делало беседу практически невозможной.

Все это время Тори ощущала присутствие Кинкейда, замечала приподнятый в раздражающей полуулыбке уголок его рта, а также невозмутимую раскованность его позы. Девушка чувствовала, что ее лицо горит; каждый раз, когда она смотрела в сторону Кинкейда, у нее сжималось сердце.

«Это смешно! — сердито подумала она. — Мне следует позвать Рамона — пусть он попросит Кинкейда уйти. Конечно, тихо. Но что я отвечу, если Рамон поинтересуется, почему я вынуждаю гостя дона Патрисио покинуть дом? О Боже, Кинкейд может отказаться, и тогда произойдет неприятная сцена, которую мне придется объяснять… Почему он еще здесь? В Буэна-Висте?»

Она получила ответ на свой вопрос, когда отец с опозданием вошел в sala и представил Николаса Кинкейда как человека, спасшего его на поле боя в Мексике два года назад.

— Серьезно рискуя при этом собственной жизнью, — добавил Патрик Райен, улыбаясь Кинкейду. — Я его должник. Он всегда может рассчитывать на мое гостеприимство.

— Я постараюсь не злоупотреблять им, дон Патрисио, — вежливо ответил Кинкейд, — потому что, когда мы окончательно договоримся о продаже земли, которую вы мне предложили, я буду уже не гостем, а соседом.

— Превосходно, превосходно! Но не торопитесь с выбором. Здесь есть несколько участков, а также большое владение у подножия Сьерры. К сожалению, не возле золотых приисков, иначе я оставил бы его себе…

Тори пристально посмотрела на Ника. Герой. Бизнесмен. Убийца. Соблазнитель. Черт возьми! Похоже, Кинкейд почувствовал ее раздражение. Он бросил на нее насмешливый взгляд, сверкнув из-под длинных ресниц своими золотисто-янтарными глазами. Он словно дотронулся до Тори, и ее нервы натянулись.

— Значит, именно этого человека мы должны благодарить за твое спасение! — сказала она, отвернувшись от Кинкейда и посмотрев на отца. — Тогда, конечно, лейтенанта Кинкейда следует принимать как самого желанного гостя.

Она стала старательно избегать его, потратила четверть часа на скучную беседу с доньей Долорес, обсудила с ней французскую моду. Мария не участвовала в разговоре, она лишь беспокойно поглядывала на своего брата и Кинкейда.

Тори также остро ощущала близость Николаса Кинкейда, который разговаривал с доном Луисом и Рафаэлем, без труда перейдя с английского языка на испанский. Тори охватило напряжение, она с трудом справлялась с волнением и всячески пыталась скрыть свои чувства. Как ему удавалось делать вид, будто она вовсе не существует, когда каждая ее мышца трепетала, оттого что он находился так близко? Похоже, ему не было дела до происшедшего — до ласковых слов, огня, который он порождал своими руками и ртом… до мимолетной близости со сговорчивой девушкой. О Господи, она вела себя как последняя дурочка!

Увлеченная зарождающимся феминистским движением, Тори однажды заявила, что считает несправедливым требовать от женщин, чтобы они руководствовалисъ мужскими представлениями о том, как им подобает вести себя. Зачем бездумно подчиняться этим требованиям? Почему бы не принять новые нормы женского поведения?

Сейчас она спрашивала себя: не слишком ли наивными и детскими были ее надежды на то, что нормы морали изменятся так радикально? Мужчины имели право на удовлетворение сексуальных потребностей; женщину, позволившую себе это, тотчас назвали бы шлюхой. Возможно, когда-нибудь общественная мораль предоставит женщине ту сексуальную свободу, которой обладают мужчины, но этого еще не произошло и забывать об этом даже на мгновение было бы нелепо.

Один миг безрассудства — и она потеряла то, что должна была сберечь для своего будущего мужа, Питера. Она не услышала слов любви, не увидела даже намека на ухаживание. Одно импульсивное решение внезапно изменило все.

И если прежде она думала, что случившееся что-то значит для Ника Кинкейда, то теперь было очевидно, как сильно она ошиблась.

Тори видела, что он беседует с гостями так спокойно, словно ее здесь и не было, а он всего лишь калифорнийский знакомый отца. Он даже оделся соответственно этой роли в испанском стиле: на нем были узкие брюки, обтягивающие длинные ноги, белая льняная рубашка с оборками на груди и рукавах, пояс и короткая калифорнийская куртка. Отсутствовал только традиционный парчовый плащ вроде того, что был у дона Луиса, — знак принадлежности к аристократии.

Но она могла поспорить на десять испанских реалов, что у отчаянного Кинкейда в каком-то скрытом, только ему доступном месте находится револьвер или нож.

Едва сдерживая себя, она уделила внимание лейтенанту Броку, но Рафаэль вмешался в беседу с возмутившим Тори видом собственника. Он несколько раз взял ее за руку, бросая на Брока недвусмысленные предупреждающие взгляды. Раздражение Тори нарастало, она с трудом оставалась вежливой и уже была готова произнести нечто резкое, когда гостей пригласили к столу.

Из-за неожиданного появления лейтенанта запланированное расположение гостей пришлось изменить, и Тори оказалась между Дейвом и Рафаэлем; серенькая мышка Мария бесстыдно флиртовала со своим соседом Кинкейдом, который уделял ей внимание.

Когда подали второе блюдо, Тори крепко сжала позолоченную ручку вилки. «Глупая девчонка… возможно, мне следует сообщить ей о том, чем он недавно занимался. О том, что он распутник и к тому же убийца. Тогда, наверно, — со злостью подумала Тори, — Мария перестанет пялиться на него блестящими карими глазами, смеяться над каждой его репликой, словно простодушная воспитанница».

Как могло отцу прийти в голову, что они должны породниться с этой семьей? Дон Луис и донья Долорес были такими скучными, местные сплетни вызывали у них больший интерес, чем мировые события, права женщин, политика. Какое ей дело до того, что местная портниха убежала с морским капитаном-янки искать золото? Или до того…

— Извините? — Удивленная Тори повернулась к донне Долорес. — Вы сказали, что сеньора Вальдес уехала из Монтерея?

— Si. С морским капитаном-янки. — Широкое лицо доньи Долорес явно свидетельствовало о ее радости за портниху. Она охотно кивнула. — Это обернулось нешуточным скандалом, потому что капитан привозил ей отрезы материи и теперь многие заказчицы не получат свои платья. Его, как и многих других, захватила «золотая лихорадка». Столько моих знакомых бросили все, чтобы отправиться на север за золотом, хотя им следовало остаться в Монтерее…

Тори перестала слушать, сосредоточившись на собственном смятении. В конце концов, могло ли ее беспокоить то, что сеньора Вальдес не сшила бальное платье, если папа превратился в бездушного целеустремленного тирана, не считавшегося с чувствами дочери? И если она сожалела об их отдалении друг от друга, о разделившей их пропасти, которая вряд ли когда-нибудь исчезнет, то отец с момента своего появления в sala почти не смотрел на Тори, словно дочь перестала существовать для него. Не думает ли он, что его решение для нее обязательно? Что она сдастся без единого протеста?

Чтобы скрыть вспыхнувший в глазах гнев, она уставилась на тарелку, двигая тонкий ломтик говядины, но будучи не в состоянии даже изобразить наличие аппетита. Подняв голову, Тори перехватила направленный на нее взгляд Кинкейда, рассерженно вспыхнула и с вызовом вздернула подбородок. Он, словно поняв ее, чуть заметно улыбнулся.

Будь он проклят! Что можно ждать от такого человека, как Ник Кинкейд, который держится так, словно впервые видит ее, словно между ними ничего не произошло? Он замечал ее не больше чем сидевшую на стене муху. Она возмутилась в душе, что он лишь вежливо кивнул ей и снова склонил голову к Марии, улыбнулся чему-то сказанному девушкой.

Тори охватила ярость. Ее попытки игнорировать его оставались почти не замеченными. Девушку бесило то, что он сам игнорировал ее и уделял все свое внимание бесцветной маленькой Марии. Право, она, Тори, не имеет ничего против этого, однако ему все же следовало бы сожалеть о сделанном, испытывать угрызения совести.

Конечно, она все время наблюдала за ним — прислушивалась к его тихому голосу и смеху, замечала, как часто он улыбается бедной Марии, — только по одной причине: чтобы защитить его. Вряд ли ему сойдет с рук попытка проделать с робкой и наивной Марией то, что он совершил с ней.

Что сказал бы отец, если бы узнал о случившемся? Вряд ли бы Кинкейда пригласили к обеденному столу, она была уверена в этом; он даже мог оказаться перед дулами револьверов, направленных на него пастухами. Это был бы не первый случай, когда разгневанный отец лично расправляется с человеком, обесчестившим его дочь.

Она обесчещена. О, она действительно обесчещена — во всяком случае, не пригодна для брака с доном Рафаэлем. Что произойдет, если ее тайну раскроют? Тори вздрогнула. Ни один калифорниец не женит своего сына и наследника на невесте, потерявшей девственность. Это не подлежало обсуждению, было неприличным…

— Лейтенант Кинкейд, на прошлой неделе я стал свидетелем вашей дуэли на площади, — сказал Брок, и Тори настороженно посмотрела на него. Но он, даже не повернувшись в ее сторону, восхищенно глядел на Ника Кинкейда, словно тот совершил подвиг, исполосовав человека ножом на глазах у всего города.

Кинкейд вежливо кивнул, чуть прищурив глаза.

— По-моему, этот инцидент слишком мрачен, чтобы обсуждать его в присутствии дам, вы согласны, лейтенант Брок?

Слегка покраснев, Дейв кивнул:

— Конечно. Извините меня. Мне не следовало упоминать об этом в присутствии дам.

— Определенно не стоило, — резким тоном выпалила Тори, метнув взгляд на бесстрастное лицо Ника Кинкейда. — Убийство — неподходящая тема для обеденной беседы. — Она не знала, что заставило ее спровоцировать Кинкейда даже за счет бедного Брока, но она все же сделала это и, похоже, не могла остановиться. — Право, меня возмущает, что нам приходится видеть такие отвратительные картины и терпеть в обществе таких людей.

Если она рассчитывала смутить Кинкейда своими полными презрения словами и тоном, то ее постигло разочарование. Однако ей удалось завладеть его вниманием. Он перевел свои янтарные глаза с Марии на Тори и посмотрел с уважением.

— Виктория! — растерянно выпалил отец, и она поняла, что серьезно нарушила правила хорошего тона. Возможно, причина была в третьем бокале вина или в близости волновавшего ее Кинкейда — он сидел за столом напротив Тори, сосредоточив свое внимание на Марии, — хотя почему это должно ее задевать? Пусть отец сердится. Он сам виноват в том, что своим бездушием превратил ее жизнь в хаос.

Она в упор посмотрела на отца:

— Я уверена, что лейтенант Кинкейд согласен со мной, даже если он слишком хорошо воспитан или осторожен, чтобы признаться в совершении убийства.

Над красиво сервированным столом воцарилось напряжение; бокалы замерли в руках гостей; смущенный и расстроенный Дейв Брок мужественно бросился вперед, закрывая грудью образовавшуюся брешь:

— Это я виноват в том, что коснулся такой неподходящей темы. Прошу прощения, что разволновал дам. Я поступил легкомысленно.

— Конечно, лейтенант Брок. — В голосе отца звучала ярость. — Похоже, моя дочь перевозбудилась из-за таких разговоров, хотя, уверяю вас, она сейчас успокоится. Виктория, ты хочешь, чтобы тетя Бенита отвела тебя в твою комнату, где ты сможешь отдохнуть?

Избегая взгляда Кинкейда, она покачала головой:

— Нет, папа. Я уверена, что черезмгновение со мной все будет в порядке, когда тема беседы станет более приятной.

Дон Луис прочистил горло, тактично повернулся к хозяину дома и спросил, рассчитывает ли он на такой же хороший урожай винограда, как в прошлом году.

— Насколько мне известно, дон Патрисио, твое вино снова было признано лучшим в наших краях. Поздравляю тебя.

— Спасибо, дон Луис. Я объясняю свой успех новым методом, который применил, и с радостью проведу тебя по виноградникам и погребам…

Заметив несколько смущенный взгляд Ника Кинкейда, Тори снова обратилась к Дейву с искренним извинением за свою грубость.

— Просто я считаю, что общаться с преступниками постыдно, — добавила она громким шепотом, заставив Дейва растерянно посмотреть на Кинкейда. — Но довольно об этом. Я уверена, что экскурсия по виноградникам пойдет на пользу и вам. Вы также должны посетить погреба, где хранятся бочки с вином. Там прохладно в любую погоду.

Отец снова заговорил, повысив голос и натянуто улыбнувшись:

— К сожалению, в погребах идет ремонт, лейтенант. Они начали разрушаться. Но в следующий раз вы сможете осмотреть их.

Беседа переключилась на новые законы, которые принимались сейчас. Согласно им, Калифорния объявлялась частью Соединенных Штатов. Выпад Тори был проигнорирован.

Девушка испытала облегчение, когда обед завершился и мужчины отправились в кабинет отца пить бренди, курить сигары и говорить о взбудоражившей всех «золотой лихорадке», однако мучения Тори не закончились. Теперь она должна была сидеть в sala с доньей Долорес и Марией, делая вид, будто получает удовольствие от их общества. Даже уроки тети Кэтрин не подготовили ее к полутора часам скуки, которые она вытерпела. В конце концов, когда Долорес и ее дочь погрузились в беседу об испанских мантильях и ирландских кружевах, Тори пробормотала слова извинения и покинула sala. Она вышла на веранду, чтобы побыть в желанном одиночестве.

В небе светил августовский полумесяц, тихо пела ночная птица. В воздухе стоял пьянящий аромат вьюнков; от гардений исходил сильный сладковатый запах. В водоеме журчала вода. За садом кто-то играл на гитаре, волнующая музыка была созвучна настроению Тори.

Гуляя среди вьюнков, которые карабкались по решеткам и валунам, девушка сорвала пылающий цветок и положила его на ладонь. Она задумалась, пытаясь найти выход из возникшей ситуации. Она не видела легкого решения. Ведь речь шла о ее жизни, верно? Если отец расстроен или сердится на нее, ему придется с этим смириться. Она сделает то, что принесет ей счастье; о браке с Рафаэлем не стоит даже думать.

Во время всего злополучного обеда Рафаэль сидел возле Тори, периодически посматривая на нее своими темными глазами из-под полуопущенных ресниц. Он был вежлив, но девушка ощутила под бесстрастными манерами развитое чувство собственности. Оно проявлялось даже в том, как он поглядывал на Тори, как наблюдал за Броком, видя в нем соперника или ее возлюбленного. Это заставляло девушку все время искать способы, которыми можно было уколоть его самолюбие.

Охваченная смятением, она не услышала, как кто-то подошел к ней сзади. Наконец тихий голос заставил ее резко обернуться, и она оказалась перед Ником Кинкейдом.

— От кого вы прячетесь, Венера?

Она ахнула.

— Не называйте меня так. Я буду признательна, если вы вернетесь в дом и найдете того, кто обрадуется вашему обществу. Попробуйте заняться Марией. За обедом она выглядела так, словно была готова упасть в ваши объятия. Может быть, вам удастся увести ее в сад.

Он тихо засмеялся:

— А вы не очень-то любезны, верно? Знает ли ваш отец, чем занимается его дочка, когда никто ее не видит?

— Может быть, следует спросить — знает ли папа, чем занимается его почетный гость на виду у всех? — Она сделала вдох, чтобы успокоиться. — Я бы не стала равнять публичное убийство с дуэлью, но, похоже, мое мнение никто здесь не разделяет.

— Похоже, да. — Он посмотрел на нее. — Но на самом деле вас не это волнует. Вы сердитесь по другой причине, ведь так?

— Что вы знаете о причинах? Вы ничего обо мне не знаете — ничего!

— О, тут вы ошибаетесь, Венера. Мне известно, как нежна ваша кожа, как приятна она на вкус, даже когда на ваших губах морская вода…

— Довольно!

Она задрожала от волнения и испуга. Устыдилась, что стала легкой добычей, что именно он обнаружил ее слабость.

Он тихо засмеялся и произнес небрежным тоном:

— Я даже знаю, что вы любите посещать бостонские таверны — во всяком случае, любили когда-то.

Она быстро вскинула голову, заморгала от растерянности и ужаса. Ник усмехнулся, его зубы сверкнули в неярком свете фонарей, которые висели на веранде.

— Я почти забыл вас, Венера, но сегодня разглядел при хорошем освещении и вспомнил ваши глаза. Мужчина не может забыть такие глаза, даже если они принадлежат дерзкой девчонке с отвратительной склонностью отправлять под арест добрых самаритян.

— Так это были вы! — Она замолчала, вспыхнула и испытала потребность защититься, не понимая причины этого желания. — Вашего ареста добилась не я, а мой дядя. И вообще вы, вероятно, заслуживали этого, — язвительно добавила она, когда он засмеялся. — Я уверена, что дядя Симес оказал Бостону услугу тем, что выдворил вас из города.

— Да, мне сказали это, сажая на корабль закованным в кандалы. Такого в моей жизни больше не было и, надеюсь, не будет.

— Не обвиняйте меня! Похоже, вы склонны попадать в переделки и продемонстрировали это в Монтерее. Я бы не удивилась, услышав, что вас повесили или отправили в кандалах на Сэндвич-Айлендс.

— Неплохая участь. Я уже представил себе аборигенок с голыми грудями, смуглой кожей и умелыми руками.

— Распутник!

— Несомненно. А как вы назовете себя?

Его тихий вопрос повис в воздухе, и Тори испытала чувство стыда. Презрение к самой себе помешало ей произнести язвительный ответ. Унижение стало окончательным, когда он пробормотал:

— Прекрасная Венера, по-моему, вы совершили сегодня ошибку. Если бы я знал, что вы были девственницей, я бы не позволил вам поступить так.

Будучи не в силах выносить его жалость, она заставила себя небрежно пожать плечами.

— Это не было ошибкой. Я решила отдаться первому встречному и не намерена раскрывать причины поступка. Вы просто подвернулись мне в подходящий момент, только и всего. Не льстите себе, думая, что за этим стоит нечто большее.

— Понимаю.

— Нет, я уверена, что вы снова ничего не поняли. Но меня это не беспокоит. Я получила то, что хотела, и на этом все закончилось. — Она насмешливо улыбнулась, скривив рот и прищурив глаза. — Вас использовали, лейтенант Кинкейд, но больше вы мне не нужны.

Он ничего не ответил, только посмотрел на нее с еле заметной улыбкой на губах, как бы лениво размышляя о чем-то. Сердце Тори снова отчаянно забилось, ей не хватало воздуха, у девушки слегка закружилась голова. Господи, что с ней? Этот человек был абсолютно безнравственным, однако ее ярость в мгновение ока сменилась предвкушением, словно она подумала, что он может поцеловать ее, доказав таким способом ошибочность ее заявления. И вдруг она внезапно испугалась, что он не сделает этого.

Его глаза понимающе заблестели, и Тори вспыхнула. Он словно знал, чего она ждала, видел, что она провоцирует его на поцелуй. Тори резко втянула в себя воздух. Глаза Кинкейда слегка изменились, он вдруг прикрыл их и, нахмурившись, отвел в сторону.

— Сейчас неподходящий момент для маленького эксперимента, мисс Райен. И я не уверен, что вы хотите узнать правду.

— Будто такой человек, как вы, хочет ее узнать.

Она раскрыла свой веер и закрыла его, потом снова нервно щелкнула им.

Ник пожал плечами, заметив ее неуверенность.

Во время обеда он с насмешливым любопытством заметил, что несчастный лейтенант буквально лез из кожи вон, чтобы казаться остроумным и очаровательным, а на Тори молодой офицер смотрел почти с отчаянием. Бедняга. Она отвергла его в одно мгновение; было ясно, что Брок — лишь незначительный эпизод в ее жизни, хотя Рафаэль Рейес смотрел на него с ненавистью. Несомненно, это будущий муж, которому предстояло жениться на бостонской красавице, отнюдь не обещавшей стать той послушной супругой, какую он желал обрести. Как удалось Патрику Райену уговорить дона Луиса пожертвовать своим сыном? Какую выгоду сулила им обоим эта сделка? Возможно, Мартин был абсолютно прав, когда сказал, что Райен продаст свою мать, если это принесет ему прибыль.

Но сейчас разъяренная Виктория Райен пыталась спровоцировать его. Ник посмотрел на Тори и вспомнил дерзкие глаза молоденькой девушки, которой не следовало появляться в бостонской таверне. Он должен был сразу узнать ее, но в тот вечер в саду было темно, а сегодня на пляже, где мокрая одежда не столько закрывала, сколько демонстрировала девушку, его голову занимали другие мысли.

Спустя мгновение, когда в ее великолепных глазах еще бушевало возмущение, он тихо произнес:

— Сюда идет один из ваших поклонников, мисс Райен. Постарайтесь вести себя прилично.

— Право, вы самый несносный, гадкий, злой человек, какого я когда-либо встречала.

— Позвольте усомниться в этом.

Было забавно наблюдать, как она с трудом сдерживает себя, чтобы повернуться к novio[28] с таким видом, словно ничего не случилось. На лице девушки, от выражения которого только что могло скиснуть молоко, появилась улыбка.

Рафаэль Рейес — возможно, по чьему-то приказу — шел к ним через патио. Увидев Викторию с Ником, молодой человек помрачнел. Бедный малый. Супружество обернется для него адом. Подойдя к ним, стройный калифорниец улыбнулся, хотя глаза его были настороженными.

— По-моему, вам не стоит находиться здесь без вашей дуэньи, донья Витория, — сухо произнес он. — Она где-то рядом?

Виктория посмотрела на Рафаэля, и Ник заметил, что ее глаза возмущенно вспыхнули. Да, она явно не была той девушкой, которая стерпит тиранию мужа. После короткого напряженного молчания Тори указала на дом:

— Тетя Бенита находится поблизости, если вас это волнует. Я развлекаю нашего почетного гостя.

Любопытно, заметил ли Рафаэль ее тонкий сарказм, подумал Ник. Молодой человек имел немного растерянный и осуждающий вид.

— Наедине, донья Витория? — Рафаэль бросил на Ника недовольный взгляд. — Развлекать мужчину одной не совсем прилично.

Виктория елейно улыбнулась, но ее голос и глаза стали холодными.

— Я уверена, что вы не хотели критиковать меня, дон Рафаэль. В конце концов, я не ребенок и вполне способна оценивать ситуации, а также вести себя подобающе.

В глазах молодого калифорнийца горела злость, он казался напряженным и задетым за живое, но явно не представлял себе, как справиться с этой горячей крошкой, бросающей ему вызов. Помолчав немного, Рафаэль заговорил нарочито спокойно, хотя даже глухой услышал бы звучавшую в его голосе ярость:

— Донья Витория, позвольте мне поговорить с вами с глазу на глаз.

Но Виктория Райен, похоже, думала иначе. Она положила руку на плечо Ника, собравшегося удалиться, и задержала его с приветливой улыбкой на лице.

— Я бы никогда не позволила себе попросить почетного гостя моего отца уйти, дон Рафаэль. Меня удивляет, что вы, столь рьяно заботясь о соблюдении этикета, готовы поступить так грубо.

Возмущенно сверкнув глазами, Тори нервно помахала веером из слоновой кости, и на ее висках затрепетали пряди золотисто-каштановых волос.

— Сеньор, — глухо произнес Рафаэль, повернувшись к Нику, — вы извините нас, если я поговорю с моей novia[29]?

— Разумеется. — Ник усмехнулся, заметив мрачный взгляд, который бросила на него Тори, и осторожно убрал ее руку со своего плеча. Отступив назад в розовый свет фонаря, он остановился и сказал: — Я получил удовольствие от обеда и нашей беседы, мисс Райен. Вечер был приятным, но день выдался тяжелым. Я оставлю вас двоих наслаждаться уединением в саду. Мне говорили, что по вечерам тут очень романтичная обстановка.

Он не посмотрел на Тори, зная, что увидит ее окаменевший подбородок и ярость в глазах. Жаль, что Рафаэль еще не занялся воспитанием своей будущей жены; Ник мог поручиться, что это занятие будет каким угодно, только не скучным.

Глава 11

Тори проводила взглядом удаляющегося Ника Кинкейда. Невероятно! Как она могла не узнать его сразу же? Как могла забыть тот день? Почти три года назад она беспомощно стояла в бостонской таверне, пока незнакомец дерзко и неторопливо целовал ее. Она вспоминала это происшествие на протяжении нескольких недель, оно снилось ей по ночам, а когда она просыпалась, то ощущала внутри себя странный жар, испытывала непонятное волнение. Даже тетя Кэтрин заметила, что этот эпизод изменил Тори. Женщину беспокоило, что Тори напугана неприятным столкновением с отвратительным незнакомцем.

Но Син верно заподозрил, что на девушку повлияла не только боязнь оказаться в эпицентре драки. Позже он терпеливо и доброжелательно рассказал, что происходит между мужчиной и женщиной, объяснил, как опытный человек может воспользоваться неискушенностью девушки. Тори стала лучше понимать себя, а через некоторое время сны исчезли и ей удалось забыть тот зловещий эпизод.

До сегодняшнего дня.

До того момента. Когда Ник напомнил ей о том дне, в его глазах поблескивала насмешка… Господи, он так унизил ее!

— Я хочу знать, что означает ваше неприличное поведение, донья Витория, — резким тоном произнес Рафаэль, крепко сжимая ее руку.

Тори выдернула руку и посмотрела на молодого калифорнийца.

— Никогда не разговаривайте со мной подобным образом! — Она не потрудилась скрыть свой гнев, хотя и понизила тон. — Вы мне не novio и вряд ли когда-нибудь им станете, что бы ни решили наши отцы. Я никогда не буду кроткой, покорной женушкой, которая вам нужна. К тому же я влюблена в другого человека.

Рафаэль негромко пробормотал испанское ругательство, сердито сверкнул глазами.

— Я непременно поговорю об этом с вашим отцом… Я не возьму товар, уже бывший в употреблении, каким бы ни было приданое.

Тори собралась поправить его, потом улыбнулась:

— Правда? Рада это слышать. Возможно…

— Донья Витория, — позвала от двери тетя Бенита, — я искала тебя. — Вид у женщины был недовольный и встревоженный.

— Ты видишь, я здесь.

Тори холодно кивнула Рафаэлю, и тот шагнул в сторону, пропуская девушку.

Она оставила его в патио окаменевшим от ярости. Он с ненавистью смотрел ей вслед своими темными глазами. Тори не сомневалась, что наказание не заставит себя ждать, но ей не было до этого дела. Она достаточно вынесла в этот вечер, который еще не закончился.

Дейв Брок преградил ей путь, как только она вошла в sala; он нервно посмотрел на тетю Бениту, которая следовала за девушкой, точно голодный ястреб за своей жертвой.

— Мисс Райен, я могу поговорить с вашим отцом о моем следующем визите?

Немного смущенная, Тори официальным тоном сообщила ему, что отец выдает ее замуж за сына дона Луиса и вряд ли позволит Дейву снова встретиться с ней.

— Не может быть! — Голубые глаза Дейва помрачнели от огорчения. — На пароходе вы сказали, что выходите замуж за человека из Бостона, но я подумал…

— Пожалуйста, не осложняйте мое положение. — В голове Тори пульсировала кровь, девушка знала, что тетя Бенита не позволит им побеседовать наедине. Она понизила голос: — Мой отец понятия не имел о том, что я уже помолвлена, и я попала в ужасную ситуацию. Я не вынесу новых осложнений, поэтому отправляйтесь в Сан-Франциско. — С трудом заставляя себя произносить слова, Тори заметила, что тетя Бенита заподозрила заговор. — Пожалуйста, лейтенант, уезжайте! — добавила Тори почти в отчаянии.

Окаменев от обиды, уязвленный Дейв кивнул:

— Хорошо, я уеду.

— О, простите меня, мне так тяжело. — Она импульсивно коснулась его руки и через силу улыбнулась. — Я схожу с ума. Я не знаю, что мне делать, как выпутаться из этого положения. Я напрасно обидела вас. Я не хочу, чтобы вы уехали, сердясь на меня, лейтенант, или думая, что совершили какую-то ошибку.

Дейв помолчал с мгновение, потом кивнул:

— Я все понимаю. Если я вам понадоблюсь, вы сможете найти меня в Монтерее еще в течение недели или как минимум до того момента, когда я найду лошадь. С начала «золотой лихорадки» лошадей не хватает, все покупают их, чтобы уехать из города или в качестве вьючных животных. В любом случае, пока я живу в гостинице на восточной стороне центральной площади.

— Спасибо, но, к сожалению, вы не в силах мне помочь. Я должна выпутаться сама, если это возможно.

Тетя Бенита приблизилась к ним, наблюдая и слушая. Сказав все, что хотела, Тори выждала некоторое время, чтобы сослаться на головную боль, не привлекая к себе дополнительного внимания. Достаточно и того, что она оскорбила словами Ника Кинкейда в присутствии всех гостей. Общество людей, считавших ее по меньшей мере грубиянкой, а Ника Кинкейда — оскорбленным гостем, показалось ей невыносимым.

Слава Богу, она направилась в свою комнату, с обидой чувствуя, что тетя Бенита сопровождает ее скорее как тюремщица, нежели с намерением успокоить свою подопечную. Вернувшись к себе, Тори от напряжения не смогла заснуть, беспокойно ворочалась с боку на бок, глядела через раздвинутые шторы на мягкие ночные тени в саду.

Неужели невозможно убедить отца в том, что она решительно настроена против этого брака? Тори мысленно повторяла одну за другой фразы из их спора, пока не обессилела. Однако ничего не изменилось. Напротив, она осознала, что слова отца прозвучали даже более твердо, чем ей тогда показалось.

В прохладные предрассветные часы она с горечью призналась себе, что отец не собирался менять своего решения и намерен заставить ее выполнить условия его соглашения с доном Луисом. Несомненно, речь шла о выгодной сделке. Она ни на мгновение не поверила, что он заботился о ее счастье. В таком случае слишком многие вопросы оставались без ответа.

Что случилось с любящим отцом, которого она помнила? Изменили ли его годы или детское восприятие было недостаточно острым? Тори не могла поверить, что он всегда был таким расчетливым, однако об этом свидетельствовало его непреклонное желание выдать дочь за дона Рафаэля.

Их беседа, состоявшаяся после завтрака, оказалась еще более неприятной, чем первая. Тори помнила об угрозе отца, но испытала потрясение, услышав, что он уже предупредил портовые власти и теперь ее не посадят ни на один пароход.

— Я сделал это ради тебя.

Он отвел глаза в сторону, посмотрел на безупречно чистую поверхность стола. Поиграл грузом для бумаг, нервно погладил пальцем бронзового жеребца. Потом посмотрел на Тори холодными бесстрастными глазами.

— И еще я договорился с моим личным врачом, чтобы он завтра днем осмотрел тебя. Об этом обследовании попросил дон Луис.

По коже девушки пробежал холодок, она на мгновение потеряла дар речи. Очевидно, Рафаэль прямиком направился к своему отцу, а дон Луис — к ее. Что ж, она знала, что рискует, хотя и не предвидела такой результат.

Она с вызовом вздернула подбородок:

— Я не позволю это сделать. Я не кобыла, а женщина. И к тому же твоя дочь — если ты об этом забыл.

Он посмотрел на нее холодными глазами.

— Не забыл. Похоже, ты это забыла. Не важно. Если окажется, что ты… обесчещена… ты покинешь этот дом с позором и проведешь остаток своих дней в монастыре Санта-Лусия.

Горячие слезы выступили у девушки на глазах, но она не позволила им пролиться. Овладела Тори и задрожавшим голосом.

— А если я не обесчещена?

— Тогда ты выйдешь замуж за дона Рафаэля, как было запланировано.

Она произнесла с горечью:

— В таком случае мне, пожалуй, стоит избавить всех от больших хлопот и объявить, чтобы мои чемоданы подготовили к путешествию в Санта-Лусию.

Патрик сжал губы, его голубые глаза стали ледяными, суровыми. Он пристально посмотрел на дочь, а потом без всякого предупреждения схватил тяжелый бронзовый груз для бумаг и швырнул его через всю комнату. Оконное стекло зазвенело, осколки картечью разлетелись в стороны. Тори не сдвинулась с места, она смотрела отцу в глаза, хотя ее опущенные руки сжались в кулаки.

— Maldito![30] — выругался он по-испански. — Знаешь, что ты наделала? Я должен оплатить долг — долг чести. Мне дали ссуду при условии, что ты выйдешь замуж за сына дона Луиса, а теперь ты все погубила… Если это правда, все мои планы рухнут… — На лбу отца выступили капли пота, лицо стало красным, но голос звучал весьма твердо. — Поскольку ты потеряла мое доверие, я потребую проведения осмотра, и тогда станет ясно, настолько ли ты безразлична к собственному благополучию, что способна вести себя как обыкновенная шлюха. А теперь иди. Иди!

Тори молча повернулась и покинула кабинет.

«Как я могу простить такое? — дрожа от волнения, возмущенно подумала девушка. — Он требует слишком многого». Тори знала, что не может, не хочет оставаться здесь, что пойдет на все, чтобы убежать из Монтерея, сорвать планы отца. Но как? Действовать надо быстро. Отец вполне способен после обследования запереть ее в комнате до отправки в монастырь.

Вечерние тени уже стали длинными, когда Тори наконец разработала отчаянный план. Хватаясь за соломинку, девушка подошла к письменному столу, достала чистый лист бумаги, перо и чернила. Отвергнув несколько вариантов, она наконец написала то, что должно было привести к успеху.

— Я слышала, что сеньора Вальдес почти закончила мое бальное платье до своего отъезда из Монтерея, — сказала она утром тете Бените, — и я должна убедиться, что оно мне подходит, пока его не продали кому-то другому. Оно уже оплачено, и я, вероятно, сумею устранить недоделки.

Тетя Бенита пожелала сопровождать девушку.

— Похоже, твоя мама проснется сегодня не скоро, поэтому я могу пойти с тобой. Мне велели не выпускать тебя из виду.

— Я нахожусь под арестом?

Поколебавшись, тетя Бенита покачала головой:

— Нет. Мне сказали, что тебя надо сопровождать повсюду. — Глаза женщины были встревоженными, возле уголков рта образовались глубокие складки. Через мгновение она снова покачала головой и вздохнула. — Ты такая упрямая, nina, как твой брат. Неужели ты не можешь согласиться на брак? Ты должна знать, что родители обычно договариваются насчет брака.

— Это феодальная традиция. Мы живем в девятнадцатом веке, а не в девятом. Я не кобыла, которую продают тому, кто больше заплатит. — Она замолчала, прикусила губу, чтобы сдержать выдававшие ее горькие слова. — Похоже, в конце концов, мне придется сдаться, хотя от этого становится грустно. Я приложу все усилия, чтобы переубедить папу.

Тетя Бенита улыбнулась:

— Именно это я и рассчитывала услышать. Я постараюсь отправиться с тобой в город, но если мне не удастся это сделать, ты все равно должна будешь пойти с сопровождающим. Ты меня поняла?

— Да, конечно. Если ты думаешь, что я постараюсь уйти одна, могу заверить тебя, что я не имею ничего против эскорта.

На самом деле она хотела совсем другого, но, к счастью, ее мать в этот день нервничала и попросила тетю Бениту остаться с ней. В Монтерей вместе с Тори отправились Колетт, Пабло и два стражника. «Словно я преступница», — с негодованием думала девушка.

День был облачным, на горизонте виднелись полосы дождя; сильный ветер гнал с океана длинную серую гряду туч. Легкая коляска катилась по извилистой дороге вдоль берега.

Колетт обрадовалась возможности выбраться из стен асиенды, подальше от возникшей там напряженности, но Тори нервничала слишком сильно, чтобы замечать что-либо, кроме собственного смятения. Если ее план сработает, она получит шанс, в котором нуждается; в противном случае она может стать невестой, которую отдают замуж против ее воли. Или монахиней.

— Подожди на улице, — сказала Тори Пабло, когда коляска остановилась у каменного тротуара перед ателье сеньоры Вальдес. Юноша нахмурился, и она добавила насмешливым тоном: — Если только ты не питаешь слабости к шелкам и кружевному белью.

Покраснев, Пабло пробормотал, что она не должна задерживаться, иначе ему придется пойти за ней, потому что дон Патрисио не велел выпускать ее из виду больше чем на несколько минут.

— Я буду стоять возле окна, чтобы ты мог при желании меня видеть, — сообщила Тори, когда Томас, ковбой с широким бесстрастным лицом, помог ей выйти из коляски.

Пабло явно испытал облегчение.

— Тогда вы можете не торопиться, донья Витория. Внутри ателье пахло заплесневелой шерстью и красками, которыми красили кружева и нитки. Пока смущенная помощница портнихи пыталась объяснить, что сеньора Вальдес уехала и никто не знает, какие платья уже сшиты, Колетт, как ее научила Тори, тихо выскользнула через заднюю дверь. Взволнованная Тори, сжимая и разжимая обтянутые перчатками руки, стояла перед широким окном, как она обещала Пабло, и неторопливо спорила с помощницей портнихи.

Измученная женщина пришла в замешательство, когда Тори потребовала поискать платье.

— Я знаю, что оно здесь, сеньора Санчес. Оно почти готово, мне так сказали. Вы должны найти его.

Наконец сдавшись, сеньора Санчес отправилась на второй этаж, чтобы поискать описанное Тори платье. Поднимаясь по шатающимся ступеням, женщина бормотала что-то себе под нос о безумной американке.

Тори посмотрела в окно; как она и рассчитывала, Пабло терпеливо ждал ее. Ну конечно. Он поклялся Рамону добросовестно исполнить поручение.

Если бы Тори не чувствовала себя подобно кролику в клетке, девушку позабавило бы то, что такому молодому человеку доверили роль ее стражника. Возможно, он все еще пытается стереть со своей репутации пятно, оставшееся после того дня, когда он оказался с ней на площади возле форта. Тори жалела об этом, но была так потрясена увиденным — ужасным, жестоким убийством, — что по возвращении домой, когда ее спросили, почему она расстроена, произнесла первое пришедшее на ум объяснение, и Пабло обвинили в том, что он позволил лошади понести.

А вся вина лежала на Нике Кинкейде, относившемся к человеческой жизни так же пренебрежительно, как и к чувствам впечатлительной девушки, которую встретил на берегу. Тори подумала о том, что так и не спросила Ника, как он оказался в тот день у океана.

К тому времени когда сеньора Санчес нашла платье, в ателье уже вернулась задыхающаяся и явно торжествующая Колетт. Вместо обычной дерзости ее лицо выражало радостное возбуждение — она стала участницей заговора.

Стоя за вешалкой с кружевами, Колетт прошептала:

— Лейтенант обещал сделать то, о чем вы просили его в письме, вам надо только сообщить ему время.

Тори кивнула. Лейтенант Брок поможет им. Возможно, ей следовало испытывать чувство вины из-за того, что она намеревалась использовать его, но он сам предложил свои услуги, а она попала в трудное положение. К тому же она хорошо ему заплатит — Тори упомянула это в записке, доставленной Колетт, — поэтому не считала себя совершенно бессовестной.

Она продолжила разговор с недовольной сеньорой Санчес, которая указала на незаконченные рукава и подол, после чего заявила, что платье носить нельзя.

— Видите? Край заколот булавками, но не подшит, буфы не готовы.

— Все равно я его забираю. — Когда сеньора Санчес возмущенно посмотрела на Тори, девушка продолжила: — Сеньора Вальдес взяла у моего отца деньги, это платье шили к моей свадьбе. Упакуйте его, пожалуйста.

— Но… оно не закончено!

— Упакуйте его, — приказала Тори таким холодным тоном, что сеньора Санчес вздрогнула, кивнула и выполнила распоряжение. Они покинули ателье, и Колетт отдала большую коробку с платьем Томасу, чтобы он положил ее в коляску.

Все может получиться, взволнованно подумала Тори. Лейтенант Брок отвезет ее в Сан-Франциско, а там она сядет на корабль и поплывет в Бостон. Домой, к Питеру Гидеону.

Когда они возвращались в Буэна-Висту, с неба посыпались редкие капли дождя. Падая на дорогу, они поднимали маленькие облачка пыли. Листья деревьев, стоящих у обочины, задрожали под усиливающимся дождем. Ко времени прибытия экипажа в асиенду на его кожаной крыше, лошадях и всадниках блестела влага. Ковбои насквозь промокли и чувствовали себя неуютно.

Мануэль вышел им навстречу с зонтиком в руках, чтобы дамы не вымокли по дороге к дому, но его лицо было таким опечаленным, что Тори тотчас охватил страх. Наверное, кто-то раскрыл ее план. Но это не могло случиться. Она не поделилась своим замыслом даже с Колетт, лишь вручила ей конверт, чтобы девушка доставила его Броку.

Дождь непрерывно барабанил по материи, туго натянутой на спицы зонта. Тори шагнула под него, немного нахмурившись. Вдали загрохотал гром.

— Что случилось, Мануэль?

— Донья Витория. — Его голос задрожал. — Боюсь, нечто ужасное. Вы должны немедленно зайти в дом, вы нужны там.

— Я нужна? — Она переступила через образовавшуюся перед крыльцом лужу, шагнула под навес и развязала ленточки шляпы, чтобы стряхнуть влагу с перьев. — Что ты хочешь этим сказать?

Покачав головой, пожилой человек опустил зонтик, потупил взор, потом снова посмотрел на Тори:

— Вашему отцу стало плохо. Пожалуйста, зайдите в дом.

Девушка только сейчас заметила стоящую перед домом незнакомую карету. Она прошла через дверь мимо плачущей горничной. Рамон заламывал руки в коридоре, не глядя на Тори. Господи, должно быть, произошло нечто ужасное, если слуги так взволнованны.

Тетя Бенита встретила Тори в коридоре возле комнаты отца. Глаза женщины были красными.

— Nina, — пожилая женщина давилась слезами, — твой отец… твой отец…

— Папа? В чем дело? Скажи мне немедленно, тетя! Ты меня пугаешь.

— Он умер, nina, — тихо произнесла женщина и прижала к себе Тори теплыми ласковыми руками, согревая охваченную внезапным ознобом девушку. — Твой отец умер.

Глава 12

На входной двери и окнах висела плотная черная материя; деревянные ставни были закрыты. По затемненному кабинету отца двигались тени, напоминающие хищных зверей. Тори поежилась от этого сравнения. Хищные звери… Вроде ее дяди…

Дон Себастьян бросил на нее холодный взгляд:

— Все остается в силе. Кончина твоего отца — прискорбное событие, но ты все равно выходишь замуж за дона Рафаэля, как планировалось.

Диего переступил с ноги на ногу в углу отцовского кабинета; лучи осеннего солнца, проникая сквозь щели ставней, падали на красивое лицо юноши. Тори замерла от возмущения и снова посмотрела на дядю. Дон Себастьян Монтойя, брат матери, взял семейные дела в свои руки. Сейчас он сидел за отцовским столом, в отцовском кожаном кресле и демонстрировал всем, что собирается занять его место.

Нет, она постарается избежать этого брака!

Вздернув подбородок, Тори ответила ему таким же холодным тоном:

— Вы мне не отец. Это возмутительно. Как только он оказался в могиле, вы пришли и заявили, что теперь власть в семье принадлежит вам. Я вполне способна самостоятельно управлять своей жизнью. Я возмущена вашим вмешательством и не потерплю его.

Себастьян пристально посмотрел на нее из-под тяжелых век.

— Ты женщина, и у тебя нет никаких прав. Я действую в твоих интересах, как это делал бы твой отец.

— Папа умер. — Она едва не подавилась этими словами. Удар, сказал врач, вероятно, вызванный каким-то стрессом… — Вы не мой опекун, и я отказываюсь мириться с вашим вмешательством, понятно?

— У тебя нет выбора. — Себастьян встал с кресла и посмотрел на Тори прищуренными глазами. — Твой отец давал тебе слишком много свободы. Я не намерен делать то же самое. Будучи твоим опекуном, я заставлю тебя вспомнить о хороших манерах и послушании. Если бы дон Патрисио пресек твое своеволие, он не лежал бы сейчас в могиле.

Тори побелела. В ее горле образовался комок. Смерть отца была большим несчастьем, она безумно жалела об их последней ссоре, но так жестоко напоминать ей об этом!.. Она не позволит дяде запугивать ее. Девушка рассерженно шагнула вперед:

— Как вы смеете!

— Я поступаю так, как хочу. — Он подтолкнул к Тори лежащие на столе листы бумаги. Обмакнув перо в чернильницу, протянул его девушке. — Ты подчинишься, или я запру тебя в комнате до того момента, когда освобожусь от ответственности за тебя. Я уверен, что ты этого не хочешь, верно? — Жестокая улыбка искривила его тонкие губы, словно он получал удовольствие от волнения Тори. — А теперь подпиши бумаги, как тебе велят.

Тори посмотрела на пачку документов. «Дон Себастьян сказал, что они связаны с наследством. Назвал это чистой формальностью. Но как я могу думать о делах, когда папа мертв, а меня по-прежнему принуждают выйти замуж? — думала она. — О, как невыносимо быть зависимой и беспомощной…»

Она посмотрела на дона Себастьяна.

— Я ничего не подпишу, даже если вы запрете меня в caabozo[31], вам ясно? Никому не запугать меня. Даже в Калифорнии ни один священник не станет совершать обряд бракосочетания, если женщину приведут к алтарю в кандалах. Не испытывайте меня, дядя Себастьян, — думаю, вы проиграете.

Он сжал рукой перо, и оно с треском сломалось. Он поднял обломки, глядя на Тори ледяным взглядом.

— Я сломаю тебя вот так, если ты вздумаешь бросить мне вызов. И ты подпишешь эти бумаги, угодно это тебе или нет.

— Довольно! — Внезапно прозвучавшие слова Диего были первыми, которые он произнес с того момента, как Тори дала отпор их дяде. — Мой отец еще не остыл, а вы уже сцепились, как две собаки. Я не допущу этого.

Тори удивленно посмотрела на Диего. Он казался таким зрелым, властным. Девушка поняла, что за время ее отсутствия брат превратился в мужчину. Его темно-синие глаза были сердитыми, рот юноши вытянулся в тонкую линию.

Диего шагнул вперед, встал между ними и положил руку на плечо сестры.

— Проведай маму, а я тем временем поговорю с дядей Себастьяном. Пожалуйста, — добавил он, когда Тори бросила на него яростный взгляд.

Поколебавшись, она кивнула и покинула комнату. Когда дверь захлопнулась, девушка услышала голос брата:

— Глупец! Как вы не понимаете, что ее нельзя провоцировать подобным образом? Тори никогда не подпишет эти бумаги, если вы будете заставлять ее…

Хоть у Диего хватило ума сообразить, что ее не так-то легко запугать. Возможно, он станет ее союзником в борьбе с дядей. Больше ей не на кого опереться. От матери проку мало.

Мама. Как ни странно, казалось, что Палома окрепла за неделю, прошедшую после смерти отца. Теперь она чаще выходила в тенистое патио, sala grande и к обеденному столу. Похоже, смерть мужа стала для нее освобождением. Возле матери Тори чувствовала себя немного скованно. Впрочем, между ними никогда не было большой близости.

Донья Палома грелась на веранде в теплых лучах солнечного света. Ее темные волосы были собраны на макушке и закреплены испанскими гребнями, которые блестели на солнце. Женщина посмотрела на подошедшую Тори. Легкая улыбка мелькнула на лице Паломы.

— Пожалуйста, сядь. — Она махнула рукой, указывая на кресло. — Славный день.

Слегка оторопев, Тори села напротив матери. Девушка испытывала смущение и неуверенность. На лице Паломы не было скорби и даже печали. Тори возмутило ее равнодушие. Возможно, отец был не лучшим мужем, но дочь когда-то любила его. Она будет тосковать по тому отцу, а не по бездушному диктатору, которым он стал в последнее время.

— Ты пришла ко мне по какой-то причине, — произнесла Палома после нескольких мгновений молчания. — Чего ты хочешь?

Беседы с матерью были такими редкими, что Тори растерянно выпалила:

— Я хочу покинуть Монтерей. Хочу вернуться в Бостон, но дон Себастьян говорит, что я должна выйти за Рафаэля.

Брови Паломы слегка поднялись.

— Ты ожидала, что смерть отца что-то изменит? Мужчинам нет дела до наших желаний. От нас ждут бездумной покорности.

Она говорила спокойно, но Тори заметила в ее тоне горечь. Подавшись вперед, девушка пристально посмотрела на мать.

— Но мы не обязаны всегда подчиняться, как глупые овцы, верно?

Улыбка промелькнула на лице Паломы.

— Ответ зависит от того, кому задают этот вопрос.

— Я спрашиваю тебя. Ты считаешь, что с женщинами следует обращаться как с рабами, выдавать их замуж насильно, считать дерзкими детьми, если они смеют возражать?

— Ты спрашиваешь не у того человека, — сказала Палома после долгого молчания. — Я поступала, как мне приказывали, и не сопротивлялась. Я вела себя в соответствии с тем, как меня воспитали, была кроткой и покорной.

— Да, и в течение двадцати лет пряталась в темной комнате, потому что ненавидела такую жизнь, — заявила Тори. — Неужели тебе никогда не хотелось сказать «нет»?

Впервые за все время мать посмотрела на нее так, словно действительно видела свою дочь. Палома глядела на Тори целую минуту, потом моргнула; в больших темных глазах женщины заблестела пелена непролитых слез.

— Не было такого дня, когда я не сожалела о том, что мне не хватило смелости сказать нет, — произнесла она, наконец, почти шепотом, — и убежать с моим Роберто, вместо того…

Она остановилась, посмотрела в сторону, погрузилась в молчание. Тори внезапно поняла, как тяжело жилось матери. Как страшно любить одного человека и выйти замуж за другого, вспоминать долгие годы одиночества и сознавать, что надеяться не на что. Неудивительно, что Палома предпочла спрятаться от реальной жизни.

Но Тори такой выбор не устраивал. Возможно, ее мать не нашла в себе необходимого мужества, но у Тори его будет достаточно. Она ощущала свою решимость и упорство; они не позволят ей покорно подчиниться чужим требованиям.

Подавшись вперед, она снова завладела вниманием матери.

— У меня тоже есть мой Роберто. В Бостоне. Его зовут Питер Гидеон, я помолвлена с ним.

Палома медленно кивнула.

— Я предупреждала твоего отца, что ты не тот слабый ребенок, которым была я, но он не пожелал прислушаться к моим словам. Я сказала, что это отвратительно, но он был настроен решительно. Понимаешь, он считал, что договоренность с доном Луисом важнее всего остального…

Тори уставилась на мать. До девушки донеслось эхо слов, звучавших в саду. «Это отвратительно… ты думаешь только о себе… Возможно, моя жизнь закончена, но ее — нет…»

— Так это была ты, да? — Когда мать удивленно подняла брови, Тори объяснила: — Несколько недель назад в саду, за моей калиткой. Я слышала, как ты спорила с папой. Я не узнала твой голос, он был таким…

— Твердым? — Палома горестно улыбнулась. — Да, я редко проявляю непокорность. Несколько лет назад я поняла, что это — бесполезное и утомительное занятие.

— Я так не считаю.

Палома пристально посмотрела на дочь и улыбнулась. Она подняла руку, словно собираясь погладить лицо Тори, но уронила ее на колени. Отвела взгляд, немного нахмурилась, потом снова повернулась к дочери с неожиданной решимостью во взгляде.

— Я должна сказать тебе кое-что. В нескольких банках хранятся деньги, положенные на твое имя и на имя Диего. Таким образом, отец прятал доходы, полученные от продажи оружия другим странам.

— Оружия? От продажи оружия… Полагаю, кто-то должен этим заниматься, производить боеприпасы и…

— Нет, нет, Виктория, все не так, как ты думаешь. Это оружие, инструменты уничтожения, продается любой банде наемников, у которой есть деньги. Речь идет не о законных сделках с иностранными государствами. Знаешь, что это означает? О, я вижу по твоему лицу, что ты знаешь. Да, если группа преступников предлагала деньги за ружья, револьверы, патроны — даже пушки и снаряды, — твой отец продавал их по высокой цене. — Палома откинулась на спинку кресла, на мгновение закрыла рукой глаза, потом снова посмотрела на Тори. — Ты молчишь. Это тебя расстроило или ты тоже считаешь это допустимым способом обогащения?

Внезапно Тори стало холодно, она вздрогнула и обхватила себя руками.

— Нет. Я считаю это гадким. Все деньги, которые он присылал на мое содержание и обучение… Теперь я знаю, почему дядя Симес не желал говорить с папой о его бизнесе. Он никогда не говорил мне об этом, но я чувствовала, что тут что-то не так. Я считала, что просто… Господи, мне противно даже думать о том, что он занимался такими вещами!

— Да, как и мне. Послушай меня, mi hija[32], я скажу тебе сейчас нечто важное: твой отец припрятал большую сумму, потому что не доверял дону Луису и моему брату. Если Себастьян узнает, он продолжит эту гадкую торговлю, продажу смерти невинным людям. Нельзя допустить, чтобы он забрал эти деньги, ты меня понимаешь?

— Но что я могу сделать?

— Ты должна раньше его добраться до счетов и снять с них все.

Тори вздрогнула.

— Я не могу — теперь, когда я знаю, что это грязные деньги, мне всегда будет казаться, что они залиты кровью.

— Тогда потрать их на добрые дела, только не позволь моему брату завладеть ими.

Тори посмотрела на мать. Девушка еще никогда не видела на лице Паломы столько огня и страсти.

— Мама, но почему ты не сделаешь это?

Палома горестно улыбнулась:

— По разным причинам, дитя мое. Я уже стара и слишком устала от борьбы. Я не могу опозорить мою семью, сообщив все властям, а Диего… он всегда был так близок к отцу, я почти не знаю моего сына. Он такой далекий, холодный; мужчины на многое смотрят иначе, нежели женщины. Я не уверена, что могу ему доверять. Даже если его намерения будут благими, он может невольно подыграть Себастьяну. Мой брат умен, поэтому твой отец пошел на хитрости, чтобы спрятать от него деньги и информацию. Себастьян хотел бы править всем миром.

— Неужели ты действительно так считаешь?

— Да, это правда. Дитя мое, есть вещи, о которых ты не знаешь, они произошли так давно… но говорить о них сейчас бессмысленно. Скажи мне, ты возьмешь деньги, прежде чем до них доберется твой дядя?

— Если сумею. Но… как это сделать?

— Ты хочешь уехать из Монтерея?

— Конечно, и я даже разработала план бегства, но потом папа умер, и я решила, что в этом больше нет нужды, потому что я смогу вернуться в Бостон, как только здесь все дела будут улажены. Я всегда полагала, что Диего, как это принято, унаследует дом и земли.

— Ты должна уехать. Я скажу тебе, как это осуществить, но ты должна уехать. Если я сделаю слишком многое, у Себастьяна возникнут подозрения. Ты знаешь кого-нибудь, кто согласится тебе помочь?

— Да, это лейтенант Брок, с которым я познакомилась на пароходе. Думаю, он мне поможет. Больше я никому не доверяю, — мрачно добавила Тори, думая о Нике Кинкейде. Вероятно, он был одним из наемников, которым отец продавал оружие, и с удовольствием запустил бы руки в эти деньги! О, какой глупой она была, если хоть на мгновение нашла его привлекательным!

— Хорошо. Как только ты напишешь записку лейтенанту, я все организую. Я попрошу Района доставить ее этому человеку. Рамон никогда не заподозрит, что я способна предать семью. — Она сверкнула глазами, торжествующе улыбнулась. — Да, ты сильная, nina. Ты сможешь сделать то, что никогда не могласделать я. О мои загубленные годы… возможно, когда-нибудь ты простишь меня, но мое спасение — в одиночестве. Вероятно, если бы я рассказала тебе кое-что о моем прошлом, ты сумела бы простить меня за мою теперешнюю слабость… — Она сделала глубокий вдох, посмотрела на зеленые холмы, вздымавшиеся за асиендой. Заговорив тихим, печальным голосом, напоминавшим бормотание, она начала рассказывать.

История Паломы была типичной для того времени, думала позже Тори в своей комнате, но она могла бы стать основой древнегреческой трагедии. Проявив необычайную дерзость, четырнадцатилетняя девочка влюбилась в Роберто, сына скромного hacendado[33]. Дон Франсиско, отец Паломы, враждовавший с отцом Роберто, запретил ей выходить замуж за ее избранника. Бурно развивавшиеся события завершились смертью Роберто. Это назвали несчастным случаем, но Палома знала правду. Дон Франсиско пришел в ярость, узнав, что ее дочь вынашивает ребенка Роберто, и собрался отправить ее в мексиканский монастырь.

Тогда появился Патрик Райен, американский морской капитан, которого с Франсиско связывал какой-то бизнес. Янки пожелал жениться на девушке, вынашивающей чужого ребенка, в обмен на землю и деньги. Безутешной Паломе оставалось только выбирать между обителью и браком с незнакомцем. Через несколько месяцев после свадьбы родился мертвый ребенок, и женщина замкнулась. Даже появление других детей не уняло ее боли, а спустя некоторое время муж вовсе перестал заходить в ее комнату. Это устраивало Палому. Она стала замкнутой и общалась лишь с тетей Бенитой. Так продолжалось до сегодняшнего дня, когда она доверилась дочери.

Это объясняло многое. Тори почувствовала, что наконец сможет простить мать за годы кажущегося безразличия.

Глава 13

После неприятного разговора с Себастьяном прошла неделя; Тори заставляла себя притворяться кроткой и уступчивой, хотя иногда ей хотелось бросить на дядю презрительный взгляд, сказать ему, что она знает правду.

Но девушка не могла так поступить, не подвергая опасности план, который тщательно разработала вместе с матерью. Палома продолжала изумлять ее; Тори знала, что если бы не советы матери, она могла бы уже оказаться замужем или в монастыре. Именно Палома каким-то образом уговорила Себастьяна выждать некоторое время, прежде чем поднимать вопрос, который мог поставить дона Луиса в неловкое положение. Поэтому Тори оставили в покое, хотя и наблюдали за ней более тщательно, чем хотелось бы девушке. Кто-то всегда находился возле нее, прогуливался по саду вдоль края маленького тенистого дворика или по коридору возле спальни — долгими ночными часами Тори слушала шум шагов.

Все это приводило ее в бешенство, и приходилось прилагать большие усилия, чтобы сдерживать себя и демонстрировать покорность.

Уже две недели прошло после смерти отца, но Тори часто вспоминала день похорон, маленькую часовню и кладбище на высоком берегу океана. Здесь стояли согнутые ветром деревья, стволы которых под действием ураганов и соленого воздуха превратились в молчаливых побелевших стражников. Фамильный склеп был выложен из камня с вырезанными на нем изображениями ангелов, виноградных гроздьев и сцен небесной жизни. Присутствующие молча наблюдали за тем, как священник покачивал потиром и читал молитвы. Тори старалась сосредоточиться на ритуале, но все равно думала о будущем.

Бесполезно надеяться, что она сможет забыть о происшедшем между ней и отцом, тем более что после похорон дядя Себастьян начал диктовать ей свою волю. Чтобы избавиться от него, она, сославшись на головную боль, отправилась с Колетт домой. Возвращаясь, Тори заметила Ника Кинкейда, стоящего возле стройного мексиканца, показавшегося ей знакомым. Испытывая неистовое желание поскорее скрыться от дяди, она не остановилась, а лишь кивнула на ходу. Даже когда лейтенант Брок задержал ее, чтобы выразить соболезнования — он с сочувствием на лице задержал руку девушки в своей дольше необходимого, — Тори слегка нахмурилась, но позволила Дейву проводить ее до асиенды.

Ник не нанес ей визита, чтобы выразить соболезнование, и она подумала об этом с горечью. При воспоминании о нем Тори охватывало странное, похожее на жар волнение, и она невольно спрашивала себя, увидит ли Кинкейда снова. А ночи… ночи были самыми тяжелыми; она беспокойно ворочалась на кровати, вспоминала его губы, обжигающие раскаленным тавром ее груди, его настойчивый язык — требовательный, властный, пробуждающий в ней трепет желания, которое, как подсказывал ей инстинкт, Ник был способен удовлетворить. Он разворошил угли, а потом погасил пламя своим телом, утолив ее страсть.

Сейчас, когда Тори стояла у открытой двери своей комнаты и наблюдала, как солнечные лучи постепенно сменяются длинными тенями, а насыщенный сладкими ароматами цветов и жужжанием насекомых воздух становится прохладным, девушку охватило знакомое волнение. Звонкий голос птицы растворился в небесах; на фоне других знакомых звуков асиенды раздавалась жалобная мелодия старой испанской баллады.

Музыка снова доносилась с barrio[34], где, верно, танцевала среди молодежи Росита — впервые после смерти el patron. Жизнь продолжалась.

Пение было хорошо слышно в неподвижном вечернем воздухе; когда баллада сменилась более быстрой мелодией, Тори закрыла глаза и слегка задрожала. Прошло несколько минут, и девушка почти невольно и бессознательно стала покачиваться из стороны в сторону под звуки скрипки, гитары и свирели. Ее тело инстинктивно реагировало на соблазняющий ритм. Тори была босиком, шелковый пеньюар, слегка стянутый поясом, колыхался вдоль ее стана, золотисто-каштановые волосы растрепались и падали лавиной на спину, доходя почти до талии.

Кожа Тори, охлажденная вечерним воздухом, вскоре порозовела от движений, босые ступни ударялись в ритме испанского фанданго о камни, еще не успевшие остыть после жаркого дня. Шелковый подол хлестал по ногам, взлетал к коленям. Тори откинула волосы назад и захлопала в ладоши, полностью отдаваясь танцу и чувственной музыке.

Накопившееся напряжение, боль последних недель и незнакомое желание плоти растворялись в быстрых движениях. Танец помогал расслабиться, дарил освобождение. Он был финалом, прощанием, толчком — в последние дни сомнения ослабили решимость Тори.

Она не будет больше откладывать свой побег. Она выбрала курс, Монтерей скоро останется позади — как и мрачные воспоминания, преграждавшие путь к счастью. Не открывая глаз, покрывшись легкой испариной, из-за которой шелковый пеньюар прилипал к телу, Тори улыбнулась, замерла и опустила одно колено на камни дворика; задыхающаяся после танца девушка ощутила новый прилив душевной твердости.

— Почему ты танцуешь одна, Венера?

Ее глаза распахнулись. Она узнала чуть насмешливый тягучий голос, медленно повернула голову и увидела Ника Кинкейда, наблюдавшего за ней через железные прутья калитки. Он чуть заметно улыбался, его белая рубашка почти светилась на фоне теней, в которых утопал раскинувшийся за пределами патио сад. Тори медленно поднялась с колена и, не отводя взгляда от Ника, подошла к калитке.

Она уставилась на него через железные прутья.

— Я часто танцую одна.

— Гораздо приятнее делать это с партнером.

Ник Кинкейд улыбнулся. Тори не понимала, почему разговаривает с ним, словно она находилась в sala grande с компаньонкой, а не стояла одна в шелковом пеньюаре, который почти ничего не скрывал от пристального и восхищенного взгляда мужчины.

— Но у меня редко бывает партнер.

— Какая жалость. Одинокая Венера.

Было ли это напоминанием о той встрече на берегу? Когда он взял ее на руки и отнес на мягкую траву, чтобы заняться там любовью? Тори не хватало воздуха, кровь стучала в ее висках так громко, словно это были океанские волны, бьющиеся о черные скалы.

— Ты же здесь. — Собственный голос показался Тори незнакомым. Она лишь слегка удивилась, когда Ник без лишних слов одним ловким движением перемахнул через калитку; петли негромко заскрипели, а засов ударился о каменную ограду.

— Тебя заперли, как принцессу из сказки, да, Венера? Я чуть раньше видел твоего охранника. Они боятся, что ты убежишь или тебя похитят? Увезут в хрустальный дворец и околдуют волшебными снами?

Она собралась ответить на его нелепые вопросы, которыми Ник явно дразнил ее, но он вдруг протянул к ней руки, и Тори, словно зная все заранее, подставила лицо для поцелуя. Он поддался сомнениям лишь на один миг, потом издал звук, напоминавший стон, обхватил лицо Тори руками и коснулся губами ее рта.

Его губы имели пьянящий вкус вина и табака, они были слегка сладкими и теплыми; когда поцелуй стал более страстным, Тори со стоном прильнула к Нику. Конечно, это было чистым безумием, и дальний уголок ее сознания взывал к благоразумию, но смутные желания и бессонница, преследовавшие Тори на протяжении последних недель, мешали ей внять этому предостережению.

К тому же, услышала она тихий шепот, второго такого шанса не будет, потому что скоро она уедет и никогда больше не увидит Ника. В тот день на берегу он уничтожил все преграды, а с тех пор произошло многое. Кто знает, что ее ждет впереди?

Ник запустил руку в распущенные волосы девушки, наклонил ее голову назад, чтобы добраться до шеи, и его горячие губы заскользили по коже. Одной рукой Ник осторожно раздвинул пеньюар. Тори вздрогнула, когда его пальцы нашли набухший сосок; они дразнили и ласкали ее до тех пор, пока она не почувствовала поднимающиеся волны желания.

Она не знала, как долго он держал ее, порождая своими руками восхитительные ощущения, лаская ртом ее шею, губы, уши. Но вскоре — через одно мгновение или два? — Ник снова взял Тори на руки, как в тот день на берегу, прошел по мощеному дворику, шагнул в комнату и направился к стоящей у стены широкой кровати. В вечернем полумраке горели свечи; они отбрасывали на стены и кровать мягкие блики. Ник положил Тори на постель и склонился над ней, загородив своей темной фигурой неяркое мерцание свечей.

«О, я сошла с ума», — в отчаянии подумала Тори. Прежде она не подозревала, что может оказаться охваченной таким потоком чувств. При виде страсти в его глазах она тотчас превращалась в трепещущий комок плоти, жаждущий его прикосновения. Отрицать это было бессмысленно. Подобная попытка стала бы проявлением явного лицемерия.

Отбросив сдержанность и ощущая лишь возбуждающие прикосновения его рук к грудям, животу, бедрам, Тори с радостью обняла Ника и лишь слегка смутилась, когда он снял с нее шелковый пеньюар. Когда он стал стягивать с себя рубашку, она увидела бронзовый блеск его обнаженных плеч и груди, игру напряженных мускулов. Ник склонился над Тори, и девушка задрожала, реагируя на его поцелуи.

Шепча нежные слова любви и страсти, он обрушил свои ласки на те части ее тела, которые Тори прежде считала не предназначенными для мужского глаза. Девушка покраснела при мысли о своей порочности — она отдавалась охотно, без единого слова протеста. Лишь когда его рука спустилась вниз раздвинула ее бедра и пальцы еле ощутимо коснулись центра наслаждения, она поняла его намерения и тихо вскрикнула:

— Нет! Что ты… это неприлично!

Будто не слыша, он прикоснулся языком к ее шелковистому треугольнику, и в комнате зазвучали чьи-то негромкие вскрики — должно быть, ее? — и пламя свечей задрожало во мраке.

В следующий миг прокатившаяся по телу Тори горячая волна заставила девушку забыть о страхе. Желание охватило ее целиком, и она утонула в океане страсти.

Растерянная, задыхающаяся Тори не знала точно, что с ней произошло. На этот раз, когда Ник вошел в нее, она не почувствовала боли. Ее влажное горячее тело охотно принимало его, испытывая новые неведомые ощущения. Учащенное дыхание Ника ласкало ухо девушки.

Охватившее ее тело напряжение стало почти невыносимым. Тори казалось, что она возносится к небесам. Ник зажал рот девушки, чтобы заглушить ее крики, однако она услышала его собственный стон…

Они полежали некоторое время. Его грудь еще часто вздымалась и опускалась.

Тори улыбнулась Нику, радуясь, что он стал таким же расслабленным и умиротворенным, какой была она.

— Прекрасная Венера, — выдохнул он, прильнув головой к ее плечу. Его дыхание теплым ветерком щекотало ей ухо. — Ты, как всегда, поражаешь меня.

— Поражаю?

— Да. Ты непредсказуема. Должно быть, мы оба сошли с ума. Ты понимаешь, что если меня обнаружат в твоей постели, я тотчас схлопочу пулю?

Она прижалась к его шее, почувствовала щекой короткую вечернюю щетину.

— Твоя жизнь полна опасностей, — прошептала Тори. Он отыскал ее рот, провел по нему языком и кивнул.

— Но сейчас я ни на что не жалуюсь.

— А позже?

— Позже, вероятно, я покроюсь холодным потом.

Он снова поцеловал ее и с сожалением сказал, что ему следует уйти. В любой момент кто-то может проверить, на месте ли девушка.

— Я увижу тебя завтра?

Ник нахмурился, его глаза похолодели, и Тори одернула себя. Она прикусила губу, раздраженная тем, что выдала свое заветное желание.

— Я не уверена, что смогу выскользнуть из дома, но, возможно, мне удастся что-то придумать.

После недолгой напряженной тишины он провел пальцем по ее щеке и лукаво улыбнулся.

— Я пришел сказать тебе, что завтра уезжаю, Венера.

— Уезжаешь?

— Я и так пробыл здесь дольше, чем следовало. Мои дела в Монтерее закончились. Я собирался уехать сегодня утром, но значительную часть дня придумывал способ, как попрощаться с тобой. Возможно, мне следовало сказать об этом раньше, но я потерял рассудок.

В горле у Тори образовался комок, она внезапно ощутила в животе холод, словно проглотила ледышку. Однако ей удалось небрежно пожать плечами и проявить такую же невозмутимость, какую демонстрировал Ник.

— О, это не имеет значения. Значит, ты уезжаешь. Желаю тебе приятного путешествия. Возможно, мы еще встретимся где-нибудь, хотя это маловероятно, если только ты не собираешься посетить Бостон, где меня ждет человек, с которым, как тебе известно, я помолвлена.

Его глаза гневно сузились, но он произнес с бесстрастным видом:

— Я думал, ты собираешься выйти замуж за дона Рафаэля.

— О, после папиной смерти ситуация изменилась. Несколько дней назад я обсуждала мое будущее с Диего. Все остается неопределенным. Возможно, я отправлюсь в турне по Европе, чтобы не принимать решение, о котором позже буду жалеть. Но я уверена, что тебя, лейтенант, ждет множество дел и мест, где ты должен побывать.

Она приподнялась, села в кровати, перекинула волосы вперед и стала распутывать их пальцами, словно все происшедшее нисколько не затронуло ее. Но душу девушки терзала мысль о том, что она пренебрегла условностями, мудростью и приличиями, отдала себя человеку, который небрежно овладел ею и отбросил в сторону. На что рассчитывала она? Что он признается ей в любви? Что станет умолять уехать с ним? Нет, такое случается только в романтических сказках, а не в жизни. Право, зачем ей убегать с грубым, невоспитанным человеком вроде Ника Кинкейда, когда в Бостоне ее ждет чуткий, заботливый Питер Гидеон?

Когда Ник, усмехнувшись, заявил, что может задержаться в Буэна-Висте на день или два, Тори пожала плечами и отвергла эту идею:

— О, это было бы славно, но я вспомнила, что обещала покататься верхом с лейтенантом Броком, и дон Рафаэль так внимателен ко мне, хоть я и сказала ему, что нам больше нет нужды изображать, будто мы помолвлены.

Она протянула руку к своему смятому шелковому пеньюару, лежащему у изножья кровати, и набросила его на себя, болтая о каких-то пустяках, пока Ник одевался. Лишь когда он поцеловал Тори на прощание, прикоснувшись своим прохладным ртом к ее губам, она испугалась, что может выдать себя и расплакаться, но ей удалось сдержать слезы до его ухода. Он вышел с кошачьей грацией из комнаты, добрался через патио до калитки, перемахнул через нее и растворился в ночи.

Лишь тогда Тори повернулась и упала лицом на подушку, чтобы заплакать и вдохнуть запахи вина и табака, создававшие иллюзию его присутствия.

Диего вошел в кабинет, еще недавно принадлежавший его отцу, и решительно направился к дяде, который сидел за массивным письменным столом.

— Вы сказали, что все обговорено, что проблем не возникнет. Однако моя сестра желает изучить брачный контракт, иначе потребует признания брака недействительным, даже если для этого придется обратиться к самому папе римскому.

— У нее нет для этого времени, Диего. Пусть она побесится, все равно это ничего не изменит.

— Но она решительно настроена против этого замужества, дядя.

— С каких пор это стало важным? — Себастьян посмотрел на Диего, узкие губы под орлиным носом вытянулись в холодной улыбке. — Она женщина. Ее желания не имеют значения.

Диего подался вперед, уперся ладонями в стол; глаза юноши оказались на одном уровне с глазами Себастьяна. Заметив мелькнувшее в них беспокойство, Диего улыбнулся:

— Для меня они важны.

— Ты совсем размяк. Говорю тебе, ее замужество необходимо. Если бы твой отец послушался меня и не отправил ее в Бостон за этой либеральной заразой… она бы знала свое место и не воображала, что имеет равные с мужчинами права.

— Тори — моя сестра. — Диего выпрямился. — Я бы хотел обрести уверенность в том, что она будет счастлива в браке, как мне было сказано.

— Не говори глупости. Я не поднимал шума, когда моя сестра возражала против своего замужества, и тебе не следует этого делать.

Диего бросил на дядю холодный взгляд; юношу охватила неприязнь к Себастьяну.

— Полагаю, вы говорите о моей матери.

Губы Себастьяна скривились в насмешливой улыбке.

— Возможно. Я лишь пытаюсь напомнить тебе, что на карту поставлено нечто большее, нежели счастье твоей сестры. Надо выполнить обещанное дону Луису. И сделать это быстро, пока Виктории не исполнился двадцать один год. Я отговаривал твоего отца от такой глупости, советовал ему не принимать ради ссуды условия, столь выгодные дону Луису, просил подождать, пока я не найду средства в другом месте. Сейчас уже слишком поздно. Если она не выйдет за Рафаэля до своего дня рождения, мы потеряем все. — Он помолчал; его темные глаза превратились в холодные щелки. — Тебе следует знать, что оружие, которое мы так тщательно спрятали, было найдено. Воры похитили сотни ружей, лежавших в пустых бочках из-под вина. Это — настоящее несчастье. Когда Томас спустился в погреб, чтобы взять кое-что для отправки нашим мексиканским друзьям, он обнаружил следы вторжения. На песке остались отметины ботинок и лодок, большая часть нашего арсенала пропала.

— Пропала! Думаете, это дело рук дона Луиса?

— Этот тип никогда не стал бы марать руки и испугался бы разоблачения. Он возьмет деньги, но рисковать предоставит другим. Нет, он не мог забрать оружие из погреба. Это сделал кто-то другой, возможно, конкурент. Или даже… какой-то близкий нам человек.

— Кого вы имеете в виду, дядя?

Себастьян многозначительно пожал плечами:

— Кто мог затаить злобу на дона Патрисио? Или на дона Луиса и Рафаэля?

— Вы полагаете, что это могла сделать Тори?

— Не исключено. Она рассержена, упряма и очень импульсивна. Если девчонка знала об оружии, могла ли она не распорядиться им по-своему? Ей бы не составило труда выдать нас конкурентам, многие бы охотно украли наши запасы, если бы узнали о такой возможности.

— Конечно, она способна на это, если только знала об оружии. Но это не так.

— Ты уверен?

Диего заколебался. Насколько хорошо он знает свою сестру? Она так изменилась после возвращения; правда, он встретился с ней уже после смерти отца, а такое событие может отнять рассудок у любой молодой женщины. И все же, если можно доверять мнению тети Бениты, в последнее время Тори совершила много ошибок и вела себя крайне необдуманно. Да, она могла узнать об оружии, но Диего счел это маловероятным.

— Это возможно, — хмуро произнес юноша, — но, по-моему, маловероятно. В любом случае, если она знала, важно ли это? Что она могла предпринять? Закон не запрещает торговать оружием.

Себастьян посмотрел на Диего из-под опущенных век, потом улыбнулся:

— Тебе девятнадцать лет, Диего. Ты уже достаточно взрослый для того, чтобы знать правду, которая может показаться тебе неприятной. Мы продаем оружие не законным правительствам иностранных государств, а партизанам, наемникам, кому угодно, кто способен заплатить за него. Если Виктория знает это и захочет выдать нас, мы угодим в беду. О, я вижу по твоему лицу, что ты не хочешь это знать. Бедный дон Патрисио думал, что ты предпочел бы оставаться в неведении. Но сейчас это не имеет значения — ты связан с этим бизнесом так же прочно, как и все мы. Если предадут одного из нас, погибнут все. Теперь ты понимаешь, как важно побыстрее выдать твою сестру за дона Рафаэля? Мы должны любой ценой заручиться ее лояльностью.

Потрясенный Диего молча уставился на дядю, его загорелое лицо побледнело. Все прежние убеждения и идеалы рушились на глазах.

— Не может быть… О, я знаком с некоторыми людьми, которые покупали у нас оружие. Да, папа держал эти сделки в тайне, но я всегда считал, что это связано с избытком потенциальных покупателей.

Себастьян фыркнул:

— Пожалуй, это действительно так. В некотором смысле. Но мы были не столь разборчивы в выборе покупателей, как ты полагал. Теперь ты согласен с тем, что Викторию следует как можно быстрее выдать замуж?

— Я все равно не думаю, что она выдаст нас, даже если знает правду об оружии. — Диего проглотил горькие слова, осознав степень своей наивности и вспомнив, сколько раз он предпочитал отворачиваться, когда происходящее казалось ему странным.

— Dios[35], Диего, — раздраженно произнес Себастьян. — Очевидно, что ты совсем не знаешь женщин. Они непостоянные создания, их коварство может поразить любого мужчину. Уверяю тебя, твоя очаровательная сестра способна оказаться весьма опасной для наших планов, если мы допустим это.

— Мы? Я не уверен, что хочу быть участником всего этого, дядя Себастьян. Во всяком случае, пока я не узнаю, о чем идет речь.

Дон Себастьян откинулся на спинку кожаного кресла и изучающе посмотрел на племянника.

— Думаю, ты знаешь, что происходит, Диего. Твои слова прозвучали слишком поздно — ты уже повязан.

Возмущенный Диего с ненавистью посмотрел на дядю и увидел еле заметный торжествующий блеск в его глазах. Черт возьми, Себастьян прав. Он, Диего, уже взял на себя обязательства, даже если это произошло помимо его воли.

Но это вовсе не означало, что Тори должна быть вовлечена в игру, становившуюся все более опасной. Пожалуй, ему следует сделать все возможное, чтобы она поскорее покинула Монтерей, пока ситуация не ухудшилась. Если он будет сидеть сложа руки и позволит принудить ее к браку с Рафаэлем Рейесом, она может в конце концов оказаться в отчаянном положении.

Но как этого избежать?

Ник откинулся на спинку стула; он сидел за столом напротив Роя Мартина, с раздражением глядя на агента правительства. Между ними стояла бутылка текилы. В углу таверны трио музыкантов пыталось изобразить мелодию с помощью двух скрипок и гитары.

— Патрик Райен мертв. Я нашел в погребе тайник с оружием, мы захватили свыше пятисот винтовок, револьверов, много боеприпасов. Подобное изъятие незаконно хранящегося оружия — самое крупное из всех, когда-либо имевших место в Монтерее, а возможно, и в Соединенных Штатах. И теперь вы заявляете мне, что мы даже не арестуем преступников. Чего еще вы добиваетесь?

— У нас есть документы на землю?

— Участок в Сьерре, который я купил, оказался приобретенным совершенно законно, здесь нет оснований для судебного процесса, и теперь на мне висит тысяча акров кустарников и камней, на которых не прокормишь и одну корову. Если бы я собирался разводить скот — у меня этого и в мыслях нет, — я бы умер там с голоду. Этим я мог заниматься и в Техасе.

— Имейте в виду, правительство предложило вам выгодную ссуду для приобретения земли, — мягко произнес Мартин.

— Не думайте, что я не воспользуюсь ею, когда затянувшееся оформление документов наконец будет завершено. Я не питаю иллюзий, что скоро смогу вернуть эти деньги, однако хочу напомнить вам о долге. Это — самое малое, что может сделать наше правительство, поскольку я надолго отодвинул свои личные дела в сторону.

— О да, подлый мистер Пикеринг еще не получил своего, — улыбнулся Мартин. — До меня дошли слухи, что труды праведные недавно привели его в Саттерс-Форт. Полагаю, он работает по найму на золотых приисках Америкэн-Ривер.

— Если это так — в чем я сомневаюсь, — он будет вкалывать там недолго. Он скорее займется грабежом золотодобытчиков, нежели посвятит себя честному труду.

— Совершенно с вами согласен. — Мартин прочистил горло. — Между прочим, мне известно, что у Райена остались дочь, сын и вдова.

Ник насторожился. Мартин редко заговаривал о чем-то просто так. Он явно клонил к чему-то, и Нику показалось, что его ждет нечто не слишком приятное.

— Говорите по существу, Мартин. Я устал ждать, когда на меня обрушится меч.

Потрогав лежащие на столе бумаги, Мартин нахмурился, как бы обдумывая что-то, потом посмотрел на Ника холодными оценивающими глазами.

— Патрик Райен незаконно заработал большую сумму денег. Вам стоит подумать о том, каким образом вы можете использовать это обстоятельство к своей выгоде.

— Вы хотите сказать — к вашей выгоде, — выпалил Ник. — Перестаньте темнить и скажите, что у вас на уме.

— Хорошо. Поскольку вы, как всегда, настаиваете на прямолинейности, я отброшу дипломатию. Мы еще никого не арестовали, потому что хотим узнать о других людях. На карту поставлено нечто большее. Правительство знает, что Райен где-то прилрятал крупную сумму денег, но мы ее не нашли. Сделать это необходимо. Эти деньги предназначались для закупки нового оружия, которое будет продано иностранным государствам. Конечно, это опасно для нашей страны. Нужно ли объяснять вам, как сильно может повлиять утечка этой информации на положение Соединенных Штатов, только приходящих в себя после мексиканской войны? Временному губернатору Калифорнии Ричарду Мейсону стало известно, что в этой игре замешаны дон Себастьян и дон Луис. Власти обеспокоены тем, что определенная группировка вынашивает агрессивные планы. Поэтому будет лучше, если… мы пресечем их деятельность. Конечно, преступники создали внешне благопристойную компанию, но она лишь служит крышей для их нелегальных операций. Смерть Райена здорово помешала нашему расследованию. В его бухгалтерских книгах нет ничего настораживающего. Все выглядит вполне законно.

— Но вы знаете, что это не так.

— Совершенно верно. И мы уверены, что его наследники и партнеры в курсе дела. Что возвращает нас к весьма важному вопросу: когда мы найдем деньги, как мы заберем их, не упустив при этом преступников?

— Понимаю, в чем проблема. Если вы возьмете деньги, никто не заявит о своих правах на эти средства и вы не сможете доказать их происхождение. Если вы не станете забирать деньги, нарушители закона попытаются сделать это тайком и ускользнуть от вас. Чертовски сложное положение, Мартин.

— Именно поэтому я подумал о вас, лейтенант. Кинкейд слегка прищурился. Ему нравился Мартин с его суховатым юмором и бесстрастными наблюдениями, но иногда агент правительства определенно раздражал Ника.

— У меня есть другое дело.

— Вы, друг семьи, сможете выяснить то, что мы хотим знать. Я уверен в этом.

— Вряд ли меня можно назвать другом семьи. Я не знаком с его вдовой. Сын Райена держится приветливо, но с дочерью у нас вышло… легкое недоразумение, если можно так выразиться. Я не уверен, что она пожелает со мной разговаривать.

На губах Мартина появилась холодная улыбка.

— Нам нет дела до того, как вы получите информацию. Важно то, что вы сделаете это. Я лишь предложил идею.

Раздраженный Ник встал и бросил на стол монету.

— Это за мою еду. Не хочу быть чем-то обязанным такому негодяю, как вы.

— Лейтенант, вы слишком импульсивны. Я лишь попросил вас помочь нам в этом маленьком деле. Возможно, вам будет полезно узнать, что дочь Райена организовала свой отъезд из Калифорнии без ведома и помощи семьи. Она попросила лейтенанта Брока доставить ее из Монтерея в Сан-Франциско и посадить на пароход, плывущий в Бостон. Поскольку мисс Райен обещала щедро заплатить ему, мы считаем, что она знает о местонахождении денег и собирается забрать их самостоятельно.

— Тогда ваша задача становится весьма легкой. Остается только дождаться, когда она сделает это.

Почему известие о том, что Виктория Райен замешана в этом деле, вызвало у него раздражение? Это не должно было волновать Ника.

— Но мы хотим поймать с поличным не мисс Райен, а тех людей, которые стоят за всем этим, которые готовили и осуществляли сделки на протяжении последних пяти лет, наживались на чужой крови. Очень жаль, что мисс Райен впутали в эту историю, потому что, по-моему, она не осознает масштаб преступления. Однако сейчас она наш единственный шанс разоблачить правонарушителей. У меня есть предложение.

Мартин сложил руки домиком, соединил кончики пальцев и посмотрел на Ника. Это был один из любимых жестов агента. Ник уже знал, что он обычно предшествовал какому-то неожиданному предложению.

Этот раз не стал исключением.

— Мы перехватили записку, отправленную лейтенанту Броку мисс Райен; он должен встретить девушку в определенном месте в пятницу ночью и поспособствовать ее дерзкому побегу. Я предлагаю вам сопровождать ее вместо лейтенанта Брока.

— Она весьма наблюдательна. Думаю, она быстро поймет, что я не лейтенант Брок, — сухо заметил Ник.

— Этот факт сможет оказаться полезным для вас. Да, я знаю, что между вами возникла напряженность, но уверен, вы успешно совладаете с девушкой. Особенно если предложите оказать ей те же услуги — в той или иной степени. — Лукавая улыбка искривила его тонкие губы. — Во время путешествия в Сан-Франциско вас что-то задержит, и вы получите время для длительных бесед — уверен, они будут доверительными. Мы хотим точно знать, что главари ждут ее там. Это позволит нам растянуть вокруг них сети прежде, чем они догадаются о ловушке.

— Что заставляет вас думать, что она мне что-то расскажет? Если она вовлечена в эту историю всерьез, вряд ли она поделится со мной информацией. — Ник подался вперед, положил ладони на стол. — Позвольте напомнить вам, что у меня есть личные дела, я и так уже потерял много времени.

На губах Мартина появилась безмятежная улыбка.

— Все равно вы бы направились в ту сторону. Говорил ли я вам, что Кья Пикеринг работает на дона Себастьяна Монтойю? Дон Себастьян захватил землю возле Америкэн-Ривер и нанял старателей. Он готов убить каждого, кто посягнет на его участок. Вам известно, что Монтойя — дядя девушки по материнской линии. Похоже, Монтойя занимается несколькими деловыми проектами, о которых его свояк не догадывался. Вы убьете одним выстрелом двух зайцев.

Мартин помолчал в ожидании, словно знал, что Ник согласится. Мысль о том, что его собеседник прав, не порадовала техасца. Он поедет с девушкой даже вопреки голосу рассудка. Он ни на миг не усомнился в том, что Мартин догадывается о причине неприязни Виктории Райен к Нику Кинкейду. Этот человек знал все. Но Ник также понимал, что агенту нет до этого дела — Мартин заботился лишь о достижении своих целей.

Ситуацию осложняли чувства, которые Ник испытывал к соблазнительнице с фиолетовыми глазами. Он заметил, что почему-то слишком часто думает о ней. Эта нежелательная страсть раздражала техасца, могла привести к серьезным осложнениям. Он должен справиться с ней.

— По-моему, дело может оказаться весьма интересным, — лукаво заметил Мартин.

Ник посмотрел на него. Он знал, что Мартин вечно что-то недоговаривает.

Часть третья

Глава 14

Полночный мрак опустился на улицы Монтерея. Еще несколько часов назад здесь звучали быстрая музыка и смех, люди танцевали на площадках возле баров и pulperias. Сейчас город опустел и замер. Зловещую тишину нарушали лишь приглушенный перестук копыт и звуки шагов. В узких переулках бегали крысы. Прохладный воздух заставил Тори поежиться. Не совершает ли она ошибку? Но ведь после всего случившегося у нее нет другого выбора. Когда Тори думала о Нике Кинкейде, использовавшем ее, она испытывала боль сожаления. Его непреднамеренная жестокость вызывала у Тори ярость. Конечно, она со стыдом признавалась себе, что облегчила ему задачу, стремительно упав в его объятия. Да, это к лучшему. Все уже сделано. Она и Колетт покинули асиенду. Обратного пути нет.

Они спешились и повели лошадей через узкий проход, заваленный хламом и отбросами. Зловоние заставило Тори сморщить нос. Ветер, гулявший по узкому переулку, вызвал у нее дрожь. Она плотнее затянула теплую накидку вокруг головы и плеч. Крестьянская юбка хлестала по ногам, под свободной блузкой была только тонкая сорочка. Тори не надела корсет, чтобы чувствовать себя комфортнее, а также для маскировки. Они должны были выглядеть как простые пеоны, чтобы не привлекать к себе внимания. Кому есть дело до бедных тружениц, покидающих ночью Буэна-Висту?

На всякий случай перед уходом она засунула за пояс тяжелый револьвер и прикрыла его длинной накидкой. Украсть оружие из ящика отца было нелегко, но ей удалось сделать это. Тори умела заряжать оружие и стрелять; она не практиковалась в этом уже несколько лет, но все равно чувствовала себя увереннее с револьвером за поясом. Сложнее всего было раздобыть лошадей. Для этого пришлось пойти на хитрость. Колетт развлекала бедного Пабло в маленькой хижине позади загона, а Тори тем временем увела лошадей. Слава Богу, животные находились не в загоне, а стояли в денниках. Оседлать их в темноте также оказалось нелегко, поскольку на старой упряжи, которую девушка заранее припрятала в кустах, отсутствовали некоторые ремни и пряжки, однако она все же была пригодной. И вот девушки крались по переулку, который вел к заднему входу в гостиницу, где они должны были встретиться с лейтенантом Броком. Господи, где он? Вдруг он передумает? Или ему что-то помешает? Что она тогда будет делать?

Колетт приблизилась к своей хозяйке. Дрожащий голос француженки звучал весьма неуверенно. Желтый свет из окна осветил лицо девушки.

— Maotresse, мы сильно рискуем.

Громкий стук прервал испуганный шепот Колетт, девушки ахнули. Когда шум повторился, Тори подняла голову и увидела, что деревянные ставни колотятся о стену.

Тори с бьющимся сердцем прижалась щекой к саманной стене дома. Ее лицо пылало, в горле образовался комок. Сомнения терзали девушку, точно голодные звери. Она подумала о своем брате и матери. О, Диего придет в ярость, но мама поймет ее. В конце концов, именно она организовала побег. Это было удивительно — Палома столько лет оставалась безмолвной тенью и вдруг изменилась. Однако она права. Бегство из Монтерея — это наилучший и единственный выход. Питер ждал Тори, он обрадуется ее возвращению, она все ему объяснит, сознается в своем поступке, и он, конечно, поймет ее. Разве умение прощать и жалеть не является одним из главных достоинств священника? Он простит ее, и она станет его женой, как они планировали. Поскольку отец открыл счет на ее имя, у них не возникнет денежных затруднений, которых боялся дядя Симес. Нет, все будет хорошо, когда она вернется в Бостон.

— Maotresse, — снова прошептала Колетт, испуганно махнув рукой.

Тори выпрямилась, строго посмотрела на девушку.

— Замолчи. Ты пугаешь лошадей. — Она натянула поводья, удерживая отпрянувшую в сторону кобылу, положила руку на нос животного, чтобы остановить негромкое ржание. — В чем дело, Колетт?

Служанка подошла ближе, и падающий из окна свет позволил Тори разглядеть, каким бледным было лицо девушки.

— Я слышу мужские голоса — может быть, это ваш подлый дядя?

Сунув поводья в холодные руки Колетт, Тори сделала несколько шагов, вышла из тени, повернула голову и напрягла зрение, но никого не разглядела. На пустой улице лишь шуршали упавшие листья. Похоже, собирался пойти дождь — издалека донесся глухой раскат грома.

— Я ничего не слышу. — Тори вернулась к Колетт и взяла поводья. — Это просто ветер или приближающаяся гроза. Мы должны поспешить, мы и так опаздываем, вдруг лейтенант Брок не сможет подождать?

— Он подождет, — раздраженно пробормотала Колетт. — Мы можем не торопиться. Этот человек — глупец.

Тори чуть прищурила глаза; она подумала о том, не стоит ли ей оставить служанку здесь. Колетт говорила как-то, что предпочла бы жить в теплой Калифорнии, но Тори настояла на их совместном отъезде. Даже в Бостоне порядочные женщины не путешествуют без сопровождающего; к тому же Тори опасалась, что Колетт преждевременно раскроет ее планы.

— Мы не можем быть уверены, что он долго будет ждать нас, Колетт. Ты так медлительна, словно у нас масса времени.

Однако, несмотря на внешнюю невозмутимость, сердце Тори трепетало, спазм сжимал горло. Они двигались по темному переулку к гостинице. Тори испытала облегчение, увидев около северной стены тень; нечеткий контур человека едва выделялся на фоне здания. Эта тень разделилась, и Тори разглядела два мужских силуэта, возле которых находились лошади. Их двое? Ну конечно, Дейв неважно знал окрестности и, вероятно, нанял проводника; он оказался более предусмотрительным, чем думала Тори. Внезапно она обрадовалась, что воспользовалась этим шансом и попросила его о помощи.

Должно быть, девушки издали какой-то звук, хотя Тори считала, что они движутся по переулку совершенно бесшумно. Один из мужчин повернулся, когда они еще находились в нескольких ярдах от него, и Тори увидела сверкнувшие глаза.

— Уже пора. — Более высокая тень отошла от второй, направилась к девушкам. — Вы опоздали.

Удивленная Тори нахмурилась. Голос был низким, хриплым, слегка знакомым, совсем не таким, как у Дейва Брока. Лейтенант никогда не говорил с ней так… сурово, словно сердился на нее. Но конечно, обстоятельства были необычными, нервы Тори натянулись, ее голос тоже звучал как хриплый шепот:

— Мы не виноваты. Увести лошадей из конюшни оказалось сложнее, чем я предполагала. И мы опоздали только на час.

Тори не услышала ответа; лейтенант в тишине протянул руку к поводьям ее кобылы, а его товарищ — мексиканец в широком сомбреро и темной накидке — сделал то же самое с лошадью Колетт. Они молча повели животных в переулок. Тори последовала за ними, она практически тащила за собой Колетт, бормотавшую что-то себе под нос по-французски.

Внезапно Тори охватило волнение. Возможно, у нее просто разыгрались нервы, которые были натянуты до предела, однако девушка чувствовала, что тут что-то не так. Ей казалось, что лейтенант стал более высоким и стройным. Конечно, по правде говоря, она никогда не присматривалась к нему внимательно. Однако нечто не поддававшееся определению рождало у Тори сомнения. Возможно, все дело в бесшумной походке хищника, вызывавшей ассоциации с крадущейся во мраке ловкой и грозной пантерой. Почему-то Тори никогда не связывала Дейва в своем сознании с опасностью, хоть он и упоминал о своем участии в недавней мексиканской войне. Она представляла его служащим при штабе какого-нибудь генерала, а не сражающимся в окопах. Могла ли напряженная ситуация пробудить в нем животный инстинкт?

Она представила мягкое ангельское лицо Дейва и отрицательно ответила на свой вопрос.

Когда лейтенант остановился у угла строения и поднял руку, останавливая их, Тори стиснула челюсти и шагнула к нему, решив избавиться от сомнений или узнать правду, в чем бы она ни заключалась. Она посмотрела на него, но лицо мужчины было скрыто ночным полумраком и полями шляпы. Нет, Дейв Брок не был таким высоким — его рост лишь на несколько дюймов превышал рост Тори; он был более полным, от него не исходила затаенная угроза.

Она незаметно сунула руку под накидку, положила пальцы на рукоятку револьвера, который торчал из-за пояса. Тяжелое оружие действовало успокаивающе.

— Покажите мне ваше лицо, лейтенант Брок, — выдавила из себя испуганная Тори.

В полумраке раздался тихий, пугающе знакомый смех. Вышедший из-за туч месяц осветил своими тусклыми лучами переулок, на стенах появились длинные тени, фигуры мужчин стали более четкими. Тори встала на цыпочки, попыталась схватить шляпу незнакомца, но он вовремя сжал ее руку.

Стальные пальцы сомкнулись на ее запястье, потом мужчина отпустил Тори.

— Расслабься, крошка. Какая разница, кто доставит тебя в Сан-Франциско?

Колетт замерла за спиной Тори, потом ахнула и негромко вскрикнула:

— Это Кинкейд!

— Оui, ma cherie[36].

У Тори округлились глаза. Она должна была узнать этот насмешливый протяжный говор с первых слов!

— Ты? Мне следовало догадаться! Но как ты здесь оказался? — Тори быстро перевела взгляд с Кинкейда на стоящую в тени служанку и заметила на лице Колетт радость. Неужели ее предали?

Она отступила на шаг, стиснула пальцами рукоятку револьвера и вытащила его. Ствол слегка дрожал, поблескивая в тусклом свете. Она положила вторую руку поверх первой, чтобы держать оружие крепче.

— Стой на месте, — сказала девушка, когда Кинкейд тихо выругался и шагнул к ней, — не то я выстрелю. Клянусь Богом, я это сделаю!

— Глупышка. Выстрел привлечет сюда солдат. А это не входит в твои планы. Или я ошибаюсь? Я думал, ты хочешь попасть в Сан-Франциско.

— Откуда это тебе известно? — Ее пальцы сжались еще сильнее, однако тяжелый револьвер несколько сдвинулся в сторону. Откинув голову назад и сбросив накидку, девушка выровняла оружие и направила его точно в широкую грудь Ника Кинкейда.

— Это уже не важно, — раздраженно произнес Ник, не двигаясь. Он стоял неподвижно и настороженно, не отводя взгляда от револьвера.

Лунный свет проходил сквозь решетку железного балкона, расположенного на втором этаже гостиницы, и оставлял полосы на фигуре Кинкейда. Тори рассеянно подумала, что он похож на изображение сатаны, которое она однажды видела в музее. Холодный, красивый, порочный соблазнитель женщин, воплощение зла, приманка, влекущая навстречу гибели.

Она проглотила слюну и бросила взгляд на охваченную паникой Колетт, которая стояла чуть в стороне.

— Она тебе сказала? — Револьвер слегка повернулся в сторону Колетт, и Тори проигнорировала произнесенный по-французски гневный протест служанки, стараясь сосредоточить внимание на более серьезной угрозе. — Очевидно, вы встречались прежде. Меня предала моя служанка?

— С чего ты взяла, что тебя предали? — небрежно спросил Ник, пожав плечами. — Возможно, ты думаешь, что больше не нужна мне, но я могу доставить тебя в нужное место быстрее и надежнее, чем Брок.

— Где он? Что ты с ним сделал?Господи! — В ее голове внезапно промелькнула страшная мысль. — Ты убил его?

Кинкейд посмотрел на нее, и она увидела, что он не побрился. Темная щетина делала его похожим на пирата. Для более полного сходства недоставало лишь абордажной сабли. Однако в костюме из оленьей кожи с патронташем на поясе он имел не менее грозный вид. Господи, он выглядел как отъявленный разбойник. В глазах Ника сверкала ярость, его лицо было жестким, безжалостным.

— Уверяю тебя, когда мы расстались с твоим галантным лейтенантом, он пребывал в полном здравии, хотя его свобода была несколько ограничена.

Кажется, в этом тягучем говоре звучала насмешка. Она присмотрелась к Нику, пытаясь решить, искренне ли он говорит. Внезапно звуки шагов нарушили воцарившуюся тишину; Колетт ахнула.

Мексиканец — Тори забыла о нем от растерянности, обнаружив, что ее ждет не Дейв Брок, а Ник Кинкейд, — обошел девушку сбоку; стремительно и бесшумно, точно атакующая свою жертву змея, он ударил ее по запястьям и выбил револьвер.

— О, извините, сеньорита, — произнес он на ухо Тори, остановив ее, когда она попыталась подобрать оружие с земли; пока он держал девушку своей мускулистой рукой за талию, Кинкейд шагнул вперед и плавным движением поднял револьвер. — Я не сделал вам больно? — спросил мексиканец.

— Нет! — Она вырвалась, бросив на него через плечо возмущенный взгляд и откинув назад спутавшиеся волосы, чтобы лучше видеть. Потом Тори повернулась к Кинкейду, с вызовом подняв подбородок. — Что ты намерен с нами сделать?

Ник Кинкейд сунул револьвер за свой ремень и посмотрел на Тори.

— Отвезти тебя в Сан-Франциско. Ты ведь готова заплатить за это, верно?

Она настороженно посмотрела на него. Он говорил с иронией… рассерженно… его глаза напоминали кусочки янтаря и были такими холодными, что Тори едва не попятилась назад.

— Деньги? Тебе нужны деньги, которые я заплачу?

— А ты решила, что я надеюсь получить удовольствие от твоего общества? Подумай получше, Венера. Меня никогда не тянуло к молодым женщинам, которые размахивают револьвером. Выкинешь такое еще раз, и я заставлю тебя пожалеть об этом.

Его слова и нескрываемая неприязнь обожгли Тори, точно удар плети. Взяв себя в руки, она попыталась вспомнить о своем достоинстве, скрыть боль, которую он причинил ей своей грубостью.

— Но почему ты взвалил на себя такие хлопоты, лейтенант? Я думала, ты покинул Монтерей. Право, я вовсе не уверена, что могу положиться на тебя. Лейтенант Брок так надежен и умел.

Одна из лошадей дернулась, и в тишине раздался лязг удил. Мексиканец положил руку на нос животного, успокоил его ласковыми словами. Ник раздраженно пожал плечами.

— Извини, если ты рассчитывала на галантного лейтенанта, но Броку кое-что помешало. А теперь скажи — хочешь ты поехать со мной в Сан-Франциско или нет? Советую не тянуть с ответом, потому что мое терпение на исходе.

— Можешь мне не грозить, лейтенант. Я вполне способна разобраться в ситуации, если мне ее ясно обрисуют. — Тори набрала воздуха в легкие, выровняла дыхание, уняла бьющееся сердце и нервный спазм в желудке. Что ей остается делать? Терять время опасно, она должна покинуть Монтерей. Если Ник Кинкейд готов сопровождать ее…

— Очень хорошо. Я позволю тебе проводить нас до Сан-Франциско, но лишь на тех условиях, которые я предложила лейтенанту Броку. Сто долларов и возмещение дорожных расходов. И ничего больше. Понятно?

Вместо ответа Кинкейд повернулся на каблуках и подошел к мексиканцу. Доведя лошадей до конца переулка, техасец остановился. В этот миг Тори вспыхнула, поняв, что он не намерен принимать ее условия. Она могла пойти с ним и надеяться, что он сдастся, или вернуться в Буэна-Висту и надеяться, что ее отсутствие осталось незамеченным.

Но близился рассвет, и если она не уедет сейчас…

— Пойдем, Колетт. Они нас ждут.

Они слишком быстро — может быть, ей еще следовало подумать? — покинули Монтерей; ветер поднимай пыль, раскачивал ветви деревьев и гнал облака на яркий серебристый диск луны. Колетт ехала позади Тори, вцепившись обеими руками в кобылу и бормоча что-то по-французски; всякий раз, когда Тори оглядывалась, служанка смотрела на девушку с ненавистью. Она не удивилась бы, узнав, что Колетт предала ее, но сейчас с этим ничего нельзя было поделать.

Только время покажет, правильное ли она приняла решение.

Джил Гарсиа услышал, как Ник выругался себе под нос, и пустил коня в легкий галоп. Мексиканец понял, в чем тут дело.

Если бы он был лучше знаком с Викторией Райен, то посоветовал бы ей держаться с Ником помягче. Но в то же время понимал, что такая попытка ни к чему бы не привела. Возможно, он почти не знал ее, но у него были четыре сестры, и он неплохо представлял себе, как устроена женская душа. Какой бы воспитанной и светской ни казалась Виктория Райен, она оставалась очень наивной. Ее гнев и нападки едва скрывали явное влечение, испытываемое к Нику. Вероятно, она сама не сознавала его. Но оно присутствовало, было заметно по тем взглядам, которые она тайком бросала на Ника, по ее резким словам, по тому, как она реагировала на его близость.

Оставив позади неяркие огни Монтерея, они упорно взбирались вверх через кустарники. Посмотрев на ехавшего впереди Ника, Гарсиа спросил себя, чем вызвано раздражение его приятеля — тем, что он хотел девушку, или тем, что предпочел бы избавиться от нее. Ответить на этот вопрос было трудно, потому что обычно Ник относился к женщинам пренебрежительно. Но с Викторией Райен почему-то все обстояло иначе. Джил чувствовал, что ему известно далеко не все.

Между ними что-то произошло? Он не собирался проявлять любопытство, но тут явно были какие-то неразрешенные проблемы. Слава Богу, это не его проблемы, к тому же хорошенькая служанка-француженка, бросившая один или два заинтересованных взгляда на Ника, могла оказаться неплохой добычей, если только он убедит ее ехать возле него и немного поболтает с ней.

Джил умел беседовать с женщинами — возможно, потому, что вырос в окружении сестер и знал их интересы. Должно быть, ему не составит большого труда развязать язык Колетт и узнать нечто такое, о чем она не станет говорить в присутствии своей хозяйки, которая, конечно, была настроена против него. И даже если он не узнает ничего интересного, это поможет скоротать время, поскольку Сан-Франциско находился почти в ста милях отсюда. Рой Мартин подчеркнул, что им не следует спешить — преследователи должны добраться до города первыми.

Да, неплохое задание, подумал Джил, заставив коня идти рысью возле Колетт. Весьма неплохое.

Глава 15

Диего улыбнулся кокетничавшей с ним молодой женщине; в ее темных глазах сверкало приглашение, которое он не мог и не хотел проигнорировать. Он уже давно не был с Роситой, самой хорошенькой и чувственной служанкой из всех работавших в Буэна-Висте. Он услышал доносящуюся из barrio музыку и вышел из комнаты. Волнение и крутившиеся в голове мысли не давали ему заснуть. Оказавшись возле молодежи, он увидел, как танцует Росита; на ее упругом теле поблескивала испарина, блузка с глубоким вырезом прилипала к грудям, которые он помнил слишком хорошо. Именно Росита давным-давно, когда они были совсем юными, познакомила его с радостями плотских утех. Тогда она уже обладала значительно большим опытом, чем Диего.

Но сейчас — уже в течение некоторого времени — его тело нуждалось в разрядке. Он отошел от невысокой каменной стены, на которую опирался, и протянул руку. Росита тотчас шагнула к нему с ликующим блеском в глазах:

— Ты, наверно, соскучился по мне, дон Диего.

Ее вкрадчивое щебетание разгорячило его кровь, соблазнительное колыхание грудей под блузкой усилило желание. Он едва сдерживал нетерпение, заставившее его остановиться в зеленой беседке, образованной густой листвой и мощными ветвями деревьев. Это место в саду возле пруда было популярным среди любовников, Диего не раз использовал его. И собирался сделать это сейчас.

Держа девушку за руку, он шагнул в это пристанище, и Росита последовала за ним с грудным смехом.

— Ты так нетерпелив, дон Диего. Не боишься, что нас могут найти?

Он уже привлек к себе девушку, вцепился пальцами в льняную блузку, чтобы снять ее и освободить набухающие соски.

— Нет. Меня не волнуют такие пустяки.

Он обхватил руками ее груди, почувствовал, как твердеют розовые бугорки. Наклонился, взял один сосок губами, стал ласкать его языком и услышал стон девушки, которая прильнула к нему, откинула голову назад; ее распущенные волосы упали на бедра, глаза почти закрылись, влажные губы раздвинулись и заблестели в лунном свете, с трудом пробивавшемся сквозь плотную листву.

Нетерпеливый Диего, по всему телу которого стремительно мчалась горячая кровь, припадал то к одной груди, то к другой, потом стал целовать губы девушки, ее шею, обнял Роситу и бережно опустил на гладкий каменный пол беседки. Встал над ней на колени, быстрыми ловкими движениями снял с нее одежду, расстегнул свои брюки… Лежа на собственной юбке, слегка задыхаясь и негромко постанывая, Росита раздвинула ноги. Она с жадностью схватила рукой мужское естество Диего; он приблизился к девушке и с наслаждением проник в нее.

— Dios! — Его бормотание утонуло в ее тихом стоне, он услышал прозвучавший возле его уха вскрик и принялся ритмично входить в Роситу.

Облегчение пришло быстро. Он не мог сдержать себя, но, зная, что Росита тоже нуждается в удовлетворении, спустя мгновение снова начал двигаться. Учащенное дыхание Роситы ласкало его ухо, руки девушки гладили под рубашкой кожу юноши. Плоть Диего снова отвердела, движения стали более энергичными. Она заерзала под ним, вцепилась руками ему в плечи, обняла ногами, прогнула спину, жадно хватая ртом воздух. Он продолжал двигаться, пока Росита не кончила с таким громким криком, что ему пришлось закрыть ее рот своими губами.

Наконец, задыхаясь и обессилено прижимаясь к Диего, довольная Росита убрала с глаз влажную прядь волос.

— Ты многому научился с того первого раза, дон Диего. Пожалуй, теперь ты уже не ученик, а учитель.

Он тихо засмеялся:

— А ты осталась лгуньей, Росита. Ты говоришь это всем твоим мужчинам?

Она сделала вид, будто обиделась, но на ее губах появилась улыбка.

— Ты же знаешь, что я всегда храню тебе верность, Диего.

Перекатившись на спину, он лег возле обнаженной девушки, небрежно уронил на нее руку. Лениво погладил влажный смуглый живот, оперся на локоть и улыбнулся Росите. Тусклый лунный свет падал на ее блестевшее, как старая испанская монета, лицо.

— Я не требую от тебя верности, Росита, она мне не нужна. Ты можешь делать то, что хочешь и с кем хочешь. Так же как и я.

— Si, я знаю это. — Она провела кончиком пальца по его щеке. В ее глазах появилась печаль. — Ты знаешь, что женщине трудно сопротивляться такому прекрасному мужчине, как ты.

Сжав ее пальцы в своей руке, он поцеловал их.

— Я не знал, что ты пыталась сопротивляться мне.

— Я и не пыталась. — Росита слегка подвинулась, повернулась на бок, чтобы посмотреть на Диего, стараясь получше разглядеть его в темноте. — Думаешь, твоя сестра устояла бы перед мужчиной, который показался бы ей привлекательным?

Немного удивившись, он пожал плечами:

— Я не думал об этом. Вряд ли она будет слишком пристально смотреть на незнакомого мужчину. Почему ты спросила?

Спустя мгновение Росита тихо вздохнула:

— Я заговорила об этом только потому, что у нее совсем нет опыта, дон Диего, однако она была в саду с Ником Кинкейдом вскоре после своего приезда в Буэна-Висту.

Диего нахмурился:

— Не может быть. Почему ты так думаешь?

— Потому что я ее видела. — Росита повернулась, в ее голосе появились ноты смущения. — Возможно, я ошиблась…

— Нет. Скажи мне, что ты видела. — Он сел и резко поднял Роситу, не обращая внимания на ее испуганный возглас. — И если ты лжешь мне…

— Нет! Я не лгу. Клянусь жизнью моей матери, я не лгу, дон Диего… Не знаю, почему я проболталась, но это не имеет значения. Ты сказал, что твоя сестра не заглядывается на мужчин, так что…

Он стиснул пальцами запястье девушки, вывернул ей руку, заставив Роситу закричать.

— Ты что-то видела. Говори.

— Ты делаешь мне больно… пожалуйста… я скажу, что знаю… Это было вечером того дня, когда она вернулась… Ты находился в Лос-Анджелесе, я скучала по тебе, дон Диего, ты так долго отсутствовал… Да, да, я продолжу. Сюда приехал очень красивый человек. Хозяин вызвал меня к себе, дон Патрисио хотел, чтобы я развлекла гостя… ты меня понимаешь… тебе известно, что твой отец любит ублажать гостей. Я познакомилась с ним, как меня просили, и он мне понравился. Я пришла к беседке, чтобы встретиться с гостем, потому что знала, что он хочет меня.

Она замолчала, сделала глубокий вдох, и Диего хмуро кивнул:

— Продолжай. — Он не удивился, услышав, что его отец угощал гостей готовыми на все служанками — это было старым обычаем. Этих женщин никогда не принуждали к близости, они шли на нее по собственной воле.

Росита убрала с глаз прядь волос; ее рука слегка дрожала.

— Я долго ждала, но он не появлялся, и вскоре я услышала голоса, подумала, что он заблудился, и отправилась выяснить это. Я увидела их. Он держал донью Виторию в своих объятиях, целовал ее. Она… донья Витория не сопротивлялась, а сама обнимала его… Ты сердишься на меня за то, что я сказала тебе это, дон Диего? Вероятно, мне не следовало это делать, но поскольку ходят слухи, что она выходит за дона Рафаэля, я подумала…

Диего, не дослушав девушку, ловко и стремительно поднялся, застегнул брюки и покинул беседку, оставив в ней Роситу.

Добравшись до спальни Тори, он обнаружил, что комната пуста, и внезапно ясно осознал, что сделала его сестра — убежала с Ником Кинкейдом. Господи, он не позволит ей погубить себя таким образом. Этот техасец — Диего не думал, что он настолько глуп, чтобы увести юную девственницу почти на глазах у ее родных, но, возможно, он действительно был дураком. Может быть, Тори уже не девственница. Она говорила о своей бостонской помолвке, однако встречалась с Кинкейдом в саду и позволяла ему вольности, на которые не должна соглашаться ни одна порядочная девушка.

Всю ночь он мучился, спрашивая себя, может ли он принуждать сестру к браку с таким человеком, как дон Рафаэль, или — да простит его Господь за такие мысли — Ник Кинкейд, если этот техасец соблазнил ее. Но Тори никогда не была уступчивой, а проведенные в Бостоне годы сделали девушку еще более непокорной и своенравной. Dios, как он должен поступить? Теперь он — глава семьи, а не дядя Себастьян. Диего собирался незамедлительно положить этому конец — у него были обязательства по отношению к Тори. Он отправится вслед за ней, вернет девушку назад и установит правду. А потом решит, что необходимо сделать с сестрой.

Как только солнце поднялось над прибрежными скалами и позолотило горы, Диего покинул свою спальню. Плотно сжав губы, он направился по коридору к комнате дяди.

После нескольких часов изнурительной верховой езды Тори перестала ощущать свое тело, а жалобы Колетт сменились периодическими стонами. Всадники двигались всю ночь. Справа от дороги шумел океан, слева находились поросшие кустарником холмы. Иногда они съезжали с дороги и поднимались по склону вверх. Долгое время они слышали лишь грохот волн, разбивающихся о черные утесы, перестук копыт и скрип кожаных седел. Теперь, когда Монтерей остался позади, Тори избавилась от своих сомнений. Сейчас девушка думала лишь об одном — она должна попасть в Сан-Франциско, взять деньги, прежде чем до них доберется алчный дядя Себастьян, а потом сесть на пароход и уплыть в безопасный Бостон.

Бостон. Дядя Симес и тетя Кэтрин — и, конечно, Питер. Как странно — она с трудом вспоминала его лицо, даже когда закрывала глаза. Питер представлялся ей размытым блеклым видением с золотистыми волосами и бесплотной улыбкой. Реальностью было только его кольцо. Она снова надела его на средний палец левой руки. Оно напоминало о Питере, обещало многое. Сейчас маленькие бриллианты и аметист сулили большую надежду, чем что-либо другое, — возможно, за исключением маленькой бухгалтерской книги, которую Тори завернула в клеенку и спрятала в потайной карман седельного мешка.

В этой книге знакомым аккуратным почерком отца были записаны счета в нескольких банках — два из них находились в Сан-Франциско, один в Монтерее, два в Лос-Анджелесе. Также большая сумма лежала на бостонских счетах, открытых на разные фамилии. Ее ждало солидное приданое — триста тысяч долларов. Думая о нем, Тори испытывала легкое волнение.

Мама помогла организовать побег, заставив тетю Бениту ухаживать за ней. Она даже отправила старого Мануэля с конюшни, чтобы он не оказался там, когда Тори и Колетт придут за лошадьми. Мама казалась радостной, почти… торжествующей. Словно это она бежала из Монтерея и плена дяди Себастьяна…

Господи, все смешалось, стало таким запутанным. Все складывалось не так, как хотела Тори. Ее жизнь полностью перевернулась за такой короткий срок. Со дня ее приезда в Калифорнию прошло меньше трех месяцев, а отец умер месяц назад. Она никогда не думала, что возвращение домой закончится таким образом — бегством из Монтерея под прикрытием ночи в обществе такого человека, как Ник Кинкейд.

Тори уязвляла легкость, с которой он отказался от нее, его легкомысленное отношение к случившемуся. Сама она с необыкновенной ясностью помнила каждую мелочь. Она так и не услышала признаний в любви, Ник лишь шептал соблазняющие слова, а потом покинул ее постель, небрежно попрощавшись. О, как она могла оказаться такой наивной! Такой глупой! Эта мысль казалась невыносимой.

Когда среди ночного мрака над горами наконец забрезжили первые белесые лучи, Ник Кинкейд сделал остановку среди возвышающихся над Монтереем холмов, на узком берегу Салинес-Ривер. Они некоторое время двигались вдоль извилистой реки, периодически быстро описывая замкнутый круг. Тори слегка удивляло то, что они еще не перебрались через Салинес-Ривер, протекавшую всего в десяти — двенадцати милях от окраины Монтерея.

— Почему мы останавливаемся здесь, лейтенант Кинкейд?

— Животные нуждаются в воде и отдыхе. Слезь ненадолго с лошади.

Услышав его суровый ответ, она разозлилась, но в то же время обрадовалась передышке. Она считала себя опытной наездницей, однако сейчас каждая ее мышца ныла. Слезая с лошади, Тори подумала об этом и поморщилась. Ее немного раздражало, что усталость Кинкейда никак не проявлялась. Он ехал верхом без всяких усилий, почти сливался с большим черным конем в единое целое и напоминал Тори индейца. Он даже одет как индеец, подумала девушка, украдкой поглядев на Ника, на котором были расширенные книзу брюки и куртка из оленьей кожи. На груди на кожаном ремешке болталась длинная белая блестящая кость. Амулет дикаря. Он и был дикарем…

Джил Гарсиа помог Колетт спешиться, сверкнув появившимися под усами белыми зубами. Служанка упала в его объятия, жалобно произнеся что-то по-французски. Тори взглянула на них и нахмурилась, заметив, что Колетт задержалась в руках красивого мексиканца. Словно почувствовав взгляд своей госпожи, Колетт посмотрела на нее, потом на Кинкейда, который, стоя спиной к ним, занимался конем.

Ее догадка была правильной. Тори сжала губы. Она не намерена терпеть такую дерзость. Эта девчонка становится несносной. Следовало оставить Колетт в Бостоне и взять вместо нее славную юную Мэри.

При первом удобном случае она поговорит с Колетт о ее поведении, но сейчас Тори ограничилась ледяным взглядом, который, однако, не произвел никакого впечатления на дерзкую служанку. Здесь, в Калифорнии, Колетт становилась все более бесстыдной. Если бы путешествие без эскорта было приличным, а главное, безопасным, Тори оставила бы девушку в Буэна-Висте.

Раздраженная выходками Колетт и собственными своевольными мыслями, Тори отвела кобылу на лужайку с густой травой, раскинувшуюся под изогнутыми ветвями дуба, чтобы животное пощипало зелень. Кинкейд, не замечая присутствия своих спутников, занимался неподалеку своим конем, проверял уздечку и подпругу. Казалось, он поглощен этим занятием.

Через несколько минут Ник поднял глаза, увидел девушку и, как обычно, многозначительно и дерзко посмотрел, словно Тори допустила какой-то промах. Этот взгляд всегда действовал ей на нервы, и она посмотрела в сторону, сердясь и чувствуя себя так, словно он был прав — она действительно поступила глупо, позволив ему те вольности.

С рассветом мягкое сияние залило горизонт, небо и облака порозовели. Черный и серый мир снова становился цветным. Кинкейд провел коня мимо девушки к берегу, собираясь напоить животное. Он снял с себя кожаную рубашку, опустился на колено и зачерпнул ладонями воду, чтобы умыть лицо и намочить волосы. Солнечные лучи отражались от его гладких загорелых плеч и спины, влажные черные волосы, стянутые полоской материи, вспыхивали голубоватыми искорками. Сейчас он выглядел как настоящий дикарь-индеец.

Тори замерла в нерешительности, сжимая руками поводья кобылы. Должна ли она подойти к нему? После отъезда из Монтерея он сказал лично ей не более пары слов. «Это смешно, — подумала она. — Почему меня должно волновать, что он скажет или подумает? В конце концов, я заплачу ему за то, что он доставит меня в Сан-Франциско. Он всего лишь наемный проводник, и не более того. Здесь я госпожа, и, пожалуй, пора напомнить ему об этом!»

Она подвела кобылу к воде и постояла там, пока животное принюхивалось к реке, выпуская из ноздрей воздух, от которого по зеркальной глади пошли расширяющиеся круги. Потом кобыла начала пить. Кинкейд не обращал на Тори никакого внимания. Он кончил умываться и теперь сидел на корточках у воды, опираясь руками о колени и затачивая нож небольшим кусочком кремня. Режущий ухо звук заглушал журчание воды, бежавшей через камыши над гладкими серыми камнями.

— Ты разрешишь мне сесть тут?

Не дождавшись ответа, Тори выбрала поросшую травой кочку и села в нескольких футах от молчавшего Ника. Она испытывала странную потребность заставить его поглядеть на нее, признать ее существование.

— Как быстро, по-твоему, ты сможешь доставить меня в Сан-Франциско, лейтенант?

Лезвие слегка повернулось, внезапно вспыхнув в луче света. Сделав плавное движение рукой, Ник осмотрел сталь, убрал кремень и сунул нож в висящий на поясе кожаный чехол. Ловко распрямил свое гибкое мускулистое тело. Стоя над девушкой, он казался воплощением суровой мужественности. Выступавшие на его груди и животе мускулы напоминали Тори о том, о чем ей не следовало вспоминать. Ник пожал плечами:

— Это зависит от обстоятельств.

Тори отвела глаза в сторону; девушку волновала его близость, то, как он смотрел на нее. Чтобы справиться со смущением, она прибегла к сарказму:

— Я могу спросить, от каких именно? И не делай вид, лейтенант, что тебя заставили сопровождать меня в Сан-Франциско, потому что, как ты помнишь, тебе за это очень хорошо заплатят. Я не просила тебя быть моим проводником — ты сам взял на себя эту обязанность, отняв ее у лейтенанта Брока, который, несомненно…

Ник так стремительно схватил Тори, что она не успела увернуться; стиснув руки девушки, он заставил ее подняться, подтянул вверх, ступни Тори едва касались земли. Она уперлась ладонями в его теплую обнаженную грудь, ощутила под пальцами мощное и ровное биение его сердца, постаралась взять себя в руки. Он посмотрел на нее из-под длинных темных ресниц, на которых еще искрились капельки воды.

— Похоже, ты сильно заблуждаешься, крошка. Здесь командую я. Ты можешь выражать протест мистеру Гарсиа. Я не намерен выслушивать твое нытье или жалобы. Если будешь действовать мне на нервы, я тебя брошу. Мы поняли друг друга?

Потеряв от испуга дар речи, Тори напряженно кивнула. Лишь когда он отпустил девушку, она потерла запястья и подавленно произнесла:

— Если я спрашиваю тебя, когда мы доберемся до Сан-Франциско, лейтенант Кинкейд, это считается нытьем или жалобой?

— Нечто среднее. — Он нахмурился, уголок его рта чуть-чуть приподнялся. — Дорога займет несколько дней, в зависимости от погоды и преследования. До города около девяноста миль, но если мы не хотим нарваться на нежелательную компанию, нам придется воспользоваться старыми тропами, которые порой поднимаются в горы. Тебя устроил мой ответ?

— Пока что да. — Она не собиралась окончательно сдаваться, особенно когда он смотрел на нее так. Восходящее солнце играло в его глазах; они блестели точно медные монеты. — Если мне понадобятся разъяснения, я с большим удовольствием обращусь к мистеру Гарсиа.

— Как тебе будет угодно.

Он повернулся на каблуках и ушел, позвав коня коротким свистом. Тори молча посмотрела вслед Нику и нахмурилась, когда Колетт шагнула к нему. Француженка поглядела на Ника с еле заметной интимной улыбкой на лице, и Тори спросила себя, не связывает ли их что-то.

Ее руки сжались в кулаки, и она испытала непонятный гнев. Как смеет Колетт так выставляться напоказ! Она ведет себя как шлюха, улыбается Кинкейду, посмеивается, кокетливо упершись рукой в бедро и выставив вперед бюст. Провела кончиками пальцев по его обнаженной груди, коснулась висевшего на шее амулета. Они разговаривали по-французски, и Тори удивилась тому, что Кинкейд владеет этим языком. Она не слышала, о чем они беседуют, но это не имело значения. Она могла представить себе содержание беседы, дразнящие реплики, воспоминания…

— Мисс Райен? — Джил Гарсиа приблизился к Тори. Его большая шляпа была сдвинута назад, тонкий шнурок удерживал ее на спине.

Улыбнувшись девушке, он указал на лежащий возле дороги плоский камень, накрытый салфеткой. На ней находились кружка и какая-то еда.

— Возможно, вы хотите подкрепиться. Я напою лошадей, а вы с мисс Пуарье поешьте и справьте нужду.

Тори слегка покраснела, услышав, как малознакомый человек говорит о ее нужде. Она скованно кивнула:

— Спасибо, мистер Гарсиа. Вы очень внимательны.

Он усмехнулся, слегка пожав плечами:

— Пустяки. Мы не будем останавливаться до темноты. Вам не скоро представится такая возможность.

Он посмотрел через плечо назад, где Кинкейд все еще разговаривал с Колетт, смеялся ее шуткам. Потом Джил бросил на Тори сочувственный взгляд. Это заставило девушку вспыхнуть.

— Вероятно, моя служанка присоединится ко мне, когда закончит беседовать с лейтенантом Кинкейдом. В любом случае я намерена воспользоваться вашим предложением, поскольку другой такой возможности у меня сегодня не будет.

— Вы очень благоразумны, сеньорита.

Когда Колетт приблизилась к камню, поднявшийся ветер заставил девушку поежиться. Тори молча протянула ей кусок жесткого черного хлеба с сыром. Не глядя на свою госпожу, служанка взяла еду и начала есть. Закончив трапезу, они удалились в кусты, чтобы позаботиться о своих естественных потребностях.

— Поторопитесь, maotresse. — Колетт обеспокоено посмотрела через плечо на свою присевшую в кустах госпожу. — Нас уже зовут.

— Ну и пусть. Держи платок как ширму и не обращай внимания на их голоса.

Пусть они подождут, раздраженно подумала Тори. Она знала, что им следует поторопиться, что дядя Себастьян мог обнаружить их исчезновение и следовать по пятам. Лишняя минута или две ничего не изменят, упрямо сказала себе девушка.

Колетт поглядывала через плечо; красный платок дрожал в ее руках. Внезапно служанка испуганным возгласом предупредила Тори о том, что к ним кто-то приближается. Тори едва успела подняться и привести в порядок свою одежду, как из-за кустов появился Ник Кинкейд. Он остановился и посмотрел на Тори, которая поправляла юбки. Ее лицо горело от смущения и гнева.

— Как ты посмел!

— Садись на лошадь или оставайся здесь.

— Ты настоящий деспот, лейтенант. Я дрожу при мысли о том, что бы ты наделал, если бы обладал настоящей властью.

Она прошла мимо него, но успела сделать лишь несколько шагов. Он догнал ее, схватил за руку и заставил повернуться.

— Это не игра. Если ты решила упрямиться, советую сесть посреди Камино-Реаль и ждать дядю.

— Пожалуйста, отпусти мою руку. Или я должна обратиться за помощью к мистеру Гарсиа?

Рот Ника превратился в узкую полоску, в глазах появился недобрый блеск. «Не слишком ли далеко я зашла?» — подумала Тори. О, почему она чувствовала непреодолимую потребность испытывать его терпение, лишь усугубляя этим ситуацию? Она не могла объяснить свое непредсказуемое поведение.

Но он ничего не ответил. Просто отпустил ее руку и зашагал впереди Тори по склону, поросшему кустарником и изрезанному следами мелких ручьев.

— Если вы всерьез рассердите его, он оставит нас, верно? — испуганно сказала Колетт.

— Я не могу предсказать, что выкинет такой человек, как Ник Кинкейд.

— Но если он уйдет, что мы будем делать здесь одни, maotressel Мы можем заблудиться. Нам следовало остаться в асиенде, я знаю это!

Тори бросила на девушку разъяренный взгляд и продолжила спуск, перешагивая через колючие кочки и молча давая себе обещание не капризничать, как бы ни поступил Ник. Она с душевной болью сознавала, что Колетт права. Если Кинкейд уйдет, они окажутся в одиночестве у подножия гор без всякого представления о том, куда им следует ехать. Ей придется справиться со своим негодованием, вести себя как подобает взрослой женщине, отбросить ненужную враждебность.

— Мы переправимся через реку здесь.

Кинкейд обратился скорее к Джилу Гарсиа, нежели к девушкам, но Тори не смогла сдержать испуганного возгласа:

— Это не опасно?

Он посмотрел на нее в упор — впервые после их утренней стычки.

— Нисколько. Мы поплывем с лошадьми. Спешимся и будем плыть рядом с ними. Если ты будешь держаться за поводья, лошадь сама потащит за собой.

Вздрогнув, Тори выпалила:

— Я не умею плавать!

Ник пристально поглядел на девушку.

— Я помню, как ты купалась в океане. Или ты станешь это отрицать?

Его намек был очевидным, и Тори попыталась справиться с предательской краской, залившей ее щеки.

— Нет, я прекрасно помню, что ты видел, как я вошла в воду, но вряд ли это можно назвать плаванием.

Он помолчал, потом задумчиво кивнул:

— Река здесь не очень широкая. Я помогу тебе.

Она представила, что он окажется возле нее, покачала головой и сделала глубокий вдох.

— В этом нет нужды. Я справлюсь сама. Только скажи мне, что делать, и я поплыву через реку вместе с лошадью, как все остальные.

— И отнимешь у нас время, вынудив спасать тебя? Нет, я не хочу терять его. Я поплыву с тобой.

— Помилуй, какая разница, за кого я буду держаться — за тебя или за лошадь? Видимо, ты просто хочешь плыть со мной, лейтенант Кинкейд?

Он сжал губы и после короткой паузы пожал плечами:

— Хорошо. Держись за лошадь.

Но когда он подвел ее к воде, заставив снять нижнюю юбку, а полы верхней завязать между ног для большей свободы движений, река показалась Тори огромной, черной, грозно наступающей на болотистые берега. Девушка спросила себя, не совершила ли она ошибку.

Колетт уже засунула подол юбки за пояс, ее обнаженные ноги белели в лучах утреннего солнца. Отбросив назад свои светлые волосы, служанка с чувством собственного превосходства бросила на Тори пренебрежительный взгляд и без колебаний повела лошадь к воде.

Это укрепило мрачную решимость Тори. Сделав глубокий вдох и молча помолившись, она сжала обеими руками луку седла и толкнула кобылу к воде, которая быстро поднялась до коленей девушки. Джил Гарсиа уже форсировал реку вместе с мускулистым гнедым конем, держа в руке конец веревки, которую он привязал к толстому дереву, стоящему на другом берегу. Веревка покачивалась над бегущей водой, касаясь ее своей серединой. Она позволяла сохранять ориентацию, при необходимости за нее можно было ухватиться.

— Двигайся вдоль веревки, — сказал Кинкейд, заметив колебания Тори, — хватайся за нее в случае нужды. Она прочно привязана и выдержит тебя. Я бы сделал для тебя страховочный трос, но он может запутаться в корягах.

Она молча кивнула и посмотрела в сторону Джила, который подбадривал девушек с дальнего берега. Ник Кинкейд стоял за их спинами. То, что Колетт уверенно и бесстрашно плыла возле своей маленькой серовато-коричневой кобылы, отнюдь не успокаивало Тори.

Не желая показывать свой страх, Тори попыталась справиться с охватившей ее паникой, когда вода поднялась до талии, потом до груди. Когда дно ушло из-под копыт кобылы, она удивленно фыркнула и поплыла, увлекая за собой Тори. Лошадь принялась грести копытами, держа голову над поверхностью воды и борясь с сильным течением. Задыхаясь от страха и усталости, Тори цепко держалась за луку и радовалась тому, что выбрала старое ковбойское седло. Большая лука облегчала работу с лассо, которым пастухи ловили бегавший по пастбищу скот. Сейчас Тори было за что ухватиться.

Брызги застилали глаза. Девушка видела над собой грубую веревку, которая дрожала, задевая быстро несущуюся воду.

Сквозь шум потока и тяжелое дыхание кобылы до Тори донеслись крики Джила. Поморгав, она подняла глаза. Непрерывное течение пыталось оторвать Тори от седла, ее руки болели от усилий, однако она не решалась разжать пальцы и протереть глаза. Волосы, которые она стянула на макушке, рассыпались, пряди липли к лицу, закрывали глаза, мешая видеть. Однако она поняла, что Джил указывает на что-то, и слегка повернула голову.

Тори успела разглядеть торчащую из воды толстую корягу. Голые ветки поднимались вверх, точно растопыренные пальцы. Одна из них задела девушку. Удар был скользящим, несильным, но Тори инстинктивно подняла руку, чтобы защититься от ветвей, и упустила луку седла. Она судорожно попыталась схватить рукой веревку, но промахнулась. Кобыла, продолжая равномерно перебирать копытами, оттеснила девушку в сторону.

Запаниковав, Тори в отчаянии ухватилась за хвост лошади. Держась за самый кончик хвоста, она почувствовала, что уходит под воду. При этом девушку тянуло вперед, вода попадала в нос, рот, душила Тори.

Черный поток сомкнулся над ее головой, и Тори решила, что сейчас утонет. Она слышала рассказы о людях, которые едва не утонули. Когда человек переставал бороться и сдавался стихии, его постигала легкая смерть. Однако те, кто утверждал это, все же цеплялись за жизнь, и их словам нельзя было доверять.

Тори решила не сдаваться, вырвалась на поверхность, сделала вдох, однако цепкие объятия реки и волна, шедшая от лошади, снова потянули ее вниз. Она вспомнила матроса, упавшего в океан. Боролся ли он за свою жизнь или же сразу покорился судьбе?

Потом эти размышления потеряли смысл, потому что она почувствовала на своей талии сильную руку, услышала знакомый голос. Ник велел Тори отпустить хвост лошади и сказал, что поможет ей. Девушка хотела поверить ему, но паника заставляла ее держаться за единственную опору, которую она могла найти. Тори отпустила хвост лишь тогда, когда Ник сам разжал ее пальцы.

— Я держу тебя, Венера. Все в порядке — ты уже в безопасности. Держись за меня… ясно? Делай вдох быстро, пока тебя не захлестнула очередная волна… вот так.

Его ободряющий голос, спокойный и твердый, сопровождал Тори до другого берега. Наконец Ник коснулся ногами дна и вытащил задыхающуюся девушку на сушу. Тори растянулась на земле, лейтенант опустился рядом. Джил встал на колени и начал давить обеими руками на спину Тори, выталкивая из ее легких воду.

Наконец Тори открыла глаза, сделала глубокий вдох, втянула в себя сладкий чистый воздух. Она цеплялась пальцами за землю, словно боясь отпустить ее; мокрые пряди волос прилипли к лицу, мешая ей видеть, однако она была жива и находилась на берегу. Жадно хватая ртом воздух, Тори торжествующе улыбнулась:

— Я победила!

Она перекатилась на спину, убрала испачканной рукой волосы с глаз, посмотрела прищуренными глазами на облака и солнце, поморгала, увидев над собой лицо Ника. Он улыбался, но не насмешливо, как обычно, а с искренним восхищением.

— Господи, ты действительно победила, Венера, — сказал он и засмеялся, когда она согласилась с ним.

Стряхивая капли с ресниц, Ник медленно скользил по Тори взглядом. Она заметила в его глазах блеск, короткую вспышку страсти, исчезнувшую так быстро, что Тори спросила себя, не померещилась ли она ей. Возможно, это была лишь игра солнечного света, но Тори увидела в этом нечто другое. Подобный блеск в его глазах она заметила в тот день на берегу, а потом в патио, когда он обнял ее и стал произносить слова, воспоминания о которых заставляли сердце биться чаше, пробуждали волнение, не дававшее ночью заснуть.

Ник отвел взгляд в сторону и снова посмотрел на Тори уже с прежним безразличием. Девушку охватило разочарование. Как ему удавалось вызывать у нее такие чувства? Такое смятение? Надежду — на что? На еще одно случайное свидание, которое не имело бы для него никакого значения? О нет, неужто она еще недостаточно страдала? Она до сих пор укоряла себя за слабость, за желания, которые ей не следовало испытывать.

Он легко поднялся с земли; его лицо было бесстрастным, веки слегка опущены.

— Тебе надо переодеться. Поторопись. Когда я вернусь, мы поедем дальше.

Она не успела ничего ответить. Ник подошел к реке и снова погрузился в воду. Тори смотрела, как он плывет, быстро и мощно загребая руками. Когда Ник оказался на другом берегу, где остался его конь, Тори поднялась с земли и отжала волосы так спокойно, словно только что приняла ванну.

— Колетт, принеси, пожалуйста, мои седельные мешки. Я должна переодеться, прежде чем он вернется назад.

Глава 16

Когда настали сумерки, всадники уже были далеко от реки и океана, среди гор, где высокие сосны и кусты затрудняли движение, но скрывали группу от преследователей. Копыта беззвучно врезались в толстый слой иголок и опавших листьев. Лишь изредка раздавался хруст сломанной ветки или большой сосновой шишки.

Измученная бессонной ночью и длительной ездой, Тори не чувствовала своего тела и могла лишь держаться в седле. Она хотела только поесть и выспаться. Возможно, согреться у костра. Свежий воздух холодил кожу; стянутые лентой волосы еще оставались влажными. Скоро темнота не позволит разглядеть вытянутую перед собой руку; даже если луна поднимется над вершинами сосен, она окажется закрытой бегущими облаками.

Кобыла Тори следовала за шагавшим перед ней животным. Поднявшись в горы, они сбавили темп. Деревья с причудливо искривленными стволами стояли среди скал, словно черные гномы. Всадники поднялись еще выше и оказались на ровном участке, защищенном от ветра высокой горной грядой. Тори поняла, что они остановились, и прильнула к шее лошади. Девушке казалось, что у нее нет такой части тела, которую бы не терзала боль.

Она совершенно не представляла, где они находились, какое расстояние преодолели, но сейчас это перестало иметь значение. Она могла думать лишь о костре, пище и сне. Ее веки чесались, она дрожала от холода — после заката воздух быстро остыл. Над землей стелился легкий туман, проникавший даже под шерстяной мексиканский плед, который Джил дал девушке.

После своего счастливого избавления от смерти Тори заметила, что Джил и Ник стали проявлять большее терпение. Она тоже перестала держаться враждебно и помогала им во всем. Это отнимало значительно меньше энергии, чем постоянное разжигание в себе злости. К тому же такое поведение было бы глупым, потому что Тори зависела от мужчин. Даже Колетт, вечно жаловавшаяся на отсутствие комфорта, теперь лишь изредка выражала недовольство. Сейчас она устало сидела на лошади, не находя сил спешиться. Посмотрев затуманенным взором на Тори, она сумела еле заметно пожать плечами, как бы признавая свое плачевное состояние.

Тори подавила стон и сползла с лошади, радуясь, что пренебрегла правилами хорошего тона и не воспользовалась женским седлом. Она бы не смогла так долго ехать в нем, сохраняя равновесие в неудобном положении. Только мужчина мог решить, что женщине подобает ездить таким образом, подумала она и слегка вздрогнула, когда ее ноги коснулись земли, обрели наконец твердую опору.

Подойдя к Тори, Джил забрал поводья у нее и Колетт, велел девушкам развернуть одеяла у подножия скалы и пообещал позаботиться о лошадях.

— На ужин будет только хлеб с сыром, потому что разводить ночью костер слишком опасно, — сказал он и улыбнулся, когда Колетт застонала. — Это лучше, чем попасть в руки преследователей, верно?

Сейчас для Тори ничто не имело значения; прижимая одеяло к груди, девушка заковыляла к скале, на которую указал Джил. Она запила сухой хлеб и толстый ломоть сыра водой из фляги, завернулась в одеяло, перестала бороться с усталостью и заснула.

Ей показалось, что утро наступило всего через несколько минут. Кто-то разбудил ее, решительно тряхнув за плечо:

— Вставайте, сеньорита. Уже утро. Мы развели костер и приготовили горячую еду.

Сонная Тори села, протерла глаза и посмотрела на яркое пламя, полыхавшее в нескольких футах от нее. На железной подставке стояла плоская черная кастрюля. Тори почувствовала запах кофе и бекона.

Завернувшись в одеяло, она подошла к костру и с благодарностью приняла горячую кружку дымящегося кофе. Осторожно поднесла ее к губам и вдохнула аромат.

— Он, наверно, слишком горяч, — предупредил Ник, посмотрев на Тори поверх кастрюли с шипящим беконом. — Подожди минуту, дай ему остыть.

Но даже через несколько минут она обожгла язык и поморщилась. Подкрепившись кофе, беконом и фасолью, Тори почувствовала себя намного лучше. Она начала заплетать волосы в толстую косу. Девушка ощущала пристальный взгляд Ника Кинкейда с того момента, когда проснулась.

Некоторое время все молчали. Среди покачивающихся ветвей сосен и елей щебетали птицы, радостно приветствуя утро.

— Здесь мы на некоторое время разделимся, — сказал Ник, пристально глядя на Тори. Она подняла подбородок и удивленно округлила глаза. — Джил утром провел разведку и обнаружил, что за нами кто-то идет.

— Кто? — Она неуверенно и испуганно облизнула губы. — Он увидел, кто это был?

— Он не знает точно, но думает, что это твои дядя и брат. Они почти все время едут по главной дороге, но их сопровождает дюжина ковбоев, так что нам лучше не рисковать.

— Да-да, ты прав… только зачем нам разделяться? Разве не достаточно того, что мы сойдем с главной дороги?

— Лошади могут двигаться дальше без остановок. Если мы разделимся на некоторое время, то получим шанс добраться до Сан-Франциско без схватки с преследователями.

— Без схватки. — Ее глаза превратились в большие фиолетовые озера, прикрытые длинными ресницами. Она посмотрела на Ника, осознавая смысл его слов. — Ты хочешь сказать, что возможна перестрелка?

— Похоже, да. Если только ты не намерена сдаться, когда они приблизятся. Предупреждаю тебя — ты можешь поступить, как тебе будет угодно, но я не собираюсьсдаваться. Не хочу, чтобы меня застрелили или повесили. В Бостоне я не был повинен в похищении, но сейчас ситуация совсем другая.

Она слегка покраснела и кивнула:

— Да, я знаю.

Он посмотрел на Тори, на блестящие волосы, обрамлявшие своенравными локонами ее безупречное покрасневшее лицо, словно сошедшее с полотна Караваджо. После поцелуев в саду он думал о ней каждую ночь; Ник испытывал определенное неудобство из-за того, что всякий раз знакомое напряжение охватывало его тело. Это происходило и сейчас, когда он сидел напротив нее за костром, поблизости от Джила и служанки.

Особенно сильно его раздражало то, что ее неожиданная девственность и страстность делали воспоминания еще более навязчивыми. Когда Мартин предложил ему сопровождать девушку до Сан-Франциско, инстинкт самосохранения заставил его сначала отказаться.

Теперь ему предстояло завоевать доверие девушки, выведать, где находятся деньги ее отца, стать приманкой для Себастьяна Монтойи и его сообщников. Если прежде он считал Тори эгоисткой, то теперь его мнение о ней изменилось. Во время переправы через реку она проявила упорство и мужество, удивившие и восхитившие Ника.

Однако все это не уменьшало того желания, которое она пробуждала в нем.

Встав, он посмотрел на Джила, уже приготовившего лошадей к дороге и тихо разговаривавшего с Колетт. Служанка охотно согласилась выполнить распоряжение Ника и отправиться дальше в обществе Гарсиа. Ник не был уверен, что Тори проявит такую же сговорчивость и не заартачится, узнав, что они надолго расстанутся со своими спутниками.

Проще всего было скрыть от нее всю правду, и вскоре Джил и Колетт поехали на запад через густой сосновый бор, а Ник повернул на восток. Он считал это излишней потерей времени, но Мартин тщательно разработал план путешествия, предоставив Нику позаботиться о неожиданных проблемах.

— Я нанял вас по одной причине, — сказал он однажды с легкой улыбкой. — Вы вполне способны справиться с внезапными осложнениями, которые обычно возникают в пути. Я полностью доверяю вашей интуиции, лейтенант.

Ник заметил, что ему трудно в это поверить, поскольку Мартин слишком часто вмешивается в его дела.

— Однако неожиданности не заставляют себя ждать, — добавил техасец.

Это было правдой. Кто мог подумать, что ему придется сопровождать Викторию Райен до Сан-Франциско, чтобы сорвать поставки оружия врагу? Современное вооружение в руках мексиканцев могло спровоцировать новую войну. Ник уже был свидетелем того, как прекрасные люди гибли, сражаясь за земли, вошедшие в состав Соединенных Штатов. Если он в силах предотвратить новую войну, он сделает это.

Тори Райен знала, где находятся деньги ее отца, и он должен использовать девушку, чтобы добраться до этих средств, прежде чем на них закупят оружие для врага. Пока она спала, он обыскал ее седельные мешки и нашел бухгалтерскую книгу в кожаном переплете. Отыскав в ней необходимые сведения, он положил ее на место, чтобы Тори ни о чем не догадалась. Теперь следовало завершить операцию в Сан-Франциско.

Посмотрев назад, он слегка нахмурился, когда Тори улыбнулась ему. Лицо девушки было залито солнечным светом, пробившимся сквозь плотный полог из сосновых иголок. Ник насмешливо спросил себя, будут ли его мучить угрызения совести из-за того, что он так бездушно использовал женщину. Возможно, да, если в этой игре она окажется пешкой, не знавшей о деятельности отца. Он по-прежнему не был уверен в этом. Он решил, что в любом случае больше не прикоснется к Виктории Райен.

Он не сделает это даже ради того, чтобы опровергнуть истину ее заявления. Она сказала, что больше не нуждается в нем. Может быть, это правда. Она быстро переключила свое внимание на лейтенанта Брока. Вероятно, использовала свое тело и очаровательную улыбку, чтобы заручиться его помощью. Терпеливый, внимательный Брок относился к числу тех мужчин, которые поклоняются женщине. Ник не был таким человеком и не собирался им становиться. Он использовал ее, когда ему было нужно, и зашагал дальше, оставив этот эпизод в прошлом.

Весь день они ехали достаточно быстро, чтобы оторваться от возможных преследователей, но при этом все же щадили лошадей. Тени начали удлиняться, голубая дымка, окутывавшая вершины горных хребтов, потемнела. Когда они оказались в коридоре из высоких сосен и кедров, под пологом из переплетенных ветвей, прозрачный и свежий воздух стал сырым.

У Тори был усталый вид; ее плечи немного опустились, коса расплелась, густые волосы спутались. Она отбросила их назад, выпрямилась в седле и спросила:

— Куда мы едем?

— Сначала на восток, потом обратно на запад.

— Чтобы сбить с толку преследователей?

— Это должно нам помочь, согласна?

— Ты специалист, лейтенант. Я уверена, что ты поступаешь правильно.

Шальной луч солнечного света упал на глаза Тори, сделав их почти голубыми. Ник отвернулся, не желая сообщать девушке об изменениях в своих планах. Скоро она сама обо всем догадается и взбунтуется.

Когда они остановились, уже стемнело. Начал накрапывать дождь. За отдельными каплями вскоре последовал ливень, и к тому времени когда Ник нашел пещеру под высокой скалой, они оба промокли до нитки. Тори не могла унять охватившую ее дрожь. Ник посмотрел на девушку:

— Сними с себя одежду. Я разведу огонь.

Он опустился на колени. Собрав в кучку сухие листья, добавил к ним ветки, подобранные у входа в пещеру, и разжег костер. Он знал, что повалит густой дым, но торопился обогреть Тори, пока она не простыла.

Закашляв, он поднял глаза и увидел Викторию Райен, которая стояла перед ним, крепко вцепившись руками в ткань блузки, словно он собирался напасть на нее. После всего происшедшего между ними это вызвало у Ника раздражение. Он нахмурился:

— Может быть, ты хочешь остаться в мокрой одежде на всю ночь, но я раздеваюсь.

Когда она настороженно отступила на шаг, он выругался:

— Mierda! Что, по-твоему, я собираюсь делать? Ты слишком высокого мнения о себе, если думаешь, что я потеряю самообладание, лишь только погляжу на твои тощие ноги.

Тори молча смотрела на него и чувствовала, как густая краска заливает ее щеки. Он заметил в ее прищуренных глазах неуверенность и огонек вызова — вроде того, что блестел в них, когда она глядела на грозную реку. Неужели она видела в нем источник опасности? Но ему не следовало жалеть ее слишком сильно; пусть этот жизненный опыт покажет ей, что может случиться с неразумной городской девушкой, пытающейся убежать с незаконно нажитым состоянием.

Если ей повезет, то к тому моменту когда все закончится, она потеряет только деньги.

В полыхающем зареве костра она напоминала цыганку, смуглую странницу с непокорными волосами, настороженную и подозрительную. Ник встал и начал расстегивать ремень, не сводя глаз с Тори.

Она возмущенно фыркнула и дерзко вздернула подбородок.

— Я действительно намерена переодеться, лейтенант, но вряд ли сделаю это сейчас, когда ты смотришь на меня… как хищник. Если у тебя есть какое-то понятие о приличиях, ты позволишь мне уединиться.

— Если ты думаешь, что я соглашусь мокнуть под дождем, пока ты будешь переодеваться, то здорово ошибаешься. Господи, перестань вести себя как подросток. Мы оба знаем, что я уже видел тебя обнаженной, хоть ты и делаешь вид, будто это неправда.

Она прищурилась и плотно сжала губы.

— Похоже, мое первое мнение о тебе оказалось совершенно верным. Ты подлец и негодяй.

— Однако ты была не прочь поэкспериментировать со мной на берегу, верно? О, ты не можешь простить меня за то, что я отнял у тебя девственность, с которой ты так хотела расстаться. Меня всегда изумляет женская логика. Скажи, лейтенант Брок огорчился, узнав, что его опередили?

— Мерзавец!

— Что за язык, крошка? И ты еще говоришь о приличиях.

Он не знал, что его разозлило. Может быть, то, что она ясно давала понять, что больше не нуждается в нем? Даже его благородное стремление перехитрить Себастьяна наталкивалось на полное безразличие девушки. После того как они позанимались любовью в ее комнате, что вовсе не входило в планы Ника, Тори держалась так холодно, невозмутимо болтала о предстоящей верховой прогулке с лейтенантом Броком, ждала дона Рафаэля, словно не Ник был ее первым мужчиной и происшедшее не имело для нее никакого значения. Будь он проклят, если знает, почему испытывает раздражение.

И еще он не мог понять, почему так легко возбуждается от одних только мыслей о ней, от воспоминаний о ее нежной коже, о том, как крепко обхватывала она его плоть…

— Не думай, что я позволю тебе снова прикоснуться ко мне, Ник Кинкейд! Я уже сказала тебе, что у меня были свои причины, но теперь ты мне не нужен в таком качестве.

Пламя костра отражалось в ее сверкающих, как аметисты, глазах; она дразнила Ника, искоса поглядывая на него, отбрасывая золотисто-каштановые волосы на спину, стоя перед ним в прилипшей к телу мокрой, почти прозрачной одежде позволяя ему видеть темные соски и влекущий к себе треугольник. Девушка облизнула губы, бросая Нику вызов своим видом.

Он прищурился, уронил ремень, поднес руки к пуговицам брюк и расстегнул их ловкими движениями пальцев.

— Что? — Тори побелела, ее глаза округлились, она неуверенно попятилась назад, догадавшись по решительному выражению его лица и жесткому взгляду о дальнейших намерениях. — У тебя совсем нет стыда! Неужели недостаточно того, что ты напомнил мне о происшедшем? Как ты смеешь…

— Запоздалая скромность, Венера. По-моему, ты хочешь, чтобы я сломил твое сопротивление. Верно?

— Ты льстишь себе, Ник Кинкейд.

— Неужели?

Уголок его рта поднялся в насмешливой улыбке. Ник стянул рубашку и бросил ее на выступ скалы.

Уперевшись носком одного сапога в заднюю часть второго, он снял с себя обувь. Позволяя Тори рассматривать его. Ник повернулся и раскинул на каменистой земле одеяло.

Воздух в пещере нагрелся, девушка ощущала запахи горящих листьев и мокрых лошадей, привязанных у входа. Наверное, именно они вызвали у нее головокружение. Она почувствовала, что ей не хватает воздуха. Руки заныли, и она поняла, что стиснула их так крепко, что ногти вонзились в кожу. Ей не следовало ехать с ним. Она бы не сделала этого, если бы могла выбирать.

Она набрала в легкие влажный дымный воздух, с трудом сдерживая желание ударить Ника, как тем вечером в саду.

— Я знаю, ты найдешь предлог для получения удовлетворения, но позволь заверить, что я не испытываю к тебе тайной страсти, лейтенант. Мой маленький… эксперимент… вряд ли можно назвать успешным, и я сожалею, что связалась с таким типом, как ты. Но тогда это было необходимо.

Она хотела уничтожить Ника своими презрительными словами, отвергнуть его так же безжалостно, как отверг ее он, покинув Буэна-Висту невозмутимо, без единого слова сожаления и обещания вернуться.

Но, увидев потемневшие глаза Ника и глубокие складки около рта, Тори тотчас осознала свою ошибку. Он отреагировал быстро и жестко, поймал ее врасплох. Она вскинула руки, чтобы удержать его, но это был бесполезный жест. Тори попыталась оттолкнуть Кинкейда.

Он схватил ее за волосы и потянул назад с такой силой, что на ее глазах выступили слезы.

— Маленькая сучка, — тихо отчеканил Ник. — Ты отлично знаешь, что делаешь, верно? Я думал, ты понятия не имеешь о происходящем, но теперь вижу, что ошибался. Ты нарочно завладела моим вниманием в тот день на берегу. Как ты узнала, что я искал там проклятое оружие? Тебя послали отвлечь меня? Этот трюк почти удался. Уходя от тебя, я совсем не думал о незаконных сделках. А теперь ты пошла на новую хитрость? Это бегство из Буэна-Висты — всего лишь уловка? Меня снова понадобилось отвлечь? Или мне не удается избавиться от тебя по какой-то другой причине?

— Пожалуйста, — выдавила из себя Тори сквозь онемевшие губы. — Я не знаю, о чем ты говоришь! Ты делаешь мне больно…

— А могу сделать еще больнее, Венера. Ты знаешь это, верно? Я могу заставить тебя пожалеть о том, что ты ввязалась в дела своего отца.

Он знал! Она была права: он один из клиентов отца, наемник, покупавший контрабандное оружие и затевавший войны… О Господи, что ей теперь делать? Лучше бы она осталась в Буэна-Висте. Внезапно Тори испугалась сильнее, чем когда-либо. Испугалась Ника Кинкейда, неистовой ярости, которую видела в его глазах. Зачем она стала дразнить его?

В его голосе и выражении лица не было небрежной насмешки, к которой она привыкла, — им владела дикая, необузданная злость. Тори попыталась бороться, зная, что это ни к чему не приведет.

Кинкейд оттолкнул ее, она освободила руку и вцепилась ногтями в его обнаженную грудь, оставив на ней длинные кровавые полосы.

— Дикая кошка, — хрипло пробормотал он и, снова схватив ее за руку, бросил на одеяло, наполовину развернутое на холодном каменном полу пещеры. Навалившись на девушку, прижал ее к грубой шерсти. — Не дергайся, черт возьми. И перестань визжать. Ты только пугаешь лошадей.

Охваченная страхом, злостью и отчаянием, Тори пренебрегла его предупреждениями и угрозами. Она боролась изо всех сил. Наконец он снова выругался, зажал ей рот своими губами и оборвал ее яростные вопли. Она инстинктивно укусила его и испытала короткое удовлетворение, услышав очередную брань. Он подался назад и посмотрел на нее прищуренными глазами, в которых полыхало желтое пламя.

Ник стер одной рукой кровь с расцарапанной губы и настороженно посмотрел на девушку. Он по-прежнему находился над ней и прижимал ее бедра своей мускулистой ногой. Его обнаженная грудь сдавливала тело Тори. Она чувствовала жар его кожи даже через мокрую ткань и вдруг запаниковала, поняв, что юбка задралась почти до талии.

Посмотрев ему в глаза, она догадалась, что он тоже заметил это.

— Ненавижу тебя! — сказала Тори, почти веря своим словам и желая отвлечь его внимание.

— Правда, Венера? — Уголок его рта поднялся вверх. Злость Ника, похоже, сменилась решимостью.

Тори попыталась отстраниться, увидев в глазах Кинкейда нечто новое. Он слегка переместил ногу, вставил колено между ее бедер и раздвинул их.

— Как сильно ты меня ненавидишь? Нет, на твоем месте я бы не стал повторять это. Я могу сломать твою хорошенькую ручку…

Когда она занесла свой кулак над его головой, он перехватил руку Тори, без труда прижал к земле над головой девушки. При этом костяшки ее пальцев коснулись лежащего там ремня с револьвером. Она ощущала тяжесть его горячего тела, понимала, чего он хочет, но ничего не могла сделать, чтобы предотвратить это. Их силы были слишком неравны.

Разве что…

Выгнув спину так, что ее грудь оказалась прижатой к груди Ника, она услышала, как он удивленно прохрипел что-то. Его глаза были прищурены, и на этот раз, когда он целовал ее, она не сопротивлялась, раздвинула губы и позволила языку проникнуть ей в рот. Господи, она не ожидала, что это проникновение окажется таким возбуждающим. Разжав свои пальцы над головой, Тори нащупала ими холодный металл.

Крепко ухватившись за рукоятку револьвера, она оторвала свои губы от рта Ника и дрожащей рукой подняла оружие. Но когда попыталась выстрелить, ее палец соскользнул с курка. В следующий миг Кинкейд выбил оружие из руки Тори. Раздался оглушительный грохот, по пещере прокатилось мощное эхо. Тори едва расслышала яростную брань Ника и испуганное ржание лошадей.

Моргая, она посмотрела на него и увидела в глазах Кинкейда изумление.

— Ты могла застрелить меня.

— Я сожалею, что мне не удалось это сделать!

Если Тори думала, что он рассердится, она ошиблась.

Помолчав, он произнес без злости:

— В следующий раз сначала прицелься.

— Мерзавец!

— Ты подумала о том, что будешь делать здесь одна? Или ты считаешь, что способна сама найти дорогу?

— Лучше заблудиться, чем быть здесь с тобой! Думаешь, мне нужны твои поцелуи? Ласки? Ничего подобного!

— Маленькая лгунья, — тихо сказал он спустя мгновение и, словно желая доказать свою правоту, провел рукой по ее груди, улыбнулся, когда Тори вздрогнула. — Видишь? Может быть, тебе не важно, кто твой партнер, но ты не можешь отрицать, что тебе приятно, когда я касаюсь тебя здесь… и здесь… Твоя одежда все еще мокрая, Венера, ты дрожишь… не лучше ли снять ее? Не пытайся снова меня ударить. Мне это надоело. Думаю, и тебе тоже.

Потрясенная, задыхающаяся, почти плачущая от обиды и ярости, Тори попыталась воспротивиться, но Ник быстро сорвал одежду и отбросил в сторону. Обнаженная девушка лежала на грубом шерстяном одеяле и ерзала из стороны в сторону, уворачиваясь от настойчивых рук Ника. Наконец он сжал ее запястья и снова отвел руки Тори за голову, получив свободный доступ к грудям, животу, чувствительной расщелине между бедер.

— О, неужели ты не оставишь меня в покое? — взмолилась она дрожащим голосом и тут же затрепетала под его ласковыми пальцами.

Тори подумала, что насилие не было бы столь мучительным, как эта медленная, дразнящая пытка. Сейчас она не могла притворяться, будто ничего не чувствует, не могла сдерживать возбуждение, которое он зарождал в ней, не могла скрыть его от Ника.

— Почему ты не хочешь оставить меня в покое? — прошептала она, но Ник только тихо рассмеялся.

— Ты сама знаешь, что никогда не простила бы мне этого.

Она стала отвечать на его поцелуи, раздвинула бедра, прогнула спину, затрепетала, когда его рот приблизился к ее груди. О, все это было восхитительно и невыносимо, она не могла бороться, когда он касался ее так, произносил французские и испанские слова, которые она понимала лишь наполовину. В любом случае — какое это имело значение? Все равно она уже не девственница и теперь ничего не изменишь.

Господи, она получала такое удовольствие, когда он целовал ее грубо, требовательно, безжалостно и одновременно нежно. Ей не оставалось ничего другого, как дать ему то, чего он так желал. Тело Тори предавало ее, и лишь гордость заставляла оказывать сопротивление, которое он легко преодолел.

Он быстро проник в нее, и она подняла бедра, чтобы полностью принять его. Она беспомощно качалась на волнах страсти, заставляющей отвечать ему. Оба испытывали отчаянный голод, и Тори подумала, что именно эта острая потребность терзала ее, пока она не встретила Ника Кинкейда и поняла, что он в силах помочь ей.

Возможно, Син все же был прав — ее никогда не удовлетворит спокойная, надежная любовь.

Глава 17

Утром следующего дня они покинули пещеру. Тори ехала с угрюмым видом; Ник двигался впереди по узкой тропе, которую девушка едва различала. Ранним утром она спросила его резким тоном, связан ли он с незаконной торговлей оружием. Он бросил на нее холодный взгляд и ответил, что скоро она все узнает.

Будь он проклят! Тори с трудом переносила неопределенность ситуации, спрашивала себя, не ввязалась ли она в нечто весьма опасное.

Словно Ник Кинкейд сам по себе не был достаточно опасным.

Господи, она испытывала унижение при вспоминании о его ласках, своих протестах и словах ненависти.

— Когда мы снова встретимся с мистером Гарсиа и Колетт? — спросила Тори, когда лучи полуденного солнца пробились сквозь кроны гигантских мамонтовых деревьев, почти закрывавшие небо. — Сегодня?

Они ненадолго остановились на узкой лесной дороге, чуть более широкой, чем тропа. Лошади стояли спокойно, отгоняя хвостами назойливых мух. Откинув голову назад, Ник выпил воды из фляги и пожал плечами.

— Позже.

— Позже! Но Сан-Франциско находится не так далеко, до него можно добраться за несколько дней. Ты действительно ведешь меня в Сан-Франциско? Черт возьми, ответь мне!

Подавшись вперед и оперевшись рукой о луку седла, он бросил на девушку суровый взгляд.

Вчера ей казалось, что он смотрел на нее с уважением, но сейчас лицо Ника выражало лишь холодную враждебность и настороженность.

— Я доставлю тебя в Сан-Франциско, — сказал он спустя мгновение. — Только не так быстро, как тебе хочется.

— Но почему?

Он выпрямился и заставил своего большого черного коня пойти шагом.

— Наберись терпения, Тори. Ты ведь не хочешь попасть в руки дяди Себастьяна?

— По-моему, я угодила из огня да в полымя, — заявила девушка, глядя на спину Ника. Когда он пожал плечами, она стиснула зубы.

— Тогда двигайся на запад, и ты встретишь дона Себастьяна на главной дороге.

Тори не была уверена, что сможет найти главную дорогу; подозревала, что Ник не отпустит ее и она лишь потерпит поражение в очередной стычке. Поэтому, плотно сжав губы, девушка последовала за ним. При первой возможности она удерет от него. А когда окажется в Сан-Франциско, постарается сдать его властям. Это пойдет ему на пользу.

Они продолжали ехать, но Тори показалось, что они движутся по кругу. Поздним вечером Ник разбил лагерь в чаще, соорудил примитивный навес из пушистых ветвей кедра, молодой поросли и веревок.

Тори ожидала, что он поведет себя как вчера. Поэтому немного удивилась, когда он не стал этого делать, а лишь молча завернулся возле нее в одеяло и строгим голосом велел не ерзать. Некоторое время она лежала неподвижно, вздрагивая при каждом его шевелении, но потом задремала и проснулась лишь утром, когда Ник грубо тряхнул ее за плечо:

— Вставай, Тори. Пора ехать дальше.

Этот день прошел так же, как предыдущий; Тори привыкла к такому распорядку, она ехала за Ником, погрузившись в свои мысли. Думала о Бостоне и Питере, о Сине, с горечью спрашивала себя, как бы он отреагировал, увидев свою кузину грязной, в рваной одежде. Тори не удалось отстирать ее в ручье, юбка выгорела на солнце, а волосы, которые Син поглаживал с восхищением, превратились в бесформенный узел; она закрепила его на затылке, чтобы пряди не падали на лицо.

Бедный Син, он всегда так беспокоился о ней, упрекал в излишней импульсивности и несдержанности, но она-то знала, что он получал удовольствие от ее выходок и со смехом рассказывал о них своему приятелю.

«Обуздать Тори сможет только сильный человек, если она вообще способна признать себя побежденной, в чем я сомневаюсь. Однако даже попытка сделать это вызывает восхищение!»

Приятель Сина согласился, и они засмеялись. Тори, стоящая на крыльце, подслушала беседу, но, присоединившись к ним, скрыла это. Ее немного задело, что Син говорил о ней как о диком животном или собаке, нуждающихся в дрессировке, но все же она обрадовалась, что он признал силу ее характера. Что бы подумал он сейчас?

Пока она путешествовала с Кинкейдом, ей приходилось разыгрывать смирение, но она знала, что при первой возможности без колебаний расстанется с ним. Она начала подозревать, что он не торопится доставить ее в Сан-Франциско, однако не могла понять, почему лейтенант тянет время. Явно не потому, что ее общество доставляло ему удовольствие.

Теперь он разговаривал с ней сухо, его лицо оставалось бесстрастным, как у индейца, а глаза — холодными. Тори раздражала его отчужденность. Он держался так, словно она ничего для него не значила. Что, конечно, было правдой. Она значила для него не больше, чем он для нее.

На закате обессилевшую девушку стали нещадно кусать мелкие насекомые; она не поверила своему счастью, когда Ник остановился у скалистой вершины и указал куда-то рукой.

— Сегодня мы заночуем в поселке.

Она посмотрела вперед и с радостью и облегчением увидела то, что вряд ли можно было назвать поселком. Это больше походило на лагерь поселенцев. Но такие мелочи не имели значения. Она сможет лечь в постель, поесть горячую пищу, возможно, достать чистую одежду. А главное — избавиться от Ника Кинкейда.

— Пора бы, — сказала она и увидела, что он прищурил глаза в ответ на ее язвительный тон. Тори не было до это дела. Какая разница, что он думает? Когда они окажутся в поселке, она сообщит лейтенанту, что больше не нуждается в его помощи. Даже если придется потратить целый месяц на поиски нового проводника!

С вершины горы казалось, что поселок находится близко, но когда они стали спускаться по склону, поросшему можжевельником и усеянному камнями, Тори поняла, что до этого места еще ехать и ехать. Маленькие огоньки мерцали в сумерках, почти не приближаясь к всадникам. Когда они достигли долины и услышали лай собак, было довольно темно. Ник и Тори двигались по главной — и единственной — улице.

Из примитивной хижины, возле которой стояли мелкие строения, доносилась музыка. К жерди, соединявшей два столба, были привязаны лошади. Кто-то хрипло смеялся.

— Куда ты привез меня? — спросила Тори и возмутилась, не услышав ответа. — Ник Кинкейд, я не намерена останавливаться в каком-то… борделе, так что даже не думай об этом.

Он повернулся, чтобы посмотреть на нее. Свет из квадратного окна упал на лицо Ника, и Тори увидела в его глазах желтый блеск.

— В таком виде тебя вряд ли пустят в приличный бордель, Тори. Конечно, ты можешь попросить…

— Будь ты проклят!

Ник засмеялся, вызвав у нее приступ раздражения. Она стиснула зубы, чтобы воздержаться от реплик, способных подлить масла в огонь. Скоро, успокаивала себя Тори, она отделается от него. И тогда ей больше не придется думать о нем, бояться его прикосновений, поцелуев, она не будет унижать себя нескромными мечтами.

Черт возьми, что с ней? Почему она думала о нем? Почему оказалась такой слабой? Какая нелепость! Она хочет скорее избавиться от него.

Он привел ее не в бордель, но она с грустью подумала, что ей было бы спокойнее в публичном доме. Гостиница представляла из себя жалкую хижину, в крошечной комнате едва ли могли расположиться одновременно два человека. Там были кровать, шаткий стол с треснувшим кувшином, старый тазик и даже стопка тонких полотенец.

Бросив взгляд на эту клетушку, Ник пожал плечами. Когда Тори спросила, где он собирается спать, он удивленно ответил:

— Здесь. А ты что подумала? На конюшне? Я не настолько безразличен к себе. Конечно, если тебя это не устраивает, ты можешь воспользоваться конюшней. Или даже борделем. Если ты вымоешься, то, возможно, снова обретешь товарный вид. Только не рассчитывай на большие деньги. Даже в этом захолустье клиенты желают, чтобы от шлюх пахло лучше, чем от мокрых собак.

Еще недавно его колкости спровоцировали бы гневную отповедь, но сейчас Тори была слишком усталой, грязной и голодной. Она равнодушно пожала плечом:

— Наверно, я заслуживаю оскорблений, но сейчас меня не задевают твои слова. И мысли тоже. Надеюсь, твоей галантности хватит на то, чтобы позволить мне смыть грязь в одиночестве. Я буду тебе очень благодарна.

Удивленно помолчав, Ник пожал плечами и направился к двери.

— У меня есть дела, так что комната в твоем распоряжении. Но не пытайся запираться. Эту дверь вышибет и трехлетний ребенок.

Она посмотрела вслед Нику, но он уже вышел из комнаты и с тихим щелчком закрыл дверь. Несколько минут Тори сидела на тонком продавленном матрасе и слушала тишину, изредка нарушаемую смехом и музыкой, доносящимися через открытое окно. Дуновения ветра еле заметно шевелили штору.

Повернув голову, Тори увидела в комнате незнакомую женщину. Потом поняла, что это ее собственное отражение в маленьком грязном зеркале, висевшем на стене напротив кровати. Девушка медленно поднялась, прошла по комнате и посмотрела в зеркало.

Боже праведный, неужели это незнакомое существо с большими глазами, обгоревшим носом и растрепанной гривой — действительно она? Тори едва сдержала смех, потом ей захотелось заплакать. Расческа и туалетные принадлежности, которые она держала в седельной сумке, вряд ли помогут ей привести себя в порядок. Для этого потребовалось бы чудо.

Услышав негромкий стук, она сказала: «Войдите!» — и с любопытством уставилась на седую женщину, приоткрывшую дверь.

— Извините меня, мэм, но ваш муж сказал, что вам понадобится это.

— О, но он мне вовсе…

Тори вовремя замолчала, поняв, что ей не следует говорить, что мужчина, с которым она делит комнату, не является ее мужем. Девушка заставила себя улыбнуться.

— Что именно?

И тут она увидела в коридоре мускулистого юношу с тяжелой лоханью в руках. Эта ванна была небольшой, деревянной, но, конечно, сулила больший комфорт, нежели тазик и треснувший кувшин.

— Это будет стоить лишних пятнадцать центов, — сказала миссис Брейди, жестом пригласив юношу в комнату. — И еще пять центов за мыло. Ваш муж — очень настойчивый человек. Я сказала ему, что уже слишком поздно разводить огонь и греть воду, но он заявил, что вам необходима горячая ванна. Я сама родила троих и знаю, что это такое. Длинное путешествие не пошло вам на пользу, поэтому я согласилась сжечь немного дров, чтобы вы почувствовали себя лучше.

Тори молча выслушала женщину; растерянность девушки сменилась шоком, за которым последовало изумление. Значит, она не только жена Ника Кинкейда, но еще и беременная женщина! Как забавно. Тори не смутило то, что миссис Брейди ввели в заблуждение. Если небольшой обман поможет ей вымыться в горячей воде, она согласна участвовать в нем.

— Вы очень добры, миссис Брейди. Несомненно, горячая ванна поможет… в моем положении.

Ей удалось искренне и убедительно покраснеть; после короткой беседы о том, как лучше питаться и ухаживать за малышом, миссис Брейди велела вспотевшему подростку принести ведра с водой. Затем женщина удалилась, напоследок посоветовав подождать, пока вода немного остынет, чтобы ребенок не родился с красными пятнами на коже.

— Такое случилось с племянницей моего мужа. Мыло на столе. Позовите меня, когда захотите, чтобы ванну унесли.

Тори радостно посмотрела на лохань, которая когда-то была бочкой для хранения виски, и улыбнулась. Она заберется в воду, от которой исходит пар, хоть это и грозило красными пятнами несуществующему ребенку.

Раздевшись, она шагнула в лохань, погрузилась в воду и издала счастливый стон. Улыбаясь, вымыла волосы, потом тело. Ванна была такой маленькой, что Тори приходилось наклоняться, чтобы ополоснуть себя водой, но это не огорчало девушку. Возможно, Ник Кинкейд был не таким уж и плохим. Просто сейчас она впервые заметила это.

Наконец-то он проявил к ней доброту. Она цинично спросила себя, чем ей придется заплатить за это.

Салун занимал самое красивое здание в Медвежьем Ручье. Там были стойка, дюжина столиков со стульями, деревянный пол. На стене висела картина в позолоченной раме с изображением обнаженной пышнотелой красотки, лежавшей на обтянутом красным бархатом диване.

Ник заказал виски, хмуро посмотрел на бокал, покрутил его пальцами. Он не знал, что на него нашло, но обессилено опущенные плечи Тори, усталый голос заставили его облегчить ее участь. Это не ударило по карману, тем более что Тори должна была по прибытии в Сан-Франциско возместить все расходы.

Вряд ли они доберутся до города в ближайшее время, с огорчением подумал Ник. Его потрясло, что в пещере он потерял самообладание, поддался на ее умышленную провокацию. Он не ожидал столь сильного приступа ярости, охватившего его, когда она недвусмысленно выдала свое участие в аферах отца.

Это встревожило Ника до такой степени, что ей удалось довести его до безумия.

— Эй, — произнес кто-то.

Техасец оторвал взгляд от бокала, поднял брови и посмотрел на стоящего возле него человека.

— Я вас знаю?

— Вряд ли, — отозвался Ник.

— Нет, погодите, я встречал вас в Монтерее. Видел вас на площади возле форта два месяца назад. Вы ловко орудуете ножом.

Ник ничего не ответил и лишь бросил на человека холодный взгляд. Незнакомец отвел глаза в сторону, слегка нахмурился. Молчание длилось до тех пор, пока человек не кашлянул со смущенным видом. Пробормотав что-то об очередном бокале, он удалился. Этот короткий эпизод не остался незамеченным. Краем глаза Ник увидел, что второй незнакомец внимательно наблюдает за ним от дальнего конца стойки.

Однако больше никто не побеспокоил Ника. Допив спиртное, он бросил монету на стойку и покинул салун. Поднявшийся ветер шал по улице пыль и клочки бумаги. Песок вызвал жжение в глазах Ника. В воздухе стояли запахи жареного мяса и лука, где-то поблизости лаяла собака.

Он предоставил Тори достаточно времени. Должно быть, она уже приняла ванну. Вероятно, вода еще не остыла, и он сможет воспользоваться ею.

Резко постучав в запертую дверь комнаты, он услышал шаги девушки и подумал, что вряд ли она захочет впустить его. Но ключ повернулся в замке, и дверь распахнулась. Ник заморгал от изумления. Он не увидел рваной одежды и растрепавшейся косы. На Тори были чистая белая блузка и юбка с узором. Распущенные волосы обрамляли лицо еще влажными локонами. На загорелой коже блестела легкая испарина.

Тори улыбнулась:

— Надеюсь, теперь я выгляжу лучше.

— Несомненно.

— Ты был внимателен, я благодарна тебе за то, что ты позаботился о ванне.

Прислонившись плечом к косяку, он лениво осмотрел девушку с головы до пят. Если ванна смогла смягчить ее характер, то, возможно, горячая пища совершит чудо.

— Ты голодна, Венера?

— Просто умираю!

Он усмехнулся, отметив пыл, с которым она произнесла эти слова.

— Тогда позволь мне воспользоваться ванной с водой, а потом мы отправимся в маленькое заведение, которое я приметил возле салуна. Там вкусно пахнет жареным мясом и луком.

Поколебавшись, она кивнула:

— Я подожду тебя внизу в гостиной.

— В гостиной? Слишком громкое название для темного закутка. Я быстро управлюсь.

Когда он спустился вниз, миссис Брейди уже живописала тяготы родов. Смугло-розовое лицо Тори побледнело.

— Пойдем, дорогая, — невозмутимо произнес Ник, подойдя к Тори, взяв ее за руку и подняв с дивана. — Ты должна поесть за двоих.

Миссис Брейди тоже встала и энергично закивала головой:

— О да, вашей жене требуется здоровая пища! Если бы вы приехали пораньше… Я подавала на ужин цыплят и печеные яблоки, но, конечно, другие постояльцы уже все съели, не оставив ни крошки. Сходите к Харри Старку, он вас славно накормит. Надеюсь, что вы успеете — в последнее время его таверна закрывается рано. Кажется, Харри мучает подагра. Я подаю завтрак тоже рано, так что спускайтесь поскорее, чтобы занять места.

Ник бережно подвел Тори к входной двери, помог выйти на крыльцо, словно она действительно была беременной. Вслед им неслись советы и предостережения миссис Брейди.

— Как ты додумался до такого? — спросила девушка, когда гостиница осталась позади. — Мне пришлось выслушивать мрачные истории, и теперь никогда не захочется стать матерью. Все так ужасно.

Он насмешливо посмотрел на Тори:

— Хорошая пища поможет тебе оправиться. И помни — ты ешь за двоих.

Когда она засмеялась, он подумал, что никогда не слышал радостного смеха Тори. Он показался Нику чудесным. Как жаль, что в дальнейшем все будет иначе. Когда они окажутся в Сан-Франциско и она обнаружит, что он захватил ее деньги, вряд ли ему удастся приблизиться к ней настолько, чтобы услышать, как она смеется или плачет.

Глава 18

Он разбудил Тори на рассвете, проникнув в нее. Она сонно обняла его за шею и отдалась охватившим ее ощущениям. Все слилось воедино — сладкое безумие, медленное пробуждение, чувственный шепот в полумраке, страстные желания, которые он вызывал в ней своими ласками и поцелуями, заставляя парить в воздухе. Потом острое ощущение, будто она обожглась о солнце, и временное забытье.

Она снова заснула и проснулась лишь тогда, когда Ник мягко потряс ее за плечо:

— Пойдем, Венера. Нам пора. Надо спешить, не то миссис Брейди отдаст твой завтрак кому-то другому.

Она открыла глаза и застенчиво улыбнулась, чувствуя себя немного неловко после всего происшедшего между ними. Он молча, с сочувственной улыбкой протянул ей влажное полотенце, чтобы она протерла сонные глаза.

Похоже, за ночь что-то изменилось. Они ели в маленькой, на удивление чистой столовой. Сначала Тори немного смущалась, но когда словоохотливая, доброжелательная хозяйка завела с ними беседу о «золотой лихорадке», из-за которой в Медвежий Ручей стали приезжать люди — правда, задерживались здесь немногие, — девушка начала успокаиваться.

Вчера, теплым, ласковым вечером, когда пыльную улицу освещали лишь огни салуна и даже смех звучал приглушенно, Тори приняла Ника как близкого человека. Возможно, причина отчасти заключалась в хорошем ужине. Ник разговорился, начал отвечать на ее вопросы. Она не удивилась, услышав, что он родом из Техаса. Не стало сюрпризом и то, что он получил образование, окончив университет, совершил турне по Европе.

К тому времени когда они вернулись в гостиницу и поднялись по узким ступеням крутой лестницы в свою маленькую комнату, ненависть и злость, которые прежде испытывала Тори, сменились невольным расположением. Это чувство нельзя было назвать доверием или нежностью, и все же теперь ее твердое намерение при первой возможности покинуть Ника исчезло, уступив место сомнениям. Может ли она доверять ему? Вдруг он снова станет тем человеком, которого она видела в пещере? Господи, не превратится ли она опять в наивную дурочку? Почему пребывает в таком смятении, зная, что он переменчив, как хамелеон, и непредсказуем, как ветер?

Но есть ли у нее выбор? Медвежий Ручей — это не бурлящая столица. Люди, которые попадались Тори на глаза, похоже, не подсказали бы ей правильную дорогу даже к краю поселка, не говоря уже о Сан-Франциско. Значит, не важно, может она доверять ему или нет. Сейчас она могла полагаться только на Кинкейда.

После сытного завтрака они попрощались с миссис Брейди и покинули Медвежий Ручей.

Ник и Тори снова въехали в густой лес, под кроны высоких мамонтовых деревьев, где было темно и прохладно. Безмолвная торжественность обстановки напоминала атмосферу храма. Над головами щебетали птицы, ветер слегка раскачивал верхние ветви. Копыта тихо опускались на многолетний слой листьев, от которых пахло плесенью.

Ник ехал по узкой тропе впереди Тори, сливаясь в единое целое с длинноногим черным конем. Он не пользовался безжалостными шпорами, которые носили многие испанцы и калифорнийцы, а направлял животное коленями. Кинкейд казался индейцем, с детства привыкшим к седлу. Тори мысленно видела, как он, обхватив ногами лошадь, скачет с развевающимися черными волосами по техасской равнине.

Амулет, который она заметила раньше, тускло блестел на шее Ника. Девушка спросила его об этой вещице, не рассчитывая, что он ответит ей, но Кинкейд сделал это. Она не удивилась, услышав, что он, еще будучи непокорным подростком, жил какое-то время среди команчей.

— Мой отец воспитывал во мне чувство ответственности, — Ник скривил губы, посмеиваясь над самим собой, — и я решил пожить с моим другом-индейцем на равнине, где, как я думал, никто не будет ограничивать мою свободу и требовать соблюдения каких-то правил.

— Ты действительно насладился обретенной свободой?

Он посмотрел куда-то вдаль. Его взгляд был холодным, отрешенным.

— Я обнаружил, что там существуют совсем другие правила. Иногда они определяют грань между жизнью и смертью. Я вырос там, где жизнь могла быть тяжелой, но на моем столе всегда была пища, я мог не бояться дикой природы и знал, что в случае серьезной опасности меня защитят. Но, пожив среди команчей, я понял, что на свете существует только один неоспоримый факт — человек может лишиться жизни за одно мгновение. Для меня это было важным открытием.

Больше Тори не задавала вопросов. Некоторое время они ехали молча, каждый думал о своем. В последнее время она тоже сделала несколько важных открытий, испытав потрясение и боль, узнав об отце и матери такое, о чем никогда не догадывалась. Единственным человеком, который не удивил ее, был Диего, но, как знать, может, если бы она осталась в Буэна-Висте, он тоже преподнес бы ей какой-нибудь сюрприз.

О, ей так хотелось ясности. После упорядоченной и размеренной жизни ее настоящее казалось таким запутанным. Прежде она надеялась, что все станет на свои места. Но сейчас эмоции были неясными и переменчивыми, она бросалась из одной крайности в другую, ощущая себя былинкой во власти ветра.

Когда они добрались до реки Пескадеро, где им предстояло встретиться с Джилом и Колетт, Кинкейд велел девушке дожидаться его в зарослях ив, а сам отправился на поиски приятеля.

— Но почему я не могу пойти с тобой? — Тори нахмурилась. — Я не хочу оставаться одна.

Ник вздернул бровь, уголок его рта поднялся в насмешливой улыбке, всегда раздражавшей девушку.

— Поскольку ты, похоже, имела дело с огнестрельным оружием, я оставлю тебе револьвер, если с ним ты будешь чувствовать себя уверенней.

— Ты не боишься, что я застрелю тебя? — с легкой обидой в голосе пробормотала Тори, но все же взяла протянутое им оружие и нахмурилась — револьвер оказался увесистым.

— «Кольт-уокер», — сказал Ник и улыбнулся Тори, которая явно удивилась, увидев необычный револьвер. — Это шестизарядная пушка. Возможно, она немного длинновата, но если направить ее в нужную сторону, она отлично сработает.

— Не представляю, как из нее можно стрелять.

— Поверь мне, она знает свое дело. Мне это доподлинно известно. Помнишь мой прерванный визит в Бостон? Вижу, что помнишь. Я ездил туда для изучения патентов на оружие. Прежде чем меня выставили из твоего славного города, я раздобыл необходимую информацию. Когда началась мексиканская война, техасский рейнджер Сэм Уокер отыскал в Нью-Джерси мистера Кольта, и они вместе усовершенствовали существующий револьвер. Такое оружие применялось против мексиканцев, оно действует безупречно.

— Хорошо. Надеюсь, мне не придется пускать его в ход.

— Думаю, да, но все-таки не торопись, рассмотри получше мишень. У меня еще сохранились оставленные тобой царапины, я не хочу получить новую рану.

Она не стала извиняться. Он ведь тоже вел себя в тот вечер не как джентльмен и получил то, что, по ее мнению, заслуживал.

— Если бы ты не напугал меня, я бы тебя не оцарапала.

— О, я говорю не о тех царапинах, дикая кошка.

Его ухмылка была возмутительной. Тори вспыхнула при явном напоминании об их утренней страсти.

— Не нужно быть таким грубым, Ник Кинкейд.

Сидя на коне, он приблизился к девушке, взял ее за подбородок и поцеловал так крепко, что у Тори закружилась голова; она испугалась, что выронит револьвер.

— Оставайся здесь. Это место вряд ли затопит, так что ты будешь здесь в безопасности, а я тем временем проверю обстановку, найду Джила и узнаю, удалось ли ему оторваться от преследователей.

Когда он уехал, все стихло. Тори смотрела на бегущую коричневую воду. Ей казалось, что револьвер тяжелеет в руке с каждой минутой. Она слезла с лошади и села на камень. Яркие лучи солнца слепили глаза. После недавней грозы все казалось невероятно чистым, и только вода по-прежнему оставалась мутной. Ник сказал, что Пескадеро впадает в океан, но в этом месте река напоминала неторопливый ручей.

Было тепло, солнце припекало, дул легкий ветерок, журчание воды убаюкивало Тори.

Сквозь дрему она услышала странный звук, открыла глаза и прищурилась из-за яркого солнца. Ветерпошевелил ветви ив, сорвав с них листья и закрутив в потоке. Сентябрь уже заканчивался. Тори вздрогнула, села и дотронулась до лежащего на ее коленях револьвера, желая ободрить себя.

Внезапно услышав треск, девушка вскочила на ноги и в спешке едва не уронила револьвер. За первым выстрелом последовали другие. Тори стала карабкаться по скалистому берегу к тому месту, где ее лошадь паслась на заливном лугу с густой травой. Девушка поскользнулась, снова обрела равновесие, схватила поводья и заставила животное поднять голову. Густые заросли ив служили надежным укрытием. Тори провела рукой по носу лошади, успокаивая ее, и поспешила в чащу.

Охваченная паникой, она крепко сжимала рукоятку револьвера и проклинала дрожащие пальцы. «Господи, что я здесь делаю?» — испуганно подумала Тори. Ей следовало остаться в Бостоне, в цивилизованном мире, где самая большая опасность заключалась в том, что человек мог попасть под колеса повозки с пивной бочкой… Будь проклят Ник Кинкейд, который покинул ее и носится сейчас бог знает где…

Прогремели новые выстрелы, потом она услышала крики и неистовое гиканье, заставившие ее вздрогнуть. У Тори пересохло во рту, сердце билось так отчаянно, что она слышала, как пульсирует кровь; колени начали подгибаться, и пришлось уцепиться за уздечку лошади, чтобы не упасть.

«Что он говорил? Убедись, что мишень выбрана верно, и тщательно прицелься. Что-то вроде этого».

Когда Тори услышала треск в кустах, расположенных в дюжине ярдов от нее, она подняла револьвер, держа палец на спусковом крючке. Тяжелый ствол слегка покачивался из стороны в сторону. Девушка сделала глубокий вдох, прищурилась, посмотрела вдоль блестящего дула с голубоватым отливом и стала ждать…

Вдруг из высокой раскачивающейся травы между деревьями вынырнули кони. Тори увидела Джила и Колетт, за которыми следовал Ник. Повернувшись в седле, он стрелял из винтовки назад. В воздухе ощущался запах пороха, от оружия поднимались облачка дыма. Девушка вышла из ивового убежища, лишь когда Джил приказал ей сесть на лошадь. Держа револьвер в руке, она забралась на свою испуганно фыркающую кобылу. Мужчины и Колетт поравнялись с Тори, и она заметила в глазах Ника грозный блеск. Он осадил коня, который почти встал на дыбы.

— Поехали, черт возьми!

Ей не потребовалось второе предупреждение; она ударила кобылу каблуками с такой силой, что животное рванулось вперед, вонзаясь копытами в болотистую почву и разбрасывая грязь. Тори поскакала за Джилом и Колетт. Сзади раздавались крики, очень напоминавшие гиканье преследователей. Оглянувшись, девушка увидела обнаженные коричневые тела и поняла, что за ними гонятся индейцы. Почему они преследуют их? Она всегда считала, что они, как правило, миролюбивы и лишь изредка нападают друг на друга или на отдаленные селения, чтобы захватить лошадей и скот.

Но сейчас индейцы яростно преследовали белых всадников с дикими, холодящими сердце воплями. Тори поняла, что скоро они все погибнут.

Погоня прекратилась так же внезапно, как и началась. Тори снова испуганно посмотрела назад, и ее сердце сжалось, потому что она не увидела Ника.

— Где он? — закричала девушка, но Джил не позволил ей остановиться, схватил поводья ее лошади и потянул на себя.

— Он способен позаботиться о себе. Не беспокойтесь о нем.

Но она все равно тревожилась и испытала большое облегчение, увидев, что он пробирается к ним через кусты. Взмыленный черный конь шел легкой рысью, Ник с красной повязкой на лбу и обнаженной грудью, на которой блестела испарина, сам напоминал индейца. Когда Тори увидела струйки крови, она сжала губы и, проглотив образовавшийся в горле комок, отвела взгляд в сторону.

— Не думаю, что они нападут снова, — сказал он, остановив коня возле Джила. — Во всяком случае, на нас.

— Я не знал, что Nez Perce[37] такие воинственные, — пробормотал Джил, сняв с головы шляпу, чтобы вытереть рукавом вспотевший лоб. — Наверно, индейцы решили, что мы хотим отнять у них корову, которую они разделывали.

— Это шошоны. Они почему-то удалились от своих обычных охотничьих угодий. Возможно, решили запастись пищей до начала зимы. Теперь их стало на три человека меньше, похороны займут какое-то время.

Ник открыл флягу, запрокинул голову, жадно отпил воду и плеснул остатки себе на лицо, обрызгав при этом грудь. Давая волю своим чувствам, Тори выпалила:

— Меня могли убить, а ты относишься к этому как к забавной проделке!

Глаза Ника стали холодными.

— Нас всех могли убить. Я должен извиниться?

Поскольку отчасти Тори боялась и за самого Ника, который из-за своего безрассудства даже не осознавал угрожавшей ему опасности, она бросила на него разъяренный взгляд:

— Нет, но тебя едва не убили! Если бы у тебя был разум, ты хотя бы немного испугался!

— И какой от этого прок? Уже все закончилось. А когда это происходило, я был слишком занят, чтобы пугаться. — Нахальная усмешка искривила губы Ника, он приблизился к Тори, и она увидела на его ресницах капельки пота. — Ты бы скучала по мне?

— Как по чирею на заднице!

Она повернула лошадь, прежде чем Ник дотянулся до нее. Тори знала, что Джил и Колетт смотрят на них, и представляла себе их мысли.

До нее донесся тихий смех Ника. Она поехала, не глядя на Джила и Колетт. Они, вероятно, догадывались о том, что произошло, но Тори не стала укреплять их подозрения. Она стыдилась случившегося — особенно после всего сказанного ею ранее.

В любом случае было ясно, что Колетт сделала правильное заключение. Когда вечером они разбили лагерь, расстелили одеяла под навесом из переплетенных сосновых ветвей и молодой поросли, служанка лукаво поглядела на Тори и удивленно подняла бровь.

Джил Гарсиа перехватил этот взгляд и понял его значение. Позже, когда женщины уснули возле костра, он отвел Ника в сторону и покачал головой:

— Похоже, этих двоих лучше держать порознь, приятель.

Ник посмотрел на завернувшихся в одеяла женщин и слегка пожал плечами:

— Сделать это будет нелегко, поскольку Колетт — служанка Тори.

— Возможно, но у меня есть предчувствие, что в противном случае нас ждут неприятности. — Джил потер рукой заросшую щетиной скулу. Задача была не из легких. Обычно Джил не вмешивался вдела Ника, особенно связанные с женщинами, но нынешняя ситуация отличалась от прежних. Он сделал глубокий вдох. — Колетт имеет зуб на мисс Райей. Она ее не выносит и, несомненно, считает, что между вами что-то произошло.

— Это ее не касается.

— Согласен, но она думает иначе, Ник посмотрел на Гарсиа:

— Вмешиваешься, Джил? Это на тебя не похоже.

— Я лишь хочу благополучно довести эту маленькую игру до того момента, когда мы доедем до Сан-Франциско, заберем деньги и избавимся от обеих женщин. Черт возьми, Ник, мне плевать на то, чем ты занимаешься с мисс Райен, но мы оба знаем, что их непримиримости надо положить конец.

В костре треснула ветка, и к небу взлетел сноп искр. В этом зареве Джил увидел сверкнувшие глаза Ника и удивился. Возможно, девушка значит для Кинкейда больше, чем он думал. В таком случае не стоит вмешиваться.

— Забудь об этом, Ник. Ты сам знаешь, что делаешь. Мне не следовало ничего говорить.

На этом разговор закончился. Над головами мужчин тихо и жалобно заухал филин.

По взаимному безмолвному согласию Ник Кинкейд и Тори в последующие дни держались друг от друга на расстоянии. Но теперь Тори с трудом изображала безразличие, слишком часто поглядывала на Ника, вспоминала, как он обнимал ее, целовал, называл любимой, amor, amante, пробуждал в ее трепещущей плоти потрясающие ощущения. Потом отводила глаза в сторону и уверяла себя, что после прибытия в Сан-Франциско все изменится.

Теперь надежда на успешное прибытие в место назначения была совершенно реальной; Джил сообщил, что дон Себастьян и Диего отправились в Сан-Франциско по прибрежной дороге Камино-Реаль.

— Похоже, они знали, куда вы направились, мисс Райен, — сказал он однажды вечером и посмотрел на девушку своими черными глазами.

Огорченная Тори взглянула на него:

— Очень сожалею. Я должна попасть туда. Дядя Себастьян, я уверена, не имеет там власти, поэтому я смогу купить билет на пароход, отплывающий в Бостон.

Сидящий напротив Тори Ник Кинкейд молчал, хотя она видела при свете костра, что он смотрит на нее. Они почти не разговаривали после встречи с Джилом и Колетт. Тори сожалела об этом. О чем он думает? Хочет ли, чтобы она исчезла? Огорчит ли Ника ее отъезд из Калифорнии? Повернув голову, она перехватила его взгляд, затаила дыхание и спросила себя, выразит ли он сейчас недовольство.

Но Ник встал, лениво потянулся и сказал, что идет охранять лагерь.

— Смени меня в четыре, Джил. Мы отправимся в путь до рассвета.

Он удалился кошачьей походкой в чащу. Тори проводила его взглядом. Повернувшись к костру, увидела сидящую возле Джила Колетт. В глазах служанки играл отблеск костра, она смотрела на Тори насмешливо, словно знала о ее чувствах, о том, как сильно девушка хотела услышать от Ника, что нужна ему не на несколько часов, а навсегда.

И поскольку было ясно, что это лишь мечты Тори, Колетт считала, что вправе претендовать на Ника Кинкейда.

Тори случайно обнаружила их в густой чаще утром следующего дня, когда солнечный свет с трудом пробивался сквозь ветви высоких деревьев и падал на землю отдельными пятнами. Она резко остановилась и нахмурилась, увидев, что Колетт беззастенчиво кокетничает с Ником, улыбается ему, склоняет голову набок, даже касается рукой его груди, проводит кончиками пальцев по обнаженной коже, виднеющейся в вырезе открытой рубашки. Его волосы еще не просохли — очевидно, после утреннего купания или умывания, — и рубашка прилипла к торсу. В одной руке он держал свернутый ремень с оружием; его брюки были расстегнуты, словно он надел их в спешке.

Услышать их беседу было трудно; не выдавая своего присутствия, Тори замерла на месте и напрягла слух. Похоже, они мирно беседовали по-французски. Лукаво улыбаясь, Колетт провела кончиком пальца от края рубашки Ника к его подбородку, потом коснулась рта; он схватил ее руку.

В уголках его глаз образовались морщинки, он улыбался. Когда рука Колетт дерзко скользнула по его груди вниз, он не попытался остановить ее. Служанка принялась ласкать Ника через ткань брюк. Тори сначала бросило в жар, потом она похолодела от гнева и тошноты. Колетт терла ладонью возбудившуюся плоть Ника и тихо смеялась, затем быстро опустилась перед ним на колени, волосы закрыли ее лицо, и Тори услышала, как Ник что-то пробормотал.

Тори охватила ярость, за которой последовало страстное желание вырвать из головы Колетт клок красивых светлых волос. Но ей следовало злиться и на Ника тоже, потому что он улыбался, тянул Колетт вверх, смеялся в ответ на ее разочарованные протесты.

— Ты выбрала неудачное время и место, cherie[38]. Однако я ценю твои старания.

Он повернул ее в сторону лагеря и слегка подтолкнул вперед, шутливо шлепнув по заду. Она сделала шаг, бросила через плечо лукавый взгляд на Ника, кокетливо поджала губы. Потом игриво произнесла что-то по-французски — похоже, на уличном жаргоне, который Тори не понимала, — и губы Ника еще сильнее растянулись в улыбке, однако он покачал головой. Не смутившись, Колетт пожала красивым плечом:

— Может быть, позже?

— Может быть, — сказал Ник, застегивая брюки. В его глазах играла усмешка, возбуждение еще не прошло. — Возвращайся в лагерь, пока тебя не хватились.

Не желая более слушать их разговор, Тори повернулась и убежала. Она испытывала слабость, растерянность. Тело Ника выдавало его тайные желания, и Тори подумала о других женщинах в его жизни. Случайных женщинах, которых он оставил в прошлом и никогда не вспоминал. Неужели и она будет одной из них? Очередная победа в длинной череде? При мысли о том, что она не единственная и когда-нибудь он позволит другой женщине прикасаться к нему таким образом, интимно и… порочно, Тори стало дурно. Конечно, это извращение, а не норма. Она никогда не согласится так сделать, и ни один воспитанный мужчина не будет требовать этого.

Тогда почему она кажется себе… такой неопытной? Неловкой и боящейся, что Ник сочтет ее новичком в этих делах, не заслуживающим его внимания.

Когда она вернулась в лагерь, Колетт уже сидела скрестив ноги на одеяле. Лицо служанки выражало самодовольство, ее обрамленные светлыми ресницами глаза торжествующе сверкали. Тори решила не обращать внимания на французскую puta, чтобы не доставлять ей дополнительного удовлетворения. Пусть она делает что хочет. Пошел он к черту, этот Кинкейд!

Остаток дня Тори и Колетт поддерживали вооруженное перемирие, они разговаривали только в случае необходимости, остальное время держались настороженно. Между ними сохранялась напряженность. Так продолжалось до того вечера, когда Джил объявил, что на следующий день они прибудут в Сан-Франциско.

Они разбили лагерь на небольшом холме, вдали от главной дороги. Однако Тори все же смогла увидеть голубую дымку океана и длинный горизонт.

— Завтра?

Джил посмотрел на нее и кивнул.

— Теперь город уже близко. И люди, преследовавшие нас, исчезли, так что мы в безопасности.

Прислонившись к дереву и ремонтируя уздечку, Ник, казалось, не слышал их разговора. Он ловко вырезал полоску кожи и изготовил из нее новый ремешок. Тори отвела взгляд в сторону, она была подавленна и растерянна.

Значит, скоро все закончится. Она прибудет в город, воспользуется бухгалтерской книгой, чтобы забрать деньги, и отправится в Бостон. Поедет ли Ник с ней? Господи, вдруг не захочет?

Возможно, это даже к лучшему. Ее чувства к Нику были такими сложными и запутанными, что она перестала понимать себя. Его взгляд мог повергнуть ее сердце в трепет, заставить волноваться. Она устала от своих желаний, неопределенности, а он снова превратился в равнодушного незнакомца, вежливого, но далекого. Он касался в разговоре только общих вопросов, словно только что познакомился с ней.

Да, так будет лучше. Скоро все останется позади, и, если дела сложатся удачно, возможно, уже завтра вечером она сядет на пароход. Снова окажется в цивилизованном мире, где ей не придется мыться в ручьях, удирать от индейцев, где мужчины ходят без револьверов и ножей, уважительно обращаются с женщинами.

Сейчас она выглядела словно бродяга, была усталой, грязной и мечтала о ванне.

— Где мои седельные мешки? — спросила девушка Джила.

— Я положил их возле остальных, когда расседлал лошадей. Думаю, они там, — ответил он и махнул рукой.

Занимаясь приготовлением ужина — снова бекон и фасоль, — Джил взглянул на Тори, ослепительно улыбнулся и продолжил свою работу. Девушка не решилась сказать ему, что уже искала седельные мешки. Новый поиск не увенчался успехом, и через несколько минут раздосадованная Тори подумала, что, вероятно, Колетт по ошибке унесла их в лес, приняв за свои.

Ник сообщил им, что он нашел маленький ручей, бегущий с холма по гладким серым камням к неглубокому озерку — идеальному месту для купания. Подхватив мешки Колетт, Тори отправилась в лес по следу, который Ник для их удобства обозначил сломанными ветками. Она слышала журчание воды и, несмотря на свою усталость, предвкушала радость купания. Воздух уже остыл, вода должна быть прохладной и освежающей.

Колетт в нижней рубашке и в отделанных кружевами панталонах сидела на краю плоской скалы над естественным водоемом. Когда Тори вышла из леса, служанка подняла голову. Выражение ее лица изменилось, глаза и рот недовольно сузились.

— Что случилось, maotresse?

Она произнесла эти слова мрачно, с явной неприязнью, но Тори положила мешки Колетт на землю возле нее.

— Ты перепутала седельные мешки. Где мои?

На лице Колетт появилось лукавство.

— Non, я не ошиблась. Я взяла мои.

— Они выглядят одинаково, но я уверяю тебя, что ты взяла мои. Я ни в чем тебя не виню. Просто хочу забрать мои вещи.

Поднявшись, служанка откинула назад свои распущенные волосы и воинственно посмотрела на Тори. Уперлась руками в изящные бедра.

— Ты всегда что-то хочешь от меня. Мне это надоело, я не желаю больше работать на тебя. Я останусь здесь, в Калифорнии, и не вернусь в холодный Бостон. Я не обманщица и не воровка. Я не желаю рисковать, как ты!

Растерянно моргая, Тори старалась понять быструю французскую речь. Когда до девушки дошел смысл сказанного, ее глаза округлились. Она рассерженно шагнула вперед.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь, маленькая шлюха. Мне нет дела до того, будешь ты работать на меня, останешься здесь или бросишься в Тихий океан, но ты взяла мои седельные мешки, и это меня касается. Скажи мне, где они.

Колетт сверкнула глазами:

— Я ничего тебе не скажу. Ты считаешь себя умнее всех, прячешь свои вещи, но они все знают, глупышка. Им известно, что ты задумала. Я подслушала их разговор, когда они думали, что я сплю, и знаю все. — Колетт презрительно рассмеялась. — Ты думаешь, что Кинкейд любит тебя? Думаешь, если он занимается с тобой любовью, то это значит, что он хочет остаться с тобой? Ты уверена в этом? Non, ему нужно лишь то, что лежит в твоем седельном мешке, — маленькая книжка, которую я нашла. В ней есть то, что они хотят знать.

В душу Тори закрался ужас, в животе похолодело. Бухгалтерская книга…

— О чем ты говоришь?

— О книжке с цифрами. Я ничего там не поняла, но знаю, что это нечто важное, потому что ты так бережешь ее, хранишь в клеенке, чтобы она не промокла, прячешь в потайном отделении. О, я чувствую, что права. Она важна для тебя. Я спросила себя, что ты готова отдать за нее…

Тори глубоко вздохнула. Растерянность уступила место возмущению. Сделала два шага вперед и оказалась на расстоянии вытянутой руки от Колетт.

— Ты не можешь так поступить, — тихо сказала Тори, удивившись своему самообладанию. На самом деле она дрожала от желания ударить ухмыляющуюся служанку по лицу. — Отдай мне мешки, и мы сделаем вид, что ничего не произошло.

— Non, maotresse, ты сделаешь нечто большее. Гораздо большее. Я знаю, что речь идет о весьма значительной сумме — гораздо большей, чем та, которую я могла бы заработать у тебя или кого-то еще. По-твоему, служанке достаточно крова и пищи, да? Тебе почти удалось украсть у твоих родных состояние. Если ты поделишься со мной, ты не заметишь потери. Я не жадная. Пять тысяч долларов — что ты на это скажешь? Мелочь по сравнению с остатком. Лучше отдать их, чем позволить твоему дяде или этим двоим забрать все. А они могут это сделать, уверяю тебя.

Ощущая поднимающуюся в душе бурю и боясь, что она вырвется наружу, Тори вслушивалась в каждое слово, тщательно переводила смесь французского с английским и испуганно понимала, что Колетт права. Дурочка! Как она могла довериться Нику Кинкейду? Ей следовало прислушаться к внутреннему голосу, отказаться от услуг лейтенанта, больше доверять собственной интуиции. Она знала, каков он, видела, как он убил человека, но была так ослеплена плотским желанием, что не придала значения всему остальному.

Теперь это не было важно. Она должна забрать бухгалтерскую книгу, прежде чем эта глупая девчонка отдаст ее Нику и все погубит. Если он знал о книге, то, вероятно, собирался украсть у нее деньги. Он знал о контрабандном оружии и, возможно, был одним из наемников, покупавших его. Речь шла о большой сумме, завладеть которой пожелал бы любой авантюрист.

Сохраняя внешнее спокойствие, Тори изучающе посмотрела на Колетт:

— Где мои седельные мешки?

Колетт рассмеялась:

— Я не скажу тебе, пока ты не дашь мне расписку на пять тысяч долларов.

— Она ничего не будет стоить, даже если ты сумеешь прочитать ее.

— Non, ты напишешь ее по-французски, и она будет стоить пять тысяч долларов, потому что ты не посмеешь обмануть меня. Если я не получу деньги сразу после нашего прибытия в Сан-Франциско, я скажу Кинкейду о книге, и тогда тебе тоже ничего не достанется.

— Пять тысяч долларов — большая сумма. Мне потребуется время, чтобы получить ее в банке. — Тори сделала шаг в сторону, бросила на Колетт холодный взгляд. Если Ник знает о деньгах — у нее не было оснований сомневаться в этом, — он просто заберет их, как сказала служанка. Если только она, Тори, не вернет себе книгу и не спрячет ее где-нибудь. Господи, чем в случае провала она оплатит свой проезд до Бостона? В ее голове замелькали разные мысли, и через несколько мгновений она невозмутимо произнесла: — Если ты скажешь Кинкейду о книге, то не получишь пяти тысяч долларов.

— Но моя потеря будет гораздо менее значительной, чем твоя, верно? Я останусь при своих, а ты — что ты будешь делать? Вернешься в Монтерей и выйдешь замуж за дона Рафаэля? Теперь он не возьмет тебя в жены, даже если твой дядя не убьет тебя.

Тори стиснула кулаки; ее ногти вонзились в ладони, но голос остался твердым.

— Не будь идиоткой. Мне достаточно написать дяде Симесу в Бостон, и он оплатит мой проезд.

— Сколько времени это займет? Три месяца? Четыре? — Колетт засмеялась. — Что ты будешь есть до поступления денег, maotresse? Где будешь жить?

— Хорошо, Колетт. Я дам тебе расписку на пять тысяч долларов. Но лишь в обмен на книгу.

— Non. Я верну ее тебе только в Сан-Франциско. — Губы Колетт скривились в торжествующей улыбке. — Не печалься, maotresse. Тебе все равно достанется большая часть. Если только твой дядя не найдет тебя.

— Надейся, что не найдет, — сказала Тори, не сумев скрыть своей горечи. — Или мы обе останемся ни с чем.

Эта мысль была неприятной. Что хуже, спросила себя Тори: ярость Себастьяна или двуличие Ника? Она смогла бы простить ему связь с другой женщиной, но не предательство.

Глава 19

Сан-Франциско удивил Тори, несмотря на сообщения о бурно развивающейся промышленности и притоке золотоискателей. За пять месяцев, прошедших с того времени, когда по стране распространился слух о найденном на Америкэн-Ривер золоте, некогда сонный городок Йерба-Буэна сильно изменился. На северном побережье теснились брезентовые палатки, деревянные хижины и даже быстро возведенные саманные домики. В гавани стояли брошенные корабли с забитыми трюмами, пристань была завалена товарами. По улицам, изрезанным следами колес, двигались сошедшие на берег пассажиры, телеги и повозки. Растущий город жил ожиданием чего-то.

Тори не захватила эта атмосфера. С тревогой и настороженностью она проследовала за Кинкейдом мимо заброшенной миссии. Они выехали на улицу с незатейливым названием Маркет-стрит. Внизу виднелись гавань и скопление жалких домиков. В заливе, омывающем северное побережье, колыхался лес из мачт со спущенными парусами.

Джил нашел для них комнаты в гостинице возле Портсмут-сквер, но Тори даже не пожелала узнать цену. Все стоило безумно дорого. К изумлению девушки, находилось немало желающих купить у торговцев одно сырое яйцо за доллар или лопату за пятьдесят долларов.

Гостиница была примитивной и состояла всего из шести комнат, но Тори видела в городе еще более жалкие одноэтажные пристанища с дощатыми стенами и брезентовыми крышами, где отсутствовали удобства.

Ник Кинкейд остановил девушку, взяв ее за руку и не дав подняться на второй этаж гостиницы по узкой заплесневелой лестнице. Она отдернула руку, словно пальцы Ника обожгли ее, и посмотрела на него. В глазах Кинкейда что-то сверкнуло, потом они снова стали холодными.

— Мы с Джилом доставили тебя в город, как обещали.

— И теперь, конечно, ты хочешь получить свои пятьдесят долларов.

Ее презрительная реплика, похоже, не подействовала на него. Он лишь кивнул с бесстрастным, непроницаемым лицом:

— Верно. Мы хотим получить наши деньги.

— Право, лейтенант, где твои манеры? Неужели ты не можешь проявить учтивость, дать мне и моей служанке немного отдохнуть? К тому же я должна сходить за деньгами в банк. Сегодня я слишком устала для этого. Утро тебя устроит?

— Вполне. — Он посмотрел на Колетт, которая стояла чуть поодаль, наблюдая и слушая. — Мы с Джилом займемся нашими делами и оставим вас отдыхать в одиночестве. Если вам что-то понадобится, обратитесь к портье. Не советую уходить в город без сопровождения. Сюда каждый день прибывают полчища золотоискателей, и девушкам находиться на улице чрезвычайно опасно. Если захотите покинуть гостиницу, попросите меня или Джила сопровождать вас.

— Спасибо за предупреждение, лейтенант. Мы не собираемся покидать нашу комнату. Путешествие было слишком утомительным.

Еле заметная улыбка тронула уголок его рта. Ник кивнул, поднес палец к полям шляпы, словно Тори была всего лишь незнакомкой, мимо которой он проходил по улице, а не женщиной, чье тело еще недавно пробуждало в нем неистовую страсть… Господи, ей не следует даже думать об этом. Он интересовался только деньгами, в то время как она…

— Доброй ночи, мисс Райен и мадемуазель Пуарье. Мальчик взял седельные мешки, и девушки последовали за носильщиком. Тори подавила желание оглянуться и посмотреть на Ника, проверить, смотрит ли он на нее или уже покинул маленький гостиничный холл, который портье назвал вестибюлем.

Когда девушки остались вдвоем в тесной грязной комнате, Тори положила свои седельные мешки на узкую койку, повернулась к служанке и посмотрела на нее:

— Дай мне бухгалтерскую книгу. Сейчас.

— Еще не время. — Колетт отступила на шаг с испуганным и одновременно дерзким видом. — Ты обещала дать расписку.

— Ты получишь ее, когда я удостоверюсь, что книга цела. Ты могла потерять ее. Отдай ее мне сейчас. Мое терпение почти истощилось, я готова сообщить все Кинкейду и покончить с этим. Ненавижу неопределенность. Кто знает — возможно, он окажется настолько щедрым, что даст мне денег на билет до Бостона.

Колетт задумалась, потом пожала плечами с галльской невозмутимостью:

— Хорошо. Я покажу тебе книгу. Потом ты вновь отдашь ее мне — она будет находиться у меня до того момента, когда я получу деньги.

— Глупышка. Я не получу денег без бухгалтерской книги, как ты это не поймешь?

Тори не сочла нужным говорить, что основная часть денег хранилась в бостонском банке. Больше нельзя тянуть с решением этой проблемы. Ей срочно требовалась бухгалтерская книга с названиями банков, где папа держал деньги, и цифрами. О, да будут прокляты хитрости, на которые пошел отец! Он запрятал деньги в нескольких местах, и теперь ей предстояло разыскивать их, точно куриные яйца в ворохе сена.

Но она сделает это. Получит деньги и решит, как быть дальше. Если Кинкейд знает о вкладах, а дядя догадывается о припрятанном капитале, времени у нее в обрез.

Колетт неохотно и настороженно достала бухгалтерскую книгу и бережно, словно это была хрустальная ваза, передала ее Тори. Маленькая книга сулила доступ к таким деньгам, которых девушки никогда не видели. Они и не увидят их, если Кинкейд узнает о заветной книжечке.

— Принеси лист бумаги, — сказала Тори. — А также перо и чернила. — Когда Колетт заколебалась, Тори удивленно посмотрела на нее. — Ты ведь хочешь получить расписку?

— Я смогу обменять ее на деньги?

Сомнения Колетт не удивили Тори. Она кивнула:

— Да, конечно. Ты ничего не знаешь?

— Я знаю достаточно, чтобы получить от тебя пять тысяч долларов, — язвительно заявила служанка.

Эта реплика была возмутительной правдой, поэтому Тори ничего не ответила. Она написала расписку и спрятала бухгалтерскую книгу в маленькую бархатную сумочку.

— Они думают, что мы отдыхаем, — сказала Тори, имея в виду Кинкейда и Гарсиа, — поэтому мы должны поторопиться, если хотим ускользнуть от них. Я заметила тут черную лестницу. Помоги мне обрести приличный вид, иначе не удастся пройти в банк и получить доступ к счетам.

Тори обрадовалась, что вскоре они смогли выйти из гостиницы. Свежий соленый ветер, дующий с залива, и яркое солнце заставили девушек прищуриться. Город не произвел на них большого впечатления, хотя его стремительный рост бросался в глаза. На деревянных фасадах висели написанные от руки объявления о продаже недвижимости и земельных участков. Цены доходили до шестисот долларов. Неслыханная наглость!

«Как мог отец доверить деньги банку, расположенному в этом городе?» — раздраженно подумала Тори, обходя большие ямы и лужи, которыми была усеяна широкая улица. Конечно, это было ловким ходом, потому что Себастьян никогда бы не подумал, что Патрисио поступит таким образом. И все равно от нее требуется особенная осторожность.

Она потуже затянула платок, прячась от ветра и стараясь не замечать Колетт, которая шагала рядом, точно послушная, безропотная служанка, а вовсе не коварная маленькая стерва, каковой была в действительности.

Драгоценная книга лежала в сумочке, болтавшейся на руке Колетт, — эта мера предосторожности должна была защитить девушку в том случае, если «госпожа пожелает совершить подлость и обмануть бедную Колетт».

Тори отчаянно хотелось столкнуть служанку в одну из ям с грязной водой. Но она боялась привлечь к себе излишнее внимание — на девушек и так постоянно поглядывали. Одни мужчины вежливо прикасались рукой к своим шляпам, другие пялились на них так, словно никогда не видели женщин. Да, местные дамы выглядели более скромно, но и одежда Тори не была слишком смелой. Она надела простое синее платье из бархата с оборками на лифе; оно плотно облегало грудь и талию, а ниже расходилось вширь красивым широким колоколом. Тори извлекла его из седельного мешка, где оно сильно помялось за время путешествия. Платье нуждалось в тщательной утюжке, но Кинкейд и Гарсиа могли заглянуть к девушкам в любую минуту, разглаживать складки не было времени. И все же оно выглядело сносно.

Банк находился на углу Монтгомери-стрит, возле площади. Это здание не было впечатляющим, казалось, что его возвели наспех. Повсюду шло строительство, рабочие сколачивали леса, по улице катились грохочущие повозки. В самом банке царил безупречный порядок. Тори это удивило и обрадовало. Возможно, отец поступил правильно, положив деньги сюда. Девушка увидела кабинки кассиров, стол, несколько расположенных в глубине кабинетов. Она сразу же направилась к двери, за которой, судя по табличке, находился президент.

Вскоре мистер Кэролл, президент банка, выражал свою радость по поводу встречи с красивой дочерью важного клиента. Конечно, он помнит ее отца, прекрасного человека. Как печально, что он умер так рано. Президент погладил пальцем короткие густые усы, улыбнулся Тори и украдкой скользнул взглядом от шеи девушки к ее груди.

— О, в столь скорбное время я сделаю для вас все возможное, мисс Райен. Хотя ваш отец пользовался нашими услугами недолго — всего три месяца, — он был весьма желанным клиентом.

Тори улыбнулась с подобающей грустью, опустила глаза, подумала, что на самом деле желанными были папины деньги, и пробормотала слова благодарности. Подняв голову, она успела перехватить взгляд мистера Кэролла, изучавшего ложбинку между ее грудями. Президент покраснел, и Тори снова улыбнулась:

— Надеюсь, мистер Кэролл, вы отнесетесь с пониманием к тому, что я вынуждена забрать деньги из вашего банка. — Вздохнув, она поднесла к глазам уголок носового платка. — Это вынужденная мера.

— Моя дорогая мисс Райен… — Он помолчал с растерянным видом, потом прочистил горло и улыбнулся. — Я понимаю, что вы нуждаетесь в средствах, но забрать такую большую сумму… конечно, речь идет только о ее части?

— О нет. Речь идет обо всем вкладе. Конечно, я знакома с правилами выдачи денег, у меня есть все необходимые номера счетов. — Она придвинула лежащую на столе книжку к мистеру Кэроллу и подалась вперед. — Тут все записано. Это ваши инициалы — Л. К.?

— Да, мои. — Он с несчастным видом забарабанил по столу. — Понимаете, подготовить такую значительную сумму непросто. Я ведь не держу наличные в сейфе. Деньги используются, разумно вкладываются в новые предприятия, разбросанные по всему городу. Ваш отец понимал это.

— Означают ли ваши слова то, что если бы мой отец приехал сюда и попросил вернуть ему деньги, которые он отдал вам, вы бы отказались это сделать?

— Отказался бы? Нет-нет, я бы не хотел, чтобы у вас сложилось такое впечатление. Я не отказываюсь. Я лишь объясняю, что для сбора средств потребуется время.

— Очень хорошо. — Тори услышала, как Колетт что-то пробормотала себе под нос. Она бросила на служанку суровый взгляд и снова повернулась к мистеру Кэроллу: — Я даю вам время до завтрашнего утра.

— До завтрашнего… Мисс Райен, боюсь, вы все еще не понимаете меня.

— Нет, мистер Кэролл, боюсь, это вы меня не понимаете. Это деньги, оставленные моим отцом, — вот подтверждающие это документы, — и я приду за ними завтра утром.

В конце концов, мистер Кэролл обещал собрать деньги к послезавтрашнему дню, но не ранее, поскольку для этого ему необходимо продать некоторые ценные бумаги и собственность… может быть, она возьмет только часть… или переведет средства на другие счета?

Тори ушла из банка с пятью сотнями долларов, лежащими в ее бархатной сумочке, — конечно, эту сумму нельзя назвать состоянием, но она позволяла купить билет до Бостона. Если получение денег связано для нее с такими трудностями, то, вероятно, дяде Себастьяну еще сложнее забрать их. В отличие от нее он не располагал бухгалтерской книгой и номерами счетов. Возможно, ее прежние опасения были напрасными, и если она сумеет продержаться необходимое время, то сможет благополучно отплыть из Сан-Франциско с целым состоянием.

Но следовало помнить о разъяренной Колетт. Когда Тори холодным тоном заявила, что ничего не может поделать, француженка возмущенно посетовала на скромность полученной суммы.

— Сотня долларов? Надолго ли мне ее хватит? Мне следовало поступить так, как я собиралась, — рассказать все Кинкейду. Тогда мне досталось бы больше.

— Твою веру в лейтенанта Кинкейда можно назвать весьма трогательной, если принять во внимание, что, по твоим словам, он намеревается похитить все деньги.

Порывистый ветер задрал подол юбки, и Тори придержала его одной рукой, раздраженно глядя на Колетт, стоящую на невысоком каменном крыльце у входной двери банка и с ненавистью смотрящую на свою госпожу.

— Если ты так расстроена, скажи ему. Мне плевать. Но в таком случае не удивляйся, если у тебя заберут даже эти сто долларов.

— Ты дала мне расписку.

— Я выполню свое обещание, когда получу остальные деньги. — Тори гневно посмотрела на служанку. Будь она проклята! Пусть они все будут прокляты! Кошмарная, возмутительная ситуация! Она жалела, что поддалась на уговоры и приехала в Калифорнию.

— Maotresse…

Голос Колетт прозвучал сдавленно, как-то странно, но Тори была слишком рассержена и взволнована, чтобы придать этому значение. Бросив мрачный взгляд на служанку, она повернулась, чтобы шагнуть на дорогу. В городе не было даже дощатых тротуаров, грязь простиралась от порогов лавок и жилых зданий. «Как здесь можно ходить?» — рассеянно подумала Тори, приподняв подол юбки и осторожно обойдя еще дымящуюся кучу конского навоза.

Потом она подняла голову, и ее сердце сжалось. Она увидела приближающихся к ней людей. Дядя и брат со зловещей решимостью пересекали Монтгомери-стрит впереди группы всадников. Тори охватила паника, девушка почувствовала, что страх парализовал ее ноги, сердце отчаянно забилось. Внезапно дядя скрылся из виду за проехавшим по улице фургоном. Тори повернулась и увидела, что Колетт побежала прочь. Под задравшейся юбкой замелькали щиколотки и икры француженки, которая мчалась сломя голову по улице. Тори не подозревала, что Колетт способна развить такую скорость.

Господи, что делать? Она услышала, как Диего окликнул ее, но побежала прочь с единственным желанием удрать от них. Она должна скрыться, иначе ее доставят назад в Монтерей. У нее не будет второго шанса на спасение.

Тори услышала, как ее туфли застучали по каменному крыльцу, потом удары стали приглушенными — она бежала по улице. Девушка слышала свое собственное учащенное дыхание, воздух с шипением вырывался из горла, точно из пароходной трубы. Она ощущала себя жертвой, за которой гонится хищник. Тори подхватила мешавший ей подол платья, заметив краем глаза изумленные взгляды прохожих. Она неслась по наклонной улице, стараясь сохранять равновесие и не попадать в рытвины.

Собранные в пучок волосы рассыпались, упали на глаза, почти ослепили Тори. Ей стало еще труднее бежать по круто уходившей вниз улице. Шум в ушах напоминал грохот волн, в нем тонуло все, кроме страха и неистового биения сердца.

Ее ноги начали уставать, мышцы — слабеть, дыхание стало неровным, тяжелым; она услышала крики, стук копыт, рассерженный, властный голос Диего и поняла, что надежды нет. В боку у Тори закололо, она задыхалась, но не могла остановиться, признать поражение, хотя видела тщетность своих усилий.

Все напрасно — ночное бегство, мучительное путешествие по холмам, переправа через грозную реку. Ей следовало послушаться Кинкейда. Незнакомцы могут быть менее опасными, чем родственники.

Она свернула в переулок, побежала между заборами, сколоченными из гнутых бочарных досок, и выскочила на Маркет-стрит. Остановилась на каком-то крыльце, чтобы перевести дыхание, снова почувствовала острую боль в боку. Через мгновение осторожно покинула крыльцо, но побежала уже не так быстро. Тори обернулась и не увидела позади себя дядю и брата. В ее душе забрезжил луч надежды. Всадники исчезли. Перед девушкой катились повозки; она выскочила на улицу и побежала рядом с какой-то телегой, стараясь раствориться в толпе.

Уличное движение стало менее оживленным, но Тори не останавливалась — отчаяние и страх подстегивали ее; она не знала, насколько отстали Преследователи, станут ли они искать ее здесь. Возможно, решат, что она вернется в гостиницу или даже в банк. Задыхающаяся Тори упорно поднималась по крутому холму.

Впереди находилась старая миссия, мимо которой они проезжали ранее. Тори поняла, что преодолела большое расстояние. Миссия была построена из самана в архитектурном стиле, весьма распространенном в Калифорнии. Она казалась заброшенной, но, приблизившись, Тори поняла, что она почти превратилась в руины. По заросшему сорняками двору бродили цыплята. Тори направилась к крайнему двухэтажному зданию. Между каменными колоннами, поддерживающими балкон, виднелся дверной проем в форме арки.

Внутри мелькнула чья-то фигура. Надеясь, что это священник или какой-то другой человек, способный дать ей пристанище, Тори вошла в здание. В помещении пахло горящими свечами, по бокам стояли статуи, впереди на небольшом возвышении находилась гробница. Подойдя ближе, Тори увидела, что она была пустой. Дыхание девушки стало более ровным, она с чувством облегчения прислонилась к гробнице. Постояла несколько минут под высокими сводами часовни. Ее сердце билось уже не так неистово, как прежде, лицо перестало пылать.

Тори поежилась — на ней было только открытое платье, которое девушка надела, чтобы произвести впечатление на банкира. Конечно, она не могла вернуться в гостиницу. Это было слишком опасно. Что скажет Кинкейд, когда Колетт поведает ему о происшедшем? Или он даже не поинтересуется случившимся, когда узнает, что Себастьян и Диего нашли их? Господи, как ей купить билет и остаться незамеченной? Несомненно, дядя примет соответствующие меры, как это сделал отец…

Она услышала какой-то звук, резко повернулась и ахнула. В дверном проеме появилась чья-то темная фигура.

— Кто там? — испуганным дрожащим голосом спросила Тори, но не услышала ответа. Со двора донесся приглушенный писк цыпленка, вдали залаяла собака. Звуки шагов показались Тори слишком громкими. — Кто это?

Темная фигура двинулась вперед, вошла в помещение. За спиной человека появились другие люди. Улыбающийся дон Себастьян шагал в узком луче света, проникавшем через дверной проем. Тори узнала Диего, который следовал за дядей. Поняла, что сопровождавшие их люди были пастухами из Буэна-Висты. Все ее надежды рухнули.

Тори опустилась на колени перед старой деревянной гробницей. Ветхая конструкция была покрыта пылью, в ее углах зияли большие щели. Прислонившись к гробнице, Тори закрыла лицо руками. Бархатная сумка висела на запястье. Девушка быстро раскрыла ее и достала оттуда маленькую бухгалтерскую книгу. Только Тори успела просунуть ее в одну из щелей гробницы, как к ней приблизился дон Себастьян, сжал руку и заставил подняться.

— Значит, — в его голосе звучало нескрываемое удовлетворение, — ты наконец прибыла в Сан-Франциско. Я ждал тебя. Нам надо о многом поговорить.

Глава 20

Диего Монтойя Райен внимательно смотрел то на дядю, то на сестру. Тори изменилась — сейчас это было гораздо заметнее, чем в момент их первой встречи после длительной разлуки. Конечно, прошло много времени, она превратилась из надоедливой девчонки в женщину. Возможно, дядя прав и ее своенравие следует решительно пресечь.

Увидев, как Себастьян, поднимая Тори, слегка тряхнул ее, Диего не запротестовал. Он решил подождать, послушать, что она скажет в оправдание. Еще в детстве Тори была бунтаркой, вечно выкидывавшей нечто неожиданное. Например, иногда она убегала за ограду и танцевала там со слугами, забыв обо всем на свете. Юбка хлестала по обнаженным ногам девочки, которую можно было принять за испанскую цыганку. Порой она уезжала одна в горы на пони, заставляя взрослых волноваться и искать ее, а потом возвращалась — чаще всего пешком, исцарапанная и растрепанная, потому что животное сбрасывало ее. Он всегда считал Тори безрассудной. Глядя сейчас на девушку, которая смотрела на дядю, откинув назад распущенные волосы и дерзко вздернув подбородок, он понял, что она не изменилась.

— Отпустите меня, — ледяным тоном произнесла Тори, в ее глазах бушевала ярость. — Я не желаю идти с вами.

— Думаешь, кому-то есть дело до твоих желаний? — Дон Себастьян презрительно скривил губы. — Ты совершила проступок, тебя следует наказать за бегство. Мы приехали, чтобы отвезти тебя домой. Твой novio ждет.

Тори попыталась освободить руку, которую сжимал дядя. Она бросила на него разъяренный взгляд и увидела в его глазах презрение.

— Пусть ждет. Я сказала ему, что не выйду за него замуж, и не собираюсь это делать. А теперь отпустите меня.

Да, его сестра была дерзкой кошечкой… Он помнил ее поступки. Восхищался ею и одновременно сожалел, что она так смело отвечает дяде.

Диего шагнул вперед, поняв, что никто из них не собирается уступать.

— Довольно. Отпустите ее, дядя. Я хочу поговорить с сестрой.

К удивлению юноши, Себастьян не отпустил девушку, а позвал пастухов, махнув им рукой.

— Я не могу сделать это, Диего. Прости меня, но ее побег слишком опасен для нас.

Возмущенный Диего поднял руку, чтобы остановить пастухов. Они проигнорировали его жест, и он тихо выругался.

— Dios! Это оскорбление. Если вы не подчинитесь мне, я прогоню вас из Буэна-Висты!

ОпечаленныйТомас, проработавший в Буэна-Висте целую вечность, сказал:

— Извините, дон Диего, но мы должны подчиниться вашему дяде. Нам сказали, что вы еще не хозяин асиенды и находитесь под опекой дона Себастьяна. Поэтому у нас нет выбора.

Расправив плечи, Диего бросил на Себастьяна разъяренный взгляд:

— Мой дядя ошибается.

— Боюсь, что нет, — насмешливо произнес Себастьян. — Эти люди знают, что, если они ослушаются меня, их ждет нечто гораздо худшее, нежели увольнение. По-моему, ты еще многого не понимаешь. Речь идет не только о твоей непокорной сестре или украденном оружии. Исчезла бухгалтерская книга.

Диего прищурил глаза. Его подозрения оказались правильными. Дядя знал о важности книги. Молодой человек сделал глубокий вдох и посмотрел на Тори. Она настороженно глядела на него. Диего спросил себя, не она ли украла книгу? Конечно, нет. Как могла она узнать о ней? Отец не собирался вводить ее в курс дела, он хотел, чтобы она вышла замуж за Рафаэля и скрепила союз двух семей, не вмешиваясь в бизнес. Нет, она убежала от брака с доном Рафаэлем, а не потому, что похитила книгу. Дядя провоцировал его, проверяя, знает ли он о существовании книги. Диего боялся, что, получив эту информацию, дядя использует ее против него.

— При чем тут какая-то книга? — спросил молодой человек, шагнув вперед; он сдерживал желание выхватить шпагу и добиться освобождения Тори.

Но Себастьян Монтойя потянул девушку за руку. Вид у него был весьма грозный.

— Спроси ее. Думаю, она довольно скоро сообщит нам то, что мы хотим узнать.

Быстрым движением Себастьян сжал пальцами ремешки, на которых висела сумочка Тори, и дернул за них. Девушка закричала, попыталась ударить его, но дядя остановил руку Тори и сильной пощечиной отбросил племянницу к деревянной гробнице.

Взбешенный Диего бросился к Себастьяну, ухватил его за тонкую белую рубашку.

— Dios! Я не позволю вам бить мою сестру! Пошатнувшись, Себастьян поднял бархатную сумочку; в его глазах появилась настороженность. Заметив испуг дяди, Диего испытал удовлетворение.

— Диего, пропала бухгалтерская книга. Не притворяйся, будто ты не знаешь о ней. Мне известно, что это не так. Я узнал о ней давно, но твой отец оказался слишком хитрым, он спрятал ее. Понятия не имею, каким образом Виктория завладела ею, но можешь не сомневаться — бухгалтерская книга с номерами счетов и всеми цифрами сейчас находится у твоей сестры.

Диего медленно отпустил Себастьяна, разжав пальцы.

— Бухгалтерская книга? — Он прищурился. — Какая, дядя?

— Та, что хранилась в кабинете дона Патрисио. Мне сказали, что ее забрала Виктория.

— Кто это сказал?

Дон Себастьян отступил на шаг, расправил смятую Диего рубашку, бросил взгляд на Тори, потом повернулся и отдал короткий приказ. Через мгновение Томас втащил кого-то в часовню. Луч света упал на Колетт. Служанка посмотрела на Диего. На ее испуганном лице со следами побоев еще блестели слезы.

— Это правда, дон Диего. Моя maotresse взяла книгу, которую вы ищете. Она лежит в маленькой сумочке…

— Правда? — Тори гневно рассмеялась. — Тогда поищи ее там, если так уверена. Ramera![39]

Услышав вырвавшиеся из уст Тори бранные слова, Диего поднял бровь. Где она научилась так ругаться? Пристально посмотрев на сестру, он не удивился, что дядя не обнаружил книгу в сумочке, даже порвав бархат и рассыпав деньги по полу. Когда дон Себастьян начал перечислять угрозы, осуществления которых Диего никогда бы не допустил, молодой человек понял, что хранившая презрительное молчание Тори действительно могла взять книгу.

Она смотрела на разгневанного дядю с торжествующей улыбкой. Невозмутимо поднятая бровь девушки окончательно убедила Диего, что сестра знает, где находится книга.

Угрозы Себастьяна стали отвратительными. Диего перебил его, чтобы разрядить накалившуюся атмосферу:

— Довольно, дядя. Мне ясно, что служанка солгала.

— Неужели? — Колетт издала сдавленный смешок и убрала с глаза прядь светлых волос. — Non, месье, я не лгу. Откуда, по-вашему, появились деньги, что валяются на полу, если не из банка? Она дала мне сотню долларов, чтобы я ничего не сказала Кинкейду…

— Кинкейду? При чем тут он?

Резкий вопрос Себастьяна остался без ответа. Колетт пожала плечами и испуганно замолчала.

Диего наблюдал за Тори. Она тоже смотрела на него холодными фиалковыми глазами, лавина ее волос колыхалась при каждом возмущенном вдохе. На щеке горело красное пятно от удара Себастьяна.

Он, Диего, должен увести ее отсюда. Себастьян был в ярости. Молодому человеку уже доводилось видеть, как дядя выплескивал свой гнев на беззащитных жертв. Это было неприятное зрелище. Тори не желает признаваться, значит, он должен ликвидировать взрывоопасную ситуацию.

— Я приехал сюда, чтобы забрать мою сестру, а не якобы пропавшую книгу, — сказал наконец Диего. — Возможно, она лежит где-то в другом месте и мы найдем ее, вернувшись домой. Пойдем, Тори. Мы обсудим все в Буэна-Висте.

Диего протянул руку к Тори, но Себастьян встал между ними, грозно прищурив глаза.

— Нет, Диего. Она скажет нам, куда спрятала книгу. Я не могу больше рисковать — вдруг она снова сбежит?

Тихий звон и звуки шагов возвестили о том, что пастухи шагнули вперед с поднятым оружием. Диего выругался, он был рассержен тем, что поставил себя в такое положение, а также глупым поведением сестры. Ей следовало рассказать все брату, довериться ему. Возможно, вдвоем они сумели бы расстроить планы дяди, но сейчас было уже поздно.

Может быть, Тори действительно взяла бухгалтерскую книгу, иначе не держалась бы так дерзко. Дурочка! Неужели она не знает, на какую жестокость способен взбешенный дядя Себастьян? Чтобы заполучить книгу и деньги, он не остановится ни перед чем — речь идет о целом состоянии. Диего с горечью вспомнил, как много раз просил отца меньше доверять Себастьяну, позаботиться о сохранности денег, но папа был уверен, что им никто не угрожает, что у него еще есть время. Теперь было поздно.

Себастьян скомандовал, и пастухи бросились вперед. Двое из них схватили Диего за руки, избегая его взгляда. Их испугало ледяное обещание юноши: «Вы очень скоро пожалеете об этом».

Когда Диего вывели во двор, Себастьян повернулся к Тори. Его губы скривились в безжалостной улыбке, темные глаза стали холодными.

— Теперь ты скажешь мне все, или дорого заплатишь за свое упрямство. Где книга?

Ее мозг отчаянно работал. Тори еще никогда не было так страшно. Но если она сообщит Себастьяну то, что он хотел знать, то исчезнет причина, пока что не позволявшая ему ее убить. Пастухи подчинялись дону Себастьяну, Диего был таким же пленником, как и она. Бедный Диего — вероятно, ей следовало довериться ему, но теперь уже поздно, время осталось лишь для отчаянных мер. Решится ли дядя на какую-нибудь жестокость? Тори не исключала этого, однако в таком случае ему придется убить и Диего, поскольку брат явно не хотел, чтобы она пострадала.

— Ты слишком долго вспоминаешь, куда положила ее, — грозно произнес Себастьян. — Возможно, мне следует помочь тебе. Может быть, ты спрятала ее под одежду? Я должен раздеть тебя?

Она вздернула подбородок. «Он способен на все!» — подумала испуганная Тори, но решила не выказывать своего страха. Медленно, невозмутимо провела рукой по узким рукавам, потом энергично тряхнула подол платья.

— Вы видите, что здесь ничего нет. Уверяю вас, тут вам ее не найти.

— Ты лжешь, Виктория.

— Pendejo![40] He называйте меня лгуньей.

Она заметила блеск металла и опустила глаза. Ахнула, увидев в дядиной руке нож. Ее тело пронзила холодная, как лезвие, волна испуга.

— Ты не передумала, Виктория? Поторопись, пока я не разрезал твою одежду. Тебе ведь не нужен шрам на щеке? Или ниже, на твоей тонкой шее? А если мое лезвие войдет немного глубже…

— Вы не осмелитесь.

— Думаешь? Чем я рискую? Если ты и твой глупый, безрассудный брат умрете, все достанется мне.

— Вы забыли о моей матери.

Себастьян засмеялся, пожал плечами.

— Палома гораздо мудрее тебя. Она всегда делает то, что ей велят. Она давно поняла, что сопротивление бесполезно и лишь приводит к боли. И смерти.

Тори посмотрела на Себастьяна, увидела в его глазах холодный, безжалостный блеск и внезапно что-то поняла. Слова выскочили прежде, чем она успела остановить их:

— Ты убил маминого Роберто, да?

Себастьян изумленно уставился на девушку, потом небрежно пожал плечами:

— Меня удивляет, что ты об этом знаешь. Это было так давно… наверно, ты слышала всякие домыслы. Никто не знал точно. И сейчас никто не знает. Роберто был глупцом, не дорожившим своей жизнью. Ему не следовало связываться с дочерью семьи Монтойя. Он сам подписал себе смертный приговор.

Себастьян приблизился к Тори с угрожающим видом; его глаза превратились в узкие щелочки; смертоносный нож отражал неяркий свет, падающий через дверной проем. Гробница находилась за спиной девушки. Отведя руки назад, она ухватилась за стенку гробницы. Узкая щепка длиной с палец легко отделилась от доски; движимая животным инстинктом самозащиты, Тори стиснула ее в руке.

«Если он коснется меня, я убью его… не знаю, как мне удастся это сделать, но он получит свое», — подумала разъяренная девушка.

Дон Себастьян направил на нее лезвие и прикоснулся его концом к пальцу. Нож был таким острым, что мгновенно на коже появилась капля алой крови.

— Видишь, мое оружие неплохо заточено, — прорычал он, не скрывая своих намерений.

Пряча за спиной в складках платья оторванную щепку, Тори передвинулась в сторону; ее ладони были влажными, горло сжимал спазм. Сердце билось громко и учащенно, в висках глухо пульсировала кровь.

Себастьян повернулся. Насмешливая гримаса на худом лице придавала ему сходство с ястребом.

— Не думай, что тебе удастся так легко отделаться от меня, Виктория. Послушай, мое терпение истощается. Скажи мне то, что я хочу знать, иначе придется сделать тебе больно.

Она облизала пересохшие губы, задыхаясь от страха.

— Вы сумасшедший… я ничего не знаю.

— Ты очень глупа…

Себастьян бросился к ней. Она увернулась с проворством, какого не ожидала от себя. Нож проткнул рукав ее платья. Тори подняла руку с зажатой в ней щепкой, успела увидеть торчащий на ее конце короткий гвоздь и вонзила его дяде в руку. Острие глубоко вошло в мышцу. Себастьян выронил нож, схватился за рану, закричал, призывая пастухов.

Все произошло так быстро… Тори услышала крики, брань, топот вбежавших в часовню пастухов. Она бросилась в заднюю часть помещения. Подол ее платья взлетал выше колен.

Там должен быть второй выход. Господи, обязательно должен…

Крики стали более громкими, брань не смолкала. Тори решила, что Диего удалось переманить пастухов на свою сторону. Но она не рискнула остановиться, даже когда услышала грохот выстрелов; они звучали здесь невероятно громко, разносясь эхом по всему помещению. В воздухе летала белая пыль, штукатурка сыпалась на пол. Можно было подумать, что стреляют сразу из пятидесяти ружей.

Добравшись до задней части часовни, Тори увидела закрывающую дверной проем занавеску и устремилась к ней. Сердце девушки было готово выскочить из груди, она боялась смотреть назад. Надежда была слабой, почти ничтожной все могло закончиться неудачей. Вероятно, они схватят ее, прежде чем она успеет ускользнуть, добежать до коменданта города, попросить защиты у властей.

Она была готова на все, лишь бы не позволить Себастьяну одержать победу…

Задыхаясь от пыли, Тори отдернула выцветшую занавеску, служившую в качестве шторы, и выскочила на маленький двор. Цыплята с писком бросились врассыпную, уступая ей дорогу. Оказавшись на середине двора, Тори услышала звуки погони. Громкие выстрелы звучали пугающе. Девушке казалось, что они доносятся отовсюду. Все смешалось воедино — ослепляющий, душащий страх, глухие удары каблуков о влажную землю. Она бежала не зная куда от своего отчаяния и страха, в сторону гор.

Неожиданно прямо перед ней возник человек в мексиканской накидке; девушка закричала и увернулась от него. Она успела сделать только два шага — сильная рука обхватила ее за талию, оторвала от земли.

— Тихо, — прорычал незнакомец по-испански ей на ухо, но она в панике завизжала, стала сопротивляться. Он произнес более резко: — Collate![41] — Крепко сжимая Тори стальными руками, он потащил ее назад к миссии.

Всхлипывая от страха и обиды, Тори заметила впереди брата в окружении вооруженных мужчин. Мрачный Диего стоял в тени здания. Его куртка порвалась, на щеке алела свежая ссадина. Приблизившись к нему вместе с державшим ее человеком, она увидела, что пастухи, приехавшие с Диего и доном Себастьяном, также имели жалкий вид. Некоторые из них, включая Томаса, истекали кровью, другие неподвижно лежали на земле.

Человек, схвативший Тори, заговорил по-испански с мужчиной, который навел револьвер на Диего. Оба незнакомца были вооружены до зубов и опоясаны патронташами. Широкие поля шляп скрывали их лица. На мужчинах были мексиканские накидки, напоминавшие одеяла.

Растерянная Тори догадалась, что они говорят на каком-то незнакомом ей диалекте, которым пользовались жившие возле Монтерея индейцы. Тори посмотрела на Диего и увидела, что он понимает их речь — в его глазах полыхал гнев, губы сжались в узкую полоску.

— Вы не имеете права это делать, — возмущенно сказал он человеку, державшему Тори. — Это не ваше дело.

— Я считаю это моим делом, — прозвучал холодный ответ. Тори нахмурилась и повернулась. Но мужчина грубо толкнул ее, не позволив смотреть назад.

Он отдал еще один приказ на индейском диалекте, и другой человек взял Тори за руку. Она отстранилась, сверкнула глазами.

— Не смейте прикасаться ко мне!

— Делай, что они говорят, Тори, — сказал Диего с презрением в голосе, причину которого Тори не поняла. — Это серьезные и опасные люди. Вероятно, твоя интуиция оказалась верной.

— Я не понимаю, что происходит.

— Нас грабят. — Насмешка искривила губы Диего. — Во всяком случае, грабят нашего дядю.

Тори увидела, что взбешенный дядя Себастьян прислонился к столбу, держась за кровоточащую рану. Она снова растерянно посмотрела на брата.

— Грабят? Господи, какое безумие! Что им надо? Слегка повернувшись, она посмотрела на человека — того самого, который догнал ее и притащил обратно к миссии. Он стоял под козырьком крыльца, обвитого виноградной лозой. Немногочисленные листья, зеленевшие возле гнилого столба, трепетали на ветру.

— Вы сумасшедший? — спросила девушка.

— Вовсе нет. — Подняв ружье, он указал стволом на дона Себастьяна. — Нам кое-что нужно.

— Что именно?

Ярость Тори пересилила страх; девушка отбросила упавшие на глаза волосы и смерила бандита презрительным взглядом:

— Чего вы хотите, черт возьми?

Себастьян злобно рассмеялся:

— Спрашивай, маленькая bruja[42]. Если бы ты отдала мне то, что я хотел получить, мы бы были уже далеко. Не попали бы им в руки.

— Если бы…

Она замолчала, сделала вдох и посмотрела на Диего, который еле заметно кивнул.

Очевидно, бандит заметил это, он произнес что-то на своем гортанном языке. Один из мужчин шагнул вперед и ударил Диего прикладом ружья. Юноша упал на землю и застонал.

Тори закричала, бросилась вперед, но ее схватили за руку и заставили повернуться лицом к главарю, который бесстрастно посмотрел на девушку. Она замерла под его взглядом. Теперь она увидела под широкими полями шляпы лицо мужчины. Не пытаясь скрыть его, он насмешливо произнес:

— Она все еще у тебя, Венера? Я должен был догадаться. Отдай мне книгу, и мы уйдем, оставив тебя любящей семье.

Улыбаясь, Ник Кинкейд оценивающе посмотрел на Тори прищуренными глазами, как бы определяя, как сильно может надавить на нее. Она должна была сразу узнать его и узнала бы, если бы не была так напутана и растерянна. Сейчас в душе Тори клокотала ярость. Мысль о том, что он использовал ее, желая завладеть деньгами, болезненно уколола девушку.

Забыв об осторожности, она бросилась на Кинкейда, вцепилась ногтями ему в лицо и оставила красные следы на щеке, прежде чем он поднял руку, чтобы защититься. Выругавшись, он усмирил Тори, крепко сжав ее запястья.

— Mierda! Черт возьми, будь благоразумной, Тори!

— Благоразумной!

Это слово вырвалось из ее горла бессвязным ревом. Она добавила к нему несколько ругательств, которые лишь заставили Ника усмехнуться.

— Ты вор!.. Отпусти меня!..

Но Кинкейд крепко держал Тори за руки, не позволяя ей снова оцарапать его. Глядя поверх ее головы, он обратился на индейском диалекте к другому мужчине в широкополой шляпе, в котором девушка узнала Джила Гарсиа. Через мгновение Ник снова посмотрел на Тори.

— Отдай мне бухгалтерскую книгу, и мы оставим вас в покое. Вы сможете позаботиться о раненых и отправиться домой.

Она упрямо хранила молчание; он тихо выругался, еще сильнее сжал ее руки. Наконец произнес отрывисто и нетерпеливо:

— У меня мало времени. Ты отнимаешь его. Скажи мне, где книга.

Джил что-то встревожено крикнул Нику, и Тори услышала донесшийся издалека топот копыт. Она подняла голову и увидела облачко пыли, вьющееся над дорогой, которая вела от Сан-Франциско. Кто-то пробормотал: «Soldados». Тори поняла, что солдаты, вероятно, услышали стрельбу и прискакали сюда, чтобы разобраться в случившемся.

Все еще сидящий на земле у крыльца дон Себастьян посмотрел на Кинкейда, сверкнув глазами в надвигающихся сумерках.

— Я лично знаком с губернатором Мейсоном, сеньор. Вам грозят гораздо более серьезные неприятности, чем вы могли предположить. Отдайте оружие моим пастухам, и я уговорю солдат проявить к вам снисхождение и не расстреливать на месте…

— Забудьте об этом. — Пальцы Ника еще сильнее врезались в кожу Тори, причиняя ей боль. — Скажи мне, где ты спрятала книгу, или придется сделать нечто такое, что тебе не понравится.

Задыхаясь от напряжения, страха и сомнений, она бросила взгляд мимо Ника на его людей и пастухов дяди, потом на брата, который неподвижно лежал на земле. Кинкейд тряхнул Тори, и волосы девушки упали ей на глаза. Она поняла, что его терпение истощается и он может совершить нечто ужасное. Заставила себя посмотреть на него.

В уголках его рта обозначились резкие морщинки. Глаза Ника были жесткими.

— Я дал тебе достаточно времени для принятия решения. Презрительно посмотрев на нее, он поднял голову и отдал приказ одному из своих людей.

Человек, сделав два шага, приблизился к Диего и рывком поднял его. Лучи вечернего солнца упали на лезвие ножа, поднесенного к горлу юноши. Тори закричала:

— Нет! О нет, не надо! Пожалуйста, не трогайте его! Клянусь, он не знает, где она. О Господи, пожалуйста… Ник, не дай ему причинить вред моему брату.

— Сообщи мне, Тори. — В его требовательном голосе появились мягкие ноты просьбы, и девушка кивнула, почти всхлипнув:

— Хорошо, я скажу тебе. Я скажу тебе.

Кинкейд направил в часовню своего человека, который быстро вернулся. Усмехаясь, он поднял руку с маленькой книгой.

— Ты приняла правильное решение, — произнес Ник и разжал пальцы, отпуская Тори.

Одновременно бандит, державший нож у горла Диего, убрал его и бросил юношу на землю. Другие разбойники быстро схватили оружие пастухов.

— Когда мы уедем, вы найдете револьверы в колодце, — сказал Джил, — но не вздумайте преследовать нас. Мы застрелим любого глупца, который попытается это сделать.

Потрясенная случившимся, Тори в оцепенении смотрела на Кинкейда, слушала всхлипывания Колетт и брань Диего. Дюжина бандитов, казавшихся не менее опасными, чем их предводитель, оседлали лошадей. Ник Кинкейд ловко взлетел на коня и заговорил с братом Тори. Ей не удалось расслышать слова.

Диего ничем не мог ей помочь. Себастьян ясно дал понять это. Теперь она точно знала, что дядя мог обойтись с ней жестоко. Никто не поможет ей — даже мать, которая и так уже сделала все, что могла. Слегка пошатываясь, обессилевшая Тори перевела взгляд с брата на дядю. Поняла по его мрачным горящим глазам, что он расправится с ней безжалостно. Он потерял не только бухгалтерскую книгу, но и все надежды на получение денег.

Бросив взгляд в сторону Тори, Кинкейд направил коня рысью к маленькой железной калитке церковного двора.

Не успев обдумать свое решение, Тори бросилась вперед, ухватилась за сапог проезжавшего Ника и побежала возле фыркающего коня. Ее руки скользили по коже. Ник натянул поводья, посмотрел на нее с холодной вежливостью.

— Я очень тороплюсь, поэтому, если ты позволишь…

— Возьми меня с собой. — Тори сделала глубокий вдох, ощутила вкус пыли, своего страха и отчаяния. — Не оставляй меня здесь. Ты не представляешь, что меня ждет. Господи, только возьми меня с собой. Я готова стать твоей заложницей. Ты знаешь, что мой дядя поедет за тобой, и солдаты уже почти здесь…

Эта мольба была унизительной, но реальность казалась более пугающей.

Тори услышала, как Диего разразился бранью, Себастьян прорычал какую-то угрозу, но она пристально смотрела на Ника, умоляя его согласиться. Он поглядел на нее прищуренными, задумчивыми глазами, не улыбаясь, с бесстрастным лицом. Сердце Тори сжалось. Потом Ник еле заметно улыбнулся. Уголок его рта привычно поднялся вверх. Эта гримаса сейчас была скорее угрожающей, нежели насмешливой.

Сбросив стремя с ноги, он протянул руку ладонью вверх.

— Хорошо, Венера, я возьму тебя…

Часть четвертая

Глава 21

Уже давно стемнело. Тори поежилась и прикусила губу, чтобы сдержаться. Она знала, что Ник нетерпим к женским слабостям. Он уделял ей мало внимания с тех пор, как они покинули миссию Долорес. Уезжая оттуда, Тори лишь раз оглянулась назад и увидела стоящего перед часовней Диего. В ее ушах долго звенели угрозы брата.

Они остановились, когда миссия скрылась из виду. Тори дали лошадь, Кинкейд опустил девушку на землю. При этом он лишь едва кивнул ей. Она оказалась под опекой Джила Гарсиа, который стал ее проводником.

Следуя по невидимой тропе за незнакомыми мужчинами, она спрашивала себя, правильный ли сделала выбор. Похоже, у нее не было другого пути. Холодный, злой взгляд Себастьяна сулил суровое наказание. Бегство с Кинкейдом хотя бы давало ей шанс.

Причина дядиного гнева и преследования — маленькая книжка в кожаном переплете — теперь находилась у Кинкейда. Он просмотрел ее, листая страницы, потом взглянул на Тори с насмешливой улыбкой.

— Хорошо, что ты не потеряла и не уничтожила ее, верно? Иначе что бы ты могла мне предложить?

Она посмотрела в сторону и ничего не сказала. Тревога и неопределенность помешали ей придумать ответ. Тори не могла забыть сердитые мольбы Диего, прозвучавшие, когда она садилась на коня Кинкейда, его обещание арестовать и повесить Ника за похищение. Прижимаясь к Нику и держась за его талию, она услышала его смех. Вряд ли это можно назвать похищением — она сама просила лейтенанта увезти ее.

Ей казалось, что солдаты действительно могут догнать их, но потом Ник потребовал, чтобы она поменялась одеждой с одним из бандитов, молодым парнем, которому на вид было лет четырнадцать. Удивленная Тори согласилась. Скорчив гримасу, она надела пыльную льняную рубашку Густаво и его широкие штаны. Густаво, улыбаясь, прошелся в ее синем платье, подол которого волочился по земле. Его вид и жеманная походка рассмешили всех. Потом они снова сели на лошадей. Несколько бандитов, включая Густаво, отделились от группы и поехали в другом направлении. Тори наблюдала с высокой скалы, как солдаты преследовали разбойников, пока те не скрылись среди деревьев. С того времени прошло несколько часов, погони не было. Они уже удалились на приличное расстояние от миссии. Всадники неутомимо двигались вперед.

Джил Гарсиа ехал возле Тори.

— Возьми, pobrecita[43]. Накидка поможет тебе согреться, — с сочувствием произнес мексиканец.

Вспомнив, как однажды он выручал ее таким же способом, она взяла накидку и с чувством благодарности просунула голову в отверстие. Пахнущая пылью и табаком накидка упала на плечи девушки.

— Спасибо, мистер Гарсиа.

— Джил. — Он тихо засмеялся. — Я не привык к формальностям. Мы ведь уже проделали вместе немалый путь, верно?

— Да. — Тори помолчала. Она так устала, что никакие любезности не приходили ей в голову. Через несколько минут девушка спросила: — Куда мы едем?

— О, не могу сказать. Мы должны встретиться кое с кем, а потом, насколько мне известно, ты купишь билет до Бостона.

— Да? Никто не сказал мне об этом.

Поводья заскользили в ее руках, и конь вырвался вперед. Тори пришлось осадить его. Красивая кобыла, к сожалению, исчезла, но эта серовато-коричневая лошадь подходила Тори гораздо лучше. Она была весьма резвая, однако двигалась менее плавно.

Некоторое время Джил ехал возле Тори, тихо беседуя с ней. Непринужденная беседа удерживала от сна, помогала сохранить остатки бодрости. Тори сильно устала. Она вспомнила, что съела одно печенье, которое ей дал кто-то из бандитов. Оно было твердым и тонким, но девушка быстро проглотила его. Она боялась, что, если пожалуется, печенье отберут.

Эти мужчины с суровыми лицами были неприветливыми, только Джил охотно беседовал, а остальные всадники ехали молча. Они явно привыкли к быстрым переходам и не разводили костров, чтобы не привлекать внимание преследователей. Ник Кинкейд ехал где-то впереди. Покинув миссию, он почти не замечал присутствия Тори, лишь однажды кивнул ей. Его безразличие бесило девушку.

Она чувствовала себя преданной. Да, она давно подозревала, что он покупает оружие у ее отца, однако его коварство причиняло ей боль. Одно дело — быть наемником, и совсем другое — использовать ее для того, чтобы украсть деньги отца. Почему-то из двух преступлений второе казалось ей более серьезным.

К тому времени когда они остановились, чтобы отдохнуть, Тори уже умирала от усталости. Джил Гарсиа помог ей спешиться и бережно опустил девушку на каменистую землю. Мужчины нарезали веток и соорудили из них укрытия. Они накинули на эти шалаши клеенку. Джил отвел Тори в один из таких шатров, дал ей два одеяла, печенье и холодный бекон.

Она без энтузиазма посмотрела на печенье, но все же откусила его и стала жевать. Джил улыбнулся и встал, собираясь уйти.

— Ночью костра не будет, но если вы завернетесь в накидку и одеяла, то не замерзнете.

Она печально кивнула, сознавая, что рассчитывать на костер не приходится. Мысль о том, что дон Себастьян может догнать их прежде, чем она сядет на пароход, тревожила девушку. Завернувшись в одеяла под примитивным укрытием, Тори посмотрела на Джила. Его фигура вырисовывалась на фоне окружавшего их леса.

— Вряд ли вы пожелаете сказать мне, что произойдет с деньгами моего отца.

Она не удивилась, когда он покачал головой.

— Я не могу сказать. Не расстраивайтесь, сеньорита, их употребят во благо многих людей.

— Думаю, мое представление о правильном использовании такой большой суммы отличается от представления вашего вожака, — заметила Тори более резким, чем хотела, тоном. Зачем сообщать им о том, что это ее беспокоит? Или о том, как сильно она огорчилась, узнав, что Ник Кинкейд — преступник, наемник и вор? Вспомнив, как он убил нескольких индейцев и человека на площади, она подумала, что эти описания не полны. Джил присел на корточки возле Тори, посмотрел на нее своими темными глазами. Его губы под тонкой полоской черных усов скривились в насмешливой улыбке. Он заговорил тихо и сочувственно:

— Вы должны понимать, что наши планы расстроились, потому что ваш дядя не забрал бухгалтерскую книгу и не отправился в банк за деньгами. Теперь мы делаем то, что должны сделать. Вы поехали с нами по собственной воле.

— Я знаю. — Она небрежно пожала плечами, стараясь не обращать внимания на комок в горле, который образовался отнюдь не из-за холодного сухого печенья. — Думаю, вы понимаете, что у меня фактически не было выбора. Мой дядя не любит меня. Он без колебаний выдал бы меня за дона Рафаэля или отправил в монастырь. Теперь я хотя бы смогу вернуться в Бостон, к людям, которым… не безразлична.

Если Джил и заметил легкую дрожь в ее голосе, то не выдал этого и лишь понимающе кивнул:

— Всегда лучше быть с теми, кому ты дорог. А ваш брат — думаете, он бы вам не помог?

— Диего… о, я не уверена. Он так изменился за время моего отсутствия. Он уже не мальчик, а мужчина, которого я не знаю. Прежде я всегда считала, что Диего никогда не позволит обидеть меня, но сейчас он заодно с дядей Себастьяном. Он попытался помешать дяде причинить мне вред, но все же не спас меня.

— Когда мы появились там, мне показалось, что он ничем не мог вам помочь, — сухо заметил Джил. — Но должен признать, что я был недостаточно внимателен — пули летали возле моей головы, как рассерженные осы. Позвольте дать вам совет, мисс Райен: будет лучше, если вы попробуете как-нибудь связаться с братом. Думаю, он постарается вам помочь.

— Теперь уже поздно. К тому же я не разделяю вашу уверенность.

— Верно, дон Себастьян поставил его в невыгодное положение — дон Диего был потрясен тем, что пастухи отказались подчиняться ему. Мне кажется, что в Буэна-Висте дону Себастьяну придется иметь дело не с мальчиком, а с разгневанным мужчиной. Ваш брат найдет способ нанести ответный удар.

Тори поежилась.

— Надеюсь, вы правы.

Поднявшись, Джил посмотрел на Тори:

— Уже поздно, мне еще многое надо сделать. Отдохните, пока есть такая возможность. Мы отправимся в путь до рассвета.

Он повернулся, сделал шаг, потом снова поглядел на Тори и тихо сказал:

— Vaya con Dios![44]

Очень странное пожелание перед сном, подумала она.

Когда чья-то грубая рука разбудила Тори, тряхнув за плечо, девушке показалось, что сон длился всего несколько мгновений. Человек сказал ей по-испански, что пора вставать, они должны ехать. Она села, поморгала, прогоняя сон, слегка нахмурилась и убрала волосы с глаз. Один из бандитов стоял рядом и смотрел на нее. Его лицо было скрыто широкими полями сомбреро.

— Хорошо, я встаю.

Он ушел, а она посидела несколько мгновений, стараясь окончательно проснуться и кутаясь в шерстяную накидку, чтобы унять дрожь. Где-то рядом седлали лошадей, до ушей Тори доносилось негромкое бормотание мужчин, она услышала, как копыта застучали по камням, потом по мягкой почве. Было еще темно, лишь звезды и узкий месяц освещали округу.

Ник Кинкейд подошел к Тори и остановился перед ней, наступив сапогом на край одеяла и раздвинув сплетенную из ветвей крышу шалаша.

— Поторопись, Тори. Мы не можем ждать, пока ты будешь медленно просыпаться.

Она не собиралась демонстрировать ему свою усталость — это стало бы лишь поводом для нового оскорбления. Девушка с трудом поднялась с земли, все еще сжимая края накидки спрятанными под ней руками.

— У меня есть время позаботиться о моих потребностях?

— Если ты поспешишь.

Прежде она задала бы этот вопрос, запинаясь и краснея, но сейчас он сорвался с ее уст легко, и она с иронией подумала о том, что сильно изменилась за последние недели. Когда Тори вышла из кустов, ее одеяла уже были скручены, а лошадь оседлана. Кинкейд нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Он остался один, все остальные исчезли. Об их недавнем присутствии свидетельствовали лишь укрытия, наспех возведенные возле камней и деревьев.

Он молча протянул девушке ее маленькую бархатную сумочку и поводья. Забравшись на лошадь и следуя за Ником по тропе, петлявшей среди густого леса, Тори обнаружила в сумке тонкое печенье и бекон. Она молча принялась есть. Ее лошадь почти задевала своим носом круп черного мерина.

Они двигались так некоторое время. Тори начала дремать. Когда лошадь споткнулась, девушка пришла в себя. Поморгав, она увидела, что почти рассвело, солнечные лучи постепенно пробивались через переплетенные ветви высоких сосен, кедров и елей. Кинкейд находился впереди на расстоянии одного-двух ярдов. Опираясь рукой о луку седла, он насмешливо наблюдал за Тори.

— Если бы ты упала, то скатилась бы с этого обрыва. Она вздрогнула, увидев крутой, заросший кустарником склон, который почти отвесно уходил вниз от самой тропы. Девушка заставила себя невозмутимо пожать плечами, надеясь не выдать голосом своего испуга:

— Но я же не упала.

— Да. — Он повернул коня, по-прежнему улыбаясь. — Пока что.

Этот тон показался Тори более знакомым, и она отметила, что их отношения снова становятся дружелюбными. Когда они выехали из леса на небольшую равнину, Тори приблизилась к Нику:

— Где остальные? Они не могли оторваться от нас.

— Они не оторвались от нас.

Он ничего не добавил к этой сухой реплике, и Тори охватило внезапное предчувствие.

— Они ждут нас, да?

— Какое это имеет значение?

— Господи, что ты говоришь? Я думала… Джил сказал… разве мы едем не к порту? Куда они уехали? Где Джил Гарсиа?

Он бросил на нее суровый взгляд, лишенный прежней насмешки и терпимости.

— Они уже далеко. Извини, Венера, ты не уточнила, кто должен стать твоим проводником. Я полагал, что ты имела в виду меня — твои мольбы были обращены именно ко мне.

— Да, конечно, но я имела в виду вовсе не это. Я…

Она замолчала. Если он не хотел отвечать, давить на него было бесполезно, поэтому она изменила тактику:

— Куда ты везешь меня?

Он удивил ее своим ответом:

— В Саттерс-Форт.

— Ты шутишь!

— Я говорю абсолютно серьезно. У тебя есть идея получше?

— Но это так далеко и совсем не на побережье. Чтобы попасть туда, нам пришлось бы пересечь залив или преодолеть большое расстояние по суше. Это заняло бы много дней!

— Всего несколько дней, если ты способна поспевать за мной. Я должен отправиться в Сакраменто. Там ты сможешь сесть на пароход, который довезет тебя по реке до залива, а затем мимо Сан-Франциско до Тихого океана. Это займет четыре-пять дней, а потом ты отправишься в Бостон. Ты можешь поступить иначе — ждать парохода в одном из портов на побережье. Но я знаю, что люди твоего дяди будут искать тебя там.

Тори молчала. Его слова звучали убедительно, но она ожидала и хотела совсем другого. Этот план означал, что ей придется пробыть с Ником довольно долго. Почему-то такая мысль пугала ее.

— Похоже, ты тщательно все продумал, — сказала она, наконец. — Ты уверен, что нам удастся осуществить твой замысел?

— Тебе остается только надеяться на это.

Дождь начался еще днем и шел несколько часов. Ник должен был встретиться с Роем Мартином в миссии Санта-Клара-де-Азис, расположенной милях в тридцати к югу от места их первой ночной стоянки. Непогода задержала Кинкейда, к тому же он не мог двигаться достаточно быстро из-за Виктории Райен. Она перестала сопротивляться, ни на что не жаловалась и лишь однажды тихо сказала ему, что он намеренно старается сделать ее несчастной.

— Не испытывай судьбу, Виктория, — ответил Ник.

Она пристально посмотрела на него, потом отвернулась и больше не делала провокационных заявлений.

Они добрались до ручья, который бежал по склону каменистого холма, изрезанного пещерами.

— Мы можем ненадолго остановиться? Я устала, дождь такой холодный… Лошади тоже измучены. В прошлый раз ты сказал мне, что надо беречь животных, верно?

— Ты не очень-то догадлива.

Он указал на пирамидальный тополь, около которого прятался вход в неглубокую пещеру. Капли падали с ветвей, образуя на земле маленькие лужицы. Вода бежала по склону тонкими струйками.

— Мы устроим здесь привал.

Он снял седла, почистил лошадей щеткой, проверил, нет ли заноз и трещин на копытах, провел рукой по крупам и ногам животных. Потом стреножил их возле входа в пещеру и присел на корточки у костра. Тори приготовила бекон с фасолью. Она молча придвинула Нику тарелку. Он начал есть, рассматривая девушку в дрожащем свете костра.

Возможно, следовало оставить ее с братом. Ничего плохого бы не случилось. Диего не допустил бы этого, несмотря на ярость Себастьяна. Но она казалась такой несчастной и испуганной. Облако волос окутывало ее плечи и падало на вырез синего платья, из которого выглядывали соблазнительно вздымавшиеся груди. Он вспомнил вкус ее губ, стон, звучавший возле уха, и позволил чувствам одержать верх над благоразумием.

Брать ее с собой не было необходимости. Он завладел бухгалтерской книгой, и это было единственным результатом почти сорванного задания. Его бесило, что разработанный план потерпел крах. Ник собирался напомнить Рою Мартину при следующей встрече, что уже предлагал ему действовать менее хитро, но более жестко. Однако сейчас это не имело значения. Мартину придется работать только с бухгалтерской книгой, содержащей номера счетов и суммы. Они не арестовали дона Себастьяна и его сообщников, но правительство хотя бы получит незаконно нажитые деньги.

Теперь на него свалилась ответственность за Викторию Райен.

Девушка находилась в трех футах от Ника. Она делала вид, будто не замечает его, но он знал, что это не так. Тори выдавала себя своим смущением, тем, как играла своими волосами, теребила рукава позаимствованной рубашки. Шерстяная накидка топорщилась на ее спине. Она сняла с себя туфли и чулки, закутала ноги в одеяло. Время от времени украдкой бросала на Ника взгляд и тотчас отводила в сторону, словно не хотела, чтобы их глаза встречались.

Это вызывало у Ника раздражение. И одновременно возбуждало его. Будь он проклят, если позволит ей снова соблазнить его!

Глава 22

Они прибыли в миссию Санта-Клара в конце следующего дня. Тори сказала, что никогда еще не видела такую красивую долину. Голубоватые, местами поросшие темно-зелеными деревьями вершины Сьерры величественно уходили в небо длинной отвесной стеной. В зеленой долине было теплее, чем в горах; солнечные лучи ласкали лицо и руки девушки.

На краю миссии стояла высокая сводчатая часовня с колокольней, черепичной крышей и большим крестом. Перед входными дверьми, имевшими форму арки, был разбит дворик, опоясанный низкой чугунной оградой. Невысокое длинное здание явно нуждалось в ремонте, как и все миссии, которые видела Тори. Далее находилось поселение Сан-Хосе — несколько живописно разбросанных по долине каркасных домов.

Путников приняли весьма радушно. На широкой площади перед миссией играли дети и лаяли собаки. Когда всадники спешились, им сообщили, что отец Майкл отсутствует, но они могут остановиться в миссии.

— Бесплатно, разумеется, — добавил послушник с едва заметной улыбкой, — но при желании вы можете сделать пожертвование.

— Я должен встретиться тут с одним человеком, — сказал Ник, спешившись. Он помог Тори слезть с лошади, но не отреагировал на ее полный любопытства взгляд. — С Роем Мартином.

— Да. Он ждет вас, сеньор. Я провожу вас к нему, а Хуана отведет вашу жену в комнату.

— О нет, — произнесла Тори, но послушник уже подозвал к себе молодую монахиню и велел ей отвести леди в комнату, расположенную возле заднего дворика. Ник лишь усмехнулся и сообщил, что его жена очень устала.

Прежде чем Тори успела придумать язвительный ответ, Ник увел лошадей, и она осталась наедине с девушкой — оживленным молодым созданием с большими карими глазами и блестящими черными волосами. Монахиня улыбнулась Тори и слегка округлила глаза, заметив под мексиканской накидкой мужские штаны. Однако ничего не сказала по этому поводу и лишь кивнула, приглашая ее пройти в спальню.

Тори оказалась в маленькой, тщательно прибранной комнате с узкой кроватью. Единственным украшением был висевший на стене деревянный крест. В нише стояла лампа, на столике лежали свечи. На стуле находились треснувший кувшин и тазик.

— Принести вам воды для умывания, сеньора? — спросила Хуана. — И ваши вещи?

Конечно, у нее не было багажа, но она решила не говорить об этом чересчур бойкой девушке с пытливым взглядом и покачала головой:

— Багаж доставят позже, но вы можете принести воды или показать мне, где находится колодец.

— Si, я охотно покажу вам колодец. Он находится рядом, в маленьком дворике.

Тори взяла кувшин и пошла вслед за девушкой по крыльцу с навесом, обвитым цветущими растениями. Она попала во двор с яркими клумбами и лужайкой. Над патио простирались ветви старого дуба. По двору были разбросаны столики, вдоль низкой каменной ограды стояли скамейки.

— Иногда по вечерам мы играем здесь на музыкальных инструментах и танцуем, — сказала Хуана, выйдя на середину двора к колодцу. Его обнесли невысоким каменным валом. К железному кольцу была привязана веревка с ведром. Тори опустила ведро в колодец, услышала, как оно ударилось о воду, и стала тянуть веревку, слегка улыбаясь. — Падре не нравится, что мы играем на музыкальных инструментах, но когда он уезжает, как сейчас, в горы, чтобы причастить умирающего, мы веселимся. Остальным нет до этого дела, если мужчины не злоупотребляют спиртным и не буянят. Иногда люди приходят посмотреть на танцующих и послушать музыку. Мой брат превосходно играет на гитаре. Думаю, вам тоже понравится.

— Это звучит… весьма соблазнительно, — сказала Тори и подалась вперед, чтобы наполнить кувшин водой из ведра. — Возможно, я приду послушать музыку.

Они немного погрелись в лучах предвечернего солнца. Когда Тори вернулась в комнату, то обнаружила в углу седельные мешки Ника. Ее губы сжались. Он собирается спать с ней в одной комнате, словно они и правда были мужем и женой? Нет, она не согласится на это, как бы он ни воспринял ее отказ. Она переночевала с Ником в пещере, но спать с ним в одной комнате миссии возле висящего на стене креста — это уже чересчур. Это было бы святотатством. Пусть в его глазах снова вспыхнет желтый огонь гнева — все равно она откажется. Такое просто не укладывается в голове.

На всякий случай Тори придвинула кровать к двери, разделась, умылась ледяной водой, воспользовавшись обмылком, лежащим в тазике. Потом постирала нижнее белье, отжала его и положила сушиться на стол. Одежда кое-где порвалась. Она почистила ее, как могла, и снова надела на себя.

В дверь постучали, и Тори напряглась, подняла голову:

— Кто там?

— Сеньора, это Хуана. Ваш муж велел принести чистую одежду, поскольку ваш багаж потерялся. Я могу открыть дверь?

— Одну минуту.

Испытывая чувство неловкости, она отодвинула кровать, подумала о том, не удивит ли Хуану этот шум, и распахнула дверь. Девушка растерянно посмотрела на Тори и протянула чистую одежду — простую свободную рубашку, какие носят крестьянки, и юбку с ярким узором.

Тори взяла одежду, поблагодарила девушку, закрыла дверь и прислонилась к ней. Деревянная панель холодила спину. В маленькой комнате было душно. Тори раздвинула ставни, открыла окна и впустила прохладный, освежающий ветерок. Солнце клонилось к горизонту, окружавшие долину горы тонули в синеватой дымке, их причудливые контуры выделялисьна фоне золотисто-розового неба. Над головой переливалась радуга, от красоты которой у Тори перехватило дыхание.

Тори снова подумала о дяде и матери, спросила себя, знает ли Палома, какое большое значение имела для дона Себастьяна бухгалтерская книга. Конечно, знает. Она говорила, что он хотел заполучить ее. Она пыталась сорвать его планы, отплатить за совершенное зло. Подозревала ли Палома, что ее брат повинен в смерти Роберто? Или только хотела отомстить одному из своих родственников, которые причинили ей боль?

Неужели Паломе не было дела до того, что пострадает ее дочь? Эта мысль казалась особенно невыносимой.

Вопросы одолевали Тори с того момента, когда она поняла, как велико желание дяди завладеть бухгалтерской книгой. Даже Ник Кинкейд хотел получить ее. И еще бог знает кто. Речь шла о большой сумме. Кое-кто мог совершить ради нее любое преступление.

Тори наблюдала через открытое окно, как приближается ночь. Она слышала жужжание насекомых, но их становилось все меньше из-за того, что воздух остыл. Скоро в горах начнется зима; с дубов уже падали желтые и оранжевые листья. Где она будет следующей весной? В Бостоне? Или здесь, где дни бывают теплыми, а ночи холодными? Где так приятно согреваться, лежа с мужчиной?

О, почему она позволяет Нику мучить ее? Он присутствовал в ее мыслях и мечтах постоянно, даже когда она не хотела этого. И сейчас Тори ждала, что из-за двери донесутся звуки знакомой поступи и насмешливый голос. Это приводило ее в отчаяние. Почему она ждет его, словно одна из тех несчастных женщин, которых она видела мельком в окне борделя?

La a perdida — пропащая.

Так называют шлюх, подумала она. Точное определение.

Ощущая беспокойство и голод, она покинула комнату, пошла по коридору в сторону двора, в котором ранее была с Хуаной. Тори услышала музыку, еще не успев оказаться в патио. Страстные гитарные аккорды и чарующее пение скрипок уносились в ночное небо. Звучала старая крестьянская мелодия, ритмичная и трепетная. Тори помнила ее с детства.

Подвешенные к стропилам фонари бросали дрожащий свет на столы, за которыми сидели смеющиеся мужчины и женщины в пестрых нарядах из ситца и льна. На мужчинах были рубашки с вырезом на груди, короткие куртки из шелка или набивного ситца, прямые брюки и яркие пояса. На женщинах блестели серебряные украшения и большие серьги в виде колец. Их длинные волосы свободно падали на плечи. Только у замужних они были закреплены широкими испанскими гребнями. Все веселились, подливали друг другу текилу и более крепкий напиток — пульке. В воздухе стоял запах жареного мяса. У Тори заурчало в желудке.

Музыка стала более громкой и быстрой. Люди поднимались из-за стола и пускались в пляс; они щелкали пальцами, стучали каблуками о камни дворика. Тори наблюдала за происходящим из-под длинного навеса. В этом раскованном танце было что-то первобытное, заставившее девушку вспомнить о тех давних вечерах, когда она уходила тайком из дома к слугам и отдавалась во власть такой же неистовой музыки. Это рождало ощущение свободы, избавляло от неудовлетворенности — даже в детстве Тори испытывала потребность в физической разрядке.

Возможно, она пришла сюда сегодня, чтобы послушать музыку. Или чтобы унять непонятную тоску, освободиться от нее. Все так смешалось, вся жизнь перевернулась. Девушке хотелось хотя бы на время забыть, что отныне многое будет другим, не таким, как прежде.

Внезапно перед ней возник смуглый стройный и улыбающийся молодой человек. Не спрашивая согласия Тори, он повел ее танцевать. Она молчала и не улыбалась ему. На девушке была свободная льняная рубашка с глубоким вырезом, заправленная в широкую яркую юбку, полы которой хлестали по ногам. Волосы Тори стянула у шеи поясом от пеньюара. Шагая с партнером, она скользила по камням подошвами мягких туфель из оленьей кожи. Прикрыв глаза и отдаваясь дерзкому безрассудству, она остановилась, пощелкала пальцами в такт музыке, слегка изогнула губы в легкой улыбке. Неистовая освобождающая музыка заполнила собой вечерний дворик.

Молодой человек обвел Тори внимательным взглядом, как бы пытаясь понять, умеет ли она танцевать. Музыканты заиграли харабе, и ноги Тори подхватили ритм.

Она танцевала не так, как это делают благовоспитанные леди, которые не поднимают рук и глаз, не выбрасывают ног из-под подола платья. Она танцевала, как крестьянка или испанская цыганка. Музыка захватила всю ее душу, сердце и тело. Медленно покачивая бедрами, она позволила ритму завладеть ею, стала двигаться все быстрее и быстрее. Ее ноги взлетали вверх, поднимая юбку выше колен. Тори танцевала как бы для своего воображаемого возлюбленного.

— Dios mio! — пробормотал парень; его полный страсти взор был прикован к телу Тори. Ее движения были чувственными, развязавшаяся лента хлестала по лицу и темным полуприкрытым глазам.

Тори услышала, как люди ритмично захлопали в ладоши, восхищенно забормотали. Танцующие освободили для нее место, и она вновь забыла обо всем на свете. Она танцевала так только в детстве, когда, страдая от одиночества, выходила в прохладное, залитое лунным светом патио. Но сейчас она чувствовала себя иначе, позволяла музыке проникать в ее тело. Тори казалось, что ею движет страсть — та страсть, которая горячит кровь, заставляет ее пульсировать сильнее… Бедра девушки покачивались точно по собственной воле в дразнящем, неистовом, раскованном и многообещающем танце, полном соблазна и приглашения. Теперь тело Тори познало прикосновение мужчины, и она демонстрировала это своими движениями. Девушка ощущала, как мужчины ласкают ее горячими взглядами. Она пыталась представить, что это Ник ласкает ее…

Харабе закончилось, вместо него зазвучала коррида. Тори продолжала танцевать, ее волосы метались по плечам, тело стало влажным. Ритм был стремительным и властным. Она забыла о молодом человеке, который пригласил ее танцевать. Его заменил другой партнер, стройное, гибкое тело которого двигалось с кошачьей грацией. Он стучал каблуками по камням, не отводя глаз от Тори. Кто-то сунул ей в руку бутылку текилы, она подняла ее, отпила жидкость, потом передала дальше. Крепкий напиток обжег горло и проник в желудок. Кружась в танце, она скользила взглядом по окружающим. Здесь были не только мексиканцы, но и американцы. Высокий светловолосый человек наблюдал за весельем, стоя под кроной дуба.

Ей ни до чего не было дела. Тори не интересовало, кто здесь находился. Не имело значения, с кем она танцевала, пила текилу или нет. Она могла танцевать и одна. Важным было лишь то, что танец дарил ей свободу. Вверху покачивались фонари, музыканты играли, звучал смех. Тори смогла на время забыть обо всем, не думать даже о Кинкейде, о его предательстве…

Ник, стоящий под стропилами здания, наблюдал прищуренными разъяренными глазами, как Тори, точно шлюха, покачивала бедрами под звуки гитар и скрипок, ударяла ногами о камни под щелканье кастаньет. Будь она проклята, маленькая сучка! О чем она думает? Трудно остаться незамеченной, ведя себя подобным образом.

Рой Мартин покашлял.

— Она не кажется сильно расстроенной, лейтенант. Возможно, вы недооценили исцеляющую силу вашего внимания.

Ник бросил на него сердитый взгляд, но ответил совершенно бесстрастно:

— Просто она очень быстро приходит в себя.

— Да, похоже. — Тон собеседника взбесил Ника. Мартин поднял бокал с текилой и отпил спиртное, поглядывая на Тори. — Боюсь, ее присутствие осложняет ситуацию. Дон Диего предупредил коменданта, а дядя подал официальную жалобу губернатору. Они преследуют собственные цели, но я верю, что брат искренне беспокоится за мисс Райен. Ее следовало оставить.

— Согласен. Лучше бы она осталась в Буэна-Висте. Мы забрали оружие, но вы поддались алчности. Теперь у нас есть только бухгалтерская книга, которую я отдал вам.

После недолгого молчания Мартин кивнул:

— Конечно, вы правы. Вероятно, мне следовало тщательней обдумать ваши предложения, но что сделано, то сделано. Конечно, мы получим деньги, но, к сожалению, дон Себастьян и его племянник все еще на свободе, как и дон Луис со своим сыном. Они ищут не только мисс Райен, но и вас, считая, что вы украли их деньги.

Ник лукаво улыбнулся:

— Конечно.

— К несчастью, губернатор Мейсон подписал ордер на ваш арест. Вас обвиняют в похищении. Вы должны оставаться в тени, пока мы не добьемся успеха. Трудно аннулировать ордер, не посвящая губернатора в наш план, но, уверяю вас, скоро мы сможем это сделать.

— Я уже чувствую себя значительно лучше.

Рой Мартин нахмурился:

— Себастьян Монтойя может помешать нам, поскольку обладает определенными связями — знает влиятельных людей, которые способны без всяких угрызений совести продавать свою власть. Но больше всего меня беспокоит дон Диего. Он молод и горяч. Боюсь, что он пообещал огромную сумму денег за вашу поимку и возвращение сестры. Вы подумали, как передадите ее семье?

— Я не собираюсь возвращать мисс Райен родственникам. — Его не смутил недовольный взгляд Мартина. — Меня ждут собственные дела, помните? Пикеринга видели возле Сакраменто. Поскольку я все равно направляюсь туда, я намерен посадить нашу очаровательную маленькую проблему на первый плывущий в Бостон пароход.

Лицо Мартина посветлело, он кивнул:

— Прекрасная идея. Как всегда, вы нашли выход из сложной ситуации с присущей вам изобретательностью. Ваши умения пользуются большим спросом. Не многие обладают такими необыкновенными способностями.

— Лесть не сработает, Рой. — Мартин поднял бровь, изображая удивление, и Ник покачал головой. — Я не возьмусь за новое задание, пока не закончу личное дело. Так что забудьте на время о ваших планах.

— Вы поражаете меня, Ник. — На лице Мартина мелькнуло изумленное выражение. — Я лишь хотел упомянуть о недавних исследованиях Джона Чарлза Фремонта — вы о нем слышали? Конечно, слышали. Вряд ли от вашего внимания мог ускользнуть столь известный первопроходец.

Донесшийся с патио взрыв смеха отвлек Ника, его взгляд упал на толпу танцующих под фонарями.

Мартин тоже посмотрел в сторону дворика. Помолчав, он произнес:

— Мисс Райен очень красива. Она способна привлечь к себе ненужное внимание.

— Да. Думаю, мне пора что-то предпринимать.

Ник стал пробираться к Тори. Она продолжала танцевать, на ее шее и лице блестели капельки пота, глаза были отрешенно прикрыты, на губах играла чувственная улыбка. Мартин, как всегда, прав. Ее не следовало оставлять одну. Она танцевала так, что будет удивительным, если не возникнет заваруха.

Направляясь по заполненному людьми дворику к Тори, Ник заметил вопросительный взгляд Мартина, но сосредоточил внимание на изящной девушке, танцевавшей слишком близко к партнеру. Мужчина был поглощен Тори, его глаза превратились в темные щелочки, белые зубы сверкали под густыми усами. Он держал одну руку на бедре, а пальцами второй щелкал над головой, постепенно приближаясь к Тори. Наконец он положил руку на талию девушки, повернул ее, крепко прижал к себе. Их тела слились от груди до бедер, полы юбки захлестнули его ноги.

Увидев это, Ник нахмурился. Тори не оттолкнула мужчину, а откинулась назад, подняла свои тонкие руки над головой, защелкала пальцами. Волосы девушки упали вниз шелковистой лавиной. Тело Тори оказалось прижатым к партнеру, ее груди касались его белой рубашки. Ник схватил мужчину, повернул его и оттолкнул в сторону.

— Найди другую партнершу.

— Hijo de puta![45] Это тебе лучше найти другую партнершу. — В тусклом свете фонарей сверкнул нож, мужчина зловеще улыбнулся. — Я не люблю, когда мне мешают.

Терпение Ника иссякло. Презрительно фыркнув, он повернулся и схватил Тори. Изумление и ярость исказили лицо мужчины, он бросился на Ника, но техасец сделал шаг в сторону и обрушил ребро ладони на шею противника. Человек рухнул на камни патио, нож со звоном отлетел в сторону. Музыка резко оборвалась, Тори остановилась с округлившимися глазами и раскрытым от потрясения ртом. В тишине Ник протянул руку, обнял Тори за талию и привлек к себе.

— Моя жена больше не желает танцевать, — спокойно заявил он оцепеневшим людям.

Никто не промолвил ни слова, даже когда он почти потащил Тори по двору к темному проходу. Девушка тяжело дышала, жадно хватала ртом воздух. Над их головами покачивался фонарь. Тусклый свет упал на Тори, и Ник увидел в ее глазах ярость.

— Не говори ничего, — предупредил он девушку, когда она открыла рот, но его попытка оказалась тщетной.

— Как ты посмел! Ты hijo de puta! Вор! Убийца…

Больше сказать ничего не удалось. Он зажал ей рот рукой и поволок дальше, раздражаясь все сильнее. Она мгновенно сумела взбесить его, будто он не старался держать себя в руках.

Добравшись до комнаты, Ник распахнул ногой дверь, и она с грохотом ударилась о стену. Он втолкнул Тори, закрыл за собой дверь, прислонился к косяку и посмотрел на девушку, освещенную слабым пламенем свечи. Она стояла на одном месте, слегка пошатываясь и держась для устойчивости за маленький столик. От нее пахло щелочным мылом и текилой. Блеск в глазах Тори подсказал Нику, что она пьяна. Хотя и без спиртного она поступала не лучшим образом.

— Убирайся отсюда!

— Оставить тебя одну? — Он насмешливо вздернул бровь и увидел, что ее глаза сузились от ярости. — И не надейся на это после того спектакля со страстным, чувственным танцем, который ты устроила, точно цыганка. Для кого ты танцевала?

— Только не для тебя! — Она отошла на шаг от стола, остановилась, с вызовом вздернула подбородок и посмотрела на Ника разгневанным взглядом. — Ты не имел права останавливать меня. Я получала удовольствие — впервые после моего возвращения в Калифорнию. Лучше бы я не приезжала сюда и не встретила тебя…

Он бесстрастно наблюдал за ней, дожидаясь момента, когда она закончит свою тираду. Потом попытался образумить девушку:

— Если ты хочешь добраться до порта без неприятностей, тебе не следует устраивать такие шоу. Господи, что заставило тебя отправиться туда?

Она убрала волосы с лица и бросила на Ника мрачный взгляд:

— Не знаю. Мне захотелось танцевать.

— И выпить текилы. Ты поела? По-моему, нет. Неудивительно, что спиртное ударило тебе в голову. Утром ты будешь чувствовать себя отвратительно.

— Меня это не пугает.

— Напрасно.

Она медленно направилась к стоящему возле кровати стулу, искоса посмотрела на Ника. Он увидел перед собой злобную, расчетливую, дразнящую интриганку, которая охотно позволила бы вздернуть его на виселице, если бы он на мгновение потерял бдительность.

Тори неловко села на стул; край юбки задрался выше колен, позволив Нику любоваться ножками девушки. Эта распутница не носила нижнего белья. Она поймала его взгляд, смутилась, одернула ситцевую юбку и с ненавистью посмотрела на Кинкейда:

— Наглец!

Он пожал плечами:

— Иногда. Ты не вправе жаловаться. Особенно после спектакля, который устроила сегодня для всех. Каждый из присутствовавших мужчин подумал о том, что неплохо бы поиметь тебя. Они мысленно срывали с тебя одежду, ласкали твои обнаженные груди и чувственные места, представляли, как ты стонешь и царапаешься, точно обезумевшая кошка. Они спрашивали себя, всегда ли ты такая раскованная и неистовая, какой была во время танца. Неужели тебе это не ясно? Конечно, ясно. Не пытайся возражать. Ты знала, что делала.

Тори смотрела на него своими фиолетовыми глазами. Распущенные волосы обрамляли ее лицо. Она облизала кончиком языка дрожащие губы. Ника охватило сильное желание, вызвав болезненное напряжение. Он обвел девушку взглядом, начав с того места, где груди натягивали тонкий материал блузки. Подумал о том, как нежна ее кожа, каковы на вкус ее плотные маленькие соски. Ему следовало дать ей то, чего она жаждала, овладеть ею, снова услышать ее шепот, хриплую мольбу и страстные стоны.

Но он не станет делать это. Во всяком случае, сейчас. Она выпила спиртного, и теперь ей надо проспаться.

Он отошел от двери и направился к Тори. Ее глаза округлились. Она не запротестовала, когда он протянул к ней руки, поднял со стула, стиснул запястья и повел к кровати. Она ударилась ногой об край, и Нику пришлось поддержать девушку. Она была легкой, гибкой и тонкой, как ребенок.

Тори тяжело дышала, ее грудь вздымалась, рот оставался приоткрытым. В темных глазах девушки таились какие-то чувства, разгадать которые Нику не удалось. В его душе все перевернулось, решимость ослабла, он снова представил Тори лежащей под ним, прижимающейся к его груди. Будь она проклята! Ему захотелось овладеть ею, сейчас и здесь, так отчаянно, что это желание — неожиданное, незваное, заставлявшее Ника безмолвно проклинать себя и ее — причиняло боль. Предчувствие блаженства все настойчивее охватывало его тело, делало движения Ника более решительными.

Когда он толкнул ее на узкую койку, она легла и замерла, глядя на него. В вырезе блузки виднелись округлые, соблазнительные и безупречные груди. Волосы разметались по кровати ковром из темно-огненного шелка, обрамляя бледное лицо и плавные изгибы обнаженных плеч. Уступая силе более настойчивой, чем он предполагал, Ник стянул с Тори блузку и юбку, обнажив груди девушки, и с затаенным дыханием восхитился их совершенством и необыкновенно соблазнительным телом. Он тихо и яростно проклял свое желание обладать именно этой женщиной. Он не предполагал, что с ним когда-нибудь произойдет такое. Дело было не в том, что он лишил ее девственности, хотя иногда он убеждал себя, что не может бросить Тори именно по этой причине. На самом деле существовало много других причин.

Сейчас она лежала на кровати, опираясь на локти, с широко раскрытыми и испуганными глазами косули, столкнувшейся с медведем-гризли. Она смотрела на Ника, и ее губы слегка подрагивали. Эта картина усилила возбуждение.

Он потянулся к Тори, и девушка встрепенулась, схватила его за руку. Их глаза встретились.

— Раздвинь для меня ноги, крошка, — прошептал Кинкейд.

— Ник… я не… ты не должен… я не хочу этого.

— Ты знаешь, что говоришь неправду. — Его рука скользнула вверх по ее бедру, пальцы касались обнаженной кожи, вызывая ответную дрожь. Он настойчиво просунул руку между ее ногами, и Тори затрепетала. Ник улыбнулся. — Раздвинь ножки, любимая. Вот так. Да, так… Тебе же нравится, верно?

Он говорил тихим хриплым голосом о том, как она прекрасна, как сильно он хочет ее, какой счастливой может сделать, если она позволит. Все это время его рука двигалась между ее ног, пальцы проникали в горячее влажное тело, большой палец ласкал маленький бугорок. Тори вздрагивала, постанывала, раздвигала ноги шире. Ник наклонился к ее груди, обхватил ртом сосок, втянул в себя. Она запустила руки в волосы Ника, выгнула спину, чтобы прижать его голову к своей груди. Почувствовав, как ее горячая плоть стиснула его пальцы, он опустил голову к бедрам Тори, коснулся языком ее бугорка и услышал тихий возглас:

— Господи, что ты делаешь? — Ее пальцы еще крепче сжали его голову.

— Расслабься, хорошо? Не отрицай, что тебе приятно… Тебе ведь нравится, верно? Я могу сделать еще кое-что более приятное, Тори, если ты позволишь…

Она тихо всхлипнула, ее руки разжались. Он, снова наклонившись, стал ласкать языком ее сокровенное место, проникать в него. Она задрожала от новых ощущений, приподняла бедра. Ее стоны становились более неистовыми, требовательными, пальцы скользили по спине Ника, сжимали ткань рубашки. Повторяя имя Кинкейда, Тори испытала необыкновенное блаженство.

Дрожа всем телом, она прильнула к Нику. Он приподнялся, сорвал с себя рубашку, брюки и проник в ее горячее влажное тело. Ник решил довести ее до блаженного трепета, почувствовать, как она задрожит.

Он проникал в ее тело и выходил из него неторопливо, наслаждаясь каждым движением. Задыхающаяся Тори смотрела на Ника затуманенными глазами. Он снова поцеловал Тори, ощутил вкус текилы на ее губах. Остатки спиртного пьянили Ника, хотя и не сильнее, чем собственный вкус Тори. Все это время он проникал в девушку, пробуждая в ее теле восхитительный трепет, заставляя свои нервы натягиваться все сильнее в ожидании разрядки. Наконец он почувствовал, что не может больше сдерживаться… Слыша ее стоны и чувствуя, как она царапает ногтями ему спину, он увеличил темп. Он вошел в Тори с такой силой, что она всхлипнула, но не от боли. Он понял, что не может больше сдерживать себя, услышал ее неистовый, пронзительный вопль и сам оказался во власти волшебных потрясений.

Потом, когда плачущая от счастья Тори, все еще дрожа, обнимала Ника, он поцеловал девушку, ощутил соль на ее щеке, уткнулся лицом в ароматную впадину между плечом и шеей. Влажные волосы щекотали его скулу. Он чувствовал, что трепещет всем телом. Из горла Ника со свистом вырывался воздух.

Когда буря утихла, Ник поднял голову и посмотрел на необыкновенную, дикую, страстную кошку, которая лежала в его объятиях. На губах Ника появилась улыбка. Что в этой женщине так притягивало его? Она была избалованной, своенравной, капризной, однако он постоянно думал о ней, даже в те минуты, когда следовало сосредоточиться на более важных вещах. То, что она всегда была в его мыслях, само по себе казалось удивительным. Он надеялся, что, овладев Тори и утолив свою страсть, сумеет забыть о ней. Но глубоко заблуждался.

Джил предупреждал его об опасности; мексиканец чувствовал, что Тори принесет неприятности. Ему, Нику, следовало прислушаться к словам приятеля. Господи, что он сейчас делает?

Когда она открыла глаза и мечтательно улыбнулась, обнимая Ника за шею и притягивая его голову к себе для поцелуя, он решил, что знает, как ему надо поступить. Он должен избавиться от девушки, посадить ее на пароход, заставить уехать. Завтра он сделает все необходимое. Но сегодня теплая, страстная и нежная Тори еще лежала здесь, и он снова начал двигаться внутри ее, игнорируя голос разума.

Глава 23

Неяркие снопы света проникали в комнату через открытые окна и падали на лицо Тори, пробуждая ее. Она поморгала, негромко застонала из-за тупой боли в голове, попыталась сесть. Поворачиваясь, чтобы освободить зажатые волосы, девушка подумала о вчерашнем вечере и тотчас увидела возле себя Ника Кинкейда. Ее волосы были придавлены плечом техасца, который лежал на простыне. Его длинное обнаженное тело напомнило Тори о том, чем она занималась вчера.

Господи, что он говорил ей, что вытворял! Она не подозревала о таких ласках, но он сказал ей, что в них нет ничего необычного. Горячая краска залила ее щеки. Ник целовал ее самые интимные места, потом положил на живот, стал лизать кожу от щиколоток до шеи. Перевернув на спину, проделал то же самое спереди. Он целовал сгибы ее локтей и колен, обжигая своим языком чувствительную поверхность.

Она испытала странное чувство, вспоминая, как позволяла ему делать все, что он хотел. Она как бы наблюдала за этим со стороны, ощущая сладкий стыд. Снова и снова возвращаясь в одно и то же место, он изучил каждый дюйм ее тела, а потом попросил Тори сделать то же самое.

Вспыхнув, она отказалась, но он взял ее руки и положил на свое тело, сказав ей, что ему нравится. В его движениях странным образом сочетались настойчивость и мягкость. Тори захотелось доставить ему удовольствие, услышать его учащенное дыхание, стон наслаждения. Но потом он пожелал, чтобы она сделала то, что пыталась недавно сделать Колетт. Шокированная Тори рассердилась, отпрянула от Ника.

Он помолчал немного, затем пожал плечами и снова начал целовать ее, заставил забыть о возмущении, пробудил новые ощущения, от которых все тело девушки охватила приятная слабость.

Господи, она, вероятно, лишилась рассудка. После всех ее подозрений и предательства Ника она постепенно влюблялась в него. Неужели ее захватило это чувство? Иначе как объяснить то, что она многое позволяла ему? Дело было не в текиле, хотя спиртное помогло устранить некоторую скованность, а в глубинной потребности, которую пробудил Ник. К Питеру Гидеону она относилась совсем иначе… Господи, Питер, как ей быть с ним? Но он находился так далеко. Всякий раз, когда она думала о нем, перед глазами появлялось лицо Ника, светлые волосы уступали место темным, голубые глаза — огненно-карим, и в конце концов от Питера ничего не оставалось. На что она могла рассчитывать? Он ничего не обещал ей, не клялся в любви, говорил лишь о сексе. Вероятно, она дурочка, но…

— Как твоя голова?

Она вздрогнула от неожиданности, посмотрела на него. Открытые глаза техасца блестели. Сердце Тори внезапно сжалось, девушка отвела взгляд в сторону и пожала плечами:

— Я заслуживаю более сильной боли.

— Наверно, поэтому ты нахмурилась.

Он сел, провел рукой по волосам; на его губах появилась знакомая полуулыбка.

Она невольно поглядела на него и не смогла унять странный волнующий трепет в животе. Почему он смотрел на нее так… словно знал, что она испытывает? Тори боялась, что он воспользуется теми нежными чувствами, которые она питала к нему, и поэтому не желала признаваться в своей страсти. Но и скрыть ее не могла. На его теле остались неяркие красные следы от ее пальцев. Она помнила, что царапала Ника, как обезумевшая кошка, выгибала спину, стонала от наслаждения.

Он потер рукой жесткую щетину и поморщился:

— Мне нужно побриться.

— Когда мы уезжаем? — спросила Тори более резко, чем собиралась. Она отчаянно пыталась взять себя в руки. Его глаза снова стали настороженными.

Он пожал плечами:

— Скоро. Ты спешишь?

— Тебе это известно. Если я не уплыву из Калифорнии, мне придется выйти замуж за Рафаэля. Возможно, меня ждет здесь нечто худшее.

Голова Тори раскалывалась от боли… Ник смотрел на нее холодными оценивающими глазами. Она уже привыкла к этой отчужденности. «Что я могу сделать? — подумала Тори почти в отчаянии. — Он опять не сказал, что любит меня и хочет, чтобы я осталась с ним… Скажет ли он это сейчас, если я сообщу о моем отъезде?»

Но он встал с узкой кровати, перебравшись через девушку одним плавным движением, и она растерянно подумала: разговор не получился. Тори залюбовалась мышцами плеч, рук и ног, плоским рельефным животом и мужским естеством, которое могло быстро превращаться из мягкого, безопасного в твердое и грозное. Она никогда не замечала красоты мужского тела, но сейчас восхищалась Кинкейдом.

Он начал одеваться. Застегивая брюки, Ник посмотрел на нее с удивлением:

— Я думал, ты спешишь.

— Да. — Она сбросила ноги с кровати, снова почувствовала себя неловко, прикрыла одеялом обнаженные груди и отвела взгляд в сторону. — Я действительно спешу.

Он замолчал. Полностью одевшись, застегнув на тонкой талии ремень и повесив на себя все свое оружие. Ник подошел к двери, открыл ее и посмотрел через плечо на Тори:

— Будь готова через пятнадцать минут.

Он закрыл за собой дверь плотно, но без грохота. Тори уставилась на нее. Нежданные слезы накатились на глаза, в горле образовался комок. Она не надеялась, что он попросит ее остаться. Ей нечего здесь делать. Калифорния перестала быть ее домом. Теперь ее дом находился в Бостоне. Там, где живут дядя, тетя и Син. А также Питер. Захочет ли он теперь жениться на ней?

Поздним вечером, спустя три дня, они подъехали к Сакраменто, преодолев большое расстояние за сравнительно короткое время. Тори умирала от усталости, дрожала от холода. Снова заморосил мелкий затяжной дождь.

— Это Саттерс-Милл, — сообщил Ник бесстрастным тоном, которым говорил с Тори после их отъезда из миссии Сан-та-Клара.

Сквозь пелену дождя Тори разглядела стоящие под деревьями простые серые палатки, по которым барабанили капли. Будучи не в силах сидеть прямо, она навалилась на луку седла и лишь вяло кивнула, когда Ник пообещал найти для них какое-нибудь пристанище.

Несмотря на дождь, по разбухшей земле ходили люди. Улицы напоминали козлиные тропы. Когда Ник спешился и исчез в темноте, Тори осталась сидеть в седле с поникшей головой. Клеенка, которую дал ей Ник, плохо защищала от дождя. Серовато-коричневая лошадь фыркнула и шагнула в сторону. Тори подняла голову.

В тени за провисшей палаткой кто-то пошевелился. Свет фонаря на мгновение выхватил из тьмы чей-то силуэт. Тори выпрямилась, ее нервы натянулись, по коже побежали мурашки.

— Кто там?

Ответа не последовало; ветер с громким хлопком захлестнул незакрепленный край брезента. Человек стал приближаться к Тори. Девушка оцепенела, страх мгновенно прогнал дремоту.

— Покажите ваше лицо, или я выстрелю. Клянусь, я это сделаю!

Она в панике подняла руку, как бы целясь из револьвера. Пожалела, что у нее нет тяжелого «кольта». Господи, если незнакомец подойдет к ней, что она сможет предпринять? От палаток донесся приглушенный взрыв смеха, потом зазвучали голоса, и Тори увидела Ника, который возвращался назад с опущенной из-за дождя и ветра головой. Посмотрев туда, где только что виднелась темная фигура, Тори не обнаружила ее.

— Здесь нет комнат, — сказал Ник, подойдя к девушке. Его голос тонул в шуме дождя и пробивавшегося сквозь деревья ветра. — Попробуем остановиться в Саттерс-Форте. Это недалеко, там есть гостиница и больница.

— Ник, кто-то следит за мной.

Он повернулся, прищурил глаза, сжал губы.

— Вероятно, это объясняется тем обстоятельством, что ты находишься перед уборной.

Она вспыхнула и замолчала. Это могло показаться забавным, если бы не породило неловкость. Интересно, что подумал несчастный, которому пришлось справлять нужду во время дождя?

Тори молча последовала за Ником сквозь ночь; копыта месили плотную грязь; с ветвей деревьев падали капли. Всадники ехали мимо разбросанных по округе палаток, стараясь избегать глубоких луж. Палаток было множество, люди приехали сюда искать золото. На домах висели вывески, где перечислялись продаваемые товары — лопаты, совки, сита.

Они покинули селение и снова поехали через лес. Когда Ник наконец остановился, Тори уже не чувствовала своего тела. Она смутно поняла, что он вытащил ее из седла. Будучи не в силах стоять, девушка навалилась на Ника, и он сказал, что она доставляет ему слишком много хлопот. У нее не было сил защититься, напомнить, что он разбудил ее до рассвета и заставил сесть на лошадь, что за весь день они сделали всего две короткие остановки. Объяснения потребовали бы слишком больших усилий и ни к чему бы не привели. Он ответил бы холодным, раздраженным тоном, к которому Тори уже привыкла; она не вправе жаловаться, поскольку сама спешила покинуть Калифорнию.

Вспомнив, что она действительно говорила ему об этом, и не понимая, что заставило ее так поступить, Тори подавленно замолчала.

Кто-то увел лошадей. Ник почти нес Тори на себе. Она в изумлении увидела сквозь дождь настоящий дом со светом в окнах и распахнутой дверью, из-за которой доносились смех и музыка. Ее внимание было притуплено усталостью и душевным смятением, поэтому она не сразу поняла, где они находились. Потом Тори заметила, что они оказались в селении — более крупном, чем предыдущее, с деревянными домами и настоящими улицами, а не козлиными тропами. Здесь тоже повсюду была грязь, однако поселок имел более цивилизованный вид.

Ник внес Тори в дом и поставил на ноги в комнате, где пахло керосином и виски. Услышав чье-то удивленное приветствие, он тихо засмеялся.

— Ник Кинкейд! Господи, приятель, что ты здесь делаешь? — загрохотал мужской голос. — Только не говори мне, что ты ищешь золото!

— Не совсем так, Кейси. Похоже, у тебя здесь золотая жила. Мне сказали в дороге, что ты обосновался в этом поселке. Найдется место для одного человека?

Тори стянула с головы клеенку, заморгала от яркого света нескольких ламп. В комнате, заполненной сизым табачным дымом, было несколько столов, за которыми сидели люди в простой одежде.

— Только для одного? Или для двоих, Ник?

Тори повернула голову, ее глаза слегка округлились. Крупный усатый мужчина с добродушным лицом улыбнулся ей. Он был одет так, словно только что вышел из ателье высшего разряда. Безупречная саржа обтягивала его могучее тело; густая борода, доходившая до середины груди, прикрывала высокий воротник и галстук.

— Принимай двоих гостей, если у тебя есть место. — Ник подтолкнул Тори вперед. — Она сейчас выглядит как едва не утонувшая кошка, но ее можно привести в порядок.

Рассерженная и смущенная Тори отдернула свою руку, подняла подбородок.

— По-моему, нас не представили друг другу.

— Да, верно. Но меня это не удивляет — Ник часто забывает о хороших манерах.

Эта фраза заставила Кинкейда лукаво усмехнуться:

— Спасибо, Кейси. Это мисс Смит из Орегона. Мисс Смит, этот отъявленный франт — Мэтью Кейси.

Удивленная таким представлением, она поняла, что было бы глупо выдавать ее настоящую фамилию, и кивнула:

— Очень приятно, мистер Кейси.

— Я всегда рад познакомиться с красивой женщиной, мисс Смит, даже если у нее такой грубый спутник. Вероятно, он также забыл накормить вас?

Улыбка Кейси была приветливой, и, несмотря на неясность ситуации, Тори тоже улыбнулась в ответ:

— В дополнение к другим промахам. Я заметила, что это один из многих его недостатков.

Бросив насмешливый взгляд на Ника, Кейси покачал головой.

— По-моему, она превосходно знает тебя, приятель. Однако вы оба промокли, устали и к тому же проголодались. Пока я позабочусь о еде, Том переведет постояльцев в заднюю комнату и освободит место для вас.

— О, это ни к чему, — произнесла Тори, но Кейси проявил настойчивость и сказал, что постояльцы занимают слишком много места и задолжали плату.

— К тому же леди не должна спать в углу таверны.

Он звонко хлопнул в ладоши; из-за шторы появилась молодая женщина, вытирая руки о передник.

— Салли, проводи, пожалуйста, эту даму в наш главный «люкс», как только Том переведет нынешних постояльцев в другое место. Она хочет умыться и высушить одежду. Пока мисс Смит не присоединится к нам, мы с Ником предадимся воспоминаниям.

— Мисс Смит слишком устала, чтобы составить нам компанию. — Ник лениво улыбнулся Тори, как бы приказывая ей согласиться. — Я уверен, что она предпочтет поесть в комнате, где тихо.

Кейси удивился, но тотчас овладел собой и заговорил невозмутимым тоном:

— Извините, что я сам не догадался. Прекрасная гостья — такой сюрприз, что я был готов поступить эгоистично. Я успею завтра получше познакомиться с мисс Смит.

Прежде чем Тори успела раскрыть рот, Ник заявил, что они, вероятно, уедут рано утром, потому что он спешит попасть в Колому.

— Проводив мисс Смит до места назначения, я двинусь дальше. Но мы можем сегодня поболтать о прошлом. В этом баре есть виски?

Улыбнувшись, Кейси ответил, что виски найдется. Когда Салли предложила Тори проследовать за ней, девушка успела услышать, что Ник спросил Кейси о судьбе Хуаниты Моралес.

Возмущенная тем, что ее так быстро выставили, не дав возможности сказать, чего она хочет, Тори прошла вслед за Салли в маленькую комнату, расположенную за салуном. Там было менее шумно, в воздухе не клубился дым.

— Если вы желаете, я могу попросить кого-нибудь из ребят принести вам лохань, — предложила Салли, когда они оказались в комнате. — Здесь еще нет бани, мы обходимся деревянной лоханью, но вы сумеете в ней вымыться.

— Я бы сделала это с удовольствием. Поежившись, она остановилась на середине маленькой комнаты, в которой были железная кровать, туалетный столик, стол, два стула и лампа. На стене висело зеркало, окно было завешено шторой. Таких удобств Тори не видела после отъезда из Монтерея. Салли сняла простыни с кровати, непринужденно болтая о погоде и о том, как много людей приезжает в Саттерс-Форт, который скоро догонит по размерам Сакраменто.

Расплетя влажную косу, Тори стряхнула воду с длинных волнистых прядей. В сырую погоду ее волосы всегда начинали виться так, что расчесать их становилось почти невозможно. Девушка вздохнула, пожалев, что потеряла серебряный гребень. Скоро она вернется в цивилизованный мир, и все мелкие неприятности превратятся в смутные воспоминания.

— Пароходы часто заходят в Сакраменто, Салли?

— О да, каждый день. Там появляются и грузовые суда, идущие из залива в реку. — Салли выпрямилась с простынями в руках и посмотрела на Тори. — Поток пассажиров весьма велик, много людей приезжает на золотые прииски.

Хорошо. Значит, она без труда купит билет. Или это сделает Ник. Это будет маленькой компенсацией за те деньги, которые он забрал у нее. Отправил ли он кого-то за ними? Она не спрашивала его об этом. Зачем показывать, что ее уязвила его неискренность? Она не поинтересовалась, что он собирается делать с деньгами, получив их в банке. Какое теперь это имело значение? Все средства пойдут на покупку новой партии оружия или какие-нибудь другие безнравственные цели.

Ник тем временем сидел за столом в задымленном углу салуна, а Кейси тасовал карты для покера. Возле стола находился и человек, которого все называли генералом. Он был основателем Саттерс-Форта и Саттерс-Милла. Стройный, с редеющими волосами, густыми усами и маленькой бородкой, Саттер мрачно и пристально обвел взглядом стол.

— Вы играете, генерал? — спросил Кейси, когда Саттер сел за стол. Хозяин заведения посмотрел на гостя.

Саттер заговорил с акцентом, выдававшим его немецко-швейцарское происхождение:

— Если вы не будете жульничать, как в последний раз, когда я играл с вами.

Кейси усмехнулся:

— Вам просто не повезло, генерал. В тот вечер фортуна была на моей стороне.

Один из присутствовавших мужчин засмеялся:

— Разве генерал знает, что такое невезение? Ведь он владеет богатейшими приисками в Калифорнии.

Саттер нахмурился.

— Я владею землей, кожевенным заводом, мельницей и магазинами. Но как долго они будут принадлежать мне? Я не успеваю отгонять всех, кто проникает на мои угодья. Они приезжают дюжинами, я уже потерял им счет. Эти негодяи не уходят, когда я говорю им, что они вторглись в частные владения. Наглецы работают на принадлежащих мне ручьях, промывают мой песок. Я не удивился, когда Джон Маршалл нашел тот золотой самородок. Я пытался предотвратить шумиху, но этот торговец-мормон, Сэм Бреннан, увидел свою выгоду и начал трезвонить о золоте. Он разъезжал по улицам Сан-Франциско и кричал во все горло: «Золото!» Кто теперь получает прибыль? Конечно, он. В его лавках продают муку, кофе, другую провизию по немыслимым ценам, а мне остается лишь смотреть, как мои работники уходят искать золото.

Покачав головой, Саттер погрузился в мрачное молчание.

— О, вы заработаете деньги, генерал, — попытался утешить его Кейси. — Я слышал, что Мейсон Грейнджер нашел на прошлой неделе в месте слияния двух рек самородок стоимостью в пятьсот долларов. Еще несколько таких находок, и вы сможете назначить любую цену за вашу землю.

— Вы не уловили мою мысль, дружище. Никто не платит за то, что можно получить даром. Я не могу набрать людей для охраны моих владений. Все считают, что выгоднее и легче искать золото.

Ник откинулся на спинку стула, наблюдая за Саттером поверх бокала с виски. Похоже, генерал прав, хотя такая ситуация была возмутительной. Он не располагал людьми для защиты своих интересов. Каждый день сюда прибывали обезумевшие старатели, и для защиты от них требовалась целая армия. Как и другие приехавшие в Калифорнию иммигранты, Саттер попал сюда, когда эта территория принадлежала Мексике, и стал мексиканским гражданином. Теперь он мог потерять все.

— Играешь, Ник?

Кинкейд поднял голову, кивнул Кейси, и они сосредоточились на покере. Выиграв несколько долларов и немного золота, он встал со стула и сел вместе с Кейси у длинного стола, заменявшего стойку бара.

— Жаль, что Саттер попал в такое положение.

Кейси кивнул:

— Да. Он прав. Поселенцы занимают земли генерала, и, по-моему, власти ничем ему не помогут. Но у него есть магазины, кожевенный завод и мельница. Если хотя бы там ему удастся удержать работников, он сколотит приличное состояние. — Кейси улыбнулся и почесал подбородок под густой бородой. — Все зависит от фортуны, мой мальчик, от капризной фортуны.

— Иногда человеку удается направить фортуну в нужную сторону.

Кейси пристально посмотрел на Ника.

— Кажется, ты имеешь в виду нечто конкретное, Ник. Что именно?

— Я ищу кое-кого.

Кивнув, Кейси поднял бровь, провел мускулистой рукой по лацкану безупречного пиджака.

— В последнее время через эти двери прошло много людей. Если я не знаю твоего человека, то его знает кто-нибудь из присутствующих здесь.

— Мне нужен Кья Пикеринг. Высокий, светловолосый, худощавый. Говорит с тягучим южным акцентом. Он из Теннесси.

Кейси задумался, потом покачал головой:

— Похоже, я с ним не сталкивался.

— Он работает на человека, который имеет здесь свои интересы, — на дона Себастьяна Монтойю.

Глаза Кейси стали чуть более жесткими, приветливый блеск погас.

— О! Это имя мне знакомо. Монтойя был тут в июне. Он нагл и заносчив, как все испанцы. Монтойя и его головорезы захватили участок моего друга и прогнали хозяина. Ничего нельзя было поделать.

— Постарайся узнать что-нибудь для меня, Кейси. Буду тебе очень благодарен. Я уже давно иду по следу Пикеринга.

Слабая улыбка искривила губы Кейси.

— Ты спас меня в Сан-Антонио. Не думай, будто я забыл это. Можешь не сомневаться, Ник, я сделаю все возможное.

Поздним вечером Кинкейд направился в комнату Тори. Он смертельно устал и слегка захмелел. Ему не следовало пить, но Кейси был весьма настойчивым человеком. Таким Ник знал его еще в Сан-Антонио, когда мексиканский генерал Рафаэль Васкес на два дня захватил город. Ник служил в отряде капитана Хейса. Вместе с сотней бойцов Гонсалеса они преследовали мексиканского генерала и его войско до Рио-Гранде, но для успешной атаки им не хватало людей. С марта по сентябрь он работал на капитана Джека, как его тогда называли. Проводил разведку между Сан-Антонио и Рио-Гранде. Если бы Кейси не снабжал Ника провизией, техасец часто ложился бы спать голодным.

Жалованье поступило, когда они отбили Сан-Антонио. Ник наткнулся на раненого Кейси, который сражался с мексиканским пехотинцем. Невысокий полный торговец не мог тягаться с хорошо подготовленным soldado, и появление Ника оказалось своевременным. Это случилось шесть лет назад. С тех пор многое изменилось. В первую очередь он сам.

Но кое-что не изменилось, насмешливо подумал Ник, когда Тори отказалась открыть ему дверь. Он прислонился к ней, ощутив пульсацию в голове, и решил оставить девушке эту чертову комнату. Этот выход был самым легким. Почему он позволяет этой сучке диктовать ему свои правила игры? Он платил за ночлег, хотя она считала эти деньги принадлежавшими ей. Пусть думает что хочет, но ему надоели ее выходки. Она ведет себя так, словно он вор и убийца. Ночью она была не прочь заняться с ним любовью, но днем становилась совсем другой — ледяной королевой, высокомерной ханжой и обходилась с ним как спрезренным наемником.

Вероятно, настало время напомнить ей о некоторых вещах.

— Открой дверь, Тори, — произнес он, не повышая голоса. — Сейчас же.

— Уходи!

Она передвинула что-то в комнате, потом раздался скрип кровати.

Ник вдруг подумал, что она может находиться там с кем-то. Эта мысль мгновенно отрезвила его. Он ощутил холодную ярость. Отступив на шаг, он ударил ногой в дверь чуть выше ручки. Она тотчас поддалась, тонкое дерево треснуло. Дверь с грохотом распахнулась.

Тори в одиночестве сидела на коленях посреди кровати. Она с вызовом посмотрела на Ника. Распущенные волосы окутывали ее плечи; вьющиеся локоны были нежными и чуть выгоревшими на солнце, глаза сверкали, точно драгоценные камни. Ник прислонился к косяку, обвел девушку насмешливым взглядом, который всегда приводил ее в бешенство.

— Что с тобой, черт возьми?

— Ты испортил дверь.

— Я заплачу за нее.

Услышав донесшийся из коридора голос, он повернулся и успокоил изумленного парнишку, которого послали выяснить причину шума. Потом Ник шагнул в комнату, закрыл дверь и подтащил к ней стол.

Тори молчала, по-прежнему сидя на коленях посреди кровати в старой ночной рубашке с кружевной отделкой и хлопчатобумажных панталонах, доходивших до колен. Она ничего не сказала, когда он подошел к окну и открыл его. Девушка закуталась в одеяло. В комнату ворвался холодный влажный ветер, и шторы затрепетали.

— Чьими деньгами ты заплатишь за разбитую дверь? — язвительно спросила она, когда Ник повернулся. — Теми, что украл у моего отца?

— С какого момента это стало тебя беспокоить? Я помню, какое-то время ты почти держала их в своих маленьких липких ручках. И держала бы сейчас, если бы я не оказал тебе услугу и не избавил от них.

— Оказал мне услугу? Негодяй! Ты не имеешь права говорить мне такие вещи, потому что не знаешь правду… Тебе не пришло в голову, что это — мое единственное наследство? Ты использовал меня! У тебя нет никаких чувств… Ты поступил подло!

Он изучающе поглядел на ее гневное лицо и рассердился на себя. Его голова безжалостно болела. Будь проклято виски, которым угощал его Кейси. Этот умник должен был запастись более качественным спиртным.

— Пока ты не начала докучать мне моралью, Тори, следует напомнить тебе, что я знаю, откуда взялись эти деньги. Мне известно гораздо больше, чем ты полагаешь, поэтому, если ты собираешься изливать праведный гнев, прими во внимание, что люди вроде Патрика Райена, продающие оружие наемникам и индейцам, повинны в смерти многих людей. Дельцы вроде твоего отца и дяди способствуют возникновению мелких междоусобных стычек, а иногда и серьезных войн.

— Как ты благороден! Я видела, как хладнокровно ты убивал Такетта и индейцев. Какая разница между убийством многих людей и одного человека? По-моему, никакой. В любом случае речь идет о смерти.

— К твоему сведению, — отчеканил он, — убитые мной индейцы были вооружены новейшими ружьями. Хочешь ты знать это или нет, но они стреляли из точно таких же винтовок, сотни которых были найдены в винном погребе твоего отца. Шошоны не могли случайно оказаться на таком расстоянии от своих территорий и открыть огонь, когда мы неожиданно натолкнулись на них.

Тори помолчала, краска возмущения отхлынула от ее лица. Нику стало жаль ее, но ему, черт возьми, надоели обвиняющие взгляды девушки.

— Это не оправдывает похищения денег моего отца.

— Для тебя имеют значение только деньги?

Она удивленно посмотрела на него и покачала головой:

— Нет. Почему ты вечно заставляешь меня защищаться? Ты не прав, однако ставишь все с ног на голову, и виноватой оказываюсь я.

— Послушай, мне не хочется спорить. Я хочу спать. Если ты желаешь поспорить, советую тебе отправиться в салун. Там немало мужчин, которые пойдут тебе навстречу. Конечно, они захотят оказать тебе и другие услуги, но ты, наверно, не станешь возражать. Во всяком случае, до утра. Тогда ты вытащишь из шкафа свою мораль, стряхнешь с нее пыль и наденешь на себя снова.

Бросившись на Ника, она застала его врасплох. Ногти девушки вонзились в его лицо, и он отступил на несколько шагов. Когда он снова обрел равновесие, то, рассердившись, стиснул ее руки и безжалостно завел назад. Потом грубо толкнул Тори на кровать, навалился на вырывающуюся девушку, вдавил ее руки в тонкий матрас.

— Успокойся, дикая кошка! Quien llama el torn aguanta la cornada — тот, кто дразнит быка, должен ждать его рогов. Вспомни об этом в следующий раз, когда захочешь обвинить меня. Правда — обоюдоострое оружие.

— Избавь меня от твоих выражений.

— Хорошо. А ты избавь меня от нравоучений.

Тори вырывалась и ерзала, изумляя Ника своей яростью. Она пыталась ударить его. Подержав ее несколько минут, он тихо выругался. Что на нее нашло? Он думал, что застанет Тори спящей, а не такой буйной. Ник с раздражением почувствовал, что ее едва прикрытое одеждой тело пробудило в нем невольное возбуждение.

Должно быть, она почувствовала это, потому что внезапно замерла и посмотрела на техасца широко раскрытыми глазами.

— Отпусти меня, Ник.

Уступая загадочной дьявольской силе, которую он не желал игнорировать, Ник наклонил голову и прижался губами ко рту девушки, прежде чем она успела увернуться. Господи, она была такой нежной и сладкой. Он проклинал ее за то, что она завела его.

— О, почему ты так поступаешь? — простонала Тори, когда он поцеловал маленькую, пульсирующую на шее жилку. Однако принимала его ласки с готовностью, которую не могла скрыть. — Клянусь, я ненавижу тебя…

Возможно, она иногда ненавидела Ника, но не могла отрицать, что хотела его, жаждала этих ощущений, вздрагивала от его прикосновений. В этом заключается некая справедливость, подумал Ник, компенсация за то проклятое желание, которое он испытывал.

Он улыбнулся, глядя на нее:

— Можешь ненавидеть меня, Венера, только делай это так же хорошо, как сейчас…

Снова заявив о своей ненависти, она обняла его за шею и подставила свои губы. Он заглушил ее слова ртом, забывая обо всем, кроме облегчения, которое сулило ее тело. Позже он уткнулся лицом в душистую ямку между ее плечом и шеей. Дыхание Ника шевелило влажные локоны Тори. Наконец он почувствовал, что она сделала движение.

— Пожалуйста, позволь мне встать.

Через мгновение Ник отпустил ее и стал молча наблюдать за тем, как она вскочила с кровати, надела нижнее белье, затем юбку и блузку, которые он купил ей в Санта-Кларе. Ее движения были быстрыми, немного неловкими. Расчесав волосы, девушка надела чулки и туфли, нахмурилась из-за того, что хлопчатобумажная ткань еще не просохла.

Ник молча вытянулся на постели, положил руки под голову и смотрел, как Тори отодвигает тяжелый стол от двери. Он не предложил ей помощь и почувствовал, что она скорее умрет, чем обратится к нему. Наконец Тори удалось оттащить стол в сторону и приоткрыть дверь. Бросив на Ника полный ненависти взгляд, она выскочила в коридор и хлопнула дверью, которая тотчас со скрипом распахнулась снова. Ник посмотрел на дверь и подумал, следует ли ему догонять девушку.

Люди, сидевшие в салуне Кейси, были недостаточно цивилизованными, некоторые из них давно не видели хорошеньких женщин, не считая преждевременно постаревшей от жизненных тягот Салли. Эффектная, полная огня Тори обязательно привлечет ненужное внимание.

Но там все еще находился благоразумный Кейси, который не допустит ничего плохого, потому что Тори приехала с его другом. Может быть, ей дать понять, что Ник не напрасно ограждал ее от толпы похотливых старателей? Она скоро вернется назад после нескольких столкновений с мужчинами, которых он там видел.

Ник поднялся с кровати и закрыл дверь.

Глава 24

Огорченная тем, что ему удалось с такой легкостью преодолеть ее сопротивление, Тори помчалась по узкому коридору, едва освещенному масляными лампами, которые шипели и издавали неприятный запах. Будь проклят Ник Кинкейд! Она всегда уступала ему.

Перед ней видением пронесся образ обнаженного Ника, левая рука которого лежала под его темной головой; он многозначительно улыбался прищуренными глазами, раскинувшись на кровати. Этот образ терзал Тори. Конечно, он знал, что она не устоит перед его натиском. Ник пользовался этим с самого начала, с их встречи на берегу. Ей казалось, что он видит ее насквозь. Она отдалась ему без колебаний и сомнений.

Господи, она действительно была слепой дурочкой. Все это время видела в нем воина, которым руководил важный и благородный — с его точки зрения — мотив. Считала его отважным человеком. На самом же деле он был заурядным вором. Но если Ник не был клиентом ее отца, почему не сказал об этом раньше? Вероятно, из-за денег. О, она почти забыла о них. Ей необходимо лишь купить билет до Бостона и оплатить дорожные расходы. Она собиралась отдать свое наследство дяде Симесу, чтобы он распорядился им. Он знал, что делать с такими деньгами.

Тори добралась до двери салуна и остановилась в нерешительности, почувствовав обращенные на нее любопытные взгляды, заметила похоть в глазах мужчин. Испуганная девушка дерзко вздернула подбородок. Пусть они смотрят. Они ничего не добьются. Она бросала им вызов — пусть они говорят что угодно о том, что она одна пришла в комнату, заполненную мужчинами. Она имела право здесь находиться, хотя предпочла бы оказаться совсем в другом месте.

— Мисс Смит? Похоже, вам не удалось заснуть.

Изумленная Тори повернулась. Кейси приветливо улыбался, но его взгляд был настороженным.

— Надеюсь, комната вам понравилась?

— Я не видела более уютной комнаты с того дня, когда покинула Монтерей, но она слишком тесна для двоих. Я вышла подышать свежим воздухом.

Обведя взглядом салун, заполненный табачным дымом, запахом виски и немытыми старателями, Кейси из вежливости не стал указывать на очевидное.

— Тогда позвольте мне отвести вас к нашему лучшему столу. Ужин пришелся вам по вкусу? Или вы хотите, чтобы я попросил Салли предложить вам что-то другое?

Пища была приличной, хотя и не слишком обильной. Тори осталась голодной, но сейчас меньше всего думала о еде. Она покачала головой.

— Я вполне сыта. Не найдется ли у вас вина?

— Вина? К сожалению, нет. Мои клиенты предпочитают более крепкие напитки, и ради прибыли я потакаю их вкусам.

Улыбнувшись, он взял ее под руку и повел через толпу мужчин к маленькому столику, стоящему в глубине комнаты. Покачивающаяся лампа бросала свет на столики стены. Вместо ковра на полулежал слой опилок, деревянные стены были некрашеными. Простая мебель для простых людей, подумала Тори. Она с огорчением обнаружила, что Ник был прав. Эти суровые на вид мужчины бросали на нее дерзкие взгляды. Она почувствовала себя неловко и обрадовалась присутствию Кейси, который, похоже, был джентльменом. Слегка поклонившись, он обещал принести ей кофе. Этот человек казался воспитанным, он тактично не упомянул о разбитой двери, не поинтересовался, почему Тори пришла сюда, а не осталась с Ником.

Она решила, что не вынесет еще одной ночи в обществе Ника, зная, что скоро, возможно, уедет и никогда больше не увидит его. Она сожалела о своих чувствах, казалась себе брошенной, одинокой. Последние недели отняли у нее то, что она всегда считала своей опорой. Теперь она могла рассчитывать только на Бостон. И конечно, на Питера. Его кольцо с маленькими бриллиантами и аметистом все еще находилось у нее на пальце. Оно символизировало обещание. Захочет ли он взять ее в жены, когда узнает правду? Когда она расскажет ему о Нике? Она должна будет это сделать. Она не могла обманывать его. Как он отреагирует? Испытает шок или разочарование? Придет в ярость?

Представить Питера разъяренным было трудно. Казалось, что он не может быть грубым, в отличие от Ника Кинкейда, для которого насилие было образом жизни. Он будто сросся с оружием, постоянно носил на ремне пару револьверов и ножи, был дерзким, опасным и бесстрастным.

Он не дорожил ничем, даже собственной жизнью. Почему она думала, что он полюбит ее, захочет, чтобы она осталась с ним, или скажет, что поедет с ней?

Когда Кейси принес кофе, Тори постаралась улыбнуться. Она осторожно отхлебнула горячий и крепкий напиток. Кейси сел на стул возле девушки и изучающе посмотрел па нее, лениво играя металлической ложкой, оставленной на столе предыдущим посетителем.

— Какое впечатление произвели на вас наши золотые прииски, мисс Смит?

— Я мало видела их, но то, что мне удалось разглядеть, кажется примитивным. Люди стоят по колено в ледяной воде, многократно наклоняясь с плоским ситом в руках, — и ради чего? Им не каждый день удается заработать даже доллар. — Она покачала головой. — Я не понимаю, что притягивает сюда старателей.

— Не понимаете? Соблазн большого богатства, надежда на прекрасное будущее — вот что манит многих. — Он вытянул руку, указывая на многолюдную комнату. — Видите этих людей? Почти все они приехали сюда с пустыми карманами, без гроша за душой. Если они останутся бедняками, в их жизни ничего не изменится. Но сейчас они полны надежд, мечтают о ярком, чудесном будущем. Некоторые люди живут, ни о чем не мечтая. Эти старатели могут хотя бы мечтать.

— Да, и, скорее всего, они быстро расстанутся со своими иллюзиями. Произойдет то, что происходит всегда, когда простые люди стремятся к богатству: некто с большими деньгами скупит все, что они имеют, и оставит их с носом. В мире столько бесчестных людей, что у честных почти нет шансов.

Она поняла, что в ее словах звучит горечь, и увидела изумление в глазах Кейси. Если бы ее отец не был алчным и бесчестным, она, возможно, осталась бы в Бостоне, а не искала пристанища в комнате за салуном с человеком, который думает только о своем благополучии.

— Мы очень редко видим здесь таких красивых женщин, как вы, мисс Смит. Простите меня, кое-кто считает, что я слишком любопытен, но могу я спросить вас, как вы познакомились с Кинкейдом?

— Конечно. — Она поставила чашку с горячим кофе на стол и посмотрела на Кейси. — Он знал моего отца. Они впервые встретились несколько лет назад в Техасе.

— О! Я тоже знаю Кинкейда уже несколько лет. Думаю, вы это поняли. Я давно не видел его. Похоже, он совсем не изменился.

— Несомненно, — пробормотала она и хмуро посмотрела на кофе. — По-моему, он из тех людей, которые никогда не меняются.

— Слава Богу. — Очевидно, она выдала свое удивление, потому что он улыбнулся и пожал плечами. — В нем есть много такого, что вызывает восхищение. Я признаю, что порой он кажется слишком отчаянным, но мы живем в лихое время. Некоторые люди не могут сидеть на крыльце своего дома, надеясь на лучшее будущее. Мужчины вроде Кинкейда идут в бой и сражаются за безопасность тех, кто предпочитает не покидать своего крыльца.

— Он сражается за безопасность? — изумленно произнесла она и покачала головой. — Неприятности неотступно следуют за ним. Если они отстают, он находит их сам. По-моему, безопасность и Ник Кинкейд — нечто несовместимое.

— Однако, — лицо Кейси расплылось в улыбке, — в сражении я бы предпочел Кинкейда любому другому союзнику. Я уверен, что вы слышали поговорку — «Надежен, как рейнджер в схватке». Это сказано про Ника Кинкейда.

— Не понимаю, почему все сводится к драке, почему мужчины должны действовать на таком примитивном уровне! Неужели в мире не осталось места для разговоров, спокойного обсуждения принципов и идей? Почему все должны быть такими… жестокими? Мужчины борются за власть, стремятся подавлять более слабых. Да поможет Господь любому, кто станет на пути мужчины, решившегося на что-то…

Ее руки сжались в кулаки, в горле образовался комок, голос дрожал от гнева. Что с ней происходит? Она испытывала беспокойство, ярость, неуверенность… и страх.

Кейси поднял брови, на его губах играла едва заметная улыбка.

— Кажется, я имею дело с защитницей женских прав, верно, мисс Смит? Я вовсе не осуждаю такую позицию, просто хочу знать правду. В споре всегда полезно знать убеждения оппонента.

— Простите меня, если я позволила себе резкость, мистер Кейси. Должно быть, дело в длительном путешествии. Мне требуется свежий воздух — здесь так накурено. Вы извините меня?

Он встал одновременно с ней; в его глазах появилось беспокойство.

— Вы позволите мне сопровождать вас?

— Нет-нет. Я хочу несколько минут побыть в одиночестве. Дождь прекратился, я лишь постою на дворе.

— При других обстоятельствах я бы согласился. Но этот лагерь весьма многолюден, здесь немало безнравственных типов. Я бы чувствовал себя спокойней, если бы вы…

— Мистер Кейси, я привыкла к обществу безнравственных типов и вполне полагаюсь на мою способность позаботиться о себе. Ценю ваше внимание, но я подышу свежим воздухом всего несколько минут. Не представляю, что может со мной случиться возле вашего заведения. А теперь извините меня.

Последние слова она произнесла чуть повышенным тоном, и Кейси шагнул в сторону, пропуская девушку. От дыма у нее першило в горле и резало в глазах; шум, запахи виски и немытых мужчин вызывали головокружение. Она должна выйти во двор, пока ее не вытошнило.

Когда Тори открыла дверь, в дом ворвался холодный воздух. Девушка поежилась. Ей следовало захватить плащ или хотя бы теплую накидку, от которой пахло влажной шерстью и дымом. «Но я не вернусь назад, тем более после проявленного мною упорства», — подумала Тори.

Она захлопнула за собой дверь и осторожно наступила на большой плоский камень, лежащий за порогом. Зашагала вдоль стены салуна. Желтый свет из окон падал на землю маленькими желтыми квадратами. Вдоль улицы на некотором расстоянии друг от друга стояли дома. Они были не столь красивыми, как принадлежавший Кейси, но, похоже, в каждом из них находились салун или лавка.

Несмотря на влажность, воздух был прозрачным, чистым и освежающим. Тори постояла в тени под козырьком дома, дыша всей грудью. У нее в голове начало проясняться. С улицы доносились смех и музыка. С крыши постоянно капала вода. Хотя она стояла под навесом, влага попадала на ее волосы и плечи.

Ее самочувствие улучшилось. Повернувшись, Тори увидела в освещенном окне мужчину. Испугавшись, ахнула, а мужчина тихо засмеялся. Через мгновение, оказавшись на улице, он произнес:

— Не бойтесь, мэм. Я не сделаю вам ничего плохого. Кинкейд попросил меня привести вас к нему, но я ждал, когда вы освободитесь.

— Кинкейд? — Она нахмурилась, потерла руками предплечья, покрывшиеся от холода пупырышками. — Он может подождать. Я прекрасно себя чувствую.

— Не сомневаюсь, мэм. Но все же, по-моему, вам лучше пойти со мной. Если у вас есть какие-то проблемы, вы можете обсудить их с ним.

Возмущенная Тори посмотрела на стоящего в тени человека. Он показался ей высоким, худощавым и светловолосым. Какое высокомерие. Это так похоже на Ника — послать за ней какого-то мужлана, от которого разило виски и чем-то еще менее приятным. Ей следовало отказаться, но мысль o новом спектакле, сменившем тот, что она устроила в салуне, испугала Тори. К тому же туман уже выветрился из ее головы, и она ощутила усталость. Девушке захотелось лечь в постель, даже если придется спать в одной комнате с Кинкейдом.

— Хорошо, — произнесла она, ежась от холода, — отведите меня к нему. Хотя я не нуждаюсь в эскорте.

— О, не знаю, мэм. Когда хорошенькие леди ведут себя неосторожно, с ними случаются неприятности. — Он протянул ей руку, и, когда она заколебалась, крепко сжал ее запястье. — А теперь пойдемте со мной.

Его злорадный, самодовольный тон заставил ее отпрянуть.

— Пожалуй, я все же…

— О нет, вы пойдете со мной, я не желаю ничего слышать. — Он резко дернул ее за руку и потащил на немощеную улицу.

Тори открыла рот, собираясь закричать, но не смогла сделать это, почувствовав у своего горла холодное лезвие ножа.

— На вашем месте я бы не стал шуметь, мэм. Эти звуки могут оказаться последними в вашей жизни.

Напуганной Тори пришлось шагать по грязи, задыхаясь от ярости. Его пальцы впились в руку девушки, причиняя ей боль. Она смутно видела хижины и новые дома. Он тащил ее за собой по улице, потом нырнул в переулок между двумя зданиями и начал спускаться по склону. Когда Тори упала, незнакомец выругался и дернул руку девушки так, что едва не оторвал ее. Нож постоянно напоминал ей о смертельной опасности.

В этот раз она познала страх — тошнотворный, сжимающий сердце, — страх, который она еще никогда не испытывала.

Все смешалось воедино — изнурительная тряска в седле, дожди, холодные ночи, пара теплых солнечных дней. Тори обдумывала способы, которыми могла бы убить своего похитителя. Ей снилось, что она уничтожает жестокого человека, который постоянно заставлял ее двигаться дальше.

Он не раскрыл своего имени, назвал себя капралом, и любая попытка выяснить, кто он такой, приводила к безжалостному наказанию. Тори быстро поняла, что лучше не задавать вопросов и воздерживаться от любых реплик. На ее лице, руках и бедрах темнели следы ударов.

Он не насиловал ее, однако она подозревала с нарастающим страхом, что, когда перестанет бояться погони, он сделает то, что хотел, — это было понятно по выражению его глаз, по дерзким словам, произносимым им в дороге. Держа девушку перед собой на своей крупной, костлявой лошади, он иногда задевал рукой груди Тори, поглаживал или щипал через блузку ее соски, получал удовольствие от ее вскриков. Она с трудом выносила его грубое обращение и выпады в адрес Ника Кинкейда.

На самом деле он хотел убить техасца, но не был готов сделать это. Поэтому он захватил женщину Кинкейда.

Все это Тори слышала словно в забытьи, спасавшем ее от худшего — от шока, который она могла испытать, полностью осознав опасность. Но эта пелена рассеялась, и угроза обрела резкие очертания.

— Поторопись, сучка! У меня нет времени потакать твоим капризам, поэтому делай, что тебе велят.

Он давал ей лишь несколько мгновений на удовлетворение необходимых потребностей.

Она поднялась и стала поправлять юбки. Он вынырнул из зарослей юкки, посмотрел на нее с хищной ухмылкой на лице. В его светлых глазах горели маленькие голубые огоньки. Она выдержала его взгляд, не дрогнув и сохранив столько достоинства, сколько могла сохранить в подобных обстоятельствах.

— Я закончила, — сухо заявила Тори, выйдя через кусты на маленькую лужайку, на которой они остановились.

Он схватил руку Тори и резко выкрутил назад, обдал ее горячим дыханием и крепко прижал к себе.

— Не строй из себя леди, сучка. Я сумею сбить с тебя спесь. Когда мы доберемся до моего лагеря, я покажу тебе, какой услужливой ты можешь быть.

Он намотал ее волосы на свой кулак и потянул назад. Тори откинула голову, беспомощно подставляя ему шею и грудь. Он воспользовался этим, тихо засмеялся, когда она выразила свое возмущение. Засунул свою грубую, шершавую руку в вырез блузки, сжал пальцами грудь девушки. Тори попыталась вырваться, и он ущипнул ее.

Испытывая сильную боль, она невольно задергалась. Он схватил ее еще сильнее, зажал сосок между большим и указательным пальцами. Наконец Тори замерла, понимая, что любое движение только усилит ее страдания.

— Правильно. Ты быстро умнеешь. Жаль, что сейчас у меня нет времени продолжить твое обучение, но скоро оно появится. Как только мы доберемся до лагеря, я покажу тебе такое, что Кинкейду и в голову не приходило. Ты будешь визжать и корчиться… я еще не встречал женщину, которой не нравилось бы жестокое обращение…

Заставляя себя не двигаться, Тори подумала о том, что прежде она убьет его. Он никогда не овладеет ею так, как это делал Кинкейд, пробуждавший в ней острую боль желания, даривший восхитительное облегчение. «Господи, Ник… где ты? Почему этот человек так тебя ненавидит? Волнуешься ли ты за меня или думаешь, что я сбежала по собственной воле?»

Он приедет за ней. Она чувствовала это. Он знает, что, как бы она ни сердилась, она никогда не покинула бы его среди ночи без денег и планов. Ник приедет за ней… обязательно приедет.

Она продолжала думать о Кинкейде в тот момент, когда капрал резко поднял ее юбку и грубо сунул руку между ее бедер, причиняя боль. Он засмеялся, когда она отпрянула, обдал ее своим кислым дыханием. К горлу девушки подкатилась желчь, Тори едва не вытошнило. Она не позволит этому человеку изнасиловать ее, не позволит ему выполнить свои обещания… Господи, она не сумеет остановить его!

Капрал оттолкнул от себя девушку, все еще держа ее за волосы. Используя их как поводья, потащил Тори к лошади и заставил сесть впереди себя. Серовато-коричневое животное, которое ей дал Кинкейд, было привязано веревкой к седлу капрала. Они поехали по лесистому склону, где пахло сосновыми иголками.

Она беспомощно заерзала в седле перед капралом, зажатая между его животом и высокой лукой седла, и он засмеялся. — Мы будем некоторое время ехать вместе, красотка. Мне нравится, как ты трешься об меня. Мой лагерь уже близко. Мы доберемся до него очень скоро, и я научу тебя кое-каким штукам, пока Кинкейд не приедет за своей смертью. Усмехнувшись, он потянул блузку вниз и обнажил груди девушки. Холодный ветер заставил соски отвердеть. Когда Тори инстинктивно попыталась прикрыть свое тело, он отбросил ее руку.

— Нет, ты поедешь так, чтобы я мог касаться тебя, когда захочу, мечтать о том, что меня ждет в ближайшее время. Мне нравится ждать, думать об этом, представлять, как это произойдет. Мой конец твердеет от этого так сильно, что я ощущаю боль. Да, мне нравится преодолевать твое сопротивление, приручать тебя… ты будешь умолять меня сделать это… Господи! Мой конец вздрагивает от одних этих мыслей, я не знаю, чего хочу больше — трахнуть тебя или убить Ника Кинкейда…

Тори закрыла глаза, почувствовала головокружение и слабость. Она мало ела и спала. Ее поддерживала лишь надежда на то, что Ник обязательно приедет за ней.

Глава 25

Изумленный своим волнением, Ник Кинкейд тщательно осмотрел палатки и хижины Саттерс-Форта, бормоча себе под нос проклятия в адрес Виктории Райен. Более того, он казался себе глупцом, с горечью думая о том, что ищет женщину, оставившую его посреди ночи. Тогда он решил ничего не предпринимать, не останавливать ее, но заползшая в душу тревога за Тори заставила его поговорить с Кейси.

— Она исчезла? Я думал, она вернулась в твою комнату, — сказал Кейси, обеспокоено нахмурившись.

Страх, охвативший Ника, вынудил его заняться поисками. Тревога усилилась, когда он обнаружил, что серовато-коричневая кобыла исчезла из конюшни. Работавший там мальчик не знал, когда ее забрали. Он заявил об этом с округлившимися на веснушчатом лице глазами.

— Должно быть, она пришла за лошадью поздно ночью, потому что утром, когда я проснулся, кобылы уже не было!

Чтобы успокоить испуганного паренька, Ник бросил ему монету. Очевидно, что-то в лице Кинкейда внушало страх, потому что мальчик ловко поймал монету и насторожено попятился назад.

Насмешливая улыбка искривила губы Ника. Теперь он пугает детей. Что с ним, черт возьми? Он должен радоваться ее исчезновению. Теперь он может заняться своим делом, не отвлекаясь на борьбу с Тори; ее выходки, перепады настроения — он больше не услышит ее обвинений, как правило, несправедливых. Возможно, он действительно использовал ее. Для этого у него были свои причины, но он сомневался, что оyа поймет их. Он не мог обвинять ее в этом. На что она рассчитывала? На то, что ей удастся завладеть состоянием, нажитым преступным путем, и избежать неприятностей? Нельзя быть такой наивной. Даже если ее брат и дядя потерпели поражение, молодой женщине крайне трудно без посторонней помощи справиться с проблемами тайного вывоза такого количества денег из Калифорнии.

Дейв Брок не обладал опытом, необходимым для оказания такой помощи, и хотя Рой Мартин не допускал мысли о вовлеченности лейтенанта, Ник не разделял этой уверенности. Тори могла подбить Брока на любую авантюру. Доказательством этого служило его согласие вывезти ее из Монтерея. Он казался достаточно находчивым и был готов помочь ей.

Ник вспомнил, как Брок смотрел на Тори во время похорон ее отца. Внимательный, заботливый лейтенант с радостью проводил девушку до асиенды. Проходя мимо стоявшего около Джила Кинкейда, он с неприязнью посмотрел на него. Он, Ник, не посмел подойти к девушке в такую печальную минуту. Глупец! Да, Дейв Брок определенно мог откликнуться на любую ее просьбу.

Как и многие другие женщины, Тори умела добиваться желаемого. Она оставила его без каких-либо душевных терзаний. Ему следовало позволить ей самой заботиться о себе. Тогда он сберег бы массу времени и нервов. Сейчас она, вероятно, с комфортом расположилась в уютной маленькой каюте парохода, отправляющегося в Бостон. Несомненно, Тори смеется, вспоминая, как ловко сумела ускользнуть от него.

Однако он все же оседлал своего большого черного коня и поехал рысью из Саттерс-Форта в сторону Сакраменто.

Город, расположенный на восточном берегу Сакраменто-Ривер, заметно разросся с того времени, когда Ник видел его в последний раз. Кое-что осталось прежним — например, полоса леса шириной почти в милю. Переплетенные ветви старых толстых дубов образовывали естественный шатер. Вдоль улиц под сенью деревьев стояли многочисленные дома, палатки, простенькие хижины.

Гавань напоминала лес, мачты и рангоуты поднимались вверх, точно стволы деревьев, покачиваясь возле пристани. Барки, бриги, шхуны и пароходы теснили друг друга в оживленном заливе. Золото порождало невероятную активность, разрастающийся город был заполнен нетерпеливыми толпами старателей.

К тому времени когда Ник убедился, что ни одна женщина, внешне напоминающая Тори, не покупала билет на пароход, отправляющийся в Бостон, небо уже потемнело. Вдоль пристани и между наспех возведенными деревянными строениями сновали черные тени. Ник направился по короткому переулку к своему коню.

Погрузившись в размышления о Тори, которая, судя по всему, еще не села на судно, он слишком поздно услышал шаги за своей спиной. Быстро повернувшись с револьвером в руке, Ник разглядел в сумерках металлический блеск оружия. Оранжевое пламя с грохотом вырвалось из его пушки, кто-то громко закричал от боли. Пригнувшись, Ник оценил ситуацию. Он понял, что в переулке находятся несколько мужчин, и приготовился отразить нападение.

— Не стреляйте! Грэнвилл, опусти свой чертов револьвер!

Это не напоминало засаду, и Ник медленно выпрямился.

Сохраняя бдительность, он услышал в голосе незнакомца ноты раздражения и гнева.

— Выйдите на свет. — Его глаза привыкли к полумраку, и он увидел, как тени задвигались, вышли на середину переулка. — Бросьте оружие.

За возмущенным бормотанием последовал звон упавшего револьвера, потом один из мужчин шагнул вперед:

— Кинкейд, нас прислал Рой Мартин.

Слегка расслабившись, Ник все же продолжал настороженно смотреть на приблизившегося человека, который показался ему знакомым.

— Я вас знаю?

— Нас не представляли друг другу, — последовал сухой ответ, — но я действительно однажды видел вас в салуне у Медвежьего Ручья. Я находился там, когда кто-то восхищался вашим умением обращаться с ножом.

— Помню. Вы сидели у дальнего конца стойки. Чего хочет Мартин?

— Он подумал, что вам, вероятно, полезно знать, что Кья Пикеринг остановился в Саттерс-Форте. Я сам видел его позавчера.

Убрав револьвер в кобуру, Ник приблизился к мужчине, назвавшему себя Кэмпбеллом.

— Крис Кэмпбелл. Слева — Джо Купер, а этого любителя пострелять, который стоит позади меня, зовут Грэнвилл Элфа.

Кэмпбелл, высокий светловолосый человек с открытым лицом, слегка покачал головой.

— Вы прекрасно владеете оружием, Кинкейд. Мартин был прав. Жаль, что так вышло с Грэнвиллом. Он проявил излишнюю осторожность.

— Вы ранены?

— Это всего лишь царапина. — Кэмпбелл усмехнулся, сверкнув в полумраке голубыми глазами. — Мне доставалось и крепче.

— Расскажите мне о Пикеринге.

— Рассказывать почти нечего. Вчерашней ночью он выехал из Саттерс-Форта с какой-то девушкой. Я бы предупредил вас раньше, но мне сказали, что вы были заняты.

Предчувствие, часто спасавшее Ника, подсказало ему, что ответ на следующий вопрос окажется неприятным, однако он должен был его задать.

— Можете описать девушку?

Кэмпбелл кивнул:

— Она настоящая красотка. По-моему, даже слишком хороша собой для такого типа, как Пикеринг. Стройная, с длинными темными волосами, которые отливают золотом. Она ехала на маленькой серовато-коричневой кобыле… Эй! Вы уже уходите? Хотите передать что-то Мартину?

— Сообщите ему то, что вы рассказали мне, — хмуро произнес Ник, быстро зашагав к лошади. — Он сообразит, что надо сделать.

Тори сжалась под тонким одеялом. Она накрылась им лишь после того, как ее губы посинели, а зубы застучали так громко, что это вызвало недовольство двух сидящих у костра мужчин.

— Черт возьми, — раздраженно произнес человек, которого ее похититель называл Глэнтоном, — дай шлюхе одеяло, иначе она будет непригодна к употреблению.

Ворча и пошатываясь после виски, которое было выпито в этом примитивном лагере, капрал поднялся с земли и нашел одеяло, от которого дурно пахло. Однако оно спасало от холода. Он небрежно набросил его на Тори, сжал ее подбородок так сильно, что на глазах девушки появились слезы, и засмеялся.

— Ручаюсь, тебе не терпится увидеть, что мы приготовили, красотка. Я уверен, тебе понравится.

Глэнтон посмотрел на них. Отсвет костра падал на его изборожденное шрамами лицо; густые брови почти скрывали маленькие глазки, в которых отражались красные языки пламени. Он лениво потер пах, глядя на Тори.

— Не понимаю, почему мы еще не занялись ею, Пикеринг. Все равно потом мы заметем следы.

Пикеринг выпрямился, бросил взгляд через плечо на Глэнтона:

— Я же сказал тебе. Я все продумал две недели назад, когда увидел, как шлюха танцевала в миссии, трясла своими сиськами. Я увидел, как отреагировал Кинкейд, когда она позволила какому-то типу прижаться к ней. Я понял, что могу покончить с этой историей, прежде чем он доберется до меня, и последовал за ними. Почти схватил девку в Саттерс-Милле, но Кинкейд вернулся слишком быстро и мне пришлось снова ловить подходящий момент. В следующий раз она облегчила мою задачу. Сама вышла ко мне, верно, красотка?

Он бросил на Тори торжествующий взгляд, и она вздрогнула. Значит, в полумраке действительно таилась опасность, а не отправившийся в уборную старатель. Пикеринг. Эта фамилия показалась ей знакомой, она всплыла из глубин памяти… Ну конечно. В тот день на городской площади, когда Ник расправился с Такеттом, он спрашивал о Пикеринге. Тори стало дурно. Они убили девушку, вспомнила она, которая была дорога Нику. Она всегда хотела спросить его о ней, но так и не отважилась это сделать.

Пикеринг вернулся к костру, полыхавшему в нескольких футах от Тори. Он решил оттуда приглядывать за девушкой. У нее слипались глаза, хотелось заснуть, а пробудившись, оказаться в своей постели в Бостоне, где ее покой оберегали дядя Симес и тетя Кэтрин, а пухлая Мэри приносила в спальню горячий шоколад и булочки с корицей… Господи, ей казалось, что с того времени, когда она чувствовала себя защищенной, прошла целая вечность, а не шесть месяцев.

Рано или поздно Пикеринг и Глэнтон совершат задуманное, и ей придется испытать невыносимые муки и унижение.

Щеки Тори вспыхнули — она вспомнила, как Пикеринг заставил ее ехать с обнаженными грудями мимо лагеря с людьми. Это был самый унизительный момент в ее жизни, ей пришлось держать голову поднятой и смотреть прямо перед собой, словно рядом не было мужчин. Они изумленно пялились на девушку, не зная, что кончик острого ножа щекотал ее спину под шерстяной накидкой Пикеринга.

Он сам оставался в тепле. Его рука лениво ласкала девушку на глазах у мужчин. Похоже, неторопливо проезжая мимо лагеря, он получал извращенное удовольствие. Она слышала его учащенное дыхание, гнусные слова, которые он бормотал ей на ухо, обещания сделать с ней нечто такое, о чем она и не догадывалась.

Ник. Приедет ли он за ней? Или подумал, что она выполнила свои обещания и удрала в Бостон? Эта мысль заставила Тори вздрогнуть. В таком случае она обречена. Она не переживет то, что собирались сделать с ней эти люди. О Господи, почему она не послушалась Ника и Кейси, проявила упрямство?

Глэнтон поднялся с земли, шагнул к Тори, и она прижалась спиной к дереву, настороженно глядя на мужчину. Он присел перед ней на корточки и облизал губы.

— Я еще не видел твои прелести, крошка. Покажи их мне. Я хочу увидеть, ради чего рискую своей шкурой.

— Черт возьми, Джонни, ты ничем не рискуешь. Думаешь, Кинкейд может справиться с пятью закаленными бойцами? Черта с два. — Пикеринг встал и приблизился к ним. — С нами трое твоих ребят. Мы способны обломать ему рога вдвоем, пока его женщина остается в наших руках.

По-прежнему сидя перед Тори на корточках, Глэнтон немного передвинулся на носках и посмотрел на Пикеринга:

— Я не знаю, каков Кинкейд в деле, поэтому не уверен в этом. Мне известно только то, что ты сказал мне.

— Какой мне смысл врать? Он охотился за мной почти целый год, после того как его маленькая мексиканка погибла по собственной глупости. Ты помнишь Такетта?

Глэнтон кивнул, его маленькие блестящие глаза смотрели на Тори.

— Да, я помню Такетта. Он родом из Джорджии.

— Верно. Покинув Теннесси, мы отправились в Техас сражаться с мексиканцами. Там я впервые наткнулся на Кинкейда. Негодяй пытался зарезать меня, когда я стоял в карауле. Я пообещал поквитаться с ним, поэтому через несколько лет после окончания войны, увидев его в Матаморосе, мы с Такеттом решили проверить, захочет ли он поделиться с нами своей маленькой шлюхой. Эта жалкая подстилка дралась так, словно была женой генерала. — Он наклонился, плюнул под ноги Тори и улыбнулся, предаваясь воспоминаниям. — У меня конец твердеет, когда я вспоминаю, как она кричала, царапалась и кусалась…

— Ты хочешь сказать, что он гонялся за тобой почти год из-за какой-то мексиканской сучки, которой не пожелал поделиться? — Глэнтон ощупал глазами Тори. — Как он отреагирует на предложение угостить нас этой девкой?

— Надеюсь, его решение будет крайне эгоистичным. — Пикеринг усмехнулся, Тори заметила блеск в его глазах и разгадала замысел негодяя. Она служила приманкой, с помощью которой Пикеринг собирался заманить Ника в ловушку.

Она осмотрелась и никого больше не увидела. Рядом находились лишь подменные лошади и запасы провизии. Когда они добрались до лагеря, потрясенная Тори не обратила внимания на детали, она лишь смутно поняла, что они устроили дневной привал, и радовалась тому, что смогла спуститься на землю.

Глэнтон протянул руку, сдернул одеяло и коснулся Тори.

Душа девушки замерла.

— И все же я хочу увидеть, что получу. Встань, крошка. С того момента как ты приехала, я видел только твои волосы и одеяло. Поднимись и станцуй для меня, как ты делала для других мужчин.

Где он видел ее танцующей? Нет, ее видел Пикеринг в миссии, куда она попала с Ником. Господи, ее голова раскалывалась от боли, она умирала от голода — за весь день Тори съела лишь пару сухих пряников. Она угодила в настоящий капкан, не могла ни на чем сосредоточиться и пошевелиться. Может быть, Пикеринг вмешается? Но он безмолвствовал.

Пикеринг приблизился к костру и бросил в него еще одно полено. Глэнтон схватил Тори за запястья и резко поднял с земли. Повернул девушку лицом к оранжевому свету. Она дрожала, стоя у костра, ощущая его тепло и образовавшийся внутри ее кусок льда. Тори беспомощно смотрела на своих мучителей.

Нетерпеливый Глэнтон рявкнул, требуя, чтобы она станцевала, показала ему кое-что, пока он не ударил ее. К удивлению Тори, Пикеринг наконец вмешался:

— Подожди минуту, Джонни. По-моему, она замерзла. Я хочу, чтобы ты увидел, как она умеет танцевать. Она делает это так, словно трахает стоящего мужика. Только не распаляйся слишком сильно. Мы побережем ее. Думаю, Кинкейд доберется сюда к завтрашнему вечеру, и мы должны достойно встретить его. — Он посмотрел на Тори и усмехнулся: — Хорошо, сучка. Ты уже должна была согреться. Покажи Джонни, что ты умеешь. Сделай это, или я заставлю тебя. Ты ведь знаешь, на что я способен.

Она набрала воздуха в легкие и закрыла глаза, мечтая погрузиться в забытье, не видеть двух ухмыляющихся мужчин, вычеркнуть из памяти все, кроме гитарной музыки и неистового ритма.

Щелкнув пальцами, она откинула голову назад, почувствовала, как длинные волосы упали на талию. Бедра девушки качнулись, и тонкая хлопчатобумажная юбка заколыхалась вокруг обнаженных ног. Тори мысленно перенеслась в какое-то далекое место и затанцевала быстрее, словно действительно слышала музыку и хотела очаровать своего возлюбленного, Ника.

Она поняла, что любит его, хотя, возможно, ей не удастся сказать ему об этом. Любит его уже давно. Это чувство казалось необъяснимым, он внезапно ворвался в ее жизнь и сорвал все планы, похитил сердце и разум, опалил своими янтарно-золотистыми глазами и кривой усмешкой. Она была готова отдать все за возможность снова услышать, как он тихим хриплым голосом называет ее Венерой, говорит, что она очень красива, ощутить его ласки.

Она танцевала до изнеможения. Ее кожа покрылась испариной, блузка прилипла к телу. Наконец задыхающаяся девушка остановилась и посмотрела сквозь упавшие на лицо волосы.

Глэнтон и Пикеринг похотливо глядели на нее. В какой-то миг Тори показалось, что они не станут ждать и изнасилуют ее прямо сейчас. Глэнтон шагнул к ней, протянул руку, но Пикеринг остановил его:

— Нет, подожди. Я хочу, чтобы он знал, что мы ждали его, чтобы смог увидеть все. — Пикеринг зловеще улыбнулся Тори. — Мы подождем, верно, красотка? Ты станцуешь еще раз. Если ты сделаешь это хорошо, мы, возможно, не станем сразу убивать Кинкейда, а позволим ему сначала посмотреть, как ты получаешь удовольствие.

Ник двигался по следу Пикеринга. Возле зарослей юкки он опустился на колени, изучая отпечатки копыт. Конские испражнения подтверждали, что животные прошли здесь недавно. Он встал, осмотрел равнину. Ник находился примерно в пятидесяти милях от Саттерс-Милла. Вдали виднелись вершины Сьерра-Невады; на склонах высокого хребта уже белел снег. Ник проехал мимо скалы, изрезанной пещерами. Под глыбой камней находилась чья-то могила. Он со страхом приблизился к дереву, на стволе которого виднелась надпись: «В память о Дэниэле Бруэтте, Эзре Аллене и Гендерсоне Коксе, убитых и похороненных индейцами ночью 27 июня 1848 года». Это случилось более четырех месяцев назад.

Ник отошел от могилы, напоил коня из маленького озера и двинулся дальше. Было холодно, зимний ветер со свистом носился по скалистым ущельям и горным перевалам. Добравшись до Красного озера, Ник остановился и позволил коню пощипать высокую густую траву, заросли которой обрамляли водоем. Потом он поехал дальше, с волнением в душеследуя по крутой каменистой тропе и думая о Тори. Он знал, что она сильная девушка, несмотря на то, что ее здорово баловали. Это удивляло Ника. Но он не подвергал ее серьезным испытаниям, а Пикерингу не было дела до того, выживет ли она. Негодяй нуждался в Тори лишь постольку, поскольку она могла удовлетворить его похоть.

Он тщательно обследовал тропу, которая тянулась над Карсон-Ривер. Под двумя недавно построенными мостиками ревел поток. Ник остановился возле поселения мормонов, чтобы узнать насчет Пикеринга.

Он увидел обращенные на него осуждающие взгляды. Наконец один из бородатых мужчин ответил, что они видели такую пару — бесстыжую женщину с дерзко обнаженными грудями, ехавшую в одном седле с мужчиной, который прикасался к ее груди. За ними следовала вторая лошадь.

— Это было неприглядное зрелище, — строгим тоном произнес мормон. — Мы надеемся, что она скоро поймет греховность своего поведения и исправится. Мы молимся за спасение ее души.

Они пристыжено посмотрели на Ника, когда он тихо произнес:

— Я надеюсь, что вы, набожные люди, будете молиться о том, чтобы она не простудилась.

Ник заставил коня бежать рысью по уходившему вверх склону.

Двигаясь по узкой неровной тропе, тянущейся между изрезанными скалами и кустами, он думал о том, какие испытания выпали на долю Тори, и проклинал себя за то, что допустил это. Ему следовало отправить девушку в Сакраменто с Джилом, а не держать возле себя. Он лишь сейчас осознал, что поступил так из эгоистических соображений. Когда он смотрел на Тори, касался ее атласной кожи, его терзало неистовое желание. Господи, возможно ли это? Неужели он, гордившийся своей независимостью, свободой от эмоциональных уз, позволил ей по-настоящему завладеть им?

Это казалось невозможным, однако было правдой.

Перед сумерками он достиг каньона, по дну которого текла река. Тропа, петляя, вывела его через перевал к широкой долине. Горные ручьи с чистой журчащей водой спускались по склону к равнине сквозь заросли высокой травы. Кое-где на лугу виднелись болотца, среди которых были разбросаны ивовые кусты. Возле подножия горы горячие источники образовали маленькое серное озеро.

Солнце садилось за горизонт, его угасающие лучи падали на восточную равнину. Внезапно впереди что-то сверкнуло. Этот блеск был таким недолгим, что Ник спросил себя, не обмануло ли его зрение. Спрятавшись под ивовыми ветвями, с которых почти слетели листья, он подождал. Копыта коня увязли в сырой почве. Через несколько минут Ник снова увидел вдали ртутный блеск металлического предмета.

Возле одного из горячих источников находился лагерь. Кинкейд был готов поспорить па свой последний доллар, что Кья Пикеринг был там.

Глава 26

Сумерки сгущались, окутывая голубой дымкой горные вершины и долины. Среди хребтов гуляла метель. Тори видела ее с того места, где сидела, поджав под себя ноги и закутавшись в дурно пахнущее одеяло. Лагерь находился на ровном каменистом участке под высокой скалой. Росшие спереди и сзади высокие деревья служили естественной преградой для безжалостного ветра. Кто-то соорудил здесь хижины с односкатными крышами; возле скалы находился загон для лошадей.

Тори просидела весь день под высокой сосной возле утеса, стараясь не привлекать к себе внимание. Она наблюдала за Пикерингом и Глэнтоном, которые строили планы, тихо беседуя с двумя другими мужчинами, спустившимися сюда через горный перевал. Еще один человек находился где-то рядом. Тори слышала, как они упоминали его.

Ей не нравилось, как смотрел на нее один из мужчин. С ухмылкой на лице он раздевал девушку своим взглядом, как бы обещая то, о чем Тори не хотелось думать. Прошлым вечером, после танца, она решила, что Глэнтон не посчитается с Пикерингом и овладеет ею. Его прищуренные глаза казались раскаленными; когда он заявил, что заметут все следы, его рот искривила гадкая гримаса. Слава Богу, Пикеринг проявил твердость, с какой бы безумной идеей это ни было связано.

Глэнтон, в конце концов, удовлетворился тем, что заставил Тори поднять юбку и опустить панталоны, чтобы увидеть ее манящий треугольник. Пока он мастурбировал, она дрожала на холодном ветру с задранной до талии юбкой. Тори закрыла глаза и постаралась представить, что находится где-то далеко. Потом ее оставили в покое; она завернулась в одеяло возле костра и погрузилась в беспокойный сон.

Весь день она с надеждой ждала возможности убежать. Ее не связали — наверное, они были уверены, что смогут без труда догнать девушку. Тело Тори ныло от длительной верховой езды, от грубых прикосновений Пикеринга, она с трудом добиралась до кустов, чтобы уединиться там. Но и тогда кто-то из них тщательно следил за ней; она старалась удовлетворять свои потребности как можно быстрее, чтобы сократить унизительные мгновения.

Мужчины засуетились, Пикеринга охватило возбуждение, и Тори поняла, что они ждут скорого появления Ника Кинкейда.

— Черт возьми, я оставил следы, по которым нас смог бы найти и слепой, — сказал капрал, когда Глэнтон спросил, почему Пикеринг уверен, что Кинкейд явится сюда. — Он приедет. И я разделаюсь с ним раз и навсегда. Мне больше не придется постоянно оглядываться, думать о том, не выпустит ли он мне кишки наружу, как поступил с Такеттом.

Тори злорадно молила, чтобы Пикеринга постигла такая участь, Он заслужил ее. Заслужил тем, что сделал с мексиканской девушкой, не говоря уже о многих других женщинах, которых мучил с наслаждением, причиняя им боль и вселяя в них страх.

Когда тени удлинились, завыл койот. Потом он внезапно замолчал. Глэнтон подбросил дров в костер, и высокое пламя осветило округу. Он лениво потянулся с ухмылкой на лице. У Тори сжалось сердце. Похоже, они знали, что должно произойти.

Пикеринг подошел к девушке и присел перед ней па корточки, радостно улыбаясь.

— Предупреждаю, красотка, — если ты попытаешься подать сигнал Кинкейду, я сначала убью его. А потом тебя. Я сделаю это медленно, чтобы ты почувствовала приближение смерти. Так что имей в виду — все равно ты ничего не изменишь.

— Он рядом?

В глазах Тори загорелась надежда, и Пикеринг зловеще улыбнулся:

— Да, рядом. Я услышал сигнал. Он наблюдает. Ждет темноты. Делай то, что я велел, и тогда все будет не так плохо.

— Что значит — не так плохо?

Она убрала волосы с глаз, настороженно посмотрела на Пикеринга.

Он пожал плечами:

— Я должен убить его. Иначе он убьет меня при первой возможности. Присутствие Джонни меняет его планы. Он хочет немного поиграть, как это делают апачи с белыми людьми. Они проверяют, что может вытерпеть пленник…

— Господи!

— Но я не так жесток. Если ты послушаешься меня, он умрет быстро и без мучений. Ты не увидишь моря крови… Когда Джонни выгнали из армии, он занялся охотой за скальпами. Зарабатывал этим неплохие деньги. Сотня долларов за скальп мужчины, пятьдесят — за скальп женщины и двадцать пять — за ребенка. Потом мексиканские власти догадались, что не все скальпы принадлежали индейцам, и Джонни пришлось убраться из Мексики. Но ему по-прежнему нравится эта работа.

Должно быть, Пикеринг увидел ужас на лице Тори; он засмеялся, стянул одеяло с ее плеч, почти бережно поднял девушку с земли.

— Правильно, красотка. Вижу, ты меня поняла. Если ты лишишься своих волос, кто-то щедро за них заплатит. Они такие мягкие, со сверкающими на солнце золотистыми прядями. У тебя чертовски красивые волосы. А теперь ты сделаешь то, что я скажу. Ты будешь снова танцевать для нас, пока я не прикажу тебе остановиться. — Отблеск костра окрасил его светлые глаза, он притянул к себе Тори, провел рукой по спине девушки, сжал ее ягодицы. — А потом я покажу тебе то, что обещал. Тебе понравится. Если ты сделаешь вид, что тебе не нравится, Джонни заставит Кинкейда заплатить за это.

Она покорно последовала за ним и не стала сопротивляться, когда он стянул блузку вниз, снова обнажив ее груди. Пикеринг ущипнул за соски, чтобы они отвердели, и она закрыла глаза, прикусила губу так сильно, что почувствовала вкус крови. Он взял в рот сосок Тори и стал с громким чавканьем сосать, причиняя ей такую боль, что она едва сдержала крик.

Вдали снова завыл койот. Одинокий вой оборвался на высокой ноте. В костре треснула ветка, и искры разлетелись в разные стороны.

Из горла Глэнтона вырвался хриплый звук, и Пикеринг отпустил Тори, повернул девушку спиной к себе, провел руками вдоль ее торса, вытащил край блузки из юбки. Она ощутила исходивший от костра жар. Пикеринг стоял сзади, демонстрируя ее бюст Глэнтону. Мужчины принялись ощупывать Тори; она несколько минут стояла неподвижно, стараясь думать о чем-то далеком. Они задрали юбку до колен, касались пальцами ее бедер, смеялись.

От стыда у Тори перехватило горло. Ей казалось, что ее сейчас вытошнит. Сделав над собой усилие, она прогнала все мысли и вернулась в настоящее, сосредоточилась на том, что происходило с ней. Она не могла уйти в себя, словно улитка в домик, потому что слабая надежда на спасение требовала готовности к действиям.

— Хорошо, красотка, — прохрипел Пикеринг, — пришло время танцевать. Я хочу, чтобы ты танцевала как в миссии, только сейчас ты будешь постепенно раздеваться.

Она растерянно уставилась на него:

— Я… я не могу.

Он прищурился:

— А я думаю, можешь. Просто подумай немного о том, как медленно будет умирать Кинкейд, если ты откажешься. Начни с блузки, потом сними юбку и все остальное.

— Тебе уже доводилось раздеваться, — прорычал Глэнтон. — Сделай это так, как делают стриптизерши из Нового Орлеана. Они обнажаются медленно, заставляя мужчин сходить с ума от желания. Мы хотим, чтобы Кинкейд увидел тебя и забыл об осторожности. А теперь начинай.

Это испытание оказалось более тяжким, чем она могла вообразить. В первый момент Тори подумала, что предпочтет смерть. Даже ради Ника…

— Пожалуйста, — прошептала она, понимая тщетность своих усилий, — пожалуйста, не заставляйте меня делать это.

— Сначала снимешь блузку, — сказал Пикеринг ледяным тоном. — Ты знаешь, к чему приведет отказ.

Она начала танцевать, борясь с оцепеневшим телом, ощущая жар костра и прохладу ветра, слушая беззвучный ритм. Стянула с себя блузку, которая упала на землю светлой лужицей. Когда Тори поворачивалась, волосы хлестали по ее спине и груди. Огонь согревал ее грудь, а ветер холодил спину. Развязав ленту, стягивавшую на талии юбку, Тори позволила ей соскользнуть по ногам вниз и переступила через нее. Она стала танцевать в белой нижней сорочке; на хлопчатобумажных панталонах зияли дыры, некогда красивые кружева кое-где оторвались от края ткани.

Глэнтон и Пикеринг смотрели на девушку; со стороны могло показаться, что они безмятежно наслаждаются зрелищем, но Тори помнила о заряженных револьверах, лежащих неподалеку винтовках и висящих на поясе у каждого ножах. В этот вечер они не пили виски. Мужчины находились в состоянии напряженного ожидания, ими владела не только явная похоть.

Тори откидывала голову назад; волосы падали ей на лицо и обнаженные груди. Она увидела, что Пикеринг немного подался вперед и закусил губу. Глаза Глэнтона затуманились, однако он часто оглядывался по сторонам. Ник — если он придет за ней — мог появиться только с одной стороны. Тори со страхом сознавала, что трое мужчин ждут его на тропе, чтобы отрезать ему путь к отступлению, захлопнуть дверцу ловушки. Сейчас он находился где-то поблизости и наблюдал за происходящим. А она не могла предупредить его, спасти себя…

Она была приманкой, способной заманить Ника в лагерь, заставить его забыть об осторожности. Танцуя, Тори заметила охватившую Глэнтона и Пикеринга похоть. Нельзя ли как-нибудь притупить их бдительность? Если бы ей удалось схватить оружие… На их поясах висели ножи. В худшем случае она скорее направит оружие на себя, чем позволит им осуществить задуманное. Ее заставили танцевать с помощью угроз, и она согласилась, но покажет им нечто такое, что они и не надеялись увидеть. Когда-то давно, в другой жизни, она хотела стать актрисой. Теперь она сыграет свою главную роль и отвлечет мужчин. В этом была единственная надежда на спасение.

Воодушевленная своим замыслом, она стала дерзко играть бретельками сорочки, стянула одну из них с плеча и снова надела на него. Покачивая бедрами, она имитировала половой акт. Пикеринг и Глэнтон сосредоточили все свое внимание на девушке. Сбросив бретельку и наблюдая за глазами мужчин, она принялась ласкать себя, обхватила ладонями свои груди, игриво улыбнулась. Глэнтон испустил сдавленный стон, Пикеринг хрипло пробормотал бранные слова. Сорочка полетела на землю вслед за блузкой; Тори запустила пальцы под кружевную отделку панталон, служивших ей последней защитой, и стала медленно стягивать их вниз. Наклонившись и закрыв от стыда глаза, она спускала панталоны все ниже, сохраняя решимость перехитрить негодяев. Они хотели, чтобы она привлекла внимание к себе, и она сделает это.

Когда панталоны оказались на земле, она грациозно повернулась, оставшись только в туфлях. Обнаженное тело блестело в отсвете костра. Глэнтон и Пикеринг вскочили на ноги, их напускная расслабленность исчезла, уступив место откровенной похоти. Тори томно улыбнулась, подняла свою тяжелую гриву и широко раздвинула ноги. Ее тело продолжало двигаться, бедра покачивались дразняще, соблазняюще, они манили мужчин, предлагали забыть о деле… подойти ближе, насладиться, овладеть…

Они набросились на нее одновременно; их руки сновали повсюду, пальцы вонзались в ее плоть, проникая между бедер. Дыхание мужчин было тяжелым, учащенным. Пикеринг пробормотал, что им нечего бояться, часовые предупредят их… Кинкейд, несомненно, сейчас наблюдает за происходящим, за тем, что они делают с ней… маленькая сучка… шлюха… сама напросилась… как и все женщины, она мечтала о том, чтобы ею овладели грубо, без всяких церемоний.

Один из них схватил ее за руки, второй — за ноги, швырнули Тори на землю и уложили на живот. Сквозь пелену страха и отчаяния девушка увидела перед собой Пикеринга, который возился со своими штанами. Схватив Тори за волосы, он заставил ее встать на колени. От боли и унижения на глазах девушки выступили слезы. Стоя за спиной Тори, Глэнтон резко раздвинул ее ноги, встал между ними на колени, вонзился ногтями в нежную кожу бедер, потом начал расстегивать свои брюки.

«Ник, где ты?» — хотелось закричать, но Тори прикусила губу. Она должна спасти себя сама, потому что пятеро мужчин ждали Ника, чтобы убить его. Ей потребуется вся ее находчивость.

Оба задыхающихся мерзавца так сосредоточились на своей похоти, что не заметили, как она подняла руку — якобы для того, чтобы обхватить Пикеринга за талию для устойчивости. Ее пальцы задели висевший на ремне нож. Глэнтон, сжав руками груди девушки, стал безжалостно мять их, потом стиснул так сильно, что она невольно закричала, вызвав смех Пикеринга.

— Да, проси получше, сучка… вижу, тебе нравится… я знал это… подними голову и открой для меня ротик, детка… посмотри на меня… я хочу видеть, как ты его возьмешь…

Тори ощущала Глэнтона сзади, он обдавал жаром своего тела ее бедра. Она поняла, что должна что-то быстро предпринять, пока он не вошел в нее. Девушка посмотрела на Пикеринга, который уже расстегнул штаны. Улыбаясь ему, она нащупала рукой нож и выдернула его из чехла таким стремительным движением, которое обезумевший от похоти мужчина не мог предвидеть. Тори полоснула лезвием по обнаженному члену Пикеринга. Брызнула кровь, Пикеринг пронзительно завизжал, точно женщина, упал на спину и задергал ногами.

Глэнтон, стоящий позади Тори на коленях, не успел отреагировать достаточно быстро. Стремительно повернувшись, девушка сделала резкое движение рукой снизу вверх. Нож не попал в намеченную цель, но рассек толстый, волосатый живот, на котором совершенно неожиданно для Глэнтона образовалась глубокая алая рана.

Потом Тори вскочила с земли и бросилась к лошадям. Оба насильника корчились в агонии. Не замечая холода и того, что на ней были лишь туфли, Тори сумела отвязать веревку, удерживавшую лошадей у жерди. Животные начали разбегаться, отталкиваясь копытами от мягкой почвы. Всхлипывая, девушка ухватилась за конец волочившейся по земле веревки, уперлась ногами в грунт и остановила одну лошадь. Тори удалось забраться на спину животного и повернуть его. Ударив ногами в бока лошади, она поскакала из лагеря к темному лугу, даже не посмотрев на Пикеринга и Глэнтона. В воздухе засвистели пули, они обжигали ее. Обнаженные бедра терлись о шкуру животного, его хребет врезался в нежную плоть Тори. Однако она не выпускала из рук толстую гриву. Волосы хлестали ее по лицу, и она не могла понять, кому они принадлежали — ей или лошади. Солнце уже скрылось за горными грядами, и на небе осталось только слабое свечение.

Биение сердца и удары копыт о мягкую землю, казалось, заполняли собой воздух, словно раскаты грома. И вдруг Тори почувствовала, что кто-то догоняет ее. Она заплакала от страха и отчаяния, однако решила не сдаваться. Девушка попыталась повернуть лошадь, но чья-то рука ухватилась за веревку. Тори ударила по этой руке, пытаясь освободиться, и внезапно услышала хриплую брань. Мужской голос испугал ее и в то же время показался знакомым.

— Mierda! Черт возьми, амазонка, остановишься ты или нет?

Лошадь резко остановилась, острый хребет вонзился в тело девушки. Тори увидела, что Ник протянул к ней руки, и ощутила его приятный запах. Он бережно обхватил девушку. Земля медленно закружилась, в ушах Тори появился странный шум, заглушивший все прочие звуки.

Она услышала донесшийся издалека голос Ника, произнесшего ее имя. Потом голос тоже утонул в шуме, и Тори погрузилась в бархатное, безмятежное, ласковое забытье, сулившее полную безопасность.

Глава 27

Высокие сосны образовывали естественное укрытие возле отвесной скалы, в нескольких футах от которой журчал горячий источник со слабым серным запахом. Ник заботливо растер тело Тори, чтобы оно согрелось, и завернул в одеяла. Он дрожал от ярости при мысли о том, что с ней делали.

Ему с трудом удавалось сдерживаться, чтобы не открыть огонь, когда негодяи стали измываться над девушкой. Он знал, что ему подстроили ловушку. Если бы он позволил заманить себя, они оба только пострадали бы от этого. Люди, притаившиеся у тропы, ведущей в лагерь, умерли в первую очередь — он быстро и бесшумно перерезал ножом их шеи. Они не услышали даже шороха его шагов благодаря урокам старого воина из племени команчей, который когда-то обучал юного Ника. Но Пикеринг и Глэнтон еще были живы. Он должен был вернуться и покончить с ними.

— Послушай меня, Тори, — сказал Ник, когда Тори пришла в себя, открыла глаза и посмотрела на него с безразличием умирающего животного. — Я должен вернуться. Я не могу упустить его. Здесь тебе будет хорошо. Камни нагрелись от пара, поднимающегося сквозь почву. В моем седельном мешке есть еда. Ты меня слышишь?

Большие фиалковые глаза казались стеклянными, невидящими, Тори была бледной как привидение. Однако через несколько мгновений она еле заметно кивнула, чуть-чуть опустила подбородок. Черт возьми, он должен это сделать. Должен па время оставить ее здесь.

— Вот мой револьвер. Он заряжен. Просто прицелься и нажми на спусковой крючок при необходимости.

Он положил оружие возле ее маленькой, дрожащей, словно в лихорадке, руки. Больше терять время он не мог.

Тори не запротестовала, когда он отъехал.

Ник быстро добрался до лагеря Пикеринга. Костер еще горел, но ничто не нарушало мертвую тишину. Потом Ник услышал тихие стоны, всхлипывания и проклятия. Он вышел из темноты в круг света. Пикеринг стоял на коленях, держась обеими руками за пах. Он произнес с отчаянием в голосе:

— Глэнтон… Джонни, вернись, негодяй… Помоги мне, Господи, помоги мне, пока я не истек кровью… Эта сучка порезала меня…

Ник подошел ближе, и Пикеринг увидел его. Он вскинул голову, его глаза расширились от страха. На руках Пикеринга алела кровь, она впитывалась в землю между его раздвинутыми бедрами, трусы оставались приспущенными.

— Что с тобой, Пикеринг? У тебя начались месячные?

— Кинкейд.

Пикеринг облизал губы, стал оглядываться. Он обшарил взглядом лагерь, ища помощи, потом снова посмотрел на Ника, поднес руку к поясу.

— Я бы не стал хвататься за револьвер, Пикеринг. Слишком поздно. Ты здесь один. Глэнтон удрал. Забавное дело — твои часовые оказались недостаточно внимательными. Я прошел мимо них без проблем…

— Они… ты их…

— Они уже стали пищей для канюков. Тебя ждет та же участь.

— Кинкейд, послушай, я не убивал ту женщину. Это сделал Такетт. Она сопротивлялась. Пытаясь справиться с ней, он ударил ее слишком сильно.

— У нее была сломана шея. По-моему, удар действительно был слишком сильным.

Ник посмотрел на Пикеринга и увидел, что на шее негодяя что-то блестит. Техасец подался вперед, раздвинул ворот рубашки и обнаружил маленький крестик на золотой цепочке. Он поднимался и опускался при каждом тяжелом вдохе. Узнав цепочку Гизеллы, которую он подарил ей в качестве талисмана, Ник испытал приступ ярости. Он решил, что Пикеринг умрет с цепочкой на шее.

Техасец сел на землю и поднял руку. Лезвие ножа сверкнуло в отсвете костра, приковав к себе внимание Пикеринга.

— С того дня я много думал о случившемся, о том, как вы убили ее. Она этого не заслуживала. Ни один настоящий мужчина не поступил бы так. Но тебя нельзя назвать настоящим мужчиной, верно? — Ник бросил многозначительный взгляд на пах Пикеринга. — По-моему, справедливо то, что сделала с тобой женщина… моя женщина.

— Кинкейд, пожалуйста… — простонал Пикеринг, словно знал, что задумал Кинкейд.

— Pedazo de mierda![46]

Ник встал. Его душу переполняли презрение и ненависть. Кья Пикеринг корчился на земле, моля о пощаде. Вырывавшиеся из его горла слова-всхлипывания не производили на Ника никакого впечатления.

Он видел достаточно много и понимал, что они намеревались сделать с ним и Тори. Он наблюдал за тем, как она танцует возле костра. Розовый отсвет падал на ее светлое тело — тело, которое прежде видел и ласкал только он один. Он был готов забыть об осторожности, обо всем, кроме своего желания убить людей, похитивших Тори и прикасавшихся к ней. Потом они набросились на девушку, повалили ее на землю, собираясь изнасиловать. Прежде чем он успел прицелиться, она сама изменила ситуацию. Сверкнул нож, и Пикеринг издал вопль… Когда Ник спустился из-за камней, Тори уже оседлала лошадь и промчалась мимо него. Чертыхаясь, он нашел своего коня и погнался за девушкой, боясь, что она попадет в болото или горячий серный источник.

Теперь, пройдя мимо Пикеринга, он опустился на колени возле костра, чтобы нагреть лезвие. Глядя сквозь языки пламени на раненого, Ник улыбнулся ему.

— Я находил трупы людей, убитых индейцами из племени апачей. Они очень изобретательны. Тебя бы вытошнило, если бы ты увидел, что они вытворяют с человеком.

— Кинкейд… о Господи… ты не можешь…

Рука Пикеринга метнулась к револьверу, но это движение оказалось недостаточно быстрым. Пуля Ника вонзилась между глаз капрала и отбросила его назад. Он растянулся на земле в непристойной позе с приспущенными трусами. Из нанесенной Тори раны по-прежнему текла кровь.

Ник оставил его у костра, не похоронив. Он лишь взял немного провизии из мешка, лежавшего под скалой. Пошел снег, крупные хлопья сулили метель, которая могла сделать горные перевалы коварными. Он должен был вернуться к Тори.

Белое покрывало тянулось до горизонта. Отраженные солнечные лучи ослепляли Тори. Огромная изрезанная гора отбрасывала тень длиной в несколько миль. Все застыло, лишь ястребы кружили в небе.

Тори подобрала под себя ноги, согреваясь у разведенного Ником костра. Она была сыта. И в пещере у подножия горы было на удивление тепло, уютно и сухо. Лошади стояли неподалеку в кустах.

— Наелась?

Она посмотрела на Ника, сидевшего у костра с кастрюлей в руках. Он вернулся с охоты с побелевшими от инея бровями и ресницами. Торжествующе улыбаясь, показал свой трофей — лосиное мясо. Разделав добычу, он отнес остатки туши подальше от пещеры, чтобы не привлекать хищников. Потом Ник пожарил мясо. Маленькая каменная ниша наполнилась аппетитным, дразнящим ароматом.

— Да, вполне, — ответила девушка.

Он пожал плечами и отошел, чтобы почистить кастрюлю. Его движения были быстрыми и ловкими. Тори посмотрела через отверстие, которое они закрывали одеялом, и увидела девственную белую поверхность. Вернется ли к ней ощущение чистоты? — подумала девушка. Она вымылась в неглубоком водоеме, от которого поднимался пар. Тори терла себя с неистовым усердием, и Ник сказал, что у нее слезет кожа. Завернулась в одеяло, которое протянул ей Ник. Потом он принес девушке одежду — юбка, блузка и нижнее белье лежали там, где их оставила Тори. Он даже выстирал ее вещи в горячей воде, но она с трудом заставила себя посмотреть на них.

Каждый раз, когда Тори закрывала глаза, она видела Пикеринга и Глэнтопа, которые похотливо смотрели, как она танцует. Они хрипло смеялись и трогали ее, отчего она казалась себе грязной и униженной. Господи, если бы ей удалось выбросить из памяти зловещий спектакль, стыд, боль от их грубых прикосновений… радость, охватившую ее, когда она сжала нож, короткое ликование, испытанное ею, когда лезвие рассекло плоть Пикеринга и он издал душераздирающий вопль. Да, это были сладостные мгновения.

Когда-то она сказала, что насилие вызывает у нее отвращение. Тори явно слышала высокомерные ноты в своем голосе. Тогда она заявила, что видит огромную разницу между правосудием и местью. Теперь она не была в этом уверена. Два понятия так тесно переплелись в ее сознании, что стало трудно отделить их. Но Кья Пикеринг заслужил такую участь. Тори с горечью подумала: не стала ли она такой же жестокой, как эти люди? Акт мести доставил ей удовольствие.

Она была безумно рада тому, что Пикеринг умер, и внезапно сказала об этом — впервые с момента возвращения Ника. С того вечера прошла почти целая неделя.

Глаза Ника оставались непроницаемыми в свете костра. Бесстрастно посмотрев на девушку, он кивнул:

— Негодяй это заслужил.

— Да. — Гримаса искривила губы Тори, она ощутила подкатившуюся к горлу тошноту, которая едва не задушила ее. — Я жалею о том, что не прикончила его сама!

— Ты обошлась с ним более сурово. Если бы мы позволили ему жить в таком состоянии, правосудие было бы более полным, но я не мог так поступить. Я дал кое-кому обещание.

— Гизелле?

Она посмотрела на Ника и заметила в его глазах вспышку. Сожаления? Тоски по потерянной любви?

— Да. Гизелле.

— Я слышала… что они сделали. Что сделал Пикеринг. Он хвастался… Глэнтону этим убийством. Это ужасно.

Они помолчали. Ник прислонился к стене, прикурил от головешки тонкую коричневую сигару и уставился на невысокий свод.

— Это не должно было случиться, — тихо произнес он с горечью в голосе, прищурившись из-за едкого табачного дыма. — Этого бы не случилось, если бы я сделал то, что мне следовало сделать. Они использовали ее, чтобы отомстить мне. Я не должен был связывать себя с женщиной более чем на пару ночей.

В горле Тори образовался комок, внезапно пещера показалась девушке слишком тесной и душной.

— Мы не всегда способны противостоять любви, Ник.

— Верно. — Его смех был жестким, надрывным. — Верно, Венера. Ты абсолютно права. Но я не был влюблен в Гизеллу. Это — самое худшее. Она была просто очередной женщиной. Я хотел Гизеллу, не мог причинить ей боль, но не любил ее. Она просто подвернулась мне. — Он бросил взгляд на Тори, потом посмотрел через узкое отверстие. — Если погода не ухудшится, через несколько дней мы отправимся в путь, вернемся в Сакраменто. К тому времени перевалы станут проходимыми.

Она вяло кивнула. Вот, значит, как он относится к женщинам? Как к удобству? Господи, неужели и к ней он относится так же? С холодным безразличием? Несмотря на все происшедшее, она начала думать, что он испытывает к ней нечто большее, нежели чувство долга. Ее наблюдения подсказывали, что она дорога ему. В последнее время он проявлял особую мягкость, произносимые им слова казались Тори многозначительными, однако она была так потрясена пережитым, что не могла должным образом отвечать на его нежность… В течение последней недели он ни разу не пытался дотронуться до нее, даже старался избегать всяких прикосновений. Случайно задевая Тори рукой, он отдергивал ее, потом смотрел на девушку непроницаемыми глазами и тотчас отводил взгляд. Она хотела спросить его, что он увидел тогда. Может быть, он с чувством отвращения вспоминает сцену у костра. Она хотела спросить Ника… но боялась услышать ответ.

Ночью в горах снова поднялась метель, и они оказались в ловушке. Несчастных лошадей почти завалило снегом, и Нику пришлось пробираться сквозь сугробы к укрытию из веток, где находились животные. Он растопил лед и дал им напиться, отыскал под деревьями траву и накормил их ею.

— Если мы задержимся здесь, они умрут с голоду. — Вернувшись в шалаш, Ник поежился. Он подул на свои пальцы и опустился на колени у костра. — Ты выдержишь дорогу, если мы отправимся в путь, когда метель утихнет?

— Выдержу. Я пережила кое-что и похуже.

Он бесстрастно посмотрел на нее поверх пламени. Желтый свет отразился в его глазах двумя огоньками.

— Да. Пожалуй, ты права.

Она ощутила душевную боль — возможно, из-за его невозмутимого тона или равнодушия, они задевали сильнее, чем обвинения и те загадочные взгляды, которые он бросал на нее, думая, что она спит. Тори вскочила, дрожа всем телом, и обрушила на Ника все свое отчаяние:

— Да, я пережила кое-что и похуже. Что, по-твоему, я чувствовала, когда они лапали меня, касались тех мест, до которых прежде дотрагивался лишь ты один? Когда Пикеринг говорил мне, что сделает со мной в твоем присутствии? Я умирала от унижения, но ничего не могла поделать. Я пошла на это не по собственной воле! Я делала то, что должна была делать, чтобы дожить до твоего прихода, и если ты хочешь обвинить меня, можешь начинать! Я не в силах остановить тебя. Но я не буду извиняться, ты слышишь? Будь проклят, Ник Кинкейд, будь ты проклят за то, что больше не смотришь на меня!

Он тоже встал, и на его лице появилось непривычное выражение. Возможно, он рассердился — в уголках его рта появились морщинки. Он бросил на Тори возмущенный взгляд.

— Да, будь я проклят! Я этого заслуживаю. Ты ни в чем не виновата. Он искал меня, а ты попалась ему под руку. Мне не следовало брать тебя с собой. Ты должна была остаться в Сан-Франциско с твоим братом.

Пощечина не подействовала бы на Тори сильнее, чем эти безжалостные слова. Девушка сжалась. Неужели он действительно так считает? Нет, после всего случившегося это невозможно!

— Ты не думаешь так.

— Думаю, черт возьми. По-твоему, я не считаю себя ответственным за случившееся? Господи! — Он провел рукой по волосам. Лицо выдавало его душевную боль. — Я всегда был слишком упрям, чтобы слушать других. Слишком независим, чтобы подчиняться чужой воле. Мой отец был прав. Однажды он сказал, что я поплачусь за это. Но я не думал, что из-за меня будут страдать невинные люди. Однако это случилось с тобой и Гизеллой. — Он сделал глубокий вдох и посмотрел Тори в глаза. — Больше такое не произойдет. Я оставлю тебя в покое.

— Нет… нет, Ник. — Эти слова вырвались у Тори словно стон отчаяния. Она сжала свои кисти, и пальцы вонзились в кожу. Что-то сдавило ее горло, девушка проглотила слюну и услышала свой голос, показавшийся ей чужим. — Я люблю тебя.

— Любишь? Нет, это не любовь, Тори, ты просто слишком неопытна. Господи, мне следовало предвидеть это. Если бы не я, ты бы безмятежно спала в своей постели и видела чистые сны девственницы, а не мерзла здесь в горах… Но это уже не имеет значения. Я отвезу тебя в Сакраменто, и ты больше не увидишь меня. Клянусь тебе.

— Ты этого хочешь?

— Да. Я хочу этого.

Не глядя на Тори, он поднял свою куртку из оленьей кожи и вышел из пещеры. Ноги Ника оставляли на снегу глубокие темные следы.

Тори задрожала. Ей казалось, что окружавший ее мир рушится. Девушка ощутила ледяные объятия отчаяния. Потом боль и отчаяние прошли. В душе Тори осталась только пустота.

Студеный ветер носился с воем по узким ущельям. Как долго Тори сможет выдерживать это? — спрашивал себя Ник. Они почти выбрались из Сьерры, но снег снова закрыл перевалы, сделал их опасными. Любая ошибка, любой неверный шаг грозили гибелью. Они могли застрять на перевале, как это случилось два года назад с Доннером и его людьми.

Впереди виднелась ниша, образованная корнями деревьев. Она почти тонула в водовороте снежинок, потоки которых неслись на путников. Ник жестом велел Тори остановиться. Если бы он крикнул, она бы не услышала его из-за ветра. Когда они спрятались под навесом, Ник оценивающе посмотрел на девушку, увидел иней на ее ресницах и посиневшие губы.

— Мы должны двигаться дальше, Тори. Мы не можем останавливаться.

— Я знаю. — Она выдержала его взгляд. — Я справлюсь.

Улыбка искривила его рот.

— Я готов поставить на тебя последний доллар, Венера.

И она действительно выстояла. Когда истощенная Тори добралась до Сан-Франциско, врач сказал, что она вполне здорова, если не считать легкого обморожения пальцев на ногах.

— Она сильная женщина, мистер Кинкейд. Такое испытание способно погубить мужчину.

— С ней все будет в порядке?

— Я не вижу причин для серьезного беспокойства. Однако возможны временные последствия переохлаждения — слабость, онемение конечностей.

Ник посмотрел на закрытую дверь маленькой комнаты, где закутанная в одеяла Тори лежала на пуховой перине возле полыхающего камина. Он дал себе обещание и собирался сдержать его.

— Сэр, я буду вам весьма признателен, если вы передадите ей это. — Ник протянул маленький кожаный мешочек и вздернул бровь в ответ на удивленный взгляд врача. — К сожалению, у меня есть другие обязательства, из-за которых я должен уехать, прежде чем она придет в себя. Вы позаботитесь о том, чтобы она получила это?

— Молодой человек, вы и сами еще не совсем поправились. Подождите немного, скоро она проснется, и вы отдадите ей. По-моему…

— Я хочу, чтобы это сделали вы. — Ник взял доктора за руку и решительно положил мешочек ему на ладонь. Глаза техасца слегка прищурились. — Надеюсь, она получит все.

— Я не вор, — сухо заявил пожилой человек. — Что бы ни находилось в этом мешочке, она получит его нетронутым.

— Не сомневаюсь!

— Подождите, — сказал доктор, когда Ник повернулся к двери. — Что я должен сказать ей?

— Ничего. Она поймет.

Он тихо закрыл за собой дверь, быстро дошел до конца коридора и покинул гостиницу. Она догадается, почему он исчез. Объяснения не потребуются.

Часть пятая

Глава 28

Весна принесла с собой теплые дни и прохладные вечера; с заходом солнца люди надевали накидки и плащи. И сейчас, глядя на улицу из окна гостиничной комнаты, Тори вспоминала о другом времени, приезде в Сан-Франциско. Осенний воздух был холодным, но на улицах толпился народ.

Сейчас пароходов в гавани стало еще больше, они привозили людей с восточного побережья, одержимых желанием найти золото. Вместе со старателями прибывали китайцы в соломенных шляпах. Некоторые из них несли на головах корзины с бельем. На побережье, у залива Прачек, одежду по-прежнему кипятили в огромных котлах, висевших над кострами. Потребность в стирке была так велика, что горожане порой отправляли свои вещи на Сэндвич-Айленд, где заказы выполнялись быстрее.

На улицах постоянно звучала иностранная речь, каждый день прибывали новые иммигранты. В ближайшем будущем, подумала Тори, Сан-Франциско превратится в крупнейший город.

— Выпьешь еще чашку горячего чая, Виктория?

Тори отвернулась от окна, с улыбкой посмотрела на темноволосую женщину.

— По-моему, я уже выпила столько чаю, Джесси, что с трудом смогу двигаться. К тому же нам следует приготовиться к обеду и приему.

Джесси Бентон Фремонт тихо рассмеялась.

— Я родилась в мире политики, и она мне изрядно надоела. Господи, как скучно снова и снова говорить одно и то же разным людям. Наверно, тебе все это знакомо.

Тори пожала плечами, отвела взгляд в сторону, посмотрела через окно на залив. Многочисленные дома, возведенные едва ли не за одну ночь, частично скрывали его. Строились новые причалы, из-за множества корабельных мачт гавань напоминала густой лес.

— Нет. Мой отец в отличие от твоего никогда не занимался политикой. Я рассталась с ним еще в детстве, а когда вернулась к нему, так случилось, что он вскоре умер.

— О да, мне очень жаль. Я забыла.

Темные глаза Джесси наполнились сочувствием и болью. Тори вспомнила, что она недавно потеряла крошечного сына. Джесси подалась вперед, на ее высоком лбу появились складки.

— Прости меня, Виктория. Я не хотела напоминать тебе о печальных временах.

— Не беспокойся.

На самом деле она печалилась не из-за смерти отца, а из-за всего последовавшего за ней. Могла ли она объяснить это Джесси Фремонт, жене знаменитого Джона Чарлза Фремонта, дочери Томаса Харта Бентона, известного сторонника экспансионизма и сенатора Соединенных Штатов? Конечно, нет. Ее рассказ шокировал бы даже эту женщину, пережившую скандал, связанный со сделками мужа.

Улыбаясь, Джесси сказала:

— Хорошо. Наверно, я подумала о твоем брате. Насколько мне известно, этот молодой человек весьма увлечен политикой.

Тори тоже улыбнулась. После внезапной и необъяснимой смерти дона Себастьяна Диего развил бурную деятельность, завоевывая ею симпатии дам. Похоже, Диего удалось покорить еще одну женщину, хотя Джесси Бентон Фремонт считали крепким орешком. Она обладала незаурядным умом, была доброй, верной своему мужу и волевой. Недавно приехав в Сан-Франциско, она уже сумела обзавестись множеством преданных ей поклонников.

Миссис Фремонт отыскала девушку и сказала, что Виктория лучше кого-либо способна познакомить ее с городом. Она знала, что Тори находилась здесь почти с первых дней «золотой лихорадки». Тори попыталась объяснить, что живет в городе всего шесть месяцев, но Джесси Фремонт всегда добивалась своего, и, в конце концов, девушка подружилась с ней. Оказалось, что легче уступить, чем сопротивляться. Чем еще она могла заполнить свое время? Денег, которые давал ей брат — он с улыбкой назвал их частью ее наследства, — вполне хватало на удовлетворение скромных запросов Тори. Она была благодарна Диего за его щедрость и за то, что он не задавал ей вопросов, отвечать на которые Тори не хотелось. «Не спрашивай меня о том, как умер наш дядя, — сказал он однажды, — и я не буду спрашивать тебя о том, что случилось с Кинкейдом».

Тори жила словно в ожидании какого-то чуда. В городе, заполненном деятельными, энергичными людьми, она испытывала скуку, пребывала в беспокойном состоянии, предчувствуя какие-то перемены. Тори могла в любую минуту купить билет до Бостона, хотя Диего уговаривал ее вернуться в Монтерей, обещал заботиться о ней. Она игнорировала любые попытки вытащить ее из Сан-Франциско, снова и снова твердила, что ждет хорошей погоды, чтобы вернуться в Бостон.

Тори потребовались месяцы, но она поняла, что ждет не хорошей погоды, а Кинкейда. Это открытие потрясло ее до глубины души. Ник… Как изгнать из головы мысли о нем? Он проникал даже в ее сны. Иногда она просыпалась посреди ночи в поту, хотя в комнату врывался через открытое окно холодный ветер с залива. Ей казалось, что она слышит, как он зовет ее. Конечно, это были всего лишь глупые грезы.

Но как она могла не думать о нем? Тори испытала потрясение, когда, проснувшись, обнаружила, что он исчез. Доктор казался смущенным. Запинаясь, он попытался объяснить, что мужчины иногда странным образом реагируют на тяжелые испытания. Врач вложил девушке в руку увесистый кожаный мешочек с золотыми монетами. Целую неделю она пролежала на кровати лицом к стене. Потом кто-то прошептал, что она доведет себя страданиями до смерти. Тори решила, что лучше жить, нежели лежать словно труп и слушать сплетни о себе. Даже сейчас, думая о Кинкейде, она спрашивала себя, скучает ли он, вспоминает ли ночи, которые они провели вдвоем.

Джесси Фремонт как-то странно посмотрела на Тори, и девушка вспыхнула. Иногда она оказывалась в состоянии, которое Джесси шутливо называла трансом. В последнее время это случалось довольно часто.

Тори потеребила кисею, обрамлявшую рукав ее платья, и улыбнулась.

— Диего стал страстным поклонником дона Мариано Вальехо. Он с жадностью ловит каждое его слово. Я не уверена, что этот союз пойдет ему на пользу.

— У дона Мариано остались высокопоставленные друзья, хотя после присоединения Калифорнии к Соединенным Штатам его влияние ослабло. — Джесси задумчиво поставила чашку на маленький столик. — Меня до сих пор удивляют наши последние успехи, и я так благодарна тебе за то, что ты столько рассказала мне о Калифорнии. Это прекрасный край, и поскольку вложение капитала у Чарлза оказалось таким удачным, я уверена, что мы останемся здесь.

— Да, предприимчивость твоего мужа вызвала здесь смятение. Он умудрился по ошибке купить землю, на которой позже обнаружили золото. Я уверена, что ему помогают звезды.

— Похоже, да. — Джесси улыбнулась, ее карие глаза ликующе заблестели. — Чарлз велел своему агенту купить небольшой участок возле Сан-Франциско, но по какой-то причине этот человек приобрел несколько квадратных миль у подножия Сьерры. Чарлз пришел в ярость. Тебе известно, что до обнаружения там золота он собирался обратиться в суд, чтобы вернуть три тысячи долларов? — Смущенно улыбаясь и качая головой, Джесси долила чай и посмотрела на Тори. — Твоему бывшему проводнику также повезло: он купил землю под той же счастливой звездой.

— Я знаю.

Любое упоминание о Нике Кинкейде расстраивало девушку. Она пожалела, что Джесси заговорила о нем. В таких случаях Тори всегда испытывала неловкость из-за того, что Джесси как бы рассчитывала услышать подтверждение или опровержение слухов, носившихся по городу. Рассказ о том, как они выжили в Сьерре, долетел до Сакраменто одновременно со сплетнями о связи Ника Кинкейда с дочерью влиятельного калифорнийца. Тори, конечно, слышала их и пожимала плечами, позволяя людям думать что угодно. Почему она должна что-то объяснять? Она больше не встречалась с Ником Кинкейдом. До нее доходили только слухи, иногда она читала в газетах о его последних удачах.

Вложение Кинкейда было скромным, но теперь, когда некий старатель обнаружил золото в нескольких ручьях и мощную жилу в горе, цена тысячи акров у подножия Сьерры стремительно подскочила. Услышав об этом открытии, Ник тотчас покинул Сан-Франциско и отправился вместе с Джилом Гарсиа охранять своюсобственность.

— Сегодняшний обед обещает стать событием, — сказала Джесси. — Самые известные люди Калифорнии приедут отметить земельную сделку Чарлза. Твой брат обещал привезти дона Мариано. Надеюсь, он выполнит свое обещание. Я пригласила нескольких очень красивых девушек, мы будем слушать музыку и танцевать.

— Диего любит празднества, — сухо заметила Тори. — Он обязательно приедет, если сможет. Тем более что хочет познакомиться с твоим мужем.

— Лишь бы сам Чарлз не забыл приехать к обеду. И сумел найти ресторан. — Джесси снисходительно рассмеялась. — Хоть его и считают первопроходцем, способным ориентироваться в Скалистых горах не хуже, чем на Монтгомери-стрит, он часто с большим трудом поспевает на светские мероприятия, которые я устраиваю. Это не укладывается в моем сознании.

— Чисто мужская особенность, — с насмешливой улыбкой согласилась Тори.

Все знали, что Джон Чарлз Фремонт не раз оказывался на грани гибели, но чудом избегал ее. В декабре он отправился с группой людей в Скалистые горы, чтобы определить целесообразность строительства там железной дороги. Когда они добрались до истоков Рио-Гранде, температура воздуха понизилась до минус двадцати градусов. Десять членов экспедиции погибли от обморожений и нехватки пищи. Сам Фремонт оказался в Таосе лишь в конце января.

Еще два человека, как и спутники Фремонта, попали в ту же снежную бурю, но сумели выжить в исключительно тяжелых погодных условиях. Однако имена их остались неизвестны.

Ник вернулся в город, но не ради встречи с Тори. Он появлялся в обществе Фремонтов и, как сообщали местные газеты, очень красивой женщины, кузины калифорнийского губернатора. Их видели на политических мероприятиях. Тори с сарказмом думала, что теперь разбогатевшего Кинкейда принимают в высшем обществе. Она помнила, что когда-то он был разбойником, не расстававшимся с револьверами и ловко зарезавшим человека на площади. Тогда он носил куртку из оленьей кожи и повязку на голове, сидел на корточках перед костром, точно настоящий индеец.

Уже был май. Тори надолго задержалась в Сан-Франциско. Ее ожидание скоро закончится — она сделала все необходимое, чтобы через неделю отправиться домой, в Бостон.

Почему она чувствовала себя так, словно ее мир разваливался на части? Словно она теряла все?

— Знаешь, а твой брат очень красив, — сказала Джесси, и в ее глазах засветились огоньки. — Насколько мне известно, он привлек внимание уже не одной девушки.

— Диего не откажешь в обаянии. Однако недавно он сообщил мне, что не спешит связать себя брачными узами.

— А ты? — спросила Джесси мгновение спустя и пристально посмотрела на Тори. — Ты по-прежнему собираешься уехать в Бостон?

— Да, конечно. Почему ты спрашиваешь?

Задумавшись на мгновение, Джесси покачала головой.

— Просто так. У тебя такой несчастный вид… ты не похожа на девушку, возвращающуюся к жениху.

Руки Тори сжались, она вскочила с кресла, подошла к окну и посмотрела на залив, нервно теребя пальцами складки полосатой хлопчатобумажной юбки.

— Я не считаю себя несчастной. Я просто колеблюсь. Это разные вещи.

— Согласна. — Джесси тоже встала и приблизилась к Тори, обдав девушку ароматом вербены. — Я рассказывала тебе о том, что отец был против моего замужества?

— Нет.

К чему она клонит? Почему сочла необходимым заговорить о своем браке? Тори находилась в совсем другой ситуации. Конечно, Джесси не знала об этом, ей было лишь известно, что Тори возвращается к своему жениху и не уверена в правильности этого шага. Она должна открыть ей правду, объяснить, что дело не в мнении других людей, а в том, что у самой Тори душа не лежит к этому браку.

Но Джесси, оперевшись о подоконник, продолжала смотреть на девушку. Солнечный свет, проходя через стекло, падал на темные блестящие волосы Тори, которые она разделила пробором и стянула на затылке в узел.

— Сенатор категорически возражал против этого союза. Отец сказал, что его дочь не выйдет замуж за бедняка, у которого амбиций больше, чем здравомыслия. — Лукавая улыбка искривила губы Джесси. — Мы поженились тайно и лишь через месяц сообщили об этом моему отцу. Имея репутацию довольно грубого человека, он попытался вышвырнуть моего мужа из дома. Я встала между ними и поклялась, что не расстанусь с любимым. Отцу пришлось уступить. В октябре прошлого года мы отметили седьмую годовщину нашего бракосочетания.

Когда Тори посмотрела на нее, не зная, что сказать, Джесси Фремонт улыбнулась:

— Кажется, ты гадаешь, почему я говорю тебе об этом. Причина заключается в следующем: если ты очень сильно чего-то хочешь, ты должна добиться этого или потерять всякую надежду на счастье.

Стоило ли говорить Джесси, что у нее, Тори, не было выбора?

Диего привез ей бальное платье, которое сеньора Вальдес начала шить десять месяцев назад. Его, наконец, закончили. Серебристо-фиолетовая ткань искрилась в свете ламп.

— Я подумал, что оно тебе понравится, — произнес Диего торжественным голосом. — Тетя Бенита сказала, что ты сама придумала этот фасон, и я велел портнихе доделать платье.

— Да… Диего, я не знаю, что и сказать. Спасибо. Ты так добр ко мне.

— Я просто хочу снова увидеть улыбку на твоем лице. Нет, настоящую улыбку. Прежнюю. Сейчас твои губы лишь немного изгибаются, словно у тебя болит живот.

Она засмеялась. Иногда он раздражал Тори, а иногда забавлял.

— Ты неисправим. Почему ты такой капризный?

Он усмехнулся:

— Я всегда брал пример с моей старшей сестры. — Он встал и направился к Тори. Улыбка исчезла с его лица. — Ты уверена, что на самом деле хочешь вернуться в Бостон?

— Да, конечно. Здесь мне нечего делать. Я никогда не буду чувствовать себя комфортно в Буэна-Висте. Ты прекрасно справляешься со всеми обязанностями, производишь вино, которое пользуется успехом у торговцев. Думаю, ты станешь превосходным бизнесменом, Диего.

— Возможно. Я многому научился у отца, хотя некоторые уроки сейчас следует забыть. — Он помолчал, потом внезапно произнес: — Я знал, что он обманывал людей, но мне лишь недавно стало известно, что он продавал оружие наемникам и в другие страны. Я считал этот бизнес вполне законным и не задумывался о его оборотной стороне. Тогда я был молод и глуп, восхищался изобретательностью отца и думал, что если общество разрешает торговать оружием, оно заслуживает того, к чему приводят эти сделки. Увидев истинное лицо дяди Себастьяна, я понял, что выгляжу не лучше его. Я не хочу быть таким, как он, Тори. Мне было бы неприятно видеть страх в глазах мужчин, замечать, что при моем появлении женщины испуганно прижимают к себе детей, словно я способен причинить им вред или похитить. Все это кажется мне отвратительным.

Убрав руки за спину, он принялся ходить по комнате. Через некоторое время Тори показалось, что Диего забыл о ее присутствии. Но он посмотрел на нее своими ярко-синими глазами и тихо сказал:

— Знаешь, я убил его. Себастьян умер не от лихорадки, как было объявлено, он был заколот шпагой.

— Диего, ты не обязан рассказывать мне об этом.

— Знаю. Но ты должна знать правду после всего, что пережила. Должна знать, что он заплатил за все, что совершил и собирался совершить. Он считал меня молодым и глупым. Однажды даже назвал меня беспомощным птенцом. — В комнате раздался жесткий смех Диего. — Но очень скоро дядя понял, как сильно ошибался. Я научился кое-чему на уроках фехтования, которые все эти годы оплачивал мой отец. Я подкараулил Себастьяна на берегу, возле винных погребов. Кажется, пастухи поняли, что произойдет, и исчезли, оставив нас наедине. Он засмеялся, Тори — засмеялся! — когда я вызвал его на дуэль. Вскоре он перестал смеяться… Волны смыли его кровь с песка. Тогда я обрел свободу. Ты тоже стала свободной. И наша мать стала свободной, хотя, по-моему, ей уже все безразлично. Она отправилась в монастырь, куда, как она сказала, ей следовало уехать много лет назад. Когда я навестил ее, она показалась мне умиротворенной. Безмятежной.

Диего стоял на середине комнаты, слегка задыхаясь, словно признание отняло у него много сил. Тори подошла к брату и обняла его так, как не обнимала с того времени, когда ему было семь лет. Он тоже обнял Тори, похлопал по спине и смущенно пробормотал слова любви.

Чтобы не вызывать у брата чувства неловкости, она оттолкнула его и произнесла:

— Ты задерживаешь меня. Тебе будет стыдно перед друзьями, если твоей бедной некрасивой сестре придется стоять в одиночестве у стенки… Уходи. Я должна привести себя в порядок перед балом.

Диего усмехнулся:

— Ты не можешь выглядеть плохо. Не знаю, в чем тут дело, но ты стала еще красивей. Сначала мне показалось, что ты слишком худенькая, а твои скулы чересчур остры, но сейчас я вижу, что они делают твои глаза крупнее. Сегодня кавалеры будут осаждать тебя, Тори, так что надень самые удобные туфли.

— Я не буду танцевать. — Тори напряглась, пытаясь прогнать воспоминания о горном лагере и похотливых глазах.

Удивленный Диего сказал:

— Даже со мной? Я надеялся, что мы потанцуем вдвоем, как в детстве. Помнишь, ты слушала музыку в патио?

— Помню. Я не хочу танцевать, Диего. Извини меня. Я не могу объяснить это.

Должно быть, на ее лице отразился внезапный страх, отвращение к танцу. Диего кивнул и ответил, что понимает ее.

— В любом случае твоя красота восхитит многих мужчин, они будут подносить тебе шампанское, и у тебя не останется времени на танцы. — Он шагнул к двери, потом ободряюще посмотрел на сестру. — Ты должна выглядеть превосходно, потому что я приготовил для тебя сюрприз.

— Надеюсь, ты не собираешься знакомить меня с очередным претендентом, который, по-твоему, будет более подходящим женихом, чем Питер Гидеон! — Диего внезапно нахмурился, а Тори улыбнулась. — Право, Диего, ты не слишком деликатен.

— Но если мне не удастся уговорить тебя остаться в Сан-Франциско, сердца многих мужчин окажутся разбитыми. Здесь у тебя большой выбор, hermana[47]. Позаботься о своем виде. — Усмехнувшись, он направился к выходу, у двери остановился и произнес: — Надень новое колье, которое я купил тебе!

Тори огорченно покачала головой. Диего отказывался смириться с ее скорым отъездом. Но он должен понять, что она не может остаться. Здесь ее преследовали воспоминания. Слишком многое напоминало о случившемся.

О, она ничего не смогла забыть. Вчера она отказала Дейву Броку, умолявшему ее остаться и выйти за него замуж.

— Ты знаешь, что я не могу, Дейв, поэтому больше не проси меня. Я должна забыть свое прошлое.

— Дело в нем, верно? В Нике Кинкейде? Ты уезжаешь из-за него. — Рассерженный и огорченный, он сжал руки Тори, игнорируя ее попытки освободиться. — Ты так прекрасна, тебе нужен человек, который будет по-настоящему любить тебя! Я мог бы стать им, если бы ты позволила, если бы забыла этого проклятого разбойника. Он обыкновенный авантюрист. Возможно, сейчас фортуна улыбается ему, но это продлится недолго. Она не задерживается возле таких людей. Он принесет тебе одни неприятности. Он устанет искать золото и разводить скот. Рано или поздно сорвется с места и отправится на новую войну. Неужели ты не видишь это?

Мягко освободив свои руки, Тори вздохнула:

— Конечно, вижу, Дейв. Я уезжаю не из-за Кинкейда. Столько всего произошло…

— Но с твоего брата уже сняты все обвинения. Они все равно ни к чему бы не привели, ведь он дружит с губернатором и ни в чем не замешан. Человек, скрывающий информацию от властей, — еще не преступник. Если бы это считалось преступлением, слишком многие оказались бы за решеткой.

Расстроенный Дейв посмотрел на Тори с тоской в глазах. Она удивилась, когда он произнес с жаром в голосе:

— Мне следовало убить Кинкейда! Я жалею, что не сделал этого, когда у меня была такая возможность!

Тори изумленно округлила глаза, и Брок добавил с мрачным видом:

— Я видел его с тобой на берегу. Было ясно, чем вы занимаетесь. Потом ты убежала, и я подождал минуту, собираясь спуститься вниз и разобраться с ним. Но я беспокоился… Ты казалась такой растерянной, и я пошел за тобой, чтобы убедиться, что ты благополучно добралась до дома. — Он тяжело вздохнул и нахмурился еще сильнее. — Во время того обеда я хотел, чтобы ты поняла, что он собой представляет. Когда я заговорил о дуэли, ты назвала его убийцей, я решил, что ты сама все осознала и у меня теперь есть шанс. Похоже, я ошибся.

— О, Дейв, извини. Ты хороший друг и настоящий мужчина, но я не люблю тебя. Пожалуйста, прости меня.

Перед уходом Дейв поклялся сделать все возможное, чтобы завоевать ее сердце.

— У меня есть земля, — добавил он, — моя сестра и ее муж помогают мне добиться успеха. Когда-нибудь он обязательно придет ко мне.

— Знаю, Дейв. Я не сомневаюсь в этом. Возможно, когда я вернусь в Бостон, ты навестишь меня.

Когда он ушел, Тори покрутила кольцо с бриллиантами и аметистом, вспомнила об обещании, данном Питеру Гидеону, и попыталась представить себе лицо священника. Ей не удалось даже мысленно воссоздать его облик. Светлые волосы Питера оказывались слишком темными и длинными, как у индейца; зеленые глаза почему-то заслонялись желтыми, волчьими, сверкавшими, точно старые испанские монеты.

«Господи, мне следует уехать, пока я не довела себя до безумия», — подумала Тори.

Глава 29

Вестибюль Астор-хауса был заполнен элегантно одетыми мужчинами и женщинами. На стенах и деревянной обшивке блестела свежая краска. Высокие пальмы в кадках почти заслоняли собой французские обои. В танцевальном зале висели самые роскошные люстры, какие можно было увидеть в Сан-Франциско. В нише на возвышении расположились музыканты. Официанты в форме сновали взад-вперед с подносами, хотя после обильного обеда не многие гости интересовались едой.

— У тебя такие холодные руки, — сказал Диего сестре, слегка нахмурившись — Ты волнуешься?

— С чего мне волноваться? — На ее лице появилась натянутая, безрадостная улыбка, к которой Диего уже привык. Он вздохнул. Молодой человек хотел узнать, что произошло за те недели, которые она провела с Ником Кинкейдом. Интуиция подсказывала Диего, что ему не следует задавать вопросы. Если прежде глаза Тори были смеющимися, дразнящими, то теперь они стали безучастными. Ее редкий смех казался неожиданным и фальшивым. Что сделал этот cabron? Почему лицо Тори было таким печальным? После своего приезда в Сан-Франциско Диего лишь однажды видел Кинкейда. Они посмотрели друг на друга точно два кобеля — настороженно и враждебно, Дон Мариано встал между ними и предложил разойтись.

Диего был уверен, что страдания Тори вызваны Кинкейдом, хотя она отрицала это. Девушка сказала брату, что попала в дурную компанию, а Кинкейд спас ее. Больше она ничего не сообщила, и Диего не стал выпытывать у нее подробности. Однако был убежден, что Кинкейд является причиной ее неприятностей. Он не забыл тот день, когда Тори решила убежать с Кинкейдом. Когда он увозил ее на своем огромном черном мерине, его холодные глаза излучали властность. Это произвело сильное впечатление на Диего.

Но сегодня он не будет думать о diablo Tejano[48] и никому не позволит вмешиваться в планы. Тори выглядела великолепно, ее платье блестело при свете люстр. Она завладела вниманием всех мужчин. Неужели Тори не знает, как она красива? Ее темные волосы отливали медью, кожа имела персиковый оттенок, большие фиалковые глаза, обрамленные густыми ресницами, брали каждого за душу. Женственные линии ее изящной фигуры подчеркивались смелым фасоном платья, которое сидело на девушке безупречно. Его узкий вырез был глубоким, а маленькие рукава с буфами позволяли видеть красивые плечи. Волосы Тори собрала на затылке в узел и украсила букетом цветов.

Dios mio![49] Его сестра, несомненно, заслуживала всеобщего восхищения, а не затворнической жизни в доме бостонского проповедника.

Когда они вошли в зал, музыканты играли вальс. Тори посмотрела на брата и слегка сжала его руку.

— Диего, я должна сказать тебе кое-что.

— Говори. Ты знаешь, что я не люблю ждать. Изогнув губы в печальной улыбке, огорчившей Диего, она кивнула:

— Да, знаю. Я купила билет на пароход, отплывающий завтра днем в Бостон. Я слишком долго ждала, мне следовало уехать раньше.

— Завтра!

Взволнованный Диего обвел взглядом комнату. Где же он? Этот человек вечно опаздывает, он начисто лишен пунктуальности, хоть и считает себя теперь деловым человеком. Вдруг он не приедет вовремя? Опоздает на день? Это будет непростительным промахом…

— Нет, Тори, ты не должна уезжать так рано. Чем вызвана эта спешка?

— Я хочу вернуться в Бостон и мечтала об этом со дня моего прибытия в Калифорнию. Ты должен был знать это, Диего.

— Да-да, но еще слишком рано. В это время года в океане бушуют штормы, и тебе это известно.

Почти потеряв надежду, Диего перевел взгляд с хмурого лица Тори на дверь, расположенную в конце комнаты, и тихо выругался. Неужели… нет!

Запоздалый сюрприз шагал к ним через зал. Диего испытал облегчение и радость. Слава Богу, подумал он, потому что Тори выглядела так, словно была готова в любую минуту помчаться на пристань.

Он сжал ее руку, привлек к себе и произнес:

— Бостон приехал к тебе, hermanita.

Недоумевающая Тори медленно повернула голову и посмотрела в указанную братом сторону. Ее лицо изменилось, она бросилась навстречу приближавшемуся к ней высокому светловолосому человеку, физиономия которого излучала счастливую улыбку.

— Син! — закричала девушка.

Сделав три больших шага, она оказалась возле своего кузена. Тори одновременно улыбалась и плакала. Она бросилась в его объятия, не обращая внимания на людей, которые смотрели на нее и шептали что-то друг другу. Элегантная прическа тотчас развалилась.

— Это ты? Это действительно ты?

— Это я, Тори. Разве я изменился? Только не говори, что ты рада меня видеть!

— О, ты этого не услышишь. Когда ты приехал? — Повернувшись, она с укором посмотрела через плечо на Диего. — Почему не сказал мне, что он здесь?

— Потому что он вечно опаздывает и я хотел сделать для тебя сюрприз. Я же предупредил тебя насчет сюрприза.

Повернувшись к Сину, которого все еще держала за руку, Тори улыбнулась и спросила:

— Почему ты приехал сюда?

— Чтобы увидеть тебя, конечно. Ты думала, что, покинув Бостон, сможешь забыть обо мне? К тому же отец вложил деньги в железную дорогу, и поскольку власти собираются строить трансконтинентальную магистраль, когда Фремонт найдет подходящую трассу, он попросил меня выяснить ситуацию… и повидать нашу маленькую Викторию.

Слезы радости оставили полоски на щеках Тори, покрытых тонким слоем рисовой пудры. Диего понял, что поступил правильно. Да, появление кузена могло удержать девушку здесь, возле друга ее детства. Син Райен был не в восторге от планов Тори выйти замуж за радикально настроенного бостонского священника. Возможно, вдвоем они сумеют переубедить ее. Сделать это будет нелегко, но Тори вечно порождала проблемы. Если она принимала какое-то решение, то упрямо следовала ему.

Это хорошо знал и Ник Кинкейд.

Прислонившись к стене возле высокой пальмы, он вполуха слушал стоящую возле него женщину. Его внимание было сосредоточено на Тори Райен, радовавшейся встрече с высоким светловолосым человеком — вероятно, Питером Гидеоном. Конечно, это он. Ей нужен такой муж. Похоже, Гидеон сильно изменился с того времени, когда Ник видел его. Он утратил свою вкрадчивость и мягкость. Сейчас он казался бодрым и обаятельным молодым жизнелюбцем. Ник перевел взгляд со священника на Тори.

Когда он видел такую счастливую улыбку на ее лице? Это случалось лишь несколько раз, в горах, когда она дразнила его и смеялась над неизбежным возбуждением.

Но это было до встречи с Пикерингом, до событий, которые не должны были случиться.

Очевидно, Тори постепенно приходила в себя после пережитого. Сейчас она выглядела более эффектно, чем когда-либо. Похудела, но это шло ей, подчеркивало изящество высоких скул, чувственную линию губ, красивую форму глаз. Однажды, когда они блестели в ночи, он назвал их кошачьими. На шее у Тори висело колье, аметист в золотой оправе горел между холмиками грудей, навевавших воспоминания, которые, вероятно, ему следовало окончательно забыть.

— Лейтенант Кинкейд, — услышал он тихий женский голос. Резко отведя взгляд от Тори, он заметил приближающуюся Джесси Фремонт. — Как приятно снова видеть вас. И мисс Гибсон.

Спутница Ника, Сьюзан Гибсон, высокая рыжеволосая молодая женщина, обладавшая многими достоинствами, не последним из которых было родство с губернатором, ответила, что тоже рада видеть миссис Фремонт.

— Мне едва удалось заставить лейтенанта Кинкейда отправиться сюда со мной, — добавила она, улыбнувшись. — В отличие от меня он считает приемы не развлечением, а нудной обязанностью. Возможно, именно поэтому мы прекрасно ладим — когда мне удается вытащить его в свет, я чувствую себя победительницей. Он предпочитает посещать только деловые встречи.

Ник нахмурился. Сьюзан начинала надоедать ему. Он находился здесь с ней лишь потому, что нуждался в спутнице на этот вечер. Мероприятие, которое обещало слегка развлечь его, теперь навевало скуку. Да и Рой Мартин просил его собрать информацию о человеке, каким-то образом связанном с Диего Монтойей. Мартин назвал его родственником юноши. Следовало выяснить, насколько законными будут предполагаемые сделки этого человека, интересовавшегося железнодорожным проектом.

Поэтому Ник оказался здесь. Джил, как всегда, опоздал на встречу, и Кинкейд не располагал точным описанием незнакомца, деятельность которого собирался расследовать. Он знал только, что этот человек прибыл в Сан-Франциско на пароходе сегодня днем. Нику предстояло отыскать неизвестного, точно иголку в стоге сена.

Джесси Фремонт улыбнулась и покачала головой.

— Деловые встречи, лейтенант Кинкейд? Как забавно. Я никогда не считала вас человеком со столь узкими интересами. Особенно после всего того, что услышала от моего мужа о вашей бурной жизни. Вы знаете, он хочет, чтобы вы приняли участие в его следующей экспедиции. Ему нужен проводник, способный вести по тридцать восьмой параллели. Он должен закончить исследование, так неудачно прервавшееся в прошлом году. Наверно, теперь, когда вы стали земельным магнатом, вас не заинтересует это предложение.

За насмешливым тоном что-то скрывалось — возможно, невысказанный вопрос, заставивший Ника посмотреть на женщину более пристально. Она не из тех, кого легко одурачить, подумал он и улыбнулся.

— Поскольку мы оба проводим разведку, миссис Фремонт, возможно, вы скажете мне, почему ваш муж готовит новую экспедицию. Насколько мне известно, он собирался на некоторое время задержаться в Калифорнии. Теперь, когда в Марипосе обнаружили золото, он стал богатым человеком.

— Это одна из причин, по которой ему нужен надежный проводник. Я слышала, что вам тоже удалось пережить морозы и не умереть от голода во время той снежной бури, которая едва не убила моего мужа. Я хочу, чтобы его сопровождал самый лучший проводник, если он все-таки предпримет вторую попытку.

— Не знаю, насколько точна ваша информация, — сказал Ник и посмотрел мимо миссис Фремонт на Тори, которая нежно обнимала своего жениха. Слегка удивившись охватившему его раздражению, он сосредоточился на беседе. — Все было не так просто. В какой-то момент я подумал, что нам придется есть конину.

— О, именно это я и имею в виду, лейтенант. Вам не пришлось есть лошадей, и они благополучно перенесли это испытание. Полагаю, ваша служба в отряде техасских рейнджеров подготовила вас к любым тяготам.

Оторвав взгляд от мисс Райен — девушка была невероятно красива в платье, отражавшем своими блестками свет тысячи свечей, лицо Тори излучало радость, она смеялась, ее глаза сверкали, как драгоценные камни, — он постарался как можно спокойнее произнести:

— Этот опыт оказался полезным.

— Право, — скучающим тоном проговорила Сьюзан, — нельзя ли сменить тему? Я устала от разговоров о железной дороге и проводниках. Музыканты исполняют чудесную испанскую мелодию. Давайте посмотрим на танцующих.

Бестактность девушки не шокировала миссис Фремонт. Она просто улыбнулась.

— Вы должны извинить нас, выросших в мире политики, мисс Гибсон. Разговоры о железной дороге и проводниках являются развлечением для тех, кто обычно обсуждает проблемы законотворчества и экспансионизма.

Сьюзан с недоумением посмотрела на молодую женщину. Ник усмехнулся и объяснил:

— Отец миссис Фремонт — Томас Харт Бентон, сенатор Соединенных Штатов, добивающийся аннексии Техаса. Его считают политическим провидцем.

— О, я не понимала, почему… — Сьюзан смущенно замолчала. Было видно, что она и сейчас ничего не поняла.

Переглянувшись с миссис Фремонт, Ник пожал плечами:

— Я ценю вашу веру в мои способности, миссис Фремонт, но боюсь, молва преувеличивает мои заслуги.

— О нет. Мисс Райен сказала мне, что все это правда. Если бы не ваши навыки, вы бы оба умерли в Сьерре и вас бы нашли только весной.

Его улыбка стала более напряженной.

— Вы хорошо знаете мисс Райен?

— Очень хорошо. Она замечательная девушка. Чрезвычайно умная, прекрасно разбирающаяся в текущих событиях и готовая бороться за права женщин после своего возвращения в Бостон. Мне очень жаль, что она скоро покинет Сан-Франциско. Новые территории нуждаются в таких умных женщинах. — Посмотрев мимо Ника, она внезапно добавила: — А вот и Чарлз. Я должна поговорить с ним, прежде чем он затеет очередную нескончаемую дискуссию о проводниках, реках и дорогах. Вы, мужчины, любите эти темы, а мы их лишь терпим. Извините меня. О, лейтенант, если вы имеете влияние на мисс Райен, попросите ее задержаться в Калифорнии.

Сьюзан Гибсон пробормотала:

— Какая разговорчивая женщина.

— Она не только разговорчива, но и достаточно умна, чтобы написать двухсотстраничный отчет о путешествиях своего мужа-топографа. Она так хорошо выполнила эту работу, что конгресс распорядился о распространении десяти тысяч экземпляров этой книги. Если бы не этот отчет, Запад не привлек бы к себе столько поселенцев.

— Господи, Ник, — рассерженно сказала Сьюзан, — почему ты злишься?

Сьюзан была права. Не стоило винить ее за то, что в отношениях с мужчинами она больше полагалась на свою внешность, нежели на мозги. Не каждая женщина могла соперничать с Викторией Райен. Она была находчивее и отважнее большинства мужчин. Иногда он вспоминал, как она вела себя во время переправы через Салинес-Ривер, как сумела справиться со страхом. Держалась с необычайной стойкостью, не жаловалась на тяготы многодневных переходов. Он никогда не забудет выдержку и смелость, проявленные Тори в горном лагере и позволившие ей пережить Глэнтона и Пикеринга. Нет, эта картина навсегда останется в его памяти. Ник был уверен, что Тори тоже не забыла ее.

Девушку не сломило тяжелое путешествие через горные перевалы, заваленные снегом. Ник восхищался мужеством красивой и страстной Венеры, обладавшей сердцем львицы.

Странно, что Джесси Фремонт попросила его задержать здесь Тори. Он никогда не говорил о ней, не навещал ее после возвращения в Сан-Франциско. Старался держаться подальше от Тори, не вмешиваться в ее жизнь. Он уже и так причинил ей немало страданий.

Слава Богу, Тори пережила все это и сейчас казалась счастливой, смеялась вместе с братом.

Рой Мартин, похоже, считал, что Диего Монтойя тайно занимается новым незаконным бизнесом. Однако федеральный агент обязан никому не доверять. Джил полагал, что Диего искренне пытается возместить ущерб, причиненный стране его отцом. В любом случае деньги, которые Патрик Райен держал в разных банках по всей стране, попали в руки государства, а большое количество нового оружия загадочным образом появилось однажды ночью на городской площади, что вызвало изумление властей. Никто не знал, как этот арсенал оказался там, но Джил догадался о том, кто его оставил. Ник согласился с приятелем.

Сьюзан подтолкнула его, и он отвел ее в дальний конец зала, где находилась ниша с музыкантами. Зазвучал очередной величественный вальс.

— Потанцуй со мной, Ник, — пробормотала девушка, томно улыбнувшись ему.

Пожав плечами, он направился с ней на свободную площадку для танцев.

Он всячески старался продержаться до прихода Джила и отвлечься от мыслей о Виктории Райен. Иногда посматривал на человека, за которого она собиралась выйти замуж. Ник слегка нахмурился, что-то вспоминая. Ему почему-то казалось, что проповедник трезвости был высоким, очень худым и не столь раскованным. Человек, стоящий возле Тори, явно напоминал кого-то. В памяти Ника всплыло другое лицо — с неистовыми, горящими глазами.

— Ник, о чем ты задумался? — Сьюзан надула губки, плотнее прижалась к груди Ника, пытаясь завладеть его вниманием. — Ты какой-то странный. С тобой все в порядке?

Он посмотрел на нее и отстранился.

— Со мной все в порядке. Просто мне есть о чем подумать. Ты хочешь, чтобы я отвез тебя домой?

— Нет-нет. Я хочу остаться. Я просто…

Она принялась перечислять свои желания, заскулила тоном надоедливой, прилипчивой женщины, и Ник мысленно отключился. Ее слова проплывали мимо его сознания, и он понял, что смотрит в сторону Тори чаще, чем следовало, замечая при этом буквально все. Ник не приближался к ней, потому что боялся, что захочет Тори, если увидит ее вблизи.

Он танцевал со Сьюзан до тех пор, пока не заметил идущего по многолюдному залу Джила. Мексиканец явно чувствовал себя неловко в костюме и галстуке. Его усы были аккуратно подстрижены, черные волосы зачесаны назад, карие глаза выражали смущение. Когда Джил приблизился к Нику, техасец усмехнулся.

— Ты стал франтом.

— Не желаю об этом слышать, Ник. — Раздраженно выпустив из себя воздух, Джил посмотрел по сторонам. — Мы можем поговорить где-нибудь наедине?

Ник проводил Сьюзан, поклонился ей и направился с Джилом в маленькую нишу, образованную колоннами. Остановившись, он прищурился и посмотрел на приятеля.

— Скажи мне, что ты узнал. И побыстрей. Я не хочу терять время на этом чертовом сборище.

— Племянник Райенов — высокий, светловолосый молодой человек, довольно симпатичный. Я целый час искал его после прибытия парохода. Когда я оказался около его гостиницы, он уже выходил из нее.

Ник внимательно посмотрел на Джила, потом повернулся, обвел взглядом толпу, заметил Тори и ее жениха. Он указал на них:

— Скажи мне, Джил, это он?

Джил повернулся, его глаза удивленно округлились.

— Да. Ты уже встречал его, amigo? Мисс Райен просто неотразима в этом платье, верно? Caramba![50] Кажется, что она излучает серебристое сияние. По-моему, я никогда не видел ее одетой столь впечатляюще. Она настоящая красавица.

Ник промолчал. Джил посмотрел на него, смущенно кивнул и отвернулся.

— Она завтра уезжает, дружище. Я был у билетного агента, когда кто-то покупал билет для нее. Похоже, она возвращается в Бостон.

Ник бросил жесткий взгляд на высокого светловолосого человека, и к нему внезапно вернулась память. Он вспомнил гневное лицо юноши, смотревшего на него с пола таверны и готового защищать хорошенькую кузину. Конечно! Это был ее кузен, а не жених. Однако ничего не менялось. Завтра она уезжает. У него нет причин удерживать ее после всего, что случилось. И не случилось. Он так и не сказал ей, что любит ее, даже когда она сама призналась ему в любви — это произошло в горах, когда Тори еще не пришла в себя после потрясения.

По правде говоря, тогда он еще не понимал, как относится к Тори, не хотел признаваться даже себе, что любит ее. Он осознал это совсем недавно и боялся ошибиться.

В течение нескольких месяцев после своего возвращения из Сакраменто он собирался сказать ей о своих чувствах, но не сделал этого. Такой шаг казался ему трудным и бессмысленным. Их отношения были слишком запутанными. Сейчас Тори возвращалась к человеку, которого любила, — к цивилизованному человеку, как она однажды рассерженно сказала ему. Совершенно не похожему на Ника. Будет ли она танцевать для своего мужа? С отрешенностью, огнем и изяществом испанской цыганки? Нет, она будет танцевать только безмятежный вальс или деревенский танец — именно такую музыку играли музыканты уже около получаса. Однако сейчас в зале зазвучали неистовые, страстные ритмы…

— Ник?

Голос Джила утонул в пении гитар и скрипок. Музыканты заиграли быструю мелодию, популярную среди крестьян старой Калифорнии, которые трудились на этой земле и любили ее. Ник вспомнил, как Тори танцевала в миссии, отдаваясь танцу всей душой и телом. Тогда она смотрела на него с нежностью в глазах, которую он не хотел замечать. Это выражение тотчас исчезло, как только он оттолкнул партнера Тори и увел ее с патио.

Неожиданно для самого себя он прошел через весь зал, остановился перед девушкой и протянул ей руку. Глаза Тори изумленно сверкнули, Ник услышал возглас Диего: «Dios!» Она взяла его руку слегка дрожащими пальцами.

— Я могу пригласить вас на танец, мисс Райен?

— Моя сестра не будет танцевать с тобой, cabrori!

— Что за манеры, дон Диего, — произнес Ник, глядя не на него, а на Тори, на ее аметистовые глаза и слегка раскрытые влажные губы.

— По-моему, это тебе требуется урок хороших манер, — выпалил разъяренный Диего. Положив руку на эфес шпаги, он с угрожающим видом шагнул вперед.

Ник повернулся и бросил взгляд на юношу.

— Я не буду сражаться с тобой, дон Диего. Это касается только меня и твоей сестры. Если она захочет, чтобы я ушел, я сделаю это. Но не раньше.

Тори перевела взгляд с Ника на Диего и тихо, неуверенно пробормотала:

— Пожалуйста… не устраивай сцену, Диего.

— Но ведь ты не хочешь танцевать с ним, верно, Тори? Ты же сказала, что вовсе не хочешь танцевать.

— Мисс Райен великолепно танцует. — Ник заставил ее посмотреть на него, и когда она сделала это, заговорил негромко и миролюбиво: — Музыканты исполняют знакомую мелодию, под которую мы оба умеем танцевать.

Он заметил в ее глазах нерешительность, страх и что-то еще. Потом она кивнула, игнорируя тихую брань Диего, растерянный взгляд кузена, и зашагала с Ником на площадку для танцев. Широкие полы ее платья отлизали серебром.

— Танцуй для меня одного, — прошептал он ей. — Я хочу запомнить тебя получше, чтобы увидеть ночью во сне.

Гитары и скрипки стонали и плакали, темп нарастал. Тори на мгновение замерла и начала двигаться, лишь слегка покачивая бедрами.

— Ты способна на большее, querida[51]. Я видел это. Ты можешь быть великолепной, обворожительной. Не разочаровывай меня. Танцуй так, как ты танцевала бы для своего возлюбленного. Танцуй для меня.

Она вздернула подбородок, ее глаза исторгли фиолетовый огонь. Тори пристально посмотрела на Ника, удерживая его взгляд, и приподняла руками подол платья. Ноги девушки подхватили ритм музыки.

Черт возьми, она откликнулась на его просьбу. Ее бедра закачались, ноги заскользили по полу, глаза засверкали, как бриллианты. В этом танце было что-то животное, первобытное, дразнящее. Поглядывая на Ника, она соблазняла его, и он принимал это приглашение. Кинкейд знал этот танец не хуже Тори, он осваивал его в Мексике и Техасе.

Тори улыбалась влажными губами, облизывая их кончиком языка. Она была сейчас женщиной, предлагавшей себя своему мужчине, Евой, соблазнявшей Адама. Он отвечал на ее улыбку, не отводя взгляда от ее глаз. Она дразнила партнера, кружилась, наклонялась вперед. Груди Тори касались его белой рубашки.

Вот она подалась к нему, поманила своим телом, дерзко посмотрела на Ника и тут же начала отдаляться. Он схватил ее за талию, привлек к себе. Она откинулась на его руку, прогнула спину. Груди Тори взлетели вверх, волосы рассыпались веером за спиной. Она подняла одну ногу, чтобы сохранить равновесие, коснулась ею бедра Ника. Он просунул руку под ее прикрытое подолом платья колено, посмотрел на девушку и поддержал ее за талию.

Она дышала прерывисто, учащенно, ее влажные губы соблазнительно блестели. Ник медленно склонил голову, едва задел своим ртом шею девушки и отпустил ее, позволил отдалиться на расстояние вытянутой руки, потом снова потянул к себе. Окружающие смущенно наблюдали за ними, перешептываясь друг с другом. Ник заметил, что Джил Гарсиа, насмешливо улыбаясь, вывел на площадку для танцев Сьюзан Гибсон.

Когда Тори, вращаясь, в очередной раз отстранилась от Ника, он привлек ее к себе и увел мимо изумленных музыкантов и гостей через французские двери на широкую веранду.

Тори задыхалась, свет фонарей падал через дверной проем на округлившиеся глаза девушки. Ник подхватил выпавший из ее волос цветок и протянул его Тори.

Это была алая бархатная роза — плотный бутон на тонком стебельке. Девушка медленно взяла цветок, дотронувшись до руки Ника. Он провел ладонью по влажной щеке Тори. Она не отстранилась, и его палец заскользил по ее дрожащим губам.

— Я скучал по тебе, Тори.

— Правда? — неуверенно произнесла она. — Я не получала твоих писем.

— Я их не посылал.

Он опустил руку, посмотрел на девушку пристально, внимательно — точно так, как она смотрела на него. Поддавшись странному импульсу, Ник внезапно переменил тему:

— Я не присвоил эти деньги, Тори. Они предназначались не мне. Хочу, чтобы ты знала это.

Она поморгала, закусила губу, поглядела на розу и коснулась ею маленькой впадинки на подбородке. Когда Тори проявляла упрямство, эта ямочка становилась более глубокой.

— Тогда кто?

— Этого я не могу тебе сказать. Не имею права. Но я никогда не стремился причинить тебе вред. Не хотел, чтобы все так сложилось.

— Да, ты говорил мне это. — Она сделала глубокий вдох, провела розой по своим губам и снова в упор посмотрела на Ника. — Я купила билет на пароход. Он отплывает завтра.

— Джил сообщил мне об этом.

— Значит, ты пришел попрощаться?

Легкое обвинение заставило его сердце сжаться, хотя в глазах Тори не было упрека. Испытав душевную боль, Ник тяжело вздохнул:

— Нет. Я пришел забрать тебя.

Он вдруг осознал, что это было правдой, что в ту минуту, когда он увидел Тори, стоявшую возле брата в серебристом одеянии, он решил больше не отпускать ее от себя. Он был готов похитить девушку на глазах у Диего, закинуть на своего коня, увезти в горы и держать там, пока она не согласится остаться с ним.

— Что ты сказал?

— Черт возьми, неужели не ясно? Я хочу, чтобы ты осталась со мной.

Ник обнял ее, крепко прижал к себе, запустил пальцы в роскошные волосы, разбросал их по ее плечам. Когда он начал целовать девушку, она попыталась оказать сопротивление, потом стала отвечать на его поцелуи, обвила руками его шею. Тори тихо застонала, и он ощутил вкус ее слез. Подняв голову, Ник посмотрел на девушку. Провел пальцем по ее щеке, оставил след на тонком слое пудры.

— Ты плачешь, Венера?

— Это не слезы.

Он улыбнулся:

— Ну конечно. Это, должно быть, дождь.

— Ник.

Она сжала его руку, поднесла к своей щеке, посмотрела на Ника.

— Почему ты хочешь, чтобы я уехала с тобой?

— Ты знаешь почему.

— Нет, не знаю. Должна быть серьезная причина — ты можешь назвать ее?

— Наверно, ты хочешь услышать эти слова?

— Да. — Ее губы дрогнули. — Я должна их услышать. Произнеси их, Ник.

— Хорошо, черт возьми, — я люблю тебя. Кажется, я люблю тебя с того дня, когда ты едва не утонула в Салинес-Ривер. Ты стояла тогда мокрая, дрожащая, в прозрачной блузке. Господи! Мы можем пойти куда-нибудь?

— У меня есть комната в гостинице «Виктор»…

Игнорируя протесты возмущенного Диего и взгляды гостей, они вышли из зала. Волосы Тори падали ей на плечи, щеки девушки сохранили следы слез. Покинув Астор-хаус, они отправились в гостиницу. Оказавшись в комнате, Ник подхватил Тори, отнес к кровати, принялся нетерпеливо развязывать ленточки и расстегивать крючки. Наконец она остановила его, сказав, что сделает это сама.

— Я ждал шесть месяцев, и мое терпение истощилось, — раздраженно проворчал Ник, заставив Тори засмеяться. — Позволь мне сделать это. Я куплю тебе новое платье…

Платье исчезло, обнаженный Ник упал на Тори. Через открытое окно в комнату врывались соленый ветер и шум прибоя. Тори держала Ника в своих объятиях, а он целовал ее лицо, шею, грудь; потом она прижалась к Нику еще крепче и сказала, что любит его, что всегда любила его и никогда не захочет с ним расстаться.

Когда он проник в Тори и утолил ее жажду, она поняла, что будет всегда желать его, что не сможет быть счастлива с другим мужчиной. Все страхи и тревоги, месяцы неопределенности и пустоты начали отступать. Ник обнимал Тори, двигался внутри ее, шептал, что любит, что она божественно красива, что он скучал по ней…

Эпилог

Как жаль, что все это закончилось, с грустью подумала Тори и вздохнула. Син уехал так скоро, этим утром его пароход покинул гавань Сан-Франциско. Она вспоминала, как он, улыбаясь ей, поднимался по трапу.

В ее ушах продолжали звучать его последние слова: «Гораздо лучший выбор, Тори. Тебе требуется вызов…»

Она поняла, что он имел в виду. Наверное, он был прав. Питер Гидеон свел бы ее с ума своей борьбой за улучшение общества. Да, она интересовалась женскими правами, была сторонницей трезвости, но обнаружила, что нечто другое кажется ей более важным.

— Корабль твоего кузена уже отплыл, querida!

Тори подняла голову и улыбнулась сквозь слезы.

— Да. Син отправился в Бостон. Я не могу поверить, что это время пролетело так быстро. Он провел здесь три месяца, показавшихся мне несколькими днями.

— Ты жалеешь, что не поплыла с ним в Бостон?

Он обнял девушку, поднял согнутым пальцем ее подбородок. Солнечный свет ослепил Тори, и она заморгала. Они находились в гостиной небольшого дома, построенного Ником на его земле в Сьерре среди старых сосен и кедров, ветви которых рождали при ветре чудесные мелодии.

Улыбнувшись, она покачала головой:

— Нет. Я не хочу расставаться с тобой.

Это было правдой. Ник Кинкейд, ее красивый муж с янтарно-золотистыми глазами и опасной улыбкой, от которой ноги Тори начинали дрожать, значил для нее буквально все. Она любила прикасаться к нему, смотреть на него, ощущать вкус его кожи. Ничто не могло изменить ее чувств и тех ощущений, которые он пробуждал в ней. Она встала на цыпочки и поцеловала его в губы, ликуя оттого, что он прижал ее к себе так крепко, словно не собирался отпускать.

— Те llevo en el alma… eres toda mi vida…[52]

Когда его хриплый шепот стих, он отпустил Тори и, улыбаясь, скользнул взглядом по ее лицу.

— А как насчет преподобного Гидеона? Ты говорила ему, что он твоя жизнь?

— Нет — только тебе! Конечно, я никогда не говорила ему этого. Не знаю, почему я думала, что люблю его. Я уверена, он не удивится и не испытает сильногоразочарования, когда Син вернет ему кольцо. Я отдала его Сину и попросила передать Питеру, а еще сообщить, что я встретила другого человека. Конечно, кузен обрадовался этим переменам.

Взгляд Ника стал насмешливым.

— Син действительно сказал об этом один или два раза, хотя мне определенно показалось, что он еще не обрел полной уверенности в том, что ты поступила правильно — даже после того, как напился на нашей свадьбе и отключился во время обеда. Кузен невесты, спящий в нашей гостиной во время брачной ночи, — это нечто новое в моей жизни.

— Джесси организовала для нас чудесную свадьбу, однако Диего никак не мог смириться с происшедшим. По-моему, Син старался нейтрализовать своей любезностью враждебность Диего. Думаешь, мой брат когда-нибудь простит тебя?

Пожав плечами, Ник улыбнулся:

— Со временем. Ведь он сам предложил дать в суде показания в мою пользу.

— Да, я не забыла это. Я испытала облегчение, потому что ты был готов самостоятельно разрешить эту проблему и застрелить глупцов, желающих завладеть твоей землей. Какая наглость — попытаться украсть твою землю, подделав документы. Хорошо, что Диего располагал бумагами, подтверждавшими продажу тебе этой земли, судье осталось лишь подтвердить твои права на участок. Мы можем остаться здесь навсегда.

Он посмотрел на нее, и выражение его глаз изменилось, они стали беспокойными; у Тори защемило сердце.

— Ник, в чем дело? Что-то случилось?

— Нет, все в порядке. Господи, Тори, дела идут лучше, чем когда-либо. Прииски дают золотоносную породу, инвесторы обивают мой порог. — Он замолчал, нахмурился. Тори попыталась справиться с охватившим ее беспокойством. — Черт возьми, это совсем не то, что мне нужно.

Должно быть, она издала какой-то звук, потому что он привлек ее к себе, тихо чертыхнулся и снова поцеловал. Его губы стали более требовательными, почти неистовыми. Потом он запустил пальцы в волосы Тори, откинул назад ее голову и посмотрел ей в глаза.

— Просто я никогда не имел склонности к бизнесу, не любил бумажную работу и арифметику. Что ты скажешь, если я возьму в партнеры твоего брата? Диего разбирается в таких вещах, а я смогу заниматься тем, что мне действительно по душе.

— Чем именно? — Господи, неужели он хочет отправиться в экспедицию с Фремонтом? Она знала, что ему предлагали стать проводником, но он постоянно отказывался. Может быть, он хочет вернуться в Техас и снова стать рейнджером? Он несколько раз говорил об этом — всегда с тоской в голосе. В последнее время Ника охватило какое-то беспокойство. Она думала, что брак поможет ему пустить корни, даст ощущение стабильности. Возможно, она ошибалась. Он посмотрел на нее, прищурившись из-за проникающего через окно света, и вздохнул.

— Когда-то мой отец отправил меня в Европу. Наверно, он хотел, чтобы я получил представление о мире, а потом вернулся и начал работать. Я был слишком молод, чтобы оценить это. Теперь я хотел бы предпринять новую попытку. Что скажешь, Венера? Ты могла бы выступать в защиту прав женщин по всей Европе. Это будет весьма забавным. Ты была когда-нибудь в Италии? Франции? Ты сможешь отшлифовать твой ужасный французский…

Испытав облегчение и радостно засмеявшись, она зашептала французские фразы, которые слышала от Колетт. Ник тоже засмеялся, лаская Тори. Она уже привыкла к этим прикосновениям и нуждалась в них.

— Ты знаешь, о чем только что попросила меня, Венера? Она не стала признаваться, что не знает этого, и лишь небрежно повела бровью:

— Конечно.

Он усмехнулся:

— Хорошо. Тогда пойдем, дорогая, и займемся этим. Лишь когда они разделись и легли в постель, он напомнил Тори о ее словах, и она поняла свою ошибку, вспомнила, где слышала эти французские фразы — это произошло в тот день, когда Колетт встретила Ника в лесу перед прибытием в Сан-Франциско.

В глазах Ника заиграл знакомый блеск, и техасец хрипло прошептал:

— А теперь, детка, сделай то, что я делаю с тобой… медленно, сначала только языком…

Вспыхнув, она посмотрела на него. Ник начал ласкать Тори, пробуждая в ней острое желание, и она протянула руку к его естеству. Закрыв глаза, Ник застонал. Ухватившись за ее волосы, хрипло произнес:

— Я люблю тебя, Тори, avec tout de mon coeur, mon amour, pour eternite…

Ее школьных познаний хватило на то, чтобы понять, что он любит ее всем сердцем и будет любить вечно.

Примечания

1

любимый (исп.).

(обратно)

2

крошка (исп.).

(обратно)

3

моя любимая (исп.).

(обратно)

4

магазин с баром (исп.).

(обратно)

5

шлюха (исп.).

(обратно)

6

Что происходит, дружище? (исп.)

(обратно)

7

Опасность (исп.).

(обратно)

8

девочка (исп.).

(обратно)

9

Да, спасибо, госпожа (фр.).

(обратно)

10

бар (исп.).

(обратно)

11

Козел! (исп.)

(обратно)

12

хозяин (исп.).

(обратно)

13

мальчик (исп.).

(обратно)

14

базар (исп.).

(обратно)

15

апельсиновый сок (исп.).

(обратно)

16

Боже мой! (фр.)

(обратно)

17

Боже мой… черт возьми!. (фр.)

(обратно)

18

Здравствуй! (фр.)

(обратно)

19

моя красавица (фр.).

(обратно)

20

должна признать, это сюрприз… (фр.)

(обратно)

21

Подойдите, чтобы я мог вас обнять (фр.).

(обратно)

22

шлюха (фр.).

(обратно)

23

хозяйка (фр.).

(обратно)

24

весела, как зяблик (фр.).

(обратно)

25

крошка (фр.).

(обратно)

26

Да (фр.).

(обратно)

27

гостиная (исп.).

(обратно)

28

жених (исп.).

(обратно)

29

невеста (исп.).

(обратно)

30

Проклятие! (исп.)

(обратно)

31

подземелье (исп.).

(обратно)

32

моя дочь (исп.).

(обратно)

33

фермер (исп.).

(обратно)

34

окраина поместья (исп.).

(обратно)

35

Господи (исп.).

(обратно)

36

Да, моя дорогая (фр.).

(обратно)

37

Проколотые Носы (фр.).

(обратно)

38

дорогая (фр.).

(обратно)

39

Шлюха! (исп.)

(обратно)

40

Кретин! (исп.)

(обратно)

41

Замолчи! (исп.)

(обратно)

42

ведьма (исп.).

(обратно)

43

бедняжка (исп.).

(обратно)

44

Ступайте с Богом! (исп.)

(обратно)

45

Сын шлюхи! (исп.)

(обратно)

46

Кусок дерьма! (исп.)

(обратно)

47

сестра (исп.).

(обратно)

48

техасский дьявол (исп.).

(обратно)

49

Боже мой! (исп.)

(обратно)

50

Черт возьми! (исп.)

(обратно)

51

дорогая (исп.).

(обратно)

52

Ты всегда в моей душе… ты моя жизнь… (исп.)

(обратно)

Оглавление

  • Часть первая
  •   Пролог
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  • Часть вторая
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  • Часть третья
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  • Часть четвертая
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  • Часть пятая
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  • Эпилог
  • *** Примечания ***